«Тонкие линии»

Тонкие линии (fb2) - Тонкие линии 149K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алана Инош

Тонкие линии

 

«Strangers in the night, two lonely people, 

We were strangers in the night

Up to the moment when we said our first hello.

Little did we know,

Love was just a glance away,

A warm embracing dance away...»

 

(«Strangers In The Night», песня, ставшая популярной благодаря исполнению Ф. Синатры) 

Снежинки блестели мелкими, колючими искорками в холодном электрическом свете. Приподняв гудящую голову, Тамара удивилась пляске фонарного столба: тот, будто живой, ходил ходуном – то справа, то слева норовил заглянуть ей в лицо.

Она села. Череп раскалывался, боль накрывала её чёрным колпаком, но иголочка тревоги не давала расслабиться. Повинуясь порыву, руки полезли щупать карманы. Ни бумажника, ни мобильного... Сумку с вещами тоже забрали.

Последнее, что Тамара слышала перед ударом – голоса подростков. Шпана малолетняя... Конечно, она не успела ни разглядеть лиц юных разбойников, ни даже заметить, сколько их вообще было. То ли трое, то ли четверо. Рука нащупала во внутреннем кармане куртки паспорт, и тиски разжались, облегчение мурашками окутало плечи. Деньги, вещи – бог с ними; если б и документы пропали – вот это была бы история! В чужом-то городе. Бледные, негнущиеся от холода пальцы развернули паспорт, на ощупь нашли обратный билет. Фух, слава богу... Ну, хотя бы уехать можно.

Морозец приличный, надо бы встать, а то отмёрзнет всё. Фонарь сочувственно наблюдал за неуклюжими попытками Тамары. Побарахтавшись в пушистом и сыпучем свежевыпавшем снегу, она кое-как поднялась. Земля колыхалась под ногами, как палуба корабля в качку. Почему именно как палуба? Она ведь не была в море ни разу в жизни, откуда такие сравнения? Из книжек, наверно. «Остров сокровищ». Хмыкнув, Тамара всмотрелась в вечерний городской полумрак.

Окна манили уютным светом. Люди возвращались с работы, ужинали, смотрели телевизор. Заснеженный двор обступил Тамару со всех сторон, тёмные прямоугольные глыбы домов пристально вглядывались в неё, как бы спрашивая: «Кто такая? Что ты тут забыла?»

Она и сама толком не знала, что она тут забыла... Сердце стиснула лапа одиночества, и оно хрустнуло, как бумажный кораблик. Холодная, мёртвая бумага, на которой таяли буквы... Слова, которые они говорили друг другу, летели из-под пальцев по проводам, высвечивались на экранах, а сердца бились, радовались, таяли, обмирали, ныряли в тёплую пучину чувств. Личные встречи у них были нечасто, в основном общались через интернет. Лёгкая на подъём Тамара ездила к Лике, а та, домоседка и отличница, не высовывала хорошенького носика из родного города. Тамаре было мало платонического общения, ей хотелось секса с любимой девушкой – хотя бы изредка, и они с Ликой исхитрялись и выкручивались: то встречались на свободной квартире у понимающих друзей, то улучали момент, когда Ликиных родителей не было дома. Тамара убеждала любимую, что невозможно бесконечно довольствоваться отношениями на расстоянии, и звала её к себе после окончания учёбы. Лика нерешительно мялась, но обещала подумать над этим.

Светловолосый образ таял на снежном холсте, тонкие линии расплывались. Сколько раз Тамара рисовала её портреты – не счесть. И с натуры, и по памяти, и по фото. Выпуклые серые глаза, аккуратный точёный носик, наивная чёлка и чувственный пухлый рот, невинный и соблазнительный одновременно.

Многое между ними было за три года. Слова по проводам, чувства по нервам, кровь по жилам; Лика – с чашкой чая у компьютера, Тамара – с вином на другом конце электронной связующей нити. Слова, мысли, смех, слёзы, обиды и примирения, целая жизнь с её мелочами, яркими бликами дней, ложившимися на полотно мазок за мазком. Карандашная круговерть, лабиринт линий, крошево сломанного грифеля, прозрачная акварель настроений. Лика доучивалась на последнем курсе, Тамара уже работала.

Но у ровного, сильного пульса их чувств начались перебои, карандашные линии ломались, дрожали. Лика уверяла, что всё в порядке, но сердце Тамары чувствовало беду. Бумажный кораблик промок и отчаянно тонул.

«Почему ты всё время пропадаешь так надолго, не отвечаешь? Я беспокоюсь».

«Тома, ну прости, закрутилась я совсем... Сессия, зачёты, экзамены, всё такое».

Тамара понимала и прощала, успокаивая себя, но холод предчувствия ложился на грудь, повисал тяжестью на плечах. Не в экзаменах было дело. Образ Лики, когда-то такой живой, золотоволосый, тёплый и любимый, бледнел, отдалялся, дышал осенней промозглой тоской. Между ласковыми строчками писем горчил яд фальши.

«Водить меня и дальше за нос бесполезно, я чувствую, что что-то происходит. Лучше скажи правду. Скажи всё как есть».

«Да какая правда-то? О Господи... Я просто замоталась с учёбой... Тома, перестань, а?»

«Так, всё, мне это надоело. Всё скажешь при встрече, глядя мне в глаза».

«Ты что, приехать хочешь?..»

Тамара чутьём угадала в ответе девушки испуг, своими взвинченными нервами уловила эти отголоски.

«А что ты так напряглась? Не хочешь меня видеть? Я буду некстати?» – остро, с вызовом бросила она в пространство интернета.

«Почему же, я хочу тебя увидеть, но... Тома, мне сейчас правда чуточку некогда, дел много. Может, в другой раз?»

«Что-то ты темнишь, милая. Нет, не в другой раз, а именно сейчас самое время во всём разобраться».

И вот – она приехала. Нет, это не малолетние грабители, а правда оглушила её, точно обухом топора промеж глаз. Лика встречалась с парнем, и они готовились к свадьбе.

– Тома, я беременна, – глядя на Тамару пристальными жемчужинками серых глаз, тихо сказала Лика. – Мне нельзя нервничать, не кричи на меня, пожалуйста, ты меня пугаешь... Между нами всё кончилось, прости.

И закрыла дверь, не позволив Тамаре даже переступить порог. Её нежное личико в форме сердечка исчезло в сомкнувшейся щели, щёлкнули замки. Хоть бы капля вины, хоть бы тень стыда проступила в её взгляде! Нет, только замкнутое, какое-то остекленелое отчуждение Тамара в них и увидела... Ну и, наверное, страх. Бешено закрутились, взвились ураганом догадки: может, родители надавили, запугали? Дверь ей открыла не её Лика, а другая – чужая, странная, точно сектой охмурённая. Говорила она какими-то заученными фразами, будто загипнотизированная кем-то. Тамара забарабанила кулаками в дверь.

– Лика, открой! Скажи правду! Тебя заставляют, запугивают? Кто промыл тебе мозги? Какого хрена вообще происходит?! Я не узнаю тебя! Какая на хрен беременность? Неплохо придумано, вот только верится с трудом!

Из-за толстой двери послышался ватно-приглушённый, будто сквозь подушку говорящий голос Лики:

– Уходи. Никто меня не заставляет, это моё решение. У нас с Владом всё серьёзно. Я давно хотела тебе рассказать, но боялась.... Боялась, что ты будешь психовать, и оказалась права – именно это ты сейчас и делаешь. Я правда беременна. Тебе анализы показать?.. Если хочешь, могу отсканировать и тебе на почту прислать. Всё, Тома, иди... Пожалуйста. Если будешь тут буянить, я полицию вызову.

Жгучая дрожь пробежала по телу, наливая тугой яростью все мышцы, и Тамара хорошенько саданула ботинком по двери.

– Полицию? Вот как ты со мной, значит?.. – Дыхание сбивалось, и вместо речи получалось глухое рычание. – Сама поступаешь со мной, как... – Тамара зажала зубами и губами готовое вырваться непечатное слово, – и мне же ещё и ментами грозишь?..

Ей было плевать, что в соседних квартирах всё слышали, что поднимавшийся по лестнице мужчина покосился на неё, как на ненормальную, и поспешил прошмыгнуть на свой этаж. Сверху загремели ключи, хлопнула дверь. Тамара металась по лестничной площадке, как тигр в клетке, укрощая разбушевавшееся дыхание.

– То есть, ты всё это время меня обманывала... Всё втихаря за моей спиной сделала, ни словечка правды не сказала, притворялась, тихоня хренова! Какая же ты тварь. Лживая тварь...

«Тварь» – это слово не вязалось со светлым, таким дорогим образом, с этими чистыми серыми глазами, серьёзными и умными. Нет, это не её Лика сейчас с ней разговаривала, это какой-то двойник, сестра-близнец, и с этой «сестрой» Тамара не стеснялась в выражениях... Чушь, конечно. Она прекрасно знала, что у Лики не было ни сестёр, ни братьев, но тонущее сердце-кораблик отказывалось поверить в реальность происходящего.

– Я боялась тебя! – послышалось из квартиры. – Я знала, как ты отреагируешь, потому и не говорила ничего.

– Лика... – Тамара снова прильнула к двери, стараясь унять эмоции и смягчить голос, и вместо рыка в нём теперь слышалась горькая, надломленная хрипота. – А КАК я, по-твоему, должна была отреагировать?! Обрадоваться? Боялась она меня... За кого ты меня принимаешь? За какого-то мудака, способного ударить женщину? Плохо же ты обо мне думаешь. Даже когда мы ссорились, я никогда не выходила за рамки, ты же знаешь это!.. Неужели нельзя было по-человечески поступить?! Честно всё сказать, а не притворяться, что всё нормально!

– Тома, я устала и плохо себя чувствую, у меня токсикоз, – уныло сказала Лика из-за двери. – Я больше не могу разговаривать, всё. Прощай.

На этом их встреча и закончилась, дверь так и не открылась. Сидя в подъезде на подоконнике, Тамара втягивала в лёгкие горький дым. Равнодушные зимние сумерки сгущали синеву, чужой город зажигал огни, а память стрекотала кадрами немой киноплёнки... Когда оно началось, это отчуждение? Наверно, тогда, когда Лика стала пропадать, не отвечая на письма и подолгу не выходя на связь по Скайпу. Примерно с полгода назад... Да, получается, примерно месяцев шесть она морочила Тамаре голову, носила маску, старалась быть прежней, но ласка получалась вымученной, натужной, падала в душу холодными каплями предчувствия, от которого Тамара всё время отмахивалась. Непозволительно долго разрешала себя дурачить. Верхняя губа дёрнулась, приоткрывая болезненный, судорожный оскал боли.

Тамара потушила окурок о подошву ботинка. Может, и правда – никто Лику не заставлял, не давил, и родители ни при чём. Может быть, вот это холодное, чужое лицо, которое только что скрылось за дверью, и было настоящим. Просто она захотела быть «как все».

– Молодой человек, не могли бы вы не курить?..

Интеллигентная старушка в очках спускалась по ступенькам, скользя по перилам сухонькой узловатой рукой с выпуклыми шнурками вен.

– Весь подъезд дымом провоняли, даже через дверь в квартиру тянет!.. И окурков набросали, ну что за безобразие?

Грамотное, культурное произношение, возмущённый блеск стёкол очков. Наверно, бывшая учительница, подумалось Тамаре. Она слезла с подоконника.

– Я не молодой человек, – только и сказала она.

– О господи, да кто ж вас разберёт теперь, – пробормотала подслеповатая старушка. – Не поймёшь, где парень, где девушка, с вашей-то нынешней модой...

– Извините, – проронила Тамара. – Я уберу за собой.

Под тихое ворчание пожилой женщины она собрала все окурки и выкинула в урну у крыльца. Тёмное, затянутое тучами небо молчало бесстрастно, снег летел наискосок, щекоча лицо холодными лапками-искорками. Боль раздавалась гулкими раскатами, а совесть некстати проснулась и хлопала ресницами, напоминая: а ведь Тамара сама не без греха. Хотя какой там грех... Просто общение на «радужном» форуме с приятной, милой, но загадочной и скрытной собеседницей под ником Ночная Незнакомка. Полуфлирт, полудружба... Не пойми что. Общение затягивало в мягкие, как девичьи волосы, сети очарования, и Тамара ловила себя на мысли, что ей хочется раздвинуть экран, как занавески, протянуть руку и коснуться живого, настоящего лица, скрытого за анимешной аватаркой. Большеглазая рисованная красотка смотрела то ли игриво, то ли наивно, не омрачённый мыслями лоб прикрывала полупрозрачная чёлка. Но Незнакомка не производила впечатление ограниченной и поверхностной особы, в ней чувствовалась культура, образованность, кругозор, она хорошо разбиралась в музыке. Но самое главное – за её словами стояла душа, в которую Тамара погружалась, как в тёплую, нежно обволакивающую летнюю реку. Она никогда не видела фото Незнакомки и не слышала её голоса, но ей было легко и хорошо, беседа то уютно струилась светлым ручейком, то искрилась вспышками веселья, перескакивала с одной темы на другую и часто заканчивалась за полночь... Время пролетало незаметно. Они были очень разными: Тамара – огонь, Незнакомка – вода, которая, как известно, по капле камень точит. Иногда у них случались споры и какое-то подобие размолвок, но Незнакомка мудро сглаживала острые углы. Тамара всякий раз изумлялась тому, как собеседница искусно гасила и поворачивала её пылкий темперамент в мирное русло, так что эти маленькие недоразумения никогда не вырастали до серьёзных ссор. Лика так и не узнала об этом общении: Тамара решила его прекратить. Ласковое обаяние Незнакомки слишком сильно действовало на неё, и она, испугавшись, что непреодолимо влюбляется, наговорила своей виртуальной визави резких слов, вышла из своего профиля и удалила закладку с форумом, чтобы больше туда не заходить. Тамаре казалось, что, общаясь с Незнакомкой, она поступает непорядочно по отношению к Лике. А Лика сама обманывала её.

Поскрипывая ботинками по снегу, Тамара дышала острым зимним воздухом. Безумно, до стона сквозь зубы хотелось найти тот форум, написать родной и тёплой Незнакомке и выговориться, высказать свою боль до донышка... Пароль от профиля она уже забыла, но его можно восстановить, а вот захочет ли Незнакомка слушать её оправдания и душевные излияния? Тамара оборвала общение неожиданно и, пожалуй, даже грубо. Наверно... да что там «наверно» – совершенно точно Незнакомку это обидело. Нет, не стоит даже пытаться.

С горечью отпустив эту мысль в вечернее небо, Тамара чуть слышно вздохнула. Седой туман клубился у лица, ноздри щипал мороз. Голоса мальчишек послышались за спиной, но погружённая в невесёлые раздумья Тамара не обратила внимания на возможную опасность. Что могли ей сделать дети? А вот поди ж ты – сделали.

Тамара пощупала голову. Там была шишка и, похоже, небольшая ссадина, которая тут же отозвалась щиплющей болью. Череп тупо, до тошноты ныл. Интересно, чем её приложили? Может, кирпич или бутылка... Скорее всего, бутылка: кирпичом и убить могли. Что-то стеклянное поблёскивало рядом в снегу, подтверждая догадку.

И что теперь делать, куда податься? Обратный поезд ещё через два дня, а у неё ни денег, ни телефона, ни вещей. Она даже в гостиницу не заселилась, сразу бросилась к Лике. Может, на вокзале войдут в положение и разрешат перекантоваться до поезда? Или попробовать вернуть билет и взять другой, на более раннюю дату? Но даже если всё получится, придётся терпеть голод до самого дома: еды купить не на что. Разве что найдётся какая-нибудь добрая тётенька-проводница...

На распечатанную и едва начатую пачку сигарет грабители не позарились. Неподатливые пальцы долго чиркали зажигалкой, пока не добыли огонь. Пламя затрепетало, лизнув кончик сигареты, и тот налился янтарным тлением, а на пальцах заблестели алые капельки. Из носа текло, Тамара размазала по верхней губе что-то липкое, красное. Курила, дрожа и поднося сигарету ко рту окровавленной рукой. Содержимое гудящего черепа походило на яйцо всмятку. Бумажные платочки – в сумке, сумку унесли... Пришлось умываться снегом. Талая вода розового цвета капала с руки. Сосуд какой-то лопнул, видимо. Её трясло, как с похмелья, выдохи шли прерывисто, с дрожью, дым порой едко застревал в горле, вызывая кашель, который отдавался болью в голове. Курить на морозе – не самая лучшая идея, но табачная пауза была нужна ей, чтоб почувствовать себя в своей тарелке. Вроде как, если куришь, значит, всё нормально, живой. «Если есть в кармане пачка сигарет, значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день...»

Тамару пошатывало. Похоже, сотрясение мозга... Ноги выписывали такие кренделя, что со стороны она выглядела пьяной; скорее всего, именно это и пришло в голову девушке, с которой она столкнулась. Брезгливая неприязнь отразилась в больших, зеленовато-серых глазах, а может, это просто свет над крыльцом подъезда отбрасывал острые, негодующие искорки-блики. Белая шапочка с пушистым околышем, короткая дублёнка с меховым воротником, сапожки... Вылитая Снегурочка, только белокурой косы не хватало. А Тамару вдобавок угораздило поскользнуться и рухнуть к ногам симпатичной незнакомки. У той вырвался испуганный вскрик.

– Извините, девушка... Не бойтесь... Я не пьяная, – пробормотала Тамара, неловко пытаясь подняться. – Меня просто по голове шарахнули тут... неподалёку.

– Ох, господи, – воскликнула «Снегурочка». – Да, алкоголем от вас не пахнет... А что случилось? На вас напали?

Опираясь на тонкую, изящную ручку девушки, Тамара кое-как вернула себе вертикальное положение. Голова поплыла в колокольном перезвоне, и пришлось переждать несколько секунд мучительной дурноты, пока дымка перед глазами не рассеялась.

– Да грабители какие-то малолетние, – простонала Тамара, пытаясь в тусклом свете лампы рассмотреть «Снегурочку». – Кошелёк, телефон, сумку – всё взяли. Хорошо хоть паспорт каким-то чудом не тронули, а то попала бы я в историю...

– Так надо в полицию обратиться! – заволновалась девушка.

Тамара махнула рукой.

– Да чёрт с ними... Я их даже не видела толком, описать не смогу. Не знаю, сколько я провалялась... Их уж и след простыл.

– А телефон, а деньги? – недоумевала незнакомка.

– Да пусть подавятся... Не так уж много там было, а телефон дешёвый.

Ей просто не хотелось связываться с полицией: в бурной и непростой юности ей доводилось буянить, попадая в «обезьянник», и, конечно, наблюдать доблестных стражей порядка во всей их красе. Горячей любви и доверия она к ним не питала, оттого-то угроза Лики вызвать полицию в первый миг пробудила в ней свирепое бешенство и желание протаранить закрытую дверь.

В приступе головокружения Тамара была вынуждена присесть на заснеженную ступеньку. Девушка предложила вызвать скорую, но Тамара, морщась, отказалась.

– Пустяки, ничего страшного, – процедила она сквозь зубы, щупая болезненную выпуклость под волосами. – Просто шишка.

– Так, пойдёмте ко мне, надо посмотреть, что у вас там! – решительно скомандовала «Снегурочка», подхватывая жертву ограбления под локоть. – Осторожно, тут скользко... Потихоньку, вот так... Обопритесь на меня.

Тамара повиновалась. Девушка была ниже ростом, тонкая и хрупкая, но уверенно поддерживала её, пока они поднимались по лестнице. Зазвенели ключи, щёлкнул выключатель в прихожей. Тамару усадили на низенькую скамеечку у вешалки.

– Разувайтесь вот тут, на коврике. Сейчас тапочки вам дам.

«Снегурочка» стряхнула с плеч дублёнку и осталась в бежевом пушистом свитере из ангорской шерсти и серой скромной юбке-карандаше. Золотисто-русые волосы, высвободившись из-под шапки, упали ей на спину тяжёлой волной. Тревожный блеск больших серьёзных глаз с длиннющими ресницами, точёная миниатюрная фигурка и деловито-озабоченный тон – что на свете могло быть милее этого сочетания? Приятное, щекотное чувство в груди подсказывало, что можно с лёгкой душой отдать себя в заботливые руки этой хлопотуньи.

– Простите, я даже не представилась. Меня Тамара зовут... А вас?

– Лена, – отозвалась девушка.

Присев на корточки, она стаскивала с Тамары левый ботинок, а та не могла оторвать зачарованного взгляда от её прекрасных, загнутых кверху ресниц, аккуратно и сдержанно тронутых тушью.

– Ой, ну что вы... Я ж не без сознания, сама могу разуться, – спохватилась Тамара и правый ботинок сняла сама, что удалось ей не без усилий.

Один взгляд на это милое создание уменьшал головную боль и дурноту, а прикосновения маленьких лёгких рук наполняли душу и тело теплом. В большом ростовом зеркале отразилась бледная брюнетка с взъерошенными волосами и старым шрамиком от пирсинга на брови. Пронзительно-пристальные карие глаза казались совершенно дикими и пьяными: наверно, последствия удара по голове ещё сказывались. «Ну и видок», – хмыкнула про себя обладательница этой внешности, проследовав за Леной на крошечную, тесную кухоньку. Попутно она причесала пальцами очень густую, но сейчас комично встрёпанную шевелюру, которую уже давненько не приводили в порядок ножницы парикмахера. Впрочем, вряд ли это сильно улучшило её вид.

В ярком свете кухонной люстры хозяйка квартиры внимательно осмотрела голову гостьи. Её пальчики щекотно раздвигали и перебирали пряди волос, потом из аптечки появилась перекись водорода и ватные диски.

– Шишка знатная. А ссадину надо обработать.

Тамара сидела у стола на табуретке и плыла на волнах лёгкого хмеля... Она решительно не могла понять, отчего кружилась голова: от удара или от тонкого, прохладно-сладковатого, фруктового аромата духов Лены.

– Вы, наверно, замёрзли, – сказала девушка. – Давайте-ка, я вас чаем напою, а там посмотрим, как быть дальше.

Она опять мило захлопотала: поставила чайник, достала чашки, разогрела ужин – куриный суп с вермишелью и картофельную запеканку с мясным фаршем.

– Вот, покушайте горячего... Вам надо согреться.

Озарённая золотистым светом люстры, она казалась в своём пушистом свитере такой уютной, домашней, женственно-мягкой... Хотелось расслабиться, окунуться в это тепло и раствориться в нём. Тикали часы, шумел на плите чайник, за белым тюлем на окне мерцали городские огни. В обители сказочной заботливой «Снегурочки» было спокойно и безопасно.

– Пожалуйста, можете воспользоваться моим телефоном, – предложила Лена, кладя недорогой смартфон на стол рядом с чашкой чая. – Наверно, стоит связаться с родными, сказать им, что вы попали в беду...

– Спасибо, – усмехнулась Тамара, поднося ко рту ложку супа со свесившейся вермишелиной. – У меня только маман, но ей я звонить не буду.

– Почему? – Лена вскинула тонкие аккуратные брови.

– Ну, как сказать... – Тамара отпустила не съеденную вермишелину в тарелку. – Отношения у нас с ней... не очень.

Она выросла в семье с хорошим достатком: мама была хозяйкой салона меховой одежды, потом открыла второй, третий. Отец, преподаватель математики в ПТУ, не обладал деловой хваткой и выглядел более чем скромно на фоне успешной супруги. Поженились они, когда мать ещё не была столь крутой бизнес-леди и только вступала на путь частного предпринимательства, торгуя на рынке недорогим китайским постельным бельём. Со временем она поднялась, «раскрутилась», а отец как был учителем, так и остался, да ещё и к выпивке пристрастился. Чем успешнее шли дела у мамы, тем жёстче и круче становился её нрав, отца она считала тряпкой и неудачником. Когда Тамаре было двенадцать, родители развелись, отец уехал в деревню и устроился в местную школу. Каждое лето Тамара ездила к нему в гости на все каникулы, пока он не умер – «сгорел» от водки. Мама не горевала и быстро нашла себе нового мужа – обрусевшего армянина по имени Баграт. У него была небольшая хлебопекарня, а благодаря деньгам супруги он расширил производство, и они зажили припеваючи. Вскоре родился братишка – Руслан.

В душе Тамара была на стороне отца, а после его смерти ожесточилась против матери. Властная, авторитарная родительница пыталась подмять её под себя и контролировать все стороны её жизни. Получалось это у неё весьма грубо и навязчиво, материнской мудростью тут и не пахло: она открыто диктовала, с кем Тамаре дружить, куда ходить, как одеваться, высмеивала её увлечения («Опять дурью своей маешься! Учёбой лучше занимайся!»), но дочка ей досталась тоже с характером – что называется, нашла коса на камень. Тамара бунтовала, попадала в полицию (тогда она ещё звалась милицией), а мама орала и психовала: ей приходилось платить штрафы. Жизнь дома превратилась в бесконечную изматывающую войну. Однажды мама попросила мужа поговорить с дочерью по-мужски, и тот, недолго думая, выпорол шестнадцатилетнюю Тамару ремнём. После этого унижения девушка перебралась жить к бабушке по отцу.

Мама настаивала, чтоб Тамара поступала на юридический факультет, и оплатила ей учёбу в престижном московском вузе, но та не отучилась и двух лет – в середине второго курса, после неудачной зимней сессии, она бросила университет и вернулась домой – к бабушке. Тамару с детства привлекало рисование, и она окончила школу искусств, в которую сама поступила в третьем классе и не бросила вопреки всем упрёкам, уговорам и даже истеричным воплям матери (набор был, к счастью, бесплатный). Художественное училище удобно располагалось под боком, в родном городе, и Тамара решила попытать удачи. Вступительные экзамены сдала блестяще и попала на бюджетное отделение.

Мама, конечно, закатила скандал, кричала, что лишит Тамару денег и поддержки, что на наследство дочь тоже может не рассчитывать, если не «образумится» и не восстановится на юридическом.

– Мама, мне ничего от тебя не надо, – устало, но твёрдо сказала тогда Тамара. Она уже научилась реагировать холодным спокойствием на все повышенные децибелы материнского голоса. – Спасибо, что дала мне жизнь, а дальше я как-нибудь сама разберусь, ладно?

– В отца своего пошла, царство ему небесное, – презрительно бросила мама. – Такая же раздолбайка и неудачница.

Если бы не бабушка, Тамаре пришлось бы туго. На скромную пенсию им двоим было бы не прожить, и Тамара во время учёбы хваталась за любую подработку. Бурная юность с бесшабашными выходками, приводившими её в отделение полиции, осталась позади – девушка взялась за ум, да и бунтовать и показывать характер теперь было уже незачем: бабушка не давила на неё и не пыталась сломать, как мать, а любила и поддерживала все её благие начинания. Тамара отвечала ей горячей взаимностью и старалась не огорчать. Бабуля умерла, оставив внучке квартиру, и молодая выпускница училища зажила самостоятельной взрослой жизнью. Первым её местом работы стала школа, где она преподавала предмет «изобразительное искусство» – с первого по шестой класс. От неформальной бунтарской внешности пришлось отказаться – вынуть пирсинг, отрастить волосы до приемлемой причёски, а татуировки на руках прятать под длинными рукавами. С детишками Тамара неплохо ладила, а вот в «змеиный» женский коллектив преподавателей не вписалась (мужчинами были только трудовик и учитель физкультуры). Молодая учительница оказалась белой вороной в этом террариуме. Свою нетрадиционную личную жизнь она не афишировала и оберегала, но об этом всё-таки узнали, и пожилая директриса-гомофобка предложила ей написать заявление «по собственному». Матери Тамара старалась не звонить без необходимости, ограничивалась только поздравлением с праздниками и днём рождения, но та считала своим долгом продолжать воспитательный процесс. Кто знает, может, и желала она дочери добра, но делала это как-то уж очень своеобразно. Узнав, что Тамара осталась без работы, она предложила ей место уборщицы в пекарне отчима.

– Ну, а что такого? Все работы хороши, нет плохих или недостойных занятий, кроме проституции... Да, работать придётся много, физически, но зарплата, в отличие от твоей школы, будет нормальная. Уж точно больше, чем учительская. Багратик всем своим работникам хорошо платит, никого не обижает.

– Спасибо, мама, но в твой «семейный бизнес» я не вольюсь ни в каком качестве, – саркастически усмехнулась Тамара.

Она работала художником-иллюстратором в небольшом книжном издательстве, брала заказы удалённо, разрабатывала внешность героев компьютерных игр, рисовала комиксы, летом даже не гнушалась в парке отдыха подрабатывать, выполняя карандашом и пастелью портреты всех желающих – словом, крутилась, как могла, чтобы заработать. Ей врезался в память эпизод: она сидела в тени раскидистой ивы, потягивая воду из бутылочки и ожидая очередного клиента, когда вдруг услышала язвительный голос:

– Ну что, художница, меня нарисуешь?

Это была мама – в нелепой панаме и облегающем цветастом платье, беспощадно выставлявшем напоказ все излишества её расплывшейся фигуры – двойной «спасательный круг» на талии, монументальный бюст и прочие щедрые выпуклости. Деньги зарабатывать она умела, а одеваться так и не научилась. С нею был муж и дети – Руслан и младшенькая Алина, четырёхлетняя избалованная любимица родителей. Всё семейство выбралось в воскресный солнечный денёк в парк на аттракционы.

– Если есть время попозировать – пожалуйста, – спокойно ответила Тамара на насмешливый вопрос.

– И сколько берёшь за работу? – усмехнулась мать.

Тамару так и подмывало заломить цену повыше, но она сочла это глупым детским кривляньем, а потому назвала обычную сумму, которую брала со всех заказчиков.

– И много в день загребаешь? – всё с той же кривоватой усмешечкой поинтересовалась мать.

– По-разному, – уклончиво ответила Тамара. – Но это только подработка.

Мать села на стульчик, царственным жестом полной руки отпустив мужа с детьми на карусели, но не удержалась от повелительного напутствия:

– Багратик! Застывшее в ледышку мороженое Алинке не покупай, даже если клянчить будет. Ещё горло застудить не хватало! Потом дома подтаявшего поест.

Хулиганский порыв изобразить родительницу в образе морской ведьмы Урсулы из мультика Тамара подавила в зародыше. Работала она быстро, линии ложились технично, чётко и сухо, а вот вкладывать в портрет хоть каплю души не было желания, поэтому художница следила лишь за внешним сходством. Но правдивый образ матери сам лёг на бумагу – с холодным алчным блеском в глазах, казавшихся крошечными на упитанном лице, и неприятной жёсткой усмешкой в уголках тонких губ. Мать глянула на готовую работу, хмыкнула и пренебрежительно заявила:

– По-моему, совсем не похоже. Как не было у тебя способностей, так и нет, зря только время на это своё училище тратила. Дар – он либо есть, либо нет. Что толку учиться, коль Боженька талантом обделил?

Она даже платить не хотела, но подошедшему с детьми Баграту портрет неожиданно понравился. Он оскалил два ряда ровных зубов, цокая языком и с весёлыми чертенятами в знойно-чёрных глазах разглядывая запечатлённый на бумаге облик жены, а потом щедро расплатился с художницей, дав двойную цену. Тамара бесстрастно убрала мятые купюры в кошелёк, а уже в следующую минуту к ней подошла миловидная девушка в белом сарафанчике, красиво оттенявшем её ровный бронзовый загар.

– Ой, как здорово! – воскликнула она с озорными ямочками на щеках, окидывая восхищённым взглядом выставленные образцы работ Тамары. – А можно меня нарисовать?

– Присаживайтесь, – сдержанно кивнула художница.

Её губы всё ещё оставались мрачно сжатыми после неприятного общения с родительницей, но улыбка затаилась в уголках глаз. Солнечные зайчики весело мельтешили, словно соревнуясь в быстроте с карандашом Тамары. Вот в этот портрет ей хотелось вкладывать и душу, и тепло.

Сейчас она перешла полностью на фриланс, дела шли неплохо, но бешеных денег не сыпалось. Впрочем, на скромную жизнь хватало.

– Маман я звонить точно не буду, – повторила Тамара, мягко отодвигая телефон Лены. – Это будет такой мозговынос, что ой-ой-ой. – И она шутливо выругалась: – Едрид мадрид...

– Как, как вы сказали? – улыбчиво прищурилась девушка, вперив в Тамару взгляд, вдруг ставший внимательно-испытующим. Какая-то мысль зажглась в её глазах живыми блёстками.

– Ну, это словечко-паразит у меня такое, – усмехнулась Тамара смущённо.

– А, понятно, – кивнула Лена, но отблеск мысли всё ещё мерцал в её зрачках. – Ну, а друзья? Или коллеги по работе?

– Я на удалёнке работаю, так что коллег у меня нет, – сказала Тамара. – Друзей мало, да и чем они помогут? Денег на карточку скинут? Карточка вместе с кошельком уплыла. Ничего, паспорт и обратный билет у меня остались, доберусь как-нибудь до дома.

Всё, что она сделала – это позвонила в банк, чтоб карту заблокировали, а также мобильному оператору, чтоб проделали то же самое с симкой. А Лена, вымыв посуду, уже готовила ей постель на раздвинутом диване.

– Как-то неудобно вас стеснять, – пробормотала Тамара, невольно залюбовавшись девушкой сзади, когда та склонилась над диваном, чтоб расправить простыню.

– Ничего страшного, – улыбнулась та, выпрямляясь и сияя Тамаре лучистой улыбкой. – Где же вы ночевать будете? Вам ведь некуда пойти! Не на улице же спать, в самом деле...

– Да, получается, что в этом городе у меня только вы, – улыбнулась Тамара.

Она хотела добавить про себя: «Кроме Лики», – но осеклась. Лики у неё больше не было. Сердце-кораблик висело в груди мёртвым куском мокрой бумаги, но его краешки уже подсыхали в тёплых лучах улыбки Лены.

– Я вон там сплю, – указала девушка на дверь в другую комнату. – Если что-то понадобится или плохо себя почувствуете, зовите. Может, хотите принять душ? Я дам вам чистое полотенце и халат...

– Благодарю. Вы моя спасительница, – снова не удержалась от улыбки Тамара.

Что с ней происходило? Ещё пару часов назад её помертвевшая душа осыпалась на лестничную площадку вместе с сигаретным пеплом, а жизнь казалась конченой, но стоило ей утонуть в тёплых снегурочьих глазах с лучиками ресниц, как тут же что-то светлое забрезжило на горизонте... «Это я такая легкомысленная и легко утешающаяся или... дело в девушке?» – думала она озадаченно, стоя под струями горячей воды, окутанная паром и сладким запахом геля для душа.

После сытного ужина и расслабляющих водных процедур ей захотелось курить, да так, что зубы сводило. Начатая пачка лежала в кармане куртки, чудом спасшаяся от грабителей, как и паспорт. Тамара обратилась к Лене:

– Гм... А у вас можно курить? Или с этим делом мне идти на лестницу?

– Вообще я не люблю запах дыма, но если хотите, можете курить на кухне, – мягко ответила девушка. – Только закройте двери, включите вытяжку над плитой и приоткройте окно, чтоб проветрить. Пепельница есть, она ещё от дяди осталась, теперь не используется. Вот и стоит, как украшение.

Хрустальную пепельницу с головой и крыльями орла Тамара заметила ещё за ужином. Сначала ей показалось, что это действительно какое-то украшение, а утилитарное назначение этого изящного предмета ей с первого раза не открылось. Желание курить притупилось: жалко было наполнять дымовой завесой и табачной вонью это чисто убранное, женственное, уютное жилище. Свою-то квартиру она прокурила насквозь, даже занавески пропахли. Передумав, Тамара убрала сигареты, стянула из вазочки сосательную конфетку и сунула за щеку, чтоб отвлечься от мыслей о курении. «А вообще, бросать надо», – подумалось ей. Она уже два раза пробовала – пока не получалось.

Часы тикали: полдесятого. Спать ещё не хотелось, Тамара не привыкла ложиться в это время, часто засиживаясь за работой за полночь – одним словом, вела «совиный» образ жизни, да к тому же была заядлой круглосуточной кофеманкой. Лена-жаворонок предпочитала чай, а на работу ей нужно было к семи утра, и поднималась она в пять, а поэтому для неё как раз настало время отправляться в постель. Работала она музыкальным руководителем в детском садике, но эта должность казалась слишком скромной, простой и мелковатой для неё. Лена была в ней не более на своём месте, чем, к примеру, профессор математики в качестве учителя начальных классов. Пташка гораздо более высокого полёта – и отчего-то совсем без амбиций. Отсвет бра лежал бликом на полированной поверхности пианино, и Тамара представила пальчики девушки, порхающие по клавишам... В душе что-то сладко, улыбчиво ёкнуло. Что-то знакомое, очень родное, близкое подкралось на мягких лапах. Нет, это просто совпадение. Не может такого быть.

Ей не спалось. Сначала Тамара лежала, вдыхая аромат чистоты от свежего постельного белья, а потом, устав мучиться с открытыми глазами в темноте, снова включила бра, взяла с полки первую попавшуюся книгу и открыла на первой попавшейся странице. «Счастье Ревущего Стана», – гласил заголовок рассказа. Тамара глянула на мягкую обложку книги: автор – Брет Гарт. Старое советское издание из серии «Классики и современники», таких было полно в бабушкиной коллекции.

Тамара то погружалась в чтение, то витала в своих мыслях, опустив книгу на одеяло. Иногда между строчек проступало холодное, чужое, замкнутое лицо Лики, или она вдруг вклинивалась в действие рассказа, вставляла реплики в диалоги героев... Три года! Три года не вычеркнешь одним махом из жизни, не забудешь всех прекрасных минут, всех разговоров за полночь, всех редких, и потому таких долгожданных встреч. Но это отчуждённое лицо с пустыми, как ледышки, глазами разом убило всё. И тихий, но отчётливый голос: «Если будешь тут буянить, полицию вызову». Без тени сожаления, без зазрения совести, без малейшего чувства. Разве такое говорят человеку, с которым... который... к которому... Горькая мысль, встав на дыбы, не находила словесного выражения, и Тамара, стукнув кулаком по одеялу, стиснула зубы. «Тварь. Тварь. Тварь».

Глухая злость, разгораясь из уголька в бушующее пламя, выбросила Тамару из чтения, она машинально скользила взглядом по строчкам, понимала отдельные слова, но общего смысла не улавливала. Нет, это какой-то бред, какая-то параллельная реальность. Её светлая, прекрасная, замечательная, ласковая, самая лучшая на свете Лика – и эта равнодушная, чужая девушка-двойник. Как в каком-то фантастическом кино или в сюрреалистической новелле. Три года жизни Тамары корчились в агонии, рушились, рассыпались пеплом. Отбросив в сторону книгу и сжавшись под одеялом в калачик, Тамара грызла уголок подушки. Как теперь верить людям? Какая любовь? Нет никакой любви. Её выдумали писатели. Насочиняли кучу книг, наплели сюжетов вокруг того, чего не существует.

«Все вы твари... Двуличные твари».

Все... И Лена?

Язык не поворачивался так её назвать, но как ей верить, если Лика, прикидываясь ангелом во плоти, успешно пудрила Тамаре мозги? И она верила всему, каждому словечку, каждому взгляду. Дура, непроходимая тупица.

«Бррр, так, стоп. Совсем уже крыша поехала». – Тамара приподнялась на локте, встряхнула головой и взъерошила волосы.

Упав на подушку, она замерла с горькой усмешкой на губах. Лена всего лишь накормила её ужином, напоила чаем и приютила на ночь, а Тамара уже навоображала невесть что. Целую жизнь с ней в своих фантазиях прожила. Уже представила себе, как читает воскресным утром новости в интернете, посасывая сигарету и прихлёбывая кофе, а Лена в сексуальном пеньюарчике и фартучке печёт блинчики... А потом – измена, предательство, развод. И опять одна.

Читать совсем расхотелось, снова захотелось курить. Проскользнув босиком на кухню и прикрыв за собой дверь, Тамара включила вытяжку, приоткрыла оконную створку, и в кухню заструился морозный воздух. Она чиркнула спичкой и жадно затянулась.

На книжной полке – фотография в рамке: Лена обнимает какую-то женщину намного старше себя. Скорее всего, мать. Нет, глядя в это личико с лучистыми глазами, даже подумать немыслимо, что она – из той же породы лицемерных тихонь, что и Лика. Но и глядя на Лику, Тамара такого подумать не могла. Или – любовь слепа?..

Что в груди осталось от той любви? Угольки, присыпанные остывающим пеплом, и боль, боль, боль – нескончаемая, бескрайняя, огромная, как небо, боль за три года, которые Тамара прожила в этом ослеплении. Угрюмый мир дымил трубами заводов, гремел выстрелами и шелестел банкнотами. Какая любовь? Одна лишь грязь и ложь. Она чувствовала себя вывалянной в грязи. Даже хотелось снова залезть под душ.

Тамаре удалось задремать в начале четвёртого. Так и не выключив светильник и не поставив книгу на место, она провалилась в беспокойный сон, полный горестных видений. Снилась ей Лика, счастливая и улыбающаяся, с младенцем на руках, а рядом – мужская фигура с размытым лицом.

Проснулась Тамара в темноте: чья-то заботливая рука выключила бра. Она даже догадывалась, чья... Под дверью в соседнюю комнату сияла полоска света, до слуха Тамары доносилось слабое бормотание. Она подкралась и прислушалась... Вскоре стало ясно, что это за звуки: Лена, встав спозаранку, занималась физзарядкой под какое-то фитнес-видео. В воображении Тамары сразу открылось досье: «Лена Такая-то (фамилии Тамара не знала). Очень, очень хорошая девочка. Всегда слушает маму и каждое утро делает зарядку. Характер мягкий. Не замужем», – совсем как в старом мультике «Остров сокровищ». Тамара отошла от двери с усмешкой и забралась в ещё тёплую постель. Книги не было на диване – значит, Лена убрала.

Осторожно, почти на цыпочках Лена проскользнула в ванную. Она собиралась на работу – значит, хочешь не хочешь, а придётся встать. Спала Тамара от силы пару часов, голова всё ещё побаливала – и от недосыпа, и от вчерашнего приключения, но желудок ныл и урчал, не признавая душевных терзаний своей хозяйки и требуя законный завтрак. В своём «совином» режиме Тамара могла запросто поужинать и в десять, и в одиннадцать вечера, порой даже ночью перекусывала, если случалось засидеться, а потому не знала, что такое утренний голод. Просыпаясь, обычно она с трудом вливала в себя чашку кофе с сигаретой, редко – с печеньем, а первым полноценным приёмом пищи у неё был обед. «Удивительно: на часах – хренова рань, а я хочу жрать», – думалось ей.

Она включила свет и нехотя оделась. Тянуло прилечь и подремать ещё, веки слипались, голова чугунной болванкой клонилась назад к вмятине на подушке, но приходилось подстраиваться под режим хозяйки. Лена, улыбающаяся, свежая и румяная, пахнущая гелем для душа и шампунем, заглянула в комнату.

– Уж извините, что рано бужу... Сейчас волосы высушу и будем завтракать.

Зашумел фен. Он работал минут десять, а Тамара, прислонившись лбом к холодному стеклу, считала зажигающиеся окошки соседних домов.

Уже одетая, с подкрашенными ресницами и уложенными в узел волосами, Лена хлопотала на кухне, накрывая стол к уютно-домашнему завтраку. Красивые белые чашки с золотыми ободками, сахарница с щипцами, салфеточки, вазочки с конфетами и печеньем, розетки с вареньем, блестящие ложки, вилки и ножи... Больше всего Тамару умилила белая скатерть с вышивкой по краям. Этакий эталонный, идеальный завтрак с глянцевой картинки про семейную жизнь.

– У меня по утрам обычно овсянка на воде и без сахара, но с ложечкой мёда, – сказала Лена, застенчиво улыбаясь. – Будете?

– Что дадите, то и буду, – усмехнулась Тамара.

К овсянке Лена подала гренки в омлете с сыром. Пожалуй, в жизни идеальный завтрак был не таким уж и журнально-глянцевым, даже вполне естественным. Тамаре нравилось сидеть за опрятным, красиво сервированным столом. Сквозило в этом что-то такое девчачье, до мозга костей женское, но и это Тамаре было по душе. Тихая гавань для потрёпанного жизнью «путника в ночи».

– А у вас случайно нет кофе? – спросила она.

– Случайно есть, но я его редко пью, больше люблю чай, – просияв кроткими звёздочками в приветливых глазах, ответила девушка. – Растворимый пойдёт?

Тамара кивнула. Любимый аромат привычно коснулся ноздрей, дразня и пробуждая все чувства, и она с наслаждением склонилась над чашкой.

– А вы у нас в городе в гостях или по работе? – полюбопытствовала Лена.

– Ну, можно сказать... в гостях. Приехала к одному дорогому мне человеку, – нехотя ответила Тамара, отправляя в рот ложку каши, подслащённой мёдом. – Так себе встреча вышла, мало хорошего. – И, чтобы сменить тему разговора, спросила в свою очередь: – А это какое варенье?

– Сливовое, – сказала Лена, гостеприимно подвигая к ней поближе розетку со сладким лакомством. – Угощайтесь на здоровье, очень вкусное, попробуйте.

– У вас дача есть? – Тамара отрезала и сунула в рот кусочек поджаренного в омлете  с сыром хлеба, захрустела, жуя, следом отправила ложечку кисло-сладкого, щемяще-нежного варенья и отхлебнула горьковатого кофе. Восхитительно... М-мням, роскошное, греющее душу и балующее желудок сочетание. Если б каждый день так завтракать!

– Нет, мы с мамой в сезон покупаем кое-что и варим... – Запнувшись на миг, Лена грустно поправила себя: – Покупали. Папы уже десять лет нет в живых, а месяц назад маму похоронила. Я не с родителями жила, это тётина квартира – досталась по завещанию. А родительскую я думаю сдавать. Тоже доход...

Повисла гулкая тишина, только часы отбивали секунды: «Тик-так, тик-так», – как в пропасть падали мгновения. Не зная толком, что сказать, Тамара проронила:

– Да, верно. Доход. Деньги лишними не бывают... Соболезную вам. – Хотелось добавить что-то хорошее и жизнеутверждающее, и она похвалила варенье: – Замечательное. И правда очень вкусно.

Уголки губ Лены приподнялись в ласковой улыбке, но в глазах ещё влажно поблёскивала эта грусть. В порыве благодарности за столь основательный и уютно обставленный домашний завтрак Тамара принялась помогать мыть посуду, но в присутствии девушки на неё накатила странная неуклюжесть. Хрупкое плечико, тёплая шея – совсем рядом, стоит чуть нагнуться и... Дзинь! Блюдце выскользнуло из мокрых рук Тамары, осколки разлетелись по полу.

– Ох, едрид мадрид! – опять вырвалось у неё любимое словечко. – Простите, я сегодня что-то как слон в посудной лавке, всё вам тут перебью...

– Ничего страшного, бывает, – отозвалась Лена безмятежно, сметая осколки в совок. – Не расстраивайтесь.

– Да главное, чтоб вы не расстраивались, – проговорила Тамара, охваченная стыдом за свою неловкость. – Блюдечки-то красивые, сервизные...

Лена подняла на неё светлые, грустновато-ясные глаза, и сердце Тамары защемило от их спокойной мудрости, которая окутывала, словно нежные объятия. Она была старше Лики, но из-за невысокого роста и хрупкости казалась совсем юной. Сколько ей могло быть лет? И восемнадцать, и тридцать. Логика и разум склонялись ко второму варианту, а очарованное воображение грезило о первом.

– Какие пустяки! – сказала она, обнимая Тамару этим неземным, чуть печальным взглядом «Сикстинской Мадонны» Рафаэля. – Главное – чтобы не разбивалось кое-что другое, гораздо более важное.

И снова дежавю... Неужели такое бывает? Они и не познакомились ещё толком, а Тамаре казалось, что она знала Лену уже много лет. Что-то знакомое, родное было в каждом её слове, каждом движении, в интонациях голоса... Что-то до дрожи, до оторопи близкое. Наверно, оттого-то и вырвалось блюдце из рук – от этой самой оторопи.

Перед уходом на работу Лена провела для Тамары ознакомительную экскурсию в холодильник.

– Если не получится вернуть или обменять билет, придётся вам остаться у меня. Не стесняйтесь, пользуйтесь. Разогревайте, кушайте, а можете что-то сами приготовить из того, что тут есть. Чувствуйте себя как дома. Чтоб вы не ощущали себя взаперти, оставляю вам комплект ключей. Компьютер тоже оставлен включенным – если захотите посидеть в интернете, ради бога, сколько угодно.

– Вы вот так просто доверите свой комп практически незнакомому человеку? – изумилась Тамара.

– В нём нет ничего сверхсекретного, никаких страшных военных тайн и компрометирующих фото и видео, ничего особенного, – серебристо засмеялась девушка. – Я почему-то верю, что и вы ничего криминального не будете делать.

– Вы правы, не буду, – без улыбки сказала Тамара, не в силах отвести взгляда от её милого, солнечно-светлого лица. – Относительно меня вы можете быть спокойны, но вот с другими всё-таки будьте поосторожнее... Мне не хотелось бы, чтобы вы пострадали из-за своей доверчивости.

– Это не доверчивость, я не наивное дитя, хоть и кажусь вам такой. Я просто ЗНАЮ, что вы ничего плохого мне не сделаете, но откуда я это знаю – сие есть тайна, покрытая мраком, – весело ответила Лена, обуваясь в прихожей. – Больше того, у меня такое чувство, будто мы уже виделись где-то.

– Вот и у меня... такое же чувство, – пробормотала Тамара.

Она только сейчас обнаружила, что бессознательно вцепилась в шарфик Лены и не давала девушке его надеть. Та, подёргав за другой его конец, снова рассмеялась.

– Вы позволите мне одеться или нет?.. Я же на работу опоздаю!

Ощутив жар смущения на щеках, Тамара выпустила шарф. Этот смех, мелодичный, как звон маленьких бубенчиков, ей хотелось слушать вечно.

Оставшись одна, Тамара пила кофе, курила в вытяжку, без дела слонялась по квартире, разглядывая лежавшие на виду вещи, немного побрякала по клавишам пианино, покрутилась на вращающемся стуле, полистала альбом с фотографиями, найденный на одной из книжных полок. В ящики шкафов она заглядывать не решилась, считая это совсем уж свинством со своей стороны.

Потом она всё-таки сходила на вокзал, но оказалось, что есть билеты только на последующие дни, а на сегодня уже ничего нет. А завтра нет нужного рейса. Тамара вернулась несолоно хлебавши. Спать ей расхотелось: пешая прогулка на морозе взбодрила её и прогнала сонливость. Мысли о себе, о Лике и о новой знакомой неустанно крутились роем в голове, настроение из глубин адской безнадёги взлетало к сверкающим вершинам воодушевления и падало обратно. Пообедав чем бог послал – а точнее, тем, что запасла заботливая хозяюшка, она вытащила из упаковки бумаги для принтера один листок, взяла карандаш, положила перед собой фото Лены... И тонкие линии понеслись, стремительно ложась на бумагу и сплетаясь в рисунок. Грифель шуршал, ведомый уверенной и умелой рукой художницы, и вскоре портрет был готов. Выполнен он был, конечно, наспех – со всеми вытекающими недостатками, но пульсирующее в груди вдохновение просто разорвало бы сердце Тамары, если б она помедлила хоть немного. Ей хотелось его поскорее выплеснуть, что она и сделала. Сходство с оригиналом было соблюдено вполне приемлемо, просто спешка придавала линиям некоторую небрежность. Волосы Тамара изобразила схематично, рот и нос очертила несколькими лёгкими штрихами, а тщательнее всего проработала глаза. Отойдя немного, она всматривалась в портрет издали. Он обладал тем же удивительным свойством, что и живая Лена – затягивал в тёплый, уютный омут и щекотал этим странным, мерцающим дежавю. Он спасал Тамару из когтистых лап накатывавшей волнами боли от предательства Лики. Образ теперь уже бывшей девушки меркнул, отдалялся за холодную пелену тумана, а потраченные на неё три года хотелось вычеркнуть и забыть, как нечто чужеродное, как ошибку, как глупый сон.

Но не так-то это было просто – забыть.

К компьютеру Тамара долго не решалась подойти, и он «уснул». Она пошевелила мышь, пощёлкала по клавиатуре – и он ожил. Монитор засветился заставкой рабочего стола всего с десятком иконок. Негусто... Рабочий стол на компьютере у Тамары представлял собой гораздо более изобильное и хаотичное зрелище. Чувствуя себя непорядочным человеком, подглядывающим в замочную скважину, она отвела взгляд от папок, которые явно могли содержать какую-то личную информацию, и просто вышла в интернет.

Пароли от своих почтовых ящиков она наизусть не помнила, доверяя их хранение и автоматическую авторизацию браузеру. Значит, проверить почту удастся только дома. Ладно, бог с ней, вряд ли там что-то важное... Тамара глянула свою страничку Вконтакте – тоже без входа. На первый взгляд, ничего нового. Ну, раз уж её угораздило попасть в такой переплёт, нужно использовать эти выходные себе во благо – отдохнуть. Тамара открыла YouTube, посмотрела музыкальные клипы, игры КВН, документальные фильмы, а далее перебирала всё, что под руку, а точнее, под мышку подвернётся. Голова побаливала, и Тамара кинула в рот три таблетки ибупрофена из Лениной аптечки. Иголочка любопытства колола её: «Посмотри её закладки, залезь в историю браузера». Ведь закладки – как будто не личная информация? Хотя и из них кое-какие выводы сделать можно – об интересах Лены, её увлечениях, вкусах.

В журнале посещения сайтов она копаться не стала, а закладки всё-таки посмотрела. В основном интересы Лены лежали в области музыки, но это было вполне понятно и естественно. Тамара стала слушать всё подряд, и дежавю поднялось в ней с новой силой. Очень, очень знакомые вкусы... А вот папка «Любимое». Тамара слушала, холодея, трек за треком.

Она знала и слышала это, но не потому что абсолютно всё из этого списка любила сама. Совпадения случаются, но вот таких стопроцентных – точно не бывает. Песня Синатры «Strangers In The Night», строчку из которой Тамара видела в качестве подписи у одного человека... Знакомого и незнакомого одновременно.

Сердце-кораблик задрожало, когда среди закладок она увидела тот самый форум, с которого когда-то ушла. Это была как раз самая что ни на есть личная информация, причём особого свойства – такая, которой с первым встречным делиться не станешь. Напрашивался вывод, что на компьютер Лена намекнула неспроста... Ох, неспроста. Так и оказалось: открыв закладку, Тамара попала в профиль Ночной Незнакомки. Вот она, аватарка с красоткой из какого-то аниме, и строчка из песни – подпись.

– Ну здравствуй, таинственная леди. Вот ты и нашлась.

Когда-то Тамара мечтала раздвинуть монитор, как занавески, чтобы увидеть настоящее лицо своей собеседницы, и теперь это сбылось – она держала перед собой портрет, набросанный карандашом на бумаге для принтера. Сбылось даже с избытком: Тамара вздрогнула и сглотнула, вспомнив близость изящного плечика и тёплой кожи на шее. Если утром это лишь заставило её выпустить из рук блюдце, то сейчас накрыло огромной, как цунами, волной какого-то безумия. Тамара жадно уставилась на застеленную кровать Лены; как она завидовала этой подушке, которая хранила сны своей милой хозяйки!.. Повинуясь щемящему порыву, Тамара бросилась на кровать и стиснула подушку в объятиях. Её запах, запах женщины... Аромат её волос, её кожи. До слёз, до сладостной боли Тамара дышала им и не могла надышаться, а потом и вовсе сошла с ума – выдвинула бельевой ящик шкафа, выхватила оттуда целую охапку трусиков с лифчиками и зарылась в них лицом. Они были выстираны и пахли чистотой, но их носила Она...

– Фетишистка хренова, – со смехом выругала себя Тамара, опомнившись и придя в весёлый «ужас» от своей выходки.

Она сложила бельё на место и закрыла ящик, потом аккуратно разгладила измятую постель, взбила и расправила скомканную подушку. Ещё долго она не могла успокоиться – расхаживала по квартире, охваченная бурлящим и шипучим, как шампанское, возбуждением. Нервы, душа, тело, сердце – всё стонало и пело. Нашлась её Незнакомка... Вот она, живая, настоящая, тёплая и родная. Тамара обошла все углы, улыбаясь каждой вещи, которой касались руки Лены, – словно живому существу, Лениной частичке.

Выпив ещё литр кофе и прикончив пачку сигарет, к вечеру она немного угомонилась, но сердце стучало, как бешеное – и от кофеина с никотином, и от радостной нервной дрожи. Похоже, сегодня её снова ждала бессонная ночь... Но какая это ерунда по сравнению с главной радостью: Незнакомка нашлась! Тамара с трудом дождалась прихода Лены с работы, а когда ключ повернулся в замке, сердце-кораблик едва не выпрыгнуло из груди.

Лена, разрумянившаяся от мороза, поставила пакет с продуктами, стряхнула с плеч дублёнку, сняла шапку, шарф и улыбнулась Тамаре озорно, по-снегурочьи, с задорными звёздочками-снежинками в зрачках.

– Ну, как вы тут? Не скучали? Обедали? Ух, как я замёрзла! Так хочется чайку горячего... Сейчас ужинать будем.

Она понесла пакет на кухню, а Тамара безмолвной тенью последовала за ней, не сводя с девушки пристального, жадного взгляда. Все слова улетучились, язык не поворачивался. Как начать? Что сказать? Она битый час продумывала свою речь, но стоило ей увидеть Лену, как она онемела. В голове стало пусто и звонко, и только сердце дышало, билось и пело. А Лена тем временем выгрузила продукты из пакета в холодильник и подняла на Тамару смеющиеся глаза.

– Что? – спросила она, и её губы подрагивали от еле сдерживаемой улыбки. – Что вы на меня так смотрите?

Видимо, у Тамары сейчас было то ещё выражение – диковатое, странное. Улыбка угасла, Лена нахмурилась встревоженно и недоуменно:

– Что-то случилось? У вас такое лицо...

– Если не ошибаюсь, мы с тобой на «ты», прекрасная Незнакомка, – проговорила Тамара глухо.

Она захлопнула дверцу холодильника и подошла к Лене вплотную, забрала тонкие музыкальные пальцы в свои руки и сжала.

– Ты нарочно оставила комп, чтоб я сама всё увидела, да? – дохнула она Лене в губы, пьянея от мягкого тепла её глаз.

Ресницы той дрогнули и опустились, уголки губ хранили намёк на улыбку. Это можно было толковать как «да».

– Как ты меня узнала? Как поняла, что это я? – допытывалась Тамара, стискивая пальцы Лены.

– «Едрид мадрид», – хихикнула девушка. – По этому словечку... Ну, и общее впечатление чего-то знакомого. Дежавю.

Больше Тамара не могла себя сдерживать. Она жадно сгребла Лену в объятия, вдыхая её запах – сладкий, женский, пьянящий, впитывала тепло кошачьи-гибкого тела, зарывалась носом в щекотный, лёгкий шёлк волос.

– Ленка... Незнакомка моя. Прости меня, а?

– За что? – Лена тихонько дышала, устраиваясь поуютнее в её руках.

– Ну, за то, что так некрасиво оборвала наше общение. – Тамара еле сдерживалась, чтоб не зарычать от бешеного, дразнящего чувства – вжать её в себя, проглотить, съесть, как то вкусное варенье. – Наговорила тебе всякой ерунды... Я просто думала, что это нечестно по отношению к моей девушке.

Лена при слове «девушка» как будто напряглась – Тамара почувствовала это в её дыхании, в движении плеч, которые зябко поёжились.

– Я поняла, что у тебя кто-то есть. – Голос Лены звучал ровно, но сердце-кораблик чувствовало, чего ей это стоило. – Но не хотела поднимать этот вопрос... Я думала: всё равно ничего не получится, а раз так, то зачем говорить об этом?..

– Уже нет, Незнакомка. – Тамара тихо касалась дыханием её золотисто-русой макушки, обнимая и поглаживая дрогнувшие плечи. – Уже нет той девушки, я свободна как ветер.

Лена подняла лицо, тревожно хмурясь.

– Да?.. А что случилось?

– Ну, что могло случиться... Расстались, что ещё, – усмехнулась Тамара. – Так совпало, что она тоже здесь живёт. К ней я и приехала. Поговорили, всё выяснили. Ладно, не будем об этом, всё в прошлом.

– А может, рано ещё для выводов? Может, всё наладится? – Лена смотрела снизу вверх со своей непостижимой, чуточку печальной лаской, словно не веря в окончательность этого разрыва.

Тамара обняла её крепче, касаясь губами аккуратных бровей.

– Нет, Леночка, там уже все выводы сделаны, уже не наладится, это конец. Самый что ни на есть окончательный занавес. Я не хочу больше оглядываться в ту сторону. Три года псу под хвост... Ладно, Бог с ними, пусть будут счастливы. Я тоже горевать не собираюсь.

Ей было легко говорить эти твёрдые, жёсткие слова – с поддержкой снегурочьего взгляда, с хрустальными плечиками в объятиях, с щекоткой живого, озорного локона волос на щеке. Без всего этого было бы тяжело, уныло и морозно-тоскливо смотреть в будущее.

– Ты знаешь, что ты обалденная? – шептала Тамара, пьянея без вина и грея дыханием сказочные мальвиньи ресницы. – Ты самая офигенная женщина на свете... Ты понимаешь, что ты со мной сделала? С ума свела, вот что! – Вспомнив своё недавнее безумие с фетишистским уклоном, Тамара тихонько фыркнула. – Ленка, Леночка... Наконец-то у тебя есть имя, Незнакомка.

Можно было бесконечно стоять у тёмного окна с блёстками городских огней, шепча ласковые глупости, и измерять нежность по дрожи ресниц, по малейшему движению рук, по изменению силы объятий, по едва заметному повороту головы. Тамаре не хотелось выныривать из этого вязкого, как мёд, и тёплого, как летний день, наслаждения, но Лена с улыбкой спустила её с небес на землю:

– Может, всё-таки поужинаем?

– Какая еда, ты о чём? – простонала Тамара полушутливо, полусерьёзно, не желая выпускать Незнакомку из объятий. – Мне вообще сейчас не до потребностей желудка... Я бы тебя съела, если честно.

Но Лена с мурлычущим смешком всё-таки мягко выскользнула, маня Тамару приглушённо-закатным светом взгляда и вместе с тем остужая её пыл.

– Не будем спешить... Давай-ка я посмотрю, что у нас там есть.

Тамара со вздохом отпустила её к холодильнику. Наверно, Лена была права: гостья целый день бездельничала, плотненько пообедала и выдула несметное количество кофе, а хозяйка только что пришла с работы – безусловно, усталая и проголодавшаяся.

– Да, Лен, покушай, конечно, – согласилась Тамара. – Я ужасная эгоистка.

– А ты ужинать разве не будешь? – Лена доставала вчерашний суп, творог, яйца, варенье.

– Я б кое-чем другим «поужинала», – усмехнулась Тамара, без особой надежды скользнув пальцами по плечу девушки. – Вернее, кое-кем.

Лена, сделав вид, что не уловила намёка, невозмутимо смешивала творог с яйцами и мукой, чтоб испечь сырники. Румяные, сытно пахнущие лепёшечки перебрались со сковородки на плоскую тарелку, а варенье аппетитно поблёскивало в розетках. Но сперва Лена поставила перед Тамарой суп и села к столу сама, как бы не замечая её грустных взглядов и вздохов. Сырники она сделала несладкие, чтоб можно было есть их со сливовым чудом.

– Теперь ты всегда будешь ассоциироваться у меня с этим вареньем, – сказала Тамара, намазывая сырник вышеназванным лакомством, а вернее, щедро накладывая его сверху горкой на творожную лепёшечку. – Ты сама как... вишенка на торте.

Лена целомудренно прятала взгляд под ресницами и не реагировала, чем распаляла Тамару ещё сильнее. Когда она мыла посуду, Тамара еле сдержала желание прильнуть сзади и обнять, скользя ладонями по изгибам бёдер. Она подошла и склонилась к ушку с маленькой серёжкой, лаская его лишь дыханием и словами.

– Ты так и не ответила, прощаешь ли ты меня, – сказала она вполголоса.

– За что? – Лена ополаскивала тарелку, и брызги попадали на её закатанные рукава.

– Ну, за ту резкость... За то, что ушла.

Лена домыла посуду и повернулась к Тамаре с мягким сиянием в глазах – тем самым мудрым светом, который всегда укрощал художницу в их спорах.

– Не стоит вспоминать, – сказала девушка. – Что сделано, то сделано. Ведь теперь всё иначе...

– Да, теперь всё по-другому... Всё будет, как ты скажешь, как ты захочешь... Если захочешь. – Трепеща полусомкнутыми ресницами, Тамара всё же осторожно положила ладони на талию Лены.

Та опять уклонилась от объятий и отошла к окну, как будто её очень интересовали светящиеся блёстки городского зимнего вечера. Тамара последовала за ней и легонько скользнула по её острым локоткам, ловя их в ложбинки ладоней.

– Лен... Ну почему ты ускользаешь? Ты всё-таки обижаешься?

– Не в этом дело, Том. – Отсвет уличных огней лёг на кончики ресниц Лены, когда она чуть повернула голову через плечо изящным, лебединым движением. – Ты не спешишь? Ты уверена, что там, в тех отношениях, у тебя всё закончилось? А если это временная размолвка? Три года не так-то просто забыть и отпустить из сердца. Мне совсем не улыбается быть временным вариантом. Это очень больно и обидно.

Всё в ней было восхитительно: и горделивая посадка головы на длинной шее, и тяжёлый узел волос, и точёный изгиб спины, и очертания женственно-хрупких плеч, и тонкие линии профиля на фоне окна. Зимний вечер с огнями города превратился в космическую бездну, в которой Лена царила, затмевая собой звёзды. Искорки в её глазах и мерцающие камушки серёжек были ориентирами во тьме; по ним найдёшь дорогу домой и не заблудишься. Сердцу-кораблику хотелось плыть по этим путеводным звёздочкам.

– Лен... Милая... – Тамара осторожно коснулась пальцами нежных мочек ушей Незнакомки, для которых даже такие крошечные серьги казались тяжёлыми. – Такая потрясающая женщина, как ты, не может быть временным вариантом. Она достойна быть только единственной. Ведь это началось не сегодня и не вчера... а давно, когда мы в первый раз разговорились на том форуме. Спешу ли я? Нет, скорее, я очень долго медлила и бродила не по тем дорогам, пока не пришла к тебе. Я отталкивала тебя, пытаясь сохранить то, что уже рушилось – то, чему недолго оставалось жить. Да, три года – это немало. Я могла бы, наверно, и сама справиться, но без тебя это будет очень трудно... Очень холодно.

Слова той речи, которую она репетировала, но напрочь забыла с приходом Лены, всплывали в памяти, складываясь гораздо лучше, правильнее и точнее. Сердце само подбрасывало их ей, и они текли легко и естественно, как дыхание. С каждым словом их с Леной лица сближались, а когда последний звук стих, губы соединились в поцелуе.

Узел волос распался, золотистые волны заструились по обнажённой спине. Каждую  линию её тела Тамара исследовала, прослеживала от и до, проживала и запечатлевала в себе. Сладость сливового варенья и вкус кожи прекрасной женщины, земной аромат спелых плодов и тонкий шлейф духов у неё за ушком... Оставалось лишь пить эту амброзию очень медленно и неторопливо, долго смаковать, сдерживая себя, чтобы не насытиться слишком скоро. Быть вечно голодной, вечно жаждущей.

Потом Тамара рисовала нагую Лену, изящно растянувшуюся на постели. Вернее, делала карандашные наброски на бумаге для принтера.

– Погоди, я дам тебе бумагу поплотнее, – сказала Лена.

У неё нашлась папка с ватманом формата А3. Вручив её Тамаре, она вернулась в постель, и тонкие линии снова полетели из-под карандаша. Один лист, второй, третий...

– Если ты будешь слишком много меня рисовать, ты истощишь мою жизненную энергию, – полушутливо заметила Лена. – Как Рембрандт любил свою Саскию! Постоянно её изображал на своих картинах. И она умерла молодой...

– Ты веришь в это? – Тамара с усмешкой приподняла бровь, не отрываясь от работы: она запечатлевала Лену томно лежащей на смятой простыне, с разметавшимися по плечам и подушке волосами.

– Есть в этом что-то мистическое. – Лена шаловливо тронула её кончиками пальцев ноги.

Может, виновато было всего лишь статическое электричество, а может, это искра страсти проскочила между ними. Наброски соскользнули на пол, и они снова сплелись в поцелуях.

Предчувствия Тамару не обманули: этой ночью, как и предыдущей, ей перепало мало отдыха, но уже по другой причине – сладкой и приятной. Лена уже давно уснула; осторожно, чтоб не разбудить, Тамара расцеловала её спокойное, расслабленное сном лицо и нагишом выскользнула на кухню. Ужасно хотелось курить, но пачка сигарет опустела ещё днём. Тамара собирала в пепельнице бычки и высасывала из них жалкие крохи дыма. А ведь ещё предстояло как-то дожить, дотерпеть до дома... Просить у Лены денег на курево было как-то неловко. Да и уезжать не хотелось. Хотелось, чтоб время до поезда тянулось бесконечно.

«Нет, точно брошу. Пора с этим завязывать, сколько можно». – И Тамара потушила бычок, выкуренный начисто, до обуглившегося фильтра.

Её сразил сон, да такой, что она не услышала ухода Лены на работу. Завтрак ждал её на столе, уже остывший. Взбодрив себя душем и кофе, Тамара собрала вчерашние наброски. Каждая тонкая линия дышала новым чувством, новым вдохновением. Хотелось сделать из этого что-то основательное. Она, конечно, не Рембрандт. Щемящая красота женщины на этих листках была достойна великой кисти. Часто писал Саскию, умерла молодой... А может, и их с Ликой любовь кончилась оттого, что Тамара была слишком одержима её портретами? Что-то мистическое.

Страдая без сигарет, она таскала сосательные конфетки из вазочки. Такой чудесный, солнечный зимний день пропадал, минуты проходили безвозвратно и зря... Сколько бездарно канувших в прошлое мгновений, которые можно было бы наполнить Леной!.. Её присутствием, её дыханием, взглядом и улыбкой. Отложив наброски, Тамара воскресила в памяти образ своей Незнакомки и снова взялась за карандаш.

К вечеру рисунок был готов – сильный, страстный, детально проработанный, впитавший в себя новую действительность, которая творилась в душе у художницы. Вернувшаяся с работы Лена долго смотрела на него, а потом сказала, прильнув к плечу Тамары:

– Мне кажется, я здесь живее, чем в оригинале.

Тамара поцеловала её жадно. Всего день без Лены, а она соскучилась, изголодалась по ней... Это было что-то болезненное, опустошающее. Но Незнакомка наконец вернулась, и тихое счастье заполняло этот голодный вакуум в душе. Всего день – и такая ломка... Тамара дорвалась до её губ, как наркоман до дозы, заглушая поцелуями Ленин смешок. Как же теперь уезжать? От этой мысли тряслись руки и подкашивались колени.

В пакете с продуктами у Лены оказалось недорогое красное вино. Она принялась колдовать над глинтвейном, бросая в кастрюльку щепотку того и кроху сего, помешивая будущий напиток и вдыхая аромат специй, а Тамара не сводила с неё глаз и проклинала поезд. Душа стонала, рвалась. Уехать – всё равно что разорвать мощную пуповину и истечь кровью.

– Ну, попробуем, что получилось, – сказала Лена, подавая глинтвейн в бокалах, украшенных кружочками апельсина. – Давно не варила... Надеюсь, с пряностями не переборщила.

Пикантное горячее вино ударило в голову, потекло жидким огнём по жилам, обострило и удесятерило чувства. Тамара пробовала на вкус каждый сантиметр сладкой, пахнущей сливовым вареньем кожи... Без сомнения, теперь – самым любимым вареньем Тамары, навсегда связанным с Незнакомкой. В этой женщине можно было увязнуть, утонуть, раствориться... Нежиться в ней, пить её, дышать ею, телом и душой желать её и – никогда не насытиться. Её тело откликалось на каждую ласку, пело, как чуткий, драгоценный, великолепный инструмент под руками виртуоза, искренне и доверчиво стремилось к Тамаре, по-кошачьи обвивалось и дрожало от быстрого дыхания. С этим сокровищем нельзя было обходиться небрежно и эгоистично – только ублажать, холить и лелеять, угадывать желания и сладко обмирать от щедрой взаимности, которой оно воздавало за подаренное наслаждение. А когда Лена, накинув халатик, села за пианино, и из-под её пальцев хлынул богатый, могучий и многоцветный водопад звуков, Тамара обалдела. Она слушала игру с открытым ртом, а когда музыка стихла, не сразу смогла заговорить.

– Слушай, ты уверена, что правильно выбрала работу? – спросила она наконец. – Сдаётся мне, что это уровень не для детсадовцев.

– Я не всегда там работала, – с грустноватой улыбкой ответила Лена. – У меня диплом консерватории и два года концертной деятельности. Я подавала большие надежды, а потом... Потом случилась травма руки, после которой не очень-то поиграешь. Подвижность уже не та. Я разрабатывала руку, очень много тренировалась, чтобы восстановиться, но прежний уровень уже не вернуть.

– Но то, что я сейчас услышала – это очень, очень круто! Серьёзно! – Тамара взяла Лену за руку, пытаясь угадать – та или не та?

– Нет, другая, – сказала Лена, вложив в её ладонь правую руку вместо левой. – Спасибо, конечно... Но ты, наверно, просто не слышала действительно крутых пианистов. – И тут же торопливо добавила со смущённо-виноватой улыбкой: – Ты не обижайся, что я так сказала...

– Да ладно, я в музыке далеко не специалист, – согласилась Тамара без всяких обид. – И даже для ценителя не очень продвинутая – может, и не отличу просто талантливого музыканта от виртуоза и гения. Тебе лучше знать, конечно... Но почему садик-то? Могла бы в какое-то заведение посерьёзнее устроиться.

– Мне понравилось работать с маленькими детками. – Лена, всё так же тепло и грустновато улыбаясь, пересела со стула к Тамаре на колени, обвила её шею мягким полукольцом руки. – Правда, меня в музыкальную школу преподавать зовут, там тоже детки, но постарше. Думаю пока.

– Даже думать нечего, иди, – сказала Тамара уверенно. И, прильнув к губам Незнакомки в глубоком, крепком, взволнованном поцелуе, шепнула: – Ты чудо, Ленка. Ты потрясающая...

– Хватит петь мне дифирамбы! Захвалишь меня – и я зазнаюсь и зазвездюсь! – засмеялась девушка, очаровательно розовея, отворачиваясь и закатывая глаза.

– Скромница, – усмехнулась Тамара. Она поймала Лену за подбородок и влепила в её смеющиеся губки ещё один звонкий чмок. – Я почему-то с самого начала подумала, что ты не так проста, как хочешь казаться.

Это была прекрасная ночь, нежная и долгая, почти бессонная для обеих. Лена тихонько дышала у Тамары на плече, а та ворошила спутанное золотистое кружево её волос.

– Когда у тебя поезд?

– В час дня.

– Жалко, я буду на работе... – Вздох, тёплое дыхание коснулось шеи Тамары. – Том, а что теперь? Что дальше?

– Мне надо съездить домой, маленькая. Кое-какие вопросы решить, с делами разобраться. А потом я приеду и... посмотрим. Я тебе напишу... или позвоню.

Лена приподнялась на локте. Её глаза, потемнев, как зимнее ночное небо, смотрели с горечью.

– Обычно так говорят, перед тем как исчезнуть навсегда, – вздохнула она с невесёлой усмешкой.

– Нет... Нет, Лен, что ты! – Тамара притянула её к себе, окутала объятиями. Она целовала её в носик, а тот морщился от щекотки. – Даже думать не смей.

Утром Лена проспала – вместо пяти вскочила в шесть. Выдернутая её торопливыми сборами из сладкой дрёмы, Тамара ощутила на сердце тяжёлую и холодную лапу печали: поезд... Сегодня чёртов день отъезда.

– Том, я позавтракать с тобой не успеваю, – заглянула в комнату Лена. – Я только стакан молока на бегу перехватила, а ты разогревай кашу, можешь яичницу поджарить, если хочешь... Бери, что есть в холодильнике, не стесняйся. Когда будешь уходить, закрой дверь, а ключи оставь Людмиле Сергеевне из квартиры напротив, она мне потом передаст. На тумбочке на бумажке – мой номер телефона, не потеряй.

«Вжик, вжик», – застегнулись сапожки. Тамаре почудились всхлипы, и она, поспешно натянув джинсы, прошлёпала босиком в прихожую. Лена уже замоталась шарфом до носа и надевала свою остальную снегурочью экипировку, усиленно моргая мокрыми глазами.

– Лен... Солнышко... Ну что ты. – Тамара приобняла её, смахнула слезинки. – Ну вот, тушь потекла.

Лена поспешно промокнула салфеткой пятнышки, но только ещё больше всё размазала. Махнув рукой, она надела на плечо сумочку и защёлкала дверными замками.

– Лен... Ну не реви, что ты!

Тамара хотела её задержать, обнять, но Незнакомка выскользнула, буркнув:

– Прости, на работу опаздываю.

В пустой тишине кухни всё так же тикали часы, но уже не уютно, а одиноко. Овсянка не лезла Тамаре в горло даже с мёдом, и она ограничилась кофе с кусочком сыра. С тяжестью на сердце она обводила взглядом квартиру, в которой всё успело стать таким родным и милым... Всё дышало Лениной заботой, везде чувствовалась её рука, во всём был её дух.

Тамара скатала трубкой вчерашний рисунок и перетянула резинкой. Решение сделать из него полноценную картину созрело. Бросив прощальный взгляд на пианино, она зашнуровала ботинки. Что ещё? Ах, да...  Телефон. Тамара бережно свернула квадратный листочек с цифрами и спрятала во внутренний карман. Напоследок она выгребла большую горсть сосательных конфет из вазочки: предстояла долгая дорога домой – без сигарет.

Под тихий, грустный снегопад Тамара вышла сильно заранее – за два часа до поезда. Просто не вытерпела, не смогла дольше тянуть это прощание – и теперь бродила по улицам. Ноги привели её к дому Лики. Зачем? Наверно, ей хотелось проверить, ёкнет ли сердце, шелохнётся ли в нём хоть что-то. Говорят, любовь излечивается другой, более сильной любовью...

Воспоминания шелестели страницами. В этом дворе скрипели по снегу их с Ликой шаги, когда Тамара приезжала на прошлый Новый год. На этих качелях на детской площадке Тамара качала девушку. Много, много всего здесь было, но это относилось к другой Лике – не той, которая сказала ей: «Уходи, а то полицию вызову».

И надо же было такому случиться, что Лика как раз выходила из подъезда, разговаривая с кем-то по телефону! Тамара замерла, всматриваясь в знакомое, но уже до грусти чужое лицо. Не окликнула по имени, не позвала, просто смотрела и слушала своё сердце. Что-то светлое ещё жило в нём – былая нежность, а точнее, ностальгия по нежности, воспоминание о ней. Не осталось ни злости, ни обиды: всё смыла музыка тонких линий и мудрое, настоящее, родное тепло Незнакомки. Серые глаза вчерашнего дня смотрели в небо чуть более светлого оттенка, чем они сами. Тамаре уже ничего не хотелось этому дню сказать.

Лика, заметив Тамару, на миг остолбенела, и её взгляд опять стал пустым и чужим, испуганным. Не говоря ни слова, она быстро-быстро припустила по пешеходной дорожке вдоль дома – только каблучки по снегу поскрипывали. Тамара не стала ни догонять, ни окликать её, лишь проводила взглядом до поворота, а потом развернулась и пошла в сторону вокзала, чтобы успеть как раз к посадке.

Вернувшись домой, она первым делом затеяла уборку. Её холостяцкая квартира показалась ей неуютной, неряшливой – какой-то мужской, что ли. Потом она привела и саму себя в порядок – зашла наконец в парикмахерскую. Ножницы щёлкали над ухом, и на накидку падали десятисантиметровые пряди. Машинка чуть пощекотала шею. Из салона Тамара вышла обновлённая, с аккуратной короткой стрижкой вместо «заброшенного сада» на голове. Само собой, разобралась с проблемами и бросилась в работу: деньги были на исходе. Между заказами она понемногу осуществляла свою задумку – писала маслом портрет Лены на мятой постели. Незнакомка была обнажённая и прекрасная, полная чуть усталой, разморённой неги после долгой ночи любви. Вся её поза воплощала собой сладострастный соблазн, но прозрачные, хрустально-звёздные глаза при этом оставались ясными и невинными, сочетая несочетаемое: бесстыдство и чистоту, раскрепощённость и скромность, чувственность и целомудрие. Карандашный рисунок в качестве опоры почти не понадобился: Тамара и так прекрасно видела образ Незнакомки перед мысленным взглядом – в мельчайших деталях, под любым углом, с любой стороны. Лена жила, дышала, говорила, двигалась в её воображении, послушно принимая позу, нужную художнице.

Режим Тамары как-то сам собой незаметно сдвинулся в сторону «жаворонков»; она сама толком не могла припомнить, как это у неё получилось. Наверно, не выспавшись однажды, она не стала ложиться днём, дотерпела до вечера и уснула рано. А потом вскочила в полпятого утра, удивляясь самой себе. Работать в утренней тишине ей даже понравилось. Одним таким тёмным зимним утром, позёвывая и прихлёбывая кофе, Тамара открыла электронную почту и нашла письмо от Лики.

«Привет, Тома. Я знаю, что в твоих глазах выгляжу паршиво, и оправдываться не буду. Я капитально накосячила, запуталась и не находила сил выпутаться. Мне не хватило смелости всё объяснить сразу, потому что нелегко расписываться в собственной трусости. Ты настаивала, чтоб мы съехались и стали жить вместе, а я поняла, что такая жизнь – не для меня. Ты знаешь, как наше общество относится к этому. Это первое. А второе – мои близкие не поняли и не приняли бы нас, я это знаю точно. Я не смогла бы порвать отношения с семьёй. Это не мой путь, я не готова по нему идти. Не знаю, зачем я тебе всё это пишу... Ни мне, ни тебе не станет легче от этого, но у меня было чувство чего-то незавершённого, неправильного. Потому и написала тебе. Прости, что причинила боль. Искренне желаю, чтобы у тебя всё наладилось».

Рука Тамары машинально щупала стол в поисках пачки сигарет, которой не было. Вспомнив, что бросает, она плюнула, выплеснула остывший кофе и сделала новый, покрепче. Это письмо тронуло заживающую рану, но уже не сильно и не больно. Тамара перевела дух у окна, глядя в зимний мрак, и незримое присутствие Незнакомки ободряло её, грело и окрыляло. «Спасибо тебе, – улыбалась Тамара, прислонившись лбом к стеклу. – Спасибо, что ты есть у меня».

Кофейная пауза помогла ей собраться с мыслями и расставить чувства по полочкам. Пальцы сами рвались к клавиатуре, чтоб напечатать ответ, но Тамара натянула мысленные поводья, сказала себе «тпру» и отложила это. У неё было очень много работы.

Ответила она Лике вечером. Кто его знает... Если бы она сделала это сразу, может, и наговорила бы резких слов. Тамара не пожалела, что сдержала первый порыв. Она написала коротко:

«Я примерно так и поняла. Ты сделала свой выбор – что ж, надеюсь, ты в нём не разочаруешься. Желаю счастья. За меня не переживай, у меня всё хорошо».

Лика что-то вскоре ответила, но Тамара удалила письмо, не читая. Беспокойная единичка во входящих сообщениях исчезла, ответ Лики канул в прошлое. Тамара повернулась сердцем к настоящему и будущему: там ей улыбалась удивительная, прекрасная, несравненная женщина. Новую порцию кофе Тамара готовила себе с особым теплом и щекотным чувством уюта, закрывая глаза и представляя себя на кухне у Лены.

Зайдя на форум, она написала Незнакомке в личном сообщении:

«Привет. Знаешь, мне кажется, я влюбилась по уши. Втрескалась, как никогда в жизни».

Ответ последовал через полчаса, когда Незнакомка появилась онлайн:

«И кто же эта счастливица?»

Грустновато светились строчки её сообщения на экране, без смайликов, серьёзно и как-то сиротливо...

«Самая прекрасная женщина на свете. Люблю её безумно», – с улыбкой напечатала Тамара сообщение и поставила на всякий случай кучу скобочек-смайликов в конце предложения.

Под мерный стук поезда ей думалось: нет, никаких больше отношений на расстоянии, с неё хватит. В родном городе её ничто не держало, работать она могла откуда угодно. Квартиру – продать, а деньги... Найдётся им какое-нибудь применение. Можно купить машину, сдать на права и возить Лену на работу, чтоб в морозы ей не приходилось стучать зубами на автобусной остановке по утрам.

Лишь бы Незнакомка не оказалась такой же, как Лика. Лишь бы опять не обмануться... Тамара отмахнулась от мрачных мыслей и сунула в рот подушечку «Орбита» – вместо сигареты. Нет, Лена – настоящая, она не может обмануть. Сердце-кораблик бодро и уверенно плыло по волнам её ясноглазой нежности.

Метель завывала и грозила похоронить Тамару вместе с букетом под сугробом. Та мёрзла, притопывая ногами, но прикрывала и берегла цветы, как могла. «Где же ты, девочка Снегурочка? Тебе уже давно пора вернуться с работы».

Скрип, скрип, скрип... Сапожки, знакомая дублёнка, шапка с меховым околышем и глаза. Даже нет – глазищи! Широко распахнутые, изумлённые, влажные. То ли ветром надуло, то ли...

– Лен, ну что ты. Реветь-то опять зачем? Думала, я не вернусь? Ну, зря ты так думала. К тебе не вернуться просто невозможно. Вот, держи...

Букет зашуршал обёрткой. Запах цветов совершенно не чувствовался на морозе, но Лена зарылась в них носом.

– А как же та женщина? – спросила она, вскинув на Тамару снегурочьи ресницы.

Та на миг зависла в недоумении, и Лена пояснила:

– Ну, та, в которую ты влюбилась. Ты писала на форуме.

– Ленка, ну ты даёшь, – затряслась от смеха Тамара. – Как – «какая женщина»? Ты, конечно... Разве это можно было как-то иначе понять? Кто ещё, кроме тебя, мог свести меня с ума?

Пару мгновений Лена молчала задумчиво, а потом проговорила:

– Мда. Что-то я туговато соображаю в последнее время.

Всё ещё смеясь, Тамара принялась её тормошить и чмокать в холодные от мороза щёки.

– Солнышко моё... Снегурка моя сладкая...

Лена очнулась, раскраснелась – то ли от зимнего ветра, то ли от поцелуев.

– С ума сошла? – зашипела она с огоньками весёлого возмущения в глазах. – Не здесь же!

Через минуту поцелуи продолжились уже в прихожей. Лена цепко обнимала Тамару, запуская пальцы в её недавно подстриженные волосы, льнула к ней всем телом – лианно-гибким, чутким, отзывчивым на прикосновения. Не разрывая жадного слияния губ, она выпутывалась из дублёнки, которую через мгновение повесила мимо крючка, и та шлёпнулась на пол. Тамара со смехом помогла ей раздеться.

– Долго ты меня ждала? – Лена заботливо щупала щёки Тамары и её окоченевшие без перчаток руки. – Почему не позвонила?

– Сюрприз хотела тебе...

– Промёрзла вся! Так, пошли, надо срочно чай горячий...

Тамара поймала неугомонную хлопотунью в объятия на полпути к кухне.

– Лен, а то варенье сливовое... Оно ещё осталось? Жутко по нему соскучилась.

– Осталось, – защекотал её щёку тёплый смешок. – Пошли уже, сладкоежка.

А утром... Утром была суббота. Не воскресенье, но тоже отлично. Зимнее солнце румянило тюль на окне, Лена пекла блинчики – правда, без сексуального пеньюара, но в коротком халатике она смотрелась ничуть не хуже, особенно учитывая то обстоятельство, что глубокий вырез этого лёгкого неглиже соблазнительно приоткрывал тёплую ложбинку на груди. Тамара, прихлёбывая кофе (без сигареты), отвернулась от экрана ноутбука и любовалась Лениными ножками. Какие новости, когда её взгляду открывалось такое зрелище? Что ей политика и экономика? Куда приятнее и интереснее было изучать эти тонкие линии: ничего более прекрасного и совершенного не приходило в голову. Да и не существовало, наверное.

Да, реальность чуть-чуть отличалась от тех грёз. Она была гораздо круче.

27-29.01.2016

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg