«Факт как методологическая проблема»

Факт как методологическая проблема.

(Методические материалы к спецкурсу

«Философия и наука»)

Ярославль – 1999

СОДЕРЖАНИЕ

I. Кризис идеала научной рациональности: от логического позитивизма к постпозитивизму. 3

1.1. Логический позитивизм 20–х – 50–х годов ХХ века. 3

1.2. Методологическая критика основ логического позитивизма («критицизм» К.Поппера). 5

II. Эмпирический уровень исследования (парадокс обоснования). 9

2.1. Эмпирический и теоретический уровни исследования. 9

2.2. Проблема индукции. 10

2.3. Правильно ли определять факт как «объективное событие»? 12

2.4. «Эффект Колумба». 13

2.5. Двойственная природа факта. Парадокс обоснования. 14

Вопросы для самостоятельного анализа 16

Контрольные вопросы 17

Рекомендуемая литература 17

I. Кризис идеала научной рациональности: от логического позитивизма к постпозитивизму.

1.1. Логический позитивизм 20–х – 50–х годов ХХ века.

Философские учения логического позитивизма возникают в 20-е годы ХХ века на волне кризиса в науке и последовавшей революции в теоретической физике. Наиболее видные представители этого течения пришли в философию из естественных наук, формальной логики и математики (гораздо реже – из социологии) с грузом своих специальных научных проблем. Знакомые только поверхностно с историко–философской традицией, они заново изобретают многие гносеологические вопросы, которые были неизмеримо глубже поставлены (на пределе абстракции и с выяснением предпосылок) и проанализированы, например, И.Кантом и Г.Гегелем.

Идейное ядро логического позитивизма составили логики и методологи из Венского кружка (Р.Карнап, О.Нейрат, Ф.Франк, Х.Рейхенбах и др.). Логический позитивизм является образчиком той обычной философии, которая возникает как стихийная надстройка над естественными науками, оторванная от традиций классической истории философии. Что касается самооценки этого направления, то ее хорошо выразил в 30–е годы М.Шлик: «На своем фундаменте наша философия стоит очень прочно, как на твердой скале среди бушующего моря разных философских мнений». Как известно, внутренние неразрешимые противоречия позитивистской философии привели к тому, что уже в 50–е годы она сходит со сцены и уступает место постпозитивистским школам.

Основы позитивистского учения были заложены в первой половине Х1Х века О.Контом. Автор «Курса позитивной философии» (1842), конечно, не мог и мечтать о той популярности, какую приобрело спустя столетие его учение. Подобно Сен–Симону, своему учителю философии, О.Конт исходит из идеи 3–х основных стадий духовного развития человечества (и отдельного человека): 1) теологическая, на которой господствует воображение, религиозный догмат и отсутствует критика как условие прогресса; 2) метафизическая, т.е. стадия на которой царствует умозрительная внеопытная философская истина; задача философии – критика и разрушение консервативного базиса культуры, подготовляющие следующую высшую ступень человеческого духа; 3) позитивная или научная стадия, стадия непрерывного прогресса в обществе на основе роста научных знаний. О.Конт возводит в ранг абсолюта идеал научной строгости и, именно это обстоятельство потребовало резко ограничить возможности самой науки.

Во–первых, как считает О.Конт, в науке следует признать бессмысленным вопрос о том, почему происходит событие, а реальный смысл имеет вопрос, как оно происходит, т.е. наука не объясняет (через сущность) совокупность явлений (феноменов), а только описывает их.. Идея О.Конта заключается в том, что теоретическое обобщение дает не более, но и не менее, чем формальную регистрацию порядка в природе и обществе без знания причин этого порядка. Этого вполне достаточно, поскольку тут полностью удовлетворяется практическая потребность «видеть, чтобы предвидеть». Предвидеть же необходимо то, что уменьшает хаос и увеличивает порядок, и то, что устанавливает солидарность в обществе.

Во–вторых, согласно учению О.Конта невозможно провести четкую разграничительную линию между субъектом и объектом. В самом деле, регистрируя научные факты, мы вынуждены пользоваться языком, формальной логикой и т.п.

Обе эти проблемы (проблема познания сущности и проблема единства субъекта и объекта) отнюдь не надуманы О.Контом, это действительные проблемы реальной практики познания, и обе они унаследованы, но не разрешены, логическим позитивизмом. Логическим он называется потому, что главной задачей философии здесь провозглашается строгий формально–логический анализ языка с тем, чтобы устранить все бессмысленные утверждения. Бессмысленными признаются те высказывания, которые невозможно приверить фактами. Ложными считаются утверждения, противоречащие фактам, а истинными – соответствующие им. В результате к числу абсурдных и бессмысленных должны быть отнесены все философские высказывания о мире на том основании, что они не поддаются прямой опытной проверке.

Но мы должны, исходя из тех же самых соображений, исключить не только в философии, но и в науке высказывания универсального характера (их невозможно проверить на универсальность), аксиомы, идеализации, идеальные объекты и многое другое. В итоге рушится самое здание научной теории. Идеал научной строгости, возведенный в абсолют, подрывает, таким образом, свои собственные основы.

Это проявляется и в более конкретных вещах. Например, наблюдение и эксперимент вообще чего–нибудь стоят в глазах исследователя, если и только если опытные данные осмыслены в научном языке, и только тогда они могут быть включены в круг допустимых значений теории. И тогда всякий факт мы должны признать теоретически нагруженным фактом. Только по одной этой причине попытка логических позитивистов построить некий нейтральный язык наблюдений была заранее обречена на неудачу.

1.2. Методологическая критика основ логического позитивизма («критицизм» К.Поппера).

Тесное сращивание науки с технологией и общественным производством в 50–е гг. ХХ века резко ускорило темп обновления знаний, а это повлекло за собой социальный заказ на более адекватную форму научного самосознания. В этой роли идеологической надстройки над профессиональной научной деятельностью выступили не одна, а целый ряд философских школ (их основатели – К.Поппер, И.Лакатос, Т.Кун, С.Тулмин, П.Фейерабенд и др.). При всем несходстве выдвинутых ими реконструкций научного познания, все они объединяются в одну группу неприятием и острой критикой логического позитивизма.

Родоначальником постпозитивистской традиции в западной философии науки по общему признанию является К.Поппер, который уже в 30–е гг. в работе «Логика научного открытия» объявляет несостоятельной так называемую верификационную теорию значения (о ней мы говорили ранее; суть ее: рациональный смысл имеют только те положения теории, которые подтверждаются – верифицируются опытным путем). Вместо принципа верификации К.Поппер выдвигает теорию фальсификации: все научное знание имеет в кардинальном смысле гипотетический характер, его нельзя ни при каких условиях обосновать (верифицировать) как имеющее объективное истинное содержание, и задача, поэтому, заключается не в подтверждении, а, наоборот, в максимально возможном опровержении (фальсификации) выдвинутых гипотез.

В более строгих терминах К.Поппер дает следующее определение фальсифицируемости: «Теория должна называться «эмпирической» или «фальсифицируемой», если она подразделяет класс всех возможных базисных заявлений недвусмысленно на два следующих непустых подкласса. Во–первых, класс всех тех базисных заявлений, с которыми она является несовместимой (или которые она запрещает); мы будем называть этот класс потенциальными фальсификаторами теории; и во–вторых, класс тех базисных утверждений, которым она не противоречит (или которые она разрешает). Мы можем это сформулировать более кратко, сказав: теория является фальсифицируемой, если класс ее потенциальных фальсификаторов не является пустым. Можно добавить, что теория делает утверждение только о ее потенциальных фальсификаторов. Она утверждает их ложность. О «разрешенных» базисных положениях она ничего не говорит. В частности, она не говорит, что они являются истинными».

Речь идет о двух возможных фальсификационных ситуациях. Первая связана с фальсифицируемостью универсальных высказываний теорий (например, формулировок законов). Этот тип высказываний нельзя проверить на универсальность, но универсальная форма всегда неявно содержит в себе запреты. Например, закон сохранения и превращения энергии может быть выражен в форме: «Не существует вечного двигателя». Неявные запреты имеют свое положительное методологическое значение. Они не утверждают, что нечто существует, но они «настаивают, – говорит К.Поппер, – на несуществовании определенных вещей или определенного положения дел, запрещая эти вещи или сотояние событий; они объявляют их вне закона. И именно поэтому они и могут быть фальсифицируемы».

Здесь, однако, К.Поппер оставляет неразрешенными две проблемы: 1) соблюдение запрета, установленного теорией, всегда проверяется в конкретных ограниченных локальных условиях, а это означает, что универсальная форма закона, как таковая, на самом деле не подвергалась проверке; 2) в случае опытного опровержения теории ее сторонники часто предпринимают шаги для спасения теории (переопределение исходных понятий, введение вспомогательных гипотез и т.п.), что, как указывает и сам К.Поппер, лишает всю процедуру фальсификации ее изначальной миссии стоять на страже идеала научной строгости. Ученые, подчеркивает К.Поппер, в таком случае, должны добровольно отказаться от любых программ спасения своей теории и перейти в лагерь ее критиков. Насколько реалистично это последнее пожелание, пусть решает читатель.

Вторая фальсификационная ситуация связана с проблемой подтверждения выводимых эмпирических следствий теории. Критика К.Поппера в этом пункте направлена, прежде всего, против индуктивистской методологии, которую К.Поппер объявляет мифом и на которую опираются все позитивисты. Логическая суть этой проблемы известна уже более двухсот лет (начиная с исследований Дж.Беркли и Д.Юма). Вот как формулирует ее Б.Рассел уже в ХХ веке: «…если Р есть теория, о которой идет речь, А – класс относящихся к делу явлений, В – класс следствий Р, тогда Р эквивалентно утверждению: «Все А суть В», и свидетельство в пользу Р получается с помощью простого перечисления». Иными словами, опытное подтверждение универсального (теоретического) высказывания может быть достигнуто только через полное перечисление всего множества относящихся к теории фактов, что практически невозможно. Это означает, также, что любая экстраполяция теории за рамки известных фактов и любые ее предсказания опираются лишь на веру теоретика, не имея под собой опытного обоснования.

К.Поппер предлагает в корне изменить устоявшиеся представления о способах доказательства в науке. Опыт, конечно, не позволяет нам подтвердить универсальность закона, но он позволяет кратчайшим путем, если повезет, опровергнуть универсальное высказывание. Если мы имеем в руках хотя бы один единственный факт, существование которого запрещается универсальным высказыванием, то тем самым универсальная форма опровергнута. В данном случае К.Поппер остроумно применяет давно известное правило дедуктивной логики «модус толленс»: ложность эмпирического следствия из теории с необходимостью ведет к ложности основания, т.е. самой теории.

В своей «Интеллектуальной автобиографии» К.Поппер, наверное, не слишком ошибался, когда уверенно заявил, что это он «убил логический позитивизм». Однако, как мы уже отмечали, теория фальсификации имеет свои слабые места. Наиболее существенное возражение против попперианской методологии высказано в тезисе Дюгема–Куайна: в силу системного характера научной теории эмпирическая проверка отдельных положений, составляющих теорию, невозможна. Ученый, поэтому, при желании может без особого труда спасти от опровержения любое теоретическое положение путем переформулировки или частичной реконструкции других компонентов теории.

Но следует учесть и то, что за всеми трудностями попперианской методологии стоят реальные проблемы познания. Не только подтверждение (верификация), но и опровержение (фальсификация) теории – тут К.Поппер прав – реализуется только как противоречие между двумя высказываниями (в одних и тех же терминах языка теории), но никогда как противоречие между вещью и высказыванием. Например, универсальное положение «Все металлы расширяются при нагревании» должно опровергаться экзистенциальным положением «Существует, по крайней мере, один случай нерасширяющего при нагревании металла». К.Поппер прав еще и в том отношении, что ни один результат эксперимента не является окончательным, так как проверка может быть продолжена, во–первых, в другом контексте, а, во–вторых, результаты эксперимента, в свою очередь, могут быть тоже опровергнуты. Поэтому, отмечает К.Поппер, все здание науки стоит на сваях, забитых в болота (сваи – это научные факты) и вопрос о глубине забивания свай решается субъективно: в определенный момент сообщество ученых заключает между собой конвенцию (условное соглашение) о достаточной обоснованности теории.

В своих поздних исследованиях 60–х – 70–х годов (в частности, в книге «Объективное познание») К.Поппер развивает идеи сциентнзма*, отвечающие духу НТР. Человека отличает от животного не способность к познанию, а способность к научному познанию, стержень которого – критицизм: «От амебы до Эйнштейна рост знаний является тем же самым: мы стараемся решить наши проблемы и получить… приблизительную адекватность в наших пробных решениях», однако, «Эйнштейн сознательно ищет элиминации ошибок. Он старается убить свои теории, он сознательно критичен к своим теориям… Амеба же не может критичной по отношению к своим ожиданиям или гипотезам; она не может быть критичной, потому, что не может встретиться со своими гипотезами; они являются ее частью».

Хотя попперовская методологическая концепция содержит ряд внутренних противоречий, следует признать, однако, что во многих отношениях она адекватна существующему положению дел в науке, по крайней мере, это признается значительной частью западных интеллектуалов. Как показали исследования И.Лакатоса, Т.Куна и, особенно, П.Фейерабенда, более глубокое истолкование проблем, намеченных К.Поппером, требует учета, так называемых, иррациональных факторов научного творчества.

II. Эмпирический уровень исследования (парадокс обоснования).

2.1. Эмпирический и теоретический уровни исследования.

В самой грубой и предварительной характеристике различие между эмпирическим и теоретическим уровнем исследования есть различие между работами (деятельностью) экспериментатора и теоретика. Их отношение регулируется принципом «теория заказывает эксперимент», т.е. практическая часть тут является служебной в общей, так сказать, технологии выработки нового теоретического знания. Обратный тип отношения (практика заказывает, а теория предлагает или исполняет) осуществлен в разделении труда между прикладными и фундаментальными отраслями науки. Некоторые существенные характеристики эмпирического и теоретического уровней исследования даны в приведенной ниже таблице.

№ п/п Эмпирический уровень исследования Теоретический уровень

исследования 1. Непосредственная цель – проверка фактами теоретических гипотез (следствий из теоретической модели). Непосредственная цель – открытие законов (сущности), объясняющих то или иное «поведение» объекта и предсказывающее его. 2. Происходит непосредственное взаимодействие с изучаемым объектом с помощью специальных средств и процедур, гарантирующих устойчивый (воспроизводимый) результат, без чего этот результат во многом обесценивается. Как правило, теоретик не вступает в прямое взаимодействие с объектом, отношение с которым носит умозрительный характер, опосредованный либо формализмом (например, уравнениями) теории, либо мысленным экспериментом (примеры которого – «лифт» Эйнштейна, «демон» Максвелла). 3. Основные методы исследования – наблюдение и эксперимент, а также логические процедуры первичного обобщения и систематизации материала. Характерны приемы идеализации и моделирования реальных объектов; в теоретически развитых областях – построение искусственных языков и формальные операции с символами. Как удачно заметил Э.Мах, в наблюдении и эксперименте достигается приспособление наших мыслей к фактам, а в теории – приспособление наших мыслей друг к другу. Основные типы соотношения между теорией и фактом сводятся к 5–ти основным положениям:

1. Теория и факты согласуются между собой.

2. Теория (гипотеза) противоречит фактам.

3. Теория опережает привычный набор фактов, предсказывая существенно новые неизвестные факты.

4. Факты нейтральны по отношению к существующей теории: факты опережают имеющееся знание.

5. Теория искажает понимание существенно новых фактов, которые интерпретируются в ложном свете.

Первые два соотношения (п. 1, 2) являются тривиальными, и проблемы, в основном, связаны с неполнотой и вероятностным характером индукции. Третий тип соотношения (п. 3) обусловлен системным характером теоретического знания; примером может служить блестящие предсказания Д.М.Менделеева о существовании неизвестных химических элементов.

Нетривиальными являются две последние ситуации (п. 4, 5). Они имеют большое значение для правильного понимания и разрешения парадоксов обоснования.

2.2. Проблема индукции.

В классической новоевропейской философии ХVII – XIX в.в. многие последователи эмпиризма (из числа ученых, философов, формальных логиков) приняли постулат о якобы индуктивном происхождении нового теоретического знания. Этого предрассудка, как ни странно, избежал сам основатель эмпиризма Ф.Бэкон, но под влияние его попал другой виднейший представитель этой школы Дж.Ст.Милль.

Сама по себе возможность индуктивных обобщений ни у кого не вызывает сомнений, однако, в руках Дж.Ст.Милля и других эмпириков индуктивная логика превращается в логику научного открытия. Таким образом, тут смешивается между собой контекст развертывания готовой, уже возникшей, теории и контекст становления существенно новой теории. «Почему, – удивлялся Дж.Ст.Милль, – в иных случаях единичного примера достаточно для полной индукции, тогда, как в других, даже мириады согласных между собой примеров, при отсутствии хотя бы одного исключения, известного или предполагаемого, так мало дают для установления общего предложения? Всякий, кто может ответить на этот вопрос… разрешил проблему индукции». Сегодня можно с уверенностью сказать, что хотя ни одно открытие не обходится без логики (включая и индуктивную логику), но ни одно из них не совершается средствами логики. Теоретическое обобщение здесь имеет место (современные логики иногда называют его «отождествлением нетождественного»), но совершается оно иррациональным способом в непредсказуемом направлении.

Поэтому, говоря о методологической проблеме индукции, мы имеем в виде не логику научного открытия, а два нижеследующих аспекта: а) проблему неполноты индукции (любое количество единичных фактов не дает основания для заключения о существовании универсального закона);* б) проблему вероятностного характера индуктивного вывода. Суть последней проблемы лучше всего можно рассмотреть на материале основных правил индукции Бэкона–Милля. Имеется два ряда факторов А, В, С и а, в, с, которые обнаруживаются в разных сочетаниях в ходе наблюдения (или эксперимента).

1. Метод сходства: а возникает при А В и А С; вероятно, что А является причиной а.

2. Метод различия: а возникает при А В С и не возникает при В С; вероятно, что А является причиной а.

3. Соединенный метод сходства и различия: а возникает при А В и А С, но не при В С; следовательно, еще более вероятно, что А есть причина а.

4. Метод остатков: допустим известно, что в зависит от В и с от С; тогда, если в опыте обнаруживается, что при А В С появляется а в с, то с большой степенью уверенности можно сказать, что А – причина а.

5. Метод сопутствующих изменений: а изменяется в той же степени, что и А, но в и с не изменяются; можно предположить, что А – причина а или что, вообще, а и А связаны между собой некоторым общим законом изменений.

Как видим, во всех, без исключения, правилах индукции вывод носит вероятностный характер, допускающий, в принципе, и иной вывод или прямое опровержение данного вывода.

2.3. Правильно ли определять факт как «объективное событие»?

В начале ХХ века веру в непогрешимость факта разделяли многие корифеи науки, такие как М.Планк (говоривший, что «факт является той архимедовой точкой опоры, при помощи которой сдвигаются с места даже самые солидные теории»), Б.Рассел и Л.Витгенштейн (рассматривавшие факт как логическую субстанцию мира). Почти религиозное отношение к факту высказывает П.Бриджмен: «Для физика факт является всегда единственной конечной вещью, которая не нуждается в обосновании и перед лицом которой единственно возможная позиция состоит в печати религиозного смирения».

Однако, по мере того, как естествознание (физика в первую очередь) продвигалось в область ненаблюдаемых объектов и по мере усложнения архитектуры самого теоретического знания, вопрос однозначного опытного обоснования теории (либо она ложная, либо она истинная) становится все более проблематичным. Значение факта в связи с этим не уменьшается, но возникают, например, немыслимые ранее ситуации одинакового опытного обоснования двух теорий одного и того же объекта, о чем писал, в частности, Больцман: «Допустимо даже существование двух совершенно различных теорий, которые одинаково просты и одинаково хорошо соответствуют явлениям и, следовательно, несмотря на ролное различие, одинаково правильны».

Факт – вещь предельная и потому трудноопределимая. Надежда на факт как на прочный базис теории держится на вере, что в природе существует устойчивый порядок вещей, а так же на том, что «вещи», имеющие значение факта, объективны, т.е. независимы от субъекта познания. С этим последним пунктом связан целый ряд трудностей. Нестрогое (полуинтуитивное) понимание факта звучит примерно так: это есть объективное событие мира. В более строгом определении, принятом в научном сообществе, факт есть особого рода предложение, в котором фиксируется эмпирическое знание об объекте. Необходимый признак научного факта – его фиксированность в языке с помощью математических символов, графиков, чертежей и т.п. Факт, таким образом, поступает на стол исследователя в субъективной оболочке. Субъективная форма не устраняет объективного содержания факта, но вносит определенные коррективы, чреватые трудностями обоснования теоретического знания. Вот некоторые из трудностей:

1. Факты одинаково подтверждают разные теоретические модели одного и того же объекта.

2. Экспериментальная установка (а также, любая практическая деятельность) изменяет естественный ход процесса и трансформирует его в нечто искусственное.

3. Согласно квантовому постулату Н.Бора, всякое наблюдение атомных явлений включает такое взаимодействие последних со средствами наблюдения, которым нельзя пренебречь.

4. Стереотипы теоретического мышления могут вносить искажения в регистрацию и восприятие непредвиденных фактов.

2.4. «Эффект Колумба».

Искажение фактов под влиянием навязанных схем теории так или иначе связано с верой в данную конкретную теорию как истину последней инстанции. Как велика бывает сила наведенных иллюзий со стороны господствующей теории, видно из следующего примера.

В 1934 г. Э.Ферми в своей лаборатории облучал уран потоком нейтронов, а затем его опыты тысячи раз повторяли Ирен и Фредерик Жолио–Кюри в сходных условиях (тонкая полоска алюминивой фольги на пути осколков к экрану осциллографа помешала зарегистрировать выделение большого количества ядерной энергии). Они абсолютно были уверены, что в результате образуются трансурановые элементы, хотя на деле уран расщеплялся на два более легких элемента. В декабре 1938 г. химики О.Ган и Ф.Штрассман бомбардировали уран нейтронами малой энергии и получили три элемента, которые они тщательно исследовали радиохимическими методами. В итоге они буквально «наткнулись» на открытие: все говорило о том, что происходит распад на изотоп бария Ва56, изотоп лантана La57, изотоп церия Се58. В соответствии с общепринятой в это время концепцией физики, расщепление атома урана было невероятным событием. Позднее среди физиков получила хождение острота: поверить, что уран расщепляется на атомном уровне на 3 элемента, для физика тех времен было так же трудно, как, например, представить, что от хорошего удара стол способен расколоться на пару стульев и табуретку. Поэтому первооткрыватели явления О.Ган и Ф.Штрассман в заключении своего доклада осторожно заметили: «В конце концов возможно, что редкое стечение случайностей привело нас к ошибочным наблюдениям». Как говорится, комментарии излишни. Этот род заблуждения с эффектом обнаружения terra incognita в науке получил название «эффекта Колумба». Теоретическое искажение фактов происходит по следующим причинам:

1. Теория, границы действия которой, не установлены, претендует на универсальность; распространение ее за пределы допустимых значений может привести к искаженному восприятию фактов. (Примеры: механицизм в биологии; дарвинизм в социологии).

2. Теория, которая в силу незрелости держится частных эмпирических обобщений, и которая еще не достигла знания общего закона, нередко грубо искажает факты. (Пример: до открытия Д.И.Менделеевым периодического закона у 27 химических элементов из 63 известных в то время были неправильно определены атомные веса).

3. Теория излишне упрощает сложные объекты, игнорируя их особую специфику (примеры: попытка свести духовные процессы к физическим или химическим процессам; интерпретация древних мифологических культур в матрице примитивного знания о природе и т.п.)

4. Теория идет по пути недопустимых (нарушающих меру) аналогий, когда одни процессы моделируются и, следовательно, воспринимаются по схеме качественно других процессов (примеры: античной культуре приписываются свойства современной культуры; ребенку приписываются свойства взрослого человека).

2.5. Двойственная природа факта. Парадокс обоснования.

Существуют ли научные факты, независимые от субъекта познания? Этот вопрос требует специального анализа.

Во–первых, пониманию сути дела мешает двусмысленность выражения «независимый от субъекта». Определение «объективного» как того, что существует независимо от субъекта, логически противоречит, например, тому, что экспериментальный факт, зависящий от субъекта, имеет вполне объективное содержание. На этот кажущийся парадокс и вытекающие из него следствия указал М.А.Марков: «хотя выбор экспериментальной установки находится всецело во власти субъекта, эта активная роль субъекта нисколько не противоречит объективности мира. Но становится совершенно невозможным созерцательное отношение к действительности». Это означает, что объективное содержание добытого здесь факта включает в себя и момент взаимодействия субъекта и объекта (он тоже объективно существует и повторяется при тех же условиях, и на это не может повлиять никакой волевой каприз экспериментатора).

Во–вторых, понимание факта, его интерпретация (без этого факт не может войти в состав теории) зависит от позиции наблюдателя, на что обращает внимание М.Борн: «Нужно говорить о состоянии объективного мира при условии, что это состояние зависит от того, что делает наблюдатель… было бы, очевидно, праздным делом обсуждать ситуацию, какая получилась бы без вмешательства наблюдателя или независимо от него». Таким образом, присутствие субъекта (наблюдателя) неустранимо как на теоретическом, так и на эмпирическом уровне исследования.

Особое значение имеет вывод о неявном присутствии субъекта в первичных данных наблюдателя и эксперимента. Признать двойственную (субъект – объектную) природу факта, значит ограничить его объективное содержание рамками субъект – объектного отношения. В литературе нет окончательного «вердикта» по этой проблеме, но мы согласимся с выводами К.Поппера (в кн. «Объективное познание»): «Не может быть никаких чистых восприятий, никаких чистых фактов, так же, как никакого чистого языка наблюдения, поскольку все языки насыщены теорией и мифами».

Еще раз вдумаемся в существо этой позиции. Нет, и не может быть голых фактов, любой научный факт теоретически нагружен. В противном случае он не имеет для теории значения. Факт, следовательно, выступает всегда в субъективной оболочке. Сюда относится и выбор условия эксперимента, и манипуляция параметрами процесса (с подгонкой их к желаемому результату), и языки, в которых данные регистрируются и интерпретируются, и многое другое. Все это вместе взятое можно суммировать в любопытном парадоксе: с одной стороны, теория доказывает свое право на существование ссылкой на согласие с независимыми от нее фактами, а, с другой стороны, факты, поскольку они осмысленны, определяются теорией. Логически – это антиномия: А следует из В и, одновременно, В следует из А.

Из всех существующих попыток прояснить эту парадоксальную ситуацию наиболее интересной представляется решение финских логиков Р.Тоумела и И.Ниинилуото (1973): нелогический (фактический) материал Р, который встречается в теории Т, входящий в парадигму* К, может быть назван относительно независимым, хотя и осмысленным понятием наблюдения, если и только если, каждый сведущий ученый в рамках парадигмы К может правильно и надежно количественно выразить («измерить») материал Р в типичных применениях теории Т, не опираясь на ее истинность. Суть предлагаемого решения в том, что мерка («масштабная линейка»), в которой количественно выражается факт, не должна выводиться из свойств частной модели (подлежащей проверке), но должна строго определяться свойствами общей фундаментальной модели (входящими в нее законами). Тогда факт можно признать в достаточной степени независимым от теории.

Все изложенное не дает подтверждения тому, что «факт – это великий немой». Похоже, что факты говорят на языке теории. Остается в силе, однако, другая метафора: «факты – это воздух науки, а теории – ее крылья». Почему возможен этот полет мысли, во многом остается загадкой и сегодня.

***

Вопросы для самостоятельного анализа

1. Сформулируйте свою точку зрения относительно следующих постулатов позитивизма: а) научное знание в принципе можно свести к совокупности чувственных данных; б) наука не может и не должна отвечать на вопрос почему нечто происходит, она всего лишь описывает события, отвечая на вопрос как; в) формальная логика – достаточное средство для описания всех процессов познания.

2. Согласны ли Вы со следующими утверждениями К.Поппера: «Все законы и теории – суть догадки или пробные гипотезы»; «все наши теории были и остаются гипотезами»?

3. Возможна ли в принципе логика научного открытия (в смысле строгого алгоритма, однозначно приводящего к новому знанию)?

4. Возможна ли ситуация, когда две взаимноисключающие теории подтверждаются фактами?

5. Существуют ли, по–Вашему мнению, различия между фактом, относящимся к природе и фактом из области общественной жизни?

6. Попытайтесь найти собственное решение (отличное от предложенного в тексте) парадокса обоснования (см. его формулировку в последнем параграфе).

7. Опровергните следующее рассуждение: «Поскольку радуга имеет место только для наблюдающего ее (зрительно) субъекта, иначе говоря, она возникает зависимо от субъекта, то, следовательно, объективно радуга не существует, – по определению термина «объективное» (это то, что существует независимо от субъекта познания)».

***

Контрольные вопросы

1. Назовите характерные черты методологии логического позитивизма.

2. В чем заключается основная идея попперовской теории фальсификации?

3. Раскройте содержание тезиса Дюгема–Куайна, направленного против методологии К.Поппера.

4. Назовите основные различия эмпирического и теоретического уровней исследования.

5. Что такое «неполнота» и «вероятностный характер» индукции?

6. Почему определение факта в качестве объективного события является неточным?

7. В каких случаях теория искажает факты?

8. Сформулируйте парадокс обоснования теории (вытекающей из «теоретической нагруженности» факта) и одно из возможных его решений.

Рекомендуемая литература

1. Бор Н. Избранные научные труды. Т. 2. М., 1971.

2. Витгенштейн Л. Философские работы. Часть 1. М., 1994.

3. Гилберт Д., Малкей М. Открывая ящик Пандоры. М., 1987

4. Кун Т. Структура научной революции. М., 1975.

5. Локатос И. Доказательства и опровержения. М., 1967.

6. Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983.

7. Практика и познание. Отв. ред. Д.П.Горский. М., 1973.

8. Рассел Б. Человеческое познание. М., ИЛ., 1957.

9. Степин В.С. Становление научной теории. Минск, 1976.

10. Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986.

11. Франк Ф. Философия науки. М., 1960

12. Швырев В.С. Неопозитивизм и проблемы эмпирического обоснования науки. М., 1966.

13. Швырев В.С. Теоретическое и эмпирическое в научном познании. М., 1978.

14. Эйнштейн А. Собрание научных трудов. Т. 4. М., 1967.

* Сциентизм есть мировоззрение, исходящее из главенствующей роли науки в системе человеческой культуры. Логически и методологически это мировоззрение восходит своими корнями к позитивизму О.Конта, а в общем метафизическом отношении – к учениям Ф.Бэкона и Р.Декарта.

* См. об этом подробнее в первой части настоящей работы (выводы Б.Рассела).

* В данном контексте парадигму можно определить как совокупность принципов, моделей и методов фундаментальной теории, задающих правила постановки и решения частных проблем.

---------------

------------------------------------------------------------

---------------

------------------------------------------------------------

2