«Умение не дышать»

Умение не дышать (fb2) - Умение не дышать (пер. Надежда Андреевна Сосновская) 1107K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сара Александер

Сара Александер Умение не дышать

Что бы ни потеряли (меня ли, тебя), мы в море находим всегда лишь себя.

Э. Э. Каммингс [1]

Д.

Мне нужно поговорить с тобой о том, что произошло в тот день. Буду на Пойнте завтра в шесть. Пожалуйста, приходи.

Sarah Alexander

The Art of not Breathing

Перевод с английского Н. А. Сосновской

Copyright © Sarah Alexander, 2016

© Сосновская Н.А., перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ

Часть первая

ЭЛСИ. Почему лобстер покраснел?

ЭДДИ. Не знаю.

ЭЛСИ. Потому что море обмочилось!

Глава первая

Больше всего в своем отце я ненавижу то, что он ненавидит меня.

И у него для этого есть веская причина.

Мы с ним про это не разговариваем.

У него бледно-голубые, холодные глаза, и они в одно мгновение наполняются ненавистью, но в следующий миг в них столько печали, что мне становится его жалко. Когда я на него смотрю, у меня такое чувство, что в глотке шевелятся червяки. Из-за этого горло чешется, и избавиться от этого ощущения я могу только так: задержать дыхание и сглатывать до тех пор, пока я чуть не отключаюсь. Лучше всего не смотреть на него, не встречаться с ним взглядом – вообще на него не смотреть.

На счастье, его почти никогда не бывает дома. Он либо совершает пробежки, и тогда у женщин из поселка слюнки текут, либо торчит на берегу в Инвернессе, где он работает, либо колесит по Шотландии, продает кредиты. Можно подумать, что он любит свою работу – столько времени на ней проводит, но он обычно ворчит и ругает своих клиентов, которым есть дело только до рекламы машин по телику, а вот войны и стихийные бедствия по всему миру их нисколечко не интересуют. «Плевать им на ливни на Черном острове», – бубнит отец. «Какое им дело до далеких деревень, что каждый год страдают от наводнений?» Или: «А в некоторых странах от укусов москитов каждый год гибнут тысячи людей». Последнюю фразу он часто повторяет, когда у нас наступает сезон мошкары и я жалуюсь на укусы (комары обожают мою кровь).

Мама говорит ему: «Когда придумаешь лекарство от малярии, ты нам сообщи, Колин. А пока что твоему сыну нужны учебники для подготовки к экзаменам, а твоей дочери опять мала школьная форма».

Лучше бы она не напоминала отцу про меня, желая заставить его задуматься о наших проблемах… Почему бы не сказать о чем-то другом – что пора платить за газ или что у меня в комнате плесень на стенах и пора с этим что-то делать?

В тумбочке около кровати отца лежит географический атлас с чернильными пометками. Синими точками отмечены места, где отец побывал, а красными – те, где ему отчаянно хотелось побывать. На Австралии красуется самая жирная красная точка – отец с такой силой надавил на ручку, что красная паста перебралась на следующую страницу, и там точка получилась прямо посередине Тихого океана.

Однажды отец чуть-чуть не добрался до Австралии – ему тогда было двадцать лет и он устроился певцом на круизный лайнер. Когда мы с братом были маленькие, перед сном он рассказывал нам о своих путешествиях, и его голос был мягким, как растопленный шоколад.

Больше всего отец любил рассказывать про Джакарту. Погода выдалась грозовая, и круизный пароход только-только отчалил от порта, взяв курс на Австралию. Но тут отцу позвонили и сообщили, что родился мой брат Диллон.

«Я был так ошашарен, что чуть не свалился за борт, а потом спрыгнул в воду и поплыл к берегу», – говорил отец. Но мама говорит, что это неправда, что отцу хотелось остаться на корабле. А я частенько гадаю, как бы сложилась наша жизнь, если бы отец и вправду на этом корабле остался. Ну, или если бы он свалился за борт в тот день.

Я знала кое-что о жизни моих родителей до моего рождения – по большей части, от бабушки, пока та была жива и еще не поссорилась с мамой. Родители переехали в наш дом на Маккеллен-Драйв, самый дешевый в Фортроузе, а пожалуй, и на всем Черном острове, когда Диллону было несколько месяцев. Дом был дешевый, потому что у него стены рушились и задней стеной он выходил на кладбище. Отец хотел еще несколько месяцев поработать на корабле, чтобы потом они смогли перебраться в Инвернесс, но мама не захотела снова отпускать его. Думала – не вернется. Тогда отец стал подрабатывать певцом в пабах в окрестностях Инвернесса. Дом так и не отремонтировали, и по счетам платить было нечем.

А когда по почте пришло очередное ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ, мама снова была беременна и просто с ума сходила от выброса гормонов. Она отвела отца в ближайший банк и заставила написать заявление, чтобы его взяли на работу банковским служащим. Ну, это отец так рассказывает. Когда он наконец заработал достаточно денег, мы собрали вещи и приготовились к переезду в город. У нас с братом были коробки с нашими именами, и эти коробки были набиты одеждой и игрушками.

Но потом все изменилось.

Моего брата не стало.

«Как же я могу уехать от всех этих людей? – сказала мама, глядя из окна моей спальни на надгробия на кладбище, это было в тот самый день, когда мы должны были уехать. – Как я могу отсюда уехать, когда мой сын – один из них?»

На самом деле это не совсем так. На кладбище и правда есть надгробие с именем моего брата, но он нигде не похоронен.

Мы не стали распаковывать коробку брата. Мама крепко-накрепко заклеила ее клейкой лентой, чтобы ничего не выпало.

Порой я вспоминаю о его игрушках, которые лежат теперь на чердаке: серый плюшевый дельфин по кличке Гордон, этого дельфина отец купил, когда брат стал капризничать в центре для дельфинов и морских котиков; деревянный ксилофон; «волшебный экран», на котором неровными буквами написано имя моего брата, – если бы эти каракули стерли, он бы расплакался; пригоршни сосновой хвои, которую он собирал (сухую, потому что она мягче, – наверное, сейчас хвоя уже сгнила).

Я стараюсь не думать про его одежду – аккуратно сложенную, отсыревшую и сморщившуюся. Как вспомню, сразу думаю, что брат во все это не одет. И я представляю свою аккуратно сложенную одежду. В один прекрасный день, наверное, кому-нибудь не захочется думать про нее.

Глава вторая

Утром в воскресенье Диллон плещется в ванне. Бежит вода из крана, но мне все равно слышно, как братец противно фыркает. Он всегда был любителем долго торчать в ванной, но теперь, когда у него появилась подружка, он стал мыться еще тщательнее.

Я барабаню в дверь кулаком и на всякий случай стучу ногой.

– Минутку! – кричит в ответ Диллон.

Голос у него такой, словно за щекой леденец, – братец гнусавит и шепелявит.

– Побыстрей, Диллон! Мне пописать надо! – кричу я через дверь.

Мама, облокотившись на перила лестничной площадки, смотрит вниз. Она высматривает отца, который должен вернуться домой после очередной «рабочей поездки». Заметив меня, мама спрашивает, сделала ли я уроки. Я вру – говорю, что сделала еще вчера. Мама приподнимает бровь и почесывает макушку.

Если я не делаю уроки, мама то и дело твердит, что я не сдам экзамены и стану ресепшионисткой, как она. Но я совсем не против стать ресепшионисткой, потому что там весь день нужно только сидеть, и больше ничего.

– Подумай про экзамены, Элси, – говорит мама. – Диллон получит все отметки «А» на выпускных экзаменах, а экзамены у него будут продвинутые[2].

Диллон старше меня на два года, и он настоящий «ботаник», так что сравнивать меня с ним не очень-то честно. Я осталась на второй год после того, как долго болела ларингитом. В школе решили, что мне потребуется больше времени на подготовку, и сдать мне теперь надо только половину положенных экзаменов. Диллон тоже пропустил год – у него голос пропал, как и у меня, но он решил нагнать программу – сдать дополнительные экзамены. Диллон любит быть лучшим во всем, а я вот горжусь тем, что самая худшая.

Брат выходит из ванной с красными глазами.

– Что ты там делал? – шиплю я.

Он не отвечает и исчезает в своей спальне.

В унитазе валяется что-то наподобие обрывка спагетти. Мама зовет Диллона, но он не откликается. Я смываю то, о чем молчит Диллон, и поворачиваюсь к зеркалу.

К сожалению, красота мне от отца не досталась. У меня темные густые кудряшки и зеленые глаза, как у мамы, и против этого я, в общем-то, ничего не имею, а вот мамина изящная фигурка мне не перепала, не достались мне и ее тонкий нос, и идеальная кожа. Лицо у меня веснушчатое, а второй подбородок растет с каждым днем. Я пробовала худеть, но чем чаще мама говорит о том, чтобы посидеть на диете, тем сильнее мне хочется есть. Стоит мне только подумать про еду – сразу голодные спазмы.

Сегодня я выбрала помаду цвета «рубиново-красный». Я ее стянула в магазине «Супердраг» вместе с пачкой презервативов – собираюсь подсунуть их в карман Диллону, чтобы подшутить. Помада касается моих губ нежно и мягко, словно шелк, приглаживая шелушащуюся кожу. Я не промокаю губы бумажным платочком, как это делает мама. Мне нравится, когда на фильтре моих сигарет остаются красные следы.

Когда я выхожу из ванной, мама сидит на ступеньках на середине лестницы, подперев ладонями подбородок. Похлопываю ее по плечу, и она оборачивается с таким видом, словно понятия не имеет, кто бы это мог быть позади нее.

– Твой папа вот-вот вернется. Как только он приедет, мы отправимся в супермаркет.

Она не трогается с места, и мне приходится перелезать через нее, чтобы спуститься вниз.

Как бы я ни старалась открыть дверцу холодильника бесшумно, все равно раздается чавкающий звук.

– Элси!

– Я только возьму что-нибудь попить! – кричу в ответ и тянусь за банкой колы. Попутно беру несколько кусочков ветчины и засовываю в рот, пока никто не вошел в кухню. Стараюсь при этом не стереть помаду.

Мама говорит, что я съедаю все припасы в доме, что ей ничего не достается, но это не правда, к тому же за еду платит отец, а Диллон ест, как воробышек, так что мне просто полагается доля братца. Готовкой чаще всего занимаюсь тоже я, поэтому имею право на справедливую плату за свой труд.

– Если смотреть на дверь, она никогда не откроется, – говорю я, пробираясь наверх мимо мамы.

Но тут мы слышим, как звенят ключи. Никто не спешит к двери, чтобы отпереть ее, и отец удивляется, увидев, что мы с мамой смотрим на него с лестницы. Вид у него такой, словно его не было дома давным-давно.

– Я вернулся, – сообщает он таким тоном, словно мы этого не заметили.

Глава третья

В супермаркете холодно, и я прячу руки под оранжевым плащом; пустые рукава безжизненно висят по бокам. Диллон плетется за мной, сунув руки в карманы. Ему неловко рядом с нами. Мне вдруг захотелось поиграть в зомби. Раскачиваясь в талии – так, что рукава плаща стали разлетаться, – поворачиваюсь к Диллону с открытым ртом, вращая глазами. Он вздергивает брови, подходит ближе и шепчет:

– Ты что вытворяешь? Видок у тебя такой, словно по тебе психушка плачет!

– На себя бы посмотрел! – фыркаю я и просовываю руки в рукава.

– Забыла, зачем мы сюда пришли? Ты тут всех перепугаешь!

Забыть невозможно. Тем более что это я виновата в том, что мы сегодня здесь.

– Не забыла. Но только зомби не любят унылых. Если не развеселишься, тебя сцапают.

Я снова закатываю глаза и высовываю язык. При этом с моих губ срывается очень убедительный зомбоидный стон.

Диллон улыбается. Едва заметно кривит губы, но и этого достаточно.

Тут отец берет с полки несколько коробок шоколадных пальчиков. Мама в шоке.

– Он их ненавидит, Колин! – говорит она так громко, что люди оборачиваются. Я смотрю на Диллона. Он качает головой и делает вид, будто изучает ценник на полке позади.

– Ну, ему их есть и не придется, – бормочет отец.

– Не в этом дело!

Отец тем не менее кладет коробку с печеньем в корзину, а мама начинает со стоном дергать себя за волосы. Ее пальцы снуют в кудряшках, словно голодные маленькие червячки.

– Почему ты такой бесчувственный? – говорит она, вернее, выплевывает слова.

Отец стоит, молча посматривая по сторонам и качая головой. Я не стану его выручать. Он и вправду бесчувственный.

Когда мама принимается швырять коробки с печеньем ему под ноги, он делает пару шагов назад. Похоже, наша семейка полностью перекрыла ряд со сладостями. Поодаль собралась толпа, все глазеют на нас. Там есть ребята из нашей школы, поэтому я прячусь за тележкой, заваленной коробками с «яффскими тортиками»[3]. Гадаю, не стоит ли мне изобразить зомби, чтобы отвлечь зевак, наблюдающих за ссорой моих родителей, но мне так стыдно, что я не могу выпрямиться, я словно прилипла к полу. Диллон все еще делает вид, что изучает ценник; с того места, где я сижу на корточках, отлично видно, что на ценнике написано крупными буквами: «НЕТ В ПРОДАЖЕ».

Мама швыряется розовыми вафлями.

– Селия! – кричит отец, отбегая в сторону. – Мы едем домой.

Он задевает тележкой стеллаж с товарами и уходит. Стеллаж качается, в тележку валятся пакеты печенья «Бурбон».

Когда все бегут вслед за моим отцом, я быстро расстегиваю плащ и аккуратно засовываю пачку печенья под мышку. Потом перехожу в соседний ряд и хватаю с полки свечки. Маленькие такие, тоненькие – их ставят на именинные тортики, но и они сгодятся. По крайней мере, хоть что-то будет у меня на завтра.

Ожидание – это все равно что слушать, как тикает часовой механизм бомбы. Чем ближе к этому дню, тем громче тиканье; чем громче тиканье, тем громче вопят родители; чем громче вопят родители, тем сильнее мне хочется забраться в машину и переехать моего отца.

Я догоняю их на выходе из супермаркета. Диллон шагает рядом с отцом и отталкивает маму, когда та пытается встрять между ними. Он всегда защищает отца. Подлизывается, я бы так сказала. И я не понимаю почему, ведь отец так суров с ним. Он то и дело бубнит Диллону про хорошие отметки, а если тот получает плохую, отец заставляет его сидеть в кухне и зубрить. На меня из-за плохих отметок отец орет и наказывает тем, что не отпускает никуда из дому, но делать уроки он меня не заставляет – понимает, что это дохлый номер. Он махнул на меня рукой в этом смысле, и хотя бы за это я ему благодарна.

В машине начинаю жевать печенье. Все молчат. Через какое-то время предлагаю угоститься и остальным.

– Ты за него заплатила? – спрашивает отец.

Глядя в зеркальце заднего вида, я вижу, как покраснели у него краешки ноздрей.

Качаю головой.

– Господи Иисусе, Элси. Ты хочешь оказаться в колонии? Ты шагаешь туда семимильными шагами! В супермаркете есть видеокамеры, ты в курсе?

Я в курсе, потому что однажды меня водили в служебное помещение и показывали запись, как я пытаюсь засунуть пакет вермишели в карман пальто. Сама не знаю, зачем мне понадобилась вермишель. Вероятно, подумала, что она может пригодиться.

– Если ты так переживаешь, можешь вернуться и заплатить за печенье.

Отец жмет на газ. Когда мы входим в дом, он вырывает у меня пакет с «бурбонами» и швыряет в мусорное ведро. Мама меня не защищает, хотя обычно за ней это водится. Она думает о всяком другом. О завтрашнем дне.

Глава четвертая

Одиннадцатое апреля. Понедельник. Мой день рождения. Сегодня начинаются занятия в школе после пасхальных каникул, но я не иду на уроки. Сегодня мне в школу не нужно.

Когда я одеваюсь, небо еще дымчато-черное. Я думаю, что встала первой, но тут слышу звуки – мои родители ходят по своей спальне, открывается и закрывается дверца гардероба-купе, жужжат мамин фен и отцовская электробритва. Потом – шипение аэрозольного баллончика. Долгое и два коротких, пауза и еще одно короткое. Стонет электронагреватель в ванной, слышится плеск воды, но он то и дело замолкает из-за плохого напора. Из комнаты Диллона доносится сухой кашель. Но голосов не слышно. Пытаюсь представить, какой ор стоял бы в доме, если б можно было слышать мысли друг друга. Решаю, что это было бы невыносимо.

Час до выхода из дому. Этот час проносится так быстро, словно видеокассету ставят на быструю перемотку: чернота за окнами сменяется серо-синим цветом, потом сиреневосиним, розово-серым, а потом – просто серым, как грифель простого карандаша. Смотрюсь в карманное зеркальце и крашу губы рубиново-красной помадой (в конце концов, сегодня «особый день»), потом опять забираюсь под одеяло и жду. Смотрю в зеркальце и вижу, как мои губы шепчут: «Эдди… Ты скучаешь обо мне? Я по тебе скучаю!»

Наконец в мою дверь стучит отец. В проеме возникает половина его лица, а потом и он целиком появляется.

– Ты готова?

Голос звучит равнодушно – так, словно он устал. Я киваю, не глядя на него. Нет сил смотреть ему в глаза. Он тоже кивает и выходит.

Жую жвачку «Wrigleys», потому что, если начну чистить зубы, сотру помаду.

Внизу вижу Диллона. Он ходит взад-вперед по гостиной.

– Что ты делаешь?

– Ничего, – отвечает братец, обхватив руками тоненькое, как тростинка, тело.

Мы начинаем ходить в разные стороны, встречаемся посередине гостиной, иногда задеваем друг дружку плечами. Отец ждет в прихожей. Его руки безжизненно висят. Тянется молчание, только урчат холодильник и мой пустой живот.

Последней выходит мама. В этот день она всегда одевается одинаково: белые джинсы и обтягивающая белая футболка, поверх которой она ничего не надевает, как будто сейчас середина лета. Словно призрак, она движется по прихожей к входной двери. Одним плавным движением берет со столика ключи от машины, передает их отцу, открывает дверь и набрасывает на плечи голубой дождевик. Мы все идем гуськом к машине. Стекло в двери дребезжит, когда мы ее закрываем. В оглушительной тишине едем к Ханури-Пойнт. Ехать туда всего-то пять минут – могли бы и пешком дойти, но мы никогда этого не делаем. Наверное, просто хотим побыстрее покончить с тем, что нам предстоит.

Никто не говорит: «С днем рожденья, Элси». Я поздравляю себя сама и представляю свой день рождения когда-нибудь в будущем, когда у меня будут и поздравительные открытки, и подарки, и пирог из пончиков.

Глава пятая

Черный остров – на самом деле не остров, а полуостров, который тянется в Северное море от Инвернесса. А Черным его называют потому, что, когда вся остальная Шотландия покрыта снегом, на нем снега нет, – так мне сказал кто-то. Похоже, у нас тут какой-то свой микроклимат, а именно пронизывающие холодные ветры, дождь и туман. Правда, иногда бывает метель.

Ханури-Пойнт – маленький выступ на востоке Черного острова; он еще сильней вытянут вперед, устремлен в бурную воду. Порой возникает чувство, что мы живем на краю света.

Останавливаем машину, выходим и семеним по камням, будто лемминги. Небо белесое, ветер гонит тучи над морем. Пробираемся вокруг маяка, бредем по галечному пляжу. На краткие мгновения появляются клочки бледно-голубого неба и снова исчезают. Выцветший дождевичок мамы трется о коричневый шерстяной джемпер отца. Они идут рядом, шагают в унисон – похоже, простили друг друга за скандал из-за печенья. Мама клонится к отцу, будто не может идти без его помощи.

Мы с Диллоном отстаем от них на несколько шагов. Диллон обнимает меня за плечи. Я чувствую, как он дрожит. Я почти готова взять его за руку или обнять, но не делаю этого. На каждые два шага Диллона приходятся три моих, и мы то и дело неуклюже натыкаемся друг на друга, но ни он, ни я не хотим ничего менять. Диллон идет, повернув голову к морю, к дельфинам, плещущимся в пенных волнах. Они подпрыгивают высоко в воздух и легко входят в воду. Я смотрю на них, и мое сердце словно больше становится.

Эдди любил дельфинов. Он называл их «фины», и хотя я могла произносить это слово правильно, я тоже называла их «финами». Я ничего не имею против дельфинов, но больше люблю морских выдр, потому что они реже встречаются. Они стараются держаться подальше от людских глаз, и я читала, что, хотя их самцы и самки имеют в воде собственные территории, порой территории совпадают. Мы с Диллоном вроде выдр. У нас есть собственное пространство – мне нравится представлять его в виде песчаных отмелей. У меня своя отмель, у Диллона своя, но на краю моей и на краю его территории есть маленький клочок берега, где мы можем быть вместе – и все хорошо. Это место, где мы не ссоримся и не делаем вид, будто мы не знакомы. Но я переживаю из-за того, что наш общий участок становится все меньше, а может быть, волны смывают песок, уносят его в море, и его все меньше около прибрежных скал. Наверное, выдрам приходится прятаться между скал.

Мы уходим от побережья и поднимаемся по поросшему травой склону. На середине склона в землю вкопан маленький деревянный крест. Отец привязывает к кресту белую ленточку и скрепляет концы, чтобы не унесло ветром. Ленточек должно быть пять – на каждый из прошедших лет, но одна, похоже, улетела, и я насчитываю только четыре. Отец проводит ладонью по кресту и сбрасывает с надписи песок и землю. Я читаю надпись, хотя прекрасно знаю ее. Дует пронизывающий ветер, у меня течет из носа. Дико читать надпись с датой моего рождения.

ЭДВАРД МЭЙН

11 апреля 2000 – 11 апреля 2011

Сегодня нам исполняется шестнадцать. С днем рождения, Эдди.

До сих пор не верится. Для меня он не ушел. Мой брат-двойняшка живет в моей голове, он – часть меня. На днях, когда мне захотелось еще картофельного пюре, вдруг откуда ни возьмись появился Эдди и говорит: «Пюре много не бывает! Очищай тарелку!» Иногда у меня жутко мерзнут ноги и руки, но я знаю, что они мерзнут не у меня, а у Эдди, и тогда я кутаюсь в теплое одеяло, чтобы согреть братика. Я даю ему какао перед сном и тост с мармайтом[4]. Сама я мармайт терпеть не могу, так что, похоже, лопаю за двоих.

На прошлой неделе я улеглась в обнимку с Эдди на диване. Мама забеспокоилась и измерила мне температуру.

– У тебя жар, – сообщила она, нахмурив брови.

– Ему холодно, – выпалила я по ошибке.

– Что?

– Мне холодно.

Это сошло мне с рук, потому что маму отвлекло что-то в кухне.

Я никому не говорю, что Эдди живет внутри меня. Это так здорово – хранить тайны.

Мама медленно опускается на траву, подтягивает колени к груди и опускает голову к коленям. Я не могу понять – дрожит она или плачет. Отец гладит ее по спине, а сам смотрит на меня, глаза у него маленькие и грустные. Диллон пытается зажечь свечку, но у него не получается, и он просто втыкает ее в землю. У меня почти онемели от холода пальцы ног. Приходится подпрыгивать, чтобы согреться. Перебираю ленточки – провожу сначала по гладкой стороне, потом по шершавой. В итоге отец просит меня прекратить это:

– Хватит, Элси. Перестань баловаться.

Опускаю руку, делаю глубокий вдох и смотрю на крест. Пора сказать слова, которые я подготовила.

– Привет, братишка! – говорю громко. – Давай поиграем в салочки! Спорим – ты меня не догонишь!

Поднимаю руку вверх, словно бы предлагаю Эдди ударить меня по ладошке. И тут же понимаю, какую совершила ошибку. Мама поднимает опущенную к коленям голову и смотрит на меня раскрыв рот. Брови отца движутся вверх-вниз, словно забыли свое место на лице. Он протягивает ко мне руку, но тут же отдергивает. Хотел дать пощечину, но раздумал, можно не сомневаться.

– Что ты вытворяешь, черт побери? – кричит он.

Диллон берет меня за руку, и я пытаюсь вспомнить слова, но в голове пусто.

– Я подумала, что ему захочется поиграть, – лепечу я.

Отец наклоняется ко мне:

– Ты же несерьезно, да? Наглоталась чего-то, что ли?

– Я просто подумала, что сегодня мы можем порадоваться, – продолжаю я, хотя хорошо понимаю, что лучше бы мне заткнуться.

Смотрю на маму в поисках поддержки. По ее щекам течет размазанная тушь для ресниц, тонкими змейками стекает к ее губам. Отец переводит взгляд на Диллона:

– Она что-то приняла?

Диллон мотает головой. Мне так хочется, чтобы он меня защитил. Но он молчит.

– Я хотела сказать, что нам стоило бы отпраздновать его жизнь. Ему не нравится, когда мы плачем.

Еще одна промашка. Мне бы надо вести себя осторожно. Но это трудно, потому что в последнее время Эдди все чаще бывает со мной и появляется без предупреждения. С тех пор как несколько месяцев назад умерла бабушка. Наверное, он боится, как бы и я тоже не исчезла.

– Элси, хватит, – говорит отец. Его брови сошлись на переносице.

Мама молчит. Рассеянно смотрит в одну точку. Такое с ней случается все чаще, с тех пор как умерла бабушка. Я стараюсь не думать о том, как все было бы, если бы умерла мама.

– Я хочу вспоминать, когда он был… – Я хочу сказать «живой», но это неправильно, потому что для меня он до сих пор жив. – Когда он был… Эдди.

Настоящим Эдди. Моим братиком-двойняшкой.

Мама раскачивается взад-вперед, смотрит перед собой и плачет.

– Я же никого не хочу обидеть, – говорю я. – Мне даже двух минут не надо, чтобы его вспомнить, потому что я-то его не забыла.

Слова вылетают изо рта сами, я не успеваю остановиться. Хуже всего то, что это не совсем так. Дома нет фотографий Эдди, они все на чердаке. Поэтому кое-что я забываю – ну, например, с какой стороны у Эдди выбивался непослушный завиток. Или что он любил съедать с тарелки в первую очередь – все зеленое или все красное. Воспоминания ускальзывают. Возможно, Эдди прав – мы все больше отдаляемся друг от друга. Теперь мне шестнадцать, я почти взрослая. А Эдди навсегда останется одиннадцатилетним мальчишкой.

– Если не можешь вести себя, как полагается, иди к машине, – говорит отец.

Справляюсь с желанием убежать – понимаю, что именно этого от меня ждут. Сегодня всем было бы легче, если бы меня здесь не было. Но я не уйду. С какой стати я должна делать так, чтобы им стало легче, когда мне самой так тяжело?

– Я останусь, – говорю я и тут начинаю плакать.

Мы сидим молча. Только я время от времени громко рыдаю. Диллон смотрит на дельфинов, а отец наклоняется к свечке, и ему удается ее зажечь. Огонек несколько секунд горит качающимся желто-золотым пламенем и гаснет. Ветер мгновенно уносит дым.

Земля внизу сотрясается. Смотрю на берег и вижу, как бульдозер толкает гальку от кромки воды. Склон становится круче.

Неожиданно картинка перед глазами дрожит и начинает расплываться, земля стремительно приближается, и я хватаюсь за траву, чтобы удержаться. Грохот и рев наполняют уши, мелькают какие-то фрагменты: волны, пена, вдалеке – оранжевый спасательный жилет, мама, которую поддерживает полицейский, бегущий ко мне отец. Подметки его коричневых туфель поскальзываются на мокрой гальке. А потом отец исчезает, и я остаюсь на берегу совершенно одна. А потом опять какие-то обрывки… Лицо Диллона – красное и сердитое. Белая футболка мамы… отец держит что-то голубое – кусок ткани, хлопающей на ветру. Рев звучит громче. Такое чувство, будто шквал налетел на мою голову и кружит около нее. Я кашляю, пытаясь вобрать воздух в легкие. Все становится туманно-голубым. Ощущаю вкус соли, а потом в моем теле заканчивается кислород.

– Элси.

Голос отца пробивается сквозь рев.

– Элси, пойдем, ветер слишком сильный.

Открываю глаза и тяжело дышу. Я лежу на траве, страшные картины исчезли. Похоже, никто не заметил ни жуткого рокота, ни моего удушливого кашля.

– Спи крепко, Эдвард, – говорит отец.

Мама тоже произносит эти слова, но я отчетливо слышу только первое – «спи», а потом ее губы движутся беззвучно.

Но Эдди не спит. Он гонится за мной, пытается ударить меня по рукам, но промахивается. Я даю ему обогнать меня, он высоко подпрыгивает, радостно визжит, приземляется и кувыркается на траве.

Нет, я его не вижу, я только чувствую его.

Два дельфина проплывают мимо. Отсюда мне не видно, кто это, но мне хочется думать, что это Озорник и Сандэнс – любимчики Эдди, а любит он их потому, что однажды ему удалось их погладить.

Пытаюсь привлечь внимание Диллона, но он смотрит на море. Я гадаю – не думает ли он о том же самом, о чем думаю я: если бы только он не оставил меня одну с Эдди, если бы только он смотрел за Эдди, как положено.

– Фины сегодня плавают, Эдди, – шепчу я.

Позже мама заходит в мою комнату, чтобы поздравить с днем рождения.

– Прости, что так неловко вышло с подарками. Я даже не знаю, что он теперь любит. «Лего», наверное, ему уже не годится.

– Ты так думаешь? – спрашиваю я. Может быть, мама раньше тоже чувствовала Эдди? У меня по коже бегут мурашки. – Он до сих пор обожает «Лето», – шепчу я. – Особенно кораблики.

Мама ахает, у нее дрожат руки. Кажется, она хочет обнять меня, но успокаивается и качает головой.

– Нам не стоит так себя вести. Не нужно притворяться, будто он все еще здесь, – говорит она.

Она гладит мои волосы, а меня пробирает озноб. Даже не знаю, что она имеет в виду, что значит «притворяться». Только из-за того, что мы не видим Эдди, мы не должны перестать разговаривать о нем или думать о том, что он любит. Не можем же мы просто забыть про то, что он вообще существовал.

– Иногда я забываю, – тихо говорит мама. – Ну, например… не вспоминаю о нем, как только просыпаюсь утром или когда покупаю продукты. А как вспомню – такая боль…

– Но ты его чувствуешь? – спрашиваю я.

– Да, конечно, – отвечает мама. – Иногда. – Она хмурится и неуверенно обводит взглядом комнату. – Элси, ты же не веришь в привидения?

– Нет.

Похоже, она не поняла, что я хотела сказать, когда спросила, чувствует ли она Эдди. Нет, этим я ни с кем не должна делиться.

– Ну, хорошо, – говорит мама. – Знаешь… Как насчет того, чтобы отпраздновать твой день рождения на следующей неделе? Мы могли бы съездить куда-нибудь поесть, все вчетвером. Я на это специально денег отложила.

– Конечно, – отвечаю я, разочарованная тем, что мама не хочет больше говорить про Эдди. Да и на предполагаемый праздничный ужин у меня нет никаких надежд – мама каждый год говорит одно и то же, и никогда ничего не происходит.

– У меня кое-что есть для тебя, но только ты папе ничего не говори. Ты же знаешь, какой он.

Она протягивает мне сверток, упакованный в оберточную бумагу, оставшуюся с Рождества.

– Ты разворачивай, а я уйду, – говорит мама. – А вот еще открытка от Диллона.

Она вытаскивает конверт из заднего кармана джинсов. Видимо, Диллон побоялся сам поздравить меня, потому что понимает: он должен был заступиться за меня, когда мы были на Ханури-Пойнт.

Когда мама уходит, я первым делом открываю конверт. На открытке изображен шоколадный торт с шестнадцатью разноцветными именинными свечками. Подписано – от Диллона и Эдди. Диллон даже попытался изобразить корявый почерк Эдди. Диллон тоже притворяется. Иногда у меня такое чувство, будто мы живем в параллельном мире, где Эдди еще с нами, но в мгновение ока мы возвращаемся в реальность – и его нет. Такие дни самые ужасные.

Подарок от мамы – крошечный черный кружевной топ. Хорошо еще, если я сумею просунуть в него голову, но даже если сумею, то потом придется с трудом засовывать руки в хлипкие рукава. Я готова выбросить топ в мусорную корзинку, но думаю, что в один прекрасный день мама попросит его у меня поносить. В прошлом году она подарила мне пристегивающиеся шиньоны – можно подумать, мне нужно еще больше волос. Я отдала шиньоны Диллону, чтобы он подарил их сестре одного их своих друзей.

А Эдди прицепил бы шиньоны и напялил коротенький топ только для того, чтобы рассмешить маму. Моя грудная клетка сотрясается. Такое чувство, словно Эдди хочет выйти из меня.

Глава шестая

Эдди любил прятаться почти так же сильно, как любил дельфинов. Врачи сказали маме с папой, что его развитию поможет физическая активность. Еще сказали, чтобы ему разрешали прикасаться абсолютно ко всему и показывали самые разные материалы. Брату всегда нравилось рыть ямки и что-то строить. Мама стала собирать на работе картонные коробки и пластиковые бутылки от питьевой воды. Она приносила их домой, чтобы Эдди с ними играл.

Как-то раз, когда нам было около семи лет, мама пришла домой с огромной картонной коробкой, а еще она принесла красную краску. Эдди чуть не описался от радости, увидев эту коробку. Он сразу захотел в нее забраться.

Незадолго до этого отец рассказал нам историю про шахтеров, которые живут под землей в австралийской глубинке:

«Там такая жара, что прямо на земле можно за несколько секунд поджарить сосиски. В обычных домах жить невозможно, так что приходится жить под землей. Когда жарко, там говорят: „Как на сковородке“».

«Ух ты! – воскликнул Эдди. – Хочу под землю в Стралию!»

Мы покрасили коробку в цвет краснозема, а пока она сохла, Диллон учил Эдди выговаривать австралийские жаргонные словечки.

«Вот какой клевый стейку нас на решетке», – приговаривал Диллон, переворачивая пластиковый бургер из игрушечного набора Эдди для барбекю.

«Клевый», – повторил Эдди, наступил на один из бургеров, и тот треснул пополам.

Мы с отцом склеили этот бургер старым клеем UHU, который нашли в ящике кухонного стола. Отец любил чинить всякие мелочи – может быть, этим он как-то компенсировал то, что совсем не ремонтировал наш разваливающийся дом.

Когда коробка высохла, Эдди забрался под нее, и хотя там и для меня места хватило бы, меня он к себе не пустил.

«Тебе можно в школу для всехов ходить, – сказал он. – А у меня есть только мой домик под землей в Стралии».

Я на него жутко разозлилась и обозвала жадиной-моллюском.

«Ненавижу тебя», – прошипел Эдди в окошечко, которое отец прорезал в одной из стенок.

Он просидел под коробкой несколько часов. Наверное, заснул там, потому что потом испуганно позвал меня.

«Элли! – завопил он. – Выпусти меня! Элли! Я дышать не могу!»

Я представляю Эдди шестнадцатилетним – он все еще зовет меня «Элли», и он по-прежнему маленький и неуклюжий. Я вижу его у ворот школы, и мальчишки помладше его, но выше ростом, издеваются над ним – толкают, отнимают деньги. Я бросаюсь ему на помощь. Бью одного из обидчиков по лицу, и у того кровь течет из носа. А потом я веду плачущего Эдди домой.

Потом мне становится ужасно стыдно. Будь Эдди здесь и случись такое, разве я смогла бы спасти его по-настоящему?

Глава седьмая

Утром я сталкиваюсь с Диллоном на лестнице. Мы собираемся в школу – в первый раз после каникул. Диллон недавно подстригся, и его светлые волосы, спереди смазанные гелем, топорщатся «ежиком». С прической он экспериментирует с тех пор, как у него начался роман с Ларой, девчонкой из моего класса. К таким, как Лара, я привыкла. Однажды она поделилась со мной всеми своими канцелярскими принадлежностями, когда пропал мой рюкзак (потом я его нашла, кто-то его засунул за навес для великов). Но в этом году Лара подружилась с девчонками, которые ходят в школу с дамскими сумочками, и что самое главное – она стала водиться с моим заклятым врагом, Эйлсой Фитцджеральд. Диллон про это прекрасно знает, но, похоже, ему плевать на то, что его подружка мне не по душе.

«Ежик» Диллону не идет. Мне больше нравилось, когда волосы у него были длинные, пышные и немного нависали на глаза. Он надел голубую рубашку, хотя ученикам классов S6[5] совсем не обязательно надевать форму. А мне немного стыдно из-за того, как выгляжу я. Брюки слишком сильно обтягивают ягодицы и не прикрывают носки. Пуговица на груди, того и гляди, оторвется. Вряд ли моя школьная форма выдержит еще хотя бы неделю, не говоря уже про весь школьный год. Жаль, что ученикам классов S4 без формы ходить не разрешают.

– Спасибо за открытку, Дил.

Стараюсь говорить повеселее, хотя мне было ужасно тоскливо и я всю ночь мучалась от того, что у меня в желудке словно ком торчал.

Брат пожимает плечами:

– Ты бы поторопилась. Опоздаем. – Он с утра всегда ворчит.

– Можешь идти вперед, не жди меня, – говорю я.

Диллон думает, что жизнь – это гонка, а я совсем не понимаю, зачем куда-то поспевать вовремя. Это же просто-напросто значит, что тебе придется дольше торчать там, где тебе вовсе не хочется находиться. Если уж жизнь и вправду гонка, то я всегда сильно отстаю, и особенно в том, что касается школы.

Но все-таки Диллон ждет меня, нервно поглядывая на часы. На лестничной площадке оборачиваюсь и вижу, что он смотрится в зеркало в прихожей. Расправляет плечи и втягивает несуществующий живот. Братец ужасно переживает из-за своей внешности. В маму пошел.

Мама вручает нам пакеты с ланчем, и мы уходим.

– Ведите себя хорошо, – говорит она.

Я думаю, не остаться ли дома с ней, но ноги сами уносят меня за дверь.

Когда мы уходим довольно далеко от нашего дома, Диллон достает сэндвич, завернутый в фольгу, и засовывает его в живую изгородь.

– Зачем ты это делаешь?

– Да затем, что эти сэндвичи жуткие, – говорит брат и делает вид, будто его тошнит. – Ненавижу помидоры.

– Почему ты то и дело врешь? Тебе не стыдно выбрасывать сэндвичи?

– Ты слишком много вопросов задаешь.

Диллон никогда не отвечает на мои вопросы. А я и не жду ответов.

– Хочешь? – спрашиваю я, вытянув пачку сигарет и ощупывая карман в поисках зажигалки.

– Откуда они у тебя? Отец убьет, если узнает.

– К черту отца. Он на тебя сильнее разозлится, если узнает, что ты выкидываешь еду, когда столько детишек в мире голодают!

Диллон молчит, но берет сигарету и ждет зажигалку.

– Как ты думаешь, где он торчит? – спрашивает братец. – Ну, когда вечером уходит из дому и потом где-то пропадает целую вечность? Не может же он совершать пробежки по четыре-пять часов.

Я беру у брата сигарету и прикуриваю разом две, потом одну отдаю Диллону. Курение – мое новое хобби.

Диллон поворачивается ко мне, держа сигарету в вытянутой руке:

– И все-таки, куда же он ходит?

Я замечаю пятнышко на брюках, приглядываюсь и понимаю, что это дырочка и сквозь нее видна моя бледная коленка.

– Никуда. Просто сидит на скамейке около леса, рядом с утиным прудом.

– А ты за всеми шпионишь?

– Ага.

Диллон кашляет от дыма, но делает вид, что просто хотел покашлять.

– Не стоит тебе его раздражать, – говорит он.

– С какой стати ты вечно за него заступаешься? Ты его боишься, что ли?

– Нет. Просто считаю, что он заслуживает снисхождения.

– Он мог бы и ко мне быть поснисходительнее, особенно в мой день рождения. Нытьем Эдди не поможешь, или ты так не думаешь?

Диллон морщится. Мы с ним разговариваем о многом, но при посторонних никогда не говорим об Эдди.

– Ты вчера об этом думал? – тихо спрашиваю я.

– О чем?

– Сам знаешь. О том дне.

Диллон молча идет вперед. Пользуясь паузой, я стараюсь сделать как можно больше затяжек.

– Я думал о том дне, когда он за псом погнался, – в итоге говорит Диллон.

Вспомнив об этом, я улыбаюсь. Явственно вижу собаку, выскакивающую из-за живой изгороди, Эдди, бегущего за ней и сжимающего в руке поводок, и рассвирепевшего хозяина.

– Вот видишь! Это веселое воспоминание. Надо было тебе вчера рассказать эту историю. Вот так мы теперь должны себя вести. Мы должны рассказывать веселые истории про Эдди. Вроде той, когда он засунул себе в обе ноздри по горошинке.

– Это ты виновата. Ты так сделала, а он собезьянничал.

– Знаю. Но все равно было жутко весело. Ну, пока нас в больницу не отвезли.

Мы с Диллоном хохочем, но от воспоминания об Эдди с горошинами в носу в конце концов становится невыносимо тоскливо.

– Дил, можно задать тебе серьезный вопрос?

– Валяй. Но я могу не ответить. Особенно если ты хочешь спросить меня, не грустно ли мне, потому что мне классно.

Диллон никогда не признается, что ему грустно. Всегда твердит, что ему «классно».

– Нет. Не такой вопрос. – Я понижаю голос – на случай, если кто-то подслушивает: – У тебя флешбэки бывали?

– Чего?

– Флешбэки, – повторяю погромче.

Стайка учеников класса сталкивает нас с дорожки.

Диллон несколько секунд стоит с раскрытым ртом. Так порой делает мама, когда не хочет отвечать.

– Понятия не имею, о чем ты…

– Эй, оболтус!

По другую сторону дороги стоят приятели Диллона и машут ему руками как полоумные.

Несмотря на то что Диллон тот еще «ботаник», друзей у него в школе – тонны. Большинство из них я даже по имени не знаю, потому что они называют друг дружку дикими кличками или обращаются ругательными словечками вроде «оболтус» или «пьянь».

Диллона окликнул долговязый парень с черными волосами, стоящими торчком. Он всегда носит белые кроссовки «Адидас», хотя, по идее, ходить в школу в кроссовках не положено.

– Дильмейстер! Давай сюда! – кричит черноволосый.

– Попозже встретимся, о’кей? – говорит мне Диллон.

Он ждет, пока проедет машина, и бежит через дорогу. Парень в кроссовках машет мне рукой. Наверное, Диллон попросил своих дружков не обижать меня. Я машу рукой в ответ, сую руку в карман и смотрю себе под ноги.

Я одна. Теперь мне остается только подойти к девицам с дамскими сумочками вместо рюкзаков. Никак не могу понять, куда же они кладут учебники. Когда я рядом с Диллоном, эти девицы меня не трогают, а когда я одна, они окружают меня и начинают отпускать шуточки по поводу моей прически или обтягивающих брюк. Предводительница у них – Эйлса Фитцджеральд. Эйлса готова грубить всем подряд, но ее излюбленная мишень – я. С самого первого дня, когда мы встретились. Мальчик из другого класса столкнул ее в пруд возле школы. Я хотела помочь. Пыталась, но боялась свалиться в воду и утонуть. Я даже говорить не могла из-за своего треклятого ларингита. В общем, я побежала за учителем, но к тому времени, как я вернулась, половина школы успела полюбоваться Эйлсой Фитцджеральд, облепленной тиной. С тех пор Эйлса взяла за правило мстить мне и смеяться надо мной за мою трусость и молчание в тот день.

Эйлса налетает на меня, и я с трудом удерживаюсь на ногах. – Эй, ты еще тут? А мы-то все надеялись, что ты сдохла на каникулах, – говорит она.

Я иду вперед. Иногда мне хочется умереть, но кто же тогда будет присматривать за Эдди?

Глава восьмая

Фортроуз – самый крупный город на Черном острове, но все равно он маленький. В нем даже нет ни кинотеатра, ни боулинга. Посередине города извивается главная улица с убогими магазинчиками, притиснутыми друг к дружке. Летом в них продают лопаты и ведра, а зимой – зонтики. Из нормальных магазинов у нас только «Супердраг», «Ко-оп» и булочная.

Люди здесь хотят знать все про каждого. И почти все в Фортроузе знают, кто я такая.

«Ты ведь Элси Мэйн, да? – спрашивают меня. – Малышка Колина?»

У моего отца куча знакомых – в основном женщины.

Иногда я вру и говорю: «Вы, наверное, ошиблись». В ответ эти люди сочувственно кивают головой.

Кроме общего убожества и уймы любителей сунуть нос в чужие дела, в Фортроузе есть масса укромных местечек. На одном краю города находится пляж Роузмарки. Там вдоль берега торчат острые скалы и из воды высовываются морские выдры. А на другом краю есть маленькая бухточка, которая не видна с главной дороги. В бухточке причалены к берегу несколько рыбацких лодок. Мы с Диллоном не должны одни подходить к воде – ну, по крайней мере, нам этого никогда не разрешали. Иногда мне хочется думать, что этого правила больше не существует, потому что мама с папой особо про это не говорят, но время от времени кто-нибудь из них психует, если мы приходим домой поздно, и ругают нас за то, что мы купались. Запрет дурацкий, если задуматься, – как мы можем не подходить к воде, если мы окружены ею со всех сторон? У меня свое правило: подходить к воде – нормально. Главное, не входить в нее.

После школы Диллон уходит с Ларой – может быть, чтобы не слушать мои вопросы, – а я отправляюсь прямиком к бухте, к лодочному сараю. Сарай притулился у деревьев, растущих вдоль узкого галечного пляжа. Это высокая деревянная постройка с большими арочными дверями, выкрашенными красной краской, и крышей, покрытой металлическим шифером. Впритирку к лодочному сараю на покосившихся деревянных сваях стоит здание бывшего яхт-клуба. Яхт-клуб несколько лет назад перебрался в новенькое, с иголочки, здание в Инвернессе. Бухта там блестит и сверкает. Так что этот клуб заколочен, а лодочным сараем давно никто не пользуется. И это мое секретное укромное местечко. Мое убежище.

Когда я иду по берегу, в меня чуть не врезается чайка, и мне приходится свернуть к воде.

И тут я замечаю лодку. Лодка маленькая, с оглушительно громким мотором. Мотор чихает и выбрасывает облако черного дыма, когда лодка подтягивается к скалистой стене бухты, где рядом с каменным уступом стоят на якорях другие рыбацкие лодки. В лодке четверо парней. Они веселятся, толкают друг дружку плечами. Парни постарше меня, им лет по семнадцать – восемнадцать. Я сажусь на гальку и делаю вид, будто смотрю на море. На троих странная одежда – поначалу я принимаю ее за легинсы, но, приглядевшись, понимаю, что это гидрокостюмы со спущенными с плеч рукавами. Рукава болтаются и походят на добавочные ноги. Один из парней голый по пояс. Даже издалека видно, какой он крепкий, мускулистый. Двое в футболках, а четвертый одет в черное с головы до ног – черные джинсы, плотная толстовка с капюшоном, солнечные очки. Такое чувство, что все четверо одеты для разной погоды. Они выбираются на вырубленный в камне причал по ржавой металлической лесенке. Первым идет парень, который с ног до головы в черном. Он с тяжелой на вид сумкой через плечо, в другой руке у него ласты. Смех парней наполняет сумерки, и мне грустно из-за того, что у меня нет компании друзей, в которой я могла бы проводить время. Парень в куртке с капюшоном смотрит в мою сторону, и я отвожу взгляд. Когда парни поворачиваются ко мне спиной, я на корточках забираюсь под помост покосившегося здания яхт-клуба и ползу по кучкам мусора и гальке к оторванной доске в стене лодочного сарая. Ширины щели хватает ровно для того, чтобы я могла протиснуться.

Внутри лодочного сарая лежит одна-единственная лодка – заплесневелая байдарка. Наверное, раньше она была оранжевая, а теперь выцвела и стала персиково-белой. Байдарка лежит рядом с закрытыми арочными дверями – так, словно не может дождаться, когда ее снова опустят на воду. Больше в лодочном сарае нет ничего. Только деревянные столбы вдоль стен и потолка. Наверное, когда-то к ним были подвешены другие байдарки.

Сегодня внутри сарая темно, но лучи закатного солнца проникают через щели в дверях, и на полулежат бледно-желтые треугольники. Пахнет затхло – так пахнут старое дерево и мох, но за два последних месяца я успела к этому запаху привыкнуть, он мне стал родным. На полу лежит пара одеял, есть и еще одно, в которое можно закутаться, когда холодно, как сегодня. Еще тут есть маленький шкафчик. Я его нашла на берегу и смогла затащить в сарай. В шкафчике я храню свои сокровища – колу, конфеты, спички, сигареты (когда они у меня есть), ручки, бумагу, игральные карты. Когда мне скучно, я раскладываю пасьянсы, но чаще просто сижу и слушаю, как шумят за стенами сарая дождь и ветер. Иногда внутрь прокрадывается туман.

Припасы пора бы пополнить. Я разрываю обертку последнего батончика «Марс» и ем его как можно более медленно, ем и пытаюсь вспомнить флешбэки – вспышки из путешествия в прошлое, которые случились на Ханури-Пойнт. Вспоминаю и гадаю, не узнала ли я чего-то нового о том, что произошло в тот день, когда пропал Эдди.

Не то чтобы я не знала, что случилось: я отлично помню весь тот день, от начала до конца, – но у меня в памяти нечто вроде цепочки черных дыр. Я не могу вспомнить, о чем мы с Эдди говорили прямо перед тем, как он исчез, – о нашем последнем разговоре, о его самом последнем разговоре. А мгновения после того, как я поняла, что его нет, – они какие-то туманные. Весь тот год, когда я мучилась ларингитом и не ходила в школу, я пыталась разложить все случившееся по полочкам – я даже нарисовала несколько карт Ханури-Пойнт и попробовала всех на этих картах расставить, но только еще сильнее запутывалась. Даже не знаю, почему мой мозг так хочет все вспомнить теперь, но, наверное, это как-то связано с тем, что Эдди так часто мне является.

Я составляю перечень фактов:

Диллон плавал с дельфинами.

Мы с Эдди шлепали по мелководью у самого берега.

Только что Эдди был рядом, а в следующий миг исчез.

Отец был на берегу, но я его не видела.

Мама была дома, пекла пирог. Она приехала потом, после того как ей позвонили из полиции.

Я потеряла сознание, и отец прибежал и поднял меня.

Все мои воспоминания подернуты голубой пеленой.

Я помню то утро. После завтрака мы распаковывали наши подарки. Эдди получил вертолет с дистанционным пультом. Игрушку он разбил за пару минут. А мне достался новенький футбольный мяч – настоящий, кожаный. На улице моросил дождь и дул ветер, поэтому мы стали гонять мяч по гостиной, и Эдди разбил стекло на журнальном столике. Мама психанула не на шутку. Эдди закатил истерику, потому что не хотел надевать синюю футболку. Синий цвет он разлюбил, а на красной футболке была здоровенная дыра. А потом мама сказала отцу, чтобы он отвез нас всех на пляж Роузмарки, чтобы глаза ее нас не видели.

Роузмарки – это деревушка рядом с Фортроузом. Красивая, старинная, и там самый лучший пляж и самое вкусное мороженое на всем Черном острове. Но Эдди ужасно хотелось поехать на Ханури-Пойнт и посмотреть на дельфинов. Диллон его поддержал, потому что любил плавать вокруг этого мыса – наверное, тамошние сильные течения были хороши для тренировок. Предстояли соревнования, и Диллон был твердо намерен победить. Он уже имел титул чемпиона Черного острова на дистанции один километр на открытой воде. Ему хотелось стать еще чемпионом Хайленда.

Мы уже были на выходе, когда зазвонил телефон. Трубку взял отец. Звонила мать моей подружки Эмили, чтобы сказать, что Эмили заболела и в гости к нам прийти не сможет. Я села в машину расстроенная, и мне стало уже не до мороженого. Да и холодно было слишком.

Я еще немного сижу, погрузившись в воспоминания, и гадаю, заметил ли кто-то дома, что меня там нет. Порой я чувствую себя невидимкой, дуновением ветерка, касающимся чьей-то шеи. Человек это чувствует, встает и закрывает окно, чтобы не дуло.

Я собираюсь уйти домой, когда со скрипом отодвигается доска в стене. Задерживаю дыхание и отползаю подальше в угол. Хоть бы это не был мой отец.

– Эй! – слышится голос снаружи, он звучит молодо. – Есть тут кто?

Появляется лицо. Парень с растрепанными каштановыми волосами и короткой щетинкой на щеках. Изо рта у него торчит неприкуренная самокрутка.

– Ага, я так и знал, что тут кто-то есть.

Парень пролезает в щель и направляется ко мне. У меня бешено колотится сердце. Я торопливо собираю свои вещи.

– Из-за меня не уходи, – говорит он, усаживается рядом на бетонный пол и вытягивает ноги. Его черные джинсы снизу подвернуты, в руке он держит солнечные очки, и я догадываюсь, что это парень из лодки, на котором была куртка с капюшоном.

– Кто ты такой? – спрашиваю я, надеясь, что дрожь в моем голосе не слишком заметна.

Парень закуривает. Нет, это не просто сигарета. Расстояние между нами заполняется дымом, дым касается моей глотки, и он тошнотворно сладкий.

– Тэйви Маккензи, – отвечает парень, выдыхая дым. – Можешь звать меня Тэй. Покурить хочешь?

Он протягивает мне косяк и улыбается. Его плечо прижимается к моему плечу, мой дождевик шуршит. Жаль, что я его раньше не сняла. Мне вдруг становится жарко, и почему-то нет сил пошевелиться.

Раньше я травку никогда не курила, а мои ровесники и ровесницы то и дело покуривают за школьным полем. Во второй половине дня они всегда ко мне добрее – похлопывают по плечу, улыбаются. Иногда даже сигаретку предлагают. Но я никогда не беру. Не хочу ни у кого одалживаться.

– Ага, конечно, – отвечаю я и протягиваю руку. Гадаю, как мне отсюда выбраться.

Он не похож на ребят из моей школы. У него не стриженные и уложенные гелем волосы, как у них, а растрепанные и длинные, закрывающие уши. У них гладкие и круглые физиономии. А у него угловатое лицо с темной щетиной. Красавцем я бы его не назвала, но у него симпатичные карие глаза и длинные ресницы, притягивающие взгляд. Он напоминает мне парня, которого я видела несколько месяцев назад в документальном фильме про тюрьмы для несовершеннолетних преступников. И хотя тот малый из тюрьмы подрался, и драка закончилась плохо (просто очень плохо), я помню, что мне было жаль его, потому что я знала – его неправильно поняли. Мне были знакомы нахмуренные брови того парня из тюрьмы. Я такие нахмуренные брови каждое утро в зеркале вижу. И у Тэя тоже такой вид, будто мир его не принимает.

Затягиваюсь косяком и чувствую едва заметный привкус клубники. Клубничный бальзам для губ. Гадаю – может быть, он только что целовался со своей подружкой? У меня сжимается горло, я стараюсь не закашляться. Осторожно отодвигаюсь от парня, чтобы не прикасаться к нему, но при этом краешком глаза слежу за ним. Я хочу показать ему, что мне не страшно, что я с такими, как он, каждый божий день встречаюсь.

– Ну, а ты кто такая? – спрашивает парень и поворачивает голову ко мне.

Я смотрю на его блестящие губы и гадаю, кто его подружка, только бы не Эйлса, только бы не она послала его помучить меня.

– Меня зовут Элси. Ты – друг Диллона? – спрашиваю с надеждой.

Парень удивленно моргает:

– Кого?

– Ладно. Как, ты сказал, тебя зовут?

– Тэй, – медленно произносит он. – У тебя плохая память.

– Тэй. Это как река?[6] – говорю я. – А знаешь… как-то раз из-за землетрясения изменилось русло Миссисипи.

Я много знаю про реки благодаря тем энциклопедиям, которые в каком-то году подарила Диллону бабушка. Когда я была помладше, я прочла про все подземные реки в мире. Я гадала, не подземная ли река унесла Эдди.

– Ага, как река, – кивает Тэй. Похоже, он удивлен. – А про Миссисипи не знал. Спасибо, просветила. Так стало быть, ты и есть таинственный захватчик. Неслабо ты тут обосновалась.

– Ты трогал мои вещи? Между прочим, это мое место.

Хотя с виду он очень даже ничего и имя у него, как название реки, все равно здесь – мое секретное убежище. От травки у меня немного кружится голова. Я возвращаю Тэю косяк, но вкус дыма мне понравился.

Тэй запрокидывает голову, затягивается и выдыхает колечки дыма. Они поднимаются вверх и долго не тают. Я смотрю на них, пока у меня не затекает шея.

– Думаю, ты убедишься, что это место было мое, прежде чем стало твоим, – произносит Тэй, когда колечки рассеиваются. – Просто меня тут давно не было.

– Правда? А где же ты был?

– Не здесь, и все.

– Ну, значит, здесь ты не был год, как минимум, – откликаюсь я.

Когда я впервые оказалась здесь, я не нашла никаких признаков того, что тут раньше кто-то бывал.

– Больше пяти лет. Я уехал, когда мне было двенадцать.

Пять лет. Тюрьма. Можно не сомневаться. Интересно, что он натворил? Правда, двенадцать лет – это слишком рано, чтобы угодить в тюрьму. Может быть, это было что-то вроде интерната? Вот это было бы лучше, потому что тогда, скорее всего, он ничего не слышал про Эдди.

– Честно говоря, – говорит Тэй, – я думал, что в мое убежище забрался малыш. – Он показывает мне фантик от конфеты.

– Я здесь не только конфеты храню, – возражаю я и показываю на пачку сигарет «В&Н» на полу у нас под ногами.

Почему-то Тэя эти мои слова, похоже, развеселили.

– В конфетах ничего плохого нет, – говорит он и бросает фантик себе за спину. – Так ты ходишь в школу в Форт-роузе?

– Ага, только я ее ненавижу. Там такие девчонки есть, они просто жутко ко мне относятся.

– И я школу терпеть не мог. И ко мне девчонки жутко относились, вот я и бросил ее, – говорит Тэй, смеясь. – Теперь я хожу в школу жизни.

– А школа смерти есть?

Тэй наклоняется вперед и усмехается, глядя на меня. Его длинные ресницы трепещут, и из-за этого угловатое лицо немного смягчается. Зубы у него ослепительно-белые, а губы гладкие. Жаль, что я не могу подкраситься помадой.

– Школа смерти? Чтобы там научиться умирать?

Похоже, эта мысль кажется Тэю интересной. Только бы он не заметил, как у меня покраснели щеки.

– Может быть, – бормочу я, пытаясь придумать, что бы еще сказать.

– А ты очень прикольная.

Какое-то время мы сидим молча и курим. Я исподволь слежу за тем, как Тэй подносит косяк к губам и опускает руку к полу, как он скрещивает, а потом вытягивает ноги, как вертит в пальцах растрепавшийся кончик шнурка. Он рассказывает мне, что когда-то обежал весь Черный остров за день и на него напали собаки какого-то фермера. А я ему рассказываю, как однажды спряталась в павильоне автобусной остановки во время школьного кросса, отсиделась там, а к толпе бегунов присоединилась только на последнем рывке. Тэй хвалит меня за находчивость, но советует все же упражняться в беге – на тот случай, если за мной погонятся собаки с какой-нибудь фермы. Я ему говорю, что собак не боюсь. А чего боюсь – не рассказываю. Когда косяк докурен, Тэй говорит, что ему пора.

– Надо будет как-нибудь еще вот так посидеть, – добавляет он. – Я загляну.

Он плавно выскальзывает в щель в стене, и я вдруг жалею о том, что, когда мы сидели рядом, я от него отодвинулась. Ложусь на спину и курю с закрытыми глазами, вдыхаю сигаретный дым, аромат конопли и терпкий запах лосьона после бритья Тэя. Меня больше не удручают ни Эйлса Фитцджеральд, ни гадская школа, ни даже флешбэки. Эдди глубоко внутри меня, он смеется. Я вспоминаю одну из любимых им шуток.

«Что делают рыбки на дне?» – спрашиваю я у него.

«Урок плавания прогуливают», – отвечает Эдди.

Глава девятая

Когда нам с Эдди было восемь лет, нам на Рождество подарили книжки с шутками. Мне – красную, а Эдди – синюю. Тогда это был его любимый цвет. «Цвет океана!» Эдди любил воду еще больше, чем я. Я на море любила смотреть с берега, потому что боялась запутаться в водорослях, а Эдди всегда хотелось войти в море, и чтобы волны захлестывали его с головой. Он совсем не боялся волн.

В то Рождество, днем, мы вместе забрались на диван, чтобы распаковать наши подарки. Мне было не очень-то удобно сидеть, потому что Эдди уселся мне на ногу, но он так радовался Рождеству, что я не стала просить его подвинуться. В общем, я сидела неподвижно и не мешала брату складывать на меня ленточки и мишуру. Мама отдала нам подарки от бабушки, и мы дружно разрывали оберточную бумагу. Обоим достались книжки с шутками. На обложке было написано: «Шутки для восьмилетних детей». Мне пришлось прочесть Эдди название, потому что он читать не умел.

«Тут столько морских зверееееееей! – воскликнул Эдди, переворачивая страницы с вытаращенными от восторга глазами. Он искал дельфинов. – Глянь! Глянь!»

Он тыкал пальцем в каждую страницу, в каждую картинку и совал мне книгу под нос, чтобы я тоже могла увидеть. Я хорошо помню прикосновения глянцевой бумаги к кончику носа, помню и тяжесть книги, упавшей мне на ногу.

С бабушкой мы давно не виделись. Она жила где-то рядом с Лох-Ломондом, на западном побережье, и, наверное, маленькими нас туда часто возили, только я не помню ничего.

Чаще бабушка приезжала к нам, но она постарела, и ездить к нам ей становилось все труднее. В последний раз мы видели ее, когда она приехала к нам на Черный остров под Рождество. Нам с Эдди было девять лет. Вечером перед ее отъездом бабушка и мама поругались. Я толком не знаю, из-за чего вышла ссора. Мы с Эдди спрятались в кухонном шкафу и слышали, как бабушка говорит маме: «Не знала, что вырастила лгунью». По пути к двери бабушка обняла отца и сказала, чтобы он приезжал к ней и привозил нас с Эдди. Но отец ни разу нас туда не отвез. В январе этого года бабушка умерла, и с тех пор мама о ней не говорит.

Самым лучшим в бабушке было то, что она ко мне и Эдди относилась одинаково, хотя мы с ним были разные. Я была нормальная. Нормального роста, нормального веса (ну, почти), в школе училась средне – тоже нормально, в общем. А Эдди не был нормальным. Он был маленького роста, а ходил так, словно ноги у него сломаны. Он все время падал. Для того чтобы ходить в мою «нормальную школу», он был недостаточно умным.

Иногда то, что бабушка относилась к нам одинаково, было не так уж хорошо. Она, например, покупала нам одинаковую одежду, но Эдди эта одежда была велика, а некоторые книжки были для него трудны – правда, Эдди на это, в общем, не жаловался.

«Я такой же, как ты, Элли», – говорил он, напялив джемпер, который был ему до колен, и улыбаясь от уха до уха. А мог сказать так: «Если ты сначала прочитаешь слова, я немножко приготовлюсь и тоже их прочту». Это он у бабушки взял. Она ему говорила, что он многое сможет делать, когда будет готов, и она никогда не врала про то, сколько нам лет. Она не говорила, как мама, что мне восемь, а Эдди шесть.

«Элли, а твоя книжка шуток про кого?» – спросил Эдди, когда закончил рассматривать свою книжку.

Я вытащила свою книгу из-под подушки и показала ему.

Нога, на которой он сидел, совсем онемела.

«Лошадки! – воскликнул Эдди. Потом заглянул мне в глаза. – Ой, какая жалость. Можешь мою посмотреть».

Отец, сидящий поодаль от нас, ахнул.

«Селия, иди сюда скорее!» – крикнул он маме, которая была в кухне и готовила что-то такое, что пахло, как испорченный сыр.

И она прибежала в комнату – в фартуке, заляпанном маслом:

«В чем дело?»

«Скажи еще разок, Эдди», – попросил отец, взволнованно сжав руки.

Эдди непонимающе уставился на меня.

«Можешь вспомнить, что ты сказал про мою книжку?»

«Лошадки!»

«Нет, потом, после этого», – сказала я.

Эдди ухмыльнулся.

«Ой, какая жалость», – произнес он снова – и на этот раз у него получилось еще больше похоже на маму, когда она болтала по телефону со своими подружками, у которых выпадали «ужасные времена».

Мама прижала ладонь к губам и согнулась пополам.

«О, черт! – воскликнула она. – Неужели я так говорю? Колин, почему ты мне до сих пор не сказал, что мой голос звучит так неискренне? Черт!»

«Не ругайся, мам, – проворчал Диллон, оторвав взгляд от энциклопедии. – Мам, а ты знала, что черные дыры могут иметь массу ста миллиардов солнц?»

Мама не ответила на вопрос из астрономического теста Диллона. Вместо этого она решила расспросить Эдди про книжку.

«„Шутки для восьмилетних детей“, – прочла она. – О, да ведь ты же у нас совсем взрослый!»

«Это про морских зверей, – сказал Эдди. – Вот только фи-нов я тут не нашел».

«Ну, не расстраивайся, есть еще много разных других красивых морских животных. Может быть, скажешь мне какую-нибудь шутку?»

Мама вытерла жирные руки фартуком и прижалась к стене.

Эдди протянул мне книжку.

«Почему омар покраснел?» – читаю я, глядя на страницу.

«Не знаю!» – выкрикнул Эдди.

Он не понял. И начал кривляться и извиваться – он так всегда делал, когда чего-то не понимал.

«Эдди, послушай еще разок. „Море обмочилось“», – произнесла я, старательно выговаривая слова.

Эдди радостно запрыгал, стал тыкать пальцем в мое колено, и я увидела, что мама сняла фартук и плавно скользнула на колени к отцу. Они начали целоваться, и Диллон закрыл лицо энциклопедией. Я закрыла глаза Эдди ладошками, но он на отца и маму внимания не обращал. Он просто хотел поцеловать меня.

Эдди прекрасно понял, что я подумала про подаренную мне книжку. Мне не пришлось ничего ему объяснять. Никто меня не понимал так, как он. Я никому не говорила, что боюсь лошадей, а Эдди об этом знал.

Глава десятое

Море сегодня серое – такого же цвета, как небо. Волны мечутся внутри бухты и раскачивают рыбацкие лодки, причаленные к вырубленной в скальной стенке пристани. Но хотя бы дождь не идет. Прежде чем войти в лодочный сарай, я откашливаюсь – вдруг Тэй там и придется с ним заговорить? Кроме того, я подкрашиваю губы рубиново-красной помадой – вдруг ему захочется меня поцеловать?

В лодочном сарае пусто – все в точности как вчера, когда я уходила отсюда, но только теперь все кажется обшарпанным и тоскливым. Только я успела сесть и закутаться в одеяло, как меня заставляет вздрогнуть шум, доносящийся снаружи. И тут я слышу музыку. Медленно выбираюсь на гальку через щель в стене и понимаю, что музыка доносится из помещения бывшего яхт-клуба, сверху. Подползаю под сваями и поднимаюсь по расшатанным ступенькам на веранду. С одного окна оторвана доска, и можно заглянуть внутрь. Какой-то мужчина в очках расставляет стулья. В дальнем углу висит плоский телевизор. На экране женщина, плывущая по морю на спине. Позади нее – ярко-красное солнце. Она погружается в воду. На ней серебристый гидрокостюм, и из-за этого она похожа на большущую рыбу. Камера следует за женщиной, а она все глубже и глубже уходит под воду и в конце концов исчезает в бездне. У меня перехватывает дыхание, слегка кружится голова. Я словно бы вижу сон, но при этом не сплю. Музыка играет громко, но из-за стекла звучит приглушенно. Мне плохо. Ноги у меня начинают подгибаться, и в этот самый момент мужчина оборачивается.

Я убегаю, прежде чем он успевает меня заметить.

До нашего дома от бухты по Маккеллен-Драйв ровно миля. Самый короткий вариант – по главной улице, а потом через кладбище, – но я никогда не срезаю путь. Пробовала – но останавливаюсь перед кладбищенскими воротами, а дальше ноги не идут.

В общем, я сворачиваю налево сразу после полицейского участка и делаю большой крюк вокруг всех оставшихся домов. Дороги расходятся – одни ведут к участкам, где дома построены недавно, другие – от них. Там стоят большие новые здания с блестящими гаражами и маленькими аккуратными эркерами. А наш дом больше похож на старые развалюхи в Роузмарки. Таких на нашей улице осталось совсем немного.

Когда я мчусь по дорожке, отец открывает дверь. Цепляюсь ногами за разросшиеся сорняки, едва не падаю. У меня красное лицо, я тяжело дышу.

– Где ты была? – рявкает отец.

– В школе, – отвечаю я и протискиваюсь мимо него внутрь дома.

– Не ври мне.

Пробую пройти дальше, но отец оттаскивает меня назад. Лицо у него перекошено. Вокруг глаз залегли новые морщины.

– Уроки закончились час назад. Чем ты занималась?

Он шумно выдыхает через нос.

– Ничем, просто гуляла, – говорю я. – Гулять же мне не запрещается?

Отец пытливо смотрит мне в глаза и тяжело опускает руку на мое плечо:

– Ты не на берегу была?

– Нет, – отвечаю я, глядя на родинку у отца на шее.

Он же не спросил меня конкретно про бухту.

– Ты точно не принимаешь наркотики? Потому что если ты этим занимаешься…

– Ты мне делаешь больно! – жалобно ною я и вырываюсь.

Отец растерянно смотрит на дорожку, ведущую к нашему дому. Я сдерживаюсь и не спрашиваю, – а он-то, случайно, не подсел на наркоту?

* * *

Уже несколько месяцев мне не снится этот сон – может быть, даже год. Бывало, я просыпалась с таким ощущением, будто меня укачало. Тогда я приходила в родительскую спальню, забиралась на кровать и ложилась между отцом и мамой. Мама никогда не спрашивала меня, что случилось. Она не открывала глаз, но гладила меня по голове и шептала, что все хорошо и чтобы я не боялась.

Когда мне исполнилось двенадцать, отец как-то раз отправил меня в мою комнату.

– Ты слишком большая, чтобы спать с нами, Элси, – заявил он, встав с постели голый. – Если страшно, включай свет, но спи у себя.

Он думал, что я боюсь темноты! Ему и в голову не приходило, что я стремлюсь в темноту.

Глава одиннадцатая

По четвергам мама ходит к психотерапевту, которого зовут Пол. Домой она возвращается как раз в то самое время, когда мы приходим из школы. Нам не разрешается ее беспокоить. Обычно к тому времени, когда с работы приезжает отец, мама встает и успевает обновить косметику. За ужином она обычно произносит фразы типа: «Ох, глупая я старушка, опять плакала», – но позже, после того как я ухожу спать, я слышу, как она орет на отца. Говорит ему, что он бесчувственный и что пора бы уже знать: когда она говорит, что после сеансов психотерапии ей лучше, это на самом деле неправда.

Сегодня я жду целый час, прежде чем отнести ей чай. Она лежит на кровати, раскинув руки и ноги, будто тряпичная кукла. Рядом с ней старый потертый плюшевый медведь – когда-то он был моим. Мама меня не замечает, и я ставлю чай на тумбочку у кровати. Чай она никогда не пьет. Проходит какое-то время, и я выливаю остывший чай из кружки за окно, в наш заросший сад. Под окном валяется несколько разбитых кружек, но выбросила их туда не я.

Диллон и отец не так терпеливы с мамой, как я. Она говорит, что они не так горюют об Эдди, как она, а я не знаю, правда это или нет. Может быть, отчасти правда. В одной из книжек мамы о том, как справиться с горем, я прочла, что мать всегда страдает сильнее всех остальных, потому что она выносила и родила ребенка. Правда, в этой книжке ничего не сказано про двойняшек. Как-то раз я спросила об этом Диллона, и он мне сказал, что, пожалуй, самая крепкая связь с Эдди была у меня, а еще он сказал, что, на его взгляд, читать книжки про то, как справиться с горем, глупо. Он еще сказал, что маме, вместо того чтобы читать такие книжки, было бы лучше вернуться на работу на полный день и лучше заботиться о семье. Она работает ресепшионисткой при кабинете стоматолога-хирурга три раза в неделю, а работу эту она нашла, еще когда училась в школе. Вместо того чтобы закончить школу, она стала работать, мечтая накопить денег на сапоги до колен. И когда я прошу у нее немного карманных денег, она говорит, что последним, что она купила для себя, были эти самые сапоги.

Есть одна хитрость – как незаметно уйти из дому. Нужно прижать стекло к раме, когда открываешь парадную дверь, чтобы оно не задребезжало, а потом прижать его с обратной стороны. Никто не знает, что я ушла. Я не сразу решаю, что пойду в бухту. Я просто иду по улице и вдруг начинаю вспоминать про Тэя, про то, как он курит, – так изящно. Если бы не дым, то и не заметишь, что он делает. И тут мне на память приходит мужчина, которого я увидела внутри заброшенного яхт-клуба, и женщина в серебристом гидрокостюме.

Когда я добираюсь до бухты, уже темно. Поднимаюсь по расшатанной лестнице на веранду, ступеньки скрипят. Приходится прижаться носом к стеклу окна, чтобы заглянуть внутрь. Мужчина в очках стоит, облокотившись на барную стойку, и читает газету. Его волосы чуточку тронуты сединой. Они легкие и взъерошенные. Кожа у него на щеках обвислая. Переворачивая страницы, он облизывает палец и то и дело сдвигает очки на лоб. В конце концов он отрывает взгляд от газеты. Я испуганно приседаю под окном, но на секунду опаздываю.

Дверь открывается.

– Замерзнешь тут, – говорит мужчина с улыбкой. – Если хочешь, входи.

– Мне и тут хорошо.

Он протягивает руку, чтобы помочь мне подняться, и я беру его за руку, потому что не знаю, что еще делать.

– Я как раз чай готовил.

Он уходит за стойку и наливает из чайника кипяток в две чашки. При этом с его лица не сходит улыбка, и он двигает плечами и руками так, будто слышит какую-то музыку. Я забираюсь на скользкую барную табуретку, обхватываю ногами ножки, но все равно у меня такое чувство, будто я, того и гляди, соскользну с сиденья.

– Вы хозяин? – спрашиваю я, когда мужчина шагает через зал.

– Теперь – да, – с гордостью в голосе отвечает он.

Зубы у него такие белые, что, на мой взгляд, он мог бы быть голливудским актером.

– Мы с сыном собираемся отремонтировать эту постройку и превратить ее в дайвинг-клуб. И он будет открыт для всех – любой сможет прийти сюда, выпить и закусить, но, кроме того, мы будем давать напрокат принадлежности для сноркинга и снаряжение для дайвинга, будем устраивать погружения, иногда будем давать напрокат лодки. У меня большие планы для этой маленький бухточки. Видишь вон там лодки? Несколько из них я купил. Они порядком сгнили, но я заменю часть досок, и они станут как новенькие. Мы будем готовы открыть дело примерно через месяц.

– Ух ты, – говорю я, гляжу внутрь чашки с черным чаем и гадаю: а вдруг Тэй и есть сын этого человека?

– Меня зовут Мик. – Мужчина пожимает мне руку. – А тебя как звать?

Я улыбаюсь. Ну да, он же еще не знает.

– Элси, – произношу я осторожно, как будто бы первые выговаривая свое имя. Поудобнее устроившись на табурете, я сажусь прямо. – Элси Мэйн.

– А почему ты здесь в четверг вечером? – спрашивает Мик. – Потеряла подружек?

– У меня нет никаких подружек, – говорю я. – У меня только брат есть, но я не знаю, где он сейчас.

Мик говорит мне, что живет в Манлочи.

– Тихое маленькое местечко.

Манлочи – в нескольких деревушках от нас, ближе к Инвернессу. Там еще живет психотерапевт Пол. Там вообще ничего нет, даже магазина «Со-ор».

За барной стойкой висит постер с изображением бледнокожей женщины под водой. Она улыбается, и от уголка ее губ вверх тянется цепочка пузырьков. Черные волосы отброшены водой назад и похожи на шелковый шарф. Тело, облаченное в серебристый гидрокостюм, длинное и гибкое. Руки подняты и похожи на крылья птицы перед взлетом.

Мик замечает, куда я смотрю:

– Это Лайла Синклер. Чемпионка по фридайвингу среди спортсменов моложе двадцати одного года. Самая глубоководная девушка в Шотландии. – Он подмигивает и тихо говорит: – Я сам ее тренировал.

– Она красивая, – говорю я, завидуя ее фигуре.

– Это она была на том видео, которое ты смотрела на днях через окно.

Я не отвечаю. Мик снова подмигивает мне. Я против воли улыбаюсь. Делаю глоток, и горячий чай обжигает мое горло и легкие. Понимаю, что попозже у меня нёбо станет шершавое, а от кончика языка будут отслаиваться кусочки.

– Ты плавать умеешь, Элси?

– Умела раньше, – говорю я, очень надеясь, что Мик не заметит дрожи в моем голосе.

– Если умеешь плавать, сможешь и нырять. Единственная разница в том, что надо задержать дыхание и уйти в воду с головой.

От одной только мысли об этом у меня кружится голова. Я говорю Мику, что мне пора домой.

– Приходи, когда захочешь, – говорит он. – Я еще вкусно варю какао.

Соскальзываю с табурета и размышляю о том, что не доберусь до дома, если предварительно не схожу по-маленькому. Оглядываюсь по сторонам и нигде не вижу двери с соответствующей табличкой.

– Гм-м-м… а у вас тут туалет есть?

Мне ужасно не по себе, когда Мик провожает меня за барную стойку, за дверь, и мы по ступенькам идем в кладовую.

– Заведение у нас скромное, да и мы не открылись пока, – говорит Мик извиняющимся тоном.

В кладовой холодно, и у меня не сразу получается пописать. Я думаю о видео, где заснята Лайла Синклер, и чувствую волнение пополам со страхом. Нет-нет, мне вовсе не хочется оказаться под водой, но я гадаю, каково там, и у меня нет ощущения, будто я тону. Я сижу на унитазе, и мои ноги покрываются пупырышками гусиной кожи. Может быть, мне стоило бы задержаться и выпить горячего какао, чтобы согреться?

Шагая вверх по лестнице, я слышу голоса и пугаюсь – вдруг явился мой отец? Иногда я уверена, что он за мной следит, потому что я знаю: он мне не доверяет. Смотрю по сторонам в поисках другого выхода, но никакого другого выхода нет. Мне конец. Переступаю порог, готовая ко всему.

Я вижу четырех парней. Все они, в той или иной степени, полураздеты, и один из них – Тэй.

– Ты меня ни за что не победишь, – говорит он парню с невероятно тугими кудряшками, но тут замечает меня и затихает. Он смотрит себе под ноги, и его кадык ходит вверх и вниз. Его гидрокостюм спущен до пояса, под ним – ярко-голубая майка. Ноги босы. Он сует в рот сигарету и прочесывает пятерней отброшенные назад мокрые волосы. При этом во все стороны летят брызги.

Жаль, что в полу нет дыры, чтобы мне в нее провалиться. Я отвожу взгляд от Тэя и смотрю на самого высокого парня. Волосы у него светлые, как у Диллона, он голый до пояса, и его мускулы так красиво очерчены, что хочется к ним притронуться. Он бросает на стол сетку, с которой стекает вода, и хлопает Мика по плечу:

– Все нормально, пап?

– Это мой сын Дэнни, – гордо сообщает Мик. – Мальчики, это Элси. Элси, это Дэнни, Рекс, Джоуи и Тэйви.

– Элси, – повторяет за ним Дэнни и подозрительно переводит взгляд с меня на Мика и обратно.

Глаза у него невероятно синие – точно такого же цвета, как «Бомбейский сапфир»[7], который пьет моя мама.

– Маловата для барменши, а? – спрашивает он.

Я краснею и выхожу из-за стойки.

– Это твоя работа, – говорит Мик, глядя на Денни. – Была доставка. В кладовой надо рассортировать кое-что.

Дэнни берет с полки за стойкой сухую футболку и натягивает ее через голову. Он еле заметно кивает Мику. Я не сомневаюсь – этот жест означает «выпроводи ее отсюда». После этого он исчезает за дверью, ведущей в кладовку. Мне встречались такие, как он. Такие парни считают себя лучше всех остальных. Такие, как он, смотрят на таких, как я, словно нас не существует.

Остальные парни знакомятся со мной. Рексом зовут курчавого – его кудряшки такие же непослушные, как у меня, но только не темные, а песочного цвета. Он выглядит немного странно. Туловище у него слишком длинное в сравнении с ногами. Одна рука покрыта родинками. Наверное, он считает себя весельчаком, думаю я, когда он идет ко мне и пытается обнять. Приседаю и не даю ему этого сделать. Джоуи самый маленький ростом из четверых и на вид самый добрый. У него длинные волосы, они свисают чуть ниже подбородка, и огромные карие глаза. Он – единственный из четверых, кто не снял гидрокостюм.

– Привет, – стеснительно произносит он.

Мик кладет руку на плечо Тэя.

– Тэй – мой лучший ныряльщик, – говорит он. – Если захочет, станет чемпионом Шотландии. А я его готовлю в инструкторы.

Тэй стряхивает с плеча руку Мика и делает шаг ко мне:

– Привет, Элси. Приятно познакомиться.

Он ухмыляется, будто с кем-то поделился шуткой, которая знакома только им. У меня пересыхает во рту. Хотя он от меня в нескольких метрах, чувство такое, будто я стою совсем рядом с ним, и мне тяжело дышать.

– Прошу прощения, – бормочу я и протискиваюсь мимо него и еще двух парней к двери.

Оказавшись на веранде, облизываю обветренные губы. Они соленые от брызг морской воды. Гадаю – уж не приснилась ли мне наша первая встреча в лодочном сарае?

Я вздрагиваю, когда кто-то легко касается моего плеча.

– Хочешь?

Тэй стоит рядом со мной и протягивает пачку «Мальборо-Голд». Пытаюсь вытащить сигарету из пачки, но у меня не получается. В конце концов Тэй сам достает для меня сигарету и прикуривает. Маленькие волоски на костяшках его пальцев задевают мою руку, когда он передает мне сигарету, и у меня мурашки ползут по шее.

– Я уже ухожу, – наконец выдавливаю я.

– Я тоже. Пройдусь с тобой.

Он указывает на тропинку и первым спускается по лестнице. Я ни слова не успеваю сказать.

– Тебе не холодно? Где твои туфли? – спрашиваю, нагнав Тэя. Я почти бегу, пытаясь приноровиться к его широким шагам.

Он смотрит на свои ноги.

– He-а. Туфли – это для лузеров, – говорит он. – Ты еще не бросила школу?

Значит, не приснилось.

– Работаю над этим, – отвечаю я, продолжая почти бежать рядом с Тэем.

Интересно, он-то замечает, что я едва поспеваю за ним?

Когда мы добираемся до полоски травы на самом высоком месте прибрежного склона, Тэй вдруг останавливается, и я едва не налетаю на него. Он хватает меня за руки, чтобы я не упала. Он так близко, что я чувствую его дыхание.

– Извини, – говорю я.

– У тебя сигарета погасла, – говорит он, берет сигарету из моих губ и заново прикуривает.

Потом отходит в сторону и смотрит на другой край бухты. В ночном небе мерцают огоньки на мосту, ведущем к Инвернессу. Оглядываюсь по сторонам. Мы одни.

– М-м-м… А можно тебе вопрос задать?

Мне так хочется, чтобы он снова оказался близко.

– А это уже и был вопрос, – отвечает Тэй, не поворачиваясь ко мне.

Я озадачена и несколько секунд молчу, не зная, что сказать. С этим парнем не так-то просто разговаривать.

– Почему ты сделал вид, что не знаком со мной? Постеснялся?

Тэй поворачивается ко мне, медленно вдыхает и выдыхает. А я стою как дура и не могу понять – может быть, он не расслышал мой вопрос и надо повторить?

– Мы же не хотим, чтобы кто-то узнал про наше секретное место, правда? – произносит наконец Тэй с той же усмешкой, какую я у него заметила в яхт-клубе.

Либо он не хотел, что его товарищи по дайвингу увидели его со мной, либо он что-то скрывает. Может быть, у него испытательный срок после освобождения из тюрьмы? Может быть, ему нельзя ходить без сопровождения? Я представляю его в тюремной камере, где он чем-то царапает по полу – пишет свое имя.

– Слушай, а Мик сказал, что ты его расспрашивала про дайвинг и всякое такое, – говорит Тэй.

– Нет, – отвечаю я. – Это он рассказывал мне про дайвинг и всякое такое. Про фридайвинг – или как там это у вас называется.

– А у тебя гидрокостюм есть? Могла бы пойти с нами на лодке – я договорюсь с Дэнни. Уверен, он не будет против. Тебе не придется нырять, будешь просто смотреть. Будет здорово. Вода в это время года довольно холодная, но когда ты уже под водой, оно того стоит.

Говорит он очень быстро – будто бы нервничает, что ли. А мне так сложно представить себя в гидрокостюме, обтягивающем бедра и ягодицы, и к тому же я не сомневаюсь, что Дэнни как раз очень даже будет против, потому что он уже явно меня ненавидит. В общем, я что-то упускаю, потому что слышу, как Тэй говорит:

– Ну, тогда до завтра, да?

– А?

– Пойдем завтра с нами на лодке. У нас есть лодка. Она называется «Полдороги».

– Я завтра в школе.

Тэй смеется, демонстрируя невероятно ровные зубы:

– Ну, в любое время приходи. Мы всегда там. Может быть, в субботу. Если не очень боишься.

Гудит машина. Мы оба вздрагиваем

– Мне пора, – тихо говорит Тэй и вдруг становится совершенно серьезен.

Я смотрю на машину. Водитель глядит прямо перед собой, держа руки на руле.

– Это твой отец?

– Он, – кивает Тэй, втаптывает окурок в землю и молча бежит трусцой к машине.

Я слышу только, как громко колотится мое сердце. Машина с визгом срывается с места еще до того, как хлопает пассажирская дверца.

Мой разум вновь и вновь произносит его имя. Тэйви Маккензи. Тэй Маккензи. Тэй. Маккензи. Элси Макк…

Я вовремя себя останавливаю.

Глава двенадцатая

Во время ланча я остаюсь одна в школьной библиотеке и ищу в Google слово «фридайвинг». И узнаю, что так называется погружение с задержкой дыхания, а еще его называют «апноэ-дайвинг». Сайтов такое количество, что я даже не знаю, с какого начать. Просто поразительно, чего только не найдешь в Интернете, несколько дней назад я даже не слышала о фридайвинге, а теперь знаю, что существует несколько его разновидностей, в зависимости от того, уходишь ли ты на глубину или просто остаешься под поверхностью воды, есть ли у тебя ласты, применяешь ли ты грузовой пояс при спуске и шары, наполненные воздухом, при подъеме. Есть и форумы.

Пробегаю глазами комментарии:

scubasam69: Эй, а я всерьез хочу заняться фридайвингом! Это безопасно?

Freer-diver1: Смотря что ты считаешь безопасным. Это безопасно, если фридайвер – не полный идиот. И не пости тупых комментов в этом форуме. Проведи хоть какой-то поиск, изучи вопрос, а потом задавай нормальные вопросы, если тебе действительно интересно. Рад помочь.

Poseidon_Seagod: Привет, scubasam69! Старик, это стопудово безопасно. Первый раз в прошлом году пробанул, а теперь могу заныривать на 50 метров. Ни разу не вырубился.

Pixie2Pink: Не делай этого! Фридайвинг НЕ безопасен! Умоляю, не занимайся этим опасным спортом. Люди каждый год погибают.

КАЖДЫЙ год. Вы все тут просто тупые. Разве так трудно просто подумать о тех несчастных, которым приходится спускаться на дно треклятого моря и вытаскивать на поверхность ваши трупы!

Freer-diver1: Pixie2Pink, ты только не перевирай. Факты есть факты. Фридайвинг не опасней футбола или регби. И намного безопасней, чем мотоциклетный спорт или альпинизм, если считать по количеству жертв. Фридайвинг настолько безопасен, насколько ты его таким делаешь, – это как с любым спортом, с любым родом деятельности. Следуй правилам. Понимай, что делаешь. Никогда не погружайся в одиночку.

scubasam69: Спасибо, Freer-diver1 и Poseidon_Seagod. Из моих друганов пока никому неохота этим заниматься, так что насчет не погружаться в одиночку – тут мне выбирать не приходится. Так что, пожалуй, я потренируюсь в нашем местном бассейне. Если что, меня спасатели вытащат. Ха-ха! Веселых погружений.

Freer-diver1: scubasam69, не вынуждай меня материться на публичном форуме. Пройди по ссылке. Правила. Спасибо.

Я по ссылке не пошла. Правила – это для лузеров, как туфли. Представляю босые ступни Тэя. Холодно. И наверное, камешки врезаются в подошвы.

Внутри меня ерзает Эдди. Сначала его шевеление еле заметно, но вскоре он уже так толкается, словно хочет, чтобы я выпустила его на волю.

Закрываю все «окна». Не сейчас, Эдди, мысленно умоляю я. А он под столом, хватает меня за ноги и просит поиграть с ним в прятки. Но он не хочет, чтобы я его нашла. Он хочет, чтобы я тоже спряталась. Говорит, что тут нас никто не найдет.

Хотя ланч уже закончен, я сижу за столом до тех пор, пока не приходит библиотекарша. Она оставляет меня после уроков за то, что я пропустила английский.

Глава тринадцатая

– Ну, как твоя подружка? – спрашиваю Диллона вечером, когда он сидит за кухонным столом. Я готовлю ужин, и мы одни – большая редкость в последнее время.

Вместо того чтобы подождать меня после школы, Диллон смылся с Ларой, а меня оставил разбираться с Эйлсой и ее подпевалами, а они на меня плевались и обзывали «пуделиной мордой». Это нечестно, что Диллон уходит и развлекается без меня.

Диллон уныло тыкает кончиком пальца в пятнышко на крышке стола.

– Ты теперь с ней всю дорогу зависаешь, да?

Входит отец и прерывает наш разговор.

– Соус сожжешь, – ворчит он, подцепляет вилкой немного макаронов со сковороды и пробует. Потом садится рядом с Диллоном и обмахивает ладонью губы. – А ты не тратишь попусту время, парень? Разве тебе не надо побольше заниматься? Нет, я знаю, ты, конечно, взрослый и можешь делать что пожелаешь, но не хочешь же ты истратить свою жизнь на какую-то соплячку?

Диллон стыдливо смотрит на отца. У меня кровь вскипает. Диллону следовало бы просто послать отца куда подальше.

– Она мне помогает в учебе, – говорит Диллон. – И она серьезнее других девочек, своих ровесниц, – добавляет он, глядя на меня в упор.

На самом деле Лара почти на год младше меня, но мы учимся в одном классе, потому что я пропустила год из-за болезни. Я делаю большие глаза. Да, Диллон прав, ну и что?

– Ну, лишь бы у тебя с учебой все было нормально, а впрочем, я тебе доверяю, – говорит отец.

Звучит это примерно так: «Я говорю, что доверяю тебе, поэтому ты обязан меня слушаться».

Пора сыграть в игру. Мне хочется позлить Диллона, но, кроме того, я еще и для себя почву проверяю.

– А куда ты ходишь с Ларой? К ней домой? Она, кажется, живет совсем рядом с пляжем в Роузмарки?

Диллон свирепо зыркает на меня. Мой план срабатывает. Отец настораживается.

– Но вы же дома остаетесь, да? К морю не ходите? – спрашивает он.

– Да, пап. Не волнуйся. Я не хожу на берег.

– Ладно, хорошо. – Отец чешет за ухом. – В том смысле, что эта полоска берега не опасна сама по себе, но море там все равно может вытворить что угодно. Но там не так ужасно, как на Ханури-Пойнт.

Когда он произносит название мыса, он морщится.

Диллон отвечает после недолгой, но тягостной паузы:

– Пап, я уже несколько лет не плавал.

– Да, знаю, – кивает отец. – Ну, где там макароны?

Я ставлю миску с макаронами на стол. В это время входит мама, отец расставляет тарелки. Диллон почти ничего не ест. Подцепляет макароны вилкой, дает соусу стечь на тарелку. А соус вовсе не подгорел, поэтому я не понимаю, в чем проблема. Похоже, он в последнее время разучился понимать шутки. Я же не собиралась ябедничать родителям про то, что он ходит на берег. Но смысл слов отца ясен как божий день. С пляжем в Роузмарки все нормально, но лишь бы в воду не заходили. Ну, если Роузмарки годится, то и бухта, наверное, тоже. Ну и кроме того, меньше знаешь, крепче спишь, как говорится. Не стоит рассказывать отцу лишнего.

Глава четырнадцатая

На следующий день после того, как исчез Эдди, мы с Диллоном отправились на Ханури-Пойнт, чтобы поискать его. Диллон велел мне ждать на берегу, но я вошла в воду следом за ним. Он поплыл так быстро, что я не смогла угнаться и осталась вблизи от берега. Сражалась с волнами. Дальше от берега будет глубже, но я не хотела выходить из воды до тех пор, пока мы не найдем Эдди.

«Видишь что-нибудь?» – кричала я Диллону, но он был слишком далеко и не слышал меня. Из-за дождя над водой сгустилась дымка, видимость стала еще хуже.

Всякий раз, как только я приближалась к высоким волнам, они оттаскивали меня назад, и приходилось все начинать заново. Руки у меня онемели, от них не было никакого толку, я никак не могла пробиться сквозь воду. Я настолько устала и измучилась, что не могла держать голову над водой. Мою шею обвивали плети бурых водорослей. Стоило мне отбросить одну плеть, как к коже тут же прилипала другая. Вода сомкнулась вокруг меня. Было холодно, а голову сдавило с такой силой, словно она могла вот-вот треснуть. Несколько секунд меня не отпускала мысль о том, что я уже не вернусь наверх. В какое-то мгновение я даже подумала: «Я это заслужила», но тут волна подбросила меня вверх, и я оказалась на мелководье. Открыв глаза, я увидела бегущего ко мне отца. Он что-то кричал, и его лицо было перекошено от злости. Он обхватил мою шею и вытянул меня на берег. Я увидела, что у меня посинели пальцы.

«Он, наверное, там, внизу», – прохрипела я.

«Что ты задумала?» – прокричал отец.

В этот момент рядом со мной оказался Диллон. Он стал орать на отца, чтобы тот отпустил меня. Мы все были мокрые с головы до ног – морская вода и дождь сделали свое дело. Мы еще долго что-то отчаянно кричали друг другу. Никогда не забуду, каким было лицо отца в тот день, когда он смотрел на меня. Оно стало серым, землистым. С него словно бы все краски смыло.

«Вы больше не будете ходить сюда одни – ни вдвоем, ни поодиночке. Слышите меня? Вы больше сюда не придете!»

«Я просто хочу найти его, – выкрикнула я, когда отец тащил меня по берегу к автостоянке. – Мне надо с ним попрощаться!»

Сидя в машине, где было тепло, я смотрела на Диллона. Он вернулся и стал бегать по берегу – совсем как собака, ищущая кость. Наконец отец догнал его и затащил в машину.

Потом к нам явились полицейские. Мы с Диллоном спрятались в шкафу под лестницей и слушали, как с копами разговаривают наши родители. Нам удалось вылавливать из этого разговора только отдельные слова – «отозвали» и «слишком опасно». Потом я услышала свое имя, а после него опять было какое-то невнятное бормотание. Я чуточку приоткрыла дверцу шкафа, чтобы лучше слышать, а Диллон прижал ладонь к моим губам.

«Нет, прощу прощения, но с ними поговорить вы не можете. Они слишком сильно напуганы, – объявил отец громким и до странности писклявым голосом. – Мы вам все рассказали. Это случилось так быстро, что не было времени…»

Диллон прикрыл дверцу, и все опять стало слышно приглушенно и непонятно.

«Они его больше не ищут, да?» – спросила я у Диллона.

«Тс-с-с!»

«Он же испугается!»

«Он уже не испугается», – ответил Диллон.

«Испугается!»

Диллон снова зажал мне рот рукой и сказал, что нельзя, чтобы нас услышали. Потом очень тихим шепотом добавил, что ангел приведет Эдди обратно к нам.

Прошло несколько минут, и я сказала:

«Диллон, мне не четыре годика. Я знаю, что нет никаких ангелов. И Эдди это тоже знает. Еще он знает, что нет ни Сайты, ни Зубной феи».

«Ты ему сказала?»

Я пожала плечами, хотя в шкафу было темно и Диллон не мог этого увидеть.

«Диллон?»

«Что?»

«Я отца нигде не видела».

«Тс-с-с!»

«Диллон, куда он ушел?»

«Он там был. Ты просто не туда смотрела».

Взметнулось облачко пыли, я поперхнулась, но Диллон не выпустил меня из шкафа, хотя мне нужно было в туалет и ужасно хотелось есть. Мы ничего не ели со вчерашнего завтрака.

«Диллон?»

«Что?»

«Это я виновата. Это я его потеряла».

«Нет. – Диллон с такой силой встряхнул меня, сжав мои плечи, что я чуть не вскрикнула. – Ты не виновата. И ты никому ничего такого не должна говорить. Это был несчастный случай. Обещай мне, что ничего никому не скажешь».

Я обещала и сделала такой жест, словно застегиваю губы на «молнию». Я тогда не знала, что молчание продлится целый год. Я слушалась Диллона – я знала, что он даст мне знать, когда можно будет опять разговаривать. А потом, когда и он и я молчали несколько месяцев, мама начала всем говорить, что у нас хронический ларингит. За тот год мы выпили кучу лекарств от кашля и то и дело ходили к докторам, а они спрашивали, как мы себя чувствуем.

Когда полицейские ушли, мы вылезли из шкафа. А родители еще говорили друг с другом.

«Почему он? – произнес отец. – Почему именно он?»

Глава пятнадцатая

В субботу я направляюсь прямиком к бухте. Голоса дайверов я слышу прежде, чем вижу их. Их голоса звучат в такт с волнами – то громче, то тише. Чей-то голос выше, чей-то ниже, и они словно бы пытаются перекричать друг дружку. Свернув с дороги на тропинку, я вижу одного из ребят – судя по пышной шевелюре, это Рекс. Он ныряет с причала, вырубленного в скале, головой вниз. Его ноги образуют идеальную букву «V». На миг он зависает в воздухе – черная звезда на фоне неба с белыми пушистыми облаками. Затем он входит в воду с едва слышным плеском. Остальные откликаются на это глуховатыми восклицаниями. Кто-то кричит:

– Теперь я!

Небо такое яркое, что мне приходится прищуриться, но я все же вижу на уступе еще двоих. Один из них точно Тэй – я узнаю его по линии плеч, а второй похож на Джоуи. Грубияна Дэнни с ними нет, слава богу, если только он не в воде. Чтобы спрятать лицо от ветра, я прячу подбородок в ворот куртки и иду по тропинке к уступу. По пути оборачиваюсь и бросаю взгляд на яхт-клуб, но дверь закрыта, и не видно, есть кто-то внутри или нет.

– Элси! – кричит Тэй, когда я взбираюсь по ступенькам на каменный уступ. Его гидрокостюм блестит, щеки раскраснелись. – Смотри.

Он щелчком выбрасывает сигарету и взмывает в воздух. У меня перехватывает дыхание, а он вертится в воздухе и переворачивается, и снова крутится, и только потом исчезает под водой.

Следующий – Джоуи. Он отрывается от уступа и прыгает «бомбочкой». При этом он создает такие волны, что они высоко поднимаются и ударяют о стену уступа.

– «Колокольчиком»! – кричит Тэй.

Они с Джоуи забираются вверх по ступенькам, их резиновые ботинки оставляют мокрые следы на камне.

– Можешь стать нашим судьей, Элси. Чей прыжок лучший?

Тэй ложится на спину на уступе и закуривает.

Я беру из его пачки сигарету и сажусь рядом.

– Угощайся, – насмешливо говорит он, стряхивая воду с волос.

Его волосы так смешно взъерошены, что я с трудом удерживаюсь от хохота.

– А на лодке вы не пойдете? – спрашиваю я, гадая, какая лодка принадлежит им.

– Скоро пойдем. Ждем, когда Дэнни закончит разбираться в кладовке, – отвечает Тэй.

Черт, вот это – плохая новость. Я не сомневаюсь: как только он увидит меня, сразу скажет, чтобы я исчезла.

– Судить нужно по тому, у кого всплеск был мощнее, – говорит Джоуи и потягивается. – Думаю, победил я.

– Болван, – хмыкает Тэй.

– Тупая рожа, – огрызается Джоуи.

Затягиваюсь сигаретой, тяну время и слушаю, как они подкалывают друг дружку.

– Не знаю, если честно, – говорю я. – Хорошо бы повторить.

Парни выстраиваются в линейку на уступе, готовясь к прыжкам, а в это самое время из здания яхт-клуба выходит Дэнни. Он в белой футболке и направляется к нам. Я делаю вид, что не вижу его.

Рекс снова прыгает первым и опять выполняет прыжок под названием «звезда». Только в последний момент он сворачивается клубочком.

– Черт, да! – выкрикивает он, вынырнув на поверхность.

Джоуи и Тэй прыгают одновременно, оба делают сальто назад и входят в воду почти синхронно. Джоуи – с громким всплеском, а Тэй, можно сказать, беззвучно.

Рекс шумно выплевывает воду.

– Твоя очередь! – кричит он мне.

Подходить к воде – нормально. Главное, не входить в нее.

– Не дождетесь! – кричу я в ответ, но мои слова уносит ветер.

– Трусиха! – кричит Тэй. – Давай прыгай, не бойся! Я тебя поймаю.

Делаю шажок к краю и смотрю на белую пену, качающуюся внизу. Высота – метра три. Представляю, как падаю вниз и шлепаюсь на воду животом. Я стараюсь не думать о водорослях, а скала поросла самыми противными, бурыми водорослями – густыми и скользкими.

– Ну давай, Элси! Ты же большая девочка!

Рекс пищит, как цыпленок, и шлепает по воде руками. Море вокруг него вскипает пеной.

– Большая, но все же девочка! – кричит Тэй и вдруг протягивает ко мне руки, готовясь меня поймать.

Дэнни поднимается на уступ по ступеням. Я не сомневаюсь: он хочет помешать мне.

– Даже не думай об этом, Элси! – кричит он. – Будет больно!

Да что он знает о боли? Остальные продолжают зазывать меня в воду. Улюлюкают и щелкают языком. Думают, я не смогу. «Неудачница», – звучит у меня в голове. Дэнни уже на уступе. Его шаги звучат все громче. Сейчас или никогда.

– Ладно! Только отплывите в сторону!

Я не верю себе – неужели это я говорю? Дрожащими руками расстегиваю «молнию» на куртке и снимаю кроссовки. Носки не снимаю – надеюсь, что они защитят меня от холода. А парни подзуживают меня. И Тэй – громче всех.

– Не надо… – слышу я позади голос Дэнни.

Но уже поздно. Я уже бегу к краю уступа – и лечу… падаю… и поверхность воды мчится мне навстречу.

Холод стремительно охватывает мое тело снизу вверх, когда я погружаюсь. Тысячами осколков стекла он пронзает меня до костей. Вода плещется у меня над головой, толкает вниз, вниз. От холода у меня остывает мозг. Такое чувство, будто кто-то вытаскивает мои глаза из глазниц, их щиплет от соли. Со всех сторон – черная вода. Я погружаюсь головой вниз в бездну. Я отчаянно барахтаюсь, гребу руками, но вода проходит сквозь мои пальцы. Я словно бы ползу через заледеневшее желе. Моя грудная клетка сотрясается, все тело сводит спазмом. Я умираю. Дайте мне вдохнуть. Пусть это кончится!

А потом у меня в голове наступает тишина – и эта тишина все нарастает… и я позволяю течению нести меня. Мое тело тихо покачивается, словно оторванный кусок водорослей, плывущий в неизвестность.

Слышится всплеск, похожий на звук взорвавшейся электрической лампочки. И вдруг я возвращаюсь в тот день, когда пропал Эдди. Я ищу его, и ледяная вода доходит мне почти до пояса. Диллон с бешеной скоростью плывет к берегу. Потом встает на ноги и бредет по дну ко мне. Его щеки пылают от перенапряжения, он борется с течением. Но тут я замечаю, что он смотрит не на меня, а влево, куда-то дальше того места, где стоит маяк.

«Диллон, – кричу я, и мой голос так тих и мал рядом с огромной массой воды. – Диллон, он там, вон там».

Я показываю на воду – на то самое место, где стоял Эдди.

«Уже нет, Элс!» – кричит в ответ старший брат и с силой рассекает отступающие волны ногами.

Что же он видит? Неужели Эдди там?

«Ты его видишь?» – кричу я, шагая к Диллону. Волны сбивают меня с ног.

«Я должен найти ее. Ты ее видела?»

«Кого? Диллон, Эдди там?» – снова спрашиваю я.

Диллон, тяжело дыша, поворачивается ко мне. Он останавливается и осматривает воду. Потом обводит взглядом берег.

«Где Эдди?» – взволнованно спрашиваю я.

Я указываю на воду. Диллон бледнеет. Он ныряет и плывет под водой ко мне, гребет руками и ногами по мелководью.

Наши руки и ноги переплетаются. Мы оба погружаемся в воду и пытаемся разыскать Эдди. Но я не могу находиться под водой слишком долго. Когда я выныриваю, чтобы отдышаться, я одна. Я обвожу взглядом море и берег. Там, где остался отец, его нет. Около маяка сгрудились несколько человек, они смотрят на дельфинов, но отца нет среди них. Я зову его. Я зову на помощь.

– Вытаскивайте ее, – слышу я. Это голос Дэнни.

А Тэй говорит:

– Все в порядке, мы с тобой.

Кто-то обхватывает меня рукой, чья-то щека прижата к моей щеке, я слышу чье-то дыхание.

И снова вспышка воспоминаний. Отец бежит ко мне и держит в руке что-то синее.

Я открываю глаза, но вижу только небо.

– Мои ноги… – выдавливаю я. Я их не чувствую. Под моей спиной ворочаются камешки.

Парни волокут меня по берегу. Они кладут меня на гальку, и я чувствую, как впиваются затылок высохшие водоросли. Я жутко дрожу.

У меня жар.

Глава шестнадцатая

Мы сидим вокруг стола, у камина, внутри яхт-клуба. Кожа у меня горячая, но меня трясет в ознобе. Мик приносит одеяло и набрасывает мне на плечи. Передо мной на столе стоит кружка с дымящимся какао, но у меня нет сил даже потянуться к ней. Парни притихли. Еле слышно переговариваются между собой и смотрят на меня.

– Долго я пробыла под водой? – спрашиваю я, глядя в одну точку перед собой.

Отвечает Тэй. Кашлянув, он произносит:

– Недолго. Секунд десять – пятнадцать. Мы тебя почти сразу вытащили.

Я смотрю на него. Он хмурит брови. Его ответ меня изумляет – мне показалось, что прошло гораздо больше времени. Совсем как тогда, когда под водой оказался Эдди, и секунды словно бы растянулись и стали минутами, а минуты – часами.

Дэнни засовывает мне в ухо что-то белое. Слышится противный писк. Я вздрагиваю.

– Расслабься, – торопливо произносит он. – Я просто измеряю тебе температуру.

Тэй все время не сводит с меня глаз.

– Все будет хорошо. – Дэнни отъезжает от меня на стуле. Скрип ножек такой мерзкий, что у меня зубы сводит. – Ты переохладилась. Где ты живешь? Я отвезу тебя домой.

Губы не в силах пошевелиться. Нижняя челюсть онемела.

– На Маккеллен-Драйв она живет, – говорит Мик. – В доме рядом с кладбищем.

Я оседаю на стуле. Ужас охватывает меня. Как глупо было думать, что Мик не знает, кто я такая. Все прекрасно знают, кто такие Мэйны. Пока шли поиски Эдди, наш дом то и дело показывали в местных новостях. И мое лицо показывали – родители отдали полицейским первую попавшуюся фотографию Эдди. А на этой фотографии мы были с ним вдвоем на берегу, и она была немного нечеткая. Я обнимала Эдди, а он протягивал к камере камешек и улыбался своей робкой улыбкой. При печати фотографию передержали, и лицо Эдди получилось призрачно-белым. Сначала в новостях показывали всю фотографию целиком, а через несколько дней меня «вырезали». От меня на снимке остались только пальцы, крепко сжавшие плечо Эдди.

Я замечаю искры испуга в глазах Дэнни. Он резко отходит к барной стойке и трет щеки ладонями. Похоже, пытается решить, как быть. Странно… Большинство людей, поняв, кто я такая, сразу умолкают и тут же начинают вести себя со мной так мило и заботливо, словно я могу рассыпаться только от того, что они начнут говорить громче. Ни разу не видела, чтобы кто-то испугался или разозлился.

Мне хочется закрыть глаза и исчезнуть, но я не в силах не смотреть на Тэя. Он сидит, чуточку разжав губы. Похоже, он сильно задумался. Значит, не знал. Да его здесь и не было, когда это случилось. Или он был здесь?

Дэнни возвращается к столу и берет меня за руку. Мне больно, но я молчу. Видимо, он злится из-за того, что приходится иметь дело со мной.

– Пойдем, Элси, – говорит Дэнни. – Я отвезу тебя домой.

– Я с вами.

Тэй встает и обходит вокруг стола, но Дэнни решительно прижимает ладонь к его груди и останавливает его.

– Ты и так уже достаточно натворил.

– Прости, Элси, – говорит Тэй. – Поезжай домой и согрейся, ладно?

Он улыбается. У меня кровь приливает к щекам. Я его уже простила.

Дэнни ведет машину плавно и медленно, держа руль обеими руками. Он похож на повзрослевшего Диллона. Длинная шея, светлая щетина на подбородке. Он даже отчитывает меня примерно так, как это делает Диллон:

– Все могло кончиться очень плохо для тебя.

– Я в порядке.

– Слушай. Я не думаю, что тебе стоит еще приходить в бухту. Наверняка твои предки не обрадуются, если узнают, что ты ныряла в море.

– Ну, так ведь не обязательно им про это узнавать, правда?

Он поджимает губы.

– Здесь трудно хранить тайны.

Это звучит как угроза. Я провожу пятерней по подсыхающим волосам с таким видом, чтобы Дэнни понял – мне все равно. Вряд ли у него хватит духа войти в наш дом и сообщить моим родителям, что он позволил мне сигануть в ледяную, смертельно опасную воду, верно?

– Почему я тебя тут раньше не видела? – спрашиваю я.

– Не знаю, – отвечает Дэнни. – Может быть, просто не туда смотрела.

– Ты в школу не здесь ходил?

– В Инвернессе. Я раньше с матерью жил, а сюда больше на выходные приезжал. Вообще на Черный остров перебрался только тогда, когда отец решил здесь дайвинг-клуб открыть.

Когда мы подъезжаем к дому, Дэнни какое-то время смотрит на наши ворота. Потом отстегивает мой ремень безопасности, наклоняется в мою сторону и открывает дверь. Он смотрит на меня, а я собираюсь с силами, чтобы выйти из машины.

– Держись подальше от бухты, ладно? Не хочу, чтобы тебе было больно.

Мои веки тяжелеют, я борюсь со сном. Я не говорю Дэнни о том, что на несколько секунд там, в глубине, впервые за пять лет я совсем перестала чувствовать боль.

Часть вторая

КОЛИН. Что одна волна сказала другой?

СЕЛИЯ. Не знаю. А что одна волна сказала другой?

КОЛИН. Ничего. Слишком сильно переволновалась.

Глава первая

Я крашу ногти мамы лаком цвета «мокко» – таким же, как у меня. Мы сидим за кухонным столом и поглядываем в окно. Ждем, когда отец вернется домой со своего субботнего «собрания». По субботам многие люди хотят обсудить вопросы, связанные со ссудами, но я точно знаю, что большая часть банков закрывается к двум часам дня, а сейчас уже почти пять. У мамы на лбу то и дело выступают капельки испарины. А меня постоянно бросает то в жар, то в холод после идиотского купания в Северном море.

– Кто был тот парень? – спрашивает мама, глядя туда, где недавно стояла машина Дэнни. – Твой бойфренд?

– Просто друг.

Мама резко наклоняет голову ко мне:

– Не стоит тебе с ним знаться. Он слишком взрослый для тебя. Странно, что ему захотелось встречаться с девочкой твоего возраста, – нет, я ему не доверяю.

– Ему восемнадцать, как Диллону.

Но она права. В Дэнни есть что-то подозрительное, и он слишком много знает. Стоит мне о нем подумать, и у меня неприятно щиплет в горле.

Мама дует на пальцы, наклоняется и вынимает из-под раковины бутылку «Бомбейского сапфира». Она наполовину пустая, а я знаю, что мама ее купила два дня назад. Мама пьет джин из горлышка, а когда опускает бутылку, глаза у нее полны слез, но при этом выражение лица безмятежное.

– На, выпей немножко, – говорит она. – Ты порой такая же унылая, как я. Не позволим мужикам трепать нам нервы.

Она делает еще глоток и со стуком ставит бутылку на стол.

– Я думала, у вас с папой все хорошо.

– А ты не думай, – говорит мама. – Никогда не думай, что все хорошо.

Стоит мне сделать первый глоток джина – и меня сразу выворачивает наизнанку. Мама запрокидывает голову, хохочет и говорит:

– К нему надо привыкнуть!

Я хочу привыкнуть. Беру стакан и наливаю немного джина.

Мы сидим за столом. За окнами смеркается, и на кухонный пол и стол ложатся наши длинные тени. Мама снова пьет из бутылки, а я – маленькими глоточками из стакана, привыкая к тому, как джин обжигает горло. Мама не останавливает меня, когда я наливаю себе еще.

– Я скучаю по ней, – вдруг говорит она.

Я не сразу понимаю, о ком она говорит, но вскоре догадываюсь. Иногда я забываю, что бабушки больше нет с нами – она перестала приезжать, когда нам с Эдди исполнилось девять лет, так что я ее давно не видела. Отец говорит, что как-то раз она заезжала после исчезновения Эдди, но я в то время была в школе.

– Да, я тоже по ней скучаю. Трудно поверить, что она умерла.

У мамы задумчивый вид. Она словно вспоминает что-то хорошее. Она никогда не рассказывает о своем детстве – ну, разве что говорит, что все было хорошо, когда она была совсем маленькая.

– А почему бабушка уехала с Черного острова? – спрашиваю я и думаю: какой удачный момент для этого вопроса. Может быть, мама мне наконец скажет.

Похоже, она как раз в настроении пооткровенничать.

– Из-за моста, – отвечает мама коротко, словно этим все сказано.

– Из-за моста? Почему? Что случилось?

– Его построили.

Мне кажется странным то, что мост мог кого-то заставить уехать из родного города. До постройки моста, для того чтобы попасть в Инвернесс, приходилось ехать до того места, где начинался полуостров, а потом возвращаться обратно вдоль устья реки. Для меня мост существовал всегда, поэтому я ничего другого не знала. Вообще-то мы им почти не пользуемся, но из-за того, что мост есть, наши места кажутся не такими забытыми и заброшенными.

– Разве мост – это не было хорошо?

– Бабушка так не думала. Для нее мост значил, что здесь станет больше народа. Туристы, люди из города. Совсем ей это не нравилось. Она же на Черный остров перебралась, чтобы поменьше людей видеть. Ей нравилось уединение.

– А ты не чувствовала себя отрезанной от мира?

– Мы играли на отмелях. Там мы бывали по выходным. И я, бывало, смотрела в сторону материка и гордилась тем, что я на этой стороне. Как будто я какая-то особенная. После того как мост построили, мама прожила здесь еще пару лет, но не смогла с этим свыкнуться. Ей хотелось тихой, спокойной жизни.

А я вот не могу представить жизни спокойней, чем тут у нас. Да и туристы меня тоже радуют. Среди них можно затеряться. Они не знают, кто я такая.

– Мам, а почему вы с бабушкой перестали разговаривать?

Я делаю маленький глоток джина и жду ответа.

– Я все испортила, Элси. Я совершила ужасную ошибку, и мне пришлось потом жить с этим.

– Какую ошибку? – шепотом спрашиваю я.

Мама отодвигается от меня и откидывается на спинку стула:

– Я тебе кое-что скажу. Никогда не впускай никого в свою жизнь, если они не могут тебя простить. И еще, Элси, не делай ошибок.

– Каких ошибок? – спрашиваю я, но мама меняет тему.

Она в который раз рассказывает мне историю про то, что, когда она рожала Диллона, отец находился на другом краю света.

– Я пыталась дозвониться на корабль. Вот они, мужики. Все у них всегда в последнюю минуту, – цедит мама сквозь зубы. – А мне восемнадцать лет, и я гадаю, вернется он вообще ко мне или нет.

– Он уйдет от нас?

Мама смотрит на меня:

– От меня уйдет. От вас – никогда.

И тут она начинает хохотать, и, когда я пытаюсь отобрать у нее джин, она цепко обхватывает бутылку и говорит мне, что она очень плохой человек и что все так думают. Когда она так себя ведет, она меня пугает. Мне страшно, когда она начинает грязно ругаться. Я боюсь, что она упадет и расшибет голову. Но она похожа на клоуна-неваляшку – в тот самый момент, когда мне кажется – вот сейчас она рухнет на пол, она вдруг выпрямляется, смотрит на меня в упор и улыбается алыми, как вишни, губами.

– Я скучаю по Эдди, – говорю я, надеясь, что мама захочет поговорить о нем.

– Тс-с-с! – шипит мама. – Эдди спит.

Эдди не спит. Он сидит в кухонной раковине и смотрит в окно, на звезды. «Там медведь», – бормочет он себе под нос, а потом поворачивается ко мне и говорит: «Элли, мы теперь совсем не видим падучих звезд. Как же нам загадывать желания?»

Отец является домой после полуночи. Мама спит, уронив голову на стол, ее руки безжизненно висят. Я хочу посмотреть на отца, но кухня раскачивается из стороны в сторону. Я пытаюсь подняться и соскальзываю на пол. Желчь приливает к горлу. Полоска лунного света ложится на начищенные до блеска туфли отца. Меня тошнит прямо на них.

Глава вторая

За окном хрипло кричат галки. Вдалеке звонят колокола, созывая прихожан на утреннюю мессу. Встать с кровати трудно – у меня слишком сильно болит голова. От запаха жарящегося в кухне бекона меня начинает подташнивать. Интересно, мама поняла, сколько я выпила? Может быть, она подумала, что у меня в стакане вода? Я наклоняюсь, поднимаю с пола блокнот и составляю новый список.

1. В тот день Диллон плыл к берегу не для того, чтобы искать Эдди. Кого – надо выяснить.

2. Моего отца точно не было на берегу, когда пропал Эдди. Надо выяснить, где он был.

3. Перед тем как я отключилась, отец бежал ко мне и держал в руке что-то синее. Надо выяснить – что.

Не так-то много было для начала расследования, но две вещи мне были ясны как божий день. Отец и Диллон что-то скрывали от меня, а я способна вспомнить больше, но для того, чтобы это произошло, мне нужно оказаться под водой. Я помню свои первые вспышки воспоминаний – на Ханури-Пойнт, на берегу, – но тогда это были краткие обрывки. Настоящие воспоминания прячутся под водой – в этом у меня не было сомнений.

В дверь стучит отец. Я прячу блокнот под одеяло.

– Завтрак готов, – говорит он, искоса глядя на меня.

– Я не хочу есть.

– Твоя мать тоже есть не хочет, – ворчит отец. – Но ты хотя бы большую часть гадости выбросила из организма.

Отец смотрит на свои туфли. Он меня не отчитывает, и мне интересно – почему? Может быть, наказание для меня – этот жареный бекон? Для меня и для мамы.

Он подходит к окнам рядом с моей кроватью.

– Дует здесь, – бормочет он и пытается закрыть окно плотнее. Ему на руку падает цементная пыль. – Разваливается дом.

Я забираюсь под одеяло по шею.

Уходя, отец говорит:

– Кстати, ты на неделю под домашним арестом.

Ненавижу его.

Еще один вопрос вертится у меня в голове. Знает ли Тэй про Эдди? И слишком ли ужасно, если знает? Да, отвечаю я себе. Потому что, если Тэй узнает об Эдди, он всегда будет думать о той частичке меня, которой недостает.

Глава третья

Неделя тянется медленно. Мама часто и подолгу плачет, но джин мне больше не предлагает. Диллон выходит из дому еще до того, как я встаю, чтобы дойти до Лары и вместе с ней идти в школу. Он даже ужинать домой не приходит. Меня из дому не выпускают из-за джина, но отец работает допоздна, так что даже не догадывается, что каждый день после школы я отправляюсь в бухту. Я жду Тэя в лодочном сарае, но он туда еще ни разу не пришел. Но я знаю, что он здесь побывал, потому что нашла очки для дайвинга и резиновые боты. На моем шкафчике лежит грязное полотенце. Не сомневаюсь: Дэнни уже успел выложить Тэю все по полной программе, и теперь он не хочет иметь со мной ничего общего. Всегда одно и то же. Никто не хочет дружить с девочкой, чей брат умер. А вдруг она заплачет? А вдруг захочет об этом поговорить? А вдруг она странная и опасная?

Мне хочется оказаться под водой, чтобы ко мне опять пришли воспоминания, чтобы снова пережить мгновения, когда совсем не было боли.

В пятницу мама идет на работу, а я прогуливаю школу, чтобы не попасть на контрольную по математике. Утром покупаю кое-что для мамы в «Superdrug» и, придя домой, выкладываю покупки на ее кровать. Помада оттенка «мокко» и лак для ногтей разных цветов. Еще – тушь для ресниц. Тушь я взяла первую попавшуюся, но она оказалась из тех, которые увеличивают объем ресниц, – маме подойдет. На ланч я ем сэндвич с сыром, похожим на пластмассу. Хлеб, ко всему, смазан маслом, и к сыру добавлен маринованный огурец. Я достаю из кармана украденный в аптеке «Veet»[8]. Сижу, свесив в ванну покрытые белой пеной ноги, и курю сигарету. Закончив депиляцию, смываю пену и волосы в сливное отверстие, мою ванну и раковину, чищу унитаз и брызгаю в ванной освежителем воздуха с запахом лимона. После этого захожу в комнату Диллона. Сколько лет прошло – а мне все равно странно находиться здесь. Просто не представляю, как Диллон может здесь жить, – там, где стояла кровать Эдди, около окна, теперь пустое место.

Я ложусь на пол и просовываю голову и плечи под кровать Диллона. А там – прилипшие к ковру и стене над плинтусом засохшие остатки еды. Меня начинает подташнивать. Коробки с книгами и журналами и носки, от которых пахнет плесенью. Но старого гидрокостюма Диллона здесь нет. Заглядываю в гардероб. Здесь тоже отвратительно пахнет. На верхней полке пусто, лежит толстый слой пыли, а на нижней полке аккуратным рядком стоит обувь. Вынимаю из шкафа «кенгурушку», которую обычно носит мой старший брат, и обыскиваю карманы на предмет денег. Мои пальцы покрываются чем-то липким. Это сыр, которым были сдобрены макароны. Меня начинает выворачивать наизнанку, но я сдерживаюсь изо всех сил, чуть не плача.

И тут я вижу его. Гидрокостюм висит в самом углу. Нюхаю его рукав. Пахнет затхлостью, как от старых ботинок. Но я хватаю костюм и бегу в ванную, чтобы примерить. Он такой тугой, что у меня болят пальцы, когда я пытаюсь натянуть штанины на бедра. Но вот наконец мне удается застегнуть «молнию», и ткань облегает мое тело. Мне тепло и радостно. Я задерживаю дыхание. Проходит тридцать секунд – и у меня начинают покалывать руки. Проходит сорок пять – и я шумно выдыхаю. Вспоминаю все случаи, когда я задерживала дыхание, когда расстраивалась или злилась. Наверняка мне удавалось не дышать секунд двадцать, не больше. Делаю несколько глубоких вдохов и пробую задержать дыхание еще раз. Идут секунды. Мое лицо багровеет. Добираюсь до шестидесяти секунд. Только до шестидесяти. Я слишком измождена, чтобы попробовать снова.

Вечером родители уходят в паб. Они всегда ходят туда по пятницам, потому что к этому дню маме обычно лучше – ну, по крайней мере, лучше настолько, что с ней можно разговаривать. Отец называет это «слушаниями», и это слово он всегда произносит со вздохом.

Я прохожу мимо комнаты Диллона и слышу скрип. Заглядываю в замочную скважину и вижу Диллона в постели с Ларой. Они укрыты одеялом, но мне видны плечи Диллона. Мелкие мышцы у него на спине напрягаются и расслабляются. Все происходит очень негромко. Диллон еле слышно стонет, но больше слышно дыхание. Чуть позже они замирают, и я вижу груди Лары – они не такие большие и обвисшие, как у меня, а маленькие, идеальной формы. Диллон лежит рядом с ней с закрытыми глазами, часто, но тихо дышит и почти не шевелится. Лара кладет его руку себе на грудь. Диллон улыбается, но не открывает глаза.

Интересно – это у Диллона в первый раз? А у Лары – в первый? На их месте я бы не стала делать это в родительском доме. Нашла бы какое-то темное укромное местечко. К примеру, лодочный сарай.

Девчонки в школе много болтают о сексе. Собираются на спортивной площадке, разглядывают журналы. Что там, в этих журналах, я никогда не видела, но девчонки болтают про «позиции месяца», а мальчики напропалую обсуждают девчоночью анатомию. Несколько месяцев назад фотография обнаженной Фифи Кент была разослана всем ученикам нашего возраста лучшим другом ее бойфренда. Я эту фотографию не видела, потому что у меня нет мобильника – какая была бы тоска иметь телефон, по которому никто никогда не позвонит. Да и вообще, я хочу, чтобы меня оставили в покое. Про Фифи Кент говорили ужасные гадости, и теперь она, как и я, ест свой ланч в одиночестве. Я иногда думаю, не сесть ли рядом с ней, но подозреваю, что разговаривать со мной она не станет.

Еще разок глянуть, а потом уж спуститься по лестнице. Диллон лежит, подперев голову согнутой в локте рукой, и любовно смотрит на Лару. Он накручивает на палец прядь ее бесцветных волос. Не стоит мне шпионить за людьми. Я вижу такое, чего мне видеть вовсе не хочется.

Глава четвертая

Как только начинает теплеть, и даже раньше этого времени, подростки с Черного острова устраивают вечеринки на Ханури-Пойнт, около маяка. Меня туда ни разу не приглашали, но иногда я тайком крадусь следом за Диллоном и прячусь в темноте. Сегодня – первая вечеринка в этом году, хотя май еще не наступил. Диллон уже успел перемерить три разные рубашки. Наконец он выбирает жутко уродливую, коричневую. Его волосы щедро сдобрены гелем и взбиты «ежиком». Я прячусь за дверью, когда он врет родителям и говорит, что идет к Ларе домой. Он старательно подчеркивает, что ее родители будут дома и что они все вместе поужинают. Дожидаюсь момента, когда отец и мама уходят в кухню, и иду за братом.

Когда я наконец добираюсь до места, вечеринка уже в разгаре. Они ушли на порядочное расстояние, чтобы оказаться подальше от кладбища. В основном тут ребята из классов S5 и S6, но есть и несколько моих ровесниц, у которых бойфренды постарше. Все принесли с собой одеяла, чтобы сидеть на них, а также прихватили сумки-холодильники с пивом и водкой. Марти Дженсон, школьный диджей, стоит посередине со своими деками. Одной рукой он подкручивает пластинки, а второй, сжатой в кулак, бьет по воздуху. Вокруг него сгрудились девочки, они демонстрируют ему самые классные танцевальные движения, на какие только способны (дерьмовые по большей части), а он пускает слюни, глядя на них. Лара лежит на циновке рядом с Эйлсой Фитцджеральд. Она окликает Диллона, он садится между ними и обнимает Лару. Эйлса протягивает ему банку пива, но Диллон качает головой и достает из кармана куртки бутылку. Наверное, это водка. Или джин. Как-то раз он сказал мне, что это наименее калорийные алкогольные напитки. Музыка звучит громче.

Я иду к речной отмели и сажусь рядом с Эдди. «Кенгурушка» у меня застегнута так, что ворот закрывает губы, и комары меня не достанут – похоже, они рановато прилетели в этом году. Жаль, что я не отлила немного маминого джина в бутылочку от воды. Хотя бы согрелась.

Если кто-то посмотрит в эту сторону с берега, то заметит меня, но не догадается, что это я. Но никто и не думает оборачиваться. Все слишком сильно заняты – обнимаются и раскачивают руками, держа банки и бутылки. Со своего наблюдательного пункта мне видны парочки, уединившиеся в высокой траве и за большими валунами на берегу. Я стараюсь не смотреть на них. Ищу знакомые лица в толпе на берегу. Ищу Тэя. И Дэнни.

Долго искать не приходится. Тэй появляется и идет прямиком ко мне.

– Элси Мэйн, – говорит он, глядя на меня сверху вниз.

Тэй сдвигает назад капюшон куртки, а я высовываю из-за ворота подбородок, чтобы можно было разговаривать.

– А как ты понял, что это я? – спрашиваю, поеживаясь от холода.

Да, и откуда ему известна моя фамилия? – звенит в мозгу тревожная сигнализация.

Еще бы он этого не знал.

– Просто угадал. Можно к тебе присоединиться, или у тебя своя личная вечеринка?

– Присоединяйся, если хочешь, – говорю я, мысленно готовясь к обороне. – Но вечерника вон там.

Тэй смотрит в сторону пляжа и хмурит брови:

– Знаю. Я только что оттуда, и это самая паршивая вечерника, на какой мне только случалось побывать. Если вечеринки могут вонять, так от этой просто разит.

– А хорошая вечеринка, по-твоему, какая? – спрашиваю я.

Тэй пожимает плечами и садится рядом со мной. Вернее – между мной и Эдди. Я думаю, не отодвинуться ли мне подальше, но не могу придумать зачем.

– Ну, так что сказал Дэнни?

– О чем? – Тэй начинает скручивать косяк. – Покуришь?

– Нет, спасибо. Ну, тогда, на днях… Он сказал что-нибудь после того, как подвез меня домой?

– He-а. Я с ним не виделся.

– О, – говорю я с облегчением. По какой-то причине Дэнни решил помалкивать про Эдди. – Я пару раз приходила в бухту, но тебя там не было, – добавляю я.

– Знаю. Мик сказал, что ты там шныряла.

Черт. Надо было вести себя осторожнее.

– Ничего я не шныряла. Я в эту бухту приходила задолго до того, как ты там появился.

– Знаю.

– Вот и хорошо. Рада, что ты знаешь.

– Отлично.

– Ну и чем же ты занимался? – спрашиваю я.

– А что?

– Просто спрашиваю. Ну, веду светскую беседу, как говорится.

– Да ничем таким особенным не занимался. То да се.

Я вздыхаю:

– Понятно. Хорошо.

Разговор не клеится. Не понимаю, почему мы ведем себя так, словно из-за чего-то поссорились.

– Если ты не хочешь говорить со мной, зачем ты тогда сюда пришел? – спрашиваю я.

– Спокойно, – говорит Тэй и касается моей руки. Он улыбается, его взгляд смягчается, и я тут же растворяюсь.

Как такое может быть? Почему этот человек, с которым так непросто разговаривать, делает так, что я ни с того ни сего просто растекаюсь?

– Пришел посмотреть, как ты. После той попытки самоубийства. Я бы позвонил, но у меня нет твоего номера.

– Нет у меня никакого номера, – бурчу я в ответ. – В смысле, мобильника нет.

– Мобильники – это для лузеров, – говорит Тэй, не задумываясь, достает телефон из кармана и швыряет в сторону моря.

В следующую секунду слышится негромкий всплеск. Я смотрю на Тэя раскрыв рот:

– Ты только что выбросил телефон?

– Ага. Звонить-то некому. Ну, так у тебя, значит, все в порядке?

– Ну да, в порядке, но не благодаря тебе, – отвечаю я, все еще делая вид, что обижена, но при этом гадаю, дорогой ли был телефон. Если да, то для чего он это сделал – чтобы произвести на меня впечатление? Или он то и дело вытворяет что-то подобное?

– Прости. Я не ожидал, что ты прыгнешь, – признается Тэй.

Дым от его косяка попадает мне в горло. Какое-то время мы сидим молча, и я смотрю на Диллона и Дару. Она, можно сказать, легла на него и целует его шею. Тут я замечаю, что Эйлса смотрит на Диллона раскрыв рот. Диллон всем нравится. Наверное, в нем что-то есть. Что-то такое, чего нет во мне. Музыка стихает, и я слышу тихое шуршание волн, набегающих на гальку. От ветра у меня разбаливается голова и немного хочется спать. Я громко зеваю.

– Это шок от холодной воды, – говорит Тэй.

– Что? – настораживаюсь я.

– У тебя на лице есть крошечные температурные рецепторы. Когда лица касается холодная вода, пульс замедляется, и кровеносные сосуды сжимаются. Тело бережет кислород для сердца и не дает сделать вдох. Вот что произошло, когда ты прыгнула в море.

– Блеск. Мог бы сказать мне об этом до того, как я прыгнула, – ворчу я.

Но его объяснение звучит знакомо. Кажется, я про что-то такое читала, когда делала какое-то домашнее задание по биологии. Человеческое тело – это единственное интересное из всего, что мы узнаем в школе. Я написала доклад о младенцах – о том, как они способны выживать в экстремальных условиях. Например, оказавшись в холодной воде.

– Рефлекс млекопитающих? – спрашиваю я, радуясь тому, что произношу умную фразу. – Это то самое, что помогает выдрам и дельфинам так долго оставаться под водой.

Тэй усмехается, распрямляется и вытягивает ноги.

– Именно так, – кивает он. – Но у нас, людей, с этим не так хорошо. – Он придвигается ближе и пытливо смотрит на меня.

Мне не по себе.

– Послушай, мне вправду жаль, – говорит он. – И я должен кое-что сказать тебе.

Господи. Ну, вот оно. Сейчас он мне скажет, что знает, кто я такая, и что он не хочет со мной иметь ничего общего. Тяжкий груз разочарования наваливается на меня, мерзко сосет под ложечкой. Так можно и Эдди убить.

– Ну, давай выкладывай, – цежу я сквозь зубы, готовая вскочить и уйти.

Тэй опускает глаза.

– Не надо было мне уговаривать тебя прыгать, – начинает он. – Но… честно, я себя ругаю за это… но я был рад, когда ты все же прыгнула. Я еще подумал: это девчонка с яйцами.

– С яйцами? – переспрашиваю я, не совсем понимая, к чему он клонит.

– Ну да. В смысле – смелая.

– Я знаю, что означает слово «яйца».

– Ну да. В общем, вот это я хотел сказать.

Что? Нет, у этого парня очень странная манера разговаривать. Я гадаю, не связано ли это отчасти с тем, что он покурил марихуану. А может быть, он вообще не любитель разговаривать. Если ему хочется посидеть в тишине, я не против. Хотя бы я сама не брякну какой-нибудь глупости.

– У меня целый год был ларингит, – наконец произношу я, надеясь, что он поймет мой намек – что ему вообще не обязательно что-либо говорить.

– Да? – Тэй прижимает ладонь к горлу и проводит по коже.

– Я почти двенадцать месяцев никому ни слова не говорила, кроме брата.

Тэй кивает. Похоже, понимает.

– А еще какие-то проблемы со здоровьем у тебя есть, про которые мне надо знать? – спрашивает он с улыбкой.

– Нет, а у тебя? – тут же спрашиваю я.

Тэй громко смеется:

– Иногда у меня бывает вывих в плече – сам по себе. Но во всем, кроме этого, я нормальный, здоровый семнадцатилетний парень.

Он продолжает смеяться. Я хмуро смотрю на него.

– Извини, – говорит он. – Не знаю, почему я так много смеюсь. Иногда хохочу без причины. Это нехорошо. Но, между прочим, ты в тот день так и не сказала, каков твой вердикт.

– Насчет чего? Насчет фридайвинга?

– Нет, насчет того, кто победил в прыжках в воду.

С моих губ срывается вздох облегчения. Если бы Дэнни рассказал Тэю про Эдди, Тэй бы уже наверняка об этом обмолвился. Я представляю идеальные движения Тэя, его стройное тело, рассекающее воздух, и мгновение, когда он вынырнул на поверхность, даже не особо тяжело дыша. У меня сосет под ложечкой, но мне не хочется радовать его тем, как он был, на мой взгляд, хорош.

– Конечно, я! – заявляю я. – Думаю, я заработала дополнительные очки за то, как драматично все получилось. – И добавляю потише: – Ты ведь сам только что сказал насчет того, что я храбрая, – значит, я произвела на тебя впечатление.

Тэй улыбается, качает головой и говорит:

– Ну да, в этом смысле я отдаю тебе должное, но я хочу реванша.

– Насчет этого не уверена.

– Ой, ладно! Нельзя, чтобы один неудачный случай заставил тебя отказаться.

– Дэнни говорит, что мне больше нельзя приходить в бухту.

Тэй поджигает длинную травинку и гасит кончиками пальцев. Поджигает другую травинку. Его паузы еще длиннее, чем были у Эдди.

– Тэй? – негромко окликаю его.

Он запрокидывает голову и усмехается, скосив глаза на меня. Я отбрасываю капюшон назад, чтобы не слишком сильно походить на мальчика. Я, конечно, знаю, что волосы у меня лежат как попало, а ветер еще сильнее растреплет их, и причесаться – никакой возможности. Замечаю, что Тэй на миг задерживает взгляд на моих волосах, но в следующее мгновение он смотрит мне в глаза:

– Слушай, ты насчет Дэнни не переживай. Просто он не любит соревноваться с девчонками. Иногда он бывает ужасным занудой.

– Если он тебе не нравится, почему же вы с ним друзья?

Тэй фыркает:

– Мы не то чтобы друзья. Он мой двоюродный брат, поэтому приходится общаться.

– О. А что, если… – Я умолкаю, вспомнив, что не могу назвать Тэю настоящую причину, почему Дэнни велел мне держаться подальше от бухты. – У меня предки довольно строгие, – говорю я. – Волнуются.

– Так мы тогда будем подальше от чужих глаз держаться. Полным-полно мест, где можно нырять, погружаться, – таких, где нас никто не увидит.

Он часто моргает, наклоняет голову и пытается заглянуть мне в глаза. Я чувствую, что земля уходит из-под меня. Если он меня сейчас поцелует, что мне делать? Я жду и готовлюсь к тому, что его губы коснутся моих, а в то же время думаю, что с ума сошла – с какой стати ему меня целовать?

Слышится скрежет и истерический пронзительный хохот. Мы с Тэем смотрим в сторону морского берега и видим группу, идущую в нашу сторону. Одна девушка падает и с трудом встает на ноги. Я узнаю ее прямые длинные волосы. Это Лара. Диллон держит ее за одну руку, Эйлса – за другую. Они помогают ей выпрямиться, но она снова падает. Пьяна в стельку.

Тэй встает:

– Пошли, Элси. Давай уйдем отсюда.

Но уже слишком поздно. Диллон заметил меня. И Эйлса тоже.

Диллон отпускает руку Лары и бежит вверх по речной отмели.

– Элси, ты что тут делаешь? – выдыхает он, тяжело дыша.

Ему приходится остановиться и упереться ладонями в колени, чтобы отдышаться. Я вижу, что он слегка пьян. Он смотрит на Тэя, но его взгляд слегка блуждает.

Тэй хватает меня за руку, чтобы помочь мне встать.

– Убери свои лапы от моей сестры, – шипит Диллон.

Тэй отпускает меня. Они с Диллоном в упор смотрят друг на друга. На секунду у меня мелькает мысль, что сейчас Диллон ударит Тэя, но на морском берегу стонет Лара, и мой брат оборачивается. Тэй в мгновение ока срывается с места. Никогда не видела, чтобы кто-то так быстро бегал. Он исчезает в темноте, и я не успеваю броситься за ним. Диллон без сил падает рядом со мной на колени. Похоже, его, того и гляди, стошнит.

– Можешь проводить Лару? – кричит он Эйлсе. – Мне надо отвести Элси домой.

– Надо было оставить ее с этим уродом, с ее придурком-бойфрендом! – кричит Эйлса откуда-то из темноты.

«Я-то, по крайней мере, не лезу целоваться к бойфренду моей лучшей подружки», – думаю я, и у меня от возмущения вскипает кровь. И Диллон меня тоже бесит.

– Мне не надо, чтобы ты отводил меня домой, – бросаю я. – Мне тут было очень даже хорошо.

Диллон рывком поднимает меня на ноги. Удивительно – откуда у него силы?

– Держись подальше от этого парня, – цедит он сквозь зубы.

– С какой стати? Тебе-то что?

Диллон смотрит в ту сторону, куда убежал Тэй, после чего тащит меня к тропинке, которая ведет к вашему дому через поле для гольфа.

– Мне не все равно, потому что я твой брат и я за тобой смотрю. Если мать с отцом узнают, они на дыбы встанут.

– А ты сюда тоже не должен был приходить, между прочим, – напоминаю Диллону.

– Лузер! – вопит Эйлса, и я не понимаю – неужели она это Диллону кричит?

Ладно, мне так и так хочется домой. Отлично обойдусь без всех этих людей, которые вдруг начали так нежно обо мне заботиться. Раньше всем было плевать, есть у меня вообще друзья или нет. Да пошли они.

Диллон всю дорогу до дома крепко держит меня за руку. Всего несколько месяцев назад мы с ним ходили по округе вместе, а теперь вроде как в ссоре, он отдалился от меня. Не сомневаюсь: против меня его настраивают Лара с Эйлсой.

Когда мы входим в дом, родители уже легли спать. Мы оба замерзли, наша одежда влажная от сырого морского воздуха.

В кухне Диллон жадно выпивает целую пинту воды.

– Кого ты искал? – спрашиваю я. – В тот день?

Диллон смотрит на меня, сдвинув брови, выходит и поднимается наверх, в свою спальню.

А я лежу на диване и слушаю, как Эдди рассказывает мне разные шутки – до трех часов ночи. На все шуточные вопросы он дает неверные ответы, но мне все равно. Я держу его внутри себя.

Мне бы хотелось и Тэя взять внутрь себя. Я бы взяла, но не знаю, как проникнуть в его голову.

Глава пятая

Мы долго не понимали, что не так с Эдди. На самом деле никто не знал наверняка, что с ним. Он был неуклюжий, неловкий, а я была почти на голову выше него. Он многого не понимал и все время смущался и огорчался.

«Мальчики всегда развиваются медленнее девочек», – говорили все подряд – наши родители и сплетники в нашем городке, когда мы выбирались на прогулку или по магазинам, и местные врачи, и врачи в больнице Инвернесса.

Я притворялась, будто плоховато бегаю, притворялась, что падаю. Бывало, я роняла и разбивала стаканы и нарочно плохо выговаривала слова, чтобы вокруг не думали, что Эдди – другой, не такой, как все. Но я не могла так делать вечно. И я не понимала, почему Эдди все дается с таким трудом. Дома я продолжала притворяться, но мне не хотелось, чтобы другие люди думали, будто я тупая или неуклюжая, поэтому в школе я всем начала показывать, что умею делать то и это. Но когда я как-то раз выиграла забег на пятьдесят метров, я спрятала от родителей золотую ленточку.

Наконец учительница второго класса начальной школы решила что-то предпринять насчет Эдди. Она вызвала психолога-трудотерапевта. Мы с Эдди прошли через множество тестов. Мне эти тесты делать было необязательно, но я сама хотела. Мы должны были брать деревянные шарики и кирпичики и засовывать их в разные дырочки или укладывать в коробки. Мы должны были повторять фразы и делать много чего разного – например, прыгать на месте и со скакалкой. Что там было еще – я не так уж хорошо помню. Потом мама долго разговаривала с этим трудотерапевтом, а мы с отцом сидели в машине. Эдди хотел послушать детские стишки, но отец не пожелал включить СО. Он очень тихо и спокойно сидел за рулем, а Эдди возил машинки по моей руке, вверх и вниз. Наконец отцу это надоело, и он привел нас в школу. Мы сидели рядом с кабинетом, и нам все было слышно.

«Такое просто происходит, миссис Мэйн. Это не ваша вина».

«Мы можем назначить ему ряд препаратов, чтобы он вел себя спокойнее».

«У вашего сына всегда будут сложности с выполнением повседневных действий, миссис Мэйн».

«Лучше всего вам было бы постараться облегчить его жизнь. Купите ему обувь с липучками. Пусть ест пластиковыми ложками и вилками».

Эдди не купили ни обуви с липучками, ни пластиковых ложек и вилок. Список с этими рекомендациями я нашла в помойном ведре на следующий день после встречи с врачом, он был порван на кусочки.

Вечером, после беседы с психологом-трудотерапевтом, мама дала нам на ужин спагетти-колечки с мини-колбасками, а потом поднялась наверх и долго плакала. Я все свои миниколбаски отдала Эдди. Я велела ему сидеть прямо и ровно держать голову. А потом уложила его на пол, сказала, чтобы он держался снизу за край дивана, и попыталась вытянуть его ноги, чтобы они стали подлиннее. Я тянула и тянула, пока Эдди не сказал:

«Ты мне делаешь больно, Элли».

Мне не нравилось то, что я выше и сильнее его. Я чувствовала себя великаншей. Я, бывало, говорила: «Эдди, кушай зелень, и тогда будешь такой же высокий, как я», и он всегда меня слушался. Я говорила «Отдай мне свои конфеты, ляг на травку, давай поиграем, Эдди» И он всегда-всегда меня слушался.

А не надо было. Надо ему было научиться меня не слушаться, тогда бы я не чувствовала себя такой виноватой.

Глава шестая

По средам мистер Джонс открывает кабинет технологии на время ланча, чтобы ученики могли поработать со своими проектами. Обычно собираются несколько человек, которые приходят сюда каждую неделю. Мы делаем вид, будто сами решили посидеть тут, каждый сам по себе, со своими сэндвичами. Мы – немного не такие, как все, или снаружи, или внутри. Думаю, я попадаю и в ту и в другую категорию. Я другая снаружи, потому что толстушка и ношу мальчишескую одежду, а внутри я другая из-за того, что целый год проболела ларингитом и у меня не хватает одной половинки.

Технология – мой любимый предмет, потому что мистер Джонс разрешает нам заниматься своими проектами и мне не надо ни с кем говорить. В этом семестре мы должны что-то сделать из дерева. Я выбрала парусный кораблик, потому что это напоминание о счастливых днях. Бывало, отец брал нас на летние прогулки на катере вокруг Черного острова, чтобы мы могли увидеть дельфинов. Эдди обожал эти прогулки. Ему нравились водяные брызги, нравилось сидеть на плечах у отца и первым замечать «финов». «Смотрите, вон Озорник! – кричал он. – А вон Сандэнс!» Он помнил все имена, которые называл гид, но на самом деле не знал, какого дельфина как зовут. А уж особенно ему нравилось, когда ему разрешали управлять катером. А я любила сидеть на корме и смотреть на воду, которую вспенивал мотор. Шум мотора заглушал все плохие мысли, какие у меня только были об Эдди.

Сегодня в кабинете технологии, кроме меня, только один мальчик. Его зовут Фрэнки, от него пахнет прокисшими фруктами, и его плечи всегда посыпаны перхотью. С виду он совершенно нормальный, если не обращать внимания на перхоть, а вот внутри – другой, не как все. Разговаривает он так, словно ему двадцать пять, и он знает все обо всем – кучу всякой навороченной мути про физику, инженерию и книги. Я против него ничего не имею – иногда он даже забавный, – но стараюсь, чтобы никто не замечал, если я с ним разговариваю. Уж лучше совсем обходиться без друзей, чем если будут думать, что Фрэнки – мой друг.

Когда я выдвигаю ящик стола, я обнаруживаю, что мачта моего кораблика сломана пополам, а паруса из хлопка порваны на мелкие кусочки. Переворачиваю лодочку и вижу, что на днище фломастером написано: «Можно подумать, у тебя вообще может быть бойфренд». Сражаюсь со слезами. Вообще-то, в школе я не плачу. Я держу две половинки мачты в руках и сжимаю кулаки. Острые края вонзаются в ладони. Оборачиваюсь и вижу, что Фрэнки что-то бормочет и мотает головой.

– Я не смог их остановить, – тихо мямлит он, и его деревянная заготовка выскакивает из токарного станка и падает на пол. – Я пытался, но они начали надо мной издеваться.

Он наклоняется, чтобы подобрать деревянный кирпичик, его очки падают, а потом я слышу хруст стекла – Фрэнки наступает на свои очки.

– Не надо было тебе ничего никому говорить! – кричу я ему. – Только хуже сделал!

Я все еще борюсь со слезами, у меня щиплет в носу.

Фрэнки собирает с пола осколки пластиковых стекол. Я поспешно выключаю токарный станок, пока он еще чего-нибудь не угробил, и поворачиваюсь к нему спиной.

К концу перерыва на ланч успеваю сделать новую мачту. Она не так хороша, как первая, но я не позволю ее сломать. Для верности кладу мачту в рюкзак и обещаю себе: в один прекрасный день у меня будет свой корабль и я отправлюсь путешествовать и делать открытия. Куда именно я отправлюсь – этого я пока не знаю, но, может быть, в Северном море еще остались неоткрытые острова. Может быть, я найду другое место наподобие Черного острова, чтобы там были и пляжи, и морские выдры, и лодочный сарай. Разница будет в том, что там никто не будет знать, кто я такая.

А на следующей неделе я сделаю на уроке новые паруса для моего кораблика, и они будут больше, красивее и крепче, и они унесут меня куда угодно, куда я только захочу.

Глава седьмая

Диллон начал делать фитнес-пробежки в саду. Бегает по периметру, потом хватается за крепкую ветку яблони и подтягивается, как на перекладине. При этом он широко раскрывает и кривит рот, и на лбу у него вспучиваются вены. Подтянуться ему удается пять раз, после чего он падает на землю посреди спутанных древесных корней и сорняков. Он лежит на спине, тяжело дыша, потом переворачивается на живот и начинает отжиматься. Каждое отжимание он выполняет со стоном.

Я медленно иду к нему и останавливаюсь около его головы. Уже почти стемнело. Включается фонарь над крыльцом, становятся видны капли пота на лбу моего брата. Руки Диллона дрожат. Он поднимается и выпрямляется во весь рост. Увидев меня, вскрикивает, как девчонка.

– Черт! Слушай, хватит уже шпионить за всеми! – сердито говорит Диллон, снова опускаясь на траву.

– Я не шпионила. Мама хочет знать, будешь ли ты ужинать.

Диллон качает головой и прижимает руки к животу:

– Я поужинал у Лары.

Смотрю на него, вздернув брови. Он тоже вздергивает брови.

– Кстати, насчет того, что ты шпионишь за мной, – говорит Диллон. – Ты зачем вчера на вечеринку притащилась? Тебе нельзя гулять так поздно.

– А почему тебе можно ходить на вечеринки, а мне нет?

– Потому что я старше, – отвечает Диллон. Он говорит это таким тоном, что я сразу вспоминаю: примерно так же я говорила Эдди, когда он спрашивал, почему мне что-то можно, а ему нельзя. Да, я так говорила, надеясь, что он не поймет, что между нами нет особой разницы, пусть я и родилась на несколько минут раньше. Я чувствую себя виноватой. Наверное, разница все-таки была. Если бы Эдди родился первым, он, может быть, не перестал бы дышать.

– Лара младше меня, а ты взял ее на вечернику.

– Это другое дело. Я был с ней и мог за ней присмотреть.

Диллон устало поднимается на ноги и отряхивает травинки с шортов. Вид у него смущенный, какой-то детский. На улице холодно, и мне не по себе из-за того, что мы так близко к кладбищу. Стоит мне поглядеть в сторону кладбищенской калитки, как она открывается, и в сад входит отец. Он смотрит на нас с Диллоном страдальческими глазами и идет к дому.

– Помнишь, отец держал что-то в руках в тот день, когда пропал Эдди? Что-то голубое. Думаю, это что-то у него появилось тогда, когда он на какое-то время исчез с берега.

У Диллона кривятся губы.

– Элс, ты с малознакомыми парнями не гуляй, ладно?

– Мы просто друзья, – отвечаю я.

– Обещаешь?

Я киваю. Я ему не скажу про то, что у меня в кармане записка от Тэя, которую я нашла в лодочном сарае. «Приходи в бухту в шесть утра в четверг». Это завтра. К записке был приложен гидрокостюм, но он показался мне таким маленьким, что я его не стала брать.

И мне не нужно, чтобы Диллон отвечал на мои вопросы, потому что ответы – в воде.

Мое первое в жизни тайное свидание с парнем. Перед сном я разыскиваю несмываемую тушь. Почти всю ночь не сплю, и у меня сосет под ложечкой от волнения.

Примерно в три часа утра я слышу, как Диллон кричит. Ему снится страшный сон. Я стою на пороге его спальни и смотрю, как он катается по кровати, словно бы пытаясь схватить что-то у себя над головой.

– Отпусти его! – кричит он во сне.

Под ложечкой сосет с такой силой, словно у меня в желудке резвится стайка бабочек. А еще мерзкий ком сжимает горло. Во сне Диллон кричит на меня. Я стою и смотрю на него, пока он не затихает, а потом на цыпочках возвращаюсь к себе и жду утра.

Глава восьмая

– Что это еще такое? – спрашивает Тэй, глядя на меня в гидрокостюме Диллона.

Шесть часов утра. Мы стоим на скальном уступе, нас поливает моросящий дождь и окутывает туман. Теперь по утрам светает рано, но все равно вокруг все темно-серое. Сегодня Черный остров бесцветен. О начале лета говорит только одно – то, что над моей головой вьется стайка мошкары. Комары любят сырость, а ветра, чтобы их отогнать, нет. Капли дождя стекают с кончика моего носа и ресниц. Тэй опускается на колени и тянет вверх кончиками пальцев изношенную ткань моего гидрокостюма. Пытается подтянуть штанины повыше.

– Тут полно дырочек. Черт побери, Элси. Где ты его взяла?

– Это костюм моего брата Диллона. Он его больше не носит.

– А, понятно.

Тэй встает. Смотрит в сторону дороги и поеживается.

– Все хорошо?

Он все еще смотрит куда-то за мое плечо:

– Диллон знает, что ты здесь? Он такой… защитник.

Насчет этого я не уверена. Диллон добрый и не такой уж крепкий – в смысле физической силы.

– Так ты поэтому убежал? Его испугался? – шутливо спрашиваю я.

Тэй нервно смеется и кладет руки мне на плечи:

– Испугался? Не смеши меня.

– Так почему же ты убежал? – спрашиваю я, стараясь скрыть недовольство.

– Сообразил, который час. Мне пора было уходить. У меня отец тоже строгий.

Его отца я видела. Действительно, пострашнее моего будет. Но все же как-то не очень верилось.

– Значит, Диллон не знает, что ты здесь?

– Господи, ну хватит уже напрягаться. Он тебя не побьет. Он был пьяный, вот и все. А на самом деле ему все равно, с кем я.

На самом деле это может быть и не так.

Тэй проводит ладонью по мокрому от дождя лицу и подталкивает меня к краю уступа:

– Пошли. Пора в воду. – Заметив мое испуганное лицо, он добавляет: – Не бойся, прыгать не придется.

Мы спускаемся по лесенке из металлических скоб, вбитых в стенку. Тэй впереди меня. Я надеюсь, что он не будет смотреть вверх и не увидит мою здоровенную задницу. Слышу легкий всплеск, смотрю вниз и вижу, что он уже в воде.

– Ну давай, тормоз! – кричит он мне. – Не боишься, случайно?

Самое время надо мной потешаться. Сразу хочется развернуться и уйти домой. Моя ступня съезжает с нижней скобы, и я лечу в воду. Так холодно, что, когда я хочу выругаться, оказывается, я даже вдох сделать не могу. Тэй подхватывает меня и помогает выпрямиться. Здесь мелко, вода доходит только до пояса, но она ледяная!

– Я держу тебя. Теперь просто присядь. Согни ноги в коленях – вот так, как я.

Он отстегивает капюшон от своего гидрокостюма и велит мне надеть его. Мне слишком холодно и спорить нет сил. Жутко холодно, жутко страшно. Я ничего не могу – только слушаться Тэя. Мы плывем несколько метров до буйка. Я держусь за него и дрожу от холода, а Тэй на пробу погружается, чтобы убедиться, что все в порядке. Я держу одну руку над водой и чувствую, как по ней шлепают капли дождя. Конечно, дождь, падающий на море, шумит не так, как тот, что поливает крышу нашего дома, да и я нахожусь в воде, поэтому почти не замечаю дождя. Здесь я словно бы в другом мире.

За туманом не видно берега. В бухте ни души – только я да Тэй в глубине. Никто не кричит и не плачет. Просто чудо. Я в таком восторге от этого, что мне даже немного грустно, когда Тэй выныривает на поверхность.

– Готова к первому погружению? – Тэй шутливо ударяет меня кулаком и вкладывает в мою левую руку тяжелый камень. – Это груз, с ним будет легче уйти под воду. Держи его до того момента, как мы начнем всплывать.

– Ладно, я готова, – говорю я, хотя вовсе не готова.

– Три глубоких вдоха на поверхности, медленно, а на четвертом вдохе мы погружаемся. Держись за веревку. Ее длина – два метра до дна. Там мы опустимся на колени и будем держаться до тех пор, пока ты мне знак не подашь. Надо поднять два больших пальца, это будет означать, что надо подниматься наверх.

Натягиваю на лицо маску. После трех глубоких вдохов мы погружаемся. Почти сразу чувствую, как вода давит на уши. Судорожно сглатываю. Кажется, что барабанные перепонки вот-вот лопнут. Всего несколько секунд – и мы касаемся дна. Песок мягкий. Тэй показывает мне знак «ОК» – колечко из соединенных большого и указательного пальцев. Он опускается на колени, сложив руки на груди и не сводя глаз с меня. Он без капюшона, без маски, без ботов. Крутой. Правой рукой я сжимаю веревку, слегка дрожу и стараюсь не думать о том, как холодна вода. Вместо этого считаю в уме. На счете «тридцать» я наконец оглядываюсь по сторонам и обнаруживаю, что вижу довольно далеко. Видимость у дна намного лучше, чем на поверхности. Мимо проплывает маленькая рыбка, поворачивает и плывет обратно. Отпускаю веревку и начинаю рисовать фигуры на песке. Тэй качает головой и заставляет меня снова схватиться за веревку. У меня начинает пульсировать грудная клетка. Пытаюсь продержаться еще двадцать секунд и смотрю вокруг. Мне хочется запомнить это навсегда. Это самый потрясающий момент в моей жизни. Неужели надо было целых шестнадцать лет ждать его? Просто удивительно!

Слева от меня на дне лежит якорь, покрытый зеленой слизью. И еще – что-то белое. Похоже на туфлю, наполовину увязшую в илистом дне. Туфля… она выглядит очень знакомо. Мятая белая кроссовка. Удар. И я снова там… Рука Эдди сжимает мою руку, он пытается устоять на камнях. Я едва не падаю. Мы стоим по щиколотку в воде. Сегодня мы празднуем свой одиннадцатый день рождения.

«Стой спокойно, Эдди! – сердито говорю я. – Будешь топать – фины не приплывут!»

Он пронзительно хохочет. Я смотрю туда, где сейчас Диллон, – а он далеко в море, за мысом. Я машу ему рукой и зову на берег. Я кричу, но он не оглядывается.

«Хочу финов!» – восклицает Эдди в который раз и топает ногой. На этот раз он выдергивает руку из моих пальцев. Я не успеваю удержать его, и он шлепается в воду. Холодные брызги обдают мое лицо. Поднимается ветер, волны становятся выше. Плавать в такую погоду слишком холодно. Диллон хотя бы в гидрокостюме.

«Вставай! – кричу я Эдди. – Быстро! Идем на берег!»

Тянусь к нему, но он не хочет брать меня за руку. В этот день он всегда делает только то, что хочет. Оборачиваюсь, ищу глазами отца, чтобы он пришел и увел Эдди на берег. Но я его нигде не вижу. Он не сидит там, где сидел. Кроссовки Эдди на берегу, а отца там нет. Я так замерзла, что у меня руки посинели. Я дышу на них, но этого мало.

«Скорее, Диллон», – еле слышно бормочу я.

«Где фины? Где Озорник? Где Сандэнс?» – спрашивает Эдди, сидя в воде. Рядом с ним разбиваются волны.

«Пойдем! Нужно вытереть тебя!»

«Нет! Хочу Диллона!»

«А Диллон вон там. И все дельфины небось рядом с ним, потому что он не шлепает по воде как ненормальный! Вставай!»

Эдди и не думает меня слушаться. Я наклоняюсь и хватаю его за руку. Она еще холоднее моей.

«Хочу финов» – кричит он мне.

А потом все заволакивает пелена.

Разжимаю пальцы, в которых держала камень, и быстро всплываю. Когда я выныриваю, Тэй рядом со мной.

– Эй, ты мне должна была знак показать! – говорит он, не обращая внимания на то, что я испуганна. – Ну, а теперь скажи, как это было? Ты неплохо справилась. – Он смотрит на часы: – Пятьдесят секунд – почти целая минута.

А я его почти не слушаю. Мне нужно понять, что же я только что видела, пока была на дне. Как только мне удается немного отдышаться, я плыву к лодке, от которой вниз тянется веревка с якорем. Где-то там лежит и белая туфля.

– Элси, стой! В чем дело?

Тэй нагоняет меня, а я без сил, хотя проплыла всего пару метров.

– Там что-то есть, внизу, – выдыхаю я.

– Что? – встревоженно спрашивает Тэй.

– Не знаю. Похоже, мусор какой-то.

Тэй не смеется, не говорит, что я сбрендила. Он велит мне плыть к уступу и ждать возле лесенки.

– Внесу свой вклад в очистку окружающей среды, – говорит он и ныряет.

Мне кажется, я целую вечность жду его возвращения. Дождь немного стих, но небо по-прежнему пасмурное, тучи висят низко. Пытаюсь убедить себя в том, что там была не туфля, и даже если так, то это не кроссовка Эдди. Откуда кроссовке взяться в бухте?

Тэй выныривает на поверхность.

– Одна гнилая кроссовка! – говорит он, держа спортивную туфлю за шнурки.

Я четко вижу белую кроссовку.

Но она не могла принадлежать моему брату. Она слишком большая. Теперь я это вижу. Кожаный язычок позеленел от налипшего ила. Из кроссовки выпадает какая-то ракушка – похоже, в ней кто-то живой. Мне не по себе из-за того, что я разрушила чей-то домик.

Мне хочется спросить, не видел ли Тэй еще чего-нибудь на дне, но у меня стучат зубы и хочется одного – согреться. Поднимаюсь по лесенке, еле могу шевелить руками, но Тэй подталкивает меня сзади, и мне даже все равно, что он прикасается к моим ягодицам.

– Давай скорее в сарай, там согреемся.

– Я хочу домой.

У меня голос дрожит от холода.

– Знаешь, а пятьдесят секунд – совсем неплохо для первой попытки. Ну, на самом деле она была вторая.

Его рука едва заметно гладит мое плечо.

Только пятьдесят секунд? Опять время шутит шутки со мной. Эти воспоминания об Эдди, похоже, всю жизнь будут пробираться ко мне.

– Все нормально? – наконец спрашивает Тэй, наконец-то заметив, что со мной что-то не так.

В первое безумное мгновение я готова рассказать ему обо всем. Но если я так поступлю, он может и не взять меня снова в воду, а я уже не могу от этого отказаться. Хотя все, что я вспоминаю об этом дне, мне не нравится, но я все же вспоминаю! Вот теперь я знаю, что мы с Эдди ссорились перед тем, как он исчез.

– Мне нужно в школу, – говорю я.

– Прогуляй школу, проведи день со мной.

– В другой раз! – кричу я, убегая по тропинке.

В голове радостно вертится мысль: «Тэй хочет провести день со мной!»

Когда я возвращаюсь домой, в доме пусто. В ванной я намазываю все тело гелем для душа с лаймом и маслом чайного дерева, а потом стою под прохладным душем, и он смывает с меня все, что так хочется смыть. Выбрасываю из головы новые воспоминания и пытаюсь думать о том, как было здорово в воде до тех пор, пока я не увидела белую кроссовку. Я представляю, будто лечу с водопада и мои волосы развеваются точно так же, как у Лайлы Синклер на плакате в яхт-клубе. Я представляю, как меня обнимают руки Тэя, когда я прижимаюсь к нему. Я вижу капли воды на его ресницах. Вижу, как он убирает со лба пряди длинных волос.

Когда я выхожу из душа, подушечки пальцев у меня сморщенные, но вся кожа блестит, и ее приятно покалывает.

Глава девятая

Только тогда, когда я слышу, как на уроке английского весь класс сдавленно хихикает, я понимаю, что миссис Макинтайер задала мне вопрос. Ответить правильно наобум не получится. Я отключилась от реальности в ту же минуту, как вошла в класс. Решаю вести себя честно и применяю мамин прием:

– Прошу прощения, мои мысли улетели далеко. Вы не могли бы повторить?

С виноватым видом развожу руками и едва заметно улыбаюсь.

Снова слышится сдавленный смех. Кто-то слева от меня подсовывает на стол листок, на котором что-то написано. Я хватаю листок, сминаю и засовываю в карман. Миссис Макинтайер моя уловка не впечатлила, и меня второй раз за неделю оставляют после уроков.

Когда мы выходим из класса, меня трогает за плечо подружка Диллона, Лара:

– Почему ты не прочла мою записку? В ней был ответ на вопрос.

Я не успеваю и рта раскрыть, а Лару утаскивает в сторону девчонка – блондинка с мелкими кудряшками, одна из шавок Эйлсы Фитцджеральд.

– Не надо ее выручать, – шипит шавка. – Лузерша несчастная.

Девчонка делает шаг ко мне, и я чувствую острый укол в бок. Она показывает мне циркуль и уходит прочь, уводя с собой Лару. Кровь просачивается и окрашивает белую школьную рубашку, на подкладке блейзера появляется темное пятно. Зажимаю ранку большим пальцем, пытаясь унять боль и остановить кровь. По пути домой надо будет заглянуть в «Со-ор» и украсть какой-нибудь пятновыводитель, но с этим придется подождать до тех пор, пока не сменится зануда миссис Хэрис. Она слишком старательно за мной наблюдает, а еще обожает покачать головой и громко произнести мое имя перед всеми покупателями, и тогда уже они все качают головой.

Я достаю из кармана скомканную записку и расправляю ее. «Монолог», – написано на листке аккуратным, круглым почерком Лары. Бросаю бумажку на пол и напоминаю себе о том, что до конца летнего семестра осталось совсем немного. Несколько обзорных занятий, а потом – экзамены. К счастью, циркулями на большинстве экзаменов пользоваться запрещено.

Во время ланча я ухожу на дальний край школьного футбольного поля, чтобы покурить. На моем обычном месте сидит Лара. Сидит по-турецки, подложив под себя пальто с красной атласной подкладкой. Отхожу в сторону, чтобы найти себе другое место, но Лара окликает меня.

– Я не знаю, где Диллон, – говорю я.

– Он в библиотеке.

– Ясно. Тогда что тебе надо?

Интересно – может быть, ее Диллон обидел? Но вид у нее вовсе не обиженный. Мой взгляд невольно падает на ее красивую грудь, хорошо заметную в вырезе блузки. Лара складывает руки на груди.

– Можно мне сигаретку? – спрашивает она.

Звучит странно, как будто она это слово произносит в первый раз.

– Конечно, – отвечаю я и вдруг ощущаю себя крутой, постарше ее.

Лара подвигается и дает мне место на своем пальто, но я расстилаю на траве куртку и оставляю между нами небольшое расстояние. Мы курим, я срываю травинки и посыпаю ими свою куртку. Лара делает то же самое, но у нее получатся аккуратные зеленые пятнышки, а моя трава разбросана как попало.

– Я знаю, что ты следишь за нами, – говорит Лара и смотрит прямо пред собой.

– Не пойму, о чем ты, – говорю я, чувствуя, как покрываются испариной ладони.

Лара поворачивает голову ко мне.

– Мне все равно, – говорит она. – Смотри, если хочешь.

Вспоминаю частое дыхание Диллона. Думаю о том, как наблюдала за ними на вечеринке.

– Знаешь, есть места, где всем этим можно заниматься, если хочется, – говорю я, медленно поднимая голову.

– Ничем таким я не занимаюсь!

– Да-да, куча таких мест, мне Диллон про них рассказывал. Даже странно, что он тебя еще пока не водил. Всех своих подружек он водит в лес на другой стороне острова.

Лара нервно ерзает, сидя на земле, а я еле заметно улыбаюсь.

Она спрашивает меня, а была ли я на той стороне. Я отвечаю, что не была. Потом она спрашивает, а был ли у меня хоть раз секс. Я говорю, что был.

Лара обнимает меня, прижимается ко мне своими красивыми маленькими грудями. Оторвавшись от меня, она говорит, что ничего никому не скажет. «О чем?» – хочется спросить мне.

Глава десятая

– Люблю дождь, – говорит Тэй, выдыхая дым.

– А я хочу, чтобы дождь перестал, – говорю я и тянусь за косяком. – Тогда мы могли бы выйти на лодке.

– Скоро, – говорит Тэй. – Может быть, завтра.

Он перекатывается на бок и подпирает голову рукой, согнутой в локте. Его лицо – всего в нескольких сантиметрах от моего. Он отводит сигарету в сторону, чтобы дым не заслонял меня.

– В тот день, после нашего погружения в бухте, с тобой все хорошо было? Я только когда домой добрался и стал думать об этом, понял, что ты пулей на поверхность вылетела, когда ту кроссовку увидела. Почему она тебя так напугала?

Мне все еще хочется рассказать ему все. Про Эдди, про Диллона, про моего отца. Но тут я представляю, как рассказываю об этом и как ужасно глупо все это звучит. Как можно просто так взять и выдать такое? «Ой, да я подумала, что это кроссовка моего погибшего брата-двойняшки, а еще мне кажется, что отец и старший брат от меня что-то скрывают про то, как он погиб».

А что, если я расплачусь у него на глазах? К тому же я вовсе не хочу с кем-то делиться рассказами об Эдди. Это все равно как если бы я взяла и отдала частицу себя.

– Я не испугалась, – говорю я. – Мне просто стало интересно, что это такое.

Тэй стряхивает пепел на пол и переворачивается на спину. Я смотрю, как он курит. А он искоса наблюдает за мной.

– На дне столько всякого мусора, – говорит он. – Просто удивительно, сколько всего рассеянные люди теряют.

Я – одна из этих рассеянных.

– Чего я только не находил, – продолжает Тэй. – Бумажники, кукол, ключи… мобильники. – Он делает паузу и подмигивает мне. – Подушки, лэптопы. Однажды даже щетку для волос нашел, вся в волосах была. Не могу понять, как можно случайно уронить в море щетку для волос?

– А я однажды свою Барби в море уронила, когда маленькая была.

Тэй фыркает:

– Вот не думал, что ты из тех девчонок, которые с Барби играют.

– Я как раз не из них, – говорю я и тянусь за косяком. – Поэтому-то и швырнула ее с моста. Мать моя жутко психанула.

Теперь моя очередь задавать вопросы.

– Тэй, можно тебя спросить?

– Не обязательно каждый раз спрашивать, когда хочешь о чем-то спросить.

Игриво тыкаю его кулаком в плечо. К нему так приятно прикасаться.

– Я спрашиваю, потому что ты не всегда отвечаешь. К тому же из вежливости.

Тэй снова ложится на бок совсем рядом со мной и облизывает губы. Мне стоит больших сил не схватить его за плечи и не притянуть к себе, но я же понятия не имею, хочет ли этого он.

– Почему ты уехал с Черного острова? И куда?

Нехороший вопрос. Улыбка тут же исчезает. Тэй рывком садится.

– Неужели нельзя просто жить этим моментом? – ворчит он. – Зачем обязательно говорить о прошлом?

Он нащупывает в кармане пачку сигарет, пытается прикурить, но зажигалка не работает. Он сердито швыряет ее на пол.

– Прости, – бормочу я и чувствую, как пылают щеки. – Я же не хотела ничего выпытывать. Ты не должен мне ничего рассказывать.

Да, я говорю так, хотя мне ужасно хочется, чтобы он рассказал мне все.

Уж лучше бы я его поцеловала вместо этого разговора. Никак не научусь держать язык за зубами.

Достаю из кармана зажигалку и протягиваю Тэю. Он говорит спасибо… и его прорывает.

– Я не хотел уезжать. Но отец не хотел, чтобы я тут жил. Решил, что я могу тут от рук отбиться, а ему хотелось только работать или отвисать с дружками, а не меня воспитывать.

Я только киваю в ответ, чтобы не брякнуть какую-нибудь глупость.

Тэй продолжает:

– А насчет от рук отбиться – это со мной всегда случалось. То школу прогуляю, то в драку ввяжусь, то дома что-то сломаю. Несколько раз копы меня за мелкие кражи задерживали. Ничего такого серьезного, конечно, – у меня же отец коп, и я его совсем уж подводить не хотел. А я ему был не нужен, потому он просто не обращал на меня внимания. А потом в один прекрасный день он психанул и сказал, что с него хватит. Я из школы вернулся, а мои вещички собраны. Отец отвез меня на автостанцию и отправил к матери. Я даже попрощаться ни с кем не успел. Ублюдок.

– Да, дерьмово, – говорю я. – Так ты все это время у матери жил?

– Ну да, она в Дорни живет.

– Где это?

– На западном побережье. Довольно далеко.

Тэй вдруг кажется мне маленьким и хрупким, и это я принесла ему печаль. Прикасаюсь к его бедру, чтобы выказать сочувствие. Он изумляет меня тем, что берет мою руку и сжимает ее.

– У меня тоже случалось воровство, – говорю я.

Тэй усмехается:

– Я сразу понял, что ты бедовая. А что ты воровала?

Да уж, бедовая… Краснею, вспомнив о похищенной пачке презервативов.

– Чаще всего – косметику, – признаюсь я. – Лак для волос, бритвенные станки, быструю лапшу.

Тэй отпускает руку и хлопает себя по бедру, услышав про лапшу.

– Что? Что смешного? А ты что воровал?

Он смеется еще громче.

– Теперь я этого не делаю, но я специализировался на байках, – выдавливает он сквозь смех.

Я стараюсь не обращать внимания на его истерический хохот.

– На каких байках? Ты про велики? У тебя своего не было, что ли?

– Когда мне было одиннадцать, я спер мопед – какой-то идиот оставил ключи в зажигании. Ну, я и подумал: прокачусь и поставлю на место. Но тут… – Он продолжает хохотать, и его смех ужасно заразителен. – В общем, я его разбил. И руку сломал. Вот почему у меня привычный вывих плеча. Пришлось отцу заплатить за новый мопед.

– О господи. Так вот почему он тебя отправил отсюда? – спрашиваю я. Новость насчет мопеда вызывает у меня смесь ужаса и восторга.

Тэй утирает слезы и прокашливается.

– На самом деле не поэтому. Через год после перелома руки я увел еще один байк. На этот раз – велик. Ну и, похоже, это стало последней каплей.

Теперь у него печальный вид, и он больше ничего не говорит.

– Так из-за чего же ты вернулся? – спрашиваю я, удивляясь тому, как легко из меня сыплются вопросы.

– Меня дядя позвал обратно. Сказал, что собирается открыть здесь школу дайвинга и хочет обучить меня, сделать инструктором, если я буду ему немного помогать в обустройстве клуба. К дайвингу я пристрастился в Дорни. Больше там делать было нечего. Я и сам хотел обучать дайвингу других как инструктор, но курсы инструкторов жутко дорогие, а работы у меня никакой не было. Школа дайвинга Мика – это для меня потрясающий шанс. А мать была только счастлива опять спихнуть меня отцу. Ну, дала ему кое-какие инструкции – типа, чтобы я не шлялся по ночам. И теперь отец меня обыскивает и отбирает все, чего, как он считает, у меня быть не должно. Не так круто, когда у тебя отец – коп. Я думал, вот будет здорово вернуться, потусоваться снова с Дэнни и Миком, но этот городок, как был, так и остался задницей мира. Да и Мик сам дайвингом заниматься не будет.

– А Дэнни?

– Этот мне шагу ступить не дает. Учит меня, что делать, с кем говорить.

– Ну так пошли его. Ты же ему не принадлежишь.

Тэй молча курит.

– Это точно, – произносит он наконец.

– Так что не так с нашим городком? Мне кажется, тут нормально.

– С людьми тут не так. Ну, знаешь, городок маленький, и мозги тоже.

– Вот спасибо, – ворчу я, считая себя одной из тех, у кого с мозгами не так.

– Кроме тебя, конечно, – говорит Тэй, поворачиваясь ко мне. – Девочка, ворующая быструю лапшу.

И тут он целует меня, а я целую его в ответ. Я чувствую вкус сигарет, травки и клубничного бальзама; и его губы мягкие и нежные. Поцелуй приятен, и мы не стукаемся зубами, как было со мной, когда я в последний раз целовалась с мальчиком. Я думаю: «Я живу сейчас и наслаждаюсь моментом». Но тут просыпается Эдди, стучит внутри моей грудной клетки и требует, чтобы я поиграла с ним в салочки. «Не сейчас, Эдди!» Но он тащит меня за собой.

– Все хорошо? – шепотом спрашивает Тэй.

– Да, – шепчу я в ответ, пытаясь снова прижаться к нему. – Ты клубничным бальзамом пользуешься?

– Да, – отвечает он и чуть запрокидывает голову назад, чтобы посмотреть на меня. – А ты не любишь клубнику?

– Люблю. Просто раньше не встречала парней, которые пользуются фруктовым бальзамом.

– Вот теперь встретила. – Он пытливо смотрит на меня. – Твои глаза, – тихо говорит он. – Они такие зеленые…

– Да.

Тэй неожиданно отворачивается:

– Поздно уже.

Он встает. Готов уйти.

– Погоди, – говорю я. – Я что-то не то сделала? Я просто пошутила. Мне нравится бальзам для губ.

Тэй мотает головой и на миг задерживается у выхода из сарая.

– Нет, все нормально, – произносит он хриплым голосом. – Просто отца злить не хочу.

Он исчезает. У меня горят губы – словно Тэй еще со мной. А когда я закрываю глаза, жар пробирает меня с головы до ног.

Час спустя я выбираюсь из лодочного сарая и вижу на уступе возле лодочного причала Дэнни. Он смотрит в сторону моря. От поцелуя и травки у меня немного кружится голова, и я решаю подойти к нему.

Не успеваю я пройти и половину пути по уступу, как Дэнни оборачивается:

– Я же, кажется, сказал тебе, чтобы ты сюда не ходила.

Его волосы сияют при свете луны и еле слышно шелестят от легкого ветерка. Один из нас едва заметно пошатывается. Думаю – он.

– А кто ты такой, чтобы мной распоряжаться? Это не твое дело, куда мне ходить и с кем.

Он подходит ближе. От него пахнет пивом.

– Дело не мое, но если бы у тебя была хоть капля ума, ты бы меня послушалась. Тэй тебе не годится. Он сам не знает, чего хочет. Он безответственный, да и вряд ли задержится тут надолго.

– Он здесь, чтобы помогать тебе и твоему отцу, между прочим.

Меня бросает в жар, но мне хочется, чтобы последнее слово осталось за мной. Должен же кто-то заступиться за Тэя.

Дэнни слишком близко. Я делаю шаг назад.

– Осторожно, – резко произносит он и хватает меня за плечи. В первый момент я боюсь, что упаду в воду, но Дэнни крепко держит меня и притягивает к себе. – Ты стояла слишком близко к краю, – объясняет он.

– Господи, да я сама могу о себе позаботиться, – говорю я и высвобождаюсь из рук Дэнни. – Моя мать сказала, что ты псих. Она тебя видела в тот день, когда ты меня подвез домой. Сказала, что тебе нельзя доверять. Думаю, она права.

Дэнни ухмыляется:

– Чья бы корова мычала.

– Эй, ты о чем?

Я чувствую, как слезы заволакивают глаза, и поспешно смаргиваю их. Терпеть не могу, когда кто попало болтает гадости про мою мать, притом что они с ней даже не знакомы. Прав Тэй. Маленький городок… и все прочее.

Дэнни скрещивает руки на груди и смотрит на море:

– Ничего. Извини. Просто знаю, что были у нее кое-какие проблемы. Слушай, ты домой сама доберешься? А то я и подвезти могу.

– Нет, – отвечаю я. – Ты выпил.

Ухожу от него по уступу и вскоре выбираюсь на дорогу. Когда я наконец оборачиваюсь, Дэнни все еще стоит там. У меня ком подкатывает к горлу. Я задерживаю дыхание и сглатываю, пока ком не исчезает. По пути домой меня согревает поцелуй Тэя, но приятное чувство подпорчено жестокими словами Дэнни.

Эдди ведет себя тихо всю ночь. Он не желает со мной разговаривать.

Глава одиннадцатая

К моим волосам прилипла жвачка. Противный белый комочек на фоне темной копны кудряшек. В школьном туалете срезаю прядь со жвачкой ножницами, которые взяла в шкафу. При первой же возможности плюю на жвачку и приклеиваю ее к рюкзаку Эйлсы Фитцджеральд. Меня ловят на месте преступления и наказывают. Время ланча я должна провести в библиотеке под наблюдением.

В библиотеке оказывается Диллон. Он что-то торопливо читает перед экзаменом по теории бизнеса. Сидит за столом, обхватив голову руками. Рядом с блокнотом аккуратно разложены ручки.

– Что у тебя с волосами? – спрашивает он и выщипывает из моей шевелюры срезанную кудряшку.

– Эйлса и жвачка, – бурчу я в ответ.

– Фу, гадость какая, – морщится брат.

Сажусь рядом с ним. Я не говорю ему про то, что его чудесная подружка на все это смотрела и пальцем о палец не ударила. Да мне все равно, потому что на уме у меня одноединственное.

– Я стану фридайвером, – шепчу я.

Диллон смотрит на меня так, словно я только что объявила ему, что полечу на Луну.

– А я провалюсь, – говорит он.

Заглядываю в его блокнот. На страничке его почерком написано:

ПРОВАЛЮСЬ. ПРОВАЛЮСЬ. ПРОВАЛЮСЬ. ПРОВАЛЮСЬ.

И каждое ПРОВАЛЮСЬ жирно подчеркнуто красной ручкой, черной и еще раз красной.

Хватаю блокнот, вырываю из него эту страницу и сминаю в комок. А на следующей страничке пишу черной ручкой:

«Я Диллон. Я гений во всем».

Мой брат отрывает полоску бумаги с этими словами, складывает в несколько раз и убирает в карман.

После школы Диллон как Диллон. То ли хорошо сдал экзамен, то ли просто рад, что все позади.

– Как думаешь поступить с Эйлсой? – спрашивает он. – Надо было бы тебе с ней то же самое сделать.

– Да я бы сделала, только у меня жвачки не было. Но вообще-то я думала, что ты с ней дружишь.

– Не особо. Она просто таскается за мной везде, – говорит Диллон и чешет макушку. – М-м-м… Пожалуй, я кое-что придумал.

Он исчезает в своей комнате и возвращается с пакетом, в котором лежит что-то очень и очень тухлое.

– Фрукт какой-то, – говорит он. – Я про него забыл, а вспомнил только тогда, когда запашок пошел.

– Спасибо, – говорю я и морщусь от противного запаха. – Мне-то он на что сдался?

Иду за Диллоном в кухню. Он заворачивает непонятный – заплесневелый, ставший почти жидким – плод в несколько слоев фольги и укладывает в пластиковую коробку для сэндвичей.

– Вот. Как только окажешься близко от нее, разверни и сунь ей в сумочку.

– Вот спасибо, Дил! Не знала, что ты такой пакостник!

– Никогда не стоит недооценивать Дилмейстера.

Брат подмигивает мне, и я вижу искорки в его глазах. Как давно я их не видела…

Кладу контейнер на стол. У меня урчит в животе.

– Интересно, мама нам оставила что-нибудь поесть?

– Она звонила и сказала, что будет поздно.

В холодильнике нахожу только колбаски и половинку банки равиоли. Возиться с колбасками мне неохота, поэтому ем равиоли, не разогревая их. Вынимаю их вилкой из банки, держа банку над раковиной.

– Хочешь?

– Нет. Ну ты и толстая.

– Спасибо за комплимент, – бурчу я.

Когда я бросаю пустую банку в ведро, Диллон подходит ко мне сзади:

– А это твое новое хобби – оно никак не связано с тем парнем, а? Ну, с тем, с которым ты была на вечеринке?

– Нет, – вру я, опасаясь, как бы Диллон не рассказал об этом отцу, потому что отец может устроить мне домашний арест до скончания моих дней.

Меня слегка лихорадит из-за того, что я что-то скрываю от Диллона. У меня словно бы есть какая-то сила. Что же, если у него есть тайны, то у меня они тоже есть.

Позже, когда я принимаю ванну, слышу, как Диллон кряхтит, выполняя отжимания. А с другой стороны до меня доносятся голоса ссорящихся родителей.

– А что мне делать, Селия? Бросить тебя, чтобы ты гнила, валяясь в кровати?

Скрипят половицы. Отец ходит по комнате назад и вперед.

– Мне тяжело, Колин. Ты не понимаешь, как мне тяжело, – заплетающимся языком отзывается мать.

– Черт. Так уж тяжело забрать вещи из химчистки через пару улиц от нашего дома? Так уж тяжело купить пакет молока?

– Я думала, молоко купишь ты по пути домой.

Мне стыдно. Все молоко выпила я, но больше ничего не было.

– И на завтра мне нужен этот гребаный пиджак!

Слыша, как отец ругается, я вздрагиваю. Ему это не идет.

Вытягиваю руку и включаю холодную воду. Вода журчит около моей головы. Я начинаю дрожать. Когда вся ванна наполняется холоднющей водой, я поворачиваюсь на живот, делаю глубокий вдох и опускаю голову. Грудную клетку сотрясают спазмы, но я перебарываю их и держусь под водой, ухватившись пальцами за край ванны. После тридцати секунд боль отступает. Я не слышу ни кряхтения, ни ворчания, ни ругательств. Я думаю только об одном – о том, как я скольжу вдоль морского дна в серебристом гидрокостюме.

Глава двенадцатая

Тэй ныряет в прозрачную воду. Я любуюсь тем, как он скользит в глубину, вытянув перед собой сомкнутые руки. Он так красив и изящен. А я кажусь себе неуклюжим китом.

Мы с ним в месте под названием Сэндвич-Ков, это севернее пляжа Роузмарки, и здесь нас никто не найдет. Добраться сюда можно только на лодке, от пристани в Роузмарки, либо пешком через поля, поросшие чертополохом. Дно здесь не песчаное, а каменистое, вот почему вода такая прозрачная. Когда смотришь в глубину, кажется, что у воды красноватый оттенок.

– Поглядишь на тебя, так все легко и просто, – говорю я, когда Тэй выныривает.

– Потому что это и вправду легко и просто.

Надеваю маску и пробую еще раз. Несколько секунд сражаюсь с течением и мячиком выскакиваю на поверхность.

– Перестань бороться с водой, просто слушайся ее. Пусть она возьмет и несет тебя.

– Но я не могу погрузиться.

– А кто говорит о погружении? Как только ты оказываешься под водой – в этом смысле.

Я в отчаянии отталкиваюсь от него, отплываю подальше от берега и опускаюсь до самого дна. Здесь не так уж глубоко, но, как только я вижу дно, я хватаюсь за камень, чтобы удержаться. Секунда летит за секундой. Готовлюсь к тому, что мое сознание сейчас заполнят воспоминания. Камни на дне острые, их края впиваются в мои ладони, но я держусь крепко. Некоторые из них покрыты тонкими веточками водорослей, больше похожих на петрушку, чем на противные красные липкие водоросли, которые растут вдоль берега и в бухте. Морскую «петрушку» покачивает течение. Есть тут и раковины, прикрепленные к камням, – лиловые, черные и белые в крапинку. Воспоминания не приходят. Мне это неприятно, но, с другой стороны, легче на сердце. Здесь, внизу, я не лузерша. К тому же я стала намного легче. Верчу головой из стороны в сторону, чтобы растрепались волосы. Выпускаю изо рта пару пузырей воздуха и провожаю их взглядом, когда они улетают к поверхности.

Когда я шумно выныриваю на поверхность, Тэй встречает меня аплодисментами:

– Две минуты. Ты почти меня догнала.

Мы уплываем еще немного дальше от берега. Мне холодновато, но возвращаться не хочется.

– А ты на какую самую большую глубину погружался?

Тэй запрокидывает голову, лежа на воде:

– Не знаю. Почему всем так интересно – на какую глубину?

– А разве в дайвинге это не главное?

Тэй поднимает голову и обрызгивает водой мое лицо:

– Нет. Вовсе нет. Ладно, давай-ка нырять.

Он хватает меня за плечо.

– А здесь какая глубина?

Тэй вздыхает:

– Двенадцать метров примерно, но мы до дна опускаться не будем.

Отсюда мне виден маяк на мысе Ханури-Пойнт. Можно разглядеть и крошечные черные фигурки на берегу. Люди, которые приехали посмотреть на дельфинов.

– А вон там что? – спрашиваю я, указывая на море чуть в стороне от маяка, где обычно плавал Диллон и где, как правило, появляются дельфины.

Чувствую, как пальцы Тэя крепче сжимают мое плечо.

– Там глубже, – говорит он. – Там обрыв. Ущелье подводное. Метров сорок пять.

Я поеживаюсь.

– Бывал там?

– He-a. Нечего там делать. Ладно, хватит болтать. Пошли на глубину.

Обрыв. Самое дно залива. Я представляю дно, плавно понижающееся от берега, а потом резко обрывающееся в глубину. Вот куда мне надо отправиться. Вот куда мог уйти Эдди.

– Элси, вперед.

Только тут я замечаю, что невольно задержала дыхание. Выдыхаю, отвожу взгляд от Ханури-Пойнт и смотрю на Тэя. Не так уж это трудно. Я на него хоть целый день смотреть смогла бы.

Делаю три глубоких вдоха, как Тэй, и погружаюсь. Бью и бью по воде ногами, но двигаюсь, похоже, только по горизонтали. Наконец я сдаюсь и жду Тэя на поверхности. Слежу за его тенью, снующей туда-сюда, и насчитываю три минуты, – а ведь я не знаю, долго ли он пробыл под водой к тому моменту, как я начала считать. Когда он выныривает, вид у него такой, будто он только что увидел что-то волшебное. Его глаза сияют. Он обнимает меня и целует в губы. Его губы солоны, как море.

– Ладно, Эл, – произносит он, уткнувшись лицом в мою шею. – Пойдем-ка согреемся.

Обожаю, когда он называет меня «Эл», – сразу чувствую себя намного старше.

На обратном пути до Фортроуза я пытаюсь расспросить Тэя о разных тонкостях дайвинга, но он словно бы не слышит моих вопросов и рассказывает мне про разные камни, которые можно встретить на Черном острове.

– Ты видела слои разного цвета? – говорит он, указывая на линию берега. – Там – песчаник, черный сланец, известняк. Из песчаника племена пиктов вырезали фигурки. Если внимательно смотреть, когда идешь по берегу, иногда можно подобрать обломки их изделий. И окаменелость можно найти.

– А почему так много разных слоев? – спрашиваю я с притворным интересом.

Тэй подшибает камешек мыском кроссовки.

– Думаю, все дело в том, как много времени прошло. Из-за землетрясений почва сдвигается. А ты когда-нибудь думала обо всех тех людях, которые ходили по этому берегу до тебя?

– Да нет, не очень-то, – признаюсь я. – Тебе не кажется, что это немного страшновато?

– Нет. Это история. Просто удивительно, чего только не найдешь на берегу, если искать хорошенько.

– А под водой?

– Тоже, но на берегу интересного больше. – Он наклоняется и поднимает маленький черный камешек. – Видишь? Это окаменелость.

– А почему ты не любишь говорить про дайвинг? – спрашиваю я. – Это странно, если учесть, как хорошо у тебя это получается.

Я тут же злюсь на себя за то, что отвалила ему комплимент. Но мне важно знать.

– Все дело в том, как это красиво, – отзывается Тэй. – И мне не нужно об этом говорить. Это просто то, что я делаю. Это как дышать.

Я улыбаюсь:

– В смысле – как не дышать.

Губы Тэя трогает медленная улыбка. Он словно бы только что-то понял.

– Ты права. И я рад, что я могу не дышать вместе с тобой.

Позже я лежу в кровати, повернув руки ладонями вверх. Я медленно дышу пять секунд, задерживаю дыхание и выдыхаю секунд десять. После пяти таких циклов у меня кружится голова и хочется спать, но это ощущение проходит. Я делаю глубокий вдох и считаю до ста двадцати. Получается легко. Повторяю попытку. Считаю до ста сорока. Еще раз. До ста пятидесяти. Еще раз. До ста сорока. И еще раз. До ста тридцати пяти. Сбиваюсь со счета. Я гадаю, до скольких надо сосчитать, чтобы погрузиться на сорок пять метров.

Глава тринадцатая

Лодочный сарай – мой второй дом. Почти каждый день я встречаюсь с Тэем, чтобы понырять или просто поболтать. Мне это сходит с рук, поскольку маме я говорю, что после школы хожу в учебный клуб. Теперь, когда совсем недалеко до лета, темнеет гораздо позже, и бывает так трудно вспомнить, что пора домой. Иногда мы видим Дэнни, и я весело машу ему рукой, показывая, что он до меня не доберется. Он никогда не машет мне рукой в ответ, а Тэй ведет меня дальше и говорит, чтобы я не обращала внимания на его брата. Иногда мы заходим навестить Мика, но, как правило, он чем-то занят, и ему некогда с нами говорить. Он по-прежнему варит самый вкусный какао в округе, и у него всегда можно найти хороший набор журналов, посвященных дайвингу.

Всякий раз, когда мы заходим в воду, я стараюсь пробыть на глубине хоть капельку дольше, от восторга во мне бушует адреналин, и мне хочется погрузиться еще глубже. Десять метров, а потом – двенадцать, четырнадцать, шестнадцать и наконец – восемнадцать. Иногда со мной вместе погружается Тэй, а если нет, то он держится близко от поверхности и спускается ко мне, когда считает, что я пробыла внизу слишком долго. Если он не может встретиться со мной, он оставляет мне короткие заметки про дайвинг, и я сижу в лодочном сарае и читаю эти заметки. Они просто потрясающи – эти инструкции! Там множество советов, как увеличить объем легких, а еще бывают рисунки, на которых изображена я, и другие, где показано, как плавать по-дельфиньи и по-лягушачьи. Что делать в экстренных случаях – бросить балласт и всплыть на поверхность. Список важных моментов, о которых необходимо помнить. 1. Быть уверенной. 2. Никогда не погружаться в одиночку. 3. Разум должен руководить телом. А вот инструкций о том, как погрузиться глубже, нет. Не понимаю, почему Тэя это не интересует. Особенно это странно потому, что Мик мне говорил, что Тэй может погрузиться глубже кого угодно.

Я придумала для себя что-то вроде кокона, в который прячусь, находясь в школе. На уроках, посвященных повторению пройденного, я почти ничего не слушаю. Прячу записки от Тэя в учебниках и перечитываю их. Я и не думаю дополнительно готовиться к экзаменам. Мне все равно, сдам я их или нет. Не сдам – меня могут выгнать из школы, и тогда я буду заниматься дайвингом все дни напролет.

Улыбаюсь, глядя на картинку. Тэй изобразил меня в позе лотоса, с моих губ срывается речевой пузырь – такой, какие рисуют в комиксах. В пузыре написано: «Тэй – лучший учитель». Я любуюсь картинкой, и в этот момент что-то ударяет меня по уху. Мимо меня пролетает эластичный браслет и падает к моим ногам. Изо всех сил стараюсь не обращать на него внимание, но тут звенит звонок, и меня окружают со всех сторон.

– Что это у тебя? – Эйлса хватает рисунок, демонстрирует всем и рвет на мелкие клочки.

– Тебя не касается, – говорю я.

Эйлса хватает меня за волосы, а одна из ее приспешниц наступает мне на ногу.

– Я знаю, что это ты подложила гнилой фрукт в мою сумочку, – шипит сквозь зубы Эйлса. – И не надейся, что это сойдет тебе с рук.

Она опускает руку, в ее пальцах зажата прядь моих волос. Больно до слез, но я в школе не плачу. На выручку мне приходит Лара.

– Оставь ее в покое, – говорит она. – Найди кого-нибудь еще, над кем поиздеваться.

Эйлса смотрит на Лару, вытаращив глаза от удивления и раскрыв рот, и отталкивает ее в сторону:

– Так ты у нас решила заступиться за жалкую сестричку своего дружка, вот как?

С этими словами она гордо уходит прочь в сопровождении своих шавок.

Лара не трогается с места. Мне ничего не хочется говорить, но я говорю ей спасибо, потому что это вежливо. И только тут я догадываюсь, что она заступилась за меня из-за того, что хочет поговорить со мной о Диллоне.

– Я волнуюсь за него, – говорит она. – Он стал какой-то странный, рассеянный. У вас дома все хорошо? Понимаю – у него экзамены, но ведь и у нас тоже.

Я не поправляю ее, не говорю, что наши с ней экзамены еще не начались. Вот уж поиздевались бы надо мной Эйлса и ее подружки, узнай они, как мало предметов я решила сдавать.

– Да у нас все в порядке, – говорю я, гадая, рассказывает ли Диллон Ларе о пьянстве нашей матери и загадочных исчезновениях отца.

– Я так понимаю, у вас проблем выше крыши, – говорит Лара. – Если захочешь поболтать об этом…

Вид у нее искренне озабоченный, и мне жаль ее. Не хочется верить, что мой брат из разряда тех, про которых говорят «поматросил и бросил».

– Думаю, у Диллона все нормально, – говорю я. – Он просто немного переживает из-за экзаменов.

Но Лара права. Диллон ведет себя очень странно. Ему снятся страшные сны, он не ест еду, которую готовлю я, даже тогда, когда это здоровая пища. Нужно бы мне сходить с ним на море, растормошить его, отвлечь от книжек. А еще мне хочется еще раз спросить его о том, кого он искал на берегу в тот день. Новые воспоминания ко мне пока не приходили, и теперь, когда мне так хорошо и не страшно в воде, я начинаю думать, что они ко мне больше не вернутся.

Глава четырнадцатая

Волны прибоя высоки. Ветер так взбаламутил воду, что она стала белой, как яичная скорлупа. В лодочном сарае, где мы договорились встретиться, Тэя нет. Через несколько минут я слышу, как громко хлопает дверь яхт-клуба, потом становятся слышны голоса. Выбираюсь из сарая и выглядываю из-за угла.

На веранде – Тэй и Дэнни. У них разгоряченный разговор. Ветер заглушает голоса, но последние фразы до меня доносятся.

– Ты знаешь, чем должен заниматься, – говорит Дэнни.

– Да пошел ты, – отвечает Тэй и спускается вниз, прыгая через две ступеньки. Я ускользаю обратно в сарай и делаю вид, будто все время была здесь.

Приходит Тэй. Он явно нервничает. Негромко ругается, пинает все, что попадает под ноги. Обнаружив, что не осталось ни одной банки пива, он с такой силой хлопает дверцей моего шкафчика, что тот переворачивается.

– Я могу сходить и принести пива, если хочешь, – предлагаю я. Быстро соображаю, что сегодня в магазине «Со-ор» миссис Хэрис не работает. Другая продавщица обычно так занята обслуживанием покупателей, что я могла бы легко рассовать несколько банок пива по карманам, пока она заметит что-то подозрительное. А потом я просто убегу.

Тэй плюхается на пол и прижимается спиной к стене.

– Все нормально, – выдыхает он.

Прикуриваю две сигареты и отдаю одну ему. А он, даже когда злой, курит очень деликатно.

У него на переносице противный пожелтевший синяк. Заметив, что я смотрю на его нос, Тэй отворачивается, поэтому я молчу, но я догадываюсь: то, что я только что слышала, было не первой стычкой Тэя с Дэнни.

– А я вот не умею колечки выдувать, – говорю, немного помолчав. Вдыхаю дым и сжимаю челюсти, как мне показывал Тэй, но дым все равно вырывается из моего рта облачками по бокам.

Тэй обнимает меня и говорит, что эти облачка выглядят лучше. А я ничего не могу с собой поделать – опять смотрю на синяк у него на носу. Да там еще и маленькая ссадина.

– Похоже, сам себе заехал по физиономии во сне, – объясняет Тэй, осторожно прикасается к переносице кончиком пальца и морщится от боли.

Смотрю на него, сдвинув брови:

– Ты с кем говорил только что? С Дэнни?

– Ни с кем.

– Тэй, я слышала. Почему ты его послал?

– Ведет себя по-свински. Говорит, я должен больше помогать в клубе. Считает, что мне нельзя столько времени с тобой проводить.

– Ну и что? Я думала, ты не обязан ему подчиняться.

Тэй подтягивает колени к груди и тут же снова распрямляет ноги. Похоже, никак не может успокоиться, потому и не сядет поудобнее.

– Он говорит, что ты… что ты слишком ранима.

И тут я понимаю, что Дэнни рассказал Тэю про Эдди. Не стоило мне злить его, не стоило махать ему рукой то и дело. Очень может быть, что на днях он видел, как я плакала.

– Он рассказал тебе про Эдди, да?

Минуту Тэй молча курит. В первый момент мне становится страшно, и я думаю, что Дэнни был прав: Тэю просто все равно. Но, может быть, он не услышал моего вопроса?

– Тэй?

Он поворачивается ко мне, кладет сигарету на пол и прижимается лбом к моему лбу. Потом отстраняется и берет сигарету.

– Я знаю про Эдди, – говорит он. – И мне очень жаль. Почему ты не рассказала мне о нем?

Он не смотрит на меня с сожалением, качая головой. В его взгляде я читаю только разочарование, обиду на то, что я не рассказала ему обо всем сама. И еще что-то. Кажется, восхищение.

– Я даже представить не могу, каково тебе, – говорит Тэй. – Но ты знай: если хочешь, можешь говорить об этом. Наверное, не хочешь, иначе бы сказала.

Я так рада тому, что он не убегает от меня. Целую его в губы, и мне приходится сдерживать себя, не то я его просто съем. Да и он, похоже, изголодался по мне. А потом, когда поцелуи уносят весь мой страх и когда я чувствую, что Эдди смутило мое поведение, я рассказываю Тэю все. Про тот день, когда исчез Эдди, про полицейское расследование, про вспышки воспоминаний, случающиеся со мной. Все время, пока я говорю, Тэй крепко обнимает меня. Я не вижу его лица, но знаю, что он слушает меня, потому что слышу его легкое дыхание и чувствую, как он ласково гладит мои волосы. Раньше я никому не рассказывала эту историю. Все, с кем я знакома, либо уже всё знают, либо не надо им этого знать. Я рассказываю Тэю и о том, как распадается наша семья, о том, что Диллон почти ничего не ест, о его страшных снах.

– Он просыпается ночью и вопит: «Отпусти его!» И во всем этом виновата я.

Тэй сжимает мою руку:

– Ты ни в чем не виновата, Эл.

Я отстраняюсь и смотрю на него. Его глаза блестят, он торопливо утирает слезы.

Я готова рассказать ему свою самую большую тайну.

– Нет, это я виновата, – говорю я. – Я должна была держать Эдди за руку все время, пока мы были в воде. Я не должна была отпускать его руку, а я отпустила.

– Не вини себя. – Тэй хватает меня за плечи. – Ты ни при чем. Ты была совсем маленькая. А вода у здешних берегов так непредсказуема. Подхватит водоворот или сильное течение – и невозможно ни за что ухватиться. Поверь мне, я знаю.

Он протягивает мне новую сигарету и говорит, что хотел бы больше узнать про Эдди. Мы сидим и курим, и я рассказываю ему разные истории про брата. Когда я рассказываю про то, как Эдди вцепился в собачий поводок, Тэй смеется.

– А что с ним было не так? – спрашивает Тэй, когда я беру перерыв в рассказывании историй.

Я едва заметно вздрагиваю от этого вопроса, но тут же понимаю, что вопрос нормальный, нет в нем ничего особенного.

– Было кое-что. На самом деле что именно – этого мы не знаем. Мама нам так и не сказала. Врачи говорили то одно, то другое, но, похоже, все было вызвано тем, что, когда он рождался, ему не хватило кислорода.

– Прости, – говорит Тэй. – А по твоим рассказам он такой славный.

Когда мне уже почти пора уходить, становится грустно. Давно я никому не рассказала про Эдди, не делилась им с кем-то. Я не просто отдала частицу себя. Нет, у меня такое чувство, словно Эдди во мне стало еще больше. Но тут ощущение вины возвращается с новой силой.

– Самое ужасное, – говорю я, – это то, что мы не знаем, что с ним случилось. Иногда мне кажется, что мы все ждем, что он вот-вот появится. Жаль, что мы не можем разыскать его, чтобы попрощаться с ним, как полагается.

Тэй скованно кашляет. Мне неловко из-за того, что я взвалила на него эту ношу. Смотрю на него. Нет, он просто закашлялся.

– Можешь с ним попрощаться мысленно, – тихо говорит он. И добавляет: – Может быть, это и хорошо, что тебе не пришлось на него смотреть. Тело, долго пробывшее под водой, и на человека-то мало похоже.

Мое сознание тут же заполняется образами зомби.

– Даже не верится, что ты только что это сказал.

Я изо всех сил пытаюсь представить Эдди под водой – живого. Его темные курчавые волосы раскачивает подводное течение, его губы красные, он улыбается. Только за этот образ мне хочется держаться.

– Прости, – смущенно повторяет Тэй. – Жаль, что я не мог ничем помочь.

Я поворачиваюсь к нему:

– Кое-что ты можешь сделать.

– Конечно, что угодно, – шепчет Тэй.

– Помоги мне погрузиться там, где обрыв.

Тэй смотрит на меня раскрыв рот.

– Ни за что, – решительно заявляет он.

– Да, – киваю я. – Думаю, именно там Эдди встретил свой конец. Я хочу опуститься туда и увидеть.

– Как ты думаешь, что ты там найдешь? – Глаза Тэя полны ужаса.

– Ничего. Не знаю. Дело не в том, что я думаю, будто бы он все еще там, но я просто хочу оказаться там, где он погиб. Понимаешь, это что-то наподобие того, как если кто-то погиб при автомобильной аварии и родственники отправляются на то место, где это случилось, чтобы оставить там цветы и записки. Вот это я хочу сделать.

– А если кто-то упал в реку и утонул, родственники кладут цветы на мост или на берег реки. Не бросают в реку.

– Только потому, что не могут в реку погрузиться. В этом вся разница, Тэй. А я могу. Я знаю, как это сделать. Это единственный способ закончить все это.

– Нет, это не способ закончить все это. Лучший способ – начать жить своей жизнью.

– Ты только что сказал, что готов сделать для меня что угодно.

– Я бы сделал. Но там слишком глубоко. Это невозможно. Тебе придется задержать дыхание на четыре минуты по меньшей мере.

– Я только хочу попрощаться.

Тут Тэй поворачивает меня к себе и крепко обнимает:

– Ладно. План будет такой. Я это обдумаю. Но на какое-то время нам надо затихнуть и держаться подальше бухты и Дэнни.

– Я от дайвинга не откажусь.

– Я об этом не говорю. Я говорю: надо позаботиться о том, чтобы нас никто не видел. Мы будем погружаться по ночам.

– В темноте?

– Да, в темноте еще лучше. Это как с картинами. Нужно всегда смотреть на картинку с разных точек.

– Ничего не понимаю. О каких картинках ты говоришь? О море?

– О дайвинге. Каждое погружение – особенное. Два человека погружаются вместе, а впечатления у них разные. И если ты будешь погружаться в одном и том же месте в разное время дня, все будет по-разному. С картинками – то же самое. Если посмотришь на картину при другом освещении или даже совсем без света, увидишь все иначе. Ты так не думаешь?

Я вздергиваю брови:

– Ты с ума сошел? Погружаться там, где обрыв, опасно, а делать это в темноте – нет?

Но при этом во мне закипает волнение. Меня тянет в темноту.

– По ночам море оживает, – говорит Тэй.

Он целует меня в ключицу и запускает руку под мой джемпер. Я не останавливаю его. Его рука ложится на мою грудь, и у меня слегка кружится голова. Я не знаю, в чем дело, – то ли я выкурила слишком много сигарет, то ли меня сводят с ума ласки Тэя… но я позволяю ему уложить меня на пол. Он говорит мне, какая я вкусная. Я жду, что появится Эдди и заставит меня все прекратить, но Эдди не появляется.

Тэй неожиданно останавливается сам. Он одергивает мой джемпер. У него встревоженный вид.

– Спасибо тебе за то, что ты не убежал от меня, – говорю я.

– С какой стати мне убегать? Это глупо. Я никуда не уйду. – Руки Тэя крепче обнимают меня.

– Я тоскую по нему, – говорю я. – Я так скучаю по своему братику.

Глава пятнадцатая

На следующий день Тэй другой. Пытаюсь приласкаться к нему, чтобы мы продумали наше ночное погружение, но его руки скованны. Мне не по себе.

– Что-то случилось? – спрашиваю я, глядя на Тэя снизу вверх.

– Ничего.

– Ладно. Знаешь, если ты считаешь, что погружаться там, где обрыв, для меня невозможно, значит, мне надо упражняться. Наверняка есть места, где я могла бы поучиться погружаться глубже. На тридцать метров, может быть.

– Элси, перестань. Не получится.

– Ты о чем?

Я не понимаю, что он имеет в виду, но знаю, что мне это не нравится. У меня перехватывает дыхание, бросает в жар.

– Я о том, что в ближайшее время буду порядком занят и не смогу с тобой видеться так уж часто.

– Я тоже буду занята, у меня на следующей неделе начинаются экзамены, но я все равно смогу найти время для тебя.

– Нет. Нам нельзя видеться.

– Что случилось? Только вчера мы собирались начать секретные погружения по ночам, а сегодня ты меня… бросаешь? – А ведь еще вчера я подумала о том, что все слишком хорошо для того, чтобы быть правдой. – Это из-за того, что я тебе вчера рассказала про Эдди? Какая же я дура. Не знаю, с чего я взяла, что ты все поймешь. А если это так, то это уж совсем нечестно, потому что это ты затащил меня в воду и заставил думать про все это. И вот теперь ты хочешь смыться, потому что кишка тонка?

– Нет, все не так.

– Да? Ну, тогда, значит, все это из-за Дэнни. Не могу поверить, что ты такой трус. С какой стати ты его слушаешься, если ежу понятно, как он тебя ненавидит?

– Не надо, Эл. Это не связано ни с кем. Все дело во мне. Я не хочу причинить тебе боль.

– Уже причинил.

У меня дрожит голос.

– Прости, – бормочет Тэй. – Тебе будет лучше, если меня не станет в твоей жизни.

Все бессмысленно. Ничего не могу понять. Он смотрит на меня, словно видит что-то у меня на лице. Я притрагиваюсь к щеке, но… щека как щека, ничего на ней нет. А Тэй протягивает руку и гладит мою щеку… снова и снова… и в конце концов мне становится страшно.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я.

Тэй отдергивает руку с таким видом, словно его ударило электрическим током. А потом он страстно целует меня в губы. Так страстно, что мне по-настоящему больно. Он обнимает меня так, словно хочет ощутить меня целиком. Я пытаюсь отстраниться и стукаюсь затылком о стену.

– Прости, – выдыхает Тэй.

Он, пошатываясь, отходит от меня, собирает свои вещи и уходит.

Я иду за ним, но, выйдя из лодочного сарая, вижу, что его нигде нет.

Почти минуту я не в силах пошевелиться. Мне некуда идти. Потом я вхожу в воду. Все глубже и глубже. Я даже кроссовки не снимаю. Даже не знаю, вправду ли море оживает ночью. Здесь вода кажется черной и безжизненной.

Дома, час спустя, я лежу в кровати, не сняв промокшую одежду, и плачу. Раньше я так не плакала. Теперь слезы беззвучно текут по моему лицу. Я не рыдаю, потому что, если я буду рыдать, из моих легких выйдет воздух.

Глава шестнадцатая

Диллон сохнет на глазах. Кожа у него стала сморщенная, она шелушится, а ключицы у него так выпирают, что того и гляди проткнут кожу. Костяшки пальцев разбухли, на них выступают капельки крови. Ему это явно причиняет боль, он то и дело потирает руки и дует на пальцы. Если бы я не знала, что это не так, я бы решила, что он с кем-то подрался и раскровил пальцы.

Босыми ступнями Диллон собирает песок в кучку. Собрав очередную горку, стряхивает песок с подошв и начинает все сначала. Теплей дня, чем сегодня, в году еще не было, и мы с ним в бриджах. Поход на пляж отвлекает меня от мыслей о Тэе и от тупой боли в затылке.

– Что мы такое делаем? – спрашиваю я, подсыпая песок на сделанную Диллоном горку. – Русалку?

– Тебе сколько лет-то? Двенадцать? Ладно, можешь заняться хвостом.

– Это нечестно. Я хочу верхнюю часть слепить.

– Нет уж, это мужская работа.

Толкаю Диллона, и он валится прямо на кучу песка и распластывает ее спиной. А я проворно набрасываю песок ему на живот, стараясь не попадать на лицо. Он хохочет, и его щеки розовеют. Такими розовыми я их не видела уже давно. Тут и я начинаю хохотать до слез.

– Ну, уж тогда зарой меня совсем, – говорит Диллон, едва не кашляя от хохота.

Мы вместе роем яму, и Диллон ложится в нее. Я начинаю зарывать его и обращаю внимание на морщинки на лбу брата – раньше их не было в помине. Пытаюсь разгладить их кончиками пальцев. Песчинки с моих ладоней попадают Диллону в глаза, и он кричит на меня. Его лицо становится сморщенным, словно серединка кочана капусты.

– Расслабься, – говорю я. – Я тебя просто очищаю. Это такой скраб.

Я чувствую, как песчинки скребут мою кожу, когда я провожу пальцами вдоль морщинок.

Когда из песка торчит только голова Диллона, сажусь рядом с ним и смотрю на море. Вода спокойная, штиль. Такое чувство, что я могла бы взять все море ладонями, поднять его, и оно бы не стекло с моих рук. Забавно, как может выглядеть вода, какое от нее может быть ощущение в разные дни. Я начинаю понимать, что имел в виду Тэй, рассуждая о взглядах на картины при разном освещении.

– Я скучаю по таким дням, – говорю брату. – Когда у тебя закончатся экзамены, мы сможем почаще вот так ходить на море и устраивать пикники, как раньше?

– У тебя тоже экзамены, не забыла? – спрашивает Диллон.

– Все будет нормально. Все говорят: не сдать технологию невозможно, так что один экзамен, как минимум, у меня в кармане.

Улыбаюсь Диллону самой широкой улыбкой, на какую только способна.

– У тебя все в порядке? – спрашивает он. – Вид у тебя такой, будто ты плакала.

– Все будет хорошо, – отвечаю я, хотя не знаю, будет ли когда-нибудь хорошо. – Ну так что, скоро на пикник?

– Само собой. Только без сэндвичей. Я не большой любитель сэндвичей с песком.

– Диллон, между прочим, ты совсем не толстяк, – шепчу я.

Песок хрустит и разлетается в стороны, когда мой брат освобождается из своего кокона.

– Пошли домой, – говорит он.

Глава семнадцатая

Мы с Диллоном приходим домой как раз тогда, когда отец собирается уехать. Он несет к машине последнюю коробку. Мама стоит у ворот. Тушь размазана по ее лицу.

– Я этого не заслуживаю, Колин, – говорит она в промежутке между сдавленными рыданиями.

Отец видит нас с Диллоном, стоящих на дороге.

– Присматривай за детьми, ладно? – говорит он маме.

Он хлопает крышкой багажника и неторопливо идет к двери машины.

Диллон бежит к нему.

– Не уходи, папа! – кричит он.

– Я не насовсем, – отзывается отец. – Нам с мамой просто нужно какое-то время пожить врозь. Я вернусь, ты понимаешь, дружище?

Отец и Диллон долго стоят обнявшись. Я надеюсь, что отец заметит, что Диллон – кожа да кости.

Иду к маме и обнимаю ее. Она держит в руках отцовский географический атлас.

– Тебе будет лучше без него, – говорю я, кивая на отца, и она прижимается ко мне.

Я думаю… может быть, мне и вправду хочется, чтобы она пережила это, чтобы хоть кто-то на свете понял, каково мне, чтобы хоть кто-то узнал, каково это – быть брошенной человеком, которому ты верила больше всех. Но на самом деле нам всем будет легче без отца. Диллон и мама в один прекрасный день поймут это.

Отец уезжает. Диллон пулей летит в дом. Проходя мимо нас, он выхватывает атлас из рук мамы и швыряет его в заросли сорняков.

– Это из-за тебя он ушел, – цедит Диллон сквозь зубы. – Лучше бы ты ушла.

Никогда не видела его таким свирепым. Отцу всегда удавалось испортить немногие хорошие дни, когда мы с Диллоном бываем вместе.

Часть третья

ЭДДИ. Что сказали водоросли, когда застряли на дне моря?

ЭЛСИ. Не знаю.

ЭДДИ. На помощь! Ограбили!

ЭЛСИ. Смешно, Эдди. Лучшая твоя шуточка.

Глава первая

Прошла неделя с того дня, как ушел отец. Диллон то и дело торчит в ванной под горячим душем, и от этого ванная превращается в парилку. Со мной он разговаривать не желает – дескать, если бы я не утащила его в тот день на море, он мог бы задержать отца, не дал бы ему уйти. Отец каждый день звонит, чтобы пожелать нам успешно сдать экзамены, но я с ним не разговариваю – я слишком занята, тренирую задержку дыхания. Тэя я не вижу уже восемь дней. Я сдала три экзамена – и, наверное, все три провалила. Осталось еще пять. Просто нестерпимо ходить на все эти консультации, посвященные повторению пройденного материала. А уж оставаться дома с Диллоном и того хуже, тоска полная. Поэтому я чаще всего торчу в бассейне вместе с теми, кому меньше трех и больше семидесяти. Просто тошнит от всего этого.

Сижу в гордом одиночестве на дне глубокой стороны бассейна. Кафельные плитки шершавые, сидеть на них неприятно. Мне кажется, что в мою кожу въедается вся чужая грязь. Неподвижно сидеть невозможно, потому что у меня нет балласта, и я перемещаюсь из стороны в сторону. Выныриваю на поверхность, создавая волны движениями рук и тела. Мамочка с ребенком бросает на меня возмущенный взгляд, а мне, в общем-то, все равно. Подпрыгиваю в созданном мной маленьком водовороте и смотрю, как вода уходит в решетки перелива.

Передо мной возникают чьи-то ноги со светлыми волосками. Запрокидываю голову и вижу Дэнни.

Радости мало. Только что моя жизнь стала еще хуже, чем была.

Спрятаться негде – разве что под водой. Проходит минута, еще одна, а потом мне надо сделать вдох. Когда я выныриваю, Дэнни сидит на краю бассейна на корточках, упершись локтями в колени.

– Я так и подумал, что это ты. Можем поговорить?

– Я занята, – бросаю ему и снова ухожу под воду.

На этот раз мне удается продержаться всего минуту.

– Я не хочу ругаться. Подожду, когда ты освободишься.

Дэнни указывает на скамью у края бассейна.

Еще раз погружаться у меня нет сил. И от него деться некуда.

– Раз так, дай мне мое полотенце, – говорю я, поднимаясь по лесенке.

Мы садимся на скамью. От тела Дэнни идет такое тепло, что я вскоре перестаю дрожать.

– Ты велел мне держаться подальше от бухты. Про бассейн ты ничего не говорил. Да и слушаться тебя я не обязана, если на то пошло.

– Наверное, мы оба не с той ноги пошли.

– С Тэем я не виделась, если ты про это хочешь спросить.

– На самом деле и хотел спросить. Я его тоже давно не видел. Мой отец с ума сходит, потому что на следующей неделе мы собирались открыть клуб дайвинга, а Тэя нигде нет. Как сквозь землю провалился. По мобильному дозвониться не можем – будто и нет такого номера.

К моим ногам прилипли ворсинки от махрового полотенца. Одну за другой я снимаю их и бросаю на мокрые плитки у нас под ногами. Ворсинки впитывают воду и уплывают прочь. Где же Тэй? Все это очень непонятно, потому что он приехал сюда специально для того, чтобы стать инструктором в школе Мика.

– Слушай, ты же его послал, правда? – спрашиваю я.

Дэнни смущенно чешет затылок. У него на щеке краснеет порез – видимо, поранился, когда брился.

– Слушай, я ему не велел уехать. Я сказал ему, чтобы он тебя поберег.

– Что ж, мне жаль, что у тебя все так плохо, но помочь тебе я не могу.

– Может быть, и можешь. Окажи услугу.

С трудом сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. Какая помощь ему может быть нужна от меня?

– До открытия в клубе нужно поработать. Нам нужен кто-то, кто помог бы оформить помещение, а потом, когда мы откроемся, понадобится помощь со снаряжением и лодкой. Кто-то должен будет выходить с нами на лодке на время погружений, выполнять работу корректировщика и просто помогать.

– Ты хочешь из меня сделать себе прислугу? – говорю я.

Поверить не могу – неужели он правда этого хочет?

– Нет, не так. Сама подумай, в этом есть смысл: нам нужен кто-то, кто интересуется дайвингом и при этом не боится немного испачкаться. Считай, что будешь кем-то вроде подмастерья.

– Так ты мне платить будешь?

– Не наличными. Погружениями. Буду давать тебе настоящие уроки.

– Я уже умею погружаться, спасибо. И кроме того, у меня экзамены. Повторение материала за весь год. Времени нет вообще.

Встаю и туго оборачиваюсь полотенцем.

Дэнни тоже встает и возвышается надо мной. Странно стоять так близко к нему. Я хорошо помню, как мы с ним встретились впервые в яхт-клубе, как он смотрел сквозь меня.

– Ладно, – говорит он. – Решать тебе, конечно. Но разве тебе не хочется стать настоящим дайвером? Погружаться глубже, оставаться на глубине подольше?

«Да! – хочется выкрикнуть мне. – Да, хочется, но только я не хочу, чтобы этому меня учил ты!»

– Я опаздываю к ужину, – говорю я и выжимаю пряди мокрых волос. Вода с них стекает на сухие ступни Дэнни.

– Ну, если передумаешь, дай мне знать. Удачи тебе с повторением, – говорит Дэнни и кивком указывает на воду.

* * *

На самом деле ничего я не передумала. И в бухту я направляюсь только потому, что хочу надеяться – а вдруг все-таки там окажется Тэй? Теперь в клубе темно-синие стены, а вокруг барной стойки нарисованы волны с белыми барашками. Дайверы разлеглись на мягких красных подушках на полу. Разглядывают карты, прихлебывают колу. Тэя среди них нет. Трус.

У меня ком сжимает горло.

Первой меня замечает Рекс:

– Эй, русалка! Что новенького?

Дэнни похлопывает по подушке рядом с собой и спрашивает, как мне нравится интерьер.

– Симпатично, – говорю я и сажусь на подушку. – Как будто под водой.

Почему-то мои слова вызывают взрыв хохота.

Рекс стучит пальцем по карте. Я смотрю внимательно и вижу, что это довольно сложный план морского дна. Рекс объясняет, что совсем рядом с Лоссимутом лежит затонувший корабль. На глубине сорок пять метров.

– Мы отправимся туда через пару месяцев. Хочешь с нами? – спрашивает Рекс. – Дэнни говорит, что ты можешь стать новым корректировщиком теперь, когда…

Он смущенно умолкает.

– Она сможет погружаться с нами, – говорит Дэнни. – Тэй с ней занимался немного. А теперь я собираюсь показать ей, как это делается на самом деле.

Дайверы молчат.

Я делаю вдох – так, как меня научил Тэй: сначала наполняю воздухом живот и только потом – легкие. Сижу в позе лотоса около минуты, а когда минута заканчивается, исполняю небольшой танец – изображаю руками плывущих дельфинов. Они вертятся, поворачивают, ныряют. Парни катаются по полу от смеха, а я держу воздух внутри себя до тех пор, пока все тело не начинает молить о пощаде. Как же мне становится хорошо, когда я делаю вдох.

– Черт бы меня побрал, – вздыхает Рекс.

– Вот именно, – отзываюсь я и вдруг становлюсь какой-то совершенно новой, уверенной в себе. Джоуи, лежащий на полу рядом со мной, делает жест, будто стреляет себе в висок. Вспоминаю уроки Тэя. Первый шаг: быть уверенной в себе. Мысленно улыбаюсь.

– Ну, и как же это заведение теперь называется? Разве у школы дайвинга не должно быть названия?

– Это твое первое задание, Элси, – говорит Дэнни. – Нужно написать название над входом. «Дайверы Черного острова».

– Правда? Как-то это… не очень привлекательно.

– Зато сразу ясно, что к чему, – возражает Дэнни. – Мы же хотим, чтобы люди знали, чем мы занимаемся.

– Это я понимаю, но как-то уж слишком напрямик сказано. К тому же люди могут решить, что сюда можно приходить только тем, кто хочет погружаться в море, а ведь вы хотите, чтобы люди приходили сюда просто провести время, посидеть, поесть, полюбоваться видом моря и материка.

Парни задумываются. Рекс говорит:

– А она права. Название паршивое.

– Мы не можем его изменить, – возражает Дэнни. – Это с бизнесом связано. Название зарегистрировано в банке, в электронном адресе, да везде.

– Ну так, надо изменить название самого клуба, и только, – говорит Джоуи. – Как насчет кафе «Без границ»?

– «Дельфин», – предлагает Рекс.

И тут я слышу, как Эдди зовет своих «финов».

– А как насчет «Черного ласта»?[9] – спрашиваю я и тут же жалею об этом, но уже слишком поздно.

Из-за барной стойки выходит Мик.

– Идеально, – говорит он. – Еще идеи есть, Элси?

Наверное, Эдди не был бы против того, что это он вдохновил меня на то, чтобы придумать название для клуба. Вскакиваю и порывисто ухожу в дальний угол.

– Да, стоит оставить эти подушки на полу, но лучше переложить их вот сюда, а телевизор перевесить вот сюда, чтобы посетители могли смотреть фильмы. И на открытие надо пригласить Лайлу Синклер.

Мик присвистывает:

– Она небось на Багамах, но я попробую.

Впервые с того дня, как мы с Тэем планировали наши ночные погружения, я чувствую радостное волнение. Через какое-то время спрашиваю у Джоуи, не уехал ли Тэй в Дорни. Мне кажется, что именно Джуои Тэй бы доверился. Джоуи смотрит на Рекса. Рекс пожимает плечами. Похоже, никто ничего не знает. Тэй просто мастерски исчез.

– Думаю, он вернется, – говорит Джоуи.

Какова бы ни была причина исчезновения Тэя, я скорее увижу его, если буду держаться рядом с дайверами. В какой-то момент он должен вернуться. А я пока буду учиться дайвингу. Научусь погружаться глубже.

Мы снова собираемся в кружок и продолжаем рассматривать карту морского дна.

– Это здесь, – говорит Джоуи, сжимает мой палец и передвигает его к участку на карте, закрашенному темно-синим цветом. Восемнадцать метров – вот самая большая глубина, на которой мне удалось побывать. До сорока пяти еще очень далеко.

Глава вторая

Целую неделю (в промежутках между совершенно бесполезными экзаменами) мы все вместе что-то рисовали, расставляли мебель. И вот наконец Дэнни разрешает мне отправиться на дайвинг вместе с ним и остальными парнями. Сдаю экзамен по математике – ну, примерно сдаю, хотя не могу ответить на большую часть вопросов во второй половине теста – и прихожу в бухту часа через три после полудня. Джоуи и Рекс, стоя на уступе, кормят чаек. На них новенькие одинаковые гидрокостюмы с красными «молниями» на спине. Рекс протягивает Джоуи кусок хлеба, тут же отбирает и сует себе в рот. Джоуи толкает его локтем и продолжает кормить чаек.

– Мы отправляемся к Сэндвич-Ков, – объясняет Дэнни, появившись ниоткуда. – Там есть подводная пещера. Готова?

– Да, конечно! – радостно отвечаю я, хотя до смерти боюсь пещер.

Дэнни протягивает мне желтую водонепроницаемую дорожную сумку:

– Взаймы. Только на сегодня.

В сумке – гидрокостюм и часы для дайвинга. В гидрокостюм я влезаю с трудом, но все же он натягивается на меня легче, чем старый вонючий комбинезон Диллона. Ткань приятно прилегает к коже. Улыбаясь от уха до уха, я готова обвить руками шею Дэнни, но вовремя сдерживаюсь.

«Полдороги» – одна из самых маленьких моторок в бухте. Мы вчетвером едва втискиваемся в нее. У меня есть возможность собраться с мыслями, и к тому времени, когда мы прибываем в маленькую бухточку, немного севернее того места, где погружались мы с Тэем, я все равно немного нервничаю, но меня охватывает радостное волнение. Причаливаем к зубчатым камням, закрытым от разбивающихся о скалы волн, и остаемся в лодке, чтобы надеть снаряжение. Натягивая гидрокостюм, я пару раз случайно задеваю локтем Рекса, и он громко кричит, чтобы я убрала от него руки. Джоуи советует мне не обращать на Рекса внимание. Дэнни указывает в ту сторону, где находится пещера. Чтобы попасть туда, придется плыть от берега и обогнуть мыс.

Вода жутко холодная, но на этот раз у меня есть специальные боты для дайвинга, и плавание меня согревает.

Когда мы добираемся до соседней бухты, Дэнни замирает.

– Погоди, – говорит он и удерживает меня. Он смотрит в сторону скального обрыва так, будто бы где-то там, прямо под поверхностью воды, затаился какой-то монстр. Лох-несское чудовище, может быть. Я нервно хихикаю. – Сегодня не получится, – говорит Дэнни. – Сильное течение. Я его чувствую.

Оглядываюсь по сторонам. В бухте штиль, как в мельничном пруду. Вода в глубине, у моих ног, неподвижна и холодна.

– Не трусь, малыш Дэнни. Давай за мной, – говорит Рекс и уплывает вперед.

– Держись рядом со мной, Элси, – говорит Дэнни, срывается с места и плывет следом за Рексом.

Когда я нагоняю их, я едва дышу. Дэнни снова всеми командует. «Может быть, он тоже побаивается пещер?» – думаю я и не могу избавиться от этой мысли. У меня просыпается теплое чувство к Дэнни, но я гоню его прочь.

– Вход в пещеру – в пяти метрах от поверхности воды. Когда окажемся там, плыви на свет и греби изо всех сил до тех пор, пока не доплывешь до дальней стенки, а потом по-лягушачьи резко всплывай на поверхность, – распоряжается Дэнни. – Осторожно – там с потолка торчат острые камни. Одну руку держи у стенки, вторую над собой.

Мы погружаемся, и Дэнни указывает на каменную арку, поросшую кораллами. Это вход в пещеру. Я хочу, чтобы он поплыл первым, но он жестами показывает мне, чтобы первой плыла я. Под аркой темно. Плыву быстро, как только могу. Мои ласты при каждом ударе задевают кораллы, но наконец я вижу впереди отверстие, и непрозрачная вода превращается в туманно-зеленую. Добравшись до дальней стенки пещеры, я запрокидываю голову и вижу поверхность воды в нескольких метрах надо мной. Начинаю всплывать по-лягушачьи, но мне жутко мешают ласты. Мы пробыли под водой меньше минуты, а мне уже хочется вдохнуть. Только мне приходит в голову мысль снять ласты, как рядом возникает Дэнни и тащит меня вверх. Подъем, как мне кажется, занимает целую вечность. Прозрачная вода обманчива, и поверхность оказывается намного дальше, чем показалось сначала.

Наконец мы выныриваем, и Дэнни спрашивает, все ли нормально.

– Да, только ласты на мне плохо сидят.

– Они сидят как надо. Просто надо отработать правильные движения, когда плывешь.

– И как же мне их отработать? – спрашиваю я.

– Ты двигаешь ногами не слишком энергично.

– А как надо ими двигать?

Дэнни показывает правильные движения рукой. Он толкает пальцы вперед и назад в невидимой воде. До меня не доходит, что он имеет в виду. Тэй бы мне доходчиво объяснил, что надо делать. Сам бы показал, потом изобразил бы на рисунке, а потом дал бы мне поупражняться, сколько я захочу.

Я скучаю по нему. Мне его не хватает.

Дэнни указывает на что-то вроде ступеней, высеченных в камне. Я в воде сниманию ласты и подтягиваюсь повыше. Ступени ведут к узкому уступу, где места хватает ровно для того, чтобы сесть и свесить ноги. Уступ выглядит так, словно он возник при каком-то древнем сдвиге породы, но все же кто-то немало времени высекал ступени и позаботился о том, чтобы они получились ровными. Разместившись на уступе, смотрю по сторонам, и от того, что я вижу, у меня захватывает дух. Через две расселины в потолке в пещеру льются золотые лучи света. Вниз свисают сотни сталактитов, на них сверкают капли воды. Дэнни садится рядом со мной. Внизу, под нами, к поверхности поднимаются тени Рекса и Джоуи.

– Видимость офигенная, – произносит Рекс, вынырнув на поверхность. – Все видно аж до самого дна, да?

Я вниз не смотрела, мне было важно как можно скорее всплыть на поверхность, но он прав. Более прозрачной воды я ни разу не видела – здесь нет песка и ила, от которых обычно вода мутнеет.

– Добро пожаловать в Королевский грот, – произносит Рекс таким тоном, будто эта пещера принадлежит ему. – Ну, разве ты видела местечко круче этого?

– Просто потрясающе, – бормочу я, все еще любуясь красотой пещеры. Воздух на вкус немного затхлый, но все равно от самой мысли о том, что я нахожусь в подводной пещере, у меня захватывает дух. Знай я об этом месте раньше, я бы здесь устроила свое тайное убежище.

– Трон видишь? – спрашивает Рекс и указывает на небольшую нишу напротив уступа, на котором я сижу.

И правда, похоже на трон.

– Мы всегда прихватываем сюда с собой камешек на удачу и кладем на трон.

Рекс выныривает повыше и взбирается по стенке пещеры к трону. Я замечаю, что уступ, по которому он движется, тянется на всем протяжении пещеры до того места, где сижу я.

Рекс кладет свой камешек на трон и, сделав сальто, ныряет в воду. Мы видим, как он опускается до самого дна, а потом взмывает ввысь, словно торпеда.

Джоуи взбирается вверх по ступеням и отдает мне своей камень, чтобы я добавила его к общей коллекции. Камешек маленький, но тяжелый. Я встаю, стараюсь не смотреть вниз. На меня накатывает волна головокружения. Дэнни хватает меня за руку:

– Не надо. Это опасно!

Но я отталкиваю его руку. Очень медленно, дюйм за дюймом, иду к трону, придерживаясь одной рукой за стенку пещеры, а в другой сжимая камень. С какого-то момента уступ становится шире. Наконец я добираюсь до трона и вижу в нише разноцветные камешки, играющие в лучах света, – красные, зеленые, голубые. Ближе к стенке среди более темных камней сверкает что-то желто-золотое. Я словно бы случайно обнаружила чье-то сокровище. Провожу руками и ощущаю, какие они разные – гладкие, острые, шершавые. Мои пальцы скользят дальше, и я прикасаюсь к чему-то мягкому. Слишком темно, я не могу разглядеть, что это такое, – может быть, обрывок рыбацкой сети или какой-то еще морской мусор. Отдергиваю руку от трона, оборачиваюсь и любуюсь красотой пещеры.

Все дайверы сидят на уступе напротив трона. У Дэнни лицо белое. Кажется, что он, того и гляди, рухнет в воду. Я уже готова раскрыть рот и спросить, что это с ним, когда Рекс кричит, чтобы я прыгала в воду. Ну нет, я на это больше не куплюсь.

Медленно пробираюсь по уступу назад, а когда оказываюсь там, откуда ушла к трону, лицо у Дэнни уже не такое бледное – ну, разве что он немного взволнован.

Кураж затихает, становится холодно, меня пробирает дрожь. Дэнни говорит, что нам нельзя задерживаться здесь надолго, потому что воздух в пещере слишком разреженный.

На обратном пути я обращаю больше внимания на все, что меня окружает, и вижу, что арка на входе в пещеру покрыта ракушками моллюсков и синими кораллами, похожими на раскачивающиеся руки.

– «Пальцы мертвеца», – объясняет Дэнни, когда мы все уже сидим в лодке.

Я зябко поеживаюсь.

– Я в восторге, Элси, – говорит Рекс. – Ты совсем неплохая дайверша. Но в следующий раз надо тебе попробовать нырнуть с уступа. А вот этот трус нырять не станет.

Он незаметным кивком указывает на Дэнни. Тот делает большие глаза.

– Потому что это чертовски опасно, – говорит он.

Вернувшись в «Черный ласт», мы обсыхаем у огня. Дэнни говорит, что я могу оставить себе гидрокостюм и часы.

– Это предложение перемирия. Можешь держать его здесь, только стирай после каждого сеанса дайвинга.

Это моя первая обновка за год.

– Спасибо.

Дэнни сидит рядом со мной, когда я вытираю волосы полотенцем.

– Ты уж прости, если я становлюсь похож на курицу-наседку, – говорит он. – Ничего не могу с собой поделать, потому что знаю, что случилось с твоим братом.

Опускаю руки и смотрю в пол.

– Как твоя семья с этим справляется? – спрашивает Дэнни. – Наверняка ведь трудно жить здесь, где все об этом напоминает и со всех сторон вода.

Неужели он не видит, что я не хочу говорить с ним об Эдди?

– Держимся, – бурчу я. – А почему тебя это так интересует?

Дэнни складывает руки на груди:

– Сам не знаю. Прости. Просто я это помню. Помню, какое горе это было для всех, все ведь только об этом и говорили несколько месяцев подряд. Наверное, во мне это засело. А теперь я тебя вижу каждый день и не могу об этом не думать.

– Жаль, что я напоминаю тебе о грустных временах, – говорю я, и эти слова звучат более насмешливо, чем мне хочется. – Спасибо за экскурсию в пещеру.

– Я рад, что ты не спрыгнула там с уступа. Никогда там не прыгай. Рекс дурак.

– Так у тебя поэтому был такой вид, будто ты привидение увидал? Ты думал, что я прыгну?

– Что?

– Когда я стояла возле трона. У тебя был жутко испуганный вид.

Дэнни смущенно наворачивает на палец распустившуюся нитку на футболке.

– А-а-а… Ну да. Я думал, ты прыгнешь. Сделай для меня еще одно доброе дело – никогда не плавай туда одна. Обещаешь?

Я киваю. У меня и в мыслях нет такого, чтобы отправиться в пещеру в одиночку.

Ухожу я с не самым легким настроением. Все еще злюсь на Дэнни за то, что он прогнал Тэя, и его вопросы показались мне слишком уж настырными, но в то же самое время он изредка бывает таким грустным и старается вести себя со мной по-доброму. И вдруг совершенно неожиданно сознание подбрасывает мне картинку – будто бы мы с Дэнни целуемся. Я мотаю головой, прогоняю этот образ и думаю о Тэе.

Глава третья

На следующий день мы красим фасад здания клуба и официально называем его «Черный ласт». Мик заказал трафарет, и когда он укреплен на фасаде, Мик и Дэнни наперебой утверждают, что с этой работой справлюсь только я. В общем, я с превеликой радостью закрашиваю буквы. Мик придерживает стремянку и то и дело меня нахваливает, хотя Рекс покрикивает на меня и ругается – дескать, я то тут, то там кусочек недокрасила. Потом Мик угощает меня половиной порции шэнди[10], и у меня тут же начинает кружиться голова. Без Тэя я почти не бываю в лодочном сарае, где мы с ним порой пили пиво. Я все еще вспоминаю о нем каждый день и гадаю, думает ли он обо мне, но всякий раз, когда я погружаюсь в мысли о нем, меня выдергивает Дэнни. Он словно бы чувствует, о чем я думаю, и заставляет меня отвлечься. Но это не срабатывает. Мои дни проходят так: я то представляю себе, как погружаюсь с Тэем, то воображаю, что целуюсь с Дэнни. Наверное, гормоны бушуют.

– У нас появилась группа ребят, которые хотят понырять с маской и трубкой, – сообщает нам Мик, когда я допиваю шэнди. – Наши первые клиенты. Можешь проверить, готово ли снаряжение?

– Так значит, клуб дайвинга официально открывается? Начинается бизнес?

– Несмотря на все нехорошее, похоже на то, – отвечает Мик, и я гадаю, подразумевает ли он под «нехорошим» исчезновение Тэя.

Мик вручает мне лист бумаги со списком размеров гидрокостюмов и ластов. Заниматься этим мне неохота. Хочется просто сидеть здесь и думать о Тэе, но жаловаться не приходится, ведь Дэнни так добр ко мне, и теперь у меня новенький гидрокостюм, и он обещал еще не раз взять меня на погружения.

– Можешь тоже прийти, если захочешь, – говорит Дэнни, поскольку я не ухожу сразу.

– Не смогу, – вяло отказываюсь я. – У меня еще экзамены идут, мне к ним надо готовиться.

– Ой, я совсем забыл, что ты еще ходишь в школу, – говорит Дэнни, и я чувствую себя малявкой.

Интересно – он так нарочно сказал или просто совершенно равнодушен к тому, что я могу почувствовать?

Мысленно отчитываю себя, потому что сама толком не понимаю, что чувствую от слов Дэнни. Одно мгновение я взволнована, а потом я чувствую себя чем-то, на что Дэнни случайно наступил.

Ухожу за барную стойку и принимаюсь шумно передвигать коробки со снаряжением, пытаясь подобрать нужные размеры в соответствии со списком. Я и понятия не имела о том, что тут так много всего. Все и с виду новенькое, и пахнет соответственно. Мик приходит ко мне и помогает с самыми тяжелыми коробками.

– Не знаю, что бы мы без тебя делали, – говорит он. – Знаешь, ты мне теперь как дочка, которой у меня никогда не было.

Мне сразу становится легче. Мик шутливо тычет меня кулаком в плечо.

– Мне нравится, как вы тут все устроили, – говорю я.

– Спасибо, Элси. Жалею только, что не сделал этого раньше.

– А почему не сделали?

– Хотел удостовериться, что это правильно.

– И как узнали, что правильно?

Мик смеется, поднимая последнюю коробку:

– Хорошенькие вопросы ты задаешь. В итоге я понял: так и не узнаю, пока не попробую. Если ответ не приходит сам, иди и найди его.

Он подмигивает мне, и мне хочется его обнять.

– Ты всегда можешь со мной поболтать. Между прочим, – говорит он, – Тэй вернется. Первая любовь, она крепкая.

– Я его не люблю, – говорю я. – Он мне даже не нравится.

Мне хочется спросить Мика, что стало с матерью Дэнни, любил ли он ее, и вообще – любил ли хоть кого-то. Почему-то я догадываюсь, что у Мика есть печальная история.

– Мой совет тебе, Элси, прислушивайся к сердцу, а не к уму, потому что ум не знает, чего хочет. Ум думает только о морали да нравственности. А если твое сердце не будет счастливо, когда тебе захочется им поделиться, ты и других сделаешь несчастливыми.

– Ух ты… Да вы самый мудрый философ из всех папаш в Мунлочи, – говорю я.

Мик швыряет в меня мокрое, дурно пахнущее полотенце, потом крепко обнимает меня, утыкается носом в мои кудряшки и рычит.

Глава четвертая

Я стараюсь не расхохотаться, когда Дэнни показывает мне приседания. Мы с ним совсем рядом с бухтой. Если идти дальше, придешь в Фортроуз. Полоска берега здесь узкая. От дороги ее закрывает густая лесополоса. И хотя нас никто не может увидеть, все равно это выглядит глупо и смешно.

– Чувствую себя полной дурой, – признаюсь посередине приседания.

– Что, не относишься к этому серьезно?

Дэнни давит мне на плечи, и у меня такое ощущение, что мои бедра, того и гляди, треснут.

Тренировки по общей физической подготовке меня изматывают. Дэнни заставляет меня выполнять броски и приседания, бегать на четвереньках, гоняет по гальке назад и вперед. Потом мне приходится, лежа в воде, поднимать и опускать ноги. К концу тренировки ноги у меня как ватные, я даже встать не могу. Просто диву даюсь, как это Диллон ухитряется такие тренировки устраивать себе просто ради удовольствия.

– Отправляемся на погружение, – говорит Дэнни и застегивает молнию гидрокостюма.

– Не могу, – стону я.

Мне хочется одного – спать.

– Сможешь, – тихо говорит Дэнни.

Он опускается на колени рядом с моей головой и убирает мои пропитанные потом волосы со лба. От его прикосновения меня словно бы током бьет.

– Вода тебя разбудит. Пошли.

Внезапно его лицо оказывается так близко… Знает ли он, что я думаю о нем? Рывком сажусь, боясь того, что может произойти между нами. Дэнни оторопело отодвигается в сторону.

После погружения, когда мы возвращаемся в клуб, чтобы постирать гидрокостюмы в пресной воде, Дэнни прикасается к моему плечу и говорит:

– Знаешь, а ты действительно храбрая.

Делаю шаг в сторону, и его рука слетает с моего плеча.

– Мы можем завтра снова сплавать в пещеру? – спрашиваю я, вертя костюм под краном и стараясь не смотреть при этом на Дэнни, чтобы не броситься к нему и не поцеловать.

– Нет, – поспешно отвечает Дэнни таким тоном, словно теперь между нами возникла какая-то неловкость. – Сейчас море слишком бурное. Слишком рискованно.

– Ладно, тогда как насчет обрыва?

Дэнни одергивает футболку. Ну, ясно сейчас скажет мне, что это слишком опасно, что море слишком бурное и что это слишком рискованно. Но он только прокашливается.

– Скоро, – говорит он.

– Скоро летние каникулы, – говорю я. – Я могу тренироваться каждый день.

– Если так, продолжай делать упражнения, – говорит Дэнни. – Для подводного ущелья тебе понадобятся стальные бедра.

Он едва заметно улыбается и склоняет голову к плечу. И тут я понимаю, что раньше я абсолютно неправильно понимала язык его тела. Нет у него никаких чувств ко мне. Он просто меня жалеет.

Глава пятая

В воскресенье в духовке пузырится корочка моего пастушьего пирога. Струйки расплавленного сыра стекают на противень. Диллон, как псих, листает учебник, сидя за кухонным столом.

Завтра у нас с ним последние экзамены. Сегодня – день биологии.

– Давай я тебя проверю, – говорю я.

Диллон протягивает мне свой учебник биологи. У него темные круги под глазами, кожа обтягивает выпирающие скулы.

– Какая разница между ДНК и РНК? – спрашиваю я.

– У ДНК двойная цепочка, у РНК – одиночная.

– Тут написано побольше.

Диллон шумно выдыхает, подбоченивается и давит большими пальцами себе под ребра.

– С сахарами там все по-другому. Не знаю, не могу вспомнить.

– А ты попробуй, – говорю я. – Ты обязан это знать. У тебя экзамен завтра.

– Пиримиллиновые и пуриновые основания.

Брат дает мне знак, чтобы я перешла к следующему вопросу.

– Ответ неверный.

Диллон хватает учебник и начинает бешено листать страницы.

– Мозги у тебя усохли, вот что, – говорю я.

Попозже, после того как я быстро пробегаю глазами свой учебник биологии, а Диллон целый час по телефону умоляет отца возвратиться домой, я иду следом за ним в ванную. Я не даю ему закрыться там – подставляю ногу под дверь. Теперь я сильнее его физически. Он бредет к раковине. Его трясет в ознобе.

– Пожалуйста, Элси. Уйди.

– Нет!

Толкаю его, и он едва удерживается на ногах. Он стал тощим, как мама, но при этом почти на фут выше ее ростом.

– Никуда я не уйду. – Я строптиво скрещиваю руки на груди.

– Отлично, – говорит Диллон и отталкивает меня в сторону, чтобы пройти к унитазу.

Он наклоняется над ним, и из его рта выливается мой пастуший пирог в виде густого говяжьего супа. Диллон выпрямляется и тут же сгибается снова. Я закрываю ладонью нос и рот. Глаза заволакивает слезами.

– Не реви, – говорит мне брат, утирая губы. – Извини за пирог.

Я громко рыдаю.

– Как ты это делаешь? – спрашиваю, все еще прикрывая губы и нос рукой. – Ты ведь даже два пальца себе не…

– Это просто происходит, – отвечает Диллон. – Я просто наклоняюсь, и все…

– Господи, Диллон. Тебе нужна помощь. Я поговорю с мамой. Может быть, тебе нужно будет встретиться с ее психотерапевтом.

Диллон цепко хватает меня за запястье и наклоняется ближе:

– Только скажи кому-нибудь! Я тогда расскажу про твой дайвинг.

– Ладно, остынь. Не скажу, – говорю я и отворачиваюсь. – Ты бы душ принял, что ли? Разит от тебя.

Пока Диллон принимает душ, я нахожу в ящике его тумбочки слабительное. Принимаю три таблетки, но результат нулевой. Остальные таблетки прячу к себе под кровать – туда, где лежит всякое-разное из магазина «Superdrug».

Воображаю свою жизнь в будущем. Когда Диллон уморит себя голодом до смерти, будет у меня два мертвых брата. Отец не вернется, и останусь я с мамой. Каждый день будет наподобие сеанса психотерапии. Смогу ли я задержать дыхание на целый год? Я играю сама с собой в такую игру: если с утра мне удастся задержать дыхание на двадцать секунд больше, чем обычно, то я в последний раз прочту конспекты перед экзаменом.

Глава шестая

Наконец экзамены позади. Прежде чем уйти из школы на все лето, захожу в класс технологии, чтобы забрать свой кораблик. Но в ящике, где я его оставила, кораблика нет. Во мне закипает злость. Эйлса. Проверяю везде – во всех мусорных ведерках, под столами, за шкафами, смотрю, нет ли где обломков моего кораблика. Ничего. Спрашиваю мистера Джонса. Он хмурит брови.

– Спроси его, – указывает он на Фрэнки. – Этот парень тут то и дело бывает, может, что-то знает.

– Что ты сделал с моим корабликом, Фрэнки?

– Расслабься, – спокойно говорит он. – Я спас его от той уродки, которая тебя постоянно достает.

Он идет к своему ящику и вынимает оттуда деревянную шкатулку. Шкатулка очень красива – намного лучше моего кораблика, и меня охватывает зависть. Она покрыта резьбой в виде ложбинок, которые образуют различные рисунки, похожие на математические знаки и физические символы. Надо мне было постараться получше, больше времени уделять моему кораблику вместо чтения заметок о дайвинге. Фрэнки поднимает крышку шкатулки и вынимает мой кораблик. Он целехонек.

Выхватываю у него кораблик и только тут вспоминаю, что надо сказать ему спасибо.

– Он очень хорош, – говорит мне Фрэнки. – У парусов идеальные пропорции. Будь он настоящим, был бы очень быстроходным.

– Спасибо, – повторяю я. – Мне твоя шкатулка тоже очень нравится.

Фрэнки заливается румянцем и интересуется, не хочу ли отправиться с ним за крабами. В этот самый момент в кабинет входит Лара:

– Элси, я тебя всюду искала.

Она встает между мной и Фрэнки, подбоченившись одной рукой, и широким жестом отбрасывает волосы за плечо. При этом они задевают лицо Фрэнки. В последнее время Лара то и дело меня разыскивает. Выслеживает в коридоре и умоляет сказать, где Диллон и почему он перестал с ней встречаться.

– Я не знаю, где он, – говорю я ей. – Он отстрелялся за час до окончания экзамена – так что, наверное, отправился отмечать.

С трудом сглатываю сжавший горло ком. Диллон, можно сказать, пулей выскочил из кабинета, где проводился экзамен, и настроение у него было совсем не праздничное. Вид был, будто его вот-вот вырвет.

– Да если честно, мне до него теперь и дела нет, – говорит Лара. – Я зашла спросить, не хочешь ли ты где-то со мной потусоваться летом. Ну, в Инвернесс смотаться, и всякое такое. Ну, напиться, найти парней, поцеловаться с ними – как-то так.

«Как-то так» она произносит, словно речь идет о чем-то непристойном. Я стараюсь не думать о ней рядом с Диллоном. Еще несколько недель назад я мечтала о том, чтобы у меня было «как-то так» с Тэем все лето напролет. При одной мысли об этом меня бросает в жар. И тут я вспоминаю о Дэнни, и мне становится еще жарче. На помощь мне бросается Фрэнки.

– А мы с Элси как раз строим планы походить на отмели за крабами, правда же, Элси?

При этих словах Фрэнки лицо Лары так перекашивается, что мои губы сами расплываются в улыбке, и вдруг мне хочется именно этого – половить крабов на лиманах. Если даже не для чего-то еще, то хотя бы для того, чтобы немного охладиться.

– Да, точно, – киваю я и, подражая Ларе, отбрасываю волосы за плечо, но получается не очень-то эффектно, потому что волосы у меня чересчур густые и слишком круто вьются. – Может, и ты с нами?

Теперь физиономия перекашивается у Фрэнки, но нельзя же ему позволить, чтобы все случилось только так, как он захотел. Либо с нами пойдет Лара, либо я не пойду вовсе. Не хочу, чтобы Фрэнки что-то себе не то вообразил. Лара не такая уж плохая – ну, тощая маленько, правда. А Фрэнки я кое-чем обязана, никуда не денешься.

Мы договариваемся на следующий день, потому что мне хочется закрыть этот вопрос, а потом учебный год вдруг резко заканчивается.

Глава седьмая

Я просыпаюсь и чувствую себя свободной. Никакой школы. Никакой Эйлсы. Начинаются два месяца, когда не надо будет делать ничего и остается только дайвинг. Лежа в кровати, я задерживаю дыхание на три минуты и десять секунд. Скоро, очень скоро я доведу свой рекорд до четырех минут. Я почти готова к погружению на обрыве.

Шаркаю по коридору к спальне Диллона и приоткрываю дверь. В комнате брата пахнет блевотиной и освежителем воздуха. Диллон ворочается в постели. Из-под края одеяла торчат его подергивающиеся ноги.

– Дил, ты не спишь?

Он стонет. Я подхожу к окну – туда, где когда-то стояла кровать Эдди. Из окна открывается прекрасный вид на кладбище. Несколько полированных каменных надгробий сверкают под лучами солнца. Они словно подмаргивают мне – дескать, спускайся, мы тебя ждем. Быстро отворачиваюсь от окна.

– Ну-ка, детки, просыпайтесь, петушок пропел давно!

– Убирайся, – рычит Диллон. – Я сплю.

Он пинает ногами одеяло, оно взлетает над кроватью, опускается, и Диллон подсовывает ноги под него.

– Так ведь каникулы же!

– Вот именно, – бормочет Диллон.

– Я попозже пойду на отмель с Ларой и Фрэнки. Не хочешь с нами?

Диллон отрывает голову от подушки и смотрит на меня. Выглядит он еще хуже, чем вчера. Губы потрескавшиеся, кожа землистого цвета. Я невольно поеживаюсь. Он мог бы сняться в массовке в кино про зомби.

– Весело же будет, – говорю я. – Поищем крабов.

– Просто восторг. Но с какой стати ты идешь с ней?

«Потому что она попросила. Чтобы я могла притвориться самой обычной девочкой. Потому что так я могу отвлечься от того, что на самом деле у меня задумано на эти каникулы».

– Потому что больше делать нечего. И почему-то твоя подружка решила подружиться со мной.

– Она мне не подружка. – Диллон потягивается и садится на кровати. Пряди сальных волос падают ему на лоб.

– Ну, а она, похоже, думает, что это так. То есть говорит, что ты ей теперь на фиг не нужен, но я ей не верю. Всего неделю назад она тебя всюду разыскивала как ненормальная.

Диллон лениво смеется – так, будто он слишком устал для того, чтобы расхохотаться в голос.

– У этой девицы проблемы.

– Слушай, если ты решил с ней порвать, я за тебя твою грязную работу делать не собираюсь.

– А я тебя и не прошу, – фыркает Диллон. – Ладно, брысь из моей комнаты. Я одеваться буду.

С этими словами он швыряет в меня грязный носок.

Выхожу из спальни брата, и в глаза мне бросается что-то зеленое, засунутое за гардероб. Моя старая симпатичная игрушка – плюшевый лягушонок Джаспер. Вытягиваю игрушку из-за шкафа и отряхиваю. Облачко пыли на несколько секунд повисает над лестничной площадкой, а потом опускается вниз над ступенями лестницы.

В кухне, после завтрака, я показываю маме законченный парусный кораблик. Сегодня так жарко, что жара забралась даже к нам в дом и нагрела все вокруг. Держу кораблик на ладони, а мама его осматривает. Она проводит кончиками пальцев по гладкой поверхности борта. Потом сдувает прядь волос со лба и утирает пот.

– Ты вправду сама его сделала?

В голосе мамы такой восторг, что я горжусь собой.

Паруса выгнуты так, будто их надул ветер. Маленькая фигурка у штурвала – это я. Я показываю маме веревочки для управления парусами, чтобы их можно было опускать и поднимать. Мама продолжает охать и ахать, разглядывая кораблик.

– Он даже водонепроницаемый – сообщаю я ей.

– Хорошо бы тебе испытать его, Элси. Посмотреть, поплывет ли он!

У мамы зарумянились щеки. Она наклоняется над раковиной, чтобы открыть окна. Хочет проветрить в доме.

– У меня есть идея, – говорю я и кладу кораблик на кухонный стол. – Надувной бассейн.

Мама судорожно вздыхает. Мне кажется, что она вот-вот разрыдается, но она неожиданно улыбается.

– Отлично придумано, – говорит мама тихо.

Она продолжает улыбаться, но ее нижняя губа едва заметно дрожит.

Мы втроем вытаскиваем надувной бассейн из сарая в сад на заднем дворе. Мы не пользовались этим бассейном много лет, и Диллон убежден, что в нем есть дырка. Он приносит свой набор для починки велосипедных камер и прижимается ухом к краю – слушает, не шипит ли где-то выходящий воздух. Мама достает шланг и принимается наполнять бассейн водой, а мы с Диллоном по очереди следим за воздушным насосом. Время тянется бесконечно, пока Диллон проверяет, нет ли утечки воздуха. По крайней мере, он так говорит, что проверяет, нет ли утечки. Я все время незаметно наблюдаю за ним, надеясь, что в какой-то момент не придется вызывать «скорую». Не знаю, долго ли еще удастся скрывать от других его болезнь.

Наконец бассейн наполнен водой. И он не протекает! Откуда-то в нем взялись жухлая трава и опавшие листья. Дно покрылось трещинками и бугорками из-за того, что бассейн хранился в скомканном виде, но все равно в такую жару хочется в него забраться.

Мама торопливо уходит наверх и возвращается в купальнике и белых шортах. Кожа на ее тощих ногах кажется шелковистой, словно она только что пользовалась увлажняющим кремом.

– Ну, давай, Элс, залезай!

Закатываю штаны до колен и перелезаю через бортик. Потом осторожно опускаю кораблик на воду и жду, пока он перестанет качаться.

– Плавает! – восклицает мама.

Даже Диллону нравится. Он предлагает мне поставить на кораблик моторчик, чтобы увидеть, как быстро он может двигаться, но я ему говорю, что тогда это будет уже не парусник.

– Потрясающе, – говорит мама и целует меня в щеку.

Краем глаза я замечаю, как при этом Диллон брезгливо морщится. А я улыбаюсь от уха до уха. Я даже не сержусь на маму за то, что она накрасилась моей помадой. Мы смотрим, как кораблик медленно кружит по бассейну и его паруса чуть-чуть покачиваются под легким ветерком, а потом я вынимаю его из воды и отношу домой, чтобы просушить.

Когда я выхожу в сад, мама лежит в бассейне, но она даже шорты не сняла. Она вытягивает руку и манит меня к себе. Диллон делает мне подножку, и я шлепаюсь в воду, едва не задев мамины ноги. Поворачиваюсь к ней, боясь, что сделала ей больно, а она хохочет.

– Красота, правда? – Она подставляет лицо солнцу. – Надо чаще купаться в этом бассейне.

– А может быть, нам на днях в Фэйри Глен съездить? – предлагаю я. – Поплавать под водопадом.

Мама кивает и гладит меня по голове.

– У нас все хорошо, правда?

Диллон лежит на траве под яблоней и притворяется спящим. Когда в дверь звонит Лара, он подскакивает как ужаленный.

– Меня нет, – шепчет он, вбегает в дом через заднюю дверь и стремглав бежит вверх по лестнице, тяжело, с присвистом дыша.

Глава восьмая

Сейчас, во время каникул, в Фортроузе многолюдно. Большинство приезжих отправляется на Ханури-Пойнт, там они наблюдают за дельфинами или играют в гольф. Поэтому мы направляемся на пляж Роузмарки. Идем по берегу, пока не находим уютную бухточку, в которой на отмели много маленьких лиманчиков, и в этих лиманчиках прячутся крабы.

Фрэнки бежит вперед и радостно кричит, обнаружив стайку крабов. Мы с Ларой медленно перебираемся через камни, следуя за ним. Лара боится испортить свои белые балетки, а я боюсь растянуть лодыжку, ведь тогда я не смогу заниматься дайвингом.

– Диллон что, прятался от меня? – спрашивает Лара, когда мы с ней стоим высоко на скалах и смотрим вниз на воду, плещущуюся в каменистых лиманчиках.

– Нет, – отвечаю я чересчур поспешно.

– А мне показалось, что я видела, как он мчится вверх по лестнице, когда я стояла у вашей входной двери.

– Он в ванную бежал. Похмелье, – вру я. – Он вчера в город мотался, окончание школы праздновал.

Диллон был бы рад, услышав, как я мастерски вру.

Лара водит по камням мыском балетки. Одна туфля покрывается слоем красной пыли. Лара пытается стереть пыль, послюнив палец, но только размазывает ее по белой коже. Я смотрю по сторонам – где же Фрэнки? Хотелось бы сменить тему разговора. Уж даже про крабов и креветок я бы с большей радостью поболтала, чем про Диллона.

– Может, нам стоит смотаться в Инвернесс в пятницу? – предлагает Лара.

– Диллон ни за что не поедет.

– Да нет, только ты и я.

– Не представляю, как туда добираться, – говорю я, находя в плане Лары слабое место. И не могу представить ничего противнее, чем бар, битком набитый пьяными школьниками.

– На автобусе, – говорит Лара.

– А домой как вернемся?

– Гм. На такси?

– У меня денег нет.

Отговорка отличная, тем более что это чистая правда.

– Я могла бы у матери денег попросить, – говорит Лара задумчиво, играя со своей сережкой. – Жду не дождусь, когда можно будет за руль сесть. Ты в будущем году будешь на уроки вождения ходить?

– Зачем? Куда мне надо, я всегда пешком дойду.

– Какая ты странная. Я же не про то говорю, чтобы тут кататься. Чтобы в город съездить можно было. В разные места.

– Не хочу я ни в какие разные места, – говорю я Ларе.

На самом деле в разные места я хочу, но только не в такие, куда можно добраться на машине.

– Пожалуйста, ну давай съездим вместе в город. Все же ездят. А если ты из-за Эйлсы боишься, так ее не будет. Она на север уехала.

Услышав имя Эйлсы, я поеживаюсь. Наверное, они поссорились, и теперь Лара обхаживает меня. А может быть, ей самой от Эйлсы досталось. Но где же теперь Тэй? Воображаю, как он плавает с дельфинами, а потом представляю, как он целует другую девушку.

Кивком указываю на Фрэнки:

– А его возьмем?

Лара морщит носик:

– Ты только не обижайся, но лучше бы только мы с тобой. Он противный.

Фрэнки взволнованно машет нам рукой. В другой руке он держит большущего краба, у которого недостает пары лап. Машу рукой ему в ответ, но он мотает головой и зовет нас вниз, на берег.

– Да мы и отсюда все увидим! – кричу я.

Фрэнки подносит палец к губам, призывая нас вести себя тихо, а потом указывает за скалы. Вид у него такой, будто он сейчас наделает в штаны.

Начинаю тихо спускаться со скал. Лара осторожно идет за мной, чтобы не упасть, она держится за мою руку.

– Выдры, – громко шепчет Фрэнки, когда мы оказываемся на берегу.

У меня начинает сосать под ложечкой – никогда не видела выдр так далеко на севере. Я уже думаю, не спутал ли Фрэнки выдр с тюленями, но, когда выглядываю из-за камня, сразу вижу их. Три выдры. Две большие толкают носами малыша. У детеныша мех блестящий и почти что черный. Мордочка маленькая и круглая, а усики почти такие же длинные, как тельце. Я жалею, что у меня нет с собой фотоаппарата, а то смогла бы потом показать фотографии Диллону. Мы с Ларой забираемся на прибрежные валуны и смотрим на семейку выдр, которых ласково окатывают волны.

– Они опасные? – шепчет Лара, ерзая на камне у меня за спиной.

– Не говори глупостей, – откликается Фрэнки. – Детеныш не опаснее щенка.

Чувствую, как Лара, сидящая на корточках, напрягается. Глажу ее по ноге и говорю, что выдры боятся нас куда сильнее, чем она их. Но вряд ли Лара мне верит. Детеныш смотрит в нашу сторону огромными глазами, похожими на камешки.

Через несколько минут Фрэнки запускает ведерко в лиманчик. Слышу, как в ведре что-то царапается.

– Только маленький, – говорит Фрэнки и шмыгает носом.

– Ты только что похитил их обед, – говорю я.

Фрэнки смотрит в ведерко, переводит взгляд на выдр.

– Они не едят, они отдыхают, – говорит он.

Я объясняю Ларе, что выдры разбивают панцирь крабов о камни, чтобы съесть.

– Они очень умные. Как люди.

Две взрослые выдры наполовину высовываются из воды и держат передние лапки близко от головы детеныша, оберегая его. Длинные усики малыша в лучах солнца кажутся золотыми.

– Детеныши не умеют плавать, – продолжаю я. – Матерям приходится держать их под водой, чтобы они научились нырять.

Лара ахает:

– Разве это немножко… не жестоко?

Фрэнки бросает взгляд на Лару и морщит нос:

– Это им жизнь спасает. Но, похоже, этот нырять не хочет.

Детеныш барахтается и старается не замочить в воде передние лапки.

– Ну так иди домой, если тебе это не нравится, – говорит Фрэнки Ларе.

Лара смотрит на меня в поисках поддержки, но я говорю ей, что мы должны вести себя тихо, иначе спугнем выдр. Лара опускает голову и пытается отколупнуть от камня раковинку морского блюдечка.

Мы наблюдаем за выдрами до тех пор, пока на берегу позади нас не появляется стайка ребятишек. Они бегут, кричат и пугают выдр. Две взрослые выдры снова толкают детеныша носами. Наконец он погружается в воду, и они уплывают, рассекая воду головами. Дети расходятся по берегу, шлепают по лиманчикам с сетками и ведерками. Фрэнки не терпится показать им класс охоты на крабов. Я смотрю на одного мальчика – самого маленького. Он так взволнован, что не знает, в какую сторону бежать. Старшая сестра кричит ему вслед:

– Осторожней, Дуги! – Она хватает его за руку. – Не упади!

Не свожу глаз с темных волос мальчика, с его раскрытого рта. Я вижу, как он растерян, перед тем как перепрыгнуть через ямку, залитую морской водой. Сестра сердится на него за то, что он намочил в воде штаны. Мне хочется сказать ей, что не надо его ругать. Сказать, что может настать такой день, когда у нее вообще не будет возможности на него сердиться.

– Эй, а может, вернемся, поедим мороженого? – говорю я, и мы уходим с берега.

– Ну так как насчет нашей поездки? – спрашивает Лара.

– Может быть, – отвечаю я. – Я подумаю.

Когда мы добираемся до края бухточки, Фрэнки отпускает крабов в воду. Некоторые сразу отплывают в сторону, бешено работая лапками. А некоторые не шевелятся.

Глава девятая

Когда на следующий день я прихожу в бухту, я сразу чувствую: что-то не так. На море довольно большие волны, Дэнни в белой футболке стоит на причале, цепко скрестив руки на груди, – так, словно ему холодно. Джоуи и Рекс забираются внутрь «Полдороги». Лодка раскачивается, парни размахивают руками. Сейчас, во время отлива, лодки, заякоренные ближе к этому краю бухты, покрыты взбаламученным илом. Опоздала я всего на несколько минут – проспала, но все равно не пожелала отказаться от упражнений по задержке дыхания. Три минуты и двадцать секунд!

– Быстрей! – сердито кричит Дэнни. – Или мы не выйдем из бухты.

– Что случилось?

В общем-то понятно – ил. Но, увязни лодка в иле, Дэнни все равно заставил бы нас откопать ее, и потом мы бы отправились заниматься дайвингом.

– Ничего. Вперед.

Он хватает меня за руку и тянет за собой. Когда мы забираемся в лодку, Рекс протягивает мне и Дэнни по банке пива. Дэнни отказывается.

– Пиво – на потом, – строго говорит он Рексу.

Я ставлю свою банку на дно. Меньше всего мне сейчас хочется опьянеть.

Нет, я должна быть в форме.

Не успеваю сесть на скамью, как Дэнни резко заводит мотор, у меня даже голова дернулась назад.

Моторка набирает скорость. Закрываю глаза и воображаю, что лечу. Несколько минут я одна, сама с собой; лицо ласкает ветер.

Чья-то рука ложится на мою голень. Разжимаю веки и вижу Рекса. Он усмехается:

– К сюрпризу готова?

– Куда мы плывем? – спрашиваю я, отодвигаясь от Рекса.

Огибаем Ханури-Пойнт, но слишком далеко от берега для того, чтобы плыть к подводной пещере.

Дэнни, цедя слова, произносит:

– Мы плывем к обрыву.

– Мать твою! – вопит Джоуи.

– Правда? – Я стараюсь не выдать волнения.

Нет, все должно быть не так!

И тут я понимаю, что забыла маску.

Дэнни выключает мотор. Моторка дрейфует по волнам.

– Я не готова, – выпаливаю я. – Я маску забыла.

Дэнни едва заметно усмехается.

– Мы на дно опускаться не будем, – говорит он, разве что не скаля зубы. – И близко не опустимся.

Это меня утешает, но все равно мне не по себе. Зачем мы здесь, если не станем погружаться на дно? Джоуи и Рекс неуклюже напяливают ласты. Дэнни выуживает маску для меня из сумки с запасным снаряжением.

– Тут трос имеется, – говорит Дэнни тоном опытного инструктора. – Мы опустимся на двадцать метров. На этой глубине холодно, темно и тоскливо. Глубже тебе самой не захочется.

Я жду еще каких-то распоряжений, но Дэнни молчит. Дует легкий ветерок и, пролетая над водой, создает рябь, убегающую дальше в море.

Рекс и Джоуи спрыгивают за борт с противоположной стороны от буйка. Обычно я вижу, куда они плывут под водой, но сегодня не разглядеть ровным счетом ничего. Вода слишком темная.

Видимо, они подплыли под днище моторки, чтобы найти трос, тянущийся вниз от буйка.

– Где они? – спрашиваю я у Дэнни, нарушая молчание.

Он возится с грузовым поясом. Присоединяет грузы, закрепляет, снова снимает их.

– Вон там.

Дэнни указывает на небольшое расстояние от лодки в сторону бухты.

– Они, что же, не вдоль троса стали погружаться?

– Я же тебе сказал: смотреть там не на что.

– Тогда зачем же мы здесь? Сегодня погружаться необязательно, – говорю я. – Можно в другой день.

Грузовой пояс падает на дно лодки с металлическим лязгом.

– По-моему, ты сама этого хотела. Погружаться глубже. Неплохая подготовка к спуску туда, где лежит затонувший корабль.

«Я сама этого хочу», – мысленно напоминаю себе. Но теперь, когда мы здесь, все как-то неправильно. Я не готова увидеть то, что хочу увидеть. Не готова сделать это без Тэя. У меня щиплет в глазах, и я поспешно тру их кулаками, чтобы не выступили слезы.

Джоуи и Рекс вскоре выныривают в нескольких метрах от лодки и плывут обратно, улюлюкая и грубовато похваливая воду. Они повеселее, чем перед погружением, и это меня подбадривает.

– Готова? – спрашивает Дэнни.

Он надевает грузовой пояс и садится на борт лодки, держа в руках ласты. Я начинаю застегивать свой пояс – тот, с которым раньше возился Дэнни, – но у меня слишком сильно дрожат пальцы. Дэнни наклоняется и застегивает пряжку пояса на мне. Когда его руки касаются моей талии, у меня чаще бьется сердце.

– Готова? – снова спрашивает он.

Мой разум все еще в растерянности. Я гадаю, как быстро смогу дернуть на себя стартовый шнурок мотора, чтобы катерок помчался к бухте, но в который раз мое тело отказывается слушаться то, о чем говорит разум.

Пересаживаюсь ближе к борту лодки, руки словно бы сами надевают маску и натягивают на ноги ласты. Сажусь на борт рядом с Дэнни:

– Готова.

«Я готова опуститься на дно, и ты мне не помешаешь. Нет, я не готова. Но это мой шанс».

– Давай-ка я погружусь первым. Ногами в воду. Сразу под поверхностью незначительное течение. Максимально – три минуты, ОК?

Как только Джоуи подплывает к лодке, Дэнни спрыгивает с противоположного борта, и я следую за ним. Держусь за буек и жду, когда Дэнни уйдет на глубину. Мой пояс с балластом так тяжел, что мне трудно оставаться на поверхности. В тот момент, когда я перестаю ощущать движения Дэнни в воде подо мной, наполняю воздухом легкие и желудок и отрываюсь от буйка. В темноте, сражаясь с течением, я хватаюсь за трос и опускаюсь вниз вдоль него, отчаянно стараясь держать тело рядом с тросом вертикально, но ноги болтаются позади меня. В голове нарастает давление, однако ощущения, что вот-вот лопнут барабанные перепонки, нет. Прямо передо мной возникает лицо Дэнни. Мы погружаемся синхронно. Время от времени он поднимает руку и дает мне знаки, чтобы я расслабилась, не торопилась, сохраняла спокойствие. Смотрю только на его лицо, а вода вокруг нас становится все холоднее и темнее и все сильнее сдавливает виски.

Но вот наконец наступает мгновение, когда исчезает чувство, будто кто-то тянет меня за ноги. И тело Дэнни, и мое принимают вертикальное положение, я держусь за трос одной рукой. Осмеливаюсь бросить взгляд вниз, туда, куда устремлен луч моего налобного фонарика. Вода мутно-коричневая, в ней плавают клочки чего-то белесого. Внизу, под нами, вздымается облако мути. Появляются маленькие серые рыбки – и исчезают. Мои часы показывают сорок пять секунд, сорок шесть, сорок семь. В ушах раздается громкий щелчок. Я стону, но вода приглушает мой стон. В первую секунду боль кажется нестерпимой, но потом я перестаю чувствовать, как вода давит на голову.

Теперь или никогда. Дэнни отвернулся от меня и светит фонариком на какую-то плоскую рыбу. Оранжевое пятнышко света в темноте. Отпускаю руку от троса и снижаюсь к облаку мути. Как только я достигаю его, вода пробирается под край моей маски. От соли щиплет глаза, и я не могу перестать моргать. Борюсь с желанием поскорее всплыть и позволяю балласту унести меня ниже.

Пронзительный голос рассекает воду.

«Вон там!» – кричит этот голос, и он – мой. Я – на берегу, в тот самый день. Я кричу всем остальным, чтобы они посмотрели туда, где исчез Эдди. Я бегу по колено в воде к берегу, но падаю на гальку. Я дрожу, что-то бормочу, я пытаюсь понять, куда смотрю – на море или на небо. Оглушительно грохочет гром, он гремит, и гремит, и сотрясает мою голову, а потом я вижу ботинки отца, бегущего ко мне по прибрежной гальке. В руке он держит мамин голубой плащ. Он укрывает меня этим плащом.

«На помощь, кто-нибудь! – кричит он. – Она в обмороке!»

Дэнни хватает меня за руки и притягивает к себе. Я болтаю ногами изо всех сил, чтобы поскорее всплыть. Молочная кислота сжигает легкие. Я жду, когда перестанет кружиться голова. Все это время я думала, что голубая пелена, окрашивающая мои воспоминания, могла помочь мне понять, что произошло в тот день, но оказывается, это был всего-навсего мамин дождевик.

– Что это было, черт подери? – рычит Дэнни.

Его светлые волосы прилипли к щеке справа, вокруг глаз – красные круги в тех местах, где к коже прилегала маска. Я тяну маску, и она повисает на шее.

– У меня рука соскользнула, – вру я.

– Хочешь сказать, что нарочно отпустила трос. Проклятие, Элси, зачем тебе всегда обязательно нужно рисковать? – Дэнни поджимает губы, смахивает с руки обрывок водорослей и пытается вытряхнуть воду из ушей. – Я тебя едва смог найти!

– А что было-то? – кричит Джоуи из лодки, не обращая внимания на злость Дэнни.

– Она трос отпустила, – отвечает Дэнни, сверля меня глазами.

Рекс и Джоуи помогают мне выбраться из воды, я без особого изящества переваливаюсь через борт и падаю на дно лодки с глухим стуком.

– Что случилось? – спрашивает Рекс, протягивая пиво мне и Дэнни.

Вот теперь мне действительно хочется пива. Я сажусь и выпиваю залпом почти половину банки, надеясь, что это поможет мне перестать так дрожать.

– Рука соскользнула. Но я не так сильно погрузилась. Ничего такого страшного.

Рекс курит и озадаченно смотрит на Дэнни.

– Ну и как глубоко вы погрузились?

Дэнни кашляет и нажимает кнопочку на водонепроницаемых часах.

– Тридцать два метра, – холодно отвечает он.

– Я за чем-то поплыла. Может быть, это была рыба. Не заметила, как ушла на глубину.

Улыбаюсь, чтобы показать ребятам, что со мной все в порядке, и это мне удается. Мне самой становится легче. Я почти верю, что это так и есть.

Рекс и Джоуи хохочут и корчат рожицы.

– Вот что бывает, когда ты на такой глубине. Крыша едет, – говорит Дэнни.

– Неплохо, Мэйн, – усмехается Джоуи.

– Теперь ты настоящая русалка, – добавляет Рекс.

Тридцать два метра.

Меня пробирает дрожь. Ведь я была всего в одиннадцати метрах от дна! Если бы Дэнни не подхватил меня, я могла бы оказаться там!

– А вот Тэй точно бы на дно погрузился, – говорю я.

Стоит мне только произнести его имя, как я понимаю, что делать этого не следовало. Парни смотрят друг на друга, сделав большие глаза, и умолкают.

– В чем дело? – спрашиваю я.

– Ни в чем, русалка, – мямлит Рекс.

– От него есть новости? С ним что-то стряслось?

– Лично я ничего не слышал, – неохотно цедит сквозь зубы Джоуи.

– Господи! Может хоть кто-то из вас мне объяснить, что происходит? Где он?

В ответ – глухое молчание. Хватаю весло и выставляю его перед собой, словно собираюсь защищаться от шайки разбойников.

– Если не скажете, я спрыгну за борт и опущусь на дно, и вы не сможете мне помешать.

Сама не понимаю, почему я так безумно веду себя. Возможно, от пребывания на большой глубине у меня и правда поехала крыша.

Дэнни вздрагивает и произносит шепотом:

– Он вернулся.

Весло падает на ногу Джоуи. От боли тот прикусывает губу, но молчит.

– И когда?

– Пару дней назад.

Так вот почему Дэнни вне себя. Все трое виновато опускают голову. Джоуи смотрит на меня и пожимает плечами.

– Что до меня, так я только сегодня утром узнал, – объясняет он таким тоном, будто для меня это имеет значение.

– Ладно. Поплыли назад.

Я стараюсь, чтобы ни волнение, ни страх нельзя было прочитать по моему лицу. Ага, так, значит, он вернулся. И он должен будет мне все объяснить.

Перегибаюсь через Рекса и завожу мотор. Все ребята падают на дно лодки. Но Дэнни тут же поднимается и направляет моторку к бухте.

Смотрю в черную воду. Представляю себе тело Эдди, опускающееся в подводное ущелье, и судорожно всхлипываю.

– Все нормально? – шепотом спрашивает Джоуи.

Киваю. За последние недели я не раз представляла, что, быть может, в последние мгновения жизни Эдди было хорошо: яркие краски, ощущение свободы, легкость. Но вода здесь холодная, темная и страшная. Он был бы напуган здесь. У меня сосет под ложечкой. Впервые за все время смерть Эдди начинает казаться мне реальной. Теперь я еще более уверена в своем плане. Я должна опуститься на дно, попрощаться с ним и сказать ему, что я рядом, и попросить у него прощения.

Глава десятая

Стоит мне только покрасить Ларе ресницы синей тушью, как она чихает. Ей приходится умыться, и мы всё начинаем заново. Мы заперлись в ванной, чтобы нам не помешала мама. Всякий раз, когда в коридоре скрипит половица, Лара шепчет:

– Это Диллон?

– Я же тебе сказала: его нет дома.

Сегодня жарко. Мне плохо, я вся липкая. Вытираю потные ладони полотенцем.

– Да что с ним происходит?

– Это ты мне скажи, – фыркаю я. – Ты с ним больше времени проводишь.

– Уже нет, – грустно отзывается Лара.

Мне ее немного жаль. Ей явно по-настоящему нравится мой брат.

Я не хочу, чтобы Лара красила губы моей рубиново-алой помадой, поэтому обшариваю косметичку и нахожу розовую помаду, которая, как мне кажется, Ларе больше подойдет. Я крашу ей губы, и она, довольная, указывает в зеркало.

– Он теперь не устоит против меня, – говорит она и проводит пальцами по своим густым прямым волосам.

Лара в джинсах в обтяжку и топе, взятом напрокат у матери. Пытается уговорить меня переодеться. На мне камуфляжные брюки.

– Да у меня больше нет ничего. Тебе мало того, что я согласилась с тобой поехать?

Да, я согласилась – при том, что ничего я сейчас так не хочу, как увидеться с Тэем. Я несколько раз побывала в лодочном сарае, но он там не появлялся, судя по всему.

– Твоя очередь, – говорит Лара, выразительно покачивая тюбиком с тушью для ресниц. – Если хорошенько накрасишься – может быть, никто и не обратит внимания на твои шмотки.

– С этим лицом мало что можно сделать, – вздыхаю я.

Но, глядя в зеркало, я понимаю, что здорово изменилась за последнее время. Щеки стали не такими пухлыми, пропал второй подбородок. Это все из-за тренировок под руководством Дэнни. На самом деле я даже не знаю, нравлюсь себе или нет, – я стала старше, взрослее. У меня теперь нет круглой ребячьей мордашки, как у Эдди.

Мы сходим с автобуса в центре Инвернесса. Лара отправляется прямиком к бару.

Мне вдруг становится страшно – а вдруг мы наткнемся на моего отца? Я с ним давно не разговаривала, но не сомневаюсь: он всегда может узнать, что у меня на уме.

– Вперед, и держись уверенно, – шепчет Лара, когда мы встаем в очередь.

Поверить не могу, что охранники-вышибалы нас пропустили! У меня в голове (на всякий случай) фальшивая дата рождения.

Лара дает мне десятку и отправляет к барной стойке, а сама идет в туалет, чтобы подкраситься.

– Я буду то же самое, что и ты, – говорит она на ходу.

В баре жарко и душно, пахнет потом. Из динамиков оглушительно вопит Бейонсе. Все разодеты в пух и прах, и я уже жалею о том, что не позаимствовала у матери топ со стразами. Девушки в туфлях с высокими каблучищами, в крошечных юбочках. Но хотя лицо у меня изменилось в лучшую сторону, ноги я все равно показывать желания не имею. Я надела шлепки, поскольку Лара сказала, что уж лучше шлепки, чем кроссовки, но теперь подошвы липнут к полу, и мои ступни уже покрылись слоем пива.

Наконец добираюсь до стойки и заказываю два шэнди. Бармен как-то странно смотрит на меня. Я боюсь, не потребует ли он у меня документы, но он спрашивает:

– Большую порцию или маленькую?

– Большую, – отвечаю я и протягиваю ему десятку.

Поджидаю Лару. Меня толкают, и половина шэнди из наших стаканов выливается. Зажмуриваюсь и воображаю, будто я под водой и что весь мир – мой. И Тэй здесь, он скользит рядом со мной. И вдруг он заговаривает со мной в этом сне наяву…

– Ты что здесь делаешь, Элси?

Я разжимаю веки. Тэй стоит передо мной. От изумления часто моргаю. Странно… Просто дико странно видеть его не на Черном острове. Он изменился. Волосы отросли длиннее, нависают на глаза. Как и прежде, он в черных джинсах, но не в футболке и не в кенгурушке, а клетчатой рубашке с короткими рукавами. «Стукнуть его игриво кулаком в грудь или обнять?» — гадаю я. Но ни того, ни другого я сделать не могу, потому что у меня в руках пинтовые стаканы с шэнди.

– Даже не поздороваешься? – спрашивает Тэй таким тоном, словно мы с ним виделись вчера.

Я крепче сжимаю в руках стаканы.

– Дэнни сказал, что ты вернулся.

Я добиваюсь желаемого эффекта. Тэй вздрагивает.

Делаю глоток шэнди, не зная, что сказать.

– Мы можем поговорить? – спрашивает Тэй. – Где-нибудь в тихом уголке.

– Не думаю, что тут такой найдется.

Бейонсе сменяет Кэти Перри. Мне хочется одного: как можно скорее выбраться отсюда. Где же Лара запропастилась, черт бы ее побрал?

– Мне нужно подружку найти.

Тэй смотрит по сторонам:

– Как она выглядит?

– Худенькая, длинные светло-русые волосы, – отвечаю я, но так выглядят почти все девушки в этом баре.

Но долго искать не приходится. Лару я вижу у другого края стойки. И она не одна, а с Диллоном.

Откуда они берутся, все эти люди? Неужели Лара знала, что он здесь? Честно говоря, я думала, что мой брат дома, мирно дрыхнет.

– Черт, – вырывается у меня.

Тэй, стоящий рядом со мной, вытягивается в струнку, забирает у меня стаканы и ставит на стойку. Он хватает меня за руку, и мы срываемся с места, но уже слишком поздно.

Диллон встает у нас на пути, а Лара оказывается по другую сторону от меня.

Я рта не успеваю открыть, как Диллон в мгновение ока подскакивает к Тэю и резко бьет его по носу. В то самое мгновение, когда Кэти Перри заливается о том, как она поцеловалась с девчонкой, я слышу хруст костей.

– Черт! – выкрикивает Тэй, закрывает лицо руками и наклоняется вперед.

Я в таком шоке, что пошевелиться не могу. А Диллон стоит напротив нас и дует на свой кулак.

– А ну, деритесь на улице! – вопит кто-то.

– Черт возьми, ты что, сдурел? – кричу я брату.

Но тут выпрямляется Тэй и контратакует. Удар приходится Диллону ниже подбородка, он отшатывается и ударяется затылком о дверь.

Лара бросается к нему.

– У него кровь! – воет она. – Нужно «скорую» вызвать!

Все это совершенно сюрреально.

– Ты только что ударил моего брата, – говорю я Тэю.

А у него кровь течет из носа, она залила всю рубашку.

– Он первый начал.

Мы все выходим из бара. Лара просто в истерике. Она суетится вокруг Диллона, осматривает его голову, нет ли ран, кричит, чтобы кто-нибудь вызвал неотложку. Тэй и Диллон расхаживают туда-сюда, пытаются остановить кровь. Время от времени они бросают друг на друга свирепые взгляды. Воздух на улице значительно прохладнее душегубки, из которой мы только что выбрались.

– Господи, Диллон, мы же просто разговаривали! – пытаюсь я что-то втолковать брату.

Подхожу к нему и смотрю на ссадину на его подбородке. Совсем маленькая. Могло быть куда хуже. Диллон выше ростом, но Тэй намного крепче.

– Я еду домой! – сообщаю всем. – Спасибо за компанию, как говорится.

– Ты не можешь нас здесь бросить! – стонет Лара, указывая на себя и Диллона.

– Элси, постой, – говорит Диллон. – Я отвезу тебя домой.

Мотаю головой и ухожу. В шлепанцах горделивый уход выглядит не так-то уж эффектно, но это и не важно: я и оглянуться не успеваю, а Тэй уже рядом со мной и подсаживает меня в остановившийся автобус.

Он тащит меня к свободным местам на задних сиденьях. Мне остается только сесть – иначе я упаду. У меня в кармане несколько бумажных платочков, и я отдаю их Тэю. Он благодарно кивает и прижимает платочки к носу. У него еще и синяк расплывается по переносице. Тот еще получился удар.

– А что произошло только что? – спрашиваю я.

– Твой чокнутый братец дал мне по морде.

– Я не прошу тебя объяснять буквально. И не называй его чокнутым.

– Извини.

– Нет, серьезно. Что случилось?

Тэй разглядывает пропитавшийся кровью бумажный платочек и хмурится:

– Понятия не имею. Разговаривал с тобой – и вдруг получил по физиономии.

Замечаю наши отражения в стекле. Вид у нас потешный. Тэй весь в крови, а я красная и вспотевшая. Не удерживаюсь от смеха.

– Что такое? – спрашивает Тэй. Он складывает платочек пополам и снова прикладывает к носу.

– Хорош вечерок, да?

Тэй берет меня за руку:

– Один из лучших.

В лодочном сарае больше не пахнет водорослями – только отсыревшим деревом и мхом. Мы садимся в своем обычном уголке на одеяло. Кровотечение у Тэя, похоже, прекратилось, но лицо теперь покрыто корочкой запекшейся крови. Я стараюсь не морщиться всякий раз, когда гляжу на него. Вокруг одного глаза у него темнеет лиловый кровоподтек, глаз распух.

– Давай-ка кое-что сразу проясним, – говорю я. – Я не на твоей стороне. Ты его тоже ударил. И здесь я только потому, что ты меня похитил.

– Я разве заставлял тебя идти со мной в лодочный сарай?

– За что мой брат тебя ударил?

Тэй долго не отвечает на мой вопрос. Он глубоко дышит, время от времени притрагиваясь к лицу. Его рука дрожит. Наверное, шок еще не прошел.

– Может, он меня за кого-то другого принял? – пожимает плечами Тэй. – Или просто хочет, чтобы у тебя вообще не было бойфренда.

– Но ведь у меня и нет бойфренда, – фыркаю я. – Я ничего не понимаю, Тэй. Не знаю, чего ты от меня хочешь. То ты исчезаешь, то снова появляешься, и что? Хочешь начать с того момента, когда мы расстались? Сделать вид, что ты не пропадал никуда?

– Нет, все не так, Элси.

Опять он начал называть меня полным именем. Оно звучит так холодно, так отстраненно.

– Я уехал, потому что должен был уехать. Я запутался, я начал творить черт знает что. А вернулся я потому, что скучаю по тебе.

– Ты скучаешь по мне? И по чему именно ты скучаешь? По тому, чтобы с кем-то быстренько обняться?

– Это нечестно. Я скучал именно по тебе, девочка Быстрая лапша.

Он наклоняется и приподнимает пальцами мой подбородок. Я смотрю в его глаза, и у меня кружится голова.

Мы целуемся. Поначалу наш поцелуй нежен, но вскоре Тэй усаживает меня к себе на колени. Мы не в силах остановиться. Мы не можем остановиться даже тогда, когда соприкасаются наши носы и Тэй вскрикивает от боли. Он крепко обнимает меня, и все мои сомнения улетучиваются. Мы живем моментом и друг другом. До того мгновения, пока он не пытается расстегнуть мои брюки.

– Перестань, – выдыхаю я, продолжая целовать Тэя.

Он отстраняется:

– Прости. Я просто забылся. Ты не готова. Это нормально.

– Откуда мне знать, не исчезнешь ли ты снова?

– Я не уеду, – в отчаянии отвечает Тэй. – Не могу уехать. Мик вернул мне работу в клубе дайвинга. Не хочу ее потерять.

– Пока тебя не было, я заняла твое место.

– Знаю, – кивает Тэй. – Лучше бы я не уезжал. Нам нужно выстроить план. Тебе придется сказать Диллону, что я снова уехал. И мы должны будем сохранить это в секрете.

– Навсегда? – в страхе спрашиваю я.

– Не навсегда. До тех пор, пока все не выясним.

– Что выясним? И почему Диллон так себя повел? И что происходит между тобой и Денни? Ты что-то от меня скрываешь?

– Нет, Эл. Клянусь. Я поговорю и с тем, и с другим. Скажу им, что отношусь к тебе серьезно и что ни за что больше тебя не обижу и не огорчу. Только дай мне немного времени.

Я снова «Эл». Он так произносит мое имя, что у меня в груди вспыхивает пожар.

– Ладно, – говорю я. – Главное, уладь все это, да побыстрее.

Глава одиннадцатая

На следующее утро мама суетится вокруг Диллона. Ради одной маленькой ссадины приносит целую аптечку первой помощи.

– Кто это тебя так? – спрашивает она, перебирая бинты.

Я смотрю на Диллона, сдвинув брови.

– Просто недоразумение, – говорит он, и я мысленно благодарю его.

Мама смазывает все лицо Диллона антисептической мазью. Мне так хочется, чтобы она хоть что-то сказала про то, как он исхудал. Не может же она не замечать, как у него запали щеки. Она прикасается к его лицу – неужели не замечает, что он стал просто кожа да кости? Заметила бы, так смогла бы ему помочь. Именно она смогла бы!

– Почему бы тебе не прилечь, мам? У тебя усталый вид, – говорит Диллон.

Хочет, чтобы мама улетучилась.

– Но я хочу позаботиться о тебе, – возражает мама. – Хочу заботиться о моих детишках. Слишком быстро вы растете.

– А может быть, вы оба пойдете и приляжете на диване? – предлагаю я. – А я вам ланч в постель принесу.

– Элси, милая моя девочка. Детки мои дорогие… Они хотят заботиться обо мне, когда их отец ушел и бросил нас. Посмотрите! Посмотрите, какой сегодня чудесный денек! Ну разве я могу улечься в постель в такой денек?..

Мама хватает сумочку.

– Сбегаю-ка я за мороженым.

– Мне шоколадного! – кричу я ей вслед.

Когда она уходит, я резко отодвигаю в сторону аптечку первой помощи, сажусь на стол и ставлю ноги Диллону на живот, чтобы он не мог пошевелиться.

– Больно тебе, бедняжка Дилбил? – зловеще спрашиваю я.

– Ты бы на другого парня посмотрела.

Сжимаю в ладонях его скулы. Долю секунды он выглядит испуганным, а потом начинает хохотать. Я отпускаю его:

– «Другого парня» я видела. Похоже, ты ему нос сломал.

– Отлично, – усмехается Диллон. – Он это заработал.

– Почему? Я не понимаю! Ты действительно этого хотел? Ради бога, ведь мы с ним просто разговаривали.

Диллон смотрит на меня в упор. Он словно бы не может поверить моим словам.

– Это он пристрастил тебя к дайвингу!

– И что?

– Разве ты не понимаешь, как это опасно? У тебя крыша едет. Ты начинаешь верить в воспоминания про то, чего не было!

– Чего ты так боишься, Дил? Что я, по-твоему, могу вспомнить?

– Ничего. Нечего вспоминать.

– Да нет, есть. Мне нужно вспомнить, куда ходил отец. Думаю, ты уже знаешь это и прикрываешь его. Я вспомнила, что ты в тот день кого-то искал. Но не Эдди. Какую-то девчонку. Кто это был?

Диллон мотает головой:

– Ты чокнулась. В рыбу превратилась. И я все отцу расскажу. Он меня просил глаз с тебя не спускать. Одно мое слово – и он мигом очутится в бухте, и тогда все это полетит вверх тормашками.

Мне больших сил стоит не броситься к нему и не схватить его за горло. Но я сдерживаюсь и только скриплю зубами.

– Скажешь хоть слово отцу – тогда я ему скажу, что ты себя хочешь голодом уморить до смерти, и про слабительное скажу. И он тебя отвезет в ближайшую больничку. Там тебя запрут в палате и будут кормить насильно.

– Теперь это не разрешается, – слабо возражает Диллон. – Насильственное кормление приравнивается к пыткам.

– Нет, это разрешено. С кем-то из параллельного класса такое было.

Диллон плачет:

– Пожалуйста, не говори отцу. Я снова начну есть.

– Если съешь сэндвич, который я тебе приготовлю, и будешь держать рот на замке насчет дайвинга, тогда и я ничего не скажу.

– Ладно, – произносит Диллон голосом проигравшего.

Он тихонько всхлипывает, а я сажусь рядом с ним и смотрю, как он разламывает сэндвич на мелкие кусочки и проглатывает их с таким видом, будто это яд. Решаю, что насчет отца Диллон блефует. Домашний телефон не звонил сто лет, а мама говорит, что, когда звонят, она не берет трубку. Ну а вдруг все же это не блеф?

– Что ты сделала с моими таблетками? – спрашивает брат. – Они мне нужны. Как начинаю есть, у меня сразу запор.

– Я их выбросила, – отвечаю я. – Они опасны.

Диллон бросает кусок сэндвича на пол – совсем как капризный ребенок.

– Зачем ты был в баре вчера, Дил? Я-то думала, ты слишком болен и нигде не бываешь.

– Я не болен, и мне не надо есть. Я поехал туда, чтобы убедиться, что с тобой ничего не случится. Лара мне сказала, что вы туда собираетесь, и я за тебя боялся. Ты же не любишь ездить в город.

– Все со мной было отлично! Я для тебя доброе дело сделала – убрала Лару подальше от тебя.

– Элси, завязывай с дайвингом. Я боюсь потерять тебя.

– Ешь сэндвич, – говорю я в ответ. – Пожалуйста, просто ешь.

Позже, когда мы с мамой съедаем по две порции мороженого, я вынимаю упаковку слабительного Диллона из-под кровати, достаю свои мелочи из магазина «Superdrug» и прячу их в шкафчике в лодочном сарае.

Глава двенадцатая

Через неделю после возвращения Тэя мы с ним входим в море с берега на пляже в Роузмарки. Тэй идет за мной по дну, а я верчусь, кручусь и пробегаю пальцами по плетям водорослей, похожих на петрушку. Я красуюсь перед Тэем, и ему это нравится. Он смеется, и с его губ срываются пузырьки воздуха. Минуты, что мы проводим под водой, кажутся часами. А когда наши тела соприкасаются, гидрокостюмы словно исчезают, и мы превращаемся в двух существ, ловко перемещающихся в своей естественной среде обитания. Но все-таки Диллон ошибается: я не превратилась в рыбу. Я постепенно превращаюсь в воду – текучую, постоянно изменяющуюся. В океане я не гостья. Я – его часть.

Мы с Тэем играем в «камень, ножницы, бумага», и проигравший должен с себя снять что-то из одежды. Тэй проигрывает. Когда он снимает ласты, боты, маску и верхнюю часть гидрокостюма и прячет все это под скалой, мне становится жалко его. Он моргает, потому что соленая вода щиплет глаза, его руки в пупырышках «гусиной кожи», но все равно он улыбается.

Тэй выгибает спину, запрокидывает голову и ступнями дотрагивается до затылка. Получается почти идеальный круг. Я проплываю через этот «обруч», разворачиваюсь, плыву обратно под животом Тэя, и тут он выпрямляется и опускается ко мне, обхватывает меня руками и ногами и прижимается всем телом. А когда мы выныриваем, чтобы отдышаться, солнце обрушивается на нас.

– Мне надо отдохнуть, – тяжело дыша, произносит Тэй. – Мне за тобой не угнаться.

– Врун, – говорю я.

Я-то знаю, что он мне подыгрывает, не раскрывается полностью.

– Мне нужно беречь силы, – объясняет Тэй. – Мик меня гоняет по-черному в дайвинг-клубе.

Тэй считает, что Дэнни нужно дать время, чтобы тот остыл, поэтому в бухте я не бывала с того самого дня, когда Тэй возвратился, но между тем Дэнни остался мне должен пару уроков. Без уроков я проживу – теперь у меня есть Тэй, но я скучаю по «Черному ласту», Мику и другим ребятам.

Мы загораем, лежа на крупном розовом песке, пока наши гидрокостюмы сохнут на камне. Я говорю Тэю о том, что хочу вернуться к подводному ущелью. Он отворачивается от меня.

– Ты меня не слушаешь?

– Не слушаю, потому что это безумная затея.

Он говорит мне, что это невозможно. Говорит, что мне потребуется дополнительный балласт, что там слишком глубоко и холодно и что погружение слишком сложно с технической точки зрения. Что там непостоянные приливы и отливы, а течение слишком сильное. Еще он говорит, что не имеет никакого значения, надолго ли я теперь умею задерживать дыхание, – все равно это слишком рискованный замысел. Он перечисляет сотню причин, почему эта идея безумна. И тогда я заявляю, что я все равно погружусь там – с его помощью или без нее.

Тэй не шевелится. Лежит с закрытыми глазами. Я хочу, чтобы он открыл глаза и хотя бы на секунду посмотрел на меня и увидел, как это важно для меня.

– Это его могила. Место, где он встретил смерть. Я уже была совсем недалеко оттуда.

Тэй ложится рядом и целует меня. Он нежен, но обнимает меня слишком крепко.

– Отдохни тут со мной, – стонет Тэй. – Мы же не выдры. Мы люди. Мы должны проводить время по-другому.

В итоге я заключаю с ним сделку:

– Если поплывешь туда со мной, я разденусь.

Тэй лениво приоткрывает один глаз:

– Когда разденешься?

– Скоро, – отвечаю я.

– Пожалуй, я подумаю об этом, – говорит он и снова целует меня.

Мы медленно катаемся по песку до тех пор, пока какие-то ребятишки не перебираются через камни, за которыми мы прячемся от посторонних глаз. Мы слышим их смех. Они смеются над нами. Снимаю с камня наши гидрокостюмы, а Тэй в этом время пристально смотрит на что-то в воде.

– Видишь? – говорит он, улыбаясь от уха до уха.

Еще ни разу я не видела его таким красивым. Как ему идут щетина и длинные волосы! Солнце высушило соль в его волосах, и они словно бы покрыты блестками. Я вглядываюсь в ту сторону, куда указывает Тэй, но ничего не вижу.

– Смотри внимательно. Видишь вон тот красноватый камень? Через него проходит свет.

– А что это? – спрашиваю я, хотя мне сейчас все кажется красноватым.

– Он называется яшма, – шепчет Тэй. – И на самом деле это минерал, полудрагоценный камень, а не какой-нибудь булыжник.

Я морщу кончик носа:

– У меня был игрушечный лягушонок, которого звали Джаспер[11]. У него были красные глазки.

Тэй идет по берегу к воде. Его ступни кажутся розовыми – на них налип песок. Он садится на корточки и что-то ищет в воде. Берет камень за камнем, осматривает и бросает в воду, и они шлепаются со звонким чавканьем. Но вот Тэй возвращается, широко улыбаясь.

– Для тебя, – говорит он. – Яшма. Надеюсь, это будет получше лягушонка.

Я беру камень и разглядываю. Он размером почти со всю мою ладонь, и он очень красив – с прожилками красного, розового и оранжевого. С одной стороны покрыт корочкой кристаллов, и эта сторона шершавая. А другая сторона гладкая. Что-то среднее между рахат-лукумом и розовой грушей. Так и хочется в рот отправить.

– Можно мне его взять?

– Конечно, он твой.

Тэй садится рядом со мной. Вид у него очень довольный.

– Мы всегда сможем принести его в грот и добавить к тамошней коллекции, – говорит Тэй. – Ребята показали тебе все камни, которые мы собрали? Мы всегда приносим туда камни, когда заныриваем в пещеру. – Он вдруг краснеет. – На удачу.

Я вспоминаю, что видела на троне что-то красное, когда была там с Дэнни и остальными парнями, но не могу точно сказать, что это был за камень.

– Я видела камни. И ты зря смущаешься. Это так круто. Там есть похожий на этот?

Смотрю на солнце через яшму, и моя ладонь становится прозрачной и красной.

– Нет, яшмы у нас там точно нет. Но камень твой, делай с ним что пожелаешь.

Я обхватываю яшму пальцами, и в голову мне приходит совсем другая идея.

– Чему улыбаешься? – интересуется Тэй.

– Просто радуюсь, – отвечаю я и решаю немного перестроить свой план.

Глава тринадцатая

Вскоре после того, как нам с Эдди исполнилось по девять лет, как-то раз я вернулась домой из школы и увидела, что мои родители носятся вверх и вниз по лестнице с коробками и пластиковыми пакетами. Эдди сидел в коридоре внутри большой картонной коробки, которая для него была кабиной самолета.

«Тревога, тревога! А-ва-рий-ная си-та-ция!» – повторял он.

Отец, держа под мышкой черный пакет для мусорного ведра, а в руках – маленькую коробочку, торжественно перешагнул через Эдди.

«Табло „Пристегнуть ремни“ включено», – сообщил он Эдди хорошо поставленным голосом стюарда.

«Мы переезжаем?» – спросила я, бросив на пол ранец и торопливо сняв туфли. Родители то и дело разговаривали о переезде.

«У нас перестановка», – ответил отец и кивком велел мне подняться на второй этаж. Все мои игрушки из спальни исчезли. Их место заняли грязные кроссовки и вонючие плавки Диллона.

«Где Джаспер?» – закричала я, заливаясь слезами.

Я не могла спать без лягушонка Джаспера, без его мягкой плюшевой шерстки.

«Он в твоей новой комнатке»!

Позади меня неожиданно появилась мама с охапкой одежды Диллона. Она бросила одежду на мою кровать и, пританцовывая, перебежала через коридор в комнату моего старшего брата.

Диллон сидел на кровати, строптиво скрестив руки на груди. Вид у него был обиженный.

Я повернулась к маме, озадаченно глядя на нее. Она села рядом с Диллоном и втащила меня к себе на колени. Диллон сказал, что я слишком большая, чтобы сидеть у мамочки на ручках, а я была совсем не против того, что мама меня обнимает. В такие моменты я была одна, почти совсем без Эдди.

«Мы подумали, что теперь ты уже большая и тебе нужна своя комната. Будет лучше, если мальчики будут жить вместе».

Диллон недовольно фыркнул.

«Это нечестно, – капризно выговорил он. – Я старший. Это у меня должна быть своя комната».

«Это ненадолго, Дил. Год-другой – и мы переедем в дом побольше этого».

«Эдди такой безалаберный. Он мне все испортит, переломает! А еще мне будет негде делать уроки».

На пороге появился отец. Он улыбнулся, глядя на нас, сидящих на кровати. Тени от его длинных ног легли острыми углами на дверную раму.

«Мы все сделаем для того, чтобы Эдди тебе не докучал, – сказал отец. – Уроки ты сможешь после школы делать здесь, а он в это время будет с нами, внизу».

«А вдруг я ночью захочу музыку послушать? Это нечестно!»

«А можно мне покрасить стены зеленой и серебряной краской? – спросила я.

Отец рассмеялся. Диллон вскочил и промчался мимо отца к выходу, по дороге свирепо пнув ногой свой скейтборд.

«Правда, пап. Можно?»

«Нет. Зеленой и серебряной краской стены красить нельзя, Элси. Но ты можешь помочь мне подновить белую».

Отец вечно все красил в белый цвет. Он вошел в комнату и поцеловал маму в лоб.

«Плохие вы», – буркнула я.

Перетащив в новую спальню всю свою одежду, я забралась на новую кровать и укрылась одеялом по шею. В этой комнате было холодно, из окна сквозило, но мне это нравилось. Красные глазки Джаспера смотрели на меня. Я все пыталась устроиться поудобнее. Мне не удалось заснуть вместе с Джаспером, потому что Эдди захотел забрать его к себе в кровать. Мама вырвала у него лягушонка и сказала, что у него есть свои игрушки. А я все равно чувствовала себя виноватой. Только я свернулась калачиком под одеялом, как увидела тень в полоске света под дверью и услышала, как кто-то скребется.

«Привидение Эдди, это ты?»

«Тревога, – услышала я тихий голос брата. – Внимание! Вы-нуз-ден-ная посадка!»

А потом что-то со стуком полетело вниз по ступенькам лестницы, и Диллон заорал на Эдди, чтобы тот вернулся в кровать. Хлопнула дверь.

«Так нельзя!» – рявкнул Диллон, но никто ему не ответил.

Глава четырнадцатая

Я вставляю флешку в старенький лэптоп отца и, сидя на кровати, начинаю просматривать файлы РББ, загруженные с сайтов, посвященных фридайвингу. Через некоторое время я нахожу то, что ищу: балластная нагрузка для глубоководных погружений. Нужные мне сведения записываю на обороте рекламного листка, посвященного «усыновлению» осиротевшей морской свиньи[12]. «При погружении на глубину свыше сорока метров вы должны добиться нейтральной плавучести уже на глубине десяти метров. Несите дополнительные грузы и постепенно снимайте их до тех пор, пока не будете парить в толще воды».

Сжимаю в руке кусок яшмы и пытаюсь понять, каков его вес. Пожалуй, даже килограмма нет. Грузов понадобится много.

Прокручиваю страницы файла до самого конца и читаю абзац насчет глубоководных погружений. Написано, что особенно опасны последние метры. «Существует риск потери сознания». Но это меня не пугает – если я правильно распределю грузы, все будет хорошо. Делаю для себя несколько заметок: держаться вертикально, не наклонять голову, расслабиться.

Волна решимости накатывает на меня, когда я думаю о том, как хорошо мне будет, когда я опущусь туда, как мягок песок на дне. Я не думаю о том, как глубина повлияет на мое сознание. О холоде и мраке я не думаю.

В эту ночь мне снятся камни, водоросли и Эдди. В полночь я просыпаюсь, едва не задохнувшись.

Я иду за тобой, Эдди. Я скоро приду.

Глава пятнадцатая

На следующий день и отправляюсь в бассейн одна и упражняюсь там. Ныряю вниз головой до самого дна, а потом по-дельфиньи выныриваю на поверхность. Я повторяю это упражнение снова и снова, используя все свои силы, чтобы вынырнуть одним движением. В итоге подушечки пальцев от долгого пребывания в воде сморщились. Теперь мои ноги стали сильными – благодаря Дэнни и его жестокой дрессуре с приседаниями, которые я выполняю каждый день. Когда-нибудь я обязательно скажу ему спасибо.

Бассейн закрывается. Я одна в раздевалке. Пользуясь таким случаем, смотрюсь в большое зеркало, встав перед ним нагишом. Мое тело стало выглядеть иначе. Бедра у меня по-прежнему широкие, но живот стал более плоским, мышцы укрепились. И груди уменьшились в размере. Они пока не такие круглые и идеальные, как у Лары, но все же выглядят лучше – по крайней мере, не такие обвисшие, как раньше. А волосы у меня теперь такие длинные, что их концы едва не накрывают соски. Я долго смотрю на себя, поворачиваясь перед зеркалом и оценивая себя со стороны. Мне интересно, как я выгляжу, когда задерживаю дыхание.

Когда я встаю к зеркалу боком и поднимаю руки над головой так, будто всплываю со дна океана, я уже почти похожа на рекордсменку Шотландии по глубоководным погружениям. Стою в этой позе, и в это самое мгновение из душевых кабинок с хохотом вываливаются Эйлса и Лара. Значит, Эйлса не так уж долго пробыла на севере. Они с Ларой в одинаковых золотистых бикини – демонстрируют стройные фигурки и тоненькие талии. Видимо, они плескались либо в другом бассейне, либо в джакузи. Заворачиваюсь в полотенце и поворачиваюсь к ним спиной, но уже поздно.

– Фу, какая же она мерзкая, – шепчет Эйлса Ларе.

Одной рукой я придерживаю полотенце, готовая дать им отпор, если они ко мне полезут. Эйлса обходит меня по кругу – она похожа на охотящуюся гиену. Лара, поджав губы, наблюдает за происходящим. Поймав на себе мой взгляд, она опускает голову и начинает ногой подгонять воду в отверстие слива на полу.

– У тебя анорексия, как у братца? – спрашивает Эйлса и проводит тонким пальчиком по моей щеке. – Решила поголодать – так хочется стать красивой? Гм-м-м… Но пока что ты еще недостаточно стройная. Бедра у тебя все еще дряблые. А вот братца твоего жалко. Симпатяга был. И тело у него было зашибись. Сама видела, между прочим. А теперь он стал уродом, кожа да кости.

Я стараюсь делать вид, что слова Эйлсы меня ни капельки не задевают. Стою, высоко держа голову.

– Странно, – говорю я. – Почему же тогда ты всюду за ним хвостиком таскаешься?

– Эй, ты говорила, что у тебя с Диллоном ничего не было! – обиженно произносит Лара, глядя на Эйлсу.

– Остынь, родная. Это я просто ее подзуживаю, – отзывается Эйлса.

Но, судя по глазам обеих, я догадываясь, что все не так – Эйлса не просто меня дразнит. Диллон огорчает меня. Но, как бы то ни было, он – мой брат, и он такого отношения не заслуживает. А эти девицы не стоят моего времени и внимания. И уж особенно Лара. Вот сучка. А я ей еще свою синюю тушь одолжила.

Начинаю собирать свою одежду, но одной рукой это сделать не так-то просто.

– Да я к нему близко не подойду. Он жалкий, – продолжает гнуть свою линию Эйлса. – Они оба ничтожества, Лара. Просто поверить не могу, что ты таскалась с ним и с ней. Они же чокнутые. Такие чокнутые, что по ним психушка плачет.

Эйлса замахивается, чтобы дать мне пощечину, но я уворачиваюсь, и она хватается за полотенце. Если бы она отпустила меня, мы бы все пошли домой, но за долю секунды все меняется. Эйлса выхватывает у меня полотенце. Оно падает на пол, и Эйлса ногой отшвыривает его в сторону. Я голая и беззащитная. Но я зла. Я иду к Эйлсе. Я отталкиваю ее к шкафчикам, она скользит по полу ступнями и падает, но и я падаю вместе с ней.

– Лара, хватай полотенце! – вопит Эйлса, когда я протягиваю руку к полотенцу.

Лара скачет, словно маленькая собачонка, хватает полотенце и бежит с ним к кабинке. Она застывает в дверном проеме, нервно жует кончики волос и ждет развития событий.

– Так тебе полотенчико нужно? – издевается надо мной Эйлса. – Да, тебе стоит прикрываться. Видок у тебя – только чтоб кому-то на ужин зажарить. Жирненькая, здоровенная.

Она встает на колени и меряет меня взглядом с головы до ног. Я пытаюсь закрыться руками.

Как же мне хочется, чтобы кто-нибудь пришел и помог, но в раздевалке тишина. Искоса смотрю на дверь. Я могла бы броситься туда. Да, я голая, меня все увидят, но я, по крайней мере, спасусь от Эйлсы.

Эйлса замечает, что я замышляю побег, и бросается на меня. Она резко хватает меня за руки, заводит их выше головы и крепко держит. Ее длинные светлые волосы падают мне на лицо и щекочут нос. Я сжимаю край волос Эйлсы зубами и тяну к себе, но она высвобождается. Я выплевываю волосы, застрявшие во рту.

– Лара, помоги же мне! – кричит Эйлса. – Она такая здоровая, я одна не справлюсь.

Лара не шевелится.

– Лара, да ты что? Хватай ее за руки! Быстро!

– Давай уйдем отсюда! – нервно шепчет Лара.

– Не поможешь мне – я всем расскажу про то, как ты любишь слабительные!

Лара отходит от кабинки. Я вижу ее тоненькие ножки, бегущие по мокрому полу. Она садится на мои руки. Эйлса хватает меня за груди и щиплет соски. Я кричу от боли. Лара ахает, а Эйлса хохочет.

– Уйдите от меня! – кричу я. – Помогите!

Мне удается оторвать голову от пола, и я кусаю руку Эйлсы.

– Ах ты, маленькая сучка!

Эйлса хватает меня за волосы и с такой силой ударяет меня коленом между ног, что боль взлетает к шее.

– Да что я тебе сделала? – выдыхаю я.

– Родилась. Сколько я тебя знаю, ты то и дело встаешь на моем пути и создаешь мне проблемы!

– Ты сама себе проблема, – цежу я сквозь зубы.

Наконец Лара отползает в сторону от моих рук, и я почти свободна. Я рывком сажусь и лбом бью Эйлсу по носу. Она отлетает назад, скользит по полу и проезжает через решетку слива. Прутик решетки захватывает трусики золотистого бикини. Я слышу, как рвется ткань. Встаю и вижу кровь, текущую по лицу Эйлсы. Лара бежит к подружке и пытается ей чем-то помочь, а я натягиваю на мокрую кожу футболку и штаны, а белье сую в спортивную сумку.

– Шлюшка маленькая! – шипит Эйлса. – Ты за это ответишь!

– Плевала я на твои угрозы.

В последний раз бросаю взгляд на Лару – даю ей возможность объясниться. Она явно разрывается на две части, ее взгляд мечется от крови Эйлсы к моей мокрой футболке. Еще пара секунд – и она встает ближе к Эйлсе.

– Как интересно: стоит тебе оказаться рядом со мной – и сразу кто-то с кем-то дерется, – насмешливо говорю я. – И вот ведь досада: именно тебе приходится кровь подтирать.

– Элси, подожди! – восклицает Лара. – Это не я всем рассказала про Диллона. И так все видят! Он болен, ему нужна помощь.

– А я думала, мы – подруги, – говорю ей, хотя уж я-то знала правду с самого начала. Она просто использовала меня, чтобы вернуть себе Диллона.

– Мы и есть подруги, – мямлит Лара, глядя в пол.

– Были, – встревает Эйлса. – Скажи ей, Лар! Ты же не хочешь с ней знаться, правда?

Лара беспомощно смотрит на Эйлсу и кусает губы.

– Тебе надо просто порвать со своим хахалем, этим бандитом, – наконец вырывается у Лары.

Я смотрю на нее в упор и замечаю, что она плачет.

Эйлса отрывается от пола, прижимая ладонь к окровавленному носу.

– Можно подумать, у такой уродки вообще может быть хахаль, – презрительно фыркает она.

– Я-то, по крайней мере, хахаля себе могу найти, не бегая за кем-то как хвост.

На самом деле это неправда. Я ходила в лодочный сарай каждый вечер и искала Тэя, а он все равно от меня ушел. И хотя он бросил меня, я все равно пошла с ним после того, как он ударил Диллона. Я вспоминаю Диллона, стоящего у дороги с окровавленным лицом, и мне становится плохо. Но стоит мне подумать о том, что Тэй может снова меня бросить, и мне становится еще хуже.

Из-за того что я напялила одежду на голое тело, я чувствую себя беспомощной. Соски болят, но мне боязно к ним притронуться. Я больше не смотрю в зеркало. Мне не нужно видеть, какой уродкой я стала, потому что уродство каждый день по капле уходит из меня.

В этот день, ближе к вечеру, Лара звонит мне по домашнему телефону. Я сижу на ступеньке около задней двери, поэтому в телефонной трубке звучат помехи. Лара хочет узнать о здоровье Диллона. Говорит, что ей ужасно жаль, что все так вышло.

– Мне Эйлса велела все эти слова тебе сказать.

Ага, значит, она все еще хочет остаться моей подружкой, но только так, чтобы наша дружба осталась исключительно между нами. Говорит, что любит Диллона и хочет ему помочь.

– Прости. Связь ужасная, почти ничего не слышно, – воплю я в трубку, хотя при этом всеми силами стараюсь расслышать каждое слово Лары. – Придется мне тебе перезвонить попозже.

Несколько секунд я слушаю хрипы в трубке, и тут раздается характерный сигнал – параллельный звонок с мобильного. Набираюсь храбрости и звоню по другому номеру.

Отец отвечает мгновенно, но я молчу.

– Диллон, это ты? – шепчет он в трубку. – Опять Элси, да? Что она натворила? Алло? Послушай, сейчас не самое удачное время, дружище. Я тебе завтра позвоню, ладно?

Глава шестнадцатая

Детеныш выдры не шевелится. Его лапки лежат на сухих камнях, высохший мех слипся клочками. Над его головкой вьются мухи. Я на пляже в Роузмарки с Фрэнки, потому что Тэю сегодня нужно помогать в «Черном ласте», а мне нестерпимо весь день торчать дома с Диллоном, а уж особенно теперь, когда я точно знаю, что он секретничает с отцом обо мне.

Фрэнки вытягивает ногу и осторожно трогает выдренка носком кроссовки. На тельце малыша в этом месте образуется вмятина, но тут же сглаживается.

– Он еще теплый, – говорит Фрэнки. – Но мы ничего не можем сделать. – Он сдвигает очки к переносице и смотрит на меня, прищурясь. – Пойдем.

Я стою на склоне и чувствую, как подошвы кроссовок сползают вниз по камню.

– Что же с ним будет? – спрашиваю я.

– Раздерут выдреночка, – отвечает Фрэнки, фыркнув носом.

– Фрэнки! – возмущенно восклицаю я.

Он смущенно смотрит на меня:

– Ну а ты что хочешь сделать? Домой его возьмешь?

Над водой плывут грозовые тучи – прямо к нам. Фрэнки смотрит в ведерко и принимается подсчитывать свои трофеи. А на меня накатывает волна сильнейшей печали, когда я смотрю на маленького зверька, лежащего наполовину на берегу, наполовину в воде. «Где же его мама?» – гадаю я и вдруг замечаю всплеск на поверхности гладкой, неподвижной воды – всего в нескольких метрах от берега.

– Мы должны что-то сделать, – говорю я. – Не можем же мы просто бросить его здесь.

– Можно скатить его в воду, – предлагает Фрэнки.

Я, в свою очередь, предлагаю похоронить выдренка. Фрэнки заявляет, что не желает к нему прикасаться, после чего указывает на один из лиманчиков и говорит, что это единственное место, где можно похоронить мертвого детеныша выдры.

– Как же, интересно, ты хочешь стать ученым, если не желаешь притронуться к мертвому зверьку?

– Меня больше математика интересует, чем биология, – бурчит Фрэнки.

Я не напоминаю ему, что он то и дело возится с дохлыми крабами и моллюсками.

– Как думаешь, он утонул? – спрашиваю я.

– Вряд ли, – отвечает Фрэнки. – Он ведь даже не в воде.

А мне кажется, что выдренок мог захлебнуться, но сегодня спорить с Фрэнки у меня нет настроения.

В итоге мы возвращаемся в город и все рассказываем в полицейском участке. Оттуда звонят в центр охраны природы, а те говорят, что пришлют кого-нибудь забрать мертвого зверька.

– Забрать? – переспрашиваю я.

– Чтобы кремировать, – отвечает полицейский.

Когда мы выходим из участка, Фрэнки кладет руку мне на плечо, и это потешно, потому что я на голову выше его. Меня окатывает волна исходящего от него противного запаха, а в следующее мгновение его губы касаются моих губ. Я отшатываюсь, и Фрэнки кусает мою нижнюю губу.

– Ты что, сдурел? – кричу я гневно, прижимая пальцы к губам, чтобы посмотреть, не пошла ли кровь.

Фрэнки пятится назад. Крабы в его ведерке стукаются клешнями о стенки.

– А я думал… я тебе нравлюсь, – уныло мямлит Фрэнки. – Вот подумал – может, ты потому не стала Лару звать, что тебе захотелось побыть со мной наедине…

– Да как тебе такое в голову взбрело? – возмущенно кричу я.

Мне бы его утешить, а я только ору на него.

– Лара мне больше не подружка, и ты мне не друг, так что оставь меня в покое!

– Но я же… я же люблю тебя, – бормочет Фрэнки.

Мне хочется плакать. Мне совсем не нужно, чтобы он меня любил.

Фрэнки понуро бредет прочь со своим ведерком. Мне бы надо пойти за ним, но думать я могу только о мертвом выдренке. Такое чувство, что вокруг меня все погибает. Моя жизнь совершенно неуправляема – совсем как тяжеленный камень, быстро несущийся ко дну моря.

Глава семнадцатая

На следующий день я просыпаюсь очень рано, потому что мне снится детеныш морской выдры, лежавший у меня на кровати. Несколько раз осмотрев кровать и убедившись в том, что никакого выдренка нет, я спускаюсь вниз и смотрю на восход солнца из окна гостиной. Заря подкрашивает облака волшебным оранжевым цветом. Сегодня – самый длинный день в году, и солнце теперь не сядет до половины одиннадцатого ночи. Когда мама уходит на работу – в приемное отделение неотложной хирургии, – ко мне приходит Диллон с теплым одеялом на плечах.

– А давай сегодня поваляемся под одеялом и посмотрим кино, – предлагает он.

– Но сегодня такой солнечный денек, – отвечаю я. – Я хотела уйти.

Мне хочется побыть с Тэем, у которого сегодня выходной.

– Ну, посмотри со мной хоть один фильм, – умоляет Диллон.

Он уже улегся на пол, на живот, и вставляет диск в О VI) – проигрыватель. Я соглашаюсь потому, что хочу, чтобы Диллон был на моей стороне, а еще потому, что я тоскую по нему. Мне стыдно из-за того, что я не обращала на него внимания. Мы садимся рядом на диван, и Диллон накрывает себя и меня одеялом, но я одеяло сбрасываю – жарко.

Прикасаюсь к руке Диллона. Она холодна как лед, и меня пробирает дрожь. Сижу, обхватив грудь руками, и пытаюсь стерпеть боль. Разве я смогу рассказать брату, что случилось?

Мысленно клянусь себе в том, что больше не ввяжусь ни в одну драку.

На середине «Крепкого орешка-2» Диллон засыпает, и я выключаю телевизор. Но стоит мне пошевелиться, как Диллон просыпается.

– Побудь еще, – бормочет он. – Не уходи.

Оставляю его на диване и иду в кухню. В холодильнике и шкафчиках почти пусто. Ставлю чайник и режу последний лимон.

– Пожалуйста, просто попей, – умоляю я, разбудив задремавшего брата. – Тебе полезно.

Диллон смотрит на чашку и спрашивает, что это такое.

– Просто кипяток с лимоном. Лимон полезен для пищеварения.

Я прочла об этом в одном из маминых журналов.

Диллон привстает, садится и берет чашку. Я сижу рядом с ним, пока он пьет. Он так медленно подносит чашку к губам, что мне кажется, будто проходит вечность.

– Ты только не ругай себя за то, что я тебя заставляю выпить это, – говорю ему. – Не чувствуй себя виноватым.

Это я цитирую совет, вычитанный на форуме, посвященном общению с анорексиками. Для меня это сущая бессмыслица, но Диллон таки делает глоток.

Он допивает кипяток и начинает плакать. Я в шоке. Я пытаюсь представить, как можно чувствовать себя виноватым из-за того, что ты проглотил несколько капель лимонного сока, и в итоге ком сжимает горло, слезы подступают к глазам.

– Ты убиваешь себя, Дил, – говорю я дрожащим голосом.

– Я больше так не хочу, – выговаривает Диллон хриплым голосом, и я слышу, что в его бронхах полным-полно мокроты. – Что же мне делать?

– Не знаю, – шепчу я. – Но я тебе помогу.

И тут уж я плачу по-настоящему, навзрыд, радуясь тому, что брату нужна моя помощь. Правда, я еще не понимаю, как и чем ему помочь, и все еще злюсь на него за то, что он что-то скрывает от меня все эти годы.

Обнимаю хрупкие плечи Диллона:

– Я принесу тебе питательные коктейли. Ну, такие, какие кое-кто у нас в школе пьет вместо ланча.

Диллон продолжает плакать.

– А ты точно не можешь остаться? – всхлипывает он, когда я встаю, чтобы уйти. – Ты же в воду не полезешь, правда?

– Мне просто надо встретиться с другом.

– Не входи в воду. Останься тут.

Я бы и рада остаться. Мне бы хотелось в шутку подраться с Диллоном, поиграть с ним в «чепуху» и сделать вид, что у нас семья как семья. Но меня ждет Тэй, и Эдди тоже ждет, а еще меня ждет моя цель – четыре минуты.

– Ты отдохни, поспи. Может быть, еще один фильм вместе потом посмотрим?

Диллон кивает. Я понимаю: он думает, что я его бросаю. «Ты продержись еще несколько дней, Дилбил», – думаю я с тоской, уходя от брата. Я уверена: погружение на дно подводного ущелья даст мне ответы на все вопросы – я смогу вспомнить, что случилось, и закрою незаживающую рану. Так должно быть. А потом я смогу заняться Диллоном.

После погружения, придя в лодочный сарай, я просто вне себя от радости. Три минуты и сорок пять секунд – мой рекорд. И теперь я уверена, что у меня все получится. Тэй протягивает полотенце. Пару секунд я стою и смотрю на него, а он расстегивает «молнию», опускает до пояса верхнюю часть гидрокостюма и вытирает волосы. Вид у него радостный и расслабленный. Надеюсь, из-за меня.

Вспоминаю о Диллоне, и меня охватывают угрызения совести из-за того, что я ушла от него. Молюсь о том, чтобы он хоть чего-нибудь поел.

– Мне надо вернуться и посмотреть, все ли в порядке с Диллоном, – говорю я Тэю, вытирая волосы и стараясь не смотреть на его обнаженную грудь.

И тут он подходит ко мне и целует меня в губы. Поцелуй длится и длится, и он обнимает меня все крепче. А потом его пальцы сжимают бегунок «молнии» на моем гидрокостюме.

– Подожди, – говорю я.

Мы оба едва дышим.

– Что-то не так? – шепчет Тэй. – Прошу тебя, не уходи. Не могу тебя сейчас отпустить.

– Мне надо домой, – шепотом отвечаю я. – Там Диллон, мне нужно к нему вернуться.

Произносить эти слова мне непросто, потому что хочется остаться. Теперь мой дом здесь, в лодочном сарае, а не на Маккеллен-Драйв, с моей безумной семейкой.

– С ним все будет хорошо, он подождет, – тихо говорит Тэй и нежно гладит мою шею.

У меня мурашки по коже бегут. Нет, я не должна была оставлять Диллона одного так надолго.

– Поверь мне, с ним ничего не случится.

Пять часов вечера. Меня не было дома уже несколько часов. Ну, если я возвращусь к шести, может быть, все будет хорошо… С другой стороны, мама, наверное уже вернулась с работы…

– Ладно, я побуду еще немного.

Тэй снова меня целует, и у меня такое чувство, будто я под водой. Все ясно, но при этом искажено. Под водой все кажется больше. Я провожу кончиками пальцев по спине Тэя, и он тихо спрашивает:

– Ты уверена, что хочешь этого? В смысле… я тебе нравлюсь?

Запрокидываю голову, чтобы увидеть его лицо. Я не то чтобы ему не доверяю, но так хочется удостовериться, что я слышу эти слова.

– А ты не чувствуешь?

– Но ты… Ты больше не бросишь меня?

– Я никуда не собираюсь.

Рука Тэя возвращается к моей «молнии». У меня слегка кружится голова, все плывет перед глазами.

И тут меня озаряет. Я не сомневаюсь: сейчас Тэй согласится на что угодно, и это шанс для меня.

– Ты завтра пойдешь со мной, чтобы я попрощалась с Эдди? – тараторю я скороговоркой, чтобы не передумать, и прижимаюсь щекой к ключице Тэя.

Слышу, как он глубоко дышит носом.

– Пожалуйста, не отказывайся, – прошу я снова. – Ты нужен мне там.

– Ладно, я пойду с тобой, – бормочет Тэй мне на ухо и целует мою шею. – А почему завтра?

– Потому что… Потому что я готова.

Это единственный ответ, который у меня есть, даже если я на все сто процентов не уверена, что это так.

Тэй расстегивает «молнию», и мне кажется, что меня наконец извлекают на свет и свободу после долгого томления в темной и душной коробке. Воздух касается моей обнаженной кожи, а Тэй складывает наши полотенца на пол. Мое сердце бьется неровно и часто. С меня постепенно сползает гидрокостюм. Я в купальнике, но себе кажусь совершенно обнаженной. Тэй протягивает мне одеяло, я заворачиваюсь в него и ложусь на пол. Тэй снимает гидрокостюм, зацепляется ступней об отверстие штанины и чуть не падает на меня. Я смеюсь, он улыбается.

Тэй достает из шкафчика бутылку водки. Мы с ним делаем по большому глотку.

Все дальнейшее пролетает, словно сладкий сон. А потом мы лежим рядом и нежно прикасаемся друг к другу. Я чувствую себя совсем по-другому, не так, как раньше. Интересно, заметит ли это кто-нибудь?

– Мне это не снится? Это все по-настоящему? – спрашиваю я у Тэя, и мне хочется, чтобы так было вечно.

– Это не сон, – отвечает он и гладит мои волосы.

– Расскажи мне свою тайну, – шепотом прошу я.

– Ладно. Обещай, что никому не расскажешь.

– Да кому я могу рассказать?

– Когда меня выгнали из школы, я плакал.

– Врун.

Мне хочется, чтобы это так и было, но я знаю, что это неправда.

– Твоя очередь, – говорит Тэй.

Без запинки я говорю:

– Существует больше десяти тысяч различных видов водорослей.

– Это не тайна.

– А ты знал про это? Нет. Значит, тайна.

– Нечестно.

– Тэй, можно задать тебе серьезный вопрос?

– У тебя все вопросы серьезные.

Я немного приподнимаюсь, чтобы видеть его лицо:

– Почему ты так не любишь рассказывать про себя?

– Я тебе только что выдал свою самую большую тайну, – говорит Тэй с притворной обидой.

– А вот и нет. В этом-то все и дело.

Тэй улыбается.

– Да нет во мне ничего особо интересного, – отвечает он через какое-то время. – Я не гений общения, как и ты. Меня не любят. К тому же порой я слегка занудлив.

Он бросает в меня скомканное одеяло, снова обнимет и притягивает к себе. Мы долго целуемся.

Я просыпаюсь в предвечерних сумерках – в лодочном сарае почти кромешная тьма. В щель над дверью сочится холодный воздух. Мы проспали несколько часов. Тормошу Тэя, чтобы сказать ему, что мне пора идти. Он спросонья бормочет что-то непонятное.

– Завтра, – напоминаю я ему. – Наш главный день.

Завтра я наконец снова повидаюсь с Эдди.

Глава восемнадцатая

Когда я вхожу в дом, в коридоре тихо и темно. В кухне тоже. Дует сквозняк. Мне не по себе. Задняя дверь раскачивается на петлях. Я медленно выхожу в сад, в фиолетовую ночь. Добрую половину сада занимают оранжевые конусы – Диллон расставил их для бега с препятствиями. А еще тут мамина лесенка для аэробики и гимнастический мяч. И тут я вижу Диллона. Освещенный фонарем, горящим под козырьком крыльца, он лежит на боку, под яблоней, и не шевелится. Рядом с его головой – штанга.

Подбегаю к брату и переворачиваю его на спину.

– Очнись! – кричу я в испуге. – Вставай, Дил!

Кожа у него холодная и липкая. Кроссовки на тощих ногах кажутся непропорционально громадными, белая футболка испачкана травой. Прижимаюсь ухом к губам Диллона и едва различаю его дыхание. По саду проносится порыв ветра, калитка, ведущая на кладбище, открывается нараспашку, с грохотом ударяет по забору.

Я подхожу к калитке, вглядываюсь в темноту, но на кладбище пусто.

От выпитой в лодочном сарае водки у меня кружится голова, но я добегаю до городского телефона и дрожащей рукой набираю номер неотложки.

Когда я возвращаюсь к Диллону, его глаза полуоткрыты. Видны белки и толстые кровеносные сосуды на них. В первое мгновение мне кажется, что он умер, но он стонет.

– Где она?

Его голос не громче шепота.

– Мама? Я не знаю. Она еще не пришла. Держись, Диллон, не уходи от меня, ладно? «Скорая» уже едет!

– Я хотел найти ее.

– Не переживай, я ее найду.

Диллон тяжело, с хрипом, выдыхает.

– Нет, – сипло выговаривает он. – В тот день… Вот я кого искал… Ее. Я плыл… и увидел ее из воды… Она была на пляже.

Я не понимаю ни слова из того, что он говорит. Спрашиваю, не наглотался ли он чего-нибудь? Не курил ли травку, не принимал ли какие-то таблетки? Но Диллон вяло мотает головой. А я говорю совсем так, как на моем месте сказал бы отец:

– Ее не было там в тот день, Дил. Она была дома, помнишь? Она пришла потом, после того как приехали копы.

Голова Диллона тяжело лежит у меня на руках. Его светлые волосы грязные, они прилипают к моим ладоням.

В тот момент, когда в сад входят медики неотложки, Диллон еле слышно бормочет:

– Была она там… Мама в тот день там была. У нее был роман. Свидание…

В моем сознании мелькают картинки. Галька… голубое пятно – ее плащ. Барахтающийся в море Эдди. Мама, приезжающая на машине. Ничего не понимаю. Воспоминания слишком туманные.

Когда санитары укладывают Диллона на носилки и несут к машине, в самом конце улицы появляется мама. Она резко останавливается, зажимает рот ладонью и бежит, спотыкаясь на потрескавшемся асфальте. Я пытаюсь лучше разглядеть ее, но с трудом узнаю.

– Диллон, – ахает мама, поравнявшись с нами, и снимает кислородную маску с его лица.

Парамедик отводит маму в сторону, она смотрит на меня налитыми кровью глазами.

– Что с ним случилось? – воет она пронзительным, писклявым голосом. От нее пахнет перегаром – но, может быть, пахнет от меня. Я крепко сжимаю губы, говорить мне страшно.

Парамедик поворачивается к нам:

– Мы отвезем его в Инвернесс, в реанимацию. Вы можете поехать за нами в своей машине.

Мама грудью напирает на парамедика.

– Я его мать! – кричит она. – Я должна быть рядом с ним.

Парамедик отталкивает ее на расстояние вытянутой руки и смотрит на меня. Он сообщает, что место в машине есть только для одного сопровождающего. Мама вырывается и забирается в машину. Она бросает мне свою сумочку, которая с громким стуком падает на асфальт:

– Возьми такси, Элси. У меня в кошельке есть деньги.

Я так ошарашена, что не в силах ни рукой, ни ногой пошевелить. Женщина-парамедик что-то шепчет на ухо маме и смотрит на меня, но мама ее отталкивает.

– Позвони отцу и скажи, чтобы срочно приехал, – вопит мама, когда задние двери машины закрываются.

Я стою одна посреди улицы. Волосы у меня до сих пор немного влажные. Уже далеко за десять вечера, но еще не до конца стемнело. Небо цвета темного индиго, воздух середины лета великолепен и целителен.

В такси, по дороге в Инвернесс, я обшариваю мамину сумочку в поисках ее мобильника. Нахожу гору фотографий – я, Эдди и Диллон, а я даже не знала, что есть такие фотографии, – мы на пляже, в Фэйри-Глен, на ферме. Многие снимки помяты и потускнели. Еще я нахожу три баночки со снотворным и неоткрытую пачку презервативов. Мне становится тошно. Я ненавижу мать еще сильней, чем отца. Я ненавижу Тэя за то, что он заставил меня забыть о брате, которому я была нужнее всех. Но сильнее всего я ненавижу себя. Я все еще покрыта морской солью, а когда облизываю губы, меня подташнивает. Такси резко тормозит. Водитель помогает мне выйти и поддерживает, пока я стою на обочине, и меня рвет.

– Как думаете, мой брат умрет? – спрашиваю я, придя в себя.

– Уверен: с ним все будет хорошо, – говорит таксист, маленькими кругами поглаживая мою спину.

Я слышу, как щелкает счетчик.

Звоню отцу с маминого мобильного, но он не берет трубку. Я нажимаю и нажимаю клавишу повторного набора номера. Наконец скрываю номер звонящего, и отец отвечает. Я говорю ему про Диллона, и отец издает такой звук, словно его душат. Я понимаю: когда мы все встретимся в больнице, произойдет жуткий взрыв.

Часть четвертая

ЭДДИ. Еще ОДНУ, и тогда я засну.

ДИЛЛОН. Больше ни одной не знаю.

ЭДДИ Ну пожааааааалуйста!

ДИЛЛОН. Эдди, я не знаю больше!

Глава первая

Врачи очень обеспокоены состоянием Диллона. Я стою между матерью и отцом за дверью, ведущей в палату интенсивной терапии. Два врача, опустив на шею стерильные маски, рассказывают нам о том, что у Диллона тяжелейшее истощение, которое может привести к отказу работы внутренних органов. Еще говорят, что он обезвожен, что ему необходимо немедленное вливание питательных веществ.

Мы смотрим на него через маленькое окошко. Он то ли спит, то ли без сознания, но, похоже, его совершенно не беспокоит, сколько людей в больничной униформе суетится вокруг. В него втыкают иглы, в его вены закачивают жидкость. Прозрачные трубочки змеятся поперек его лица, входят в его ноздри, а его лицо почти такого же цвета, как простыня, которой он укрыт.

– Можно к нему войти? – спрашивает отец.

– Нет. Сначала мы должны стабилизировать его состояние.

Мама хватает меня за руку и впивается ногтями в мою кожу. Мои мысли бешено мечутся. Я думаю то о том, что Диллон может умереть, то о том, что у моей матери роман.

Нас провожают в комнату для родственников.

Сюда один за другим заходят люди в больничной униформе разного цвета и задают вопросы. Одни и те же вопросы повторяются вновь и вновь.

Он раньше терял сознание?

Страдает ли он какими-либо хроническими заболеваниями?

Каков его вес?

Что он ел за последние несколько дней?

Что пил?

У него депрессия?

Есть ли какие-то проблемы в школе? Дома?

Долго ли он воздерживался?

– В каком смысле воздерживался? – спрашивает отец, когда этот вопрос звучит впервые.

– Я имею в виду ограничение приема пищи и жидкостей.

Родители на этот вопрос ответить не могут, а я не хочу, поэтому помалкиваю. И это получается легко – совсем как пять лет назад.

Проходит час за часом. Я сижу у двери, поэтому первой вижу всех посетителей, проходящих по коридору. Родители сидят у дальней стены. Между ними – потертое коричневое кресло. Отец выдергивает ниточки из обивки. Мать зевает. Оба смотрят в пол.

Как только в коридоре становится пусто, выскальзываю из комнаты и иду по коридорам, заглядывая во все помещения, пока меня не останавливает женщина-врач в белом халате и туфлях на звонко цокающих каблучках. Раньше она заходила в комнату для родственников.

– Ты туалет ищешь?

Я качаю головой.

– Кофейный автомат?

Киваю и только теперь замечаю, как дико мне хочется пить. Врач указывает в конец коридора.

– А я как раз собираюсь навестить твоего брата, – говорит она, улыбается, отворачивается от меня и, цокая каблучками, уходит в ту сторону, откуда я пришла.

– Постойте! – окликаю я ее.

– Да? Тебя ведь Элси зовут?

Врач возвращается ко мне, поправляя висящий на груди фонендоскоп.

– Да?

Мне вдруг становится страшно. Я боюсь того, о чем собираюсь сказать, но женщина улыбается. Она слушает меня.

– Он… В смысле, Диллон… Он долго болел. Он сам себя доводит… И он только делает вид, что ест. Думаю, он не ел несколько дней.

В горле у меня такой ком, что, когда я сглатываю, у меня такое ощущение, будто я проглотила теннисный мячик. Я жду, что врач начнет ругать меня, но она негромко говорит:

– Это ты его нашла, да? Молодец, что вызвала неотложку.

Мне хочется сказать ей, что это я виновата, что я не помешала Диллону, что я позволила ему сотворить с собой такое, потому что была слишком занята, пыталась разобраться в собственной жизни. Но вместо этого я говорю ей про воду с лимоном. На бейджике, приколотом к халату, написано: «Доктор С. Шоу». Интересно, как же ее зовут? Сара. Или Салли. Или Серена, как ту теннисистку, которую обожает мой отец.

– Спасибо тебе, – говорит доктор Шоу. – Ты нам очень помогла.

Когда я возвращаюсь в комнату для родственников с двумя порциями кофе, я чувствую запах спиртного. Отдаю родителям пластиковые чашки и снова сажусь у двери.

– Где ты была? – спрашивает отец.

Я хмурю брови:

– Ходила за кофе для вас.

Отец отрешенно смотрит на чашку, которую держит в руке. Он выпивает кофе залпом и недовольно морщится – вкус ему явно не понравился.

– Ты посмотрела бы на себя, Элси. Чем ты занималась, хотел бы я знать?

Волосы у меня спутались и пропитались солью. От меня пахнет резиной, потом и Тэем.

– Я бегала. Пробежка у меня была.

Отец швыряет чашку на пол, пластмасса трескается.

– Ради бога! Я уехал от вас всего несколько недель назад, и вы только поглядите, что с вами творится!

– Не надо, Колин. Не сейчас. Сейчас главное – думать о Диллоне.

– О, вот как? Ты хочешь думать о Диллоне? – Отец разворачивается к матери всем телом, и у нее нет возможности отвести взгляд. – Ты теперь решила о сыне позаботиться, да? Что-то ты раньше о нем не шибко заботилась, когда торчала В ПАБЕ!

– А ты где был? – визжит мама.

Она вся дрожит. Отец вскакивает и выходит из комнаты.

В три часа ночи доктор Шоу велит нам идти домой. И у нас нет другого выбора – приходится остановиться в отцовской квартире в Инвернессе.

Я ложусь спать на диван – и не задерживаю дыхание, как делаю это теперь обычно перед сном. Вместо этого я делаю глубокие вдохи и считаю их… и считаю. Мама лежит на другом диване, поменьше, и хнычет. Я не подхожу к ней. Я смотрю на ее силуэт в полумраке и пытаюсь уложить в голове то, о чем мне сказал Диллон. Этого не может быть. Наверняка у Диллона мозг усох настолько, что он родителей собственных перепутал. В тот день мамы с нами не было. Она потом приехала на машине. Я это точно знаю. Я там была.

Когда воцаряется тишина, встаю и хожу по квартире. Ходить здесь особо некуда: ванная комната, кухня – и назад в гостиную. Прислоняюсь к кухонному шкафчику, и холод, исходящий от кафельных плиток на полу, прогоняет сонливость. На кухонном полу – двадцать шесть больших плиток. Над плитой двенадцать маленьких – серых, белых и черных. Брожу взглядом по орнаменту, слева направо, справа налево, сверху вниз, из угла в угол.

В половине восьмого утра звонит телефон. Нам нужно срочно ехать в больницу.

Доктор Шоу встречает нас в коридоре рядом с палатой. Я догадываюсь, что она не была дома и не спала, но вид у нее, тем не менее, свежий. Она говорит нам, что есть необходимость интубировать Диллона, чтобы наладить парентеральное питание. То есть ввести трубку в пищевод и закачивать через нее в желудок питательные смеси. У него слишком вяло бьется сердце, и к главным органам не поступает в достаточном количестве кислород. Больше ждать нельзя. Он может умереть.

– Дайте ему апельсинового сока, – дрожащим голосом предлагает мама.

Отец отталкивает меня в сторону, делает шаг к матери и хватает ее за плечи:

– Это не треклятая простуда, Селия. – Он цедит слова через оскаленные зубы и брызжет слюной. – Как ты могла не заметить, что он так исхудал?

– Это ты от нас ушел!

– Я думал, что ты все-таки начнешь заботиться о своих детях! А ты вместо этого засунула башку в бутылку. А с Элси что творится? Ты опять позволяешь ей пить!

– Ему нужен отец, – шипит в ответ мама. На меня она не смотрит.

Отец стискивает кулаки и делает медленный, долгий вдох. Мама смотрит на него, сверкая глазами. Они долго молча смотрят друг на друга. Наконец вмешивается доктор Шоу:

– Простите, пожалуйста, но ваш сын…

– Ради бога, делайте, что должны, – говорит ей отец. – Трубка – значит, пусть будет трубка.

– Хорошо, но проблема в том, что для введения трубки нам придется его обездвижить. За ночь нам удалось ввести в его организм некоторое количество жидкости с помощью капельниц, но он выдернул все катетеры из вен, и теперь мы не можем к нему приблизиться.

– Обездвижить? Ни в коем случае! Я не позволю вам прикасаться к моему сыну! Пустите меня к нему. Я уговорю его.

– Простите, но вас он видеть не хочет. Если вы не можете дать разрешение, нам придется делать разрез на гортани.

В итоге разрешение отец дает.

Доктор Шоу объясняет, что трубку для питания введут через нос, затем она спустится в глотку и через пищевод дойдет до желудка, после чего внутрь Диллона начнут закачивать жидкое питание.

– Вы же не будете делать ему больно, правда? – спрашиваю я. – Вы все будете делать осторожно?

Доктор Шоу кивает.

Мы втроем стоим в коридоре перед дверью палаты Диллона и слушаем, как он кричит и мечется по кровати. На пол со звоном падает что-то металлическое, звучит голос доктора Шоу:

– Глотай, глотай! Продолжай глотать.

Глава вторая

Через три дня нам наконец разрешили посетить Диллона. Его поместили в отдельную палату, подальше от младших детей, чтобы он не пугал их своими криками. Это значит, что я могу поговорить с ним так, что наш разговор никто не подслушает. Мне нужно узнать, правду ли он мне сказал.

Оставляю маму в сувенирном магазине при больнице и бегу вверх по лестнице, чтобы первой увидеться с братом. Меня замечает доктор Шоу. Она машет мне рукой и провожает в палату Диллона.

– Я туда спускался… – бормочет Диллон. – Там было так хорошоооооо… Пойдем со мной… Мы можем поесть спагет-тиииии…

Я озадаченно смотрю на доктора Шоу.

– Мы давали ему успокоительные препараты, поэтому он немного сонный. Вскоре действие лекарств пройдет. Он выдернул трубку для питания и ударил медсестру ногой в пах, когда она пыталась его обездвижить.

– Он никогда не был жестоким и грубым, доктор Шоу, – говорю я, чувствуя себя матерью, заступающейся за безобразничающего ребенка перед классной руководительницей.

Но ко всему прочему, это неправда – Диллон жестоко ударил Тэя по лицу, нанес ему серьезную травму. Моему брату как будто бы сделали трансплантацию личности. Я думаю об этом, но меня начинают терзать угрызения совести. Я должна была заметить, что происходит неладное. Еще тогда, во время вечеринки на Ханури-Пойнт, я должна была обратить внимание на поведение Диллона, когда он так грубо схватил меня за руку, что у меня потом остался синяк. Я так увлеклась Тэем, что почти не замечала, как на глазах меняется характер брата.

– А где ваша мать? Она придет? – спрашивает доктор Шоу.

– Она пошла в магазин.

Доктор Шоу в растерянности. Она выводит меня в коридор:

– Что у вас дома? Родители расстались?

Она изучает взглядом мое лицо. Я понимаю – она ищет ответы на свои вопросы. Так делали врачи, когда мы с Диллоном перестали разговаривать. Она хочет убедиться в том, что Диллон перестал есть из-за родителей. Ну уж нет. Ничего она не прочтет ни в моем лице, ни в моем голосе. Я стою стиснув зубы.

Поговорить с Диллоном с глазу на глаз мне не удается. Появляется мама. Она идет по коридору с белым пакетом, набитым журналами и конфетами.

– Миссис Мэйн, мне очень жаль, но я вынуждена сообщить вам, что нам пришлось дать Диллону седативное средство. Я должна также известить вас о том, что, если его поведение останется неуправляемым без применения успокоительных препаратов, комиссии СПЗДП придется перевести его в более безопасную палату.

– Какой-какой комиссии? Вы не могли бы говорить по-английски?

– Комиссия Службы психического здоровья детей и подростков.

– Доктор Шоу! – громко произносит моя мать. – Вы входите в эту комиссию, да?

– Вхожу, – отвечает доктор Шоу. – Послушайте, вы сейчас побудьте какое-то время с Диллоном, а потом, быть может, перед тем как вы пойдете домой, мы могли бы переговорить с вами?

– О’кей, – цедит мама сквозь зубы, но я отлично вижу – никакого намерения задержаться и поговорить с врачом у нее нет и в помине.

Она входит в палату Диллона и принимается без остановки тараторить – какой тут безнадежно тупой персонал, как тепло на улице, какой сегодня чудесный день для прогулок по долине, а еще – про птиц, которые обосновались на развалинах собора.

Диллон на мать почти не смотрит. Лежит на кровати, измеряет пальцами обхват своих рук и вздыхает. Через какое-то время он прерывает маму и спрашивает меня, как дела в школе.

– Сейчас каникулы, – отвечаю я.

– Ой да, я забыл, – бормочет Диллон. – Веселых тебе каникул.

Поздно вечером я убегаю из отцовской квартиры и ловлю такси до больницы. Полчаса мне приходится прятаться в туалете, но в итоге я пробираюсь в палату Диллона и трясу его за плечи, чтобы разбудить. От него пахнет ванилью и желудочным соком. Кожа вокруг носа – там, где он поранил себя краешком питательной трубки, – покраснела.

– Ты должен выздороветь, – шепчу я. – Тебя хотят перевести в палату для психов. Запрут!

Диллон устало смотрит на меня. В окна струится голубоватый свет луны, и все вокруг кажется пыльно-серым.

– Меня и так уже заперли, – отвечает Диллон и отодвигается от меня.

Я обхожу кровать-каталку с другой стороны:

– То, что ты про маму сказал на днях, это правда? Или ты это просто выдумал? Может, ты хотел сказать, что роман был у отца?

На несколько секунд взгляд Диллона перестает блуждать, становится осознанным.

– Забудь, я ничего не говорил. Наверное, я слегка бредил.

– Ты так думаешь? Значит, все-таки помнишь, что мне наговорил.

– Не имеет значения.

Мне хочется схватить его за плечи и умолять вернуться домой. Но мне слишком страшно прикасаться к нему – он такой хрупкий, как бы не сломать. Я слишком сильно боюсь всего, что может теперь случиться.

– Имеет значение, – шиплю я. – Это очень много значит для Эдди.

– Я видел Эдди, – хрипит Диллон. – Я видел его в воде.

– А я его все время вижу. На улице, в своей кровати, в небе.

– В воде, – повторяет Диллон.

Он захлебывается слюной, его дыхание становится тяжелым. Пару минут я смотрю на него, гадая, что сказать.

– А что случилось с тобой, Диллон? Из-за чего ты сломался?

Но он не слышит меня. Он спит.

– Диллон, – тихо говорю я. – Доктор Шоу говорит, что ты неуправляем.

Глава третья

Июнь сменяется июлем, погода все такая же жаркая и липкая. Единственное спасение – холодная вода поблизости от Сэндвич-Ков. Я встречаюсь с Тэем так часто, как только возможно, но с ним стало трудно. Похоже, они с Дэнни не разговаривают, и он вымещает на мне дурное настроение. Я его спрашиваю, что стряслось, – он говорит со мной сквозь зубы. А когда мы под водой, он задерживает дыхание так надолго, что мне страшно – а вдруг он не всплывет? Он меня игнорирует, а потом вдруг грустит, когда я ухожу навестить Диллона, и говорит, что скучает по мне.

Я не говорю с ним об ущелье, но думаю об этом каждый день, как и прежде. Как только Диллон поправится, я обязательно погружусь. Я так надеюсь, что Эдди ждет меня. Он здорово притих с того дня, как Диллон оказался в больнице. Даже тогда, когда я его зову, он не откликается. В глубине души я чувствую, что молчание Эдди больше связано с тем, что у меня происходит с Тэем, а не с тем, что Диллон лежит в больнице. Эдди не суждены близкие отношения с девушкой, да и девушки у него никогда не будет. Еще никогда я не чувствовала себя такой далекой от брата-двойняшки, как теперь. Чувство вины подкрадывается ко мне всякий раз, когда я думаю о том, чем занималась в то самое время, когда Диллон лежал без сознания в нашем саду. А когда я в больнице с Диллоном, я чувствую себя виноватой из-за того, что покидаю Тэя, а уж особенно в те моменты, когда Диллон ведет себя просто отвратительно.

Питательная трубка работает – Диллон немного набрал вес, но, что удивительно, из-за этого у него паршивое настроение, и он вредничает.

– Как вы могли такое со мной сотворить? – вопит он. – Вы все только осложняете мою жизнь. И ты в том числе!

– Мы стараемся тебе помочь, – говорю я, не в силах скрыть раздражение.

Нет, ну разве это справедливо – то, что я трачу свои летние каникулы, таскаясь в больницу, и я пытаюсь приободрить брата, а от него – ни грамма благодарности. Да как он смеет винить меня, когда сам столько времени такое скрывал от меня!

Меня посылают домой, чтобы я привезла побольше одежды для Диллона. Доктор Шоу просит взять одежду попросторнее, но ничего такого Диллон не носил, когда его вес достиг наименьших показателей. Это доктор Шоу так говорит – «наименьшие показатели веса», вместо того чтобы сказать, что мой брат «чертовски тощий» или что он «на пороге смерти». А я уже привыкла к больничным словечкам. Я научилась читать между строк все, что имеют в виду врачи.

В комнате Диллона по-прежнему пахнет рвотой, хотя я тут все обрызгала освежителем воздуха. Я подхожу к окну и смотрю на то место, где нашла брата. Оранжевые конусы все еще там. Валяются на боку и тихо покачиваются, когда их задевают порывы ветерка.

Беру сумку и принимаюсь запихивать в нее старые футболки. Гораздо труднее подобрать штаны. Самые просторные не возьму, потому что они будут сваливаться с Диллона, а ремни в больнице носить не разрешают. В итоге беру штаны от спортивного костюма, с эластичным поясом и шнурком, и шорты, которые могут подойти по размеру.

Выдвижной ящик с носками застрял. Дергаю его к себе, и весь шкаф сотрясается. На пол сыплется коллекция кубков, полученных Диллон за рекорды в плавании и успехи в науках. Я в таком отчаянии, что со злости бью ногой по одной из статуэток, и она ломается. А мне все равно. Вынимаю из ящика носки и засовываю в сумку. Вместе с носками вылетает сложенный в несколько раз листок бумаги. Небось любовная записочка от Лары. Кладу листок в карман, чтобы прочитать потом. Прочту – порву на мелкие кусочки и высыплю их в почтовый ящик Лары.

* * *

Когда я возвращаюсь в больницу, настроение у Диллона еще хуже, чем было. Понятно, родители достали. Отец разглагольствует о результатах экзаменов, которые пока не известны, а мать возится с многочисленными трубочками и подушками.

– Уходите, – скрипит зубами Диллон, глядя на всех нас, собравшихся у его кровати.

– Мне кажется, ты мог бы быть с нами подобрее, – говорю я.

– Не груби, Элси. Он же болен, – укоряет меня мама.

Ну вот. Снова здорово. Опять один из моих братьев ведет себя черт знает как, а меня отодвигают в сторонку.

– Ага, спасибо вам большое, – ворчит Диллон. – И не спасибо тоже. На сегодня хватит.

С этими словами он поворачивается к нам спиной.

А я чувствую, что мне до смерти все надоело – его противный запах и то, что он все время говорит какие-то глупости, а потом отказывается от своих слов. В общем, с меня хватит. Сыта по горло своим братцем.

– Почему ты такой идиот? Тебе все равно? Не понимаешь, что убиваешь себя?

Мама ахает и начинает плакать. Диллон поворачивает к нам голову и морщится. Мне кажется, что он тоже сейчас расплачется, но он хохочет и брызжет слюной. Мы озадаченно смотрим на него.

– Успокойся, Диллон. Давайте начнем все сначала, – говорит отец.

Похоже, он думает, что прошлое можно стереть, как карандашную надпись ластиком. У меня противно першит в горле.

Лицо Диллона разглаживается. Он смотрит на меня и склоняет голову к плечу:

– Элси может остаться. А вы уходите.

Родители начинают возражать, но Диллон нажимает на кнопку вызова медсестры. Та приходит и выводит отца и маму из палаты.

– У вас – десять минут, – строго говорит медсестра нам с Диллоном.

Когда дверь закрывается, Диллон притягивает к себе мою голову. Я стараюсь отвернуться подальше от его губ. Меня тошнит от запаха ванили.

– Мне нужна твоя помощь, – шепчет Диллон. – Ты должна сделать кое-что для меня, но никому ни словечка!

– Я очень стараюсь тебе помогать, – отвечаю я.

– Нет. Ты должна кое-что сделать для меня.

Диллон стреляет глазами из стороны в сторону. Похоже, боится, что за нами кто-то следит.

– Спроси своего дружка про футболку Эдди.

Я вздыхаю. Это так похоже на бред сумасшедшего. Я говорю брату, что ему лучше поспать, что я зайду завтра, но он цепко держит меня за шею.

– Слушай меня. Футболка Эдди где-то там. Тэй думал, что она у меня, он хотел узнать, не уничтожил ли я ее, но я ее не нашел. Я искал везде, несколько месяцев искал, но она исчезла. Ты должна поговорить с Тэем и узнать, что с ней случилось. И если он знает, где эта футболка сейчас, ты должна найти ее и сжечь.

Похоже, его накачали какой-то наркотой. Или он умирает. Перед смертью люди говорят разную чепуху. Откуда где-то могла взяться футболка Эдди и зачем Диллон хочет ее сжечь? Я с трудом сдерживаю слезы. Мой брат сошел с ума.

– Дил ты понимаешь, где находишься?

Он смотрит на меня так, словно меня не видит. Я в ужасе. Какие еще вопросы можно задать, чтобы понять, в порядке он или нет?

Он смотрит на меня нормальными глазами:

– Я говорю серьезно. Футболка у Тэя, спроси его о ней. Красная футболка, в которой Эдди был в тот день.

– Красная? Да нет, ты ошибаешься. В тот день Эдди был в синей футболке. Разве ты не помнишь? Не так давно я подумала, что в тот день именно ее держал в руке отец и накрыл меня ей, когда я отрубилась на берегу. Мне все время являлась во сне и в воспоминаниях эта синяя ткань. И это тоже странно – ну вот откуда у отца взялся мамин плащ? Было холодно, почему же она его не надела?

Диллон притягивает меня ближе.

– Нет, – кричит он. – Ты должна мне поверить! Эдди был не в синей! Вспомни, Элси! Он переоделся как раз перед тем, как мы вышли из дома. Мы собрались уходить, а тут телефон зазвонил, и он помчался наверх и переоделся. И надел он красную футболку вместо синей – красную, с дырочкой.

В моем сознании бешено мелькают цвета. Синее пятно – как раз перед тем, как я отключилась… серая галька… белая пена… красная футболка Эдди с рисунком в виде желтого льва. Эдди в этой футболке, шлепающий по воде.

Красное пятно на фоне туманно-серой воды.

Я помню: он был в ней.

Диллон трясет меня за плечи:

– Элси, ты узнаешь, где он ее спрятал?

Я вырываюсь из цепких рук брата. Красная вспышка. Я вспоминаю кусок яшмы, а еще – другие камни, которые мои друзья-дайверы приносят в подводную пещеру на удачу. И тут я понимаю, где находится футболка Эдди.

– Я не понимаю… – бормочу я. – Почему футболка Эдди у Тэя? И откуда ты знаешь об этом?

– Он написал мне записку. Я пять лет ждал, что кто-то узнает о том, что мы натворили. И вот теперь все выясняется.

– Что вы натворили? – шепчу я, и мои слова звучат так, будто их произнес кто-то далеко-далеко.

– Это я виноват. Я мог спасти его, но не спас.

– Что вы натворили? – повторяю я. – И кто это – «мы»?

Диллон тянет питательную трубку. Он выдергивает ее из носа. Густая жидкость с запахом ванили разливается по всей кровати.

– Не надо сегодня больше никаких посетителей! – кричит он.

– Что еще ты помнишь? – умоляюще выговариваю я, слыша, как спешит к палате медсестра.

– Ничего.

– Что еще? – в отчаянии кричу я.

– Когда отец спрашивал всех подряд, не видели ли они чего-нибудь, он нашел на берегу мамин плащ. Я же сказал тебе. Она была там.

Входит медсестра и выводит меня из палаты.

Глава четвертая

С огромным трудом я надавливаю плечом на стеклянную дверь на выходе из больницы. Наконец она поддается. Я спускаюсь на две ступеньки по лестнице и сажусь на парапет. В моих руках – записка, которую я взяла из ящика с носками Диллона. Дрожа всем телом, я раскрываю ее.

Д.

Мне надо поговорить с тобой о том, что случилось в тот день.

Я буду на Пойнте завтра в шесть. Пожалуйста, приходи.

Я переворачиваю записку.

P.S.: Записку уничтожь. Тэй.

Слова кричат мне в лицо.

Д.

Мне надо поговорить с тобой о том, что случилось в тот день.

Тэй.

Я мысленно твержу себе, что может существовать другой Тэй, что все это – какое-то недоразумение. Но я узнаю почерк. Тот самый каллиграфический почерк, который не раз видела в записках Тэя, адресованных мне. Но что это значит – я без понятия. Придется пойти и разыскать футболку Эдди. Прямо сейчас. Добраться до Сэндвич-Ков и погрузиться в пещеру, а ведь уже почти совсем стемнело.

Домой я еду на такси и расплачиваюсь деньгами, украденными из маминой сумочки. У меня нет времени зайти в бухту за гидрокостюмом. Пробегаю две мили до Сэндвич-Ков по берегу, ни разу не остановившись. Я едва дышу, но не даю себе отдохнуть. Оставив на себе топ и нижнее белье, мысленно готовлюсь к обжигающему прикосновению ледяной воды. Камни врезаются в мои ступни и ладони. Перебираюсь к воде через ямы лиманчиков. Небо ясное, воздух холодный, хотя до заката было очень тепло. Я утешаю себя, мысленно повторяя шуточки Эдди. Вспоминаю одну из них, про рыбу-ангела, и это подбадривает меня, придает решимости и позволяет забыть о боли.

Наконец я под водой. Я не чувствую ровным счетом ничего. Налобный фонарик мигает, на секунду освещая раковины двустворчатых моллюсков в арочном проходе в пещеру, и я погружаюсь во мрак. Проклятие. Батарейка садится. Верчу в пальцах фонарик, он снова вспыхивает. Мне нужно продержаться всего несколько минут. Сознание подсказывает: надо плыть быстрее, забрать футболку и ни обо что не удариться. Считаю удары своего сердца, оно бьется все медленнее. Стоит мне оказаться внутри пещеры, и ориентироваться сразу становится проще. Я знаю: надо повернуть за угол, заставить себя погрузиться еще на метр, а потом резко всплыть. Когда закладывает уши, я понимаю: пора всплывать. Один, два, три, четыре, пять… и я пулей вылетаю на поверхность.

Вдыхаю чуть затхлый воздух так быстро, как только получается, и выбираюсь из воды на камни. Налобный фонарик освещает мои ноги. Они залиты кровью – я и не почувствовала, как ободрала их об острые камни.

Ко мне постепенно возвращается кислород. Я поднимаюсь по ступеням, после чего осторожно передвигаюсь вдоль стенки по узкому уступу к трону. Позади меня тянется кровавый след. Несколько раз я чуть не соскальзываю с уступа. Добравшись до трона, протягиваю руку и нащупываю пальцами прохладные камни. Сначала я беру их медленно, чувствую вес каждого из них и только потом бросаю в воду под троном. Потом я начинаю хватать камешки пригоршнями и швырять их вниз. По всей пещере разносится эхо громкого бульканья. Камней так много – намного больше, чем мне помнится. Мне приходится балансировать на краю уступа, чтобы дотянуться до дна выдолбленной в камне чаши. И наконец мои пальцы нащупывают ткань.

Футболка тяжелая и мокрая. В темноте, даже при свете моего фонарика, она выглядит серой, и на секунду у меня мелькает мысль, что это не та футболка, и я даже немного успокаиваюсь. Но тут я различаю изображение льва. Не может быть никаких сомнений – это футболка Эдди. Мне страшно думать о том, что я прикасалась к ней еще тогда, в первый раз, в июне, но решила, что это какой-то морской мусор. Меня передергивает, когда я вспоминаю лицо Дэнни в тот день. Он побледнел так, будто увидел привидение, в тот самый момент, когда я поднялась сюда и рассматривала камни. Значит, он как-то связан со всем этим. Теперь мне становится понятно, почему Дэнни так странно вел себя в тот день, почему в последний момент он не захотел погружаться в пещеру, почему все время велел мне держаться рядом с ним. Я была права: он боялся, но вот только боялся он не пещеры, как таковой, а того, что я в этой пещере кое-что найду.

Слова из записки Тэя крутятся в моей голове.

«Д. Мне надо поговорить с тобой о том, что случилось в тот день. Тэй».

Д. – это Дэнни? Может быть, записка была адресована Дэнни, а не Диллону? Может быть, к Диллону она попала по ошибке? Ну нет, это полная бессмыслица. Я не способна мыслить четко. Мне ясно одно: я должна выбраться отсюда.

Кружится голова, бешено колотится сердце. Сжимаю в руке футболку и столбиком спрыгиваю с уступа, молясь о том, чтобы не заблудиться на обратном пути.

Вода смыкается над моей головой. Пшшшшш… Я снова там – в тот день, когда пропал Эдди.

Вертятся колеса, визжат тормоза, мамина машина останавливается на парковке у берега. Во все стороны летят камешки и земля. Я бегу к машине, тяну на себя дверь. Дверь открывается, я обнимаю маму, а она еще не выбралась из машины, даже ремень безопасности не отстегнула. От нее пахнет солью и водорослями. Ее белый топ испачкан шоколадным тортом.

«Я приехала, как только позвонили. Где он? – спрашивает она. – Его нашли?»

Она торопливо возится с ремнем безопасности, а когда перебрасывает ноги через порожек, от ее туфли отлепляется кусок сухой водоросли. Он летит по воздуху и садится на плечо полицейского, стоящего позади меня.

«Миссис Мэйн? – спрашивает он. – Мы продолжаем поиски вашего сына».

Мама издает странный звук – так кричала бы умирающая кошка в далеком проулке. Полицейский ведет ее на берег. Обнаженные руки мамы бледны и покрыты «гусиной кожей». Мне хочется подбежать к ней и накрыть ее своим пальто. Я молча иду за ней и полицейским и гадаю – меня-то они видят или я тоже исчезла?

Мы стоим на самом краешке Ханури-Пойнт и смотрим, как сотрудники береговой охраны садятся в спасательный катер. Мой отец ходит туда и сюда по берегу за маяком и всех встречных спрашивает, не видели ли они чего-нибудь. И вдруг он останавливается и что-то подбирает с земли. Это какая-то одежда. А может быть, просто мусор. Отец держит находку в руках и рассматривает ее. Что он делает? Почему он не в море, не в воде? Почему он не ищет Эдди? Я опять указываю в ту сторону, где Эдди шлепал по мелководью, но на меня никто не обращает внимания. Много людей бродят по воде, покрытой белой пеной, смотрят себе под ноги, ищут маленького пропавшего Эдди.

«Вон там», – говорю я. Но опять меня никто не слушает. Я подхожу к кромке воды, но падаю на гальку. Дрожа и что-то бормоча, я никак не могу понять, куда смотрю – в небо или на море. Оглушительно грохочет гром. Он гремит и гремит, его эхо вибрирует в моей голове, а потом я вижу ноги отца, бегущего по гальке ко мне. В его руке – синий плащ мамы. Он укрывает меня этим плащом.

«На помощь, на помощь, кто-нибудь! – кричит он. – У нее обморок!»

Ну вот и выход. Я работаю ногами – они теперь крепкие и сильные. Я быстро проплываю под аркой и оказываюсь в открытой воде. Вижу отражение луны, и оно помогает мне найти путь к поверхности. Выныриваю и оказываюсь дальше от берега, чем я думала, – метрах в ста от прибрежных скал, не меньше. А море разволновалось. Дождь лупит по лицу. Плыву к берегу, крепко сжимая в руке футболку Эдди.

Когда мама приехала на берег, на ней не было плаща. Его принес отец. Диллон сказал правду. Значит, мама побывала на берегу в тот день раньше и забыла там свой плащ.

Глава пятая

Влажная земля холодит ступни, успокаивает боль от порезов. Я иду по безлюдному шоссе к бухте. Я оказываюсь там около девяти часов вечера.

В лодочном сарае я нахожу Тэя. Он сидит, прижавшись спиной к стене. Его голова окутана дымом.

– Черт побери, что случилось?

Вытаращив глаза, он протягивает мне одеяло. Мне кажется, что его движения замедленны. А может быть, и не кажется.

Я поднимаю руку с зажатой в ней футболкой Эдди. Минует несколько секунд – и Тэй стонет.

– Где ты ее взяла? – спрашивает он, протягивая руку к футболке.

Я не отвечаю. Вопрос риторический.

– Я нашла твою записку, – говорю я. – Кто такой «Д»? Диллон? Дэнни?

– Твой брат. Мне так жаль, Эл. Я хотел рассказать тебе.

– Что рассказать? – Мой дрожащий голос звучит тихо. – Пожалуйста, у меня в голове все перепуталось.

Тэй берет меня за руку. Может быть, боится, что я ему залеплю пощечину? Он трясется, как в ознобе.

– Я хотел рассказать тебе обо всем, но я не мог, потому что дал клятву, – шепчет он. – Я поклялся Дэнни.

Дэнни, Диллон, Тэй. Они все что-то знают, а я – в кромешном мраке.

Вырываю руку из пальцев Тэя и бреду в дальний угол, ближе к оторванной доске. Мне не хочется быть рядом с ним, но я должна услышать правду. Кладу футболку Эдди на колени и вожу кончиками пальцев по нарисованному на ней льву. Рисунок выцвел и потрескался за годы, проведенные в пещере, под грузом камней.

– Ты просто говори, – прошу я. – Скажи мне, что случилось с Эдди.

Глаза у Тэя красные – то ли от травки, то ли от лжи.

– Это был несчастный случай, – начинает он свой рассказ. – Я-то на пляж пришел только для того, чтобы взять велик Дэнни. Он его днем на берегу оставил, раньше.

– А раньше что было?

– Мы на великах поехали за дядей Миком на Пойнт, потому что Дэнни решил, что у дяди что-то нехорошее на уме. Мы увидели Мика, а он с женщиной ругался рядом с маяком. И тут вдруг началась суматоха, люди начали кричать, а Мик и эта женщина кинулись к машине и уехали. Дэнни жутко разозлился на своего отца за то, что тот с какой-то бабой спутался. Со злости он начал пинать свой велик ногами и сломал. Потом ему домой пришлось бегом бежать, на своих двоих, потому что его под домашний арест посадили, он из дома не должен был выходить. Я на велике уехал, а за его великом потом прибежал.

Я мысленно рисую себе эту сцену.

– Что за суматоха?

Тэй морщит лицо, жмурится. Я не вижу его глаз.

– Я ничего не знал о том, что там случилось. Клянусь тебе. Я бы остался и помог. А я подумал, что просто все расшумелись из-за дельфинов.

– Ты решил, что люди начали кричать из-за дельфинов? С ума сошел?

– Нет! Все было не так. Я был не настолько близко, чтобы понять, что там происходит.

Тэй умолкает. Я не тороплю его. Жду, когда он скажет мне, что же там произошло.

– Когда я вернулся, было уже темно, – продолжает он. – Я попробовал поставить на место слетевшую цепь на велике Дэнни и вдруг увидел его самого, Дэнни. Я на него жутко психанул за то, что он не сказал, что сам сюда пойдет, – было жутко холодно. Знай я, что он на берег попрется, я бы мог спокойненько остаться дома и закончить этап в компьютерной игре. Я подкрался к нему и повалил его на гальку. Но это оказался не Дэнни, я просто обознался. Это был Диллон. И тут он закричал – увидел что-то в воде. Мы с ним вошли в воду по пояс, и там точно что-то оказалось…

Голос Тэя срывается. Я мысленно готовлюсь к тому, что он скажет дальше. Кровь громко стучит у меня в висках. Я представляю Тэя и Диллона на берегу. Тэю тогда было двенадцать, а Диллону – тринадцать. Два мальчика, не знакомых друг с другом, одни в темноте, и вот-вот…

– Я не понял, что это труп, – шепчет Тэй.

– Хватит! – кричу я. – Я больше не хочу это слушать!

Перед моим мысленным взглядом мелькают образы… Тело утонувшего Эдди, покрытое водорослями и грязью, вялое, серо-голубое, разбухшее. Мне мучительно хочется узнать правду, но она мне не по силам. Я никогда не буду к этому готова.

Тэй ползет ко мне по полу. В тусклом свете его глаза кажутся остекленевшими. И вдруг он падает на меня.

– Я его схватил, – произносит он, хватая меня за волосы.

– Мне больно! – кричу я, хватаю его за руки и пытаюсь высвободиться, но он держит меня все крепче, и взгляд у него ужасный. Он словно бы смотрит сквозь меня.

– Ты пугаешь меня, Тэй. Ты должен отпустить меня.

– Я тебя держу, – бормочет он, и его горячее дыхание обжигает мое лицо. – И ты только держись, слышишь? На этот раз я тебя не отпущу, не брошу.

Господи… У него припадок… Он думает, что я – это Эдди. А вдруг он меня убьет?

– Тэй, это я, это Элси, – спокойно выговариваю я. – Отпусти меня и расскажи, что случилось.

Рука Тэя скользит мне под спину, он тянет меня к себе и прижимает к стене.

– Пожалуйста, Тэй. Перестань. Мне дышать нечем.

Он отворачивается и кричит в угол лодочного сарая:

– Я держу его. Помогите. Нет, только полицию не надо! Они решат, что это мы сделали. Подумают, что мы его убили.

– Тэй, отпусти меня.

Руки Тэя вдруг становятся вялыми, я падаю на пол. Я лежу неподвижно и дышу так тихо и неглубоко, как только могу. Мои легкие кажутся мне крошечными, словно горошинки, мне недостает кислорода. Тэй бродит по лодочному сараю, выкрикивает какие-то бессвязные слова и натыкается на стены, как слепой.

– Дэнни, стой! – кричит он. – Я нашел твой велик!

На пути Тэя возникает байдарка. Он спотыкается, падает и ложится поперек лодки. Он ругается и всхлипывает.

Немного помедлив, я спешу к нему.

– Тэй, это Элси, – говорю я, бережно прикасаясь к его плечу. Его футболка вымолкла от пота, а сам он холодный. Я боюсь, что он снова схватит меня, но он вдруг поднимает голову и спрашивает, не сделал ли мне больно.

– Все хорошо, – говорю я, потирая руку в том месте, где он ее сжимал.

– У него глаза были совсем, как у тебя. Зеленые, как море.

С моих губ срывается рыдание. Я сажусь рядом с Тэем на холодный бетонный пол и прижимаюсь спиной к борту байдарки.

– Мой отец был копом. Со дня кражи мопеда в полиции имелись мои отпечатки пальцев, и я слыхал истории про разных людей, которые оказались за решеткой за то, чего не делали, только потому, что копы где-то обнаружили следы их ДНК. Понимаю, звучит глупо, но я в эти рассказы верил. Я же держал мертвое тело, и руки у меня были в чем-то… я сначала подумал, что это кровь. Его кровь! Я был напуган. Жутко напуган.

– Он был в крови? – спрашиваю я, чувствуя, как слезы застилают глаза.

Тэй утирает пот со лба.

– Я подумал, что это кровь. А на самом деле это была смазка с велика Дэнни. Я это только потом понял.

На нем не было крови. Это немного утешает. Но ненадолго.

– Я разжал руки, отпустил его, – говорит Тэй едва слышно. – Вряд ли я этого хотел, но он был такой тяжелый, и у меня плечо заныло так, словно вот-вот отвалится рука. И когда он выскользнул из моих рук, сразу так легко стало. Как будто время назад отмоталось.

– Скажи мне, что это неправда, – шепчу я. – Скажи, что не отпустил его.

– Жаль, что нельзя повернуть время обратно и принести его домой, к тебе.

У меня закладывает нос, кровь стучит в висках. Я несколько раз подряд глубоко вдыхаю и выдыхаю, чтобы овладеть собой.

– А Диллон что делал? – спрашиваю я. – Он тебе помогал?

– Он был там, он стоял прямо позади меня, но он жутко дрожал, просто трясся весь, и то и дело на камнях оскальзывался. А когда Эдди выскользнул из моих рук, Диллон бросился в воду, но было слишком поздно. Похоже, он головой о камень ударился… Потом еще ходил по воде, пошатываясь. Я пытался его удержать, но он просто убежал.

Я своим ушам не верю. Мысли бешено мечутся у меня в голове. Диллон. Тэй. Дэнни.

– И ты не побежал за Диллоном?

– Хотел, но мне помешал Дэнни. Он прятался в высокой траве за пляжем и наблюдал за нами. Он в итоге вернулся за своим великом и увидел меня с мертвым Эдди. Он не отпустил меня, не дал побежать за Диллоном. Заставил пойти домой.

– Ничего не понимаю! Ты, Дэнни и Диллон – вы все видели тело Эдди в воде, и никто из вас никому ни слова не сказал! Последние пять лет я гадала, где оборвалась жизнь Эдди, что с ним случилось, а ты все знал! Ты все это время все знал! Ты уничтожил мою жизнь, Тэй. Вы, все трое, ее разрушили.

Тэй обхватывает себя руками и начинает раскачиваться назад и вперед.

– Ты должна поверить, как мне стыдно и жалко, что все так вышло.

– Почему ты ничего не сказал? – снова спрашиваю я, едва ворочая языком. – Даже потом. На следующий день. Через неделю – почему?

– Дэнни заставил меня поклясться.

– Почему?

– Не знаю. Он старше, я ему доверял.

– Врешь ты, Тэй. Почему ты мне не скажешь правду? Ты его защищаешь, да?

– Нет, клянусь тебе.

Я закрываю глаза. Голова кружится. Хочется лечь и исчезнуть, но я заставляю себя разжать веки и продолжить этот кошмарный разговор.

– Так значит, ты и с Диллоном как-то договорился?

– Нет. Его я с тех пор не видел. Увидел только несколько месяцев спустя.

– Почему же тогда ничего не сказал?

– Не знаю. Дэнни должен был разыскать Диллона и уговорить его не ходить в полицию. Он сказал мне, что они обо всем договорились, что они с Диллоном вместе сожгли футболку Эдди и что Диллон никому ничего не расскажет. Но он соврал, Элси. Дэнни и не думал говорить с Диллоном, потому что он трус. Клянусь тебе, я не знал, что он прячет футболку в пещере. Узнал только несколько дней назад. Когда я ему сказал, что Диллон в больнице, он страшно распсиховался – начал говорить, что все случилось из-за нас с тобой и что он меня предупреждал, что я должен от тебя держаться подальше. Вот тут-то он мне и выдал, где лежит футболка. Я никак не думал, что ты ее разыщешь, – я все это время пытался придумать, как быть.

Я встаю и иду к дальней стене лодочного сарая, где лежит футболка, Тэй бредет за мной.

– Как она у тебя оказалась?

Я показываю Тэю футболку Эдди, совсем как дознаватель на допросе в сериале «Расследование на месте преступления», но только сейчас все по-настоящему, не в кино, и улика – вещь, принадлежавшая моему брату-двойняшке. На сердце пусто и в то же время тяжело.

– Все произошло так быстро, – выкрикивает Тэй. – У меня руки были скользкие из-за смазки. Когда я его отпустил, у меня почему-то пальцы зацепились за что-то. Наверное, в футболке дырочка была. Я услышал, как ткань рвется, а потом Эдди ускользнул, а его футболка осталась у меня в руках.

И вдруг снова все откручивается назад. Отец говорит Эдди, что красную футболку надевать нельзя, потому что она дырявая. Звонит телефон, Эдди убегает наверх. А потом мы сидим в машине, и Эдди ухмыляется, радуясь тому, что на нем любимая красная футболка с желтым львом.

У меня сжимается горло.

– А когда ты написал Дилону записку?

– После вечерники на Ханури-Пойнт. Я сразу понял, что он – тот самый мальчишка с пляжа, и тут он сказал, что ты – его сестра. Мне стало худо. Он пришел на встречу со мной, но мне не дал и слова сказать. Только спросил, где футболка, а когда я сказал, что у меня ее нет, он заехал мне по носу и велел держаться подальше от тебя. А когда я об этом поговорил с Дэнни, тот сказал, что, если я тут останусь, правда рано или поздно выплывет наружу, и тогда у всех нас будут серьезные неприятности.

Я пытаюсь соединить вместе кусочки головоломки. Сбитые в кровь костяшки пальцев Диллона – а я подумала, что это из-за обезвоживания… Синяк на переносице у Тэя – он утверждал, что ударился во сне… Ссора Тэя с Дэнни… Исчезновение Тэя. Столько знаков, которые я не заметила.

«Может, просто не смотрела», – сказал Дэнни в тот день, когда я спрыгнула с уступа в бухте.

Он был прав. Все эти знаки я видела. Просто неправильно их прочла.

Я вспоминаю ту ночь, вечеринку на Пойнте. Вспоминаю, как отчаянно мне хотелось поцеловаться с Тэем, и как мне было не по себе, когда он убежал, и как я злилась на Диллона за то, что он испортил такой прекрасный момент. И все это время эти трое утаивали от меня самую ужасную тайну.

– Ты отпустил его, не удержал… – говорю я.

Вот откуда взялись страшные сны Диллона.

Парень, которого я люблю, не удержал мертвого Эдди. Я никогда не прощу Тэя. Никогда.

– Забери свои вещи отсюда, – шепотом говорю я. – И никогда не возвращайся.

– Нет, прошу тебя, – умоляет Тэй. – Я хочу, чтобы ты простила меня. Я люблю тебя.

– Уходи. Немедленно.

Тэй неуклюже запихивает снаряжение для дайвинга в рюкзак. У него из носа текут сопли. Спотыкаясь, он уходит, отодвинув болтающуюся на гвоздях доску в стене, и идет по прибрежной гальке. Я слушаю, как затихают вдали его шаги. Я разбита на части. От меня остался только маленький кусочек. Это Эдди.

– Эдди, – шепчу я в темноту, – ты там?

– Я здесь, – отвечает Эдди.

Но я его нигде не вижу.

Глава шестая

Воспоминания. Очень старые. Мы с Эдди вдвоем лежим на диване после того, как он в очередной раз побывал у врачей. У него на сгибе локтя – повязка в том месте, откуда брали кровь для анализа.

«Они там помазали волшебной мазью», – говорит Эдди и протягивает мне руку, чтобы я ее поцеловала.

Я целую его руку.

Я так завидую ему, ведь меня никто не мажет волшебной мазью и не берет у меня кровь для анализов.

Диллон лежит на полу у наших ног.

«Хотите ЭУТ) посмотреть?» – спрашивает он.

Мы говорим да. Эдди хочет «Принцессу льда»[13].

«Мам! – кричит Диллон. – Двойняшки хотят видик посмотреть. Можно, я включу?»

Мама приносит нам какао и плед. Она укрывает нас.

«Да. А потом вы все пораньше ляжете спать».

Диллон ложится рядом с нами на диван. Эдди прижимается ко мне:

«Элли, а если у меня еще заберут кровь, я умру?»

«Вряд ли. Если у тебя еще заберут, ты сможешь взять у меня, сколько надо. Мы же с тобой одинаковые».

«Элли, если я умру, ты пойдешь со мной?»

«Ладно. А еще Диллон. Ты же с нами, правда?»

«Угу, – бурчит Диллон. – Ну ладно, начинается уже».

Глава седьмая

На следующий день после откровений Тэя я решаю двинуться вперед со своим планом погружения в подводное ущелье, чтобы потом навсегда уехать с Черного острова. Незачем мне здесь оставаться.

Я дожидаюсь темноты, чтобы меня никто не заметил.

Когда я захожу в больницу попрощаться с Диллоном, он спит. Засовываю записку под подушку. В записке одно-единственное слово: «Прости». Родители в комнате для родственников. Они переругиваются – спорят насчет того, как часто мать может ночевать в отцовской квартире.

Денег на такси у меня нет, так что возвращаться домой приходится на автобусе. В бухту я добираюсь вскоре после полуночи. После всей этой беготни у меня разболелись ноги, но хотя бы у меня с собой памятный крест Эдди, который я забрала с Ханури-Пойнт. Вторая ленточка пропала, но я вынимаю шнурок из одной кроссовки и крепко-накрепко привязываю к перекладине креста. У меня есть все, что нужно, кроме фонарика – в нем села батарейка. Но я нахожу старый фонарик в ящике кухонного стола. Остается только надеяться, что он станет работать в воде.

«Черный ласт» закрыт, но мне хочется в последний раз повидаться с Миком и Дэнни. Заглядываю в окно… У меня сердце уходит в пятки.

На барном табурете сидит моя мать с бокалом вина.

Я ничего не понимаю. Может быть, она меня разыскивает? Неужели она знает обо всем?

Но тут все становится ясно.

Она соскальзывает с табурета и идет к краю барной стойки. Ее курчавые волосы уложены и покрыты лаком, ее губы накрашены моей рубиново-алой помадой. Мик тянется к ней, она – к нему… и вот они в объятиях друг друга. Он склоняет голову.

Дядя Мик. Любовная связь. Мой отец, подобравший плащ на берегу. И мама, приехавшая на берег без плаща.

Мама таки была там в тот день. До того, как ей позвонили. До того, как пропал Эдди. Диллон об этом знал, знал и мой отец.

Я сбегаю по ступенькам, бегу по гальке, взлетаю на уступ.

Намотав на руку скользкую веревку, я увожу от причала «Полдороги».

Мотор заводится сразу.

Прибавляю газ. Моторка резко уходит по дуге вправо, и меня швыряет на дно лодки. С трудом поднимаюсь и работаю рулем. Веду лодку прямым курсом до тех пор, пока не ухожу из бухты. А потом на полной скорости вперед с выключенными фарами. Моя цель ждет меня. Я не должна оглядываться.

Ближе к концу мыса я сбавляю скорость, чтобы найти место для погружения. Включаю передние фары и сразу вижу буй. Он отсвечивает в огнях фар, белая пена окружает его. Несколько минут сижу на скамье и смотрю по сторонам. В последний раз я озираю горизонт Черного острова. Высоко в темно-синем небе плывут перистые облака. Кайры вьются около верхушки маяка, призывают подружек. Вдалеке гулко тарахтит нефтяной танкер, он медленно уходит в Северное море, во мрак.

Я очень долго натягиваю гидрокостюм. Его прорезиненная ткань кажется толще и грубее, чем обычно, пальцы работают неловко, неуклюже. С колоссальным трудом захватываю складки ткани, чтобы как следует натянуть штанины на бедра. Балластный пояс кажется мне легче, чем всегда. Считаю грузы. Их три, но я не помню – не должно ли их быть четыре?

В голове туман, но я точно знаю: всего балласта должно быть семь килограммов. Добавляю еще один груз и застегиваю пряжку на талии.

Бегунок «молнии» гидрокостюма заклинивает на середине груди. Дергаю и дергаю его, но ничего не получается. Все не так, наперекосяк, недоделано и непродуманно. Запихиваю футболку Эдди в карман, оборачиваю вокруг запястья ремешок фонарика и включаю его. Он несколько секунд мигает, но потом светит ровно. Свет проникает под поверхность воды, и она кажется зеленой. Там, внизу, все выглядит таким безмятежным. Наконец я беру деревянный крест и лягушонка Джаспера и засовываю их за балластный пояс. Затем опускаюсь с борта лодки в воду.

Температура тела сразу понижается. Я плыву к бую, отдавая себе отчет в том, что энергии я могу потратить ровно столько, сколько нужно, чтобы добраться до старта. Делаю три глубоких вдоха. Четвертым вдохом я набираю в легкие столько воздуха, сколько могу удержать, и стараюсь, чтобы этот воздух проник в каждую мою частичку. После этого я погружаюсь.

Свет фонаря выхватывает из темноты крошечные крупицы, которые обычно не видны в воде, – прозрачные бусинки планктона, песчинки, поднятые со дна зарывающимися в песок скатами. Вода обтекает мое тело, я опускаюсь вдоль троса головой вниз. Я нарушаю совет Дэнни, но так быстрее. Течение пытается отнести меня в сторону от троса. Я погружаюсь все ниже и ниже, рассекая воду.

Останавливаюсь, чтобы передохнуть и уточнить время… И тут у меня екает сердце. Я забыла надеть часы для дайвинга. Но это не важно. Мне нужно просто добраться до дна.

Что-то проплывает надо мной, наверное. Трос сотрясается. Наверное, просто волны от лодки раскачали буй. Моя куртка надувается в тех местах, где под нее попала вода. Она холодная, я стыну изнутри. Скольжу дальше, ниже и освещаю фонариком свой путь ко дну.

Спазмы сводят грудную клетку. Но нет, я еще не могла пробыть под водой две минуты.

Подо мной – пылевое облако. Мне нужно только преодолеть его, а дальше меня будет ждать Эдди. Я опускаюсь ниже и нащупываю в кармане футболку. Мне мешает фонарик. Снимаю ремешок с запястья и засовываю фонарик за пояс, чтобы взять футболку. Красный кажется здесь бесцветным.

Грудная клетка перестала пульсировать. Проклятие. Видимо, в какой-то момент я ошибочно выпустила слишком много воздуха, и теперь мне нужен кислород. Придется вынырнуть и все начать снова. Я не покину Черный остров, не попрощавшись с Эдди. Собираюсь с силами, чтобы по-лягушачьи всплыть…

Стоит мне перевернуться ногами вниз, как слышится громкое шипение и хлопок. И я возвращаюсь в прошлое, в тот самый день.

«Где фины? Где Озорник? Где Сандэнс?» – спрашивает Эдди. Он сидит в воде, и вокруг него плещутся легкие волны.

«Пойдем. Надо вытереть тебя».

«Нет. Хочу Диллона».

«Диллон далеко, вон там. Он, наверное, со всей стаей дельфинов, и они с ним – потому что он не шлепает по воде руками и ногами так громко, как ты. Ну, вставай».

Эдди не слушается. Я наклоняюсь и хватаю его за руку. Руки у него холоднее, чем у меня.

«Хочу финов!» – кричит он, глядя на меня.

«Ладно, тогда иди. Иди и найди Диллона. Они вон там. Иди, иди. Плыви к дельфинам»

«Я сам не хочу».

«Пора тебе уже что-то делать самому. Я не всегда буду рядом, не всегда смогу нянчиться с тобой».

Я отталкиваю руку Эдди и отворачиваюсь, чтобы поискать глазами отца. А его все еще нет. Эдди неуклюже встает на ноги в воде, потом плюхается на живот и начинает плыть.

«Эдди, нет! Не надо! – кричу я. Иду по воде за ним и хватаю его за руку выше локтя. – Эдди! Назад!»

Что-то сбивает меня с ног. Моя голова оказывается под водой всего на секунду, нас накрывает волна. Барахтаюсь в воде, высовываю голову на поверхность. Эдди исчез.

«Эдди! – кричу я, задыхаясь от страха. Я веду взглядом вдоль руки, от плеча до кончиков пальцев, но ничего не чувствую. Руки Эдди нет. Вместо нее – толстый липкий лист водоросли, обернувшейся вокруг моего запястья.

Наконец заполнено последнее белое пятно в моей памяти. Во всем была виновата я. Не имеет никакого значения, где были мама и отец, где Диллон. Не имеет никакого значения и то, что Тэй, в принципе, мог вытащить тело Эдди из воды. Все это не имеет значения, потому что это я велела ему плыть.

Я принимаю решение. Я не буду всплывать.

Тело спорит с этим решением.

Поднимайся наверх, тебе нужен воздух. Ты можешь убежать, уехать на север, начать новую жизнь.

Не надо спешить. Оставайся внизу, тебе не для чего возвращаться.

Отпускаю трос и плыву вниз, к Эдди. Вспоминаю о лягушонке Джаспере и вынимаю его из-за пояса. Я смотрю вниз в тот самый миг, когда выскальзывает фонарик. Провожаю взглядом свет, уходящий в полумрак и гаснущий в бездне. Вот оно. Вот мое время.

Прости, что мне пришлось так долго искать тебя, Эдди.

Свет возвращается и ослепляет меня. Рыбы-ангелы не в небесах, они здесь… А потом меня окутывает мрак.

Часть пятая

СЕЛИЯ. Какие рыбки попадают в рай, когда умирают? ЭДДИ. Рыбы-ангелы! Но я в ангелов не верю!

СЕЛИЯ. Рыбы-ангелы – это не ангелы. Они красивее и ярче всего, что может быть на небе.

ЭДДИ. Ярче самой яркой звезды?

СЕЛИЯ. Ярче, чем все самые яркие звезды, все вместе. Ни за что не заблудишься, если поплывешь за рыбой-ангелом.

Глава первая

Струи дождя больно лупят по моему лицу, колют щеки. Я сажусь. Дэнни привязал «Полдороги» к борту другой рыбацкой лодки, и мы медленно плывем к бухте. Скалы вокруг Ханури-Пойнт окутаны туманом, и даже сейчас, в темно-лиловом мраке ночи, я вижу мощную волну отлива.

– Ты шпионил за мной, – говорю глухим, хриплым голосом.

– Ты украла моторку.

Чувствую я себя так, словно на меня навалили несколько мешков с песком. Опускаю руку, чтобы расстегнуть пряжку балластного пояса, но на мне его нет. Нет и креста Эдди. Куртка гидрокостюма спущена на талию, вместо нее – сухая кенгурушка с капюшоном.

– Ленточки! – кричу я. – Где они? Ты должен остановить лодку. Я должна забрать их.

Ползу к подвесному мотору, тянусь к шнурку стартера, но крепкая рука ложится мне на плечо и тянет обратно.

– Джоуи!

Он притягивает меня спиной к себе и крепко обхватывает руками. Я пытаюсь вырваться, хватаю его за ворот.

– Вы все испортили!

– Ты могла погибнуть!

– А я хотела умереть! – рыдаю я.

Джоуи трясет меня за плечи.

– Нет!

Я колочу его кулаком по руке, пока хватает сил.

Отворачиваюсь и кладу голову на край кормы. Белая пенистая полоска тянется за лодкой, будто гигантская поролоновая лента.

Глава вторая

В бухте, на берегу, Мик и Рекс ждут нас около машины Мика.

– Ее надо бы в больницу отвезти, – говорит Джоуи. – Ей плохо.

– Нормально мне! – бурчу я, беру у Рекса полотенце и накрываю им плечи.

– Да, она в порядке, – говорит Дэнни. – Я отвезу ее домой.

Пару секунд все стоят как вкопанные. Наконец я не выдерживаю и забираюсь на заднее сиденье, потому что мне просто нужно сесть. Когда Мик садится на пассажирское сиденье, я наклоняюсь и шепчу ему:

– Я видела вас с моей мамой.

Мик нервно кашляет.

– Она… Я… Мы просто разговаривали. Она думала, что ты в больнице – она тебя потеряла и пошла искать. Она ушла как раз перед тем, как Дэнни обнаружил, что пропала наша лодка.

Дэнни садится за руль, я откидываюсь на спинку сиденья. Я не должна была здесь оказаться. Я и жива-то быть не должна.

Когда машина тормозит перед нашим домом, распахивается створка ворот, выбегает мой отец, дергает на себя дверь и вытаскивает меня:

– Где ты была?

В его голосе я слышу отчаяние. Он трясет меня за плечи и оглядывает с головы до ног. Он видит мои мокрые волосы, замечает, как я измождена. Я ничего не успеваю ответить.

В этот момент Мик открывает дверь машины и говорит отцу, чтобы тот отпустил меня.

У меня на глазах лицо отца искажает гримаса злости.

– Ты! – орет он на Мика. И встает так близко к нему, словно собирается его забодать. – Да как ты смел приблизиться к моему дому после всего, что натворил?

Мик пятится назад и выставляет руки перед собой – вы бы так поступили, если бы на вас лаяла злая собака.

– Поверь, меньше всего мне хотелось сюда приезжать, но твоя дочка чуть не утонула, и мне хотелось убедиться, что дома кто-то есть, кто сможет о ней позаботиться.

– Хочешь сказать: надеялся, что тут окажется моя жена? Гад ты, гад ползучий.

– Папа, не надо…

Отец словно бы не слышит меня и продолжает кричать на Мика. Дэнни сидит в машине, цепко сжав руками руль. Вид у него такой, словно он готов в любой момент сорваться и уехать.

– Пожалуйста, Колин. Дело не в Селии. С этим давно покончено. Дело в Элси и в том, что лучше для нее.

– Не тебе меня учить, что лучше для моей дочери. Ты ни черта не знаешь о моей семье!

– Неужто? Так это я ни черта не знаю про то, что Элси почти каждый день приходит в «Черный ласт», потому что дома ей находиться невыносимо?

– Пойдем в дом, па, – говорю я и пробую потянуть отца за рукав, увести за ворота. Мне страшно – вдруг Мик выдаст еще какие-то мои тайны?

– Ты иди, – цедит сквозь зубы отец. – А я останусь тут.

Но я стою на месте.

– Мало тебе, что ты хотел увести у меня жену, так теперь тебе и дочь моя понадобилась?

– Да какой из тебя отец? Из тебя и мужик-то никакой. Одному Богу известно, почему Селия выбрала тебя.

– Не говорите с ним так! – кричу я Мику. – А то вы не понимаете, что в нашей семье все наперекосяк из-за вас? Если бы вы в тот день не были с моей мамой на Пойнте, Эдди мог бы остаться жив! И если бы Дэнни не грохнул свой велик, все тоже могло пойти иначе – Тэй бы не уехал, а я бы еще тогда узнала, что же стряслось с Эдди. Это вы виноваты! И он!

Я указываю на Дэнни. Он смотрит на меня через окошко в дверце машины. Его лицо за стеклом подернуто дымкой. Он качает головой – похоже, хочет меня предупредить, чтобы я не выдала еще какие-то секреты. Но уже слишком поздно. Мик в сердцах стучит кулаком по двери машины и требует, чтобы Дэнни вышел.

– Эта она о чем, Дэнни? Я-то думал, твой велик в тот день украли. Думал, Тэй украл твой велик.

Сколько же было сказано лжи…

– Скажи им, Дэнни, – говорю я. – Хоть теперь скажи правду, потому что я сразу пойду в полицию.

– Не буду я про это говорить, – говорит Дэнни сквозь зубы. – Наговорился уже.

– Наговорился? Да ну? Как это может быть, если ты никому ни слова не сказал?

– Я говорю об этом. Я говорю сам с собой каждый день. Думаешь, я не жалею о том, что в тот день потащился за отцом на Пойнт? О том, что сломал велик?

– Дэнни, о чем ты? – оторопело спрашивает Мик. – Отец Тэя нашел твой велик в своем гараже. И когда это ты за мной потащился?

Дэнни зябко ежится, а потом выкладывает всю правду.

– Тэй не крал мой велик, – говорит он. – Я его расколошматил, проследив за тобой, когда ты на Пойнте встретился с этой женщиной. А Тэя я запугал. Сказал ему, что он должен признаться в краже моего велосипеда, иначе я всем расскажу, что он натворил.

– Кто такой Тэй? – спрашивает мой отец. – И при чем тут это вообще?

– А что натворил Тэй? – спрашивает Мик. Он побледнел, у него дрожит подбородок.

Дэнни захлебывается слюной.

– Тэй ничего не натворил. Он пытался помочь…

– Это ты выгнал Тэя! – кричу я во всю глотку, Мик хватает меня за плечи, чтобы я не бросилась на Дэнни. – Я знаю: он тебя защищал. Мы бы давно узнали, что случилось, если бы не ты и твое вранье! Сволочь ты, и я надеюсь, что ты сгниешь в аду!

Отец взрывается:

– Может быть, кто-то из вас все же объяснит, что тут происходит?

Он стоял совершенно неподвижно, прижав ладонь к губам все время, пока говорил Дэнни. А когда Дэнни дошел до того момента, когда Диллон убежал с берега, все тело отца содрогается.

– Почему же ты не рассказал всем, что произошло? – с горечью спрашивает Мик.

– Потому что я был глупым мальчишкой, – понуро отвечает Дэнни. – Я не хотел, чтобы ты узнал, что я за тобой шпионил. Думал, если ты про это узнаешь, то запретишь мне сюда приезжать. Еще потому, что мне было стыдно из-за того, что я грохнул новый байк – он же дорогой был. И потому что я не хотел верить во все это. В то, что стало с тем малышом. В то, что ты и эта женщина…

Эта женщина. Моя мать. Порыв ветра налетает на нас. Мне мучительно хочется уйти в дом и вытереться полотенцем. Хочется лечь и не вставать никогда. Вдалеке слышна сирена. Мы все слышим этот звук.

– Не звони в полицию, Элси. Они же были совсем маленькие, – просит Мик.

Но я уже знаю, что никуда звонить не стану. Тэй и Дэнни не виноваты. Эдди погиб из-за меня. Кровь приливает к голове. Я не удерживаюсь на ногах и теряю сознание, припав к плечу отца.

Глава третья

Когда я просыпаюсь, за окнами темно. В углу комнаты горит настольная лампа, а часы, стоящие на телевизоре, показывают одиннадцать ночи. Я не представляю, какой сейчас день и сколько времени прошло с того момента, как я отправилась на поиски Эдди. Я лежу на диване, укрытая стеганым одеялом, а под головой у меня как попало сложены все четыре диванные подушки. У меня пересохло во рту, в горле пожар. Даже дышать больно. А еще я не чувствую ног. Вытягиваю руку, проверяю… ноги на месте, но на ощупь холодные.

– Эй… – хрипло выговариваю я.

Отец входит в гостиную. На нем коричневый шерстяной джемпер. До меня долетает табачный запах.

– Привет, детка, – негромко говорит отец, и мне вдруг хочется плакать. – Как чувствуешь себя?

Он подходит и садится на краешек дивана около моей головы. Он не прикасается ко мне, но так близко мы с ним друг к другу не были уже очень, очень давно.

– Холодно, – говорю я. – Ты с мамой говорил?

– Она знает, что я тут, с тобой. Я пока ей не говорил, что случилось. Она и так напугана ужасно…

Я жду, что он примется меня отчитывать, но он продолжает говорить полушепотом.

– С твоим братом плохо.

– Знаю.

Я поворачиваю голову к спинке дивана. От потрепанной обивки противно пахнет.

– Поужинать хочешь? Я пасту приготовил.

При мысли о еде меня подташнивает. Натужно кашляю, как старушка.

Отец протягивает руку и трогает мой лоб:

– Ты горячая.

– А мне холодно.

– Я тебе принесу еще одно одеяло, – говорит отец, но не уходит. – Тот парень приходил, – добавляет он. – Хотел узнать, как ты.

У меня сосет под ложечкой. Тэй. Парень, который мне врал. Парень, который бросил моего брата, не вытащил его из воды. Я чувствую, что краснею, когда вспоминаю наши обнаженные тела в лодочном сарае. Ненавижу его за то, что все еще тоскую по нему.

– Что он сказал?

– Я его поблагодарил за то, что вчера ночью он спас тебе жизнь.

Он говорит о Дэнни. О том, кто перечеркнул все мои планы. О том, кто пять лет прятал футболку Дэнни в мокрой тухлой пещере.

– А я не хотела, чтобы меня спасали, – ворчу я.

Отец резко произносит:

– Хватит, Элси. Ты хоть представляешь, каково мне было увидеть этого человека на пороге моего дома? Явился со своим сынком и говорит, что они только что спасли тебя, а то бы ты утонула. Да что ты вообще делала в море посреди ночи?

– Я пыталась найти Эдди.

– Проклятие, Элси! Неужели нам мало того, что мы Эдди потеряли?

– Я просто хотела увидеть, куда он ушел.

– Его там нет! Его нет нигде! – Отец опирается на подоконник и прижимается лбом к стеклу. – Он исчез.

– Если он исчез, значит, и я тоже исчезла.

– Нет. Ты здесь.

– Неужели? Правда? А я думала, меня никто не замечает.

Отец выходит из комнаты. Я гадаю – неужели я вправду хотела сказать именно это, когда заявила, что не хотела, чтобы меня спасали? План был другой – бежать. Убежать, чтобы никто и никогда меня не нашел. Но, оказавшись на глубине, я приняла решение не возвращаться. Видимо, глубина сыграла злую шутку с моим разумом.

Когда я просыпаюсь снова, я лежу в кровати в своей спальне. Ищу глазами Джаспера и вспоминаю, что его нет. Звонит городской телефон, и я слышу негромкий отцовский баритон. Будь у меня силы, я бы тихонько прокралась к тому аппарату, который стоит в холле. Стоит мне сглотнуть слюну – и я чувствую жуткую боль в горле.

Отец стучит в дверь моей комнаты и ждет. Я не шевелюсь. Через какое-то время он заглядывает ко мне:

– Можно войти?

Он переоделся и принял душ. Входит и ставит на тумбочку у моей кровати чашку чая. Нервно потирая руки, сообщает мне, что я проспала три дня подряд, что приходил врач и прописал мне антибиотики из-за воспаления горла.

– Это мама звонила? Как Диллон? Все хорошо?

Лицо отца перекошено гримасой муки.

– Ему разрезали горло.

– Значит, его заставляют есть?

Отец снова потирает щеки.

– Не знаю, что с ним делают. Его изолировали. Закрыли моего мальчика.

Я молчу, пытаясь сообразить. Диллону разрезали горло. Из-за того, что случилось в тот треклятый день.

– Мы его можем навестить?

– Да. Вставай и одевайся. – Отец открывает мой шкаф. – Это подойдет?

Он протягивает мне темно-синий джемпер. Я беру его и натягиваю через голову. Когда-то он был в обтяжку, а теперь висит на мне. Похоже, я здорово заболела.

– А ты по-прежнему жалеешь, что погиб Эдди, а не я?

Отец замирает, потом медленно идет ко мне:

– Что? Конечно нет! С чего ты это взяла, скажи, ради всего святого?

Он прижимает ладони к моим скулам и держит меня так крепко, что я не в силах пошевелиться.

– Но я же слышала. На следующий день после того, как он пропал, в спальне ты сказал: «Почему именно он?»

Отец смотрит на меня озадаченно, потом прижимается губами к моим волосам и всхлипывает:

– Нет, детка. Я говорил не об Эдди.

– О ком же?

И тут я понимаю: ответ мне ясен.

– О Мике? Ты их видел вместе, да? В тот день на Пойнте?

Отец смотрит на меня вытаращенными глазами.

– Я все поняла, – говорю я. – Ты ее с кем-то увидел, пошел за ней, но она успела уехать. А потом ты нашел на берегу ее плащ, когда искал Эдди.

Отец печально кивает:

– Мик был бойфрендом твоей мамы до меня. Она его бросила ради меня, но потом, со временем, видимо, решила, что ошиблась. Между ними опять что-то произошло, когда вам с Эдди было по девять или десять. Она чуть было не ушла от меня, но я уговорил ее остаться. Она пообещала, что больше никогда с ним не увидится. Как я понимаю, обещание сдержать ей не удалось, и я ее за это наказал. А надо было дать ей уйти.

– Прости, папа, – говорю я пристыженно.

– Не надо извиняться. Я ушел от вас, от моих детей. И с этим мне придется жить.

У него такое лицо, словно он вот растает, как восковая кукла. Мне хочется обнять его и сделать так, чтобы он не растаял. Мы соединены между собой в нашей вине.

Он ненавидел не меня, а себя.

Глава четвертая

По просьбе Диллона мне разрешили зайти к нему на несколько минут и побыть с ним наедине. Он сидит в кровати, с подушками под спиной, и решает кроссворд. Никаких трубочек к нему не тянется. И ванилью не пахнет. Но он все равно худой как щепка.

Увидев меня, он выпрямляется и протягивает ко мне руки.

– Ходят слухи, что ты славно поплавала, – говорит Диллон, крепко меня обнимая.

Чувство такое, что мы снова неразрывно связаны, и впервые со дня своего «заплыва» я рада тому, что жива. Вся злость на брата, распалявшая меня еще несколько дней назад, испарилась. Видя его здесь, в больнице, я понимаю, что с ним сотворили семейные тайны.

– Точнее, поныряла, – улыбаюсь я.

– Господи, Элси… Я не знал, что это может оказаться настолько опасно!

Он подвигается в сторону, чтобы я могла сесть рядом с ним.

– Ты ешь сам, Дилбил? Никаких трубочек?

– Понемногу. Мне дают по полпорции еды. Говорят – не буду есть, опять глотку разрежут. Я не хочу торчать в закрытой палате.

Голубые глаза моего брата кажутся слишком большими на осунувшемся лице. Не могу удержаться и пристально смотрю на него. Я все еще в поиске ответов.

– Теперь все хорошо с тобой? – спрашивает Диллон.

– Легкая инфекция. Я отключилась и наглоталась морской воды, но в целом все нормально.

Диллон вдруг наклоняется ко мне и еле слышно произносит:

– Слушай, у нас всего несколько минут, а потом придут мать с отцом на сеанс семейной психотерапии. Ты футболку нашла?

Я киваю. У меня нет сил рассказать обо всем, что произошло за последние несколько дней.

– Да, нашла. Дэнни ее прятал. А ведь ты даже не знаешь, кто такой Дэнни, да?

Диллон качает головой.

– Он – двоюродный брат Тэя. Он в ту ночь тоже был на Ханури-Пойнт. И все видел. Послушай… Тэй мне все рассказал. Теперь уже все знают, и это была не твоя вина.

Диллон плачет. Меня словно бы подбрасывает вверх, как поплавок, но я овладеваю собой, погружаюсь и стараюсь успокоить брата.

– Почему ты не пошел и не позвал кого-нибудь на помощь? Почему никому не рассказал, что случилось? – шепчу я.

Я все еще не могу понять, как это вышло, что три человека могли так долго молчать.

Диллон утирает слезы:

– Сто лет мне казалось, что я все это выдумал или что мне это приснилось. А потом у меня начались жутко яркие ночные кошмары. А когда я наконец понял, что все это могло случиться по-настоящему, я решил, что теперь уже слишком поздно. Я знал, что Эдди погиб, и я не хотел, чтобы отец и мать узнали, что я нашел его тело, но не вытащил из воды. Мне было так стыдно. Я боялся, что это разрушит нашу семью. И вдобавок моя кровь была на футболке Эдди.

– Что?! Почему?

– Когда я искал Эдди, я ударился головой о камень. Тэй пытался мне помочь и прижал мокрую футболку Эдди к моему затылку. Я это помню как в тумане. Наверное, у меня было небольшое сотрясение мозга.

Представляю, как Тэй пытается помочь Диллону. Это как-то плоховато вяжется с образом Тэя, который не вытащил тело моего брата-близняшки из воды.

Повторяю Диллону, что он ни в чем не виноват.

– Почему же ты позволил мне влюбиться в Тэя? – спрашиваю я. – Ты же все знал!

– То, что ты в него влюбилась, ко мне никакого отношения не имеет. Даже тогда, когда я ему чуть нос не сломал, ты все равно за ним побежала.

Пристыженно киваю.

– Ладно, это не важно, – говорит Диллон и берет меня за руку. – Тайное стало явным. Теперь надо с этим разбираться.

Я еще не сказала ему, что Эдди не погиб бы, если бы не я…

– Я отдала Эдди его футболку, – говорю я.

Мы слышим шаги в коридоре.

– Все будет хорошо, Дил. Только… пообещай мне кое-что, ладно?

– Что?

– Просто ешь.

Диллон прижимает тощую руку к животу и шумно выдыхает:

– Постараюсь. А ты пообещай, что будешь просто дышать.

– Постараюсь, – отвечаю я.

Глава пятая

Для сеансов семейной психотерапии не обязательно, чтобы присутствовали все члены семьи. Не обязательно даже, чтобы присутствовал Диллон. У него сеансы психотерапии с разными людьми раз в неделю.

Я прохожу психотерапию с родителями. Иногда – с Диллоном, иногда – без него.

Мы говорим о чувстве вины, о тайнах, о правде. Иногда ко мне возвращается ларингит, и я молчу, а бывают случаи, когда я кричу или ухожу. Но со временем каждый из нас рассказывает свою историю.

Все видели маму с Миком в тот день. Отец, Диллон, Тэй, Дэнни.

Мама снова и снова повторяет, что в тот день, когда утонул Дэнни, она пошла на Ханури-Пойнт только для того, чтобы порвать с Миком. А я вношу уточнения и говорю ей, что видела ее в «Черном ласте» с Миком в тот день, когда я отправилась на поиски Эдди.

– Мне было так одиноко, – говорит мама. – Я была напугана, я теряла каждого из вас, вы все от меня ушли. Я пошла туда только для того, чтобы с кем-то поговорить, чтобы не быть одной.

– Что-то было? – спрашивает отец.

– Они целовались, – говорю я.

– Один-единственный поцелуй, – оправдывается мама. – Прощальный. Он был так добр. Он мне сказал, что присматривает за тобой, Элси. Чтобы уберечь тебя. Даю слово: ничего не было между нами. Да и было-то пару раз до гибели Эдди, а потом – ни разу. Клянусь.

Похоже, она не знает, что отец мне рассказал, что однажды она чуть было не ушла от него к Мику. Но почему-то я верю, что в тот день она действительно собралась с Миком порвать. Я не знаю, что это теперь значит для нее и отца. Но, может быть, они сами это выяснят.

Больше всех пострадал Диллон.

– Мне пришлось хранить все ваши тайны! – кричит он в один прекрасный день во время сеанса. – Про мамин роман, про то, что отец в тот день с берега убежал, про то, что ночью на берегу был Тэй, про то, что Элси занялась дайвингом.

– И какие чувства ты из-за этого испытывал, Диллон? – спрашивает психотерапевт заботливо.

– Злость.

– На всех?

– Нет, – фыркает Диллон. – На отца я не злился.

Отец опускает голову, мама просит еще платочек. Она утирает слезы и бросает платочки на бежевый ковролин.

– Почему ты не злился на отца?

– Потому что он не был виноват.

– Нет, Дил, – вмешивается отец. – Я был виноват. Я должен был смотреть за всеми вами.

Какое-то время мы все молчим. Психотерапевт опускает глаза. Время от времени он бросает взгляд на меня. Похоже, хочет, чтобы я что-то сказала.

– Думаю, я знаю, почему ты сердишься на папу.

– Да, Элси? – подбадривает меня психотерапевт.

Я поворачиваю голову к Диллону. Он испуган.

– Думаю, это из-за того, что в тот день отец занимался именно тем, что вы с ним задумали, – он ушел с берега, чтобы подловить маму и устроить скандал.

– Нет! Это неправда! – кричит Диллон. – Не из-за этого. Просто мне было его жалко. Это у мамы был роман, а не у него. Это она всех нас предала.

У психотерапевта заканчиваются бумажные платочки.

Потом, когда нас никто не слышит, Диллон говорит мне, что я права. А еще говорит, что подвел Эдди – тем, что не вернулся к берегу пораньше, не слушал мои крики о помощи.

Сеансы продолжаются.

Глава шестая

Произошло маленькое чудо – я сдала все экзамены. Пригоршня отметок «С» и две «А» – по биологии и технологии. Насчет «А» по биологии я Диллону не говорю. Для меня эта отметка стала почти таким же шоком, как для него результат «Без награды». Диллону разрешено пересдать экзамены в больнице – без нарушения плана лечения.

Когда я возвращаюсь в школу в конце августа, здесь все, как прежде, но в этом году нам всем придется учиться серьезнее. Этот год еще важнее предыдущего. В этом году мы должны сами себя подгонять, мы должны учиться сосредоточенно, не отвлекаться на разные глупости и к концу учебного года стать юношами и девушками, а не мальчишками и девчонками. Только бы не стошнило… В школе говорят, что в этом году мне нужно посещать занятия по большему числу предметов.

Я выбираю фотографию и надеюсь, что первый мой проект будет о смене освещенности.

Фрэнки рад встрече со мной. Мы с ним вместе обедаем, и он мне рассказывает, сколько крабов поймал за лето. Я хохочу, а он не понимает, что тут смешного. Я ему говорю, что почти все лето проторчала в больнице с Диллоном, поэтому мы и не виделись.

– А я к вам заходил домой, хотел с тобой повидаться, но твой отец мне сказал, что ты никого видеть не хочешь.

– Знаю. Прости. И спасибо, что заходил.

– Ты вправду хотела с собой покончить? Все так говорят, а я им говорю – это неправда.

Я обнимаю Фрэнки. Сегодня от него не так уж противно пахнет.

– Нет, это не была попытка покончить с собой, – отвечаю я. – Просто глупый поступок.

Я себя убеждаю в этом. На самом деле, когда я была на глубине, мне показалось, что возвращаться наверх незачем. Вот это и была глупая часть моего поступка.

Остальные относятся ко мне тихо и спокойно. Многие спрашивают о Диллоне, интересуются, могут ли они чем-то ему помочь. Даже учителя. Кто-то дает мне буклет – руководство, как справиться с горем. Я его выбрасываю в мусорное ведро, а потом все же вытаскиваю. В буклете лежит листовка, выпущенная Центром охраны дельфинов и тюленей, и написано там про «усыновление» животных. Я сую буклет и листовку в карман… У меня появилась идея.

Эйлса и кое-кто из ее свиты по-прежнему одаривают меня злобными взглядами и зубоскалят насчет Диллона, но никто на меня не нападает. Как бы то ни было, в раздевалке перед уроками физкультуры я смотрю, чтобы Эйлсы не было рядом. Больше она ко мне не притронется.

Заканчивается первая неделя после моего возвращения в школу. Когда я наконец выхожу за ворота в пятницу, я вдруг вижу знакомое неуверенное лицо. Молодец, нашел в себе силы.

– Мы можем поговорить? – спрашивает Дэнни.

Мне нечего ему сказать.

– Нет.

– Пожалуйста. Всего минутку. Выслушай меня.

– Ты мне врал. Ты меня использовал и шантажировал Тэя.

Когда я произношу имя Тэя, у меня останавливается дыхание. Я отворачиваюсь от Дэнни, чтобы он не видел моих слез, и мой рюкзак задевает его руку.

– Да, я врал. – Он тянет к себе лямку рюкзака. Я резко оборачиваюсь, и мой локоть ударяет Дэнни под ребра. – И мне стыдно. Прости меня.

Стыдно ему. Ему стыдно.

– Ты просто дай мне жить своей жизнью, – говорю я, смаргивая слезы. Но на их место тут же набегают новые и текут по щекам.

– А я буду жить своей, да?

Голос Дэнни звучит гулко и сипло. Он отпускает лямку моего рюкзака, и я по инерции отступаю назад.

– Не знаю, – бормочу я. – Я не знаю, какая у тебя жизнь.

Мне хочется уйти от него как можно дальше. Я могла бы прямо сейчас убежать. Но я не убегаю. Не могу. Дэнни закрывает лицо ладонью, а когда опускает руку, все его лицо в красных пятнах.

– Моя жизнь, – говорит он, глядя себе под ноги, – вот какая: каждое утро я просыпаюсь и жалею о том, что в тот день не прыгнул в воду и не нашел тело твоего брата, чтобы вы все могли с ним попрощаться.

Я невольно охаю. Я-то думала, что Дэнни скажет, что жалеет о том, что не смог помешать роману своего отца и моей матери, а еще о том, что мог бы не дать Эдди утонуть. Но, обдумывая его слова, я понимаю, что как раз об этом он сожалеть не может, потому что в тот день он опоздал. Он не мог спасти моего брата, не мог вмешаться в отношения отца с моей мамой. Дэнни смотрит на меня, и я наконец вижу то, чего не видела раньше. Вовсе не с жалостью он смотрел на меня все это время, а с сожалением, с чувством вины, страхом и тоской. Настало время мне раскрыть глаза и увидеть все и всех вокруг себя.

– И ты меня прости, – шепчу я.

Дэнни выпрямляется во весь рост, и мне приходится запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Надо мне было получше постараться, чтобы ты с Тэем не столкнулась. Я же знал, что тебе будет плохо и больно, но позволил этому случиться.

Теперь мы врозь, и больнее не бывает, но говорить об этом не стоит.

– Он уехал в Дорни, к матери? – спрашиваю я.

– Да. Он не в лучшей форме.

Хочется спросить у Дэнни, что он имеет в виду, но слова застревают в глотке. Я спрашиваю про Мика.

– Отец уехал в Сент-Лусию на сезон дайвинга. Проводит там какие-то инструктажи.

– Вернется? – спрашиваю я.

– Хорошо бы. Не могу же я один управляться с этой школой дайвинга всю жизнь. Но ему надо было место сменить, это я понимаю.

Я киваю. Наверняка мама хотела бы с Миком словом перемолвиться. И… я по нему скучаю.

– А мы на следующей неделе собираемся сплавать к тому затонувшему кораблю, в Лоссимут, – сообщает Дэнни. – Хочешь с нами?

Я к воде не подходила после своего «суицидального» погружения.

– Даже не знаю… – растерянно отзываюсь я. – Я так глубоко не могу опуститься.

– Да и не надо тебе так глубоко погружаться. Правда, до дна там сорок три метра, но корабль большой. Я считаю, что на такие объекты вообще лучше глядеть со стороны.

Может быть, он прав. А может быть, так было бы проще и легче.

– Я даже не поблагодарила тебя за то, что ты мне жизнь спас.

Дэнни хмурит брови:

– Это не я, по большому счету.

– А кто? Джоуи? В любом случае, вы оба там были.

– Практически, ты сама себя спасла. Мы только вытащили тебя из воды и отвезли домой. Ты молодец – отстегнула грузы. Но они дорогие, так что ты мне кое-что должна.

Дэнни ухмыляется, а я отчаянно пытаюсь вспомнить, как отстегивала грузы. Помню, что у меня было некое раздвоение личности – одна половина сражалась за жизнь, а вторая сдавалась, прощалась. Но я в упор не помню, как сбрасывала балласт. Видимо, это сделала моя третья половинка.

– В общем, ты подумай насчет Лоссимута. Вода там просто неземная.

– Подумаю, – обещаю я, и мне вдруг мучительно хочется вернуться в воду и ощутить открытое пространство вокруг себя, ощутить силу своих ног и давление в легких в те мгновения, когда я рвусь к поверхности.

Я думаю обо всех тех людях, которые плыли на этом обреченном корабле. Куда они направлялись, как выглядели. Что они чувствовали, когда корабль тонул. И где они теперь.

Глава седьмая

Самый ужасный сеанс семейной психотерапии – тот, во время которого я признаюсь всем в том, что это я велела Эдди плыть к дельфинам. К концу сеанса я остаюсь в кабинете психотерапевта одна. Дольше остальных задерживается мама, но потом уходит и она, чтобы найти Диллона. Я гадаю, окончательно ли теперь испорчены наши отношения.

Я говорю об этом во время моих личных встреч с психотерапевтом. Вообще, я в последнее время столько всего наговорила, что боюсь, как бы у меня голос не сорвался. Мой личный психотерапевт, которого зовут доктор Джонс, говорит мне, что для того, чтобы пережить подобные ситуации и справиться с ними, нужно время. И только он говорит мне, что, если бы я не отпустила руку Эдди, нас обоих завертело бы в водовороте.

– В прошлом у тебя были сложные отношения с отцом, потому что ты считала, что он тебя предал.

– Да.

– А теперь, когда вскрылись новые обстоятельства, ты, наверное, думаешь, что тебя предала мама?

Я киваю. Но я не могу сказать об этом словами. Мне нравится доктор Джонс. Он говорит немного, а потом дает мне возможность самой делать выводы.

– Как вы думаете, у нас когда-нибудь получится нормальная семья? – спрашиваю я.

– А какова, на твой взгляд, нормальная семья? – отвечает мне вопросом доктор Джонс.

Я молчу, потому что не знаю. Для нас нормально хранить тайны и чувствовать себя виноватыми из-за Эдди. Наверное, впервые любой из нас подумал об остальных.

Глава восьмая

В первый день нового года я беру сделанный мной парусник с верхней полки шкафа. Кораблик покрылся тонким слоем пыли. Я бережно вытираю палубу тряпочкой. Моя модель потускнела, детали слегка расшатались. Отец находит клей и подправляет дефекты.

– Пожалуй, теперь хорошо, папа.

– Да, пожалуй.

Он осторожно покачивает кораблик. Так здорово, что отец снова дома – даже при том, что он приходит только на какое-то время.

Диллон рисует на борту парусника крупными витыми буквами: «Эдди». Последнюю букву он снабжает парой завитков, а еще рисует маленького дельфина. Получается просто здорово.

Мы вчетвером стоим вокруг кораблика. Всякий, кто заглянул бы в окно нашей кухни, мог бы подумать, что мы совершаем какой-то странный ритуал. В каком-то смысле, так и есть.

– Ну вот, а теперь финальный штрих! – восклицает Диллон и порывисто наклоняется к столу. Он долго ждал этого момента.

Моторчик легко прикрепляется к модели корабля и издает тихое жужжание, когда Диллон нажимает кнопку на пульте. Он негромко смеется, радуясь тому, что моторчик работает.

Мама и Диллон не едут с нами на лодке, которую отец взял напрокат у Дэнни. Диллон говорит, что он предпочитает добраться вплавь, а мама отказывается, потому что ей страшно. Плыть Диллону она не разрешает, и они вдвоем остаются на берегу.

– Кто-то должен на берегу остаться, – объясняет она. – На всякий случай. Вдруг что-то случится. Кто-то же должен вызвать береговую охрану.

Она говорит, что это шутка, но в глубине души я понимаю: она до сих пор боится.

Вместо того чтобы отплыть из бухты, отец привез моторку на прицепе на Ханури-Пойнт, и мы уходим в море от пляжа, около которого пропал Эдди.

Диллон вручает мне пульт и говорит, чтобы я его не уронила.

И вот на воде остаемся только мы с отцом. Он садится на весла и гребет. Так мы проделываем весь путь до буйка. Работая веслами, отец пыхтит и кряхтит – начал стариться, наверное, – а я думаю, что могла бы грести, даже не дыша. За десять минут, пока мы добирались до места, я сделала вдох всего два раза. Значит, теперь я легко могу задерживать дыхание дольше чем на четыре минуты.

Несколько минут мы молча сидим в лодке и смотрим на берег. Я едва различаю синее пятно – мамин плащ. Не могу понять, почему она до сих пор носит его. Наверное, пока не в силах с ним расстаться. Они с Диллоном стоят рядом. Маяк отсюда кажется совсем маленьким, а его черная башенка кажется грозовым облаком, нависшим над Ханури-Пойнт. Я вынимаю из кармана куртки маленький красный камешек и кладу его на палубу кораблика, поверх подушки из свежей сосновой хвои, собранной мамой.

– Что это? – спрашивает отец, указывая на камешек.

– Это яшма, – говорю я. – Очень редкий минерал.

Целую кораблик и опускаю его на воду. Он покачивается, но вскоре выпрямляется.

Диллон сказал, что заряда батарейки хватит метров на двести, поэтому я держу палец на кнопке пульта до тех пор, пока парусник не скрывается из виду.

Набегают тучи. Капли дождя оставляют мокрые пятнышки на моей куртке. Отец вынимает из кармана пачку сигарет.

– Что ты делаешь? – говорю я, и мне самой странно, откуда в моем голосе такие начальственные нотки.

Отец стыдливо смотрит на меня, прикуривая сигарету.

– Маме не говори, – просит он.

Докурив, он разрешает мне грести на обратном пути.

Ближе к вечеру я вынимаю из-под подушки шестое по счету письмо от Тэя. Пока что я ни на одно из его писем не ответила. Пробовала писать, но всякий раз, стоит мне положить перед собой чистый листок бумаги, все заканчивается тем, что он покрывается рябью океанских волн. Когда я думаю о Тэе, у меня все тело болит. Эта боль так глубоко внутри меня, что я не знаю – пройдет она когда-нибудь или нет.

Я открываю конверт.

«Я должен рассказать тебе о кое-чем еще…»

Перечитываю письмо снова и снова, пока у меня не плывет перед глазами и буквы не начинают разбегаться в стороны. Когда я складываю листок с письмом, внутри него остаются мои слезы, и я подсовываю влажную бумагу под подушку – туда, где лежат все остальные письма.

Вытираю слезы и иду в комнату Диллона. Он закрывает учебник биохимии.

– С Новым годом, Элс.

Его прекрасные светлые волосы отросли, стали длинными.

Я показываю ему фотографию дельфина, которого только что «усыновила».

– Познакомься с Озорником, – говорю я.

Но фотографии Озорник высоко выпрыгивает из воды, и от его блестящей кожи отражается солнце. Виден горизонт Северного моря.

– Отдала свои рождественские денежки, – добавляю я.

– Просто замечательно, Элс. Эдди бы порадовался.

Тру пальцем нос Озорника на фотографии и слышу, как где-то далеко хохочет Эдди. Не могу поверить, как я до этого давным-давно не додумалась.

– Я завтра весь день с отцом проведу, – сообщает Диллон. – Хочешь с нами? – спрашивает он с надеждой.

– Конечно, – отвечаю я. – Но только если мы съездим в город и налопаемся бурито.

– Заметано, – кивает мой брат и снова утыкается носом в учебник. Он нервничает. Краем глаза я замечаю, что он втягивает живот. Если он хоть одну порцию бурито съест, я буду счастлива.

Выхожу из дома. Небо совершенно черное. Новолуние. Видна только серебристая ручка калитки. И тут я понимаю, что должна сделать.

Глава девятая

Ручка на калитке холодная. Я поворачиваю ее и выхожу на кладбище. Тут не так страшно, как я думала. Даже в темноте я вижу цветы вокруг надгробий. Замерзшая трава хрустит у меня под ногами. Воздух неподвижен. Так тихо вокруг, что я гадаю, не оглохла ли я. Сажусь у надгробного камня Эдди и при свете налобного фонарика пишу письмо.

«Тэй!

Отвечаю на твои первые пять писем.

Я собираюсь поступать в колледж в Инвернессе, где буду изучать морскую биологию, фотографию и, может быть, спортивный фитнес. Потом буду сдавать экзамены по продвинутой программе. Учиться начну в августе, как только закончу все школьные дела и получу аттестат. Кроме того, я записалась на сдачу дисциплин Первого уровня по программе AIDA[14] в тамошнем центре дайвинга. Я явно могла бы сразу перейти к Четвертому уровню, но меня не допустят без сертификатов. Ну, скоро я им покажу! Родители не в восторге от моих планов, но помешать мне не смогли. Отец говорит, что поехал бы со мной на Багамы, чтобы посмотреть, как я буду участвовать в чемпионате мира по фридайвингу! Надеюсь, в один прекрасный день это случится. Я очень рада, что скоро ты будешь держать экзамен на звание инструктора. Удачи тебе, и дай мне знать, как все пройдет.

Отвечаю на твое шестое письмо: спасибо. Спасибо за то, что наконец-то ты говоришь мне всю правду. Дело вот в чем. Когда я на большой глубине, мне кажется, что я что-то всегда знала, но просто не могла себе в этом признаться. Я жила в своем скафандре и не хотела видеть то, что находилось прямо у меня перед глазами. Сильнее всего меня интересовало то, чего видеть совсем не хотелось, но при этом подсознание, похоже, все время подталкивало меня к раскрытию правды. Я была детективом, расследующим происшествия, или кем-то еще в этом роде. Ха-ха.

Я все время думаю о тебе. Мне тебя не хватает, но я рада, что тебя здесь нет. Я тебя ненавижу, но все же представляю, как ты меня обнимаешь. Вспоминаю нас с тобой в воде – и улыбаюсь, но стоит подумать про тебя и Эдди, тут же плачу. Кстати, плакать я стала недавно – раньше все больше просто злилась. Видимо, это прогресс. Каждый день я просыпаюсь, и на душе тяжело из-за мыслей о том дне, когда пропал Эдди. Ты-то хотя бы вел себя храбро – ты пытался вытащить Эдди из воды, ты проявил заботу о Диллоне. Наверное, я вот что хочу сказать: хотя правда ужасна и хотя, когда я думаю о нас с тобой, в моей душе корчится черная боль, все равно я тебя прощаю. Весной я приеду в Лох-Дуйк на Большие соревнования западного побережья по дайвингу! Ты собираешься туда? Маме я пока про это не говорила, но поеду обязательно. У мамы дела не так уж плохи. Папа вряд ли в ближайшее время вернется домой, но в семье между нами отношения все лучше и лучше. И у Диллона тоже все более или менее хорошо. Теперь его отпускают из больницы на выходные, а в следующем месяце его совсем выпишут домой. Но я думаю, что впереди у него долгий путь. Он все равно иногда прячет несъеденную пищу и очищает желудок, когда думает, что его никто не видит, но мне кажется, он старается поправиться. А как я, ты спросишь? Я как я. Просто Элси.

Элси Мэйн (рекордсменка Черного острова по фридайвингу)».

Карманов у меня нет, поэтому я засовываю сложенное вчетверо письмо за бюстгальтер и растягиваюсь на земле так, что надгробье Эдди – у меня за головой. Я смотрю в сторону дома и вижу силуэт в окне комнаты Диллона. Мой брат машет мне рукой, а я машу ему в ответ.

Несмотря на мороз, мне тепло. Я выдыхаю воздух из легких, из каждой полости тела и смотрю на рыбу-ангела в небе.

«Дорогая Эл!

Я не жду, что ты ответишь хоть на одно из моих писем.

Но надеюсь, что настанет такой день, когда ты все же сделаешь это.

Повторю еще раз: мне очень жалко и стыдно, что я не говорил тебе правду, но еще более стыдно и жалко мне из-за того, что ты узнала правду именно так, как это получилось. Я должен рассказать тебе еще кое о чем. В общем, так.

Дэнни мне не говорил, кто ты такая. Прости, что я позволил тебе думать так. И понял я, кто ты такая, вовсе не в день той вечеринки на Ханури-Пойнт. Когда мы с тобой встретились, ты мне жутко понравилась. Ну, просто моя девочка по всем параметрам – ты, конечно, пряталась в моем (!) сарае, где ела конфеты и курила сигареты, но в тебе было что-то знакомое. Что-то такое, что меня слегка пугало. Я уговаривал себя, говорил себе, что я просто это выдумываю, а потом ты взяла и спрыгнула с пирса в бухте. И когда я тебя вытащил из воды, меня осенило. Я поняла, что ты – сестра-близняшка того мальчика. И я словно бы снова пережил тот ужасный момент, пять лет назад. Это казалось мне наказанием – но таким, какое я заслужил. Я презирал себя, когда мы были вместе, но без тебя не мог. Я видел твое одиночество. Я видел, как в воде ты словно бы оживаешь. Однажды я подвел тебя, и мне – сознаю, эгоистично – хотелось все исправить. Я никому не был нужен – ни отцу, ни Дэнни. Мик был слишком занят и не мог давать мне уроки.

А ты была рядом, и, похоже, тебя не отталкивало то, что со мной не так просто общаться, и не пугали мои прежние проступки, которыми я вовсе не горжусь. Когда я вернулся и встретился с тобой в баре, я вдруг понял кое-что. Нет, я не спасал тебя от тебя самой, я не исправлял свои ошибки – все было совсем наоборот. Ты была нужна мне, чтобы спастись от одиночества. Вот когда мне нужно было все рассказать тебе – я хотел рассказать, но при этом знал, что тогда нашим отношениям конец, а я не был готов потерять тебя.

Я не жду, что ты когда-нибудь простишь меня, но ты должна знать: я люблю тебя и никогда не хотел причинить тебе столько боли. Пожалуйста, прости Диллона. Ты нужна ему. Т.

P. S.: Хочу сообщить тебе несколько интересных фактов насчет реки Тэй. Почти наверняка ты уже знаешь это, но все-таки… Река Тэй – самая длинная в Шотландии. И течет она на восток – представляешь?»

Благодарности

Я невероятно благодарна этим людям за их неоценимую помощь:

Бекки Уокер, моему чудесному преданному редактору в издательстве Usborne, – за потрясающее понимание, за поразительную интуицию, за то, что она была голосом спокойствия, отвечавшим на мои панические электронные письма.

Анн Финнис, Саре Стюарт и Ребекке Хилл (чудесно иметь столько редакторов) – за их идеи, мудрость и редакторское рвение.

Конни Герберт (США) – за создание замечательного дизайна обложки и Саре Кронин – за идеи по невероятному внутреннему дизайну.

Элизабет Бьюли из издательства НМН, США, – за подробные заметки после просмотра гранок и блестящие предложения. Элизабет, ты стала любимицей Элси с самого первого дня.

Хелли Огден, спецагенту, – спасибо тебе за то, что разыскала меня, спасибо за твой неустанный энтузиазм, за то, что заставляла меня вновь и вновь перечитывать написанное, и за то, что нашла для этой книги дом. Короче говоря, ты, Хелли, изменила мою жизнь.

Кроме того, спасибо команде из Janklow & Nesbit по обе стороны Атлантики, а особенно Кирсти Гордон, Великобритания, и Стефани Либерман – за то, что они нашли дом для этой книги в США.

Спасибо моим друзьям из колледжа Биркбек, которые первыми прочли черновик книги и сочли, что она немного страшновата. Ваши отзывы я не забыла, честное слово.

Спасибо и моему наставнику в Биркбеке, Джулии Белл, – за то, что она заметила в моей истории потенциал и подарила мне уверенность.

Дайверам-апнеистам – спасибо за их мировые рекорды и захватывающие дух видеоматериалы, выложенные на YouTube.

Спасибо всем моим друзьям и родственникам, чьи праздники я пропустила, потому что пребывала в писательском затворе, – благодарю вас за понимание.

Благодарю мою маму – за то, что она стала лучшим другом моей книги и вообще собрала в нашем доме столько книг. Благодарю моего отца – за то, что он помогал маме собирать книги и тайно наслаждался этим. Спасибо вам обоим за все (не только за книги).

И наконец, я благодарна Питеру, который стал моим первым читателем, вдохновителем и опорой, за то, что он никогда во мне не сомневался. Питер, я бы не написала эту книгу без тебя.

Вопросы для обсуждения

Больше всего в своем отце я ненавижу то, что он ненавидит меня.

И у него для этого есть веская причина.

Мы с ним про это не разговариваем.

Первые строчки книги довольно шокирующие. Подумайте об отношениях Элси и ее отца на протяжении книги. Как они меняются?

Эпиграфом к книге автор выбрала строки из стихотворения Э. Э. Каммингса «Мэгги и Милли и Молли и Мэй»: «Что бы ни потеряли (меня ли, тебя), мы в море находим всегда лишь себя». Как вы думаете, о чем они говорят? И как это отражено в книге?

«А не надо было. Надо ему было научиться меня не слушаться, тогда я бы я не чувствовала себя такой виноватой».

Повествование все время возвращается к мыслям о чувстве вины и к обвинениям. Обсудите, каким образом сосредоточенность на этих мыслях влияет на поведение героев книги.

«Для меня он не ушел. Мой брат-двойняшка живет в моей голове, он – часть меня».

В начале повествования Элси ведет себя так, словно Эдди все еще жив и неразделим с ней. Как вы думаете почему? На ваш взгляд, Элси действительно верит, что Эдди не исчез?

Автор все время возвращается к вспышкам воспоминаний, и повествование то и дело выпадает из хронологического порядка. Как это повлияло на ваши впечатления от чтения?

Вспышки воспоминаний Элси заставляют задуматься о том, насколько верно она помнит все события. А вы поверили всем ее воспоминаниям? Как вы думаете, почему Элси так глубоко спрятала эти воспоминания?

Теперь, прочитав книгу, задумайтесь над ее названием. Как вы думаете, оно отражает суть истории?

Как вы думаете, Элси верит в то, что убила своего брата? Как вы считаете, почему для нее так важно добраться до дна подводного ущелья?

Вспомните о жестоком обращении девочек с другими девочками. Вас это удивило? Как вы думаете, почему Эйлса доходит до такой жестокости? За что она мучает Элси?

«Теперь мой дом здесь, в лодочном сарае, а не на Маккеллен-Драйв, с моей безумной семейкой».

Оттолкнитесь от этой цитаты и обсудите, почему Элси уютнее себя чувствует в лодочном сарае, чем дома, на Маккеллен-Драйв.

Элси все сильнее тянет к Дэнни, когда они начинают тренировки по дайвингу. Но она думает, что Дэнни просто жалеет ее, что она ему не нравится. Как вы объяснили для себя эту ситуацию? И как рассказ от первого лица влияет на то, как перед вами предстают те или иные ситуации?

Много ли вы знали о фридайвинге до прочтения этой книги? Изменила ли эта история ваши представления об этом?

Об авторе

Сара Александер работает редактором и живет в Лондоне с мужем и двумя цыплятами. «Умение не дышать» – ее первый роман.

@SarahRAlexander

Интервью с Сарой Александер

– Что побудило вас написать «Умение не дышать»?

Мне хотелось написать о последствиях трагедии, а если точнее – о долгосрочных последствиях. О том, что время лечит не всегда, и о том, как трагедия по-разному влияет на людей, переживших ее. Горе и то, как мы его переживаем… Это всегда меня интересовало, мне хотелось исследовать хрупкие взаимоотношения между мрачными днями и бликами света и надежды.

– Как вы стали писательницей?

В первом классе школы я совершенно не разговаривала, то есть мне было что сказать, но я не могла заставить себя озвучить свои мысли. Я общалась посредством записок. В семь лет мне сделали операцию, и пока я выздоравливала после нее, я написала рассказ о том, что пережил «кто-то другой». Учительница попросила меня прочитать этот рассказ перед классом, и один мальчик дал мне десять поощрительных баллов за мои старания. Тогда я впервые ощутила гордость за нечто, созданное мной, и это стало отправной точкой. Потом я уже просто не могла остановиться!

– Были ли в «Умении не дышать» какие-то сцены, которые вам особенно тяжело было описывать?

С эмоциональной точки зрения сложнее всего оказалась сцена признания Тэя в лодочном сарае. У него происходит ярчайшее видение, и он причиняет физическую боль Элси. Описывать это было ужасно, поскольку Элси такого не прощает в принципе – она должна бы ударить Тэя в ответ, но Тэй собой не владеет, а сама Элси невероятно ранима. Эта сцена была крайне важна для того, чтобы показать, как гибель Эдди повлияла на других людей. Элси чувствует себя обманутой, она испугана, но все же она переживает за Тэя. Эти эмоции – все сразу – осознать и воспринять очень трудно, а Элси полностью ими поглощена.

– Какие книги вдохновляли вас в детстве?

Все до одной. Думаю, мне очень помогло то, что в восьмидесятые годы имя «Сара» было невероятно популярно в литературе для детей. Мне казалось, что все книжки написаны для меня! Я обожала приключенческие истории. Моей любимой книгой была «Далекое волшебное дерево»[15] – я до сих пор, бывает, смотрю на деревья и гадаю, не прячется ли в кроне таинственная страна. Довольно сильно повлияла на меня Джуди Блум[16] – и в жизни, и в писательском ремесле. Насколько сильным оказалось ее влияние, я поняла совсем недавно, когда в прошлом году перечитала одну из любимых книжек.

– Почему вы выбрали для места действия вашего романа Шотландию?

В Шотландии прошла немалая часть моего детства – мы не раз приезжали туда семьей в отпуск, и там нас хлестал ледяной ветер, поливал дождь, а я собирала камешки на берегу или бегала по мосту Форт-Роуд. Невзирая на погоду, нам там очень нравилось. Даже в туманные дни там очень, очень красиво. Кроме того, это дань благодарности моему деду. Помимо расспросов о том, как у меня дела на «амурном фронте», он порой забавно рассуждал о жизни и смерти, но чаще всего он советовал мне на этот счет особо не заморачиваться.

– У одного из героев вашего романа, Диллона, развивается анорексия. То есть вы касаетесь вопроса о расстройстве питания у мужчин. Не могли бы вы немного рассказать о том, почему вас заинтересовал этот вопрос?

Расстройство питания – ужасная болезнь, от которой страдают и мужчины, и женщины. Я имела весьма приблизительное представление о сложности и тяжести такого рода расстройств до тех пор, пока не поступила на работу в качестве ассистента в подростковую психиатрическую больницу. Прежде всего я там увидела яростные каждодневные сражения пациентов с родственниками – и не только из-за питания, а из-за всех аспектов жизни, включая отношения в семье, дружеские связи, успеваемость в школе. В больнице оказывали поддержку и девочкам, и юношам, но число мальчиков было невелико. Неверная убежденность в том, что расстройства питания случаются только у женщин, приводит к тому, что мужчинам сложно получить подобающее лечение и психологическую поддержку. На счастье, недопонимание в этом вопросе постепенно идет на убыль, но тем не менее, когда речь заходит о психическом здоровье и гендерных стереотипах, нам всегда предстоит проделать немалый путь. Надеюсь, что книги об этом внесут свой вклад в лучшее понимание проблемы.

– Ваши описания моря и ощущений, испытываемых во время пребывания под водой, просто удивительны, Сара. У вас есть опыт фридайвинга?

О, я просто обожаю воду! В прошлой жизни я явно была русалкой или скатом-мантой. Но так было не всегда – после несчастного случая в бассейне в детстве и подростковом возрасте я даже опустить голову под воду боялась. Но в итоге победило мое любопытство – нестерпимо хотелось узнать, «что же там, в глубине». Правда, я чаще погружаюсь с аквалангом, чем без него (потому что люблю дышать), но и фридайвинг я тоже пробовала, но большей частью в тех краях, где море теплое! Некоторое время я выполняла работу для школы дайвинга, и там моим кабинетом было море! Меня всегда интересовали противоречивые чувства при погружении в море – страх и эйфория. В подводном мире есть нечто волшебное. Там время замедляется, звуки затихают, и есть очень много всякого красивого, чем можно полюбоваться. Это самый лучший вид целостного мышления.

– Ваши замечания о фридайвинге?

Фридайвинг – это спортивная дисциплина, требующая годы тренировок и упражнений под присмотром инструкторов. Герои этой книги – любители, хотя сами они так не думают. Они не всегда следуют правилам безопасности и порой невероятно сильно рискуют. Фридайвер никогда не должен погружаться в одиночку, для занятий фридайвингом обязательно нужно получить сертификат от профессиональной организации типа AIDA.

Примечания

1

Эдвард Эстлин Каммингс (1894–1962) – американский поэт, писатель, художник, драматург. Цитата из его стихотворения «Мэгги и Милли и Молли и Мэй» дана в переводе Елены Фельдман. – Здесь и далее примеч. переводчика.

(обратно)

2

В Шотландии при окончании средней школы выпускники имеют возможность сдать экзамены повышенного уровня – так называемые Advanced Highers. «А» – высшая оценка знаний, аналогичная нашей пятерке.

(обратно)

3

«Яффские тортики» (Jaffa Cakes) – особый вид печенья в шоколаде. Изначально при их приготовлении использовались яффские апельсины.

(обратно)

4

Спред мармайт представляет собой коричневую соленую пасту с ярко выраженным запахом. Изготавливают спред из дрожжевого экстракта с добавлением других ингредиентов. Является популярным продуктом для завтрака, едят его, намазывая тонким слоем на хлеб, тосты или крекеры.

(обратно)

5

Система школьного образования в Шотландии двухступенчатая. В начальной школе (.Primary school) учатся 7 лет (с 4–5 до 11–12 лет). Средняя школа (Secondary school) включает четыре года по общей для всех программе и еще два по выбранному направлению. Первый класс средней школы обозначается S1. Класс S6, в котором учится Диллон, – для тех, кто готовится сдать экзамены повышенного уровня. Элси учится в классе S4, после которого можно поступить в колледж профессионального образования.

(обратно)

6

Тэй – шестая по длине река в Великобритании и самая длинная в Шотландии. Впадает в Северное море у города Данди.

(обратно)

7

Сорт джина.

(обратно)

8

Средство для депиляции.

(обратно)

9

Эдди назвает дельфинов «финами», потому что ему трудно выговорить слово целиком. Между тем слово fin с английского переводится как «ласт» и «плавник».

(обратно)

10

Шэнди – напиток, приготовленный из смеси простого пива с имбирным или лимонадом.

(обратно)

11

По-английски «яшма» – jasper.

(обратно)

12

Морские свиньи – разновидность дельфинов.

(обратно)

13

Канадско-американский художественный фильм о судьбе девочки, которую мать хочет сделать звездой фигурного катания.

(обратно)

14

Международная ассоциация по развитию апноэ (задержки дыхания).

(обратно)

15

Книга для детей английской писательницы Энид Блайтон.

(обратно)

16

Американская писательница, автор книг для детей. Кроме того, Джуди Блум много пишет о том, как преодолевать трагедии.

(обратно)

Оглавление

Часть первая

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятое

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

Часть вторая

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

Часть третья

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

Часть четвертая

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

Часть пятая

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

Благодарности

Вопросы для обсуждения

Об авторе

Интервью с Сарой Александер Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg