«Пусть об этом знают все»

Пусть об этом знают все (fb2) - Пусть об этом знают все [Искупление] (Запретная любовь(Навьер) - 2) 1664K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Елена Алексеевна Шолохова

Рита Навьер Пусть об этом знают все

© Навьер Р., 2019

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2019

Глава 1

На пышном торжестве настоял папа. Алену бы вполне устроил и семейный ужин с тортиком. Именно так они, например, недавно отметили день рождения Артема. Сдержанно и уютно. А тут на тебе – вечеринка на пароходе с живой музыкой, фейерверком, толпой гостей… Алене было совершенно не по себе, но папу разве переубедишь? Нет.

И была бы хоть дата юбилейная, а то – девятнадцать. Ну ни к селу ни к городу все это. Да и Жанну Валерьевну лишний раз нервировать не хотелось. Она и без того с трудом терпела Алену. В том, что случилось с Максимом, обвиняла ее. Не прямым текстом, конечно, для этого она была хорошо воспитана. Просто между собой они едва разговаривали, поддерживая холодный нейтралитет. Но мачеха злилась, и сильно – прорывалось такое иногда. Особенно негодовала оттого, что отец все чаще отказывал ей в каких-то прихотях и желаниях, для дочери же не скупился. Однако стоило Жанне Валерьевне попрекнуть его, он тут же зверел: «Я твоему сынку каждый месяц на карту скидываю столько, сколько у меня главный инженер получает. Так что помолчала бы уж… И вообще, у меня деньги в обороте. Каждый изъятый рубль – это недополученный доход».

Пролетев с губернаторским постом, отец горевал недолго: подтянул старые связи, вынул из закромов накопленные капиталы, явно немалые, потому что как-то неслыханно быстро раскрутился. Вот и речное пароходство выкупил, правда, захиревшее. Совсем на ладан дышало: причальные сооружения обветшали, плавсредств на ходу – наперечет, да и те ржавые и далеко не ходили. Со скрипом до ближайшего острова и обратно. Отец же сумел все это гиблое дело каким-то чудом реанимировать, наладил грузовые перевозки в придачу к пассажирским, разнообразил маршруты, обновил парк судов.

У Алены тоже с позапрошлой осени жизнь кардинально изменилась. После отъезда Максима и злополучного скандала в гимназии отец перевел ее в языковой лицей. Сначала учиться там было туго, но упорные занятия с Лилией Генриховной и вузовским репетитором по английскому помогли наверстать пробелы: разобраться в грамматике, поставить произношение, расширить словарный запас, а к весне она и вовсе выбилась в отличницы. С математикой на экзаменах чуть просела, но с литературой и языками справилась на ура. Недолго думая, отец запихнул ее в местный университет на факультет иностранных языков, ну а чтобы поощрить успехи, укрепить достижения и заодно развеять ее тоску, отправил на лето Алену в Англию. Не одну, конечно. Приставил какого-то молчаливого лба, чтобы охранял девочку от всевозможных неприятностей.

Ехать так далеко Алена жутко трусила, но и хотела: это ж, считай, совсем другой мир. А оказавшись там, просто не верила в окружающую действительность. С ней ли все это происходит? Или это затянувшийся сон? Могла ли она, чье детство прошло в трухлявой, прокопченной сивушными парами избе, подумать, что будет просыпаться в уютном номере резорт-отеля в Гринвиче? Да никогда!

А вообще, отец правильно рассчитал: перемена обстановки, восемь недель роскоши, неги и сплошь положительных и ярких впечатлений повлияли на нее на удивление благотворно. Плюс погружение в разговорный английский перед первым курсом пришлось очень кстати.

Домой тогда она вернулась отдохнувшая и, что самое главное, воспрянувшая духом. Ведь правда, минувший год дался очень нелегко. Даже после перевода в новую школу, где, на счастье, обстановка была вполне себе комфортная и дружелюбная, Алена никак не могла избавиться от затяжной черной тоски, что засасывала ее, как болото. Ни с кем на контакт не шла. В любых приветливых жестах или словах новых одноклассников искала подвох. Потому ни с кем и не сдружилась. Умом она сама себе такой не нравилась – подозрительной, неуверенной, замкнутой, – но ничего поделать не могла.

Однако не только это ее подтачивало. Максим… Первые месяцы о нем вспоминала почти постоянно, с ноющей болью в груди, с глухой, отупляющей тоской.

Все время ждала, ругала себя, но все равно ждала от него хоть весточки, хоть звонка, хоть коротенького сообщения. Но нет. За целый год ни единого слова от него, ни знака, ни намека. Он как будто не уехал, а исчез, растворился бесследно, порвав все нити, связывающие его с семьей.

Впрочем, следы были, и нити были, и редкие обрывочные упоминания. Порой за обедом или ужином, случалось, Жанна Валерьевна проговаривалась о нем, но смолкала сразу же под тяжелым взглядом отца. Тема Максима стала в семье почти запретной. Только когда на семейные торжества приезжал дед – крупный, дородный старик с густой шевелюрой и раскатистым басом, – о Максиме говорили как о члене семьи. Только тогда она ловила жадно, хоть и не подавая виду, крупицы информации: где он, что делает, как его успехи, куда планирует поступить.

Позже нашла его страничку в инстаграме – вконтактный свой аккаунт он удалил и вместо провокационной фотографии, на которой он всклокоченный, веселый и с сигаретой в зубах, с экрана таращился раненый Спотти – маскот ВК. Расстроилась тогда ужасно, зато, обнаружив Максима в инстаграме время спустя, так радовалась, будто клад отыскала. Отслеживала, сохраняла удачные фото к себе, в скрытую папку, и сама при этом не понимала, зачем все это. Всякие умные статьи с советами прогрессивных психологов настоятельно рекомендуют «отпустить». Так и говорят: не сложилось – отпусти. Еще бы сказали, как отпускать, когда это в тебя въелось намертво, проросло в каждую клетку, смешалось с кровью и циркулирует по всему телу.

Помогала не сойти с ума, как ни странно, учеба. Вдалбливая в себя английские времена, модальные глаголы и сослагательные наклонения, Алена невольно отвлекалась от гнетущих мыслей. Потом подоспели экзамены, единые государственные и жутко выматывающие.

Ну а поездка в Британию помогла понять, что жизнь не остановилась и не закончилась на ее личной драме. Да, тяжело было, да, горько, но кругом и приятных впечатлений полно, надо просто им открыться и смело шагать дальше. Ведь сколько всего нового-неизведанного!.. К тому же и сам Максим, как выяснилось из подслушанного разговора Жанны Валерьевны, не унывал: поступил там в университет и возвращаться сюда категорически не собирался.

Студенческая жизнь ее мало отличалась от школьной, особенно в первый семестр. Университет – дом – фонозал – библиотека. Изредка выходила в свет с отцом, а так – сплошная учеба. С одногруппницами, а уж тем более с одногруппниками общалась мало и неохотно. Привет-привет, пока-пока – собственно, и все контакты. Те поначалу куда-то все норовили ее зазвать, но в конце концов оставили попытки.

Еще по старой привычке Алена иногда заглядывала в инстаграм. Отмечала, что вот он постригся, вот – наколол себе трайбл-тату на плече, вот – дурачится, висит на перекладине вниз головой, а вот – серьезный, хмурый, курит. Так возникала иллюзия, будто он почти рядом, будто она может слегка коснуться его жизни. Это дарило странное успокоение. Дарило, пока она не наткнулась на фотографию, на которой Максим в обнимку с хорошенькой блондинкой. Перешла по отметке в ее аккаунт – а там их совместных фото, в том числе и весьма откровенных, видимо-невидимо. Блондинка явно не стеснялась, да и он тоже…

Глупо, конечно, было думать, что он будет жить монахом, да она и не думала, а все равно увидеть их своими глазами оказалось неожиданно больно. Не так нестерпимо, как прежде, все-таки полтора года прошло. Кольнуло, поныло и отпустило, оставив внутри неприятную пустоту. Надо жить дальше…

* * *

На верхней палубе играл саксофон – отцу, в целом небольшому любителю музыки, джаз нравился, особенно под выпивку. Рядом с ним крутилась явно перебравшая дама в открытом красном платье. Жанна Валерьевна старательно делала вид, что ничего этого не замечает, но, конечно же, и замечала, и негодовала, и готова была не то расплакаться, не то отправить за борт навязчивую lady in red.

Артем, на него время от времени поглядывала Алена, тоже пребывал не в духе. С самого начала вечера примостился в дальнем углу и взирал оттуда на всех с видом мизантропа, что выглядело даже противоестественно, учитывая его ангельскую внешность. Впрочем, когда к нему изредка подходил кто-нибудь из гостей, он сию секунду преображался, но лишь до тех пор, пока вновь не оставался один.

Между столиками сновали расторопные официанты, подносили закуски и напитки.

Алена откровенно скучала и ждала, когда все это пиршество закончится. Ну или хотя бы когда можно будет уйти в свою каюту, не нарушив правила приличия. А там уж закрыться ото всех и вся. Не любила она шумные сборища. Чувствовала себя в такие моменты нестерпимо одиноко. Да и ноги в туфельках на высоченных шпильках нещадно гудели.

Заметив, что, в общем-то, гости разбились на кучки по интересам и особенного внимания на именинницу никто не обращает, Алена решила, что самое время незаметно покинуть «бал», и отправилась в каюту.

Она уже спустилась по крутой и узенькой лестнице в твиндек, когда ее нагнал вдруг Артем.

– Сбегаешь с собственного праздника? – спросил он.

– Я просто устала, – пожала она плечами. – И голова болит от шума.

– Ну да, отец любит устраивать показательные мероприятия с размахом, – хмыкнул Артем. – Точнее, нет, вру, как раз не любит. Но так надо, так выгодно… А он любит выгоду, которую ему эти мероприятия приносят. Сам же половину из этих людей терпеть не может.

Почему-то слова Артема неприятно царапнули. Зло он это как-то сказал. Зло и ехидно.

– Зачем ты так говоришь?

– Потому что так оно и есть, – улыбнулся он одними губами. В глазах же сквозил холод.

«Он же меня ненавидит», – подумалось вдруг Алене.

То есть она всегда понимала, что Артем не питает к ней теплых братских чувств, и свыклась давно, сведя их общение к минимуму, но вот такая лютая, неприкрытая ненависть стала для нее неприятным откровением.

– Не думаешь же ты, что он вбухал такие деньжищи, исключительно чтобы тебя порадовать? Людей этих наприглашал ради тебя, ага, – продолжал Артем с усмешкой. – Большинство из них даже не знают, как тебя зовут. А назавтра про тебя и не вспомнят. Весь этот маскарад – просто красивый повод утрясти кое-какие дела. Отец там на какой-то остров зарился, уверяю тебя, после твоего дня рождения он его получит. Ну и в очередной раз посверкать перед телекамерами для поддержания легенды тоже не лишне.

– Какой легенды? Артем, – как можно мягче произнесла она, хотя от его ледяного взгляда хотелось поежиться, – ты, наверное, просто чем-то сильно расстроен, вот и говоришь так…

– Пфф, – усмехнулся он, – глупости какие! Я просто знаю нашего папу гораздо лучше, чем ты. А легенда… Ну как же? Забыла, что ли, красивую историю любви бедного городского студента и де… И твоей матери, которых якобы разлучили обстоятельства? А затем не менее трогательную историю счастливого воссоединения отца и дочери. Все это сочинил Руслан Глушко для журналистов и для публики, чтобы отец на выборах победил.

– Почему сочинил? – глухо спросила Алена, интуитивно чувствуя, что сейчас произойдет нечто ужасное, непоправимое. – Так ведь все и было.

Артем коротко рассмеялся. Ей хотелось уйти или хотя бы заткнуть уши, лишь бы не слышать пугающих слов, но что-то ее останавливало. То ли желание все-таки узнать правду, то ли надежда, что мальчик сейчас ляпнет совсем уж чушь, и тогда станет ясно, что все он выдумал со зла.

– Ты серьезно? Ты правда думаешь, что так все и было? – Он вдруг развеселился, отчего Алене стало еще хуже. – Ну ты и наивная! Да плевать он хотел и на тебя, и на твою мать. Если бы журналисты не пронюхали, ты бы так и жила в своем детдоме, ну или где там… Это Руслан Глушко присоветовал отцу тебя взять, чтоб общественность умаслить. А отец еще долго упирался, отбрыкивался, до последнего искал какие-нибудь другие варианты, лишь бы тебя не брать. Только когда рейтинг окончательно рухнул, согласился скрепя сердце. А как при этом мучился, бедный, – ты бы видела!

Алена, ни слова не говоря, развернулась и быстро, едва сдерживая порыв припустить бегом, пошла к своей каюте. Спиной, затылком чувствовала пристальный взгляд Артема, жалящий и наверняка злорадный. Безусловно, он ей все это высказал не случайно, а с умыслом: хотел задеть, ранить как можно больнее. И ему удалось.

Уединившись, она тут же дала волю слезам, хотя, как могла, сама себя успокаивала. Внушала, что этот избалованный мальчишка сочинил все. Намеренно наговорил гадостей, потому что злится на нее. Потому что ненавидит и всегда ненавидел. Правда, вот за что? Она ведь ничего плохого ему не делала. Но может, ревнует отца? Или обижается. А может, потому, что его день рождения отмечали скромно, в узком кругу, а тут такая роскошь, к слову, действительно слишком уж показная. На душе нехорошо царапнуло. Закралась холодная и скользкая мысль: а вдруг все же Артем сказал правду насчет отца?

Да нет, не может быть такого! Папа столько всего хорошего для нее сделал, сколько ни один человек за всю жизнь. А переживает как по каждому поводу! Такое ведь не изобразишь… Да и зачем бы ему? Так что глупо будет с ее стороны поверить злым словам обиженного подростка.

Вроде бы Алена и успокоилась, перестала всхлипывать, однако неприятное чувство, несмотря на доводы, не смолкало, неотвязно зудело и зудело, не давая покоя. Даже сон и усталость как рукой сняло. Но и возвращаться на верхнюю палубу, где до сих пор шло гуляние, не хотелось.

Пиликнул сотовый. Алена встрепенулась, с волнением достала телефон. Ровно год назад ей так же, вечером, прилетела эсэмэска от незнакомого абонента с одним-единственным словом: «Поздравляю!» Понятия не имея, чей это номер, Алена шестым чувством догадалась: поздравление от Максима.

Потом проверила код региона, и точно – Калининград. Туда сослал его отец. Долго тогда думала, как ответить, нервничала, гипнотизировала сообщение, а у самой сердце из груди выпархивало, будто это не коротенькое «Поздравляю», а пылкое признание в любви. Но ведь год молчал, а тут вспомнил. Как не разволноваться?

В конце концов отправила просто: «Спасибо». И потом еще несколько дней ждала в томлении еще какого-нибудь привета из Калининграда, мечтала, как у них завяжется диалог и, может быть… Ведь есть же, например, скайп. Услышать бы его голос, увидеть бы вживую губы его, глаза, улыбку, пусть и с экрана!

Но ничего не случилось. Ровным счетом. Ни строчки. Ни единого слова. Зря ждала, зря надеялась. А потом еще и та фотография в обнимку с другой.

«Надо забыть и жить дальше», – в который раз повторила себе Алена.

И жила ведь! Были даже и счастливые дни, ну во всяком случае, приятные. А вот прилетела эсэмэска – и сердце снова екнуло. Но оказалось, напрасно.

Сообщение было от Дениса Яковлева.

«Что ему опять надо?» – раздраженно вздохнула она, открывая «конвертик».

Поздравлял с днем рождения. Надо же, пронюхал где-то и вспомнил. А вот кое-кто другой не вспомнил…

Последние месяца четыре или даже пять, в общем, практически сразу с начала второго семестра, этот Яковлев буквально преследовал ее. Учился он в том же корпусе, в котором обитал их иняз, только на факультете управления и менеджмента, и уже на четвертом курсе. Среди девчонок котировался довольно высоко. Даже Алена, а уж как она мало общалась с сокурсницами, и то слышала о нем всякие сплетни и волей-неволей была в курсе, с кем он встречается да где он качается. Многие девочки на него заглядывались, но у нее вот такие, развязные и самоуверенные, на подсознательном уровне вызывали отторжение.

Яковлев действительно бросался в глаза – прямо истинный мачо: рослый, крепкий, ухоженный, само собой, спортивный и, главное, наглый. Впрочем, его наглость была без особого хамства, этакая обескураживающая непосредственность вкупе с эгоизмом и самолюбованием.

Почти всегда ходил он в окружении себе подобных дружков, но те его не затмевали, поскольку были чуть поплоше, попроще, менее спортивные, менее нахальные.

Гонял Яковлев на скутере Yamaha Jog, жил в общежитии на Набережной и до прошлой осени встречался с огненно-рыжей Лизой. Потом парочка распалась, и подробности их бурного расставания целую неделю мусолили чуть ли не на каждом углу.

Вероятность того, что этот залюбленный красавчик заметит Алену, была ничтожно мала, поскольку их маршруты, интересы и окружение не пересекались нигде и никак, линии их жизни текли абсолютно параллельно. Они даже учились в разные смены: будущие управленцы – с утра, лингвисты – с обеда. И если бы не девчачий ажиотаж, она бы тоже на него вряд ли обратила внимание.

Единственный раз, когда их траектории неожиданно сошлись на сетке координат в единой точке, пришелся как раз на последние дни декабря – зачетную неделю.

Георгий Ильич, преподаватель физкультуры, погнал первокурсниц их потока на лыжную базу университета сдавать зачет: три тысячи метров классическим ходом. Беговые лыжи, палки и ботинки выдавали там же, на складе, под залог студенческого билета.

Свежая лыжня убегала вправо, опоясывала кольцом реденький лесочек и возвращалась к линии старта. Девчонки сбились в галдящую стайку. О чем-то спорили, смеялись, мучились с креплениями на лыжах. На зачет, как ни странно, поехали почти все. Хотя накануне, узнав про забег, многие заявили, что не поедут, мол, далеко, холодно, хлопотно, ненавидят лыжи, не умеют, не хотят. Кто-то стал мутить со справками и освобождениями, кто-то пытался выторговать иной способ закрыть зачет, хоть бы даже и мыть полы в спортзале, а в итоге явилось большинство. Все потому, что вместе с физруком неожиданно поехал Денис Яковлев. Вроде как помощником.

К лыжам Алена всегда относилась благосклонно. Правда, не бегала уже давно, но долго ли вспомнить.

В забеге приехала первой, с большим отрывом, получила одобрение от физрука, перехватила заинтересованный взгляд Яковлева и отправилась на склад сдавать инвентарь.

С тех пор все и началось. Не сразу, конечно, постепенно. Они встречались то на лестнице в университете, то в холле, то в столовой. Всякий раз он громогласно с ней здоровался, она сдержанно отвечала, больше из вежливости.

После сессии и зимних каникул Денис стал действовать совсем уж напористо. Поджидал у входа, подкарауливал на переменах, приглашал то туда, то сюда. Буквально проходу не давал. Отказы не воспринимал совершенно. Порой нагрянет в столовою, разгонит всех, кто сел с ней за стол, и пристроится рядом. И кусок в горло не лезет.

Но апогеем стала выходка Яковлева перед самой летней сессией. Тогда он подловил ее в коридоре и бесцеремонно втолкнул в пустую аудиторию. Закрыл дверь на ключ, ключ сунул в передний карман джинсов и, ухмыляясь, заявил, что не выпустит, пока Алена не согласится на свидание. Правда, предлагал еще забрать этот ключ самой, но благо ума хватило хотя бы руки не распускать. Однако на ее увещевания и даже угрозы он никак не реагировал. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы спустя четверть часа снаружи не стали настойчиво ломиться.

Алена уже всерьез размышляла, что предпринять, чтобы как-то угомонить настырного поклонника. Но после случая с аудиторией он и сам резко сбавил обороты. Видимо, понял, что перегнул палку. А может, решил сменить тактику. Так или иначе, сессию она сдала спокойно, ну а потом отец отправил ее на Хайнань «развеяться, отдохнуть, загореть». Жанна Валерьевна с Артемом тоже укатили, но выбрали другой маршрут – двинули в Польшу, оттуда планировали еще куда-то. Но Алена сразу поняла: отправились они к Максиму, а Польша – так, прикрытие, выдуманное для отца, хотя тому и дела никакого не было.

Вернулись домой и они, и она в июле, как раз накануне дня рождения Артема. Отец тогда тоже только-только прилетел из деловой поездки, поэтому (несомненно, поэтому!) отмечали без фанфар и салюта.

Алена вновь с горечью вспомнила, как сводный брат с плохо скрываемой ненавистью выплевывал гадкие слова про отца. И внутри снова едко зажгло. Опять закопошились сомнения: сочинил или… все же нет?

Хотелось выкинуть это из головы, и вместе с тем совершенно ясно было, что выкинуть не получится. Оно уже засело занозой в мозгу. Уже проникло в кровь токсином. И черта с два теперь забудется. Оно неизменно будет всплывать всякий раз при взгляде на отца, на Артема или просто так, ни с того ни с сего, и неизменно будет причинять боль, заставляя терзаться: правда – неправда?

«Я спрошу у папы – вот и все. Спрошу напрямую. Иначе измучаюсь», – решила Алена.

Но потом, позже. Сегодня все равно ничего уже не узнать. Отец там пьяный пляшет, кругом гости, да и вообще, такие разговоры не для праздника. Она выберет другой час, другую обстановку. И наверняка он ответит, что мальчишка все выдумал. Наверняка.

* * *

Поговорить с отцом удалось лишь несколько дней спустя. До этого на него плотно наседала Жанна Валерьевна с бесчисленными претензиями. Отец ходил злющий с самого утра, к нему и подступиться-то было страшно. Потом мчался, будто сбегал, на работу, где пропадал весь день. А вечером его уже поджидала мачеха с неоконченным разговором. Ругались они ужасно. Отец не стеснялся в выражениях совершенно. Жанна Валерьевна вылетала из его кабинета потом вся в слезах. Если ей попадалась на пути Алена, стреляла в нее убийственным взглядом, но молча. Всегда молча.

В последний день июля им позвонили. Это было воскресенье, отец с раннего утра укатил на «деловой отдых», даже завтракать не стал. Жанна Валерьевна пыталась набиться в компанию или хотя бы Тему навязать, но отец умело открестился:

– Нет-нет-нет. Шашлыки и все прочее – это только антураж, на самом деле мы будем решать серьезные вопросы.

– Знаю я эти ваши серьезные вопросы, – тихо буркнула она, но, стоило отцу вопросительно на нее взглянуть, сразу поджала губы.

За завтраком Жанна Валерьевна общалась только с Артемом, демонстративно игнорируя Алену. «И пусть, – думала та. – Не очень-то и хотелось».

Накануне вечером, даже скорее ближе к ночи, она предприняла очередную попытку поговорить с отцом, но так и замерла у дверей его кабинета, услышав непривычно воркующий голос:

– …И я по тебе соскучился, моя сладкая. Не дождусь завтрашнего дня. Целую…

Алена как-то вдруг растерялась. И еще больше устыдилась, оттого что вот так подслушала чужой пикантный секрет. И хотя отец явно пребывал в хорошем настроении, она так и не смогла к нему обратиться. Еще и любопытство нездоровое взыграло: уж не та ли это дама-в-красном?

Жанна Валерьевна о существовании «сладкой» если и не знала, то, очевидно, догадывалась. Поэтому и рвалась поехать вместе с мужем. Да и за завтраком с Артемом обсуждали одно: кто еще мог быть из общих знакомых на этом «деловом отдыхе».

– Если они и впрямь по делам собрались, то Кирсанов наверняка будет, – предположил Артем, серьезный, рассудительный. В отличие от матери своей, он не истерил, но ситуация эта явно ему не нравилась. – Отец без него в последнее время ни шагу…

– Точно-точно! – подхватила мачеха. – Позвоню его жене…

Она взялась за сотовый, но телефон вдруг зазвонил так резко и неожиданно, что она дернулась и чуть не выронила его из рук.

– Незнакомый номер, – озадаченно взглянула она на экран, затем – на сына. – Не люблю незнакомые номера.

– Ответь, – коротко бросил Артем.

Жанна Валерьевна поднесла трубку к уху и настороженно спросила:

– Да?

Голос на том конце был мужской, но звучал очень приглушенно – ни слова не разобрать. Алена тоже невольно замерла, потому что лицо Жанны Валерьевны стремительно менялось. Из настороженного стало ошарашенным или даже напуганным. Она открывала рот, но ни звука не могла произнести, только как-то судорожно вздыхала. И в глазах застыли страх и растерянность. Алена почувствовала, как и у самой внутри все оборвалось: Максим! Неужели с ним что-то случилось?

– Это очень серьезно? – с полувсхлипом произнесла Жанна Валерьевна.

Алене показалось, что кровь в жилах в одно мгновение заледенела.

– К нему можно? Мы прямо сейчас приедем!.. Что-нибудь нужно? Деньги, какие-нибудь лекарства?… Хорошо.

Жанна Валерьевна обессиленно откинулась на спинку стула, все еще сжимая телефон в руке. Потом перевела горестный взгляд на Артема и со стоном произнесла:

– У дедушки час назад случился инсульт. Он очень плох. Сейчас в больнице, но… Собирайся, Тема, поедем к нему.

«Наверное, это отвратительно – радоваться, что у отца Жанны Валерьевны несчастье», – думала Алена. Да она, в общем-то, и не радовалась, и даже от всей души сочувствовала старику, который всегда казался таким бодрым и полным жизни. Но… Узнав, что беда случилась с ним, а не с Максимом, испытала колоссальное облегчение, хотя ее все еще потряхивало изнутри от нескольких секунд пережитого ужаса.

Сразу после завтрака начались поспешные сборы. Вера помогала укладывать сумки, Артем бубнил: «Куда так много?», мачеха заполошно носилась по дому и пыталась дозвониться до Дмитрия Николаевича, но тот предусмотрительно отключил телефон.

Отец Жанны Валерьевны после ухода на пенсию переселился в поселок в ста километрах от города. Подальше от смога и суеты. Отгрохал там себе особнячок и жил припеваючи практически на лоне природы. И вот теперь инсульт. Нежданно-негаданно. Из обрывков разговоров Алена поняла, что старика поместили пока куда поближе – в поселковую больницу, но Жанна Валерьевна уже прикидывала, куда и как его перевезти.

В конце концов они уехали. Внезапно стало пусто и тихо. Поначалу еще из кухни доносилось негромкое позвякивание посуды, но потом и Вера куда-то исчезла.

Тишина и одиночество, в сущности, Алену не напрягали совершенно. Она и забыла о тех временах, когда у нее были друзья, подруги, приятели. Забыла, как это – делиться своими мыслями и чувствами с кем-то, выслушивать чужие секреты, да просто сплетничать. Прошлым летом, после возвращения из Лондона, она встречалась с девчонками из детдома. Те поступили в колледж, кто – на парикмахера, кто – на кулинара. Рассказывали с упоением, наперебой, с какими видными парнями признакомились и даже успели вместе «офигенно» отдохнуть на Лягушачьем острове. Жарили сосиски на прутьях, играли в карты на раздевание, потом, само собой, в бутылочку. Ну а дальше – по накатанной.

Алена слушала про это «офигенно» и понимала, что между ней и подружками пропасть. Ей неловко было от их интимных откровений и еще более неловко оттого, что сама она лето провела в Гринвиче.

С девчонками она встречалась в дешевенькой кафешке – те выбрали место. Уверяли – классное. «Классное. Только клеенки на столах немытые», – добавила про себя Алена, заметив пятна и крошки.

По соседству глушили пиво незнакомые парни. Шумные, веселые, матерились через слово и взрывались таким хохотом, что окружающие вздрагивали. Потом приметили рядом девочек и началось: что скучаете, красопеточки? Давайте скучать вместе. Девчонки для виду поломались, но согласились присоединиться. Алена наскоро простилась, насочиняв про срочные дела, обещала не теряться – и скорее домой, понимая, что больше она, видимо, с подругами и не встретится.

* * *

Отец приехал лишь поздно ночью – пьяный, веселый, зацелованный и пропахший женским парфюмом. Разговаривать с таким бессмысленно. Он и новость-то про тестя воспринял как-то несерьезно. Повращал остекленевшими глазами, растянул и оттопырил нижнюю губу, пару раз кивнул и ушел к себе.

Утром, правда, расспросил Алену, Веру, позвонил Жанне Валерьевне, еще с кем-то связывался насчет «лучшего врача». Но все равно видно было, что не расстроен и даже не огорчен. Мурлыкал что-то под нос за ужином. Такое отношение покоробило Алену. Наверное, потому неожиданно для самой себя она все-таки решилась.

– Папа, я хочу у тебя кое-что спросить, – начала она, а у самой внутри все так и задрожало от волнения.

– Да? – взглянул он благодушно, приподняв брови.

– Ты взял меня из детдома, чтобы на выборах победить?

В первый миг он заметно растерялся. Моргал, недоуменно хмурился. Потом помрачнел, напрягся.

– Кто тебе такое сказал?

– Артем, – честно призналась Алена.

Это заявление окончательно его обескуражило.

– Ар… Артем? Наш Артем?

– Да. Он сказал, что на самом деле ты и знать меня не хотел. И если бы не журналисты и не выборы, то ни за что не взял бы меня. Что все это выдумал твой помощник. А тебе просто надо было поднять рейтинг.

С минуту отец молчал, глядя куда-то вбок, потом глухо произнес:

– Не ожидал я от Артема такого, если честно.

Отец как будто вмиг осунулся и даже постарел. И взглянул на нее как побитый пес. Взглядом этим он словно просил: «Будь же милосердна, пожалуйста!» В этот момент она сама себя ненавидела, потому что чувствовала, подспудно, неосознанно, что может разрушить все, причинить боль и ему, и себе, но остановиться уже не могла.

– Так это правда?

Он не отвечал, но смотрел так, что и ответа не требовалось. Но она все равно ждала. Чего ждала? Лжи его? Чуда? Каких-то оправданий и объяснений? Глупая…

Он молчал долго, а потом вдруг усмехнулся. Невесело, даже горько, но ее все равно это удивило.

– Врать – это ж так просто!.. Я даже никогда об этом не задумывался. Не то чтоб я записной лгун, но… Что я тебе говорю? Ты и сама все прекрасно понимаешь. Это уже профессиональное – говорить не то, что есть на самом деле, а то, что надо по ситуации или с прицелом на что-то. Я даже сам себе верю, когда вру. А сейчас не могу. Сам не понимаю почему, но не могу тебе соврать. Хочу, но не могу. Жанне, тестю, кому угодно – запросто, а тебе…

Снова повисла пауза. Долгая, мучительная для обоих.

– Я действительно не хотел тебя брать из детдома и взял, да, из-за выборов этих чертовых, но ты пойми, я ведь тебя тогда не знал и даже не видел. Ты была для меня совсем незнакомым, чужим человеком. Неважны ведь причины, почему я тебя забрал. Главное, что теперь все изменилось.

Алене казалось, что у нее попросту вырвали сердце. Такая боль, такая невыносимая боль пульсировала в груди!..

– Ты знал, все эти годы знал про меня? – выдавила она с трудом, чувствуя себя самоубийцей, который взвел курок, приставил к виску пистолет и вопреки всем законам логики надеется на осечку.

Отец опустил глаза и кивнул. Выстрел. Никакой осечки. Нити, связавшие их, как ей казалось, прочно и навсегда, лопались одна за другой. С треском, с болью, бесповоротно.

Словно неживая, она поднялась из-за стола, направилась на негнущихся ногах к лестнице.

– Алена, – окликнул ее отец.

– Спокойной ночи, – ответила она механически.

* * *

– Никуда я тебя не отпущу! – кипятился отец на следующее утро. – Что за глупости ты удумала? Ты моя дочь! Ты не можешь…

– Могу. Мне уже есть восемнадцать, – напомнила Алена сухо.

Минувшая ночь была бессонной, мучительной. То была ночь раздумий, болезненных переживаний, слез. Как тяжело отрекаться от того, кто еще вчера казался самым родным! Как тяжело отсекать от себя того, к кому привязался всей душой! Но иначе невозможно. Рядом с отцом она теперь задыхалась. Не могла смотреть на него, не могла слышать его голос.

Утром она собрала свои вещи. Хотелось уйти красиво – оставить здесь все, что он ей купил. Но тогда пришлось бы уходить нагишом. Поэтому взяла все самое нужное. Ноутбук, деньги на карте, телефон, увы, тоже нужны. «Потом верну», – договорилась она со своей гордостью.

– Куда вот ты сейчас? – вопрошал отец.

На этот вопрос она и сама не знала ответа. Она уходила не куда-то, а отсюда. Со временем, считала, придумает. Снимет там что-нибудь, в конце концов. Главное – уйти.

– Я прошу тебя, не горячись. Этак дров можно наломать. Ты просто пережди время. В тебе сейчас говорит обида, и я это прекрасно понимаю. Я бы и сам на твоем месте… Но ты ведь всегда была такой доброй, солнечной девочкой. Что с тобой стало?

– Я глупой была, – не поднимая глаз, ответила Алена. – Я всем верила, я тебе верила.

– Но ведь не все… – начал было он.

– Папа, – строго сказала она, прерывая его. Какой фальшью теперь веяло, казалось ей, от этого теплого и родного слова! – Я не могу сейчас тут оставаться. Я сниму квартиру. Буду жить отдельно. Мне просто надо побыть сейчас одной. Мне надо самой со всем этим разобраться. Я не останусь, прости.

Отец еще долго спорил, горячился. Убеждал, что незачем ей уходить, что разобраться «со всем этим» можно, и не скитаясь по улицам и съемным квартирам. Алена не возражала, просто безучастно пережидала, когда он выплеснет все эмоции и наконец поймет, что она все равно не останется.

Напоследок он попытался склонить ее к компромиссу: мол, переждать дня два-три, а там он сам найдет ей подходящее жилье. Это предложение она отвергла сразу и категорически. Она ведь от него уходит! Как он не понимает? Не надо ей от него ничего. Теперь все сама, сама.

Сотовый пиликнул – оповестил, что такси ждет за воротами.

Отец снова вспыхнул:

– Нет, никуда я тебя не отпущу! Бред какой-то!.. Я понимаю, ты обиделась, но это пройдет. Из дома из-за этого…

И снова раздался телефонный звонок, на этот раз по его душу. Отец нехотя, с раздражением ответил:

– Да?… Что?… Кто?… Когда?… – Тон его быстро менялся. – Они уже там?… Задержи их! Я уже еду!

Отец повернулся к Алене, кивнул на погасший экран телефона.

– Прости, тут по работе срочное дело. Прошу, дождись меня. Вечером мы все обсудим.

Дожидаться Алена не стала. Как только отец умчался по своему срочному делу, она преспокойно подобрала сумки, отнесла в машину и, напоследок с невольной грустью взглянув на окно Максима, устроилась на заднем сиденье. Машина заурчала и тронулась, сначала медленно, минуя уже знакомые соседские дома за коваными оградами, затем, проехав охранный пост и вывернув на трассу, разогналась.

«Вот и все, – думала она. – Нити порваны, мосты сожжены. Ариведерчи». У нее теперь новая жизнь. На карте были, конечно, деньги. Их, пообещала Алена сама себе, она будет тратить лишь в самом крайнем случае. И если что – потом вернет. Пусть будет сложно поначалу – справится. Она вон и маленькой справлялась, а уж теперь-то тем более не пропадет.

Таксист привез ее к площади Декабристов, адрес она, вообще-то, назвала наобум – первое, что пришло на ум. И теперь не могла решить, куда дальше двигаться с таким ворохом сумок.

«Надо было лучше на вокзал ехать», – посокрушалась она. Там, конечно, есть всякий люд, но со своим багажом она вписалась бы в вокзальный антураж идеально. Тут же, сидя в одиночестве на лавочке в сквере, в окружении котомок, она чувствовала себя нелепой донельзя. Кругом гуляли люди, пожилые и чинные, молодые и разухабистые, парами, тройками, толпой. Все налегке, все отдыхали, и лишь она одна здесь разложилась. Неудобно!

Алена решила поскорее найти более-менее подходящий перевалочный пункт. Объявлений о квартирах посуточно, к счастью, оказалось воз и маленькая тележка. Она принялась выбирать уже по району, по улице, чтобы поближе к площади Декабристов. Но тут телефон взвизгнул и зашелся в нетерпеливой трели. Звонил Денис Яковлев. С чего бы вдруг? И откуда вообще у него ее номер?

Тем не менее она ответила. Как ни достал он ее в прошлом семестре, сейчас его звонок пришелся или к месту, или к настроению. Он словно разрушил это гнетущее чувство одиночества, которое сейчас почему-то вселяло дискомфорт. Впрочем, понятно почему. Одно дело упиваться одиночеством в своем доме, когда вокруг ни души, и совсем другое – оказаться всеми заброшенной на всеобщем празднике жизни. Этот звонок словно приободрил ее: заброшена, но не всеми.

– Да? – ответила она, стараясь, чтобы голос ее не звучал так уж уныло.

– Привет, – отозвался Яковлев. Доброжелательно и даже, возможно, с радостью.

– Привет, Денис.

Алена впервые назвала его по имени. Случайно, вообще-то. Так уж получилось, но он, конечно же, отметил. Ничего такого не сказал, но тон сразу стал другой, более уверенный, что ли…

– Как день рождения отметила? – поинтересовался он.

– Хорошо. Спасибо за поздравление, – вспомнила она про эсэмэску.

– Не за что. Я бы тебе и подарок подарил, если б ты меня пригласила. Кстати, подарок я могу и задним числом…

– Не стоит.

– Эх… – многозначительно вздохнул он. – А что ты сейчас делаешь?

Можно было бы и соврать, придумать что-нибудь, но Алена ответила честно. Умолчала только о причине своего ухода из дома.

Не прошло и четверти часа, как Яковлев примчался на своем скутере.

Оглядев ее пакеты и сумки, он ухмыльнулся:

– Тебя из дома выгнали, что ли?

– Сама ушла, – мрачно ответила Алена, не разделяя его юмора.

– Что вдруг так?

– Ну вот так. Решила стать самостоятельной.

– Уважаю, – одобрил он. – И куда теперь?

– Думаю вот снять на сутки, а там поищу…

– Делать нечего! Поехали лучше к нам в общагу. Я один в комнате живу.

– Нет-нет… – замотала она головой.

– Приставать не буду, обещаю, – заверил Денис.

– Все равно это не дело. Спасибо, конечно, но нет.

– Ладно, можно и не ко мне, а в другую какую-нибудь комнату тебя пристроить. Сейчас там полно пустых, поразъехались же все, кроме меня. Даже абитура уже свалила. А с комендой я договорюсь.

Алена еще немного поупиралась для виду, но в конце концов решила: почему нет? Во всяком случае, хоть какая-то определенность.

До Набережной добиралась на такси, но Яковлев, не отставая, ехал следом и потом помог занести вещи в вестибюль общежития.

– Ты пока посиди тут, а я найду коменду.

Алена послушно присела на скамейку. Огляделась по сторонам. Плиточный серый пол, стены, выкрашенные в нежно-зеленый, огромный плакат с длиннющим перечнем, что делать можно, а чего нельзя, в углу навесной ящик с огнетушителем. Слева вестибюль от коридора, куда умчался Яковлев, отделяла вахтерская будка. Справа – железная решетка, увитая традесканциями. Узкий проход посередине заграждал допотопный турникет-вертушка. Распоряжалась турникетом, решая, кого впускать, кого нет, пожилая вахтерша. Сначала она таращилась на Алену с нескрываемым любопытством, даже чуть привстала, потом, когда та перехватила ее взгляд и приветственно кивнула, отвернулась.

Яковлев вернулся минут через двадцать. Вручил ей колечко с ключом.

– Все, я договорился с комендой. Можешь пока перекантоваться в пятьсот двадцатой. Пацанов моих обитель. Они вернутся недели через три, не раньше. А ты пока сходи в ваш деканат. Пусть тебе дадут комнату. Должны. Тем более у лингвистов общага не чета нашей.

– Почему?

– Ну у нас что душ, что сортир на весь коридор в одном экземпляре. А у ваших секционка.

Алена не знала, что такое секционка, но догадалась, что условия, видимо, там получше. Хотя условия ее не так уж и тревожили. Она, конечно, успела привыкнуть к комфорту, но от сибаритства была очень далека. Да и вообще, когда в душе хаос, а сердце разбито, все эти удобства начинают казаться такой мелочью…

И это хорошо, потому что пятьсот двадцатая «обитель», как именовал ее Денис, выглядела очень аскетично. Четыре койки с панцирными сетками, поставленные в два яруса, засаленные обои, облупившиеся тумбочки, драный линолеум.

– Ладно, обживайся. – Денис сгрудил сумки и пакеты у входа. – Моя комната в конце коридора, возле душевой. Захочешь чаю – велкам. Пацаны свое барахло сдали на лето на склад, чтоб абитура не расхристала. Так что, если вдруг что понадобится, обращайся.

Он подмигнул и вышел, но через секунду дверь опять открылась. Сам не стал входить, только голову всунул:

– А еще у меня телик есть. Имей в виду.

Снова подмигнул и снова вышел, теперь уже, наверное, с концами.

На Алену вдруг навалилась отупляющая хандра. Час, кажется, она просидела на стуле мешком, не двигаясь, глядя в одну точку. Утром ее здорово подстегивала злость. Затем Яковлев с его веселым трепом худо-бедно отвлекал от тоскливых мыслей. Теперь же накатило… Ведь, ни много ни мало, мир ее рухнул. Как с этим жить?

Денис еще пару раз забегал, интересовался, не нужно ли чего. Принес печенье и шоколадку. Потом сообщил, что уходит по делам, будет поздно, словно отчитывался, хотя его и не спрашивали.

Ближе к вечеру Алена рискнула прогуляться по этажу, посмотреть, где тут что. Длинный коридор с такими же, как в холле, нежно-зелеными стенами, казался совершенно нежилым. И неинтересным. Тусклый свет ламп дневного света. Вереница одинаковых, хлипких с виду дверей слева и справа. В уборной ни защелки на двери, ни кабинок. Это хорошо, сейчас никого, а потом как? Еще и мужской туалет по соседству.

Душевую Алена нашла в противоположном конце коридора. На двери скотчем наклеенный замусоленный лист в мультифоре с графиком: «Понедельник, среда, пятница – мужской день. Вторник, четверг, суббота, воскресенье – женский». Прикинула, что сегодня мужской день, но тут же усмехнулась. Будь даже и женский, она бы тут мыться не решилась: в дверях здесь в принципе отсутствовал запор. В тесном предбаннике оказалось темно. Лишь из самой душевой проникал тусклый свет, позволявший разглядеть, что по периметру стояли обычный скамейки, а на стенах – крючки. Разумеется, никаких кабинок тут не было в помине. Сплошной коммунизм.

В душевой тоже полнейшая открытость. Пять леек в ряд у одной стены и столько же – напротив, и никаких мало-мальских перегородок, лишь посередине длинная лавка.

Алена решила, что переночевать она здесь, конечно, переночует. Но потом лучше снимет квартиру. Не в убогой обстановке дело, а в том, что нигде ни малейшей приватности.

Поспать толком тоже не удалось. Про постельное белье она попросту забыла, а ложиться на голый матрас с рыжими разводами побрезговала. Задремала сидя, облокотившись на стол и пристроив голову на руки. Ни свет ни заря ее разбудила ритмичная дробь. Спросонья Алена и не сразу сообразила, что кто-то тарабанил в дверь, выстукивая «Марш энтузиастов». На пороге, ослепительно улыбаясь, стоял Денис.

– Доброе утро! Какая-то ты малость помятая, – прокомментировал он добродушно. – Приглашаю тебя позавтракать. Есть батон, колбаса, кофе три в одном.

Упираться Алена не стала. Живот и впрямь сводило от голода. Да и одной оставаться не хотелось. Так что общество Яковлева было очень кстати.

Глава 2

Все сложилось как нельзя лучше. Причем само, без каких-либо усилий с его стороны. Неожиданный подарок переменчивой Фортуны. Главное, Денис столько бился, чтобы хоть как-то сблизиться с этой первокурсницей, бегал за ней, как мальчишка, стыдно вспомнить. Позорился, наплевав на собственную репутацию. Друзья его не узнавали.

– Да забей ты на нее, Дэн, – советовал Костян, с которым они с первого курса жили в одной комнате. – Девки визжат от тебя, выбирай любую. Чего ты на этой первачке зациклился?

– Она будет моей, вот увидишь, – заверил Яковлев.

На самом деле Денис и сам бы хотел знать, чем эта первокурсница так его зацепила, что не получалось просто переключиться на другую. Ведь и не сказать про нее, что красотка. Хорошенькая – да, глаза выразительные, фигурка гибкая, но до канонов красоты недотягивает.

Впервые он увидел ее на лыжном забеге. Физрук обещал проставить парочку спецкурсов, если Денис поможет принять у девчонок зачет. Дело, вообще-то, плевое: записывай циферки, когда кто стартанул, когда пришел к финишу – и все. Потом, правда, надо было все аккуратно переписать в протокол. Это тоже мелочи. Ну и поглядывать за девчонками, вдруг какой форс-мажор приключится. Форс-мажор и приключился, только не с девчонками, а с ним. Хотя тогда он этого и не понял. Думал, просто понравилась девушка, как сотни раз бывало.

Выглядела она, конечно, в тот день чертовски привлекательно. В голубой курточке, в белой шапочке с помпоном, шарфик и варежки тоже белые. Этакая Снегурочка. Щеки от мороза горят румянцем. Синие глаза блестят. Из-под шапки черные кудри выбились. Загляденье! Денис аж залюбовался. И шустрая какая: при нормативе двадцать две минуты уложилась в восемнадцать!

Как раз и заполнение протокола оказалось на руку – узнал, как зовут Снегурочку, в какой группе и на каком факультете учится. А дальше уж, решил, дело техники. Вот только техника, многократно проверенная, дала вдруг сбой.

Обычно девчонки сразу таяли от его нахального обаяния, а эта нос воротила. На козе кривой не подъедешь. Он и так, и этак. И в кафе приглашал, и в кино, и в клуб, и погулять. И нежным был, и напористым – толку ноль. Облом по всем фронтам.

И отступиться не мог. Хотелось быть с ней до зуда, переломить эту ее неприступность. И чем больше она его отфутболивала, тем сильнее крепло это желание, превращаясь в идею фикс. Не привык ведь получать отказы. А тут еще и первокурсница зеленая. Да она счастлива должна быть, что он на нее обратил внимание! Вон к нему какие красотки льнут, а он из всех ее выделил. Но той, похоже, фиолетово. Как так? Что за нонсенс?

Правда, потом кое-что о ней удалось выяснить, и это многое объяснило. Друг Ярик, доморощенный хакер, прокачал ее в Сети и, надо сказать, огорошил добытыми сведениями. Снегурочка оказалась дочерью бывшего губернатора. Так-то. Теперь становилось понятно, почему она близко никого к себе не подпускала. Ладно – никого. Главное, его, Дениса, не подпускала. Видимо, считала, не ее он поля ягода. «Да и пошла она!» – решил. Даже закрутил с другой, с Викой со второго курса. Тоже домашней и тоже правильной, но без понтов. Хотя там и оснований для понтов особо не было. Тем не менее Вика его худо-бедно отвлекала. А двадцатого июля вдруг торкнуло: у Рубцовой день рождения! Эту инфу, как и номер ее сотового, тоже нарыл Ярик. Пару раз Денис ей уже звонил, но разговаривать она не захотела. Поэтому решил, что лучше отправить поздравление эсэмэской. И неожиданно от нее пришло: «Спасибо». Надо же – снизошла! Одарила вниманием, радуйся, плебей!..

В сущности, она ничего такого ему не говорила, сам додумался. И разозлился. Конечно, где она и где он, сын обычной сельской учительницы, поступивший на бюджет по целевому направлению. Алене этой все лучшее доставалось просто так, с рождения. Он же вынужден был работать и работать, чтобы как-то приодеться, сносно питаться и так далее. На первом-втором курсе хватался за всякую подработку. Гнул спину практически за гроши, в основном помогая китайцам на Шанхайке грузить безразмерные баулы со шмотьем. Чудом из университета не вылетел за постоянные прогулы.

Потом случай свел его с Рахметом. Настоящее это его имя или прозвище, он не знал и не интересовался. В таких делах чем меньше знаешь, тем спокойнее живешь. Рахмет научил его быстро и без особого труда зарабатывать. Без труда, но с риском, причем нешуточным. Потому что то, чем они занимались, попадало под вполне конкретную статью Уголовного кодекса. А именно двести двадцать восьмую – незаконное приобретение, хранение и сбыт наркотиков. Поначалу от предложения Рахмета Денис отказался наотрез, не думая ни секунды. Даже опешил от такой дикости. Что он, унтерменш какой? Он нариков и за людей-то не считает, а чтоб еще их снабжать… Фу!..

Затем все-таки подумал, просто гонорар Рахмет озвучил такой, что трудно было забыть, но опять отказался. И почти успокоился, но время от времени представлял, как бы можно было тратить такие деньжищи. А потом, прямо как назло, позвонила мать. Рыдая, сообщила, что Митя, младший брат, взрывал с мальчишками на пустыре самопальные бомбочки. И довзрывался: контузия, ожог лица, повреждение глаза. Нужны деньги – денег нет.

Короче, предложение Рахмета Денис принял.

С совестью он договорился быстро: всяких школьников и прочие невинные души он не окучивал. Народ не травил. Никого не принуждал. И вообще, никому ничего не предлагал. Все клиенты обращались сами. Да и клиенты кто? Торчки одни, которые себя по доброй воле пустили в разнос. Так что моралью Денис особо не заморачивался.

Но зато боялся. Первое время так прямо панически. До тошноты, до озноба. Плохо спал, плохо ел, от каждого стука в дверь вздрагивал и шарахался. Потому что это только на словах выглядело легко: «Делишь товар на чеки, прячешь закладки в разных укромных местах, понемногу – а то забудешь. И места выбирай разные, а то нарики ушлые. А дальше все просто: бабки упали – говоришь координаты, где спрятана закладка». На деле же – сплошной стресс.

«Не бойся, нарики про своих кормильцев не треплют. Но даже если вдруг тебя словят, при себе-то у тебя нет ничего. Прикрутить тебе нечего, – убеждал его Рахмет. – Главное, найди надежный схрон для товара и никому о нем не говори».

Ну еще бы он о таких вещах говорил! Дурак он, что ли? Во-первых, болтать в этом деле категорически нельзя, особенно когда вокруг тебя постоянно всякий люд отирается. Ну а во-вторых, вряд ли такое кому-то из своих понравится. В общаге некоторые пацаны, конечно, баловались травкой. Кто-то – изредка, кто-то – регулярно. Но даже среди последних банчить хардкором считалось делом, недостойным уважения. Вряд ли ему кто-то что-то стал бы за это высказывать, но и молчаливо терять свой престиж не хотелось. Поэтому даже Костян, лучший друг и руммейт, был не в курсе, что за пакет Денис хранил в спортивной сумке в шкафу, куда постоянно уходит и откуда у него завелись деньги.

Деньги… Вот это единственная приятная сторона вопроса. Настолько приятная, что вскоре Денис почти и бояться перестал. Испытывал теперь не столько страх, сколько опасения. И убеждал себя, что скоро-скоро со всем этим покончит, только подкопит еще чуть-чуть – и все, завяжет.

Это «чуть-чуть» длилось уже почти год. Просто трудно было отказаться от легких денег. Даже на лето к матери не поехал. Что он там забыл? А тут, в городе, хорошо: прибыль капает ежедневно; Вика, такая покладистая и безотказная, только свистни – и тут как тут; и вообще, всегда есть куда пойти. Всучил комендантше конфеты и коньяк – и пожалуйста: живи хоть все лето. Скучновато только – народ с середины июня поразъехался. Нет девчонок – не у кого поесть горяченького на ночь глядя; нет пацанов – не с кем потрепаться, покурить, попить пивка; нет первачков – некого гонять и строить. Все самому приходится делать. Абитуру тоже не напрячь – они все с родителями. Но это все равно лучше, чем киснуть в затрапезном родном городишке.

Алене он позвонил просто так, от скуки, ни на что особо не рассчитывая. А она неожиданно с ним заговорила, и вполне по-человечески. По имени назвала и даже не отказалась встретиться. Он тотчас отменил свидание с Викой и помчался на эту встречу. А все вышло даже лучше, чем он мог себе представить.

Интересно было, конечно, почему Алена ушла из дома, но приставать с расспросами не стал. В конце концов, какая разница? Главное, что ему этот уход только на руку.

Разве не чудо, что она согласилась приехать к нему в общагу, переночевать в комнате пацанов? Лучше бы, конечно, у него, но не все же сразу. Это уже большой прогресс.

Вечером он мотался по делам, а подходя к общежитию, увидел, что свет в ее окне не горит. Успел расстроиться, что уехала, но вахтерша успокоила: на месте, никуда не выходила даже. «Значит, спит, – решил Денис, и не стал ее тревожить. – Лучше завтраком ее накормлю, – придумал он. – Завтрак – дело не менее интимное, чем ужин. Лишь бы не отказалась, а то кто этих богатеньких знает?… Сегодня из дома ушла, а завтра еще какая блажь в голову ударит…»

Не отказалась. И вообще, выглядела такой несчастной и потерянной, что Денису по-настоящему захотелось о ней позаботиться, как-то помочь…

Глава 3

Квартиру, хоть и небольшую (зачем ей одной большая?), но в довольно приличном состоянии удалось снять очень быстро. Буквально на следующий день.

Алена искала то, что поближе к университету и подешевле, с расчетом, что впоследствии сама будет платить за жилье. Первый взнос, как это ни претило, придется оплачивать папиной картой. Однако за скромные деньги варианты были совсем плохонькие: загаженные подъезды, «убитые» квартиры или вовсе комнаты в малосемейках с орущими соседями за стеной.

С поиском ей вызвался помочь Яковлев, она не просила, но и отказываться не стала. Мало ли на какой прием можно нарваться? К тому же созванивались с его телефона – свой она со вчерашнего дня не включала. Да и на скутере все же не так утомительно мотаться по городу, как на маршрутках. Так что спасибо ему.

На пару они прошерстили объявления на «Авито». Уже сошлись на мнении, что надо либо ценовую планку поднимать, либо расширять зону поиска, как на глазах, после очередного обновления страницы, появилось свеженькое: «Сдам приличной девушке без вредных привычек однокомнатную квартиру в хорошем состоянии. Оплата поквартально». Цена оказалась приемлемая. Прилагались и фото – тоже вполне себе. Но главный плюс – буквально в двух шагах от университета. Туда и рванули немедленно.

Квартира понравилась. Маленькая, чистая, ухоженная, бюджетный вариант евроремонта. Хозяйка, средних лет дама, явно строгих правил, сообщила сразу:

– Квартиру содержать в порядке. Вещи и мебель беречь. Если что сломаете, ущерб возмещаете дополнительно. Это все прописано в договоре. Категорически нельзя шуметь, распивать спиртные напитки, курить в доме или в подъезде, громко слушать музыку, заводить животных. Соседи тут в основном пенсионеры, очень бдительны… – Затем, с неодобрением покосившись на Яковлева, добавила: – Не хотелось бы, конечно, чтобы вы водили мужчин, но я понимаю, дело молодое. Ну… разве только по-тихому… Но бедлам и разврат тут не устраивать! Имейте в виду, если на вас пожалуются соседи, выселю без разговоров.

Яковлев попытался вставить слово, но Алена его предостерегающе дернула за рукав.

Заплатив сразу за квартал вперед, Алена пометила себе в уме, что обязательно вернет и эти деньги отцу. Возможно, не скоро, но вернет.

С ним самим ни встречаться, ни разговаривать не хотелось, но чувство долга так просто не унять. Поэтому, обустроившись на новом месте, она все же позвонила отцу – понимала ведь, что он места себе наверняка не находит. Ищет, волнуется… А может, и не ищет, и не волнуется… Кто теперь разберет? Но во всяком случае, если она сообщит ему, что с ней все в порядке, то избавится от неуютного чувства, что сама поступает жестоко.

– Ты где? – раздался вопль отца в трубке. – Я тебе со вчерашнего дня звоню! Ты уехала, телефон отключила! Что я должен был думать? Я все морги, больницы обзвонил. Нина с ребятами все гостиницы и хостелы объехали. Я чуть не свихнулся!

– Со мной все в порядке, – как можно более бесстрастно ответила Алена, хотя взвинченное состояние отца передалось и ей.

– Где ты сейчас? Я пришлю за тобой машину.

– Папа, не надо. Я не вернусь. Не проси. Я сняла квартиру. Буду жить… сама… Одна.

– Что это еще за глупости?! Ты ребенок совсем. Ты моя дочь, ты…

– Папа, перестань.

Его голос разрывал ей сердце. Хотелось кричать в ответ: «Я была твоей дочерью и десять лет назад, когда ты про меня знать не хотел! Где ты был, когда я едва не умирала от голода и холода? Когда я, семилетняя, тащила пьяную мать с улицы домой? Где, в конце концов, был, когда мать превращалась из молодой, здоровой, красивой женщины в жалкое, уродливое существо, которое и человеком назвать трудно? Самое страшное, что ты знал про меня, с самого начала знал, но предпочел забыть».

Мысленно она уже десятки раз бросала ему в лицо хлесткие фразы и обвинения, но вслух произнести не могла. Слова комом застревали в горле. Жалко было и себя ту, маленькую, несчастную, никому не нужную, и, как ни странно, его. Ведь теперь он, слышно же, был искренен. И страдал по-настоящему. И она страдала. И может, проще было бы все забыть, простить его великодушно и попробовать хотя бы попытаться жить, как будто ничего и не было. Но не могла. Не получалось переступить через себя. Не хватало, видимо, великодушия. И как оказалось, чем дороже человек, тем сложнее простить его предательство, потому что ранит оно сильнее.

– Пожалуйста, возвращайся, – просил он уже почти спокойно.

– Я не могу… И не хочу.

Повисла пауза. Тягостная настолько, что Алена не выдержала, нарушила молчание первая, спросив:

– А как отец Жанны Валерьевны?

– Там… Да плохо все. Он в коме. Придет ли в себя – неизвестно. Жанна просит перевезти его сюда, в платную клинику. Но врачи отговаривают. Нельзя, мол, в таком состоянии больного куда-то везти… Мы врачей отсюда пригласили, невролога, нейрохирурга… Жанна с Артемом там пока живут, в его доме. Пока не разрешат сюда перевезти. Алена, приезжай. Ну или хотя бы давай встретимся, поговорим?

– Я пока не могу. Папа, мне нужно время. Не дави на меня…

После разговора с отцом вновь накатило уныние. Вдруг отчетливо подумалось, что в целом мире она одна, совершенно одна. Нет никого, кто бы ее любил, кому бы она была нужна. А это ведь самое главное для человека – быть кому-то нужным. Отношения отца она не понимала, не верила ему, пусть даже он сейчас и беспокоился. Наверное, если бы он ее не взял себе, было бы даже лучше. Не о чем было бы и сожалеть. А теперь, узнав, что такое родительская любовь и забота, очень тяжело этого лишиться. Пусть даже это все оказалось фальшью.

* * *

Хозяйка, Роза Викторовна, не соврала: соседи оказались очень бдительными. Пройдешь мимо этих бабулек, что день напролет сидят на лавочках у подъезда, а ощущение, будто тебя просканировали на томографе. Алена с ними здоровалась приветливо – знала, что пожилые любят вежливость и почтение. Те отвечали, но все равно смотрели с прищуром, подозрительно. Яковлев с ними вообще не здоровался, так на него они и вовсе глядели, как на вторженца, от которого жди беды.

Захаживал он каждый день. Просто так – повидаться, поболтать. Приносил то шоколадку, то тортик. Сначала его присутствие ее слегка тяготило, с некоторых пор она сторонилась людей, а непонятное внимание к своей персоне сразу настораживало. Но затем постепенно привыкла, убеждая себя, что так и до паранойи недалеко. А потом он, можно сказать, спас ее от разъяренной бабки, соседки снизу, да и от хозяйки тоже. Нет, ярость обеих была вполне оправдана. Алена устроила потоп, нечаянно, но очень основательно.

Конечно, это закон подлости. Две недели практически безвылазно сидела дома, если не считать пятиминутных отлучек в магазин за углом, и все было хорошо. А решила устроить себе маленьких отдых, прогуляться в центральном парке, пока лето не закончилось, и на тебе – потоп. Вина ее, бесспорно. Утром пожарила омлет, затем решила вымыть сковородку. Открыла кран, но вместо горячей воды раздалось фырканье, чихание, а потом и вовсе все стихло. Воду и раньше отключали, но всегда уведомляли заранее. Она спустилась вниз – и в самом деле, на подъездной двери висело объявление о том, что в связи с какими-то неполадками горячего водоснабжения не будет целый день. Поразмыслив, греть тазик или подождать до завтра, Алена оставила все как есть и пошла гулять. Ну и загулялась. Приехала вечером, в самый разгар событий.

Воду, оказывается, дали раньше обещанного. Сковорода закрыла сток в мойке и из незакрытого крана вода хлестала полдня, пока не приехала хозяйка.

К счастью, Роза Викторовна, которую соседская бабка немедленно вызвала, оказалась более или менее вменяемой. Ругалась, естественно, но выселять не стала, правда, с условием, что Алена за свой счет и в кратчайшие сроки устранит последствия аварии. А последствия были нешуточные. Ламинат по всей кухне уродливо взбух. У бабки снизу – еще хуже: потолок изуродовали потеки, обои отслоились, а самая большая трагедия – вода попала в телевизор, старый, ламповый, маленький такой. Стоял у нее на холодильнике. В нем что-то там перемкнуло, щелкнуло, и больше он не включался. Вот из-за этого, из-за телевизора своего, бабка больше всего и голосила.

Алена от такого шквала криков, претензий, угроз и предупреждений совсем растерялась. Лепетала хозяйке, что все исправит, а как – даже представить не могла.

Тут и появился Яковлев. Так кстати, так вовремя! Никогда она ему так не радовалась, никогда и не думала, что будет так радоваться. Белозубо улыбнулся оголтелой соседке, заверил, что все неприятности лично ликвидирует и даже телевизор починит, а если не починит, то подгонит новый. Та неожиданно стихла и убралась восвояси. Хозяйка проинспектировала все углы, заглянула даже в ванную, напомнила еще раз про испорченный ламинат и тоже ушла.

– Это какой-то дурдом! – выдохнула Алена. – Сама виновата, конечно… О чем только думала? Но спасибо тебе, что хоть на время их успокоил, а то у меня уже голова шла кругом. Ничего от их воплей не соображала.

Она благодарно улыбнулась Яковлеву, тот в ответ расцвел.

– Бывает, но насчет всего этого не беспокойся. Я сказал – я сделаю.

Еще до обеда на следующий день Яковлев приволок почти такой же телевизор, что был у соседской бабки. Подключил, настроил каналы, пообещал, что в течение недели устранит и остальные следы потопа. И слово сдержал. Каждый день приходил – белил, красил, клеил обои, менял ламинат. Алена, как могла, как умела, помогала ему. И бабку как подменили, она вдруг прониклась к Денису самыми добрыми чувствами. Улыбчивая стала. А после работы кормила молодежь свежей выпечкой и еще с собой давала.

Неделя эта выдалась странная: с одной стороны, заполошная, а с другой – вся эта суматоха как-то вытеснила личную драму. С утра к Алене приезжал Денис, вместе они ехали в строймаркет, закупались там то одним, то другим, то третьим – на маленьком скутере за один раз все не увезешь. Алена просила предъявить список всего, что нужно, – она бы и сама приобрела, и машину наняла бы. Все доставили бы за один раз, но Денису хотелось самому поучаствовать. И десять раз гонять на скутере туда-сюда, говорил, ему совсем не в тягость.

А потом почти дотемна работали на пару шпателями, кистями, валиками. Мылись в душе по очереди и с волчьим аппетитом набрасывались на бабкины пироги и беляши. Денис уходил к себе уже затемно. Благо до общежития – рукой подать. А Алена падала на кровать без сил и тотчас засыпала.

Этот стихийный ремонт их здорово сблизил. Она уже не стеснялась его совершенно. А порой даже улыбалась про себя от мысли, как бы вытянулись лица девчонок с их курса, узнай они, что сам Денис Яковлев перестилал в ее комнате ламинат и щеголял перед ней в старых трениках, с ног до головы заляпанный известкой.

В последний день он предложил отметить завершение грандиозной работы шампанским.

– Я не пью, – замотала головой Алена.

– Ты и не пей, – добродушно согласился Денис, – просто поддерживай видимость. Чокнись, смочи губки – этого будет достаточно. Главное – церемония и традиции. А по традиции, как ни крути, большое дело стоит отметить. А шампанское – это совсем не алкоголь, если что. А так, газировка.

Шампанское они закусывали соседскими ватрушками. Алена все-таки уступила уговорам, попробовала «газировку». Кисленько, но не противно. А после бокала шипучего напитка стало необыкновенно легко и весело. И Денис – пригляделась – оказался очень симпатичным. И добрым каким! Отзывчивым…

– Я думал про тебя, знаешь что? – усмехнулся он. – Что ты такая вся из себя важная. Смотришь на всех свысока, сама такая небожительница, других считаешь презренным плебсом. А оказалось, ты вообще нормальная. Без этих всяких понтов и закидонов.

– Что? – Алена аж опешила. Уж в чем в чем, а в снобизме и надменности ее точно никогда не упрекали. – С чего вдруг ты так решил?

– С чего? Да к тебе ж не подступиться было! Я с твоими одногруппниками разговаривал, сказали, что народ ты избегаешь, ни с кем не контачишь. Что тут думать? Потом еще узнал, что отец твой сам Явницкий… Почему, кстати, у вас разные фамилии?

– Моя – по матери.

– Странно… – пожал плечами Денис.

– Ничего странного. Отец меня удочерил два года назад. Нет, он мой родной отец. Просто… Короче, так получилось. А вот то, что я ни с кем не общаюсь… Это не поэтому.

Шампанское развязало язык, и Алена выложила ему все то, что до сих пор камнем лежало на душе. Про гимназию элитную, про то, как ее встретили одноклассники, даже про унизительный спор. Не рассказала только про Максима. Даже ни словом не упомянула. Не хотелось все-таки ставить его в один ряд с теми. И не хотелось, чтобы кто-то знал ее тайну.

– Жесть… – пробормотал Денис, покачав головой. – Вот же суки! Прости, но других слов для таких нет. А этих двух уродов-спорщиков я бы лично похоронил.

В этот раз Денис не пошел к себе. В двенадцать общежитие закрывалось. Добрые вахтеры впускали подгулявших студентов, но сегодня дежурила «мегера», пояснил он. «Такая, – сказал, – притворится мертвой и до шести утра ни за что дверь не откроет, хоть исстучись».

Алена постелила ему на полу – не на диване же рядом с собой укладывать. Но Денис и не возражал. Растянулся на тонком матрасике, зевнул сладко, а вскоре и захрапел.

Утром Алена проснулась от запахов: Денис орудовал на кухне, жарил яичницу с колбасой. Она быстренько прошмыгнула в ванную, переоделась, умылась, почистила зубы, мало-мальски прибрала копну встрепанных кудрей. А когда вышла, то он уже поджидал ее с улыбкой на лице, с лопаточкой в руке.

– Ну ты и спать! – прокомментировал. – Я уже завтрак нам сварганил.

Алена не стала уточнять, что если бы он не храпел, не давая спать всю ночь, то она бы и встала пораньше. И сама бы, возможно, приготовила завтрак. Подумала: зачем язвить, когда можно просто поблагодарить человека за старание?

– Все очень вкусно, – улыбнулась она ему. – Спасибо, и не только за завтрак. Ты вообще такой молодец!..

Он, глядя куда-то в сторону, закусил губу, кивнул, соглашаясь. Потом взглянул прямо на нее.

– Ты тоже, – криво улыбнулся. – Слушай. Я с тобой, если честно, даже не знаю, как себя вести. С другими как-то все просто получалось, само собой, а с тобой… Но ты мне очень нравишься. Я понимаю, что не ровня тебе. Ты у нас элита, я обычный…

– Стой, – изумилась Алена. – Тебя куда-то совсем не туда понесло. Какая элита? О чем ты? Я самая обычная! Сижу на съемной кухне, ем яичницу, пью кофе три в одном. Это так, по-твоему, элита завтракает? – засмеялась она. – Короче, ты эти разговоры брось. Ты все про меня навыдумывал.

– То есть тебе… То есть ты могла бы встречаться со мной?

– Ну…

Алена замялась. Понимала, что он не в принципе спрашивал, не гипотетически, несмотря на расплывчатую формулировку, а вполне конкретно. Хотела ли она с ним встречаться? Нельзя сказать, что хотела, – любви-то нет. Но и не сказать, что не хотела. Было как-то все равно. К нему относилась она хорошо, очень, он ей даже в определенной степени нравился. С ним однозначно было лучше, чем в одиночестве. Да если б не он с этой подчас навязчивой заботой, она бы, наверное, свихнулась уже. С ним весело и интересно. Он видный, спортивный. И льстит, конечно же, что многим нравится, а выбрал ее.

Но вот когда начинала обо всем этом думать, сразу почему-то вспоминался Максим. Он и был, пожалуй, единственным препятствием, чтобы ответить Денису согласием. Вспоминалось, как внутри все звенело натянутой струной просто в его присутствии; как от одного его взгляда сердце обрывалось; как случайные, мимолетные прикосновения ощущались ожогами; как от его голоса тело покрывалось мурашками. Невозможно такое забыть. Но такое, может, и не повторится никогда. Ведь сам Максим живет другой жизнью. Так что же ей, похоронить себя, увязнув в воспоминаниях?

К тому же что там вспоминать? Максим принес ей только боль. Предал ее, унизил, бросил на растерзание своим приспешникам. Единственное, что держало ее, – тот его горящий взгляд напоследок. И жгучий след поцелуя на губах. Но это ведь глупо и саморазрушительно – отказываться от всего из-за воспоминаний. Прошлое надо отпускать. Надо жить дальше. Все эти мысли, доводы, образы пронеслись в голове молниеносно.

Алена посмотрела на Дениса. Он улыбался, но за улыбкой явственно читалось напряжение.

– Могла бы, – ответила она, – почему нет?

Напряжение спало. Он просиял.

– Ну ты же понимаешь, что вот теперь я от тебя не отстану?

– То есть? – улыбнулась она, изобразив легкое удивление. Это была приятная игра.

– То есть буду ходить, канючить…

Его слова резко прервал сотовый. Звонил отец. Алена извинилась, вышла с телефоном на балкон.

Разговоры с отцом последнее время стали настоящим испытанием для нервной системы. Потому что ходили оба по кругу: «возвращайся» – «не могу». Но на этот раз отец говорил с ней иначе. Без эмоций, глухо.

– Алена. – Он выдержал короткую паузу, за которую она тем не менее успела передумать всякого. – У нас несчастье. Вчера утром скончался Валерий Тимофеевич. Послезавтра будут похороны. Я прошу – приезжай. Прощание будет проходить в ритуальном зале на Волжской. В два часа дня. Похороны на Смоленском кладбище. Поминки в ресторане будут. Приезжай. Ты нужна, ты же член семьи, что бы ты там ни думала…

– Я приеду, – пообещала Алена.

– Что случилось? – озабоченно спросил Денис.

– Дедушка умер…

Вдаваться в подробности, чей именно он дедушка, она не стала. И так вчера разоткровенничалась излишне.

– Сочувствую!

Денис скроил трагическое выражение лица. Сначала Алена подумала: «И этот туда же – паяц». Потом себя же устыдила. А как он должен был реагировать? С каменным лицом сидеть? Да и сама она не лучше – вспомнила, как обрадовалась, что беда не с Максимом, а со стариком.

– Спасибо… – только и промолвила она.

* * *

«Прощание будет проходить в ритуальном зале на Волжской. В два часа дня».

Слова отца отпечатались в памяти.

Видеть его по-прежнему не хотелось, но не пойти нельзя. Никак нельзя. Личные обиды в такие моменты кажутся ничтожной пылью.

Денис подвез ее к двум к ритуальному залу. Алена намеренно не приехала чуть раньше – не хотела лишних встреч и лишних разговоров. Даже когда ехали, просила Дениса не гнать, пока он вдруг не спохватился, что время поджимает. Вместе с ней он не увязался, слава богу, хватило такта. Чмокнув в щеку – вроде нежность, а вроде и собственнический жест, – Денис укатил. Договорились, что вечером он заедет к Алене. Дотянуть бы еще до вечера!

Для себя она решила твердо: будет только на церемонии и на похоронах. А затем сразу улизнет. На поминки не поедет ни за что.

Перед массивными дверьми ритуального зала она вдруг заробела. Даже озноб пробрал. И неизвестно почему. Суевериями она не страдала, покойников не боялась. Три года назад ночь целую наедине с мертвой матерью провела – и ничего. Неужели так из-за отца? Впрочем, ударяться в самокопания она не стала. Пересилив себя, приоткрыла двери. Юркнула в образовавшуюся щель и, стараясь не смотреть по сторонам, бочком-бочком вдоль стены подобралась ближе. Людей в зале было очень много. Они стояли тесным кольцом вокруг постамента, на котором, как можно было догадаться, стоял гроб с усопшим. Отца, Артема, Жанну Валерьевну она не видела. Их, видимо, загораживали чужие спины. И хорошо. Если она не видит отца, то, значит, и он ее не видит.

Прощальную церемонию вел почему-то священнослужитель, что немного удивило Алену: ни за отцом, ни за Жанной Валерьевной, ни за остальными членами семейства особой религиозности она не замечала. Более того, отец всегда весьма категорично отстаивал свои атеистические убеждения, когда заходила речь о небоустройстве. Впрочем, то могла быть воля покойного, а с покойными не спорят.

Священнослужитель призвал родных не горевать, ибо это эгоизм, а, наоборот, порадоваться тому, что усопший отправился в лучший мир. Потом призвали попрощаться с Валерием Тимофеевичем. Толпа зашевелилась, люди цепочкой по очереди подходили к гробу, возлагали цветы, некоторые касались губами воскового лба покойника и отходили, скорбя. Алена приблизилась, положила розы и сразу ушла, слившись с толпой уже простившихся.

Перед зданием выстроились рядком машины и микроавтобусы с траурными логотипами. Она узнала отцовские машины, но, следуя за группкой людей, села в один из автобусов. Ждали минут тридцать, когда рассядутся по машинам остальные, только потом тронулись. Еще столько же добирались до Смоленского кладбища, затем длинным кортежем проехали через кованые ворота. Люди выходили из машин и микроавтобусов, пристраивались к каким-то знакомым, сбивались в группы. В такой толпе она не сразу нашла отца. Кивнула ему, он в ответ подал какой-то знак – может, давай поговорим позже. Она гадать не стала, сразу отвернулась. Подумала, что нужно бы подойти к Жанне Валерьевне, выразить соболезнования, но ее окружали плотным кольцом многочисленные родственники и близкие друзья. Не расталкивать же…

И вдруг она напоролась на чей-то пристальный взгляд. Еще осознать ничего не успела, но сердце уже судорожно сжалось, на долгую секунду замерло, а потом замолотило неистово, как безумное, сотрясая все тело. Максим. Он стоял рядом с другими родственниками Жанны Валерьевны. Его время от времени кто-то звал, дергал, но, даже отвлекшись на миг, он снова и снова впивался в нее взглядом. Алена и сама не могла оторвать глаза, жадно впитывая каждую черточку, каждую деталь, узнавая и не узнавая его. Как он возмужал! Как вытянулся! И волосы стали как будто темнее. А вот взгляд все такой же тяжелый и вместе с тем проникающий в душу.

Как он здесь оказался? Хотя понятно – дедушка же… Но когда приехал? Почему отец ничего не сказал? И сам он… Даже не сообщил. Впрочем, кто она ему? Никто. Вот и не сообщил. Только почему сейчас так смотрит, что внутри все переворачивается?

Но какой же нелепой и горькой получилась эта встреча, о которой она когда-то столько мечтала! Представляла себе разные обстоятельства, рисовала в воображении ситуации, а получилось в скорбный час, среди могил…

Его опять окликнул кто-то из родственников – раз, другой. Максим отозвался не сразу, но когда отвернулся, она хоть выдохнуть смогла, а то ведь не дышала. Стояла, замерев каменным изваянием, хотя внутри будто шторм бушевал – рвал сердце, оголял нервы, выжигал душу.

Она ушла. Сбежала, пока он отвернулся, пока не видел, не смотрел, не парализовал ее своим взглядом. Пока она еще могла справиться с собой…

Глава 4

Мать звонила все воскресенье, но Максим забыл дома телефон, а ночевать уехал к Инге, подруге. Так что новость о том, что с дедом беда, узнал только в понедельник вечером, когда наконец вернулся к себе.

Мать так рыдала в трубку, что он едва понимал ее речь. Уловил одно: был инсульт, дед в коме, прогнозы неблагоприятные. Еще мать просила прилететь. Срочно.

Возвращаться в родной город не хотелось совершенно. Нет, сам город ни при чем, естественно. Он прекрасен.

В Калининграде ему нравилось: хорошие дороги, без колдобин и ям; архитектура интересная – соборы всякие, старые замки; чистенько, нет осенне-весенней слякоти и грязи; на выходные можно запросто мотнуть в Польшу – всего-то два часа делов; ну а главное – море рядом, пешком дойдешь. Но этой зимой Максим вдруг остро заскучал по снегопаду хлопьями, по метровым сугробам. Вспоминал, как рассекали с Мансуровым на снегоходах, как дурачились с Кристиной в парке, играя в снежки и толкая друг друга в мягкий сугроб.

А здесь снега было очень мало, к февралю и вовсе ничего не осталось, одно название что зима. Была даже шальная мысль нагрянуть домой на Новый год, но одумался вовремя. Напомнил себе, что он там не очень-то желанный гость. Ну мать, понятно, будет наверняка рада, но этого мало.

Остальным он как кость в горле. Да и самому с этими остальными встречаться не очень-то хотелось. Пусть со временем боль и притупилась, но воспоминания до сих пор живы, до сих пор давят и портят настроение, стоит только подумать о прошлом. «Нет, к черту такой Новый год!» – решил. Ту жизнь он отрезал от себя, и правильно сделал, и незачем снова туда соваться, ворошить то, что вспоминать больно.

Но вот мать теперь в слезах. «Приезжай, – молит, – поскорее! Возможно, папа не оправится».

Как тут не приедешь? Дед же, за него действительно тревожно. Вдруг не оправится? Он же себе этого не простит.

С дедом отношения у Максима были сложные. С одной стороны, старик любил его. Это неоспоримо, но любил как-то очень по-своему. Все его детство, лет до четырнадцати, мать, по требованию отца конечно же, на лето отправляла Максима к деду. «Там воздух, речка, овощи свои, отдохнешь», – оправдывалась. А дед был самодуром, между прочим, редкостным. Требовал от внука беспрекословного подчинения. Но зря требовал, Максим только пуще выпрягался и делал все наперекор. Дед лупил его ремнем, хаотично, куда попадет, потому что Максим не очень-то давался. Но, будучи вспыльчивым, он и отходил быстро. А остыв, жалел внука, объясняя: «Это ж я так тебя воспитываю. Человека хочу из тебя вырастить, а не ничтожество. Потому что люблю крепко».

Артем у деда бывал редко и не подолгу, только когда вместе с матерью приезжал на выходные. Так что про буйный нрав знал только понаслышке.

И все же Максиму жалко было старика. Он, в сущности, и не такой уж старый был, а по виду и вовсе молодец. Кипучий, деятельный, громогласный. И вдруг – в коме.

В среду он вылетел из Храброва, но прибыл только в пятницу вечером. Пришлось почти двадцать часов проторчать в Домодедове: раз за разом откладывали рейс из-за погоды.

Встречал его Артем, они ненадолго заехали домой. Вот он понервничал! Хотя напрасно: ни отца, ни Алены там не было. Только Вера, домработница. Она уговорила его поужинать. Впрочем, особенно уговаривать и не пришлось: в самолете давали сухую курицу, на которую он даже не позарился. И вообще, втайне Максим очень не любил все эти перелеты, нервничал сильно, не до паники, конечно, но в небе аппетит пропадал начисто. А вот оказался на земле – и сразу взыграл голод.

Артем терпеливо ждал его, сидя напротив и глядя, с каким аппетитом он поглощает Верино рагу. Сам есть отказался.

– А где отец? – спросил Максим.

На самом деле его волновало, где Алена. Ее увидеть и не хотелось, и хотелось. Больше, конечно, хотелось. Но почему-то вдруг устыдился этого.

– На работе, наверное, – пожал плечами Артем.

Максим помолчал, потом все же спросил, стараясь придать тону небрежность:

– А сестрица наша где?

– Алена тут больше не живет, – был ответ.

Максим аж жевать перестал, уставился в недоумении на брата.

– То есть?

– Ну… Она теперь живет отдельно.

Максиму показалось, что брат очень неохотно говорит на эту тему.

– Что-то произошло, чего я не знаю? – не отступался он.

– Да ничего такого. Просто захотела жить самостоятельно.

– Замуж, что ли, вышла? – спросил, а сам внутренне напрягся. Хотя с чего бы? У самого ведь другая жизнь. Другая девушка. Другие интересы. Он даже приезжать сюда не хотел. И не приехал бы, если б не обстоятельства. А вот поди ж ты – задал вопрос, а внутри все замерло в ожидании.

– Нет, – качнул головой Артем. – Просто съехала.

– Ну… Неудивительно. Я бы от вас тоже съехал, – усмехнулся Максим, чувствуя сразу накатившее облегчение. И сам же про себя подумал: глупость какая! Даже и хорошо, что они не увидятся. Зачем вскрывать старые раны?

Затем они поехали в поселок. Там, в доме деда, их уже поджидала мать. Вообще-то виделись они в конце июня – и двух месяцев не прошло с тех пор. Но тут она кинулась к нему на грудь, как будто разлука длилась лет десять, не меньше. И опять в слезы…

– Мам, мама, ну чего ты? – бормотал Максим растерянно. – Дед поправится еще. Ты же его знаешь. Все будет хорошо.

Всю следующую неделю они практически безвылазно провели в больнице. Только на ночь уходили. Врачей вызвали из города, лучших из лучших – перевозить больного в другую больницу все единогласно не рекомендовали. Аппаратурой снабдили, лекарства, самые последние, дорогие и редкие, раздобыли. Терапия постоянно корректировалась, вводились новые препараты, пробовались разные подходы, но динамика была нулевая.

Дед умер, не приходя в себя, двадцать второго августа. Вроде это и не было такой уж неожиданностью, врачи ведь сразу ничего не обещали, но все равно известие их ошарашило. Не верилось: был человек – и нет его…

* * *

Спустя три дня хоронили деда. Народу понаехало – тьма. Друзья, знакомые, бывшие коллеги. Родственники отовсюду подтянулись. Подходили к матери, соболезновали. Та, бедная, еле на ногах держалась.

Максиму хотелось одного: чтобы все это как можно скорее закончилось. И улететь уже назад. Ведь всем этим людям, по большому счету, ни до деда, ни до матери его нет никакого дела. Просто так положено. Отыграют свою роль и исчезнут. Ну, может, некоторые хотели выслужиться лишний раз перед отцом. Ну а кто-то, вероятно, на что-то рассчитывает. Видел он, например, каким жадным взглядом осматривали родственнички интерьер в доме деда. Такие вот казались еще противнее, чем откровенно равнодушные.

Он взирал на их лица – пустые, кислые, скучающие – с едва скрываемым раздражением. Как бесят они! Послать бы их, да нельзя. Он уж давно не дикий подросток, для которого бессмысленный эпатаж – это круто.

Внезапно взгляд выдернул из толпы лицо, до боли знакомое. На мгновение даже вздрогнул, точно ошпарившись. И дыхание тотчас перехватило, а по телу пробежал легкий озноб, несмотря на августовский послеобеденный зной. Алена тоже его увидела. И тоже смотрела на него во все глаза, неотрывно, остро, пронзая этой синевой, которую он и так-то не сумел забыть, до колик в сердце. Потом его кто-то отвлек – матери, мол, плохо. А после он ее уже не видел, искал глазами, шарил по толпе, но нет, она будто исчезла.

Почему он не видел ее в ритуальном зале? Хотя там такое столпотворение было, что неудивительно. Он и тут мог запросто ее пропустить. И это даже почти напугало.

Максим надеялся, что увидит Алену позже, в ресторане, во время поминок. Но она, видимо, действительно тогда просто ушла. Не было ее, хотя он пристально высматривал. Не было. Он испытал вдруг досаду. Ну и где логика, спрашивается? Сам же не хотел встречаться с ней, душу бередить. Хотел скорее вернуться в Калининград. Думал, все прошло, стихло. А на деле…

Можно тысячу раз себя обманывать, наивно считая, что справился с чувствами, а затем вот такой нечаянный взгляд сводит все на нет. И ты опять в омуте своей одержимости. Хотя никакое не «опять» – ты оттуда, оказывается, и не выбирался.

«Ну нет, – тряхнул головой Максим. – До этого больше не дойдет». Ему и тогда хватило. Скоро он уедет, и снова все уляжется.

– Жанночка, – долетело до его слуха. – Жанночка, детка, ты помнишь дядю Гену? Ну как же? Двоюродный брат Валеры, дядя твой. Он еще тебя маленькой на загривке катал, ты так смеялась. И потом приезжал, подарки привозил всегда…

Максим узнал в пожилой женщине, насевшей на мать, дальнюю родственницу из Ангарска. Это она инспектировала в доме деда каждый угол, лапала его вещи, спрашивала про картины – настоящие или нет.

«Сейчас попросит что-нибудь», – мысленно предугадал он.

– У него с сердцем плохо. Операция нужна. А в бесплатной больнице сама знаешь как… Его бы в хорошую клинику устроить, а? Врача бы толкового найти…

Мать невпопад кивала, но вряд ли понимала смысл ее слов. Она уже не плакала, но смотрела перед собой остекленевшими глазами. Неподалеку сидели еще какие-то родственники и, уплетая блинчики с икрой, рассуждали без стеснения, что дед хорошо пожил, всем бы так.

Терпения и выдержки едва хватало, чтобы не сорваться. Максим посмотрел на Артема, тот сидел напротив, чуть наискосок, пялился на него телячьим взглядом и глупо улыбался.

«Неужто мелкий уже успел набраться? – удивился Максим. – Хотя, если он попробовал водку впервые, ничего странного».

Максим сделал ему знак, призывно кивнул на дверь. Тот, пошатываясь, поднялся. Вышли оба на улицу.

– Подышим немного, – предложил Максим, приглядываясь к младшему. – Мелкий, да ты окосел, по ходу. Много выпил?

– Я в порядке! – запальчиво отозвался Артем и тут же снова расплылся в улыбке. – Просто устал. А выпил я всего одну рюмку. Имею право! Мне уже восемнадцать. Совершеннолетний…

– Вижу, – хмыкнул Максим. – Слушай, совершеннолетний, давай отсюда свалим? Мочи нет уже видеть эти рожи. Махнем на водоканал…

– А можно? – замялся Артем. – Неудобно, наверное.

– Ну и сиди там. Я пошел.

– Подожди, Макс! Я с тобой! Только мать предупрежу… – устремился к двери Артем.

– Совершеннолетний… – усмехнулся ему в спину Максим, но, увидев, что брат приостановился и растерянно уставился на него, протянул: – Ла-а-адно, быстро только. И вискарик там захвати.

Артем и вовсе впал в ступор. Хлопая глазами, пролепетал:

– Я так не могу.

В ресторан они вернулись вместе, Артем юркнул к матери, склонившись, прошептал ей что-то на ухо. Максим прошел к первому попавшемуся столу, взял непочатую бутылку виски и сразу отправился на выход. Вскоре его догнал Артем.

– Ну что? – воодушевленно спросил младший. – Куда мы теперь?

– Сейчас такси придет, рванем на водоканал, отдохнем культурно. – Максим продемонстрировал добычу в квадратной литровой бутыли. – Раз уж ты у нас теперь имеешь право.

Артем только хихикнул в ответ.

Полного уединения и на водоканале найти не удалось. Там-сям отдыхали люди, скромными горстками и большими, шумными компаниями. Пили, хохотали, жарили шашлыки, наплевав на запрет. Из распахнутых дверей джипа грохотал шансон.

Максим с Артемом прошли подальше от чужого веселья, запахов, какофонии, присели под раскидистой ивой на высушенное добела старое бревно. Внешне спокойный, даже умиротворенный, Максим никак не выказывал то, что творилось у него внутри. Как зудело и ныло подзабытое чувство. Мысли всякие роились в голове. Куда она уехала? Почему не осталась? Где живет? Как она теперь к нему относится? До сих пор ли держит обиду? Наверное, да… Иначе не уехала бы. А она изменилась. Похудела, загорела, вообще какая-то другая стала на вид. Строгая, серьезная. От былого простодушия ни следа.

– Видел на кладбище Алену? – спросил он Артема.

Тот покачал головой. Потом спросил:

– Так между вами все-таки что-то было?

– Не городи чушь.

Максим решительно отвинтил крышку и отхлебнул жгучий напиток из горлышка, протянул Артему. Тот слегка замешкался, но тоже отхлебнул и сразу закашлялся, аж слезы выступили на глазах. Но затем, поймав насмешливый взгляд Максима, тряхнул головой и уже увереннее припал к бутылке. Правда, потом передернулся.

– И как давно ты употребляешь? – с ухмылкой спросил брата Максим.

– Что? Алкоголь? Сегодня впервые, – признался Артем.

– О, ну тогда с инициацией тебя, мелкий.

– Я не мелкий, – заявил он с вызовом.

Но Максим на это только рассмеялся.

– Угу, совершеннолетний, помню-помню.

Артем подбоченился, давая понять, что так оно и есть. Снова потянулся к виски, залихватски хлебнул, фыркнул, утер губы тыльной стороной кисти.

– Ну ты, совершеннолетний, коней-то так не гони. Поумереннее давай. Блин, надо было что-нибудь из закуски прихватить, – озабоченно глядя на него, произнес Максим. – А то тебя сейчас совсем развезет.

– Я в порядке!

– Ну раз ты настаиваешь, то конечно. К слову об инициации, секс-то хоть у тебя уже был? – с насмешкой спросил Максим, а увидев, что вместо ответа брат густо покраснел, снова рассмеялся.

– Ясно все с тобой. Лучше б чпокнул девочку какую. Поверь, это приятнее, чем бухать.

Артем вспыхнул, хотел что-то возразить, но тут к ним подбежал пес. Косматый, с голодными глазами и желтой клипсой на ухе. Максим тут же протянул ему ладонь, дал понюхать, потрепал загривок.

– Прости, дружище, угостить тебя нечем.

Артем, глядя на эти нежности, вдруг разозлился, снова приложился к бутылке.

– Хорош, мелкий! Ты уже и так нахлестался.

– Я не мелкий, – процедил он. – И что ты вечно командуешь? Думаешь, самый умный? Самый крутой? Все знаешь, все можешь, да? Все тебе можно?

Максим внимательно взглянул на брата.

– Дай сюда вискарик. Тебе уже хватит.

– Я сам могу решить, когда и что мне хватит! – запальчиво, срываясь на фальцет, прикрикнул Артем. Потом вдруг захихикал.

– Вот же блин… Отдохнул, называется, – буркнул под нос Максим. – Поехали домой, короче.

Но Артем расходился все сильнее, сотрясаясь от смеха, который больше напоминал не то свист, не то шипение.

Максим с досадой глядел на истерику брата, гадая, то ли ждать, пока тот успокоится сам, то ли вызвать такси, сгрести это тело в охапку и уволочь силой. Но тут смех внезапно оборвался. Артем взглянул на него мутным взором, криво, самодовольно улыбнулся и вдруг выдал:

– Ты ведь и впрямь считаешь себя таким крутым… А ничего-то ты не знаешь. А я развел тебя, как последнего лошка. Ты думал, что твой брат – рохля, дурачок, мямля, да? Так ты меня называл всегда? Думал, я ничего не могу? А лох-то ты. Я все устроил, а ты повелся, наивный.

Максим поморщился: очевидно, ждать, пока младший хоть малость протрезвеет, придется долго. Он достал телефон, вызвал такси. «Хоть бы только не наблевал там», – подумал, глядя на него с сомнением.

– Что? – продолжал выступать Артем. – Что смотришь? Не веришь? Это ведь я подставил эту дуру. Я вас всех стравил.

– Темыч, твой бред меня уже утомил. Помолчи лучше, а?

– Бред? – снова хихикнул Артем. – Так вот это я рассказал Шилову вашему, что ты отцу не родной. Я! И как все красиво сделал! Чтобы тот подумал на нее. И чтоб ты подумал на нее. Чтоб вы все подумали на нее. И вы все повелись. А я наблюдал со стороны за вашей возней. Так-то.

– Ты что несешь? – глухо спросил Максим.

Внутри вдруг образовалась пустота, мертвая и холодная. Сердце же, наоборот, начало стремительно набирать обороты.

– Что? Съел? Видел бы ты сейчас свое лицо! – прыснул Артем. – Кстати, и из дома тоже я ее выставил. Да! То есть сделал так, чтобы она сама ушла. Просто рассказал ей правду про отца, и все. На другой день она уже умчалась.

Максим стиснул челюсти. Кровь гулко стучала в висках, затылок ломило.

– Ну что, Макс, ловко я вас всех, а? Думал, что ты у нас главный, да? А это я! Дергал за ниточки, и вы все все делали так, как хотел я…

Последнее «я» прозвучало смазанно. Максим ударил брата в лицо, в пьяное, хихикающее лицо, ставшее вдруг чужим и неприятным. Невыносимо было слушать все это. Хотелось, чтобы он немедленно замолчал. Артем захлебнулся вздохом и, закатив глаза, мешком повалился в траву. Максим разжал кулак. Грудь его все еще часто вздымалась, дыхание вырывалось с шумом, в висках пульсировало.

Завибрировал телефон, оповестив, что такси на месте, ждет. Максим брезгливо посмотрел на брата. Потом закинул его на плечо и понес к дороге.

Глава 5

Максим не без труда доволок упирающегося Артема через двор в дом. Там скинул его, бесчувственного, на банкетку в холле. Вера тут же подскочила, заохала:

– Господи! Что с мальчиком?! Максим?

Артем дернулся и скатился с банкетки на пол, промычав что-то нечленораздельное.

Максим поднялся к себе, не отвечая. Не было ни сил, ни желания разговаривать, а уж тем более объяснять, «что с мальчиком».

Признание Артема его оглушило. Наверное, даже болезнь и смерть деда не потрясли его так сильно, как эти откровения. В голове до сих пор звучали голос брата, его бахвальство и пьяные смешки. Чудовищные слова свербели в мозгу, причиняя физическую боль. Никак не верилось, что его младший брат, этот правильный и прилежный тихоня, который и воды не замутит, способен на такие гнусные вещи.

И тем не менее он не врал. Максим как-то сразу и совершенно отчетливо это понял. Даже скорее почувствовал – так оно и есть. Оставаясь в тени, неприметным, Артем и впрямь разыграл такую интермедию, что Борджиа аплодировали бы стоя. И ведь впрямь все они, точно безвольные дзанни, сыграли с его подачи все, как он и задумал. Но главный дурак, конечно, он сам, Максим. Сразу и безоговорочно обвинил Алену. Не задумался ни на миг, что это может быть и не она. Не спросил, не поговорил, не дал ей ни малейшего шанса объясниться. Просто осудил и… Максиму стало вдруг дурно так, что прошиб холодный пот и к горлу подкатила тошнота.

Ослепляющими вспышками перед мысленным взором возникали фрагменты один ужаснее другого: с какой злобой он бросал ей в лицо оскорбление при всех, как всем классом травили ее с его посыла, как намеренно причинял ей боль, как все потешались над ее доверчивостью, наблюдая за «гонкой» Мансурова и Шилова. И он наблюдал вместе со всеми, молча, безучастно, хоть и понимал, как все это отвратно. А ведь с самого начала было достаточно всего лишь одного его слова, чтобы ее приняли нормально. Да даже потом, когда Шилов вывалил на него перед тем, как эти двое поспорили на нее… Он ведь мог сдержаться. Дома бы ей все высказал, и, глядишь, разобрались бы. Но нет, он всем показал, как она ему противна. Он, и только он запустил эту волну. Сознательно сделал ее жизнь невыносимой, унизил, как только мог, и другим позволял ее унижать. И не важно, знал он или не знал, что она не виновата. Он повел себя как конченый идиот. Только от его дурости пострадала она. Так что Артем, конечно, сука еще та, но и он не лучше.

Тягостные размышления прервала мать. Они с отцом вернулись из ресторана и, очевидно, немногим трезвее Артема. Но мать Максим жалел, несчастная она. Хотя именно сейчас ему было не до жалости. И он просто терпел, пока она хныкала, сидя у него в кресле. Один раз лишь вставил дежурное:

– Мам, да не плачь ты. Все наладится.

Она помотала головой, горько всхлипнув.

– Ничего уже не наладится. Ты не понимаешь… Ты далеко, не знаешь многого. А у Димы другая женщина…

Она вновь тихонько завыла.

– Ну подумаешь, другая! Тоже мне новость. В первый раз, что ли? Сколько этих женщин у него было! Это ж так, просто секс… Это ничего не значит.

Мать снова качнула головой:

– Я, конечно, знала, что он изменяет иногда. Вокруг него столько женщин всегда вилось!.. Но раньше это, может, ничего и не значило. Он если с кем и встречался, то тайком от меня, от всех. Заботился о репутации семьи. А эта, последняя… Тут все иначе. Он ее везде таскает. Говорит, что едет по делу, а сам – с ней. Вот недавно на день рождения Алены ее приволок. Представляешь, какой цинизм? Привести любовницу туда, где дети, где законная жена! Каково, а? И не просто привел, а весь вечер от нее не отлипал. Чуть ли прямо там не…

Она промокнула слезы платком. Максим не знал, что и сказать, как утешить плачущую мать.

– А знаешь, как это унизительно, когда все на тебя смотрят с жалостью, потому что все понимают? И ты при этом должна притворяться, что тебе нет дела. Это пытка! А какой он стал жадный! Денег не допросишься. Вот мы к тебе приезжали недавно. Знал бы ты, каких скандалов мне стоило вытрясти из него эту поездку! Согласился только из-за Артема. Ну и потому, что сам рванул на Бали с этой шлюхой своей.

И новая волна рыданий…

– А еще я опасаюсь очень, – прорыдавшись, сообщила она почему-то вдруг полушепотом. – Что он теперь меня просто выкинет…

– Что значит «выкинет»? – не понял Максим. – Куда выкинет?

– Ну из дома, из жизни… Он даже, понимаешь, не стесняется теперь ничего. Единственное, что его сдерживало, – это папа. А теперь папы не стало… Он меня выставит, а ее приведет сюда…

Мать снова зашлась в рыданиях. Потом вдруг резко смолкла, подняла на него осоловевшие глаза:

– А Артем как? Где он? Вы же с ним ушли?

– У себя, видимо, – процедил Максим.

– Как думаешь, может, Артема к отцу подослать? Ну чтоб он сказал ему… как сын… что, мол, не поддерживает его? А если вдруг что – останется со мной и с ним не будет знаться? Артема-то Дима любит… Да, так я и сделаю. Артем у нас умный, может, еще что-нибудь придумает такое… веское, – мать грузно, несмотря на малый вес, поднялась с кресла. – Да, так я и сделаю, наверное. Как думаешь, Максим?

– Артем сто пудов что-нибудь придумает, это точно, – буркнул Максим.

От щемящей жалости к матери не осталось ни следа. Наоборот, накатило внезапное раздражение.

Но на пороге она оглянулась и произнесла почти трезвым голосом:

– Мне так жаль, что ты далеко! Мне бы очень хотелось, чтобы ты жил здесь.

«Хоть кому-то этого хочется», – усмехнулся он.

На самом деле все не так плохо складывалось в его жизни. В пансионе оказались сплошь родственные души – дети, которые в собственной семье чувствовали себя ненужными. По большей части эдакие отщепенцы, от кого открестились-откупились деловые и сверхзанятые родители. Лишь у единиц – непреодолимые обстоятельства. Большинство же…

Конечно, в такую среду влился он запросто. Сразу стал своим. И уж ему, строго говоря, жаловаться грех: любили его и одноклассники, и учителя, и воспитатели, и девочки. И он любил девочек, но не сердцем. Ну а сердце… Оно будто превратилось в механизм с определенной функцией: качать кровь и ничего более.

Затем вуз. Поступил в Балтийский федеральный университет имени Иммануила Канта. Учился не просто хорошо, а блестяще, и брал отнюдь не прилежанием, как, впрочем, и раньше. Учителя прежде и преподаватели сейчас очень изумлялись: как можно при такой разболтанности так учиться? А причина в том, что природа наградила его не только тонким слухом, но и уникальной слуховой памятью. Потому-то он мог влегкую воспроизвести любую мелодию. Запоминать же массивы научной информации, даже не сильно напрягаясь на лекциях, оказалось ничуть не сложнее. Как итог – зачетка с одними «отлично».

Ее Максим прихватил с собой, показать матери хотел. Но не довелось, не до того было.

К полуночи возня, шумы стихли. Только из другого крыла раздавался отцовский храп.

Максим спустился на кухню. На поминках он едва поел, потом вливал в себя виски практически в пустой желудок.

Он распахнул дверцы холодильника, придирчиво оглядел аккуратно расставленные контейнеры, бутылочки и свертки. Хорошо все-таки, что Вера, надо или не надо, всегда готовит много на всякий случай. Выбрал себе плошку с оливье и котлетку. Съел стоя, не подогревая, просто чтоб в животе не тянуло. Затем вернулся к себе. В коридоре вдруг замешкался и неожиданно для себя вошел в комнату напротив. В ее комнату.

Там все выглядело точно так же, как в последний день. Только видно, что некоторое время здесь никто не появлялся. Ничего конкретного – просто ощущение, какие-то неуловимые признаки, которые умом не понять, а сердцем чуешь.

Максим прошел к шкафу, раздвинул дверцы. На штанге полно пустых плечиков, но многое еще висело. Платья, блузки… Видимо, она просто не стала все брать. А может, ушла не навсегда?

Затем повернулся к креслу. Здесь она сидела тогда, когда он пытался ее запугать. Когда это было? Позапрошлой осенью… В сентябре…

Читала она, кажется, новеллы Стефана Цвейга. Да, точно. За окном было уже темно, и он до сих пор помнил, как отражались в стеклах их силуэты и желтые пятна светильников. Теперь кресло пустовало, и от этого веяло невыносимой грустью.

А вот стол ее… Идеальный порядок, даже не скажешь, что за ним сидел и что-то делал живой человек. С виду – словно экспонат мебельного салона. Только без ценника.

А вот окно… Даже пустое, оно для него дышало жизнью. Здесь он ее прижимал к себе, здесь целовал, здесь она трепетала в его объятиях и отвечала на поцелуи… Внутри все заныло, и Максим отвернулся.

А вот ее кровать. Почти такая же, как в его комнате, только покрывало другое, бежевое, под цвет обоев. Он присел, затем откинулся на спину, заложив руки за голову.

«Вот так она лежала. Может, даже всего месяц назад».

Он сомкнул веки, пытаясь вдруг представить, что было бы, случись все иначе. Если б не был он таким идиотом… Если б выслушал ее, если б поверил…

Вспомнил поцелуй их. Не тот, что случился у окна в последний день. Потому что то было похоже на срыв, на безрассудство, на всплеск отчаяния, во всяком случае с его стороны. Нет, другой поцелуй. Там, в коридоре. У ее двери. Когда они будто оказались на всем свете совсем одни, по-настоящему одни. И это не пугало. Наоборот. Это дарило пьянящее чувство свободы и близости и не давало противиться вспыхнувшему притяжению.

Сколько раз он целовал чьи-то губы – не счесть. Но тот момент въелся в память, причем не просто, потому что было, а всеми ощущениями. До сих пор, спустя почти два года, он помнил чувственный изгиб ее губ, их податливую мягкость, тягучую истому внутри, головокружение…

И она отвечала, между прочим. Отвечала на его поцелуй и тогда, в коридоре, и потом, у окна. А еще выкрикнула в запале, что для нее имеет значение, с кем он…

Глупо, конечно, прикидывать, что было бы, если б не Артемовы козни и не его глупость, ибо история не знает сослагательного наклонения. Но воображение-то знает! И использует вовсю. И снова эта мягкость губ, дурманящая голову, захватила все мысли, а потом… Потом уж он представлял себе то, чего не было в помине, но могло бы быть. И было бы наверняка…

Как уснул, Максим сам не заметил, но спалось сладко. Хорошо, подумал утром, что никто не просек, где он сегодня ночь коротал.

За завтраком мать с отцом едва ли парой фраз перекинулись. Артем к столу вообще не спустился. Передал, что крепко занемог.

Отец фыркнул, обвиняюще взглянул на мать:

– Уж понятно, с чего он занемог. С сыном же твоим ушел… Как еще жив остался?…

Мать расстроенно потупилась. Максим же хмыкнул в ответ:

– Ну конечно. Все я, везде я, как всегда. И натрепать Алене про тебя тоже я его надоумил, да?

У отца тотчас вытянулось лицо. Он бросил на Максима быстрый, колючий взгляд, но ни слова больше не произнес.

Уже потом, после завтрака, мать упрекнула:

– Зря ты его дразнишь. Для него эта Алена как красная тряпка. Лучше, наоборот, молчать…

– Угу, ты вон всю жизнь молчишь, – раздраженно оборвал ее Максим. – А потом плачешь, что он тебя может из дома выставить.

– Это жестоко, – оскорбилась Жанна Валерьевна.

Максим поморщился. Вот в этом вся мать и есть. Сколько себя помнил, она вечно на что-то жаловалась, плакала по любому поводу, ныла, раскисала. А попробуешь ее взбодрить, совет дашь дельный, призовешь взять себя в руки и что-то сделать, а не просто страдать, так она сразу обижалась. Ей, сетовала она, нужны слова утешения, сочувствие, сопереживание, а не сухое руководство к действию. Максим этого и раньше не понимал, а сейчас – тем более. Какой толк – вместе ныть и охать?

– И ты зря напомнил, что это Артем ей проговорился. У меня ведь только на него вся надежда. Раньше я хоть уверена была, что из-за Артема Дима не станет разводиться. А теперь даже не знаю. Он так на него разозлился! Аж примчался к нам в поселок. Так орал на бедного, полночи орал, как будто он… Ну не знаю… Что-то очень ужасное совершил. Такие слова страшные выкрикивал, такие угрозы!.. Не посчитался даже с тем, что у папы инсульт. А теперь он с ним не разговаривает. Делает вид, что не замечает собственного сына! И плевать ему, что мальчику сейчас тяжело. Ты бы, Максим, поговорил с братом, поддержал как-нибудь?

– Обязательно поговорю, – пообещал он.

Мать вроде немного успокоилась, не обратив внимание на его тон, на выражение лица.

– Я надеюсь сейчас, что Дима перекипит и отойдет. Простит Тему. Сын же. Как не простить?

* * *

Разговор с младшим братом Максим решил отложить на потом, а пока… Пока у него предстояло дело поважнее. Он долго решался, прикидывал: стоит или не стоит? Даже сам удивился собственной неуверенности, обычно совсем ему несвойственной.

Если бы он всего лишь хотел увидеть Алену еще раз, не мельком и издали, а по-человечески, то, вполне возможно, он как-то переборол бы в себе это желание, понимая, что такая встреча ни к чему хорошему не приведет. Только душу себе растравит. Ведь скоро ему возвращаться в Калининград. А он до сих пор живо помнил, как изнывал от тоски первые полгода, с каким трудом выкарабкивался из тяжелой хандры. И повторения всего этого уж точно не хотелось.

Но теперь, когда узнал правду, захотелось… Даже не то что захотелось, возникла острая потребность поговорить с ней, объясниться, попросить прощения, пусть и запоздало. Ведь как бы ни мучился он тогда, ей-то во сто крат было хуже. После того поцелуя в коридоре он заверил ее, что теперь все будет иначе, что в классе ее никто обидеть не посмеет. А на самом деле… Максим еле слышно коротко простонал, будто у него болят зубы. Нет, извиниться перед ней необходимо. Потому что теперь вина, которая и так-то его точила порядком, буквально разъедала нутро. Ни о чем другом он даже думать не мог.

Уединившись в своей комнате, Максим набрал ее номер, который весь прошлый год порывался удалить, да, к счастью, так и не смог, рука не поднялась. Слушая, как тянутся гудки один за другим, он гадал, как она отреагирует на его предложение встретиться. Вдруг пошлет? Всяко может быть. И повод у нее есть на него злиться. Еще какой повод. «Но она же добрая, – подбадривал сам себя. И тут же спорил: – Но от отца же она ушла, не простила».

И почему так долго трубку не берет? Этот номер его она не знает, сим-карту он купил в «Евросети» в день прилета и пока нигде не засветил. Так что намеренно игнорировать не может. Наконец она ответила.

– Да? – Голос был запыхавшийся, будто бежала. – Слушаю вас.

– Привет, – поздоровался Максим.

На том конце повисла напряженная пауза. Это напряжение он ощущал даже вот так, на расстоянии. Ощущал, хоть и не видел ее, лишь слышал ее дыхание. Она молчала, и ему почему-то не хотелось первым прервать эту затянувшуюся паузу. Спасибо, хоть звонок не сбросила.

– Привет, – наконец тихо произнесла Алена.

Говорить по телефону все, что задумал сказать, Максим не хотел. Убеждал себя, что будет настаивать на встрече, для того чтобы реакцию ее понять, прочесть по глазам, простила она его или нет. И малодушно скрывал от самого себя, что прежде всего очень хочется просто ее увидеть. Хочется так, что сердце трепещет от одной мысли.

– Давай встретимся? – предложил в лоб.

– Зачем? – сухо спросила она.

Энтузиазма – ноль. Этот сухой тон и явное нежелание кольнули очень больно. Так долго обижается? Не простила? Или попросту он ей больше не интересен? Даже не скажешь сразу, какой вариант хуже. Наверное, последний.

– Мне нужно с тобой поговорить, – уязвленный, он говорил напористее и без особого трепета.

– О чем? – Все тот же сухой тон, превращающий и без того немалое расстояние между ними практически в пропасть.

– Ты сильно чем-то занята? – начал он раздражаться. – Я не прошу тебя убить на меня целый день. Мне нужно просто сказать тебе кое-что важное. Действительно нужно, и это не телефонный разговор.

– Хорошо, – уступила она, но все равно с явной неохотой.

«Неинтересен», – вдруг понял он. И эта догадка неожиданно причинила боль, хотя, спрашивается, чему удивляться? Времени прошло немало. Он вон и сам давно с другой. Было бы глупо думать, что она до сих пор им увлечена. Особенно после всего, что произошло. А все равно больно.

– Сегодня можешь?

– Могу, только позже, часа через три.

– Не вопрос. Может, в кафе посидим?

– Нет, – как-то слишком поспешно и нервно отринула она эту идею. Помешкав, предложила: – Давай лучше в сквере встретимся.

В сквере так в сквере, хотя столик на двоих для такого разговора подошел бы лучше. Но хоть так. Максим тревожился, что она вовсе не захочет с ним встречаться.

* * *

Три часа до назначенного времени, точнее, два с половиной, тянулись невыносимо долго. Он уж не знал, куда себя деть. В душ сходил, уткнулся в книгу – отбросил, вышел в Сеть – его тут же поймала Инга, подруга. Посыпалось: «Как ты?», «Когда вылетаешь в Калининград?», «Скучаешь по мне?» и все в таком духе. И Артем носа не высовывал. Обед ему Вера принесла в комнату. Потом вернулась, сообщила, что от еды мальчик отказался, сам бледный, почти зеленый, лежит, еле дышит. Мать разохалась. Отец снова скривился, но уже без комментариев. Максим бы с удовольствием прошелся по его «болезни», да вообще, мог бы «навестить» приболевшего брата, но не до того было сейчас. Ни на чем, кроме грядущей встречи, не мог сосредоточиться.

В сквере был уже в половине третьего. Пришлось выписывать круги по аллейкам – не стоять же у фонтана торчком в ожидании.

Алену он почувствовал раньше, чем увидел. Ощутил спиной ее взгляд, и сердце зачастило.

Обернулся… и дыхание перехватило. Такой она ему показалась красивой, что не наглядеться. Вчера на похоронах на ней были глухая черная водолазка и серые брюки, волосы собраны в тугой валик. Строгая и неприступная.

Сейчас она надела белые босоножки и белый сарафан с коричневыми цветами, отчего золотистый загар казался еще насыщеннее. Ветер соблазнительно трепал подол, оголяя стройные ноги выше колена. Максим аж сглотнул, не в силах оторвать взгляд. Только когда она подошла совсем близко, поднял глаза выше, с жадностью посмотрел в лицо. Темные кудри свободно лежали по плечам. Глаза блестели и завораживали синевой. А губы… На них точно лучше не смотреть.

– Присядем или пройдемся? – спросил он, пытаясь скрыть за небрежным тоном нахлынувшее вдруг волнение. Голос все равно дрогнул, да и прозвучал как-то натужно. И в руках чувствовалась легкая дрожь, потому заложил их в карманы джинсов.

Она пожала плечами. Бросила искоса быстрый взгляд, тут же отвела… и покраснела.

Максиму даже чуть легче стало. Она тоже волнуется! И смущена к тому же! Значит, не все прошло. Что-то да осталось. Он уже увереннее кивнул на освободившуюся скамейку.

– Лучше присядем тогда, так удобнее будет говорить.

Конечно, удобнее, если ноги стали вдруг как ватные.

Она присела от него на довольно почтительном расстоянии, аж смешно. Он что, накинулся бы на нее? Он ведь и раньше ее особо не трогал. Или, может, она не ему, а себе не доверяет? Эта мысль нравилась ему больше.

Максим повернулся к Алене и пристально взглянул. Она сидела прямая, как кол, и старательно смотрела перед собой. А щеки меж тем у нее так и полыхали. Чудесным образом ее такое явное смущение помогло Максиму преодолеть собственное. И не просто помогло преодолеть, а вызвало странные желания. Например, смутить ее еще больше, коснуться кожи, вдохнуть запах, поймать взгляд…

Но потом он вспомнил, зачем вообще назначил эту встречу, и весь запал сию секунду иссяк. Он отвернулся, тяжело вздохнул, собираясь с мыслями, затем произнес:

– Я извиниться хочу перед тобой.

– За что? – не поворачиваясь, спросила она. Тонкие пальцы теребили подол сарафана.

– За все, – просто ответил он. – Правда, за все. За то, что принял тебя в штыки, когда ты только приехала. За то, что класс против тебя настроил. И за… За тот спор дурацкий прости.

Она вдруг повернулась к нему, посмотрела, чуть нахмурившись.

– Знаешь, я давно не держу на тебя зла за то, что ты пытался меня выжить. Я поняла, почему ты это делал. Все из-за отца. Папа был к тебе чудовищно несправедлив.

– Да ладно, – хмыкнул Максим.

– Нет, это так, – не обращая внимания на усмешку, продолжала она со всей серьезностью. – Поэтому я не могу тебя винить. Я это пережила и забыла… Почти. И вспоминать об этом не хочу. Но почему ты просишь прощения за тот спор? Ты же в нем не участвовал и пытался меня предупредить…

– Ну не участвовал, да. Но и не предотвратил.

– А как бы ты это мог предотвратить, если ты даже не сразу узнал?

– Почему не сразу? – Максим скосил на нее глаза.

Она смотрела недоуменно, точно в самом деле ничего не понимала, отчего ему стало совсем стыдно.

Мелькнула малодушная мыслишка: может, подыграть? Неизвестно с чего она взяла, что он ничего не знал про спор, но это стало бы неплохой отговоркой. Но тут же себя и одернул: он пришел сказать ей правду, не выкручиваться, не увиливать, а сказать все, как есть, как было, и объяснить, что винит себя безмерно.

– Нет, – качнул он головой, отвернувшись. Трудно говорить такое, глядя в глаза. – Я знал про спор с самого начала. Пацаны при мне забились…

– Но как же так? Ведь, когда все раскрылось, папа такую бучу поднял. Потом Мансуров приходил к нам, просил прощения. Папа его допытывал, мол, не ты ли это все организовал. Он почему-то был уверен, что ты. Но Мансуров заверил, что ты даже не сразу и про спор-то узнал, а как только узнал – попытался помешать… Я подтвердила его слова… Я же помню, ты мне говорил, чтобы я с ними не встречалась…

– Почему так сказал Мансуров, я понятия не имею, но это не так. Все я знал с самого начала.

Алена продолжала таращиться на него с каким-то странным выражением. Вырос бы у него на лбу рог – вот так бы и смотрела.

– Ты… знал? – выдохнула она. – При тебе они спорили?

– Да.

– Но ты же… – сморгнула она. – Ты же…

«О, только бы она не начала плакать!» – мысленно взмолился Максим. Слезы его всегда обезоруживали, несмотря на то что мать плакала постоянно и он мог бы к этому давно привыкнуть. Но нет. Всегда терялся и до сих пор теряется рядом с плачущей женщиной.

– Пойми, я знаю, что это ужасно. Думаешь, я не виню себя за это? Очень виню! Просто, когда они спорили, я был на тебя сильно зол. Поэтому вот… позволил такое.

Она молчала, глядя на него во все глаза.

– Да, это свинство. Если бы я тогда на тебя не злился, ничего такого, конечно, не случилось бы. Потом уже злость поутихла… Я обдумал все, ну и… пытался помешать, но дальше ты и сама все знаешь.

– Злился? На меня? Что же я такого натворила, что ты вот так со мной… – надрывно и все-таки со слезами произнесла она.

Сердце тут же защемило.

– Ничего, – глухо ответил он, прекрасно понимая, что разговор складывается совсем не так, как рассчитывал, и, возможно, дальнейшие откровения еще сильнее ухудшат ситуацию, но остановиться не мог. – Ты была вообще ни при чем. Я думал, это ты рассказала Шилову про меня. Что я приемный.

– Ты думал…

– Ну вы с ним на крыльце болтали как раз перед этим. И потом, кроме отца, матери, Артема и вот потом тебя, никто этого не знал. Причем Артем это знал всегда, а ты… Короче, так получилось, что только я тебе рассказал, как об этом тут же узнал Шилов. Конечно, я подумал на тебя! Еще и птичка эта…

– Какая птичка?

Но Максим отмахнулся, не стал вдаваться в объяснения, понимая, как это глупо и беспомощно прозвучит.

– То есть ты просто подумал, что я вот такая подлая и болтливая сплетница, даже не спросил меня, правда ли это, и сразу осудил? Навесил клеймо? И в наказание позволил втоптать меня в грязь?

Максим потупился. Горячий стыд душил его. Если бы она хотя бы не нравилась ему настолько сильно, то он наверняка смог бы говорить гораздо увереннее и убедительнее, а так удалось лишь с трудом произнести:

– Прости…

– Да даже если бы я выдала твой секрет, разве это оправдало бы ту подлость и жестокость? Разве это равнозначные вещи? Сплетни, банальные, глупые сплетни, и… поломанная человеческая жизнь?

Максим молчал, наблюдая украдкой, как нервно подрагивали ее тонкие пальцы, ни на секунду не находя покоя.

Да, он ожидал, что разговор будет не из легких, но не представлял, до какой степени. Самому ему было все предельно ясно: себя он не оправдывал, но понять в целом мог. Алена же как-то так все извернула, что теперь, как ни крути, а он предстает мерзким мстительным подонком. И тут даже не сообразишь сразу, что сказать в свою защиту. Что вообще говорить? Поэтому Максим в который раз повторил:

– Прости. Я правда сожалею…

– А как ты узнал, что это не я? Ну, что разболтала твой секрет не я? – Она посмотрела на него, прищурившись.

– Артем вчера признался, что это был он.

Она невесело усмехнулась:

– То есть теперь ты сожалеешь? А не признайся он, то и сожалеть бы не стал? Думал бы, что все нормально, да?

В ее глазах полыхал огонь, и щеки горели алым, только теперь явно не от смущения, а от гнева. И такой она ему показалась еще красивее.

– Да почему ты так говоришь? Конечно, я так не думал и не думаю!

– Но ведь извиниться решил именно теперь, после признания Артема. До этого, видимо, считал, что не нужно, что не за что извиняться.

– Да почему?…

Но Алена его перебила. Говорила она с таким пылом, с такой убежденностью, что Максим осознал: сейчас он до нее не достучится:

– Понимаешь, для меня страшно не то, что ты счел меня сплетницей, хотя это обидно и несправедливо, но ошибиться может каждый. Для меня гораздо страшнее то, что ты в принципе счел возможным разыграть меня в том гнусном споре. Понимаешь, у обычных людей такие вещи просто в голове не укладываются!

Она с шумом выдохнула. Ее еле заметно потряхивало.

– Потом, видимо, обида тебя отпустила, – уже спокойнее продолжила она, – раз ты все же пытался помешать, но все равно… Разве обида может оправдывать низкий, бесчеловечный поступок? Понимаешь, не важны мотивы. На такое человек либо способен, либо нет. Ты оказался способен.

Алена поднялась со скамьи.

– Ты куда? – встрепенулся Максим. – Подожди…

Она взглянула на него с каким-то щемящим сожалением и покачала головой.

– Прости, мне надо идти. Я тороплюсь. Пока.

Алена развернулась и стремительно пошла вдоль аллейки прочь.

– Пока, – разочарованно пробормотал Максим, глядя ей вслед, пока она не скрылась за поворотом.

Глава 6

Алена мчалась вперед, глядя перед собой невидящим взором. Предательские слезы – как она их ни пыталась сдержать – застилали глаза. Она закусила нижнюю губу, чтобы совсем уж не расплакаться. Чуть не налетела на какую-то пару. Словом, неслась бездумно, лишь бы подальше и поскорее уйти. Потом спохватилась, что остановка ее маршрутки совершенно в другой стороне.

До дома добралась вымотанная настолько, будто поле вспахала. Взглянула на себя в зеркало – взгляд потухший и вся сама будто больная.

Слезы снова покатились ручьем, и тут уж она не стала сдерживаться. Наоборот, распаляла себя. Какая же она дура! Какими смешными кажутся теперь ее потуги выглядеть красиво для него! Да плевать ведь ему на то, как она выглядит. Плевать на то, что она чувствует. На все ему плевать. Есть ли в нем вообще человеческое? Нет, он, конечно, извинился, но за что? За то, что ошибочно счел ее сплетницей! А то, что все они, друзья его, подруги и, как оказалось, он вместе с ними, унизили ее, выставили на посмешище, заставив участвовать в своем фальшивом представлении, растоптали в ней веру в людей, – это он, очевидно, и грехом особым не считал, раз два года молчал.

И зачем Мансуров уверял, что Максим не причастен никоим боком к тому спору? Отец ведь сразу сказал, что без него там и мухи не летают. Что все они в рот ему смотрят. А значит, не стали бы такое учинять без его ведома. В принципе, понятно, почему соврал Мансуров – друзья ведь. Но зря он. Лучше бы она сразу, еще тогда, все это перетерпела. Во всяком случае, сейчас она бы уже успокоилась и больше не страдала. А главное, не строила бы напрасных иллюзий.

Алена часто думала: нравилась ли она ему? Ни разу он не сказал ей ничего подобного. Даже банального комплимента она от него никогда не слышала. А все равно почему-то очень хотелось, чтобы ее чувства были хоть чуточку взаимны. И тешила себя: он же целовал ее, он же так смотрел! Он же пообещал, в конце концов, что если ей неприятно, то ни с какими другими девушками он не будет. Правда, судя по фотографиям в инстаграме, девушки все же в его жизни есть. Одна – точно.

И все же, когда он позвонил ей утром, сердце от волнения чуть не выскочило. Услышав его голос в трубке, она так перенервничала, что и ответить сразу не смогла. Лишь собравшись с духом, сумела с трудом выдавить: «Привет».

Язык и губы точно одеревенели. Он предложил встретиться, и тут уж она совсем запаниковала. Вот так просто встретиться? После двух лет разлуки это казалось чем-то нереальным. Но он настаивал. Говорил, что важное хочет сказать. Вот тут она и попалась! Все, что уже тихо-мирно дремало внутри, лишь время от времени поднывая застарелой раной, вдруг забурлило, загорелось с новой силой.

Умом понимала: к чему эта встреча? Только раздразнит себя, и все. Ведь он уедет скоро, вернется к той другой, а ей опять тосковать-мучиться. Но хотелось увидеть его, очень хотелось!

Он настаивал на встрече сегодня, и Алена, сославшись на мифические дела, выторговала три часа, чтобы успеть привести себя в божеский вид. А с каким тщанием наводила она марафет! Голову три раза вымыла, памятуя о словах Нины, отцовской помощницы, что чистые волосы – это половина женской красоты. Косметикой она пользовалась редко, лишь по особым случаям, но тут раз за разом подводила глаза, придирчиво вглядывалась, смывала и снова за карандаш. Ну а над нарядом голову себе сломала. Никогда особо не терзалась вопросом, что надеть, а тут перемерила половину гардероба. Так хотелось произвести на него впечатление…

Алена с раздражением стянула сарафан, переоделась в домашнее, смыла следы макияжа.

«Как же было глупо на что-то надеяться, о чем-то мечтать!» – продолжала сокрушаться она, развешивая по плечикам ворох платьев, разбросанных на диване, – это она так выбирала, в чем предстать перед ним. Суетилась, вертелась перед зеркалом… Противно вспоминать себя такой дурочкой!

Приведя комнату в порядок, побрела на кухню, поставила чайник. Вообще-то, ничего не хотелось – ни пить, ни есть, ничего. Лечь бы и уснуть крепко-крепко и надолго, а потом проснуться, и чтобы уже было все равно. Но Лилия Генриховна утверждала, что чаепитие – лучшее лекарство от хандры. Особенно если чай пьешь из старинного сервиза с «историей».

У Алены сервиза никакого не было, лишь две разномастные кружки, что оставила хозяйка. Может, поэтому рецепт не сработал? В конце концов она залпом выпила чай, который вдруг показался совсем безвкусным.

Она слонялась без дела по квартире, не зная, куда себя деть, чем отвлечь, как избавиться от острой боли, нещадно сжимавшей сердце. Лучше бы она вообще не ходила на эту встречу! Лучше бы оставалась в неведении!

Около девяти вечера приехал Яковлев. Как всегда, бодрый, неунывающий. Как всегда, сыпал шутками и комплиментами. Затем вдруг взял ее за плечи, развернул к себе и, чуть наклонившись, заглянул ей в глаза.

– Ален, ты чего такая вялая сегодня? Что-то случилось?

Она отвела взгляд, качнула головой.

– Да нет, просто… голова болит, – соврала она, сказав первое, что пришло на ум. Ну не рассказывать же ему в самом деле о том, что днем она встречалась со своей первой любовью, который оказался таким же «уродом», как выразился сам Денис.

– Тут душно, – авторитетно изрек он. – Давай прогуляемся по набережной? Прогулка – это как раз то, что нужно, когда болит голова.

Никуда идти не хотелось, но, представив, что она снова останется одна в пустой квартире и снова будет раз за разом переживать случившееся, потому что не думать об этом не получается, Алена согласилась. Да, сейчас ее раздражала его болтовня, шутки казались плоскими и несмешными, но это лучше, решила она, чем в одиночестве вязнуть в собственной тоске и боли. Этим она еще успеет насытиться в полной мере. Так пусть это будет чуть позже. И ко всему прочему Денис такой заботливый, чуткий, добрый в отличие от… Сердце вновь болезненно сжалось.

– Хорошо, – вымученно улыбнулась она, хотя в душе стало теплее от мысли, что у нее есть хоть кто-то, кому она небезразлична. Да, определенно хорошо, что у нее есть Денис, тем более теперь, когда с Максимом она раз и навсегда поставила точку.

* * *

От Ангары веяло прохладой и свежестью. На набережной было полно народу. Кто-то прогуливался, кто-то отдыхал, облепив скамейки, а некоторые даже с музыкой. Но кругом царило такое оживление, что собственная черная тоска уползла до поры до времени вглубь. Да и Денис вовсю старался – балагурил.

Потом они неожиданно набрели на группу парней, оккупировавших парапет. Парни пили пиво и громко смеялись над чем-то своим. Один из них пощипывал гитару. Лица некоторых показались ей смутно знакомыми. И точно: Денис, заметив их, присвистнул:

– О, наши! Подойдем? Не бойся! Если кто тебя обидит – самолично утоплю в Ангаре.

Алена улыбнулась и не стала возражать, хотя компания шумных, полупьяных парней настораживала ее.

Увидев Дениса, они тотчас всколыхнулись, загалдели еще громче, кинулись жать ему руку.

– А это Алена. Моя девушка, – представил он ее парням.

Они разглядывали ее одновременно и с любопытством, и с таким выражением, будто что-то о ней знают. Один, длинный, как жердь, таки брякнул:

– Так вот ты какой, северный олень!

Все захохотали, смутив Алену, а Денис взглянул на шутника с укоризной.

– Давайте-ка без этих вот… Ведем себя культурно, о’кей?

– Коне-е-еш-ш-шно, – распахнул руки длинный, будто пытаясь заключить ее в объятия. Алена отшатнулась, но он тут же картинно поклонился и представился: – Сергей.

Затем беззлобно улыбнулся и пояснил:

– Мы просто ну очень наслышаны про тебя!

– Серый, – уже без шуток предупредил Денис.

– Ну а что тут такого? – Потом повернулся к ней и заверил: – Наслышаны с самой хорошей стороны. Вот нам и было интересно узнать, кто же нашего Дэна так зацепил.

– Серый, я серьезно, кончай трындеть, – оборвал его Яковлев.

– Все-все, умолкаю.

– Это Костян, мой сокамерник, – представил ей Денис крупного бритоголового парня, явно с боксерским прошлым, судя по искривленному носу.

Он широко улыбнулся, обнажив мелкие зубы с щербинкой, и повторил:

– Так вот ты какой, северный олень!

Все снова загоготали. Денис повернулся к Алене и состроил гримасу, мол, что с них взять, с идиотов.

– А этот вон, – кивнул он на парня с гитарой, – Вадик, наш музыкант.

Вадик казался настолько обыкновенным, даже непримечательным, что единственная деталь в нем, которая запоминалась, во всяком случае, с первого раза, – это гитара. Но и играл он так себе. Хотя, может, просто и не старался.

Остальные тоже представились, но Алена не удержала в памяти их имена.

– Дэн, слышал, – спросил Сергей, которого Алена обозвала про себя Длинным, – в пятьсот двадцать вторую заселили первачков? Один из них уже приехал. Мы с пацанами сегодня у него и пообедали, и поужинали, ага.

Парни вновь загоготали.

– Он нас и пивасиком, видишь, затарил, – хмыкнул бритоголовый Костя, приподняв руку с бутылкой «Мельника».

– Ну что сказать, молодец пацан, – одобрил Денис, – вкурил сразу, что и как. Из какой, говоришь, комнаты?

– Пятьсот двадцать второй.

Алена тихонько потянула Дениса за рукав.

– Я домой. Поздно уже.

– Детское время! – возмутились парни, но Денис, к счастью, отнесся с пониманием.

– Пойдем провожу, – и улыбнулся.

Алена мало поняла суть разговора приятелей Дениса, но в целом те обрывки, что ухватила, ей не понравились. Потому и засобиралась домой.

– Дэн, – крикнул им вдогонку Костя – бывший боксер, – ты сегодня где ночуешь? В общагу вернешься сегодня?

– Обязательно! – крикнул ему, не оборачиваясь, Денис, взяв Алену за руку. – Ты не обращай внимания, они нормальные пацаны. Просто под пивасом, еще и рисуются перед красивой девчонкой.

Невзирая на все, вот такой незамысловатый, походя брошенный комплимент заставил ее невольно улыбнуться. Ну как ни крути, а все равно это приятно. К тому же не так уж и часто ее называли красивой. Ну а некоторые – и вовсе никогда.

Яковлев с самым добросовестным видом проводил Алену до квартиры, хотя она отсылала его уже на подходе к дому. Проходить он не стал, но и не ушел сразу, отчего возникла неловкая пауза.

– Увидимся завтра? – спросил.

Она кивнула:

– Созвонимся.

И все равно не уходил. Стоял в тесной полутемной прихожей, надсадно дышал. Потом его руки очутились у нее на талии, скользнули дальше, сомкнулись за спиной, и вот она уже будто в кольце, прижатая к нему.

И ничего. Никаких эмоций. Нет отвращения, нет страха или брезгливости – так бывало раньше. Но и нет сладкого волнения, нет трепета, нет жара. Теплая тяжесть чужих рук на пояснице – и все.

Но, может, и не должно быть всех этих разрывных эмоций? То, что она так реагировала на Максима, может, это и странно, и вообще из ряда вон, потому что с ним всегда балансируешь на грани, с ним не бывает по-нормальному. С ним ты вечно напряжена до крайности, даже когда он просто в пределах поля зрения. А уж когда приближается… Но долго жить возле жерла вулкана невозможно, рано или поздно хочется тихой, уютной гавани.

Алена тут же горько усмехнулась про себя. Какая гавань? Какое жерло? Максиму же на все, очевидно, плевать. У этого жерла ее и побыть никто не приглашал.

Не найдя сопротивления, Яковлев притиснул ее к себе вплотную, склонился к лицу, поцеловал.

Целовался Денис явно умело, даже малоопытная Алена это чувствовала. И все равно ничто в душе не всколыхнулось, ни единая струнка не дрогнула. Отточенной техникой веяло от этого поцелуя, а не страстью неудержимой, как было с Максимом. Хотя, вероятно, та страсть всего лишь иллюзия, и она просто принимала желаемое за действительное? Много она в этом разбирается!..

Но одно точно: те поцелуи ее утягивали в омут, распаляли в ней жар, заставляли забыть обо всем, а тут…

Рука Дениса уверенно скользнула вниз, сжала ягодицу. Алена сразу заерзала и высвободилась из его объятий, прервав поцелуй.

– Прости, не могу, – пролепетала она, – не сейчас…

Яковлев выглядел явно раздосадованным, но почти сразу взял себя в руки. Нежно поцеловал в щеку и, пожелав спокойной ночи, ушел.

Глава 7

Домой Максим влетел как ураган и сразу наверх, перешагивая через две ступени. Мать вслед что-то ему сказала, но он даже не обратил внимания.

В комнату Артема ворвался без стука. Тот, действительно бледный, как полотно, до сих пор лежал в постели, хотя время близилось к вечеру.

Не церемонясь, сдернул одеяло, отшвырнул на пол. Артем и охнуть не успел, только испуганно распахнул глаза, как Максим схватил его за худое плечо и скинул с кровати. Артем коротко пискнул, оказавшись вдруг на полу. Перекатился на бок, подтянул к груди тощие коленки, даже не делая попытки подняться.

– Вставай! – рявкнул Максим. – Вставай, сука!

Артем еще больше сжался, его заметно потряхивало.

– Вставай, я сказал!

– Мне плохо, – пролепетал он. Голос его звучал слабо, точно на последнем издыхании: – Я подыхаю.

– Ничего, я тебя и там достану. А ну, встал! – велел уже тише, глядя на брата одновременно с жалостью и презрением.

Артем неуклюже поднялся сначала на колени, затем, кряхтя и покачиваясь, выпрямился. Из растянутой футболки плетьми свисали тонкие бледные руки.

– Макс, ты с ума сошел? Что тебе от меня надо?

– Ты еще спрашиваешь?! После того как ты стравил всех нас, подставил меня, Алену… ты еще спрашиваешь?! Да ты, сука, жизнь мне сломал!

– Я не понимаю, – хныкал Артем. – Я ничего не делал.

– А! Ты никак забыл про свой вчерашний приступ откровений, кукловод хренов? Ну ничего, главное, я помню.

Максим схватил брата за грудки и с силой хлопнул о стену. Тот взвыл.

– Максим! – взвизгнули за спиной. – Ты что творишь? Отпусти его сейчас же!

На пороге стояла перепуганная мать. С минуту Максим еще держал Артема, прижимая к стене. И смотрел страшно, с неприкрытой ненавистью, стиснув челюсти. Затем убрал руки, и тот обмяк, словно тряпичная кукла. Казалось, сейчас сползет по стене на пол, но нет, устоял, правда, на полусогнутых.

– Максим! Объясни, что все это значит? – потребовала ответа ошарашенная мать.

Максим бегло взглянул на мать. Потом снова повернулся к Артему, жмущемуся к стене, и неожиданно ударил в живот коротко и сильно. Тот глухо охнул, согнулся пополам, мать закричала, кинулась к ним.

– Что с тобой?! – воскликнула она горестно, обнимая Артема за плечи. – Ты как с цепи сорвался! Что все это…

Но Максим, не слушая ее, стремительно вышел из комнаты. Закрылся у себя. Мать спустя полчаса постучалась к нему – не открыл. Видеть ее не хотелось, да и вообще никого.

– Максим, открой! Нам надо поговорить, – раздавалось из-за двери.

Максим не отзывался. Грубить матери не хотел, а объяснять ей что-либо – бесполезно. Не то чтобы она совсем уж была бесчувственная или беспринципная, нет. Просто у нее своя какая-то непостижимая система ценностей. Там, где она будет рыдать, убиваться, возмущаться, многие просто пожмут плечами и пройдут мимо. А то, что для кого-то недопустимо, для нее – вполне. А в случае с Аленой донести до нее мысль – точно дохлый номер. Так что зачем тратить время, нервы, мусолить одно и то же, раздражаться?

– Максим, ты что, спишь? – предположила она и наконец оставила его в покое.

Максим горько усмехнулся: уснешь тут, когда голову так и разрывает. По всему видать, ночь у него предстояла долгая и тягостная. Он, конечно, спустил пары немного, потрепав Артема, но в целом легче ничуть не стало.

Ругал себя за все: за былые грехи, когда он с ходу, не разобравшись, поверил в ее вину; за то, что вел себя с ней по-скотски и сразу, и потом. За то, что и в самом деле тянул почти два года, хотя чувствовал, что был не прав, но даже мысли не возникло извиниться. Не думал о ней. Точнее, думал, постоянно, но не о том, каково ей. Себя спасал. Пытался забыть, вычеркнуть. А теперь в итоге еще хуже, еще больнее.

А как по-идиотски он объяснялся! Представлял себе совсем все по-другому: расскажет, повинится – и все. И ему легче, и ей, может быть, тоже. А вышло-то как! Вспомнить тошно…

С одной стороны, Максим недоумевал, как она так все обернула? А с другой – понимал: права, в общем-то. Потому что те, кто покрывает мерзость, не многим лучше тех, кто эту мерзость творит.

Размышления прервал вызов: звонила Инга. Просила сказать точно, когда он возвращается. Максим смотрел в лицо подруги, что-то отвечал, иногда невпопад, и думал совершенно о другом. О другой. Душившая его вина – это одно. Это половина беды. Что еще хуже – он снова впустил ее к себе в душу. И теперь уж не только совесть его грызла, но и тоска. Хотелось до одури снова ей позвонить. А еще больше – увидеть. Он толком-то и не насмотрелся, а она такая красивая сегодня была! Лучше бы она не была такой красивой. Хотя сам же и понимал, что это не имеет никакого значения. Приди она хоть Золушкой, все равно бы его зацепила. Всколыхнула бы все внутри.

Но как же хочется снова с ней увидеться! Жила бы здесь – он уже вломился бы к ней в комнату. Наверное. Ведь понимал, что сейчас это только все усугубит. Лучше пусть она остынет, а потом… А что потом – Максим и сам не знал. Но чувствовал, что так просто он уже не успокоится. Что не сможет снова ломать себя, душить то, что рвется наружу, умерщвлять то, что такое, оказывается, живучее.

Хаос в голове, раздрай в душе сводили его с ума, пока наконец не пришла простая и четкая мысль, расставив все по местам: «Хочу быть с ней. И плевать вообще на все».

Осознав это, Максим почувствовал, что даже как-то легче стало. То он блуждал и метался, изнывая и мучаясь, а тут появилась определенность. Точнее, цель. Ясная, понятная, очень желанная.

И пусть сейчас Алена знать его не желает. Пусть считает его подонком и кем там еще… Это исправимо.

Самобичеванием можно заниматься сколько угодно, но толку от этого никакого. Надо действовать, надо переломить эту ситуацию, надо…

С этими мыслями, придавшими вдруг ему уверенности, Максим уснул. Снилась, конечно, белиберда всякая, но утром он почувствовал себя отдохнувшим и полным решимости.

Даже настроение приподнялось вместе с аппетитом, и за завтраком он вовсю уплетал омлет с ветчиной, когда другие еле клевали, сидя с постными лицами. Мать косилась на Максима настороженно. Артем вообще боялся глаза поднять от тарелки. Отец источал раздражение, но ни к кому не цеплялся. Видимо, о вчерашнем инциденте он попросту не знал.

Вера уже собирала посуду со стола, когда мать вдруг проронила:

– Максим, я хочу с тобой серьезно поговорить. Давай сейчас…

– Не могу, у меня дела. Давай потом?

– Дела? – удивилась мать.

– И чем это ты так будешь занят? – хмыкнул, не удержавшись, отец.

– В универ местный надо съездить, – честно ответил Максим. – Разузнать кое-что.

– В местный универ? – переспросила, хлопая глазами, мать. – Зачем? Что разузнать?

– Перевестись туда хочу.

Отец дернулся, уставился на него с прищуром.

– Говори сразу, что ты удумал.

– Я уже сказал. Плохо слышишь? Перевестись хочу!

– Даже не думай! – отрезал отец.

– Поздно, – Максим откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди, смерив отчима равнодушным взглядом. – Я уже все решил.

– Что ты там решил?! – начал кипятиться отец. – Что ты мог решить? Решил он! Да кто ты такой, чтобы принимать такие решения?

– Дима, не горячись. Максим это сказал несерьезно, правда, Максим?

Мать с надеждой посмотрела на него, выдавив жалкую улыбку. Максим взглянул на нее с раздражением. Даже сказать сложно, кто из них бесил его больше.

– Я перевожусь сюда, – повторил он громко, с акцентом на каждом слове. – На факультет иностранных языков.

Тут отца и вовсе перекосило.

– Только вздумай! – рассвирепел он. – Я тебе больше ни рубля не дам, ты понял? Ни копейки! И здесь ты жить не будешь, не рассчитывай.

– Обойдусь.

– Обойдется он! – Отец аж побагровел, а на лбу вздулась жилка. – Ты же понятия не имеешь, откуда берутся деньги. Привык жить на всем готовеньком… Если только ты… Я тебя предупредил! Ни копейки больше не получишь! А если думаешь, что мать тебе будет помогать, так вот хрен тебе! Матери твоей тоже придется затянуть поясок.

Максиму очень хотелось вывалить на отчима все, что он о нем думает, все, что копилось долгие-долгие годы. Но он сумел сдержаться, хоть и с большим трудом.

– Все высказал? – спросил, когда образовалась наконец небольшая пауза. – Тогда я пойду, а то у меня дела.

– Стой! – крикнул отец в спину. – Только посмей к ней приблизиться!

В одном отец был прав: Максим понятия не имел, откуда и как берутся деньги. Живя на всем готовом, он о подобных вещах даже не задумывался никогда. Впрочем, и сейчас отмахнулся, посчитав, что проблемы надо решать по мере поступления. Деньги еще имелись. Поднакопилось: отец переводил исправно, а Максим особо не шиковал. Вот когда закончатся, тогда он и будет думать, как выкручиваться. А пока есть вопросы поважнее.

* * *

Домой Максим вернулся поздно, выжатый, но заметно повеселевший.

С небольшой натяжкой можно сказать, что встреча с директором института, точнее, с директрисой, прошла гладко.

Сначала, правда, пришлось поплутать, помотаться по городу, ибо многочисленные корпуса университета были разбросаны там-сям. Артем немного напутал, наверное, не до конца понимая структуру госунивера.

В конце концов Максим выяснил, что учится Алена в Институте иностранных языков и медиакоммуникаций, который и правда относится к университету и занимает огромное здание на набережной.

Здание это имело вид весьма оригинальный: часть его отстроили более столетия назад, и отстроили со всей изысканностью архитектурной выдумки: с колоннами, фризами и вычурным десюдепортом над давным-давно замурованной дверью. Центральный вход перенесли в другую часть, примыкавшую к первой длинным хвостом. Ее возвели много позже, в самый разгар социализма. В итоге получился монолитный, лаконичный и строгий прямоугольник, этакий симбиоз конструктивизма и ампира.

Помимо «иностранцев» тут же учились будущие журналисты, маркетологи и топ-менеджеры.

Максим отыскал нужный деканат, но декан от него ловко открестился: мест вакантных нет, все забито под завязку и вообще такие вопросы решает директор, а не он.

«Директор так директор», – пожал плечами Максим, направившись в приемную. Там тоже его помариновали не меньше часа, прежде чем согласились принять. Очень хотелось поторопить, напомнить о себе, казалось, что они намеренно тянут, еле шевелясь, но сдерживался. Понимал, что этим лишь навредит делу. Поэтому изнемогал, но терпел, пока наконец не позвали.

Директором института оказалась женщина средних лет, с виду приятная, но какая-то легкомысленная, что его слегка обескуражило. Просто он настроился на серьезный разговор с мужчиной, раз сказали «директор», вот и растерялся в первый миг. «Однако, с другой стороны, женщина, пусть и немолодая, – подумал Максим, – даже лучше». С противоположным полом, как он уже понял, договариваться вообще-то проще. Улыбка, уверенный взгляд, опять улыбка – и тебе охотно уступают. Или как минимум идут навстречу. Такая вот простая формула.

Вот и тут Ольга Семеновна озабоченно хмурилась, терла лоб, но слушала его внимательно. Нет, сначала возражала: мол, слишком поздно, нет мест, но как-то нетвердо, некатегорично, а так, будто отвечала то, что должна отвечать по протоколу.

Максим эти нюансы всегда улавливал, потому, почуяв слабину, усилил напор, пока она наконец не пообещала «обдумать, что тут можно сделать». Тогда он добил остатки сопротивления двумя последними аргументами: блистательной зачеткой, в которой даже ни единого «хорошо» за оба семестра не случилось, и признанием, что он сын вчерашнего губернатора.

Однако при всем желании свободных мест на факультете иностранных языков, куда он метил, все равно не оказалось. Ни одного. Но после зимней сессии, заверила она, места освободятся.

– Надо сейчас, – забраковал такой вариант Максим. Полгода ждать! Да мало ли что произойдет за полгода!

Тогда Максиму предложили выбор: пойти в журналисты или в управленцы. Вот там вакантные места еще оставались.

Журналисты как-то сразу отпали. Он с детства впитал отцовское негативное отношение к работникам массмедиа. Выбрал менеджмент. Тут же написал заявление, пообещав, что документы предоставит в ближайшее время. Не обошлось, конечно, без взятки, но, к счастью, сумма оказалась весьма скромной. Этим щекотливым вопросом занималась уже не сама директриса, а «ее правая рука» – бойкая, моложавая дама, которой она препоручила Максима.

Прикинув все грядущие неизбежные расходы, включая и взятку, и плату за обучение, и перелет туда-обратно, Максим с облегчением выдохнул: вроде хватало и изыскивать пока не придется. Дело осталось за малым: забрать документы в Калининграде и… как-то по-хорошему распрощаться с Ингой. Они встречались полгода, а это срок.

За ужином Максим решил не делиться с семейством новостями и планами. Наоборот, сообщил, что завтра улетает с концами, даже билет показал, ну а утром… Утром, мол, просто шутил. Наглое вранье, конечно, но что поделать? Отец уж так кипятился за завтраком. Вполне мог подтянуть какие-нибудь свои связи, чтобы перевод накрылся тазом. Так что Максим, безмятежно глядя в глаза отцу, врал ему, и причем врал убедительно. Тот успокоился и даже снизошел до похвалы за успехи в учебе:

– Молодец, так держать!

Максим криво улыбнулся. Доброе слово от него звучало настолько непривычно, что резало слух.

– А как же девять дней? – встрепенулась мать. – Останься еще на три дня!

– Не могу остаться, там у меня дела важные. Но мысленно я буду с вами.

– Дела так дела, – тотчас согласился отец и добродушно спросил: – А на личном фронте как?

– На личном все отлично, – заверил Максим.

– Девушка есть?

– Угу.

– Красивая?

– Очень.

– И что? Насколько все серьезно? – разошелся отец. Максим и не помнил, когда видел его таким разговорчивым и благожелательным.

– Серьезнее не бывает.

– Даже так? Уж не собрался ли жениться?

– Все может быть.

– Ну ты скорый! Семья-то хоть у нее приличная? Кто родители? Заждалась она, поди, тебя.

Отчим прямо забомбил его вопросами. Узнав, что Максима там ждет «невеста», повеселел настолько, что пообещал щедрую свадьбу, с размахом, если дело до нее все-таки дойдет.

Если уж честно, то от этого маскарада Максиму было совершенно не по себе. Даже приподнятое настроение сразу сдулось. Не привык он врать и притворяться. Что-что, а ложь всегда ему тяжело давалась. Причем если человек ему нравился, то делать вид, что нет, было проще, чем наоборот. А уж когда отец на радостях стал сулить всякие блага, сделалось совсем тошно. Еще и мать понесло туда же – начала щебетать уже про каких-то внуков. Так и подмывало пресечь весь этот балаган, оглушить всех правдой и понаблюдать, как вытянутся лица. Но нельзя. А то его потом тоже могут «оглушить».

Максим еле досидел ужин и потом сразу же сбежал к себе.

Ну а там его ждала вторая часть марлезонского балета – разговор с Ингой. Как же муторно и стыдно было слушать ее нежный щебет и кисло улыбаться в ответ, зная, что ничего уже между ними не будет! И сказать прямо не мог, потому что решил для себя поговорить обо всем лично, при встрече. Думал, так будет порядочнее, искреннее, а получилось, что теперь он и ей врет, и напрасно обнадеживает.

Лег спать мрачный, с тяжелым сердцем, но потом подумал об Алене: что сейчас она делает? Значила ли для нее хоть что-нибудь их встреча? А он? Что и кто он для нее сейчас? Понятно, что она злится и расстроена. Это, конечно, плохо. Но ведь неравнодушна! Он это сразу почувствовал. Она и смущалась поначалу – он это точно видел. И смотрела в первые минуты так, что сердце замирало.

Затем ему представилось, как она отреагирует, когда узнает, что он перевелся к ним. Ради нее, между прочим. Это же поступок? Поступок. Не подвиг, разумеется, но все равно что-то да значит. Все ведь бросает. Налаженную жизнь отправляет коту под хвост, в сущности, ради неизвестности. Она должна простить! Отец, конечно, будет страшно беситься, но в свете того, что его простит она, это, как и все остальное, не имело вообще никакого значения. Максим даже разулыбался своим мыслям. А дальше уже заработала фантазия, плавно увлекая его в сны.

Глава 8

За день до первого сентября Алена уступила настойчивым просьбам отца встретиться. Острая злость, что точила ее поначалу, давно улеглась. Она на него и не обижалась уже. И даже жалела его. Но разочарование полностью лишило к нему доверия.

Отец прислал за ней машину, которая доставила ее в ресторан.

Когда-то, кажется вечность назад, они именно тут впервые вместе ужинали. Наверняка отец выбрал этот ресторан с умыслом – пробудить приятные воспоминания, смягчить их отношения. Но тут он просчитался: от этого, наоборот, делалось грустно. Во всяком случае, Алене. Она вспоминала себя восторженной дурочкой, которая беззаветно верила каждому его слову и знать не знала, что была всего лишь разменной монетой в его политических играх.

Разговор клеился с трудом. Отец не спешил переходить к делу и говорил о чем угодно, только не о том, что обоих волновало. О погоде, о ценах, о местной кухне. Отсыпал ей щедрые комплименты, однако в то же время замечал, что она слегка осунулась. Алена поддерживала беседу и даже в душе радовалась, что отец тянет. Ей и самой не хотелось начинать тяжелый разговор.

– Мясо тут всегда превосходное, – с наигранной веселостью нахваливал он стейк. – Вот где я только ни бывал, ну я имею в виду местные рестораны, конечно, но здесь мясо готовят лучше всего.

– Да, вкусно, – сдержанно улыбаясь, соглашалась Алена.

Отец еще минут десять рассуждал, где и как готовят мясо, а потом вдруг выдал с места в карьер:

– Ален, я думаю, что ты уже наигралась во взрослую жизнь. Хватит. Пора возвращаться домой.

Алена слегка растерялась от такого неожиданного перехода, но быстро взяла себя в руки. Ведь знала же, что рано или поздно именно к этому отец и вывернет. И готовилась, заранее, с утра фразы продумывала.

– Нет, папа, – строго сказала она. – Ты зря думаешь, что я играю. Это осознанное решение. Я хочу жить самостоятельно. Даже если бы Артем не проговорился, я бы все равно ушла, не сейчас, немного позже, но ушла.

– Я знаю, знаю. Это нормально, когда взрослые дети живут от родителей отдельно. Так и должно быть. Но тут ключевое слово – «взрослые». А ты у меня совсем еще ребенок.

– Да нет же!

– Не спорь! То, что ты вот так в обиде умчалась из дома, пока никого не было, – уже говорит о том, что ты… ребенок. Ну… Это не поступок взрослого, разумного человека, это юношеский порыв.

– Пусть тогда порыв, зато теперь…

– Алена, я уже сто раз тебе сказал, что был не прав. Что все изменилось, я изменился, мое отношение к тебе изменилось. Но ты меня не желаешь слушать и слышать. А ведь нельзя казнить людей за прошлые ошибки, если в настоящем они их осознали и стремятся искупить. Любой заслуживает второго шанса. И потом, еще раз повторю: я был молод, глуп, беспечен. Мне и лет-то было почти как тебе. Ну а позже… Я просто не знал тебя, не знал, какая ты. Но сейчас я другой. И по-настоящему рад, что ты у меня есть.

– Я тоже рада, но жить с вами, с тобой не буду, прости, – ответила она, не поднимая глаз.

– Но почему? Ты все еще злишься?

– Да нет же! Просто так будет правильно. Мы будем встречаться иногда, если захочешь, но жить я хочу сама…

– У тебя кто-то появился? Мужчина? – помрачнел отец.

– Нет, – выговорила Алена, чувствуя, как щеки заливает густым румянцем. Рассказывать отцу про Дениса она была совсем не готова. Еще и такая реакция бурная у него последовала. – Просто мне нравится жить одной.

– Но у тебя завтра начнется учеба. Тебе надо все силы бросить на это, а не думать о всяких бытовых мелочах. Возвращайся! Вот встанешь на ноги, и тогда пожалуйста. А сейчас…

Она лишь качнула головой.

– Если ты переживаешь из-за Артема, то зря. Я имел с ним очень серьезный разговор. Доходчиво объяснил ему, как он был не прав. Артем все понял, осознал и больше тебя не огорчит ничем. Он слово дал. Так что… А! Или ты из-за Максима? Так он только на похороны приезжал. Он улетел уже туда, к себе, с концами, все. Жениться вроде как там собрался, – усмехнулся отец. – В общем, переживать и тревожиться тебе не из-за кого. Возвращайся…

Отец произнес эти слова настолько буднично, настолько походя, что до Алены и не сразу дошел их смысл. Максим собрался жениться? Ей показалось, будто ее ударили резко и жестоко. В солнечном сплетении вспыхнула жгучая боль и стала быстро разрастаться комом, не давая вдохнуть. Как будто нож вонзили. Алена на несколько секунд оцепенела, затем боль притупилась. Сделалась тяжелой, давящей. Но хоть дышать получалось и даже думать. Например, говорить себе: «Ну и что! Между нами все равно ничего не было и не могло быть». Она же буквально три дня назад распрощалась с прошлым и навсегда закрыла для себя эту тему. Но почему же больно так?

Отец ее еще в чем-то убеждал, втолковывал, доводы приводил, но она его почти не слышала и смысла слов не улавливала. В голове рефреном стучало одно: «Жениться там собрался…»

Затем отец внезапно прервал речь, посмотрел на часы и будто спохватился:

– Прости, у нас же сегодня девять дней. Через час надо быть… Поедем со мной?

Алена покачала головой. Она и так-то держалась из последних сил, стараясь не подавать виду, что новость о грядущей женитьбе Максима ее буквально подкосила. Думала лишь о том, как поскорее очутиться дома, а там уж дать волю чувствам, потому что иначе она, наверное, с ума сойдет.

Пока водитель отца вез ее обратно, она твердила себе одно и то же: «И пусть себе женится. Мне все равно. Мне плевать. У меня есть Денис».

Только вот почему-то видеть Дениса сейчас совсем не хотелось. Да и вообще никого видеть не хотелось.

* * *

Публичность Алену всегда неприятно нервировала. Но тут волей-неволей она оказалась в гуще сплетен. Ведь Денис додумался встретить ее на подходе к университету и проводить прямо до аудитории под ручку, а потом еще и торчать в проеме до самого звонка и напоследок по-свойски бросить: «Вечером заскочу».

Девчонок заметно распирало от любопытства. Как? Когда? Но из Алены и клещами слова не вытянешь. От всех вопросов она увиливала. Ее и так напрягало, что стоило пройти по коридору, как на нее все, кому не лень, таращились, не стесняясь, оглядывали с ног до головы, явно сравнивая с рыжей Лизой, шептались. Никто ничего плохого не говорил, конечно, но такое пристальное внимание выбивало почву из-под ног. Денис же, как нарочно, демонстрировал их отношения. Благо учились они в разные смены, так что в университете встречались лишь в короткий промежуток после его пар и перед ее парами. Правда, он все норовил зазвать ее к себе в гости, в общежитие, поближе познакомить с друзьями, но ей хватило и той короткой встречи на набережной, поэтому Алена всякий раз отказывалась, ссылаясь на уроки, на усталость, на погоду – на что угодно.

Впрочем, уроки и в самом деле занимали немало времени. С самого начала семестра Алена с головой ушла в учебу. Ей и раньше это помогало отвлечься от переживаний, и сейчас худо-бедно удавалось забывать о Максиме, хотя бы днем. Вот ночами – да, ночами все, что усердно загоняла вглубь, выбиралось наружу и как будто в отместку обострялось до предела, терзая бедное сердце. Без малого неделю ей ни разу не удалось уснуть, не наплакавшись вдоволь. Но утром начинался новый день, который приносил ей заботы, дела, впечатления и временное облегчение.

К тому же появились новые предметы, пришли новые преподаватели. Особенно ей нравились лекции по зарубежной литературе. Да и не только ей – весь поток пребывал от них в восторге, во всяком случае, вся девичья половина. И восторгались вовсе не Диккенсом, Пристли или Шекспиром. Просто вел лекции молодой, красивый и безнадежно неприступный доцент Анварес Александр Дмитриевич. Правда, третий курс утверждал, что на экзаменах этот Аполлон превращался в злобного монстра. Но это если пропускать. А пропускать его занятия никто и не собирался. И не только из-за экзамена, который еще когда себе будет! К счастью, новый кумир, сам того не ведая, остудил ажиотаж вокруг отношений Алены и Дениса. Теперь одногруппницы обсуждали на переменах его испанские корни, гордый профиль, волнующий баритон и шикарный гардероб.

Зато грамматику английского языка преподавала им Изольда Захарова, сущая мегера. О ней уже не первый год гуляла по институту слава как о самой сварливой, злобной и несговорчивой тетке. И после первой же пары стало понятно: народ не лжет и даже, к сожалению, не преувеличивает. За малейшую заминку или ошибку она награждала несчастных студентов эпитетами deadhead [1], jerk [2], boob [3]. Так что на пары к ней шли, как в пыточную, ну и выходили измочаленные и морально растоптанные. И хотя Алена знала уже язык весьма неплохо, могла вполне бегло изъясняться, но под прицельным взглядом Изольды терялась, как и все. Лепетала и получала обидные характеристики.

В среду поставили аж две пары у Изольды, так что среда сразу стала ненавистным днем для всей группы.

Денис по привычке проводил Алену до аудитории и, нежно поцеловав в щеку, ушел. То ли потому, что Изольда случайно узрела эту сцену, то ли просто ей так захотелось, но обе пары она с Алены не слезала. Сыпала каверзными вопросами, не давая опомниться. Уж как только она ее ни называла – и дурой, и курицей, и мямлей! Разумеется, на английском, как будто это как-то смягчало суть. Под конец второй пары Алена не выдержала. Молча встала, собрала тетради, ручки, талмуд Аракина и так же молча вышла из аудитории.

– Рубцова! – изумилась Захарова. – Where are you going? [4]

Впервые ее подвела выдержка. Но тут виновато общее состояние: ведь каждую ночь она скулит в подушку о том, о чем, собственно, убиваться нет смысла, и о том, о ком думать нельзя. Но Изольда… До чего же противная тетка! И ведь не старая совсем, чуть больше сорока, может. И не страшная, вполне даже ничего. Но одинокая. Девчонки утверждали, что когда-то у нее имелся муж, тоже преподаватель. Потом он закрутил роман со студенткой и ушел от нее. Вот теперь она и отрывается на всех симпатичных студентках. Алена не знала, правда это или домыслы, но то, что Изольда гнобила и ее, и одногруппниц с каким-то завидным остервенением, – факт.

В растрепанных чувствах она спустилась в безлюдный холл. «Управленцы» и «журналисты» уже отучились и разошлись, «иностранцы» сидели на парах, за исключением немногочисленных прогульщиков.

Алена решила дождаться перемену в столовой, а заодно и обдумать ситуацию. В пятницу ведь опять грамматика у Изольды. Как к ней идти? Будто ни в чем не бывало? Или не ходить? Тогда на экзамене она точно с нее три шкуры спустит. Да и вообще, трусость это. А пойдешь – ведь наверняка припомнит сегодняшний взбрык и, возможно, еще больше будет цепляться. Угораздило же!

Она пересекла холл, направляясь к двустворчатым дверям столовой, когда оттуда вдруг вывернул… Максим.

Алена непроизвольно охнула и остановилась.

Глава 9

Уложиться в пару дней, как планировал Максим, не получилось. Волокита с документами затянулась почти на неделю. Вещей тоже накопилось за два года столько, что и при желании не увезешь, хоть вроде и не такой уж барахольщик.

Но самым тяжелым оказалось объяснение с Ингой. Мирно расстаться, увы, не получилось.

Сначала Максим не хотел ничего говорить про Алену, прикинув, что так, видимо, будет обиднее. Долго и нудно объяснял про деда, про мать, сочинял про всякие семейные обстоятельства – Инга не внимала. Может, чувствовала, что это все на самом деле пустые отговорки. Требовала, просила, слезы лила, на каждый довод находила кучу контраргументов. Вот и не выдержал он в конце концов напора и выдал на-гора, что у него там другая – первая любовь. Что последовало затем – лучше не вспоминать. Даже перелет после той сцены не особо его нервировал, впервые. А ведь еще предстояла встреча с отчимом, который пока и понятия не имел, какой сюрприз его ждет.

Но дома никого, кроме Веры и горничной Ани, не оказалось. Артем в школе, пояснили они, у Жанны Валерьевны – стрижка и какие-то там еще процедуры, а Дмитрий Николаевич на работе, наверное. На этом обе смущенно переглянулись. Аня брякнула, что «работает» он со вчерашнего дня, но ее тотчас одернула Вера, ткнув в бок локтем.

Максим допытываться не стал – ему, по большому счету, было без разницы, где носит Дмитрия Николаевича. Даже проще, что его нет, ведь грядущую их встречу вряд ли можно представить теплой.

Наскоро приняв душ, Максим помчался в университет. Даже от обеда отказался, хотя как только Вера его не упрашивала, соблазняя ароматами свежей выпечки.

От ароматов и правда сводило практически пустой желудок – в самолете он традиционно есть не мог, – но время поджимало. Если он не успеет принести документы до четырех, придется ждать завтрашнего дня. А ведь и без того его зачислят, видимо, не тотчас. Так что каждый день на счету.

Успел! И Ольга Семеновна его сразу же вспомнила. Встретила с улыбкой, просмотрела бегло документы, отдала распоряжения секретарю и еще кому-то по телефону, а Максиму велела явиться утром в понедельник и уже не к ней, а в свой деканат.

Желая убить двух зайцев сразу, он заодно поинтересовался и местом в общежитии. Так, на всякий случай.

Отец ведь наверняка выставит его из дома, а даже если и нет – после всего самому там оставаться не хочется.

Можно, конечно, жить в доме деда, но каждое утро оттуда не наездишься. Была бы хоть машина своя или байк, а мотаться по электричкам – сомнительная радость.

Вариант со съемной квартирой Максим пока не рассматривал – карточка и так сильно оскудела, а ведь еще на что-то существовать надо и оплату за второй семестр где-то изыскать.

Ольга Семеновна воззрилась на него в изумлении, и Максим с пафосом задвинул речь о том, что не желает сидеть на шее отца, стремится к самостоятельности и все такое прочее. Насколько уж убедили ее эти доводы, он не понял – выглядела она по-прежнему удивленной, однако место ему пообещала, правда, нехотя:

– Вообще-то этими вопросами у нас заведует профком, я только списки одобряю… Ну и общежитие мы даем бюджетникам и иногородним, но… В принципе, думаю, это не проблема. Я, конечно, позвоню им, ты же у нас тоже как бы приезжий. Только вот ты и сам не сможешь там жить.

– Почему?

– Ну условия там, знаешь ли, не то чтобы спартанские, но далеко не пять звезд. Вряд ли ты к таким привык, – усмехнулась Ольга Семеновна.

– Ну я не такой уж и изнеженный, – буркнул он.

Она ничего не ответила, но снова усмехнулась, мол, знаем мы вас таких «неизнеженных».

Максиму даже как-то неприятно стало. И немного обидно. Что уж она так? Ведь она его совсем не знает. И понятия не имеет, в каких условиях он жил в том же, например, пансионате. Однако спорить не стал, для себя решив, что теперь уж точно заселится в эти «далеко не пять звезд», хотя бы из чистого упрямства. Ну и из соображений экономии, конечно.

В целом же он ушел довольный, что все сложилось удачно.

Прогулялся по этажам – вуз как вуз. Длинные коридоры, широкие лестницы, кафедры, аудитории, огромный холл с зеркальными колоннами.

С любопытством изучил стенд, на котором висели объявления и расписание. Подосадовал, что будет учиться с ней в разные смены. В конце концов решил найти столовую и хоть немного поесть, потому что в животе урчало на все лады. А уж затем, подкрепившись, осуществить вторую часть плана – выяснить, в какой группе учится Алена. Ну и найти ее.

Ждать до понедельника – почти целую неделю – в его планы никак не входило. Да и какой понедельник, когда кровь так и играла от одной мысли, что прямо сейчас она тоже где-то здесь, в этом же здании, сидит, пишет, слушает…

Где находится столовая, ему показали улыбчивые девушки. Выбор блюд, правда, оказался скромный: рожки, гречка, котлетки, овощные салаты, но Максим с аппетитом съел все, что взял.

Теперь оставалось наведаться в деканат факультета английского языка и выспросить то, что так его интересовало.

Вообще-то, прикидывал он, ему вполне могли и не сказать ничего. С этими личными данными все сейчас так носятся. Но у него был козырь – официально он ей все-таки брат.

«Так им и скажу – брат…» – продумывал он доводы, выходя из столовой.

Посмотрел вперед, размышляя, в какой стороне может находиться деканат, и… замер: в двух шагах стояла Алена и глядела на него так, будто призрака увидела.

Он и сам опешил. Сердце тут же вздрогнуло, дернулось, точно вспугнутый зверь, и замолотило во всю мощь, аж до боли в ребрах.

Сзади его кто-то легонько подтолкнул, попросив посторониться, и оцепенение спало. Даже удалось почти полностью взять себя в руки. Во всяком случае, к ней он подошел и, преодолев волнение, почти невозмутимо поздоровался, даже улыбку выдавил:

– Привет, сестричка.

Алена же со своими эмоциями, очевидно, справлялась не так успешно. Потому что все никак не могла выйти из ступора.

Максим подхватил ее под локоть и отвел в сторону, к широкому подоконнику. Если уж честно, то у него самого поджилки слегка подрагивали, так что опора не помешает. Но видеть ее он был очень рад.

Она послушно последовала за ним. Наконец произнесла, все так же недоуменно таращась на него:

– Ты как тут оказался?

– Приехал, – просто ответил он, пожимая плечами и продолжая с неприкрытым интересом разглядывать ее лицо.

Теперь, когда первое потрясение прошло, она снова стала смущаться, зажималась, отводила взгляд.

– Но ты же… в Калининграде.

– Сегодня прилетел, три с половиной часа назад. И сразу к тебе.

Он наклонился ближе, заглянул прямо в глаза. Алена тотчас вспыхнула.

– Зачем?

– Соскучился, – улыбнулся Максим.

– Так сильно, что аж…

– Так сильно, – повторил он одними губами, с наслаждением глядя, как алеют скулы, как в смущении она закусила нижнюю губу.

Безумно хотелось коснуться ее кожи, вдохнуть аромат волос, а еще больше поцеловать, но Максим отдавал себе отчет, что рано пока вот так наседать. Это лишь спугнет ее.

– А если серьезно, зачем ты здесь?

– Да я и не шучу. Говорю же – к тебе приехал. Учиться теперь тут буду. А ты, кстати, в какой группе?

– В двести пятой, – ответила Алена и бросила на него быстрый, полный сомнений взгляд.

– Ты не веришь? – приподнял он насмешливо бровь.

Она покачала головой.

– Ну ничего, у меня еще будет время тебя убедить. Слушай, давай куда-нибудь сходим, пообщаемся?

Она отвернулась к окну, с минуту молчала, потом посмотрела на него строго и выдала:

– Максим, я не знаю, что ты задумал, но я ничего этого не хочу. Оставь меня, пожалуйста, в покое.

– Чего «этого» ты не хочешь?

– Ничего не хочу.

Он хмыкнул:

– Ну ладно, давай просто где-нибудь посидим, поболтаем? Хотя бы вон в этой же столовке…

– Нет, – она упрямо качнула головой. – Мне уже надо на пару идти. Извини, не хочу опаздывать.

Она взяла с подоконника сумку, крепко сжала в руках ремешок, на пару секунд задержалась, будто прощаясь взглядом, и устремилась в сторону лестницы в другом конце холла.

Максим за ней не увязался. Ведь и правда – будет еще время и для разговоров, и для всего остального. Теперь он в это твердо верил.

Глава 10

Последнюю пару Алена отсидела как в тумане. И в таком же состоянии, буквально на автопилоте, добрела домой.

Потрясение никак не отпускало. Максим здесь! В голове до сих пор не укладывалось. Она бы собственным глазам, наверное, не поверила, но он ведь еще и брал ее за руку, говорил с ней…

Но почему все-таки он здесь? А как же Калининград? Как же его женитьба? Как же та блондинка с фотографий?

Алена открыла страницу Максима в инстаграме. В его аккаунте все по-прежнему: старые фото на месте, никаких новых нет.

Мелькнула мысль: может, отцу позвонить, у него спросить? Но сама же ее и отвергла. Нет, не хотелось звонить ему лишний раз. «Само все выяснится со временем, – решила она. – Надо просто подождать». Вот только ждать никакого терпения не хватало. До зуда хотелось выяснить, зачем он приехал и что все это значит.

Вновь и вновь память самовольно прокручивала момент, когда он неожиданно вышел из столовой. Сердце и в десятый раз, и в сотый все так же при этом замирало. А стоило вспомнить, как он в глаза заглядывал, так и вовсе внутри все обрывалось.

Ну вот зачем, зачем это все? Ей, и не встречаясь с ним, было тяжело с собой бороться. А теперь где сил взять? И стойкости? Но сегодня она молодец, сегодня она продержалась достойно. Хотя, если уж откровенно, не благоразумие в ней говорило и даже не гордость, а банальная обида, помноженная на горькое разочарование после новости о женитьбе. Не предупреди ее отец накануне, так она, вполне возможно, и поддалась бы слабости, и совершила бы очередную глупость, а потом снова убивалась и черт знает как выкарабкивалась бы из глубокой депрессии. Нет уж, такое «счастье» ей не нужно. Никаких с ним контактов, никаких «посидим-поговорим»!

И все-таки как узнать, почему Максим в Иркутске? И что он делал в универе?

Все эти вопросы разрывали голову и не давали покоя. Оттого никак не получалось сконцентрироваться на домашнем задании, в общем-то простом – на повторение страдательного залога. В другой раз она бы, не думая, за несколько минут все сделала, а тут прямо как в поговорке – смотрела в книгу, а видела фигу.

Около семи вечера пришла Роза Викторовна, хозяйка. Была у нее манера заявляться без предупреждения. Причем поводы для визитов все какие-то дурацкие придумывала. Сама же будто мимоходом осматривала квартиру. Что искала? Непонятно. Следы разгула? Бардака? Разврата?

Каждый раз уходила успокоенная, но спустя примерно неделю снова наведывалась.

Вот и сейчас для приличия позвонила и, не дождавшись ответа, принялась ковырять в замке ключом. Алена ее звонок слышала, но решила, что это Денис, а видеть его сейчас, когда все мысли неотвязно крутились вокруг Максима, просто не могла. Вот и затаилась, сделав вид, что дома нет.

Хозяйка деловито сунулась в уборную, затем прошествовала на кухню, где Алена, прихлебывая остывший чай, томилась над учебником Аракина. Увидев ее, Роза Викторовна вздрогнула от неожиданности, охнула и схватилась за сердце.

– Ты меня так в гроб сведешь! Ты почему не открываешь? Я звонила!

– Я думала, что это Денис, – честно ответила Алена.

Хозяйка проморгалась, а затем расплылась в понимающей улыбке.

– А-а, поссорились. Правильно-правильно, пусть помучается, – одобрила. – Это его еще крепче к тебе привяжет.

Сгрудила сумки на пол, возле тумбочки с микроволновкой. Сняла с сушилки кружку, тронула чайник, включила и присела напротив Алены.

– Только тут главное – не переусердствовать, – со знанием дела заявила она. – А то можно на бобах остаться.

Подперев щеку пухлой рукой, уставилась на Алену с любопытством.

– Ну, рассказывай, что у вас случилось? Из-за чего поссорились-то?

Алена воззрилась на хозяйку в немом изумлении. Потом пожала плечами:

– Да нечего рассказывать.

– Из-за мелочи, поди, какой-нибудь? Так оно и бывает… Вот у меня был случай…

Чайник пошумел и отключился, но Роза Викторовна про чай забыла: она с головой погрузилась в свои воспоминания. Рассказывала о каких-то людях, родственниках, институтских подружках, мечтательно улыбаясь. Алена ее едва слушала, думая о своем: позвонить – не позвонить отцу? Спросить – не спросить про Максима?

– Так на кого ты учишься? – вдруг вывела ее из раздумий хозяйка.

Алена и не заметила, когда та успела сменить тему. Рассеянно тряхнула головой, пытаясь сообразить, что от нее хотят.

– Кем будешь, говорю? Ты ж студентка вроде как? – повторила Роза Викторовна.

– А-а, да, на факультете английского языка учусь, – пробормотала Алена.

– Да ты что?! – вдруг обрадовалась хозяйка, аж руками всплеснула. – И хорошо язык знаешь?

– Ну да, нормально. Прошлую сессию сдала на «отлично».

– Умница! Я же сразу поняла, что ты девочка хорошая. Слушай, Ален, у меня к тебе предложение. Внучка моя совсем не соображает в английском. По всем предметам четверки-пятерки, а с иностранным просто беда. Решили в этом году репетитора ей взять. Все-таки девятый класс. Может, ты с ней как раз и позанимаешься? Не бесплатно, разумеется.

Сначала Алена принялась открещиваться. Ну какая из нее учительница? Позавчера только школу закончила. Они с этой внучкой почти ровесницы. Четыре года разницы – так себе авторитет. И потом мало ведь самому знать предмет, надо же еще уметь доходчиво знаниями делиться, объяснять понятно и нескучно.

Но Роза Викторовна настаивала, убеждала, сулила скостить плату за жилье вполовину.

«Да почему бы и нет», – в конце концов подумала Алена. Она ведь собиралась начать зарабатывать самостоятельно – вот и пожалуйста, первый опыт будет.

Договорились заниматься трижды в неделю по часу. На радостях Роза Викторовна выудила из сумки упаковку с зефиром и снова включила чайник. За чаепитием их и застал Денис, но присоединиться не пожелал. Потоптался и ушел, не слишком довольный. Однако Алена вздохнула с облегчением: именно сейчас его общество совсем не сочеталось с ее настроением, несмотря на недавнее решение оставить Максима в прошлом, двигаться дальше, ну и как-то приблизить уже Дениса. Нехорошо же постоянно его футболить. Он так для нее старается, столько всего делает.

Ничего, еще успеют сблизиться.

* * *

Отец позвонил сам. На следующий день с утра. Сначала ходил вокруг да около, выспрашивая, как дела да как учеба. Потом его прорвало:

– Этот же заявился! – И осторожно: – Не видела его?

Хоть отец и не уточнил, кого, Алена сразу догадалась, что речь о Максиме, и занервничала. Отчего-то совершенно не хотелось говорить правду.

– Ты о ком? – притворилась она, пытаясь выиграть хотя бы несколько секунд, чтобы справиться с волнением.

– Да о ком, о ком – о Максиме, конечно! Этот идиот там у себя все бросил, вернулся сюда. Я боялся, что он и к тебе заявится.

Алене сделалось не по себе. Прежде всего потому, что раньше она никогда не врала отцу. Строго говоря, она и тут не совсем уж врала, скорее, умышленно смолчала, но все равно ощущение лжи оставило неприятный осадок. Впрочем, ощущение это было сиюминутным. Новый прилив волнения после такой новости быстро вытеснил все остальные эмоции. Значит, Максим не соврал вчера! Он действительно вернулся!

– Мерзавец, задумал перевестись к вам. И все втихаря. Уже и документы подал. А я же выяснил – приняли. Эта идиотка, ваша директриса, еще и поздравила меня. Дура! Я аж не нашелся, что сказать. Теперь вот думаю, что можно сделать…

– М-м-м, – промычала ошарашенная Алена.

– Или плюнуть на все? Стоит ли ради него еще людей серьезных дергать?… Пусть живет этот щенок как хочет. Свою же жизнь спускает. Там у него было все, а тут… От меня он больше ни рубля, ни помощи не получит. Только ты, главное, его к себе не подпускай. Но ты и не подпустишь, я знаю. Ты ж у меня девочка умненькая. Поняла уже, что он собой представляет.

Алена молча слушала излияния отца, силясь осознать новость: Максим и правда перевелся в ее вуз. Это значит, он не просто переехал, он остаться тут решил!

Отец еще долго распекал Максима, награждая того самыми красноречивыми характеристиками. Все это Алена молча пропускала мимо ушей.

От потрясения она как-то и думать забыла о предосторожности, ставшей уже привычкой, и спросила прямо:

– А как же его невеста? Он же там жениться собрался, ты говорил?

– Ой, да черт его знает! – психовал отец. – Может, выдумал все. А может, планирует перевезти ее сюда. Мне плевать, но с ним я уже ничему не удивляюсь.

Этот телефонный разговор здорово выбил Алену из колеи. Мало того что она абы как приготовилась к английскому, потому что вчера ничего в голову не лезло. А ведь Изольда наверняка на нее зла. Так теперь еще этот звонок – и снова думается о чем угодно, только не об учебе.

Впрочем, сейчас и встреча с Изольдой на фоне волнения не так страшила. Ну поязвит она, подумаешь! В первый раз, что ли?

Денис, как и все эти дни, поджидал Алену на улице перед входом в институт. Правда, не один, а в окружении своих друзей-сокурсников. Те, хоть и вели себя с ней, можно сказать, вполне дружелюбно, отчего-то внушали неуютное чувство. Хотя она вовсю старалась не идти на поводу ощущений, понимая, что это лишь отголоски знакомства с классом Максима. Убеждала себя, что они всего лишь парни, обычные, слегка разухабистые, нагловатые, но простые и веселые. И ей пора выбираться из своей скорлупы, становиться общительнее.

Она улыбнулась им, стараясь выглядеть искренне. Впрочем, трезвые они вели себя вполне в рамках, если не считать шуток с легкой пошлинкой и редких матюков.

– У Серого сегодня днюха, – пояснил Денис, когда они зашли в здание.

Денис каждый день провожал ее до аудитории, держа под руку. Такой маленький миленький ритуал.

– Ой, что ж ты сразу не сказал? – спохватилась Алена. – Я бы его поздравила.

– Ну, у тебя еще будет возможность. Приходи сегодня к нам в общагу. Правда, приходи!

– Мне как-то неудобно, – замялась Алена.

– Да что тут неудобного? Это, вообще-то, естественно – прийти со мной. Ты ж моя девушка. Я и так вечно один всюду, как будто без… Приходи, а?

– Хорошо, – уступила Алена.

Денис заметно повеселел, приобнял за талию и повел к лестнице. Но тут его встревожил телефонный звонок. Он убрал руку, ответил на звонок. Алена не прислушивалась, к тому же Денис отошел в сторону, подальше, но по его мимике видела, что звонок не самый приятный. Он озабоченно кивал, хмурился, а когда перехватывал ее взгляд, заметно тушевался. Наверное, ему неудобно оттого, что ей приходится стоять тут и ждать его, догадалась она и знаками показала, что пойдет на пару. Он махнул рукой, чмокнул воздух и снова сосредоточился на своем абоненте.

А первой парой между тем был английский как раз у Изольды.

Алена чуть ли не вприпрыжку помчалась вверх по лестнице – зря все-таки ждала Дениса, теряла время. Звонок застиг ее в пролете между третьим и четвертым этажом, призывая ускориться, – Изольда с особым смаком словесно четвертовала опоздавших.

Чуть запыхавшись от быстрого подъема по лестнице, Алена приостановилась, отдышалась и свернула в опустевший коридор. И тут же вздрогнула от неожиданности. Дыхание и так сбилось, а тут и вовсе горло перехватило.

Максим… Привалившись спиной и затылком к стене, он стоял возле ее аудитории, скрестив ноги и заложив руки в карманы джинсов.

Вроде бы он и не видел ее, и не смотрел даже, но, когда она, волнуясь, подошла ближе, поздоровался:

– Привет, сестричка.

Ну как тут оставаться собой, когда от одного его голоса кожа покрывалась мурашками?

– Привет, – нашла она в себе силы ответить более или менее спокойно.

– На пару торопишься? – кивнул он на аудиторию.

– Да, у меня английский, – потянулась она к ручке двери, но он тут же преградил ей дорогу.

– Может, прогуляешь разок?

Под его пристальным взглядом лицо предательски вспыхнуло.

– Зачем? – хотелось сказать холодно, а получился какой-то лепет.

– Прошвырнемся немного. Покажешь, где тут что и как у вас. Поболтаем заодно.

– Нет, я не пропускаю занятия, – глухо ответила она.

– Ой, да ладно, ничего страшного не случится.

– Нет, не могу.

– Ну давай тогда после занятий встретимся?

Максим наклонился к ней совсем близко. Смотрел в глаза и улыбался краешком губ, немного насмешливо, как будто чувствовал, что чем он ближе, тем меньше она владеет собой.

Алена отстранилась. Хоть и в смятении, но ответила твердо:

– Нет, Максим. Я думаю, нам не о чем разговаривать.

– Ошибаешься…

Дверь аудитории распахнулась, и в коридор выглянула Изольда. Стрельнула взглядом в Максима, затем повернулась к ней:

– Рубцова! Все никак с кавалерами своими не наворкуешься? Лучше бы такой пыл на учебу направила. Опять будешь блеять овцой, о чем ни спроси?

Алена почувствовала, как зажгло лицо, точно от пощечины. Взглянула исподлобья на ненавистную англичанку, пытаясь придумать достойный ответ. Но риторика, увы, не ее конек. Так было всегда. И чем сильнее волнение, тем глуше словесный затык. Хоть плачь!

– Э, мадам! – шагнул к ней Максим. – Давайте-ка на полтона ниже. И выражения выбираем, о’кей?

– Максим, – зашипела Алена.

Изольда ему не ответила, лишь прищурилась и зачастила на английском:

– Keep in mind, Rubtsova, you are to take my exam in January. I’ll be assessing you on your knowledge only. Your other skills will not be taken into account. So far I can’t see much of it [5].

– You just look in the wrong direction [6], – снова вмешался он.

– What? [7] – она повернулась к Максиму.

Тот с завидной невозмутимостью выпалил на беглом и чистейшем английском:

– If you were really interested just in knowledge, you would’ve not cling to these other skills, as you put it. Do you know what your phrase «have not coo with the boys» is telling about? That you do not have anyone to coo. That’s where such an annoyance comes from [8].

Изольду его слова задели, было видно. С минуту она смотрела на него молча, только крылья носа трепетали. Потом процедила:

– Хамство, молодой человек, еще никого не красило!

– Так вы себе это скажите.

Изольда развернулась и зашла в аудиторию. Алена поспешила за ней, чувствуя, что вмешательство Макса ей еще ой как отольется.

И правда, отыгралась она на ней по полной программе.

Хотя половину пары Изольда делала вид, что попросту не замечает ее. Не задавала ни единого вопроса, демонстративно не смотрела в ее сторону, но затем, видно, нрав взял свое, и понеслось: что ни вопрос – то с каверзой, что ни фраза – то с подковыркой. А под конец пары и вовсе будто распоясалась. В открытую оскорбляла. Даже вроде как привыкшие к ее язвительности одногруппники недоуменно переглядывались. Алена пару раз возмутилась, но лучше бы, наверное, молчала, потому что каждое ее слово Изольда выворачивала и высмеивала. А потом, уж не скрывая мотивов, выдала:

– Вы, зеленые глупцы, недоросли, бездарные неучи, думаете, что весь мир вращается вокруг постели. Думаете, что если есть, с кем ее разделить, значит, это дает вам какие-то преимущества. Думаете, это главное? Если вы и впрямь так считаете, то вы смешны и убоги.

Разражаясь этой гневной речью, Изольда глаз с Алены не сводила, так что все в аудитории поняли, по ком звонит колокол. Но при этом поняли все неправильно! Решили вдруг, что Изольда ее застукала за чем-то неприличным, вот и сорвалась.

И после пары обсуждали – шепотом, но довольно громко, до Алены, во всяком случае, долетало. И косились. Пусть беззлобно, но все равно приятного мало. Одна из девчонок, Юлька Аксенова, высказалась в лоб, подхихикивая. Хотя сама по успеваемости плетется в хвосте, еще и прогуливает постоянно. Преподаватели обычно на нее ругаются, а к Алене, наоборот, благоволят, а тут надо же, отличнице перепало!

– Рубцова, ты прямо в моих глазах выросла! Я уж думала, ты такая вся правильная и скучная, а ты всех нас переплюнула. Колись, чем вы там с Яковлевым занимались? А главное, где?

– Не придумывай всякую ерунду! – буркнула Алена, сгорая от стыда.

* * *

Максим выловил ее в холле, однако, взвинченная отповедью Изольды, Алена сразу же пресекла все его предложения:

– Я никуда с тобой не пойду. Я не буду с тобой встречаться. И говорить мне с тобой не о чем, – говорила она взволнованно, но весьма решительно.

– Почему это? – Он приподнял бровь в притворном изумлении. И губы его слегка подрагивали, точно он сдерживал смех.

Алена рассердилась. По его милости ее опозорили, а ему весело!

– Потому что не хочу! – Ее ответ прозвучал резко, даже как-то зло. И она поспешила добавить уже мягче: – Я тебя прошу, Максим, оставь меня в покое!

– Не могу, – просто ответил он.

И взглянул все с той же насмешкой, мол, притворяйся сколько угодно, но я-то знаю, что на самом деле у тебя на уме.

Невозможный! Алена раздосадованно покачала головой, развернулась и устремилась к выходу, почти ожидая, что Максим пойдет следом. Но нет, не пошел. И очень хорошо! Потому что едва она вылетела на улицу, как навстречу ей попался Денис.

Алена аж содрогнулась внутренне, представив, как пришлось бы объясняться перед обоими. Рано или поздно этого, конечно, не миновать, но к такому разговору надо будет как следует подготовиться. А сейчас ее и без того потряхивает после английского.

– А я за тобой, – с улыбкой сообщил Денис. – Про день рождения помнишь? А то мы сегодня с тобой как-то разошлись не очень хорошо, на бегу, ни о чем толком не договорились. Баран один позвонил…

Алена на всякий случай оглянулась, но, к счастью, Максима нигде видно не было.

– Помню, но я, наверное, не пойду.

– Почему? – улыбка его сразу угасла.

– Да на меня Захарова сегодня всех собак спустила. Так что нет никакого настроения.

– Изольда, что ли? – неожиданно развеселился Денис. – Да нормальная она тетка, немного со странностями, но надо просто найти с ней общий язык. Меня она любила в свое время. Даже зачет какой-то автоматом поставила.

– А меня вот терпеть не может, – вздохнула она.

Денис всю дорогу до ее дома с увлечением вспоминал моменты, когда Захарова проявляла к нему удивительное благодушие, выделяя из всех единственного его, и не сразу заметил, что Алена от этих рассказов мрачнеет еще больше.

– Прости, – осекся он. – Надо было тебя поддержать, а я…

Он посмотрел на нее с таким искренним сожалением, что Алене стало неудобно за свою злость и раздражение.

– Да ничего, – заверила она. – Ты ведь тут ни при чем.

– В любом случае к Серому идем вместе. Отказы не принимаются! Тебе, наоборот, надо отвлечься.

«Может, он и прав», – подумала Алена. Отвлечься определенно надо, и не только от Изольды. Забыть кое-кого хотя бы на вечер тоже будет нелишним. Правда, друзья Дениса, да и общажный антураж – это не совсем то, что ей интересно. Но выбора-то нет. И его обижать не хочется.

Потому, немного поколебавшись, она все-таки уступила.

Глава 11

С этим днем рождения Денис связывал особые надежды и планы. Просто хотелось уже сдвинуться наконец с мертвой точки в отношениях с Аленой. Ну ладно, может, не с мертвой. Но то, что было сейчас между ними, его тоже не устраивало. Что он, пионер какой, довольствоваться одними поцелуйчиками? Он взрослый мужчина с мужскими потребностями. Надо ведь понимать. Но Алену все это, похоже, абсолютно не волновало. Она вообще вела себя с ним чаще всего отстраненно. Как будто дозволяла быть рядом: есть он – хорошо, нет его – тоже неплохо. Кого такое отношение не обидит?

И он бы давно с ней расстался. Ледышки совсем не в его вкусе, но вот не мог. Себе говорил: все дело в том, что Алена – выгодная пара. Потому он и мирится до сих пор с ее холодностью и неприступностью. Пацанам тоже втолковывал, что ради светлого будущего можно и потерпеть. Тем более если уж приспичит, всегда можно найти варианты. Собственно, он так и делал. Спускал пар с Викой.

Вике, само собой, такое положение вещей не нравилось. Она и дулась, и ворчала, а иногда даже плакала, но никогда ему не отказывала.

Всех убедил Денис, что дело исключительно в расчете. Вот только когда оставался с Аленой наедине, когда смотрел в ее синие, как ясное полуденное небо, глаза, ни единой мысли, ни воспоминания о расчете не возникало. А каких сил стоило ему держаться, когда они целовались, и в самый неподходящий момент она вдруг вырывалась из его объятий, вся какая-то нервная и испуганная. Это и раздражало до безумия, и одновременно заводило. И сам он понимал, что так долго не протянет. И милая, безотказная Вика в унизительной роли суррогата недолго сможет заменять для него ту, которую ему действительно очень и очень хочется. Понимал он и то, что силой тоже нельзя. Мог бы, но что потом? В лучшем случае просто расстанутся, а что могло быть в худшем – даже думать не хотелось. Да и расставаться он не был готов.

«Все дело в том, – размышлял Денис, – что Алена – девственница. Ей просто страшно впервые сделать такой шаг, хоть ей уже и девятнадцать. Будь иначе, она бы наверняка уступила. Да конечно! Тут и сомнений нет. Все они, – думал он, – трясутся над своим первым разом». А вот лично ему, Денису, совершенно фиолетово – первый, второй… Хотя тут он кривил слегка душой. Что-то трогательное определенно в этом есть. И гордость пробирает, когда ты первый, но помимо этого – ничего хорошего. Ни страсти, ни умелых ласк. Осторожничать надо. В общем, та еще морока. Ну а в случае с Аленой так и вовсе это лишь дополнительное препятствие.

Уж сколько он пробовал и так и этак – она ни в какую. Даже грудь потрогать не дает.

Пацаны и то уже недоумевали (а за спиной, может, и посмеивались, просто в глаза не решались): месяц с лишним ее обхаживает, а до сих пор ничего. Как соберутся вместе, так начинаются расспросы:

– Ну что? Прикатал ее уже или так и не дает?

Уже себя каким-то ущербным начал чувствовать. Хотя ведь все при нем: и внешность, и бабки, и не жадный при этом. Вот что ей надо? Он же старается, делает для нее все, что можно и нужно. Другая давно бы уже сама…

Словом, он подумывал напоить ее. А там уж точно все получится. «Девчонки ведь такие, – рассуждал Денис, – как выпьют, так согласны».

Тем более напоить Алену несложно: ей, как практически непьющей, будет довольно и пробку нюхнуть. Тогда вот она с одного бокала шампанского захмелела вмиг, и сразу расслабилась, и болтала без умолку, и смеялась, и именно тогда согласилась с ним встречаться. А теперь настала пора перейти на новый этап.

Одна была загвоздка: Алена упрямо и категорически отказывалась пить. Что он ей только не предлагал, какие только поводы не придумывал. Раз пять приходил к ней с вином и конфетами, все как полагается. Конфеты она принимала, а вино уносил обратно.

Так что день рождения Серого он ждал с особым нетерпением. Верил – все будет! Ведь одно дело, когда вы вдвоем – слишком-то и не понастаиваешь. Да и поводы, если уж честно, были из пальца высосаны. И совсем другое – день рождения. Там на нее насядут все присутствующие, а именинник еще и обиду разыграет, если Алена будет чересчур упираться. Это Серый умеет.

Он так и сказал, когда накануне сидели в его комнате:

– Да приболтаем мы твою недотрогу, Дэн. На крайняк прикинусь оскорбленным. Мол, не уважаешь, брезгуешь. Я, кстати, ради ее высочества даже шампусик прикупил. – Серый резво подскочил с табуретки, распахнул дверцу крохотного, чуть больше тумбочки, холодильника и достал бутылку «Советского» полусладкого.

– Молодца, – хмыкнул Денис. – Я еще пару бутылок притараню на всякий случай.

– Но! – Серый вернул шампанское в холодильник и выпрямился, подняв вверх указательный палец. – Я тебе советую, Дэн, капнуть ей в шампунь водочки. Для верности. Немного, она и не почувствует. Но эффект будет норм.

– Согласен, – поддержал Костян, который до этого момента молча поедал прямо из сковороды жареную картошку. – Я сам так Оксанку из пятьсот пятнадцатой в прошлом году прикатал.

– Ну не знаю, – посмотрел на друга с сомнением Денис. – Вдруг ей сплохеет. Она же так-то не пьет.

– Так чуть-чуть же!

– Оксанка тоже не пила в прошлом году, – снова вмешался Костян и, гоготнув, добавил: – Зато в этом хлещет, как конь.

– Да не парься, Дэн. Я сам все сделаю. Ты ее просто в какой-то момент отвлеки, а я капну.

– Капну! – снова загоготал Костян.

– Дебил, – беззлобно бросил Денис. – Ешь давай свою картоху, не отвлекайся.

– А что? Вкусно, кстати. Первачки жарят не хуже девок.

– Ты им хоть немного оставь, – усмехнулся Серый, – а то они так скоро с голодухи подохнут. То суп у них оттопыришь, то картошку.

– Ничего, – пробубнил Костян с набитым ртом, – еще нажарят. Кстати, подпряги их, чтоб тебе готовили на днюху.

– Уже, – довольный, усмехнулся Серый.

– Во, правильно! Там у них этот… – Костян принялся скрести вилкой по дну почти пустой сковородки. – Азамат вроде… Горец их, короче, офигенно мясо жарит. Вот он пусть нажарит побольше.

– Ты, блин, человек-желудок, – похлопал его по плечу Денис, – кроме хавчика, еще о чем-нибудь можешь думать?

– Могу, но хавчик – это всегда актуально.

– Ладно, вернемся к нашим баранам, – хмыкнул Серый. – Точнее – овцам.

– Точнее – овце, – гоготнул Костян.

– Вы охренели! – вскипел Денис.

– Шутим, шутим, – миролюбиво улыбнулся Серый.

– Угу, – кивнул, подтверждая, Костян, работая челюстями.

– Короче, ты ее отвлекаешь. Я добавляю немного водки ей в стакан, она выпивает – и все. Дальше уже дело техники.

Ну техника-то не подкачает. Уж в чем в чем, а в этом Денис был уверен на все сто. Тут и опыт, и умения, ну и вообще, ни одна еще не жаловалась. Наоборот. А с Аленой уж он постарается тем более.

Правда, в последний момент весь план чуть не полетел к чертям. Она вдруг заявила, что не пойдет – нет, говорит, настроения. Денис от досады чуть не взвыл. Но, к счастью, удалось ее переубедить.

Зашел он за Аленой, как и договаривались, к семи. Забавная она – нарядилась так! Как будто они шли в театр, ну или в помпезный ресторан. Платье вон по фигуре, одного взгляда достаточно, чтобы понять – баснословно дорогое. Волосы уложила как-то замысловато. Туфельки на высоких шпильках. Денис аж сглотнул, с жадностью глядя на ее стройные ноги и тонкие лодыжки. Да, выглядела она исключительно хорошо, хоть и слегка нелепо для общажного антуража.

– А подарок? – обеспокоилась Алена. – Что мы Сергею подарим?

Денис отмахнулся:

– Я уже подарил за нас обоих.

– А что?

– Конверт, – соврал он.

Ну не говорить же ей, что как таковые подарки в настоящем смысле у них в общежитии не были приняты. По традиции имениннику несли к столу, кто что мог. Девчонки из пятьсот шестой – тазик с оливье. Из пятьсот двенадцатой – пирог с капустой и маринованные огурцы. Костян вот где-то разжился свиной вырезкой и заставил первокурсника-кавказца все это дело приготовить. Ну а его, Дениса, лепта была, между прочим, самая существенная: три литровые бутылки водки и две шампанского.

– Но долго я не буду, – предупредила Алена, когда они уже прошли мимо вахтера и поднимались по лестнице, – часа два посижу и домой.

Денис пропустил ее слова мимо ушей. Если все пойдет по плану, то домой она попадет хорошо если к утру.

Из комнаты Серого на весь коридор громыхала какая-то электронщина. Денис первым делом, как вошли, убавил громкость до минимума. Потом повернулся к Алене, к гостям и, широко улыбнувшись, объявил:

– Знакомьтесь, кто не знает. Моя девушка Алена.

– Здравствуйте, – кивнула она и сразу напряглась.

Обстановка, конечно, была не самая комфортная, учитывая, что та же Оксанка из пятьсот пятнадцатой – подружка Вики и наверняка все ей передаст. Но это Дениса мало беспокоило. Если все сегодня выгорит с Аленой, он и сам с Викой развяжется. Ее нытье уже в печенках сидит.

В общем-то, если не считать этого слегка щекотливого момента, компания была душевная. Все свои. Пацаны к Алене отнеслись радушно. Серый даже уломал ее поменять шпильки на растоптанные шлепки и усадил рядом с собой. А потом старательно подкладывал ей закуску, «пока все не расхватали», потому что сама она стеснялась.

А дальше все шло по накатанному. Алена, как и ожидалось, поначалу отказывалась даже пригубить. Но Серый – каков виртуоз! Театральные подмостки по нему плачут горючими слезами. Такое праведное оскорбление изобразил, что Денис и сам бы поверил и устыдился. Вот и Алена залепетала что-то в оправдание, но взяла в руки кружку, наполненную до краев шампанским. Бокалов, понятно, здесь не держали.

Цедила минут сорок, правда, и с таким видом, будто в кружке уксус. Но затем Денис подметил блеск в ее глазах и легкий румянец на скулах. Она даже активно включилась в беседу, когда разговор коснулся Изольды. Девчонки с удовольствием поддержали – через нее ведь многие прошли, а кому повезло не учиться у нее, все равно были наслышаны.

– А зарубежку у вас Анварес ведет? – спросила у Алены Оксанка.

– Он, – кивнула та.

– Шикарный, да?

Алена пожала плечами:

– На лекциях у него интересно. Девчонкам нашим он нравится.

Денис, слушая их, внутренне порадовался: пошло дело!

Он незаметно обменялся многозначительными улыбками с Серым – сигнал, что пора ее отвлечь.

– Ален, пойдем на пару минут выйдем? – позвал он ее. – Кое-что покажу.

Она, уже совсем не зажатая и, между прочим, улыбчивая (а улыбаться ей так шло!), выбралась из-за стола.

Показывать, собственно, было нечего. Поэтому он пошел путем банальным, но беспроигрышным: стал говорить, какая она очаровательная, самая милая, самая красивая, как он от нее без ума, и все в таком духе.

Алена на эти его излияния отвечала благосклонно, они даже нежно поцеловались, перед тем как вернуться в комнату, где веселье набирало обороты.

Теперь она уже не стала кочевряжиться. Бодро подняла наполненную кружку, чокнулась со всеми за здоровье, счастье и удачу именинника и сделала хороший такой глоток. Денис напрягся: вдруг почувствует привкус? Не почувствовала. Новый тост – новый глоток. Вскоре и вторая кружка опустела. Денис же, наоборот, как воду пил. Хоть бы слегка в голове зашумело, но нет.

Потом Вадик взялся за гитару. Исполнил, как обычно, излюбленную «Стену» из «Пинк Флойда». Алена, уже развеселая, заказала вдруг ему «Нирвану». Вадик помялся, но развел руками.

– Не умею, извиняйте.

– Плохо, – упрекнула она его на полном серьезе.

Денис аж хмыкнул:

– Не знал я, что ты «Нирваной» увлекаешься.

– Это же Курт, – дернула плечиком она, мол, какие могут быть еще вопросы.

Вообще-то, выпив, она вела себя довольно забавно. Совершенно непринужденно общалась со всеми, смеялась над шутками, строила забавные гримасы, тогда как обычно черта с два прочитаешь по ее лицу, что там у нее на уме. Но постепенно это ее оживление стало стремительно сходить на нет. Она как-то тяжело опустила голову, подперев лоб рукой. А когда Денис стал ее тормошить, порывисто вздернула лицо, но почти тут же снова безвольно опустила. И веки сомкнула в придачу.

Денис перехватил взгляд Серого: давай вперед на баррикады!

Вперед-то вперед, но сам он вдруг заробел. Алена совсем уж скисла. Это не секс получится, а черт знает что. Ему-то хотелось снять ее с тормозов, а не вывести из строя. Тем не менее другого раза могло точно не представиться. Поэтому он коротко кивнул Серому и помог Алене приподняться из-за стола.

В коридоре сновал народ. Десять вечера – самый пик активности. Кто-то мудрил над поздним ужином, кто-то курил, рассевшись на корточках, кто-то шлепал из душевой в тюрбане из полотенца.

Приобняв за талию, Денис вел Алену в свою комнату, пятьсот первую, в самом конце коридора. Она спала буквально на ходу и еле перебирала ногами, путаясь в огромных шлепках.

«Скверно все это, – думалось ему. – Не так хотелось. Но что уж теперь?…»

Добрели они с грехом пополам, а дверь оказалась запертой изнутри, да еще собачка опущена. Денис стукнул раз, другой. Никакого ответа. Тогда затарабанил нетерпеливо. Внутри завошкались, что-то скрипнуло, грохнуло, раздались приближающиеся шаги. Наконец щелкнул замок, и в щели возникла голова Костяна.

– Дэн, брат, найди другое пристанище, а? – затем перешел на шепот: – Я там с Оксанкой. Сеном откошу!

– Ну зашибись! – зло воскликнул Денис. – Куда я сейчас с ней… с такой?…

– Да первачков турни. Пусть потусуются одну ночь где-нибудь, уступят папе место.

Денис смачно выматерился на ситуацию в целом и на друга в частности и повел Алену в другой конец коридора.

Из-за двери пятьсот двадцать второй доносилась тихая музыка. Денис стукнул разок для проформы и ввалился в комнату первокурсников. Те тотчас подскочили, словно вспугнутые птицы.

Жили они втроем. Кавказец Азамат – черноглазый молчун-крепыш, который готовил отменно, и это его умение уже вышло ему боком. Старожилы и так первокурсников нагло объедали, а теперь и вовсе с него не слезали, заставляя торчать у плиты каждый божий день. Второй – Толик, тощий, субтильный паренек в очках. Его, как и Азамата, особо не трогали, потому что тот безропотно и добросовестно выполнял все поручения: стирал, мыл полы, бегал в магазин. Вот с третьим, Иваном, случались проблемы: денег и продуктов он не давал. Твердил, что нет ни того ни другого. Трудом тоже не горел желанием расплачиваться, только если прижмешь. Вот его шпыняли вовсю и даже поколачивали, но совсем слегка. Все-таки люди цивилизованные, не варвары какие-нибудь.

Денис с удовлетворением отметил, как переполошились все трое с его приходом. Толик аж в струнку вытянулся, всем своим видом показывая готовность и покорность. Азамат недоуменно захлопал черными глазищами, мол, что еще? В комнате именинника прибрались, в магазин бегали, стол накрыли… Даже Иван резво поднялся с кровати, хоть и насупился недовольно.

– Молодежь, такое дело: потусуйтесь нынче ночью где-нибудь в другом месте, – без всяких вводных заявил Денис. – Комната мне нужна. Свободная.

– А где? – не понял Азамат.

– Да где угодно. Хоть в коридоре, хоть у других первачей. Мне по барабану. Но в этой комнате до утра буду я. С моей девушкой. Так что быстренько собрались, ноги в тапки – и брысь отсюда!

– Так это… – вновь заговорил Азамат. – У нас же четыре кровати. Вон та свободная.

Денис посмотрел на него, как на идиота.

– Слушай, сын гор, не беси меня лучше. Или ты реально тупой и не въезжаешь, что третий – лишний? Или въезжаешь, просто извращенец?

Азамат тут же подхватил пару учебников, подушку и рванул к дверям. Двое остальных за ним.

«Все совсем не так», – посокрушался Денис, укладывая Алену на кровать. Скинул с ее ног тапки, накрыл покрывалом. Сам присел на край кровати рядом. Коснулся ее волос, щеки, погладил. Склонился, поцеловал в висок, в шею, чувствуя себя вором. Тоскливо выдохнув, поднялся. Ни черта у него так не получится. Не сможет просто. Не этого он хотел.

– Мне плохо, – еле слышно простонала она.

– Тошнит? – забеспокоился он. – Тазик принести?

Денис нашел под столом пластиковый высокий таз. Вытряхнул из него на пол какие-то тряпки и подставил к кровати.

– Давай помогу.

Но Алена качнула головой и отвернулась к стене, свернувшись калачиком.

Денис растянулся на соседней койке, но спал тревожно, урывками, постоянно прислушиваясь, не стало ли ей плохо. Крепко заснул лишь под утро, и то ненадолго: в половине восьмого его разбудили хозяева комнаты, виновато сообщив, что им пора собираться на занятия.

Алены в комнате уже не было. Когда она успела сбежать, он даже не слышал.

Первым делом Денис набрал ее номер, но абонент оказался недоступен. Не то чтобы он сильно встревожился, но стало как-то не по себе. От общежития до ее дома, конечно, расстояние небольшое, но мало ли? Чуть позже Серый сообщил, что она заглядывала к нему ни свет ни заря, забрала туфли, сумку и скрылась.

Глава 12

Утро понедельника оказалось насыщенным и незабываемым.

Еще на перроне, ожидая электричку, Максим понял, что порядком сглупил, когда решил поваляться в кровати лишние полчаса, вместо того чтобы ехать в город на самой первой маршрутке. Он и подошел-то к вокзалу – народ уже толпился. А за пять минут до прибытия набежала новая волна. Люди ехали на работу. И лица у всех были кислые, тоскливые, невыспавшиеся. Взглянешь – зубы сводит. Ну а когда примчалась электричка, уже битком набитая, когда весь этот люд валом рванул в разъехавшиеся двери, каким-то чудом вместившись в переполненное нутро, Максим подумал, что вот так, наверное, и развивается клаустрофобия. И вообще, хотел развернуться и уйти немедленно, но его уже внесло потоком в тамбур.

Вспомнился ненароком Сатклифф: «Нельзя впихнуть столько народа в такое маленькое пространство, чтобы они не начали друг друга жрать. Это невозможно». Оказывается, возможно…

Нет, надо было ехать в город на маршрутке. Но кто ж знал?

Впрочем, имелся и положительный момент. Можно было по дороге дремать стоя, даже держаться ни за что не нужно. Тут тебя, накрепко зажатого со всех сторон, даже не покачивало.

А по прибытии его все тем же потоком вынесло наружу, правда, при этом тычки локтями получил во все места, еще и чуть без куртки не остался. А там, между прочим, документы.

Оказавшись наконец на улице, он, встрепанный и измочаленный, ошалело оглянулся на толпу, но его одного, похоже, шокировал этот беспредел. Остальные с пресными и обыденными лицами просто спешили на остановку автобуса.

Не счесть, сколько раз Максим за свою жизнь ездил из города в поселок деда и обратно, но прежде его возил отцовский водитель, быстро и с комфортом. Селедкой в бочке добирался он впервые. И, видимо, придется привыкать. Отец очень жестко выразился по поводу его возвращения. Сюрприз ему не понравился. Орал так, что люстра в гостиной колыхалась. Из дома выпер в тот же день. Ну и открыто дал понять, что даже ломаного гроша больше не даст, хоть с голоду загибайся.

В общем-то, на его гроши Максим и не рассчитывал. Знал же, на что шел. Боялся он другого: того, что отец вмешается и его не зачислят. Но, видать, прооравшись, он поостыл или же просто не захотел возиться. А может, после оглашения дедовского завещания стало не до того.

На следующий же день после возвращения Максима домой они всем семейством посетили нотариуса, чтобы услышать последнюю волю деда. И тот сумел удивить всех, в том числе и самого Максима, отписав нажитое ему.

Нет, кое-что, точнее, некоторую сумму, кстати, весьма приличную, он оставил матери. Максиму же досталось почти все: этот его дом-дворец в поселке, огромная пасека, которой дед увлекся вдруг на старости лет и в которой Максим не смыслил ровным счетом ничего, и акции, акции, акции… В ценных бумагах он кое-что соображал на базовом уровне – как-никак год проучился на экономиста, но все эти трейдерские дела нагоняли на него скуку. Дед бы, наверное, страшно огорчился, но гипотетические, пусть даже внушительные, доходы Максима не слишком воодушевляли. «Лучше бы живых денег оставил, – думал он, – они нужнее». Следить же за курсом и котировками, забив на все, – боже упаси! Ну а пасека вообще в его представлении «белый слон» [9]. Как с этим слоном быть, он еще подумает.

А вот дом – это хорошо. Это несказанно хорошо, просто изумительно! Особенно в свете того, что отец категорически отказал ему в гостеприимстве. Все выходные Максим пребывал в эйфории. Он-то знал уже, что иметь свой угол – это многое значит. Надежное такое подспорье. А уж когда у тебя не угол, а хоромы – совсем счастье.

Приятно еще было вспомнить лицо отца, когда он узнал про завещание. Артемчик тоже приуныл, даже плакал потом от обиды, что дед оставил его с носом. Но все ведь, в сущности, закономерно и справедливо, стоит вспомнить, кто из них двоих разъезжал по морям и европам, а кто каждое лето торчал у деда и терпел его солдафонские замашки. Хотя Максим понимал, что справедливость, скорее всего, тут ни при чем. Просто старик рассудил, что Артем и так не пропадет, отец и поможет, и на ноги поставит, и всем обеспечит. А вот у них с матерью положение зыбкое: нелюбимый пасынок, нелюбимая жена. Сам-то Максим наивно верил, что и без всякой поддержки сможет горы свернуть, если потребуется, но такому подарку судьбы был очень рад.

Несколько раз звонил Алене, хотелось поделиться новостью, ну и просто услышать ее голос, но тщетно. Все время недоступна. В подполье она, что ли, ушла?

Ну а в понедельник, после без малого двух часов пути, энтузиазм значительно поубавился. «Плевать, – решил Максим, – пять там звезд или черная дыра, а заселится он в общежитие как можно скорее. На выходных можно и помотаться туда-сюда, а в будни лучше уж обитать поблизости от универа. И потом, столько времени удастся сэкономить, столько часов бесценного сна выиграть!»

* * *

Из деканата он прямым ходом отправился на пару – как раз успевал ко второй. По расписанию у него должна быть лекция по отечественной истории в триста пятой аудитории. Вел доцент Крайнов. «Значит, третий этаж», – сориентировался Максим.

На лестничном пролете между первым и вторым этажом толпились парни, явно старшекурсники. Встали кружком так, что не обойти, разве только бочком осторожно протиснуться. Ну или идти на таран.

Максим протискиваться не стал, пошел по прямой, разорвав их круг. Они даже расступились. Лишь один не сдвинулся, наоборот, еще и локоть выставил. Максим его и толкнул мимоходом, не то чтобы намеренно, просто нечего на пути стоять. Парень как раз пил энергетик, дернулся, и по подбородку побежала шипучая струйка, а на голубой футболке расползлось темное пятно.

– Э-э, б…, а ну, стой, баран! – услышал Максим за спиной. Оглянулся – вид у парня был самый что ни на есть воинственный. У остальных – тоже не сказать что добрый.

Связываться с ним сейчас не тянуло совершенно – и настроение не то, и отметиться таким образом в первый же день тоже не хотелось.

– Это ты мне, что ли? – с вызовом спросил Максим. – Вы совсем уже, господа студенты, охренели. Фамилия? Группа? Быстро…

– Э-э-э, – растерянно заморгал тот. От боевого настроя – ни намека. – А вы…

– А я замещаю доцента Крайнова. Пройдем-ка в деканат, выясним, кто тут баран?

Парень сглотнул и залепетал что-то невразумительное. Вроде извинений. Максим, не слушая, поднялся выше.

После истории прилежно отсидел политологию, но потом решил – все, на сегодня хватит. Включаться в процесс надо постепенно. Тем более жгло карман направление на заселение в общежитие, которое буквально выжал сегодня у ленивой, снулой тетки из профкома.

Разумеется, прямо сегодня вселяться он уж не станет, но зайти взглянуть, оценить общажный быт не терпелось.

А спустившись в холл, тотчас поймал взглядом Алену. Ну да, у нее как раз скоро начнутся занятия. Или уже начались? Он пытался разобраться в ее расписании, когда нулевые пары, когда первые, когда какие-то совмещенные, в общем, черт ногу сломит. Она приостановилась шагах в двадцати от него и, открыв сумочку, что-то там искала.

Максим улыбнулся и двинул прямиком к ней. Хотел подойти незаметно – просто до одури нравилось видеть, как розовели ее скулы, как округлялись глаза, полные смятения и чего-то еще невыразимого и щемящего. Эти моменты были сиюминутными, потому и такими желанными. Затем она будто надевала маску, и понять, что там у нее в душе и на уме, было невозможно. И если бы не эти мгновения, короткие, но красноречивые, когда она еще не успевала совладать с эмоциями, он бы, наверное, отчаялся.

Подойти к ней вплотную Максим не успел. Алена как почувствовала, резко подняла голову и поймала его взгляд. Ну и пусть. И с такого расстояния он уловил миг, когда в лице ее промелькнуло знакомое смущение. Любимое смущение. Обнадеживающее смущение.

– Привет, нас прямо судьба сталкивает.

– Угу, знаю я, какая это судьба, – тон ее был сухой и колючий, как наждачная бумага. И взгляд стал такой же. – Максим, я ведь уже…

Алена не договорила. Сумка вдруг выскользнула из рук и упала к ногам. На пол выкатились помада, ручки, еще какая-то канцелярия. Оба синхронно присели и одновременно потянулись за желтым кохиноровским маркером. Пальцы их соприкоснулись, и Алена тотчас отдернула руку, будто обожглась. Розовый румянец стал пунцовым. Это волнение передалось и Максиму, так что по телу заструилось тепло и горло словно засаднило.

Алена поднялась и отступила, неотрывно наблюдая, как Максим, сидя на корточках, собирал все в сумку. Потом выпрямился и протянул ей. Она сглотнула, пролепетала что-то неслышно, одними губами, не сводя с него глаз. Да он и сам тонул в этой синеве, чувствуя, как тепло струится по венам, как сердце разгоняется и набатом бухает в груди. И все слова вдруг комом встали в горле.

А сказать ведь так много надо! И она сейчас так растерянна, так откровенна, как раньше, как давно. Без этой своей напускной холодности. Максим видел: сейчас она его выслушает и даже, возможно…

Чертов телефон взвыл в самый неподходящий момент. Он бы и не стал отвечать на звонок. Плевать, кому он там понадобился.

Но Алена встрепенулась, будто очнулась от морока, больше не глядя в глаза, глухо произнесла, что ей нужно на пару, и торопливо засеменила к лестнице.

Глава 13

«Не пять звезд – это как-то слишком мягко», – такая была первая мысль, когда Максим, уладив все формальности с комендантом и получив ключи от комнаты, поднялся на пятый этаж. Он-то искренне считал, что привык к аскетическим условиям в пансионе и ничем его не удивишь. Но простота и обыкновенный минимализм там не шли ни в какое сравнение с убогим антуражем здесь.

Длинный узкий коридор с единственным окном в торце, вереница безликих дверей, противно мерцающие тусклые лампы дневного света. Тоскливо и безлюдно. Все, видать, на учебе. Только из дальнего конца коридора доносился рэпчик.

Уж лучше бы вчера он все-таки наведался сюда с экскурсией, как хотел, осмотрелся бы, пережил первые впечатления дома – сейчас было бы проще. Но сначала встреча с Аленой его разволновала, а потом еще и мать принялась трезвонить. Узнала она, мол, что даданы эти осенью никто не купит. Придется ждать до весны. И черт бы с этими пчелами, но за ними необходимо ухаживать, к зиме готовить, а это целая морока. Ладно морока. Главное, уметь надо, а тут даже не знаешь, как к этим ульям подступиться. Так что нужно будет нанять пчеловода, а это опять же деньги… И у матери брать не хочется – как-то стыдно.

«Что-нибудь придумаем», – заверил он мать, только чтобы она успокоилась. Сам же и понятия не имел, что тут делать. Разве что сдать дом, а с ренты платить этому наемному пчеловоду, ну и самому перебиваться. Но кто пожелает рвануть из цивилизованного общества в глухомань, чтобы жить в огромном доме среди леса? Хотя… Дауншифтинг нынче в моде, может, и найдется такой чудик.

Вчера, после звонка, они встречались с матерью в кафетерии неподалеку от университета. Мать предлагала приехать домой, пока отец на работе или еще где – теперь он не отчитывался перед ней, – но Максим предпочел нейтральную территорию. Зачем унижаться-то?

Мать посетовала, что Артем совсем от рук отбился. Не слушается, грубит, стал совершенно несносный. После завещания у него будто крышу сорвало. Потом переключилась на себя. Жаловалась на одиночество и сплошное непонимание. А когда зашел разговор про отчима, и вовсе горестно сморщилась: «Не хочу про него, одно расстройство только».

Максим мать правда жалел, но обрадовался в душе, что не придется выслушивать еще и эти излияния. Просто раньше она никогда так не откровенничала, да и вообще, на такие темы никто с ним не говорил, и он знать не знал, как нужно реагировать и что отвечать в такие моменты. Потому, пряча скуку, ждал, когда закончится их беседа. Однако, выговорившись, мать успокоилась, даже немного повеселела и неожиданно перешла к конструктиву. Предложила взять на себя все труды по поиску, и найму, и всему остальному. Максим, больше для виду, спросил:

– Оно тебе надо, гемор этот?…

– У меня же уйма свободного времени. Я вот сижу дома вечно одна, не знаю, куда себя деть, чем занять. Так что это для меня не хлопоты, а какое-то разнообразие. Цель какая-то. А то хоть на стену лезь с тоски. Ну а тебе учиться надо, некогда время тратить…

Мать, обычно сама печаль, тут вдруг преобразилась, загорелась прямо. «Да пусть занимается пасекой, домом – чем угодно, если тем более это ее так вдохновляет», – решил Максим. Ему же, собственно, легче. Единственное – о домашних выходных придется забыть, если дом они сдадут. Но это пустяковые издержки.

Правда, теперь, стоя перед обшарпанной дверью с увесистой спортивной сумкой в руке, думалось: не очень и пустяковые. Впрочем, человек, говорят, ко всему привыкает.

Дверь была без номерка, Максим вычислил по соседним, что это и есть пятьсот двадцать вторая, куда его определили. И ключ подошел, хотя замок – одно название.

Сразу с порога пахнуло какой-то кислятиной. Шлейф исходил от кастрюли на столе. Максим приподнял крышку, и его чуть не вывернуло. Прокисший суп. Зачем это на столе?

Сама комната его не то чтобы ужасала, но наводила смертную тоску. Глядя на затертый до дыр линолеум, на засаленные бумажные обои, сплошь исписанные всякими мудростями и непристойностями, на шкаф с покосившимися дверцами, который стоял поперек комнаты и, очевидно, разделял ее на «кухню» и «спальню», на колченогий стол со зловонной кастрюлей, на четыре узкие койки, застеленные клетчатыми покрывалами, оставшимися явно со времен Союза, Максим искренне недоумевал: это вот, что ли, дом? Как тут можно жить? Как он тут будет жить? Ему даже разуться здесь и то было противно.

Одно лишь не вписывалось в местный интерьер – пластиковое новенькое окно, проглядывающее сквозь затрапезную шторку.

– Бомжатник какой-то, – пробормотал он себе под нос.

Свою кровать он определил сразу – единственная здесь без подушки, без постели, без вороха всяких шмоток на спинках.

Над ней красовалась пошлая чернильная надпись на английском и соответствующий рисунок.

– Зашибись, – поморщился Максим, – как в общественном сортире.

Над входной дверью тоже кто-то начитанный вывел Lasciate ogni speranza, voi ch’entrate [10].

«Хотя написать такое снаружи было бы уместнее», – невесело усмехнулся Максим.

Примерно через час вернулись с занятий его соседи по комнате. Одного из них Максим точно вчера видел на лекции – парня-кавказца. Остальные двое тоже оказались его сокурсниками, просто он не обратил на них внимания. С виду все трое показались совершенно обычными и довольно дружелюбными.

– Ну и как тут вам живется? – поинтересовался он.

– Нормально, – ответил один, Толик.

– Когда как, – пожал плечами кавказец Азамат.

– Да отстой! – буркнул третий, Иван. – Были б бабки, лучше б хату снял.

– Плюрализм мнений, – хмыкнул Макс. – А на фига вы тухлятину на столе держите? Испытание газовой атакой для каждого входящего?

Парни коротко хохотнули, но тут же скисли.

– Да не, – скривился угрюмый Иван. – Это все Яковлев, козел. Азамат вон позавчера сварил похлебку, мы из нее все мясо сразу съели, потому что знали, что этот заявится и заберет. Они всегда так делают. Да там и чего было-то? На один зуб. Но тут этот Яковлев, скотина, как раз приперся. Увидел, что едим типа втихаря. Ну и началось…

Иван повернул голову влево – продемонстрировал синяк на челюсти ниже уха.

– Так-то… Кастрюлю этот козел в итоге забрал, но там у одного из них днюха была накануне. Видимо, хавчик остался с гулянки, ну и суп наш не пригодился и скис. Вот он вернул сегодня утром. И велел, чтобы кастрюля стояла на столе неделю. И никто ее тронуть не смел.

– Какой-то бред, пацаны, если честно, – удивился Максим.

– Бред? – ухмыльнулся Иван. – Ну ничего, сам скоро все узнаешь. Яковлев к нам каждый день, как к себе домой, приходит. Да и остальные старшаки не лучше.

– А послать их на хер?

– Макс, ты тут пока еще ничего не знаешь, вот тебе и кажется, что все так легко и просто, – ответил Азамат.

– Вот именно! – подхватил Иван. – Здесь дедовщина цветет буйным цветом. Четвертый-пятый курс нагибают нас, первокурсников, как хотят. Второй-третий – ну так… Они вроде уже не рабы, но и не хозяева. Их не трогают, и они особо к нам не лезут. Тут типа так заведено. Старшаки здесь – уроды конченые. Но самый оборзевший – это Яковлев.

– Да, наглый тип, – подтвердил Азамат. – Вообще!

– На днях приперся к нам на ночь глядя с пьяной бабой какой-то. Не из общаги она. И велел нам всем свалить. Он типа будет с ней тут трахаться всю ночь. А где нам спать, ему пофиг. Мы, блин, в душевой спали из-за этой сволочи! На сырой лавке!

Максим хотел высказаться, но его отвлек телефон. Снова звонила мать. А с ней лучше сразу поговорить, потому что она из тех, кто, пока не дозвонится, не отступится.

– Ладно, пацаны, еще поговорим, – криво улыбнулся он и вышел в коридор, на ходу принимая вызов.

Но в общежитие, видимо, подтянулся остальной народ с занятий. Стало шумно, оживленно. Музыка от попсы до тяжелого рока шпарила почти из каждой комнаты. В такой какофонии хоть заорись – ни черта не слышно.

Максим спустился вниз. Неподалеку заметил пятачок вроде спортивной площадки. Брусья, рукоход, турник, но, главное, нет никого и тихо.

Он примостился поудобнее на спортивном бревне и перезвонил матери. Она бойко отчиталась о проделанной работе. Максим аж удивился такой расторопности. Вечно вялая, плачущая, стенающая, тут она зачастила бодро, что уже нашла какого-то модного художника, кому сдаст дом. Так что деньги будут. Нашла и пасечника. Договорилась, что все покажет ему завтра.

Максим от души похвалил мать – ну ведь правда какая молодец! Избавила его от лишней головной боли. Благодарный, выслушал потом без раздражения еще ворох уже ненужной информации, даже к месту вставлял междометия и в приподнятом настроении пошагал обратно. В новый дом.

* * *

В комнате Максим обнаружил лишь Ивана. Ну и воняло опять нестерпимо.

– Где пацаны?

– Да вот повезло тебе, – скривился Иван. – Только ты ушел, как заявился этот урод. Яковлев. Толика заставил идти стирать свою футболку. Азамата погнал на кухню кашеварить. Там у них опять гулянка наметилась. Азамат у них как повар.

– А тебе какое задание дали?

– А мне вон засветили… – Иван снова повернул голову влево – показал чуть опухшее красное ухо.

– Блин, пацаны, что вы как лохи? Ну захотел халявной жратвы – предложили бы ему этот супец, – Максим кивнул на стол.

– На словах все такие умные, – хмыкнул Иван. – И главное, отважные. Вот возьми да предложи, раз не лох.

– Да не вопрос, – пожал плечами Максим. – В какой он комнате живет?

– В пятьсот первой. Это в том конце коридора.

– Пошли.

– Не, у меня рожа, знаешь ли, не казенная.

– Ладно, бери это, – Максим с брезгливым лицом кивнул на злосчастную кастрюлю. – Дойдем до его комнаты и можешь сваливать. Дальше я сам.

Иван помялся, но согласился.

Из-за двери пятьсот первой долбил по перепонкам дабстеп, разрываемый время от времени взрывами хохота.

– Давай сюда эту вонючку. – Максим забрал кастрюлю у Ивана. – Крышку убери и вали давай.

Сам задержал дыхание и постучал в дверь ногой – руки-то заняты. Музыка чуть утихла. Кто-то гаркнул:

– Да!

Максим не понял, что – да? И снова стукнул, заготовив хлесткую фразу, которую сейчас выскажет этому эксплуататору-переростку.

Дверь распахнулась… и заготовленная фраза и вообще все слова тотчас вылетели из головы. На пороге комнаты стоял тот самый старшекурсник, который облился по его милости накануне и которому он навешал лапши.

Старшекурсник тоже остолбенел, увидев Максима. У него аж лицо вытянулось.

– Э-э-э, не понял… Что это?

– Угощение.

Максим вручил ему пахучую посудину автоматически, понимая, что, похоже, он таки нарвался на неприятности.

Глава 14

После дня рождения Серого отношения с Аленой не то чтобы разладились, но уж точно не стали ближе, как Денис рассчитывал. Сначала он даже дозвониться ей не мог, хотя набирал раз за разом. И сам же недоумевал: подумать только, он, Денис Яковлев, мечта многих девчонок, как нищий, выпрашивает у нее толику внимания. Через себя переступает, на гордость плюет и, с одной стороны, хочет послать все к чертям – один-то не останется. Есть Вика, есть другие, которые его ценят. А с другой – и послать не может.

Думал про нее постоянно. Хотел до зуда сделать своей, полностью своей, ни на раз, а по-настоящему. Может, это вот такая любовь и есть, когда не можешь человека выкинуть из головы, когда ни на какую другую не способен переключиться. Но откуда тогда злость? А на Алену Денис злился. И еще как! Злился, потому что она заставляла его унижаться, терять лицо, не быть собой, притворяться таким, какой, по его мнению, ее устроит. Пресмыкаться, наконец, перед ней. Нет, иногда она вела себя просто и непринужденно, вот как тогда в августе, когда они делали у нее ремонт. Но теперь такие дни случались все реже. Она постоянно уклонялась от встреч, куда бы он ее ни звал. И план этот с днюхой рухнул и, похоже, не только не помог, а, наоборот, все напортил, хоть ничего из задуманного и не произошло. Может, зря он тогда остановился? Может, все-таки следовало довести начатое до конца? Может, с ней вообще следует вести себя иначе, как-то напористее, даже нахальнее. Некоторые ведь любят именно так. Та же Вика, несмотря на ее нытье и претензии, покорно млела, стоило включить властного господина.

Может, и с Аленой стоило держаться твердо, а он повел себя как слабак. Но с ней в принципе трудно что-то предположить наверняка. Вот сейчас какого черта она прячется, шифруется? Он же не тронул ее! Совсем ничего плохого не было.

На другой день, устав томиться неизвестностью, Денис решил наведаться к Алене. Можно было, конечно, и в универе ее подловить, но хотелось поговорить тет-а-тет. Пошел он специально вечером, чтобы уж точно застать. Застал. Но неожиданно Алена оказалась дома не одна. Там с ней сидела какая-то малолетняя дылда с россыпью прыщей на лбу.

– Я сейчас занята, – строго сказала она, не пуская дальше прихожей. Сама при этом даже в глаза не смотрела.

– Кто это там? – спросил Денис, чтобы хоть что-то спросить, а не уходить побитым псом тотчас.

– Ученица моя. Я с ней английским занимаюсь.

– Ясно. Надолго?

– Еще час.

– Ну ладно, зайду через час, – пообещал он.

«Ладно, – сказал себе, – ученица – это действительно оправдание». Однако ж странно: папаша – губернатор, а она уроки дает. Впрочем, без разницы.

Этот час Денис проваландался во дворе дома. Выкурил все, что было в смятой пачке. Какая-то шавка его облаяла, он в ответ обложил ее хозяйку – дурную, истеричную тетку. Местных забулдыг, клянчивших червончик, послал лесом. Сгонял до ближайшего супермаркета, купил там еще сигарет, банку пива и «Орбит». С пивом время потянулось бодрее. Вскоре из подъезда вырулила та дылда и потрусила к остановке. Ну а Денис, не мешкая, в подъезд. На ходу закинул в рот сразу две мятные подушечки, чтобы Алена не учуяла пивной дух, и тут же сам себя отругал за угодничество. Ну подумаешь, ну что такого-то? Что он, в самом деле, так перед ней расшаркивается? Унизительно…

Алена его и на этот раз встретила без особой радости. Хоть не выставила, и на том спасибо. Даже чаю предложила. Но все как-то сухо, с таким лицом, будто ей тошно от его присутствия.

Денис почувствовал, как внутри вновь начала закипать злость. Почему она так с ним? Что он ей сделал плохого? Но сдержался, еще пока сдержался. Но и притворяться, будто все нормально, не мог.

– Ален, – спросил ее, когда она, поставив перед ним кружку с чаем и придвинув сахарницу, села напротив. – Скажи честно, что не так?

– Да нет, все нормально, – пролепетала она.

– Я же вижу – ничего нормального. Что-то изменилось в тебе. Изменилось по отношению ко мне. В чем я виноват? Что я сделал не так? Я как рыба бьюсь об лед. Точнее, ломлюсь в закрытую дверь. Я тебе что, так противен?

– Нет, – замотала она головой. – Конечно, нет! Ты хороший, добрый, заботливый.

У Дениса от этих слов во рту стало кисло. Захотелось ошарашить ее каким-нибудь резким словом. Однако, пересилив себя, он спросил:

– Тогда в чем дело?

– Не в тебе. Просто… у меня плохое настроение. Изольда совсем озверела. Мне после ее пары вообще ничего не нужно и неохота. Думаю, со временем это пройдет, ну или я привыкну, но пока…

Они еще полчаса мусолили эту тему, но ничего толкового он от нее так и не добился. Она твердила, что устала, что ничего ей не хочется – вот и все. «Вряд ли Изольда виновата, – понимал Денис. – Скорее всего, это просто отговорка. Может, Алена догадалась, что ее намеренно спаивали? Но почему тогда не сказала прямо? Одни вопросы…» Ну а с Изольдой он попробует договориться. Вдруг получится. Помнится, она всегда его выделяла среди всех. Даже как-то в деканате выступала в его защиту – он тогда еще работал грузчиком на Шанхайке и потому много прогуливал. Если уж честно, она его случайно увидела на «работе». Прониклась, посочувствовала, даже денег предлагала в долг, если вдруг что. От денег он, конечно, отказался, но с тех пор у них сами собой выстроились очень теплые отношения. Одногруппники, конечно, посмеивались: мол, влюбилась престарелая дама в юнца. Шутили пошло, идиоты. Денис отнекивался, но не мог правду сказать, что та его всего лишь пожалела. Не хотел, чтобы знали остальные, чем он пробивался.

Изольда и теперь очень живо интересуется его делами, когда они случайно пересекаются в универе, точно давняя подруга в самом приличном смысле.

На следующий день Денис вместо последней пары сбегал в супермаркет и не поскупился – взял дорогие конфеты в нарядной коробке. Затем вернулся в универ и прямиком на кафедру английской грамматики. По его прикидкам, у Изольды было как раз окно, а где ей еще сидеть, как не там?

И расчет оказался верным. Изольда и правда сидела за столом, сгорбившись над бумагами. А что еще хорошо – больше никого на кафедре не было. Ему она обрадовалась. Стала расспрашивать про жизнь, про дела. От конфет приличия ради попыталась отказаться, но взяла и даже порозовела от удовольствия. После нескольких дежурных фраз, чтобы уж не совсем с места в карьер, Денис перешел к делу:

– Изольда Марковна, у вас учится моя девушка. Отношения у нас с ней самые серьезные…

– Ой, правда? – разулыбалась она. – И кто же эта счастливица, что покорила нашего красавчика?

– Алена Рубцова.

Улыбка ее вмиг сползла с лица. Чуть помешкав, она произнесла:

– Да, Денис, я помню, видела тебя с ней на днях, но не думала, что…

– Изольда Марковна, она хорошая девчонка. Я знаю, что у вас какое-то недопонимание возникло. Но она правда хорошая. И старается вовсю. Занимается серьезно. И на жизнь, кстати, уже сама зарабатывает. Уроки дает.

– Она же, насколько я знаю, дочка Явницкого, – хмыкнула Изольда.

– Да! Но она живет самостоятельно. Старается. И вот подработку себе нашла, чтобы от отца не зависеть. Но не в этом дело. Я же знаю, какой вы чуткий и добрый человек, Изольда Марковна. Может, дадите ей шанс?

– То, что старается, – это, конечно, похвально. Но я, Денис, не совсем понимаю, от меня-то ты что хочешь? Вроде проблем у нее нет особых. Да и до сессии еще далеко.

– Она вас боится. – Денис понимал, как глупо это звучит, поэтому сопроводил свои слова широкой улыбкой. – И всерьез верит, что вы ее ненавидите. Я уж ее всячески убеждал, рассказывал, как вы мне помогали, советовал… В общем, если можно, вы с ней будьте немного помягче, а? На самом деле у нее не так давно была тяжелая психологическая травма. Сначала мать умерла, потом над ней в школе издевались. Поэтому она такая замкнутая. И когда с ней жестко, она…

– Я не знала… – пробормотала Изольда. – Я тебя услышала Денис.

Они еще немного поговорили о том о сем. Денис, изображая неподдельный интерес, расспрашивал Изольду о ее делах, сочувствовал, ворчал на нерадивых студентов. Затем как будто спохватился, что куда-то опаздывает, подорвался к дверям, извиняясь. Она кивнула:

– Да-да, конечно. Спасибо, Денис, что зашел.

Он уже был у самого порога, когда Изольда вдруг выдала:

– Ты хороший парень, Денис. И я не знаю, стоит ли говорить. Но… Эта Алена… Ты в ней уверен? Я не про ее знания или что-то еще говорю. Я о том, что она, возможно, не относится к тебе столь же серьезно, как ты к ней. Сплетни разводить я не собираюсь, просто не хочу, чтобы ты потом страдал.

Он нахмурился, почувствовал, как в животе образовался холодный ком. Снова вернулся к столу, присел на стул.

– Вы что-то знаете, Изольда Марковна?

– Ничего конкретного, – буркнула под нос, а сама при этом глаза опустила.

– Если что-то знаете – скажите.

Она вздохнула, подняла на него усталые глаза.

– Возможно, я ошибаюсь. Но… на днях видела ее в коридоре с другим.

– Может, просто одногруппник?

– Нет, он не из ее группы. Но не в этом дело. Я не знаю, как объяснить. Вроде они ничего и не делали такого уж, но это… Это просто чувствовалось.

– Чувствовалось что? – сипло спросил Денис.

– Что между ними что-то есть. Что-то неуловимое… Но это видно сразу. Прости уж, но я знаю, что, когда затягиваешь, еще больнее будет. – Потом вскинулась: – Ну и я могу тоже, конечно, заблуждаться…

* * *

Вот все и объяснилось. И отстраненность ее, и вечные отговорки… У нее кто-то завелся. Видимо, еще все не так серьезно, если она напрямую ему не говорит. Да и не видел ее никто с ним, а то бы быстро донесли. Но почему-то сразу, ни минуты не колеблясь, Денис понял: Изольда не врет. Только вот что теперь с этим делать?

Он буквально голову сломал. Предъявить ей или нет? Если начнет выяснять отношения, то, скорее всего, отношения этим и закончатся. По себе судил – сам всегда рвал, когда его пытались прижать к стенке. А с Аленой расходиться он не хотел. Он много всего к ней чувствовал, но именно теперь острее всего хотелось привязать ее к себе, ну а потом… Потом уж показать характер. Может, даже и отыграться. Так что нет, с допросом к ней и с претензиями он приставать не будет. Но и терпеть, что она за спиной… с другим… тоже не станет. Он просто выяснит, кто этот другой. И устранит. Сделает так, что тому, другому, больше не захочется к ней подойти даже близко. Сделает так, что тот горько-горько пожалеет, что вообще посмел на нее смотреть.

Всем своим – и друзьям, и шестеркам – Денис велит прямо сегодня следить в оба, и чтобы сразу ему говорили, если увидят Алену хоть с кем-нибудь.

Да, это, пожалуй, единственно верное решение. А сам он будет с ней вести себя так, будто ничего и не случилось. Будет – как там она сказала? – хорошим, добрым, заботливым.

Но на душе все равно было тяжело. Он-то ведь к ней со всей душой, а она… Недотрогу из себя строила, а сама…

Не удержался, завернул по пути домой в супермаркет. Только на этот раз затарился пивом и водкой. На трезвую голову терпеть такое расстройство было невмоготу.

Костян, увидев содержимое пакетов, возликовал. В комнату стеклись все свои. Кто с квашеной капустой, кто с огурчиками. Быстро соорудили на стол, но после первой ноль-пять захотелось горяченького, желательно мясного. Яковлев, все еще злой (хотя обычно, приняв на грудь, он добрел) пошагал в пятьсот двадцать вторую. И с преогромным удовольствием задал шороху трем товарищам. Толик отделался легким испугом, потому как без возражений рванул стирать его футболку. Азамату пришел навесить пинка за медлительность. А Ивану привычно выписал дозу от борзоты. Зарядил в ухо и в живот, чтоб не расслаблялся.

И что странно: вроде и спустил пар на первокурсниках, а все равно внутри клокотала злость. Потому что, догадался, злился-то он не на них, а на неведомого урода, посмевшего перейти ему дорогу.

«Ну ниче-ниче, – пообещал себе Денис, – он еще попляшет у меня».

После второй бутылки он немного повеселел. Рассказал пацанам, что, мол, некто подбивает клинья к его девушке. Те сразу взвились – хоть сейчас его четвертовали бы. Только знать бы, кто он, этот безумец. Заверили, что выяснят в самое ближайшее время.

– Только надо так, – предупредил Денис, – чтобы она этого не узнала…

У него были еще кое-какие соображения, но не успел их озвучить: кто-то постучал в комнату, раз, другой.

Денис распахнул дверь и остолбенел. Там стоял вчерашний преподаватель, которого он по незнанию обозвал бараном.

Само по себе это явление вызывало как минимум сильное удивление. Как? Откуда? Почему? Вообще-то преподаватели – такие молодые, новички, – тоже жили в их общежитии, но занимали комнаты только на верхнем, девятом этаже и вниз, к студентам, никогда не спускались.

Вот только у этого препода в руках была знакомая кастрюля с прокисшим супом, и это полностью и бесповоротно завело Дениса в глухой ступор. Он так опешил, что толком даже не успел ничего спросить. Препод всучил ему эту дурацкую кастрюлю и ушел. Ничего не объяснил, лишь посмотрел многозначительно, мол, догадайся сам. Или что?

Денис медленно развернулся и подошел к столу.

– Фу, блин, что за вонь! – скривился Костян.

– Пацаны, я вообще ничего не понял. Это что сейчас было?

– А что было?

– Да пришел тот препод, ну на которого я тогда на лестнице наехал. Вот это мне сунул и ушел.

– Может, он с кем из первачков знаком и они стукнули? – предположил Серый.

– Не знаю, – пробормотал Денис. – А почему он ничего не сказал?

– Может, спешил.

– Дэн, давайте уже избавимся от этой вони? Хоть на кухню вынесем, а то сейчас блевану, – предупредил Костян.

Кастрюлю они вынесли, но еще долго обсуждали странный визит, пока Серый не сменил тему:

– Пацаны, видели на стенде? В пятницу посвящение в студенты у первачков будет. Ну что, приготовим для них программу?

– Обязательно! – воодушевленно подхватили и Денис, и Костян.

Глава 15

Весь вечер вторника до глубокой ночи парни напряженно ждали возмездия за выходку Максима.

Азамат и Иван при этом хотя бы хорохорились, что за такую шутку и по физиономии получить приятно. Даже посокрушались, что не видели выражение лица Яковлева в тот момент. Допытывали, как тот отреагировал.

– Офигел он, да и все, – пожал плечами Максим, не уточняя, что шок у него вызвала скорее не кастрюля, а он сам.

Ну а Толик бурчал недовольно, предрекая, что теперь всем не жить из-за дурацкой забавы.

– Не бзди, – усмехнулся Иван. – Тебя он пощадит. А то кто ж ему будет трусы стирать?

– Трусы я ему не стираю! – воскликнул Толик возмущенно.

– Ну носки – велика разница.

– Фу, блин! – скривился Максим.

– Ты ему тоже посуду мыл, между прочим, – обиженно ответил Толик Ивану. – А у меня болевой порог низкий.

– Может, напомнить, что они со мной делали перед этим? А тебе только свистнут, и ты уже бежишь во всю прыть исполнять поручение.

– Они тоже меня били в августе, когда вас еще тут не было! Я долго держался! А у меня почки больные.

Максима раздирали противоречия. С одной стороны, противно все это было: носки, посуда… Бред какой-то! Как можно позволять так помыкать собой? А с другой стороны, жалел их, даже этого трусоватого Толика.

А еще вспоминалось, как они в гимназии травили неугодных, в том числе Алену. И уже знакомый стыд горячо запульсировал в висках.

Толик весь вечер ныл и каждый раз вздрагивал от шагов за дверью. А поскольку комната их находилась недалеко от душевой, сновали туда-сюда постоянно. Максим тоже напрягался, хоть и вида не показывал. Но чувствовал, что тот розыгрыш еще выйдет ему боком. И даже удивлялся, почему до сих пор сюда не явился разбираться этот пресловутый Яковлев.

Ночью почти и не спал. Не из-за Яковлева даже. Просто все было неудобно и непривычно. Койка слишком узкая, панцирная сетка чересчур провисшая, будто в гамаке лежишь, подушка комковатая, одеяло колючее… Еще и пацаны по соседству вошкались и сопели.

А в среду сразу после занятий Максим уехал в поселок. Мать упросила: «Давай уж вместе показывать дом тому художнику, а то неизвестно, что за человек. И вообще, ты же теперь там владелец».

Художник имел образ почти канонический, богемный, разве что без берета: прямые темные волосы чуть не до плеч, двухнедельная щетина с проседью, пончо грязно-зеленого цвета, длинный шарф многослойным коконом вокруг шеи. Но брюки и ботинки были у художника дорогие. Да и приехал он не на электричке, как Максим, а на «Ауди Олроуд Кватро». Дом почти и не осматривал, во всяком случае, наверх даже подниматься не стал. Повосторгался тишиной, чистым воздухом, просторами, камином… Заявил, что «берет не глядя», и обещал прямо завтра скинуть деньги на карту. А въедет уже со следующей недели.

Потом он умчался, прихватив мать с собой. Максима тоже предлагал подвезти до города, но тот отказался. Решил провести ночь дома, выспаться нормально, да и просто отдохнуть от общажной нищеты, которая не просто угнетала, а, словно грязь, липла к коже.

* * *

Следующим утром Максим, уже наученный опытом, добирался в город на маршрутке: дороже в два раза, зато быстрее и с комфортом.

День вообще задался. И погода радовала позднесентябрьским щедрым теплом. И на семинаре по политологии у доцента Мухина, которого вся группа называла упырем, нарвался на комплимент. Не очень деликатный, правда, но справедливый же.

– Наконец-то тут появилась голова, которая соображает, – скупо улыбнувшись, процедил Мухин, выслушав ответ Максима на тему прогностической функции политологии.

На самом деле политологию они сдавали в БФУ во время летней сессии, так что еще ничего не забылось. И вот блеснул.

Часов в одиннадцать прилетела эсэмэска из банка о поступлении денежных средств. Художник оказался обязательным. Заплатил сразу за полгода вперед. Можно теперь не париться, где брать деньги на то, на это, чем рассчитаться за следующий семестр и что делать с пчелами. Все-таки молодец мать! Максим пометил себе перезвонить ей после занятий, сказать что-нибудь хорошее.

После пар Максим спустился в холл и заметил, что у стенда толпится народ и оживленно что-то обсуждает. Он протиснулся поближе. Там, рядом с расписанием, красовалось объявление, больше напоминающее школьную стенгазету. Пара комичных человечков в конфедератках и текст, выведенный разноцветной гуашью: «ВНИМАНИЕ! 23 сентября в 14.00 в актовом зале состоится торжественное посвящение в студенты».

– Блин, повезло «иностранцам», – протянул кто-то из толпы, – в два часа… У них пар не будет.

– Угу, – поддакнули, – не могли пораньше сделать.

Максим всеобщий ажиотаж не разделял: в студенты его уже посвящали. Ничего такого особенного. Пафосная речь, напутствия, вручение студенческого билета. Больше шума. «Вряд ли здесь, – думал он, – будет как-то иначе».

Он отошел от стенда и тотчас наткнулся взглядом на Алену. Она как раз спустилась с лестницы и по идее должна была пройти мимо. Но, заметив его, резко свернула в коридор, ведущий в читальный зал.

Будь он не в духе, наверное, и не пошел бы следом. А так даже азарт какой-то взыграл. Нагнал ее на полпути, поймал за локоть, развернул к себе.

Идеальное место! Полутемный коридор, причем совсем безлюдный, – никто, видать, не рвался в читальный зал.

Жаль только, что в полумраке не видно ее смущения. Но оно чувствовалось и без того. По сбитому, участившемуся дыханию, по мелкой дрожи, которую он тут же ощутил, по напряжению, от которого и у самого-то мурашки пронеслись вдоль позвоночника. Они какое-то время молчали, потом она попыталась вывернуться, но не так уж и рьяно. Просто дернулась раз-другой, но тут же смирилась, когда он, крепче сжав ее предплечье, притиснул спиной к стене. Сам встал напротив, близко, вплотную, почти обнял.

– Пусти, – прошептала она взволнованно. – Что тебе от меня надо?

– Ты знаешь…

Дрожь ее передавалась волнами и ему. От ее близости кровь разгонялась по венам с сумасшедшей скоростью, стучала в перепонках оглушительной дробью.

– Не знаю.

– Знаешь, – склонив голову, прошептал он ей в шею, слегка коснувшись губами тонкой кожи. И тут же уловил протяжный, сдавленный вздох.

– Не знаю, – произнесла так тихо, что он скорее угадал, чем услышал.

Она могла бы оттолкнуть его, но не отталкивала же. Значит, слова не в счет. Слова лишь дань правилам приличия.

Он чувствовал, как под ним часто вздымалась ее грудь, вдыхал ее пьянящий запах. И это сводило с ума. Горячее, острое желание вскипело внезапно и мощно и сплелось в тугой узел внизу живота.

– Я тут из-за тебя, – продолжал шептать он, с наслаждением скользя губами по нежной коже. – Что тут можно не знать?…

Она больше не отвечала, прислонилась затылком к стене, и в этом напряженном, молчаливом жесте он разгадал, точнее, почувствовал, что все взаимно. И желание ее столь же сильно. Даже надуманные барьеры, которыми она отгородилась от него, сейчас сыпались, точно песочные замки под натиском набежавшей на берег волны.

И это осознание ударило так мощно, что, не выдержав, он порывисто прижался к ней всем телом, впился в губы. Сначала просто мягкие и податливые, а затем такие же горячие и нетерпеливые. И от этого буквально сносило крышу.

Кто-то за спиной не то прыснул, не то сказал что-то. Алена прервала поцелуй и, вздрогнув, отстранилась. Максим встал рядом, так же привалившись к стене, соприкоснувшись с ней плечом, чувствуя, как до сих пор во всем теле бурлит кровь. Оба дышали тяжело и часто, будто постепенно приходя в себя.

Это были просто какие-то девчонки. Глупые. Хихикнули и все испортили. Хотя ничего не испортили: начало положено, и неплохое начало, очень даже вдохновляющее.

– Ты и сейчас не знаешь? – спросил он расслабленно.

Алена молчала. Но он не торопил. Сейчас это молчание было более чем красноречиво.

– Не знаю… – произнесла наконец упрямо.

– Ну ладно. Если тебе так легче, будем считать, что ты ничего не знаешь.

Максим повернулся к ней, опершись плечом о стену.

– Пойдем куда-нибудь?

Она покачала головой.

– Нет, не могу. У меня же пары…

– После занятий?

– Тоже не могу – я с девочкой вечерами занимаюсь английским.

– Ну не до ночи же?

– Нет, но… – Она повернулась к нему на миг и тотчас снова отвернулась, словно боясь зрительного контакта.

– Скажи куда, я приду.

Максим снова потянулся к ней.

– Давай лучше завтра встретимся где-нибудь…

– Во сколько?

Она пожала плечами:

– До шести у меня пары, а потом свободна.

– Тогда в семь в сквере. Там же, где и в тот раз…

Он склонился к ней очень близко, снова ощутил знакомый сладкий трепет.

– Ты точно придешь?

– Точно приду.

Не удержавшись, Максим еще раз поцеловал ее, словно скрепил печатью их договоренность. И только потом ушел. Не оглядываясь, потому что иначе, думал, черта с два так уйдет.

Но настроение из просто хорошего стало расчудесным. Всех готов любить. В общагу вот только возвращаться не хотелось: не вязались унылые стены с этим его состоянием, сильно похожим на эйфорию. Решил просто прогуляться. И все вокруг казалось прекрасным и удивительным: пряный запах опавшей листвы, синее ясное небо, воробьи и голуби…

Вспомнил, что хотел позвонить матери. И позвонил – она аж удивилась его неожиданному добродушию. Даже не по себе как-то стало: что уж он, совсем нелюдь, если от его «Спасибо, мама, ты у меня умница!» родная мать впадает в ступор? Она предложила вместе где-нибудь посидеть. Он не отказался.

В общежитие Максим вернулся поздно. Пацаны его уже и не ждали. Но когда пришел – огорошили:

– Тут Яковлев недавно приходил. Прямо незадолго до тебя. Какой-то бред нес.

– Что опять?

Ох уж этот Яковлев, вот сейчас он совершенно был не в тему. Максима распирало предвкушение счастья, а тут… Какой-то старшекурсник-неудачник, укрепляющий свое ЧСВ за счет тех, кто младше. Но даже этот Яковлев не мог вызвать в нем сейчас раздражение.

– Да черт его разберет! – почесал лоб Азамат. – У нас вон уха, так он забирать не стал. И вообще, ничего такого не делал. Зато доколупался, кто из нас знает какого-то молодого препода.

– А вы что?

– А мы ничего. Мы вообще не поняли, что ему от нас надо.

– Да забейте, – посоветовал Максим, хотя сам-то понимал прекрасно, что по его душу приходили и это лишь вопрос времени – когда все вскроется.

* * *

В пятницу последнюю пару отменили. Из-за посвящения, конечно же. Помимо торжественной части там готовилась еще какая-то программа. Максиму, в сущности, было все равно. Но все одногруппники находились в ажиотаже, прямо как школьницы перед выпускным.

К двум часам в актовом зале, несмотря на внушительную площадь, яблоку негде было упасть. Кроме первокурсников со всех факультетов и преподавателей, на торжество подтянулись студенты старших курсов.

Церемония началась с небольшой задержкой, но прошла как по писаному: с речью выступила Ольга Семеновна, директор, а затем по иерархической нисходящей – проректор, деканы, некоторые преподаватели. После речей, от которых уже тянуло в сон, старост групп пригласили на сцену, где под довольно вялые аплодисменты вручили стопки студенческих билетов. Каждому на всю группу. Те вернулись на места, и сразу началась возня – передавали друг другу документы, несмотря на окрик преподавателя и просьбу сделать это позже. И хотя для Максима все это было уже не в первый раз, оказалось приятно снова держать в руках новенький студенческий, который еще пах типографской краской и закрывался туго, с хрустом.

А на сцене между тем полным ходом шел концерт. Студенты и преподаватели помоложе пели песни, показывали коротенькие интермедии, читали юмористические стихи, танцевали. Выступления определенно привнесли в мероприятие бодрости, но к концу Максим все равно изнывал от скуки. Три часа на одном месте! И когда наконец все завершилось, он выдохнул с облегчением.

До свидания с Аленой еще оставалось немного времени – как раз, прикинул он, чтобы принять душ, перекусить и заскочить по пути в какой-нибудь цветочный магазинчик.

В этот час в общежитии обыкновенно и так бывало шумно и людно, но сегодня царило какое-то особенное оживление. Парни демонстрировали друг другу студенческие билеты, обсмеивали фотографии, в шутку поддевали друг друга.

– Сегодня вечером, говорят, здесь будет грандиозная пьянка, – сообщил Толик. – Старшаки будут нас спаивать. В студенты посвящать.

– Ха, – усмехнулся Азамат, – лично меня устанут спаивать. Я вино, считай, с молоком матери впитал.

– Да я тоже как бы уже не новичок в этом деле, – с достоинством произнес Иван.

– А мне нельзя, у меня почки больные, – пожаловался Толик.

– А придется, – изрек Иван. – Никого тут твои почки не волнуют. Не станешь пить, так силой вольют.

– Ты поешь плотно перед этим, – посоветовал Азамат. – Не так развезет.

– А ты, Макс?

– А я мимо, – бросил Максим, роясь в сумке в поисках свежей футболки. Вещи в общий шкаф он не выложил. Видел там таракана и брезговал теперь. – У меня на вечер дела поважнее. Так что я в душ и сваливаю.

– Старшаки не поймут, – предупредил Толик.

– Да пофиг.

И в тот же миг дверь без стука распахнулась и в комнату ввалился один из пятикурсников. Оглядел всех, увидел Максима.

– О, новое лицо. Ты кто?

Максим взглянул на него:

– Моя фамилия слишком известна, чтобы я ее называл.

– Вадик, это Макс, – поспешил ответить за него Толик. – С нашего курса. Его в понедельник к нам подселили.

– А ты борзый, – резюмировал Вадик, но беззлобно, даже с кривоватой улыбкой. – Ладно, пацаны, сегодня у нас, точнее, у вас, знаменательный день. Посвят – великое дело и нерушимая традиция. Так что будьте здесь, никуда не уходите. Мы сейчас все подготовим и позовем вас. Да не ссыте вы, никто никому ничего плохого не сделает. Будет просто весело. Отвечаю.

Вадик подмигнул и вышел.

– Что думаете, пацаны? – спросил Иван.

– Меня как-то напрягает это их «будет весело». Обычно, когда им весело, нам очень грустно, – вздохнул Толик. – Но и не пойти нельзя. А то потом наверняка еще хуже будет.

– Да проведут какие-нибудь тупые конкурсы, а потом накачают водярой, – вставил Максим. – У нас, во всяком случае, так было.

– А-а-а, ну тогда ладно, – нервно хохотнул Толик, но все равно явно трясся от страха.

– Макс, может, все же пойдешь с нами? Как-то всем вместе спокойнее.

– Нет, пацаны, без обид. У меня через полтора часа встреча, которую я два года ждал. У нас есть что поесть?

– Только «Роллтон». Завари.

– Не, уж лучше спущусь в столовку.

Столовая находилась на первом этаже, кормили там невкусно и дешево. Но все лучше, чем лапша. Максим наедаться и не собирался, просто заморить червячка, чтобы живот не подвывал. А потом они с Аленой куда-нибудь сходят. Деньги есть.

Взял себе плов, который больше походил на рисовую кашу с морковкой и маленькой куриной косточкой. Вяло поклевал, не съев и половины. Но, главное, чувство голода ушло.

Когда вернулся в комнату, то никого там не обнаружил. Видимо, ритуал посвящения уже начался. Максим сунул в пакет приготовленные чистые вещи, шампунь, мыло, полотенце и отправился в душ.

В предбаннике было пусто, но из самой душевой доносился шум: многоголосые крики, хохот, плеск воды. Максим повесил пакет на крючок и зашел в душевую.

Зрелище было странное. На длинной скамье, что тянулась по центру помещения, выстроились в линию пацаны-первокурсники с их этажа. Все они были абсолютно голые и мокрые. Бедняги стыдливо прикрывали руками пах и зябко дрожали. Напротив них с хозяйским видом стояли пятикурсники. В том числе Яковлев и тот, который приходил сегодня, Вадик. Один из них сжимал в руках шланг, прилаженный к крану с холодной водой. Еще один торчал у этого самого крана и по сигналу Яковлева выворачивал вентиль на полную. Из шланга с шипением вырывалась ледяная струя и била по голым, скукоженным телам. Пацаны вскрикивали – истязатели хохотали. А прохохотавшись, снова повторяли процедуру.

Вадик оглянулся и увидел Максима.

– О! Борзый Макс пожаловал, а мы думали, что ты зассал и заныкался. За опоздание тебе сейчас выпишем штрафную.

– Это что здесь за оргия? – спросил Максим, затем поймал удивленный взгляд Яковлева.

– Вадя, как ты сказал? Борзый Макс? Это же тот препод…

– Ты путаешь, Дэн, это первачок. Вон к пацанам его недавно подселили.

– Да ты что? – Яковлев снова уставился на Максима, затем медленно двинулся к нему. – Ну, здравствуй, Доцент.

Глава 16

Мысль о том неизвестном, с кем Изольда видела Алену, не давала покоя. Свербела, подтачивала, вытягивала силы, точно паразит, без приглашения вторгшийся в его организм. И забить на это, как-то отвлечься ни черта не получалось.

Хотя бы выяснить – кто он? Но пацаны докладывали: Алену видели, «его» не видели.

Денис все дни ходил злой как черт, отыгрываясь на каждом, кто под руку попадется. Поругался с Оксанкой, которая зачастила бегать к ним в комнату то за солью, то за сахаром. Обозвал тупой шлюхой. Поругался с Костяном – из-за Оксанки. Правда, потом помирился. Костян ему денег должен был хронически, так что просто не имел права особо вставать в позу. То же самое и с их менестрелем, Вадиком. Вообще, достал он уже со своей балалайкой! Нет, под настроение, в теплой компании его гитарные экзерсисы очень даже неплохо заходили. Но когда тебя всего аж выкручивает, любой лишний шум, особенно однообразный и нудный, срывал все клеммы, аж кулаки чесались. До мордобоя дело, конечно, не доходило. Пока не доходило. Хотя… Первакам он направо и налево раздавал пинки и затрещины. А нечего мелькать, когда он идет по коридору!

Только с Аленой Денис изо всех сил старался быть нежным и обходительным, поражаясь собственной выдержке. Уж как хотелось, глядя в ее безмятежные голубые глаза, схватить за плечи покрепче и тряхнуть как следует эту лживую недотрогу. Жестко тряхнуть, от души. Вот тогда от безмятежности ни следа бы не осталось. Он даже легко представлял себе, как в ее взгляде вспыхивает страх напополам с шоком. И эта картина определенно ему нравилась. Но думать о таком всерьез было нельзя. Понятно же, что подобный срыв ничего не даст. Да, он, скорее всего, смог бы выбить из нее признание, а дальше что? Что бы потом он с ним делал, с признанием этим? Понятно, с этим уродцем он разобрался бы в два счета, а вот с ней…

Алена после такого неминуемо пошлет его, Дениса, куда подальше – вот и все. И получится, что он только дорогу расчистит тому, неизвестному.

Сейчас она, во всяком случае, не рвет с ним. Даже выкручивается, сочиняет отговорки. Значит, что-то еще есть, что держит ее, мешает сказать правду и дать Денису окончательно от ворот поворот.

Вот парадокс: эти ее увертки одновременно и унижают его и обнадеживают. Пока врет – не все потеряно. Он и по себе знает. Когда подруги надоедали так, что с ними точно неохота ничего, совсем ничего, – не паришься ни секунды. Говоришь как есть – и до свидания. А когда расставаться не готов, то вот так же врешь и выкручиваешься. Однако, опять же по опыту судил, после такого этапа довольно скоро наступал момент, когда становилось плевать окончательно, и итог тот же: вместо вранья – горькая правда, расставание и враги навечно.

Так вот Алена пока еще врала. Хотя это утешение вовсе не утешало. Наоборот, возбуждало новые приступы злости.

Главное, врать она не умела. Он сразу просекал эти моменты. Например, в эту пятницу звал ее в кино, в кафе, в клуб. Не хочешь в клуб? Да хоть в театр! Она лепетала что-то про неотложные дела, а сама при этом краснела и прятала глаза. Ясно же – лжет!

С трудом заглушая ярость, Денис все же сумел спокойно ответить: «Хорошо, в другой раз».

Была даже мысль проследить за ней, но отбросил эту идею. Он и без таких вот унизительных слежек все равно выяснит правду.

Тем более в пятницу посвящение – есть куда направить скопившуюся злость.

Эти водные ритуалы и в самом деле давно стали местной традицией. Разве только девчонок они не касались. А парням традиции не избежать. Посвящение есть посвящение, без этого никак. Это студсовет устраивал концерты первачкам. В общаге же молодых учили жизни – жестокой, грубой, без прикрас.

Денис сам в свое время проходил через это. И Костян, и Серый, и Вадик, и все остальные. Подобные вещи воспитывали и укрепляли дух – сейчас он это понимал. Хотя тогда – да, ненавидел старшаков всем сердцем. Строил иллюзорные планы, как им отомстить, но, естественно, не решался. Сносил все безропотно, копил обиду. Но выдержал же! И страх в глазах первачков теперь – сладкая плата за те давние мучения. Ну а что? Они в свое время терпели, теперь эти пусть терпят. В конце концов, не ими эта традиция заведена, не им ее и прекращать.

Злой как черт из-за Алены, он самолично прошелся по комнатам первокурсников, созывая всех в душевую.

– Почему в душевую? – пролепетал Толик из пятьсот двадцать второй, заметно побледнев. – Говорили же, пить будем…

Этот Толик вызывал у Дениса двоякое чувство. С одной стороны, он с детства терпеть не мог таких: трусоватых, бесхребетных, вечно ноющих мешков. С другой – Толик хоть и размазня, и мямля, но зато всегда, как пионер, готов услужить. Это приятно.

– Не бзди, кругляш. Никто никому ничего плохого не сделает. Что мы, звери? Просто обычай такой – окропим вас водицей сперва, а потом уже забухаем. Познакомимся поближе. В этот раз даже проставляемся мы. Для вас, дети, все для вас. Так что еще скажете спасибо.

– Спасибо, – промолвил неуверенно Толик.

– Вот и ладненько, тогда марш в душевую.

– Угу, прямо аттракцион невиданной щедрости, – тихо прогундосил Иван, угрюмый тип.

Вот уж кто бесил Дениса неимоверно. Но он сделал вид, что не услышал. Ничего. Будет ему аттракцион.

* * *

Перваки заходили в душ гуськом, озираясь, неуверенно ступая, как по минному полю. Хлопали недоуменно глазами, несчастные, и отчаянно трусили. Все трусили, даже те, что строили из себя саму невозмутимость.

Их подталкивали в спину пацаны со смешками и прибаутками.

– Живее, живее, шевелите булками, девочки.

– В ряд, – коротко бросил Денис.

Те, наоборот, стали бестолково топтаться, как гурт испуганных овец.

– Тупые! – орал Серый. – В ряд! Знаете, что такое в ряд? В строй! В линию! Построились живо!

Те, помыкавшись, встали наконец.

– Обряд посвящения объявляю открытым! – провозгласил Серый. – Чтобы стать настоящим студентом, мало сдать ЕГЭ. Даже студенческий билет не делает вас настоящим студентом. Необходимо пройти крещение водой, огнем и медными трубами. Огонь мы заменим на горячую воду по причине пожарной безопасности. Ну а медные трубы – резиновым шлангом.

– Как это? – спросил Азамат. Нахмурился, тугодум.

– Сейчас узнаешь, – пообещал с улыбкой Серый.

– Раздеться, – приказал Денис.

– Скидываем шмотки! Живо! – подхватил команду Серый. – Можете складывать свое барахло на подоконник.

В душевой и в самом деле имелось окно с широким подоконником. К счастью, наглухо заложенное кирпичами.

Некоторые первокурсники стали почти сразу стягивать с себя футболки, но некоторые замерли с ошарашенным видом.

– Девочки! А ну-ка, шевелитесь! Не стесняемся, насиловать вас тут никто не будет.

– Живее, – гаркнул Серый, – выпрыгиваем из штанов! Раздеваемся догола!

– Не буду, не хочу, – буркнул Иван.

И Азамат тут же подключился:

– Зачем догола? Зачем раздеваемся? Тоже не хочу.

– А по репе хочешь? – вмешался Дэн.

Ну правда, дико чесались кулаки. Уже не первый день жгло желание хоть кого-нибудь оприходовать.

– Тш-ш, – тронул его за локоть Серый. – Погоди.

И, повернувшись к первокурсникам, объявил:

– Кто зассал – может валить отсюда. Ибо! Если ты не сумел выдержать хоть одно испытание, ты не студент, ты – чмо. Таким ты и останешься. И каждый, даже твои сокурсники, будут иметь полное право чморить тебя. Ты можешь учиться на «отлично» и сдавать все автоматом, но для всех ты навсегда чмо, и только чмо. Итак, даем минуту на подумать. Кому проще остаться чмом – валите отсюда. Никто не держит.

Как и ожидалось, никто не ушел. И разделись быстренько, прикрыв причиндалы ладошками.

– На лавку! В ряд! – скомандовал Денис.

Теперь уж они не стали тормозить, толкаться, мешкать, быстренько выстроились длинным рядком – худые, полные, нескладные, низкие, долговязые, смуглые, бледные. Невольно вспомнился такой же примерно день, только пять лет назад. Их ведь тоже вот так раздевали. Денис, а он всегда был с гонором, чувствовал себя даже голым уверенно. Спортивная фигура, атлетический торс – стесняться нечего. А эти все дрожали и зажимались, и впрямь как девчонки. Обмельчал народ.

– Итак, объявляю программу на сегодня! – снова взял слово Серый. – Сначала ледяной душ, затем горячий, потом снова ледяной и опять горячий. Кто спрыгнет с лавки раньше времени, тому – поджопник резиновым шлангом.

Для убедительности Вадик с обрывком шланга стал у них за спиной.

– Так что не советую, – хмыкнул Серый. – Ну а после одеваемся и всей гурьбой на кухню. Там и отметим ваше посвящение как полагается.

На этих словах он щелкнул пальцами по кадыку, затем повернулся к Костяну. Тот как раз приладил к крану длинный резиновый шланг, конец его передал Серому.

– Поехали! – гаркнул Денис.

Костян открыл кран, и Серый с веселым гиканьем начал поливать первачков из шланга. Вода была ледяная, но, главное, била такой струей, что те едва могли удержаться на скамье. Некоторые и не удерживались, одной ногой съезжали на пол. Тут же получали по ягодицам шлепок, взвизгивали и сразу подскакивали. Потеха! В общем, представление удалось.

Когда пошла горячая вода – ор поднялся до потолка. И хохот тоже.

«Слабаки», – думал Денис. Сам он тогда, в свое посвящение, не орал, звука не издал, терпел, стиснув зубы. Только про себя матерился. А эти… Да и горячая вода у них не такая уж горячая – коммунальщики вечно экономят, чтоб визжать. Да и они сами на всякий случай предварительно проверили, чтоб ненароком кого-нибудь не ошпарить. Так какого они вопят? Хотя пусть вопят, так даже веселее.

– О! Борзый Макс… – воскликнул Вадик, обернувшись к двери.

Денис проследил за его взглядом и опешил… Снова тот молодой препод. Вечно он является в самый неожиданный момент… Хотя стоп! Макс? Борзый Макс?

Вадик уверенно заявил, что он никакой не препод, а обычный первачок, новенький из пятьсот двадцать второй.

– Это правда? – спросил Денис Толика. Тот быстро закивал, подтверждая.

«Офигеть», – произнес он про себя.

Снова уставился на этого Макса. Черт, да как такое возможно? Чтобы какой-то первачок так его надул? Выставил идиотом? Дважды!

В оправдание свое Денис мог признать, что выглядел этот Макс старше остальных перваков – высокий, крепкий, излишне уверенный. Но все равно это как щелчок по носу.

– Ну, здравствуй, Доцент. Шутить, значит, любишь? Тогда ты как раз вовремя. У нас тут видишь, как весело. Раздевайся! Мигом!

Этот нахал еще и ухмыльнулся. Глядя в глаза ему, ухмыльнулся!

– Не, пацаны, я не по этой части. Я такие предложения только от девушек принимаю.

– Много трындишь. Дотрындишься сейчас, – пригрозил Денис.

– Давай-давай, малыш, снимай штанишки и становись в строй к товарищам, – подключился Серый и сделал неприличный жест.

– Так не терпится меня без штанов увидеть? – продолжал глумиться этот наглец. – Извиняйте, пацаны. Вы, конечно, все красавчики, но я в гей-оргиях не участвую.

Он демонстративно развернулся и направился к выходу. Но Вадик, молодец, уже просек ситуацию и опередил его, заслонив собой проем.

– Куда ты? – окликнул его Костян. – Нехорошо уходить, когда с тобой большие дяди разговаривают. Невоспитанно как-то. Неинтеллигентно.

Денису же хотелось схватить этого щенка и размазать по стене, стереть с этой наглой физиономии ухмылку. Но он сдержался, хотя знал бы кто, чего ему это стоило.

– Ты же вроде как Доцент, а не Дебил. Должен понимать, что просто так никто тебя отсюда не выпустит. Посвят – давняя нерушимая традиция.

– Именно! – подхватил Костян. – Тех, кто не пройдет посвящение, будут чморить все, даже свои. Так что не рыпайся лучше.

– Да клал я на ваши давние традиции!

Денис вскипел. Этот сучонок в конец оборзел!

– Не хочешь по-хорошему, значит, будет по-плохому.

Денис шагнул к нему ближе, непроизвольно сжав руки в кулаки.

Ярость гулко клокотала в ушах, сдавливала виски. Первый удар пришелся вскользь. Этот увернулся и тотчас сам сделал выпад, попав прямиком под дых. Денис охнул, отшатнулся. Даже не в боли дело, пресс-то у него накачанный, правда, напрячь не успел – просто не ожидал. Борзоты такой не ожидал. Открыл рот, глотая воздух.

Этот же развернулся и двинул на Вадика. Смыться хотел. Но Серый сообразил – включил на весь напор ледяную струю и пустил ему в спину. Теперь пришла его очередь удивляться. Ошарашенный, он вздрогнул, повернулся и тотчас получил мощной струей в физиономию. Зажмурился, поднял руки, закрываясь от воды.

Денис, уже оправившись от удара, воспользовался моментом. Нанес джеб и сразу, не мешкая, хук, сбив его с ног. Тот дернулся, попытался вскочить. Но тут подоспел Костян и зарядил наглецу с ноги. Денис тоже пару раз приложился, не слишком сильно, больше для острастки, и стараясь все же в голову не бить. Но в какой-то момент этот идиот перекатился на спину и выкинул ногу вперед, угодив в пах. Денис коротко взвыл и, озверев, набросился на него, молотя куда придется, пока его свои же не оттащили.

– Дэн, Дэн, все, успокойся!

Денис отступил, тяжело дыша.

Пацан лежал, скрючившись на плиточном полу, и больше уже не дергался. Сам виноват. Думать надо, кому свой норов демонстрируешь.

– Эй, Доцент, ты там жив? – ткнул его ногой Костян. Потом повернулся к Серому: – Окати-ка его еще раз холодненькой.

Серый пустил из шланга струю, на этот раз не сильную. Тот сразу застонал, завозился. Потом перевернулся на спину, но глаза не открыл. На подбородке и щеке алела кровь.

Денис повернулся к перепуганным первокурсникам, которых заметно трясло не то от страха, не то от холода.

– Все, обряд закончен, – объявил устало. – Одевайтесь и бегом на кухню. Будем бухать за ваше посвящение.

Те немедля попрыгали с лавки и подорвались к подоконнику за вещами. Затем, прижав шмотки к груди, потрусили на выход, осторожно обходя побитого. Азамат и Иван приостановились. Иван чуть склонился над ним, но тут же получил пинок под зад.

– Вали давай, а не то ляжешь рядом.

Когда все вышли, Вадик спросил:

– А с этим что будем делать?

– Ничего. Пусть отдыхает, – бросил зло Денис. – Закроем его здесь на ночь. Может, ума прибавится.

– Вот так? – встревожился Вадик, непонятно с чего. – А кони он не двинет?

– С какого перепугу? – раздраженно отозвался Денис. – Башка целая. А от разбитого носа еще никто не подыхал.

– Но он в отключке… Нельзя же так… – продолжал нудить этот малахольный.

– Ну, так останься тут и нянчись с ним, – вскинулся Денис.

– О, очнулся! – воскликнул Серый. – Эй, Доцент, ты как? Кони двинуть не собираешься?

– Иди на х…!

– Ну вот, – развел руками Серый. – Пациент жив, но лечение явно пошло не впрок. Надо будет повторить. Как-нибудь. Потом. Короче, идемте уже, пока наши первачки не заскучали.

– Угу, – поддержал Костян. – Show must go on.

Глава 17

Болело все: руки, ноги, голова. Голова – в особенности. И разбитый нос. Максим, морщась, тронул переносицу, аккуратно прощупал хрящик. Больно, но вроде не сломан. Поясницу ломило и саднило под ребрами. Волнами накатывала тошнота. Даже дышалось с трудом, будто легкие наполнены колючим песком.

Хотя во время самой драки Максим боли не чувствовал. Все произошло как-то быстро и сумбурно. И оборвалось внезапно – он и не понял. Да и момент, когда эти уроды ушли, заперев его в душевой, помнился смутно. Он тогда еле веки разлепил и видел все в розовом тумане. Больше по звукам ориентировался. Голоса, потом шаги и скрежет замка.

«Реально, что ли, заперли?» – кряхтя, Максим поднялся на ноги.

Комната перед глазами покачнулась. Пришлось привалиться к стене и дальше уж пробираться вдоль нее.

Дверь действительно оказалась заперта. Он стукнул ногой, насколько сил хватило. Раз, другой. Затем, ослабев, сполз на корточки. Вот же суки!

Такую дверь и выбить-то наверняка несложно, но, черт возьми, его так мутило, что и просто ровно стоять не получалось.

«Это пока, – сказал он себе. – Надо чуть прийти в себя, набраться немного сил». Головокружение стихнет, боль отступит, хоть немного, и он выпнет эту дверь к чертям.

Время тянулось, не принося облегчения. Сколько прошло? Пять минут? Десять? Или час? В душевой монотонно капал кран, сводя с ума. Еще и знобить начало. Мокрая, холодная одежда противно липла к телу. Сменить хотя бы футболку, но каждое малейшее действие давалось с титаническим трудом, а перед глазами, стоило привстать, тошнотворно плыло.

Когда Максим наконец добрался до пакета, у него уже зуб на зуб не попадал. Переоделся в сухое, накинул на плечи махровое полотенце и снова сел на пол передохнуть. Устал. Подумать только – дюжина шажков, а ощущения как после марш-броска с полной выкладкой или восхождения на Эльбрус.

«Ничего-ничего, сейчас оклемаюсь», – пробормотал под нос Максим.

Пригревшись под полотенцем, он стал медленно погружаться в дрему, пока его вдруг не пронзила мысль: Алена! Она же там стоит, ждет… Хотя, видимо, уже не ждет. Сложно сказать, сколько сейчас времени.

Внутри тоскливо заныло. А за грудиной будто разлилось что-то кислое и едкое. Какого он вообще потащился в этот душ?

Если бы он хоть мог ей позвонить, предупредить! Она ведь, наверное, места себе не находит, волнуется. Или думает, что он забыл про нее…

Как же погано все вышло! До чего же досадно и горько!

Максим поднялся, морщась. Доковылял, придерживаясь за стену, обратно, к двери. Снова пару раз саданул ногой, но его тут же повело назад, еле на ногах удержался.

– Суки! – с надрывом выкрикнул он. – Твари!

Снова сполз на корточки, уткнулся лбом в колени, обхватив голову руками.

Когда щелкнул замок спустя некоторое время, Максим решил, что послышалось: в голове стоял гул невообразимый. Но тут его кто-то тронул за плечо. Он вздрогнул, резко поднял голову и зажмурился на миг. Снова открыл глаза: Азамат, Иван и, кажется, Вадик.

– Макс, ты как?

– Хреново.

– Идти можешь?

Максим, не ответив, тяжело поднялся. Его все еще мутило, но гораздо меньше.

– Сколько времени? – спросил.

– Без пяти девять.

– Бли-и-и-ин, – поморщился он. – Ну как так-то?

– Что? Встреча? – догадался Азамат.

– Ты это, – кивнул ему Вадик и оглянулся на кухню, откуда доносились развеселые крики, музыка, смех, – куда-нибудь уже давай иди. Не пались в коридоре. А то Дэн…

Максим метнул в него тяжелый взгляд.

– Я вашего Дэна урою.

– Ну, пока у тебя не очень-то получилось… Все-все, мы поняли, уроешь. Не смотри на меня так страшно, – шутливо вскинул ладони Вадик, потом повернулся к Азамату: – А вы давайте, пацаны, уводите этого Терминатора в комнату. Попалитесь – я за вас впрягаться не стану. Все, короче, я пошел. Вы меня не видели, ключ я вам не давал.

Вадик, высвистывая какой-то мотивчик, направился в сторону кухни.

Оказавшись в комнате, Максим первым делом принялся звонить Алене, но трубку она не брала. Обиделась… Максим взял телефон Азамата, набрал с него, но и там после вереницы монотонных гудков включился автоответчик.

Ну ничего, в понедельник они увидятся в университете, и он все ей объяснит. В конце концов, доказательства – налицо. Точнее, на лице. Однако сам снова схватился за телефон.

«Ну же! Ответь!»

Бесполезно. Потом она и вовсе выключила телефон. Точно, обиделась.

В комнату коротко стукнули, и Азамат с Иваном вздрогнули и переглянулись. Не дожидаясь ответа, в комнату заглянула девушка в ядовито-розовом спортивном костюме.

– Приветик. Мальчишки, у вас есть хлеб? А то забыли купить…

– Да, Оксан, сейчас отрежу. – Азамат отполовинил буханку белого и передал ей.

– Спасибо, Азаматик. – Она послала ему воздушный поцелуй, а потом перевела взгляд на Максима, и брови ее удивленно поползли наверх. – О! У вас что, новенький? А кто это тебя так?

Максим молча бросил на нее угрюмый взгляд исподлобья и снова уткнулся в телефон, набирая эсэмэску: «Прости! Не смог прийти. Позвонить раньше тоже не мог. Возьми трубку!» Вряд ли его послание возымеет действие, но он хотя бы будет знать, когда Алена вновь включит телефон.

– Никак Яковлев? Признавайтесь!

– Ну да, он, – буркнул Азамат.

– Вот сволочь! Он совсем уже зарвался! Ни в какие ворота. Надо на него в деканат заявить. Или коменде пожаловаться. В самом деле! Прямо в понедельник обо всем ей доложу.

– Не надо, я сам… – отложил телефон Максим.

– Ой, знаю я это ваше «сам». Вы-то партизаны еще те. Молча все его выходки терпите.

– Говорю же, сам с ним разберусь.

– Как тебя хоть звать-то?

– Макс.

– М-да, сильно же он тебя… – сочувственно вздохнула Оксана. – Больно? Мальчишки, у вас есть перекись, зеленка, йод? Хоть что-нибудь? Даже спирта нет? Как вы живете, пещерные люди?

Пацаны пожали плечами.

– Да нормально все, не суетись, – улыбнулся Максим, и ранка на губе, успевшая затянуться корочкой, порвалась и выступила кровь.

– Я вижу! Пойдем к нам, обработать надо. А то заразу еще, не дай бог, подцепишь.

– Да так все пройдет, – отмахнулся Максим.

– Не спорь со старшими! Пойдем-пойдем, – Оксана подхватила его под руку и потянула к двери.

Максим поупирался немного для проформы, мол, царапины, пустяки, чего там лечить, но, хмыкнув, все-таки поплелся за ней следом.

Комната девушек оказалась не в пример уютнее и опрятнее. Свежие обои в цветочек, абажур, коврик, полочки с книгами, мягкими игрушками и прочими прелестями. Из маленького бумбокса негромко пела какая-то навязчиво-популярная попсовая песенка. И пахло здесь как-то по-домашнему: мылом, духами, вкусной едой.

В дальнем конце комнаты, отшторенном висюльками из крупных деревянных бусин, обнаружилась еще одна девушка. Она сидела с ногами на кровати и читала. Но, увидев гостя, отложила книгу и вышла знакомиться.

– Маринка, а я раненого бойца привела, будет у нас жить, – пошутила Оксана. – А если серьезно, то это Макс из пятьсот двадцать второй. Глянь, как его Яковлев разукрасил. Тащи сюда аптечку.

Девушки усадили его в старенькое, продавленное кресло, прикрытое пестрым китайским пледом, а сами, как заправские медсестры, принялись обрабатывать ссадины.

– Завтра синяки будут, – посокрушалась Марина, втирая янтарную мазь. – Ну ничего, ты все равно хорошенький.

Что-что, а синяки Максима не волновали абсолютно. Пусть, главное, все цело, ничего не сломано.

Покончив с процедурами, девчонки настойчиво предложили отужинать с ними.

– Супчик! Куриный, с вермишелью, самое оно для измученного организма, – соблазняла Марина.

А Оксана тем временем уже разливала суп по тарелкам и резала хлеб. Ну как отказаться, когда такое гостеприимство? Хотя его и подташнивало, и совершенно не тянуло есть. Однако, чтобы не обижать девчонок, Максим пересилил себя и стал вяло хлебать суп, заодно расспрашивая про этого Яковлева. Врага нужно знать, и не только в лицо, а желательно со всех сторон.

– Яковлев – урод! – заявила Оксана. – Когда ему от тебя что-то надо, он добрый и милый. Когда не надо – «вали отсюда, овца тупая».

– Он такой двуличный! Перед комендой стелется, так она и думает, что Денис прям золотой мальчик.

– Да и вообще он козел! Когда расстался с Лизкой, стал встречаться с Викой, одногруппницей моей. Потом ему подвернулась более выгодная пара. Отец у нее важная шишка. Но сама, вот честно, ничего собой не представляет, зато какое самомнение! Притащил Дэн ее как-то к нам в общагу – так она с такой миной тут сидела. То не буду, это не хочу, а сама двух слов связать не может. Правда, потом напилась в хлам, так сразу с нее весь лоск слетел.

Девушки с увлечением, наперебой пересказывали ему местные сплетни и про Яковлева, и про остальных обитателей. Максим слушал вполуха, мыслями постоянно возвращаясь к Алене. Где она? Чем сейчас занимается? Что думает? Наверняка уже сделала выводы и снова включила глухую оборону. Черта с два теперь к ней пробьешься. Надо было подробнее написать, чтоб не думала, будто он забыл про нее или, не дай бог, намеренно кинул. Опять же, что тут напишешь подробнее? Избили и вырубили? Чтобы она там совсем с ума сошла? Нет уж. Лучше дождаться понедельника и поговорить лично.

Глава 18

В пятницу Изольда удивила всех, особенно Алену. Ее так вообще сразила наповал.

Вечно сварливая и язвительная со студентами, к Алене она чуть ли не с первого дня придиралась с каким-то особым тщанием. Будто сводила личные счеты и потому получала истинную радость, оскорбляя и принижая. Или же выбрала себе жертву и из спортивного интереса проверяла, насколько далеко можно зайти в своих презрительных высказываниях.

Одногруппницы даже подшучивали, называя ее Изольдиной любимицей. И тут вдруг странное: ни слова упрека за всю пару, ни едкого замечания, ни косого взгляда.

Хотя, если уж честно, именно в эту пятницу Алена как никогда «выпрашивала» и упреки, и замечания. А все потому, что витала в облаках. Не могла сосредоточиться ни на чем. Даже порой не сразу отзывалась, когда ее о чем-то спрашивали. Изольда же с христианским терпением повторяла вопрос, воздерживаясь от обычных словечек из своего репертуара. Лишь пару раз призвала ее наконец собраться и не считать ворон. Это звучало более чем мягко для обычной Изольды. И ладно бы она вела себя так со всеми – можно было бы списать на внезапное хорошее настроение, но остальных она шпыняла по-прежнему, и брюзжала, и язвила, и подкалывала.

После пары девчонки допытывали Алену, в чем секрет.

– Рубцова, ну поделись с коллективом, как тебе удалось приручить эту кобру.

Алена пожимала плечами. Самой бы хотелось знать, с чего вдруг такая оттепель.

– Забашляла, поди, ну или папочка вмешался, – с кривой ухмылкой предположила Юлька Аксенова. Теперь она стала «любимицей» Изольды.

Алена ей, может, и ответила бы резко и доходчиво, чтоб по себе не судила, но настроение было совсем не боевое. Сейчас, казалось, ее вообще нельзя было разозлить. Ни завистливая Аксенова со своими насмешками, ни странно присмиревшая Изольда – ничего абсолютно ее не волновало.

Со вчерашнего дня Алена пребывала в радостной полуэйфории. Это все Максим, его вина. Стоило вспомнить вчерашний поцелуй, и сердце падало куда-то вниз, а изнутри ее наполняла сладкая истома. Конечно, какая тут учеба?

Накануне она всю ночь не могла заснуть. Разволновалась не на шутку. И губы, казалось, до сих пор жгло. И тело горело. И сердце ныло в предвкушении: скорее бы завтра!

Единственное, что мешало с головой окунуться в эти переживания, – это страх. Он как будто въелся намертво и даже в такие моменты давал о себе знать. Его холодные, скользкие щупальцы словно пробирались под кожу, заставляя все внутри сжиматься.

До чего же было страшно снова ему поверить! И до чего же хотелось ему поверить!

И эта бесконечная борьба сомнений и надежды терзала ее нещадно, не давая уснуть. Да, он бросил все там, в Калининграде, да, сказал, что ради нее, но… Сказать ведь можно что угодно. А кто знает, не врет ли он? Может, Максим оставил все лишь потому, что здесь стал наследником. Отец рассказывал недавно, что дедушка отписал Максиму практически все, и дом в том числе.

Так что получалось, на одной чаше весов лишь его слова, просто слова. Ну а на другой – ее печальный опыт, повторить который хотелось бы меньше всего на свете.

Ведь тогда, два года назад, он тоже много чего ей говорил и обещал, а на следующий день выставил на посмешище. Этого Алена боялась безотчетно, как и вновь остаться с разбитым сердцем. Она же тогда буквально по кускам себя собирала. Спасибо отцу – помог, поддержал, сделал все, чтобы тот ужас скорее забылся. А сейчас она одна. И справится ли второй раз с чем-нибудь подобным – неизвестно.

Но сердцу-то ведь тоже не прикажешь. Оно ныло, то сладко замирая, то болезненно сжимаясь.

В конце концов Алена уговорила себя, что одно свидание еще ничего не значит. Решила: она с ним встретится, но будет вести себя не как восторженная дурочка, а с осторожностью. Будет присматриваться, искренен он или нет. Она ведь наверняка почувствует фальшь.

Придя к такому решению, Алена успокоилась, будто договорилась сама с собой. И словно гора с плеч спала.

А в пятницу прямо с утра пребывала в нетерпеливом возбуждении. Готовилась, и не только морально. Хотя до вечера было еще далеко. На парах сидела как на иголках. И подчас ловила себя на том, что без причины сидит и блаженно улыбается.

Даже если б Изольда свирепствовала, как прежде, вряд ли это омрачило бы ее настроение.

Вот только с Денисом вышла неувязка. Он подловил ее перед парами, как обычно, и стал зазывать то в кино, то в театр. А когда она отказала, выглядел таким расстроенным, что Алена устыдилась.

Ну не свинство ли это – так с ним обращаться? Не заслужил ведь он такого отношения с ее стороны. Все делает, старается, помогает, подарки дарит. Когда она случайно перепила на дне рождения, не стал ведь осуждать, хотя она сама чуть со стыда не сгорела и дала себе зарок, что больше никогда… Прекрасно же помнила, как омерзительно выглядит пьяная женщина. И тот же Максим как-то раз, давно еще, высказался в своей излюбленно-грубой манере: «Терпеть не могу пьяных баб!» Хотя сам, кстати, вполне себе позволял пить и даже напиваться. Вот он такой и есть: другие, видите ли, должны соответствовать, а он никому ничего не должен.

А Денис другой. Он не то что ее тогда не осудил, а пришел, утешил, успокоил, пожалел. Заверил, что ничего ужасного Алена не творила и что из-за такой мелочи он ни за что бы не стал относиться к ней хуже ни на грамм, что это попросту невозможно. Если бы не Денис, она бы точно так и грызла себя, терзалась. Да он всегда находит доброе слово, умеет поддержать, сказать приятное. Он нежный. И что еще важно, особо не пристает, хотя она чувствовала: хочет. Когда целует, почти сразу хочет. Но стоит ему только сказать: «Не надо», тут же прекращает. Никогда не давит, не настаивает, даже не просит. И за это она ему особенно благодарна.

На самом деле так трепетно и заботливо никто и никогда к ней не относился. И она, наверное, сама рада была бы ответить ему взаимностью. Да он даже и нравится ей в каком-то смысле. Нравился… Пока вновь не появился на горизонте Максим и не внес полный сумбур в ее жизнь.

Алена понимала, что нельзя так, ругала, внушала себе, что надо как-то мягко все объяснить Денису и расстаться по-хорошему. Но не могла… Заговорить об этом не могла. Ну как это скажешь? Он приходит с цветами, со светлой улыбкой, а она ему: «Спасибо и прощай». Это даже в мыслях казалось жестоким. И все же придется. Где бы только решимости набраться…

Кое-как спровадив Дениса, Алена решила, что сейчас об этом думать нет смысла. Только радость омрачать. Все потом, потом…

Сразу после пар она забежала домой. Наспех приняла душ, высушила волосы, подкрасилась. Надела платье, припомнив слова Максима, что ему нравятся девушки в платьях. И волосы укладывать не стала по той же причине. Да, это не гордо, но как же приятно ему нравиться! Так что, сказала себе, это она не ему угождает, а делает приятно себе.

Почти в семь, без одной минуты, она была на месте. Присела на ближайшую скамейку. Максим опаздывал…

Поначалу это ничуть не злило, мало ли что могло его задержать? Пробки никто не отменял. Да и вообще… Хотя сейчас все с телефонами, кто мешает позвонить, предупредить? Но когда Максим думал о чувствах других?

Она старалась ни о чем таком не думать, просто сидеть и ждать. Не подпускать ни страх, ни злость. Просто ждать.

Нет, все же злость потихоньку закипала. Если бы она хоть выглядела буднично, а так – сразу видно: девушка явилась на свидание с тем, кто на это свидание не очень-то спешит.

Соседнюю скамейку заняли парни, человек пять. Дули пиво, скрытое пакетами, и косились на Алену. Потом выдали: «Не придет он уже. Зачем вам такой гад? Лучше присоединяйтесь, девушка, к нам».

Хотелось уйти, но что-то держало. Понятно что – надежда. Глупая, дурацкая, унизительная надежда. А вдруг она уйдет и он примчится? Вдруг он где-то совсем близко?

Стараясь игнорировать парней, Алена сама набрала Максима, хотя вначале пообещала себе этого не делать. Но он даже не соизволил взять трубку. Может, не слышит? Хотя сколько она будет, унижая себя, придумывать ему оправдания? Он просто забыл. Никогда она для него ничего не значила. Когда видит – вспоминает о ее существовании. Тогда вот ему хочется порезвиться, непонятно зачем. Может, развлечение у него такое? А с глаз долой – и сразу забыл. А она-то, дура! Ведь тысячу раз твердила себе, что нельзя верить, нельзя надеяться. Но стоило ему пальцем поманить – и все, растаяла. Снова помчалась на всех парусах.

Даже сейчас, накрутив себя до такой степени, что на глазах выступили слезы, Алена продолжала сидеть и ждать как привязанная. Ругала его, ругала себя, а все равно ждала. Замерзла так, что зубы клацали, и тем не менее ждала.

Уже совсем темно стало, когда она, озябшая, опустошенная, пошла домой. «Вот и все, – повторяла себе. – Что и требовалось доказать. В следующий раз нечего быть такой дурой».

Домой пришла ближе к десяти – и сразу под горячий душ. Не хватало еще простыть и заболеть из-за этого… Слов таких нет!

Он ей потом звонил. Видать, увидел пропущенный и спохватился. Ну уж нет! Больше она собой манипулировать не позволит. И такого отношения тоже не потерпит. Он что думает, она комнатная собачка? Поманил – прибежала? Нет, все. Забыть, забыть, не думать.

На удивление уснула она сразу, наплакалась, правда, сначала от души, но потом так и уснула на влажной от слез подушке и проспала чуть не до обеда. Видать, наверстывала бессонные часы с прошлой ночи.

А как только проснулась, сразу кинулась к телефону. Включила – звонил опять! Несколько раз! И сообщение прислал. Дурное сердце задрожало в волнении, унижение, пренебрежение – все ему нипочем. А Максим написал, что не смог прийти, не смог позвонить. А то она не поняла!

Он даже не удосужился объяснить. Ладно. Он на нее наплевал, теперь и она поступит так же. Хватит уже в иллюзиях жить и мечтать о несбыточном. Такие, как он, не исправляются, такие, как он, всегда думают только о себе и любят только себя.

Чтобы не впадать в искушение, Алена опять выключила телефон.

«Все. Нет меня. Для тебя – точно нет».

Чтобы как-то отвлечься, занялась уборкой, стиркой и прочими домашними хлопотами. Так раздухарилась, что даже испекла яблочный пирог на весь противень. Кто будет есть? Однако вечером явился Денис.

Давно Алена так ему не радовалась. Вот уж кто никогда бы про нее не забыл, не оставил в ночном сквере одну. Денис ел пирог и щедро нахваливал. А Алена думала, подперев щеку рукой: «Какой же он все-таки хороший! Пусть сейчас он для нее всего лишь соломинка. Но ведь спасительная соломинка. А там, глядишь, и еще кем-то сможет стать… Лишь бы только забыть Максима поскорее».

– Как Изольда? – спросил Денис, доев очередной кусок пирога.

– Ой, ты знаешь, ее как подменили!

– Что, не цепляется к тебе больше? – спросил и улыбнулся. Многозначительно так улыбнулся.

– Нет, – пробормотала удивленно Алена. – Не цепляется. А как ты… Откуда ты…

– Ну, попросил по старой дружбе.

Денис выглядел очень довольным.

– Спасибо, но это как-то… неудобно.

– Это нормально! Я ей растолковал, что ты моя девушка, что с тобой у нас все серьезно, так что пусть она с тобой обращается с уважением.

Он так смешно гордился собой. Однако для нее же постарался, для Алены, ходил, убеждал… А кое-кто даже просто позвонить вовремя не может…

Глава 19

Выходные Максим отлеживался. Почти не вставал с кровати, только по необходимости. Отек на лице спал, но синяки проступили отчетливо, под обоими глазами. Красавец, ничего не скажешь!

Мать звонила, настойчиво и слезно просила приехать, еле отбился. Ну куда он с таким портретом?

Сам тоже звонил: раз – по просьбе матери художнику насчет дома и сто раз – Алене. Тщетно. Не брала трубку – и все тут. Вот же упрямая!

Оксана с Мариной навещали его регулярно: то поесть приносили, то помазать гематомы, то просто поболтать.

– Хорошо устроился. Когда нас Яковлев бил, над нами никто из них так не хлопотал, – усмехнулся Иван.

Сам Яковлев за все выходные к ним ни разу не наведался.

В понедельник, далеко после обеда, Максим явился в университет. Девчонки пытались гематомы замазать консилером, но получилось как-то не слишком убедительно. Пришлось нацепить солнцезащитные очки, хотя на улице еще с утра накрапывал дождь.

Собственные занятия Максим, конечно же, пропустил: зачем лишний раз шокировать публику и преподавателей своим видом? Ну и просто не хотелось. Ничего не хотелось. Схемы, термины, графики сейчас совсем не шли бы в голову. Потом наверстает. Не впервой.

Покружил по этажам. Расписание это дурацкое – вот кто его составлял? Какие-то стрелочки, переносы, невнятные аббревиатуры вместо номера аудитории. Подтащил первую попавшуюся девушку, мол, помоги разобраться, где искать группу. Та лишь бросила взгляд и сразу, с чувством явного превосходства разъяснила:

– ФЗ – это значит фонозал, молодой человек. Сейчас они там занимаются. Это в старом здании на втором этаже в конце коридора. Найдете?

– ХЗ – это значит…

– Я в курсе. Могу проводить.

Девушка провела его через холл, затем – по боковой лестнице на второй этаж и там указала на нужную дверь.

Ждать, к счастью, пришлось недолго. Минут через десять пара закончилась. Максим напрягся, глядя, как из кабинета выходят девушки: вдруг это Алена рванет? Ему что, за ней мчаться? Или как?

Слава богу, она в кои-то веки повела себя разумно и сдержанно. Во всяком случае, никуда не побежала, наоборот даже, с гордым видом прошествовала к подоконнику, у которого ее поджидал Максим, и сухо произнесла:

– Максим, я тебя прошу больше меня не преследовать. У меня нет никакого желания с тобой разговаривать и вообще встречаться. У нас с тобой нет и не может быть…

Максим дождался, когда все пройдут и коридор опустеет, и снял очки. Алена тотчас замолкла, сглотнула. Синие глаза расширились. Во взгляде вспыхнуло сразу столько всего, что ему даже неловко стало. Надо было, видимо, как-то подготовить, что ли. Но она так его отчитывала…

– Максим… – выдохнула она. – Как же так? Кто это сделал? Когда?

– Один мудак. В пятницу. За два часа до нашей встречи.

– Ты к врачу ходил? Вдруг серьезно? Вдруг сотрясение?

– Все может быть. У меня еще бок болит, вообще еле дышу. И ноги прям отказывают…

– Ах! Так что ж ты ждешь?!

Максим засмеялся.

– Да нормально все, не переживай. – Затем уже серьезно добавил: – Я очень хотел прийти в пятницу. Ты даже себе не представляешь, как сильно я этого хотел. А ты уже, наверное, напридумывала черт знает что?

Алена густо покраснела.

– Ты подал на него заявление в полицию? – спустя долгую паузу спросила она.

– На кого? – усмехнулся Максим. – На того урода? Нет. Какой смысл? Ты прямо как не в России живешь.

– Надо! Нельзя такое спускать на тормозах.

– Я и не буду. Но сейчас не хочу про это. Скажи лучше, ты на меня не сердишься?

Алена помотала головой.

– Дашь мне второй шанс?

Она, не сдержав улыбку, кивнула. И Максим просиял. Все-таки до последнего он опасался, что Алена его попросту пошлет. Она ведь так умеет все извернуть, что потом только диву даешься.

Осмелев, Максим вызвался ее проводить – хоть узнает, где теперь она живет.

А жила она, как оказалось, в двух шагах от университета.

– Дорого стоит снимать? – спросил Максим, оглядев ее квартиру, вполне приличную, хоть и маленькую.

Они расположились на кухне, где Алена угощала его пирогом, чуть подсохшим, но все равно вкусным.

– Нет, мне повезло с хозяйкой, – ответила она, разливая чай. – Я еще английским с ее дочкой занимаюсь, так что совсем копейки. А зачем тебе? У тебя же целый дом теперь… Папа говорил.

Она почему-то вдруг смутилась. Максим не стал рассказывать про свое общажное житие-бытие. Зачем ей знать такое? И вообще, разговор их напоминал танец с саблями. Во всяком случае, он постоянно уворачивался от неудобных вопросов. Не то чтобы врал, просто понимал: она не так поймет.

После чая Алена взялась мыть чашки. Он гипнотизировал ее прямую спину, и она это чувствовала. Он знал, что чувствовала. Так неестественно напряженно она держалась, и это еще больше будоражило. Пару раз она оглядывалась полубоком, на миг. Сразу отворачивалась, а ему казалось, словно жаром полыхнуло.

Когда он встал, Алена тотчас замерла. Вода лилась, а она просто стояла и не оглядывалась. Будто знала, будто ждала. Шагнул к ней. Обвил талию рукой, прижал к себе. Уловил судорожный вздох, от которого у самого кожу осыпало мурашками. Уткнулся носом ей в макушку. Вдохнул и аж зажмурился от удовольствия. Стоять бы вот так и стоять, просто наслаждаясь ее теплом и близостью…

Глава 20

В общежитие Максим вернулся лишь к обеду следующего дня. И сразу же улегся спать, не обращая внимание на шум и суету. Почти всю ночь они с Аленой не спали. Болтали до самого рассвета, ну и, конечно, самозабвенно целовались. Максиму хотелось большего, хотелось всего – очень, до спазма, но что-то мешало просто пойти на поводу желания, как делал обычно. Может, страх вспугнуть ее, нарушить то, что между ними только-только начало зарождаться, пока еще такое хрупкое, почти невесомое. А может, останавливала его непонятно откуда взявшаяся нежность, от которой щемило в груди.

Под утро Алена заснула на его плече, а он не мог. Кровь играла и бурлила – какой уж тут сон?

Так что, невзирая на галдеж, Максим проспал до самого вечера. Проснулся от аппетитных запахов. Азамат, как обычно, кашеварил. На крохотной одноконфорочной плите кипела какая-то похлебка.

– Макс, садись есть, пока этот черт Яковлев не пришел. Он сегодня злой. И всегда как чувствует, если мы что-то сварим.

Максим, потягиваясь, поднялся.

– А что, этот черт бывает добрым?

– Ну… – хмыкнул Иван. – Иногда он типа в хорошем настроении. По ходу, когда со своей телкой он в ладах, так и нас не достает. Как что-то не клеится, отыгрывается на всех подряд. Придурок!

– А что у него за телка-то?

– Не из общаги. Городская. Вроде со второго курса, с иностранного.

– А собой?

– Да мы сильно не разглядывали. Она никакая была: то ли пьяная, то ли обдолбанная… На ногах не держалась. А вообще, ну разве нормальная станет с таким утырком встречаться?

– Вот у меня… – начал было Азамат, но не успел договорить. Дверь без стука распахнулась, и в комнату, как к себе домой, ввалился Яковлев. Сразу выхватил взглядом Максима, ухмыльнулся, но ничего ему не сказал. Повел носом, увидел на столе кастрюлю.

– О, смотрю, горец, ты супчик замастрячил. Поди, опять сами сожрать хотели? На своих ошибках не учимся? Ну-ну. Короче, так: это я у вас экспроприирую…

Максим взял кастрюлю, еще горячую, и шагнул к Яковлеву.

– Я тебе сейчас этот супчик на голову надену.

– Да ты совсем оборзел, Доцент! – опешил Денис, тем не менее отступив к двери.

– Сними крышку, – Максим повернулся к Азамату. Тот, хлопая глазами, подчинился. Из кастрюли потянулся пар.

– А ну, дернул отсюда! – Максим шагнул еще ближе. Вид при этом имел самый решительный.

Яковлев явно растерялся, никак не ожидая подобного поворота. Сморгнул, перевел взгляд с Максима на дымящуюся кастрюлю и обратно, затем быстро вышел из комнаты, бросив напоследок:

– Тебе конец, сука!

– Вали давай, побирушка! – Максим вернул суп на плиту, оглядел парней. – Вы чего?

Все трое выглядели ошарашенными похлеще Яковлева. Первым пришел в себя Иван:

– Круто ты его. Только, по ходу, жди теперь репрессий.

– По ходу, нам всем это грозит, – простонал Толик.

– Ой, да ладно ныть! Вообще не понимаю, зачем вы его привадили.

Ели в полном молчании. Максим поначалу пытался их расшевелить, внушал, что нечего трепетать перед Яковлевым и выслуживаться, но потом махнул рукой. Остаток вечера смотрел на планшете расхваленное артхаусное кино и параллельно переписывался с Аленой. Уже перед самым сном в комнату нагрянул паренек из соседней комнаты – гонец. Доложил, что Яковлев жаждет поговорить с Максимом прямо сейчас в умывалке. Уже там он, ждет его нетерпеливо.

– Пусть себе ждет, – пожал плечами Максим, не думая вставать с кровати.

– А что передать? Придешь? – не понял паренек.

– Делать мне нечего.

– Чую, сейчас он сам заявится, – предрек Иван.

И точно: не прошло и пары минут, как из коридора послышались возбужденные голоса, а затем дверь с треском распахнули, чуть не сорвав с петель.

Яковлев пришел не один. Его сопровождали двое – их же Максим видел и в душевой.

– Если Магомет не идет к горе… – ухмыльнулся один из сопровождающих.

– Гора зря сюда притащилась. После десяти аудиенцию я не даю, – заявил Максим.

– Костян, Серый, видели? – повернулся Яковлев к друзьям. – Этого первака вообще несет не по-детски. Пора ему мозги вправить.

– А ты один, без подружек, уже боишься сюда заходить? – хмыкнул Максим.

Снова драться ему совсем не хотелось – он еще и подзажить толком не успел. При этом Максим отчетливо понимал, что с такими разговорами новой бойни не избежать, но не мог остановиться – куда характер денешь? Последнее благоразумное, что он сделал, – это убрал планшет подальше.

И понеслось. Слово за слово – и вот уже они с Яковлевым покатились по полу, вцепившись друг в друга. Яковлев был немного крупнее, целый и невредимый, плюс секция бокса в прошлом. Но Максим брал другим: адреналин, приправленный яростью, полностью заглушил в нем все остальные ощущения, даже боль, снес напрочь все барьеры. Достаточно было взглянуть ему в глаза, и становилось ясно: в таком состоянии он способен на все.

В самый горячий момент в комнату с вечерним визитом заглянули Оксана с Мариной. И тотчас поднялся визг до потолка. Одна накинулась на Серого и Костяна, молотя кулачками. Вторая схватила полотенце и принялась хлестать Яковлева. Потом вцепилась в его футболку и стала тянуть на себя с криком:

– Отстань от него, урод!

– Уйди, дура! – огрызался тот, пытаясь оттолкнуть ее одной рукой. Но потеря внимания стоила Денису пропущенного удара в нос. Он откинул голову, и Максим вырвался из захвата, вскочив на ноги.

Яковлев крыл матом всех, пропуская теперь один удар за другим. Кровь струилась по подбородку, заливая майку и линолеум. Девчонки продолжали оглушительно визжать.

Наконец Серый с Костяном смогли развести дерущихся. Точнее, оттащили Максима, с трудом его удерживая. Тот отчаянно рвался и дальше биться. Яковлев отошел в сторону, отвернулся к стене, вытирая кровь тыльной стороной кисти. Встрепанные и красные, оба дышали тяжело, надсадно и источали друг на друга такую ненависть, что она, словно ядовитый газ, пропитала всю комнату.

– Мы еще не закончили, – предупредил Денис, метнув взгляд в Максима, и стремительно вышел, а следом за ним и его дружки.

Девчонки поохали-повозмущались наглецами-старшекурсниками и тоже ушли к себе. Ну а пацаны, все трое, так и светились от удовольствия, повторяя раз за разом: «Круто ты его!» Даже Толик похохатывал.

Сам же Максим никак не мог успокоиться. Не всю, видать, ярость выплеснул. Аж на месте не сиделось. Так хотелось немедленно ворваться к Яковлеву и добавить, как следует добавить. И плевать, что будет потом… Но тут прилетела эсэмэска от Алены. Всего одна коротенькая фраза: «Спокойной ночи». И странно: гнев стих сию секунду, будто и не бывало. Вместо клокочущей ярости в груди разлилось тепло.

Не в силах сдержать улыбку, Максим набрал ответ: «Нежных снов».

Мальчишки, с удивлением наблюдавшие такую внезапную метаморфозу, переглянулись.

– Что-то хорошее написали? – полюбопытствовал Иван.

– Угу, – протянул довольно Максим, – изумительное.

Глава 21

К пятнице боевой раскрас стал значительно бледнее. Почти и незаметно ничего. Можно на люди выйти, например. Хотя Максиму и дома у Алены нравилось, но хотелось ее куда-нибудь сводить, побаловать.

Он до сих пор с теплом вспоминал, как она неподдельно удивлялась обычным аттракционам. Сейчас, конечно, такого эффекта уже не будет. Она повидала, пожалуй, больше, чем он. По миру немного поездила. Но дело ведь не в том. Просто пойти куда-то вместе, парой, – это уже новая сторона отношений.

Сейчас Максиму казалось странным, почему они раньше никак не могли найти общий язык. Он прекрасно помнил, как Алена его когда-то доводила до белого каления, не понимала его, умудрялась любые слова изворачивать по-своему, выводы вечно делала не те. Да и он сам постоянно рядом с ней чувствовал себя почему-то на взводе.

Теперь же, наоборот, отдыхал душой. Блаженствовал. Она странным образом действовала на него умиротворяюще, даже на расстоянии. Порой он мог злиться, психовать, например после стычки с уродом Яковлевым, но стоило с ней созвониться – и на душе делалось по-настоящему хорошо, а все эти дрязги выглядели уже сущей мелочью, не стоящей никакого внимания.

Правда, вчера случился один момент, который оставил смутный неприятный осадок. Максим и сам не мог понять, почему это так подпортило ему настроение. Пустяк, а вот поди ж ты – царапнуло внутри и затем саднило. Слабенько, но довольно долго.

Нет, сначала все было расчудесно. Он пришел к ней вечером, принес килограммовый пломбир, который они поедали до тех пор, пока Алена не призналась, что замерзла. Ее и впрямь слегка знобило. В общем-то, неудивительно: конец сентября, а с отоплением до сих пор тянули, и вечерами становилось довольно прохладно. А тут еще неуемное обжорство мороженым…

Максим притянул Алену к себе, обнял покрепче.

– Давай согрею.

Она так доверчиво прильнула, уткнулась лицом в плечо, расслабилась. Он же, напротив… С ней всегда так. Даже невинное объятие заводило с полоборота. Тепло ее тела заставляло сердце биться чаще. Дыхание щекотало, запах окутывал туманом, дурманил голову. Максим с упоением вдыхал его, чувствуя, как его захватывает желание.

«Надо бы отстраниться, – подумал, – или переключиться мыслями на что-нибудь неинтересное». Не хотелось Алену смущать. Но как тут переключиться? И разжать объятия невмоготу. Еще немного…

Но тут она сама скользнула пальцами под рубашку. Коснулась кожи, нежно провела от лопаток к талии, и мышцы живота сладко и болезненно свело.

– Ты поосторожнее, – сглотнув, срывающимся шепотом произнес Максим, – а то я за себя не ручаюсь.

Она тотчас отдернула руки. И отскочила бы наверняка, если бы он не успел прижать ее к себе крепче.

– Тш-ш, ручаюсь, ручаюсь, – прошептал, хотя у самого голова так и шла кругом.

А потом в дверь позвонили. Как-то настойчиво, по-хозяйски. Алена тотчас напряглась и затаилась, даже дыхание задержала.

– Давай притворимся, что нас нет, – еле слышно попросила она Максима.

Он пожал плечами: мол, как угодно, хозяин – барин.

Звонили еще несколько раз и даже постучали для верности.

– Что, незваный гость хуже татарина? – спросил Максим, усмехнувшись, когда этот самый гость наконец ушел.

Алена кивнула в ответ и даже выдавила неуверенную улыбку. Но на ее лице застыло странное выражение, напряженное, чуть испуганное и, пожалуй, виноватое.

– Ты знаешь, кто это был?

Она покачала головой.

– Нет. Откуда? Может быть, хозяйка. Приходит иногда… без предупреждения.

«Да, – вдруг показалось ему, – выражение лица у нее именно виноватое, будто она что-то скрывает, точнее, обманывает… Она даже в тот момент глаза отвела».

Ничего дурного он, естественно, не подумал. Не хочет отвечать, ну и ладно. Заострять на этом внимание и выпытывать правду он уж точно не собирался. «Мало ли по какой причине не хочет», – сказал себе. Не говорит, и пусть. Он вон тоже не спешит всем подряд делиться. И почти убедил себя, успокоился, но свербящее ощущение осталось.

Почему-то неприятно стало, что Алена ему соврала. Как будто от этого на шаг отдалилась.

Однако вида он не подал. И когда потом пили на кухне горячий чай, разговаривали очень даже душевно, будто этого момента и не было.

Алена вдруг пожаловалась, что чувствует себя одиноко.

– Это осенняя хандра. Многих посещает, – со знанием дела заявил Максим. – Какая же ты одинокая? У тебя есть брат, хоть и паршивый, но наполовину родной. Есть, в конце концов, отец, и, насколько я знаю, он тебя любит. Ну и главное, есть я…

«И я тебя люблю больше всех», – добавил Максим про себя, глядя на нее в упор. Алена тотчас смутилась, как будто поняла его мысли. В один миг от их непринужденности не осталось и следа.

– Или тебе кто-то еще нужен? – взметнув в деланом удивлении бровь, спросил он, чтобы хоть как-то сгладить вспыхнувшее напряжение.

– Нет, – улыбнулась она. – Но вот отец… Я тоже думала, что любит. Ой, мне даже вспоминать неохота. Какая же я дурочка была! Как увидела тогда, как он перед камерами плакал, – поверила ему, прониклась. А оказалось… И если бы не Артем, я бы ведь так ничего и не узнала.

– Артему язык надо укоротить. А вообще, зря ты так. Ну да, изначально он не обрадовался. Но он же тебя не знал. Не видел ни разу. А как узнал – так полюбил.

– Ну да, на публику.

– Одно другому не мешает. Это уж образ жизни у него такой. Вторая натура. Но он тебя правда любит. Да я его всю жизнь наблюдал – он даже к Теме так не относился. И если уж на то пошло, от кресла губернаторского отказался ради тебя. Какие еще могут быть сомнения?

– Даже странно, что ты так его защищаешь. Вы же не ладите.

– Это тут ни при чем. И я его не защищаю, просто стараюсь судить объективно. Я ж за справедливость и… честность.

Последнее слово добавил тише, глядя ей в глаза. Но тут же сам себя и одернул: какого черта он давит? Сам же не любит, когда вот так донимают. Подумаешь, маленькая недомолвка! Ерунда же… И поспешил сменить тему:

– Завтра суббота, выходной. Давай куда-нибудь сходим после пар?

– Ну… – замялась она. – Не знаю даже. А куда, например?

– Да хоть куда. Можно в кино. Можно в кафе или в ресторан.

– Нет, в ресторан не хочу. Я же не люблю пафосные места. Мне там дискомфортно всегда. Мне бы где попроще…

– Ну раз так, можем и в какой-нибудь гаштет забуриться. А то вообще – приходи к нам в общагу. Проще, чем там, не сыщешь. Посмотришь, как я живу. С пацанами познакомлю.

Алена так отчаянно замотала головой, что Максим даже удивился.

– Ну на вас прямо не угодить…

В конце концов договорились, что завтра созвонятся, а там уж решат по настроению.

Возвращаться в общежитие с каждым вечером хотелось все меньше и меньше. С убогой обстановкой он худо-бедно свыкся. С шумом и постоянной сутолокой – тоже. А вот сам дух общажный, атмосфера эта нездоровая, напрягала все сильнее.

Яковлева и его дружков-придурков Максим не боялся. Но они его раздражали безмерно, как, впрочем, и молчаливая покорность соседей по комнате. И даже трудно сказать, что больше действовало на нервы.

Потому он уже всерьез задумывался о том, чтобы снять квартиру, – возможность ведь теперь есть. Может, даже и вместе с Аленой. Такое предлагать он, конечно, не станет сейчас. Скажет еще, мол, куда так гонишь коней? И будет права. Но помечтать-то можно. Она бы ему вкусное готовила – она же так здорово готовит! Вечера бы проводили вместе. Ночи…

Но пока его компанией на вечер была все та же троица – Иван, Толик и Азамат. Тоска!

«Скорее бы ночь и опять завтра. Находиться здесь уже нет никакого терпения», – подумал он раздраженно.

Поковырялся в планшете, отложил. Собрал в пакет мыло, шампунь, длинную колючую мочалку с веревочными ручками, сунул под мышку чистое белье и полотенце и направился в душевую.

Из комнаты наискосок басило что-то старенькое из «Сепультуры», с трудом перекрывая галдеж и хохот. Понятно, там пили. Да и не только там. Буквально в каждой второй комнате сегодня гуляли. Пятница же…

И как раз когда Максим проходил мимо, в коридор вывалился народ, очевидно, на перекур. А среди них и Яковлев, и Серый, и тот, что его тогда выпустил, – Вадик. Идиоты, даже крикнули ему вслед что-то маловразумительное.

Зато в душевой оказалось пусто. Все, видать, пили, и никто не хотел мыться. И хорошо, можно было не торопиться…

А когда снова вышел в предбанник, вдруг обнаружил, что вся его одежда – и чистая, и ношеная – исчезла. Пропало и полотенце. Только на тапки не позарились. Максим поискал взглядом: может, спрятали? Нет.

Кто-то намеренно унес все его вещи, пока он мылся. И Максим даже догадывался, кто.

* * *

Максим прислушался к многоголосице с той стороны двери. Галдели так, будто посиделки свои перенесли из комнаты в коридор. Наверняка намеренно – поджидают.

Даже от такого придурка, как Яковлев, Максим не ожидал подобной выходки. На что только этот идиот рассчитывал? Что он тут будет торчать в душевой, пока все не разойдутся? Или надеялся, что он прикроется руками и, сгорая от стыда, потрусит в свою комнату? Если так, то он совсем дебил.

Максим попытался соорудить из мочалки некое подобие набедренной повязки, связав веревочные ручки на боку, но она, хоть и достаточно длинная, оказалась узковата. Попробовал приладить пониже, повыше, в конце концов плюнул, закинул ее на плечо и, вздохнув, вышел в коридор как есть.

Серый, Костян, Вадик и еще несколько человек сидели неподалеку на корточках, курили, стряхивая пепел в банку, и возбужденно обсуждали, кто круче: Постол или Уорд.

Яковлева среди них почему-то не было. «Что ж он так? Такое шоу пропустит», – усмехнулся про себя Максим.

Внезапно разговор оборвался на полуслове. Все до единого повернули головы и уставились на него. В первый момент – в немом изумлении, даже рты приоткрыли, но затем покатились смешки. Один из них бросил: «Эй, Доцент, где штаны потерял?» Другой задвинул совершенно похабную шутку. Остальные коротко и громко захохотали.

Конечно же, шествовать в таком виде – удовольствие небольшое. Хорошо хоть, природа его не обделила, но все равно не слишком комфортно, когда ты голый, а все вокруг одеты… Да еще и зябко. Тем не менее Максим заставил себя идти не спеша, вальяжно, будто все в порядке вещей и в таком виде разгуливать ему не привыкать.

Насмешки пропустил мимо ушей, а проходя рядом с ними, и вовсе приостановился. Глядя свысока на Серого, скроил кривую улыбочку:

– Ты ж мечтал увидеть меня без штанов – ну вот, считай, мечта твоя сбылась. Любуйся.

Тот и не нашелся, что ответить. Да и другие растерянно примолкли.

Уже у самой двери Максим уловил за спиной:

– Серый, он сейчас про что? Ты мечтал его увидеть без штанов? Серьезно?

– Да слушай больше! – вскипел тот. – Гонит он!

И вот зачем, спрашивается, остановился? То есть понятно зачем: поглумиться еще немного захотелось над этим дурачком в отместку за их выходку. Уж и слова язвительные готовы были слететь с языка, но в самый неподходящий момент из соседней комнаты выскочила девчонка. Рванула по коридору навстречу, но тут увидела Максима и застыла на миг, испуганно уставившись на него. Затем как-то сдавленно не то охнула, не то крякнула, демонстративно отвернулась и, прильнув к стене, понеслась мимо, пунцовая до кончиков волос. Максиму и самому стало не по себе. Перед этими придурками-весельчаками с их скабрезными подколками не чувствовал никакого неудобства, а тут… Подумает, бедная, что живет в трех шагах с отморозком.

Стремительно шагнув в комнату, Максим с шумом захлопнул за собой дверь. «Эта шутка еще отольется Яковлеву», – пообещал он мысленно. Пора его уже конкретно приструнить, а иначе так и будет гадить при каждом удобном случае.

Максим, разозлившись, прошел в ту часть комнаты, что огорожена высоким шкафом. Толик и Азамат сосредоточенно корпели над учебниками, Иван зависал в телефоне. Но стоило появиться Максиму, все трое забыли свои дела, ошарашенные настолько, что даже спросить ничего не могли. Ну хоть не краснели, как та девчонка.

– Как-то жарко, да? – небрежно бросил Максим, доставая из сумки одежду.

– М-м, – промычал Иван.

Толик и Азамат и вовсе не выдавили ни звука, таращась на него во все глаза, пока он одевался.

– Ладно вам, отомрите уже.

– А… ты… – Азамат сделал непонятный жест руками, с трудом соображая, как сформулировать вопрос.

– Да пока я мылся, кто-то упер все вещи. Точнее, не кто-то, а Яковлев ваш, придурок. Пойду-ка я его навещу.

Максим с самым решительным видом направился в комнату, где нынче гуляли старшекурсники. Однако Яковлева и за столом не оказалось.

– Где? – спросил с порога. И хотя он не уточнил, все сразу поняли, по чью душу он наведался.

– А тебе зачем? – спросил Костян.

– Соскучился.

– Дэн у себя, в пятьсот первой, – ответил Вадик.

– Эй, Доцент, а ты чего в штанах? – с усмешкой спросил Серый.

– Что, огорчился? Ну, извиняй – хорошего помаленьку.

Не дожидаясь ответа, Максим покинул теплую компанию и двинулся прямиком в пятьсот первую. Это даже хорошо, что Яковлев там один. Никто не помешает.

Максим распахнул дверь, благо была не заперта, и на миг растерялся. В комнате оказалось совершенно темно. Лишь в щель между неплотно задернутыми шторами пробивался тусклый свет ночного неба.

Максим нашарил рукой выключатель. Вспыхнула яркая лампочка, на мгновение его ослепив.

В первый момент комната показалась ему пустой. Но затем он уловил тихий звук, похожий на причмокивание, и сразу нашел Яковлева. Тот спал, лежа на спине и прикрыв глаза согнутой в локте рукой.

Максим подошел ближе, убедился – действительно спит, ощутимо попахивая перегаром.

Ну и что делать? Топать назад или будить? «Нет, назад – не вариант», – решил. Злость слить надо, и желательно на виновника, а то или настроение будет дурное, или сорвется на ком-нибудь невзначай, уж он себя знает.

Наклонившись к спящему, Максим грубо тряхнул его раз-другой-третий. Но тот лишь недовольно замычал, откинул руку, почмокал, пробормотал: «Отвали» – и дальше спать.

Огляделся – с соседней кровати взял подушку. Затем сел верхом на Дениса. Тот сразу охнул, открыл глаза, искривил рот, но не успел ничего сказать. Максим накинул ему на лицо подушку и придавил. Ненадолго, буквально секунд на пять, но бедняге и этого хватило, чтобы запаниковать. Максим уже слез с него, а тот еще бился и дергался по инерции. Потом резко сел в кровати, уставился на него, округлив глаза.

– Ты совсем?! У тебя вообще колпак сорвало? Ты чего творишь, урод? Тебе в дурке самое место! – нервно, срываясь на крикливые ноты, воскликнул Денис.

– Да не истери, это просто предупреждение. – Максим резко наклонился к нему, взглянул жутко, точно и впрямь безумен. – Обходи меня по дуге – целее будешь. И вещи потыренные не забудь вернуть. Потому что, если я к тебе приду еще раз, вот так легко ты уже не отделаешься.

Прочитав в глазах Дениса если не страх, то смятение, Максим удовлетворенно выдохнул, выпрямился и неспешно вышел.

Глава 22

Денису казалось, что жизнь даже не катится, а несется под откос на полном ходу, как сорвавшийся с рельсов поезд. Одного он не мог понять: как так получилось и почему? И что делать?

Может, все не казалось бы столь катастрофичным, случись эти неприятности не разом. А так вышло, что крах настиг его буквально по всем фронтам.

Сначала этот новенький… Свалился, откуда не ждали. Такой запредельной наглости Денис еще не встречал. Нет, попадались ему с гонором, и не раз, но обычно из таких довольно быстро удавалось выбить всю спесь. А этот – он даже не то что сопротивлялся, пытаясь отстоять свою индивидуальность. Он просто пер напролом, не считаясь вообще ни с чем. А еще был в каком-то смысле опасен. Это Денис понял еще во время потасовки, когда этот паршивец разбил ему нос.

Драк на счету у Дениса за всю жизнь было не счесть. И это если не брать бои. Вот как раз и из бокса его выгнал тренер за уличную драку. Глупо, считал Денис. Для чего тогда ходить на бокс? Чтобы блистать на ринге? Ну это уровень другой, уж точно повыше школьной секции в затрапезном городишке. На такой Денис и не замахивался и ходил на тренировки для того, чтобы любому дать отпор, чтобы в уличных потасовках побеждать. И побеждал же! Почти всегда. Лишь однажды он схлестнулся с пацаном – низкорослым, жилистым, юрким. Тот по всем параметрам уступал Денису, но бился, как разъяренный зверь, неистово, не чувствуя ни боли, ни страха, ни устали. И в глазах горела такая пугающая одержимость, что Денис дрогнул. И вот теперь с этим новеньким та же ситуация. Тот же взгляд, тот же напор и абсолютная безбашенность.

И все бы ничего, повздорили да разошлись. Мало ли… Но этот щенок покачнул его авторитет. И серьезно покачнул. Первачки уже не трепетали при нем. Девки вон как раскудахтались, чуть глаза не выцарапали. И даже свои… Нет, они вроде и нормально общались, но ощущения подсказывали: что-то изменилось. Тот же Вадик говорил с ним ровно, а раньше заискивал. Или вот во время последней гулянки тема зашла «за бокс». Раньше всегда ждали, что скажет он. В первую очередь именно его мнение выслушивали. Каждому слову внимали. А тут даже не взглянули в его сторону, стали сразу высказываться наперебой, будто Дениса и нет.

И вещи этого новенького предложил упереть Серый. Денис сразу сказал: детский сад. Еще неделю назад все бы послушались, а тут… В этом балагане он и участвовать не пожелал, да и просто чувствовать себя на вторых ролях было тягостно. Чтобы не сорваться в обиду, сказал всем, что устал. Так оно, в общем-то, и было. И ушел спать.

Проснулся резко, грубо – и тут такой сюр! Опять этот новенький. Сидит сверху! А потом душит. Реально душит! Конечно, Денис струхнул, он-то нормальный, здравомыслящий, а этот…

И с Аленой не клеилось. Ничего не помогало. Даже обидно: столько стараний, а толку – ноль. И кто тот другой – так и не выяснил.

Но все это отошло на второй план, когда в воскресенье утром позвонил ему Рахмет с незнакомого номера и сообщил, что надо затаиться. По возможности лечь на дно.

– Что случилось? – выдохнул Денис, чувствуя, как у самого сердце пропустило удар.

– Ты не паникуй, Дэн, раньше времени, – ответил Рахмет. – Но будь начеку. Говорят, взяли одного клиента, ну и он кое-кого сдал. Наших вчера менты крепко пощипали. Так что, если есть у тебя возможность, заляг. Рабочий телефон не включай. Есть товар на руках? Припрячь так, чтоб если вдруг придут с обыском… Ну сам, короче, понимаешь.

После звонка Рахмета Денис места себе не находил. В желудке образовался ледяной ком. От страха накатила тошнота.

Сначала Денис беспорядочно метался по комнате: что делать? Куда залечь? А главное, куда припрятать товар? Просто выбросить нельзя – чем потом расплачиваться? Но и в комнате не оставишь – вдруг к нему придут? Вдруг они уже идут?

Костян как назло лез с какой-то ерундой, со своими дегенератскими шутками. Отстал, только когда Денис, не выдержав, рявкнул на него. Тот психанул и умчался куда-то. Пусть. Даже хорошо. Денису требовалась тишина, чтобы спокойно все обдумать.

Сумка с закладками стояла в шкафу. Здесь, в комнате, ее и некуда спрятать. Занести к кому-нибудь из перваков? Да ну, вдруг начнут шмонать весь этаж. Сразу все всплывет. Может, конечно, и не начнут, но зачем рисковать?

Как вообще все происходит в таких ситуациях, Денис понятия не имел. И узнавать не горел желанием. Может, в камеру хранения сдать? Хотя нет, тащиться через весь город на вокзал, где менты на каждом шагу…

Денис паниковал, его даже заметно потряхивало. Кто-то стукнул в дверь, он аж вздрогнул и затаил дыхание. Но это оказался всего лишь Вадик. Зашел стрельнуть сигаретку. Денис вдруг рассердился:

– Пойди да купи!

На самом деле сигарет ему не жалко, просто не мог простить ему мгновение дикого страха, от которого сердце так и выпрыгивало из груди. Он ведь подумал, что все, финита ля комедия. За ним пришли.

Решение, простое и ясное, пришло внезапно. Ведь можно просто уехать из города к родителям. В деканате сказать, что мать, допустим, заболела, или еще что-нибудь сочинить. И на месяц укатить из города, а там, глядишь, все само собой устаканится. А сумку он может оставить на время Алене. Скажет ей, что ценные, мол, вещи, страшно оставить в общежитии. Она не откажет и вряд ли сунется проверять, что он там принес.

Денис набрал ее, не мешкая. Хоть бы взяла трубку! В последние дни к ней совсем стало не пробиться. На звонки не отвечает, а чаще даже недоступна, дома ее не застать… Или не открывает? Впрочем, сейчас не до того.

– Возьми же! – нетерпеливо прошептал Денис.

И на этот раз повезло: Алена ответила. Притом оказалась дома. Правда, начала ему что-то втолковывать, мол, им надо о чем-то поговорить серьезно, но какие, к чертям, разговоры? Все это подождет до лучших времен. Поэтому он оборвал ее на полуслове:

– Ален, погоди, обязательно поговорим, но не сейчас. У меня тут проблемы кое-какие. Точнее, не у меня. С мамой плохо.

– А что случилось? – взволновалась сразу.

– Да этот, как его, криз или что… Короче, толком мне не сказали. Но надо уехать домой. Срочно.

– А когда ты уезжаешь? Сегодня?

– Нет, завтра. В деканат надо зайти… Ну а потом домой уеду на какое-то время.

– Понимаю, – пролепетала она.

– Но у меня к тебе огромная просьба будет.

– Да, конечно, говори.

– Тут у нас в общаге, сама понимаешь, проходной двор. А если Костян забухает, так и комнату может нараспашку оставить… Короче, пока меня нет, можно у тебя кое-какие вещи, самые ценные, оставлю?

– Какой разговор! Оставляй.

– Отлично! Спасибо! Тогда я через полчасика к тебе забегу.

– Ладно, я дома.

Денис достал спортивную сумку, закладки уложил в отдельный пакет, заклеил скотчем – Алене он доверял, да и она вроде не из любопытных, но так надежнее. Закидал всяким барахлом, подумал немного – сверху положил ноут для достоверности. Закинув сумку на плечо, вышел в коридор. Поймал себя на том, что озирается и прислушивается.

«Черт, – ругнулся про себя, – так и до паранойи недалеко».

Тем не менее весь путь до дома Алены Денис стрелял взглядом по сторонам и с трудом заставлял себя идти спокойно.

Она его уже поджидала.

– Надеюсь, Денис, с твоей мамой все обойдется! – сочувственно промолвила она.

– Да-да, тоже надеюсь, – кивнул он торопливо и кивнул на сумку. – А куда можно… Ну так, чтобы не мешалась под ногами…

– Да хоть куда. Можно на антресоли поставить.

– Хорошо.

Денис закинул сумку, затем взглянул на Алену.

– Ладно, я побежал. Еще увидимся. Поговорим потом, хорошо?

– Да, конечно. Пусть твоя мама выздоравливает!

Избавившись от сумки, Денис почувствовал себя, конечно, чуть легче, но не особо. Все ему казалось, что за ним наблюдают. Он постоянно оглядывался, но ничего подозрительного не замечал. Наверное, и в самом деле перенервничал, вот и разыгралось воображение. В общежитие тем не менее идти не хотел, даже побаивался. Вдруг его там поджидают? Среди людей, в сутолоке, где он мог затеряться, где его никто не знал, он чувствовал себя спокойнее. Да, товара на руках у него нет, но по сериалам, да и по рассказам сложилось кое-какое мнение о работе органов. Не очень-то там следуют букве закона, когда надо кого-то закрыть. Надо будет – и улики найдут, а не найдут, так подкинут. Дотянуть бы только до завтра!

Вернуться в общагу Денис так и не осмелился. Наплел вместо этого Вике про маму, про скорый отъезд, про то, что будет скучать, уже скучает… Вика, хоть и была обижена, но быстро оттаяла. И, умница, сама сообразила заночевать вдвоем у подруги.

На следующее утро в университет Денис не спешил, пришел только к концу третьей пары. И сразу в деканат. Повторил свою историю, в которую почти и сам поверил. Теперь со спокойной душой можно было мчаться на автовокзал и оттуда – домой. Поездом, конечно, удобнее, но, рассудил Денис, лучше лишний раз не светить паспорт. Может, конечно, он и зря так паникует и срывается в бега, но в таких делах лучше перестраховаться.

Напоследок он решил заскочить в столовую, перекусить перед долгой дорогой. Спустился в холл и у расписания увидел Алену. Видимо, только пришла.

– Привет, – он подошел к ней сзади, чмокнул в щеку.

Она вздрогнула от неожиданности, но, увидев его, улыбнулась.

– Привет. Уезжаешь?

– Да, вот сейчас только пообедаю в столовке и поеду. Не хочешь присоединиться?

– Нет, спасибо, я дома…

– Тебе что от нее надо? – услышал Денис за спиной знакомый наглый голос.

Обернулся. Снова он! Новенький, черт бы его побрал! Как проклятье какое-то! Он и в общаге его уже достал до невозможности. Теперь еще тут. И вообще, что за вопрос?

– От кого от нее? – хмыкнул недоуменно Денис. – Это тебе что тут надо?

– Отошел от нее!

И снова этот взгляд, будто прямо сейчас готов вцепиться.

– Максим… – пролепетала Алена.

– С чего бы это? Я тебя еще забыл спросить, подходить мне к своей девушке или нет.

По-хорошему, надо бы вломить этому нахалу за все, и особенно за вот такие необоснованные наезды, еще и при Алене. Но все мысли крутились лишь вокруг предупреждения Рахмета. И очередной скандал с этим психом ему сейчас совершенно ни к чему. Ему надо уйти как можно быстрее и незаметнее. Нет, ну принесло же этого черта так не вовремя!

– К кому? – не отставал этот. – К своей девушке? Что за бред ты несешь?

– Тебе чего надо? – раздраженно спросил Денис.

Но этот повернулся теперь к Алене:

– Он что такое говорит? Почему он тебя называет своей девушкой?

– Ну, наверное, потому, – ответил Денис, не совсем, впрочем, понимая, чего этот так завелся, – что мы с ней встречаемся. Третий месяц как. Алена, вы что, с ним знакомы?

Алена, бросив на Дениса быстрый взгляд, кивнула и снова уставилась на «доцента».

– Это правда? – спросил он у нее.

Она молчала, потом кивнула.

Какое же у него сделалось лицо! Как оно исказилось! Он как будто посерел на глазах.

На миг Денис почувствовал себя по-настоящему счастливым. Потому что видеть вот такое лицо у своего врага, злейшего врага, – это блаженство. Это победа. И он бы ликовал, если бы не тошнотворный страх, заглушавший все остальные эмоции.

– Ладно, Алена, потом созвонимся, мне пора. – Денис наклонился и поцеловал ее в щеку.

Последнее время она все норовила увернуться от его поцелуев, но тут стояла столбом. «Надо будет потом выяснить, не он ли тот другой», – пометил себе Денис. Но потом. Сейчас это его почти не волновало.

Глава 23

В воскресенье Максим встречался с матерью. Ей понадобилось «что-то ему рассказать не по телефону». Звала домой, мол, отец все равно уехал, но Максим наотрез отказался. «Ноги, – сказал, – моей там больше не будет».

Встречались в центре в семейном ресторанчике, который помнил еще чуть ли ни с детства. Четыре года назад здесь справлял свое шестнадцатилетие.

Мать выглядела необычно. То есть вроде все как всегда, но нечто неуловимое проскальзывало в жестах, во взгляде, в улыбке. Улыбка, кстати, у нее вообще с лица не сходила. Настроение, судя по всему, было у нее прекрасное. Впрочем, как и у Максима. Но начала разговор она, по обыкновению, издалека. Расспросила, как живется, как учится, посетовала, что надо бы квартиру снять и съехать из этого «клоповника», посокрушалась, что он похудел, и по этому поводу заказала кучу всего.

Максим слушал ее молча, сосредоточенно уплетая стейк. После пресной столовской еды он казался ему пищей богов.

– Я что хочу сказать… – решилась наконец мать перейти к главному. – Только прими это спокойно.

Максим оторвался от еды и поднял на нее глаза.

– Ты же знаешь, как я несчастна с Димой. Он никогда не относился ко мне, как к… В общем, не любил меня по-настоящему. А ведь этого хочет каждая женщина – быть любимой. Не каждой выпадает познать взаимную любовь. Поэтому когда между мужчиной и женщиной вспыхивает чувство, то это такое счастье!.. Но с возрастом у всех нас есть уже обязательства, семья, долг. И чтобы построить отношения, надо много трудностей преодолеть и предрассудков, многие ведь считают, что связь…

– Ты что, любовника себе завела? – спросил ее в лоб Максим.

– Ну почему сразу любовника?

– А кого?

– Ну… – Мать, смутившись, отвернулась к окну. – Мне не нравится это слово. У нас с ним, чтобы ты знал, серьезные отношения.

– С кем?

Она посмотрела на него как-то просительно. Будто говорила: «Не осуждай, пожалуйста!»

– С Аркадием.

– Кто такой?

– Ну как? Аркадий, художник, который снял у нас дом.

Максим присвистнул:

– Ничего себе! Быстро же вы преодолели трудности и предрассудки.

– Все не так! Ты не понимаешь! Я не знаю, как объяснить, но… Господи, Максим, я что, не имею права быть счастливой? Хоть раз в жизни?

– Имеешь, – пожал он плечами.

– Значит, ты не осуждаешь меня?

– Мам, ну ты взрослый человек. С какой стати мне тебя осуждать? А отец что?

– Дима пока не знает. Я пока не буду ему говорить.

– Почему?

– Ну ты не поймешь. С Аркадием у нас пока все прекрасно, да. Но вдруг это преходяще? Творческие люди – они такие непостоянные… Я уйду от мужа, сожгу все мосты, а вдруг у нас с ним не сложится? И останусь у разбитого корыта.

– В таком случае тебе как минимум надо привыкнуть к слову «любовник».

– Максим!

Настроение вдруг испортилось. То есть не совсем, просто стало слегка неприятно. Не нравились ему никогда вот такие игры. Хотя чему он удивляется? Это как раз в духе матери. Она ведь всегда стремилась при любых обстоятельствах сохранить видимость благопристойной дамы. Да и пусть. Ему-то что?

– У меня для тебя тоже новость, – сообщил он деловито.

– Какая? – Мать явно обрадовалась, что он сменил тему.

– Мы теперь с Аленой вместе.

– С какой Аленой? – не сообразила она.

– С Аленой Рубцовой.

Мать несколько секунд сидела молча, хлопая глазами.

– Это что, шутка такая? Максим, ты же не всерьез сейчас?

– Я сюда из-за нее перевелся. Куда уж серьезнее?

– Из-за нее? Ты меня убиваешь! – Лицо ее исказила страдальческая гримаса. – Максим! Зачем тебе она? Ну кто угодно, только не она!

– Ну что за бред-то? Я за тебя порадовался, теперь ты за меня порадуйся.

– Максим! Мне аж плохо… А что скажут люди, ты подумал? Вы ведь считаетесь братом и сестрой!

– Да мне вообще без разницы, что скажут люди. И ты не переживай. Мы с ней как-нибудь тоже преодолеем трудности и предрассудки.

* * *

В понедельник Максим решил, что хватит уже отлынивать от учебы. Тем более от боевых отметин не осталось и следа. Пора выбираться в свет.

Первые две пары прошли довольно бодро, на третьей – лекции по финансовому анализу – уже заскучал. Про ликвидность, рентабельность и оборачиваемость активов Максим неплохо помнил с прошлого года – так что все эти постулаты в монотонном исполнении меланхоличного препода лишь вгоняли его в сон. Чтобы уж совсем не клевать носом, Максим, уткнувшись в телефон, принялся шерстить новостные ленты. Надоело – стал переписываться с Аленой.

Что делаешь?

Завтракаю.

Что у тебя на завтрак?

Салат из помидоров.

И все? Негусто.

А теперь что делаешь?

Глажу юбку. Скоро выходить.

Одевайся тепло. На улице сегодня жесть просто!

Хорошо.

Увидимся?

Вот так и развлекал себя всю пару.

После лекции они с Иваном спустились в холл. Тот делился своими соображениями насчет выгодных вложений, сокрушаясь, что вложить вот есть куда, но нечего. Максим слушал его вполуха, глазами шаря по толпе студентов. В этот промежуток времени, когда закончились пары у первой смены и пока еще не начались у второй, в холле обычно царила сутолока. Найти в таком столпотворении кого-то было не так-то просто.

Однако он нашел ее, не сразу, но нашел.

– Ладно, Вано, договорим в общаге, – пожал он Ивану руку и устремился сквозь двусторонний людской поток к Алене.

Подойдя ближе, Максим увидел, что она теперь с кем-то разговаривала. Он замедлил шаг, заложил руки в карманы, наблюдая за ней со стороны. Тот, с кем она говорила, стоял спиной, на него он и не смотрел сначала. А когда перевел взгляд, аж опешил: Яковлев, сволочь эта, зачем-то лез к ней, к его Алене!

Максима тотчас затопила глухая ярость. Горячая кровь застучала в ушах так, что заглушила стоящий в холле галдеж. Народ, как назло, мешался под ногами. Грубо расталкивая всех, кто попадался на пути, он рванул к ним. Как посмел этот урод заговорить с ней? Как вообще посмел подойти? Казалось, одним своим присутствием рядом с ней он если не пачкал, то бросал тень на нее, такую светлую и чистую. Это просто воображение, конечно. Но все равно! И Алена, какого черта она стоит с ним треплется? Хотя она ведь не знает, какое он чмо…

Безудержно хотелось наброситься на него без разговора, обрушить на него всю злость, что кипятком бурлила в венах, – еле держал себя в руках. А подойдя ближе, даже не понял, а, скорее, почувствовал – что-то не то. Они смотрели друг на друга и разговаривали как хорошие знакомые. Но это абсурд. Его Алена не могла общаться с таким, как он, просто потому что… не могла. Между ними нет и не может быть ничего общего. Между ними – пропасть. Удел Яковлева – дебильная гопота в дружках и пьяные шлюшки в любовницах.

Однако Яковлев отреагировал странно. Он и держался совсем по-другому, чем в общежитии. И взирал на Максима, похоже, с неподдельным удивлением.

Ощущение неправильности, даже абсурдности происходящего усилилось, но Максим отбросил эти мысли. Сначала, решил, растолкует этому уроду, что таким, как он, рядом с ней даже стоять нельзя. А если не поймет – ему же хуже будет.

В первый момент Максим даже не воспринял слова Яковлева: он со своей девушкой?…

Это же какой-то бред! Ересь. Бессмыслица полная. С ума он, что ли, сошел?

А потом Максим взглянул на Алену… Нет, он ничего еще не понял, потому что не способен был такое даже вообразить, но ее лицо… Столько отчаяния, и вины, и сожаления в нем читалось! Но почему? Отчего у нее такой взгляд, будто она просит прощения? Ведь не за что. Ведь это же неправда. Это не может быть правдой.

И вопрос-то он задал, не сомневаясь, что она отвергнет эту чушь. Но она молчала. И смотрела так, что он невольно замер, не мог вдохнуть. Все голоса и звуки вокруг как будто смолкли. И в этой гулкой тишине он слышал лишь, как колотится собственное сердце. Внутри же словно натягивалась невидимая струна. Лопни она, казалось, и все полетит к чертям. С треском, с грохотом.

«Не молчи, – мысленно обращался он к ней. – Скажи же, что это неправда!»

А потом она кивнула. Все тот же виноватый взгляд и кивок.

Может ли один еле заметный жест пустить весь твой мир под откос? Оказалось, может. Максим качнул головой, пытаясь сказать, что нет, что это ерунда какая-то, но слова тяжелым комом застряли в горле, а из легких будто разом весь воздух выбило.

Потом Яковлев ушел. Максим еще с минуту стоял на месте в оцепенении, силясь понять то, что понять было невозможно. Алена, кажется, что-то ему говорила, он это видел по губам, но слов не слышал, будто внезапно оказался в вакууме. Постепенно ступор отпускал, возвращались звуки, мысли, ощущения, а в груди разрасталась жгучая боль.

– Максим, пойми же, просто так вышло, что… – Она и правда что-то ему говорила, даже коснулась его руки.

Ее прикосновение словно прошило насквозь током, окончательно вернув его в реальность. Максим отдернул руку, молча развернулся и пошел к выходу.

– Максим, подожди! Давай поговорим! – Она догнала его, поймала за рукав куртки.

Максим стиснул челюсти до боли, не оборачиваясь, вырвал руку. Она приостановилась, но затем снова побежала за ним. Выскочила следом на улицу. Опять вцепилась. Он дернулся – не отпустила, продолжала семенить рядом. На улице хлестал дождь, холодный ветер забирался под воротник, а он задыхался. Глотал воздух ртом вместе с ледяными каплями, но ощущение удушья не проходило.

– Максим!

Он оглянулся, хотел прогнать, грубо, жестко, чтоб не шла за ним, не цеплялась, не унижала себя и его. Чтобы не делала ему еще больнее. Поскольку видеть ее теперь – это пытка.

Но она, наверное, сама догадалась по его взгляду, потому что разжала пальцы, и рука ее опустилась, безвольно повиснув плетью. Ветер трепал ее волосы, успевшие промокнуть под дождем. И блузка, уже мокрая, липла к телу.

– Вернись в здание, – произнес он глухо. – Простудишься.

Затем развернулся и стремительно, не оглядываясь, пошагал прочь. Спустился к набережной. Пусто, уныло. От серых вод угрюмой осенней Ангары дул пронзительный ледяной ветер. Но Максим не чувствовал ни холода, ни ветра, ни дождя. Боль затопила каждую клетку, не оставив места иным ощущениям.

Сначала в голове билась одна-единственная мысль: «Алена – девушка Яковлева». Упорно, назойливо, плавя мозг. И все никак не укладывалось, не верилось и в то же время… Лезли вереницей воспоминания, обрывки разговоров, всякие мелочи, на первый взгляд незначительные, но на самом деле – показательные.

Взять хотя бы тот случай у нее дома, когда она не захотела открывать дверь, а Максиму солгала, что пришла хозяйка. Он ведь тогда сразу почувствовал фальшь, но предпочел не думать. И в универе она его избегала. Когда встречались, норовила тотчас сбежать, оправдываясь занятиями. А сколько раз предлагал проводить – отказывалась наотрез. Теперь ясно, почему. Так ошеломляюще и болезненно ясно, что хоть вой и на стены лезь.

Спустя пару часов Максим вернулся в общежитие. Все трое: Иван, Азамат и Толик – сидели в комнате, копошились со своими какими-то делами и делишками и ведать не ведали, что у него катастрофа.

Как же не хотелось их видеть, не только их, вообще никого! Как же тяжело было притворяться, делать более или менее нормальное лицо, что-то говорить, дышать, ходить, когда тебя изнутри раздирает на части! Когда каждый вдох – боль. Каждый выдох – боль. Когда терпеть уже просто невозможно…

– А ты что, с подругой Яковлева знаком? – спросил вдруг Иван и будто полоснул по свежей ране. Правда, сам того не ведая. – Я просто думал подождать тебя… Ну и видел вас в холле и потом…

И вдруг Максима осенило: это же они все про нее, про Алену, говорили те мерзости. Это она пьяная с Яковлевым тут ночь провела.

А он, дурак, над ней трепетал, берег, не трогал… Боялся осквернить чистоту. А она… И главное – с кем! С таким скотом, какого еще поискать – не найдешь.

– Это она тогда… сюда с ним… приходила? – выдавил он с трудом, до последнего надеясь, наверное, на чудо.

– Она, она, – закивал Иван.

Ну вот и все. Светлый образ рассыпался бесповоротно.

Максим, как был в одежде, лег на кровать, заложив руки за голову, вперился пустым взглядом в потолок. Что делать? Да ничего. Что тут поделаешь? Надо как-то жить дальше. И больше не строить иллюзий.

В начале пятого пришли Оксана с Мариной и позвали Максима в гости. У них там наметился сабантуй или что-то вроде того.

– Максик, солнце, приходи, не кисни, – ворковала Оксана.

– Правда, Макс, идем, не упирайся, – подключилась Марина. – Что-то ты сегодня сам на себя не похож.

Потом повернулась к мальчишкам:

– Что вы с ним сделали, гоблины?

– Да он такой и пришел, – начал объясняться Азамат, приняв ее слова всерьез.

– Водка есть? – спросил Максим.

– А то! Море! – ответили девушки. – Какая гулянка без водки?

Водки и впрямь было море, точнее, батарея. Пол-литровые бутылки рядком полулежали в тазу с водой, чтобы не грелись, видимо. Максим пересчитал – семь. Семь! Куда столько? Упиться и умереть? Ну тоже вариант. Хотя и гостей у девочек оказалось немало. Из знакомых – только сами хозяйки и Вадик, который бренчал на гитаре заезженный мотив, безбожно фальшивя.

«Напиться, – думал Максим, – и в самом деле сейчас самое оно. Напиться и забыться. Чтоб вот так с ума не сходить. Плевать, что будет завтра. Сегодня бы как-нибудь перетерпеть».

По общажному обычаю, к которому Максим все никак не мог пока привыкнуть, закуску – сковородку с жареной картошкой – поставили в центр стола, ну и хлеб, соленые огурцы, квашеную капусту – в качестве дополнения к основному блюду. Тарелок не полагалось, только вилки. Тянуться через весь стол к еде Максиму не нравилось, еще больше не нравилось, что тянулись другие, тряся рукавами над чашками, но он решил забить на куртуазность. В конце концов, он пришел сюда не есть, а пить. А уж пили-то каждый из своей стопочки.

После энной рюмки и впрямь стало отпускать. То, что казалось прежде диковатым, теперь устраивало вполне. Та же общая сковорода с картошкой. А вот боль – нет, никак не уходила. Ну, может, совсем слегка притупилась. И Вадик стал раздражать. Ладно он пел гундосо – если умеешь играть, это простительно. Но он и тут лажал.

Максим забрал у него гитару.

– А ты умеешь? – удивились девочки.

– Мы не скажем, а покажем, – улыбнулся он.

Пару минут от разыгрывался, подкручивая колки. А затем исполнил «Дыхание» из «Наутилуса». Смолк последний аккорд – и началось.

– Круто, – лаконично оценил кто-то из незнакомых.

– У меня прям шок, дай пять!

– Макс, я тебя теперь еще больше люблю! Какой голос! Аж мурашки! – восторгались девчонки. – Басков отдыхает.

– Макс, шикарно! А что за бой? – заинтересовался Вадик.

– Четвертый с приглушкой, – ответил Максим.

– Еще что-нибудь! Еще что-нибудь спой!

И он пел из «Агаты», из «Пикника», из «ДДТ» и даже старенькую милую песенку Визбора исполнил.

– Ты не Доцент, ты Артист! – сделал вывод Вадик. – Я снимаю шляпу.

Он даже вскочил со стула и раскланялся, махнув воображаемой шляпой, паяц. Ну а потом, видимо, так расчувствовался, что принялся извиняться, душевно, многословно, с повторами, как могут только пьяные люди.

– Ты извини, мы же не знали, что ты нормальный чувак. Я вот тебя не знал, теперь знаю. И уважаю!

– Логика – жесть! А пока не знаешь, надо спускать с человека штаны и ставить на лавку?

– Ой, тут-то я вообще ни при чем. Это так всегда было. Да. И я в свое время стоял на лавке, и Серый, и Костян, и Дэн… Традиция, мать ее!.. Кстати! Дэн куда уехал, никто не знает? Сегодня утром опера тут шуршали, его спрашивали. Костян обделался – всю комнату им перевернули.

– Опера? Ничего не путаешь? – удивились девчонки.

– Они корочками светили, Костян говорит.

– Пфф, Костян соврет – недорого возьмет, – изрекла Оксана. – Максик, спой еще что-нибудь!

И сразу посыпались заказы: а можешь то, а можешь это? Максим всегда пел только то, что хотелось петь самому. Вот и тут, проигнорировав все просьбы, спел «Звездочета»:

– «А как бы мне жизнь подлинней чуть прожить, как бы кайф растянуть…»

Едва допел, как в дверь постучали.

– Да! – разрешили в унисон Марина с Оксаной.

Дверь приотворилась, и в комнату вошла Алена. На мгновение повисла тишина. Ее появление стало для всех неожиданностью. Максим, бросив на нее мимолетный взгляд, тотчас вцепился в гитару, словно в ней его сила, его выдержка. Но зачем она пришла? Мало ей, что ли? Нет, понятно – поговорить. Только о чем тут говорить? Как можно объяснить или оправдать, что она была с этим?…

– Привет, Алена, – поздоровался с ней Вадик и сразу сообщил: – А Дэна нет. Он уехал.

– Я знаю. Я… Максим, можно тебя на минуту?

Максим молчал. Наверное, впервые в жизни он впал в ступор, не зная, что сказать и уж тем более что делать. Видеть ее, слышать – ну это выше всяких сил. Он бы хотел, кажется, не встречаться с ней больше. С глаз долой и все такое. Но она вот тут же, в двух шагах сейчас… Как игнорировать? Ну какого же черта она пришла?!

– Максим, – повторила она, – можно тебя на минуту?

Девчонки взирали на нее с явным недовольством. Перешептывались и хихикали. Это Максиму почему-то не понравилось. Им-то что она сделала?

– Максим…

Он передал гитару Вадику, поднялся из-за стола.

– Макс, ты же ненадолго? – бросила вслед Марина, когда он выходил в коридор.

* * *

Выпил он, видимо, прилично. Пока сидел за столом, это никак не ощущалось, а вот теперь понимал. И в голове шумит, и ноги словно чугунные, и перед глазами все плывет и покачивается. Он привалился спиной и затылком к прохладной стене. Так чувствовал себе крепче и увереннее.

– Максим, я объяснить хочу всю эту ситуацию. Я понимаю, что со стороны это выглядит плохо. Даже, наверное, ужасно. Я с Денисом стала встречаться до того, как ты сюда вернулся. И он мне помогал. Во всем. Он очень хороший, добрый, заботливый. Он столько всего сделал для меня, поэтому я не могла с ним сразу просто порвать. Такое трудно сказать человеку. Но я собиралась, правда собиралась. Просто не успела.

Максим смотрел на нее сквозь полуопущенные ресницы, откинув голову назад, а сам думал: как часто она с Яковлевым была? Как давно? Или тот пьяный раз – единичный случай? Мутило ужасно, и неизвестно, от чего больше – от выпитого или от этих навязчивых мыслей.

А вообще, хорошо, что он так надрался. Хоть расслабился. Иначе один черт знает, что бы он мог натворить и каких дров наломать. Вот ей бы сейчас вполне мог высказать все, что думает, и даже больше.

И хорошо, что Яковлев уехал. Хотя и плохо, конечно. На кого теперь излить нерастраченную злость? Но будь он здесь – разбитым носом точно бы не отделался. Короче, могло бы произойти всякое. И там, в универе, Яковлеву повезло, что успел уйти, пока Максим приходил в себя от такой потрясающей новости.

– Честное слово, я собиралась с Денисом поговорить и все ему объяснить. Просто так получилось… – продолжала Алена. – Максим, почему ты молчишь?

Максим пожал плечами:

– Мне нечего сказать.

Она потянулась к нему, хотела взять за руку, но он уклонился. Завел руки за спину. Неужели она не понимает, как невыносимы сейчас ее прикосновения? Нет, поняла. Отступила. В лице ее проступило на миг замешательство, а затем боль.

– Прости меня, – всхлипнув, промолвила она, – я знаю, что виновата, очень виновата…

«О, только без слез, пожалуйста», – поморщился Максим.

– Не надо. Ни в чем ты не виновата. Сам дурак. Вообразил всякое, не понять с чего. Придумал там что-то про тебя, про какие-то отношения между нами… Тебя придумал, – Максим усмехнулся, – а ты такая, какая есть. И совершенно не виновата в том, что я представлял тебя другой. Мои ожидания – это мои проблемы, не твои. Так что, Ален, не парься и не извиняйся. Живи, как жила. Ну, давай, счастливо!

Он оттолкнулся от стены, намереваясь вернуться в комнату. Она поймала его за локоть, но тотчас отпустила, убрала руку, смутившись.

– Максим, пожалуйста!

Он хотел уйти. Зачем она вообще пришла? Зачем душу травит и себе, и ему? Но не мог. В глазах ее стояли слезы, она пыталась их сморгнуть, отворачивалась, закусывала дрожащие губы, но получалось не очень.

– Я не умею говорить красиво и убедительно, и мне очень сложно все объяснить, но… я не хотела тебя обманывать. Не хотела, чтобы так все получилось. Прости!

– Да перестань ты!.. Говорю же, ты тут ни при чем. Тебе не за что просить прощения, а мне не за что тебя прощать. Это я тупил, зачем-то навязывался тебе. А ты ведь мне и правда ничего не обещала. Я даже не спрашивал, как ты ко мне относишься, надо ли тебе все это. Просто свалился на голову…

Максим отвернулся. Черт, у него и самого зажгло веки! Ну только этого еще не хватало! Надо скорее заканчивать этот бессмысленный, мучительный разговор.

– Ситуация, конечно, отстой, но если кто в ней и виноват, так это я. Не стоило быть таким идиотом. И нечего было придумывать того, чего нет. Так что не загоняйся. Все норм.

– А мы… Мы еще… – Она опустила глаза в пол. – У нас все кончено, да?

– Ален, чтобы что-то кончилось, оно хотя бы должно быть…

Дверь распахнулась, и в коридор вышла Марина.

– Максик, мы все тебя уже заждались! Идем! – Она подхватила его под руку и потянула в комнату.

Алена молча отступила. А ему… Ему удалось вполне себе благожелательно улыбнуться ей на прощание и не показать, даже виду не подать, что сердце рвется в клочья. Сам от себя не ожидал такой удивительной выдержки.

После нее стало вдруг совсем тоскливо. Грубил даже. На просьбу еще спеть огрызнулся:

– Я что, нанимался вас развлекать?

– Максик, что ты такой злой стал? – скуксилась Марина.

– Да брось. Разве я злой? Я добрый. Как Лунтик.

И водка уже не шла совсем. И даже в разговоры никак не удавалось включиться – все видел лицо ее, молящее, отчаянное, глаза, полные слез. Что за дикость! Когда уже это пройдет?

– А зачем подружка Дэна приходила? – как назло спросила Оксана.

– Не будем про нее, – отсек Максим. И к счастью, этого хватило: никто не стал больше лезть с расспросами и действовать на нервы.

Примерно через пару часов нагрянуло пополнение: Костян и Серый. Максим сразу засобирался к себе.

– Да ты чего? – засуетился Вадик. – Нормально же сидим.

– Тебе что, Доцент, в падлу с нами выпить? – спросил Серый.

– Именно.

Максим вышел в коридор, не обращая внимания на возмущенную ругань Серого. Как все это мелко и незначительно! Особенно сейчас.

По пути в комнату он завернул в умывалку. На душевую с контрастным душем геройства его не хватало, тут уж хотя бы ополоснуть лицо холодной водой. Он пустил кран на весь напор, склонился над умывальником, набирая пригоршни воды. Холодные струйки затекали в уши, стремительно убегали за воротник, заставляя зябко ежиться, но это помогало взбодриться.

Вдруг он почувствовал на пояснице, под футболкой, чьи-то теплые ладони. Они гладили спину, вычерчивая круги вдоль позвоночника. Затем опустились ниже, скользнули к животу. Максим выпрямился, прислушиваясь к ощущениям. Движения чужих рук становились все смелее. Вот уже сзади к нему кто-то прижался грудью и проник под ремень джинсов. Максим приподнял край футболки, наблюдая за ловкими, беззастенчивыми пальчиками с вишневым маникюром.

– Марина? – узнал он.

– Тш-ш, – горячо выдохнула она ему в спину, ровно между лопаток и запустила руки под резинку боксеров.

– Марин, – поймал он ее руки, – подожди.

Развернулся, посмотрел в глаза, слегка затуманенные алкоголем.

– Ты классная. Просто я сейчас… Короче, меня мутит. Прости, давай в другой раз?

– Я знаю средство… – игриво сказала она, выводя зигзаги по голой коже и норовя проникнуть ниже.

– Я тоже знаю средство, – мягко отстранился Максим.

– Я тебе совсем не нравлюсь, да? – спросила она обиженно.

– Да ну ты что? Я от тебя без ума. Только в другой раз, Марин, все в другой раз.

Он поспешно покинул умывалку и столь же поспешно добрался до своей комнаты.

Парни уже легли спать и даже, похоже, успели уснуть. В общем-то, немудрено, учитывая, что шел второй час ночи.

В темноте Максим нашарил свою койку, завалился поверх покрывала. Вроде и в голове туман, а сна – ни в одном глазу. Еще и сердце колотится так, будто он последний час кросс наворачивал. А закроешь глаза – и снова ее лицо…

Телефон завибрировал так неожиданно, что Максим вздрогнул. Запустил мессенджер. Новое сообщение. От нее, от Алены.

Открыл он его не сразу. Сначала отложил телефон, не выпуская, впрочем, из рук. Словно не мог решиться или собирался с мыслями. Затем, тяжело выдохнув, все-таки открыл.

Глава 24

Гнет одиночества становится особенно тягостным, когда ты несчастен. Странное дело, но «поделиться несчастьем» – все же не пустые слова. Это действует. Казалось бы, сказал да сказал, выслушал в ответ какие-то слова сочувствия, чаще и неискренние вовсе, – что от этого может измениться? Но вот когда поделиться решительно не с кем, когда горе приходится переживать в одиночку, держать в себе, чувствуя, как оно разъедает тебя изнутри с каждой секундой, тогда понимаешь, как нужно, как важно чужое участие, пусть даже формальное. Оно словно невидимая опора.

У Алены такой опоры не было. Не было тыла.

Когда несчастье обрушилось так внезапно, так неожиданно, когда Максим сказал ей: «Зайди в здание, простудишься» – и, развернувшись, пошел прочь, она впала в ступор. Казалось, земля уходила из-под ног, а что делать – она не знала.

Глядя ему в спину, Алена повторяла про себя одно: «Я этого не переживу». Он уже скрылся за поворотом, ни разу не оглянувшись, а она все стояла столбом, не в силах сдвинуться с места, не чувствуя дождя и ветра. Боль и отчаяние затопили все ее существо так, что остальной мир как будто канул. И когда Алену потрясли за рукав, она не сразу и почувствовала. И отреагировала не сразу.

– Рубцова, что с тобой? Э, очнись!

Невидящим взглядом он мазнула по одногруппнице. На задворках сознания отпечаталось: Юлька Аксенова.

– Ты чего тут стоишь? Ты вся промокла. Простудиться захотела?

И вновь как выстрел: «Зайди, простудишься». Господи, если бы он кричал на нее, грубил, обвинял, было бы легче. Таким он был бы ей понятен. А это жуткое спокойствие, настолько ему несвойственное, мгновенно сделало его далеким и чужим, абсолютно чужим. Оно разом обрубило все между ними, возвело глухую стену, сквозь которую не пробиться.

– Да что с тобой?! – тормошила ее Аксенова.

Алена посмотрела на нее, попыталась что-то вразумительное сказать, но в груди заколотилось рыдание. Губы сами собой унизительно растянулись. По щекам заструились горячие слезы.

– Э! Да ты чего? Пойдем-ка, пойдем. – Аксенова вцепилась в ее локоть, затащила в здание.

Первым делом привела в уборную, где Алена, уткнувшись лбом в прохладный кафель, тихонько рыдала. Она старалась сдерживаться, старалась взять себя в руки. Меньше всего хотелось проявлять свою слабость перед стервозной Аксеновой, но ни черта не получалось – плач судорожными всхлипами рвался наружу.

Первая пара уже шла вовсю, так что их никто и не потревожил. Ну а Аксеновой прогуливать не впервой. Она сидела на подоконнике, задрав одну ногу, второй покачивала и молча ждала. Зачем ждала – непонятно.

Алене хотелось, чтобы она оставила ее в покое, но и слова вымолвить не получалось.

– Ну? Что там у тебя случилось? Рассказывай, – спросила Аксенова небрежно, когда Алена немного успокоилась.

Не хотелось ни о чем рассказывать, тем более Аксеновой. Алена опустила глаза и с удивлением обнаружила поверх мокрой шелковой блузки чужую черную толстовку. Когда? Откуда?

– Это чья? – недоуменно воззрилась она на одногруппницу.

– Моя, чья… Соплями только не измажь.

Алена начала стягивать толстовку.

– Вот только без концертов давай? Носи пока, грейся. А то ты как цыпленок из морозилки была – такая же синяя и скукоженная. Говори же, что у тебя приключилось? Я вон из-за тебя пару прогуляла.

– Для тебя это, конечно, великая потеря, – съязвила Алена и тут же устыдилась. Человек, собственно, абсолютно чужой человек, позаботился о ней как умел. Язвить в ответ – ну это свинство. – Прости.

– Ладно, – Аксенова спрыгнула с подоконника. – Пошли в столовку. Тебе чаю горячего надо. Сто грамм бы не мешало, но где их взять?…

За чаем Алена и рассказала Аксеновой почти все. Про Дениса, про Максима и даже про отца. И не хотела же сначала совсем ничего говорить, но слово за слово вывалила все.

– Интересно ты живешь, Рубцова! – присвистнула Юлька. – А я думала, ты обычная замшелая ботанша из богатенькой семейки, сорри. А у тебя тут такие страсти, о каких я даже не мечтаю! А если серьезно, то ты должна поговорить с этим твоим Максом. Так-то он прав, другой бы вообще послал тебя лесом. Мутила еще с одним за спиной! Не, я не осуждаю, наоборот. У меня ты даже в глазах выросла. Но мужика твоего понять могу. Кому такое понравится? Знаешь, где он живет?

Алена кивнула.

– Ну вот, иди к нему и все объясни.

Следующая пара – семинар по зарубежной литературе – проходила как в дурном сне. Алена честно пыталась влиться, слушать, записывать, но это оказалось выше ее сил. Голову разрывали самые дикие мысли. А если она его не найдет в общежитии? Куда тогда? Телефон он отключил. А вдруг он прямо сейчас возьмет и уедет? Раз, как сказал, приехал только ради нее. Вдруг она его больше не увидит? И зачем вообще пошла на пару? Лучше бы и правда сразу отправилась к нему. Права Аксенова: надо все ему объяснить. Ведь со стороны это и правда выглядело ужасно.

И что странно, еще вчера спросил бы ее кто-нибудь, как она относится к Максиму. Всерьез ли? Связывает ли будущее с ним? Она бы как минимум поколебалась с ответом. Да, она его любила. Но чувства эти ей же самой казались болезнью, а не счастьем. И хоть ты тресни, не доверяла она ему полностью. Точнее, хотела верить, хотела доверять, пыталась, но всегда оставалась крупица сомнений. Да что там крупица – нормальная такая доля, которая если не топила все хорошее, то, по крайней мере, очень омрачала. И постоянно возникали мысли: а надо ли? а стоит ли? а вдруг потом плохо будет? а вдруг он наиграется с ней и опять пошлет?

А вот теперь мгновенно все стало видеться и чувствоваться иначе. Сразу так отчетливо и ясно пронзило ее ощущение, что без него никак. Что нужен он, как воздух. Без него и жизнь не жизнь. И плевать, как будет потом. Лишь бы сейчас все наладилось. Вот уж воистину – потерявши, плачем.

– Госпожа Рубцова, вы сегодня в анабиозе?

Алена вздрогнула от неожиданности. Анварес пронзал ее ледяным взглядом.

– Может, у нее есть еще о чем подумать, кроме вашего Пристли, и поважнее, – подала голос Аксенова.

– Если бы вы умели думать, я был бы только рад. Пока же я наблюдаю полное отсутствие мысли, что у нее, что у вас, госпожа Аксенова.

Юлька несколько раз огрызнулась, но Анварес язвительно парировал все ее выпады. В конце концов Аксенова, пылая гневом, вскочила и зачем-то поволокла за собой Алену.

– Терпеть этого хлыща не могу! – прошипела уже в коридоре. – Холодный, бесчувственный чурбан! Не понимаю, чего наши девки на него слюни пускают? Фу! Пойдем лучше в пиццерии посидим? Пивка выпьем? Тебе сейчас самое оно.

– Нет, – мотнула головой Алена. – Я не пью. Но спасибо тебе.

– Ну во-о-от, только начала думать, что ты человек, а ты снова… Ладно. Не пьешь – не пей. Тогда дуй в общагу. Расскажешь потом, как все прошло!

Алена минут сорок кружила по площадке перед общежитием, не решаясь войти. Пыталась продумать фразы, но на ум, как назло, ничего не шло. Даже если Максим там, даже если он согласится ее выслушать, что она ему скажет? Ведь знает себя – опять будет молчать или лепетать что-нибудь невнятное. Когда волнуется, всегда так. Проклятый язык будто деревенел в самый нужный момент.

Наползли сумерки, стало совсем холодно и неуютно. А желтые квадраты окон общежития так и манили.

Вахтерша потребовала предъявить студенческий, старательно переписала все себе в журнал и лишь потом открыла турникет.

– А в какой комнате живет Явницкий? – робея, спросила Алена.

– В пятьсот двадцать второй.

– А он там?

– Я что, следить должна за ними? – вскинулась вахтерша, но затем спокойнее добавила: – Вроде да.

Алена поднялась на пятый этаж. Нашла нужную дверь и ужаснулась: в этой самой комнате она тогда провела ночь, за которую ей до сих пор смертельно стыдно. Хоть бы Максим об этом никогда не узнал!

Постучаться она не успела – услышала вдруг его голос. Совсем не из этой комнаты. Но это точно был голос Максима, уж она-то его ни с каким другим не спутает. Он пел что-то из «Агаты Кристи», пел так, что сердце, и без того больное, сжималось и тоскливо ныло.

Алена стояла под дверью с номером 515 и слушала, затаив дыхание, замерев сама. От голоса его шли мурашки, катились слезы, которые она торопливо утирала ладонью.

Но вот он замолк, надо постучаться… Господи, как же страшно! Никогда ей не было так страшно. Ведь он там, судя по звукам, не один. А если он снова грубо пошлет ее при всех, как тогда, в школе? Она же второй раз не вынесет такого унижения. Нет, об этом лучше не думать сейчас, иначе… Иначе она просто не решится. Ей и так хотелось сбежать.

Алена набрала воздуха побольше, словно приготовившись к смертельному прыжку. Постучалась, вошла.

В комнате и впрямь оказалось полно народу. Девчонки, парни, сразу узнала Вадима и Оксану – с дня рождения Серого. Поздоровалась. Максим сидел в торце стола, боком ко входу и к ней. И сознательно не поворачивал голову, будто не замечал ее прихода и не слышал. Даже когда она позвала его, причем дважды.

Оксана и другая девушка смотрели на нее почему-то враждебно. Стали перешептываться и смеяться. Наверняка же над ней. Алена почувствовала, как кровь прихлынула к щекам, застучала в висках.

– Максим, – позвала в третий раз срывающимся голосом, понимая, что это конец. И если он сейчас снова проигнорирует, она, конечно, уйдет, только что потом? А потом, видимо, уже не будет…

Но он передал гитару Вадиму и поднялся из-за стола. Алена выдохнула – оказывается, даже не дышала, пока ждала его ответа.

Мысленно она приготовилась к обвинениям и упрекам, приготовилась оправдываться. Готова была снести, что уж, даже его грубость. Только бы достучаться. Но он не грубил, не обвинял и даже не упрекнул ни в чем. Но это его спокойствие… Оно просто убивало. Ощущалось буквально физически, какая пропасть сейчас меж ними. Все слова и объяснения, и без того куцые, застревали в горле. И даже то, что удалось с трудом выдавить из себя, казалось таким ничтожным и неубедительным. До безумия хотелось обнять его, уткнуться в грудь и разрыдаться, но он даже не позволял прикоснуться, и это ранило еще сильнее.

Потом вышла девушка и взяла его за руку. Он не отдернул. И вот это добило окончательно: ей – можно, Алене – нельзя…

Как дошла до дома – и сама не помнила. Не раздеваясь, рухнула на диван и разрыдалась. Рыдала в голос, до икоты, до удушья, и никак не могла остановиться. Потом звякнул телефон. Бросилась к нему, глупая, надеясь… Но это прилетело оповещение, что Максим снова в Сети.

А потом позвонила Аксенова. Слышно ее было еле-еле. Фоном грохотала музыка. Звала в клуб. Ну какой клуб?!

Потом, видимо, Юлька нашла уединенное место, стала выспрашивать, как все прошло.

– Никак, – честно ответила Алена. – Он сказал, что разочаровался во мне и поэтому все кончено.

– А ты все ему объяснила?

– Ну так…

– Ты напиши ему. Проверенное дело. Слушать он, может, тебя и не захотел. А сообщение точно прочтет, как надо прочтет. Ты там вообще как? Вешаться не собралась?

– Нет, – опешила Алена так, что даже всхлипывать перестала.

– Ну кто вас, тихонь, знает.

После звонка Аксеновой стало и вправду легче. Больно, конечно, было, даже очень, так, будто грудь сковало железными тисками, но теперь хотя бы она могла худо-бедно думать, что-то осознанно делать, а не лежать пластом, воя на весь дом.

Чай, душ, снова чай…

Может, Аксенова права? Не получилось все объяснить, да. Может, и правда написать ему? Он ведь говорил не раз, что для него их отношения многое значили, ради нее все делал… Разве это могло исчезнуть в одночасье? Пусть он разочарован в ней, но, если он и в самом деле любил, нельзя же разлюбить в один миг. Она вон сколько раз в нем разочаровывалась, отгораживалась от него. А стоило ему проявить чувства – и от ее решимости не оставалось ни следа.

Алена взялась за телефон. Поздно уже было, почти час ночи. Но если он даже не прочтет сейчас – увидит утром. Главное, увидит и прочтет.

Набрала: «Максим», и застопорилась. Долго колебалась, не знала, с чего начать. Переписывала раз за разом, меняла фразы, отдельные слова. В конце концов решила отправить, иначе, боялась, так и не осмелится.

Максим, ты сказал, что не винишь меня. Вот только я все равно знаю, что виновата. Очень виновата перед тобой. У меня, к сожалению, нет твоей решимости, нет твоей смелости и прямоты, я не умею так, как ты: надо – сделал. Хотела бы я так, но увы… Никогда не могу найти нужных слов. Наверное, будь я на тебя хоть немного похожа, такой ситуации и не возникло бы. Но я слабая и трусливая. Я боялась обидеть его, еще больше боялась потерять тебя. Да, я соврала тебе тогда, когда приходил он. И ненавижу себя за это. Но неужели ты не понимаешь, что соврала я только потому, что очень боялась тебя потерять? Я действительно собиралась все сказать Денису, но мне хотелось расстаться с ним по-человечески. Не вышло. Не успела. Просто не было возможности. Мы с ним очень редко виделись, а последнее время наедине и не бывали никогда.

Я все понимаю, ты имеешь полное право оставить меня и порвать наши отношения. Единственное, с чем я не соглашусь, – они были, были настоящие, для меня, во всяком случае. И для меня наши отношения значили очень многое, что бы ты ни думал. И ты тоже. И до сих пор значишь. Но если ты решил, что ничего не будет, то так тому и быть…

А отправив, начала сокрушаться. Ведь душу вывернула перед ним. Надо ли было так откровенничать?

Сообщение ушло, он его прочел. Однако не ответил… Ни строчки, ни слова…

Всю ночь она промаялась. Разве тут заснешь? То неприкаянно слонялась по квартире, то металась в постели, никак себе места не находила.

А в начале седьмого утра полусонную тишину пронзила трель дверного звонка. В растянутой футболке и босиком Алена прошлепала в прихожую. Испугалась, конечно. Кто мог заявиться в такой час? Даже для хозяйки это слишком.

Открыла дверь, и сердце, ухнув, замерло. Он. Максим. Пришел…

Глава 25

Один лишь взгляд – и у Алены перехватило дыхание, а сердце, на долгий миг остановившись, заколотилось вдруг быстро-быстро. Пришел… Он пришел. Не позвонил, не написал, а пришел сам!

Максим стоял в дверях и смотрел так пронзительно, что внутри все скручивалось в узел. Мокрые волосы в тусклом подъездном свете казались совсем черными. Куртка нараспашку. Под ней лишь тонкая футболка. А там же дождь и холодно! Алена хотела ему сказать, что нельзя так, но от потрясения все слова встали комом. И сама она с минуту стояла неподвижно, глядя на него со смесью недоверия и восторга. Затем спохватилась и отошла вглубь, приоткрыв входную дверь пошире. Максим шагнул в прихожую, закрыл за собой дверь.

Алена привалилась спиной к стене – от избытка чувств, которые теперь разрастались в груди, вытесняя тоску и боль, ноги ослабли и грозили вовсе отказать.

– Привет, – поздоровался он, все так же не отрывая взгляда.

Видно было, он тоже чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, что сказать. Что уж говорить об Алене, она и дышала-то еле-еле.

– Прочел твое сообщение, – наконец произнес после паузы, которая обоим показалась бесконечной.

Алена хотела ответить, но горло вдруг перехватило спазмом, губы предательски задрожали, и вместо слова вырвался всхлип. Она закусила нижнюю губу, пытаясь совладать с собой, отвернулась, чтобы Максим не видел подступивших слез. И в тот же миг почувствовала, как он шагнул к ней и обнял. Она прижалась лицом к его груди, вдохнув такой знакомый мужской запах, его запах, к которому примешивался тонкий аромат парфюма, дождя и осенней свежести. Куртка и футболка были мокрые и холодные, и тем не менее от тела исходил жар. «Господи, – подумалось Алене, – какое это счастье – просто вот так, обнявшись, стоять с любимым человеком!» Она подняла руки, обвила его за талию, сначала несмело, затем прижалась крепче. И все-таки, не выдержав, напора чувств, разрыдалась.

– Ну ты чего? – зашептал он горячо. – Не плачь.

– Я думала, что все… – всхлипывала она. – Что ты больше никогда…

– Ну я же здесь, не плачь, – шептал в макушку.

– Ты уйдешь… Ты уйдешь?

– Ну не плачь, не уйду. Ну хочешь, завтра с чемоданами приду? Все равно мне в общаге не нравится.

– Ты шутишь… А я ведь правда… так боялась, что все у нас закончится. Мне так плохо было без тебя! Просто ад какой-то!.. Всего один день, а кажется, что вечность.

– Мне тоже плохо без тебя, – совсем серьезно ответил Максим.

– Но ты же разочаровался во мне?

Он долго молчал, нестерпимо долго, потом произнес:

– Я люблю тебя. И ты нужна мне. Вот и все.

Алена слушала его слова как музыку, самую чудесную и пленительную музыку на свете, пьянея от счастья.

Потом, уже позже, проводила Максима под горячий душ, чтоб не простыл, а сама, пританцовывая, пока никто не видит, принялась готовить завтрак. Настрогала филе тонкими, полупрозрачными ломтиками, обваляла в муке с приправами, обмакнула во взбитое с тертым сыром яйцо – и на сковородку. «На гарнир, – решила она, – будут свежие овощи». Через полчаса Максим вышел в одних джинсах – остальное сушилось. А на столе уже поджидал его завтрак.

– О! Ну я точно завтра с чемоданами к тебе заявлюсь.

Ел он без особого энтузиазма, даже скорее вяло, но нахваливал.

– Я просто утром привык перебиваться одним кофе… Но это вот очень вкусно, – заверял он.

После завтрака оба стали позевывать. За окном как раз рассвело, а их нещадно клонило в сон.

– Может, поспим часа два? – предложил он. – А то я вообще всю ночь не спал. Теперь как зомби.

– Я тоже, – улыбнулась Алена, при этом волнуясь до паники: как они будут спать? Спальное место у нее одно – диван-книжка. Даже разложенный он не слишком-то просторный.

Пока она в нерешительности топталась, Максим уже стянул джинсы и улегся на спину у стены, руку заложил за голову. Пересилив волнение, она пристроилась рядом. Вытянулась струной и даже дыхание затаила. Какое-то странное, совершенно непонятное чувство. С одной стороны, ее аж потряхивало – так сильно она разнервничалась. А с другой – тянуло прикоснуться, почувствовать его кожу, его тепло. Задеть бы, как будто невзначай!

И стыдно было, конечно же. И… упоительно. Сама мысль, что они полуголые в одной постели, повергала ее в водоворот противоречивых эмоций от ужаса до эйфории. Алена пыталась успокоиться, но какое уж тут спокойствие? Сердце, наоборот, с каждым вздохом все больше заходилось, точно безумное. И сна тотчас как не бывало.

А потом он повернулся на бок, к ней лицом и – о боже! – положил руку ей на живот, скользнув рукой под футболку. Так запросто, по-свойски, а ее буквально током прошило, и все внутри затрепетало. Он придвинул ее к себе ближе, и вот уже ее нога касается его ноги, плечо – его груди. От этого голова идет кругом. От этого кидает в жар и в дрожь.

Ладонь его сначала просто лежала, затем начала нежно поглаживать кожу, оставляя огненные дорожки, затем – чуть увереннее, постепенно поднимаясь под тонкой тканью футболки до самой груди. Алене казалось, что от этих немудреных ласк она с ума сейчас сойдет. Втянув живот, не дыша, она впитывала ощущения, такие новые и такие головокружительные.

Затем его ладонь коснулась груди, и тут же он выдохнул шумно, рвано, в самое ухо, порывисто прижался всем телом, накрыл собой полностью. И больше уже не сдерживался. Прижигал губами шею, скулу, губы, терзал их жадно, нетерпеливо. От его прикосновений кожа пылала и сладко ныла, словно требуя еще и еще, а внутри разливалась тягучая истома. Алена почувствовала его возбуждение – это пугало и будоражило одновременно. Слабая, вялая мысль: «А что будет потом? А вдруг?…» – мелькнула и исчезла, когда его губы принялись ласкать грудь. Никаких мыслей не осталось, лишь ощущения, непривычные и умопомрачительные. Уверенно и нежно он доводил ее до исступления. Между поцелуями сбивчиво шептал: «Люблю… Хочу… Сводишь с ума». Алене не верилось: она сводит с ума?

Эти его пылкие признания окончательно смели все барьеры, сомнения и страхи. Да что уж там, ей и самой в тот миг хотелось позволить ему все. Хотелось, чтобы стали они близкими полностью, безраздельно. Хотелось принять его. Погружаясь в неизвестные ранее ощущения, она сомкнула веки…

Очнулась от боли, неожиданной и острой. Алена охнула, судорожно дернулась и распахнула глаза. Максим замер, нависнув над ней, лицо же его совершенно явственно выражало замешательство.

Боль постепенно стихла, она вновь расслабилась.

Но и потом Максим, как мог, сдерживал напор, стараясь двигаться медленнее. Лишь перед самой разрядкой сорвался, тут же искупив свой порыв поцелуями. Шептал в ухо сбивчиво: «Моя!..»

Позже, после душа и второго завтрака, который теперь оба уплели с аппетитом, Максим спросил, подмигнув:

– Ну что, снова в койку? В смысле поспим часика два?

Но Алена видела: он вел себя так напоказ. На самом же деле в каждом движении его сквозила нежность. Он и смотрел на нее теперь иначе. Так смотрел, что сердце пело.

– В это время даже совы уже встают, – улыбнулась Алена.

– В одиннадцать утра? – взметнул он брови. – Где это ты таких сов видела?

Лежа у него на груди, в кольце крепких рук, Алена думала: «Вот оно – счастье». Уже засыпая, различила легкий поцелуй в висок и тихие слова: «Ты лучше всех».

Разбудил их дверной звонок, настырный, требовательный. Оба спросонья переглянулись.

– Дежавю какое-то, – проворчал Максим. Скосил глаза на Алену: – Опять хозяйка?

– Не знаю, – пробормотала она, выбираясь из-под одеяла. – Наверное. Нет, правда. Точно она. Больше некому.

Алена накинула халат и подошла к двери. В глазок увидела соседку из квартиры напротив и незнакомого мужчину.

– Кто там? – спросила на всякий случай.

Глава 26

Ночь была бессонной, полной сомнений и противоречивых дум. Сообщение Алены Максим перечитал раз двадцать, выискивая между строк скрытый смысл. Хотя и без скрытого смысла все было понятно.

Сначала в нем билась злость: ну что она за человек такой? Раз ей дороги их отношения и он сам, то какого черта? Не могла этому уроду Яковлеву прямо сказать, ладно. Это, в принципе, он мог понять. Сам не так давно пережил не самое приятное расставание. Но почему она ему-то ничего не сказала? Ведь могла бы. «Боялась потерять», – вон пишет. Но разве он не понял бы ее? Понял бы! Ну попытался бы, во всяком случае. Конечно, было бы приятнее, если бы она ни с кем до него… Но что уж теперь… Ясно же, что не на острове необитаемом живет, не в глуши лесной, не в монастыре. Да и лет ей уже девятнадцать, не маленькая. Так что попытался бы понять! Ну, может, подосадовал бы сначала, побурчал, но в итоге все равно понял бы и принял как данность. Но вот то, что скрыла, – это ранило. Как будто она ему совсем не доверяет. А если нет доверия, то какие отношения?

С другой стороны, то, что Алена не могла его послать, – это полбеды. Хуже всего тот «пьяный раз» с Яковлевым в их комнате, вот это мучило Максима больше прочего. Даже был порыв выдать ей что-нибудь уничижительно-едкое, но тут же себя одернул, устыдившись. Скатываться в такое – это уж совсем себя не уважать.

Неоднократно Максим набирал ей ответ, но затем удалял, не отправив. На себя тоже злился – идиотизм какой-то! Как подросток, честное слово. В конце концов отложил телефон. Решил, что надо им поговорить нормально, на трезвую, спокойную голову. Глядя в глаза. Жаль только, что ночь. И время, как назло, еле тянулось.

Пока лежал без сна, в голову лезли воспоминания, сумбурные, хаотичные, недавние и из прошлого. Кое-что вспоминать не хотелось вовсе, а что-то он, наоборот, смаковал, невольно улыбаясь. Проигрывал в уме любимые фрагменты: как она, смущаясь, краснела; как смеялась; как закусывала нижнюю губу… О, губы ее – это вообще его фетиш.

Довспоминался так, что тоска накатила и в груди болезненно заныло.

Уже под утро, когда самый крепкий сон, Максим, совсем измаявшись, решил: ну хочет же все равно быть с ней. Пусть даже была она с этим Яковлевым, пусть это засело внутри и свербит, не умолкая, но остаться без нее – это еще хуже. Зачем же себя мучить, ее мучить? Ради чего? Ради гордого трагического образа? Ну его к чертям, этот образ! Надо делать то, что хочется. И быть с тем, с кем хочется. Да и потом, все имеют право на второй шанс. Она вот ему дала такую возможность, и, если уж начистоту, его собственные прошлые грешки поувесистей будут.

Даже удивительно: как только Максим все решил для себя, так сразу стало легче. Боль, что сдавливала все внутри, почти стихла. Ну а Яковлев со временем забудется. Надо просто об этом не думать.

Едва дождавшись шести утра, Максим засобирался к Алене. Он бы и раньше сорвался – все равно не спал, но кто бы его выпустил. И в шесть-то утра вахтерша разворчалась, мол, куда его в такую рань несет, сам не спит и людям не дает. Но дверь открыла, обязана.

А на улице творилось черт-те что. Пока бежал до дома Алены, вымок насквозь. Хорошо хоть, недалеко. И хорошо, что местные вандалы раскурочили замок у подъездной двери. По лестнице взбежал через две ступеньки, а у ее квартиры замер. Может, зря он в такую рань? Может, стоило дождаться хотя бы рассвета? А то сейчас перепугает ее…

«Ну не возвращаться же обратно», – рассудил Максим и, чуть отдышавшись, тронул кнопку звонка.

* * *

Заранее Максим не продумывал, что скажет или сделает. Главное, прийти, увидеть ее, а там уж они разберутся. Но разговор давался с трудом. Впрочем, самое важное он сказал.

А потом… Он и сам не знал, как так получилось, что они стали близки. Конечно же, он этого хотел, сильно хотел – сам удивлялся своей выдержке. Представлял постоянно, как это будет с ней. Даже прикидывал в уме устроить что-нибудь эдакое, романтичное, как девчонки любят, и досадовал, что фантазии не хватает.

Но все это было до их ссоры. Сейчас же Максим ни о чем таком не помышлял. Просто лежать рядом с ней, теплой, желанной, и не притронуться – оказалось выше его сил. Как тут удержаться-то?

«Только обниму и спать», – думал. А дальше его и вовсе захлестнуло так, что он практически утратил контроль над собой, вообще обо всем забыл. Ни единой мысли не осталось, одно лишь желание – горячее, острое, непреодолимое.

Однако главное понял: ничего у Алены с Яковлевым не было. Ни с кем не было. Он – первый! Натрепали, сволочи!..

Правда, в тот момент Максим растерялся. Но потом его аж распирало от ликования и щемящей нежности. И хотя старался держаться небрежно, чтобы не выглядеть влюбленным дурачком, сам глаз от нее не мог отвести, пока она перестилала кровать, хлопотала на кухне, что-то еще делала. Ходил за ней по квартире следом, мимоходом стараясь сорвать прикосновения, прижать, поцеловать.

А позже, когда она заснула у него на плече, с ужасом вдруг подумал: а если бы он упрекнул ее в тех мерзких сплетнях? Если бы снова обвинил несправедливо и заставил унизительно оправдываться? Этого она бы, наверное, уже ему не простила. Да он и сам бы себя не простил. Подумать страшно: чуть своими же руками не угробил собственное счастье. Второй раз… Аж грудь стиснуло от одной лишь мысли.

Максим взглянул на Алену. Лицо расслабленное, губы приоткрыты, спит уже вовсю. И даже не знает, какие гадости он, идиот, про нее думал. Вздохнув, прижал ее крепче, постепенно засыпая.

Неожиданный звонок резко, грубо разорвал пелену сна. Кого там еще принесло так не вовремя?

Если это снова Яковлев, то сейчас он с ним разберется, решил Максим.

Алена вышла в прихожую первой, зачем-то прикрыла за собой дверь в комнату. Максим натянул джинсы и вышел следом.

Это оказался не Яковлев. В прихожей теснились соседка с престарелым мужем и трое оперативников. Выглядели они как коллекторы – здоровые, бритоголовые, с недельной щетиной, в гражданском. Но то, что эта троица из полиции, – сомнений не было. И корочки предъявили, и постановление следователя на обыск. Соседка зашептала мужу: «Кто бы мог подумать!..»

Сама Алена стояла, привалившись к стене ни живая ни мертвая, таращась на этих молодцов с нескрываемым ужасом.

– Ален, что происходит? – спросил Максим.

– Не знаю, – пожала плечами. – Ничего не понимаю. Обыск какой-то.

– А это кто? – пренебрежительно кивнул на Максима один из оперативников, обратившись к Алене.

– Это мой… – она посмотрела на Максима. – Мой друг.

– Документ предъяви, друг, – теперь оперативник обратился к нему, причем с явным наездом.

– Не предъяви, а предъявите. Нечего мне тут «тыкать». Нет у меня документов. Я пришел в гости к своей девушке, на хрена мне документы с собой нести?

– Значит, проедешь с нами для установления личности, – изрек тот.

– С чего бы вдруг? Что, каждого, кто без паспорта, в отдел теперь везут?

– Если этот каждый находится в квартире, где может быть наркота, – да.

– Какая наркота? Что за бред?

– Когда вы видели Дениса Яковлева в последний раз? – спрашивал у Алены другой.

Третий тем временем потрошил шкафы.

– Это какая-то ошибка, – лепетала Алена.

На бледном лице глаза ее казались нереально огромными. Она то и дело бросала на Максима растерянные взгляды. Он сжал ее руку, мол, не волнуйся, я рядом. Вот только если бы он сам хоть что-нибудь понимал. Какие наркотики? Наверное, это и правда какая-то ошибка, может, деза или еще что.

– Все хорошо будет, – шепнул он Алене.

А что тут еще скажешь? Просто было невыносимо видеть ее такой, в полуобморочном состоянии.

– Яковлев у нас давно в разработке, и мы знаем, что он у вас был позавчера…

– О! Что-то есть! – воскликнул третий оперативник, потряхивая целлофановым пакетом, плотно замотанным скотчем. Прощупал пальцами. – Кажется, оно. Господа понятые, прошу подойти ближе.

Незаметно у него в руке появился балисонг. Изогнутым лезвием сделал длинный надрез, вскрыл сверток. Внутри оказались маленькие полиэтиленовые пакетики с мелкими грязно-белыми кристаллами. Много пакетиков, очень много.

Максим сразу понял, что это. Еще до того, как опер вскрыл один из пакетиков, подцепил щепотку и, попробовав, сплюнул. Видел такие пакетики у Мансурова не раз. Соль там или СК, он не сильно разбирался, но знал одно: несомненно, это наркота. Только вот откуда она у Алены? Хотя ясно откуда. Яковлев, сука, припрятал. Ведь и вчера что-то там Вадик говорил про шмон в общаге. И эти опера сразу спрашивали про него.

Только вот Яковлева нет, и где он – неизвестно. В общаге говорили, что вообще из города уехал. А наркота, как ни крути, получается, хранится у Алены. И попробуй им объясни, что она ни черта не знала и совсем тут ни при чем. Ее же сейчас и загребут за хранение. Тем более в таком количестве. Ну а что? Подружка же, по их мнению. Им-то без разницы, что бывшая, что не в курсе его дел. Видели наверняка их вместе не раз, может, видели, как Яковлев и сюда ходил, раз сказали, что он давно у них в разработке. Даже гадать не надо, сейчас подтянут ее заодно как соучастницу. Да и как она докажет, что ничего не знала? Этим-то что? Лишь бы показатели повысить. Это ж девиз на все времена: был бы человек, а дело найдется. Тем более дело и искать не надо, вот оно с уликами в придачу.

Мысли лихорадочно скакали. Что делать? А что тут делать? Звонить отцу! Какой бы он ни был гад, но ее-то он вытащит. Опять же, вспомнил Максим, мать накануне обмолвилась, что тот уехал. Куда, надолго ли – неизвестно, но факт – сейчас его в городе нет. А значит, ее будут мариновать там, в СИЗО, пока он не вернется и не вмешается. Максим даже представить не мог Алену в вонючей, грязной камере. Причем грязь и вонь – это меньшее из зол. Просто это вообще другой мир, и, попав туда, человек становится абсолютно бесправным. Ее же там обидят… Даже день там для нее, такой нежной, это ад кромешный.

– Ну что, подруга, приплыли? – хмыкнул один.

Алена смотрела на пакетики во все глаза.

– Я не знаю… Что это?

– Это «скорость». Тяжелый синтетический наркотик. Так откуда это здесь? – Второй старался держаться в рамках, хоть и свысока, но без лишней наглости, видимо, среди этой троицы он старший.

– Я не знаю… – Оторопь ее прошла, и теперь Алена заметно нервничала. Часто дышала, кусала губы, руки ее не находили покоя. – Денис оставлял сумку позавчера. Может, это он принес?

– А ты, подруга, типа не при делах? – ухмыльнулся опер. – Расскажи еще, что он подбросил, а ты не в курсе даже была, что там у тебя в шкафу лежит? Все вы одну и ту же песню заводите. Собирайся…

– Это мое, я принес, – оборвал его Максим. – Она ничего не видела и не знала.

Глава 27

Продержали Алену в отделе часа три. Большую часть времени она просто сидела в мучительном ожидании, сначала в коридоре, потом в кабинете, тесном, захламленном, куда раз за разом заглядывали полицейские, старые и молодые, в гражданском и в погонах. Все они переговаривались буднично, даже весело. Обсуждали то же, что и обычные люди: матч, цены, какую-то недавнюю пьянку. Шутили и зубоскалили, и дела им не было до того, что у нее катастрофа, что она сходит с ума от ужаса. И эта их веселость еще сильнее обостряла ощущение беды. Где сейчас Максим? Что с ним? Как помочь ему?

Алену привезли в отдел как свидетеля, проводили до кабинета, велели сидеть ждать. Максима же сразу увели неизвестно куда. Как же болело за него сердце!

Несколько раз она набирала отца, но у того неизменно срабатывал автоответчик. Звонить Жанне Валерьевне Алена не рискнула – лучше уж, наверное, съездить потом и лично все рассказать.

Допрашивал Алену совсем другой мужчина. По сравнению с теми богатырями-оперативниками он казался совсем тщедушным, вялым и медлительным. Задавал бесчисленные вопросы про Дениса, про Максима, про общих знакомых, выпытывал подробности и обстоятельства. Все это набирал неумело и долго, отвлекался то на одно, то на другое, тогда как Алену колотило уже от нетерпения. Даже распечатать на допотопном принтере ему удалось не сразу – бумагу зажевало. Наконец сунул ей несколько листов:

– Ознакомьтесь, если все так, пишите: «С моих слов записано верно, мною прочитано». И подпись.

Алена пыталась сосредоточиться, но от волнения строчки перед глазами прыгали, буквы расплывались, смысл ускользал. Да и думать ни о чем, кроме как о Максиме, не могла.

– А Максим Явницкий? Что с ним будет? – спросила она срывающимся голосом.

Дознаватель поднял на нее равнодушные рыбьи глаза.

– Это решать суду.

– А сейчас он где?

– Сейчас еще здесь, с ним работают. А вообще, пока идет делопроизводство, он будет находиться в следственном изоляторе, – сухо ответил дознаватель, передав ей подписанный пропуск.

– А что можно сделать? – чуть не плакала она, не глядя взяв бумажку.

– Делать будем мы, – пробормотал он, перебирая папки на столе. Затем поднялся из-за стола и прошел к стеллажу, всем своим видом показывая, что разговор закончен.

Покинув отдел, Алена еще несколько минут стояла в нерешительности, напряженно всматриваясь в серое здание полиции, в безликие окна, зарешеченные на первом этаже: где там сейчас он? Что делать?

Она снова набрала отца и снова прослушала механический голос автоответчика. Куда же он запропастился, когда так нужен?!

* * *

С Жанной Валерьевной и Артемом Алена не виделась с самых похорон, а дома не была еще дольше. И при других обстоятельствах ни за что не поехала бы. Но теперь не до старых обид и счетов, не до церемоний и уязвленного самолюбия. Вероятно, мачеха знает, где отец? А нет, так она и сама, наверное, может к кому-нибудь обратиться за помощью.

Пока ехала в коттеджный поселок на такси, ей позвонила хозяйка. Накинулась сразу же:

– Я все знаю! Я в ужасе просто! Я верила тебе, хорошо относилась, а ты… Я даже внучку свою тебе доверила. Представляю, чему ты там ее учила. Как ты могла устроить из моей квартиры наркопритон?! А еще студентка называется.

Хозяйка верещала так, что Алене едва удалось вставить слово:

– Никакой наркопритон я не устраивала.

– Вот как? А у кого сегодня был обыск? У кого нашли наркотики? Я все знаю! И знаю, что ты с этим наркодилером непотребством занималась в моей квартире!

– Это неправда!

– Сегодня же выметайся оттуда! Чтобы до вечера все вещи вывезла. Ясно?

– Но я заплатила за квартал вперед. Еще целый месяц…

– А это, дорогуша, будет компенсацией за обманутое доверие. Я предупреждала, что квартиру сдаю порядочной девушке, а не… В общем, так: если сегодня вещи не вывезешь, завтра я приду с полицией.

Алена сбросила звонок. Спорить сейчас с ней не было никаких сил. Еще и водитель поглядывал на нее настороженно в зеркало, видимо, слово «наркопритон» не понравилось. Расслабился, только когда получил деньги.

Открыл ей дверь Артем. Видно было, удивился. Лицо так и вытянулось.

– А отца нет, он в отъезде, – сообщил, пропустив приветствие.

– Я к Жанне Валерьевне.

Он молча посторонился, давая пройти.

– Подожди в гостиной, сейчас она спустится.

С этим домом и с гостиной, в частности, столько всяких воспоминаний было связано! И неприятных, и волнующих. Вот здесь, именно на этом месте они сидели с Максимом на полу, и она обрабатывала ему сломанные пальцы. Тогда она была в ужасе, а сейчас тот вечер вспоминается с теплом, как один из счастливых моментов.

– Здравствуй, Алена, – вывела ее из раздумий Жанна Валерьевна.

Выглядела она, как всегда, безукоризненно – макияж, укладка, дорогой костюм. Будто не дома сидела, а собралась на прием. И держалась, как всегда, холодно и благовоспитанно. Это, пожалуй, уметь так надо – столь явственно источать неприязнь, не выходя ни на йоту за рамки безупречной вежливости.

– Здравствуйте, – ответила Алена и растерялась: с чего начать? Как ей все объяснить? Не вывалить же просто: ваш сын в тюрьме.

– У тебя какое-то дело?

– Я не могу дозвониться до отца, – нашлась наконец.

– Он уехал.

– А куда? Надолго? С ним как-то можно связаться?

– А что случилось? – Мачеха, видимо, уловила нервные интонации и тоже встревожилась. – С Максимом что-то?

– Да. Его забрали в полицию.

– Как?! За что?! Когда?! – От ее спокойствия и выдержки вмиг не осталось и тени.

Жанна Валерьевна плакала, причитала, терзала ее расспросами, а Алене самой требовались ответы. Где отец? Как его найти?

– Почему, если наркотики нашли в твоем доме, взяли его, а не тебя? Ты наркоманка?

– Да нет же!

– Тогда почему они у тебя нашли их? Откуда они там взялись? Почему мой сын в тюрьме? Все из-за тебя! Ты – просто проклятье для нашей семьи! Ты все разрушаешь! Ты жизнь моему сыну сломала!

Она, не сдерживаясь, рыдала в голос. На шум спустился и Артем.

– Что, кто-то опять умер?

– Из-за нее Максима… – всхлипывала Жанна Валерьевна, – Максима могут посадить. Он в каталажке сейчас.

Понимая, что от мачехи сейчас толку никакого, Алена обратилась к нему:

– Артем, ты-то можешь сказать, где отец? Как его найти? Он ведь может помочь…

Артем растерялся, потом промямлил:

– Он сейчас вообще нам никогда не говорит, куда и насколько уезжает. У него, – он опасливо оглянулся на мать и тише добавил: – У него, по ходу, другая семья. Но я понятия не имею, как с ним связаться. Давай попробуем позвонить в пароходство. Только… Он там всех предупредил… Короче, они там его все покрывают. Мы уже звонили вчера. Они твердят одно, как заведенные: «В командировке. Больше ничего не знаем». Но попробуй – вдруг?

Артем продиктовал номер приемной пароходства. Ответила секретарша, но ничего толком не сказала. Повторила все то же, что до этого говорил Артем.

– Может, есть еще какие-то контакты?

– Ну есть. Но толку? Он им велел молчать, чтоб мать его не допекала, они и молчат. Но пробуй. Может, получится. Вот есть телефон водилы, Нины…

– Нины? Это его ассистентка?

– Ну да…

Нина сразу же узнала Алену, даже, судя по голосу, обрадовалась:

– О, какие люди! Как жизнь самостоятельная?

– Нина, я в беде. Мне срочно нужно связаться с отцом.

– Что случилось?

– Потом расскажу. Нина, ты можешь ему передать, что он мне нужен?

– Передам, – пообещала она.

Отец перезвонил буквально сразу.

– Папа! – воскликнула она и заплакала.

– Алена, с тобой все в порядке? – встревожился он не на шутку. – Где ты? Что произошло?

– Мне подкинули наркотики. Полиция их нашла. Папа, помоги!

– Скоро буду.

Отец приехал через два часа. Все это время Жанна Валерьевна тоже звонила какому-то Аркадию, еще кому-то, но, очевидно, безуспешно. Потому что отчаивалась все больше. В промежутках между звонками подвывала, ругая Алену на чем свет стоит.

От отца слегка пахло алкоголем, но на вид он был вполне вменяем.

– Пойдем в кабинет, – позвал он Алену, – расскажи все по порядку.

Рассказ получился длинным, сумбурным, но отец ни разу не прервал. Местами хмурился, раздувал ноздри, покачивал головой, иногда задавал вопросы. Алена была предельно откровенна, умолчала лишь о том, что они с Максимом переспали. Это ведь никакого отношения к делу не имело.

– Я ведь говорил, что рано тебе еще лезть в эту самостоятельную жизнь, – не удержался от назиданий отец. – Ни опыта, ни житейской мудрости у тебя нет. Но Максим… Я не ожидал от него такого, никак не ожидал. Честно. Поражен просто… Ладно, не переживай, сейчас все устроим.

Отец сделал буквально пару звонков. Алена напряженно ждала, сидя в кресле напротив. Пойти отдохнуть в своей комнате, как предлагал отец, отказалась. Какой тут отдых?

И часа не прошло, как ему перезвонили. Алена затаила дыхание в страхе: получилось или нет?

– Спасибо, спасибо, дорогой, – рассмеялся отец, – буду должен. Да… Да… Вырос шалопай, а ума… Увы… Да, с сыновьями сплошные нервы…

Она выдохнула с облегчением. Получилось.

– Ну все, – с видом триумфатора он улыбнулся Алене. – Максима скоро отпустят, сейчас отправлю за ним машину. По такому случаю надо ужин закатить праздничный, а?

Он встал из-за стола. Алена тоже поднялась, затем порывисто припала к его груди:

– Папа, спасибо тебе! Если бы не ты… – И снова в слезы.

– Ну что ты? Все же утряслось. Давай, дорогая моя, не плачь. Все будет хорошо. Так как насчет ужина? Сейчас Веру озадачим. Или в ресторан?

Алена покачала головой:

– Мне надо к себе.

– Ну здрасьте! Проведи с отцом хоть один вечер…

– Там… сложно все. В общем, хозяйка узнала про обыск, от соседей, наверное. И выселяет меня теперь. Сказала, что если я сегодня не вывезу вещи, то завтра явится с полицией.

– Ах вот в чем дело! Тогда бери Юру, Юрия Николаевича, он тебе и вещи спустить поможет. А за Максом я Василия отправлю. Ты же… Ты останешься здесь? Я бы этого очень хотел.

Алена смутилась:

– Но тебя ведь тут и не бывает почти, ты же…

– Ты про это… – вздохнул он. – Ну буду бывать, – засмеялся, пытаясь за этим смехом скрыть замешательство. – Я не знал, что ты… Понимаешь, с тобой я всегда чувствовал себя тут нужным. Мне хотелось домой. Ведь это самое важное для человека – быть кому-то нужным.

– Ты нужен мне. И Жанне Валерьевне нужен, и Артему.

– Не знаю… Нужда тоже бывает разная, потребительская и эмоциональная. Когда ты нужен в качестве дойной коровы и когда ты просто нужен, без всяких там… Какой есть… Возвращайся.

– А Максим?

– Максим… – вздохнул отец. – У вас с ним серьезно? Ну так он у нас богатый наследник. Ему крыша над головой не нужна, своя имеется, дай бог каждому такую. Но в принципе я не против. Только ты возвращайся.

* * *

Стол просто ломился – Вера постаралась. Успела за каких-то три часа и нежнейшее мясо запечь, и салатов наделать, и рулетиков, и шоколадный торт состряпать. От такого изобилия разбегались глаза.

Когда Алена вернулась с многочисленными сумками, первым делом спросила про Максима.

– Едут уже, – успокоил отец. Он был благодушен, вальяжен и добр, даже с Жанной Валерьевной.

И правда, спустя четверть часа приехал Максим. Снял кроссовки в холле, приостановился, посмотрел сначала на нее с затаенной нежностью, потом чмокнул Жанну Валерьевну, которая сразу кинулась ему на грудь, хлопнул по плечу Артема и уж под конец взглянул на отчима. Видно было, не знал, что сказать. Тот перехватил инициативу, протянул руку:

– Спасибо, Максим. Серьезно, спасибо от души.

Максим ответил на рукопожатие.

– Да… что там… И тебе спасибо, что вытащил.

Отец вдруг дернул его за руку на себя и обнял за плечи. Буквально на кратчайший миг, но все опешили. И кажется, больше всех сам Максим. Затем отец отстранился.

– Хочешь, наверное, переодеться? Там не очень-то, да?

– Ну не люкс, да, – отшутился Максим. – Еще бы в душ.

– Ну, ступай. Мне тоже кое-куда позвонить… А через час соберемся за ужином.

Как только отец скрылся в кабинете, Алена поднялась на второй этаж, не терпелось лично поблагодарить Максима, ну и просто увидеть вблизи, без лишних глаз и ушей. Измучилась ведь за день.

Постучалась – молчание. Приотворила – в комнате никого. На кровати футболка комом и джинсы, в которых приехал. «Ушел в душ», – догадалась Алена. Уж туда соваться не осмелилась. Присела на краешек кровати, взяла его футболку в руки. И снова подступили слезы. Странные слезы, горевать-то уже не о чем. Так ее застал Максим, когда вернулся из душа.

– О, какой сюрприз! Пришла с легким паром мне пожелать или не только? – двусмысленно улыбнулся он.

Алена тотчас вспыхнула, подскочила, рванула к двери.

– Да, с легким паром. И спасибо… за все…

Он поймал ее за запястье, притянул к себе, прижал к груди, еще влажной, но горячей.

– Куда? Не пущу, – прошептал и приник к ее губам.

Нежно, точно пробуя на вкус и смакуя, вобрал нижнюю губу. Но стоило ей прильнуть, ответить на поцелуй, как тут же завелся и впился теперь со всей страстью.

Прервала их Жанна Валерьевна. Деликатно постучала и пригласила к столу.

– Блин, эти семейные застолья… – с улыбкой подосадовал он, разжимая объятия. – Подожди меня, сейчас переоденусь.

Когда спускались вместе по лестнице, он вдруг ее приостановил, тронув за локоть.

– А ты себя как чувствуешь? Там не больно?

Алена почувствовала, как щеки налились краской. Ну зачем он такое спрашивает? Разве не понимает, что это ее смущает?

– Немного, – тем не менее ответила она.

– Прости…

А сам довольный! Аж светится.

Отец тоже был довольный, радовался Алене, гордился собой. Тосты говорил душевные. Снова рассказал, как он познакомился и задружил с прокурором области. Максим с Аленой переглядывались, общаясь между собой никому не ведомыми знаками. Жанна Валерьевна цвела и поддакивала мужу. Даже Артем выглядел в кои-то веки обычным парнем, без натужности и притворства. После торта отец, уже изрядно подвыпивший, поднял палец вверх и изрек:

– Живите тут, дети мои. Но! Спать вы будете в разных комнатах. Да! Это главный и единственный запрет.

Поднимаясь ко сну в свою комнату, Алена услышала, как ее нагнал на лестнице Максим. Не оглянулась, потому что тотчас разволновалась. Ощутив его за спиной так близко, вся точно обратилась в один сплошной оголенный нерв. А когда он обнял сзади, коснулся губами шеи, задрожала.

Он, несомненно, почувствовал ее дрожь, прижался крепче и, обжигая дыханием ухо, прошептал: «Выздоравливай скорее, и я покажу тебе, как это сладко – нарушать папины запреты».

Эпилог

Алена тоскливо взглянула на часы: двадцать минут десятого, а Максима все не было. Лишний раз звонить ему, дергать его она стеснялась. Даже нет, не стеснялась, просто не хотелось выглядеть паникершей и истеричкой. А еще больше не хотелось, чтобы он подумал, будто она пытается его контролировать. Знала – мужчины такое ужас как не любят. Начиталась в форумах. Но в голову снова лезло всякое. Может, конечно, пробки, хотя в такое время…

А вдруг несчастный случай? Этого Алена боялась больше всего.

Еле дотерпев до без четверти десять, она все же позвонила Максиму. Тот ответил не сразу, а она за эти несколько гудков успела перенервничать. На ее:

– Максим, ты где?

Коротко бросил:

– Скоро буду.

И отключился.

Алена с минуту смотрела на потухший экран телефона, а потом вдруг расплакалась. Пыталась успокоиться, говорила себе: «Ну чего ты ревешь? Мало ли что могло его задержать на работе? Едет же, скоро будет».

Ведь если объективно, жаловаться ей не на что. Обращался с ней Максим хорошо, не грубил, не обижал, на подарки не скупился, не пил и даже курить бросил, когда они решили, что хотят ребенка. Иногда они ссорились, конечно, но кто не ссорится? Да и ссоры их – так, одно название. Максим мог порой вспылить, но Алена умело сглаживала углы. И как все вспыльчивые люди, он и сам быстро отходил. Так что жили вполне себе дружно.

И зарабатывал Максим для вчерашнего выпускника неплохо, хотя тут отчасти заслуга отца – он помог устроиться в хорошую компанию. Но лишь устроиться. Злоупотреблять особым положением Максим не стал – работал как стахановец. Много работал, очень много, даже слишком. Особенно последние пару месяцев. И домой приезжал ближе к ночи, вымотанный и вялый. Хватало его лишь на то, чтобы принять душ, поужинать, ну и задать дежурный вопрос: «Как самочувствие?» Затем сразу шел спать, чмокнув ее на ночь в щеку. В щеку! Вот и все ласки. А какие ночи у них бывали раньше! Внутри аж замирало все сладко от одного лишь воспоминания. А теперь…

Ей, конечно, сейчас нельзя – по расчетам врачей, через одиннадцать дней рожать. Но ведь он мог бы обнять, поцеловать, да и просто поговорить о том о сем. Она же целыми днями одна в огромном доме. Лес кругом. Так и одичать недолго. До беременности эта уединенность ей, наоборот, нравилась. Они вместе ездили на машине Максима в город, вместе возвращались в поселок. И дом этот… Еще не так давно он казался ей необыкновенным. Светлым, теплым, уютным. Раем на земле. Теперь же в этом необъятном пустом пространстве она чувствовала себя бесконечно одинокой. Хотя, казалось бы, что изменилось? Те же стены, тот же сад, тот же лес.

Изменился Максим. Он почти перестал бывать дома. Даже в выходные работал допоздна. Алена уже ненавидела эту его работу. Ему она ничего не высказывала – чувствовала, что так только хуже будет. Вероятно, просто боялась услышать горькую правду, к которой была совсем не готова. Как будто можно быть готовым к тому, что тебя больше не любят. Это был ее второй самый сильный страх, в котором даже себе не хотелось признаваться. Потому и молчала. Ну а в душе страдала. И с каждым днем все больше, все острее. Мучилась, не зная, как вернуть внимание мужа.

Алена даже знает, когда все началось. Два месяца назад. В мае. Причем девятого мая все еще было замечательно. Они ездили к отцу. Очень уютно посидели. Потом гуляли с ним по набережной. Погода стояла – чудо! Дошли до бульвара Гагарина, где давали для ветеранов концерт военной песни. Послушали, она даже прослезилась. Затем, как всегда, проголодалась. Максим звал ее в ресторан, но ей вдруг до одури захотелось шашлыка, который готовили прямо там же, на открытом воздухе. Уловила аромат и сдвинуться с места не могла. Он, конечно, купил, хотя терпеть не может сомнительные трапезы. Но он всегда ей потакал. И эти ароматные кусочки мяса на бумажной тарелке показались ей невозможно вкусными. Свою порцию съела и его умяла за милую душу. Все равно Максим глотал явно через силу. Гуляли тогда до самого праздничного салюта, только потом поехали к себе. Она в машине заснула. Проснулась – машина уже во дворе дома, Максим сидел рядом, сложив руки на руль, смотрел на нее, улыбался. Будить не хотел. Это был, видимо, последний ее счастливый день…

А потом случился корпоратив. И ведь спрашивал Максим ее, поехать или нет. Конечно, ей не хотелось его отпускать на какую-то турбазу на целых два дня. Наверняка подозревала, он там кому-нибудь из женщин-коллег нравится. Красивый же! Но сочла, что так будет эгоистично с ее стороны. Он и так никуда не ходит. Отпустила. И почти сразу началось: работа, работа, работа. Без выходных и проходных. Но ведь так не бывает! Больше полугода до этого приезжал как штык к семи вечера. Иногда даже раньше. Субботу и воскресенье неизменно проводил дома. А потом вдруг ни с того ни с сего как отрезало…

Все чаще закрадывалась мысль, что Максим кого-то встретил. Не кого-то, а другую женщину. Или сблизился с кем-то там, на корпоративе. А работа – это лишь удобная отговорка. Подобное случается гораздо чаще, чем хотелось бы.

Алена даже опустилась на днях до того, что описала ситуацию на одном из женских форумов, спросила совета. Большая часть форумчанок заверила: конечно, у него другая, мол, и к гадалке не ходи. Дали совет «провести расследование»: пока спит, прошерстить телефон, карманы, осмотреть одежду, понюхать. Другие говорили: к стенке прижми. Третьи, наоборот, внушали, что действовать надо тайно и прежде всего разузнать, кто она, эта другая.

Выяснять, проверять, выслеживать и уж тем более припирать к стенке она не хотела. И так все это унизительно донельзя. Однако ей казалось, что она потихоньку просто погибает. Не телом, так душой. Даже грядущее материнство радовало ее уже не так сильно, как раньше.

В конце концов не утерпела: нашла корпоративный сайт компании, а в архиве новостей – фотографии с той самой поездки. Толпа веселого народа всех возрастов. Явно время провели нескучно. Канат перетягивали, скакали в мешках, что-то делали с мячами и хулахупами, ну и, конечно, ели-пили за длинным деревянным столом, как на деревенской свадьбе. С Максимом фотографий было немного. Он, очевидно, не принимал участие в этих эстафетах, но пел. Ну конечно, куда без этого? На нескольких снимках с гитарой.

Среди всех его коллег внимание Алены привлекла девушка-брюнетка, худенькая, волосы по плечи, асимметричная челка. Вроде ничего такого и не было, но… Смотрела эта девушка на ее мужа непозволительно. «Он нравится ей, – поняла она сразу. – Или вообще влюблена». Трудно сказать, в чем именно это выражалось, но Алена это чувствовала – и все тут. Еще на одной фотографии они сидели рядышком. Максим наклонил голову, лица не видно, только макушку, но зато у барышни было такое выражение, что у Алены все внутри болезненно сжалось. Неужели это она? Неужели это с ней он теперь коротает все свободное время? Неужели на эти тайные встречи променял их семейное счастье?

Алена придирчиво оглядела брюнеточку. Славная, но не более. Больше на мальчишку похожа, а Максим любил округлости, сам признавался. Хотя Алену-то ведь тоже пышкой не назовешь. Это сейчас у нее живот, а вообще такая же субтильная. И все равно в этой брюнетке ничего особенного.

Алена осмотрела себя. А в ней самой-то что особенного? Во всяком случае, сейчас. Неуклюжая, неповоротливая, бледная, неухоженная. Никакой красоты не осталось. Теперь еще и унылая все время. Конечно же, ему с ней стало просто неинтересно.

С того дня – вот уже неделю – она больше не позволяла себе ходить растрепанной и абы в чем. Но если бы это хоть что-нибудь изменило! Увы…

И все равно не верилось до конца. Ведь пять лет они вместе, два года женаты. Столько всего было – хорошего, разного, бесценного! На ум приходили самые яркие моменты их счастья. Последнее время она зачем-то постоянно их мысленно прокручивала.

Вспоминалось, как Максим – еще в начале их отношений, когда они жили в доме отца, – приходил к ней ночами и под утро сбегал, чтобы не ставить ее в неловкое положение. Как спустя пару месяцев они сняли, не выдержав, квартиру и жили, уже не скрываясь, вместе. Как Максим поддерживал ее, когда судили Дениса Яковлева. Того поймали почти сразу, взяли у родителей. Алена же проходила по делу свидетелем. Такой был резонанс поначалу – весь университет гудел, на нее косились, чуть ли пальцем не показывали. Максим всегда был рядом, еще и шутил: «Я хоть погреюсь в лучах твоей славы». Но это с ней он шутил, а особо бестактных одергивал по-хамски, не церемонясь.

Вспоминалось, как переезжали в этот дом, обустраивались, вместе ходили по магазинам, покупая всякие уютные мелочи. Как гуляли на свадьбе у Артема – тот их неожиданно опередил на год, женившись на девушке из очень влиятельной семьи. Как потом веселились на собственной свадьбе, скромной, по отцовским меркам. Как вдвоем ездили на первое УЗИ… Как мирили отца с Жанной Валерьевной. Тот случайно узнал про ее роман с художником и такой разнос устроил, что все изумились. Думали тогда – развод неминуем. Но нет, он побушевал и успокоился, даже наоборот, их отношения стали лучше.

Разве все это можно просто вычеркнуть? Может, Максим и правда много работает? А у Алены просто гормоны расшалились. В ее положении это обычное дело.

* * *

Максим приехал в половине одиннадцатого. Скользнул по ней потухшим взглядом, вымучил улыбку – и сразу в душ. Затем молча поужинал и отправился спать. Вот и весь семейный вечер.

Он спал, а она плакала. И не понимала, что делать. Умирая от стыда, все-таки уткнулась носом в его рубашку – нет, никаких чужих запахов не почувствовала. Но это утешало мало.

Утром чувствовала себя совсем больной. Но все равно встала. Пока Максим собирался на работу, готовила завтрак. Он это очень ценил, а ей нравилось его баловать. Раньше нравилось. Сейчас все эти привычные действия самой казались жестами отчаяния. Мол, смотри, как я для тебя стараюсь…

Утром Максим ей казался ближе, почти такой же, как раньше. И наверное, благодаря вот этим утренним часам в ней еще теплилась надежда, что не все потеряно. Вот и сейчас он вошел в кухню свежий, благоухающий парфюмом, в чистой отглаженной рубашке. Приобнял на мгновение, шепнул какую-то нежность.

Алена наблюдала, как он ест, изящно орудуя ножом и вилкой, и терзалась: спросить – не спросить? Глупо, конечно, но сил уже не было.

– Максим, – решилась наконец. – У тебя другая?

Он перестал жевать, посмотрел на нее удивленно. Затем снова принялся за еду, не поднимая глаз от тарелки:

– Нет. Конечно, нет. С чего ты это взяла?

– Но ты так редко дома бываешь…

– Я же работаю. Сейчас просто завал.

И что тут скажешь? Нечего сказать. Совсем отчаявшись, Алена выпалила:

– А меня ты любишь?

Он отложил приборы, поднялся из-за стола, подошел к ней.

– Ну конечно, люблю, – ответил, обняв.

– Не меньше, чем раньше?

– Даже больше.

Потом поцеловал в лоб и ушел. Уехал на свою проклятую работу. Она мыла посуду, глотая слезы.

А вечером мир ее окончательно рухнул, разбился вдребезги…

Началось с того, что около семи Алене позвонила институтская подружка Юлька Аксенова. Единственная, в общем-то, ее подруга. Последние полгода они почти не встречались – в город беременной не наездишься. Но время от времени списывались в мессенджере. Она тоже остепенилась, насколько в принципе могла остепениться. Грозилась нагрянуть в гости с мужем, но угрозы свои упорно забывала. И вот позвонила вдруг.

Алена даже подумала: неужто наконец приедет, как обещала? И даже успела порадоваться, но та спросила неожиданное:

– Вот скажи, ты из тех, кто предпочитает жить в счастливом неведении, или из тех, кому важна правда, пусть даже горькая?

– Почему ты спрашиваешь? – внутри тотчас все заледенело.

– Не почему. Просто интересно. Разные же все. Вот я, например, предпочла бы знать правду, а ты?

– И я, – упавшим голосом промолвила Алена.

Аксенова замолчала, видимо, слова подбирала, но Алена уже знала: то, что сейчас она скажет, разрушит ее. Наконец Юлька проскулила:

– Прости-и-и! Но я только что видела твоего Макса с какой-то выдрой.

– Где? С кем? – на автомате спросила Алена.

– В KFC, ну тут, в торговом центре. На Советской. С какой-то телкой. Посидели, потом вместе на его крузаке уехали. Может, конечно, это просто так. Типа приятели, не знаю… В принципе, они просто ели. За руку он ее не держал, ну или еще чего-то такого не было. Но если вдруг что, ведь надо же знать, я считаю, да? Надо же быть начеку?

Алена молчала, не дышала даже. Дышать было больно, нестерпимо. В голове стучала единственная мысль: это конец.

– Ален, ты как там? Давай я приеду?

– А как она выглядела? – с трудом выдавила из себя.

Хотя зачем ей это? Разве оно имеет какое-нибудь значение?

– Я не очень разглядела. Ну такая… Ростом примерно с тебя, не толстая, черненькая… А что, есть кто на примете?

– Да, – почему-то соврала Алена. – Это просто… Просто знакомая.

– То есть все норм? А-а, ну слава богу! А то я уж думала… Если честно, Макса прям убить хотелось. Но раз так, я очень рада.

Попрощавшись с подругой, Алена набрала Максима. Как же она надеялась, что он сейчас все объяснит! Скажет, что это обычный перекус с коллегой или какой-нибудь знакомой.

Максим ответил, но опять же не сразу. Даже не так. Ее звонок он пропустил, перезвонил через пару минут сам.

– Ты где? – без всякого вступления спросила Алена.

– На работе, – был ответ. – Тут это… Собрание было, короче. Скоро выезжаю.

Приехал около девяти, по последним меркам, даже рано. Притом довольный такой, все ее норовил обнять, приласкать. Видимо, время провел отлично…

Алена уклонялась, было больно, обидно, противно. Хотелось и оборвать все разом, и боялась этого панически. Смотрела на него и не понимала: как такое могло произойти? Как он мог измениться так резко, так внезапно? И как он умело лжет? Ведь раньше он никогда не врал.

Находиться рядом с ним было невмоготу. Алена сослалась на усталость, поднялась в спальню. В голове стучал вопрос: что делать? Терпеть или… И поделиться-то не с кем. Не отцу же жаловаться. И не Юльке. Юльке, в общем-то, можно, но стыдно.

Не удержавшись, Алена излила свои сомнения в чате. Просто не могла уже носить все в себе. И посыпались советы и мнения. Кто-то говорил: шли такого муженька лесом, надо себя любить и уважать. Кто-то, наоборот, внушал, что необходимо подумать о будущем: оставить из гордости ребенка без отца – глупость и эгоизм. Некоторые советовали просто переждать – может, там и нет ничего серьезного. Просто физиология, зов плоти, мужчины без этого долго не могут, мол, вернется она в строй, и все само собой наладится.

Алена отложила ноутбук. Выскользнула из спальни. Стараясь не привлекать внимание Максима, тихонько спустилась на кухню. Не хотелось с ним сейчас сталкиваться, думать, что сказать и как вести себя. Вдруг из гостиной донесся приглушенный голос. Максим с кем-то говорил по телефону. Алена безотчетно остановилась за углом, напрягла слух.

– Блин, Соня, как же ты не вовремя!..

– …

– Я не могу сейчас приехать. Я что жене скажу?

– …

– Конечно, я не хочу, чтобы она догадалась!

– …

– Ладно, ладно. Завтра утром перед работой заеду к тебе. Давай, до завтра.

Алене показалось, что в сердце, в грудь впились стальные когти и раздирают ее в клочья. Она глухо охнула, попятилась назад, к лестнице, поднялась наверх, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Закрылась в ванной и, пустив воду на весь напор, дала уже волю слезам. Прорыдавшись, еще долго сидела на узенькой банкетке словно в прострации. В конце концов решила: нет, терпеть и притворяться она не станет. Если конец, то конец. Пусть это будет глупо, но вот то, что сейчас происходит, – это вообще выносить невозможно. Так что лучше разрубить этот узел немедленно.

Однако, когда Алена вернулась в спальню, Максим уже крепко спал. Будить не стала, конечно же. Утром, решила, все выскажет. Но, промаявшись почти всю ночь, заснула на рассвете так, что даже не слышала, когда он встал, когда ушел.

Проснулась ближе к полудню, и то потому, что звонил отец. И оказывается, уже третий раз.

– Я уже нервничать начал. Думал, случилось что-то, – посетовал он.

Отец еще что-то говорил, но Алена уже не слышала – внутренности вдруг свело болезненным спазмом. Живот выпятился, напрягся и будто окаменел. Затем вроде отпустило, но ненадолго. Вскоре спазм повторился.

«Схватки», – догадалась Алена. Но ведь рано! Десять дней еще ходить… В ответ на ее сомнения вновь накатила волна раздирающей боли. Скуля и подвывая, она вновь поднесла телефон:

– Папа, кажется, началось!

– Не переживай, сейчас свяжусь с вашей больницей, чтобы отправили машину. Сам тоже выезжаю. Все будет хорошо, доча, – говорил отец, хотя сам, было слышно, еще как переволновался.

Отец не подвел. Умел он вот так взять и организовать, не выходя причем из дома. «Скорая» прибыла минут через десять.

До города мчались с включенным проблесковым маячком. Боялись не успеть. Уж слишком частыми были схватки.

В больнице ее уже ждали – папа и там успел поставить всех на уши. Уложили на каталку и поспешно увезли в операционную родильного блока.

* * *

– Роды прошли без осложнений, – доносилось из коридора.

– А почему она до сих пор в операционной? – узнала Алена встревоженный голос отца. – С ней точно все в порядке?

– Все хорошо, Дмитрий Николаевич, не о чем волноваться. Просто так положено: все женщины после родов у нас лежат два часа на столе. Скоро перевезем вашу дочь в палату.

– А как ребенок?

– С ней тоже все хорошо. Девять баллов по шкале Апгар. Три семьсот. Пятьдесят три сантиметра. Поздравляю вас с внучкой! Уже придумали, как назовете?

Отец пробурчал что-то невнятное. Алена вспомнила про их с Максимом договоренность: если родится мальчик – имя выбирает она, а если девочка – он. И специально просили на последующих УЗИ не сообщать, кто будет. Хотели сюрприз.

И снова стало горько и обидно, что в такой долгожданный день его нет рядом. Ладно нет рядом, это полбеды. Но он сейчас с той! Алене казалось, что горе в один миг так ее иссушило и опустошило, что даже слез не осталось. А сердце, да и все внутренности стали такими же холодными, как пузырь со льдом, который ей положила акушерка на живот.

В палату ее тоже везли на каталке. Алена все порывалась встать, уверяла, что и сама дойдет, но ее настойчиво укладывали обратно.

– Находишься еще, успеешь, – заверили ее.

Вообще Алена не привыкла, чтобы за ней ухаживали, как за немощной. А тут и кровать постелили, и уложили, и спросили, не надо ли чего подать-принести. Чувствовала она себя из-за этого неловко. Да и интерьер вокруг больше напоминал не больничную палату, а маленький, но уютный гостиничный номер, где было все необходимое: мини-холодильник, микроволновка, плазма на стене и даже кожаный диванчик для посетителей.

Отец уже поджидал ее, сидя на этом самом кожаном диване, и весь аж светился от радости, а когда медсестра принесла туго спеленатую кроху, даже, кажется, прослезился. Алена и сама наглядеться на девочку не могла. Присела в кровати, взяла на руки с благоговением и страхом: такая маленькая и хрупкая, страшно и прижать-то ее к себе!

Когда малышку унесли, отец взглянул на часы и пробормотал:

– Уже девять почти. Пора мне, только Макса дождусь, а то его не пустят.

Алена встрепенулась:

– Максим? Он что…

– Едет уже. Мчится. Звонил сто раз. Потерял тебя. Скоро уже должен быть.

И правда: сотовый отца нежно запиликал.

– О! Он, – сообщил, взглянув на экран, – приехал, видать. Пойду его встречу.

Отец вышел из палаты, принял звонок уже в коридоре. Алена заметалась: как с ним себя вести? Выяснять отношения в такой день – это же немыслимо! Но и притворяться она не сможет. Теперь не сможет точно. Тогда она хотя бы ничего не знала наверняка, надеялась на что-то, находила ему оправдания, а сейчас… Ну зачем он приехал? Лучше бы не приезжал!

Тут она немного кривила душой. Если бы он совсем не пришел, было бы еще хуже, еще горше и больнее.

За дверью послышались приближающиеся шаги, и сердце, ухнув, заколотилось. Первым в палату вошел отец, Максим – следом. Впрочем, отец заглянул лишь попрощаться.

Максим придвинул к кровати стул, сел рядом. Потянулся к ее ладони, но она убрала руку под одеяло.

– Злишься, что я опоздал? – спросил. – Я ж не знал, если б знал…

Алена, отвернув лицо, таращилась в стену и никак не могла посмотреть на него. Горло перехватил спазм.

– Прости… – Он наклонился к ней. – Ален, ну, посмотри на меня.

Щеки полыхали огнем, веки жгло нещадно. Она зажмурилась, но слезы удержать не сумела. Максим утирал их ласково и приговаривал:

– Не плачь, глупенькая… У нас же с тобой дочка родилась, это ж счастье какое! А где она? Сегодня еще принесут? Так хочется увидеть ее!.. Ну, не плачь. Я же так тебя люблю! И спасибо тебе за дочку. Я даже не знаю… Я что угодно готов для тебя сделать… Вообще все! Ну, взгляни на меня. Ты так сильно обиделась, что я не был с тобой?

Алена судорожно всхлипнула и, открыв глаза, выдохнула:

– Я все знаю.

– Знаешь что?

– Ты был с другой. С другой женщиной…

Удивление он разыграл очень натурально. Взметнул брови, хмыкнул насмешливо.

– С какой другой, Ален? Ты чего это придумала?

– Тебя с ней видели вчера в кафе.

В первый миг Максим озадачено хмурился, но затем его лицо изменилось в одну секунду. Точно он вдруг понял, о чем речь. Алена, наблюдая эту перемену, невольно задержала дыхание, приготовившись к горьким откровениям…

Отношения у них с отцом, конечно, изменились. Спьяну отец даже как-то снизошел до извинений перед Максимом, мол, был не прав во многом.

В общем, можно сказать, они ладили.

Однако Максима чрезвычайно тяготила отцовская манера влезать во все и вся с советами, с помощью непрошеной, с премудрыми наставлениями. Так и раньше было постоянно. Но тогда Максим ничего особенно и предложить Алене не мог, студент ведь. Он это понимал и, как бы это его ни раздражало, терпел.

Но и потом отец не унимался. Сбавил прыть немного, но все равно вмешивался постоянно:

«Взял машину в кредит? Зачем? Есть же я!»

Поехал, погасил.

«Куда на лето решили поехать? В Аршан? С ума сошли. Вот вам путевки на Сейшелы».

И так во всем. Шагу не ступить. Максим бесился, пытался отказаться от всех этих подачек. Говорил отцу, что может сам. А если что-то и не может, значит, без этого они пока обойдутся. Бесполезно.

Даже вот с работой. Устроился в одну организацию. Сам! Без всякой протекции. Пусть не в самую престижную, но и не в шарашкину контору. Ну а для вчерашнего студента с нулевым опытом там и должность, и оклад были вполне. Однако и месяца не проработал – приехал к ним отец с «радостной» вестью: договорился со знакомым насчет тепленького местечка в действительно хорошей компании.

Максим взбеленился. И ни за что бы не пошел в эту «действительно хорошую компанию», хотя бы из чистого упрямства и гордости. Да и ответственность со счетов так просто не скинешь.

Но подключилась Алена: «Папа старался, папа обидится. Ну что тебе стоит?»

Ей отказать он не мог…

Так вот и жили. Хотя будет ложью сказать, что жилось ему плохо. Если не считать вот этих моментов с отцом, все остальное его устраивало более чем. С Аленой он был счастлив. Даже немногочисленные друзья, бывшие сокурсники и нынешние коллеги, завидовали: «Мне б такую жену. Чтоб и красивая, и любила, и заботилась, и скандалов не устраивала».

Но и он тоже заботился. Как умел. Ограничивал себя постоянно во многом, понимая, что это может ей не понравиться. Пятничные вылазки с друзьями свел практически к нулю. С женщинами не общался, разве что по-дружески. Даже после нескольких недель вынужденного воздержания – ни-ни. Хотя мог бы, но… Не мог.

В общем-то, на отца он уже и не злился – эта работа ему и правда нравилась больше. И зарплата далеко не мизер, и начальство лояльное, и коллектив неплохой, довольно дружный. Хотя именно в его отделе собрались почему-то в основном дамы и в основном возрастные.

Еще один весомый плюс – здесь, как оказалось, можно брать подработку. За вечерние часы и работу в выходные платили по двойному тарифу. Хотя за деньгами он не гнался. На нужное хватало – и ладно.

– Скучный ты какой-то, Макс, – говорила ему Соня, девчонка из его отдела, с которой он сдружился даже не из общности интересов, а по возрасту. Остальные сотрудники им в родители годились, а то и в дедушки-бабушки. – Единственный молодой парень в этом сборище пенсионеров, и тот безнадежно женат.

Соня частенько плакалась ему по поводу нескончаемых неудач на личном фронте. Спрашивала советов, искала сочувствия, иной раз сплетничала, когда вместе ходили на обед, или же делилась женскими секретами. Постоянно норовила его вытянуть в какой-нибудь клуб или, на худой конец, в кафе. Но эти предложения он отметал сразу, даже не обдумывая.

Гульнули вместе только раз, в мае, когда отмечали всей компанией день рождения шефа.

По этому поводу всем скопом выехали на турбазу на целых два дня. Максим сразу сказал, что вряд ли поедет. Однако Алена практически уговорила: «Поезжай, что ты как привязанный? Хоть изредка, да надо гулять». Удивился тогда, вот он бы, например, черта с два ее куда-то отпустил. И не потому, что не доверяет, а просто не отпустил бы, да и все. Но сам поехал.

Коллеги из отдела обрадовались. Дамы кокетничали: «Вот кто за нами поухаживает».

Особенно выплясывала Сонька: «Хоть будет с кем на брудершафт выпить». «Что, так не терпится поцеловаться со мной?» – поддевал ее в шутку Максим. «Конечно! Сплю и вижу…» – подыгрывала ему Сонька.

За неделю до поездки всем коллективом скинулись на презент, потом решали, что купить. Никак не могли определиться. Перебирали, гадали, спорили…

– Макс, – взывали они, – ну ты же мужчина, подскажи, что вам нравится больше всего.

– То, что нравится мне, ему вряд ли зайдет. Да и вообще, нашли у кого спрашивать, я сам всегда над подарками голову ломаю. Вон у жены через два месяца день рождения, а я понятия не имею, чем ее удивить.

– Купи ей украшение какое-нибудь, – позже советовала Сонька. – Беспроигрышный вариант.

– Мне, видишь ли, не нужен беспроигрышный вариант. Мне надо, чтобы она…

– Обалдела от радости?

– Ну типа того.

– А чем украшения не повод обалдеть? Я же не говорю – бижутерию бери. Брюлики, а? Или меха. О, правда! Шубу ей купи. Шикарную. Ты ж как бы не бедствуешь. Деньги водятся.

Максим пожал плечами:

– Да не в деньгах дело. Она у меня как-то равнодушна к шубам. Спортивное носит. Животных любит, она над этой шубой плакать будет. Золото ее тоже не заводит. Покупали, знаем…

– Тогда машину бери. У нее точно шок случится. Тем более живете у черта на рогах. Вот ты подумай, как она будет по электричкам мотаться, если вдруг ты не сможешь ее увезти в город?

– А ты – мозг! – похвалил Максим.

Обдумал идею и загорелся. Ведь верно: вдруг ей и впрямь понадобится срочно в город, а его, Максима, рядом нет? На работе, в командировке, да мало ли…

Придирчиво изучал модели авто, чтобы и характеристики были на уровне, и дизайн не удручал. Остановился на малолитражном хэтчбеке «Шевроле Спарк». Удобная женская машинка, резвая, маневренная, не прожорливая. Да и с виду весьма изящная. Особенно в цвете металлик. Показал Соне – выбор одобрила.

Кое-какие накопления имелись, но этого не хватало.

Вот с тех пор Максим хватался за все заказы, работал сверхурочно и жертвовал выходными. Не гнушался поначалу рутинной мелочовкой, от которой отнекивались все. Потом же начальник передал ему крупный проект, который требовал много времени и усилий, но и вознаграждение за него сулили солидное. Так что он практически жил на работе последнее время.

Можно было, конечно, так уж не напрягаться и взять с рук, как советовала Сонька, но хотелось купить новенькую у официалов. В кредит влезать тоже не горел желанием. Кому нужно такое ярмо? Да и отец, если узнает, вмешается, как всегда, а это очередной удар по самолюбию.

И, как оказалось, жилы тянул не зря: проект сдали досрочно, и на карту вместе с ближайшей зарплатой перечислили премиальные.

Не откладывая, поехали в салон вместе с Соней – новенький серебристый «Спарк» решили придержать пока у нее в гараже. До дня рождения Алены оставалось еще несколько дней, и хотя Максим сроду не был приверженцем всяких традиций и условностей, но подарок свой хотелось вручить жене день в день, а не заранее. Сонин гараж его, правда, тоже не сильно прельщал: замок хлипкий, взломать – раз плюнуть, но пока, решил Максим, пусть тут постоит. Завтра-послезавтра, может, подыщет место понадежнее.

– Такое событие надо отметить, – заявила Соня, запирая гараж.

– Отмечу. Потом. С женой. Когда вручу.

– Какой же ты, Явницкий, зануда! Я свой драгоценный отпуск на тебя трачу, место в гараже выделила, считай, бесплатно, а ты зажал проставу. Хоть бы угостил…

– Ну вон KFC рядом, – кивнул Максим в сторону развлекательного комплекса. – Давай угощу бургером?

– Это ску-у-учно, – протянула Соня. – Ну ладно. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Домой в тот день мчался как на крыльях. Доволен был страшно, что все так удачно, так невероятно быстро получилось. Ведь сам до конца не верил, что сможет. Алена, правда, кислая ходила, но она в последнее время постоянно такая, как в воду опущенная. Он списывал эти перепады на беременность. А сейчас еле сдерживался, чтобы не выболтать про сюрприз. Хотелось ее как-то приободрить, но утерпел.

Ближе к ночи позвонила вдруг Сонька. Ненормальная! Вот как знал, не хотел с ней связываться.

– Макс, – заверещала она. – Прости! Но я уезжаю! Позвонил мой бывший, сказал, что много думал, скучает, предложил попробовать сначала. Он завтра утром уезжает и зовет меня с собой. Я не могу не поехать! Это мой шанс. Ты же понимаешь?

– Блин, Соня, как же ты не вовремя…

– Ну, прости! Я сама не думала, что так получится. Слушай, ну пусть твоя тачка там стоит, ты можешь приехать ключи от гаража взять? Потом отдашь.

– Я не могу сейчас приехать. Я что жене скажу?

– Подкаблучник! Ну что тут такого-то? Ну, скажи, что сюрприз там у тебя для нее готовится. Или ты вообще не хочешь, чтобы она о чем-то догадывалась?

– Конечно, я не хочу, чтобы она догадалась!

– Блин, даже завидую иногда твоей жене. Макс, ну тогда утром давай? Только рано! У нас поезд отправляется в десять. В девять я из дома уже выхожу. Так что успевай до девяти.

– Ладно, ладно. Завтра утром перед работой заеду к тебе. Давай, до завтра.

Назавтра заехал в восемь утра, забрал ключи – и на работу. И как знал, ушел с работы пораньше. Просто чувствовал, хотя и не мог объяснить возникшую вдруг тревогу.

Уже подъезжая, Максим понял: что-то не так. Дом не светился приветливо огнями, как обычно, а стоял темный и безмолвный. Может, Алена спит? В последнее время она стала много спать. Но нет. Ее действительно нигде не было. На звонки она тоже не отвечала. Хорошо, в конце концов Максим сообразил набрать отца. И тот сообщил: «Поздравляю! Час назад у тебя родилась дочка».

* * *

Жаль, конечно, что так вышло с «сюрпризом». Точнее, не вышло. Но, рассудил Максим, уж лучше он раскроет карты раньше времени, видеть страдание в любимых глазах было выше всяких сил. Зато какое, оказывается, чудо наблюдать, как это самое страдание постепенно тает, сменяется недоверием, надеждой и… счастьем.

Сокрушался потом в шутку:

– Хотел сделать тебе сюрприз, но куда уж мне до тебя. Такой сюрприз, – он бережно прижимал дочку к груди, – не переплюнуть.

Очень хотелось поцеловать лобик, крохотный носик, губки, которые малышка забавно складывала трубочкой, но боялся: вирусы там всякие, микробы… Вдруг опасно?

– Ты прости, пожалуйста, – винилась Алена, – что подозревала тебя. Думала про тебя плохо…

– Да ладно. Вот за это чудо, – Максим улыбался, вглядываясь в личико дочки, – я тебя заранее прощу вообще за все, что бы ты там еще ни напридумывала.

Потом перевел взгляд на жену:

– Нет, правда, спасибо! Назовем ее Машей.

– Почему Машей? – нахмурилась Алена. – Это в честь кого-то? В честь кого?

Максим посмотрел на жену и рассмеялся.

– Что, понравилось ревновать? Или просто по инерции? Ладно, отдаю почетное право выбора имени тебе.

– Почему? – смутилась Алена.

– Потому что люблю тебя и не хочу, чтобы всякую фигню думала.

* * *

Выписали их на пятый день. Встречали у роддома с помпой: цветы, шары, шампанское, лимузин – это уж отец расстарался по привычке. И, конечно, не удержался – покрасовался вовсю. Пригласил фотографа и оператора, чтобы запечатлеть такой момент. Растерянную Алену и слегка ошалевшего от радости Максима тыркал туда-сюда, ставил здесь, там, на крыльце, у машины, чтобы фотографии получились многообразные. Говорил громкие речи, пил шампанское по-гусарски из горла.

Максим впервые не чувствовал от всей этой показушности раздражения. Единственное – просил не шуметь, чтобы не разбудили кроху, которая сладко спала в его руках. При этом снисходительно становился, куда попросят, принимал эффектные позы и улыбался. Наверное, потому, что, несмотря на все это представление, отец и правда радовался искренне. Или потому, что сам Максим был счастлив, даже очень, так, что его прямо распирало так, что хотелось делиться этим счастьем со всеми вокруг. С теми, кто разделял их радость от души, и с теми, кто поглядывал с чуть снисходительной улыбкой. Ничего они не понимают! Он и сам раньше не понимал, что вот такое уютное счастье – это самое дорогое, что может быть. Это целый мир, ради которого стоит жить.

Примечания

1

Deadhead – бестолочь (англ.).

(обратно)

2

Jerk – идиот (англ.).

(обратно)

3

Boob – болван (англ.).

(обратно)

4

Where are you going? – Куда ты направилась? (англ.).

(обратно)

5

Имейте в виду, Рубцова, что в январе вы сдаете у меня экзамен. И оценивать я буду ваши знания, а не прочие всякие умения. Так вот пока я особых знаний не наблюдаю.

(обратно)

6

Вы просто смотрите не туда.

(обратно)

7

Что?

(обратно)

8

Если бы вас действительно интересовали только знания, вы бы не цеплялись ко всем этим прочим умениям, как вы сами выразились. Знаете, о чем говорит это ваше «никак не наворкуешься с кавалерами»? О том, что вам самой ворковать, очевидно, не с кем. Вот отсюда и такое раздражение.

(обратно)

9

Английская идиома. Означает некое имущество, которое хозяин вынужден содержать, но взамен не получает от него никакой пользы.

(обратно)

10

«Оставь надежду, всяк сюда входящий» – заключительная часть надписи над вратами в ад в «Божественной комедии» Данте Алигьери.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg