«Месть моя сладка»

Посвящается Кэтрин Арнольд

Глава 1

Предрождественская неделя обернулась для меня сплошными неприятностями.

А началось все так. До сочельника оставалось только два дня, и я заглянула в супермаркет. И вот брожу я по пестрым торговым рядам, разглядывая овощи с фруктами и подумывая о том, что не стоит увлекаться слишком острой пищей, как вдруг — громкое «хлоп!» — и мой аппендикс с треском лопается. Словно воздушный шарик. Боль была неописуемая. Я рухнула как подкошенная и минут десять корчилась в ужасных муках посреди скользкой дряни неизвестного происхождения, которую почему-то вечно видишь на полу наших магазинов. К счастью, кто-то наконец осведомился, все ли со мной в порядке. Впрочем, вопрос был задан лишь потому, что мое тело преграждало путь к прилавку с авокадо.

По дороге в больницу я то и дело теряла сознание. Не могла вспомнить, как меня зовут. Напрочь забыла, где живу. Даже дата рождения вылетела у меня из головы. Но одно я помнила точно: белье на мне ну совершенно непотребное! А ведь мамочка меня сто раз предупреждала…

Очнулась я в больничной палате со свежим шрамом на пузе и с букетиком золотистых хризантем на столике. Мама, папа, обе мои малолетние сестренки и Дэвид, мой красавец жених, озабоченно разглядывали меня из-за белой металлической решетки, не позволявшей мне свалиться на пол в забытьи. Увидев, что я открыла глаза, все они принялись нести какую-то околесицу, почерпнутую из мыльных опер.

— Она приходит в себя, — удивленно произнесла моя мать. — Эли, деточка, ты пас слышишь?

— Элисон, я твой отец. Ты меня помнишь?

— Ей вообще-то не память отшибло, — резонно заметила Джо, моя младшая сестренка, — а аппендикс вырезали.

— Где я? — спросила я невпопад.

Отец смерил Джо торжествующим взглядом, после чего ответил:

— Ты в Бриндлшемской городской больнице, доченька. И тебе только что вырезали аппендикс.

Я сообразила, что именно это имела в виду Джо.

— Медсестра говорит, что может преподнести тебе его на память, — фыркнула Джо. — В прозрачной склянке.

— Мой аппендикс! Черт! — К ужасу матери, я задрала подол рубашки, чтобы осмотреть рану. Но увидела лишь толстенный шматок ваты, присобаченный к моему животу клейкой лентой. — Кто их об этом просил? — возмутилась я. — Шрам небось здоровенный останется?

Что еще, скажите, может волновать незамужнюю молодую женщину?

— Не тревожься, милая. Шрам будет едва заметен.

Мою руку стиснули выше локтя, и я сразу узнала крепкое пожатие. Дэвид, мой нареченный, склонился над решеткой и чмокнул меня в щеку.

— Ты нас очень перепугала, — продолжил он. — Я, честно говоря, уже подумывал: не вернуть ли обручальное кольцо в магазин.

Я хихикнула и тут же горько пожалела об этом: низ живота резанула острая боль.

— Но теперь тебе намного лучше, — констатировала мама, заботливо опуская подол моей ночной рубашки. — Доктор обещает, что в сочельник тебя выпишут. Слава Богу! Врачи здесь, конечно, душки, я ничего против них не имею, но вот предпраздничное убранство оставляет желать лучшего. — Матушка недавно избавилась от целого сундука фамильных елочных украшений, приобретя взамен расфуфыренную елку, усыпанную блестками и обвешанную серебристыми и темно-синими игрушками.

— Смотри, что я тебе принесла! — провозгласила моя вторая сестренка, Джейн, протягивая мне коробку шоколадных конфет «Ферреро Рочер».

Дэвид нахмурился. Я обещала ему отказаться от шоколада (а заодно от многого другого, ради чего стоит жить), пока не похудею. Только до свадьбы, разумеется. С другой стороны, рассудила я, вместе со злополучным червеобразным отростком я потеряла не одну унцию лишнего веса, так что вполне могу позволить себе конфетку-другую. И с благодарностью приняла подношение.

— Спасибо, Джейн. Скажите, мне это можно? — спросила я проплывавшую мимо медсестру.

— О, я вижу, ей уже лучше, — вскользь обронила та и тут же сурово добавила: — К одной больной — не больше двух посетителей за раз!

Поскольку мои посетители так и не сумели выбрать из своих рядов этих разрешенных двоих, я вскоре осталась одна. И только тогда до меня окончательно дошло, что я угодила в больницу. Я попыталась восстановить ход событий. Вспомнила, как выбирала дыню. Потом — хлопок и жуткая боль в животе. Беспомощное барахтанье на липком полу. Желание повеситься из-за непотребного белья. И больше ничего.

Сейчас по крайней мере на мне хоть была моя собственная ночнушка.

Увы, прогнозы доктора, говорившего с мамочкой, не подтвердились. Двадцать третьего декабря наш смазливый хирург, мистер Хедли, сказал, что ему не нравится, как заживает моя рана, и прописал еще два дня постельного режима. А двадцать четвертого всех мало-мальски способных самостоятельно доползти до дверей больницы выписали. Во всем отделении нас, страдалиц, осталось лишь две: я и рыжеволосая дамочка по имени Марина, которой только что прооперировали грыжу.

Муж Марины навещал ее раза четыре в день, неизменно сопровождаемый парой малолетних детишек, Тимом и Милли. Вид у него был загнанный. Оба чада так и светились от восторга; чувствовалось, что, оставшись без материнского присмотра, сорванцы резвятся без удержу. Когда они в очередной раз удалились, Марина захромала ко мне, увлекая за собой стойку с капельницей.

— Бедненький! — вздохнула она. — Совсем, похоже, до ручки дошел. Представляете, Эли, он приволок мне те же журналы, что приносил в прошлый раз. Может, хотите почитать?

Не дожидаясь ответа, она вывалила на мой изрезанный живот кипу журналов. Я стиснула зубы в ожидании боли, но, по счастью, ни один из журналов на шов не угодил.

— Спасибо, — сказала я и раскрыла первый попавшийся.

Название у него было многообещающее — «Совершенная женщина». На обложке ухоженная модель смеялась, запрокинув голову и сверкая идеально ровными зубами. (Знаем мы эти штучки — наверняка у нес полный рот фарфора!) Журнал был напичкан советами и полезными сведениями о том, как лучше встретить предстоящее Рождество. Рецепты мясных пудингов. Секреты выпечки крекеров. Совет наряжать елку серебристыми и темно-синими игрушками — самых модных в этом году цветов. (Вот, значит, чем руководствовалась мамочка, приобретая свое рождественское чудо.)

— У меня еще свежий «Космо» есть, — добавила Марина. — Я бы дала его вам, но там такая потешная эротическая викторина, что, боюсь, у вас швы разойдутся.

— Спасибо, — поблагодарила я. — С меня и «Совершенной женщины» хватит.

В промежуток между обедом и чаем я узнала, как шить тряпичные куклы и делать аппликации. Если обычно я быстро пролистывала журналы, начиная с последней страницы, и бегло знакомилась с проблемными статьями, то этот скучнейший журнал, не зная, как убить время, я прочла от корки до корки. Даже оглавление проштудировала. Домашних своих я вечером не ждала, поскольку они собирались праздновать сочельник у тетушки Кэтрин. На Дэвида я тоже не рассчитывала. Утром он уже меня навещал и принес цезальпинию в горшочке. (Я эти штуковины на дух не переношу.)

— Мне ужасно жаль, что ты застряла здесь на Рождество, — посочувствовал Дэвид, ставя на мой столик невзрачный горшочек с цветком.

— Ничего страшного, — мужественно сказала я. — Медсестры уже в костюмы Санта-Клауса вырядились. Здесь наверняка будет очень весело.

— Что ж, из солидарности с тобой я тоже готов пропустить сегодняшний прием в «Ротонде», — торжественно заявил Дэвид. — Тем более что без тебя это все равно не праздник.

«Ротонда» — одно из немногих уютных мест, где мы с Дэвидом оттягивались вовсю. Нечто среднее между пабом и дискотекой, полностью переоборудованное, с современными приколами, с развешанными по стенам веслами, метлами, велосипедными колесами и разве что не унитазами и кухонными раковинами. (Одна раковина, правда, красовалась-таки на стене дамского туалета.) Как бы то ни было, но в бриндлшемском захолустье «Ротонда» считалась наимоднейшим ночным клубом. Недаром билеты на празднование сочельника в столь экстравагантном месте были распроданы еще в конце сентября.

— Не валяй дурака, — сказала я Дэвиду. — Ты непременно должен пойти. Ты мечтал о сегодняшнем празднике четыре месяца.

— Это верно, — со вздохом согласился Дэвид. — Но без тебя праздник для меня не праздник. Тем более что ты в больнице лежишь. Нет, я так не могу.

— Но ведь я вовсе не против, — с горячностью возразила я, не желая прослыть губительницей сочельников. — Иди!

— Нет, не могу я праздновать, пока ты лежишь в этой стерильной больничной палате, — возразил Дэвид.

— Билеты тебе в двадцать фунтов обошлись, — напомнила я. — Ты должен идти.

— Верно, — неожиданно кивнул он. — Билеты по десять фунтов стоили. Такие деньги коту под хвост не бросают. Может, и в самом деле сходить, а?

От изумления я раскрыла рот. Вот уж чего не ожидала! Я была уверена, что Дэвид проявит стойкость и продержится, пока я сама не предложу, чтобы он провел всю ночь у моей постели.

— Ты и правда не против? — на всякий случай уточнил он.

Что я могла сказать? Естественно, я была против.

— Нет, конечно, — подавленно ответила я, обрывая листок отцветающей цезальпинии. — Повеселись там за нас обоих.

— Вот что, — оживился Дэвид, — я, пожалуй, загоню кому-нибудь твой билет, а завтра утром первым делом занесу тебе деньги. Устраивает?

— Очень.

Хорошенькое утешение!

Дэвид слинял. Он даже спотыкался — так спешил.

Вечером, по мере того как стрелки часов приближались к семи (в это время двери «Ротонды» открывали и начиналась обычная вакханалия), я все с большим и большим трудом заставляла себя читать «Совершенную женщину». Почему-то я полностью утратила интерес к способам украшения рождественского пудинга. Марина уже сладко посапывала на кровати у противоположной стены палаты. Из коридора доносился заливистый смех ночных медсестер. Интересно, над чем они потешались? Не иначе как над моим целлюлитом.

Прежде Рождество было моим любимым праздником, семейным торжеством, тем самым единственным и неповторимым днем, когда влюбленные и просто любящие души могли показать, насколько любят друг друга. Сейчас же мысль о приближении Рождества вдохновляла меня примерно в той же степени, как, скажем, Робинзона Крузо радовало открытие, что он очутился на необитаемом острове.

Я нацепила на голову наушники, прикрепленные к радиоточке, чтобы прослушать последние предпраздничные пожелания. А вдруг Дэвид заказал для меня какую-нибудь волшебную мелодию? Однако диджею вздумалось умиротворить слушателей такими слащавыми рождественскими песнопениями, что даже моя бабуся удавилась бы от тоски. И от Дэвида по-прежнему не было ни слуху ни духу. Хоть бы на минутку по дороге в «Ротонду» заскочил! Вскоре медсестра принесла мне таблетки и выключила верхний свет в палате.

Глаз я, разумеется, сомкнуть не смогла. Да и возможно ли уснуть во время подобного праздника жизни? Я включила укрепленный над изголовьем кровати светильник и снова раскрыла «Совершенную женщину». Отрывок из дамского романа проглотила за три минуты. Остались только кроссворд и головоломки. Ну и еще «фантастический ежегодный конкурс». Броский заголовок привлек мое внимание.

«Не вы ли — самая романтическая пара Соединенного Королевства? — вопрошал он. — Если Вы считаете, что именно Вы и Ваш партнер — самая романтическая пара во всей Британии, то журнал „Совершенная женщина“ в содружестве с компанией „Супер саншайн турз“ может сделать Вам поистине волшебный подарок! Вам выпадет исключительная возможность провести две незабываемые, полностью оплаченные недели в сказочном клубном отеле „Санта-Бонита“ на острове Антигуа. По системе „все включено“. Скрепите свою любовь сладким поцелуем на частном пляже Ройал-Бей! Наслаждайтесь чудесным отдыхом, любуясь невероятными карибскими закатами. Чтобы попасть туда, Вам достаточно лишь описать на прилагаемом купоне (объем не более 500 слов!), в чем состоит исключительная особенность ВАШИХ отношений».

Я посмотрела на фотографию сказочного клубного отеля «Санта-Бонита» и стала с завистью разглядывать белоснежный песок и невероятную голубизну Карибского моря. Я жадно пожирала глазами очаровательные деревянные бунгало, расположенные прямо на берегу. С собственной ванной и миленькой мини-кухней, оборудованной кофеваркой. Да, в этом местечке я бы нашла себе занятие по вкусу.

А на фотографии в самом низу молодой парень обнимал девушку. Лица обоих светились от счастья. Подпись гласила: «Шенди Ивенс и ее жених Том Девоншир выиграли наш конкурс на звание самой романтической пары Великобритании в прошлом году. Воспользовавшись услугами компании „Лайон кингз турз“, они провели две незабываемые недели в Южной Африке. В июне этого года Шенди и Том стали мужем и женой».

Под фотографией был помещен отрывок из жуткого опуса, убедившего жюри, что пары романтичнее Шенди с Томом не сыскать во всем Соединенном Королевстве. «По утрам Том сам готовит мне чай, — сообщала Шенди. — А вечером, когда я глажу белье, он чинит мою машину и наводит порядок в квартире. С ним я ощущаю себя единственной женщиной на всем белом свете».

— Да ладно тебе заливать, Шенди, — пробормотала я. — Кого ты думаешь провести? Держу пари, у него член как у слона или что-то еще в этом роде.

Марина тревожно всхрапнула и шевельнулась. Я продолжила вчитываться в галиматью Шенди, но вслух уже ничего не комментировала. Удивительно, но о физических достоинствах Тома Шенди умолчала. Похоже, разгадка его романтической неповторимости и впрямь таилась в приготовлении чая и возне с ее драндулетом. Покончив с чтением, я отложила журнал в сторонку, опасаясь, что меня стошнит прямо на откровения Шенди, прежде чем я успею ознакомиться с правилами конкурса.

Ну как можно, объясните, состряпав подобную лажу, выиграть полностью оплаченный отдых в Южной Африке? Да я бы в тысячу раз лучше написала!

На улице накрапывал ледяной дождь. Зима обещала быть зябкой и промозглой, но я стойко обдумывала возможность провести две райские недели на Антигуа, «острове, где круглый год царит лето». Вскоре я принялась набрасывать свои мысли на бумажном пакете.

Пусть я и не была в этот вечер с Дэвидом, но уж думать о нем мне не возбранялось. О его карих глазах, подернутых поволокой нежности, о пушистых, чуть завивающихся волосах… О мягких губах, заразительном смехе… Если бы это помогло мне выиграть конкурс, я даже смогла бы представить, как он меняет колесо моего автомобиля или навешивает полку в кухне. Но как описать все его достоинства, уложившись в какие-то пятьсот слов? Мне для этого и пяти тысяч не хватило бы! Однако выбора не было, так что пришлось сразу сочинять сокращенную версию.

«До встречи с Дэвидом мне всегда казалось, что любовь — это досужие выдумки людей, которым просто нечем заняться» — так я начала.

Прежде чем заполнить журнальный купон начисто, я набросала аж три черновых варианта. Затем, аккуратно выдрав купон, я сползла с кровати и, морщась от боли, похромала к столу ночной дежурной. Поразительно, но, помимо целой стопки конвертов, в ее сумочке нашлась даже почтовая марка. Я поинтересовалась у медсестры, не удивляет ли ее, что пациенты посреди ночи выпрашивают у нее почтовые марки. А в ответ услышала, что как-то раз больной из урологического отделения упрашивал ее сделать ему минет.

Затем эта добрая самаритянка пообещала, что утром, когда сменится, опустит конверт с моим опусом в почтовый ящик, и я возвратилась в свою палату, приняла пару таблеток и вскоре заснула.

На следующий день, как только разрешили посещения, меня навестили папа с мамой. Джо и Джейн, по их словам, отсыпались после вчерашней гулянки. Оказывается, во время рождественской мессы Джо вела себя совершенно возмутительно. Так, впрочем, бывало всегда.

Папа с мамой внимательно наблюдали, как я разворачиваю подарки. Японская керамика с глазурью. Очень мило. Большущая банка соли для ванны с лавандовой отдушкой (идеально подходит, чтобы заглушать запах кошачьей мочи, — хотя этого я предкам, конечно, не сказала). Новая ночная рубашка (черная и очень строгая, с отложным бархатным воротничком и тесемками — такую вполне могла надеть Мария Стюарт в ночь перед казнью).

— Та, в которой ты была вчера, показалась мне немного прозрачной, — пояснила мама.

— Как ты заботлива! — воскликнула я.

— Надеюсь, когда ты в следующий раз угодишь в больницу, то будешь уже во всеоружии, — торжественно произнесла мама, поправляя мне подушку.

Откровенно говоря, меня такая перспектива не слишком прельщала. Однако родителям всегда свойственно делать полезные подарки. Я же ждала на Рождество лишь одного настоящего подарка. От Дэвида. (Не говоря, конечно, о новорожденном Иисусе.) «Интересно, что преподнесет мне Дэвид? — думала я, разворачивая три очередных шоколадных апельсина от отца. — Украшения, духи, пару компакт-дисков? Или, может, совершенно прозрачную ночнушку?»

А на другой кровати Марина так же радостно квохтала над подарком мужа — черной ночной рубашкой, точно такой же, как у меня. Можно подумать, что эта пара решила больше не заводить детей!

— А Дэвид звонил? — осведомилась я, в четвертый раз выслушав рассказ о безобразном поведении Джо во время ночной литургии. (Моя непутевая младшая сестрица то и дело громко икала. Принимая причастие, споткнулась и растянулась во весь рост. А чего еще, скажите на милость, ожидать от девчонки-подростка, весь вечер напролет лакавшей ликер «Бейлиз»?)

— Дэвид? — переспросила мама. — А с какой стати ему нам звонить?

— Да я так просто подумала, — ответила я, пожимая плечами. — Может, ему захотелось спросить, как у меня дела. Сюда он мне не звонил.

— Наверное, он скоро придет, — предположила мама. — Видимо, хочет тебе сюрприз устроить.

Однако настало время обеда, а Дэвид так и не появился. Я с трудом заставила себя вкусить больничной стряпни. Индейку, поданную по случаю Рождества, похоже, нашпиговали фаршем из историй болезни.

В три часа дня, когда сестра Марвин отдернула шторы, ограждавшие мою кровать (таким образом меня защищали от пистолетов, стреляющих шариками для пинг-понга, которые принесли с собой малолетние бандиты, дети Марины), мои надежды вспыхнули вновь. Медсестра известила меня о приходе посетителя. Однако это оказался не Дэвид, а Эмма, моя подружка, на пару с которой я снимала квартиру. Мое лицо вытянулось.

— Что ты здесь делаешь? — тупо спросила я.

— Не изображай такой восторг по поводу моего прихода, — сказала Эмма, устраиваясь в изножье моей кровати.

— Я думала, ты сегодня обедаешь у своих родителей, — нелюбезно сказала я.

Эмма усмехнулась.

— Неужели ты думаешь, что я не воспользуюсь удобным случаем, чтобы улизнуть из дома и избавиться от необходимости стоять, пока королева не произнесет свою длиннющую речь? — спросила она.

Я понимающе кивнула.

— Значит, тетя Мэвис все-таки сумела к вам приехать? — осведомилась я. — Она ведь, помнится, в доме для престарелых живет, да?

— Угу. Едва рассвело, как двое дюжих санитаров вкатили ее к нам на инвалидной коляске. Представляешь, как легко ей требовать, чтобы мы все стояли как пни во время королевской речи? Сама-то в коляске сидит! Кстати, старушка просила тебе привет передать. И вот этот подарок. Ты ведь у нас теперь тоже инвалид.

С этими словами Эмма небрежно бросила на мое одеяло небольшой сверток. Я взяла его без особого восторга, поскольку была уверена: внутри носовые платочки, украшенные монограммами. Похоже, их запасы у престарелой тетушки Мэвис поистине неисчерпаемы.

— В чем дело? — спросила Эмма, видя мое замешательство. — Что тебя смущает? Цвет, что ли, не тот? Ну, ничего, зато я припасла для тебя нечто иное. — Она раскрыла сумочку и извлекла из нее продолговатый, аккуратно упакованный предмет. Подарок меня сразу заинтриговал. Я выхватила его из рук Эммы и стала нетерпеливо ощупывать, пытаясь угадать по форме, что за сюрприз приготовила мне подруга.

— Так, любопытно, — с расстановкой промолвила я. — Уж не та ли это вазочка на одну розу, которую я видела в «Либерти»?

— Пф! — презрительно фыркнула Эмма. — Стала бы я тратиться на такую муру! Разворачивай!

Я поспешно сорвала красочную обертку и… тут же об этом пожалела. Тимми, пятилетний сынишка Марины, стоял у моей кровати и во все глаза пялился на мои подарки.

— Что это за игрушка? — спросил он, в то время как мои глаза от ужаса превратились в блюдца. — Батарейки для нее нужны или с ней можно сразу играть?

Господи, ну и угораздило же меня выбрать такую легкомысленную соседку по квартире!

— Что это за столбик? — переспросил Тимми, святая простота, глядя, как я лихорадочно пытаюсь завернуть фирменный вибратор «Черный красавец» в обрывки оберточной бумаги. — Пистолетик, что ли? Покажите мне его. А я вам свой покажу.

— Нет, это для… работы в саду, — сбивчиво пояснила Эмма. — Ямки копать. А ты мне лучше дай свою пушку посмотреть.

Тимми торжественно вручил ей орудие для стрельбы целлулоидными шариками, а я упрятала злополучный вибратор под подушку. Эмма, отведя глаза, захихикала.

— Эмма Уилсон, я тебя убью, — пообещала я.

— И я! — взвизгнул Тимми и, выхватив пистолет из рук Эммы, метко пульнул ей в глаз, потом со всех ног кинулся к Марине, которая тут же угостила его увесистым шлепком.

— Какого дьявола ты купила мне эту дрянь? — свирепо спросила я, пока Эмма проверяла, не повредил ли озорник ее контактную линзу.

— Это вещь, необходимая любой женщине, — заявила она.

— У меня, между прочим, жених есть, — напомнила я.

— Подумаешь! Ничто так не красит нашу жизнь, как разнообразие.

— Разнообразия нам с ним и так хватает, — неуверенно заметила я.

— Тогда прибереги мой подарок на черный день, — бойко ответила Эмма. — А что ты мне купила?

— То, что ты просила, — обиженно сказала я. — Косметичку с вышивкой. Она в нижнем ящике моего комода. Только обернуть ее я не успела.

— Ух ты! Спасибо, Эли. Сейчас же лечу домой. Ты настоящая подруга!

— И, как видишь, совершенно бескорыстная, — съехидничала, не удержавшись, я.

Эмма вскоре удалилась, чтобы извлечь из моего тайника подарок и накормить Пушистика, нашего кота. В четыре часа медсестры начали обносить больных рождественским пудингом. Мои непутевые сестренки Джо и Джейн, еще не отошедшие от традиционного похмелья, контрабандой пронесли мне кусок маминого пудинга, который я и уплела, поскольку подозревала, что больничный шеф-повар при стряпне вынашивал зловещие планы по сокращению количества едоков.

— А что подарил тебе Дэвид? — возбужденно спросила Джо, торопливо запихивая в рот сразу двух шоколадных пингвинят.

— Он еще не приходил, — ответила я, отчего-то смутившись.

— Что? — встрепенулась Джо. — Ну и эгоист! Оставил тебя встречать Рождество в одиночестве на больничной койке! Наверное, нанюхался какой-нибудь дряни в своей «Ротонде» и теперь отсыпается. Там, говорят, весело было. Полицию целых три раза вызывали. — Джо с важным видом воззрилась на меня. — На будущий год я уже буду взрослая, и меня тоже туда пустят!

— Может, он в семейном кругу празднует, — трезво рассудила Джейн.

— Это точно, — сказала я, кивая. — Мать его — настоящая мегера, и ей наплевать, что сегодня Рождество, а я угодила в больницу. Думаю, она не позволяет бедняжке Дэвиду вылезти из-за стола, пока он не расправится с брюссельской капустой или с чем-то еще более отвратным.

— Пусть так, — вздохнула Джо. — Но ты хоть догадываешься, что он купил тебе в подарок?

— Надеюсь, какую-нибудь золотую побрякушку, — сказала я. — Хотя не отказалась бы и от духов. Тем более что на кольцо он недавно разорился. — Я любовно протерла обручальное кольцо кончиком простыни. — Лишь бы только он эту новую отраву от Калвина Кляйна не купил. Терпеть не могу этот запах. Приторный, как ладан.

Как выяснилось позже, Дэвид припас для меня продавленную коробку шоколадных конфет, которую приобрел в лавке в больничном вестибюле.

Когда мой жених наконец появился, было уже полдевятого вечера и я с трудом удерживалась, чтобы не разреветься. Сестренки мои ушли в шесть. Я заметила произошедшую в Дэвиде перемену, едва он переступил порог. Как будто кто-то этой ночью пленил моего жениха, высосал из него нежную и любящую душу, заменив ее мешком опилок. Он осторожно примостился на край моей кровати и, потупив взор, положил коробку конфет на тумбочку.

— С Рождеством, — сказала я и, морщась от боли, приподнялась, чтобы поцеловать его.

— С Рождеством, — эхом откликнулся Дэвид, словно это был условный пароль бойцов французского Сопротивления.

— Я уж боялась, что ты меня забыл, — шутливо сказала я, стараясь не подавать вида, насколько разочаровал меня его нелепый презент. — И ты уж меня извини, милый, но я не успела купить тебе подарок. Очень некстати этот дурацкий аппендицит случился.

— Ничего страшного.

Поразительно, но Дэвид вовсе не казался огорченным.

— Спасибо за конфеты, — продолжила я. — Правда, я не уверена, что мне можно есть шоколад. — И я выразительно пошлепала себя по животику.

— Тебе все можно, — заявил в ответ Дэвид.

Да, что-то определенно было не так.

— Ты хорошо провел время в «Ротонде»? — осведомилась я. — Билет мой продал?

— Угу. — С этими словами Дэвид полез в карман и извлек из него смятую десятифунтовую купюру.

— Спасибо. А кому продал? Я его знаю?

— Откровенно говоря, — ответил Дэвид (немного сконфуженно, как мне показалось), — я продал его Лайзе Браун.

— Лайзе Браун?

Помните эти сцены в телесериалах про «Скорую помощь», когда больной, испытав сильнейшее потрясение, задыхается и из последних сил жмет кнопку экстренного вызова медсестры? Примерно такой шок испытала я.

— Лайзе Браун?! — взвизгнула я.

— Да, — с безжизненным видом ответил Дэвид.

«А кто такая Лайза Браун?» — спросите вы.

— Лайзе Браун, твоей бывшей невесте? — уточнила я.

— Да.

— Что ж, — протянула я, стоически пытаясь перенести удар. — По крайней мере она снова с тобой разговаривает.

— Да.

— Представляю, как тяжело ей это дается, — стала размышлять я вслух. — Вновь встретить тебя после стольких лет разлуки… После кошмара, который она пережила, когда ты объявил, что ваша помолвка расторгнута. Удивительно еще, как она не врезала тебе сумочкой по носу.

— Да, — кивнул Дэвид.

Он ведь и в самом деле бросил Лайзу Браун ради меня.

— Она не одна была? — полюбопытствовала я, отчаянно надеясь услышать, что Лайзу привел в «Ротонду» какой-нибудь здоровенный детина, от которого она уже ждала ребенка.

— Одна. Точнее, пришла одна.

— Что ты хочешь этим сказать? — с подозрением осведомилась я. На душе моей уже скребли кошки.

— Домой она ушла со мной.

Жми кнопку экстренного вызова! Скорее, дуреха!

— Ты ее подбросил до дома? — уточнила я, цепляясь за последнюю соломинку.

— Вроде того.

— До ее дома?

— Нет, до своего.

— До твоего! — То был диалог двух людей, скверно понимавших английскую речь.

— Элисон, — произнес Дэвид, собравшись с духом, — ты уж извини, но… Словом, она провела у меня всю ночь.

— Что?! — Только теперь я нажала спасительную кнопку. — Она осталась у тебя? Лайза Браун провела ночь в твоем доме? В твоей постели? Нет, только не это!

По просьбе Марины муж помог ей принять сидячее положение, чтобы ей удобнее было следить за нашей ссорой.

— Господи, Дэвид, что тебе в башку втемяшилось? Что люди скажут?

— Извини, Элисон. Я сам не знаю, как это вышло. Я и сейчас не понимаю, что со мной творится. Но… мне кажется, сейчас нам лучше расстаться, — пробубнил он. — На какое-то время.

— Расстаться? — эхом откликнулась я. — Что ты имеешь в виду? Нам некогда расставаться. У нас свадьба на носу. До апреля всего несколько месяцев осталось.

— Элисон, боюсь, я не готов…

В палату влетела медсестра. Вид у нее был не слишком встревоженный.

— Что с вами, Элисон? — спросила она. — Вам плохо? Где у вас болит?

— Кажется, здесь, — сказала я, указывая на свое темя. — И здесь. — Я ткнула себя в грудь. — А также здесь. — На всякий случай я указала на низ живота.

Медсестра начала поправлять мои подушки, а Дэвид, воспользовавшись этим, встал и метнулся к двери.

— Дэвид! — крикнула я вдогонку. — Дэвид, стой! Куда ты? Не можешь же ты уйти после того, что мне наговорил? Как я теперь останусь тут, в больнице? Ведь сегодня Рождество! Ты об этом подумал?

— Извини, Эли, — сказал он с печалью в голосе, — но мне пора. Лайза ждет меня в машине.

Глава 2

Как много может случиться всего за один день! Еще вчера у меня был аппендикс, был жених, а сегодня я осталась и без того, и без другого.

Как только до моего затуманенного сознания окончательно дошло, что Дэвид вовсе не шутил, я попросила медсестру позвонить моей маме, и та, вместо того чтобы наслаждаться жареной индейкой, примчалась ко мне и до самого утра просидела у моей постели. Я была настолько убита горем, что предпочла бы перенести повторную операцию. Я проревела всю ночь, и лишь вмешательство медсестры, пригрозившей снова поставить мне капельницу, немного на меня подействовало.

— Как он мог? — в тысячный раз причитала я.

— Я сразу поняла, что именно этим все и кончится, — пыталась вразумить меня мама. — Ведь он (можете сами выбрать любую причину из бесконечного списка) еще не созрел для семейной жизни, мать не позволяет ему и шагу без нее ступить, он о себе слишком высокого мнения, он считает, что семья Харрисов его недостойна, он такой же самовлюбленный и чванливый выскочка, как его папаша, и вдобавок глаза у него посажены слишком близко.

Джо, которая сидела у меня в ногах, за обе щеки уписывая принесенный мне виноград, радостно закивала.

— Точно, Элисон, гляделки у него как у китаезы, — заявила она. — А в книжке по китайской физиономистике, которую я на прошлой неделе взяла в библиотеке, сказано, что такие глаза — характерный признак эгоистичной натуры.

— Хвала Богу, — съязвила я. — Похоже, я вовремя от него улизнула.

Неужто настанет время, когда я и в самом деле начну думать именно так?

Неделю спустя, когда я еще не ощущала себя достаточно здоровой, врач объявил, что Бриндлшемская городская больница готова со мной распрощаться. Какую-то несчастную уже привезли в нашу палату на каталке, и она терпеливо дожидалась, пока я освобожу кровать.

Когда я вернулась в крохотную квартирку, которую мы снимали на двоих с Эммой, моя подруга предусмотрительно перевернула все фотографии Дэвида в рамочках лицевой стороной вниз, чтобы лишний раз меня не травмировать. Лишь недели через три, отважившись взглянуть на одну из них, я обнаружила, что Эмма жирным черным фломастером пририсовала моему бывшему нареченному козлиные рога и омерзительные гитлеровские усики.

Мой босс, мистер Чайверс, любезно предоставил мне внеочередной отпуск для поправки здоровья. На две недели я погрузилась в черную хандру — не покидала дома и даже не раздвигала занавесок днем. По счастью, для того чтобы выжить, мне было достаточно конфет, пирожных и сигарет, а Эмма сбивалась с ног от усердия, лишь бы мне угодить. Она тешила самолюбие тем, что способствует моему выздоровлению, и радовалась как ребенок, что не тратит времени на покупку овощей, зелени и прочей ерунды.

За время добровольного затворничества я пристрастилась к телевизионным мелодрамам и пролила немало слез, сочувствуя соблазненным и брошенным дурехам. А вот к помощи «Черного красавца», рождественского подарка из геенны огненной, я так и не обратилась. Зато всякий раз, стоило мне услышать, как звонит телефон, либо уловить трель дверного звонка, я судорожно срывалась с места, лелея самые безумные надежды, но потом кусала себе локти от разочарования. Почти всегда звонившей оказывалась моя матушка, сердце которой разрывалось при мысли, что я голодаю. Она потчевала меня спасительными бифштексами или пирогом с почками.

Но даже материнская любовь не беспредельна. Когда прошел месяц после моей операции и чудовищного предательства Дэвида (он даже заявил, что его проницательная мамаша была изначально уверена, что я и в подметки Лайзе Браун не гожусь), терпение моих родных и друзей лопнуло. Все, подвели они черту, хватит с них моих слез и причитаний. И меня отослали на службу. Да, я пострадала, и все мне сочувствовали. Но пора и честь знать. Коль скоро инвалидкой я не была (в физическом смысле, разумеется), мне полагалось зарабатывать на жизнь и хоть иногда задумываться о будущем.

Некоторые, и в том числе моя мать, были даже уверены, что возвращение на службу поможет мне отвлечься и поскорее залечить раны. Думать и говорить вслух такое могут позволить себе лишь те, кто никогда не работал подменной помощницей секретарши в компании «Хаддерстон хеви инжиниринг», которая специализировалась на поставке труб, рельсов и прочих прокатных изделий. По чести говоря, предложи мне кто-нибудь более подходящее место, я бы с готовностью сдала Пушистика на меховую фабрику. Увы, интересную работу в Бриндлшеме найти труднее, чем пресловутую иголку в стоге сена.

В то утро, когда должно было состояться мое возвращение на службу, я проснулась в четыре часа, покрытая холодным потом, и больше сомкнуть глаз не смогла, хотя выпила настойку пустырника. Подобное приключалось со мной лишь однажды, когда я перешла в новую школу. Но тогда по меньшей мере я могла оправдаться страхом перед новыми одноклассниками, которые в открытую курили и сквернословили в сквере за автовокзалом.

— Не волнуйся, — успокаивала меня Эмма за завтраком. — Все будет замечательно, вот увидишь. Все же знают, что с тобой стряслось.

Моя сердобольная мамочка и впрямь позвонила Джулии Адаме, секретарю директора моей компании, и в красках поведала о моих злоключениях. Она ничего не упустила: ни аппендицита, ни измены Дэвида.

— Джулия безмерно тебе сочувствует, — заверила меня родительница.

Сочувствует! Ха! Интересно, знает ли моя мамочка, что такое крокодиловы слезы? Между мной и Джулией Адаме давно кошка пробежала. Хотя в детстве мы были подружками водой не разольешь.

Мы с Джулией с детских лет жили на одной улице и даже ходили в одну начальную школу. Но затем, когда мне исполнилось одиннадцать, наши пути разошлись как в буквальном, так и в переносном смысле. Родители отправили меня получать дальнейшее образование в среднюю классическую школу, а Джулию послали в общеобразовательную. Наша дружба начала хиреть и вскоре совсем угасла.

Моя подруга быстро привыкла к новому образу жизни. Но если она после уроков тусовалась с подружками на оживленном углу возле магазина, то я стремглав неслась домой корпеть над уроками. В школе, где обучалась Джулия, детей не слишком утруждали домашними заданиями. Правда, обычай этот укоренился после того, как отец одного лодыря привел в школу здоровенного ротвейлера и доходчиво втолковал учителям, что алгебра дается его чаду потом и кровью.

Мама вскоре поняла, что Джулия угодила в дурную компанию, и запретила мне водиться с ней. Причем мнение мамы подтверждала владелица углового магазина, еженедельно стращавшая нас байками о курящих девицах-подростках, которые осаждают ее магазин и тащат все, что плохо лежит.

— А ведь родом из приличной семьи, — приговаривала моя мама после рассказа об очередных проделках Джулии и горделиво посматривала на меня.

Так продолжалось до тех пор, пока, устав быть паинькой дома и слыть гордячкой и маменькиной дочкой среди подруг Джулии, я опрометчиво не заявила ей, что «готова пойти на дело». (В действительности у меня при одной мысли об этом все поджилки тряслись.) Понятно, подцепив меня на крючок, Джулия своего не упустила, и в тот же день мы с ней отправились в печально знаменитый отдел готового платья центрального универмага Бриидлшема. Уединившись в кабинках, мы натянули под свои школьные платья яркие узкие юбки канареечного цвета (напомню, что дело происходило в начале 1980-х), намереваясь выйти из магазина, так за них и не заплатив. По словам Джулии, этот трюк она уже проделывала неоднократно, а этот универмаг идеально подходил для начинающих воришек. Скучающие продавцы не замечали, сколько шмоток посетители брали на примерку, и, уж безусловно, не лазили к ним под юбки.

И вот, натянув злополучную юбчонку под свое строгое темно-синее платье, я стояла в кабинке, собираясь с духом. В который раз повторяла себе, что еще не поздно одуматься. Я знала, что, если меня поймают, я умру сотней мучительных смертей. Но выхода уже не было: подружки Джулии меня со свету сживут.

— Ну что, ты готова? — прошипела Джулия из-за шторы. — Если мы выйдем сейчас и направимся прямиком к выходу, то нас никто не остановит. Управляющая по телефону болтает. Поскакали!

Все было тщательно спланировано. Джулии этот фокус неизменно сходил с рук. Да и как тут можно было опростоволоситься? Прихватив свою сумочку, я выбралась из кабинки и последовала за подругой. Мы оставили ненужные вещи на стеллаже и направились к выходу.

— Держись как ни в чем не бывало, — прошептала Джулия. — И не спеши. Взгляни на бижутерию, на сережки полюбуйся.

Я метнула затравленный взгляд на ценник, укрепленный над дутым браслетом, и для отвода глаз взяла браслет и принялась его разглядывать. И вдруг заметила, что управляющая положила трубку и идет ко мне. Поняла, значит, что я собираюсь умыкнуть какую-нибудь тряпку. На самом же деле она, наверное, просто хотела убедиться, что я не стяну с прилавка дешевую побрякушку. Бросив несчастный браслет, я припустила за Джулией, которая уже выбралась на улицу.

— Беги сюда! — крикнула подруга, оценив серьезность положения. Я рванула так, что утерла бы нос самому Пинфорду Кристи[1], и наверняка благополучно унесла бы ноги, если бы не проклятая юбка. Беда в том, что от страха я выбрала слишком большую, и теперь, в решающую минуту, злосчастная юбка соскользнула вниз. Запутавшись в подоле, я грохнулась на пол и въехала носом в витрину.

Джулия со своими сорвиголовами в ужасе следила из-за витрины отдела, где торговали грампластинками, как управляющая и подоспевшие продавщицы подняли меня и повели в контору на допрос. Я отчаянно голосила и просила не говорить мамочке, уверяла, что меня нечистый попутал, что я в первый раз и вообще подобное никогда не повторится.

— А ведь ты учишься в классической школе, — негодующе сказала управляющая. Как будто это автоматически зачисляло меня в ранг святых.

К сожалению, слезы и заламывание рук мне не помогли, и управляющая вызвала полицию. Пусть я и правда провинилась впервые, говорила она, но мне должны преподать такой урок, чтобы впредь неповадно было. Мне пришлось просидеть у нее целый час, прежде чем местный бобби препроводил меня домой и сдал на руки матери.

К этому времени моя бедная мамочка уже билась в истерике, потому что я обещала вернуться в половине пятого, а было уже полшестого. Когда же полицейский начал нравоучительную нотацию о малолетних преступницах, мама чуть не грохнулась в обморок.

Судить меня не стали. На первый раз я отделалась суровым внушением. Но, но мнению родителей, я навеки опозорила честь семьи Харрис и должна понести суровую кару. В итоге я лишилась подписки на журнал «Мне — семнадцать». У меня также отобрали карманные деньги. Кроме того, в течение полутора месяцев мне не дозволялось выходить из дома (разумеется, школа была не в счет), а мама провожала меня на занятия и встречала после уроков, дабы удостовериться, что я вновь не ступлю на кривую дорожку.

К тому времени, когда срок моего наказания истек, надежды когда-либо влиться в шайку Джулии лопнули как мыльный пузырь. Джулия и ее подельницы были убеждены, что из-за моего позорного провала сами едва не угодили в каталажку, и теперь не обращались ко мне иначе, как «подсадная утка».

В шестнадцать лет Джулия оставила учебу и устроилась на службу в компанию «Хаддерстон хеви инжиниринг». Я была уверена, что в отличие от нее сделаю приличную карьеру, ибо по окончании школы уехала из Бриндлшема, поступив в университет Суссекса. Однако через полгода после выпуска с дипломом по фотографии и дизайну, так и не найдя работы, я была вынуждена устроиться в ту же «Хаддерстон хеви инжиниринг» подменной помощницей секретарши, а по сути, машинисткой. Тем временем Джулии удался совершенно головокружительный скачок, и она сделалась секретаршей самого директора. С отдельным кабинетом, цветным монитором и шикарным гардеробом.

В первое утро после моего затянувшегося отпуска, когда я вышла на службу, на Джулии было платье из красной парчи. Ногти и губы Джулия, разумеется, выкрасила в тон платью.

— Эли, душечка, как ты себя чувствуешь? — проворковала она, обнимая меня за плечи. — Поправилась?

Затем она проводила меня до моего стола, опасаясь, должно быть, что я успела забыть, где он находится.

— Смотри только не слишком усердствуй сегодня, — заботливо предупредила Джулия, указывая на мою ячейку для входящих бумаг.

Я проследила за ее взглядом, и мне едва не стало дурно. В первое мгновение мне показалось, что я присутствую на конкурсе по установлению нового рекорда для книги Гиннесса в номинации «самая загруженная ячейка для входящих бумаг».

— И скажи мне, если тебе станет трудно, — добавила моя бывшая подруга. — В моем кабинете тебя всегда выслушают и поддержат.

Усевшись за стол, я принялась бесцельно копаться в верхней куче бумаг, которые мне предстояло разобрать и перепечатать. Джулия же на минутку остановилась посплетничать с Айрин из бухгалтерии.

— Здесь бедняжке будет легче, — услышала я обрывки их разговора. — Кругом как-никак все свои. Подруги.

«Свои»? «Подруги»? В компании «Хаддерстон хеви инжиниринг» мне лишь раз довелось в этом убедиться. Когда в честь моего дня рождения объявили сбор денег и мне подарили венчик для взбивания яиц, щипцы для колки орехов и поздравительную открытку. Я была растрогана до слез.

— Как ты себя чувствуешь? — участливо осведомилась Айрин, проходя мимо моего стола.

«Может, они и в самом деле так из-за меня волнуются?» — спросила я себя. Хотя в голову тут же закралось страшное подозрение, что брошенная невеста, поправляющаяся после аппендицита, — такой же лакомый кусок для сплетен и злословия, как, например, жертва дорожно-транспортного происшествия. Люди обожают невезучих, которые то и дело ухитряются влипать в самые немыслимые передряги.

Около полудня позвонила Эмма.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

— Замолчи! — цыкнула на нее я. — Еще один человек спросит, как я себя чувствую, и я… заору изо всех сил! — Голос мой предательски сорвался, и я поняла, что вот-вот разревусь.

В следующий миг Джулия стервятником налетела на меня. В руке бумажная салфетка, глазищи горят, ушки на макушке.

— Расскажи мне все! — потребовала она. — Кто знает, может, я тебе помогу.

— Куда тебе! — всхлипнула я. — Не сможешь же ты загипнотизировать Дэвида Уитворта и убедить в том, что он должен ко мне вернуться!

— Может, и хорошо, что вы расстались, — философски рассудила Джулия. — Я всегда считала: чему быть, того не миновать. И нечего из-за него убиваться. Ты все равно его не стоила… — Джулия осеклась, но тут же поправилась: — В том смысле, Эли, что он тебя недостоин.

Я тут же заподозрила, что Джулия отнюдь не оговорилась, а просто высказала то, о чем давно думала. Еще девчонкой она была влюблена в Дэвида с тех самых пор, когда он, пятнадцатилетний юнец с едва пробивающимися усиками, переехал с родителями в наш район. Многие девицы по нему с ума сходили. Степы его дома пестрели надписями вроде «Джулия + Дэвид = любовь навек». Впрочем, насколько я знала, между ними ничего не было.

— Время — лучший лекарь, — подбадривала меня Джулия. — И белый свет на твоем Дэвиде клином не сошелся. Между прочим, если все время следить за чайником, он никогда не закипит, — добавила она немного невпопад. — Вот что: давай после работы закатимся в паб и оттянемся как следует. Когда у женщины роман, о подругах она забывает, но мы тебе прощаем. Верно, Айрин? — спросила она у подошедшей приятельницы.

Та с готовностью кивнула, хотя наверняка не слышала, о чем шла речь.

Джулия продолжила:

— Так и быть, мы снова примем тебя в нашу шайку-лейку. И сегодня же вечером здорово повеселимся. В новом баре, например, возле автовокзала. Там все настоящей сосной обшито. Классно, да? Тебе, если хочешь, винца возьмем. Там шикарное «Шардонне» наливают. Что скажешь, Эли? Потреплемся, старые времена вспомним.

Я вдруг с ужасом поняла, что вспоминать мы наверняка будем о том, как я облажалась, пытаясь стянуть юбку из магазина.

Глава 3

Как ни противилось все у меня внутри предложению Джулии, все же я скрепя сердце согласилась. Иначе мне до конца своих дней пришлось бы носить клеймо зануды и выскочки. «Да и потом, — уговаривала я себя, — может, оно и к лучшему? Выпью пару бокалов вина и постараюсь успеть домой к началу „Уроженцев Ист-Энда“. Но надеждам моим сбыться было не суждено. В пять часов Джулия заявила, что идем мы вовсе не в классный бар, а в дискотеку „Старый шляпник“, единственное заведение подобного рода, которое избежало реконструкции 80-х годов, превратившей все остальные клубы Бриндлшема в более или менее приличные места молодежных сборищ.

Я с обреченным видом плелась за Джулией и Айрин, словно меня вели на эшафот. Едва мы протиснулись в дверь мимо охранников, проявивших совершенно непонятную по отношению к нам бдительность, как Джулия тут же потащила меня в туалет. Мне стоило величайших трудов отказаться мазать губы ее серебристой помадой. Спасла меня только беззастенчивая ложь: я заявила, будто от содержащегося в ней спермацета у меня тут же страшнейшая аллергия разыгрывается. Сыпь по всему телу, зуд и все такое прочее.

— Но ведь ее проверяли на животных, — возразила Джулия.

Однако я была непреклонна.

— Жаль, — вздохнула Джулия. — Ты половину кайфа теряешь. — И густо намазала губы, став похожей на подгулявшую инопланетянку. — Надеюсь, против этого ты возражать не станешь? — спросила она, взбивая мне волосы. — Не дрейфь, старушка, мы живо подберем тебе чувака.

— Не нужны мне ваши чуваки! — испуганно заверещала я. И тут же поправилась, встретив укоризненный взгляд Джулии: — Сейчас по крайней мере.

— Не валяй дурака, Эли, — строго сказала моя благодетельница. — Любой нормальной девке нужен мужик. Лично я считаю, что только тогда по-настоящему жить начинаю, когда ощущаю его внутри. Ум-м! — Она плотоядно облизнулась. — Кстати, я прихватила с собой целую кучу презервативов. Так что не робей, подруга!

Я похолодела. Сто лет ни с кем, кроме Дэвида, не спала. Фред Спенсер, парень, который обхаживал меня до него, был не в счет, поскольку пыл его неизменно угасал, едва только я начинала входить в раж. Да и при чем тут все остальные, если до встречи с Дэвидом я толком не знала, что такое оргазм? Хотя еще при Фреде я мечтала, что настанет день, когда я повстречаю настоящего мужчину. Кстати, как мне быть теперь, после операции? Какую выбрать позицию, чтобы скрыть злополучный шрам на животе? «Нет, — твердо решила я, — сначала постараюсь извести его с помощью пары бутылочек „Свелте“ от Кристиана Диора. А сегодня — ни за какие коврижки!»

— Вид у тебя какой-то потерянный, — заметила Джулия, неверно истолковав мое замешательство. — Я понимаю, приличные женщины не набивают сумочки презервативами, но время сейчас такое, сама понимаешь. Мужики пошли ненадежные, и мы должны сами о себе заботиться. Впрочем, ты, наверное, и без меня это знаешь.

Еще бы!

Из кабинки выпорхнула Айрин. Она успела переодеться, сменив строгий костюм на легкомысленное черное мини-платьице с лайкрой.

— Ну как? — прочирикала она, вертя перед зеркалом задом.

— Очень пикантно, — ответила Джулия.

— У тебя туалетная бумага к каблуку пристала, — добавила я, решив быть дипломатичной.

Айрин наклонилась и отодрала клочок бумаги.

— Так, я готова! — пропела она.

— А вот наша краля еще нет, — заметила Джулия, внимательно меня разглядывая. — Ты бы хоть верхние пуговицы на блузке расстегнула, — посоветовала она.

Не дожидаясь моего ответа, она расстегнула мне блузку, но при виде моего серого хлопчатобумажного бюстгальтера скривилась. И я отлично ее понимала: то, что было на мне надето, скорее походило на корсет, нежели на лифчик.

— С какого пугала ты его стащила? — спросила Джулия, поспешно застегивая пуговицы. — Надеюсь, тебе не взбредет в голову раздеться в таком белье перед мужчиной!

Прежде чем Джулия выволокла меня на танцплощадку, я успела осушить для храбрости две порции «бакарди». С помощью локтей и сумочек нам удалось расчистить крохотный пятачок, и Айрин принялась отплясывать так лихо, что каждые две минуты ей приходилось останавливаться, чтобы поправить задравшуюся юбку.

Я дрыгалась на площадке без особого рвения; ни одна клеточка моего тела не желала попадать в такт музыке. Джулия размахивала руками, изображая ветряную мельницу, и надувала щеки. Айрин крутила задом. Устав созерцать мое бездействие, Джулия схватила меня за руки и заставила немного подвигать ими.

— Ну как, весело? — звонко воскликнула она, стараясь перекричать музыку.

Я кивнула и лишь крепче стиснула зубы. Вдруг какая-то девица, извивавшаяся рядом со мной, споткнулась, потеряла равновесие и едва не рухнула на меня. Она угостила меня таким свирепым взглядом, что мне показалось, будто в сумочке у нее не пакетик с прокладками «Олвейз», а по меньшей мере армейский револьвер.

Не прошло и нескольких минут, как я вспомнила основные причины, по которым давно не посещала ночные клубы. Шум, духота и соперничество. Сведи воедино нескольких женщин в ночном клубе, и почти сразу из сестер по духу и разуму они превратятся в непримиримых соперниц, неукротимых гладиаторш, сражающихся за внимание мужчин. А ведь в любом супермаркете они на этих замухрышек даже не взглянут.

Вдруг мне приспичило. Пока Джулия с Айрин скакали, как захмелевшие антилопы, я незаметно улизнула в туалет. Уединившись в кабинке, закурила и принялась строить планы, не удрать ли совсем. (Джулии я сказала, что не курю, потому что она никогда не покупает сигареты сама. Поняли, что я имею в виду?) К сожалению, клуб, куда меня затащили подруги, находился в пяти, а то и в добрых шести милях от моего дома. Денег у меня с собой было кот наплакал, на такси явно не хватало. Иными словами, мне оставалось только ждать, пока Джулия с Айрин напрыгаются вволю и соблаговолят доставить меня домой.

В кабинке я просидела около получаса, прислушиваясь к грохоту музыки и диким возгласам, доносившимся из зала. Скучать мне не давали. Каждые несколько минут в туалет забредали дамочки, которые, хихикая или плача, рассказывали о том, как их пригласили танцевать или, наоборот, коварно бросили. Наконец до моих ушей донеслось сладкое воркование Джулии и Айрин.

— Конечно, это должно было случиться, — говорила Джулия. — Она ведь совсем за собой не следит. Будь я мужчиной, тоже послала бы се куда подальше.

— Угу, — поддакнула Айрин.

— Она ведь даже косметикой не пользуется! А одевается как? Мешок картофеля и то выглядит куда соблазнительнее. А сегодня какое платье напялила? Трапецию! На месте мужчины ты возбудилась бы от трапеции? И ведь главное — я предложила ей помочь выбрать подходящий наряд, но она отказалась. У нее, видите ли, «собственный стиль». Она, наверное, даже не заглядывает в модные магазины. И вообще, Айрин, она жуткая задавака… Я бы нисколько не удивилась, узнав, что она лесбиянка.

При этих словах я вдруг словно в далекое прошлое перенеслась. Школу вспомнила, автовокзал, нашу улицу. Ясное дело, речь шла обо мне, сомневаться в этом не приходилось. Что же делать? Как ни в чем не бывало выйти из кабинки и сделать вид, будто я ничего не слышала? Или оставаться внутри до скончания века? Я предпочла последнее. Пусть не до скончания века, но хотя бы до тех пор, пока они не уберутся.

Однако подруги мои, похоже, никуда не торопились. Джулия продолжала:

— Уехала из города, чтобы высшее образование получить, но потом все равно к нам вернулась. Представляешь, она даже толком компьютером пользоваться не умеет! А как-то давно ее, между прочим, арестовали за мелкую кражу в магазине!

К этому времени я уже начала разрабатывать план, как прикончить предательницу.

Минуты казались мне часами. Я зажала уши и принялась сосредоточенно изучать затяжку на колготках. И вдруг в мою дверь забарабанили — верный признак того, что кому-то не терпелось попасть внутрь.

— Эй, сколько можно? — ворвался в мои уши нетерпеливый голос Джулии. — В чем дело-то? Понос у вас, что ли? Совесть надо иметь!

Я попыталась изменить голос до неузнаваемости.

— Пока не могу выйти! — пропищала я. — А что, другими кабинками нельзя воспользоваться?

— Нет! — послышалась резкая отповедь. — В одной сиденья нет, а в другой весь унитаз туалетной бумагой забит. Так что пошевеливайтесь! Мы все равно не уйдем.

Она решительно лягнула дверь ногой. Я поняла, что выбора у меня нет.

— Ладно! — Я встала и для пущей убедительности дернула цепочку сливного бачка. Что ж, выйду с высоко поднятой головой. Посмотрю Джулии прямо в бесстыжие глаза, и пусть ей стыдно будет…

Однако вышла я с поджатым хвостом. Или, если быть точной, потупив взор.

— Ой, Элисон, это ты? Чего же ты сразу не сказала? Она только что операцию перенесла, — пояснила Джулия, глядя на Айрин. — Девчонки, я сейчас отолью, и мы еще выпьем, ладно? — Неожиданно она хихикнула и лукаво посмотрела на меня. — Надеюсь, ты не слышала, как я тут про Бриджет сплетничала?

Бриджет, как и я, работала в компании «Хаддерстон хеви инжиниринг» помощницей секретарши. Все считали, что она как бы не от мира сего. Вивальди, например, любила.

— Я ей не скажу, — пропищала я, прекрасно понимая, что Джулия нагло врет. Однако мне ничего не оставалось, как поверить ей. В противном случае живой меня бы не отпустили.

Именно тогда мне следовало решиться и взять такси. Попросить водителя подождать у дома, пока я выпрошу у Эммы деньги. Но вместо этого, полуживая от страха, я позволила Джулии и Айрин увлечь меня к бару и перелопатить мою биографию таким образом, чтобы она походила на историю жизни Бриджет. Я делала вид, что верила, хотя знала наверняка: Бриджет к мужчинам на пушечный выстрел не подходила, и уж тем более не была помолвлена. И белье она носила модное и тонкое, а никак не хлопчатобумажное.

— Как он тебе? — спросила вдруг Джулия и так наподдала мне локтем, что из моего стакана «бакарди» с кока-колой посыпались кубики льда.

— Кто? — с недоумением спросила я. И, проследив за ее взглядом, не увидела никого, кроме сутулого дылды, которого, похоже, только что выпустили из тюрьмы, где заключенных ежедневно молотят по физиономии чугунной сковородой.

— Вон тот парень, — сказала Джулия, подтверждая мои худшие опасения. — В рубашке от Дольче и Габбаны. Это мои любимые модельеры. Джинсы потрясные кроят. Хочешь, познакомлю тебя с ним? — добавила она, не переводя дыхания. — Его зовут Барри.

— М-м-м…

Но Джулия уже все решила за меня. Не прошло и минуты, как Барри присоединился к нам и, потягивая коктейль, принялся тараторить про свой мобильный телефон на малопонятном мне жаргоне.

— Представляешь, у него мобильник есть! — возбужденно дыша, зашептала мне на ухо Джулия.

Как будто я сама не слышала! Я с трудом не поддалась соблазну сказать, что в наше время даже мой отец без телефона сотовой связи шагу не делает.

— У него и машина есть, — громко шепнула мне Джулия, распаленная от выпивки.

— Какая?

— «Марк-II-гольф». А стереосистема обошлась ему дороже колес!

Почему-то все это окончательно убедило меня, что Барри герой не моего романа.

— По-моему, он тебе подходит, — продолжала Джулия. — Как считаешь? И руки у него длинные.

Верно. В противоположность коротким ногам. И это придавало Барри карикатурную схожесть с гиббоном.

— А волосы какие! — восторгалась Джулия. — Клево, да?

Опять в точку попала. Волосы у гиббона и впрямь были ухоженные. Тем хуже для Барри: у меня железное правило — не сближаться с мужчинами, которые тратят на уход за шевелюрой больше времени, чем я.

— Пригласи его танцевать. По тому, как мужчина танцует, можно безошибочно судить, каков он в постели.

Я с грустью подумала, что Дэвид отплясывал с грацией одноногого кенгуру.

— Давай же! — Джулия подтолкнула меня к Барри. — Потанцуй с ним. Не то всем скажу, что ты лесбиянка, — добавила она, хохотнув.

«И поделом мне», — подумала я, собираясь войти в первый круг ада.

— Потанцуем? — спросил меня Барри.

Джулия с готовностью закивала.

— Идите, — предложила я. — А я послежу, чтобы никто не спер ваши напитки.

Но Барри все-таки потащил меня на танцплощадку, одной рукой облапив за ягодицы.

Для первого танца музыку мы с ним выбрали не самую подходящую. Ритм был рваный, медленные пассажи чередовались с забойным соло ударника, которое требовало от танцора немалой прыгучести, присущей, скажем, бешеному кузнечику. И Барри послушно дрыгался передо мной, вертя тазом в столь опасной близости от моего лона, что мне стало не по себе. Я старательно пятилась, он наступал, я еще пятилась, а он все равно наступал, пока я не прижалась спиной к зеркальной стене.

Мне оставалось лишь раствориться в воздухе либо елозить по зеркалу, надеясь, что Барри не попытается ко мне прижаться.

Но Барри, очевидно, только об этом и мечтал.

— Ну хорошо, — сказал он, наклоняясь ко мне и обдавая меня тошнотворным запахом перегара. Губы его вытянулись вперед трубочкой.

Я метнула на него затравленный взгляд. Господи, какая наглость! Я еще фамилии его не знаю, а этот тип уже целоваться лезет!

И вдруг музыка изменилась. Ритм ее сделался совершенно бешеным, свет погас, и замелькал хоровод ослепительных разноцветных вспышек. Силуэты танцующих, поочередно выхватываемые огнями из темноты, на мгновение, казалось, застывали в самых причудливых позах, словно в театре теней. Барри отшатнулся, и мне показалось, что в его глазах отразился испуг. Вот и чудесно, подумала я, не будет приставать со своими слюнявыми поцелуями. Но уже в следующий миг, к моему ужасу, он обрушился прямо на меня, сграбастав обеими руками, и принялся судорожно извиваться.

Я уже собралась было схватить его за мошонку и оторвать ее, к чертовой матери, как вдруг меня словно током ударило: долговязое тело Барри обмякло, и он мешком рухнул к моим ногам. Губы его странно подергивались, выпученные, как у рака, глаза угрожающе покраснели.

— Помогите! — визгливо выкрикнула я.

Вокруг нас все продолжали танцевать как ни в чем не бывало. Все было точь-в-точь как во время злополучного приступа аппендицита, заставшею меня посреди универсама. Никому не было ни малейшего дела до бедного Барри. Танцующие лишь беззлобно поругивались, когда на него наступали.

— Помогите! — снова заорала я.

Физиономия Барри темнела на глазах.

С отчаянной решимостью я подхватила несчастного под мышки и поволокла к краю площадки. Только тогда ошалевший от шума диджей наконец заметил, что в его королевстве не все в порядке.

Музыка внезапно стихла, и все как по команде уставились на меня.

— Помогите! — взмолилась я. — Есть здесь врач?

Ответом мне была гробовая тишина.

— Медсестра? — в отчаянии возопила я. — Фельдшер на худой конец?

— Расступитесь! — послышался вдруг мужественный голос. — Я ветеринар.

Ветеринар? Да, конечно, в какую-то минуту Барри мне самой казался орангутангом, но все же сейчас я не слишком четко понимала, какую помощь ему способен оказать звериный врачеватель.

А тот, похоже, свое дело знал. Опустившись рядом с бьющимся в судорогах Барри, он принялся не мешкая оказывать первую помощь. Перекатил на спину, раскрыл ему рот и запустил внутрь пятерню, проверяя, не мешает ли что-либо нормальному дыханию. Ноги Барри перестали дергаться, да и тело заметно расслабилось. Я решила, что он, быть может, и не испустит дух.

— Эпилепсия, — уверенно провозгласил ветеринар, убедившись, что жизни его пациента больше ничто не угрожает. — Из-за мелькающих огней, наверное. А вы разве не знали, что ваш приятель страдает эпилепсией?

Перехватив укоризненный взгляд коровьего доктора, я догадалась, что вопрос обращен ко мне.

— Он вовсе не мой приятель, — с обидой возразила я. — Мы с ним без году неделя знакомы. Я даже не знаю, кто он такой.

— С кем он сюда пришел? — осведомился ветеринар, обводя глазами толпу.

— Понятия не имею.

— Это мой брат, — сказала девушка с длиннющими, как у Барри, руками.

Пока она проталкивалась к нему, я воспользовалась всеобщим замешательством и улизнула.

Ни Джулии, ни Айрин поблизости не было, но меня, признаться, это ни капельки не волновало. Мне хотелось лишь одного: сбежать отсюда. Бросив напоследок прощальный взгляд на распростертого на полу Барри, я вдруг увидела, что ветеринар смотрит прямо на меня. Даже в темноте можно было заметить, что глаза у него иссиня-голубые. По спине у меня пробежали мурашки. Мне вдруг захотелось поверить в то, что эти глаза я вижу не в последний раз.

Только я, по-моему, способна знакомиться с привлекательными мужчинами при столь нелепых обстоятельствах. Синеглазый кошачий лекарь наверняка подумал, что лишь последняя стерва может столь трусливо бежать, оставив дружка на поле брани.

Домой я потопала пешком. Путь был не близкий, особенно если учесть, что первые полмили я ухитрилась проделать в противоположном направлении. Потом зарядил дождь. Сначала на голову падали редкие, но крупные капли, а затем полило как из ведра. Мне вдруг стало совершенно наплевать на то, что я вырядилась в столь легкое платье. Меня обуяло страстное желание подхватить пневмонию. Причем непременно двустороннюю. Я подумала, как замечательно было бы отдать Богу душу прямо на месте. Но в следующий миг я представила рыдающую на моих похоронах Джулию, ее лицемерные речи о том, какой замечательной подругой я была при жизни. И тогда решила: дудки! Назло останусь жить, чтобы отомстить этой бестии.

— Что с тобой стряслось, черт возьми? — спросила Эмма, когда я ввалилась в квартиру, промокшая до нитки. — Участвовала в конкурсе по обливанию? Между прочим, Джулия звонила. Она крайне обеспокоена твоим исчезновением. Сказала, что ты в ночном клубе врача вызывала. У тебя, надеюсь, шов не разошелся?

— Нет, со мной все в порядке, — заверила я. — Не нужно мне было идти на танцы с девчонками со службы. Наверное, не доросла я еще до таких развлечений. Представляешь, с парнем, который со мной танцевал, вдруг эпилептический припадок ни с того ни с сего случился.

— Какая жалость, — посочувствовала Эмма, ставя на плиту чайник. — Внешне-то он хоть как, ничего?

— Так себе, средней паршивости.

— Тогда не жалко.

— Зато ветеринар, оказавший ему первую помощь, был очень даже ничего.

— Ветеринар? А разве плохо стало какому-то слону? — изумилась Эмма. Заметив отразившееся на моем лице неудовольствие, она замахала руками. — Ладно, ладно, не буду больше! Значит, говоришь, ветеринар тебе приглянулся? А как его зовут, ты хоть спросила?

— Нет, конечно! — возмутилась я. — Ты можешь представить, что там творилось? Да и потом, я еще, наверное, не созрела для новых знакомств. Дэвид из головы не идет. Все остальные ему, похоже, и в подметки не годятся. Боюсь, мне суждено умереть старой девой.

— А ты не гони лошадей, — посоветовала Эмма, обнимая меня. — И не позволяй Джулии Адаме сводничать. Если, конечно, не готова лобзаться с приматами. Поверь, настанут и для тебя лучшие денечки.

Что ж, возможно, Эмма права. Я решила, что поступлю мудро, если запасусь терпением.

Глава 4

Настало тридцатое января. Без Дэвида я прожила целый месяц и пять дней. Я уже поздравляла себя с тем, что в последние двадцать четыре дня о нем не думала (правда, постоянно напоминала себе, что я о нем забыла, но это не в счет), когда доставили почту. На коврик под дверью шлепнулись сразу три конверта. Два из них, коричневого цвета, были адресованы Эмме. На третьем, белом, было аккуратно напечатано мое имя.

Это меня поразило. Я никогда не получала писем. Прежде мне присылали только банковские выписки об остатках средств на кредитной карточке да еще напоминания о необходимости своевременной уплаты налогов. Может, это из «Ридерз дайджест» сообщают, что я наконец выиграла какую-нибудь читательскую викторину? Вдруг чек на целый фунт стерлингов прислали?

Однако на конверте не было логотипа «Ридерз дайджест».

Я ахнула, узнав фирменную виньетку «Совершенной женщины», этой библии любой современной дамы, известной так же, как журнал для девушек, которые любят прикидываться, что занимаются не только тем, что терпеливо дожидаются, пока их возьмут замуж.

«Уважаемая мисс Харрис! — начиналось письмо. — Мы рады известить Вас, что Вы стали победительницей конкурса и выиграли полностью оплаченный двухнедельный отдых в „Санта-Боните“ на сказочном острове Антигуа».

О Господи! Я победила! Я вмиг оказалась на седьмом небе. Отдых на сказочном острове — именно этого мне недоставало после месяца кошмарного прозябания без Дэвида Уитворта. От радостного возбуждения меня пробила мелкая дрожь.

Но до конца письмо я еще не дочитала. Вот что следовало дальше: «Весь коллектив редакции журнала был глубоко тронут стоическим поведением Вашего жениха, который денно и нощно не отходил от Вашей постели после тяжелой операции. Ни у одного из нас нет и тени сомнения: Вы и Дэвид Уитворт — безусловно, самая романтическая пара Великобритании 1998 года! В самое ближайшее время наша сотрудница позвонит Вам, чтобы договориться о времени фотосъемки. Ваше фото с женихом будет сопровождать статью о Вашей счастливой жизни. Еще раз поздравляем».

И тут до меня дошло. Дэвид! Вот мерзавец!

— Ха!

Я разорвала письмо пополам и швырнула обрывки на ковер, словно они жгли мне руки.

Можно удавиться от злости. Представляете, выиграть полностью оплаченное путешествие на двоих и добровольно от него отказаться из-за проклятого изменника по имени Дэвид Уитворт! Я принялась яростно топтать половинки злополучного письма.

За этим занятием и застала меня спустившаяся из спальни Эмма.

— Телефонный счет? — осведомилась она, позевывая.

— Нет. Оплаченная путевка на двоих на Антигуа.

У Эммы глаза полезли на лоб. Сон как рукой сняло.

— Что?! — взвизгнула она. — Какого рожна ты тогда изображаешь пляску святого Витта? — Эмма отважно бросилась за обрывками письма и выдернула их прямо у меня из-под ног. — Какого черта? — спросила она, разглаживая их. — Что это?

— Я же сказала, — процедила я. — Я выиграла конкурс «Совершенной женщины», путевку на Антигуа для самой романтической пары Великобритании.

— Врешь! — Эмма быстро пробежала письмо глазами, желая убедиться, что я не вожу ее за нос и что спасенные ею бумажки — это действительно не телефонный счет. — Черт, это ведь и правда путевка на Антигуа, — ошалело промолвила она. — Трахни меня, если это не так!

— Я бы с радостью «трахнула» тебя, — невесело усмехнулась я. — Ведь тогда мы могли бы отправиться на Антигуа вместе.

— Они хотят сфотографировать тебя вместе с женихом, — сказала Эмма, дочитав письмо.

— Увы.

— Бедняжка Эли, — вздохнула Эмма. — Ну и невезуха!

Ну и какой, скажите, смысл был в том, чтобы целый месяц не думать о Дэвиде? Из-за треклятого письма воспоминания нахлынули на меня с новой силой. Я в полном одиночестве провела сочельник, как последняя дура вьщумывая, почему лучше Дэвида Уитворта нет никого на всем белом свете, а этот гнусный предатель тем временем изменял мне с Лайзой Браун.

Как он посмел? И как посмела эта подлая тварь воспользоваться моей беспомощностью? Я уже забыла, как сама в свое время увела Дэвида у Лайзы, пока она была в командировке в Боснии.

Я не видела Дэвида с Рождества, однако моя сестрица Джо злорадно сообщила, что встретила Дэвида с Лайзой возле ювелирного магазина «Ретнерс». Когда же я поинтересовалась, почему она такая вредная, Джо ответила, что просто не хочет, чтобы я забывала, какая Дэвид сволочь.

Обручальное кольцо я до сих пор хранила у себя, хотя с пальца давно сняла. Теперь изящное колечко с бриллиантом покоилось в изящной, в виде сердечка с цветами, керамической шкатулке, которую Дэвид подарил мне в День святого Валентина. Я не раз подумывала о том, чтобы заявиться к Дэвиду и бросить колечко ему в рожу или на худой конец спустить в унитаз прямо в его присутствии, но Эмма меня отговорила. По ее мнению, тем самым я уронила бы свое достоинство. Куда лучше было бы просто заложить кольцо в ломбарде, а на вырученные деньги махнуть в Рио. С ней на пару, само собой разумеется. Славная получилась бы месть. Но совету подруги я не последовала. И не потому, что сочла его неразумным, нет. Просто в глубине души меня терзали сомнения: вдруг в ломбарде мне скажут, что камень в кольце, преподнесенном Дэвидом, вовсе не бриллиант, а цирконий?

— Так что ты собираешься делать с Антигуа? — осведомилась Эмма.

Я грустно усмехнулась:

— Боюсь, придется позвонить в редакцию и отказаться. Скажу, что они пальцем в небо попали.

— Может, они над тобой сжалятся? — мечтательно предположила Эмма. — И разрешат взять с собой меня.

— Это невозможно, — простонала я. — Они рассчитывают сделать настоящее шоу из нашего путешествия. Не могут же они сообщить своим читателям, что, к сожалению, «самая романтическая пара Великобритании» распалась и теперь они рекомендуют полюбоваться фотографией очаровательной Эли Харрис в обществе любимого кота.

— А ты попытайся, — посоветовала Эмма. — Вдруг выгорит? Кто знает, может, они тебя все-таки пожалеют?

— Терпеть не могу, когда меня жалеют! — огрызнулась я. — Нет, Эмма, не хочу я ни канючить, ни за нос их водить. Пусть отдадут мой приз второй паре.

— Тоже мне, альтруистка выискалась! — неодобрительно проворчала Эмма.

Придя на службу, я мигом убедилась, что весть о том, как я, развлекаясь в ночном баре, бросила на произвол судьбы своего стоявшего одной ногой в могиле партнера, уже облетела всю нашу компанию. Джулия с Айрин встретили меня осуждающими взглядами.

— Хотела бы я знать, как там этот горемыка? — громко спросила Джулия. Подойдя ко мне, она облокотилась о мой стол. — Ты нас ужасно напугала! — с фальшивой заботливостью провозгласила она. — Сбежала, даже не попрощавшись. Что мы могли подумать, по-твоему?

— Мне захотелось подышать.

— Мы бы тебя проводили. Этот парень, который откачал несчастного Барри, тоже про тебя расспрашивал. Сказал, что его встревожил твой вид. Он боялся, что у тебя шок.

— Честно? — встрепенулась я.

— Абсолютно. Он сказал, что хотел отвезти тебя в ближайшую больницу, чтобы там проверили, все ли с тобой в порядке. В итоге он меня до дома подвез. Очень славный малый. Ветеринар, как ни удивительно. Никогда еще не встречалась с ветеринаром, — с мечтательным видом вздохнула она. — Впрочем, это, наверное, то же самое, что с настоящим доктором встречаться. Даже лучше — те же деньги, но не нужно психовать из-за того, что он целый день на бабские сиськи пялится. А вымя и копыта я бы ему, так и быть, простила. Между прочим, я рассказала ему про твой аппендицит и про размолвку с Дэвидом. И добавила, что ты из-за этого такая бледная.

— Спасибо.

— Кстати, сегодня ты тоже отвратно выглядишь, — заявила Джулия.

Молодец, знает, как подбодрить подругу.

Позже, когда дрожащим пальцем набирала номер редакции «Совершенной женщины», я, видимо, вообще как смерть выглядела. Ответила мне сотрудница по имени Аманда.

— Я… видите ли… — сбивчиво начала я.

— Да? — терпеливо переспросила Аманда.

— Я… м-м-м… конкурс выиграла.

— Какой конкурс, милочка? Наша редакция их много проводит.

— Э-э… я имею в виду «Самую романтическую пару».

— Самую романтическую пару! — воскликнула она. — Что же вы сразу не сказали? Какая прелесть! Значит, вы Эли Харрис? Как я рада, что вы позвонили! — Мне показалось, что Аманда вот-вот замурлыкает от счастья. — Вы даже не представляете, как растрогала нас ваша история! Ей-богу, я чуть не разрыдалась, когда до конца дочитала. Как вы сейчас себя чувствуете, милочка? Вы поправились?

— Да, — уныло ответила я. — Теперь все замечательно.

— Представляю, как вам хочется отдохнуть. Антигуа именно то, что вам сейчас требуется. Да и Дэвиду нужно силы восстановить. Он у вас настоящий герой. Надо же, фактически в одиночку вас выходил!

— Угу, — промычала я. (Теперь могу признаться, что немного преувеличила, расписывая свои страдания. Да и недуг изобрела весьма экзотический. Аппендицит по сравнению с моим «заболеванием» был не страшнее банального насморка.)

— Вы уже решили, когда полетите на Антигуа? — спросила Аманда. — Учтите, в феврале на островах Карибского моря настоящий рай. Можете даже успеть на празднование Дня святого Валентина. Здорово, да?

— Да, — пискнула я.

— Впрочем, я вас, кажется, совсем заболтала. Вы сами с Дэвидом решайте, когда вам удобнее лететь. Все, что от вас потребуется, это по возвращении показать нам ваши снимки. Кроме самых интимных, разумеется. Ха-ха!

— Послушайте, Аманда… — Я замялась, не зная, как помягче отказаться, не огорчая эту славную женщину.

— Что, милочка? Хотите, мы прямо сейчас договоримся, когда приедете к нам на фотосъемку? У нас тут всем просто не терпится с вами познакомиться. У вас еженедельник под рукой?

— Дело в том. Аманда, что я…

— Приезжайте в нашу студию, милочка. Или, если вам это сложно, мы можем выслать фотографа прямо к вам домой. Я понимаю, вы, наверное, еще не совсем оправились после такой тяжелой болезни.

Я решила, что пора уже с этим кончать, и, собравшись с духом, сказала:

— Видите ли, Аманда, для меня все это стало полной неожиданностью. Точнее, для нас с Дэвидом. Дело в том, что после операции я выгляжу далеко не лучшим образом. Нельзя ли, учитывая это, отложить съемки до лучших времен? Пока я не приду в норму.

— Эли, — мгновенно откликнулась Аманда, — такие пустяки не должны вас беспокоить. У нас в штате есть совершенно потрясающая гримерша, которая из любого инвалида цветущего здоровяка сделает. Она раньше в лондонском морге работала. Шучу, ха-ха! Может, согласитесь воспользоваться ее услугами, милочка? Вы даже не представляете, какие чудеса творит современная косметика!

— Аманда, я вам лучше завтра позвоню, — поспешно заявила я. Краешком глаза я заметила приближающуюся к моему столу Джулию.

— Хорошо, милочка, обдумайте все не торопясь, — прочирикала Аманда. — В вашем распоряжении двадцать четыре часа. Ха-ха! Мурр-мурр! И пожалуйста, передайте привет своему замечательному другу. Мы все просто сгораем от нетерпения — так хотим познакомиться с вами!

Я положила трубку и тут же почувствовала, что меня прошиб холодный пот. Джулия вывалила в мою ячейку для входящих бумаг целую кипу документов и смерила меня пытливым взглядом.

— Эли, ты жива? — осведомилась она. — Вид у тебя такой, будто ты только что на том свете побывала. Надеюсь, это не сама-знаешь-кто был?

— Кого ты имеешь в виду? — спросила я в полном недоумении.

— Этого хмыря на букву «Д», — пояснила Джулия. — Я бы на твоем месте воздержалась ему звонить, дорогуша. Чем больше бегаешь за этими фруктами, тем быстрее они от нас улепетывают.

— Нет, это не Дэвид, — сварливо отрезала я. — Что бы ты обо мне ни думала, Джулия, уверяю тебя: я еще не докатилась до того, чтобы звонить бывшему жениху и умолять его вернуться.

— Вот и прекрасно, — сухо сказала Джулия. — Однако как секретарь директора должна тебе напомнить, что любые личные разговоры в рабочее время у нас строго запрещены. Конечно, в безвыходной ситуации это допускается, но…

И она удалилась, поскольку возникла как раз такая ситуация. Звонила ее подруга Стелла, которая интересовалась, во что им лучше вырядиться по случаю сегодняшнего похода в ночной клуб.

Глава 5

Спасибо друзьям, которые приходят на помощь в трудную минуту. В данном случае моральную поддержку мне оказал Марвин Нейлор, пригласив на дружескую вечеринку.

Лично я давно уверилась: Марвин Нейлор звал на свои вечеринки женщин лишь для того, чтобы они ему готовили. Не раз случалось, что Марвин приглашал меня и других дам на целый час раньше остальных гостей. Приходя, мы неизменно заставали беспомощного хозяина на кухне. С ног до головы он был обсыпан мукой, а в раковине громоздилась годами не мытая посуда.

— Девочки, выручайте! — жалостливо хныкал он. — Я уже с ног валюсь. Хотел удивить вас — суфле приготовить. Почему никто не предупредил меня, что это такая безнадежная затея?

После чего мы, похвалив страдальца за стремление угостить нас чем-то более оригинальным, нежели переваренными спагетти по-болонски, засучив рукава принимались за работу. И так повторялось несколько раз, пока в один прекрасный день Эмма не обратила внимание на то, что ни в сковородах, ни в кастрюлях нет никаких следов суфле или какого-либо иного лакомства. Тогда мы поняли, что пройдоха Марвин специально обсыпается мукой к нашему приходу, и решили, что впредь ему придется обходиться без нас.

Что же касается этого вечера, то я при всем желании не смогла бы объявиться раньше. Мстительная Джулия подсунула мне скучнейший и длиннющий отчет, который я послушно перепечатывала до семи часов.

К тому времени, когда я с ним покончила, я мечтала лишь об одном: добраться до дома и проваляться в постели до самой пенсии, уплетая бисквиты и проливая горючие слезы над мыльными операми. Правда, Марвину все-таки удалось выманить меня из теплой норки. Он пообещал, что в награду за приход на его вечеринку меня будет обхаживать по меньшей мере один не обремененный семьей молодой человек. Хорошо воспитанный, не разукрашенный татуировками, не кичащийся мобильным телефоном и не бьющийся в припадках эпилепсии при первой же возможности. Да, ну и вдобавок еще этот юноша не гомик.

Увлеченная подобной перспективой, я задумалась над тем, во что одеться, чтобы произвести на своего суперкавалера сногсшибательное впечатление. Поразительно, но, несмотря на более чем сомнительную диету, основу которой составляли шоколадные лакомства типа «Вэгон уил» и сигареты «Кэмел лайт», после Рождества я ухитрилась немного сбавить в весе. Ума не приложу, как это могло случиться, хотя моя мамочка и предположила, что лишние жировые клетки вымываются слезами. Как бы то ни было, но в результате все мои любимые наряды висели на мне мешком. Эмма вошла в ту самую минуту, когда я, надев свое лучшее платье, стягивала талию витым шнуром, которым обычно подвязывала портьеры в спальне.

— Как, ты хочешь надеть это?! — вопросила она неподражаемым тоном, который иногда пускала в ход, чтобы спросить: «Ты это ешь?» — стоило мне, например, заказать себе пиццу с тунцом и анчоусами.

— Да, и еще хочу подпоясаться, — ответила я.

— Тебе только этого и не хватало, — с расстановкой произнесла Эмма. — Эли, это не платье, это катастрофа. В таких рубищах раньше ведьм на кострах сжигали.

— Но Дэвиду я в нем нравилась, — убитым голосом выдавила я.

— Не сомневаюсь, — отрезала Эмма. — Хочешь знать почему? Дэвид ревнив, а в таком платье ни один нормальный мужик тебя не заметит.

— Да ты что? — Слова Эммы меня огорошили.

— Можешь не сомневаться. Но теперь времена изменились, и тебе нужно, чтобы мужики тебя замечали. В таком виде я тебя никуда не пущу. Вот, примерь это! — И она бросила мне облегающее красное платьице размером с носовой платок.

— Но я в нем буду похожа на дешевую шлюху! — возмутилась я.

— И чудесно, — заявила Эмма. — Марвин признался мне, что его другу именно шлюхи и недостает.

— И ты считаешь, что я на это соглашусь? — взвилась я. — Да ни за какие коврижки!

— Брось ты, — отмахнулась Эмма. — Расслабься хоть на один вечер и оттянись как следует. Ты это заслужила. — Она принялась меня причесывать перед зеркалом, что вдруг напомнило мне кошмарную сцену в дамском туалете. — Ну вот! — торжествующе сказала она, когда моя всегда аккуратная голова стала напоминать веник, побывавший в зубах у пары расшалившихся такс. — Теперь совсем другое дело!

Я присела перед трюмо и осмотрела себя критическим взором. Пушистик, воспользовавшись моим замешательством, запрыгнул ко мне на колени, разорвав очередные колготки. В конечном итоге я все-таки уступила Эмме, и мы отправились к Марвину. Хозяин, с ног до головы обсыпанный мукой, сам открыл дверь.

— Куда, черт побери, вы все запропастились?! — обиженно возопил он. — Полдевятого уже! Мы, кажется, на половину седьмого договаривались!

— Ты прав, — согласилась Эмма, мило улыбаясь. — Но прежде мы всегда приходили, когда ты был по самые уши погружен в стряпню. Сегодня мы решили, что не будем мешать и путаться у тебя под ногами. Чем, кстати, ты собираешься нас сегодня попотчевать, дорогой?

— Чем-чем? Спагетти по-болонски, конечно, — огрызнулся Марвин.

— Кто из гостей уже здесь? — полюбопытствовала Эмма, пока мы шествовали по темному коридору в гостиную.

— Фред, Тиффани, Эндрю и Пита.

— Питер? — переспросила Эмма. — Это и есть твой загадочный друг?

— Нет, Пита — девушка, — усмехнулся Марвин. — Загадочный друг еще не подошел.

Мы вошли в ярко освещенную гостиную. Марвин впервые разглядел мое мини-платье, и глаза его полезли на лоб.

— О, Эли! — пискнул он. — Ты выглядишь просто… потрясно! Может, только колготки темноваты.

«Убью Пушистика, заразу!» — подумала я.

— Настоящая секс-бомба, — добавил Эндрю и присвистнул.

Мой рейтинг в собственных глазах тут же вырос вдвое. Марвин послал мне воздушный поцелуй и с понурым видом побрел на кухню.

— Угадайте, чем на этот раз собирается удивить нас Марвин? — шепотом спросила Тиффани.

— Я знаю, — сказала Эмма. — Спагетти по-болонски, чем еще? А что, ты тоже опоздала?

— Еще бы! — Глаза Тиффани вспыхнули. — Видела бы ты пятно, которое я посадила на свое новое платье идиотскими замороженными цуккини на прошлой вечеринке! Этот прохвост мне даже фартука не дал!

— А мне до смерти надоело выслушивать, как Марвин поносит меня, — призналась Пита. — В последний раз не успела я порог переступить, как он поволок меня шинковать лук, а потом еще посмел наорать на меня за то, что я, дескать, нарезаю слишком толсто. Я так разревелась, что у меня тушь потекла. Да и вообще не могу взять в толк, почему Марвин вечно пытается выпендриться? Что он, про «Маркса и Спенсера» не слышал? Они, насколько я знаю, удвоили выпечку vol-au-vents[2].

— О вечеринках Марвина давно легенды ходят, — вставил Эндрю.

— Да, но вовсе не из-за жратвы, — возразила Пита. — Какая разница, что на стол подают, если хватает выпивки и компания славная? Пора ему наконец образумиться.

— Надеюсь, ты не изменишь мнения, отведав его фирменные спагетти, — сказала Эмма, хихикая.

— Ну так что, все в сборе? — спросила Тиффани.

— Кроме одного, — сказала Эмма, — таинственного незнакомца для Эли.

Все как по команде уставились на меня. Я почувствовала, как щеки мои залились румянцем — в тон моему платью.

— Ты брось эти штучки, Эмма! — с горячностью заявила я. — Можно подумать, будто я только что овдовевшая индианка, которая должна либо выйти замуж прямо не сходя с места, либо кинуться в погребальный костер усопшего супруга. И вообще, в этой комнате я не единственная девица на выданье.

— Верно, — кивнула Эмма.

Она тоже еще не вкусила прелестей семейной жизни, хотя с Марвином роман у нее был весьма затяжной. Они еще в колледже познакомились. Эмма сразу по уши влюбилась в Марвина, который всегда был горазд на выдумку по части совершенно невероятных костюмов. Идя на занятия, он мог вырядиться, например, в малиновый бархатный пиджак в сочетании с желтыми замшевыми туфлями на высоких каблуках. К сожалению, вскоре оказалось, что только в этом и состоит его разительное отличие от остальных студентов.

В одну ужасную ночь по чувствам Эммы был нанесен страшный удар. Их с Марвином пригласили на одну из тех студенческих вечеринок, где дозволено присутствовать лишь «в двух предметах одежды», а при условии, что один из предметов — шляпка, девушки всю ночь напролет получают выпивку бесплатно. Эмма попыталась там его соблазнить. Однако, увидев надвигающуюся на него Эмму в одном леопардовом купальнике, Марвин до того перепугался, что рыбкой вынырнул из встроенного шкафа и кинулся наутек, словно за ним черти гнались. Эмма, уязвленная до глубины души, не разговаривала с ним целых три дня. Затем они помирились и, как ни странно, зажили душа в душу. Даже сообщили всем о своем платоническом романе. С тех пор Эмму все считали девушкой Марвина.

Эмма божилась, что после той кошмарной ночи навеки излечилась от любви к Марвину, но я голову на отсечение не дала бы, что это так. Правда, дружки с тех пор у нее то и дело заводились. На любой вкус. Приятной наружности, но какие-то рыхлые. Внешне полные уроды, но зато натуры художественные. Богатые выскочки. Бедные чудаки. Ни один из них особенно не задерживался, хотя некоторые годами продолжали плакаться мне в жилетку, обвиняя в своих бедах вероломно бросившую их Эмму. Было даже время, когда я пыталась причесываться и одеваться, как моя подруга, в надежде на то, что кто-нибудь из отвергнутых ею воздыхателей разглядит во мне подходящий объект для ухаживания. Считая себя нескладехой и даже дурнушкой, я настолько привыкла оставаться неприметной и никому не нужной, что целых полгода не замечала, что на меня наконец обратили внимание.

— Между прочим, по тебе сохнет Дэвид Уитворт!

До сих пор помню, как Эмма ошеломила меня этими словами. Мы с ней выпивали и мирно беседовали у стойки бара в «Ротонде». Причем в старой доброй «Ротонде», к которой еще не прикасались руки новых владельцев, не оставивших камня на камне от уютного заведения, которое мы так любили. В те дни можно было преспокойно торчать у стойки бара, не опасаясь выколоть глаз какой-нибудь дурацкой железякой, «украшающей» полку, на которой прежде были расставлены пивные кружки. Как сейчас помню, что я стояла и неторопливо потягивала эль, когда Эмма взорвала свою бомбу.

— Дэвид Уитворт? — изумилась я. — Но ведь он обручен!

— Ну и что тут такого? — усмехнулась Эмма, пожимая плечами.

«А в самом деле, — подумала я. — Что тут такого?» Эмма тут же подозвала Дэвида к нам и начала непринужденный разговор про его машину, старенький «эскорт». Потом вдруг ни с того ни с сего выпалила про проклятый цистит, который совсем ее замучил. Добила же меня подруга тем, что преспокойно провозгласила: «Я пописать пошла!» — и исчезла, оставив меня с глазу на глаз с Дэвидом.

— Как поживает твоя невеста? — с места в карьер рубанула я, втайне довольная, что Эмма ушла. Она бы мне всю плешь проела за такие вопросы.

Ответ Дэвида меня ошеломил.

— Она мне больше не невеста, — заявил он.

Тут он слегка погрешил против истины. Лайза Браун оставалась его невестой до тех самых пор, пока мы с ним впервые не побарахтались на диване, обтянутом серым бархатом. Между прочим, происходило это в их общей с Лайзой квартире. Невеста Дэвида служила в полиции оператором мини-АТС, и смена ее в тот день заканчивалась в одиннадцать. К сожалению, вышло так, что она вернулась домой гораздо раньше. Какой-то псих вылил на нее такой поток брани по телефону, что начальство, желая помочь своей сотруднице справиться со стрессом, сочло необходимым отправить ее домой пораньше. Знало бы оно, какое потрясение ждет Лайзу дома!

Так вот, невестой Дэвида Лайза Браун перестала быть именно в тот вечер. Признаться честно, особых угрызений совести по поводу устранения соперницы я не испытывала. Пораженная моим жестокосердием, Эмма почти месяц называла меня не иначе, как Элисон-разлучницей. Разумеется, теперь, побывав в шкуре Лайзы, я поняла, что она тогда чувствовала, но раньше меня это не волновало.

— Эли, ты меня слышишь? — Голос Эммы вывел меня из оцепенения. — Я рассказывала Тиффани, что наш домовладелец наотрез отказался отремонтировать протекающий потолок в ванной. Я позвонила в фирму, через которую мы снимали жилье, но и от них толку нет. Какого черта, спрашивается, а? Чтобы заполучить наши денежки, они костьми готовы лечь, а потом, когда их о чем-нибудь попросишь, делают вид, что видят нас впервые!

С глубоким вздохом я вспомнила предрождественскую неделю, затишье перед бурей, славное и благословенное время, когда у нас впервые протек потолок. Тогда меня это мало волновало, поскольку я предвкушала, как в апреле, после свадьбы, мы с Дэвидом переберемся на новую квартиру. В результате вышло так, что мы с Эммой продлили срок аренды квартиры, расположенной прямо над мясной лавкой, еще на полгода. Для меня этот поступок был символическим: я как бы утверждалась в роли брошенной невесты, которой в ближайшие шесть месяцев радикальное изменение личной жизни не грозит.

— Да, снимать квартиру — это не сахар, — согласилась Тиффани. — Но вы, наверное, не видите смысла в том, чтобы купить жилье. Мы вот с Эндрю — другое дело. Мы друг без друга никак не обошлись бы.

— Кто знает, может, в один прекрасный день мы с Эли купим себе уютную берложку на двоих, — засмеялась Эмма. — Как тебе эта мысль, Эли? — спросила она, лукаво подмигнув. — Заживем, как две старые девы. Еще и кота заведем.

Из кухни вынырнул Марвин.

— Леди и джентльмены! — провозгласил он, вытирая обсыпанную мукой руку о штанину. — Ужин будет вот-вот готов. А пока предлагаю заморить червячка изысканными канапе моего собственного приготовления.

И он поставил перед нами блюдо с какой-то подозрительной стряпней. Мне эти «канапе» показались треугольничками плохо пропеченного теста. Намазаны они были чем-то вроде селедочного масла с джемом.

— Спасибо, Марвин, — вежливо поблагодарила Эмма гостеприимного хозяина, который, откланиваясь, пятился в коридор. — Может, помочь тебе спагетти помешивать? — предложила она ему. — Нет? Что ж, я была уверена, ты без меня управишься.

Эндрю с опаской взял канапе. Я быстро убедилась, что не обманулась в своих ожиданиях, — Эндрю с перекошенной физиономией выплюнул откушенный кусочек и поспешно наполнил стакан вином, чтобы запить.

— Полегче, Эндрю! — взмолилась Тиффани. — Тебе еще меня домой везти, а ты и так уже много выпил. Или ты хочешь, чтобы остаток вечера я пила одну воду?

— Видишь, в том, что ты одна, тоже есть свои преимущества, — шепнула мне на ухо Эмма.

Я грустно улыбнулась, твердо решив, что приму окончательное решение на сей счет только после того, как увижу таинственного гостя. А тем временем выпила еще вина, решив не отставать от Эндрю. По крайней мере, как я надеялась, оно придаст мне храбрости. Вскоре я проглотила уже столько спиртного, что храбрости с лихвой хватило бы на целую футбольную команду.

В дверь трижды уверенно позвонили.

— Ага, это наверняка и есть загадочный приятель Mapвина, — сказала Тиффани. — Я, между прочим, даже не представляю, кто он. А вы?

— Марвин держит себя так, словно ждет в гости по меньшей мере самого Мика Джаггера, — заметила Пита. — Хотя готова поспорить, что это один из его кошмарных дружков, промышляющих травкой.

От волнения у меня поджилки затряслись, а по спине поползли мурашки. Нет, даже не мурашки, а гусеницы. Ящерицы. А вдруг я не понравлюсь этому незнакомцу? Или он мне не понравится? И я дала себе зарок, что он устроит меня даже в том случае, если окажется конопатым коротышкой с бородой и в очках с толстенными линзами. Картавым. В черных туфлях с белыми носками. Представляете, до чего я докатилась?

— Привет! — донесся из прихожей голос Марвина. — Как дела? Ты вовремя: я чуть ли не с полудня на кухне горбачусь, пока все остальные баклуши бьют. Как всегда.

В ответ гость проворчал нечто невразумительное. По-прежнему ни у кого не возникло никаких предположений по поводу его личности. Все замерли в ожидании. Я не раскрывала рта, опасаясь, что от волнения мой голос сорвется и я себя выдам. Послышались шаги: Марвин вел гостя по коридору. Они шли бесконечно долго. «Сколько же это может продолжаться?» — подумала я.

Наконец дверь распахнулась. Я затаила дыхание.

Вошел Марвин, а по пятам за ним проследовал…

— Господи, Марвин, ты что, очумел?! — визгливо закричала Эмма. — Мерзавец, да тебя убить мало! Я тебе башку оторву!

Эмма с бешеной скоростью протащила меня через всю гостиную и затолкнула в ванную. Лишь когда она заперла за нами дверь, я окончательно поняла: загадочный гость Марвина не кто иной, как мой бывший суженый.

Глава 6

— Ну, будет тебе, Эли, успокойся, — приговаривала Эмма, промокая мои глаза туалетной бумагой, хотя я и не думала плакать. — Одно твое слово, и нашего духа в этом доме больше не будет. Даже представить не могу, о чем думал этот придурок Марвин, пригласив сюда его!

— Так это действительно Дэвид? — тупо спросила я. Почему-то полной уверенности у меня не было. Эмма в такой спешке утащила меня из гостиной, что у меня до сих пор голова кружилась.

— Собственной персоной, — ответила моя подруга с кривой усмешкой. — Вот мерзавец! Да останься в нем хоть капля порядочности, он бы на порог этой квартиры не ступил.

— Может, он не знал, что здесь буду я? — предположила я.

— Держи карман шире! — отрезала Эмма. — Уж ему-то отлично известно, что без нас с тобой ни одна вечеринка у Марвина не обходится. Кто ему всю посуду перемоет? Где он еще таких дурочек найдет? Мы у него вместо рабынь.

В этом была толика правды.

— Сейчас пойду и выложу Марвину все, что о нем думаю, — пообещала она. — Он это нарочно подстроил, козел блудливый! А ведь как я его утешала, когда его Марко бросил! (Марко был последней пассией Марвина — они где-то на отдыхе познакомились.)

— Послушай, Эмма… — сказала я, пытаясь унять свою не в меру разбушевавшуюся приятельницу. — А вдруг Map-вин мне добра желал? Может, он надеялся, что мы с Дэвидом помиримся? Мужчины ведь в любви ничего не смыслят, да и чувств наших не понимают.

— Вот как раз Марвин все прекрасно понимает! — с горячностью возразила Эмма. — Педик чертов! Пойду прикончу паразита!

— Эмма! — Я крепко прижала ее к груди, не давая вырваться. — Прошу тебя, не устраивай сцену. Хотя бы ради меня. Остынь.

— Сцену?! — завопила Эмма, тщетно пытаясь высвободиться. — Да я им целый спектакль закачу! Пусть знают наших!

— Но ведь они, возможно, именно этого и добиваются, — сказала я, решив сменить тактику. — Предположим на секунду, что Марвин и правда такой мерзавец, что хочет меня унизить. Тогда он будет торжествовать. Если же мы выйдем отсюда как ни в чем не бывало и прикинемся, что рады-радешеньки встрече с Дэвидом, то Марвин останется с носом.

— Эли, ты кое-чего не понимаешь! — провизжала Эмма, пытаясь вырваться.

— Нет, это ты не понимаешь, — жестко отрезала я. — Между прочим, Дэвид — мой бывший жених, а не твой. Так что мне решать, как себя с ним вести.

Для вида она еще немного побрыкалась, но теперь мне уже не составило труда с ней справиться.

— Какое унижение! — сказала она, качая головой. — Негодяй просто не понимает, как это больно!

— Эмма! — Я не выдержала и повысила голос. — Кого из нас бросил Дэвид? Тебя или меня? — Эмма посмотрела на меня, и я готова была поклясться, что в глазах ее блеснули слезы. — Меня, верно? И я, как ты помнишь, перенесла этот удар достаточно стойко. Так вот, предлагаю выйти отсюда с высоко поднятыми головами и посмотреть, может, эта сволочь поперхнется марвинскими спагетти?

Губы Эммы растянулись в подобии улыбки.

— Ты права, — сказала она, кивая. — А если не подавится, я сама его задушу!

— Ну как, все в порядке? — простодушно осведомился Марвин, когда мы с гордым видом вплыли в гостиную.

— Да, спасибо, — ответила я, старательно делая вид, что ничего не случилось. — Эмме соринка в глаз попала.

Я уселась на прежнее место и тут же с ужасом заметила, что изменник Дэвид устроился напротив меня. Перехватив мой взгляд, он неуверенно улыбнулся.

— О, привет, Дэвид! — пролепетала я. — Давненько не виделись.

— Как твой аппендикс поживает? — брякнул он.

— Понятия не имею, — чистосердечно ответила я. — Мне ведь его вырезали.

Я чувствовала, что все буквально пожирают нас глазами.

— Платье у тебя красивое! — сказал вдруг Дэвид.

Я невольно потупилась и посмотрела на свое декольте, доходящее почти до пупка.

— Спасибо. Мне его Эмма одолжила.

— Точно, — подтвердил Марвин.

И все вдруг как по команде вздохнули с облегчением, осознав, что кровопролития не предвидится.

— Ужин подан! Надеюсь, спагетти все любят? Прошу вас, леди и джентльмены, накладывайте себе сами. Я просто с ног валюсь. — С этими словами он плюхнул на стол две здоровенные кастрюли. Одна была до краев наполнена спагетти. Я с ужасом заметила, что Марвин даже не удосужился слить воду. Во второй, с кроваво-красным соусом, плавали какие-то черные ошметки. Позже я узнала, что это подгоревшая мука с самого дна кастрюли.

— Соуса тебе подлить? — заботливо поинтересовался Дэвид, когда я ухитрилась отковырять кусочек от плотного и крайне неаппетитного комка макарон.

Я робко протянула ему тарелку, и на мгновение мне показалось, что я стала участницей сцены дешевого сентиментального фильма, когда все разговоры внезапно затихают. Зрителям слышно только, как гулко колотится сердце героини, пока герой, воспользовавшись удобным случаем, украдкой прикасается к ее руке.

Но магия этого мгновения тут же рассеялась. Тиффани, потянувшись за хлебом, толкнула Дэвида, и мои драгоценные спагетти, отвоеванные с таким трудом, очутились на полу. Обернувшись, я встретилась с круглыми, как плошки, глазами Эммы.

— Он погладил тебя по руке! — прошипела она.

— Сама знаю, — шепнула в ответ я.

По счастью, аппетита у меня все равно не было.

Признаться, первую встречу с Дэвидом после разлуки я представляла совершенно иначе. Думала, мы встретимся на автомобильной стоянке возле супермаркета и молча обменяемся принадлежащими друг другу вещами. Спор вспыхнет разве что из-за программки утренней премьеры «Бриолина»[3], которую мы посмотрели на первом свидании. На программке расписались почти все актеры. Разумеется, Дэвид мне ее уступит. Впрочем, потом, когда он поедет забирать Лайзу со службы, я все равно разорву программку в клочья. Просто так, символически.

Вместо этого судьбе в лице Марвина было угодно столкнуть нас лицом к лицу за кастрюлей со спагетти. Причем Дэвид держался совершенно непринужденно, словно это не он искалечил мою жизнь. Коварный изменник как ни в чем не бывало точил лясы с Эндрю. Что-то там про моторы с карбюраторами. Точь-в-точь как в старые добрые времена. И вдруг Дэвид повернул ко мне голову и… улыбнулся. Как улыбался миллион раз и прежде. Всем своим видом давая понять, как опостылел ему собеседник. И не только. Эта улыбка обычно значила еще кое-что. А именно то, что Дэвиду не терпится сорвать с меня одежду, едва мы доберемся до дома.

Я покраснела до корней волос и сделала вид, будто разглядываю что-то в тарелке, но уже в следующий миг, к своему глубокому разочарованию, убедилась, что тарелка пуста. Я подняла голову и снова поймала многозначительный взгляд Дэвида. И почти тут же почувствовала, как его ступня, уже без туфли, пытается раздвинуть мои коленки.

Я просто рот открыла от удивления. Как он посмел? Да, конечно, прежде мы с ним всегда проделывали это во время вечеринок. Дэвид ласкал ступней мою промежность, пока я от возбуждения не лишалась дара речи. Но это было давно. В другой жизни. Теперь же подобную выходку можно было расценить как крайнюю наглость. Я угостила его грозным взглядом.

Дэвид ответил мне невинной улыбкой. Всегда умел ягненком прикинуться, зараза!

Эмма наклонилась ко мне, чтобы взять солонку, и я поспешно прикрыла его ступню салфеткой.

— Ты жива? — озабоченно спросила Эмма, видя, что со мной творится нечто неладное. — Вид у тебя престранный, старушка.

— Ж-жарко тут, — выдавила я. — Ты разве не чувствуешь?

— Нет. — Эмма посолила несъедобные макароны и — благодарение Богу — возвратилась к прерванному разговору с Тиффани.

Я с трудом проглотила кусочек черствого хлеба и вдруг почувствовала, как зашевелились пальцы на ноге Дэвида. Поначалу почти незаметно, но затем все увереннее и увереннее. Салфетка, прикрывающая мои бедра, явственно задвигалась. Я метнула на Дэвида яростный взгляд, но он, делая вид, что увлечен беседой с Эндрю, не обращал на меня внимания.

Что ж, выбора у меня не было. Нахала следовало проучить. Дэвид Уитворт давно лишился права возбуждать меня подобным образом.

Я схватила вилку и изо всей силы всадила ее в салфетку.

— Ой, блин!

Эндрю свалился со стула и принялся с воем кататься по полу, сжав обеими руками ступню.

Глава 7

— Блин! Блин! Блин!

— Что случилось, Эндрю?

Тиффани, насмерть перепуганная, вскочила со стула и кинулась ему на выручку.

— В чем дело, дорогой? — щебетала она. — У тебя судорога, что ли? Может, «скорую» вызвать?

— Ужалила какая-то сволочь, — морщась от боли, выдавил Эндрю. — Под столом. Оса, наверное.

Все в ужасе заглянули под стол.

Оса? В январе? Это остроумно. Давясь от смеха, я бросилась в ванную. Заперлась изнутри, прислушиваясь к доносившимся из гостиной звукам. Тиффани, похоже, билась в истерике.

— Я не могу найти жало! — вопила она. — Должно быть, оно слишком глубоко. Эндрю нужно срочно в больницу доставить. Господи, кровищи-то сколько! Неужели это аллергия? Да вызовите же «скорую»! Быстрее, черт бы вас побрал!

Бедняга Эндрю, подумала я, устраиваясь на сиденье унитаза и закуривая. Знай я, что это он, обошлась бы с ним не столь жестоко. Так, слегка кольнула бы, и все. Хотя мужики, которые так и норовят смутить девушку за столом, заслуживают того, чтобы их какой-нибудь залетный шершень цапнул.

Я уже тушила окурок о мыльницу Марвина, когда в дверь ванной постучали.

— Сейчас иду, — откликнулась я.

— Эли, это я, Дэвид, — послышалось из-за двери. — Можно войти?

Я отодвинула задвижку и чуть приоткрыла дверь.

— Вообще-то, Дэвид, наша помолвка расторгнута, — напомнила я. — Теперь тебе уже неприлично писать в моем присутствии.

— Я не собираюсь писать, — ответил он с усмешкой. — Я с тобой поговорить хочу.

Меня поразило, что в квартире царила подозрительная тишина.

— А чем все остальные занимаются? — осведомилась я.

— Как чем? Они в больницу укатили.

— Все? — изумилась я.

— Ну да. Эндрю как «ужаленный», — сказал он не без ехидства. — Фред за рулем. Тиффани слишком расстроилась и не могла вести машину, но хотела во что бы то ни стало поддержать Эндрю морально. Пита никуда без Фреда шагу не делает, но и его от себя не отпускает. Что же касается Эммы с Марвином, то они просто не могли упустить случая поглазеть на молоденьких травматологов.

— Неподражаемая парочка! — рассмеялась я.

— Итак, мы остались одни, — заключил Дэвид. — Можешь даже выйти.

— Не могу сказать, будто очень рада, что мы с тобой одни, — заявила я, покидая свое убежище. На всякий случай я снова закурила. Дэвид этого на дух не выносил, и я рассчитывала, что сигарета позволит мне держаться от него подальше.

— Вижу, ты опять куришь, — с упреком заметил он.

— Ты очень наблюдателен, — съязвила я. — А что, тебе не нравится?

— Да, и ты это отлично знаешь. Терпеть не могу, когда при мне курят. Хотя, наверное, я больше не имею права запрещать тебе это. Да?

— Разумеется, — с готовностью подтвердила я.

Мы присели на верхнюю ступеньку лестницы. Подол моего микроплатьица задрался почти до пупка, как ни старалась я его одернуть.

— В этом платье ты просто сногсшибательна, — произнес Дэвид, пожирая глазами мои оголившиеся бедра.

— Неужели? — переспросила я, соблазнительно откидывая волосы за плечи.

— Да. Красное тебе просто бешено идет. Не знаю, почему ты раньше так не одевалась. И к волосам твоим этот цвет подходит. — Тут он как бы невзначай зацепил прядь упомянутых волос и принялся поигрывать ими.

Я отклонилась.

— Не стоит ко мне подлизываться, Дэвид, — сказала я и напомнила: — Ты, кажется, хотел о чем-то со мной поговорить?

— Да, Эли, у меня к тебе серьезный разговор, — подтвердил он. — Прежде всего я хотел бы извиниться за свой свинский поступок.

— Так, для начала неплохо, — подбодрила его я.

— Я и в самом деле вел себя непростительно, — с покаянным видом продолжил Дэвид. — Только последний мерзавец мог так испортить тебе Рождество, не говоря уж о том, что ты была в больнице, операцию перенесла и все такое…

Я кивнула. Но мне хотелось услышать нечто более значительное, в противном случае я собиралась спустить незадачливого ухажера с лестницы.

— Нам всегда было хорошо вместе, — напомнил Дэвид, смиренно потупив взор. — Мы ведь были больше, чем просто любовники… Мы были настоящими друзьями, Эли. Уже потому хотя бы я не должен был так с тобой поступать. Но я сбежал как последний трус. Сам не знаю, что на меня нашло. Какое-то помрачение рассудка. Меня завертело в бешеном водовороте чувств…

— Красочно изъясняешься, — не удержалась я.

— Это чистая правда, — обиделся Дэвид. — Именно так все и было. Я совершенно не понимал, что со мной творится. Я был как парусник, лишившийся мачт после шторма. Меня безудержно влекло по течению. Наверное, я все же должен был потерпеть, пока ты поправишься. Я был обязан предвидеть все последствия. О тебе подумать. Увы, теперь мне нет прощения.

Я потушила сигарету о ковер. Но в следующую секунду с ужасом сообразила, что нахожусь в гостях вовсе не у Дэвида, а у Марвина, и, стало быть, должна срочно замаскировать прожженную дырку.

— Я давно собирался тебе позвонить, — добавил Дэвид.

Я кивнула, всем своим видом демонстрируя полное безразличие. У нас, женщин, с веками выработалась безупречная схема поведения в подобных случаях.

— Честно, — горячился Дэвид. — Чтоб мне с этого места не сойти! Только очень трудно решиться было. Я не знал, с чего начать. Ты даже не представляешь, как я страдал!

Он это мне рассказывал!

— Думаю, все-таки меньше, чем я, когда пошла в магазин, чтобы вернуть подвенечное платье, — ядовито сказала я. — И меньше, чем я, когда обзванивала полторы сотни человек, чтобы отменить приглашение на свадьбу. Не говоря уж о том, что я потеряла тысячу фунтов, которые внесла в качестве залога владельцу ресторана. Между прочим, за медовый месяц на Барбадосе тоже залог внесли.

Дэвид понуро разглядывал свои туфли.

— Я уже откладываю деньги, чтобы с тобой расплатиться, Эли, — пробубнил он. — Ей-богу.

— Сейчас это не имеет большого значения, — со вздохом сказала я. — Не хотелось бы все сводить лишь к материальным потерям. Не в деньгах счастье, сам знаешь.

Дэвид внезапно выпрямился и схватил мои руки.

— Я знал, Эли, что ты воспримешь все именно так! — пылко произнес он. — У тебя завидное самообладание. Никакая другая женщина на твоем месте не выдержала бы подобного удара. Да еще с таким достоинством. Когда мы расстались с Лайзой, она вообще готова была руки на себя наложить.

— Прошу тебя не произносить при мне ее имени, — потребовала я.

— Да, извини, — поспешно согласился Дэвид. — Так вот, Эли, когда я увидел, с какой отвагой ты держишься, как великодушно ведешь себя по отношению ко мне, гаду ползучему, я понял, что был последним дураком, расставшись с тобой.

Я стиснула его руки, но затем отпустила. Какие там, к дьяволу, отвага и достоинство? Я чувствовала, что таю с каждым мгновением.

— Не говори так, — попросила я. — От этого мне только хуже становится.

— Эли, — промолвил Дэвид, взяв меня за подбородок и повернув лицом к себе. — Ты ведь сама знаешь, как много для меня всегда значила. В глубине души я всегда только тебя любил. И всегда буду любить. Я и сейчас тебя люблю. Даже сейчас. Хотя злая судьба нас разлучила.

— О Дэвид! — простонала я. — Не говори так! — Самообладание вмиг оставило меня. За ним последовали отвага, достоинство, выдержка и прочие качества, из которых складывается здравый смысл. — Почему ты меня бросил?

Ответом был поцелуй. Пылкий и страстный. Поцелуй, в котором без остатка растворилась бравая, независимая и самодостаточная женщина, какой, как мне казалось, я стала в последнее время. В следующее мгновение, напрочь позабыв о том. что передо мной мужчина, которого еще полчаса назад я была готова изжарить без масла на медленном огне, я каталась в его объятиях по ковру. Руки Дэвида проникли под платьице, одолженное мне Эммой для совращения таинственного незнакомца, и я лишь тихонько поскуливала от удовольствия и счастья.

Все же мы нашли в себе силы выскользнуть из квартиры, взять такси и назвать адрес Дэвида. Правда, пока мы барахтались на заднем сиденье, таксист, по-моему, обвез нас вокруг города раза четыре. Во всяком случае, лишнюю десятку с Дэвида содрал.

— Может, не надо, Дэвид? — вяло спросила я, пока он вставлял ключ в замочную скважину.

— Ну что ты, Эли! — возразил Дэвид, целуя меня. — Ведь это так естественно. Не следует противиться зову природы.

Не следует так не следует, решила я. Тем более что зову этому за последние три года мы с Дэвидом следовали уже не одну сотню раз.

И все же, заглянув в ванную, чтобы опорожнить мочевой пузырь, я не сумела воспротивиться другому зову, не менее властному и естественному. На полке с туалетными принадлежностями я не преминула заметить пару безвкусных золотых сережек. В последний раз, когда я чистила здесь зубы, никаких сережек над раковиной не было.

«Дуреха, он ведь сейчас с Лайзой шуры-муры крутит! — завопил мне в ухо мистер Здравый Смысл. — Вот тебе и доказательство. Беги отсюда, пока не поздно! Сматывайся! Скорее!»

Но тут в дверях появился Дэвид, облаченный в одни лишь часы. Обезоруживающе улыбнувшись, он спросил:

— Ты что копаешься? Я замерз.

Я быстро вынула из ушей собственные сережки с цирконием, а узурпаторские драгоценности швырнула в унитаз и спустила воду. «Поделом тебе, Лайза, — мстительно подумала я, следуя за голым Дэвидом в спальню. — Мне не впервой вырывать его из твоих когтей, и на сей раз, милочка, тебе не видать его как своих ушей. И как сережек», — сообразила я, разражаясь беспричинным (как показалось Дэвиду) смехом.

Пробуждение на следующее утро было окрашено для меня в сюрреалистические тона. Поразительно, но все казалось совершенно привычным и нормальным. Так и должно было быть. Собственно говоря, так оно и было в последние годы. Каждое утро я просыпалась в объятиях Дэвида. Однако кое-что было все-таки совсем ненормально. Да, я лежала в постели Дэвида, но мы с ним уже не были помолвлены и ни о какой свадьбе речь не шла. Более того, насколько я знала, он сожительствовал с другой женщиной, а раз так, значит, сейчас изменял ей со мной.

Дэвид еще не проснулся. Он сладко посапывал, лежа на спине и временами всхрапывая.

Я осторожно опустила ногу на ковер. Когда мы с Дэвидом были обручены и я ночевала в его доме, под кроватью всегда были мои тапочки. Повинуясь годами выработанной привычке, я наклонилась и заглянула под кровать.

Тапочек там не было. Как и следовало ожидать.

К своему ужасу, обшарив всю ванную, я убедилась, что и зубная щетка моя бесследно исчезла. Фирменная, марки «Снупи». По мере того как я осматривалась, настроение мое стремительно ухудшалось. Не улучшили его принадлежащие Лайзе бритвенные лезвия для особо чувствительной кожи, а вконец угробила контрацептивная паста.

«Но ведь, несмотря на это, он привел тебя сюда, — убеждал меня внутренний голос. — И никто не мешает тебе избавиться от всех следов ее присутствия».

Окрыленная этой мыслью, я почистила зубы щеткой Дэвида и побрызгала себе под мышками его дезодорантом. Это мне приходилось проделывать и прежде.

Затем я прошлепала босиком в комнату и потрясла Дэвида за плечо.

Проснувшись и увидев меня, он испуганно вздрогнул, чем изрядно меня разочаровал, но затем, когда испуг на его лице сменился блаженной улыбкой, я сменила гнев на милость — Дэвид был прощен.

— Привет, — прогнусавил он, зевая.

— Привет. Послушай, Дэвид, мне пора на службу. Мы сегодня увидимся?

Вместо ответа Дэвид обхватил меня за талию и попытался повалить на кровать.

— Отстань, — с шутливым гневом отбивалась я. — Успеем еще, вечером.

— Вечером так вечером, — согласился он.

— Во сколько? — поинтересовалась я. — Ты сегодня (сак работаешь?

В страховой компании Дэвида служащие для удобства клиентов работали посменно.

— Сегодня у меня вообще выходной, — ответил он. — После двух ночных смен.

— Понятно, — сказала я, усаживаясь на стул и натягивая колготки. Потом подумала, что неплохо бы и мне взять отгул. Провела бы целый день с Дэвидом. Желательно в постели. Мы крепче спаяли бы наши отношения. А Джулии можно наврать, что у меня вырезанный аппендикс разболелся. И все-таки, поразмыслив, я решила, что делать этого не стоит. За время разлуки я твердо пообещала себе, что если мне суждено будет когда-либо вновь сойтись с Дэвидом, то он увидит меня слегка изменившейся. Более независимой. Не готовой по первому его зову бросить все и мчаться к нему сломя голову.

Словно читая мои мысли, Дэвид спросил:

— Может, тебе тоже отгул взять?

То, что предложение это исходило от него, решило дело.

— Нет, — ответила я твердо, но с признательностью. — У меня сегодня работы по горло. Приходится наверстывать упущенное.

— Да, я понимаю, — вздохнул Дэвид, любовно поглаживая меня по пузику. — Не болит больше?

— Нет, — ответила я, отпихивая его руку, пытавшуюся скользнуть ниже. — Веди себя прилично, и тогда мы вечером увидимся.

— Приходи сразу после работы, — попросил он.

— Посмотрим, — неопределенно (как мне казалось) бросила я.

Хотя прекрасно знала, что приду. Примчусь!

Глава 8

С головой поглощенная бурным романом с Дэвидом, я напрочь забыла про неразрешимую задачу, которую поставил предо мной выигрыш конкурса «Совершенной женщины» на звание самой романтической пары Великобритании. И вот в пять часов, когда я уже собралась уходить, предвкушая встречу с Дэвидом, телефон на моем столе зазвонил. Причем было в этом звонке что-то обвиняющее.

Я сразу догадалась, что звонок городской. Таких звонков за все время службы мне было раз, два и обчелся. Как правило, звонил мне только босс, мистер Чайверс, который неизменно интересовался, почему после стольких лет практики и оплаченных компьютерных курсов я по-прежнему печатала с ошибками.

— Стол Эли Харрис, — радостно отрапортовала я.

— Это Эли? — прозвучал женский голос.

— Да, — сказала я, недоумевая, почему представилась столом.

— Привет, Эли! Это Аманда. Вы ведь обещали мне сегодня позвонить. Помните? Насчет фотосъемки. Для «Совершенной женщины».

— Да, Аманда, конечно, — сказала я, усаживаясь, чтобы не утруждать свой мыслительный центр. — Обещала. Извините, почему-то из головы вылетело. Работой по самые уши завалили. Вы понимаете, как это бывает. — На деле же большую часть дня я провела в крохотной курилке с Ким, девушкой из канцелярии, без конца мусоля волнующие перипетии столь неожиданного воссоединения с Дэвидом. А вот Джулия, как ни удивительно, выслушивать подробности не пожелала. Лишь обронила, что, на ее взгляд, закончится эта история печально.

— Ну так что, милочка? — спросила Аманда.

— В каком смысле?

— Решили вы наконец, когда мы вас снимать будем? — В голосе Аманды прозвучало нетерпение. — Я понимаю, что вам некогда, но, согласитесь, милочка, это не столь большая плата за две недели в таком раю, как «Санта-Бонита». Вы согласны? Между прочим, я сама там в прошлом году побывала. Божественное место! Все утопает в роскоши. Вы просто на седьмом небе окажетесь.

В голове моей вихрем пронеслись видения: белоснежный песок, изумрудные пальмы, лазурное море… Но как, черт побери, мне все это увидеть, если я осталась без жениха?

— Вы уже поговорили со своим милым о том, какое время его устраивает? — спросила Аманда.

— Я… м-м-м… — Я замялась, не зная, что ответить. И вдруг меня осенило: я ведь снова обрела Дэвида! Более того, не пройдет и четверти часа, как мы с ним встретимся. А там еще немного терпения, и, глядишь, обручальное колечко с бриллиантом опять засверкает на моем пальце. Мне оставалось лишь пригласить Дэвида поехать со мной на Антигуа.

— Аманда, — сказала я, радуясь как ребенок, — через пятнадцать минут я увижусь с Дэвидом. Мы обсудим с ним наши планы, а утром я вам перезвоню. Хорошо?

— Вы обещаете. Эли? — серьезно спросила Аманда. — Не забудете? В котором часу вы позвоните?

— Утром, как только приду на работу, — пообещала я.

Положив трубку, я мысленно поздравила себя с успехом. На сердце сразу полегчало. Я встала из-за стола и уже готова была запереть кабинет, когда телефон зазвонил вновь. Причем опять звонили из города.

Я прикусила губу. Как быть? Может, не снимать трубку? Небось какой-нибудь назойливый клиент трезвонит. А вдруг Дэвид? Беспокоится, почему я задерживаюсь. Или хочет за мной заехать. Я тут же растаяла и сняла трубку.

— Ну и паразитка же ты! — проскрипела трубка.

Я похолодела. Липкие пальцы страха сдавили мое горло. Кто это, Лайза Браун? Неужели она уже все знает?

— Где ты шлялась ночью, потаскуха этакая?

Я испустила вздох облегчения. Эмма!

— Мы вернулись из больницы, а вас с Дэвидом и след простыл. Я не знала, что и подумать! Пока Марвин не поведал мне, что Дэвид оставил ему на кухонном столе записку… — Эмма многозначительно замолчала.

— Какую записку? — осведомилась я.

— В ней было всего одно слово, — сказала Эмма. — Хочешь знать какое?

Я промолчала, предчувствуя недоброе.

— «Трахнул!»

— Трахнул? — переспросила я упавшим голосом. Вот подонок! И когда успел? Наверное, пока я одевалась.

— Да, представь себе. Так я права, предположив, что его жертвой стала ты? Ладно, можешь не отвечать, Элисон Харрис… Но знай: я тебя презираю!

— Почему?

— Ты меня подвела.

— Подвела? — эхом откликнулась я, не понимая, куда она клонит.

— Обманула мои ожидания, — пояснила Эмма. — Сколько он тебя уговаривал, Эли? Минут десять? Пять? Две? Или ты валялась у него в ногах, пока мы суетились в больнице вокруг бедненького, пострадавшего Эндрю?

— Ни у кого в ногах я не валялась! — запальчиво возразила я. — Даже у Дэвида.

— Но ты хоть поняла, за чем он охотится? — осведомилась моя подруга.

— Что значит — охотится? — недоуменно переспросила я. — Он сказал, что о многом передумал с тех пор, как мы с ним расстались. Осознал, как много я для него значила. Понял, сколько потерял. Очень хочет, чтобы мы снова были вместе.

— Пф! — фыркнула Эмма. — Он просто мечтает на Антигуа за твой счет прошвырнуться!

Это меня задело по-настоящему.

— С какой стати? — вспылила я. — Он и не подозревает об этом. Кроме тебя, я ни с кем не делилась. Ни единой живой душе не говорила.

— Ты не говорила, . — согласилась Эмма. — Но я разболтала Марвину. А Марвин раззвонил всем остальным, пока мы с тобой в сортире сидели. Разуй глаза, Эли! Дэвид решил, что если вы сейчас помиритесь, то ты захватишь его с собой. Бесплатно. Вот и вся недолга.

— Ничего подобного, — возразила я, хотя на душе у меня скребли кошки. — Он и сегодня пригласил меня к себе сразу после работы. С какой стати ему так себя вести, если он не рассчитывает, что все у нас наладится? Ведь в любой миг может Лайза нагрянуть!

Эмма захихикала. Вышло это у нее довольно гаденько, как мне показалось.

— Это вряд ли, — многозначительно произнесла она. — Лайза Браун два дня назад укатила на три недели в Гастингс. Будет там проходить курс психологической реабилитации. Это мне Марвин сказал. Он знаком с ее сестрой.

— Что ж, — холодно ответила я, — значит, в любой миг она уже не нагрянет. Я не такая дура, Эмма. Сама знаю, когда мужик со мной только переспать хочет. Дэвид не такой. Он действительно хочет, чтобы мы помирились. Я почувствовала это, как только он… поцеловал меня.

— Не говори ерунду, — попыталась урезонить меня Эмма. — Дэвид дерьмо, и ты отлично знаешь.

— Это мы еще посмотрим. Я его в лоб спрошу, чего он добивается. Расстанется ли он с Лайзой и чего ждет от меня. Идет? И я наперед знаю, что он мне ответит, Эмма. Потерпи немного. Увидишь, я тебя порадую.

— Если будешь ночевать дома, — ответила моя подруга. — Послушай доброго совета, старушка. Не приглашай этого говнюка на Антигуа…

Глава 9

— Дэвид, — с места в карьер заявила я, едва бывший жених открыл дверь, — хочешь поехать со мной на Антигуа?

— Антигуа? — с недоумением переспросил он. — А где это? С чем его едят?

— Это остров в Вест-Индии, дурень, — сказала я. — Мне удалось победить в конкурсе и получить потрясающий приз — двухнедельную путевку на двоих на Антигуа. По системе «все включено». Хочешь поехать?

— Спрашиваешь! — Дэвид в восторге приподнял брови. — Это же мечта моей жизни! Когда летим?

— Ориентировочно в следующий четверг. Но если хочешь, можем отложить на пару недель.

Дэвид мысленно прикинул что-то и кивнул.

— Нет, четверг меня вполне устраивает, — произнес он. — Какая же ты умница, Эли! Но скажи, как тебе удалось выиграть?

— О, для этого мне пришлось всего-навсего ответить на пару вопросов и придумать рекламный слогам, — бойко соврала я, не желая пока раскрывать перед ним все карты. Еще чего доброго перепугается насмерть, узнав, что его собираются выставлять напоказ в качестве сильной половины самой счастливой пары в мире.

— Вот уж не ожидал, что ты способна на такие подвиги, — восхищенно произнес Дэвид.

— Мне просто некуда было девать время, пока дырка в животе заживала.

— Но ты и в самом деле готова взять меня с собой? — неожиданно спросил он. — Несмотря на то что в последнее время я вел себя не самым идеальным образом? — Он погладил меня по груди, надеясь тем самым вымолить прощение. — Ты ведь могла бы и с Эммой поехать.

— Конечно, — кивнула я. — Но я предпочитаю пригласить тебя. Что мне делать с Эммой на райском острове целых две недели? К тому же она храпит. Да и отношения у нас с ней сейчас не самые хорошие.

— Райский остров! — мечтательно воскликнул Дэвид. — Это именно то, что нам с тобой нужно, Эли, чтобы восстановить отношения. До чего же здорово вырваться хоть на какое-то время из нашей обыденной и серой жизни!

Мы разлеглись на софе и принялись мечтать вслух о том, как будем блаженно валяться на золотом песке, подставляя тела ласковому солнышку.

— Говоришь, «все включено»? — уточнил Дэвид. — И выпивка тоже?

— В брошюре, которую мне прислали, сказано, что платить не надо только за напитки местного производства. Но никто не помешает тебе при желании купить твое любимое пиво.

— Это ничтожная цена за две недели в раю в обществе женщины моей мечты! — возликовал Дэвид, любовно целуя меня в лоб. — Какая же ты умница, Эли! А что за слоган ты придумала?

— Точно не помню. Речь шла про какое-то средство для загара.

— Быть не может, чтобы ты не помнила, — засомневался Дэвид. — Давай колись, Эли, ведь ты должна гордиться своей выдумкой. Если бы не твой слоган, не видать нам Антигуа как своих ушей. Ну скажи, будь человеком!

— Нет, — запротестовала я. — Мне за него стыдно.

— Эли, говори!

Дэвид схватил меня за лодыжку, и я поняла: настроен он серьезно. Если я не придумаю лозунг, он защекочет меня до полусмерти.

— Ну ладно, — сдалась я. И тут меня осенило: — «Позабыв меня забрать, и не думай загорать!» Нечто в этом роде, — торжествующе закончила я.

Глаза Дэвида полезли на лоб. Но лодыжку мою он отпустил.

— Только и всего? — недоверчиво спросил он.

— Наверное, остальные еще хуже придумали, — смело предположила я.

— Наверное, — с сомнением произнес мой бывший жених. — Ну и Бог с ними. Главное — мы победили!

И он зычно затянул «Вива, Испания!».

— Вообще-то мы на Карибские острова летим, — напомнила я. — А не в Испанию.

— Про Карибы я песен не знаю, — сказал Дэвид, разводя руками. — Так ты уверена, что я тебе ничего не должен за эту поездку?

— Не то чтобы совсем ничего, — промурлыкала я, обольстительно переворачиваясь на спину. — Кое-чем ты меня вознаградить можешь…

Заснула я в ту ночь довольная, как хрюшка в навозной куче. Дэвид, свернувшись, лежал рядом, голова его покоилась на моем плече. Я залюбовалась его прекрасным, до боли родным профилем, и вдруг мне показалось, что в моей жизни вновь засияло солнце. Неужели весь этот рождественский кошмар мне только пригрезился? Я снова с Дэвидом. И связывающие нас узы стали, похоже, даже крепче, чем прежде.

— Все, Дэвид Уитворт, — прошептала я, вдыхая аромат его волос. — Больше я тебя никогда не отпущу. Ты слишком много для меня значишь. Я люблю тебя так, как никого и никогда не любила.

— И я люблю тебя, Лайза, — сонно пробормотал он.

Лайза!

Словно ледяной водой меня окатил. Я подскочила, намереваясь испепелить его взглядом, но Дэвид мирно спал. Лицо его было невинным, как у младенца. Я решила проявить снисходительность. Бедняга просто слишком много времени провел с Лайзой и, конечно же, успел к ней привыкнуть. Ничего, на Антигуа он навсегда забудет ее имя.

В противном случае я удавлю его голыми руками!

— Можно от тебя позвонить? — спросил Дэвид на следующее утро.

По моему требованию мы ночевали в моей квартире. Я хотела во что бы то ни стало поутру продемонстрировать Дэвида Эмме. Чтобы ей нос утереть. Представьте себе мое разочарование, когда я поняла, что именно эту ночь нахалка выбрала для того, чтобы провести вне дома. Позже выяснилось, что она решила остаться у Марвина, чтобы я могла в одиночестве поразмышлять над своим поведением. В итоге вышло так, что лишь Пушистик стал свидетелем моего торжества. Не могу сказать, чтобы кот остался доволен нашим воссоединением. Со времени нашей размолвки с Дэвидом он спал на моей постели, и появление соседа его мало порадовало.

— А кому ты собираешься звонить? — простодушно осведомилась я.

— Мне нужно срочно переговорить с боссом.

— Как, ведь сегодня суббота! — изумилась я.

— Он уже на службе. Он оттуда почти не вылезает. А я должен предупредить его, что собираюсь взять двухнедельный отпуск.

— Ах да, конечно! — Я сконфуженно улыбнулась и указала ему на телефонный аппарат в виде Микки-Мауса, который стоял у изголовья кровати.

— Ну и зверюга! — усмехнулся Дэвид. — А другого аппарата у тебя нет?

— Он прекрасно работает, — заверила я. — А кнопки набора — на левом ухе Микки. Сзади.

— Боюсь, не смогу разговаривать с боссом по такому аппарату, — капризно заявил Дэвид.

— Можно подумать, ты впервые им пользуешься! — возразила я.

— Да, но прежде мне не приходилось врать и выкручиваться, объясняя, с чего это мне пришло в голову взять отпуск зимой, когда столько работы. В феврале всегда полно лопнувших труб. и протечек. Страховых случаев хоть отбавляй. И мне нужно спокойно подумать. — И он озабоченно посмотрел на меня.

— Что ж, тогда можешь позвонить из гостиной, — уступила я.

Дэвид вскочил, быстро вышел из спальни и закрыл за собой дверь. Секунд тридцать я продолжала лежать в постели, наслаждаясь тонким ароматом его лосьона после бритья, и вдруг меня обуяло любопытство. Что он изобретет, чтобы надуть босса? Надеюсь, не примитивную байку про безвременно скончавшихся родственников в Патагонии?

Мой взгляд упал на смешливую рожицу Микки-Мауса. Мне оставалось только поднять трубку и послушать, как мой любимый водит босса за нос.

«Нет, не стоит, — убеждала себя я. — Дэвид вернется и сам мне все расскажет».

И все же любопытство взяло верх. Мне давно хотелось узнать, какой голос у его босса. А Дэвиду и в голову не придет, что я его перехитрила. Я давно научилась бесшумно снимать трубку и слушать, с кем общается по параллельному аппарату Эмма. Это было в тот период, когда я подозревала, что она крутит шашни с Дэвидом. Разумеется, ничего подобного на самом деле не происходило.

— Смотри, Пушистик, не проболтайся, — строго предупредила я кота, лениво развалившегося на коврике. — А то скорняку тебя отдам.

В ответ Пушистик лишь широко зевнул. Да, мол, умрет, но мою тайну сохранит.

— …так что две недели меня не будет, — сказал Дэвид. — Надеюсь, это не очень долго?

Неужто он решил сказать боссу правду? Это меня изумило. На что же он рассчитывает?

— О, Дэвид, без тебя мне будет так одиноко! — раздался в ответ женский голос.

Надо же, а я была уверена, что босс Дэвида — мужчина!

— Пойми же, для меня это едва ли не единственная возможность получить повышение, — продолжил Дэвид. — А моя работа связана с командировками, сама знаешь. Да и потом, что такое две недели, моя сладенькая? Тем более что все это я ради нас с тобой делаю.

— Ах, пупси-купси, ты правду говоришь?

Пупси-купси! Только теперь до меня наконец дошло, что на другом конце провода вовсе не его босс!

— Да, рыбка моя, — ответил Дэвид. — Постараюсь привезти тебе какой-нибудь милый сувенирчик.

Я бесшумно повесила трубку и поразилась тому, что не завопила во всю мочь. Прошло еще минуты три, и мой вероломный любовник вернулся. Должно быть, распрощавшись с этой стервозной потаскухой, Лайзой Браун, он и в самом деле боссу позвонил.

— Ну как? — спросила я, тщетно пытаясь унять дрожь в голосе. — Удалось провести его?

— Да, как последнего простофилю, — с довольной ухмылкой похвастался Дэвид, проскальзывая под одеяло и по-хозяйски запуская руку под мою ночнушку. — Он даже ничего не заподозрил. А сейчас я бы с удовольствием чашечку чаю перехватил. А то немного понервничал. Ты, случайно, на кухню не собираешься, пупси-купси?

— Пупси-купси? — переспросила я, едва сдерживая гнев.

— Это новое прозвище, которое я для тебя придумал, — поспешно ответил Дэвид. — Подходит, да?

— Не уверена, — ответила я, соскользнула с кровати и, пошатываясь, встала. Прежде Дэвид никогда не называл меня иначе, как по имени. Более того, сказал однажды, что подобные словечки придумывает лишь тот, кто боится попасть впросак, в решающий миг перепутав настоящее имя.

— Хорошо, я заварю чай, — сказала я, торопясь покинуть спальню. В противном случае постель обагрилась бы кровью. Причем не моей.

— С молоком, пожалуйста, — добавил Дэвид. — И с двумя кусочками сахара. Моя карибская королева!

— Чай, молоко, два сахара, — бубнила я себе под нос, спускаясь по лестнице шаткой и неуверенной, словно меня только что пыльным мешком по голове стукнули, поступью. Я поставила чайник на плиту, чувствуя, как постепенно и сама закипаю. Дело принимало совершенно неожиданный оборот. Из подслушанной мной беседы недвусмысленно явствовало, что Дэвид не намерен объявлять Лайзе о разрыве отношений. Более того, похоже, что сразу по возвращении он навострит лыжи к этой лахудре.

Послать бы этого двуличного гада куда следует!

С другой стороны, вряд ли следовало ожидать, что Дэвид может порвать с ней отношения по телефону. Тем более пока она проходит курс психологической реабилитации в Гастингсе. Возможно, он решил отложить выяснение отношений с Лайзой до нашего возвращения? Или вознамерился отправить ей письмо с Антигуа?

Нет, поездку, пожалуй, все-таки отменять не стоит, решила я.

С другой стороны, на кой черт Дэвиду Уитворту проявлять столь неуместную тактичность? Ну проходит Лайза — черт бы ее побрал — курс психологической реабилитации, и что из того? Я, между прочим, еще не знала, выживу ли после операции, когда он сбежал от меня.

Нет, все-таки надо показать этому негодяю, где раки зимуют!

Очевидно, он намеревался воспользоваться двухнедельным отдыхом, чтобы сделать окончательный выбор. Но мне вовсе не улыбалось две недели проводить в томительном ожидании. Я хотела услышать ответ немедленно. Могла ли я наслаждаться отдыхом, каждую минуту думая о том, что сразу по возвращении мой неверный любовник нырнет в жаркие объятия демонической Лайзы Браун? Нет, это неминуемо превратит сказочный отдых в ночной кошмар. Не говоря уж о том, что в глубине души меня грызло ужасное предчувствие: Дэвид уже сделал выбор! Понятно, не в мою пользу. А мне достался утешительный приз — две недели секса в обмен на вечное одиночество.

Чайник наконец вскипел, и я залила крутым кипятком два пакетика в чашках. Дэвид был помешан на хорошем чае. Никаких пакетиков и чашек он не признавал. Чай, причем непременно листовой, следовало заваривать исключительно в фарфоровых чайниках. Но в том состоянии, в котором я пребывала, мне меньше всего на свете хотелось потакать его капризам.

«А вдруг, — спросила я себя, подливая в чашку молока, — я тоже еще не приняла окончательного решения? Может, мне самой стоит использовать две недели на Антигуа исключительно для самого разнузданного секса, а потом, использовав Дэвида, бросить его жалкие, измочаленные останки сопернице?»

Нет, ни за что, решила я, размешивая в чашке два кусочка сахара. Все-таки Дэвид был мне когда-то небезразличен, чтобы так его использовать. Не могла же я уподобиться Эмме, которой ничего не стоило, проведя с парнем бурную ночь, улизнуть рано утром, оставив тому в утешение вымышленный номер телефона. Примостившись на табуретке, я с грустью уставилась на тюбик мази «Огненный перчик». Эмма называла ее «жгучкой» и использовала для растирания противно ноющей коленки.

— Ну как, пупси-купси, готов чай? — послышался голос Дэвида из спальни.

— Да, уже несу! — откликнулась я. Кротко, как прежняя Элисон, которой еще не вырезали аппендикс и которая пока не знала о предательстве своего возлюбленного. Сама же, вне себя от злости, схватила ни в чем не повинный тюбик «жгучки» и стиснула так, что он едва не лопнул.

— Ты что-то очень копаешься, — капризно пожаловался Дэвид.

Я водрузила на поднос чашки, а также упаковку бисквитного печенья в шоколаде и начала восхождение по лестнице. Дэвид уже унюхал аромат чая, и его ноздри хищно раздулись в предвкушении любимого напитка.

— Восхитительно! — сказал он. — Ты всегда просто отменно завариваешь чай.

— Спасибо.

— Залезай ко мне, — предложил он, приподнимая край одеяла и бесцеремонно сгоняя с кровати Пушистика. — Я уже окоченел без тебя.

Я проскользнула в постель и, как бы невзначай, распахнула халатик, обнажив свои прелести. Дэвид жадно уставился на мою грудь.

— Как насчет тарзаньих страстей и необузданного секса? — спросила я, пытаясь унять дрожь в голосе. И тут же, не дожидаясь ответа, опрокинула опешившего экс-жениха на подушки. Рука моя юркнула в его трусы. Прежде я никогда не проделывала это с такой смелостью.

Глаза Дэвида полезли на лоб.

— Я решила, что пора помочь тебе выбрать, кто из нас лучше — я или Лайза Браун, — заявила я, хватая его член. — Ой, что-то мои руки огрубели. Нужно их немного смазать.

— Смазать! — мечтательно повторил Дэвид, словно я предложила сделать ему минет.

Я полезла в карман халата.

— Закрой глаза! — нараспев протянула я так соблазнительно, как только сумела.

Дэвид с трепетом повиновался.

Я выдавила на ладонь едва ли не все содержимое тюбика «жгучки», после чего снова ухватилась за внушительный инструмент Дэвида. Мне понадобилась буквально пара-тройка движений, чтобы глаза Дэвида широко раскрылись. Судя по его виду, он впервые в жизни осознал, что граница между райским наслаждением и адской болью весьма и весьма условна.

— Твою мать!.. — истошно завизжал он и, стряхнув мою руку, вскочил. — Какого хрена, Эли? Ты что, взбесилась? Мои бедные яйца, что с моими яйцами? Что ты со мной сделала? У меня все горит! Я подыхаю!

Он опрометью кинулся в ванную и пустил холодную воду.

— Ой, блин! — доносились из ванной его вопли. — Мать-перемать твою! Эли, вызови «скорую»! Ой, блин! Ты меня прикончила!

Я неспешно прошествовала к ванной и остановилась в дверях, небрежно прислонясь к косяку.

— В чем дело, Дэвид, дорогой? У тебя что-нибудь болит?

— Чем ты меня намазала, сука ты этакая?

— Ничем, — ответила я, с невинным видом пожимая плечами. — Постой-ка, может, вот этим? — Я извлекла из кармана остатки «жгучки» и воззрилась на мазь с таким видом, будто увидела впервые.

— Ты намазала меня «Огненным перчиком»? — Голос Дэвида сорвался на фальцет. — Мерзавка! Да ты совсем чокнулась!

— А в чем дело?

Дэвид, бережно прикрыв пострадавшие чресла, ринулся в спальню и принялся с бешеной скоростью одеваться.

— Что на тебя нашло, психопатка чертова? — чуть не плача, спросил он. — Ты что, искалечить меня решила?

— Искалечить тебя! — задумчиво переспросила я. — Да ты, между прочим, только что вешал Лайзе Браун лапшу на уши про какую-то зарубежную командировку. И даже не думал рассказать ей, что улетаешь со мной!

У Дэвида отвисла челюсть.

— Что? — тупо спросил он.

— Пока ты звонил из гостиной, я подслушивала по Микки-Маусу, — мстительно пояснила я. — Ты уж извини, Дэвид, но ничего не выйдет. Не могу я взять тебя с собой, зная, что, как только вернешься, ты сразу помчишься к Лайзе. Тебе придется сделать выбор прямо сейчас, не сходя с места. Или я, или Лайза Браун. Что скажешь?

— Я тебе все скажу, — процедил Дэвид, бережно поглаживая свои яйца, словно они были отлиты из чистейшего золота. — Моя жизнь мне во сто крат дороже всех твоих Антигуа и Хрентигуа! Ты просто стерва, Эли Харрис! К тому же бешеная! Твое место в психушке!

— А ты собачье дерьмо, Дэвид Уитворт! — завизжала в ответ я и продолжала поносить его последними словами, высунувшись из окна, пока он несся к стоянке, как заяц. — Нет, ты хуже дерьма! Дерьмо по сравнению с тобой — повидло! Последний гнида благороднее тебя в сто тысяч раз!

Машина Дэвида скрылась за углом. Я уже закрывала окно, когда заметила какого-то мужика, ошалело пялившегося на мою оголенную грудь.

Козел вонючий!

А Дэвида и след простыл.

И почему Эмма всегда права?

Глава 10

По роковому совпадению день этот, когда Дэвид во второй раз исчез из моей жизни, пришелся на дату тридцатилетней годовщины свадьбы моих родителей. Заливаясь горючими слезами, я позвонила маме, чтобы услышать совет, как лучше поступить — удавиться на колготках или выброситься из окна на железную ограду с пиками. Однако мне не повезло: мама вела неравный бой с эклерами, которые упорно не хотели выпекаться, а потому осталась глуха к моим завываниям.

— Их давно уже вынимать пора, а они даже подниматься не начали, — причитала она. — Это просто катастрофа! Я хотела пригласить профессионального повара, но твой отец и слышать об этом не пожелал. Дорого, видите ли! Сдерут с нас целое состояние за то, чтобы разогреть в микроволновке какую-нибудь фигню от «Маркса и Спенсера». Проще сделать это самим, сказал он, и сэкономить уйму денег. И ведь всю жизнь этот человек такой прижимистый. Шейлок по сравнению с твоим отцом — отчаянный транжира. Даже не верится, что мы прожили вместе тридцать лет. Да с ним и тридцати минут никто не выдержит!

— Мамочка! — всхлипнула я, воспользовавшись тем, что родительница переводила дух. — Мамочка, боюсь, что я не смогу к вам прийти.

— Что-о?!

— Я говорю, что не смогу к вам прийти, — мрачно повторила я. — Мы вконец рассорились с Дэвидом, и я убита горем. Если я приползу в таком состоянии, то только испорчу вам весь праздник своей унылой рожей.

— Джон! Послушай-ка, что несет твоя старшая дочь! — истошно завопила мама, призывая отца к телефону.

Поразительно, но всякий раз, стоило мне только что-нибудь натворить, я превращалась в его дочь.

— Джон, поговори с ней!

И она бросила трубку. Не на рычажки, а на стол. Сама же, судя по отдалявшимся крикам, отправилась за отцом в гараж. Папочка наверняка прятался там под предлогом починки каких-нибудь старых стульев для предстоящего банкета. Родителей своих я знала как облупленных.

Обычно во время громкого выяснения отношений к общему хору голосов присоединялся Бандит. Вот и сейчас в трубку ворвался его заливистый лай. Прошло добрых пять минут, прежде чем трубку наконец взяли. Но не папа. Мое ухо резанул скрипучий голос сестрички Джо.

— Послушай, Эли, если ты не придешь, то будешь в этом всю жизнь раскаиваться, — предупредила она. — Что на тебя нашло? Она же папу живьем из-за тебя съест! Со всеми потрохами.

— Дай ему трубку, — взмолилась я. Только папа был способен понять трагедию моего разбитого сердца.

— Не могу, — отрезала Джо. — Мама с ним еще не закончила. А когда закончит, то от него мало что останется, сама знаешь. Да и вообще нечего телефон занимать. Мне сейчас звонить должны.

— Парень?

— Естественно, — хмыкнула сестрица. — Ну ладно, до скорого. Смотри не опаздывай!

Послышались короткие гудки. Я непонимающе воззрилась на трубку. Потом снова набрала родительский номер. Решила изменить голос и подозвать отца, сказав, что звонит кто-то из клуба. Однако телефон был занят. Я вообразила, как Джо сидит на ступеньке, крутя телефонный шнур и выслушивая идиотские признания какого-нибудь прыщавого олуха. Насколько я знала, мальчишки в шестом классе просто помешались из-за нее.

Потом я подумала о несчастном затравленном папульке, загнанном в угол гаража. Представила кричащую маму и заливающегося лаем Бандита. Вообразила папочку, страдающего весь вечер в обществе сварливой тещи и ее гнусных подружек. И со вздохом поняла, что не могу этого допустить. Что ж, придется идти.

Поднявшись в спальню, я с отвращением посмотрела в зеркало на свою помятую физиономию. Спутанные волосы свешивались из-за ушей подобно океаническим водорослям. Глаза покраснели и заплыли. На щеках чернели разводы от туши. Когда я в таком состоянии, на меня не позарится даже колченогий и пучеглазый гоблин. Да и что мне надеть? В чем принято приходить на родительский юбилей? Большая часть моего гардероба состояла из тряпок, при виде которых мамочка кидалась к знаменитой книжке доктора Спока в надежде вычитать, можно ли еще восполнить пробелы в моем воспитании. Надежда была только на Эмму. Вот так всегда. Когда надо, ее никогда дома нет.

С вами, наверное, подобное тоже случалось. В такие минуты все видится в черном свете. Хандра вгрызается в нутро, червем точит сердце. Жизнь больше не мила, кажется, что летишь в бездонную пропасть, и даже сопротивляться не хочется, но вдруг в последнее мгновение внутренний голос напоминает: «А ведь мы с тобой все это уже проходили. И в пропасть падали. Ничего страшного в этом нет. Нужно только стиснуть зубы и начать новую жизнь». Не успела я об этом подумать, как зазвонил телефон.

— Эли! — раздался восторженный женский голос. — Эли, милочка, это я, Аманда, из «Совершенной женщины». Послушайте, несносный ребенок, мы ведь так и не договорились с вами о времени съемки. Я понимаю, сегодня суббота, и у вас по горло домашних хлопот, но наш фотограф сейчас как раз работает в вашем районе. Может ваша лучшая половина навестить вас для съемки?

— Сегодня? — обмерла я. Внезапно проблемы гардероба отошли на второй план. — Сегодня…

— Да, часов в шесть, например, — прощебетала Аманда. — Это ведь не поздно? Никакие ваши планы, надеюсь, это не нарушит?

— Вообще-то… — начала я и тут же возблагодарила Бога за родительский юбилей. — Боюсь, Аманда, ничего не выйдет. Мои мама и папа сегодня празднуют тридцать лет свадьбы, а я обещала помочь. Эклеры испечь и все такое.

— Вот как? — В голосе Аманды прозвучал живейший интерес. — Это очень любопытно. А где они живут?

— В Бриндлшеме, — ляпнула я. — На Фейрхарст-стрит. — И мысленно взмолилась, чтобы улица эта оказалась на другом конце света от Аманды и ее фотографа.

— Фейрхарст-стрит? — радостно повторила Аманда. — Какая удача! Как раз туда наш фотограф и собирается. Послушайте, Эли, это же перст судьбы! Почему бы не заснять вас с Дэвидом во время торжества? Представляете, как будет выглядеть заголовок? «Самая романтическая пара Великобритании на семейном празднике. Неразрывная связь времен и поколений». Ум-м, пальчики оближешь!

Душа моя ушла в пятки.

— Видите ли, Аманда… — сбивчиво залопотала я. — Не знаю, как отнесутся к этому мои родители. Люди они немолодые, могут разволноваться…

— Ерунда, — отрезала Аманда. — Они только рады будут. Поверьте, милочка, моему опыту. Для них это станет незабываемым событием. Представьте только: праздничные фотографии появятся на глянцевых страницах «Совершенной женщины»! Не многие семейные пары удостаивались такой чести.

Я, обессилев, рухнула на табурет и одной рукой вцепилась в волосы, готовая выдрать их и посыпать голову пеплом.

— Значит, договорились? — спросила Аманда. — Когда подъедет Дэвид?

— Вот в этом и проблема, — нашлась я.

Недоуменное молчание. Потом:

— Какая проблема?

— Дэвид не придет, — со вздохом сказала я.

— Почему? — изумилась Аманда. — Ведь такое торжество не каждый день случается.

— Дэвид заболел, — дрогнувшим голосом сказала я, поражаясь собственной наглости. — Может, и не слишком серьезно, но среди гостей будет много престарелых людей, и мы не имеем права подвергать их такому риску.

— Господи, но что с ним?

Собравшись с духом, я принялась вдохновенно врать:

— Ветрянка. В детстве он не болел, а тут подцепил где-то. Все бы еще ничего, но у пожилых людей возможны жуткие осложнения. Поэтому мы решили, что он должен сидеть дома. К тому же все лицо у него обсыпано, так что по этой причине он пока не может фотографироваться. Не знаю даже, Аманда, почему я вам раньше об этом не рассказала. Совсем из головы вылетело. Боялась, наверное, что вы мне не поверите.

— О, Эли! — Судя по взволнованному тону, Аманда заглотила мою наживку вместе с крючком, леской и поплавком. — Я вас прекрасно понимаю. Ветрянка в таком возрасте — это ужасно неприятно! Я и сама переболела довольно поздно, и, как ни старалась избавиться от последствий, все-таки отметины на лице остались. А у вас была ветрянка?

— По счастью, да.

— Слава Богу. Последнее дело для невесты — идти под венец с обсыпанным лицом. Что ж, боюсь, фотосъемку нам придется отложить до более удобных времен. Передайте, пожалуйста, привет Дэвиду. Пусть быстрее выздоравливает. И вам, милочка, удачи.

— Непременно передам, — пообещала я. — Спасибо, Аманда. Ой, постойте! Я хотела кое-что спросить у вас. Что бы вы надели на подобное семейное торжество?

— О, вы меня врасплох застали. — Чуть помолчав, она сказала: — Как насчет белого брючного костюма с золотистыми туфельками и шелковой блузки цвета морской волны?

Да, это было бы недурно, подумала я. А вслух сказала:

— Спасибо, Аманда. Я позвоню вам, как только Дэвид поправится.

Я положила трубку и схватилась за голову.

Глава 11

В конце концов я вышла из дома, облаченная в темно-синий костюм, в котором ходила устраиваться на работу. Под жакет я напялила горчичного цвета блузку, которую позаимствовала у Эммы. Мама, похоже, простила мне утреннюю выходку, но наряд мой восторга у нес не вызвал.

Сама она вырядилась в нежно-розовый балахон, скрывавший ее от шеи до пят. Сестренки мои щеголяли в одинаковых мини-платьицах, при виде которых, как мне казалось, мою вредную тетку Айлин должен был хватить удар.

— У нас, между прочим, праздник, — сухо заметила мама. — А ты словно на похороны заявилась.

После подобного комплимента я побрела в кухню, где обе мои сестренки колдовали над злополучными эклерами. Джо вытаскивала их из духовки, а Джейн начиняла кремом или взбитыми сливками. Канапе они уже успели наготовить в таком количестве, что их хватило бы на пять тысяч голодающих.

— Кто придет? — полюбопытствовала я, отправив в рот кусочек сыра и потянувшись за ломтиком ананаса. — Винни-Пух, Кролик и все-все-все?

— Мы получили пятьдесят семь поздравлений, — гордо ответила мама.

— Ого! — искренне восхитилась я. — Вот уж не подозревала, что у нас столько знакомых.

— Тетя Айлин, — начала перечислять мама, — тетя Мо-рин, тетя Гвендолин, тетя…

— Дальше можешь не продолжать, — сказала я. — Этих старых дев у нас хоть пруд пруди. Ради бесплатного пончика они на край света пойдут. А еще кто?

— Наши бывшие соседи по Сейнтбридж-роуд, — сказала Джо, ехидно ухмыляясь. — Бакстеры. Помнишь их?

— Бакстеры? — переспросила я.

— Угу, — подтвердила Джо. — Включая Джереми.

— Джереми Бакстер?

— Совершенно верно.

— Но…

— Его мама специально ради тебя пригласила, — со смехом пояснила моя младшая сестренка.

— Мама! — взвыла я. — Как ты могла?

Джереми Бакстер был первым мальчишкой, с которым мы целовались. Как вы уже догадались, Бакстеры жили по соседству с нами. Джереми был на год старше меня, а нас, девочек, родители в детстве от дома далеко не отпускали, так что особенно выбирать мне было не из кого. Но уже в начальной школе, услышав, что Джереми все называют зубрилой, я перестала позволять ему эти вольности. Когда мне исполнилось двенадцать, Джереми замучили прыщи с угрями, и с тех пор мы с ним почти не общались. Пригласив моего бывшего приятеля на семейный праздник, мама, по-видимому, извинялась перед ним за то, что я когда-то не пригласила его на свое тринадцатилетие. Тогда над Джереми все потешались из-за вулканического фурункула на шее.

— Интересно посмотреть, каким он стал, — мечтательно произнесла Джейн.

— А я знаю! — воскликнула Джо, хлопая в ладоши. — Последние десять лет он наверняка проторчал за компьютером. Он носит очки вот с такими линзами. — Джо указала на стаканы для виски. — А кожа у него такого цвета, как у глубоководных рыб, которые всю жизнь проводят в кромешном мраке. По сравнению с ним Джабба Хатт[4] — голливудский красавчик.

— Джо, не вредничай, — потребовала мама.

— Но ведь это сущая правда, мамочка! — с невинным видом заявила Джо. — Держу пари, у него до сих пор вся морда в прыщах.

— Джо! — возмутилась мама.

— Ваше дело, — махнула рукой Джо. — В конце концов, ты его для Эли пригласила. Пусть он даже на бородавочника похож, ей перед ним хвостом крутить, а не нам.

— Да я к Джереми Бакстеру ближе чем на пушечный выстрел не подойду, — твердо заявила я. — Мама, скажи им!

— Я никому не позволю измываться над моими гостями! — неожиданно взорвалась матушка. — Может, вы все и считаете себя взрослыми, но в моем доме вы обязаны вести себя прилично и слушаться меня. А я настаиваю, чтобы с Джереми Бак-стером вы держались вежливо, на кого бы он ни был похож. И не смейтесь, когда он будет заикаться.

Ах да, я совсем забыла, что бедняга еще и заикается.

— Я н-никогда н-не смеюсь и-над зза-за-заиками, — с серьезным видом сказала Джо, за что мама от души стеганула ее по заднице кухонным полотенцем.

От дальнейших истязаний мою бойкую на язычок сестрицу спасло возвращение папы. Он совершил первую ездку на такси в богадельню за теми из гостей, которые присутствовали на их с мамой свадьбе тридцать лет назад и уже тогда пребывали в почтенном возрасте. Вскоре доставили и мою бабушку по материнской линии. Я вышла из дома, чтобы помочь папе катить ее коляску, как вдруг, к своему ужасу, заметила, что на бабушке точно такое же нежно-розовое платье, как у мамы. Только бабушка предпочла дополнить ансамбль элегантной шляпкой, вошедшей в моду при королеве Виктории.

— Папа, — прошипела я, когда мы подкатили старушку к камину. — На ней платье как на маме.

— Ну и что? — спросил он.

Не понять мужчинам наших проблем!

— А то, что мамочка расстроится, — пояснила я. — Она ведь хочет быть царицей бала. Это ее праздник.

— О чем вы шепчетесь? — подозрительно осведомилась бабуся.

Бабушек, конечно, нужно любить и уважать, но видели бы вы нашу бабульку! Сварливую и вздорную каргу со слухом летучей мыши. Ее локаторы улавливали сплетни за сто пятьдесят ярдов.

— Мы обсуждали, как тебе идет это платье, бабушка, — соврала я.

Старушенция приосанилась, напомнив мне расфуфыренную курицу.

— Кто из нас скажет маме? — прошептала я еле слышно на ухо отцу.

— А где Джозефина? — осведомилась бабушка. — Где моя дочь? Почему она не встречает меня, как положено гостеприимной хозяйке?

— Она в кухне, бабушка, — громко сказала я. — Дает последние указания.

— Пусть выйдет сюда и займется гостями, — потребовала бабушка. — Выпить всем предложит. Мне джин с тоником для начала.

В этот миг из коридора донеслись мамины шаги. Я опрометью кинулась навстречу и преградила ей дорогу в гостиную. Брови мамы взметнулись вверх.

— В чем дело? — недоуменно спросила она.

— Мамочка, я не знаю, как лучше сказать… — сбивчиво начала я, но потом решила сразу взять быка за рога. — Это бабушка. Точнее — ее платье. Оно точно такое, как твое!

— Что?!

— Точь-в-точь, мама. С таким же шифоновым шарфиком.

Под моим натиском мама отступила в кухню.

— Оно розовое? Или, может, голубое? Голубые я видела. — Моя бедная мамочка еще отчаянно цеплялась за последнюю соломинку.

— Розовое, — сурово отчеканила я.

— Как она могла?

— Пусть тебя утешит, что в этом платье наша старушка похожа на Барбару Картленд.

Маму это, похоже, нисколько не утешило.

— Господи, что же мне делать? — простонала она.

В кухню на полных парах влетела Джо.

— Во блин! — крикнула она. — Вы видели, в чем наша бабуська заявилась? На ней точно такое же платье…

— Знаем, — жестко оборвала ее мама. Глаза ее метали молнии. — Что ж, пусть отправляется обратно и переоденется во что-нибудь другое.

— Но послушай, мама, — возразила я. — Боюсь, это невозможно. Ведь папе придется самому отвезти ее. На это уйдет уйма времени. Если она еще согласится. А вдруг она обидится и вообще откажется возвращаться?

— Да, ты права, — ответила мама с душераздирающим вздохом. — Господи, просто поверить не могу. Как ей вообще удалось приобрести такое платье на свою пенсию?

— Она продала старинную статуэтку, которая тебе так нравилась, — с готовностью пояснила Джо. — Я только что у нее выведала. — И она гаденько хихикнула.

— Не понимаю, почему ты веселишься, — возмутилась мама. — Она, между прочим, и твое наследство транжирит.

Почему-то это рассмешило Джо еще больше. Тут в кухню вошла Джейн.

— Наша старая перечница требует джип с тоником, — с места в карьер заявила она.

— Я ей покажу джин с тоником, — угрожающе процедила мама. — А мышьяку она не просит?

Чувствуя, что обстановка выходит из-под контроля, я решила успокоить всех.

— Мамочка, — начала увещевать я, — может, это не так уж важно? Ну что страшного, если вы обе появитесь на гостях в одинаковых платьях?

— Что? — взвилась мама. — Как двойняшки, что ли? Благодарю покорно. Она эту свинью не впервые мне подкладывает. Когда я только познакомилась с твоим отцом, она тоже ухитрилась заявиться на танцы в таком же, как у меня, платье. Тогда мне едва восемнадцать исполнилось. А ей, между прочим, уже сорок два было. Весь вечер она напрашивалась на комплименты по поводу своих ног, а меня потом парни полгода вопросами донимали, когда я снова приведу на танцы свою старшую сестру. Пойдем, Эли! — кивком позвала меня мать. — Поможешь мне выбрать что-нибудь подходящее. А это платье я в понедельник верну в магазин.

— Не обижайся, мамочка, — сказала Джо. — Когда она сыграет в ящик, ты еще лет двадцать сможешь надевать все, что тебе вздумается.

— Джоанна! — В голосе моей мамы прозвучал праведный гнев. — Иди в гостиную и проследи, чтобы бабушка не подавилась орешками.

Полчаса спустя мама вышла к гостям, облаченная в свой любимый темно-синий костюм. По правде говоря, в нем она выглядела куда лучше, чем в розовом балахоне.

Поцеловав бабушку, которая даже не подозревала, какой вызвала переполох, мама отправилась выпускать пар в кухню, а меня с сестрицами оставила развлекать гостей.

— Ну как, завела нового хахаля? — поинтересовалась у меня бабушка, ехидно подмигнув.

— Нет еще, — ответила я, кротко потупив взор.

— Неудивительно, — прошамкала она, вынимая вставные зубы и неодобрительно их оглядывая. — Ты в таком ужасном костюме. И почему вы с Джозефиной любите этот кошмарный цвет? То ли дело я! — И она горделиво расправила розовый подол. — Жаль, что тонкий вкус не наследуется.

— Жаль, конечно, — поддакнула я, отворачиваясь, чтобы скрыть улыбку.

Глава 12

Бакстеры прибыли сразу вслед за автобусом, который привез последнюю партию гостей излома престарелых. Джереми в числе прочих Бакстеров не оказалось. Зато они привели с собой Дженнифер, его старшую сестру. Дженнифер разительно изменилась за эти годы. Из хиппующей мосластой девчонки-сорванца она превратилась в настоящую леди, изысканно одетую, с точеной фигурой и с безукоризненными манерами. Олицетворение мечтаний моей мамы. Только вот мужем Дженнифер до сих пор не обзавелась. Приятная, неожиданная и весьма ободряющая новость.

— А где Джереми? — спросила Джо, не успев даже поздороваться с каждым из Бакстеров.

— Он позже придет, — ответил его папаша. — Мы не смогли его в такую рань поднять. Бедняга от похмелья мучается.

От похмелья? Мы с Джо обменялись изумленными взглядами. Позже в кухне она мне сказала:

— Сидр. Держу пари, он налакался сидра. Все эти фанаты компьютера только его и хлещут.

— Зато он дома живет, — не преминула подметить я. — И похоже, до сих пор не…

— Вообще-то, — перебила меня Джейн, единственная из нас проявившая вежливость и обменявшаяся с Бакстерами несколькими фразами, — дома он больше не живет. Последний год он провел в Польше.

— В Польше?! — воскликнула Джо. — Это еще что за извращение? Там ведь вечная мерзлота. Там волки воют!

— Он там компьютерные сети налаживал, — с важным видом пояснила Джейн. — Крупной шишкой стал.

— Ясно, — кивнула Джо. — А я-то надеялась, что он шпионом заделался. Мало ли, вдруг в нем романтик проснулся?

— Вы смеетесь, но, между прочим, отпуска компьютерщикам дают длиннющие, — сказала Джейн. — Он на целый месяц в Англию приехал. С семьей побыть.

— Представляю, каким он стал! — фыркнула неугомонная Джо. — Разжирел, как боров-рекордсмен. Одна моя знакомая недавно ездила на полгода в Польшу и рассказала, что, кроме картошки и свиной требухи, есть там нечего. Представляешь, по возвращении она весила двести десять фунтов[5]!

— Если ты имеешь в виду Саманту Лисон, то перед отъездом в Польшу она весила двести восемь фунтов, — заметила Джейн. — Так что это ровным счетом ничего не доказывает.

— Ну хорошо, — распалилась Джо, — тогда давай заключим пари. Ставлю пятерку, что он превратился в бегемота.

— А я ставлю пятерку, что он худ как жердь, — с вызывающим видом сказала Джейн.

— Ну а ты, Эли? — спросила Джо.

— А мне вы никакого выбора не оставили, — ответила я.

— Почему? — быстро возразила Джейн. — Ты можешь поспорить, что он совершенно нормальный.

— Но это невозможно! Где вы видели нормальных? Разве что в том смысле, что не голубой?

— Нормальный в том смысле, что ты не выкинешь его из своей постели за пуканье, — глубокомысленно изрекла Джо. И тут же добавила: — Конечно, при условии, что он заплатит по твоим счетам.

— При таком условии я не выкину из своей постели и Джека Потрошителя, — со смехом призналась я. — Так и быть, Джо. Держи пятерку.

Джо упрятала все три бумажки в карман.

— Здорово, значит, победительница получает пятнадцать фунтов, — провозгласила она. — Как раз хватит на последний альбом Принца.

— Нет уж, дудки! — вмешалась Джейн. — Я куплю себе новые ролики!

В дверь позвонили.

— Вот он, миг моего триумфа! — провозгласила Джо, хищно раздувая ноздри.

Мы с визгом кинулись отпирать. Вообразите, как вытянулись наши физиономии, когда вместо Джереми перед нами предстал мистер Гриффите, старикан, живший по соседству с нашими родителями.

— Ну надо же! — восхитился он, приглаживая жиденькие волосы. — Вот так цветничок! Не ожидал, признаться, такой встречи. Здравствуйте, девочки.

Джо и Джейн мгновенно испарились, и мне пришлось принимать у мистера Гриффитса пальто и подставлять щеки для слюнявых поцелуев, которым, казалось, не будет конца. Когда лобзания были в самом разгаре, я вдруг заметила через приоткрытую дверь молодого человека, приближавшегося к нашему дому. В первый миг я подумала, что он идет не к нам, а просто заблудился и хочет узнать дорогу.

Красивый, как Купидон, он нес в руках огромный букет алых роз, предназначавшихся, конечно же, какой-нибудь богине, благоухавшей духами «Импульс». Одет он был в синий костюм безукоризненного покроя и белоснежную сорочку. Правда, без галстука. Высокий, но осанистый. Длинные светлые волосы ниспадали на лоб, словно напрашиваясь, чтобы их убрала ласковая женская рука. Иными словами, он был восхитителен!

И направлялся прямо к нашим дверям!

— Да? — спросила я прекрасного незнакомца, вежливо, но твердо подталкивая мистера Гриффитса к гостиной, где собрались остальные престарелые гости. — Чем могу вам помочь? Вы, должно быть, сбились с пути?

— Не думаю, — ответил белокурый Адонис. — Машина моих родителей стоит перед этими воротами. Это ведь дом Харрисов, не правда ли?

— Да, — ответила я, пытаясь прикинуть, о каких родителях он говорит.

— Значит, я могу войти? Я принес эти розы Джозефине.

— Джозефине? То есть моей маме?

— Как, она ваша мама? — спросил Аполлон, не скрывая изумления.

Не зная, обижаться или чувствовать себя польщенной, я просто молча кивнула.

— Тогда вы, наверное, малышка Джо? — осведомился он.

— О нет! — рассмеялась я. — Джо — моя младшая сестренка. А я Эли. Самая старшая.

— Эли? — Глаза его сузились. — Неужели вы — Эли Харрис? Господи, я в растерянности!

— И я тоже, — заявила я. — Кстати, вы уж простите меня за неучтивость, но кто вы?

Юный бог расхохотался:

— Как, неужели вы меня до сих пор не узнали? Вот уж не ожидал, что так изменился.

И еще как изменился, черт побери! Я даже не подозревала, что на свете есть такие красавцы.

— Эли, вы правда меня не узнаете?

— Боюсь, что нет.

— Ладно, так и быть, не буду вас мучить. Я Джереми. Джереми Бакстер. — И он протянул мне руку.

Хорошо, хорошо, думала я, пожимая его руку. А следом за тобой сюда заявится Билл Клинтон. Или Брюс Уиллис.

— Быть такого не может, — громко сказала я, оглядываясь по сторонам. Меня вдруг пронзило смутное подозрение, что Джо с Джейн подослали ко мне кого-то из своих приятелей и теперь подсматривают из-за угла, как я опозорюсь, приняв его за Джереми Бакстера.

— Может, водительские права предъявить? — предложил он. — Но сначала позвольте, пожалуйста, войти. Сейчас все-таки не август.

Я молча посторонилась, впуская его. Потом, не придумав ничего получше, сказала:

— Ты и в самом деле изменился.

— Да и ты совсем не та Эли Харрис, которую я помню. Куда косички девались?

— В десятом классе я сделала «химию», после которой заплетать уже было нечего. А где твои очки?

— Ты никогда не слышала о контактных линзах?

— А что с твоими волосами случилось?

— Чудо «Сан-ин»[6]. Ты, кстати, помнится, тоже им как-то раз воспользовалась. Ходила с оранжевыми волосами, словно апельсиновый сок рекламировала. Над тобой вся школа потешалась.

— Это точно, — сказала я, смеясь. — А помнишь, как ты свои уши к голове приклеил?

— Да, три дня потом в больнице продержали. А они все равно торчат. — В подтверждение своих слов он приподнял прядь волос с правого уха.

— О Господи! — воскликнула я и тут же ужаснулась собственной грубости. — Я не в том смысле, что они торчат, а… просто мы как будто снова в детство вернулись. Даже не верится. Неужели это и правда ты?

Откуда-то вынырнули Джо с Джейн и теперь вертелись рядом в ожидании, что я их представлю.

— Знакомьтесь, девочки! — торжествующе провозгласила я. — Джереми Бакстер!

— Во блин! — только и сказала Джо.

— Быть не может, — прошептала Джейн, молитвенно закатывая глаза.

Джереми уже полез за водительскими правами, но тут на выручку подоспела моя мама. При виде Джереми она просияла и приняла из его рук роскошный букет.

— Какая прелесть! — восхитилась она. — Мои любимые цветы! Пойдем, Джереми, тебя уже все заждались. — И увела его в гостиную.

— Во блин! — повторила Джо.

— Гони денежки, Джо, — потребовала я.

— Не спеши, — воспротивилась моя младшая сестренка. — Мы еще не знаем, нормальный ли он. Внешность ни о чем не говорит. Пусть что-нибудь скажет.

— По-моему, наш спор касался только его внешности, — напомнила я. — И говорит он вполне складно. Даже не заикается, между прочим.

— Невероятно, — сказала Джейн. — Как по-твоему, он где-нибудь лечился?

— Нет, это не он, — убежденно сказала Джо. — Настоящий Джереми с головы до ног прыщами покрыт.

— Гони мои деньги, Джоанна!

Джо неохотно выудила из кармана смятые пятерки.

— Замечательно, — сказала я. — Куплю себе новое белье.

— Новое белье? — спросила Джо. — Зачем оно тебе? У тебя классная ночнушка есть, я в больнице видела.

— Может, она собирается соблазнить Джереми? — предположила Джейн.

— Джереми? — Я приподняла брови. — Это не смешно. Не говоря уж о том, что у него наверняка есть подружка.

Разговаривая, мы постепенно продвигались к гостиной.

— Или дружок, — как бы вскользь обронила Джо. — Ты его прикид рассмотрела? Держу пари, он гомик.

В этот миг Джереми, занятый беседой с моей бабушкой, обернулся и одарил нас ослепительной улыбкой.

— Он все слышал, — шепнула Джейн, заливаясь краской.

— Ну и что? — донесся до меня как бы со стороны мой собственный голос. — Надеюсь, Джо ошибается.

Все приглашенные собрались, и празднество началось. Гости веселились до упада. Можете представить себе толпу людей не первой молодости, которые веселятся до упаду? Папочка принес из кладовки допотопный проигрыватель (полгода назад, увлекшись наконец компакт-дисками, он упрятал его туда), и старичье раскудахталось над коллекцией виниловых пластинок на сорок пять и даже на семьдесят восемь оборотов! Вам когда-нибудь приходилось видеть такие?

Танцами, как всегда, заправлял дядя Гарри. Старые девы выстроились по его команде в шеренгу и принялись лихо отплясывать канкан, задирая высохшие конечности едва ли не выше головы. (Интересно, почему чем старше женщина, тем выше она старается задрать ноги?) Как и следовало ожидать, кончилось все тем, что одна старая перечница переусердствовала и с диким воплем опрокинулась на спину. После этого остальные немного угомонились, и вся компания приступила к традиционной игре в шарады.

Улучив минутку, я улизнула на кухню, чтобы без помех заняться мытьем посуды, а заодно воздать должное эклерам. Этому фокусу я научилась давно, за годы празднования Рождества в кругу семьи. С тех пор мой девиз: «Когда пир горой, смывайся на кухню». Сегодня этот прием позволил мне не корчить из себя идиотку, изображая кого-нибудь из героев фильма «Пролетая над гнездом кукушки» или того хуже — «Основного инстинкта». Вдобавок я повысила свой рейтинг, поскольку все оцепили мой акт самопожертвования: не каждая женщина предпочтет бурному веселью грязные тарелки. Однако, войдя в кухню, я с удивлением поняла, что меня опередили. Джереми Бакстер, засучив рукава, мыл посуду!

— Что это за штучки? — строго спросила я. — Ты не у себя дома. Немедленно отправляйся в гостиную играть в шарады!

— Что? — На лице Джереми отразился непритворный ужас. — Нет, Эли, что угодно, но только не это! Позволь мне лучше тебе помочь. Ненавижу шарады! Я никогда ни угадать ничего не могу, ни представить.

— Тогда тебе и вовсе нет прощения! — сухо сказала я.

Джереми поспешно опустился передо мной на колени, забыв, что у него в руке кухонное полотенце.

— Ладно, на этот раз прощаю, так и быть, — смилостивилась я. — Только в честь праздника. Тем более что, по правде говоря, я тоже недолюбливаю такие игры.

Джереми расцвел.

— Послушай, Эли, как по-твоему, долго еще это продлится? В том смысле, что, наверное, в богадельнях какой-то режим есть и постояльцы должны вернуться до определенного часа?

— К сожалению, насколько мне известно, сегодня им всем выдали специальные пропуска. А что, тебе разве скучно?

— Нет, Эли, дело не в этом. Просто я слишком долго жил за границей, а сюда приехал всего на месяц. Мне нужно кучу народа повидать. Посетить любимые места. Сейчас, например, я бы все отдал за пинту эля в «Ротонде».

«Ротонда»! Я невольно поморщилась. После предательства Дэвида меня туда совершенно не влекло. Более того, я была уверена, что разрыдаюсь, едва переступлю порог заведения, где изменник всю ночь напролет развлекался с Лайзой Браун.

— Там все так же здорово? — осведомился Джереми.

— Не уверена, — уклончиво ответила я, торопясь сменить тему. — По-моему, теперь вместо танцплощадки там устроили бассейн, в котором официантки плавают почти нагишом. С русалочьими хвостами.

— Честно? — оживился Джереми.

— Не совсем, — с улыбкой ответила я. — Боюсь, за время твоего отсутствия там ничего не изменилось. Но меня совершенно туда не тянет.

— А что-нибудь получше в городе есть?

Я развела руками:

— Увы.

— Последний приличный клуб, в который я захаживал, был «Пятая авеню».

— В прошлый уик-энд там по пьянке закололи одного парня, — сообщила я.

— Значит, выходит, кроме вашего дома, здесь больше и повеселиться негде? — Лицо Джереми вытянулось.

— Сейчас самая потеха начинается, — бодро заметила я. — Слышишь музыку? Рок-н-ролл, кажется.

— Послушай, Эли, а что, если мы с тобой закатимся куда-нибудь и выпьем по чашечке кофе?

— Мы с тобой?

Мне вдруг показалось, что губы Джереми тронула сладострастная улыбка, но я тут же отогнала греховные мысли прочь. Прикончив не одну порцию «бакарди» с кока-колой за вечер, я почувствовала, что мое воображение распалилось, и легко принимала желаемое за действительность.

— А куда можно пойти? — спросила я, подавляя желание выкинуть на ринг полотенце. — Уже половина одиннадцатого. В такое время кофе можно заказать разве что в гриль-баре «Кейт». Это, по-моему, единственное место во всей Англии, где в кофе плавают капли жира. Не говоря уж о том, что я не могу оставить всю грязную посуду маме. Сегодня она имеет право отдохнуть.

— Но ведь рано или поздно ты все равно поедешь домой, — уговаривал Джереми.

— Я хотела переночевать у родителей, — упорствовала я, сама не зная почему.

— Скажи, что передумала. Скажи, что я предложил подбросить тебя до дома, но уйти мы должны прямо сейчас.

Я задумчиво закусила губу, потом спросила:

— А зачем?

— В гриль-бар заедем. Жир мне нипочем, даже в кофе, а ты расскажешь мне все местные сплетни.

— Боюсь, маме эта затея по вкусу не придется. Нет, Джереми, я должна остаться.

Джереми пожал плечами:

— Что ж, насильно я тебя тащить не буду. Ладно, тогда увидимся позже, да?

С этими словами он аккуратно сложил кухонное полотенце вчетверо, положил его на стол и отправился прощаться с моей матерью. Меня Джереми напоследок чмокнул в щеку, пометив ее при этом запахом дорогой туалетной воды. Нарочно, наверное, чтобы в течение ближайшего часа я вдыхала его и сожалела о своем трусливом отказе.

Лобзания продолжились уже в гостиной.

— Я всегда знала, что ты вырастешь настоящим красавчиком! — воскликнула моя мама, пока Джереми отчаянно пытался пробиться к двери сквозь толпу божьих одуванчиков, каждый из которых норовил расцеловать его в обе щеки.

— Почему же она нас об этом не предупредила? — спросила моя сестрица Джейн, провожая огорченным взглядом Джереми. — Он просто душка.

— Брось ты, он типичный жиголо, — процедила Джо. — Меня чуть не стошнило от омерзения. Наши старые курицы накинулись на этого жеребца, а он даже виду не подал, насколько они ему противны. Наверняка надеется, что эти калоши упомянут его в своих завещаниях.

— А мне он показался таким славным и искренним! — мечтательно призналась я.

— И красивым как бог, — добавила Джейн.

— Да хватит вам кудахтать, — оборвала нас Джо. — Мама просит, чтобы мы проводили мистера Гриффитса домой. Он, похоже, здорово набрался. Добровольцы есть или выберем ту, которая облапошила нас на десять фунтов?

Нужно ли говорить, что выбрали меня?

— Вот ш-шпасибо, золотко, — пробормотал мистер Гриффитс, когда мне, собрав последние силы, удалось втолкнуть его на крыльцо, а затем втащить в дом. — Ты меня, надеюш-сь, и в поштель уложиш-шь?

Я оставила мистера Гриффитса у основания лестницы и, разыскав плед, прикрыла им старикана.

— Нет, в постель я вас укладывать не собираюсь, — твердо заявила я, стряхивая с лодыжки его руку. — Поспите здесь, ничего с вами не случится. — Уходя, я дала себе зарок, что попрошу отца заглянуть к соседу завтра утром.

По возвращении в родительский дом я застала там настоящий пандемониум. Моя бабушка лихо отплясывала канкан, выбрасывая вверх ноги и демонстрируя нижнее белье, как танцовщицы в «Фоли-Бержер». Глядя на нес, я усомнилась в искренности автора заповеди об уважении к седовласой старости. И почему я такая хорошая дочь? Любая другая на моем месте сидела бы сейчас в гриль-баре с Джереми. Хотя, возможно, мне просто куража не хватило. Почему-то рядом с Джереми Бакстером я по-прежнему ощущала себя незрелой школьницей.

Я сбежала на кухню к своим сестрам, и мы дружно взялись за грязную посуду. Мы — это я и Джейн. Джо пускала в Бандита мыльные пузыри, а заодно развлекала нас россказнями про своего малолетнего воздыхателя из местной классической школы, который, по ее словам, вытатуировал себе на руке ее имя. (Причем взаимности, дурачок, так и не добился!) После этого Джейн, в свою очередь, поведала о томных взглядах, которые без конца мечет в ее сторону новый сотрудник их компании.

Тем временем я увидела из окна, как папа выбрался в темный сад и украдкой закурил. Почти сразу мама его застукала, однако, вместо того чтобы привычно выбранить провинившегося супруга, обняла и расцеловала его. Получилось очень даже трогательно.

— У всякой Божьей твари есть свой любимый, — грустно констатировала Джейн, задергивая занавески.

А я вдруг с ужасом представила себе Джереми Бакстера в обществе какой-нибудь белокурой мегеры.

Глава 13

— Тебе нужно почаще выходить, старушка, — посоветовала мне пару дней спустя Эмма, устраиваясь на софе после сытного ужина.

— Я и так каждый день выхожу, — сказала я. — На службу, например.

— На службу ты каждое утро ползешь, — поправила Эмма. — Похожая на огородное пугало. Посетители морга и те веселее тебя выглядят.

— Между прочим, в субботу я к родителям на годовщину свадьбы ездила, — возразила я.

— Семейные вечеринки не в счет, — отрубила Эмма. — Тебе нужно чаше бывать на людях. Привлекать к себе внимание. Въезжаешь?

— Всему свое время, — философски заметила я.

— Нет, Эли, так не пойдет. Если ты не изменишь привычки, то лишь тогда поймешь, что пора начать развлекаться, когда мои внуки будут усаживать тебя на инвалидную коляску. Почему бы тебе, например, сегодня не пойти со мной?

— Что? — возмутилась я. — В «Ротонду»? Где каждая сволочь знает, что Дэвид изменил мне с Лайзой Браун? Вдобавок мне противно наблюдать, как ты кокетничаешь с убогими, по сравнению с которыми амебы — гении. Нет уж, Эмма, ты меня не грузи, я лучше дома останусь и телик посмотрю.

— А тебе не кажется, что жизнь не должна ограничиваться вечным ожиданием прекрасного принца?

Тут Эмма, конечно, была права. Смысл ее существования составляли бесконечные интрижки. Да и другие женщины, которых я знала, были ей под стать. За исключением разве что двух лесбиянок, с которыми я познакомилась в колледже. Однако и они постоянно искали новых партнерш.

— У меня хоть хобби есть! — горделиво заявила Эмма.

— Хобби? — ядовито переспросила я. — Ты имеешь в виду коллекционирование марок? Подсчет электричек? Или, может, охоту на мужиков?

— Вообще-то я имела в виду оказание первой помощи.

— Какое же это хобби? — возразила я. — Пока не окончишь курсы первой помощи, никогда не станешь старшим менеджером в «Макдоналдсе».

— И все же это хобби, — заупрямилась Эмма. — Причем самое благородное, ведь кто знает, когда и где могут пригодиться эти навыки. Скажем, ты поперхнешься, поедая сладости, и я спасу тебя от верной смерти. — Эмма намекала на пакет с плюшками (второй за этот вечер), который я только что распечатала. — Поверь, я получу от сегодняшних занятий куда большее удовольствие, нежели ты от своего чревоугодия. Пройдут годы, и ты, разглядывая в зеркало место, где когда-то была талия, горько пожалеешь, что объедалась плюшками.

Удар попал в цель. Эмма прекрасно знала, что я до паники боюсь располнеть. Аккуратно загнув край надорванного пакета, чтобы плюшки не зачерствели, я положила его на кофейный столик.

— Ну так что, старушка, идешь со мной? — спросила Эмма.

— Но ведь на твоих курсах лишние калории не сжигают, — рассудила я. — Не будет никакого вреда в том, что я посмотрю любимый сериал, не прикасаясь к плюшкам.

— И все же куда лучше для тебя будет полчасика поупражняться делать искусственное дыхание, — высказалась Эмма.

— Пф! — фыркнула я, с ужасом вспомнив резиновую куклу, с которой мы проделывали подобную процедуру в университете. Почему-то моя очередь неизменно наступала после какой-нибудь простуженной однокурсницы, и потом я целую вечность сморкалась и кашляла.

— Между прочим, парней там будет в два раза больше, чем нас, — продолжила Эмма. — Сегодня береговая охрана тренируется. Рубишь?

Береговая охрана? Какая прелесть! Эмма, святая простота, даже не подозревала, что тем самым окончательно меня отпугнула. Не хватало мне только вдувать воздух в резиновые легкие под внимательными взглядами пары дюжин бравых ребят из береговой охраны!

— Нет, Эмма, я устала и отдохнуть хочу, — нашлась я.

— Позже отдохнешь, — без тени сочувствия сказала моя подруга. — Вставай и собирайся!

— Без меня тебе веселее будет.

— Ничего подобного. — Чуть помолчав, Эмма добавила: — Пойдем, Эли. Ты мне нужна.

— Захвати с собой Марвина.

— Нет, я должна прийти с подругой, — настаивала Эмма.

— Почему?

— Чтобы произвести впечатление приличной одинокой женщины.

— Разве это необходимое условие для оказания первой помощи?

— Нет. — Скрепя сердце Эмма все-таки раскололась: — Дело в том, старушка, что я хочу соблазнить нашего инструктора. Просекла?

Оказалось, что в тот злополучный вечер, когда наша компания доставила в больницу едва не искалеченного мной Эндрю, Эмма ухитрилась познакомиться там с одним из травматологов. Вскоре выяснилось, что он ведет курсы по оказанию первой помощи, на которые моя любвеобильная подруга и поспешила записаться. И вдруг мужество ее оставило. Не знаю, надеялась Эмма на моральную поддержку с моей стороны или рассчитывала (и не без оснований) на моем несуразном фоне выглядеть как Клаудиа Шиффер, но без меня она наотрез отказывалась идти на курсы.

Через час, наконец уломав меня составить ей компанию, Эмма не могла скрыть радости. Можете представить размеры ее благодарности, если она даже согласилась одолжить мне свой любимый шелковый пиджак от Армани, если я еще хоть раз в жизни решусь пойти на свидание с мужчиной.

Перед выходом из дома Эмма тщательно накрасилась: губная помада, черная тушь, тональная пудра и все такое. Я же только причесалась. Если удача мне улыбнется и береговой охранник моей мечты заметит меня, то он сразу обратит внимание на мои розовые, не тронутые косметикой щечки. Верный знак моей готовности просолиться с ним в катамаране посреди бушующих волн.

— Джинсы или кожаная мини-юбка? — в десятый раз спросила Эмма, пока я терпеливо дожидалась ее в прихожей.

— Что для тебя удобнее, — в десятый раз ответила я. Сама я была в джинсах.

— Ладно, пойду в коже, — решилась Эмма.

Не самый удачный выбор, на мой взгляд. Нам обеим пришлось изрядно попыхтеть, прежде чем мы сумели застегнуть «молнию».

И все же, когда мы приехали на занятия, Эмма была уже в обтягивающих джинсах. Но войти в главное здание больницы она мне не позволила, пока раз триста не прочитала нараспев свою мантру. Не буддистскую, конечно, нет, а самые примитивные заклинания вроде «я прекрасна и абсолютно неотразима».

— Ну как, Эли, теперь, надеюсь, я само совершенство? — с надеждой осведомилась она.

— Конечно, — отозвалась я. — Даже нимб над головой появился. Скажи, ты действительно считаешь, что от этих завываний какой-то толк есть?

— Да, — ответила она. — Я сделала так в пятницу, когда ходила в магазин, и кассир подмигнул мне, давая сдачу.

— Он всем подмигивает, — захихикала я. — У него просто нервный тик.

— До чего же ты вредная! — возмутилась Эмма. — Взяла и выбила почву из-под ног. Теперь мне придется другую мантру читать. «Я непоколебимо спокойная. Я расслабленная и уравновешенная».

И тому подобное. А ведь в прежние времена она бы просто сигаретку выкурила.

— Ну что, готова наконец? — нетерпеливо спросила я, поеживаясь от холода.

На примыкавшей к больнице автомобильной стоянке, где производился священный ритуал Эммы, задувал ветер, да и вообще было не слишком уютно. Курсанты береговой охраны, прибывшие на автобусе, уже промаршировали внутрь строем в колонну по два. Следом за ними в новехоньком синем «метро» подкатил и инструктор, который на глазах у нас начал выгружать из багажника нехитрое оборудование для занятий.

— Это он! — прошептала Эмма, восторженно закатывая глаза. — Доктор Мартин[7]!

— Как лейбл на сапогах, да? — брякнула я.

— Как ты смеешь? — взвилась Эмма. — Чтоб я больше ничего подобного не слышала!

Виновато потупившись, я предложила:

— Давай хоть поможем ему. — Инструктор с видимым усилием волок к ступенькам какую-то картонную коробку. — Твой рейтинг сразу повысится.

Эмма просияла.

— Отличная мысль, старушка! — согласилась она.

Мы направились к инструктору, чтобы предложить свои услуги, но нас опередили. Разукрашенная и разряженная блондинка, смотревшаяся на улицах нашего городка как павлин среди кур.

— Это еще кто такая? — прошипела Эмма, увлекая меня за угол, откуда мы с волнением следили за происходящим.

— Понятия не имею.

— Черт, так и знала, что этим кончится! Это его девка. А я, дура, уши развесила. Внушила себе, что такой красавчик может без подружки жить. Ха, только меня он и ждал! Поехали домой!

— Нет, подожди, — потребовала я. Отчего-то перспектива обучиться хотя бы азам оказания первой помощи все больше и больше меня вдохновляла. — Не делай поспешных выводов. Она, между прочим, не с ним приехала.

— Это верно, — сказала Эмма, мигом просветлев.

— А раз так, значит, живут они врозь. Да и потом, будь эта девица его подружкой, она бы подскочила к нему и начала лизаться.

— Она его поцеловала, — с мрачным видом промолвила Эмма.

— Всего лишь в щеку. Это не в счет. Это поцелуй вежливости. Марвин так всех целует.

— Точно. Она, наверное, лесбиянка! — с надеждой воскликнула Эмма.

— Ну, я бы это утверждать не стала, — осторожно возразила я. — Но, на мой взгляд, не все еще потеряно. Пойдем. — И я потянула Эмму к парадному.

В то же мгновение блондинка распрощалась с инструктором и двинулась в противоположном направлении. Эмма расплылась в улыбке до ушей.

— Все-таки он совершенно неотразим, — бормотала Эмма, пока мы следовали за инструктором, который нес под мышкой резиновую куклу в человеческий рост. — Эх, как жаль, что я не эта кукла!

— Ну что ж, леди и джентльмены! — громко провозгласил доктор Мартин полчаса спустя. — Пора теперь переходить к тренировке, приближенной к реальности. Сейчас вы будете бинтовать друг друга. Если кто-то из вас останется без партнера, то можете практиковаться на мне.

Эмма с молниеносной быстротой подсчитала присутствующих. Количество береговых охранников оказалось нечетным. Не успела я и глазом моргнуть, как Эмма подтолкнула меня к прыщавому и тощему пареньку с потешно оттопыренными ушами.

— Полезнее тренироваться на незнакомцах, — пояснила она, поймав недоуменные взгляды молодых людей.

Ей тут же пришлось отбиваться от береговых охранников, которые мгновенно облепили ее со всех сторон, наперебой предлагая свои услуги. Наконец, добившись своего, Эмма осталась в одиночестве и с грустным видом воззрилась на доктора Мартина.

— Похоже, я никому не нужна, — со вздохом сказала она.

Инструктор поманил ее рукой и усадил на стул рядом с собой. Устраиваясь поудобнее, Эмма незаметно подмигнула мне.

— А сейчас я еще раз продемонстрирую вам, как правильно накладывать пращевидную повязку, — сказал он.

Пока доктор Мартин прибинтовывал ее руку к груди, Эмма, как мне показалось, едва не испытала оргазм. Потом прыщавый курсант начал бинтовать меня и каким-то образом ухитрился всадить мне в ягодицу иголку.

— Может, поцелую, чтобы не болело? — предложил он.

— Не советую, — свирепо процедила я. — У меня опоясывающий лишай.

— А теперь переходим к самому главному, — сказал доктор Мартин, когда мне наконец удалось стянуть руки прыщавого у него за спиной с помощью самой нелепой повязки, которую накладывали больному со времен Гиппократа. — Я имею в виду процедуру искусственного дыхания, с помощью которой удается возвращать людей к жизни. Иначе она именуется «Поцелуй жизни».

— Партнеров можно не менять? — с надеждой спросила Эмма.

— Придется, — ответил доктор, качая головой. — На людях эту процедуру проводить не рекомендуется во избежание возможных повреждений.

— Но ведь можно просто сделать вид, что вдуваешь воздух? — предложила Эмма, подобно утопающему хватаясь за соломинку.

— Так вы не получите необходимых навыков, — пояснил инструктор. — Встаньте вокруг меня, леди и джентльмены! Сейчас я продемонстрирую вам «Поцелуй жизни» на Долли!

Эмма отступила ко мне, а доктор склонился над резиновой куклой.

— Везет же этой Долли! — со вздохом прошептала Эмма. — А ты видела, как он бинтовал мое бедро? Так и знала, что нужно было мини-юбку надеть, а не эти дурацкие джинсы!.. Может, в обморок упасть? — шепнула мне на ухо Эмма. — Тогда ему придется оживлять меня.

— Он может поручить это одному из курсантов, — рассудила я.

— Да, верно, — вздохнула моя подруга. — Причем наверняка — самому простуженному.

— Ты имеешь в виду того прыщавого, которого подсунула мне? — поинтересовалась я. — Пожалуй, нужно занять очередь на право надуть куклу до него.

— А я тогда встану за тобой, — быстро сказала Эмма. — И еще, пожалуй, губы подкрашу. Как-никак дополнительная защита от всякой дряни будет.

Она отвернулась от остальных и, вынув помаду, принялась подкрашивать губы. Следя за манипуляциями подруги, я прослушала, о чем говорил инструктор. И вдруг он попросил:

— Эмма, будьте любезны, продемонстрируйте на Долли «Поцелуй жизни».

Курсанты расступились, оставив Эмму лицом к лицу с резиновой куклой.

— А мужского муляжа у вас нет? — шутливо спросила Эмма.

— Боюсь, при оказании первой помощи мы половые признаки не различаем, — серьезно ответил доктор Мартин. — Приступайте.

— Хорошо, — согласилась Эмма. — Если она только щекотаться не станет. — С этими словами она прильнула к резиновым устам и, крепко обняв Долли за шею, минуты на две застыла в одной позе. Когда моя подруга наконец, горделиво улыбаясь, оторвалась от куклы, грянул дружный хохот.

— Только что вам продемонстрировали классический поцелуй взасос, — сухо констатировал доктор Мартин, вытирая ярко-красную помаду с губ Долли. — Однако это был, скорее, прощальный поцелуй, нежели «Поцелуй жизни». А почему? — Он обратился к ближайшему курсанту.

— Потому что она не запрокинула жертве голову, — бойко отрапортовал тот.

Инструктор перевел взгляд на его соседа.

— Потому что она забыла проверить, не забито ли дыхательное горло, — сказал курсант.

— И еще потому, что она не вдувала воздух в легкие, — добавил инструктор, довершая уничтожение Эммы. — Одним словом, не хотел бы я утонуть в вашем бассейне, — закончил он.

Под обидный смех курсантов Эмма, красная как рак, пробилась ко мне.

— Почему ты не сказала мне, что нужно делать? — прошипела она.

— Да я и сама не знала, — неуклюже оправдывалась я. — Ты трещала как сорока, и я ничего не слышала.

— Прошу не шуметь, — потребовал доктор Мартин. — Чем внимательнее вы будете слушать, тем быстрее мы закончим сегодняшнее занятие.

— Все, я пошла, — решительно заявила Эмма. — С меня хватит.

— Так нельзя, — возразила я. — Мы у всех на виду.

— Плевать на них! — процедила Эмма. — В жизни меня так не унижали!

— Это ведь твое хобби, — ядовито напомнила я.

— Было когда-то!

— Ну потерпи до конца, — взмолилась я. — Между прочим, бинтуя твое бедро, доктор Мартин посматривал на тебя с явным интересом.

Глаза Эммы загорелись.

— Неужели?

— Да, представь себе.

— Надо же… — протянула Эмма. — Что ж, тогда я, пожалуй, дождусь окончания занятий.

В итоге мы не только досидели до конца, но и задержались еще на час. Под предлогом врожденной тупости Эмма упросила доктора Мартина объяснить ей самые заковыристые особенности процедуры искусственного дыхания еще по меньшей мере раз одиннадцать. Я уже собиралась напомнить ей, что нас ждут в пабе (тем самым предоставив Эмме шанс пригласить инструктора составить нам компанию), когда доктор заявил, что, к сожалению, не может больше продолжать занятия, поскольку торопится на ночное дежурство.

— Какой он самоотверженный! — восклицала Эмма, пока мы с ней дожидались автобуса на остановке. — Днем спасает чьи-то жизни, по вечерам проводит с нами занятия, а по ночам еще и дежурит. Даже не думала, что в мире остались такие люди. Да он просто святой!

Я молча кивнула.

И тут же лицо Эммы вытянулось.

— Но ведь святых людей не бывает! — промолвила она. — Послушай, Эли, а вдруг он приплел это дежурство просто как предлог, чтобы от меня отделаться?

В ответ я неопределенно пожала плечами, поскольку и сама это заподозрила.

— Господи, что же мне делать? — проныла Эмма, ломая руки. — И почему со мной вечно такое случается? Почему я всегда влюбляюсь в мужчин, которым до меня никакого дела нет? Почему, Эли? За что мне такое наказание?

— Не знаю, — ответила я. — Но может, ты зря паникуешь? А вдруг он и в самом деле дежурит? А плечами я пожала из-за истории с Дэвидом. Уж если у кого и есть основания для того, чтобы разочароваться в любви, так это у меня!

Эмма сочувственно обняла меня:

— Извини, Эли. Я совсем забыла про твое несчастье. Кстати, как ты себя сейчас чувствуешь?

— Значительно лучше, — ответила я, ничуть не кривя душой. — Очень здорово, что ты меня с собой вытащила. Даже не представляешь, как я обрадовалась, когда правильно лодыжку забинтовала!

— Замечательно. Значит, через недельку опять придем.

— Не знаю… — с сомнением протянула я.

— Как? — удивилась Эмма. — Тебе ведь понравилось.

— Да, но только особого стимула у меня нет, — призналась я. — Ты ходишь, чтобы попытаться захомутать инструктора, а мне что делать? С береговыми охранниками кокетничать? Нет, я бы предпочла закатить нормальную вечеринку. Без бинтов, шин и резиновых кукол. С вином и цветами. С настоящими живыми мужиками.

У Эммы разгорелись глаза.

— Вот это по мне! — воскликнула она. — Молодчина, Эли, здорово придумала!

— Значит, договорились, — сказала я. — Все, хватит с меня добровольного затворничества. Пора снова явить миру настоящую Эли Харрис! Ну, жеребцы, держитесь! Прячьте сынков, мамочки, — Эли Харрис идет!

Однако Эмма не успела даже заключить меня в объятия и крикнуть «ура», как земля подо мной закачалась и ушла из-под ног. Словно кто-то невидимый вышиб из-под меня табурет, а вокруг моей шеи затянулась тугая петля. Через улицу переходила до боли знакомая парочка. А в следующее мгновение Дэвид открыл дверцу автомобиля и помог своей спутнице забраться внутрь. Это была она, моя соперница. Треклятая Лайза Браун, чтоб у нее ноги шерстью поросли!

— Не смотри туда, — сказала Эмма, прикрывая мне ладонью глаза.

— Я уже все видела, — срывающимся голосом пробормотала я.

А сама попыталась вычислить, откуда они выползли. Если не считать больницы, то в окрестностях было лишь одно место, достойное посещения. Чудесный, невероятно уютный китайский ресторанчик, который мы по чистой случайности открыли вместе с Дэвидом. Тогда я приехала забирать Дэвида из травмпункта, в который мой незадачливый жених угодил после того, как попытался починить копировальный аппарат мокрыми руками.

Иными словами, если Лайза Браун не сломала ногу (а все указывало на обратное), то мой бывший любовник водил ее в наш ресторан. В тот самый ресторан, владелец которого знал меня по имени и научил орудовать палочками, как это делают все приличные женщины. Палочки полагается держать за самые кончики, чтобы не подцеплять куски крупнее рисового зернышка. Не мудрено, подумала я, что китаянки такие миниатюрные.

— Он водит ее по нашим местам! — пожаловалась я Эмме, горько всхлипнув.

Но Эмма с присущим ей тактом заявила:

— У них, наверное, тоже были свои места до того, как ты с ним познакомилась.

Я провожала взглядом автомобиль Дэвида, пока он не скрылся за углом. Прощай, мой неверный возлюбленный, прощай, моя несчастная любовь! Еще минуту назад я, окрыленная, готова была прыгать от радости, а теперь у меня ничего больше не осталось, кроме горького привкуса резины во рту.

Вернувшись домой, я забилась в угол софы, укрылась пледом и принялась страдать. Выражалось это в том, что я поедала плюшки, запивая их чаем, который заварила Эмма. Подруга заботливо хлопотала вокруг меня и выслушивала мои нескончаемые стенания по поводу изменника Дэвида, разлучницы Лайзы и моего разбитого сердца.

— Ничего, старушка, у нас еще все впереди, — утешала Эмма. — Мы еще совсем молоды.

— Мне уже двадцать шесть! — взвыла я.

— Мы прехорошенькие.

— Это спорно, — возразила я.

— Мы сильны духом.

— Утром проверим, — вздохнула я.

Следующая неделя проползла в муках. Я старалась не думать о Дэвиде и пряталась от Аманды, которая донимала меня вопросами, не прошла ли у Дэвида сыпь. В четверг вечером мама пригласила меня на семейный ужин. В самый разгар застольной беседы в дом влетела запыхавшаяся Джо.

— А я только что Джереми Бакстера видела! — заявила она.

— Как, разве он не уехал? — спросила Джейн. — Вот здорово!

— Он сказал, что задержится еще на месяц. Так по Англии соскучился, что решил продлить отпуск.

— Наверное, девчонку завел, — завистливо предположила Джейн.

— Если и завел, то я его с ней не видела, — сказала Джо. — А в «Ротонде» он сидел с двумя парнями. Без девиц.

— Где? — переспросила мама, меняясь в лице.

— В «Ротонде», — с невинным видом повторила Джо. — Там, между прочим… — Осознав, что выдала себя, она осеклась и побледнела как полотно. Но было поздно.

Мама, подбоченившись, начала кричать:

— Я тебе сто раз твердила, чтобы ноги твоей там не было, Джоанна Харрис! Тебе еще и восемнадцати нет, а ты уже по притонам шляешься! Что же будет, когда ты вырастешь? Может, ты хочешь, чтобы я полицию вызвала? Совсем распустились! Мало мне позора, который на нас Эли навлекла! Мне только еще одной малолетней преступницы в доме не хватало…

Я была готова застонать, вспомнив позорную попытку украсть юбку в универмаге.

— А вот у меня неприятностей с полицией не было, — похвасталась Джейн.

Ну просто паинька!

— Это только потому, что тебя еще ни на чем не поймали, — рассудила мама. Она поманила рукой Джо: — А ну иди сюда, мошенница. Дохни-ка, проверим, что ты пила!

Глава 14

Оставив маму принюхиваться к дыханию моей беспутной сестрицы, я отправилась домой, где застала Эмму за штудированием учебника по оказанию первой помощи.

— Я должна во что бы то ни стало восстановить утраченное доверие, — заявила она.

Позже, когда я гоняла Эмму по всему курсу, мы с ней приступили к обсуждению намеченной на субботу вечеринки. Вот уж где мы развернемся по-настоящему. Мы решили, что эта вечеринка должна войти в историю Бриндлшема. Прячьте своих отпрысков, горожанки, мы идем!

Но поначалу мы решили прогуляться по магазинам, чтобы приобрести платья, в которых можно было бы ощутить себя настоящими людоедками, выглядя при этом супермоделями.

И вот в субботу, в три часа дня, мы выходили с желанной добычей из «Мисс Селфридж», когда Эмма заметила его.

— Вот он! — взвизгнула она, хватая меня за рукав.

— Кто? — спросила я, оглядываясь по сторонам.

— Доктор Мартин. Вон там. Из «Маркса и Спенсера» выходит. Неужели он один, Эли? Господи, сделай так, чтобы доктор был один. — Закрыв глаза ладонью, она принялась бормотать какую-то языческую молитву.

Я, как ни старалась, все не могла его увидеть.

— Он в темно-синем пиджаке, — нетерпеливо подсказала Эмма. — И в темных очках. Три пакета несет. Два от «Маркса и Спенсера», а один от «Ласенцы».

Не успела я поразиться способности Эммы на лету подмечать такую массу деталей, как она, осознав смысл собственных слов, застонала, ломая руки:

— «Ласенца»! Это ведь магазин нижнего белья. Что он там делал?

— Наверное, трусы себе покупал, — предположила я. — Что тут необычного?

— В модном магазине? Не верю.

— Там есть мужские трусы, — сказала я. — Сама видела.

— Да, но заворачивают их в красочную бумагу с душистой пропиткой. Ни один мужчина в здравом уме не станет покупать себе трусы в таком магазине. А вот подарок своей бабе — другое дело, — добавила она зловещим тоном.

— Ну это ты уже загнула, — сказала я, неодобрительно мотая головой.

— А почему бы и нет? — с вызовом спросила Эмма. — Мы ведь сами видели девицу, которая его поцеловала. Она, несомненно, его любовница. Черт, он дорогу переходит! Сюда идет. Что делать?

— Может, поздороваешься с ним? — предложила я.

— Ты что, обалдела? — прошипела Эмма, глядя на меня как на идиотку. — Давай спрячемся.

С этими словами она схватила меня за руку и увлекла в ближайший магазин «Диксон», где торговали музыкальной техникой и радиоаппаратурой. Уже затаившись внутри, я подумала, что это, пожалуй, не лучшее место, где можно укрыться от мужчины. И точно, доктор Мартин вошел именно в этот магазин и небрежной поступью направился к нам.

— Ну вот, теперь тебе никуда от него не деться, — прошептала я. — Черт, до чего неудобно сидеть, скорчившись в три погибели. У меня сейчас коленки отвалятся.

— Зарядку по утрам надо делать, — прошипела в ответ Эмма. — Терпи!

К тому времени доктор Мартин поравнялся со стеллажом, за которым мы прятались, и ноги его оказались буквально перед моим носом. Приятные коричневые туфли, машинально отметила я. Не то что стоптанные, пропахшие потом кроссовки, которые Дэвид носил почти не снимая.

— Ты только посмотри на его туфли, — прошептала Эмма. — Держу пари, они ручной работы. Видно, в целое состояние обошлись. Между прочим, по обуви, которую носит мужчина, можно многое о нем сказать…

И тут, к моему ужасу, к коричневым туфлям присоединилась еще одна пара обуви. Изящные лодочки на высоченной платформе. У меня сразу слюнки потекли: я давно о таких мечтала.

— Эшли, — проворковала женщина, — какая приятная неожиданность!

Послышались звуки поцелуев. Эмма зажала уши. Я же, наоборот, навострила. Как лучшая подруга Эммы я просто обязана была выяснить все подробности.

— Привет, Лу, — послышался голос инструктора. — Ты выглядишь чертовски соблазнительно.

— Не вгоняй меня в краску, Эшли, — ответила Лу. — Ты же знаешь, как действуют на меня твои комплименты.

— Это не комплимент, а чистая правда.

Кивая и подмигивая мне, Эмма без слов спросила, нельзя ли разжать уши. Я жестом показала, что пока не стоит.

— Ух ты, «Ласенца»! — воскликнула обладательница лодочек. — Кому это ты такие подарки покупаешь? Подружку себе завел, что ли?

— Еще какую!

Для страховки я сдавила уши Эммы обеими ладонями. Такой удар добил бы ее.

— Хотя мне было довольно неловко, — продолжил доктор Мартин. — Представляешь, пришлось купить лифчик и пояс для выпускной вечеринки нашего медицинского училища. Между прочим, в конце семестра мы ставим «Дракулу в Лондоне».

— Что же ты меня не попросил? Я бы тебе что-нибудь из собственного белья ссудила.

— Спасибо, Лу, но это бессмысленно. Ни на одной женщине в Англии оно не будет смотреться так, как на тебе.

Лу в ответ омерзительно замурлыкала. Посреди «Диксона»! Тварь бесстыжая.

— Что ж, не забывай меня, — промолвила она наконец. — Телефон ведь помнишь, да?

— Еще бы.

После чего, по счастью, она отчалила. Я отняла ладони от ушей Эммы и быстро ввела ее в курс дела.

— Все в порядке, — утешила я подругу. — Он это все для самодеятельного спектакля закупает. Они решили поставить «Дракулу в Лондоне».

— Фу, слава Богу! — Эмма перевела дыхание. — А кто эта мымра? Ты ее рассмотрела?

— Каким образом? Я же все это время тебя своим телом прикрывала.

— Дамы, могу я помочь вам? — послышался сзади вежливый голос. Мы подпрыгнули как ужаленные. Молоденький продавец разглядывал нас с нескрываемым волнением. Должно быть, испугался, бедняга, что мы из инспекции. Чистоту их ковров проверяем.

— Пожалуй, нет, — ответила Эмма, вставая. При этом она небрежно облокотилась о полку.

Стеллаж покачнулся, и расставленные на нем магнитолы и плейеры дождем посыпались на голову ничего не подозревающего доктора Мартина.

— Боже мой, что вы тут делаете?! — воскликнула Эмма, не замечая последствий сотворенной ею катастрофы.

— Аппаратуру выбираю, — ответил бедный доктор, тщетно пытаясь защитить голову от падающих с верхнего яруса стереоколонок. — А вот что вы здесь делаете? Плодите жертвы для оказания первой помощи?

Эмма истерически хихикнула, а мы с доктором заулыбались. Вокруг сгрудились продавцы и консультанты, пытаясь оценить размеры причиненного магазину ущерба.

— Вы не пострадали? — с надеждой спросила Эмма доктора Мартина. — Я умею повязки накладывать.

— Нет, я не пострадал. И… извините, но мне надо идти. На работу опаздываю. Надеюсь, девушки, в четверг вы придете на занятия?

Эмма расцвела:

— Еще бы! Ваши занятия я ни на что в мире не променяю.

Доктор Мартин кивнул (встревоженно, как мне показалось) и был таков. Глядя, как он улепетывает, я почему-то представила тараканов, которые кидаются врассыпную, стоит внезапно включить свет.

— Он опаздывает в больницу, — пояснила Эмма консультантам, взиравшим на нее с потемневшими лицами. — Он врач. Надеюсь, все в порядке?

— К сожалению, не все, — сказал подоспевший менеджер. — Боюсь, что вам придется возместить причиненный ущерб.

В итоге домой мы вернулись без купленных на погибель мужикам тряпок, зато с новехонькой стереосистемой. Совершенно целой, если не считать отломленной крышки деки. Ну и компакт-диски можно было запустить лишь в том случае, если систему наклонить под углом градусов двадцать. Но Эмму, похоже, это ничуть не заботило. Как не смутила ее и потеря четырехсот фунтов стерлингов, списанных с только что полученной кредитной карточки.

— Он спросил, придем ли мы в четверг… — бубнила она вновь и вновь, словно повторяла новую мантру. — Значит, хочет меня увидеть.

Сами понимаете, разубеждать подругу я не решилась.

Так бесславно закончилась наша попытка закатить гулянку. Однако от полного разочарования нас спас автоответчик. Включив его, мы услышали певучий тенор Марвина. Какой-то «потрясный» немец, с которым он познакомился в турецкой бане, не пришел на свидание, и Марвин с горя приглашал нас составить ему компанию и поужинать в ресторане. Мы согласились. Когда Марвин. опоздав на целый час, наконец заявился (фары у него не зажигались или еще что-то, мы так и не поняли), вспыхнул жаркий спор о том, в какой ресторанчик пойти. Индийский или итальянский. Чесноком более чем щедро посыпали блюда в обоих, а это, сами понимаете, особых перспектив в субботний вечер нам не сулило. Однако Марвин убедил нас, что аромат индийского чеснока сохраняется дольше, и это решило исход дела в пользу итальянской кухни.

На троих мы уговорили три бутылки красного вина, а вот в спагетти лишь слегка поковырялись: Эмма вздыхала о своем докторе, Марвин сидел на диете, а я просто была не в настроении. Разговор, естественно, шел исключительно о серьезных мужчинах.

— Он ведь доктор, — со знанием дела рассуждал Марвин, — а врачам свойственно остепеняться раньше, чем, скажем, юристам или бизнесменам. Специфика работы у них такая. Кругом царят смерть, хворь и страдания. Врачи рано понимают, что жизнь слишком коротка, и начинают задумываться о вечном. Иными словами, Эмма, если тебе удастся завлечь его в свои сети, то к Рождеству он наверняка сделает тебе предложение.

— Ты серьезно, Марвин? — пришла в восторг моя подруга.

— Готов держать пари. Когда ты увидишь его в следующий раз?

— В четверг вечером. Он проводит занятия по оказанию первой помощи.

— Тогда предлагаю разработать план прямо сейчас, не сходя с места. Что ты наденешь?

— Наверное, черные джинсы. А сверху, пожалуй, кружевной топ. Красный.

— Джинсы? — Марвин нахмурился. — А как насчет твоей новой кожаной мини-юбки? Она, по-моему, куда сексуальнее.

— Я знаю, — сказала Эмма. — Но львиную долю времени мы будем стоять на коленях, вдувая воздух в идиотскую резиновую куклу. И все береговые охранники будут пялиться не на куклу, а на мою задницу.

— Точно, — быстро согласился Марвин. — Но что тебя в этом смущает? Ты ведь носишь мини, когда ходишь по клубам?

— Это другое дело, — ответила Эмма. — Там мне не надо наклоняться или на четвереньки становиться.

— А почему бы и нет? От мужиков у тебя тогда отбоя бы не было.

И так продолжалось до бесконечности. Марвин с Эммой разрабатывали планы, как лучше заарканить мужика, а я грустно взирала сквозь запотевшее стекло на унылый дождь за окном. Мысли мои вновь и вновь возвращались к Дэвиду.

В прошлом году в это время мы с ним катались на лыжах в Андорре. Ни один из нас прежде на лыжи не вставал, однако Дэвида в эту поездку пригласил его босс, которому мой жених отказать не смог. К несчастью (а может, и к счастью, кто знает), в первое же утро Дэвид подвернул на склоне лодыжку, и оставшиеся дни мы с ним не вылезали из постели. Именно тогда мы решили, что следующий свой отпуск (медовый месяц) проведем в каком-нибудь жарком месте. Например, на Барбадосе. Снежные склоны нас совершенно не вдохновляли.

Разумеется, мысли эти естественным образом напомнили мне о победе в нелепом конкурсе и о полностью оплаченном отдыхе на двоих. Амаыде я до сих пор правду не открыла. После случая с «Огненным перчиком» прошла неделя, и за все это время Дэвид позвонил лишь однажды. Оставил на автоответчике требование возвратить его коллекцию компакт-дисков «Фан-лавинг криминалз». Судя по всему, мириться со мной он не собирался.

— Послушай, Эли. — Голос Марвина вывел меня из раздумья. — Сколько стоила твоя закуска?

Сумму, проставленную в счете, мы разделили на троих. Как обычно. Прежде, когда мы пытались точно определить, с кого из нас сколько причитается, Марвин и Эмма неизменно затевали спор о том, кто больше выпил или нечто в этом роде. Официант любезно помог нам с Эммой облачиться в пальто, а вот Марвин разочарованно вздохнул, когда официант лишь вручил ему пальто.

— Мне казалось, он посматривал на меня с интересом, — пожаловался Марвин, незаметно стянув со стола одну из трех монеток достоинством в один фунт — оставленных нами чаевых.

— Не все официанты — педики, — вскользь обронила Эмма.

— Что? С такой прической? — Марвин приподнял брови. — Да этот малый голубее меня!

— Прическа как прическа, — сказала Эмма, пожимая плечами. — Ничего необычного я в ней не заметила.

— А пробор? — уточнил Марвин, пока мы брели к автобусной остановке. — Это один из сигналов, которыми мы обмениваемся. Взгляни, например, на парня, который выходит из синего автомобиля. — И он указал на мужчину, который запирал дверцу «метро» последней модели.

— Если скажешь, что и он голубой, я тебя прибью, — пообещала Эмма, свирепо вращая глазами. — Это он и есть. Доктор Мартин. Про которого я тебе весь вечер талдычила.

— Ах, какой красавчик! — пропел Марвин.

— Ну что, голубой он? — процедила Эмма.

— Остается только надеяться, — ответил Марвин, мечтательно вздыхая.

Эмма замахнулась на него сумочкой:

— Не пудри мне мозги, Марвин. Педераст он или нет? Отвечай. Учти, от твоего ответа зависит моя жизнь.

— Ну хорошо, — со вздохом сказал Марвин. — Наверное, он и в самом деле натурал. Хотя волосы уложены подозрительно аккуратно.

— Все врачи аккуратисты, эта черта необходима в их работе, — вставила я, пытаясь разрядить обстановку.

— Надеюсь, ты нас познакомишь? — спросил Марвин Эмму.

Тем временем доктор Мартин включил сигнализацию и направился прочь от автомобиля. Нас он, по-моему, не заметил.

— Нет, Марвин, я не могу. — В голосе Эммы прозвучали жалостливые нотки. — У меня во рту пересохло. Да и смелости мне не хватит. Не говоря уж о том, что нужен хороший предлог.

— Предлог? — переспросил Марвин. — Это мы в два счета придумаем. — Чуть помолчав, он обратился к ней снова: — Эмма Уилсон, готовься стать героиней.

Мы с Эммой недоуменно переглянулись, а в следующее мгновение Марвин навзничь рухнул на тротуар.

— А-а-а! — завопил он. — Моя нога! А-а-а! Я, кажется, ногу сломал. А все эти чертовы каблуки. Господи, да помогите же мне!

Катаясь по тротуару и корчась от нестерпимой боли, он вдруг скатился на проезжую часть и оказался прямо перед надвигающимся автомобилем.

Послышался душераздирающий визг тормозов, затем глухой звук удара, и:

— А-а-а-а! — На сей раз Марвин вопил уже действительно от боли.

В мгновение ока рядом с ним очутился доктор Мартин. Я вдруг подумала, что сейчас он скинет куртку, а под ней окажется белый халат. Эмма, онемев от ужаса, застыла на месте. Марвин и прежде божился, что ради нее готов на все, но предположить такое не смел никто.

— Он жив? — только и смогла выдавить моя насмерть перепуганная подруга.

— Жив, — заверил ее доктор Мартин. — Однако его нужно доставить в больницу, чтобы проверить, не повреждены ли внутренние органы. Да и вам, судя по вашему виду, осмотр не повредит, — добавил он. — Не исключено, что у вас шок. — И он отеческим жестом обнял Эмму за плечи, которая, похоже, этого даже не заметила.

— А что с водителем? — полюбопытствовала я. — Он не пострадал?

Я вдруг испугалась, что из-за нашей глупости мог пострадать ни в чем не повинный человек. Водитель канареечного «мегана» до сих пор продолжал сидеть за рулем. Я подумала, что и он, возможно, в шоке.

— С ним все в порядке, — сказал доктор Мартин, заглянув в машину. — По счастью, он как раз тормозил, собираясь остановиться. А как случилось, что ваш друг оказался на проезжей части?

Эмма, точно набрав в рот воды, стоически молчала. В этот миг водитель «мегана» наконец выбрался из автомобиля. И тут пришел мой черед превращаться в соляной столп.

— Привет, Элисон Харрис! — произнес он. — Вот не думал не гадал, что нам доведется встретиться при столь необычных обстоятельствах. Ты уж извини, что я на вашего дружка наехал.

— Кто это? — шепотом спросила Эмма.

— Джереми Бакстер!

В травматологическом пункте, куда нас всех вскоре доставили, пострадавшим тут же оказали первую помощь. По счастью, доктор Мартин оказался прав: Джереми отделался только легким испугом. А вот Марвин повредил лодыжку. Мало того, что нога Марвина угодила под заднее колесо автомобиля Джереми, так одна из его новых замшевых туфель была теперь в совершенно плачевном состоянии, будто ее долго и упорно жевали.

— Сто двадцать фунтов стоили, — пожаловалась мне Эмма чуть позже. — И этот недотепа хочет взыскать деньги с меня.

— Почему? — с недоумением осведомился Джереми.

— Эмма облила их соусом в ресторане, — быстро соврала я, понимая, что в подробности лучше не вдаваться.

— Ничего, — бодро сказала моя бесшабашная подруга. — Овчинка выделки стоила. Доктор Мартин пригласил меня на кофе. Сразу по окончании смены. Только бы кому-нибудь еще не вздумалось угодить в аварию.

Лапочка Эмма. Всегда печется о других.

— Что ж, тогда я поеду домой одна, — промолвила я. Марвина решили оставить на ночь в больнице под врачебным присмотром. — Надеюсь, автобусы еще ходят?

— Я тебя подброшу, — неожиданно предложил Джереми.

— Но твоя машина…

— С ней все в порядке. Если не считать кусочка леопардовой замши, приставшего к колесу.

«Соглашайся», — знаком показала мне Эмма.

— А тебе это по дороге? — уточнила я.

— Ради такого случая я готов сделать небольшой крюк, — с улыбкой заявил Джереми.

Эмма радостно закивала.

— Тогда поехали! — сказала я, протягивая руку к сумочке. Потом взглянула на Эмму: — Что ж, буду ждать тебя дома.

— Надеюсь, что не дождешься, — ответила моя подруга, гнусненько хихикая.

Оставив Эмму листать журналы, я последовала за Джереми Бакстером к его автомобилю. Это был сверкающий ярко-желтый «рено-меган».

— Нужно отметить это событие, — произнес Джереми, устраиваясь за рулем и натягивая кожаные краги. — Куда прикажешь, Золушка?

— Может, в «Форель» заскочим? — предложила я. — Там иногда до поздней ночи открыто.

— Не возражаю, — сказал Джереми, запуская мотор.

Мне показалось, что он покосился по сторонам, не лезет ли еще какой псих под колеса.

Глава 15

Вот как случилось, что субботней ночью я оказалась в «Форели».

В этом пабе очень трепетно относились к завсегдатаям. У постоянных посетителей были не только свои кружки, но даже свои стулья, занять один из которых мог разве что круглый болван. Теперь трудно вообразить, что когда-то в «Форели» тусовалась вся бриндлшемская молодежь. Помню, в восемьдесят девятом году ничего не стоило убедить одноглазого бармена, что библиотечные формуляры учениц седьмого класса — это не что иное, как свидетельства о достижении совершеннолетия, которые усердно внедряла местная мэрия.

— Да, в свое время и я сюда захаживал, — сказал Джереми, когда мы с ним расположились за столом у камина (это место недавно освободилось — умер самый почтенный завсегдатай). — А вот в «Ротонде» я почему-то всегда ощущал себя не в своей тарелке. Вся эта хипня не по мне. Здесь же собирались отщепенцы и неудачники.

— Я бы не сказала, — возразила я. — Мы, девушки из «хипни», даже заглядывать сюда не отваживались. Вандалы, рокеры, металлисты тут так и кишели. И выглядели они весьма угрожающе. Особенно девицы.

— И вот это самое забавное, — рассмеялся Джереми. — Бьюсь об заклад, что любой из этих парней, затянутых в черную кожу и с серьгой в виде черепа со скрещенными костями, либо вегетарианец, либо библиотекарь, либо еще кто-то в этом роде. Пойми, это лишь самозащита, Эли. Многие просто хотят казаться круче, чем есть на самом деле.

— Боюсь, это слишком сложно для моих куриных мозгов, — вздохнула я.

— Между прочим, помнится, один раз я и тебя здесь видел, — продолжил Джереми. — На тебе было короткое зеленое платье с глубоким круглым декольте.

— Да, это платье я помню, — засмеялась я. — Мне то и дело приходилось его одергивать, чтобы трусики не вылезали. И все равно удивительно, что ты это запомнил.

— Такое невозможно забыть. В тот вечер ты выглядела просто сногсшибательно. Я даже подумывал о том, чтобы подойти и представиться. Но побоялся, что ты меня не вспомнишь или просто не захочешь со мной разговаривать. К тому же с тобой был урод, который вечно за тобой таскался.

— Урод? — недоуменно переспросила я. — А, ты, наверное, про Стью Чайверса говоришь.

— Точно. Что ты в нем нашла, хотел бы я знать?

Я и сама этого не помнила. И все же попыталась объяснить:

— Трудно сказать. Он был старше меня и разъезжал на «воксхолле», тогда как остальные мои знакомые ребята еще на великах катались.

— Понятно. — Джереми рассмеялся и взглянул на часы. — Ну что, мисс, поехали?

— Куда? — встрепенулась я. Под ложечкой тревожно засосало. Неужели Джереми пытается меня соблазнить?

— Карета ждет, принцесса. Хотя и не «воксхолл», а всего лишь «рено». Давай прошвырнемся с ветерком.

Прошвырнувшись с ветерком, мы завернули в гриль-бар «Кейт».

— Ты уж прости нас, что мы себя так вели, когда ты приехал на юбилей к моим родителям, — сказала я, выковыривая из зубов застрявшее волокно жареного цыпленка. — Ты, видно, решил, что мы полные идиотки.

— Ничего страшного, — с улыбкой сказал Джереми. — Мне даже лестно, что я настолько изменился. Представляю, каким балбесом я тебе казался раньше. Я и сам несказанно рад, что у меня хватило силы воли, чтобы изменить внешность.

Я не поверила своим ушам.

— Как, ты сделал пластическую операцию? — пропищала я.

— Нет, — со смехом ответил Джереми. — Но я месяцами не вылезал из тренажерных залов.

— Как, только и всего? — изумилась я. — И ты настолько изменился? Мне бы такую волю!

— Но и ты стала совсем другой, Эли, — промолвил Джереми, внимательно глядя на меня.

Душа моя ушла в пятки. Я почувствовала, что краска заливает щеки.

— В… каком смысле?

— Ты просто дьявольски похорошела, — с расстановкой произнес он. — Мог ли кто-нибудь ожидать, что тощенькая и мосластая девчонка-сорванец превратится в столь прекрасную женщину? Да еще с такими соблазнительными… формами, — добавил он, чуть помолчав. И изобразил руками подобие балалайки.

Я покраснела как вареный рак.

— Джереми… — только и выдавила я.

— Обожаю женщин с роскошными формами, — продолжил он, словно не замечая моего смятения. — В наши дни женщины так изводят себя диетами, что добровольно лишают свои фигуры тех прелестей, которые больше всего привлекают мужчин. Я рад, что ты не из их числа. Ты — само совершенство.

Я поблагодарила Бога, что в машине темно. Щеки и шея так пылали, что я начала обмахиваться ладонью.

— Джереми, — сказала я, натужно смеясь, — если бы я не знала тебя с детства, то могла бы подумать, что ты пытаешься меня соблазнить.

— Слава Богу! — с чувством воскликнул он. — А то я уже начал опасаться, что ты никогда этого не поймешь!

— Что ты несешь? — переспросила я, думая, что ослышалась.

— Я пытаюсь соблазнить тебя с той самой минуты, как увидел на пороге дома твоих родителей. И только молился, чтобы судьба снова свела нас до того, как мне придется уехать в Варшаву.

— Джереми… я…

— Только не говори ничего, Эли. Прежде чем ты начнешь читать мне мораль, я сам хочу сказать тебе кое-что. Я знаю, что ты порвала со своим женихом, и прекрасно понимаю: рана еще слишком свежа. Однако мне бы очень хотелось до отъезда встретиться с тобой еще хотя бы разок.

Я потеряла дар речи. В голову полезли дурацкие мысли. Кто мог напеть ему про Дэвида? Мамочка, конечно, сомнений не было. Вопрос лишь в том, выложила ли она ему все по своей инициативе или Джереми сам спросил.

— Давай хотя бы просто посидим где-нибудь, — настаивал Джереми. — Кофейку попьем.

Неужели он и в самом деле хотел пригласить меня на свидание? Или просто сочувствовал?

— Но ведь мы только что пили кофе, — напомнила я.

— Совсем чуть-чуть. Может, к себе меня пригласишь? Не бойся, я уйду по первому твоему требованию.

По моему требованию? Да будь на то моя воля, я бы его на шаг от себя не отпустила. Ни теперь, ни когда-либо. Чисто машинально я приподняла голову, проверяя, не горит ли свет в наших окнах. Нет, Эммы, судя по всему, дома не было. Вероятно, встреча моей подруги с доктором Мартином затянулась.

— Хорошо, — согласилась я. — Пойдем.

— Прелестная квартирка, — сказал Джереми, когда я провела его в гостиную, на мой взгляд, больше напоминавшую хлев.

— Не вешай мне лапшу на уши, — строго предупредила я. — В противном случае я подумаю, что все сказанное тобой до сих пор тоже вранье. Чай или кофе?

— Кофе. Чаи пусть старушки в богадельнях гоняют.

— А вот я буду чай. С ромашкой, между прочим.

— Почему? — Джереми даже не пытался скрыть удивления. — Меня от него в сон клонит.

— Вот именно. Родители завтра ждут меня к обеду.

— Если у тебя будет уважительная причина, они поймут.

— Что ты имеешь в виду? — с подозрением спросила я.

— Как что? Встречу с человеком, которого любила в детстве, конечно.

— Любила в детстве? — воскликнула я. — С каких это пор, Джереми Бакстер, ты вообразил, что я тебя любила?

— С семьдесят девятого года, Эли. Или ты забыла, как в День святого Валентина пообещала стать моей навеки? Тогда я имел глупость отклонить твое замечательное предложение, но с тех пор много воды утекло, и я успел передумать.

И тут я, хлопнув себя по лбу, вспомнила. Ведь и правда в День святого Валентина я просунула открытку под забор в том самом месте, где мы с Джереми обычно обменивались подушечками жевательной резинки. Это было задолго до того, как худшим из смертных грехов в глазах родителей стало мое тайное покуривание. А жвачку мне не дозволялось ни жевать, ни тем более надувать из опасения, что я проглочу ее и задохнусь. А вот беспечные родители Джереми не отказывали ребенку в этом удовольствии.

— Ты тогда разбил мое сердце, — сказала я с притворной укоризной. — Не знаю, право, стоит ли давать тебе возможность искупить свой грех.

— Но ведь я был еще совсем ребенок! — горячо запротестовал Джереми. — А потом, когда мы перешли в среднюю школу, ты сама со мной не водилась. Куда мне было тягаться с твоими ухажерами? Со Стейси Митчеллом, например. Или с Дарреном Эплфилдом. Как, кстати, сложились их судьбы?

— Даррен — завскладом «Сейфуэя», а Стейси женат. У них то ли двое, то ли трое детей и собака породы лабрадор.

Джереми рассмеялся.

— Интересно, ты по-прежнему считаешь, что мне далеко до Даррена? — спросил он.

— Твой вопрос не совсем корректен, — с напускной серьезностью ответила я. — Во-первых, я его сто лет не видела, а во-вторых, ты, как утверждают, компьютерный гений.

— Ты права, — кивнул Джереми, опрокидывая меня на софу. — Не трепыхайся, — строго сказал он. — Я требую обещанную награду. С четырнадцатого февраля семьдесят девятого года жду.

— Джереми!

Не успела я придумать подходящее возмущенное восклицание, как он впился в мои губы жадным поцелуем. Когда его язык змейкой проскользнул в мой рот, а рука прокралась за вырез отвратительной блузки горчичного цвета, одолженной у Эммы, я покорилась. Я окончательно забыла прыщавого подростка, который в свое время напугал меня, продемонстрировав банку живых пиявок и дождевых червей, и расслабилась в объятиях нового Джереми Бакстера.

Вскоре мы уже лежали на софе, моя юбка задралась до. самой талии, а трусики болтались где-то в районе коленей. Джереми расстегнул мой лифчик и поигрывал сосками моих грудей. При этом он ни на мгновение не отрывался от моих губ. Господи, до чего же он был хорош!

В конце концов не выдержала я. Оттолкнула его и принялась ловить ртом воздух.

— Ф-фу! Ну ты даешь, Джереми!

Но, заглянув в его глаза, никакого Джереми я не увидела. Джереми Бакстер растворился, и на его месте был настоящий компьютерный гений, одержимый, с горящим взглядом. И он всеми фибрами жаждал меня. Это было ясно без слов.

— Боже, как я тебя хочу! — прошептал он, подтверждая мою догадку. — Я мечтаю запустить зубы в твои упругие грудки, хочу рвать и терзать твою нежную плоть…

Прозвучало это довольно зловеще, но Джереми, наверное, решил, что меня это возбуждает, и я кивнула, соглашаясь.

— Я хочу испить нектар из чаши твоей потаенной страсти… — простонал он.

На мгновение мне в голову закралось подозрение, что он имеет в виду оральный секс. Метафоры Джереми были несколько странными, но на всякий случай я вновь кивнула.

— Хочу устроить ночь любви и страсти, — бормотал Джереми. — Настоящую вакханалию, которая навсегда останется в нашей памяти. И у тебя здесь, в родном Бриндлшеме, и у меня, в холоде нескончаемой варшавской зимы.

— О, Джереми! — пролепетала я, растроганная до глубины души.

— Позволь мне овладеть тобой, Элисон. Позволь увлечь в сад внеземных наслаждений, чтобы посреди райских кущ вкусить твоего запретного яблочка.

А ведь я никогда не подозревала, какая тонкая, поэтическая натура скрывалась за безупречным обликом Джереми. Я таяла, словно церковная свечка. И стыдно признаться, но я начинала ощущать себя героиней разнузданного романа, который Эмма прятала под кроватью. Груди мои пылали огнем, а лоно стало мокрее свежевымытой медузы.

— Послушай, Джереми, — робко промолвила я, когда он метко швырнул мои пурпурные трусики на вешалку и они повисли на крючке, — может, все-таки в спальню переберемся? — Я панически боялась, что откроется дверь и войдут Эмма с доктором Мартином. Или еще кто-нибудь.

— С тобой, принцесса, я готов хоть на край света пойти, — мгновенно откликнулся Джереми. С этими словами он подхватил меня на руки и легко, словно пушинку (хороша пушинка, фунтов сто пятьдесят!), перенес в спальню и опустил на кровать, где мы еще недавно предавались любви с Дэвидом Уитвортом.

Поразительно, но сознание того, что мы с Джереми развратничаем на той же самой простыне, которую я так и не сменила после поспешного бегства Дэвида, лишь увеличивало мое наслаждение.

Глава 16

Говорят, лучший секс тот, о котором впоследствии можно вспоминать со смехом. Так вот, не успел Джереми улечься на мою кровать, как с диким воплем спрыгнул с нее.

— Аа-пчхи! — Он чихнул так оглушительно, что тут же принялся проверять, не потерял ли контактные линзы. — Аа-пчхи-ыы! Аа-пчхи-чхоу!

Прислонившись спиной к стене, он начал судорожно тереть глаза.

— Что случилось? — испуганно вскричала я, прижимая к груди пуховое одеяло.

— Эли, у тебя в доме кошка, да? — чуть не плача, спросил Джереми.

— Да, — ответила я. — Вернее, кот. Пушистик. Надеюсь, ты не страдаешь аллергией на кошачью шерсть?

— Еще как страдаю, — выдавил Джереми. — От одного волоска у меня потом все тело сыпью покрывается.

— Господи! — Я в ужасе всплеснула руками.

— Наверное, чертов кот на твоей кровати валялся, — предположил Джереми, глядя на одеяло с таким страхом, будто оно кишело клопами.

— Увы, да, — призналась я. — Это его любимое место. Но если хочешь, я могу вытрясти одеяло.

— Нет, Эли, боюсь, это не поможет, — горестно сказал Джереми. — Ночью у меня отекает горло, и я начинаю задыхаться. Мне и сейчас уже воздуха не хватает.

— Боже мой! — Я всплеснула руками. — Ты задыхаешься! Что же делать?

Джереми распахнул окно и, свесившись за подоконник, принялся беспомощно ловить ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба.

— К сожалению, ко мне сейчас нельзя, — промолвил Джереми, чуть отдышавшись. — Мама этого не одобрит, хотя мне уже двадцать шесть с половиной.

Я поплотнее прикрылась одеялом. В распахнутое окно задувал ветерок, а я быстро замерзала. Везло мне как утопленнице: только объявился мужчина моей мечты, и тут же выяснилось, что у него аллергия на лучшего друга человека.

Я попыталась закинуть удочку.

— Кот сейчас в другой комнате, — сказала я. — Может, привыкнешь?

— Привыкну? — Джереми горько усмехнулся и снова чихнул. — Нет, Эли, сначала я копыта откину. Извини, мне придется уйти.

— Но ведь в гостиной тебе было хорошо, — нашлась я, не желая упускать такую добычу.

— В горле уже и там першило, — ответил Джереми. — Послушай, а есть в вашей квартире помещение, куда не заходит это чертово отродье?

— Он ванную не любит, — припомнила я. — С тех пор как Эмма его из душа окатила.

— Нет, в ванной опасно, — рассудил Джереми. — Можно поскользнуться на кафеле и голову разбить.

— Да? — переспросила я, глубоко разочарованная. Я всегда мечтала попробовать заняться этим стоя под душем. И вдруг меня осенило. — Мы можем в спальню Эммы перейти! К себе она Пушистика не пускает.

Джереми оживился:

— Прекрасно. Идем к Эмме!

— Но… — замялась я. — А вдруг она вернется?

— Ну и Бог с ней, — отмахнулся Джереми. — Поспит разок в твоей комнате. Мы можем ей записку оставить. Ничто и никто не помешает мне овладеть тобой, — торжественно провозгласил он. — Огонь такой страсти не погасить!

— О, Джереми! — только и выдавила я, смахивая слезинку.

Рискуя погибнуть от удушья, он снова поднял меня на руки и понес из спальни. Я была настолько взволнована и возбуждена, что даже не почувствовала боли, когда Джереми стукнул меня головой о дверной косяк.

Затем я потратила уйму времени в поисках шариковой ручки. Паста в трех ручках, торчавших из стакана на подоконнике, безнадежно засохла. Тогда я остановила выбор на карандаше для бровей, но впопыхах сломала его пополам. В конце концов мне все-таки удалось накарябать: «Мы у тебя. Спи в моей комнате».

Наконец торжественный миг настал. Мне впервые предстояло предаться любви не с Дэвидом. И вдруг я не на шутку испугалась. Джереми еще не видел моего шрама! А что, если он испугается? Может, лучше не рисковать, подумала я, закутываясь в одеяло. До тех пор хотя бы, пока я не наскребу денег на бутылочку «Свелте» от Кристиана Диора. А Джереми пока попрошу потерпеть. Пусть распалится посильнее. Однако беда была в том, что терпеть пришлось бы и мне, а я уже сама лезла на стенку от распирающего желания.

Была не была, решила я, где наша не пропадала? И, перекатившись через Джереми, потянулась к ночнику, намереваясь выключить свет. Однако, пытаясь нащупать выключатель, я ухитрилась сбросить со столика керамический ночник. Он свалился на пол и разбился вдребезги. Прелестнейшая антикварная вещица, в которой Эмма души не чаяла. И, насколько я помнила, дорогущая.

— Блин! — Я соскочила на пол, чтобы убрать осколки.

— Да пес с ним! — прогромыхал Джереми, затаскивая меня в постель. — Мы ей другую лампу купим.

— Другой такой нет, — уныло сказала я. — Это было уникальное произведение искусства.

— А я что, не уникальный? — взвился Джереми. — Другого меня ты тоже днем с огнем не сыщешь.

Мне пришлось утешиться тем, что мы все-таки очутились в темноте.

— А это что такое? — спросил Джереми, нащупав мой шрам.

— В канун Рождества мне удалили аппендикс, — призналась я. — Скверно заштопали, да?

— А по-моему, замечательно, — прошептал Джереми, покрывая шрам поцелуями.

— Не шути так, — сказала я, натягивая одеяло до самого подбородка.

— Нет, правда, — упорствовал Джереми. — У тебя просто прекрасный шрам. Как и вся ты. Обожаю твое тело. Ты — само совершенство.

— Эх, твоими устами бы да мед пить! — со вздохом прошептала я.

— Это правда, — сказал Джереми, лобызая мой животик. — Шрам, между прочим, доказывает, что тебе пришлось немало перенести. Мелочи, знаешь ли, о многом говорят. Например, паутинки в углах твоих глаз свидетельствуют о том, что в жизни ты много смеялась.

Мои ладони машинально взлетели к глазам. Черт, уже морщинки? А ведь мне только двадцать шесть! Придется срочно купить гель от морщин.

— Физическое совершенство выдает отсутствие страстей, которые только и красят человека.

— Ты и правда так думаешь? — спросила я, недоумевая, почему в таком случае женщины вечно стремятся к этому совершенству.

— Да, — ответил Джереми.

Глава 17

Однако, проснувшись поутру, я обнаружила, что рядом со мной никого нет. По большому счету это меня не слишком удивило. Могла ли я вообще доверять мужчинам после предательства Дэвида? Значит, треп про красоту шрамов и никчемность физического совершенства был для Джереми лишь предлогом, чтобы соблазнить меня. А я, дура, уши развесила. Что ж, поделом мне. Я собралась было протянуть руку к аппарату, чтобы набрать номер телефона доверия и спросить, как дальше жить женщине, обманутой дважды всего за какую-то неделю, когда дверь распахнулась. В проеме стоял Джереми. Он приволок на подносе приготовленный для меня завтрак. И не только завтрак! В бутылке из-под минеральной воды перье красовалась изумительная алая роза! Пусть даже и пластмассовая, как заметила я с опозданием. Изобретательный Джереми вытащил ее из искусственного букета, который мы с Эммой держали на подоконнике в ванной.

— Доброе утро, спящая красавица! — провозгласил он. — Надеюсь, это твои кукурузные хлопья?

— Джереми, ты здесь! — воскликнула я, чувствуя себя последней идиоткой.

— А где же мне еще быть? — изумился он.

— Да, верно, — смущенно промямлила я. И тут же внутренний голос велел мне держать себя в руках и не ронять собственного достоинства. — Я думала, ты собирался сегодня побыть с родителями, — неловко объяснила я. — У тебя ведь всего месяц отпуска остался.

— Откровенно говоря, я подумывал совсем о другом, — сказал Джереми. — Мы слишком давно с тобой не виделись, и я мечтаю лишь о том, как бы побыстрее наверстать упущенное.

Он поставил поднос на пол, потом запустил обе руки под одеяло и принялся поглаживать мои бедра. Я поежилась от удовольствия и смущения. Ночью было темно, и мы оба были слишком возбуждены. Что, если сейчас мой цел л юлит повергнет его в ужас?

Тем временем Джереми сбросил туфли и проскользнул под одеяло.

— Ну что? — игриво спросил он. — Ты разве не собираешься помочь мне раздеться?

Однако исполнить желание Джереми мне так и не удалось. Не успела я расстегнуть пряжку его ремня, как наше одиночество грубо нарушили. Судя по всему, Эмма от входной двери прямиком направилась в свою спальню, а на мою записку внимания не обратила. Что ж, не мудрено, ведь она дома не ночевала.

Только наполовину стащив платье, она заметила, что находится в спальне не одна.

— Эли! — воскликнула моя подруга. — Что ты здесь делаешь?

— Мне пришлось воспользоваться твоей спальней, — уклончиво ответила я.

— Понятно, — сказала она, кивая. — Но теперь, пожалуйста, шуруй отсюда. Я всю ночь глаз не смыкала. До половины третьего дожидалась в приемном покое, пока Эшли освободится. Это его зовут Эшли, — пояснила она. — Доктор Эшли Мартин. Чудесное имечко, да? Полный отпад. Ему пришлось наложить сотню швов какому-то болвану, которого порезали в пьяной драке. Какого черта, спрашивается? Пусть бы истек кровью как свинья! Славный был бы урок всем смутьянам, задирам и пьяницам. Зато потом Эшли с лихвой вознаградил меня за терпение: повел в кафе при больнице. Оно всю ночь открыто, чтобы врачи могли в любое время надраться. По окончании своей смены, конечно.

Похоже, Эмма не замечала отдельные части тела Джереми, которые торчали из-под одеяла.

— В общем, старушка, мы с ним назюзюкались, — призналась она, поворачиваясь ко мне спиной и расстегивая лифчик. — А потом он провел меня в свой кабинет и остаток ночи втолковывал мне такие вещи про женскую анатомию, о которых я даже не подозревала. Я просто обалдела!

— Эмма! — пропищала я. — Не разоблачайся дальше!

— В каком смысле? — возмущенно спросила она. — Я же просто рассказываю, чем мы занимались с Эшли. Заметь, я даже не возмущаюсь, что ты устроилась в моей комнате.

— Эмма, я не то имею в виду, — медленно, тщательно подбирая слова, выговорила я. — Не снимай трусы! И надень халат. Поверь, мне не терпится услышать про твои похождения, но я хочу тебе кое-что напомнить. Ты не забыла, что домой я поехала не одна? Что мой старый друг предложил меня подбросить?

— Ах да, конечно, — закивала Эмма, непристойно ухмыляясь. — Совсем из головы вылетело. Ну так что, Эли Хар-рис, куда он тебя завез на своем «рено»? Я вас видела из окна. Кстати, он сам выбрал такую нелепую машину? Или он какой-нибудь коммивояжер? — Она состроила гримасу. — Одевается он, между прочим, как павлин.

В эту минуту Джереми осторожно высунул голову из-под одеяла и промямлил:

— Здравствуйте.

Эмма истошно завизжала и прижала к груди ночную рубашку.

— С тобой мужчина!

— Именно это я и пыталась тебе втолковать, — терпеливо сказала я. — Между прочим, я оставила тебе записку на кухонном столе.

— Ты бы еще в почтовом ящике ее оставила! — фыркнула Эмма. — Как, по-твоему, я могла ее найти?

— Как правило, по возвращении домой ты первым делом заходишь на кухню, — напомнила я.

— Да, но сегодня у меня уже глаза слипались. Господи, стыд какой! — Она набросила на плечи халат. — А почему ты привела его именно сюда? У тебя извращение, что ли, такое — трахаться в чужих постелях?

Я сделала страшные глаза, в то время как Джереми, лежа под одеялом, лихорадочно натягивал носки. А в тот миг, когда Эмма, выбранив меня за перепачканные простыни, наконец заметила исчезновение своего драгоценного ночника. Джереми выбрался из-под одеяла и встал.

— Мне пора идти, Эли, — сказал он и, стараясь не смотреть на полуголую Эмму, прошмыгнул в прихожую. Вскоре оттуда послышался возглас: — Эли, я тебе позвоню!

Хлопнула входная дверь. И вот тогда Эмма воззрилась на меня с недоумением.

— Что это с ним? — С невинным видом осведомилась она. — Почему он сбежал?

— Наверное, твой прием не показался ему достаточно гостеприимным, — огрызнулась я, затем добавила: — Послушай, Эмма, ты, конечно, извини, что я воспользовалась твоей постелью без спроса, но теперь мы квиты. Помнишь, как ты вернулась домой пьяная в стельку и надула в постель? Тогда ты поступила примерно так же. А нам пришлось спать у тебя, потому что у Джереми жуткая аллергия на кошачью шерсть, а Пушистик опять валялся на моей кровати. Но ты тоже хороша! Неужели, увидев, чем мы занимаемся, не могла отлучиться на полчасика?

— Это не мои проблемы, — отрезала она.

— Эмма! — Я налетела на нее как разъяренная львица. — Ты ведь его спугнула, стерва этакая! Что ты трепала про его машину и про павлина?

— Я пошутила. Не волнуйся, он обещал позвонить тебе.

И тут мне показалось, что на меня обрушился потолок.

— Господи милосердный! — взвыла я. — Он ведь не знает моего номера!

— Как?! — воскликнула Эмма. — Боже, до чего же ты безмозглая!

Мы кинулись к окну. Эмма, опередив меня, закричала что было мочи:

— Эй, вы, я не хотела вас обидеть! Я просто приревновала. У вас обалденная машина, а у моих мужиков даже мотоцикла нет! И за ночник я не сержусь!

Но Джереми то ли не слышал, то ли делал вид, что не слышит ее воплей. Через мгновение желтый «рено» скрылся за углом и пропал из моей жизни. Я была безутешна.

— Как ты могла? — только и спросила я, осуждающе глядя на бывшую лучшую подругу.

— Ничего страшного, — бойко прощебетала Эмма. — Он вернется, вот увидишь. Дом он твой теперь знает.

— Но ведь… — Я замялась. — Он без приглашения не сможет прийти! Это же неприлично.

— Сможет, если захочет, — отрезала Эмма.

— А вдруг не захочет? — простонала я. — Почему он номер моего телефона не попросил? О, Эмма, как ты могла быть такой бессердечной?

— Если он такой обидчивый, то ты мне еще потом спасибо скажешь, — рассудила Эмма, придирчиво осмотрев постель. Затем опустилась на четвереньки и принялась собирать осколки ночника.

— Это просто бессовестно с твоей стороны! — взвыла я и снова плюхнулась на ее кровать, обливаясь горючими слезами.

— Да брось ты, Эли, — уговаривала меня подруга. — Когда вернется домой, он и не вспомнит про мои шуточки. Филип Оллард два года за мной бегал, хотя я и обзывала его Локатором за торчащие уши.

— Тебе тогда было всего двенадцать, — возразила я. — А Оллард покончил жизнь самоубийством.

— Да, и, разумеется, из-за меня! — вскинулась Эмма. — Послушай, Эли, имей же совесть. Считай, что ты только разожгла его любопытство. В конце концов, не сможет ведь он тебя бросить, так и не узнав, чего лишится?

— Он уже узнал, — со вздохом призналась я.

Эмма оторопела.

— Как, ты ему… дала!

Я молча кивнула.

— Черт побери, Эли, ну и дела! С первого раза?

— Он мой старый друг.

Эмма прищурилась.

— Постой-ка, Эли, — спросила она. — Не тот ли это Джереми, о котором мы вчера болтали? В ресторане?

— Тот самый, — ответила я. — Джереми Бакстер.

И вдруг Эмма разразилась смехом.

— Вы ведь дразнили его Прыщавым! — напомнила она, давясь от хохота.

— Ну и что? — с вызовом спросила я. — Сама видишь, сейчас прыщей нет. Да и вообще, Эмма, я просто не понимаю, о чем ты говоришь. Ты все погубила. Разрушила мое счастье. Возможно, я никогда больше его не увижу.

Эмма вздохнула с притворным сочувствием.

— Кто знает, может, это и к лучшему, — сказала она.

— Как бы то ни было, — заявила я, вылезая из постели и облачаясь в халат, — пойду приму ванну.

Запершись в ванной, я едва успела погрузиться в теплую воду с душистой пеной, как зазвонил телефон. Вдруг случилось невозможное и звонят мне? Торопясь выскочить, я поскользнулась и пребольно подвернула лодыжку.

— Приветик! Как дела? — услышала я кокетливый голос Эммы из гостиной.

Проклятие, не могла я сразу сообразить, что звонят ей! Волоча ногу словно подстреленная птица, я уже вернулась в ванную, когда услышала оклик Эммы:

— Эли, тебя мужчина просит!

С колотящимся сердцем я рванулась к телефону. Все-таки Джереми сумел узнать мой номер! Ну да, должно быть, догадался заглянуть в справочник.

— Алло! — выкрикнула я, запыхавшись.

— Привет, дочурка, — услышала я голос папы. Звучал он несколько удивленно. — Мама попросила меня позвонить тебе. Ты не забыла, что сегодня воскресенье и мы ждем тебя к обеду?

— Что? — возмутилась я. — Разве я обещала прийти? — Конечно, я прекрасно помнила, что обещала, но настроение было настолько гнусным, что мне хотелось повредничать.

— Разумеется, обещала, — сказал папа. — Так по крайней мере твоя мать говорит, а она, сама знаешь, никогда не ошибается. Кстати, и бабушка приедет. Хочешь, я за тобой заеду после того, как привезу ее? Тогда у тебя будет лишний час, чтобы собраться.

Сердце мое оборвалось. День, который начинался столь многообещающе, был безнадежно загублен. Воскресный обед с бабусей! Только этого мне не хватало.

— Хорошо, папа, через час я буду готова, — покорно сказала я.

Ладно, так хоть мне не придется весь день торчать дома и тупо пялиться на телефон в ожидании, пока он зазвонит. Однако к тому времени, когда я закончила разговор с папой, Эмма уже забралась в мою ванну.

— Я думала, ты будешь полчаса трепаться, и не хотела, чтобы вода остыла, — сказала она поливая волосы моим кондиционером. — Надеюсь, Эли, ты не против? Между прочим, Эшли меня в ресторан пригласил. Он сегодня не работает.

Вот так всегда. Поразительно, насколько призрачная граница отделяет порой понятие закадычной подруги от люто ненавидимой соперницы.

— А у меня сегодня праздничный обед с бабушкой, — горестно поведала я.

— Ничего, держи хвост морковкой, — попыталась подбодрить меня Эмма. — Еще чуть-чуть потерпи, и она упомянет тебя в завещании.

— Слабое утешение, — со вздохом сказала я. — Насколько мне известно, все свое состояние она завещала нашей семейной псине Бандиту.

Глава 18

Бандит чинно восседал на переднем сиденье отцовской машины. Пушистик, разглядев его из окна моей спальни, выразил свое негодование громким мяуканьем. На заднем же сиденье расположилась бабушка, натянувшая на себя очередное безумное одеяние в стиле Барбары Картленд.

— Не смогла устоять перед этой прелестью, — прошамкала бабушка, любовно оглаживая расшитый бисером корсаж. — Розовое мне очень к лицу! И я спросила себя: а в чем дело? Дурацкий пастушок, которого подарил мне твой отец, давно меня бесил. Я его загнала, а на вырученные средства приобрела себе это чудо!

— Какой еще пастушок? — шепотом спросила я оша.

— Старинная статуэтка, — печально ответил он. — Уникальное произведение искусства. Мейсенский фарфор.

— А на оставшиеся деньги, — продолжила бабушка, — я еще подарок любимому ребеночку купила.

«Это кому, интересно? — подумала я. — Джейн, Джо или мне?» Увы, оказалось, что вредная старушенция имела в виду Бандита.

— Он очень подходит к его шерсти, не так ли? — спросила меня бабуся.

Бандит позволил мне полюбоваться новым ошейником, а в награду лизнул меня в щеку, уничтожив половину слоя безумно дорогой тональной пудры.

На серебряном медальоне выгравировали его имя. А серебро было от Тиффани. Я быстро подсчитала, что ошейник чертовой дворняги стоил, должно быть, больше моего обручального кольца.

— Да, бабушка, очень красиво, — сказала я с мученической улыбкой. — И очень ему идет. — А сама подумала, что папа, наверное, уже вынашивал замысел заложить драгоценный ошейник, как только бабушка вернется в дом для престарелых. Всегда ведь можно сказать, что во время прогулки ошейник незаметно соскользнул с маленькой головки Бандита.

Воскресный обед изначально был обречен стать для меня пыткой. По мере продолжения бабушкиных дифирамбов новому платью и ошейнику мамина натянутая улыбка все больше превращалась в гримасу плохо сдерживаемого бешенства. Джо дулась на предков, отказавших ссудить ей деньги на покупку нового мопеда. Джейн пребывала в паническом ужасе из-за надвигающихся экзаменов.

Только Бандит оставался беззаботен и весел. Примостившись у бабушкиных ног, он время от времени высовывал из-под стола нос и взирал на нас с укоризной. Мол, голодает животное, а на него — ноль внимания. Хотя бабушка то и дело угощала его самыми лакомыми кусочками. Из ее рук Бандит готов был слопать все, что угодно, даже брюссельскую капусту. Подхалим несчастный!

— Бабушка, — вдруг как бы ненароком ввернула Джо, — не одолжишь мне немного деньжат на мопед?

— А? Что ты говоришь, деточка?

В нужные минуты наша бабушка становилась туга на ухо. Я уже давно раскусила ее игру. Сейчас старая тетеря добивалась, чтобы Джо повторила свою просьбу. Она прекрасно понимала, что это выведет нашу маму из себя.

— Я попросила у тебя денег на мопед, бабушка, — покорно повторила Джо.

— Что ты несешь, Джо?! — взвилась мама. — Ты прекрасно знаешь, как относятся к мопедам твои родители.

— А я, между прочим, не у вас прошу! — запальчиво воскликнула Джо. — Я к своей бабушке обращаюсь.

— Нечего приставать к бабушке. У нее лишних денег нет, сама знаешь. Она на одну пенсию живет.

— Что? — вступила в перепалку бабушка. — Ты о ком говоришь? Я, может, и старая перечница, но порох в пороховницах еще остался. И у меня есть куча ненужного барахла, за которое можно выручить приличные деньжата. Какой мопед тебе хочется, детка?

Джо торжествующе улыбнулась:

— Маленький, бабушка. Для начала. Мне всего пятисот фунтов недостает.

— Это нечестно! — вмешалась Джейн. — Мне тоже нужны были пятьсот фунтов, чтобы экзамены пересдать, но только я ни у кого допроситься не могла!

— Хватит вам о деньгах болтать, — отважно бросился в бой папа. — Сегодня воскресенье. Святой день. И разговоры о презренном металле сегодня неуместны.

— О чем это он? — громко осведомилась бабушка у нашей мамы. — Святой день? Он что, фанатик? Я всегда тебе говорила, что нужно было за другого замуж выходить. Как его звали, запамятовала…

Мама покраснела, а на виске папы вздулась и начала пульсировать жилка.

— Марвин Шиншенкер, — с готовностью напомнила Джо. — Он в Америке живет.

— Точно, в Америке, — обрадовалась бабушка. — Я всегда чувствовала, что он далеко пойдет. И ты бы тогда не торчала в этой дыре. А мне не пришлось бы беспокоиться, где достать денег для своей внученьки.

— Стань я женой Марвина Шиншенкера, — с усмешкой заметила моя мама, — и тебе не видать бы внучек как своих ушей. Он был голубее июльского неба над Мальоркой.

Джейн и папа покатились от смеха.

Но бабушку, похоже, мамино замечание ничуть не задело.

— Мне он голубым вовсе не показался, — сварливо сказала она.

— Мама, разве ты его видела? — В голосе мамы прозвучало нескрываемое удивление.

— Должен ведь был кто-то утешить беднягу после того, как ты его отвергла, — пояснила бабушка. — Он всласть выплакался у меня на плече.

В это мгновение затрезвонил телефон. Видели бы вы нас! Джо, Джейн и я наперегонки кинулись к аппарату, как свора гончих псов, наконец завидевших долгожданную лисицу.

Приз достался Джо, проявившей рекордную резвость. Эх, молодо-зелено!

— Алло! — выкрикнула она, чуть запыхавшись. В следующую секунду ее лицо омрачила туча. — Тебя, Эли! — пролепетала она, с недоумением глядя на меня. — Мужчина!

Я протянула дрожащую руку к трубке. Кто бы это мог быть? Дэвид? Марвин из больницы с просьбой заехать за ним, калекой?

— Алло? — проскрипел голос в трубке.

Увлекшись размышлениями, я чуть не забыла, что невидимый собеседник ждет ответа.

— Алло! — отозвалась я. — Кто это?

— Эли, ты уже меня не узнаешь? Черт, мы ведь совсем недавно из постели выбрались!

— Джереми!

Похоже, он позвонил, даже не успев проглотить угощения с маминого стола.

— Джереми, я не ожидала тебя так скоро услышать. Как ты меня разыскал?

— Для этого не нужно быть Шерлоком Холмсом, Эли. Хотя, признаться, я вовсе не был уверен, что застану тебя здесь. Но я рассчитывал узнать номер твоего телефона от миссис Харрис. Ты ведь мне его не дала. Не хотела, наверное, чтобы я тебе названивал каждую минуту.

— Нет, что ты! — возмутилась я. Меня так и подмывало признаться, что ни о чем другом я после его ухода и не думала, но я не смела, ибо все домочадцы, включая бабушку, жадно ловили каждое мое слово. — Я очень рада, что ты позвонил. Я… и сама хотела тебя разыскать.

— Отлично. Видишь ли, Эли, я уже успел по тебе соскучиться. Все время о тебе думал. — В его голосе зазвучали елейные нотки. — Даже за обедом. Всякий раз, когда я подносил к губам бокал вина, мои пальцы источали дивный аромат твоего тела.

Я невольно поежилась. Он же продолжил:

— Даже когда мама подала на стол свой фирменный малиновый мусс, мои мысли то и дело перескакивали с него на тебя. Я мечтал о твоем очаровательном животике, о том, как поцелую твои прелестные грудки. Весь день ты не выходишь у меня из головы, и даже сейчас, разговаривая с тобой, я уже возбужден до предела.

— Джереми… — пролепетала я, заливаясь краской. — Я ведь в родительском доме.

За столом воцарилась могильная тишина. Мои родственники дружно, как по команде, вытянули шеи, чтобы не пропустить ни слова.

— Да, я знаю. Извини, Эли. Я не должен так говорить. Но, поверь, мне безумно трудно сдерживаться. Я никогда еще не встречал такую удивительную девушку, как ты, Эли Харрис. Ты затронула во мне какие-то скрытые струнки, о существовании которых я даже не подозревал. Стоит мне только представить твое прелестное тело, как мой дружок твердеет, как Гибралтарская скала.

— Да? — тупо переспросила я, прижимая ладонь к пылающей щеке. Это уже переходило допустимые пределы.

— Не мучай меня, Эли! — взмолился Джереми. — Скажи, мы с тобой сегодня встретимся?

— Да, — не долго думая ответила я.

— Может, поужинаем где-нибудь? — предложил Джереми. — Большая часть моего обеда досталась собаке. Я все время думал о тебе, и мне кусок в горло не шел.

— А куда пойдем? — спросила я. — Мы же не в Лондоне.

— Понимаю, — ответил Джереми. — Как насчет «Аспидистры»? Говорят, там уютно.

— Это верно, — согласилась я. — Особенно если ты Рокфеллер. Там чудовищно дорого! Не знаю, право…

— Пусть деньги тебя не беспокоят, — успокоил меня Джереми. — Или ты забыла, что я отвечаю за компьютерные сети во всей Восточной Европе? И еще, Эли, мы больше не будем платить каждый за себя. После той волшебной ночи, которую ты мне подарила, я должен угощать тебя ужином до конца дней своих.

— Правда? — спросила я. Сердце мое бешено забилось.

— Правда, Эдисон. Ты извивалась подо мной, как змея. Буйствовала, как тигрица, которую несколько недель не кормили.

— Тогда уж несколько лет, — поправила я, вспоминая свои встречи с Дэвидом.

— Хорошо, — сказал Джереми. — Значит, в половине девятого я за тобой заеду. Договорились?

Я ответила согласием и, ступая по облакам, вплыла в столовую.

— Кто это был? — хором осведомились мои сестрицы.

— Сегодня я ужинаю с Джереми, — важно заявила я.

— С Джереми? — переспросила Джо. — С тем самым! С Прыщавым Бакстером?

— Да. Но, как ты сама могла убедиться, прыщей у него больше нет.

А вот мама расцвела.

— Какой приятный сюрприз! — воскликнула она. — Он очень славный молодой человек. Желаю тебе удачи, доченька!

— Только пусть не облажается, как в прошлый раз! — громко заявила моя неуемная бабуся. — А то ходит вечно как монахиня!

Когда я примчалась домой, то застала там Эмму. Обед с Эшли был самым бессовестным образом испорчен. Какие-то болваны угодили в аварию, и Эшли прямо из-за стола вызвали в операционную.

— Ты уж извини меня за сегодняшнее утро, — сказала Эмма подавленно.

— Так и быть, прощаю! — великодушно ответила я. — Тем более что он позвонил.

— Позвонил? — удивленно переспросила Эмма. — Куда?

— Моим родителям. А вечером он ведет меня в «Аспиди-стру».

Глаза Эммы полезли на лоб.

— Вот это да! Тогда тебе нужно привести себя в порядок. Ты выглядишь так, будто всю ночь на гвоздях проспала.

— Неужели? — встревожилась я. И тут же мечтательно вздохнула: — Представляешь, он мне уже ласкательные прозвища дает. Зайчонком называет. Рыбочкой.

— Рыбочкой! — Эмма прыснула, но тут же нахмурилась. — Ладно, лишь бы он не забыл, как тебя на самом деле зовут. До вашей поездки на Антигуа по крайней мере.

Господи, я же совсем забыла о своем призе!

Глава 19

— Джереми, я хочу, чтобы ты поехал со мной на Антигуа! — выпалила я.

Глаза Джереми превратились в блюдца.

— Антигуа? — переспросил он. — Ты имеешь в виду остров Антигуа? В Вест-Индии?

— Ну да. Я выиграла двухнедельную поездку на двоих. По системе «все включено». Я должна была лететь туда еще в четверг утром, но мой спутник отказался.

— Отказался? — недоверчиво спросил Джереми. — От полностью оплаченной двухнедельной поездки на Антигуа? Да у него наверняка не все дома.

— У него были на то причины, — пояснила я, не желая, впрочем, вдаваться в подробности. — Так хотел бы ты составить мне компанию?

— Хотел бы я?! — воскликнул Джереми. — Да я был бы просто на седьмом небе от счастья! Господи, ушам своим не верю. Но почему ты не хочешь взять с собой Эмму? Ведь вы с ней закадычные подружки.

— Это так, — согласилась я. — Но, по условиям конкурса, ехать я должна вдвоем с мужчиной. И есть тут еще одна закавыка. — Я искоса посмотрела на него, потом решилась: — Если ты и правда хочешь со мной поехать, то сначала должен выполнить одну мою просьбу.

— Я готов! — ни на мгновение не задумываясь, провозгласил Джереми и поудобнее устроился в кресле. Ужин в «Аспидистре» был отменный (Джереми расплатился по своей кредитной карточке), и теперь мы сидели в моей гостиной и болтали о том о сем.

— Ты должен сфотографироваться вместе со мной, — сказала я. — Для журнала «Совершенная женщина», который и проводил этот конкурс.

— Только и всего? — Джереми рассмеялся. — С превеликим удовольствием. Я всегда мечтал попозировать профессиональному фотографу. Одно время даже подумывал о карьере фотомодели.

— Боюсь, это не все, — со вздохом добавила я. — Самое трудное будет впереди. — Пересев на подлокотник кресла Джереми, я принялась поигрывать завитком его волос, словно надеясь, что от этого он станет сговорчивее. — Дело в том, Джереми, что тебе предстоит прикинуться моим женихом.

Ну вот, птичка из гнезда выпорхнула. Теперь остается лишь гадать, пошлет он меня к черту сразу или чуть погодя.

— Твоим женихом? — задумчиво переспросил Джереми. Лицо его заметно побледнело. — Элисон, но ведь мы всего пару дней знакомы. Я имею в виду — по-настоящему знакомы. Детство не в счет.

— Да, Джереми, я понимаю, — упавшим голосом промолвила я. — Но ведь я прошу, чтобы ты только притворился, понимаешь? Сыграл роль моего жениха. Причем до поездки. Дело в том, что конкурс, который я выиграла, был объявлен для самой романтической пары Великобритании. И случилось это еще до размолвки с Дэвидом. Если дамочки из журнала пронюхают, что мы с Дэвидом расстались, то плакала наша поездка.

— Но ведь я не Дэвид, Эли, — с недоумением произнес Джереми. — Может, они не согласятся, чтобы я его заменил.

— Им совершенно ни к чему знать, что ты не Дэвид, — терпеливо пояснила я. — В том-то и весь фокус. Дэвида они никогда в глаза не видели. Поэтому мне нужно лишь найти подходящего парня, который согласился бы сфотографироваться вместе со мной, — ляпнула я и тут же шлепнула себя ладонью по губам. — Ой, блин, я вовсе не то хотела сказать. Конечно же, мне нужен именно ты. Да и потом, разве не прельщает тебя полностью оплаченный двухнедельный отдых на Антильских островах?

Джереми вздохнул:

— Сама понимаешь, пожариться две недели на солнце перед отъездом в холодную Варшаву — это просто сказка.

— Вот видишь, — приободрилась я. — А от тебя и требуется-то сущая безделица.

— Значит, ты хочешь, Эли, чтобы я только прикинулся твоим женихом, — повторил Джереми. — А вдруг моя мама об этом проведает? Что тогда?

— Она не узнает, — легкомысленно заверила я. — Не станет же она читать «Совершенную женщину»! — Говоря это, я прекрасно отдавала себе отчет, что мать Джереми относилась именно к той категории женщин, которые с колоссальным удовольствием читают этот журнал, особенно разделы садоводства и психологии семейных отношений.

— Что ж, тогда я согласен, — сказал Джереми, шутливо воздевая руки в знак поражения. — Господи, да ради двух недель на Антигуа в твоем обществе я готов наврать с три короба где угодно. Хоть на Страшном суде.

— Так ты решился?! — радостно воскликнула я.

— Да. Поехали к твоему фотографу. Кстати, у тебя есть что-нибудь про то место, куда мы поедем? Путеводитель или что-нибудь в этом роде?

— Ну конечно!

Я метнулась к корзинке для бумаг и извлекла из нее брошюру про «Санта-Бониту», которую выбросила после позорного бегства Дэвида. Затем, устроившись в кресле с Джереми, начала с гордостью демонстрировать ему дивные красоты Антигуа. Прелестные тростниковые хижины, выстроившиеся на белоснежном песке прямо на берегу. Невероятную голубизну Карибского моря. Бассейн с водопадом. Круглосуточно открытые бары. Столы, ломящиеся от морских деликатесов.

— Вот это да! — простонал Джереми. — Да ради этого я готов прикинуться не только твоим женихом, но даже мужем! Господи, Эли, как я мечтал покататься на водных лыжах! В Варшаве для этого возможностей не много, сама понимаешь.

Я сочувственно чмокнула его в ухо, а потом начала покусывать его мочку.

— М-м-м! — Джереми схватил меня за руку и приложил ладонь к ширинке своих брюк, под которой сформировался внушительный бугор. — Я просто умираю от нетерпения! — сказал он. — Сначала я должен поиметь тебя в тростниковой хижине, потом на белоснежном песке, затем в Карибском море, в бассейне и, наконец, прямо на столе с деликатесами. Если, конечно, силенок хватит.

— Погоди, я должна прежде Аманде позвонить! — со смехом взмолилась я, отбиваясь от Джереми, который уже собрался тащить меня в постель. (Пушистика я предусмотрительно выставила из спальни и сменила простыни и покрывала.)

— Позже позвонишь, — отрезал он. — А теперь — то, что ждать не может.

Лишь на следующее утро я снова увидела, как выглядит дверь моей спальни снаружи.

Глава 20

— Наконец-то! — воскликнула Аманда, когда я позвонила ей следующим утром, едва успев продрать глаза. — Элисон Харрис, я вам, между прочим, обзвонилась! Дело в том, что сегодня последний срок сдачи номера. Я просто извелась, не зная, как до вас добраться.

— Зато у меня хорошие новости, — сообщила я. — Дэвид наконец выздоровел и готов в любое время приехать на съемку. Хоть сейчас, если вам удобно.

— Сейчас? — задумчиво переспросила Аманда.

Я услышала, как шуршат странички ежедневника.

— Что ж, это меня устраивает. Вы успеете приехать в Лондон к одиннадцати?

— Да, — ответила я. — А куда?

Аманда продиктовала мне адрес, и в одиннадцать часов мы с Джереми уже стояли на пороге фотостудии в самом центре Лондона. Мне, правда, пришлось взять отгул, наврав Джулии про нагноившийся шрам на животе.

Наверху, в запыленной мансарде, мы застали Аманду, которая рылась в огромной куче совершенно шикарных шмоток, подбирая подходящие одеяния для самой романтической пары Великобритании. Аманда оказалась совершенно не такой, как я ожидала. Вместо ярко накрашенной светской львицы в колготках с лайкрой я увидела вполне провинциальную матрону в вязаном джемпере и юбке до колен. Увидев нас, она расплылась в улыбке, показав щербатый рот.

— Элисон, как я счастлива! — проворковала она. — А вы Дэвид, да? Ах, какой красавчик!

— Да, — не моргнув глазом ответил Джереми, вежливо кланяясь. — Вы уж извините, что мы заставили вас столько ждать. Такая уж у меня работа, ничего не поделаешь.

— Ну и болезнь, конечно, — понимающе кивнула Аманда, выуживая из кучи кашемировую шаль. — Какое счастье, что она ваше лицо не испортила. — С этими словами она повернулась к гримерше и принялась обсуждать с ней, во что нас нарядить.

Джереми озадаченно посмотрел на меня, и мне пришлось, используя мимику и жесты, напомнить ему про отпавшие с лица корочки и зуд во всем теле.

— Ты что, обалдела? — прошипел мне в ухо Джереми. — Кончай чесаться! Тебя кошачьи блохи покусали, что ли? Очень нечистоплотные животные эти кошки. А твоего кота вообще кастрировать надо!

Не успела я возразить и напомнить Джереми-Дэвиду про только что перенесенную ветрянку, как Аманда пригласила его пройти в раздевалку.

— По-моему, это подойдет, — сказала она, протягивая ему пару изумительных костюмов.

Выходить из раздевалки Аманда не стала.

— Замечательно! — воскликнула она, не успел Джереми ширинку застегнуть. — Как считаете, Эли, оставить этот костюм или темно-серый примерить?

Я прекрасно понимала, что для Амапды это лишь предлог, чтобы еще раз поглазеть на трусы Джереми. Меня уже начинало раздражать нескрываемое вожделение, с которым она на него пялилась.

Затем настала моя очередь. По счастью, мне досталось очаровательное синее платье, прекрасно сочетавшееся с костюмом, в который женщины облачили Джереми, заставив его переодеться раз пять-шесть. Гримерша зачесала мои волосы назад, и нам наконец было дозволено занять место перед камерой.

— Великолепно! — громко восхитилась Аманда, не отводя глаз от Джереми. Затем кивнула. — Вы просто созданы друг для друга! Светитесь, как пара влюбленных голубков.

Рот мой сразу расплылся до ушей. Созданы друг для друга. Я, всю жизнь считавшая себя нескладехой, уже и сама уверовала в свою счастливую звезду. Повернув голову, я кинула на Джереми нежный взгляд. Он же старательно смотрел прямо в камеру.

— Прекрасно! — послышался из-за штатива голос женщины-фотографа. — Дэвид, у вас все замечательно. А вы, Эли, чуть-чуть поверните голову вправо, — приказала она. — В противном случае у вас получается слишком полное лицо.

С трудом сдержав раздражение, я повиновалась.

— Вот, совсем другое дело! — раздался одобрительный возглас. — Дэвид, вы смотритесь просто сногсшибательно. Вы никогда не думали поработать моделью?

Джереми в ответ лишь приложил руку к груди. Точь-в-точь как Гадкий утенок из школьной постановки одноименной сказки Андерсена. В той сцене, когда спрашивал: «Как? Я — лебедь?» Помните?

— А ведь она права, — прошептала я, пока гримерша поправляла застежки-»крокодильчики» на моей спине. Оказывается, все это время я стояла так, что они были видны, и загубила три четверти кадров на пленке. — Ты и в самом деле помышлял о карьере фотомодели.

— Эли, не отвлекайтесь, — строго одернула меня Аманда. — Наберитесь терпения. Недолго уже осталось. И улыбайтесь веселее!

Когда съемка подошла к концу, от беспрестанных улыбок у меня уже сводило челюсть. Последняя улыбка вообще перешла в судорогу.

Аманда тут же отвела Джереми в соседнюю комнатенку и начала помогать ему раздеваться — чтобы не помял дорогой костюм от Пола Смита. Я же, раздевавшаяся самостоятельно, видимо, могла мять свое платье от Армани сколько вздумается.

— Ах, какой мужчина! — восхищенно провозгласила Аманда, когда гримерша стерла с лица Джереми остатки грима. — До чего вам везет, Эли. Я сразу по прочтении вашего опуса поняла, что Дэвид — необыкновенный мужчина. Но такого, признаться, даже я не ожидала.

Я просияла от гордости, словно это мне говорили комплименты.

— Не будь я уверена в вашей любви, — продолжила Аманда, плотоядно ухмыляясь, — я бы его у вас увела.

Джереми, который наконец обрел прежний облик, приблизился к ней и церемонно поцеловал руку.

— Спасибо вам за все, Аманда, — учтиво сказал он. — Вы столько для нас сделали!

— Ах, красавец мой! — воскликнула Аманда, театрально воздевая руки и закатывая глаза. — Эли, уведите его, пока я в обморок не упала. Нет, подождите, я вам кое-что дам. — Она вынула из кармана визитную карточку и протянула Джереми: — Вот, возьмите, Дэвид. Если вам надоест ваша страховая компания и вы захотите попробовать себя на поприще модели, то я смогу подобрать вам теплое местечко.

— Страховая компания? — переспросил Джереми. На мгновение он, похоже, совершенно позабыл свою роль.

Я поспешно схватила Джереми за рукав и потащила прочь, пока он не ляпнул чего-нибудь лишнего.

— Что она имела в виду? — спросил Джереми, когда мы выскочили на улицу. — Какую еще страховую компанию?

— Ты разве забыл, чем занимается Дэвид? — набросилась на него я. — Он ведь страховой агент, и я тебе об этом все уши прожужжала. Пойдем куда-нибудь, выпьем по рюмочке. У меня руки дрожат.

— Нужно было на месте еще раз напомнить, — сварливо возразил Джереми.

— Я пыталась. Но ты так старательно изображал Тома Круза, что не обращал на меня никакого внимания. — Я великодушно махнула рукой. — Впрочем, теперь все это уже не имеет значения! Главное, что нам удалось их провести…

— Эй, постойте-ка! — послышался голос Аманды. — Неужели вы надеялись так просто улизнуть?

Кровь застыла в моих жилах. Что случилось? Вдруг нас все-таки разоблачили? Может, Джереми обронил свои визитные карточки? Или она подслушивала наш разговор, пока мы спускались по лестнице?

Аманда догнала нас, и с души моей будто камень свалился: она улыбалась во весь рот.

— Вы так быстро сбежали, — заговорила она, чуть запыхавшись, — что я не успела у вас интервью взять. Не думаете же вы, что мы поместим фотографии ваших очаровательных мордашек без подходящих подписей? — Она вытащила из сумочки диктофон и сунула под нос Джереми. — Сначала вы, Дэвид! Опишите в двух словах, в чем секрет союза ваших любящих сердец?

Джереми посмотрел на меня, слегка нахмурившись, но в следующее мгновение его осенило.

— Секрет в том, — сказал он медоточивым голосом, — что мне посчастливилось влюбиться в самую лучшую девушку на всем белом свете.

Аманда выключила диктофон и вздохнула.

— Боже, Дэвид, как это чудесно. — Покосившись на меня, она добавила: — Как я завидую вашей невесте!

Мы промолчали.

— Что ж, — сказала она, обращаясь ко мне. — Теперь ваша очередь, Эли. В чем, на ваш взгляд, секрет вашего союза?

— О, никакого секрета здесь нет, — с улыбкой ответила я. — Как может быть иначе, когда ты каждое утро просыпаешься в объятиях самого прекрасного мужчины на свете?

Глаза Джереми потеплели. Я едва не разрыдалась от умиления и счастья.

— Изумительно! — воскликнула Аманда. — Спасибо вам, дети мои. Остальное я доделаю сама. Счастливо вам!

Мы распрощались. Причем Джереми Аманда чмокнула дважды, а меня лишь один раз.

Глава 21

Таким образом, вопрос о том, кто будет сопровождать меня в райский уголок земного шара, наконец отпал, да и злополучные фотографии были сделаны. Но я до сих пор не знала, каким образом отпроситься с работы на целых две недели, не лишившись своего места, и как обо всем рассказать маме. С первой задачей мне удалось справиться довольно быстро. Прижав к губам носовой платок, я позвонила Джулии.

— Мне совсем плохо, — простонала я. — Боюсь, заражение крови начинается. Днем иду к врачу.

— Ни о чем не беспокойся, Эли, — заботливо сказала Джулия. (Я прекрасно понимала, что, едва закончив разговаривать со мной, она тут же раззвонит о моих бедах всем своим подружкам.) — Оставайся дома, пока не придешь в себя.

Я рассыпалась в благодарностях.

— И непременно позвони мне, как только вернешься от врача, — сказала Джулия, когда я уже мысленно поздравляла себя с успехом. — Мне хочется узнать, какой диагноз тебе поставят.

Я понимала, что от мамы так легко не отделаюсь. Она ведь до сих пор даже не подозревала о моей победе в конкурсе, ибо после расставания с Дэвидом мне совершенно не улыбалось по сто раз на дню выслушивать восклицания вроде «говорила же я тебе!». Однако теперь выбора не оставалось. Надо же было как-то объяснить ей, почему четырнадцатого февраля меня не будет в Англии.

Четырнадцатого февраля? В День святого Валентина? Ну и что из того? — спросите вы. А дело в том, что четырнадцатого февраля день рождения нашей бабушки, и до сих пор ни одному члену нашего семейства не удавалось отвертеться от наказания праздничным чаепитием по этому поводу. По крайней мере на моей памяти таких случаев не было. Более того, в последние два года присутствие на этом торжестве стало строго обязательным. Стоило бабусе чихнуть, нюхнув перца, как она тут же возвещала, что это начало ее конца, а коли так, то тем из наследников, кто рассчитывал получить свою часть огромной коллекции античных статуэток, надлежало быть к ней еще внимательнее, чем прежде. (Только Саддам Хусейн, похоже, требовал от своих близких более строгого подчинения.)

— Достаточно только одной из вас пренебречь этим мероприятием, и нас всех вычеркнут из завещания, — строго сказала мама в прошлом году, обращаясь к Джо, когда моя непутевая сестрица пыталась уклониться от празднества под смехотворным предлогом участия в школьном спектакле. (Между прочим, там ей отводилась главная роль.)

Школьные спектакли ставятся каждый год, так заявила мама. Но ведь и бабушкины дни рождения отмечаются с такой же периодичностью, возразили мы. Более того, я была свято уверена, что мы будем собираться по этому поводу, даже когда Джо собственными детишками обзаведется.

Когда я один-единственный раз попыталась отвертеться от участия в этом празднике (Дэвид пригласил меня провести с ним романтический вечер), я встретила отпор, по жесткости сравнимый разве что с американскими бомбардировками Ирака, санкционированными ООН.

Одним словом, я пришла к маме и принялась помогать ей убирать на кухне, надеясь на то, что если меня и вычеркнут из завещания, то хотя бы не сразу. В конце зимы у мамы всякий раз появлялся уборочный зуд. В этом году он осложнился тем, что, насмотревшись телепередач про фэн-шуй, она твердо вознамерилась расставить все жестянки и банки этикеткой к востоку. Видели бы вы, сколько пылищи скопилось на маминых полках! На одной из них набралась целая коллекция пакетиков с бланманже[8]. Представляете? По-моему, никто в возрасте до двадцати трех лет вообще не представляет, что это такое и с чем его едят.

— Что это ты сегодня помогаешь мне так усердно? — осведомилась мама, уставившись на меня с подозрением.

— Так просто, — ответила я небрежным тоном. Я решила придерживаться этой линии поведения, пока твердо не решу исповедаться.

— Врешь, Элисон Харрис! — заявила мама, прищурившись. — Меня не проведешь. Я за милю чую: ты что-то задумала. Ну-ка выкладывай, что у тебя на уме!

— По правде говоря, мама… — начала я, но замялась в нерешительности.

— Говори, — потребовала мама. — Надеюсь, ты не беременна? — Не дождавшись моего ответа, она драматически всплеснула руками. — Господи, что только соседи скажут? Я в сорок три года уже бабушка!

И так далее. Она, похоже, забыла, что совсем недавно отпраздновала тридцатилетие свадьбы. Неужели всерьез надеялась убедить меня, что выскочила замуж в тринадцать?

— Нет, мамочка, — сказала я. — По счастью, я не беременна.

— И на том спасибо, — обрадовалась она. — Тогда, значит, тебе деньги нужны?

— Нет.

— Папину машину поцарапала?

— Нет.

— В кришнаиты податься собралась?

— Нет.

— Тогда в чем дело? Я, кажется, все перебрала.

С каких пор мама заинтересовалась кришнаитами? Может, это очередное увлечение моей хиппующей сестрицы Джейн?

Собравшись с духом, я выпалила:

— Мама, я не смогу прийти на день рождения бабушки.

— Что? — В голосе мамы зазвенела сталь.

— Я не смогу прийти на день рождения бабушки, — повторила я.

— И что же тебе помешает, хотела бы я знать? — грозно спросила мама.

— Антигуа.

Мама отбросила в сторону тряпку, которой протирала посуду, и подбоченилась:

— Какой еще «Антигуа»? Новый ночной клуб, что ли? И у тебя хватает наглости заявить мне, что в день рождения любимой бабушки ты будешь пьянствовать там в компании каких-то вертихвосток? Между прочим, до следующего дня рождения бедная бабуля может и не дотянуть.

— Мамочка, — со вздохом ответила я, — ты не хуже меня знаешь, что наша «бедная бабуля» переживет королеву-мать, которая, в свою очередь, переживет всех остальных обитателей нашей планеты. А ради того, чтобы попасть на остров Антигуа, который находится в Карибском море, я один раз в жизни ее день рождения пропущу. Это приз, который я выиграла, победив в конкурсе. Завтра я улетаю.

— Завтра? — переспросила потрясенная мама. — Но ведь нельзя же так сразу, с бухты-барахты! — Ее глаза подозрительно сузились. — А когда, кстати, ты победила в этом конкурсе?

— Недели две назад.

— Что? И ты ничего мне не сказала!

— Тогда я еще не решила, лететь туда или нет. И я не предполагала, что пропущу наш праздник.

— А разве ты не можешь отложить поездку?

— Нет, уже поздно что-либо менять.

— И кого ты берешь с собой на эту увеселительную прогулку?

— Никого, — бойко соврала я. — Одна лечу.

— Чушь! — возмутилась мама. — Знаю я такие конкурсы, там всегда приз на двоих дают.

— Это не такой конкурс. И место там курортное. Я еду зализывать раны после своего annus horribilis[9].

Мама недовольно поджала губы.

— Нечего при мне выражаться, ученость свою демонстрировать. Держу пари, что с тобой летит эта потаскушка Эмма. Вообще если хочешь знать мое мнение, то она тебя портит! Родителей никогда не навещает.

— Эмма со мной не летит.

— Тогда пригласи туда бабушку.

— Что?!

— Коль скоро ты покидаешь Англию в день рождения бабули, то что, черт побери, мешает тебе взять ее с собой на этот, как его… Антиква?

— Антигуа, — машинально поправила я.

— Пусть так. По крайней мере хоть на это время она воздержится от распродажи фамильного серебра. А то в четверг загнала за бесценок драгоценную статуэтку продавщицы фиалок и купила себе… Знаешь что?

— Что? — спросила я.

— Телеприставку «Сега-Мега-драйв» и кучу идиотских игр.

— Вот молодчина! — заявила Джо, заглянувшая в кухню, чтобы стянуть бисквитное пирожное.

— Между прочим, у нее даже телевизора нет, — напомнила мама. — А раз так… — Она испустила многозначительный вздох. — Словом, Элисон, если ты не хочешь, чтобы бабушка пустила нас по миру, захвати ее с собой на свой Анти… как бишь его?

— Антигуа!

— Если она продаст коллекцию спаниелей короля Карла из стаффордширского фарфора, я лично ее удавлю, — пригрозила мама. — Решено, Элисон, она летит с тобой!

— Мама! — возмутилась я.

— А что делать, Элисон? Между прочим, это ее последний шанс мир посмотреть. Она уже сто лет никуда не выбиралась.

— В ноябре она в Скарборо моталась, — напомнила Джо.

— Ну, Скарборо не в счет, — отмахнулась мама. — Итак, Элисон, ты согласна?

— Нет, мамочка, об этом и речи быть не может! — в отчаянии воскликнула я. — Дело в том, что… — Я потупилась. — Словом, я лечу туда не одна!

— А с кем? — ехидно осведомилась Джо. — Кроме Эммы, подружек у тебя нет, а Дэвид теперь спит с Лайзой Браун.

— Могла бы не напоминать! — огрызнулась я. Потом, набравшись смелости, решилась: — Мама, со мной летит Джереми Бакстер.

Воцарилась гробовая тишина. Даже Джо перестала жевать очередной «Вэгон уил» и уставилась на меня, не скрывая удивления.

— Что ты сказала? — спросила наконец мама, по-собачьи встряхнув головой.

— Я сказала, что со мной на Антигуа летит Джереми Бакстер, — отважно повторила я.

На этот раз молчание затянулось почти на минуту.

— Но ведь вы с ним едва знакомы, — нашлась наконец мама.

— Ничего подобного, мы знакомы с детства, — возразила я.

— Сказала бы еще — с пеленок! — фыркнула Джо.

— Замолчи! — напустилась на нее мама. — Ты разве домашнее задание сделала?

— На сегодня с меня хватит, — заявила Джо. — Завтра у нас только предварительный экзамен по математике, а мне его все равно не сдать.

— Джо-ан-на! — прогремела мама, решительно указывая ей на дверь.

Джо пожала плечами:

— Как скажешь. Но я просто думала, что Элисон понадобится свидетель на тот случай, если ты решишь удавить и ее тоже.

Мама вперила в Джо испепеляющий взгляд, и моя младшая сестренка сочла за благо исчезнуть. Я же поспешно облачилась в пальто, готовая в случае необходимости спастись бегством.

— Знаешь, как принято называть женщин, уезжающих на курорт с едва знакомыми мужчинами? — спросила мама, грозно сверкнув глазами.

— Ты имеешь в виду современных молодых женщин, стоящих на пороге двадцать первого века? — уточнила я.

— Не дерзи мне, Элисон! — заявила мама. — А своему хаха… А Джереми скажи, что ваша поездка отменяется. У тебя есть обязательства перед семьей!

— Поздно, мама, — ответила я. — У нас уже именные билеты на руках. Да и в любом случае я должна поехать туда с мужчиной.

— Тогда возьми с собой отца, — посоветовала мама. — Я с удовольствием отдохну от него пару недель. Бабушка прекрасно обойдется без его общества. Она даже спасибо тебе скажет.

— Мамочка, это невозможно, — терпеливо сказала я. — Мой спутник непременно должен быть молодым. — Я решила, что пора выложить на стол последний козырь. — Более того, это должен быть мой жених.

— Как, ты уже обручена?! — взвизгнула мама. — Ты посмела обручиться и снова ничего нам не сказала? Мало тебе урока, который преподал тебе Дэвид Уитворт? Не рассчитывай, что тебе удастся еще раз расколоть своих тетушек на подарки. Между прочим, тетя Айлин уже попросила вернуть набор сковородок, подаренный вам с Дэвидом.

— Не волнуйся, мама, мы вовсе не обручены, — со вздохом сказала я. — Это просто игра. Джереми играет роль Дэвида.

— С какой стати?

— Таково условие конкурса. Я должна была поехать на пару с Дэвидом, но теперь это, сама понимаешь, невозможно. — Затем, не давая маме и рта раскрыть, я продолжила: — Как бы то ни было, мама, вопрос этот обсуждению не подлежит. Я приняла решение лететь с Джереми Бакстером, и никто меня не остановит. Я слишком долго терпела и позволяла всем топтать меня ногами, но отныне сама буду решать, как жить дальше!

— Дело твое, доченька, — промолвила мама с таким тяжелым вздохом, словно сердце ее разрывалось. — Поступай как знаешь. Но только помяни мои слова: ложь до добра не доведет.

— Поживем — увидим, — откликнулась я.

Ну вот, докатилась. Впервые в жизни я готова поймать птицу удачи за хвост, а мама даже не удостоила меня благословения. Джереми уехал навестить каких-то родственников, и я решила заняться покупками. Сначала заглянула в единственный во всем Бриндлшеме торговый дом, чтобы подобрать подходящее бикини. Я давно мечтала о двух крохотных кусочках золотой парчи. Сжимая в кулаке кредитную карточку, я была готова выложить любые деньги за то, чтобы стать Брижит Бардо. Конечно, той Брижит Бардо, которая была королевой шестидесятых, когда желание нравиться мужчинам еще брало у нее верх над любовью к животным. Но к сожалению, февральский ассортимент купальных костюмов был явно рассчитан на женщин старше пятидесяти, и мне пришлось довольствоваться слитным купальником бутылочного цвета, закрывавшим меня едва ли не до колен.

Теперь — туалетные принадлежности. Больше всего меня интересовал крем от загара. Дома у меня хранилась бутылочка восьмилетней давности, оставшаяся от поездки на Мальорку, но даже если крем и не испортился, вытрясти из бутылочки не удавалось ни капли.

— Как, неужели в отпуск намылилась? — поинтересовалась кассирша, пробивая мне чек.

Я знала, что зовут ее Лорна. Пару раз мы встречались в «Ротонде», куда девушку приводил брат лучшего друга Дэвида.

— Да вот, представь себе, — ответила я с плохо скрытой гордостью.

— Далеко?

— На Антигуа. Это остров в Карибском море.

— Вот это да! — Глаза Лорны завистливо заблестели. — Всю жизнь мечтала на Карибы попасть. А мы вот с Фредом так туда и не собрались. Кстати, а ты с кем летишь? Вы ведь с Дэвидом Уитвортом расстались, не так ли? — В ее голосе прозвучало притворное сочувствие. — Мне очень жаль, Элисон. Тем более что Лайзу я на дух не выношу.

— Ничего страшного, — ответила я, прекрасно понимая, что Лорна кривит душой. Все знали, что они с Лайзой подружки водой не разольешь. — У меня теперь новый любовник, не чета прежнему.

Говоря это, я втайне надеялась, что новость эта достигнет ушей Дэвида.

— Вот как? — недоверчиво воскликнула Лорна. — И кто же он?

— Его зовут Джереми Бакстер, — ответила я. — Он возглавляет крупнейший восточноевропейский филиал фирмы по продаже компьютеров.

— Ого! — с уважением промолвила Лорна. — Это круто. Что ж, тогда понятно: у таких парней, конечно, денег куры не клюют. Вы там и День святого Валентина встретите. Должно быть, у него романтическая натура, да?

— Если на то пошло, — сказала я, пряча покупки в пакет, — я везу его туда, а не наоборот.

У Лорны отвисла челюсть.

— По возвращении заскочу к тебе, чтобы загаром похвастаться, — пообещала я.

Я поспешила домой, чтобы напоследок позвонить в «Хаддерстон хеви инжиниринг».

— Ну что, тебе уже лучше? — деловито осведомилась Джулия. — А то бумаг у тебя полон стол.

На всякий случай закашлявшись, я прогнусавила в трубку:

— Если ты без меня никак не обойдешься, то я постараюсь приползти. Но шрам у меня здорово воспалился, и врач прописал строгий постельный режим. Говорит, существует значительная угроза сепсиса. А он, как ты знаешь, чреват летальным исходом, — добавила я для пущей убедительности.

— Сепсис? — испуганно переспросила Джулия. — А он не заразен?

— Еще как заразен! — не без злорадства ответила я. — Но ты не бойся, Джулия. Врач сказал, что если я недельки две полежу, то никаких осложнений не будет.

На том мы и порешили.

— Ну, как это звучало? — спросила я Эмму, которая внимательно прислушивалась к нашему разговору.

— Потрясающе, — восхищенно сказала она. — Я даже пересела подальше, испугавшись подхватить от тебя эту заразу!

Глава 22

Я и оглянуться толком не успела, как пробило два часа ночи. Менее чем через двенадцать часов наш самолет взмоет в воздух. Закончив собирать веши, я приготовилась отойти ко сну. Только я налепила на глаза два влажных чайных пакетика, как в дверях моей спальни возникла Эмма. Выглядела она встревоженной.

— Эли, это Дэвид, — сказала она. — Говорит, у него что-то очень срочное.

— Передай, что я перезвоню ему, когда вернусь, — жестко сказала я, даже не удосужившись разлепить глаза.

— Эли, ты не поняла, — со вздохом промолвила Эмма. — Дэвид здесь, в нашей квартире.

Не успела я оправиться от изумления и хоть немного привести себя в порядок, как вероломная подруга впустила его в мою опочивальню. И вот Дэвид Уитворт, бледный и изящный, остановился у меня в ногах с огромным букетом белых роз. Сердце мое екнуло. Эмма ужом выскользнула из спальни.

— Эли… — прохрипело бледнолицее видение. — Эли, ты проснулась?

— Теперь — да! — процедила я, убирая с глаз ненужные уже пакетики и швыряя их в пепельницу. — Зачем ты заявился?

— Я хочу поговорить с тобой, — униженно промолвил Дэвид.

— О чем?

— О нас.

— Никаких «нас», Дэвид, больше нет и в помине, — свирепо заявила я. — Есть только ты с Лайзой Браун и я со своим новым возлюбленным.

— Да, про вас я наслышан, — признался Дэвид. — Лорна, девушка Фреда, сказала, что ты ей все уши про него прожужжала.

— Ничего подобного, — возразила я. — Я просто отвечала на ее назойливые расспросы.

— По ее словам, он большая шишка в Восточной Европе. Вроде дипломата, да? Где, хотел бы я знать, ты знакомишься с такими парнями?

— Ну уж, конечно, не в «Ротонде», — съязвила я. — Там приличных людей днем с огнем не сыщешь.

— И долго это у вас продолжается? — с непритворным гневом спросил Дэвид.

— Если бы тугоухая подружка Фреда слушала меня внимательно, — запальчиво ответила я, — то сказала бы, что он никакой не дипломат, а глава крупнейшего восточноевропейского филиала фирмы по продаже компьютеров. А продолжается это с того самого дня, как я узнала, что ты снова встречаешься с Лайзой Браун. Так что если ты не возражаешь, то это теперь — мое личное дело. Или, по-твоему, я должна уйти в монастырь и там дожидаться, не соблаговолишь ли ты снова обратить на меня внимание?

— Кто он такой? — процедил Дэвид.

— Не имеет значения, — твердо сказала я. — Ты его не знаешь.

— Скажи хоть, как его зовут! — воскликнул Дэвид.

— Джереми Бакстер. Когда-то он жил на Сейнтбридж-роуд.

— Надеюсь, это не тот самый Джереми Бакстер? — спросил Дэвид, радостно ухмыляясь. — С вечно прыщавой физиономией и угрями? Или ты смеешься надо мной?

Господи, и дались же всем эти прыщи! Могли бы забыть о них.

— Да, это он, — холодно ответила я. — Только от прыщей он давно избавился. И в штанишки не писает. Возмужал. Изменился, одним словом.

— Эли, но ведь и я изменился! — взвыл Дэвид.

— С каких пор? Со вчерашнего дня, что ли? — Я возмущенно фыркнула. — Я уже слышала эту песенку, Дэвид. Ничего не выйдет, дорогой мой. Эволюция идет медленно, и немало воды утечет, прежде чем я захочу разобраться, относишься ты к человеческому роду-племени или пет.

Дэвид скривил губы и в сердцах швырнул розы под кровать.

— Не валяй дурака, Эли, а лучше выслушай меня, — сказал он. — Я прекрасно понимаю, что у нас с тобой в последнее время все вкривь и вкось идет, но всякий раз, как я пытаюсь объясниться и извиниться перед тобой, ты начинаешь меня поносить. Я тут же забываюсь и снова на стенку лезу.

— В последний раз, помнится, ты ушел, согнувшись в три погибели, — мстительно напомнила я.

— Вот именно, — закивал Дэвид. — И, не будь я таким славным малым, ты говорила бы сейчас не со мной, а с моим адвокатом. Ты, между прочим, причинила мне телесные повреждения.

— Ха! Тогда мой адвокат объяснил бы тебе меру ответственности за вторжение в чужой дом посреди ночи, — мстительно ответила я.

— Никуда я не вторгался, — сказал Дэвид. — Меня Эмма впустила. Но на твоем месте, Элисон Харрис, я бы вел себя не столь вызывающе. Мне ведь до сих пор никто не мешает подать на тебя в суд за нанесение телесных повреждений. Или даже увечья.

— Ах, так твой маленький попрыгунчик изувечен? — осведомилась я с плохо скрытым злорадством.

— Нет.

— Очень жаль, — жестокосердно вздохнула я.

— Но вот мочиться мне до сих пор больно, — жалобно поведал Дэвид. — И может даже статься, я не смогу иметь детей.

— Не говори глупостей, — возмутилась я. — До этого не дойдет. Наоборот, в одном из ваших журналов я вычитала, что «жгучка» стимулирует потенцию. Так что ты еще должен мне спасибо сказать.

— Ты путаешь ее с вазелином, — сухо промолвил Дэвид. — Как бы то ни было, я не намерен обсуждать эту тему. При одном воспоминании о том кошмарном субботнем утре у меня слезы на глаза наворачиваются. Более того, с тех пор у меня ни разу еще не встал!

— Подумаешь! — фыркнула я. — Нашел чем меня удивить. — И тут в моем мозгу что-то щелкнуло. — Ты, может, пытаешься таким образом донести до меня, что с тех пор ни разу не трахал Лайзу? Что хранил мне верность? Ах нет, — спохватилась я. — Лайзы ведь не было в городе! Я и забыла, что она уехала. А раз так, то, выходит, ты пытался поиметь кого-то еще?

— Эли, что-то ты вдруг заговорила как ревнивая жена, — заметил Дэвид. С этими словами он, присев на край постели, осторожно просунул руку под одеяло и прикоснулся к моей коленке.

— Руки прочь от моей сокровищницы! — строго прикрикнула я.

Дэвид поспешно отдернул руку.

— Послушай, Эли, — заныл он, — ты уж извини, что так вышло. Я не хотел. Давай начнем сначала. Всю эту неделю я только о тебе и думал. Мне тебя очень недостает, поверь. Даже не представляешь, как я соскучился по тебе, по многим мелочам, дорогим для нас обоих. Даже не знаю, как буду жить без всего этого.

— Без чего, например? — полюбопытствовала я.

— Без твоих улыбок. Без очаровательных ямочек, которые появляются на твоих щеках, когда ты смеешься моим шуткам. А когда ты щуришься, читая гороскоп на экране, у меня вообще по телу мурашки бегут!

— Как, разве я щурюсь? — ужаснулась я.

— Чуть-чуть. И мне этого остро не хватает. А как ты отбрасываешь волосы со лба!

— Раньше ты, кажется, говорил, что это тебя безумно раздражает.

— Ну когда-то, может, немного и раздражало… И вообще, Эли, помолчи чуть-чуть, дай мне высказаться.

— Валяй, высказывайся, — великодушно разрешила я.

— Так вот, Эли, я хочу сказать тебе, что в последнее время вел себя как последний дурак. И еще хочу сказать, что не только не могу жить без тебя, но и не мыслю своего существования. Кроме тебя, мне никто не нужен. Даже Лайза Браун. И вообще если ты согласишься стать моей женой, то я готов навсегда позабыть твою выходку с «Огненным перчиком».

«Господи, неужели я сплю и мне это грезится? — мысленно спросила я себя. — Я должна вот-вот улететь на две недели на Антигуа со своим возлюбленным, но, вместо того чтобы выспаться перед дорогой, лежу и выслушиваю, как дух Дэвида Уитворта, моего бывшего любовника, несет ахинею про ямочки на моих щеках. В том, что это дух, сомнений нет, ибо он только что предложил мне стать его женой».

Дэвид придвинулся ближе и схватил меня за руки.

— Не упрямься, Эли, — со страстью зашептал он. — Я вовсе не шучу. Я настроен более чем серьезно.

— Это приятно, — заметила я. — Обидно, когда тебя будят ночью лишь для того, чтобы посмеяться.

— Хватит зубоскалить, Эли! Я хочу на тебе жениться. Я клятвенно обещаю никогда не вспоминать то, что ты выкинула в субботу. Начнем с чистого листа. Со своим прыщавым хлыщом ты никуда не едешь, а через неделю-другую мы полетим на Антигуа вместе и снова станем неразлучной парой. Как в былые времена. Возможно, эта поездка будет для нас медовым месяцем. При желании наверняка можно оформить брак без лишних формальностей. Ты возьмешь мою фамилию. Эли Уитворт — хорошо звучит, да? — И он, вытянув губы трубочкой, потянулся ко мне для поцелуя.

— Стой, не так быстро! — предупредила я, отстраняясь. — Ты все напоминаешь про мою субботнюю выходку. За тобой, между прочим, тоже кое-какие грешки имеются.

Дэвид с недоумением нахмурился.

— Как насчет Лайзы? — подсказала я.

— Ах вот ты о чем, — презрительно отмахнулся Дэвид. — С ней давно покончено. Я же говорил тебе…

— Мне — да. А она об этом знает?

Дэвид неловко поежился:

— М-м-м… не совсем. Видишь ли, она снова уехала в Гастингс, а я не хотел ее расстраивать перед отъездом.

— Ха! — усмехнулась я. — И когда же ты планируешь совершить этот подвиг?

— Сразу по ее возвращении. В субботу вечером. Если хочешь, могу даже с Антигуа ей позвонить.

С горьким смешком я помотала головой:

— Поздно, Дэвид. Не могу я рисковать уникальной поездкой ради весьма сомнительного шанса, что через четыре дня ты наконец отошьешь Лайзу Браун. Давай лучше сделаем так: я отправлюсь на Антигуа с Джереми Бакстером, а твое предложение мы обсудим, когда я вернусь. Желательно в дневное время. Речь идет всего о двух неделях. Надеюсь, ты в состоянии столько потерпеть?

— Ни за что! — воскликнул Дэвид. — Если ты уедешь с ним, то обо мне забудь навсегда! Навеки. Это мое последнее слово.

Я послала ему воздушный поцелуй и отвернулась к стене, чтобы он не услышал моего сдавленного хихиканья.

— В таком случае прощай, Дэвид. Дверь найдешь сам.

С минуту Дэвид еще постоял посреди моей спальни, словно не помнил, где эта дверь, а потом, подобрав с пола розы, театральным жестом пригрозил мне:

— Ты еще об этом пожалеешь!

— Непременно, — согласилась я. — А теперь дай мне поспать. Мне нужны силы перед дальней дорогой.

Дэвид еще постоял, беспомощно раскрывая и закрывая рот, словно выброшенный на берег пескарь, затем резко повернулся, одним прыжком достиг двери и распахнул ее. Застигнутая врасплох Эмма, подслушивавшая за дверью, опрокинулась навзничь. Дэвид по инерции налетел на ее распростертое тело и тоже едва не свалился.

— Считай, что ты допрыгалась, Эли! — прокричал он мне. — Я подам на тебя в суд! Тебя засадят надолго, стерва ты этакая!

Продолжая изрыгать проклятия, он пулей вылетел из квартиры, с грохотом хлопнув дверью.

— Господи, Эли! — взвизгнула Эмма. — Неужели ты и правда натерла его член «жгучкой»?

— Так, слегка, — призналась я.

— Ну ты даешь! — восхитилась Эмма. — Представляю, как он вопил и корчился от боли. И поделом ему. Хотя, если подумать, ты вполне могла его покалечить.

— Ничего подобного. Он просто прикидывается.

— Он даже сейчас слегка прихрамывал.

— Это из-за вросшего ногтя, — заверила я.

— Возможно, — неуверенно кивнула Эмма и неожиданно хихикнула. — Ну надо же — «Огненный перчик»! Какая же ты умница, Эли! Я бы, наверное, в жизни до такого не додумалась.

— Между прочим, «перчик» был твой, — напомнила я.

— Правда? Вот спасибо! — воскликнула Эмма. — Это очень приятно, я теперь чувствую себя причастной к твоему подвигу. Знаешь, Эли, я, пожалуй, открою в твою честь страничку в Интернете. Назову ее: «Элисон Харрис — новая Лорена Боббит[10]». Ты станешь героиней всех обиженных женщин, которые будут обращаться к тебе за советами, как отомстить неверным дружкам. У тебя есть что посоветовать лучшей подруге?

— На твоем месте я слетала бы отдохнуть на Антигуа, прихватив с собой парня с крепким… сама знаешь чем.

Глава 23

Выспаться мне так и не удалось. Сна после визита моего бывшего жениха ни в одном глазу не было. Невероятно, но слова Дэвида пробудили у меня муки совести. А еще в мозгу назойливо вертелся вопрос: а вдруг мошенник вовсе не покривил душой, предложив мне стать его женой? Хотелось ли мне этого? Найти ответ и разобраться в своих чувствах я так и не смогла.

Отправившись с Джереми на Антигуа, я тем самым навсегда запечатаю свое прошлое с Дэвидом, как мумию фараона в гробнице. Нам, девушкам, нередко свойственно проявлять милосердие и прощать любимых, перетрахавших едва ли не всех, кто носит юбку. Но мужские мозги устроены иначе, и я это отлично знала. Гордость у них доминирует над разумом и практичностью. Дэвид ни за что не простил бы меня, узнав, что я переспала с Джереми. А я, несомненно, твердо намеревалась переспать с Джереми. А в случае удачи — и не один раз.

Несмотря ни на что, в семь утра я бодро вскочила, в тысячный раз проверила, все ли вещи сложены, и перепрятала паспорт в карман, который сочла наиболее удобным для меня и недоступным для воришек.

Билеты на самолет лежали на кухонном столе, на видном месте, где я их и оставила накануне. Мне до сих пор не верилось, что не пройдет и нескольких часов, как эти бумажные прямоугольники обернутся для меня двумя неделями сказочного отдыха. С Джереми мы условились, что он приедет ко мне в десять минут одиннадцатого и мы отправимся в аэропорт на такси. (Я предлагала воспользоваться его «рено», но Джереми наотрез отказался оставлять свою любимую игрушку на стоянке аэропорта.) В пять минут одиннадцатого я начала нервничать. Еще через шесть минут я была готова разреветься.

— Да приедет он, не волнуйся, — успокаивала меня Эмма. — Не думаешь же ты, что он решил отказаться от поездки?

— А почему бы и нет? — убито спросила я. — Дэвид ведь меня бросил. А вдруг с Джереми что-то случилось? Вдруг он в аварию попал? Или…

— Типун тебе на язык! — оборвала меня Эмма. — Кстати, попади он в аварию, Эшли уже позвонил бы нам. Выбрось эти дурацкие мысли из головы и успокойся. Паниковать начнешь, если он в половине двенадцатого не появится. А сейчас только десять часов десять минут и пятьдесят секунд. Пока он еще даже на минуту не опаздывает.

— По моим часам, он опаздывает уже на две минуты, — возразила я, предъявляя подруге свою старенькую «Секон-ду». — Просто я была уверена, что он придет хоть немного раньше. Если, конечно, рвется на Антигуа, как я. — Повернувшись к окну, я вновь уставилась на улицу затуманившимися от слез глазами.

— Придет, никуда не денется, — отмахнулась Эмма, в свою очередь, подходя к окну. — Господи, да вон же он идет!

С этими словами она схватила меня за уши и повернула мою голову в сторону, откуда приближалась едва заметная фигурка.

— Почему ты решила, что это он? — усомнилась я. — Отсюда я не могу даже различить, мужчина это или женщина.

— Это просто логическое умозаключение, — ответила Эмма. — Судя по уверенной походке и росту, это мужчина, а в руке у него нечто, по размерам напоминающее чемодан. Направляется он к нашему дому, а вокзалов и аэропортов в нашем захолустье нет. Вполне резонно предположить, что это Джереми.

Я затаила дыхание, с надеждой вглядываясь в приближающуюся личность.

— Это он, слава Богу! — воскликнула я, увидев его очки. (Джереми предупредил, что контактные линзы могут пострадать во время полета.) — Так, а где чертово такси? Я заказала его на десять минут одиннадцатого! Вот блин! Так и знала, что все вкривь и вкось пойдет!

— Прекрати причитать и возьми себя в руки! — строго прикрикнула Эмма. — Таксисты всегда опаздывают. У них фирменный стиль такой.

— Да, знаю, — покорилась я. — Извини. Просто все последние дни я жила в постоянном страхе, что произойдет облом и поездка сорвется. Сама знаешь, меня вечно подстерегают какие-то неприятности. За все, что другим даром достается, я обычно плачу вдвойне.

— Эли, присядь на минутку и прислушайся к голосу разума, — предложила Эмма, оттаскивая меня от подоконника. — Насколько я могу судить, ты уже и так с лихвой переплатила за свой отпуск. За последнее время ты лишилась не только аппендикса, но и жениха. Неужели ты считаешь, что каждое из этих несчастий не тянет на недельку отдыха на Карибах? Тянет, и еще как! А раз так, то все будет в порядке.

— Ты правда так думаешь?

— Ну конечно. — Эмма хихикнула. — Если не веришь, я готова поменяться с тобой местами.

— Нет уж, уволь, — ответила я, и в это мгновение в дверь позвонили. — Ты права, я выстрадала этот отпуск. Скажи, как я выгляжу?

— Так, словно полночи ругалась с бывшим любовником, а все утро проревела, — заявила Эмма.

Я судорожно метнулась к косметичке.

— Да пошутила я, — рассмеялась моя подруга. — Ты свежа как огурчик. Ну что, впустить его?

— Будь добра.

Джереми подготовился к поездке на славу. Хотя за окном хмурилось свинцовое февральское небо, облачился Джереми в расчете на палящее солнце. Для поездки он выбрал линялые синие джинсы и легкий полотняный пиджак кремового цвета. На голове красовалась мягкая широкополая панама. Войдя, он сорвал ее и, описав шляпой в воздухе изящную дугу, учтиво раскланялся.

— Ух ты! — восхитилась я.

— Ты готова? — поинтересовался Джереми.

Я молча кивнула.

— А где ваш каравай верблюдов? — ехидно спросила Эмма. — На кого навьючим твои вещи?

— По счастью, у парадного стоит такси, — ответил Джереми. — По словам водителя, он ждет именно нас. Эли, прощайся с подругой, а я пока отнесу вещи вниз. Только не задерживайся. — Подхватив мой чемодан, он с видимым усилием поволок его к лестнице. (В моем роду было немало рыжих, и крема от загара мне требуется куда больше, чем обычным людям.)

— Повтори еще раз, что ты ответишь, если мне позвонят со службы, — потребовала я, когда мы с Эммой остались вдвоем.

— Я скажу, что ты лежишь в постели, а навещать тебя нельзя, — произнесла Эмма заученную фразу. — Врачи очень строги на этот счет. — Она засмеялась. — Не беспокойся, я сумею выкрутиться. А к твоему возвращению уговорю Эшли черкануть тебе справочку.

— Эмма, ты просто чудо! — воскликнула я, целуя ее в щеку. — Просто не знаю, что бы я без тебя делала.

— Только не забудь об этом, когда будешь выбирать для меня сувенир, — ответила она.

Однако успокоилась я лишь тогда, когда мы с Джереми благополучно миновали паспортный контроль и поднялись на борт самолета. Я была почти уверена, что Аманда примчится нас провожать и в последнюю минуту разоблачит наш замысел, попросив Джереми предъявить ей паспорт.

Но, к счастью, Аманды в аэропорту не оказалось. Зато очаровательная стюардесса окликнула нас, когда пассажиры выстроились в очередь перед стойкой регистрации.

— Вы летите первым классом, — сказала она мне, приветливо улыбаясь. — Вас зарегистрируют в другом месте.

Она провела нас в уютный зал для важных персон, и, в считанные минуты покончив с формальностями, мы поднялись в самолет. Я просто не могла поверить в свою счастливую звезду. Лететь первым классом! Не говоря уж о том, что, пока мы с Джереми сидели в креслах VIP-зала, нас угощали изумительным охлажденным шампанским. Но, несмотря на все это, когда мы устраивались в роскошном салоне первого класса, меня еще колотила нервная дрожь.

— Все в порядке, — подбодрил меня Джереми, откидываясь на спинку кресла с таким видом, словно всю жизнь летал первым классом. — Теперь нам ничто не грозит. Мы летим на Антигуа, Эли. Расслабься и постарайся насладиться полетом.

То ли от ласкового тона Джереми, то ли от избытка чувств, но на глаза мои навернулись слезы.

— Извини, милый, — прошептала я. — Сама не знаю, что на меня нашло. Просто мне до сих пор не верится, что все это правда. Кажется, вот-вот я проснусь и обнаружу, что лежу дома в своей постели. Или что я еще не полностью отошла от наркоза после операции. А то и вовсе отдала концы на операционном столе и мы с тобой сейчас оба в раю.

Джереми расхохотался.

— Где угодно, но только не в раю, Эли, — сказал он, игриво подмигивая. — Видишь ли, с теми мыслями, которые лезут в мою голову всякий раз, как я смотрю на тебя, меня и на порог рая не пустят.

— С какими такими мыслями? — простодушно осведомилась я.

— С самыми непристойными, — ухмыльнулся он. Затем, не дожидаясь ответа, наклонился ко мне и жарко зашептал на ухо: — Как насчет того, чтобы вступить в члены клуба любителей секса в поднебесье?

— Нет-нет, — поспешно отказалась я. — Вдруг случится какая-нибудь авария и нас с тобой вытащат голыми из туалета? Позора потом не оберешься. Я этого не переживу.

— Эли, ты слишком беспокоишься о том, что подумают о тебе другие, — упрекнул меня Джереми. — Постарайся быть такой, как я. Раскованной и вольной, как птаха в небесах.

— Боюсь, мне это не под силу, — со вздохом ответила я, одаривая Джереми восхищенным взглядом. — Меня всегда в первую очередь беспокоит, что подумают мои соседи.

— Ты не сомневайся: они в любом случае подумают худшее. А посему лучше вести себя так, чтобы они хоть изредка оказывались правы, — посоветовал Джереми.

Оставшуюся часть полета нам с Джереми было некогда думать, вступать в клуб любителей секса в поднебесье или нет. Бесплатное шампанское лилось рекой, и мы почти беспрестанно уписывали за обе щеки вкуснейшие канапе. К тому же летевшая с нами актриса, снявшаяся в эпизодической роли популярного сериала, на несколько часов уединилась в туалете со своим смуглолицым дружком, и нам, как и остальным пассажирам первого класса, приходилось пользоваться общим туалетом.

Но десять часов спустя на ватных (после длительного сидения и неумеренных возлияний) ногах мы с Джереми сошли по трапу и прошествовали в крохотный зал прилета аэропорта Сент-Джонс на острове Антигуа.

Глава 24

— Как считаешь, такси брать стоит? — осведомилась я, когда мы выбрались на солнечный свет, катя перед собой тележки с багажом.

Однако прежде чем я успела осмотреться по сторонам в поисках свободного такси, Джереми увидел элегантного мужчину, тот держал табличку с названием нашего отеля. На нем была золоченая водительская ливрея, и он лучезарно улыбался всем, кто проходил мимо. Определенно понятия не имел, кого именно встречает.

Джереми уверенно прошествовал к нему.

— Добрый день. Мы, кажется, едем именно в «Санта-Бониту», — сказал он.

— Ваша фамилия? — спросил встречающий.

Джереми быстро пробежал глазами список фамилий в его блокноте.

— Вот, — сказал он, тыкнув в нужное место. — Уитворт. Мистер и миссис Уитворт. Это мы.

Водитель сверкнул белоснежной улыбкой и, подхватив наши чемоданы, предложил следовать за ним к автомобилю. Я едва не ахнула, увидев белоснежный, отполированный до блеска лимузин с розовыми шелковыми ленточками на капоте.

— Вы ведь самая романтическая пара Великобритании, верно? — уточнил он, помогая мне забраться в машину.

Я была настолько ошарашена этой роскошью, что с трудом заставила себя кивнуть в ответ. Водитель поднес руку к козырьку, салютуя, и уселся за руль.

— О Господи! — прошептала я на ухо Джереми, когда лимузин плавно двинулся с места. — Какая торжественная встреча! Я чувствую себя последней мошенницей. Презренной самозванкой.

— Привыкай, — тихо сказал в ответ Джереми. — Не комплексуй и ничего не бойся. Через десять минут мы приедем в отель, а там уж нам сам черт не брат.

— Для меня встреча с вами — колоссальная честь, — обратился к нам водитель. — Я возил в этом лимузине многих знаменитостей. Принцессу Маргарет, например, Джоан Коллинз… А теперь вот вас.

— Вообще-то мы с этими личностями в разных весовых категориях, — сконфуженно пробормотала я.

— Я очень горжусь, что именно в моем автомобиле ездят наши самые выдающиеся гости, — продолжал водитель, пропустив мои слова мимо ушей.

— Джереми, — пропищала я, умоляюще глядя на своего спутника, — я этого не вынесу.

Но Джереми уже откупорил небольшую бутылку шампанского, которую извлек из мини-бара, вмонтированного в спинку переднего сиденья. Разлив его по бокалам, вручил один бокал мне, а потом нажал какую-то кнопку, и боковые стекла по обеим сторонам от нас плавно опустились.

— Насладись лучше запахом океана, — посоветовал он мне. — Полюбуйся этими пальмами. В конце концов, в раю мы или нет?

Детишки, возившиеся в придорожной пыли, белозубо улыбались и махали нам вслед. Господи, подумала я, если б они только знали, кому машут! И тут же почувствовала, как предательски запылали кончики ушей.

Несколько минут езды, и мы прикатили в отель. Водитель выпрыгнул из лимузина и кинулся открывать мою дверцу. Тут же подоспели носильщики. Улыбающийся менеджер сбежал по мраморным ступенькам, тепло поздоровался с Джереми за руку, а на моей руке запечатлел слюнявый поцелуй.

— Большая честь принимать вас, — приговаривал он, раскланиваясь. — Мы выделили вам лучший номер.

Теперь нам предстояло заполнить гостевую карточку у портье. Я заранее трепетала, готовясь услышать кошмарную просьбу предъявить наши паспорта.

— Будьте любезны, мистер Уитворт, — попросил портье. — Ваш паспорт, пожалуйста.

Джереми, улыбаясь во весь рот, протянул ему оба паспорта, свой и мой.

— Джереми, ты что, опупел? — прошипела я, вонзая ногти в его ладонь.

Портье открыл краснокожую книжицу Джереми, и его брови полезли на лоб.

— Джереми Бакстер? — с недоумением осведомился он. — Мистер Джереми Бакстер? — Должно быть, он рассчитывал услышать в ответ, что паспорт перепутали в аэропорту. Но нет, лицо на фотографии, несомненно, принадлежало Джереми.

— Джереми Бакстер? — сконфуженно переспросил Джереми, до которого только теперь дошел смысл происходящего. — Могу я взглянуть?

Портье с виноватым видом протянул ему документ, и Джереми уставился на него, как будто видел впервые. Затем лицо его прояснилось.

— Господи, не может этого быть! Уверяю вас, меня зовут Дэвид Уитворт! — Он повернулся ко мне. — Дорогая, ты не поверишь, но я снова ухитрился прихватить с собой паспорт моего брата-близнеца. Просто не понимаю, как мы проскочили паспортный контроль в Хитроу! Впрочем, сейчас это, наверное, уже не важно. — Он панибратски подмигнул портье и всучил ему пятидесятидолларовую банкноту. — Если бы не разные имена, нас с братом сам черт не различил бы. Портье радостно закивал.

— Будьте любезны, распишитесь вот здесь, — попросил он, придвигая Джереми книгу регистрации постояльцев.

Джереми уверенно подписался фамилией Уитворт, а в конце поставил залихватский росчерк. Забавно, но настоящий Дэвид Уитворт всегда выводил свои закорючки медленно и старательно, едва не пыхтя от усердия.

— Спасибо за то, что вошли в мое положение, старина, — поблагодарил Джереми портье. — Завтра утром первым же делом сгоняю в британское посольство, чтобы уладить это нелепое недоразумение.

Наш номер, точнее, наше бунгало превзошло все наши ожидания. Ванна была размером с плавательный бассейн в отеле, в котором я останавливалась в последний раз. А заглянув в мини-бар, я увидела там бутылку шампанского.

— Давай откроем, — предложил Джереми.

— Нет. Нужно приберечь ее для особого случая.

— Сейчас как раз и есть тот самый особый случай, — рассмеялся Джереми. — Не каждый день мы с тобой на Антигуа выбираемся.

Забрав у меня бутылку, он откупорил ее с такой молодецкой удалью, что пробка пулей врезалась в потолок, а потом рикошетом спикировала на торшер.

— Тащи бокалы! — весело потребовал Джереми.

Под рукой бокалов не оказалось, и нам пришлось довольствоваться пластиковыми стаканчиками для полоскания рта, которые я разыскала в ванной. Почему-то это показалось мне даже более романтичным.

— Мне не терпится нырнуть в океан, — сказала я.

Мы сидели на террасе, лениво потягивая шампанское и любуясь дивной синевой волн, неторопливо и размеренно накатывавших на белоснежный песок.

— Мне тоже, — сказал Джереми, кивая. — Только сначала не мешало бы опробовать кровать. Кстати, я уже знаю, как использовать остаток шампанского.

Забавно, но в книжках Джеки Коллинз почему-то ни слова не сказано, что после этой процедуры простыни становятся жутко липкими.

Глава 25

В итоге поплескаться днем в океане нам так и не удалось, а вечером, когда мы отправились ужинать в ресторан, нас подстерегала неожиданность. Вместо того чтобы усадить нас с Джереми за уединенный столик в самом углу зала, метрдотель торжественно подвел нас к установленному на самом видном месте огромному круглому столу, накрытому аж на восемь персон.

— Послушайте, вы ничего не перепутали? — смущенно обратился к нему Джереми. — Мы — самая романтическая пара Великобритании.

— Совершенно верно, — подтвердил метрдотель. — Сейчас я покажу вам ваши места.

Джереми ничего не оставалось, как пожать плечами и последовать за ним к столу.

— Сюда, пожалуйста. — Метрдотель любезно отодвинул для меня золоченый стул. Напротив моего прибора красовалась изящная белая карточка, на которой витиеватыми розовыми буквами было выведено: «Самая романтическая пара (англ.), ж.».

— Посмотри, что они придумали, — сказала я, показывая Джереми свою карточку. — У тебя тоже такая есть? Постой-ка, а рядом с тобой кто сидит?

— «Самая романтическая пара (австр.), м.».

— Господи, я просто глазам своим не верю! А мои соседки: «Самая романтическая пара (амер.), ж.» — слева и «Самая романтическая пара (кан.), ж.» — справа!

— Что ж, похоже, они обо всех позаботились, — философски заметил Джереми.

— Но Аманда меня не предупредила! — возмутилась я.

— Разумеется, — сказал Джереми, кивая. — Это совсем не в ее стиле. Но ты не унывай: завтра мы потребуем предоставить нам отдельный стол. Держу пари, остальные романтические пары тоже не в восторге от того, что их выставляют на всеобщее обозрение, как в зверинце. Тем более в День святого Валентина. Но лично мне было бы довольно любопытно на них взглянуть. Интересно, какие они?

В это мгновение мое внимание привлекла пара примерно нашего с Джереми возраста. Парень был одет в ковбойском стиле. Белый костюм-тройка, расшитый блестками, и широкополая ковбойская шляпа с высокой тульей и завязанным под подбородком шнурком. Девушка же была в розовом вечернем платье из шифона, с бисерной вышивкой. Глаза мои полезли на лоб. Джереми, перехватив мой взгляд, обернулся, и при виде этого, несомненно, американского кошмара у него едва не отвисла челюсть.

— Господи, ну и обезьяны! — прошептал он. — Особенно ковбой. Он же полный тупица!

— Ах, какой прелестный ресторанчик! — пропела девица, и метрдотель, как и следовало ожидать, препроводил их к нашему столу.

Тут между метрдотелем и самым романтичным американцем возникла неразбериха по поводу того, кто из них удостоен чести отодвинуть стул для самой романтичной американки. Победил ковбой, который дернул на себя стул так резко, что дама его сердца едва не рухнула на пол. Правда, пышная юбка смягчила бы падение, как если бы, например, леди приземлилась на подушку.

Глядя на эту разряженную попугаиху, я в своем черном мини-платье от мисс Селфридж почувствовала себя почти голой.

— Привет, ребята! — прогнусавила девушка, поправляя едва не слетевшую диадему. Да-да, в ее безжалостно вытравленных перекисью водорода волосах сверкала самая настоящая диадема! — Меня зовут Шелли Адамсон, а это мой жених, Люк Конолли. А вы что, тоже победили в конкурсе на звание самой романтической пары?

Я молча кивнула.

— Ах, какая прелесть! Верно, Люк? Я вижу, нас всех вместе посадили. Моим соседом будет самый романтичный мужчина «австр.». Люк, что это за «австр.» такой? Что-нибудь вроде Арканзаса?

— Мне кажется, имеется в виду Австралия, — подсказал Джереми.

— О Боже! — воскликнула Шелли. — Ну и акцент! Ты слышал, Люк? Ну-ка, скажите что-нибудь еще! Вы, наверное, из Англии?

— Совершенно верно, — подтвердил Джереми, обольстительно улыбаясь, как Роджер Мур в роли Джеймса Бонда. — Меня зовут Дэвид Уитворт, а мою прекрасную половину — Элисон Харрис.

— А откуда вы? — прогундосила Шелли.

— Мы живем в окрестностях Лондона, — сказала я, сознавая, что про Бриндлшем это существо наслышано примерно так же, как про обратную сторону Луны.

— Ух ты, Лондон! А с Хью Грантом[11] вы, случайно, не знакомы?

Мне пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не рассмеяться, ибо Джереми принялся с самым серьезным видом объяснять, что с Хью Грантом мы на короткой ноге. И не только с ним, но и с Лиз[12], хотя у меня на нее зуб. Оказывается, полгода назад она одолжила мое лучшее платье от Версаче, чтобы щегольнуть в нем на вечеринке, но ухитрилась заляпать подол красным вином.

— Причем даже химчистку не оплатила, — лихо закончил Джереми.

Нижняя челюсть Шелли отвисла до самого стола. Я стукнула Джереми по щиколотке ногой.

— Очаровательная у вас диадема, — сказала я, чтобы сменить тему.

Шелли заглотнула наживку вместе с крючком.

— Спасибо, Элисон. Я выиграла ее на конкурсе романтических пар в Тусоне. Это в штате Аризона. У нас было триста соперников, но до нас им всем было далеко. Представляете, некоторые даже за руки не держались! А вам разве диадема не досталась?

Мне показалось, что в голосе Шелли прозвучало искреннее сочувствие.

— Говорил тебе, милая, нужно было нацепить эту диадему, — сказал мне Джереми. — У нее она раза в полтора крупнее, чем у вас, — пояснил он Шелли. — И по-моему, с сапфирами.

Я с силой наступила ему на ногу, но, по счастью, добить американку Джереми помешало появление австралийской и канадской пар. Чед и Пенни Спенсер из Онтарио произвели на меня вполне приятное впечатление. Домашний и прилизанный вариант Люка и Шелли. А вот Марк из Австралии выглядел просто сногсшибательно. Впрочем, к превеликому сожалению, и Маргарита, его невеста, обладала просто голливудской внешностью. Поразительно, но друг с дружки они глаз не спускали. Вы только не подумайте, что я согласилась бы променять своего Джереми на Марка!

— А Элисон с самим Хью Грантом знакома! — с места в карьер поведала всем Шелли, едва нас успели представить друг другу.

Я натянуто улыбнулась, готовая растерзать Джереми. Немного позже, когда метрдотель пригласил нас всех на танцевальную площадку, я высказала своему расшалившемуся возлюбленному все, что о нем думала. Кружась в вальсе, я обронила:

— Перестань измываться над бедной Шелли. Она не виновата, что у нее мозгов не хватает.

Но Джереми и ухом не повел.

— Ничего страшного, — безмятежно ответил он. — Когда Шелли возвратится в свою Неваду или Небраску, ей будет о чем порассказать подружкам. Девочки, представляете, мы познакомились с ребятами, которые с самим Хью Грантом знакомы! — прогнусавил он, подражая Шелли. — Пусть порадуются.

И я улыбнулась. Тогда шутка Джереми и впрямь казалась вполне невинной.

Но вот танцы закончились, а Шелли все никак от меня не отставала. Ей не терпелось услышать другие, не менее интимные подробности моего общения с Хью Грантом и Лиз. Уяснив наконец, что больше из меня ничего и клещами не вытянешь (у меня просто воображения не хватало), Шелли со вздохом сказала:

— Какая вы лапочка, Элисон. Покрываете Лиз даже после того, как она погубила ваше платье от Версаче.

Я скромно потупилась.

— У меня предложение, — вдруг заявила Шелли. — В нашем номере есть шампанское.

— А мы свое уже выпили, — хором сказали мы все.

— Как хорошо, что мы с Люком решили приберечь бутылку до особого повода, — прогнусавила Шелли. — И именно сейчас он появился. Здесь, на острове Антигуа, собрались восемь самых влюбленных и романтичных молодых людей на всем земном шаре. Разве это не чудесно? Давайте соберемся в нашем бунгало и прочитаем вслух те самые элегии, благодаря которым мы сюда попали.

Мы с Джереми обменялись затравленными взглядами. Мне до сих пор казалось, что элегии сочиняют в честь усопших.

— Пойдемте же, — настаивала Шелли, привыкшая, похоже, быть заводилой. — Я хочу послушать вас. Должна же я знать, чего ожидать через неделю.

— В каком смысле? — с недоумением переспросила я.

— Я имею в виду суперфинал. Борьбу за право называться самой романтической парой в мире. Вы ведь наверняка тоже тренируетесь от зари до зари?

У меня подкосились ноги.

— Что вы имеете в виду? — пролепетала я срывающимся голосом.

Похоже, только мы с Джереми не подозревали о том, какую свинью нам здесь подложили.

Пришел черед Шелли удивляться.

— Как что? — оторопев, спросила она. — Мы должны доказать всем, насколько сильно любим друг друга. — Лицо ее вдруг прояснилось. — Или вы шутите?

Я растерянно помотала головой. Джереми заметно побледнел.

— Мы должны отвечать на вопросы о привычках своих избранников, — терпеливо объяснила Шелли. — Причем ошибиться нельзя. Например, если вы скажете, что Дэвид предпочитает желе из черной смородины, тогда как на самом деле его любимое желе следует приготовить из логановой ягоды[13], то вы сразу выбываете из дальнейшей борьбы. Хотя, конечно, ни одна из нас не допустит столь чудовищной ошибки.

— Конечно, — поспешно согласилась я, холодея. Ведь я и номера телефона Джереми до сих пор наизусть не знала, не говоря уж о его привычках.

— Представляю, как это будет потешно! — восторженно воскликнула Шелли, хлопая в ладоши.

— А по-моему, затея совершенно дурацкая, — изрек Марк из Брисбена.

— Ну, не будьте букой. — Шелли забавно надулась. — Давайте начнем, девушки, я хочу знать, что вы написали о своих любимых. Если хотите, я первая зачитаю свою элегию.

Я вздохнула с облегчением. Если повезет и окажется, что в американской версии любовного признания не было ограничения на количество слов, то мы все успеем отправиться к праотцам, прежде чем Шелли закончит чтение. Тем более что свой экземпляр я все равно с собой не захватила.

— «С первого же взгляда на Люка, — нараспев начала Шелли, — я помяла, что нам суждено состариться вместе и встретить пятидесятилетие, сидя на парадном крылечке…»

Джереми зевнул. Широко и с подвыванием. Настолько громко и неприлично, что Шелли осеклась.

— Это из-за разницы в часовых поясах, — пояснила я.

Шелли кивнула и продолжила чтение:

— «Ничто на свете не доставляло мне такого счастья, как процесс приготовления сандвичей для моего возлюбленного…»

Маргарита согласно закивала.

— «А за честь носить на пальце подаренное им обручальное кольцо я отдала бы полмира».

На этот раз зевнула Пенни. Протяжно и с повизгиванием.

— По-моему, она из психушки сбежала, — шепнул мне на ухо Джереми.

— Похоже, — ответила я. — Меня уже мутит от нее. А как твой живот?

Джереми воззрился на меня с недоумением, граничащим со страхом. Должно быть, решил, что заболевание Шелли передалось мне. Я же просто решила доказать ему, что тоже не обделена смекалкой, особенно в решающую минуту.

— Извините, Шелли, — перебила я. — Нам бы очень хотелось дослушать вашу элегию до конца, но, к сожалению, у Дэвида колики в животе…

Все в ужасе посмотрели на Джереми.

— Ничего страшного, — поспешно добавила я. — Это просто из-за жары и непривычной пищи. У мужчин это бывает.

Шелли поспешно прикрыла рот ладонью. Должно быть, из опасения подцепить от Джереми какую-нибудь заразу.

— Вам нужно отдохнуть, — сказала она, не отнимая руки от губ. — Хотя жаль, конечно, нам будет недоставать вас.

Джереми отважно кивнул, и мы проследовали к дверям. Уже снаружи я услышала слова Шелли:

— Ох уж эти спесивые англичане! Вечно страдают стиснув зубы.

Так закончился наш первый день на роскошном курорте. Лежа на огромной кровати и глядя, как вращаются под потолком лопасти огромного вентилятора, несущего нам благословенную прохладу, я спросила:

— Ну как, живот больше не болит?

Вместо ответа Джереми пылко обнял меня, а потом принялся покрывать поцелуями все мое тело, стараясь не пропустить ничего, хотя шампанского у нас больше не было. Час спустя, пыхтя от усилий, мы раскатились в разные стороны.

— Сегодня ты была под стать львице, — сказал Джереми. — Или тигрице. Дикой и свирепой.

В ответ я свирепо, по-тигриному, зарычала. И тут же горько в этом раскаялась. Стены бунгало, похоже, были бумажными. Во всяком случае, я явственно расслышала звук поцелуя, а потом голос Шелли:

— Спокойной ночи, Люк.

— Спокойной ночи, Шелли.

Господи, нам только ковбойской четы тут не хватало!

Глава 26

Второй день нашего отдыха пришелся на 14 февраля. В предотьездной спешке и суете я вконец утратила счет времени. Так вот, проснувшись самым солнечным за всю свою жизнь утром Дня святого Валентина, я не увидела рядом Джереми. Вместо его головы на соседней подушке покоился маленький конверт, на котором было начертано мое имя.

Я резко приподнялась и села. До сих пор мне никогда не доводилось находить в постели адресованных мне же конвертов. Более того, мне и записок-то никогда не писали. Разве что я получала их от босса в компании «Хаддерстон хеви инжиниринг». Он однажды оставил мне записку с требованием купить побольше скрепок. С колотящимся сердцем я вскрыла конверт и ахнула.

«Я понимаю, что с тех пор прошло двадцать лет, но отвечу: да, я согласен быть твоим Валентином».

Я счастливо захихикала, вспомнив открытку, которую подсунула Джереми 14 февраля 1979 года. В тот же миг дверь распахнулась, и вошел Джереми. Он только что искупался, вода с него стекала ручьями, а в руке он держал огромную коническую раковину размером, должно быть, с половину моей головы. Увидев, что я проснулась, Джереми поднес раковину к моему уху, чтобы я послушала, как шумит прибой.

— Поздравляю, — промолвил он, целуя меня.

Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг расплакалась. От счастья — порой подобное со мной случается. Такая уж я дуреха. Почему-то сразу начинаю представлять, что настанут времена, когда от моего счастья останутся одни воспоминания. Это уже в привычку вошло. И еще я начинаю скучать по близким мне людям заранее, примерно за неделю до их отъезда. Потом, правда, почти не замечаю их отсутствия.

— А я вот ничего тебе не купила, — призналась я, всхлипывая и вытирая слезы. — Так торопилась, что праздник совсем из головы вылетел.

Вложив мне в руки раковину, Джереми ласково улыбнулся и сказал:

— Мне нужно лишь одно — быть рядом с тобой.

Слова эти поразили меня в самое сердце. О таком счастье я даже мечтать не смела. Мне захотелось петь и смеяться от радости.

А тем временем за стеной пробудились наши соседи. Сначала я услышала радостный визг Шелли, а потом многозначительное поскрипывание матраса.

За завтраком прекрасная половина самой романтичной пары Соединенных Штатов была с ног до головы разодета в сердечки. Розовые сердечки в ушах. Розовое же платье, расшитое сердечками. Сердечки красовались даже на белых носках Шелли.

— Очаровательно, да? — проворковала она, поздоровавшись со мной. — Люк сам выбрал для меня этот наряд. Поразительный вкус для мужчины, да?

Вкус Люка и в самом деле поражал, но не в том смысле, который вкладывала в это слово его невеста. Однако я улыбнулась в ответ. Во-первых, оказавшись на Антигуа, можно позволить себе быть великодушной, во-вторых, преподнеси мне утром Джереми вместо ракушки розовые пляжные тапочки с сердечками, я бы их обязательно нацепила.

После завтрака я уселась писать домой открытки. Хотя после нашего приезда на остров не прошло и суток, впечатлений у меня уже было хоть отбавляй. Поглядывая в сторону моря, я то и дело протирала глаза, до сих пор не в силах поверить, что вода бывает настолько синей. Да что там открытка, я могла бы про местные красоты поэму сочинить!

«Милая Эмма! — написала я. — Жизнь прекрасна. Утром Джереми подарил мне потрясающую ракушку, которую нашел в море. Живу в настоящей сказке. Поцелуй за меня Пушистика».

Открытка, отправленная родителям, содержала стандартный набор банальностей. В конце я приписала: «Страшно жаль, что здесь нет вас». Мамочка разобиделась бы насмерть, не напиши я, как скучаю без нее. Я попыталась представить, как идет подготовка к празднованию дня рождения бабушки. Впрочем, я не долго ломала над этим голову.

Прилепив последнюю марку, я вдруг обнаружила, что у меня осталась еще одна открытка с маркой.

— Тебе есть кому домой открытку послать? — спросила я Джереми, который валялся на лоджии, прикрыв от солнца нос только что купленным детективным романом.

— Нет, — лениво ответил он. — Мне даже вспоминать про дом не хочется, не то что открытки отправлять.

Но мне было жалко открытку. Тем более что марку я успела облизать.

Сама не знаю, что на меня нашло, но вдруг я поняла, что должна отправить эту открытку Дэвиду. Но вовсе не для того, чтобы над ним поизмываться, поймите меня правильно. По крайней мере так я себе сказала. Просто я хотела объяснить ему, что зла на него не держу и согласна по возвращении с Антигуа рассмотреть вопрос о том, чтобы мы вновь стали друзьями. Если, конечно, он не станет меня обижать.

«Милый Дэвид! — написала я. — Шлю тебе привет со знойного Антигуа. В тени здесь восемьдесят градусов[14], пекло страшное! Одно спасение — коктейли, которыми тут без конца всех членов клуба пичкают. До скорой встречи. Твоя Эли». Поначалу я решила было поцелуев не присовокуплять, но затем все-таки парочку приписала. Чтобы не вредничать.

Отнесла открытки в вестибюль и передала портье. Потом с чувством добросовестно выполненного долга разоблачилась, оставшись в розовом бикини (в конечном итоге меня все-таки выручила Эмма), и с радостным визгом плюхнулась в бассейн. Плескалась я с таким усердием, что забрызгала детектив, прикрывавший нос Джереми.

— Эй, кто там резвится, как влюбленный дельфин? — окликнул меня Джереми.

А почему бы мне и не резвиться? Я и спросила Джереми, когда еще резвиться, если не сейчас? Кругом такая красотища, а в старой доброй Англии сыро и промозгло. Достаточно лишь пальцем щелкнуть, и тебе принесут тропический коктейль «Пина-колада» или «Куба-либра». Если здесь не резвиться, то отдыхать надо в спокойных и тихих местах. Вроде морга.

Осознав свое поражение, Джереми отложил книжку в сторону и, в свою очередь, рыбкой нырнул в бассейн. Я и оглянуться не успела, как он подплыл ко мне и заключил в медвежьи объятия. Игриво чмокнул в нос, и я тут же почувствовала, что в мое лоно упирается нечто твердое.

— Ну-ка кончай!.. — прикрикнула я.

Я хотела сказать «кончай хулиганить», но Джереми помешал, впившись в мои губы жадным поцелуем.

— Через полчаса, — ответил он наконец, вытаскивая меня из бассейна и увлекая в бунгало.

И вот настал наш второй вечер на тропическом острове. Войдя в ресторан, мы собрались было занять свои привычные места за круглым столом, когда к нам подскочил метрдотель и извиняющимся тоном сообщил, что, к превеликому его сожалению, места с видом на море сегодня обещаны другим. Я обрадовалась, так как мечтала уединиться с Джереми за тихим угловым столиком, но не тут-то было. Самые романтичные американцы вскипели и накинулись на беднягу.

— Как это — другим?! — завизжала Шелли. — Какого черта? Мы — самая романтическая пара Соединенных Штатов! И кто, хотела бы я знать, больше нас заслуживает столика с видом на море?

— Кандида Бьянка, — спокойно ответил метрдотель.

Я не сразу расслышала, что именно он сказал, но по реакции Шелли догадаться было несложно. Челюсть ее так отвисла, что Шелли сделалась похожей на огромного окуня, которого мы с Джереми видели днем, плавая с маской и трубкой среди рифов.

— Кандида Бьянка? — переспросила она.

Тут и я изумилась. Да и глаза всех окружающих полезли на лоб.

— Как, здесь Кандида Бьянка? — тупо спросил Люк. — В нашем отеле?

С таким благоговейным лицом моя мама говорила разве что про папу римского.

— Она приезжает сюда каждый год, — пояснил метрдотель. — И сидеть предпочитает именно за этим столом.

— Да Бога ради! — восторженно воскликнула Шелли. — По мне, так пусть хоть на коленях у моего жениха сидит, если захочет. Такая потрясающая актриса! Настоящая звезда. Господи, просто не верится, что мы ее увидим. Передайте, что мы ее страстные поклонники.

— И мы тоже, — вставил Джереми, глаза которого заблестели, как у ребенка, увидевшего живого Сайта-Клауса. Затем он достал из кармана какую-то бумажку и протянул метрдотелю со словами, чтобы тот попросил мисс Бьянку подписать ее для Джереми. Если она будет в настроении, конечно.

— Говорят, она никогда не дает автографов, — сказала Шелли. — По крайней мере с тех пор, как один чокнутый пригрозил убить себя, а заодно расправиться с президентом Клинтоном, если она не выйдет за него замуж.

— Да, это был настоящий кошмар, — подтвердила я, вспоминая репортажи об этом эпизоде.

Кандида Бьянка выходила из модного голливудского ресторана под руку с Кевином Костнером, как вдруг к ним подскочил какой-то псих и подсунул ей под нос листок бумаги. На нем были начертаны его требования: «Станьте моей женой, или я убью президента». Затем он распахнул пиджак и продемонстрировал взрывчатку, прилепленную к его груди липкой лентой. В количестве, вполне достаточном, чтобы взорвать весь Лос-Анджелес.

— Просто не представляю, как она это выдержала! — с придыханием промолвила Шелли.

— Она гениальная актриса, — добавил Люк.

— Вы уже видели, как она сыграла в «Двенадцати рождественских днях»? — спросила Шелли.

В Англии этот фильм вышел на экраны в конце ноября. Кандида играла в нем кроткого ангелочка, пытающегося наставить всех падших и заблудших на путь истины. Мне стоило превеликих трудов уговорить Дэвида посмотреть этот фильм вместе со мной. Интересно, как сложились бы наши дальнейшие отношения, согласись я тогда на его предложение сходить на новый кровавый боевик с участием Жан-Клода Ван Дамма?

Тем временем нас препроводили за стол, который оказался у самой двери на кухню. Едва мы расселись, как в зале воцарилась гробовая тишина, а метрдотель согнулся в глубоком поклоне, встречая знатную гостью — суперзвезду последнего сезона и самую высокооплачиваемую голливудскую актрису. По сравнению с ее головокружительным успехом померк даже наделавший в свое время столько шума взлет Джулии Робертс.

— Боже, как она прекрасна! — промолвила Шелли, завороженно пожирая Бьянку глазами.

— А мне казалось, что ростом она выше, — заметила я, но никто на мою реплику внимания не обратил.

Тем временем Кандида Бьянка величественно проплыла по залу. На ногах у нее были сверкающие золотистые туфельки на немыслимо высоких каблуках, а искрящееся платье облегало ее гибкое, статное тело подобно второй коже. Эффект был сногсшибательный. Особенно в сочетании со светло-бронзовым загаром, подчеркивавшим ослепительную белизну зубов. Длинные черные волосы, которые она носила распущенными в роли латиноамериканской соблазнительницы из фильма «Августовская луна», сейчас были зачесаны наверх и уложены на затылке. Как в последнем фильме, где Кандида сыграла несгибаемую женщину-адвоката. Ей дали прозвище Хамелеон за способность одинаково убедительно изображать белую босячку с рабовладельческого Юга или иудейскую принцессу. Причем в любой роли она казалась одинаково обворожительной.

Всех поразило, что в ресторан она вошла одна, без сопровождения. Ни на кого не глядя, прошествовала Кандида за свой стол и уселась лицом к морю. Еле слышным шепотом сделала заказ и любовалась сказочным видом на бухту до тех пор, пока официанты не принесли блюда.

Вокруг меня все пожирали ее глазами.

— Хочешь, поменяемся местами? — предложил мне Джереми. — А то тебе шею на сквозняке продует.

Я с благодарностью приняла его предложение и лишь потом сообразила, что с моего места ему было куда удобнее глазеть на Кандиду Бьянку.

Ужин уже подходил к концу, и мы с трепетом следили, как метрдотель робко пытается сдержать данное Джереми обещание и взять у звезды автограф. Когда метрдотель протянул ей клочок бумаги и указал на Джереми, Кандида сначала нахмурилась, но затем, посмотрев на моего кавалера, даже улыбнулась. Затем нацарапала что-то на бумаге, встала и быстро направилась к выходу, но перед самой дверью остановилась и приветливо помахала Джереми рукой.

В ожидании метрдотеля Джереми нетерпеливо ерзал на стуле, словно пушистый кот, которого одолели блохи. Вокруг нас сгрудились романтические пары. Шелли, не скрывая волнения, заявила, что изучала графологию и с удовольствием проанализирует для нас автограф с профессиональной точки зрения.

— Каким цветом воспользовалась Кандида? — спросила она.

— Красным, — ответил Джереми.

— О, это свидетельство страсти, — с серьезным видом констатировала она. — Красный цвет самый эротичный. Вам повезло.

— Но она просто взяла ручку, которую дал ей метрдотель, — возразила я.

— Так что там написано? — вмешался Марк, самый романтичный австралиец по определению, хотя, на мой взгляд, он куда больше преуспел бы, если бы пас овец или разводил кенгуру.

— Э-э… здесь только ее имя, — робко проблеял Джереми, в то время как мы все, расталкивая друг друга, пытались разглядеть священный автограф.

— И номер ее комнаты! — вдруг прогудел Марк. — Вот это да! Вы ее покорили, дружище!

— Постой-ка! — строго одернула его Маргарита, кивком указывая на меня. — Ты на что это намекаешь?

— Ой, извините, Элисон, — пролепетал Марк, краснея до ушей.

— Джереми, это правда номер ее комнаты? — спросила я, тщетно пытаясь скрыть ревность.

— Нет, — поспешно ответил Джереми. — С какой стати? Это просто дата. Видишь — «четырнадцать» и «шесть»? Это значит — четырнадцатое июня.

— Но ведь сейчас февраль, — напомнила Шелли.

— Как, она написала «шесть»? — Голос Джереми предательски дрогнул. — Она просто ошиблась.

Не знаю, как остальные, но я Джереми поверила. В конце концов, каким бы красавцем он ни был для меня, вряд ли он мог показаться Кандиде настолько уж лакомым кусочком. Ну кто, согласитесь, будучи в здравом уме, может поверить, что суперзвезда, способная отведать на завтрак самого Брэда Питта, вдруг вздумает покуситься на ничтожного программиста из английского захолустья? Пусть даже он и отвечает за компьютеризацию всей Восточной Европы…

— Что ж, похоже, она вовсе не стерва, — провозгласил Люк. — Завтра я тоже попробую взять у нее автограф.

— Это исключено, — жестко отрезала Шелли. — Не приставай к ней. Она сюда отдыхать приехала.

— Ха-ха! — в один голос воскликнули Пенни, Маргарита и я.

Глава 27

— Привет!

На следующее утро я сидела у бассейна, горделиво оглядывая свое чуть подзагоревшее тело и животик, который по рельефу уже больше походил на тундру, нежели на Альпы, когда ко мне подкатила сама Кандида Бьянка.

— Привет! — растерянно ответила я.

— Не возражаете, если я немного посижу с вами? — спросила она.

Вопрос застал меня врасплох. Разумеется, я не прочь была побыть рядом с такой знаменитостью, но, с другой стороны, отдавала себе отчет, сколь жалкой покажется моя нескладная фигура, которой я только что готова была возгордиться, когда Кандида сбросит халат и обнажит свои прелести, едва скрытые крохотным бикини.

— А где ваш друг? — полюбопытствовала она, стряхивая сандалии.

— Ныряет с аквалангом, — ответила я.

— А вы почему не с ним?

— Не хочу волосы мочить, — пошутила я, однако Кандида, похоже, приняла мои слова за чистую монету. Тогда я сочла своим долгом пояснить: — Честно говоря, я просто боюсь. В свое время я даже брала несколько уроков в бассейне, но погрузиться так и не рискнула. При одной мысли, что на дне моря я столкнусь с акулой или какой-то другой зубастой тварью, у меня поджилки трясутся. Я знаю, что пулей вознесусь к поверхности, и тогда все — поминай как звали! Кессонка обеспечена.

— Кессонка? — с недоумением переспросила Кандида. — А что это?

— Это когда азот мозги отравляет, — ляпнула я наугад. — Ощущение такое, как если муху зашибешь.

Брови Кандиды поползли на лоб.

— Какую муху?

Я хихикнула:

— Это у нас в Англии так говорят. Это то же самое, что «кирнуть», «шары залить» или, скажем, «назюзюкаться».

Лицо Кандиды прояснилось.

— Понятно. Тогда это даже заманчиво, — сказала она.

— Но смертельно опасно.

— И все же мне хотелось бы попробовать, — промолвила она, расстегивая пляжную сумку и доставая бутылочки и баночки с кремами, обилию которых позавидовал бы любой модный салон. — Давно мечтала научиться нырять с аквалангом. Как считаете, ваш друг сможет меня научить?

— Он еще сам толком не умеет, — ответила я. — С инструктором ныряет.

— Жаль, — сказала Кандида, избавляясь от халата.

Я с трудом удержалась, чтобы не ахнуть. Груди актрисы величиной с голову эдамского сыра были прикрыты кружевными розовыми треугольничками размером с почтовую марку.

— Давно вы вместе? — осведомилась она.

— Нет, не очень, — простодушно ответила я. — С неделю.

— Как?! — воскликнула Кандида. — Всего неделю знакомы, а он вас уже на Карибы привез! Вот это да! Хотя Брэд Питт на второе свидание со мной аж в Рио-де-Жанейро прилетел… Чем, интересно, ваш приятель зарабатывает на жизнь, если способен на столь щедрые жесты?

— Вообще-то говоря, это я позволила себе щедрый жест, — сказала я, задетая за живое. — Да и знакомы мы с ним по большому счету не неделю, а много лет.

— Вот как? — Кандида приподняла брови. — А кто вы по профессии?

— Я… — Тут я заколебалась, прекрасно понимая, что Кандиде Бьянке не пристало общаться с подменной помощницей секретарши. — Я инженер, — нашлась я. Это было довольно близко к истине, ведь на службе мне нередко приходилось общаться с настоящими инженерами. А уж врать мне в последнее время доводилось еще чаще…

— Ну надо же! — поразилась Кандида. — Я восхищаюсь женщинами, готовыми пусть даже на время забыть о тряпках с косметикой и не боящимися испачкать руки. Скажите, вы, наверное, изобрели что-нибудь выдающееся, да? Или, может, на атомной станции работаете?

— Нет, я больше с прокатом дело имею, — небрежно ответила я. — Гидравлика всякая, трубы и тому подобное.

— Понятно. — Кандида помрачнела, опасаясь, что я начну вдаваться в подробности. — Очень интересно. А друг ваш чем занимается? — поспешно спросила она.

— Компьютерами. В Восточной Европе. Его штаб-квартира сейчас в Варшаве.

— Ах, Германия! — воскликнула Кандида, просветлев. — Зер гут! Всегда мечтала там побывать.

— Вообще-то это в Польше, — поправила я.

— Вот как? — В голосе Кандиды прозвучало искреннее удивление. — Никогда не подумала бы. Да, славная вы парочка. Он красавец, а вы семи пядей во лбу. Хотя вы, конечно, тоже очень красивая, — добавила она, спохватившись.

— Рядом с вами, мисс Бьянка, все меркнут, — пришлось сказать мне.

— Спасибо, милая, — замурлыкала она. — Кстати, зовите меня просто Кандида. И не будьте слишком самокритичны. Настоящая красота женщины — это ее внутренний мир. Главное — вы должны сами чувствовать себя красивой, а остальное — пустяки. Внутренняя красота излучает тот самый особый свет, который притягивает мужчин.

— Хорошо бы, еще окружающие мужчины так считали! — фыркнула я.

— Но ведь ваш дружок это понимает, — напомнила Кандида. — Лично я за пару часов счастья, которое вы испытываете с ним, ничего не пожалела бы. Даже не огорчилась бы, если бы в одночасье потеряла все свои волосы!

— Как! — воскликнула я, не веря своим ушам. — Вы ведь с самим Брэдом Питтом… — я запнулась, едва не использовав крепкое словцо из лексикона Эммы, потом нашлась: — общались. Да и с другими знаменитостями. Все женщины мира вам завидуют.

— Все это ерунда, милая, — со вздохом призналась Кандида. — По большому счету и выеденного яйца не стоит. Мой агент просто старается распускать эти слухи для прессы. А в Голливуде полно молодых, но уже знаменитых актеров, которые панически боятся, что журналисты пронюхают об их гомосексуальных наклонностях. Знали бы вы, Элисон, как вам повезло с вашим другом. Ей-богу, приличные мужчины почему-то боятся ко мне на пушечный выстрел приблизиться. Они и не представляют, что теряют! Меня так редко пытаются соблазнить, что я, кажется, согласилась бы переспать с разносчиком пиццы, пожелай он этого.

— Господи, даже не верится, — промолвила я. — А я так мечтала быть знаменитой.

— Поосторожнее с мечтами, — предупредила Кандида. — А то бывает, что они осуществляются.

Непросто нежиться с закрытыми глазами под тропическим солнцем, когда рядом с тобой загорает самая прекрасная женщина Земли. Мне казалось, что солнце то и дело прячется за облаками, поскольку едва ли не каждый отдыхающий в «Санта-Боните» считал своим долгом остановиться на краю бассейна рядом с нами, отбрасывая на нас свою тень. И всякий раз я мысленно поеживалась, представляя, как мужчины сравнивают меня, нескладеху, с лучезарной Кандидой Бьянкой. Увы, бикини — не лучший наряд для демонстрации внутренней красоты.

Мне уже не терпелось отправить домой новую партию открыток. Я представляла, как изумится Марвин, узнав, что я полдня загорала рядом с самой знаменитой актрисой мира. Которая к тому же призналась, что завидует моей незатейливой жизни. Я благодарно вздохнула. Кандида даже поделилась со мной дорогущим кремом фирмы «Эсти Лаудер». Отчего-то нас всегда поражает, когда знаменитости на поверку оказываются не заносчивыми снобами, а вполне нормальными людьми. А ведь мы привыкли думать, что любая звезда, стоит только объективу камеры от нее отвернуться, тут же выбранит незадачливого мальчонку, который осмелится попросить у нее автограф, а то и замахнется на него.

Кандида Бьянка, несмотря на потрясение, испытанное после встречи с сумасбродом, готовым ради нее расправиться с Биллом Клинтоном, охотно раздавала автографы. Она даже снизошла до того, что расписалась фломастером на левой ягодице какого-то противного итальянца. Он сказал, что нанесет татуировку поверх ее автографа, чтобы навсегда сохранить его.

— Извращенец, — шепнула мне Кандида, глядя, как итальянец демонстрирует ее росчерк приятелям.

— Как считаете, он и в самом деле сделает татуировку? — спросила я.

— Вряд ли, — со вздохом ответила Кандида. — Мужчины такие непостоянные. Сегодня уверяют, что я их любимая актриса и они пересмотрели все фильмы с моим участием, а завтра будут то же самое говорить какому-нибудь Дэнни Де Вито.

— Вот уж не думаю, что кто-нибудь попросит его расписаться на своей заднице! — сказала я, хихикая.

— А почему бы и нет? — философски заметила Кандида. — Дай им возможность, и, уверена, от желающих отбоя не будет. Кстати, — спохватилась она, — а где ваш приятель? Не боитесь, что им закусила акула?

— Он сказал, что проплавает часа два.

— По-моему, два часа уже прошли, — заметила Кандида, глядя на часы от Картье, которые положила рядом, чтобы на руке не осталась светлая полоска.

— По-моему, вы беспокоитесь о нем больше, чем я, — заметила я с нервным смешком.

— Нет, что вы, — возразила Кандида, водружая на нос темные очки, отчего лицо ее мгновенно сделалось непроницаемым. — Просто меня очень тянет понырять с аквалангом.

Когда Джереми вернулся, переносицу его украшала красная полоска от маски. Кандида буквально засыпала его вопросами, но Джереми, по-моему, переутомился и отвечал не слишком охотно и невпопад. Однако сразу оживился, когда актриса спросила, не согласится ли он завтра совершить погружение вместе с ней.

— Вы за мной присмотрите, ладно? — молящим тоном обратилась она к Джереми, для пущей убедительности погладив его по руке.

— Ауыгуыгм, — промычал в ответ Джереми.

Лишь по возвращении в бунгало до него, похоже, дошел смысл ее просьбы.

— Кандида хочет завтра погрузиться вместе со мной, — сказал он, обалдело уставившись на меня.

— Как ты об этом догадался? — ревниво спросила я, кляня себя за трусость. И угораздило же меня так бояться акул и прочей нечисти!

— Кандида хочет завтра погрузиться вместе со мной, — озадаченно повторил Джереми.

— Да, я уже это слышала, — сказала я.

— Надеюсь, Эли, ты не против? — спросил Джереми, заискивающе глядя на меня. — Впрочем, конечно, нет, — тут же решил он, не дав мне и рта раскрыть. — Представляешь, сколько мы порасскажем друзьям и родным, когда вернемся в Англию!

— Представляю! — со вздохом согласилась я, понимая, что было бы вполне достаточно рассказа о том, как Кандида Бьянка поливала мою спину маслом для загара.

И вдруг из соседнего бунгало послышались громкие возгласы. Похоже, Шелли с Люком что-то не поделили.

— Ни за что! — визжала Шелли. — Мы День влюбленных празднуем, и я не позволю тебе волочиться за дешевыми потаскушками!

Мы с Джереми обменялись изумленными взглядами.

— Хорошо, Шелли, я не буду просить у нее автограф! — донесся до наших ушей молящий голос Люка. — Извини, деточка, я просто не понимаю, что на меня нашло.

— Скажи спасибо, что я не Шелли, — прошипела я, показав язык Джереми. — Она бы на моем месте тебе уже кое-что оторвала.

— Я счастлив, что ты это ты, Элисон, — льстиво проговорил Джереми, любовно обнимая меня за плечи. — Конечно, никакая другая женщина не отпустила бы меня понырять вдвоем с Кандидой Бьянкой… А ведь такой шанс раз в сто лет выпадает. Поразительно, сколько в тебе понимания и великодушия…

— Помолчи уж, Казакова, — отмахнулась я и решительно направилась в ванную комнату. Там, стоя под душем, я тщетно пыталась смыть с себя ревность и израсходовала сразу два пакетика бесплатного геля для мытья. — Ничего страшного, — уверяла я себя, яростно отскребая загрубевшую кожу на пятках. — Они просто поплавают под водой, и все. Окажись здесь Брэд Питт, она бы, безусловно, предпочла его Джереми.

Но, выйдя из ванной, я тут же испытала чувствительный укол ревности: Джереми вертелся перед зеркалом в маске с трубкой и старательно изучал свое отражение.

Глава 28

Вечером в пляжном ресторане затевалось что-то невероятное. Меня туда не слишком тянуло, но Джереми настаивал на том, что нам непременно следует пойти. Лично он собирался перепробовать все перечисленные в меню коктейли. Нас усадили вместе с Люком и Шелли за столиком, зарезервированным для самых романтических пар. Самая романтичная канадка отлеживалась в номере после солнечного удара, а самый романтичный Марк Австралии еще с утра так набрался, что к вечеру забылся молодецким сном.

— А еще говорят, что австралийцы кого угодно перепьют, — злословила Шелли. — Вот что значит привычные стереотипы. — Вдруг она просияла. — Если этот потомок папуасов продолжит в том же духе, то одним конкурентом в суперфинале у нас будет меньше. — Затем она перевела взгляд на меня и с улыбкой сказала: — Вы уже почти бронзовая, Элисон. А я всегда считала, что англичанки никогда не загорают.

— Я провела полдня у бассейна вместе с Кандидой, — простодушно призналась я.

— С Кандидой Бьянкой? — Шелли вылупила глаза. — Вы хотите сказать, что она тоже загорала у бассейна?

— Ну да, рядом со мной.

— Но не хотите же вы сказать, что она загорала вместе с вами? — уточнила Шелли.

— Почему? — удивленно спросила я, пожимая плечами. — Она даже мазала мне спину своими кремами.

Не успела Шелли ахнуть от удивления, как в зале воцарилась привычная тишина — предвестник появления Кандиды Бьянки в сказочном вечернем туалете.

На этот раз она предпочла алое платье. Шелковое со шлейфом. К изумлению присутствующих, в ответ на предложение метрдотеля провести ее к столу с видом на море актриса лишь помотала головой и направилась прямо к нам.

— Господи, она сюда идет, — пробормотала потрясенная Шелли, глядя, как Кандида приближается к нашему столику, уверенно рассекая толпу, которая расступалась перед ней, как Красное море перед Моисеем во главе еврейских беженцев.

Подойдя, актриса уселась на стул Маргариты, которая выхаживала расхворавшегося Марка.

— Надеюсь, вы не против, если я посижу с вами? — мило осведомилась суперзвезда. Как будто кто-то когда-то ей возражал.

Шелли только разевала и захлопывала рот, напоминая мне пучеглазую лягушку.

Коктейли в тот вечер лились рекой. Всякий раз, стоило мне отставить в сторону опустевший стакан, Джереми напоминал, что мы отдыхаем по системе «все включено» и грех, мол, этим не воспользоваться. Так что коктейли обновлялись один за другим. Голубые, розовые, зеленые, на любой вкус. Фруктовые, взбитые с яйцом, полыхающие веселым пламенем. В высоких стаканах и круглых бокалах, с соломинками, бумажными попугаями и русалками. Продолжалось это до тех пор, пока стол передо мной вдруг не закачался, а люди не сделались двухголовыми. Одно я, впрочем, знала наверняка: вставать из-за стола мне нельзя, пусть хоть конец света грянет.

— Ну-ка, пойдемте со мной в туалет, — внезапно потребовала Шелли и, не дожидаясь ответа, выволокла меня из-за стола, потащила за собой.

— Со мной все в порядке, — вяло отбивалась я. — Я ни капельки не пьяна.

— Что? — переспросила Шелли, подводя губы перед зеркалом.

— Говорю же, я не пьяна, — повторила я.

— Ну разумеется, — отмахнулась Шелли. — Но это ваше личное дело. Меня вот что интересует: как по-вашему, что она замышляет?

— Кто? — тупо спросила я.

— Кто-кто! Кандида, кто же еще! Какого черта она подвалила к нам, когда у нее свой стол есть?

— Ей просто скучно одной, — предположила я.

— Черта с два! — процедила Шелли. — Я прекрасно понимаю, куда она целит. Меня не проведешь. Она ведь с него просто глаз не сводит. Так и раздевает взглядом. Вот что я вам скажу, Эли: если она это не прекратит, то я не посмотрю, что она звезда и все такое, а возьму доску для серфинга и врежу ей прямо по тыкве!

— Почему?

— Эли, да ведь она весь вечер строит глазки моему Люку! Вконец обнаглела, даже меня не замечает. Словно я пустое место. Я просто голову потеряла. Что делать, Эли? Как быть? Помогите мне.

— По-моему, она на него вообще внимания не обращает, — возразила я. — Сами подумайте: с какой стати? Зачем ей такой, как Люк?

Шелли нахохлилась.

— Что значит «зачем ей такой, как Люк»? — свирепо переспросила она. — Вы что, издеваетесь надо мной? Люк — самый романтичный мужчина во всей Америке! Официально. А уж мне ли не знать, когда какая-то баба хочет поиметь моего жениха! Нет, Эли, вы должны мне помочь. Скажите, что нам нужно поменяться местами, чтобы иметь возможность пообщаться со всеми, и сядьте между ней и Люком. Не хочу, чтобы она его по ноге гладила или, чего доброго, лапала. Хорошо, Эли? Я могу на вас рассчитывать? Вам, надеюсь, можно доверять?

С этими словами она сграбастала меня за плечи и так встряхнула, что стены туалета покачнулись и поплыли. Голова Шелли тоже поплыла и раздвоилась. Это было ужасно забавно, и я невольно хихикнула.

— Я его лапать не буду, — пообещала я. — Можете на меня положиться.

— Очень хорошо. Вам нужно привести себя в порядок, прежде чем мы вернемся. Если хотите, могу побыть с вами.

— Нет, спасибо, я в порядке.

— Лицо у вас совсем зеленое, — сказала Шелли. — Не стесняйтесь, Эли, я с удовольствием вам помогу. Ничего страшного в этом нет.

Не разделяя ее уверенности, я отказалась и нетвердой поступью проследовала вслед за самой романтичной американкой в ресторан. И уже приготовилась предложить Кандиде пересесть, однако не тут-то было. За столом мы застали только Джереми. Кандида уже затащила Люка на танцплощадку, где они и топтались, непристойно прижимаясь друг к другу.

Шелли побледнела, потом ее лицо пошло красными пятнами.

— Почему вы его не остановили?! — завизжала она.

— Кого? — с недоумением осведомился Джереми.

— Люка, кого же еще! Вы должны были задержать его.

— Зачем? — невинно уточнил Джереми.

— Чтобы помешать свершиться этому безобразию!

— Почему бы вам не взять инициативу в свои руки? — предложил Джереми.

— Именно это я и сделаю! — пообещала Шелли и с угрожающим видом двинулась в сторону танцплощадки.

— Такое зрелище пропустить нельзя, — сказал Джереми, провожая ее взглядом. — Пойдем, Эли! — Он силой, как морковку из грядки, выдернул меня из-за стола и потащил за собой.

Когда мы подоспели, Шелли уже приблизилась к медленно кружащейся паре.

— Прошу прощения, — ледяным тоном процедила она, ощерившись, как рассвирепевший Джек Рассел. — Если вы не против, мисс Бьянка, я бы хотела потанцевать со своим женихом. — Последнее слово она произнесла с таким свирепым видом, словно это было грязное ругательство.

Кандида тут же отступила, воздев руки к небу.

— Пожалуйста, милочка, я и сама хотела вернуться. Чертовы туфли так жмут, что просто сил нет.

— Надеюсь, они тебе кровавые мозоли натрут, — злобно прошипела Шелли ей вслед.

Мы с Джереми потоптались совсем чуть-чуть, когда голова моя настолько закружилась, что пол начал ускользать из-под ног. Я была даже благодарна Джереми, когда он сказал, что бедняжка Кандида выглядит совсем брошенной и неплохо бы ему пригласить ее потанцевать. Я была, кажется, готова на все, лишь бы добрести до стола и посидеть в одиночестве. Именно поэтому, наверное, я и ответила согласием, когда Джереми, усадив меня на место, предложил выпить по последней.

Официантка принесла пару заказанных Джереми коктейлей «Кровоизлияние в мозг», и я с отвращением проглотила кошмарное зелье. Смесь «Бейлиз» с «Гренадином». Затем, уронив голову на руки, блаженно уснула.

В голове моей звучала приятная музыка. Мне пригрезилась вращающаяся комната, люди, обступившие меня. И вдруг я начала вращаться сама. Быстрее и быстрее, как волчок. Я уже собиралась оторваться от пола, взмыть в воздух и начать наматывать обороты вокруг земного шара, когда в ухо ворвалось чье-то встревоженное восклицание:

— О Господи! Бедная женщина! Ее бросили на произвол судьбы!

Я узнала визгливый голос Шелли.

И в следующий миг меня вывернуло наизнанку. На руки, на стол, на пол…

По счастью, в числе присутствующих оказалась профессиональная медсестра, которая быстро разогнала зевак, привела меня в чувство, а затем потребовала, чтобы ее дружок помог Джереми отнести меня в наше бунгало.

— А что мне теперь делать? — услышала я словно со стороны голос Джереми.

— Пусть выспится. Сейчас ей нужен только покой. В этой позе ей ничего не грозит.

— Могу я пока вернуться на вечеринку?

— Да, пожалуйста, — великодушно разрешила медсестра. — Я загляну позже и посмотрю, как она.

Перед моими глазами все померкло, и я провалилась во тьму.

Глава 29

Когда я проснулась, день уже был в самом разгаре. Я повернулась, чтобы взглянуть на Джереми, но его рядом не оказалось. Более того, подушка его даже не была смята.

Я резко села и тут же горько об этом пожалела, ибо голова моя едва не отвалилась. Так, во всяком случае, мне показалось. Бережно поддерживая раскалывающуюся от дикой боли голову, я попыталась вспомнить, что случилось со мной накануне, но все улики неопровержимо указывали на то, что я до чертиков налимонилась, или, попросту говоря, упилась в стельку. По крайней мере мое летнее платье от Жан-Поля Готье (еще одно щедрое пожертвование Эммы) было «украшено» омерзительного вида пятном.

— Блин!

С трудом перебирая ногами, словно подстреленная цапля, я доплелась до ванной. Стрелки моих часов, которые кто-то любезно оставил на раковине, показывали одиннадцать. Понятно, значит, я и завтрак проспала. Пораскинув отяжелевшими мозгами, я решила, что, должно быть, горничная убрала половину постели Джереми, пока я отсыпалась.

Нацепив темные очки, я поплелась к бассейну. Когда при моем приближении воцарилась почти такая же благоговейная тишина, которая сопровождала магическое появление Кандиды Бьянки в ослепительном вечернем наряде, я поняла: что бы я вчера ни натворила, впечатление это произвело ошеломляющее.

— Почему все так на меня пялятся? — спросила я Шелли.

— Видимо, беспокоятся, — предположила она. — Вчера вы слегка перебрали.

— Так я и думала, — со вздохом сказала я. — А что было после моего ухода?

— Кандида была в своем репертуаре. Пару раз потанцевала с Дэвидом, а потом принялась охмурять Чеда. По его словам, танцевать с ней было все равно что кружиться в объятиях осьминога. Не возьму в толк, почему она к одиноким мужикам не клеится. Их тут пруд пруди.

Я кинула быстрый взгляд на мускулистых итальянских жеребчиков, которые гоняли по пляжу мяч, горделиво выпячивая волосатую грудь.

— Может, она просто танцевать любит, — предположила я. — Тогда опасаться нечего.

— Что касается меня, — жестко сказала Шелли, — то отныне я глаз с Люка не спущу. — И она обвела взглядом бассейн, высматривая своего пуделя. — А дамочка эта, Эли, смертельно опасна. Настоящая змеюка.

В следующее мгновение змеюка словно по волшебству очутилась рядом с нами.

— Ой, здравствуйте, Кандида! — засуетилась Шелли. — Господи, до чего восхитительное платье было на вас вчера вечером!

— Спасибо, Шелли. Хотите, подарю его вам?

— Кому? Мне? — Шелли схватилась за сердце. — Вы не шутите? Вы готовы подарить мне свое платье?

Кандида пожала плечами:

— Ну конечно. Я никогда не надеваю одно и то же платье дважды. Представьте, что напишут по этому поводу в газетах!

— Представляю, — промолвила я, вздыхая.

— Да, Эли, — спохватилась Кандида. — А как вам нравится тот наряд, в котором я была в четверг? Хотите, то платье вам достанется? Оно от Версаче.

— Ой! — невольно вырвалось у меня. Но я тут же взяла себя в руки. — Нет, нет, что вы, Кандида, я не могу принять такой подарок. Тем более что у меня нет подходящей пары туфель…

— Так возьмите мои! — воскликнула Кандида. — По-моему, у нас один размер. — Она вытянула ногу, чтобы мы могли сравнить размер наших ступней. Я быстро поджала ногу. Мои растрескавшиеся ногти прескверно смотрелись рядом с ее тщательно напедикюренными пальчиками, изящные ногти на которых были выкрашены лаком «Шанель».

— Зайдите ко мне в любое время и заберите их, — добавила Кандида.

— Боже, до чего вы щедры! — воскликнула Шелли. — И великодушны.

— Чепуха, — отмахнулась Кандида. — Выпить хотите, девушки? Я иду в бар.

— Я бы выпила «Маргариту», — сказала Шелли.

— А я — кока-колу, — добавила я.

Дождавшись, пока Кандида удалилась на безопасное расстояние, Шелли снова затянула ту же песню.

— Точно, змеюка, — сказала она. — Избавляется от своих выползков, а взамен хочет нашими мужиками попользоваться.

— Но мы можем отказаться, — напомнила я.

Глаза Шелли полезли на лоб.

— Вы что, смеетесь? Да это красное платье в «Нордстроме»[15] как эталон висит. Нет, платье я возьму, но бдительность ни на миг не утрачу. Знаем мы этих голливудских примадонн! Рассчитывает нас задобрить, чтобы потом врасплох застать. Небось считает, что оказывает нам честь, вздумав переспать с нашими парнями.

— А может, душа у нее просто такая добрая? — робко предположила я.

Жили мы как у Христа за пазухой. Каждый день от рассвета до заката казался голливудской сказкой. Завтрак в постели. Коктейли возле бассейна. Пока Джереми и Кандида плавали с аквалангами, я плескалась на мелководье с маской и трубкой. Кормила с рук здоровенную пеструю рыбину, которая бесстрашно тыкалась вытянутым, как флейта, рылом в мои ладони. И так до полудня, когда надо было идти на обед, чтобы отведать менее удачливых собратьев пестрорыла, как окрестила я рыбину.

Я чувствовала себя настоящей принцессой. Нет, даже больше чем принцессой, ибо мне не приходилось целыми днями прятаться от назойливых папарацци.

Наши романтические коллеги тоже наслаждались отдыхом, хотя у каждой пары это выходило по-своему. Марк с Маргаритой по утрам бегали трусцой вдоль пляжа. Чед с Пенни любовались природой, часами следили за какими-то пташками. И только Шелли не давала своей половине покоя. После завтрака они с Люком деловито располагались у бассейна. Люк умащивал ее кремами, а потом каждые пять минут переставлял зонт, чтобы коварные солнечные лучи не просочились на лицо его ненаглядной.

— Нужно поддерживать форму, — сообщила мне Шелли.

Я кивнула, неистово натирая ноги растительным маслом. Прекрасно понимая, что больше такого отдыха и во сне не увижу, я задалась целью вернуться в Англию бронзовой, чего бы это мне ни стоило.

Глава 30

И вдруг посреди ясного неба грянул гром: отдыхать нам осталось всего два дня. Верхний, самый обгоревший слой моего эпидермиса уже слезал, и я твердо решила посвятить оставшиеся сорок восемь часов загару, и только загару. Джереми же не собирался вылезать из воды. Вместе с Кандидой, само собой разумеется. Но я приучила себя не обращать на это внимания, тем более что по вечерам Кандида неизменно развлекала нас рассказами о своих романах со всякими голливудскими идолами. Да и в гардеробе моем появилось вечернее платье от Версаче, а с этим тоже приходилось считаться.

Однако в это утро Кандида, вместо того чтобы готовиться к очередному погружению с аквалангом, сидела у бассейна, и не одна. По пути в ресторан мне поначалу, пока я еще как следует не продрала глаза после бурной ночи, показалось, что она сидит с каким-то пареньком. Молоденьким, приятной наружности. Он что-то бубнил, а Кандида выслушивала со скучающим видом. Заметив нас с Джереми, она встрепенулась и поманила длинной шоколадной рукой.

Я с трудом скрыла изумление, когда паренек при ближайшем рассмотрении оказался девушкой. По имени Лоретта. Личной секретаршей Кандиды.

Лоретта поздоровалась с нами, поправила бретельки джинсового комбинезона и провела рукой по коротко стриженным обесцвеченным волосам.

— Сегодня вам придется нырять без меня, — сказала Кандида, и физиономия Джереми тут же вытянулась. — Лоретта прилетела читать мне мораль. Оказывается, я вообще не имею права погружаться, потому что это не предусмотрено моей страховкой. Господи, Элисон, если бы вы только знали, как это трудно — быть популярной актрисой! На пять минут нельзя о работе забыть. Верно? — спросила она, осуждающе глядя на Лоретту.

— Джерри просил передать, что если мы сегодня вечером не пересмотрим контракт с французами, то вы его лишитесь. — сказала Лоретта, жалобно вздыхая.

— А может, стоит вообще послать их ко всем чертям вместе с их дохлым сценарием? — спросила Кандида. Она посмотрела на меня. — Вот вы бы, Эли, согласились целый месяц проторчать в Париже, снимаясь в роли Коко Шанель? С молодости до климакса и первых седых волос. А потом ее уже Деми Мур играть будет. — И Кандида обезоруживающе улыбнулась, точно не понимая, насколько неэтично прозвучала ее ремарка. — Париж — это Европа. А что я потеряла в Европе? Друзей там у меня нет. А еда? Отрава, да и только. О граноле[16] они там даже не слышали. Только улитки и конину лопают. Кошмар!

— В Европе у вас есть друзья, — внезапно напомнил Джереми. — Или вы про нас забыли?

Кандида уставилась на него широко раскрытыми глазами.

— Точно! — воскликнула она. — А далеко Лондон от Парижа?

— Три часа самолетом, — вставила я.

— И вы живете в самом Лондоне?

— Не совсем. Бриндлшем — это лондонский пригород. А Дэвид так вообще в Варшаву улетает.

Лицо Кандиды вытянулось.

— Это ведь Германия, да? — спросила она.

— Нет, Польша, — поправил Джереми. — Но от Парижа недалеко. Я бы с удовольствием вас там повозил, достопримечательности показал.

Мне почудилось, что я слышу, как завертелись колесики в мозгу Кандиды.

— А о чем другой сценарий? — спросила она Лоретту. — Тот самый, где съемки чуть ли не на Северном полюсе будут?

— Вы имеете в виду Варшаву? — с изумлением переспросила секретарша. — Он посвящен последним дням царской семьи. Но мне казалось, вас не интересовала эта «костюмированная белиберда», — шутливо добавила она.

— У тебя что-то со слухом, — огрызнулась Кандида. — Ничего подобного я не говорила. А по времени эти съемки не совпадают?

— Не просто совпадают, но и начинаются в один и тот же день, — сказала Лоретта.

— Тогда извинись за меня перед Джерри. Скажи, что меня привлекают более высокие образы. Не хочу, чтобы меня запомнили в роли этой разряженной профурсетки.

— По-моему, Коко Шанель совершенно не походила на разряженную профурсетку, — возразила я, несколько уязвленная подобным отзывом о великой француженке.

— В любом случае до Версаче ей как до Луны, — веско заявила Кандида. — Лоретта, срочно свяжись с Вадимом и передай, что от роли Анастасии я отказалась по ошибке. Что это ты меня подставила и неправильно изложила суть дела. А я всегда мечтала сыграть царевну с трагической судьбой. Заодно скажи, что наказание ты уже понесла — я тебя увольняю.

Лоретта послушно занесла указания в блокнот.

— И это не шутка, — строго добавила Кандида, заметив, что по губам Лоретты проскользнула тень улыбки. — Терпеть не могу дилетантского отношения к делу. А вы уже позавтракали? — весело обратилась она к нам с Джереми. И, взяв Джереми под руку, направилась в ресторан.

Мне оставалось только семенить следом.

Для сотрудницы, которую только что уволили, поручений на долю Лоретты выпало на удивление много. Составить письма, спасти один и разорвать другой контракт, выбрать подходящий лосьон для загара. Меня поразило, каким образом могло случиться, что личной секретаршей Кандиды стала столь необычная и не слишком презентабельная особа. Лоретта, с коротким ежиком вытравленных волос на голове и с колечком в ноздре, куда лучше смотрелась бы, скажем, на подпольном сборище юных анархистов, нежели в роли девушки на побегушках у суперзвезды, интеллект которой соответствовал приблизительно уровню карликового пуделя. Или в крайнем случае колли. Однако Лоретта сносила выходки Кандиды со стоицизмом матери, привыкшей не замечать капризов избалованного чада. Меня так и подмывало при случае увлечь Лоретту в сторонку и уговорить поделиться сплетнями о ее госпоже. Да и Шелли была бы счастлива почесать язык в нашей компании.

И вот днем мне такая возможность представилась. Джереми вновь плавал среди рифов с Кандидой, а я, в очередной раз попеняв себе за опасения послужить закуской для акул, направилась к бассейну. Лоретта была уже там, она расположилась под зонтиком. Прилепив к носу яркую наклейку и окружив себя ноутбуком, модемом и мобильни-ком, она составляла нужные бумаги и тут же рассылала их по всему свету.

— Приветик! — жизнерадостно выкрикнула она, увидев меня. — Спасибо, что пожертвовали своим приятелем. Знали бы вы, какая гора с моих плеч свалилась!

— Его долго уговаривать не пришлось, — с улыбкой призналась я, хотя на душе у меня кошки скребли. — А вы давно у нее служите?

— Не то слово. Хотя устраивалась я ненадолго. Просто хотела временно перебиться, пока в Голливуде найдется чокнутый продюсер, который обалдеет от моего сценария. В итоге, похоже, мне влепили пожизненный срок без права на обжалование.

— Интересно, как можно стать личным секретарем у звезды подобного масштаба? — полюбопытствовала я.

— Для этого нужно просто выглядеть так, словно тебя подобрали на помойке, — со смехом ответила Лоретта. — Ее величеству предлагали свои услуги сотни претенденток, которые справились бы с этой ролью несравненно лучше меня, но я оказалась самым гадким утенком среди всей стаи.

— Вы себя недооцениваете. Кандида уверяет, что истинная красота человека — в его внутреннем мире.

— Она говорит это каждой страхолюдине, с которой знакомится.

Сердце мое оборвалось.

— Вот как?

— Но вы за меня не волнуйтесь, Эли, — проникновенным тоном сказала Лоретта. — Тем более что, работая на Кандиду, я даже удовольствие получаю. Я ведь в нее давно влюблена.

— В нее! — переспросила я, не веря своим ушам.

— Да, — как ни в чем не бывало ответила Лоретта. — Я прекрасно вижу все ее недостатки, но… никогда не могла устоять перед красивым личиком.

— Я тоже, — сказала я. — Но только перед мужским.

Лоретта звонко рассмеялась.

— Да, Кандиду все любят, — признала я, откидываясь на лежак. — Щедро одаренная женщина. По-моему, у нее все есть.

— Да, включая грибок на ногах, — хихикнула Лоретта. — Микоз стоп. Кстати! — спохватилась она, набирая номер на сотовом телефоне. — Я ведь должна позвонить в единственную на этом полуобитаемом острове аптеку и узнать, есть ли у них приличный фунгицид.

Фунгицида в аптеке не оказалось. Лоретта, сокрушенно поцокав языком, отбросила мобильник в сторону:

— Все, она меня уволит.

— Мне казалось, утром она вас уже уволила, — несмело напомнила я.

— Да, но уже после завтрака, не сумев отправить письмо по электронной почте, она восстановила меня в прежней должности, — ответила Лоретта.

— И часто она вас увольняет? — поинтересовалась я.

— Да почти каждый день. Я жду не дождусь, чтобы собраться с духом и в один прекрасный день принять отставку.

— Мне даже трудно представить, что она такая сумасбродка, — промолвила я. — С нами она всегда мила и приветлива, а ведь мы самые обычные люди.

Лоретта фыркнула:

— Ей тоже ничто человеческое не чуждо, Эли. И поверьте, даром она добро не творит. Так что на вашем месте я бы повнимательнее понаблюдала, как она обхаживает вашего дружка.

Я изогнула брови:

— Моего дружка? Но ведь у нее роман с Брэдом Питтом.

— Если женщина привыкла лакомиться черной икрой, это вовсе не означает, что она откажет себе в жареном цыпленке, — философски изрекла Лоретта.

Меня это сравнение задело за живое. Но обижаться я не стала: Лоретта определенно высказалась так из самых лучших побуждений.

— Может, пропустим по рюмочке? — предложила Лоретта, видя мое замешательство.

— Идет. — Почему, в самом деле, не выпить на дармовщинку?

Тут же словно по волшебству рядом нарисовался официант с подносом. Он принес коктейли и вазу с жареным арахисом. Лоретта запустила пятерню в орешки и, набив полный рот, усиленно задвигала челюстями.

— Здорово! — пропыхтела она, один за другим поглотив два коктейля. — Кстати, Голливуд просто кишит гомиками. Припомните фамилию любого идола, и я скажу, с каким парнем он спит. Давайте, давайте же! — подначивала она. — Любую фамилию назовите.

— Не хочу, — заупрямилась я. — Вы разобьете те немногие иллюзии, которые я еще питаю.

— Иллюзии для того и существуют, чтобы их разбивали. Поверьте, жизнь становится куда интереснее, когда понимаешь, что на самом деле скрывается за всей этой мишурой. Еще по стаканчику? — Не дождавшись моего ответа, она продолжила: — Хотите, раскрою вам глаза на Кандиду? В переводе ее имя означает…

И вдруг глаза Лоретты в ужасе закатились, и в следующий миг она забилась в судорожном кашле. По сдавленным спазматическим звукам я догадалась: бедняжка поперхнулась. Я решила проявить вежливость и не обращать внимания. Однако прошло с полминуты, а Лоретта продолжала хватать воздух, лицо ее побагровело. Я решилась и с силой стукнула ее между лопаток, но от удара Лоретта только упала ничком и продолжала кашлять, распростершись на краю бассейна.

— Эй, помогите кто-нибудь! — выкрикнула я, внезапно перепугавшись до полусмерти. — Есть здесь врач? — Меня вдруг пронзило острое ощущение, что все это со мной уже было. Во всяком случае, я ничуть не удивилась бы, поспеши ей сейчас на помощь ветеринар. Но, увы, судя по всему, среди сгрудившихся вокруг нас зевак были исключительно люди, знакомые с навыками оказания первой помощи еще меньше моего.

Черт, я ведь совсем забыла о курсах, которые мы посещали с Эммой! А искусственное дыхание? Прием Хаймлиха? Какое счастье, что Эмма втюрилась именно в Эшли! Хотя береговой охранник, который тренировался на мне, едва не выдул мои легкие через мои же ноздри, но принцип я усвоила твердо.

Отдавая себе отчет, что, перепутав какие-нибудь мелочи, могу опростоволоситься, но еще яснее сознавая, что в противном случае рискую стать свидетельницей последнего вздоха Лоретты, я склонилась над ней сзади, приподняла и обеими руками обхватила под грудиной. Резкое надавливание — и наполовину сжеванный орешек пулей вылетел изо рта Лоретты, метко угодив прямо в вырез купальника насмерть перепуганной итальянки.

Лоретта, отдышавшись, перекатилась на спину и уставилась на меня ошалелым взором.

— Господи, а вы ведь мне только что жизнь спасли! — прошептала она.

Я пожала плечами и смущенно посмотрела на итальянку, дружок которой по ее просьбе принялся шарить в вырезе ее купальника в поисках злополучного орешка.

— Просто не представляю, сумею ли когда-нибудь расплатиться с вами, — добавила Лоретта.

Я снова пожала плечами:

— Пустяки, не о чем говорить.

— Господи, Элисон, вы просто воплощение скромности! А знаете, будь мы с вами амазонскими индианками, моя жизнь отныне принадлежала бы вам. И вы могли бы сделать со мной все, что вам заблагорассудится.

— Понятно, — пробормотала я, пытаясь прикинуть, не завуалированная ли это попытка предложить мне поцеловать ее. Но поток моих размышлений прервало возвращение Кандиды с Джереми. Все вокруг были настолько поглощены моим подвигом, что никто и не заметил приближения кинодивы. Женщина-Бонд с пристегнутым к бедру тесаком остановилась в шаге от меня, капли воды с мокрых волос падали прямо на голову бедной Лоретты.

— Что тут происходит? — озадаченно спросила она. — Лоретта, ты зеленая, как жаба.

— Я подавилась орешком, — пояснила Лоретта. — А Эли откачала меня. Жизнь мне спасла. — И она посмотрела на меня преданными собачьими глазами.

— Ты достала то, что я просила? — спросила Кандида, и бровью не поведя.

Я заметила, что в присутствии Джереми она не стала уточнять, о чем именно шла речь.

Лоретта помотала головой:

— У них здесь этого нет. Предложили изготовить травяную настойку.

— Травяную настойку? — грозно переспросила Кандида. — По-твоему, я доверяю этим знахарям?

— Нет, конечно, — слабо пискнула Лоретта.

— В таком случае Эли зря старалась: не стоило тебя воскрешать. Все, Лоретта, ты уволена!

— Значит ли это, что я могу ближайшим рейсом улететь в Лос-Анджелес? — уточнила Лоретта.

Кандида метнула на нее испепеляющий взгляд.

— Нет, — процедила она. — Ты должна отработать еще неделю. Потребуй, чтобы мне срочно прислали эту дрянь из Штатов.

С этими словами Кандида двинулась прочь, а Лоретта, поспешно прихватив ноутбук с мобильником, виновато засеменила следом.

— Да, не завидую я тем, кто на нее работает, — заметила я, провожая парочку взглядом.

— Ей очень трудно подобрать помощницу, которая устраивалась бы к ней с чистыми помыслами, — брякнул вдруг Джереми. — По словам Кандиды, обычно девицы рассчитывают, что с ее помощью познакомятся с Брэдом Питтом. Вот почему она наняла Лоретту. Эта девица — лесбиянка.

— Но это еще не основание, чтобы над ней так измывались.

— Что ты? — возразил Джереми. — Лоретта как сыр в масле катается. На всем готовом, да еще и трехнедельный оплачиваемый отпуск имеет.

— Что ж, возможно, у нее более завидное положение, нежели, скажем, у индийского малыша, проданного в рабство, — язвительно заметила я. — Но лично я на ее месте не смирилась бы со столь хамским обращением.

— Кандиде нелегко приходится, — попытался заступиться Джереми.

— Я понимаю, — язвительно заметила я. — Бассейн, акваланг, косметологи.

— Я имею в виду съемочный период, — поправился Джереми.

Я поняла, что не обрету в нем союзника по перемыванию косточек Кандиды, и решила оставить свои нападки. Нацепила солнечные очки и сделала вид, что погрузилась в чтение.

Время от времени я украдкой посматривала на Джереми, любуясь его классическим профилем. С тех пор как я раскрыла книжку, он ни разу даже не попытался со мной заговорить. Внезапно сердце мое растаяло. Отложив книжку в сторону, я потянулась к нему и нежно погладила по бронзовой руке. Но Джереми отдернул руку словно ужаленный.

— Обгорел немного, — пояснил он.

Мне так не казалось, однако на всякий случай я решила оставить его в покое. На днях, общаясь с Шелли, я узнала от нее, что мужчины время от времени испытывают насущную потребность побыть в одиночестве. Уединиться в келье или в любимой «норе», чтобы без помех насладиться покоем к поразмышлять о вечном. Должно быть, для Джереми настал именно этот миг. И все же я, как ни старалась, не могла отогнать дурные мысли о Кандиде. Именно из-за нее мы с Джереми впервые в жизни обменялись резкими словами.

По счастью, час спустя тучи рассеялись. Джереми мало того что великодушно позволил мне прикоснуться к его обгорелой длани, так еще и попросил, чтобы я намазала его кремом от загара. Чем я и занималась с превеликим удовольствием, когда откуда ни возьмись рядом с нами вновь очутились Кандида с Лореттой.

— Победа! — возвестила Кандида. — Я лечу в Варшаву.

Глаза Джереми радостно округлились. Лоретта бросила на меня многозначительный взгляд.

— По словам Вадима, кроме меня, он никого в этой роли и не видел. Он уже отказал Гвинет[17]. Съемки начинаются в конце месяца. Как считаете, мне надо делать прививки перед отлетом в эту глушь?

— Как я рад! — воскликнул Джереми. Подхватив Кандиду на руки, он закружил ее в воздухе.

— Как же я вам сочувствую! — шепнула мне Лоретта.

Глава 31

Прикрыв глаза книжкой, я и сама не заметила, как уснула, и вдруг из оцепенения меня вывел вопрос:

— Девушка, могу я купить вам коктейль?

Я узнала голос Люка.

— Нет, — уверенно заявила я. — Не можете.

Люк опешил, но я тут же сама поспешила его выручить.

— Здесь ведь все бесплатно, — напомнила я. — Забыли, что ли?

Люк заржал, хлопнул себя по лбу и отправил в рот пригоршню орешков.

— Они соленые, — заметила я. — Пить захочется.

Люк кивнул. Подняв руку, он поманил к нам официанта и молча ткнул пальцем в направлении напитка, на котором остановил свой выбор. Я с опозданием поняла причину его внезапной немоты: раскрыв набитую пасть, Люк неминуемо осыпал бы нас арахисовой шрапнелью.

— А Шелли где? — поинтересовалась я.

Люк отпил пива, вытер лену и, блаженно вздохнув, ответил:

— Дома. Отсыпается перед завтрашним вечером.

— Да? А что такого особенного в завтрашнем вечере?

— Как что? — переспросил Люк, глядя на меня как на идиотку. — Финал конкурса.

— Ах да, конкурс. — В течение последних дней я так старательно отгоняла от себя мысли о конкурсе, что ухитрилась вконец забыть о нем.

— Просто ума не приложу, что с ней будет, если мы не одержим верх, — вздохнул он. — Она ведь и впрямь убеждена, что романтичнее нас пары на всем белом свете нет.

— Так и со стороны кажется, — подтвердила я.

— Возможно, — неуверенно пробормотал Люк. Затем, чуть помолчав, добавил: — Послушайте, Эли, а что, если мы с вами немного прогуляемся и потолкуем по душам?

Я опешила:

— Что?

— Просто вы такая чудесная девушка, а мне сейчас ну позарез нужно пообщаться с милым и славным человеком.

— Вот оно что… — Я смущенно улыбнулась. — Спасибо за добрые слова, Люк. Что ж, наверное, я сумею выкроить для вас минут десять из своего столь занятого безделья. А куда вы хотите пойти?

— Да просто на пляж. Туда, обратно. Ах нет, совсем забыл… А где Дэвид?

— Плавает с аквалангом. По-моему, у него скоро жабры вырастут.

Люк был очень мил. Он даже чем-то напомнил мне настоящего Дэвида. Возможно, тем, что умел поглощать жареный арахис целыми горстями, не жуя. Во всяком случае, такое создавалось впечатление.

Обернув вокруг себя пляжное полотенце наподобие саронга, я последовала за Люком к морю, вдоль которого стройными рядами выстроились шезлонги под цветастыми зонтиками.

— Так о чем вы хотели поговорить? — спросила я, когда молчание затянулось. Я была уверена, что речь пойдет о том, какой подарок ему выбрать для будущей супруги, или подобной слюнявой чепухе.

Но Люк вдруг стащил с головы бейсболку и принялся нервно мять ее руками.

— Понимаете, Эли, — глухо забубнил он, — мне кажется, мы с Шелли больше не имеем права претендовать на звание самой романтичной пары. Дело в том, что я… Словом, мне кажется, что я полюбил вас.

Я остолбенела.

— Я пытался с собой бороться, — продолжал Люк, — но все тщетно. Стоит мне увидеть вас, и сердце колотится так, словно вот-вот из груди выпрыгнет. С Шелли я никогда подобного не испытывал. Ее интересует только свадебная церемония, семья и тому подобная дребедень. Вы же совсем другая. Вы просто восхитительны, Эли. Вы такая естественная и живая. Вы самая волнующая женщина на свете!

И он потянулся ко мне, вытянув губы трубочкой.

Я поспешно отстранилась:

— Возьмите себя в руки, Люк! Вы сами не понимаете, что говорите!

— Понимаю, — упрямо возразил он. — Я уже принял решение. Лучше один день прожить тигром, нежели всю жизнь бараном маяться.

— Нет, я не то имела в виду, — сказала я. — Просто Шелли из вас котлету сделает, если об этом узнает.

— Ну и пусть! — вызывающе воскликнул он. — Не могу я больше жить во лжи и притворстве.

— Ну пожалуйста, образумьтесь! — взмолилась я. — Потерпите. Хотя бы до конца отпуска. Пусть вы и в самом деле разлюбили Шелли, но нельзя ведь делать ее всеобщим посмешищем. Между прочим, завтра вечером начинается конкурс на звание самой романтичной пары в мире.

— И вы хотите, чтобы до завтрашнего вечера я скрывал свои истинные чувства? — обиженно спросил Люк. — Чтобы притворялся? А потом что? Мы с вами сможем побыть вместе? В Рино у меня тетка живет. У нее есть пустующий прицеп — настоящий передвижной дом на колесах. Мы сможем там укрыться, пока шумиха не уляжется. Давайте прямо сейчас удерем!

— Н-нет, — пробормотала я, тщетно пытаясь отпихнуть его. — Мне кажется, не стоит этого делать.

— Вам не нравится жизнь в прицепе? — спросил он. — Да, вы англичанки такие. Мой дом — моя крепость, и все такое.

— Дело вовсе не в прицепе, — возразила я. — Вы просто совсем забыли Дэвида. А ведь я люблю его.

— Эли, вы ведь сами знаете, что это неправда!

— Что?!

— Мне, право, неловко, но ведь и слепому видно, что вы с Дэвидом совершенно не знаете друг друга. И он вас не любит. Это бросается в глаза. Может, ему и приятно проводить с вами время, но взгляд его любовью не светится. Бросьте его, Эли. Я покажу вам, что такое настоящая любовь!

— Люк! — Я оттолкнула его так резко, что он приземлился на задницу. — Хватит чушь пороть! Ступайте лучше к Шелли и угостите ее своими россказнями про светящийся любовью взгляд. Я люблю Дэвида, и он любит меня. Вас же я никогда полюбить не смогу.

— Эли, вы сами не понимаете, что говорите. Я просто застал вас врасплох своим признанием… — Люк взывал мне вослед, а я удалялась, утопая почти по щиколотку в мягком песке. — Дэвид не любит вас, Эли. Он с Кандидой спит.

Я остановилась как вкопанная.

— Что?! — Я вздохнула. — Ах, я понимаю, это просто уловка, чтобы меня задержать. Ничего у вас не выйдет, Люк. Я по жизни однолюбка.

Бедненькая Шелли, думала я, лежа на кровати в спальне. Она ведь даже не подозревает о том, какие коварные мысли бродят в голове ее возлюбленного. Когда я проходила мимо бунгало, которое она занимала на пару с неверным Люком, Шелли как раз выползла наружу; лицо ее было покрыто зеленоватой кашицей тошнотворного вида.

— Привет, Эли! Ну как, готовитесь к завтрашнему испытанию? Представляете, я весь остров обошла и не нашла ни одной аптеки! Пришлось идти на кухню. Спасибо, поварята вошли в мое положение и дали мне авокадо для маски. Хотите попробовать? У меня еще несколько штук осталось.

— Нет, спасибо, Шелли, я уже поела, — отказалась я.

— Это же для лица! — засмеялась Шелли. — Попробуйте. Люк уверяет, что такой мягкой и нежной кожи, как у меня, ни у одной женщины в мире нет.

Я скривила губы в подобии улыбки.

— Кстати, — продолжила она, — кроме авокадо, здесь есть и другие, не менее полезные для кожи плоды. Например…

Ее лекцию прервало появление Люка. Запыхавшегося, с пунцовыми щеками. Струхнул, наверное, увидев меня. Решил, что я направилась прямиком к Шелли, чтобы открыть ей глаза на коварного изменника.

— Привет, дорогой! — проворковала Шелли, расплываясь до ушей. — А я как раз рассказывала Эли, какое чудо эти авокадо. Но только ты пока не смотри на меня! — Она игриво оттолкнула Люка. — Невеста в зеленой маске способна отпугнуть даже самого романтичного мужчину на земле.

Она звонко засмеялась и скрылась в прохладной тени бунгало. Люк хотел было что-то сказать мне, но я остановила его предостерегающим жестом.

— Давайте сделаем вид, будто ничего не случилось, — прошептала я.

— Но я вам правду говорю про Кандиду.

— Считайте, что я ничего не слышала.

Люк кивнул и понуро поплелся за Шелли. Раньше, когда подруги уверяли меня, что все мужики — сволочи, я считала, что они преувеличивают. Теперь же, познакомившись поближе с самым романтичным американцем, я пришла к выводу, что утверждение это верно процентов на восемьдесят. Джереми, естественно, был исключением. Я ни на мгновение не усомнилась в нем, прекрасно понимая, что история с Кандидой — чистейшей воды блеф. Еще за завтраком она призналась, что согласилась лететь в «эту заполярную Варшаву» лишь потому, что давно мечтает соблазнить режиссера.

Как только Джереми вернулся после плавания с аквалангом, я рассказала ему об эпизоде с Люком.

— Ха! — рассмеялся Джереми. — Я, между прочим, этого давно ждал. На его морде это написано было. Видела бы ты, как он на тебя пялился!

— А история с Кандидой? — спросила я. — Это правда?

— Не смеши меня, Эли! На кой черт я ей сдался? Она по уши влюблена в этого режиссера.

Точно, подумала я. Кто, будучи в здравом уме, может представить Кандиду рядом с Джереми? Люку, пожалуй, стоит у психиатра провериться.

— Каких-нибудь интересных рыб сегодня видели? — полюбопытствовала я, чтобы сменить тему.

— Да, кое-что было, — уклончиво ответил он. — Даже что-то похожее на акулу в отдалении промелькнуло.

— Большая? — спросила я с непритворным испугом.

Джереми развел руки.

— Кстати, Кандида ни капли не испугалась, — поведал он.

— Это только потому, что рядом был ты, — льстиво заверила я. — Ты ведь такой отважный. Чтобы стать самым совершенным мужчиной на свете, тебе остшюсь лишь запомнить, какую марку косметического молочка я предпочитаю.

— Во блин! — Джереми сплюнул. — Совсем из головы вылетело. Завтра ведь этот чертов конкурс.

— Если не хочешь, можем отказаться от участия, — предложила я. — Ну дисквалифицируют нас. Что из этого?

— Нет, ни за что! — Джереми решительно замотал головой и принялся рыскать по ящикам в поисках бумаги и ручки. — Давай лучше я попробую, все про тебя выучить. На карту, между прочим, десять тысяч фунтов поставлено.

— Это так, — кивнула я, — но, по-моему, шансов на победу у нас нет. Куда нам тягаться с тремя парами, которые знакомы едва ли не вечно. Шелли знает даже, сколько волос у Люка на голове. Нет, Джереми, нам ничего не светит.

— Эли, давай не будем тратить времени попусту, — серьезно потребовал Джереми. — Какой твой любимый цвет?

— Голубой, наверное.

— Прекрасно, — расцвел Джереми. — Мой тоже. Этого я уже не забуду. Любимое животное?

— Кошка.

— А я собак больше люблю.

— Надо же, — удивилась я. — Вот не подумала бы, что ты у нас собачник.

— Собака — животное благородное, — высокопарно заявил в ответ Джереми. — Не то что эти блохастые кошки. Ладно, Бог с ними. Какой твой любимый сериал?

— Нет, постой! — возмутилась я, плюхаясь на кровать рядом с ним. — Мне нужно еще прийти в себя после твоего оскорбительного высказывания насчет кошек. Может, — вкрадчиво предложила я, — отложим пока тренировку? — И я нежно погладила его по плечу.

— Нет, нет, Эли! — возразил Джереми. — Не сейчас. Ведь если мы захотим, то можем без особого труда заработать десять тысяч. А мне как раз нужны деньги, чтобы… Впрочем, это не важно.

Я разочарованно вздохнула:

— Ну ладно, будь по-твоему. Но, по правде говоря, мне не верится, что жюри интересно будет слушать ерунду. По-моему, вопросы будут позаковыристей. Давай придумаем какие-нибудь аппетитные истории. Как мы познакомились. Как полюбили друг друга. С какой страстью выясняли отношения.

— Это еще зачем? — удивился Джереми. — Разве мы не самая романтичная пара?

— Конечно, — кивнула я. — Но, по-моему, в выяснении отношений тоже есть своя романтика. Не все же время лизаться… Скажем, что-нибудь такое: ты долго мучился и страдал, пытаясь оценить истинную глубину своих чувств ко мне. Поначалу представлял, что наша любовь всегда будет бурной, страстной и безоблачной, как небо над Антигуа, но в один прекрасный день вдруг почувствовал, что возвышенные чувства вдребезги разбиваются об острые рифы одиночества и недопонимания. И тогда мы расстались на целую неделю. Все это время ты размышлял и анализировал случившееся, пока наконец не пришел к окончательному выводу, что жить без меня не можешь и любишь настолько беззаветно, что готов не только пострадать, но даже расстаться ради меня с жизнью. И что нет для тебя во всем мире ничего важнее и возвышеннее нашей любви.

Закончив, я почувствовала, как на мои глаза навернулись слезы.

— Здорово, — закивал Джереми, фиксируя на бумаге основные мысли. — Может, еще такую ссору придумаем: допустим, ты взяла мой новый автомобиль и, пытаясь припарковаться, врезалась в бампер другой машины.

— Нет уж, благодарю покорно! — возмутилась я. — По-твоему, я парковаться не умею?

— Женщины вечно в кого-нибудь врезаются, когда ставят машины на стоянку, — заметил Джереми. — Тем более что звучит это куда реалистичнее, чем твоя выдумка.

— Может, тогда поссоримся из-за того, что мужчины нас, женщин, за людей не считают? — угрожающе предложила я.

— Нет, это повредит моей репутации, — отказался Джереми.

Я в отчаянии махнула рукой:

— Ерунда какая-то получается. Может, скажем лучше, что вообще ни разу не ссорились?

— Что ж, ведь почти так и есть, — подтвердил Джереми.

— Что значит — почти? — насупилась я.

— Утром, когда я вернулся после погружения, ты была похожа на буку, — несмело заметил Джереми.

— Только потому, что, едва появившись, ты тут же снова отправился нырять с аквалангом. И вообще ты торчишь в воде так долго, что скоро будешь походить на саламандру. А еще проводишь столько времени в обществе Кандиды, что мне уже советуют глаз с тебя не спускать. Так что, сам понимаешь, у меня есть право дуться.

— Брось, Эли! — Джереми с чувством обнял меня и прижал к себе. — Я вовсе не хотел тебя расстраивать. Просто голова слегка закружилась от общения с такой знаменитой особой. Остаток времени мы с тобой ни на минуту не расстанемся.

— Неужели все двадцать четыре часа в сутки? — фыркнула я. — Так я тебе и поверила!

— Завтра Кандида погружаться не будет, — объяснил Джереми. — Сюда Вадим, ее режиссер, прилетает.

— Вот и прекрасно, — сказала я. — Значит, тебе не придется переживать из-за того, что она страдает от одиночества.

Джереми покачал головой. (Будь я повнимательнее, заметила бы, что он слегка раздосадован.)

— Да, — ответил он. — Это верно.

Глава 32

Вот и пришел знаменательный день. До финального конкурса международного журнала «Совершенная женщина» на звание самой романтической пары в мире осталось каких-то восемь часов.

В знак особого уважения к участникам состязания из Флориды прилетел знаменитый парикмахер, который долго колдовал над нашими прическами перед фотосъемкой. Говоря «над нашими», я имею в виду только женскую половину; Джереми был безмерно разочарован из-за того, что мужчинам делать укладку не полагалось.

Мы с Шелли сидели бок о бок под фенами, которые, по-моему, не использовали нигде в мире годов этак с шестидесятых. Шелли не скрывала своего возбуждения. Ничто в ее поведении не позволяло заподозрить, что между ней и ее возлюбленным кошка пробежала. Должно быть, решила я, Люк внял моим советам.

— До чего я рада, Эли, что познакомилась со всеми вами! — щебетала Шелли с таким видом, будто уже победила в суперфинале. — Я знаю массу семейных пар, которые не воспринимают своих отношений с должной серьезностью. Между ними нет и намека на взаимное уважение, которое присуще нам с Люком. А знакомство с вами окончательно укрепило мою веру в безграничную любовь.

— Спасибо, — пробормотала я. Меня не тянуло разговаривать, но, по счастью, Шелли можно было хлебом не кормить, лишь бы дать поразглагольствовать всласть. И вдруг я не удержалась: — А в чем ваша тайна, Шелли?

— Видите ли, Эли, — оживленно начала она, извлекая голову из-под металлического колпака, чтобы обращаться ко мне глядя в глаза, подобно миссионеру, — вы что-нибудь слышали о воплощающем воображении?

Я лишь с недоумением передернула плечами.

— Тогда я вам сейчас объясню, — обрадовалась Шелли. — Смысл в том, что вы можете получить все, о чем мечтаете. Все, что душе угодно. Если вы очень сильно чего-то захотите, предмет ваших вожделений как бы окажется у вас перед глазами. Вы даже мысленно сможете его потрогать. Я впервые об этом по телевизору услышала. Там одна гуру выступала. Рассказывала про свою новую книгу, а в заключение поведала, что закончит ее, как только сумеет нарисовать в уме ее обложку. У нее всегда так было. Представляла в уме обложку еще до того, как начинала сочинять книгу. И вот теперь она миллионерша. Здорово?

Я молча кивнула.

— Ну так вот, я решила последовать ее примеру. В то время мы с Люком еще не были знакомы. Я только видела, как он работает механиком в гараже своего отца. Он мне почти сразу приглянулся. Однако я даже мечтать не смела о том, что когда-нибудь он станет моим. С тех пор как он появился в гараже, едва ли не все девушки в нашем городе начали разбивать свои автомобили о фонарные столбы. Сейчас, глядя на. нас, вам, наверное, трудно в это поверить, но в то время я и представить не могла, что заполучу такую завидную добычу.

— Неужели?

— Да. И тогда я решила взять на вооружение метод воплощающего воображения. Поначалу это было для меня просто развлечением. Я представляла, как вхожу в гараж, прошу что-то исправить в моей машине. Представляла, как Люк на меня посматривает, постепенно начиная выделять среди прочих. Как он уже сам начинает мечтать обо мне, понимая, что именно я — женщина его грез. Через две недели после нашего первого свидания я вообразила, что мы поженимся, и вот, три года спустя, Люк сделал мне предложение!

— Значит, мгновенных результатов ваш метод все-таки не дает, — уточнила я.

— Любовь сразу не вспыхивает, Эли.

Смотря какая любовь, подумала я, пытаясь вспомнить, когда и где меня озарило, что именно Джереми — мужчина моих грез. Пожалуй, это случилось на праздновании годовщины свадьбы моих родителей, когда мы с Джереми стояли вдвоем на кухне возле раковины. Только сейчас меня осенило: то, что я тогда приняла за шипение выпекающихся в духовке волованов, было на самом деле первыми вздохами разгорающейся любви.

— Удачи вам сегодняшним вечером, — пожелала Шелли, когда парикмахер извлек ее из-под фена.

— И вам удачи! — вторила я. Причем от чистого сердца.

Оставшись в одиночестве, я вновь и вновь перебирала в уме слова Шелли. Воплощающее воображение — ну и ну! Это звучало слишком заманчиво, чтобы быть правдой. А что, если попытаться? Я ведь ничего не потеряю. А если ничего не выгорит, никто ни о чем не догадается. Решившись, я плотно закрыла глаза и принялась за дело.

Поначалу я представила финал конкурса на звание самой романтической пары. Мысленно нарисовала пьедестал, наподобие олимпийского, для пар, занявших первые три места. Вообразила Чеда и Пенни на нижней ступеньке. Люку и Шелли досталось серебро. Ну а на высшей ступени… Сами понимаете: там были не Марк с Маргаритой.

Я словно наяву ощутила, как оттягивают карман десять тысяч фунтов, в то время как Джереми любовно сжимает мое запястье, а потом шепчет мне на ухо: «Давай-ка займемся любовью прямо здесь, при всех». Я же отвечаю: «Давай, пусть остальные нам завидуют…»

Меня встряхнули за плечо, и я проснулась.

— Ну и волосы у вас, — недовольно пробурчал парикмахер. — Неужели никто не предупредил вас, что голову от солнца полагается прикрывать шляпкой?

— У нас в Англии солнца не так много, — ответила я.

— Возможно. Но если бы вы за собой следили, у вас были бы локоны не хуже, чем у Кандиды Бьянки.

— А что нужно делать, чтобы и тело было таким, как у нее? — робко поинтересовалась я.

— Ограничьтесь пока волосами, — посоветовал парикмахер, запуская жесткий гребень в мой скальп. — И помните: нет физических изъянов, которые не удается скрыть с помощью лайкры.

Большой обеденный зал с видом на море по случаю конкурса полностью переоборудовали. Столы, стоявшие перед огромным панорамным окном, унесли, на их месте теперь возвышался лишь одинокий стул. Стены были украшены алыми бархатными полотнищами, испещренными золотыми сердечками, наподобие интерьера дворца Королевы из «Приключений Алисы в Стране чудес».

Конкурс начинался в восемь вечера. В половине восьмого мы с Шелли, Пенни и Маргаритой собрались в баре, где Марджори Пайн, ответственный редактор специального выпуска «Совершенной женщины», должна была дать нам последние напутствия. А днем я получила факсимильное послание от Аманды, в котором она извинялась за то, что не может прилететь и лично разделить со мной радость триумфа.

— Покажите все, на что вы способны, — проскрипела Марджори Пайн, обнажая длинные прокуренные зубы. — И помните: вне зависимости от исхода соревнования вы все победительницы.

Мы согласно закивали, и лишь на лице Шелли было написано сомнение. Уж она-то знала, что победительница бывает лишь одна.

— А теперь заполните, пожалуйста, вот эти анкеты, — сказала Марджори, раздавая нам листки бумаги и шариковые ручки с логотипом «Совершенной женщины». — В первом раунде мы будем сличать ваши ответы с ответами ваших партнеров, и общаться с ними вам, разумеется, непозволительно. Надеюсь, вы понимаете, что шельмовать не стоит?

Мы вновь дружно закивали, а потом расселись за отдельные столы и принялись заполнять анкеты. При этом Шелли то и дело грызла кончик ручки; вид у нее был такой, словно она сдавала экзамен по физике. Первые вопросы были элементарные: любимые животные, цвета и телевизионные сериалы. Как раз то, что мы с Джереми заучили наизусть. Девичья фамилия его матери. По счастью, я с детства помнила, что Хилари Бартон-Бакстер, убежденная феминистка, к своей девичьей фамилии пристроила фамилию мужа.

А наши мужчины тем временем пыхтели в другом баре над аналогичными анкетами. Интересно, подумала я, вспомнит ли Джереми, какой дезодорант я предпочитаю. Воспользовавшись вновь обретенным искусством, я мысленно послала ему мощный флюид «Нейтрал-плюса». Когда мы закончили. Марджори собрала заполненные анкеты и отвела нас в крохотную, без единого окна, келыо, где нам полагалось ждать, пока в зале соберутся зрители. Из Флориды прилетела группа телевизионщиков, которые намеревались отснять конкурс для показа по новому спутниковому каналу со звучным названием «Романс». Когда Марджори огласила имя ведущего, Шелли захлопала в ладоши, мы же с Пенни и Маргаритой обменялись недоумевающими взглядами.

— Какая прелесть! — воскликнула Шелли. — Айдан Хоббс — мой любимый конферансье. Для пас это добрый знак. — Разумеется, она имела в виду себя и Люка.

Когда нас наконец пригласили на сцену, создавалось впечатление, что конкурс уже завершен. Шелли держалась так, будто они с Люком одержали верх, а это меня ужасно бесило, я ведь уже мысленно примеряла корону победительницы.

Первой на сцену вызвали Шелли. Она была в том самом платье, в котором отмечала День святого Валентина. Пожалуй сердечек на нем было больше, чем в сцене жертвоприношения богине Кали в фильме «Индиана Джонс и храм Судьбы». Взойдя на сцену, Шелли совершила эффектный пируэт. Я же ступала осторожно: меня совершенно ослепляли мощные юпитеры.

— Элисон Харрис! — провозгласил Айдан Хоббс, когда я робко поклонилась публике. — Самая романтическая женщина Великобритании.

Послышались вежливые хлопки, а потом задорный выкрик:

— Задай им, Эли!

Приглядевшись, я разглядела в первом ряду Кандиду, которая сидела за одним столом с мужчиной, являвшим собой нечто среднее между Сирано де Бержераком и Махатмой Ганди. Я догадалась, что это прилетевший режиссер, предмет ее воздыханий. Сикх, а может, бенгалец. По другую сторону от Кандиды со скучающим видом восседала Лоретта, томно обмахиваясь карточкой меню. Заметив, что я обратила на нее внимание, Кандида ослепительно улыбнулась и показала поднятые вверх большие пальцы. У меня сразу словно гора с плеч свалилась. Разве стала бы Кандида желать мне удачи, если бы рассчитывала отбить у меня Джереми?

Следующим вызвали Джереми. Он поднялся на сцену с видом оленя, ослепленного фарами автомобиля на оживленном шоссе. Взяв его за руку, я прошептала:

— Кандида болеет за нас.

Джереми прищурился, отыскал взглядом Кандиду и уставился на носатого сикха.

— Ну и урод, — вдруг шепнул он. — Квазимодо по сравнению с ним — красавец.

— Кто? — спросила я.

— Да режиссер этот.

— Да, он, конечно, не Мел Гибсон, — согласилась я. — Но зато они так и светятся. Словно голубок с голубкой. Кстати, как ты ответил в анкете на вопрос о девичьей фамилии моей матери?

— Смит, — прошептал Джереми. — Надеюсь, правильно?

— Нет. Но я, на всякий случай, тоже написала Смит. — И я еще крепче стиснула его руку.

На сцепу взошли остальные участники, и конферансье возвестил о том, что конкурс начинается. В первом раунде нам предстояло поразить стрелой сердце купидона из папье-маше.

Глава 33

Услышав, что мы с Джереми пробились в суперфинал, я едва не лишилась чувств.

— Впереди у нас последний раунд! — проорал Айдан. — Лидируют две пары, каждая набрала по двадцать пять очков. Это Шелли Адамсон и Люк Конолли, представляющие Соединенные Штаты Америки, а также Дэвид Уитворт и Элисон Харрис из Великобритании.

Грянула овация. Я посмотрела на Шелли, чтобы обменяться с ней дружеской улыбкой, но американка неотрывно таращилась на главный приз, который высился на столе с видом на море. Несомненно, пуская в ход магию воплощающего воображения, представляла, как держит его в руках. «Не бывать такому!» — решила я и, в свою очередь, попыталась представить себя на пьедестале с главным призом.

— А что получает проигравший финалист? — понуро спросила я у Джереми, чувствуя, что утратила дар воображения.

— Мы победим, — шепнул он, тоже пожирая приз глазами.

Я не представляла, в чем именно заключается последний раунд. Мы ответили, казалось, на все мыслимые и немыслимые вопросы. Угадали девичьи фамилии своих матерей. Я совершенно случайно попала в точку, отвечая, какая у Джереми группа крови. И это было как нельзя более кстати, ибо стрела, выпущенная мной из лука, ухитрилась оцарапать Джереми мочку уха.

Тем временем хитрая физиономия ведущего расцвела коварной улыбкой. Похоже, он заранее предвкушал уготованную нам пакость.

— Как же нам выбрать лучших среди лучших? — обратился он к зрителям. — Вы видите на сцене две прекраснейшие пары. Говорят, в каждой из них мужчина и женщина не только понимают друг друга с полуслова, но и являют собой единое целое. И вот теперь пришло время доказать это. Господа… — И он величественно махнул рукой в сторону окна.

Повинуясь его сигналу, служащие отеля, в обязанности которых входило присматривать за бассейном, примялись стягивать огромный брезент, которым прикрывали бассейн на ночь. Такова была здесь мера предосторожности на тот случай, если кто-нибудь из гостей, перебрав бесплатных коктейлей, ненароком плюхнется в воду. В качестве другой меры в воду, по словам Лоретты, добавляли особым краситель, окрашивавший воду в ядовито-пурпурный цвет, вздумай незадачливый купальщик справить малую нужду, не вылезая из бассейна.

— Что они задумали? — испуганно спросила я Джереми.

В ответ тот только с недоумением покачал головой. Шелли тоже, позабыв о воплощающем воображении, смотрела на происходящее во все глаза. Я мысленно взмолилась, чтобы нас не заставили плыть наперегонки. И вдруг с ужасом заметила, что в бассейне уже не вода, а какая-то розоватая слизистая масса, по внешнему виду подозрительно напоминающая обыкновенный заварной крем.

— Неужели нас заставят туда окунуться? — спросила я Джереми упавшим голосом.

— Надеюсь, только в том случае, если мы проиграем, — сострил он.

— Этот раунд носит название «Проверьте глубину своей любви»! — торжествующе возвестил Айдан Хоббс.

— Во блин! — прошипела Шелли. — Придется туда лезть!

— А фокус состоит в том, что где-то на дне бассейна покоится золотой конверт, — громогласно объявил Хоббс. — В этом конверте находится сокровище, за которым весь этот вечер охотятся наши славные финалисты. Теперь им остается только достать его оттуда. А потом, как говорится, победитель получаст все. Пусть выиграет сильнейший!

Ассистенты ведущего вывели нас из ресторана к бассейну. Я сняла новые клипсы (очередной подарок Кандиды, который мне не терпелось оценить у ювелира). Шелли в ужасе окинула взглядом свое расшитое бисером вечернее платье из розового шифона.

— Черт, я же погублю свой драгоценный наряд! — прошипела она Люку.

— Ничего, дорогая, — мужественно произнес он. — Осталось последнее испытание. Когда вернемся домой, я тебе новое платье куплю. Еще лучше этого.

Джереми крепко стиснул мою ладонь.

— Мы должны действовать по плану, — зашептал он. — Начнем с разных сторон и встретимся посередине. Ты приступай оттуда. — И он указал на глубокий конец бассейна.

— Джереми! — пискнула я. — Там слишком глубоко. Я утону!

— Не утонешь. В крайнем случае тебя тут же вытащат. Набери побольше воздуха и ныряй. Шарь руками по дну, пока не почувствуешь, что начинаешь задыхаться, потом всплывай, делай вдох и снова ныряй. Вот и все.

— Ты так говоришь, будто это совсем просто! — возмутилась я.

— Так и есть, — преспокойно ответил Джереми. — Наши шансы равны. Нет, у американцев их даже меньше. Шелли ни за что не станет мочить волосы. Не говоря уж о том, чтобы перепачкаться в этой лягушачьей икре.

Меня подобная перспектива тоже мало прельщала. Да, ядовито-розовая масса и впрямь походила на заварной крем, но кто знает, чем она являлась на самом деле.

Между тем оставшиеся зрители уже покинули ресторан и собрались вокруг бассейна с подозрительной жижей. Скинув туфли, я искала, куда бы их пристроить, и вдруг к моей руке кто-то прикоснулся.

— Давайте их мне. — Рядом со мной стояла Кандида. — Удачи вам! — И чмокнула меня в щеку. Затем расцеловала в обе щеки Джереми, который при этом стоял, точно обратившись в соляной столп. — Желаю вам победить!

Джереми потрусил к противоположному краю бассейна и изготовился к поискам на мелководье. Мне же предстояло погрузиться на самую глубину.

— Приготовиться! — прокричал ведущий. — Старт по моему сигналу.

Шелли проковыляла к бассейну, даже не удосужившись снять туфли на шпильках. Люк хотя бы догадался избавиться от своей широкополой шляпы.

— Начали!

Вокруг поднялся оглушающий гам. Зрители свистели и улюлюкали, подбадривая нас. Джереми отважно кинулся в розовую кашу и скрылся под ее поверхностью. Чуть поколебавшись и опасаясь, как бы он не вынырнул обезображенным каким-нибудь едким реагентом, я принялась спускаться по металлическим ступенькам и, в свою очередь, вступила в угрожающего вида жижу. Шелли, стоя на мелководье, шарила по дну. Увы, меня ждала иная участь. Едва я отпустила поручни, как с головой погрузилась в непонятное месиво. И тут же вынырнула, пытаясь отдышаться через забитый кремом рот. На вкус он оказался приторно-сладким. Даже слегка земляникой отдавал.

И какого дьявола Джереми отправил на глубину меня? Ведь он на целый фут выше!

Я вцепилась в поручни, решив, что умру, но нырять не стану. И тут же прокляла себя за малодушие. На кону стояли десять тысяч фунтов стерлингов! Да и причитания Шелли, которая, перепачкавшись с головы до ног, продолжала поиски, подстегнули меня.

Плотно зажмурившись, я заставила себя нырнуть в липкую пучину и принялась слепо загребать руками. Легкие распирало от нехватки воздуха.

Снова вынырнув, я хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Голова шла кругом, лица громко орущих и свистящих зрителей расплывались в бесформенные пятна. И вдруг неподалеку всплыла голова Джереми.

— Нашла? — выкрикнул он.

— Нет!

— Так пошевеливайся! Ныряй, Эли, отступать некуда! — И скрылся под кремовой массой.

Наверное, так чувствует себя плод в материнской утробе, вдруг подумала я. А еще вероятнее — так погибает неосторожная муха, угодившая в горшок с медом. Я нырнула в вязкую трясину и почти сразу всплыла подышать. Силы вконец оставили меня.

— Ты что вытворяешь?! — завопил Джереми, заметив, что я снова вцепилась в поручень.

Попробовал бы сам на глубине понырять, подумала я. Но справедливости ради отметила, что Джереми уже приблизился ко мне.

— Еще разок, Эли! — крикнул он. — Попробуй. У тебя получится, я в тебя верю.

Из последних сил я заставила себя окунуть голову в мерзкий кисель. А вдруг мне не удастся найти конверт? Что тогда? Нырнуть еще раз я не смогу. Мои легкие не выдержат и лопнут, я распрощаюсь с жизнью. Отдам концы из-за каких-то десяти тысяч фунтов. Нет, не бывать такому, твердо решила я, пусть эти деньги лучше Шелли и Люку достанутся. Я уже готова была пожертвовать всем, лишь бы выбраться из приторной жижи.

И вдруг в самый последний миг я нащупала кончиками пальцев предмет, который нельзя было спутать ни с чем. Конверт! И в то же мгновение он выскользнул. Воздуха мне уже не хватало, но тем не менее я решила, что без приза не всплыву. Побарахтавшись еще немного, я нащупала злополучный конверт, крепко зажала его в кулаке и, оттолкнувшись обеими ногами от дна бассейна, вынырнула… Нет, не вынырнула, ибо на полпути голова моя уткнулась во что-то мягкое, и в ту же минуту чьи-то пальцы попытались выхватить из моей руки желанную добычу.

Я чуть не завопила от бешенства. И ведь я даже не знала, кто мой противник. А вдруг это Джереми? Хотя вероятность складывалась не в его пользу. Впрочем, размышлять было некогда. Чувствуя, что конверт вырывают, я слепо выбросила вверх ногу, пытаясь лягнуть невидимого врага. Пятка вошла в соприкосновение с чем-то мягким, и — заветный конверт вновь был у меня.

— Нашла! — что было мочи завопила я, едва успев вздохнуть. — Нашла! Приз наш!

Надо мной склонились участливые лица, чьи-то руки подхватили меня и выволокли на край бассейна. Я лежала, прижимая драгоценную добычу к груди и втягивая в измученные легкие сказочно вкусный воздух.

Вскоре выползли и остальные. Осознав, что приз ускользнул, Шелли испустила горестный вопль. Люк как мог утешал ее, а Джереми, с трудом выбравшись из бассейна, медленно заковылял ко мне.

— Я победила! — возвестила я, когда он, болезненно морщась, улегся рядом со мной.

— Поздравляю, — сказал он и слизнул с моего лба сладковатую кашицу. — И за это я, так и быть, прощу тебя — ведь ты едва меня не оскопила.

— Молодец, Эли! — похвалила подоспевшая Кандида. — Я знала, что вы выиграете. Хотя, честно говоря, в последнюю минуту мне показалось, что вас придется откачивать.

— Легкие у меня как кузнечные мехи, — похвасталась я. — Так по крайней мере моя мама говорила.

Мы едва успели слегка обтереться полотенцами, как нас пригласили к пьедесталу.

— Элисон Харрис и Дэвид Уитворт, примите мои поздравления! — громогласно объявил Айдан Хоббс. — Вам достается главный приз международного журнала «Совершенная женщина», и вы провозглашаетесь самой романтичной парой года на Земле!!!

— Ур-ра-а! — дружно грянули зрители.

Шелли залилась горючими слезами, а мы с Джереми лишь молча ели друг дружку глазами. Марджори Пайн громко захлопала в ладоши, приглашая остальных последовать ее примеру, и вскоре разразилась настоящая овация.

— Ничего не понимаю! — визгливо выкрикнула Шелли. — У них ведь даже дата свадьбы не назначена! И это называется — романтично?

Вертя в руках драгоценный конверт, я думала, что по большому счету Шелли права. Разве можно утверждать, что романтичнее тот, кто опередит конкурентов, выуживая конверт с деньгами из бассейна с душистым кремом? Не говоря уж о том, что в борьбе за приз главная героиня ухитрилась лягнуть возлюбленного в пах, едва не лишив его мужского достоинства.

— Уа-а-а! — завывала Шелли. — Нечестно это!

Да, в тот вечер приз международного журнала «Совершенная женщина» Шелли и Люку не достался. Марджори Пайн, учитывая все обстоятельства, решила, что неудачникам вполне хватит утешительного приза — цветов и корзины с фруктами, которые доставили в их бунгало.

Однако, поторопившись покинуть торжество, чтобы уединиться и без помех зализать раны, Шелли многое потеряла. Айдан Хоббс блистательно сворачивал вечер расхожими анекдотами про тещу, когда слова попросил Вадим Караваджо.

Айдан, который, должно быть, надеялся, что популярнейший режиссер предоставит ему какую-нибудь роль в одном из своих фильмов, безропотно уступил знаменитости место на сцене.

— Сегодня здесь много говорилось о любви, — начал Вадим. — Нисколько не умаляя блистательной победы самой романтической пары в мире, я бы хотел воспользоваться возможностью, чтобы сделать одно важное заявление личного характера.

Голоса мгновенно стихли, и в зале воцарилась могильная тишина.

— Многие из присутствующих здесь знают и ценят мою очаровательную спутницу, мисс Кандиду Бьянку. Мы с Кандидой знакомы уже несколько лет, и я имею полное право сказать: она не только гениальная актриса, но и потрясающая женщина с воистину золотым сердцем.

Я покосилась на Лоретту, которая возвела глаза к небу.

— Так вот, теперь я могу признаться, что в последние шесть месяцев мы с Кандидой не только тесно общались, но и стали любовниками.

В зале заахали, кто-то восторженно свистнул. А я припомнила Брэда Питта. Надо же, все были уверены, что у Кандиды роман с ним!

— И вот сейчас, — продолжил Вадим звенящим от волнения голосом, — я безмерно счастлив сообщить, что Кандида Бьянка согласилась стать моей женой…

Ничего себе!

— Bay!

Желтоглазый юпитер высветил в толпе лицо Кандиды. Она неловко пожала плечами и, как мне показалось, сразу увяла. Вадим Караваджо прогромыхал вниз по ступенькам, подлетел к Кандиде и сграбастал ее в свои медвежьи объятия. Айдан Хоббс, присоединившись к хору поздравлений, пригласил Кандиду на сцену.

— Спасибо всем, — тихо пробормотала Кандида в микрофон. — Наверное, теперь я должна всех вас угостить выпивкой, да?

Поразительно, но, несмотря на то, что напитки в «Санта-Боните» были бесплатными, зрители дружно повалили в бар, сметая все на своем пути, а заодно увлекая за собой и Кандиду с Вадимом. В итоге мы с Джереми остались у бассейна вдвоем. На голове у меня красовалась тиара победительницы, а в руке я сжимала заветный конверт.

— Вот уж чего не ожидала, — сказала я, до сих пор не в силах прийти в себя от удивления.

— Я и сам об этом не подозревал, — признался Джереми.

— Ну что, пойдем и тоже выпьем за здоровье жениха и невесты? — предложила я.

— Я бы хотел сначала голову помыть, — сказал Джереми.

И мы, держась за руки, отправились в свое бунгало.

Глава 34

Вот и настала наша последняя ночь на Антигуа. Потратив примерно час на то, чтобы отмыть волосы от заварного крема, мы с Джереми решили напоследок прогуляться по пляжу, который и я, и он успели полюбить, как родной дом. Обогнув мыс, мы уселись на песке, чтобы в последний раз полюбоваться огнями гавани.

— У меня такое ощущение, словно я побывала в сказке, — призналась я. — Даже не верится, что все это заканчивается. Мне кажется, я в настоящем раю погостила.

— Мне тоже так кажется, — сказал Джереми. — И не потому даже, что мы провели здесь две потрясающие недели. А потому, что рядом со мной ты, Эли.

Сердце мое сразу преисполнилось нежности.

— Это правда?

— Конечно. И нам вовсе ни к чему расставаться по возвращении в Англию.

— Но ведь через неделю ты улетаешь в Варшаву, — напомнила я.

— Да, — кивнул Джереми. — Но ведь я могу улететь туда не один.

Я бросила на него недоверчивый взгляд:

— На что ты намекаешь, Джереми?

— А как по-твоему? — спросил он. — Я понимаю, ты думаешь, Варшава — это дыра, край света и тому подобное. Но на самом деле там не так плохо. Медведей на улицах не много, да и волки воют не всегда. Конечно, загореть так, как здесь, тебе там не удастся, но зато мы будем вместе. А в один прекрасный день вернемся на Антигуа, чтобы начать совместную жизнь.

Я потрясла головой, думая, что ослышалась. Наверное, крем еще в ухе остался. Но на всякий случай переспросила:

— Начать совместную жизнь?

— Да, Эли. Мы еще молоды. Я знаю, тебе пришлось нелегко. Но я окончательно убедился, что ты именно та женщина, которая мне нужна. Ни с одной женщиной мне никогда не было так легко и свободно, как с тобой. И я готов провести остаток своих дней рядом с тобой, Эли Харрис. — Сделав паузу, он торжественно произнес: — Ты согласна стать моей женой?

К тому времени как слова его пробились сквозь кремовую затычку в моих ушах, губы мои уже отвечали Джереми затяжным поцелуем. В эту самую минуту над бассейном начался праздничный фейерверк, а над бухтой, рассыпая мириады зеленых и алых искр, в небо взмыла яркая ракета. Доброе знамение.

— Да, — ответила я. — Конечно, согласна.

Мы упали на песок, обнимаясь и целуясь с неизведанной прежде страстью. И, поверьте, мы ни на мгновение не прикидывались самой влюбленной парой на свете. Мы были ею.

Глава 35

Впервые в жизни, укладывая вещи в чемодан по завершении отдыха, я не чувствовала печали. Тем более что теперь это был уже не мой чемодан. Это был наш чемодан. Так по крайней мере выразился Джереми. И тут же подтвердил сказанное, побросав все наши вещи в одну кучу.

— Я не хочу, чтобы мы хоть отдаленно походили на пары, которые привыкли делить вещи на «мои» и «твои». — заявил Джереми. — Теперь все мое принадлежит тебе, и наоборот.

Сами понимаете, я была на седьмом небе от радости.

Дожидаясь в крохотном аэропорту Антигуа, пока объявят рейс на Хитроу, мы заметили Люка с Шелли. Они стояли в очереди к своей регистрационной стойке. Шелли была в темных очках и широкополой соломенной шляпе, целиком скрывавшей лицо, как будто собиралась покинуть остров инкогнито. Собственно говоря, я и узнала ее исключительно но потрясающим розовым чемоданам — таких, наверное, во всем мире раз, два и обчелся.

Возле стойки паспортного контроля Люк попытался нежно чмокнуть невесту в щеку, но Шелли отмахнулась от него как от назойливой мухи.

— Похоже, они забыли, что должны соответствовать званию самой романтической пары Соединенных Штатов Америки, — заметил Джереми.

— Ты уж над ними не подтрунивай, — попросила я. — Им и без того тошно. Шелли была уверена, что победа у них в кармане.

— Боюсь, теперь им рассчитывать не на что, — заявил Джереми. — По-моему, у них вообще нет ничего общего.

— С чего ты это взял? — удивилась я.

— Только пообещай, что не обидишься, — попросил Джереми и тут же, не дожидаясь моего ответа, продолжил: — В тот вечер, когда ты немного не рассчитала своих сил и тебя отвели домой, Шелли подкатила ко мне на пляже и попыталась соблазнить.

Я оторопела:

— Ты это… серьезно?

— Абсолютно. Бубнила и бубнила, что всю жизнь мечтала об англичанине. Дескать, англичане — лучшие любовники, и все такое. А Люк, мол, бездушная скотина, интересуется только бейсболом и собственным «шевроле», который без конца ломается. Она же мечтает о настоящей любви, возвышенной и чистой. Даже спросила, не почитаю ли я ей стихи.

— Вот это да! — вырвалось у меня, и я тут же припомнила собственную встречу с самым романтичным американцем. — Значит, все это просто притворство!

— Похоже, — кивнул Джереми и гордо добавил: — Не сравнить с нами.

— Но мы тоже начали с притворства, — напомнила я.

— Зато теперь у нас все по-настоящему.

Я была настолько счастлива, что готова была лететь в Англию на собственных крылышках.

Наш поцелуй прервали самым бесцеремонным образом. Кто-то постучал мне по плечу, и я подпрыгнула как ужаленная. Передо мной стояла Кандида, за спиной которой маячила Лоретта, навьюченная парой сотен сумок и чемоданов.

— Надеюсь, я вам не помешала? — осведомилась Кандида.

В ответ я великодушно улыбнулась. Я могла позволить себе быть великодушной, ибо мне, а не Кандиде суждено было целоваться с Джереми всю оставшуюся жизнь.

Кандида порылась в плюшевой сумочке — единственном грузе, который она соизволила нести сама — и извлекла на свет Божий изящную записную книжечку в обложке из тисненой золотой кожи. Что-то нацарапала в ней золотым «Монбланом», выдрала страничку и протянула Джереми.

— На тот случай, если вы когда-нибудь окажетесь в Лос-Анджелесе, — сказала она, пристально глядя ему в глаза.

— Спасибо, — ответил он. — Я бы дал вам номер своего телефона в Варшаве, но, уверен, во время съемок вам будет не до меня.

— Отчего же? — кокетливо спросила Кандида. — Мне было бы очень любопытно взглянуть, как вы там устроились.

— Не сомневаюсь, — сказала я, властно удерживая локоть Джереми. Возможно, выглядело это не слишком вежливо, но я утешала себя тем, что могу оправдаться опасением опоздать на посадку.

— Вы тоже сегодня летите? — спросил Джереми Кандиду, когда я уже тащила его за собой.

— Да, — ответила актриса. — Одним рейсом с Люком и Шелли.

— Джереми, посадку объявили! — громко возвестила я. — Пошли быстрее!

— Счастливо вам, друзья! — кивнула нам Кандида. — Еще увидимся.

— Да, а вы примите наши поздравления с помолвкой! — спохватилась я.

В ответ Кандида лишь вяло помахала рукой.

— Как думаешь, увидимся мы когда-нибудь с ней еще? — спросила я Джереми, глядя, как Кандида направляется к регистрационной стойке рейса во Флориду. И тут же едва не расхохоталась: заметив приближающуюся Кандиду, Шелли обняла Люка и нежно прильнула к нему, хотя за минуту до этого смотрела на него зверем.

— Сомневаюсь, — пожал плечами Джереми. — Звезды такого калибра с простыми людьми компании не водят.

— Ты так считаешь? Ну и ладно. У меня хотя бы настоящее платье от Версаче на память осталось.

— Да, — рассеянно буркнул Джереми. Он брел за мной, еле волоча ноги; мысли его явно витали в неведомых далях.

— Пойдем же, — нетерпеливо сказала я, подтолкнув его в бок. — Если опоздаем на посадку, то следующего рейса целую неделю ждать придется.

Не могу сказать, что меня так уж тянуло домой, но на душе было уже далеко не безоблачно. Голодный Пушистик, заброшенная работа — приходилось думать и об этом. Сидя в роскошном салоне первого класса, я с грустью смотрела в иллюминатор на исчезающий рай. Изумрудно-зеленый остров посреди бирюзового океана выглядел как на открытке. Как в волшебном сне. А перед моим внутренним взором уже маячила гранитно-серая реальность Лондона на фоне свинцового неба. Хотя теперь, когда у меня был Джереми, выглядела наша столица куда привлекательнее, чем прежде. И возвращение в нее меня не страшило. Ни сейчас, ни впредь.

Когда наш самолет совершил посадку в аэропорту Хитроу, погода даже для лондонской весны была премерзкая. Унылая мгла, безнадежно моросящий дождь — вот что встретило толпу прилетевших нашим рейсом туристов, все еще облаченных в шорты и пестрые рубашки.

— Ну вот мы и дома! — провозгласил Джереми, с видимым усилием толкая тележку с нашим багажом по «зеленому» коридору. — Конец отдыха и начало новой жизни. Как ты себя чувствуешь, золотце?

— Мне кажется, я самая счастливая женщина на свете, — искренне ответила я. — Лишь одно может поднять мне настроение еще больше. Если бы сейчас меня встретили мама и папа с известием о том, что пару дней назад сорвали главный куш национальной лотереи.

— Боже, какая проза! — засмеялся Джереми.

Но нас никто не встретил. Меня это поразило: в нашей семье всегда царил культ встреч и проводов. Наверное, мама до сих пор не смогла мне простить бегства со дня рождения бабушки. Целуясь с Джереми в такси по дороге в Бриндлшем, я решила, что это даже к лучшему. Нам и вдвоем хорошо было.

— К тебе едем? — осведомился Джереми, когда мы добрались до нашего городка.

— Да, — кивнула я и тут же передумала: — Нет, давай сначала заедем к моим предкам. Мне не терпится порадовать их нашими новостями.

— Хорошо. — Джереми любовно погладил меня по руке. — А потом моих навестим. Мамочка подпрыгнет от радости до потолка, когда узнает, кто ее будущая невестка.

— Ты не шутишь? — усомнилась я.

— Нет, конечно. Мне ли не знать свою мамочку.

— Здорово! Моя мама тоже будет счастлива. Тем более что Дэвид никогда ей особенно не нравился…

— Тс-с-с! — прервал меня Джереми. — Давай никогда больше не вспоминать его имя. Хорошо?

— Конечно, — пообещала я, тая от счастья.

— Хотя, если честно, я ему признателен, — продолжил Джереми. — Ведь лишь благодаря вашей размолвке мне удалось занять его место.

«Да, спасибо тебе, Дэвид Уитворт, — подумала я. — Могла ли я мечтать, что твое подлое предательство обернется для меня таким счастьем?»

Впрочем, уже в следующую минуту радость моя была омрачена. Перед парадным дома моих родителей стоял полицейский автомобиль.

Хотя сердце мое и екнуло, предчувствия беды у меня не возникло. Мало ли что могло понадобиться здесь полиции? Сосед наш набедокурил, быть может, или Бандит кого облаял.

— Наверное, меня разыскивают, — пошутил Джереми, когда я нажала кнопку звонка. И, обвив меня рукой за талию, нежно поцеловал в мочку уха. Пусть мама, открыв дверь, увидит нас, влюбленных голубочков.

Но открыла нам Джо, моя сестрица.

— Полный мрак, Эли, — сказала она. — Ты в дерьме по самые уши.

Глава 36

Двое дюжих полицейских, сидевших за столом в кухне, пили чай.

— Эли! — воскликнула мама, ломая руки. — У нас полиция!

Как будто я сама этого не заметила. В своих зимних полушубках полицейские занимали едва ли не всю кухню. При моем появлении младший из пары водрузил на голову шлем, стоявший вместо пирога посреди стола. Для солидности, так мне показалось.

— Что тут происходит? — вопросила я, усаживаясь напротив блюстителей порядка.

Старший из пары полицейских откашлялся.

— Мисс Элисон Харрис? — спросил он и тут же, не дожидаясь ответа, уточнил: — Также известная под именем Эли Харрис?

— Да, это я, — ничего не подозревая, ответила я. — А что случилось? Мой кот под машину угодил? Нашу квартиру обчистили?

— Мисс Элисон Харрис, — торжественно продекламировал бобби, — вы арестованы за попытку нанесения тяжких телесных повреждений. Вы имеете право не отвечать на вопросы… — Он занудно бубнил, точь-в-точь как это делают его коллеги в дешевых детективных телесериалах. — Однако в ваших интересах привести доводы в свою защиту, ибо в противном случае суд не найдет для вас смягчающих обстоятельств.

Пол под моими ногами пошатнулся, перед глазами поплыли круги.

— Любые ваши слова могут быть использованы против вас.

— Постойте-ка! — вмешалась наконец моя мать, пытаясь оторвать руку полицейского от моего локтя (второй рукой он уже извлек из кармана пару сверкающих наручников). — Что вы плетете? О каких тяжких телесных повреждениях может идти речь? Да вы только взгляните на мою дочь! Она ведь и мухи не обидит. Произошла ошибка, это и слепому видно. Джон, скажи им, чтобы они глаза разули, — обратилась она к моему папеньке.

— Боюсь, никакой ошибки нет, — вздохнул бобби. — Следуйте за нами, мисс Харрис.

— Куда вы ее ведете? — завизжала мама, когда меня отконвоировали в коридор. — Не волнуйся, доченька, мы тебя в обиду не дадим. Мы поедем за вами следом. Джон, заводи машину!

— Господи, что за кошмар? — вслух размышляла я, когда полицейские выводили меня из дома. Я вдруг подумала, что в самолете наглоталась какой-то дряни и у меня глюки начались. Потом вспомнила, что и в самом деле приняла перед полетом снотворное, которое в сочетании с поглощенными спиртными напитками меня, наверное, и добило. Телесные повреждения? Тяжкие? Ну и потеха! То-то Джереми посмеется, когда я проснусь.

Но в следующий миг, когда я увидела бледное как полотно лицо Джереми, я с ужасом поняла: все это происходит на самом деле.

С той самой минуты, как самолет приземлился в аэропорту Хитроу, я просто умирала от желания выпить чашечку чаю. Однако скажи мне кто, что чай мне предложат только в полицейском участке, я бы сочла, что передо мной чокнутый. И тем не менее так и случилось. Пока я сидела в обшарпанной каморке с голыми стенами, дожидаясь прихода адвоката, на столе передо мной стоял пластиковый стаканчик с крепчайшим чаем. Я же сознавала, что не притронусь к нему до тех пор, пока не войдет некий он или она и, улыбаясь во весь рот, не признается, что произошла чудовищная ошибка и я свободна.

И уж тогда, мстительно подумала я, Эли Харрис такой иск вчинит, что вы надолго запомните. И день этот станет самым черным за всю историю Бриндлшемского полицейского управления.

Однако после прихода адвоката мне довольно скоро стало ясно, что ни о какой ошибке не может быть и речи. На первый взгляд мистер Уогстаф, престарелый стряпчий, был совершенно ни на что не годен. Так, стручок гороховый, не способный самостоятельно шнурки на ботинках завязать. Сидя за моей спиной, он молча внимал инспектору, который зачитывал вслух основные параграфы обвинения. Меня, Элисон Харрис, обвинили в попытке нанести тяжкие телесные повреждения путем обработки едкой субстанцией гениталий мистера Дэвида Эйнсли Деверо Уитворта.

— Какой еще субстанцией? — возмутилась я. — Это была мазь «Огненный перчик»!

Мистер Уогстаф нагнулся и предостерегающе потрепал меня по предплечью.

— Мне бы хотелось сначала переговорить с моей подзащитной, — сказал он инспектору.

Магнитофон выключили, и плюгавый адвокат разъяснил, в какой переплет я угодила. А заодно посоветовал держать язык за зубами. Да еще угостил на закуску моралью. Знаете какой?

Никогда не крутить шашни с мужиком, старший брат которого служит в полиции.

Вы легко можете представить, что мамаша Дэвида, Морин Уитворт, с самого начала ненавидела меня, разлучницу, лютой ненавистью. Дескать, я, мерзавка последняя, посмела отбить Дэвида у лапочки Лайзы, такой хозяйственной и заботливой, будущей матери безропотных и всегда послушных внучат. Отец Дэвида в душе относился ко мне неплохо, однако вслух осуждал, дабы угодить супруге.

Мария, младшая сестра Дэвида, упоминала Лайзу при каждом удобном случае. Например, так: «Ах, Эли, у меня жуткий стоматит разыгрался. А вот у Лайзы стоматита не бывает. Она всегда следит за диетой. И за Дэвидом присматривает». Стоило у их пса уху потечь, и Мария тут же заводила разговор о том, как замечательно Лайза ухаживает за своими домашними тварями.

В итоге, не считая Дэвида, из всего семейства Уитвортов лишь его старший брат Барри относился ко мне заметно лучше, нежели к маньяку-насильнику и серийному убийце.

Во всех случаях, когда я, приходя к Дэвиду, не заставала его дома (он задерживался на службе), мне приходилось дожидаться его на крыльце. И лишь когда дома был Барри, меня впускали. Он меня даже чаем угощал. А за столом расспрашивал про мою работу и, в свою очередь, развлекал длинными и запутанными историями о разгуле преступности в Бриндлшеме.

Когда мы с Дэвидом обручились, я прекрасно понимала, что обрекаю себя на жизнь со свекровью, от которой всем чертям в аду тошно станет. Одно утешало: деверя я обрету такого, о котором можно только мечтать. Барри Уитворт был щедрый, открытый и великодушный малый. При нем я всегда чувствовала себя как дома.

Теперь, конечно, все это круто переменилось.

Как-то раз, в то время, когда Дэвид еще подыскивал себе новое жилье, я решила зайти к нему без предупреждения. Я знала, что у Дэвида выходной, а потому рассчитывала застать его. Однако при приближении к дому его родителей, у меня создалось впечатление, что там никого нет. Стояла зима, и, хотя было еще около четырех часов дня, на улице уже смеркалось. И в самом доме было темно. Тем не менее я поднялась на крыльцо и позвонила. Раз, потом другой. Я повернулась было, чтобы уйти, как вдруг в прихожей загорелся свет и дверь открылась.

— Кого там черт принес? — услышала я недовольный голос Барри. Однако в следующий миг, стоило ему узнать меня, лицо его осветилось радостью. — Элисон, как я рад тебя видеть!

По растрепанным волосам и помятой физиономии я догадалась, что подняла его с постели, где он отсыпался после очередного ночного дежурства.

— А Дэвид дома? — спросила я.

— Нет, — ответил Барри. — Но ты можешь войти и подождать его здесь.

Поскольку мне это было не впервой, я охотно согласилась. Обычно Барри в таких случаях отправлялся досыпать, а я сама ставила чайник и угощалась бисквитами. Но на этот раз Барри предпочел составить мне компанию.

— Ты уже выспался? — простодушно осведомилась я.

— Да, четыре часа без задних ног продрых, — засмеялся Барри. — К тому же я в любом случае хотел поговорить с тобой.

— Мне все равно неловко, что ты вскочил из-за меня.

— Милая, — промолвил Барри, — ради тебя я готов ночами не спать.

Только тогда я поняла: тут что-то не так. Барри никогда не разговаривал со мной в таком тоне. Разве что подшучивал по поводу отношений деверя и невестки.

Как бы то ни было, но, приготовив чай, я прихватила кружку Барри и отнесла поднос в гостиную. Родители его были в отъезде: навещали полоумную бабушку Дэвида, единственную в мире старушенцию, превосходящую во вредности мою бабусю. Сестра Дэвида, как всегда в это время по понедельникам, занималась на курсах испанского языка. Так что мы с Барри были одни.

— А Дэвид не сказал, когда вернется? — в отчаянии спросила я, когда Барри втиснулся рядом со мной на крохотный диванчик.

— Нет. Но вряд ли скоро. Он просил меня развлечь тебя, если ты придешь.

Я глотала чай, чувствуя, как рука Барри, небрежно перекинутая через спинку диванчика, подбирается к моему плечу. Прошло всего несколько секунд, и я ощутила пугающее прикосновение. А в следующий миг Барри порывисто притянул меня к себе.

— Всю жизнь о тебе мечтал, — признался он.

— Ва-ва-ва, — только и пролепетала я.

— Не ломайся, Эли, поцелуй меня, — потребовал Барри. — От одного поцелуя тебя не убудет. А Дэвид не узнает, обещаю тебе.

И я почувствовала влажное прикосновение его губ к своей горящей щеке.

— Нет, Барри, я не могу, — пробормотала я, вырываясь. — Пожалуйста, не приставай ко мне. Дэвиду я никогда не изменю.

— Но я вовсе не прошу, чтобы ты изменяла Дэвиду, — резко сказал Барри. — Мне достаточно одного поцелуя. Что тебе, жалко, что ли?

Желаемого он, конечно, не добился. Метко выплеснув чашку обжигающего чая на ширинку Барри, я смогла отвлечь его на несколько секунд, вырвалась из его объятий и метнулась к двери.

— А-а-а! Ты что, совсем с ума сошла, мать твою! — завопил Барри.

— Извини, я не хотела, — бойко соврала я.

— Ты меня ошпарила, стерва! Я могу тебя в каталажку упечь за нанесение ТТП!

— Чего?

— ТТП. Тяжких телесных повреждений! — визгливо выкрикнул он.

— Вот как? — спросила я, приподняв брови. — Но ведь тогда мне придется объяснить, что я сделала это в порядке самообороны. Тебя это не смущает?

Едва дождавшись Дэвида, я тут же улизнула. Даже не позволила ему в дом войти. Мы отправились в ближайший паб. Весь вечер я боролась с собой, не зная, стоит ли сообщать ему о вероломстве Барри, и в итоге так и не решилась. По счастью, пострадавший тоже решил держать язык за зубами. В тот вечер я предусмотрительно не отпускала от себя Дэвида до тех пор, пока Барри, по моим расчетам, не пришло время заступать на дежурство.

Барри никогда больше не вспоминал об этом происшествии, но ряды моих союзников в семействе Уитвортов. и без того немногочисленные, окончательно поредели. Я тоже выбросила этот инцидент из головы. И вот теперь в одиночной камере с голыми стенами ужасные воспоминания нахлынули на меня с новой силой.

— Удивительный случай, — рассуждал вслух мистер Уогстаф, шурша бумагами. — Впервые на моей памяти полицейское управление возбуждает подобное дело на бытовой почве. Просто поразительно.

Лично меня это нисколько не удивило, ибо пострадавший, и он же главный свидетель обвинения, приходился близким родственником инспектору полиции. Должно быть, именно Барри и посоветовал Дэвиду подать иск. На основании тяжких телесных повреждений, причиненных мной несколько педель назад путем натирания «жгучкой» детородного органа истца. Сам Дэвид без помощи братца и слов таких не выговорил бы.

И все же я никак не могла уразуметь самого главного.

— Он ведь самостоятельно встал и ушел, — объяснила я адвокату. — Без посторонней помощи. Поверьте, никаких телесных повреждений и в помине не было.

— Вы, несомненно, правы, — сказал мистер Уогстаф, — однако иск касается повреждений скорее психологического свойства. Потерпевший уверяет, что с тех пор не в состоянии добиться… гм… эрекции. По его словам, всякий раз, когда он пытается совершить половой акт, перед его глазами всплывает ваш злодейский образ, и это напрочь лишает его возможности предаться любви с другой женщиной.

Раньше нужно было его «жгучкой» намазать, подумала я и сказала:

— Что же мне теперь делать, мистер Уогстаф? Когда меня домой отпустят?

— Боюсь, Элисон, некоторое время вас здесь продержат. Потом вас, думаю, выпустят под залог. И обяжут держаться от мистера Уитворта подальше. После чего дело передадут в гражданский суд. При удаче судья решит, что состава преступления в ваших действиях не было, и дело будет закрыто. Мне оно кажется просто нелепым. Однако всякое случается, — добавил он. — Я бы не хотел вас напрасно обнадеживать.

— Об этом не беспокойтесь, — заверила я. — Я все понимаю.

Мистер Уогстаф осклабился:

— Я сделаю для вас все, что в моих силах, Элисон. И запомните, если вас выпустят под залог, вы должны приложить максимум усилий, чтобы до окончательного завершения этой истории никоим образом не привлечь к себе внимания полиции.

— В течение двадцати пяти лет я его ни разу не привлекала! — воскликнула я с праведным негодованием, не желая вспоминать о неудачной попытке стянуть юбку в универмаге.

— Отлично, — сказал старенький адвокат, кивая. — Теперь постарайтесь успокоиться и выпейте еще чашку чаю. А я пока займусь крючкотворством.

Оставшись одна, я посмотрела на часы. Уже почти три часа я провела в полиции. Еще и суток не прошло с тех пор, как я на прощание поцеловала пальму перед нашим с Джереми бунгало. Я вновь убедилась в том, как много может измениться в жизни всего за один день. Можно, например, птицу счастья за хвост ухватить. А в моем случае — из бассейна с кремом за решетку угодить.

Глава 37

Мне казалось, что в полицейском участке меня не имеют права задерживать больше двух часов. По крайней мере такие сведения я почерпнула из полицейских сериалов. Однако мистер Уогстаф, пошушукавшись с кем-то из высоких чинов, сообщил мне, что случилось худшее: до ночи под залог меня уже не выпустят. Более того, учитывая тяжесть совершенного преступления, меня не освободят до предварительного рассмотрения дела в суде. Судя по всему, в глазах полиции я представляла серьезнейшую угрозу для общества.

— Как, неужели мне придется провести здесь всю ночь?! — возмутилась я.

В ответ мистер Уогстаф кивнул, и мне показалось, что в моем мозгу зазвенели колокольчики.

— Но это невозможно! — воскликнула я. — Я хочу с мамой и папой увидеться.

— Попробуйте лучше выспаться, — предложил адвокат.

— О каком сне может идти речь, если я на стенку лезть готова?

Но мистер Уогстаф лишь неопределенно пожал плечами и попросил дежурного полицейского выпустить его в коридор. Когда металлическая дверь захлопнулась за ним, меня пробрала дрожь. Отчасти я дрожала от холода (так и не успев переодеться, я по-прежнему была в шортах), но в основном — от страха. Ведь до сих пор я вела достаточно беззаботную жизнь. В старших классах нас, девушек, конечно, готовили к разным житейским испытаниям, но о возможном заключении в одиночную камеру, похоже, забыли.

Я прекрасно понимала, что не смогу заснуть на жесткой койке, застланной колючим серым одеялом. И не только из-за неудобства. Жуткие истории, которыми запугивал меня Барри несколько лет назад, когда мы еще дружили, с пугающей ясностью всплыли в моей памяти.

Перед самым отбоем по коридору провели целую банду подвыпивших бузотеров. Бриндлшемский футбольный клуб проиграл очередную встречу (иного исхода никто, впрочем, и не ожидал), и болельщики устроили грандиозную потасовку с фэнами победителей на центральной улице. Теперь болельщиков обеих команд набили в камеры по противоположным сторонам тюремного коридора, и они тут же затеяли громкую перепалку. Вначале обменивались угрозами, а потом начали распевать гимны и «кричалки». Дежурный охранник, не зная, как их обуздать, сказал, что, не будь я женщиной, крикунов разместили бы со мной. Я у них, мол, как бельмо в глазу — отдельную камеру занимаю.

— Почему бы вам меня тогда домой не отпустить? — предложила я.

— Что? Такую опасную маньячку? — Охранник вылупился на меня и выразительно покрутил пальцем у виска.

Уязвленная до глубины души, я растянулась на жесткой койке и с головой накрылась одеялом. Где мой спаситель? Где отважный рыцарь в сверкающих латах? Куда мама с папой запропастились? Когда наконец они сумеют убедить твердолобых полицейских, что меня совершенно ни к чему держать за решеткой? За исключением Дэвида Уитворта, я за всю жизнь никого не обидела, даже мухи. Напротив, в отличие от Эммы, которая безжалостно смывала мух душем, равно как и прочих насекомых, я, рискуя поскользнуться на мокром кафеле, спасала их, изгоняя из ванной.

Наконец, измученная от недосыпания, тяжелого перелета и переживаний, я смежила очи и начала погружаться в дремоту. Однако не успела я забыться сном, как зарешеченное оконце в двери распахнулось и в лицо мне брызнул свет фонаря.

— Проверяем, чтобы вы не вздумали повеситься на колготках! — гоготнул невидимый соглядатай.

— Скорее я протяну ноги от недосыпания, — заявила я.

Пять часов спустя, в шесть утра, меня разбудили вновь. Завтрак принесли. Пережаренную яичницу из одного яйца и пару резиновых тостов. Я невольно припомнила последний завтрак на Антигуа: свежий ананас, разрезанный на сочные аппетитные дольки, сочащиеся нектаром дыни… Пережевывая безвкусную яичницу, я почувствовала, как соленая слезинка, скатившись по щеке, юркнула в уголок моего рта.

— О мамочка! О папочка! О Джереми! — восклицала я. — Спасите меня.

В следующую секунду тяжелая дверь распахнулась, и я впервые в жизни испытала радость, увидев в дверном проеме приземистого старичка, мистера Уогстафа.

— Вы, наверное, с серебряной ложкой во рту родились, — с места в карьер возвестил он. — Вас вызывают в суд сегодня. Точнее, прямо сейчас. Приведите себя в порядок и — пойдемте.

Легко сказать «приведите себя в порядок». У меня с собой не было ровным счетом ничего из средств, с помощью которых я могла бы оживить свою физиономию после сна, а он на жесткой тюремной койке был ужасным. Надзирательница препроводила меня в ванную, где я, вооружившись куском мерзкого мыла, быстро ополоснулась под холодным душем. Затем облачилась в свои нелепые шорты и сунула ноги в сандалии, в которых еще песок скрипел. После чего мои запястья вновь сковали наручниками, и меня отконвоировали в здание городского суда, расположенное на той же улице напротив тюрьмы.

По счастью, судьями оказались две милые женщины, совершенно, на мой взгляд, не способные выносить суровые приговоры. Поэтому, несмотря на то что выглядела я так, будто сбежала из зоопарка, судьи вынесли решение отпустить меня под залог. До суда.

Правда, прежде чем освободить, у меня предусмотрительно отобрали паспорт. Похоже, сам факт моего возвращения с Антигуа внушал подозрение, что я способна в любой момент улизнуть из страны. В полицейском участке меня ждали мама с папой и Джереми. Увидев Джереми, я не смогла сдержать слез облегчения и радости. Сутки, которые я провела в заточении, показались мне бесконечными. Но самое главное заключалось в том, что столь долгой разлуки с Джереми у меня не было со времени нашего отъезда на Карибы.

— Господи, как я рада, что ты здесь! — воскликнула я, кидаясь к нему на шею.

— Не выражай столь бурную радость по поводу встречи с насмерть перепуганными родителями, — проворчала моя мама. — Я, между прочим, из-за тебя полночи глаз не смыкала.

— Ой, извини, мамулькин! — Я обняла и расцеловала маму, а потом и папу.

— Что стряслось? — нетерпеливо накинулся на меня Джереми. — Нам сказали, что ты на кого-то напала. Изувечить пыталась. Но ведь это вранье, да? Успокой меня, Эли! Обвинение с тебя снято?

Я уныло помотала головой.

— Как, это правда?

— Не совсем, — ответила я. — Но обвинение с меня пока не сняли. На следующей неделе мне придется сюда зайти. Меня только под залог выпустили.

— Мою дочь выпустили под залог?! — визгливо закричала мама, театрально хватаясь за голову. — Словно какую-то закоренелую преступницу?!

— Я не преступница, мама, — терпеливо сказала я. — И ты это отлично знаешь. Это просто нелепое недоразумение. Мистер Уогстаф божится, что все уладит.

— Но на кого же, по их мнению, ты напала? — спросил отец.

— На Дэвида. Я имею в виду Дэвида Уитворта.

— На Дэвида! — изумился папа. — Но ведь он здоровенный парень! Тебе ли с ним тягаться?

— Скажем так: я попыталась поразить его ахиллесову пяту, — сказала я, с трудом удерживаясь от улыбки. Фраза прозвучала довольно двусмысленно.

Дома меня сразу облепили младшие сестрицы. Причем впервые в жизни не для того, чтобы выклянчивать у меня сувениры из беспошлинного магазина в аэропорту, как случалось всякий раз, стоило мне вернуться из-за границы. У них даже хватило такта не обыскивать мои чемоданы в поисках подходящих маек. Более того, оказалось, что на уроках прикладного мастерства Джо освоила искусство штамповки — она преподнесла мне майку с собственноручно нанесенным рисунком.

— Ткань еще не совсем просохла, — поведала Джо, протягивая мне подарок. — Я принялась за работу, как только узнала от мамы, что тебя посадили. Я просто не рассчитывала, что тебя выпустят так быстро, а то майка успела бы высохнуть.

— Спасибо, — прошептала я, растроганная до глубины души. Затем развернула подарок и прочитала броский лозунг, выведенный огромными аляповатыми буквами: «СВАБОДУ ЭЛИ ХАРРИС!» Интересно, подумала я, случайно она ошиблась или просто решила таким образом привлечь повышенное внимание к моей незавидной участи?

— Я хотела для всей нашей семьи таких наштамповать, — добавила Джо. — Но теперь, раз уж тебя освободили, этого, наверное, не стоит делать.

— Меня только под залог выпустили, — утешила ее я. — Так что борьба еще не закончена.

— Мою дочь — и под залог выпустили! — возопила мама.

— Потерпи, золотце, — вставил Джереми. — Теперь не долго осталось. Мы наймем лучших в стране адвокатов, и с этим постыдным фарсом будет раз и навсегда покончено. До суда дело не дойдет.

— Мы не можем себе позволить нанять лучших адвокатов, — вздохнула я. — Боюсь, даже дальнейшие услуги мистера Уогстафа нам не по карману.

— Надеюсь, речь идет не о том Уогстафе, который работает в фирме «Уогстаф и Чайверс»?! — с непритворным испугом воскликнула Джейн. — Если это он, то пиши пропало. Мои знакомые однажды прибегли к его услугам, чтобы сменить жилье, так он ухитрился перепутать дома, и сделка сорвалась. Вы не поверите, но за свою промашку он еще содрал с них астрономический гонорар!

— Этого мне только не хватало! — простонала я. Собственные перспективы рисовались мне во все более мрачных тонах. Машинально я приняла чашку чаю и тарелку с бисквитными пирожными, которые сочувствующие совали мне с разных сторон.

— Давай лучше вспомним о хорошем, золотце, — затараторил Джереми. — Ведь еще вчера, возвращаясь, мы были на седьмом небе от счастья.

Я посмотрела на него. Глаза Джереми сияли.

— Это верно, — согласилась я, кивая. — Так и было.

— Мы собирались отпраздновать некое важное событие, и в этом смысле ничего не изменилось.

— Ты хочешь сказать…

— Да. По-моему, пора сообщить о нашем решении всему белому свету. Может, тогда мы все сегодня будем крепче спать.

— Скажи сам, — прошептала я.

— Нет, давай скажем хором, — предложил Джереми.

Мы вздохнули и, досчитав до трех, продекламировали в унисон:

— Мы помолвлены и хотим пожениться.

Мама лишь смотрела на нас и недоуменно хлопала ресницами.

— Я сделал вашей дочери предложение, — пояснил Джереми и для пущей убедительности взял меня за руку.

— Ах вот как! — Мамино лицо вдруг сморщилось, а из глаз ручьем хлынули слезы.

Чего-чего, а этого я никак не ожидала.

— Мамочка, — увещевающе заговорила я, нежно обнимая ее за плечи, — порадуйся за нас. Мы любим друг друга и собираемся стать мужем и женой. Разве это не прекрасно?

Она кивнула и шумно высморкалась.

— Да, доченька, это, конечно, замечательно, но просто… слишком неожиданно. И потом, столько вдруг на нас свалилось. Пожалуй, мне лучше пилюли принять. Джон, отведи меня наверх, — обратилась она к моему отцу.

— Ну а ты, папулькин? — спросила я. — Ты рад за нас?

Он кивнул, но от комментариев воздержался. Лишь торжественно потряс руку Джереми и проводил маму в спальню.

— Да, радости столько, как от копченой свинины на еврейских поминках, — пробурчала я. — Как считаешь, Джо?

Джо не ответила: она сосредоточенно рылась в моих чемоданах. Выудив яркий саронг, расшитый узорами в виде тропических рыб, она издала восхищенное восклицание и приложила его к своей груди:

— Ах, какая прелесть! И как раз по мне.

— Не цапай! — Я отобрала у нее саронг. — Это я для Эммы купила. А тебе я вот что привезла. — Я указала ей на тенниску с эмблемой «Санта-Бониты».

— Спасибо… — разочарованно поблагодарила Джо.

— Если рисунок не нравится, можешь нанести поверх что-нибудь свое, — посоветовала я.

Джо выхватила из моих рук тенниску и, ворча, отправилась восвояси.

— Настоящий праздник, да? — ядовито обратилась я к Джереми. — Интересно, твоя мама тоже так обрадуется?

— Она будет счастлива, — заверил меня Джереми.

— А когда мы ее осчастливим?

Джереми замялся.

— Давай чуть-чуть подождем, золотце, — предложил он наконец. — Пока не прояснится ситуация с твоим нелепым обвинением. Просто я знаю свою родительницу. Если на нее сразу обрушить столько новостей, она одними пилюлями не обойдется. Она у меня слишком чувствительная особа.

— По-моему, все мамы такие, — с сочувствием кивнула я.

— Впрочем, это не имеет значения, — сказал Джереми. — Главное, что мы с тобой друг у друга есть. И мы счастливы вместе. Но только, Эли, после всего случившегося я должен знать правду о том, что у вас вышло с Дэвидом Уитвортом на самом деле. Всю правду, какой бы она ни была.

— Что, ты допрос репетируешь? — попробовала отшутиться я.

— Нет, Эли, — серьезно ответил Джереми. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Меня не устраивают крохи, которыми ты угощаешь адвоката. Я должен знать все. Я хочу понять, что нас ждет.

— Ну что ж, будь по-твоему, — неохотно согласилась я, понимая, что шагаю в пропасть. — Тогда слушай.

— Я полностью на твоей стороне. Эли! — с горячностью заявил Джереми, когда я поведала ему свою грустную историю. Правда, кое о чем я все-таки умолчала. В самом конце, устыдившись, я опустила сцену с втиранием «жгучки» и соврала, что в пылу ссоры просто лягнула Дэвида по яйцам. Отчего-то у меня душа не лежала к тому, чтобы рассказывать Джереми эротические подробности о том. как я намазывала «Огненным перчиком» детородный орган Дэвида.

— Как я счастлива с тобой! — благодарно проворковала я, прижимаясь к нему.

— Не бойся, Эли, мы прорвемся, — уверенно произнес Джереми. — А Дэвид — круглый болван. В Англии минуты не проходит, чтобы кому-нибудь по яйцам не вмазали. Представляешь, что было бы, вздумай каждый пострадавший обращаться в суд?

— Но ведь не у всех братья служат в полиции, — напомнила я. — Джереми, так ты правда на моей стороне?

Он кивнул:

— Целиком и полностью.

— Просто не представляю, что бы я без тебя делала! — воскликнула я.

— Боюсь, тебе придется немного поскучать, — вдруг сказал Джереми. — Сегодня днем мне позвонили из компании. Похоже, без меня в Варшаве все разваливается. Я должен немедленно лететь в Польшу.

У меня оборвалось сердце.

— Как? — только и пролепетала я. — Прямо сейчас?

— Завтра утром.

А мне, дурехе, еще казалось, что за ночь я все слезы выплакала!

Глава 38

Мне даже не удалось проводить Джереми в аэропорт. На следующее утро, как раз в то время, когда он поднимался на борт самолета, я сидела в приемной мистера Уогстафа. Вместе со мной своей очереди дожидались татуированные бритоголовые молодчики, любой из которых был способен причинить тяжкие телесные повреждения не только Дэвиду Уитворту, но и парню куда покрепче. Когда амбал с «Титаником» на предплечье осведомился у меня, что я натворила, я не нашла ничего лучшего, как сказать, что просто принесла мистеру Уогстафу сандвичи.

— В вашем деле есть сдвиги, — поведал адвокат, когда наконец подошла моя очередь.

Я изобразила величайшую радость.

— В конце недели, — продолжил плюгавый старичок, — вы снова предстанете перед судьями и выслушаете официально предъявленные вам обвинения. И тут у вас будет выбор. Вы можете выбрать городской суд или королевский. В городском суде заседает троица ветхих дедков, которые почти наверняка вас засудят. Не потому, что из них песок сыплется, а вы молоды и смазливы, а потому, что их чресла никто и никогда не растирал столь экзотическим образом.

Меня передернуло. Не пристало, по-моему, одряхлевшим адвокатам выражаться подобным образом.

— А вот в королевском суде, — продолжил он, — вы предстанете перед судом присяжных. Среди присяжных наверняка кто-нибудь посочувствует вам и поймет обстоятельства, вынудившие вас намазать гениталии мистера Уитворта «Огненным перчиком». Хотя, с другой стороны, будут там и люди, подобные вашей бабушке, у которых ваш поступок одобрения не вызовет.

— Как раз моя бабушка считает, что я поступила правильно, — возразила я.

— Хорошо, пусть это будет моя бабушка, а не ваша, — уступил мистер Уогстаф. — Она бы упрятала вас за решетку за один взгляд на мужское причинное место до замужества.

Я подобострастно хихикнула. Потом сказала:

— Да, выбор, похоже, мне предстоит замечательный. Я должна решить, что лучше: быть погребенной заживо или оказаться сваренной в кипящем масле. А третьего варианта нет?

— Нет. Либо городской суд, либо королевский. Иного не дано.

Я, как ни тужилась, особой разницы между ними не видела. Но все-таки решилась:

— Хорошо, королевский так королевский. Там по меньшей мере хоть какой-то шанс есть. Узнав, как обошелся со мной Дэвид, нормальные люди должны оправдать меня.

— Да, но если вас осудят… — Мистер Уогстаф многозначительно замолчал, чтобы я осознала всю серьезность положения. — Дело в том, Элисон, что наказание за умышленное нанесение тяжких телесных повреждений весьма и весьма суровое. В городском суде вам грозит до шести месяцев лишения свободы или штраф до пятисот фунтов. А вот королевский суд… — Он вновь выжидающе умолк и с важным видом покачал головой. — Если присяжные решат, что вы виновны, хорошо, если отделаетесь пятью годами заключения.

Я ахнула:

— Пятью годами? Но это невозможно! Ведь когда я выйду, мне будет больше тридцати!

— Если будете вести себя примерно, вас освободят через три года, — сказал адвокат. — Но три года — тоже достаточно долгий срок.

— Вы предлагаете мне сыграть в русскую рулетку, — горестно промолвила я. — Либо пан, либо пропал.

— Итак, ваше решение? — осведомился он с таким видом, словно речь шла о загородной прогулке. — Что предпочитаете: брайтонские пляжи или соляные копи?

Я принялась ожесточенно грызть ногти, за которыми так ухаживала на Антигуа.

— Вы уверены, — спросила я наконец, — что в городском суде меня осудят?

— Несомненно, — твердо ответил мистер Уогстаф. — Если вы только не магистр масонской ложи.

— Тогда придется рискнуть и согласиться на суд присяжных, — вздохнув, сказала я. — Из двенадцати человек большинство наверняка посчитают меня невиновной. Это ведь так, мистер Уогстаф, я ни в чем не виновата.

Он кивнул.

— Я вам верю, Элисон. Возможно, счастье вам улыбнется. В конце концов, прежде вы неприятностей с полицией не имели. Вы молоды, обаятельны, прекрасно одеты. — Он вдруг скабрезно ухмыльнулся, ослабил узел галстука, и я машинально вцепилась в подлокотники кресла. Не хватало мне только от собственного адвоката отбиваться. Однако мистер Уогстаф перестал пожирать меня глазами и снова закивал: — Да, Элисон Харрис, надеюсь, мне удастся вас вызволить.

За изрядную мзду, само собой разумеется, подумала я.

Глава 39

В тот же день мне пришлось идти на службу. Иного выхода не было. Две недели Джулия бомбардировала Эмму телефонными звонками, и моя верная подруга уже давно на стенку лезла, не зная, как меня выгораживать. А тут еще в ближайшее время известие о предстоящем судебном процессе должно было появиться в городской прессе. Джулия обожала читать судебную хронику, поэтому мое разоблачение было делом нескольких дней.

На службу я отправилась, захватив с собой справку о мнимой болезни, которую Эмма выписала мне на бланке, украденном из портфеля Эшли. Сам он выписывать подложную справку отказался наотрез, что возмутило мою подругу до глубины души. Впрочем, после очередного частного урока анатомии (надеюсь, вы поняли, что я имею в виду?) Эмма сменила гнев на милость.

Лоток для входящих бумаг на моем столе походил на предгорья Гималаев. Экран монитора покрывал толстенный слой пыли, прямо в центре кто-то вывел слово «пешка».

Джулия поджидала меня в роскошном платье от Карен Миллен и шикарных сапожках.

— Ага, явилась наконец! — заверещала она. — Ну как, тебе лучше? Признаться, цвет лица у тебя завидный. Особенно для больной, которая две недели лежала в постели.

— Это желтушность, — пропищала я.

— M-м… Дорого бы я дала, чтобы приобрести такую желтушность, — съязвила Джулия.

Душа моя ушла в пятки: все, сейчас меня разоблачат. Однако, вместо того чтобы выводить меня на чистую воду, Джулия принялась разгребать авгиевы конюшни на моем столе. Похоже, на этом дискуссия про цвет моего лица была закончена.

— У тебя, конечно, справка есть? — спросила Джулия.

Я молча вручила ей конверт.

— Нет, мне она ни к чему, — отмахнулась Джулия. — Когда выкроишь свободную минутку, отдай справку миссис Веббер из отдела кадров. — С этими словами она величественно удалилась.

С сердца моего свалился камень. Миссис Веббер было, по-моему, лет сто, а то и больше. Вдобавок она была слепа как крот. Ей ни за что не заметить подделку.

Я включила пишущую машинку и взяла из кипы верхний отчет. Похоже, никто не заподозрил, что я ездила отдыхать. Нужно только набраться терпения и вести себя так, чтобы меня не замечали. И ни на минуту не отлучаться со службы вплоть до первого судебного заседания, назначенного на утро пятницы.

В этот миг на столе Джулии зазвонил телефон. Джулия сняла трубку, и лицо ее сразу приняло странное выражение. Переключив звонок на мой стол, она сухо сказала:

— Это какая-то женщина из журнала. Хочет узнать, как ты повеселилась на отдыхе.

— На отдыхе? — Мой голос предательски дрогнул. — Это, наверное, Эмма опять дурака валяет.

— Очень смешно, — процедила Джулия.

— У Эммы идиотское чувство юмора.

— Ты возьмешь трубку или нет? — грозно спросила Джулия. — Мне некогда с тобой трепаться.

— Хорошо, — пискнула я.

Снимая трубку, я краешком глаза следила, не подслушивает ли Джулия. Естественно, звонила Аманда.

— Привет, милочка! — восторженно вскричала она, услышав мой голос. — Ну как, вы счастлиьы? С дельфинами поплавать удалось? А кормили как? Я уже наслышана о вашей блистательной победе. Знали бы вы только, как я горжусь вами обоими! Мы решили, что снимем вас еще раз, чтобы поместить фотографию в летнем номере. Вы ведь теперь у нас самая романтическая пара в мире! — Я мысленно представила, как она оживленно жестикулирует. — Как насчет завтрашнего дня, милочка? Пока у вас еще тропический загар сохранился.

— Э-э-э… а-аыы…

— Вам неудобно говорить, милочка? — догадалась Аманда. — Понимаю. У меня тоже в первый день по выходе из отпуска хлопот полон рот. Позвоните, когда время будет. Кстати, мартовский номер только что вышел. Ваши очаровательные мордашки на трех страницах, с четырнадцатой по шестнадцатую.

И она попрощалась. Я же в отчаянии цеплялась за телефонную трубку, словно за спасательный круг. Мартовский номер? Если кто-нибудь его увидит, мне конец. Кто мог его купить? Я обвела взглядом комнату, мысленно прикидывая, откуда исходит наибольшая угроза. В последнее мгновение, когда мне уже показалось, что поклонниц «Совершенной женщины» среди наших сотрудниц нет, я вдруг сообразила, что видела плакат из этого журнала над столом Айрин.

И вот, проведя на работе около часа, я обратилась к Джулии с просьбой отпустить меня на часок.

— Это еще зачем? — раздраженно спросила она. — Неужели не можешь до обеденного перерыва потерпеть?

— Нет. Мне нужно болеутоляющее. Немедленно. Иначе мне плохо станет.

По счастью, Джулии вовсе не улыбалось остаться с моим трупом на руках, и она меня отпустила. Выйдя из здания, я один за другим обошла магазины, торгующие периодикой, и скупила все имевшиеся в наличии экземпляры «Совершенной женщины». Сто пятнадцать штук. Это облегчило мой бумажник на двести тридцать фунтов.

Страницы с четырнадцатой по шестнадцатую были и впрямь целиком отданы нам с Джереми. Пять огромных фотоснимков и четыре абзаца, посвященных нашей любви. Джереми выглядел сногсшибательно. Я казалась испуганной. Хотя и не такой испуганной, как сейчас. При одной мысли, что кто-нибудь уже успел увидеть разворот, на котором красовалась я, у меня поджилки затряслись. Я оставила себе один экземпляр журнала, который надежно припрятала на дне сумочки. Остальной улов разорвала и выбросила. Конечно, Айрин могла получать журнал и по подписке, но тут уж мне оставалось только полагаться на волю Божию. И еще я дала себе зарок, что вечером уговорю Эмму объездить со мной все супермаркеты.

— Господи, ты выглядишь так, словно только что марафон пробежала! — воскликнула Джулия, когда я, запыхавшись, влетела в офис. — Сядь, отдышись. Нам только не хватает, чтобы ты снова в больницу угодила.

В ту минуту мне пришла в голову лишь одна больница. Психиатрическая.

Глава 40

Неделя ползла со скоростью слизня, страдающего артритом, и тем не менее пятница, мой судный день, неумолимо приближалась. Джереми звонил каждый вечер. А Айрин постоянно изводила меня жалобами, что во всем нашем чертовом городке нет ни единого экземпляра «Совершенной женщины».

Звонки Джереми поддерживали во мне жизнь. Как я ни боялась пятницы, услышав голос Джереми (он звонил ровно в девять вечера), я вмиг забывала все свои страхи. Эмма, изнуренная нашими часовыми беседами, приобрела себе мобильный телефон. Она была уверена, что из-за моей болтовни ей не может дозвониться Эшли. Однако именно в тот вечер, когда она заявилась домой с новехоньким аппаратом «Нокиа», Джереми поведал мне, что на этот раз не сможет долго разговаривать со мной.

— Я скоро ухожу, — сказал он.

— Да? — удивилась я, ведь он всегда говорил, что в Варшаве по вечерам некуда деться.

— Здесь Кандида.

— Кандида? — тупо переспросила я.

— Да. У нее съемки начинаются.

Итак, Кандида в Варшаве. В суете последних дней я совершенно забыла про ее угрозу прилететь в Польшу. И уж чего я никак не ожидала, так это того, что она сразу позвонит моему нареченному.

— Откуда ты это знаешь? — прохрипела я.

— Лоретта связалась со мной по ее просьбе.

У меня чуть-чуть отлегло от сердца.

— Что ж, передай от меня привет, — попросила я. Потом добавила: — А как ее жених поживает?

— Что? — переспросил Джереми. — А, ты имеешь в виду Вадима. Думаю, что нормально.

Спать я в ту ночь легла не слишком встревоженная.

Пару дней спустя, придя на работу, я увидела Айрин и Джулию, которые, склонясь над свежим выпуском «Сан»[18], охали и ахали так, словно впервые лицезрели свитки, найденные близ Мертвого моря.

— Нет, не может быть! — воскликнула Айрин. — Это не он! Я же с ним с детских лет знакома. И волосы у него темнее.

— Он, Айрин, — возражала Джулия. — Готова пари держать. Это просто свет так падает. Кто бы мог подумать: Джереми Бакстер и — она!

Я остолбенела. В первое мгновение заподозрила даже, что «Сан» каким-то образом перепечатала наши фотографии из «Совершенной женщины». Все, я разоблачена, и в считанные дни меня уволят. Однако поведение Джулии меня смущало. Увидев меня, она улыбнулась и поманила меня рукой.

— Иди сюда, Элисон! — позвала она. — Разреши наш спор. Кто здесь изображен: Прыщавый Джереми Бакстер или нет? — И она ткнула в газету алым ногтем.

Я шумно выдохнула и уставилась на фотографию. Изображенный на ней мужчина, безусловно, походил на Джереми как две капли воды. Те же волосы. Тот же нос. Даже солнечные очки те же. Остальное мешала рассмотреть девушка, которая, стоя спиной к фотографу, трогала похожего на Джереми мужчину за плечо.

«Кто этот таинственный друг Кандиды?» — вопрошал заголовок под фотографией.

— Кандиды? — ошеломление прошептала я. — Это Кандида Бьянка?

— Ну да! — фыркнула Джулия. — Киноактриса. Я просто глазам своим не верю. А ты можешь поверить? Прыщавый Бакстер вместе с Кандидой Бьянкой! Могла ли я вообразить такое, когда он после школы поджидал меня на автобусной остановке?

— Он поджидал тебя на автобусной остановке?

— Угу. Он обожал меня до визга. — Джулия говорила небрежным тоном, которым обычно пользовалась, когда хвасталась. — Я тогда Энди Макинтайру голову кружила. Он ведь на мопеде гонял. А Джереми Бакстеру, кроме прыщей и велосипеда, козырять было нечем. Как считаешь, он с ней спит? — спросила она, указывая на фото.

— Представления не имею, — ответила я, призвав на помощь все свое спокойствие.

— Но ведь она его целует.

— Ну и что? — пожала плечами Айрин. Сама того не ведая, она пришла мне на выручку. — Может, они просто здороваются. Сами знаете, как эти папарацци могут любую историю раздуть.

— Точно, — захихикала Джулия. И мечтательно вздохнула: — Я уже начинаю жалеть, что в свое время не дала Бакстеру. Могла бы сказать тогда, что Кандида Бьянка моими объедками питается.

— Я вполне допускаю, что это все-таки не он, — сказала Айрин.

В следующий миг в коридоре послышался голос босса, и мы дружно кинулись врассыпную.

Оставалось надеяться, что Айрин права.

Мне не пришлось посвящать в случившееся Эмму. Она сама приобрела по дороге злосчастный выпуск «Сан» и решительно вступилась за права Джереми:

— Он ведь предупредил тебя вчера, что встречается с ней. Это доказывает, что он невиновен.

Однако вечером Джереми в обычное время не позвонил. Не позвонил он и позже. Я пыталась связаться с ним по всем телефонам, которые он мне оставил, однако дежурившая в офисе полька никак не могла уразуметь, чего я от нее добиваюсь, а дома никто не отвечал. Ночь я провела как на иголках. Даже грядущий суд перестал меня страшить.

Когда Джереми наконец позвонил, я была настолько взвинчена, что, едва услышав его голос, разрыдалась.

— Что случилось? — испуганно спросил мой возлюбленный.

— В газете твоя фотография, — выдавила я сквозь слезы.

Выслушав мои сбивчивые объяснения, Джереми расхохотался. Несколько принужденно, как мне показалось.

— Ох уж эти папарацци, — произнес он таким тоном, словно всю жизнь отбивался от их преследования. — Мы с Кандидой сходили в оперу, а потом она предложила посидеть в ресторане. Эти чертовы журналюги могут из мухи слона раздуть.

— В оперу? — переспросила я, давясь слезами. — Ты же говорил, что терпеть ее не можешь, — Да, но я, оказывается, совсем не то слушал, — ответил Джереми. — А вот вагнеровский цикл «Кольцо Нибелунга» просто превосходен. Длинноват, правда…

— А Вадим тоже с вами был?

— Нет, он занят с труппой. Но он нисколько не возражал, когда Кандида сказала, что мы пойдем в театр. Не понимаю, почему тебя это так волнует.

— Меня вовсе…

— Ой, в дверь кто-то звонит! — перебил меня Джереми. — Извини, милая. Я тебе в четверг перезвоню.

— В четверг! — взвыла я. Но меня уже никто не слышал. Джереми повесил трубку. До четверга оставалось целых два дня.

Кроме Пушистика, утешить меня было некому. Эмма ушла на свидание с Эшли. Марвин недавно познакомился с очень симпатичным латиноамериканцем, профессиональным танцором по имени Чико, и как раз шел брать у него урок ча-ча-ча, когда я ему дозвонилась. Родителей тоже дома не оказалось, а Джо красила волосы и говорить со мной не могла, опасаясь упустить время мытья.

В итоге, никому не нужная, несчастная и брошенная, я уселась у окна и уставилась в темноту улицы. В голову лезли мысли одна мрачнее другой. Кто звонил в дверь Джереми в такое время? Кандида? Водопроводчик? Я должна была во что бы то ни стало услышать от кого-нибудь, что даже если в гости к Джереми зашла Кандида, то это ровным счетом ничего не значит. Джереми по-прежнему души во мне не чает и непременно прилетит, чтобы поддержать меня во время судебного разбирательства.

Судебное разбирательство. Я сняла трубку телефона, и мои пальцы привычно набрали номер Дэвида. Я ведь так и не удосужилась позвонить ему после возвращения. Может, переговорив со мной, он отзовет иск? Не верила я, что причинила ему такой уж серьезный моральный ущерб, нет. Не говоря уж об увечьях. Да, верно, он был раздосадован, даже взбешен. Но ведь теперь, лежа в объятиях Лайзы Браун, он был счастлив (Эмма видела их вдвоем в универмаге, где они выбирали шторы). Быть может, мне удастся вымолить у него прощение.

Дзинь! Дзинь!

— Алло?

Черт, Лайза!

Я брякнула трубку на рычажки. Она не догадается, кто им звонил.

У меня совсем вылетело из головы, что Дэвид недавно купил телефон с определителем номера.

Глава 41

— Милочка, может, вы объясните мне, что происходит?

Звонок Аманды перехватил меня уже у дверей. Нервно сжимая трубку, я подумала притвориться Эммой, но было уже поздно.

— У меня глюки или во вчерашнем номере «Сан» действительно напечатали фотографию Дэвида? — тараторила Аманда.

— А?

— С Кандидой Бьянкой. Неужели не видели? Кандида с таинственным незнакомцем. На первый взгляд он — вылитый Дэвид. Но ведь Дэвид не может быть в Варшаве! Он ведь сейчас вкалывает изо всех сил в Бриндлшеме, копит деньги на свадьбу с прехорошенькой Эдисон. Скажите, милочка, что я ошиблась, и я вас отпущу.

— Вы ошиблись, — заверила я. — Мне тоже показывали эту газету. Это, конечно же, не Дэвид, хотя сходство и в самом деле поразительное. Я очень рада, что Кандида Бьянка не собирается в Бриндлшсм, — добавила я с неестественным смешком. — В противном случае она вцепилась бы в моего Дэвида своими когтищами.

— М-да… — с сомнением протянула Аманда. — Странное совпадение. Вы знаете, милочка, что Кандида отдыхала в «Сайта-Боните» в одно время с вами?

Я поперхнулась.

— Да, я слышала об этом, но ни разу ее не видела. Она вела довольно уединенный образ жизни.

— Надо же, — недоверчиво сказала Аманда. — А мне совсем другое рассказывали. Послушайте, милочка, вы уж поделитесь со мной тайной насчет Кандиды и своего возлюбленного, а я взамен еще несколько ваших фотографий тисну. Идет?

— Мне нечего сказать, — отрезала я.

— Я понимаю, вам неловко, что он вас за нос водит…

Еще как, черт побери!

— И еще, милочка, — добавила Аманда. — Имейте в виду: денег, которые вы получите за эксклюзивное интервью, хватит, чтобы жить припеваючи до глубокой старости. Скажите только, когда, по-вашему, это у них началось? Еще на Антигуа? Дэвид признался вам в неверности до публикации фотографии в «Сан»?

— Мне нечего сказать, — повторила я. — Отношения у них самые невинные. А теперь извините, но мне пора в суд… То есть на службу.

— Хорошо, хорошо, — заторопилась Аманда. — Ступайте на службу. Я не имею права предлагать золотые горы за рассказ о ваших страданиях.

— Я вовсе не страдаю! — свирепо сказала я и с такой силой шмякнула трубку, что телефонный аппарат свалился со стола и пребольно ушиб мне ногу.

Только этого мне не хватало перед началом судебного разбирательства! Макияж, который я так долго и старательно наносила, пытаясь создать впечатление женственности и достоинства, разноцветными ручьями струился по моей несчастной физиономии.

Убитая горем, я сидела на нижней ступеньке лестницы, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону, когда наверху появилась Эмма. Она только пробудилась. Заметив, что я не в себе, подруга сбежала по ступенькам, но, увидев мое зареванное лицо, не сумела сдержать недовольного возгласа.

— Господи, да на кого ты похожа?! — воскликнула она. — На часы ты хоть смотрела? Скажи спасибо, что я сегодня решила прогулять лекции и выспаться. Кофе будешь? Перед выходом ты должна перекусить. Пойду тосты приготовлю.

Пять минут спустя я с чувством благодарности вгрызалась в пережаренный тост. Потом позволила Эмме поколдовать над моим макияжем. Предыдущая версия размазалась и стекла.

Тем не менее, несмотря на недюжинное мастерство моей подруги, мистер Уогстаф при встрече вздохнул и поморщился.

В приемной городского суда, помимо меня и моего адвоката, дожидались своей очереди те самые татуированные молодчики, которых я уже видела в его конторе.

— Вы хорошо помните, что нужно делать? — в двадцатый раз спросил меня мистер Уогстаф.

— Да, — ответила я. — Вхожу. У меня спрашивают мое имя и уточняют, в чем состоит обвинение. Я повторяю, что виновной себя не признаю. И тогда мне говорят, когда я должна предстать перед судом.

— Вы уверены, что не признаете себя виновной? Вы точно ничего от меня не утаили? Гарантируете, что в вашей истории отсутствуют подводные камни и внезапно не возникнет свидетель обвинения, который выбьет почву у нас из-под ног?

— Я невиновна, — плаксивым голосом заявила я.

Мистер Уогстаф протянул мне носовой платок, однако взирал на меня с таким безразличием, словно уже много раз становился свидетелем подобных сцен. Наверное, даже головорез с татуировкой на щеке «Я люблю питбультерьеров» в случае необходимости умело пускал слезу.

— Я невиновна, и жюри присяжных меня оправдает, — настаивала я. — Потому что я правду говорю.

— Хорошо, — сказал мистер Уогстаф. — Но запомните: если мы дадим согласие на суд присяжных, пути к отступлению будут отрезаны. Если же они все-таки вынесут обвинительный приговор, срок вам вчинят ох какой большой.

— Срок меня не беспокоит, — уверенно заявила я. — Дэвид Уитворт возводит на меня напраслину. И у меня самой есть свидетель. Эмма, моя подруга, с которой мы снимаем квартиру, подслушивала под дверью наш последний разговор с Дэвидом. Это было в ночь накануне моего отъезда на Антигуа. И она отчетливо слышала, как он сказал, что ни малейшего вреда я ему не причинила. Он был готов простить меня при условии, что я возьму его с собой на отдых.

— И она готова выступить в суде?

— Ради меня Эмма готова на все.

Тут выкликнули мою фамилию. Чувствуя себя Марией Антуанеттой, горько сожалеющей о легкомысленной реплике насчет пирожных, я поплелась за бейлифом в зал. На сей раз вместо участливых старушек я увидела сурового вида мужчину. Выглядел он так, точно только и делал, что штрафовал недотеп, собаки которых гадили на газоны.

— Вы признаете себя виновной? — сразу же спросил он.

— Я невиновна, — еле слышно пропищала я.

— Что-что? — переспросил он, приложив ладонь к уху. — Виновна, да?

— Нет, — отчеканила я, преисполненная решимости не допустить ошибки.

В соответствии со своим конституционным правом я потребовала, чтобы мое дело рассматривал суд присяжных. Судья долго и, как мне показалось, обескураженно шуршал бумагами, но в конце концов все-таки назвал дату, когда я должна буду предстать перед королевским судом.

Через три месяца. Три долгих месяца. Томительный срок, в течение которого ожидание повиснет надо мной дамокловым мечом. Одно утешало: если мой аппетит за это время не разыграется, то к началу суда я сумею без труда втиснуться в бикини, о котором и мечтать не смела.

— Выше нос! — подбодрил меня мистер Уогстаф, усаживаясь за руль новехонького «БМВ». — Сами видите, я ради вас из кожи вон лезу.

И, оставив меня в одиночестве перед зданием суда, он укатил прочь. Не иначе как уверять какого-нибудь бедолагу, что все будет в порядке. Если, конечно, тюремные харчи придутся тому по вкусу.

Домой я отправилась пешком, нарочито медленным шагом. Мне казалось, что чем позже я приду, тем выше вероятность, что Джереми позвонит, и на душе моей снова полегчает.

Глава 42

Вечером, когда Джереми позвонил и сообщил, что уже завтра, то есть в субботу, вылетает в Лондон, я не поверила своим ушам. Миллион раз я благословляла Господа за то, что он ниспослал мне такого возлюбленного. Джереми сказал, что сгорает от нетерпения — так хочет меня увидеть. Я пообещала встретить его в аэропорту. Нет, сказал он, из аэропорта он покатит в «Аспидистру», которая находится на полпути между моим домом и аэропортом, и мы встретимся там. Тогда мне не придется на проезд тратиться. Представляете, какой он заботливый?

На следующее утро я проснулась от щебетания первых пташек и весь день с именем Джереми на устах проторчала перед телевизором. Я смотрела все связанные криминальными темами программы подряд, надеясь увидеть родственную душу, которая влипла в передрягу похлеще моей собственной. Успокоило меня одно ток-шоу. Там выступала совсем еще молоденькая женщина. Она пожаловалась, что собственная мамаша увела у нее дружка. Меня, правда, это вовсе не поразило: у бедняжки была такая ужасная «химия», что оставалось только удивляться, как вообще на нее кто-то покусился.

Сама же я преисполнилась решимости предстать перед Джереми во всем блеске. Принимая душ, я повесила подаренное Кандидой алое платье от Версаче на плечики прямо в ванной, чтобы под действием пара оно разгладилось. Битый час я колдовала над прической, а губы покрыла аж семью слоями своей лучшей помады. Теперь, сколько раз Джереми меня ни облобызает, губы мои сохранят цвет.

В половине шестого я была уже полностью готова, хотя встреча с Джереми была назначена на восемь. Без пяти шесть, сидя в машине, я всерьез подумывала о том, чтобы все-таки встретить его в лондонском аэропорту. Тогда Джереми сбережет деньги на такси, а денег этих, с учетом моих расходов на адвоката и связанные с судом издержки, должна потребоваться чертова уйма. Однако, как ни подмывало меня ринуться в аэропорт, логика одержала верх. Я не знала, каким рейсом летит Джереми и у какого выхода его встречать, а разминуться с ним мне хотелось меньше всего на свете.

В итоге я с черепашьей скоростью поехала в «Аспидистру» и к семи часам остановила машину на стоянке перед рестораном. Я чувствовала себя окрыленной настолько, насколько это возможно для девушки, к ноге которой прицеплена здоровенная гиря. Но мысль о том, что Джереми предусмотрительно заказал для нас столик в моем любимом ресторане, улучшила мне настроение. Посидим спокойно, обсудим детали нашей предстоящей свадьбы, подумала я, пока метрдотель помогал мне избавиться от пальто.

Оставалось лишь дождаться Джереми.

Чтобы скоротать время и расслабиться, я заказала двойную водку с тоником. От предвкушения скорой встречи с любимым я немного нервничала.

В половине девятого я забеспокоилась всерьез. Официант суетился, многозначительно покашливал, всячески намекая, что пора бы сделать заказ. Мне показалось даже, что, когда я в третий раз объяснила ему, что жду своего друга, он хмыкнул и недоверчиво изогнул брови. Может, рейс задержался, думала я, прождав еще полчаса, и была близка к панике. Неужели самолет разбился?

Я уже порывалась позвонить в аэропорт, когда с улицы послышался характерный скрип тормозов. Я посмотрела в окно и обмерла: перед входом остановился великолепный лимузин, и из него вылез… да, да — мой возлюбленный.

Представляете мое состояние, если вместо заготовленных нежных слов я встретила Джереми вопросом: «Откуда, черт побери, такая роскошь?»

— Бесплатное приложение к билету, — сказал Джереми, небрежно отмахиваясь. Он чмокнул меня в щеку и уселся за стол напротив меня. — Новый вид услуги для всех пассажиров.

Глаза мои полезли на лоб.

— Как, пассажирам, которые летят экономическим классом, теперь подают лимузины? Ты что, издеваешься надо мной? Мне казалось, будет чудом, если ты билет достанешь, какие уж тут лимузины.

— Послушай, Эли, ну какая разница? — спросил Джереми. Немного раздраженно, как мне показалось. — Я ведь не из своего кармана платил.

Это меня чуть-чуть успокоило.

— Мне минеральную воду, — громко попросил Джереми.

— Может, что-нибудь покрепче закажешь? — предложила я. — Ведь у нас сегодня праздник. Целых три недели не виделись. Для меня это был какой-то кошмар.

— Мне нужна ясность мысли, — высокопарно произнес Джереми.

— Ты надолго прилетел? — спросила я.

— Пробуду тут до завтра.

— Как, и это все? — Я уже заранее принялась скучать по нему.

— На первый раз достаточно.

Я решила сменить пластинку.

— Помнишь это платье? — спросила я, рассчитывая услышать комплимент.

— Да, оно от Кандиды, — рассеянно ответил Джереми. — Ты заказ уже сделала?

— Нет, тебя ждала.

— Я буду салат с цыпленком. Без соуса.

Я с трудом удержалась от нервного смеха.

— Салат с цыпленком и даже без соуса? Не скучновато ли? Может, хотя бы бифштекс отведаешь?

— Я слежу за своим здоровьем, — последовал ответ. — Да и тебе, на мой взгляд, это не помешало бы.

— Видишь ли, Джереми, — медленно промолвила я, — соблюдение диеты сейчас — наименьшая из моих забот. Я способна вообще на хлебе и воде жить. — Вдруг меня охватило умиление. — Господи, милый, если б ты только знал, как я ждала этой минуты! Услышав твой голос после вчерашнего кошмара в судебном зале, я окончательно поверила: мы выстоим. Какое это счастье — видеть тебя! Ты моя единственная отрада и утешение.

Произнеся эту патетическую речь, я так расчувствовалась, что сдерживаться больше не могла. Вскочила, метнулась к Джереми и, зажав голову любимого обеими ладонями, принялась покрывать его лицо поцелуями. Как расшалившийся щенок. Наверное, будь у меня хвост, я бы сейчас так им виляла, что сбросила со стола стаканы:

Однако, отлепившись наконец от Джереми и вернувшись на свое место, я вдруг поняла: нет, сегодня Джереми не станет для меня отрадой и утешением. Я прочитала это по его глазам. Точно такое же выражение было у Дэвида, когда он пришел навестить меня в больницу по случаю Рождества. Мысли Джереми витали где-то на обратной стороне Луны. И еще чувствовалось, что он отчаянно борется с собой. Пытается решить, сказать ли то, чего мне вовсе не хочется слышать, или нет.

Нет, не сказал.

Чинно съел салат. От десерта отказался. Попросил кофе. Без сахара и молока. И даже без кофеина. Затем, невнятно извинившись, отлучился в туалет. Я допила кофе. С молоком и двумя кусочками сахара. Двойной крепости. Потом выпила и его кофе. Джереми, похоже, возвращаться не спешил.

Поначалу я его ждала. Даже сочувствовала: не иначе, у бедняги запор. Я слышала ужасные истории про польскую пищу. Затем в голову стали закрадываться мысли одна мрачнее другой. В последнее время воображение у меня стало похлеще, чем у Стивена Кинга. А вдруг Джереми поскользнулся в лужице какой-нибудь дряни и, упав, раскроил череп о писсуар? А что, если в то самое время, когда я сосала мятную пастилку в шоколаде (бесплатное приложение к счету), он лежал в беспамятстве на кафельном полу?

Между тем ресторан постепенно пустел. Пары одна за другой поднимались из-за стола и покидали зал. Официанты порхали у кассы, полировали бокалы и столовые приборы, готовясь к завтрашнему наплыву посетителей. Метрдотель страусиной походкой вышагивал между столами, поглядывая на листочек бумаги, который лежал передо мной, и многозначительно покашливал. Сама я на счет ни разу не взглянула. Накануне вечером Джереми сказал, что он угощает.

— Кхе-кхе, — прозвучало в очередной раз над моим ухом. — Боюсь, мадам, что через десять минут мы закрываемся.

— Да-да, — пропищала я. — Я знаю. Просто мой друг еще не вернулся. Он в туалете. Не знаю, удобно ли попросить вас заглянуть туда и проверить, все ли с ним в порядке. Обычно он так долго в сортире не торчит.

Один из официантов у кассы хрюкнул и поспешно закашлялся, чтобы скрыть смех.

— Но этот джентльмен уже ушел, мадам, — поведал мне метрдотель. — Почти час назад. Он сказал, что получил сообщение по пейджеру, его срочно вызвали на службу, а вы останетесь, чтобы допить кофе.

— Что он получил? — Я даже не подозревала, что у Джереми есть пейджер.

Метрдотель нахмурился:

— Вы хотите сказать, что он не предупредил вас?

Мое вытянувшееся лицо красноречиво сказало ему все, что он хотел знать.

— Мне, право, очень жаль, мадам.

— Глупости! — вспылила я. — Не верю я вам!

Я сорвалась с места и, не чуя под собой ног, понеслась к мужскому туалету. Страшные подозрения в правоте метрдотеля утвердились в моем мозгу лишь после того, как я поочередно заглянула во все кабинки мужского туалета, насмерть перепугав пожилого господина, пребывавшего в задумчивой позе в одной из них.

— Господи, но ведь не мог он меня бросить! — жалобно воскликнула я.

— Будьте любезны, закройте дверь! — взмолился пожилой господин, тщетно пытаясь прикрыться туалетной бумагой.

Спотыкаясь от горя, я поплелась в зал, где меня встретил озабоченный метрдотель. Предъявив счет, он промямлил:

— Мадам, не будете ли вы так любезны…

— Подождите. — взмолилась я. — Он должен быть где-то здесь. Может, он по ошибке в дамский туалет зашел. Не мог он без меня уехать! Не такой он человек. Да и пиджак его здесь! — Я торжествующе указала на роскошный блейзер от Джорджио Армани, который остался висеть на спинке стула. Джереми гордился им и берег как зеницу ока. Будь на то его воля, он носил бы его шиворот-навыворот, чтобы все могли видеть этикетку.

Я уже собралась ворваться в дамский туалет и перевернуть там все вверх тормашками, когда зазвонил телефон. Мобильный. Из кармана пиджака Джереми.

— Ну уж телефон свой он точно не оставил бы, — провозгласила я, истерически захихикав.

Телефон продолжал звонить настойчиво и грозно.

— Почему бы вам не ответить, мадам? — предложил метрдотель.

— Но… — Я замялась. — Не уверена, вправе ли я. Это ведь его телефон…

— Тогда отключите его. Очень жаль, но в нашем заведении запрещено пользоваться мобильными телефонами.

— Хорошо, я отвечу, — согласилась я.

Выдернув писклявый аппаратик из внутреннего кармана пиджака Джереми, я растерянно уставилась на него, ибо понятия не имела, как открывается эта штуковина. Поддела крышку так и этак, но все мои усилия ничем не увенчались. Тогда, устав наблюдать за моими муками, метрдотель забрал у меня мобильник, открыл и вручил мне.

— Алло, — робко сказала я. — Телефон Джереми Бакстера.

— Сам знаю, — ответил знакомый голос. — Я и есть Джереми Бакстер.

— Джереми! — Я нервно хихикнула. — Куда ты, черт побери, запропастился? Я уже волноваться начала. Ты из вестибюля звонишь, что ли? Не самая остроумная шутка — официанты на меня косо смотрят. Выручай! Где ты?

И я обвела взглядом ресторанный зал, словно рассчитывая заметить прячущегося Джереми за кадкой с фикусом.

— Я подъезжаю к аэропорту.

Мне показалось, что на меня потолок обвалился.

— Что?!

— Я в паре миль от Гэтвика, — со вздохом сказал Джереми. То есть в тридцати милях от меня! — Мне очень жаль, Эли, но я не вернусь. Сегодня по крайней мере.

Должно быть, я сразу побелела. Во всяком случае, метрдотель поспешно шагнул ко мне и, отодвинув стул, помог сесть.

— Джереми, — проскрипела я. — Что происходит? Тебя срочно в Польшу вызвали?

— Нет. Просто наша беседа нагнала на меня тоску, и я решил, что лучше оборвать все одним махом.

— Что оборвать? Беседу?

— Нет. Все. Наши с тобой отношения.

— А-а-а! — возопила я. — Пожалуйста, скажи, что ты шутишь!

— Нет, Элисон, боюсь, я никогда не был настроен настолько серьезно.

— Но ведь мы помолвлены! — взвыла я.

— Уже нет!

— Но это невозможно! — воскликнула я. — Нельзя же так, Джереми, по телефону. Только последний трус на такое способен. Господи, какая подлость! Вернись немедленно, я требую!

— Между прочим, я мог тебя и по факсу оповестить, — возмутился Джереми. — И вообще давай прощаться. В зоне аэропорта этот телефон отключится. Будь здорова, Элисон. Да, мобильник можешь себе оставить.

— Нет! Нет! Не-е-ет! — завизжала я.

Но Джереми, судя по всему, был уже вне досягаемости моих воплей. Я попыталась ему перезвонить и нажимала кнопки на сотовом телефоне, пока не посинела. Не могло же такое со мной случиться! Это просто скверная шутка. Я попробовала дозвониться в аэропорт, попросить, чтобы рейс на Варшаву задержали, пока мы с Джереми не выясним отношения.

— Хм… — отвлек меня метрдотель. — Быть может, теперь, когда выяснилось, что джентльмен не вернется, вы уделите мне минутку, чтобы закончить наше дело? — Говоря, он обмахивался счетом, словно миниатюрным веером.

— Господи, да у меня, наверное, и денег столько нет! — ужаснулась я, увидев итоговую сумму. Порылась в сумочке, но наскребла только двадцать фунтов да пакетик ментоловых пастилок. Чтобы уплатить по счету, мне не хватало около тридцати фунтов. — Как у него только совести хватило? — громко вопросила я, обращаясь в пустоту. — Он должен был поддержать меня. Утешить в трудную минуту. И уж, конечно, не подталкивать к краю пропасти.

— Будьте любезны, мадам, пройдите в мой кабинет, — пригласил метрдотель, опасаясь, что мои причитания распугают немногочисленных посетителей. — Уверен, мы с вами сумеем договориться. Возможно, вы оставите нам что-нибудь ценное в качестве залога, а деньги привезете потом. Скажем, паспорт?

— Паспорт? — переспросила я. — Да вы в своем уме? Меня же саму под залог выпустили. Мой паспорт в полиции.

Это известие нисколько не поколебало решимости метрдотеля во что бы то ни стало получить свое.

— Тогда, быть может, ваши водительские права?

— Я их с собой не взяла.

Рыдая, я кинулась к ногам метрдотеля, умоляя его позволить мне вымыть посуду или выполнить любую другую, самую черную работу.

— Судомойка у нас есть, — сказал он, поднимая меня с колен. — Возможно, учитывая все обстоятельства, мы простим вам часть долга. Вы и так испытали серьезное потрясение. — Он хлопнул себя по лбу. — Вот, придумал! Давайте мне мобильный телефон, и на этом покончим. Да, ну и, разумеется, все деньги, которые у вас есть.

Телефон ему пришлось буквально силой выдирать из моих одеревеневших пальцев. Я держалась за него, как утопающий за соломинку. Если не считать пиджака от Джорджио Армани, то телефон сотовой связи оставался последней ниточкой, связывающей меня с Джереми. А вдруг он решит перезвонить мне и скажет, что видел кошмарный сон?

— Он домой вам позвонит, — урезонил меня метрдотель, решительно завладев желанной добычей.

Затем, не обращая внимания на мои протесты, вызвал такси. Опасался, должно быть, что в таком состоянии я все их фонари посшибаю. И вот, сжавшись на заднем сиденье такси, я залилась горючими слезами. Как он мог? За что? Неужели ему не понравилось, что в самолете по пути на Антигуа я отказалась от его предложения вступить в члены клуба любителей секса в поднебесье?

Водитель минут десять слушал мои рыдания и лишь потом осведомился, куда меня везти. Славный человек. Оказывается, он даже счетчик не включал, пока я плакала.

— Я должна уметь сама за себя постоять, — повторяла я как заклинание. — Должна твердо на ногах держаться.

К сожалению, эта мантра не помогла, и в квартиру я поднималась на ватных ногах. В прихожей они вообще подогнулись, и я в изнеможении рухнула на пол. Только Пушистик меня согревал, пока далеко за полночь не вернулась Эмма. Для того лишь, чтобы надеть свежие трусики перед очередным свиданием с Эшли.

Глава 43

— Ты должна взять себя в руки, старушка, — убеждала меня Эмма. Сначала она стащила с меня пальто, а теперь заставляла надеть халат. — Причем как можно быстрее.

К счастью, было воскресенье, и я могла посидеть дома. Плюхнувшись на софу, я твердо решила, что больше с нее не встану. Слушая Эмму, я лишь изредка подавала голос.

— Жизнь моя копчена… — бубнила я.

— Вовсе нет, — возражала Эмма. — У тебя осталась семья. И здоровье ты сохранила.

Если не считать разбитого сердца.

— Джереми меня бросил, — ныла я.

— Твой жених просто струхнул. Позже он очухается, поймет, какой он болван, и на коленях к тебе приползет.

— Ты уверена?

— Конечно. А ты еще трижды подумаешь, стоит ли прощать такого урода.

Я шмыгнула носом и потянулась к пакету чипсов, который очень кстати достала Эмма.

— Мне еще суд предстоит, — напомнила я.

— Знаю, — ответила Эмма, хрустя чипсами. — Вчера я, между прочим, с Лорной общалась. Так вот, она желает тебе удачи.

— Кто, Лорна? — вылупилась я.

— Угу. А ведь она близка к шайке-лейке Дэвида, так что, сама понимаешь, присяжные должны быть на твоей стороне. Тебя оправдают, старушка, вот увидишь. Стоит тебе только рассказать, как Дэвид предал тебя на Рождество, и огромная очередь выстроится — столько будет желающих мазать его причиндалы «жгучкой». А пока расслабься. Живи как жила. Вставай утром. Отправляйся на службу. Возвращайся домой. Лопай чипсы. Телик смотри. Сама не заметишь, как три месяца пролетят.

В тот вечер мы с Эммой умяли два здоровенных пакета чипсов с сыром и с луком. И залили их двумя бутылками вина, красного и белого. Остаток ночи я проспала как убитая и, наверное, даже будильника не услышала бы. Но меня разбудил Пушистик, запрыгнувший на подушку с подарком.

— Вот видишь, — говорила Эмма, пока я выбрасывала полуобглоданного мышонка в мусорный ящик, — Пушистик тебя обожает. Когда тебя будут судить, народ толпами на демонстрации выйдет в твою поддержку.

В понедельник утром по пути на работу мне пришлось трижды выходить из автобуса. Едва я успевала склониться над урной, как меня выворачивало наизнанку. Когда же я наконец, опоздав минут на пятнадцать, вползла в офис, меня там ожидал сюрприз. Похоже, все служащие компании «Хаддерстон хеви инжиниринг» сгрудились именно возле моего стола.

При моем появлении воцарилась гробовая тишина. Все начали расступаться, освобождая мне проход к рабочему месту. Я не узнала свой стол. Кто-то забрал все бумаги из моего лотка для входящих документов, а напротив, на столе Брид-жет, громоздилась гора бумаг.

— Надеюсь, ничего не случилось? — осведомилась я.

Мне никто не ответил. Даже Джулия отвела взгляд. И тут мистер Чайверс, начальник отдела и мой босс, высунул голову из-за перегородки и пригласил меня зайти.

— В чем дело? — с недоумением спросила я. — Извините за опоздание. Меня с утра изрядно подташнивало, и пришлось пару раз выходить из автобуса.

— Ничего страшного, — ответил мистер Чайверс, к моему изумлению. — Присядьте, Эли сон. — Он даже галантно выдвинул для меня стул.

На столе перед ним я заметила папку с моим личным делом. Странно. Раскрыв папку, мистер Чайверс воззрился на какую-то бумажку, затем глубоко вздохнул и сказал:

— Видите ли, Элисон, я, право, в затруднении. Не знаю даже, с чего начать.

— Попробуйте с самого начала, — посоветовала я.

— Да, — кивнул он. — Это хорошая мысль.

Он извлек из папки какую-то газету. Я с изумлением увидела, что это «Сан». Шеф открыл шестую страницу и показал мне. Когда я увидела помещенную там фотографию, глаза мои полезли на лоб. На снимке была изображена я!

Мистер Чайверс склонился вперед, сцепив пальцы. Я в немом ужасе разглядывала фото. Вдруг мистера Чайверса что-то отвлекло, и, обернувшись, я увидела, что за решетчатой перегородкой, отделяющей его кабинет от офиса, по-прежнему стоят едва ли не все наши сотрудники. Я поняла, каково приходится золотой рыбке в аквариуме.

— В чем дело? — упавшим голосом спросила я.

— Вот именно — в чем дело? — передразнил меня мистер Чайверс. — Может, заметку прочтете?

Фотография была перепечатана из «Совершенной женщины». Я была запечатлена в любимом синем платье, а Джереми любовно обнимал меня.

«Во взгляде его светится любовь… — так начиналась статья. — Недавно Элисон Харрис и Дэвида Уитворта провозгласили самой романтической парой Великобритании. А две недели спустя Дэвид изменил Элисон со знаменитой звездой Голливуда Кандидой Бьянкой, с которой эта милая парочка познакомилась во время отдыха на Антигуа».

— Так это у вас, стало быть, не желтушность? — спросил мистер Чайверс. — Это загар?

— Я… — Мне не приходило в голову, что тут можно соврать.

— Вы сказали Джулии, что у вас осложнение после операции. Наболтали ей про сепсис, про строгий постельный режим. И вот теперь это. — Он театральным жестом указал на снимок. — Мне не по душе, Элисон, когда меня за дурака принимают.

Я уставилась на злополучную фотографию. Господи, какими счастливыми выглядели на ней мы с Джереми! Затем я перевела взгляд на соседнее фото. Джереми и Кандида, изображенные на нем, казались еще счастливее. Подпись гласила, что репортер запечатлел сладкую парочку во время завтрака в одном из варшавских кафе.

— Что вы можете сказать в свое оправдание? — строго спросил мистер Чайверс.

— Я просто глазам своим не верю! — воскликнула я, читая дальше. — Она расторгла помолвку с Вадимом!

Мистер Чайверс разочарованно всплеснул руками:

— Что за вздор вы несете, Элисон? Хоть бы извинились. Проступок вы совершили весьма тяжкий. Прикинулись больной и прогуляли две недели. А справка ваша? Вы ведь подпись врача подделали, а это преступление! Причем уголовно наказуемое.

Я отодвинула газету и посмотрела на своего босса глазами, полными слез. Вдруг до меня дошло, что сейчас меня уволят. Тогда я встала и отчеканила голосом, преисполненным, как мне казалось, праведного негодования:

— Я была влюблена, мистер Чайверс, и в этом — мое самое тяжкое преступление. Неужели вам никогда не приходилось совершать опрометчивых поступков ради любимого человека? Да, я поступила нехорошо, но сделала это во имя любви! А теперь — хватит с меня! Я от вас ухожу. Увольняюсь!

— Элисон!

— И не уговаривайте меня. — Я заводилась все больше и больше. — Сама понимаю, что не подхожу вам. Не тот вы человек, мистер Чайверс, чтобы хотя бы попытаться меня понять. Вы черствый, бессердечный, и вообще — можете подавиться своей работой! Если хотите знать, работала я здесь с отвращением. Ненавижу это место и терпеть не могу вас, мистер Чайверс. Ваш кургузый пиджачок с идиотским галстуком. Слюнявые губы. Думаете, вы нравитесь женщинам? Хотите знать, как вас за глаза называют? Мистер Памперс, вот как! — Я так распалилась, что орала во весь голос. — Четыре года я ждала, чтобы высказать все, что о вас думаю. У вас не парик, а дешевка! А изо рта так воняет, что комнатные растения вянут!

С этими словами я величественно удалилась, оставив мистера Чайверса беспомощно ловить ртом воздух. Даже Джулия смотрела на меня открыв рот.

— Можешь прибрать на моем столе, если хочешь, — небрежно бросила ей я, проходя мимо.

Лишь выйдя на улицу, я в полной мере осознала, что натворила.

Только что я лишилась работы. Места, которое занимала четыре года. И, продержавшись на котором еще год, получила бы в подарок оплаченный чек на приобретение товаров в магазинах «Маркс и Спенсер». В глубине души я надеялась взять Чайверса на понт, а вышло так, что я лишь ему подыграла.

Кто знает, вдруг, если бы я покаялась и попросила прощения, меня взяли бы на поруки? Но я устроила такой скандал, что весь офис еще долго будет гудеть как растревоженный улей.

Эх, черт меня дернул наброситься на Чайверса! С этими мыслями я уселась на омерзительно грязную скамью, заляпанную голубиным пометом. Что же делать? Откуда взять денег на адвоката? И кто меня возьмет на работу теперь, когда мне предъявлено довольно щекотливое обвинение и предстоит судебный процесс?

Зябко поеживаясь от страха, я вдруг заметила, что из урны торчит тот самый злополучный выпуск «Сан», из-за которого я только что потеряла работу. Я вытащила газетенку из урны, развернула и уставилась на фотографию, которая погубила мою жизнь. У меня не было сомнений, что это Аманда продала снимок «Сан». Попадись мне она сейчас, я бы, кажется, удавила ее голыми руками.

Однако в следующий миг меня осенило: ведь еще на прошлой неделе Аманда предлагала заплатить мне за интервью! Теперь я лишилась работы и остро нуждалась в деньгах. Выудив из потрепанной сумочки последний пятидесятипенсовик, я решительно двинулась к ближайшей телефонной будке.

— «Совершенная женщина», — протарахтело в трубке. — Чем мы можем вам помочь?

— Аманда, — всхлипнула я, — это Эли. Помогите мне. Вы были правы. Я готова рассказать вам все подробности.

— Вот как? — оживилась Аманда. — А о чем именно, милочка? Похоже, в последнее время вам пришлось немало порассказывать.

— Что вы имеете в виду? — переспросила я в недоумении.

— Только что мне позвонили из «Сан» и вставили пистон за то, что я не удосужилась проверить факты. Потом со мной связались из «Бриндлшем геральд» и попросили другие фотографии Джереми Бакстера. «Какого еще Джереми Бакстера? — спросила я. — Что это за птица?» Может, вы мне объясните, милочка, что за катавасия у нас творится?

— Объясню, — храбро сказала я.

— Не трудитесь, — со вздохом сказала Аманда. — Я и сама уже все знаю. Последние полчаса я беседовала по телефону с агентом Кандиды. Оказывается, на Антигуа с вами ездил вовсе не жених. Настоящий Дэвид Уитворт вас бросил, и вы подкупили Джереми Бакстера, чтобы он сыграл роль Дэвида.

— Ну и что тут такого? — с вызовом спросила я. — Тогда я была без памяти влюблена в Джереми, а теперь узнала, что он мне изменил. Читателям это ведь все равно интересно. Как насчет денег, которые вам заплатила эта бульварная газетенка? Вы мне половину должны.

— Напротив, Элисон, — отрезала Аманда. — Это вы должны нашему журналу десять тысяч фунтов за мошенничество. Вы обманом получили главный приз международного конкурса «Совершенной женщины».

И она бросила трубку. Десять тысяч фунтов! Возможно ли такое? Мне оставалось только надеяться, что это не так. Ведь деньги я отдала Джереми, чтобы он выгодно их разместил. Смела ли я после всего случившегося рассчитывать, что он их возвратит?

Глава 44

— Горе мне! — пожаловалась я, вваливаясь в квартиру.

— Элисон! — воскликнула Эмма, выходя мне навстречу из гостиной. — Что происходит, черт возьми? Телефон не умолкает. Откуда мне только не звонили: из «Сан», «Тайме», даже из «Бриндлшем геральд». И все расспрашивают про вас с Дэвидом. Я сказала, что суд состоится в конце месяца.

Пол ушел у меня из-под ног.

— Как, ты сказала им про суд?! — взвизгнула я.

— Ну да, — ответила Эмма, пожимая плечами. — Но самое поразительное, что, несмотря на все расспросы про Дэвида, эти недотепы, похоже, не знают, из-за чего у вас сыр-бор разгорелся. В чем дело, Эли? Не пугай меня. Неужели я наговорила чего-то лишнего?

Еще бы, черт побери, подумала я. Не пройдет и нескольких часов, как выйдет в свет свежий выпуск «Бриндлшем геральд» с кричащим заголовком «Бриндлшемская Боббит»!

Примерно так и вышло.

Захудалой местной газетенке, передовыми статьями которой трижды за последний месяц становились пресные, как лед Антарктиды, истории о потерявшихся кошках, достался по-настоящему лакомый кусочек. Подлые проныры заполучили сенсацию, о коей даже не мечтали. Местный парнишка крутит любовь с крупнейшей звездой Голливуда! Мыслимо ли такое? Не касайся эта гнусная история меня, я бы даже получила от статейки удовольствие, пересчитывая, сколько разных словечек и терминов ввели изворотливые авторы для замены слова «член».

— Что же мне теперь делать? — жалобно спросила я, показывая газету Эмме.

— Не обращай внимания, — легкомысленно посоветовала подруга.

— Это ведь все из-за тебя! — упрекнула я. — Какого черта ты ляпнула про судебное разбирательство?

— Я думала, они знают, — оправдывалась Эмма. — Ведь они про Дэвида спрашивали.

— Неужели ты не могла догадаться, что они имели в виду Джереми? — набросилась на нее я.

Глаза Эммы гневно засверкали.

— Извини, Эли, но я запуталась в паутине лжи, которую ты соткала! — выкрикнула она в ответ. — Я хотела помочь тебе. Как только могла, выгораживала тебя по телефону. Сама изолгалась. Говорила, что ты действовала в пределах дозволенной самообороны.

— И оказала мне медвежью услугу.

— Но ведь я и правда хотела тебе помочь, — промолвила она, обнимая меня за плечи.

Но я оскорбленно сбросила ее руку:

— Я с тобой больше не разговариваю.

Эмма с обиженным видом отвернулась.

В это мгновение в дверь позвонили, и я поспешила открывать.

На пороге стоял Марвин, который привел с собой Чико, своего партнера по танцам. В руке Марвин сжимал злосчастный номер «Бриндлшем геральд».

— Какое свинство! — провозгласил он, сочувственно глядя на меня. — И фотографии какие-то пакостные. Мы можем…

— А-а-а! — завопила я, захлопывая дверь перед его носом. — Убирайся на фиг, гомик хренов! Хватит надо мной измываться!

— Как, ты нас не впустишь?! — прокричал Марвин в щель для газет.

— На кого мне подать в суд?! — выкрикнула я в ответ. — Меня оклеветали.

— Если хочешь подать иск за клевету, — сказал Марвин все в ту же щель, — нужно сначала уличить писак во лжи. — Наш приятель слыл большим любителем детективных романов.

— Господи, до чего же это несправедливо! — пожаловалась я.

— Впусти нас, Эли, — попросил Марвин. — Чико, между прочим, юрист. Может, он посоветует тебе что-нибудь путное.

— Не хочу я вас пускать, — сказала я, громко шмыгая носом. — Вы будете надо мной подтрунивать.

— Мы твои друзья, — заверил Марвин. Секунду спустя в газетную щель он сунул бумажную салфетку.

Я машинально взяла ее и, даже не поблагодарив Марви-на, высморкалась.

— Вот и молодец, — похвалил он. — Надеюсь, тебе уже лучше. А теперь будь умницей, впусти нас.

Я неохотно открыла дверь.

— Познакомься, Эли, — сказал Марвин, — это Чико.

— Я и сама догадалась.

— Вот как? Тогда приготовь ему, пожалуйста, чай повкуснее. — Он вытянул шею, чтобы заглянуть в гостиную. — Эмма дома?

— Да.

— Нам обоим с молоком, — сказал тогда Марвин. — Но без сахара.

Я побрела на кухню и поставила чайник на плиту. Друзья есть друзья, подумала я, и на сердце немного потеплело. Не те они люди, чтобы потешаться над моей бедой. И тут из гостиной донесся взрыв хохота.

— Что здесь происходит? — осведомилась я, войдя в гостиную с пустым заварочным чайником в руке.

Марвин поспешно спрятал что-то под валик софы, вид у него был виноватый. Эмма подавила смешок, а Чико уставился на пол.

— Ну-ка покажи, что тут у тебя, — потребовала я и, подойдя к софе, достала из-под валика завтрашний номер «Сан».

— Где ты это взял? — изумилась я.

— Я в Лондон вечером мотался. Только там продают выпуски за следующий день. В киоске на Черинг-Кросс.

— И что в ней смешного?

Я перевернула страничку и мгновенно все поняла. Моя фотография была помещена на третьей полосе. Сделана она была на Антигуа. Я, представ во всей красе, лучезарно улыбалась, выпятив грудь. Без лифчика!

Внезапно все прочие злоключения показались мне детской сказочкой. Дрожащими руками я вцепилась в газету.

«Вот как выглядит самая коварная и опасная женщина Великобритании, — гласил заголовок. А ниже следовало: — Элисон Харрис демонстрирует нам весьма недурные формы, которыми сумела соблазнить не только страхового агента по имени Дэвид Уитворт, по и нового возлюбленного Кандиды Бьянки, красавчика Джереми Бакстера».

Где, черт возьми, газетчики раздобыли эту фотографию?

— Эли Харрис, новая звезда «Сан», — с восхищением промолвил Марвин. — Ты должна гордиться своей славой.

— Гордиться?! — завопила я. — Да пусть лучше у меня груди отсохнут! Это клевета! Оскорбление личности. Черт знает что творится. Так меня еще до суда виновной признают. — Я схватила телефонную трубку и принялась звонить мистеру Уогстафу.

Но адвокат был на совещании. Секретарша пообещала, что он перезвонит мне, как только освободится. Однако произойдет это уже завтра, ибо мистер Уогстаф из тех провинциальных стряпчих, рабочий день которых заканчивается ровно в пять, пусть даже им предстоит защищать султана Брунея.

Эмма отобрала у меня газету и уставилась на мою фотографию.

— С ума сойти! — воскликнула она, качая головой. — Моя подруга на третьей странице «Сан»! И кто бы подумал, старушка, что ты способна на такое?

Глава 45

Мне оставалось только радоваться, что мои беды доставляют кому-то столько радости. Рассказывая о своих невзгодах, я иногда и сама думала, что со стороны все это кажется довольно забавным, однако правда состояла в том, что вляпалась я по самые уши. Мне грозили весьма крупные неприятности. Лежа без сна, я разглядывала потолок и мечтала, чтобы он превратился в крышу нашего бунгало на Антигуа, покрытую пальмовыми листьями. Увы, я прекрасно понимала, что мечте этой сбыться не суждено.

Я отчаянно пыталась не думать о предстоящем процессе. Старалась поднять настроение, давая себе обещание сразу по окончании суда отправиться в кругосветное путешествие. Однако при попытке наметить маршрут, мысли мои тут же переключились на предстоящее испытание. Как, черт побери, я могу помышлять о столицах мира, когда не знаю, сколько времени мне придется провести в темнице?

Темница. Бр-р-р! Какое кошмарное слово. Да и само заведение не многим лучше. Все мои знания о женских тюрьмах были почерпнуты из телевизионных сериалов. В реальной жизни мне довелось столкнуться лишь с одним человеком, отбывавшим срок. Это был парень из нашей школы, он учился в одном из старших классов. Ему влепили три месяца за то, что гонял на машине, которую упорно отказывался страховать. Но парень тот был отпетый хулиган. Даже веки его были татуированы. Господи, какая же участь ждет там меня, нежную, кроткую и невинную овечку?

Позволят ли мне отбыть срок спокойно, вот что меня более всего занимало. Поместят ли в одиночную камеру, где я смогу в тиши и покое предаваться вышивке, вязанию и чтению классики, до которой прежде руки не доходили? Или ко мне будут приставать в душевой, заставят стать рабыней какой-нибудь мужеподобной бабы взамен на ее покровительство?

И каких ласк потребует от меня эта пресловутая покровительница? Впрочем, наверное, это еще не самое страшное…

Во время завтрака Эмма заметила, что вид у меня не столь цветущий, как накануне, и поинтересовалась, в чем дело.

— Рано тебе убиваться, — сказала она, выслушав мои сбивчивые откровения. — Тебя ведь еще не осудили. Скорее всего и не осудят. Живи как прежде и держи хвост морковкой.

Но как я могла после случившегося жить как прежде? Больше всего на свете меня страшил сейчас шелест газеты, брошенной в дверную щель.

Прессу в тот день принесли с опозданием, а вот заказное письмо из «Совершенной женщины» доставили ни свет ни заря. Расписавшись в получении, Эмма оставила конверт на тостере, чтобы, выйдя из ванной, я его заметила. Я изводила себя чаем с тостами — классическим рационом только что брошенной женщины.

«Уважаемая мисс Харрис, — так начиналось письмо. Похоже, в последнее время все уже забыли, как меня зовут. — С сожалением извещаем Вас о Вашей дисквалификации и лишении звания победительницы международного конкурса журнала „Совершенная женщина“ в связи с тем, что Ваш партнер, мистер Джереми Бакстер, не тот мужчина, которого вы описали в конкурсном эссе. В связи с этим нам не остается ничего иного, кроме как попросить Вас вернуть полученные Вами призовые деньги. В ближайшее время мы также известим Вас о порядке выплаты компенсации, которую Вы должны внести на наш счет за понесенные журналом расходы…»

— Боже, неужели они хотят взыскать с меня все расходы на нашу поездку? — переполошилась я.

Эмма сочувственно потрепала меня по плечу.

— Этот номер у них не пройдет, — с подкупающей уверенностью сказала она. — Если тебе и придется раскошелиться, то только за свою половину. Остальное придется выложить Джереми. На сколько, по-твоему, тянет ваша поездка?

— Тысяч на пять? — робко предположила я.

— За две недели в лачуге с соломенной крышей?

— В отдельном бунгало, в котором размещают крупнейших звезд мирового экрана, — поправила я. — Да еще с кондиционером.

— Пять тысяч фунтов стерлингов! — с благоговейным трепетом произнесла Эмма. — В жизни такой суммы не видела.

— Вместе с призовыми — пятнадцать, — вздохнула я. — Господи, что же мне теперь делать?

— Что-нибудь придумаем, — бодро сказала Эмма, подбирая с пола газету, которая только что выпала из дверной щели. — Выше нос, старушка! Давай посмотрим, что советует нам Джастин Тоупер в своем гороскопе.

— Ну как, что-нибудь хорошее вычитала? — спросила я, когда, по моим расчетам, Эмма должна была проштудировать всю газету, не говоря уж о прогнозе для Весов на предстоящую неделю.

— Тебя интересует только то, что звезды говорят? — осведомилась Эмма. — Или правду тебе сказать?

Не дожидаясь моего ответа, она подтолкнула ко мне газету. На развороте красовалась фотография Дэвида. Вид у него был мученический, словно на картине с изображением святого Себастьяна.

«Британская Боббит измывалась надо мной, даже находясь на другом конце света», — гласил заголовок. Ниже следовала фотокопия открытки, которую я по глупости отправила Дэвиду с Антигуа. Выделены были слова «член» (окончание слова было тщательно затушевано, я ведь писала о членах клуба) и «пекло».

И это было еще не все. На следующей странице меня подстерегали новые неприятности. Поначалу я даже не узнала женщину, у которой было взято интервью. Я привыкла видеть Шелли в вечернем платье, а «Сан» поместила ее фотографию в бикини с кружевами.

«Несчастный раб этой сексуально озабоченной злодейки умолял меня о спасении!» — кричал заголовок. От следующей фразы по моей спине пробежал холодок. «Пока эта психопатка отсыпалась после тяжелого похмелья, очаровательный компьютерный гений предавался со мной любви под звездным карибским небом».

— Что за чушь? — возмутилась Эмма, заглядывая мне через плечо. — Ты же говорила, что вы с ним ни на минуту не расставались.

— За исключением одной ночи, — со вздохом призналась я. — В тот вечер я перебрала коктейлей, и меня уложили в постель. А Джереми сказал, что идет прогуляться под луной. Но он уверял, что гулял один.

На мгновение лицо Эммы посерьезнело, но затем она заставила себя улыбнуться.

— Значит, так оно и было, — промолвила она. — А эта дрянь все выдумала.

— Я уже ни в чем не уверена, — призналась я, вспоминая, каким волком смотрела на меня Шелли следующим утром. Тогда я думала, что она просто презирает женщин, не умеющих пить, но теперь картина предстала передо мной в ином свете.

Далее следовали новые откровения американки.

«Он признавался мне в любви по-польски, — уверяла Шелли. — Парни всегда клеились ко мне на отдыхе, но на сей раз все было очень серьезно. Я была уверена, что Джереми любит меня по-настоящему. Если бы только не это чудовище в юбке».

— И мне он признавался в любви по-польски, — всхлипнула я.

— Бедная моя Эли! — Эмма обняла меня и погладила по голове. — И зачем я только показала тебе эту газету? Я-то думала, что мы с тобой всласть посмеемся над этим враньем.

— Как он мог? — снова всхлипнула я. — За что?

— Трудно сказать, — со вздохом сказала Эмма. — Знаешь, мне до сих пор не верится в измену Джереми. После вашего возвращения с Антигуа достаточно было посмотреть, как светятся его глаза, чтобы сказать: этот мужчина влюблен в тебя до беспамятства.

— Он не в меня влюблен был, — горестно промолвила я. — А в наш оплаченный отдых и жирный чек на десять тысяч фунтов.

— Зря ты так о нем думаешь.

— Как он мог? — проскулила я. — Ладно бы еще Кандида, но Шелли?

— Ох, Эли! — вздохнула Эмма.

— Не могу больше, — внезапно заявила я. — Пойду прогуляюсь.

Эмма посмотрела на меня округлившимися от удивления глазами.

Я вскочила и натянула пальто.

— Не жди меня.

— Эли! — Эмма вихрем подлетела к двери. — Ты куда это намылилась? — спросила она, с подозрением прищурившись. — Не смей к воде приближаться, ясно? Не стоит он того! Жизнь — самое ценное, что нам дано.

— Глупышка, я вовсе не собираюсь топиться! — бросила я ей через плечо. — Просто сигареты хочу купить.

Все магазины поблизости были уже закрыты, и мне пришлось топать целых полмили до гаража, открытого круглосуточно. Позади автозаправки, в ярко освещенном магазинчике, можно было купить все, что душе угодно. Кроме разве что кухонной раковины. Да и ту можно было заказать.

— Пачку «Мальборо», — пробурчала я девушке за кассой.

Та, не поднимая глаз от свежего выпуска «Сан» (раскрытого, разумеется, на моей странице), протянула мне сигареты.

— Сколько? — спросила я.

— Два шестьдесят девять.

Порывшись в кармане, я выудила всю мелочь. Зрелище оказалось жалкое. Я рассчитывала, что у меня наберется фунта три. При подсчете же наскребла всего два пятьдесят и в придачу еще кучу мелких монет Антигуа. Кассирша жадно вчитывалась в статью, медленно водя по бумаге пальцем и старательно шевеля губами. Я высыпала на прилавок всю мелочь, сказала спасибо и задала стрекача.

Я уже завернула за угол, когда грянул гром.

— Вон она! — послышался истошный вопль. — Та самая психопатка. Улепетывает.

В следующую минуту взвыли сирены. Кассирша подняла тревогу, а двое невесть откуда взявшихся дюжих парней подхватили меня с двух сторон и, выкрутив руки, поволокли назад, к гаражу.

— Эй, что вы делаете? — завизжала я, нелепо дрыгая ногами в воздухе.

— Я уже вызвала полицию, — заявила взбудораженная кассирша. — С минуты на минуту наряд подъедет. Они говорят, чтобы мы к этой маньячке не приближались. Она может быть вооружена.

— Вооружена? — поразилась я. — С ума вы все посходи-ли, что ли? Я просто за сигаретами вышла. А вас, — я метнула испепеляющий взгляд на здоровенных жлобов, которые выкручивали мне руки, — арестуют за нанесение тяжких телесных повреждений!

Истуканы разразились громовым хохотом.

— Зря стараешься, крошка, — пробасил один из них. — Полиция будет на нашей стороне. Иными методами с такими, как ты, не справиться.

— Точно, — кивнул его приятель, злорадно ощерившись. С разверстой пастью он походил на питбультерьера, только что побывавшего в жаркой схватке с барсуком. — Такие, как ты, угроза для общества. Представляешь, если все бабы будут такое вытворять? — обратился он к напарнику. — Скажем, моей жене втемяшится в башку подобную штуку отмочить.

— А стоило бы, — процедила я. — Судя по вашему виду, вам бы это только на пользу пошло.

— А ну-ка заткнись, дрянь! — проревел питбуль. — Не то я тебе все кости пересчитаю.

По счастью, подоспела полиция.

— Что здесь происходит?

Я узнала инспектора Хиса, одного из двух полицейских, которые арестовали меня сразу по возвращении домой с Антигуа. Рядом с ним возвышались еще два блюстителя порядка в шлемах и полном боевом облачении. Мне вдруг стало любопытно: обычная это экипировка или они вооружились до зубов исключительно по случаю моего задержания?

— Элисон Харрис! — произнес инспектор Хис тоном учителя, схватившего за ухо нашкодившего ученика. — Что вы на этот раз натворили?

— Ничего! — твердо сказала я.

— Хорошенькое дело — ничего! — фыркнула кассирша. — Она меня ограбить пыталась. Спасибо еще, эти любезные джентльмены помогли.

— Я вовсе не пыталась ее ограбить! — возмущенно воскликнула я.

— Элисон, объясняться будете в полиции, — сурово произнес инспектор Хис, затем посмотрел на кассиршу. — Мисс… Адаме, — сказал он, прочитав фамилию на табличке. — я готов выслушать ваши показания.

Меня отконвоировали к полицейскому автомобилю. Во второй раз за месяц!

— Как, опять вы? — удивился водитель.

— Осторожнее, приятель! — прошипела я. — Я вооружена.

В мгновение ока оба моих конвоира изготовились к нападению.

— Не бойтесь, — сказала я, подмигнув. — Это всего лишь тюбик мази «Огненный перчик». Ишиас у меня что-то разыгрался.

— Элисон, с нами шутить не стоит, — хмуро предупредил меня водитель. — Эти люди — мастера рукопашного боя.

Я присмотрелась к «этим людям». Обоим за тридцать. Оба пузатые, как женщина на седьмом месяце беременности. А я еще думала, что только американцы объедаются гамбургерами и картофелем фри.

Когда мы подкатили к управлению полиции, меня встретил мистер Уогстаф. Не потому, разумеется, что примчался туда, едва услышав о моем аресте. Адвокат навещал гориллу с «Титаником» на предплечье, которого снова арестовали. За то, что обрывал ценные розы на клумбе городского сквера.

Увидев меня, мистер Уогстаф грустно покачал головой:

— Я же просил вас не навлекать на себя неприятностей до суда.

— Но я ни в чем не виновата! — возмутилась я. — Перепутала английскую мелочь с антигуанской, только и всего.

— Отшлепать бы вас как следует, — произнес мой защитник. Мечтательно, как мне показалось.

Я тут же взяла себе на заметку, что при первой же возможности надо сменить адвоката.

— Элисон, я не смогу вам помочь, если вы будете действовать в том же духе. Мне доложили, что вы звонили главному свидетелю обвинения.

Я оторопела:

— Это кому?

— Мистеру Уитворту.

— Ничего подобного.

— В следующий раз, когда попытаетесь это сделать, наберите сначала один четыре один, чтобы ваш номер не смогли определить.

На этот раз забирать меня из полиции приехала Эмма. Я взяла с инспектора Хиса торжественное обещание не говорить маме о моем очередном приводе, несмотря на то что разрешилось дело вполне мирно. Инспектор Хис уведомил кассиршу, что ей следовало сначала дать мне возможность объясниться по поводу иностранных монет, а уж потом спускать на меня всех собак. Но та, похоже, просто ошалела, вычитав в газете, какая я опасная преступница.

Мне даже позволили выйти через служебный подъезд, ибо в приемной сшивался папарацци из местной «желтой» газетенки, которого, несомненно, известили о моем очередном «подвиге». Тем не менее в машине голову я на всякий случай пригнула, а Эмма газанула так, словно за нами черти гнались. Я даже опасалась, что бобби остановят нас за превышение скорости.

— Может, тебе стоит на время уехать из города? — спросила Эмма позже вечером. — В Уэльс, например, смотаться или еще куда. Где тебя в лицо не знают.

— Поздно, — печально покачала я головой. — Мне нужно было уехать, как только Дэвид первый раз меня бросил. Тогда он не стал бы ко мне клеиться, воспользовавшись отъездом Лайзы. И с Джереми Бакстером, провались он на месте, я бы не встретилась.

— После драки кулаками не машут, — глубокомысленно изрекла Эмма.

— Ты не боишься высказываться в таком духе в беседе с закоренелыми преступницами?

Но Эмма, пропустив мои слова мимо ушей, продолжила как ни в чем не бывало:

— Пока тебя не было, старушка, я ломала голову над тем, как вернуть долг «Совершенной женщине». Газеты ведь твоим делом интересуются, верно? Так вот, почему бы тебе не дать эксклюзивное интервью? Кто-нибудь наверняка выложит за это кучу бабок.

— Хорошая мысль, — согласилась я. — Но беда в том, что, согласно постановлению суда, до вынесения вердикта я должна помалкивать.

Пришла очередь Эммы удивляться.

— И тебя остановит какое-то постановление суда?

— Да, — ответила я, немного подумав. — Мне ведь не улыбается ближайшие пять лет провести за решеткой.

— А как насчет твоих близких подруг? Они-то постановлением суда не связаны. Пусть за тебя все расскажут.

— Ты кого имеешь в виду?

Эмма пожала плечами.

— Сама не знаю. Конечно, не себя, — поспешно добавила она. — Не могу я такую свинью Эшли подложить. Как насчет кого-нибудь из твоих родственников?

— Если ты намекаешь на моих дражайших сестричек, то от них помощи не дождешься.

— Неужели ты не знаешь никого, кто мог бы замолвить за тебя словечко?

— Нет, — отрезала я.

Мне и в голову не могло прийти, что буквально в эту минуту кое-кто из близких мне людей делился с газетчиками самыми пикантными подробностями моей биографии.

Глава 46

— Мне наплевать! — кричала моя мама. — Пусть она хоть всех нас из своего завещания повычеркивает! Она ведь нас предала. И кто — моя мать! И вообще, что она себе позволяет? В семьдесят два года лежит на качалке в прозрачном неглиже. Как будто ей есть что показать!

— Это спорно, — прервала монолог матери Джо, рискуя навлечь на себя ее гнев. — Я была бы только рада унаследовать ее ноги.

К счастью, мама, поглощенная собственными эмоциями, пропустила реплику моей незадачливой сестрицы мимо ушей.

— Мне даже не верится, что она такое наговорила, — продолжила она, в то время как я с ужасом разглядывала фотографию полуодетой бабушки.

Джо с увлечением читала помещенный ниже текст.

— «Взбалмошностью Эли в меня пошла», — сказала Рене Марлин, которая до сих пор не утратила своей привлекательности», — выдала Джо.

— Я даже не подозревала, что ее фамилия Марлин, — вставила Джейн.

— Это вовсе не ее фамилия, — свирепо промолвила мама. — Это псевдоним, которым она пользовалась в те времена, когда надеялась пробиться на сцену, стать певичкой в дешевом кабаре. Господи, никогда еще меня так не унижали!

— Не обращай внимания, — грустно посоветовала я.

— Черта с два! — взвилась мама. — Этот номер ей так не пройдет. Если старая ведьма надеется сохранить полученные сребреники, то она жестоко ошибается. Одевайся, Эли. Мы немедленно едем к ней.

Стоило нам пересечь порог дома престарелых, как мы тут же поняли, где искать бабушку. Сенсационный дебют в «желтой» прессе не заставил ее забиться в темный угол. Отнюдь. Бабушка, окруженная толпой почитателей, красовалась в лучшем кресле посреди гостиной. Я и прежде замечала, как пускали слюни мужчины — обитатели приюта, но сейчас они с вожделением смотрели на мою бабулю.

— Можно тебя на пару слов, мама? — громко спросила моя мамочка, убеждаясь, что все вокруг ее слышат. Пусть, мол, помнят, что Рене Марлин не только звезда эстрады; но и почтенная бабушка. — Где деньги?

— Вот видите? — с печалью на лице обратилась бабушка к одному из воздыхателей. — О чем я вам и толковала. На меня им всем наплевать. Их только мои денежки интересуют. Ждут не дождутся, когда я сыграю в ящик, чтобы наследство растранжирить.

— Я не о наследстве говорю! — вскипела моя мама. — Ты давно распродала все ценности и пустила деньги по ветру. Я имею в виду газеты. Где гонорар?

— Я ничего не получала! — с негодованием ответила бабушка.

— Врешь! Тебе щедро заплатили за предательство родной кровинушки.

— Ничего подобного, — возразила бабушка. — Я сказала, что ни в чем не нуждаюсь. Я вообще разговаривать с ними не хотела, но один молодой человек сказал, что я очень привлекательная женщина и могу снискать лавры в качестве модели. Даже подарил мне мои фотографии для альбома.

— Это ты-то модель? — фыркнула мама. — Для кого? Для динозавров, что ли? Тебе что, предложили в продолжении «Затерянного мира» сняться?

— Он сказал, что сейчас очень популярны дамы неопределенного возраста, — кокетливо сказала бабушка.

— Он имел в виду двадцатисемилетних женщин, ба-булькин, — терпеливо пояснила я. — А тебе как-никак семьдесят два.

— Вам просто завидно! — констатировала бабушка. — Вы хотели бы оказаться на моем месте. Увидеть свое имя напечатанным.

— Но ведь речь там именно обо мне идет, — напомнила я. — Ты предала огласке подробности моей личной жизни. Все выложила.

— О какой личной жизни ты говоришь? — возмутилась бабушка. — У тебя ее отродясь не было. Мне пришлось почти все самой выдумать.

— Ну и зря, — с досадой сказала я. — Могла не мучиться. Тем более что никто тебя не просил. Мне ведь суд предстоит, бабулькин. А твоя болтовня мне теперь боком выйдет.

— Чего вы раскричались-то? — недовольно спросила бабушка. — Здесь пожилые люди, между прочим, живут. Им покой нужен.

— Не пытайся увильнуть, — строго одернула ее моя мама. — От ответа тебе все равно не уйти. Ты предала нашу семью.

— Семью! — передернула плечами бабушка. — Ха! Всех вас только одно волнует — мое завещание. Но так и быть, Джозефина, я избавлю тебя от мучений. Знай: свое состояние я завещала твоей сестре. Все, до последнего пенса. В отличие от тебя она, навещая меня, не скрывает радости. А из всей твоей семейки лишь одно существо всегда ликует при встрече со мной. — Она многозначительно помолчала, потом пояснила: — Я, конечно, имею в виду собаку.

Старые перечницы одобрительно закивали.

— Просто собаку, как и всех зверей, приманивает запах падали, — свирепо процедила мама. И тут же, воспользовавшись всеобщим замешательством, продолжила: — И я объясню тебе, старая калоша, почему моя сестрица всегда рада тебя видеть. Причина тому одна: она лицезреет тебя всего два раза в год. Ей не приходится терпеть тебя каждый Божий день, из недели в неделю, выслушивать твои тошнотворные жалобы на недержание мочи, варикозные вены и зудящие геморроидальные шишки…

Бабушка побагровела. Никогда еще ее так не унижали в присутствии обожателей.

— Никаких шишек у меня нет, — простонала она.

— Есть, — безжалостно отрезала мама. — Вдобавок еще и пролежни, и омерзительная привычка прилюдно портить воздух… Продолжать или хватит? Что, не нравится, да? Стыдно, когда тебя так распинают? Так вот, старая карга, то же самое почувствовала Эли, когда раскрыла утром газету и увидела две страницы грязи, которую ты на нее вылила. А что касается твоего гребаного завещания, то можешь им подавиться!

Сказав это, мама круто развернулась и промаршировала к выходу, не обращая внимания на обалдевшее старичье с отвисшими челюстями.

— Не обижайся, бабулькин, — пролепетала я, ласково гладя бабушку по рукаву костюма от Фрэнка Ушера. — Мама это сгоряча наговорила. Вот увидишь, она немного очухается и примчится извиняться. — Однако, покосившись на окно, я увидела, что мама уже забралась в машину и запустила мотор. С каменным лицом она ждала меня.

Я растерялась, не зная, как вести себя дальше, поскольку оказалась меж двух огней. И прекрасно понимала: когда мама с бабушкой помирятся (а в этом сомнений не было), то гнев обеих обрушится на меня, как на причину раздора.

Вот почему, мысленно подкинув монетку, я решилась и бочком двинулась к дверям.

— Я и тебя вычеркиваю из завещания! — завизжала мне вслед бабушка, но я лишь ускорила шаг…

— Великолепно, — сухо сказала я, забираясь в машину. — Скоро я лишусь последней поддержки. Даже Джереми меня предал.

Глаза мамы полезли на лоб.

— Что?!

Не повторяйте мою ошибку и никогда не говорите своей маме о расторгнутой помолвке, когда она выруливает на улицу с двусторонним движением.

— Какой мерзавец! — вопила мама, чудом избежав столкновения с несколькими дюжинами автомобилей. Всю дорогу она на нескольких языках, не замолкая, поносила Джереми Бакстера и его семейство вплоть до седьмогр колена. — Как он посмел?

— Я и сама себя спрашиваю, — грустно призналась я.

— Он ведь обещал на тебе жениться!

— В наши дни слова ничего не значат, — вздохнула я.

Немного позже, когда мы сидели в гостиной, папа, который до сих пор мирно читал газету, вдруг заявил:

— Между прочим, мне он сразу не понравился.

— Что? — хором спросили мы с мамой.

— Я говорю, что мне он сразу не понравился. Без конца хвастался своим положением, держался кичливо, как павлин, да еще автомобилем своим вечно козырял. Я с первой встречи его раскусил. Типичный фанфарон и альфонс.

Я не верила своим ушам. Когда мы, женщины, бушевали, папа всегда помалкивал и уж тем более не осмеливался свое мнение высказать.

— Обалдеть можно! — взвизгнула я. — Ты думал так и молчал? Почему же сразу не сказал?

— Не хотел вмешиваться, — ответил папа, пожимая плечами.

— И напрасно! — рявкнула я. — А как же священный родительский долг? Почему, если вы все такие проницательные, никто мне сразу глаза на него не открыл? Что на Дэвида, что на Джереми. Неужели никто не мог удержать дочь от пагубного шага?

Папа втянул голову в плечи и поспешно спрятался за спасительной газетой.

А вот мама в кои-то веки подоспела к нему на выручку.

— Папа прав, Эли. Мы с ним давно решили не вмешиваться в твою личную жизнь. Вспомни, когда я раньше говорила, что мне не нравятся твои поклонники, ты лишь решительнее шла с ними на сближение:.. — Не дожидаясь моего ответа, мама спросила: — Может, выпьешь чашечку чаю, доченька?

— Мне сейчас не до чая, — уныло ответила я.

— Да, ты права, — согласилась она. — После такого денька мне бы самой полпинты виски не помешали бы. И стакан грога.

— Пожалуй, я домой поеду, — со вздохом сказала я.

— Постой, Эли, — попросила мама. — Мы с отцом еще не все тебе сказали.

— Пойду посмотрю, что в кладовке делается, — произнес вдруг папа.

К моему изумлению, мама кивнула.

— Вы же хотели мне что-то сказать, — напомнила я.

— Да, я сейчас выскажу тебе это от нас обоих, — ответила мама.

Я насторожилась, почти уверенная, что услышанное меня добьет. Однако предчувствие меня обмануло.

— Мы с твоим отцом попробовали в разных позах, — заявила мама, заговорщически подмигивая. — Оказывается, это ничуть не больно.

— Замечательно… — растерялась я. — Но ведь так и должно быть.

— Нет, — вздохнула мама. — Ты не поняла. Мы пробовали с мазью «Огненный перчик». И это абсолютно не больно. Так, немного щекотно разве что. Мы с твоим отцом люди уважаемые, в возрасте. И мы готовы засвидетельствовать в суде, что эта мазь совершенно не препятствует нормальной и здоровой половой жизни.

Я подавилась шоколадным печеньем. От одной мысли, что мои родители способны вести половую жизнь, на душе стало тошно. Но — нормальную и здоровую! У них ведь три дочери, черт возьми!

— Что скажешь, доченька? — В голосе мамы прозвучала тревога.

— Да, но… — Я замялась. — А что скажут соседи?

— Соседи? — Мама цинично усмехнулась. — Мы давно знаем друг друга, Элисон. Мы — взрослые люди. Вдобавок семейная жизнь — не препятствие для маленьких сексуальных радостей.

— Это меня и пугает, — вздохнула я и мысленно взмолилась, чтобы мистер Уогстаф со мной согласился.

Глава 47

Позже вечером мне перезвонил папа. Он был сам не свой. Оказывается, впервые за все годы семейной жизни он, вернувшись из кладовки, не получил от мамы нахлобучку… А почему? Оказывается, ее арестовала полиция!

— И твоих сестер тоже замели, — горестно возвестил он. — Джо сказала, что пыталась тебе дозвониться, но всякий раз натыкалась на твой дурацкий автоответчик.

Договорившись встретиться с отцом в полиции, я поспешно включила запись на автоответчике.

— Мы влипли, Эли! — взволнованно кричала Джо. — Причем из-за тебя. Лети в участок и внеси за нас выкуп!

— Что случилось? — спросила я, когда мы с папой встретились перед входом в злополучное здание полиции.

— Это был настоящий кошмар, — сказал он, закатывая глаза. — К нам домой заявилась миссис Бакстер с дочерью. Похоже, она хотела, чтобы ты вернула модные плавки Джереми. От Джорджио Армани, кажется. Так вот, твоя мама сразу набросилась на нее как дикая кошка. Вцепилась ей в волосы. Принялась лягаться, кусаться и царапаться. Джен-нифер Бакстер кинулась выручать свою мамашу. Твои сестры, разумеется, тоже не могли стоять в стороне и смотреть, как эти фурии колошматят нашу маму.

— Но зачем было драку затевать?

— Мы вступились за твою честь, — с гордостью сказала Джо, когда их выпустили. — Эта стерва ворвалась к нам, вопя, что ты истая Иезавель[19]. Что ты соблазнила ее драгоценного сыночка, заманила на Антигуа и превратила в раба для удовлетворения своих сексуальных аппетитов. Это она якобы в газетах вычитала. Но я ловко ее отбрила. — Джо злорадно усмехнулась. — Сказала, что раба ты могла найти и поприличнее. Без чирьев на шнобеле.

— Спасибо, Джо, — с чувством поблагодарила я. — Это ее наверняка проняло.

— Фантастическая стерва, — вставила мама. — Стоило мне ее увидеть, как у меня сразу руки зачесались расквасить ей физиономию. Кстати, ее драгоценную дочку однажды в универмаге арестовали при попытке спереть юбку…

Джо хихикнула:

— Мама, это ведь Эли…

Мама поперхнулась и залепила ей увесистую затрещину. Джо обиженно замолчала. Джейн же все это время сидела, не шелохнувшись, между мамой и Джо.

— Мне не по душе этот всплеск насилия, — вдруг торжественно изрекла она.

— Джейн! — изумленно воскликнула Джо. — Ты ведь сама была как фурия. — Она посмотрела на меня и пояснила: — Увидев, что мы с мамой уступаем натиску супостата, она прыгнула в самую сечу и двумя меткими ударами вырубила этих гарпий. — Джо выразительно замахала руками. — Вот так примерно. Теперь я понимаю, что по утрам ты не зря выделываешь пируэты, подражая то ли Джеки Чану, то ли Никите.

— Вообще-то, — промолвила Джейн, — это скорее форма медитации.

— Хороша медитация! — с завистью вздохнула Джо.

— Послушайте, мои дорогие, — сказала я, поворачиваясь к освобожденным узницам, которые расположились на заднем сиденье. — Я вам, конечно, очень признательна, но все-таки предпочла бы, чтобы отныне вы вели себя поспокойнее. В суде такое заступничество могут не одобрить. Или вы хотите, чтобы адвокат Дэвида сказал, что в моей семье все такие агрессивные? Что у меня это наследственное?

— Так и есть, — с готовностью закивала Джо.

— Замолчи! — шикнула на нее мама. — Эли права. Все, девочки, отныне держим себя в руках. Хотя, должна вам сказать, сегодня я вами горжусь. Вы держались достойно. Эта дрянь Бакстер давно нарывалась, чтобы ей клок волос выдернули.

«Дикие кошки с Ворчестер-стрит», — гласил заголовок в местной газете. Да и другие издания не преминули отметить это событие.

Я предупредила всех своих домочадцев, чтобы больше никто и никогда не произносил в моем присутствии фамилию Бакстер.

К несчастью, Эмма не считала, что наложенное мной табу имеет отношение и к ней. Я как раз читала очередную газетную заметку о бесчинствах моих родственников, когда примчалась моя запыхавшаяся подруга.

— Должна сказать тебе кое-что важное, — возвестила она, тяжело дыша. — Как ты, кстати, себя чувствуешь?

— Омерзительно. Хуже не бывает.

— О, тогда, наверное, мне лучше промолчать.

— О чем?

— Да так, ерунда, — отмахнулась Эмма.

— Послушай, Эмма, так не пойдет! — мгновенно взбеленилась я. — Выкладывай, что там у тебя, не то пожалеешь.

— Хорошо, — вздохнула она. — Только сядь.

— Я и так сижу! — окрысилась я.

— Хорошо, тогда я сама сяду. — Она с опаской опустилась на край стула напротив меня. Потом покачала головой: — Нет, не могу.

— Говори, или я тебя прикончу!

— По-моему, я поняла, каким образом твоя фотография с голыми сиськами попала в газету, — медленно, с расстановкой сказала Эмма.

Я пригнулась вперед, облокотясь на стол, чтобы лучше слышать.

— Джереми вернулся.

У меня вытянулось лицо.

— Как? Не может быть! Он ведь в Польше.

— Значит, в отпуск приехал.

Меня обдало жаром, затем сковало леденящим холодом. Я испугалась, что мне станет дурно.

— Вернулся, значит… — выдавила я. Во рту внезапно пересохло. — Может, он узнал, когда должен состояться суд? Неужели он бросил Кандиду и примчался поддержать меня? — Бессвязные мысли роились в моем мозгу.

Но тут Эмма протянула руку и погладила мою ладонь. Сердце мое оборвалось — я поняла: новости плохие.

— Видишь ли, Эли, — начала Эмма, — дело в том, что он… Словом, он был не один. С ним была женщина.

Я еще цеплялась за последнюю соломинку.

— Кто? Мать? Может, сестра?

— Нет, — ответила Эмма, качая головой. — Помнишь эту расфуфыренную шлюху из журнала?

Я нахмурилась:

— Аманду?

— Ну да. Она висела на его руке, словно сумочка.

— Врешь! — взорвалась я. И тут меня осенило: — Ты ведь даже не знаешь, как она выглядит!

— Увы, знаю. Я как-то от нечего делать листала «Совершенную женщину» и увидела там ее фотографию. С Джереми точно была она. Я решила подслушать, о чем они беседуют, и расположилась за соседним столиком в кафе.

— Нет!

— Да. Мы живем в свободной стране, а мне вдруг захотелось пить. Я заказала себе чай. Джереми не обратил на меня внимания или прикинулся, будто не узнал меня. Не мудрено, впрочем, ведь после февраля я здорово изменилась.

В честь наступающего лета Эмма недавно перекрасила волосы в нежно-голубой цвет.

— В любом случае только глухой их не услышал бы, — продолжила моя подруга. — Джереми так орал, словно хотел, чтобы его все слышали. Сначала Аманда сказала ему: «Я устроила вам двухнедельную поездку во Флориду. От ваших снимков все в восторг пришли. А я буду вашим стилистом». Он ей в ответ: «Спасибо, лапочка, это просто гениально. А фотографировать кто будет? Раз уж я теперь новое лицо фирмы „Хьюго Босс“, фотограф нужен первоклассный».

Я ахнула:

— «Хьюго Босс»?

— Вот именно, — подтвердила Эмма. Глаза ее сверкали. — Я просто обалдела. А эта ведьма ему все уши прожужжала, как он заткнет за пояс парня, который позировал для Версаче в одном галстуке. Представляешь?

— Увы, да.

— Но ты хоть понимаешь, к чему я клоню?

— Ты разрываешь мне сердце, — пожаловалась я.

— Они сошлись. Она устроила его к Боссу, а Джереми взамен…

— Спит с ней?

— Вряд ли. Хотя Аманда наверняка об этом мечтает. Нет, Джереми спит с Кандидой, а Аманда за свою услугу получила от него эксклюзивный материал про британскую Лорену Боббит. И твои фотографии в одних трусиках в придачу.

— О нет!

— Все сходится, Эли.

— Но Джереми был страшно огорчен, когда увидел этот снимок. Его мать сказала, что именно из-за этой публикации он и отказался жениться на мне.

— Это только предлог, старушка. Зато теперь, когда ты знаешь, где собака зарыта, ты можешь здорово ему насолить. Например, привлечь к ответственности за нарушение постановления суда. Ты довольна?

— He мог он так со мной поступить, — упрямо возразила я.

— Послушай, Эли, — вздохнув, сказала Эмма, — лично я с первого взгляда поняла, что он отъявленный подлец. И любит он только себя. Аманда смотрела ему в рот, а он только и любовался своим отражением в зеркале. Похоже, до сих пор не может поверить, что от прыщей избавился. А потом, когда Аманда отлучилась в туалет, он подсунул официантке бумажку с номером своего телефона. Он подонок, Эли. — Эмма, похоже, упивалась своей ролью разоблачительницы. — Выбрось его из головы.

— И зачем ты мне все это рассказала? — спросила я печально.

— Наказать надо гада этого, — заявила Эмма.

— Не знаю даже, смогу ли я когда-нибудь ему в глаза посмотреть.

— Он Пушистика выгонял! — напомнила Эмма.

Это меня добило.

— Хорошо, утром позвоню мистеру Уогстафу.

Ночью меня вновь мучили тюремные кошмары. Даже более жуткие, чем прежде. Когда меня вывели из полицейского фургона и отконвоировали за тяжелые, обитые железом ворота, я с ужасом узнала в поджидавшей меня надзирательнице в форменном кителе американку Шелли. С плеча ее свешивалась до боли знакомая мне розовая пляжная сумочка в клетку.

— Ну надо же! — воскликнула она. — Мисс Элисон Харрис. А я вас жду. — Затем, молодецки сдвинув на затылок фуражку, Шелли громовым голосом приказала: — Отведите ее в камеру с бланманже!

Осознав, что уготованная мне участь несравненно страшнее лесбийских приставаний под душем, я стала упираться и вопить, как недорезанный поросенок, но конвоиры были неумолимы.

Подведя к выкрашенной в розовый цвет двери, они сняли с меня наручники и подтолкнули к крохотному зарешеченному оконцу, чтобы я воочию увидела, что меня ждет.

— Но ведь я захлебнусь! — закричала я. Камера была заполнена розоватой жижей почти под потолок.

— Ха-ха-ха! — послышался сатанинский хохот Шелли. — А мне плевать. Это расплата за все зло, которое ты мне причинила.

— Но я не хотела, Шелли! — взвыла я. — Вы были мне симпатичны. Я была уверена, что вы победите в конкурсе. Честное слово.

— Молчи, дрянь! Ты украла мое счастье!

И она заткнула мне рот кружевным платком с вышитым на нем сердечком.

— Это твой последний шанс, Элисон, — сурово сказала Шелли. — В камере спрятан золотой конверт. В конверте — золотой ключик. Им можно открыть дверь твоей камеры, Элисон. Найдешь ключ, и ты свободна. Не найдешь — гнить тебе в этом желе! Ха-ха-ха!

Она отомкнула дверь камеры и втолкнула меня внутрь. Я толком и вдохнуть не успела, как с головой погрузилась в розовую жижу.

Я принялась слепо барахтаться, загребая руками и ногами. Подбадривала себя, напоминая, что один раз уже сумела справиться с таким испытанием. Единственное, что от меня требуется, это не паниковать и планомерно вести поиск.

Легко сказать — планомерно, когда тебя окружает густое розовое месиво! Руки мои натыкались на пустоту. В уши и горло набилась земляничная кашица. Ноздри тоже были залеплены. Нет, не суждено мне спастись. Одно утешало — до избавления теперь буквально рукой подать. Еще чуть-чуть, и я вознесусь прямо в райские кущи. К ангелам…

— Господи, Эли, да проснись же!

В ужасе раскрыв глаза, я узнала Эмму, которая трясла меня за плечи.

— Я услышала, как ты сбросила на пол ночник, — объяснила она. — Когда подбежала, мне показалось, что ты дыхание задержала. Перепугалась жутко: ты даже посинела.

Эмма поднесла мне стакан воды. Я присела на кровати, тяжело дыша.

— Я уже хотела тебя облить, — сказала она. — Не знала, что и делать.

Я с благодарностью осушила стакан тремя глотками. Потом, собравшись с силами, сказала:

— Боюсь, что это конец, Эмма. Если меня приговорят к лишению свободы, я окочурюсь от страха. Если, конечно, эти кошмары не добьют меня еще до суда.

— Даже не знаю, что тебе посоветовать, — задумчиво промолвила Эмма, сочувственно глядя на меня. — Хуже, конечно, не бывает.

— Это точно, — кивнула я.

Из-за портьеры вынырнул Пушистик, никогда не утруждавший себя ночной охотой, и безмолвной тенью скользнул мне на колени.

«Единственный мужчина, который меня не предал», — подумала я и с благодарностью почесала его за ушком.

Глава 48

Глубокой ночью зазвонил телефон. По счастью, ответила Эмма. Но попросили меня. Потянувшись в темноте к столику, я смахнула телефонный аппарат в виде Микки-Мауса на пол и, должно быть, с минуту шарила по паркету, пока не нашла его. Сама тем временем пыталась представить, у кого хватило наглости разбудить нас. Может, Джереми наконец решил покаяться и признать, что совершил чудовищную ошибку? По ночам обычно из-за границы звонили.

Что ж, хоть в этом я оказалась права.

— Эли? — прозвучал незнакомый голос.

— Да. А кто говорит?

— Это я, Лоретта. Помните меня?

— Лоретта? — В первую минуту я никак не могла понять, с кем говорю. Но затем худенькая мордашка секретарши Кандиды с ежиком обесцвеченных волос всплыла в моей памяти. На мгновение мне стало не по себе. Ведь именно встреча с повелительницей Лоретты знаменовала конец наших отношений с Джереми, казавшихся тогда такими безоблачными.

— Элисон? Как вы? — взволнованно спрашивала она. — До меня какие-то ужасные слухи доходят. Говорят, вас могут в тюрягу засадить. Я хочу помочь вам, Элисон. Вы ведь мне жизнь спасли, а долг платежом красен.

— Уже поздно, — всхлипнула я. — Джереми не вернешь. Он влюбился в самую красивую женщину мира, да и она, похоже, к нему неравнодушна. Мне остается только забыть его. Навсегда.

— Я не Джереми имею в виду, — сказала Лоретта.

— А чем тогда вы можете мне помочь? — с недоумением осведомилась я.

— Я имела в виду ваше судебное разбирательство, — пояснила Лоретта.

— Откуда вам это известно? — изумилась я.

— Все газеты только и трубят о вашем деле. Да и Джереми порой откровенничает с Кандидой, а она потом со мной делится. Насколько я понимаю, речь идет о попытке нанести тяжкие телесные повреждения в области гениталий представителю мужского пола. Иными словами — о членовредительстве. — Она неожиданно хихикнула. — Именно — члено- вредительстве. Извините за каламбур, Элисон. Но я права?

— Я не виновата, — сказала я. — То есть да, я это сделала, но вовсе не хотела его изувечить, как он теперь уверяет.

— Мне это известно, — сказала Лоретта. — Послушайте, Эли, я хочу, чтобы вы познакомились с одной моей приятельницей. Она сейчас в Лондоне, на фестивале женского кино.

— Она адвокат? — с надеждой осведомилась я.

— Нет, продюсер.

— А чем она может мне помочь?

— Пока точно не знаю. Но она славится умением находить выход из подобных дерьмовых ситуаций.

— Может, в Америке это и возможно, Лоретта, — со вздохом сказала я. — Но меня будут судить британские присяжные. А по их мнению, пожизненное заключение — самое подходящее наказание, которого я заслуживаю.

— Не торопитесь с выводами, — посоветовала Лоретта. — Завтра она вам позвонит. — Немного помолчав, она добавила: — Господи, до чего же я вам сочувствую, Эли! Вы очень славный человек. Не попадись на вашем пути Кандида, Джереми, наверное, до сих пор был бы рядом с вами. Хотя по собственному опыту знаю: мужская поддержка недорого стоит.

Я была почти готова с ней согласиться.

— Кстати, — продолжила Лоретта, — сегодня утром Кандида снова объявила о моем увольнении. Если повезет, то, возможно, так и выйдет. Между прочим, Джереми, на мой взгляд, тоже недолго продержится.

— Вот как? — встрепенулась я. — А почему?

— Он отпустил какую-то неудачную шутку по поводу ее вросшего ногтя. Тем самым нарушил священный закон: богиням нельзя напоминать об их недостатках. Ой, я должна заканчивать! Похоже, она опять разбушевалась.

Я смутно различила голос Кандиды, которая вопила: «Куда запропастился этот хренов кондиционер?»

— Вот увидите, — прошептала Лоретта. — Моя подруга вам понравится. Она утром позвонит.

— Лоретта, я…

Но в трубке послышались короткие гудки. Я даже не успела спросить, как зовут подругу Лоретты.

— Кто это был? — полюбопытствовала Эмма.

— Одна знакомая по Антигуа. Предлагает помочь.

— Чем?

— Тем самым.

Глава 49

— Приветик, — проворковала гостья. Едва пройдя в кухню и устроившись на стуле, она решительно водрузила себе на колени Пушистика и возвестила: — Меня зовут Марсия Гуттенбсрг, и я представляю сестер «Сафьянового клуба».

— Сафьянового? — недоуменно переспросила я.

— Поначалу мы, феминистки, называли свой кружок «Клубом Сафо», но один фаллоцентрический болван, который издал нашу программу, решил, что это опечатка, и переименовал наш клуб. Как бы то ни было, я хочу поприветствовать вас от имени всех славных феминисток и лесбиянок нашей планеты.

Сграбастав обе мои ладони в свои, Марсия принялась трясти их с таким ожесточением, словно готовила коктейль «Маргарита».

— Вы молодчина, Элисон, — сказала она. — Мы вами гордимся. Вы сумели утереть нос этим шовинистам-мужикам.

— Пока еще не сумела, — мрачно возразила я. — Суд состоится через два дня.

— Да, верно. Но наши сестры просили передать, что они с вами. Чем бы ни закончился процесс, мы хотим, чтобы вы знали: с нашей, женской, точки зрения, вы уже победили.

— Неужели?

— Да. И мы восхищаемся вами. — Марсия порылась в изящном рюкзачке и извлекла из него маленький сверток. — Вот, возьмите от нас, — предложила она. — Этот амулет должен принести вам удачу в суде. А заодно будет напоминать о деле, которому мы с вами служим.

Натянуто улыбнувшись, я приняла сверток.

— Что это?

— Посмотрите сами.

Я развернула обертку, раскрыла коробочку и, обалдев, уставилась на ее содержимое. Крохотный золотой пенис на булавке. Дряблый и сморщенный.

— Приколите к лацкану, — посоветовала Марсия. — Как трофей. Вроде высушенной вражеской головы.

— Спасибо… — растерянно поблагодарила я.

— Желаем вам не останавливаться на достигнутом, — со смехом добавила Марсия.

— Боюсь, такой возможности мне теперь долго не представится, — сказала я.

— Главное — не вешать нос, — посоветовала Марсия. — Кот у вас шикарный.

Выпроводить Марсию Гуттенберг мне никак не удавалось. Пушистик влюбился в нее с первого взгляда. Да и Эмма, без конца поднося гостье чай с ромашкой, плохо мне помогала. Марсия трещала без умолку, угощая нас такими смачными подробностями об увечьях, которые наносили предателям мужчинам женщины-мстительницы, что даже у кровожадного приятеля Эммы волосы на голове встали бы дыбом.

— Как, — восхитилась Эмма, — она привязала его за яйца к воздушному шару? Отпад, я в тоске! Дорого бы я дала, чтобы посмотреть на его рожу!

— Точно, — хихикнула Марсия. — А вот Лорена Боббит зря проболталась полицейским, где искать отрезанные причиндалы ее мужа. Благодаря этому ее бывший благоверный теперь порнозвездой стал, представляете? Просто не понимаю, что происходит: стараешься, стараешься, а все боком выходит.

— Как по-твоему, Дэвид тоже станет порнозвездой? — игриво спросила Эмма.

— Не говори глупости, — ответила я. — Он играть не умеет.

— Эх, лапочка, — вздохнула Марсия, — вы просто от жизни отстали. Лично я готова пари держать, что он уже подыскивает себе агента. Мы должны этому помешать, Эли. Нужно во что бы то ни стало выиграть предстоящий процесс.

— Адвокат у меня есть, — сказала я.

— Убеждена, мы придумаем что-нибудь похлеще, — уверенно заявила Марсия.

После ее ухода Эмма принялась убеждать меня, что я должна во всем положиться на подругу Лоретты.

— Марсия искренне хочет помочь тебе, — бубнила Эмма. — Она классная бабенка, это с первого взгляда видно.

— Да она сдвинутая, — возражала я. — А Пушистик от ее сладких духов до слез расчихался.

— Мне она нравится, — отрезала Эмма.

— Не вижу в этом ничего удивительного.

— Тебе пригодится такая союзница.

— Зачем, Эмма? Пораскинь мозгами: ну что она может сделать? В лучшем случае подобьет своих чокнутых феминисток пикетировать здание суда. Это окончательно убедит присяжных, что я не только ревнивая любовница, но и сумасшедшая мужененавистница. Нет, лучше уж пусть такие помощницы ко мне ближе чем на пушечный выстрел не подходят. Не понимаю, почему Лоретте взбрело в голову нас познакомить.

— Тебе должно быть приятно, старушка, что кто-то о тебе печется, — нравоучительно заметила Эмма. — Да и брошь она тебе потрясную подарила. Прелесть, да?

— Возможно, — неуверенно ответила я. — Но одно знаю точно: в суде я с ней не появлюсь.

Во что следует одеваться, собираясь в суд, женщине, которую обвиняют в попытке нанесения тяжких телесных повреждений? Или «члено-вредительства», как остроумно выразилась Лоретта. Роясь в гардеробе, я впервые пожалела, что не могу воспользоваться советом Аманды из «Совершенной женщины».

— Что скажешь, Эмма?

— По-моему, тебе стоит нацепить тот черный брючный костюм, который ты надевала в день рождения, — порекомендовала Эмма. — Кто знает, может, отныне тебе суждено будет несколько лет носить синюю пару.

— Благодарю покорно, — процедила я. — Хорошенькое дельце — даже лучшая подруга считает, что мне не выкрутиться.

Эмма соскочила с кровати и порывисто обняла меня:

— Я просто уверена, что тебя оправдают. Ей-богу! В противном случае я бы так не шутила, поверь.

— Ладно, верю, — неохотно уступила я.

— Надень темно-синий костюм, — предложила она уже увереннее. — Тот самый, в котором ты ходила устраиваться на работу. Он строгий и внушает уважение. Никто не поверит, что женщина в подобном прикиде способна совершить злодейство.

Я сняла темно-синий костюм с плечиков и повесила на дверь.

— И бледно-зеленую блузку, — продолжила Эмма. — Она стильная, но в глаза не бросается. Не знаю только, что с твоими волосами делать.

— Да, об этом я не подумала, — кивнула я.

— Нужно их уложить, — решила Эмма. — Давай я сама попробую. Пожалуй, лучше косичку заплести. Будет не столь чопорно, как пучок, но вместе с тем достаточно опрятно и строго.

Эмма принялась возиться с моей прической, а на меня вдруг накатило плаксивое настроение. Крупные слезы хлынули из глаз прямо на бледно-зеленую блузку, которую я сжимала в руках.

— Полегче с блузкой, старушка, — предупредила Эмма. — Она тебе завтра понадобится. — В следующий миг лицо ее посерьезнело. — В чем дело, Эли? Чем я могу тебе помочь?

Но я только потрясла головой и шмыгнула носом.

— Нет, Эмма, помочь мне никто не в силах. Мне придется испить чашу до дна. Я ощущаю себя Марией Стюарт. Мне предстоит последняя ночь, а завтра утром меня обезглавят.

— Эли, — внушительно произнесла Эмма, — возьми себя в руки. Завтра все пройдет великолепно. Ты всех присяжных покоришь. Осознав, какая сволочь этот Дэвид, ни один из них тебя не осудит. Даю голову на отсечение: тебя оправдают. Стоит тебе только рассказать им, что Дэвид бросил тебя под самое Рождество, когда ты приходила в себя после операции, а потом подлизывался, чтобы бесплатно отдохнуть на Антигуа, как присяжные выстроятся в очередь, чтобы побить его камнями.

— Да? — обрадовалась я. — Ты так считаешь? Значит, он получил то, что заслужил, да? Я не перестаралась?

— Нет, конечно, — заверила меня Эмма. — И все это поймут. Если кого и можно считать пострадавшим, так это тебя. Да стоит только посмотреть на рожу Дэвида, и сразу ясно станет, что он изменник. У него глазки бегают.

Глава 50

Одного мы с Эммой не рассчитали. Мы и предположить не могли, что Дэвид оденется у лучших дизайнеров, признанных гуру мужской моды. Судя по долетавшим до нас слухам, буквально все спонсоры ведущих журналов для мужчин стремились приодеть его к процессу. Когда меня, закованную в наручники, ввели в зал суда, то, увидев Дэвида, я сначала его не узнала, настолько сказочно он выглядел. На какое-то безумное мгновение в моем мозгу мелькнула мысль, что сейчас он предложит мне стать его женой. И тут же на меня обрушилась мрачная реальность.

«Королева против Харрис» — так была озаглавлена папка с моим делом.

— Встать, суд идет!

Эту сцену я прекрасно представляла, насмотревшись художественных фильмов. В зал величественно вплыл судья в развевающейся мантии и в пышном парике. Зрелище настолько увлекло меня, что я с опозданием осознала: судья Оливия Максвелл-Харрис оказалась женщиной. Росточка она была столь крохотного, что, усевшись на свое место, стала почти не видна. Над судейским столом возвышалась лишь ее голова.

Бейлиф, плюгавец, одеяние которого было явно рассчитано на его старшего брата, призвал меня занять место свидетеля.

— Сейчас вам предъявят обвинение, — предупредил меня мой адвокат на процессе — мистер Тейлфорт (мистеру Уогстафу, похоже, моя защита была бы не по зубам).

Звучало это настолько устрашающе, что у меня поджилки затряслись.

— Элисон Харрис, — начал секретарь, — вас обвиняют в том, что второго февраля одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года вы надругались над мистером Дэвидом Уит-вортом с целью причинить ему тяжкие телесные повреждения. Вы признаете себя виновной?

— Нет, не признаю, — срывающимся голосом пропищала я.

Джо, подбадривая меня, сдавленно ухнула в заднем ряду. Судейский крючок кивнул, и мне было дозволено сойти с трибуны.

Присяжных последовательно, одного за другим, привели к присяге. Пока мистер Тейлфорт нашептывал мне, как нужно держаться, я пыталась прикинуть, как настроены присяжные и каковы их моральные убеждения. Семеро из присяжных были мужчины, и лишь пять — женщины. Я сочла это дурным предзнаменованием, ибо прекрасно понимала, что любой нормальный представитель мужского пола из солидарности встанет на сторону Дэвида. Из всех женщин-присяжных лишь две, как мне показалось, могли за меня заступиться. Одна из них, дама в летах, взирала на меня с нескрываемым сочувствием. Хотя, возможно, впечатление это создавалось из-за толстенных стекол ее очков.

— По-моему, присяжные на нашей стороне, — шепнул мистер Тейлфорт.

— Вы что, смеетесь надо мной? — возмутилась я. — По меньшей мере десять из них выглядят так, словно готовы повесить человека за кражу велосипеда.

— Элисон, — со вздохом произнес он, — постарайтесь, чтобы эти мысли не отражались на вашем поведении. Перед ними должна стоять не нашкодившая школьница, а уверенная в себе здравомыслящая особа, которая просто подшутила над своим молодым человеком, не предполагая, к чему это может привести.

— А когда мне позволят рассказать, как было дело? — поинтересовалась я.

— Сегодня такой случай может и не представиться, — ответил мистер Тейлфорт. — Сначала выступает обвинение. А у них четверо свидетелей.

— Четверо? — изумилась я. — Кто? Откуда?

Но мистер Тейлфорт приказал мне молчать: обвинитель уже поднялся и начал свою речь.

— Уважаемые господа присяжные, на ваше рассмотрение предлагается очевидное, на наш взгляд, дело об умышленном нанесении тяжких телесных повреждений. Мы пригласили четверых свидетелей…

— Четверых, — повторила я. — Ничего не понимаю. В спальне нас было двое. Откуда он взял четверых свидетелей?

Мистер Тейлфорт пробежал взглядом тезисы обвинения.

— Медицинский эксперт, — сказал он. — И просто некоторые ваши общие знакомые.

Я обвела глазами зал, пытаясь определить, о ком может идти речь. Мое внимание привлек субъект с одутловатой физиономией, костюм на котором висел мешком. Наверное, это и есть эксперт, догадалась я. Хотя сама не доверила бы ему пользовать даже Пушистика.

А вот следом за ним мой блуждающий взор выхватил из числа присутствующих человека, увидеть которого здесь я никак не ожидала. Эндрю! Тот самый Эндрю, который был на вечеринке у Марвина. Там его еще «оса» ужалила.

— Господи, только не это! — ужаснулась я, закатывая глаза. — Он меня прикончит.

— Обвинение вызывает для дачи показаний мистера Дэвида Уитворта.

Дэвид проковылял к свидетельской кафедре и поклялся говорить правду, одну только правду, и ничего, кроме правды. Я ожидала, что в этот миг Господь поразит его молнией, однако ничего не случилось. Адвокат истца умело подлил масла в огонь, поинтересовавшись у Дэвида, очень ли ему больно.

В ответ мой бывший жених лишь выразительно возвел глаза к потолку.

— Итак, мистер Уитворт, расскажите, пожалуйста, о том, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с обвиняемой, мисс Харрис. С самого начала. И о том, как случилось, что ваши отношения закончились столь плачевным образом.

Дэвид откашлялся и начал речь:

— Видите ли, когда я познакомился с мисс Харрис, я уже был обручен с другой женщиной, мисс Браун. Мне не хотелось с ней расставаться, однако Элисон, я имею в виду мисс Харрис, — особа столь напористая, что вскоре я не выдержал ее натиска и вопреки своей воле уступил.

Затем последовала краткая история нашего знакомства, искаженная до неузнаваемости. Якобы я преследовала его денно и нощно, настаивая на том, чтобы он порвал с Лайзой. (На самом деле я отказывалась встречаться с Дэвидом целую неделю, предоставив ему возможность самому разобраться в своих чувствах.) В изложении Дэвида я предстала ревнивой хищницей, которая ежедневно в обеденный перерыв подстерегала его возле здания, где располагалась его страховая компания. (Дэвид стыдливо умолчал, что сам просил меня об этом.)

Историю с нашей помолвкой он изобразил таким образом, будто я сама попросила его стать моим мужем. А ведь в тот памятный вечер в парке он опустился передо мной на колено и надел мне на палец отрывное колечко от консервной банки (вместо настоящего обручального кольца).

Нужно ли говорить, что Дэвид предстал перед присяжными затравленным мучеником, которого преследовала коварная и ревнивая бестия, стремившаяся во что бы то ни стало заполучить его!

— Расскажите о том, когда вы впервые заподозрили, что мисс Харрис обладает буйным нравом, — предложил обвинитель.

— Протестую, ваша честь! — воскликнул мистер Тейлфорт, вскакивая. — Это наводящий вопрос.

Однако судья отвергла его протест, выразительно замотав головой.

— Это случилось в конце прошлого года, — торжественно провозгласил Дэвид. — Вышло так, что мисс Харрис заехала ко мне домой в мое отсутствие. Дома был только мой старший брат, инспектор полиции Барри Уитворт. Мисс Харрис сразу начала его домогаться, но Барри оказал сопротивление, и тогда она попыталась его изнасиловать.

— Это вы мне не рассказывали, — зашептал мне на ухо защитник.

— Извините, но я не в состоянии предвидеть, на какие чудовищные измышления способен Дэвид, — прошипела я.

— Немного позже инспектор Уитворт сам об этом расскажет, — произнес обвинитель. — А теперь, если можно, изложите суть того, что случилось с вами в субботу второго февраля…

И тут началось такое, что кровь в моих жилах застыла.

По словам Дэвида, я едва ли не в ногах у него валялась, умоляя поехать со мной на Антигуа. Он отказался наотрез. Не смел, дескать, даже подумать о том, чтобы Лайзе изменить. И тогда я набросилась на него (полностью одетого) в прихожей и, просунув руки за пояс брюк, натерла его причиндалы мазью «Огненный перчик».

— Это вранье! — закричала я.

Судья Максвелл-Харрис велела мне хранить молчание.

— Это все вранье, — сказала я, понизив голос. — Он даже не сказал, что мы при этом лежали в постели.

— Вам скоро дадут высказаться, — остановил меня мистер Тейлфорт.

Однако очередь до меня так и не дошла. Когда обвинитель закончил расспрашивать Дэвида и мистер Тейлфорт поднялся, чтобы подвергнуть свидетеля перекрестному допросу, Дэвид ловко сымитировал приступ астмы. Он так умело сотрясался в пароксизмах удушающего кашля, что всем стало ясно: приступ быстро не пройдет.

Дэвида увели из зала, а мистер Тейлфорт беспомощно воззрился на меня.

— С ним раньше такое случалось? — спросил он меня.

— При мне — никогда, — ответила я.

Следующим свидетелем выступал инспектор Барри Уитворт.

Никогда еще он не выглядел настолько привлекательно. Прежде мне доводилось видеть его в мундире лишь после утомительного ночного дежурства (всю ночь они с сослуживцами резались в дартс). Тогда от Барри попахивало потом, а узел немнущегося галстука был ослаблен. Сейчас же, стоя на свидетельском возвышении с форменной фуражкой под мышкой, Барри походил на Тома Круза в роли офицера военно-морских сил. Мистер Тейлфорт посмотрел на меня и едва заметно покачал головой.

Барри присягнул с профессиональной четкостью, после чего, умело направляемый обвинителем, изложил события того вечера, когда мы с ним были наедине в доме Уитвортов. Звучала его история настолько правдоподобно, что я сама почти поверила в нее.

— Со мной подобное случается не часто, — заключил Барри. — В силу своей профессии я неплохо разбираюсь в людях, однако мисс Элисон Харрис меня провела. И битву в тот вечер мне пришлось выдержать такую, как будто мне противостоял вооруженный налетчик.

— Благодарю вас, инспектор, — сказал адвокат и, повернувшись к присяжным, одарил их лучезарной улыбкой. — У меня все.

Мистер Тейлфорт встал и многозначительно откашлялся.

— Сейчас я его в клочья разорву, — пообещал он мне.

Я молитвенно возвела глаза к потолку.

— Скажите, инспектор Уитворт, — начал мистер Тейлфорт, — ваш рост, если не ошибаюсь, шесть футов?

Бзрри приосанился.

— Шесть футов и один дюйм[20], если быть точным, — горделиво произнес он.

— А весите вы, похоже, фунтов двести десять?

Барри поспешно втянул живот.

— Двести три[21].

— Тогда как рост моей клиентки, — мистер Тейлфорт кивком указал на меня, — пять футов два дюйма[22], а весит она в лучшем случае сто тридцать три фунта[23].

Я тоже втянула живот, но подавила порыв уведомить присяжных, что в лучшие дни весила всего сто двадцать шесть фунтов.

Мистер Тейлфорт приблизился к барьеру, отделяющему его от присяжных, остановился и задумчиво поскреб подбородок.

— Взрослый мужчина, — вслух рассуждал он, — могучего телосложения, зарабатывающий на жизнь борьбой с опасными и зачастую вооруженными преступниками, и вдруг спасовал перед натиском крохотной девушки, весящей меньше пушинки?

Две женщины из числа присяжных недоверчиво замотали головами.

— Сомневаюсь я, — сказал мистер Тейлфорт и добавил: — К этому свидетелю у меня вопросов больше нет.

— Как, и это все? — прошипела я, когда он уселся рядом со мной.

— Доверьтесь мне. Я посеял в их душах сомнение, а это самое главное.

Мне бы его уверенность.

Глава 51

В глубине зала Марвин, Эмма и Эшли, следя за ходом процесса, шумно хрумкали чипсы. Лицо Эммы, словно зеркало, отражало происходящее в зале заседаний. Пока оно было мрачнее тучи. Однако, перехватив мой взгляд, Эмма ободряюще улыбнулась и показала жестом, что все идет замечательно.

На мой взгляд, Дэвид и его братец полностью заворожили присяжных. По крайней мере во всей красе продемонстрировали те черты мужчин семейства Уитворт, которые в свое время очаровали и меня, — благовоспитанность, сдержанность, велеречивость, изысканность манер. Эдакие пай-мальчики, мечта любой мамаши. А Тейлфорт пальцем о палец не ударил, чтобы разрушить эту иллюзию.

Интересно, кто у них следующий?

— Обвинение вызывает мисс Лайзу Браун.

Вот она, расплата за мои грехи.

Лайза выглядела необычно. Розовое платье с огромными золочеными пуговицами придавало ей неестественно хрупкий и трогательный вид. Волосы, обычно зачесанные назад и собранные в пучок на затылке, были распущены, а завитки с висков опускались на щеки. Похоже, с ней поработал опытный имиджмейкер, который собаку съел на том, как воздействовать на присяжных.

Восходя на возвышение для свидетелей, Лайза споткнулась и едва не упала. Я не преминула заметить, что виной тому были туфли на чересчур высоком каблуке.

— Лайза Браун, — пропищала она в ответ на предложение назвать свое имя.

— Поклянитесь на священной Библии, что будете говорить правду, одну только правду, и ничего, кроме правды.

— Клянусь, — снова пискнула Лайза.

— Мисс Браун, расскажите нам о ваших отношениях с мистером Дэвидом Уитвортом. С самого начала, со времени вашего знакомства.

Лайза натянуто улыбнулась.

— Мы познакомились на концерте Элтона Джона, — начала она. — Мой брат представил мне Дэвида — они, оказывается, знали друг друга еще со школьной скамьи. Брат очень взвешенно подходил к моим знакомствам, — добавила она для убедительности. — Он предъявлял к людям жесткие требования, следил, чтобы я завязывала отношения лишь с самыми достойными людьми. Вот почему я изначально знала, что Дэвид человек достойный.

— А каких людей ваш брат считал недостойными?

— Ну, это очевидно, — ответила Лайза, пожимая плечами. — Грубых, жестоких, склонных к насилию. Агрессивных, одним словом.

— А Дэвид не такой?

— О нет. Дэвид оказался самым кротким и добрым человеком из всех, кого я знала. Он не способен и мухи обидеть. Обожает детей и животных. — Она вздохнула и добавила: — У нас с ним были одинаковые взгляды на жизнь. И общие интересы. И планы на будущее мы строили совместно.

«Да, архитектор у нас с Лайзой был один и тот же», — отметила я мысленно.

— И я думала, что нас ждет безоблачное будущее. Мы собирались сочетаться браком и нарожать детишек. — Лайза вдруг всхлипнула и вытерла глаза платочком.

Я бросила осторожный взгляд на присяжных и, к своему ужасу, заметила, что три женщины из числа жюри тоже шмыгают носом. А взоры нескольких мужчин были прикованы к пышному бюсту Лайзы, который эффектно вздымался и опадал.

— Все у нас было замечательно, пока я не отправилась в командировку. В Боснию, с благотворительной миссией. Помогать детям-сиротам.

Мистер Тейлфорт глухо застонал.

— Я отсутствовала две недели. Каждый день звонила домой Дэвиду, но, сами понимаете, никакие звонки не заменят живого общения. И именно это время хищница выбрала, чтобы перейти к решительным действиям, вероломно воспользовавшись моим отсутствием. Пока я помогала осиротевшим детишкам.

— Уточните, мисс Браун, кого вы имеете в виду?

— Элисон Харрис.

— А знала ли мисс Харрис о вашем отъезде из Бриндлшема? — уточнил обвинитель.

— Еще бы! О моей поездке писали во всех местных газетах.

— И что случилось за время вашего отсутствия?

— По возвращении я не узнала моего любимого Дэвида. Его словно подменили. Как будто кто-то высосал его нежную, любящую душу, заменив чужой — черной и черствой.

На сцене бы ей играть, с горечью подумала я. Какая великолепная актриса пропадает.

— Создавалось впечатление, что Элисон его околдовала. Хотя потом я убедилась, что Дэвид был просто запуган. Он безумно боялся проявлений ее буйного нрава.

— Я протестую, ваша честь! — воскликнул мистер Тейлфорт.

— Протест отклонен, — жестко сказала судья.

— Целых два года он собирался с силами, чтобы вернуться ко мне, — заключила Лайза. — И когда этот момент настал, она решила нанести решающий удар — задумала оставить его на всю оставшуюся жизнь калекой.

— Свидетель ваш, — обратился обвинитель к мистеру Тейлфорту.

Однако не успел мой адвокат и рта раскрыть, как глаза Лайзы закатились.

— Боюсь, я сейчас упаду в обморок, — выдавила она. — Здесь слишком душно!

— Ну это уже чересчур! — проревел мистер Тейлфорт.

— Есть здесь врач? — встревожился обвинитель. — Скорее, помогите же ей!

Секретарь помог Лайзе сойти с возвышения и вывел ее из зала.

Судья объявила перерыв до завтрашнего дня.

— Господи, это просто кошмар какой-то! — простонала я, когда мы с мистером Тейлфортом остались в коридоре одни. — Вам даже не дали допросить ни одного из них.

— Да, — кивнул мой адвокат. — Но не все потеряно. Мы еще отыграемся. Раз уж он решил вас оклеветать, мы отплатим ему той же монетой. Вы знакомы с кем-нибудь, кто знает, каков этот красавчик на самом деле? С его бывшей подружкой, например?

— Я знаю только одну его бывшую подружку, — уныло ответила я. — Лайзу. А она, сами понимаете, обливать Дэвида грязью не станет.

Мистер Тейлфорт задумчиво потеребил усы.

— Понятно, — протянул он. — Может, он приставал к вашим подругам?

— Ни одна из них мне в этом не признавалась.

— Что ж, это усложняет нашу задачу. Похоже, нам остается полагаться только на ваши показания. Скажите, не было ли случаев, когда мистер Уитворт вел себя агрессивно по отношению к вам?

— Однажды в Брайтоне он запустил в мою сторону клюшкой для игры в гольф, — припомнила я. — Но, пожалуй, без злого умысла. Просто он только что проиграл матч.

Мистер Тейлфорт оживился.

— Значит, он не умеет держать себя в руках, — констатировал он. — Уже неплохо. Что-нибудь еще?

— Как-то раз он сбросил с лестницы моего кота, — добавила я. — После того, как Пушистик помочился на его новый замшевый пиджак.

— Прекрасно! — воскликнул Мистер Тейлфорт. — Жестокое обращение с животными. Подобные акты насилия нередко оборачиваются еще большим злом.

— Уж куда больше, — ядовито процедила я. — Едва не убил бедного котика. — На самом деле Дэвид сбросил Пушистика всего лишь со второй ступеньки. Кот ловко приземлился на лапы и только обиженно зашипел на своего обидчика. — Вы думаете, это нам поможет?

— Вполне вероятно, — ответил мистер Тейлфорт. — Британские присяжные терпеть не могут, когда с животными жестоко обращаются. В любом случае завтра я непременно допрошу Дэвида с Лайзой, и тогда мы еще посмотрим, кто кого.

— Вашими бы устами да мед пить, — вздохнула я.

— «Выше нос!» — вот мой девиз.

Я лишь мученически улыбнулась ему на прощание.

Глава 52

Однако в действительности на то, что мне удастся избежать тюрьмы, я даже не надеялась.

— Это конец, — простонала я вечером, сидя в кругу домашних. — Все пропало. Наверное, это моя последняя ночь на свободе.

Мама с ободряющими словами обняла меня за плечи, но я чувствовала, что на душе у нее тоже кошки скребут. Дэвид благодаря своим лживым показаниям приобрел в глазах присяжных ореол мученика. Я же, напротив, предстала настоящим исчадием ада. Иезавелью, восставшей с того света.

— Но ведь и слепому видно, что он нагло врет! — возмутилась мама. — Как только они тебя выслушают, все сразу встанет на свои места. Я сама готова засвидетельствовать, сколько раз этот негодяй тебя до слез доводил. Мучил мою любимую доченьку.

Джо и Джейн изумленно переглянулись.

— О, вы все у меня любимые, — поспешно добавила мама. — Но Элисон сейчас как никогда нуждается в нашей поддержке. Как тебе сегодняшнее судилише, Джо?

— По-моему, Дэвид предстал эдаким херувимчиком, — сказала Джо. — Благоухающим духами «Шанель номер пять». Их, между прочим, из лепестков роз делают, — добавила она на тот случай, если мы не поняли.

— Спасибо, — закивала мама, опасаясь, что слова Джо добьют меня. — А у тебя какое мнение, Джейн?

— Дэвид недурно сыграл свою роль, — рассудительно заметила моя сестра. — Но мне кажется, что женщины-присяжные должны были раскусить его игру. Особенно попытку разыграть астматика… Да и сцена с обмороком Лайзы тоже была не очень убедительна. В том смысле…

— Все это прекрасно, — грустно промолвила я. — Однако меня ничто не спасет. Готовьтесь носить сигареты мне в каталажку.

— Отлично, — оживилась Джо. — Давно мечтала посмотреть, в каких условиях у нас заключенных содержат. Как по-твоему, Эли, какие-нибудь известные личности там будут?

— Какое мне до них дело? — простонала я. — И почему, Джо, я к тебе не прислушалась в свое время? Ты ведь говорила, что глазки у Дэвида маленькие. И вообще, мерзавец он последний. У него теперь другая женщина, а я на бобах осталась.

— Угу, — поддакнула Джо. — Зато он своим драгоценным членом не владеет.

— Если не врет, — процедила мама. — В противном случае я ему сама яйца оторву.

Папа, который до сих пор стоически делал вид, будто штудирует газету, при этих словах нервно вздрогнул и поморщился.

Спать я легла рано. Пушистик, словно почувствовав, как мне плохо, тут же запрыгнул на кровать и устроился на моей груди. Я взяла с Эммы слово, что в мое отсутствие она будет заботиться о котике, как о собственном ребенке, и не станет изводить его голодными диетами.

— Вот бы разрешили взять тебя с собой, — мечтательно произнесла я, почесывая довольно мурлыкающего кота за ухом.

Однако я уже знала, что в Британии матерям в заключении не позволяют держать при себе собственных детей по достижении малышами полугодовалого возраста. Что уж тогда о престарелом коте говорить, пусть даже в нем есть примесь сиамской крови!

Глава 53

После скромного завтрака, состоявшего из джема и тостов, я, едва не задушив Пушистика в объятиях, ждала такси.

По случаю неминуемого вынесения обвинительного приговора вырядилась я, как на казнь, — в короткое черное платьице, которое в последний раз надевала в день рождения, когда мне исполнился двадцать один год. Пожалуй, для судебного зала платье было несколько броским (одни усыпанные блестками бретельки чего стоили!), но я хотела, чтобы все запомнили меня такой. Хотя, подходя к двери, я убедилась, что немного смазала эффект: подол платья сплошь покрывала кошачья шерсть.

Эмма по пути хранила столь несвойственное ей молчание. Да и родители, поджидавшие меня в вестибюле здания суда, были встревожены. Сестрицы порывисто меня обняли, и мне даже показалось, что в глазах Джо блеснули слезы.

— Только не целуй меня, — предупредила мама. — Иначе мне покажется, что это прощальный поцелуй.

— Попрощаться нам разрешат, — уверенно сказала я. — Не все же они такие паскуды.

— Неужели нельзя убедить этого мерзавца отозвать свой подлый иск? — громко спросила мама, увидев входящего в зал адвоката Дэвида. — Он пытается отобрать у матери старшую дочь — ее гордость и утешение. Бедная бабушка, возможно, не доживет до освобождения внучки.

— Тс-с-с! — прошипела я. — Как она, кстати, поживает?

— Опять за свои штучки взялась, — наябедничала Джо. — Похвасталась, что сегодня ее будут снимать фотографы из «Золотого мира». Видела этот журнальчик для старых маразматиков? Его на почте бесплатно дают. Если бы не съемки, так она сама явилась бы сюда и навела шороху…

Джо прервало появление мистера Тейлфорта.

— Как настроение? — с наигранной веселостью осведомился он. — Зададим им перца?

Мама смерила его суровым взглядом. Нашел, мол, время шутить. Тем более что весь ход процесса недвусмысленно свидетельствовал об одном: тюрьмы мне не избежать.

Мистер Тейлфорт жестом поманил меня за собой. Мама же напоследок набросила мне на плечи свой жакет.

— Надень, — напутствовала она меня. — Нечего дразнить присяжных своими оголенными телесами.

Адвокат Дэвида развалился на скамье в такой позе, словно присяжные уже вынесли вердикт в его пользу. За его спиной восседали Барри с Лайзой. На Лайзе был блейзер а-ля Джеки Онассис. Оранжевый на сей раз. Из кулака ее торчал край изорванного в клочья бумажного платка. Невооруженным глазом было видно, как она нервничает, опасаясь перекрестного допроса. Сегодня, правда, рассчитывать на спасительный обморок ей уже не приходилось.

— Надеюсь, вы покажете ей, где раки зимуют? — с надеждой спросила я мистера Тейлфорта.

Присутствующим велели встать, после чего судья Максвелл-Харрис величественно вплыла в зал и взошла на свое место. Она вкратце напомнила, по какому поводу мы здесь собрались, и выразила надежду, что присяжные не забыли, сколь высокая ответственность возложена на их плечи. После чего для дачи показаний вновь вызвали Лайзу.

Когда выкликнули ее имя, Лайза поднялась на ноги с грацией новорожденного жирафенка. Ноги ее предательски разъехались, и мне показалось даже, что она не сможет самостоятельно подняться на возвышение. В следующий миг я явственно услышала, как она всхлипнула.

— Что это с ней? — с недоумением спросила я мистера Тейлфорта.

— Боится, — самодовольно ответил он, поглаживая усы. — Я славлюсь своей суровостью на допросах.

— Не могу! — вдруг истерично крикнула Лайза адвокату Дэвида. — Я не выдержу! Отпустите меня!

Адвокат, похоже, раздумывал, не устроить ли очередной спектакль с обмороком, но судья Максвелл-Харрис, грозно нахмурив брови, бросила на него предостерегающий взгляд, красноречиво давая понять: на сей раз подобные штучки с рук представителям истца не сойдут.

— Мисс Браун, — обратилась она к заметно позеленевшей Лайзе. — Надеюсь, сегодня вы чувствуете себя лучше?

Вместо ответа Лайза зажала рукой рот, будто опасаясь, что ее стошнит.

Ей поднесли Библию для приведения к присяге.

— Не могу я! — жалобно взвыла Лайза.

— Сможете, мисс Браун, — ледяным голосом произнесла судья Максвелл-Харрис. — В противном случае вам придется нести ответственность за неуважение к суду.

Тем временем я, обводя глазами зрителей, заметила еще одно знакомое лицо. Аманду из «Совершенной женщины», которая, сидя с блокнотом на коленях, жадно внимала каждому слову судьи.

Наконец Лайза, жалобно всхлипнув, соизволила присягнуть на Библии. Ей даже разрешили сидеть, принимая во внимание ее жалкий вид, однако предупредили, что ни при каких обстоятельствах не отпустят, пока она не ответит на последний вопрос защитника.

Мистер Тейлфорт поднялся во весь свой недюжинный рост и деловито откашлялся. Глаза Лайзы испуганно расширились, как у затравленной лани. Я злорадно потирала руки. Пусть и она хоть немного помучается, коль скоро мне не миновать отсидки.

— Мисс Браун, — начал мистер Тейлфорт, — вчера мы выслушали душераздирающие подробности ваших отношений с мистером Уитвортом вплоть до второго февраля одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Сегодня я хотел бы задать вам несколько вопросов о ваших отношениях с ним в настоящее время. В частности, меня интересует вот что: когда вы в последний раз вступали с ним в половую связь?

Глаза Лайзы полезли на лоб.

— Что?!

— Повторяю, — не без удовольствия промолвил мой адвокат, — когда вы в последний раз вступали в половую связь с мистером Уитвортом? Или, если предпочитаете, «предавались любви»?

Лайза затрепетала. Даже серьги в ушах задрожали.

— У нас с ним были замечательные интимные отношения, — еле слышно пробормотала она.

— Говорите громче, мисс Браун, — потребовала судья.

— Сначала я не хотела, чтобы наши отношения заходили столь далеко, — сказала она. — Хотела сберечь себя до свадьбы. Но потом, когда мы с Дэвидом объявили о помолвке, я решила, что откладывать не стоит.

— Вы сказали, что у вас с ним были замечательные интимные отношения, — подчеркнул мистер Тейлфорт. — Значит ли это, мисс Браун, что в них произошли перемены? И если да, то когда?

В то время, когда хищница, то есть я, ворвалась в их жизнь, само собой разумеется, заявила Лайза. Иного ответа трудно было ожидать.

— Но затем, когда мистер Уитворт расторгнул помолвку с мисс Харрис, ваши отношения возобновились?

Лайза кивнула.

— Надолго? — продолжал сыпать вопросами мой защитник.

— Вплоть до второго февраля девяносто восьмого года, — еле слышно прошелестела она.

— И вы готовы утверждать, — в голосе мистера Тейлфор-та зазвенел металл, — что с того самого дня, когда, по его словам, он подвергся нападению со стороны мисс Харрис, между вами не было интимных отношений?

Лицо Лайзы исказилось. Вопрос был задан не в бровь, а в глаз.

— Неужели с тех пор у мистера Уитворта ни разу не было нормальной эрекции? — так затем перефразировал свой вопрос адвокат.

— Э-э-э… — выдавила она.

— Возможно, вы меня не поняли, — процедил мистер Тейлфорт. — Тогда я поставлю вопрос ребром. Способен ли был мистер Уитворт с тех пор функционировать как мужчина?

В ожидании ответа Лайзы я затаила дыхание. Время вдруг раздулось и растянулось, точно пузырь, наполненный водой. Мои родственники, как и прочие зрители, дружно вытянули шеи.

— Да! — выпалила вдруг Лайза.

У Дэвида отвисла челюсть. Я тоже разинула рот от изумления.

А мистер Тейлфорт как ни в чем не бывало продолжал гнуть свою линию.

— Поясните, что вы имеете в виду? — потребовал он.

Щеки Лайзы стали пунцовыми, как спелые помидоры.

— Я имею в виду, что после второго февраля мистер Уитворт был способен функционировать как мужчина, — отчеканила она.

— О нет! — простонал адвокат Дэвида.

— Вы, должно быть, имеете в виду какую-нибудь тяжелую физическую работу, — сказал мистер Тейлфорт, делая вид, что не понял ее. — А я говорил о другом. Был ли он способен удовлетворить вас в постели?

— Да, — твердо сказала Лайза. — Расставшись с Эли Харрис, Дэвид Уитворт предавался со мной любви в постели каждую ночь.

— Вы имеете в виду половой акт, сопровождающийся пенетрацией? — бесстрастно уточнил мистер Тейлфорт.

— Чем угодно.

В зале послышались смешки и ехидные возгласы.

И тут Лайзу словно прорвало.

— Он вешал вам лапшу на уши! — отчаянно затараторила она. — Элисон вообще не причинила ему ни малейшего вреда. И на его активности в постели это никак не отразилось. Более того, когда Барри, его брат, сказал, что на истории с Элисон можно неплохо подзаработать, сексуальная мощь Дэвида неимоверно возросла. Это могут и другие подтвердить.

Адвокат Дэвида, делая ужасные глаза, умолял ее замолчать, но Лайза уже вошла в раж и остановить ее было не легче, чем альпийскую лавину.

«Крепость пала, враг бежит», — написал мне на листочке бумаги помощник Тейлфорта. Я прекрасно понимала, что еще не все кончено, что моя судьба по-прежнему находится в руках присяжных, но комок в горле уже рассосался и неприятная тяжесть в затылке исчезла.

Меж тем Лайза продолжала методично добивать моего бывшего жениха.

— Через неделю после того, как Элисон натерла мазью «Огненный перчик» член Дэвида, мы с ним еженощно предавались любви по три раза, — поведала она с гордой улыбкой. — А весь этот скулеж про неспособность добиться эрекции из-за моральной травмы — нахальное вранье. Ни о каком членовредительстве или моральной травме не может быть и речи. — Она злорадно усмехнулась. — Более того, прежде чем поехать к доктору на обследование, Дэвид попросил, чтобы я заново натерла его член этой же мазью прямо в машине.

После этих слов Лайзы сидевшая в зале мать Дэвида громко охнула и мешком рухнула на пол. Однако свидетельницу было уже не остановить.

— Вчера вечером, возвращаясь с работы, я заметила перед нашим домом незнакомый автомобиль. Роскошный. То ли новый «мерседес», то ли нечто в том же роде. Я подумала, что к Дэвиду заехал его адвокат, однако, войдя, ни в гостиной, ни на кухне Дэвида не нашла. Тогда я поднялась наверх, в спальню, где меня ждало замечательное зрелище. Дэвид сидел на кровати, а перед ним на коленях стояла незнакомая мне женщина и… Словом, они занимались оральным сексом.

Я прижала пальцы к губам, чтобы не расхохотаться.

Мать Дэвида отчаянно заголосила.

— Я оттащила ее за волосы, а потом от души надавала оплеух. А какого черта? Дэвид потребовал, чтобы я отпустила ее волосы, но было уже поздно. В первый миг мне даже показалось, что я скальпировала эту стерву, но потом поняла, что держу в руке парик. Словом, я пинками выгнала ее из дома, а потом, когда вернулась в спальню, чтобы потребовать объяснений, Дэвид даже не соизволил извиниться передо мной. Напротив, он был взбешен.

— Взбешен? — переспросил Тейлфорт. — А почему?

— По его словам, я разрушила его карьеру.

— Что? — Тейлфорт не скрывал изумления. — Его карьеру? Как страхового агента?

— Нет, актерскую, — пояснила Лайза. — Он собирался сниматься. — Презрительно фыркнув, она добавила: — В порнофильмах.

В зале воцарилась могильная тишина.

Затем послышались испуганные возгласы. Мать Дэвида на руках вынесли из зала.

— Да, — всхлипнула Лайза. — Оказывается, эта сука в парике, которая ему отсасывала, владеет крупнейшей в стране компанией по производству порнофильмов. Студия «Мягкие губки» — так, кажется, она называется. И эта дрянь якобы хотела снять фильм про Дэвида. А минет делала лишь с целью удостовериться, что во время съемок он не подкачает!

В зале грянул дружный хохот.

— Не понимаю, что тут смешного, — обиженно заявила Лайза.

Судья Максвелл-Харрис призвала всех соблюдать тишину.

— Если я вас правильно понял, — заговорил мистер Тейлфорт, — то действия вашего суженого мало походили на поведение до смерти запуганного мужчины. Это так?

— Совершенно верно, — ответила Лайза, хмыкнув. — И после всего этого Дэвид еще хотел, чтобы я лжесвидетельствовала в его пользу. Но я не могу врать, когда на карту поставлена честь другой славной женщины, также пострадавшей из-за этого гнусного негодяя.

Зал начал дружно скандировать:

— Лай-за, Лай-за, мо-ло-дец!

Присмотревшись, я увидела Марсию Гуттенберг, окруженную целой кучей феминисток из «Сафьянового клуба». Лайза вопросительно посмотрела на меня. Я жестом показала, что она молодчина. Сестра Дэвида вскочила со стула.

— Это ложь! — истошно завопила она. — Она все это выдумала!

Судья Максвелл-Харрис потребовала, чтобы сестрица моего бывшего жениха села на место и замолчала.

— Это чистая правда, ваша честь, — закончила Лайза. — Дэвид Уитворт — лживый мерзавец, и вы можете известить его, — тут она сорвала с пальца обручальное кольцо и, не глядя, швырнула в сторону Дэвида, — что наша помолвка разорвана.

С этими словами она сбежала с возвышения и сломя голову кинулась прочь из зала.

— У меня больше нет вопросов к свидетельнице, — поспешно произнес мистер Тейлфорт, видя, что кто-то пытается остановить Лайзу.

— Обвинение просит объявить перерыв, — срывающимся голосом пролепетал адвокат Дэвида.

Еще бы!

Глава 54

Сами понимаете, после разоблачительных показаний Лайзы окончательно развенчать показания Дэвида и остальных его свидетелей было уже делом техники. О кротком агнце, безвинно пострадавшем от свирепого и безжалостного чудовища в образе Элисон Харрис, никто больше не вспоминал. Все жаждали лишь одного: вывести проходимца на чистую воду.

Вспоминая потом случившееся, я пришла к твердому выводу, что это и был мой звездный час. Судья Максвелл-Харрис, выслушав доводы мистера Тейлфорта, согласилась с ним: да, никаких оснований для дальнейшего рассмотрения моего дела нет. Затем, вперив гневный взгляд в Дэвида, она заявила, что он виновен в тяжком преступлении — в попытке оклеветать доброе имя законопослушной гражданки. Когда же она добавила, что так этого не оставит, я едва не подскочила до потолка от радости. На этом процесс был завершен, и я, еле живая, выползла на солнечный свет. Ноги плохо слушались меня, словно я провела несколько месяцев в темнице.

На ступеньках меня поджидала Марсия Гуттенберг во главе своей шайки. Феминистки держали плакаты с лозунгами в мою честь. Не успела я пробежать глазами ближайший плакат, объявлявший меня героической заступницей всех британских женщин, как послышались хлопки и меня с ног до головы облили шампанским. Со всех сторон мне совали букеты, а оглянувшись, я увидела растерянную Лайзу с целой охапкой цветов. Что ж, если кто и спас британскую женщину, так это она.

И только тогда выяснилось, какую роль в моем чудесном избавлении сыграла Марсия Гуттенберг. Вот уж не подумала бы, что именно она окажется тем самым отважным рыцарем в сверкающих доспехах, о котором я так мечтала. Пока феминистки из «Сафьянового клуба» на руках тащили меня к машине, Марсия пояснила, что пресловутая владелица порнографической студии «Мягкие губки» была их подсадной уткой. Марсия лично рассчитала операцию по минутам, чтобы Лайза, вернувшись домой, застала своего возлюбленного в самом компрометирующем виде.

Можно было только пожалеть, что рядом со мной нет Лоретты. Воистину долг оказался платежом красен.

— Кто эти странные женщины? — спросила меня Лайза, вытирая со щек алую помаду.

— Сестры из «Сафьянового клуба», — ответила я. — А поцелуи означают, что тебя приняли в почетные члены клуба.

— Зачем это мне? — вздохнула она. И вдруг лицо ее болезненно сморщилось. — Как он мог? Я ведь его любила. И он любил меня. Мы собирались пожениться. Что же мне теперь делать?

— Вступай в мой клуб брошенных женщин, Лайза, — предложила я. — У меня уже кое-какой опыт имеется. Вместе мы в два счета преодолеем все трудности. Поверь уж мне на слово.

Родители в мою честь закатили небывалую пирушку. Перед домом красовался огромный щит с лозунгом «Свободу Эли Харрис!». На этот раз слово «свобода» написали через «о», а не через «а». В гостиной меня поджидало обычное сборище, за исключением, разумеется, Бакстеров и теток, старых дев. На почетном месте восседала моя бабушка. Платье на ней вновь было такое же, как у моей мамы. Правда, теперь канареечно-желтое.

— Смысл уяснила? — спросила мама, когда встречать меня вышли обе сестрицы, также в желтых одеяниях. — Как в песне «Обвяжи желтой лентой наш старый дуб». На память. На тот случай, если б тебя посадили. Чтобы ни на минуту не забывать о тебе.

Это меня проняло. Крупные слезы хлынули из моих глаз прямо в стакан джина с тоником, который кто-то заботливо вложил в мою ладонь.

— Мы знали, Элисон, что ты не виновата, — провозгласил мистер Гриффите, с размаху хлопая меня по спине. — Ты всегда вела себя как настоящая леди. Даже когда ты провожала меня, пьяного в стельку, домой, и то ни разу не попыталась воспользоваться моим беспомощным состоянием и изнасиловать. Я был готов, если надо, подтвердить это в суде…

— Спасибо! — с чувством поблагодарила я. — Всем вам — огромное спасибо!

— Давайте-ка споем! — выкрикнула бабушка. — Как насчет «Тюремного рока»?

Я надеялась, что по окончании процесса обо мне все забудут, однако всю следующую неделю телефон мой буквально разрывался от звонков. Куда меня только не зазывали! Не выступлю ли я по радио? Не соглашусь ли дать эксклюзивное интервью таким-то и таким-то? Был даже один звонок из Америки. Некий продюсер предлагал мне сняться в фильме, в основу сюжета которого была положена моя последняя ночь с Дэвидом. Разумеется, распространяться фильм должен был только на видеокассетах. Сами понимаете, в каком жанре его собирались снять.

Я держалась стойко и раз за разом отклоняла все предложения, даже самые соблазнительные. Мне совершенно не улыбалось вечно таскать за собой шлейф дурной славы. Не говоря уж о том, что меня ожидало еще одно судебное разбирательство. Хороша бы я была, раздавая интервью налево и направо после подачи иска против Джереми Бакстера и помощницы редактора журнала «Совершенная женщина» по имени Аманда по поводу распространения клеветы и слухов, порочащих мое доброе имя.

Удача, похоже, вконец отвернулась от Джереми. Я-то, разумеется, сторонилась его как чумы, а вот Эмме довелось с ним встретиться. В травматологическом отделении местной больницы.

Эмма поджидала, пока Эшли наложит швы на рваные раны какому-то пьянчуге, пострадавшему в пьяной потасовке, и вдруг увидела Джереми. И не одного, а с Амандой. Голова Джереми была повязана скатертью наподобие тюрбана. Эмма расспрашивать их ни о чем не стала, но дежурная медсестра охотно поведала ей, что парень в тюрбане угодил в жуткий переплет. Оказывается, во время романтического ужина со своей изящной дамой он слишком близко наклонился к зажженному канделябру, и волосы, обильно политые лаком, вспыхнули, как нейлоновая ночнушка. Аманда усугубила положение, когда попыталась загасить пламя с помощью стакана бренди. Судя по всему, Джереми еще не скоро суждено обзавестись новыми локонами. Да и блистательная карьера в качестве модели оказалась под большим вопросом. Разве что Жан-Поль Готье решит ввести в моду особые костюмы для огнепоклонников. Ну а Кандида, понятно, давно вернулась к Вадиму.

Дэвид тем временем залег на дно. Барри получил дисциплинарное взыскание. Лайза сменила место работы. На предложение активисток «Сафьянового клуба» сняться для обложки их летнего циркуляра она не ответила.

А как же я, спросите вы. Занятно, но сегодня утром я получила прелюбопытное письмо. Из редакции журнала «Вы и ваша киска». Не спрашивайте, почему мне это взбрело в голову, но во время прошлого Рождества, когда лежала в больнице, я приняла участие и в их письменном конкурсе. И вот теперь выяснилось, что главный приз достался мне. Пожизненный запас кошачьих консервов.

Не могу сказать, чтобы новость меня очень обрадовала. Ведь Пушистик сорвался с подоконника моей спальни и разбился насмерть. Он отважно шипел на беснующегося внизу Бандита и вдруг, чего-то не рассчитав, камнем рухнул вниз. Впервые за все время не сумел сгруппироваться и приземлиться на лапки.

И вот я, обливаясь горючими слезами, позвонила в редакцию журнала «Вы и ваша киска» и поделилась своим горем. Там, сами понимаете, сочувствующих нашлось немало.

— Не могу я после случившегося другого кота заводить, — хныкала я. — Нельзя ли получить приз деньгами?

Разумеется, этот номер не прошел. Триста шестьдесят пять банок изысканнейших кошачьих консервов уже громоздились в редакционном коридоре, ожидая, когда я за ними приеду. Вот почему я провела полдня в бриндлшемском приюте для бродячих кошек. Я хотела пожертвовать свой приз этому заведению.

Ожидание затянулось, потому что у одной из накануне подброшенных туда кошек начались роды и весь персонал дружно их принимал.

— А что будет с котятами? — спросила я секретаршу.

— Если повезет, мы пристроим их в добрые руки. Если же нет… — Она выразительно чиркнула себя по горлу.

— Как, вы не оставите их у себя? — в ужасе спросила я.

— Столько лишних ртов нам не прокормить, — последовал ответ.

Пока я ожидала завершения родов, в приемную вошел молодой парень. Крепко сбитый, пышущий здоровьем красавец с густой курчавой шевелюрой. Увидев его, секретарша вскочила и, как мне показалось, едва не встала по стойке «смирно».

— Я вкатил ей пятьдесят кубиков, — сказал молодой человек. — Часа три проспит беспробудным сном.

— О, спасибо вам, доктор Фаррингдон! — воскликнула девушка. — Миссис Смит будет вам всю жизнь благодарна, если вы спасете ее Плюшку.

Надо ли говорить, что акции мистера Аполлона, как только я узнала, что он ветеринар, подскочили до небес? Как однажды выразилась Джулия, это даже лучше, чем настоящий врач, — деньги те же, но не нужно психовать из-за того, что он целый день на бабские сиськи пялится. Если, конечно, он не падок до овечек.

— Ладно, я пошел, — сказал ветеринар секретарше. — Если понадоблюсь, позвоните. — И повернулся, чтобы уйти, но уже в дверях перехватил мой пылкий взгляд и, чуть замявшись, остановился. — Мы с вами знакомы? — спросил он.

Я непроизвольно выпрямилась. Горло от волнения перехватило.

— Вы меня спрашиваете? — сдавленно пропищала я.

— Да, — ответило божество. — Мне кажется, мы с вами где-то встречались.

Я пожала плечами:

— Наверное, вы видели мои фотографии в газетах. В последнее время я была довольно популярна.

— Нет, — ответил он, озабоченно хмурясь. — Я эту белиберду в руки не беру. Думаю, мы познакомились на какой-нибудь вечеринке. Или в клубе. Ах да! Вспомнил!

В тот же миг и меня осенило: тот самый злополучный девичник, от которого мне не удалось отвертеться. Подвыпивший гиббон по имени Барри. Эпилептический припадок. И доблестный красавчик ветеринар, который спас моего незадачливого ухажера.

— Вы тогда сбежали, — напомнил он.

— Я не нарочно, — проблеяла я.

— А я очень беспокоился из-за вас. Боялся, что вы в шоке.

— Мне было стыдно, — пробормотала я.

— Это же прекрасно, — расцвел ветеринар. — Я сразу понял, что у вас сердце доброе.

— Не то слово, — вставила секретарша. — Вы только посмотрите, доктор Фаррингдон, что она нам привезла. — И милая девушка указала на многочисленные ящики с консервами.

— Я победила в конкурсе, — смущенно пояснила я. — А мой кот погиб.

— Какое поразительное совпадение, — произнес Купидон. — Одна моя пациентка только что принесла пятерых котят. Хотите, отдам одного вам?

— Нет, спасибо, — отказалась я. — В том смысле, что услуги ветеринара ведь денег стоят, а я сейчас…

Доктор Фаррингдон обезоруживающе улыбнулся:

— Это мы живо уладим. Как насчет «Ротонды»? Обсудим этот вопрос за кружкой пива.

Вот куда я надену свое алое платье от Версаче…

А что, не думаете же вы, что я до конца дней буду коротать время в обществе «Черного красавца», фаллоимитатора, который подарила мне Эмма?

Примечания

1

Линфорд Кристи — знаменитый британский спринтер. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

волован, слоеный пирожок (фр.).

(обратно)

3

Знаменитый бродвейекий мюзикл, на основе которого снят одноименный фильм с Джоном Траволтой и Оливией Ньютон-Джон.

(обратно)

4

Злобный и безобразный властитель из знаменитого фильма «Звездные войны».

(обратно)

5

Около 95,3 кг.

(обратно)

6

Средство для осветления волос.

(обратно)

7

«Доктор Мартин» — фирменная марка молодежной обуви.

(обратно)

8

Десерт из сливок или миндального молока.

(обратно)

9

кошмарный год (лат.).

(обратно)

10

Американка, оскопившая мужа за супружескую измену.

(обратно)

11

Известный британский актер, прославившийся ролями в фильмах «Четыре свадьбы и одни похороны», «Ноттинг-Хилл».

(обратно)

12

Элизабет Харли, топ-модель компании «Эсти Лаудер» и невеста Хью Гранта.

(обратно)

13

Гибрид малины с ежевикой.

(обратно)

14

По Фаренгейту, примерно 27°С.

(обратно)

15

Сеть американских универмагов.

(обратно)

16

Овсяные хлопья с изюмом, кокосом и орехами, популярный в США вид сухого завтрака.

(обратно)

17

Гвинет Пэлтроу, известная американская актриса, исполнительница главной роли в фильме «Влюбленный Шекспир», подружка Брэда Питта.

(обратно)

18

Бульварная лондонская газета.

(обратно)

19

Жена Ахава, царя Израиля, прославившаяся своим бесстыдством и коварством.

(обратно)

20

Около 184 см.

(обратно)

21

Около 92 кг.

(обратно)

22

Около 157 см.

(обратно)

23

Около 60 кг.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Глава 53

Глава 54 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .