«Шлюха. Примадонна. Банкирша. Книга 3»

Шлюха. Примадонна. Банкирша. Книга 3 (fb2) - Шлюха. Примадонна. Банкирша. Книга 3 (Примадонна. Банкирша. Шлюха - 3) 1092K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дмитрий Георгиевич Иванов

Дмитрий Иванов Шлюха. Примадонна. Банкирша Книга 3

Часть первая Повторение пройденного

Глава первая Крики и шепоты

Август 2000 года. Террористка

Когда таможенник запустил руку в ее большую клеенчатую сумку, Нина Никаноровна чуть не умерла от разрыва сердца. Если бы этот румяный хлопчик через насыпанные с верхом яблоки добрался до дна, он непременно нащупал бы там внушительных размеров конфетную коробку. И тогда Нине Никаноровне пришел бы конец.

К счастью, таможенник только ухватил яблоко покрупнее и стал его придирчиво разглядывать.

— Торговать едешь, тетка? — спросил он.

— Да что вы!.. — прохрипела в ответ Нина Никаноровна. — Дочке везу. Дочка у меня в Москве.

— А с голосом у тебя что?

— Простыла…

Она была уверена, что страшная тайна сейчас откроется. Но таможенник с хрустом надкусил яблоко, скривился и бросил его обратно в сумку:

— Кислятина! Аж глаза на лоб лезут!

— А вы другое возьмите, — торопливо предложила она, пытаясь подольститься.

Но таможенник уже потерял к ней интерес.

Когда он вышел из купе, у Нины Никаноровны всерьез прихватило сердце. Она согнулась в три погибели, стараясь унять жгучую боль в груди. У добрых попутчиков нашлись какие-то подходящие таблетки. Боль постепенно отступила. Но глубоко засевший страх остался. Он не покидал Нину Никаноровну с того проклятого дня, когда она взяла в руки лежавшую теперь на дне сумки конфетную коробку.

От нее и не скрывали, что в нарядной коробке вместо шоколадных конфет было спрятано взрывное устройство. Проще говоря, бомба. И Нина Никаноровна должна была в нужное время и в нужном месте включить пусковой механизм…

В последнее время беды валились на семью Швайко одна за другой. Все началось с отъезда в Москву старшей дочери, Ксюши. Тогда-то, в девяносто восьмом, ее отъезд казался спасением. Училась она кое-как. У нее на школу времени не было. Все тренировки да соревнования. Если бы не дурацкая травма запястья, может быть, сегодня Ксюша была бы чемпионкой мира по спортивной гимнастике. Тренер ее, Олекса Иванович Буряк, очень на Ксюшу Швайко рассчитывал. Носился с ней как с собственной дочерью, заменив девчонке и отца, и мать.

Нина Никаноровна ничего против этого не имела — наоборот: у Ксюши подрастали два брата-близнеца, и хлопот с непоседливыми пацанами было выше головы. Нина Никаноровна целиком доверила старшенькую Олексе Ивановичу.

Правда, ходили про него нехорошие слухи, будто портит он своих подопечных девчонок. Но до очевидных фактов никто не докопался. А злопыхателям языком трепать не запретишь. Однажды Нина Никаноровна все же подступила было к дочери с вопросом, не пристает ли к ней тренер. Но то ли спросила неумело, то ли Ксюша не поняла, о чем речь. Она набычилась и ответила матери враждебно:

— Не пристает, а замечания делает. Ошибки исправляет. Как всем.

А потом выскочила за дверь.

Нина Никаноровна успокоилась. Будь она хотя бы немного проницательней, ее бы насторожила реакция дочери. Возможно, тогда она заставила бы мужа по-отцовски поговорить с Ксюшей. Но вряд ли Ксюша созналась бы, что Буряк уже успел лишить ее невинности, как и многих своих воспитанниц. Все они держали рот на замке, потому что боялись гнева Олексы Ивановича куда больше, чем родительского.

Нина Никаноровна с легким сердцем позволила Буряку увезти Ксюшу в Москву. В Виннице дочка просто пропала бы. Об окончании школы нечего было и думать. Хоть как-то выжить — вот что стало главной задачей семьи. А таких семей в рухнувшей в пропасть самостийной Украине было не счесть. Многие, как и отец Ксюши, потеряли работу из-за начавшегося повсеместно бардака и теперь мыкались в поисках случайных заработков.

Предложение Буряка пристроить Ксюшу в Москве к торговому делу казалось наилучшим выходом.

Но Ксюша, уехав, как в воду канула. Прошел месяц, другой, третий, а от нее даже короткой весточки не приходило. Куда-то запропастился и Буряк. Не на шутку встревоженная, Нина Никаноровна попыталась навести о нем справки и вызнала наконец, что за последнее время Олекса Иванович все же пару раз объявлялся в Виннице.

А потом она совершенно случайно столкнулась с ним на городском рынке. Буряк, похоже, не сразу ее узнал или просто сделал такой вид.

— Олекса Иванович! — воскликнула она. — Что же вы ни разу к нам не зашли?

— А зачем?

Буряк нервно поглядывал по сторонам, точно боялся, что посторонние могут услышать их разговор.

— Так мы же про дочку ничего не знаем!.. — опешила Нина Никаноровна. — Как она там?

— Понятия не имею.

Он действительно ничего не знал о судьбе Ксюши. С тех пор как московские менты увезли ее на своем «козле» на очередную «черную субботу», Буряк девушку больше не видел. От ментов он, конечно же, правды не добился. Так они и стали бы ему признаваться, что измолотили Ксюшу до беспамятства и бросили в подмосковном лесу. Никаких поисков Буряк предпринимать не стал.

Плевать ему было на очередную шалаву. Он быстро нашел ей замену.

— Как же так, Олекса Иванович? — задохнулась Нина Никаноровна. — Ведь она с вами поехала. Вы обещали…

— Я что обещал, то и сделал! — резко оборвал ее Буряк. — Да только ей мои заботы не по вкусу пришлись. Сбежала она от меня, ясно?

— Господи! Куда?…

— Не знаю. Наверно, блядует в Москве и в ус себе не дует! Так что я за нее больше не ответчик. Сами разбирайтесь!..

Не дав потрясенной матери опомниться, Буряк круто повернулся и пропал в толпе.

Всю дорогу до дома Нина Никаноровна не могла унять слез. Это еще великое счастье, что муж был в отъезде. Как бы она передала ему слова Буряка?

Следующим утром, оставив сыновей-близнецов под приглядом соседки, Нина Никаноровна отправилась на квартиру Буряка. За ночь она сообразила, что напрасно позволила Олексе Ивановичу уйти, оборвав разговор. У него следовало, все хорошенько выспросив, узнать подробности, и может быть, найдется ниточка, ведущая к дочери. А то, что он Ксюшу проституткой обозвал, так это просто от злости.

Однако в квартире Олексы Ивановича полным ходом шел капитальный ремонт, и незнакомые люди объяснили Нине Никаноровне, что Буряк продал квартиру, а вчера вечером отбыл на постоянное жительство в Москву, не оставив нового адреса.

Нина Никаноровна вернулась к себе оглушенная горем. Теперь она уже жалела, что мужа нет рядом. За Павлом она жила как за каменной стеной. Еще девчонкой выскочила замуж за солидного, взрослого мужчину. Такая у них любовь случилась жаркая. Павел с молодой жены пылинки сдувал. О том, чтобы она пошла работать, и мысли не возникало. Семья, хозяйство, дети вот предназначение хорошей жены. Она в это свято уверовала и души не чаяла в Павле. А уж он как мог оберегал Нину Никаноровну от житейских невзгод и трудностей.

И вот сейчас, когда грянула настоящая беда, Павел был в далеком Дагестане, куда завербовался поднимать из развалин разрушенные снарядами дома. Дело было опасное — под боком мятежная Чечня, — но зато и деньги обещали приличные. Да, честно говоря, Павел бы за любые пошел, потому что в родной Виннице дело было совсем труба.

Без мужа Нина Никаноровна совершенно не представляла, что ей делать. А Павел в единственном письме сообщил, что командировка продлится на месяц дольше, чем он рассчитывал. Оставалось только ждать в постоянной надежде на то, что за это время Ксюша даст о себе знать.

Порой у Нины Никаноровны возникала безумная мысль сорваться в Москву. Но как найти дочку в огромном городе, где сама ни разу не была? Да и денег на билет взять негде.

И все-таки в Москву она поехала. Только не по своей воле.

Сентябрь 1999 года. Жанна

Первым тревожным сигналом стала маленькая заметка без подписи в «Московском комсомольце»:

«ВСЕ НА ПРОДАЖУ?

Похоже, что черные тучи финансовых невзгод стали заволакивать одну из ярчайших звезд нашей эстрады. Иначе трудно объяснить настойчивые слухи о том, что Жанна Арбатова внезапно решила пустить с молотка все свое имущество, накопленное за годы непосильного труда у микрофона. Многочисленные фаны певицы теряются в догадках: в чем тут фишка, в чем прикол? В банальный рэкет не хочется верить. К тому же у Неподражаемой наверняка нашлись бы могущественные заступники. Уж не собралась ли она, по примеру некоторых, прикупить личный самолет? Как бы там ни было, мы желаем примадонне с честью выйти из трудной ситуации и надеемся, что до создания Фонда спасения Неподражаемой дело не дойдет».

Номер газеты с этой заметкой Жанне принес Боря Адский. Директор чувствовал себя виноватым, поскольку именно он договаривался о продаже загородного дома, роскошной квартиры на Тверской и эксклюзивного белого «Мерседеса». Конечно, Адский вел переговоры в строжайшей тайне, и покупатели понятия не имели, что деньги Неподражаемой понадобились для того, чтобы заплатить выкуп за похищенного сына. Все это было невероятно сложно.

Но еще сложнее оказалось сыграть обратно, после чудесного возвращения Ванечки домой. А уж когда случилась еще одна катастрофа — Жанна нечаянно устроила пожар, в котором погиб целый миллион долларов, — возникла совсем дикая, почти неразрешимая ситуация. Возвращать потенциальным покупателям оказалось нечего. Никаких крупных денежных поступлений у Жанны в ближайшее время не ожидалось. Но даже эту проблему Адский сумел уладить, умолив людей повременить. А вот утечки информации избежать, как видно, не удалось.

Жанна огорчилась ужасно. Она давно уже не давала никаких поводов трепать на каждом углу свое имя. Это другим были необходимы скандалы, порой даже выдуманные, чтобы о них говорили. Неподражаемая в этом не нуждалась. Наоборот, пустая шумиха тяготила ее.

Теперь же свистопляски в прессе было не избежать. Почуяв запах свежей крови, журналисты бросятся терзать все окружение Неподражаемой в поисках сенсации. Возьмут в оборот туповатую няньку Тамару, водителя Васю Кочеткова… И в результате выплывет на свет история с похищением Ванечки. До всего докопаются. Узнают даже, что Неподражаемая вовсе не перекрасила волосы, а поседела от переживаний за одну ночь.

— Надеюсь, ты понимаешь, Жанночка, что я тут ни при чем? — убитым тоном сказал Адский.

— Кто это написал?

— Я пытался выяснить. Бесполезно. Они не говорят. И никогда не скажут. Даже тебе.

— Ну теперь начнется, — невесело усмехнулась Жанна. — Таких про меня романов понапишут, что можно будет сериал снимать. Мыльную оперу.

— Есть только один способ им кислород перекрыть, — осторожно заметил Адский.

— Какой?

— Дай интервью. Срочно. Тому же «Комсомольцу». Они схватятся.

— Зачем, Боречка?

— Расскажи, как все было на самом деле. И все умоются.

— Ох, не знаю, Боречка… — с сомнением сказала Жанна. — Что-то в этом варианте, конечно, есть… Ладно, я подумаю.

Но долго раздумывать Жанне не дали. Уже через пару дней начался кошмар. Крохотная заметка в «МК» послужила сигналом к большой охоте. Жанне пришлось отключить не только домашний телефон, но и мобильник. К тому же против ее все объясняющего интервью решительно возразил следователь, ведущий дело о похищении Ванечки.

В свое время Тимур настоял на том, чтобы, несмотря на благополучный исход, милиция немедленно занялась поиском похитителей. И Жанна согласилась с мужем. Страх за Ванечку теперь не оставлял ее ни на минуту.

Журналисты, оказавшись без каких бы то ни было достоверных фактов, ударились в предположения и догадки. Тут уж их фантазия не знала границ. За неделю они успели сочинить историю якобы давно намечавшегося развода Неподражаемой с Тимуром Арсеновым, выдумать загадочную болезнь Жанны, на лечение которой за рубежом требовались бешеные деньги, высосать из пальца мифический давний долг певицы мафиозным структурам, будто бы вложившим когда-то миллионы в ее раскрутку.

Но всех опять переплюнул «Московский комсомолец», недвусмысленно намекнув в своем привычном стиле, что Неподражаемая собралась навсегда свалить за бугор.

Во всем этом бреду, вызывавшем у Жанны бессильную ярость, существовал единственный положительный момент. Повсеместное жадное желание хоть одним глазком увидеть Неподражаемую достигло апогея. Этим глупо было не воспользоваться. И Боря Адский сутками висел на телефоне, срочно заделывая Жанне гастроли. Он не смущаясь называл сумму гонорара за выступление, явно завышенную даже с учетом невероятной популярности Неподражаемой.

А куда было деваться? Сгоревшие доллары тяжелым камнем повисли на шее у Жанны. Хорошо еще, что никто не требовал денег назад немедленно. Хотя с любимым гнездышком в Петрово-Дальнем все же пришлось расстаться. Человек, заплативший за него вперед, ждать не желал. Он был совершенно равнодушен к эстраде, и звездность Неподражаемой не производила на него никакого впечатления.

У Жанны, конечно же, возникла мысль обратиться за помощью к Зойке. Давнишняя школьная подруга была как-никак настоящей банкиршей, и ее супруг, Басов, ворочал солидными капиталами.

Не так давно он по собственной инициативе взял на себя роль спонсора концерта в «России», обеспечив триумфальное возвращение Неподражаемой на сцену после долгого перерыва. Теперь же, когда положение Жанны стало поистине катастрофическим, Зойкин муж наверняка пошел бы навстречу.

Но телефон Басовых в Крылатском молчал и днем, и ночью. Как раз в это время они находились за тысячи километров от Москвы, на экзотических Островах, выпутываясь там из собственной весьма непростой истории.

Тимур переживал пиковую ситуацию еще тяжелее Жанны. В прежние времена он очень прилично зарабатывал, снимая модные видеоклипы. В этом деле он практически не знал равных себе, и от заказов не было отбоя. Однако, когда ему стукнуло сорок, у маститого клипмейкера произошел творческий кризис. Тимур вдруг осознал, что может до конца жизни так и не создать ничего значительного. Ему, человеку до крайности амбициозному, показалось невыносимым оставаться в тени знаменитой жены, любимицы миллионов. Он решительно завязал с клипами и начал подыскивать сценарий для настоящего большого фильма. Перечитал горы книг и рукописей, но ничего подходящего для себя так и не нашел.

Жанна старалась ему помочь всеми силами, предлагая и то и другое, но никак не могла попасть в точку. Совсем уж отчаявшись, она решила позвонить старинному приятелю Мите Иванцову, человеку не чуждому литературы. Вдруг он присоветует что-то дельное.

Это решение породило целую цепь непредсказуемых событий, чего Жанна, конечно, и предположить не могла.

Октябрь 1999 года. Ксана

Сияющий лаком черный «Мерседес» был немножко из другой жизни. Не из той, что бурлила вокруг Центрального автовокзала столицы. Здесь уличных проституток снимали мужики на менее престижных тачках. Но, с другой стороны, у богатых свои причуды. Может быть, клиенту в «мерсе» захотелось эдакого цветка асфальта, свежачка. А у Олексы Ивановича Буряка именно такой товар и водился. Дольше года он девчонок не держал, менял истаскавшихся на новеньких. И лишние хлопоты себя оправдывали.

«Мерседес» остановился рядом с тремя совсем юными шлюшками, переминавшимися в ожидании клиентов. Боевая раскраска, ничтожные юбчонки и наглые декольте этой троицы говорили сами за себя. Ошибиться в их профессии мог только слепой.

Олекса Иванович покинул свой наблюдательный пост и торопливым шагом приблизился к «Мерседесу». Сильно тонированные стекла машины не позволяли увидеть, кто сидит внутри.

Водитель на несколько сантиметров опустил стекло, и Олекса Иванович приник к образовавшейся щели.

— Девочки нужны? — негромко спросил он. — Вот целых три штуки на выбор. Чистые, без заразы. Ручаюсь.

— Ты что у них — мамка? — насмешливо сказал водитель.

— Папка я у них, — ухмыльнулся Олекса Иванович.

— И почем у тебя пучок?

— Оральный секс в машине — двадцать баксов. Если на всю ночь — пятьдесят. Ну а если с наворотами или на компанию — сотня.

— Ну ты и цены ломишь! — покачал головой водитель.

— Поищи дешевле, — с легкой обидой откликнулся Буряк.

— Ладно, давай своих подстилок.

— Всех троих?

— Всех.

Для Олексы Ивановича это было редкой удачей. Обычно проституток разбирали поодиночке.

— Только вы их там с друзьями сильно не калечьте, — сказал Буряк. — А то есть любители сигарету об кожу потушить или еще что.

Но это были только слова. Что там станут вытворять с его шалавами неизвестные клиенты, Олексу Ивановича не колыхало. Лишь бы живыми вернулись. А любые болячки рано или поздно заживут. И жаловаться нечего, если принадлежишь к группе риска.

По знаку Буряка девчонки шустро забрались на заднее сиденье «Мерседеса», и машина рванула с места. На всякий случай Олекса Иванович запомнил номер.

Если что, можно будет «крыше» своей пожаловаться. А она у Олексы Ивановича Буряка была надежная — крутые менты.

Юные шлюхи помалкивали на заднем сиденье, подавленные роскошью автомобиля. В таком им еще не приходилось сиживать. «Мерседес», отъехав от автовокзала, немного покружил по улицам и остановился в тихом переулке. Над спинкой кресла, расположенного рядом с водительским, появился сизый дымок, и в салоне запахло дорогим вирджинским табаком.

— Ну и как вас зовут, дурочки? — раздался женский голос с характерной легкой хрипотцой.

Проститутки переглянулись. Встретить женщину они не ожидали.

— Вам вопрос задали, — строго напомнил водитель, не оборачиваясь.

— Анжелика, — торопливо сказала первая.

— Барбара, — сказала вторая.

— Лайла, — пискнула третья.

— Конец света! — усмехнулся водитель.

— Меня не клички ваши интересуют, — сказала женщина, — а настоящие имена.

Проститутки опять переглянулись. На этот раз непонимающе. Обычно клиентов устраивали экзотические псевдонимы, которыми для пущего эффекта награждал своих подшефных Буряк. Но он же требовал ни в чем не перечить клиентам.

— Меня вообще-то Людмилой зовут, — призналась Анжелика.

— А я — Света, — сказала Барбара.

— Валя Федотова, — пискнула Лайла.

— Давно на Олексу Ивановича пашете? — спросила женщина с переднего сиденья.

Она, оказывается, знала хозяина!

— Второй месяц, — ответила за всех Света. — А что?

— Ну и как? Нравится?

— Нормально… — неуверенно сказала Людмила.

Говорить правду было опасно. Раз эта странная женщина была знакома с Буряком, любая жалоба могла выйти девчонкам боком.

— Нормально? Каждый день под пьяных кобелей ложиться — это нормально? Вас Буряк всех перетрахал, перед тем как на точку у вокзала поставить? Сдали ему экзамен на отлично, да? И пошло-поехало?…

Хрипловатый голос женщины слегка дрожал от сдерживаемой ярости. А девчонки не могли понять, чего это она так бесится. И зачем сняла с точки сразу всех троих? А что сняла именно она, сомнений не было. Тут она была главной. Лесбиянка, что ли? Значит, придется с лесбиянкой. Не самый плохой вариант. Только к чему лишние разговоры?

Между тем женщина внезапно остыла и спросила уже спокойным тоном:

— Вы ведь все приезжие, так?

— Так, — пискнула Валя.

— Ну ясное дело. Чего же вам дома не жилось, а? Чего в Москву потянуло?

Ответов не последовало. Впрочем, в них не было нужды. Женщина знала все до мелочей.

Это сейчас она рассекала на собственном «Мерседесе» с личным водителем, держа на коленях сумочку с пухлой пачкой баксов. Это сейчас перед ней стелились, почтительно величая ее Ксаной Михайловной, несмотря на ее девятнадцать неполных лет. А еще совсем недавно все было по-другому…

Октябрь 1999 года. Зоя

Это случилось на следующий день после возвращения супругов Басовых в свою квартиру в Крылатском.

С утра Зоя села за руль серебристой «Мазды» и рванула в гипермаркет «Рамстор», находившийся поблизости, на Ярцевской улице.

Дома из-за длительного отсутствия хозяев было шаром покати. Поэтому Зоя горой нагрузила тележку всевозможными товарами и осторожно покатила ее к кассе.

Но, конечно же, на очередном повороте какая-то растяпа выскочила навстречу и протаранила Зоину тележку своей. Лежавшие сверху санталовские пакеты с соком посыпались на пол.

— Глаза с собой брать надо! — с досадой сказала Зоя.

— Извините, ради бога!..

Услышав голос растяпы, Зоя невольно вздрогнула. Растяпа наклонилась, чтобы подобрать пакеты. Это была нелепая коротышка с толстым арбузным задом. Зое хватило одного взгляда, чтобы узнать ее.

— Регина!..

Коротышка подняла глаза — и обомлела. Потом лицо ее исказилось от ужаса. И Зоя лишний раз убедилась в том, что не ошиблась.

Да, это была Регина. Та самая смешная, беспомощная толстушка, которая словно банный лист приклеилась к чете Басовых на Островах, где они отдыхали и откуда чудом вырвались, разыграв невероятный сюжет в духе лихих американских боевиков. Неожиданно нагрянувшая полиция обнаружила в туалетном бачке гостиничного номера Басовых кем-то подброшенный пакет с наркотиком. Банкир из-за этого едва не остался до конца жизни в тюрьме. Только безумная отвага Зои, сумевшей вырвать мужа из заточения, спасла их. Тогда подозрение в провокации пало на Регину, необъяснимо исчезнувшую с Островов. Но никаких достоверных улик не было.

Теперь же исказившееся до неузнаваемости лицо Регины явилось лучшим доказательством того, что она замешана в том грязном деле.

Первое, чего захотелось Зое, — влепить этой гниде полновесную пощечину. Зоя еще с детских лет была коротка на расправу с обидчиками. Силенок у нее, слава богу, всегда хватало. Она и крепкому мужику могла так врезать, что мало бы не показалось. Однако Зоя пересилила себя и спросила с ядовитой интонацией:

— Не ожидала, что еще раз встретимся?

Регина сделала поспешную попытку отползти на четвереньках в сторону, но Зоя ухватила ее за волосы и заставила подняться.

— Чего же ты морду воротишь? — сказала Зоя. — Неужели не рада?

Регина молчала, опустив глаза. Ее била нервная дрожь.

— А поболтать с подружкой? — продолжила Зоя издевательски. — Нам же с тобой есть что вспомнить, а? Как мы на Островах развлекались. Неужели тебе не интересно, что там с нами потом было? После твоего отъезда? Я тебе расскажу — ахнешь. Ни в каком кино такого не увидишь.

— Отпустите меня, пожалуйста… — плаксиво попросила Регина.

— Да как же можно? — удивилась Зоя. — Ты же опять куда-нибудь исчезнешь. Где потом искать? А я так мечтала с тобой поговорить, спросить тебя кое о чем. Свел все-таки бог.

— Мне больно… — простонала Регина, осторожно пытаясь освободить волосы.

— А мне не больно было? Прикладом по лицу, думаешь, не больно? А мужа за решеткой видеть — это каково?

— Что вы такое говорите? — взмолилась Регина. — Какая решетка? Я ничего не знаю…

— Да ну? — Зоя притянула ее за волосы поближе и сказала ей в ухо громким шепотом: — А кто пакетик с наркотой в бачок подвесил, а? Святой дух?

Лицо Регины приобрело землистый оттенок. Казалось, она сейчас грохнется в обморок. Но Зоя не ослабила хватку. Она хотела услышать признание немедленно.

— Сейчас мы ко мне поедем, — сказала Зоя. — И там все обсудим не спеша.

— Я не могу… Мне это… Мне на работу надо… — пролепетала Регина.

— Ничего, прогуляешь один денек. Я тебе его оплачу.

Вокруг них стали собираться зеваки. Откуда-то из недр «Рамстора» выплыл моложавый администратор в форменной одежде.

— Какие проблемы? — осведомился он с заученной вежливостью. При этом администратор покосился на Зоину руку, вцепившуюся в волосы Регины.

— Ноу проблем! — отрезала Зоя.

— Что-то не похоже.

— Мальчик, — сказала Зоя со вздохом, — катись отсюда, а? Мы сами разберемся.

— Я ведь могу и охрану пригласить, — обиделся администратор.

Перепалка с ним отвлекла внимание Зои, и Регина, улучив момент, рванулась изо всех сил, оставив в руке у Зои клок волос. Она стрелой полетела к выходу, бросив свою тележку. Зоя метнулась следом, но наступила на один из валявшихся пакетов, поскользнулась и неловко повалилась на пол.

Драгоценные секунды были безвозвратно потеряны. Пока Зоя поднималась, перепуганная толстушка успела выскочить из магазина.

Проклиная себя на чем свет стоит, Зоя принялась собирать пакеты. И неожиданно увидела на полу оброненную Региной сумочку. Это была неслыханная удача. Зоя тут же открыла сумочку и торжествующе улыбнулась. Там среди всяческого дамского хлама лежал паспорт.

Теперь найти Регину не составляло труда.

Но в этот момент напомнил о себе оскорбленный администратор.

— Это ваша сумочка? — подозрительно спросил он.

— Ну не ваша же! — отмахнулась Зоя и быстро покатила тележку к кассе.

Басов поджидал жену дома, нервно расхаживая из угла в угол.

— Наконец-то! — вздохнул он с облегчением. — Где тебя черти носили столько времени? Все в порядке? Без происшествий?

— Это как сказать, — загадочно улыбнулась Зоя.

— Что? Говори!

— Только сядь и держись покрепче. Ты даже представить себе не можешь, Басов, кого я сейчас встретила.

— Да не тяни же резину!..

Басов никогда не был паникером. Виной тому, что сейчас он находился на взводе, послужили почти невероятные события последних месяцев.

С той поры как банкир решил купить телекомпанию «ТВ-Шанс», его спокойной, размеренной жизни пришел конец. В канун очередных думских выборов телевизионный эфир стал на вес золота. И вот некие тайные конкуренты Басова сначала попытались телефонными угрозами заставить его отказаться от покупки компании. Он уперся. Противостояние зашло так далеко, что однажды банкиру прислали неожиданную посылку для внучки, Зои-маленькой.

Посылку с бомбой. О смертельной опасности он догадался лишь в последний момент. Обошлось. Но игра уже шла без правил. Рисковать семьей Басов не мог. В результате сын, Алешка, с женой и дочерью был отправлен на стажировку в Англию, где у банкира были надежные деловые связи. А сам Басов вместе с Зоей уехал в длительный отпуск на экзотические Острова. Уехал в обстановке строжайшей секретности. Однако неизвестные конкуренты быстро напали на его след, после чего и случилась эта дикая история с пакетом наркотика.

Вернуться с Зоей в Москву Басову стоило огромных трудов. Сгоряча он решил послать к дьяволу и телекомпанию, и даже родину, где опасность для жизни стала слишком очевидной. Если бы не Зоя, уже в аэропорту решительно отказавшаяся уезжать, супруги бы сейчас спокойненько пребывали в Штатах.

За месяц перед несостоявшейся эмиграцией, скорее всего временной, Басовы ни разу не появились у себя в Крылатском. Они скрывались на другой квартире, принадлежащей банку. О ее существовании знал только сам Басов — туда он изредка поселял приезжих партнеров по бизнесу. О своем возвращении в Москву банкир из осторожности не сообщил никому, даже личному шоферу Жене. И правильно сделал, потому что именно славный парень Женя был куплен с потрохами конкурентами Басова и регулярно снабжал их информацией обо всех перемещениях банкира.

Август 1999 года. Валя

Она в напрасной надежде раз двадцать перечитала список счастливчиков, но своей фамилии так и не нашла.

Подламывающиеся ноги едва донесли ее до ближайшей скамейки. Там Валя сжалась в комочек и горько заплакала. Никто не обратил на нее внимания. Те, кто поступил в институт, тут же весело разлетелись праздновать свой успех. А те, кто подобно Вале Федотовой в этом году пролетел как фанера над Парижем, сами нуждались в утешении.

Валя впервые поступила наперекор родителям, а в результате — такой облом!

— Не выкобенивайся, Валентина! — увещевала ее мать. — Провалишься ты в МГУ. Была бы медалисткой, тогда другое дело. Или негрой из какой-нибудь Эфиопии. Их без конкурса берут. А так только деньги на дорогу зря потратишь.

Мать держалась непреклонно, и Валя так бы и осталась куковать в своем Белгороде, если бы не отец, обожавший дочку до беспамятства. Он долго крепился, но, когда уже все сроки для поездки в Москву вышли, вдруг достал из тайника заначку и объявил:

— Пускай попробует. А мы без ремонта еще пару лет потерпим. Потолок не рухнет, тараканы не съедят.

Мать, увидев у мужа в руках пачку денег, просто онемела. Потом родители на целый час закрылись в кухне и вышли оттуда раскрасневшиеся и охрипшие после бурных дебатов.

Несколько дней мать играла в молчанку, не желая в упор видеть ни мужа, ни дочь. Лишь на вокзале сказала угрожающе:

— Ну смотри, Валентина. Не поступишь — лучше домой не возвращайся.

— Да уж ты постарайся там, доченька, — добавил отец. — А то мать нас с тобой живьем съест.

Все это вспомнилось Вале теперь, и слезы хлынули с новой силой.

— Много баллов недобрала? — внезапно раздался рядом незнакомый голос.

От неожиданности Валя даже перестала плакать. Скосив глаза, она увидела рядом с собой взрослого мужчину, глядевшего на нее с состраданием.

— А вам-то что? — ощетинилась Валя на всякий случай.

— Не хочешь — не говори. Твое дело.

— Один балл всего.

— Один?! — Мужчина всплеснул руками. — Это надо же! Обидно. Очень обидно, понимаю.

Вале как раз в эту минуту был необходим понимающий человек. Тот, который бы выслушал ее, хоть как-то разделил с ней беду. Валя никогда не забывала предостережений матери и не вступала в разговоры с незнакомыми мужчинами. Но сейчас был особый случай. Да и дяденька, оказавшийся рядом, не вызывал никаких опасений. Взгляд у него был добрый и улыбка чуточку смущенная. Он, должно быть, и сам чувствовал себя неловко, заговорив с незнакомой девушкой.

А все-таки не смог равнодушно пройти мимо плачущего человека.

— А плакать кончай, — посоветовал мужчина совсем уж по-дружески. — Слыхала, наверно, — Москва слезам не верит.

— Я фильм такой видела, — невпопад ответила Валя. Она вдруг испугалась, что мужчина встанет и уйдет, оставив ее одну.

— Фильм — это фильм, — вздохнул мужчина. — А я про жизнь. Ты, надо понимать, сама-то не местная?

— Из Белгорода.

— И я не москвич. Тут приезжим вместе держаться надо. А то затопчут. Как тебя зовут-то?

— Валя Федотова.

— Ну и какие же у тебя ближайшие планы, Валентина Батьковна?

— Вещи в общаге возьму — и на вокзал.

— Домой, значит? Вот родители-то обрадуются.

Валя представила, как она войдет в родительский дом, и ее глаза вновь наполнились слезами.

— Не убьют — и на том спасибо, — прошептала она.

— А может, не стоит пороть горячку? — вкрадчиво заговорил мужчина, оглядывая девушку с головы до ног. — В этом МГУ тоже ведь живые люди, тоже кушать хотят. Догадываешься, о чем речь?

Валя не догадалась. Тогда мужчина начал ей осторожно втолковывать, что всему на этом свете есть определенная цена. Высшему образованию — тоже.

И давно уже заведен в столице такой порядок, что двери институтов радушно распахиваются перед теми, кто догадался принести в конвертике нужную сумму. А недогадливый, хоть лоб себе расшибет, недоберет в последний момент одного балла.

— Не может быть! — изумленно воскликнула Валя.

— Еще как может! — усмехнулся мужчина. — Лишь бы точно узнать, кто в приемной комиссии конвертик берет.

— Как же его искать? Всех подряд спрашивать?

— Тебе, конечно, не найти. А мне, например, — раз плюнуть.

— У меня все равно денег нет, — сказала Валя. — Только на обратную дорогу осталось.

— Ясный перец, — согласился мужчина. — Но мое-то поколение в молодые годы так сразу лапки вверх не поднимало. За свое счастье бороться надо.

— Как?

— Вот ты говоришь, что денег нет. А их ведь заработать можно.

— Здесь?

— Конечно.

— Но ведь я ничего не умею.

— Все равно можно. Было бы желание.

На этом разговор застрял. Валя просто не знала что сказать.

— Мороженое будешь? — вдруг спросил мужчина.

— Что?… Нет… То есть да… Спасибо…

Мужчина исчез на пару минут и вернулся с двумя эскимо.

— Это тебе отъезд подсластить, — подмигнул он. — Ничего. Мама с папой переживут. Аты на следующий год поступать приедешь. Ты ж не парень, тебе армия не грозит. У меня так с младшей сестренкой было. Сейчас уже Институт иностранных языков заканчивает. Между прочим, очень на тебя похожа. Я почему к тебе и подсел. Прямо копия.

— А вы думаете, я правда могу здесь деньги заработать? — спросила Валя.

— Я ж сказал — было бы желание. А в институт и в сентябре могут зачислить, если с конвертиком придешь. Так что смотри, Валентина.

Не находись Валя в таком отчаянии, ее бы, может, насторожило поведение незнакомого мужчины, ни с того ни с сего проявившего такое участие. Но собственные переживания совершенно лишили ее возможности здраво рассуждать.

— А насчет работы… — робко сказала она. — Вы не могли бы мне что-нибудь посоветовать?

— Надо сообразить… — ответил он не сразу. — Только об этом никому трепать не следует.

— Понимаю. Я и не собиралась.

— Вот и умница! — Мужчина широко улыбнулся. — Меня, кстати, Олексой Ивановичем зовут.

В его улыбке было что-то от волчьего оскала. Но Валя этого не заметила.

Август 2000 года. Террористка

Однажды под вечер в прихожей раздался звонок, и Нина Никаноровна бросилась открывать дверь. Вдруг весточка от дочери или от мужа?

На лестничной площадке стоял какой-то кавказец в кожаном пиджаке. Щеки выбриты до синевы, в руке — чемоданчик-дипломат.

— Вам кого? — удивилась Нина Никаноровна.

— Швайко Нина Никаноровна вы будете?

— Она самая.

— Значит, вас.

— А по какому делу? — Нина Никаноровна, заподозрив неладное, загородила собой дверной проем.

— Я вам привет от Павла привез, — сверкнул золотой улыбкой кавказец.

У Нины Никаноровны сразу отлегло от сердца. Она впустила посланца из Дагестана в дом — и тут же со смущением сообразила, что у нее на кухне шаром покати.

— Присаживайтесь, — виновато улыбнулась Нина Никаноровна. — Только, уж извините, угостить вас нечем.

— Ничего. Я сыт.

— Ну что Паша? Как он там? Не голодает?

— Я от него письмо привез, — сказал кавказец, вынимая из кармана кожаного пиджака мятый замусоленный листок.

Нина Никаноровна не обратила внимания на странный вид письма и стала жадно вглядываться в криво написанные строчки.

Кавказец из-под полуопущенных век следил за ней.

Письмецо было коротеньким, но Нина Никаноровна никак не могла вникнуть в его смысл.

— Что-то не пойму, — сказала она с неуверенной улыбкой. — Его там арестовали, что ли?

— Не арестовали, а в плен взяли, — спокойно пояснил кавказец. — В заложники.

— Господи! Кто?…

Кавказец многозначительно поднял глаза к потолку, и Нина Никаноровна с ужасом поняла, что он как раз из тех, кто взял мужа в плен.

— За что? — вырвалось у нее. — Он же туда строить, а не воевать поехал.

— Нам без разницы, — пожал плечами кавказец. — Ты последнюю строчку прочла?

— Прочла…

— Что тебя муж просит? Чтобы ты меня слушалась. Иначе мужа потеряешь. Вот, посмотри.

Кавказец сунул ей под нос снимок, сделанный «Полароидом».

Нина Никаноровна едва сдержала крик. На фотографии был Павел — худющий, заросший, с затравленным взглядом. Но самое главное — к его виску чья-то рука приставила дуло пистолета.

— Шутка, думаешь? — сказал кавказец. — После таких шуток ногами вперед выносят.

Это добило Нину Никаноровну окончательно. С трудом сдерживая слезы, она спросила тусклым голосом:

— Что же теперь?… Что я должна сделать?…

— Выкупить надо мужа, — сказал кавказец словно о чем-то обыкновенном. — Деньги доставай.

— Сколько надо?

— Я думаю, пятьдесят тысяч хватит.

— Гривен?

— Зачем гривен? Долларов.

— Да вы что, смеетесь? Где я вам доллары возьму? Да еще столько. В доме куска хлеба нет.

— Не знаю. Не мои проблемы, — ответил кавказец, равнодушно глядя в сторону. — Твой муж, не мой.

— Но как же это? — торопливо заговорила Нина Никаноровна. — Вы же должны понимать, кто может заплатить, а кто нет.

— Квартиру продай, — посоветовал кавказец.

— Да кто на нашу халупу позарится? И сколько за нее дадут? А мне с детьми куда? На улицу? Миленький, отпустите его так, а? У нас же с Пашей трое детей! Отпустите!..

Нина Никаноровна бухнулась на колени и поползла к страшному гостю с протянутыми руками. Тот брезгливо отстранился.

— Слушай, встань, а? — сказал он раздраженно. — Я ничего не решаю. Меня только передать попросили.

Кавказец соврал. Он упрямо гнул свою линию и, когда убедился в том, что обезумевшая от горя женщина готова на все ради спасения любимого мужа, сказал как бы нехотя:

— Ладно, ладно. Так и быть, есть один вариант. Но ты на него вряд ли согласишься.

— Согласна, согласна! — не думая воскликнула Нина Никаноровна. — Я для Паши на все согласна!

— Смотри! — угрожающе сказал кавказец. — Я тебя за язык не тянул. Теперь, если откажешься, сама башку потеряешь!

С этими словами он аккуратно достал из своего чемоданчика-дипломата большую коробку конфет и положил ее на стол.

— Вот такой сувенир надо в Москву отвезти.

— Кому?

— Я объясню. Согласна?

— Да конечно, господи! Отвезу в лучшем виде. Только мне билет купить не на что.

— На билет деньги получишь.

Вдруг Нина Никаноровна опомнилась. Что-то здесь было неладно. То за освобождение Павла требовали кучу долларов, а то просили о таком пустяке — конфеты в Москву отвезти. Да еще за чужой счет.

— А там правда конфеты? — с замирающим сердцем спросила Нина Никаноровна.

Кавказец ощерил золотые зубы.

— Догадливая! — сказал он, приоткрывая коробку.

И Нина Никаноровна увидела взрывное устройство.

Август 1999 года. Жанна

С Митей Иванцовым они не виделись и не созванивались давно. Даже с днем рождения перестали друг друга поздравлять.

Правда, совсем недавно Жанне пришлось к нему обратиться, но то был экстренный случай. Охлаждение в их отношениях произошло после того, как Жанна попросила Иванцова написать о ней воспоминания. Тот загорелся было, но скоро нужда в его мемуарах отпала, поскольку к Жанне стала возвращаться память, утраченная при взрыве. Митя ничего этого не знал и смертельно обиделся, когда Жанна сыграла отбой.

Обида в нем еще не угасла, и на звонок Жанны он отреагировал более чем сдержанно.

— Какие люди! — с иронией сказал Митя, сразу узнав ее голос. — Что опять с тобой стряслось?

— А просто так я уже не могу тебе позвонить? — спросила она.

— Наверно, можешь. Но вряд ли хочешь.

Митя, конечно, был прав, обидевшись на Жанну. И с этими чертовыми мемуарами получилось неловко, и потом она поступила по-свински, сначала вызвав Иванцова спасать похищенного Ванечку, а потом, когда и без Мити все кончилось благополучно, даже не перезвонив ему. Он сам до нее дозвонился и услышал довольно хамское: «Все хорошо. Извини. Потом поговорим». В тот момент Жанне, естественно, было не до Иванцова — но ему-то что до этого?

— Ладно тебе, Митя, — сказала она смущенно. — Ну виновата. Признаю. Но ты же знаешь, что у меня не все дома.

— Это еще мягко сказано, — ворчливо ответил он.

Жанна поняла, что прощена.

— Как ты там поживаешь? — спросила она. — Все пописываешь?

— Пописывают в сортире. А я пишу. Преимущественно в стол. Как и пишутся гениальные вещи.

— А среди твоих шедевров для кино ничего не завалялось?

— Вроде «Женщины, которая поет»? Лавры Пугачевой не дают покоя? Решила блеснуть на большом экране?

— Да нет, поздновато в сорок лет.

— А что же тогда? В режиссуру решила податься? Сейчас только ленивый кино не лудит.

— Отдохни, Иванцов! — взмолилась она. — Я для Тимура сценарий ищу.

— Вон как! Значит, мастер созрел для крупного полотна?

— Да вот, боюсь, не перезрел бы. Понимаешь, Митя, мой горный орел так на этом зациклился, что прямо усох весь.

— Так он же, наверно, не меньше чем на Канны нацелился. Или на «Оскара», — сказал Митя, помолчав. — Боюсь не соответствовать.

— Но у тебя что-то есть или нет?

— Пылится тут в столе одно странное сочинение…

— Так дай почитать. Вдруг это то что надо.

— А если нет? Лишний раз ранить самолюбие? Я с Лёкой посоветуюсь и тебе перезвоню.

— Лёка — это кто?

— Личная жена.

— Твоя?

— Да уж, ясное дело, не чужая. Или ты думаешь, что меня уж и полюбить нельзя?

— Какой вопрос! Я сама была в тебя влюблена когда-то.

— Ну? — весело удивился он. — Вот с этого места поподробней, пожалуйста.

— Все, Митенька, поезд ушел. Раньше надо было повнимательней быть. Может, я сама с твоей женой поговорю? Как, ты сказал, ее зовут?

— Лёка. Это по-домашнему. Вообще-то она Елена Васильевна.

— Ну так если я с Еленой Васильевной поговорю?

— Вот это лишнее.

— Я аккуратно. Чтобы не ревновала.

— Не в этом дело. Просто она, уж извини, вашего брата на дух не переносит.

— Какого брата?

— В смысле — всю эту вашу эстрадную тусовку.

— А что наша тусовка ей сделала?

— Да ничего. Вкус у нее такой… своеобразный.

— Да уж… — озадаченно сказала Жанна. — Ну что ж, советуйся. Только не тяни.

— Ты, надеюсь, не обиделась?

— Еще не решила. Пока!..

Больше звонить Иванцову Жанна не собиралась. Пусть там целуется со своей Лёкой. Да с чего она вообще вообразила, что у Иванцова есть что-то стоящее для Тимура? Если бы было, то не пылилось бы в столе.

Однако Митя этим же вечером позвонил сам.

— Присылай своего секьюрити за рукописью, — сказал он, — если еще не отпала необходимость.

— Неужели Лёка разрешила? Вот радость-то! — съязвила Жанна. — Просто гора с плеч!

— Шпагой, господа! Шпагой, а не булавками! — ответил Митя.

Это определенно была цитата, но откуда — Жанна не знала. И на мгновение ей вспомнились давние времена, когда Иванцов вместе со своим другом Володей Трофимовым, нелепо погибшим потом, учил ее, сопливую девчонку, уму-разуму. Тогда она смотрела им в рот, ловя каждое слово.

— Это из Альфонса Додэ, — сжалился Митя. — «Тартарен из Тараскона».

Они еще немного попикировались для порядка, но уже вполне дружески. А потом Жанна послала за рукописью Васю Кочеткова.

Тимур взялся читать с кислым выражением лица. Но уже через полчаса он влетел в комнату с воплем:

— Телефон Иванцова! Срочно!..

Сценарий по роману Иванцова «Мрак в конце туннеля» Тимур с Митей сделали за неделю. В таком же стремительном темпе прошел и подготовительный период. Тимур с головой погрузился в работу, и Жанне стало ясно, что трогать его сейчас нельзя. Поэтому все финансовые заботы она скрепя сердце взяла на себя.

Единственное, на что Тимур позволял себе иногда отвлекаться, — это расследование дела о похищении Ванечки.

Следователь топтался на одном месте, и было понятно почему. Малыш вернулся домой, выкуп не понадобился. Значит, и спешить было некуда. Оставалось потихоньку спустить это глухое дело на тормозах.

Но Тимур поклялся наказать похитителей, и его горская кровь ничуть не остыла со временем. Поняв, что от милиции толку мало, он решил взяться за расследование сам. Тем более что перед началом съемок у него выдалось несколько свободных дней.

Октябрь 1999 года. Зоя

Когда в аэропорту Шереметьево за бутылкой шампанского было решено ни в какие Штаты не ехать, Басов резко сменил линию поведения. Ему, честно говоря, трусливое бегство было не по душе. Оставшись в Москве, он вознамерился сам перейти в атаку.

Из аэропорта супруги, уже не таясь, приехали в Крылатское, и Басов немедленно позвонил в банк, чтобы известить о своем возвращении. С той же отчаянной решимостью банкир объявил о продолжении переговоров по поводу покупки телекомпании. Словом, вызов тайным врагам был брошен.

Однако тут обнаружились новые неприятные обстоятельства. За время отсутствия Басова была зверски убита в своей квартире известная журналистка Евгения Альшиц, которой принадлежал контрольный пакет акций компании «ТВ-Шанс».

А ведь именно с ней Басов вел переговоры. Теперь же по убийству Альшиц было заведено уголовное дело, и акции арестовали до конца следствия.

Но самое печальное было даже не в этих сложностях, а в том, что Басов как потенциальный покупатель попал под подозрение. До него Альшиц успела отказать многим претендентам, и предположение, что банкир мог «заказать» строптивую журналистку, выглядело вполне логичным. По нынешним временам такое радикальное решение проблемы было не редкостью. И респектабельный имидж заказчика никого не мог обмануть. Ведь заказчик сам никого не убивает, а только оплачивает чужую смерть.

Басов все это прекрасно понимал и спокойно ожидал вызова к следователю. Он был на сто процентов уверен, что легко докажет свою непричастность к убийству, хотя каких-то нервов это ему будет стоить.

А вот в отношении себя и особенно Зои Басов волновался не на шутку. Последние события показали, что его тайные враги не ведают жалости. Вот почему банкир с тревогой ждал возвращения жены из поездки в «Рамстор».

— Да ты не дергайся, Басов, — с улыбкой сказала Зоя. — Ничего страшного не случилось. Наоборот. Я сейчас знаешь с кем в «Рамсторе» носом к носу столкнулась? С Региной!..

— С какой Региной? — бестолково спросил он и тут же вскочил как ужаленный. — С Региной? С той самой?!

— Представь себе.

— Ну и?…

— Очень душевно поболтали. Правда, она чуть не обделалась, когда меня увидела. Но теперь-то я точно знаю, Басов, — это она. Она нам эту подлянку с наркотой устроила.

— Она что, созналась?

— Нет. Да и наплевать. Я ее лицо видела. Я видела, как она трясется от страха.

— Но ты ей сказала?… Ты спросила?…

— Понимаешь, нам до конца не удалось поговорить.

— То есть?

— Да отвлек меня один придурок. А она как рванет!.. У меня в руке только клок ее волос остался.

— Постой, — сказал Басов. — Значит, ты толком так ничего и не узнала? Заказчик кто?

— А вот это, Басов, мы с тобой вместе выясним.

— Как?

— Эта сучка так торопилась исчезнуть, что сумочку свою обронила. А твоя умная жена подобрала и домой притащила.

— И что?

— Как это что? В сумочке-то паспорт лежит. А там адрес.

Басов шумно выдохнул и рухнул в кресло.

— А нельзя было сразу о главном? — спросил он. — Без подробностей?

— Нельзя. А то от рассказа никакого удовольствия.

— Надо ехать к ней. Немедленно.

— А вот и нет, — покачала головой Зоя. — Она сейчас наверняка в панике по городу мечется.

Вечером поедем. А еще лучше — к ночи. Ночевать-то она домой вернется. К тому же она вряд ли помнит, где сумочку посеяла.

Басов буквально сгорал от нетерпения, и Зое стоило немалых трудов убедить его в своей правоте.

Знали бы они в тот момент, что несколько лишних часов совершенно переменят ситуацию и что ночью они действительно застанут Регину дома, но это им ничего не даст. Ровным счетом ничего.

Октябрь 1999 года. Ксана

Три года назад безнадежно травмированная гимнасточка Ксюша Швайко проделала длинный путь из родной Винницы вместе со своим тренером, Олексой Ивановичем, обещавшим пристроить ее в Москве к торговому делу. Торговать бывший тренер ее научил. Да только особым товаром — своим телом. Он сломал ее совершенно, заставив угрозами выйти на панель, и за год с небольшим она такого натерпелась, что умереть было бы легче. Она и умерла почти, брошенная полумертвой за городом озверевшими ментами. Выжила по чистой случайности. А потом нашелся, как в волшебной сказке, добрый человек и вытащил ее из этой грязи.

Все, что сейчас имела Ксана Марьямова, досталось ей в наследство от того человека, погибшего в автокатастрофе. Все, включая его фамилию, поскольку незадолго до смерти он успел удочерить Ксюшу. Она не только взяла его фамилию — Марьямова, но и прежнее имя немного изменила. Стала Ксаной. Так звал девушку ее спаситель.

Невероятные деньги, свалившиеся ей на голову, как ни странно, никакой особой радости не принесли, хотя жизнь Ксаны переменилась совершенно. Роскошная квартира, престижная иномарка, акции нефтяной компании, солидный счет в банке — привыкнуть ко всему этому оказалось на удивление легко.

Вскоре у Ксаны Марьямовой появился и свой визажист, и диетолог, и шофер-телохранитель. Она стала одеваться в модных бутиках или, в крайнем случае, у Юдашкина. Зачастила в дорогой фитнесс-клуб, где к ее услугам всегда был готов и массажный кабинет, и тренажерный зал, и солярий. В общем, она с жадностью прежде обездоленного ребенка старалась заполучить разом все радости сытой, обеспеченной жизни.

Но прошлое не давало забыть о себе. Те поистине ужасные унижения и физические муки, которые выпали на долю Ксаны Марьямовой в совсем еще нежном возрасте, заставили ее повзрослеть раньше времени, сделали скрытной и замкнутой. По существу, она была бесконечно одинокой в огромной Москве, однако привыкла к этому и не нуждалась в близости ни с кем. Свою будущую жизнь она представляла себе весьма смутно. Вернее говоря, вообще о ней не думала. Все ее мысли были об одном — о мести. О страшной мести тем, кто сломал ее жизнь. А таких набралось немало. И первым в списке на уничтожение значился Олекса Иванович Буряк.

С этого подонка все и началось, когда он в спортзале, на пропахших потом матах, лишил невинности пятнадцатилетнюю Ксюшу Швайко.

Лишь через несколько месяцев после гибели Марьямова она собралась с силами, чтобы начать охоту на Буряка.

Однако первая попытка его отыскать закончилась неудачей. Дом, где останавливался Буряк во время своих постоянных наездов в Москву, она запомнила на всю жизнь. Но оказалось, что Семен, дружок и подельник Олексы Ивановича, переехал неведомо куда.

Тогда Ксана решила навестить ту точку у Центрального автовокзала, где когда-то стояла сама, поджидая клиентов. Буряковские девчонки были на месте. Правда, новенькие, не знакомые Ксане. Да и сам Олекса Иванович посиживал неподалеку все в том же памятном «Опеле», приглядывая за своей панельной командой.

Убедившись в том, что бывший тренер успешно продолжает свой бизнес, Ксана уехала, чтобы вернуться на следующий день уже с готовым планом действий. За тонированными стеклами «Мерседеса» Буряк не мог увидеть ее в машине. Водитель же Ксаны действовал строго по инструкции, привычно не удивляясь причудам богатой хозяйки.

И вот теперь три юные провинциальные шлюшки сидели в сверкающем «мерсе», не понимая, чего от них хотят. Ксана уже пожалела о том, что попыталась вызвать девчонок на откровенный разговор. Лишняя трата времени.

Без слов было ясно, что эти дурочки не имели за душой ни копейки и, более того, находились в долгу у хитрого Олексы Ивановича. Этот долг им и приходилось отрабатывать на панели. И конечно же Буряк отобрал у них паспорта, без которых никуда не денешься.

Девчонкам наверняка известно, где в Москве обосновался Буряк, но они об этом даже под пыткой не расскажут. Запуганы до смерти. Ксана хорошо помнила, как Олекса Иванович, брызгая слюной, орал, что на куски ее порежет и скормит собакам. Помнила, как они с Семеном, держа ее за ноги на подоконнике четырнадцатого этажа, грозили сбросить ослушницу вниз.

Вряд ли с проститутками нового призыва Буряк обходился по-другому. Значит, рассчитывать на их откровенность не приходилось.

— Вот что, — сказала Ксана. — У меня для вас хорошая новость. Вы из Москвы уезжаете. Все. Прямо сейчас.

— Как уезжаем?! — ахнула Людмила. — Куда?

— Ты откуда приехала?

— Из Сызрани.

— Вот и уматывай в свою Сызрань, пока жива. Билеты я вам куплю, так и быть. Только одно условие: больше сюда не соваться.

Девчонки на заднем сиденье обалдело переглянулись. Такого поворота никто из них не ожидал. Возвращение домой казалось несбыточной мечтой. С чего бы вдруг судьба расщедрилась на такой подарок?

Возражать они давно разучились, но все же Света робка заметила:

— А как же без документов-то?

— Вам дома другие паспорта выпишут, — нетерпеливо пояснила Ксана. — Скажете, что их у вас в Москве украли. Поверят, никуда не денутся.

Если бы в свое время Ксане кто-то предложил такой вариант, она бы руки целовала тому человеку. А эти три дебилки даже «спасибо» из себя выдавить не смогли.

Впрочем, Ксана не нуждалась в их благодарности. Разумеется, она жалела эту троицу, но важнее всего было нанести первый удар Буряку, лишив его ежевечернего навара, который исправно приносили Олексе Ивановичу юные проститутки.

Далее события развивались стремительно. «Мерседес» в считанные минуты добрался до Казанского вокзала. Водитель сгонял в кассу за билетами для сызранской Людмилы и челябинской Светы. Им годился один поезд, отправлявшийся как раз через полчаса.

— Пока!.. — успела пискнуть Валя в спину ошеломленно уходящим подругам.

Те даже не оглянулись, подгоняемые сопровождающим их водителем. Он вскоре вернулся к машине и коротко доложил Ксане:

— Отвалили.

Водителя, может быть, и озадачил странный поступок Ксаны, но лезть не в свое дело — себе дороже. Пусть хозяйка хоть всех уличных блядей берет на довольствие, если у нее такой бзик.

Валю Федотову нужно было отправлять с Курского вокзала. До него от Казанского было рукой подать. Водитель и в этот раз быстро вернулся из кассы.

Но перед тем как отдать Вале билет, Ксана решила предпринять еще одну попытку выяснить у девчонки новый адрес Буряка.

— Если не скажешь, — сухо сказала Ксана, — порву билет на твоих глазах. И ползи обратно на точку.

Две крохотные слезинки выкатились из глаз Вали.

— Не могу… — прошептала она. — Мне тогда расстрел.

— Какой еще расстрел? Что ты такое несешь?

— Вам не понять… Олекса Иванович про меня такое знает!..

— Что он знает? Что?

— Я… — пролепетала Валя, давясь рыданием, — я человека убила!..

Глава вторая По горячему следу

Годы 1969-1990-й. Регина

У нее была совершенно безумная мечта. Вот если бы он обгорел на каком-нибудь страшном пожаре, чтобы она отдала ему свою кожу. Или угодил бы в катастрофу, и врачи пересадили бы ему ее сердце. Или у него обнаружилась бы какая-то неизлечимая болезнь, чтобы ему перекачали ее кровь. Всю до капли, без остатка. Тогда бы он понял настоящую цену ее любви.

Она часто думала об этом, одновременно страшась своих мыслей, потому что пожары, катастрофы и болезни грозили Ему невыносимыми страданиями, а такого она допустить не могла.

Регина продолжала звать брата детским именем Котя даже тогда, когда он давно вырос из коротких штанишек. Его это раздражало до крайности.

— Какой я тебе Котя? — взвивался он всякий раз. — Я Константин! Взрослая тетка, а сюсюкаешь, как трехлетняя соплюха!

— Больше не буду. Не сердись, — виновато обещала Регина. И немедленно забывала про свое обещание. Она была старше брата на целых шестнадцать лет, и он навсегда остался для нее ребенком.

В то, что они брат и сестра, верилось с трудом. Регина перестала расти классе в восьмом. Тогда же у нее наметился арбузный зад, сладить с которым не представлялось возможным. При ее невыразительном лице и мизерном росте это стало настоящей трагедией. Среди сверстниц-акселераток Регина смотрелась жалко и комично, являясь мишенью для вечных насмешек. Мальчишки ее не видели в упор. На ее арбузный зад, который невозможно было спрятать даже под широкой юбкой, не налезали ни одни джинсы. Однажды Регина рискнула явиться на школьный вечер с подведенными глазами и накрашенными губами, но это вызвало такой взрыв смеха, что она, заливаясь слезами, убежала домой.

Стараясь хоть в чем-то взять реванш, Регина с утра до ночи сидела над учебниками, но до медалистки все равно не дотянула.

Как раз во время экзаменов на аттестат зрелости у Регины появился братишка. Прелестный, как ангелочек. Она сразу его люто возненавидела. Во-первых, за то, что мать все внимание сконцентрировала на нем, а во-вторых, именно за то, что братик был кукольно хорош собой, в отличие от нее, уродины. Котя словно отнял у старшей сестры все, что по праву должно было принадлежать ей.

Отец, надо сказать, с подозрением приглядывался к малышу, постепенно превращавшемуся в ладного мальчишечку, ничем не напоминающего родителя. Даже волосы у Коти, потеряв изначальную белобрысость, стали темными, но отнюдь не рыжими, как у отца.

Злые языки стали потихоньку болтать, что Лева Глинский, похоже, воспитывает не своего сына, что супруга нагуляла ребеночка на стороне. Отношения с женой у Глинского и без того дышали на ладан. Мальчик, родившийся через столько лет после дочери, по идее должен был сцементировать разваливающуюся семью. Но вышло наоборот.

Глинский стал по дням скрупулезно высчитывать время зачатия и, к ужасу своему, установил, что в решающий момент он как раз находился в командировке. Жена, разумеется, бурно протестовала. Однако от анализа на ДНК отказалась наотрез, будучи смертельно оскорбленной подозрением или прикинувшись таковой. Глинский счел это неопровержимой уликой и немедленно подал на развод.

Продолжительный домашний скандал совершенно выбил Регину из колеи. К тому же еще летом она с треском провалила вступительные экзамены в институт. Вину за это она тут же взвалила на маленького Котю, и ее ненависть к нему стала еще сильней.

Отец, надо отдать ему должное, исправно платил алименты, но в семье больше не появился ни разу. Зато на горизонте очень скоро возник некий чернявый мужчина по имени Глеб, с точно такими же пустыми, немного бараньими глазами, как у Коти.

Он не претендовал на отцовство, но охотно ночевал в одной постели с матерью, довольствуясь необременительной ролью приходящего мужа.

Это продолжалось пару лет, но чернявый Глеб так и не стал в семье своим человеком. Впрочем, он не очень-то и стремился.

Вот тогда в отношении Регины к младшему брату что-то почти незаметно переменилось. Уход отца больно ударил по обоим, и это обстоятельство их чуточку сблизило.

А потом не стало матери. Чернявый Глеб на Рождество увез ее в какой-то крутой подмосковный санаторий. А там, перебрав шампанского, усадил ее, визжащую, на снегоход, сам оседлал другой, и они понеслись. Матери такое было впервой, и конечно же, она не справилась с управлением. Ее снегоход на полном ходу врезался в ствол могучей сосны.

Хоронили мать в закрытом гробу. Искусники в морге ничем не смогли помочь. Регина крепко прижимала к себе плачущего братишку.

После суматошных поминок чернявый Глеб исчез навсегда.

Так Регина с Котей остались одни, и тут с ней произошла удивительная перемена. Почувствовав себя в ответе за младшего брата, она неожиданно для себя полюбила его всей душой. Жизнь ее обрела смысл. Как-то сами собой забылись долгие годы мучительного существования. Ей не стало дела до своей нелепой внешности, до своей прошлой и будущей жизни. Вся ее нерастраченная нежность обрушилась на Котю.

Она буквально замучила брата своей ежесекундной заботой.

На курсах ее научили вполне сносно управляться с компьютером. И Регина устроилась на пустяковую должность в первую попавшую фирму. Платили там сущие гроши, но им с Котей хватало. Вернее, Коте, которому доставалось все лучшее. А Регина ничего не требовала от жизни, лишь бы брат был в порядке.

Такое самоотречение сыграло с ней злую шутку. Откуда Регине было знать, что сумасшедшие матери — а именно эту роль она с упоением играла — безнадежно портят детей. То же самое случилось и у нее с Котей. Неустанные заботы старшей сестры он принимал как должное, а если что-то было не по нем, капризно кривил губы. И Регина чуть ли не ползала у него в ногах, вымаливая прощение. Словом, Котя рос избалованным, изнеженным ребенком, не знающим, увы, что значит твердая мужская рука.

Соседи невольно подогревали рвение Регины, умиленно ахая при встречах с Глинскими. Пускай девка рожей не вышла, зато сердце у нее доброе. Вон как о братишке заботится! Получше, чем иная мать.

Регина расцветала от подобных похвал.

Как-то дворничиха Клава сказала ей во дворе:

— Вчера Котю твоего видела. Ну красавчик! Такому только в кино сниматься!..

Регина и сама так думала. Она частенько исподтишка наблюдала за братом, любуясь каждым его движением.

У нее сладко щемило сердце. Так бы и зацеловала Котю, но тот не любил телячьих нежностей.

Октябрь 1999 года. Жанна

Когда Тимур, взломав дверь, ворвался в незнакомую квартиру на Борисовских прудах, где находился похищенный сын, Жанны рядом не было. Нелепый конфликт с автоинспектором задержал ее на полпути. Получив по мобильнику сообщение мужа, что Ванечка найден живым и здоровым, Жанна с облегчением спросила:

— А где Миледи? Она там?

У Тимура совершенно вылетело из головы, что Ванечка каким-то загадочным образом очутился в квартире школьной подруги Жанны. Он ошалело осмотрелся вокруг и сказал:

— Нет тут больше никого.

— Как нет? Она же мне только что оттуда звонила.

— Не знаю. Да я, честно говоря, плевать на это хотел.

— Тимур, тут что-то не так. Подожди меня там, слышишь? Я через пять минут подъеду.

— Ну уж нет! — рявкнул Тимур. — Хватит, накомандовалась тут без меня! Я увожу Ванечку. Встретимся дома. Все!..

И он отключил мобильник.

Жанна была вынуждена это проглотить. Она чувствовала себя бесконечно виноватой в том, что недоглядела за сыном, пока муж находился в отъезде.

К тому же Миледи не впервые таинственно исчезала, и с этим можно было разобраться потом.

Жанна, подавив вздох, развернула машину и погнала домой.

Тимур с Ванечкой на руках выскочил из квартиры, так и не обратив внимания на распахнутую дверь балкона. Впрочем, он все равно вряд ли догадался бы, к какому трагическому финалу привела его собственная несдержанность. Ему в голову не могло прийти, что Миледи, до истерики напуганная незнакомым человеком, ломившимся в ее дверь, попытается бежать через соседний балкон. Тут-то и случилось ужасное.

«Скорая» возле дома появилась лишь тогда, когда Тимур уже отъехал. А зевак, столпившихся в стороне от подъезда, он просто не заметил. Все его мысли были заняты сыном. Так что о женщине, сорвавшейся с балкона, Тимур ничего не знал.

Это обстоятельство выяснилось значительно позже, когда радость родителей от встречи с сыном немного улеглась. Жанне с Тимуром казалось, что они поступили мудро, решив сразу не приставать к Ванечке с расспросами. Само похищение и последующее пребывание сына среди чужих, враждебно настроенных людей явилось несомненно сильным стрессом для маленького ребенка. И Жанна убедила мужа, что сейчас важнее всего отвлечь Ванечку, дать ему окончательно прийти в себя и забыть о пережитом.

Казалось, что и Ванечка хотел того же. Сам он разговоров о похищении не заводил. Целыми днями малыш упоенно возился с многочисленными игрушками, не выказывая ни малейшего желания поведать о своих приключениях.

Снова пошли в ход цветные карандаши, и вскоре детская опять заполнилась его непонятными, но чрезвычайно яркими картинками.

И Жанна потихоньку приходила в себя. Но судьба Миледи не давала ей покоя. Вернулась ли та в свою квартиру со сломанной дверью? Если да, то почему не звонит? Какая досада, что номер ее телефона так и остался неизвестным!

У Тимура как раз в это время начался творческий роман с Митей Иванцовым, и, чтобы не отвлекать мужа, Жанна решила съездить на квартиру Миледи сама. Может быть, что-то удастся прояснить.

Вася Кочетков мигом домчал хозяйку до нужного дома на Борисовских прудах. Подняться в квартиру Жанна захотела одна.

Недавно выломанная Тимуром дверь была починена. Жанна, почему-то ужасно волнуясь, надавила пупочку звонка. Никто не отозвался. Она позвонила еще и еще.

Наконец за дверью послышались шаркающие шаги, и сердце у Жанны упало. Это была явно не Миледи с ее легкой, летящей походкой.

— Кого несет? — раздался невнятный голос.

— Вам телеграмма! — мгновенно нашлась Жанна, чтобы не вступать в длинную дискуссию.

Хитрость сработала. Дверь распахнулась, и перед Жанной возник голый по пояс недомерок с испитым обросшим лицом.

— Давай, — сказал недомерок, обдав Жанну волной сивушного аромата.

— Телеграмма не вам, — ответила Жанна. — Миловской.

— Какой еще Миловской? Здесь такие не проживают.

Недомерок сделал попытку закрыть дверь, но Жанна подставила ногу. За короткое мгновение она вспомнила, что Милка сменила имя. Наверное, и фамилию тоже.

— А какие здесь проживают? — спросила Жанна. — Женщина тут живет какая-нибудь?

— У меня? — искренне изумился недомерок. — Зачем? Мне тут только бабы не хватало. Чтобы считала, бля, сколько я вчера выпил и сколько сегодня.

— Подождите, — остановила его Жанна. — Вы давно живете в этой квартире?

— А тебе зачем?

— До вас здесь кто жил?

— До меня? — Недомерок задумался, потом улыбнулся щербатым ртом. — А я и жил.

— Еще неделю назад здесь женщина жила, — не отступала Жанна.

Недомерок помрачнел.

— А хоть бы и жила, — сказал он враждебно. — Моя жилплощадь. Хочу — сам живу, хочу — сдаю. А если ты насчет налогов, то я на них с прибором положил. Сначала отопление почините. А то я тут в январе яйца себе чуть не отморозил.

— Вы кому квартиру сдавали? Женщине? Ее Вероникой зовут, да? — спросила Жанна, вспомнив новое имя подруги. — Она что, переехала?

— Можно и так сказать, — ответил недомерок, помолчав.

— А куда, не знаете?

— К Богу в рай.

— То есть?

— А то и есть. Меня уж тут милиция допрашивала. А я при чем? Я у себя на дачном участке был, когда все случилось.

— Что случилось?

— А тебе она кто, Вероника эта? Родственница, что ли?

— Подруга…

— Ну так пойди свечку поставь за упокой ее души.

— Она… умерла?… — едва слышно спросила Жанна.

— А ты попробуй упади с такой верхотуры на асфальт! Кошка и та концы отдаст. Уж тут меня пытали-пытали. Не я ли помог ей с балкона прыгнуть. А мне зачем? Она мне деньги платила. И потом, говорю же — я на садовом участке в тот день был. У меня и свидетели есть. Так что сама она или кто помог, я не в курсе.

— Извините… Спасибо… — пробормотала Жанна и как в тумане стала спускаться по лестнице.

— Да уж какое тут спасибо… — донеслось вслед.

Вася Кочетков, увидев помертвевшее лицо хозяйки, выскочил из машины ей навстречу:

— Вам плохо, Жанна Максимовна? Что случилось?…

Жанна только махнула рукой и весь обратный путь до дома просидела, уставившись перед собой невидящим взглядом.

Октябрь 1999 года. Зоя

Терпения у Басова хватило только до одиннадцати часов вечера.

За это время они с Зоей успели тщательно изучить паспорт нелепой коротышки, попавший им в руки, и установили, что полностью она звалась Региной Львовной Глинской, родилась тридцать семь лет назад и проживала на Истринской улице. Штамп о браке отсутствовал.

Никакой другой информации из паспорта выжать не удалось, но и той, что они получили, было вполне достаточно. Оставалось неизвестным, одна ли она живет по указанному адресу, но это существенного значения не имело.

— Да будь там у нее хоть целая армия родственников, — заявил Басов, — меня они не остановят!

— А то! — подхватила Зоя.

— Я, пожалуй, Евгения вызову, — решил Басов. — Пусть он нас на эту Истринскую свозит. Пора ему возвращаться к своим обязанностям, раз мы вышли из подполья. К кому мы едем и зачем, ему знать не обязательно, но пусть свой человек будет рядом. Мало ли что.

Водитель Женя жил далековато от Крылатского, на улице Алабяна, в районе Сокола. Но зато рядом с его домом находился охраняемый теплый гараж, в котором имелась мойка и подъемник для ремонта ходовой части. Там и ночевал мощный басовский джип, оснащенный всевозможными наворотами.

На телефонные звонки Басова первой частенько откликалась мать Жени. Банкир звал ее по имени-отчеству. Что касается отца Жени, то он бесследно исчез давным-давно, когда его сын, лежа в кроватке, еще видел весь мир перевернутым вверх ногами. Женя неохотно рассказывал про свои домашние дела, но чувствовалось, что его отношения с матерью полны трепетной нежности.

Басов набрал знакомый номер и долго ждал ответа.

— Загулял где-то, собака! — добродушно усмехнулся он, подмигнув Зое.

Но как раз в этот момент из трубки донеслось едва различимое «слушаю».

— Добрый вечер, Мария Петровна! — напористо заговорил Басов. — Не разбудил случайно?

— Нет… — прошелестело в ответ.

— Что-то голос у вас какой-то не такой. Не болеете?

— Нет…

— Это Басов говорит. Узнали?

— Узнала…

Голос женщины действительно был какой-то угасающий, словно она говорила из последних сил.

— А Женька-то дома? — спросил Басов. — Если да, дайте ему трубочку.

В трубке послышался неясный вздох, а потом наступило молчание.

— Алло, Мария Петровна! — забеспокоился Басов. — Вы меня слышите?

— Слышу…

— Так где Евгений?

— А вы… Вы разве ничего не знаете?

— В чем дело, Мария Петровна? Меня в Москве не было. Что-то случилось?

— Так Жени больше нет.

— Как нет?! — ахнул Басов.

— Умер Женечка. Недавно сорок дней было.

Ошеломленный Басов на мгновение потерял дар речи. Что могло случиться с этим цветущим, здоровым парнем, истязавшим себя гантельной гимнастикой и ежедневными пробежками?

— Он что, в аварию попал? — спросил Басов первое, что пришло в голову.

— Нет, не в аварию… Он это… Он руки на себя наложил… — с трудом выговорила Мария Петровна и всхлипнула.

— С чего это вдруг? — спросил Басов, немного помедлив. — Причина какая?

— Не знаю… Его ж теперь не спросишь… Закрылся в гараже и мотор включил. Так и задохнулся в машине.

Басов не знал что и подумать. Внезапное самоубийство Жени было необъяснимо.

— Только я не верю, — снова заговорила Мария Петровна, словно прочитав на расстоянии мысли банкира. — Не верю, что он сам… Почему тогда гематома?

— Какая гематома?

— У него на затылке. Вроде как синяк. Я случайно услышала, врач сказал. Который со следователем приехал. Гематома, говорит. Похоже, говорит, на след от удара.

— А следователь что?

— А следователь говорит — сам ударился, когда сознание потерял. Не мог он удариться. Обо что? Там же в машине под затылком подушечка мягкая. А Женечка мертвый за рулем сидел.

— Верно, подголовник… — растерянно согласился Басов.

— То-то что верно. Только меня никто слушать не захотел. Картина ясная, говорят. Шланг от выхлопной трубы в салон проведен. И нарочно окошки все закрыты. И мотор работал, когда на следующий день гараж вскрыли. Ведь как дело-то было. Он пошел машину в гараж ставить. Час его нет, другой. Я забеспокоилась — и в гараж. Смотрю, двери заперты. А мотор через них не слыхать. Он же тихонечко работает. Милиция только утром приехала, да уж поздно было.

— А записки он никакой не оставил?

— Нет. Какая записка…

Басов не стал объяснять, что самоубийцы почти всегда оставляют прощальные письма. Он сказал об этом Зое, когда положил трубку, скомкав тяжелый разговор.

— Так ты думаешь, что его убили? — спросила Зоя.

— Похоже.

— Но за что?

— Это я выясню. Непременно.

— А если это как-то связано с тобой? С нами?

— Тогда тем более. Может, его купить хотели или он что-то опасное узнал…

Басов был недалек от истины. Всему виной оказались деньги. Вот только Женя не отверг их с негодованием, а польстился на солидный гонорар за предательство. И был потом безжалостно ликвидирован как фигура, ненужная для дальнейшей игры. Но об этом банкир не догадывался.

— Значит, убирают преданных мне людей, — мрачно подытожил он. — Ох и отольются кому-то эти слезы! А Марии Петровне нужно деньжонок подбросить. Она же теперь совсем одна осталась. Хоть чем-то ей помочь.

— Да, обязательно, — кивнула, Зоя.

Басов достал из домашнего бара бутылку виски и плеснул по глотку себе и Зое.

— Давай выпьем за Женьку, Зоенька. Хороший был парень!..

Они выпили не чокаясь.

Август 1999 года. Валя

Жгучая пощечина хлестнула ее так неожиданно, что Валя едва удержалась на ногах. Комната поплыла у нее перед глазами.

— За что? — в ужасе крикнула она.

— Ты что натворила, падла? — свистящим шепотом выдохнул Буряк. — Ты же человека убила!..

Валя словно ухнула в ледяную прорубь. Что такое говорит Олекса Иванович? Тут какая-то ошибка. Как она могла убить? Она, вечно таскавшая домой бездомных котят и щенят, горько рыдавшая над выпавшим из гнезда птенцом! Да она муху боялась пришлепнуть, просто отгоняла ее.

Она даже боевиков по телевизору не смотрела, потому что от одного вида киношной крови ее начинало подташнивать.

Надо было это все немедленно объяснить Олексе Ивановичу. Но едва Валя открыла рот, как внезапная догадка заставила ее застонать. Она поняла, что вчера случилось непоправимое…

Несколько дней назад, расставшись с Буряком возле института, Валя вернулась в общежитие и вымолила у коменданта разрешение задержаться еще на пару дней. За это время Буряк обещал решить вопрос с работой и временным жильем. Валя с легкостью отдала ему свой паспорт, не ожидая никаких подвохов. Случалось, конечно, что ее обманывали, но все по мелочам, и это Валю ничему не научило. А то, что ее судьбой занялся солидный взрослый человек, поселило в душе наивную надежду, что в конце концов все придет к счастливому финалу.

В благополучном исходе был уверен и Буряк. Разумеется, он отнюдь не случайно оказался возле института в тот день. Он коршуном кружил поблизости, высматривая добычу. Такой поиск уже не раз приносил ему успех. Рыдающих неудачниц на его долю хватало. Правда, годились Буряку не все, а только те, кто, на его взгляд, мог представлять несомненный интерес для мужиков. Чтобы девчонку, грубо говоря, с ходу хотелось трахнуть.

Когда-то Олекса Иванович возил в Москву потенциальных тружениц панели из родной Винницы. Преимущественно спортсменок, по разным причинам завязавших с выступлениями.

Гибкие, стройненькие девчата пользовались большим спросом у клиентов. Но это было слишком хлопотно, а порой и небезопасно.

Изворотливый ум Олексы Ивановича нашел вариант попроще. Он начал вылавливать провалившихся на вступительных экзаменах провинциалок. Их психологию он изучил отлично. Провал в институте для большинства был настоящей трагедией. И многие готовы были броситься на грудь первому встречному, проявившему сочувствие. А Буряк еще и дарил надежду, подсказывал выход из безнадежной ситуации. Как было не поверить такому человеку, не пойти за ним?

Завоевав безраздельное доверие очередной провинциальной дурочки, Олекса Иванович приступал к решительным действиям. У него в запасе имелось несколько шоковых приемов, с помощью которых он обретал над ошеломленными провалом абитуриентками безграничную власть. Один из таких приемов Буряк использовал с Валей Федотовой.

Углядев на скамеечке плачущую девчонку, Олекса Иванович решил, что она сгодится для его бизнеса. Таких вот белобрысеньких, выглядевших моложе своих лет, любили пожилые клиенты. И чем проще девчонка выглядела, тем лучше. Без макияжа, в скромненькой одежде, некурящая и непьющая. А уж если без сексуального опыта или вообще целка, то такую Буряк сдавал на ночь втридорога.

Олекса Иванович, соблюдая деловой интерес, сразу же решил к Вале Федотовой не прикасаться, хотя почти все новенькие, угодившие в сети Буряка, начинали свою столичную карьеру в его постели.

Комбинация, которую Олекса Иванович решил провернуть на этот раз, была отработана до мелочей и ни разу не давала осечки.

При следующей встрече с Валей Буряк озабоченно поведал, что с работой для нее пока не очень вытанцовывается. Придется подождать недельку-другую. У Вали сердце упало в пятки. Столько торчать в Москве без крыши над головой и практически без денег она не могла. Олекса Иванович, казалось, был огорчен не меньше девушки.

— Видно, придется тебе все же домой ехать, — с тяжелым вздохом заключил он.

Валя понуро опустила голову.

— Есть, правда, один вариант, — как бы нехотя продолжил Буряк. — За один вечер можно тысяч двадцать заработать. Но боюсь тебе предложить.

— Какой вариант? — встрепенулась Валя.

— Да тебе он вряд ли подойдет.

— А что для этого нужно? Я на все согласна.

— Нет, не стоит, — покачал головой Буряк. — Напрасно я сказал.

Он видел, что обвести вокруг пальца эту белобрысенькую ничего не стоит, но нарочно разыгрывал сомнение, чтобы она сама полезла в петлю.

Так и произошло. Валя буквально вцепилась в Буряка, умоляя, чтобы он открыл ей вариант быстрого заработка.

Олекса Иванович для виду немного поколебался, а потом уступил.

— Видишь ли, Валентина, это дело связано с моим личным бизнесом, — проникновенно заговорил он. — Тут один деятель в Москву приехал. Хочет с моей фирмой контракт заключить. Но есть такое подозрение, что он меня обуть собирается.

— Как это — обуть?

— Обмануть, — пояснил Буряк снисходительно. — А поэтому мне позарез нужно посмотреть документы, которые он привез. Понимаешь?

Валя поспешно кивнула, хотя не поняла ничего. И самое главное — при чем здесь она?

— Для меня это вопрос жизни, — сказал Буряк. — Я бы за то, чтобы увидеть эти бумажки, двадцати тысяч не пожалел. Даже двадцати пяти.

— Ну а я-то тут разве могу помочь?

— Можешь, Валюша. Иначе бы разговора не было.

— Но как?

— Да проще простого. Деятель этот в Москве на съемной квартире остановился. Туда девушки ходят прибираться каждый день. Он их в лицо не знает. Так что однажды и ты могла бы туда зайти.

Буряк выжидательно замолчал. Это был самый тонкий момент в разговоре.

Валю бросило в жар:

— Вы хотите, чтобы я эти документы украла? Вопрос сорвался с языка неожиданно для самой Вали, и она тут же об этом пожалела.

Олекса Иванович сделал оскорбленное лицо.

— Да ты за кого меня принимаешь? — сказал он строго.

— Извините, — смутилась Валя.

— Ладно, — Буряк покачал головой. — Я сам виноват. Объясняю плохо. Ни о какой краже и речи не может быть, ты что! Просто надо этому деятелю в пиво двенадцать капель из флакончика накапать. Не пугайся — снотворного. Он на полчасика уснет, а я пока на его бумаги взгляну. И все дела. Он и знать ничего не будет. А тебе — двадцать пять тысяч. В тот же день.

Валя потерянно молчала, соображая, как бы помягче отказать Олексе Ивановичу. Такой услуги ему она оказать не могла.

— Мне самому все это поперек горла, — признался Буряк. — Но другого способа узнать правду просто нет. Хитрить, конечно, нехорошо. Но ведь вся жизнь на карту поставлена. Тебе не понять. Ладно, Валюша, забыли. Ты мне ничем не обязана и вообще второй раз в жизни видишь. Я к тебе с душой. Как к младшей сестренке. Думал, спасешь взрослого дядьку. Это ж такой пустяк, что и говорить не о чем. Вроде шутки.

— Нет, я не могу, — ответила Валя убитым голосом. — Извините, пожалуйста. Я лучше домой поеду. Вы мне паспорт отдайте.

Олекса Иванович кивнул и полез в карман пиджака за паспортом. Но там его не оказалось. Не нашелся паспорт и в других карманах. Буряк озадаченно задумался, а потом легонько хлопнул себя по лбу.

— Совсем с этим контрактом голову потерял! — беззащитно улыбнулся он. — Я ж твой паспорт дома на столе оставил.

Давай завтра прямо с утречка здесь же повстречаемся. Сегодня уже не успеть. Дел невпроворот.

Олекса Иванович ушел не попрощавшись. Валя побрела в общежитие, где ей оставалось провести последнюю московскую ночь. Уснуть она так и не смогла, снова и снова прокручивая в памяти разговор с Олексой Ивановичем. От бесконечных повторов слова постепенно теряли свой негативный смысл, и предложение Буряка уже не казалось таким диким. Оно действительно стало напоминать шутку, хотя и не совсем невинную. И еще ужасно хотелось разом решить все проблемы.

На утреннюю встречу с Олексой Ивановичем Валя пришла в смятенных чувствах. Буряк наметанным глазом сразу это определил.

— Плохо спала? — заботливо спросил он.

Валя уж было собиралась заикнуться про паспорт, но вместо этого спросила жалобно:

— А двадцати пяти тысяч хватит?

— Чтобы в институт попасть? — подхватил Буряк. — Еще и на мороженое останется.

Он победил. Где же было наивной провинциальной девчонке тягаться с прожженным типом, годящимся по возрасту ей в отцы!..

Август 2000 года. Террористка

Нина Никаноровна никогда не видела бомбы с часовым механизмом, но почему-то сразу поняла, что в конфетной коробке лежит именно она.

— Я такое не повезу…

Кавказец, казалось, ничуть не огорчился отказу.

— Не любишь ты мужа, — сказал он, закрывая коробку. — Так ему и передам. Перед смертью. Жена, скажу, сама тебе приговор подписала.

Кавказец с ленцой поднялся и двинулся к выходу. Он уже взялся за дверную ручку, когда Нина Никаноровна очнулась и крикнула истошно:

— Подождите!..

Освоить пусковой механизм мог бы и ребенок. Требовалось только поставить стрелку вмонтированного циферблата на нужный час и щелкнуть рычажком. А потом убраться поскорей и подальше. Рычажок специально переключался туго, чтобы избежать случайностей. Проще не придумаешь, но Нина Никаноровна прикинулась совсем уж бестолковой, бессознательно оттягивая время.

— Ну, поняла? — раздраженно спросил кавказец.

— А не обманете? Точно Пашу отпустят?

— Слово мужчины.

— А как вы узнаете, что я все сделала?

— По телевизору расскажут, — усмехнулся кавказец.

— Про меня?

— Зачем про тебя? Просто большой шум будет. А ты через пару дней мужа дома встречай.

Потом кавказец назвал точное место, где конфетную коробку нужно незаметно подложить в мусорную урну.

Нина Никаноровна несколько раз повторила инструкцию.

— Все, — сказал кавказец. — Если вдруг передумаешь, я твоему мужу не завидую. И тебе тоже. И детям твоим. Ты про это не забывай.

Незаметно для Нины Никаноровны он по-другому соединил контакты взрывного устройства, отключив часовой механизм. Теперь после переключения рычажка взрыв должен был произойти мгновенно. Оставлять в живых исполнительницу теракта кавказец не собирался. Вдруг ее потом совесть замучает? Она, конечно, мало что может рассказать, но все равно лучше поостеречься.

Потом кавказец вручил Нине Никаноровне деньги на дорогу до Москвы и обратно. Она заперла за ним дверь — да так и осталась в коридоре не в силах шевельнуться.

Мысль о том, чтобы броситься за помощью в милицию, Нина Никаноровна отвергла сразу. Она была уверена, что кавказец или его сообщники находятся где-то рядом. Они наверняка будут за ней следить до самого поезда. Но она уже придумала, как их обмануть.

Так и быть, она попробует довезти эту проклятую коробку до Москвы, но ни в какую урну подбрасывать ее не станет, а сразу же пойдет куда надо и выложит там всю правду. Ее поймут, не могут не понять. И конечно же пойдут навстречу. Им ничего не стоит дать прессе информацию о взрыве, которого на самом деле не будет. И эта хитрость спасет Павла.

Если ее план чем-то нехорош, то найдутся в Москве умные люди, которые придумают что-нибудь помудренее, чтобы вызволить Павла из плена. Да и ее детей спасти от расправы.

Ободренная этими мыслями, Нина Никаноровна стала собираться в путь. Уложила на дно клеенчатой сумки коробку с бомбой, а сверху насыпала яблок, еще месяц назад привезенных сестрой.

В прихожей снова заверещал звонок. Нина Никаноровна облилась холодным потом. Ей почудилось, что кавказский гость каким-то образом угадал ее намерения и вернулся, чтобы перерезать ей горло. Звонок повторился, а потом стал наяривать беспрерывно.

Ни жива ни мертва от страха Нина Никаноровна подошла к двери и дрожащим голосом спросила:

— Кто? Кто там?

— Открывай, Никаноровна! — донесся из-за двери голос знакомой почтальонши. — Открывай, не пожалеешь!

Нина Никаноровна распахнула дверь.

— Чего это на тебе лица нет? — спросила почтальонша. — Фальшивые деньги, что ли, рисуешь?

— Да ну тебя! — слабо отмахнулась Нина Никаноровна.

— Бросай свои фальшивки. Я тебе настоящие принесла. Перевод из Москвы. Целых пять тысяч. От дочки, что ли?

— Не знаю…

Перевод действительно оказался от Ксюши. Никого другого с фамилией Швайко Нина Никаноровна в Москве не знала.

Дочь не удосужилась написать даже пары слов на почтовом квиточке. Но то, что она послала матери деньги, говорило само за себя. Главное — выяснилось, что Ксюша жива-здорова и, видно, не бедствует в Москве. А раз уж дала о себе знать, то скоро и сама объявится.

От такого неожиданного сюрприза Нина Никаноровна ожила. Она не столько была рада деньгам, хотя и им тоже, сколько тому, что это был добрый знак. Все у нее в Москве должно получиться, и Паша непременно вернется домой.

Нина Никаноровна слетала к соседке, вызвавшейся присмотреть несколько дней за братьями-близнецами, и дала той не скупясь денег на прокорм сыновей.

— Ты что, Нинок, клад нашла? — вытаращила глаза соседка.

— Ксюшка прислала, — похвалилась Нина Никаноровна. — Не забывает мамку.

Теперь у нее осталась одна забота — без помех добраться до Москвы. В поезде Нина Никаноровна опять начала трястись от страха. Вдруг на границе с Россией обнаружат коробку? Тогда всему конец. Не докажешь, что сама хотела бомбу московским милиционерам сдать. Когда таможенник запустил руку в ее сумку, Нина Никаноровна решила, что попалась. Но бог миловал. Пронесло.

Выйдя на площадь возле Киевского вокзала, Нина Никаноровна начала шнырять глазами в поисках милиционера.

— Женщина! — раздался рядом негромкий гортанный голос, и чья-то рука опустилась на ее плечо.

Нину Никаноровну словно током ударило. Она вздрогнула, едва сдержав крик, и обернулась.

Перед ней стояла беременная цыганка с замурзанным малышом на руках.

— Слушай, женщина, — продолжила цыганка, уставясь тяжелым взглядом в переносицу Нины Никаноровны. — Слушай, что я скажу. У тебя большая беда, женщина!..

Сентябрь 1999 года. Ксана

Как все, кто с малолетства попал в большой спорт, Ксана выросла недоучкой. Отчаянная борьба за призы и медали отнимала все силы. Да и времени на учебу не было. Она так и не получила аттестата зрелости, уехав с Буряком в Москву. Впрочем, экзамены Ксана наверняка бы завалила. Спортивные успехи остались позади, а за прежние заслуги никто не стал бы тащить ее за уши.

Все богатства погибшего Марьямова достались девчонке, в совершенстве овладевшей искусством плотской любви, но не умевшей толком даже считать. Ксана не знала, что делать с наследством названого отца.

Весьма кстати рядом оказался Генрих Романович, давний консультант Марьямова, его тайный советник по финансовым и юридическим вопросам.

Этот человек с маленькой верткой головкой на морщинистой шее напоминал старую, умудренную жизнью ящерицу. Он, как ящерица, умел замирать, становясь неподвижным, чтобы потом совершить молниеносный бросок и схватить добычу. При этом его тренированный мозг успевал просчитать множество вариантов, безошибочно выбирая лучший.

Генрих Романович взял на себя решение всех запутанных проблем, связанных со вступлением Ксаны в права наследования. Без него эта канитель растянулась бы на долгие годы, стоила бы кучу денег, и еще неизвестно, чем бы все кончилось.

Из несметного числа всяких юридических закавык наиболее муторной оказалась проблема с удочерением Ксаны. С тех пор как к ней вернулась речь, отмалчиваться в ответ на вопросы стало невозможно. А потому и скрывать свое прошлое было трудно. Не изображать же полную потерю памяти.

Ксана попробовала это сделать, когда Генрих Романович через пару дней после похорон Марьямова вызвал ее на серьезный разговор.

— Не помню… Ничего не помню… — забубнила она, глядя в пол.

— Нет, малыш, так дело не пойдет, — снисходительно усмехнулся Генрих Романович. — У тебя для такой роли кишка тонка.

При Марьямове он никогда не обращался к ней на «ты», и уж тем более не называл ее «малышом». Это было что-то новенькое и не слишком приятное. Ксана невольно насторожилась.

— Линия поведения выбрана неправильно, — продолжил Генрих Романович, придвигая поближе к девушке бокал с настоящим «Шардоне».

Разговор происходил на холостяцкой квартире тайного советника, куда Ксана согласилась прийти только потому, что Генрих Романович вплотную работал с Марьямовым.

— А какая линия поведения правильная? — спросила она.

— Мои советы денег стоят, — после паузы ответил он. — Но с кончиной твоего отца я, кажется, потерял работу. Или нет?

Ксане не понравилось, как он произнес слово «отец». С явной иронией.

— Я не напрашиваюсь в опекуны, пойми меня правильно, — добавил Генрих Романович. — Но между нами должна существовать полная ясность. Ты меня нанимаешь или предпочтешь барахтаться сама?

В его вопросе содержался ответ. Одна Ксана безнадежно бы запуталась.

— Нанимаю, — негромко сказала она.

— Тогда другой коленкор. Условия остаются прежними. Мы просто продлим старый договор, но уже с тобой. Это я беру на себя. А теперь изволь говорить правду, и только правду. Ты ведь не сирота, так? Я имею в виду, что до приезда в Москву у тебя где-то был дом и настоящие папа с мамой. Что же тебя заставило отказаться от них и пойти в дочери к господину Марьямову?

Ответить на такой вопрос было непросто. Начинать следовало с Олексы Ивановича Буряка, которому родители целиком доверили судьбу дочери.

Конечно, они не предполагали, чем это обернется. А обернулось все жутким кошмаром. И Ксана не могла простить им этого. Ей казалось, что родители ее бросили, предали и забыли. Неужели их сердца не защемило от дурных предчувствий, когда Буряк и его дружок Семен по очереди насиловали Ксану, чтобы приучить бедную девчонку безропотно ложиться под первого встречного? Когда похотливые менты, устраивали ей «черные субботы»? Когда она, случайно подобранная в подмосковном лесу, цеплялась за жизнь на больничной койке? И потом, когда, от шока потеряв способность говорить, томилась в мрачном приюте для беспризорных, пока оттуда ее не забрал Марьямов? Неужели родителей нисколько не тревожило, куда она пропала и что с ней?…

Похоже, именно так и было. Вот почему Ксана решила вычеркнуть родителей из своей жизни вместе со всем своим черным прошлым. Это уже значительно позже она все-таки однажды не выдержала — отправила матери денежный перевод, хотя на бланке даже словечка не написала. Как такое расскажешь чужому человеку?…

— Так есть у тебя родители или нет? — с легким раздражением спросил Генрих Романович.

— Вообще-то есть… — сдалась Ксана. — Но я с ними…

— …связи не поддерживаешь, — договорил за нее Генрих Романович.

Ксана кивнула.

— Это следует задокументировать официально, — заметил тайный советник. — Иначе твое удочерение господином Марьямовым может быть подвергнуто сомнению. А за этим — и право наследования.

— Делайте как надо. Я все равно в этом ничего не понимаю.

— Хорошо. А что же ты, малыш, вина совсем не пьешь? Не угодили тебе французы?

— Я вообще не пью.

— «Шардоне» можно. Это ведь не алкоголь даже, а, так сказать, мечта в жидком виде.

Ксана едва пригубила мечты и отставила бокал.

— Поехали дальше, — удовлетворенно сказал Генрих Романович. — Тебя ведь господин Марьямов в каком-то детдоме отыскал, так?

— Так.

— А что было до того?

— До чего?

— До детдома. Только не сочиняй, малыш. Я в этом копаюсь исключительно в твоих интересах. Чтобы выявить все подводные камни. Так что давай исповедуйся. Дальше этой комнаты никакая информация не пойдет. Но я должен быть вооружен. Мы же теперь в одной лодке. Итак?…

Но Ксана словно опять онемела. Рассказывать, как она работала на Буряка? Да ни за что!..

— Я приблизительно догадываюсь, о чем ты молчишь, — снова заговорил тайный советник. — И чтобы тебя успокоить, могу сообщить, что господин Марьямов тоже не был ангелом. Да-да.

За ним числились всякие темные делишки и даже, уж извини, убийства.

После этой небрежно брошенной фразы в комнате повисла тишина.

Октябрь 1999 года. Жанна

Как только у Тимура выдалась короткая передышка, Жанна поведала ему все, что ей удалось узнать на Борисовских прудах.

— Ты подожди вешать нос на квинту, — сказал Тимур. — Может, твоя Миледи не насмерть разбилась. Этот придурок про свечку за упокой просто так ляпнул. Он же своими глазами ничего не видел, так? И не знает — может быть, врачи ее вытащили.

— Она бы позвонила. Обязательно.

— Да ты что! Сколько времени прошло? Всего ничего. Какие уж звонки, если человек с головы до ног в гипсе? Или в реанимации лежит. Надо справки навести. Прежде всего в Склифе.

— Ты правда веришь, что она могла остаться живой?

— Скажем так: пятьдесят на пятьдесят.

— Я звоню в Склиф! — вскочила Жанна.

— Сначала успокойся. Пара минут ничего не решает.

— Но у меня сердце не на месте!

— Вот я о том и говорю. Успокойся. Чтобы разговор был толковым, без истерик.

Жанна послушно села.

— Но что же там произошло с Милкой? — сказала она. — Сама она вряд ли прыгнула. У нее для самоубийства характера не хватило бы.

— А если ей действительно «помогли»?

— Кто?

— Не знаю. Может быть, все дело в том, как Ванечка оказался в ее квартире? Мне это с первого дня покоя не дает.

— Что же ты молчал?

— На следователя надеялся. Думал, он докопается. Но, видно, зря.

— Подожди… Ты же не думаешь, что Милка как-то замешана в похищении?

— А как иначе все объяснить?

— Да нет же… Она не могла…

— А если не по своей воле? Под давлением? Под угрозой? Ты же сама говоришь, что у нее характера нет. Любой может вертеть ею как захочет. Тем более какой-нибудь уголовный авторитет.

— Уголовный?…

— А кто кражу Ванечки устроил? Детский фонд? Что ты вообще знаешь о жизни своей Миледи? Чем она занималась последние годы? Кто ее тогда забрал из подвальчика, когда вы втроем решили девичник организовать после того концерта в «России»? Зачем она сделала пластическую операцию? Зачем имя сменила? Просто так? Шутки ради? Так не бывает, рыжая!..

Жанна и сама отлично понимала, что так не бывает. Ни на один из вопросов Тимура она не могла дать вразумительного ответа. Жизнь Миледи действительно скрывалась за завесой тайны. И единственный, кто мог пролить на все это хоть какой-то свет, была сама Миледи. Если она, Милка Мидовская, еще была…

Жанна не стала звонить в Склиф. По телефону ничего толком не выяснить. К тому же в ней теплилась робкая надежда, что, может быть, школьная подруга действительно находится в реанимации. Со всех точек зрения в Склиф разумней было съездить. И Жанна поехала.

Популярность Неподражаемой сыграла свою роль в знаменитом Институте скорой помощи. Жанну не отфутболили, как могло бы случиться с простым смертным, а с почетом сопроводили в кабинет главврача и там предложили кофейку, пока наводились справки.

Это оказалось довольно сложным делом. Кроме имени пострадавшей и места, где случилось несчастье, Жанна ничего сообщить не могла. Тем не менее не прошло и получаса, как запыхавшаяся великанша в белом халате явилась к главврачу с какими-то бумажками в руках. По выражению ее лица Жанна поняла, что хорошего ждать нечего.

— Нашли, кажется, этот случай, — сказала великанша. — Макеева Вероника Николаевна. Адрес совпадает. И дата, когда поступила к нам, тоже.

Жанна, вся сжавшись, ждала продолжения.

— Очень сожалею, Жанна Максимовна, — повернулась к ней великанша, — но при ударе об асфальт пострадавшая получила множественные травмы, не совместимые с жизнью. Мы сделали все, что в человеческих силах. Но такое, увы, не лечится.

— Понятно, — сказала Жанна, опустив голову. — А вы не знаете, где ее похоронили?

— Можно навести справки. Мне только известно, что родственников умершей найти не удалось.

— Они далеко живут. В Сибири.

— Что-нибудь еще, Галина Григорьевна? — спросил главврач, увидев, что великанша в белом халате мнется на месте.

— Не знаю… — смущенно ответила она. — Тут еще одна деталь… Ну, вы помните, перестрелка у нас в коридоре была?

— Как же, как же! — встрепенулся главврач. — Так это с ней связано? С Макеевой?

— С ней.

— Что за перестрелка? — спросила Жанна, очнувшись. — Вы мне, пожалуйста, все расскажите. Это очень важно.

— Дикая история, Жанна Максимовна, — сказала великанша. — В общем, к ней в реанимацию как-то удалось проникнуть неизвестному мужчине.

— Какому мужчине?

— Я же говорю — неизвестному. Она, кстати, при нем умерла. А когда он стал уходить, вдруг люди появились. Из органов, как я понимаю. И стали его ловить. То есть стрелять. А он — отстреливаться. Такой переполох поднялся! Но мы тут ко всему привычные.

— Дальше, дальше!

— А дальше ничего. Он на улицу выскочил. Они за ним. И все.

— Господи! Как он хоть выглядел?

— Никто толком не запомнил. Мужик и мужик. Тут у нас такой водоворот, Жанна Максимовна! Друг друга в лицо не узнаем!..

Больше в Склифе Жанне было делать нечего. Главврач лично проводил ее до машины.

— Я могу вам сказать, кто был тог незнакомец, который приходил навестить вашу подругу, — заметил он.

— Кто?

— Бандит.

— Бандит?… — ахнула Жанна.

— Не сомневайтесь. Я знаю эту публику!..

Годы 1993-1999-й. Регина

Идиллия в маленькой семье Глинских кончилась в тот день, когда Коте исполнилось четырнадцать лет. Регина выкроила из скудного бюджета деньги на покупку шоколадного торта и бутылки сладкой «Запеканки». Сервировав стол, она уселась у окна в ожидании виновника торжества. Котя, как назло, явился перемазанный с головы до ног. Он, видите ли, с приятелями гонял мяч по лужам.

Регина заставила его залезть под душ, но уверенности в том, что он хорошенько отмоется, у нее не было. Тогда она вошла в ванную, несмотря на протестующие вопли Коти, и стала сама тереть его мыльной губкой.

И тут с ней стало твориться нечто необъяснимое. От прикосновения к телу Коти у Регины вдруг потемнело в глазах. Сама не понимая, что происходит, она припала губами к его худенькому плечу.

За первым поцелуем последовал другой, третий…

Котя сначала дернулся, а потом ошеломленно замер. Губы Регины скользили все ниже и ниже, пока не добрались до впадины под животом, покрытой жесткими волосками. Еще мгновение — и она ощутила у себя во рту твердеющий мальчишеский член. Регина окончательно потеряла голову.

У нее и в мыслях не было делать ЭТО. Она и не умела. Но тем не менее все случилось как у взрослых. По телу Коти пробежала дрожь, и он шумно выдохнул.

Вот тут Регину словно огнем обожгло. Она со страхом перевела взгляд на брата. Тот стоял с закрытыми глазами.

— Котенька, извини… — прошептала Регина. — Я не знала, что… Я не хотела… Тебе больно, да?…

— Уйди, дура!.. — ответил брат сквозь стиснутые зубы. — Ну уйди же ты!..

Регина опрометью выскочила за дверь. Лицо ее пылало, руки тряслись. Она готова была умереть на месте. Ведь брат никогда не простит ей ЭТОГО!

Но Котя вышел из ванной с ледяным спокойствием.

— Ну чего тут у тебя? — спросил он небрежно. — Торт, что ли?

— Твой любимый. Шоколадный, — засуетилась она.

Больше за этот вечер они не обменялись ни словом. Регина сидела за столом опустив голову.

А Котя неотрывно глядел на нее. Однако его пустые, чуточку бараньи глаза ничего не выражали.

Со временем тот, мягко говоря, странный вечер стал забываться. Даже Регина успокоилась, дав себе страшную клятву, что подобное никогда не повторится.

Но Котя, как оказалось, ничего не забыл. И однажды, принимая душ, крикнул из-за двери:

— Регина! Тут мыло кончилось!

Она, словно по зову трубы, помчалась в ванную с куском мыла. Вошла — и окаменела. Котя стоял в ванне, откинув пластиковую занавесочку. Стоял, не стесняясь своей наготы. Стоял и ждал. Но не мыла. Недавно начатый кусок преспокойно лежал на полочке. Котя ждал продолжения, на что недвусмысленно намекала его уже привычно восставшая плоть.

— Зачем, Котенька? — испуганно попятилась Регина. — Не надо.

— Трудно тебе, что ли? — капризным тоном спросил Котя, и губы его скривились.

Она не смогла ему отказать. Постепенно это вошло в привычку. Котя требовал удовлетворения не так уж часто. Впрочем, после третьего раза происходящее уже перестало казаться обоим чем-то из ряда вон выходящим.

Но случались такие дни, когда Регина была близка к помешательству. То, что она делала по требованию Коти, с одной стороны, вызывало жгучий стыд, но с другой — казалось высшим проявлением ее безумной любви к брату. Она постоянно твердила себе, что на самом деле все не так уж страшно, поскольку они с Котей, скорее всего, не кровные брат и сестра.

Потом ее по ночам стали мучить эротические сны, в которых Котя вытворял с ней такое, о чем и при свете дня вспомнить было невозможно. Доведенная до исступления, она тайком купила себе в магазине «Интим» фаллоимитатор, с помощью которого лишила себя девственности, и с той поры пристрастилась к мастурбации.

Когда Коте стукнуло шестнадцать, ночной кошмар Регины стал явью. Брат заставил сестру отдаться ему по-настоящему. Побывав на самой вершине блаженства, Регина вообразила, что теперь всегда будет так. Однако Котя воспользовался ею как пробным, тренировочным объектом. За стенами дома разгуливали юные, куда более соблазнительные девчонки, и теперь уж он точно знал, как с ними управляться.

Каждый вечер Регина ждала от него сигнала, с собачьей преданностью заглядывая брату в глаза. Но Котя брезгливо отворачивался. Нелепая коротышка с арбузным задом больше не вызывала у него желания.

В следующий раз он переспал с ней только в день своего возвращения из армии. Регина не поняла, что брат просто натерпелся без женщин в казарме, и совсем сникла, когда он, напившись на следующий день, притащил домой какую-то накрашенную шлюху. За ней стали возникать и другие. Регина слышала за стеной их возню, вздохи и вскрики. Она до крови кусала губы, всерьез намереваясь вонзить разделочный нож в горло очередной смазливой твари. Но все-таки сдерживалась, поскольку это могло огорчить Котю.

Через несколько месяцев брат нашел себе какую-то работу и съехал с квартиры, не оставив Регине даже номера своего телефона. Сам же звонил раз в месяц, не чаще.

Именно тогда Регина соорудила в изголовье своей кровати своеобразный алтарь: большое сердце из красного шелка с пришпиленной в центре фотографией Коти.

Прошло месяцев пять, показавшихся Регине бесконечными, прежде чем Котя явился к ней, сам на себя непохожий. Он чмокнул изумленную сестру в щечку и остался ночевать. Едва Регина погасила свет, брат сам пришел к ней в постель. У него в этот раз не очень-то получилось, и Регина поняла, что Котя чем-то подавлен.

— Я деньги проиграл, — наконец признался он.

— Где?

— В казино.

— Боже мой! Много?

— Порядочно. Меня шеф убьет. Я их из сейфа на работе взял.

— Котенька!.. Что же делать?…

У Регины была отложена кое-какая сумма, скопленная с великим трудом. Но этих денег не хватило. Пришлось продать единственную приличную вещь — оставшуюся от матери длинно-полую ондатровую шубу. Все равно Регина не решалась ее носить.

Котя был спасен. Но игра в казино стала для него настоящей болезнью. Он еще пару раз залезал в сейф на работе и опять являлся с трагическим видом на ночевку к сестре. Регина исхитрялась достать ему денег, хотя уже давно сидела по уши в долгах.

И все-таки Котя попался. Могущественный шеф не раздавил его сразу как ничтожного червяка, но зато получил неограниченную власть над молодым сотрудником. Котя в соплях и слезах поклялся выполнить любое приказание шефа. Очень скоро приказ поступил. Да такой, что Котя чуть штаны не обмочил от страха. Но деваться было некуда. Шеф припер его к стенке, и отказ практически равнялся гибели.

Главная сложность заключалась в том, что опасное задание шефа должен был выполнить не Котя, а его сестра, о которой шеф был достаточно хорошо осведомлен благодаря самому Коте.

— Вот такая у меня настоятельная просьба, Глинский, — бесстрастно заключил шеф. — Уговоришь сестру — молодец. Все твои прегрешения забыты. Не удастся — извини. Придется поступить с тобой грубо.

От слов шефа повеяло могильным холодом, и Котя невольно поежился.

— Я ее уговорю, — ответил он, еле ворочая языком. — Есть одно средство. Она для меня все сделает.

— А не проболтается?

— Никогда!..

Сентябрь 1999 года. Ксана

— Какие убийства? — хрипло спросила Ксана. — Что вы такое говорите?

— Ну, детали тебе знать ни к чему, — нахмурился Генрих Романович. — Но ты уж мне поверь, малыш.

Твой названый папа был солидным паханом. Потом отмылся, сменил масть, так сказать.

— Врете вы все! — крикнула Ксана.

Она вскочила, опрокинув бокал. Вино залило скатерть. Но Генрих Романович и ухом не повел.

— Конечно, ты ничего этого не знала, — сказал он. — Но есть люди, которые прекрасно помнят, что господин Марьямов в молодые годы бандитствовал напропалую, и одна его кличка — Сильвер — наводила ужас. Таковы факты.

— Ну и что? — Ксана мотнула головой. — Мне все равно. Я-то от него только хорошее видела. А на остальных мне плевать!

— Вот это правильно! — неожиданно одобрил тайный советник. — Мне просто надо было убедиться, что ты не откажешься от господина Марьямова в критический момент.

— Не откажусь!

— Тогда мы с тобой поладим, малыш. Поладим.

Тайный советник прикрыл салфеткой пятно на скатерти, поднял опрокинутый бокал и наполнил его вином.

— Скрепим наш союз! — торжественно сказал он.

Потрясенная, Ксана единым духом осушила бокал.

— Вот это по-нашему! — подмигнул Генрих Романович. — Ладно, черт с ним, с прошлым. Ты мне лучше скажи, как ты будущее себе представляешь.

— Никак, — буркнула Ксана.

— Так не бывает. Какие-то мыслишки у тебя шевелятся, а? Ты же теперь у нас богатая невеста. Лакомый кусочек. Скоро мужики начнут вокруг с воркованием топтаться. Тут в столице лихих кавалеристов до беса.

— Мне никто не нужен.

— Это пока. Но ведь ты нормальная здоровая девица. И тебе, малыш, совсем без секса не прожить, как ни крути.

От упоминания про секс Ксану чуть не стошнило. Она этим самым сексом была сыта по горло. Наверное, до конца жизни.

— Не кривись, малыш, — сказал тайный советник. — Послушай опытного человека. Природа рано или поздно свое возьмет. Еще подушку по ночам будешь зубами рвать.

— Это вряд ли.

— Будешь, будешь! И тут тебе необходимо дружеское плечо. Возможно, я много на себя беру, но лучшей кандидатуры, чем старый Генрих Романович, я не вижу. Надеюсь, ты не сомневаешься, что я стану тебе верным другом?

— Н-нет… — выдавила из себя Ксана.

— И правильно. Мы с тобой, малыш, всем нос утрем. Уж я постараюсь. Давай-ка за нашу общую удачу.

Генрих Романович заставил Ксану выпить еще вина, пристально глядя ей в глаза. С непривычки Ксана чуточку захмелела.

— Больше мне не наливайте, Генрих Романович, — попросила она.

— Да просто Генрих! Без отчества! — махнул рукой тот. — Давай еще по глотку, малыш. А если голова закружится, я тебя здесь и спать уложу, и… Давай, малыш!..

Ксана замотала головой, но тут старая ящерица наконец совершила решительный бросок за добычей. Внешне это выглядело невинно. Просто Генрих Романович, зайдя сзади, приобнял Ксану за плечи и прижался к ее шее сухими губами.

Ксана знала за собой предательскую слабость. Надо было не прозевать тот опасный момент, когда ее отзывчивое тело начинало жить отдельной жизнью, жадно требуя наслаждения. Тогда Ксана переставала принадлежать себе и ничего не могла с этим поделать.

Внезапная перемена в поведении тайного советника открыла Ксане его подлинные намерения. Он хотел одного — занять место Марьямова. Должно быть, Генриху Романовичу было невдомек, что между Ксаной и ее названым отцом ни о какой физической близости не могло быть и речи. Тайный советник решил овладеть и ею, и ее деньгами.

Догадка так поразила Ксану, что она в первый миг не могла шевельнуться. Потом с силой оттолкнула Генриха Романовича и крикнула:

— Пошел ты на хер, старый козел!..

Она никогда не ругалась матом, но волна ярости была слишком велика. Генрих Романович побледнел.

— Напрасно ты так… — прошипел он. — Еще пожалеешь. Очень пожалеешь. Я тебя, поблядушка, разорю. По миру пущу!..

Ксана, не слушая его, выскочила из квартиры.

За ночь обдумав создавшуюся ситуацию, к утру она стала спокойна и холодна как лед. Недрогнувшей рукой набрала номер тайного советника и отчеканила в трубку:

— Генрих Романович? Это Ксана Марьямова. Я договор с вами продлевать не буду. Вы уволены!..

Воплей тайного советника она слушать не стала, а сразу же позвонила по другому телефону. Он принадлежал Владику, молодому юристу, ходившему в шестерках у Генриха Романовича.

— Владик? Это Ксана говорит. Ты можешь сейчас ко мне подъехать? Только пулей. И шефу своему не сообщай об этом. Я его прогнала. Согласен вместо него со мной работать?

Владик закудахтал что-то невразумительное. Такого феерического предложения он не ожидал. Парень был тайно влюблен в Ксану Марьямову, чьи жгучие черные глаза и хрипловатый голос сразили его наповал.

— Да или нет? — нетерпеливо спросила Ксана.

— Да! Конечно да!

— Тогда жду!..

Владик принесся точно на крыльях. Он вошел в дом — и не узнал Ксану. Нет, разумеется, это была она. Но за прошедшую ночь в ней что-то изменилось. Черные глаза смотрели холодно и беспощадно. В голосе появилась незнакомая властность. И даже движения стали уверенными, четкими.

— Садись! — приказала Ксана. — Прежде всего давай решим, как обезвредить этого старого козла, твоего шефа. Надеюсь, теперь бывшего.

Владик изъявил полную готовность, подкрепленную, к счастью, тонкой изобретательностью. Кое-чему он у Генриха Романовича научился.

И Ксана почувствовала, что наконец-то становится хозяйкой собственной жизни.

Глава третья Оборванные нити

Октябрь 1999 года. Зоя

К нужному дому на Истринской улице они подъехали ровно в полночь.

— Ты посиди в машине, радио послушай, — сказал жене Басов. — Я один к ней поднимусь.

— И не мечтай! — возразила Зоя. — Ты один там таких дров наломаешь! Не дай бог придушишь эту гниду, а с тобой милиция еще по поводу Альшиц не разобралась.

Басов неохотно согласился.

Они вдвоем стали подниматься на четвертый этаж и остановились на полпути, услышав гулкие шаги. Кто-то спускался по лестнице. Басов нащупал в кармане пиджака газовый пистолет, прихваченный на всякий случай.

Двое мужчин прошли мимо, не обратив внимания на супругов. Сиротливый свет одинокой лампочки не позволил толком рассмотреть их лица. Да в этом и не было никакой нужды. Но тем не менее Зое эти двое мужчин показались смутно знакомыми. Или были похожи на знакомых.

Она смотрела им вслед, пока внизу не хлопнула дверь подъезда.

— Что с тобой? — спросил Басов. — Ты их знаешь?

— Нет… Вряд ли… Что-то показалось на секундочку. Ладно, ерунда. Пошли.

Перед квартирой Регины они остановились перевести дыхание.

— Звони! — сказала Зоя.

Басов потянулся к звонку, но тут же отдернул руку. Он взглядом указал жене на полоску света, падающую сквозь щель чуть приоткрытой двери. Незапертая среди ночи дверь? Это было по меньшей мере странно, если не хуже.

— Все равно звони! — сказала Зоя.

В ответ на звонок из-за двери не раздалось ни звука. Тогда Басов решительно шагнул через порог.

Повсюду в квартире горел свет. На экране работающего телевизора жеманничал безголосый Борис Моисеев в пародийном наряде из разноцветных перьев. На низком столике стояла чашка с еще теплым чаем.

— А где же хозяйка? — спросил Басов нарочито громким голосом. — Регина Львовна, к вам гости!

На его призыв никто не откликнулся.

— Неужели смылась? — встревожилась Зоя.

— По обстановке не похоже…

Басов шагнул к закрытой двери ванной, постучал для порядка и немедленно ее распахнул.

— Ах, мать твою!.. — вырвалось у него.

— Что?…

Басов загородил собой проход в ванную:

— Не ходи туда!

— Почему?

— Не надо тебе смотреть.

Но Зоя легко отодвинула мужа плечом и, взглянув, попятилась.

Хозяйка квартиры была здесь. Вернее, здесь находилось безжизненное тело Регины. Нелепая коротышка лежала на дне переполненной ванны. Рядом на полу в беспорядке валялась ее одежда. Все это выглядело довольно жутко — но какой красоты требовать от смерти?

— Может, еще откачаем? — сказала Зоя, борясь с приступом тошноты.

Басов покачал головой. Вернуть к жизни Регину было уже невозможно, хотя они предприняли отчаянную попытку сделать это. Все усилия оказались напрасными. Басов осторожно опустил мертвое тело в ванну.

— Пусть все останется как было, — пояснил он. — Этим теперь милиция займется.

— Ты собираешься им позвонить?

— Обязательно. Но не сразу. Позже. Нам в эту историю влезать нельзя, сама знаешь.

— Думаешь, ее утопили?

— Почти уверен.

— Может, сердце отказало?

— Ты сама подумай, Зоенька. Вода ледяная. Стал бы нормальный человек в такую ложиться? Те, кто ее топил, такую мелочь не учли. Спешили, видно. Опять же телевизор включен. Если бы она решила ванну принять, непременно выключила бы.

Чай в чашке еще теплый. И потом — входная дверь. Она ее для нас, что ли, открытой оставила?

— А убийцам это зачем?

— Не знаю. Возможно, замок тугой. Не хотели дверью хлопать.

— Она, конечно, последней сукой была и нам насолила здорово, — сказала Зоя со вздохом, — но все равно ее жаль. Такая дура!

— Хитрая дура, — напомнил Басов.

— Да, конечно…

Надо было уходить. Уходить, так ничего и не узнав. Басов перед уходом решил протереть платком ручки дверей, чтобы не оставлять отпечатков.

— Смотри, Басов! — позвала Зоя.

Она стояла возле кровати, над изголовьем которой красовалось пришпиленное к стене пурпурное сердце из шелка, а в центре его — фотография смазливого молодого человека с пустыми, немного бараньими глазами.

— Кто это, как ты думаешь? — спросила Зоя.

— Тайная любовь, — с ходу решил Басов.

— Почему тайная?

Этого Басов объяснить не смог. Просто он почувствовал, что у Регины должен был существовать некий кумир, скорее всего, даже не подозревавший о ее пламенных чувствах.

— Все, Зоя. Уходим!..

Басов первым направился к двери, но тут взгляд его упал на телефонный аппарат, стоявший на тумбочке в прихожей.

Повинуясь неясному порыву, банкир нажал кнопку определителя номера, и на маленьком табло высветились цифры.

— Запомни, — сказал Басов.

— Зачем?

— Это ее последний звонок. Может пригодиться.

Супруги без помех вышли из дома и сели в машину. Обратный путь до Крылатского они проделали молча. Едва войдя в квартиру, Басов тут же подошел к телефону и набрал «02».

— Обнаружен труп женщины, — без предисловий сказал он, назвал адрес и повесил трубку, опасаясь, что его номер могут засечь.

Шел второй час ночи, а завтра следовало подняться пораньше — и снова в бой. Банкир плеснул себе немного виски.

— Что-то многовато вокруг нас трупов становится, — сказал он.

— А мы-то тут при чем?

— Теперь я уверен: Женя погиб не случайно. А уж Регина и подавно. Наверняка с перепугу рассказала кому-то о встрече с тобой, вот ее и убрали.

Когда они легли и Басов выключил ночник, Зоя взяла руку мужа и положила ее себе на грудь. Его пальцы невольно сжали тугое полушарие.

— Это как понимать? — сдавленным голосом спросил Басов, ощутив сладкое томление в паху.

— Догадайся с трех раз, — тихонько засмеялась Зоя.

— А ребенок?

Зоя провела его рукой по своему животу, еще не успевшему округлиться.

— А мы аккуратно, — шепнула она. — Ну же, Басов. Учить тебя, что ли?

Учить его не пришлось. Басов исполнил свой супружеский долг безупречно. И сразу все дневные неприятности уплыли куда-то на второй план. Все-таки Зойка была необыкновенно мудрой женщиной.

Она уснула с умиротворенной улыбкой, а Басов еще долго размышлял над тем, что делать дальше. Ведь все так осложнилось со смертью Регины.

К рассвету он, кажется, додумался до чего-то дельного.

Сентябрь 1999 года. Валя

В невзрачной пятиэтажке на улице Доватора лифта не было, и Вале пришлось тащиться пешком по стертым ступеням. Она едва передвигала ноги, стараясь оттянуть страшную минуту.

Перед дверью семнадцатой квартиры Валя окончательно утратила решимость и едва не повернула назад. Но она тут же представила себе Олексу Ивановича, поджидавшего ее за углом в своем «Опеле», и, пересилив робость, нажала на звонок. Мысленно она молилась о том, чтобы в квартире никого не было.

И тогда бы ей можно было с чистой совестью убежать отсюда.

Но дверь широко распахнулась, и в проеме возник огромный, поросший густой шерстью мужик с мокрой головой и обернутыми полотенцем бедрами.

— Убираться, что ли, пришла? — спросил он недовольным тоном. — Ну заходи, заходи! У меня времени в обрез!..

Мужчина круто развернулся и, оставляя влажные следы, прошлепал босыми ногами обратно под душ, откуда его выдернул звонок Вали.

Валя, не помня себя от страха, вошла в квартиру, являвшую собой типичное логово холостяка. Впрочем, чего было ожидать от жилья, сдающегося внаем? Ей сразу бросились в глаза две бутылки пива, стоявшие на шатком столике. Одна полная, другая початая наполовину. Олекса Иванович откуда-то знал про пиво. Все сходилось.

Валя нащупала в кармашке пузырек с клофелином, но достать его не решилась. Все так же бессознательно оттягивая время, она взяла на кухне облысевший веник и принялась старательно мести пол.

Квартирка была крохотная, и манипуляции с веником закончились очень быстро. Еще немного времени у Вали ушло на то, чтобы тщательно протереть тряпкой подоконник и пару стульев. Больше, кроме растерзанной тахты, никакой мебели не было. Да и кухня, где, видно, сто лет никто не хозяйничал, в уборке не нуждалась.

Валя замерла прислушиваясь к шуму воды в душе.

— Ты давай там заканчивай, девушка! — прогремел из-за двери голос волосатого мужика. — Мне уходить пора!..

Валя вздрогнула и на цыпочках перебежала из кухни в комнату. Вжав голову в плечи, она выудила из кармана пузырек со снотворным и склонилась над початой бутылкой. Сердце ее гулко бухало у самого горла. В любую секунду за спиной мог появиться этот шерстяной дядька, и что тогда бы произошло — неизвестно. Скорее всего, Валя умерла бы на месте от разрыва сердца.

Пузырек плясал в дрожащих пальцах, и Валя едва не пролила на стол драгоценный клофелин. А ведь нужно было еще не ошибиться в счете, отмерить точно двенадцать капель, как строго наказывал Олекса Иванович. Она едва успела спрятать пузырек, когда сзади раздался голос:

— Закончила?

— Да, — беззвучно ответила Валя, боясь поднять глаза.

— Тогда выметайся!

Волосатый мужик даже взглядом ее не удостоил. Огромной лапой он ухватил початую бутылку и жадно приник губами к горлышку.

Услышав шумные глотки, Валя, на свое несчастье, подняла глаза. Очевидно, весь ужас происходящего отразился на ее лице, потому что мужик, оторвавшись от бутылки, спросил:

— Ты чего?

— Ничего, — пискнула Валя.

— Пивка хочешь? — усмехнулся он.

— Нет-нет. Спасибо…

Она как угорелая выскочила за дверь и понеслась вниз по лестнице. Когда Валя приблизилась к «Опелю», в котором нервно покуривал Буряк, ее всю колотило.

— Сделала? — коротко спросил Олекса Иванович.

Валя кивнула.

— Вот и умница. Видишь же, ничего страшного. Теперь свободна до вечера. В семь часов встретимся там же, где вчера. Получишь свои денежки и обсудим, как нам с тобой дальше быть. Иди, иди. Не стой столбом. Только пузырек мне верни. Ну а я пошел с документами знакомиться.

Отдав пузырек с клофелином, Валя как в тумане добрела до станции метро «Спортивная». Она, кажется, так и проездила до вечера под землей, бесцельно пересаживаясь с одной линии на другую. Валя не хотела думать о том, что произошло после ее ухода в доме на улице Доватора. Хотя ничего непоправимого случиться не могло. Олекса Иванович все предусмотрел, все рассчитал до мелочей. Даже с пивом не ошибся.

Без четверти семь Валя уже стояла в условленном месте. К этому времени она немножко пришла в себя и ждала Олексу Ивановича с нетерпением. Самое трудное осталось позади, и черная полоса жизни заканчивалась.

Буряк появился точно в семь. «Опель» с визгом затормозил возле Вали, дверца распахнулась.

— Садись! — скомандовал Буряк.

Устроившись рядом с Олексой Ивановичем, Валя повернулась к нему — и испугалась. Лицо у него было бледное, окаменевшее, нижняя губа закушена, взгляд устремлен в пространство.

— Что?… — осевшим голосом спросила Валя. — Что, Олекса Иванович?…

— Дома поговорим! — отрезал он и рванул машину вперед.

За всю дорогу Валя не осмелилась рта открыть, подавленная предчувствием надвигающейся катастрофы.

Едва они оказались в квартире Буряка, он грубо развернул девушку к себе и наотмашь ударил ее по лицу.

— За что?… — в ужасе крикнула Валя.

— Ты что натворила, падла?! — свирепо прошипел Буряк. — Ты человека убила!..

Бить Валю он больше не стал. Но уж лучше избил бы до полусмерти, чем слышать те слова, которые обрушились на нее.

— Тебе, шалава, сколько капель было сказано? Двенадцать! — орал Олекса Иванович. — Аты сколько накапала?

— Двенадцать…

— Как же, двенадцать! С двенадцати капель он только заснул бы на пару часов! А ты, видно, махнула без счета! Знаешь, как это называется? Передоз! И теперь у тебя мертвяк на руках, поняла? Труп!..

Ноги у Вали подкосились, и она по стенке сползла на пол, теряя сознание.

Август 2000 года. Террористка

Нина Никаноровна знала, что с цыганками вступать в разговор опасно. Эти хитрющие твари в момент оберут до нитки, да так, что и не заметишь. Но вырваться из-под прицела завораживающих цыганских глаз было невозможно.

А цыганка монотонным, убаюкивающим голосом продолжала:

— Не говори ничего, я сама скажу. С мужем у тебя совсем плохо, женщина. Правильно?

Нина Никаноровна послушно кивнула головой.

Что еще скороговоркой болтала цыганка, она не запомнила. Все происходило словно во сне. А когда Нина Никаноровна очнулась, никакой цыганки рядом и в помине было. Нина Никаноровна глубоко вздохнула, прогоняя остатки наваждения, и потянулась за сумкой, стоявшей у ног. Рука повисла в пустоте. Сумка бесследно исчезла.

Нина Никаноровна в растерянности подняла голову вверх, и из ее груди вырвался отчаянный вопль.

Люди отшатнулись, обходя ее стороной. И тогда Нина Никаноровна наконец-то увидела спокойно стоящего невдалеке милиционера. На подламывающихся ногах она бросилась к нему.

— Дядечка! — закричала Нина Никаноровна, не заметив, что милиционер годится ей в сыновья. — Ратуйте!..

Милиционер не понял украинского «спасите» и сделал строгое лицо:

— Тихо, тихо! В чем дело, гражданка?

— Ой, миленький! — запричитала Нина Никаноровна. — Обокрали! Сумку уперли!

— Какую сумку? Кто?

— Да цыганка тут была с животом! Она, зараза, больше некому! Она мне зубы заговорила!..

— Где ж я теперь ее искать буду, — пожал плечами милиционер. — Смотреть надо за своими вещами. Тут вокзал, а не эта… не консерватория.

Он собрался уходить, но Нина Никаноровна с воем повисла у него на руке, умоляя отвести ее в отделение. Милиционер заранее знал, что сумку этой ротозейки никто искать не станет. Но отделаться от рыдающей Нины Никаноровны оказалось не так-то просто. И он был вынужден сопроводить ее в отделение, где получил за это такой втык от дежурного, что у него запылали уши. Резанув Нину Никаноровну злобным взглядом, милиционер поспешно отбыл.

— Пишите заявление, — скучным голосом сказал дежурный и откровенно зевнул.

— Да я вам так расскажу! Дело срочное.

— Пишите, я сказал. Потом поговорим.

Нина Никаноровна сдалась. Не тратить же драгоценное время на пустые споры! Ей дали листок и обгрызенную шариковую ручку. Заявление о краже у нее не получалось. Слишком многое нужно было объяснить. И прежде всего то, что на сумку ей было наплевать, если бы в ней не лежала бомба. Однако, упомянув про бомбу, не обойтись без объяснения, как она оказалась в сумке. А значит, следовало написать и про кавказца, и про мужа, находящегося в заложниках.

Тут и десяти листов не хватило бы.

Нина Никаноровна старалась писать помельче, но это не помогло. Все равно выходило путано и непонятно. Дежурный взглянул на убористые строчки и скривился:

— Покрупнее не могла? Тут микроскоп нужен. Я что, нанялся глаза ломать?

— Вы прочтите, — взмолилась Нина Никаноровна. — А что будет непонятно, я объясню.

Дежурный мучительно долго вглядывался в текст. Потом поднял на Нину Никаноровну недоуменный взгляд и сказал:

— Что за хреновина? Бомба какая-то.

— Так она ж у меня в сумке была.

— Зачем?

— Ну чтобы это… Чтобы взорвать.

Дежурный чуть со стула не упал.

— Ты что, тетка? Ты в своем уме? — изумленно спросил он. — Из психушки, что ли, сбежала?

— Да вы прочтите повнимательней. Я там все написала. Не моя это бомба. Меня попросили… То есть заставили…

— Помолчи! — приказал дежурный и соединился с кем-то по телефону. — Товарищ капитан, тут такое дело… Террористка к нам сдаваться пришла. Да нет, какие шутки! Чего? Нет, оружия при ней нет. Она говорит, что бомбу для теракта привезла. А у нее, говорит, сумку с этой бомбой цыгане у вокзала сперли. Вот заявление передо мной лежит. Чего? Требует, чтобы мы ее сумку нашли.

— Что за мутотень! — Капитан на другом конце провода заорал так, что даже Нина Никаноровна услышала.

— Придумала она все, чтобы мы ее сумку бросились искать. Или больная, скорее всего. Нам еще с шизами возиться не хватало. Гони ее в жопу, понял?

— Так точно.

Дежурный положил трубку и смущенно сказал Нине Никаноровне:

— Вы заявление свое оставьте. Будем разбираться. Загляните через пару дней.

— Какие пара дней?! — вскинулась Нина Никаноровна. — Она каждую минуту может взорваться. Цыганка эта ткнет не туда пальцем — и все!

— Ну если ткнет, сама будет виновата. Все. До свиданья.

— Вы поймите, люди же погибнут! Как раз вы виноваты окажетесь.

— Виновных мы сами найдем, если что.

Нина Никаноровна беспомощно замолчала. Ей не верили. И конечно, если взрывом убьет кого-нибудь, она себе не простит.

— Как к вашему начальству пройти? — спросила Нина Никаноровна.

— Нечего вам там делать, — окрысился дежурный. — У него посерьезней заботы есть.

— Да куда ж серьезней-то! — в голос закричала Нина Никаноровна. — У тебя голова или кочан капусты?

Зря она не сдержалась. Дежурный побагровел.

— Ах, вот ты как? — загремел он. — Еремеев! Курилов!..

На зов дежурного явились два здоровяка в милицейской форме. Вопящую Нину Никаноровну быстренько запихнули в КПЗ — тесную каморку с обитой жестью дверью.

Женщина продолжала кричать в зарешеченное окошко, но ее уже никто не слушал.

Октябрь 1999 года. Жанна

Жанна вернулась из Института Склифосовского мало сказать — потрясенная. У нее просто земля ушла из-под ног. К счастью или нет, Тимура не было дома, и Жанна осталась наедине с собой.

Как ни странно, ее угнетала даже не смерть Миледи. Несмотря ни на что, Жанна внутренне была к этому готова. Но смириться с тем, что школьная подруга оказалась каким-то образом связана с бандой уголовников, похитивших Ванечку, Жанна никак не могла. В это невозможно было поверить. Миледи никогда особым умом не отличалась и мгновенно подпадала под чужое влияние. Но не до такой же степени!

Во всем произошедшем существовал какой-то секрет. Разгадать его можно было только с помощью Ванечки.

Жанна долго возилась на кухне со всякими пустяками, прежде чем решилась войти в детскую. Ванечка в основном теперь сидел там, выходя на короткие прогулки только вблизи от дома. Туповатую няньку Тамару, прозевавшую похищение сына, Жанна пожалела, не прогнала. Но теперь новый телохранитель, проинструктированный строжайшим образом, не отходил от Ванечки ни на шаг.

В настоящий момент малыш был занят созданием очередного живописного шедевра. Ему недавно купили набор акварельных красок, и он поставил производство картин на поток. При этом Ванечка проявил задатки отчаянного абстракциониста. Жанне еще ни разу не удалось угадать, что изображает сын.

Она тихонечко заглянула через его плечо — и замерла пораженная.

Ванечка лихими мазками заканчивал портрет. Но изумило Жанну не это, а то, что в примитивно нарисованном лице проступали черты Миледи. Почти неуловимые. Намек, не более того, но намек весьма ощутимый.

— Кто это? — спросила Жанна. — Кто это, Ванечка?

— Тетя, — ответил сын не оборачиваясь.

— Я вижу, что тетя. Это та, у которой ты жил недавно? Это она?

Ванечка молча кивнул. Портрет был близок к завершению, и пустые разговоры только мешали.

— Хорошая тетя? — осторожно спросила Жанна.

Ванечка поднял на нее удивленный взгляд:

— Ты же ее знаешь, мам. Вы же в одном классе учились.

У Жанны перехватило дыхание:

— Это она тебе рассказала?

— Ага.

Значит, Миледи не стала скрывать, что они с Жанной старинные подруги. Конечно, она могла сболтнуть такое случайно, не подумав.

Но все равно это совершенно не вязалось с ее непосредственным участием в похищении Ванечки.

— А как ты, кстати, вообще у нее оказался? — спросила Жанна нарочито беспечным тоном и стала с замирающим сердцем ждать ответа.

— Меня ей на время дали, — сказал Ванечка.

— Как это на время? Объясни, пожалуйста.

— Ну чего тут объяснять? — Ванечка, высунув от усердия язык, работал кисточкой. — Он меня просто с балкона на балкон через загородку передал, чтобы я у этой тети побыл, пока он не вернется. А он не вернулся, и мы целый день с ней играли. Потом начали в двери стучать. Вот она меня и спрятала в шкаф. И тут папа пришел.

Ванечка рассказывал с явной неохотой, но Жанна уже не могла остановиться.

— Подожди, подожди. Не так быстро, — попросила она. — Ты сказал — «он». Кто «он»?

— Дядя.

— Какой дядя?

— Сосед.

— Сосед этой тети? Значит, он рядом жил?

— Конечно, — снисходительно сказала Ванечка. — Если бы он рядом не жил, как бы он меня с балкона на балкон передал?

— Да-да, разумеется, — согласилась Жанна. — Так это тот самый дядя, который тебя из скверика увел?

— Нет, там был другой дядя. На машине. А в ней еще два дяди сидели.

Аккуратно продолжая допрос, Жанне удалось постепенно восстановить приблизительную картину похищения. Все оказалось до обидного просто.

Внимание Ванечки привлек яркий воздушный шарик, откуда ни возьмись взмывший над кустами, обрамлявшими скверик. Ванечка со всех ног бросился к нему — и угодил прямо в крепкие объятия незнакомого дяди, насквозь пропахшего чесноком. Чесночный дядя зажал Ванечке рот своей огромной ладонью, а уже через мгновение они мчались на машине прочь от скверика.

Остальное испуганный Ванечка запомнил плохо. Как он попал в квартиру соседа Миледи, осталось невыясненным. Но Жанну сейчас волновало совсем другое.

— А как тебе показалось, — спросила она, — тетя была знакома с теми плохими дядями?

Ванечка наморщил лоб, соображая, а затем твердо заявил:

— Нет!

— Почему ты так решил?

— Они плохие, а она хорошая.

— Я не спорю. Но почему ты решил, что они не знакомы?

— Ну как почему? Она ведь даже не знала, что меня украли.

— А как ты это понял?

— Ну, она так удивилась. Побледнела даже.

— Когда удивилась?

— Когда я ей объяснил, что меня украли. Я еще сказал, что теперь они за меня у вас с папой деньги просить будут.

— Они про это говорили при тебе?

— Ничего они не говорили.

— Как же ты догадался?

— Ну мам!.. — с упреком протянул Ванечка.

Жанна изумленно смотрела на сына. Господи, да он же давным-давно все понимает! Наверное, сто раз видел по телевизору что-нибудь подобное. Ох уж эти современные детки!..

Сентябрь-октябрь 1999 года. Регина

При виде появившегося в квартире брата на лице Регины отразились смешанные чувства радости и тревоги.

— Опять?… — спросила она.

— Что «опять»?

— Ты опять играл в казино?

— С чего ты взяла? Что уж мне, к родной сестренке просто так заехать нельзя?

Тон у Коти был неестественно ласковый. Такому невозможно поверить.

Регина и не поверила. И оказалась права.

— Ты в отпуск не собираешься? — спросил Котя.

— Пока нет. А что?

— Хочешь недельки три позагорать на Островах?

— На каких Островах?

Котя терпеливо объяснил сестре про райское местечко, находящееся посреди Тихого океана: лазурные волны, белоснежны яхты, шелест пальм и аромат орхидей.

— Ты издеваешься? — жалко улыбнулась Регина. Она и на Черном море-то была единственный раз, в далеком детстве.

— Ну ты даешь! — покачал головой Котя. — Имею я право устроить любимой сестренке сюрприз? За все заботы обо мне.

Регина замерла, открыв рот. Ничего подобного она от брата еще не слышала.

— Так это серьезно? — пролепетала она.

— Вполне.

— Но это же бешеных денег стоит.

— Не твоя проблема. — Котя деланно откашлялся. — Честно говоря, это моему шефу приспичило кого-нибудь туда отправить. Ну а я вовремя насчет тебя подсуетился.

— Странно как-то… — нерешительно сказала Регина. — Зачем твоему шефу меня отправлять на Острова? Я же ему никто.

— Зато мне сестра.

— Не понимаю, какая связь.

Котя побарабанил пальцами по столу. Наступила пора сказать правду.

— Понимаешь, — начал он, с трудом подбирая слова, — там нужно одно дельце провернуть. Дельце пустяковое, но необходим человек, который никак с шефом не связан. Усекла? Он решил, что ты очень подходишь.

— Для чего подхожу?

— Ну, туда недавно один человек уехал отдыхать. С женой. Так вот тебе надо с ними подружиться.

— Зачем?

— Ну, у тебя с собой будет один маленький пакетик… — Котя чувствовал, что спина у него стала совершенно мокрой. — Его нужно незаметно подложить к ним в номер, и все дела.

— Ничего себе! — отшатнулась Регина. — А в пакетике что?

— Не знаю, и тебе знать незачем.

— Да ты что?! — Регина даже задохнулась. — Это же уголовщина какая-то! За километр видно! Ты на что меня толкаешь?

— Никуда я тебя не толкаю. Просто хотел тебе отпуск человеческий организовать в кои-то веки.

— Нет уж, спасибо. А то еще в тюрьме отдыхать придется. И не один год.

— А если я тебя очень попрошу, а? Мне это позарез нужно. Иначе шеф убьет.

— Так уж и убьет.

— Вполне может. Ты его не знаешь. Это страшный человек.

Регина заколебалась. Брат наверняка сгущает краски. Но отказывать ему она не привыкла. Кто знает, может быть, он действительно попал в безвыходное положение?

— Нет, Котя, — сказала Регина беспомощно. — Я на такое не согласна. Как хочешь.

Лицо брата окаменело.

— Ну нет, так нет, — сказал он замороженным голосом. — Тогда я пошел. Хотел сегодня переночевать у тебя, но, вижу, разговор не получается. Извини, сестренка.

Он стал медленно подниматься из-за стола.

Регина чуть не в вцепилась ему в рубашку. С того момента, как Котя переступил порог, она только и думала о том, что он проведет с ней ночь. И вот все рухнуло.

— Может, все-таки останешься? — горестно прошептала она.

— Смысла не вижу, — отрезал Котя. — И вообще, ты теперь скоро меня не жди. У меня, ты знаешь, проблема. Надо ее как-то решать.

Это был неприкрытый шантаж. Брат наказывал Регину за ее неуступчивость и, возможно, не собирался прощать ее в будущем. Такого вынести она не могла.

— А если я… — сказала Регина.

— Что?

— Если я соглашусь, ты… ты останешься? — договорила она и покраснела до слез.

— Посмотрим на твое поведение, — криво усмехнулся он.

Поведение Регины было отличным. Дав на мгновение слабину, она прекратила бессмысленное сопротивление и стала покорно обсуждать с братом детали задания, которое ей предстояло выполнить на Островах.

В награду Регина получила от Коти ночь любви. Правда, он исполнил все автоматически, явно тяготясь давно опостылевшей близостью, но все равно Регина едва не плакала от счастья. Вопреки разуму у нее теплилась слабая надежда на ответное чувство, хотя происходящее было элементарной циничной сделкой.

Только мысль о том, что в Москве ее ждет благодарность Коти, и давала Регине силы на Островах, где ей удалось втереться в доверие к супругам Басовым. Она сыграла свою роль безупречно. Подложив Басовым в сортирный бачок пакет с каким-то порошком, Регина немедленно улетела домой.

Страх отпустил ее только в Шереметьеве, откуда она немедленно позвонила брату на мобильник:

— Котенька, я приехала!

— Удалось? — нервно спросил он.

— Да. Ты понимаешь…

Но брат отключил телефон, не дослушав.

Она ждала его появления на следующий день. Он не пришел. И даже не позвонил. Промучившись несколько дней, Регина снова набрала его номер.

— Ты мне пока больше не звони, — сухо сказал Котя. — Не до тебя сейчас.

Регина осталась сидеть у телефона как оглушенная.

Постепенно жизнь ее вернулась в обычное русло. Она вышла на работу, занялась какими-то пустяками по хозяйству, но все время находилась словно в тумане. Ей никак не удавалось отделаться от мыслей о том, что произошло с Басовыми после ее бегства с Островов. Эта симпатичная пара с таким радушием приняла ее в свою компанию. И чем же она им отплатила? Неслыханной подлостью. Это было ясно как день, хотя детали остались для Регины тайной.

Неожиданная встреча с Зоей повергла ее в панику. Ей удалось убежать, где-то обронив сумочку. Но бегство было лишь ничтожной передышкой перед надвигающейся расплатой.

До брата Регине удалось дозвониться лишь в середине дня.

— Котя! — закричала она в трубку. — Все пропало!

— Не ори! Объясни толком! — грубо оборвал ее брат.

— Я сейчас в «Рамсторе» Зою встретила!

— Какую Зою?

— Ну ту самую. С Островов!

— Как?… Разве она в Москве?

— А где же еще! Она там продукты покупала. Что мне делать, Котя?

— Подожди!.. — голос Коти звучал испуганно. — Она тебя заметила?

— Она меня за волосы схватила!

— А ты что?

— Я вырвалась чудом. И убежала. Но не в этом дело. Она все знает! Она меня сразу про тот пакетик спросила. Там, оказывается, наркотик был! Они поняли, что это я его подложила! Как мне быть, Котя?

— Ты дома? — растерянно спросил брат.

— Дома.

— Не отходи от телефона. Я сейчас перезвоню!..

Регина замерла, не сводя глаз с аппарата.

Котя позвонил через двадцать минут. Видимо, он доложил обо всем шефу и получил указания.

— Ты там не мечи икру, Регина, — заговорил Котя с несвойственной ему нежностью. — Ничего страшного не произошло. Все будет хорошо. Я тебе обещаю. За тобой вечером наши люди заедут.

— Какие люди?! — взвизгнула она. — Сам приезжай!

— Я сказал — за тобой заедут! — крикнул Котя. — И привезут тебя ко мне. Временно у меня поживешь, пока все уладится. Шеф обещал. Больше к телефону не подходи и дверь никому, кроме наших, не открывай. Они скажут, что от меня. Ты поняла?

— Поняла…

До вечера Регина места себе не находила, вздрагивая от каждого шороха. В одиннадцать включила телевизор, села напротив него с чашкой чая и стала тупо смотреть на экран, где демонстрировал свои геевские штучки Борис Моисеев.

Звонок в прихожей заставил ее очнуться.

— Кто там? — спросила она, прильнув ухом к двери.

— Мы от Константина, — последовал ответ. Вошли двое. Один улыбался мягкой, какой-то резиновой улыбкой. Другой, точно высеченный из гранита, держал руки в карманах и смотрел Регине в переносицу немигающим тяжелым взглядом.

— Вы Регина? — спросил Резиновая Улыбка. — Да.

— Готовы?

— Готова. А далеко ехать?

— Я же тебе говорил, что она спросит, — подмигнул Резиновая Улыбка товарищу. — Далеко, Регина, далеко. Отсюда не видно. Но много времени не займет. Мы мигом. Заметить не успеете.

Она действительно не успела заметить, что произошло дальше. Товарищ Резиновой Улыбки сделал неуловимое движение, и на нелепую коротышку обрушилась непроглядная черная ночь.

Октябрь 1999 года. Зоя

За утренним кофе Басов неожиданно спросил жену:

— Как ты смотришь на то, чтобы смотаться в Англию?

— С чего это вдруг? — удивилась она.

— Ты разве по внучке не соскучилась?

— Еще как! И по ней, и по Маринке, и по Алеше.

— Вот!

— Что «вот»? Сейчас неподходящий момент. Как мы можем все бросить и уехать?

— Речь идет только о тебе.

— Это почему же такое?

— Да хотя бы потому, что тебе в твоем положении лишние переживания ни к чему. Ты же как-никак ребенка ждешь. Я тут сам разберусь, один. А тебе и рожать там будет лучше.

— Так ты меня на полгода хочешь туда запихнуть? А не жирно тебе будет, Басов, столько времени холостяком гулять?

Но банкир не принял шутливого тона жены.

— Я вполне серьезно, — сказал он.

— Басов, у нас с тобой однажды уже был подобный разговор. Спасибо за заботу, но я тебя одного не оставлю. Все пополам. И это мое последнее слово.

— Ты о будущем ребенке подумай. Если что случится…

— Все, Басов, все! И слушать не хочу!..

Басов вздохнул. Он достаточно хорошо знал Зою. Если уж она что-то решила, переубедить ее было невозможно. Она шла напролом.

— Между прочим, я кое-что вспомнила, — сказала Зоя. — Эти два мужика, которых мы встретили на лестнице у Регины. Я их, кажется, все-таки знаю.

— Знаешь?

— Ну не знаю, а вроде бы видела их однажды. Помнишь, я тебе рассказывала, как два каких-то хмыря Миледи из подвальчика увели? Перед самым взрывом.

— И что?

— Мне кажется, это они были.

— Кажется или точно?

— Точно не скажу. Но очень похожи.

— Как ты их смогла на лестнице рассмотреть? Там же света практически не было.

— Не знаю. Почувствовала просто. Меня интуиция редко обманывает.

— Допустим, — согласился Басов. — И что из этого следует?

— Понятия не имею. Тогда в подвальчике Жанка спросила у охранников: что за люди приходили? Те говорят: крутая контора. Очень крутая. Понимай как хочешь.

— Я-то им зачем? Слава богу, ни разу в жизни ни с одной спецслужбой не пересекался. Если это и правда они вмешались, то только с чьей-то подачи.

— Вот и подумай — с чьей.

— Придется. — Басов задумчиво закурил. — Но это ничего не меняет. Все равно нужно выяснить, чей телефон остался на определителе у Регины.

— Так давай по нему позвоним и спросим.

— Что спросим?

— Кто говорит.

— А если там не захотят ответить? Не допрашивать же. Только волну поднимем. Еще спугнем.

— Какой же выход?

— Элементарно, Ватсон! Вот послушай-ка. Это номер мобильника. По цифрам понятно. А при покупке мобильника оформляется договор между покупателем и фирмой. В двух экземплярах. С паспортными данными владельца телефона. Один экземпляр договора — ему, а другой остается в фирме. У нас там какие три первые цифры? Девятьсот три? Это «Би Лайн». Их центральный офис, если не ошибаюсь, на улице Восьмого марта. Значит, надо смотаться туда и взять нужные данные.

— Так тебе их и дали! — усмехнулась Зоя.

— А я там какой-нибудь отзывчивой девушке зелененького Бенджамина Франклина покажу. Неужели она за сто баксов такой пустяковой услуги не окажет?

Зоя согласилась, что, скорее всего, окажет.

Басов нежно поцеловал жену и умчался в банк наводить там порядок после долгого отсутствия. Офис «Би Лайна» он решил посетить в середине дня.

Зоя тоже не собиралась сидеть сложа руки. Ее деятельная натура не терпела пассивного ожидания. Тем более что у Зои созрел свой план. Однако он так попахивал авантюрой, что Басову сейчас о нем знать не следовало.

Сентябрь 1999 года. Валя

Валя очнулась оттого, что кто-то брызгал ей в лицо холодной водой. Сначала она не могла сообразить, где находится и что с ней происходит. Но тут сквозь рассеивающийся в глазах туман рядом возник Олекса Иванович со стаканом в руке.

— Очухалась? — спросил он.

И сразу все вспомнилось с такой убийственной ясностью, что Валя невольно застонала.

— Как же ты так оплошала, Валентина? — грустно спросил Буряк. От его ярости не осталось и следа.

— Да нет же, Олекса Иванович… — слабо запротестовала. Валя. — Я точно двенадцать капель… Я считала…

— Значит, просчиталась, — вздохнул он. Буряк снова стал заботлив и мягок.

Валя могла бы поклясться, что не ошиблась. Но, наверное, Олекса Иванович знал лучше.

— Вы его… Вы его видели? — спросила она робко.

— Даже спасти пытался. Искусственное дыхание. Потом это… Рот в рот. Да куда там! Он уж остывать стал. Тут и «Скорая» бы не помогла.

Валя беззвучно заплакала.

— В общем, попала ты, Валюша, в переплет, — печально подытожил Буряк. — Я с себя вины не снимаю. Я тебя в это дело втравил. Не нужно было. Но ведь я от души тебе помочь хотел. Кто же знал, что у тебя рука дрогнет? Мне-то, конечно, милиция ничего предъявить не сможет. Меня там не было. А вот тебе срок намотают. За непредумышленное убийство. Еще докажи, что оно непредумышленное. А то ведь лоб зеленкой намажут.

— Зачем?

— Это такая специально отметина делается. Вроде мишени, — неохотно пояснил Буряк. — Чтобы целиться без промаха.

— Вы про что говорите? Про расстрел? — обомлела Валя.

— А ты думаешь, что за убийство бывает? Как твои действия иначе суду квалифицировать?

— Но ведь я не хотела!..

— Я и говорю, надо стоять на непредумышленном.

— Но ведь можно рассказать, как все по правде было!

— Меня за собой потянуть хочешь? — укоризненно сказал Буряк. — Не выйдет, Валюша. Я за твои ошибки расплачиваться не буду. Скажу, что не знаю такую, первый раз вижу. И не докажешь. Вообще-то не надо ничего сгоряча решать. Я тебя спрячу на денек-другой. Посмотрим, как дело пойдет. Может, еще обойдется. Если, конечно, тебя в доме никто не видел. Пересидишь, а потом я тебя потихоньку домой отправлю. Как тебе такой вариант?

Все-таки Олекса Иванович оказался настоящим человеком.

— Спасибо… — прошептала Валя, глотая слезы.

Измученная, Валя проспала до следующего утра мертвым сном. От еды она отказалась. Откусив кусочек хлеба, Валя тут же бросилась к унитазу, где ее вывернуло наизнанку, до желчи. Она смогла осилить только чашку крепкого чая, не заметив, что Олекса Иванович подлил туда клофелина. На этот раз настоящего. А в пузырьке, который он дал Вале, была безобидная глюкоза. И вообще вся история с приезжим деятелем, которого следовало усыпить, была сплошной туфтой.

Роль приезжего сыграл Семен, давний подельник Буряка. Квартиру на улице Доватора они снимали как раз для подобных инсценировок. Немало дурочек попалось на этот крючок. Потеряв от страха всякую способность соображать, они не только были готовы принять любую помощь доброго Олексы Ивановича — они буквально молились на него.

Буряк обладал довольно живым умом и вел свой гнусный бизнес достаточно изобретательно. Не так давно ему пришло в голову сделать специальный видеоролик, на котором он смонтировал записанные с телевизора кадры из «Дорожного патруля» и кадры якобы мертвого Семена, снятые собственноручно портативной камерой. Сюжетец получился самодельный, но пугающий. Особенно когда его снабдили соответствующим закадровым текстом. Попавших в сети дурочек ролик убивал наповал.

Утром, едва Валя поднялась с постели, Буряк крикнул:

— Иди сюда, Валентина! Скорей!..

При этом он включил видеомагнитофон, надежно спрятанный за телевизором, чтобы у девушки не возникало никаких сомнений, что она видит прямую передачу.

Сначала на экране появилась машина с мигалкой, потом озабоченные лица милиционеров и, наконец, знакомая пятиэтажка на улице Доватора.

— Вчера в доме номер восемь по улице Доватора, — зазвучал голос за кадром, — было обнаружено тело приезжего бизнесмена. Экспертам не составило труда установить, что смерть наступила в результате передозировки клофелина. Скорее всего, мужчина был отравлен одной из девиц легкого поведения. Это уже не первый случай в столице…

У Вали от этих слов зашевелились волосы на голове.

Тем временем в телевизоре возник картинно раскинувшийся на полу Семен с зажатой в руке пивной бутылкой.

— К счастью, соседи по лестничной площадке случайно заметили выходившую из квартиры девицу, — безжалостно продолжил закадровый голос, — и дали ее довольно точное описание, что несомненно облегчит сыщикам поиск преступницы.

Буряк нажал на кнопку, и экран погас.

— Плохо дело, — сказал Олекса Иванович. — Я надеялся, что обойдется. А теперь все. Хана!..

Октябрь 1999 года. Жанна

Слова Ванечки принесли Жанне невероятное облегчение. В их правдивости она не сомневалась.

Значит, Миледи впуталась в историю с похищением по какой-то нелепой случайности. И должно быть, сама ужаснулась, когда сообразила что к чему. Но почему же тогда не позвонила немедленно?

— А как эта тетя узнала, чей ты сын? — снова подступила Жанна с расспросами к Ванечке. — Это ты ей рассказал?

— Я. Только не сразу. Я ведь сначала думал, что она с этими дядями заодно.

Боже мой, где он только ума набрался? Когда научился так по-взрослому рассуждать?

— Ну а что потом? — спросила Жанна.

— Потом мы с ней начали телевизор смотреть, а там тебя показывают. Я ей тогда говорю: «Вот моя мама».

— А она?

— А она как вскрикнет!.. И стала тебе звонить.

Вот что упустила из виду Жанна в недавнем споре с мужем о причастности Миледи к похищению! Будь Миледи замешана в этом, она бы ни за что не позвонила. Как ни Жанне, ни Тимуру не пришла в голову такая элементарная вещь?

Итак все стало на свои места. Вернее, почти все. Миледи оказалась ни при чем. Можно себе представить, как после звонка Жанне она умирала от страха, боясь, что первыми за Ванечкой придут его похитители. Ей было велено не открывать никому, кроме Жанны.

А тут в дверь стал ломиться разъяренный Тимур. И вот Миледи в панике прячет Ванечку в шкаф, а сама выскакивает на балкон. Что же дальше? В отчаянии прыгает вниз? Пытается перелезть на соседний балкон и срывается?…

Голова у Жанны пошла кругом. Неужели Тимур стал невольной причиной гибели подруги? Как ни ужасно, но, скорее всего, это так и есть. Но мужу Жанна об этом не скажет. Ведь уже ничего не исправить. А ему было от чего потерять голову. Ведь он едва не лишился сына. И как это говорилось в одном хорошем фильме? «Он виноват. Но он… не виноват». Взвалить на Тимура вину за гибель Миледи, заставить его жить с таким неподъемным грузом на душе было бы несправедливо…

Едва Тимур появился на пороге, Жанна потащила его на кухню. Пока муж жадно глотал разогретые голубцы — фирменное семейное блюдо, — она подробно передала ему весь свой разговор с Ванечкой.

— Теперь ты согласен, что я была права? — спросила Жанна.

— Насчет чего?

— Насчет Милки. Она вляпалась в эту историю случайно.

— Возможно.

— Возможно?! — воскликнула Жанна возмущенно. — Что еще тебе не ясно?

— Один пустяк. Почему Ванечку передали именно ей.

— Потому что она жила по соседству с тем человеком, у которого Ванечку прятали.

— Слабый довод.

— А ее звонок ни о чем тебе не говорит?

— Какой звонок?

— Ты что, забыл? Она же сама мне позвонила. Сама. Сразу же, как только Ванечка ей рассказал, кто его мать!

— Это ей в плюс. Согласен.

— Да не нужны Милке больше твои плюсы!

— Это почему?

— Потому что она умерла! Умерла, понимаешь?

— Как ты узнала?

— Я в Склифосовского была. Они мне там подтвердили.

Тимур отодвинул тарелку.

— Жаль, — сказал он.

— И это все, что ты можешь сказать?

— А чего ты от меня ждала? — устало спросил Тимур. — Тебя можно понять. И даже очень. Школьная подруга и все такое… Но я-то ее не знал. Каждый день умирают тысячи незнакомых людей. Я не могу по всем плакать. Сплошная фальшь получится.

У Жанны вдруг вспыхнуло безумнее желание выложить Тимуру, что именно из-за него Миледи упала с балкона. Но она сдержалась невероятным усилием воли, отвернулась к окну и закурила, жадно вдыхая табачный дым.

Тимур ошибочно истолковал ее молчание. Ему показалось, что гроза уже позади, и он сказал задумчиво:

— А вот чего мне действительно жаль, так это того, что с ее смертью оборвалась ниточка.

— Какая еще ниточка? — Жанна дико взглянула на мужа.

— У нее можно было бы разузнать про соседа. Про того, который ей якобы Ванечку передал.

— Якобы? — вспыхнула Жанна.

Она с размаху грохнула об пол попавшуюся под руку тарелку. Осколки брызнули во все стороны. Жанна выскочила из кухни, оглушительно хлопнув дверью.

Скандалов в их доме никогда не было. Тем более таких. Вернуть семейную жизнь в прежнее нормальное русло теперь казалось невозможным. Когда Жанне, что называется, попадала вожжа под хвост, она уподоблялась свирепому тайфуну.

Часть вторая Убегающие мишени

Глава первая Обратный отсчет

Октябрь 1999 года. Зоя

Конечно, свою роль сыграли детективы, которых Зоя вдоволь насмотрелась по телевизору. Оттуда она и позаимствовала идею произвести на похоронах Регины съемку скрытой камерой. В кино такая хитрость всегда давала положительный результат. Среди знакомых и близких, теснившихся возле гроба, обязательно находился некто, связанный с убийством. А в том, что Регину убили, Зоя уже не сомневалась.

Время похорон без проблем можно было выяснить в морге. Но это Зоя оставила на потом. Сначала следовало найти человека, который сумел бы провести тайную съемку. Не самой же туда переться с видеокамерой.

Раскрыв записную книжку, Зоя сразу же наткнулась на телефон Жанки Арбатовой. Неподражаемая всегда была окружена людьми с кино-и видеокамерами, не говоря уж о том, что ее муж, Тимур, сам занимался съемками. К тому же Жанка была, пожалуй, единственным человеком, которому можно довериться целиком, ничего не утаивая.

Они не виделись уже три месяца, с того памятного дня, когда закачали дерьмо из ассенизаторской машины в загородный особнячок профессора Черейского. Это была странная месть за то, чего профессор, похоже, с Жанной вовсе не сделал. Но просить у него прощения за хулиганскую выходку никто не стал — более серьезные события отвлекли подруг.

Жанна, скрываясь от назойливых журналистов, не подходила к телефону. Трубку взял новый охранник и долго допрашивал Зою, кто просит Жанну Максимовну да зачем, прежде чем подозвать хозяйку.

— Привет, это я! — сказала Зоя. — Ну до тебя дозвониться — это что-то!

— Да осточертели все, — ответила Жанна. — Привет, Зойка! Как жизнь молодая?

— Не жалуюсь. Вот матерью собираюсь стать на старости лет, — похвалилась Зоя, не удержавшись.

— Да ты что!.. Вот молодец! Завидую.

— Ты не завидуй, а присоединяйся. Родим на брудершафт.

— Ой, да у меня с одним-то Ванечкой с ума сойдешь! — воскликнула Жанна. — Тут, Зойка, я такое пережила, что в страшном сне не приснится. Но это не по телефону. Увидеться надо.

— Я потому и звоню, мне тут тоже пришлось покувыркаться будь здоров. И потом, у меня к тебе дело. Но это тоже при личной встрече.

— Так давай договоримся.

— Решай сама. Это ты у нас рабочая лошадка, а у меня времени навалом.

— Я сейчас посмотрю свое расписание…

Жанна начала листать блокнот, отыскивая окно в своем плотном графике.

— Да, Зойка… — сказала она. — У меня для тебя одна хреновая новость.

— Говори.

— Ты знаешь… Милка Мидовская умерла.

— Миледи?! — ахнула Зоя. — Как? Что случилось?…

— Жуткая история. Она с балкона упала. Не то случайно, не то нарочно, не то ее кто-то столкнул.

— И насмерть?!

— Не сразу. В Склифе умерла.

— Господи!.. — Зоя кусала губы, чтобы удержать слезы. — Как ты узнала?

— И об этом не по телефону… Вот у меня завтра с пяти до шести пауза. Тебе в это время удобно?

— Да, конечно.

— Ты ко мне сможешь подъехать?

— Запросто.

— Тогда договорились.

— Подожди!.. — Зоя не могла просто так повесить трубку. — Как же это Милка, а? Жуть какая!

— И не говори. Главное дело, все так непонятно…

Они помолчали.

— У тебя-то хоть все в порядке? — спросила Жанна.

— Ну… — замялась Зоя. — Это как посмотреть. Кое-какие проблемы имеются. Я тебе потому и позвонила.

— А без проблем нельзя было номер набрать?

— А тебе?

— Тоже верно.

— Давай я тебя немножко развеселю, — вдруг сказала Зоя.

— Ну попробуй.

— Ты профессора Черейского еще помнишь?

— Еще бы!

— Так мы ему зря дом говном залили.

— Как это зря?

— Вот так. Он тебя под гипнозом пальцем не трогал.

— Ты-то откуда знаешь?

— А мне тут рассказали, что он, оказывается, голубой. Ему любая баба — поперек горла.

— Точно?

— Точно, не сомневайся.

Жанна помолчала немного, а потом сказала со вздохом:

— Кошмар!.. Что же мы натворили, Зойка! Как теперь быть?

— Что сделано — не вернешь, — сказала Зоя.

— Ну ты меня развеселила, нечего сказать!

— Ладно, завтра все обсудим. Пока!..

— Пока!..

Они одновременно положили трубки.

Зоя сидела задумавшись. Собственные заботы и тревоги как-то ушли на задний план. Когда и почему погибла Миледи? Это нужно было выяснить. Обязательно.

Сентябрь 1999 года. Валя

Валя стояла ни жива ни мертва, прильнув одним глазом к щелочке в немного приоткрытой двери. Она едва сдержала крик, когда увидела вошедшего гостя.

Это был крупный мужчина в форме майора милиции. Его суровый вид заставил Валю трепетать. Она хотела отступить от двери, но ноги ее не слушались.

— Присаживайтесь, Павел Кузьмич, — сказал Буряк незнакомым сладким голосом. — Чайничек взбодрить? Или чего-нибудь покрепче?

— Некогда мне тут с тобой чаи распивать, — отмахнулся майор. — Я едва полчаса выкроил. Выкладывай зачем звал.

— У меня к вам разговор очень личный, — залебезил Олекса Иванович. — Не для посторонних ушей. Я потому и попросил вас заехать.

— Выкладывай, — повторил майор, усаживаясь за стол.

— Даже не знаю, как начать… — Буряк торопливо закурил. — Я тут сегодня утром случайно телевизор включил. Как раз криминальную хронику передавали.

— Ну? Короче.

— Там сюжет один был… Ну, в общем, труп какого-то приезжего бизнесмена в квартире на Доватора обнаружили.

— Было такое дело, — сказал майор. — Как раз мои орлы его распутывают. А тебе-то что до этого?

— Это правда, что его отравили? — вопросом на вопрос ответил Буряк.

— Правда. Передоз клофелина.

Видимо, Буряк изменился в лице, потому что майор подозрительно спросил:

— А что, этот труп твоим знакомым был?

— Да нет. Откуда?

— Чего ж у тебя рожа-то перевернутая? Уж не ты ли его клофелинчиком угостил?

— Павел Кузьмич! — возмущенно воскликнул Буряк. — Вы же меня знаете!

— Если ты тут ни при чем, к чему эти вопросы? Может, ты случайно ту девку знаешь?

— Какую девку? — прикинулся непонимающим Буряк.

— Ту, которую соседи заметили, когда она из квартиры убитого выходила. Белобрысенькая такая.

— Мало ли на свете белобрысеньких. Это не примета.

— Не скажи. Соседи ее словесный портрет очень детальный дали. Мы уже и фоторобот сделали. Раздали участковым, в аэропорты направили, на вокзалы. Агентура работает. Так что возьмем ее обязательно. Не позже чем к завтрашнему вечеру. Тебя-то что беспокоит?

— Неужели сопливая девчонка отравить могла? — спросил Буряк после небольшой паузы. — Даже не верится.

— Послужил бы ты с мое в органах, Олекса, ничему бы не удивлялся. Эта молодежь нынешняя и отравит, и зарежет, и до нитки оберет, и лично я считаю, что карать их надо безжалостно.

— Тут вы правы, Павел Кузьмич, — согласился Буряк. — Но ведь и ошибки случаются.

— Какие ошибки?

— Может, эта девушка тут ни при чем. Может, она случайно на труп наткнулась и убежала в панике.

— Разберемся, когда ее возьмем, — сказал майор. — Да что она тебе далась! Говори прямо, знакомая, что ли?

— Вроде… — сокрушенно вздохнул Буряк.

— Так, может, она того… В соседней комнате у тебя отсиживается?

— Сами посмотрите.

Валя, слышавшая из-за двери весь разговор, едва не грохнулась в обморок. Откуда ей было знать, что в этот момент Олекса Иванович подмигнул майору, а тот в ответ понимающе улыбнулся.

От волнения у Вали заложило уши, и часть дальнейшего разговора она пропустила. Но ей с лихвой хватило того, что она уже услышала.

В диалоге Буряка с майором было столько нестыковок и натяжек, что любой другой на Валином месте невольно заподозрил бы сговор.

Однако наивная девчонка все приняла за чистую монету.

Слух вернулся к Вале, когда майор сказал:

— Я тебе верю, Олекса. Но одного твоего поручительства мало, чтобы прекратить расследование. Чтобы это дело полюбовно уладить, деньги нужны. И немалые.

— Сколько? — спросил Олекса Иванович, показывая майору три пальца.

— Тысяч тридцать, — ответил майор, поняв сигнал. — И срочно.

Возникла пауза. В общем-то, разыгранный как по нотам разговор пришел к концу. За годы взаимовыгодного сотрудничества Буряк и майор выучили свои роли наизусть. Валя услышала то, что должна была услышать. Ведь весь этот фарс подельники разыгрывали для нее.

Когда майор ушел, Буряк с озабоченным видом распахнул дверь, за которой замерла Валя, и спросил:

— Слышала?

— Слышала… — пролепетала она.

— Значит, тебе ничего объяснять не надо. Видишь, какая жизнь пошла. За деньги любые проблемы можно решить. Даже в милиции. Теперь давай обсудим, Валентина, как ты эти деньги заработаешь.

— Так ведь вы же мне обещали…

— Что обещал? — оборвал ее Буряк. — Я обещал заплатить, если все гладко пройдет. А ты человека угробила и еще за это деньги требуешь? Не жирно ли, а? Я тебя от суда спасаю, не забывай!

— Но мне же никогда таких денег не заработать! — в отчаянии воскликнула Валя.

— Заработаешь, если жизнь дорога!

— Как? Я же ничего не умею!

— А тебе никакого умения и не требуется. Было бы желание.

Все козыри в грязной игре были выложены, и больше Олекса Иванович не собирался с ней церемониться. Он и так потратил на обработку девушки непозволительно много времени. Поэтому Буряк, уже не выбирая выражений, объяснил ошарашенной Вале, чем именно она может быстро заработать требуемую сумму.

— Вы… шутите?… — прошептала она.

— Шутки кончились! — рявкнул Олекса Иванович. — Ну чего вылупилась? Другие вон с четырнадцати лет трахаются напропалую — и живы-здоровы. Еще никто от этого не умер. А бабки гребут лопатой!

— Да вы что! Уж лучше в тюрьму!

— Тебя, дурочка, еще до тюрьмы те же менты хором отдерут. Да к тому же за бесплатно!..

Валя рванулась к двери, но Олекса Иванович схватил ее за руку и отшвырнул в угол. Упрямство девчонки взбеленило его. Он забыл о своем намерении оставить Валю нетронутой до первого клиента и повалил ее на кровать, сдирая одежду. Через секунду разорванные трусики Вали оказались у него в кулаке. Он наотмашь ударил девушку по лицу и прорычал:

— Ноги раздвинь, сука! Шире! Убью!..

Ему удалось втиснуться между безвольно раскинутыми ногами обезумевшей от страха девушки. Но бушевавшая в нем злость напрочь лишила его мужской силы. Буряк заскрипел зубами, переменил положение и скомандовал:

— В рот бери! Ну?…

— Я не хочу… Я не умею…

— Давай, давай! Как эскимо!..

Валя чуть не захлебнулась его спермой. Буряк дал ей отдышаться и навалился на девушку снова. На этот раз с потенцией все оказалось в порядке. Олекса Иванович сопя застегнул молнию на джинсах и пробурчал:

— Иди в ванную кровь застирай. Простыней на вас, шалав, не напасешься!..

Когда Валя, едва держась на ногах, вышла из ванной, Буряк покуривал возле телефонного аппарата.

— Мне тут с тобой валандаться некогда, — объявил он, снимая трубку. — Решай. Или делаешь то, что я сказал, или я тебя немедленно ментам сдаю.

Валя молчала, опустив голову.

— Значит, сдаю. — Буряк начал демонстративно накручивать диск.

— Не надо… — умоляющим голосом попросила Валя.

— Чего не надо?

— Не надо звонить в милицию.

— То-то! — сказал Буряк. Он на сто процентов был уверен, что именно так все и кончится.

Октябрь 1999 года. Ксана

— Смотри! — сказала Ксана.

Она поднесла железнодорожный билет до Белгорода к самому носу Вали и разорвала его на мелкие кусочки. Потом приоткрыла окошко «Мерседеса», и ветерок, подхватив обрывки, погнал их по асфальту.

Валя судорожно вздохнула и закрыла глаза, чтобы не видеть этого.

— Я тебя предупреждала, — сказала Ксана, следя за реакцией девушки. — Ну что ж, сейчас верну тебя туда, откуда взяла. Ещё успеешь на каком-нибудь кобеле заработать. Вернее, не ты, а твой Олекса Иванович. Поехали, Володя. Обратно к автовокзалу.

Водитель включил мягко заурчавший двигатель.

— Подождите! — вздрогнула Валя. — А вы мне другой билет сможете купить?

Ксана усмехнулась уголком рта.

— Ты мои условия знаешь, — сказала она.

После того как Валя, с трудом подыскивая слова, поведала свою печальную историю, Ксана почти не сомневалась, что девушка рано или поздно расскажет, где теперь обитает Буряк. Только требовался какой-то дополнительный толчок. Таким толчком и оказалось уничтожение билета.

Конечно, можно было сесть на хвост Буряку. Но на такой приметной машине, как роскошный «Мерседес», Ксана засветилась бы в два счета. Осторожный Буряк запросто мог обнаружить слежку, начал бы путать следы, а потом вообще бы лег на дно.

Теперь же, когда Валя практически сдалась, все становилось проще.

Однако Ксана рано праздновала победу. В последний момент страх вновь овладел Валей. Она отчаянно замотала головой и выкрикнула:

— Нет, не надо! Отпустите меня!..

Водитель покосился на Ксану и, повинуясь ее жесту, выключил мотор.

— Ну в чем дело? — раздраженно спросила Ксана.

— Мне нельзя из Москвы уезжать! — простонала Валя.

— Почему?

— У Олексы Ивановча мой паспорт… Он с ним в милицию пойдет… И тогда все. Они меня арестуют за убийство…

Ксана была уверена в том, что никакого отравления клофелином на самом деле не было. Буряк, конечно, был последним подонком, но на то, чтобы угробить человека, он никогда бы не пошел. Слишком высокая цена за очередную проститутку. Ксана поняла это, еще когда слушала рассказ Вали, но промолчала. Не стала она разубеждать девушку и сейчас. Та совершенно потеряла голову от страха и не вняла бы никаким доводам.

— Так, — сказала Ксана, секунду помедлив. — Где это все произошло, помнишь? Улицу, дом?

— Зачем вам?

— Не твоего ума дело. Помнишь или нет?

— Там рядом метро «Спортивная».

— Володя, к «Спортивной», — скомандовала Ксана.

Пятиэтажку на улице Доватора они отыскали без особого труда. Валя издалека указала подъезд и сползла на пол между сиденьями. Она ужасно боялась, что ее опознают жильцы дома. Ведь кто-то из них дал ее точное описание, как говорил милицейский майор.

Итак, адрес, где якобы произошло преступление, был установлен. Однако что предпринять дальше, Ксана не знала. Не ходить же по квартирам, расспрашивая, не отравили ли тут приезжего бизнесмена некоторое время назад. Ничего другого Ксане в голову не приходило. Она в задумчивости выкурила две сигареты и уже хотела дать водителю команду ехать домой, когда из подъезда вышел здоровенный мужик и неспешно направился в сторону метро.

Ксана так резко подалась вперед, что едва не стукнулась лбом о ветровое стекло. Уже стало совсем темно, и улица была освещена жидковато, но Ксана узнала в мужике Семена, московского дружка Олексы Ивановича.

Она не могла его не узнать. Он навсегда врезался в память с той ночи, когда до утра насиловал ее, тогда еще совсем юную Ксюшу Швайко, приучая отдаваться всем подряд. Семен значился вторым в ее списке. В списке тех, с кем она должна была расквитаться.

Настроение у Семена в этот вечер было хреновое. Впрочем, как и во все последние дни. Не так давно Буряк официально обосновался в Москве, и необходимость в его партнерстве с Семеном отпала. Олекса Иванович совсем вытеснил старого дружка из сутенерского бизнеса.

И поэтому заработки Семена упали почти до нуля. Буряк платил ему за использование дряхлого «Опеля», но это были жалкие крохи. В оборотистости Семен соперничать с Буряком не мог. И тогда он начал попивать, чтобы хоть чем-то заглушить незаслуженную обиду.

Буряк заметил это довольно скоро. Он пригрозил совсем порвать отношения, если Семен не завяжет. Тот поклялся, но завязать оказалось ему не под силу. Поэтому Семен пил тайно, укрываясь в съемной квартире на улице Доватора.

В этот роковой вечер спиртного не хватило, и Семен потащился за бутылкой в ближайший гастроном, работавший круглосуточно. Он и внимания не обратил на черный «Мерседес», припаркованный невдалеке от дома. Но когда Семен поравнялся с машиной, водитель, приоткрыв окно, позвал его:

— Эй, командир!

— Чего тебе? — спросил Семен, притормаживая.

— Как отсюда до Комсомольского проспекта покороче?

Семен начал подробно объяснять, показывая руками. Он и представить себе не мог, что из-за тонированных стекол «Мерседеса» его внимательно рассматривают.

Ксана держала помертвевшую Валю за шиворот, не давая ей снова забиться между сиденьями.

— Не бойся, дура! — шепнула Ксана. — Он тебя не видит.

Наконец водитель поблагодарил Семена, и тот побрел дальше.

— Узнала? — спросила Ксана, вглядываясь в побелевшее лицо Вали.

Но та с такой силой стиснула зубы, что могла лишь промычать в ответ что-то нечленораздельное.

Когда ее кое-как удалось привести в себя, Ксана услышала то, о чем уже сама давно догадалась.

— Это же он был!.. Он!.. — забормотала Валя, дико озираясь.

— Кто «он»?

— Ну тот… Приезжий… Который умер…

— Может, просто похож?

— Да нет же, он! Я его на всю жизнь запомнила!.. Как же так? Ведь по телевизору передавали… И этот милиционер говорил, который к Олексе Ивановичу приходил…

— Да липа это все! — крикнула Ксана, не выдержав. — Неужели до сих пор до тебя не дошло? Они нарочно все подстроили, чтобы потом тебя под клиентов класть, чтобы ты им денежки приносила! А ты еще этого говнюка Олексу защищаешь!

Валю затрясло как в лихорадке.

— Я все скажу… — торопливо заговорила она, клацая зубами. — Все! Только вы меня домой отправьте, ладно? Пусть даже без паспорта. Раз я никого не убивала…

— Володя, гони на Курский, — устало сказала Ксана. — А ты давай рассказывай.

Собственно, рассказывать Вале больше было нечего. Только назвать адрес Буряка.

Ничего другого Ксане и не требовалось. Теперь она могла начать свою охоту.

Октябрь 1999 года. Младший брат

Котя пребывал в отвратительном настроении. С минуты на минуту к нему должны были привезти Регину. А вновь оказаться под одной крышей с сестрой ему совсем не улыбалось. Пусть даже ненадолго. Однако такой план был продиктован шефом, возражать которому было не только бессмысленно, но и опасно. Шеф вселял в Котю настоящий ужас только одним своим тяжелым взглядом.

Часа в два ночи, когда все мыслимые сроки уже давно прошли, Котя понял, что у людей, посланных за Региной, возникли какие-то проблемы. Он набрал номер ее телефона, но так и не дождался ответа на добрый десяток звонков. Это, разумеется, никакой ясности не внесло. Регина могла находиться в пути, а если еще задержалась дома, то согласно договоренности не брала трубку.

Шефа тревожить среди ночи он не посмел, опасаясь суровой выволочки. Но лечь спать, не поняв, что происходит, Котя не мог. Да он и не заснул бы, мучимый тревожными предчувствиями. Коте стало казаться, что этим чертовым Басовым удалось отыскать Регину раньше, чем за ней пришли люди шефа. И если это так, последствия могли быть самыми печальными.

Даже из короткого телефонного разговора с сестрой Котя понял, в какой панике она находится. Открывшийся Регине подлинный смысл ее поступка на Островах стал для нее страшным ударом. В таком состоянии она расколется на раз, выдаст с потрохами и Котю, и шефа. И тогда пощады не жди.

Телефонный звонок, взорвавший тишину в три часа ночи, заставил Котю покрыться холодным потом. Он схватил трубку и тут же выронил ее из влажней руки. Но телефон снова залился сердитым звонком. На этот раз Котя взял трубку осторожно, точно она была раскаленной.

— Слушаю, — сказал он.

— Глинский, ты что это трубку бросаешь? — Железный голос несомненно принадлежал шефу.

— Я не бросал… Случайно получилось… Извините… — пробормотал Котя.

— Неважнецкие у нас с тобой дела, Константин, — сказал шеф. — Не хочется тебя огорчать, но приготовься к худшему.

Никогда шеф не звал его по имени. Видимо, ситуация создалась действительно скверная. Скорее всего, чего Котя и боялся, Басовы их опередили.

— Ты меня слушаешь? — спросил шеф.

— Слушаю, слушаю. Что-нибудь случилось?

— Скажи, Константин, у тебя сестра никогда на сердце не жаловалась?

— Да вроде нет.

— Вроде или точно?

— Точно. А что такое?

— Умерла она, Константин.

Котя едва опять не выронил трубку.

— Как это — умерла? — спросил он.

— Глупый вопрос. Как люди умирают?

— Но ведь она еще днем была совершенно здорова… — потрясенно заговорил Котя. — Я же с ней разговаривал… И ничего такого…

— Вот я и предположил, что сердце отказало, — вздохнул шеф. — Такое и с абсолютно здоровыми случается, к сожалению. Стресс — штука коварная. Может любого внезапно скосить.

— Когда? Когда это случилось? — срывающимся голосом спросил Котя.

— Похоже, незадолго до того, как наши люди за ней приехали. Они хотели ее откачать, да уж поздно было.

Котя никак не мог поверить в смерть сестры. Он вцепился в шефа, стараясь выпытать у него все подробности. Но тот уже, по существу, рассказал то, что знал. Добавил лишь, что сердечный приступ случился у Регины в тот момент, когда она принимала ванну.

— А как же они в квартиру вошли? — вдруг засомневался Котя.

— Кто?

— Ну те, кого вы за ней послали.

— Честно говоря, забыл у них спросить, — ответил шеф с едва ощутимой заминкой. — Предполагаю, что вскрыли дверь, когда на звонок никто не отозвался. И правильно сделали, если так, потому что встревожились. Да это, Константин, не суть важно. Поверь, я тебе искренне сочувствую. У тебя ведь других родственников не осталось, да?

— Да.

— Тем более. Но, надеюсь, ты эту трагедию перенесешь достойно. Как и полагается мужчине. А я со своей стороны сделаю все, что можно. Организацию похорон, поминки — это все фирма на себя возьмет. Так что об этом не думай.

— Спасибо… — сдавленным голосом поблагодарил Котя.

— Ну что ты! Это же наш святой долг. А тебе сейчас, как ни прискорбно, придется туда поехать.

— Нет-нет!.. Я не могу!.. — Перспектива оказаться один на один с мертвой сестрой испугала Котю. — Все, что угодно, но только не это.

— Придется, придется, — с нажимом сказал шеф. — В крайнем случае — утром. Утром даже лучше… Пришел, дескать, сестру проведать и обнаружил… Понимаешь? Это будет естественно. Не ждать же, пока… Нет, тянуть нельзя. Сразу же позвони в «Скорую» и в милицию. Чтобы все выглядело как надо.

— А в милицию-то зачем? — жалобно спросил Котя.

— Она все равно приедет. Да ты не переживай. Я и с милицией все улажу. Ты только язык там не распускай. Про Острова. И про встречу в «Рамсторе». Понял? Сейчас для нас это самое главное. Одно неосторожное слово — и могут возникнуть большие проблемы.

— Да, конечно. Я все понимаю.

— Вот и отлично. Потом мне позвонишь. Расскажешь, что нашел сестру мертвой. А все остальное доверь мне.

И смотри там аккуратней, Глинский!..

В последней фразе шефа прозвучала откровенная угроза.

Положив трубку, Котя так и остался сидеть возле телефона. Внезапная смерть Регины была необъяснима. Он не мог представить себе сестру мертвой. Коте вдруг стало безумно жалко себя. Как Регина могла оставить его одного? Какое ему дело до того, что сестра была не властна в своей жизни и смерти?

Странные обстоятельства, при которых случилась трагедия, в эту ночь еще не смущали Котю. Подозрения возникли позже.

Октябрь 1999 года. Скверные новости

У подъезда Неподражаемой, как всегда, дежурили фанатки. Они встретили вышедшую из машины Зою настороженными взглядами, а самая остервенелая ревниво спросила:

— Вы к кому? К Жанне Максимовне?

— А вы тут что, пропуска проверяете? — усмехнулась Зоя. — Или я пароль должна сказать, чтобы пройти?

— Она никого не принимает! — заявила главная фанатка.

— Меня примет!

В подъезде Зое преградил дорогу плечистый охранник.

— К Арбатовой, к Арбатовой, — сказала Зоя со вздохом.

— Вас ждут?

— Еще как!

Но охранник не позволил пройти, пока не позвонил в квартиру и не получил подтверждения, что Неподражаемая действительно ждет госпожу Басову.

— Тебя прямо как президента охраняют! — сказала Зоя, целуя подругу в полутемной прихожей.

— Ой, не говори!..

Они прошли в комнату, и там Зоя остановилась, пораженная.

— Новый имидж? — спросила она, разглядывая Жанну. — А ты знаешь, тебе идет. Седина прямо как натуральная.

— А она и есть натуральная, — ответила Жанна. — Это я всем вру, что покрасилась.

— Подожди… Как же это? Я ведь тебя не так уж давно видела.

Жанна рассказала, как она поседела за одну ночь. История с похищением Ванечки потрясла Зою.

— Я бы такого, наверно, не пережила, — сказала она.

— Пришлось пережить. Мне, Зойка, тогда никак нельзя было умирать. Я одна в ответе за сына была. А вот мама всего этого не перенесла.

— Алиция Георгиевна умерла?!

Жанна молча кивнула.

— Бедненькая… — сказала Зоя. — Сердце, да?

— Сердце.

— Господи, да что это с нами в последнее время происходит! — вздохнула Зоя. — Прямо какой-то злой рок.

У меня, правда, все пока живы-здоровы, слава богу. Но тоже сюрприз за сюрпризом. И один другого хуже.

Теперь наступила очередь Зои рассказывать о напастях, свалившихся на ее голову, и теперь уже Жанна сидела побледневшая, с широко открытыми глазами.

— Да, забыла сказать, — вспомнила Зоя, уже завершив свой рассказ. — У меня же еще Басов под следствием.

— Это в связи с чем?

— В связи с убийством.

— С каким?

— Ну как же! Ты разве не слышала? Альшиц убили.

— Альшиц?! — ахнула Жанна. — Это Милкину тетку, что ли? У которой мы ночевали, когда в Москву приехали?

— Ну да.

— А ее-то за что?

— Разбираются. А пока что все, кто с ней финансовые дела имел, под подозрением. Вот и Басов тоже.

— А я и не знала ничего, — сказала Жанна. — Газет не читаю, телевизор не включаю — и так нервы ни к черту. А там одна чернуха.

— Видишь, от нее не спрячешься. Ты мне, Жанка, вот что скажи. Ты уверена, что Миледи в истории с твоим сыном ни при чем?

— На девяноста девять процентов.

— Почему не на сто?

— Да вот этот случай в Склифе меня смущает. Что за человек приходил ее навестить? Почему его ловили? Почему стрельба была?

— Кто-то, наверно, этим делом занимается.

— Знаю я, как они занимаются! — безнадежно махнула рукой Жанна. — Вон с похищением Ванечки — полная темнота. А уж сколько времени прошло.

— А что, если мы сами попробуем про Милку все узнать?…

И Зоя, совершенно позабыв, что пришла к Жанне совсем по другому делу, втянула подругу в разговор о Миледи. Они припомнили ее внезапное исчезновение и такое же неожиданное появление на концерте в «России», ее странное нежелание рассказывать о себе, пластическую операцию и перемену имени.

А потом Зоя, хлопнув себя по лбу, воскликнула:

— Слушай, а ведь я ее любовника видела! И не раз!

— Когда?

— Ну Миледи же у меня стриптизершей работала в «Золотом веке». В ресторане. И там ее один тип высмотрел. Она с ним какое-то время жила.

— Что за тип?

— Толком не знаю. Такой неприметный на вид. Но взгляд, Жанка, взгляд! Так, наверно, кобра на добычу смотрит. Ты знаешь, я не трусиха. Но он как взглянул — у меня поджилки затряслись. Такой убьет как нечего делать. Я уж теперь думаю, не он ли собирался меня шлепнуть.

— Тебя?!

— Меня, меня. Я тогда с перепугу из Москвы рванула. Две недели носа не показывала, пока мне не дали знать, что опасность миновала. Но не это самое интересное.

— Господи, что же еще?

— А вот что. Знаешь, кто меня по телефону предупредил, что меня заказали?

— Миледи? — неуверенно сказала Жанна.

— Она. В том-то и дело. А откуда она могла узнать? Не иначе как ее любовничек проговорился. Тот самый, со змеиным взглядом.

— Так у Милки любовником был киллер?

— Скорее всего.

— И ты думаешь, это он к ней в Склиф приходил?

— Конечно. Можно попробовать его найти.

— Искать профессионального убийцу? Ты с ума сошла!

— Мы же не уголовный розыск. Мы его за решетку сажать не собираемся. Нам же только про нашу подругу узнать.

— И как же ты собираешься его искать? — скептически спросила Жанна.

— Не знаю пока. Можно попробовать по ее старому телефону позвонить. На Поклонную улицу. Вдруг там за что-нибудь зацепимся.

Жанна с сомнением покачала головой. Звонок на Поклонную ничего не мог дать. Ведь Миледи давно оттуда уехала на Борисовские пруды.

Но Зою уже было не остановить. Она помнила старый адрес и номер телефона Миледи и, подсев к телефону, стала быстро тыкать пальцем в кнопки.

— Алло! — отозвался на звонок какой-то пожилой мужчина.

— Добрый день! — ангельским голосом заговорила Зоя. — Извините, я с кем говорю?

— Мидовский. Станислав Адамович. А это кто?

Зоя зажала рукой трубку и беспомощно посмотрела на Жанну.

— Что? — спросила та.

— Это ее отец… — прошептала Зоя. — Отец Миледи!..

Ноябрь 1999 года. Ксана

Она испытывала запоздалое сожаление. Нет, не о том, что раз и навсегда отшила этого старого козла, Генриха Романовича. Он того заслуживал, и Ксана еще мягко с ним обошлась. Но ей нужно было в последнем разговоре до конца выяснить все, что касалось ее названого отца. Скорее всего, тайный советник сказал правду и в прошлом Марьямов действительно не был святым. Но ведь и самой Ксане долгое время пришлось исполнять ненавистную роль грязной уличной шлюхи. Она-то знала, как непросто порой складывается жизнь вопреки самым лучшим намерениям.

Так что Марьямову она не судья. Еще и потому, что именно он вытащил ее с самого дна. Он ее полюбил, несмотря на огромную разницу в возрасте, и мучился от невозможности проявить свою любовь как настоящий мужчина. Вся его нежность вылилась в отеческую заботу о Ксане. То, что Марьямов однажды привел ей какого-то синеглазого парня и заставил его овладеть Ксаной, было, конечно, невероятной дикостью.

Но Марьямов тогда находился буквально на грани помешательства. Она поняла это и простила его.

Автомобильная катастрофа на Каширке, в которой погиб Марьямов, оказалась для Ксаны таким ударом, что ей самой захотелось умереть. Она с трудом держалась на грани. А через некоторое время у нее стали появляться смутные догадки, что Марьямов погиб не случайно.

Первое подозрение возникло тогда, когда она тайком добралась до места катастрофы. К тому времени все следы аварии были ликвидированы. Бетонный столб, в который врезалась машина Марьямова, успели заменить новым. Осталось только выжженное пятно среди сочной травы. Этот отрезок трассы был совершенно прямым, дорожное покрытие — без малейшей выбоины. Что же послужило причиной аварии? Возможно, водителю стало плохо? Или все-таки авария была подстроена?

Позже Ксана вспомнила человека, явившегося к ней, как потом она выяснила, через полтора часа после катастрофы на Каширке. Этот человек с холодным змеиным взглядом пришел якобы по просьбе Марьямова за какой-то видеокассетой. Он сразу не понравился Ксане. И утверждение, что Марьямов не предупредил о его визите по телефону потому, что замотался, было явной ложью.

Ксана разгадала в пришельце врага, но попытка вырубить его с помощью тяжелой вазы окончилась неудачно. Враг был слишком хитер и ловок. Хорошо еще, что он не придушил отчаянную девчонку, а только крепко связал ее, чтобы не мешала.

Он нашел то, что искал, и унес с собой. Но сначала ему пришлось проверить на видике несколько кассет. Нужная оказалась спрятанной в коробку от фильма «Терминатор».

Ксана, лежа связанной на полу, могла видеть экран телевизора. По чуть размытому черно-белому изображению она догадалась, что съемка велась скрытой камерой. Звук записался скверно, но и без него оргия с голыми девицами в кабинете ресторана была впечатляющей. Среди троих мужчин на пленке особенно бросался в глаза человек с лысым сверкающим черепом…

Потом, видимо, эту же кассету искали двое других незнакомцев, нагрянувших в тот же день. Они попытались допросить Ксану, но тогда она еще не могла говорить. Впрочем, если б и могла, то все равно ничего бы им не сказала. В них она тоже интуитивно почувствовала врагов. И кроме того, у Ксаны мелькнула мысль, что смерть Марьямова каким-то образом связана с видеокассетой.

Проверить свои догадки она, увы, никак не могла. Наивно было предполагать, что кто-нибудь из окружения Марьямова откроет ей правду. Ответы надлежало искать в прошлом названого отца. Это лишний раз подтвердили слова Генриха Романовича, вырвавшиеся у него при попытке овладеть Ксаной.

Оставалась слабая надежда на Владика. Молодого юриста еще не подпускали к сокровенным тайнам бизнеса, он был на подхвате у Генриха Романовича.

Однако Владик невольно слышал обрывки каких-то разговоров и, будучи человеком весьма неглупым, из мизерных крох информации составил для себя определенное представление о Марьямове. Об этом он помалкивал, поскольку прекрасно понимал, что любое неосторожное слово грозит бедой.

Но сопротивляться Ксане Владик не мог. И когда она потребовала рассказать все, что он знает о Марьямове, молодой юрист сдался почти мгновенно.

— Понимаете, Ксана Михайловна… — неуверенно начал он.

— Просто Ксана. Мы же договорились.

— Да-да, конечно. — Владик слегка зарделся. — Понимаете, Ксана, я никакими точными фактами не располагаю. Но слышал краем уха, что господин Марьямов когда-то действительно имел кличку Сильвер. И вроде бы у него была команда, с которой он занимался рэкетом. Но это было давно. Вы еще тогда даже не родились. Понимаете, такое… Как бы сказать… Такое первоначальное накопление капитала. Вещь довольно традиционная. Вот, скажем, в Америке…

— Про Америку не надо! — оборвала его Ксана. — И щадить меня тоже нечего. Мне нужно знать правду. Например, убивал ли он кого-нибудь.

— Ну кто бы мне такое рассказал! — вздохнул Владик.

— Ты случайно мог услышать.

— Про такое вслух не говорят.

— А намеки? Догадки?

— Нет, тут я пас.

— Ладно. Что еще?

— А что еще? — Владик задумался. — Ну слышал я, что господин Марьямов был теневым владельцем какого-то шикарного ресторана. «Золотой век», кажется. Но его уже давно в помине нет. Потом он какое-то время жил на Кипре. Оттуда вернулся уже не Сильвером, а Марьямовым. Не знаю, настоящая это фамилия или нет.

— Это как раз не имеет значения, — сказала Ксана.

— Я тоже так думаю. Вот, пожалуй, все.

Личность названого отца стала чуточку определенней, но этого Ксане было мало.

— А что насчет врагов? — спросила она. — У такого человека наверняка должны быть враги.

— Наверно. Но тут я опять пас. А что вас беспокоит? Вы боитесь, что они начнут вас доставать?

— Я уже ничего не боюсь, — с хриплым смешком ответила Ксана. — И скорее не они меня, а я их хочу достать.

Владик изумленно вытаращился на нее. Ксана окинула его оценивающим взглядом. О том, что молодой юрист тайно влюблен в нее, она догадалась не сегодня. Но достаточно ли этого, чтобы Владику можно было доверять?

— Я тебе сейчас кое-что скажу, — начала она, — но только…

— Никаких «только»! — воскликнул Владик, прижимая руки к груди. — Я целиком ваш, Ксана Михайловна! С головы до ног!

— Только не говори, что готов умереть за меня.

— Говорить не буду. Просто возьму и умру.

В ответ на такие громкие слова, наверно, следовало улыбнуться. Но у Ксаны почему-то задрожали губы. Она отвернулась и сказала глухо:

— Нет уж, пусть умирают другие!..

Октябрь 1999 года. Жанна

Встретились два приятеля.

— Ты слышал? — спрашивает один другого.

— Что?

— Сидоров пошел работать!

— Я так и знал, что он за деньги готов на все!..

Этот старый анекдот не случайно вспомнился Жанне…

Боря Адский превзошел самого себя, организовав в совершенно безнадежное для гастролей зимнее время серию концертов Неподражаемой в пяти крупнейших волжских городах. Этот тур обещал существенно поправить финансовые дела Жанны, и она, приободрившись, старалась как можно быстрее закончить работу над новым альбомом, которого уже заждались ее многочисленные поклонники.

Альбом состоял из двадцати новых композиций, большую часть из которых написала сама Жанна. Одну песню на стихи Цветаевой ей подарил вернувшийся из Германии Адик Тухманов. А три очень неожиданные и свежие по интонации вещицы сочинила безвестная уральская девчонка, приславшая Неподражаемой кассету со своей самодеятельной записью.

Работа над альбомом шла в обстановке строжайшей секретности. Оркестровую фонограмму на тридцатидвухканальной аппаратуре писали раздельно по группам инструментов. Таким образом, каждый музыкант знал лишь свою партию, не имея представления о целом. В этом была не только технологическая необходимость, не только желание добиться идеального «саунда». Новые шлягеры имели особенность каким-то загадочным образом просачиваться сквозь стены студии звукозаписи и попадать в репертуар других исполнителей, торопившихся застолбить за собой только что народившийся хит. Потом, конечно, в результате серьезных разборок справедливость можно было восстановить, но радости это не приносило.

Сведением многочисленных звуковых дорожек в одну занимался один из лучших столичных звукорежиссеров Витя Старков. Он был убежденно пьющим человеком, но ухо имел волшебное и своей филигранной работой лишний раз подтверждал старую истину, что талант не пропьешь.

Когда Старков священнодействовал за пультом, он терпеть не мог, чтобы над ним сзади нависал вокалист. Он и самого Марка Короля не раз посылал подальше, а уж авторитетней фигуры, чем Король, на отечественной эстраде за последнее время не было.

Жанна всегда приносила в сумочке для Старкова так называемый «второй завтрак» — фляжку с настоящим армянским коньяком десятилетней выдержки. Но не это заставляло звукорежиссера мириться с ее присутствием.

Как-то, еще на предыдущем альбоме, они разругались вдрызг. Причем по пустячному поводу. Старков наотрез отказался включить в фонограмму нежную скрипочку, так понравившуюся Жанне.

— Это кабак! — безапелляционно заявил он.

— Уши помой! — таким же тоном ответила Жанна. — Никакого кабака тут нет!

— Значит, еще хуже. Еврейская свадьба!

Постепенно дошло до личных оскорблений.

— Выбирай: или эта гребаная скрипка, или я! — заорал Старков, побагровев от злости.

— Тогда скрипка!..

Старков выскочил из аппаратной и три дня керосинил дома по-страшному. Из запоя его пришлось выводить с помощью нарколога.

За это время Жанна свела фонограмму сама. Потом друзья под руки привели слабо упирающегося Старкова. Он с мрачным выражением на позеленевшем лице прослушал фонограмму и заметил:

— Все равно свадьба. Пусть не еврейская. Румынская.

Но Жанна видела, что скрипочка неожиданно зацепила звукорежиссера по-хорошему. Он и сам подтвердил это минутой позже.

— Ладно, — сказал Старков. — Пусть скрипка остается. Может, я на этот раз прокололся.

Такое признание дорогого стоило. Тем более что прокол со скрипкой был единственным в работе Вити Старкова. С тех пор он безропотно позволял Жанне сидеть за пультом рядом с ним. Но когда в аппаратную заглядывал даже свой человек Боря Адский, никогда не совавший носа в творческие дела, Старков убирал руки с микшеров и сидел с отсутствующим видом.

Точно такой же была его реакция на появление директора и в этот раз.

— Ну что тебе, Боря? — раздраженно спросила Жанна, покосившись на Адского.

— На два слова, Жанночка, — виновато зашептал тот.

— Подожди за дверью. У нас скоро перекур.

Дело, по которому директор прискакал в студию, оказалось довольно странным. Адский постоянно ломал голову над тем, как бы Жанне побыстрее заработать деньги. И отыскал-таки вариант.

В столице недавно развернуло бурную деятельность одно оригинальное агентство. Оно по заявкам желающих договаривалось со звездами эстрады и телевидения об их участии в свадьбах и прочих семейных праздниках. Грубо говоря, любой человек за соответствующую сумму мог рассчитывать на приватный вечерок со звездой и тем поразить в самое сердце завистливых знакомых.

— Боря, ты что мне предлагаешь? — спросила Жанна. — У тебя крыша поехала?

— У меня — нет, — ответил Адский. — Это остальное население с ума посходило, выбрасывая кровные доллары за возможность чокнуться со звездой.

Но тебе-то что за дело, Жанночка? Платят на месте, и очень убедительно. Ручаюсь.

— Торчать как памятник на свадьбе у незнакомых людей?

— При чем тут памятник! Есть масса вариантов. Некоторые, например, любят быть тамадой. Такая у них фишка. А другие просто попоют для гостей с полчасика — и свободны. Ну иногда кто-нибудь на танец пригласит или попросит сфотографироваться вместе на добрую память. Ничего страшного я в этом не вижу. Так и на проклятом Западе звезды халтурят. Ты думаешь, откуда эта мода пошла?

— Короче, ты предлагаешь, чтобы я сдала себя напрокат?

— Видишь ли, Жанночка, — проникновенно заговорил директор, — кто-то из мудрецов сказал, что женщина никогда не сделает того, чего до нее не делала бы другая.

— Слышала. Но этот мудрец имел в виду — в постели.

— Правильно. Но мысль верная и в нашем случае.

— И сколько же платят за такие мучения?

— По-разному. Телезвезды первой величины начинают разговор с пятнадцати тысяч. Кто-то — с десяти. Ребята из сериала про ментов идут по пятьсот баксов каждый. А мы, я так прикидываю, где-то в серединке. Могу уточнить.

— Ну уточни, — с сомнением сказала Жанна, уверенная в том, что никогда не согласится.

Этой уверенности у нее хватило всего на несколько дней.

Октябрь 1999 года. Зоя

— Откуда он там взялся? — спросила Зоя.

Жанна только развела руками. Позвонив на удачу по старому номеру Миледи, подруги меньше всего ожидали, что им ответит ее отец.

— Что же делать? Перезвонить?

— Ну перезвоним, — покачала головой Жанна. — И что скажем? Спросим, зачем он приехал?

— Ясно зачем.

— Ничего не ясно. Мне в Склифе сказали, что родственников не нашли. Может, Милкины родители еще и не знают ничего. Может, они ее искать приехали.

— Может, и так. Что же нам, сидеть и гадать? Все равно нужно с ними поговорить.

— Тогда звони снова.

— Нет, — решила Зоя. — Не по телефону. Надо туда подъехать. Прятаться — это не по-человечески, Жанка. Сколько лет с Милкой дружили! А меня-то она вообще от смерти спасла. Может быть, с риском для собственной жизни.

Жанна украдкой бросила взгляд на часы. Выкроенное для свидания с Зоей время пролетело незаметно.

— Зоечка, у меня цейтнот, — виновато сказала Жанна. — Через двадцать минут я в студии быть должна. Записываю новый альбом. Там меня столько народу ждет. Не могу отменить.

— Ладно, только не делай несчастное лицо. Я и одна могу на Поклонную смотаться. Моих альбомов родина не ждет, — благородно объявила Зоя. — Погнали.

— Подожди. У тебя же какое-то дело ко мне было.

— Да! Совсем из головы вылетело! — спохватилась Зоя. — Есть у тебя надежный человек, который с видеокамерой умеет обращаться?

— А что тебе нужно снять?

— Похороны.

Зоя в двух словах объяснила подруге свою идею. На Жанну столько всякого свалилось за последнее время, что она даже не удивилась. Однако подходящая кандидатура, как назло, не приходила на ум.

— Надо у Тимура спросить, — сказала Жанна. — Только он сейчас занят.

И тут, словно по волшебству, из недр необъятной квартиры выплыла сладкая парочка — Тимур и Митя Иванцов. Они с утра дорабатывали диалоги в сценарии.

Подходящего человека нашел Митя. Еще со времен работы на телевидении у него сохранились приятельские отношения с оператором Аликом Алексашиным. Тот, правда, давно уже не снимал, укрывшись на своей даче в Апрелевке, где попросту шабашничал, если не уходил в очередной алкогольный полет.

— Он, конечно, и так все сделает в лучшем виде, — сказал Иванцов, — но неплохо было бы ему немного заплатить. Он, как говорится, в стесненных обстоятельствах.

— Ноу проблем! — кивнула Зоя. — Двести баксов хватит?

— Вполне, — сказал Иванцов и набрал номер Аликовой дачи.

Алексашин как раз находился «на просушке», поэтому был бодр и энергичен. Сговорились за две минуты. Потом трубку взяла Зоя и попросила Алика вечером быть у телефона, чтобы уточнить детали.

После этого все разъехались по своим делам.

Зоя решила сразу отправиться на Поклонную. Разговор там, судя по всему, предстоял непростой, но Зою трудности никогда не страшили. Она знала, что само собой ничто не рассасывается, и отважно шла навстречу любым трудностям.

— Кто там? — спросили из-за двери.

— Открывайте, не бойтесь! Свои! — ответила Зоя неестественно веселым тоном.

Дверь распахнулась, и Зоя увидела отца Миледи. За двадцать с лишним лет, прошедших с их последней встречи, Станислав Адамович сильно сдал. Однако он старался держаться прямо, его седая грива ничуть не поредела, и только голубые глаза, точно такие же, как у дочери, глядели на мир без прежней живости.

Зоя подумала, что, столкнувшись с паном Мидовским на улице, она наверняка узнала бы его. А вот он смотрел на неожиданную гостью с недоумением.

— Вы… — спросил Станислав Адамович. — Вам кого?

— Не узнаете?

Не успела Зоя продолжить фразу, как в прихожую невесомым перышком вылетела жена пана Мидовского, Верунчик.

— Мила!.. — тонко вскрикнула она.

Зоя невольно вздрогнула. Значит, родители действительно не знают о смерти Миледи. Более того, они все время ждут возвращения дочери.

Станислав Адамович перехватил движение жены, нежно прижал ее к себе.

— Да нет же, нет, Верунчик. Ты ошиблась.

— Тетя Вера… — тихо сказала Зоя. — Это я, Зоя Басова. То есть Братчик. Вы меня помните?

— Зоя… — прошелестела Верунчик, впиваясь взглядом в Зоино лицо. — Зоечка…

Она обняла Зою иссохшими руками и заплакала. Верунчик, в отличие от мужа, совсем превратилась в старушку.

— Ты к Милочке пришла, да? — продолжала Верунчик всхлипывая. — А ее нет. Нет ее дома.

— А где она?

Этот неуместный, идиотский вопрос вырвался у Зои сам собой, и она тут же прикусила язык.

— Что же мы в коридоре стоим? — поспешно вмешался Станислав Адамович. — Пойдемте в комнату. Я сейчас кофейку организую.

— А тебя не узнать, — сказала Верунчик Зое. — Настоящей дамой стала. Как же вы быстро вырастаете, господи!..

Зоя и рада была бы уйти, но Верунчик цепко ухватила ее за локоть.

Глава вторая Тени за спиной

Октябрь 1999 года. Младший брат

Хоронили Регину на Кунцевском кладбище. Место, разумеется, выбил всемогущий шеф Коти. Сам он на похороны не приехал, да Котя на это и не рассчитывал. В конце концов, кто ему Регина?

Хотя, если разобраться по совести, шеф был не совсем уж сторонним человеком. Сердечный приступ, из-за которого Регина захлебнулась в ванне, наверняка был спровоцирован паническим страхом. А страх возник не на пустом месте. Он был последствием того опасного задания, которое выполнила Регина на Островах. Но задание-то давал шеф!

Эта элементарная логическая цепочка выстроилась в голове у Коти еще до похорон. Жалость к сестре постепенно вытеснила у него мысли о полном одиночестве, в котором он теперь оказался. Началось это с того ужасного момента, когда Котя увидел обнаженное тело Регины в переполненной ванне. Он смотрел на нее не узнавая.

Потом дотащился до телефона и позвонил туда, куда велел шеф. А вот набрать номер шефа рука не поднялась.

Тот, не выдержав, позвонил сам.

— Почему не на работе, Глинский? — спросил он как ни в чем не бывало.

— Так ведь рано еще… — машинально ответил Котя и, спохватившись, добавил: — И потом, это… У меня сестра умерла.

Шеф весьма профессионально разыграл сначала удивление, потом сочувствие. Клещами вытянул из Коти подробности, о которых был осведомлен лучше Коти. И в заключение сказал:

— Конечно, ни о какой работе и речи не может быть. Сколько дней потребуется на твои печальные дела, столько и получишь. А помощь я тебе организую. И вот еще что, Глинский. Помни наш уговор!

Напоминать Коте о том, что нужно поменьше болтать, шефу не стоило. Тот и сам держал язык за зубами, хотя кое-какие вопросы требовали ответа.

И первый из них — каким все-таки образом люди шефа проникли в запертую квартиру Регины. Никаких следов взлома на замочной скважине не осталось. Странно было и то, что дверь оказалась открытой, будто люди шефа спасались торопливым бегством. Вызывал недоумение включенный телевизор. Непонятно было также, почему, обнаружив труп, посланцы шефа сами не вызвали врачей и милицию, а предоставили это сделать брату.

Шеф сумел организовать все так, что Котя практически был отстранен от тяжких забот, связанных с похоронами, и наблюдал за всем как бы со стороны. У него было время подумать. Сто раз перебрав в памяти обстоятельства смерти сестры, Котя все больше и больше стал подозревать, что дело тут не обошлось без шефа.

Этот преуспевающий, выглядевший чрезвычайно респектабельно бизнесмен вращался не только в деловых и околоправительственных кругах — он был своим человеком среди людей искусства, исправно посещая все премьеры, вернисажи и фестивали. Но вполне вероятно, что шеф коротко знался и с криминальными авторитетами. Такое было вполне в духе времени. Провокация с наркотиком, которую он устроил банкиру Басову, выходила далеко за рамки обычной конкурентной борьбы. Это был чистой воды криминал. Человек, решившийся на подобный ход, мог запросто убрать исполнителя, не замарав чужой кровью своих белоснежных манжет. Там более, если исполнитель оказался слабым звеном.

А Регина как раз обнаружила свою слабость, ударившись в панику. Если бы там, на Островах, коварный план шефа удался и Басов загремел в тюрьму, Регину бы не тронули. Но вышло по-другому, и она стала опасной.

Котя едва не выложил эти соображения пожилому оперу, торопливо бравшему у него показания. Опер явно тяготился пустой формальностью, и Котя промолчал, заподозрив, что мент куплен шефом.

В свете всего происходящего это не выглядело таким уж невероятным.

Напрямую поговорить с шефом о своих подозрениях Котя не мог. У него просто не хватило бы смелости. Вот если бы шеф приехал на кладбище, по выражению его лица можно было бы попытаться что-то угадать. Хотя шеф не такой человек, чтобы выдать себя подобной ерундой.

Настораживало Котю еще и то, что к нему словно приклеились два человека, которых он никогда не видел в офисе фирмы. Эти двое оказались теми людьми, которые обнаружили тело Регины. Теперь они неотступно следовали за Котей, куда бы тот ни пошел. И Котя быстро смекнул, что они специально приставлены шефом. На всякий случай. Расспрашивать их он не рискнул — и правильно сделал. Они и у могилы стояли по обе стороны Коти как безмолвные сторожа.

Проводить Регину собралась ничтожная горстка людей. Кроме Коти и двух сопровождающих пришли несколько сотрудниц с ее работы. Какой-то замшелый старичок произнес над гробом дежурные слова прощания. Что-то там о хорошем, отзывчивом человеке и примерном работнике, без которого осиротел дружный коллектив.

Сотни раз слышанные фразы никого не тронули. Могильщики нетерпеливо переминались, сжимая в руках лопаты. Их уже поджидал следующий покойник.

Котя стоял недвижимо, глядя на лицо Регины, ставшее совершенно чужим. Он ничего не чувствовал. Но когда на крышку гроба гулко упали первые комья мерзлой земли, что-то в нем сломалось. Давясь брызнувшими слезами, Котя рванулся вперед. Он попытался что-то сказать, но из горла вырвался только странный лающий звук. Тотчас двое сторожей с обеих сторон до боли сжали ему локти.

— Спокойно, спокойно!.. — раздалось над ухом.

Котя не стал сопротивляться, обмяк.

— Смотри! Справа! — сказал один сторож другому.

— Вижу! — ответил тот.

Котя почувствовал, что его отпустили. Но внезапный порыв, толкнувший его к могиле, уже угас. Котя машинально нагнулся за горстью земли, да так и не бросил ее на гроб, зажав в кулаке. Он не заметил, как двое его сторожей быстрым шагом подошли к какому-то человеку в черном пальто с поднятым воротником, стоявшему у оградки соседней могилы. Они обменялись парой фраз, после чего человек в черном пальто сделал попытку отбежать. Но люди шефа оказались проворнее. Произошла короткая схватка, в результате которой человек в черном пальто оказался поверженным на землю, а сторожа Коти таким же быстрым шагом возвратились. На ходу один из них спрятал за пазуху отнятую у незнакомца видеокамеру.

Человек в черном пальто лежал лицом вверх, к пасмурному небу. Глаза его были закрыты.

Ноябрь 1999 года. Ксана

Получив в лице Владика беззаветно преданного союзника, Ксана почувствовала себя уверенней. Но и только. Практически молодой юрист мало чем мог поспособствовать в ее расследовании. Врагов Марьямова, если таковые действительно имелись, не интересовали капиталы, доставшиеся Ксане. Их, видимо, вполне удовлетворила смерть Сильвера.

Очевидно, оборвалась навсегда и единственная ниточка, за которую можно было бы потянуть. Человек со змеиным взглядом, забравший пресловутую видеокассету, бесследно исчез и вряд ли собирался появляться в будущем.

Однако Ксана не махнула рукой на поиски возможных виновников гибели названого отца. Она поняла, что лихим наскоком эту проблему не решить. Требовалось время и терпение. А пока что у нее были более неотложные дела.

Теперь, когда благодаря отбывшей в свой Белгород Вале Федотовой стал известен адрес Буряка, можно было вплотную заняться бывшим тренером. Водителя Володю Ксана в помощники не взяла, поскольку знала его плохо, а невозмутимости, с которой он исполнял причуды хозяйки, было недостаточно. А вот рвавшийся доказать свою преданность Владик годился безусловно.

Но и тут существовала одна сложность. Ксана собиралась отомстить Буряку очень жестоко. Такая жестокость несомненно требовала объяснения. Рассказывать же Владику о своей прошлой жизни Ксана не хотела.

С одной стороны, без памяти влюбленный парень мог загореться таким же желанием наказать Олексу Ивановича. А если нет? Если рассказ Ксаны оттолкнет его? Нужно было сделать так, чтобы Владик взялся помогать, что называется, с закрытыми глазами. Но для этого ему надо было хотя бы подарить надежду на возможную близость. А вот этого Ксана обещать Владику никак не могла. Не могла, и точка. Охоту к сексу ей отбили напрочь. Получалось так, что действовать нужно было самостоятельно.

Владик теперь находился при Ксане неотлучно, ловя каждое ее слово, каждый взгляд. От него не укрылось, что Ксана пребывает в некотором смятении. И он однажды сказал:

— Я вижу, вас что-то мучает, Ксана. Скажите что. Может, вместе легче будет решить проблему?

— Ну смотри, — усмехнулась она. — Сам напросился.

Он с готовностью кивнул.

— Мне нужно одну машину спалить, — сказала Ксана и выжидательно посмотрела на Владика.

Тот молчал, ничем не выражая своего отношения к услышанному.

— Ты меня понял? — спросила она.

— Понял. Надо сжечь машину. Дальше?

— Ну ты даешь!.. — немного растерялась Ксана. — А какую, зачем — тебя не интересует?

— Нет, — сказал он. — Главное, что это вам нужно. Остальное — несущественные детали.

— Но я, может, на преступление иду.

— Это если по Уголовному кодексу, — спокойно возразил он. — А если по-другому… Я не сомневаюсь, что речь идет о машине какой-то редкостной сволочи. Мерзавца, который это заслужил. А может быть, и не только это.

Ксана ошеломленно молчала. Потом потянулась за сигаретой, но сломала ее, не закурив.

— Я угадал? — спросил Владик.

— Да. Но как?…

— Тогда мне больше ничего знать не надо.

Ксана и предположить не могла, что они так быстро договорятся. Она с нарастающим интересом взглянула на Владика. Этот парень в самом деле готов для нее на все. Однако жизнь научила Ксану не слишком-то доверять людям.

— Я за помощь хорошо заплачу, — сказала она.

— А вот этого не надо, — ответил он оскорбленным тоном. — Я могу что-то сделать для вас. И все. Без всяких авансов.

Ксана почувствовала, что краснеет.

— Извини, — пробормотала она. — Не хотела тебя обидеть.

— Ерунда. Просто вы меня еще плохо знаете.

— Слушай, — сказала она, — говори мне тоже «ты». А то странно получается. Я тебя на «ты», а ты меня на «вы».

— Я попробую.

Но сказать Ксане «ты» у Владика долго не получалось. До той самой ночи, когда они отправились сжигать машину Буряка.

Ксана взяла из гаража маленький элегантный «Форд Ка», который обучилась водить совсем недавно, и они с Владиком сперва поехали на заправку, где наполнили бензином две двадцатилитровые пластиковые канистры.

В половине четвертого утра они подъехали к дому, в котором проживал теперь Олекса Иванович. Место, где ночевал «Опель», взятый у Семена Буряком в бессрочное пользование, было разведано поджигателями накануне. Машина стояла во дворе дома номер двадцать два по улице Островитянова. Там еще до приезда Олексы Ивановича все было занято машинами жильцов, поэтому Буряк ставил «Опель» рядом с мусорными контейнерами. Так что другие машины не должны были пострадать от огня.

Владик не позволил Ксане выйти из машины. Он вообще настаивал на том, чтобы пойти на эту опасную акцию одному. Но Владик не умел водить машину, а исчезнуть с места преступления следовало быстро. Да Ксана и не хотела мстить чужими руками.

Подкравшись в кромешной тьме к обреченному на гибель «Опелю», Владик щедро облил его бензином сначала из одной, а потом из другой канистры. Журчание стекающего на землю бензина казалось ему грохотом водопада. Потом он сделал, как полагается, длинную бензиновую дорожку, чтобы случайно не загореться самому. Немного помедлил и, наклонившись, чиркнул спичкой. Огонь весело понесся по бензиновому ручейку к «Опелю», и через мгновение машина бесшумно запылала.

Ксана не могла оторвать взгляда от пляшущих языков пламени.

— Поехали! — услышала она голос Владика. Он уже сидел с ней рядом, поставив пустые канистры в ногах.

— Нет, подожди… — отмахнулась Ксана.

И в тот же момент у «Опеля» со страшным грохотом рванул бензобак. По всей округе заверещали на разные лады сторожевые системы машин. В доме начали зажигаться окна.

— Поехали! — повторил Владик. — Ты что, с ума сошла?

— Ну наконец-то ты сказал мне «ты»! — Ксана обернулась к Владику с холодной торжествующей улыбкой.

Он не мог заставить ее тронуться с места, пока из подъезда не выскочил ополоумевший мужик в одних трусах. Он бестолково заметался вокруг пылающего «Опеля».

— Смотри, это он! — сказала Владику Ксана. — Теперь едем!..

Она резко рванула машину вперед. Но едва «Форд Ка» выскочил из двора на улицу, как путь ему преградила патрульная машина милиции.

— Куда так несетесь? — прогремел подскочивший мент.

— Да к вам же и несемся, — не задумываясь ответила Ксана. — Там во дворе машина взорвалась! Ужас!..

Только минуты через три, когда «Форд Ка» был уже далеко от опасного места, Владик восхищенно сказал:

— Ну у тебя и нервы!

— Сама удивляюсь, — ответила Ксана и хрипло засмеялась.

Ноябрь 1999 года. Жанна

Итак, она сидела за празднично сервированным столом в нижнем зальчике бара «Роспи», расположенного по соседству со станцией метро «Орехово». Зальчик был снят одним удачливым брокером по случаю собственного дня рождения. Народ тут собрался разношерстный, преимущественно среднего возраста. Но все это было не важно. Главное, что Жанна, неожиданно для себя самой, дала согласие на участие в чужом празднике. Проклятые деньги нужны были позарез.

В общем-то, собравшиеся за столом оказались довольно милыми людьми. И сам виновник торжества не вызывал антипатии. Только вот от близкого соседства с Неподражаемой он пережил такой стресс, что после пары рюмок «Русского стандарта» безнадежно поплыл и стал вести себя не совсем адекватно.

А сначала все было чинно, даже слишком. Когда после небольшой суматохи гости расселись по местам, возникла томительная пауза. Все глазели на Жанну, следя за каждым ее движением.

— Жанна Максимовна, вам первое слово, — сказал виновник торжества дрогнувшим от волнения голосом.

Вот тут-то Жанне и припомнился старый анекдот про Сидорова, за деньги готового на все.

— Ну почему же мне? — мягко возразила она. — Я тут случайный гость.

— Самый дорогой гость! — протестующе воскликнул виновник торжества.

У Жанны едва не вырвалась неуместная шутка, что она действительно обошлась хозяину недешево. Ей пришлось подняться с бокалом шампанского. Все подходящие к случаю слова вылетели у нее из головы.

— Извините, я не буду оригинальной, — сказала Жанна с натянутой улыбкой. — Я просто желаю виновнику торжества всяческих несчастий, болезней, неудач и даже мелких неприятностей…

Она сделала небольшую паузу и закончила:

— …избежать!

Недоумение гостей сменилось бурным восторгом. Тривиальный приемчик сработал на удивление безотказно. Впрочем, любой тост Неподражаемой прошел бы тут на ура.

После нескольких рюмок стол оживленно загудел. К Жанне выстроилась целая очередь желающих чокнуться. Виновник торжества был свински забыт, и от этого Жанна чувствовала себя еще более неловко. Она со страхом ждала, что, несмотря на жесткую договоренность, гости не удержатся и начнут приставать к ней с вопросами про ее седину, интересоваться деталями личной жизни.

К счастью, вскоре появились двое музыкантов. Один с саксофоном, другой с синтезатором, заменявшим целый оркестр. Подвыпившая компания ударилась в пляс.

Жанна украдкой поглядывала на часы. Стрелки двигались мучительно медленно, до девяти, когда Жанна решила незаметно уйти, им еще было тащиться и тащиться.

— А сейчас прошу полной тишины! — заплетающимся языком объявил виновник торжества. — Сюрприз!..

Он махнул рукой музыкантам, и в зальчике зазвучал знаменитый шлягер Неподражаемой «Слезы шута». Немедленно грянули аплодисменты. Песню помнили все и ждали, что дорогая гостья сейчас ее споет.

Вот к этому Жанна оказалась не готова. Времена, когда она развлекала своим пением гостей в захолустном кратовском ресторанчике, давно прошли. Старинные «Слезы шута» вывели ее когда-то на международную арену. Но второй раз войти в ту же реку было невозможно. Да Жанна и пробовать не хотела.

Она ограничилась тем, что вежливо похлопала музыкантам и отвернулась, чувствуя, что разочаровала всех.

Однако виновник торжества не собирался сдаваться. Он с хмельной улыбкой подскочил к Жанне и сказал:

— Тогда разрешите пригласить вас на танец.

— Когда «тогда»? — попыталась отшутиться она.

— В смысле — сейчас.

Все вокруг смотрели на них с ожиданием. Отбрить виновника торжества было уж совсем неловко.

И Жанна неохотно встала, проклиная себя в душе за опрометчивый поступок.

Никто больше танцевать не пошел. Жанна с партнером будто исполняли посреди зала концертный номер. Причем весьма сомнительного качества, поскольку виновник торжества танцевать был явно не мастер. Зато он все крепче и крепче прижимал Жанну к себе, нашептывая ей в ухо:

— Нет, ну это вообще! Чтобы я с самой Арбатовой!.. Кому рассказать — не поверят. Хорошо, свидетели есть. Нормально гуляем, а? Нормально, Жанна?

— Максимовна, — напомнила она, пытаясь отстраниться.

— Ну ладно, чего там! — бубнил партнер. — Как говорится, какая барыня не будь, все равно ее…

— Все! — сказала Жанна. — Я устала.

— Да не сердись. Я же по-простому. Мы же все из одного теста, так? Хоть звезда, хоть не звезда. Я правильно понимаю?

— Нет, неправильно, — сказала Жанна и остановилась.

— Все! Молчу! — согласился виновник торжества. — Спасибо за танец.

Он мокрыми губами неожиданно приложился к губам Жанны. Как ее только не стошнило! Жанна отпрянула и, не помня себя, залепила нахалу пощечину.

Музыка испуганно смолкла. Все замерли, словно в немой сцене из «Ревизора».

— Извините за компанию, — бросила Жанна и стремительно вышла к ведущей наверх лестнице.

Несколько человек побежали ее возвращать. Но из этого, разумеется, ничего не вышло. Жанна уехала с ожидавшим ее Васей Кочетковым, швырнув на барьер гардероба конверт со своим гонораром.

Она прекрасно понимала, что этот случай не сойдет ей с рук. Извращенные и преувеличенные сплетни о том, как капризная, зажравшаяся звезда дала по морде простому мужику на его же дне рождения всего-навсего за невинный поцелуй, вскоре разнесутся по городу. И пресса начнет смаковать это на все лады.

— Ну, Боря, — сказала она потом Адскому, — я тебе эту лажу век не забуду! Хотя при чем здесь ты? Сама виновата. Нечего деньги задницей жрать!..

Октябрь 1999 года. Зоя

Пока они входили из прихожей в комнату, Верунчик шла с Зоей рядом, вцепившись в нее, словно боялась, что та вот-вот исчезнет.

— Ну рассказывай, — попросила Верунчик. — Жанночку-то мы чуть ли не каждый день по телевизору видим. А ты как поживаешь?

— Да все у меня нормально, тетя Вера. Муж, дочь. Внучка уже есть.

Зоя замолчала, понимая, что родители Миледи ждут от нее совсем другого.

— С Жанночкой часто видитесь? — спросила Верунчик.

— Редко, к сожалению.

— Что ж вы так? Ведь в школе дружили — водой не разольешь. Ну а с Милой?…

Зоя лихорадочно искала подходящий ответ.

— Зоечка, тебе кофе с молоком или без? — вовремя вставил Станислав Адамович.

— Без. Черный, — сказала Зоя.

— Да подожди ты, Стасик, со своим кофе. Успеется, — поморщилась Верунчик. — Я у Зои про Милу хочу узнать.

— Мы с ней, тетя Вера, почти год не виделись, — осторожно сказала Зоя.

— Это почему же? Неужели поссорились?

— Нет, что вы! Просто так жизнь сложилась. А вы давно в Москве?

— Скоро два года. Да, Стасик?

— Около того, — неохотно ответил муж.

Зоя быстренько сопоставила в уме сроки. Три года назад Миледи вдруг бесследно пропала куда-то, бросив работу в Зоином престижном ресторане. Весной этого года она появилась, неузнаваемо изменившаяся, на концерте Жанны. Ее родители около двух лет находились в Москве. Неужели за это время они ни разу не встретились с дочерью?

— Мы ведь не по своей воле сюда приехали, — сказала Верунчик. — Нас под конвоем привезли.

— Почему под конвоем? — изумилась Зоя.

Станислав Адамович делал жене отчаянные знаки, но ту уже нельзя было остановить.

Так Зоя узнала про поездку супругов Мидовских в итальянскую Террачину для опознания тела Миледи, якобы убитой там вместе со своим любовником.

Про лживый телерепортаж о похоронах, на которых присутствовали подставные родители погибшей. Про упорное нежелание отечественных спецслужб расследовать это темное дело.

— Представляешь, Зоечка! — воскликнула Верунчик. — Я им говорю, что сердцем чувствую — она жива! А они мне твердят — умерла!

— Подождите, тетя Вера, — взволнованно спросила Зоя. — Это когда было?

Станислав Адамович за спиной жены запоздало приложил палец к губам, призывая Зою замолчать.

— Да два года назад и было, — сказала Верунчик.

— Не знаю, что они там в Италии напутали, но мы этой весной с Милкой встречались. И Жанка была. Она может подтвердить.

— Что я тебе говорила, Стасик? — Верунчик с торжеством обернулась к мужу. — А ты был готов меня в сумасшедший дом упечь!

— Не сгущай краски.

— Хотел, хотел! Теперь-то видишь, что нам безбожно врали?

— Вшистко едно, — пробормотал пан Мидовский, по-прежнему любивший иногда ввернуть польские словечки.

— Нет не все равно! — горячо возразила Верунчик. — От нас что-то скрывали. И вот Женечка погибла.

— Женечка? — спросила Зоя.

— Да, сестра моя двоюродная.

— Альшиц?

— Ты слышала, да? — сказала Верунчик. — Прямо в квартире зарезали. Как овцу. А все потому, что она про Милочку правду хотела выяснить, да кому-то это очень не понравилось.

— У тебя нет никаких доказательств, что Евгению убили из-за этого, — устало заметил Станислав Адамович.

Зоя знала другую версию убийства, но сочла за лучшее промолчать.

— А потом, Зоечка, произошла совсем уж непонятная история. — Верунчик все никак не могла остановиться. — Приходит к нам однажды девушка. То есть молодая женщина…

— Верунчик!.. — простонал Станислав Адамович. — Не надо!..

Но его мольбы не подействовали на жену. И Зое пришлось выслушать подробный рассказ о том, как в квартире на Поклонной неведомо откуда появилась женщина, лицом непохожая на Миледи, но во всем остальном настолько ее напоминающая, что Верунчику стало казаться, будто это ее дочь. Да и Станислав Адамович был в полнейшем смятении.

Зоя сразу поняла, в чем тут дело. Конечно же, это приходила сама Миледи. Миледи после пластической операции, так изменившей ее, что даже Зоя с Жанной, помнится, не признали подругу. Однако говорить об этом Верунчику Зоя не стала. Ей прежде самой надо было во всем разобраться.

— Ну и что дальше? — спросила Зоя.

Верунчик махнула рукой и залилась слезами.

— Она больше не пришла, — глухим голосом сказал Станислав Адамович. — Хотя обещала прийти. На Милочкин день рождения. И с тех пор ни разу не позвонила.

Он подал жене платок и продолжил, гладя ее по голове:

— Я-то думаю, что это не Милочка была, а какая-то ее московская подружка. Она так и представилась. А нам просто очень хотелось поверить, что… — У него перехватило горло.

— И все-таки она жива, жива! — сквозь слезы упрямо затвердила Верунчик. — Я не знаю, как все объяснить, но какое-то объяснение найдется. Я верю! Я все равно ее жду!..

Станислав Адамович с помощью Зои бережно уложил в спальне совершенно обессилевшую жену, сам привычно сделал ей инъекцию успокоительного, и Верунчик забылась.

Потом пан Мидовский и Зоя на цыпочках вернулись в комнату.

— Ты мне честно скажи, Зоя, — попросил Станислав Адамович, плотно прикрыв дверь. — Тебе что-нибудь известно про Милу? Пусть самое страшное, но скажи. Ты же видишь, жить в таком постоянном напряжении немыслимо.

Зоя отрицательно покачала головой. Сейчас сказать правду она была не в силах.

— Я-то уверен, что ее уже нет в живых, — тихо продолжил Станислав Адамович. — Верунчик тебе кое-что не успела рассказать. Тут в начале сентября вдруг вламывается к нам какой-то субъект. Между прочим, с огнестрельной раной в плече, как потом выяснилось. И этот тип сначала заявляет с порога, что он от Милы. А потом говорит, что она умерла.

Так вот, оказывается, куда делся из Склифа незнакомец, отстреливавшийся от погони! Зоя уже почти не сомневалась, что это был любовник Миледи, киллер со змеиным взглядом. Нужно ли пану Мидовскому знать об этом?

— А что дальше? — спросила Зоя.

— А дальше он — брык без сознания. Так и не очнулся, пока его на носилках не вынесли. Как тут с ума не сойти? Верунчик, видишь, все равно Милочку ждет. Может, она и права, а?

Зоя только беспомощно пожала плечами. Ей нужно было время, чтобы переварить новые факты. Но бросать свое расследование она не собиралась.

Октябрь 1999 года. Митя Иванцов

Переживать вторую молодость почти в шестьдесят лет удается не каждому. Но Мите Иванцову это удалось. По крайней мере, он так думал.

С нелепой гибели его друга и соавтора Володи Трофимова для Мити начался в жизни новый отсчет. Он как будто потерял старшего брата и долгое время пребывал в растерянности, не понимая, как быть дальше. К тому же у него начался затяжной и мучительный развод с женой, наставившей Иванцову рога самым пошлейшим образом. И Митя был готов то простить предательство, то убить жену на месте.

Ни того ни другого не случилось. Казавшийся безоблачным брак развалился сам собой.

Митя запил и как в молодые годы пошел «гулять по пригородам». Так когда-то они с Трофимовым называли совместные рейды по негордым девчонкам.

В своем стремлении самоутвердиться он пал так низко, что однажды притащил домой проститутку, хотя секс за деньги всегда презирал. Притащить-то притащил, но к ней даже не прикоснулся. Он подцепил ее возле автовокзала, куда забрел спьяну.

Дома он немного протрезвел и рассмотрел проститутку получше. Она была подстрижена очень коротко и скорее напоминала мальчишку. Но особенно поразили Митю ее огромные черные глаза, буквально обжимавшие его. Митя зачем-то принялся изливать ей душу. Черноглазая слушала хорошо, не вставила ни единого словечка. Утром Иванцов отпустил ее на все четыре стороны, заплатив заранее обговоренную сумму, чем несказанно удивил черноглазую, а сам подсел с записной книжкой к телефону в поисках тех, кто готов был провести с ним ночь без оплаты, по старой дружбе. И такие время от времени находились.

Никакой радости Мите это не принесло, только измотало физически. Он был уже не тем пахарем что прежде, а секс без настоящего чувства Иванцову стал попросту противен.

И работа у Мити не клеилась. Он часами просиживал над чистым листом бумаги, куря до одурения, и не мог родить даже одной фразы. В результате Иванцов выпал и из телевизионной, и из литературной обоймы.

Этот кризис мог кончиться совсем плачевно, если бы не Лена Лебедева, которую Иванцов скоро стал звать домашним именем Лёка. Сначала ничто не говорило о том, что их встреча была предопределена на небесах. Ночь, проведенная вместе по случайному взаимному капризу, была приятной, не более. Но постепенно они начали проводить вместе не только ночи, но и дни, от чего Иванцов отвык совершенно. Обычно, едва занимался рассвет, он только и мечтал о том, как бы побыстрее сплавить ночную партнершу.

С Лёкой получилось по-другому. Мите хотелось и при свете дня видеть ее, разговаривать с ней. Ум у Лены Лебедевой был холодный, язвительный. Ее оценки удивляли беспощадностью и остроумием. Порой Иванцов ловил себя на том, что проигрывает Лёке во всех отношениях.

Внешне Лебедева ничуть не походила ни на прежних Митиных жен, ни на тех женщин, с которыми он заводил короткие связи. То есть была не его группы крови, как сказали бы они с Трофимовым. Все предыдущие смотрелись попроще, постандартней, что ли. Стройностью фигуры Лена Лебедева не уступала ни одной из них. И тут Иванцов понимал свой выбор. А вот спокойные серо-голубые глаза Лёки, тонко очерченный нос, вызывающе пухлые губы, от которых ни один мужик не мог отвести взгляда, Митю смущали. Такие лица никогда не нравились ему раньше. Но, может быть, подумалось Иванцову, у него со временем просто улучшился вкус.

Период влюбленности Митя как-то незаметно миновал. Не было жаркого пламени в груди, бессонных ночей, взволнованных стишков, которыми он грешил прежде. Но вместо всего этого день за днем крепло нечто более ценное и основательное. Вскоре он с некоторым недоумением обнаружил, что Лёка стала для него всем — другом, любовницей, ребенком, матерью. Она не разыгрывала ни одной из этих ролей. Так вышло само собой.

Что переживала сама Лебедева, Мите приходилось только догадываться. Они никогда не говорили о своих чувствах. Иванцова, в общем, устраивало такое положение вещей. Но Лёка не терпела неопределенности и однажды спросила:

— Ты долго собираешься меня держать в подвешенном состоянии?

— Это ты о чем? — слегка растерялся он. — О женитьбе, что ли?

— Именно.

— Я готов. Хоть завтра.

Они поженились, и Митя ни разу не пожалел об этом. Брак с Леной Лебедевой основательно встряхнул его, заставив думать о хлебе насущном. А зарабатывать Иванцов умел только литературным трудом. И он с похвальным усердием взялся сочинять, превозмогая неуверенность, грозившую стать болезнью. Пошли какие-то гонорары, но самое главное — к Мите вернулась радость работы. Разнообразные идеи поперли из него так, как не часто случалось в годы соавторства с Трофимовым, поскольку тогда оба порой слегка халтурили, полагаясь друг на друга.

От вернувшейся уверенности в собственных силах Митя почувствовал себя лет на двадцать моложе, то есть почти ровесником новой жены. Это он и называл своей второй молодостью.

После многолетнего перерыва Иванцов вернулся на телевидение с авторской развлекательной ретропрограммой. Правда, выдержал он там недолго. Стариков в Останкине почти не осталось, а у новых в каждом глазу, фигурально говоря, маячило по доллару. Атмосферы тотальной коммерции Митя не выдержал, но хотя бы убедился в том, что он и сегодня кое-что может.

А когда Тимур Арсенов загорелся идеей сделать фильм по залежавшемуся в столе Митиному роману, Иванцов окончательно уверовал в свою счастливую звезду. Он взялся за большой роман, который в процессе работы стал перерастать в трилогию…

Митя прилежно долбил по клавишам старой пишущей машинки, когда в прихожей раздался длинный звонок. Чертыхаясь, он прервался на середине фразы и пошел открывать.

За дверью стоял Алик Алексашин. Вид у него был взъерошенный, под глазом красовался впечатляющий фингал.

— Привет! — сказал Митя.

— Привет! — кивнул Алик. — Елена Васильевна дома?

— А ты к ней?

Митя спросил это нарочно. Он прекрасно знал, что Алексашин испытывает перед Лёкой необъяснимую робость.

— Просто не хотелось бы ее пугать своим видом, — серьезно ответил Алик. От него не пахло спиртным, как в первую секунду показалось Мите.

— Входи, входи. Я один.

Они прошли в кабинет Иванцова.

— На чей это ты кулак наткнулся? — спросил Митя.

— Это пустяки, — отмахнулся Алексашин. — У меня, Митя, видеокамеру отобрали.

— Какую видеокамеру?

— Твоей знакомой. Ну помнишь, ты меня сосватал на съемку за двести баксов?

— Так, так. И кто же у тебя камеру отнял? Менты?

— Нет. Каких-то два непонятных амбала. Главное дело, весь ритуал уже зафиналили. Стали могилу закапывать. И тут подлетают ко мне на бреющем полете эти орлы. Камеру выхватили и хрясь по фейсу. И я, как тот инвалид у Зощенко, лежу скучаю. И из башки кровь капает. А что, почему, я так и не врубился.

— Хорошенькое дело! — присвистнул Митя.

— Да уж куда лучше! Эта твоя знакомая дама хоть бы предупредила, что навешать могут, — обиженно сказал Алик. — А теперь мне еще ей за камеру платить.

— Ну это вряд ли. Ты же не пропил ее. Да еще жизнью рисковал. Здоровье вон подорвал. Вернее, тебе подорвали. Плохо, что ты пострадал зазря.

— Как это зазря? Обижаешь, начальник. Я ведь не в дровах себя нашел. Успел записанную кассету вынуть и вставить новую. А запись-то — вот она!..

Алексашин полез за пазуху, вынул миниатюрную видеокассету и с торжеством показал ее Мите.

Декабрь 1999 года. Первый из списка

Олекса Иванович Буряк находился в недоумении и тревоге.

События последних дней совершенно выбили его из колеи. Сначала бесследно исчезли три девчонки, работавшие на него. Конечно, с уличными шлюхами могло произойти все что угодно. Их и замочить могли лихие клиенты. Такое случалось. Но чтобы сразу троих в один день! Это уж было слишком. Тогда что же? Может быть, юных проституток переманили конкуренты? Или силой заставили трудиться на другого хозяина?

Узнать это не было никакой возможности. Не в милицию же идти, чтобы объявлять их в розыск. У Буряка с ментами существовала прочная связь, но они бы просто подняли Олексу Ивановича на смех, сунься он к ним с такой нелепой просьбой.

Пока Буряк ломал голову над этой загадкой, на него обрушилась новая беда. Однажды ночью его разбудил грохот взрыва. Кинувшись к окну, Буряк увидел объятый пламенем «Опель», который всегда оставлял возле мусорных контейнеров.

В одних трусах Олекса Иванович выскочил из дома, но спасти машину было уже нельзя. Появившийся во дворе милицейский патруль даже и не подумал вмешиваться. Менты с философским спокойствием досмотрели пожар до конца, нехотя составили протокол и укатили, оставив Буряка наедине с дымящимся остовом автомобиля.

Изношенный «Опель» особой ценности не представлял. К тому же он принадлежал Семену. Так что по поводу утраты автомобиля Буряк не слишком переживал. Его серьезно встревожило другое. Сам по себе «Опель» загореться не мог. Его определенно подожгли. Но кто? Местные хулиганы? Разумеется, могло быть и так. Но почему шпана, из множества машин во дворе выбрала именно старый «Опель»? Он, конечно, был иномаркой, но уже не вызывающей черной зависти. Куда круче было бы спалить новенький «Рено», припаркованный неподалеку.

Буряку все это очень не нравилось. А что, если необъяснимое исчезновение трех проституток и уничтожение машины связаны между собой? Может, кто-то ведет против него тайную войну?

Догадка так ошеломила Олексу Ивановича, что он тут же схватился за телефон. Без помощи друзей из милиции ему было не обойтись, и Буряк договорился о немедленной встрече.

С Гурновым и Сакеевым он познакомился тогда, когда еще возил живой товар из Винницы. Оба мента были не дураки попользоваться на халяву его девчонками. Обычно они подъезжали на точку возле Центрального автовокзала и втаскивали в машину ту, которая им приглянулась.

Так в свое время случилось и с Ксюшей Швайко, пропавшей без вести после очередной «черной субботы» в отделении милиции.

Буряк попытался тогда выяснить: где, мол, девчонка, ребята? Но ничего внятного в ответ не услышал и понял, что повел себя неправильно. А поняв, постарался подружиться с ментами, поскольку чувствовал острую необходимость в надежной «крыше». Менты с удовольствием согласились крышевать сутенера за соответствующую мзду. Буряк кряхтел, но мирился с лишними расходами. Чуточку полегче стало тогда, когда третий мент — а был еще и третий, синеглазый Петя Тарханов, — вдруг уволился из милиции.

Сакеев с Гурновым не только оберегали Буряка от конкуренции. Они помогли ему с пропиской, когда он решил обосноваться в Москве. А потом Гурнов даже стал принимать участие в спектаклях, которые Олекса Иванович разыгрывал для приезжих дурочек вроде Вали Федотовой. Чтобы произвести большее впечатление, Гурнов пришпиливал себе майорские погоны, хотя на самом деле был старшим лейтенантом.

Когда Буряк выложил ему свои подозрения, Гурнов сказал насмешливо:

— Ты анекдот про неуловимого Джо слышал?

— Нет, — растерянно ответил Буряк. — А что?

— Был такой ковбой, Джо. А почему его звали неуловимым, знаешь?

— Почему?

— А его не ловили, потому что он никому на хер был не нужен! Вот и с тобой та же история. Ну шалавы твои пропали. У нас знаешь сколько за сутки людей пропадает! Ну старая тачка у тебя сгорела. Пацаны баловались. Какая тут связь?

— Странно как-то, — сказал Буряк. — Одно за другим.

— Не прессуй мне мозги, Олекса. Вот если будет действительно что-то серьезное, тогда приходи.

Буряк ушел от Гурнова ничуть не успокоенный. Семену он о своих тревогах рассказывать не стал. Тот соображал туго, и на его помощь рассчитывать не приходилось. Свой разрушенный бизнес Олексе Ивановичу нужно было возрождать в одиночку. Однако время вступительных экзаменов давно прошло, и откуда брать новые кадры, Буряк не знал.

Судьба его решилась неожиданно. Это произошло в один из первых декабрьских вечеров. Буряк возвращался домой из Ясенева, куда мотался, чтобы посмотреть четырехлетний «Фольксваген», объявленный в продажу через газету «Из рук в руки». Машина оказалась в приличном состоянии, и цену у продавца удалось сбить на триста долларов. Так что Олекса Иванович был в приподнятом настроении.

Он ничуть не испугался, когда из снежной круговерти внезапно появился молодой человек, преградивший дорогу. Незнакомец был щупловат, да и смотрелся вполне интеллигентно.

— Тебе чего? — довольно дружелюбно спросил Олекса Иванович. — Заблудился?

Молодой человек не ответил, но и с дороги не ушел, глядя прямо в глаза Буряку. Это насторожило Олексу Ивановича. Пьяный, что ли, или обкуренный?

— Чего надо, спрашиваю? — повторил Буряк, весь подбираясь.

— Вам привет из Белгорода, — отчетливо произнес незнакомец.

— Из Белгорода? Это от кого же?

— От Вали Федотовой. Помните такую?

Буряк вздрогнул. Валя Федотова была одной из трех недавно исчезнувших девчонок. Той белобрысенькой, на которую Олекса Иванович больше всего потратил сил. Странный привет от нее не сулил ничего хорошего.

— Не знаю я никаких Федотовых! — резко сказал Буряк. — Ошибся ты, парень.

— Вас ведь Олексой Ивановичем зовут? — Молодой человек и не подумал сделать хотя бы шаг в сторону. — Олекса Иванович Буряк, верно?

— Ну и что?

— Значит, никакой ошибки нет.

— А ты-то сам кто будешь?

— А я, Олекса Иванович, наказание ваше!..

Буряк еще не успел вникнуть в смысл этих слов, как заметил, что его окружили вынырнувшие из снежной мглы парни. Их было пятеро или шестеро. Агрессивный настрой парней не вызывал сомнений, и Олекса Иванович понял, что сейчас ему придется худо. Никаких объяснений парни не хотели.

Оставалось одно — звать на помощь. Вдруг кто-нибудь услышит. Хотя вокруг не было ни души. Все прохожие как сквозь землю провалились.

Буряк уже открыл рот, но крикнуть не успел. Первым же ударом его сбили с ног, и началось избиение. Олекса Иванович слишком хорошо знал свою вину, чтобы просить о пощаде. Поэтому он только старался прикрыть от ударов самые уязвимые места.

Парни оттащили свою жертву в сторону от тротуара, и там продолжали ее молотить. Их удары были чувствительными, но не жестокими, пока напавшие не завелись по-настоящему.

Буряк уже начал захлебываться кровью. Молодой человек, остановивший его, спокойно наблюдал за происходящим со стороны.

Наконец наступил момент, когда Олекса Иванович перестал защищаться. Его тело безжизненно распласталось на снегу.

— Хватит! — сказал молодой человек. — Ну хватит же!..

Парни напоследок пнули Буряка как мертвого, хотя он еще был жив. Потом, отдуваясь, подошли к молодому человеку.

— Спекся, падла! — констатировал один из них. — Гони баксы.

Молодой человек протянул ему несколько сотенных купюр, и парни исчезли во мгле…

Снег не задерживаясь соскальзывал с покатой крыши «Форда Ка», припаркованного за углом. Когда молодой человек приблизился к машине, дверца распахнулась и хрипловатый женский голос спросил:

— Ну что, Владик?

— Он там лежит… В крови весь…

Владик поспешно отвернулся, и его вывернуло на снег.

— Извини, Ксана… — невнятно пробормотал он.

— Я сама должна увидеть, — сказала Ксана и решительно вышла из машины.

Не слушая слабых возражений потащившегося за ней Владика, она дошла до того места, где на темном от крови снегу лежал Буряк.

Ксана склонилась над ним и прошептала:

— Это тебе за все! Подыхай, гадина!..

Но Буряк уже вряд ли ее услышал.

Снег повалил еще сильней, заметая неподвижное тело.

Декабрь 1999 года. Жанна

За неделю до первого концерта Неподражаемой в Ярославле новый альбом был готов. Она хотела дать послушать его Тимуру. Жанна всегда так делала. Но они находились в затяжной ссоре, виделись урывками, и все это не располагало к прослушиванию.

Тем не менее Жанна за завтраком сказала:

— Я вчера новый альбом закончила.

— Поздравляю, — коротко ответил Тимур.

— Может, еще не с чем. Ты послушать не хочешь?

— Только не на студии. У тебя же все на компакт-диске? Принеси домой. Я как-нибудь вечерком выкрою время.

— Но ведь на домашней аппаратуре совсем другое впечатление.

— Я на студию приехать не могу. Мне сейчас каждая секунда дорога.

— Ладно, — сказала Жанна и поджала губы. — Это не обязательно. Потом услышишь. В эфире.

Тимур только пожал плечами.

На студии Жанна внимательно прослушала весь альбом одна. Вернее, в компании с Витей Старковым.

— Нормалек! — сказал звукорежиссер. — Не стыдно людям показать.

В его устах это было высшей похвалой.

Жанне и самой альбом понравился, хотя она, слушая собственные записи, редко оставалась удовлетворенной. Ее все время подмывало что-то переделать. Но на этот раз ничего исправлять не захотелось. Голос звучал по-новому, и самое главное — Жанне удалось освободиться от приевшейся попсовой манеры, уже не сочетавшейся с возрастом. Когда певице уже под сорок, ей не пристало претендовать на роль дискотечной королевы.

Все тщательно отобранные песни для нового альбома были под стать зрелой женщине. И музыка радовала изяществом, и слова могли с полным основанием считаться стихами, а не корявыми подтекстовками.

Жанна вручила Старкову в качестве презента литровую бутыль «Мартеля» и, спрятав в сумочку драгоценный компакт-диск, поехала домой.

Она ждала, что вечером Тимур спросит про альбом. Но он пришел поздно и тут же завалился спать.

А вскоре Жанна уехала в Ярославль, где уже два дня находились ее музыканты, бэк-вокалисты, балет и техническая группа. Их заранее увез туда Боря Адский, чтобы всё подготовить в лучшем виде.

Вася Кочетков домчал Жанну на машине до Ярославля за три часа. Она и утомиться не успела, ухитрившись даже немного вздремнуть за заднем сиденье.

Адский расхаживал на легком морозце возле гостиницы, поджидая Жанну. Она чмокнула директора в холодную морщинистую щеку и спросила:

— Все нормально? Проблем нет?

Это было сказано для порядка. Она знала, что на Борю можно положиться.

— Никаких проблем, — как-то торопливо ответил Адский и отвел глаза.

— Или все-таки есть? — невольно насторожилась Жанна.

— Да нет, все хорошо, — сказал директор, прикладывая руку к сердцу.

Но что-то все-таки его беспокоило Если б какие-то неприятности произошли у Жанны дома, ей немедленно позвонили бы. Она не выключала в машине свой мобильник. Значит, причина легкого замешательства директора была здесь, в Ярославле.

— Едем в зал! — решительно объявила Жанна.

— Сразу? Передохни с дороги, Жанночка.

— Едем. Я не устала.

Директор со вздохом погрузился в машину.

На сцене местного Дворца спорта шли последние приготовления к вечернему концерту: разминался балет, музыканты проверяли звук усилителей, выверялась световая партитура. В общем, кипела обычная работа. И все же Жанна почувствовала некое напряжение, витавшее в воздухе. Так и не поняв в чем дело, она уехала в гостиницу.

Адский тенью следовал за Жанной до дверей ее «люкса», не давая никому приблизиться к певице. Раздражение, с которым он отшивал окружающих, тоже было не совсем понятно. Обычно Боря держался твердо, но предельно вежливо.

Из номера Жанна позвонила домой, немного поболтала с Ванечкой и успокоилась. Ничто не могло помешать ей выйти на сцену, а уж там она привыкла чувствовать себя полновластной хозяйкой.

За час до концерта Неподражаемая в полной боевой готовности прибыла во Дворец спорта, чтобы еще раз проверить звуковой баланс голоса и инструментов. Она уже вся ушла в себя, как всегда задолго до выхода на сцену, и если атмосфера все еще оставалась напряженной, то Жанне это было до лампочки.

Набитый под завязку Дворец спорта встретил появление Неподражаемой оглушительной овацией.

— Спасибо, что пришли, — сказала Жанна, привычно вступая в роль хозяйки. — Я ведь уже сто лет не была в Ярославле, и встреча с вами мне очень дорога. Впрочем, и я вам недешево стоила, правда?

Билеты на концерт продавались в кассах действительно по запредельным ценам. Что уж говорить про торговавших с рук спекулянтов! Поэтому незатейливая шутка Неподражаемой нашла немедленный отклик у зрителей. Зал одобрительно засмеялся. Снова раздались аплодисменты. Контакт с залом был установлен.

— Хочу сразу же предупредить, — продолжила Жанна, — что сегодня мы с вами станем участниками рискованного эксперимента. Дело в том, что вы попали на премьеру. Я только что записала совершенно новый альбом, который начнут продавать не раньше чем через месяц. Так что вы будете первыми, кто его услышит.

И опять зазвучали аплодисменты.

— Вы подождите хлопать. Поберегите руки, — усмехнулась Неподражаемая. — Может быть, мои новые песни вам еще не понравятся. Но я, как всегда, надеюсь на удачу. Тем более что возвращать зрителям деньги у нас не принято.

На этот раз из зала послышались лишь отдельные смешки, и Жанна поняла, что несколько перегнула палку, снова заговорив о деньгах. — Во всяком случае, — заключила она, — халтуру я бы вам не рискнула привезти. Не стала бы позорить свои седины!..

Вот эту шутку зал оценил по достоинству. Неподражаемая как бы отыграла иронически свой новый имидж, сняв тем самым пересуды о седине.

Жанна подала знак музыкантам, и зазвучала первая песня — «Глаза в глаза», давшая название всему альбому.

 Глаза в глаза или губами в губы - И ничего не надо объяснять. В нас смешаны и ласковость, и грубость. Мы вместе — часть его и часть меня. О, как согласны звуки и движенья, Как каждый вздох и выдох нам знаком! Но, боже мой, какие откровенья, Таятся в нас, как яды под замком… Мы лжем друзьям не меньше, чем подругам, Нас ложь давно связала по рукам. Но круг своих друзей порочным кругом Никто не назовет наверняка…

Песня еще не была по-настоящему впета. Без публики, без живого дыхания зала это было невозможно. Однако Жанна постаралась вложить в нее всю душу, понимая, что первый номер задает тон всему концерту. И у нее получилось.

 Мы равно восхищенье и презренье Прикрыть умеем деланным зевком. Но, боже мой, какие откровенья, Таятся в нас, как яды под замком…

Жанна закончила и низко поклонилась с бешено бьющимся сердцем. Но зал не встретил, как обычно, первую песню обвалом аплодисментов. Похлопали вежливо, не более того. И это был первый тревожный звоночек…

Октябрь 1999 года. Зоя

— Ты где шляешься? — набросился на жену Басов, едва та появилась на пороге квартиры.

Зоя еще по дороге от Мидовских решила, что забивать мужу голову историей с Миледи незачем, и попробовала отшутиться:

— Маленький женский секрет. Помнишь такую песенку? «Должна быть в женщине какая-то загадка, должна быть тайна ней какая-то».

— Так это в ней, а не у нее, — возразил Басов, уже остывая. — И не от любимого мужа. Тем более, если он на стену лезет от беспокойства. Кроме шуток, где тебя носило?

— Шопинг, — улыбнулась Зоя.

— Где же покупки?

— А ничего не приглянулось.

— Вранье, — убежденно сказал Басов. — Чтобы женщина ушла из магазина с пустыми руками? Никогда не поверю.

— А я не такая, как все. Ты ведь поэтому на мне и женился. Разве нет?

Басов поднял руки, показывая, что сдается.

— Я к Жанке Арбатовой заезжала, — призналась Зоя. — По одному делу.

— Что за дело?

— Да это не у меня к ней, а у нее ко мне, — не смутилась Зоя. — Представляешь, она в седую покрасилась. Вот и хотела мне показаться.

— В седую? — Басов покачал головой. — Ну с вами не соскучишься. Другие бабы, наоборот, седину скрывают.

— Артистка! — пожала плечами Зоя.

Нужно было срочно сменить опасную тему, чтобы случайно не проговориться про затеянную аферу с видеосъемкой на похоронах Регины.

— Ну а у тебя что новенького? — спросила Зоя.

— Полный успех, — ответил Басов. — Владелец телефона установлен. Это некто Глинский. Константин Львович.

— Родственник Регины?

— Брат, судя по отчеству.

— А что адрес?

— Адрес тот же. Но это ничего не значит. Они могли жить отдельно. Главное, что он разговаривал с ней последним и может что-то знать.

— Будем ему звонить?

— Вот с этим спешить не надо. Требуется пораскинуть мозгами. Если он ничего не знает, от звонка никакого толка. А если он каким-то боком замешан в этой истории с наркотиками? Это же теоретически возможно? Тогда его звонок только насторожит.

— Какой же выход?

— Придется о нем потихоньку справки навести. Узнать, что за человек.

— Ты собираешься милицию подключить?

— Вряд ли они станут этим заниматься, — сказал Басов. — Ведь у нас даже против Регины никаких вещественных улик нет. Ее испуг в «Рамсторе» к делу не подошьешь. Все только слова. А в эту дикую историю на Островах, согласись, трудно поверить, если сам ее не пережил. Как бы в милиции нас за шизофреников не приняли.

С манией преследования. И вообще, я хочу размотать всю эту петрушку самостоятельно. И лично покарать виновных.

— Застрелить их собираешься?

— Уж я придумаю что-нибудь, — с усмешкой пообещал Басов. — Лишь бы найти!..

Басов еще не знал, как он станет собирать сведения о Глинском, но со связями и деньгами банкира задача не выглядела неразрешимой.

Зоя в это вмешиваться не собиралась, тем более что у нее было полно своих забот. Встретившись в условленном месте с Аликом Алексашиным, она передала ему портативную видеокамеру и объяснила, что от него требуется. Место и время похорон Зоя узнала заранее. Ей и в голову не пришло, что у снимающего похороны Алика могут возникнуть неприятности.

Утрата видеокамеры Зою не опечалила. Это была не такая уж необходимая вещь в хозяйстве. Она пригодилась только на Островах, где Басовы немножко поснимали друг друга на память об отдыхе. В основном камера требовалась для создания видеохроники жизни Зои-маленькой. Но с ее отъездом за границу и эта забава кончилась.

А вот то, что съемка на похоронах настолько не понравилась каким-то двум мужикам, что они напали на Алексашина и отняли у него камеру, Зою серьезно озадачило. За этим угадывалось что-то серьезное.

И все-таки Зоя не пожалела о своей затее. Так или иначе, таинственный враг показал свое лицо. Даже два. Теперь эти лица можно было хорошенько рассмотреть на спасенной Аликом кассете.

В связи с этим Алексашин получил полностью обещанный гонорар, не услышав от Зои ни слова упрека.

Сначала Зоя собиралась посмотреть запись одна, без мужа. Но миниатюрную кассету нельзя было поставить на домашний видик. Запись следовало прежде перегнать на обычную кассету, а Зоя этого не умела. Пришлось обратиться к Басову, а значит, и открыть ему всю правду.

Глава третья Промежуточный финиш

Август 2000 года. Террористка

Истошные крики Нины Никаноровны вывели дежурного по отделению из себя. Он стукнул кулаком в зарешеченное окно, за которым томились задержанные, и пригрозил:

— Заткнись, бешеная! Заткнись, иначе я тебя холодной водой из шланга успокою!

Нина Никаноровна отпрянула к стене. Она сжалась комочком в углу камеры и так просидела до тех пор, пока дежурный не сменился.

Новый выставил ее из отделения в два счета. С ним Нина Никаноровна даже не пыталась объясниться. Сразу было видно, что он ее слушать не станет. К тому же Нина Никаноровна сорвала голос и могла говорить только шепотом.

Вновь оказавшись на площади Киевского вокзала, она немного постояла в нерешительности, а потом побрела, сама не ведая куда. Нина Никаноровна уже смирилась с тем, что взрыва не предотвратить, и ей пришла в голову мысль найти поблизости какую-нибудь церковь, где бы она могла помолиться и попросить Бога, чтобы бомба никого не убила.

Стрельцов, новый дежурный по отделению, разбирался с задержанным карманником, когда в дежурку вихрем влетел капитан Малинин.

— Где эта тетка? — с порога заорал он.

— Какая тетка?

— Ну эта, которая заявляла, что бомбу привезла.

— Так я ее выгнал, — пожал плечами Стрельцов. — Как было приказано.

— Какой придурок это приказал?

— Так вы же и приказали, — растерянно ответил Стрельцов.

— Я?!

— Мне по смене передали ваше распоряжение гнать эту психованную без разговоров.

— Твою мать!.. — сквозь зубы проскрежетал капитан Малинин. — Ну что за мудаки, а? Разобраться надо было внимательно, а уж потом мне докладывать! Давно ты ее отпустил?

— Да с полчаса, наверно.

— Наверно или точно?

— Ну точно, — сказал Стрельцов и на всякий случай добавил: — Наверно.

— Хрен ее теперь найдешь, — обреченно вздохнул капитан Малинин и утер взмокший лоб.

— А что такое? — поинтересовался Стрельцов.

— А то такое, что на Пушкинской площади только что рвануло. В подземном переходе.

— Ну?! С жертвами?

— А ты как думал? Там и погибшие есть, и раненых навалом.

— Думаете, это она?

— Что тут думать! — снова заорал капитан Малинин. — Она, не она — с этим теперь разбираться надо. Если она, нам тут всем погоны посрывают! За потерю бдительности!

Стрельцов уставился на начальника испуганным взглядом.

В этот момент капитан Малинин вспомнил, что рядом находится совершенно лишний свидетель.

— А ну пошел отсюда! — крикнул он задержанному карманнику. — Пошел, пошел!..

Карманника упрашивать не пришлось. С просветлевшим лицом он выпорхнул на улицу.

— Может, фоторобот ее сделаем? — предложил Стрельцов. — Я могу дать словесный портрет.

— Сиди не чирикай! — рявкнул капитан. — И вообще, Стрельцов, забудь про эту бабу. Ты ее не видел. Ее у нас не было. И остальных предупреди. Чтобы ни один мудак не проболтался. Понял?

— Так точно! — с готовностью отозвался Стрельцов. — А как с ее заявлением быть? Порвать?

— Нет, на стенку в рамочке повесить! — язвительно сказал капитан. — Не порвать, а сжечь! И чтобы даже пепла не осталось! Немедленно!

Стрельцов, порывшись в тоненькой папке, отыскал листочек, исписанный торопливым почерком Нины Никаноровны, и чиркнул зажигалкой.

Капитан Малинин лично проследил за сожжением бумаги и только потом вздохнул с облегчением. Опасная улика была уничтожена…

А Нина Никаноровна шла по незнакомой улице, время от времени спрашивая у прохожих:

— Простите, тут где-нибудь рядом церковь есть?

Но в ответ люди отрицательно качали головами.

Через несколько кварталов внимание Нины Никаноровны привлекла кучка зевак, собравшихся возле какой-то витрины. Это был магазин фирмы «Партия». В витрине стояло несколько работающих телевизоров. Нина Никаноровна подошла поближе — и обмерла.

Звук сквозь толстое стекло не проникал. Но и без него картинка на всех телевизионных экранах была завораживающей. Шел прямой репортаж с места взрыва на Пушкинской площади.

Из подземного перехода еще валили клубы черного ядовитого дыма. По ступенькам выползали наверх окровавленные люди в изорванной, обгоревшей одежде, их лица были черны от копоти. Тех, кто не мог идти, выносили на руках. В толпе суетились милиционеры, мелькали санитары с носилками.

— Что это? — сипло спросила Нина Никаноровна у женщины, оказавшейся рядом с ней. — Это что такое?

— Да на Пушкинской взрыв произошел! — плачущим голосом ответила та. — В подземном переходе!

— Когда?

— Да только что! Господи, кончится этот кошмар или нет? Как жить-то? Как жить?…

Асфальт закачался у Нины Никаноровны под ногами. Она схватилась за соседку, чтобы не упасть, но женщина этого даже не заметила.

Вот оно! Случилось! А эти идиоты в милиции не поверили! За сумасшедшую приняли!

Нина Никаноровна ни на секунду не усомнилась в том, что на Пушкинской сработала привезенная ею бомба. Тот кавказец оказался прав. Шума будет на весь мир. Про освобождение Павла из плена Нина Никаноровна уже не помнила. Ужасная человеческая трагедия заслонила собой все.

Никто из стоявших у витрины не знал, что это она, Нина Никаноровна Швайко, виновата в случившемся. Но это ничего не меняло. Ей необходимо было покаяться. Сейчас же, на этом самом месте.

Нина Никаноровна грохнулась на колени и, вытянув вперед дрожащие руки, сипло выкрикнула:

— Простите меня, люди добрые! Прости меня, Господи!..

Декабрь 1999 года. Ксана

Бросив умирающего на снегу Буряка, они вернулись к оставленной за углом машине. Владика колотило так, что он с трудом нащупал ручку дверцы.

— Может, закуришь? — спросила Ксана.

— Давай…

Но от первой же затяжки Владика снова стало мутить, и он выбросил сигарету.

Ксана включила двигатель и медленно повела машину сквозь снегопад.

— Я тебя больше на такие дела не возьму, — сказала она.

— На какие дела? Разве еще не все?

— Не все. Буряк был только первым. У меня целый список тех, с кем надо рассчитаться. Да ты не дрожи. Я не маньячка. Не веришь?

— Верю… — вяло ответил Владик.

Его ответ прозвучал неубедительно, и Ксана, повинуясь внезапному порыву, в скупых словах рассказала Владику печальную историю своей жизни.

— Так как ты считаешь? — спросила она в конце. — Я их простить должна? Все забыть? Не могу. Они так и будут делать то же самое с другими, если их не остановить.

Владик подавленно молчал.

— Ах, черт!..

Ксана резко ударила по тормозам, достала из сумочки мобильный телефон и набрала две цифры.

— Примите вызов, «Скорая», — сказала она, дождавшись ответа. — Возле дома номер двадцать два по улице Островитянова мужчина на улице умирает. Не знаю. Да нет, он не пьяный. Там крови вокруг натекло… Что? Не знаю. Я просто мимо проезжала и заметила. Нет, не скажу. Я вам сообщила, а вы уж смотрите сами!..

Шлюха. Примадонна. Банкирша

Ксана отключила мобильник и бросила взгляд на Владика.

— Доволен? — спросила она.

Мнение Владика ее интересовало во вторую очередь. Не будь его рядом, она все равно бы позвонила в «Скорую». Но даже самой себе Ксана не хотела в этом признаваться. А уж Владику тем более. Потому она и сделала вид, что позвонить ее заставило его потрясенное состояние.

Ксана довезла Владика до его дома, и они расстались без слов. Только кивнули друг другу.

Оставшись одна, Ксана пожалела о своем внезапном порыве. Не следовало рассказывать Владику о прошлой жизни, о том, кем она была. Этот славный парень, судя по всему, только из книжек знал, что изнанка жизни бывает такой омерзительной. Нет, с ним определено не стоило откровенничать.

Утром Ксана решила никогда не возвращаться к вчерашнему разговору и вообще держаться с Владиком в строго официальных рамках. Но эти благие намерения рухнули, едва молодой юрист минута в минуту появился в офисе.

Он был ужасно бледен и почему-то держал руки за спиной.

— Привет! — небрежно бросила Ксана.

— Привет! — эхом отозвался он.

— Что ты там прячешь за спиной? Заявление об уходе?

Внезапно бледное лицо Владика стало наливаться румянцем. Он шагнул к столу Ксаны и протянул ей букет огненных тюльпанов.

Часть вторая

— Это в честь чего? — изумленно спросила Ксана.

— Просто так.

— Просто так цветы не приносят.

— Ну я подумал… Мне показалось… — сбивчиво начал объяснять Владик. — Мне показалось, что тебе не так уж часто дарили цветы. Вот я и…

Он замолчал, покраснев еще больше.

Впрочем, никаких слов Ксане не требовалось. Тонким женским чутьем она угадала, что произошло с Владиком. У него, несомненно, была трудная ночь. Ему пришлось переварить и жестокую расправу с Буряком, и рассказ Ксаны. Владик все понял правильно и стал на ее сторону. Тюльпаны среди зимы были наивным, но искренним признанием того, что его любовь все-таки выдержала проверку.

У Ксаны перехватило дыхание, защипало в глазах. Цветы ей еще ни разу в жизни не дарили, если не считать традиционных букетиков, которые получали все призеры гимнастических соревнований.

Чтобы скрыть смущение, Ксана отвернулась.

— Надо их в воду поставить, — пробормотала она.

Пока они вместе искали подходящую посудину, пока наливали в нее воду, смущение у обоих прошло. Потом Ксана на правах хозяйки кабинета заварила чай, и стало совсем хорошо.

— Ну и кто же у нас следующий по списку? — неожиданно спросил Владик.

— Э-э, нет, — покачала головой Ксана. — Дальше я одна.

— Так я тебе и позволил!

— Да кто ты мне такой, чтобы распоряжаться?

— Пока никто.

— Пока? А потом?

— Там видно будет.

Ксана слегка опешила от такого нахальства. Цветы, конечно, это очень трогательно, но не много ли этот парень о себе вообразил?

— Наглеешь на глазах, — сказала Ксана. — Смотри, уволю. Как Генриха Романовича.

— Кстати, о нем, — ловко сменил тему Владик. — Я тут все финансовые документы изучил. Контракты и все такое.

— Ну и что? Генрих успел подгадить?

— К счастью, нет. И теперь уже не сможет. Но я бы на твоем месте всех секьюрити заменил. Генрих ведь такая пройдоха. У него среди них свои люди могут быть.

— А сколько у нас этих секьюрити?

— Четверо. Столько, сколько тебе в наследство досталось от господина Марьямова.

— Что-то я только одного у входа вижу.

— Остальные по домам сидят. Ждут вызова. Но денежки согласно договору им капают.

— Уволю. Мне вообще охрана не нужна.

— Нужна. И еще как. Ты просто не представляешь, какой ты лакомый кусочек со своими деньгами.

Ксана уже однажды слышала это. От Генриха Романовича. Что-то он там зудел про лихих кавалеристов. Хорошо, что Владик в этом смысле был вне подозрений. Он влюбился в Ксану задолго до того, как она разбогатела.

— Ты вообще-то имеешь хоть какое-нибудь представление о том, что у тебя есть?

— Смутное.

— Я так и думал. Пора ввести тебя в курс дела.

Владик отомкнул мощный сейф, вынул из него целый ворох бумаг и разложил их на столе. Часа два он объяснял Ксане, чем она владеет. Она перестала понимать его на первой же фразе. Непонятные цифры навеяли на нее смертельную скуку. Владик же продолжал разливаться соловьем до тех пор, пока не заметил, что Ксана с трудом сдерживает зевоту.

— Устала? — спросил Владик.

— Скучно, — призналась она, — сил нет!

— Но это же твои дела! Твои!

— Все равно скучно. Для меня все это пустой звук. Ты вон в институте пять лет учился. А у меня даже аттестата зрелости нет.

— Красивой женщине это не обязательно, — благородно сказал Владик. — Всегда найдется мужчина, готовый ей помочь.

— Вот и помогай, раз так. И вообще, Владик, взял бы ты всю эту канитель на себя, а? Мне Генрих себя в помощники предлагал.

— Генрих просто так ничего не предлагает. Он что за это хотел? Долю в бизнесе?

— Нет, — сказала Ксана. — Меня.

— Вот козел старый!

— Я ему так и сказала. А ты что хочешь? Долю?

— Нет, — ответил Владик и опустил глаза.

— Тебя устраивает, сколько я тебе плачу?

— Более чем. И вообще, не в деньгах дело.

— А в чем? В том, что будет потом?

— То есть?

— Ну ты же только что сказал, что ты мне пока никто. Пока. А там видно будет.

— Ты что хочешь услышать? — спросил Владик, так и не поднимая глаз. — Тебе что-нибудь по поводу меня не ясно?

Разговор принял опасный оборот, и Ксана решила, что это лишнее.

— Короче. Ты согласен? — спросила она.

— Согласен. Но мои отчеты тебе все-таки придется слушать. Я не могу вести тебя вслепую.

— Какое занудство! — вздохнула Ксана. — Все эти акции, счета, контракты!.. Живого места нет. Придумай что-нибудь, чтобы мне было интересно.

— А что тебе интересно?

— Сама не знаю. Что-нибудь попроще. Для души.

— Хорошо, я постараюсь подобрать варианты. А что все-таки с твоим списком?

— Я же сказала. Это мои проблемы.

— Ну ладно, ладно, — согласился Владик. Но Ксана почувствовала, что он сказал это просто так, для вида.

Декабрь 1999 года. Жанна

Непривычно вялая реакция зала только раззадорила Жанну. Она всегда работала на сцене в режиме нон-стоп, не давая зрителям передышки. Аплодисменты еще только начинали стихать, когда начиналась новая песня. Но в этот раз между номерами стали возникать пугающие пустые паузы. Жанна явно теряла власть над залом.

Давненько с ней не случалось ничего подобного. Неужели новый альбом оказался настолько плох? Да нет же, она знала, что это чепуха. Да и Витя Старков не стал бы врать.

Пятым номером в альбоме шел убойный шлягер, где Неподражаемая представала в образе Маты Хари. Балетмейстер поставил ей шикарное танго с балетом. По всем компонентам это был суперхит, способный зажечь самый трудный зал.

И Жанна с напором начала:

Милый Джеймс! Дорогой мистер Бонд! Отойдем на секунду в сторонку. Говорят, вы сегодняшний супершпион, Я — вчерашняя супершпионка. Вам сегодня, увы, не понять, Как тогда я работала смело. Ведь неловко признаться, но даже стрелять Не любила я и не умела. Но тянулись за мной без конца Офицеры сверкающим шлейфом, Открывая красотке не только сердца, Но и карты, и планы, и сейфы. И частенько в ночным кутеже Генералы срывали погоны, А британский холодный морской атташе На коленях рыдал как ребенок…

Жанна настолько вошла в образ, что уже не видела зала. Предчувствие подзадержавшегося успеха опьяняло ее.

Потому-то с насмешкой сейчас Улыбаюсь я мистеру Бонду. Даже вам, Ноль-ноль-семь, не удастся за раз Обезвредить такую секс-бомбу…

Она сделал еще несколько танцевальных па с микрофонной стойкой и закончила:

Танго! Случайное танго! А вы меня не знали даже. И вам танцуется легко С прекрасной королевой шпионажа!..

Музыка смолкла, но обвала аплодисментов не последовало. В зале возник непонятный шумок, а из задних рядов раздался оскорбительный свист.

На концерты иной раз просачивались хулиганы. К их выходкам Жанна было готова. Достойный ответ был позаимствован ею у Бернарда Шоу и звучал так:

— Я с вами согласна. Но что мы двое можем поделать против такой массы людей?…

Эта фраза всегда вызывала бурное одобрение зрителей. Она и сейчас едва не сорвалась с языка, но Жанна сдержалась. Интуиция подсказала ей, что зал почему-то не осуждает свистуна.

Запахло провалом. Жанна кое-как продержалась на сцене до антракта. Первое отделение, рассчитанное на час, включая бисовки, продлилось всего тридцать пять минут. Ни один номер бисировать не пришлось.

Жанна с каменным лицом проследовала в свою гримерку и там жадно закурила. Ей нужно было срочно разобраться в том, что происходит.

Кто-то тихонько поскребся в дверь.

— Занято! — грубым базарным голосом крикнула Жанна.

Но дверь все равно приоткрылась, и в образовавшуюся щель заглянул Боря Адский.

— Я на два слова, Жанночка. Очень важно. — С этими словами директор проскользнул в гримерку.

— Утешать пришел? — раздраженно спросила Жанна. — Лишнее, Боречка. Зритель какой-то здесь чумной. Но я их во втором отделении сломаю. Вот увидишь.

— Я как раз про второе отделение, Жанночка, — нерешительно заговорил Адский, нервно ломая пальцы.

— Говорю тебе, все будет в порядке. Или все ушли?

— Кое-кто действительно ушел.

— Черт с ними. Потом пожалеют.

— И все-таки, Жанночка… — не унимался директор. — Может, ты во втором отделении свое старенькое споешь? Вернячок? Иначе, боюсь, нас с тобой ждет катастрофа.

— Даже так? Катастрофа?

Адский сокрушенно кивнул.

— Так, Боря, — сказала Жанна. — А ну-ка давай начистоту. Я с самого начала почувствовала, что тут что-то не так. В чем дело? Выкладывай. Пока не скажешь, я на сцену не выйду.

— Да, наверно, сразу нужно было тебе сказать, — печально согласился директор. — Чтобы ты, по крайней мере, не объявляла так громогласно премьеру нового альбома.

— Почему?

— Потому что все твои новые песни они уже слышали.

— Боря, ты в своем уме?! — возмущенно воскликнула Жанна. — Такого быть не может!

— И тем не менее было. Три дня назад. В этом же зале.

— Что за бред!

— Бред, согласен. Но только весь твой новый альбом был тут спет от «а» до «я». И, боюсь, что под твою же фонограмму. Так что реакцию зала можно понять.

— Как?! Как это могло случиться? — Жанна швырнула сигарету в сторону. — Фонограмма существует в единственном экземпляре. И тот у меня.

— Значит, кто-то раздобыл дубль.

Это невероятное известие так ошеломило Жанну, что она только теперь растерянно спросила:

— И кто же тут до меня пел?

— Ты будешь смеяться, — ответил Адский с вымученной улыбкой, — но пела… твоя дочь!..

Октябрь 1999 года. Зоя

— Ты что? — взвился Басов, услышав про съемку на похоронах Регины. — Агаты Кристи начиталась? Вообразила себя мисс Марпл?

— А если и так? — с вызовом спросила Зоя.

— Тебе мало того, что с нами происходило в последнее время?

— Но я как раз и хотела…

— А голова у тебя на плечах есть? — крикнул Басов, не дав Зое закончить фразу. — Себя не жалеешь — так хотя бы обо мне подумала. Шлепнут тебя — как я тут один буду?

— Так уж и шлепнут!

— Запросто! Ты, видно, забыла, с какими подонками мы имеем дело. Я тебе запрещаю всякую самодеятельность! Запрещаю!..

— Доволен, да? — сказала Зоя, помолчав. — Показал себя хозяином в доме.

— Да при чем тут это! Соображать же надо!..

Зоя поняла — накал страстей надо снизить, и спросила вполне миролюбиво:

— Ты ужинать-то будешь?

— Нет!.. То есть буду, конечно.

Зоя обняла мужа и шепнула ему на ухо:

— А кассету когда посмотрим? До или после?

— Ну, змея подколодная! — засмеялся Басов, не выдержав. — Ладно, тащи свою кассету.

Алик Алексашин справился с поставленной задачей отлично. Камера ни разу не дернулась в его опытных руках. Он аккуратно выключал ее, когда переходил на новую точку. А менять ракурс было необходимо, чтобы снять всех пришедших на похороны в лицо. При этом Алик каждого укрупнял с помощью трансфокатора.

Басовы смотрели видеозапись молча, пока на экране не возник крупный план молодого человека с пустыми, немного бараньими глазами.

— Есть! — воскликнул Басов и нажал на пульте кнопку «пауза». — Узнаешь?

Стоп-кадр чуть подрагивал, но изображение оставалось четким.

— Узнаю вроде бы… — сказала Зоя. — Это тот парень, который у Регины над кроватью висел. В сердечке. Тайная любовь.

— Тайная любовь?

— Ты же сам тогда так сказал.

— Нет, это, наверно, Глинский. Тот самый, которого мы ищем. Брат Регины.

— Но они же абсолютно не похожи. Ты помнишь, какая она была? Каракатица, прости меня господи. А этот красавчик. Глядя на него, чай без сахара можно пить.

— Это ничего не значит. Может, он в отца пошел, а она — в мать. Или наоборот.

— Ну какая нормальная женщина будет над кроватью портрет брата вешать? — возразила Зоя. — Да еще в сердечке!

— А кто тебе сказал, что она нормальная? У нее вполне мог быть какой-нибудь заскок на родственной почве.

Басов снова нажал кнопку на пульте. Изображение задвигалось. Алик перешел на общий план. Было отчетливо видно, как предполагаемый Глинский вдруг рванулся к могиле, но его удержали двое мужчин, стоявших рядом с невозмутимыми лицами. Потом один из них посмотрел прямо в объектив, что-то сказал товарищу, и они быстрым шагом пошли на камеру.

Запись тут же оборвалась.

— Все, — объявила Зоя. — Конец фильма.

— Надо это место еще раз посмотреть, — сказал Басов. Он отмотал пленку назад, и супруги внимательно, с остановками отсмотрели последние кадры.

— Очень интересно, — сказал Басов, неторопливо закуривая. — Я теперь почти на сто процентов уверен, что это брат Регины. Ты заметила, только он из всех присутствующих по-настояшему переживает. Остальные на кладбище по обязанности. Но вот что я хотел бы знать: кто эти два дуболома, которые Глинского сторожат? Не друзья, это точно. Рожи кирпичные. Чуть этому бедняге руки назад не заломили. И камеру очень профессионально засекли. Или твой оператор снимал в открытую?

— Да нет, — ответила Зоя. — Он говорил, что старался все делать незаметно.

— И все-таки попался! Но не в этом дело, Зоенька. Почему эти двое боялись засветиться? Ведь можно было просто прогнать твоего Алика. Но им было важно заполучить кассету. Значит, не хотели, чтобы запись попала в чьи-то руки.

— А она попала, — сказала Зоя. — И они об этом не знают.

— Уже знают, — осадил ее Басов. — Они уже посмотрели кассету и поняли, что им досталась пустышка.

— Пускай, — не сдавалась Зоя. — Но мы теперь хотя бы двоих знаем в лицо. И значит, я молодец!

Басов снисходительно чмокнул жену.

— Те, кого мы теперь знаем в лицо, — задумчиво заговорил он, — мелкие сошки. Но и это может пригодиться. И как брат Регины выглядит, тоже нелишне было увидеть. В общем, эти ребята слегка прокололись. Дело даже не в кассете. Им, дуракам, главное бы узнать, кто и зачем организовал съемку. Не доперли. И за это получат грандиозный втык. Я бы на месте их хозяина насторожился.

— Что-то ты больно глубоко копаешь, — сказала Зоя. — Может быть, все гораздо проще.

— Как?

— Не знаю.

— Вот и я не знаю. Но уж лучше копнуть поглубже, чтобы потом нас врасплох не застали!..

Против этого Зое нечего было возразить.

Декабрь 1999 года. Митя Иванцов

Счастье не может длиться вечно. Это Иванцов прекрасно знал на собственном опыте. Однако человеку свойственно забывать самые простые истины. Очередной удар судьбы был настолько неожиданным, что у Мити сразу же опустились руки. Съемки фильма, который Тимур Арсенов собирался делать по его сценарию, внезапно оказались под угрозой срыва.

Несколько лет назад воображение Иванцова разожгли многочисленные публикации о секретной линии Московского метрополитена, так называемого «метро-два».

Сенсация продержалась на страницах газет недолго, всего пару недель, и забылась, оставив в памяти Мити несколько версий, рожденных одними только догадками.

По одной версии, секретная линия была построена для Сталина и членов Политбюро, чтобы они могли в случае опасности покинуть Кремль подземным путем. Автор другой версии был уверен, что «второе метро» использовал для своих тайных операций Комитет государственной безопасности. Третий журналист считал «метро-два» хранилищем неведомого стратегического оружия. Все дружно сходились лишь в одном — строители секретной линии были потом расстреляны, а чертежи или уничтожены, или надежно спрятаны.

Версия, тут же сочиненная Иванцовым, лишь частично совпадала с некоторыми из перечисленных. Вкратце история, которая легла в основу Митиного романа «Мрак в конце туннеля», выглядела так.

Герой романа, преследуя девушку, внезапно оборвавшую их курортный флирт, попадает в тайный подземный городок, к которому протянута линия «второго метро». Этот городок оказывается реликтом сталинских времен, непонятным образом сохранившимся под землей. Его немногочисленное население представляет собой боевой отряд твердокаменных коммунистов, готовящих государственный переворот. В их числе и возлюбленная героя — активная противница демократических перемен, произошедших «наверху».

Пройдя множество испытаний, герой решается открыть людям глаза на опасный заговор, зреющий буквально у них под ногами.

Благодаря институтской выучке, Иванцов написал роман очень кинематографично. Так что с Тимуром ему пришлось только уточнять диалоги. Единственное, о чем сценарист с режиссером никак не могли договориться, это финал. Тимур с пеной у рта доказывал, что героя нужно оставить в живых. Митя настаивал на его гибели. Наконец было найдено соломоново решение. Тимур снимет два финала, а уже при окончательном монтаже станет ясно, какой из двух лучше.

Несмотря на яростные споры с Тимуром, Иванцов испытывал от их совместной работы ни с чем не сравнимое наслаждение.

Неожиданный звонок Тимура вернул Митю с небес на землю.

— Сядь и держись покрепче, — сказал Тимур.

— Ты опять про финал? — спросил Митя, приготавливаясь к долгой дискуссии.

— Вот-вот. Про финал. Причем совершенно неожиданный. Самое интересное, что не я его придумал.

— А кто? — ревниво спросил Митя.

— Наш спонсор.

— Ну начинается! — огорчился Митя.

— Не начинается, а кончается.

— В каком смысле?

— В прямом. Сгорел наш спонсор.

— То есть как сгорел? Бандитские разборки?

— Нет. Сгорел — в смысле разорился.

— Что, в один день?

— Какая разница! Важен факт.

— Вот так клюква!.. И что теперь?

— Придется закрывать картину.

— Да ты что!

— А ты знаешь способ, как снимать без денег? Я еще группу не распустил, но придется.

— И ты так спокойно об этом говоришь?!

— Не устраивать же истерику. Это не по-мужски.

— Ну ты меня просто убил, — сказал Митя.

— А мне, ты думаешь, каково? Я под эту картину всю свою жизнь спланировал, все на нее поставил. И вдруг такой облом. Просто повеситься хочется.

— Это всегда успеется. Не опоздаешь, — сказал Митя. — Может, еще найдется какой-то вариант?

— Вряд ли. Я этого спонсора с таким трудом нашел. Все ведь сейчас на нефть целятся, на алюминий. В искусство вкладывать свои кровные дураков нет. Невыгодно.

— Понятно.

— Ну, в общем, ты теперь в курсе. Так что, видимо, до лучших времен.

— Настанут ли они, эти лучшие времена! — вздохнул Митя.

Но Тимур уже повесил трубку.

Митя вернулся к пишущей машинке. Но о какой работе теперь могла идти речь? Он битый час просидел, бессмысленно пялясь в окно.

Из ступора его вывел голос Лёки, вернувшейся с рынка.

— А накурил-то! — возмущенно воскликнула она. — Хоть топор вешай!

Несколько лет назад Лёка в одночасье завязала с курением и теперь не выносила табачного дыма.

Иванцов поспешил распахнуть окно.

— Что случилось? — спросила Лёка, как всегда безошибочно угадывая настроение мужа. — Муза нас покинула?

Он скорбным тоном поведал ей о звонке Тимура.

Лёка хорошо знала свойство Мити впадать в уныние даже по мелочам. Себе она никогда этого не позволяла, поскольку обладала оптимистическим мироощущением, которое в шутку называла «фестивальным».

— Не может быть, чтобы в многомиллионном городе нашелся всего один человек, который захотел дать деньги на кино, — решительно заявила Лёка.

— Может, и второй где-то есть, — нехотя согласился Митя. — Но попробуй его найди. Тимур, во всяком случае, не смог.

— И второй есть, и третий. Просто надо сообразить.

Однако среди знакомых Иванцова богатых меценатов не было. В молодости люди его поколения жили бесшабашно, одним днем.

Если на них сваливались иногда приличные деньги, то начинался затяжной гудеж с друзьями, Кое-кто успевал, правда, обзавестись музыкальным центром или холодильником, но чаще всего дальше покупки нового галстука дело не заходило.

Когда Иванцов и Трофимов синхронно расстались со вторыми женами и привычно тащили в букинистический связку книг, Трофимов сказал с усмешкой:

— Ну почему мы с тобой, Димитрий, не женимся, скажем, на профессорских или генеральских дочках? И дачи имели бы, и машины. А мы — все на нищих!

— Потому что мы романтики и женимся только по любви! — ответил Иванцов. — Причем безумной.

— За то нас и любят! — подытожил Трофимов…

Несмотря на бодрые слова Лёки, Митя весь день ходил подавленный.

— Противно смотреть на твою похоронную рожу! — сказала Лёка. — Ладно уж, придется вас с Тимуром выручать.

Одолжаться она страшно не любила. И тем не менее стала куда-то звонить.

Ей вспомнилось, что год назад на вечеринке институтских друзей один ее сокурсник по имени Владик обмолвился, что работает юрисконсультом у какого-то очень денежного человека. Тогда Лёка пропустила это мимо ушей. Судьба Владика ее абсолютно не интересовала. Теперь же Лёка решила прощупать почву: нельзя ли денежного босса Владика склонить к спонсорству.

Сокурсника удалось застать дома только ближе к ночи. Лёка не стала темнить и сразу объяснила, почему она заинтересована в съемках картины. Все равно потом бы выяснилось, что автор сценария — ее муж.

— Может быть, твой босс пойдет на это? — спросила Лёка.

— Наверняка нет, — ответил Владик.

— Почему?

— Потому что он, как говорится, присоединился к большинству.

— Умер, что ли? — догадалась Лёка.

— Правильно поняла.

— Так ты без работы остался?

— Да нет. Я все там же. Только теперь у меня шеф — его дочь.

— А она-то что за тетка?

Владик хмыкнул.

— Этой тетке еще девятнадцати нет, — сказал он.

— Ничего себе! Ну а с ней у тебя какие отношения?

— Доверительные, — сказал Владик после паузы.

— То есть ты с ней спишь?

— Лебедева! — возмущенно воскликнул Владик. — Ну почему обязательно сплю?

— Подумаешь, оскорбился! Вот если бы я сказала, что ты у нее воруешь, тогда другое дело. Короче, она кино интересуется?

— Я на эту тему с ней не разговаривал.

— А ты поговори. Вдруг ей захочется. Намекни, что спонсорство в смысле налогов выгодно.

— Ой, вот только этому меня не надо учить! — запротестовал Владик. — Ладно, Лебедева. Умеешь ты достать как никто. Попробую с ней завтра поговорить. Тем более что она сама на днях…

Он, спохватившись, замолчал.

— Договаривай уж, раз начал, — сказала Лёка.

— Нет, — ответил Владик. — Это конфиденциальная информация. Я тебе перезвоню по результату. У тебя номер прежний?…

Повесив трубку, Лёка сказала Иванцову:

— Слышал? Иди чайник поставь. Нечего сидеть как сыч в дупле. Может, еще все образуется. Прямо хоть продюсером у вас с Арсеновым становись.

— А что? Это мысль! — счастливым голосом ответил Митя. Он был безмерно благодарен жене за подаренную надежду.

Декабрь 1999 года. Второй из списка

Семен не мог понять, куда провалился его подельник. Сейчас Буряк был нужен ему позарез. Последние деньги подошли к концу, а друг Олекса словно в воду канул. Семен потащился к нему на квартиру, но поцеловал запертую дверь. И «Опеля» во дворе не было. Останки сгоревшего автомобиля уже успели увезти по требованию жильцов, но Семену, естественно, никто про это не рассказал.

Теряясь в догадках, он вернулся домой, где его ждал совершенно потрясающий сюрприз — ни с того ни с сего вернувшаяся жена.

Пару лет назад Серафима, не выдержав постоянных склок, возникавших по любому пустяковому поводу, предложила мужу какое-то время пожить отдельно и съехала к матери. Семен и сам вздохнул с облегчением. Видеть Серафиму ежедневно не было никаких сил. Только вот разлуку с маленькой дочкой он переживал тяжело. Дочку Семен любил отчаянно и всякий раз заваливал ее подарками, приходя на редкие свидания.

В ту пору судьба и свела Семена с Буряком. Способ зарабатывать деньги, предложенный Олексой Ивановичем, оказался куда легче и приятней, чем прежняя работа на автобазе, где приходилось вертеться, чтобы обеспечить себе приличное существование. Оставшись практически без семьи, Семен быстро вспомнил былые холостяцкие удовольствия.

Неожиданное появление Серафимы его не на шутку озадачило.

— Ты чего это? — растерянно спросил Семен. — Ты зачем?

— Не вовремя, что ли? — сказала жена, подозрительно оглядывая квартиру.

— Почему это?

Серафима опустила глаза в пол и негромко сказала:

— Может, попробуем съехаться, а? Хоть и говорят, что битую посуду не склеить… Вдруг получится?

Семен злорадно усмехнулся:

— Значит, не сахар жить без мужика-то?

Серафима поджала губы. Лицо ее пошло красными пятнами, что всегда служило предвестием скандала.

— Дочку жалко, — глухо сказала она. — Очень по тебе скучает.

Семен сразу растаял. Ради дочки он мог все простить.

— Она каждый день спрашивает, когда к папке поедем, — добавила Серафима, поняв, что попала в незащищенное место.

— Если скучает, тогда конечно, — пробормотал Семен. — Можно попробовать.

Серафима сразу заметно приободрилась.

— Ну и свинарник ты тут развел! — сказала она неприятным голосом. — Скоро хрюкать начнешь. Дочку в такой хлев привозить нельзя. Тут неделю грязь вывозить надо.

Семен промолчал. Его хоромы чистотой действительно не блистали.

А Серафима уже расхаживала по квартире, брезгливо трогая пальцем густую пыль.

— У тебя как с работой-то? — спросила она.

— Ищу, — соврал Семен.

— Как это ищешь? А с автобазой что?

— Уволился. Я тебе не говорил разве?

Он точно знал, что не говорил. Про его дела с Буряком супруге знать не следовало.

— На что же ты живешь? — обеспокоенно спросила Серафима.

— Есть кое-какие сбережения, — опять соврал Семен.

Но бесконечно врать было нельзя. И те несколько дней, пока Серафима занималась генеральной уборкой, Семен посвятил поискам Буряка. Олекса Иванович просто обязан был выручить его деньгами.

Телефонный звонок, к счастью, раздался в отсутствие Серафимы. Семен схватил трубку, надеясь, что Буряк наконец-то объявился сам.

— Это квартира Изотова? — спросил незнакомый женский голос.

— Да.

— Семена Игоревича можно?

— Это он. То есть я.

— Вы Олексу Ивановича Буряка знаете?

— А что? — осторожно поинтересовался Семен.

— Знаете или нет?

— А в чем дело-то?

— Семен Игоревич, — сказала незнакомка строго, — это вам из больницы звонят. Тут у нас на лечении находится гражданин Буряк. Это он просил вам позвонить.

— А-а! — обрадовался Семен. — Так это ж совсем другой разговор! Знаю я его. Конечно. А чем он болен?

— Вы лучше к нам подъезжайте, — сказала женщина. — Он очень просил. Запишите адрес…

Когда Семен робко вошел в отделение интенсивной терапии, он не узнал Буряка. На кровати лежала недвижимая мумия, с головы до ног обмотанная бинтами.

Только в узкой щелочке тускло поблескивали глаза. С разных сторон к телу тянулись какие-то шланги и трубочки.

— Это он? — испуганно спросил Семен у врача.

Тот молча кивнул.

— А что с ним случилось?

— Нападение, — коротко ответил врач. — Едва откачали.

— Кто же его так?

Врач только пожал плечами.

Семен, сам не свой от страха, приблизился к лежащему подельнику. Долго разговаривать им не дали, да у Буряка и сил на это не было. Он сумел выдавить из себя несколько хриплых фраз, из которых Семен понял, что Буряка зверски избили на улице какие-то парни, а до этого кто-то сжег во дворе «Опель».

— И ты берегись, Семен… — прохрипел Олекса Иванович и закрыл глаза.

Врач тут же увел Семена из палаты.

— Он хоть жить-то будет? — спросил Семен в коридоре.

— Жить — да. А вот самостоятельно двигаться — вряд ли. У него родственники есть?

— Даже не знаю.

— Попробуйте найти. Он тут вечно лежать не может.

— Попробую… — промямлил Семен.

Он вышел на улицу в полном смятении. Где искать родню бывшего подельника? Буряк никогда о своих родственниках не упоминал.

Еще не хватало затевать розыск! Тут о себе надо подумать. Олекса не случайно сказал: «Берегись». Видно, кто-то пронюхал про их совместный бизнес. А что, если какая-нибудь шалава из тех, кого они трахали на пару, а потом посылали работать на улицу, раскололась и все рассказала, несмотря на страх? И не ментам, а своим родителям. Менты не стали бы подкарауливать Буряка в темноте. А вот родители или старшие браться — вполне вероятно. Они могли устроить самосуд, не надеясь на ту же милицию, которую подкупить проще простого. Начали с Буряка, а потом доберутся и до его подельника!

Внезапно в Семене вспыхнула дикая ненависть к Буряку. Это Олекса, сволочь такая, втянул его в историю с проститутками. Олекса во всем виноват! И Семен от всей души пожелал Буряку сдохнуть на больничной койке.

Но даже смерть бывшего дружка не могла ничего изменить. Семен понимал, что остаться в тени не удастся. Однако его страшила не сама кара, какой бы жестокой она ни была. Самое ужасное заключалось в том, что вся та грязь, в которую он вляпался, станет известна дочери. В каком виде предстанет тогда перед ней любимый папка, о котором она так скучает? Она же все поймет, уже не детсадовка. Поймет — и назовет его зверем. А кто же он еще? Дикий зверь, без стыда и совести. И даже без жалости. Такое не прощают…

Декабрь 1999 года. Жанна

В те далекие уже времена, когда у нас только-только начали появляться в домах первые телевизоры и лица служителей муз не были так растиражированы, известный мастер розыгрышей композитор Никита Богословский отколол следующий номер.

Вместе с другим композитором, Сигизмундом Кацем, они отправились по городам на творческие встречи со зрителями. Оба маэстро одновременно выходили на сцену в разных залах, а через час за время антракта менялись местами, успевая таким образом заслужить гонорар в двух местах. Через некоторое время Богословскому стало скучно, и он на очередном творческом вечере вышел на сцену со словами:

— Здравствуйте, я композитор Сигизмунд Кац!

После этого он сыграл и спел все песни Каца, которые знал наизусть. Можно себе представить изумление зрителей, когда во втором отделении на сцене появился другой человек с теми же словами:

— Здравствуйте, я композитор Сигизмунд Кац!

А потом начал играть уже спетые Богословским песни…

Эта забавная история была давным-давно известна всей эстрадной тусовке. Знала ее и Жанна. Но то, что случилось в Ярославле, ничуть не походило на дружеский розыгрыш. Это вообще было ни на что не похоже.

Жанну, естественно, взбесило, что запись нового альбома непонятным образом украдена. А последние слова Бори Адского буквально сразили ее.

— Что ты сказал? — растерянно спросила она. — Моя дочь? Откуда она взялась?

— На этот вопрос, Жанночка, можешь ответить только ты.

— Опомнись, Боря! Уж не считаешь ли ты, что у меня действительно есть дочь?

— Что считаю я, не имеет значения, Жанночка. Важно, что думают люди.

— Невероятно! — воскликнула Жанна с нервным смехом. — Такое и в кошмарном сне не приснится!

— Теперь ты представляешь, что я пережил, когда здесь в первый же день этим огорошили?

— Так какого же черта ты сразу не позвонил мне в Москву? Почему не предупредил, что объявилась какая-то аферистка?

— Я думал, обойдется, — виновато сказал Адский. — Целые сутки ее афиши по городу соскребал. И обошлось бы, если бы она не спела весь твой новый альбом. Но об этом я никак не мог знать.

Однако краденая фонограмма сейчас меньше всего заботила Жанну.

— А что, эта так называемая дочь выступала под моей фамилией? — спросила она.

— Нет-нет. У нее сценический псевдоним — Диана.

— Как же выяснилось, что она моя дочь? Она это со сцены объявила?

— Жанночка! — взмолился директор. — Я же не был на ее концерте. Это было три дня назад. Но, думаю, никаких объявлений со сцены она не делала. Хватило интервью в местной газете.

— Ты его читал?

— Ну… взглянул мельком.

— Газета у тебя с собой?

— Нет, — быстро ответил Адский. — В гостинице.

— Но у кого-то из наших наверняка с собой. И все в курсе дела. Все — до подсобного рабочего.

Директор отвел глаза и ничего не ответил.

— Так вот оно в чем дело! — с горечью сказала Жанна. — То-то на меня все пялились, будто в первый раз видят. Представляю, как мне тут кости перемывали двое суток!

— Ну потрепали языками, было, — признался Адский. — Но ничего такого.

— Какого?

— Обидного. Все тебя обожают, Жанночка, как и прежде.

— Почему же не больше? Могли бы — как многодетную мать.

Почувствовав, что к Жанне вернулась способность иронизировать, Адский осмелился напомнить:

— Пора второе отделение начинать, Жанночка. Ты как? Осилишь?

Неподражаемая не была бы Неподражаемой, если бы сдалась.

— Увидишь! — сказала она, поднимаясь.

Жанна вышла на сцену с высоко поднятой головой и с места в карьер начала:

— Меня, оказывается, в вашем городе ждал приятный сюрприз. Дочь у меня нашлась. Вот радость-то! Были когда-то сыновья лейтенанта Шмидта, теперь стали появляться дочери Арбатовой. Жаль, что эта Диана не дождалась мамочку. Но теперь-то мы с ней обязательно встретимся, я вам это обещаю. И она у меня еще запоет. Но только уже своим голосом, а не под украденную у меня фонограмму!..

Заметно поредевший зал замер в напряженном молчании, ловя каждое слово. Но Жанна не собиралась держать длинную оправдательную речь. Она сделала властный жест — и зазвучало вступление к ее самому известному шлягеру «Слезы шута». Эта песня была написана чуть ли не десять лет назад, но до сих пор время от времени занимала почетные места в хит-парадах.

Зал словно проснулся от спячки. Первые же слова песни утонули в громовых аплодисментах. Жанна не стала больше искушать судьбу и все второе отделение, продлившееся два часа, пела лучшее из своего репертуара.

— Да, Неподражаемая! — шептал стоящий в кулисах Адский. — Сто раз Неподражаемая!..

В финале сцену завалили цветами. Жанна расточала налево и направо обворожительные улыбки, но лишь одна она знала, чего ей это стоило.

Уходя к себе в гримерку, Жанна негромко бросила Адскому:

— Через полчаса у меня в номере. С газетой!.. Газету она вырвала у директора из рук, как только он вошел.

Ноябрь 1999 года. Зоя

После встречи с родителями Миледи и просмотра видеокассеты Зое было что рассказать подруге. Но Жанна сначала попросила перезвонить на следующий день, потом — в конце недели. Работа над новым альбомом занимала все ее мысли.

Зоя не обиделась, однако больше звонить не стала, решив оставить Жанну в покое. В конце концов, для того чтобы выяснить обстоятельства, которые привели к гибели Миледи, Зое посторонней помощи не требовалось. И она ограничилась тем, что узнала у Жанны последний адрес несчастной Милки Миловской.

Никакого четкого плана у Зои не было. Она просто собиралась поподробнее поговорить с человеком, у которого Миледи снимала квартиру. Может быть, тот был знаком со своим соседом по балкону. Жанке это не пришло в голову, а ведь сведения о соседе могли кое-что дать. Правда, как следовало из слов Ванечки, Миледи соседа не знала. Но можно ли было полагаться на слова ребенка? В отличие от Жанны, Зоя все же допускала, что Милка по своей глупости и бесхарактерности могла угодить в бандитскую компанию. Ведь связалась же она с киллером.

По случаю воскресного дня недомерок, рассказавший Жанне о гибели Миледи, оказался дома, но принимать гостей был явно не расположен. На улице стоял лютый, совсем зимний холод, а в доме из-за очередной аварии опять отключили отопление. Недомерок, злой как черт, сидел в пальто и шапке перед включенным телевизором, по которому, словно в насмешку, упоенно рассказывали о жизни бедуинов в знойной Сахаре.

Зоя, мгновенно оценив обстановку, посочувствовала продрогшему хозяину квартиры и довольно резко выразилась в адрес бездельников из ДЭЗа, чем, по крайней мере, согрела душу недомерку.

— Подруга, значит, — пробормотал он, выслушав Зою, и потер озябшие ладони. — Тут вроде одна подруга уже приходила.

— Да, она мне рассказывала, — кивнула Зоя.

— Ну раз рассказывала, мне добавить нечего.

— Я приехала с вами поговорить не о той женщине, которая у вас квартиру снимала. Я про соседа вашего хочу узнать.

— Про какого такого соседа?

— С которым у вас балкон общий.

— А при чем тут сосед? — подозрительно спросил недомерок.

— Может, и ни при чем, — легко согласилась Зоя. — Но вдруг он в тот день случайно что-то видел или слышал.

— Тогда бы милиция об этом дозналась. — возразил недомерок. — А я хорошего человека в такое дело впутывать не буду.

— Чем же он такой хороший? — не сдавалась Зоя.

Недомерок, сдвинув шапку, почесал затылок и после мучительного раздумья радостно выпалил:

— А он мне денег в долг давал. Без разговоров. Раза два или лаже три.

Больше он ничего не смог вспомнить.

— Ну а чем он занимается? Где работает? — спросила Зоя.

— А я не спрашивал. Мне-то на кой хер? Вроде раньше на границе служил. А сейчас — не знаю.

— А лет ему сколько?

— Да молодой кобелек еще.

— А выглядит как?

— Обыкновенно. Только вот глаза такие синие-синие. Смерть бабам.

У Зои екнуло сердце. Одного синеглазого пограничника она знала. Он ворвался в ее жизнь и едва все не разрушил. Неужели тот самый?

— Его случайно не Петей зовут? — спросила Зоя чуть дрогнувшим голосом.

— Точно, Петя, — изумился недомерок. — Знакомый, что ли?

— Не знаю… — ответила Зоя. — Может быть…

— Уж не он ли тебе ребеночка сделал?…

Такой прозорливости от недомерка Зоя не ожидала. Правда, ее беременность стала уже заметной, но совсем чуть-чуть.

— Не он, не он, — сказала она, торопливо запахивая расстегнутую дубленку. — И вообще, может быть, это совсем не тот Петя.

— А ты посмотри, — неожиданно предложил недомерок.

— Как это?

— Так он вроде вернулся. Видать, уезжал куда-то, а сегодня, слышу, за стеной кто-то шебуршит. Не иначе как вернулся.

Зою бросило в жар, словно Сахара с телевизионного экрана дохнула в промерзшую комнату африканским зноем.

— Может, вы к нему зайдете? — сказала она.

— Я? — удивился недомерок. — Зачем? Тебе надо, ты и зайди.

В самом деле, посылать недомерка к соседу не имело никакого смысла.

— Ладно, — вздохнула Зоя. — Спасибо. До свиданья.

— Только слушай, дамочка, — сказал недомерок, косясь на живот Зои. — Ты уж меня к вашим делам не приплетай. Давай договоримся: ты у меня не была. А то ведь я могу по телефону твоего Петю предупредить, что его тут одна ищет.

— Договорились, — бросила Зоя и вышла из квартиры.

Она решила вернуться домой. Ей необходимо было прийти в себя и морально подготовиться к встрече с Петей. Если, конечно, это тот самый Петя Тарханов. Родственничек, так сказать. Никто ни разу не вспомнил, что он является настоящим отцом Зои-маленькой, но ведь от этого факта никуда не денешься. Правда, Маринка клялась, что не сказала Пете о своей беременности. И ставить его в известность о рождении Зайки Зоя не собиралась. Тем более что Тарханов, судя по всему, подался в бандиты.

Едва Зоя дошла до своей машины, как намерения ее резко переменились. Она повернула назад и решительно вошла в соседний подъезд. Теперь ее ничто не могло остановить. Она без колебаний нажала кнопку звонка.

Дверь распахнулась, и Зоя невольно сделала шаг назад. Перед ней стоял мрачный верзила, настороженно поблескивавший глазками из-под мохнатых бровей.

— Я к Пете, — сказала Зоя. — Он дома?

— Заходи, — кивнул верзила.

И Зоя отважно перешагнула порог.

Она никогда бы не сделала этого, если бы знала, что человека, открывшего ей дверь, зовут Джафаром и он оказался здесь, чтобы подкараулить бывшего сообщника, оказавшегося предателем.

Ноябрь 1999 года. Младший брат

Котя Глинский прекрасно отдавал себе отчет в том, что копать под шефа опасно. И тем не менее ничего не мог с собой поделать. Необъяснимая смерть сестры не давала ему покоя. Он забыл о том, что когда-то мечтал избавиться от ее навязчивой опеки. Последней каплей стала находка в комнате Регины, куда Котя давно не заглядывал.

Теперь обстоятельства вынудили его сделать это. Жить в квартире, где витал дух смерти, Котя не мог. Квартиру он решил продать, но перед этим следовало освободить ее от вещей. Котя оставил себе только какие-то мелочи, а все остальное упаковал в узлы и коробки, так, впрочем, и не сообразив, что делать с этим скарбом.

Только потом он осмелился войти в комнату Регины.

Первое, что Котя увидал там, — собственную фотографию на пурпурном шелковом сердце, висевшую над изголовьем кровати. Этот самодельный алтарь произвел на него неизгладимее впечатление. Только теперь Котя понял по-настоящему, какую роль играл он в жизни Регины. Это из-за него она пошла на преступление Никто другой не смог бы уговорить ее взяться за опасное задание шефа. А значит, это он, Котя, стал косвенным виновником смерти Регины.

Однако со времени похорон никаких новых фактов у него в руках не появилось. Вот за ними-то, преодолевая страх, Глинский отправился к патологоанатому, производившему вскрытие.

Мрачная атмосфера морга едва не заставила Котю повернуть обратно. Патологоанатом Андрей, по виду ровесник Глинского, напротив, был энергичен и бодр, если не сказать — жизнерадостен.

— Какие проблемы? — деловито осведомился он.

Котя не знал, как подступить к главному, и начал издалека. Минуту-другую Андрей слушал его нескладные объяснения, а потом сказал с явным нетерпением:

— Ну я понял, понял. Проблемы-то какие?

— Я хочу точно знать, от чего сестра умерла, — как можно тверже заявил Котя. — Ни с того ни с сего взрослый человек в ванне не захлебнется.

— Там, насколько я помню, с сердцем были нелады.

— Она никогда на сердце не жаловалась.

— Все мы до поры до времени здоровы, — с философским спокойствием ответил патологоанатом. — А потом бац — и заказывай Шопена.

— Я понимаю. Но все равно странно это как-то.

— Ничего странного. Вы акт о вскрытии читали? Там все по полочкам разложено.

— Там сквозь ваши термины к правде не продерешься.

— К какой такой правде? — Андрей впился глазами в Глинского. — Вы что, не верите официальному заключению?

— Если бы вы знали все обстоятельства…

— Какие?

— Долго рассказывать.

— От меня-то вы чего хотите? — спросил Андрей. — Я свое дело сделал. И быстро, как просили.

Патологоанатом осекся, поняв, что сболтнул лишнее.

— Я ничего не просил, — обескураженно сказал Котя.

— Ну не вы лично, а дядька тут такой солидный приезжал, — с неохотой пояснил Андрей. — Уж не знаю, кем он вам приходится.

Котю мгновенно осенила догадка. Это шеф приезжал в морг. Он разговаривал с Андреем и уж наверно заплатил ему за то, чтобы в акте появилась запись о внезапном сердечном приступе.

Но как заставить патологоанатома в этом признаться? Пригрозить милицией? Сказать, что он, Котя, добьется эксгумации и повторной экспертизы?

— Вы ведь могли ошибиться, — неуверенно сказал Котя. — Или у вас такого не бывает?

— Всякое бывает, — ответил Андрей. — Мы тут, извините за каламбур, тоже живые люди. Но и наши ошибки дорого стоят. А их признание — еще дороже.

В его словах Глинский уловил явный намек. Андрей довольно прозрачно давал понять, что его можно перекупить. У Коти пересохло во рту.

— Дороже? — спросил он. — Это сколько же приблизительно?

— Я просто образно выразился.

— И все-таки?…

Патологоанатом отвел глаза.

Тогда Глинский судорожно стащил с запястья дорогущие часы от Картье, на днях презентованные ему шефом. Подарок был неожиданным и, скорее всего, являлся наградой за операцию на Островах, хотя шеф этого не сказал.

Котя молча протянул часы Андрею. Тот ничуть не удивился, взял часы и залюбовался ими.

— Богатая вещь, — сказал он. — Нашему брату за такие лет десять уродоваться надо.

— Уже не надо, — ответил Глинский, холодея от собственной смелости. — Они ваши.

— Ты что, сдурел — такими цацками кидаться? — по-свойски спросил Андрей, но уже было ясно, что сделка состоялась.

— Всего одно слово. С сердцем было что-то? Да или нет?

— Нет, — совсем тихо ответил Андрей. — Но какая теперь разница? Сестру не вернешь.

— Конечно. Но мне нужно было знать.

— Ну узнал. Полегчало? И вот еще что. У нас разговор тет-а-тет. Без свидетелей. Так что не вздумай на меня ссылаться. Откажусь. И часы твои в сортире утоплю.

— Конечно, — кивнул Глинский. — Я сюда не приходил.

Котя действительно не собирался выдавать этого жадюгу. Пока вообще было непонятно, что делать с купленными сведениями. Но шефу смерть Регины так просто с рук не сойдет.

Никто из немногочисленных знакомых Глинского не мог стать ему ни советчиком, ни помощником. И в милицию не имело смысла соваться. Могущественному шефу она была не страшна.

А что, если пойти с повинной к Басову? Эта мысль настолько испугала Котю свое неожиданной смелостью, что он постарался сразу же забыть о ней. Но она продолжала его точить днем и ночью.

После разговора с патологоанатомом Глинский старался не попадаться шефу на глаза. Он боялся, что тот обо всем догадается по его виду. И действительно, вскоре это едва не случилось.

Шеф вызвал Котю к себе по какому-то пустяковому делу. Глинский машинально кивал, не понимая слов, пока в конце разговора шеф вдруг не спросил его:

— А где твои часы, Глинский? Продал, что ли?

Котя чуть не упал в обморок. Что придумать? Потерял? Ограбили? Отдал в ремонт?…

К счастью, шефа отвлек телефон. Он взял трубку и махнул рукой, отпуская Котю.

Глинский вышел в коридор на ватных ногах и обессилено привалился к стене.

— Что с вами, молодой человек? — прозвучал рядом участливый голос. — Вам плохо?

Котя поднял глаза. Перед ним стоял плечистый мужчина с благородной сединой на висках и спокойными серыми глазами.

— Спасибо… Я в порядке… — ответил Котя и пошел по коридору.

Мужчина проводил его долгим взглядом, постоял секунду и энергичным шагом направился к выходу. Неожиданная встреча с Котей Глинским круто переменила его планы.

Часть третья Сезон кровавых дождей

Глава первая Грязная работа

Октябрь 1999 года. Киллер

Он не зря говорил, что на нем все заживает как на собаке. Костя Олейник за свою бурную жизнь побывал в таких переделках, что другой на его месте давно бы отдал концы. Однако ножевое ранение в грудь оставило только едва заметный шрам. Проломленный когда-то затылок никогда не напоминал о себе. А уж вывихи и ушибы были такими мелочами, о которых и говорить не стоило.

Огнестрельную рану он схлопотал впервые. Пуля прошла насквозь, не задев, к счастью, ничего жизненно важного. Если бы сразу сделать перевязку, то и отлеживаться не пришлось бы. Боль Олейник умел терпеть. Но он уходил от погони, и крови было потеряно много. Так много, что врачи едва вытащили Олейника с того света.

Вот почему, слабый и беспомощный, киллер третью неделю валялся на больничной койке тюремного изолятора номер один, носящего романтическое название «Матросская тишина».

Рана затягивалась быстро, но Олейник нарочно продолжал лежать пластом. Из угла на него был направлен глазок телевизионной камеры слежения, ловившей любой его жест. Он был вынужден делать специальную гимнастику скрытно, под одеялом, напрягая и расслабляя отдельные группы мышц. Время сейчас работало на него. Силы постепенно возвращались, и наступила пора подумать о побеге, хотя «Матросская тишина» славилась своими крепкими стенами.

До сих пор удача только попугивала Олейника, изредка отворачиваясь от него. Он надеялся, что и на этот раз фарт не надолго ему изменил. Ведь удалось же выпутаться из сложнейшей ситуации в Италии, оставив с носом Марио, завербовавшего приезжего киллера для борьбы с русской мафией. И вернувшись на родину, Олейник избежал верной смерти, на которую был обречен после устранения Сильвера.

Только гибель Миледи заставила киллера на время утратить бдительность. Миледи оказалась первой женщиной, способной растопить его ледяное сердце. Не случись этого, никогда бы он не пошел, забыв осторожность, в институт Склифосовского. Олейнику тогда было наплевать на то, что бывшие товарищи из секретного спецназа вынесли ему смертный приговор.

Теперь суперкиллер оказался в их руках. Разумеется, «Матросская тишина» была государственной тюрьмой. Но судьба Олейника зависела не от прокуратуры и суда, а от некоей могущественной структуры, существовавшей параллельно с государственными органами.

Его могли в любой момент прикончить тут же, на больничной койке, и никто бы не стал докапываться, как это произошло. Впрочем, то, что будет после его смерти, Олейника не интересовало.

Первую неделю раненого навещали только врачи. Однако он знал, что очень скоро им займутся другие люди. И не ошибся.

Человек, пришедший в его отдельную палату, к медицинскому персоналу не принадлежал. Он сразу сбросил белый халат, небрежно накинутый на плечи, ногой придвинул стул и уселся на него, посверкивая совершенно голым черепом. Именно по этому сверкающему черепу Олейник определил, что к нему пожаловал в гости генерал ФСБ Панов, хотя никогда раньше они не встречались.

— Как самочувствие? — спросил Панов. — Жалобы есть? Просьбы?

Олейник прикрыл глаза. Вопросы генерала не требовали ответа.

— Мне врачи рассказали, что вы пошли на поправку, — как ни в чем не бывало продолжил Панов. — Скоро поставят вас на ноги. Так что не надо прикидываться умирающим, Константин.

— Меня Андреем зовут, — сказал Олейник, открывая глаза.

— Ну да, ну да, — кивнул генерал. — Андрей Котов. Я видел паспорт. Пусть будет Андрей. Константин Олейник убит и похоронен за границей. И слава богу. А то ведь за ним такой шлейф тянулся, что к стенке его поставить и то мало. Одно убийство журналиста Юсупова чего стоит. Верно?

— Не слышал, — равнодушно ответил Олейник.

— Неужели? — фальшиво изумился Панов. — А ведь такое громкое дело. Пресса целый месяц бушевала.

— Я криминалом не интересуюсь, — сказал Олейник. — В газетах только про спорт читаю. И по телевизору один футбол смотрю.

— Вот это правильно! — одобрил Панов. — И я бы так мечтал. Но, к сожалению, по долгу службы приходится во всей этой кровавой грязи копаться. Поэтому и знаю, что этого Олейника кто-то в Италии ухлопал. Вместе с любовницей. И трупы их сожгли. А дальше — просто фантастика какая-то. Оба они живехонькие вдруг в Москве объявились. Правда, узнать их было нельзя.

Генерал сделал паузу, сверля раненого взглядом.

— Так, может, не они? — спросил Олейник.

Он не хотел ввязываться в опасный разговор, но в то же время ему важно было узнать, насколько осведомлен генерал. Оказалось, что осведомлен тот отлично.

— Они! — сказал Панов. — Правда, после пластической операции. Но мы тут тоже не пальцем деланы. К тому же баба этого Олейника в конспирации сущее дитя. Он-то тертый калач. А она в первую же ловушку попалась. Ну поработали с ней наши профессионалы немного. Она и раскололась. Сдала нам своего любовничка.

Вот этого Панову не стоило говорить. Возможно, этим сукам действительно удалось сломать Миледи.

Но она при всем желании не могла рассказать им ничего существенного. Разве что про пластическую операцию и новое имя киллера. Но этого ничтожно мало. Он предвидел такой вариант и поэтому не посвящал Миледи в свои планы.

— Интересная история? — спросил Панов.

— Как в кино, — ответил Олейник сквозь зубы.

— И не говори! — воскликнул генерал, переходя на «ты». — Главное дело, он фамилию-то себе какую выбрал! Котов!

— Мало ли Котовых на свете.

— Верно. Тут ты на сто процентов прав. Фамилия еще ничего не доказывает.

— Вот именно.

— Он — Котов, ты — Котов. Совпадение. Но как объяснить, что ты в Склиф пришел бабу этого Олейника навестить?

— А кто сказал, что я к ней приходил?

— Что же тебя тогда туда привело? Зубы заболели? — насмешливо спросил Панов.

Олейник с самого начала ждал, когда разговор зайдет о Склифе. Ждал, но все равно правдивого объяснения в запасе не имел. Это было его слабым местом. Впрочем, и других хватало. Но вряд ли они имели решающее значение. Беседа генерала с киллером представляла собой игру. Игру, в общем-то, совершенно лишнюю, поскольку обоим собеседникам было все ясно. Они и воспринимали ее как разминку перед настоящей схваткой.

— Ладно, ваша взяла, — устало сказал Олейник, прекращая бесполезное сопротивление. — Чего вы от меня хотите?

— Кассету, Константин. Видеокассету.

Олейник так и думал, но сделал вид, что не понимает.

— Какую кассету?

— Не надо! — поморщился генерал. — Давай по-хорошему. Я знаю, что ты умеешь терпеть боль. Но ведь есть и такая, которую никому не выдержать. Умереть легче. Ну?…

И киллеру впервые стало не по себе под чужим взглядом.

Декабрь 1999 года. Второй из списка

Семен чуть не двинулся умом от страшных мыслей, роившихся в его голове. А может, и двинулся. Пытаясь оттянуть роковую развязку, он бессвязно наболтал супруге, что ее переезд с дочкой придется перенести на будущую неделю, поскольку в квартире надо сначала сделать полный ремонт.

— Зачем? — удивилась Серафима. — Я же хорошо прибралась. Вполне жить можно.

— Нет, я евроремонт хочу. Чтобы как у людей. Понимаешь?

Но этот сомнительный аргумент на жену не подействовал.

— Не чуди! — отмахнулась Серафима. — Мы с дочерью завтра же приедем. А вещи потом перевезем. Постепенно, чтобы на машину не тратиться. Или ты передумал? Тогда я дочке так и скажу.

Не хочет, мол, папка тебя видеть.

Эти слова, больно резанули Семена. Он обессилено махнул рукой и сказал:

— Ладно. Завтра так завтра.

Как только Серафима покинула квартиру, Семен бросился по соседям, чтобы попросить денег взаймы. Ему необходимо было выпить. Соседи сжалились, и уже через полчаса перед Семеном стояли две бутылки «Пшеничной».

Первый стакан он выпил одним глотком и даже вкуса водки не почувствовал. Зато после второго его мгновенно развезло. Но облегчения это не принесло. Наоборот, мысли стали еще мрачнее.

Телефон звонил беспрестанно, однако Семен и ухом не повел. Потом решил выдернуть из розетки осточертевший аппарат, но по дороге к нему забыл об этом и снял трубку.

— Семен? — спросил хрипловатый женский голос.

— Ну Семен. А дальше что? — спросил он агрессивно.

— Гроб заказывал?

— Какой гроб? — Он спросил это без удивления, поскольку был уже отчаянно пьян.

— Обычный. Деревянный, — сказала женщина.

— Для Буряка, что ли?

— Нет, не для Буряка.

— Это откуда звонят? Из больницы? — спросил Семен заплетающимся языком. — Загнулся этот засранец?

Повисла пауза.

— Нет, я не из больницы, — наконец сказала женщина.

— А при чем тогда гроб?

— Это не для Буряка. Для тебя.

— Я живой пока что, — ответил Семен и тут же, несмотря на опьянение, почувствовал, как пугающий холодок пробежал по спине.

— Вот это правильно. Пока что, — женщина негромко хмыкнула. — Но уже недолго осталось.

— Кто говорит? — просипел Семен.

— А ты догадайся. Кто твоей смерти может хотеть? Или таких не припомнишь? Тогда у Буряка спроси. Он подскажет.

Теперь Семену стало окончательно ясно, что бывший подельник не зря предупреждал об опасности. С Олексой расправились, теперь пришел и его черед. Поздно прятаться.

— Не надо!.. — простонал Семен.

— Чего не надо? Раньше надо было думать. Теперь все.

— Может, как-нибудь договоримся, а? Я компенсирую… — Семен с невероятным трудом выговорил последнее слово.

— Что ты компансируешь, гадина? — холодно спросила женщина. — Что? Ты хоть одну девчонку пожалел? Почему же тебя жалеть должны?

— Да я завязал с этим! — истошно завопил Семен, сообразив, о чем идет речь. — Все понял и завязал! Сам! Век свои грехи отмаливать буду, дочкой клянусь!..

— Ах, так у тебя дочка есть? Вот ей про папашу узнать будет интересно!

— Не надо!.. — опять попросил Семен.

— Нет, ты за все мне заплатишь! Так и знай!.. На этом разговор оборвался. Семен, пошатываясь, вернулся к столу и допил первую бутылку прямо из горлышка. Потом торопливо распечатал вторую. Но и она не помогла. Семен с беспощадной ясностью понял, что жизни его наступает конец. Бежать было бессмысленно. Во-первых, некуда, а во-вторых, позвонившая неизвестная баба дала понять, что скрыться ему не позволят. И про гроб было сказано не просто так. Вон Буряка чудом не добили. Так еще, может быть, добьют. Навестят в палате и подушкой придушат. А если и нет, то лежать до конца жизни недвижимой мумией едва ли не хуже.

Самое скверное, что дочке обязательно откроют глаза на папку. Зря он дочку упомянул. Может, не догадались бы. Но теперь уж ничего изменить нельзя.

И вдруг Семену пришло в голову, где он может скрыться. Да так, что его никто не достанет.

Он плавающим взглядом окинул комнату. Увидел крюк, на котором висела люстра. Нет, жидковат, пожалуй, семьдесят восемь килограммов не выдержит. А что, если газ включить? Слишком долгая история. Пока будешь дожидаться, когда его вдоволь наберется, дрогнуть можно, передумать. Вены резать больно. Отравы в доме никакой нет, кроме водки, но к ней организм давно привык. Может, на улицу выйти — и там под машину? И водителю ничего не будет, поскольку пешеход пьяный.

Семен вышел в прихожую, натянул на себя пальто, меховую шапку и даже перчатки, словно собирался весь вечер гулять по морозцу.

Лифт был занят, и Семен решил спуститься с четырнадцатого этажа пешком. Но сначала зачем-то заглянул в бездонный колодец между лестничными пролетами. Неловко надетая ондатровая шапка свалилась у него с головы и полетела вниз.

Семен автоматически попытался ее поймать, и тут словно что-то толкнуло его в спину. Он перевалился через перила и рухнул в бездну.

Его отчаянный вопль оборвался со смертельным ударом.

Декабрь 1999 года. Жанна

Интервью с молодой певицей Дианой занимало целую газетную полосу.

Здесь была и ее фотография, которую Жанна изучила прежде всего. Даже отдаленного сходства с собой она в Диане не нашла и подивилась тому, что на это не обратили внимания ярославцы.

Жанна пропустила коротенькое вступление о грядущем концерте начинающей артистки и впилась взглядом в следующие строчки.

«КОРРЕСПОНДЕНТ. Диана, сейчас вам двадцать лет. Когда вы начали петь?

ДИАНА. Со дня рождения. Я сразу начала так орать, что все в роддоме дружно решили — эта будет певицей. Как видите, они не ошиблись.

КОРР. Голос вам достался в наследство?

ДИАНА. Да. От матери.

КОРР. Она у вас профессиональная певица?

ДИАНА. И очень известная. Журналисты давно зовут ее Неподражаемой.

КОРР. Как?! Ваша мама — Жанна Арбатова?

ДИАНА. А вы знаете другую Неподражаемую?

КОРР. Невероятно! Но почему же она никогда не упоминала, что у нее есть дочь?

ДИАНА. Это факт ее биографии, а не моей.

КОРР. Вы хотите сказать, что она не считает вас своей дочерью?

ДИАНА. Спросите у нее.

КОРР. Вы с ней никогда не жили вместе?

ДИАНА. Нет.

КОРР. Почему?

ДИАНА. Так получилось.

КОРР. Кто же вас воспитывал?

ДИАНА. Я детдомовка.

КОРР.???

ДИАНА. У меня нет комплексов по этому поводу. И я сразу вам скажу, что не знаю, кто мой отец. Не будем больше касаться этой темы. Я не из тех, кто устраивает сенсации из своей личной жизни.

КОРР. Это ваше право. Расскажите тогда о своем первом публичном выступлении.

ДИАНА. Я была солисткой в детдомовском хоре. Но профессиональную карьеру начала в ресторане. Пела там с ансамблем.

КОРР. Петь перед подвыпившей аудиторией — не самое веселое занятие, правда?

ДИАНА. Зато хорошая школа. В этом нет ничего страшного или стыдного. Моя мама тоже с этого начинала. И даже пела в подземном переходе, чтобы заработать на кусок хлеба. А потом к ней пришло признание на международном конкурсе в Варне, и она стала Неподражаемой.

КОРР. Вы надеетесь повторить ее путь?

ДИАНА. А почему бы нет?

КОРР. Но существует мнение, что природа отдыхает на детях гениев.

ДИАНА. Я так не считаю.

КОРР. Несмотря на то, что у вас нет специального образования?

ДИАНА. Неподражаемая, насколько мне известно, тоже нигде не училась петь. И тем не менее у нее миллионы фанатов.

КОРР. Неужели вам никогда не хотелось обратиться за помощью к родной матери?

ДИАНА. Нет. Я сразу решила добиться всего самостоятельно.

КОРР. Чтобы когда-нибудь встретиться с Неподражаемой на равных?

ДИАНА. Возможно.

КОРР. А не боитесь, что вас начнут сравнивать и сравнение окажется не в вашу пользу?

ДИАНА. Если бы боялась, я бы с вами не откровенничала. Приходите на концерт. Надеюсь, вы увидите не жалкую копию звезды, а певицу со своим «я».

КОРР. И последний вопрос. Вы не хотели бы, чтобы Жанна Арбатова побывала на вашем концерте?

ДИАНА. Я возражать не буду, если она захочет.

КОРР. Может быть, тогда она признает в вас свою дочь?

ДИАНА. Не через суд же мне этого добиваться.

КОРР. Ну что же, такая жизненная позиция вызывает уважение. Успеха вам!

ДИАНА. Спасибо. И вашим читателям тоже!..»

Жанна аккуратно сложила газету и спрятала ее в сумочку.

— Вещественное доказательство для суда, — сказала она.

— Ты с ней хочешь судиться? — спросил Адский.

— Может быть. Еще не решила. Но сначала я хочу с ней встретиться глаза в глаза. Пробивная девица, ничего не скажешь. Я в ее возрасте такой не была. Главное дело, как подготовилась! И про ресторан знает, и про подземный переход, и про Варну.

— Ну, об этом сто раз писали, — пожал плечами Адский.

— Самой ей вряд ли бы пришло такое в голову. Кто же это все организовал? Кто ее продвигает?

— Мало ли прохвостов, Жанночка!

— Но ведь они должны понимать, что вся эта туфта рано или поздно выплывет наружу.

— Должны, — согласился директор. — Но пока выплывет, они такие бабки на этой афере срубят!

— Они еще не знают, на кого хвост подняли! зло усмехнулась Жанна. — Ох, я им крови попорчу! А эту Диану нужно срочно остановить.

До этого — никаких гастролей! Я второго Ярославля не выдержу!..

Адский хотел что-то возразить, но взглянул на Неподражаемую и прикусил язык.

Ноябрь 1999 года. Зоя

Джафар появился в Москве недавно. После неудачи с похищением сына Неподражаемой он счел за лучшее на некоторое время исчезнуть из столицы, чтобы не нарваться на крупные неприятности.

Но вернуться сюда было необходимо. Он горел желанием разобраться с предателем. А в том, что Петя Тарханов его предал, Джафар не сомневался. Бандит не мог себе простить, что его обвел вокруг пальца парень, которого он, казалось, полностью подчинил себе и заставил дрожать от страха.

Миллион долларов, составлявших выкуп за пацана, был уже почти в руках у Джафара. Неподражаемая в панике совершенно потеряла голову и даже не думала сопротивляться. Но Джафар напрасно прождал ее в условленном месте. Потеряв терпение, он позвонил артистке домой, но ее телефон не ответил. Предчувствие провала заставило Джафара сломя голову броситься к Пете, сторожившему похищенного пацана в своей квартире на Борисовских прудах.

На звонок в дверь никто не отозвался. Джафару пришлось открыть замок отмычкой, но квартира оказалась пустой: ни ребенка, ни Пети.

Разбросанные вещи свидетельствовали о поспешном бегстве. Джафар рухнул на пол и завыл в голос от ярости. У него из-под носа только что увели целую кучу баксов, и где искать обманщика, Джафар не имел ни малейшего понятия. Как мог случиться такой прокол? Неужели у этого парня проснулась совесть и он решил вернуть мальчика матери? Или совесть тут ни при чем, и он просто испугался, что загремит на нары?

Нет, скорее всего, подельник, прикидывавшийся таким валенком, догадался, что никакие деньги за участие в похищении ему не светят. Что его просто замочат и сбросят в канализационный люк. Вот он и решил сам сорвать банк. А для этого всего-то и нужно было позвонить артистке и изменить место встречи.

Джафар совершенно искренне считал, что деньги украдены лично у него, и за это одураченный рецидивист поклялся рассчитаться сполна. Возвратившись в Москву, он осторожно навел справки и выяснил, что похищенный пацан благополучно вернулся в семью и сейчас живет под усиленной охраной. Это еще больше укрепило уверенность Джафара в предательстве Тарханова.

Конечно, предполагать, что Петя возвратился к себе, было нелепо. И только ярость, ослеплявшая Джафара, заставила его заглянуть в квартиру Тарханова. Вдруг подфартит отыскать какую-то зацепку, какой-нибудь случайный след, который сможет привести к предателю.

Джафар перерыл всю квартиру, но ничего полезного для себя не обнаружил. Он уже собирался уходить, когда в дверь позвонили.

Сначала бандит хотел затаиться, но потом ему пришло в голову, что вряд ли Петю решил навестить незнакомый человек. А раз так, у нежданного гостя можно хоть что-то узнать о хозяине квартиры. На всякий случай приготовившись к атаке, Джафар открыл дверь. И сразу успокоился. Перед ним в расстегнутой дубленке стояла красивая статная женщина. На таких Джафар всегда делал стойку. Но сейчас ему было не до женских прелестей.

— Я к Пете, — сказала женщина низким грудным голосом. — Он дома?

— Заходи, — кивнул Джафар. Ему важно было не дать женщине уйти.

Зоя с первого же взгляда поняла, что Пети в квартире нет.

— А Петя где? — спросила она.

— Сам его жду, — ответил Джафар, скроив самую приветливую улыбку, на какую был способен.

— Он что, должен скоро прийти?

— А ты кто ему будешь? — вопросом на вопрос ответил Джафар.

Но Зоя уже начала догадываться, что тут что-то не так.

— А вы? — спросила она. — Вы кто?

— Друг, — сказал Джафар. — Близкий друг.

— Понятно… Ну раз его нет, я завтра зайду.

— А он и завтра, может, не появится.

— Как не появится? Разве он не знает, что вы его ждете?

— Нет, — оскалился Джафар. — Сюрприз.

— Интересно, как же вы тогда в квартиру попали? Он вам ключи дал?

— Дал, конечно. Почему другу ключи не дать?

Зоя ни на секунду не поверила словам Джафара. Но лезть на рожон она не собиралась. Надо было поскорее отсюда уходить.

— Ну а у меня нет времени его ждать, — сказала Зоя. — Передайте ему привет, когда увидите.

— От кого?

— От Ларисы, — без запинки выпалила Зоя и сделала шаг к двери.

Но Джафар с неожиданным проворством преградил ей дорогу.

— Не знал, что у него такие красивые знакомые, — сказал он. — Ох, Тарханов, Тарханов! Такой бриллиант от друга скрывал! Боялся, что украду, а?…

Услышав фамилию Пети, Зоя окончательно убедилась, что это ее бывший любовник, но ничем не выдала секундного смятения.

— Это вы у него спросите, — сказала она.

— Обязательно спрошу, — кивнул Джафар, не сходя с места. — У меня к нему много вопросов. Только бы его найти.

— А разве он не здесь живет?

— Похоже, что нет. Вот ты мне и подскажи, красивая, где его можно найти.

— Я-то откуда знаю?

— А ты подумай, подумай. Посиди со мной немножко — может, что вспомнишь.

Зоя прикинула, не врезать ли этому верзиле между ног, но поняла, что с таким амбалом ей, пожалуй, не сладить.

Надо было действовать похитрее.

— Он вам что, — наугад спросила она, — деньги должен?

— Угадала.

— И много?

— Порядочно. Только это не долг, красивая. Твой Петя меня обокрал.

— Обокрал?…

— Вот именно. За такое кожу с живого снимают.

Зоя не знала, верить или нет. Одно только не вызывало сомнений: этот звероподобный амбал был настроен очень серьезно, и Петина жизнь определенно висит на волоске. Но при чем тут она, Зоя? Ей совершенно не хотелось влезать в чужие разборки.

— Я бы тоже хотела ему в глаза посмотреть, — сказала Зоя. — У меня к нему тоже серьезный разговор есть.

— Тебе-то он что сделал?

— Вот что! — сказала Зоя и демонстративно выпятила живот.

Джафар понимающе зацокал языком, и Зоя мысленно поблагодарила соседа-недомерка, невольно подсказавшего ей эту идею.

— Жениться обещал? — спросил Джафар.

Зоя молча кивнула.

— А сам ноги сделал, собака? — продолжил Джафар. — Проститутка и есть проститутка!

Зоя удивленно вскинула глаза.

— Я не про тебя, красивая, — объяснил Джафар. — Про него.

— А почему проститутка?

— Ты что, не знаешь, чем он деньги зарабатывал?

— Нет.

— Стыдно было признаться! Он, красивая, баб за деньги трахал. Всех без разбору. Лишь бы платили. Мужчина по вызову называется. Такое агентство есть. Не знала?

Джафар был уверен, что этой женщине ничего не известно. Он нарочно открыл ей глаза на Петю, чтобы сделать ее своей союзницей.

— Вот подонок! — искренне возмутилась Зоя.

— Такую проститутку жалеть нечего! — заключил Джафар.

Теперь ему не составило труда договориться с женщиной, чтобы та позвонила ему на мобильный, если что-нибудь узнает про Петю. Зоя горячо пообещала, что обязательно это сделает.

Они вышли из квартиры вместе. Из осторожности Зоя решила не садиться в свою машину, но, проходя мимо нее, машинально сжала в кармане брелок с ключами. Пискнула сигнализация, открывая двери. Джафар остановился как вкопанный.

— Твоя, что ли? — спросил он, бросив взгляд на машину.

— Моя, — вынуждена была признаться Зоя.

Джафар перевел взгляд на номер машины, и Зоя поняла, что он его запоминает. Это ей совсем не понравилось, но делать было нечего.

— Ты мне тоже свой телефончик оставь, Лариса, — сказал Джафар. — Вдруг я эту проститутку раньше найду.

Зоя продиктовала первый попавшийся номер. Записывать его Джафар не стал.

— Я любые номера с одного раза запоминаю, — ухмыльнулся он. — Так что теперь не потеряемся.

Сев в машину, Зоя положила руки на руль и заметила, что пальцы у нее слегка подрагивают.

Ноябрь 1999 года. Киллер

Кассета! Конечно же, кассета интересовала генерала Панова, а вовсе не сам Олейник. Киллера в любую секунду можно было отправить на тот свет, но только после того, как он отдаст кассету.

Олейник еще раз мысленно похвалил себя за то, что не ударился в бега сразу после ликвидации Сильвера. Двум напарникам было приказано уничтожить киллера на месте. Однако он успел одного застрелить. Другого только ранил в колено, чтобы лишить возможности двигаться. И под дулом пистолета заставил рассказать раненого о полученном задании.

Напарникам было приказано после расправы с Олейником забрать все видеокассеты в доме Сильвера. Олейник сделал это за них. Только все кассеты брать не стал, а сумел найти единственную нужную, хотя едва при этом не погиб от руки сумасшедшей немой девчонки с черными глазами.

С первых кадров киллер понял, что это убийственный компромат на генерала Панова. Теперь эта кассета стала единственной гарантией жизни Олейника, и за нее надо было держаться до последнего.

— Не знаю, о какой кассете речь, — сказал Олейник упрямо.

— Будто бы! — усмехнулся Панов. — Тот парень, которого ты по глупости не добил, все тебе рассказал, спасая свою шкуру.

— Ну и как? Спас?

— Нет, не получилось. Ты сам знаешь, что бывает с теми, кто слабину дал.

— Знаю.

— То-то и оно. Я тебе честный обмен предлагаю.

— Кассету на жизнь?

— Вот-вот.

— Заманчиво. Если бы эта кассета у меня была.

— Она у тебя. Ты это знаешь, и я тоже. К чему зря время терять на лишние разговоры?

— Пожить подольше хочется.

— Так я тебе это и предлагаю. Отдай кассету — и уйдешь отсюда без наручников.

— Далеко ли?

— Как захочешь.

— А гарантии?

— Слово офицера.

Олейник знал настоящую цену этому обещанию. Стоило выпустить кассету из рук — и пиши пропало.

— Тебе все равно деваться некуда, — напомнил генерал. — На Котове крови не меньше, чем на Олейнике. Например, ликвидация Сильвера на Каширском шоссе.

— Надо еще доказать, что это Котов сделал.

— Докажем. Без проблем. Как и убийство журналистки Евгении Альшиц.

— Ну уж тут-то хрен вам, — сказал Олейник. — Котов эту бабу не трогал.

— А чьи пальчики по всей квартире оставлены?

— Только не Котова.

Киллер прекрасно помнил, что перед визитом к журналистке обработал ладони специальным составом, чтобы не оставлять следов. Он действительно шел убивать, но отказался от своего намерения.

— Ну, все это несущественные детали, — сказал Панов, начиная раздражаться. — Не сомневайся, навесим на тебя столько, что не разогнешься. И прессе соответствующие материалы дадим. А ей только суперкиллера и надо. Такое чудовище из тебя слепят, что никто ни одному твоему слову не поверит. Это я тебе на тот случай говорю, если у тебя какой-то запасной вариант подготовлен. Допустим, кассета находится у какого-то надежного человека, который без тебя ей может ход дать.

Олейник промолчал, хотя тут с логикой у генерала оказалось не все в порядке. Если бы кассета с компроматом стала достоянием общественности, никого бы не заинтересовала личность Олейника, будь он хоть сто раз чудовищем. Ведь нелепо предполагать, что оргия с голыми девками, в которой активно участвовал генерал, могла быть сфабрикована киллером-одиночкой. Значит, съемка действительно документальная.

Однако говорить об этом Панову не следовало, чтобы не испортить игру.

— Я бы мог эту кассету для вас поискать, — осторожно сказал Олейник. — Но для этого мне свобода нужна.

— Ты порядок перепутал. Сначала кассета, потом свобода. Правильно себя поведешь, так можно будет рассмотреть вопрос о дальнейшем сотрудничестве. Сейчас у нас на базе другой командир. Но, честно говоря, после тебя он не тянет. Не тот класс.

Желая слегка польстить Олейнику, генерал неосмотрительно приоткрылся. Стало быть, мини-спецназ на подмосковной базе был его детищем. И, конечно же, неофициальным, не входившим в систему Службы безопасности.

— Как же вы собираетесь со мной сотрудничать? — спросил Олейник. — Я ведь для вас теперь вроде как изменник. Товарища по оружию замочил. Приказа насчет Альшиц не выполнил. И ноги из отряда сделал.

— Да, некрасиво получилось, — согласился Панов. — Но свою вину можно искупить. Верной службой. Мы же не звери, Константин.

— Андрей, — поправил Олейник.

— Согласен. Андрей. Так даже проще. Не нужно будет тебе новые документы делать. Хотя у тебя наверняка разных паспортов навалом. И наших, и заграничных. Кстати, тогда на Каширке твои напарники неправильно приказ поняли.

— Так они не должны были меня убивать?

— Я же сказал: неправильно поняли приказ.

Олейник подождал продолжения фразы, но его не последовало. И он понял, что генерал темнит.

Панов тоже молчал, выжидательно глядя на киллера. Пауза затягивалась.

— Ну, так каков же будет ответ? — спросил генерал.

— Подумать надо. Я пока еще плохо соображаю, — сказал Олейник и снова закрыл глаза.

В тишине он услышал, как Панов скрипнул зубами. Генерал, в общем-то, выложил все козыри.

— Что ж, подумай, — сказал он с угрожающей интонацией. — Время еще есть. Но немного. У меня, Котов, терпение не беспредельное. Я ведь ждать не буду, пока у тебя рана заживет. Нам с раненым легче работать.

— Ясное дело, — отозвался Олейник. — Только предупреждаю: я насилия над собой не потерплю.

— Ну это не тебе решать.

— Ошибаетесь. Я в любой момент могу уйти. Не уследите.

— Да ну?

— Ручаюсь. Сердце остановлю — и привет. У вас там в моем досье помечено, что я йогой занимался?

— А йога тут при чем?

— А вы поинтересуйтесь у специалистов. Они вам подтвердят, что йоги могут себе сердце остановить. Навсегда. И никакая шоковая бригада не откачает. Так что не надо крайних мер.

Панов молчал, лихорадочно соображая, правду ли сказал киллер или берет его на пушку.

Так ничего и не решив, генерал тяжело поднялся со стула.

— Ладно, еще поговорим, — сказал он и вышел.

Олейник выждал несколько секунд, потом осторожно приоткрыл глаза. Первый раунд он, похоже, выиграл. Но сколько их еще впереди?

Угроза остановить сердце, видимо, подействовала на Панова. Возможно, ему подтвердили, что это вполне вероятно. Или генерала отвлекли более важные дела. Во всяком случае, он надолго оставил Олейника в покое.

Вскоре киллера перевели из лазарета в обычную одиночку. Там он, уже не таясь, начал приводить в порядок свою физическую форму. Мысль о побеге ни на минуту не покидала его. Конечно, кассета с компроматом до поры до времени гарантировала Олейнику жизнь, но генерал Панов собаку съел на всяких хитростях. Он мог придумать какой-нибудь совершенно неожиданный ход, а потому сидеть сложа руки было нельзя.

Ни на какую помощь за стенами тюрьмы Олейник рассчитывать не мог. Она пришла неожиданно в лице молодого охранника, первый год служившего в «Матросской тишине».

Декабрь 1999 года. Третий из списка

Этот выходной день обещал быть весьма приятным. Во-первых, Гурнов получил наконец долгожданный отгул. Последнее время то и дело приходилось торчать в каком-нибудь оцеплении. Во-вторых, у жены, работавшей начальником смены на хлебозаводе, приключилась авария и ей пришлось вкалывать лишние сутки.

В-третьих, Гурнов позволил своему сыну-лоботрясу поехать с друзьями на дачу отмечать Рождество. Вообще-то дисциплина в семье была военная, но тут Гурнов слегка отпустил вожжи, чтобы остаться дома одному.

Он заранее запасся пивком и предполагал целый день проваляться на диване перед телевизором. Единственной его заботой было выгулять болонку. Но это заняло считанные минуты. Нежный песик на снегу то и дело поджимал лапы, и на обратном пути Гурнову пришлось взять болонку на руки. В подъезде он привычно прихватил из почтового ящика газеты, чтобы пошуршать ими на диване, пока не сморит сон.

Первой Гурнов, как всегда, развернул газету своей префектуры, выходившую только по субботам. В ней частенько встречались фамилии знакомых, а про них старшему лейтенанту читать было куда интереснее, чем про Билла Клинтона или Арафата.

Заголовок «Оборотень», набранный жирным шрифтом, сразу бросился ему в глаза. Гурнов отхлебнул пивка и расположился на диване поудобнее. Статейка, судя по названию, сулила интересное чтение. Гурнов пробежал глазами первые строчки — и его словно обдало ледяной водой. Речь шла о нем. Он и был, по мнению автора статьи, оборотнем.

Правда, фамилия Гурнова не называлась. Героем публикации был старший лейтенант Г. - но факты, факты!.. В статье со знанием дела описываясь регулярные забавы ментов с уличными проститутками.

Автор перечислил все: и «черные субботы», и ежедневные поборы с несчастных девчонок, и бессердечные измывательства над ними, и ментовские «крыши», защищавшие сутенеров.

Похожие материалы время от времени появлялись в прессе, но эта убийственная статейка, в отличие от прочих, прямо указывала на конкретного человека — на старлея Г., то есть на Гурнова. Это подтверждала документальная история с девчонкой из Винницы, оказавшей неожиданное сопротивление ментам. Она была избита ими до смерти, вывезена за город и там брошена в лесу.

Гурнов прекрасно помнил ту черноглазую, коротко стриженную девчонку, случайно завладевшую пистолетом. Выстрелить она не сумела и была жестоко наказана за свой бунт.

Статья изобиловала массой других подробностей, определенно указывавших на Гурнова. Постоянную компанию ему составляли еще двое блюстителей порядка — Сакеев и Тарханов. Но главным был он, Гурнов. Может быть, поэтому про тех двоих упоминалось вскользь, без фамилий.

Статья кончалась гневным требованием призвать к ответу оборотня в милицейской форме.

Отшвырнув газету, Гурнов заметался по пустой квартире. Если префектура дала санкцию напечатать такой материал, значит, разбор полетов не за горами. Из милиции теперь вышибут как пить дать. Да еще можно под суд загреметь. И пойдешь по этапу. А на зоне менту долго не жить.

Конечно, можно попробовать все отрицать. Даже если кто-то из этих шалав, которых он трахал напропалую, пойдет в свидетели. Но прежде всего нужно было понять, откуда ветер дует. Ведь наверняка кто-то из своих устроил эту подлянку. Слишком уж автор осведомлен по части деталей.

Гурнов еще раз просмотрел статью и наткнулся на пропущенную в спешке строчку, где вскользь говорилось о надежном источнике информации из органов милиции. Точно, свой! Но кто? Петька Тарханов? Вряд ли. Он давно уволился, и наезжать на Гурнова у него не было причин. Тогда Ринатка Сакеев? Эта косорылая татарва? Похоже, он.

Гурнов знал, что Сакеев спит и видит, как бы обскакать его по службе, поэтому не раз выставлял своего туповатого напарника в смешном виде. И начальству говорил про Сакеева пренебрежительно. Недавно Гурнову намекнули на скорое получение капитанских звездочек, так Ринатка прямо позеленел от зависти. Возможно, тот случай был последней каплей, переполнившей чашу его терпения.

Сакеев, конечно, тоже был непосредственным участником описанных в статье событий. Но его, скорее всего, обещали простить — вроде он понял свою вину, покаялся. Иначе не дал бы в руки журналистам такие факты. Наверняка он то и будет главным свидетелем по этому делу. Тут уж Гурнову бессмысленно отпираться. Сакеев своих слов обратно не возьмет. Ведь не под пыткой же из него вытащили признание.

Из этого следовало только одно: Сакеева надо убрать. Срочно.

Придя к такому выводу, Гурнов мгновенно успокоился. Теперь он знал, что нужно делать. Только все следовало подстроить так, чтобы на него не пало подозрение. Сакеев должен был покончить жизнь самоубийством. Оболгал товарища, а потом совесть замучила. А он, Гурнов, вообще ничего не знал. Он даже статьи «Оборотень» в газете не видел.

Сакеев нынче тоже находился в отгуле. Стало быть, сидел дома. Но прежде чем поехать к нему, Гурнов на минутку заглянул в отделение.

— Ты чего? — удивился дежурный. — У тебя же вроде отгул.

— Да забыл тут кое-что, — ответил Гурнов.

У них с Сакеевым был один сейф на двоих, где хранилось табельное оружие. Гурнов взял оба пистолета, спрятал их за пазухой и бочком проскочил мимо дежурного. Потом он опять сел в свою новенькую «Ниву», тоже являвшуюся предметом зависти Сакеева, и погнал в Ясенево, где жил напарник.

Но дома Сакеева не оказалось. Его жена сказала Гурнову, что Ринат еще затемно уехал рыбачить. Подледный лов был его давней страстью. Гурнов счел это удачей. Отпадала необходимость выманивать Сакеева из дома. А выманивать пришлось бы — не убивать же заодно и жену как свидетеля.

Для отвода глаз Гурнов посетовал, что не застал приятеля дома.

— Он когда вернуться обещал? — спросил Гурнов.

— К вечеру, — ответила жена. — А что? Что-нибудь срочное? Я знаю, где его найти.

— Да я просто так заехал, — соврал Гурнов. — Хотел его на пиво к себе пригласить. Ладно, перенесем на завтра. Пиво не прокиснет.

Место, где любил рыбачить Сакеев, он знал сам. Как-то Ринат уговорил его вместе поехать на рыбалку. Теперь тот случай пригодился.

— Пусть он мне звякнет, когда появится, — сказал Гурнов. — Я весь день дома буду.

— Хорошо, я передам, — сказала жена Сакеева.

Она потом должна будет вспомнить о визите Гурнова и подтвердить, что тот обещал сидеть дома, ожидая звонка. Алиби, конечно, хлипкое. Но вдруг пригодится?

Гурнов помчался на Истру. Он был так поглощен собственными мыслями, что не заметил маленький «Форд Ка». А ведь тот сопровождал «Ниву» еще от дома Гурнова.

Только выскочив на загородное шоссе, старший лейтенант обратил внимание на красную машину, мелькнувшую в зеркале обратного вида, но не придал этому значения. И напрасно.

Декабрь 1999 года. Жанна

Жанна вернулась в Москву глубокой ночью. Боясь разбудить домашних, она тихонько отперла дверь, сняла в прихожей туфли и на цыпочках вошла в гостиную. Вошла — и замерла в удивлении.

Тимур не спал. Он сидел перед видеомагнитофоном и без звука смотрел один за другим собственные клипы с эстрадными звездами, когда-то сделавшие ему имя. Это было странно. Тимур не любил возвращаться к своим прежним работам, поскольку всегда находил в них одному ему заметные недостатки. Что за непонятная ностальгия по прошедшим временам вдруг охватила его?

— Привет! — сказал Тимур не оборачиваясь.

— Привет! — ответила Жанна. — Чем это ты занят? Подводишь итоги?

— В каком-то смысле.

— Что так мрачно?

— А для веселья поводов нет. Поскольку кино лопнуло, надо же чем-то деньги зарабатывать. Вот сижу вспоминаю, как я это делал.

— Ты решил снова заняться клипами?

— Не воровать же идти. Я тут с директором Киркорова пообщался. Филя как раз для нового клипа созрел. Может быть, сговоримся.

Тимур сказал все это равнодушным тоном, но Жанна-то знала, чего стоило мужу переломить себя и вернуться к той работе, на которой он для себя поставил крест. Крушение честолюбивых планов для такого амбициозного человека, как Тимур Арсенов, было подлинной драмой.

Затянувшаяся глупая ссора с мужем сейчас казалась таким пустяком, что Жанна тут же решила положить ей конец. Она подошла к Тимуру сзади, обняла и прижалась щекой к его плечу.

— Плюнь, — прошептала Жанна. — Все еще утрясется. Не умрем мы с голоду без твоих клипов.

— Конечно, — согласился Тимур. — Будем считать, что я это делаю для поддержания формы. Чтобы профессию не забыть.

Он слегка повернул голову и чмокнул Жанну в щеку.

— Боже, как формально! — сказала она.

Тимур отреагировал мгновенно. Он рывком уложил Жанну к себе на колени, и они поцеловались по-настоящему.

— Другое дело! — сказала Жанна, переводя дух. — Теперь я вижу, что ты в форме.

— Еще это не хватало забыть! — усмехнулся Тимур. — Ладно, рыжая, давай хвались.

— Чем?

— Триумфом в Ярославле.

— Какой триумф? Я еле ноги унесла. В результате все хорошо кончилось, но сначала был просто ужас!

— А что случилось?

— Сейчас все поймешь. Вот, прочитай.

И Жанна достала из сумочки газету с интервью Дианы. Тимур принялся читать, время от времени бросая на жену недоуменный взгляд.

— Дальше читай, — подгоняла она. — До конца.

Наконец Тимур отложил газету.

— Как тебе это нравится? — спросила Жанна.

— Впечатляет, — сказал Тимур. — Готовый сюжет для этого телевизионного шоу, где потерявшиеся родственники друг друга находят. Ну что, рыжая, будем эту Диану удочерять?

— Да ну тебя! — отмахнулась Жанна. — Мне не до смеха. Эта стерва к тому же где-то достала фонограмму моего нового альбома.

И выдала под фанеру концерт в Ярославле перед моим приездом. Ты представляешь?

— Круто, — сказал Тимур. — Отчаянная девица.

— Ты, кажется, не очень удивлен?

— А чему тут удивляться? Не первый случай. Помнишь, как было с «Ласковым маем»? Пять групп под одну и ту же фонограмму работали в разных местах одновременно.

— Так что ты предлагаешь? Не обращать внимания? Само рассосется?

— Нет, почему же. Просто не воспринимай это так трагически. Отнесись с юмором.

— Хорошенький юмор! Меня обокрали да еще какую-то авантюристку в дочери сватают! Не смешно!

Тимур и сам так считал. Внутри у него все кипело, и он сразу же забыл о собственных проблемах. Но прежде всего следовало успокоить жену. И лучшего способа, чем воззвать к ее чувству юмора, Тимур не нашел.

— Нет смешно, — сказал он. — Если, конечно, отрешиться от того, что вся эта хреновина случилась с тобой.

— Не могу, — замотала головой Жанна. — Я такое пережила в первом отделении — врагу не пожелаю. Чуть не умерла А потом еще Адский мне эту газету дал!..

— Ну, твою так называемую дочь мы быстро вычислим и возьмем за одно место. И она нам как миленькая расскажет, где взяла твою фонограмму.

— Опять мне начнут кости перемывать на всех углах, — безнадежно сказала Жанна. — Это же такой повод!

— Сама виновата.

— Я?!

— Была бы простой домохозяйкой, никому бы до тебя дела не было. А раз взлетела высоко, терпи.

— Я и терплю. Но не такое же!

— Не бурли, не бурли, рыжая. Давай разберемся спокойно. Сначала с фонограммой. Мне как-то не верится, что ее украли. Ну кто это тайно залезет в студию, взломает замки и станет там переписывать твой альбом? Это же такой риск сумасшедший! Тут что-то проще. Может быть, ты свой компакт-диск где-то оставляла?

— Да ты что! Из рук не выпускала! Единственный экземпляр!

— То есть с него копию не могли согнать?

— Исключено.

— А с исходника, который на студии остался?

— И это исключено. Старков туда никого не пускает.

— Старков? Звукорежиссер?

— Да.

— А сам он не мог сделать копию?

— Витя?!

— Витя, Витя.

— Мог, конечно. Но он же не сумасшедший.

— А это не сумасшедший и сделал.

— Только не Старков, — сказала Жанна. — Я же с ним столько лет работаю. Кто угодно, только не он.

— Кто же тогда? Это могли сделать только два человека, так? Или ты, или Старков. Выбирай.

Они еще долго обсуждали это, выдумывая самые невероятные варианты, но все опять возвращалось к Старкову. И как ни протестовала Жанна, Тимуру удалось посеять в ней сомнения относительно звукорежиссера.

Жанна едва дождалась утра. Ей не терпелось встретиться со Старковым один на один. Тимур не стал ее удерживать.

— Только вот тебе мой совет, рыжая, — сказал он. — Не ходи вокруг да около. Прямо с порога скажи ему, что ты все знаешь, что отпираться бесполезно. Сошлись на Диану. Вроде ты ее к стенке приперла и она раскололась. Тут главное — внезапность.

— А если Старков ни при чем? — спросила Жанна.

— Тогда извинишься. Ты в стрессовом состоянии. Этим все можно объяснить.

— Даже такое оскорбление?

Тимур пожал плечами.

Старков был на студии. Он сидел за пультом в полной тишине с низко опущенной головой. Его руки привычно лежали на микшерах, но никакой работы в пустой аппаратной не происходило, и было вообще непонятно, зачем звукорежиссер торчит здесь.

— Здравствуй, Витя! — громко сказала Жанна. Старков поднял на нее затуманенный взгляд.

— Какие люди — и без охраны! — протянул он, и Жанна поняла, что звукорежиссер сильно пьян.

Это тоже показалось ей странным, поскольку за пультом Витя не позволял себе ни глотка.

— Как же ты мог, Витя? — спросила Жанна. Она еще ни в чем не была уверена, и ее вопрос мог относиться к нынешнему состоянию Старкова. Но реакция его была неожиданной.

— Узнала? — сказал Старков, кривясь в хмельной улыбке. — Я так и думал, что узнаешь.

У Жанны перехватило горло. Значит, Тимур оказался прав!

— Жадность фраера сгубила, — продолжал Старков. — Они мне столько бабок отвалили, сколько я в жизни не видел. Невозможно было устоять, клянусь. Потом опомнился, да уже обратно не сыграешь. Ну убей меня теперь. Убей. Имеешь полное право.

— Надо бы… — сказала Жанна, чувствуя себя абсолютно опустошенной. — Только руки об тебя пачкать противно!..

Ноябрь 1999 года. Зоя

Зоя вернулась домой с камнем на сердце. Ее поездку на Борисовские пруды можно было бы считать успешной, если бы не одно существенное «но». Петя Тарханов. Теперь уже не оставалось никаких сомнений, что ее бывший любовник и по иронии судьбы настоящий отец Зои-маленькой окончательно сбился с пути.

Он всегда был силен по части секса. В постели Тарханов не раз заставлял Зою терять голову. Но чтобы пустить это на продажу! У Зои и женщины, торговавшие своим телом, вызывали омерзение.

Что уж говорить про мужчину. Лучше бы он грузчиком пошел в овощной магазин, чем быть мужчиной по вызову. Ниже пасть невозможно.

Как же она, Зоя, не разглядела в этом ладном синеглазом парне самую грязную проститутку? Может, с ней он тоже спал ради выгоды? Ведь она давала ему работу.

Петя Тарханов на поверку оказался дерьмом. И Зою уже не удивляло то обстоятельство, что он связался с уголовниками. А это теперь стало очевидным. Это в его квартире находился похищенный Ванечка. Это Тарханов передал его с балкона на балкон прямо в руки Миледи. А той, дурехе, и невдомек было, что ребенок похищен. Да еще у кого! У старинной подруги!

Но почему Петя поступил так, оставалось загадкой. Впрочем, разгадывать ее Зоя не собиралась. Она вообще не хотела рассказывать про Тарханова ни Жанне, ни тем более мужу. Всколыхнется прошлое, а это уж совсем ни к чему. И очень удачно, что Петя куда-то исчез. Хорошо бы навсегда.

И Зоя, так никогда и не узнав, что Пети Тарханова уже нет в живых, решила вычеркнуть его из памяти.

А вот того жуткого амбала, которого она встретила в доме на Борисовских прудах, забыть не удавалось. Он наверняка был из той же шайки, что и Петя. И, скорее всего, тоже замешан в похищении Ванечки. Его можно отыскать по номеру мобильного телефона. Ведь получилось же это у Басова с братом Регины. Но что делать дальше?

Звать на помощь милицию? Однако, если амбала повяжут, он может ментам и Тарханова сдать как соучастника. И опять же выплывет ее давнишняя связь с Петей.

Словом, Зоя была полна сомнений и решила пока что помалкивать о своих открытиях. Все равно никаких срочных мер не требовалось, а со временем что-нибудь придумается.

На записку, лежащую возле телефонного аппарата, она наткнулась случайно. Басов коротко извещал жену, что вызван в прокуратуру по делу об убийстве Альшиц, и просил не волноваться. Зоя и не стала тревожиться, поскольку твердо знала, что перед законом Басов чист.

Однако он вернулся домой в довольно мрачном настроении.

— Затерзали тебя там? — спросила Зоя, целуя мужа.

— Не без того.

— Но ты, надеюсь, отмылся?

— Это как сказать.

— Неужели они тебя до сих пор подозревают?

— Так и будет, пока не найдут убийцу. Или заказчика.

— А что твой бизнес от этого страдает, их не волнует?

— Конечно нет. Если бы они со мной в доле были…

— Тебе сделали такой намек?

— Это и без намеков ясно, Зоенька.

— Так, может быть, небольшое финансовое вливание все решит? Может, в прокуратуре машин не хватает? Машину они с радостью возьмут.

— Опомнись, Зоя! — одернул жену Басов. — Я взяток никогда не давал.

— Так уж и никогда!

— Ну, во всяком случае, не в таких ситуациях. Ты разве не понимаешь, что в моем положении взятка — это косвенное признание вины? Нет уж, я буду стоять до последнего.

— И сколько же это может продлиться?

— Не думаю, что долго.

— Откуда такая уверенность?

Басов немного помялся, но все-таки решил сказать жене правду.

— Вот ты тут про намеки спрашивала, — неохотно начал он. — Один намек действительно был. Очень аккуратный, правда.

— Ну?

— Мне так тепло, по-дружески, посоветовали бросить тяжбу по поводу телекомпании. Шансы, дескать, у меня призрачные, конкуренты сильные. Только нервы зря попорчу. А отступлюсь — меня к убийству Альшиц перестанут пристегивать как незаинтересованное лицо.

— А ты? Уперся, конечно?

— Уперся. С какой стати мне отступать? Попросил конкурентов назвать. В ответ — таинственная улыбка. В общем, расстались мы недовольные друг другом. А под уход мне еще один намек подбросили. Что мое упорство будет наказано. И очень скоро.

— Как наказано?

— Объяснений я не получил. Но и без них ясно, что против меня готовится какая-то акция. Ты не бледней, не обязательно покушение. Но безусловно что-то гнусное.

— Вот черт! Знать бы, кто эту кашу заварил.

— В том-то и дело. А то получается какой-то бой с тенью, — вздохнул Басов. — Боюсь, придется просить помощи.

— У кого?

— Есть один человек. Помнишь, на Островах я тебе его телефон давал?

— Подожди… — Зоя задумалась. — Навроцкий?

— Точно.

— Я ему тогда обзвонилась. А телефон так ни разу и не ответил.

— В тот раз без его вмешательства обошлось, — сказал Басов. — Но сейчас придется самолюбие в карман спрятать и идти на поклон.

— И он сможет всю эту свистопляску остановить?

— Он, Зоенька, если захочет, солнце остановить может.

— А тебе он захочет помогать?

— Во всяком случае, просил обращаться, если возникнут неразрешимые проблемы. Правда, мы с ним давненько не общались.

— Ох, Басов! — сказала Зоя. — Люди так быстро меняются!

— Да что мы тут гадаем на кофейной гуще? — улыбнулся Басов. — Я прямо сейчас ему позвоню.

Он подсел к телефону и закурил, прежде чем набрать номер. Это говорило о том, что на звонок он решился, переломив себя. Банкир ужасно не любил одалживаться.

— Добрый день, Марк, — сказал Басов в трубку. — Это некто Басов вас тревожит. Что?

Спасибо, все живы-здоровы. Ну не совсем без проблем. Я, собственно, поэтому и звоню. Да, лучше не по телефону… Когда вам удобно, я подстроюсь. Да, устраивает. Конечно подъеду. Хорошо, тогда до встречи.

Басов положил трубку, загасил сигарету в пепельнице и покосился на Зою.

— Я не слишком перед ним лебезил? — спросил он.

— Я ничего такого не заметила, — сказала Зоя. — Когда он тебе назначил?

— В следующий вторник.

— Не быстро.

— Значит, более важные дела есть.

— Солнце останавливать? — иронически спросила Зоя.

— Возможно.

Басов еще не знал, что одна неожиданная встреча в офисе Марка Навроцкого спутает все его планы.

Глава вторая Допросы с пристрастием

Декабрь 1999 года. Слабое звено

Олейник даже не подозревал о степени своей популярности. Конечно, всенародной славы он не заслужил, но в криминальной среде и милицейских кругах его личность была почти легендарной. Ему приписывали множество громких дел, к которым он не имел никакого отношения, поскольку везде нужны свои герои.

С того дня, когда его перевели из лазарета в одиночку, ни для кого в «Матросской тишине» не было секретом, что арестант Котов на самом деле не кто иной, как суперкиллер Костя Олейник, находящийся под особым присмотром генерала ФСБ Панова. Вообще-то место Олейнику было в Лефортове, и то, что такую знаменитость содержали в изоляторе номер один, составляло предмет профессиональной гордости здешних тюремщиков. Это означало, что им оказали особое доверие, и хотя обсуждать заключенных не полагалось, у охранников частенько заходил разговор об Олейнике.

Миша Марфин никогда не встревал в беседу, но жадно ловил каждую фразу. За короткое время он наслушался фантастических историй о кровавых подвигах суперкиллера, по наивности принимая все за чистую монету. Он знал, что в личном деле Олейника-Котова имеются предупреждения о том, что человек этот особо опасен и склонен к побегу. Все это создавало вокруг фигуры киллера романтический ореол, а к романтике Миша Марфин имел давнишнюю чувствительность.

Он рос тихим домашним ребенком, не хватавшим звезд с неба. Еще в детстве грубые мальчишеские забавы вызывали у него внутренний протест. Он больше дружил с девочками, несмотря на насмешки сверстников. Тогда еще Миша не знал о проклятье, нависшем над ним. Понимание этого пришло в восьмом классе, когда Марфин внезапно осознал, что влюбился. Влюбился в Юрку Лоскутова из десятого класса.

Этот атлетически сложенный, всегда загорелый парень был лидером футбольной команды и кумиром всей школы. Девчонки просто умирали от одного его взгляда. Миша, ненавидевший футбол, стал таскаться за Лоскутовым не только на матчи, но и на все тренировки. Иногда ему выпадала удача поднести до метро спортивную сумку Лоскутова.

Со временем Юрка, принимавший восьмиклассника за футбольного фаната, стал замечать, что привязанность к нему Марфина переходит все границы. Заметили это и окружающие, и хотя действительной причины никто не знал, начались грязные ухмылки и многозначительные подначки.

Миша готов был сносить это до бесконечности.

Но однажды Юрка сказал ему прямо:

— Слушай, кончай за мной таскаться. Чего пристал как банный лист? А то еще меня за педрилу примут!

Всеобщего обожания Лоскутову хватало и без Миши.

Марфин молча проглотил обиду, но душевная травма еще долго давала о себе знать. Тогда-то до сознания Миши и дошло, что он не такой, как все. Он ужаснулся этому и постарался стать иным. Не получилось. К окончанию школы Марфин свыкся с мыслью, что он педик, но продолжал тщательно скрывать свой ужасный порок.

На вступительных экзаменах в институт он срезался и вскоре получил повестку из военкомата. Родители были в шоке. Никакие попытки получить отсрочку не удались, и Марфин наверняка бы загремел в армию, если б не районный военком.

За суровой внешностью сорокапятилетнего полковника скрывался нежный, любвеобильный человек. По капризу судьбы он тоже был нетрадиционной сексуальной ориентации. С первого же взгляда на хрупкого юношу, стоявшего чужаком в толпе призывников, полковник угадал, что они с ним одного поля ягода.

Миша очень удивился, когда, его единственного вызвали на беседу в кабинет военкома. Под пристальным взглядом полковника Марфин то краснел, то бледнел, лепетал нечто бессвязное.

Военком откровенно наслаждался его смятением. Этот взрослый мужик имел большой опыт по части молодых людей и видел, что поставить этого юношу раком не составит труда. Однако полковник проявил известное благородство, пообещав Марфину за интимную близость вариант альтернативной службы, где не будет ни муштры, ни дедовщины, ни ужасов казарменного быта.

Всего этого Миша боялся как огня. Он почти мгновенно сдался на уговоры военкома, и вечером того же дня у него состоялся первый сеанс однополой любви. Марфин испытал такое неземное наслаждение, что мысли о собственной ущербности навсегда оставили его. Он возблагодарил судьбу, подарившую ему встречу с мужественным полковником. К тому же тот оказался человеком слова, и Миша вскоре стал стажером-охранником в «Матросской тишине».

Полгода любовники дважды в неделю встречались в разных местах. Потом полковник внезапно охладел к Марфину. Должно быть, нашел кого-то другого.

Первое время Миша с ума сходил от ревности и даже устраивал за полковником слежку. Но вернуть угасшее чувство было невозможно, и Марфин, отчаявшись, ушел в себя.

Появление Олейника в том блоке, где дежурил Миша, все изменило. Еще ни разу не увидев суперкиллера, а только слушая рассказы о нем, Марфин сделал его своим героем. Когда же ему впервые пришлось ощутить на себе змеиный взгляд Олейника, Миша вздрогнул от сладостной жути.

Вот человек, с которым можно испытать настоящее счастье! Сильный, опасный, беспощадный. Одно его имя вызывает трепет.

Миша думал об Олейнике беспрестанно. Но массивная дверь камеры надежно разделяла их. Охранник то и дело тайком приоткрывал заслонку на зарешеченном оконце, чтобы посмотреть на своего кумира. Внешность у киллера была неприметная, но Мише он казался воплощением мужской красоты.

Олейник вроде бы ничего не замечал. Но на самом деле видел все, и для него интерес молодого охранника давно уже не был секретом. Киллер только не знал, чем вызван этот интерес.

Несколькими фразами им удалось обменяться, когда Марфин выводил Олейника на прогулку.

— Тебя как зовут? — спросил киллер, почти не шевеля губами.

— Миша, — с готовностью ответил Марфин и зарделся.

Олейник скосил глаза и удивился тому, с каким обожанием смотрит на него охранник. Сердце дрогнуло в радостном предчувствии: уж не будущий ли помощник?

— Знаешь, кто я? — шепнул Олейник.

— Конечно. Вас все знают.

Марфин сказал это так, что Олейник решил задать еще один вопрос:

— Одно поручение выполнишь?

— Какое?…

Больше в этот раз им поговорить не удалось. Однако по взгляду Миши и по его готовности услужить Олейник понял, что зацепка найдена. Если только этот парнишка не подстава генерала Панова.

Последующие события показали, что генерал тут ни при чем.

Декабрь 1999 года. Ксана

Хотя Владик и был влюблен в Ксану до беспамятства, он, естественно, не испытывал той жажды мести, которая двигала ею. Мысленно Владик соглашался с тем, что месть подонкам должна быть жестокой, но роль палача была ему явно не по плечу. Он подозревал, что и Ксане она дается с трудом. Вспомнить хотя бы, как она вызвала «Скорую» к умиравшему на снегу Буряку. Про гибель Семена им стало известно только через неделю, но окажись они рядом в тот роковой для Семена момент, Ксана наверняка бы опять дрогнула и попыталась его спасти.

Однако ее список был далеко не исчерпан, и отступать она не собиралась.

Устав от собственных колебаний, Владик однажды сказал Ксане:

— Слушай, что бы нам такое придумать, чтобы не пачкать руки, а?

— Придумай, — ответила она. — Мне ничего в голову не приходит.

Разумеется, никакого криминального опыта у Владика не было. От безнадежности он стал вспоминать все прочитанные детективы.

Но ничего подходящего не вспоминалось. В конце концов Владик сам нашел решение. Осуществить его было довольно сложно, да и конечный результат вызывал сомнения, но Ксана тут же ухватилась за предложенный Владиком план.

Над статьей про Гурнова они бились трое суток. Она кое-как получилась, в основном благодаря тому, что Ксана досконально знала предмет будущей публикации. Опытный глаз сразу бы определил, что статейка слеплена дилетантами, использовавшими банальные журналистские клише. Но Гурнов этих тонкостей уловить не мог.

Снабдив перепечатанную на компьютере рукопись звучным названием «Оборотень», Ксана с Владиком приступили к следующему этапу. Тут уже дело было посложнее. Но в конце концов Владику удалось приникнуть в типографию, где печаталась газета префектуры, и установить личность человека, который мог оказать необходимую помощь. Таким человеком оказался выпускающий.

Владик заранее выяснил, что оклады у работников типографии мизерные, и потому начал разговор с ним вопросом в лоб:

— Хотите прилично заработать?

— Какой же дурак не хочет, — логично рассудил выпускающий. — А что надо?

— Заметку одну тиснуть в ближайшем номере.

— Отпадает, — покачал головой тот. — За такие дела выпрут с работы в два счета. Вы же меня кормить не будете.

— Не выпрут. Никто не узнает.

— Как это? Вы что, весь тираж собираетесь скупить?

— О тираже и речи нет, — сказал Владик. — Я имею в виду всего один экземпляр газеты.

— То есть?

— Достаточно одного экземпляра с моей заметкой. Вы мне его из рук в руки передадите. А тираж пойдет как обычно. Без заметки.

Выпускающий помолчал, соображая. Потом спросил:

— Разыграть кого-то хотите?

— Вроде того.

— И сколько же за такую хохму вы собираетесь заплатить?

— Это вам решать.

— Риск все равно есть, — задумчиво сказал выпускающий. — А если ваш знакомый этой хохмы не поймет, обидится? И припрется в префектуру с этим единственным экземпляром? Кого тогда за хобот возьмут? Меня.

— Никуда он не пойдет, — возразил Владик. — Ручаюсь. Это не в его интересах.

— Нет, рискованно.

— А если гонорар будет соответствовать риску?

Ксана приказала Владику не жаться с деньгами. В результате непродолжительных торгов Владик с выпускающим сошлись на полутора тысячах.

— Долларов США, — уточнил выпускающий.

— Других не держим.

Но когда газетчик пробежал глазами напечатанные листки, которые вручил ему Владик, сделка едва не лопнула.

— Что-то не похоже на дружеский розыгрыш, — подозрительно сказал выпускающий. — Да еще про ментов речь. С ними вязаться — себе дороже.

Владик обхаживал его еще полчаса, убеждая в том, что поднимать волну старший лейтенант Г. ни за что не будет. Решающим аргументом стало увеличение гонорара вдвое. Половину выпускающий получил сразу. Остальное — через день в обмен на уникальный экземпляр газеты.

На рассвете тираж из типографии развезли по почтовым отделениям. Владик и Ксана уже дежурили возле подъезда, в котором жил Гурнов. Заморочить голову пожилой почтальонше не составило труда. Когда она стала раскладывать почту по ящикам, Ксана отвлекла ее какими-то дурацкими вопросами, и Владику легко удалось подменить газету в ящике Гурнова.

Потом из машины, припаркованной неподалеку, Владик и Ксана принялись наблюдать за подъездом. Они видели, как Гурнов вышел прогулять болонку. Прошло не более двадцати минут, и старший лейтенант, как ошпаренный, выскочил из дома, запрыгнул в свою «Ниву» и выехал из двора.

Поведение Гурнова подтвердило, что довольно зыбкий план, рассчитанный лишь на случайную удачу, оказался на деле не так уж плох. Мент проглотил тухлую наживку, заподозрил Сакеева в предательстве и теперь намеревался с ним разобраться по-своему. Теперь эти двое должны были начать жрать друг друга, как пауки в банке.

Однако дома у Сакеева Гурнов задержался недолго. Он снова забрался в свою «Ниву» и погнал за город.

— Куда это он? — недоуменно спросил Владик.

— Скоро узнаем, — ответила Ксана.

Она с трудом сохраняла безопасное расстояние между свои «Фордом» и «Нивой» Гурнова, поскольку ее водительский стаж был еще ничтожным.

Ситуация прояснилась только тогда, когда Гурнов остановил машину на берегу замерзшей речки. Он вышел из «Нивы» и стал разглядывать рыбаков, неподвижно сидевших на льду у своих лунок. Некоторые прятались от пронизывающего ветра в специальных крохотных палатках.

Одна из них, стоявшая на отшибе, привлекала внимание ярким оранжевым цветом. К ней-то и направился Гурнов, все время озираясь по сторонам.

Из заснеженных кустов Ксане с Владиком все было видно как на ладони.

— Ты понял? — шепотом спросила Ксана. — В той палатке — Сакеев.

— Пожалуй, — согласился Владик. — Как ты думаешь, он его под лед решил спустить!

— Хорошо бы. А что, если они поговорят и выяснят, что их обманули?

— Как? По-моему, мы очень точно на Сакеева навели.

— И все-таки?

— Тогда что-нибудь другое придумаем.

Они настороженно следили за тем, как Гурнов подошел к оранжевой палатке, оглянулся и нырнул внутрь.

Декабрь 1999 года. Жанна

Старков не дал Жанне уйти из аппаратной. Он вдруг бухнулся на колени и пополз к ней с протянутыми руками, завывая:

— Прости, мать! Бес попутал! Прости!..

Ничего, кроме омерзения, звукорежиссер у Жанны не вызывал. И его пьяные клятвы наложить на себя руки она пропустила мимо ушей. Какое счастье, что рядом не было Тимура! Он со своим взрывным характером просто съел бы Старкова живьем.

По состоянию звукорежиссера было видно, что он находится в запое не первый день. Скорее всего, Старков пытался алкоголем заглушить муки совести. Но и это не вызывало сочувствия.

— Кто у тебя запись купил? — брезгливо спросила Жанна.

— Что?

— Кто запись купил, спрашиваю.

— Не знаю я его, Жанночка, — забормотал Старков. — Совершенно чужой человек. Подарок, говорит, хочу жене сделать. К юбилею свадьбы. Жена, говорит, от Арбатовой тащится. Узнал, что записан новый альбом, и пришел.

— Что же он, не мог подождать, пока диск в продаже появится?

— Так я же объясняю — юбилей на носу.

— И ты на это жеваное говно клюнул? — с ядовитой усмешкой спросила. Жанна. — Не надо мне-то лапшу на уши вешать!

Старков понуро опустил голову. Даже будучи пьяным, он понимал, что его объяснения звучат смешно.

— А про Диану у вас разговора не было? — на всякий случай спросила Жанна.

— Про Диану? Нет. А кто это?

— Скоро узнаешь, — пообещала Жанна. — Ты из нее почти звезду сделал. Только фальшивую.

Старков смотрел на Жанну, бессмысленно хлопая глазами. Он действительно ничего не понимал.

— Где фонограмма? — спросила Жанна.

— Какая фонограмма?

— Исходная. С которой ты копию сделал. Давай сюда.

Старков отпер заветный шкафчик и дрожащими руками протянул Жанне большую коробку с магнитофонной лентой.

— Еще копии есть? — спросила Жанна.

— Нет. Матерью клянусь!

— Тогда прощай, Витя. Я тебя больше не знаю.

Выйдя из студии, Жанна подосадовала, что не нашла в себе сил хотя бы влепить пощечину Старкову. Но ей действительно не хотелось к нему прикасаться. Пусть остается со своей нечистой совестью один на один. Это, возможно, будет для него хуже всего.

Ей не терпелось сообщить новости мужу. Еще не доходя до машины, в которой ее ждал

Вася Кочетков, она позвонила домой по мобильному. Дома Тимура не оказалось, а его мобильный отвечал механическим голосом, что абонент временно недоступен.

Из машины Жанна связалась с Адским.

— Ну как дела с Дианой? — спросила она.

— Пока глухо, — ответил директор. — Но я продолжаю искать.

— Найди мне ее, Боренька. Это сейчас самое важное.

— Понимаю. А что с кражей фонограммы?

— Я нашла вора.

— Уже? Гениально! Надоест петь — можешь в уголовный розыск пойти. А то они там совсем мышей не ловят. И кто же этот мерзавец?

— Старков.

— Витька?… — изумился Адский. — Никогда бы не подумал. Он что, с ума сошел? Резать курицу, которая несет золотые яйца!

— Спасибо, Боречка.

— За что?

— За курицу.

— Извини, Жанночка, старого дурака. Я просто образно выразился.

— Ладно, ладно. Там про интервью в газете уже успели насплетничать?

— Пока все тихо. Я же еще в Ярославле всех предупредил, что за длинный язык уволю.

— Все равно кто-нибудь не удержится. Дома расскажет, а там дальше пойдет. Ладно, до встречи!..

Едва Жанна закончила разговор с директором, как позвонил Тимур.

— Ты где? — спросила Жанна.

— В милиции.

— Тебя арестовали, что ли?

— Пока только задержали. В данный момент составляют протокол.

— Убил кого-нибудь? — пошутила Жанна.

— До этого, к счастью, не дошло. Люди помешали. Ну все, рыжая, все. Если скоро не появлюсь, ищи меня в отделении рядом с домом.

Связь прервалась, и Жанна с недоумением посмотрела на умолкший телефон. Неужели Тимура действительно забрали в милицию? Что он мог натворить?…

Конечно, никого убивать Тимур не собирался. Напротив, день его начался чрезвычайно мирно. Он сам повел гулять сына, отпустив охранника и няньку. Ванечка был в полном восторге, поскольку отец не так уж часто посвящал ему столько времени. И погодка выдалась что надо. Тимур с сыном устроили перестрелку снежками, в которую включились и другие дети.

Домой они возвращались окольным путем вдоль ряда киосков, торговавших всякой всячиной.

— А вон мама! — неожиданно сказал Ванечка.

— Где? — удивился Тимур.

— Да вон там.

Зоркий глаз Ванечки углядел среди компакт-дисков на лотке цветной портрет Неподражаемой.

— Правильно, — сказал Тимур и за руку повел сына дальше. Однако отойдя на несколько шагов, он сообразил, что компакт-диск, лежавший на лотке, ему незнаком.

Это было странно и требовало проверки. Особенно в связи с последними событиями.

Тимур оставил Ванечку дома, а сам не поленился вернуться к лотку с музыкальным ширпотребом.

— Новый? — спросил он у продавца, взяв в руки диск с портретом жены.

— Свежак, — подтвердил продавец. — Эксклюзив.

Тимур пробежал взглядом по названиям песен. Ни одной из них он не знал. А это значило одно — он держал в руках пиратскую копию украденной фонограммы. Тимур не стал искать название фирмы, выпустившей диск, а просто положил его в карман. Теперь у него было вещественное доказательство.

— Этот я конфискую, — сказал Тимур. — А остальные убери с глаз. Немедленно.

— Не понял, — угрожающим тоном ответил продавец. — Что за дела?

Это был здоровенный парень, которому бы уголек рубать, а не танцевать на морозе у лотка. И он не дрогнул, чувствуя свое физическое превосходство над Тимуром.

— Я повторять не буду, — сказал Тимур.

— Положи товар на место и вали отсюда, пока я тебе глаз на жопу не натянул! — зарычал продавец. — Будет тут каждый чучмек свои порядки наводить! И так от вас продыху в Москве нет!..

Глупый парень не подозревал, что сказал это на свою беду. Тимура иногда останавливали на улице для проверки документов, считая его лицом кавказской национальности.

И всякий раз это заканчивалось скандалом с милицией. Правда, до рукоприкладства не доходило.

Но сейчас Тимур вспыхнул как порох. Он без лишних слов выбросил вперед кулак, метя в наглую рожу продавца. Удар пришелся в скулу. Клацнули зубы. Продавец обалдело потряс головой, выматерился и бросился на Тимура.

Лоток, подломившись, рухнул, и компакт-диски веером рассыпались по асфальту. Вокруг двух схлестнувшихся мужчин мгновенно собралась толпа зевак. Схватка шла с переменным успехом. Победитель в ней так и не определился. Тимура с продавцом уже растащили в стороны, когда набежала милиция.

Драчунов сопроводили в отделение, где Тимуру пришлось гораздо труднее, чем продавцу. Тот, кроме подбитого глаза, предъявил лицензию на уличную торговлю, что убедило ментов в его правоте. Тимур не отрицал, что драку затеял он. Про то, что продавец обозвал его чучмеком, говорить не стоило. Менты наверняка и сами бы его так назвали. А торговля пиратскими дисками им была до лампочки. Они такими делами не занимались.

Поэтому продавец был вскоре отпущен, а с Тимуром началось занудное разбирательство. Ему, правда, позволили сделать короткий звонок жене, но потом отобрали мобильник.

Появление в милиции Жанны произвело сногсшибательный эффект. Неподражаемую менты узнали сразу и сначала не могли поверить в то, что их скромное отделение удостоилось такой чести.

— Где тут у вас мой муж? — напористо спросила Жанна прямо с порога.

Все окаменели.

— Тут я, тут, — подал из угла голос Тимур. Жанна не успела спросить, по какому поводу его задержали.

— Так этот… — залепетал дежурный, — этот гражданин ваш супруг? Что же он сразу не сказал?

Тимур заиграл желваками.

— А он у меня очень стеснительный, — усмехнулась Жанна.

— Ну да, ну да… — закивал дежурный.

У него чесался язык сказать, что стеснительные не устраивают на улице дебошей, но присутствие Неподражаемой совершенно выбило его из седла.

Через три минуты Тимур и Жанна вышли из отделения, провожаемые пожеланиями успехов в работе и счастья в личной жизни.

Декабрь 1999 года. Олигарх

Человек, который, по образному выражению Басова, мог при желании остановить солнце, был колоссом на глиняных ногах. Но об этом знали лишь три человека: сам Навроцкий, его жена и тесть.

Тесть принадлежал к славной плеяде первых советских теневиков. На длинном пути к финансовому могуществу он и на нарах посидел, и не раз оставался на мели.

Однако его предпринимательский талант только окреп в жестокой борьбе. Либеральные перемены в российской экономике пробудили в нем невероятную активность. Скороспелые плоды лихорадочной приватизации сами упали ему в руки. Вскоре он сделался сказочно богат. И не только по отечественным меркам. Прекрасно зная непредсказуемый характер родной страны, он оказался в авангарде тех, кто изыскал возможность перевести львиную долю своих капиталов в зарубежные банки, где они не только хранились в твердой валюте, но и приносили весьма солидные дивиденды. При этом не были забыты и внушительные инвестиции в сырьевые отрасли России.

К восьмидесяти годам тесть Навроцкого, несмотря на железное здоровье, решил отойти от дел и уехал доживать свой век на роскошной вилле в Майами. Однако спокойная старость была не в его характере — издалека он продолжал цепко держать в руках все нити управления своей финансовой державой.

Марик Навроцкий когда-то был скромным служащим в одном из офисов будущего тестя. Там его и высмотрела дочь магната Дора. Она уже в девичестве обрела формы распустившейся пожилой женщины: обширный зад, свисавшую до талии бесформенную грудь, жирные плечи и тумбообразные ноги. Таким, желая им хоть как-то польстить, обычно говорят: «Какие у вас красивые глаза!» Но, увы, по отношению к Доре даже это звучало бы насмешкой.

Марик Навроцкий пришел в ужас, когда дочь босса положила на него глаз. Но оттолкнуть ее он не решился. Папаша Доры такого бы не простил. В результате Навроцкий позволил себя окрутить и, женившись на Доре, буквально выиграл по трамвайному билету. Невероятным усилием воли в первую брачную ночь он переборол отвращение к жене, показав себя молодцом. В дальнейшем он изобретательно выдумывал всевозможные уловки, чтобы как можно чаще уклоняться от исполнения супружеского долга.

Потеряв относительную свободу, Навроцкий выиграл значительно больше. Тесть души не чаял в дочери и не пожалел денег на карьеру зятя, который и сам был далеко не дурак. Деловые качества, поддержанные финансами тестя, быстро вознесли Навроцкого на головокружительную высоту. Ему уже становилось тесновато на родине, но тесть приказал Навроцкому оставаться в России. Тестю здесь был необходим свой человек.

Впрочем, Навроцкий только номинально жил в Москве. Имея свой самолет, он в любой момент мог отправиться в собственный дом на острове Маврикий или в личные апартаменты на Красном море. Была у него недвижимость и в Штатах, и в Африке, и даже в Новой Зеландии. На территории бывшего СССР Навроцкий тоже имел уютные гнезда на Черноморском и Балтийском побережьях.

Загородный особняк Навроцкого в районе Рублевского шоссе представлял собой нечто вроде Диснейленда для взрослых.

Там на необъятном участке располагался полный джентльменский набор: и крытый бассейн с сауной, и теннисные корты, и конюшня с арабскими скакунами, и даже вольеры с бенгальским тигром и гигантским вараном с острова Комодо. Навроцкий с легкостью исполнял собственные капризы. Так, на свое пятидесятилетие он за сумасшедшие деньги выписал из Англии кумира своей юности Тома Джонса, и тот пел для гостей олигарха целый вечер.

Само собой, были у Навроцкого и любовницы. Чаще всего — с конкурсов красоты. Это тоже можно было устроить за соответствующую плату. Встречи с любовницами носили строго конспиративный характер, чтобы ревнивая Дора ничего не заподозрила. В противном случае она немедленно накапала бы папаше, а тот отправил бы блудливого зятя гулять без порток.

Вот к какому человеку пришлось пойти на поклон Басову. Правда, не в назначенный день. В последний момент случилось нечто, заставившее Басова с извинениями перезвонить Навроцкому и попросить аудиенции через неделю.

Кабинет Навроцкого выглядел по-деловому скромно, хотя Басов мог бы поручиться, что любой гвоздь тут по цене равен золотому.

Хозяин усадил гостя в кожаное кресло, они пригубили отличного «Мартеля» и с улыбкой посмотрели друг на друга.

— Выглядите на миллион долларов, Егор, — сказал Навроцкий, обожавший американизмы.

— Спасибо. Да и вас, Марк, время не берет, — вежливо ответил Басов.

— Итак, разминка окончена, — усмехнулся Навроцкий. — Слушаю вас.

— Я, извините, начну издалека, — сказал Басов. — Мне тут не так давно пришла в голову мысль прикупить одну телекомпанию. «ТВ-Шанс». Не слышали?

— Про компанию? Или про то, что вы ее купить хотите?

— И то и другое.

— Нет, не слышал. Телевидение не входит в круг моих деловых интересов. Я привык отсекать лишнее. Продолжайте, пожалуйста.

— Так вот, только начались разговоры о покупке — стало происходить что-то странное. Звонки с угрозами, требования отказаться.

— Что же тут странного, Егор? — пожал плечами Навроцкий. — Обычный шантаж конкурентов. Неужели вас это испугало?

— Так ведь если бы только угрозы. Дошло до того, что мне бомбу прислали. В виде посылки для внучки. Чудом не взорвалась.

— Вот сволочи! — сквозь зубы процедил Навроцкий. — Что за народ! Ничего святого!

— Как бы вы поступили на моем месте, Марк?

— Нашел бы сволочей и головы им поотрывал.

— Но я, так сказать, проигрывал им в темпе. Они были готовы к следующему ходу, а я понятия не имел, кто меня хочет угробить.

— А вы уверены, что все дело в этой телекомпании? Может быть, что-то другое?

— Нет. Это я просчитал наверняка.

— И ваши действия?

— Я, честно говоря, дрогнул. Детей отослал подальше из Москвы. И сам решил с глаз долой убраться. Уехал с женой на Острова. Следы при этом постарался запутать, да плохо получилось. Мои тайные конкуренты нас и на Островах достали.

— Невероятно! — сказал Навроцкий, впиваясь в Басова цепким взглядом. — Настоящий детектив в духе Чейза. И что же произошло на Островах? Вас опять пытались убить?

— Нет, там все задумано было хитрее. Нам в отеле наркотик подбросили, — сказал Басов и посмотрел на часы.

— Рассказывайте, рассказывайте! — немедленно отреагировал Навроцкий. — У меня время есть.

— Расчет был простой, — продолжил Басов. — Подкинули пакетик в сортирный бачок и стукнули в полицию. Те пришли, уже зная где и что искать.

— И нашли?

— Нашли конечно. А на Островах за наркотики — смертная казнь. В крайнем случае — тюрьма пожизненно. Вот тогда я вспомнил про вас.

— В каком смысле? — спросил Навроцкий. Рука его дрогнула, и немного коньяка выплеснулось на столик.

— В смысле помощи, — улыбнулся Басов. — Никто другой не смог бы меня выручить. А вы бы, наверное, могли.

— Во всяком случае, постарался бы, — сказал Навроцкий, промокая салфеткой пролитый коньяк.

— Жена пыталась вам дозвониться по моей просьбе. Ее-то на свободе оставили. Но что-то связь подвела.

— Досадно… — пробормотал Навроцкий.

— Не то слово! — кивнул Басов.

— Ну и как же вам удалось выпутаться из этой истории?

— Долго рассказывать. Жена меня спасла.

Басов снова взглянул на часы. С начала разговора прошло ровно семнадцать минут. Еще три было у него в запасе.

— Но ведь это же самое интересное! — протестующе воскликнул Навроцкий.

— Ошибаетесь, Марк. Самое интересное другое. Как только я вернулся в Москву, на меня тут же повесили убийство Альшиц.

— Альшиц? А это кто такой?

— Не «такой», а «такая». Известная журналистка. Ей принадлежал контрольный пакет акций той самой телекомпании. Прокуратура считает, что я был заинтересован в ее смерти. И вообще упорно дает понять, что мои дела плохи. Короче, меня загнали в угол. И все из-за этой треклятой телекомпании.

— Так плюньте на нее, Егор! — убежденно сказал Навроцкий. — Собственная жизнь и жизнь близких дороже. Откажитесь немедленно, и все проблемы будут сняты.

— Вы уверены?

— На сто процентов!

— И про тех, кто моей смерти хотел, забыть? Не отомстить им за все?

— Месть, Егор, — это роскошь для настоящего бизнесмена. Мой вам совет — откажитесь.

Басов снова посмотрел на часы. Оставалось тридцать секунд. Не сорвется ли его план?

— Я тоже так думал, — сказал Басов со вздохом. — Но на днях у меня произошла случайная встреча с одним человеком. И все стало ясно. Даже идти к вам нужда отпала. Но я все же пришел, раз уж договорились.

— Что за человек? — настороженно спросил Навроцкий.

Басов перевел взгляд на дверь. В ту же секунду она отворилась и в кабинет вошел Котя Глинский.

Февраль 2000 года. Киллер

Постепенно Олейник стал догадываться, чем вызван интерес к нему молодого охранника. Парнишка был голубым, этого невозможно было не заметить. Голубых Олейник за людей не считал, но в его положении выбирать не приходилось. Наоборот, зная слабость охранника, на ней следовало сыграть.

И Олейник, преодолевая брезгливость, решил тоже прикинуться пидором, тем более что в местах заключения такое было не редкостью.

Неопытный Миша Марфин совершенно не разбирался в людях и поверил Олейнику на удивление быстро. После этого оставался ничтожный шаг до того, чтобы стать союзником киллера. То есть каким-то образом помочь Олейнику вырваться из заточения и вместе с ним уехать далеко-далеко.

Скорее всего, за границу. Киллер делал такие намеки, и был абсолютно прав. Тут им покоя не дадут, пока не поймают. А за бугром у Олейника имелся приличный счет в банке. Тайный переход границы он устроит запросто. Ему уже не раз это удавалось. И начнется долгая счастливая жизнь: Париж, Венеция, Лас-Вегас!.. Они повсюду будут неразлучны с Костей. Киллер разрешил называть себя по имени, отчего Марфин пришел в телячий восторг. Как же ему льстило, что такой знаменитый человек одарил его своим вниманием!..

Поняв, что Марфин уже готов и просто сгорает от нетерпения, Олейник приступил к реализации давно созревшего плана. Плана предельно простого, как все гениальное. Марфин должен был скрытно пронести в камеру пистолет. Охранникам оружие иметь при себе запрещалось, чтобы им случайно не воспользовались заключенные. Запасной пистолет был спрятан у Олейника в квартире на Шереметьевской улице. С оружием в руках киллер намеревался пробиться сквозь охрану к выходу, где, по сведениям Марфина, всегда стояло несколько легковых машин тюремной администрации.

Вскрыть и завести любую машину для Олейника было сущим пустяком. Его этому обучили в спецназе. А уж дальше, если подфартит, можно на скорости уйти от погони, затеряться в московских улочках. Потом бросить машину в глухом месте и затаиться до темноты.

Успех плана заключался в его дерзости и внезапности. Только такие побеги и удаются.

Диктуя Марфину адрес своей тайной квартиры на Шереметьевской, киллер понимал, что идет на риск. Но выбора у него не было.

— Не подведи, Мишенька, — ласково сказал Олейник. — Если что, я тебя из-под земли достану. Зубами горло порву.

Марфин невольно вздрогнул.

— Я все сделаю, Костя, — ответил он. — Мы же теперь как… Как братья.

Он словно ждал ободряющего поцелуя. Олейника аж передернуло.

— Все, — отрезал он. — Иди.

Марфин едва не провалил все дело. Квартиру на Шереметьевской он нашел, нашел и ключи, спрятанные в укромном месте. И пистолет ему удалось незаметно пронести в камеру. Но при этом парня всего колотило от возбуждения, и глаза у него блестели так лихорадочно, что его взвинченного состояния только чудом не заметили окружающие.

Ощутив в ладони ребристую рукоятку пистолета, Олейник мгновенно обрел былую уверенность. Он даже внешне изменился, превратившись в комок напряженных мускулов. Конечно, слабое звено, которое представлял собой Миша Марфин, следовало бы тут же устранить. Но он еще был нужен киллеру. Хотя бы для того, чтобы в качестве отвлекающего маневра бросить его как приманку преследователям.

Выйти за стены тюремного здания оказалось сравнительно легко. Застигнутые врасплох охранники даже не подумали сопротивляться. Олейник, несмотря на спешку, методично пристегивал их наручниками к дверям и батареям парового отопления.

Постовых на выходе он заставил с поднятыми руками забиться в каптерку и, обезоружив, запер их там.

Небольшая заминка случилась только на автомобильной парковке. Первая машина никак не хотела заводиться. Прямо как в каком-нибудь боевике, когда мотор отказывает в самый ответственный момент. Зато вторая машина завелась сразу, и Олейник погнал ее вперед, постепенно увеличивая скорость.

И тут Марфин, до сих пор молча передвигавшийся словно зомби, неожиданно залился истерическим смехом. Олейник бросил на парня быстрый взгляд и наотмашь хлестнул его по губам. Миша умолк, размазывая по лицу кровь.

— Извини, — буркнул Олейник.

Марфин обмяк на сиденье. Нервный припадок истощил его силы.

В пустом дворе, где Олейник остановил машину, ему пришлось вытаскивать Мишу силком. Они укрылись в подвале дома, предназначенного на снос, и просидели там молчком до ночи. Из осторожности киллер прерывал любые попытки Миши заговорить.

Когда сгустилась тьма, беглецы, выбирая тихие улицы, двинулись к дому на Шереметьевской. Там Олейник собирался кое-что взять, переодеться и как-то решить судьбу Марфина. Если бы тот взялся помочь за деньги, все было бы предельно просто. Деньги хранились на Шереметьевской. Но ведь парень надеялся совсем на другое, и откупиться от него вряд ли получится.

Киллеру не терпелось смыть с себя многомесячную тюремную вонь, но он заставил первым залезть под душ Марфина, чтобы проверить тайники, оборудованные в квартире. Все оказалось на месте: и доллары, и запасные документы, и обоймы для пистолета, и заветная видеокассета.

Марфин вышел из ванной, обернув бедра полотенцем. Олейник немедленно залез под душ и долго тер кожу простой мочалкой, которую предпочитал мягким губкам. Уже собираясь выйти, он вспомнил томный взгляд, которым проводил его Миша, и шепотом выматерился. Сейчас придется объяснить парню, что никакой любви между ними не будет.

Миша совершенно голый ничком лежал на кровати. Полотенце валялось рядом. Он ждал.

— Прикройся! — резко бросил Олейник.

Миша приподнял голову и недоуменно посмотрел на киллера.

— Я думал… — начал он.

— Ошибся ты, Миша! — оборвал его Олейник. — Я не по этому делу.

Марфин вскочил, испуганно прикрываясь подхваченным с пола полотенцем.

— Ты шутишь, Костя? — жалобно спросил он. — Не мучай меня, пожалуйста. Не надо.

— Ты меня не за того принял, — ответил Олейник. — Спасибо за помощь, но трахаться мы с тобой не будем. Никогда. И забудь про это.

— Но ты же… Ты же сам… Значит, мы никуда не поедем?

— Нельзя тебе со мной, Миша, — устало сказал Олейник. — Я тут подумал хорошо — не годишься ты для такой жизни.

Зачем мне тебя за собой таскать? Я все время под прицелом. Я-то увернусь, а тебя ухлопают.

— Подожди, Костя! — воскликнул Марфин. — Как же мне теперь? Ведь я из-за тебя преступником стал! Из-за тебя!..

— Закрой пасть! — рявкнул Олейник. — Я истерик не выношу! Или еще раз по хлебалу схлопотать хочешь?…

Марфин замолчал, затравленно глядя на киллера. Тот был недоволен собой. К чему он ввязался в лишние разговоры? Кончать надо парня. Он свою роль сыграл.

Декабрь 1999 года. Ксана

В крохотной палатке, защищавшей рыбачившего Сакеева от ветра, негде было повернуться. И Гурнов невольно оказался лицом к лицу с бывшим другом.

— Ты откуда взялся? — вылупил глаза Сакеев. — Случилось что-нибудь?

— Случилось, — сквозь зубы ответил Гурнов. — Не догадываешься?

Глаза у него были бешеные, и Сакеев переменился в лице

— Что?… — спросил он. — Не пугай.

Но Гурнов ничего объяснять не стал. Это только в кино убийца и жертва заводят длинные беседы, чтобы разжевать ситуацию зрителям. Здесь зрителей не было, и все происходило не на экране. К тому же Гурнов, на сто процентов уверенный в предательстве Рината, не собирался выяснять отношения.

Он опасался, что Сакееву удастся заболтать его. Поэтому Гурнов не стал медлить. Он быстро выхватил из-за пазухи пистолет Рината, заранее снятый с предохранителя, и выстрелил Сакееву прямо в лоб.

Тело Сакеева обмякло, но осталось в сидячем положении. Дырка во лбу получилась аккуратная, несмотря на то, что выстрел был произведен с близкого расстояния. Крови вытекло совсем немного. Открытые глаза Сакеева сохранили удивленное выражение.

Гурнов снял перчатки и натянул их на руки Рината. На перчатках должны были остаться пороховые следы. Экспертиза подтвердит, что Сакеев стрелял сам. Стало быть, имело место самоубийство. Гурнов вложил пистолет в еще теплую руку мертвеца и осторожно выглянул из палатки.

Вокруг все было спокойно. Сакеевская палатка стояла достаточно далеко от остальных, и звук выстрела никого не встревожил. На выметенном ветром льду следов не оставалось, и Гурнов неторопливо направился к оставленной на взгорке «Ниве». На всякий случай он все же прикрывал лицо поднятым воротником, словно прячась от ветра.

Возбуждение, в котором Гурнов находился последние часы, схлынуло, и к старшему лейтенанту вернулась способность замечать, что происходит вокруг него.

Садясь за руль своей «Нивы», он заметил красный «Форд Ка», который неожиданно выскочил из заснеженных кустов и устремился по направлению к городу.

В тот же миг Гурнов вспомнил, что совсем недавно видел этот приметный автомобильчик по дороге сюда. Страшное подозрение охватило лейтенанта. Все это было очень похоже на слежку. Если так, его дела плохи.

Ситуацию необходимо было прояснить немедленно. Гурнов положил рядом на сиденье собственный пистолет и пустился в погоню. Ему нужно было перехватить иномарку до выезда на шоссе. На скользком зимнике «Нива» с шипованной резиной имела перед «Фордом» преимущество в скорости.

Гурнов до упора вдавил педаль газа, и расстояние между машинами стало медленно сокращаться.

— Он нас догоняет! — встревоженно сказал Владик, оглядываясь.

Ксана ничего не ответила. Она тоже старалась вести свой «фордик» на предельной скорости. Но маленькую машину мотало из стороны в сторону, да и водительского мастерства Ксане явно не хватало. И как назло, вокруг не было ни души.

Положение становилось безвыходным. Внезапно Ксана, ударив по тормозам, свернула с зимника влево, едва при этом не перевернувшись. Замерзшая речка делала здесь петлю, и, чтобы сократить расстояние до шоссе, Ксана решила поехать напрямик, по льду. На такой безумный шаг ее толкнуло отчаяние.

«Форд» закрутился вокруг своей оси, и Ксане чудом удалось выправить машину. Вдобавок под колесами раздался подозрительный треск.

В этом месте лед был значительно тоньше. «Форд» все-таки добрался до противоположного берега, но выехать на него не смог. Колеса пробуксовывали с противным визгом.

Ксана в ужасе обернулась.

Гурновская «Нива» в точности повторил маневр «Форда». Ее тоже сначала закрутило на льду. Но в «Ниве» водитель был поопытней. Он сразу сбросил газ и остановился.

Вот эта-то остановка и погубила Гурнова. «Нива» была значительно тяжелее небольшого «Форда». И лед не выдержал. Он проломился с оглушительным треском, и машина стала стремительно уходить под воду.

Гурнов рванул на себе ремень безопасности, которым никогда не забывал пристегиваться. От сильного рывка в замке что-то щелкнуло, и его заело. «Нива» наклонилась носом вперед и, перевернувшись вверх колесами, пошла на дно. Ледяная вода со злобным торжеством хлынула в салон. Гурнов закричал, но крика его уже не было слышно. На глубине всего-навсего трех метров он нашел свою смерть.

Ксана и Владик, выскочившие из машины, оторопело смотрели на происходящее. Потом со всех ног кинулись к дымящейся на морозе большой полынье, поглотившей Гурнова. На поверхности черной воды танцевали пузыри. Подойти ближе по коварному льду Ксана с Владиком не могли. Но если б и подошли, все равно помочь были бы не в силах.

— Он сам виноват… Сам… — пробормотала Ксана, вся дрожа. — Ты же видел…

Владик стоял, кусая губы. Конечно, они по чистой случайности заманили Гурнова в смертельную ловушку, но от этого было ничуть не легче. Видеть, как погибает человек, пусть даже последний мерзавец, это не шутка. Страшная картина будет стоять перед глазами всю оставшуюся жизнь.

В этот момент Владик ненавидел Ксану.

— Довольна? — спросил он. — Теперь ты довольна?

— Что ты несешь? — испуганно сказала она.

— Ты разве не хотела, чтобы он умер? Да, все случайно получилось. Но ведь ты желала ему смерти! Ну вот он утонул. А мы вроде ни при чем. Я тебя спрашиваю: ты довольна?

Владик видел, что Ксана потрясена не меньше, чем он, но не собирался ее жалеть. Мстительницей была она.

— Пошел ты!.. — сказала Ксана, прикрыв глаза, чтобы не смотреть на Владика. — Уходи!.. И чтобы я больше тебя не видела! Никогда!..

Январь 2000 года. Жанна

Боря Адский буквально валялся в ногах у Жанны, умоляя ее не отменять чрезвычайно выгодные волжские гастроли. Но Жанна была непреклонна. Сначала необходимо найти Диану и разобраться с ней. Сюрпризов, подобных ярославскому, Неподражаемая больше иметь не желала.

Адский с утроенной энергией продолжил поиски аферистки, а у Жанны образовалось немного свободного времени, и она позвонила хамски забытой подруге.

У Зои был не тот характер, чтобы дуться, и она тут же выразила готовность приехать.

Но поговорить им удалось не сразу. Когда Зоя, снова миновав пикет фанаток у подъезда Неподражаемой, вошла в квартиру, она увидел, что ее опередили.

В гостиной восседали два толстяка, похожие друг на друга, как братья-близнецы. Они ими и оказались, как выяснилось тут же.

— Познакомься, Зоя, — сказала Жанна. — Это братья Собакины из Краснодара.

Толстяки поклонились Зое скромно, но с достоинством.

— Сейчас мы у моей подруги спросим, — продолжила Жанна. — Она человек незаинтересованный.

Только теперь Зоя увидела, что на столе лежат три гигантские коробки с шоколадными конфетами.

— Попробуй, — предложила Жанна. — Попробуй, попробуй. Они не отравленные.

Зоя с некоторым недоумением взяла конфету из первой коробки и положила ее в рот.

Братья Собкины уставились на нее.

— Ну как? — спросила Жанна.

— Ничего. Нормальная конфета, — ответила Зоя, не понимая, чего от нее хотят.

— Нормальная? — поднял брови первый Собакин. — И все?

— Вы из другой коробки попробуйте, — сказал второй Собакин.

В полной тишине Зоя съела вторую конфету.

— И эта вполне, — сказала она. — Есть можно.

Браться Собакины переглянулись и придвинули Зое третью коробку. Новая конфета была с наполнителем. Зоя почувствовала вкус мятного ликера и одобрительно кивнула:

— Неплохо. Выпивка и закуска в одном флаконе.

Лица толстяков просветлели.

— Что я тебе говорил? — сказал первый.

— Я тебе говорил то же самое, — ответил второй.

— А теперь объясните, в чем тут фишка, — сказала Зоя на несвойственном ей молодежном жаргоне.

Объяснилось все довольно просто. Некоторое время назад братья Собакины решили выпускать на своей кондитерской фабрике конфеты имени Жанны. Они и название придумали оригинальное: «Арбатовские Неподражаемые», ухитрившись соединить фамилию и прозвище эстрадной звезды. Братья были убеждены, что такие конфеты будут уходить влет. Тогда Жанна отнеслась к использованию своего имени в рекламных целях более чем прохладно. Но теперь, когда на ней висел солидный долг, отказываться от денег братьев Собакиных было глупо. Собственно, Жанна уже дала согласие. Оставалось только выбрать лучший из трех привезенных сортов.

— Ну что же, — сказала Жанна, — тогда давайте остановимся вот на этих, с ликером. Только не будет ли в этом намека, что я тайно попиваю?

Собакины дружно приложили руку к сердцу и замотали головами, показывая, что такое никто и подумать не сможет. Официальная часть закончилась вручением Жанне гонорара. Братья Собакины предпочитали «черный нал». Потом краснодарские кондитеры раскланялись и отбыли в родные края, оставив конфеты на столе.

— Ты видишь, Зойка, до чего я докатилась! — с усмешкой сказала Жанна, убирая деньги с глаз долой. — Своим именем торгую.

— Не ты первая, не ты последняя, — утешила ее Зоя. — Конфеты — это ничего. Вот если бы появились прокладки «Неподражаемые» или колбаса «Жанна» — другое дело.

Больше они к этой теме не возвращались.

За чаем с дармовыми конфетами Жанна рассказала про концерт в Ярославле, про Диану и Витю Старкова, оказавшегося негодяем. Зоя в ответ весьма скупо отчиталась о своей поездке на Борисовские пруды, не упоминая при этом Петю Тарханова. Подруги в очередной раз с грустью вспомнили Миледи.

— Если у меня дочка родится, я ее Людмилой назову, — сказала Зоя. — В память о Милке.

— А ведь Ванечка нарисовал ее портрет, — вдруг вспомнила Жанна.

— Да ты что! Ну-ка покажи.

Ванечка в этот час был на прогулке. Подруги вошли в пустую детскую, и Жанна, порывшись в толстой кипе рисунков, отыскала нужный.

— Похожа, правда? — спросила она.

— Ну похожа — это сильно сказано, — ответила Зоя. — Но что-то есть. Узнать можно. Особенно, если знаком с оригиналом.

— Он же это по памяти рисовал!

— Я же сказала, что узнать можно, — повторила. Зоя, машинально перебирая рисунки. — Он у тебя что, художником хочет стать?

— Он хочет собак лечить. А пока просто малюет для собственного удовольствия.

Внезапно Зоя задержалась на очередном рисунке и, подняв глаза на Жанну, спросила:

— А это кто?

— Не знаю. Какой-нибудь Карабас-Барабас.

— Да нет, Жанка, никакой это не Карабас. Я его знаю.

— Знаешь?

— Я его совсем недавно видела.

— Где?

— Все там же, на Борисовских прудах. Это тот мужик, которого я встретила в квартире соседа.

Жанна моментально сообразила, о чем идет речь.

— Не ошибаешься? — спросила она. — Точно?

— Ручаться не могу. Это все-таки рисунок, а не фотография. Причем детский рисунок. Но я почти уверена, что это тот мужик.

— Зойка, ты понимаешь, что это значит? — взволнованно воскликнула Жанна.

— А то! — сказала Зоя. — Это значит, что у нас есть портрет одного из тех бандитов, которые украли Ванечку.

— Именно!

— Только что нам с этим портретом делать?

— Как это что? Отнести в милицию.

— Они нас там на смех поднимут.

— Так я им и позволю! Пусть по этому портрету ищут преступника. Ведь ты же его узнала! А уж они в таких делах должны понимать.

— Что ж мы тогда расселись, как две клуши? Поехали! — сказала Зоя.

Она, как всегда, действовала решительно.

Следователь, собиравшийся сдавать в архив дело о похищении Ванечки, был изумлен и раздосадован визитом двух разгоряченных дам. Он выслушал их нехотя. Аляповатый портрет, сделанный детской рукой, вызвал у него саркастическую улыбку.

— Ну ладно, оставьте его у меня, — кисло сказал следователь. — Я покажу нашим оперативникам, так и быть. Но все это, извините, очень наивно.

— Сейчас покажите! — потребовала Зоя.

— Да, при нас! — поддержала подругу Жанна.

Первый же опер скривился, взяв в руки портрет. Но через секунду его взгляд оживился.

— Мать твою!.. — ахнул он. — Так это же Джафар!..

— Кто? — ошеломленно спросила Жанна.

— Джафар! Старый знакомый! Точно он! Будем его искать, Жанна Максимовна.

— У меня же номер его мобильника есть! — вспомнила Зоя.

— Откуда? — насторожился следователь.

— Не имеет значения, — сказала Зоя. — Случайно узнала.

Возникла секундная пауза.

— Ладно, не в этом дело, — решил опер. — Давайте номер.

— Может, лучше мне позвонить? А то еще спугнете его.

— Ну попробуйте, — сказал опер.

Через пару минут Зоя уже договорилась с Джафаром о времени и месте встречи.

— Вот и ладушки, — сказал опер. — А уж дальше мы сами!..

Декабрь 1999 года. Младший брат

Когда Басов неделю назад в двух шагах от кабинета Навроцкого столкнулся с Котей Глинским, он настолько растерялся, что повернул назад. С улицы он позвонил Навроцому, извинился за то, что погряз в неотложных делах, и попросил перенести встречу.

Басову требовалось время, чтобы сообразить, какое отношение имеет Глинский к олигарху. Басов никак не мог поверить в то, что человек, к которому он шел за помощью, может оказаться виновником всех бед. Это просто не укладывалось в голове. Навроцкий не был Басову другом, но они приятельствовали, и их деловые интересы никогда не пересекались. С чего бы вдруг все так переменилось?

Ответ на мучивший Басова вопрос мог дать только Глинский. И банкир однажды подъехал к офису Навроцкого в конце рабочего дня, чтобы, сидя в машине, подкараулить Котю.

Тот покинул здание одним из последних и направился к остановке троллейбуса. Машина

Басова нагнала его и поехала рядом. Улучив момент, Басов распахнул дверцу и позвал:

— Господин Глинский!

Котя удивленно оглянулся.

— Садитесь, подвезу. Нам по пути, — сказал Басов, широко улыбаясь.

Растерянный Котя безропотно сел рядом с банкиром и только после этого догадался спросить:

— Вы кто? Я вас не знаю.

— Так давайте знакомиться! — весело ответил Басов. — Меня зовут Егор Павлович. Егор Павлович Басов.

— Басов?! — ужаснулся Котя и рванул дверцу, намереваясь выскочить из машины.

Но дверцы были предусмотрительно заблокированы.

— Вижу, что моя фамилия вам известна, — удовлетворенно заметил банкир.

— Ничего мне не известно! Выпустите меня из машины! — жалобно попросил Котя.

— Зачем? — удивился Басов. — Я ведь обещал вас до дома подвезти. Показывайте дорогу.

— А вы сказали, что нам по пути.

— Соврал, — легко признался Басов. — А теперь, господин Глинский, вам придется ответить на несколько вопросов. Догадываетесь о чем?

— Понятия не имею, — ответил Котя.

На самом деле он сразу все понял. Понял, как только услышал фамилию банкира. Понял — и страшно перепугался. Он мгновенно забыл о том, что совсем недавно сам собирался найти Басова и открыть ему всю правду, чтобы отомстить шефу за смерть сестры.

Сейчас Котя дрожал за собственную шкуру. Ведь он тоже сыграл определенную роль в подготовке провокации на Островах. И вот теперь наступил час расплаты.

Однако первый вопрос Басова оказался совершенно неожиданным.

— Что за люди вас стерегли на похоронах сестры? — спросил он.

— Какие люди?… — окончательно растерялся Котя. — Ах, эти двое… Я не знаю. Их мой шеф прислал.

— Для моральной поддержки?

— Наверно.

— Или все-таки они следили за тем, чтобы вы в своем тогдашнем состоянии не наделали глупостей?

— Может быть, — ответил Котя, понурив голову.

— Заботливый у вас шеф, — сказал Басов. — Он понял, что убийство сестры было для вас тяжелым ударом.

— Откуда вы знаете? — хрипло спросил Котя.

— О чем?

— Об убийстве Регины. То есть что она не сама умерла.

— Догадался, — ответил Басов. — Мы с женой были у нее на квартире. К сожалению, застали ее уже мертвой. Не делайте большие глаза, господин Глинский. Ведь ваша сестра сумочку выронила, убегая из «Рамстора». А в сумочке был ее паспорт с адресом. Разве она не успела вам это рассказать? Вы же были последним, с кем она в день смерти говорила по телефону.

Котя молчал, не зная что ответить.

— Я вам кое-что объясню, господин Глинский, — продолжил Басов, аккуратно ведя машину. — Когда ваша сестра согласилась подбросить мне наркотик, она уже подписала себе смертный приговор. Ее должны были убрать, чтобы спрятать концы в воду. Это очевидно. Случайная встреча с моей женой в «Рамсторе» только ускорила дело. Так что она пострадала за собственную глупость. Или за подлость.

— Не говорите о ней так! — внезапно ощетинился Котя. — Вы ее не знали. Она была хорошим человеком!

— Хорошие люди на такие грязные дела не идут.

— Это не она… Это я во всем виноват…

Плотина молчания была прорвана, и Котя, захлебываясь, выложил Басову все, что знал сам.

— Я шефу этого никогда не прошу! — сказал Глинский в конце. — Только не знаю, как ему отомстить. Я даже сам собирался найти вас, чтобы… Ну чтобы мы вместе как-то…

— …прижали вашего шефа?

— Ну да. Что-то в этом роде.

— Понятно. — Басов холодно улыбнулся. — Я нечто подобное и предполагал. Что ж, остался пустячок. Узнать фамилию вашего шефа.

Он уже знал ответ, но все-таки вздрогнул, когда Котя сказал:

— Навроцкий.

— Марк Савельевич?

— Вы его знаете?

— Ну кто же не знает Навроцкого! Такая личность!

— В том-то и дело, — уныло сказал Котя. — Он любого как муху прихлопнет. А меня уж подавно.

— Зачем вы о себе так уж уничижительно, господин Глинский! К тому же вы теперь не один. Я о вас позабочусь в случае чего, несмотря на то, что я и по вашей вине горя хлебнул.

— Простите. И не надо обо мне заботиться. Лучше скажите, чем я вам могу помочь с Навроцким.

— Вот это уже речь не мальчика, но мужа! — похвалил Басов. — Никаких подвигов от вас не требуется.

— А что требуется?

— Просто войти в кабинет шефа, когда я там буду.

— И все?

— Остальное я беру на себя.

Разговор закончился клятвенным обещанием Коти войти в кабинет шефа ровно через двадцать минут после Басова. День и час встречи банкира с Навроцким были уже известны.

Глава третья Козырные дамы

Февраль 2000 года. Киллер

И все-таки у Олейника рука не поднялась прикончить Мишу Марфина на месте. В том, что этот парень вырос сексуальным уродом, его вины не было. Так природа распорядилась. К тому же без Миши Олейник сейчас продолжал бы париться на нарах, и это тоже нельзя было сбрасывать со счетов.

Пока Марфин торопливо натягивал на себя одежду, киллер успел принять другое решение.

— Сядь и выслушай меня внимательно, — сказал он. — В Москве оставаться тебе действительно нельзя — в два счета повяжут. Но я тебе дам новый паспорт и научу, как из Москвы выбраться. А уж дальше, извини, выкручивайся сам.

Миша молчал, и Олейник засомневался, слышит ли парень то, что ему говорят.

Тем не менее киллер подсел к столу и принялся за работу, с которой успешно справлялся уже не раз. Он аккуратнейшим образом отклеил фотографию с Мишиного паспорта и приладил се на новый, вынутый из тайника. Получилось вполне сносно.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Олейник. — Теперь ты Федин Валентин Николаевич. Правда, год рождения слегка подгулял. Но может быть, просто фотография получилась не слишком удачная. Такое бывает.

Старый паспорт Марфина киллер тут же сжег и пепел спустил в унитаз, отрезав Мише путь к отступлению.

— Держи свой паспорт, Валентин, — сказал Олейник.

Марфин не шелохнулся. Он продолжал сидеть с безучастным видом.

Олейник положил паспорт на стол. Потом нащупал в кармане скрученную трубочкой на иностранный манер пачку долларов, тоже перекочевавшую к нему из тайника. Таких рулончиков у него было пять. В каждом по десять тысяч баксов.

— Тут тебе немного «зелени» на первое время, — сказал Олейник, кладя деньги рядом с паспортом.

Миша с трудом разлепил сомкнутые губы:

— Не надо.

— Нет уж, — покачал головой Олейник. — Я по своим счетам всегда плачу.

— Я не ради денег… — пробормотал Марфин и отвернулся, чтобы скрыть набежавшие слезы.

— Знаю. Какая разница? Никогда от денег не отказывайся, Валентин. Если, конечно, заслужил.

— Ты мне одно скажи, Костя, — дрожащим голосом заговорил Марфин. — Зачем ты вид делал, что у нас с тобой что-то может быть?

— А что мне оставалось? Сам посуди. Когда тебя в расход пустить собираются, на все пойдешь.

Этот разговор был совершенно лишним. Пустая трата времени. Рвать с Марфиным следовало решительно. В конце концов, киллер и так уж проявил неслыханное благородство по отношению к своему сообщнику.

— Все! — сказал Олейник. — Разбегаемся. Ты только сдуру домой не вздумай сунуться. Там тебя уже ждут.

— Я и не собирался, — ответил Миша каким-то странным голосом.

— А куда ж ты?

— Догадайся, — сказал Миша.

На его губах играла полубезумная улыбка, и Олейник понял, что все его старания помочь Марфину пропали даром. Миша был слишком потрясен коварством несостоявшегося любовника и, конечно же, уходить в бега не собирался. Он на коленях поползет к своему начальству вымаливать прощение. И расскажет про побег все от начала до конца, чтобы отомстить киллеру.

— Сдаваться пойдешь? — спросил Олейник.

— А что мне остается? — ответил Миша словами киллера. — И ты деньги свои поганые забери. На них кровь. А я не продаюсь!

— Ну и мудак! — сказал Олейник совершенно искренне. — Чего ты этим добьешься? На мое место сядешь, и все.

А меня они все равно теперь не достанут.

— Посмотрим.

— Да ты мне угрожаешь, что ли?

— Не угрожаю, а просто говорю.

Олейник с сожалением посмотрел на Мишу. Возможно, парень прав. Куда ему — жить с фальшивым паспортом! Даже прокормить себя он вряд ли сможет. Чем он на хлеб заработает, когда баксы кончатся? Своей задницей?

— Костя! — тихо позвал Марфин. — А может, ты все-таки возьмешь меня с собой, а? Мы могли бы просто дружить. Я бы для тебя все делал.

— Нет! — жестко сказал Олейник. — Я волк-одиночка. И мне такой камень на шее ни к чему. Я ведь все тебе объяснил.

— Ну смотри. Как бы потом не пожалел.

С Марфиным внезапно произошла разительная перемена. Черты лица заострились, взгляд стал злобным. И это мгновенно вызвало у Олейника ответную реакцию, пробудив в нем инстинкт убийцы.

— Учту, — процедил киллер сквозь зубы. — А теперь давай попрощаемся.

Он шагнул к Марфину, и тот поднялся со стула ему навстречу.

Олейник нанес всего один удар. Но это был удар из китайской серии «тань-усю» — искусства отложенной смерти. Подобных так называемых проникающих ударов существовало несколько: в сердце, в печень, в селезенку. Боль от них проходила сравнительно быстро, но через двенадцать часов наступала смерть от нарушения внутренних функций организма.

Жестокие приемы «тань-усю» Олейник освоил в спецназе генерала Панова.

Марфин схватился за живот и, сложившись пополам, с коротким стоном повалился на пол.

— Не надо было злить меня, Миша, — сказал Оленик в пустоту и склонился над телом.

Миша дышал, хотя и прерывисто. Через час он совершенно придет в себя. Только ноющая боль в печени будет напоминать ему об ударе. Но потом он почувствует дурноту и рухнет замертво. Никакие врачи ему не помогут, потому что им и в голову не придет, от чего Марфин умирает.

Олейник быстрым взглядом окинул жилье, с которым ему предстояло проститься навсегда. Уничтожать следы своего пребывания здесь не имело смысла. Больше он на Шереметьевской не появится, а смерть Миши Марфина все равно спишут на него. Больше не на кого.

Деньги со стола он забрал, а паспорт оставил. Пусть достанется ментам.

Сейчас главным для Олейника было подыскать безопасное место, где он мог бы отсидеться какое-то время. Киллер понимал, что разъяренный генерал Панов не оставит даже крохотной щелочки, через которую можно выскользнуть из Москвы.

Декабрь 1999-го — апрель 2000 года. Ксана

Новогодняя ночь обещала быть безрадостной. Еще неделю назад Ксана собиралась провести ее с Владиком. Симпатия к нему перерастала в нечто большее, и Ксана порой ловила себя на мысли, что, может быть, именно в новогоднюю ночь, богатую на всякие чудеса, между ними произойдет то, о чем она долгое время и думать не могла.

Похоже, этот старый козел Генрих Романович что-то понимал в жизни, когда предсказывал, что юное тело Ксаны потребует любви.

Но тогда, возле полыньи, поглотившей «Ниву» с Гурновым, Ксана и Владик разошлись бесповоротно. Она ни за что не сделала бы первого шага к примирению, а Владик, проявив характер, совершенно исчез с горизонта. Он даже в офис ни разу не заглянул. Хорошо еще, что финансовые дела Ксаны были так надежно отлажены, что какое-то время шли сами по себе.

Впрочем, об этом Ксана не думала, усаживаясь в одиночестве за новогодний стол, сервированный мейсенским фарфором, старинным серебром и антикварным хрусталем. Вся эта красота осталась от Сильвера.

Ксана нарядилась в ни разу не надеванное платье от Кензо с открытой спиной и гладко зачесала волосы, успевшие отрасти до плеч. Макияжа ей потребовалось совсем чуть-чуть. Ее черные глазищи так полыхали на матово-смуглом лице, что не требовалось никаких ухищрений. Ксана задержалась у трюмо, несколько ошарашенная видом ослепительной молодой женщины, глядевшей на нее из зеркала. Потом тихонько вздохнула и пошла к столу.

Ровно в одиннадцать она зажгла шесть свечей в бронзовом шандале и, как положено, стала провожать Старый год.

Первым глотком вина она помянула Марьямова-Сильвера, к которому относилась по-прежнему, несмотря на обнаружившееся бандитское прошлое названого отца. Потом сделала глоток за родителей и надолго задумалась.

Прежней обиды на них Ксана уже не чувствовала. Как-то они там, в Виннице? Наверняка продолжают бедствовать. И Ксане стало стыдно за свой новогодний стол, ломившийся от всяческих деликатесов и экзотических фруктов. Она подумала о том, что быть такой бессердечной нельзя, нужно послать денег в Винницу. А еще лучше — перетащить всю семью в Москву. Пусть поживут как белые люди.

Решив заняться этим немедленно после праздников, Ксана чуточку повеселела и выпила за себя, умницу. Хрустальный бокал опустел, и она наполнила его снова. Теперь она выпила за уходящий год, в котором было столько печального, — пусть побыстрей уходит.

Но Старый год уходить не торопился. Стрелки словно прилипли к циферблату. От нечего делать Ксана включила телевизор и начала скакать пультом с программы на программу. На всех каналах одни и те же лица чокались, шутили, пели, бросали друг в друга серпантин и вообще лезли из кожи вон, демонстрируя веселье, записанное на пленку еще месяц назад.

Водоворот чужого праздника настолько отвлек Ксану, что она едва не пропустила наступление Нового года. Бросив взгляд на часы, Ксана охнула и помчалась в морозильник за шампанским.

Проволочный намордник на пробке удалось снять с превеликим трудом, но сама пробка никак не поддавалась.

Часы уже начали бить двенадцать, когда пробка нехотя пошла. И тут в дверь позвонили. Раз, другой, третий. С громким хлопком пробка выстрелила вверх, едва не расколотив люстру. Пена залила Ксане колени. Но она, не обращая на это внимания, понеслась к дверям. Звонить мог только Владик.

Она не сразу узнала его. На лестничной площадке стоял самый настоящий Дед Мороз с белой бородой и мешком за плечами.

— С Новым годом! — сказал он голосом Владика. — Тут живет девочка Ксана?

— Тут она живет, старый хрыч! — весело ответила она. — Что ж ты опаздываешь? Шампанское в доме некому открыть!

Но Владик до конца доиграл роль Деда Мороза.

— Смотри, Ксаночка, что тебе Дедушка Мороз в подарок принес! — пропел он.

С этими словами Владик вынул из мешка палевого щенка лабрадора.

Ксана по-детски завизжала от восторга.

Двенадцатый удар часов они, конечно, прозевали. Но вся остальная ночь действительно оказалась волшебной. Маленький лабрадор гордо отказался от предложенной черной икры, оставил на паркете несколько крохотных лужиц и уснул, разбросав лапы с розовыми, еще незатоптанными подушечками. Так что Ксане с Владиком он не мешал.

Утром их разбудил щенок, ухитрившийся каким-то образом взобраться на кровать. Он тут же принялся отчаянно лизаться.

— Ксана… — начал было Владик.

Но она закрыла ему рот ладошкой и быстро сказала:

— Прошедшую ночь обсуждать не будем!

Она боялась услышать от Владика восторженные слова. Ночью ее тело опять стало жить отдельной жизнью, и Ксана догадывалась, какое ошеломляющее впечатление могла произвести на Владика та страстность, с которой она ему отдавалась. У него-то сексуальный опыт был ничтожным. А про собственный Ксане не хотелось вспоминать.

Может быть, поэтому в дальнейшем их физическая близость повторялась весьма редко. Но сгоравший от желания Владик не смел роптать. Он был счастлив и этим. Его радовали перемены, произошедшие с Ксаной. После новогодней ночи она сделалась мягче, женственней и, главное, больше не вспоминала о своем страшном списке. А быть может, он уже кончился? Владик от души надеялся на это.

Чтобы занять мысли Ксаны чем-нибудь иным, он рассказал ей о разговоре со своей сокурсницей Леной Лебедевой. И Ксана загорелась желанием войти в незнакомый мир кино хотя бы как спонсор.

— Сколько им денег нужно? — спросила она.

— Не знаю, — честно ответил Владик.

— А фильм-то хороший будет?

Но и на этот вопрос Владик не смог ответить. Зато он немедленно организовал встречу Ксаны с Тимуром и Митей.

Те, увидев потенциального спонсора, просто выпали в осадок.

— Мы такие крендели едим! — шепнул Иванцов Тимуру, восхищенно оглядывая точеную фигурку Ксаны.

Будь рядом старый друг Володя Трофимов, он бы откликнулся на привычную шутку. Но Тимур взглянул на Митю недоумевающе.

— Какие крендели? — спросил он.

— Это я так… — вздохнул Иванцов. — Молодость вспомнил.

Митя не узнал в Ксане ту коротко остриженную шлюшку, которой когда-то по пьянке изливал душу. А вот Ксана Иванцова запомнила как странного клиента, даже не прикоснувшегося к ней, но об этом, естественно, помалкивала.

Тем не менее момент неловкости имел место. Очаровательную, совсем еще юную женщину трудно было представить в качестве делового партнера. К тому же Ксана, никогда не имевшая дела с людьми искусства, в первые минуты зажалась и только хлопала своими черными глазищами.

Но Тимуру с Митей быстро удалось растопить ледок отчужденности. Они расписали будущий фильм в таких ярких красках, что Ксана безоговорочно поверила в успех. Вопрос с финансированием съемок был решен в тот же день. Деньги потребовались немалые, но Ксана и не думала торговаться. К кино она относилась с трепетом.

Работа над фильмом уже близилась к концу, когда Ксана решилась побывать на съемочной площадке. Тимур звал ее с самого начала, но она стеснялась, понимая, что ее присутствие может показаться чем-то вроде проверки того, как тратятся денежки. Однако любопытство все-таки взяло верх.

Съемки проходили ночью в пустом метро. Ксана с Владиком попали на один из самых сложных в постановочном плане эпизодов — побег главного героя из секретного подземного городка.

На платформе выстроилась цепочка статистов в камуфляжной форме с автоматами на груди. Пустой поезд с беглецом то уходил в туннель, то снова возвращался на исходную позицию. Вслед ему палили холостыми зарядами.

Ксана следила за этим с удивлением и страхом. Все выглядело по-настоящему, но Тимура что-то не устраивало, и он снимал дубль за дублем.

Наконец массовка получила передышку. Вот тут-то Ксана и обратила внимание на одного человека в камуфляже. Она определенно видела его раньше. Вот только не могла вспомнить где.

— Ну? — спросил Владик. — Насладилась искусством? Может, пора по домам? Четвертый час уже.

— Подожди! — отмахнулась Ксана, продолжая вглядываться в смутно знакомого человека.

И в этот момент ее озарило. Ксана вспомнила, где и когда его видела. Только тогда он был одет по-другому.

Это случилось в прошлом сентябре. Он пришел будто бы по поручению Марьямова за какой-то кассетой. Ксана тогда еще не знала, что ее названый отец два часа назад погиб на Каширке, но незнакомец сразу вызвал у нее подозрение.

Она даже попыталась оглушить его тяжелой вазой, да только ничего не вышло. Незнакомец скрутил Ксану, нашел нужную кассету и унес ее с собой.

Этот человек имел прямое отношение к смерти Марьямова. И вдруг такая неожиданная встреча. Только каким образом он оказался в киношной массовке? Зачем ему это понадобилось?

Впрочем, сейчас важнее всего было не упустить этого человека, и Ксана впилась в него взглядом. Он поднял голову, и на секунду их глаза встретились. Потом незнакомец равнодушно отвернулся. Ксана вздрогнула, но тут же сообразила, что узнать в ней прежнюю Ксюшу невозможно. Внешне она переменилась так, что сама бы себя не узнала.

Между тем массовка покидала съемочную площадку.

— Владик, — шепнула Ксана, — надо проследить вон за тем человеком.

— За каким?

Ксана собралась показать, но обнаружила, что незнакомец бесследно исчез.

— Скорее! — крикнула она.

Владик, ничего не понимая, кинулся за ней по ступенькам неподвижного эскалатора.

Однако на улице нужного человека обнаружить не удалось.

— Ушел!.. — с досадой воскликнула Ксана и направилась к своему «Форду», припаркованному входа в метро.

— Объясни, что происходит? — спросил Владик, усаживаясь рядом с Ксаной.

— Да тут один тип… — начала она — и вдруг спохватилась: — А может, он еще внизу?…

Ксана выскочила из машины, даже толком не захлопнув дверцу.

Они сбежали по стоящему эскалатору на платформу, но там из массовки уже не осталось никого. Пришлось возвращаться. По дороге Ксана в двух словах объяснила Владику ситуацию.

— Значит, еще один из списка? — угрюмо спросил Владик, когда они снова сели в машину.

Ксана не успела ответить. Холодный ствол пистолета уперся ей в затылок.

— Только без шума! — угрожающе сказал кто-то, прятавшийся на заднем сиденье. — Давай вперед! Потихоньку!..

Декабрь 1999 года. Расставание без печали

Внезапное появление Коти повергло Навроцкого в легкий шок.

— Тебе что здесь нужно, Глинский? — спросил он голосом, в котором смешались изумление и гнев.

Котя молчал, бесстрашно глядя в глаза грозному шефу.

— Это я попросил его зайти, Марк, — поспешил вмешаться Басов.

Взгляд Навроцкого полыхнул опасным огнем.

— Зачем? — спросил он.

— Да просто, чтобы вы не думали, что я блефую.

— Не понимаю.

— Бросьте, Марк, — почти дружелюбно сказал Басов. — Мне ведь господина Глинского даже к стенке припирать не пришлось. У него у самого на вас огромный зуб. За сестру, которую ваши опричники на тот свет отправили. Нечисто сработано, Марк. Все вычисляется элементарно.

— Вы ошибаетесь, Егор, — сказал Навроцкий ледяным тоном. — Страшно ошибаетесь. И такой ошибки я вам не прошу. Ни вам, ни этому слизняку.

— Возможно, еще передумаете. Мы ведь не договорили до конца.

— При Глинском никакого разговора не будет.

— Спасибо вам, господин Глинский, — сказал Басов. — Теперь оставьте нас.

Котя вышел за дверь и прямиком поехал домой к Басову, где его ждала Зоя. Так было договорено заранее.

После ухода Коти в кабинете возникла пауза. Басов молчал, ожидая реакции олигарха. Тот, надо отдать ему должное, быстро пришел в себя.

— «Враги! — неожиданно пропел Навроцкий из «Евгения Онегина». — Давно ли друг от друга нас жажда крови отвела?…»

— Вы рано веселитесь, Марк, — сказал Басов, преодолев изумление.

Навроцкий тут же принял серьезный вид.

— Чисто нервное, — объяснил он. — Не скрою, у вас это весьма эффектно получилось.

Не часто в жизни меня так раздевали. Не буду тратить время на пустые отговорки. Ведь вы не на разведку ко мне пришли? Небось полные карманы улик?

Басов не стал возражать.

— Ну что вам объяснять, Егор? — продолжил Навроцкий. — В большом бизнесе — закон джунглей. А в джунглях друзей нет. И правила игры меняются в зависимости от выгоды.

— Но ставить на кон человеческую жизнь — это уж слишком.

— А что делать, если конкурент не слышит разумных доводов? Нам, Егор, очень была нужна эта телекомпания.

— Кому это вам?

— Блоку «Отчизна».

— Но ведь генерал Панов и без своей телекомпании попал в Думу.

— А сколько наших не прошло? Но все это, Егор, дело прошлое. Я вам предлагаю мировую. Идите к нам в «Отчизну». Не прогадаете.

— А куда же мы денем ту посылку с бомбой, убийство Альшиц, расправу с Региной Глинской, историю с наркотиками? — спросил Басов.

— В Лету. В реку забвения, — сказал Навроцкий. — Туда же, куда канул ваш шофер Женя, который был у меня платным информатором.

— Так это вы с ним покончили?

— Следствие установило самоубийство. Нечистая совесть, знаете ли. Как и в случае с Региной Глинской. Практически не осталось никого, кто бы мог подтвердить ваши подозрения.

— Есть живой свидетель — Глинский.

— Пока живой, — уточнил Навроцкий.

— Теперь и он приговорен?

— Да пусть себе живет! — махнул рукой олигарх. — Такое ничтожество для меня никакой опасности не представляет. Ну так что? Пойдете к нам в «Отчизну»?

— Нет уж, увольте.

— А что так?

— Я брезглив с детства.

Навроцкий ничуть не обиделся.

— Тогда отдайте «ТВ-Шанс», — сказал он. — Нам эта компания до сих пор нужна. Отдайте — и разойдемся как в море корабли. Вас оставят в покое. Я с ответом не тороплю. Подумайте. Посоветуйтесь с женой. Она ведь у вас, кажется, рожать собирается? Ей лишние переживания ни к чему.

— Если бы вы знали, Марк, — сказал Басов, — как у меня руки чешутся набить вам морду.

— Так за чем же дело стало? — спросил Навроцкий с наигранной легкостью, но заметно напрягся.

— Слишком просто. И ничего не решает. Но теперь я знаю, кого остерегаться. А кто предупрежден, тот вооружен. Не я объявил войну. Так что вините во всем самого себя!..

Апрель 2000 года. Киллер

Олейник сразу узнал Ксану. Эти горящие черные глаза невозможно было спутать. Киллер еще точно не решил, что он будет делать, но оставленный незапертым «Форд» подсказал выход из опасной ситуации.

Олейник забрался на заднее сиденье и сжался там, держа наготове пистолет…

Он оказался на съемочной площадке по чистой случайности. Бросив в квартире на Шереметьевской обреченного Мишу Марфина, Олейник под прикрытием темноты добрался до окраины города. Утром ему удалось там же обзавестись временным жильем. От баксов еще никто не отказывался.

Несколько невыносимо долгих месяцев киллер провел взаперти, изнывая от тоски и безделья. Высовывать нос было опасно. Следовало терпеливо выждать, пока люди генерала Панова ослабят бдительность. Еще раз угодить к ним в руки было равносильно смерти.

Олейник позволял себе лишь короткие выходы за продуктами. Еще дважды ему пришлось сходить в ближайшее фотоателье — сначала сфотографироваться, а потом получить карточки. Это было необходимо для новых документов, взамен отнятых при аресте.

Когда работа над документами была закончена, киллер наведался в туристическое бюро. Для него не имело значения, в какую страну ехать. Лишь бы нашлась достаточно большая группа, в которой можно затеряться. Он записался в поездку на Крит. Отъезд предстоял через две недели.

Никаких незаконченных дел у него не оставалось. Единственное, что ужасно захотелось сделать, — подарить крупную сумму родителям Миледи. Олейник сам не понимал, зачем ему это нужно, но мысль о деньгах прочно засела у него в голове.

Ему не удалось сделать счастливой единственную женщину, тронувшую его сердце. Так пусть родителям Миледи достанется хотя бы часть того, что должно было принадлежать ей.

Узнать по адресу номер телефона не составило труда. Трубку взял Станислав Адамович и долго не мог понять, с кем он говорит.

— Я приходил к вам… — вынужден был признаться Олейник. — Прошлой осенью… Только был, так сказать, не в форме. И, кажется, сознание у вас потерял. Помните?

— Ах, вот оно что… — пробормотал Станислав Адамович и умолк.

— Извините за тот случай, — продолжил Олейник. — Я тогда немного силы не рассчитал. Думал, успею уйти.

— Вы про Милу что-то страшное говорили, — с трудом сказал Станислав Адамович. — Это правда?

— Правда. Она при мне умерла. В Склифе.

В трубке послышался неясный всхлип, но Станислав Адамович сумел взять себя в руки.

— Я так и думал… — сказал он. — Это жена не хотела верить.

— Придется поверить.

— Да, конечно… А вы не знаете, где ее похоронили?

— Нет. Но если будете справки наводить, учтите, что она под другой фамилией жила.

— Под другой? Почему?

— Долго объяснять. Просто запомните: Вероника Николаевна Макеева.

— А она… Она со своим лицом ничего не делала?

— У нее была пластическая операция.

— Господи!.. — простонал Станислав Адамович. — Зачем?

Олейнику стал невыносим этот разговор, и он сказал торопливо:

— Мне нужно вам кое-что передать.

— От нее? От Милы?

— Можно и так сказать.

— Ну так говорите, говорите!

— Это не слова. Это… В общем, надо встретиться.

— Так приезжайте к нам. Адрес вы знаете.

— Нет, это исключено. Встретимся где-нибудь в городе.

— Где?

— Я еще перезвоню.

Олейник внезапно сообразил, что не только квартира на Поклонной может находиться под наблюдением людей генерала Панова, но и телефон они могли поставить на прослушку. Правда, он звонил из автомата, но все же.

Киллер никогда не верил болтовне о том, что отечественные спецслужбы теперь работают спустя рукава. Нет, они многое могут, если сильно захотят. И это подтвердилось немедленно.

Едва Олейник вышел из телефонной будки, как поблизости с визгом затормозила машина, и четверо молодцов выскочили из нее на тротуар. Олейник повернулся к ним спиной и пошел прочь, сдерживая шаг, чтобы не привлекать внимания. И все-таки его засекли.

— Стоять! — раздался крик.

Стрелять на людной улице они не решились, но уверенно сели киллеру на хвост. Началась сумасшедшая погоня по каким-то переулкам и дворам. В последний момент Олейнику неслыханно подфартило. Он увидел приоткрытый люк канализации, сдвинул тяжелую крышку и нырнул в темноту. Едва удерживаясь на скользкой железной лесенке, Олейник сумел поставить крышку люка на место и затаился.

Он не слышал прогрохотавших мимо шагов, но надеялся, что погоня проскочила дальше. Потом спустился до самого дна и побрел, согнувшись, по запутанным зловонным ходам. Им не было конца, и киллер потерял счет времени. Глубокой ночью, оторвав железную решетку, он очутился в туннеле метро. Слабо поблескивающие рельсы указали ему путь.

Через полчаса он остановился, увидев вдали яркий свет. Теперь Олейнику удалось разглядеть циферблат часов. Стрелки показывали два часа ночи. Он осторожно двинулся на свет и вскоре дошел до станции, где происходила киносъемка. Нужно было переждать, пока киношники уберутся, пойдут первые поезда, и тогда появится возможность смешаться с толпой пассажиров.

Но судьба распорядилась по-иному. Режиссер объявил очередной перерыв, и массовка разбрелась в разные стороны. Один, в камуфляжной форме, спрыгнул с платформы и углубился в туннель, чтобы там без помех справить малую нужду.

Он остановился как раз рядом с киллером, укрывшимся в нише. Решение пришло мгновенно. Олейник рубанул его ребром ладони по шее, а потом ударил в висок тяжелым каблуком.

Тело несчастного Олейник запихнул в нишу, а сам, переодевшись в камуфляжную форму, оказавшуюся немного великоватой, появился на съемочной площадке. В обычном бардаке, царящем на съемках, никто не заметил подмены. К тому же киллер в совершенстве владел искусством оставаться незаметным. Он исправно выполнял команды режиссера и помалкивал.

Все для Олейника могло кончиться хорошо, если бы на съемочной площадке не появилась Ксана. Киллер затылком почувствовал ее пристальный взгляд и насторожился. Встреча с этой черноглазой девицей грозила провалом…

И вот теперь Олейник держал ее на мушке, заставляя вести машину туда, куда хотел он. Наконец «Форд» остановился в темном переулке.

— Знаешь, в чем твоя беда? — спросил киллер, не опуская пистолета. — Глазастая слишком. А мне это ни к чему.

— Ну и что теперь будет? — спросила Ксана с поразительным спокойствием. — Убьете нас, как убили Марьямова?

— По правилам надо бы, — усмехнулся Олейник. — Но у меня есть идея получше. Я исполнитель, это ты верно вычислила. Но главное зло не во мне. В заказчике. Я ведь не по собственной прихоти на Каширке оказался. Задание было такое.

Приказ. А приказы не обсуждаются.

— Чей приказ?

— В том-то вся и штука. Есть такой генерал по фамилии Панов.

— И чем же ему не понравился Марьямов?

— Это ты у него спроси. Только он вряд ли скажет. Но достать его можно. Ты кем Марьямову приходилась?

— Дочерью. А что?

— Родной дочерью?

— Приемной. Какая разница? Я его смерти все равно не прощу! Не надейтесь!

— Это меня устраивает, — сказал Олейник и спрятал пистолет. — Я тебе дам одну вещь, которая генерала Панова уничтожит. Но при одном условии.

— Каком?

— Ты ее пустишь в ход только через две недели.

— А вы за это время ноги сделаете?

— Точно, — кивнул Олейник. — Я вообще выхожу из игры. Тебе в любом случае меня больше не найти. А Панова я тепленьким сдаю.

— Соглашайся… — шепнул Владик.

— Молодой человек прав, — сказал Олейник.

— Ну допустим… — Ксана закусила губу, соображая. — А про какую вещь вы говорите?

— Про видеокассету, — ответил киллер. — Если ей дать ход по телевидению — генерал спекся. Застрелится он вряд ли. Но что на нем крест поставят, ручаюсь.

— Так вы за этой кассетой тогда приходили?

— За этой. И Марьямова убрали из-за нее. Только я опередил Панова. Ведь он и меня приказал хлопнуть там же, на Каширке.

— Давайте кассету, — снова подал голос Владик. — Мы найдем ей применение.

Ксана резанула его взглядом и обернулась к киллеру.

— А вы не обманываете? — спросила она.

— Ну какой смысл? — сказал он. — Я ведь вас обоих мог без всяких разговоров замочить, так? Но мне нужно, чтобы кассета сработала. Самому мне с ней светиться нельзя. А ты ведь хочешь отомстить за Марьямова? Решай, девочка. Да или нет?

— Давайте кассету! — сказала Ксана.

Февраль 2000 года. Жанна

Телефон разбудил Жанну еще затемно. Она зарылась в подушку, дожидаясь, пока трубку снимет Тимур, и только потом сообразила, что мужа нет дома. Он теперь сутками пропадал на съемках. Телефон не умолкал, и Жанне пришлось подняться с постели.

— Ну в чем дело? — сонно сказала она в трубку.

— Это вас Пуаро беспокоит, — раздался вкрадчивый голос.

— Какой еще Пуаро? — Жанна ничего не соображала спросонья.

— Эркюль Пуаро.

— Боря!.. — простонала Жанна, узнав наконец голос Адского. — Что за дурацкие шутки в шесть утра!

— Извини, Жанночка, не утерпел, — весело ответил директор. — Я нашел Диану!

— Что ты говоришь!

— Ну чем я не Пуаро?

— Рассказывай!

— Рассказывать особенно нечего. Просто я точно установил, где у этой Дианы очередной концерт.

— Где?

— В Туле.

— Так… — сказала Жанна. — Сколько туда езды?

— На машине часа четыре. Может быть, пять, учитывая, что сейчас зима.

— Приезжай ко мне немедленно. Мы едем в Тулу.

— Я так и думал. Ребят с собой прихватить?

— Каких ребят?

— Из охраны.

— Никого не надо. Драки не будет. Ты мне нужен в качестве свидетеля, и только. А для охраны хватит Васи, моего водителя. Все, жду!..

Говорить Тимуру о поездке в Тулу Жанна не хотела. Он обязательно увязался бы с ней. Учитывая недавний инциденте уличным продавцом, Жанна опасалась, что и в Туле Тимур может вспылить, и чем это кончится, неизвестно.

При всем водительском мастерстве Васи Кочеткова дорога заняла почти шесть часов. Жанна с директором оказались в Туле незадолго до начала концерта.

По афишам, которыми был оклеен весь город, они легко нашли нужный зал.

Подождав в машине, пока в здание войдут последние зрители, Жанна сказала:

— Пошли, Боря. Пора.

— Хоть намекни, что ты собираешься делать? — взмолился Адский.

— Увидишь. Твоя задача — смотреть и слушать. Все остальное я беру на себя.

Жанна двинулась к служебному входу. Местная охрана попыталась было преградить ей путь, но Жанна с ослепительной улыбкой сказала:

— Добрый вечер, ребята! Надеюсь, вы позволите мне войти?

— А вы… — промямлил охранник, не веря своим глазам. — Вы… Жанна Арбатова, что ли?

— Что ли, да.

Охранники почтительно расступились. Они, конечно, уже привыкли к закидонам приезжих артистов, от которых можно было ожидать любых сюрпризов, — но чтобы сама Неподражаемая вот так запросто появилась в Туле!..

— Только не говорите никому, ребята, что видели меня, — сказала Жанна. — Я здесь инкогнито.

Она заговорщицки подмигнула охранникам, и те с готовностью кивнули. Только спросили про Адского:

— А этот? Он с вами?

— Этот? Со мной, со мной. Все в порядке.

В отдалении слышалась музыка, и Жанна с Адским, ориентируясь на ее звуки, вскоре оказались за кулисами. Там на них никто не обратил внимания.

Все взоры были устремлены на сцену, где Диана открывала рот под чужую фонограмму.

Жанна дождалась, когда закончится первая песня и зазвучат аплодисменты. Потом она сбросила свой норковый жакет на руки Адскому и шагнула вперед.

— Куда, Жанночка?… — прошептал Адский.

Но Жанна уже не слышала его. Она царственной походкой вышла на сцену. Ее появление вызвало в зале шок. Аплодисменты резко оборвались, и наступила звенящая тишина.

Диана изумленно округлила глаза. Она не понимала, что произошло, поскольку Жанна стояла у нее за спиной. А вот музыканты смотрели на неизвестно откуда взявшуюся Неподражаемую как на привидение.

Наконец Диана сообразила оглянуться. Улыбка сползла с ее лица, в глазах мелькнул ужас. Она замерла не в силах шевельнуться.

Пока все находились в ступоре, Жанна успела дойти до микрофона.

— Добрый вечер! — сказала она своим неповторимым голосом. — Прошу меня извинить за внезапное вторжение, но, надеюсь, вы поймете мать, которая впервые видит собственную дочь.

Зал напряженно слушал, ожидая, что произойдет дальше.

— Что же ты, дочура, не обнимешь маму? — с приторной ласковостью спросила Жанна у Дианы. — Ну же, приди ко мне на грудь, не стесняйся. Люди поймут.

Но Диана торчала посреди сцены соляным столбом. Только глаза ее воровато бегали из стороны в сторону.

— Я так рада твоему успеху, доченька! — продолжила Жанна. — Только зачем же зрителей обманывать? Нехорошо. Стыдно. Смотри, твои ребята даже инструменты к аппаратуре не подключили. Это, конечно, не так уж важно, когда открываешь рот под фанеру, но если бы они хоть вид сделали. А то уж совсем туфта получается. Давай-ка начнем все снова, уже по-честному. Подключайтесь, ребята. А Дианочка нам споет живьем.

Магия Неподражаемой оказалась столь сильна, что музыканты стали стыдливо подключаться к динамикам.

Тем временем Жанна обратилась к звукорежиссеру, сидевшему в оркестровой яме у портативного пульта:

— А вы, молодой человек, пока что отдайте фонограмму ее настоящей владелице. То есть мне.

Взмокший от переживаний Боря Адский видел из-за кулис, как Неподражаемая, забрав фонограмму, подошла к Диане и протянула ей микрофон со словами:

— Ну а теперь мы послушаем, как на самом деле поет Диана. Пой, девочка!..

И тут наконец Диана вышла из оцепенения. Она отшатнулась от протянутого микрофона и опрометью бросилась со сцены.

— Нервы! — с усмешкой объяснила Жана зрителям. — Но вы не расходитесь. Я сейчас попробую ее вернуть.

Зал зашумел, словно лес, встревоженный шквалом.

Далеко уйти Диане не удалось. Ей отважно преградил путь Боря Адский. Люди, толпившиеся за кулисами, взяли их в плотное кольцо.

— Куда же ты сбежала? — послышался голос Неподражаемой.

Кольцо разомкнулось, давая ей пройти.

— У меня к тебе только один вопрос, — сказала Жанна. — И можешь возвращаться на сцену. Кто тебе подал идею назваться моей дочерью?

— Никто! — буркнула Диана.

— Неужели сама придумала?

— Я ничего не придумывала! — выкрикнула Диана, сверкнув глазами. — Это правда!

— Что правда? Что ты моя дочь?

— Да!

— Господи!.. — Жанна подняла глаза к потолку. — Да ей лечиться надо!

— Вам самой подлечиться не мешает! А то у вас провалы в памяти! Уже и не помните, как бросили меня в грудном возрасте!

Такого отчаянного и наглого сопротивления Жанна не ожидала. Верно говорят, что раненый заяц может броситься на охотника.

— Остановись, девочка! Опомнись! — сказала Жанна. — Ты и так уже наделала глупостей. Те, кто тебя продвигает, в кусты уйдут. Самой придется за все отвечать.

— А что вы мне сделаете? В тюрьму посадите? Сажайте, если совсем совесть потеряли! А я журналистам расскажу, какая вы Неподражаемая! Бессердечная стерва!..

У Дианы началась истерика. Она повалилась на пол, дергаясь в конвульсиях. Кто-то бросился за врачом.

— Пойдем, Жанночка, пойдем! — зашептал на ухо Неподражаемой Боря Адский, сам едва державшийся на ногах. — Она же шизофреничка! Неужели не видишь?…

Жанна позволила директору накинуть ей на плечи жакет и пошла к выходу. Собственно, все уже было сделано: ворованная фонограмма конфискована, фальшивая дочь разоблачена, и карьера ее разрушена.

Едва Неподражаемая ушла, истерика у Дианы прекратилась, поскольку была просто искусно разыграна. Все-таки кое-какие актерские задатки у Дианы имелись. Однако возвратиться на сцену, к нетерпеливо гудящему залу, было уже невозможно.

Улучив момент, Диана достала из сумочки мобильник, набрала заветный номер и сказала:

— Марик! Я в глубокой жопе!..

Май-август 2000 года. Ксана

Посмотрев дома кассету, переданную Олейником, Ксана с Владиком толком ничего не поняли. Оргия в уже забытом всеми «Золотом веке» выглядела обыкновенной порнухой, не более. Генерала Панова ни Ксана, ни Владик в лицо не знали, как и остальных участников запечатленной на пленке сцены. Поэтому убойная сила компромата осталась для них загадкой.

— Ну и что мы будем делать с этой кассетой? — спросил Владик. — Пошлем по почте на телевидение? Или в милицию отнесем?

— Только не ментам! — сказала Ксана. — Они это дело замотают. Побоятся тронуть генерала. И по почте отправлять глупо. Не станут по телевизору такое показывать. Да еще присланное неизвестно откуда. Нужно там какого-то верного человека найти. Чтобы все в песок не ушло.

— Может, с кем-нибудь из съемочной группы посоветоваться? Они все-таки к телевидению ближе.

В съемочной группе они по-настоящему были знакомы только с Тимуром. Но к нему в процессе работы невозможно было подступиться. Даже Митя Иванцов перестал ходить на съемки, чтобы не приставать к режиссеру с мелочами. И Ксана решила, что кассета подождет. Она уже столько времени лежала невостребованной, что еще пара месяцев ничего не решала.

Съемки закончились лишь в начале августа. Тимуру предстояло сесть за монтаж фильма. Там он был бы совершенно недоступен, но Ксана набралась смелости с ним поговорить.

У Тимура кассета не вызвала никакого интереса.

— Что здесь? — безразлично спросил он.

— Компромат, — ответил Владик.

— На кого?

— Мы не поняли, честно говоря. Но человек, который нам дал эту кассету, уверял, что это настоящая бомба.

— Ну давайте, — нехотя согласился Тимур. — Я подумаю, кто с ней может разобраться.

Ксана с Владиком приготовились к долгому ожиданию, но Тимур позвонил через три дня.

— Госпожа спонсор? — спросил он. — Я вас поздравляю. Ваша кассета действительно оказалась бомбой. Вы готовы встретиться с человеком, который хочет дать ее в эфир?

— А зачем нам встречаться? — осторожно спросила Ксана.

— У него есть к вам какие-то вопросы. Вы не пугайтесь. Это свой человек. Запишите телефон…

Возвращаясь домой после разговора с человеком, который хотел предать компромат гласности, Ксана припарковала машину возле гастронома, чтобы пополнить опустевший холодильник.

— Смотри! — сказал Владик. — Городская сумасшедшая.

По улице, что-то выкрикивая и размахивая руками, шла пожилая женщина. Вид у нее был безумный, волосы всклокочены. Встречные опасливо обходили ее.

— Вот пугало огородное! — продолжал насмешничать Владик. — И как таким по улицам позволяют ходить? В дурдом их нужно отправлять без разговоров!

— Заткнись! — неожиданно крикнула Ксана и выскочила из машины. Она догнала женщину и тронула ее за плечо. Безумная резко обернулась.

— Мама… — надломленным голосом произнесла Ксана.

Нина Никаноровна ничуть не удивилась, словно рассталась с дочерью вчера.

— Покаемся вместе, Ксюша… — лихорадочно заговорила она. — Великий грех на мне, доченька… Сколько я людей погубила!.. Видит бог, не хотела. Не хотела! Сатана под руку толкнул!..

Февраль-август 2000 года. Олигарх

Звонок из Тулы привел Навроцкого в ярость. Он, конечно, был идиотом, когда согласился на уговоры своей новой любовницы — мало ей, видите ли, оказалось титула вице-мисс Москвы. Она захотела еще пробиться в звезды эстрады. Он был дважды идиотом, когда поручил заняться ее карьерой некому Феликсу — когда-то пионеру подпольного отечественного порно, а ныне непременному члену жюри всех конкурсов красоты. Это Феликс придумал любовнице олигарха дурацкий псевдоним Диана и скандальную биографию. Это Феликс потребовал сумасшедшие деньги на ее раскрутку. И вот все кончилось так бездарно и глупо.

Феликса по команде Навроцкого разыскали мгновенно. Он был в курсе скандала, поскольку присутствовал там лично, только малодушно спрятался от гнева Неподражаемой. От Навроцкого ему спрятаться не удалось.

— Что ты жулик, я сразу понял, — сказал ему олигарх. — Но не ожидал, что ты такой кретин. Мы никогда не были знакомы. Это ясно? А все деньги до копейки вернешь через неделю. Иначе готовься к похоронам. Так и быть, за мой счет.

С Дианой тоже пришлось расстаться, как ни хороша она была в качестве любовницы. Но Навроцкий знал, что замена ей найдется быстро.

Вскоре олигарх позабыл об этом досадном случае. Дела у него шли неплохо, и Басов, похоже, не предпринимал ничего опасного.

Душным августовским вечером Навроцкий вернулся домой из офиса и первым делом машинально включил телевизор. Хорошо было бы рвануть в загородный дом, но там его поджидала опостылевшая Дора.

Незнакомый логотип на телеэкране привлек внимание олигарха. Навроцкий страдальчески сморщился. Еще одна неприятность! В эфире была компания «ТВ-Шанс». Басов развернулся с неслыханной скоростью. Комментатор в телевизоре что-то сказал, и пошла запись, сделанная скрытой камерой.

У Навроцкого отвалилась челюсть. Среди подвыпивших мужиков, с хохотом лапающих голых девок, он узнал себя. Узнал — и сразу вспомнил развеселые вечера в приватном кабинете «Золотого века». Теперь Дора узнает все. Добрые люди расскажут, даже если она сама не смотрит сейчас телевизор. И прощения не будет. Тесть раздавит его как клопа.

Сердце прихватило так, что Навроцкий не смог даже дотянуться до телефона. Не прошло и минуты, как гнев тестя стал ему уже не страшен. Оставалось бояться только Божьего суда.

Июнь 2000 года. Супруги Басовы

Басову пришлась очень кстати видеокассета, неожиданно попавшая к нему в руки. Для дебюта компании «ТВ-Шанс» была необходима какая-то сенсация. Басов сразу опознал на пленке лыcoгo генерала Панова, чьи фотографии как одного из лидеров блока «Отчизна» частенько мелькали в газетах.

Но когда банкир вдобавок увидел рядом с генералом Марка Навроцкого, сердце его переполнила мстительная радость. Он до сих пор не придумал, как рассчитаться с Навроцким за пережитые беды.

Басов ничего не знал о ревнивой жене и могущественном тесте олигарха, но если б и знал, все равно выдал бы пленку в эфир.

Зоя сразу поняла, что уже видела тайную видеозапись, сделанную в «Золотом веке», но предпочла об этом не распространяться.

— Правильно, правильно! — поддержала она мужа. — Пусть по телевизору покажут. Чтобы этого засранца вся Москва без штанов увидела.

— По сравнению с тем, что он с нами делал, это, конечно, маловато, — вздохнул Басов.

— Ничего, — успокоила Зоя. — Потом пресса зубами вцепится и так расчихвостит, что ему небо с овчинку покажется. И хватит о нем. Противно!..

Зоя теперь была погружена в свои особые заботы. Скоро ей надо было рожать. Она еще не знала, что не сможет выполнить свое обещание и назвать новорожденную в память Миледи. Ей предстояло родить двух замечательных мальчишек, крепеньких, как боровички. Когда-то она шутила, что приехала в Москву улучшать породу. В шутке оказалась большая доля правды.

Август 2000 года. Киллер

Заключив соглашение с Ксаной, Олейник ничем не рисковал. Она при всем желании не смогла бы навести людей генерала Панова на его след. В Москву из-за рубежа Олейник возвращаться не собирался. Пусть компра ударит по генералу через две недели. Это будет тоже чем-то вроде «тань-усю» — исскуства отложенной смерти.

Только вот вояж на Крит пришлось отменить. Олейник не мог забыть, как его едва не накрыли в телефонной будке, и для страховки решил отсидеться в Москве еще два-три месяца. Потом в другом турбюро записался на двухнедельный отдых в Анталье.

За день до отъезда Олейник снова позвонил на Поклонную. Разговор со Станиславом Адамовичем занял пять с половиной секунд. За такое время засечь местонахождение киллера было невозможно. Они договорились о встрече возле памятника Маяковскому. Но Олейник для страховки решил перехватить Станислава Адамовича при выходе из метро.

Сам он доехал только до Пушкинской, а дальше решил пройти пешком. Олейник не боялся, что его засекут. Он приклеил себе бороду, купленную в театральном магазине «Маска», и опирался на костыли. В пожилом инвалиде невозможно было узнать киллера.

Олейник неспешно ковылял по подземному переходу на Пушкинской площади, когда совсем рядом с ним полыхнуло, и раздался оглушительный взрыв. Огненный смерч пронесся по тесному туннелю, уничтожая все на своем пути.

Осколок витринного стекла рассек киллеру сонную артерию.

Тело бородатого инвалида вынесли из перехода в последнюю очередь. Сначала пытались спасти тех, кто еще был жив.

Август 2000 года. Ксана

Ксана поместила мать в самую лучшую клинику, которую только можно было найти за деньги. Прогнозы врачей оптимизма не внушали, но надежда на выздоровление все же оставалась. Только лечение предстояло долгое.

К этому времени в Винницу вернулся отец. Весь высохший, но все-таки живой. Его освободили из плена в результате какой-то сложной и, как всегда, таинственной операции. Ксана узнала об этом, когда вызвала отца телеграммой на междугородный разговор. Тогда же был решен вопрос с переездом семьи в Москву. Отец еле дышал и послушался дочери беспрекословно.

Вопросами переезда и получения российского гражданства активно занялся Владик. Он уже чувствовал себя без пяти минут женихом.

— Ты моих встретишь и устроишь, ладно? — однажды сказала Ксана.

Последнее время она пребывала в необъяснимой задумчивости.

— Вместе встретим, — бодро откликнулся Владик.

— Нет. Я, наверное, не смогу.

— Почему?

— Я ухожу, Владик.

— Куда? — усмехнулся он. — В монастырь?

— Угадал.

— Шутка?

— Этим не шутят, Владик. Я покоя хочу, понимаешь? Все эти деньги, которые на меня незаслуженно свалились, вся эта грязь, подонки, с которыми я сводила счеты… Я не выдержу, я свихнусь, как мама.

— Но ведь все уже в прошлом, Ксана!

— Нет. Это все во мне сидит. Я очиститься хочу.

— Но ведь тебе всего девятнадцать лет! Вся жизнь впереди!

— Я же не умирать собралась.

— А как же я? — спросил он. — Обо мне ты подумала? Я ведь люблю тебя, Ксана!

— Если любишь, должен понять.

Они помолчали.

— Я тебя все равно буду ждать, — упрямо сказал Владик. — Хоть сто лет. Так и знай!

— Я не забуду, — сказала Ксана.

Сентябрь 2000 года. Хеппи-энд

Перед премьерой в Доме кино Тимур решил показать готовый фильм узкому кругу знакомых.

Жанна явилась на просмотр в прекрасном настроении. Во-первых, милиции удалось задержать Джафара, и тот после недолгих запирательств признался в похищении Ванечки. Во-вторых, Басов наконец получил возможность свободно распоряжаться своими деньгами и по наущению Зои помог Жанне отдать угнетавшие ее долги.

«Вернете мне деньги, когда вам будет удобно», — великодушно сказал он. А в третьих, Неподражаемая была безумно рада за Тимура, хотя ни одного кадра из фильма еще не видела.

Митя Иванцов, естественно, пришел с Лёкой. Он немного побаивался ее острого языка и во время просмотра тревожно косился на жену. Но по выражению ее лица ничего нельзя было понять.

Финал Тимур все-таки оставил Митин. Герой погибал. Но ощущения безнадежности не было. Фильм вызывал желание освободиться от затхлого прошлого, не отпускающего людей из своих цепких объятий.

Когда в зале зажегся свет, раздались аплодисменты. Фильм не всем понравился безоговорочно, но равнодушным не оставил никого. А это авторам было дороже всего.

Больше всех расчувствовалась Ксана. Она подошла к Тимуру с заплаканными глазами и сказала:

— Спасибо.

— Ну что вы, госпожа спонсор! — улыбнулся он. — Мы вместе сделали это.

— Вот видишь, — сказал Владик позже. — Можно и в мирской жизни делать что-то хорошее.

— Я не говорила, что никогда не вернусь, — ответила Ксана. — Время покажет.

Иванцов и Лёка поднялись со своих мест.

— Ну как тебе? — нерешительно спросил Митя.

— Сойдет для сельской местности, — сказала Лёка.

Хорошо, что Тимур не слышал этих слов. Он с Лёкой Лебедевой был знаком недавно и не знал ее манеры скрывать за иронией настоящие чувства. Но Митя-то прекрасно понимал жену.

— Правда? — обрадованно спросил он. — Значит, ты думаешь, состоялось?

— Похоже на то.

Она поцеловала Митю, и тут же рядом возник Тимур.

— А меня? — спросил он. — Я тоже имею к картине некоторое отношение.

Лёка окинула его взглядом и спокойно сказала:

— Не вдруг. После фестиваля в Каннах.

— Что ж, подожду, — ответил Тимур. — Но вы обещали!..

Они вышли из зала, на ходу подначивая друг друга. Ощущение праздника делало их остроумными и легкими.

Оглавление

Часть первая Повторение пройденного

  Глава первая Крики и шепоты

  Глава вторая По горячему следу

  Глава третья Оборванные нити

Часть вторая Убегающие мишени

  Глава первая Обратный отсчет

  Глава вторая Тени за спиной

  Глава третья Промежуточный финиш

Часть третья Сезон кровавых дождей

  Глава первая Грязная работа

  Глава вторая Допросы с пристрастием

  Глава третья Козырные дамы Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg