«Зачем мы бегаем? Теория, мотивация, тренировки»

Зачем мы бегаем? Теория, мотивация, тренировки (fb2) - Зачем мы бегаем? Теория, мотивация, тренировки [litres] (пер. Сергей Эрикович Борич) 984K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Рональд Ренг

Рональд Ренг Зачем мы бегаем? Теория, мотивация, тренировки

Посвящается моим родителям, которые научили меня бегать.

Смысл бега был не в победе.

Истинная прелесть бега заключалась… а в чем, собственно говоря?

Кристофер Макдугл. «Рожденный бежать»

Перевел с немецкого С. Э. Борич

по изданию: WARUM WIR LAUFEN / Ronald Reng, 2018.

© Piper Verlag GmbH, München, 2018

Нулевой километр

Я начал бегать в 13 лет и уже после первых шагов решил, что никогда не остановлюсь.

Родители записали меня для участия в местном лесном кроссе. Я надел отцовские беговые кроссовки 46-го размера, которые были больше минимум на три размера, и, как всякий тринадцатилетний пацан, сразу почувствовал себя взрослым. Трасса сначала шла в гору, а затем спускалась вниз. Для меня это оказалось именно то, что надо: в тот момент, когда я был уже на последнем издыхании, дорога пошла под уклон, и мне не понадобилось прилагать особых усилий. В статье, опубликованной в районной газете Hochster Kreisblatt, мое имя было напечатано неправильно – Роланд. Я зачеркнул его с помощью шариковой ручки и линейки, сделал сноску и написал: «Рональд», – после чего прикрепил статью к стене, где до этого висели только сувениры с каникул, например обертки от швейцарского шоколада. Думаю, сегодняшним тринадцатилетним подросткам не придет в голову украшать стены в своей комнате подобным образом. На следующий день я уже в одиночку отправился на пробежку по полям за нашим домом, хотя меня никто не заставлял. Не могу точно сказать, что было тому причиной: желание еще раз надеть громадные отцовские кроссовки, стремление увидеть в газете свое правильно написанное имя или гордость от того, что никто не смог обойти меня на спуске с горы. Во всяком случае, я стал бегуном.

Сегодня, спустя 33 года, стоит мне только заметить где-то вдалеке бегущего человека, я сразу понимаю: это родственная душа. И тут же принимаюсь анализировать: какой темп он держит? Как ставит ногу на землю? Насколько свободны движения руками? Эти мысли возникают непроизвольно, словно они запрограммированы в моем мозге, хотя я уже давно не спортсмен. Иногда я пытаюсь бороться с этим: «Господи, ну вышла шестидесятилетняя бабушка в парк на пробежку трусцой. Тебе-то что за дело до этого? Пусть себе бегает!» Но все равно невольно провожаю взглядом каждого бегуна.

Если бы она держала руки чуть пониже и поближе к туловищу, можно было бы экономить силы.

Но какое мощное отталкивание! Наверняка раньше занималась спортом. Какое четкое движение голени назад. И ступни ставит прямо. Готов поспорить, что бегала на 5 тысяч метров. Не марафонка, потому что бежит слишком энергично, в своем привычном темпе.

А какую гримасу мученика скроил вот этот, в красных новеньких кроссовках! Если бы я сейчас поднес ему зеркало, он бы сам понял, что такое напряженное выражение лица говорит о том, что у него закрепощено все тело.

Но несколько недель назад я задал себе вопрос: «А сам-то ты как бегаешь?»

Да вообще никак.

В мыслях я все еще молодой бегун на средние дистанции. Я по-прежнему ощущаю себя бегуном. Несколько дней я пытался выкинуть эти представления из головы, потому что такой внутренний образ совершенно не соответствует реальности. Но мы у себя в Больцано живем прямо рядом с городской беговой трассой, проходящей по берегу Талверы. Когда мимо окна нашей кухни проносится очередной бегун, мне кажется, будто он окликает меня: «Ну что же ты?»

Как бы я ни отворачивался от окна, мне некуда деться от вопроса: почему я бросил бегать?

Разумеется, ответы мне известны: семья, работа. То же самое говорят себе десятки тысяч человек, у которых с годами медленно, почти незаметно пропадает былая страсть.

Остановившись у кухонного окна, я продолжаю размышлять. Перед глазами расстилается долина с идеально ровными беговыми трассами, пролегающими между лугами и рекой под величественными деревьями – гималайскими кедрами, ради которых в Больцано съезжаются туристы со всего света. Они прекрасно прижились в мягком климате нашего города. Одного только взгляда на эту красочную картину достаточно, чтобы вновь проснулось старое и хорошо знакомое ощущение бега. Я буквально чувствую, что лечу по трассе. Все тело переполнено энергией и легкостью. Я ставлю стопу на землю не пяткой, а носком. Это делает пружинистым каждый шаг и как бы удлиняет фазу полета.

Будучи еще молодым бегуном, я через день проводил во Франкфурте интервальную тренировку на тартановой дорожке, а в промежутках бегал у себя в Таунусе 10–15 километров по лесу, затрачивая по 4 минуты 20 секунд на каждый километр – без всякого напряжения, просто ради пробежки. Но на участке, ведущем в гору по соседству с остро пахнущей конюшней, я делал ускорения продолжительностью по 30–40 секунд, наклонив туловище вперед и учащая шаги. Добравшись до верха, я без отдыха продолжал бег в нормальном темпе. Только сердце билось чуть чаще, чем обычно. Совершая эти ускорения в гору, я прекрасно понимал, какой смысл люди вкладывают в выражение «полон энергии». Меня просто распирало от нее.

Перейдя на умеренный темп после горного спурта, я погружался в свои мысли и мечты. Иногда так глубоко, что, добравшись до дома спустя 45 минут, не мог даже вспомнить, бегал ли вообще. Эти мечты не блистали особой фантазией: я просто думал о том, как бегать еще быстрее, чем раньше.

Быстрый бег в моем представлении был связан с тем чудесным чувством, когда ты на дистанции 1500 метров находишься в группе бегунов, но знаешь, что в любой момент можешь взвинтить темп, пулей выскочить из виража, удлинить шаги и стать невесомым, все реже касаясь земли. Однако весьма часто, хотя и всегда к своему полному удивлению, я замечал, что при выходе из предпоследнего виража ноги с силой притягивали мое тело к земле.

Тогда, в свои 17 лет, я, пожалуй, сказал бы, что вся прелесть бега заключается в упоении скоростью. Сегодня я стал умнее и понимаю, что бег дал мне ощущение остроты бытия, какого я не испытывал ни в одном другом состоянии. Тело и разум работали параллельно на полных оборотах. Я бежал, находясь в этом фантастическом состоянии легкости, которая приходит на пике формы, и одновременно в голове вспыхивали мысли.

Бегая, я написал целый роман. В 2005 году я работал над повестью о жизни лондонских банкиров. Однажды, когда я совершал вечернюю пробежку в парке, мне в голову внезапно пришла целая глава. Такой остроты мыслей я еще никогда не ощущал. Прибежав домой, я весь в поту нацарапал содержание главы в блокноте. Капли пота падали на бумагу, и некоторые слова расплылись. Теперь я бегал каждый день, чтобы продолжать писать. На последних километрах меня подгонял страх, что родившиеся для романа идеи снова ускользнут. Я до сих пор считаю ту книгу «Чужаки» (Fremdganger) своей лучшей работой. А может, я просто переношу на нее то чувство эйфории, которое испытывал тогда во время бега? Продавалась она хуже, чем все мои остальные книги.

2005-й был последним годом, когда я регулярно бегал. За окном дети бегут по лугу. Они тренируются с учительницей для участия в первенстве среди школ Южного Тироля. У моста они сворачивают и, скрываясь за свешивающимися к земле ветвями плакучей ивы, превращаются для меня в пестрые точки. Хотя неестественно яркие цвета их одежды должны были бы казаться мне чужеродными на фоне природной красоты пойменного луга, я воспринимаю их как единое целое с ландшафтом. Потому что сам я во время бега всегда ощущал единение с природой. Бег – это энергия, умение отключаться, поток мыслей, мечты, легкость, скорость, радость одиночества и эйфория принадлежности к группе, ощущение свежести после нагрузки. Но бег – это еще и страдания, боль, зависимость, тяга к запредельному и, прежде всего, сумасшедшая надежда, что из этих неприятных чувств может родиться что-то возвышенное. Бег для меня – одно из самых прекрасных ощущений. И когда я, стоя у кухонного окна, прихожу к этой мысли, происходит трансформация главного вопроса. Если раньше я спрашивал себя: «Как я мог отказаться от всего этого?» – то теперь вопрос звучит иначе: «Почему бы тебе вновь не начать бегать?»

Прошло уже пять дней с тех пор, как я впервые задал себе этот вопрос. Все это время мы играли с пятилетней дочкой в салки под весенним солнышком, и каждый раз, когда мне надо было ее догонять, я чувствовал, с каким трудом преодолевается внутреннее сопротивление – физическое и душевное. Мои ахилловы сухожилия и колени не хотели работать и выходить из привычного закрепощенного состояния. А голова не хотела вновь переживать напряжение, связанное с физической нагрузкой.

Неужели я действительно снова хочу бегать?

Я пошел поиграть в футбол со своим десятилетним сыном. Мне удалось преодолеть внутреннее сопротивление. Я привел тело в активное состояние и чувствовал себя довольно легко. Но уже через 20 минут я играл, преимущественно стоя на месте. Мне не хватало дыхания.

Я действительно снова хочу бегать?..

У меня нет амбиций покорить марафонскую дистанцию или добиться какой-то похожей конкретной спортивной цели. Я не стремлюсь к вечной молодости и не питаю иллюзий, будто бег способен вернуть мне юные годы. Я просто хочу посмотреть, не вернется ли в 46 лет то самое прекрасное чувство, которое я испытывал во время бега. Мне хочется точно выяснить, почему миллионы людей любят бег, будь то пробежка трусцой два раза в неделю или какой-нибудь сверхмарафон. В последние годы я не раз с удивлением констатировал, как же их много! Это и растолстевший Йошка Фишер[1], и главы крупных компаний, и писатели, и наша соседка, у которой я не мог представить себе никакой другой обуви, кроме туфель на высоких каблуках. И только я, считая себя бегуном, почему-то больше не бегаю.

Когда в детстве я бегал с другими наперегонки, бег еще был спортом для немногих, как, к примеру, настольный теннис или шахматы. Сегодня же он превратился в эликсир жизни. Читая книги о беге, я не могу избавиться от впечатления, что в мире не существует проблем, которые нельзя было бы решить с его помощью. Бег помогает справляться со стрессом, делает человека уравновешенным, стройным, красивым, умным. И кое-что из этого действительно правда.

Мне самому интересно, буду ли я бегать по шесть дней в неделю или полностью откажусь от этой затеи, ограничусь ли я легкими трехкилометровыми пробежками или опять начну участвовать в соревнованиях. В какой мере я вправе считать себя бегуном?

Мои родители были бегунами. Моя сестра была бегуньей. Живя в Фишбахе, в горах Таунус, мы каждый вечер один за другим отправлялись на пробежку и прощались друг с другом одной и той же фразой. Всего четыре мимоходом брошенных слова, но они создавали такую близость между нами, как ни в один другой момент. Благодаря им мы чувствовали себя семьей.

И теперь я больше всего хочу вновь повторить эти слова как нечто само собой разумеющееся: «Ну, я на пробежку».

Вниз по реке

Свидетелями моего первого забега могут стать лишь случайные торговцы наркотиками. Я жду того момента, когда темнота скроет меня от посторонних глаз. В марте после девяти часов вечера долина Талверы пустеет. Можно заметить лишь несколько фигур под деревьями на берегу. Из местной газеты я знаю, что это торговцы гашишем. С учетом того, что я двенадцать лет не занимался спортом всерьез, они кажутся мне куда более подходящей публикой, наблюдающей за моим возвращением, чем случайные прохожие, соседи или знакомые, совершающие вечернюю прогулку.

Поэтому я жду, когда закончится теплый мартовский день в Южном Тироле, который прямо-таки просит прогуляться по свежему воздуху. Мы переехали сюда, потому что моя жена родом из этих краев. В пять часов вечера в долине под лучами солнца ярко загорается свежая листва ив и ясеней. У батутов выстраивается длинная очередь галдящих ребятишек. Все уже посбрасывали куртки. Для бегунов наступает праздник – первый день в году, когда можно бегать в трусах. Какое это облегчение, когда голени не чувствуют прикосновения одежды, а воздух обдувает голые колени! Легкость одежды сразу отражается на ощущениях от бега. Я в такие дни от эйфории позволял себе больше, чем положено. Я бегал в кроссовках без носков и был безмерно счастлив от этого. Пальцами ног я чувствовал все неровности земли, голые лодыжки создавали ощущение легкости и скорости. После тренировки друзья в раздевалке жаловались на невыносимую вонь от моих ног, а я только смеялся. Я был без ума от радости.

Сегодня я стою с дочерью возле батута. Всякий раз, замечая, что я задумался и не обращаю внимания на ее трюки, она начинает командовать: «Папа, посмотри! Ну, взгляни же! Брось мне мяч! Бросай, когда я подпрыгну!» Кидая ей маленький резиновый мячик и подбадривая возгласами «Браво!» и «Почти поймала!», я наблюдаю за бегунами, которые, словно ниоткуда, массово появились в этот первый теплый день. Кое-кто уже нарядился в суперлегкие трико. Я поостерегся бы так делать. Нужна же какая-то перспектива на будущее, что-нибудь еще более легкое, когда придет лето.

Собираясь в 21:15 на пробежку, я надеваю длинные тренировочные брюки. На мой взгляд, трусы еще надо заслужить.

Широкие брюки я дополняю такой же широкой и почти бесформенной майкой. У меня уже нет специальной беговой одежды, и я не собираюсь покупать обтягивающие беговые брюки или ветровку кричащей расцветки. Непрофессиональная одежда – это моя защита. От человека, у которого нет даже нормального спортивного костюма, вряд ли кто-то, в том числе и он сам, будет ожидать красивого бега.

Мне вспоминается господин Зиберт – наш сосед в Фишбахе. Он несколько раз в неделю отправлялся в лес в кожаных туфлях, наглаженных брюках, накрахмаленной рубашке и бегал там, когда его никто не видел. Дело было в 80-е годы. Он работал на руководящей должности в Hoechst AG. Если он издали замечал меня в лесу, то сразу переходил на прогулочный шаг и здоровался со мной с непроницаемым выражением на лице, к которому плохо подходили раскрасневшиеся щеки. Я относился к нему с симпатией. И сегодня мне понятно почему.

От нашего дома к прогулочной аллее ведет лестница – теперь я знаю, что в ней 28 ступенек. Я в спринтерском темпе взлетаю по ней, делая частые шаги, высоко поднимая колени и не пропуская ни одной ступеньки, чтобы активизировать мышцы. При этом я еще и считаю ступеньки, чтобы не слышать своего сбивчивого дыхания. А потом я останавливаюсь в темноте.

Вокруг ни души. Похоже, ни одна собака уже не выйдет на прогулку.

Я все еще не решил, в каком направлении побегу. Просто двинусь вдоль Талверы, затем пересеку ее по одному из многочисленных мостиков и вернусь по другому берегу. Подумав, я решаю направиться сначала на север, то есть вверх по реке. Если вдруг устану, то обратный путь вниз по реке окажется легче.

С первого же шага вспоминается старый стиль бега. Пальцы рук полусогнуты и расслаблены, чтобы задать ощущение расслабленности всему телу. После каждого контакта ноги с землей происходит акцентированное отталкивание, что усиливает пружинящий эффект. Я устанавливаю темп, который, как мне кажется, был присущ мне в прошлые годы. Сейчас мне трудно сказать, за какое время я пробегаю километр – за 4:15 или за 4:45. Раньше, занимаясь интервальным или продолжительным бегом, я мог определить это с точностью до секунды, не глядя на часы. Сейчас же я просто чувствую, что выбрал свой темп. Я отметаю любые опасения, что скорость слишком велика. Инстинкт безошибочно подсказывает, что я бегу в своем темпе. Всякий раз, когда по указанию тренера или по просьбе бегущих рядом товарищей мне приходилось сбавлять скорость, это ужасно утомляло. Шаги становились какими-то неестественными, ноги тяжелели, а голова уставала от медленного темпа.

Белая пыльная тропинка, идущая по самому берегу, отчетливо выделяется в темноте. У торговцев наркотиками сегодня, по-видимому, выходной день. А мне, впрочем, и нет надобности от кого-то скрываться. Я просто вышел пробежаться в свободном темпе. Краем сознания я отмечаю, что телу нелегко выдерживать ритм, но стиль, темп, легкость движений все еще при мне. Они намертво въелись в меня на тех тысячах километров, что я одолел между четырнадцатым и тридцать пятым годами жизни. Спустя 600 метров тропинка начинает удаляться от реки в сторону волейбольной площадки, а затем после небольшого подъема выходит на прогулочную аллею. Этот подъем я преодолею мощными прыжками, как когда-то ту гору возле конюшни. Разумеется, не сейчас, не с первого раза. Пока достаточно лишь мысленно представить себе, что я когда-нибудь, уже в скором времени, смогу одним махом взлететь наверх. Сделав примерно 15 шагов на подъеме, я замечаю, что слишком сильно подал туловище вперед, словно рассчитывая на то, что оно потянет за собой ноги.

Весь пологий подъем составляет не более 70 метров. Оказавшись наверху, я снова выпрямляю туловище. Руки по-прежнему двигаются свободно, а вот ноги отказываются повиноваться. Их почти невозможно оторвать от земли. Они будто приросли к ней. Впечатление такое, что я топчусь на месте. Я пытаюсь привести в нормальный ритм хотя бы дыхание. Ведь речь идет всего лишь о кратковременной нагрузке на подъеме. Но прогулочная аллея по-прежнему ведет вверх по реке, а значит, подъем продолжается, черт его возьми! Для пешеходов и более или менее опытных бегунов этот наклон неощутим, он составляет едва ли больше 0,5 процента. Однако для меня это равносильно восхождению на гору. «Расслабь руки!» – командую я себе.

Но похоже, что бегут одни только руки. Они свободно двигаются вперед и назад в моем привычном ритме. А вот все остальное туловище об этом ритме, кажется, забыло. Я чувствую, что голени движутся уже не по прямой, их заносит куда-то в сторону, словно я стал кривоногим. У меня нет сил ими управлять.

Надо поворачивать назад. Дорога пойдет вниз, и я смогу стабилизировать свое состояние на этом неощутимом спуске. Но тогда я пробегу всего 1,2 километра! То есть уже через шесть минут снова буду дома!

Жена скажет: «Ты же собирался побегать!»

И я вынужден буду ответить: «Да нет, я только мусор выносил».

А вдруг она спросит: «Что случилось?»

Тогда придется сказать: «Я старый бесполезный тюфяк».

И я волоку свой старый бесполезный тюфяк дальше. Вверх по реке, мимо заброшенного поля для гольфа. Лучше мне не становится. Шаги по-прежнему короткие. Я понимаю, что первые 600 метров меня влекла эйфория, а вовсе не какой-то чудесный ген бегуна. Но я слишком занят своими непослушными ногами, чтобы корить себя за наивность или смеяться над собой.

Краем глаза я замечаю метрах в тридцати справа и впереди от себя какую-то тень. Собака. Я тут же беру себя в руки, и мой бег становится более плавным и быстрым. Ведь где собака, там должен быть и хозяин. Какой стыд, если он увидит меня в таком состоянии! Это заставляет меня бежать равномернее. Оказывается, в критических ситуациях у организма еще есть резервы. Конечно, было бы неплохо, если бы собака меня укусила. Тогда я героически завершил бы свою попытку снова стать бегуном и мог бы смело сказать себе: «Я пытался, но мне помешала эта дурацкая собака».

Однако, когда я пробегаю мимо, собака обнюхивает ножку парковой скамьи, а ее хозяин сидит, уставившись себе под ноги.

Через 200 метров, на мосту Святого Антония, колени сообщают мне, что асфальт им не по душе. Но их мнение мне в данный момент безразлично. Я преодолеваю мост, и это здорово. Дальше дорога пойдет вниз.

Я немного опускаю руки, чтобы приспособиться к изменившемуся углу наклона, и пытаюсь вернуть себе способность мыслить. Но создается впечатление, что мозг плавает внутри черепа. Мне трудно воспринимать окружающую действительность, за исключением разве что небольшого куска дороги прямо перед собой.

Я бегу по газону рядом с велосипедной дорожкой, где тысячи бегунов, которым тоже не нравится асфальт, вытоптали узкую тропинку. Слабый уклон позволяет восстановить нормальное положение тела. Дыхание успокаивается, ноги более или менее послушно следуют за движениями рук. Но общее состояние лучше не становится. Я не хочу бежать. Скорей бы все это закончилось!

Я прикидываю, что пробежал два с половиной или три километра. Прошло 13–14 минут. Если трезво рассудить, то это детская дистанция. Но мне трудно спуститься по лестнице от прогулочной аллеи к дому, как это пристало представителю рода homo erectus. Колени подозрительно подкашиваются на каждой ступени. Я осторожно открываю дверь, незаметно проскальзываю в ванную и запираюсь там на 20 минут, ожидая, когда от щек отхлынет краснота.

Небольшие изменения в программе тренировок

Мой тренировочный план – скорее спонтанный, чем продуманный – предусматривает на следующий день восстановление в кафе, где я собираюсь угоститься мороженым. Неважно, сколько я пробежал и в какой форме нахожусь. Самое прекрасное в беге то, что всегда есть повод вознаградить себя за труды.

«Пожалуйста, положите сверху еще взбитых сливок», – говорю я официантке, которая наполняет вафельный рожок двумя шариками шоколадного мороженого.

Раз уж я бегун, то могу позволить себе столько сладостей, сколько захочу. Я ведь все равно не растолстею. В это я свято верил на протяжении многих лет, когда уже прекратил бегать и только замечал, что брюки после стирки сидят как-то чересчур плотно. Правда, теперь этот самообман развеялся. Я ведь и начать снова бегать решил не без задней мысли, что это уж точно не повредит моей фигуре. Но это не повод, чтобы отказываться от шоколадного мороженого со сливками. Я же питаюсь без излишеств и время от времени могу позволить себе что-нибудь сладенькое. Вот только почему меня мучает совесть? Я чувствую желание начать отжиматься прямо на полу посреди кафе. «Ничего, завтра у меня снова пробежка», – успокаиваю я свою совесть.

Ну что мне стоило отказаться от мороженого или хотя бы от сливок? И зачем надо было брать двойную порцию?

Конечно, от одной порции ничего не будет, но если взять те 213 порций, что я съел в прошлом году… Здесь я пытаюсь остановить поток мыслей и сосредоточиться на беге. Но от этого становится только хуже. Ноги вообще теряют всякую координацию. Они просто бестолково топчутся по земле. Я петляю, меня заносит. Уже на подходе к небольшому подъему возле волейбольной площадки я сбиваюсь с ритма, а подъем с каждым шагом кажется все круче и превращается в Эверест. В памяти еще свежо воспоминание, как я в первый день своего возвращения на беговую дорожку взбирался на этот холмик. Я боюсь вновь ощутить ту клокочущую боль в мышцах бедер. Не хочу снова слышать свое неконтролируемое прерывистое дыхание. Я замечаю, что мне остается еще 100 метров до холма, а дышу я уже значительно тяжелее, чем позавчера после подъема.

Дома жена спрашивает: «Ну, как побегал?»

И я понимаю, что одну пробежку после многолетнего перерыва еще можно как-то осилить. А вот со второй дело обстоит значительно хуже, потому что первая все еще сидит в печенках.

Я вношу маленькие коррективы в свою тренировочную программу: один день бега – два дня перерыва.

Вчера вечером мне в соответствии с планом надо было бегать, но я решил лучше погладить белье. Когда у тебя в руках утюг, результат виден моментально. Как приятно посмотреть на рубашку без единой складочки!

Значит, пробежка будет сегодня. При одной мысли об этом на меня наваливается свинцовая усталость. Я играю с дочкой в настольный теннис. Поскольку у нее плохо получается попадать по шарику ракеткой, мы решаем установить ракетку в качестве мишени и кидать в нее шариком. Получается ненамного лучше, но раз уж мы сами выдумали такую игру, она приносит больше удовольствия. Я думаю о том, что не смогу сегодня выйти на пробежку, потому что мне надо паковать чемодан для командировки в Мюнхен.

На то, чтобы сложить чемодан, уходит десять минут. Я сажусь на диван и беру книгу.

За три недели я вышел на пробежку пять раз. На первой неделе – три раза, на второй – два, а на третьей – вообще ни разу.

По крайней мере, в моих тренировках прослеживается тенденция: их становится все меньше.

Не прошло еще и месяца, а я уже достиг самого ужасного состояния, которое, пожалуй, известно всем, кто занимался бегом. Стоит только подумать про бег, как в голове всплывают мысли об усилиях, изнеможении, болях. И больше ни о чем. Любая мысль о беге вызывает внутреннее сопротивление.

Из окна кухни я наблюдаю за проносящимися мимо бегунами. Как быстро эта женщина в оранжевом трико переставляет ноги! Как будто швейная машинка строчит. Так-так-так. Она почти не отрывает ноги от земли, экономя силы. Так-так-так. А чуть позже вразвалочку пробегает мужчина. Его руки покрыты настоящей шерстью. Ему наплевать на свой медленный темп. Он реагирует на него совершенно невозмутимым выражением лица. Как им всем удается вот так просто бегать?

Что предпринимают начинающие бегуны? Откуда они берут время, дисциплинированность, выносливость для преодоления начальных трудностей? И тут мне приходит в голову: я, кажется, знаю, где искать ответы.

Дополнительные занятия

Штефан Воллебе даже без спортивного костюма выглядит как бегун. Джинсы и свитер лишь подчеркивают стройность натренированного тела. Вот только бинт у него намотан на необычное для бегуна место. Не на ахиллово сухожилие и не голень, а на большой палец руки. «Мастерил тут и одним ударом молотка попал сразу и по гвоздю, и по ногтю».

Из прежних времен в памяти у меня остался лишь расплывчатый образ Штефана Воллебе: как он в белом трико с красным кругом на груди первым пересекает финишную черту на каком-то кроссе, а светлые волосы от быстрого бега развеваются на ветру. Он тоже родом из Гессена, с берегов Рейна, где в каждой деревне есть собственный замок, а тем, у кого вдруг возникнет желание пробежаться по лесу, для начала надо забраться на гору. Мы регулярно участвовали в одних и тех же соревнованиях, хотя и находились в разных возрастных группах. Он родился в 1968 году, а я – в 1970-м. Поэтому и воспоминания не слишком четкие. Все, кто был на два года старше или младше, мало интересовали меня в те годы. Я жил в границах своей возрастной категории, и мои мысли были заняты лишь бегунами, родившимися в промежутке между 1969 и 1971 годами. По моим наблюдениям, от этих рамок бегуны так и не могут избавиться. До самой смерти они распределяют всех по возрастным группам: кому меньше 17, 19, а потом уже больше 30, 35 и так вплоть до ста лет. В наших кругах вопрос о годе рождения так же обычен, как в других компаниях – вопрос о профессии.

Штефан Воллебе продолжал бегать и после того, как я покончил со спортом. В 1999 году он стал чемпионом Германии по горному кроссу и пробежал марафон за 2:20,51. Потом он изучал информатику, а после окончания учебы в конце 90-х годов придумал себе профессию – коуч по бегу.

«Мне же надо как-то себя называть», – говорит он, понизив голос, словно извиняясь за англицизм. Тренером он не может быть, так как тренеры работают только со спортсменами в рамках спортивных клубов и объединений. Но Штефан Воллебе готов давать советы всем, кто хочет бегать быстрее или легче независимо от того, сколько им лет – 24 или 87. Он помогает и тем, кто хотел бы начать бегать, но в одиночку как-то не может решиться.

Сейчас уже невозможно установить, был ли он в 90-е годы единственным в Германии коучем по бегу или только одним из первых. Во всяком случае, его профессия с первого дня не оставляет его без средств к существованию. Воллебе дает частные уроки и проводит групповые тренировки. Он ведет семинары в спортивных магазинах и на фирмах, производящих товары для бега. Штефан составляет индивидуальные тренировочные программы. С ним можно поехать в отпуск на Майорку или в Тоскану, чтобы он провел там с вами недельный тренировочный цикл. Ему не приходится рекламировать свою деятельность. Бегуны сами к нему приходят. Некоторые тратят на дорогу по два-три часа, чтобы провести со Штефаном часовую тренировку, а потом два-три часа добираются домой.

Идея стать коучем родилась не на пустом месте. В середине 90-х годов у людей появилось много свободного времени, и, как симптом этого явления, началась вторая или третья волна увлечения бегом. Это время ознаменовалось также стремлением задавать вопросы. Люди начали всем интересоваться, потому что так их воспитали в школе в 70-е и 80-е годы. Они хотели, чтобы им объяснили, что именно делает зубной врач у них во рту, почему поезд опять опоздал и как надо правильно бегать.

«На это время у меня как раз пришлись самые большие успехи в беге на длинные дистанции, поэтому владельцы магазинов спорттоваров начали приглашать меня с лекциями для клиентов о методике тренировок и правильном стиле бега. После лекций люди подходили с вопросами: “А вы не могли бы дать мне частную консультацию?” или “Вы не поможете мне составить программу тренировок?”».

Так у него сложился костяк клиентуры, как бы курьезно ни звучало это слово применительно к бегуну. Когда в тридцатилетием возрасте Штефан окончил курс информатики и смог полностью посвятить себя тренерской деятельности, его предприятие уже процветало, хотя сам он этого еще не осознавал, так как в то время для его профессии не существовало даже названия.

К Штефану Воллебе обращались и чемпионы Европы по триатлону, и бегуны, которые вот уже пять лет не могут пробить «звуковой барьер» и выйти на десятикилометровой дистанции из 40 минут. «Но на 95 процентов, – рассказывает Штефан, – мою клиентуру составляют люди, которые хотят начать бегать или вернуться к бегу после долгого перерыва». Я киваю и, естественно, не говорю ему, что я как раз один из таких.

Мы пьем с ним кофе в закусочной Le Frog в магдебургском парке Ротехорн. Здесь все то же самое, что и у меня на кухне в Больцано: каждые пару минут мимо окон проносится очередной бегун. Жена Штефана работает судьей и нашла место в Магдебурге, поэтому четыре года назад они переехали в этот город. Воллебе говорит о нем со знанием дела – как человек, который чувствует здесь себя словно дома: «Число жителей растет. Сейчас их 238 тысяч, и это не так уж мало». Магдебург наряду с Франкфуртом стал базой его тренерской деятельности. Штефан говорит, что, если у меня есть желание, я могу заглянуть к нему на тренировку для новичков.

Каждый раз, видя, что кто-то нервничает, я сам успокаиваюсь. Я не пытаюсь анализировать, почему так происходит. Возможно, меня успокаивает сознание того, что другие люди точно так же легко могут потерять уверенность в себе, как и я. А может, вид чужой нервозности заставляет меня забыть о собственных переживаниях.

Мужчина с седой гривой волос явно нервничает, обращаясь к Штефану Воллебе с вопросом:

– Значит, вы полагаете, что отсутствие у меня опыта бега – это вообще не проблема?

То же самое, но другими словами он спрашивал минуту назад:

– Я еще никогда не занимался бегом. Вы считаете, что это не помешает мне участвовать в тренировке?

– Вы попали именно туда, куда надо, – второй раз отвечает Воллебе с понимающей улыбкой. – Здесь все начинающие.

Но мне понятна нервозность пожилого человека. Мы с ним, пожалуй, единственные, кто выглядит как новички. На нас широкие хлопчатобумажные брюки для бега трусцой модели 80-х годов. По-видимому, именно тогда он в последний раз занимался спортом. На вид ему можно дать чуть больше семидесяти. Все остальные вокруг одеты в обтягивающие беговые брюки и облегающие майки. Получается, что желание начать бегать заставило их как минимум зайти в спортивный магазин. Почему же тогда так трудно просто начать бегать?

«Многим не хватает самомотивации, – объясняет Штефан Воллебе. – Им может помочь только коуч, который назначает время занятий. Когда время назначено, никто уже не скажет: “Вообще-то я собирался сегодня побегать, но мне так уютно на диване”. Некоторые пытаются бегать самостоятельно, но, естественно, быстро устают. А раз бег связан с такими трудностями, он становится обузой, от которой хочется избавиться».

Я сижу с непроницаемым лицом и надеюсь, что Штефан не заметил, что попал в точку.

Штефан Воллебе поглядывает на часы, будто никак не может дождаться шести вечера – времени начала занятий. Кажется, он сам в нетерпении от предстоящего удовольствия. Возможно, он просто ждет начала тренировки, которая избавит его от назойливых вопросов новичков: «А сколько километров мы сегодня пробежим?», «Может быть, стоит предварительно пройти пробу на эргоспирометрию, чтобы установить естественный предел выносливости?».

Погода сегодня будто специально предназначена для бега: 16 градусов, полуденное тепло сменяется освежающей вечерней прохладой. Вокруг Воллебе стоят не менее 50 желающих побегать. Я вижу тонкие ноги, широкие бедра, тренированные икры, обвисшие плечи – полный срез населения в возрасте от 20 до 75 лет. Тренировка оплачивается программой медицинского страхования. Курс состоит из одного занятия в неделю на протяжении трех месяцев. В конце участники должны пробежать пять километров без остановки.

Те, кто хотел узнать, сколько километров им придется сегодня преодолеть, с удивлением узнают, что на этой тренировке мы практически вообще не будем бегать. Во всяком случае, в классическом понимании этого слова. После нескольких минут разминки Воллебе приглашает всех на дорожку, напоминающую взлетно-посадочную полосу.

С помощью мигающих велосипедных лампочек он обозначил участок парковой аллеи протяженностью около 70 метров. Сегодня мы пройдем азбуку бегуна: бег с высоко поднятыми коленями, прыжки на месте, прыжки в сторону Нервничающий пожилой человек незаметно отходит в сторонку, предпочитая сначала посмотреть. Штефан Воллебе умеет ненавязчиво мотивировать: «Завтра у вас, возможно, будут болеть мышцы. Это прекрасно. Значит, вы хорошо поработали». Мы быстро занимаем исходные позиции. После трех циклов упражнений мужчина тоже присоединяется к нам.

Штефан Воллебе считает, что двух тренировок в неделю для новичков вполне достаточно. Он объясняет группе, как самостоятельно провести вторую тренировку. Надо не просто бегать, очертя голову, а периодически переходить на спокойную ходьбу. Три минуты бега – две минуты ходьбы, но это примерная раскладка, не надо рабски следовать ей. Необходимо научиться понимать, какая нагрузка подходит вам лучше всего, развить то самое «чувство бегуна». Для начинающих оно важнее, чем счетчик пульса. «Пульс у новичка быстро поднимается выше 160, и многих это пугает, особенно когда счетчик пульса начинает пищать, сигнализируя о перегрузке. Но вы при этом еще можете без труда переговариваться друг с другом».

Большинству для начала достаточно трех километров в режиме бега и ходьбы. Лучше выбрать знакомый участок нужной протяженности (туда и обратно или по кругу), так как всегда легче бежать, зная, где находится финиш.

«Этих рекомендаций вполне достаточно для самостоятельной тренировки, – говорит Воллебе. – А на следующем групповом занятии мы сосредоточимся на том, от чего больше всего зависит успех, – на технике бега. Совершенствование стиля позволит бежать легче и с удовольствием».

Мы выстраиваемся на дорожке по четыре в ряд и начинаем высоко поднимать колени, полностью выпрямлять ногу в колене после опускания стопы на землю, осваивать движения рук в локтевом и плечевом суставах. Одна молодая дама бежит с грациозностью газели, но руки у нее болтаются внизу. Штефан кричит ей: «Движения рук от плечевого сустава», – и сразу же руки поднимаются выше и начинают двигаться в такт шагам.

В молодые годы я тысячи раз выполнял прыжки на месте и бег с высоко поднятыми коленями. Но только этим вечером в Магдебурге мне впервые подробно объяснили, как должна осуществляться координация движений, на какой высоте должны располагаться руки, как надо ставить стопу на землю. А ведь во Франкфурте со мной занимался один из лучших в Германии тренеров по бегу на средние дистанции Франц Экхардт. Среди его воспитанников были чемпионы страны, и он мастерски разрабатывал тренировочные программы. Но в то время было редкостью, чтобы кто-то что-то объяснял. Предполагалось, что все и так понятно.

Штефан Воллебе дает указание после прыжков на месте перейти на бег и постепенно ускорять темп. И вдруг при ускорении я чувствую легкость в теле, ноги при каждом отталкивании просто с невероятной силой несут меня вперед. Мы начинаем движение с интервалом в десять метров, чтобы не мешать друг другу, но меня охватывает былой дух соперничества, и я сам ставлю перед собой цель при следующем ускорении обогнать как минимум три передних ряда. Пожалуй, они будут не слишком довольны тем, что я вношу беспорядок в тренировку. Возможно, они даже сочтут меня старым зазнайкой, который хочет поиздеваться над новичками, но мне это безразлично. Я должен ощутить скорость. Я ускоряюсь, потом еще и еще, обхожу три ряда и даже четвертый, и мне приходится пробежать еще 30 метров, чтобы затормозить на такой скорости. Я оглядываюсь, но не вижу выражения недовольства на лицах. Наоборот, почти все теперь тоже ускоряются, а двое даже выдают настоящий спринт. Всех охватила радость от быстрого бега. Перед этим упражнением Штефан Воллебе говорил, что необязательно бежать быстро. Главное – почувствовать ускорение. Но теперь он смотрит на нас и молчит. Мне кажется, что он про себя посмеивается над нами, но видно, что он доволен.

Как и многие бегуны, Штефан Воллебе никогда не предавался абстрактным размышлениям, зачем он бегает. Бег – это не повод для философских размышлений. Поэтому мой вопрос о том, за что он любит бег, застает его врасплох. «Мне кажется, поначалу мне нравилось, что у меня все хорошо получается», – говорит он, немного подумав.

В свое время детский врач порекомендовала Штефану больше двигаться, потому что у него был слабый мышечный тонус, из-за чего тело выглядело обвисшим. Его записали на лечебную гимнастику для спины. Он лежал на животе и должен был имитировать движения ног при плавании брассом – 100 раз подряд. В то время врачи считали такое упражнение полезным. Чтобы избавиться от этой гимнастики, он записался в секцию легкой атлетики. Ему не понадобилось много времени, чтобы понять, что бег на длинные дистанции дается ему куда легче, чем толкание ядра. «В какой-то момент, я уже и не помню когда точно, я почувствовал двойную радость: и от самого бега, и от побед».

Штефан Воллебе постоянно включал в свои тренировки свободный бег в полном смысле этого слова. Он выезжал в незнакомую местность – Лорх или в долину Эрнстбах, – оставлял машину и начинал бегать, выбирая первую попавшуюся тропинку. Время от времени Штефан пытался сориентироваться, чтобы не заблудиться, и бежал дальше.

Иногда он натыкался на какого-нибудь рабочего из лесничества, но чаще всего бежал в полном одиночестве, ощущая себя частью природы. Бег сочетался для него с поиском и открытием чего-то нового. «Это трудно объяснить, – говорит Штефан, – но такой бег вызывал у меня состояние глубокого внутреннего покоя».

Иногда ему требовалось 80 минут, а иногда и 2 часа, чтобы вернуться к машине. Порой он доходил до пределов собственных возможностей, когда на незнакомой трассе у него не открывалось второе дыхание.

Кульминацией этого единения с природой стало увлечение горным кроссом. Штефан стал заниматься им довольно поздно, и произошло это случайно. До сих пор он одерживал победы только на ровной местности – в обычном кроссе или на тартановой дорожке. Только потому, что в легкоатлетическом клубе Висбадена «Олимпия» вместе с ним занимался чемпион Германии по горному кроссу, Воллебе однажды согласился выступить вместе с ним. Ему было 27 лет. Финиш дистанции находился на горе Тотер Манн в Шварцвальде. И хотя название этой вершины высотой 1300 метров вызывало странные ассоциации[2], Воллебе с первой же попытки оставил у себя за спиной члена национальной сборной. Четыре года спустя он стал чемпионом Германии. Бег в гору – это нечто особое: «В таких забегах обратного пути нет. Если в обычном кроссе ты сдаешься и перестаешь бежать, то можно просто затеряться в толпе зрителей на обочине. Но здесь тебе приходится спускаться вниз под взглядами тех, кто бежит тебе навстречу. Со стыда сгореть можно. Поэтому хочешь не хочешь, а надо добраться до верха. И здесь ты тоже чувствуешь себя частью природы: при каждом шаге надо искать, куда поставить ногу, и обращать внимание на корни, камни, уступы скал. А когда ты наверху, то ощущение не передать словами. Ты в прямом смысле слова покорил вершину и теперь можешь любоваться горной панорамой под лучами солнца. Ты ощущаешь стук в висках, и дело тут не только в пульсе».

Уже в молодые годы – в 19–20 лет – Штефан Воллебе сам начал определять содержание своих тренировок. Помимо чистой радости движения, бег доставлял ему удовольствие тем, что развивал самостоятельность, самоорганизацию, дисциплинированность. Ему понадобились годы, чтобы окончательно уйти из большого спорта. И не только потому, что он так любил побеждать, но и потому, что в этом виде спорта ты сам можешь планировать свои тренировки и быть кузнецом собственных успехов.

Работа коучем помогла Штефану совершить переход к новой жизни. Он и теперь продолжает бегать, но главным образом для того, чтобы сопровождать своих учеников. Воллебе по-прежнему корпит над планами тренировок, но уже не для себя, а для других. В настоящее время под его опекой находится около пятидесяти бегунов, для которых он составляет индивидуальные программы. Успехом он считает теперь не только первые места, но и то, что во время прогулок в парке Ротехорн видит среди бегунов многих из тех, кто делал под его руководством первые шаги в магдебургской школе бега.

В программе Штефана Воллебе нет никаких чудес, но мне хватило одного вторника, проведенного на его «взлетно-посадочной полосе», чтобы понять, что под его руководством значительно легче стать заядлым бегуном, чем при самостоятельных занятиях. Предлагаемая им азбука бега не просто улучшает координацию движений, но и тренирует сердечно-сосудистую систему и мышцы. На последующих занятиях Воллебе учит произвольно менять темп бега.

Мы прощаемся. Многие из участников пешком направляются по величественному мосту Штернбрюкке обратно в город, а я бегом проношусь мимо них. Меня переполняет энергия.

Навстречу мне попадается еще один бегун и спрашивает на ходу:

– Вы не могли бы точно сказать, который час?

– Совершенно точно: 19 часов 3 минуты, – кричу я в ответ, так как подозреваю, что ему действительно нужна точность до минуты.

Время для бегуна имеет прямо-таки культовое значение. Вся его жизнь состоит из соревновательных и тренировочных результатов. Я впервые за двадцать лет чувствую себя среди других бегунов как дома. Взглянув себе под ноги, я с улыбкой отмечаю, что здесь, в парке Ротехорн, даже на собачьих экскрементах видны отпечатки кроссовок.

Стиль бега

На мой взгляд, больше всего удовольствия после бега доставляет езда на поезде. Здесь я тоже могу предаваться мыслям и мечтам. А порой я делаю в поезде разминку – в переходе между вагонами, когда никого нет поблизости.

Возвращаясь из Магдебурга домой, я еще раз мысленно занимаюсь бегом вместе со Штефаном Воллебе.

Я представляю себе, как мы ускоряем темп на прямых аллеях парка Ротехорн, и вновь переживаю то чувство причастности к людям, которых больше никогда не увижу, но с которыми вместе бегал. Для меня бег – это прежде всего индивидуальная деятельность. Я люблю бегать в одиночестве. Это осталось у меня еще от занятий спортом, где я сам нес ответственность за свои результаты. Но бег может быть и социальным явлением, как считает один из самых известных исследователей этого вида спорта американский специалист в области эволюционной биологии профессор Дэниел Либерман. В одном из интервью он сказал: «На протяжении миллионов лет люди бегали группами. Я пытаюсь им подражать. Я всегда бегаю в компании друзей. Мы бежим и разговариваем, километр за километром. Это доставляет удовольствие, хотя данному аспекту спорта зачастую не уделяется должного внимания. Люди изнуряют себя на “бегущих дорожках” тренажерных залов. Кто-то цепляет наушники на голову, кто-то сосредоточен на показателях монитора, и каждый потеет сам за себя. Понятно, что любое движение приносит пользу, но под удовольствием я понимаю нечто другое».

Нам-то вчерашний вечер в парке Ротехорн доставил удовольствие. Но так ли думали те, кто наблюдал со стороны? Один бежал, втянув голову в закостенелые плечи, у второго руки болтались внизу, как плети, третий так напрягал мышцы лица, будто скорость передвижения зависела от силы надувания щек, четвертый наклонял корпус вперед так, словно его нос пытался обогнать ноги. С первого взгляда было понятно, почему Штефан Воллебе так уверен в том, что совершенствование стиля может дать самые лучшие результаты.

Стиль бега многих участников группы демонстрировал такие странности, что я, вспоминая об этом в вагоне поезда, всерьез засомневался в теории эволюции. Действительно ли человек создан для бега?

Одно из ключевых положений теории эволюции гласит, что 1,8 миллиона лет назад Homo erectus, научившись продолжительное время передвигаться на двух ногах, существенно отдалился от царства животных. Удлиненные ахилловы сухожилия, утрата волосяного покрова и появление пяти миллионов потовых желез (намного больше, чем у шимпанзе!) позволили человеку стать выносливым бегуном, который мог преследовать свою добычу до тех пор, пока та не падала замертво от перегрева. Потребление белков, содержащихся в мясе зверей, привело к росту мозга. И мы стали такими, как есть.

Но если человек – прирожденный бегун на длинные дистанции, то как объяснить, что многие из сегодняшних бегунов придерживаются стиля бега, который представляется нецелесообразным с точки зрения механики?

Неужели мы разучились бегать?

А может быть, на самом деле далеко не всем из нас предназначено передвигаться бегом?

Размышляя над этими вопросами, я звоню Герту-Петеру Брюггеману – директору Института биомеханики и ортопедии при Немецкой высшей школе физической культуры и спорта в Кельне. В сотнях экспериментов он анализировал различные движения тела, результатом чего стали такие научные работы, как «Тренируемость эксцентрического момента коленного рефлекса в спринте» и «Биомеханика ходьбы и пребывания в положении стоя на высоких каблуках». Последняя была направлена на разработку конструкции высоких каблуков, которые не так сильно нагружали бы пальцы ног и суставы.

«Предположение о том, что в ходе развития человек стал прирожденным бегуном, в принципе верно, – отвечает мне профессор Брюггеман по телефону. – Бег наряду с ходьбой является естественным способом передвижения двуногих существ, и за миллионы лет беговые движения были оптимизированы. Но это было очень давно».

А затем в развитии человека наступила новая фаза, в ходе которой он отвык бегать. Для него стали важнее другие привычки – ходьба, положение сидя и лежа. «Поэтому сегодня человека уже нельзя назвать прирожденным бегуном».

Я сразу же вспоминаю про автомобили, офисные стулья и телевизоры, которые сделали бегающего человека сидячим. Но профессор Брюггеман считает, что отвыкание от бега началось значительно раньше. С появлением земледелия люди перешли к оседлому образу жизни, и способность в течение многих часов преследовать добычу утратила свою значимость. «Лишь с наступлением промышленной революции пришло понимание того, что нам требуется больше движения. И теперь мы пытаемся искусственно компенсировать этот дефицит, занимаясь, к примеру, бегом. Однако наша биологическая система уже не приспособлена к беговым движениям. Особенно это касается людей, которых после многих лет пассивной жизни вдруг осеняет хорошая идея, и они начинают бегать». Кое-кого из этих людей, по мнению Брюггемана, я и видел в Магдебурге. Не только их сердечно-сосудистая, но и скелетно-мышечная система не готова к бегу. Поэтому в их технике бега наблюдается так много странностей.

Но если мы всего лишь разучились бегать, то, следовательно, данное умение можно восстановить. Этому посвящены сотни книг и сайтов. Самым подробным образом там описывается «правильный» стиль бега. Некоторые книги даже именуют себя библией бегуна, а когда авторы начинают описывать стиль бега, то это действительно напоминает проповедь. Руки должны быть согнуты в локтях под острым углом, чтобы плечо и предплечье образовывали так называемый треугольник бегуна. Стопу надо ставить не на носок и не на пятку, а на среднюю часть.

Поиски идеального стиля бега не дают покоя бегунам уже не одно десятилетие. При этом основополагающие истины постоянно меняются. Сначала в моде был длинный шаг, потом вдруг начали пропагандировать увеличение частоты шагов. В настоящее время рекомендуют сгибать руку в локте так, чтобы угол между предплечьем и плечом не превышал 50 градусов, поэтому в ряде «библий» новичкам советуют купить на строительном рынке дюбель и зажать его в локтевом сгибе. Попутно публикуются фотографии многократного мирового рекордсмена Хайле Гебреселассие: вот так надо бегать! «К сожалению, мне по телефону не видно, как вы выглядите, – говорит профессор Брюггеман, – но я исхожу из того, что и у вас, и у меня совершенно иная конституция тела, чем у Гебреселассие, который, будучи взрослым человеком, весил всего 56 килограммов. У нас также другие пропорции рук и ног. Поэтому мы никогда не сможем его копировать. Вполне логично предположить, что мы будем бегать по-другому».

Если многие тренеры и авторы книг на протяжении десятков лет пытаются разработать один-единственный и пригодный для всех стиль бега, то профессор Брюггеман в результате своих экспериментов и исследований пришел к совершенно иному выводу: правильного стиля бега не существует. Для каждого бегуна имеется свой, в высшей степени индивидуальный способ передвижения.

Во время бега каждый организм естественным образом находит и развивает свои индивидуальные модели движений. Положение стопы, подъем колена, движения рук совершаются так, как удобно данному человеку. У кого-то при постановке ног колени расходятся в стороны. Брюггеман не видит причин исправлять такое положение ног, если в беге оно проявляется не сильнее, чем при ходьбе. «Коленный сустав охотно идет по пути наименьшего сопротивления, то есть занимает положение, при котором трение минимально. Это может достигаться за счет как расхождения, так и сведения коленей. Мягкие ткани вокруг сустава развиваются таким образом, что именно в данном положении чувствуют наибольший комфорт».

Проблема лишь в том, что естественные модели движения у многих людей атрофировались из-за малой подвижности. Если последний раз вы бегали лишь в детстве, а теперь, спустя 20 или 30 лет снова пытаетесь начать, то костно-мышечная система будет испытывать чрезмерную нагрузку. Сердечно-сосудистая система тоже будет испытывать трудности, а в состоянии усталости техника бега страдает еще больше.

Поэтому и получается, что руки болтаются где-то перед грудью, вместо того чтобы двигаться параллельно туловищу, а ноги частят, отбивая дробь по земле. Такие очевидные механические дефекты необходимо корректировать, но не надо всех подгонять под какую-то общую идеальную картину Для кого-то вполне естественным будет угол 80 градусов в локте, а для кого-то – 45. Главное только, чтобы руки были согнуты.

Найти свой стиль совсем не трудно, считает профессор Брюггеман. И для этого не надо совершать повальное паломничество к коучам. Помочь может любой непредвзятый наблюдатель, будь то тренер, друг или коллега, который заметит: «Ты как-то странно и асимметрично размахиваешь руками. Правая у тебя движется сильнее, чем левая. Так не должно быть». Да и у самого человека есть очень чувствительная внутренняя система обратной связи. Мы замечаем, когда движения при беге теряют плавность. Чтобы этого избежать, не надо торопиться при освоении техники бега. Организм сам найдет подходящие модели движений, если совершать их медленно и под контролем. «Многим из нас надо заново осваивать технику бега, – говорит Брюггеман. – Но вместо этого мы считаем, что достаточно просто начать бегать, а через три месяца, глядишь, можно уже и на марафон замахнуться. Ничего себе идея! Если же подходить к делу без спешки и вдумчиво, прислушиваться к себе, то можно и без посторонней помощи определить, насколько гармоничны наши движения».

Да, речь идет о таком уже подзабытом понятии, как гармония. Надо, чтобы движения, которые мы выполняем во время бега, поочередно отталкиваясь то одной, то другой ногой, соответствовали друг другу. Например, человек с хорошо развитыми мышцами бедер может сильнее выносить ногу вперед. Следовательно, и движение руки, совершаемое в обратном направлении, должно быть интенсивнее, чтобы компенсировать естественный поворот тела. А если он будет ориентироваться на легкого и быстроного Гебреселассие, то только испортит свою технику бега.

Так существуют ли вообще критерии стиля бега, которыми можно и нужно руководствоваться?

Не надо бегать вопреки законам биомеханики. Это можно контролировать самостоятельно: прямая спина, основные движения руками совершаются в плечевых суставах, руки согнуты в локтях и движутся параллельно туловищу Не надо искусственно удлинять или укорачивать шаги. Движения рук и ног должны соответствовать друг другу по интенсивности. И расслабьтесь. В 16 лет, когда результаты не соответствовали моим желаниям, я во время бега изо всех сил напрягал все мышцы, даже лицевые. Я полагал, что за счет этого смогу бежать быстрее, но на деле, разумеется, получалось медленнее. Постоянно напоминая себе, что кулаки должны быть разжаты, а челюстные мышцы расслаблены, вы сможете избавиться от напряжения во всем теле.

Следующее правило вытекает из основных законов механики: стиль бега должен соответствовать скорости и обстоятельствам. Если вы бежите в гору, то туловище автоматически наклонится вперед, а шаги станут короче. С повышением скорости увеличивается частота шагов и, соответственно, интенсивность движений рук и ног.

Тем не менее неутомимые поиски совершенного стиля продолжаются. И проповедники бега регулярно сообщают, что им удалось обнаружить новую решающую деталь, благодаря которой все начнут бегать правильно. С такой же регулярностью массы бегунов клюют на эти рекомендации.

Из недавних событий такого рода можно вспомнить шумиху вокруг бега на передней части стопы, что якобы должно произвести революцию в этом виде спорта. Уверяли, что для достижения максимального эффекта лучше всего бегать вообще босиком. Это движение получило громкое название «естественный бег». В него с энтузиазмом включились многие тысячи бегунов. Правда, не сообщалось, сколько из них получили травмы вследствие перехода на новый стиль и новую обувь, позволявшую имитировать бег босиком.

Профессор Брюггеман винит в этом самопровозглашенных гуру. Эта история – отличный пример нашего бездумного следования моде.

Весной 2010 года упоминавшийся уже исследователь эволюционной биологии Дэниел Либерман опубликовал в авторитетном научном журнале Nature результаты изучения силы отталкивания при беге. В ходе исследования он протестировал 73 бегунов из США и Кении. Кенийцы по привычке бегали в основном босиком, а американцы – в обуви. Либерману удалось установить, что при беге босиком стопа почти всегда ставилась на землю передней частью, а в обуви – пяткой. Ко всеобщему удивлению, измерения показали, что при постановке на пятку давление на суставы было в четыре раза выше, чем при постановке на носок. Более того, ударное воздействие в момент касания земли передней частью стопы было ничтожно малым, даже на твердой поверхности.

Сенсационная находка? Неужели подошвы и стельки нашей современной обуви настолько контрпродуктивны, что заставляют нас совершать неестественные движения и ведут к увеличению числа повреждений, особенно на твердой поверхности?

Примерно в то же самое время вышла книга «Рожденный бежать» американского автора Кристофера Макдугла. В ней автор обещал открыть секрет индейцев племени тараумара в Мексике, которые могут бежать целый день напролет, не демонстрируя усталости. Эта книга представляет собой увлекательный рассказ о беге и бегунах, подкрепленный яркими примерами, но главная мысль заключается в том, что тараумара, обутые в самодельные сандалии, скрепленные проволокой, обставляют лучших бегунов западного мира, располагающих самой современной обувью.

Исследование Либермана и книга Макдугла сошлись в своем недовольстве технологизацией современного мира. Не слишком ли далеко мы отошли от природы? Не лучше ли вернуться к корням и бегать босиком?

Средства массовой информации принялись активно распространять открытия Либермана и Макдугла. Производитель спортивных товаров Nike отреагировал на критику весьма творческим образом. Фирма использовала недовольство своими традиционными товарами и моментально нашла возможность зарабатывать деньги на новой серии обуви, создающей эффект бега босиком. Эти беговые туфли состоят из резиновой пленки, охватывающей стопу, и очень тонкой подошвы без стельки. Они и выглядят как резиновые ступни, так как в них даже сделаны ячейки для пальцев. Вот она, революция! Теперь можно бегать хоть и в обуви, но естественным образом, как босиком, без всяких новомодных прокладок, стелек и супинаторов! Разумеется, компания Nike ни словом не упомянула, что еще недавно расхваливала свои прежние технологические новшества как революционное изобретение.

После подключения маркетинга идея бегать в обуви без стелек и с постановкой стопы на носок приобрела характер массового движения и мифа. Рекламные слоганы смешивались с полуправдой. Сайты для бегунов переписывали друг у друга недостоверную информацию, через которую красной нитью проходила мысль: при беге в традиционной спортивной обуви тазобедренный сустав испытывает нагрузку на 54 процента больше, чем при беге босиком, а коленный и голеностопный суставы – на 35 процентов. Следовательно, уберите из кроссовок стельки и прокладки – и вы вернетесь к истокам, будете бегать быстрее и сохраните здоровье.

Истинная суть этого открытия уже давно забыта.

Либерман всего лишь показал, что кенийские бегуны, которые из-за отсутствия обуви вынуждены всю жизнь бегать босиком, при этом опираясь на переднюю часть стопы, подвергаются меньшим ударным нагрузкам, чем западные спортсмены, бегающие в обуви. Да, это так, но разве кто-нибудь доказал, что ударные нагрузки в обуви чрезмерно сильны? Разве есть какие-то свидетельства того, что эти нагрузки хоть как-то влияют на травматизм и износ суставов?

А задумывался ли кто-нибудь о том, что будут чувствовать ноги, которые привыкли к обуви, если пробежаться по асфальту или по лесной тропинке босиком?

Сам Либерман в одном из интервью ответил на вопрос, что бегуны могут почерпнуть из научных исследований: «К этому надо относиться скептически. Исследования – это долгий и сложный процесс. Зачастую разные эксперименты приводят к разным выводам. Обычно требуется множество исследований, чтобы дать ответ на важные вопросы». Но в тот момент его уже никто не слушал. Все были заняты тем, что учились по-новому ставить стопу, нацепив на нее новые дорогие туфли. Или хромали к врачу после первой же попытки.

Дискуссия среди спортсменов о том, как ставить стопу: на подушечки пальцев или на пятку, – вот уже на протяжении десятков лет напоминает былые религиозные споры, для которых было характерно полное отсутствие аргументов. С эстетической точки зрения опора на переднюю часть стопы выглядит изящнее и легче. Кажется, что спортсмен парит над землей. Но на самом деле при длительном беге большинство людей от природы предпочитают опираться на пятку. В одном из самых авторитетных японских исследований говорится, что таких бегунов насчитывается 75 процентов. Профессор Брюггеман на одном из симпозиумов в Калгари в 2014 году слушал доклад английского биомеханика Мартина Шортена, который заснял на пленку 10 тысяч марафонцев на тридцатикилометровой отметке дистанции.

– Десять тысяч бегунов. И как вы думаете, сколько из них бежали на подушечках пальцев? – спросил меня Брюггеман по телефону?

– Двести?

– Семнадцать!

Можно только догадываться, почему большинство бегунов на длинные дистанции опираются на пятку. Возможно, так удобнее. Возможно, дело в том, что задняя часть стопы от природы лучше переносит ударную нагрузку, чем передняя. Во всяком случае, 9983 спортсмена из исследования Шортена и 75 процентов бегунов из японского исследования предпочитают приземляться на пятку. Если же они пытаются, вопреки своей привычке, опираться на переднюю часть стопы, да еще и в обуви без амортизирующих прокладок, то нечего удивляться росту количества травм, в частности повреждений ахиллова сухожилия из-за чрезмерной нагрузки. То же самое произойдет и в обратной ситуации, когда человек, привыкший опираться на переднюю часть стопы, перейдет на пятку. Смена положения стопы, как правило, не только контрпродуктивна, но и чрезвычайно трудна.

– Забудьте о работах Либермана, – говорит Брюггеман.

Несмотря на все, что я узнал от профессора Брюггемана относительно индивидуальности бегового стиля, мне все еще трудно отделаться от своего внутреннего образа идеальной техники бега. Возможно, все дело в том, что я, как и многие другие, непроизвольно ставлю эстетические критерии выше биомеханических. Если другие семнадцатилетние подростки мечтали о мопеде, то я – о паре ног, которые представляли бы собой при беге идеальную прямую линию, словно проведенную по линейке. В моих же ногах стопы при постановке на землю расходились по сторонам, а колени сводились вместе. Есть немало спортсменов с большими погрешностями в стиле, вроде Эмиля Затопека, который на пути к своим олимпийским победам и рекордам мотал головой, словно сумасшедший. И нет необходимости обращаться к подобным примерам, чтобы понять, что в беге, в отличие от фигурного катания, не ставят оценок за артистизм. Стиль бега необязательно должен быть красивым. Он должен быть удобным для бегуна.

Бегая в юном возрасте по горам Таунус, я иногда замечал где-то вдалеке бегущего отца. Понять, что это именно отец, было нетрудно, потому что в то время наша семья практически единственная в деревне занималась бегом. Но я узнавал его еще и по стилю, в частности по широко расставленным локтям. Будучи инженером-химиком, отец ездил по всему миру и отовсюду привозил книги и брошюры, посвященные бегу. Они существовали и 30 лет назад, потому что стиль бега уже тогда не давал покоя бегунам, а точнее говоря, сводил их с ума. Отец подчеркивал в них фразы вроде «отведенные в стороны локти являются одной из самых распространенных ошибок» или «туловище следует держать так, чтобы оно напоминало цифру 1, а не 9». Тем не менее изменить свой стиль ему так и не удалось.

В одной из американских книг автор говорит о своем персонаже, что у него совершенно отсутствует стиль. Речь идет об Эрнесте Хемингуэе. Правда, он говорил не о беге, а о письме, а в этой области споры относительно стиля бывают куда ожесточеннее, чем среди бегунов.

То самое чувство

После тренировки в Магдебурге я чувствую в себе колоссальную мотивацию для того, чтобы продолжать бегать. Во всяком случае, теоретически. Что же касается практики, то я едва могу двигаться, потому что у меня болят все мышцы.

Икры ног полностью закрепощены. Похоже, слегка растянуто левое ахиллово сухожилие. Но энтузиазм сильнее, и мышечная боль его только подкрепляет. Я расцениваю ее как награду за свои достижения в Магдебурге.

Спустя два дня я опять выхожу на беговую трассу вдоль Талверы. В сгущающихся сумерках на берегу мечутся летучие мыши. Одна из них пролетает так близко, что я инстинктивно втягиваю голову в плечи. Когда я начинаю бег, мышечная боль уже не чувствуется.

Мне предстоит чередование бега и ходьбы. Этот метод, который пропагандируют и Штефан Воллебе, и профессор Брюггеман, кажется мне логичным. Но неужели я буду передвигаться пешком? Я ведь бегун!

Я пробегаю два круга, то есть 5–6 километров. Все не так уж плохо. Но на следующее утро мою ногу пронзает боль, как только я ставлю ее на пол. Ахиллово сухожилие.

Воспаление этого сухожилия частенько случалось со мной еще в бытность спортсменом, и я успокаиваю себя тем, что в течение дня боль утихнет за счет усиления кровообращения в тканях. Надо просто игнорировать ее и продолжать двигаться.

Я устанавливаю для себя ритм: каждый второй день – в понедельник, среду и пятницу – пробежка. По выходным мы с семьей отправляемся в горы, и я расцениваю это не как отдых, а как восстановительную тренировку Я начинаю работать над книгой, и это позволит мне регулярно тренироваться, так как теперь я целыми неделями буду дома, без всяких поездок, и по вечерам смогу заниматься спортом. Идея книги посетила меня во время бега: почему бы не написать книгу про бег?

Три недели я соблюдаю установленный ритм: понедельник, среда, пятница. Мне кажется, что в организме начинаются изменения. Кожа на животе становится более упругой, в руках и плечах чувствуется сила и легкость движений. Я прихожу к выводу, что ахиллово сухожилие, похоже, вовсе и не воспалялось. Должно быть, я просто почувствовал острую мышечную боль на задней поверхности голени и автоматически заподозрил, что причина – в моем слабом месте. Но, когда спустя три дня после Магдебурга мышцы окончательно перестают болеть, я замечаю, что на самом деле источник боли находится на нижней поверхности стопы, под пяткой. Что бы это могло быть? Стоит только пробежать несколько метров и прогреть организм, как адреналин полностью вытесняет боль. Но потом она возвращается с новой силой.

Тем временем наступил май. На прогулочных аллеях вдоль Талверы человек вступает в соперничество с природой: кто нарядится в более яркие краски. После восьми часов вечера еще светло. Около площадки для мини-гольфа толпится народ, но зато не видно торговцев наркотиками. Возможно, из-за привычки работать в темноте у них весной и летом сокращенный рабочий день?

Я бегаю весь в белом: трусы и футболка с длинными рукавами. Мне всегда хотелось, чтобы внешний вид подчеркивал скорость, даже если результаты и не соответствовали этому.

Однажды, когда мне было 15 лет, я возле Реттерсхофа попал под машину, перебегая дорогу. В тот раз я надел новенькие ярко-синие беговые брюки фирмы Frank Shorter. Я казался себе в них таким быстрым, что понадеялся проскочить перед приближающейся машиной. Она задела бампером мою голень, то есть самую последнюю часть тела, которая еще оставалась над дорогой. Мне вырвало из икры кусок мяса. Я лежал в кювете и думал: «Черт возьми, штанам хана».

Через день одноклассник принес мне газету Hochster Kreisblatt с коротенькой заметкой, в которой говорилось: «По данным полиции, юный бегун проявил невнимательность». Я повесил вырезку на стену рядом с другими статьями. Спустя три недели я снова начал бегать в своем старом трико с вытянутыми коленками. У меня не хватило наглости попросить родителей купить новые штаны.

Итак, я бегу весь в белом, и на меня после трех недель тренировок нисходит откровение: пробежав 700 метров по берегу, я вдруг осознаю, что мне чего-то не хватает. Одышки! Я спокойно бегу в своем ритме, как будто это само собой разумеется и ставлю ноги на землю средней частью стопы (так мне кажется, по крайней мере). А может, и пяткой. Мы, бегуны, любим поговорить между собой о том, какой частью стопы следует касаться земли в первую очередь: пяткой, средней частью или подушечками пальцев. Но исследования биомеханика Мартина Шортена показывают, что бегуны в большинстве своем не замечают, каким образом ставят ногу: 15,7 процента опрошенных считают, что бегут на подушечках пальцев, хотя в действительности их только 2,1 процента; 43,4 процента уверены, что опираются на среднюю часть стопы, а на самом деле таких только 2,4 процента. Таким образом выходит, что 95,5 процента ставят ногу на пятку.

Но как бы я ни ставил ногу, у меня это выходит безо всякого труда. Я бегу не быстрее, чем на прошлой неделе – где-то по 4:10 на километр. А может, и 4:40. Я слегка разучился точно оценивать время. Главное, что я бегу очень легко. Кажется, будто тело лишилось веса. И осознание данного факта пронзает меня, словно молния: мне это удалось. Я вновь обрел то волшебное состояние, когда усилие совершается без усилия.

На большее я и не рассчитывал, когда в начале весны решил снова бегать. Мне хотелось лишь испытать это чувство свободы.

И, сам не зная зачем, я совершаю мощное ускорение поперек луга.

Женщины и сельский врач

Когда я говорю знакомым, что снова начал бегать, реакция бывает трех типов:

«Я тоже!»

«Ты что, готовишься к марафону?»

«Тебе обязательно нужны специальные беговые часы с навигатором, счетчиком шагов, калорий и пульса, а также с аварийным зуммером».

А вот когда Мария Индерфурт начинала бегать в лесах возле Вальдниля, окружающие реагировали примерно таким образом: «Левой, правой, левой, правой!» или «Куда это мы так бежим?». Нередко это сопровождалось смехом, так как прохожие считали подобные реплики очень остроумными.

Между двумя этими событиями – 50 лет. За это время бег стал массовым увлечением. Раньше к тем, кто бегал в свободное время, относились с издевкой, а что касается женщин, то считалось, что это вообще вредно для их здоровья. Вплоть до 60-х годов женщинам не разрешали на соревнованиях бегать на длинные дистанции. А длинными считались все дистанции, превышающие 800 метров.

Когда в 1954 году Федерации легкой атлетики Германии предстояло принять решение о допуске женщин к бегу на 800 метров, ее почетный президент Карл Риттер фон Хальт обратился к голосующим с пламенным призывом: «Образ женщины сильно пострадает, если на такой длинной дистанции, как 800 метров, все увидят выражение изнеможения и страданий на ее лице». Когда федерация все-таки разрешила женщинам выступать на 800-метровой дистанции (82 голоса против 32), то Германское объединение спортивных врачей сделало заявление для прессы, в котором говорилось, что рано или поздно «можно с уверенностью рассчитывать на ухудшение здоровья бегуний». Все противники сходились в том, что «женщины станут мужеподобными». А уж какие последствия это будет иметь для функции деторождения, никто даже и не брался предсказывать.

Где-то в 1953 году сельский врач из Вальдниля позвонил в дверь дома, где жила семья Индерфурт, и начал убеждать мать в том, что ее тринадцатилетняя дочь (одна из пятерых) обязательно должна бегать. «Такой талант не должен пропадать!» – убеждал он. При этом врач все время говорил о какой-то «Элле». Оказалось, что он просто неправильно запомнил имя девочки – Мария.

В Вальдниле Германия практически уже заканчивается. До голландской границы – 20 километров, как и до ближайшего немецкого города Мёнхенгладбаха. С архитектурной точки зрения границ здесь не существует. Деревни в обеих странах выглядят одинаково: длинные ряды домов из коричневого кирпича. Мария Индерфурт, которая после свадьбы, состоявшейся 53 года назад, носит фамилию Штриклинг, безвыездно живет здесь со своим мужем Рольфом. Ей уже за семьдесят, у нее молодые глаза, и она кажется спокойной во всем: и в движениях, и в разговоре. «Чем же еще было заниматься девочке в Вальдниле? – рассказывает она. – А тут еще сам доктор заявился – такая честь». Мария вместе с несколькими подругами возглавила движение увлеченных бегом в округе и тем самым боролась за «освобождение женщин», как заявлял тот врач на конференциях в Нью-Йорке и Токио. Впоследствии она была награждена крестом «За заслуги», но это все, по ее словам, мелочи. Мария Штриклинг, урожденная Индерфурт, даже не помышляла о том, что способствует зарождению такого масштабного движения. В 1953 году, когда ей было 13 лет, она уходила из дому на пробежки по одной-единственной причине – чтобы не мыть посуду после обеда.

Все началось с того, что как-то раз в поисках новых впечатлений Мария отправилась в турпоход со скаутами. Туда, в отличие от католических молодежных организаций, брали и девочек. На третий день похода, в субботу, вожатый объявил, что в ближайшем местечке сегодня состоится кросс. Кто хочет побегать, освобождается от дежурства на кухне. Не задумываясь ни на минуту, Мария Индерфурт вызвалась участвовать.

В 1953 году призы в кроссе разыгрывались в категориях «женщины» и «школьницы», что само по себе было парадоксально, так как на стадионах аналогичные дистанции женщинам были запрещены. Однако этот запрет не был продуман до конца, потому что вводился под влиянием не разума, а эмоций. На Олимпийских играх 1928 года в Амстердаме после финиша почти все участницы забега на 800 метров в изнеможении повалились на землю. Судьи и журналисты в ужасе смотрели на совсем не по-женски искаженные лица и глаза бегуний. В одном из репортажей того времени было написано: «Разразился шквал негодования по поводу участия женщин в беге на 800 метров. Даже представители духовенства различных конфессий считают, что идти на такие испытания – это позор для женского рода». С позиций сегодняшних знаний объяснить подобное истощение спортсменок довольно просто. В 1928 году бег на 800 метров был для женщин совершенно неизведанной областью, поэтому в Амстердаме выступали и спринтерши, которые не тренировались на этой дистанции и по своей конституции для нее не подходили. Одна из них, японка Хитоми Кинуэ, начала бег на 800 метров слишком быстро и пробежала первые 200 метров менее чем за 30 секунд. Ее пример увлек за собой и всю остальную группу. Таким образом, истощение было неизбежно. Это ужасное зрелище произвело сильнейший эффект, и только что введенная дистанция была вновь запрещена для представительниц прекрасного пола, потому что женщина должна прежде всего оставаться женщиной. Однако в кроссовых забегах, как и прежде, могли участвовать и женщины, и девушки. Может, потому, что в лесу их никто не видел?

Таким образом, Мария Индерфурт без всякой тренировки вышла на дистанцию кросса. Будучи от природы сильной и в то же время быстрой (у бегунов на средние дистанции эти качества не противоречат друг другу, потому что являются врожденными), она заняла одно из первых мест, хотя некоторые конкурентки были старше ее на пять лет. Сельский врач Вальдниля Эрнст Ван Аакен наблюдал за этим бегом не только со спортивной, но и с медицинской точки зрения. Он придерживался теорий, которые противоречили некоторым тогдашним представлениям о здоровье школьников. Такие девочки, как Мария Индерфурт, могли помочь ему обосновать свои тезисы и внести серьезные изменения в повседневную жизнь западного общества.

Эрнст Ван Аакен из Эммерихана-Рейне в 30-е годы изучал в Боннском университете астрономию, философию и педагогику, а поскольку этого ему показалось мало, добавил еще и медицину. После Второй мировой войны, когда встала задача по исправлению многих поломанных жизней, он в 37 лет получил назначение в Вальдниль в качестве врача. Первые предпринятые им шаги удивили многих деревенских жителей. Он построил площадку для прыжков с шестом и начал тренироваться сам. Если врачи того времени предписывали при травмах и болезнях главным образом покой, то Ван Аакен рекомендовал больше двигаться. Физическая активность, особенно продолжительная и сопровождаемая спокойным дыханием, была, по его мнению, лучшим средством для сохранения здоровья. Эрнст Ван Аакен говорил: «Жизненная сила клеток организма поддерживается кислородом, который поступает с дыханием».

Домохозяйкам, которые приходили к нему с жалобами на головную боль или отечность ног, он назначал вместо лекарств бег трусцой по полям. Боксеров с сотрясением мозга он уже на четвертый день отправлял на медленные пробежки. Ключевым фактором жизни этот врач считал насыщение организма кислородом, а достаточное для здоровья и активной работы количество кислорода можно было получить, только бегая. О себе он писал в третьем лице: «Бег трусцой, чередующийся с ходьбой, впервые в мире опробованный в промежутке между 1947 и 1953 годами врачом Ван Аакеном в Вальдниле и рекомендуемый как начинающим любителям, так и опытным спортсменам, лечит и предотвращает многие заболевания, к числу которых можно, к примеру, отнести расстройства сердечно-сосудистой системы, нарушения сердечного ритма, некоторые виды сердечной недостаточности…» Далее следовали еще тридцать заболеваний и примечание: «Данный перечень ни в коем случае не является исчерпывающим».

Читая эти строки, не скажешь, что автор страдает застенчивостью и сомнениями в себе. Ван Аакен, сельский врач из глухой деревушки на Рейне, поставил перед собой цель исцелить мир от дефицита движения и готов был оповестить всех, что первым пришел к этой идее.

Во времена, когда признаком достоинства считалось двигаться как можно меньше, его тезисы стали сенсацией.

В беседе по телефону один из лучших учеников доктора, обладатель рекорда Германии в марафонском беге Манфред Штеффни выразил эту мысль следующим образом: «Поначалу все считали, что он с приветом».

Зачем бегать по полям и лугам, если у тебя нет планов выигрывать на Олимпийских играх? Люди ведь будут смеяться, если пожилой человек или женщина решат заняться спортом. Надо себя уважать! И что это за медленный бег? Полный абсурд: бегают как раз ради скорости, а для всех остальных случаев существует ходьба!

Но непонимание не разочаровывало Ван Аакена, а, наоборот, только подстегивало его. Он начал активно пропагандировать занятия бегом среди жителей Вальдниля, и прежде всего среди женщин и детей, то есть тех, кому бег на длинные дистанции считался противопоказанным. Когда спустя несколько дней после того кросса Эрнст Ван Аакен позвонил в дверь дома Индерфуртов, у него в руках были новенькие шиповки. В семье был один велосипед на пятерых дочерей, мать после смерти мужа должна была растить их в одиночку на пенсию по потере кормильца. И тут на пороге появляется доктор, уважаемый человек, причесанный, в костюме и галстуке – просто образец серьезности и приличия. Глядя на нее своими сияющими голубыми глазами, Ван Аакен объяснил, что шиповки – это подарок для Эллы (то есть Марии), – если она решит заняться бегом. И мать в тот момент вовсе не считала, что бегать – это странное и недостойное занятие для девочки. Она рассказала, что и сама в школе была среди самых быстрых.

Группа бегунов собиралась по вечерам в приемной врача на Дюлькенерштрассе. В нее входило около десяти человек разного возраста, которых доктор нашел на соревнованиях и во время врачебных обходов. Одна из девушек, Анни

Педе, жила в Эльмпте, в 13 километрах от Вальдниля. На тренировки она добиралась на велосипеде.

Все дожидались в приемной, пока Ван Аакен примет последнего пациента, а потом вместе с ним отправлялись на пробежку.

Ван Аакен был женат, в семье было семеро детей. Как вспоминает Мария Индерфурт, его жена не имела к бегу никакого отношения, и доктору приходилось вести двойную жизнь: с одной стороны – семья, с другой – бегуны. Нетрудно было определить, с кем он проводит больше времени.

Врач отмерил десятикилометровую дистанцию вокруг Вальдниля с помощью велосипеда. Он приклеил к шине кусочек пластыря и, пользуясь этой отметкой, измерил окружность колеса. А затем покатил велосипед по полям и лесам, считая каждый оборот: один, два, три… 6667, 6668, 6669… пока не получился круг длиной 10 километров.

Участники бежали 10 километров в умеренном темпе. Юношам разрешалось отделяться от группы и забегать вперед, чтобы выплеснуть энергию. В конце круга они делали два ускорения: одно – на 1000 метров, а второе – на 300 метров.

Свою тренировочную программу Ван Аакен окрестил «Вальднильским методом развития выносливости». Даже бегунам на средние дистанции, для которых была важна скорость, в соответствии с этой программой требовалось пробегать большие расстояния в свободном темпе при пульсе 120 ударов в минуту. Продолжительный медленный бег, как считал врач, является идеальной тренировкой для бегунов любого типа, так как позволяет добиться «максимального усвоения кислорода». Это полностью противоречило методикам тренировок, распространенным в Германии 50-х годов, но Ван Аакен находил особую прелесть в том, чтобы ниспровергать общепринятые истины.

Ведущие немецкие бегуны (напомним, бегуний среди них не было) тренировались в то время по интервальной методике тренера национальной команды Вольдемара Гершлера. Вместо продолжительного бега в медленном темпе они совершали на стадионной дорожке большое количество коротких спуртов с такими же короткими паузами между ними. После войны Гершлер успел поработать тренером таких известных футбольных команд, как «Айнтрахт» в Брауншвейге и «Санкт-Паули». Будучи любителем экспериментов, он поставил цель «научить спортсменов бегать с такой скоростью, чтобы любые изменения темпа, возникающие в ходе соревнований, были для них посильными и не вызывали трудностей». Таким образом, в соответствии с методикой Гершлера у марафонцев дистанция непрерывного бега на тренировке не доходила и до 5 километров, но зато они 170 раз пробегали по 200 метров за 33 секунды с тридцатисекундной паузой между забегами. Бегунов на средние дистанции он заставлял 40 раз пробегать по 200 метров за 29 секунд. На следующий день повторялось практически то же самое. Все семь дней в неделю спортсмены бегали на пределе возможностей. Если кто-то в наши дни использует интервальную тренировку с куда более мягкими условиями, то ему от этих цифр может стать плохо. Программа Гершлера доводила большинство бегунов до истощения. Но в то время обращали внимание лишь на тех, кто добивался успеха, или, точнее говоря, на тех, кто сумел выжить.

Бегуны со всей Европы просили Гершлера составить для них тренировочные программы после того, как в 1952 году его подопечный люксембуржец Жози Бартель завоевал золотую медаль Олимпийских игр в Хельсинки на дистанции 1500 метров. Перед очередными Олимпийскими играми 1956 года в Мельбурне журнал Spiegel опубликовал портрет Гершлера на обложке с подписью «Шаман мировых рекордов». В репортаже Гершлер обещал: «На этот раз меня с посетителями будут разделять две приемные, чтобы не получилось так, как после Хельсинки». По его словам, у него не было отбоя от просителей. Что же касается Эрнста Ван Аакена, то о нем газеты сообщали лишь, что сельский врач из Вальдниля воспитывает Затопека с косичками.

Доктор весьма резко реагировал на подобные высказывания. Его подопечный Штеффни вспоминает: «В личном общении Ван Аакен был очень дружелюбным человеком, но за пишущей машинкой превращался в настоящего бойца».

«Эта безумная тренировочная методика, если ее можно так назвать, погубила целый ряд наших лучших и талантливейших спортсменов», – писал Ван Аакен в редакцию Spiegel об интервальных тренировках Гершлера. Своей секретарше, которую он, естественно, тоже увлек бегом, он диктовал отклики в редакцию, статьи на спортивные и медицинские темы, открытые письма к спортсменам. Ван Аакен делал доклады на конференциях тренеров, а жители деревни тем временем томились в его приемной, потому что врач в течение нескольких часов исследовал кого-то из своих спортсменов. Он упорно искал медицинские доказательства превосходства медленного и продолжительного бега. Будучи врачом, Ван Аакен считал, что его тезисы должны и могут быть доказаны научным путем, несмотря на то что он не располагал исследовательской лабораторией, ведя врачебную практику в деревне. И он нашел эти доказательства! По данным Ван Аакена, расход креатинфосфорной кислоты – энергетического резерва организма – при использовании методики Гершлера резко возрастал. Руководителям спортивной медицины Германии оставалось только чесать затылки, читая об этом открытии.

Ван Аакен мог говорить и писать что угодно, но, чтобы его по-настоящему услышали, ему нужен был результат – победа на соревнованиях.

Двадцатого апреля 1958 года доктор за свои деньги нанял местного таксиста Кухорна, чтобы тот на своем «фольксвагене» отвез его и троих подростков в Инголынтадт. Там должно было проходить первенство Германии по кроссу, и бундесвер даже соорудил специальную громкоговорящую установку, чтобы оповещать зрителей о событиях на дистанции – неслыханный доселе сервис. В юниорской категории девушки из Вальдниля Йозефина Богартц и Мария Индерфурт заняли первое и второе места, а Анни Педе стала шестой. Естественно, они выиграли и командное первенство. Деревня, о которой до этого никто не слышал, побила все знаменитые легкоатлетические центры Штутгарта, Леверкузена и Берлина. Вслед за этим основанный врачом спортивный клуб «Вальдниль» выиграл 14 золотых медалей чемпионатов Германии на различных дистанциях.

Стоя на пьедестале почета в Инголынтадте, Мария услышала, как один из зрителей сказал другому: «И где ты тут видишь женщин?»

Марии хотелось спрыгнуть с пьедестала и призвать нахала к ответу. Живя в Вальдниле, где все деревенские жители уже давно привыкли к бегуньям Ван Аакена, она совсем забыла, что в других местах бегающих женщин все еще считали мужеподобными существами. «У меня ведь нормальная женская фигура!» – возмущалась она про себя, и ее мало утешало то, что это высказывание, очевидно, не было направлено лично против нее.

Мария работала продавщицей в Мёнхенгладбахе и возвращалась с работы на автобусе в 19:30, но темнота осенних и зимних вечеров не пугала ее, и она отправлялась на пробежку. Вместе с еще одной подружкой они ехали на велосипеде к врачу, а потом шли на трассу. Она не задумывалась о методиках тренировок. Марии Индерфурт просто нравилось подолгу бегать и на ходу беседовать с участниками группы. «У меня рот никогда не закрывался», – рассказывает она. В последующие два года Мария вместе со своими подругами по спортивному клубу еще несколько раз выигрывала командное первенство Германии по кроссу, в том числе в 1960 году среди взрослых. Ее мать никогда не ездила на соревнования, но одна из сестер рассказывала Марии, что, когда первенство впервые показали по телевизору, она сразу разглядела дочь среди бегущих и потом не отходила от телевизора, повторяя: «Вон она, вон она!»

Тем временем доктор брал у всех своих подопечных анализы крови и измерял объем сердца. «Для него это было чем-то вроде хобби», – рассказывает Мария. Он все еще искал обоснование своих тезисов.

Теперь Ван Аакен расширил область своей деятельности и начал искать таланты вдали от дома. В 1958 году во время забега на 3000 метров в Райнхаузене он обратил внимание на двух юношей, разговорился с ними и убедил их воспользоваться его методикой повышения выносливости. Один из них – Харальд Норпот – спустя шесть лет выиграл в Токио серебряную олимпийскую медаль на дистанции 5000 метров, второй – Манфред Штеффни – стал лучшим среди марафонцев ФРГ того времени. Когда, несмотря на это, Штеффни не взяли в Мексику на Олимпийские игры 1968 года, Ван Аакен был вне себя от негодования. Недолго думая, он организовал марафон в Вальдниле для одного человека, чтобы Штеффни мог еще раз подтвердить свой квалификационный результат для участия в Играх. Всего за несколько дней Ван Аакен разослал объявления о забеге, организовал судейскую и обслуживающую бригаду на трассе и созвал еще 3(М10 участников, чтобы Штеффни не пришлось бежать в одиночестве. «Нас увлекла идея Ван Аакена, – говорит муж Марии Рольф Штриклинг, который, разумеется, тоже помогал в подготовке марафона. – Мы все приняли в нем участие, не думая о том, что это мероприятие войдет в мировую историю бега». В этом вальднильском марафоне Манфред Штеффни показал результат 2:17,13, установив национальный рекорд. На следующий день, который был последним для подачи заявок, он был дополнительно включен в состав олимпийской сборной. «Я очень ценил Ван Аакена как тренера», – вспоминает он.

Доктор наконец почувствовал, что мир действительно заинтересовался его идеями. Его работа «Чистый вальднильский метод развития выносливости» была переведена на 13 языков. Его пригласили с докладом за океан. Ван Аакен узнал, что ГДР в подготовке своих ведущих легкоатлетов перешла на его методику. Популярность его идей о свободном беге как факторе укрепления здоровья продолжала расти. В октябре 1963 года в Бобингене вблизи Аугсбурга состоялись первые соревнования, в которых участвовали не только профессиональные спортсмены, но и обычные любители бега. Соревнования получили название «народного забега». Пример оказался заразительным. Логичным следствием стал первый слет бегунов в 1974 году. Журнал Spiegel вынес репортаж об этом феномене на свою обложку и озаглавил его «Бег лучше, чем секс, наркотики и алкоголь». Чтобы никто не забыл, Ван Аакен еще раз подчеркнул: «Бег трусцой родился не в Америке, а в 1947 году в Вальдниле – маленьком городке вблизи Мёнхенгладбаха. Позднее его выдали за американское изобретение и окрестили джоггингом».

Люди, добившись признания после долгой борьбы, нередко расслабляются и почивают на лаврах. Но Эрнст Ван Аакен только наращивал усилия. После того как в 60-е годы у его методики развития выносливости появились последователи, а бег стал неотъемлемой частью досуга людей, ему осталось добиться успеха всего на одном поприще: сделать бег доступным для женщин. Разумеется, они бегали трусцой и участвовали в «народных забегах», но в профессиональном спорте действовало прежнее правило: никаких длинных дистанций для женщин.

В 1968 году в Германии впервые было разыграно первенство среди женщин на дистанции 1500 метров, но, поскольку это противоречило действующим правилам, забег состоялся не в рамках чемпионата Германии по легкой атлетике, проходившего в Берлине, а в пригороде Мюнхена Геретсриде. Беговая дорожка была чересчур мягкой. Мария Индерфурт, которая уже носила фамилию Штриклинг, вышла на финишную прямую лидером. Ей, пожалуй, повезло, что доктор Ван Аакен, занятый преимущественно написанием докладов, статей и проведением исследований, стал находить меньше времени для основной работы – тренировок в Вальдниле. Пришел новый тренер, молодой учитель физкультуры Дитер Вербен, который внес в радикальную методику Ван Аакена элементы интервальной тренировки. Под его руководством Мария расцвела. Она считалась кандидатом на поездку на Олимпийские игры 1972 года в Мюнхене, где в программу впервые вводилась самая длинная дистанция для женщин – 1500 метров. Но, когда Мария Штриклинг в 1968 году неслась к своей первой победе на полуторакилометровой дистанции, длинные шипы застряли в дорожке за 70 метров до финиша, и она упала. Ее обогнали две бегуньи, прежде чем она снова поднялась на ноги и сумела закончить бег третьей.

Доктор гордился тем, что Мария Штриклинг пробилась в элиту немецкого спорта. Но дистанция 1500 метров по-прежнему казалась ему недостаточно длинной для женщин. Он выступал за полное равноправие и считал, что женщины должны иметь право бегать вместе с мужчинами на сверхдальние дистанции, вплоть до 100 километров. Они должны были доказать, что превосходят мужчин в плане выносливости. «Женщины – это сильный пол, – писал Ван Аакен в разгар массового увлечения бегом. – Появляется все больше доказательств того, о чем я догадывался еще 20 лет назад. Женщины превосходят мужчин на длинных дистанциях». Ван Аакен убеждал всех, что женщины от природы обладают большей выносливостью. Мария Штриклинг вспоминает: «Он не говорил нам, что мы способны бегать быстрее мужчин, но всегда подчеркивал, что мы выносливее и лучше справляемся с трудностями». Как обычно, доктор попытался доказать этот тезис с помощью биологических и медицинских фактов. Он говорил, что в мышцах мужчин выше содержание воды и что у женщин имеется подкожная жировая прослойка, представляющая собой прекрасный энергетический ресурс. В 1967 году до Ван Аакена дошло известие, что какая-то женщина нелегально пробежала Бостонский марафон вместе с мужчинами. Он ликовал. Однако все, кто его знал, отмечали, как он переживал из-за того, что не он первый сумел тайком включить женщину в марафонский забег.

Девятнадцатого апреля 1967 года весь мир облетели две фотографии. На одной из них пожилой лысоватый мужчина с развевающимися полами пиджака посреди дистанции Бостонского марафона хватает за руку участницу в сером спортивном костюме с номером 261. Это Джок Семпл, один из распорядителей забега. Он кричит: «Покиньте гонку к чертовой матери! Отдайте свой номер!» На второй фотографии, сделанной пару секунд спустя репортером Гарри Траском из Boston Herald, один из бегунов, который выглядит, скорее, как игрок в американский футбол, чистым силовым приемом отправляет распорядителя забега на обочину. Все остальное – уже история.

Двадцатилетняя студентка Кэтрин Суитцер подала заявку на участие в Бостонском марафоне, куда допускались только мужчины, и подписала ее «К. В. Суитцер». Мускулистый «футболист» оказался не случайным помощником, а ее другом Томом Миллером. Он выступал в роли телохранителя Кэтрин на дистанции. Его любимой спортивной дисциплиной было метание молота. После неудачной попытки распорядителя снять участницу с забега на четвертой миле больше никто не рискнул к ней прикоснуться. Кэтрин Суитцер закончила марафон с результатом 4:20,02.

Начались оживленные дебаты относительно возможности участия женщин в забегах на длинные дистанции. «Американские антропологи Маргарет Мид и Эшли Монтегю подтверждают, что с точки зрения психологии женщины переносят тяжелые испытания легче, чем мужчины», – сообщал Spiegel. Под давлением общественности в 1972 году Бостонский марафон открыл свои двери для женщин, но на Олимпийских играх женщин допустили на марафонскую дистанцию только через двенадцать лет – в 1984 году. Кэтрин Суитцер до сих пор чествуют как пионера движения за равноправие и первую женщину, бросившую вызов гендерным ограничениям в спорте.

Однако это не совсем так.

В том же забеге в Бостоне в 1967 году другая женщина – Роберта Гибб – достигла финиша чуть ли не на час раньше ее.

Это был уже второй успешный забег Роберты. В 1966 году она на автобусе проехала через весь американский континент из своего родного Сан-Диего, чтобы стартовать в Бостоне. Но, в отличие от Суитцер, Роберта оба раза умудрялась затесаться в ряды бегунов без стартового номера. Журнал Sports Illustrated посвятил ей после первого успешного марафона 1966 года обширный репортаж: «Бостон не был готов к тому, что светловолосая домохозяйка с довольно округлыми формами вдруг выскочит из кустов и посрамит самолюбие мужчин».

Сегодня про Гибб все забыли, а Суитцер выступает в роли амазонки. Ее приветствуют как почетного гостя на многих марафонах, в том числе в Берлине. Про нее пишут в книгах о движении за равноправие женщин в беге. Это лишь пример того, как делается история. Такова сила одной фотографии.

Снимки репортера Траска о неудавшемся нападении распорядителя забега на Суитцер были настолько впечатляющими, что до сих пор знаменуют собой чуть ли не начало борьбы за права женщин.

Эрнст Ван Аакен увидел в этом вызов и решил сказать свое слово в истории.

«Ты сможешь!» – в который уже раз говорил он Марии Штриклинг. Но она упорно сопротивлялась его уговорам пробежать марафон. Она считала, что у нее не идеальная конституция для таких длинных дистанций. Ее мощные и довольно частые отталкивания ногами больше подходили для средней дистанции. Но доктор не опускал рук. Шестнадцатого сентября 1967 года, спустя пять месяцев после вызвавшего ажиотаж появления Суитцер на Бостонском марафоне, Ван Аакен организовал «на скорую руку», как у него это было заведено, марафон в Вальдниле. Разумеется, официально только для мужчин. Он сказал судьям, что две женщины, расположившиеся в хвосте группы на стартовой черте, пробегут всего пару километров для тренировки. Это были Анни Педе, у которой в 27 лет было уже двое детей, и девятнадцатилетняя Моника Бёрс. Анни пришла к финишу с результатом 3:07,26. Ее смогли обогнать только двое мужчин. Спустя двенадцать минут финишировала и Моника.

Понятно, что женские рекорды в марафоне не регистрировались, но Эрнст Ван Аакен объявил: «Мировой рекорд!» Он навел справки обо всех случаях, когда женщины в мужской одежде или без стартовых номеров покоряли марафонскую дистанцию. До сих пор самым быстрым результатом были 3 часа и 15 минут, показанные тринадцатилетней девочкой из Канады. Но мировой рекорд сам по себе был для Ван Аакена лишь одной стороной дела. Чтобы продемонстрировать превосходство женщин в беге, ему важно было и одно сопутствующее обстоятельство: Анни Педе, которая в детстве ездила на велосипеде к Ван Аакену на тренировку за 13 километров, а теперь жила с семьей в мансарде неподалеку от новой врачебной практики доктора, «после установления мирового рекорда была настолько свежа, что на следующий день с удовольствием вышла на тренировку».

Многое из того, что Эрнст Ван Аакен в ходе сорокалетней борьбы за свою методику считал непреложными истинами, в наши дни кажется сомнительным. Но человек, который с такой страстью борется, казалось бы, за безнадежное дело, порой добивается большего, чем предполагалось. Во всяком случае, не будет преувеличением сказать, что сельский врач из Вальдниля был провидцем.

Ван Аакен правильно предсказал значение неторопливого продолжительного бега для здоровой старости в то время, когда занятия спортом считались прерогативой одной только молодежи. Он также долгое время пропагандировал роль бега в лечении раковых заболеваний и депрессий, прежде чем это признала официальная медицина. О его заслугах перед женским и детским спортом даже не приходится говорить.

Даже если с позиций сегодняшнего дня методика тренировок Ван Аакена представляется односторонней и нацеленной только на выносливость, этот радикализм можно объяснить соперничеством с господствовавшими в то время интервальными тренировками. Экстремальный подход с одной стороны зачастую вызывает такой же экстремизм с противоположной. Однако в «чистой вальднильской методике развития выносливости» можно найти многие элементы, которые указывали в будущее. Доктор рекомендовал начинающим бегунам чередовать бег и ходьбу. В свою «чистую» методику развития выносливости он втихомолку внедрял элементы интервальных тренировок, хотя само это слово считал чуть ли не бранным. Так, например, Эрнст Ван Аакен рекомендовал менять темп в ходе тренировок на местности или устраивал анаэробные ускорения в конце продолжительного бега.

Он настолько серьезно относился к своему делу, что после работы сам регулярно выходил бегать, даже если прием пациентов порой затягивался до 23 часов. В ноябре 1972 года, когда Ван Аакену было 62 года, он в очередной раз бегал ночью. Чтобы попасть на беговую трассу, доктору надо было пересечь Реннекерштрасе. По ней с высокой скоростью мчалась машина. За рулем сидел английский военнослужащий, расквартированный в Мёнхенгладбахе. Он торопился в больницу, где, как было сообщено впоследствии, должна была рожать его жена. В темноте он не заметил бегущего доктора.

В больнице Валь дни ля была сделана попытка прооперировать сломанные во многих местах и размозженные кости ног. Когда попытка не увенчалась успехом, Ван Аакена перевезли в Дуйсбург. В конечном итоге ему пришлось ампутировать обе ноги.

Трудно не разглядеть в этом происшествии жестокую иронию судьбы. Человек, для которого бег был смыслом жизни, лишился ног, причем во время бега. Однако Эрнст Ван Аакен убеждал самого себя и общественность в том, что потеря ног – это счастливый случай. «Я должен вам признаться, – писал он в письме одному из приверженцев своей теории, – что рассматриваю потерю ног после 50 лет бега как дар небес, потому что у меня теперь есть возможность написать все, что я пережил и осознал за эти 50 лет».

Действительно, в оставшиеся двенадцать лет до своей смерти в 1984 году Ван Аакен вновь взвинтил темп жизни. Передвижение на протезах было для него слишком медленным, и он предпочитал инвалидную коляску. Он писал как сумасшедший: письма, научные статьи, книги. Несмотря на нехватку времени, он не жалел его на фиксацию своих результатов: «Я написал два десятка книг, ответил на 35 тысяч писем и опубликовал примерно 900 статей». При поддержке фирмы, производившей косметику, Эрнст Ван Аакен в 1973 году организовал в Вальдниле чисто женский марафон, и это стало настоящим событием. Флаги 24 стран-участниц вместе с флагштоками были привезены из аэропорта Дюссельдорфа и забетонированы у спортивного зала в Вальдниле. Пять тысяч зрителей, хотя кое-кто поговаривал и о 10 тысячах, выстроились вдоль всей трассы. На старт вышло 250 спортсменок. Восемь из них закончили дистанцию менее чем за 2 часа 45 минут, а тридцать шесть уложились в 3 часа. Выдающийся результат мирового уровня!

«Несмотря на всю эту деятельность, ко мне ежедневно приходят письма от спортсменов и людей, далеких от спорта, которые, очевидно, полагают, что после несчастного случая я сижу в инвалидной коляске и ничего не делаю, – писал доктор в предисловии к книге «Учебник бега Ван Аакена» (Das Van Aaken-Lauflehrbuch). – Я хотел бы сказать этим людям, что продолжительность моего рабочего дня колеблется от 20 до 22 часов и я в первую очередь должен заботиться о своих пациентах (я занимаюсь только тяжелыми случаями). С 2 часов дня до 2 часов ночи, то есть за двенадцать часов, я могу принять всего двенадцать пациентов – потому, что мне приходится тщательно их обследовать и давать им подробные консультации, и потому, что сбор анамнеза этих больных составляет важнейшую часть лечения».

Что он был за человек? «Ну и вопросы вы задаете, – говорит Мария Штриклинг спустя 32 года после смерти Ван Аакена и, толкая в бок своего мужа Рольфа, сидящего рядом с ней за обеденным столом в их доме в Вальдниле, на той же улице, где доктор принимал своих пациентов, добавляет: – Скажи ты хоть что-нибудь». Но Рольф тоже ничего не говорит.

Молчание затягивается. Они не хотят говорить ничего плохого про Ван Аакена, который открыл для них мир бега. Наконец Мария произносит: «Он был бойцом. Если он что задумал, то боролся за это всеми средствами. Он был очень упорным человеком. И эгоистичным».

Интересовали ли доктора его бегуньи как люди? Или он рассматривал их лишь как доказательства своих теорий?

Это не имеет значения. Мария считает, что женщины в Вальдниле бегали для себя, а не ради какого-то движения или эмансипации. То, что они, освободившись от идей доктора, продолжали бегать сами по себе, – это тоже своего рода эмансипация.

Марии Штриклинг предоставили возможность представлять Германию в 1969 году на дистанции 1500 метров на чемпионате Европы в Афинах, когда эта дистанция была впервые включена в программу женских соревнований. Но, когда она уже прибыла в Афины, старт не состоялся. ГДР добилась запрета на выступления сбежавшего в ФРГ легкоатлета Юргена Мая. В знак протеста Федерация легкой атлетики заявила об отказе участвовать в чемпионате. Благодаря счастливому случаю Мария Штриклинг пропустила и Олимпийские игры 1972 года в Мюнхене: в 1971 году у нее родилась дочь.

Жизнь профессионального спортсмена состоит большей частью из целей, до достижения которых не хватило совсем чуть-чуть. Мария Штриклинг рада и тому, чего удалось добиться. В свои 76 лет она очень молодо вскакивает из-за стола и достает из шкафа тяжелый стакан для виски. Это подарок от спонсоров: фирма Adidas прислала ей этот стакан и вдобавок полный комплект спортивного снаряжения. Мария никогда не воспринимала как несправедливость то, что женщинам лишь в конце 60-х годов разрешили бегать на дистанции, превышающие 800 метров: «Я об этом не задумывалась. Что было, то было. Доктор ведь тоже не подбивал нас активно выступать за допуск женщин к бегу. Он просто побуждал нас бегать, а со всем миром всегда боролся в одиночку. Он считал, что так и должно быть. Он был боец-одиночка».

В Вальдниле на стадионе имени доктора Эрнста Ван Аакена Мария Штриклинг вот уже сорок лет тренирует детей и подростков. Где-то рядом со стаканом виски в шкафу должен лежать и крест «За заслуги», который она, как и ее муж, получила за достижения в развитии бегового спорта. Мария тихим голосом и с улыбкой говорит, что в своей тренерской работе не использует методику Ван Аакена. Но еженедельные забеги по воскресеньям, которые организовал доктор 60 лет назад, проводятся до сих пор. В них участвует спортивный клуб в полном составе – дети и взрослые вперемешку. Сама Мария Штриклинг не бегает с тех пор, как в 70 лет сломала стопу. Но она все так же приходит на воскресные забеги и по-прежнему говорит всем, что пошла бегать, хотя на самом деле лишь сопровождает бегунов на велосипеде.

Эйфория (хоть и недолгая)

Я люблю монотонность. Я ничего не имею против разнообразия и новых впечатлений, но во время тренировок с давних пор предпочитаю бежать по одной и той же трассе. Меня успокаивает осознание того, что я знаю на ней каждый бугорок. Я не люблю сюрпризов, когда на девятом километре на пути неожиданно появляется гора или после сорока пяти минут бега вдруг становится ясно, что до конечной точки еще полчаса.

Когда в молодости я жил в Фишбахе, у меня всегда был один и тот же тренировочный круг. На нем было две дополнительные петли, так что я мог по желанию удлинить дистанцию с 10 до 13 или 16 километров. По этой трассе я на протяжении многих лет бегал дважды в неделю. И мне никогда не было скучно.

Сейчас я возвращаюсь к старым привычкам и спустя 25 лет выхожу на тот же самый круг. Я совершаю короткий спринт через сад своих родителей и с шумом выпускаю воздух сквозь зубы, словно пытаюсь выразить в этом звуке свою скорость. Лестницу я преодолеваю уже шагом, а возле мусорных баков еще раз делаю упражнения на растяжку ахиллова сухожилия. Потом начинается бег.

С тех пор как я поселился в Южном Тироле, Фишбах стал моим пунктом базирования при командировках в Германию. Теперь я, беря пример с преуспевающих писателей, в информации об авторе могу указывать два места жительства. Правда, фраза «проживает в Фишбахе и Больцано» звучит не так пафосно, как «в Нью-Йорке и Лондоне».

Я всегда использовал десятикилометровый круг для пятничных пробежек. Неторопливый бег на протяжении 42–43 минут был отличным отдыхом после тренировок в течение недели. Сегодня для меня это большой вызов. На такую длинную дистанцию я не выходил уже добрый десяток лет.

Покалывание в нижней части стопы, прямо под пяткой, дает о себе знать с первых же шагов на асфальте, но еще со времен занятий спортом у меня осталось одно качество – умение отвлекаться от боли.

Первые 300 метров я бегу через жилые кварталы. Возле кирпичного завода дорога идет под уклон. Это идеально для вхождения в ритм бега. В 1975 году здесь был построен целый квартал индивидуальных и многоквартирных жилых домов. Фишбах находится точно посредине между Франкфуртом и Висбаденом, по 20 минут и в ту, и в другую сторону, поэтому его выбрали в качестве места жительства молодые семьи из обоих городов. А когда спустя 15–20 лет дети из этих семей начали разъезжаться по другим местам, я решил было, что этот квартал превратится в пенсионерское гетто. Оказывается, я был плохого мнения о нынешних пенсионерах. У многих из них перед гаражами стоят детские велосипеды, а в саду установлены качели для внуков, которые, очевидно, регулярно их навещают. Здесь расширяют улицы и копают котлованы под новые дома. Вот уже на протяжении 40 лет сюда приезжают все новые семьи. И хотя это для меня не новость, но я все же с удивлением отмечаю, что спустя километр, возле кладбища, мне навстречу попадается какой-то новый бегун. На моей прежней трассе.

Мы приветливо здороваемся, а сами критически рассматриваем друг друга: кто как держит руки, у кого какие кроссовки, кто тяжелее дышит.

Я убеждаю себя, что у него вряд ли может сложиться обо мне плохое впечатление. Я чувствую себя совершенно свежим.

Правда, мне, как бегуну-любителю, должно быть безразлично, какое впечатление я произвожу на окружающих. Да оно мне и в самом деле безразлично. Теоретически.

Хотя мне предстоит пробежать десять километров, я перехожу на темп, в котором обычно преодолеваю 5–6 километров вдоль Талверы в Больцано. Это мой темп. Бежать медленнее не имеет смысла.

Эта трасса хороша тем, что первые пять километров идет с легким уклоном вверх, а затем начинается такой же легкий уклон вниз. Если уж быть совсем точным, то трасса хороша лишь своими вторыми пятью километрами. Но я преодолеваю небольшой подъем перед полями вокруг Реттерсхофа, не напрягая особо ни мышцы, ни легкие. А потом передо мной открывается во всю ширь замечательный ландшафт – поля цветущего рапса до горизонта, а за ними зелень лесов Таунуса. Стоит нежаркое и сухое лето, и от этого обычная полевая дорога кажется еще красивее. Рапс доходит мне до плеча. Он так густо растет по обе стороны от дороги, что производит впечатление выстроившегося в мою честь почетного караула.

На краю поля стоит старый замок. В юности я пробегал мимо, не обращая на него внимания. Он был совершенно заброшенным, и люди в деревне поговаривали, что туда хотят заселиться кришнаиты. А что еще можно сделать со старым замком, кроме как отдать какой-нибудь секте, которая будет танцевать там в желтых балахонах? Люди говорили, что реставрация обойдется слишком дорого, да и ни к чему все это, лучше построить новые гаражи для пожарной команды. Сегодня в этом замке шикарный отель.

От входа в отель дорога уходит немного вниз, к конному манежу, а потом резко поднимается вверх, и длина подъема составляет не менее 300 метров. Едва ступив на него, я автоматически перехожу к ускорению, как в старые времена, когда еще тренировался: корпус слегка наклоняется вперед, движения руками становятся интенсивнее, пятки почти касаются ягодиц. «Догнать», – командую я себе. Вокруг ни души, и догонять мне некого, но я раз за разом повторяю себе: «Догнать, догнать, догнать».

Штурм горы в Реттерсхофе дается мне совсем не так легко, как в молодости. Но я все же оцениваю его как спринт. Добравшись до верха, я чувствую, что дыхание по-прежнему под контролем. Я сбавляю темп и трушу с крейсерской скоростью дальше, чувствуя себя достаточно свежим, чтобы отдыхать на бегу.

Я не могу натешиться своей вновь обретенной силой. Белая от пыли дорога ведет через лес. На каком-то участке она становится совершенно пологой, и я начинаю сознательно печатать шаги, отталкиваясь сильно и в то же время с легкостью. Я могу без усилий взвинтить темп. Это дается абсолютно легко! Я чувствую в себе какой-то восторг и энтузиазм. Такое впечатление, что все тело поет.

Мы называем такое состояние опьянения счастьем эйфорией бегуна. Это захлестывающая голову и тело волна радости. Некоторые ученые считают, что в такой момент нам удается отключить мозг. Во всяком случае, кору больших полушарий, отвечающих за рациональное мышление, обучение и умозаключения.

В 1968 году Манфред Штеффни именно в таком состоянии бежал в Вальдниле марафон, который специально для него организовал доктор Ван Аакен. В самом начале пошел дождь, и ветер дул спортсменам в лицо, но через несколько километров дождь прекратился, и Штеффни, который к тому времени бежал уже в одиночестве и которому до финиша оставалось еще больше 30 километров, вдруг ощутил это упоение бегом. Он убедил себя в том, что после дождя ветер поменяется и будет дуть ему в спину. На самом деле ветра не было вообще, но Манфред в эйфории явственно ощущал спиной, как его подталкивает поток воздуха. Так и был установлен национальный рекорд.

К сожалению, ко мне это состояние приходило главным образом во время тренировок. На мой взгляд, это характерно для большинства бегунов. Но однажды (хотя, в принципе, достаточно и одного раза, чтобы потом вспоминать всю жизнь) такое откровение снизошло на меня и в ходе соревнований.

Был теплый летний день 1991 года. Соревнования проходили в Пфунгштадте неподалеку от Дармштадта. Подобные детали откладываются в голове совершенно непроизвольно. Мы пошли на последний круг забега на 1000 метров, прозвенел колокол. Этот сигнал каждый раз взбудораживает нервы, обостряет концентрацию и решимость. Мы вчетвером возглавляли забег. Между нами было всего несколько сантиметров, но никто не толкался. Я с удивлением отметил этот момент. Все синхронно держали одну и ту же скорость, с точностью до десятых долей. И вдруг на вираже за 370 метров до финиша Любке замедлил ход. Для нас он был настоящей звездой. На молодежном первенстве Германии 1988 года он вошел в первую шестерку на полуторакилометровой дистанции. Сегодня спустя три года он был уже не в той форме. Не знаю, сказалась ли на этом служба в армии или пиво, но в тот момент я абсолютно ясно заметил, что Любке сбавил темп. Мы затрачивали на каждый круг (400 м) по 60 секунд, но вот за 370 метров до финиша он прибавил к этому среднему времени всего одну-единственную секунду. И мы все втроем в лидирующей группе почувствовали это ничтожное падение темпа и моментально обошли его.

Это был какой-то сверхъестественный феномен. Я был весь в гонке, в состоянии крайнего напряжения, но все воспринимал предельно остро и действовал так же. Меня пронзила мысль: «Я обогнал Любке». И я почувствовал, что лечу.

Мои легкие стали такими гигантскими, что я не понимал, как они помещаются в теле. Тартановая дорожка превратилась в батут, в десятикратном размере отдававший мне энергию при каждом отталкивании. «Он уже не сможет меня обойти» – эта мысль стучала в висках и отдавалась чудесной мелодией. «Не сможет обойти». На вираже перед финишной прямой я чувствовал, как меня заносит, но знал, что умею летать, поэтому смогу выровняться. И каким же наслаждением был заключительный спурт! На финише я улыбался. Возможно, зрителям была видна лишь гримаса, но я-то знал, что улыбаюсь в полете. Мне еще хватило времени обернуться перед финишной чертой и протянуть Любке руку, чтобы он меня поздравил.

Эта эйфория, охватившая меня во время забега в юности, прошла через 2–3 минуты. Но после нее остался стойкий энтузиазм – и целый поток воспоминаний, так как кора головного мозга вновь начала функционировать.

Я ясно вижу лица своих соперников, с которыми не встречался уже 25 лет. Хотя их положено называть противниками, я всех их считаю друзьями. Да, мы боролись друг с другом, но в то же время нас связывает общая принадлежность к миру бега. Самого быстрого в моей возрастной категории в Гессене звали Мартин Шмидт, и точно так же звали его самого непримиримого конкурента. Судьям было нелегко разобраться, где какой Мартин Шмидт. Кто из Мельзунгена, а кто из Франкфурта? Я и сейчас, 25 лет спустя, помню их имена, и в данный момент обгоняю их всех на подъеме к конюшне в Руппертсхайне. Я даже помню почти все их личные рекорды. Йенс Харцер из Висбадена был на два года моложе всех, но обладал такой скоростью, что нередко стартовал вместе со старшими. Мне он особенно нравился, и я чувствовал близость к нему, хотя мы не говорили почти ни о чем, кроме времени, затраченного на прохождение круга. Меня вдруг охватывает желание повидаться с ним и другими друзьями. В следующий момент я выбрасываю эту мысль из головы. Моя жизнь сложилась так, что я переезжал из одного города в другой, а обнаружив склонность к писательству, забросил бег. О чем я буду с ними говорить, если связывавшая нас тонкая ниточка бега давно уже оборвалась?

Я добираюсь до самой высокой точки трассы возле конюшни, немного опускаю руки, чтобы адаптировать свой стиль бега к спуску с холма, и продолжаю двигаться дальше. На берегу речки Кребсбах, где поле сменяется лесом, из зарослей прямо на дорогу передо мной выскакивает косуля.

Бегать можно везде, даже по ленте тренажера в помещении без окон. Но такое возвышенное чувство бега возникает только на свежем воздухе, в лесу. Это чувство единения с природой.

Взглянув на меня, косуля вновь исчезает в подлеске. Мы, люди, восхищаемся пружинистым и легким стилем передвижения косуль, но мало кто знает, что в беге на 15 километров косуля не имеет никаких шансов против нас. Она не способна потеть, поэтому вынуждена постоянно делать остановки, чтобы не допустить перегрева организма. Многие животные не могут одновременно дышать и бежать, поэтому тоже должны перемежать спринт с остановками, чтобы глотнуть воздуха.

Мне бежать еще два километра. Дыхание успокаивается, но зато дают о себе знать икроножные мышцы. Я не могу точно определить характер боли, но подозреваю, что на последних километрах будет только хуже, и эта мысль изгоняет последние остатки эйфории.

Я использую свой старый прием, помогающий игнорировать неприятные ощущения, и кое-как добираюсь до дома.

Прием очень прост. Кто-то для засыпания считает овечек, а я повторяю про себя результаты на километровой дистанции, которых мне хотелось бы достичь: 2:28,6; 2:27,9; 2:26,3.

Жизнь Йенса после бега

Ветер усиливается и вспенивает морские волны у берегов Фрисландии с такой силой, какой не помнят здесь уже на протяжении нескольких поколений. Темные валы высотой с дом набегают один на другой. В воздухе разносится грохот прибоя. Волны свирепо бьют по плотине. Глядя на эту картину, я не могу не вспомнить пророчество деревенской старухи Трин Яне, сделанное ею незадолго до смерти: с неба будут падать капли крови, а священник найдет в чаше для умывания пять окровавленных черепов величиной с горошину. Возможно, настал как раз тот момент?

Я сижу в гамбургском театре «Талия» на постановке по мотивам новеллы Теодора Шторма «Всадник на белом коне».

Театр – это, как правило, не то место, где можно что-то разузнать о беге, и все же я нахожусь здесь. Главную роль смотрителя плотины Хауке Хайена играет Йенс Харцер, с которым я в молодости не раз соперничал на беговой дорожке. Со сцены он заклинает бурю, разразившуюся над Северной Фрисландией: «Вечером на полумесяц стремительно наплывали багровые тучи, мрак то и дело сменялся зловещим светом. Шторм усиливался».

В такие моменты пьеса начинает выполнять свою изначальную функцию: она переносит публику в эпицентр событий, и я, сидя в двадцать первом ряду, ощущаю на своем лице клочья морской пены. «Йенс Харцер настолько хорош в своей роли, – писал театральный критик газеты Welt, – что мог бы декламировать телефонный справочник Северной Фрисландии, и публика не заскучала бы».

Йенс Харцер дважды признавался в Германии лучшим актером года. Он выступал на лучших сценах Мюнхена, Берлина и Гамбурга, а также на Зальцбургском фестивале. И мне интересно, помогло ли ему в этом прошлое увлечение бегом.

Предположение о том, что бег способствует развитию творческих способностей, высказывают сегодня многие ученые. Можно ли совершенствовать за счет физической активности такие качества, как устойчивость к внешним воздействиям и способность концентрировать внимание?

«Устойчивость к стрессу у человека определяется прежде всего генами, – говорит один из ведущих исследователей проблем стресса Флориан Хольсбёр, бывший директор Мюнхенского института психиатрии Общества Макса Планка. – Если она есть, то ее невозможно устранить тренировками. А вот приобрести можно многое».

В феврале 2016 года исследовательская группа из Карлсруэ под руководством Бирте фон Харен опубликовала в European Journal of Applied Physiology результаты изучения влияния аэробных тренировок на повышение устойчивости к стрессам. В эксперименте участвовало 60 студентов. Их разбили на две группы. Одна должна была в течение 20 недель до экзаменов вести обычную жизнь, а другая в это же время дважды в неделю занималась бегом. Уровень стресса определялся в начале и конце тестового периода путем измерения частоты сердечных сокращений. Исследования показали, что группа бегунов к концу семестра заметно меньше страдала от экзаменационного стресса.

Между театральным артистом и бегуном есть одна очевидная общая черта. Оба ждут сигнала – поднятого занавеса или выстрела стартового пистолета, – после чего должны по максимуму продемонстрировать все, на что способны. Однако когда я задаю себе вопрос, сказался ли бег на подготовке Йенса Харцера к артистической деятельности, то имею в виду не только стрессоустойчивость, дисциплинированность и умение себя контролировать. Вопрос должен пониматься шире: если человек был бегуном, остается ли он им внутренне? Может ли он не только гореть страстями, но и проявлять скрупулезность и педантизм, свойственные бегуну?

Йенс входит в кафе. На нем подчеркнуто широкие вельветовые брюки и байкерская куртка. Сказать, что Йенс Харцер выглядит вызывающе – значит ничего не сказать. Мне он всегда казался задумчивым и немногословным парнем себе на уме. Но что я могу сказать о нем нынешнем, если мы не виделись 26 лет?

И как я только мог подумать неделю назад, что мне неохота встречаться ни с кем из старых друзей, с которыми вместе бегал, и что время отдалило нас друг от друга? В гамбургском кафе «Леонар», где посетители пишут не в ноутбуках, а от руки в блокнотах, я провожу три часа, забыв обо всем, кроме голоса и жестов Йенса Харцера.

У него особый смысл приобретает даже заметная вертикальная складка на переносице – тот самый символ старения, который не пользуется у нас особой любовью. Он непроизвольно хмурит лоб, подчеркивая смысл сказанного. Но эта складка разглаживается, когда он говорит: «Воспоминания о беге возникают не только в связи с нашей встречей. Я и сам частенько мысленно обращаюсь к тому времени и много думаю о нем».

Недавно он стоял на краю футбольного поля, где его тринадцатилетний сын играл в составе районной команды. Несмотря на все амбиции и ответственность, это была все-таки непринужденная детская игра, и Йенс Харцер вдруг вспомнил самого себя в этом возрасте. «Тогда я уже ездил на соревнования, и у меня было сильно развито честолюбие. Мир спорта крепко держал меня в своих щупальцах, и я чувствовал себя в них достаточно комфортно. Но, возможно, это было слишком рано для меня, потому что такое состояние связано с неуверенностью и одиночеством».

Перед мысленным взором Йенса возникает картинка, которую не смогли замутнить даже 30 лет, прошедших с того дня: он сидит один в чужой машине. Отец его друзей по легкоатлетическому клубу захватил Йенса с собой на соревнования по кроссу в Вольфскелене. Все остальные находятся либо на заснеженной трассе, ведущей в гору и вокруг озера, либо болеют за других участников. Его забег будет только через полтора часа. Он остался один в чужом автомобиле, чтобы почитать книжку, которую купил, когда ему было пятнадцать лет, – «Спортивная психология. Основы, методы, анализ». В оглавлении Йенс делает пометки напротив главы «Предстартовый страх». Там написано, что надо обратить негативную энергию в позитивную, и ему очень хотелось бы этому научиться. Вот только он понятия не имеет как. В книге об этом не говорится.

Та книга до сих пор у него. Йенс сохранил ее, потому что она напоминает ему о годах увлечения бегом, так же как грамоты и вымпел, полученный им за победу в чемпионате земли Гессен. Он до сих пор испытывает предстартовый страх, как сказали бы психологи. Этот страх охватывает его, несмотря на все хвалебные отзывы критиков и на собственный богатый опыт: «Меня никогда не покидает чувство неуверенности по отношению к самому себе. Смогу ли я? Оправдаю ли собственные ожидания?»

В том, что Йенс Харцер имеет иммунитет против давления извне, мнения публики и режиссеров, но при этом испытывает внутренние сомнения, вроде бы есть противоречие, но оно только кажущееся. И устойчивость против внешних воздействий, и мучительное самокопание воспитали в нем занятия бегом. Бег порождает в человеке чувство полной ответственности за свои результаты. Это убеждение делает его независимым от мнений со стороны, но повышает давление, оказываемое на самого себя. Йенс Харцер не может избавиться от такого подхода, хотя уже давно выступает на сцене, а не на тартановой дорожке. «Видимо, поэтому справедливо утверждение: бегун – это навсегда».

Он продолжает бегать и в театре «Талия». В роли Хауке Хайена он 3–4 раза за спектакль буквально выбегает на сцену, чтобы подчеркнуть страсть, с которой Хауке борется за строительство новой плотины. Даже для меня как непрофессионала Йенс Харцер – выдающийся актер. Он выражает свою любовь к дочке бывшего смотрителя плотины без единого прикосновения к ней, без драматических слов – только осторожными жестами и неожиданной мягкостью в голосе. Всего одно движение головой, когда он роняет рано поседевшую прядь волос на лоб, позволяет ему продемонстрировать отстраненность Хауке от мира.

Йенс Харцер появился в своей артистической уборной за пять часов до начала спектакля, чтобы ему хватило времени для перевоплощения в Хауке Хайена. Когда его двое детей были еще маленькими, Йенсу и его жене, которая тоже работает актрисой, приходилось выкраивать каждую минуту. Тогда он порой приходил в театр всего за два часа до поднятия занавеса. «Поначалу я совершенно не мог собраться, – рассказывает он. – Мне нужно четыре, пять часов, чтобы войти в образ!» Но затем он научился перевоплощаться за короткое время. Теперь, когда детям уже семь и тринадцать лет и они не требуют постоянного внимания, Йенс вернулся к старому ритуалу «Иногда я задаю себе вопрос: зачем сидеть по пять часов в одиночестве в своей уборной? По-моему, это тоже идет из спортивного прошлого. Долгая подготовка в условиях полной отрешенности от окружения, чтобы затем перенестись в свой мир».

Порой одноклассники приглашали его по выходным прогуляться в город, но Йенс Харцер, которому тогда было 16 лет, отвечал отказом. Он оставался дома и осторожно, недоверчиво изучал себя: достаточно ли расслаблены мышцы ног, насколько сильно отталкивание стопы? «И все из-за того, что в воскресенье нужно было участвовать в каких-то второстепенных соревнованиях на первенство округа». Йенс не слишком страдал по этому поводу: «Я очень рано оказался в этой сфере жизни и полностью идентифицировал себя с ней».

В двенадцать лет он без всякой специальной подготовки выиграл первые соревнования по бегу и произвел такое впечатление, что тренер легкоатлетической секции в виде вознаграждения разрешил ему пропустить тренировку по прыжкам в длину. В 13 лет Йенс перешел в спортивный клуб Висбадена, чтобы специализироваться в беге на средние дистанции, и быстро заметил, что дело не просто в смене спортивной секции. Поменялся сам образ жизни. Поездка на автобусе из его родного Бибриха – предместья с великолепным дворцовым парком в английском стиле – на стадион, расположенный на Берлинерштрассе, каждый раз символизировала переход в новый, волнующий мир, где все было подчинено бегу. Йенс Харцер не может точно вспомнить, как звали того человека, который сделал из него не только бегуна, но и, в определенном смысле, актера и человека: «Ханс-Йоахим Шмитт или Ханс-Йохен Шмитт… Что-то в этом роде». Между собой они всегда называли тренера «Шмитти».

Однажды, когда Йенс Харцер приехал на Берлинер-штрассе (на тот момент ему было 16 лет и он считался уже одним из самых быстрых бегунов на 1500 метров в своей возрастной категории), Шмитти спросил его:

– Чем ты собираешься сегодня заняться на тренировке?

– Что? – не понял Йенс.

– Ну, чего ты хочешь? Что, по-твоему, пойдет тебе на пользу?

– Не знаю.

– Я хочу, чтобы через год ты мог мне точно сказать, чем будешь заниматься.

«Я был шокирован. Чего он от меня требует? По пути домой я подумал и пришел к выводу, что мне надо научиться понимать, к чему приложить все знания, полученные на тренировках. Не просто пробегать в определенном темпе 3 раза по 2000 метров в лесу или 6 раз по 400 метров на стадионе, а знать, для чего это мне надо. Шмитти хотел научить меня мыслить самостоятельно. Он давал мне то, что будет сопровождать меня всю жизнь».

– Чем мы сегодня будем заниматься, Шмитти?

– Придумай сам.

– Но…

– Когда придешь на тренировку во вторник, сам скажешь мне, чем будешь заниматься, и мы это обсудим.

– А что лучше: бег с переменной скоростью или упражнения на выносливость?

– Сам подумай.

«Конечно, я сейчас кое-что додумываю от себя и все это говорилось другими словами, но смысл был именно такой. Цель должна состоять в том, чтобы ни один забег не приносил тебе разочарования. Ты уже так много знаешь о себе, что всегда можешь понять, чего от себя ожидать. Ты знаешь, что именно нуждается в дополнительной тренировке, какое время ты показываешь на дистанции. Значит, ты в состоянии сам определить, на какой результат способен. Шмитти всегда говорил, что результат предсказуем на 90 процентов. И лишь 10 процентов зависит от внешних обстоятельств, например от тактики бега или от погоды, а все остальное – только от тебя».

Когда Йенс Харцер, будучи уже молодым актером, выступал на сцене берлинского театра «Шаубюне», ему дважды пришлось иметь дело с легендарным режиссером Петером Цадеком, и это напомнило ему былые времена. «Вы сами служите себе критерием, – говорил Цадек труппе перед репетициями. – Вы сами должны точно знать, что в вашей игре хорошо, а что плохо, поскольку иначе услышите об этом ото всех – от жен, друзей, критиков. Если вы не уверены в себе, то сомнения разрушат вашу роль изнутри». «Оказалось, что театр – то же самое, что и бег, – говорит Йенс Харцер. – Я это понял». Уже с первых дней в театре он почувствовал, что Шмитти на тренировках научил его тому, чего не знали другие коллеги, которые до слез расстраивались из-за резких слов режиссера на репетиции или несправедливых упреков критики: нельзя, чтобы посторонние мнения выбивали тебя из седла.

В 17 лет Йенс Харцер пробегал 1500 метров за 4 минуты 5 секунд – плюс-минус 10 процентов. С такими результатами, согласно плану, он должен был летом 1989 года на юниорском первенстве Германии в Дортмунде войти в число двенадцати участников финального забега. Предварительный забег спортсмены начали медленно. Они занимались тактическими играми, подкарауливали друг друга, толкались локтями, вели борьбу за выгодную позицию. Примерно за 400–500 метров до финиша один особо нетерпеливый бегун решился на финишный спурт, и игры тут же кончились. Все сорвались с места, а Йенс Харцер оказался в хвосте.

На финише он снял шиповки, переоделся и пошел искать Шмитти. Тот сидел, не показывая никаких эмоций, на трибуне неподалеку от финишной черты.

– Сделай заминку, – сказал Шмитти, и Иене Харцер потрусил прочь по дорожке.

Он остался далеко за чертой своих привычных результатов. Оказалось, что есть еще один фактор, который они не учли, – психология. Просто Шмитти всегда считал, что с этим у Йенса все в порядке.

Когда Йенс, пробежав круг, снова вернулся к тренеру, тот сказал:

– Ты сегодня же едешь домой.

– Что? А с кем?

Тренеру необходимо было остаться вместе с другими спортсменами в Дортмунде, так как им предстоял еще третий соревновательный день, в котором должен был участвовать и Йенс Харцер.

– Найди себе кого-нибудь, – ответил Шмитти.

«И я поехал домой с какими-то ребятами из Райнгау. Я промолчал в машине несколько часов. А по пути они еще остановились на заправке перекусить. Я остался в машине. Это стало окончательным и символическим признанием моего поражения: один в машине на стоянке». Йенс улыбается. Эта сцена нравится ему чисто с драматургической точки зрения как театральному артисту. «Это был единственный раз, когда Шмитти на меня рассердился. Мои родители до сих пор иногда встречают его на прогулке в дворцовом парке, а он, видимо, и не догадывается, насколько был важен для меня и что значил для развития моей личности».

Бег научил Йенса заниматься делом с полной отдачей, поэтому, в 19 лет поступив в театр «Школа актерского мастерства имени Отто Фалькенберга» в Мюнхене, он резко бросил спорт.

Он считал, что в плане физической подготовки превосходит всех остальных студентов, не занимавшихся спортом: «Кто мне тут будет рассказывать про растяжку, владение телом, координацию?» Но очень скоро стало ясно: он ничего не знает и не умеет.

Физические упражнения составляют значительную часть подготовки актера, но, как оказалось, будучи бегуном, он тренировал в себе совсем другие качества. Тот внушительный объем легких, который в юности помогал ему выбегать из 4 минут на 1500 метрах, был для Йенса главным фактором. Из легких он добывал воздух, из них же пытался почерпнуть убедительность интонаций.

– Не застревай в этом месте, – сказал ему как-то преподаватель, указывая на грудь.

– Что вы имеете в виду?

– Когда говоришь, уходи ниже: в живот, мошонку, задницу.

«Создавалось впечатление, что в меня закладывают совсем другую компьютерную программу, меняют всю мою жизнь». Йенс учился технике дыхания, сценическому движению по методу Фельденкрайза и Александера, осваивал йогу. «А когда возникало желание снова пойти побегать, я сразу его отбрасывал». Все свое беговое снаряжение, кроме одной пары шиповок Nike, он отправил в мусорное ведро.

А я-то полагал, что бег мог помочь ему в физическом плане для освоения новой профессии. «Нет, – настойчиво повторяет Йенс, – на первом этапе работы в театре занятия бегом ничего мне не дали, если не считать физической формы. Вряд ли кто-то из коллег может со мной в этом потягаться. Я, пожалуй, могу даже гордиться, потому что мне уже за сорок, а я еще любому дам фору с точки зрения спортивной формы. Но во всем остальном совершенно очевидно, что все те физические навыки, которые я усвоил в молодости, не имеют никакого отношения к театру. Я не умел правильно дышать, переключать фокус внимания, “растворяться в пространстве”. И меня это чрезвычайно угнетало».

Однако бег помог Йенсу на более глубоком, психологическом уровне, сформировав у него способность доверять своим силам и не поддаваться влиянию со стороны, брать на себя полную ответственность и находить мотивацию внутри себя. «Бег научил меня упорству, даже немецкой упертости», – Йенс Харцер никак не может подобрать подходящее слово. Но ему нет необходимости подробно описывать эту внутреннюю мотивацию. Достаточно только послушать, как он работает.

Рядом с ним стоит холщовая сумка, контрастирующая с байкерской курткой, повешенной на спинку стула. В сумке несколько книг, которые надо вернуть в библиотеку. Это технические инструкции по строительству дамб. Йенс Харцер изучал их, чтобы лучше понять своего героя Хауке Хайена, смотрителя плотины. Он ездил в Северную Фрисландию, чтобы окунуться в мир «Всадника на белом коне». Он читал другие произведения Теодора Шторма, чтобы усвоить его язык и мировоззрение. Еще в молодости Йенс понял, что успеха добивается тот, кто серьезно относится к каждой тренировке, каждому забегу, каждой паузе между ними. Почему в театре должно быть иначе?

Йенс хочет полностью раствориться в личности человека, роль которого играет, но в этом не всегда находит понимание у окружающих. Уже много лет идут дискуссии о том, кому нужен театр в эпоху ЗЭ-фильмов и YouTube. При этом высказывается мнение, что в театре должны не просто ставить пьесы, а находить точки соприкосновения с современностью. Актер должен играть роль и одновременно дистанцироваться от изображаемого персонажа, как бы глядя на него с позиций сегодняшнего дня.

«Порой я чувствую себя одиноким, потому что мое понимание актерской игры уже не пользуется спросом», – говорит он. И я заражаюсь его меланхолией, поскольку чувствую, как уходит старый привычный мир театра.

И все же упорство бегуна помогает Йенсу Харцеру держаться за классическое понимание театра. В 90-е годы он считался вундеркиндом на мюнхенской театральной сцене. В 21 год режиссер Дитер Дорн пригласил его к себе в Камерный театр для участия в постановке, посвященной американскому актеру Джеймсу Дину. Театральный критик Кристина Дёссель писала в Suddeutsche Zeitung: «У этого переполненного страстями актера аура необычного святого. Наблюдая за игрой Харцера, вы рискуете приобрести зависимость». Игнорируя тенденции театра и веяния моды, он играет так, как считает нужным. Но даже критики, режиссеры и зрители, подпавшие под влияние театральной моды, не могут не отдать Йенсу должное, находя его игру монументальной.

Он получает предложения от телевидения и кинематографа. Если эти предложения интересны, Йенс соглашается. Так, например, его привлекла идея сотрудничества с кинорежиссером Вимом Вендерсом, а также роль человека, страдающего манией величия, в телесериале «Место преступления». Но чаще он отклоняет предложения о киносъемках, несмотря на внушительные гонорары. Харцер – театральный актер. Когда снимается кино, режиссер делает остановки, повторные дубли. Это уже не высокое искусство, предполагающее, что человек полностью перевоплощается в своего героя и живет в этом образе три часа подряд.

В театре «Талия» в этот вечер аншлаг, как, впрочем, и всегда, когда в программе «Всадник на белом коне». Многие считают, что театры умирают, но в больших городах в них по-прежнему не пробиться. Правда, сейчас остро ощущается, что обе точки зрения справедливы: за исключением одного школьного класса, все 1000 зрителей, пришедших в «Талию», – это люди, которым уже за шестьдесят.

Йенс Харцер снова выходит на поклон. Его встречают аплодисментами. В них слышны и увлеченность, и уважение к артисту. В этот вечер ему, как всегда, удалось сделать то, о чем он мечтал, сидя в пустом автомобиле в Вольфскелене, – превратить предстартовое волнение в грандиозный успех. Овация не прекращается. На лицах коллег Йенса Харцера усталые, счастливые и благодарные улыбки. Он стоит в одном ряду с ними и тяжело дышит. Его губы подрагивают, глаза опущены. Он как-то не вписывается в атмосферу чествования. И я его понимаю: он устал и все еще не отошел от забега, принесшего ему победу.

Игра с темпом

Я хотел заново овладеть умением бегать, но теперь, кажется, бег овладевает мною. Еще даже не время обеда, а я уже начинаю думать о вечерней пробежке и испытываю радостное предвкушение. Но вместе с тем это меня немного настораживает. Я знаю, какую власть надо мной может приобрести бег. Умение отдавать всего себя одному делу, о котором говорил Йенс Харцер, – это хорошо в молодости, когда надо мечтать и добиваться побед. Но сейчас, когда я бегаю лишь для того, чтобы подышать свежим воздухом, стоило бы, пожалуй, посвящать рабочее время днем чему-нибудь другому, а не мыслям о том, как я вечером выйду на пробежку.

Но по-другому у меня не получается. Если уж я бегаю, будь то на соревнованиях, как в юности, или просто для собственного удовольствия, у меня в голове целый день вертится мысль: сегодня ты еще должен побегать. Разумеется, я уже никому ничего не должен, но все равно мысленно составляю для себя что-то вроде тренировочной программы: ты должен бегать три раза в неделю. На этой неделе у тебя было только две пробежки, значит, сегодня снова надо бежать. Сам по себе бег никогда не был для меня в тягость или, во всяком случае, очень редко. Но проклятое чувство ответственности присутствовало всегда, и сегодня оно тоже дает о себе знать.

Сегодня я буду бегать с переменной скоростью. «Бегая в лесу, я любил менять темп», – сказал мне Йенс Харцер.

При этом он так подчеркнул слово «любил» своим театральным романтическим голосом, что я моментально заразился. Смена темпа кажется мне теперь очередным логичным шагом в моем развитии.

Я выбираю тонкие носки, едва прикрывающие область ахиллова сухожилия, и замечаю, что по-прежнему придерживаюсь старого принципа: одежда должна быть максимально легкой.

Те моменты, когда перед соревнованиями я разувался, стягивал носки и надевал шиповки на босые ноги, до сих пор вспоминаются с радостью. У меня никогда не было такой остроты ощущений, как в тот момент, когда босые пальцы ног и голые лодыжки соприкасались с внутренней матерчатой подкладкой обуви. Это был миг освобождения. Я подпрыгивал с места (у меня было столько энергии, что я уже не мог просто спокойно встать), а потом инстинктивно совершал небольшой спринт на пару метров. Это было непроизвольное побуждение, которому я не мог сопротивляться. Шипы вонзались в тартан, а когда я вытаскивал их, издавали чавкающий звук. Он буквально электризовал меня. В этом звуке было все: энергия, легкость, чувство, что сейчас начнется самое главное.

Бег с переменной скоростью – это замечательное изобретение: и тренировка, и одновременно игра. Спортсмен бежит в привычном крейсерском темпе, а затем спонтанно начинает менять скорость: до следующего дерева быстро, а потом опять медленно и т. д. Иногда мы на тренировках устраивали такие игры вместе с партнерами. Мы втроем бежали по лесу мимо старого стадиона, и кто-то поочередно задавал темп движения. Он не объявлял об этом, а просто внезапно ускорялся. Остальные должны были подхватывать этот темп, не зная, как долго будет продолжаться ускорение. Мы веселились и дурачились, словно щенки.

Добравшись до Талверы, я уже начинаю ощущать нетерпение. Мне хочется сделать первое ускорение еще до холма у волейбольной площадки. Увидев мостик, ведущий ко входу на стадион футбольного клуба «Виртус», я решаю: пора!

Я приятно поражен: после ускорений пульс восстанавливается очень быстро. Нельзя сказать, что я наслаждаюсь быстрыми участками бега. На самом деле я хочу, чтобы они быстрее закончились, но, как только перехожу на медленный темп, мне сразу становится скучно и я с нетерпением жду момента, когда снова дам себе команду ускориться.

Я варьирую дистанции: сначала 1–2 минуты медленного бега, потом 70 метров спринта, а затем 40 секунд в довольно быстром темпе. Правда, я не знаю, действительно ли со стороны это выглядит как быстрый бег.

Эффект бега в темноте заключается в том, что скорость кажется мне выше, чем на самом деле. Раньше, когда я бегал с секундомером, мне регулярно приходилось сталкиваться с этим феноменом. Допустим, я бежал по тринадцатикилометровому кругу в темноте и был уверен, что поддерживаю хороший темп и мне понадобится не более 50 минут. В конце круга я смотрел на секундомер: 53 минуты. Медленнее, чем днем. Очевидно, когда человек не видит отдаленных предметов, он по-иному воспринимает окружающую реальность, в том числе и скорость.

Спустя шесть километров я решаю, что на сегодня достаточно, и еще пять минут бегу трусцой для заминки. Надо каждую неделю включать в свои тренировки бег с переменной скоростью. Но я тут же останавливаю себя: «Хватит думать о тренировках. Ты просто бегаешь».

От тела идет пар, майка приклеилась к груди. Я вхожу в дом в приподнятом настроении от того, что выдержал испытание.

На следующее утро я не могу ступить на ногу.

Неприятное открытие: подошвенный фасциит

Раскаленная стрела вонзается в мою пятку и уходит в голень. Нога, не готовая к такой атаке, подкашивается. Кое-как мне удается удержать равновесие и не упасть. Какое-то время я просто стою без движения. Потом очень осторожно, контролируя себя, пытаюсь сделать еще один шаг. Как только я ставлю на пол пятку правой ноги, острая боль снова пронзает стопу. Я не могу передвигаться даже на цыпочках. От пятки боль распространяется во все стороны.

Очевидно, игры с переменой темпа создали слишком серьезную нагрузку на стопу, которая начала давать знать о себе еще после тренировки в Магдебурге. Видимо, воспалилась какая-то связка, предполагаю я с профессиональной безропотностью бегуна, достаточно хорошо знающего свое тело. Сначала меня донимало воспаление надкостницы, потом к нему добавилось воспаление ахиллова сухожилия. Я понятия не имею, как называется новое повреждение, так как в подошвенной области у меня еще никогда не было болей. Я покупаю тюбик «Вольтарена» и прикладываю к больному месту лед, который держу в холодильнике для детских синяков и шишек.

При контакте пятки со льдом характер боли меняется. Теперь возникает ощущение жжения снаружи. Я забыл завернуть лед в ткань, чтобы не допустить прямого воздействия холода на кожу. Я уже давно не имел дела с травмами, иначе вспомнил бы это правило.

Мой имидж бегуна предполагает, что в случае травм я сам лучше всех знаю, что надо делать. Когда я жил в Испании, лечить себя было проще всего: там во всех аптеках без рецепта продавали болеутоляющий диклофенак. Просто рай для бегуна. Ни на секунду не задумываясь, я глотал диклофенак при появлении хорошо знакомых тянущих болей в ахилловом сухожилии или неприятных ощущений в пояснице. С такой же уверенностью я в молодости ходил к доктору Шнеллеру на Кронштеттенштрассе, чтобы он сделал мне укол кортизона от воспаления надкостницы голени. В конце концов врач сказал: «Это последний укол. Больше никакого кортизона!» Он объяснил, что я дошел до предельной дозировки и мои кости и мышцы находятся в опасности. Тогда я в 18 лет один поехал в спортивную клинику в Люденшайд, чтобы мне сделали операцию на надкостнице. Я вычитал об этом в одной из книг, найденных у отца. В ходе такой операции делается вертикальное рассечение надкостницы, чтобы снять с нее излишнюю нагрузку при хроническом воспалении. До меня не доходило, что это слишком рискованное оперативное вмешательство для восемнадцатилетнего любителя бега. Я ведь представлял себя профессиональным бегуном, который готов на все ради успеха.

Сейчас, немного поумнев, я понимаю, насколько узколобыми были мои тогдашние представления. Тем не менее бороться с ними мне по-прежнему трудно. Прошел всего день после того, как, встав с кровати, я вообще не мог передвигаться, а уже опять отправляюсь бегать. «Похоже, все прошло», – думаю я. Уже вчера после обеда, немного расходившись, я почти не ощущал боли в пятке. Возможно, подействовали «Вольтарен» и лед?

Но, начав бег, я уже после нескольких шагов снова чувствую, как острая боль пронзает стопу и проходить не собирается.

«Добром это не кончится», – думаю я и продолжаю бежать трусцой.

Я ощущаю в ногах силу, дышу спокойно, словно на прогулке. Моя сердечно-сосудистая система уже почувствовала эффект от тренировок. Но боль мешает бежать с той скоростью, с какой мне хочется.

Постепенно она вроде бы утихает, но на последних двух километрах снова усиливается. Я кое-как добираюсь до конца круга. Во мне борются злость на собственную глупость и гордость за то, что все-таки добежал.

В моем поведении нет ничего необычного. Оно совершенно типично. Для бегуна нет ничего хуже остановки. Мы все испытывали панику, если приходилось делать паузу в тренировках. И эта паника в определенном смысле оправданна. В отличие от многих игровых видов спорта, где талант может компенсировать лень на тренировках и где можно спрятаться за спины других членов команды, отсутствие тренировок в беге оказывает беспощадный эффект. Спортивная форма напрямую связана с усердием на тренировках. Поэтому мы бегаем, несмотря на боль, в надежде на то, что травма чудесным образом как-нибудь сама собой рассосется. Излишне говорить, что в большинстве случаев от этого становится только хуже.

Когда спустя два дня я делаю очередную попытку, мне приходится остановиться уже через полтора километра. Похоже, это катастрофа. И надо же такому случиться именно тогда, когда я вошел в форму. А ведь у меня были грандиозные планы: бег с переменной скоростью каждую неделю и, возможно, участие в каких-нибудь любительских соревнованиях.

На следующее утро я бужу свою пятилетнюю дочь и ловлю себя на том, что мне хочется ей сказать: «У меня болит нога, потому что я повредил ее во время бега». Эта мысль главенствует в голове, и мне хочется поделиться ею со всеми, даже с пятилетней девочкой. Еле сдерживая себя, я задумываюсь о том, как живут с этими вечными травмами профессионалы или более серьезные бегуны, чем я. Как они прислушиваются к своим ощущениям в области связок и суставов? Как уговаривают свою боль? Это просто абсурд, когда я быстро бегаю на тренировке и не могу ступить ни шагу в обычной жизни. «У меня уже долгие годы проблемы с пяткой, – рассказывает в интервью газете Berliner Zeitung участница Олимпийских игр из Регенсбурга, бегунья на 1500 метров Коринна Харрер. – Я дотренировалась до того, что сломала стопу». Ей пришлось потратить немалые деньги – 10 тысяч евро – на то, чтобы ускорить лечение. Коринне хотелось побыстрее вернуться в спорт, чтобы прошли все эти болезни и не надо было прислушиваться к своим ощущениям и тренироваться, превозмогая боль. «Мне 25 лет, а я хромаю, как 80-летняя старуха».

Почти все бегуны бывают на какое-то время отлучены от бега. Для Штеффена Бранда борьба с травмами стала профессией. В 90-е годы он был бегуном мирового класса, а затем стал заниматься спортивной ортопедией. Можно сказать, что у него в этой области большой практический опыт: «Последние три года своей карьеры я бегал, на каждом шагу превозмогая боль в ахилловом сухожилии». И это были лучшие годы его спортивной биографии. В беге на 3000 метров с препятствиями Бранд был четвертым на чемпионате мира 1995 года и шестым на Олимпийских играх 1996 года в Атланте. Его скорость видна на многочисленных фотографиях, где он бежит с развевающимися на ветру светлыми волосами.

Сегодня к нему в Люнебург стекается множество бегунов. Мы привыкли считать, что бегуны – самые несчастные люди в мире, поскольку никто не страдает от травм так, как мы, но Штеффен научно доказывает, что это далеко не так. «Бег – не такой уж травматичный вид спорта», – говорит он. Это подтверждают результаты исследования, проведенного швейцарским спортивным ведомством: в футболе или горных лыжах каждый год получают травмы 10 процентов спортсменов. В беге эта цифра не доходит и до одного процента. Меньший травматизм демонстрируют только утренняя гимнастика и гольф. Что касается отдаленных последствий, то контактные виды спорта значительно более опасны, считает Штеффен Бранд. «Бегунам грех жаловаться, ведь бег – это циклический вид спорта. Сильный износ суставов, который впоследствии приводит к артрозу, наблюдается, скорее, у прыгунов в длину или метателей копья, совершающих резкие взрывные движения». Я же вспоминаю свои беседы с бывшими профессиональными футболистами. Рано или поздно все они заводят разговор об искусственных суставах.

Но ведь я же не выдумываю свои проблемы с воспалением надкостницы или ахиллова сухожилия? Или я такой уж неженка?

«Субъективное восприятие боли у бегунов не такое, как у представителей игровых видов», – говорит Штеффен Бранд, и его слова звучат как дипломатично выраженная констатация: все-таки неженка. Однако это не совсем то, что он имеет в виду.

«Дзюдоисты или игровики твердо усвоили для себя, что травмы – неизбежная часть их вида спорта, – говорит Бранд. – Вратарь в гандболе, у которого разорвана суставная капсула фаланги пальца, только взглянет на свой палец, закрепит его тейпом и продолжит играть. Он в состоянии выдержать такую сильную боль, потому что ощущает ее в худшем случае лишь в течение нескольких коротких моментов игры, например при отражении сильных бросков по воротам. А когда вы бежите с воспалением ахиллова сухожилия в течение 40 минут, то боль не так сильна, но вы ощущаете ее на каждом шагу И в этом тоже нет ничего хорошего, приходится останавливаться».

Самые распространенные повреждения у бегунов, если не считать собачьих укусов и растяжения связок голеностопа, когда подворачивается нога, относятся к группе так называемых усталостных травм. «Первое место – 40 процентов – занимают проблемы с коленями, то самое пресловутое “колено бегуна”. Другие классические травмы – это повреждения ахиллова сухожилия, пяточные шпоры и усталостные переломы костей стопы».

Это меня успокаивает: речь идет об усталостных травмах, для лечения которых в большинстве случаев достаточно сделать перерыв в тренировках или дозировать тренировочные нагрузки.

К Штеффену Бранду совершают паломничество и участники Олимпийских игр, и бегуны-любители, поскольку знают, что он, бывший бегун, поймет их и, если есть хоть какая-то возможность, снова поставит на ноги. «Вообще-то бегунам надо постоянно наглядно демонстрировать, как продолжать тренировки», – говорит он. Восстановительные тренировки с целью поберечь подвергающиеся слишком высоким нагрузкам ноги могут включать в себя такие испытанные варианты, как бег в воде, тренажеры или езда на велосипеде. «Бегунам-любителям надо еще втолковать, что существует такая вещь, как восстановительная тренировка». Многие из недели в неделю подвергают себя одним и тем же нагрузкам, а если и изменяют их, то только в сторону увеличения – еще интенсивнее, еще объемнее.

Самыми распространенными причинами жалоб являются резкое увеличение тренировочных нагрузок и переход с грунтовых трасс на асфальт для подготовки к каким-то конкретным соревнованиям. При этом не имеет значения, собирается ли новичок после двадцатилетнего отсутствия физической активности сразу начать бегать три раза в неделю по 40 минут или профессиональный бегун, готовящийся к Олимпийским играм, намерен повысить пробегаемую за неделю дистанцию со 150 до 220 километров. Эффект будет примерно таким же. Резкое повышение нагрузки иногда может привести к желаемому результату, но чаще приводит к врачу. В беговых травмах нет ничего загадочного. Они, как правило, имеют логическое объяснение.

В 90-е годы, на пике своей спортивной карьеры, Штеффен Бранд соперничал с победителем Олимпийских игр Дитером Бауманом не только на беговой дорожке. Они еще мерились своими ахилловыми сухожилиями: у кого где сильнее болит, кому что порекомендовал врач. В какой-то момент Бауман сказал, что с него хватит и он намерен сделать перерыв, пока боли не пройдут, пусть даже для этого потребуется несколько месяцев. «На меня произвело сильное впечатление то, что профессиональный спортсмен, олимпийский чемпион с таким спокойствием готов взять паузу», – сказал Бранд. Сам же он пошел другим путем, более обычным для спорта высоких достижений: довести тренировки до грани возможного, загрузить себя под завязку бегом в воде и ездой на велосипеде, а в промежутках продолжать бегать, несмотря на боль. «В этом, конечно, не было ничего хорошего, но мне было безразлично. Я знал, что хоть и поболит, но не порвется». Штеффен видел в этом свой единственный шанс выиграть чемпионат мира или олимпийскую медаль, потому что через пару лет ему стукнет тридцать и карьера закончится. Все можно вытерпеть. Разумеется, принимая у себя бегунов-любителей, он не советует им идти таким путем. Для них у него припасена другая рекомендация: не ограничиваться только бегом.

Если человек пробегает много километров, то на одни мышцы создается чрезмерная нагрузка, а другие деградируют. «Мне часто приходится констатировать у бегунов нарушение осей стабильности в туловище и ногах». Необходимо укреплять все тело за счет упражнений на растяжку, равновесие, координацию, а также силовых и прыжковых тренировок. «В конечном счете такая сбалансированная нагрузка сделает их не просто здоровее, но и позволит быстрее бегать даже при уменьшении количества преодолеваемых на тренировках километров».

В теории большинство бегунов сегодня знают, что исключительно беговая подготовка – это не самый лучший способ в плане поддержания здоровья и повышения результатов. Но я подозреваю, что на практике они ведут себя так же, как я. Лучше добавить к ежедневной дистанции еще пару километров, чем заняться общеукрепляющими упражнениями. И, вопреки всяким доводам разума, они еще и гордятся своим упрямством.

С нейтральной точки зрения можно только поражаться продуманности организма, в котором одна крошечная неисправность может обездвижить все тело. Но в субъективном восприятии это громадное свинство, что из-за какой-то фасции, о которой я до этого никогда не слышал, приходится хромать. Я не принадлежу к тем людям, которые при возникновении малейших болей начинают искать в интернете объяснения и методы лечения. Все эти плохо информированные псевдосоветчики только создают ненужную тревогу. Впрочем, ладно, бывает, что в виде исключения я тоже заглядываю в интернет.

Я ввожу в поисковую систему слова: «Подошвенная часть стопы, бег, повреждения».

Поиск дает 22 100 результатов. С первого же взгляда становится ясно, что со мной.

Воспаление подошвенной фасции стопы.

«Первым признаком служит боль по утрам на первых же шагах при вставании с кровати, когда стопа еще не приобрела должную гибкость, – читаю я на сайте Runner's World. В самую точку! – Порой боль бывает настолько сильной, что о беге приходится забыть на несколько недель, а то и месяцев». Что? Несколько месяцев без бега? Это невозможно!

В качестве уступки подошвенной фасции я решаю воздержаться от бега на одну неделю.

Продолжаем бегать

Тереза Энке справляется с травмами, как и все бегуны: продолжает бегать, несмотря на боль.

В костях ее голени торчит полдесятка болтов. Они должны были помочь правильно срастись большеберцовой и малоберцовой костям после перелома, случившегося пять лет назад. Врач тогда сказал, что, если болты не беспокоят, их можно оставить в ноге. Но в настоящее время они создают мучительное давление на мышцы при беге. «Придется идти к врачу», – говорит Тереза. Но перед визитом к нему она, разумеется, выйдет с утра на пробежку.

«В том, что я не могу обойтись без бега, нет ничего хорошего, – считает Тереза. – Ведь это своего рода зависимость». Однако она считает такую зависимость меньшим из зол. Не бегать – еще хуже. «Бег для меня – это способ освободить голову. В моем окружении все знают: пусть побегает, ей от этого только лучше».

Мы сидим воскресным вечером у нее в Кельне за стаканом воды, как и положено приличным бегунам. Свой рассказ Тереза часто перемежает смехом. Она владеет искусством говорить о себе с самоиронией. Ну как же тут не посмеяться, рассказывая об обстоятельствах перелома голени? Она упала, идя в туфлях на высоких каблуках. «Как прекрасно чувствовать себя женщиной, обращаясь к прохожим: “Извините, вы не поможете мне встать? Я с каблуков свалилась”».

Но, как и всегда, рассказывая о себе, она доходит до того момента, когда все становится очень серьезно. В 2006 году Тереза Энке потеряла свою двухлетнюю дочь Лару. В ноябре 2009 года, находясь в глубокой депрессии, покончил с собой ее муж, вратарь национальной сборной по футболу Роберт Энке. Спустя два года в возрасте 43 лет умер от остановки сердца брат Флориан.

Тереза говорит: «Я не сошла с ума только благодаря бегу».

Бегать она умеет лучше, чем стрелять или плавать. Свою молодость она посвятила современному пятиборью. Отец привил троим своим детям страсть к многоборью, состоящему из верховой езды, стрельбы, плавания, фехтования и бега. Старший брат Флориан возглавил секцию в Уффен-хайме. Местность, где они жили, состояла в основном из лесов и полей. Когда брат отправлял Терезу вместе с другими детьми тринадцати-четырнадцати лет на восьмикилометровую беговую трассу, они хитрили и пытались срезать путь. Тереза была достаточно сильна на кроссовой дистанции современного пятиборья, чтобы компенсировать свои недостатки в других дисциплинах за счет бега: «Я плаваю как подстреленная черепаха». Но это вовсе не означает, что она воспринимала бег как удовольствие. Удовольствие – это посмотреть «Беверли-Хиллз» по телевизору. Или пострелять в гостиной из спортивного пистолета по игрушечным пластмассовым фигуркам. На юниорском чемпионате Германии Тереза Энке заняла второе место и в 17 лет перешла в гимназию со спортивным уклоном в Иене. Официальная причина – лучшие условия для тренировок. На самом же деле ей хотелось убежать подальше от строгой баварской образовательной системы с ее латынью.

В новом классе Тереза села за одну парту с парнем с не совсем опрятной, на ее взгляд, прической: «Как птичье гнездо – сверху длинные волосы, по бокам короткие». Говорили, что это талантливый футбольный вратарь.

В гимназии Тереза забросила спорт. В 17 лет ей казались более интересными другие вещи. Жизнь, например. Прогулки, знакомства с парнями, чтение, веселье.

В один воскресный вечер, когда Тереза, как и всегда по выходным, возвращалась от своих родителей, она заметила на Западном вокзале в Иене того самого одаренного вратаря.

– Что ты тут делаешь? – спросила она.

– Жду кое-кого.

– Ну, тогда желаю приятного вечера.

– Да черт возьми! – крикнул он ей вдогонку. – Я же тебя жду!

И она отправилась вместе с Робертом Энке в многолетнее путешествие: Мёнхенгладбах, Лиссабон, Барселона, Стамбул, Тенерифе, Ганновер. Профессиональный футбол может загнать игрока куда угодно. Тереза с интересом относилась к профессиональной карьере своего мужа и к новым местам проживания. Бегать ее заставляла необходимость выгуливать собак. А их у супругов Энке было девять. Живя в Португалии, Тереза подбирала их на улицах или брала из питомников для бездомных животных. Она бегала по 5–6 километров – не больше, потому что собаки не выдерживали. Только после рождения дочери Лары в августе 2004 года в Ганновере Тереза заново или, точнее говоря, по-настоящему открыла для себя бег.

Лара родилась с тяжелым пороком сердца – гипопла-стическим синдромом левых отделов. Врачи говорили, что долго она не проживет. Первые шесть месяцев своей жизни девочка провела в больнице, четыре из них – в реанимационном отделении. Выходя из больничной палаты на свежий воздух, Тереза чувствовала, что ей надо что-то стряхнуть с себя, чтобы прийти в равновесие. И начала бегать почти каждый день.

Среди всех прочих достоинств бега лучше всего, пожалуй, изучено его успокаивающее действие. Физическая активность снижает уровень стрессового гормона кортизола, мозг лучше снабжается кислородом за счет активизации кровообращения, организм усиленно вырабатывает эндорфины, подавляющие боль и создающие ощущение радости.

После бега тревога по поводу дочери не становилась меньше, но ситуация воспринималась уже несколько по-другому: спокойнее, яснее, нередко даже оптимистичнее.

Лара безупречно перенесла три необходимые операции на сердце. В 2005 году в День святого Валентина, то есть спустя полгода после рождения, Терезе и Роберту разрешили забрать дочку домой. Они постелили в детской мягкий ковер, установили балдахин над кроваткой. Теперь они держали в руках малышку, которую каждые три часа надо было кормить жидкой пищей через трубочку, вставленную в нос, и постоянно контролировать содержание кислорода в крови на подключенном мониторе. «Ответственность и страх, что я сделаю что-то не так, сводили меня с ума», – рассказывает Тереза. Она продолжала бегать, но нерегулярно, без всякого плана, когда представлялась возможность. И как бы мимоходом она отмечала, что пробежки становятся все длиннее. Большинство собак: Хексе, Винцент, Пинчо и другие – не захотели с ней бегать.

Тереза и Роберт с радостью отмечали успехи дочки, но не такие, как у всех остальных детей. Они получили зонд для эндоскопической гастростомии и могли теперь кормить ребенка через стенку брюшной полости, а не через нос. Они в первый раз сходили с ней в зоопарк. В коляске на всякий случай лежали пульсовый оксиметр, шприцы и таблетки. Их радовало, что Лара часто смеется. Ее веселили собаки, папины гримасы, бейсболка Терезы. «Опасная для жизни фаза миновала», – сказал Роберт Энке после третьей операции на сердце.

Предстояла еще одна, сравнительно несложная операция. Лара была глухой, но, поскольку все указывало на то, что слуховой нерв все еще функционировал, врачи собирались вживить слуховые приборы и у Лары, по-видимому, мог появиться слух.

Операция на обоих ушах прошла успешно. «Теперь и это позади», – подумала Тереза на следующий день, отправляясь бегать. Они жили в своем доме в Эмпеде – деревне к западу от Ганновера. Там не было супермаркета, но зато был детский сад, который служил одновременно избирательным участком на выборах в бундестаг.

Семнадцатого сентября 2006 года, спустя 18 часов после операции, кривая пульса на мониторе Лары вдруг замерла на нулевой отметке. Медсестра решила, что прибор вышел из строя. Она заменила датчик. Но с датчиком все было в порядке. Не в порядке было все остальное.

Спустя четыре дня после смерти Лары один из соседей сказал Терезе, что надо продолжать бегать. Она четыре дня ничего не ела. Однако они с Робертом постоянно уговаривали друг друга, что надо жить дальше. И Тереза решила возобновить занятия бегом. «После четырех дней без еды я выглядела ужасно, но зато бегалось мне очень легко. Голова была ясной, я чувствовала себя сильнее, чем прежде». Это одна из причин того, что некоторые бегуньи на длинные дистанции подвержены анорексии. Поначалу радикальная потеря веса не сказывается на способности организма переносить нагрузки, а, наоборот, придает чудесное ощущение легкости. А потом наступает катастрофа.

Через неделю после смерти Лары Тереза Энке весила 48 килограммов при росте 170 сантиметров.

Теперь она бегала почти каждый день. Тереза старалась не думать о смерти Лары, но все непроизвольно напоминало ей об этом. Если на пути попадалось птичье перышко, она думала, что это Лара сбросила его с небес. И она начинала разговаривать с дочкой. На бегу это хорошо получается. Такие разговоры несли в себе утешение, а не горечь.

Бег упорядочил жизнь Терезы. Он стал как бы обязанностью, а обязанности в дни горя – это благо. Ей требовалась какая-то цель, к которой можно стремиться, над которой надо работать. И Тереза приняла решение пробежать весной 2007 года полумарафон в Ганновере. До него оставалось еще семь месяцев. В глубине души Тереза рассматривала их не как семь месяцев подготовки, а как семь месяцев, в течение которых надо бегом вытеснить из тела боль и горе.

Она попросила старшего брата Флориана составить для нее план тренировок. Но важен был не столько сам план, сколько осознание того, что брат пришел ей на помощь.

Теперь Тереза преодолевала 20 километров без остановки, а в качестве интервальной тренировки пробегала в быстром темпе шесть раз по 1000 метров. Роберт связался с городской администрацией, чтобы ей дали возможность тренироваться в шиповках на тартановой дорожке стадиона, где она должна была пробегать по 9 километров. Однажды утром Санто, последняя из девяти собак, которая все еще сопровождала Терезу на пробежках, увидев, как она достает кроссовки из шкафа, отвернулась и спряталась. Даже для нее это было уже слишком.

Тереза пробегала до 90 километров в неделю. На долгие пробежки она брала с собой аудиокниги. Ей всегда нравились детективы – книги, в которых что-то происходит. Описания природы ее не интересовали, она их всегда пропускала. Но Тереза заметила, что во время бега детективные рассказы мешают. В них было много персонажей, необходимо было следить за действием, а ей хотелось больше прислушиваться к себе.

Тереза записалась на прохождение теста, определяющего скорость накопления молочной кислоты в тканях. Ей стало интересно испытать на себе технологические новшества, позволяющие определить работоспособность бегуна. Но не менее важным, чем результаты теста, было то, что Роберт договорился для нее о приеме у спортивного врача в Ганновере. Значит, он поддерживает жену и воспринимает всерьез ее увлечение бегом. На основе пройденного теста врач пришел к выводу, что Тереза сможет пройти дистанцию полумарафона за 1 час 32 минуты – более чем приличный результат для тридцатилетней женщины. Но это было еще не все. «Госпожа Энке, – сказал врач, – у вас содержание жира в организме составляет всего 9 процентов. Такие показатели демонстрируют профессиональные бегуньи. Но вы любительница, и это может говорить о том, что у вас недостаточно сбалансированное питание. Насколько регулярно вы вообще едите?»

Она понимала, что врач высказывает опасения по поводу ее здоровья, но гордость за свои показатели была сильнее: всего 9 процентов жира!

Брат сказал, что Терезе надо нормально питаться, иначе она не выдержит тренировочных нагрузок. Это ее убедило. Спустя полтора месяца после смерти Лары она начала есть. Никакого алкоголя, никаких сигарет, практически никаких сладостей, но зато по 400 граммов спагетти. Еда перестала быть для Терезы удовольствием, она превратилась в часть тренировочного процесса.

Двадцать восьмого октября 2006 года Роберт должен был играть в составе команды «Гамбург» против «Ганновер 96» в рамках чемпионата Бундеслиги. Тереза хотела посмотреть матч, но перед этим надо было потренироваться. Утром она выбежала из дома, оставив калитку, как и всегда, открытой. Ей предстояла интервальная тренировка: шесть отрезков по одному километру в быстром темпе и бег трусцой в промежутках. Общая длина дистанции составляла 9 километров. Недалеко от своего дома Тереза увидела на одном из соседских заборов сову. «Надо же! – подумала Тереза. – Либо она больна, либо ранена, раз сидит тут среди бела дня – ведь днем совы обычно спят, спрятавшись куда-нибудь. Если она здесь останется, ее может схватить кошка». Тереза остановилась в задумчивости. Ей надо было провести тренировку, а потом ехать в Гамбург. У нее не было времени на эту несчастную сову.

Но так и быть.

Тереза вернулась домой и позвонила в Общество охраны природы Нижней Саксонии. Его представители подтвердили, что с совой действительно что-то не в порядке. Ее надо обследовать, но, к сожалению, некого послать, чтобы поймать птицу. Если она хочет, то может поймать ее сама и доставить в региональный филиал в Ринтельне. До Ринтельна надо было ехать не меньше 30 минут. Тереза задумалась: успеет ли она на матч к Роберту?

Вооружившись садовыми перчатками и коробкой, Тереза вновь вышла на улицу и прошла мимо ряда одноэтажных домов. В Эмпеде было всего пять улиц. По пути ей встретился сосед и вызвался помочь в поимке совы.

Она схватила птицу быстрым движением и подумала: «Как вратарь!» Засунув сову в коробку, Тереза закрыла крышку. Через отверстие в боковой стенке они с соседом понаблюдали за ней. Сова не шевелилась.

– А у сов бывает столбняк? – поинтересовалась Тереза.

– Все может быть, – ответил сосед.

Женщина в Ринтельне по телефону посоветовала ей оставить сову на полчаса в покое. «Могу даже на час, – подумала Тереза. – Мне все равно надо бежать».

Она пробежала полтора километра по лесу в направлении соседней деревни Мариензее и начала варьировать темп бега. На третьем километровом участке Тереза неловко наступила на сук. Пробежав чуть дальше, она ощутила боль в ноге, но решила продолжить тренировку, превозмогая боль. Завершив дистанцию, она приняла душ, и наскоро причесалась. В туфлях на высоких каблуках нога начала болеть сильнее. Тереза еще успевала к 15:30 в Гамбург.

В конечном итоге сова, которую она хотела спасти, умерла. Возможно, она была больна, возможно, у нее не выдержало сердце, когда ее ловили. А у Терезы обнаружили перелом костей плюсны.

Диагноз «усталостный перелом» очень точно описывает суть этой травмы. Кость, испытывающая длительную высокую нагрузку во время бега, в конце концов ломается.

Врач сказал, что для заживления понадобится 2–3 месяца. Но до соревнований в Ганновере оставалось пять месяцев. Тренер футбольного клуба по фитнесу Эдвард Ковальчук посоветовал Терезе бегать в воде. Пока Роберт был на своих тренировках, Тереза не теряла времени, занимаясь в бассейне стадиона. На ней был спасательный жилет, удерживавший ее на поверхности, и она «бежала» от одного конца бассейна к другому, не касаясь ногами дна, чтобы не нагружать стопу. Со времени перелома прошло всего несколько дней. Тереза упорно следовала своей тренировочной программе. Она умудрялась проводить в бассейне даже интервальную тренировку.

«Я была просто помешана на беге, другого слова не подобрать, – вспоминает она спустя десять лет. – Но в той ситуации это было мне на пользу». Бег позволил Терезе вернуться к жизни после смерти Лары. Потерю ребенка невозможно выбросить из головы, но очищающий эффект бега помог жить параллельно с болью.

Спустя 3–4 месяца после смерти Лары непреодолимая потребность бегать, в том числе и в бассейне, немного утихла. Пришла весна. Ганноверский полумарафон состоялся без Терезы, и она не жалела об этом. В жизни было много других приятных вещей: выходные дни, проведенные с Робертом, совместные пробежки. Хотя порой они приносили не только радость, но и ссоры.

Тереза не умела бегать в компании. Необходимость подстраиваться под чужой темп нервировала ее. Роберту же быстро надоедал бег с одной скоростью. Он был вратарем, и ему больше нравились сильные, взрывные движения.

Однако во время отпуска ему нужно было бегать, чтобы поддерживать состояние сердечно-сосудистой системы. Однажды, проводя Рождество у родителей Терезы, они решили вместе пробежаться по трассе, где Тереза бегала в молодости. Дождь лил как из ведра. Роберт надел непромокаемую куртку и так плотно завязал капюшон, что сдавил себе щеки.

– Ты в таком виде собираешься бегать? – спросила Тереза, одетая в черные легинсы и легкую куртку.

– Тоже мне, суперспортсменка выискалась! – крикнул Роберт, чуть не брызгая слюной от злости.

Они посмотрели друг на друга и спустя мгновение рассмеялись. Они продолжали смеяться и на бегу.

В декабре 2009 года кроссовки Терезы и Роберта все еще стояли рядом в их прихожей в Эмпеде. Но в доме царила пустота. Десятого ноября Роберт покончил с собой. Он с молодых лет время от времени впадал в депрессию. Почему на него так сильно повлияла последняя, смертельная депрессия летом 2009 года, он и сам не понимал. «Почему именно сейчас?» – писал он в своем дневнике. Не было никаких видимых поводов. Жизнь постепенно налаживалась. У них с Терезой родилась еще одна дочь – Лейла. Тренер сборной команды Йоахим Лёв обещал ему место в команде на чемпионате мира 2010 года в ЮАР. Но депрессии не поддаются логике. Иногда их вызывает какое-то трагическое событие, а иногда сочетание сущих мелочей, каждая из которых по отдельности не имеет никакого значения. Но мысли о самоубийстве во время глубокой депрессии являются типичным симптомом. Роберт Энке хотел только одного – избавиться от депрессии. И искаженное болезнью сознание подсказало ему, что лучшим средством для этого будет смерть.

Дом в Эмпеде был отремонтирован с любовью. В сарае организовали кабинет. Над большим деревянным столом в гостиной величественно висела огромная люстра. Но снаружи это был все тот же темный дом с низкими окнами, так как менять внешний вид не позволял закон о защите памятников. Зима 2009–2010 года на севере Германии была пасмурной и хмурой. Над полями вокруг Эмпеде завывал ветер. Снега было по щиколотку. Тереза даже смотреть не хотела на кроссовки.

Она помнила, как бег помог ей после смерти Лары. Но сейчас у нее не было ни сил, ни желания. Смерть Роберта убила в ней всякую мотивацию.

Тереза сидела в темном доме вместе с десятимесячной дочкой и чувствовала, что не может проглотить ни куска. Поэтому она опять ничего не ела. Дважды в день ей приходилось выгуливать собак. Надев сапоги и натянув шапку до самых бровей, она делала с ними круг, а потом снова усаживалась в доме. Соседи по деревне и друзья хотели помочь. Они приносили самодельный хлеб, заходили выпить шампанского. Это немного разгоняло серость. Забота друзей была очень трогательной, и время от времени Тереза забывала о своем горе. Но потом и друзья, и соседи уходили.

Возможно, кто-то опять посоветовал ей: надо бегать. Тереза не помнит этого, потому что ни о чем подобном она и слушать не хотела. Зачем это нужно? Она сдалась.

«После смерти Лары мы с Робби остались вдвоем. Ее уход сблизил нас. Вместе мы могли думать о том, как жить дальше. Но после смерти Робби мне и самой не хотелось жить. Все было безразлично. Умру, так умру».

Лейла поддерживала в Терезе инстинкт жизни. Дочь надо было брать на руки, кормить, пеленать. Она пробудила в Терезе чувство любви, которое, казалось, уже умерло. Когда Лейла лежала в кроватке, Тереза включала телевизор. Иногда ей удавалось даже сосредоточиться на содержании передачи, но чаще сквозь издаваемые телевизором звуки она слышала лишь царящую в доме тишину. «Я чувствовала себя слишком слабой и не испытывала желания что-либо делать. А от безделья становилась еще слабее и безразличнее».

Газеты иногда писали о Терезе как о сильной женщине. И она каким-то образом продолжала жить, сама не понимая как и зачем.

По прошествии полутора лет Тереза решила сделать то, что не успел Роберт. Она обратилась в частную клинику в Бад-Цвишенане. Эта клиника на берегу озера в Восточной Фрисландии оказывает помощь людям, переживающим серьезные психические кризисы. В октябре 2009 года, за одиннадцать дней до смерти, Роберт держал в руках проспект этой клиники. Он хотел обратиться туда за помощью, но в последний момент передумал. Он же был вратарем национальной сборной, игроком № 1. Разве он мог позволить себе такое?

Вид на озеро, уютная терраса, здание, обвитое плющом, – частная клиника в Бад-Цвишенане больше походила на комфортабельный отель. Количество больных было ограничено и не превышало 23 человек. К каждому здесь относились внимательно и радушно.

Тереза выслушала истории других пациентов. В них было много ужасных моментов, но вместе с тем они несли в себе и какое-то утешение. Даже если мы редко себе в этом сознаемся, чужие страдания помогают нам легче переносить свои собственные.

Она прошла всю программу, назначенную ей психотерапевтами и психиатрами: беседы один на один, групповая терапия. По ночам Тереза не могла спать. Что она ни делала, сон не приходил. За три ночи она проспала в общей сложности не больше 6–7 часов.

Врачи порекомендовали: если не можешь уснуть, лучше сразу встать. Надо продемонстрировать телу, как неприятно стоять в холодной комнате посреди ночи. Тогда оно само снова запросится в кровать.

Не помогло.

Тереза злилась на себя, что не может уснуть, и от этого становилось только хуже. Где-то в половине шестого утра к ней пришло спонтанное решение в корне изменить ситуацию. Она надела кроссовки. Была поздняя весна, и уже начинало светать. Терезе удалось быстро найти двенадцатикилометровый круг. Как и многие бегуны, она была в состоянии сразу на глаз оценить его длину. Изматывающая бессонница благодаря бегу превратилась в приятное бодрствование.

С тех пор Тереза бегала в Бад-Цвишенане каждое утро. И в жизни что-то начало меняться. У нее появилось ощущение, что она еще жива.

Вернувшись домой из клиники, она уже была в состоянии принять решение, о котором размышляла несколько месяцев. Тереза уехала из Эмпеде, где была для всех лишь вдовой умершего вратаря, в Кельн, где ее никто не знал. «В Бад-Цвишенане я снова обрела волю к жизни».

В Восточной Фрисландии ей хотелось просто убежать от своей бессонницы, но, сама того не осознавая, она добилась большего. Сегодня бег является общепризнанным вспомогательным терапевтическим средством от душевных страданий. Множество исследований, проведенных за последние 15 лет, доказывают, что движение оказывает позитивный эффект на функции мозга. Благодаря улучшению кровообращения и снабжения кислородом во время бега активизируются нейротрансмиттеры, которые, упрощенно говоря, сигнализируют рецепторам мозга о том, что мы находимся в состоянии бодрствования, радости, удовлетворения. При депрессии деятельность нейротрансмиттеров ограничена, поэтому человек не может ощущать радость и счастье.

Неслучайно два человека из близкого окружения Терезы внесли свой вклад в то, чтобы бег стал признанным средством психотерапии. Смерть Роберта Энке вызвала у них не только глубокую печаль, но и желание еще более решительно бороться с душевными расстройствами. Второй брат Терезы, Доминик, работающий на спортивном факультете университета в Вюрцбурге, вместе с другими исследователями разработал тренировочную программу для пациентов, находящихся в состоянии острого депрессивного расстройства. А Валентин Марксер, личный психиатр Роберта Энке, написал книгу «Спортивная и двигательная терапия душевных заболеваний».

Для Терезы Энке бег был и зависимостью, и лечением. «Проклятие и благословение», – говорит она. Сегодня Тереза бегает через день. Чтобы попасть в лес, ей приходится проделывать часть пути через город, вдоль канала. В таких условиях как следует не побегаешь, потому что надо следить за дорожным движением, обращать внимание на пешеходов, машины, светофоры. Настоящий бег начинается только в лесу. Здесь можно полностью погрузиться в свои мысли.

В зависимости от настроения и самочувствия она пробегает от девяти до двенадцати километров. Похоже, Тереза нашла свою разумную «норму». Когда ее друзья задумали подготовку к марафону в Лиссабоне, она не стала заявлять себя в число участников. «Из чувства самозащиты, – объясняет она. – Я достаточно хорошо себя знаю, чтобы понять, что, имея перед глазами такую цель, опять чересчур увлекусь».

Она смеется. С помощью улыбки Тереза Энке научилась бороться со своим спортивным упрямством. Однако она сомневается, что его когда-нибудь удастся полностью усмирить. Если в лесу Тереза слышит у себя за спиной шаги другого бегуна, то ускоряет темп. Она не может позволить, чтобы ее кто-то обогнал! А если шаги все же приближаются, то она сворачивает на первую попавшуюся тропинку, словно так и было задумано.

Голод

Говоря о беге, Тереза Энке всегда попутно затрагивает тему еды. Одно неразрывно связано для нее с другим. «Я бегаю в том числе и затем, чтобы потом вкусно поесть».

Недавно она проводила отпуск в Шварцвальде. Поскольку в этой гористой местности дороги слишком круто ведут то вверх, то вниз, однажды вечером она решила воспользоваться беговым тренажером в отеле. И вдруг ее чуть не сбросило с «дорожки». Поскольку проводился ремонт другого тренажера, кто-то из обслуживающего персонала без предупреждения отключил электричество, и «бегущая дорожка» Терезы резко остановилась. «Черт возьми, неужели они не понимают, как это опасно? Я же могла разбиться», – ругалась Тереза.

Когда электричество вновь подключили, она попыталась продолжить тренировку, но никак не могла избавиться от злости в связи с этим происшествием и закончила бег. Больше всего ее рассердила не опасность ситуации, а то, что из-за отключения питания были стерты все данные с дисплея тренажера. Бег продолжался уже полчаса, и ее очень интересовало, сколько калорий она успела сжечь за это время.

Еда – очень важная тема для бегунов. Как, впрочем, и голодание. Многие и бегать-то начинают только потому, что надеются похудеть.

Но если страстные дебаты бегунов о целесообразности наклеивания пластыря на нос или использования компрессионных чулок представляются второстепенными, то их увлеченность вопросами питания имеет под собой почву От веса тела и его снабжения энергией напрямую зависят беговые достижения. Поэтому бегуны уже на протяжении многих десятилетий стараются правильно питаться. Проблема в том, что под правильным питанием каждый раз понимается что-то другое.

Когда мои родители в 60-е годы начали заниматься бегом, незыблемым было правило: бегуны расходуют энергию, а энергию дает мясо. Поэтому каждый день съедался увесистый стейк. Но потом нашелся какой-то врач, который вдруг приобрел статус гуру: «Упаси Боже, какое мясо? Надо кушать углеводы, дурачье!» И все перешли на макароны с томатным соусом или оливковым маслом, а иногда и на макароны с макаронами. Последняя мода заключается в том, что в фазе тренировки выносливости требуется преимущественно пища, бедная углеводами. Никаких макарон и хлеба, потому что пшеница – это вообще смерть. Но за пять дней до соревнований надо насытить организм углеводами, чтобы они дали мощный выброс энергии. Под всю эту философию питания подводится сверхсовременная научная база. «При ограниченном поступлении углеводов усиленно вырабатываются важные для развития митохондрий энзимы», – пишет автор книги «Диета для бегунов» (Die Lauf-Diat) Вольфганг Файль. Публика не всегда разбирается в этих терминах, но охотно клюет на рекомендации, сулящие чудеса.

На пике моего увлечения бегом родители настаивали, чтобы я каждую неделю ездил с ними в Айхвальд – небольшое местечко возле Бад-Зодена. Там можно было отведать чудесного напитка из источника с железистой водой. Я был не слишком внимателен на уроках биологии, но знал, что атомы железа крайне необходимы для транспортировки кислорода красными кровяными тельцами. Я был убежден, что усиленное снабжение организма железом позволит мне бегать быстрее. Я привозил домой целые ящики этой воды и не пил ничего другого. Пустые бутылки быстро покрывались ржавым налетом из-за того, что содержавшееся в воде железо окислялось. Когда на соревнованиях я доставал такую бутылку, коллеги смотрели на нее с отвращением, но мне это было безразлично.

Я с энтузиазмом воспринял аскетический образ жизни. Вместо «Сникерсов» я ел заменитель шоколада из плодов рожкового дерева. И это в 15 лет. Более того, я еще убеждал себя, что это вкусно. Я считал, что в самоограничениях и связанных с этим страданиях кроется истинный смысл правильного питания. Отказываясь от любимых кушаний, я убеждал себя (и испытывал при этом какое-то извращенное удовлетворение), что жертвую ради успеха. Пользу подобных подходов к питанию я никогда не подвергал сомнению.

Уве Шрёдер может говорить о еде часами. Он консультант-диетолог. К нему в Институт спортивного питания в Бад-Наухайме обращаются за советами самые разные спортсмены: и чемпион мира по ралли, и участник марафона на Олимпийских играх Юлиан Флюгель. При этом Уве сразу оговаривается: «Конечно, Юлиан не звонит мне из-за каждого куска хлеба. Мы только обсудили с ним пару концепций». Уве Шрёдер не пытается придать себе значимости. Это заметно с самого начала нашей непринужденной беседы на тему диетологии. Во время чтения всевозможной специальной литературы у меня сложилось впечатление, что питание любителя бега на длинные дистанции должно осуществляться чуть ли не с аптекарской точностью: сразу после тренировки необходимо съесть 20 граммов йогурта (ни в коем случае не 25!) для сжигания жиров, а углеводы следует потреблять только в составе специальных напитков. Если во время тренировки вы, не дай бог, съели банан, можете считать, что все пропало, поскольку содержащиеся в нем углеводы слишком долго задерживаются в желудке и с трудом доходят до мышц!

«На самом деле все не так страшно, – спокойным тоном отвечает Уве Шрёдер. – С точностью до грамма никто ничего не взвешивает. Главное, чтобы направление было верным. Мы постоянно сталкиваемся с тем, что даже бегуны экстра-класса, придерживаясь строгих методик тренировок, не имеют методики питания». Он хорошо знает эту среду, так как сам является бегуном-любителем с опытом забегов на марафонскую дистанцию.

Тренировки бывают разных типов. В упрощенном виде их можно разделить на тренировки выносливости и скорости, которые необходимо систематически комбинировать. Точно так же надо делать различия между базовым, тренировочным и регенерационным питанием. Базовое питание снабжает организм всеми необходимыми питательными веществами, витаминами и минералами. В то же время еда перед бегом должна способствовать задуманному тренировочному эффекту, а регенерационное питание – восстанавливать силы организма после нагрузки. И для всех этих трех видов питания должны использоваться разные продукты. Уве Шрёдер приводит пример: бутерброд из белого хлеба с медом на завтрак (время приема базового питания) вряд ли можно назвать оптимальным вариантом для бегуна, а вот за 45 минут до скоростной тренировки это то, что надо. Ведь глюкоза в пшеничной муке и мед быстро преобразуются в дополнительную энергию, которая, правда, быстро заканчивается. Поэтому в качестве базового питания можно порекомендовать медленные углеводы в форме молочного сахара и крахмала, а непосредственно перед трудной тренировкой – глюкозу, являющуюся кратковременным мощным источником энергии.

Многие ошибки, по мнению Шрёдера, возникают, когда бегуны, услышав где-то краем уха, какие продукты им необходимо есть, не знают, когда именно это надо делать. В 80-е и 90-е годы это стало причиной «углеводного откорма», как Шрёдер называет распространенные в то время «макаронные оргии». Спортсмены исходили из правильной, по сути, предпосылки, что перед продолжительным бегом надо восполнить запасы углеводов – самого быстрого источника энергии. Но эта идея обособилась от здравого смысла и начала жить самостоятельной жизнью. «Многие бегуны на протяжении всей недели предпочитали есть спагетти, рис, картофель, поскольку считали, что углеводы – это всегда хорошо и что они сгорят во время бега. Но при этом они не получали нужных белков и жиров. А ведь бывают ситуации, когда человек во время бега расходует как раз не углеводы, а жиры». При медленном беге с постоянной скоростью продолжительностью до часа организм использует для получения энергии исключительно жировые запасы.

По той же причине повальное увлечение углеводами в последние годы трансформировалось в свою противоположность. Немецкий марафонец Арне Габиус как-то раз сказал, что в фазе тренировки выносливости он сознательно потребляет очень мало углеводов: никаких макарон, хлеба, картофеля. Таким образом он приучает организм обращаться к жировым резервам. Спустя некоторое время двое знакомых бегунов увлеченно рассказывали Уве Шрёдеру, что питаются теперь по «безуглеводной» методике – «как Арне Габиус»!

«Они, как и многие другие подражатели, совершенно не учли того, что Габиус, возможно, чисто генетически имеет преимущественно жировую модель обмена веществ, которая встречается далеко не у каждого бегуна, и что он, тем не менее, в ходе скоростных тренировок потребляет, без сомнения, очень много углеводов». Эти двое знакомых Шрёдера полностью отказались от углеводов и после интенсивных тренировок чувствовали себя истощенными и даже больными. При высокой беговой нагрузке, в отличие от легкого бега трусцой, организм обращается прежде всего к углеводным запасам как самому быстрому источнику энергии, а они-то у энтузиастов низкоуглеводной диеты практически отсутствуют.

Вопреки всяким новомодным тенденциям, предписывающим либо усиленное потребление углеводов, либо почти полный отказ от них, хорошей отправной точкой по-прежнему являются рекомендации Института питания в Бонне, которые остаются неизменными уже много лет: углеводы должны составлять в рационе не менее 50 процентов, жиры – примерно 30 процентов, а белки – 20 процентов. Полноценным источником углеводов является, к примеру, цельнозерновой хлеб, а ненасыщенных жиров – оливковое масло и сельдь. Надо ежедневно есть овощи и фрукты, регулярно включать в рацион бобовые, например чечевицу. В целом продукты должны быть по возможности свежими. В этих рекомендациях по базовому питанию нет ничего революционного. Шрёдер советует также «два-три раза в неделю есть качественное мясо, которое представляет собой богатый и многогранный продукт питания. Можно, конечно, обойтись и без него, но тогда надо тщательно продумать, из каких растительных продуктов получать необходимые белки, витамины и микроэлементы».

Консультант Уве Шрёдер хорошо понимает тех бегунов, которые убеждены, что в плане питания обязательно должна существовать какая-то радикальная новинка типа низкоуглеводной диеты, которая приведет их к радикальному улучшению результатов. «Бегуны всегда ищут возможности что-то улучшить, будь то кроссовки, которые весят на 4 грамма меньше, или сок красной свеклы».

В последнее время свекла обрела звездный статус на беговой сцене. Считается, что перед стартом надо выпить свекольного сока, так как он содержит большое количество азотистых соединений. Живущие на слизистой оболочке рта бактерии преобразуют их в окись азота, которая, в свою очередь, расширяет кровеносные сосуды в условиях повышенной нагрузки. В результате в мышечные клетки попадает больше кислорода и питательных веществ. «Это действительно так, и за это открытие в 1999 году была присуждена Нобелевская премия, – говорит Шрёдер, – но я сомневаюсь, что бегун-любитель, пробегающий 10 километров в лучшем случае за 45 минут, способен ощутить на себе этот эффект». Я чувствую, что Уве слегка улыбается на том конце телефонной линии. «Время от времени появляются продукты и вещества, сулящие чудесный эффект, а поскольку свекольный сок не может причинить никакого вреда, я не имею ничего против этого волшебного красного напитка».

И все же есть одна область, в которой бегуны действительно могут реализовать свои мечты о чудо-продуктах. Это касается питания в ходе тренировок и в восстановительной фазе. «Многие спортсмены полагают, что питаются в целом правильно, но при этом упускают из виду очень важные моменты: как с помощью питания наилучшим образом подготовиться к тренировке? Что можно съесть во время занятий бегом? Чем восполнить затраты энергии, чтобы идеально завершить тренировочный процесс? Вот здесь цельнозерновые продукты, незаменимые для базового питания, как раз ничего не дают».

У Шрёдера складывается впечатление, что перед забегом многие вообще не думают о еде. У них в голове сидит железное правило: за три часа до тренировки нельзя ничего есть, чтобы дать желудку возможность переварить съеденное ранее. «Но, когда вечером после работы они идут на тренировку, у них, как правило, пониженное содержание сахара в крови, – говорит Шрёдер. – Спортсмены испытывают интенсивную нагрузку и ощущают при этом легкость, так как желудок пуст. Но у них отсутствует важный источник энергии – углеводы в крови. Здесь перед тренировкой не помешал бы сладкий фруктовый батончик или банан».

Пищевая индустрия давно нацелилась на бегунов и выпускает на рынок множество специальных товаров типа энергетических гелей и батончиков, концентрированных углеводных продуктов, способных восполнить затраты энергии непосредственно в ходе продолжительного бега. Поэтому у многих спортсменов, выступающих в марафонском беге или триатлоне, большой популярностью пользуются пункты питания, установленные на дистанции. Но при этом они не имеют опыта еды во время тренировок. «Ни одному бегуну не придет в голову бежать марафон в только что купленных кроссовках. Каждый знает, что обувь надо разносить, чтобы ноги к ней привыкли. Но точно так же надо привыкать и к еде в ходе бега. Желудочно-кишечный тракт надо готовить к этому на тренировках».

Во-первых, не так-то просто на бегу пить из бутылочки и не поперхнуться. «Это чисто практическая сторона, – говорит Шрёдер, – но есть и биологическая: на соревнованиях спортсмен подходит к пределу своих возможностей. В этих условиях желудочно-кишечный тракт снабжается кровью значительно хуже, чем во время часового аэробного бега. А слабое кровоснабжение означает ухудшение переносимости. Поэтому необходимо предварительно протестировать, что вам подходит, а что нет».

После того как вы пробежали последний метр дистанции, тренировка не заканчивается. В нее входит также прием пищи после окончания нагрузки либо отказ от него. «Все зависит от характера тренировки», – говорит Шрёдер.

После интенсивной скоростной нагрузки или продолжительного быстрого бега необходимо съесть быстрые углеводы, «причем сразу, а не спустя три часа, когда уже принял душ, поболтал с друзьями и едешь домой». В первые минуты после тренировки организм лучше усваивает питательные вещества, и восстановление происходит легче и полнее. «А вот в случае бега по холмистой местности, где скорость на спуске была значительно выше и где, следовательно, потрачено больше мышечной массы, надо следить за тем, чтобы организм сразу после тренировки получил необходимые белки». Если же речь идет о медленном продолжительном беге, в течение которого организм расходует только жиры, а на следующий день не предстоит никаких интенсивных тренировок, то можно еще больше ускорить сжигание жира, если после тренировки вообще ничего не есть. «Всегда следует осознавать, какой именно тип тренировки у вас был».

Однако во всех этих рекомендациях присутствует какой-то элемент обязательности, который меня нервирует: поесть надо в первые же минуты после тренировки; при весе тела 75 килограммов необходимо съесть 75 граммов углеводов. Где мне сразу после бега добыть эту богатую углеводами еду? Откуда мне знать, что в ней содержится точно 80 граммов углеводов? Однако Уве Шрёдера эти вопросы не сбивают с толку: «Я знаю, что поначалу с этим могут возникать трудности. Попробуйте обходиться самыми простыми продуктами: ватрушками, бананами, безалкогольным пшеничным пивом. Просто надо знать, что банан содержит 20 граммов углеводов, а сладкий фруктовый батончик – 60 граммов. Это существенно облегчает расчеты».

Сам Уве Шрёдер во время поездок по Германии с лекциями всегда возит в машине баночку с «восстановительным коктейлем». Если у него остается время на бег, то после тренировки он принимает этот коктейль, представляющий собой концентрированную смесь углеводов, белков и минеральных веществ в оптимальном соотношении. «Лучше бы, конечно, поехать домой и съесть что-нибудь приличное, – говорит Уве, – но люди нередко оказываются в ситуации, когда у них после бега нет ни времени, ни возможности нормально поесть. В подобных случаях спортивное питание облегчает жизнь. Однако само по себе оно не нужно».

Широкий ассортимент концентрированных продуктов для спортсменов далеко не всегда ведет к улучшению питания. В ходе репрезентативного опроса с участием тысячи человек Институт спортивного питания, в котором работает Шрёдер, выяснил, что 85 процентов жителей Германии едят недостаточное количество овощей и фруктов. Рекомендованная норма составляет пять порций в день. Одной порцией считается, к примеру, яблоко или овощной салат. Зачастую люди, в том числе бегуны, пытаются восполнить этот дефицит с помощью произвольно выбранных витаминов или биологически активных добавок. «И здесь допускается большое количество ошибок: передозировка, неправильный выбор микроэлементов (допустим, у вас дефицит железа, а вы принимаете цинк). В то же время вам по-прежнему не хватает полезных веществ, содержащихся во фруктах и овощах, которые регулируют артериальное давление и работу иммунной системы. А с помощью таблеток, на упаковке которых написано “Удовлетворяет ежедневную потребность в магнии”, вы регулируете лишь собственные угрызения совести».

Бегуны, обращающиеся к Шрёдеру, нередко говорят: «Вы мне сейчас рассказываете одно, а я вчера в передаче о здоровом питании слышал совершенно другое. А в Bild-Zeitung было написано, что Арне Габиус вообще не ест углеводы». Постоянно меняющаяся мода представляет собой, по мнению Шрёдера, большую проблему. Это приводит к тому, что люди, полные энтузиазма, но не располагающие достаточной информацией, в погоне за новыми тенденциями совершенно упускают из виду серьезные научные исследования. Просто нельзя забывать, что физиология человека и биохимические процессы, происходящие в нашем организме, за последние 50 лет практически не претерпели изменений. Это значит, что человеку, как и прежде, необходимы все те же углеводы, жиры и белки, а также витамины и минеральные вещества, причем все в тех же количествах. Поэтому тот, кто по старинке заботится о сбалансированном питании, никогда не допустит ошибки.

Разумеется, я понимаю, что мне не пристало выступать в роли суперрационально мыслящего субъекта. Я бегун, и еда всегда была для меня не просто средством восстановления физических сил, но и психологическим полем боя.

Я глотал слюнки, сидя на трибуне после забега на 800 метров и наблюдая, как Фойгт из легкоатлетического центра Ханау-Брухкёбеля поглощает целую плитку шоколада с йогуртом. Лично я ни за что не стал бы есть шоколад! А Фойгт вещал поучающим тоном: «Шоколад хорош до забега, потому что повышает уровень сахара в крови и вызывает выброс энергии». Я не спрашивал, почему же он в таком случае ест его после забега. Мне просто нечего было возразить, потому что Фойгт на дистанции опять оставил меня сзади.

Попытка

Я все же хочу попробовать. Несмотря на то, что мне надо в течение недели воздерживаться от бега. А может быть, и дольше. Но к числу моих самых поразительных качеств всегда принадлежала способность знать одно, а делать совсем другое.

Прошло четыре дня с тех пор, как я запретил себе бегать. И я ведь хочу пробежать всего 3–4 километра. Это, в сущности, пустяк.

Уже через 300 метров я задаю себе вопрос, как мне вообще могла прийти в голову дурацкая мысль, что я опять могу бегать, не испытывая боли.

На свободу – бегом

Вход на спортивную площадку отмечают сотни окурков. Разумеется, они находятся в урнах, отлитых из бетона. Некоторые сигареты выкурены едва ли наполовину. Просто парни из-за нехватки времени делают по 5–6 лихорадочных затяжек перед началом тренировки. Вопрос о том, чтобы вообще не курить перед занятиями спортом, даже не рассматривается. Желание закурить, оказавшись на свежем воздухе, оказывается сильнее. Даже тот, кто раньше не курил, пристрастился к этому в колонии для несовершеннолетних в Хайнсберге.

Небо над Хайнсбергом тоже окрашено в серый тюремный цвет. Вокруг тренера толпятся двенадцать человек, пожелавших участвовать в занятиях бегом. Их энтузиазм находится в полном контрасте с окружающей обстановкой. В голосе тренера слышны энергия и воодушевление. Воспитанники выглядят куда более сдержанно. Радость от предвкушения события заметна, пожалуй, только в позах и глазах. У одного щеки покрыты шрамами. Лица остальных кажутся чистыми и открытыми. По внешнему виду трудно определить, какое преступление совершил попавший сюда человек.

Одиннадцать из них курящие, причем все начали курить именно здесь. Двенадцатый – Баббл – бросил курить как раз из-за бега. «Респект, – замечает по этому поводу Рамзи. – Многие пытаются, но мало кому удается».

Тренер в голубой куртке объявляет, что для начала хочет сказать пару слов, но вместо этого выдает длинный монолог: «Сейчас мы сделаем несколько быстрых пробежек, потому что вам полезно выплеснуть энергию. Наша цель не в том, чтобы выяснить, кто самый быстрый. Я вам сразу скажу, что самый быстрый здесь в любом случае я, – это звучит буднично, без всякого хвастовства. – Кстати, я забыл представиться. Меня зовут Дитер Бауман».

Несколько раз в год Дитер Бауман, чемпион Олимпийских игр 1992 года в Барселоне в беге на 5000 метров, посещает тюрьмы. Один из его знакомых, бегун-любитель Дирк Бублиц, долго его уговаривал. Бублиц работает физруком в одном из исправительных учреждений. Осенью 2006 года Бауман впервые появился в колонии города Гисена на соревнованиях по бегу. По инициативе Бублица заключенные пробежали марафонскую эстафету. Для забега заведение располагало только маленьким футбольным полем, периметр которого составлял всего 100 метров. Каждому из четырех бегунов, входящих в эстафетную команду, предстояло пробежать по 105 кругов. Крутизна виражей вряд ли отвечала спортивным требованиям, но идея всем понравилась, и из нее родилось нечто большее: Бауман и Бублиц организовали беговой проект в рамках исправительных заведений для несовершеннолетних. Первые 4–5 месяцев года участники дважды в неделю тренируются, а в мае собираются в одной из колоний на соревнования, которые сами остроумно окрестили «зональным чемпионатом». Они соревнуются в эстафетном беге на полумарафонской дистанции. Каждая команда состоит из пяти человек. Из некоторых федеральных земель, например из Баварии, участников доставляют к месту соревнований со скованными ногами – чтобы не сбежали по пути.

Когда Бауман с Бублицем только начинали свой проект, чиновники из тюремного ведомства сразу сообразили, что может дать бег их подопечным. Он может воспитать в них выдержку и погасить агрессивные наклонности. Наконец, бег может стать привычкой, которая поможет им после выхода из мест заключения занять свободное время. Дитер Бауман знает обо всем этом и, разумеется, был бы рад, если бы эти надежды оправдались и бег стал маленьким кирпичиком в деле возвращения юных правонарушителей к нормальной жизни в обществе. «Но я не хочу преувеличивать свою роль, – говорит он. – Я не ученый, который что-то хочет доказать своими исследованиями. Я не педагог. Я просто бегун. Я прихожу к ним, и мы вместе бегаем. Они должны научиться бегать. Это все, чего я хочу, – чистый бег».

Когда бегунов просят описать положительные аспекты своего вида спорта и те чувства, которые они испытывают во время преодоления дистанции, они часто отвечают: «Бег позволяет почувствовать себя свободным». И мне интересно: если отвлечься от высоких целей вроде умения подавлять агрессивные наклонности, то могут ли бегуны в условиях заключения ощутить эту свободу? Способны ли они, находясь за четырехметровыми стенами, хотя бы дважды в неделю «убежать» от ситуации, в которой оказались?

Первое, что отмечаешь, попадая в исправительное заведение в Хайнсберге, – это характерные щелкающие звуки. Щелк. Пауза. Щелк. Тридцатилетний Петер Гюльпен, один из спортивных инструкторов заведения и, судя по рельефным мышцам и стройной фигуре, сам спортсмен, встречает Дитера Баумана у проходной и ведет его по бесконечным коридорам к спортивному залу: щелк, щелк. Он открывает множество тяжелых дверей с помощью бесчисленных ключей, висящих у него на связке. Щелк – дверь открыта. Щелк – она снова закрывается за нашей спиной. «Контролерам еще хуже, – говорит Петер. – Каждое утро надо отпереть 50 камер и каждый вечер запереть их». Всего в Хайнсберге содержится 450 преступников в возрасте от 14 до 24 лет. До Дюссельдорфа отсюда 60 километров, до голландской границы можно дойти пешком по лесным дорогам.

Коридоры очень широкие, но низкие. Потолки будто давят на нас. Даже спустя десять лет Дитер Бауман чувствует себя не в своей тарелке, попадая в тюремные стены. Он говорит, что знаком уже со всеми 32 заведениями для несовершеннолетних преступников. Каждый год он посещает 2–3 из них и, разумеется, присутствует на большом финале. И все это он делает по собственной воле. За этим проектом не стоит ни министерство, ни спонсоры. Вдвоем с Бублицем они придумали это мероприятие и сами же его реализуют. Проходя сквозь бесчисленные двери, Бауман втягивает Гюльпена в профессиональный разговор. Речь идет о мусоре в тюрьмах. В Хайнсберге на окна в камерах установили мелкоячеистые сетки, так как заключенные то ли от скуки, то ли ради развлечения стали выбрасывать в окна весь мусор.

– Сквозь новые решетки проходят только скатанные из бумаги маленькие шарики, – рассказывает Гюльпен. – Ну и, само собой, теперь они заняты тем, что выкидывают эти шарики.

– В Нойштрелице под окнами камер заключенные посадили сад, – говорит Бауман, – и теперь администрация тюрьмы докладывает, что мусор никто не выкидывает. Парни считают этот сад своим и хотят сохранить его в чистоте.

Мы пересекаем двор, куда как раз вывели на прогулку одну группу. Моросит дождь, и от этого картина выглядит еще более уныло: все ходят, втянув голову в плечи. Возможно, так они инстинктивно спасаются от дождя, но радостнее от этого не становится. Каждый заключенный имеет право проводить один час в день на свежем воздухе, а также два раза в неделю заниматься спортом. На выбор предлагаются футбол, волейбол, бег и некоторые другие виды спорта. Практически все хотят качать мышцы. В некоторых заведениях силовые упражнения запрещены. «Они объясняют это тем, что не хотят поддерживать у заключенных стереотип “крутого мужика”», – говорит Гюльпен. В Хайнсберге такие упражнения разрешены, но только один раз в неделю.

В тюрьме действует система поощрений и наказаний, и в этой системе тренировки по бегу у Баумана рассматриваются как поощрение. Они проводятся в дополнение к двум обязательным дням занятий спортом. Таким образом, тот, кто входит в число двенадцати избранных, имеет право еще два раза по 90 минут проводить на спортплощадке. Это значит, что время, проведенное в камере, сокращается на три часа в неделю.

Тот, кто хочет участвовать в беговом проекте, должен заработать три балла за поведение. Каждую неделю поведение заключенных оценивается в баллах. К занятиям у Баумана допускаются только те, кто получил высший балл.

На спортплощадке Дитер Бауман переодевается для тренировки. Он еще раз высовывает голову из раздевалки, чтобы сказать Петеру Гюльпену: «Ты только не запирай нас здесь». Стоит только попасть в тюрьму, и неизбежно начинаются шутки про ключи и закрытые двери.

Меня удивляет то, что Бауману нужно переодеться. По-моему, он и так был в спортивной одежде. Оказывается, нет, просто он всегда так одевается: кроссовки, спортивная куртка и джинсы. Теперь Дитер меняет обычные кроссовки на беговые. Самый знаменитый бегун Германии в свои 50 лет все еще остается бегуном: он ведет мотивационные семинары для менеджеров и курсы бега для всех желающих, ездит по стране с самостоятельно созданным комическим шоу, построенным вокруг бега. Вот, к примеру, одна из его шуток: «Надо тренироваться, тренироваться, а за два дня до марафона сняться с участия. В этом случае марафон не оказывает вредного влияния на здоровье».

Пока Бауман переодевается, подходят участники. На одних брюки Adidas и толстовки Hollister, другие одеты в бесформенные выцветшие трико цвета морской волны и когда-то коричнево-красные, а сейчас почти бесцветные мешковатые свитера. Тот, кто в течение недели ведет себя примерно, получает возможность надевать на тренировку свои вещи. Остальным приходится носить тюремную одежду.

Мальчишки подходят ко мне, подают руку. Баббл, у которого на икре вытатуирована какая-то дата 2008 года, сразу начинает разговор: «Мне через полгода выходить отсюда, так надо привести себя в форму, чтобы можно было в кафе показаться». Только один из группы – Би-Си – чернокожий парень со шрамами на лице, стоит, опустив голову и подняв плечи. Он погружен в себя и за все 90 минут не произнес ни слова. Президент футбольного клуба «Бавария» Ули Хёнес, вспоминая о времени, проведенном в тюрьме за неуплату налогов, рассказывал: «Вообще-то я хорошо разбираюсь в людях, но там эта способность не раз меня подводила. В тюрьме приходится иметь дело с хорошими актерами. Там нельзя верить людям». Петер Гюльпен прекрасно понимает, что имеет в виду Хёнес, но формулирует это в более позитивной форме: «Заключенный должен уметь прекрасно приспосабливаться к обстановке. В тюрьме ему сразу надо понять, какого поведения ожидают от него в конкретной ситуации, и действовать соответственно». Участникам бегового проекта надо безупречно себя вести, чтобы не потерять эту привилегию. И когда приходят люди со стороны вроде Баумана или меня, заключенные сразу инстинктивно понимают, какие формы обращения нам могут понравиться.

Я чувствую, что чего-то не хватает, и с удивлением осознаю: в этих подростках совершенно не чувствуется агрессии и напряженности.

«Не забывайте, что к бегу допускают только тех, кто хорошо себя ведет, – объясняет Лейф Херфс, руководитель спортивной подготовки, который вместе с Петером Гюльпеном отвечает за этот проект в Хайнсберге, и после небольшой паузы добавляет: – Если бы я привел вам двенадцать человек из карцера, вы могли бы сами посмотреть, что из этого получится. Ничего хорошего, кроме кучи неприятностей».

Бауман тем временем переоделся. Он обнимает за плечи Баббла, с которым знаком еще с прошлого года. Потом замечает, что у Элвиса обувь для занятий в помещении, и предлагает свои кроссовки, оставленные в раздевалке. Он ставит свою ногу рядом с его: «Давай посмотрим, какой у тебя размер. Нет, к сожалению, у тебя нога больше». И начинается тренировка.

«Просто люксовые условия», – комментирует он, стоя на краю спортивной площадки рядом с огромной урной, доверху забитой окурками. Вокруг футбольного поля с искусственным покрытием проходит специальная кроссовая дорожка длиной 450 метров – мечта бегуна. Она заполнена опилками, древесными стружками и корой. Такое мягкое покрытие позволяет снижать нагрузку на суставы. В других тюрьмах Бауману приходится проводить тренировки на голой земле. Ничего другого там не предусмотрено.

«Четыре круга для разминки», – командует Бауман. Бледный светловолосый Баббл и черный как смоль Би-Си сразу срываются с места. Темп очень высокий, не для разминки, но Бауман не вмешивается. «Пацанам нужно движение, чтобы дурь выветрилась. Не только в тюрьме – на воле то же самое. Они хотят, чтобы после пробежки у них аж кишки наружу выворачивались и совсем не оставалось сил. Им надо проверить себя на прочность». Поэтому за оставшиеся 70 минут он покажет им всю палитру бега – от спринта до интервальной тренировки. Конечно, для разминки лучше подошел бы бег трусцой, но Бауман считает: «Медленный продолжительный бег – это самое скучное занятие для детей и подростков, в том числе в школе. Не понимаю, зачем его включают в школьные программы».

Бег производит перемены в Би-Си. Теперь голова у него поднята, плечи опущены. Этому парню немного за двадцать. Вне спортплощадки он держался незаметно, словно его здесь и нет, а теперь старается быть впереди, на виду, даже во время разминки.

Становится очевидно, что бег для парней – это возможность помериться силами. А это очень важно. «Мне нравится, когда заметны успехи. Я хочу видеть свой рост, – говорит мне после бега Эспуар, долговязый молодой человек с элегантным прямым носом. – Именно это я и люблю в беге. Сначала ты никто, а потом начинаешь расти, расти, расти». Рамзи, улыбаясь во все лицо, добавляет: «Я хочу становиться все лучше и лучше. Это моя жизненная задача. Не та, что я демонстрирую для других, а своя, настоящая. Когда бегаешь, то можно каждую неделю показывать лучшее время. Эти маленькие успехи что-то меняют и здесь, внутри». Мне, правда, не совсем понятно, где это «внутри»: в голове или в колонии. «Как-то радостнее становится жить. Я все время старался не отставать от Би-Си, хотя должно произойти чудо, чтобы я его догнал. Но я все равно постоянно пытаюсь».

После четырех кругов Дитер Бауман останавливает группу.

– А что с теми двумя? – спрашивает Лейф Херфс, указывая движением головы на Би-Си и Баббла.

– С какими двумя? – недоумевает Бауман.

И тут он замечает их на дальнем краю поля. Би-Си и Баббл все еще продолжают бежать. Они пошли на пятый круг.

– Ах, эти? Они настолько вырвались вперед, что я их совсем упустил из виду.

Из окон камер, выходящих прямо на спортплощадку, слышны крики. Сквозь частые решетки видны очертания голов. Это они нам кричат?

Лейф Херфс кивает. Они просто хотят, чтобы на них обратили внимание. Им скучно, и они хотят чем-то себя занять.

Я не понимаю, что они кричат.

– Да оно и к лучшему, – говорит Лейф Херфс.

Спустя некоторое время из окон доносится громкая музыка, которую включили сами заключенные. Голоса пытаются ее перекричать.

В небольшом сарайчике возле спортплощадки, где тренеры хранят всякие мелочи, я вижу журнал Runner's World. Петер Гюльпен и Лейф Херфс говорят, что увлекаются маунтинбайкингом: «Мы не слишком сильны, но знаем, как это делается». Разбираясь в спорте, который требует выносливости, они могут профессионально проводить и беговые занятия, устраивая то часовой забег в медленном темпе, то тренировку со сменой темпа: два раза по пять быстрых кругов, а в промежутке – один круг трусцой. Они делают с участниками упражнения на мышцы стопы, проводят круговые тренировки в спортзале, включая в них такие упражнения, как быстрый бег на месте в течение минуты на мате для прыжков в высоту, затем минута прыжков со скакалкой и так далее. Такие тренировки особенно нравятся парням. После этого у них вообще не остается сил. Правда, для большого финала – «зонального чемпионата», – который в этом году состоится в тюрьме Висбадена, отберут не самых быстрых бегунов. Включение в эстафетную команду полумарафона будет происходить по таким критериям, как отношение к тренировкам и поведение. Насчет некоторых других исправительных заведений ходят слухи, что в них преобладает честолюбие и что они стремятся к победе любой ценой. Дитер Бауман относится к этому спокойно: «Кто-то из руководителей поначалу может ставить перед собой и командой воспитательные цели, но однажды замечает: у меня есть пять сильных бегунов. И у него, конечно, появляется желание победить. Это как в обычной жизни. Существуют разные подходы, и цели от года к году меняются. А кроме того, победа – это тоже воспитание».

Как и в настоящем спорте, в «зональном чемпионате» достаточно часто случаются дисквалификации из-за своеобразного допинга. Употребление наркотиков является однозначным поводом для отстранения спортсмена. Вступает в действие система наказаний. «Если возникает подозрение насчет наркотиков, – говорит Лейф Херфс, – то проводится тест». Практически это тот же самый допинг-контроль. Перед каждой тренировкой сотрудники тюрьмы осматривают газон вокруг футбольного поля в поисках маленьких бумажных пакетиков. Друзья с воли перебрасывают в такой упаковке марихуану или другие наркотики через четырехметровую стену, а заключенные незаметно подбирают их в ходе спортивных занятий.

Бауман находится в своей стихии. Ведь речь идет о беге, который он любит, и о людях, к которым он, похоже, тоже хорошо относится. Объясняя что-то своим подопечным, он берет их за руку. Бауман вместе с ними участвует в спринтерских забегах, которые начинаются после разминки. Правда, он при этом не сходит с места, но тоже активно работает коленями и пятками. Таким образом он мотивирует учеников, не произнося никаких вдохновляющих фраз. Он сохраняет естественность, что в тюрьме, пожалуй, не так уж легко.

На тренировке его не волнует, что перед ним хулиганы, воры, наркоторговцы. Для него это просто подростки, которые хотят бегать. Он и не интересуется, кто за что сидит. Бывает, что кто-то из парней делится с ним своей историей, но Бауман, как правило, видит перед собой только парней в кроссовках. Они не должны чувствовать, что к ним относятся с предубеждением. С этим им еще не раз предстоит столкнуться на воле.

Правда, я вижу, что они испытывают потребность рассказать о себе, выговориться. Петер Гюльпен спрашивает у них, кто хочет поговорить со мной о беге, и все двенадцать выражают желание. Но, поскольку беседы в тюрьме тоже служат поощрением, Петер выбирает только двоих.

Рамзи и Эспуар усаживаются на стулья в кабинете спортивных инструкторов. Это одно из немногих мест в тюрьме, где все выглядит ярко и пестро: стены украшены кубками, грамотами, газетными статьями о различных тюремных турнирах. Рамзи говорит: «Бег мне нравится не так, как силовой спорт или единоборства». На воле он ходил в клуб тайского бокса. Эспуар вторит ему: «Бег – это не самый любимый мой вид спорта. Я больше настроен на боевые искусства». До заключения он был каратистом. «У всей нашей семьи способности к этому. Моя мать занималась кикбоксингом».

Рамзи и Эспуар пришли в этот проект, как, пожалуй, и большинство остальных, потому, что любой спорт лучше, чем его полное отсутствие. «Я такой человек, что мне надо куда-то деть силу», – говорит Рамзи. «Я тоже подумал, что нечего целый день торчать в камере», – поддерживает его Эспуар.

Но в беге они неожиданно открыли для себя нечто новое: этот вид спорта не просто дает шанс помериться силами. «Во время продолжительного бега, – говорит Эспуар с несколько удивленным, хотя и довольным видом, – я отвлекаюсь от действительности и в мыслях нахожусь рядом с сыном». Сыну три года, Эспуару – двадцать. Он уже два года сидит в Хайнсберге. «Длинный бег освобождает голову. Когда в тебе нарастает злость и охота пробить головой стену, лучше пробежать десять кругов – и все как рукой снимает». В мыслях у него в этот момент только улыбка трехлетнего сына.

Мать Эспуара родом из Восточной Африки, а отец – турок. Он говорит с легким рейнским акцентом, так как живет в Дюссельдорфе. На воле он хочет стать поваром, поэтому в тюрьме записался на курсы ведения домашнего хозяйства. Свои преступления он описывает неуклюжим юридическим языком: «Тяжкие телесные повреждения и нарушение правил оборота наркотических веществ». В таком абстрактном виде они кажутся более безобидными, чем на самом деле. В беседе со мной Эспуар излучает спокойствие, в том числе и внутреннее. Он говорит: «Мне надо постоянно двигаться. Я даже в камере занимаюсь спортом. Я достал книгу… Как она там называется? Точно! “Силовые упражнения с использованием собственного веса”. Отжимания, подъем корпуса и ног из положения лежа, подтягивания, ну и все такое». Эспуар выполняет эти упражнения каждый день, кроме воскресенья. Воскресенье – выходной день. Так он сам решил: «Чтобы отдохнуть и снова набраться сил».

Рамзи в камере любит подумать. В 21:20 камеры запирают, а в 6:40 на следующий день снова отпирают. Лишь немногие умудряются проспать все это время. «Но мысли приходят не сами по себе, – говорит Рамзи, медленно выдавливая из себя слова. – Надо заставлять себя думать, и тюрьма для этого может оказаться вполне подходящим местом. Что касается, к примеру, меня, то эта отсидка, можно сказать, спасла мне жизнь».

Ему было три года, когда родители вынуждены были бежать из Ливии. Отец работал на фабрике, производившей автомобильные шины. Его специальность – «химия текстильных материалов». Братья отца называли его вольнодумцем. Он выходил на демонстрации против диктатора Каддафи. Дяди считали, что смелости у него больше, чем ума. Но отец был уверен, что Каддафи до него не доберется. В конечном итоге семья оказалась в Германии. «Хотя у меня с детства перед глазами были другие примеры, – говорит Рамзи, – я быстро скатился на кривую дорожку». Вместе с друзьями он участвовал в грабежах, торговал наркотиками. Сейчас ему 22 года, и, размышляя о самых негативных аспектах своей жизни, он приходит к следующему выводу: «Мы даже не пытались как-то морально оправдаться и создать себе образ врага: мол, мы грабим только плохих людей или что-то в этом роде. Нет, мы крали у всех». К этому добавилось несколько разбойных нападений. «А тюрьма положила этому конец». На воле нет возможности целыми неделями наблюдать за собой и размышлять о том, что ты за человек. А здесь такая возможность появляется. «Когда смотришь на себя как бы со стороны, то кажется, будто видишь другого человека, и даже стыдно становится: неужели это был я? Как я до этого дошел? И я все более отчетливо вижу, что этот человек – неудачник». Он говорит о себе прошлом «этот человек», словно его уже не существует.

В первые месяцы заключения несколько парней с баллом за поведение минус 1 пытались провоцировать Рамзи: «Ну что ты разнылся, сосунок?» Но Рамзи твердо отвечал им, что не даст повода подраться и не хочет иметь с ними никаких дел. «Если ясно обозначить позицию, – говорит он, – то можно избежать участия в грязных делах и идти своим путем».

Бег является для него частью этого пути. «То, что к нам приходит Дитер Бауман и что для нас оборудовали беговую дорожку, – это настоящий подарок судьбы. А здесь такие подарки в большой цене».

Во время спринтерских упражнений Рамзи держался за пах. Дело в том, что он назначен ответственным за спортивный инвентарь. В Хайнсберге это лакомая должность, так как в течение всего рабочего дня можно находиться в спортивном зале. Можно даже самому поработать с гантелями или скакалками, если в данный момент нет никакой работы. «Я стою перед инвентарем, как ребенок перед горой сладостей», – говорит Рамзи. На этой неделе он перебрал со «сладостями». И вот теперь приводящие мышцы бедра бастуют, когда надо быстро работать ногами. Бауман спросил, в чем дело, но Рамзи скроил гримасу, давая понять, что все терпимо, и продолжил тренироваться.

Юношеское честолюбие и желание полностью выполнить всю заданную Бауманом программу упражнений особенно заметны во время спринтерских забегов в штрафной площадке футбольного поля. Элвис, вес которого составляет около 120 килограммов и который бегает, чтобы похудеть, не дает спуску своему крупному телу. Он тяжело дышит уже после разминки, блестящие черные волосы спадают на вспотевший лоб, но каждое ускорение он отрабатывает с полной отдачей. Кажется, что выпирающий живот тянет за собой все остальное тело. Это впечатляющая картина. Два года назад Элвис за время участия в беговом проекте Баумана сбросил 40 килограммов. Потом он освободился, но на воле взялся за старое: и в плане правонарушений, и в плане неумеренной еды. Теперь он снова в Хайнсберге и снова хочет похудеть на 40 килограммов. В голову невольно приходит мысль, что тюрьма способствует здоровому образу жизни.

Временами мне становится немного страшно за Элвиса. Если судить по его сбивчивому дыханию при таких гигантских нагрузках, то ему недалеко до коллапса. Но опыт Дитера Баумана позволяет ему смотреть на ситуацию проще: «У молодого человека, даже с лишним весом, сил всегда в избытке. Я не могу запретить ему бегать наравне со всеми. Он ведь скажет, что показывает такие же результаты, как и другие. Главное, чтобы он был доволен». У взрослых этот номер уже не проходит. Мы приходим к мысли о комфортном и расслабляющем беге, потому что с возрастом начинаем быстрее терять силы, да и само соперничество с окружающими причиняет больше боли, чем удовольствия. «Человек в 50 лет уже старый, – замечает Бауман. – И я знаю, о чем говорю, потому что мне самому пятьдесят».

В его волосах уже заметна седина. Но, когда группа занимается спринтерскими упражнениями, Дитер то и дело включается в действие, демонстрируя при этом ловкость и скорость, свойственные, скорее, цветущему молодому организму. Сам он уже давно не тренируется, но бегать никогда не прекращает. Каждый день Бауман бегает по 30 минут, иногда по часу. Решение принимает он сам в соответствии с ситуацией. Все зависит от того, попадет ли он в темп, который его в данный момент устраивает. Однажды ему пришло в голову пробежаться от Тюбингена, где он живет, до Блаубойрена. Это 84 километра. Ему хотелось прочувствовать и дистанцию, и рельеф местности, да и просто ощутить себя бегуном. «Сейчас я не ставлю перед собой таких целей. Бег стал для меня просто одной из форм ежедневного отдыха. Ведь, бегая, я забываю обо всем на свете и становлюсь ближе к самому себе, как ни в какой другой момент».

На беговой дорожке Хайнсберга Бауман с его совершенным стилем бега являет собой великолепное зрелище на фоне других парней, которые сжимают пальцы в кулаки, размахивают руками, скалят зубы, словно выдавливая последние силы изо всех пор своего тела. Он дает указание пробежать шесть отрезков по 300 метров в достаточно быстром темпе, а в промежутках бежать трусцой 150 метров. «Я буду задавать темп, – говорит Бауман, – потому что знаю вас: вы побежите слишком быстро».

На первый взгляд среди парней не видно талантливых бегунов, но самое прекрасное в этом виде спорта то, что, в отличие от карате и тайского бокса, каждый может соревноваться с самим собой. Результат Эспуара на дистанции 4,5 километра составляет 22 минуты. Именно столько ему предстоит пробежать через несколько недель на полумарафоне. «Хотелось бы меньше 20 минут».

«У меня пока лучший результат 22:13, – говорит Рамзи. – Конечно, не как у Дитера Баумана, но для меня неплохо. Во всяком случае, я полностью выкладываюсь».

После пятого спринтерского ускорения инструкторы хотят забрать с площадки 120-килограммового Элвиса, чтобы с ним не случилось какой-нибудь беды.

Элвис только трясет головой. Сказать он ничего не может, потому что ему не хватает дыхания. Единственное, на что он соглашается, – это просто постоять в паузах вместо бега трусцой. И он тут же срывается с места. Шестой забег ему надо провести особенно быстро, потому что он отстал от других.

Заминку участники проводят уже шагом. Это дает им возможность подольше насладиться своей крайней степенью усталости. Только Би-Си и Баббл продолжают бежать, чтобы доказать самим себе, что они лучшие и готовы отдать все силы до последней капли. «Во время интервальной тренировки важно в паузах между быстрыми забегами бежать медленно, – говорит Бауман. – Организму нужно время для восстановления. То же самое и в силовых упражнениях. Ведь вы же не работаете все время с максимальным весом!» Все дружно кивают. Правда, меня не покидает подозрение, что эти парни все-таки постоянно нацелены на максимальный вес.

В программе еще кофе с пирожными и золотая медаль. Говоря про «кофе с пирожными», Петер Гюльпен имеет в виду газировку из автомата, разлитую по бумажным стаканчикам. Все рассаживаются по гимнастическим скамьям в тренажерном зале.

– Могли бы хоть минеральной воды купить, господин Гюльпен, – это говорится в шутливом и доверительном тоне, почти по-дружески.

Дитер Бауман достает свою золотую медаль. Ребята попросили, чтобы он привез свою олимпийскую награду 1992 года.

– Если брать только материалы, то ее цена – 25 евро, – замечает Бауман. – Она всего лишь позолочена.

– Это вы специально так говорите, чтобы мы ее не украли.

Чтобы показать, какова истинная стоимость этой медали, Петер Гюльпен через проектор демонстрирует на стене зала видео: последний круг финального забега на 5000 метров в Барселоне.

Забег возглавляют четыре африканца и Бауман. Он держится на внутренней дорожке, чтобы не пробежать ни одного лишнего метра и сберечь силы. «Вот такая была исходная позиция, – объясняет Бауман. – В том сезоне я перед Олимпиадой участвовал в десяти соревнованиях и каждый раз побеждал спуртом на финишной прямой. Все остальные понимали, что на последних 100 метрах я у них выиграю. Поэтому им надо было убежать от меня пораньше».

За 300 метров до финиша кениец Пол Биток делает ускорение. Темп и без того был очень высоким, хоть и не рекордным. Бауман бежит почти на максимуме своих возможностей. Если судить по абсолютным личным результатам, то все остальные превосходят его. Он не гонится за рекордами и одерживает тактические победы. Фита Байиса из Эфиопии присоединяется к Битоку, и они вдвоем начинают уходить. Бауман не может поддержать их рывок, потому что сам себя запер на внутренней дорожке. Перед ним бежит марокканец Брахим Бутайеб, а сбоку – его друг, чемпион мира из Кении Иобес Ондиеки. Бауман не может их обогнать, а Биток и Байиса убегают все дальше.

– Он в клещах! – кричит немецкий телекомментатор.

– Дитер, Дитер! – скандируют заключенные.

Бегуны проходят последний вираж. Чемпион мира Ондиеки чуть отстает, и Бауман может наконец вырваться на вторую дорожку, чтобы обогнать марокканца. Он начинает финишный спурт. Это заметно по тому, как учащаются шаги и усиливаются движения руками, позволяя сантиметр за сантиметром сокращать расстояние до лидеров. А может, это только кажется? Нет, Бауман действительно вступает в игру!

– Найдет ли он лазейку? – кричит комментатор.

– Дитер, давай! – орут парни.

Почти в каждом забеге на финишной прямой стадиона странным образом отыскивается лазейка для преследователей. Это какой-то загадочный феномен. Зачастую лидер немного смещается вправо, на вторую дорожку, потому что именно оттуда он ожидает атаки соперника. И это дает преследователям возможность проскользнуть мимо него. В Барселоне идущий на втором месте Байиса на последних метрах уходит на вторую дорожку, чтобы обогнать Битока, но ему не хватает сил и он отстает. Появляется брешь.

Бауман по внутренней дорожке обходит Байису, а по внешней – Битока. Миновав финишную черту, он делает кувырок.

Заключенные аплодируют.

«Да ладно, это было уже давно, двадцать пять лет назад», – говорит Бауман.

Теперь можно задавать вопросы.

– Господин Бауман, – спрашивает Рамзи, – какое расстояние между бегунами в группе? Со стороны кажется, что вы просто бежите впритирку друг к другу.

– Как вы стали бегуном?

– Правда ли, что у африканцев чисто генетически больше красных кровяных телец, потому что они всю жизнь проводят на высокогорье?

Бауман отвечает, что бегуны тонко чувствуют пространство. Почти не бывает так, чтобы они сталкивались друг с другом в плотной группе, хотя расстояние между ними измеряется буквально сантиметрами. Вообще-то он собирался стать футболистом, как и его брат Рольф, который впоследствии играл за «Штутгарт» и «Базель», но как-то раз в 15 лет принял участие в забеге на 1000 метров и понял, что футбол – это не его вид спорта. Что же касается генетики, то все люди одинаковы, но африканцы, как правильно подмечено, растут в условиях разреженного воздуха на большой высоте, поэтому привыкают обходиться меньшим количеством кислорода. В этом их преимущество. Однако, по мнению Баумана, в последние два десятилетия появился еще один фактор успеха африканских бегунов. Это голод.

Занятия бегом в Кении или Эфиопии – одна из немногих возможностей вырваться из нищеты, что является мощнейшим стимулом.

Разговор переходит на расовые темы. Собравшихся интересует, протестовали ли в то время чернокожие атлеты против притеснений.

Я вижу, что здесь, в тюрьме, Дитер Бауман чувствует себя свободным, как никогда. Эти парни ничего не знают о нем. В 1992 году они еще не родились, поэтому относятся к нему без всякого предубеждения. Никто не пытается напомнить ему про тот известный допинговый скандал 1999 года, как это часто случается на воле. Они ничего не слышали о нем. Для них Бауман – это тот человек, каким они видят его в данный момент.

Вполне можно понять людей, у которых спустя годы память об известных личностях ограничивается только каким-то одним обстоятельством или событием. О Вилли Брандте как о канцлере помнят то, что он встал на колени перед памятником жертвам Варшавского гетто. Художник Йозеф Бойс ассоциируется с топленым жиром[3], а Дитер Бауман – с зубной пастой.

Осенью 1999 года в одной из допинговых проб Баумана был обнаружен запрещенный препарат нандролон. В ходе последующего расследования полиция обнаружила у Баумана тюбик с зубной пастой, в которую было добавлено это вещество. Ситуация была загадочной: то ли Бауман, будучи ярым противником допинга, сам грешил этим и специально подготовил зубную пасту, чтобы имитировать чью-то провокацию, то ли действительно кто-то подмешал в тюбик допинг, чтобы добиться его дисквалификации.

Следователь, проводивший дознание, публично заявил, что все улики указывают на действия третьих лиц. Один из самых известных экспертов по допингу, специалист по молекулярной биологии Вернер Франке считал вполне возможным, что это месть со стороны агентов спецслужб ГДР, чьи спортсмены были не раз уличены в допинге. Такие опытные спортивные журналисты, как Роберт Хартманн, постоянно выступавший против допинга, считал возможными злоумышленниками двух соперников Баумана по бегу, которые сами оказались под подозрением в употреблении допинга.

Тем не менее сегодня публика считает, что от атлетов экстра-класса можно ожидать чего угодно и что тот, кто громче всех выступает против допинга, сам может пользоваться запрещенными препаратами.

Этот случай так и остался нераскрытым. Он лишь продемонстрировал всем, что борьба с допингом в спорте высоких достижений превратилась в фарс. Мы можем только догадываться, кто из олимпийских чемпионов сидит на допинге, а кто нет. В подавляющем большинстве случаев мы этого никогда не узнаем. Но догадки – это не самое прочное основание для чествования победителей и выражения сожалений проигравшим. Такие соревнования, как Олимпийские игры и чемпионаты мира, напоминают театр, где зрители находится в абсолютном неведении относительно того, какую пьесу играют на сцене.

Но перед Дитером Бауманом, всеми силами отстаивавшим свою невиновность, встал вопрос: как жить дальше, если к тебе приклеили ярлык «Человек с зубной пастой»?

И он избрал интересную тактику. Для начала надо было признать, что от этого клейма он уже никуда не денется, а затем попытаться перехватить инициативу. В интервью спортивному сайту Spox Дитер говорил: «Вы думаете, что, услышав имя Дитера Баумана, люди сразу думают о Барселоне, а я считаю, что, скорее всего, они думают первым делом о зубной пасте. Я ведь не на Луне живу, а на Земле».

Очень важно не сводить всю свою жизнь к одному дню или одному поступку, говорит он заключенным в Хайнсберге. И неважно, отмечен этот день олимпийской победой в Барселоне в 1992 году или оказался полным дерьмом. Будут и другие дни, и надо стараться освободить свой ум от прошлых событий. Слушатели, видимо, полагают, что он говорит о них и об их кражах и грабежах, которые им будут припоминать всю жизнь. А мне все же представляется, что Дитер Бауман, пусть и не прямо, говорит и о зубной пасте.

Свободу приносит смех. Историю с зубной пастой Дитер Бауман изобразил в одной из своих прекрасных комических сценок. «Вы хотите научиться бегать быстрее? – спрашивает он публику. – Тогда вам поможет “Элмекс”». С этими словами он достает из кармана тюбик зубной пасты.

Дитеру Бауману пора уезжать. Вечером у него запланировано выступление в Каарсте. Ввиду того что тренировка прошла успешно, тюремные инструкторы неожиданно делают своим подопечным огромный подарок – полчаса на тренажерах.

Многие из этих парней уже бывали в колонии и попались повторно. Возвращение на свободу зачастую оказывалось возвращением к прежней жизни, к старым привычкам, в том числе и преступным.

Петер Гюльпен и Лейф Херфс верят, что Рамзи после освобождения станет другим человеком. «У него сильный характер», – говорит Лейф. В отличие от остальных, у него и семейная обстановка более стабильная. Трое братьев и сестер заканчивают школу или уже учатся в университетах. Друзья, с которыми он в свое время перебрался в Германию, получили профессии или тоже стали студентами. «Один даже готовится стать социальным работником, – смеется Рамзи, но тут же становится серьезным. – Они начали новую жизнь, и у них все складывается нормально. Я не собираюсь оставаться единственным, кто плетется в хвосте». Он уже разослал из тюрьмы письменные запросы по различным школам на предмет получения среднего образования.

Внезапно Рамзи заявляет, что пишет роман в жанре фэнтези. Сейчас, правда, работа пока остановилась после того, как он прочитал книгу «этого… как его… не могу вспомнить фамилию, но не Роулинг и не Толкин». Так вот, прочитав ее, Рамзи слегка усомнился в своих силах. Что касается интриги и навыков повествования, то ему еще учиться и учиться. Надо как-нибудь собраться с мыслями и все как следует обдумать.

Попав в Хайнсберг, Рамзи обнаружил, что в одиночестве тоже есть хорошие стороны. «Продолжительный бег позволяет уйти в себя, – говорит он, – и это приносит приятное спокойствие, которого я раньше не знал». Интересно, будет ли он продолжать бегать после тюрьмы.

Никому не известно, сколько человек после освобождения продолжают заниматься бегом и как это помогает им в новой жизни. Никто не ведет статистику. Время от времени до физруков доходят слухи об одном бывшем подопечном, который сейчас бегает марафоны.

Для Рамзи бег стал частью мечты о свободе. «Одна моя подруга недавно родила. Я вполне могу представить себе, как мы с ней вместе будем бегать, чтобы она растрясла жирок, накопившийся за время беременности», – говорит он с улыбкой, словно видит перед собой эту картину.

Новая попытка

Я хочу попробовать еще раз. Два дня назад я уже делал попытку, но с тех пор подошвенная фасция при ходьбе не давала о себе знать. Ну, во всяком случае, почти.

Через 800 метров я задаю себе вопрос, как я вообще мог дойти до такой идиотской мысли, что смогу бегать без боли.

На край света

Анна-Мария Фламмерсфельд поставила на весы рулон туалетной бумаги и решила, что 120 граммов – это слишком много. Если извлечь картонную втулку из середины, то можно сэкономить 10 граммов. Да и нужен ли ей целый рулон? Она отсчитала 49 листков – по семь на каждый день бега – и сэкономила еще пару граммов.

Анна-Мария паковала рюкзак, чтобы за семь дней пробежать 250 километров через всю пустыню Атакама в Чили, и с полным основанием считала, что каждый грамм имеет значение. А ведь до этого она даже не задумывалась о весе. Хлебным ножом Анна-Мария отпилила длинную рукоятку зубной щетки, ножницами срезала этикетки с одежды. Невестка посоветовала ей укоротить и щетинки зубной щетки.

До недавнего времени самый высокий статус среди бегунов имели марафонцы. Сейчас кажется, что это было уже давным-давно. Для многих бегунов марафонская дистанция перестала представлять собой что-то экстраординарное. Такие бегуны, как Анна-Мария Фламмерсфельд, пересекают пустыни или, подобно Килиану Жорнету, пытаются бегом взобраться на Эверест. Завтракая в кафе в Больцано, я заглянул в местную газету Dolomiten и обнаружил, насколько банальными стали в наши дни всякие экстремальные события. Сообщалось о многодневной гонке, в ходе которой бегунам предстояло преодолеть Альпы, о горном кроссе по классической трассе Терлано-Мельтина длиной 9,2 километра, пролегающей на высоте 1050 метров, о комбинированных соревнованиях в Доломитах, состоящих из горного кросса, полетов на параплане, сплава на байдарках по горным рекам и маунтинбайкинга, а также о забеге на 61 километр на высоте 3670 метров. И это все в одной местной газете за один-единственный уик-энд.

В современном обществе, где веселое времяпрепровождение пропагандируется как основная жизненная цель, бег приобрел множество разнообразных форм, в том числе экстремальных и связанных с приключениями. Сидя в кафе, я пытаюсь себе представить, что чувствуют во время бега Анна-Мария Фламмерсфельд или Килиан Жорнет. Я вижу, как сам бегу по Сахаре к бескрайнему песчаному горизонту. Я вижу, как на горном склоне поднимаю взгляд вверх и пронзительная синева неба вдруг оказывается совсем близко. Но, воображая все это, я, честно говоря, ощущаю только боль.

Я лишь очень расплывчато могу представить себе притягательные стороны экстремального бега. Что в нем хорошего? Связь с природой, открытие в себе неизвестных ранее возможностей или просто осознание того, что я это смог? В какой степени этот бег можно вообще считать бегом? Ведь на крутых горных склонах, узких лесных тропинках и в глубоком песке пустынь вряд ли можно обойтись без остановок и переходов на ходьбу. Ну и, разумеется, как им удается избежать травм?

Я еще раз просматриваю номер Dolomiten, чтобы запомнить время стартов, в какой-то момент колеблюсь между двумя соревнованиями и в конечном счете беру билет на автобус, идущий в долину Сарентино.

На центральной площади Зарнтхайна стоит гигантский мамонт. Эту надувную фигуру поставила перед своим торговым стендом фирма, выпускающая одежду для альпинистов, так как мамонт изображен на ее логотипе. На первый взгляд эта ярмарочная шумиха выглядит несколько чужеродной в южнотирольской деревне, но местные жители, по всей видимости, воспринимают ее как должное. В зоне отдыха выставки товаров для бегунов сидят в черных шезлонгах два крестьянина в национальных шляпах, украшенных кисточками из шерсти серны, и пьют пиво.

Появление первых бегунов ожидается к одиннадцати часам. Они должны спуститься из Ауэнской седловины через приют для горнолыжников в Сарне. У них за спиной будет 220 километров, которые они одолели за шесть дней. Это предпоследний этап Трансальпийского пробега из Гармиш-Партенкирхена в Брессаноне. Поскольку бегунов еще не видно, зрители наблюдают за детьми, которые занимаются физкультурой на заасфальтированном школьном дворе. Выше по склону пасутся под ярким солнцем бурые коровы с белыми пятнами на шкуре. Одна из них вдруг переходит с шага на бег. Ее мощное тело колышется в такт шагам, словно в замедленной съемке. Двое зрителей внизу аплодируют. В толпе поговаривают, что раньше двенадцати бегунов можно не ждать.

Пожилая женщина в национальном наряде долины Сарентино – красный шейный платок и платье с вышитыми цветами – интересуется у меня, где ей лучше встать. «Вы считаете, здесь будет хорошо видно? – спрашивает она, стоя возле здания школы, в 200 метрах от финишной черты. – А может, лучше подождать у самого финиша?» Заметно, что она нервничает в новой для себя ситуации, так как ей еще не приходилось быть свидетелем окончания такого забега. В нем участвует ее сын, Роман Хохкофлер. «Он себе кровавую мозоль на ноге натер», – в ее голосе сквозит материнская забота. Женщина приехала на автобусе из Дурнхольца – самой отдаленной деревни долины.

Чтобы встретить своего сына на финише, она уложила волосы в красивый пучок на макушке.

– Там, на высокогорных лугах, должно быть, красиво, – говорит она.

– А как вы думаете, бегуны любуются красотами природы?

– Нет, – отвечает фрау Хохкофлер.

Когда же они появятся? Женщина с двумя сыновьями десяти и двенадцати лет решает сходить поесть мороженого в кафе возле церкви. Мальчики проводят здесь каникулы и ждут отца, который бегает где-то по горам. Меня охватывает ностальгия. Я тоже так проводил детство, поджидая своих родителей возле беговой трассы в Менгерскирхене или Грисхайме. В начале 70-х моя мать была одной из первых бегуний на марафонскую дистанцию в Германии. Ее лучшее время составляло чуть больше трех часов. Отец занимался спортивной ходьбой на 50 километров и входил в национальную сборную. Мы вместе с сестрой порой ждали их часами. Тогда нам было лет семь-восемь. И, насколько я помню, это нам было не в тягость. Я о чем-то мечтал или, к радости случайных зрителей, изображал спортивную ходьбу, вовсю размахивая руками. Если было холодно, я забирался в машину, где было ненамного теплее. Однажды, когда отец участвовал в квалификационном отборе на Олимпиаду 1972 года в Мюнхене, за мной поручили следить тете Юлии – элегантной женщине в красивом пальто и с накрашенными губами, а я гонялся за ней по трибунам Олимпийского стадиона с отцовским перочинным ножом в руках. Тетя очень обиделась на меня за то, что я опозорил ее перед всей публикой! Но я знаю это только из рассказов. Мне тогда было два года. Отца на тех соревнованиях дисквалифицировали, так как он перешел с ходьбы на бег.

«Ты тоже участвуешь?» – спрашивает фрау Хохкофлер у своего знакомого из Зарнтхайна, который тяжело толкает в гору велосипед. Само собой, это шутка, потому что если бы он участвовал в Трансальпийском пробеге, то сейчас был бы на дистанции.

Вскоре после двенадцати появляются наконец первые спортсмены. «У меня мурашки по коже бегут!» – кричит в микрофон диктор, стоящий у финиша. И, похоже, он не преувеличивает. Лидеры двигаются на удивление легко, на их лицах почти не читается усталость, как будто дистанция длиной 34 километра, ведущая по косогорам и каменистым осыпям, была для них сущим развлечением. Но такая гонка создает весьма серьезную нагрузку на сердечно-сосудистую систему. За неделю они пробегают 250 километров на средней высоте около 2000 метров, и трасса при этом идет то вверх, то вниз. По-видимому, они бегут в аэробном режиме и дышат без всякого труда. Однако мои представления об экстремальном беге с позиций человека, который всегда бегал только по ровной поверхности, быстро развеиваются. «Армии дважды упал», – докладывает один из бегунов на финише, а вскоре появляется и сам Армии. Его лицо и майка измазаны запекшейся кровью. Похоже, кровь хлестала из носа и рваной раны на виске и засыхала прямо на нем, а он, естественно, продолжал бежать дальше.

Некоторые бегуны приходят к финишу с травмами и повреждениями, но уставших среди них, похоже, нет. Они улыбаются, беседуют друг с другом, шутят. И это после 4–5 часов бега!

Поскольку в забеге участвует команда из Японии, две группы японских телерепортеров ведут съемку. Они берут интервью у австрийского бегуна. Это одна из тех современных «интернациональных» бесед, когда обе стороны говорят на английском языке и ни одна из них его толком не знает.

– Что вы можно сказать про японский бегуны? – спрашивает японский журналист.

– Быстро-быстро сегодня. Один день так, другой – по-другому, – отвечает бегун.

– Спасибо, – говорит японец.

Но вот появляется Роман. Фрау Хохкофлер все же перебралась ближе к финишу. Невысокого роста, с едва заметной улыбкой на лице, она стоит среди бурно аплодирующей публики. «Мы только что слушали песню “80 миллионов”, – кричит диктор, – и, глядя на то, что происходит, можно подумать, что здесь собрались 80 миллионов жителей долины!» На самом деле на финише около 50 зрителей.

Друзья из Зарнтхайна дарят Роману Хохкофлеру и его напарнику Мартину Псеннеру самодельные фигурки в виде кроссовки с лавровым венком. Похоже, Трансальпийский пробег решил проблему одиночества бегунов на длинных дистанциях. Они стартуют парами.

Все собираются в зоне отдыха за финишной чертой. Кто-то пьет белковые коктейли, кто-то смешивает колу с пшеничным пивом. У большинства совершенно довольный вид, и не только потому, что они выдержали испытание, но еще и потому, что получили удовольствие от бега. Практически все разулись и сняли носки. Медики могли бы провести здесь прекрасный семинар по мозолям, если такой вообще существует: водяные мозоли, кровавые мозоли, у некоторых ступни стерты до мяса. Потертости размером с мандарин.

Радость и боль, легкость и напряжение во время бега зачастую неразделимы. Самыми яркими моментами можно считать те, когда эти противоположные ощущения возникают одновременно. Но для этого необязательно одолевать сверхдлинные дистанции. Подобную смесь силы и изнеможения чувствуют и обычные бегуны на средние и длинные дистанции. Я так и не понял всей прелести экстремального бега, зато вопросов в голове возникло огромное множество. Ощущают ли экстремаль! чувство полета или им приходится дисциплинированно сдерживать себя, чтобы хватило сил на всю дистанцию? Не жалеют ли они, что им пришлось пожертвовать принципом индивидуальной борьбы в пользу командной работы и чувства локтя, потому что вряд ли кто-то сможет в одиночку справиться с такими сверхвысокими нагрузками? Воспринимают ли они природу как обстановку, в которой проводятся соревнования, или все же как своего противника?

В поисках ответов мне придется преодолеть горы. Но, в отличие от бегунов, я беру машину и отправляюсь из Больцано на перевал, лежащий на высоте 2149 метров, чтобы попасть в Санкт-Мориц.

Я встречаю Анну-Марию Фламмерсфельд в бассейне, точнее говоря, в кафе при бассейне.

Я предлагаю ей в качестве беговой трассы тот участок с горным перевалом, который я проехал на автомобиле. Разумеется, я шучу. Но она всерьез отвечает, что действительно использует часть этого пути для тренировок: 35 километров от Санкт-Морица до Цернеца. Обратно она едет на поезде.

Анна-Мария Фламмерсфельд была самой быстрой из женщин на марафоне «4 пустыни», дистанция которого составляла 1000 километров и пролегала через Сахару, Гоби, Атакаму и ледяную пустыню Антарктиды. Она показала рекордное время при подъеме бегом на высочайшую гору Африки Килиманджаро и одержала победу в марафоне на Северном полюсе при температуре минус 25 градусов. А ведь до того, как Анне-Марии исполнилось 30 лет, она считала, что не любит бегать.

Вся обстановка в кафе при бассейне в Санкт-Морице выдержана в безукоризненно белых тонах: барная стойка, стулья, столы. Чистотой дышит и внешний вид Анны-Марии Фламмерсфельд: на щеках – легкий румянец, голубые глаза, длинные светлые волосы, с лица не сходит улыбка.

Ей под сорок лет. На ней голубой обтягивающий пуловер. Эта маленькая и хрупкая женщина отнюдь не выглядит изможденной. В тренировочный период она каждую неделю пробегает по 150 километров.

Ей никогда не пришла бы в голову эта мысль, если бы в ноябре 2010 года она не поехала в отпуск в Ушуайю – самый южный город Аргентины, неподалеку от Огненной Земли, чтобы покататься на пони. «Самые заразительные идеи – это те, которые высказываются необычными людьми в необычной обстановке», – говорит Анна-Мария. Рядом с ней на пони ехал норвежский пенсионер по имени Гуннар, в прошлом врач. Самым будничным тоном он сообщил, что направляется в Антарктиду, чтобы пересечь ее бегом. Анна-Мария Фламмерсфельд сразу загорелась. Бегом по Антарктиде – этому краю вечного льда и снега, где не бывают обычные люди! Она попросила Гуннара рассказать ей все поподробнее.

В то время весь беговой опыт Анны-Марии Фламмерсфельд заключался в нескольких горных кроссах и двух марафонских стартах, после которых она решила: «Больше никогда в жизни». Монотонность ровных дорог в марафоне действовала ей на нервы, а от бега по асфальту болели ноги. Брат Анны-Марии, страстный поклонник марафонского бега, в качестве подарка на день рождения записал ее для участия в Кельнском марафоне, а потом, несмотря на негативный опыт, она позволила подруге уговорить себя выступить еще раз, в Мюнхене. На нее давило ощущение постоянно тикающих часов. На каждом километре Анна-Мария невольно проводила в уме вычисления: что будет, если бежать в том же темпе или пробегать километр на 5 секунд быстрее. «Многие бегуны доходят просто до сумасшествия, постоянно глядя на часы». В Мюнхене Фламмерсфельд показала результат 3 часа 13 минут. «Да ты просто мегаталант, – говорили друзья. – Практически без подготовки – и сразу около 3 часов». Но Анна-Мария сказала, что это не для нее. Уже на марафоне в Кельне она почувствовала, как сказался на ее ногах бег по булыжной мостовой в старом городе. От пульсирующей боли при каждом шаге она мысленно кричала себе: «Больше никогда в жизни». А потом, после моста, дорога пошла в гору. Любой человек в ее ситуации сказал бы: «Только этого еще не хватало!» – а она вдруг почувствовала облегчение, что теперь можно бежать наверх. У себя дома в Санкт-Морице она постоянно бегала то вверх, то вниз. «При этом используются разные группы мышц, а мне в марафоне больше всего не нравилось то, что приходится бежать по ровной дороге, где постоянно задействованы одни и те же мышцы».

Поэтому, катаясь на пони на другом краю мира, Анна-Мария не ставила перед собой никаких конкретных целей в плане бега. В своем родном городе Дуйсбурге она когда-то играла в гандбол и забивала голы чаще, чем ее подруги по команде. За ней охотились именитые клубы, она меняла команды, выступала во все более престижных лигах, но постоянно играла на одной и той же позиции левого полусреднего, откуда можно совершать мощные броски. В каждой игре Анна-Мария забивала от двух до шести голов. Вместе с женской командой «Кёнигсдорф» из Кельна она пробилась во вторую лигу.

Но надо было подумать и о работе. Она получила высшее образование в сфере спорта и, прочитав о том, что отель «Кемпински» в Санкт-Морице ищет заведующего фитнес-зоной, послала туда свое резюме. Ей нравились горы.

Ближе к тридцати годам Анна-Мария Фламмерсфельд увлеклась в Санкт-Морице бегом. Кроме того, она ходила в пешие походы и увлекалась скалолазанием. Ей хотелось быть ближе к природе. А потом Гуннар во время прогулки на пони описал ей серию пробегов по четырем пустыням, и она всерьез заинтересовалась. Вокруг нее в Ушуайе расстилался дикий ландшафт, на горизонте высились горы высотой 3 тысячи метров, а пони, на котором она ехала, носил кличку Сатана. «Я без ложного пафоса могу сказать, что эта идея привела меня в восторг».

Поначалу Анна-Мария ни с кем не делилась своими планами. Сначала ей хотелось самой убедиться в том, что она готова рискнуть пробежать 1000 километров через самую сухую, самую ветреную, самую жаркую и самую холодную пустыни Земли. На подготовку она отвела год. Содержание тренировок Фламмерсфельд определяла сама, и в этом тоже был определенный вызов: достаточно ли ее теоретических знаний в области спорта, чтобы привести себя в нужную форму для такого экстремального испытания?

Она начала с 50 километров в неделю и затем постепенно повышала дистанцию до 150 километров. Один-два раза в неделю Анна-Мария пробегала марафон от Санкт-Морица до долины Фекс и обратно, а потом еще вокруг озера, чтобы получилось 40 километров. «Одолев эти 40 километров на тренировке в первый раз, я ощутила состояние радостного изнеможения. Но уже в следующий миг меня пронзила мысль: “Но ведь во время пробегов по пустыням этапы будут вдвое длиннее”».

Важнейшим элементом тренировок Фламмерсфельд стал километраж. Без абсолютной выносливости она не выдержала бы эту гонку. Вместе с тем Анна-Мария использовала и короткие интервальные эпизоды, свойственные, скорее, бегунам на 5000 метров: десять раз по 5 минут быстрого бега с короткими восстановительными промежутками. Она считала, что чем быстрее сможет бегать, тем легче ей будет переносить медленный темп. Фламмерсфельд бегала вверх и вниз по горам и полям, иногда используя палки, и с удовлетворением отмечала, что передвижение бегом по крутым склонам дано ей от природы. Она придумала для себя интервальную горную тренировку: бегала рядом с вагончиками зубчатой железной дороги от Санкт-Морица до отеля «Муоттас Мураль», то есть с высоты 1822 до 2456 метров. Она три раза подряд проделывала этот путь вверх и вниз. Иногда по туристической тропе, а иногда по ступенькам рядом с рельсами. Ступенек было 4200. Вообще-то это было запрещено, но обслуживающий персонал уже знал ее. Сидевшие в вагончиках отдыхающие смотрели на Анну-Марию с изумлением. А поднимавшиеся пешком туристы, которых она обгоняла на пути уже в третий раз, все время спрашивали: «А для чего это вам?»

Незаметно бег стал для нее главным ежедневным занятием. В удачные дни она бегает в состоянии полной отрешенности от действительности, а пробежав 40 километров и возвращаясь спустя четыре часа домой, чувствует себя «очищенной». «Не скажу, что я становлюсь другим человеком, но чувствую, что готова к чему-то новому и свободна от всех прежних мыслей».

Фламмерсфельд ознакомилась с теорией берлинского невролога Арне Дитриха, в соответствии с которой человек перестает думать, испытывая экстремальную физическую нагрузку. Дело в том, что моторная кора мозга, отвечающая за движения, требует в такие моменты особенно большого количества энергии. Значит, приходится жертвовать какими-то другими функциями организма, чтобы сэкономить эту энергию. Поэтому активность префронтальной коры, представляющей собой, упрощенно говоря, центр нашего мышления, снижается. Анна-Мария Фламмерсфельд хорошо знакома с таким состоянием. Когда бег складывается удачно, у нее нет вообще никаких мыслей.

Разумеется, день на день не приходится.

В первые недели после начала тренировок нередко появлялись разные боли: то в левом ахилловом сухожилии, то в правом колене, то наоборот. Префронтальная кора не хотела отключаться и возле каждой скамейки, установленной вдоль трассы, подсказывала: «Посиди, отдохни!» Да еще именно в такие дни впереди на тропе обязательно оказывалась толпа итальянских туристов, которые не уступали дорогу, хотя Анна-Мария еще издалека окликала их. Или следы, оставленные в грязи, замерзали, и на тропе не было ни одного ровного места, куда можно поставить ступню. Или она по щиколотку проваливалась в свежевыпавший снег, а в горах вокруг Санкт-Морица снег может идти и в апреле, и в сентябре. Рюкзак тоже действовал на нервы. Фламмерсфельд постоянно бегала с ним, нагрузив дровами для камина или банками с консервированными помидорами. Его вес составлял 6–8 килограммов, чтобы симулировать беговую ситуацию в пустыне. Бывало, что Анна-Мария срывала рюкзак и швыряла его в снег.

Она пришла к выводу, что сверхдлинные забеги создают для тела хотя и высокие, но переносимые нагрузки. «Все мысли о прекращении усилий возникают только в голове».

При экстремальном беге темп таков, что не создает чрезвычайно высоких нагрузок на сердечно-сосудистую систему тренированных атлетов, и это подтверждалось моими наблюдениями, сделанными на Трансальпийском пробеге. Ввиду того что дистанция длинная и по пути возникают дополнительные трудности, участники бегут заметно медленнее той скорости, которую они поддерживают во время тренировок на выносливость. Например, Анна-Мария Фламмерсфельд способна на ровном участке местности преодолеть 10 километров за 37 минут, но в пустынях она тратит на ту же дистанцию примерно 60 минут. Во время таких сверхдлинных пробегов скелет и мышцы могут создавать проблемы, но чаще этим грешит мозг. Если в течение четырех (или четырнадцати) часов ты только и делаешь, что бежишь, то лучше даже не начинать думать о том, для чего ты это делаешь.

Анна-Мария Фламмерсфельд посещала сеансы гипноза. К сожалению, во время бега это невозможно, но и гипноз в спокойном состоянии мог помочь в тех случаях, когда в ходе бега вдруг случался приступ отчаяния. Анна-Мария нашла в Санкт-Морице специалистку по психиатрии и психологии Элизабет Нагель, которая работала в области так называемого спортивного гипноза.

Погруженная в транс спортсменка должна была мысленно пережить сложные ситуации, которые могли возникнуть в ходе бега. К примеру, Фламмерсфельд представляла себе зной пустыни и то, как ее обволакивает давящая жара. В этот момент психолог предлагала ей перенестись в противоположную ситуацию и представить себе горную прохладу и блестящую поверхность альпийских озер, чтобы вытеснить страдания из сознания.

После шести месяцев такой подготовки Анна-Мария почувствовала, что уже готова рассказать кому-нибудь о своей идее.

– Для чего ты так много тренируешься? – спросила как-то мать по телефону.

– Я хочу пробежать через Сахару и Антарктиду. А еще через пустыни Гоби и Атакама.

В разговоре наступила пауза.

– А какая погода в Санкт-Морице? – с деланным спокойствием в голосе осведомилась затем мать. Ей нелегко было переварить подобную новость.

С точки зрения бегуньи, у Анны-Марии Фламмерсфельд была идеальная профессия, оставлявшая ей много времени для тренировок. Проведя два года в отеле «Кемпински», она уволилась и стала работать персональным тренером. Сегодня ее назвали бы коучем. Клиентами ее фирмы All Mountain Fitness являются самые разные спортсмены. И профессиональные лыжники, которым требуется общефизическая подготовка, и менеджеры, которые хотят, чтобы в их здоровом теле жил здоровый дух, дважды в неделю приходят на тренировки по фитнесу.

Своим клиентам Анна-Мария с полной убежденностью может сказать: «Вы слишком много тренируетесь. Умерьте свой пыл и за две недели до соревнований уменьшите тренировочную нагрузку на 50 процентов». Ей самой было трудно за 14 дней до гонки по Атакаме сбавить обороты. Мысль о том, что надо тренироваться больше и что безделье больно даст о себе знать, за предыдущие 12 месяцев так впечаталась ей в мозг, что от нее невозможно было избавиться.

«Для тебя бег стал наркотиком!» – упрекали ее знакомые. Чем шире распространялось в обществе увлечение бегом, тем яростнее остающиеся в меньшинстве противники пытались очернить всю эту «беготню».

Анна-Мария Фламмерсфельд задумывалась над подобными упреками всерьез. Наркоман – это человек, который перестал быть хозяином самому себе и не может остановиться. Ей такое описание не подходило. «Я думаю, что бег для многих людей стал, скорее, привычкой, как кофе за завтраком. От таких привычек нелегко отказаться. В фазе отдыха перед гонками я бестолково металась из угла в угол, не зная, чем заняться. Мне нужно было бегать. Я ведь всю жизнь бегала».

Чтобы чем-то себя занять, она паковала рюкзак: отбирала необходимые вещи, взвешивала их, от чего-то отказывалась. Так, например, решила не брать с собой нож и вилку, зато положила в рюкзак пару леденцов. Каждый бегун во время пробега по Атакаме должен был сам нести с собой все необходимое, включая еду, спальный мешок и подстилку. По вечерам в конце этапов их ждали заранее подготовленные палатки. Вот тут-то и оправдали себя в полной мере современные средства питания для бегунов, включая всякие гели, кексы и батончики. Они были достаточно калорийны, чтобы рассматриваться в качестве основного источника энергии, и занимали мало места. Вопрос о том, насколько вкусно будет есть все это семь дней подряд, отодвигался на второй план.

И вот апрельским утром Анна-Мария Фламмерсфельд в пустыне Атакама на севере Чили чистит себе зубы щеткой без ручки. С помощью ножниц, входящих в набор складного ножа, отрезает верхнюю часть от пластиковой бутылки, предоставленной ей организаторами марафона «4 пустыни». Теперь бутылку можно использовать как тарелку для мюсли. Анна-Мария разводит молочный порошок и мюсли водой. Свою тарелку она оставила дома. Рюкзак весит одиннадцать килограммов.

В восемь часов утра 150 бегунов, стоя на стартовой линии, ведут обратный отсчет: десять, девять, восемь. Сразу после старта Анна-Мария Фламмерсфельд переходит на привычный темп шагов и оказывается далеко впереди основной группы. Она представления не имеет о том, какой результат может показать.

Фламмерсфельд чувствует, что при темпе 5 минут на километр может бежать хоть вечность, но темп в пустыне – вещь относительная. Дорога ведет то вверх, то вниз, рельеф местности очень тяжелый, и никто здесь не держит равномерную скорость. Все ориентируются на комфортную частоту шагов и спокойное дыхание.

В голову приходит мысль: «Должно быть, на Луне все выглядит так же». Перед ней расстилаются растрескавшиеся от жары плоские камни – и больше ничего. В некоторых местах Атакамы уже несколько десятилетий не выпадало ни одной капли дождя.

Камни сменяются коричневатым мелким песком, затем впереди появляется гигантское ущелье наподобие Большого каньона. Его дно покрыто соляной коркой, кое-где видны высохшие колючие кусты, покрытые шипами. Американский бегун Джоэль Мередит, вроде бы приспособившийся к ее ритму шагов, внезапно останавливается. Шип вонзился ему в ногу, пробив подошву. Чтобы его вытащить, понадобится какое-то время. И вновь Анна-Мария остается в одиночестве.

Экстремальные бегуны – это одновременно и конкуренты, и помощники друг другу, товарищи по несчастью. Если кто-то видит, что конкурента постигло несчастье, то, как правило, помогает ему, подбадривает, делится провизией, а если надо, то и поддерживает физически, невзирая на свой результат и занимаемое место. Вечером в палатке один из участников обрабатывает водяную мозоль на пятке Анны-Марии Фламмерсфельд. Всего один волдырь. Она носит компрессионные носки, плотно прилегающие к коже, поэтому мозоли для нее – редкость. Помощник прокалывает волдырь, выдавливает жидкость и продевает сквозь кожу нитку, после чего дезинфицирует рану. Половина нитки остается внутри волдыря, а половина снаружи. Это делается для того, чтобы кожа не затянулась и под ней опять не начала скапливаться жидкость.

Такие вещи объединяют бегунов, как ничто другое. Однако на трассе, по словам Анны-Марии Фламмерсфельд, приходится постоянно бороться с ощущением, что ты совсем одна и предоставлена самой себе, даже если бежишь с кем-нибудь вдвоем.

Протяженность первых этапов составляет 30–40 километров. Восьмидесятикилометровый королевский этап предстоит только на пятый день. Мысль о том, что ей не хотелось бы в этом участвовать, появляется у Анны-Марии уже накануне, в четвертый день, проведенный в Атакаме. Эта мысль становится все сильнее, она заполняет голову. Анна-Мария пытается одолеть ее с помощью музыки: панк-рока, группы NOFX, Sex Pistols. Она захватила с собой сверхлегкий плейер. Но мысль о собственном одиночестве заглушает музыку. Фламмерсфельд уже больше трех часов в пути и понятия не имеет о том, сколько еще ей предстоит бежать. Перед ней расстилается ровная коричневатая песчаная поверхность, кажущаяся бесконечной.

Но вот впереди появляется нечто выделяющееся из окружающего ландшафта. Это человек.

Она натыкается на Марка по кличке Лошадь. В соответствии со своей кличкой он ржет, приветствуя ее. В дальних пробегах без эксцентрики не обойтись, хотя сам такой пробег – это уже своего рода эксцентрика.

Анна-Мария Фламмерсфельд говорит ему, что коричневый песок напоминает ей шоколадный торт, и вдруг ни с того ни с сего начинает на бегу рассказывать о том, как лучше всего печь шоколадный торт, а также все остальные торты и пирожные, которые только приходят ей в голову. Главное – думать о чем-нибудь другом, а пирожные вполне годятся для того, чтобы отвлечься от монотонного бега.

На последних километрах Марк и Анна-Мария переходят на быструю ходьбу.

– Приходится ли в таких случаях преодолевать гордость бегуна, которая не позволяет в ходе соревнований передвигаться пешком? – интересуюсь я.

– Нет, – решительно отвечает она.

Быстрая ходьба в промежутках между бегом – это неотъемлемая часть экстремальных забегов и горного кросса. Лишь немногие бегуны типа Килиана Жорнета и Эмели Форсберг бегут непрерывно. Остальные сами решают, в каких случаях лучше перейти на ходьбу, потому что порой идти оказывается быстрее, чем бежать, например по крутым каменистым склонам или по слишком мягкой почве.

Такой способ передвижения является изначальной формой бега. Исследователи полагают, что люди каменного века именно так – перемежая бег и ходьбу – ежедневно преодолевали около 30 километров.

На тренировках Анна-Мария Фламмерсфельд ходит со скоростью 7,5 километра в час, то есть вдвое быстрее, чем обычный пешеход. Для поддержки такого хода она активно размахивает руками. Руки при этом постоянно опущены, поэтому в них накапливается столько крови и воды, что она не может сжать кулаки. Чтобы обеспечить отток жидкости, Анна-Мария несколько минут идет с поднятыми над головой руками. В такой позе она выглядит посреди пустыни как проповедница в какой-нибудь забытой Богом земле.

На финише она то смеется, то плачет, потому что ее переполняют чувства. Прежде всего это радость от того, что справилась, что находится здесь, в таком месте, где людям, в общем-то, не место.

Если по ходу дистанции бегуны сдаются, то по вечерам они делят с оставшимися свои припасы. Так, к примеру, Анне-Марии Фламмерсфельд достается немного больше туалетной бумаги, чем те 49 листиков, которые она захватила с собой. На пятый день ей приходится констатировать, что она по-прежнему носит с собой два неизрасходованных килограмма конфет и шоколадных батончиков. Анна-Мария думала, что будет вознаграждать себя сладостями, а теперь вдруг замечает, что ей совершенно не хочется сладкого. К такому выводу она пришла в первый же день, но не спешила раздаривать шоколад, а сберегла его до пятого дня. «Это своего рода рефлекс хомяка, вызванный страхом, что не хватит еды», – с улыбкой вспоминает Фламмерсфельд. В результате она раздает почти все сладости другим участникам. Это авантюристы, которые покорили уже все горы высотой 8000 метров. В их числе испанец Висенте Хуан Гарсия Бенеито, турецкий торговец фруктами из Вены вместе со своей двоюродной сестрой, австралийский ученый, который в ходе пробега по пустыням проводит на себе исследования, направленные на лечение диабета, американская домохозяйка, которая рассматривает преодоление пустыни как своего рода недельный отпуск и, как с некоторой завистью отмечает Анна-Мария Фламмерсфельд, носит с собой в рюкзаке даже щетку для волос, причем с неотпиленной рукояткой.

Анна-Мария Фламмерсфельд бежит по Атакаме, где царит невыносимая жара, и распевает на ходу О sole mio! чтобы отвлечься. А спустя четыре месяца она уже участвует в пробеге по пустыне Гоби – самой ветреной из пустынь земли, но на этот раз поет «Три китайца с контрабасом». Разумеется, всем бегунам кажется, что ветер всегда дует в лицо. Маршрут поднимается до отметки 2900 метров над уровнем моря, на горизонте видны заснеженные горы. «Это К2[4]», – говорит кто-то, но у Анны-Марии нет времени перепроверить информацию. Взгляд обычно направлен на 2–3 метра прямо перед собой. Природа для бегунов – это борьба со стихиями, жарой, холодом, каменистыми осыпями, песком. Да еще этот противный ветер! Однако достаточно лишь на секунду оторвать взгляд от каменистого плато под ногами и быстро оглядеть всю монгольскую ширь, чтобы эта картина навсегда сохранилась в памяти.

Самое хорошее в любом подъеме – это то, что после него начинается спуск. Фламмерсфельд обожает бежать вниз с горы. Это настоящее искусство – так подбирать длину шагов, чтобы сохранять равновесие и не упасть. Опытные горные бегуны, умеющие бегать вниз по склону, обычно одерживают победу, потому что те, кто превосходит их при движении вверх, едва ли могут создать такое преимущество, которое нельзя было бы отыграть на спуске. Двигаясь вниз, Анна-Мария чувствует, что бег – это полет.

В Гоби на длинном этапе протяженностью 73 километра, который поначалу складывался вроде бы удачно, на последней трети дистанции у Анны-Марии вдруг начинается понос. Какой-то кишечный вирус уже три дня бродит среди бегунов. Она еле тащится, перейдя на шаг. А тут еще начинается песчаная буря. Семь раз ее рвет, шесть раз ей нужно сходить в туалет, хотя никакого туалета в пустыне, разумеется, нет. Фламмерсфельд вспоминает о том, что говорила ей психолог, и пытается отвлечься от возникших трудностей. Она представляет себе, что там, за горами, люди и дети находятся в опасности, и ее миссия заключается в том, чтобы спасти их, иначе все погибнут! Так она добирается до финиша.

На финише Анна-Мария плачет от злости, что из-за идиотского поноса потеряла на этапе почти целый час. В общем зачете она по-прежнему идет на первом месте среди женщин, обгоняя ближайшую преследовательницу более чем на 3 часа, но из-за поноса ей пришлось пропустить вперед себя пятерых мужчин! А ведь двоих-троих из них она легко могла бы оставить за спиной. Лишь намного позже, поразмыслив обо всем в домашней обстановке, Фламмерсфельд с удивлением понимает, что с ней сделал бег: «Почему же я не радовалась, что дошла до финиша и одолела эти 73 километра, несмотря на острую энтеровирусную инфекцию? Как же все-таки для нас важно побеждать, когда мы оказываемся в соревновательных условиях!»

На самом деле экстремальный бег создан для того, чтобы соревноваться в основном с самим собой. Ведь главная цель – не сдаться. Но, как только бегун выходит на стартовую черту, в нем просыпается непреодолимое честолюбие и желание потягаться с остальными. «После этого я много раз задавала себе вопрос, почему так происходит. Дух соперничества в нас неистребим. Возможно, в основе этого лежит биологическая эволюция. Если не сравнивать себя с другими, то не сможешь совершенствоваться».

Перед пробегом по Сахаре Анна-Мария Фламмерсфельд на собственной спине чувствует, насколько продвинулась в своем совершенствовании. Вес ее рюкзака сократился с одиннадцати до шести килограммов. Теперь она берет с собой всего 42 листка туалетной бумаги – по шесть на каждый день. Это опыт.

Во время пробега температура в Сахаре колеблется от 35 до 45 градусов. Майка постоянно липнет к телу. Пейзаж день за днем, минута за минутой остается одним и тем же: песчаные барханы, отливающие золотом под солнцем. Анна-Мария Фламмерсфельд слушает на ходу музыку и пытается убедить себя в том, что бежит по берегу прохладного озера в Санкт-Морице, обдуваемая холодным ветром со склонов Энгадина, но барханы частенько возвращают ее к действительности. Бег в песках Сахары – это нередко шаг вперед и четыре назад, и она в своих фантазиях создает себе партнершу по бегу – сдобную пустынную булочку с ножками-зубочистками, которая бежит на два шага впереди нее. Ну, погоди, вот я тебя поймаю. А на горизонте все те же неизменные барханы.

В Антарктиде не так уж холодно: от -5 до -20 градусов. Во время старта там как раз лето. Солнце не садится ни днем, ни ночью. Ввиду того что прокладывать здесь беговые трассы длиной по 40 и более километров очень дорого, а порой и невозможно, все бегут по кругу. Длина круга составляет 12 километров, и участники бегут 12 часов. Победителем этапа считается тот, кто за это время пробежит больше километров. Участники даже не замечают, что бегут по кругу, потому что внешне эта белая бескрайняя даль выглядит одинаково. Снежные горы, снежные равнины, льдины – тысячи оттенков белого. Анна-Мария Фламмерсфельд одолевает 98 километров за 11 часов 41 минуту. Последние 20 минут она решает отдохнуть. Завтра ведь снова бежать.

Однажды им не удается стартовать на намеченной трассе, потому что ее оккупируют сотни тысяч пингвинов.

Бегуны спят на корабле, который предоставляет прямо-таки люксовые условия по сравнению с палатками в пустыне. После одного забега Анна-Мария Фламмерсфельд замешкалась, меняя беговые перчатки на толстые пуховые. За несколько секунд незащищенные пальцы замерзли до такой степени, что она не могла ими пошевелить и не чувствовала рук. Согреться Анна-Мария смогла только на корабле.

Фламмерсфельд победила на каждом из 28 этапов марафона «4 пустыни» в женском зачете, оторвавшись от преследователей на несколько часов. В Гоби быстрее оказались лишь трое мужчин, а в Антарктиде – только двое. Чем длиннее маршруты, тем меньше разница между мужчинами и женщинами, молодыми бегунами и людьми старшего возраста. Средний возраст участников таких пробегов составляет от 35 до 40 лет.

Кризисные ситуации вроде поноса в Гоби, конечно, не забываются, но большинство из пройденных 1000 километров дались Анне-Марии Фламмерсфельд без проблем, а иногда даже с удовольствием. «Вообще-то это отдых, – говорит она. – У меня был с собой только рюкзак, и мне ничего не надо было делать, кроме как бежать. Никакого повседневного стресса: что надеть, что купить, как и когда лучше ответить на послания по электронной почте? Только рюкзак и единственная цель – преодолеть пустыню».

Но у меня остается один вопрос, прямой и откровенный. Мне любопытно, зачем люди это делают?

«В прошлом первооткрыватели вроде Колумба и других пускались в путь, не зная, свалятся ли они в конце пути с края земного диска, – отвечает Анна-Мария. – Отчасти их дух живет и в участниках экстремальных пробегов. Они отправляются в неизведанные как в географическом, так и в физическом плане края». Поэтому Фламмерсфельд никогда не согласится бежать второй раз по уже пройденному маршруту. Ей нужны новые вызовы.

После покорения пустынь Анна-Мария за рекордное время взбежала на Килиманджаро и достигла ее вершины (5895 метров) за 8 часов 32 минуты. Она пробежала 210 километров от самой низкой точки Швейцарии в Асконе до самой высокой – пика Дюфур (4643 метра). Она выиграла пробег по Тоскане и Трансильвании. Она победила в марафоне на Северном полюсе. По пути туда Анна-Мария остановилась в Осло, чтобы навестить норвежского врача на пенсии по имени Гуннар.

«Боже мой, Анна-Мария, что я наделал, рассказав тебе о марафоне “4 пустыни”! Ты уверена, что все это идет тебе на пользу? Главное, чтобы ты потом не сделала меня виноватым во всем…» – и они оба расхохотались.

Но, оставаясь наедине с собой, Фламмерсфельд задает себе вопрос: «А что дальше?»

После четырех лет интенсивных сверхдальних пробегов ее все чаще охватывает чувство, что самые главные приключения своей жизни она уже пережила. «Мне сейчас трудно мотивировать себя. Мне нужно что-то мегакрутое. Тогда да, я без сомнений соглашусь».

Анна-Мария не знакома еще с одной климатической зоной – джунглями. В Коста-Рике проводится Coastal Challenge – пробег от одного побережья к другому через джунгли. Бразилия тоже организует марафон в джунглях.

«Но такая жара при 100 процентах влажности! Плюс все эти животные… Нет, мне кажется, это не для меня».

И она вновь приходит к мысли, что чего-то большего, чем пустыни, уже и не придумать.

Однако возможно, что все эти сомнения являются лишь временными симптомами утомления, свойственными спорту, который постоянно действует на психику в ходе тяжелых тренировок. На нее уже после многих гонок нападала тоска. В первые дни после соревнований Анна-Мария чувствовала себя необычайно легко и радостно, с улыбкой уступала право проезда любой машине на дороге. Но через 3–4 дня настроение резко менялось. Она сидела на берегу озера в Санкт-Морице, тупо смотрела на воду и не знала, куда себя деть. Ее охватывала необъяснимая тоска.

Сначала Фламмерсфельд не могла понять сама себя: «Ведь ты выиграла гонку. Куда же делась твоя эйфория, почему ты грустишь?» Но со временем она поняла, что является причиной смены настроения после успеха: «Когда ты интенсивно работаешь, стремясь к цели, будь то гонка, окончание университета или свадьба, то потом переживаешь удар: все кончено. Что дальше?»

Так было и с чемпионом мира по футболу Андресом Иньестой, когда он в 2009 году забил свой великолепный гол. Шла последняя минута полуфинального матча Лиги чемпионов между «Барселоной» и «Челси». «Барса» стояла перед вылетом из турнира. Она практически уже распрощалась с надеждами, когда Иньеста со всей своей дури всадил мяч с 25 метров точно в угол ворот. «Барса» вышла в финал. Она выиграла Лигу чемпионов, а Иньеста после этого проплакал все лето.

Анна-Мария Фламмерсфельд называет это послесоревнователъной депрессией и считает, что ее ощущают многие атлеты. «Просто никто об этом не говорит». Определив причину своей тоски, она научилась с ней справляться.

Часто бегуны, говоря о своих мотивах, разглагольствуют о желании дойти до пределов возможного. Но на самом деле никто не хочет близко подходить к пределу. В этом Анна-Мария уверена, так как пережила нечто подобное.

Через пять недель после рекордного забега на Килиманджаро она стартовала в Трансальпийском пробеге из Баварии в Южный Тироль. Но, уже находясь на старте, Фламмерсфельд внезапно почувствовала, что ей хочется разреветься. Ее охватила паника. «Тим, я не могу, – сказала она своему партнеру по забегу. – Я не справлюсь».

Чтобы успокоиться, ей надо было начать бежать.

И она побежала. Поначалу ей никак не удавалось нащупать свой ритм. Анна-Мария в отчаянии думала, что ничего не получается, что она не сможет продолжать гонку. По вечерам после каждого этапа она радостно проводила время с другими участниками, а выходя на старт нового этапа, снова чувствовала, что находится на грани нервного срыва.

«Лишь позже мне стало ясно, что я дошла до предела. Голова у меня была забита впечатлениями о Килиманджаро и воспоминаниями о трудностях этого забега. Она не в состоянии была выдержать еще одну гонку». Вернувшись в Санкт-Мориц, Фламмерсфельд вместо бега играла в теннис и посещала занятия в балетной школе.

Она не знает, сколько еще продлится увлечение сверхдальними пробегами. «Возможно, через три года я попробую забраться на какие-нибудь водопады или что-то в этом роде». Экстремальные гонки хороши лишь тогда, когда за ними стоит экстремальное вдохновение. Но вот просто бегать Анна-Мария собирается до глубокой старости. Потому что это такое приятное чувство – дышать полной грудью в движении.

За стеклянной стеной кафе виднеются величественные горы. Анна-Мария Фламмерсфельд смотрит на них и что-то вспоминает. Она говорит, что если целыми днями бегать по пустыне или в горах, то можно оценить всю прелесть самых простых вещей. После возвращения из пустыни Атакама для нее было колоссальной радостью снова воспользоваться зубной щеткой с длинной ручкой.

И еще одна попытка

Хочу попробовать еще раз, ну самый последний. Я знаю, что делал подобные попытки и три, и пять дней назад. Но когда-то же все должно пройти.

Я пробегаю 600 метров и спрашиваю себя, как я вообще мог подумать, что на этот раз ничего не будет болеть.

Бег поневоле

Когда люди рассказывают какие-то истории и причитают, что такое могло случиться только с ними, это действует на меня успокаивающим образом. Я-то всегда считал, что подобные истории могут происходить только со мной.

Например, вот эта.

Мне нужно посетить баварскую деревню под названием Штопфенхайм, чтобы встретиться там с молодым футболистом из клуба «Инголыптадт». Я хочу на протяжении десяти лет проследить историю этого спортсмена и еще двух ребят, а затем отразить в книге. На их примере мне хочется показать, как в наши дни талантливые молодые люди становятся профессиональными игроками. Или не становятся. Поскольку в Штопфенхайме нет отеля, я доезжаю до одной из соседних деревень – Веттельсхайма – и останавливаюсь в гостинице «У солнца».

Там я выясняю, что для того, чтобы попасть в Штопфенхайм, надо сначала доехать на автобусе до вокзала в Тройхтлингене и сесть на поезд. Ничего не имею против. У меня прекрасное настроение, светит солнце. По словам обслуживающего персонала, такого жаркого дня в этом году еще не было.

Но, когда я в 18:45 собираюсь отправиться к Нико Райсленеру в Штопфенхайм, оказывается, что автобус минуту назад ушел, и на сегодня он был последним.

Я озадаченно смотрю на расписание. Интересно, что же люди делают здесь после 18:40? Возможно, то же самое, что и до этого, – ездят на своих машинах.

У меня нет своей машины. Я рассказываю всем своим знакомым, как удобно ездить на скоростных поездах, да вот только боюсь, что в Штопфенхайм они заглядывают редко. Набираю номер местной службы такси:

– Добрый вечер, мне бы машину. Я стою на автобусной остановке возле кирпичного завода в Веттельсхайме.

– Вам придется подождать минут 30–40, – ответил водитель. – В данный момент я нахожусь в Вайсенбурге.

– Полчаса! У меня через 37 минут уходит поезд из Тройхтлингена в Штопфенхайм.

– Очень жаль, но у меня еще один клиент.

– А другой машины нет?

– В данный момент, к сожалению, нет.

Такое может случиться только со мной.

В последнее время мы бегаем слишком много: городские праздники бега, супермарафоны, 90 километров в неделю, 340 дней в году. А бывают ли вообще случаи, когда бегать необходимо? Когда это делается не ради удовольствия и фитнеса, а потому, что нет другой возможности передвижения?

Вот теперь как раз такой случай. Сейчас мне действительно надо бежать, потому что поезд отправляется в 19:25.

Я даю своему смартфону задание проложить самый короткий путь пешком от Веттельсхайма до вокзала в Тройхтлингене. Смартфон сообщает: «Время прибытия – 19:30». Но это если я пойду пешком. А бегом я как раз успеваю.

Возле кирпичного завода направо сворачивает дорога № 2230. На указателе написано: «Тройхтлинген – 4 км». Вдоль дороги тянется узкая тропинка. Передо мной до горизонта расстилаются поля пшеницы. Просто красота, если бы было время ей любоваться. В лучах вечернего солнца поблескивает желтый комбайн. Жара еще не пошла на убыль. Температура не меньше 30 градусов.

Я перехожу на трусцу. На бегу я работаю только одной рукой, а в другой держу сумку. К счастью, на мне новомодные туфли, похожие на кроссовки. Оказывается, бегать в них тоже удобно. После 400 метров я актуализирую показания смартфона. Сверяясь с текущей скоростью, он начинает корректировать время прибытия: 19:27; 19:25. Через два километра на дисплее высвечивается: 19:20. Я хочу довести этот показатель до 19:15.

Конечно, мне хватило бы и 19:24, но честолюбие, автоматически просыпающееся у любого бегуна, диктует совершенно произвольное и не подкрепленное здравым смыслом задание: быть на вокзале в 19:15.

Проблема лишь в том, что я потею. Как же я явлюсь весь мокрый и пропахший потом на интервью с Нико?

Я начинаю осторожно маневрировать между двумя противоположными целями: своевременно оказаться на вокзале и не вспотеть. Я быстро пробегаю 200 метров, а затем 150 иду пешком, чтобы снизить нагрузку. В результате время прибытия не удается сдвинуть ниже отметки 19:19, но под джинсами и рубашкой создается какая-то прохладная прослойка.

Свернув на Ансбахерштрассе, уже в городской черте Тройхтлингена, я вижу по левую руку вокзал. От него меня отделяют только железнодорожные пути и индустриальная зона, но пути я уж как-нибудь смогу перейти. Это поможет сократить расстояние.

Я сворачиваю на Гштадтерштрассе. Она идет немного под уклон. Что ж, тем легче. Я миную громадную парковку, на которой ужинают две семьи. Ресторан фастфуда по случаю хорошей погоды вынес столики прямо на стоянку. Прохожу мимо нарочито спокойно, потому что на виду у людей не хотелось бы бегать в цивильной одежде. И тут я замечаю, что через пути нет ни моста, ни туннеля, и меня охватывает паника. Надо возвращаться на ту дорогу, которую посоветовал смартфон, и от преимущества, которое я заработал бегом, ничего не остается. Я проношусь мимо обедающих семейств и снова оказываюсь на Ансбахер-штрассе.

В 19:21, за четыре минуты до отправления, я прибегаю на вокзал и вижу, что торопился напрасно. Поезд опаздывает на десять минут.

Я покупаю билет и успокаиваюсь. И в этот момент на меня накатывает пот, который я так старательно сдерживал все это время. Он буквально брызжет изо всех пор. Майка моментально пропитывается им, по лбу текут капли.

Садясь в поезд, я стараюсь держаться подальше от остальных пассажиров и сразу же запираюсь в туалете.

Я снимаю майку и начинаю обмывать лицо и торс. В какой-то момент я вижу свое лицо в тусклом зеркале и комментирую увиденное: «Ты стоишь в туалете поезда и моешься».

В туалете так жарко, что я обсыхаю не вытираясь. Понюхав майку, я понимаю, что ее надо постирать.

К тому моменту, когда спустя десять минут Нико встречает меня в Эллингене, на следующей остановке после Штопфенхайма, на майке остается всего одно-два влажных пятна. Я с улыбкой приветствую его, но, сев в машину, краем глаза нервно наблюдаю, не раздражает ли его неприятный запах.

Но либо Нико галантно делает вид, что ничего не замечает, либо умывание в туалете оказалось эффективным. Однако самый сенсационный результат этого вечера, оставшийся незамеченным из-за суматохи с поездом, доходит до меня лишь на следующее утро – подошвенная фасция. Впервые за три недели я пробежал четыре километра от Веттельсхайма до Тройхтлингена, не чувствуя абсолютно никакой боли.

Упражнения на полу

За время, ушедшее на заживление подошвенной фасции, появились боли в тазобедренном суставе и напряжение в пояснице. Пакет со льдом, которым я на прошлой неделе отчаянно пытался охладить стопу, перекочевывает теперь к ахиллову сухожилию другой ноги. Непроизвольно стараясь снять нагрузку с больной стопы, я, очевидно, неправильно распределил нагрузку на другие части тела. Теперь во время бега я напоминаю жонглера, сосредоточенно пытающегося найти шаткое равновесие между тянущими и острыми болями в разных местах. Невольно вспоминается рекламный плакат каких-то курсов здорового образа жизни, который я увидел на вокзале после встречи с Нико: «Живите здорово». Уж не меня ли они имели в виду?

Теперь значительную часть своего рабочего времени я провожу на полу. День начинается с гимнастики, упражнений на мышцы туловища и нескольких силовых упражнений. С давних пор известно, что одна только беговая тренировка не идет на пользу ни здоровью, ни результатам. Ее необходимо дополнять общеукрепляющей тренировкой и упражнениями на повышение подвижности. Эту часть тренировочной программы я всегда выполнял, испытывая внутреннее сопротивление. Мне хотелось только бегать. И, честно говоря, несмотря на все доводы разума, я был глубоко убежден в том, что только бег позволит мне бегать еще быстрее. А теперь приходится целовать пол. Я лежу на животе, поднимая и опуская голову и торс.

Через несколько дней поясница приходит в норму, от колющих болей в бедре тоже не остается и следа. Ахиллово сухожилие при беге по-прежнему нервирует, но это можно перетерпеть. В боли есть и что-то хорошее: она позволяет чувствовать, что я действительно тренируюсь по-настоящему.

Осторожно увеличиваю объем нагрузок. В первый день после возвращения из Веттельсхайма – два километра, на третий день – два с половиной, и так до тех пор, пока на девятый день не возвращаюсь к шести километрам. Лето подходит к концу. Из-за повреждения я пропустил много теплых вечеров, которые как нельзя лучше подходили для того, чтобы бегать в майке с коротким рукавом и ощущать легкость бега. Но разве пасмурные осенние дни хуже подходят для бега? Осенью воздух свеж и насыщен кислородом, он заполняет легкие на всю глубину. Я чувствую, как во мне нарастает предвкушение.

Каждое утро в 8:50 я дисциплинированно выполняю возле письменного стола упражнения на мышцы туловища. Это помогает мне превратить недовольство нудными упражнениями в гордость. Теперь я мог бы с успехом окончить любые курсы по здоровому образу жизни.

Даже футбольные профессионалы вроде Нико сегодня безоговорочно признают, что упражнения на развитие силы и подвижности необходимы в любом виде спорта, а это прямо-таки настоящая культурная революция. Футболисты всегда подчеркивают свое превосходство перед бегунами, потому что способны добиваться успехов, даже нарушая спортивный режим и халатно относясь к тренировкам. Я знаю это, потому что сам принадлежал к их числу.

В 13 лет я являлся запасным вратарем сборной команды округа Майн-Таунус. Основным был Бертольд Аллевельдт, который позже играл в качестве запасного вратаря в команде «Франкфурт» – самой неудачливой в истории команде второй лиги – и постоянно находился в тени Томаса Эрнста, который, в свою очередь, до этого провел шесть лет во франкфуртской команде «Айнтрахт», так ни разу и не выйдя на поле.

Я ненавидел бег. И дело не в том, что у меня были для этого какие-то веские причины. Просто я чувствовал себя футболистом, а футболист, как я считал, должен презирать бег. Это закон природы, который футболисты передают друг другу из поколения в поколение. Беговая тренировка для них – это что-то ужасное. Она нередко применяется в виде наказания.

В свою очередь, бегуны смотрели на футболистов свысока, так как полагали, что, в отличие от них, занимаются систематической работой и подчиняют успеху все остальные аспекты жизни, в том числе еду и сон. Футболисты считали себя игроками, а бегуны – атлетами.

Выиграв городское первенство по бегу среди школьников, я воспринял это как некий курьез. Я никому не рассказывал о том, что вместе с младшей сестрой хожу в легкоатлетический клуб. Я даже с самим собой не обсуждал, каким образом в 13 лет вдруг ни с того ни с сего стал бегуном.

Но, как и все прочие противоречия из времен моего детства (между капитализмом и коммунизмом, гимназией и общеобразовательной школой, Оветтом и Коу[5]), с годами исчезла и глубокая пропасть между футболистами и бегунами. Тренировки футболистов стали куда более научно обоснованными, и этот вид спорта обращает теперь намного больше внимания на атлетические аспекты игры.

Пожалуй, самым явным признаком того, что бег поднялся до статуса поистине народного вида спорта, является существование футболистов, которые признаются, что любят бегать.

Бег без мяча

У соседской двери стоят футбольные бутсы. Две пары, причем обе детские. «Они хорошие мальчишки, – говорит Томас Хитцльшпергер, – хотя и болеют за дортмундскую “Боруссию”». У его собственной двери теперь всегда стоят только кроссовки.

Я специально надел на пробежку футболку, а вот Томас Хитцльшпергер одевается как убежденный бегун: черная приталенная беговая куртка, черные обтягивающие лосины и поверх них шорты. «Еще пять лет назад я эти лосины ни за что не надел бы, – говорит он. – Профессиональные футболисты так не одеваются. Но когда я, будучи в отпуске в Венеции, увидел их на многих бегунах, то подумал, что это в общем-то круто. А главное – в них удобно и тепло».

Мы выбегаем из подъезда многоэтажного дома в Мюнхене, минуем два перекрестка, мост Виттельсбахов и попадаем на мюнхенский «беговой автобан» на берегу Изара. «Здесь налево», – указывает пальцем Томас. Конечно, он не такой фанатичный бегун, чтобы точно измерять дистанцию, но из опыта ему известно, что с нашим темпом бега пробежка займет около 45 минут. Хитцльшпергер бегает четыре-пять раз в неделю. В футбол он играет от силы один раз в две недели. «Я еще делаю пару силовых упражнений, но только потому, что это полезно для организма. Удовольствия мне это не доставляет. Удовольствие я получаю от другого: надеть кроссовки и бегом вперед».

Почти двадцать лет бег был неотъемлемой частью его профессии. Томас Хитцльшпергер, светловолосый парень из баварской деревушки, прославился своим хлестким ударом по воротам. В Англии, где он делал первые шаги в своей футбольной карьере, его уважительно называли Молоток. Благодаря своим красивым и мощным ударам он стал игроком сборной Германии и в 2007 году завоевал в составе команды «Штутгарт» титул чемпиона Германии. О том, что он наряду с футболом много и охотно бегал, Томас упоминал лишь вскользь. «Когда мне было 25 лет и я играл за “Штутгарт”, то дополнительно к командным тренировкам частным образом занимался и беговой подготовкой. Причина проста: я хотел совершенствоваться как футболист». Иногда Томас бегал с удовольствием, иногда из чувства долга. По-настоящему он открыл для себя бег лишь в 2013 году, когда в 31 год завершил футбольную карьеру. «Когда я бегаю, мне не нужны ни музыка в наушниках, ни счетчик пульса. Я ни о чем не думаю и не наслаждаюсь окружающей природой. Я хочу просто бежать». Его цель – отстраниться от действительности и полностью раствориться в беге.

Поэтому можно считать исключением то, что этим осенним пасмурным днем он бежит не в одиночестве, а с партнером. Мы познакомились 17 лет назад. Тогда я, будучи спортивным журналистом, приезжал к нему в Бирмингем. Он жил в классическом английском доме, где на кухне висела фотография его семьи: пять братьев и одна сестра в национальной баварской одежде. Встреча с самого начала получилась более сердечной, чем многие другие интервью. Оказалось, что его девушка Инга специально к моему приезду испекла «мраморный» торт. Спустя 13 лет все говорили, что у Томаса Хитцльшпергера больше нет девушек. Он первым из игроков сборной открыто признал свою гомосексуальность.

Но в ту первую встречу, состоявшуюся почти два десятка лет назад, я задержался у него в гостях не ради торта, а потому, что Томас Хитцльшпергер не ограничивался только ответами на мои вопросы. Он сам много спрашивал. Он вообще интересовался многими темами: избирательной системой Великобритании и английским искусством, а также тем, почему англичане, выпивая, так плохо себя контролируют. Томас – один из тех, с кем я охотно общаюсь, потому что он по-английски сдержан, склонен к самоиронии и глубоко вникает в суть вещей.

В 18 лет Томас по собственной инициативе отправился из своей деревни в Бирмингем и научился там говорить по-английски лучше, чем многие англичане. Познакомившись на одном из футбольных матчей с председателем Bank of England, он попросил позволения навестить его в Лондоне. Впоследствии глава банка говорил, что Томас Хитцльшпергер – один из немногих непрофессионалов, который по-настоящему интересуется кредитной политикой и действительно что-то в ней смыслит.

Томас вырос в доме, где не было книжных полок, и лишь после 20 лет пристрастился к чтению. Он читал романы Кутзее и биографии таких людей, как бывший глава Федеральной резервной системы Алан Гринспен. Когда я поделился с ним своей идеей написать книгу о беге, Томас сразу посоветовал мне познакомиться с «Рожденный бежать» Кристофера Макдугла. Движущей силой его тяги к знаниям является неукротимое честолюбие спортсмена. Ему просто необходимо знать больше, во всем разбираться. Но он никогда не выставляет себя всезнайкой.

С той же любознательностью Томас подошел и к бегу, когда новый тренер национальной сборной Юрген Клинсман в 2004 году вдруг объявил футбол атлетическим видом спорта. Это был настоящий переворот!

Самосознание старого поколения футболистов оказалось под вопросом. Раньше они были игроками, крутыми парнями, которым ни к чему было заниматься общефизической подготовкой. Ведь 90 минут можно продержаться и на одних волевых усилиях.

«До этого бег в футбольных тренировках воспринимался только как мучение, – рассказывает Томас, пока мы не спеша, в полном соответствии с доктриной доктора Ван Аакена, трусим вдоль Изара с такой скоростью, чтобы бег не мешал разговаривать. – В ходе подготовки к сезону бывали длительные забеги продолжительностью один час, но физическую готовность к ним демонстрировали лишь немногие. Считалось, что это направлено не столько на повышение выносливости, сколько на укрепление воли. И тут пришел Клинсман».

Юрген Клинсман, который, будучи нападающим мирового уровня, не мог устоять на месте на протяжении всех 90 минут игры и постоянно метался влево и вправо, вперед и назад по полю, после окончания карьеры перебрался в США, и там у него открылись глаза. Он начал интересоваться тренировочными методиками у специалистов по различным видам спорта. Тренер национальной сборной по хоккею Бернхард Питерс слышал, как он, усердно ведя записи об общефизической подготовке хоккеистов, бормотал себе под нос: «Футбол в этом отношении неимоверно отстал». Томас Хитцльшпергер вспоминает: «С его приходом впервые зашел разговор об атлетической подготовке».

Приглашенные Клинсманом из США тренеры по фитнесу рассказывали игрокам, что дополнительную силу можно позаимствовать даже из ягодиц: «Они объясняли, что во время бега ягодичные мышцы стабилизируют положение таза. Следовательно, необходимо было тренировать и ягодицы».

Пока околофутбольные деятели упражнялись в остроумии на страницах бульварной прессы по поводу идиотской затеи, позаимствованной из Америки, и демонстрировали в качестве иллюстраций фотографии игроков, тренирующихся со связанными резиновым жгутом ногами, Томас Хитцльшпергер понял, что подход Клинсмана дает ему шанс. «У него были планы дополнительных тренировок, рассчитанные на самостоятельную работу спортсменов. Трудолюбие давало мне преимущество перед конкурентами по сборной. Я мог бегать больше, чем они».

Он поделился этими идеями со своей девушкой. Инга сказала, что в этом нет ничего нового и что она знает человека в Штутгарте, который владеет студией фитнеса и со знанием дела проводит тренировки по общефизической подготовке. Его звали Даниэль Хольцингер. В молодые годы он был чемпионом Германии среди юниоров на дистанции 800 метров.

Хольцингер был в Штутгарте одним из первых личных тренеров. Взяв за основу тренировочные планы Клинсмана, Томас Хитцльшпергер под руководством Хольцингера сделал бег ядром своей атлетической подготовки. После футбольных занятий он проводил в лесу забеги на короткие и длинные дистанции, а также интервальные тренировки на тренажерах у Хольцингера, в частности шесть забегов на 1000 метров со скоростью 18 километров в час с трехминутным отдыхом между ними. Томасу казалось, что его усердием будут довольны. Но он ошибался.

Тренеры клуба «Штутгарт», в котором играл Хитцльшпергер, запретили ему дополнительные тренировки. Оказывается, они лучше знали, как правильно дозировать нагрузки! Хватит с него и той работы, которую он выполняет на тренировках вместе с командой!

Томас объяснял, что получил от Юргена Клинсмана, тренера национальной сборной, тренировочные планы, которые необходимо выполнять.

«Слушай ты больше этого Клинсмана», – отвечали ему.

Томас Хитцльшпергер не хотел конфликтовать. На несколько дней он отказался от дополнительных тренировок, но потом тайком вернулся к ним. Главное, чтобы никто не увидел его у Хольцингера. Получалось, что добрую волю и трудолюбие надо скрывать от других.

Клинсман пригласил его в команду, отправлявшуюся на первенство мира 2006 года. В течение нескольких лет Томас Хитцльшпергер считался самым неутомимым полузащитником Германии.

Когда он делится со мной своими результатами, мне все время приходится пересчитывать в уме: футболисты измеряют свою скорость в километрах в час, а бегуны – в секундах на километр. Он говорит, что бежит 1000 метров со скоростью 18 километров в час, а мы говорим, что тратим 3 минуты 20 секунд на километр.

– Как ты считаешь, с какой скоростью мы сейчас бежим? – спрашиваю я, завидев вдалеке мюнхенский зоопарк.

– Думаю, 10 километров в час.

Я считаю: 10 километров в час – это… Что? Шесть минут на километр? Я пытаюсь скрыть свой шок. Неужели действительно так медленно? Я уже 25 лет не бегал с секундомером и утратил чувство темпа. Хотя какая разница, насколько быстро мы бежим. Ведь основная цель – это беседа. И все-таки… Я не думал, что когда-нибудь смогу пробежать километр медленнее, чем за пять минут. Осторожно, чтобы он не заметил, я прибавляю темп. Томас без всяких проблем подстраивается под него.

– Теперь мы бежим немного быстрее, ты заметил? – спрашивает он спустя 10 минут.

– Серьезно? А я и не обратил внимания.

Хотя Юрген Клинсман стал основоположником научного подхода к футболу в Германии, развитие в этом направлении началось несколькими годами раньше, но никто не заметил, что произошла революция. Томас Хитцльшпергер узнал о ней еще в первые годы нынешнего тысячелетия в своем новом клубе «Астон Вилла» в Бирмингеме из плаката, висевшего у входа в тренировочный центр. Там было написано: «Каждое утро в Африке просыпается газель. Она знает, что для того, чтобы остаться в живых, ей надо бежать быстрее самого быстрого льва. Каждое утро в Африке просыпается лев. Он знает: чтобы не умереть с голоду, он должен бежать быстрее, чем самая медленная газель. Неважно, лев ты или газель. Как только встает солнце, надо бежать!»

Чуть дальше, в раздевалке, после каждого матча вывешивался список, в котором отмечалась дистанция, преодоленная каждым игроком в ходе игры. Так зарождался «прозрачный» футбол.

«Сначала эти данные носили вспомогательный характер и давали слишком большую свободу интерпретации, – рассказывает Томас Хитцльшпергер. Тренер в Бирмингеме ругался: “Видите, противник пробежал на четыре километра больше? Потому мы и проиграли!” Для зрителей дистанцию пробега без всяких комментариев публиковали в газетах, и от них поступали отклики: “Получаете миллионы, а бегаете меньше, чем соперники!” Конечно, этот показатель сам по себе ничего не говорит о качестве игры. Одно дело, если игрок стоял, когда надо было бежать, и совсем другое, когда у него не было необходимости бежать, потому что он отлично контролировал свою позицию и прекрасно отдавал пасы. Опять же, есть разница между мощным ускорением и неспешной трусцой по полю».

Но фиксация данных постепенно становилась все более конкретной. Сегодня в показателях пробега каждого игрока учитываются также скорость и продолжительность бега, количество ускорений по отдельности в атаке и обороне, а также многие другие аспекты. И современные футболисты, как и бегуны, каждую неделю сравнивают свои результаты в секундах и метрах.

Из этих показателей отчетливо видно, насколько более атлетичной стала данная игра в последние годы. Когда после 2000 года началось регулярное документирование пробега футболистов в ходе матча, Томас Хитцльшпергер пробегал за игру в среднем 10,5 километра. Спустя 10 лет это были уже 11,5 километра. Сегодня, шесть лет спустя, ведущие футболисты его амплуа, играющие в центре поля, преодолевают 12–13 километров.

Но бег в классическом смысле слова встречается в современном футболе все реже. Забеги на выносливость, с помощью которых раньше воспитывалась воля, используются теперь ведущими футболистами, пожалуй, только во время отпуска для восстановления и поддержания формы. Вместо этого создано множество других тренировочных методик для выработки специфической выносливости, необходимой во время постоянных ускорений и торможений. Так, например, футболисты играют четыре на четыре на одной трети поля, и, в зависимости от того, на что направлена тренировка – на повышение выносливости или на развитие скорости, – может либо удлиняться время игры, либо искусственно увеличиваться темп за счет ограничения времени контакта с мячом.

«Уже никто не считает, что для футбола важнее всего выносливость, – говорит Томас Хитцльшпергер. – Полезнее быть быстрым и уметь как можно чаще совершать резкие ускорения».

Он принадлежит к переходному поколению, которое еще застало игроков старой школы. «Те могли позволить себе выпить, потому что это, по их мнению, вписывалось в имидж крутого мужика». Но при нем появились и молодые ребята, многие из которых вообще не прикасались к алкоголю и вместо бара охотнее посещали тренажерные залы, откуда рассылали селфи поклонникам.

Он сам пережил однажды момент, в котором нашла свое сконцентрированное отражение тенденция последних лет. В предпоследнем туре сезона 2006–2007 годов он играл в составе «Штутгарта» против «Бохума». Чтобы стать чемпионами, необходимы были еще две победы. Однако уже на четвертой минуте «Бохум» повел в счете – 1:0. Команда Хитцльшпергера предприняла меры, чтобы стабилизировать игру самыми простыми средствами. Овладев мячом на своей половине поля, необходимо было как можно быстрее переправить его вперед. Увидев одну из таких передач, Томас подумал: «Прежде чем я добегу до мяча, противник наверняка его перехватит. Но речь ведь идет о чемпионском титуле, поэтому беги!» – и рванул вперед. Его визави из «Бохума» Звездан Мисимович рассуждал примерно так же: «Зачем мне бежать 60 метров назад? Кто-то из защитников наверняка перехватит мяч». Но мяч попал к Какау на правом фланге. Тот заметил ускорение никем не прикрытого Хитцльшпергера. Пас, разящий удар – и счет 1:1. «В такие моменты сразу понимаешь: в сегодняшнем футболе нельзя стоять на месте и перекладывать ответственность на товарищей по команде».

Будучи футболистом, который переквалифицировался в бегуна, я в молодости гордился тем, что в атлетическом плане на голову превосхожу любого футболиста. Уже в более позднем возрасте в Будапеште я брал интервью у Лотара Маттеуса, работавшего в то время тренером сборной Венгрии. Вечером после беседы я отправился на остров Маргит побегать и заметил среди других бегунов Лотара Маттеуса. Он изо всех сил старался сохранять отсутствующее выражение лица, свойственное футболисту старой закалки, который бежит, как бы не замечая этого. Мы оба видели, что мой темп бега быстрее, но я нахально снизил скорость и пристроился к Лотару.

– Я никогда не бегал на длинные дистанции, – начал оправдываться он, хотя я не сказал ни слова. – Когда я еще играл в мюнхенской «Баварии», то бегал трехминутные кроссы. У меня слишком короткий шаг, и я больше подхожу на роль спринтера. Даже в 40 лет, работая тренером в венском «Рапиде», я все еще удерживал седьмое место по скорости в команде!

Как бы то ни было, способность безостановочно говорить на бегу он не потерял. В поле зрения показалась купальня Палатинус. Значит, первый круг продолжительностью 5,5 километра подошел к концу.

– Пожалуй, хватит, – решил Маттеус.

– А я пробежал бы еще кружочек.

– Нет, в 44 года я хочу просто оставаться в форме. Бег должен быть отдыхом.

Мы распрощались на мосту перед купальней, и я пошел на второй круг. Уже отбежав метров на пятьдесят, я услышал, как он кричит мне вслед:

– Но я сейчас еще сделаю пару ускорений вверх по мосту! Спринт все-таки полезнее для поддержания формы!

После этого я улыбался весь вечер.

А недавно я был восхищен и в некоторой степени потрясен дошедшими до меня слухами, будто Сами Хедира, самый быстрый на сегодняшний день футболист из немецкой сборной, завоевавшей титул чемпиона мира, пробегает 1000 метров за 2:30. Мое лучшее время составляло 2:32,5.

«Ну, до таких высот футбол еще не поднялся, – успокаивает меня Томас Хитцльшпергер. – При прохождении лактатной пробы футболисты совершают несколько забегов на 1000 метров с нарастанием темпа, и до сих пор самая высокая зарегистрированная скорость составила 18 километров в час». Я пересчитываю в уме: 3 минуты 20 секунд на километр. Самые лучшие спортсмены вроде него после шести таких забегов добровольно отправлялись на дополнительный седьмой километр, который проходили за три минуты. «Если я правильно помню, то Сами Хедира начал один из забегов с темпом 2:40, но затем остановился». Я облегченно вздыхаю. «Однако, – добавляет Хитцльшпергер, – вполне возможно, что на основе лактатной пробы был сделан прогноз, что Хедира способен пробежать километр за 2:30».

Я прихожу к выводу, что у бегунов мало объективных поводов ощущать собственное превосходство. Некоторые современные профессиональные футболисты способны без подготовки пробежать марафон, как доказал игрок второй лиги Саша Мёльдерс в 2016 году. Правда, ему пришлось изрядно помучиться. «А что вы делаете воскресным утром? – писал он на своей странице в “Фейсбуке”. – Я вот сейчас собираюсь бежать марафон Рейн-Рур в Дуйсбурге». Спустя пять часов он снова объявился в Сети и сообщил, что находится «в полной заднице, но на финише».

Правда, вряд ли и кто-то из бегунов смог бы выдержать две тренировки в день в профессиональном футбольном клубе. Постоянные взрывные ускорения и смены направления создали бы чрезмерно высокую нагрузку на его мышцы.

На «беговом автобане» вдоль Изара действует правило: бежать справа, обгонять слева. Нам постоянно кто-то попадается навстречу. Кого-то обгоняем мы, а кто-то – нас. Никто не подает виду, что узнал Томаса Хитцльшпергера. Возможно, его просто не хотят беспокоить, руководствуясь среднеевропейской вежливостью. Интересно, не возникает ли у людей желания обставить звезду футбола?

«Нет, я такого не замечал. Было наоборот, когда я как-то пытался угнаться за велосипедистом. Ничего хорошего из этого не вышло».

В тот день Томас практиковал бег с переменной скоростью: десять раз по одной минуте со скоростью 16 километров в час, а в промежутках – бег трусцой в течение минуты. Тогда он устраивал такие тренировки каждые 2–3 дня. И тут Томас услышал, что сзади приближается велосипедист. Он обернулся и увидел, что тот едет с приличной скоростью. «Надо пристроиться за ним», – подумал Томас Хитцльшпергер и заранее напряг мышцы, поджидая, когда велосипед с ним поравняется.

Когда мне было 15 лет, я прочитал отрывок из биографии мирового рекордсмена в беге на 800 метров Себастьяна Коу, опубликованной в журнале Running Free. Однажды Коу, совершая пробежку по Шеффилду, заметил, что его обогнал рейсовый автобус. Пока автобус стоял на остановке, Коу решил потягаться с ним в скорости. Автобус то отъезжал от него, то подпускал ближе. Вскоре Коу заметили и пассажиры. Они начали подбадривающе махать ему из окон. Вот так, сам того не ожидая, Коу в конце пробежки устроил себе еще и скоростную тренировку.

Когда переднее колесо велосипеда поравнялось с Томасом Хитцльшпергером, он включил полную скорость. Первое время он уверенно держался за велосипедом, а потом в икре что-то треснуло – разрыв мышечных волокон.

И все же Томас сохранил в своей программе скоростные тренировки. Если умеешь полностью выкладываться, то увеличиваются шансы приблизиться к цели, которая состоит в том, чтобы при беге не думать ни о чем, кроме бега. «Я делаю это для того, чтобы сохранить скоростную выносливость. Я должен уметь бегать не только со скоростью 10 километров в час. Разумеется, придет такое время, когда я уже не смогу бегать быстро. Но, пока у меня есть скорость, я хочу ее чувствовать». Именно поэтому Томас неохотно занимается на беговых тренажерах. «Это все не то. Для настоящего бега нужен свежий воздух». Правда, тренажер иногда дает ему возможность сразиться с собой прежним. Томасу хочется знать, насколько он еще быстр. Он устанавливает скорость «дорожки» 16–17 километров в час продолжительностью 1 минуту, а следующую минуту бежит медленно. Но уже давно Томас не повышает эту скорость до 18 километров в час, на которые был способен в бытность футболистом. Объясняется ли это страхом, что он не справится с такой нагрузкой? «При 18 километрах в час “дорожка” создает много шума. Ноги барабанят по ней с большой скоростью, и это приятно, но пока у меня нет нужной мотивации, чтобы захотеть ощутить это еще раз».

Даже для профессиональных футболистов существует разница между профессией и пенсией. У Томаса уже нет желания ощущать боль, когда он подходит к границе возможного.

Какой бы амбициозной ни была его беговая тренировка, он не находит в себе честолюбия, чтобы выступить на соревнованиях или поучаствовать в марафоне. Время абсолютных спортивных достижений прошло.

Томас Хитцльшпергер заседает в правлении клуба «Штутгарт». Футбол для него – по-прежнему космос, а бег – земная жизнь.

Спустя 43 минуты 58 секунд мы снова оказываемся на его улице. Я воздерживаюсь от вопроса, с какой скоростью, по его мнению, мы бежали. Последние метры мы идем пешком. Такая у него привычка. Томас считает, что из нагрузки надо выходить постепенно. Мы быстро принимаем душ, потому что планируем еще сходить на футбол. На стадионе «Грюнвальдер» состоится матч в рамках юниорской Бундеслиги между командами «Мюнхен 1860» и «Хоффенхайм». Во время игры Томас Хитцльшпергер замечает, что, несмотря на все сдвиги к лучшему, футбол пока не является идеальным местом времяпрепровождения бегунов: ему хочется съесть фруктовый салат, а в стадионном буфете есть только сосиски.

Я становлюсь современным человеком

Очевидно, в XXI веке считается доказанным, что как люди женщины лучше мужчин. Иначе с чего бы производители всех современных электронных устройств наделяли свои изделия исключительно женскими голосами? Навигатор в автомобиле женским голосом указывает нам дорогу, мобильный телефон женским голосом сообщает, что в почтовом ящике для меня оставлено два сообщения.

Но к этому женскому голосу я был не готов. Я нажал на своем телефоне кнопку «Начать работу приложения», и сразу начался обратный отсчет: «Пятнадцать, четырнадцать, тринадцать…» Я в панике начал заталкивать телефон в карман беговых брюк, чтобы подготовиться к старту, но, как назло, молния заела, а обратный отсчет дошел уже до пяти!

«Четыре, три, два…» Я уже не дожидаюсь, что скажет эта женщина при счете «ноль». По-прежнему держа телефон в руках, я срываюсь с места. Неотвратимость обратного отсчета убедила меня в том, что нельзя терять ни секунды.

Как только мои знакомые узнавали, что я хочу вновь заняться бегом, разговор неизбежно сводился к современным техническим вспомогательным средствам типа измерителей пульса или беговых приложений для смартфонов.

– Тебе нужна Runtastic! – заявил Томас Хитцльшпергер.

– А у тебя она есть?

– Нет конечно! Но некоторые бегуны не мыслят себя без нее. Им нужна мотивация, поэтому они либо ходят и покупают себе клевые шмотки для бега, либо пользуются игрушками типа Runtastic.

Как только друзья начинали говорить о часах, измеряющих пульс, или о мобильных телефонах, подсчитывающих сожженные калории во время бега, я инстинктивно занимал оборонительную позицию: мне это не нужно! Я ведь был когда-то настоящим бегуном и всегда точно чувствовал, сколько пробежал, с какой скоростью, какой были продолжительность забега и степень нагрузки.

А потом я начал задумываться.

В молодости я фиксировал результаты всех забегов с помощью сверхлегкого секундомера, а потом аккуратно вносил их в свой тренировочный дневник. Я в полной мере использовал все имевшиеся в моем распоряжении на тот момент технические возможности. У меня появилась своеобразная любовь к цифрам на секундомере. Если в конце тринадцатикилометровой пробежки на нем высвечивалось 53:08, я мог бесконечно смотреть на эти четкие цифры. А когда вносил это время в дневник в твердой оранжевой обложке и видел их перед собой черным по белому, радость от достигнутого становилась еще больше.

Люди (во всяком случае, мужчины) испытывают глубокое удовлетворение от сбора всяческих данных, ведения списков. Ник Хорнби даже положил эту страсть в основу романа Hi-Fi, ставшего бестселлером. Там рассказывается об одном владельце магазина грампластинок, который, если я правильно помню, занимается только тем, что постоянно переписывает рейтинги своих любимых песен.

Однако мне уже 46 лет, и я всего лишь бегун-любитель, который трижды в неделю под покровом темноты выбирается на пробежки. Неужели я придаю такое значение своему увлечению, что буду контролировать пульс и среднюю скорость, да еще и хранить эти данные? Хотя, конечно, неплохо было бы точно знать, на что я еще способен.

Я убеждаю себя, что еще не превратился в старикашку, который в ответ на все новшества говорит: «А вот в наше время…» Поэтому и только поэтому решаю испробовать один из этих современных измерительных приборов в своих пробежках.

За советом я обратился к одному другу в Мюнхене. Он показался мне самой подходящей кандидатурой, так как работает инженером в машиностроительной отрасли. Его ответ пришел по электронной почте: «Runtastic и Runkeeper представляют собой стандартные решения, совместимые со смартфоном или с часами, оборудованными функцией GPS. Если ты собираешься устраивать виртуальные соревнования, можно воспользоваться Strava. Лично я пользуюсь TomTom Runner 3. Он закрепляется на запястье, измеряет пульс и через Bluetooth может транслировать музыку в наушники». «Отлично, – подумал я, – а теперь то же самое, только медленнее».

Я сделал выбор в пользу Runtastic, потому что многие бегуны, не сговариваясь, сами рекомендовали мне это приложение. «Я им больше не пользуюсь, – сказала Тереза Энке. – Программа включается, когда ее не просят, и говорит тебе: “Эй, ты уже давно не бегала!” Во время бега я постоянно чувствую себя под давлением, потому что она измеряет среднюю скорость. Мне-то до лампочки, пробегаю я километр за 5 или за 6 минут, но, когда со мной Runtastic, я около каждого красного светофора начинаю нервничать: “Да скорей же, мне некогда ждать. Средние показатели ухудшаются!”»

Я тщательно подготовился. Приложение будет измерять пройденную дистанцию, скорость, перепады высот и количество сожженных калорий. Мне безразлично, с какой скоростью я бегаю и на какие высоты взбираюсь. Я хочу лишь разок попробовать. Но, когда женский голос начинает обратный отсчет: «Три, два, один…», – автоматически переключаюсь в соревновательный режим. По-моему, мне хочется доказать этой тетке в телефоне, что я еще бегун хоть куда.

Хотя я собирался бежать в легком прогулочном темпе, дыхание и ноги сразу же сбиваются с ритма.

Телефон лежит в руке тяжело, словно камень. Кажется, что из-за его веса перекашивается вся осанка. «Представь себе, что это эстафетная палочка», – уговариваю я себя. Раньше мне очень легко бежалось с эстафетной палочкой в руке. Легкость этого алюминиевого цилиндра, казалось, передавалась телу, вызывая попутно чувство причастности к команде. Но телефон лежит в руке тяжелой ношей.

В Больцано осеннее утро, но солнце светит еще по-летнему. Правда, я воспринимаю пейзажи по берегам Талверы лишь урывками. Мне никак не удается настроиться во время бега на созерцание и раздумья. Я думаю только о том, что нахожусь под контролем. Мои мысли прерывает женский голос из телефона: «Пройден один километр». Я и понятия не имел, что она будет разговаривать со мной на бегу. Мне представлялось, что в конце я остановлю программу и просто ознакомлюсь с результатами: «Время прохождения – 5 минут 8 секунд».

Женщина в телефоне продолжает что-то говорить о том, что я не ввел предварительно свое местонахождение и не сделал настройку на спутник. Я отмечаю, что она обращается ко мне на «ты», как это часто делают в последнее время компьютерные голоса. Но все это остается где-то на периферии сознания.

Километр за 5:08? Я уязвлен до глубины души. Для меня как бегуна это просто черепашья скорость, прогулка пешком, которая не заставляет напрягаться ни сердце, ни мышцы. Когда мы в Мюнхене бегали трусцой с Томасом Хитцльшпергером, я еще мог как-то оправдаться, что он может осилить только такой стариковский темп. Но эта женщина в телефоне совершенно точно знает, чего стою я сам.

Конечно, я не тешил себя надеждами, что смогу бегать так же, как в молодости, но где-то в глубине души верил в это. К числу выдающихся человеческих способностей относится и умение обманывать самого себя.

И как только мне пришла в голову эта идиотская идея контролировать свою скорость? С телефоном в руке вообще невозможно бегать! Да еще и утром. Я не жаворонок. Я не люблю ничем заниматься по утрам. И на пробежку я отправился утром только из-за этого дурацкого приложения, поскольку подумал, что в темноте мне будет трудно с ним управляться. Больше никогда в жизни не буду им пользоваться!

За мостом Святого Антония начинается легкий уклон вниз, и я решаю показать этой даме из телефона, кто есть кто.

«Пройдено два километра, – докладывает она спустя некоторое время. – Время прохождения – 9 минут 36 секунд». Во мне моментально просыпаются выдающиеся математические способности: 9:36 минус 5:08. Выходит, что второй километр я одолел за 4:28.

Но я уже слишком тяжело дышу, чтобы порадоваться приличному результату.

За все время пробежки я так и не нащупал свой ритм. Когда на втором круге я опять подбегаю к мосту Святого Антония, то по своей тени на асфальте замечаю, какие у меня необычно короткие шаги. Похоже, я опять замедлился. Женщина в телефоне молчит. Может, я по ошибке нажал какую-то кнопку и отключил программу? Я бросаю взгляд на дисплей: GPS работает и показывает, что пройдено 3,96 километра. У меня больше нет ни амбиций, ни желания ускоряться на последних двух километрах. Себя не обманешь. 5:08 на первом километре подорвали мой имидж, и теперь уже безразлично, каким будет конечный результат.

Человек создал технику, чтобы она выполняла его работу лучше, точнее и неподкупнее, чем он сам. Теоретически это, конечно, признак прогресса, что мобильные приложения способны точно измерять скорость и дистанцию. Даже несмотря на свое прерывистое дыхание, я искренне преклоняюсь перед возможностями сегодняшней техники. Я мог бы даже измерить свой пульс, если бы подключил к телефону соответствующее устройство на нагрудном ремне.

Но что на самом деле дают эти технические достижения?

Штефан Воллебе, коуч по бегу из Магдебурга, тридцать лет назад, будучи еще студентом-информатиком, соорудил прибор, измерявший частоту сердечных сокращений. Купить нечто подобное в то время было практически невозможно. Воллебе соединил металлические электроды, батарею и провода. В качестве нагрудного ремня он использовал резиновый жгут. Когда частота пульса оказывалась выше или ниже определенных параметров, прибор начинал пищать. Эти параметры он мог устанавливать сам, например 120 ударов в минуту в качестве нижнего предела и 160 – верхнего. Ничего больше этот прибор не умел. В ходе длительных пробежек он служил ему дополнительным средством контроля помимо чутья бегуна (а заодно позволил успешно защитить курсовую работу). Остальные бегуны только посмеивались над Воллебе.

Сегодня начинающие любители приходят к Воллебе и сразу задают вопрос, можно ли им вообще приступать к бегу, потому что они еще не купили себе измеритель пульса.

Они где-то вычитали, что во время продолжительного бега ни в коем случае нельзя допускать, чтобы пульс превышал 145 ударов в минуту. В противном случае якобы наступает перегрузка, а без измерителя этого не установишь. «Я советую им, если есть такое желание, использовать измеритель пульса из чистого любопытства, – говорит Воллебе. – Но нельзя, чтобы прибор руководил тренировкой. Ведь существует множество внешних параметров, которые влияют на сердечный ритм: уклон дороги, температура воздуха. Все это вызывает краткосрочные отклонения пульса, на которые нельзя реагировать без учета обстоятельств. Когда вы только начинаете бегать и организм еще не привык к подобным нагрузкам, пульс очень быстро может подняться до 160 или 170. И вы пугаетесь. А ведь вы при таком пульсе можете свободно переговариваться друг с другом на бегу. Это важнейший показатель. Старое доброе правило: “Могу ли я во время бега свободно говорить?” Это позволяет оценить степень нагрузки куда лучше, чем пульс».

Манфред Штеффни, бывший марафонец-рекордсмен, сразу рассмеялся, едва я заговорил про измеритель пульса. Когда он проводит семинары по бегу, то часто замечает, что участники очень медленно бегут в гору. И тогда у него возникают опасения: «Уж не плохо ли им стало?» А потом под уклон они мчатся как угорелые.

– Почему вы так делаете? – поинтересовался у них Манфред.

– Мы руководствуемся частотой пульса. Она всегда должна составлять 150 ударов в минуту.

– Вы с ума сошли! Выбросьте эти штуки немедленно! – воскликнул Штеффни.

«Эти приборы только сбивают людей с толку, – говорит он. – Если рядом с вами проедет трамвай, то пульс от испуга может подскочить до 160. Неужели надо сразу замедлять ход только из-за того, что какой-то умник установил для вас предел 150 ударов в минуту?

Надо всего лишь ориентироваться на показания приборов, а не рабски им подчиняться. В этом случае они могут стать хорошим подспорьем для неуверенных в себе бегунов. Если при продолжительном беге рекомендуется поддерживать пульс на уровне 130 ударов в минуту, это надо понимать приблизительно, то есть где-то в промежутке от 117 до 143. Непродолжительные отклонения вверх, например при преодолении холма, вполне нормальны».

Новая техника позволяет в лучшем случае уточнить ощущения бегуна. Но действительно ли современные аксессуары способны внести революционный прогресс в тренировки? Даже бегун экстра-класса вряд ли почувствует разницу, если пробежит примерно 12 километров без всяких гаджетов с нагрузкой, которая, по его собственным ощущениям, составляет 75 процентов, или с измерителем пульса, который точно отсчитает 12 километров и будет поддерживать пульс строго в переделах 140–160 ударов в минуту. Тренировочный эффект будет практически таким же.

«Если сравнить среднюю скорость бега у любителей сегодня и 30 лет назад, то придется констатировать, что она не возросла, несмотря на часы с GPS и компрессионные чулки, – говорит диетолог и бегун-любитель Уве Шрёдер. – Я никого не критикую, я лишь хочу показать, что для результата, помимо современного оборудования, требуются еще кое-какие важные вещи, в частности значительный тренировочный объем и выверенная интенсивность нагрузки.

Таким образом, Runtastic не более чем игрушка. Однако эта программа очень нравится бегунам, которые хотят фиксировать, собирать, архивировать и сводить в таблицы результаты своего увлечения.

Выключая телефон, я узнаю от своей дамы, что длина моей сегодняшней трассы составила 5,74 километра. Значит, чутье меня не подвело: по моим прикидкам, я пробежал около 6 километров. Что же касается времени, то я в какой-то мере смог сохранить лицо хотя бы для самого себя: 4 минуты 47 секунд на километр. Главное, что этот результат начинается с цифры 4, а не 5.

Подробно изучаю все параметры. Перепад по высоте на первом, самом медленном километре составил 16 метров. Это уже хоть что-то объясняет! Я потратил 429 килокалорий. Правда, я сомневаюсь, что женщина из телефона способна так точно их подсчитать, если не знает моего пульса и степени нагрузки, но цифра 429 зафиксирована на дисплее и позволяет без всяких угрызений совести съесть кусок каштанового пирожного со сливками.

«Хочешь посмотреть, на каком ты месте среди других бегунов?» – спрашивает Runtastic. Определенно нет! «Выложить в “Фейсбук” твои результаты?» Ха-ха, хорошая шутка!

Я считаю, что лучше будет впредь бегать без всяких мобильных приложений. Если уж и руководствоваться ими, то только на каких-нибудь соревнованиях, а просто так документировать свое убогое физическое состояние не имеет смысла. Цель ведь была не в том, чтобы бегать быстро, а в том, чтобы вернуть себе чувство легкости бега, которое не зависит от скорости.

Я действительно так считаю. Но после обеда иду в спортивный магазин на Лаубенгассе и покупаю чехол для смартфона, который крепится на руке.

Мастер дыхания

Когда я был бегуном, у меня быстро сформировалось особое отношение к числам. Насколько я любил восьмерку, настолько же ненавидел пятерку. Цифра 8 олицетворяла мечту всей моей юности – пробежать 3000 метров менее чем за 9 минут. Целью моих стремлений (и квалификационным нормативом для участия в юниорском первенстве Германии) был результат 8:48, в котором восьмерка встречалась даже дважды. Что же касается пятерки, то в беге не существует хороших результатов с этой цифрой. С ней я имел дело только во время бега трусцой на 5 километров в качестве отдыха перед соревнованиями (нудное занятие) или в длительных забегах на выносливость, где приходилось преодолевать каждый километр за 5 минут (медленнее уже некуда). И теперь мне не хочется признавать, что я тихоход, хотя Runtastic это подтверждает.

Я разрабатываю тренировочный план или, точнее говоря, план по ликвидации чрезвычайной ситуации: бег на выносливость (10 км) – день отдыха – восстановительный бег (6 км) – день отдыха – бег с переменной скоростью (10 раз по 1 минуте быстрого бега с минутными паузами, заполняемыми бегом трусцой) – день отдыха. И все опять с самого начала.

Почти 10 лет я очень редко бегаю более чем на шесть километров. Все эти годы одной из самых привлекательных черт бега для меня было то, что он длился не слишком долго.

Свой первый забег на выносливость я начинаю в привычном темпе (и очень надеюсь, что смогу преодолеть километр не более чем за 4:59), а на последних километрах стараюсь просто не загнуться. Мышцы голени становятся тяжелыми. Я по привычке стараюсь придать своему лицу безмятежное выражение, хотя в 9 часов вечера на берегу Талверы меня вряд ли кто-то может увидеть.

Поздним вечером в выходные вся трасса принадлежит мне одному. В такие дни все бегают утром или днем, когда светит солнце. Но вот по понедельникам после девяти часов вечера я то и дело встречаю отдельных бегунов, которые, очевидно, хотят начать рабочую неделю «правильно».

На последних сотнях метров своей первой десятикилометровой пробежки я делаю небольшое ускорение, чтобы отдать последние силы. Подойдя к дому, я уже на лестнице достаю мобильник из кармана, чтобы проверить результат. Runtastic сообщает: «Время пробега – 3 секунды, пройденная дистанция – 0 метров, затрачено килокалорий – 2».

Хорошо, конечно, что, даже пробежав ноль метров, можно потратить 2 килокалории, но неужели это дурацкое мобильное приложение отказало именно сегодня? А у меня было такое чувство, что я бежал довольно резво.

На следующий день у меня болят мышцы. Мышечная боль от бега!

Странно то, что эта боль сосредоточена в области бедер, почти на ягодицах.

«Как быстро все забывается, – думаю я. – Еще несколько недель назад из-за воспаления подошвенной фасции я вообще не мог бегать, а теперь уже злюсь из-за таких мелочей, как боли в мышцах бедер. И это вместо того, чтобы благодарить судьбу, что снова могу бегать, не испытывая боли». Мы часто проявляем недовольство из-за мелочей. Похоже, это служит для нас стимулом.

Мне удается сознательно выполнять свой план по преодолению отметки в 5 минут. Все деловые поездки длятся не больше двух дней, поэтому у меня всегда выходит три тренировочных дня в неделю. Спустя три недели десятикилометровая дистанция кажется мне уже ужасно скучной и длинной. Во время бега с переменной скоростью я почти всегда заканчиваю фазу ускорения через 40–50 секунд. Я ругаю себя за это, так как собирался делать минутные интервалы, но при следующем ускорении опять жульничаю. Что же касается восстановительного бега, то я не могу заставить себя настроиться на отдых, потому что мне обязательно надо каждый раз выходить из 5 минут. И все же все эти мелочи не могут лишить меня радости. После следующей командировки я снова выйду на пробежку и когда-нибудь, возможно уже в скором времени, снова смогу пробежать десятикилометровку за 46–47 минут. А теперь мне опять предстоит путь в Штутгарт, где надо собрать материал для книги на тему диагностики функциональных возможностей организма.

Готовясь к бегу в Штутгарте, я надеваю майку, трусы и маску для дыхания. Я выбрал свою лучшую майку цвета морской волны, которая сочетается с трусами, но сейчас, разглядывая себя в зеркале на стене спортивной лаборатории, вижу, что она выглядит какой-то старой и застиранной. Дыхательная маска тоже подходит по цвету к трусам и майке.

Дыхание – важнейший индикатор нашего физического состояния. Дети во время игр инстинктивно останавливаются, когда им не хватает дыхания. Бегуны знают, что выдерживают правильный темп, если во время движения способны разговаривать.

Ученые уже давно прорабатывают идею о том, что дыхание способно многое сказать о наших функциональных возможностях. Есть фотографии 1928 года из Берлина, на которых снят бегун в дыхательной маске, а за ним едет ученый на велосипеде, обвешанном канистрами. Канистры соединены шлангами с маской. Таким способом измерялся объем газов, вдыхаемых и выдыхаемых бегуном.

Сегодня каждый бегун-любитель может провести обследование своего дыхания с целью диагностики функциональных возможностей. Спироэргометрия (от лат. metrum – измерение, spirare – дыхание и греч. ergo – работа) считается в настоящее время самым точным методом определения функциональных возможностей бегуна. На основании этих данных выстраивается методика тренировки спортсмена. Таким способом выявляется идеальная скорость продолжительного бега для каждого человека.

Мечта об открытии совершенной тренировочной формулы не дает бегунам покоя уже сотни лет. Дебаты о том, каким должен быть объем интервальной тренировки, какие дистанции бегун должен преодолевать в равномерном темпе и с какой скоростью, ведутся непрерывно и прямо-таки с религиозным рвением. «Все заняты поиском магической тренировочной таблетки», – пишет исследователь Стефен Зайлер, занимающийся проблемами спорта в университете норвежского города Кристиансанна.

Зайлер пропагандирует тренировочную модель трех скоростных зон. Первая – медленная, для продолжительного бега. Далее идет «черная дыра» среднего темпа, в которой лучше не тренироваться, а затем – зона высоких скоростей, в которой осуществляется дозированная скоростная нагрузка. Эту модель Зайлер сверил с тренировочными планами сотен ведущих бегунов. Чтобы определить индивидуальные границы зон для каждого спортсмена, используется спироэргометрия.

Где-то в глубине души я уверен, что для любителей подобные научные исследования излишни. Пожалуй, того же эффекта можно добиться просто за счет более интенсивной тренировки. Я оправдываю себя тем, что прохожу эту функциональную диагностику лишь для того, чтобы затем описать ее в книге.

Даниэль Хольцингер подсоединяет маску к измерительному прибору и начинает тренировать со мной безопасный соскок с «бегущей дорожки» на тот случай, если во время движения что-то пойдет не так.

Я не говорю ему о том, что никогда в жизни не бегал на тренажере. Это один из моих непоколебимых принципов: бегать надо на природе.

– С этим ты, конечно, знаком, – говорит Даниэль Хольцингер, протягивая мне измеритель частоты пульса.

– Гм, нет. Никогда не приходилось пользоваться.

Даже если Даниэль Хольцингер и удивлен, то не подает виду.

Он уже почти 20 лет работает личным тренером, а недавно основал в Штутгарте институт коучинга и функциональной диагностики. Томас Хитцльшпергер упоминал о нем в разговоре со мной. Это тот человек, который привел его в бег.

Внешний вид Хольцингера служит хорошей рекламой его курсов. Он строен и мускулист. Рубашка с открытым воротом и молодежная стрижка густых черных волос придают Даниэлю спортивный облик, хотя ему уже за сорок.

Спироэргометрические исследования Даниэль Хольцингер проводит не только для зарабатывания денег, но и из убеждения. Он строит тренировки своих клиентов на модели Зайлера о трех скоростных зонах.

Хольцингер пришел к идее спироэргометрии благодаря тому, что хотел помочь бездетным семейным парам. В рамках своей докторской диссертации он разработал для них программу кардиореспираторного фитнеса. Недостаточное снабжение организма кислородом приводит к снижению функциональных возможностей партнеров, что нередко бывает причиной затруднений с зачатием. «По доку метам этим людям 30 лет, но с биологической точки зрения возраст их организма составляет все пятьдесят. Поэтому и не получается забеременеть». В ходе экспериментов Даниэль Хольцингер попытался разработать тренировочный формат, позволяющий в кратчайшие сроки резко повысить уровень кардиореспираторной готовности организма.

Он работал с 60 добровольцами на протяжении двенадцати недель. Половина из них занималась по программам, индивидуально подготовленным для них опытным тренером по фитнесу, а половина прошла спироэргометрический тест, на основании которого Даниэль Хольцингер вычислил для них точную скорость бега, при которой состав вдыхаемых и выдыхаемых газов был идеальным.

Все участники тренировались трижды в неделю. Спустя три месяца группа под руководством тренера по фитнесу повысила потребление организмом кислорода в среднем на 7 процентов, что совсем не плохо. А у спироэргометрической группы этот показатель улучшился на 16 процентов.

«И тут я понял, что с помощью спироэргометрии могу заглянуть внутрь своих клиентов, – говорит Даниэль Хольцингер. В то время он параллельно с учебой работал уже личным тренером. – Я всегда чувствовал, насколько клиент готов к нагрузкам. А теперь я мог наглядно видеть это».

Он настраивает «бегущую дорожку». Сначала мне надо привыкнуть к скорости. «Просто спокойно иди!» – кричит он мне. Поскольку я пришел сюда бегать, руки у меня даже во время ходьбы уже непроизвольно сгибаются в локтях и начинают двигаться вперед и назад.

Честно говоря, дыхательная маска придает всему происходящему какой-то фантастический вид. Я чувствую себя астронавтом, проходящим медицинские испытания. Тренажер постепенно прибавляет скорость. При 5 километрах в час я перехожу на бег трусцой, при 8,5 километра в час это уже настоящий бег. Я смотрю прямо перед собой на какой-то голубой ящик.

Одна из стен в лаборатории Хольцингера сделана зеркальной, а на противоположной окно во всю стену выходит на одну из оживленных штутгартских улиц, куда все приходят на шопинг. Помимо «бегущей дорожки» в помещении не так уж много тренажеров. В его тренировочных программах бег занимает центральное место. Беговая нагрузка позволяет лучше всего тренировать сердечно-сосудистую систему и улучшать общее самочувствие. Хольцингер выражает эту мысль еще более радикально: «Кто не бегает, тот, в принципе, не человек. Он не разбирается в своей природе. Мы прирожденные пешеходы и бегуны. В прошлом нам приходилось много бегать. Нам это необходимо. Тот, кто все время ездит на автомобиле, – неполноценный человек». При этих словах я непроизвольно улыбаюсь. «И я говорю это совершенно серьезно!» – решительно добавляет он.

Скорость «бегущей дорожки» доходит до 10,5 километра в час, и тут Даниэль Хольцингер произносит: «Посмотрим теперь, когда подойдет первый порог». Он наблюдает за монитором. Голубая кривая показывает объем поглощаемого кислорода, а красная – объем выдыхаемого углекислого газа. С ростом скорости любой бегун подходит к той точке, в которой количество выделяемого углекислого газа начинает превышать количество потребляемого кислорода.

Здесь начинаются существенные затруднения дыхания. Организму становится трудно добывать кислород, чтобы связывать и выводить из организма растущее количество ядовитых соединений углерода, производимых в ходе потребления энергии. Поэтому исследователи типа Стефена Зайлера считают, что идеальный темп продолжительного бега для развития выносливости должен быть чуть ниже этого так называемого первого вентиляционного порога. Под ним понимается максимальная скорость, при которой мы еще можем получать достаточное количество кислорода.

Я догадываюсь, что прибор обмануть невозможно, но инстинктивно пытаюсь бежать и дышать подчеркнуто свободно и легко, чтобы сдвинуть этот порог чуть дальше.

«А вот и он! – восклицает Даниэль Хольцингер. – Наступил при 11 километрах в час».

Я продолжаю смотреть прямо перед собой на голубой ящик и бежать, демонстрируя полную свободу движений. А мозг тем временем лихорадочно работает: «Одиннадцать километров в час? Это 5:30 на километр. Выходит, эта черепашья скорость и есть мой идеальный беговой темп? Не может быть!»

Как и любому хорошему учителю, Даниэлю Хольцингеру не составляет труда терпеливо, без всякого цинизма объяснить мне, так же как сотням других людей до меня: «На тысячу измерений приходится пять случаев, когда я говорю бегунам, что они могут поддерживать более высокий темп бега. Остальные 995 – такие же, как ты. Ты бегаешь чересчур быстро».

Но километр за 5:30 – это, извините, ниже моего достоинства.

«Большинству трудно бегать медленно по одной простой причине: они хотят ощущать свой организм и свои усилия. А на первом вентиляционном пороге ты ничего не чувствуешь, поэтому бежишь быстрее, чем нужно. Чтобы себя ощутить, можно с таким же успехом порезаться или сделать татуировку, но ты же этого не делаешь. Поэтому лучше освоить искусство медленного бега, и тогда произойдет удивительная вещь. Через 2–3 месяца продолжительных медленных забегов вентиляционный порог сдвинется вправо. И тогда твой идеальный темп бега составит 5:15 на километр, а вскоре, возможно, подойдет к пятиминутной отметке».

Но ведь сейчас я бегаю километр за 4:45 и чувствую себя при этом прекрасно!

«Это твои ощущения, – говорит Даниэль Хольцингер. – А вот я чувствую, что Земля плоская. Я даже убежден в этом. Как можно ходить по шару? Просто ощущения нас обманывают».

«Бегущая дорожка» продолжает безжалостно ускоряться. Каждую минуту ее скорость увеличивается на 0,5 километра в час. Я просто из упрямства продолжаю легкий бег.

«Вот теперь твой темп составляет 4:45 на километр, – говорит Даниэль Хольцингер, – и по субъективным ощущениям это для тебя, пожалуй, совсем не трудно».

Я киваю.

«Но показатели дыхания говорят о том, что твои мышцы уже закислились и не воспринимают кислород. Теперь ты сжигаешь 250 граммов углеводов в час. В твоей печени нет таких резервов, чтобы с их помощью можно было пробежать марафонскую дистанцию».

В трехзонной модели идеальный тренировочный темп продолжительного бега находится на границе, отделяющей первую зону от «черной дыры». За этой границей расход энергии начинает расти непропорционально быстро по сравнению с ростом скорости, а потребление кислорода становится недостаточным для выведения из организма углекислого газа. По мнению Зайлера, бег в этой зоне вообще нежелателен. Но именно такую скорость предпочитают бегуны-любители.

Если ведущие спортсмены практически всегда проводят тренировочные забеги на длинные дистанции в самой медленной из трех зон, то амбициозные любители, как показывают научные исследования, проведенные Зайлером, частенько оказываются в «черной дыре». Они бегут в таком темпе, что не могут ни отдохнуть, ни выложиться как следует.

«Если вы хотите восстановиться и отдохнуть, бегите расслабленно. Если тренируете скорость, бегите в полную силу, – пишет Зайлер. – Такое удачное распределение усилий можно наблюдать у успешных профессионалов. Поляризация тренировок защищает от перегрузок». Если же вы тренируетесь 4–5 раз в неделю или даже реже, то вами исподволь руководит опасение, что медленный бег – это пустая трата времени.

«Ты слишком честолюбив, чтобы бегать медленно, и слишком труслив, чтобы бегать по-настоящему быстро. В результате ты оказываешься в “черной дыре”, – говорит Даниэль Хольцингер. – Мне это хорошо известно. В прошлом я допускал такую же ошибку».

Пока Даниэлю Хольцингеру не исполнилось 17 лет, бег для него был всего лишь занятием, которым он владел достаточно хорошо и которое не имело для него большого значения. Он играл в футбол и часами ездил по лесам на горном велосипеде. Даниэль много раз подходил к магазину, торговавшему велосипедами, и мог по нескольку минут рассматривать выставленный в витрине Shimano за 2600 марок. На летних каникулах он работал уборщиком на бумажной фабрике, чтобы скопить на него деньги. Лишь значительно позже, будучи уже взрослым человеком, Даниэль задумался о том, что, пока он носился по лесам, другие мальчишки курили возле спортзала. Похоже, что любовь к движению, скорости, выносливости была заложена в нем от природы.

В 17 лет Хольцингер принял участие в юниорском первенстве Верхней Баварии в беге на 800 метров, потому что и школьные учителя, и футбольный тренер убеждали его в том, что он должен бегать. Он и побежал, как мог, наобум. После 600 метров он лидировал, а затем его обошел местный чемпион. Даниэль Хольцингер, который до этого никогда не участвовал в подобных соревнованиях, решил, что этого так не оставит и, предприняв отчаянные усилия на финишной прямой, все-таки финишировал первым.

Вкус победы ему понравился.

Спустя пару недель, летом 1991 года, он выступил на юниорском первенстве Баварии. Соперничество ему составили бегуны из Мюнхена, Фюрта, Ашаффенбурга. Сразу же после старта финального забега он возглавил гонку. На заключительном круге его обошел один соперник, затем второй, третий. Даниэль Хольцингер пришел к финишу последним.

Но это не прошло для него бесследно: «Тогда я мечтал стать другим человеком благодаря бегу и спортивным достижениям». Если в 17 лет Даниэль тренировался 3–4 раза в неделю, что, в общем-то, нормально для легкоатлета, то в последующие два года у него было до двенадцати тренировок в неделю. На каникулах он каждый день тренировался дважды. В спортивном клубе города Шонгау всех бегунов тренировал спринтер Петер Хубер. Они составили тренировочную программу, включавшую в себя интервальные забеги и длительные медленные пробежки. У них были учебники, а Хубер располагал и личным опытом. К делу подключился также отец Даниэля, работавший инженером на бумажной фабрике.

В июле 1993 года на стадионе «Роте Эрде» в Дортмунде Даниэль Хольцингер провел безупречный в тактическом плане забег. Он все время держался в тени лидеров, а потом совершил завершающий спурт, выскочив из группы преследователей и перейдя на вторую дорожку. Это была идеальная атака, выполненная почти без напряжения сил.

Сохранилась фотография финиша забега на 800 метров, в котором определялся победитель первенства Германии 1993 года среди юниоров. На нем запечатлен Даниэль Хольцингер с закрытыми глазами и поднятым вверх кулаком в тот миг, когда он стал чемпионом.

С тех пор Даниэль не раз смотрел на этот снимок, думал, анализировал. Но в момент пересечения финишной черты он был абсолютно счастлив. Об этом говорит его лицо. Отрезвление наступило через несколько часов.

Даниэль Хольцингер вспоминает о той смутной тоске, которая охватила его, победителя первенства, там же, в Дортмунде. Теперь он был чемпионом Германии, но при этом не чувствовал, что стал значительнее или лучше. Чужие люди – тренеры и спортсмены – подходили с поздравлениями, и кто-то сказал: «Ну, конкуренция в этом году была так себе. В прошлом году ты с таким результатом стал бы только третьим».

Даниэль выбросил из головы мрачные мысли и снова загорелся энтузиазмом. Его включили в резерв национальной сборной по легкой атлетике, разрешили проходить воинскую службу в составе спортивной роты, чтобы у него была возможность посвящать все время тренировкам. Это означало, что Хольцингера признали профессионалом. Кто-то подсказал ему, что надо ехать в Карлсруэ, где работала фантастическая группа тренеров. Для этого Даниэль Хольцингер поступил там в университет на инженерную специальность. Этот молодой парень из Альгоя, живший теперь в Карлсруэ, но все еще числившийся в команде Леверкузена, нередко самостоятельно придумывал программу своих тренировок. Он был как бы сам по себе. Однажды на тренировочных сборах в Португалии Даниэль выполнил 10 забегов на 1000 метров, затратив на каждый по 2 минуты 50 секунд и сократив паузы между ними до 30 секунд. Такая программа была по силам только лучшим стайерам, бегавшим на 5000 метров, но уж никак не молодому бегуну на 800 метров, тренировочный стаж которого составлял всего четыре года.

Даниэль Хольцингер верил: чем больше он станет тренироваться, тем выше будут результаты. Он не мог позволить себе длительные медленные пробежки. Ведь его могли увидеть и подумать, что он не так уж и хорош, как говорят.

После той победы на молодежном первенстве Германии Даниэль на протяжении двух лет демонстрировал на 800 метрах все тот же результат – 1:50, и ни на полсекунды меньше. Теперь он уже выступал за взрослых, и с таким временем был всего лишь одним из многих. «Я учился по специальности, которая не доставляла мне удовольствия, только чтобы тренироваться в Карлсруэ. Но и тренировки не приносили радости, потому что у меня наступил застой».

Когда Хольцингер поделился своими сомнениями с психологом олимпийской базы в Гейдельберге, тот сухим тоном спросил:

– Даниэль, а ты вообще знаешь, чего хочешь?

– Что вы имеете в виду?

– Иди домой и подумай, чего ты на самом деле хочешь в жизни. Через неделю придешь и расскажешь мне.

Спустя неделю Даниэль Хольцингер вернулся к спортивному психологу, чье имя он спустя много лет вновь прочитал в газете: Ганс-Дитер Херман – психолог национальной сборной Германии по футболу.

Тогда, в 1995 году, спустя два года после победы на молодежном первенстве, Даниэль Хольцингер сказал ему, что подумал и решил: он прекращает и учебу, и выступления на соревнованиях.

Как и многие люди, решительно прощающиеся с чем-либо, Даниэль теперь стоял перед необходимостью найти дело, которым будет заниматься. Отыскать его помогла статья в газете. Там говорилось об одном личном тренере из Лос-Анджелеса, который за свои услуги брал с богатых, красивых и знаменитых клиентов по 400 долларов за час. «Вот этим я и займусь», – сказал себе Хольцингер. Даниэль вновь поступил на учебу, но на этот раз в качестве специальности выбрал спорт и экономику. Он занимался бегом и фитнесом. Несмотря на отсутствие у Даниэля профильного образования, ему разрешили защитить докторскую диссертацию на медицинском факультете Ульмского университета. Когда однажды в его студии фитнеса появился сам Томас Д. из известной группы Fanta 4, Хольцингер решил, что так и должно быть. Это судьба.

Собрав все мужество в кулак, Даниэль разговорился с рэпером, чтобы убедить того, что ему крайне необходим личный тренер. И этим тренером может быть он. После продолжительного монолога Даниэля Хольцингера Томас Д. достал из кармана спортивных брюк портмоне на длинной серебряной цепочке. «Ладно, – сказал он, – я возьму абонемент на пару занятий», – и положил на стол купюру в 1000 марок.

«Я тогда подумал, что теперь мне по силам перевернуть земной шар», – вспоминает Даниэль Хольцингер с ироничной улыбкой. Он отправился с Fanta 4 в турне. По утрам Даниэль заставлял их заниматься спортом, вечером они стояли на сцене. Хольцингер присутствовал и на вечерниках, словно сам был звездой шоу-бизнеса. Ему было 25 лет. «Но однажды – в таких случаях никогда не знаешь, к сожалению или к счастью – музыканты покинули Штутгарт. И тут я понял, что личный тренер для знаменитостей остался без знаменитостей».

Глядя со стороны, можно, пожалуй, сказать, что потеря гламурных клиентов вряд ли стала для него серьезным потрясением. Это заставило Даниэля Хольцингера переосмыслить свою работу, заняться дальнейшим самообразованием. Он прочитал бесчисленное множество работ о беге, тренировке тела и духа. Даниэль спрашивал себя, смог ли бы он в прошлом бегать быстрее, если бы располагал в то время этими знаниями, но вынужден был признать, что для абсолютных рекордов ему просто не хватало природной скорости. Спустя десять лет после прощания со спортом Даниэль смирился с этим. «Многие, как и я в свое время, используют бег в качестве средства получения какой-то выгоды: чтобы стать быстрее, красивее, стройнее, взойти на Олимп. В этом нет ничего плохого. В конце концов, я прожил несколько прекрасных лет, будучи бегуном на средние дистанции. Но намного лучше, хотя и сложнее, научиться просто получать удовольствие от бега».

Время от времени Хольцингеру попадаются клиенты, которые действительно бегают ради удовольствия. Это для него самородки. Но большинство приходит к нему потому, что бег сулит им какую-то выгоду, и он относится к ним с полным пониманием. Помогать людям достигать своих целей – это тоже удовольствие.

Голливудских звезд среди клиентов становится меньше, но личным тренерам грех жаловаться. Некоторые клиенты, которых Даниэль Хольцингер готовит к марафону, нанимают его еще в качестве личного пейсмейкера на гонку. Тогда ему приходится лететь в Нью-Йорк или Лондон, чтобы по желанию заказчика вместе с ним пробежать марафон за 3:30 или 3:59. Самым быстрым результатом, своего рода побочным продуктом его работы стало время 2 часа 46 минут.

«Бег, да и вообще тренировки с личным тренером стали культовым занятием в среде руководителей высшего звена», – пишет Frankfurter Allgemeine Zeitung.

Даниэль Хольцингер считает, что беговое поветрие, охватившее деловую элиту, – это скорее выдумки, чем действительность. «Мой опыт подсказывает, что у действительно высоких шишек, работающих в Daimler или Porsche, вообще нет времени на тренировки. Они могут внести их в свой распорядок дня, но две секретарши тут же выложат перед ними на стол забитый под завязку календарь деловых встреч, и первое, что будет вычеркнуто из расписания, – это спорт. Они стали рабами своих предприятий». Если к Даниэлю и приходят предприниматели, то такие, как основатель велосипедного сайта fahrrad.de Рене Мариус Кёлер. У них есть свободное время.

И все же влияние времени сказывается даже на менеджерах: солидный животик и сигара, являвшиеся символом благосостояния и власти капитанов экономики в послевоенные годы, теперь стали редкостью. Символ статуса нынешних руководителей – это грязные кроссовки. Ведь если захотеть, то даже в самом насыщенном деловом графике можно найти время, чтобы побегать в лесу, пусть даже в пять часов утра перед работой.

Мои шаги становятся все громче. Краем глаза я поглядываю на дисплей тренажера. Скорость – 14 километров в час, пульс – 158. Автоматически, независимо от моей воли, срабатывает воспитанное многими годами честолюбие, и я ставлю перед собой цель: дойти до отметки 20 километров в час!

Учащающийся ритм шагов, заставляющий более жестко ставить ногу на «дорожку», да и вообще нарастающее напряжение в лаборатории будят в Даниэле Хольцингере тренера: «Сильнее толкайся! Дави на “дорожку” как следует, очень хорошо. Ты настоящая машина, и стиль у тебя отличный. Держись прямее. Ты здесь хозяин, а не тренажер!»

У меня внутри что-то невольно сжимается, потому что такие подбадривающие слова кажутся мне не очень искренними, но тому, как он похвалил мой стиль, я верю сразу же. А все остальное можно пропустить мимо ушей.

Закисление мышц наносит неожиданный удар при 17 километрах в час. Бедра наливаются тяжестью, я вижу, что руки движутся быстро, но у меня такое впечатление, что все происходит как в замедленной съемке.

«Хочешь еще добавить?» – спрашивает Даниэль Хольцингер. На этот раз его голос участлив и спокоен.

Я подозреваю, что достиг второго вентиляционного порога. За ним начинается зона гипервентиляции. Дефицит кислорода становится настолько сильным, что молочная кислота, которая до этого постепенно накапливалась в мышцах, вдруг заставляет организм прекратить усилия. «Ты уже выдыхаешься, – сухо констатирует Даниэль Хольцингер. – Можешь еще немного побарахтаться, но уровень потребления кислорода не растет. Хотя ты продолжаешь дышать, в какой-то момент у тебя наступит внутреннее удушье, потому что организм не сможет выводить углекислый газ».

Таким образом, вопрос, хочу ли я еще побороться, отпадает сам собой. Сходя с «дорожки», я весь дрожу от напряжения.

«Твой второй вентиляционный порог находится на отметке 16,3 километра в час, что соответствует 3:40 на километр, – говорит Даниэль Хольцингер. – Если хочешь улучшить этот показатель, то при всем твоем богатом опыте тебе придется себя ограничивать. Это значит, что скорость в интервальных тренировках и темповых длительных забегах не должна превышать 16 километров в час».

На берегу Талверы я не засекал время, но предполагал, что преодолеваю километр быстрее, чем за 3:40, потому что в прошлом был достаточно быстрым бегуном. Однако закисление уже при скорости 17 километров в час ясно показывает, где проходит мой истинный рубеж.

«Для своих лет ты на прекрасном уровне, – говорит Даниэль Хольцингер, словно прочитав что-то на моем лице. – Твой метаболический возраст составляет 31 год, и это говорю не я, а приборы. Ты мог бы свободно пробежать марафон менее чем за три часа».

Мы чисто теоретически просчитываем мои возможности, если я всерьез начну тренироваться для участия в марафоне. Сколько километров мне придется пробегать для этого в неделю, выяснить не получается. Я должен сам каждую неделю смотреть, какие объемы нагрузок способен выдержать организм. Однако, по мнению Даниэля Хольцингера, совершенно ясно, что в основе тренировок должно лежать именно количество километров, преодоленных в легком темпе. В общих чертах он рекомендует 80 процентов тренировки отводить на продолжительный медленный бег в районе первого вентиляционного порога. В моем случае это означает черепаший темп – 5:30 на километр. Остальные 20 процентов посвящаются интенсивному бегу у второго вентиляционного порога. В моем сегодняшнем состоянии это 3:40 на километр. Когда я спрашиваю, какие именно виды быстрого бега больше всего подходят для воображаемой подготовки к марафону, Даниэль, к моему удивлению, отвечает: «Не имеет значения».

Но ведь любой тренер по бегу считает делом чести придумать какую-нибудь хитроумную интервальную схему. Одни делают ставку на «пирамиду», где интервалы составляют 2–3—4—3–2 минуты. Другие настаивают на том, что надо пробежать 5 раз по 300 метров, а затем сделать еще одну пробежку с той же скоростью, но более длительную, порядка 1200 метров – для повышения скоростной выносливости.

«Происходит чрезмерное усложнение моделей, – говорит Даниэль Хольцингер. – На мой взгляд, самое важное – около 20 процентов тренировочных километров проходить в интенсивном темпе вблизи второго вентиляционного порога, а как именно – не имеет значения».

Стефен Зайлер, ученый из Южной Норвегии, собрал тренировочные протоколы ведущих бегунов со всего мира – из Кении, Новой Зеландии, Португалии и многих других стран. При этом он обнаружил одну общую черту. Распределение нагрузок осуществлялось примерно в следующей пропорции: 80 процентов – продолжительный медленный бег, 20 процентов – интенсивная скоростная тренировка. «Из этого я делаю вывод, что не так уж важно, дополнишь ты медленную пробежку двумя километрами быстрого бега или на следующий день устроишь интервальные забеги 5 раз по 400 метров, – говорит Даниэль Хольцингер. – Главное, чтобы на быстрый бег выделялось 20 процентов – не больше».

Таким образом, если вы бегаете, к примеру, по 60 километров в неделю, то около 48 километров должны преодолевать в медленном темпе, а двенадцать – в быстром. На какие отрезки вы поделите эти двенадцать километров, решайте сами. Можете пробежать их хоть за один раз. В этом километраже не учитываются разминка и заминка, а также бег трусцой в промежутках.

Зайлер приводит конкретный пример. Норвежский бегун Эйстейн Сюлта уменьшил скоростную составляющую своих тренировок с 28 до 13 процентов и взамен уделил повышенное внимание продолжительным медленным забегам для развития выносливости. Дистанция, пробегаемая за неделю, увеличилась с 67 до 114 километров. Как следствие, Сюлта улучшил свое время на дистанции 3000 метров с препятствиями с 9:11 до 8:31, то есть с регионального до европейского уровня.

Таковы последние научные данные, которые, если разобраться, весьма стары. Уже почти 70 лет назад сельский врач из Вальдниля Эрнст Ван Аакен пропагандировал медленный продолжительный бег как основу беговых тренировок, которые регулярно дополняются несколькими темповыми забегами. Ван Аакен не располагал беговыми тренажерами и приборами для измерения дыхания. Единственное, что у него было, – это некоторые соображения медицинского порядка и твердолобость.

Поскольку люди очень забывчивы, дебаты о «правильной» методике беговых тренировок сегодня выглядят точно так же, как в 1950 году, когда Ван Аакен спорил со своим главным противником – тренером национальной сборной Вольдемаром Гершлером.

Журналы о здоровом образе жизни и фитнесе наперебой расхваливают новую революционную методику высокоинтенсивных тренировок. Ее суть заключается в том, что медленный бег на выносливость вообще исключается из тренировочного процесса, который строится исключительно на сверхинтенсивных интервальных забегах. Но этот «совершенно новый» подход совпадает с методикой Гершлера шестидесятилетней давности. Тот даже марафонцев заставлял совершать только интервальные забеги – 170 раз по 200 метров с очень коротким отдыхом.

У моды есть любимый трюк – выставить старое так, чтобы оно казалось новым.

«Теперь люди по пять раз в неделю тренируются по методу высокоинтенсивных тренировок, надеясь на очередное чудо, – говорит Даниэль Хольцингер, – а через три месяца удивляются, что полностью перегорели».

Но кто убедит меня в том, что идея о превосходстве медленного продолжительного бега тоже не является очередным проявлением моды? Почему я должен верить, что черепаший темп 5:30 на километр принесет мне пользу?

Похоже, Даниэль Хольцингер уже привык иметь дело с упрямыми ослами. Он спокойным тоном объясняет:

– Многие люди, особенно мужчины, ненавидят бег в комфортной зоне. Они говорят, что это не тренировка, а сплошная ерунда. Долгое время я тоже боролся с самим собой и до сих пор продолжаю бороться. Зачем бегать так медленно? Но я обследовал на спироэргометре сотни бегунов, которые не тратили силы на споры. Они просто говорили: «О'кей, попробуем». И все улучшили свои результаты.

– Но в темпе 5:30 на километр я бегу совершенно неритмично. Это заметно даже на «бегущей дорожке»: я делаю слишком короткие шаги, почти не поднимаю колени. Есть же какая-то естественная длина шага, привычный ритм, темп, который создает ощущение комфортного бега. Я думаю, что именно такой и должна быть индивидуальная скорость продолжительного бега.

– Послушай, концепция трех зон – это не догма. Если тебе нравится, можешь и дальше тренироваться в зоне «черной дыры». Но ты должен понимать, что в таком случае дальше не продвинешься, хотя твой уровень подготовки позволяет тебе обставить многих двадцатилетних. Ты просто тратишь свои силы, вместо того чтобы наращивать их. А вот если бежать медленнее, то станешь бегать быстрее.

Я чувствую, как по моему виску стекает капля пота. Этот пот образовался, когда я все быстрее молотил ногами по «дорожке» на скорости 17 километров в час. Я выглядываю в окно лаборатории, как будто надеюсь увидеть там что-то новое.

А что, если Даниэль Хольцингер все-таки прав?

Открытие медленного темпа

Итак, я начинаю еле плестись по трассе. Шаркаю ногами, почти не отрывая их от земли, и неуверенно задаю себе вопрос, в каком темпе я бегу: в достаточно медленном или уже в слишком медленном? У меня отсутствует чувство, которое может подсказать, что скорость составляет 11 километров в час, или 5:30 на километр. Да и вообще после посещения Даниэля Хольцингера я начинаю сомневаться, осталось ли у меня чувство бегуна. В предыдущие недели я просто бегал и считал, что делаю это достаточно легко. На самом же деле я, согласно результатам измерений, находился в опасной зоне.

Теперь во время бега я жду, что слишком медленный темп будет действовать мне на нервы. Я делаю неестественно мелкие шаги, будто стреноженный. Но, как ни странно, оказывается, что такая черепашья скорость мне даже нравится. Приятно чувствовать, что не надо прилагать никаких усилий. Холм возле волейбольной площадки я одолеваю играючи, не меняя темпа. Чтобы сохранить чувство собственного достоинства, я говорю себе, что, если захочу, в любой момент могу ускориться.

Женщина из Runtastic докладывает, что я пробегаю километр за 5:38, и я воспринимаю это как успех: мне удалось практически сразу же попасть в нужную скорость. Теперь осталось выдержать оставшиеся 11 километров в том же темпе и не сорваться.

Я полностью растворяюсь в эксперименте. Хочу три месяца бегать по методу Даниэля Хольцингера: 80 процентов дистанции в постоянном медленном темпе 5:30 на километр, а оставшиеся 20 процентов – 3:40. При этом я не собираюсь бегать больше чем 3–4 раза в неделю, чтобы можно было сделать объективное сравнение с моими предыдущими тренировками. А там видно будет.

Хотя температура опускается уже ниже нуля, я не вижу пара изо рта. Очевидно, при таком темпе я дышу не очень активно. Я оделся так, чтобы слиться с темнотой: весь в черном вплоть до шапочки, только перчатки белые. Представляю себе, как кто-нибудь выглянет в окно спальни и увидит две белые руки, движущиеся в темноте. При таком темпе бега я замечаю вокруг себя намного больше вещей, чем раньше. Теперь у меня есть время рассматривать ландшафт, по которому я раньше несся, глядя только под ноги на три метра перед собой. На горе Риттен светится огромное распятие, и создается впечатление, что оно парит в небе. Прежде мягкая дорожка подмерзла и стала жестче.

Пришла зима. Я бегаю уже три четверти года, но кажется, будто все только начинается. Похоже, я потратил девять месяцев на всякие глупости – то на интервальные тренировки, то на лечение подошвенной фасции. В результате пробегал за неделю не больше 22 километров. Это просто смешно. С таким объемом нагрузок выносливость не повысишь. Тем не менее и 22 километра даются нелегко. Я бегаю три раза в неделю: два раза по 6 километров и один раз – десять.

Когда читаешь записи амбициозных бегунов, все выглядит вроде бы нормально: 90 километров в неделю, 130 километров в неделю. За неделю бегуны мирового уровня преодолевают по 230 километров. Если все эти километры распределить по отдельным тренировкам, то становится понятно, как трудно повысить еженедельную норму с 22 до 36 километров. Во всяком случае, сейчас я это осознал.

Бегуны гордятся тем, сколько сил тратят на тренировках. Нередко они считают себя более трудолюбивыми и упорными, чем другие атлеты. На самом же деле, если взять все виды спорта, где требуется выносливость, бегуны тренируются меньше всех.

По данным Стефена Зайлера, общая продолжительность тренировок у ведущих бегунов составляет чуть больше 500 часов в год. В то же время у лыжников этот показатель составляет 900 часов, у гребцов – 1000, у велосипедистов – 1200, а у пловцов – 1300 часов. Это превышает тренировочную нагрузку бегунов более чем в два раза. Бегунов оправдывает высокая травматичность их вида спорта. Во время бега суставы и мышцы подвергаются большей нагрузке, чем в ходе занятий другими видами спорта, где нужна выносливость. Поэтому и слишком продолжительные тренировки, такие как в плавании, здесь невозможны и не используются.

То, что даже медленный темп может быть утомительным, я понимаю уже после первых пробежек. После 12 километров расслабленного бега в мышцах ног остается неприятное тянущее чувство. Чтобы снять напряжение в икроножных мышцах, я начинаю принимать магний. «Ты заболел?» – спрашивает дочка, увидев меня с таблетками.

Эксперимент начинает дорого мне обходиться. Бег три или даже четыре раза в неделю ощущается уже не как невинное развлечение, а как обязанность. Я уговариваю себя, что буду бегать таким образом только до тех пор, пока не достигну своей цели. И тут же спрашиваю себя: «А какой, собственно, цели?»

К медленному темпу я привык довольно быстро. Уже после трех-четырех пробежек я с первых же шагов нахожу нужный ритм. Теоретически при скорости 11 километров в час мне должно хорошо мечтаться, потому что сердечнососудистая система почти не испытывает нагрузки. Но поскольку я не привык, что время пробежки при этом растягивается до одного часа, то начинаю подозревать, что мне просто не о чем мечтать целый час. Все чаще меня посещает мысль: «Черт возьми, как скучно».

Мне нужно выдержать всего 1–2 месяца в таком режиме, а потом будет легче. Это только начальные трудности. Я уже увеличил недельный пробег на 60 процентов, и телу просто надо привыкнуть к этому. Все вроде правильно. Но на отметке 9,5 километра в голову навязчиво лезет мысль: «Скорее бы уже конец».

Объективно говоря, в молодости я был силен именно на более длинных дистанциях. Тем не менее я бегал 3000 метров не чаще чем два раза в год, а 5000 метров – вообще всего раз в жизни. Для средних дистанций я был от природы недостаточно быстр, но с большим энтузиазмом бегал на 800 и 1000 метров. Может быть, оттого, что мне уже тогда не нравилось бегать слишком долго? Вероятно, при всем своем усердии в тренировках я был все же слишком ленив для длинных дистанций.

Те чувства, которые я испытывал на 1000-метровой дистанции, определенно были радостнее, чем на более длинных. Начиная с момента стартового выстрела я был весь наэлектризован скоростью, ощущал темп, встречный ветер. А еще приятно было то, что все быстро заканчивалось. Но длинные тренировочные пробежки – 15 километров по лесам и полям в воскресный день – доставляли мне не меньшее удовольствие. Я с легкостью преодолевал подъемы, ощущал свежесть в душе и теле и понимал, что мое место здесь, среди деревьев и птиц.

Тогда я предпочитал средние дистанции длинным лишь по одной причине: я внушил сам себе, что мне надо сначала развить в себе скорость, а уже потом переходить к дальним забегам.

Во мне жил неосознанный страх, что, бегая медленно, я утрачу скорость. Этот страх настолько укоренился в моем сознании, что мне и теперь приходится убеждать себя в обратном, иначе я опять сорвусь на быстрый бег.

Окончательно расставшись с футболом в 15 лет и сделав выбор в пользу бега, я из каждой тренировки устраивал соревнование. Ведь я же теперь был настоящим бегуном! Мне нужно было каждый день упорно тренироваться. Тренера у меня не было. Десятикилометровую дистанцию на тренировке я пробегал за 37 минут. На соревнованиях у меня получалось ненамного быстрее. На следующий день я так же, с полной отдачей совершал интервальные пробежки – 5 раз по 400 метров. Я все время старался бежать быстро. Вот только на соревнованиях у меня это получалось все хуже.

Только попав в 17 лет в руки компетентного тренера, я избавился от страха перед медленным бегом. Он говорил, что длинные тренировочные забеги надо совершать легко и расслабленно. Я охотно подчинялся ему, поскольку мне хотелось произвести на него впечатление. Но, пробегая десятикилометровку за 43 минуты вместо положенных 44-х, я невольно хвалил себя за это.

И вот 31 год спустя я опять помимо своей воли вернулся к убеждениям, которые были у меня в 15 лет. Мне снова кажется, что медленный темп – это смерть.

До этого я думал, что с легкостью могу пробежать шестикилометровый круг по берегу Талверы за 4:45. На самом же деле у меня настолько хорошо поставлено дыхание, что я могу скрыть напряжение от самого себя.

Теперь я совершаю свои медленные длинные забеги со рвением миссионера. Я вспоминаю, о чем говорил диетолог Уве Шрёдер: «После продолжительных и длительных пробежек, в ходе которых организм получает энергию исключительно за счет сжигания жиров, не надо ничего есть. В этом случае тело даже во время отдыха будет продолжать черпать энергию из жировых запасов». Поэтому я, пробегав целый час, собираюсь съесть только один апельсин. Но этот фрукт пробуждает настоящий голод, и в десять часов вечера я делаю себе мюсли, съедаю два бутерброда с сыром, потом еще два и яблоко, а вдобавок нахожу кусок шоколадного пирожного, оставшийся с детского дня рождения.

Меня терзают угрызения совести, и после следующей пробежки я решаю сразу почистить зубы, чтобы уже точно ничего не есть на ночь. Однако допускаю ошибку, зайдя на кухню, чтобы выпить стакан воды. Вместо воды я выпиваю пол-литра апельсинового сока, съедаю миску мюсли, делаю себе три тоста и думаю: «По крайней мере, в моей тренировочной программе есть еще что совершенствовать».

Каждый третий день я вознаграждаю себя, позволяя себе бегать быстро. Мне только приходится производить расчеты: если за неделю я пробегаю 36 километров, то в соответствии с формулой могу преодолеть в быстром темпе не более 20 процентов, то есть 7,2 километра. Но мне вовсе не хочется бежать быстро всю эту дистанцию! И я решаю присовокупить к медленным продолжительным пробежкам 3 быстрых километра. Я уговариваю себя, что это не лень, а просто осторожная проба своих сил.

Руководимый предчувствиями, я в ходе медленного бега все дальше оттягиваю переход к быстрому этапу: может, стартовать сразу же за городской чертой? Или лучше возле моста Святого Антония? Нет, на длинной прямой, ведущей вдоль берега Талверы. На самом деле старт происходит еще позже. Зная, что мне предстоит быстрый бег на несколько километров в течение 11 минут, я ускоряюсь лишь тогда, когда выхожу на участок трассы, ведущий вниз по течению.

Скорость 16 километров в час, которую рекомендовал Даниэль Хольцингер, должна быть для меня достаточно быстрой, но не слишком, предполагаю я и выбираю нужный темп. Через 8–9 минут я обращаюсь к своему чутью бегуна и убеждаюсь, что все не так уж легко. Икры наливаются тяжестью, дыхание становится слишком громким. Но я не сдаюсь и бегу дальше: сначала до спортивной площадки, а потом до бейсбольного поля и деревянного пешеходного мостика, что, по моим ощущениям, должно составить около 3 километров. Я это сделал!

Тяжело дыша, но испытывая гордость, я смотрю, что показывает Runtastic.

Не может быть! Идиотская программа частенько врет. Недавно я пробежал 10 километров по маршруту своей молодости в Фишбахе, а женский голос из смартфона заявил в конце, что мною пройдена дистанция 62,5 километра за 175 минут.

В GPS происходят какие-то сбои. Видимо, и на этот раз случилось нечто подобное.

Runtastic утверждает, что мой быстрый этап длился 9 минут 44 секунды, и за это время я пробежал всего 2,33 километра. Тот темп, который я считал стремительным, на самом деле составил 4:05 на километр.

Этого не может быть.

Такого не должно быть.

И все же это так: я просто-напросто не могу бегать быстро.

Раньше, закончив быстрый забег, я с некоторой меланхолией мысленно и с наслаждением переживал эти мгновения. Я превращался в другого человека. При скорости 23 километра в час я в своих фантазиях воображал себя Себастьяном Коу, Стивом Оветтом или одной девушкой из Восточной Фрисландии.

В деревушке под названием Оккенхаузен с населением всего 300 человек в 80-е годы жили три девушки, которые на юниорских соревнованиях в Германии выигрывали все старты. Одна бегала на 800 метров, другая – на 1500, а третья – на 3000 метров. Даже спустя 30 лет я помню, как их звали: Моника Бенс, Аня Энгель и Фрида Янсен. Для меня они стояли в одном ряду с олимпийскими чемпионами Коу и Оветтом. Я не испытывал никакой неловкости от того, что моими кумирами были три девушки, а для шестнадцатилетнего подростка это что-то да значит.

Сегодня, с позиций взрослого человека, я понимаю, что, видимо, идентифицировал себя с их невероятными успехами. Ведь если все три лучшие юниорки страны родом из одного восточнофризского местечка, значит, чудеса случаются и я тоже могу стать приличным бегуном (как я заблуждался!).

Поэтому в 16 лет я снял со стены в своей комнате обертки от шоколада и повесил фотографию трех девушек из Восточной Фрисландии.

Из чего состоит успех?

Сегодня утром солнце над Восточной Фрисландией больше похоже на луну. Из-за густой пелены зимних облаков пробиваются очертания светлого, почти белого круга. Дома в Оккенхаузене большие по площади, но низкие и далеко отстоят друг от друга. В этом местечке нет центра в привычном понимании. Просто перекресток возле церкви. Животных здесь явно больше, чем людей: пастбища усеяны овцами, коровами и лошадьми. Поля и болота тянутся до горизонта, сливаясь с низко висящими облаками. Ни одного холмика. Деревья здесь образуют не лес, а посадки вдоль границ земельных наделов и дорог. Вокруг тишина.

Улица Ханенморсвег, как и большинство других улиц в этих местах, совершенно прямая. Ее ровность немного нарушает только мостик через один из бесчисленных каналов, а за ним она снова тянется к горизонту, будто проведенная по линейке.

На Ханенморсвег Ули Думшат отметил стометровые отрезки. Он знал, что асфальт не идеальное покрытие для бега и плохо сказывается на суставах его подопечных, но где же еще проводить скоростные забеги? Легкоатлетического манежа в Оккенхаузене не было. Леса тоже. Во время забегов по Ханенморсвег Ули Думшат ехал за бегуньями на своей машине, чтобы засекать время и дать возможность кому-то из девочек отдохнуть на заднем сиденье, если она вдруг слишком устанет.

В промежутке между 1979 и 1985 годами девушки из Оккенхаузена Моника Бенс, Аня Энгель и Фрида Янсен выиграли 25 наград на первенствах Германии в разных беговых дисциплинах. Они установили семь национальных рекордов. На юниорском чемпионате Европы 1983 года в Вене Оккенхаузен добился больших успехов в беге на средние и длинные дистанции, чем Дания, Бельгия и Швейцария. Моника Бенс завоевала бронзовую медаль в беге на 800 метров, Фрида Янсен стала четвертой на дистанции 3000 метров. А ведь все население Оккенхаузена – 300 человек. При этом только Моника Бенс и Аня Энгель были непосредственно из этой деревни, а Фрида Янсен жила в соседней под названием Спольс, где было всего 120 жителей.

Реакция на подобные поразительные успехи всегда одна и та же. Все сразу начинают говорить о вундеркиндах и гениях. Тут же найдутся свидетели, которые подтвердят, что Лионель Месси в футболе, Анне-Софи Муттер в скрипичной музыке или Магнус Карлсен в шахматах добивались неслыханных результатов уже в раннем детском возрасте. И все в благоговении взирают на эти природные таланты.

Но одновременно целый жанр мотивационной литературы отстаивает идею, что с помощью трудолюбия и упорства каждый может добиться чего угодно. Спортсмены носят майки с надписью «Кто хочет, тот сможет». Все, кто хоть чего-то добился в последнее время, сразу же начинают говорить о своих лишениях и тяжелом труде.

Так из чего же состоит успех: из таланта или из тренировки?

Этот вопрос занимает не только бегунов. Он интересует представителей всех профессий. Многие ученые пытаются выяснить, существует ли некая универсальная формула, которая могла бы объяснить, как люди приходят к успеху в таких совершенно разных областях деятельности, как экономика, искусство и спорт.

Талант или тренировка? Вообще-то это слишком упрощенный подход. Для достижения успеха должны сойтись воедино многие факторы. При этом необходимы как талант, так и тренировка, но это лишь две из многих других составляющих. А пример бегуний из Оккенхаузена доказывает, что существует еще один, куда более важный фактор.

В школе Оккенхаузена Ули Думшат испытывал трудности с пониманием. И это было плохо, потому что он был учителем. Дети говорили на фризском диалекте, и Думшат, которого превратности военных лет забросили из Восточной Пруссии в Восточную Фрисландию, нередко вынужден был просить старших школьников выступать в роли переводчиков. В его классе было 56 детей. Все ученики деревенской школы в Оккенхаузене в возрасте от шести до двенадцати лет ходили в единственный класс к единственному учителю.

Думшат любил планерный спорт. Дома в Росситене старшие рассказывали ему о Фердинанде Шульце, который установил мировой рекорд продолжительности полета на планере. В 1924 году Шульц благодаря благоприятным потокам воздуха смог на примитивной конструкции продержаться в небе над Росситеном 8 часов 42 минуты. Думшат учился у него летному делу. Он был приземистым, ростом всего 160 сантиметров, с широкими плечами, четко прорисованными мышцами рук и небрежно приглаженными черными волосами.

В Восточной Фрисландии после войны планеров не было. Люди либо разводили скот, либо работали на одном из немногих оставшихся торфяных заводов, потому что залежи торфа были уже почти истощены. Когда в 1954 году Думшат с несколькими единомышленниками основал в Оккенхаузене спортивное объединение, было понятно, что единственным видом спорта в нем станет футбол. Для других не было ни оборудования, ни специалистов. Но главное, что был хоть какой-то спорт, потому что без него Думшат себя не мыслил.

Экономическое возрождение 60-х годов ознаменовалось в Восточной Фрисландии, как и во многих других частях Германии, появлением строительных кранов и бетономешалок. В соседнем с Оккенхаузеном городишке Штапель, куда вела та самая бесконечная и прямая Ханенморсвег, в 1966 году была построена из коричневого кирпича центральная школа для шести окрестных деревень. Ули Думшат был назначен директором. Новые спортивные возможности он воспринял как стимул. Теперь у него были гаревая беговая дорожка, спортивный зал, и их надо было в полной мере использовать для занятий физкультурой. Вообще-то длина дорожки составляла всего 100 метров, и она, естественно, годилась только для спринта, а спортзал был настолько мал, что подающему в волейболе не хватало места размахнуться для удара, так как сразу за спиной была уже стена. Но это был гигантский скачок по сравнению с прошлым. Чтобы провести урок физкультуры в старой школе, Думшату приходилось сдвигать парты и стулья в сторону. В качестве учительницы физкультуры он принял на работу свою жену Герту. Та с энтузиазмом взялась за дело. В 1960 году они поженились. Ули Думшату было 37 лет, а Герте – двадцать. Она жила в доме рядом со школой. Вместе они ездили на завод Volkswagen в Эмден за неиспользованными остатками поролона, которым набивали спортивные маты.

Начиная с 1971 года и на протяжении 15 последующих лет школа в Штапеле семь раз выходила в финал национальных соревнований по легкой атлетике «Молодежь готовится к Олимпиаде», в которой могли участвовать все школы Германии. В командном первенстве Германии по легкой атлетике среди школьников команда Оккенхаузена стала шестой в соперничестве с такими именитыми клубами, как «Дюссельдорф» и «Квелле» из Фюрта.

Думшат, никогда не испытывавший особой тяги к легкой атлетике, не обладал специальными знаниями в этой области, в отличие от тренеров известных клубов. Но у него были огромные энтузиазм и честолюбие. Он создал при школе спортивную секцию, которую могли посещать одаренные дети начиная со второго класса. В рамках этой секции каждую неделю проводилось одно дополнительное занятие по легкой атлетике, помимо уроков физкультуры. Думшат также приглашал детей (а кто же воспротивится приглашению господина учителя?) посещать вновь организованную группу легкой атлетики спортивного объединения Оккенхаузена. В число десятков таких детей в середине 70-х годов вошли и три девочки 7–8 лет, умевшие быстро бегать.

«Важнейшим фактором было то, что на них вообще обратили внимание», – говорит Лотар Пёлитц, тренировавший в середине 80-х годов национальную сборную по легкой атлетике и впоследствии взявший под свою опеку трех бегуний из Оккенхаузена.

Большинство талантов ничего не знают о своих дарованиях. Музыкально одаренный ребенок не учится играть на инструментах, потому что в его семье музыка всегда была лишь шумовым фоном из радиоприемника. Потенциальный лауреат Нобелевской премии по физике изучает юриспруденцию, потому что с самого начала по умолчанию было ясно, что он унаследует адвокатскую контору отца. Талантливый бегун так и не узнает, какова его истинная скорость, потому что он, как и все остальные дети в округе, пошел в футбольную команду и стал там одним из многих.

Факторы таланта и тренировок могут сработать только в том случае, если человек каким-то образом соприкоснется с определенным видом спорта или искусства. Поэтому самым важным фактором успеха становится банальное обнаружение таланта.

Вундеркинды, которые, казалось бы, просто рождены для того, чтобы играть на скрипке или в теннис, обнаруживаются, как правило, случайно. Для этого нужно, чтобы родители, учитель, друг или сосед имели какое-то отношение к определенному виду спорта или искусства. Лучшие теннисистки мира Винус и Серена Уильямс никогда не занялись бы теннисом, если бы эта идея не возникла у их отца и он не воплотил ее в жизнь, прилагая огромные усилия и неся финансовые затраты. На свою не такую уж большую зарплату он покупал ракетки, мячи и оплачивал уроки тенниса, когда девочкам было еще четыре года.

Но бег – это такой вид спорта, которому обучают в любой средней школе. Следовательно, здесь поиск талантов не является делом случая, а может осуществляться систематически. Правда, это только в теории. Тренер Пёлитц говорит: «Школьный спорт в настоящее время влачит жалкое существование. Учителя плохо подготовлены. Вместо того чтобы заниматься комплексным развитием тела, они лишь разрешают ученикам перебрасывать мячик через сетку». При этом Пёлитц вовсе не имеет в виду, что на уроках школьники должны профессионально заниматься спортом. Им надо развивать координацию, владение телом, усваивать основные движения, а учитель профессиональным взглядом должен выделять среди них самых одаренных и направлять их в соответствующие секции. «Но контакты между школой и секциями практически отсутствуют. В школе никто не занимается совершенствованием талантов, а спортивные организации не ведут их активного поиска в школах».

Через руки Ули Думшата каждый год проходило всего около 160 школьников из шести окрестных деревень. Но даже при таком ограниченном выборе он находил среди них одаренных и увлеченных детей и всех их принимал в свою легкоатлетическую группу.

«Если бы я жила в соседней деревне Висмор, – говорит Моника Бенс, – то посещала бы другую школу и никогда не стала бы бегуньей. Ведь, кроме Ули Думшата, никто в округе не преподавал легкую атлетику».

После обеда в Оккенхаузене образуются новые облака – густые и ярко-белые на оранжево-коричневом фоне, – но не на небе, а в чашке с чаем.

Герта Думшат подает восточнофризский чай и показывает нам, как добавлять в него густые сливки крошечной серебряной ложечкой. «Сливки не надо размешивать, тогда они будут плавать в чае, словно облачка».

Моника Бенс, сидя на диване, ассистирует Герте в проведении чайной церемонии по-фризски. «Когда мои родители едут в отпуск, они даже берут с собой воду из Восточной Фрисландии, чтобы вкус чая оставался прежним, – говорит Моника, а затем делает театральную паузу и продолжает: – Но я для них уже потерянное поколение, потому что пью кофе».

На стене, как и 50 лет назад, висит картина, на которой изображен корабль в бушующем море. Но Ули Думшата, который повесил ее на стену при переезде, уже нет с нами. Он умер в январе 2015 года в возрасте 91 года, прожив, как это принято говорить, полную и насыщенную жизнь, и в его случае это истинная правда. «Мы всегда были вместе, – говорит Герта Думшат и тут же решительным тоном добавляет: – Но я научилась жить одна, и это важно». Она всегда жизнерадостна, энергична, обязательна. Недавно ей исполнилось 76 лет. Герта встает, чтобы принести фотографии молодой Моники Бенс и возвращается с огромным черно-белым снимком размером с плакат, на котором изображена пятнадцатилетняя бегунья. После выхода на пенсию Ули Думшат оборудовал в одном из углов своего кабинета что-то вроде иконостаса. Там висят фотографии и федерального канцлера, и бегуний. Рядом с личным письмом Герхарда Шрёдера, в котором он поздравляет с 80-летием Ули Думшата, многолетнего депутата окружного законодательного собрания от СДПГ, помещены снимки Моники, Ани, Фриды, а также Хайке Хунеке из Леера, которая в 16 лет примкнула к группе бегунов.

«Ули всегда говорил, что Моника не бежит, а летит», – вспоминает Терта Думшат, демонстрируя в качестве доказательства фотографию. Весь облик Моники вызывает ощущение невесомости. Рот на белоснежном лице лишь чуть приоткрыт и не хватает жадно воздух. Обе ноги не касаются земли. Секундомер на табло показывает 1:53. Это значит, что она уже на финишной прямой забега на 800 метров, который происходит на юниорском первенстве Германии 1982 года в закрытых помещениях в Зиндельфингене. Соперниц за ее спиной не видно. К соревнованиям допускались спортсмены не старше 18 лет. Победила пятнадцатилетняя Моника.

«На соревнованиях Моника всегда выкладывалась полностью», – говорит Терта Думшат, а Моника добавляет то, что очень часто приходится слышать от спортсменов, которых хвалят за самоотдачу: «Но на тренировках я не была в числе самых прилежных. Как и в школе, я делала ровно столько, сколько задавали».

Сегодня ее зовут Моника Клеен. Ее сын уже старше, чем она в то время. Ее пышные каштановые волосы, как и раньше, доходят ей до плеч. На ней идеально выглаженная белая блузка (я знаю толк в глажении и не могу этого не отметить). «Если Ули отсутствовал на тренировке, – продолжает Моника, – то Фрида обычно пробегала на километр больше, а я – на километр меньше».

Сторонники точки зрения, что главное – это тренировка и что усердие побеждает талант, постоянно ссылаются на результаты исследования шведского профессора психологии Андерса Эрикссона, в ходе которого было опрошено 30 скрипачей в Берлинской высшей школе искусств. Эрикссона заинтересовал вопрос, можно ли найти объективное объяснение тому, что одни скрипачи добиваются больших успехов, чем другие. Результаты поразили его самого. Те, кто в школе искусств считался лучшим из лучших, в молодости упражнялись больше других. Общая продолжительность их занятий составляла в среднем 7400 часов. У тех, кому после учебы было обеспечено место скрипачей в оркестрах, этот показатель доходил до 5300 часов, а у тех, кому профессора сулили лишь будущее учителей музыки, – всего 3400. Вывод был очевидным: кто больше упражняется, тому и сопутствует успех.

Относится ли это правило и к бегу, который считается видом спорта, где надо много тренироваться? Многочисленные триумфы кенийских бегунов в последние годы подкрепляют предположение, что тренировки являются главным фактором успеха. Почти все кенийские бегуны уже в детском возрасте были вынуждены бегом преодолевать длинные дистанции. Нередко бывало, что им каждый день приходилось бегать по 25 километров в школу и обратно. Это значит, что они уже в детстве пробегали по 125 километров в неделю, вовсе не считая это тренировкой. И так продолжалось неделя за неделей в течение многих лет. Может, это и есть та фора, которую спортсмены, воспитывавшиеся в иной культурной среде, так и не могут преодолеть?

Но у бегуний из Оккенхаузена в детстве практически не было специальной подготовки. Они ходили на общие легкоатлетические тренировки. Там они пробегали по Ханенморсвег 2–3 коротких скоростных отрезка, не более 500 метров. А на следующей тренировке могли заниматься, к примеру, прыжками в высоту или метанием копья. И все же они в свои 11–12 лет выступали на школьных соревнованиях земли Нижняя Саксония и приходили к финишу быстрее других – Моника в голубых гольфах, Фрида в желтом свитере, а Аня в красно-белом пуловере под трико. Это были 70-е годы, когда в моде были яркие расцветки. В 14 лет они победили на соревнованиях школьников в эстафете 3x800 метров. Значит ли это, что, в отличие от скрипачей, все дело здесь только в таланте?

Пожалуй, нет. Моника Бенс, Аня Энгель и Фрида Янсен все-таки получали у Ули Думшата беговую подготовку, хотя и бегали не так уж много. С семи лет у них были уроки физкультуры, а кроме того, дважды в неделю тренировки в спортивном объединении и регулярные соревнования. Таким образом, не испытывая особой перегрузки, они отдавали спорту до шести часов в неделю. Круговые тренировки, проводившиеся в игровой форме, и освоение техники бега, которой Думшат уделял особое внимание, закладывали хорошую основу. За пару недель перед важными выступлениями девушки откладывали на второй план метание копья и занимались в основном бегом, в том числе на достаточно длинные дистанции, которые, правда, не превышали 6 километров до тех пор, пока им не исполнилось 14 лет.

Все время встречаются тренеры и родители (обычно сами увлеченные бегуны), которые уже в 9-10 лет отдают своих детей на специальную беговую подготовку с тремя и более тренировками в неделю. Зачастую такие дети намного обгоняют своих сверстников на соревнованиях, и это позволяет сделать вывод, что от тренировок в беге зависит очень многое. Однако в дальнейшем эти дети редко добиваются особых успехов.

Чисто беговая подготовка в детском возрасте обычно воспринимается как скучное занятие. Кенийские дети тоже бегают в школу не ради удовольствия, а по необходимости. Если уж дети бегают по собственной инициативе, то всегда с ускорениями, остановками, повторными стартами.

Самые выдающиеся бегуны последних трех десятилетий в Германии – Кристоф Херле, Дитер Бауман, Арне Габиус – начали интенсивные беговые тренировки только в возрасте 15–16 лет. Однако бегали они уже с раннего детства, играя в футбол или занимаясь легкой атлетикой на уроках физкультуры.

Конечно, кое-кто утверждает, что именно из-за отсутствия беговой подготовки в раннем детском возрасте, такой как у кенийских детей, в Центральной Европе редко появляются бегуны мирового класса. Вместе с тем в Европе сравнительно немногие дети всерьез занимаются бегом. Таким образом, даже прирожденные таланты могут пройти мимо этого вида спорта. Поэтому в Европе ощущается недостаток как в тренировках, так и в талантах. Тем не менее нельзя отрицать тот факт, что бегуны из Центральной Европы практически всегда становятся спортивной элитой лишь при условии, что, в отличие от скрипачей, футболистов и теннисистов, начинают специализироваться на беговых тренировках не ранее чем в 13 лет. Если вы хотите добиться успеха в деятельности, связанной с мелкой моторикой, такой как игра на скрипке или футбол, то целенаправленно упражняться надо с самых малых лет. Что же касается чисто беговой подготовки, то, начатая в слишком юном возрасте, она чаще всего приводит к ментальному износу у детей.

Но, когда бегуны начинают интенсивно тренироваться в 14–15 лет, им, как и скрипачам, необходимо очень много упражняться. Ни один взрослый стайер мирового класса не может обойтись без пробега 200 километров в неделю.

Даже таким вундеркиндам, как Моцарт и Пикассо, потребовалось по десять лет практики, прежде чем они достигли высочайшего уровня, считает исследователь из Питтсбургского университета Джон Хейз. Основываясь на многочисленных примерах подобного рода, известный популяризатор науки Малкольм Гладуэлл вывел часто упоминаемое «правило 10 лет»: независимо от области деятельности, успех приходит лишь после десяти лет практики.

Это применимо и к бегу. Однако для достижения поразительного прогресса здесь порой достаточно и двух лет. Рекордсмен Германии в марафонском беге Арне Габиус в 15 лет занимался общей легкоатлетической подготовкой и преодолевал 1000 метров медленнее, чем я. А в 17 лет внезапно оказалось, что на дистанции 3000 метров он уступает в Германии лишь двум своим ровесникам. После этого ему понадобились долгие годы интенсивных тренировок, чтобы выжать из своего тела сравнительно незначительное улучшение результатов, составлявшее лишь несколько процентов.

На тренировочном сборе лучших молодых талантов тренер Хельмут Штарцман, отвечавший за пополнение национальной сборной, спросил у девушек из Оккенхаузена, сколько километров в неделю они пробегают. В то время им было по 15–16 лет, и они уже заставили говорить о себе, одержав несколько побед. Выяснилось, что подсчет километража они не вели. От Штарцмана они услышали, что их ровесницы из других легкоатлетических центров пробегают по 90 километров в неделю. «Мы наскребли все, что могли вспомнить, вплоть до последнего метра, – рассказывает Фрида Янсен, – ну нас получилось около 30 километров в неделю». После этого Штарцман отвел Ули Думшата в сторонку и сказал, что им надо побольше работать на тренировках.

Думшат обратился в Федерацию легкой атлетики Германии, чтобы получить лицензию на право проводить тренировки членов сборной команды по бегу на средние дистанции. Ему сказали, что для этого надо подучиться. «У меня есть обязательства перед этими девочками, – сказал он своей жене. – Я должен тренировать их со знанием дела». Для получения лицензии ему пришлось отправиться на учебу в Майнц и пожертвовать своим отпуском ради того, чтобы поработать ассистентом у опытного тренера в Леверкузене. «Да ничего страшного, – говорит Герта Думшат. – Из-за этого бега мы и так за 30 лет лишь дважды съездили в отпуск».

Тренировки в Оккенхаузене радикально изменились. Теперь девушки бегали по 5–6 раз в неделю, а в последующие годы Ули Думшат увеличил количество тренировок до восьми в неделю. По воскресеньям они тренировались дважды: до обеда – медленный продолжительный бег, после обеда – круговая тренировка в крошечном школьном спортзале. Для каждой девушки была разработана особая программа с учетом их сильных сторон. Фрида Янсен тяготела к более длинным дистанциям, и ей приходилось бегать больше.

Таким образом, тренировки подошли к нормальному уровню нагрузок, только когда девушкам было уже по 15–18 лет. Они тренировались не больше и не изощреннее, чем другие талантливые бегуньи в стране, но, поскольку для них в занятиях появился элемент новизны, результаты резко пошли в гору.

Каждая из них выиграла первенство Германии, а на чемпионате по кроссу 1982 года, который проводился на ипподроме в Нойсе, Аня Энгель, Фрида Янсен и Моника Бенс заняли 1-е, 2-е и 3-е места в молодежном зачете. Не знаю, повторится ли нечто подобное в будущем, но за много лет до этого похожего успеха добилась другая молодая деревенская команда. Она приехала из Вальдниля, а тренировал ее сумасбродный сельский врач Ван Аакен. Я смотрю на фотографию из альбом Герты Думшат, где изображены победительницы: Фрида с косынкой на шее, Аня с косичками и Моника с одновременно смущенным и сияющим лицом. Когда-то у меня в комнате висел точно такой же снимок.

Еще один фактор успеха в спорте, которому часто не уделяют должного внимания, – это месяц рождения. И в американской хоккейной лиге НХЛ, и в футбольной Бундеслиге непропорционально большое число спортсменов, пробившихся в профессионалы, родилось в первые четыре месяца года. Поскольку возрастные категории подразделяются по годам рождения, то дети, родившиеся с января по апрель, опережают своих конкурентов в возрасте на шесть, а то и на девять месяцев. Три четверти года в одиннадцать лет, да даже и в шестнадцать, могут дать существенное преимущество в физическом плане. А если ребенок, родившийся в первые месяцы года, хорошо себя проявил, то в дальнейшем ему уделяют больше внимания и поддержки, а сам он приобретает еще больше уверенности в себе. Те, кто помоложе, испытывают разочарование и чаще склонны к тому, чтобы бросить занятия спортом. Однако Моника Бенс и Аня Энгель родились в ноябре и только Фрида Янсен – в феврале. Моника и Аня несколько раз выигрывали чемпионаты Германии, будучи не то что на три четверти, а на целых два с половиной года младше конкуренток. Таким образом, оказывается, что успех всегда зависит от сочетания нескольких факторов, но необязательно всех сразу.

«Этот пример показывает, что условия тренировок не оказывают решающего влияния», – говорит федеральный тренер Лотар Пёлитц. В горных лыжах или в игре на фортепиано внешние условия являются важнейшими факторами. Стать обладателем Кубка мира по горнолыжному спорту может только тот, кто вырос в горах. Успешным пианистом станет лишь тот, у кого в доме с детства стояло пианино или чьи родители могли позволить себе купить его. А девушки из Оккенхаузена, как и прежде, бегали по Ханенморсвег или по дорожке вокруг школьного футбольного поля, длина которой составляла 270 метров. Там же проводились и спринтерские забеги. Ули Думшат раздобыл где-то старую автомобильную покрышку, и девушки для укрепления мышц таскали ее за собой на веревке, совершая ускорения. В спортивном зале, который был слишком мал даже для волейбола и где не было вообще никаких тренажеров, он придумывал упражнения на скоростную выносливость. Девушки должны были бегать по установленным параллельно скамейкам с максимально возможной частотой шагов: левой-правой-левой-правой. Они быстро запрыгивали двумя ногами на ящик и тут же соскакивали с него. Таких импровизированных упражнений было немало.

На самом деле бегать можно везде, и пример Оккенхаузена показывает, что успехов в беге можно добиваться в любых условиях.

По выходным дням, когда появлялось больше свободного времени, Ули Думшат на своем «форде» ездил иногда вместе со своими подопечными в Холлезанд, в настоящий лес с замечательными тропинками, по которым было очень мягко бегать. Девушкам это очень нравилось.

Ули Думшат организовывал не только тренировки, но и досуг девушек. Он же был не просто тренером, а еще и учителем. На обратном пути с соревнований он демонстрировал своим подопечным образцы архитектуры и другие достопримечательности в Ротенбурге и Гамбурге. Но только на обратном пути. По пути на соревнования все переживали из-за того, что могут опоздать на регистрацию, которая заканчивалась за час до старта, или не найдут пансионат для ночевки. А как найти этот пансионат в Алене или Мюнхене, сидя в своем Оккенхаузене? Однажды на чемпионате Германии по кроссу, проходившем в Гольдбахе в Нижней Франконии, ночлега так и не удалось отыскать, потому что другие бегуны оказались быстрее (во всяком случае, в поисках пансионата). Хозяин гостиницы постелил им матрацы в подвале.

«Все поездки девушек Ули оплачивал из своего кармана, по-другому и быть не могло, – говорит Герта Думшат. – Я думаю, на эти деньги мы могли бы построить себе дом, но он нам был не нужен». Они не хотели и не могли обременять лишними расходами родителей спортсменок. Отцы работали в строительстве, на скотобойнях или на фермах, а матери были домохозяйками. А где бы они нашли работу в сельской местности в 80-е годы? Родители не имели никакого отношения к спорту, а ведь зачастую именно поддержка и пример семьи являются решающим фактором успешной спортивной карьеры. Но Ули Думшат брал под свою опеку всех детей в Оккенхаузене, а не только тех, кто воспитывался в спортивных семьях.

На Новый год Ули и Герта Думшат приглашали молодых спортсменов к себе домой, а поскольку их дом стоял впритык к школе, то девушки, приходя в гости, целыми вечерами могли развлекаться в спортзале.

«В юности я видела Герту и Ули, пожалуй, чаще, чем своих родителей», – говорит Моника Бенс.

Бег стал их социальным прибежищем, важным фактором жизненного успеха. Они шли на ежедневные занятия не для того, чтобы тренироваться, а чтобы ощутить свою принадлежность к некой общности, в которой чувствовали себя как дома.

«Групповые занятия важны и для результатов, – говорит Лотар Пёлитц. – Когда такие сильные бегуньи тренируются вместе, они непроизвольно стараются работать по максимуму». Пёлитц прочитал в книге чемпиона Европы в беге на 10 000 метров Яна Фичена о бегунах из Кении: «Тридцать человек в Эльдорете договариваются встретиться утром в 5:45, чтобы потренироваться. Первый приходит в 5:35, в 5:40 подтягиваются еще человек пять, и в 5:45 все на месте. Потому что каждый знает: если все договорились прийти, то и я должен. Такие совместные договоренности мотивируют или, по крайней мере, обязывают».

В Оккенхаузене сложился прекрасный баланс таких факторов, как конкуренция и общность. Три девушки ощущали себя командой и непроизвольно мотивировали друг друга. Даже небольшие конфликты вели к повышению результатов. Но у каждой из них, кроме всего прочего, была «коронная» дистанция. Моника бегала на 800 метров, Аня – на 1500, а Фрида – на 3000, так что конкуренция никогда не принимала нездоровые формы.

В 17–18 лет перед ними открылся прекрасный необъятный мир. Три девушки из Оккенхаузена ездили на тренировочные сборы в Тоскану, на международные соревнования в Бирмингем, а на родине им устраивали чествования по случаю очередных побед в эстафетном беге.

Отправляясь на тренировочный сбор национальной команды в Лакано на французском побережье Атлантики, они отправили свою тренировочную одежду почтой, потому что «форд» был уже забит под самую крышу: трое девушек на заднем сиденье, Ули и Терта впереди. Разумеется, жена тоже ехала на сборы, потому что им никогда не удавалось вместе поехать в отпуск. Однако посылка с одеждой прибыла в Лакано лишь за день до окончания сборов.

Им пришлось 13 дней пользоваться только тем, что поместилось в багажник. На обратном пути Фрида отказалась еще раз доверить свою одежду почте, потому что она могла вообще затеряться. Они рассовали сумки с вещами по всем углам машины и отправились из Лакано обратно в Восточную Фрисландию. На этот раз на всем пути протяженностью 1400 километров на переднем пассажирском сиденье сидели по две девушки. Они ведь были бегуньями – стройными и легкими.

Однажды, во время очередных сборов юниорской сборной по легкой атлетике, Лотару Пёлитцу позвонил один из руководителей сборной, отвечавший за молодое пополнение, и попросил совета, должен ли он вмешаться в ситуацию или хотя бы обсудить ее. Дело в том, что Ули Думшат, по его мнению, слишком строго контролирует девушек, а сегодня во время пробежки даже ехал за ними на машине!

Но никто в Федерации легкой атлетики не знал, что у Думшата так заведено издавна. «Это было… мягко скажем, необычно», – говорит Лотар Пёлитц, тщательно подбирая слова.

У него тоже возникли опасения, что Ули Думшат может подавить девушек своей чрезмерной опекой, тем более в таком чувствительном возрасте, как 17–18 лет. Ведь тогда они в знак протеста могут взбунтоваться и вообще бросить спорт. Пёлитц решил поговорить с Думшатом. «Я сказал ему, что, по моему мнению, надо слегка отпустить поводья. Но я был все-таки посторонним человеком, хоть и старшим тренером сборной. У меня практически не было шансов переубедить его. Да и вообще, надо было только радоваться, имея такого партнера, как Ули Думшат».

А в Оккенхаузене тем временем Фрида Янсен все чаще противоречила тренеру. Почему она должна именно сейчас делать ускорения, хотя ноги у нее все еще болят со вчерашней тренировки? Лучше она сделает продолжительную пробежку в медленном темпе!

– Нет, у меня разработана программа тренировок, и в соответствии с ней ты сейчас должна ускоряться!

– Но это же мои ноги!

– Делай то, что сказано!

«Это были другие времена, – говорит Фрида. – Ули сказал – и надо делать. В принципе, мы доверяли ему. Но временами, когда что-то было не по мне, я сопротивлялась. Упрямства у меня было не меньше, чем у него».

После таких споров Фрида Янсен нередко пробегала на тренировках пару лишних километров. Ей надо было нагрузкой вытеснить злость из головы.

Она была единственной, кто осмеливался возражать. Моника и Аня не проявляли большого интереса к теории тренировочного процесса, поэтому ни в чем не сомневались. Им хотелось просто бегать.

Двадцать седьмого августа 1983 года Моника Бенс думала только о том, что не успела сходить в туалет. Нервозность перед стартом всегда вызывала у нее раздражение мочевого пузыря. Но официальный сопровождающий уже вел на дорожку всех участниц финального забега юниорского чемпионата Европы на 800 метров. Это не тот случай, когда можно сказать: «Извините, мне бы на минутку в туалет сбегать».

На стартовой черте нервозность прошла, а вместе с ней исчезли и позывы. Она сорвалась с места. Впереди бежали в умопомрачительном темпе две бегуньи из ГДР – Катрин Вюн и Кристине Вахтель. Моника держалась за ними, практически не отставая. Обеим спортсменкам из ГДР было уже по 18 лет, а Монике не было еще и семнадцати. Она финишировала третьей с результатом 2:01,29.

Вплоть до нынешнего дня в истории бега на 800 метров среди девушек моложе 18 лет только восемь спортсменок показывали более высокие результаты, чем Моника Бенс в тот день. Подчеркну еще раз: за все 70 лет, в течение которых женщины бегают 800 метров, во всем мире лишь восемь девушек были быстрее Моники Бенс из Оккенхаузена. Причем четверо из них являлись представительницами стран, против которых были выдвинуты обвинения в государственной программе допинга в отношении несовершеннолетних.

«Моника Бенс – это бомба! – непроизвольно восклицает Лотар Пёлитц, но, вспомнив, что ему 81 год, быстро возвращается к официальному тону интервью. – Это один из самых великих талантов в Германии. Аня Энгель тоже могла бы стать бегуньей мирового класса, если бы перешла на дистанцию 5000 метров. У Фриды, пожалуй, не было таких дарований, как у двух остальных, но она компенсировала это своей волей. Как же здорово вспоминать эти имена после стольких лет!»

Во время разговора с Моникой в Оккенхаузене я упоминаю о том, что лишь восемь юных спортсменок во всем мире смогли превзойти ее результат, и вижу, что она ошеломлена. «Я ничего об этом не слышала!» – говорит она. Да, они знали, что сильны, и это подтверждали все выигранные ими старты. Но до сих пор они даже не подозревали, насколько сильны.

Талант или тренировка? Если вновь обратиться к оккенхаузенской истории, то главным фактором оказывается все-таки тренер. «Ули принадлежит особая роль, – говорит Лотар Пёлитц. – Без него Моника Бенс, Аня Энгель и Фрида Янсен так и остались бы нераскрытыми талантами. А его менталитет, честолюбие и страсть помогли им расцвести». Их способности были разными. Фрида отличалась чрезвычайным усердием и решимостью, у Моники были самые лучшие физиологические данные и поразительное хладнокровие в ходе соревнований. Их тренировки были хорошо продуманными, с элементами импровизации, но в них не было ничего особенного. Да, в этой истории присутствовали и талант, и тренировки, но к успеху привели другие факторы. «Три совершенно разные девушки с непохожими характерами и разной конституцией стали выдающимися спортсменками, – говорит Лотар Пёлитц. – Следовательно, основную роль в их успехе сыграл учитель, открывший их талант, тренер, который дал им возможность совершенствоваться, и группа, выступавшая в роли мотиватора и ускорителя». Это значит, что в любом городе, в любом самом дальнем уголке, где есть энтузиасты бега, занятые поиском талантливых детей и организующие их тренировки, может случиться чудо. «Да, – говорит Лотар Пёлитц, – таких успехов в нашей стране можно добиться где угодно».

Но наряду с факторами успеха существуют и факторы, мешающие ему. Аня Энгель в одночасье забросила спорт, как только у нее в 18 лет появился молодой человек. «Вы будете смеяться, – говорит Лотар Пёлитц, – но парни представляют собой чрезвычайно мощный фактор. Если в тренировочной группе есть юноши, которым девушка может продемонстрировать, что она не только красива, но еще и быстра, то она дольше остается в спорте, в отличие от ситуаций, когда таких юношей в группе нет и их приходится искать на дискотеках». Разумеется, это можно сказать и об обратной ситуации, когда парни бегают в окружении девушек.

Фрида Янсен в 19 лет получила травму на первенстве Восточной Фрисландии по кроссу. Дежурный врач больницы в Вестерситеде поставил диагноз – обычный вывих.

И Фрида продолжала бегать, но после каждой тренировки хромала.

Несколько месяцев спустя более опытный врач, работавший в футбольной команде «Вердер» из Бремена, установил, что раздроблена одна косточка ступни под голеностопным суставом. Он удалил ее, но к тому времени Фрида Янсен серьезно повредила мениск, потому что слишком нагружала колено, стараясь снять нагрузку с больной стопы.

А Моника Бенс чем дальше, тем больше ненавидела свой фантастический результат 2:01,29, потому что в течение всего следующего сезона не смогла даже близко подобраться к нему. Правда, показав 2:02,45 на квалификационном отборе в Фюрте, она чуть было не попала в команду, отправлявшуюся на Олимпийские игры в Лос-Анджелес. И это в 17 лет! Но Монику это не порадовало. Было очевидно, что скорость не растет, а она к такому не привыкла. К тому же начались трудности с учебой. Моника ушла из гимназии незадолго до выпускных экзаменов и получила в профессионально-техническом училище Упленгена квалификацию офисной служащей. Правда, она не была уверена в том, что это именно та профессия, которой ей хотелось бы заниматься. Отработав восемь часов, она каждый день отправлялась в темноте на тренировку. Но результаты не улучшались, а Ули Думшат каждую неделю ставил ее на весы, потому что, по мнению тренеров сборной, Монике нужно было весить меньше 60 килограммов при росте 179 сантиметров. Она весила 62 килограмма и считала, что и так достаточно худая. «У меня уже нет прежнего энтузиазма», – заявила Моника Бенс в интервью газете Ostfriesen-Zeitung, когда ее попросили обосновать уход из спорта.

Любовь, травма, начало трудовой жизни, недовольство своими результатами… Для сохранения успеха надо уметь справляться с десятками подобных факторов.

Улица Ханенморсвег безлюдна и ровна. Ее конец теряется где-то вдали. Похоже, она упирается прямо в низкие облака на горизонте. На асфальте уже нет следов от краски, которой Ули Думшат отмечал отрезки по 100 метров. Следы успеха стерлись. Обычная улица, по которой трое девушек бежали к облакам, а их тренер верно следовал за ними на зеленом «форде», освещая фарами путь к успеху.

Во сне

Зайдя в гостиничный номер в Ганновере, я на какое-то мгновение поддаюсь заблуждению и верю, что во мне признали бегуна. На тумбочке у кровати лежит зеленая карточка с надписью: «Ваш личный план города со схемами беговых маршрутов». С обратной стороны нарисованы схемы беговых трасс в окрестностях отеля.

Однако практически сразу же я понимаю: они имеют в виду не меня лично, а всех постояльцев.

Пробежка перед деловой встречей уже стала настолько привычным пунктом распорядка дня, что отели информируют своих гостей не только о программе телевизионных передач и порядке подключения к интернету, но и о том, где можно побегать.

Когда я вижу, как кто-то выбегает из отеля в спортивном костюме, то порой задаю себе вопрос, так ли уж хороша идея бегать сквозь толпу людей возле Бранденбургских ворот в Берлине или по улице Рамблас в Барселоне. Но поскольку я еще до командировки в Ганновер знал, что меня поселят возле озера Машзее, то прихватил с собой одежду для бега.

Схема отеля предлагает мне на выбор три маршрута вокруг озера протяженностью от 6,3 до 8 километров. Совсем недавно я и подумать не мог, что все они покажутся мне слишком короткими! Я решаю выбрать малый круг, но пробежать его два раза.

К своему удивлению, я сразу же нахожу нужный темп бега. Я чувствую легкость в мышцах ног, дыхание почти не учащается. Удивление объясняется тем, что два дня назад во время длинной пробежки я ощущал неприятную тянущую боль в мышцах голени. В тот момент я злился и думал, что программа Хольцингера слишком утомляет меня и что с ней пора кончать. В то же время в удачные дни я думал, что успешно заложил основу и теперь бегать мне с каждым разом будет все легче. Сейчас, на берегу Машзее, после шести недель занятий по программе Хольцингера, я понимаю, что являюсь самым обычным бегуном, у которого случаются и хорошие, и плохие дни.

В последнее время мои пробежки длятся один час. Маршрут в Больцано составляет 11,7 километра, и я пробегаю его в среднем темпе 5:10 на километр. Иногда меня посещают сомнения: не слишком ли это быстро? Ведь Даниэль Хольцингер сказал, что мой темп – 5:30. Но потом я оправдываю себя тем, что занимаюсь по его методике уже шесть недель и за это время мои показатели настолько улучшились, что теперь мой идеальный темп медленного бега составляет уже 5:10. Разумеется, я понятия не имею, так ли это на самом деле.

Перед каждой третьей или четвертой пробежкой я обычно радовался, что теперь наконец-то могу двигаться в полную силу. Однако вот уже несколько недель чувствую, что быстрые пробежки не приносят мне былого удовольствия.

Боль в мышцах бедер от насыщения молочной кислотой появляется уже через полторы-две минуты – как раз тогда, когда я собираюсь по-настоящему ускориться. И каждый раз все заканчивается тем, что я сокращаю интервалы с трех минут до 90 секунд или уменьшаю количество спринтов с десяти до семи. Я пытаюсь убедить себя в том, что мне, видимо, надо снизить скорость интервальных забегов. Существует большая разница между 95 и 90 процентами максимальной нагрузки. В результате я вот уже десять дней вообще не выполняю быстрые забеги.

Видимо, сначала мне надо заложить хороший фундамент выносливости в ходе медленных пробежек, говорю я себе. Бег вообще делает нас королями самооправданий. Ведь как-то же надо объяснять свои неудачи и несовершенство! Если спросить спортсменов после забега, как они оценивают свое выступление, то лишь 20 процентов начнут рассказывать о своих результатах, а остальные 80 процентов для начала заявят, что бежали в простуженном состоянии.

Разумеется, я тоже простужен, что неудивительно в такую промозглую погоду. Я бегу трусцой по берегу Машзее среди больших голых деревьев, испытывая раздвоение личности. С одной стороны, я бегу расслабленно и наблюдаю, как лучи зимнего солнца играют на воде. С другой стороны, я напоминаю себе, что, если навстречу попадется другой бегун, надо произвести на него впечатление за счет свободных движений руками и более энергичного отталкивания.

Когда бежишь не на результат и без особых усилий, то бег представляет собой довольно монотонное занятие без успехов и провалов, и я задаю себе вопрос, есть ли в этом вообще какой-то смысл. Не становится ли он в таком случае какой-то функцией, выполняемой без участия сознания, вроде сна? А поспать я вообще-то люблю.

Приближение к Луне

Перед стадионом «Мольцберг» в Бецдорфе стоит человек, ставший иконой бегового движения, но узнать его не так-то просто, потому что на нем форма судьи. Ганс-Юрген Ортман, серебряный призер мирового первенства 1980 года по кроссу, только что провел футбольный матч в рамках движения «Молодежь готовится к Олимпиаде» между гимназией и реальной школой Бецдорфа.

Ортман переодевается прямо на парковке перед стадионом, склонившись над багажником автомобиля. Даже в свои 64 года он способен произвести впечатление. При росте 190 сантиметров его вес, по моим прикидкам, составляет вряд ли больше 63 килограммов. Столько же он весил и почти сорок лет назад, будучи бегуном экстра-класса. Многие зрители не помнили его имени, потому что Ортман был известен всем под своей кличкой Оглобля. У него все длинное, даже лицо.

Со стадиона Гансу-Юргену Ортману надо сразу спешить в гимназию имени фон Штайна, где он руководит шахматной секцией. Судейское трико он меняет на темно-красную рубашку, а футбольные бутсы – на кроссовки. Кроссовки по размеру напоминают корыто. «Размер 50 с половиной», – сухо констатирует он. Хотя в багажнике лежат джинсы, он остается в тренировочных брюках. Может, ему просто неохота представать передо мной в трусах на парковке?

«Даже играя в шахматы, я ношу спортивную одежду, – объясняет Ганс-Юрген Орман. – Ведь шахматы для меня – это тоже спорт».

В 30 с лишним лет, когда возраст заставил задуматься об уходе из большого спорта и встал вопрос, чем заниматься дальше, Ортман стал футбольным арбитром. Футбол увлекал его так же, как бег, а кроме того, он решил испытать себя. Сможет ли он запомнить наизусть все 1200 правил этой игры? Он смог. Вдобавок Ортман получает компенсацию денежных расходов за судейство матчей любительских команд – от 12 до 35 евро за игру. Ганс-Юрген живет на гонорары за руководство шахматной секцией, судейство футбольных матчей, подмену учителя биологии в школе. Кое-кто из его знакомых полагает, что нельзя же всю жизнь перебиваться случайными заработками. Но Оглобля считает это умением жить. «Я всегда умел зарабатывать деньги, оставаясь свободным человеком».

С этим чувством свободы, о котором мечтают многие, он живет уже полвека. К примеру, совсем недавно Ортман на протяжении шести недель совершал пешее путешествие по средней части Германии от Касселя до Лейпцига. Он шел через леса, поля, города, а когда просыпалось старое желание, переходил на бег. «Я бегу не торопясь, эндорфины в крови подстегивают меня, и я чувствую, что мог бы так бежать бесконечно. В такие моменты ощущаешь себя абсолютно счастливым человеком и думаешь о том, как прекрасна природа и жизнь в целом. Я хотел бы жить вечно!»

Бег хорош тем, что им, в отличие от многих других видов спорта, можно заниматься до глубокой старости. Профессор медицины Джеймс Фриз из Стэнфордского университета в результате своих исследований пришел к выводу, что бегуны дольше сохраняют здоровье и продолжительность жизни у них выше. На протяжении двух десятилетий он обследовал 538 пожилых людей, увлекавшихся бегом, и такое же количество их ровесников, не занимавшихся этим видом спорта. В начале исследования им всем было уже за пятьдесят. Каждый год их опрашивали на предмет состояния здоровья. В частности, они отвечали, способны ли самостоятельно ходить и одеваться. Через 19 лет 34 процента тех, кто не бегал, умерли. Из бегунов эта участь постигла лишь 15 процентов. «Большинство бегунов сохраняли хорошее здоровье, – писал Фриз. – Ограничение подвижности у них если и наступало, то в среднем на 16 лет позже, чем у контрольной группы. Польза от физической активности в старости оказалась больше, чем мы думали».

Представление о том, что для старости характерны скупые и неторопливые движения, сильно устарело. В Англии живет некий мистер Сингх, который в 101 год пробегает марафонскую дистанцию. Во время недавнего франкфуртского марафона до финиша добежало шестьдесят участников, которым уже перевалило за семьдесят. Даже в весьма зрелом возрасте многие настраиваются на какие-то конкретные дистанции и результаты. Я ведь тоже то и дело поглядываю на секундомер. Но Ганс-Юрген Ортман, являвшийся выдающимся бегуном, который преодолел 10 000 метров за 28:02 и выполнил квалификационную норму для участия в Олимпийских играх 1980 года, в свои 64 года ценит в беге совсем другое – свободу от всяческих принуждений. Он просто бегает, наслаждаясь движением и природой.

В свой поход-пробег по Германии Ортман не брал с собой никаких вещей. Это было связано с некоторыми дополнительными хлопотами, потому что он оставлял автомобиль в начале каждого этапа, а вечером вынужден был возвращаться за ним на поезде. Но зато ему не нужно было тащить рюкзак. Ортман мог свободно держать спину, бегая по лесам и полям. У него были свободны руки, и он мог потрогать дикие луговые цветы и листья деревьев. Он не брал с собой на этапы даже бутылку с водой. «Если мне хотелось пить, я звонил в любой дом по пути и просил стакан воды. Это всегда срабатывало. Люди в центральных областях Германии очень дружелюбны, и это сразу бросается в глаза. Там все не так, как в наших краях, где гранитные лбы из Вестервальда спорят с бетонными лбами из Зигерланда, кто круче». Впрочем, когда его самого причисляют к упрямцам из Вестервальда или Зигерланда, он не возражает.

Он родился в лесном краю Вестервальда в городишке под названием Нидершельдерхютте. Его отец работал там на сталелитейном заводе. Вместе с дедушкой Ганс-Юрген Ортман уже в самом раннем детстве часто ходил в лес, знакомясь с деревьями, цветами и животными. Для него это было самое привычное времяпрепровождение. Затем он изучал биологию и писал дипломную работу о дикорастущих цветковых растениях. Но от сдачи госэкзамена, необходимого для получения квалификации учителя, Ганс-Юрген отказался, заявив тем самым всему миру, что не собирается поступать на государственную службу. «У меня всегда были определенные предубеждения по отношению к госслужбе. Я не хотел быть служащим, привязанным к постоянной работе». Вместо того чтобы готовиться к экзамену, он коллекционировал редкие растения и животных, которых находил в лесу. Он собирал лягушачью икру и переносил ее в те места, где популяция лягушек имела тенденцию к сокращению. «Еще мне нравятся бабочки, – говорит он. – Я часто езжу в Мозельский край, потому что там обитают аполлоны. Но, как только я туда приезжаю, они прячутся и не хотят показываться».

Бег стал логическим продолжением его любви к природе. Забежав в лес, Ортман становился единым целым с ним. Тот, кто приближается к Вестервальду или Зигерланду со стороны Кельна или Франкфурта, видит перед собой сплошной и бесконечный таинственный лес, лишь изредка перемежающийся с лугами, заправками и небольшими городишками. Ганс-Юрген Ортман стал лучшим немецким кроссовиком, и это заставило его на несколько лет забыть о природе. При такой скорости бега природа слишком быстро проносилась мимо него. Теперь ему нередко приходилось покидать лесные тропы, переходя на асфальт или тартановую дорожку, потому что на скорости слишком опасно бегать по неровному покрытию, из которого торчат корни. Это было время, когда бег приобрел для него некое иное измерение. «Чтобы стать олимпийским чемпионом, нужно было заплатить дорогую цену, и моя жизнь стала состоять только из бега, еды и сна».

Ортман трижды в день тренировался, трижды в день ел и даже сон делил на три этапа между тренировками. «К этому нетрудно привыкнуть», – утверждает он. Таким образом, третья тренировка проходила у него в ночное время, после 22 часов. На загородных дорогах в Вестервальде автомобили слепили его светом фар, а некоторые проносились слишком близко от него. Возможно, это происходило из-за того, что они замечали бегуна лишь в самый последний момент, но Оглобля убежден, что это делалось нарочно. В качестве беспартийного кандидата он заседал в окружном совете, где примыкал к фракции зеленых. До 33 лет он жил в своей детской комнате, потому что хотел посвятить свою жизнь исключительно бегу. Ортман знал, что такой необычный образ жизни многих в Вестервальде раздражает, и это его веселило.

Если какая-то машина на ночной дороге слепила его светом дальних фар, он показывал водителю средний палец. Когда машина останавливалась, Ганс-Юрген бил по капоту. Ведущий спортивных новостей Бернд Хеллер рассказывал потом телезрителям о «боях в Вестервальде». Как-то раз на него напал питбуль, бегавший без поводка. А может, его специально спустили на него? «В любом случае, – говорит Ганс-Юрген Ортман, – бегунам, которым постоянно не дают покоя собаки, очень важно не отступать, а с громким криком и агрессивным видом нападать на собаку. Ей надо продемонстрировать, что вы с удовольствием вступите с ней в драку!»

«А ну, давай сюда!» – кричал Оглобля питбулю возле летного поля для планеров в Бецдорфе.

И питбуль испугался. Вообще-то Ганс-Юрген Ортман очень любит животных. Он сам взял собаку из приюта.

«В меня стреляли из пневматической винтовки», – сообщил Ортман друзьям после одной ночной пробежки. Он даже почувствовал, как пуля пролетела мимо. И Оглобля даже догадывался, чьих рук это дело. На подозрении был сосед из Бецдорфа, который организовал кампанию, чтобы вынудить его уехать из городка. Ганс-Юрген Ортман рассказывает об этом спокойным голосом, не жестикулируя. «Очень важно не поддаваться злопамятству», – говорит он.

Он стал звездой в то время, когда бегали еще очень немногие, но зато хватало зевак. Сегодня же все наоборот.

В 1980 году 20 тысяч зрителей на ипподроме Лоншан в центре Парижа вскочили на ноги, когда Ганс-Юрген Ортман устроил сумасшедший финишный спурт в борьбе с американским рекордсменом на дистанции 10 000 метров Крейгом Вирджином и англичанином Ником Роузом и сумел-таки завоевать серебряную медаль. Любители кросса бегают по лесам, полям, на ипподромах, в грязи и снегу. В период с 1960 по 2000 год, когда беговых манежей почти не было, соревнования по кроссу становились кульминацией зимнего сезона. Это были единственные соревнования, в которых могли участвовать спортсмены любых категорий. На стартовой черте выстраивались плечом к плечу олимпийские чемпионы по марафонскому бегу, чемпионы Европы в беге на 5000 метров, бегуны на средние дистанции, кроссовики, спринтеры, специализировавшиеся на дистанциях 100 и 200 метров. Может показаться, что сама судьба распорядилась так, чтобы эта дисциплина стала любимой для Ганса-Юргена Ортмана, который вырос в лесу и любил его. На самом же деле это был всего лишь вопрос эргономики: в классическом беге ему приходилось тратить больше энергии, чем соперникам, из-за длинных и нескладных конечностей. Легендарный спортивный журналист и комментатор соревнований по легкой атлетике Роберт Хартманн в 1982 году писал об Ортмане: «Вы только посмотрите, как он бежит: колени разъезжаются в разные стороны, спина согнута, ноги шаркают по земле. Вся его фигура похожа на вопросительный знак». Ортман описывает ситуацию более прозаически: «На бегу я слишком сильно раскачиваюсь. Но в кроссе, где трасса ведет то вверх, то вниз, совершая крутые повороты, и где вместо твердого покрытия может оказаться грязь, раскачиваются все. Вот тут-то я и демонстрирую, на что способна моя тренированная сердечно-сосудистая система».

Иногда он пробегал по 50 километров в день, разделяя эту дистанцию на три этапа. Из 62 миллионов жителей ФРГ в 80-е годы Ортман, по словам Роберта Хартманна, бегал больше всех – минимум 250 километров в неделю. Он был универсальным бегуном и выигрывал первенства Германии и на стадионах, и на кроссовых маршрутах, и на улицах. Он также стал чемпионом Европы среди юниоров в закрытых помещениях. У него никогда не было тренера.

Начиная бегать в 15 лет, Ганс-Юрген составил для себя план, который озаглавил «Мой путь к олимпийской победе». Он начинал с трех тренировок в неделю и каждый год добавлял по одной тренировке. Он тренировался на лесистых холмах: в быстром темпе наверх, потом медленно вниз и снова быстро наверх. Самым важным Ортман считал подготовить свое тело таким образом, чтобы оно само задавало ему темп бега, а не наоборот. Когда в 18 лет его приняли в национальную сборную, тренер сказал, что вся его подготовка слишком хаотична. Оглоблю это только подстегнуло «продолжать делать так, как им не нравится». Во время международных соревнований в Дортмунде он не ночевал в отеле вместе со всей командой. Дело в том, что Ортман был вожатым у скаутов, и его группа приехала поболеть за него. Поэтому он спал вместе с ними в палатках. Во время срочной службы Ганс-Юрген как-то раз сбежал из казармы, потому что в его родном Бецдорфе выступала с концертом рок-группа Birth Control. Он помчался туда на своем BMW 2200 Ti. Это был самый быстрый и шикарный автомобиль на всю округу. То, что у него был неимоверный расход топлива, слабо вязалось с выступлениями Ортмана в защиту окружающей среды, но в 20 лет такие противоречия простительны. Однажды он появился на церемонии награждения в майке с надписью «Make love not war».

Ганс-Юрген Ортман получал предложения от ведущих клубов страны и мог бы зарабатывать 1000 марок в месяц или даже больше. Но ему не хотелось числиться в клубах, где им будут командовать и говорить, что надо делать и в каких соревнованиях выступать. Ортман основал собственный клуб, правда шахматный. Он любил шахматы. Но при этом клубе было создано и легкоатлетическое отделение, единственным членом которого был Ганс-Юрген. Клуб носил название «Цущванг».

Начав готовиться к Олимпиаде 1980 года в Москве, он, по его словам, стал вести себя разумнее. Ему было 26 лет. Если оценивать ситуацию реально, это был как раз тот возраст, когда участвовать в Олимпийских играх уже не рано, но еще не поздно. И снова его жизнь состояла только из бега, еды и сна. Ортман знал, что в Москве на 10-километровой дистанции сможет победить всех. Он уже подошел к рубежу 28 минут. Ему было безразлично, какой характер будет носить забег – тактический или скоростной. Он был готов победить всех. Но, когда во Франкфурте Ортману выдали олимпийскую форму, правительство объявило, что ФРГ будет бойкотировать игры из-за ввода советских войск в Афганистан.

Что ему оставалось делать в такой ситуации?

В течение нескольких лет Ганс-Юрген Ортман осуществлял махинации с налогами, чтобы таким образом хоть как-то компенсировать те деньги, которые он мог бы выиграть в Москве в качестве призовых победителю.

«Можешь спокойно писать об этом, потому что сроки давности уже истекли. А если это прочитает кто-то из налоговиков, то сам поймет, что так жестоко с людьми поступать нельзя».

Ортман все еще хранит олимпийский спортивный костюм 1980 года. «Какой прекрасный материал тогда использовали! Ему сносу нет». Отправляясь сегодня в качестве зрителя на беговые соревнования в Вестервальде или Зигерланде, Оглобля надевает этот олимпийский костюм.

К моменту прибытия Ганса-Юргена Ортмана в гимназию фон Штайна там уже началась перемена. Как и многие очень высокие люди, он идет среди толпы, наклонив голову, как будто хочет стать ниже и незаметнее. К нему подбегают несколько мальчишек 13–14 лет. Один кричит: «Судью на мыло!» – но даже в этом возгласе чувствуется, что к нему относятся с симпатией. Ганс-Юрген Ортман часто пытается напустить на себя суровый вид, но все, кто его знает, видят за этой маской очень доброго человека. Как-то раз один школьник настолько серьезно пострадал в автомобильной катастрофе, что не хотел бороться за свою жизнь. Ортман раз за разом навещал его в больнице и играл с ним в шахматы до тех пор, пока в ребенке вновь не проснулась воля к жизни. Он помогает по хозяйству своей престарелой тете, а также одному знакомому, тоже преклонного возраста. Ганс-Юрген всегда живет один. «Таким образом можно прожить на сравнительно небольшую сумму». – лаконично объясняет он.

В коридоре школы Ортман останавливается перед доской объявлений. Там вывешены результаты шахматного турнира. Он с гордостью говорит, что в созданной им шахматной секции сегодня занимаются 32 школьника.

Бег для него – это лишь один из трех любимых видов спорта наряду с футболом и шахматами. Ортману понадобилось немало времени, чтобы полностью избавиться от мыслей о результатах и воспринимать бег только как часть общения с природой. После ухода из большого спорта он поначалу выступал в соревнованиях по бегу среди ветеранов, так как не мог расстаться с привычкой побеждать. Но боли в коленях все чаще напоминали ему о том, что главная цель бега в старости – это только радость движения.

Колени буквально взывали о помощи. Его вес стал слишком большим и достиг 75 килограммов при росте 190 сантиметров. «Колени не в состоянии были выдерживать такой вес во время бега». Поэтому в 60 лет Ортман решил вернуться к своему «боевому» весу. «Я решительно отказался от всех сладостей и еды на ночь, хотя это было нелегко. Когда вечером я поднимаюсь по лестнице к себе в квартиру, а из всех дверей так вкусно пахнет чем-то жареным, мне хочется взломать эти двери и ворваться к соседям!»

Но колени, по его словам, выдерживают только 65 килограммов. И хотя Ортман бегает исключительно для себя, у него все-таки есть одна большая цель – добежать до Луны. За свою жизнь Ганс-Юрген Ортман пробежал 350 тысяч километров. Он постоянно вел беговой дневник и до сих пор аккуратно записывает в него от руки каждый пройденный метр. Однажды он прочитал, что минимальное расстояние от Земли до Луны составляет 357 тысяч километров. «Иногда я лежу в кровати, смотрю в окно и говорю себе: “Если бы существовала дорога на Луну, ты уже мог бы быть там”. Вот только вернуться назад было бы проблематично», – добавляет он.

В ожидании чуда

Сегодня я должен стать на несколько лет моложе. Окрыленный этим убеждением, я отказываюсь от такси и иду пешком полтора километра от центрального вокзала в Штутгарте до Института функциональной диагностики Даниэля Хольцингера. По данным первой спироэргометрической пробы, проведенной три месяца назад, мне был 31 год. С тех пор мой метаболический возраст должен был, по моим расчетам, уменьшиться, потому что в последние недели я уже без особого труда привычно наматывал медленные круги, а скоростные забеги в промежутках вообще проходили, на мой взгляд, с блеском.

Как и было запланировано, три месяца я использовал в тренировках формулу Хольцингера, и вот теперь настало время проверить эффект в ходе второй спироэргометрической пробы.

Я убежден, что добился прогресса, но, чтобы быть в полной уверенности, что и неподкупная машина будет такого же мнения, я сразу после приезда в Штутгарт достаю из кармана аэрозольный баллончик со средством против насморка. Разумеется, потому, что я простужен. Почему-то я всегда чувствую себя простуженным, когда много бегаю. Я два раза брызгаю себе в нос сальбутамол. Это средство от астмы выписал мне врач, потому что в детстве я страдал сильной аллергией на цветочную пыльцу и испытывал трудности с дыханием. Правда, это не мешало мне с полной отдачей заниматься спортом. Главное – перед каждым забегом принимать средство, расширяющее бронхи. Пару недель назад я прочитал в журнале Spiegel, что это допинг. В статье было написано, что два английских футболиста не прошли допинг-контроль, потому что использовали средство против астмы сальбутамол. Это название показалось мне знакомым, я пошел в ванную и заглянул в аптечку. Действительно, это он и есть.

Но, поскольку сальбутамол никак не способствует моим успехам в спорте, будь то игра с сыном в футбол или с дочкой в мяч, могу только посоветовать начинающим любителям допинга выбрать какое-нибудь другое средство. Сам же я решаю все-таки воспользоваться именно им. А чтобы немного размять мышцы, иду к Даниэлю Хольцингеру пешком, вместо того чтобы взять такси.

Уже через несколько минут я стою в дыхательной маске на «бегущей дорожке». На этот раз обходится без инструктажа, потому что я не собираюсь тратить время на разговоры. Мне хочется знать, насколько моложе я стал.

Я жду, когда лента подо мной придет в движение, и чувствую, что у меня подкашиваются ноги. А что, если результаты окажутся хуже, чем во время первого теста?

Судя по ощущениям, 2–3 недели назад я был в лучшей форме, чем сейчас. С тех пор я не раз, будучи в командировках, ужинал в ресторанах, не отказывался от десерта и даже пил вино. Вес опять вырос с 78 до 80 килограммов, то есть стал таким же, как и в исходной точке три месяца назад. По голосу Даниэля Хольцингера я чувствую: он разочарован тем обстоятельством, что, несмотря на изменившийся тренировочный режим, я не сбавил вес. Я пытаюсь объяснить, что две недели назад был на 2 килограмма легче, честно, на самом деле. Но, похоже, он мне не совсем верит. Да и зачем вино было пить?

Медленно, но неотвратимо «бегущая дорожка» наращивает темп. Я начинаю подключать к ходьбе движения руками, потом перехожу на трусцу и не чувствую легкости. Два дня назад, когда я совершал 12-километровую пробежку вдоль Талверы, у меня было ощущение суперлегкости. Может, стоило сделать паузу перед тестом, как в свое время перед соревнованиями? Зная, что целью теста является дыхание, я начинаю обращать на него повышенное внимание и от этого внезапно забываю, как правильно дышать. Во время первой пробы я неотрывно смотрел на голубой ящик у противоположной стены лаборатории, но сегодня его там нет. Я пытаюсь найти на стене какую-то визуальную зацепку для глаза и вижу только часы, которые показывают 14:47. Нет ничего хуже, чем во время бега постоянно смотреть на часы. Но я уже не могу отвести от них свой взгляд, поэтому все мысли теперь крутятся только вокруг времени. Мне предстоит бежать до тех пор, пока на часах не будет 15:05. Господи, как еще долго! А часы не торопятся и по-прежнему показывают 14:47.

«Мне кажется, ты какой-то уставший», – говорит Даниэль Хольцингер.

Я вздрагиваю. Как он это узнал? Должно быть, многолетний опыт общения со спортсменами позволяет ему сделать такой вывод из напряжения тела и движений бегуна.

Эти слова попадают в самую точку. Если Даниэль так говорит, значит, ощущения меня не обманывают и я действительно устал.

Я ничего не отвечаю, чтобы не сбиться с ритма дыхания, которым сейчас дорожу больше всего на свете. Я напряженно жду от него еще чего-нибудь. Может, его следующие слова помогут забыть то, что он сказал мгновение назад. В прошлый раз Хольцингер говорил что-то ободряющее типа: «Первого вентиляционного порога пока еще даже в помине нет». Почему на этот раз он молчит? Тренажер показывает скорость 10,5 километра в час. Может, я уже преодолел первый вентиляционный порог, а Даниэль ничего не говорит об этом просто из жалости?

Легкость, с которой я бегал все последнее время, позволяет предполагать, что моя выносливость за последние три месяца должна была существенно повыситься. Но я бегал все-таки недостаточно много – как правило, от 31 до 36 километров в неделю. Конечно, это больше, чем прежние 22 километра, но разве можно ожидать большого прогресса от такого незначительного повышения нагрузки? К тому же скоростные отрезки лишь изредка составляли 20 процентов от общего километража. Чаще это были 10–12 процентов. Или 5 процентов. Или вообще 0.

С чего я взял, что смогу добиться качественного скачка в результатах, не прилагая особых усилий?

Бег, в отличие от футбола, достаточно предсказуемый вид спорта. Существует лишь небольшое количество внешних факторов, находящихся вне контроля спортсмена, но влияющих на результат. Здесь нельзя сослаться на судейскую ошибку, на плохо играющего партнера, на неправильную тактику, выбранную тренером. Как пишет Йенс Харцер в своей книге, мы можем на 90 процентов предсказать результат, основываясь на показателях тренировок. Но я старался об этом не думать.

Перед каждыми соревнованиями я предавался несбыточным мечтам. В 17 лет мой личный рекорд на дистанции 3000 метров составлял 9:09, и данные, полученные на тренировках, позволяли с достаточной уверенностью сделать вывод, что на то время это было близко к пределу моих возможностей. И все же я мечтал о том, что через 2–3 месяца смогу показать 8:48. Я просто не в состоянии был осознать, что это невозможно. Однажды, когда мне было 16 лет, я пропустил зимой три месяца тренировок из-за воспаления надкостницы, но мне непременно хотелось принять участие в чемпионате земли Гессен в закрытых помещениях. Накануне старта я сказал своему тренеру Зоннентагу: «Хотел бы я знать, какое время покажу завтра». Я понятия не имел, в какой форме нахожусь, но верил, что все возможно. Я был почти уверен в том, что произойдет чудо. Зоннентаг удивленно посмотрел на меня и сухо ответил: «Ты будешь бежать очень медленно, как и любой из тех, кто не тренировался три месяца».

На следующий день я начал первые 1000 метров в своем привычном темпе и бежал в общей группе. А потом вдруг почувствовал, что у меня совсем пропала скорость. На одном из виражей после 1600 метров я нарочно сделал заступ, чтобы меня дисквалифицировали. Мне было понятно, что я приду последним.

Но даже после дисквалификации я так и не мог понять, почему мне так тяжело бежалось. Я все еще пребывал в мире своих мечтаний.

Неужели я опять допускаю ту же ошибку, поверив, что короткая тренировочная программа способна чудесным образом улучшить результаты?

Я отвожу взгляд от часов, чтобы посмотреть на монитор тренажера. Скорость тем временем выросла до 16 километров в час. В прошлый раз я выдохся при 17,1 километра в час. Мое сердце бьется с частотой 160 ударов в минуту, и это дает мне некоторую надежду. Ведь в прошлый раз пульс поднялся до 180, а значит, у меня еще остается резерв – 20 ударов в минуту. Правда, я не вижу в этой мысли никакого смысла с научной точки зрения, но все равно цепляюсь за нее. Однако, похоже, и Даниэль Хольцингер заразился этой надеждой: «Ты превзошел рубеж 17 километров в час! – радостно восклицает он. – А теперь дави изо всех сил. Финиш близок! Активнее работай руками!»

Как же быстро заканчивается все хорошее! Вот и эта фаза надежды оказывается очень короткой. Еще на скорости 17,3 километра в час я был полон решимости, а 30 секунд спустя, когда скорость поднялась до 17,7 километра в час, ноги отказались повиноваться.

«Что, тяжело было?» – спрашивает Даниэль Хольцингер, и я замечаю, что он на меня не смотрит. Черт возьми, кажется, я его разочаровал. Облажался!

Мне не терпится узнать результаты, но я не могу осмелиться задать вопрос. Меня парализует страх перед плохими новостями.

«Необходимо учитывать, что три месяца назад ты был на очень приличном уровне. Поэтому нельзя ожидать таких же гигантских скачков, как у начинающего бегуна после трех месяцев целенаправленной тренировки», – говорит Даниэль, споласкивая под краном мой пот с измерителя пульса. Судя по тому, как сосредоточенно он глядит в раковину, я понимаю: результаты плохие.

«Хочешь посмотреть, чего ты добился?»

Я даже не могу понять, действительно ли киваю в ответ или мне это только кажется. Когда мы подходим к монитору, я все еще тяжело дышу. Даниэль Хольцингер произносит какие-то слова, но они пролетают у меня мимо ушей. Похоже, я в шоковом состоянии.

– Твои результаты улучшились… Тогда твой первый вентиляционный порог был на отметке 10,9 километра в час, а теперь – 11,4… Другие врачи, пожалуй, сказали бы, что он составляет 11,7 километра в час, поскольку – вот, взгляни сюда – только в этой точке объем выдыхаемого углекислого газа начинает заметно превосходить потребление кислорода. Но мы будем исходить из того, что ты тренируешься не с полной нагрузкой, поэтому я помещаю этот порог в точку, где кривые только начинают расходиться. Второй вентиляционный порог тоже поднялся и теперь находится на отметке 16,8 километра в час, а не 16,1, как раньше. Это означает улучшение на 4 процента. – Впервые после завершения пробы он улыбается. – Вроде бы не так уж много, но подумай сам: если раньше ты пробегал 10 километров за 40 минут, то теперь сможешь пробежать за 38:20. Это существенное улучшение. – Улыбка исчезает с его лица. Похоже, он видит меня насквозь. – Ты разочарован?

– Да нет, с чего бы? – начинаю я, но тут же поправляюсь: – Конечно разочарован!

И я, сам не знаю почему, начинаю многословно объяснять, что еще две недели назад во мне было на 2 килограмма меньше и что тогда я находился в гораздо лучшей форме. Я рассказываю, что скоростные забеги не всегда составляли 20 процентов от общего километража, поскольку побаливали колени и надо быть реалистом. Несмотря на увеличившийся общий километраж, я тренировался всего три раза в неделю. Трезво подходя к вещам, я и не мог рассчитывать на существенное улучшение.

«Видимо, ты и медленные отрезки бежал все-таки немного быстрее чем пять с половиной минут на километр?»

Как Даниэлю Хольцингеру удалось меня раскусить? Откуда он знает про мои маленькие хитрости? Возможно, все дело в том, что до меня он имел дело с сотнями других бегунов, которые тоже сами ставили себе палки в колеса.

Спустя некоторое время, немного успокоившись, я начинаю трезво анализировать свой трехмесячный эксперимент и прихожу к выводу, что медленный бег действительно является важнейшим фактором тренировок. Начинающим он необходим, чтобы вообще прийти к какому-то более или менее приличному уровню, но и опытным бегунам полезно научиться сдерживать свои порывы.

Теперь мне уже представляется вполне убедительной теория, что 80 процентов тренировки должен составлять медленный бег на выносливость. Однако и без скоростных забегов опытный спортсмен вряд ли может рассчитывать на улучшение результатов.

Правда, я сомневаюсь в том, что соотношение медленного и быстрого бега 80/20 подходит всем. Даниэль Хольцингер тут же соглашается со мной: «Это только ориентировочные параметры. Не надо принимать их за истину в последней инстанции. Особенно это касается бегунов, занимающих диаметрально противоположные позиции на шкале, то есть новичков и профессиональных спортсменов. Они, на мой взгляд, должны снижать процент километров, пробегаемых в быстром темпе. Представь, что ты пробегаешь 160 километров в неделю. Двадцать процентов от них – это 32 километра. Для скоростной работы это слишком много. Ты рискуешь чрезмерно перегрузить организм».

Да и сам основоположник теории тренировок 80/20 Стефен Зайлер приводит в качестве примера для обоснования своей концепции норвежского бегуна с препятствиями Эйстейна Сюлту. А ведь Сюлта отводил на скоростные отрезки не 20, а только 13 процентов, что намного меньше.

Для того чтобы формулы пользовались успехом, они должны иметь наглядный и запоминающийся характер. Распределение 80/20 по виду схоже с принципом Парето. Возможно, именно этим и объясняются такие цифры. Итальянский экономист Вильфредо Парето в конце XIX века высказал предположение, что в жизни и экономике 80 процентов результатов достигается за счет 20 процентов прилагаемых усилий. Это поразительное наблюдение находит подтверждение в действительности. Примерно 80 процентов своей жизни мы тратим на повседневные дела типа сна, чистки зубов, глажения одежды. Но самые яркие жизненные впечатления приходятся на оставшиеся 20 процентов – любовь, летняя ночь, проведенная на природе, захватывающая книга. То же самое и в беге: 80 процентов тренировки используется для закладки основ и развития выносливости, а 20 процентов – для шлифовки техники и повышения скорости. Но, как и в случае с любовью, летними ночами и книгами, у кого-то эта часть жизни составляет не 20, а всего 13 или даже 5 процентов.

Чем дольше мы сидим с Даниэлем Хольцингером в лаборатории и рассуждаем о его теории, тем яснее мне становится, что мое не такое уж значительное повышение результатов за три месяца вполне соответствует ожиданиям. Но сегодня мне все-таки хочется стать на пять лет моложе.

На этот раз компьютер вообще не выдает данных о моем метаболическом возрасте. Да оно и к лучшему. Мне не требуется документальное подтверждение того факта, что я стал лишь ненамного моложе. Компьютер подсчитывает истинный биологический возраст в том числе и на основе измерений обхвата талии и содержания жира в тканях, а у меня изменений в этом не наблюдается. Но, как и любой хороший тренер, Даниэль Хольцингер находит в качестве мотивации успех другого рода: «Если учитывать только удельное потребление кислорода, то ты входишь в 10 процентов лучших двадцати летних молодых людей. Моложе уже некуда!»

И это утешает.

В дверь заглядывает жена Даниэля Катрин. Она испекла творожный пирог – очень вкусный. Не хотим ли мы попробовать по кусочку? Я вежливо отказываюсь и при этом вру, что после бега вообще не испытываю голода. Пока Даниэль с аппетитом поглощает свой кусок, я чуть не захлебываюсь слюной. Должно быть, в этот момент я представляю собой довольно смешное зрелище. Но мне надо проявлять стойкость. Кроме того, отказ от пирога должен послужить мне наказанием за то, что я не совершил чуда на «бегущей дорожке».

Битва при Альтвармбюхене

Волонтер, стоящий на финише с целой коробкой медалей, не вручит мне награду. Но, прикрепляя в десять часов утра на берегу озера в Альтвармбюхене стартовый номер 386 на свою майку – рутинная процедура, которую я в годы своей спортивной карьеры всегда проводил с педантичной точностью, – я об этом еще не знал. Я аккуратно загибал уголки номера, чтобы у бумаги в тех местах, где ее протыкают булавкой, была двойная плотность. Номер я прикреплял так, чтобы верхняя часть была на груди, а нижняя – на животе, и был абсолютно убежден, что его размещение в самом благоприятном с аэродинамической точки зрения месте влияет на скорость бега не меньше, чем разминка или тактика. Спустя 26 лет мне удается это только с третьей попытки, да и то слегка кривовато. Однако чувство, сопровождающее получение стартового номера, ничуть не изменилось. Это сочетание неуемной радости предвкушения, волнения и мании величия. Сегодня я участвую в соревнованиях.

Я снова в командировке в Ганновере, в том же отеле, где в номерах есть схемы беговых маршрутов. Заселившись, я прочитал объявление о массовом забеге в пригороде Аль-твармбюхен и подумал: «А может?..» Чтобы не выдумывать себе всяких предлогов и отговорок, я позвонил сыну и рассказал о своем возвращении в спорт. После этого пути назад уже не было. Сын сказал:

– Я не занимал бы первое место. Когда ты будешь писать об этом забеге в своей книге, это будет выглядеть как хвастовство.

– О'кей, хороший совет, – ответил я, чувствуя, что опасность занять первое место слишком преувеличена.

На выбор предлагалось несколько дистанций, в том числе 10,8 и 7,2 километра. Без лишних раздумий я выбрал самую короткую дистанцию 3,6 километра – один круг вокруг озера.

Как это часто бывает во время массовых забегов в Германии, для начала пришлось решать проблему с автомобилями. Маленькая парковка возле лодочной станции в Альт-вармбюхене была заполнена под завязку уже перед первым забегом. Образовалась очередь из машин с работающими двигателями. Часть из них после длительных маневров полулегально припарковалась на опушке леса и в ближайшем жилом квартале. Вся эта суматоха вызывала у меня радостное возбуждение. Я сидел на заднем сиденье желтого «пассата» своих родителей и смотрел в боковое окно на людей, которым хотелось только одного: выйти из машин и начать бег. В такие моменты у меня возникает возвышенное, хотя и весьма субъективное впечатление, будто весь мир вертится вокруг бега, даже если речь идет всего лишь о массовом забеге в каком-нибудь Римбахе, Корбахе или Бермбахе.

Каждый раз, когда мы ехали на кросс или другие соревнования, отец всегда говорил: «Сейчас нам надо только найти водителя в тренировочном костюме и пристроиться вслед за ним». Ясно же, что в таких местах все едут бегать. В результате этой тактики мы один раз оказались на окружных соревнованиях по художественной гимнастике и много раз приезжали к деревенским футбольным полям.

Этим утром в Альтвармбюхене собралось больше 400 бегунов. Каждые выходные в стране проводятся десятки подобных забегов. Самой юной участнице в Альтвармбюхене три года, а самому старшему – 81.

Зачем они все бегают?

В эпоху, когда человек благодаря различным вспомогательным техническим средствам привыкает двигаться как можно меньше, миллионы людей инстинктивно или под влиянием извне осознают, что организм по-прежнему требует движения, как ему и предназначено природой. Существуют десятки видов бега и бесчисленное множество мотивов, заставляющих нас бегать, что я и постарался продемонстрировать в книге. Кто-то бегает, чтобы достичь состояния внутреннего покоя. Кто-то – для того, чтобы позволить себе есть сладости. А кто-то – для того, чтобы внести свой результат в таблицу. Люди бегают везде: в пустынях, тюрьмах, на Олимпийских играх, в Восточной Фрисландии. Но, глядя на этот праздник бега в Альтвармбюхене, я подозреваю, что большинством движет чувство общности, хотя бег является вроде бы индивидуальным видом спорта. Бег объединяет людей. Даже при наличии элемента состязательности они все-таки бегут вместе, а не против друг друга. Да и рассматривание и обсуждение таблицы результатов на финише доставляет больше радости в кругу соперников, чем в одиночку.

Детский забег в Альтвармбюхене начинается с крика. Родители выстраиваются вдоль трассы, чтобы возгласами подбодрить своих отпрысков, но не меньше шума исходит и от самих детей. Они бегут и кричат от радости. После выстрела стартового пистолета 93 ребенка срываются с места. Для меня это одна из самых радостных картин в жизни: бегущие дети на фоне природы. На заднем плане виднеется озеро, а трассу обрамляют деревья. Мы бегаем потому, что это самое естественное занятие в мире.

Для разминки я пробегаю один круг по берегу озера. По водной глади движется спортивная лодка – четверка с рулевым. На деревьях еще нет листьев, но в воздухе уже пахнет весной. Март, 12 градусов тепла, воздух насыщен кислородом. Можно было бежать и в шортах. Бег заставляет нас тоньше чувствовать времена года.

Я бегу очень осторожно, чтобы не тратить силы понапрасну, но в голове проносятся воспоминания о десятках прошлых гонок. В памяти мгновенно всплывает 1988 год, первенство Гессена по кроссу, когда за 200 метров до финиша меня нагнал Финк, похлопал по плечу (привет, Рональд!) и тут же обошел. Я вспоминаю забег на 1500 метров в Касселе, когда, сам того не желая, за 500 метров до финиша оказался первым. Я предполагал, что в этом месте фавориты начнут заключительный спурт, а оказалось, что ускорение предпринял только я один. Я и подумать не мог, что у меня еще сохранились воспоминания о тех давних соревнованиях. Я не пытаюсь вызвать их искусственно. Всему виной предстартовое настроение. А несколько секунд спустя все мои мысли – только о предстоящем забеге. На втором километре я предприму ускорение, а на третьем зацеплюсь за двух-трех участников перед собой и до финиша измотаю их. Разминка перед забегом всегда была для меня самым чудесным временем, когда все кажется возможным. А вот заминка не всегда доставляла радость, особенно если гонка сложилась совсем не так, как хотелось.

Я взываю к разуму: «Ты ведь не на соревнования явился, а просто бежишь вместе со всеми. Ты уже не восемнадцатилетний спортсмен. Тебе 46 лет, и ты бегаешь ради собственного удовольствия, поэтому постарайся не пугать окружающих перекошенным от усилий лицом».

Самое главное – не задать себе с самого начала слишком быструю скорость. Я выберу темп, который посоветовал мне Даниэль Хольцингер на основании спироэргометрической пробы, то есть примерно 3:45 на километр. Если после половины дистанции я буду чувствовать себя достаточно свежо, то можно ускориться. Неоднократно пройденная за последние месяцы дистанция в 12 километров придает мне уверенность, что я не выдохнусь на полпути, если начну слишком быстро. Но проблема в том, что я всегда начинаю слишком быстро.

Демонстрируя безучастность, я жду в 50 метрах перед стартовой чертой, пока все остальные участники выстроятся в ряд. Это старый трюк всех массовых стартов: дать другим возможность потолкаться в борьбе за стартовую позицию, а в последний момент, сделав вид, что чуть не опоздал, пристроиться в первом ряду. Про себя я думаю: «Брось эти глупости. Ты бежишь слишком медленно, чтобы стартовать из первого ряда. Не веди себя как наглый юнец». И все же я не в силах противостоять этому ритуалу.

На короткую дистанцию записались 124 бегуна (я подсмотрел это в стартовом листе). Оказавшись в первом ряду, я вдруг чувствую на себе пристальный взгляд. Наверное, люди думают: какого черта этот старикан затесался в первый ряд? Я непроизвольно включаю заднюю скорость и отступаю в четвертый ряд. Из динамиков гремит рок-музыка. Зрители выстроились по бокам, напирая на ограждающие трассу ленты. Кажется, что они пытаются согреть нас своими телами. И вот он, старт. Мы на дистанции.

На первой паре сотен метров плотная группа начинает растягиваться, и во мне постепенно нарастает беспокойство: почему меня никто не обгоняет?

Я сознательно держусь позади. Дыхание у меня спокойное, словно я бегу трусцой, мышцы ног пока не бьют тревогу. Мне действительно удалось стартовать не слишком быстро. И все же я нахожусь в лидирующей группе. Этого не может быть.

Я считаю бегунов перед собой: шесть, семь, восемь! Из ста двадцати четырех!

Я убежден, что бегу в темпе не более 3:50-4:00 на километр. А что, если меня от радости покинули остатки чувства скорости? Может, энтузиазм не дает мне ощутить границу своих возможностей? Я улыбаюсь всем незнакомым зрителям и прохожим по бокам трассы. Мне хочется доказать не столько им, сколько самому себе, что я действительно бегу с легкостью.

Примерно через километр я обгоняю самую быструю из женщин, а сразу после этого еще двух бегунов, которые, очевидно, начали слишком резво. А потом остаюсь в одиночестве.

Из всей группы в 124 человека уже после полутора километров никого нет вблизи. Пятеро бегунов передо мной оторвались уже на приличное расстояние – не менее 50 метров. Хотелось бы знать, далеко ли преследователи. Но я, разумеется, не оглядываюсь. Надо демонстрировать свою силу.

Ветер, не сдерживаемый голыми деревьями, хлещет нас по лицу. Позднее, в раздевалке, я вспоминаю, что у бегунов после финиша есть еще одна любимая тема, помимо простуды, – встречный ветер. На соревнованиях у всех возникает ощущение, что они бегут против ветра. Это не только оправдывает неудовлетворительные результаты, но и объясняет причину простуды.

Я миную табличку с надписью «2 километра», и у меня уже не остается сомнений: бег складывается удачно. Я мощно отталкиваюсь, сохраняю стиль бега и непрерывно улыбаюсь. Однако желания ускоряться, как было задумано, почему-то не возникает. «Если кто-то меня догонит, – говорю я себе, – то у меня хватит сил на спринт». Правда, это забег такого рода, что было бы просто смешно устраивать скоростные дуэли с соперниками.

До сих пор я ни разу не участвовал в подобных массовых стартах. Пожалуй, ближе всего к этому стоял десятикилометровый новогодний забег во Франкфурте. Но и там среди тысяч участников было не меньше сотни тех, для кого был важен результат. Я еще не добежал до третьего километра, но сама идея таких стартов мне уже нравится. Вроде бы налицо атмосфера соревнования, но люди бегут без всяких амбиций. Поэтому пара честолюбцев, страдающих нарциссизмом, может показать себя во всей красе.

На северной оконечности озера трасса делает крутой поворот и выходит на финишную прямую. Навстречу попадается ребенок с картонкой в руках, на которой написано только одно слово: «СИЛА». Я улыбаюсь и, пожалуй, даже немного пугаю его, крича: «Дай мне больше силы!» И вот уже финиш.

Во время бега у меня было достаточно возможностей смотреть по сторонам и оценивать обстановку. Поэтому я знаю, что в общем зачете стал шестым. А в возрастной группе старше 45 лет я, пожалуй, первый, потому что пятеро бегунов, финишировавших передо мной, выглядят значительно моложе меня. Вспоминая слова сына, я действительно чувствую, что оказался в глупом положении хвастуна, который впервые за 26 лет принял участие в соревнованиях всего после трех месяцев серьезных тренировок и сразу же занял первое место. Но что ж тут поделаешь?

Наверное, надо признать, что честолюбивые бегуны стартовали в Альтвармбюхене на более длинных дистанциях, и при этом добрый десяток из них бежал со средней скоростью выше 10,8 километра в час, то есть быстрее, чем я на дистанции втрое короче. Да, я действительно более или менее выдерживал темп 3:50 на километр – ничего выдающегося. Но правда и то, что свой результат я воспринял как милый курьез. Намного больше удовольствия мне доставила сама трасса и ощущение бега, особенно на финише. Я финишировал весьма резво, пробежав приличную дистанцию и при этом не сбившись с дыхания. Я снова могу бегать.

В 50 метрах за финишной чертой стоит волонтер и держит в руках картонную коробку, полную медалей. Я запускаю туда руку, чтобы получить сувенир на память об этом дне, но он говорит: «Нет, медали только для детей». И я последний раз этим утром улыбаюсь, чтобы убедить самого себя, что воспринимаю этот отказ с такой же легкостью, какую испытывал во время бега.

Я начал бегать год назад, не имея понятия, к чему это приведет. Мне потребовались многие месяцы и совет Даниэля Хольцингера, чтобы найти свой ритм бега и разумный подход к тренировкам. Медленное начало, осторожное наращивание объема нагрузок, создание основы за счет медленных продолжительных пробежек. Казалось бы, тривиальные рекомендации, но мой личный пример показывает, как часто мы подвергаем свое тело чрезмерным нагрузкам, полагая, что так и должно быть и что бега без боли не бывает.

Великолепное чувство полета приходит само собой, если заложена хорошая основа выносливости, а в тренировочный процесс периодически включаются скоростные отрезки. Массовые старты для оживления повседневной рутины прекрасно подходят даже тем бегунам, которые не собираются ни с кем соревноваться. В компании радостно настроенных людей каждый участник автоматически старается бежать быстрее, чем наедине с самим собой на тренировках. И такие спонтанные и непринужденные, но быстрые забеги укрепляют сердечно-сосудистую систему и мышцы. После них легкость появляется и на тренировках.

Выйдя на свою первую пробежку после Альтвармбюхена, я чувствую, что у меня появились две новые ноги. Я двигаюсь просто играючи. Исчезли и проблемы с коленями, которые, очевидно, привыкли к длительным медленным забегам. Это, конечно, не значит, что мне вообще не на что жаловаться при беге. Где-то все равно побаливает: то в бедре, то в голени. Отсутствие проблем – это привилегия юности. Но такие мелкие болячки не могут ослабить ощущение возвращающейся силы.

Мне уже далеко за сорок, и я не собираюсь начинать новую спортивную карьеру. Три пробежки в неделю, время от времени скоростные этапы, а когда представится возможность, участие в массовых забегах. Такую программу я считаю идеальной для себя. Одно могу сказать твердо: остановки уже не будет.

Приезжая в Таунус к своим родителям, я бегаю по старому маршруту и вновь взбираюсь на холм возле Реттерсдорфа, наклоняя туловище вперед и пытаясь немного увеличить темп. Весной над моей головой распевают малиновки, летом вокруг расстилаются желтые поля цветущего рапса, осенью лес на горизонте расцвечивается красными и золотыми тонами, а зимой я в одиночестве бегу по пустынному ландшафту. Так было и 30 лет назад, когда я начинал бегать, так продолжается и сегодня. И хотя теперь я двигаюсь намного медленнее, меня не покидает все то же неизменное ощущение радости.

Когда после пройденного круга я подбегаю к дому родителей, от меня валит пар, а отец, надев ярко-желтую куртку, уже сам готовится к пробежке. Складывается впечатление, что я передаю ему эстафету и что кто-то из нас обязательно должен быть в движении. Моим родителям уже около восьмидесяти. Я не знаю, что они делают в поле: бегают трусцой, ходят, просто прогуливаются. Но в любом случае каждый день от них по-прежнему можно услышать: «Ну, я на пробежку».

Благодарности

Еще ни одна книга не приносила такую пользу здоровью в процессе написания. Чтобы что-то написать, мне приходилось бегать. И я от всей души благодарен всем, кто помогал мне на этой дистанции.

Дитер Бауман, Штеффен Бранд, Герт-Петер Брюггеман, Штефан Воллебе, Петер Гюльпен, Герта Думшат, Моника Клеен, Ганс-Юрген Ортман, Лотар Пёлитц, участники бегового проекта из исправительного заведения Хайнсберг, Анна-Мария Фламмерсфельд, Йенс Харцер, Лейф Херфс, Томас Хитцльшпергер, Даниэль Хольцингер, Уве Шрёдер, Манфред Штеффни, Мария и Рольф Штриклинг, Тереза Энке, Фрида Янсен, я очень признателен вам за то, что вы давали мне интервью, жертвуя своим временем.

В других вопросах мне оказывали помощь Барбара Баумгартнер, Михаэль Вульцингер, Айке Дюрр, Андреас Майхофф, Йорг Неблунг, Марко Прюгльмайер, Тео Ренг, Томас Теббе, Эберхард Фольмер, Петер Шмидт. Спасибо вам!

Меня повсюду сопровождали воспоминания о тех сказочных днях, когда я был еще юным и наивным бегуном на средние дистанции. Я часто с удовольствием вспоминаю нашу группу в спортивном клубе «Айнтрахт» во Франкфурте. В нее входили: лучший тренер мира Франц Экхардт, а также Лейн Андерсон, Марен Изигкайт, Хольгер Клинк, Бернхард Конрад, Армии Краус, Бодо Кун, Анке Липферт, Томас Освальд, Матиас Розе, Джеймс Холмс, Александра Хофман, Мартин Шмидт, Гюнтер Шром, Алекс Штайнбах, Ута Экхардт и моя сестра Диана.

Трассы, по которым я бегал в процессе написания книги: в Больцано по берегу Талверы между предприятием EURAC и замком Рункелынтайн, в Брунекке до Санкт-Лоренцена и обратно, в Келькхайм-Фишбахе через Реттерсхоф к конному манежу Рупперштайн и обратно, в Ганновере вокруг озера Машзее, в Магдебурге в парке Ротехорн, в Мюнхене по берегу Изара между Немецким музеем и зоопарком, вокруг озера в Альтвармбюхене.

Я никогда не бегаю под музыку, но уже долгое время не могу писать без музыки. При написании книги я часто и охотно слушал следующие композиции:

Alan Parsons Project: Eye in the Sky (при работе над эпизодами с описанием чувств и эмоций),

Alvaro Soler: Sofia (при работе над эпизодами с оживленным действием),

А1 Stewart: The Year of the Cat (67 раз подряд, чтобы не утерять ритм повествования).

e-mail: popuri@mail.ru

Примечания

1

Министр иностранных дел ФРГ (1998–2005). – Прим. перев.

(обратно)

2

Toter Mann (нем.) – мертвец. – Прим. перев.

(обратно)

3

Йозеф Бойс в годы Второй мировой войны был военным летчиком. В 1944 году его самолет сбили в Крыму. При столкновении с землей Бойс получил тяжелое ранение, но, как он впоследствии рассказывал, местные жители – татары – спасли его, обмазав все тело топленым жиром, чтобы не допустить потери тепла. – Прим. перев.

(обратно)

4

К2, или Чогори – вторая по высоте горная вершина (после Эвереста). – Прим. перев.

(обратно)

5

Стив Оветт – олимпийский чемпион в беге на 800 метров. Себастьян Коу – двукратный олимпийский чемпион в беге на 1500 метров. – Прим. перев.

(обратно)

Оглавление

Нулевой километр

Вниз по реке

Небольшие изменения в программе тренировок

Дополнительные занятия

Стиль бега

То самое чувство

Женщины и сельский врач

Эйфория (хоть и недолгая)

Жизнь Йенса после бега

Игра с темпом

Неприятное открытие: подошвенный фасциит

Продолжаем бегать

Голод

Попытка

На свободу – бегом

Новая попытка

На край света

И еще одна попытка

Бег поневоле

Упражнения на полу

Бег без мяча

Я становлюсь современным человеком

Мастер дыхания

Открытие медленного темпа

Из чего состоит успех?

Во сне

Приближение к Луне

В ожидании чуда

Битва при Альтвармбюхене

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg