«Храм любви»

Барбара Картленд  Храм любви

От автора

Боробудур – крупнейший в мире памятник буддийского искусства. Он был построен приблизительно в IX столетии, на триста лет раньше, чем храм Ангкор-Ват и за двести лет до Собора Парижской Богоматери.

Однако некоторое время спустя, произошло сильнейшее извержение вулкана Мерапи, после которого Боробудур оставался скрытым под вулканическим пеплом на протяжении большей части тысячелетия.

Только в 1814 году до английского генерал-губернатора Явы Томаса Стамфорда Раффлза дошли слухи о холме, наполненном каменными буддийскими скульптурами, и он послал туда инженера, чтобы проверить эти рассказы.

После четырехлетнего английского господства на остров вернулись голландцы, и храм был забыт. Однако в 1896 году восемь повозок, нагруженных бесценными скульптурами Боробудура, были отправлены в дар сиамскому королю Чулалонгкорну – поступок весьма типичный для голландских чиновников.

Когда я в 1986 году посетила Индонезию, этот фантастический храм, к тому времени отреставрированный, произвел на меня потрясающее впечатление. Но больше всего меня заинтриговал храм Плаосан, открытый и восстановленный только в 1948 году.

Все буддийские храмы, которые я видела, приводили меня в духовный трепет, подобного которому я нигде никогда не испытывала. Но сильнее всего чувство это я испытала в Плаосане, построенном, я пишу об этом в романе, буддийской принцессой Шайлендрой и ее мужем, царем по имени Ракай Пикатан, индийским правителем Матарама.

Точно так же, как мой герой и героиня, я бродила по прекрасной круговой галерее и увидела там рельефное изображение царя, черты лица которого, к моему изумлению, оказались совершенно европейскими.

Отсюда начинается мой рассказ…

Глава I

1900

По пути от вокзала до резиденции губернатора герцог Инглбери почти не замечал хорошо знакомых ему людных улиц Калькутты. Толпа текла бесконечным потоком, в уличной толчее смешивались запряженные волами повозки и вездесущие разносчики рисовых лепешек, бананов и орешков бетель. Однако мысли герцога витали далеко – он вспоминал величественную усыпальницу Тадж Махал.

Лорд Керзон Кедлстон, новый вице-король Индии, прибыл в страну в 1898 году. Будучи страстным любителем архитектуры, он вскоре понял, что равнодушное отношение местного населения к бесценным памятникам зодчества собственной страны привело к почти что катастрофическим последствиям. Поэтому к своей, и без того непосильной миссии, он добавил еще одну – программу реставрационных работ, взятую им под личное покровительство. При этом он был озабочен не только сохранностью индуистских и исламских памятников, но интересовался и британо-индийскими постройками эпохи короля Георга.

Герцог вновь подумал о том, как удачно получилось, что правительственная резиденция в Калькутте в точности повторяет дом предков лорда Керзона в графстве Дербишир.

Действительно, в 1798 году граф Морнингтон решил, что тогдашняя резиденция, немногим отличавшаяся от особняков именитых граждан Калькутты, недостойна его положения. Поэтому он приказал ее снести и на этом месте воздвигнуть дворец, который должен был стать символом величия британской державы. Строительство длилось четыре года. И хотя его стоимость в 63281 фунт казалась чрезмерной, без сомнения, это был самый прекрасный губернаторский дворец в мире.

Великолепие его ионического фасада могло сравниться только с изысканной простотой его обширных помещений. Расположение комнат воспроизводило планировку Кедлстон Холла в Дербишире – официальные помещения располагались в центральном корпусе, изогнутыми галереями соединенном с четырьмя флигелями. Также как и вице-короля, это здание приводило герцога в восхищение.

Получив от лорда Керзона приглашение немедленно приехать в Индию, герцог ни минуты не колебался. Вице-король писал, что нуждается в его помощи в связи с тем, что задумал произвести некоторые усовершенствования в своей резиденции и, кроме того, хотел бы обсудить с ним состояние редчайших и прекраснейших индийских храмов, которым грозит разрушение, поскольку никто не в состоянии оценить их по достоинству.

Все это весьма заинтересовало герцога. Но помимо этого была еще одна причина, по которой именно в это время он желал бы оставить Англию.

Этой причиной были его близкие отношения с леди Шарлоттой Деннингтон, завязавшиеся во время осеннего охотничьего сезона.

Герцог прекрасно понимал, что в данный момент именно он является самой привлекательной брачной «мишенью» в Британии.

Свой герцогский титул он получил неожиданно, после смерти двух прямых наследников. Раньше, когда он был простым младшим офицером кавалергардского полка, его не преследовали с таким азартом. Он не был в избытке наделен благами сего мира, что позволило ему, несмотря на привлекательную внешность и превосходные манеры, достичь возраста двадцати семи лет, избежав венца. Он с удовольствием проводил время в обществе утонченных и очень красивых женщин, которыми окружил себя принц Уэльский. Но когда он внезапно сделался Четвертым герцогом Инглбери, все резко изменилось. От него не укрылось то, как сразу же изменились интонации честолюбивых матерей. А девушки, в надежде на то, что в один прекрасный день кто-то из них станет герцогиней, словно лепестки роз усеивали его путь.

Однако он твердо решил, что не женится, прежде чем не приведет в должный порядок все то, чем обладает, а главное, – пока не найдет той, которую сочтет достойной носить его имя.

История рода Бери уходила в глубь веков. Насколько герцогу было известно, они были в родстве с Рейксами. Само собой разумелось, что никто из них никогда не был замешан ни в одном скандале и ничем не запятнал фамильной чести.

На некоторое время герцог оставил мысли о браке и вместо этого занялся обустройством замка Ингл с тем, чтобы тому не было равных среди самых великолепных частных домов Лондона.

У него не было никакого желания, как он втайне признался себе самому, делить его с кем-либо еще, по крайней мере до тех пор, пока он не станет значительно старше.

В тридцать три года он все еще продолжал считать себя совсем молодым. Это было неудивительно, поскольку большинство его друзей, ценивших его ум и с удовольствием проводивших время в его обществе, были старше, чем он сам.

Джордж Керзон, в тридцать девять лет ставший вице-королем, всегда был очень привязан к герцогу. Вскоре после своего прибытия в Индию, он решил, что герцог должен его навестить в самом скором времени.

Однако из-за многочисленных дел в Англии, герцог, может быть, и не воспользовался бы приглашением лорда Керзона так быстро и с такой готовностью, если бы не леди Шарлотта.

Во время прошлогоднего лондонского светского сезона герцог заметил, что где бы он не появился, рядом с ним неизменно оказывалась леди Шарлотта.

По общему признанию, она была одной из прелестнейших женщин столетия ей было двадцать семь лет, и она находилась в расцвете своей красоты.

Ни один бал или званый ужин не обходился без леди Шарлотты. Любой мужчина после встречи с ней оказывался во власти ее очарования.

Дочь герцога Кембрийского, она в семнадцать лет убежала из дома с Филиппом Деннингтоном, о котором мало было сказать, что он необыкновенно красив – он был сокрушительно красив. И для молоденькой девушки он должен был казаться молодым богом.

Однако его положение в обществе не было значительным, и поэтому герцог Кембрийский пришел в ярость. Тем не менее ему не оставалось ничего другого, кроме того, как любезно принять своего зятя. Но он даже не притворялся убитым горем, когда Филипп Деннингтон, принимавший участие в скачках с препятствиями, сломал себе шею.

К тому времени Шарлотте было двадцать четыре года, и ко всеобщему удивлению, от этого брака не было детей.

Когда миновал год траура, герцог и его жена решили, что их дочь не должна вторично совершить ошибку. Герцог открыл двери своего дома на Парк Лейн. После первых же приемов, которые они устроили, Шарлотта прочно утвердилась в роли красавицы, которой предназначено покорить лондонское общество.

Если ее, муж когда-то казался молодым богом, то сейчас она выглядела как богиня. Она была высокой, красивой, с пышными, чувственными формами – такой тип как раз был в это время в моде.

У нее был тот бело-розовый тип лица, который традиционно считается типично английским, и ярко-голубые, незабудковые глаза.

Более того, годы, проведенные с Деннингтоном, который был гораздо старше ее, воспитали в ней остроумие и вкус к занимательной беседе. Ее манера флиртовать пленяла любого мужчину, который приближался к ней.

Ничто человеческое было не чуждо герцогу Инглбери и, естественно, он нашел Шарлотту привлекательной.

Вскоре ему стало известно, что светское общество, к которому они оба принадлежали, пришло к выводу, что они идеально подходят друг другу. Когда он обедал в Марлборо-Хаус, что бывало довольно часто, то Шарлотта всегда сидела рядом с ним. Если он был гостем какого-либо приема, каких всегда множество в Лондоне, она тоже находилась там, словно это было ее законным правом.

Герцог догадывался, что они стали предметом многочисленных пересудов. Многое из того, что ему приходилось слышать в своем клубе или палате парламента, звучало двусмысленно, давая ему понять, что он слишком затягивает принятие решения.

При желании герцог мог быть таким же невозмутимым, холодным и властным, как лорд Керзон, которого часто называли вельможей восемнадцатого столетия, родившимся не в свою эпоху. Герцог и сам принадлежал к породе аристократов, которые увлекались великолепными домами и сокровищами архитектуры. Когда он хотел, он мог внушать благоговение и ужас. Он мог осадить любого наглеца движением бровей или взглядом своих серо-стальных глаз.

Когда его друзья, желая узнать, скоро ли он объявит о помолвке с леди Шарлоттой, заходили слишком далеко в своем любопытстве, они чувствовали, что словно наталкиваются на каменную стену.

И тем не менее герцог на самом деле спрашивал себя, найдет ли он женщину, более подходящую для роли герцогини Инглбери.

Красота Шарлотты была достойна фамильных драгоценностей Инглбери, которые своим великолепием не уступали драгоценностям наследной принцессы Александры.

Когда в последнюю неделю октября герцог охотился на фазанов с маркизом Нормингтоном, то совсем не удивился, встретив среди приглашенных и леди Шарлотту.

Он подумал, что она выглядит исключительно соблазнительной даже в толстом охотничьем твидовом костюме.

Сидя с ним в первом ряду загонщиков, она смешила его веселыми рассказами и, в присутствии заряжающего, сдержанно кокетничала с герцогом. Он не мог не восхититься ее манерами.

Конечно, она была бы великолепной хозяйкой и в Инглбери Хаус на Парк Лейн, и в его замке. Он не пригласил ее в замок Ингл по той простой причине, что это имело бы слишком очевидный смысл для всех тех любителей сплетен, которые следили за каждым их шагом. Ожидалось, что именно там, в оранжерее или огромной картинной галерее, произойдет то, что в просторечии называется «уладить это дело».

Когда со своей обычной меткостью, герцог дуплетом подстрелил очень высоко летящую пару фазанов, леди Шарлотта буквально задохнулась от восторга, что вновь очаровало герцога.

– Чего же я жду? – спросил он себя в тот же вечер немного позже.

Леди Шарлотта спустилась к ужину в вечернем платье из голубого шифона, вторящего цвету ее глаз. Герцог понимал, что если все другие женщины в этот вечер ревновали и завидовали ей, то все мужчины завидовали ему.

Еще более чем обычно, никто не пытался скрывать, что их бракосочетание считается вопросом времени.

Это раздражало герцога.

Поэтому он ничего не ответил, когда почти восьмидесятилетняя Дауэйджер, маркиза Нормингтон игриво шлепнула его по руке веером в ответ на пожелание доброй ночи.

– Вы очень тянете, молодой человек, – проговорила она скрипучим голосом. – Вспомните сказку о черепахе и зайце. И смотрите, как бы черепаха не проскочила у вас перед носом тогда, когда вы меньше всего этого ожидаете.

Она засмеялась собственной шутке, показывая пожелтевшие зубы.

Герцог весь напрягся. Больше всего на свете он не переносил, когда его личные дела обсуждались публично. А он прекрасно заметил, что некоторые гости улыбнулись словам маркизы.

Герцог молча позволил лакею помочь ему раздеться. И только тогда, когда остался один, он сказал себе, что с него довольно, что ему надоела вся эта любопытная публика и бесконечные вмешательства в его частную жизнь.

Он женится на ком захочет и когда захочет. И пусть он будет проклят, если позволит, чтобы его толкали на это какие-то старухи или кто угодно из тех, кто имеет наглость лезть в чужие дела.

В этот момент, к его изумлению, дверь распахнулась, и в спальню вошла леди Шарлотта.

Он не ожидал ее появления, хотя ему и приходило раньше в голову то, что, поскольку она вдова, у нее должен быть любовник. Однако, если и были в ее жизни какие-то мужчины, то ему о них никто ничего не говорил. При встречах же всегда казалось, что для нее существует только он, и поэтому герцог никогда не задумывался, есть ли у нее кто-то еще, связанный с ней более, интимными отношениями.

Теперь у него в голове промелькнуло, что он даже никогда не пытался ее поцеловать, и, может быть, она чувствует себя уязвленной таким равнодушием.

Как бы то ни было, вместо намека на то, что она не имеет ничего против его визита, она пришла к нему сама, сделав тем самым ситуацию крайне неловкой. Он чувствовал себя в довольно нелепом положении, не зная, что ему следовало бы предпринять.

Однако леди Шарлотта сама приняла решение. Когда она скользнула в постель рядом с ним, не было уже речи о том, желает он или нет, чтобы что-то произошло.

Прошло немало времени, прежде чем леди Шарлотта прошептала, уткнувшись ему в плечо:

– Я люблю вас, Виктор. Никакой другой мужчина не может быть столь же волнующим и великолепным.

Что-то в этом роде герцог уже слышал от других женщин, и потому его не очень удивила реакция леди Шарлотты. Конечно, все было невероятно страстно. Он не без цинизма подумал, что, как правило, именно те женщины, которые выглядят типичными бело-розовыми англичанками, становятся яростными тигрицами, как только оказываются в постели.

– Вы сделали меня очень счастливым, Шарлотта, – сказал он нежно.

Она подняла голову с его плеча и посмотрела на него, произнеся мягко и тихо:

– Я и хотела этого. Вы же знаете, Виктор, что я вас люблю.

Не ответив, он поцеловал ее, что было гораздо легче, чем подыскивать необходимые слова.

Только после ее ухода он осознал, что уже ступил на тот путь, которого более всего желал бы избежать.

Леди Шарлотта совершенно ясно дала понять, к чему она стремится. Это было столь очевидно, что все его «я» протестовало против давления, принуждавшего принять решение прежде, чем он сам был к этому готов.

Может быть, он действительно слишком долго медлил, и старая леди Дауэйджер была права, сравнивая его с черепахой. Но, в конце концов, брак – это нечто, что заключается на всю жизнь. Он совершенно не собирался оказаться в положении многих знакомых ему мужчин. Было невозможно состоять членом Марлборо-Хаус и не знать, что собиравшиеся по вечерам в карточном клубе мужья предоставляли на это время свободу действий любовникам своих жен.

Герцог рассчитывал на верность своей будущей супруги, хотя в светском обществе и сочли бы это маловероятным. Он не мог представить себе ничего более унизительного, чем сознание того, что вместо него другой мужчина пользуется расположением его жены, наслаждаясь милостями, по праву принадлежащими только ему одному.

По тому, как Шарлотта вошла в его комнату, по тому, с какой готовностью отозвалось на ласки ее тело, он догадался, что не впервые в жизни она поступает подобным образом. Зная, что она вдова, он не мог ее осуждать, но будь она его женой – все выглядело бы совершенно иначе.

Поэтому со всей твердостью и определенностью он понял, что никогда не женится на леди Шарлотте, и что никто и ничто не заставит его изменить принятого решения.

Пока они гостили у маркиза, она приходила к нему каждую ночь. Перед возвращением в Лондон она томно спросила:

– Когда мы увидимся?

Было ясно, какого ответа она ожидает. А когда она, легко прижавшись к нему, поцеловала его в щеку, герцог почувствовал, что его словно гипнотизируют, заставляя сказать те слова, которые она хотела бы услышать.

Поэтому, вернувшись в Лондон, он испытал чувство облегчения, увидев ожидавшее его письмо лорда Керзона.

Приняв решение немедленно, он телеграфировал вице-королю о своем согласии и через три дня уехал, к большому изумлению всей прислуги.

Герцог ни с кем не попрощался и даже самым близким друзьям не сообщил, куда направляется. Он просто сказал секретарю, чтобы тот как можно дольше не говорил никому, где он находится. Он хотел быть совершенно уверенным в том, что никто не последует за ним в это путешествие. В противном случае его могли перехватить по дороге и встретиться с ним на том же океанском пароходе, на который он заказал билет, в Марселе или Неаполе.

– Я попросту спасаюсь бегством, – признался себе герцог с горькой усмешкой на губах.

Записки, надушенные духами леди Шарлотты, приходили каждый день. Кроме того, он получил приглашение от герцога Кембрийского поохотиться вместе. Он получил также приглашение и от герцогини поужинать у нее в конце недели. Герцог не без удовольствия подумал, что к этому времени он уже будет в открытом море.

Его исключительная организованность позволила ему быстро собраться и уехать без всяких затруднений. Все необходимое было приготовлено и упаковано, и камердинер с нетерпением ждал отъезда.

Только когда, направляясь в Красное море, корабль миновал Суэцкий канал, герцог почувствовал, что он по-настоящему свободен.

Ему приходило в голову, что Шарлотта будет ожидать его возвращения, но он решил отложить решение этой проблемы.

Из того, что Джордж Керзон сообщил ему в письме, он знал, что получит больше удовольствия от Индии, чем когда-либо в прошлом.

В те времена, когда вице-королем был маркиз Дафферин, герцог провел там несколько месяцев, сопровождая, в качестве адъютанта, командира полка. Тогда он не смог как следует узнать страну, потому что ему приходилось проводить долгие тоскливые часы на званых вечерах, приемах на открытом воздухе и на бесконечно долго тянувшихся официальных ужинах и раутах.

Он догадывался, что в этот раз Джордж Керзон имеет другие соображения относительно его времяпрепровождения. И он не ошибся.

Как только он добрался до места, ему показали те переделки, которые были произведены в резиденции губернатора. В их число входило электрическое освещение, современные ванны, заменившие старые, окрашенные зеленой краской кадки, электрические лифты и вентиляция. Герцог оценил и то, что вице-король сохранил старомодные опахала в мраморном зале и официальных апартаментах, предпочтя их размеренное покачивание тому, что называл «отвратительным анахронизмом вертящихся лопастей вентиляторов».

– Потрясающе, Джордж! – воскликнул герцог. – Это именно то, чего я от вас ожидал.

– А теперь посмотрите, что я еще сделал, – сказал вице-король.

Он протянул фотографии, и по мере того, как герцог перебирал их, интерес в его глазах сменялся волнением. Он испытывал те же чувства, что и при виде прекрасной женщины.

Тадж Махал в Агре, жемчужина невыразимой красоты. Но теперь, из-за отсутствия ухода, он был в ужасающем состоянии – грязный, наполовину разрушенный, нуждающийся в немедленной реставрации. Точно так же, как и Жемчужная мечеть в форте города Лахор, заброшенная после того, как война в Египте закончилась поражением. А кроме того, дворец в Мандалае, развалины Буапура, десятки других храмов, мечетей и дворцов, красота которых ни с чем не могла сравниться. И все они разрушались и могли быть потеряны для будущих поколений из-за невежества местного населения и равнодушия британских властей.

– Вы мне поможете? – прямо спросил вице-король.

– Разумеется, – ответил герцог.

Он сразу выехал в Агру, и то, что он там обнаружил, вынудило его задержаться гораздо дольше, чем первоначально предполагал лорд Керзон. Однако ему удалось запустить машину реставрационных работ, начатых Керзоном.

Герцог неохотно возвращался в Калькутту. По дороге он остановился, чтобы осмотреть храм, совершенно заросший зеленью. Но под этими зарослями скрывалась каменная резьба поразительной красоты. Он зафиксировал каждую деталь и сделал множество фотографий одним из своих новых, привезенных из Англии, фотоаппаратов.

А теперь его экипаж уже въезжал в великолепные ворота губернаторской резиденции, обогнав сопровождающий его эскорт.

Герцог чувствовал такое же волнение, как юный школьник, которому не терпится сообщить учителю о своих успехах: он знал с каким интересом ожидал его лорд Керзон.

Когда он вышел из экипажа, один из адъютантов вице-короля поприветствовал его.

– Добрый день, Хэнкок, все в порядке? – спросил герцог.

– Все в порядке, ваша светлость. Его превосходительство ожидает вашего возвращения. Он надеется встретиться с вами, как только закончится этот прием, который, я думаю, ему уже порядком наскучил.

Герцог засмеялся:

– Дайте мне время принять ванну.

– Вероятно, – сказал капитан Хэнкок, – в поезде была страшная жара.

– Невыносимая, – подтвердил герцог. – Однако я был очень благодарен за то, что получил возможность путешествовать с таким комфортом.

Дело в том, что в его распоряжение был предоставлен поезд вице-короля, недавно выкрашенный в белый цвет. Конечно, это сделало путешествие гораздо более комфортабельным, чем если бы он пользовался обычным транспортом.

Индийцы все еще относились к поездам с большим почтением, считая их «колдовскими чудовищами». Но составы всегда были страшно переполнены и, несмотря на все старания британцев, ходили с чудовищными опозданиями.

Герцог направился в сторону северо-восточного крыла, где ему были отведены комнаты.

Несмотря на великолепие и красоту дворца лорда Морнингтона, он не был оборудован с должным комфортом. При всех его огромных размерах в доме не хватало спальных помещений, а когда там происходили очень большие приемы, гостям приходилось располагаться под тентами на лужайках. Однако комнаты герцога, те же самые, в которых он остановился перед отъездом, были очень удобны. Работали электрические вентиляторы, и жара была не столь невыносимой.

– Надеюсь, вы найдете здесь все, что вам нужно, ваша светлость, – почтительно сказал капитан Хэнкок.

– Несомненно, – ответил герцог. – Кто еще сейчас здесь живет?

Капитан Хэнкок быстро перечислил несколько имен, большинство из которых ничего не говорило герцогу. Затем, прежде чем тот успел что-либо сказать, капитан добавил:

– А вчера появилась известная красавица, с которой, я полагаю, вы, ваша светлость, хорошо знакомы.

Наступила пауза, после которой герцог не без испуга спросил:

– Кто это?

– Леди Шарлотта Деннингтон. Она попросила разрешения приехать, и поскольку его превосходительство хорошо знаком с ее отцом, герцогом Кембрийским, он с радостью приветствовал ее здесь.

– Конечно, – механически согласился герцог.

Когда адъютант оставил его одного, он нахмурившись, подошел к окну и выглянул в сад.

Как осмелилась Шарлотта столь явно увязаться за ним. Но он уже ничего не мог с этим поделать, и ничего не мог сказать по этому поводу. Он понимал, что она, словно тигрица в джунглях, готова была броситься на него.

– Но я не хочу на ней жениться, я не женюсь на ней, – разгневанно повторял он про себя.

Как он мог попасть в западню, которую она расставила для него!

Он прекрасно сознавал, что в высшем свете скоро станет известно, где она находится, вернее, где находятся они вместе. Все ее маневры были направлены на то, чтобы поставить его в положение, когда он, будучи джентльменом, будет вынужден возместить ущерб, нанесенный ее репутации, предложив ей обручальное кольцо. Она вела себя исключительно умно. Герцог чувствовал себя затравленным зверем, которого обложили со всех сторон и который знает, что возможности вырваться и сбежать у него нет.

«Что же мне делать? – спрашивал он себя. – Черт возьми, что же мне теперь делать?»

Он подумал, не сказать ли вице-королю, что ему необходимо вернуться и продолжать руководить реставрационными работами в Тадж Махале.

Кроме того, он мог устроить себе поездку по Индии для того, чтобы ознакомиться с другими памятниками архитектуры, фотографии которых показывал лорд Керзон.

Но в чем он был совершенно уверен, так это в том, что леди Шарлотта будет энергично настаивать, чтобы ехать вместе с ним. А если она обратится за содействием к вице-королю или, что еще хуже, к его милой и любезной жене Мэри, которая всегда думает о людях только самое лучшее, то, безусловно, он не сможет отказать в этой просьбе.

Герцог принял ванну и переоделся. Он был уже почти готов, когда лакей в алой с золотом ливрее, какую носила прислуга вице-короля, пришел сказать, что его ожидает лорд Керзон.

Герцог собрал свои записи и отправился в удручающе долгое путешествие от своей спальни к личному кабинету вице-короля, находящемуся в юго-западном крыле. Войдя в комнату, он с облегчением увидел, что лорд Керзон в одиночестве сидит за письменным столом, заваленным грудами бумаг.

При появлении герцога вице-король встал, и на лице его появилось радостное выражение, делающее его моложе, чем он был на самом деле.

– Вот вы и вернулись, Виктор! – воскликнул он. – Я счастлив видеть вас снова.

– Мне столько нужно вам рассказать, – ответил герцог.

– Горю желанием услышать. В свою очередь, и я вам должен сообщить о том, что вас, несомненно, удивит.

Герцогу настолько не терпелось показать фотографии и прочитать свои записи, что он не обратил особого внимания на эти слова.

И только через час, когда он уже кончил рассказывать обо всем, что видел по дороге, только тогда вице-король сказал, откинувшись в своем кресле:

– Вы оказали мне огромную помощь, Виктор. Не знаю, как вас благодарить за то, что вы мне так помогли. Но одному Богу известно, сколько еще остается сделать.

– По крайней мере, начало положено, – произнес герцог. – Но я совершенно с вами согласен. Не хватит жизни и даже нескольких жизней для того, чтобы спасти все, что нуждается в спасении в этой стране.

Говоря это, он подумал, что, может быть, сейчас самый подходящий момент, чтобы намекнуть лорду Керзону о своей готовности отправиться в следующую, экспедицию, и притом в одиночестве.

Но прежде чем он успел что-либо сказать, лорд Керзон опередил его.

– У меня есть письмо, которое может вас удивить. Я чувствую: необходимо что-то предпринять. Кроме того, я совершенно уверен, что вы единственный человек, способный помочь мне.

Герцог слушал, не понимая, что имеет в виду вице-король. Кроме того, его преследовали мысли о Шарлотте, ожидающей встречи с ним.

Он подумал, что, вероятно, она полна решимости со всей определенностью сообщить лорду и леди Керзон о характере их отношений. Она сделала бы это с таким умом и тонкостью, что они даже не заподозрили бы, что с ее стороны это был бы тщательно продуманный шаг. Одновременно она намекнула бы, что вскоре должна стать герцогиней Инглбери.

– Что же я могу сделать? – вырвалось у герцога.

Совсем как ребенку, ему захотелось ковер-самолет, на котором можно улететь из губернаторского дворца на край света, где она никогда не сможет его настичь.

Вице-король наконец нашел письмо, которое искал, и, разворачивая его, сказал:

– Я попросил перевести это на английский. Мне показалось, что так нам обоим будет легче его понять. Но, полагаю, вы говорите по-явански?

– По-явански? – спросил герцог с изумлением.

Вице-король кивнул:

– Да. Это личное письмо от султана Джокьякартты. Он написал мне потому, как здесь витиевато объясняется, что услышал о моих намерениях восстановить памятники индийской архитектуры и на коленях просит меня оказать ему содействие.

– В чем именно? – спросил герцог.

– Вы, конечно, слышали, о великолепном храме Боробудур?

Герцог немного подумал.

– Это на Центральной Яве, – сказал он, – и если я не ошибаюсь, Боробудур открыл Стамфорд Раффлз. Это произошло во время наполеоновских войн, когда тот был губернатором Явы.

– Именно так, – согласился вице-король. – И я знаю, что вы лучше, чем кто-либо другой, помните, что Раффлз в 1814 году приказал расчистить храм.

– И что же случилось?

– Предполагалось, что работы будут продолжены, но к этому времени к власти снова пришли голландцы, – объяснил вице-король.

– Так об этом вам пишет султан? Не думаю, чтобы вы могли многое сделать, да и голландцы вряд ли будут рады вашему вмешательству.

– Султан прекрасно это понимает, – ответил лорд Керзон. – Но он сообщает мне, что у него есть сведения о другом храме исключительной важности, который находится ближе к Джокьякарте,.

Некоторое время он помолчал и затем продолжал:

– По его словам, этот храм еще не обнаружен и голландцы о нем не знают.

Герцог приподнял брови, но ничего не сказал, и вице-король заговорил снова:

– Султан пишет, что этот храм уникален. Именно поэтому он просит, вернее умоляет меня лично явиться туда. Разумеется, это невозможно. Скорее, я бы послал кого-нибудь, кто постарается спасти храм, от осквернения.

– Что вы имеете в виду? – спросил герцог.

– Я говорю о грабителях, которые появятся, если это место будет открыто и исследовано.

Герцог вздохнул. Слишком часто он слышал о подобных случаях происходивших в Греции, в Египте, да и в любой части света, где только находились памятники исторического значения, которые можно было распродать коллекционерам.

– Я хотел бы, чтобы вы прочитали письмо султана, – сказал вице-король. – Не могу отделаться от чувства, Виктор, что Джокьякарта заслуживает именно вашего посещения.

Герцог с удивлением посмотрел на него.

– Вы говорите серьезно? – спросил он.

– Совершенно серьезно, – ответил лорд Керзон. – И зная о великолепии Боробудура, которое оценили, кажется, только англичане, я не могу остаться равнодушным к просьбе султана.

Он остановился и затем добавил:

– Кто знает, может быть, там еще один Боробудур, который необходимо спасти для потомков. Но он нуждается в защите не только от забвения, но и от голландцев, которые без всякого почтения относятся к восточным религиям и не понимают, что собой представляют сокровища Явы.

Лорд Керзон говорил очень резко, как всегда, когда речь заходила о том, что памятники, представляющие большой исторический интерес, разрушаются, или к ним относятся без должного внимания.

И, слушая его, герцог вдруг понял, что возможность собственного спасения явилась ему тогда, когда он менее всего этого ожидал.

Глава 2

Герцог испытывал одновременно воодушевление и облегчение, думая о том, что вице-король разрешил самые жгучие его проблемы.

Тем временем лорд Керзон продолжал смотреть на письмо султана. По его лицу герцог понял, до какой степени он разгневан.

– После того, как я получил это письмо, – сказал лорд Керзон, – я постарался кое-что выяснить, разумеется, самым секретным образом.

Герцог не понял, о чем идет речь, но не стал перебивать, и вице-король продолжал:

– К своему ужасу я узнал, что четыре года назад, в 1896 году, голландские чиновники в качестве сувениров прёзентовали сиамскому королю Чулалонгкорну, который находился там с визитом, восемь повозок, нагруженных уникальными реликвиями Боробудура.

– Я не могу этому поверить! – воскликнул герцог.

– К сожалению, это так, – сказал лорд Керзон. – Дар состоял из тридцати барельефов, пяти статуй Будды, двух львов и скульптуры стражника.

– Но это же звучит совершенно неправдоподобно! Неужели они могли сделать такое?!

– Многие из этих неповторимых произведений искусства уже находятся в руках частных коллекционеров, – с горечью произнес лорд Керзон.

Наступила пауза, затем он продолжал:

– И кроме того, как вы прекрасно понимаете, Виктор, тайному разграблению подвергаются тысячи других, более мелких по размерам, но все равно бесценных шедевров искусства.

– Не могу поверить, чтобы голландцы так безответственно относились к гибели сокровищ искусства Явы, – сказал герцог. Впрочем, произнося эти слова, он вспомнил, что и в отношении культуры Востока голландцы не оказались тонкими ее ценителями. До него уже доносились смутные слухи о том, как они обращаются с храмами острова Бали.

Лорд Керзон склонился к столу:

– Теперь вы понимаете, Виктор, почему: я хочу предупредить вас, что любое содействие султану должно быть абсолютно секретным. Голландцы не должны догадаться о том, что меня интересует.

– Думаю, что вряд ли это возможно, – ответил герцог.

– Я и сам так считал, пока не понял из подробного письма султана, что голландцам еще ничего не известно о храме, который он имеет в виду. По всей видимости, он доверил эту информацию только самым надежным из своих советников.

Герцог вновь опустился на стул:

– Что же я могу сделать?

Лорд Керзон улыбнулся:

– Мой ответ таков: вы должны отправиться туда как можно скорее, чтобы, по крайней мере, помешать грабителям осквернить храм.

– Вы думаете, что храм уже грабят? – спросил герцог

– Султан подозревает, что у кого-то существуют такие намерения.

Герцог немного подумал. Затем он сказал:

– Когда я покидал Англию, откликнувшись на ваше приглашение, моя яхта была у мастеров, которые заканчивали на ней некоторые переделки. Я велел секретарю позаботиться о том, чтобы ее как можно скорее отправили вслед за мной.

Лорд Керзон вновь улыбнулся и сказал:

– Я имею сведения о том, что она уже находится в нашем порту.

Герцог засмеялся:

– Ну, Джордж, – воскликнул он, – вы просто великолепны. Может ускользнуть от вашего орлиного взгляда какая-нибудь мелочь?

– Нет, если я ей сам не помогу, – ответил вице-король.

– Если мне нужно высадиться на Яве так, чтобы никто об этом не узнал, то лучше отправиться туда на своей собственной яхте, но, конечно, скрыв свое истинное имя и титул.

– Я уже подумал об этом, – сказал вице-король. – Бери – это довольно распространенное имя, по крайней мере на Яве.

Герцог снова рассмеялся.

– Моя семья была бы оскорблена. Но я согласен и на Бери, если только вы гарантируете, что султан будет доверять мне точно так же, как доверяет вам…

– В этом не может быть ни малейшего сомнения, – сказал вице-король. – Письмо султана привез сюда один из его личных адъютантов. Я велел задержать его до вашего возвращения.

У герцога загорелись глаза. Он догадывался, какое удовольствие получает его друг, излагая этот сложный план во всех подробностях.

– Теперь, когда вы согласились сделать то, о чем я вас прошу, – сказал лорд Керзон, – яванец нынче же вечером может отправиться в путь с письмом, в котором будет сказано, что следует ожидать мистера Бери в самом скором времени. Султан должен иметь абсолютную уверенность в том, что голландцы не догадаются, что он ожидает в гости англичанина.

– Спасибо и за то, – промолвил герцог с легким сарказмом, – что вы не предлагаете мне переодеться в саронг или, если говорить по-явански, в «каин».

– Я полагаю, – ответил лорд Керзон, – что вы не лишите девушек удовольствия видеть вас в таком виде, как сейчас.

– Девушек? – воскликнул герцог. – Поскольку мне не будет позволено встретиться с наложницами султана, то единственные женщины, которых я увижу, по-видимому, будут изваяны из камня.

Вице-король нашел эту мысль забавной. Он перестал поддразнивать герцога, и спросил его более серьезно:

– Когда вы думаете тронуться в путь?

– Завтра, – ответил герцог. – И на собственных условиях.

– Что это за условия? – приподнял брови вице-король.

– Очень простые. Никто, даже ваша жена, не должен знать, куда я еду. Когда я исчезну из губернаторской резиденции, вы, при случае, говорите, что получили срочное послание от реставраторов Тадж Махала и поручили мне спешно вернуться назад, чтобы выяснить, что там не ладится.

Наступило недолгое молчание, и затем лорд Керзон спросил:

– У вас есть какие-то особые причины для такой секретности в духе плаща и кинжала?

– Есть все причины, какие только возможны.

Герцог встал, подошел к окну и выглянул в сад.

Солнце огненным шаром светило сквозь деревья, и множество садовников поливало траву, чтобы она сохранила свою зелень. Другие в это время ухаживали за цветами.

Но герцог хорошо помнил, что сад был царством не только цветов и насекомых. Жены генерал-губернаторов, в том числе и леди Каннинг, часто жаловались на обезьян. Одна из них даже забралась в гардеробную леди Каннинг, перебила весь ее фарфор и утащила попугая ее горничной-француженки. Но больше всего ей досаждали летучие, мыши. «Однажды вечером, – писала она, – я обнаружила пять летучих мышей в своей спальне. Они носились по комнате и пищали».

Хотя герцог после приезда в Индию успел провести в резиденции губернатора всего несколько дней, он уже был наслышан о том, что всем страшно надоедают шакалы. По ночам они вылезали из канав, и повсюду из кустов доносился их вой.

Один из адъютантов признался ему, что больше всего ненавидит вонючих виверр, которые влезали по столбам или водосточным трубам на крышу дома. Иногда им удавалось даже проникать в спальни.

Мэри Керзон рассказала ему, что как-то она проснулась и обнаружила огромную, в полтора метра, виверру, которая пила молоко из стакана, стоявшего у нее в изголовье.

Герцог решил, что, вероятно, это преувеличение, но подумал, что вице-король, с его вниманием к мелочам, наверное, постарался уничтожить большинство из них.

То же самое относилось к летучим лисицам, перескакивающим с дерева на дерево. Он вспомнил об этом лишь потому, что леди Шарлотта в его представлении была опасна, как дикий зверь. Вскарабкается ли она по водосточной трубе, или спустится с крыши, – но так или иначе, сегодня она проникнет в его спальню.

Он молчал так долго, что в конце концов лорд Керзон спросил его:

– В чем дело, Виктор? Я вижу, что вы чем-то озабочены. Не в вашем духе быть таким скрытным.

Герцог чуть было не ответил, что чего он не переносит, так это посвящать кого-либо в свои любовные дела.

Однако он был уверен, что если лорд Керзон и его жена увидят их с леди Шарлоттой вместе, ей удастся убедить их, что они без ума друг от друга.

– Дело в том, что среди ваших гостей есть кое-кто, – сказал он наконец, – кто последовал за мной в Индию. По правде говоря, Джордж, я сбежал, чтобы отделаться от нее, но она исключительно настойчива, и единственный способ, каким я могу от нее освободиться – это исчезнуть.

Он понимал, что больше можно ничего не говорить. Лорд Керзон сам догадается, кого он имеет в виду, и обладая острым умом поймет его так как нужно.

– Если так, то лучше всего вам уехать на рассвете, – после секундной паузы произнес лорд Керзон.

– Это именно то, что я собирался сделать, – ответил герцог.

– Очень хорошо, – согласился лорд Керзон. – Все будет подготовлено, и один из моих адъютантов отвезет вас в порт в моем экипаже. Никто, – я повторяю: ни один человек – не будет иметь ни малейшего представления о том, куда вы скрылись.

Герцог с облегчением вздохнул.

– Благодарю вас, Джордж, – Сказал он. – Я вам очень признателен.

– Все, что вам потребуется в путешествии, будет готово, – лорд Керзон говорил с резкими интонациями, словно отдавая приказ. – У капитана яхты будут карты береговой линии Явы вблизи Джокьякарты.

Он остановился и затем продолжал:

– Далее, вам будет нетрудно найти какой-нибудь транспорт, может быть, не очень комфортабельный, который довезет вас к султану. Я выяснил, что Джокьякарта удалена от побережья не более чем на 30 миль.

– Благодарю вас, – еще раз сказал герцог.

Вице-король нажал на кнопку звонка на столе, и через мгновение в дверях появился адъютант.

– Ваше превосходительство ожидают в тронном зале, – объявил он.

Не сказав больше ни слова своему другу, вице-король вышел из кабинета.

Герцог, расположившись в удобном кресле, взял газеты, которые только утром пришли из Англии.

Он не делал никаких попыток встретиться с кем-нибудь из находящихся в доме. Переодевшись, он намеренно спустился к ужину с таким расчетом, чтобы иметь в запасе не более нескольких минут. Когда он дошел до гостиной, два дежурных адъютанта посмотрели на него с упреком, словно начинали уже нервничать из-за его опоздания.

У него оставалось время только для того, чтобы раскланяться с гостями, собравшимися в просторной и комфортабельной гостиной. Все происходило очень гладко и слаженно, да и не могло быть иначе, поскольку Джордж Керзон относился к обычаям и традициям губернаторской резиденции с таким ревнивым вниманием, как ни один из его предшественников.

Он и в самом деле довел до совершенства функционирование сложного организма вице-королевского двора. Минуя многочисленные залы, герцог смог оценить, сколь удачно лорд Керзон обновил здание. Мебель была отреставрирована, пустующие места на стенах заполнены портретами.

В вечернем костюме со всеми наградами герцог выглядел чрезвычайно импозантно. Он приветствовал тех гостей, с которыми был уже знаком, а адъютант представил его некоторым вновь прибывшим.

Задолго до того момента, когда он подошел к леди Шарлотте, он чувствовал на себе взгляд ее сияющих глаз. Она была прекрасна в блеске драгоценностей, затмевающих украшения всех других дам в этом зале. Тиара из бирюзы и бриллиантов великолепно сочеталась с ее синими глазами, а те же камни в ожерелье подчеркивали ослепительную белизну ее кожи. Ее наряд был столь продуманным и роскошным, словно она находилась на приеме в Букингэмском дворце. В руке она держала расписной веер с перламутровой рукояткой.

– Я полагаю, ваша светлость, что вы знакомы с леди Шарлоттой Деннингтон? – говорил ему тем временем адъютант. Но когда леди Шарлотта протянула ему руку, герцог отвернулся.

Другой адъютант дал сигнал, и гости напряженно замерли на своих местах.

Двери распахнулись, и появились вице-король и вице-королева, сопровождаемые адъютантами.

Приветствуя их, дамы приседали в глубоком реверансе, а мужчины склоняли голову в поклоне, как перед королевской четой. В тишине раздавались только голоса вице-короля и его жены, здоровающихся со своими гостями. Только когда со всеми формальностями было покончено, и все почувствовали себя свободнее, вновь послышался легкий шорох негромких разговоров.

У герцога не оставалось ни секунды, чтобы поговорить с приближающейся к нему леди Шарлоттой: уже образовалось что-то вроде процессии, следующей за вице-королем в сторону столовой.

Получилось так, что герцог сопровождал очень хорошенькую жену французского посла. Поскольку он хорошо знал Париж и встречался там со множеством ее родственников и друзей, то у них нашлось множество тем для разговора.

Но все время он чувствовал, что глаза леди Шарлотты, сидевшей по другую сторону стола, не отрываясь следят за ним. Поэтому ему было очень трудно сосредоточиться на том, что рассказывала леди Керзон, сидевшая по другую сторону от него.

Вице-короля кое-кто находил трудным в общении и слишком высокомерным, но леди Керзон обожали все. Она была американкой, и только попав в Бомбей в декабре 1898 года, полностью осознала то необычное и выдающееся положение, которое предстояло занимать ей и ее мужу. Она писала домой: «Мы здесь, словно монархи».

Когда они сошли с корабля на берег, пристань была украшена темно-красными драпировками, и после приветственных речей они ехали семь миль до губернаторской резиденции сквозь оцепление из солдат по улицам, на которые высыпали толпы народа.

Над их головами был раскрыт золотой зонтик – один из самых древних и почетных символов индийской королевской власти.

Мэри с удовольствием приняла неслыханное великолепие, которым оказалась окружена с этого момента. Казалось, что она не имеет ничего против того, что все взгляды постоянно устремлены на нее, а самой ей никогда не приходилось испытывать затруднений в поисках верного слова или жеста. Она всегда инстинктивно знала, когда ей следует пропустить мужа вперед, а когда самой нужно идти перед ним. То, что два самых главных человека в стране так сильно любили друг друга, не прошло мимо внимания индийцев, которые боготворили Кришну, бога любви. Конечно, Мэри пришла в дом необыкновенный, и, как она писала домой, «очень нестандартный».

Одеваться по вечерам при свете дымящихся свечей было трудно, и она так и не смогла объяснить своим друзьям в Англии, почему кухня находится за пределами самого дома. Она и в самом деле была расположена в 200 метрах, на боковой маленькой улочке Калькутты, и каждое готовое блюдо нужно было нести оттуда в деревянных ящиках через сад.

После приезда она обнаружила, что в садах водится множество ужасных животных. Летучие лисицы скакали с дерева на дерево, пока лорд Керзон не приказал их перестрелять.

Но для того чтобы быть вместе с мужчиной, которого она любила, Мэри Керзон была готова на все, невзирая на то, что ее хрупкое здоровье плохо реагировало на климат Индии.

Она разговаривала с герцогом своим мягким, тихим, нежным голосом, и в то же время не отрываясь смотрела на мужа, словно желая удостовериться, что он рядом.

Герцог понял, что она была именно такой женой, какую он желал бы для себя. Он ни на мгновение не мог представить, что она захочет изменить или даже пофлиртовать с другим мужчиной. Ей пришлось долго ждать того момента, когда она выйдет замуж за Джорджа Керзона, и теперь всем своим видом она как бы говорила, что быть вместе с ним – это высшее счастье.

«Беда в том, – подумал герцог, когда ужин подходил к концу, – что в мире слишком мало таких, как Мэри Керзон, и слишком много таких, как леди Шарлотта Деннингтон».

От него не укрылось, что, может быть, рассчитывая на его ревность, леди Шарлотта демонстративно кокетничала с мужчиной приятной наружности, который сопровождал ее к столу. Несколько раз в течение ужина он поднимал бокал, чтобы выпить за нее, и казалось, что леди Шарлотта смеется громче других гостей. По выражению его глаз герцог догадался, что тост не обошелся без любовного лексикона.

Герцог представил себе, что эта сцена разыгрывается в замке Ингл. Если бы так случилось, то ему, наверное, захотелось бы ударить свою жену, а этого человека оскорбить или, может быть, даже вызвать на дуэль, что привело бы к неприятному и в высшей степени нежелательному скандалу.

Он подумал о том, что его путешествие на Яву будет очень трудным и неудобным. Из-за своего решения путешествовать инкогнито, он должен будет столкнуться со множеством неудобств, которых легко было бы избежать, пользуйся он своим титулом. Но как бы то ни было, лучше выдержать все, что угодно, чем оставаться на месте и ждать новых попыток леди Шарлотты заарканить его. Как это было принято в Индии, вскоре после ужина, когда мужчины присоединились к дамам, гости, которые жили не в этом доме, стали прощаться.

Герцог всегда считал одной из самых приятных особенностей индийского гостеприимства то, что здесь не проводили, зевая, нескончаемые часы за скучной беседой, и не было нужды мучительно придумывать темы для разговора или слушать, по английскому обычаю, громкое исполнение какой-нибудь оперной арии, совершенно неуместной в салоне. Вместо этого гости откланялись, когда было еще рано, а вслед за ними вице-король и его жена пожелали всем доброй ночи.

Когда лорд Керзон сказал, пожимая руку герцогу:

– Следуйте за мной, у меня есть для вас последняя инструкция, – тот почувствовал облегчение. Он уже заметил, что леди Шарлотта продвигается сквозь толпу гостей в его сторону, и через несколько секунд встречи с ней было бы невозможно избежать.

Поэтому он поспешил за Керзоном и его женой, выходившими из зала.

– У меня есть кое-что для вас, – сказал вице-король и, повернувшись к жене, добавил:

– Я скоро тебя догоню, дорогая.

Я только что получил письмо, которое хочу показать Виктору.

– Пожалуйста, не задерживайся очень долго, Джордж, – улыбнулась Мэри Керзон. – Мы так поздно вернулись вчера вечером, и сегодня у тебя было столько работы! Я уверена, что ты очень устал.

Говоря это, она умоляюще взглянула на герцога.

– Я обещаю, что не задержу его, – ответил тот.

Леди Керзон улыбнулась им обоим и стала подниматься по лестнице. Герцог и лорд Керзон направились в сторону кабинета.

– Пока я одевался, я вдруг вспомнил, – сказал лорд Керзон, – что у вас, наверное, нет яванских денег. А если вы попытаетесь расплачиваться английскими фунтами или индийскими рупиями, это вызовет ненужные разговоры.

– Я знаю вас уже много лет Джордж, – промолвил герцог, – но вы продолжаете изумлять меня. Если бы в парламенте существовала должность министра эффективности, то это место по праву принадлежало бы вам.

– Многие жалуются на то, что я слишком эффективен, – заметил лорд Керзон.

Он произнес это с некоторой горечью. Герцог знал, что стремление добиться во всем совершенства неизбежно вело к тому, что у вице-короля появлялось множество врагов.

В кабинете на столе лежала пачка денег, которую он вручил герцогу.

– Этого должно хватить, пока вы не встретитесь с султаном Джокьякарты. А там, я совершенно уверен, он сможет снабдить вас деньгами и всем прочим, что только может понадобиться.

– Надеюсь, – ответил герцог. – И благодарю вас. Если я помогаю вам, то, со своей стороны, и вы очень помогаете мне.

Лорд Керзон внимательно посмотрел на него.

– Она весьма красива, Виктор. Вы вполне уверены, что не совершаете ошибку?

– Я совершенно в этом уверен, – твердо ответил герцог.

Они вернулись тем же путем и расстались на верхней площадке лестницы.

Герцог отправился в свою спальню в северо-восточном крыле дворца, где его поджидал камердинер. Герцог уже успел предупредить Доусона, служившего у него несколько лет, что они уезжают завтра на рассвете. Он знал, что на Доусона можно положиться, и что тот никому не проболтается.

Войдя в комнату, герцог увидел, что все вещи, распакованные для того, чтобы переодеться к ужину, теперь снова были уложены в чемоданы. Оставалось только то, что было сейчас на нем надето.

Снимая ордена, герцог спросил Доусона:

– Надеюсь, мы не наделаем много шума утром. Кто наши соседи?

Доусон, который всегда все знал, перечислил шесть имен. Седьмое было тем, которое герцог ожидал услышать.

– Леди Шарлотта Деннингтон помещается в угловой комнате, – сказал Доусон. – Вроде бы, ее светлость прибыла из Англии вчера, и корабль здорово потрепало в Бискайском заливе.

– Завтра мы узнаем, как поведет себя «Морской ястреб», – небрежно бросил герцог.

– Мы, что ли, на нем отправляемся, ваша светлость?

– Именно так, – ответил герцог.

– Мне это подходит, – одобрил Доусон. – Мне всегда больше по душе те, кто говорит по-английски, чем эти, с которыми язык вывернешь. Если ваша светлость понимает, что я имею в виду.

– Очень хорошо понимаю, – сказал герцог. Но боюсь, что путешествие будет недолгим.

Доусон нагнулся, чтобы поднять его туфли, и пожал плечами.

– Ну, и хорошо, – заметил он. – В жизни всегда так: то одно, то другое, и тут уж ничего не поделаешь.

– Ничего не поделаешь, – согласился герцог.

В то же самое время он сказал себе, что вел себя глупо: можно быть уверенным, что как только он останется один, леди Шарлотта явится в его комнату так же, как она это делала в Англии.

Герцог подумал, что позволить ей остаться – значит только укрепить ее в решимости заставить его жениться на себе.

И внезапно, когда Доусон уже собирался уходить, ему в голову пришла спасительная мысль. Все время, когда он работал в Тадж Махале, было так жарко, что он, как большинство индийцев, спал на крыше. Разумеется, такое никогда не приходило ему в голову в резиденции губернатора. Но теперь он сказал Доусону:

– Я предпочел бы. спать под открытым небом, чем здесь, с этими вентиляторами, которые крутятся всю ночь. Уверен, что не сумею с ними заснуть.

– Вот как раз, ваша светлость, – сказал Доусон, – я обнаружил, что прямо над нами плоская крыша, на которой иногда ночует один из адъютантов его превосходительства.

– Там я и буду спать, – решил герцог. – И мы отправимся туда немедленно.

Он опасался встретить по дороге леди Шарлотту, но к его облегчению все двери в коридоре были закрыты. Доусон привел его к маленькой лестнице, ведущей на крышу.

Звезды сверкали над головой, и герцог видел сквозь деревья огни города. Все кругом казалось очень спокойным, не было слышно ни шакалов, ни летучих лисиц – лорд Керзон приказал их всех перестрелять.

На крыше было три матраса, а Доусон захватил с собой подушку и легкое одеяло. Герцог улегся на матрас, показавшийся ему вполне удобным. Доусон положил рядом с ним одеяло; вряд ли оно могло понадобиться, но на всякий случай оно должно было быть рядом.

– Я разбужу вашу светлость в половине пятого, – сказал Доусон.

– Постарайся быть поточнее, – попросил герцог. – И спасибо, Доусон.

– Спокойной ночи, ваша светлость.

Камердинер ушел, и герцог с легкой улыбкой подумал, что здесь он может спать, не опасаясь, что его потревожит леди Шарлотта.

Еще он подумал, что когда утром адъютанты узнают, где он провел ночь, их это, наверняка, позабавит. Они, конечно, расскажут об этом лорду Керзону, если тот спросит, все ли было в порядке с его отъездом.

Если теперь леди Шарлотта и постарается сплести какую-нибудь интригу, связанную с их отношениями, то ей будет непросто подыскать основания для этого.

– Я поступил очень умно, – поздравил сам себя герцог. – И в будущем буду стараться держаться подальше от всех женщин, которые захотят женить меня на себе.

Он подумал при этом, что если ему захочется женского общества в каком-то более интимном смысле, то к его услугам всегда будут замужние красотки, которых так ценил принц Уэльский. Подобно обворожительной жене французского посла, с которой он сидел рядом за ужином, они всегда готовы вызывающе и провоцирующе смотреть на каждого мужчину, который встречается им на пути.

– Я останусь холостяком, по крайней мере, на следующие двадцать лет, – решил герцог.

Он закрыл глаза, потому что звезды сияли так ярко, что, казалось, не дадут ему заснуть. Герцог крепко спал, когда услышал тихий голос Доусона:

– Ровно четыре тридцать, ваша светлость.

Герцог мгновенно проснулся. Он привык рано вставать. Теперь же он спасался от леди Шарлотты и пускался в новое волнующее путешествие, сулящее множество приключений. Это совсем не походило на все, что он делал до сих пор.

Он много странствовал, но с тех пор, как сделался обладателем высокого титула, куда бы он ни ехал, его всегда сопровождали курьеры и адъютанты.

Он путешествовал в своем поезде, если он отправлялся в замок Ингл или в Шотландию. Несмотря на то, что у него практически не оставалось времени на сборы при отъезде в Индию, его секретарю не составило труда заказать одну из лучших кают на борту океанского лайнера. Кроме того, соседняя каюта была превращена в его кабинет, а напротив находилась комната его камердинера. В сущности, герцог уже привык к тому, что, как и лорд Керзон, он представляет собой столь важную персону, что с ним обращаются, как с царствующей особой.

Теперь ему следовало быть готовым к тому, что он не просто окажется в незнакомой стране, где никогда не бывал раньше, но и к тому, что для хозяина, который будет его принимать, для султана Джокьякарты, он – не более чем посланник лорда Керзона. Он был вполне уверен, что ему окажут гостеприимство, но, конечно, совсем не такое, как герцогу Инглбери.

Но все равно, даже если бы ему пришлось переодеться подметальщиком улиц или рикшей, это было бы несравнимо лучше, чем оказаться навеки прикованным золотым кольцом к леди Шарлотте.

Конечно, вполне вероятно, что она будет ожидать его возвращения в Англию. Но он уже начинал верить в то, что к тому времени она успеет завязать отношения с кем-нибудь другим.

Он прекрасно понимал, что немногие мужчины могли бы предложить ей то, что мог предложить он. Но в то же самое время и Шарлотта не могла себе позволить вечное ожидание. Герцог в глубине души молил Бога, чтобы она оказалась как можно более нетерпеливой, и, обнаружив, что он уехал, признала свое поражение и начала смотреть в другую сторону.

Когда утомленный адъютант проводил его через боковой вход губернаторской резиденции на городскую улицу, герцог не мог отделаться от предчувствия, что все это – начало какой-то драмы.

Занавес поднимался, но он не имел представления, что это будет за пьеса.

Экипаж вице-короля быстро промчал его по почти пустым улицам. На тротуарах лежало что-то похожее на темные свертки. Это были индусы, спящие там точно так же, как он только что спал на крыше.

Несколько бездомных собак рылись в мусоре в надежде найти что-нибудь съедобное.

Время от времени по пути попадались женщины с закрытыми лицами, ищущие, как и собаки, объедки.

Было так рано, что даже священные коровы еще не поднялись. Звезды уже начали бледнеть, и герцог знал, что через несколько минут блеснут первые лучи рассвета. И тогда вся Индия наполнится жизнью.

Они доехали до порта, и он с удовольствием увидел элегантные очертания «Морского ястреба», стоящего у причала со светящимися иллюминаторами.

У трапа дежурил матрос. Герцог знал, что капитан уже находится на палубе, ожидая, когда он вступит на борт.

Он сказал адъютанту, что отлично выспался на открытом воздухе. Когда тот помог ему выйти из экипажа, герцог пожал ему руку:

– До свидания, капитан Хэнкок. Спасибо за то, что вы обо мне так заботились.

– Это было удовольствием для меня, ваша светлость, – ответил адъютант. – В соответствии с приказом его превосходительства никто не узнает, куда вы направляетесь. Ваш секрет будет надежно охраняться, уверяю вас.

– В этом я уверен, – улыбнулся герцог. Не дожидаясь другого экипажа, который вез Доусона и багаж, он поднялся по трапу. На палубе его приветствовали матросы.

– С добрым утром, ваша светлость, – сказал капитан. – Мы очень рады снова увидеть вас на борту.

– Я слышал, что вам тяжело пришлось в Заливе?

– Не то, чтобы очень. Ничего не сломалось и других неприятностей тоже не было. Слава богу, обошлось. Думаю, можно гордиться тем, как она выдержала натиск стихий.

– Я уверен, что буду ей гордиться, – ответил герцог. – Мы выходим в море, капитан. Скоро я присоединюсь к вам на мостике.

Капитан отсалютовал ему, и герцог спустился в кают-компанию, чтобы оставить там привезенные с собой бумаги. Кроме них у него имелась очень большая и подробная карта Явы – именно такую он и ожидал получить от вице-короля.

Как только яхта вышла из гавани, герцог поднялся на мостик и сообщил капитану, куда они направляются. Как он и думал, это заинтриговало офицера:

– Я не ожидал, что мы направимся к Яве, ваша светлость. Если даже и так, то лучше бы в Джакарту. У них там отличный порт, откуда они отправляют за границу лес и всякие другие товары.

– Я в курсе, – сказал герцог. – Но вы должны знать, капитан Баррет, что это совершенно секретное путешествие, и я совсем не желаю, чтобы голландцы узнали, кто я такой. Поэтому я буду называться просто мистер Бери.

Капитан выглядел удивленным:

– Жаль, что вы лишаете голландцев такой радости. Судя по тому, что я о них слышал, они придают очень большое значение титулам, особенно генерал-губернатор Ван дер Вейк.

– Мне говорили о нем, – сказал герцог. – Но я не собираюсь общаться ни с кем из них. Пока во веяном случае. Капитан, я хочу, чтобы команде было ясно, что никто, я повторяю, никто не должен открывать голландцам или кому-либо еще, кто я есть на самом деле.

– Ваше приказание будет выполнено, ваша светлость, – ответил капитан.

Герцог оставался на палубе, наслаждаясь солнцем и быстрым ходом яхты. Он еще раз подумал, что его ожидает не просто приключение, но нечто новое, такое, что с ним раньше никогда не случалось.

Конечно, все это совершенно не походило на званые вечера, балы, сплетни и флирт на улице Мейфэр. Все это не похоже и на безмятежное спокойствие замка Ингл, нарушаемое лишь хозяйственными заботами и небольшими проблемами, вроде необходимости решить, кого следует пригласить в гости, чтобы общество не оказалось скучным.

– Это что-то новое, совсем новое, – подумал он.

Наблюдая за солнечными бликами на морских волнах, герцог вдруг почувствовал странный подъем сил. У него возникло ощущение, что в этом путешествии он найдет нечто такое, чего не имел раньше. Не просто такую же ценность, как, скажем, Тадж Махал, но и нечто исключительно важное для него самого. Это могло быть что-то совсем личное, не похожее на весь прежний физический или духовный опыт его жизни.

Он понимал, что все это – лишь плод разыгравшейся романтической фантазии, и сам посмеивался над странными фокусами, которые проделывало с ним его воображение.

Спускаясь к завтраку в кают-компанию он продолжал улыбаться, но уже слегка цинично.

Глава 3

После завтрака герцог разбирал бумаги, переданные ему лордом Керзоном. Часть из них он получил накануне вечером, а некоторые ему доставил адъютант только утром.

Среди них была адресованная лично ему записка. Открыв ее, он обнаружил, что, по-видимому, Джордж Керзон писал ее глубокой ночью.

– Как это на него похоже, – подумал герцог. – Продумывать все подробности плана даже ночью, даже лежа в постели рядом с такой красивой и привлекательной женщиной, как его жена.

Вице-король писал:

«Я советую вам говорить всем, кто вами заинтересуется, что вы, турист и что вы готовите статью для журнала „Нейшнл Джеографик“[1]. Даже голландцы отнесутся к этому с должным уважением, и это объяснит, зачем вы взяли с собой фотоаппарат.

Счастливого пути и желаю удачи

Джордж»

Подумав, герцог решил, что это неплохая идея. Своим фотоаппаратом (а это была самая последняя модель, которую только он смог найти в Лондоне), он уже сделал несколько отличных снимков Тадж Махала.

Он надеялся, что и в Индонезии сможет сделать фотографии, на которые Джорджу будет приятно взглянуть. Может быть, попозже сам Джордж тоже сможет выбраться на эти острова,

Герцог давно мечтал попасть на Яву. После того, как он впервые побывал в Индии, он выучил немного яванский, поскольку его интересовали все восточные языки. Он владел им в достаточной степени, чтобы суметь объясниться, а при условии, что с ним разговаривали медленно, он сам мог понимать яванцев. Он подумал, что вряд ли встретит там много людей, говорящих по-английски, и был совершенно убежден в том, что яванцы не станут разговаривать по голландски, если есть малейшая возможное этого избежать. Их ненависть к властям была вполне объяснимой, учитывая то, что, как было известно герцогу, голландцы обращались с ними очень сурово.

По подсчетам, войны с яванскими племенами унесли тысячи и тысячи жизней. Порывшись в памяти, герцог вспомнил, что война в Центральной Яве продолжалась пять лет и была исключительно кровавой. Она обошлась голландцам в пятнадцать тысяч солдат, а яванцам стоила около двухсот тысяч погибших. Обе стороны потеряли множество людей от болезней, многие яванцы погибли также от нужды и от голода.

– Представляю, как они страдали, – прошептал герцог.

Он почувствовал симпатию и сострадание к этому народу, который так доблестно сражался за свою свободу. Теперь он мог понять ярость лорда Керзона при мысли о том, как их бесценное наследие, их национальное достояние разбазаривается, раздается или разворовывается.

Герцог знал: за то, что вице-король делает для Индии, его долго будут помнить и после его смерти.

В жаркие послеполуденные часы герцог все еще сидел и читал записки Джорджа Керзона, составляя план действия на то же время, когда он ступит на берег до Джокьякарты добраться будете нетрудно. Правда, ему хотелось бы знать поточнее, как именно он туда доберется.

Через два дня, на рассвете, «Морской ястреб» вошел в один из маленьких заливчиков, отмеченных лордом Керзоном на карте красными чернилами.

Капитан выбрал первую»из этих бухточек и обнаружил, что она достаточно глубока для того, чтобы яхта подошла вплотную к берегу. Кроме того, по карте было ясно видно, что оттуда можно было добраться до Джокьякарты кратчайшим путем.

Герцога и Доусона перевезли на берег в шлюпке; с собой они взяли лишь самое необходимое для трехнедельного пребывания на острове. Герцог надеялся, что за это время он успеет выяснить все, что хотел знать лорд Керзон. Если окажется, что ему необходимо отправиться в другую часть острова, чтобы произвести инспекцию и там, то он сможет перед этим вернуться на яхту.

Он дал капитану инструкции держаться подальше от побережья, чтобы не бросаться никому в глаза, но в то же время и так, чтобы не терять берега из виду. Когда понадобится забрать его, он подаст сигнал «Морскому ястребу».

По просьбе герцога Доусон снял свою обычную униформу, по которой сразу было видно, что он камердинер какого-то джентльмена из Европы, это выглядело бы очень подозрительно. Поэтому Доусон оделся почти так же, как его хозяин – в легкий тропический костюм и рубашку, ничем не отличавшуюся от тех, какие носят все на Востоке. На головах у них, вместо обычных тропических шлемов, которые они оставили на яхте, были широкополые шляпы.

Они сошли на берег и по каменистой тропе стали взбираться по крутому откосу.

Последние утренние звезды еще сияли на небе, и хотя на востоке уже светилась заря, еще не рассвело. Все вокруг было погружено во мрак.

Герцог бодро шагал вперед, за ним спешил Доусон с багажом. Перед ними расстилались сплошные заливные рисовые поля.

Герцог знал, что после окончания войны 1830 года голландцы ввели на Яве свою сельскохозяйственную систему. Каждый крестьянин должен был отдавать часть урожая правительству, и обычно на двух пятых его земли возделывались культуры, которые он должен был выращивать принудительно. Производительность подскочила, но крестьяне были недовольны и проклинали свой подневольный труд. Они молились о приходе принца, который освободит их от безысходной нищеты. Однако по сравнению с тем, что было раньше, возделана была гораздо большая часть страны. Когда рассвело, герцог увидел, как местные жители в огромных шляпах начинают работать на своих рисовых полях. Под отчаянием и покорностью скрывался мятежный огонь, пылающий в их сердцах.

Герцог и Доусон, не привлекая к себе внимания, выбрались на проселочную дорогу. К своему облегчению, они увидели, что направляются в сторону большой деревни, и впереди уже виднеются крыши туземных хижин. Дойдя до поселения, они заметили, что туземцы искоса поглядывают на них, а затем быстро отводят глаза. Герцог понял, что их принимают за голландцев, но это его устраивало, поскольку он не хотел обращать на себя внимания.

На открытой рыночной площади он, наконец увидел то, что искал.

Там, в углу, сидели на корточках несколько рикш, поджидающих случайных клиентов. Герцогу не понадобилось много времени, чтобы объяснить, что они желают добраться до Джокьякарты. Из ответа он понял, что рикши были готовы везти его только до следующей деревни, а там он должен нанять другую повозку, которая отвезет его на несколько миль дальше.

Когда стало ясно, что именно нужно, начался торг относительно цены. Хотя герцог был готов заплатить, сколько ни попросят, он слишком хорошо знал Восток, чтобы не понимать, что половину удовольствия от заключенной сделки составляет сам процесс торговли. Когда обе стороны приходили к согласию слишком быстро, это сильно разочаровывало и тех и других.

Как и предполагалось, герцог предложил гораздо меньше, чем он действительно приготовился заплатить, в то время как хозяин повозки назвал цену, далеко выходящую за пределы его самых смелых мечтаний.

Когда наконец соглашение было достигнуто, герцог залез в одну повозку, Доусон в другую, и они тронулись в путь, который, очевидно, считался далеким путешествием. Их сопровождали крики и пожелания счастливого пути.

За первый день они проехали примерно четверть расстояния до Джокьякарты и остановились на ночь в доме, который рекомендовали им рикши.

Это был очень простой, но чистый дом, а хозяева, хотя и слегка напуганные появлением белых людей, были гостеприимны настолько, насколько это было возможно.

Дом был построен из бамбука и покрыт растениями, которые росли повсюду. По-видимому, такие хижины строились очень быстро. Под кокосовыми и банановыми деревьями во дворе бродили куры, утки, собаки и свиньи вперемежку с маленькими детьми. Вокруг деревни простирались бесконечные рисовые поля; рис для яванцев был основой существования.

Пища была именно такой, какую ожидал герцог: скорлупа кокосового ореха использовалась в качестве мисок и кружек, а мякоть натирали на терке, и получалось густое молоко, на котором готовили множество мясных и овощных блюд. Ему хотелось пить, и, попробовав, он нашел, что водянистая жидкость хорошо освежает. В реках кругом было много рыбы, которую рыбаки ловили большими сетями.

Им с Доусоном как иностранцам накрыли отдельный стол. Дети, которым пришлось ждать, пока накормят гостей, разглядывали их. На ночь им положили на слегка приподнятом помосте подушки, сети и одеяла.

Герцог проспал до рассвета, и когда встал, уже пора было отправляться в путь.

Когда через три дня они добрались до Джокьякарты, ему очень надоел рис, составлявший основную часть всего, чем их кормили по дороге. Свежая либо вяленая рыба и, однажды, очень жесткая курица не особенно нарушили эту монотонность.

Ко времени прибытия в Джокьякарту герцогу казалось, что путешествие длилось долгие годы.

С чувством облегчения он наконец увидел, как за зеленым полумесяцем рисовых полей возникают шпили, крыши и купола.

Как ему рассказывал лорд Керзон, этот город был культурным центром Явы. В путеводителе 1755 года герцог прочитал, что некогда это был большой город, расположенный в сердце древней области, известной под названием Матарам.

В VIII веке на этом месте существовала первая яванская империя, которой с VIII и по начало Х столетия управляла династия индийских царей. Это они были буддами Боробудура.

Теперь, когда его везли по переполненным толпой улицам, он не мог не испытывать волнения. Когда наконец они добрались до дворца Кратоя – двухсотлетнего здания в самом сердце города – он почувствовал важность и значительность этого места.

Отвечая его ожиданиям, дворец, как это принято на Востоке, представлял собой не единое здание, но несколько отдельных строений с изящными, позолоченными столбами и перекладинами. Там находились церемониальные залы, великолепный тронный зал, мечеть и огромные увеселительные сады. Конечно, все это герцог увидел не сразу, потому что его немедленно провели в ту часть дворца, где располагались личные покои султана. Он миновал тронный зал – открытый павильон, представлявший собой оригинально украшенную и очень круто наклоненную крышу, которую в центре поддерживали четыре массивных деревянных колонны. Обстановка дворца состояла из странной смеси хрустальных канделябров и мебели в стиле рококо с традиционной яванской мебелью и предметами обихода.

Герцог дал понять, что ему нужно умыться и привести себя в порядок перед встречей с султаном.

Его отвели в типично восточную комнату, где, однако, на одной из стен висела прекрасная рукопись XVII столетия, а на другой китайская картина, которую – герцог был в этом уверен – любой знаток искусства захотел бы иметь в своей коллекции. Он переоделся и затем сообщил слуге, который ждал за дверью, что готов встретиться с султаном.

В сопровождении множества без конца кланяющихся слуг его опять повели по узким коридорам куда-то очень далеко. Наконец он увидел самого султана. Султан Хаменгку Бувоно унаследовал трон в 1877 году в тридцативосьмилетнем возрасте. Теперь ему было пятьдесят, он был мужчиной приятной наружности, и его народ любил его.

Султан тепло встретил герцога, выразившего радость по поводу того, что наконец оказался во дворце. После первых приветственных церемоний свита, – казалось, это была целая армия – удалилась. Султан и герцог остались наедине. Султан подвел герцога к двум креслам, стоявшим в центре комнаты. Сначала герцог удивился, но затем понял, что эта мера предосторожности необходима, и если они будут разговаривать тихо, то их никто не сможет подслушать.

Он подумал, что это позабавило бы лорда Керзона, и в его глазах загорелся огонек, когда султан жестом предложил ему сесть. Выразив поклоном свою благодарность за оказанную любезность, он сел напротив султана. Они сидели так близко друг к другу, что было не только невозможно их подслушать, но даже угадать содержание разговора по движениям губ.

Герцог знал от лорда Керзона, что к султану следовало обращаться «синухун», что означает «высочество».

– Я привез, синухун бехи, приветствие от его превосходительства, – сказал герцог по-явански. – Он сожалеет, что не смог лично явиться в ответ на вашу просьбу о помощи.

– Да, его превосходительство уже объяснил мне это в письме, которое я получил два дня назад, – ответил султан.

К удивлению герцога он говорил по-французски.

– Никто во дворце не говорит по-французски. А я уверен, сэр, что вы свободно владеете этим языком. Поэтому то, что я собираюсь вам сказать, защищено от любопытных ушей так надежно, как только это возможно.

– Я это очень ценю, – вполголоса произнес герцог.

Султан слегка усмехнулся, прежде чем продолжать.

– Я вижу, сэр, вы удивлены, что я говорю по-французски. Когда я был еще совсем молодым, у меня была очень красивая наложница, которая и научила меня этому языку. Сама она была дочерью французского моряка, который с удовольствием проводил время с ее матерью, когда его корабль стоял в гавани Джокьякарты.

То, что он говорил, казалось настолько забавным, что герцог рассмеялся.

Когда они удостоверились, что вполне понимают друг друга, султан продолжал:

– Я весьма благодарен за ваше посещение, но вы понимаете, что важнее всего, чтобы голландцам не пришло в голову, по какой причине вы удостоили меня визита.

– Да, меня предупредил об этом его превосходительство, когда услышал, что случилось с сокровищами Боробудура.

– Мой народ это поразило в самое сердце, – сказал султан. – Все мы скорей отдали бы наши жизни, чем согласились на то, чтобы что-нибудь подобное снова произошло.

– Я могу это понять, – ответил герцог. – Вы, синухун, предполагаете, что открыли еще один Боробудур. В это трудно поверить.

– Судя по тому, что я слышал, храм, или, как мы говорим, чанди[2] был построен примерно в девятом столетии.

– Это же потрясающе, если, конечно, это правда. Синухун видел его своими глазами?

Султан покачал головой.

– Нет, это невозможно. Даже проявление какого-нибудь интереса с моей стороны означало бы, что голландцы либо растащат его, либо позволят растащить грабителям, которые непрерывно здесь рыщут в поисках добычи. Они поймут, что смогут немедленно разбогатеть, если найдут его.

– Голландцы, конечно, должны представлять себе, что будут значить для потомков эти великолепные древние постройки? – гневно спросил герцог.

Султан сделал протестующий жест рукой:

– Наших завоевателей интересует только одно – деньги, которые они могут получить за те продукты, которые создает наш народ, беспрерывно работая за мизерное вознаграждение или вообще бесплатно.

– Этого нельзя терпеть! – воскликнул герцог.

– Мы чувствуем то же самое, – сказал султан. – Но если они не будут работать, они умрут с голоду. Только потому, что они верят, что когда-нибудь, в этой жизни или следующей, их карма станет лучше, они терпят такую жизнь.

Герцога очень тронуло то, как султан говорил об этом. Герцог знал, что для яванцев их религия гораздо важнее материальных благ. Она служила для них источником поистине неиссякаемой надежды.

Буддисты верили, что все духовное богатство, которое дает религия, они смогут взять с собой в свое следующее существование.

Мусульманам их доктрина о принятии слова Аллаха позволяла переносить все, что происходило в данный момент.

Султан объяснил причину, по которой он просил вице-короля Индии помочь ему:

– Ко мне обратился человек, которому я доверяю, – сказал он прямо, – и который понимает всю необходимость сохранять строгую секретность, раз один из чанди обнаружен за несколько миль отсюда в Плаосане.

– И вам сказали, что он уникален? – спросил герцог.

Султан заговорил еще тише, чем раньше:

– Мне известно, что Плаосан построен буддийской принцессой Шайлендрой и ее мужем, царем по имени Ракай Пикатан, индусским правителем Матарама.

Герцог широко раскрыл глаза – исключительно редко храм строили одновременно представители двух религий.

Однако ходили слухи, что в различных местах Явы такие храмы существовали.

– Но если это правда, – сказал он, – то для археологов это будет волнующей сенсацией.

Султан инстинктивно бросил взгляд через плечо:

– Это именно то, чего необходимо избежать любой ценой, – сказал он.

– Но почему?

– Потому что после осквернения Боробудура по всей стране старейшины нашего народа стали протестовать против безразличия голландцев к нашим святыням и начали требовать, чтобы те что-нибудь сделали для их сохранения.

– И вы думаете, что голландцы послушают? – спросил герцог.

Султан сделал жест, который было невозможно передать словами.

– Мы можем только надеяться и молиться, – ответил он. – И в то же время, пока они не поймут, что на них лежит некоторая ответственность, было бы рискованно доводить до их сведения, что существует Плаосан.

– Это можно понять, – согласился герцог. – Я хочу теперь, чтобы ваше высочество сказало мне точно, что вы желали бы, чтобы я сделал.

– Поскольку я не решаюсь довериться никому из своих людей из опасения, они проговорятся – яванцы большие болтуны, – сказал султан с улыбкой, – я хочу, чтобы вы проверили, верно ли то, что я слышал. И чтобы вы постарались убедиться, что еще ничто не разграблено, по крайней мере, пока вы здесь.

– Вы говорите так, словно что-то уже украдено, – резко ответил герцог.

– Причина, по которой эта информация была доведена до моего сведения, – объяснил султан, – в первую очередь заключалась в том, что кто-то – я не думаю, что в данном случае это был голландец – уже унес нечто очень ценное из чанди. И может, конечно, унести кое-что еще.

«Это означает, что там могут таиться ценнейшие сокровища искусства», – с восторгом подумал герцог. Он поймал себя на том, что не просто заинтригован, но что ему не терпится поскорее увидеть все, о чем говорил султан.

– Важнее всего, – продолжал султан, – то, что вы могли бы забрести туда как бы случайно, будто вы бродите в окрестностях Джокьякарты не в поисках храма, но потому что вы иностранец и интересуетесь жизнью народа.

– Лорд Керзон советовал мне, – сказал герцог, – отвечать на все вопросы, что я пишу статью о Яве для журнала «Нейшнл Джеографик». Надеюсь, вам известно, что в Англии и во Франции это очень популярный журнал?

– Да, да, конечно, – ответил султан. – Прекрасная мысль. Полагаю, у вас есть фотоаппарат?

– Есть, – подтвердил герцог.

– Фотоаппарат очень редкая вещь в Джокьякарте, и, конечно, произведет настоящую сенсацию, если вы станете фотографировать людей на улице, играющих детей и, особенно, меня и мой дворец.

– Я сделаю все это, – обещал repцог. – И поскольку вы сами не можете посетить Плаосан, я позабочусь о том, чтобы фотографии, которые я сделаю, были переданы вам тайно.

По выражению глаз султана герцог увидел, что эта идея привела его в восторг.

Герцог очень интересовался фотографией и сделал несколько великолепных снимков Индии. У него был один из первых аппаратов типа «Панорама Кодак», модель, которая появилась только год назад и имела угол съемки 142°. Фотографии получались совершенно потрясающими, и почти не бывало так, чтобы снимок ему не удался.

Султан, который на какой-то момент глубоко задумался, через несколько минут сказал:

– У меня есть еще одна мысль, которая мне самому очень нравится. Это доставило бы мне большую радость…

– Если это только в моих силах, ваше высочество, – ответил герцог.

Султан наклонился вперед и прошептал ему на ухо:

– Я хотел бы, чтобы вы сфотографировали моих наложниц в плавательном бассейне.

Герцог был слишком изумлен, чтобы что-то ответить.

Он знал, что полагалось, чтобы наложница была скрыта от глаз всех мужчин, кроме глаз ее повелителя. С улыбкой он подумал, что из каждого правила есть исключения. Он понял, что султан хотел бы иметь что-то на память о своих любимицах.

– Почту за честь сфотографировать все, что угодно и кого угодно по желанию синухуна, – сказал он.

Можно было не сомневаться, что султан очень доволен.

– У меня восемнадцать наложниц, – сказал он гордо, – и все они очень красивы.

Позже в тот же вечер, после ужина, они снова сидели вдвоем там, где никто не мог их подслушать.

– Если вам это подходит, то предлагаю пораньше утром, сразу как рассветет, отправиться в Плаосан.

– Это как раз то, что я хотел бы сделать, – сказал герцог.

– Есть один человек, которому я могу доверить сопровождать вас. Он уже посвящен в тайну, потому что именно он принес мне сведения об этом месте.

– Мы с ним поедем верхом? – спросил герцог.

– Он вас проводит туда, и вы можете доверять ему и говорить все, что угодно, без колебаний.

Герцог испытал некоторое облегчение, – он уже предчувствовал, до чего утомительной для него будет необходимость непрерывно следить за собой, как бы не сказать лишнего.

– Имя моего доверенного лица – Хаджи, – сказал султан. – Так его зовут, а фамилия его слишком длинная и ее очень трудно произнести не яванцу.

– Хаджи. Этого мне достаточно, – улыбнулся герцог.

– Итак, завтра утром, в половине шестого он будет вас ждать, – сказал султан.

Султан встал, и герцог понял, что может удалиться. Он поклонился и сказал по-явански.

– Да пребудет с вами Аллах.

Затем он вернулся в свою комнату, где его ждал Доусон.

– Как вам все это нравится, Доусон, – спросил герцог шепотом. – Говорите со мной осторожнее, хотя я и уверен, что здесь очень немногие понимают по-английски.

– Ну что ж, могло быть хуже, сэр, – сказал Доусон лаконично. – Еда в общем-то неплохая, если только ее поискать. Но чего бы мне хотелось, так это пинты эля.

– Только не в этом доме, – предостерег его герцог. – Они же мусульмане.

– Да, я понимаю. Так что, как только будет такая возможность я прошелся бы по городу и посмотрел, что там можно найти.

Зная Доусона, герцог был совершенно уверен, что тот найдет все, что ищет. Он поручил разбудить его рано утром и улегся. Матрас был удобнее тех, на которых он спал в дороге, и он заснул почти мгновенно.

Было еще темно, когда герцога разбудили. Он оделся при свете свечи, и только выйдя из дворца во двор, увидел, что небо понемногу светлеет. Он знал, что на Востоке рассвет наступает очень быстро, так что скоро их ослепит солнечный свет.

Хаджи, маленький сухонький человечек примерно того же возрасти, что и султан, уже поджидал его.

Он очень осторожно подбирал слова, о чем бы ни говорил, пока они не выехали из дворца через ворота в огромной белой стене. Эта стена окружала султанские постройки, увеселительные сады и Водяной Замок, который выглядел как настоящая крепость посреди искусственного озера.

Однако герцога в этот момент не интересовал дворец. Ему хотелось как можно скорее добраться до Плаосана. Слова султана, сказанные прошлым вечером, заставили его ощутить, что цель его путешествия обладает какой-то магнетической притягательностью. Его влекло туда, как никогда и никуда раньше. Все чувства непостижимым образом обострились, а тело повиновалось необъяснимой силе.

Он пытался внушить себе, что все это плод его воображения, и когда они отъехали немного дальше, сказал Хаджи:

– Насколько я понимаю, это вы известили султана о существовании храма.

– Да, сэр, это я принес эти известия во дворец.

– Вы уверены, что не ошибаетесь, считая, что это очень значительный памятник?

Хаджи улыбнулся:

– Скоро вы сами увидите, – ответил он.

Это остановило дальнейшие расспросы герцога. Они продолжали ехать со скоростью, при которой было трудно поддерживать беседу.

Солнце вставало, и в маленьких деревушках, которые они проезжали, можно было видеть работников, отправлявшихся на рисовые поля, и маленьких детей, кормивших кур. Собаки с лаем бежали за ними, когда они ехали по деревне.

Они находились в пути, наверное» около часа, прежде чем Хаджи свернул на боковую дорогу, которая была не шире узкой тропинки. Здесь земля была необработана, кое-где росли деревья, а в отдалении виднелся лес.

Герцог обратил внимание на две вещи.

Во-первых, туземный дом, показавшийся ему более солидным, чем те дома, которые они видели по дороге.

Затем, когда они добрались до деревни и медленно ехали сквозь заросли, впереди показалось что-то вроде большого холма, покрытого ползучими растениями. Он был почти не виден из-за деревьев, окружавших его со всех сторон, так что можно было проехать мимо и ничего не заметить.

Хаджи придержал лошадь. – Мне нужно кое-кого повидать в этом доме, – сказал он. – Советую вам продолжать путь и осмотреть чанди.

Он слез с лошади, тоже самое сделал и герцог, и Хаджи взял его лошадь под уздцы.

– Я присмотрю за ней, – сказал он.

Герцог подумал, что Хаджи ведет себя исключительно тактично.

Когда тропа привела его к тому, что, как он понял, должно было быть храмом, он снял свою широкополую шляпу и бросил ее на землю. Стало очень жарко, поэтому он сбросил также легкую куртку, которая была на нем. Развязав галстук и расстегнув ворот рубашки, он почувствовал себя Свободнее, и ему даже стало чуть-чуть прохладнее.

Он двинулся вперед, догадываясь, что то, что называлось чанди, оказалось гораздо больше, чем он мог ожидать. Вначале ему показалось, что это нечто круглое, но подойдя ближе, он понял, что строение имеет четырехугольную форму. Стало ясно, что камни, лежащие среди буйных зарослей и травы, упали с крыши или с галереи, которая шла вокруг. Он посмотрел наверх, но сквозь вьющиеся лианы, сплошь покрывающие здание,… невозможно было что-либо рассмотреть. Однако он был уже уверен, что если расчистить этот очень высокий и широкий храм, то он будет иметь форму строгого прямоугольника. Герцог тщетно искал вход, и не найдя его, через упавшие камни добрался до того, что, как он понял, было первой галереей. Он постарался найти лестницу. Он не сомневался, что если ее привести в порядок, то она окажется довольно широкой. Если этот храм похож на те, которые он видел или о которых слышал или читал, то вокруг всего здания вдоль галереи должны располагаться барельефы, высеченные из камня. Они должны начинаться на фасаде и идти по окружию храма.

Герцог передвигался осторожно, потому что на краю галереи было много выпавших камней. Он попытался обойти храм кругом – это удавалось сделать только держась за свисающие лианы.

Обогнув угол, к своему изумлению он обнаружил, что он не один. На галерее стояла какая-то девушка. Увидев, что она одета в саронг, он подумал сначала, что это туземка. Однако когда, услышав шаги, она обернулась к нему, он с удивлением увидел белую кожу и прекрасные вьющиеся волосы. Она была очень хороша собой, и, глядя на нее, он подумал, что, пожалуй, это одна из самых красивых женщин, среди тех, кого он когда-либо встречал. В его мозгу мелькнула мысль, что либо он видит сон, либо видение. Может быть, перед ним действительно призрак принцессы Шайлендры, построившей этот храм-чанди? Девушка, увидев его, широко раскрыла глаза и, по-видимому, изумленная не меньше, чем он, спросила по-английски:

– Вы… настоящий?

Глава 4

Герцог был слишком потрясен, чтобы ответить что-либо, и девушка вновь спросила:

– Почему вы здесь?

Ее большие глаза глядели с испугом, и герцог осторожно сказал:

– Думаю, что это я должен спросить вас об этом.

Теперь она смотрела на него с удивлением.

– Вы тоже туристка, как и я?

Она не ответила, но, протянув руку, прикоснулась к лиане, вьющейся по стене. В его голове мелькнула догадка:

– Вы живете, вероятно, в том доме, который я видел неподалеку отсюда?

Теперь в ее глазах появилось выражение почти ужаса, и она ответила:

– Я не думаю, что это может каким-то образом вас касаться.

– Нет, просто я подумал, что человек, который привел меня сюда, хотел встретиться с вами, – заметил герцог.

Выражение ее лица изменилось. Герцог инстинктивно понял, что она сомневается, можно ли ему довериться или он враг.

Очень тихо, как бы колеблясь, она спросила:

– Вы… голландец?

Герцог улыбнулся:

– Мы же с вами говорим по-английски, и я такой же англичанин, как, полагаю, и вы.

Она глубоко вздохнула и сказала:

– Если вы турист, я не могу понять, почему… – Она запнулась и спустя секунду добавила:

– Как зовут человека, который вас привел сюда?

– Его зовут Хаджи.

У нее вырвался возглас облегчения.

– Вы можете положиться на меня, – убедительно проговорил герцог. – Клянусь, что ни вам, ни кому-либо другому я не причиню никакого вреда.

Он посмотрел на стену, поросшую лианами.

– Вас кто-нибудь послал? – с сомнением в голосе спросила девушка.

– По-моему, этот вопрос стоило бы задать вашему приятелю Хаджи.

– Значит, вас послал султан!

Она прошептала эти слова со страхом, но так, словно непременно должна была знать правду.

Герцог улыбнулся ей.

– Ну, а теперь, я думаю, что нам нужно начать с самого начала и представиться друг другу. Я турист и фотографирую достопримечательности Явы. Меня зовут Бери.

Он замолчал, но понял, что она ждет продолжения, и сказал очень спокойно:

– Мне сказали, что здесь есть нечто такое, что следовало бы сфотографировать.

– Теперь я понимаю, – воскликнула девушка. – И спасибо вам… Спасибо за то, что вы пришли.

Она говорила с таким энтузиазмом и тревогой, что герцог понял, сколь много это значило для нее.

– Теперь, когда я представился, – сказал он, – я хотел бы услышать ваше имя.

– Меня зовут Сарида. Наступило молчание.

– Яванское имя у английской девушки? – удивленно сказал герцог. – Это необычно.

– Мой отец выбрал его специально.

– А как зовут вашего отца?

– М-Мартин.

Герцог еще раз улыбнулся:

– Ну, теперь мы представлены друг другу по всем правилам. Я был бы очень благодарен вам, мисс Мартин, если бы вы объяснили мне, что нас окружает.

Она сжала руки, и солнечный луч, пробившись сквозь густые заросли деревьев, позолотил ее волосы.

– Это правда? – спросила она. – Вы действительно приехали, чтобы помочь, туда, где более всего нуждаются в помощи?

– Я надеюсь это сделать, – ответил герцог. – Но вам придется объяснить мне, что именно от меня требуется.

Почувствовав, что она все еще колеблется, он добавил:

– Может быть, легче будет, если я расскажу вам, что я уже знаю. Этот чанди – уникальный памятник.

– Вы знаете, что это – чанди? – спросила она очень тихо.

– Так мне сказали.

Она опять глубоко вздохнула.

– Тогда только султан мог вам сказать об этом… И я молилась, отчаянно молилась, чтобы он нашел кого-то, кто бы помешал голландцам и грабителям разрушить то, что свято… то, что чудесно…

Ему показалось, что она шевельнулась, чтобы уйти, и он быстро спросил:

– Но скажите сначала, почему, когда вы увидели меня, то спросили настоящий ли я или нет?

По глазам Сариды показалось, что она сейчас засмеется, и улыбка на ее безупречных губах стала лукавой и загадочной. Однако она все еще сомневалась, и он снова догадался, что она боится совершить ошибку.

– Вы должны знать, – сказал герцог, – что я чрезвычайно любопытен.

Сарида засмеялась и, протянув руку, отвела в сторону лиану на стене рядом с тем местом, где она стояла. Под лианами скрывался барельеф. Герцог увидел, что он расчищен. Ему пришло в голову, что это, вероятно, изображение царя Ракая Пикатана, построившего чанди вместе со своей женой. Это был очень тонкий, искусно высеченный рельеф.

Когда Сарида отодвинула растения дальше, он смог увидеть лицо царя, сохранившееся почти неповрежденным. Оно показалось ему смутно знакомым и, всмотревшись в него, он с удивлением обнаружил, что это то же самое лицо, которое он видел всякий раз, когда смотрелся в зеркало – его собственное лицо. Он смотрел на барельеф, не веря глазам. Сарида спросила:

– Теперь вы понимаете, почему я подумала, что вы призрак или видение из прошлого, когда увидела вас?

Герцог подумал, что почувствовал то же самое, когда увидел ее, но решил, что этого лучше не говорить. Он продолжал рассматривать рельефный портрет царя и протянул руку, чтобы очень осторожно дотронуться до камня.

Нижняя часть рельефа была разрушена, но он подумал, что если они поищут на галерее, то смогут отыскать недостающий кусок.

– Вы нашли это? – спросил он, зная, что Сарида ждет его слов.

– Да, это я нашла чанди, – ответила она. – И я думала, что, кроме меня, никто об этом не знает.

– И что же вы собираетесь делать? – спросил герцог.

– Я думала, что если он так долго был скрыт, то нечего бояться, что голландцы его обнаружат. Вы знаете, что их совсем, не интересуют сокровища Явы.

Герцог решил, что ей, конечно, известно, как они вели себя в Боробудуре.

– А потом, – продолжала Сарида, – произошло что-то ужасное.

– Что это было? – спросил он.

– Повелитель Будда… внутри. Его украли.

Герцог посмотрел на нее с удивлением:

– А вы были внутри?

– Да, конечно. Не знаю, как это случилось. Раньше Будда и два бодхисаттвы по обе стороны от него находились там. А на следующий день он исчез.

– Как вы думаете, кто его забрал?

Сарида сделала беспомощный жест.

– Как мы можем узнать правду? – спросила она. – Я думаю, что это один из тех грабителей, которые поняли, что сокровища Боробудура имеют такую ценность, что их можно подарить королю Сиама. Вероятно, они искали чанди, откуда можно похищать сокровища и продавать их.

Герцог нахмурился:

– Это невыносимо, – сказал он.

– Это душераздирающе, – ответила Сарида. – Этот прекрасный, чудесный чанди, который существует с девятого столетия… Теперь его разграбят и Ява лишится того, что неоценимо.

– Я с вами совершенно согласен, – сказал герцог. – Но не знаю, что можно сделать. Султан надеялся, что вице-король Индии, лорд Керзон, будет в состоянии помочь. Поэтому я сюда и приехал.

– Значит, он ответил на просьбу султана! О, благодарю вас за то, что вы здесь!

Она говорила с таким волнением, что герцог не мог удержаться от мысли, что кажется немного странным, чтобы английская девушка была так озабочена наследием острова Явы.

Ему хотелось задать ей множество вопросов. Но он решил сначала посмотреть на то место, где был Будда.

– Мне бы хотелось, – сказал он, – войти в это странное здание, если вы сможете показать дорогу.

Она улыбнулась и сказала:

– Я это сделаю, но сначала нам нужно немного вернуться назад, потому что впереди галерея разрушена. Идите осторожно, здесь легко упасть и ушибиться.

Она сдвинула лианы, чтобы, прикрыв ими рельефный портрет царя, спрятать его так, как он был спрятан на протяжении столетий.

Герцог подумал о странном совпадении изображения царя с чертами его собственного лица. Он знал, что захочет вернуться и снова посмотреть на этот рельеф, чтобы убедиться, что ни он, ни Сарида не внушают себе этого сходства. Очень осторожно, потому что ему совсем не хотелось упасть, он вернулся назад путем, который уже проделал. Завернув за угол здания, они оказались у стены, которая показалась ему фасадом. Он не ошибся. Отведя в сторону свисающие лианы, Сарида перелезла через упавшие камни. Теперь герцог смог увидеть, что в середине стены находилось большое отверстие, но из-за лиан проникнуть внутрь здания можно было только ползком.

– Я войду первой, сказала Сарида. – Внутри есть светильник, я его зажгу и вы сможете увидеть, что там исчезло.

Последнее слово она произнесла со слезами в голосе.

Она пролезла под лианами и скрылась из вида.

Герцог стоял, ждал и думал о необычной встрече. Конечно, он не мог даже ожидать ничего подобного. Его любопытство было разбужено, и ему захотелось выяснить, почему Сарида, такая молодая и хорошенькая девушка, так взволнована судьбой буддийского храма. Он решил узнать, почему она живет в одиноком доме, в той части страны, которая казалась совсем необитаемой и дикой. Он желал бы найти ответ еще на десяток вопросов. Но сейчас самым важным было проверить, не заблуждается, ли Сарида, считая этот храм уникальным.

Он стоял и размышлял обо всем этом, пока не услышал ее тихий нежный голос:

– Вы можете войти, но будьте осторожны, потому что пол очень неровный.

Так же, как и она, герцог прополз на коленях под свисающими лианами. Оказавшись внутри, он увидел, что, как он и предполагал, храм разделен на три части.

В центральном помещении, настолько высоком, что можно было встать во весь рост, находился алтарь Будды.

Фонарь, который зажгла Сарида, был достаточно большим, и, кроме того, свет проникал в отверстие под самой крышей. Герцог ясно увидел, что между двумя массивными фигурами бодхисаттв находится трон, на котором раньше сидел Будда. Оба бодхисаттвы по сторонам от него были высечены с большим мастерством и изысканностью.

Герцог никогда раньше не видел таких прекрасных и хорошо сохранившихся статуй. Он понял, какое страдание доставляло Сариде сознание того, что на месте, где сидел Будда, остался только пустой камень. Как бы читая его мысли, Сарида тихо сказала:

. – Он был такой прекрасный… Я никогда не забуду его безмятежное лицо… и его трепетный взгляд, которым он смотрел на меня.

Она говорила срывающимся голосом. Посмотрев вниз, герцог увидел, что на полу валялись палочки благовоний и, как в большинстве буддийских храмов, там находился также сосуд, заполненный песком, куда втыкались зажженные палочки.

Теперь герцог ощутил запах ладана в храме. Он подумал, что Сарида не просто зажигала благовонные палочки, но и приходила сюда молиться. Наверное, m сейчас она молилась, устремив взгляд на то место, где когда-то стояла статуя Будды, и ему стало ясно, что она все еще видит ее перед собой.

Он подошел ближе к одному из бодхисаттв, который сидел, скрестив ноги и повернув голову в сторону Будды.

Герцог почувствовал приступ ярости при мысли о том, что эти три священные скульптуры, прожившие такую долгую жизнь, сейчас осквернены.

Оба боковых помещения были засыпаны обломками камней и землей, потому что крыша над ними провалилась, и вместо нее зияли отверстия. Он подумал, что, наверное, в каждом из них тоже стояли Будды с бодхисаттвами. Герцог решил, что дальнейшее разграбление храма нужно предотвратить любой ценой.

Словно заранее зная, о чем он мог подумать, Сарида сказала:

– Мы поговорим об этом, когда выйдем.

По тону ее голоса герцог понял, что это место для нее священно, и разговоры, даже о его спасении, прозвучат здесь неуместно. Он стал пробираться к выходу, и дойдя до него, потушил светильник.

Оглянувшись назад, он различил, как Сарида опустилась на колени перед пустым местом, где раньше находился Будда. Ее пальцы были сложены вместе, так как это принято с давних пор у молящихся христиан, и, в то же время, это был восточный жест приветствия и почитания. Его тронуло, что она молится Богу, которого англичане почти не знают. Глубокое и утонченное учение Будды даже на Яве было вытеснено мусульманством.

Он вышел из храма и подождал несколько минут, пока Сарида не присоединилась к нему.

Ни у одной женщины он не встречал такого выражения глаз, – их можно было назвать одухотворенными. Было похоже, что молитвы уносят ее ввысь от земного мира в сферы, недостижимые для него. Даже себе самому он не смог бы объяснить, что он чувствует, но в тот момент, когда она подошла к нему ближе, ему показалось, что он начинает понимать ее. Не говоря ни слова, они спустились по перекошенным камням на землю. Шедшая впереди Сарида подвела его к упавшему дереву, села на него и оглянулась на храм, отсюда снова напоминавший заросший холм.

– Что вы можете сделать? – спросила она.

Герцог понимал все глубокое значение этого вопроса.

– Я убедился, что это именно то, о чем мне говорили, и даже более того.

– Вы в этом уверены? – спросила она. Он улыбнулся:

– Мне кажется, вы лучше меня знаете, что это превосходный образец архитектуры девятого столетия. Он, несомненно, уникален тем, что здесь видна необыкновенная религиозная терпимость.

Он пришел в восторг от лица Сариды, когда она ответила ему:

– Я покажу вам рельефное изображение принцессы Шайлендры. Вы знаете, что она была буддисткой, и вы уже видели ее мужа.

Герцог ничего не ответил, и через минуту она добавила:

– Как могло получиться, что вы так на него похожи? Когда я вас увидела, я подумала, что мне снится сон.

Она говорила совсем по-детски, и герцог сознавал, что в ее словах решительно нет ничего похожего на кокетство. Он знал, что не был для нее, как для многих других женщин, красивым мужчиной, которого они желали. Для нее он был тем самым царем – он понял это раньше, чем она сама призналась, что она об этом думает.

– Может быть, – сказала она так тихо, что он с трудом ее расслышал, – это вы приказали построить этот храм? Мне кажется, хотя, возможно, я ошибаюсь, что здесь есть еще один, не очень далеко отсюда. Это тоже ступа.[3]

– Вы уверены в этом? – спросил герцог.

– Я почти уверена. Но тот храм очень сильно поврежден. Камни ушли в землю и так обросли лианами, что я не могла сдвинуть ни один из них. По-моему, если бы кто-то попытался их передвинуть силой, это было бы ошибкой.

– Да, конечно, – согласился герцог.

Немного помолчав, он сказал:

– Давайте снова подумаем над вашим вопросом. Что здесь можно сделать?

– Где вы остановились? – неожиданно спросила Сарида.

– Я гость султана. Вы понимаете, что для всех он заинтересован во мне только потому, что у меня есть очень современный фотоаппарат последней марки, и я обещал показать ему свои фотографии Джокьякарты.

– Да, это придумано неглупо, – сказала Сарида. – Ни у кого не вызовет подозрения, что вы ездите по разным местам и фотографируете.

– Именно об этом и подумал его высочество, – сказал герцог. – Но тем не менее нужно действовать очень осторожно.

Сарида молчала. Затем она сказала:

– Если вы остановились во дворце, то очень трудно предложить вам то, что я собиралась сказать человеку, которого, как я надеялась, пришлют из Индии.

– А в чем заключалась ваша идея, – поинтересовался герцог.

Она перевела взгляд с него на чанди и сказала:

– Вы можете подумать, что это мои фантазии. Но уже прошло недели четыре с тех пор, как Будду украли, и мне пришла в голову мысль, что воры вернутся.

– Почему вы так думаете? – спросил герцог.

Она беспомощно взмахнула рукой:

– Вы мне, конечно, не поверите, но когда я молилась там, в храме, мне было сказано, что это произойдет.

Герцог подумал, что он почти ожидал такого ответа.

– Я вам верю, – сказал он. – Поэтому я останусь здесь на ночь, если вы просите меня об этом.

Сарида тихо вскрикнула:

– Что вы хотите сказать? Вы действительно так сделаете?

– Конечно, – ответил герцог. – А так как сейчас сезон дождей, я надеюсь только, что мне не придется провести много ночей под деревьями.

– В этом нет необходимости. Из дома прекрасно виден лес, а унести статуи в одиночку никто не сможет.

Она посмотрела на герцога, затем продолжила:

– После того, как наш повелитель Будда исчез, я стала искать следы повозок, но их там не было. Тем не менее, я уверена, что если они вернутся, то должны будут приехать по той же дороге, что и вы, там где твердый грунт.

Герцог признал, что она рассуждает здраво. Вместе с Хаджи они ехали по твердой грунтовой дороге до самого леса.

Теперь он вспомнил, что у края дороги был откос, и за ним болото, сейчас, в сезон дождей, больше похожее на озеро. Сарида совершенно права, считая, что воры должны будут подогнать повозку к самой опушке леса: тогда, для того чтобы увезти статую, им будет достаточно протащить ее по лесу на небольшое расстояние. И никто, за исключением тех, кто живет в доме, не узнает об их посещении.

Чем больше он об этом думал, тем больше утверждался в уверенности, что Сарида имеет все основания считать, что воры вернутся. Оба бодхисаттвы были высечены с удивительным изяществом, и он был почти уверен, что если расчистить завалы соседских помещений, то в каждом из них обнаружатся еще по три статуи, представляющих исключи тельную ценность. Вслух он сказал:

– Мне будет совсем нетрудно сказать султану или кому угодно, что я собираюсь сделать несколько ночных снимков. В полнолуние они получатся достаточно хорошо, и то, что я фотографирую после наступления темноты, подозрений не вызовет.

Он увидел радость в глазах Сариды, но продолжал, прежде, чем она успела ответить:

– Единственное, что вы мне должны точно сообщить, если это, конечно, возможно, – это когда мы можем ожидать наших незваных гостей. Если ничего другого не получится, то, может быть, их удастся напугать так, что они где-нибудь в другом месте станут искать, чем им поживиться.

– Спасибо вам, спасибо, – сказала Сарида. – Я постараюсь быть не очень обременительной для вас.

– Не нужно ничего обещать, – остановил ее герцог. – И, как вы могли догадаться, мне нужно будет сделать фотографии, которые я смогу показать вице-королю и, разумеется, султану.

– Будьте осторожны, – предупредила Сарида, – чтобы больше никто их не увидел.

– Обещаю вам не подвергать это великолепное произведение искусства еще большей опасности.

– Какое чудо, что вы появились, – сказала Сарида. Она говорила так, словно тяжкий груз свалился у нее с плеч.

– Вы поможете мне принести туда побольше светильников или каких-нибудь других источников света, – спросил герцог, – чтобы я смог сфотографировать бодхисаттв завтра утром?

– Мне кажется, стоит посоветоваться с Хаджи, – сказала Сарида. – Понимаете, поскольку вы остановились во дворце, вы будете возбуждать всеобщее любопытство. На случай расспросов вам придется посетить другие места.

Герцог кивнул:

– Да, я понимаю. А теперь надо и вернуться в ваш дом и поговорить с Хаджи.

Она быстро вскочила на ноги, как будто торопилась все сделать как можно скорей.

Герцог подобрал куртку, галстук и шляпу и вышел из-под деревьев и открытое пространство.

Дом стоял совсем неподалеку. Он оказался гораздо большим, чем ему показалось вначале. В саду было много цветов Герцог подумал, что дом выглядит очень уютным.

– Давно вы здесь? – спросил он.

– Только шесть месяцев. Мы приехали сюда из Сиама, – объяснила Сарида.

– Из Сиама? – удивленно переспросил герцог.

Он уже собрался задать долго мучивший его вопрос, почему ее так интересуют восточные страны, когда она объяснила сама:

– Отец пишет книгу о буддизме. Он целиком поглощен работой, и мы уже побывали на месте рождения Будды в Индии и посетили великолепные храмы, посвященные ему, в Сиаме.

– Ваш отец написал много книг? – спросил герцог.

– Только две, кроме этой, о восточных религиях. Герцог попытался вспомнить, читал ли он что-нибудь написанное автором по фамилии Мартин. Но это имя ничего ему не говорило.

– Отец не очень хорошо себя чувствует – предупредила Сарида. – И чтобы не волновать его, я не сказала, что Будду украли. Его бы это потрясло.

Герцог был удивлен:

– А он сам не заметил пустого места в храме?

– Он не выходит из дома последние два месяца. Он пишет, но очень устает, и я надеялась убедить его вернуться домой, в Англию.

– Где вы живете? – спросил герцог.

– В Бакингемшире.

Герцог с трудом удержался, чтобы не сказать ей, что в этом самом графстве находится и его дом. И опять он попытался вспомнить, слышал ли он о ком-нибудь по фамилии Мартин. Через минуту он спросил:

– А где в Бакингемшире?

– Недалеко от Эйлзбери, – сказала Сарида.

Герцог еще больше удивился, но объяснить ей причины своего удивления он не мог. Он был убежден, что Сарида наверняка слышала о нем. Тем временем они подошли к дому.

Сарида шла впереди, двигаясь с той по грацией, которая всегда восхищает в индийских женщинах. Герцог подумал, что появись она в светском обществе, она произвела бы фурор.

Сарида открыла дверь дома, оказавшимся самым большим и удобным среди тех, в которых он останавливался во время своего путешествия по побережью, И в то же время он оставался типичным яванским домом, крытым соломой. В комнатах с низкими потолками он, к своему удивлению, заметил ковры на полу. Мебель, явно сделанная местными мастерами, выглядела очень красиво.

Когда они вошли в гостиную, Хаджи, сидевший около кушетки, на которой лежал пожилой человек, вскочил на ноги. Сарида подбежала к нему.

– Очень рада вас видеть, – сказала она по-явански. – И спасибо, что вы привезли с собой мистера Бери.

Хаджи посмотрел на герцога вопросительно.

– Это великолепное произведение искусства, – сказал герцог, – и его нужно сохранить любой ценой.

Глаза Хаджи просияли:

– Это именно то, что я надеялся от вас услышать, сэр.

– Я хотела бы познакомить вас с моим отцом, – сказала Сарида.

Герцог подошел к стоявшей у окна кушетке. На ней, откинувшись на множество подушек, лежал человек представительной наружности. Было совершенно очевидно, что он англичанин. Когда Сарида обратилась к герцогу по-английски, он взглянул на дочь с удивлением.

– Мистер Бери – англичанин, отец, – сказала Сарида, – и приехал сюда по письму султана вице-королю Индии.

– Очень любезно с вашей стороны, – сказал отец Сариды, протягивая руку.

– Это большая честь для меня, – сказал герцог. – Я счастлив увидеть такое великолепное произведение и в столь удивительном состоянии сохранности.

При этих словах он вспомнил двух бодхисаттв и царя, который был так похож на него самого.

– Я уверен, что вы согласитесь со мной, мистер Бери, – сказал отец Сариды. – Преступно, что древние и великолепные храмы совершенно запущены и расхищаются подобно тому, как был разграблен Боробудур.

– Я совсем недавно узнал о происшедшем там, – сказал герцог, – и меня так же, как и вице-короля, возмущает этот вандализм.

– Можете себе представить, что чувствуем мы, – сказал Хаджи по-явански. – Мы любим нашу страну, и сознавать, как мало значат наши традиции для наших завоевателей – ужасно.

Страдание в его голосе открыло герцогу, какие душевные муки испытывал каждый яванец.

Слуга принес кофе и восхитительные маленькие пирожные, настолько типично английские, что герцог не сомневался том, что их приготовила Сарида.

Они сидели и беседовали, но поскольку мистер Мартин выглядел очень утомленным, Хаджи вскоре поднялся.

– Думаю, что нам пора возвращаться в город, – сказал он герцогу.

– Сначала я должен обменяться парой слов с мисс Саридой, – ответил тот.

Она поняла намек, и они вышли из комнаты в сад;

– Сегодня я не приеду, – сказал он. – Если, конечно, вы не считаете, что это необходимо сделать. Но я появлюсь завтра рано утром. Надеюсь, тем временем вы позаботитесь об освещении храма.

– Я сделаю все, что в моих силах, – пообещала Сарида.

– Кто еще живет здесь? – поинтересовался герцог.

– У нас трое слуг, все они из одной семьи. Это простые люди, и они не задают вопросов. Они только боятся голландцев.

– Значит, вы думаете, что они не станут болтать?

Сарида улыбнулась:

– Кому? – спросила она, оглядывая окрестности, лишенные всяких признаков жилья.

– Понимаю, что вы хотите сказать, – улыбнулся герцог, – но думаю, что все равно стоит вести себя как можно более осторожно. И если вам покажется, что воры приближаются к храму, то ради Бога, не связывайтесь с ними.

– Мне будет очень трудно их заметить. Я думаю, что они очень опытные. В прошлый раз я ничего не слышала, а у отца очень чуткий сон.

– Обещайте мне, что вы не наделаете глупостей, – сказал герцог. – Помните, что вы молоды, и вы живы. А то, что вы защищаете – мертво уже много веков.

Он сказал это не подумав, но увидев выражение лица Сариды, понял, что для нее статуи храма столь же живы, как она сама. Они были частью мистического мира, куда она уносилась в своих молитвах, и в сравнении с этим чувством тело, в котором обитала душа, в эти минуты для нее теряло значение. Внезапная мысль о том, что ее могут я обидеть, ранить или даже убить, привела его в ярость.

– Вы должны обещать мне поступать так как я прошу, – повторил он. – Не рискуйте понапрасну. Я уеду и больше не вернусь, если вы этого не пообещаете.

Она пристально посмотрела на него, затем сказала с легкой улыбкой:

– Мне кажется, мистер Бери, что вы меня шантажируете.

– Может быть и так, но делаю для вашего же блага, – ответил он. – Вы живете здесь не в тихой и безмятежной английской провинции, но в стран которая может быть очень опасной.

– Да, в стране, защищая которую, гибли сотни и тысячи яванцев, – тихо прошептала Сарида.

– Вы же не яванка.

– Я чувствую себя частью этого народа, который так много значит для моего отца.

– Тем не менее, – ответил герцог, – вы должны дать мне слово. Клянитесь всем, что для вас свято.

При этих словах он протянул руку, и почти против своей воли она вложила свою руку в его. Пальцы герцога сомкнулись на ее ладони, и он почувствовал, что она слегка дрожит, как будто ей страшно, и, как пойманная птица, хочет вырваться от него.

– Обещайте, – настаивал он.

Какое-то время она колебалась, но затем сказала:

– Обещаю… Но, пожалуйста, приезжайте, если я вас позову.

– Клянусь, что я это сделаю, – сказал герцог. Он посмотрел ей в глаза и понял, что по выражению его лица она хочет убедиться в его искренности.

Из дома вышел Хаджи и герцог выпустил руку Сариды.

Возвращаясь, герцог думал, что никогда в жизни у него не было такой необычной встречи и никогда в жизни он не видел такого прекрасного храма.

И никогда он не видел такой красивой девушки, как Сарида.

– Как это возможно, – спрашивал он себя, – что она живет здесь в полном одиночестве, с больным отцом?

Она выглядела совершенно счастливой. Ни одна другая женщина не могла бы выглядеть так, погрузившись в мистический мир, который он не мог полностью понять.

Он почувствовал, что ему будет трудно многое объяснить Джорджу Керзону, так все было странно и неожиданно.

Здравый смысл подсказал ему, что следовало бы сделать несколько снимков в деревне, через которую они проезжали.

Женщины стирали белье в полноводном ручье, дети играли под банановыми пальмами, и на одно из них пытались вскарабкаться два карапуза.

Герцога не удивило, когда он вернулся во дворец, что султан пожелал увидеть его и попросил захватить с собой фотоаппарат.

Герцог сфотографировал его сначала в одном из прекрасных открытых павильонов и потом в увеселительных садах.

После завтрака, за которым герцог попробовал всевозможные яванские блюда, совершенно новые для него, султан, говоря по-французски, чтобы никто кругом не понял, сказал своему гостю, что хочет пригласить его в плавательный бассейн.

Герцог ожидал увидеть что угодно, но только не такую величественную арку в высокой белой стене, ведущую к большому круглому бассейну с фонтаном в виде головы кобры. За ним находился еще один павильон, куда султан провел герцога, объяснив по дороге, что этот бассейн предназначен для его наложниц. Из второго павильона лестница вела в маленькую роскошно обставленную комнату, из окон которой был виден бассейн. Другие окна выходили еще на один маленький бассейн, который, как объяснил султан, принадлежал лично ему.

Комната, расположенная над центральным бассейном, была комнатой послеобеденного отдыха, откуда султан мог наблюдать, как в прозрачной воде под струями фонтана резвится его гарем.

– Никто не узнает, мой друг, что вы здесь находитесь, – сказал он герцогу. – Так что, вы можете делать ваши снимки через открытое окно, а я с нетерпением буду ожидать возможности их увидеть.

Султан улегся на кушетку, а герцог тем временем навел фотоаппарат на круглый бассейн.

Вспоминая об этом, он часто думал, что никогда раньше не поверил бы, что окажется в столь привилегированном положении.

Наложницы впархивали в воду обнаженными и были похожи на грациозных бабочек. В волосах у них были цветы и драгоценности, а яркие накидки, покрывающие их тела, они сбрасывали на парапет. Некоторые из них были очень молодыми, и все отличались такой красотой, которую, по мнению герцога, бессилен был воспроизвести фотоснимок.

Тихим голосом султан пояснял ему, откуда родом каждая из девушек. Там было несколько китаянок, две сиамки и изысканное создание, словно бы сошедшее с разрисованного веера – японка.

Остальные были яванками.

Герцог подумал, что ни один мужчина не смог бы смотреть на них, не испытывая непреодолимого желания обладать их прелестью.

Затем, когда он фотографировал их, одну за другой, он, странным образом, поймал себя на том, что думает про Сариду, вспоминает ее белую кожу и золотые волосы. Ее глаза были странного цвета, который нельзя было назвать синим, но скорее зеленым, словно горный поток, с золотыми искрами. И эти глаза преследовали его. Он был уверен, что ее тело столь же совершенных форм, как у греческой богини.

Герцог уличил себя в том, что хотел бы, чтобы султан никогда ее не увидел, иначе он не удержится от того, чтобы присоединить ее к своей коллекции.

Тогда он велел себе сосредоточиться на работе, которую выполнял. Но, как ни странно, теперь женщины уже не казались ему такими очаровательными, и его совершенно не трогала их обнаженность.

Глава 5

Когда герцог ушел, Сарида стала собирать по дому все фонари, которые позволили бы сфотографировать храм.

В комнате отца была масляная лампа, при свете которой он писал. Она решила, что ее можно взять в последний момент.

Была еще одна в гостиной и маленькие лампы в спальнях.

Она надеялась, что если их поставить внутри храма, то герцогу хватит света, чтобы сделать хорошие снимки бодхисаттв. Ее мучила мысль, что если бы он приехал пораньше, то можно было бы сфотографировать и Будду прежде, чем его украли.

С тех пор, как это произошло, она часто лежала без сна, стараясь понять, как могло случиться, что она не проснулась от шума колес повозки, проезжавшей к лесу мимо их дома. Более того, поскольку дорога была каменистой, она должна была бы услышать стук подков. В своих фантазиях она иногда думала, что Будда не украден человеческими руками, но вернулся в другой мир, где его возможно достичь только посредством молитв. Думая о том, что если воры вернутся, то они возьмут обоих бодхисаттв, она приходила в ужас. Может быть, они сумеют найти и в других помещениях сокровища, которые она еще не видела.

Ее мысли вновь и вновь возвращались к мистеру Бери, и она не переставала спрашивать себя, как могло получиться, что он так похож на строителя храма. Решив, что, может быть, она внушила себе это сходство, она снова забралась на галерею и раздвинула лианы, чтобы посмотреть на портрет царя. Опять она убедилась, что барельеф был очень похож на англичанина.

Конечно, она думала о нем как о человеке простого звания, и у нее мелькнуло в голове, что, наверное, он очень плохо вел себя в одной из предыдущих жизней, если ему пришлось перевоплотиться в таком низком сословии после того, как он побывал царем.

– Интересно, что он сделал? – подумала она.

Она решила, что если он настолько красив, то его грехи, наверное, как-то связаны с женщинами.

Поскольку она проводила все время с отцом и не говорила с ним почти ни о чем другом, кроме как о восточных религиях, которыми он так интересовался, она была абсолютно несведуща во всем, что касалось жизни светского общества. Она знала, что если бы ее мать была жива, то в прошлом году во время лондонского сезона, она была бы представлена ко двору королевы или принца и принцессы Уэльских.

Конечно, она посещала бы все балы, эти настоящие Эльдорадо дебютанток. Но поскольку Сарида ничего не знала о лондонском великосветском обществе, то она и не скучала по нему.

Ей было очень интересно узнавать странные обычаи и нравы тех стран, в которых они жили, знакомиться в Индии со множеством различных людей, начиная от махараджей и кончая мужчинами и женщинами низшей касты. Все это было для нее захватывающе увлекательным. Она умела находить красоту во всем, на что бы она ни смотрела, будь то храмы и дворцы Индии или великая сиамская река. Ей нравились улыбающиеся лица сиамцев, которые всегда казались счастливыми, а дружелюбие яванцев трогало ее всякий раз, когда она с ним сталкивалась.

– Мне так повезло, – часто говорила она самой себе. – У меня есть все.

Однако сейчас, когда она встретила мистера Бери, она поняла, что благодаря царю Ракаю Пикатану, его лицо и раньше являлось в ее мечтах. Теперь она чувствовала себя не так, как прежде, но причину этого не могла объяснить. Она лишь знала, что в тот момент, когда он появился на галерее храма, она ощутила его присутствие с такой остротой, какая ей была неведома раньше. Когда он крепко взял ее за руку, заставив пообещать, что она не будет связываться с ворами, в сердце у нее зародилось какое-то странное чувство, и оно не проходило, когда он уехал.

Ей хотелось поговорить с отцом и спросить его, считает ли он возможным, что мистер Бери – перевоплощение царя Ракая Пикатана.

Затем она вспомнила, что отцу не следует знать о том, что в храме что-то ней в порядке. Он был слишком болен, и его нельзя было тревожить.

Она очень хорошо помнила, как он был разгневан, узнав, как голландцы обошлись с Боробудуром. Тогда он настолько ослаб, что несколько дней не мог писать.

Почувствовав, что ей нужно побыть возле отца, она вошла в его комнату. Он уже лег, но все еще продолжал работать.

– Ты много написал сегодня, отец? – спросила она, присаживаясь рядом с ним.

– Не так много, как мне хотелось бы, – ответил тот. – Но моя книга почти окончена.

– Это просто чудесно! – воскликнула Сарида.

– А потом мы поедем домой, – сказал отец. – Пора открыть наш дом для приемов и вспомнить, что мы англичане.

Сарида засмеялась:

– Об этом я никогда не забывала, – сказала она. – И я знаю, что твоя книга увлечет каждого, кто ее прочтет.

– Я хотел бы на это надеяться, – сказал отец усталым голосом.

Он посмотрел на свою дочь и, помолчав, сказал:

– Может быть, я был неправ, когда увез тебя так надолго от твоего привычного окружения. Ты очень красива, моя милая, и когда мы вернемся, очень многие англичане тебе это скажут.

Сарида вспомнила, что один англичанин ей уже это сказал, но решила, что было бы ошибкой в этом признаться.

Отец откинулся на подушки.

– Как только я окончу книгу, мы вернемся, – сказал он твердо.

Его глаза были закрыты, и Сарида поняла, что он говорит это больше себе, чем ей.

Она осторожно взяла рукопись с постели и потушила свет. Выходя из комнаты, она знала, что отец не слышал ее шагов.

Сарида поднялась рано утром, потому что помнила, что вскоре после рассвета появится англичанин. Она не ошиблась. Когда она увидела, как он верхом подъезжает к дому, ее сердце дрогнуло от волнения. Он был один, без Хаджи, и она выбежала, чтобы поздороваться с ним. Герцог спрыгнул с лошади и, взглянув на Сариду, подумал, что она еще очаровательнее, чем была накануне.

Первые лучи рассвета, казалось, запутались в ее волосах. Он подумал, что невозможно выразить словами, насколько она не похожа на любую другую женщину из тех, которых он знал.

– Я думаю, – сказала Сарида своим тихим голосом, – что вам следует отвести лошадь в сарай за домом. Иначе, если кто-нибудь увидит ее, то обязательно поймет, что вы приехали из дворца.

Герцог заметил, что лошадь, на которой он приехал, была намного лучше виденных им по дороге или в городе. Поэтому он нашел предложение Сариды очень разумным и отвел лошадь в грубо сколоченный сарай, где для нее уже были готовы кормушка и ведро воды.

Затем, захватив аппарат, он вернулся к месту, где его ждала Сарида.

– Я отнесла туда все лампы, которые нашла, – сказала Сарида. – Надеюсь, их будет достаточно.

– Тогда не будем терять время, – сказал герцог, – пока никто не появился.

Они отправились к храму. Проходя под деревьями, герцог впервые обратил внимание на виднеющиеся вдалеке какие-то нагромождения камней, поросшие мхом и травой. Ему захотелось проверить, правда ли, что, как подозревает Сарида, поблизости расположен еще один чанди, и не заблуждается ли она, полагая, что это тоже ступа. Но потом решил делать все по порядку и вновь на коленях проник в храм вслед за Саридой. Одну за другой она зажгла лампы, и герцог убедился, что при таком свете сможет сделать хорошие снимки с каждого бодхисаттвы. Как и Сарида, он очень жалел, что не смог появиться здесь раньше, когда Будда был на месте. Он сделал несколько кадров, думая, что нынешняя съемка весьма существенно отличается от той, которую он делал вчера по просьбе султана. Герцог оставил Доусона во Дворце проявлять пленки. Ему пришлось повозиться с оборудованием темной комнаты, в которой он смог бы проявить и напечатать снимки. Он занимался фотографией уже несколько лет, с тех самых пор, как появились фотоаппараты. В своем доме в Бакингемшире он оборудовал фотолабораторию, потому что решил, что так будет быстрее, чем неделями ждать, когда профессионалы проявят и вернут ему пленки. Он прошел курс обучения у одного из опытнейших фотографов фирмы Кодак и, в свою очередь, обучил Доусона. Поэтому в поездках, особенно в Индии, он не должен был терять часы в жаркой и душной темной комнате, в то время, когда мог продолжать снимать. Герцог достиг больших успехов в фотографии, и его очень радовало то, что знатоки высоко оценивают его работу.

У герцога было несколько альбомов с фотографиями, и гости, навещавшие его в замке Ингл, рассматривали их с большим интересом.

Разумеется, влюбленные в него женщины выпрашивали некоторые из них на память. Они также навязывали ему свои снимки, надеясь, что он будет хранить их у сердца. Однако его гораздо больше захватывала художественная задача создания такого портрета, который удовлетворял бы его самого, чем все восторги по поводу предмета изображения.

Но теперь, когда он делал в храме снимок за снимком, он поймал себя на мысли, что должен непременно сфотографировать Сариду. Он был уверен, что ее портрет сможет соперничать; а скорее даже превзойдет те, которые ранее образовали в его альбоме серию «Красавицы Малрборо-Хаус».

Она без толку пропадает здесь, на Яве. Мысленно он предупредил себя, что было бы ошибкой слишком увлечься Саридой, какой бы очаровательной она не была.

Но когда они вышли из храма на солнечный свет, он убедился, что не смотреть на нее невозможно, и продолжал смотреть.

Сарида носила зеленый саронг, и поэтому ее тело казалось частью деревьев, трав и цветов. Однако ее лицо могло быть высечено из камня с таким же изяществом, как и бодхисаттвы или как рельеф с галереи. Герцог поставил аппарат на камень и сказал:

– Вы еще не показали мне скульптуру принцессы. Мне не верится, что ее нет на галерее.

– Конечно есть, – ответила Сарида. – Но, как и можно ожидать, она меньше, чем царь. Принцесса робко примостилась рядом. Конечно, он же мужчина, и поэтому гораздо важнее, чем она.

В ее голосе прозвучал вызов, заставивший герцога рассмеяться.

– Покажите мне принцессу Шайлендру, чтобы я мог убедиться, что она так же красива, как в моих ожиданиях.

Вслед за Саридой он поднялся на галерею.

Когда они подошли к рельефному портрету царя, она отвела в сторону лианы, и он снова смог увидеть свое собственное лицо. За ночь ему удалось убедить себя, что, вероятно, он ошибался, или, может быть, Сарида внушила ему мысль об этом сходстве. Но теперь, когда он опять смотрел на рельеф, не оставалось ни малейших сомнений, и любой, даже самый скептически настроенный, наблюдатель подтвердил бы, что лицо царя было его собственным лицом. Оспаривать это было бы нелепо.

Когда Сарида раздвинула другие лианы, он увидел рядом с царем скульптурный портрет принцессы. Она была гораздо меньше, чем царь, и камень почти не был поврежден. Казалось, что ее лицо изваяно не более года назад.

Герцог смотрел на него, и Сарида, не сводя взгляда с его лица ожидала реакции. Он изучал рельеф, думая, что еще раз увидел то, что ожидал увидеть, а не то, что было в реальности. На мгновение он даже закрыл глаза. Но изваяние не сдвинулось с места и не изменилось. И, как бы он ни отказывался это признать, это было изображением Сариды. Увиденное так его потрясло, что он спросил ее, чуть ли не грубо:

– Полагаю, что вы ждете, чтобы я это сфотографировал?

– Я думаю, что вы сфотографируете царя, – ответила Сарида.

Герцог хмурился, возвращаясь назад за фотоаппаратом. Может быть, ему снится сон? Может быть, это какой-то трюк? Как это возможно – обнаружить на Яве свой собственный портрет, а рядом портрет ныне живущей девушки? Ему пришло в голову, что кто-то его разыгрывает. Возможно ли, что это мистификация, придуманная султаном, чтобы привлечь внимание к происходящему в Джокьякарте? Он понимал, однако, что это невозможно.

Как бы он не хотел в это поверить, но рельефы, изваянные в девятом столетии, изображали его самого и Сариду.

Он сделал снимки, и Сарида, не говоря ни слова, вновь закрыла изображение лианами. Теперь никто из проходящих по лесу, даже зная о существовании храма, не увидел бы ничего, отличающего его от окружающего пейзажа.

Они медленно направились в сторону дома.

На полпути герцог довольно резко спросил:

– Как вы можете объяснить то, что вы мне только что показали?

– Думаю, что вы знаете ответ, – очень спокойно сказала Сарида.

– Вы в самом деле ждете, что я поверю в перевоплощение, в то, что буддисты называют кругом перерождений? – поинтересовался герцог.

Хотя она промолчала, ответ ее был заранее известен.

То, что он сумел прочесть ее мысли, сделало его еще более агрессивным. Дело в том, что герцог боялся всего, чего не мог понять. Увиденное было новым для него, а поскольку легкого и ясного объяснения происходящему он найти не мог, то не хотел об этом думать. Сарида поняла, что он зол на самого себя. Когда они подошли к дому, она сказала:

– Я уверена, что отец захочет вас увидеть после того, как вы позавтракаете.

Герцог колебался. Ему одновременно хотелось и уехать и остаться. Не в силах разобраться в собственных чувствах, он понимал лишь, что они его тревожат. Пока он раздумывал, Сарида взглянула через плечо и слегка вскрикнула. Герцог оглянулся и заметил вдалеке трех всадников, приближавшихся по той же дороге, откуда раньше приехал он сам.

– Кто это? – спросил он.

– Голландцы, – ответила Сарида. – Быстрее, нельзя, чтобы они вас увидели.

Герцог последовал за Саридой в дом. Они никого не встретили в гостиной и хотя ему никто этого не сказали герцог понял, что мистер Мартин еще не проснулся.

Не говоря ни слова, Сарида быстро подошла к двери в противоположной части гостиной и открыла ее.

– Запритесь здесь, – шепнула она. – И сидите тихо.

Герцог со своим фотоаппаратом быстро вошел в комнату, которая, как он догадался, была спальней Сариды. Она была маленькой, но красиво обставленной – да полу лежали ковры местной работы, диван был покрыт изысканно вышитой тканью и на нем были разбросаны атласные подушки. На стене висели две старинные японские гравюры, а цветы в нескольких вазах наполняли комнату весенним ароматом. На столе, который, как заметил герцог, Сарида использовала как туалетный столик, стояло зеркало. Вероятно, Сарида отыскала его в одной из местных лавок – оно насчитывало не одну сотню лет и было выполнено с таким совершенством, каким обладают только вещи, сделанные на острове Бали.

Собственно, вся комната отражала то, что по ожиданию герцога, и могло быть вкусом Сариды.

Он все еще продолжал стоять у запертой двери, когда услышал, как лошади подъезжают к дому и всадники спешиваются. Очень осторожно он выглянул в маленькое окошко, занавешенное белой кисеей. Теперь он мог увидеть приехавших.

Один из них был крупным человеком крепкого телосложения в форме голландского полковника, опухшее лицо которого выдавало то, что он слишком много пьет. Герцог был уверен, что перед ним представитель тех людей, которые обращались с яванцами не просто грубо, но так, как будто те были грязью под ногами.

Действительно, по нормам западной цивилизации он являл собой тип грубый и жестокий. Два солдата, составлявшие эскорт, должны были подтвердить его значительность.

Полковник распахнул дверь дома без стука, что само по себе было оскорбительным. Когда он зашел в комнату, Сарида вышла из спальни отца.

– Гудеморген, Сарида, – поздоровался голландец.

– Доброе утро, полковник Ван Кеерк, – ответила Сарида. – Я предпочитаю, чтобы ко мне обращались «юффроу».

Полковник засмеялся:

– К чему такие формальности между нами? Я пришел спросить вас, Сарида, не поужинаете ли вы со мной сегодня вечером?

После некоторой паузы Сарида сказала:

– Ваше приглашение для меня большая честь, но, к сожалению, я не могу оставить отца.

– С ним все будет в порядке, – сказал полковник. – Если вы захотите, чтобы здесь оставалось больше слуг, чем сейчас, то я пришлю несколько человек. Или, если угодно, пару солдат.

– Мне очень жаль, мейнхеер, но это невозможно.

– Нет ничего невозможного, если дело касается нас, – возразил полковник. – Мне хочется поговорить с вами, мне хочется остаться с вами наедине, а здесь это невозможно. Сарида молчала, и через минуту он сказал:

– В половине седьмого я пришлю за вами экипаж.

– Я уже сказала, мейнхеер, я не могу принять ваше приглашение, – ответила

Сарида. Полковник подошел к ней ближе:

– Перестаньте играть со мной в эти игры. Вы знаете о моих чувствах к вам, и вы знаете, что я могу для вас сделать.

Он замолчал, подозрительно посмотрел на нее налившимися кровью глазами и продолжал:

– Я нашел дом недалеко от казарм. Там вам будет очень удобно. Если угодно, вы можете перевезти туда отца, но при этом дайте ему ясно понять, что там он будет у меня дома, и я имею право навещать вас, когда захочу.

– Я не очень понимаю, что вы имеете в виду, – ответила Сарида. – Насколько мне известно, мейнхеер, в Голландии у вас есть жена и дети. Я не думаю чтобы вы об этом забыли.

– Что это еще за разговоры? – спросил полковник сердито. – И какое это имеет значение для нас, если мы здесь, а они за тысячи миль отсюда, в Европе?

– Для меня это имеет значение, – продолжала Сарида. – И потому, полковник, вы должны отдавать себе отчет, что я не могу принять ни ваше предложение, ни ваш дом, который вы предлагаете мне разделить с вами.

– Вы ведете себя просто смешно, – интонации голландца изменились. – Неужели вы не понимаете, насколько лучше вы будете жить? Я богат, я подарю вам драгоценности, красивые платья, вы будете жить с комфортом, которого не имеете в этой глуши.

– Мы с отцом очень счастливы и здесь, – сказала Сарида. – Он уже почти дописал книгу, а как только он ее закончит, мы вернемся в Англию.

Полковник помолчал, а затем сказал:

– Вы серьезно думаете, что я позволю вам уехать? Вы забываете, Сарида, что для передвижения по стране вам необходимо разрешение от голландских властей. Я легко могу сделать так, что вы не сможете сесть на корабль и уехать с Явы.

– Но я же британская гражданка.

– Может случиться так, что это будет трудно доказать, – сказал полковник, и в его голосе послышались мрачные нотки.

Он поднялся с места:

– Мой экипаж заедет за вами в шесть тридцать. И если он вернется без вас, то вы уже не сможете здесь оставаться. В том случае, если я реквизирую этот дом, он станет моим, а не вашим.

Сарида вздохнула:

– Кажется, вы угрожаете мне, полковник. И я об этом очень сожалею. Прошу вас вспомнить, что мой отец больной человек и, как я уже сказала, я не могу оставить его одного.

Она говорила так убедительно, что голландец, уже направлявшийся к двери, остановился.

– Очень хорошо, – сказал он. – Если он так болен, как вы говорите, я дам вам время, пока он поправится. Но завтра вечером вы со мной поужинаете.

Не дожидаясь ответа Сариды, полковник вышел из дома, не закрыв за собой дверь. Не двигаясь с места, она видела, как он садится на коня, которого держали двое солдат. Он обернулся, посмотрел на нее, и выражение его красного лица заставило ее содрогнуться. Затем все трое умчались, и стук копыт их лошадей постепенно затих вдали.

Только когда они уже почти скрылись из глаз, герцог отпер дверь спальни. Как он и предполагал, Сарида стояла посреди комнаты и смотрела в раскрытую дверь. На ее лице было написано отчаяние.

Герцог подошел к ней.

– И давно уже эта свинья приезжает сюда и ведет себя таким наглым образом? – спросил он.

– К несчастью, он увидел меня две недели назад, когда я отправилась в город за покупками, – сказала Сарида. – Я слышала, как он спрашивает лавочника, кто я такая. А поскольку в Джокьякарте все всех знают, тот и рассказал ему.

– И после этого он нанес вам визит?

– Да… Он появился со своими солдатами.

– И что случилось?

– Он стал… говорить мне комплименты, пригласил меня поужинать… и я отказалась.

– И он не отстает? С тех пор он вас запугивает? – спросил герцог.

Сарида кивнула. Затем с ужасом в голосе она спросила:

– Что мне делать? Что мне сказать ему?

– Я хотел бы с ним сам разобраться, – гневно сказал герцог.

– О нет, вы не должны этого делать, – запротестовала Сарида. – Если вы так поступите, он наверняка выяснит, что вы приехали из Индии.

Герцог хотел возразить, но она продолжала:

– Вы ничего не сможете сделать. А они могут догадаться, что вы приехали сюда, имея на то особые основания.

– И тогда они найдут храм, – сказал герцог.

– Найдут и разграбят, – сказала Сарида с отчаянием.

– Совершенно ясно одно, – сказал герцог после долгого молчания. – Вам ни в коем случае нельзя оставаться наедине с этим человеком, чем бы он вам ни угрожал.

– Я знаю это, – ответила Сарида. – И уже много раз я отговаривалась. Я объясняла ему, что отец сильно болен, что его нельзя оставлять одного. Теперь, как вы сами слышали, его терпению пришел конец.

Герцог подошел к открытой двери. Он стоял и смотрел на безлюдный пейзаж, думая, как неудачно сложилось, что она вместе с отцом оказалась в таком уединенном месте, где люди вроде полковника Ван Кеерка могут их преследовать. Он достаточно хорошо знал таких распущенных людей, и мысль о том, что один из них может приблизиться к такому утонченному и прелестному существу, как Сарида, казалась ему убийственной.

Он сказал себе, что это нормальное чувство, какое и должен испытывать всякий порядочный человек при виде юной девушки, преследуемой отвратительным распутником. Но потом он признал, что все же его чувства имеют более личный характер, и что он и Сарида связаны друг с другом какими-то таинственными узами, происхождение которых он не мог понять.

Он обернулся к ней:

– Послушайте, – сказал он Сариде, – я подумаю и найду способ, чтобы помешать Ван Кеерку ужинать с вами завтра вечером.

Он решил попросить султана пригласить голландца на ужин или, на худой конец, зайти к полковнику и заставить того, по меньшей мере, отложить свое приглашение. Еще не зная, как это сделать, он был совершенно убежден, что сумеет что-то предпринять.

В этот момент до его сознания дошло, что Сарида стоит рядом с ним и держит его за локоть.

– Пожалуйста, – попросила она, – не вмешивайтесь в это дело. Есть гораздо более важные вещи, которыми необходимо заняться.

– Если вы говорите о храме, – сказал герцог, – я могу только напомнить вам, сколько времени он уже просуществовал. Сейчас самая насущная, самая неотложная проблема – это вы сами.

– Это не имеет значения, – ответила Сарида.

Герцог посмотрел на нее с недоверием.

Он не мог представить себе ни одной женщины из тех, которых знал, считающей какой-то храм, пусть самый прекрасный и единственный в мире, важнее собственной безопасности. Однако Сарида говорила с ним совершенно искренне. Для нее храм был гораздо значительнее, чем собственные чувства и риск, которому подвергалась она, молодая привлекательная девушка.

– К черту все это, – выругался про себя герцог. – Скорее я убью эту свинью, чем позволю дотронуться до Сариды.

Он не анализировал своих чувств, он знал только то, что именно так он и поступит.

Вскоре настало время герцогу возвращаться во дворец. Полковник уже отъехал так далеко, что встретиться с ним на дороге стало маловероятным, а в Джокьякарте никто не знал, куда он уехал.

– Я проявлю фотографии, – сказал он Сариде. – Если они получились недостаточно хорошо, то завтра нужно будет повторить попытку.

Он уже собрался обойти дом, чтобы забрать лошадь, когда Сарида остановила его:

– Скорее всего… я просто разнервничалась из-за приезда полковника Ван Кеерка… Но не могли бы вы вернуться сюда сегодня вечером.

Казалось, что слова срываются с губ против ее воли, и герцог понял, что она через силу заставляет себя произнести их.

– У вас предчувствие, будто что-то случится? – спросил он.

– Я пытаюсь убедить себя, что у меня разыгралось воображение… но что-то все же надвигается, я это знаю.

– В таком случае, я приеду к вам, как только смогу отделаться от султана.

– Вы, правда, приедете? – Сарида подняла взгляд, и он увидел, что она по-детски верит в него.

Он сказал себе, что ей больше не к кому обратиться за помощью, и он, англичанин, – единственный человек, которому она может доверять.

– Я приеду, – пообещал он.

Он повернулся, чтобы сесть на коня:

– А пока вы сидите с отцом, а если вернется Ван Кеерк, не оставайтесь с ним с глазу на глаз.

– Я не сделала бы этого и сегодня утром, если бы отец уже проснулся, – сказала Сарида. – Мне хотелось бы, чтобы вы поняли – я не хочу его волновать… когда полковник Ван Кеерк мне угрожает. Отца это приведет в ярость.

– Его можно понять, – сказал герцог. – Этот человек позорит мундир, который носит. Я не оставлю этого дела, и когда вернусь в Англию, сообщу о нем голландским властям.

Герцог сказал это не подумав и увидел, что Сарида смотрит на него с удивлением. Ей показалось странным, что голландцы смогут обратить внимание на слова рядового англичанина, не облеченного властью. Герцог понял, что должен исправить ошибку, сделанную им, когда он заговорил от своего собственного имени.

– Главное не думать о неприятном, – сказал он другим тоном. – Идите в храм, Сарида, и помолитесь Будде, как вы это делали вчера. Я знаю, что он защитит вас.

Он увидел, как глаза Сариды загорелись.

– Вы все понимаете! – воскликнула она. – Вы действительно понимаете им

– Конечно, – ответил герцог.

Он знал, что это была правда, и нет больше надобности притворяться. Это была правда.

По дороге обратно во дворец герцог признался себе, что глубоко увлечен Саридой и полон решимости ее защитить.

Более того, он хотел спасти ее от такой жизни, которая, как он предчувствовал, рано или поздно закончится катастрофой.

Он знал, что его нынешнее чувство совсем не походило на то, что он испытывал раньше по отношению к другим женщинам. В прошлом его желание обладать ими было всецело физическим – он стремился к ним с такой силой страсти, что они охотно отвечали взаимностью.

Сарида не была похожа на них. Это отличие было настолько разительно и необычно, как и невероятное сходство ее и его самого с рельефом принцессы Шайлендры и царя Ракая Пикатана.

– Послушайся я голоса разума, – внушала ему какая-то частица рассудка, – я бы тотчас вернулся в Индию, забыл обо всем, что со мной случилось на Яве, и о том, что я когда-нибудь встречал девушку по имени Сарида.

Но в то же время его душа, та часть его существа, о которой он не вспоминал долгие годы, говорила ему совершенно другое. Он нашел Сариду, и теперь ему казалось невозможным снова потерять ее. Он мог читать ее мысли, он знал, что когда она молилась, она вступала в мистический таинственный мир, куда ему хотелось за ней последовать. Как женщина она была настолько прелестна и в то же время настолько чиста, что он боялся прикоснуться к ней.

Всю дорогу его мучили вопросы, на которые он не мог найти ответа.

Он знал, что Сариду нужно спасти от полковника, точно так же, как нужно спасти храм от голландцев, а сокровища храма от воров.

Но это еще не все. Он заберет Сариду и ее отца назад в Англию на своей яхте. Что произойдет, когда они окажутся дома?

Она уже жила в его мыслях, а если быть честным с собой, то и в его сердце. Он думал о ней почти каждую минуту, пока не заснул, а после этого она царила в его сновидениях.

– Я уже не мальчик, чтобы влюбиться так безоглядно, что весь мир для меня исчез из-за одной женщины, – сердито постарался он внушить самому себе.

Тем не менее когда он вошел во дворец и направился к павильону, где должен был встретить султана, то чувствовал, что Сарида идет рядом с ним. Ни для него, ни для нее уже не было спасения.

Глава 6

После обеда, как почти случалось всякий день в сезон дождей, прошел ливень. Хотя он продолжался недолго, по улицам разлились быстрые потоки, рисовые поля затопило, и все бросились искать убежища.

К счастью, герцог не покидал дворца. Они с Доусоном в лаборатории заканчивали проявлять и печатать фотографии, сделанные со времени приезда в Джокьякарту.

Когда герцог показал султану снимки наложниц, тот пришел в восторг. Такого еще никогда у него не было, и он не надеялся в будущем получить нечто подобное. Герцог понял, что не смог бы придумать для султана более приятного подарка.

Позже, когда дождь кончился, он еще несколько раз сфотографировал дворец и подумал, что эти снимки будет интересно показать Джорджу Керзону. Он подумал также, что ему стоило бы съездить в Боробудур, но такая поездка заняла бы целый день, а сейчас у него не было никакого желания расставаться с Саридой. Он ловил себя на том, что его очень беспокоят притязания полковника Ван Кеерка, и что он все время думает о том, как можно спасти ее от этого человека. Было только одно очевидное решение, но он отказывался даже думать о нем, убеждая себя, что это просто смешно.

И тем не менее целый день он пытался придумать способ, как ему покинуть Джокьякарту с Саридой. Он знал, что иначе она останется совершенно беззащитной перед голландским наглецом, особенно, если ее отец будет настолько плох, что они не смогут двинуться с места и вернуться домой. День тянулся медленно, но наконец настало время ужина. Впоследствии он думал, что при других обстоятельствах получил бы больше удовольствия от общения с умным человеком. Он мог бы услышать и узнать очень много интересного о стране. Но сейчас, о чем бы они ни беседовали, он видел перед совой глаза Сариды, слышал дрожь в ее голосе, рассказывающем о голландском полковнике.

Наконец ужин подошел к концу, султан пожелал ему доброй ночи, и герцог, освободившись, быстро пошел туда где его уже ждал Хаджи.

Хаджи достал для него лошадь. Герцог понимал, что было бы ошибкой попросить лошадь у дворцовых слуг. Их, конечно же, удивили бы его ранние утренние и поздние вечерние выезды. Потому-то он и послал к Хаджи записку с просьбой о встрече.

Яванец, взглянув на него, сразу все понял:

– Вы думаете, что сегодня может что-то случиться?

– Так думает Сарида, – ответил герцог.

– Вы поедете один? Я могу найти надежных людей и послать их с вами.

Герцог покачал головой:

– Опасно, если кто-нибудь об этом узнает. Кроме того, Сарида может ошибаться. У нее нет никаких особых причин считать сегодняшнюю ночь особенной.

– Сарида очень близка к богам, – совсем тихо сказал Хаджи. – И они говорят на таком языке, которого мы не можем услышать.

Герцог не ответил. Только отъехав от дворца, он сердито сказал себе, что не надо бы ему слушать все эту чепуху. Чем скорее он вернется в Европу, тем лучше.

Но он понимал, что на самом деле так не считает, и был рад захваченному на всякий случай револьверу.

– Я готов сражаться с реальностью, – думал он по дороге, – а не с фантазиями, ничего общего не имеющими с фактами.

Совсем стемнело, и звезды, как алмазы, зажглись на небе. Светила полная луна. Дорога была еще мокрой от дождя, поэтому он ехал не очень быстро. Невозможно было не поддаться очарованию пальмовых силуэтов на фоне звезд и деревенек со светящимися окнами бамбуковых хижин.

Выехав из города, он посмотрел на виднеющийся вдали вулкан, извержение которого много столетий назад засыпало Боробудур. Днем было заметно, как он дымится, но теперь только лунный свет серебрил рисовые поля.

Наконец он свернул с дороги на проселок, ведущий в Плаосан. Приближаясь к дому Сариды, он снова и снова задавал себе все тот же вопрос: что же он с ней будет делать?

Он не мог предложить ей то, что предлагал полковник Ван Кеерк. Это было бы оскорбительно и унизительно не только потому, что ему было ясно, что она благородная леди по рождению, но еще и потому, что она была чиста и невинна.

Так что же он еще может сделать? Герцог не мог жениться на девушке чье положение в обществе непонятно и о которой известно лишь, что она живет в том же графстве, что и он, но так, что он об этом не знает. Своей родословной герцог придавал очень большое значение. На протяжении столетий его предки роднились с известнейшими фамилиями Англии.

– Голубая кровь должна смешиваться только с голубой кровью, – сказал его отец, когда Дарвин был еще совсем маленьким мальчиком.

Когда он повзрослел, все, начиная от дедушки с бабушкой и заканчивая дальними родственниками, внушали ему, что женщина, избранная им в жены, должна быть достойна его положения в обществе. Ее кровь, ее предки должны быть одного с ним круга. Он знал, что некоторые из наиболее проницательных его родственников были осведомлены относительно подлинной сущности леди Шарлотты – о ее вольном поведении ходило много сплетен. Тем не менее они не считали ее неподходящей невестой для герцога Инглбери. Он легко мог вообразить весь ужас, с каким они бы встретили его женитьбу на никому не известной девушке по имени мисс Mapтин, какой бы красавицей она ни была.

– Что же мне делать? – спрашивал себя герцог. – Черт возьми, что же мне делать?

И вот, когда вдали уже стали различимы очертания дома, он заметил, что впереди, у леса, что-то движется. Проехав чуть дальше, он увидел, что это были не животные, как ему показалось вначале, а три человека, которые тащили что-то по земле. Он не мог разглядеть, что это такое.

Герцог направил лошадь в сторону от дороги и поехал по мягкой мокрой траве, залитой водой, поднявшейся после дождя. Он ехал совершенно беззвучно, но земля так размякла, что приходилось двигаться гораздо медленней, чем раньше. Увидев людей, скрывшихся в лесу, герцог понял, что это воры. И тут же вспомнил, что сворачивая с дороги, под пальмами он заметил повозку, запряженную двумя лошадьми. Рядом никого не было, и потому он не придал значения увиденному, но теперь понял, для чего она там стояла.

Пока он добирался до деревьев, окружавших храм, люди исчезли, но он хорошо знал, куда они отправились. Он быстро соскочил на землю и вытащил револьвер из кармана. Когда он приблизился к храму, то в лунном свете, пробивавшемся сквозь ветви деревьев, увидел, как двое что-то тащили к храму и туда же направлялся третий человек.

Герцог хорошо разглядел его освещенное луной лицо. Он был приземист, коренаст, среднего возраста. Герцогу показалось, хотя он не был в этом уверен, что этот человек не чистый яванец. В руках у него был крис, длинный остроконечный изогнутый нож, который носили местные жители.

Пальцы герцога сжали револьвер. Дойдя до камней, лежащих у входа в храм, он сделал шаг вперед, собираясь окликнуть этого человека.

В это мгновение у выхода из храма появилась Сарида. Раздвинув лианы, она замерла и с ужасом смотрела на стоящего внизу человека. Если она была поражена, увидев его, тот, в свою очередь, был потрясен не меньше.

Ни он, ни герцог не двигались. Затем Сарида протянула руки, как будто пытаясь защитить то, что было за ней, и вор двинулся вперед. Он взмахнул крисом высоко над головой, словно собираясь вонзить его в ее тело.

Не медля ни секунды, не думая ни о чем другом, кроме того, что должен спасти Сариду, герцог поднял револьвер и выстрелил.

Раздался сухой щелчок. Пуля пробила голову, и человек как подкошенный упал на землю. По лесу разнесся звук выстрела.

Двое других, все еще занятых тем, что они тащили, бросились прочь. Они яростно пробивались сквозь заросли, метались и кидались в разные стороны в отчаянном стремлении убежать. Как только они выбрались на открытое место, они помчались туда, где стояла их повозка. Герцог бросился вперед. Он переступил через мертвого человека, лежащего на земле, и взяв на руки застывшую в неподвижности Сариду, снял ее с камней храма. Он прижал ее к себе, и она спрятала лицо, уткнувшись ему в плечо.

– Все в порядке, моя дорогая, – сказал он спокойно. – Он мертв и больше не угрожает ни вам, ни храму. Она не плакала, но он чувствовал дрожь прижавшегося к нему тела.

Он понимал, что любит ее, как ни одну женщину до этого. Если он потеряет эту девушку, он утратит нечто столь драгоценное для себя, что весь остаток жизни будет чувствовать себя обделенным. Он крепко держал ее, касаясь губами ее волос, и благодарил Бога за то, что поспел вовремя. Они стояли молча.

Кругом не доносилось ни звука, даже убегающих воров не было слышно.

Герцог перенес Сариду через тело распростертое на земле.

– Возвращайтесь в дом, – сказал он. – Я присоединюсь к вам через несколько минут.

Она что-то тихо прошептала.

Взяв ее за плечи, он повернул ее в направлении дома и подождал, пока она медленно тронулась в путь. Он подождал еще, пока не убедился, что она подчиняется его словам, как заводная игрушка, и что она дойдет до дома в целости и сохранности.

Затем он поднял тело человека, которого он застрелил. Он отнес его на несколько метров, туда, где лежал на земле тот предмет, который тащили эти люди. Только теперь герцог понял, что это была волокуша, сделанная из какого-то тяжелого материала. Они могли погрузить на нее статуи, которые намеревались украсть, и никто в доме не услышал бы, как они проходят мимо. Это было неглупо придумано.

Он погрузил на нее тело и перетащил на твердую землю, а потом вниз, к воде. После этого он снова взял тело на руки, пронес его по траве и бросил, как можно дальше, лицом вниз, в болото, превратившееся из-за дождей в озеро.

Когда тело упало, он с беспокойством посмотрел на воду, опасаясь, что там может быть мельче чем он предполагал. Но тело исчезло полностью, и герцог знал, что пройдет много месяцев, прежде чем вода высохнет. К этому времени тело уже нельзя будет узнать. Он взял волокушу и тоже бросил ее, но в другое место. Какое-то время. она плавала, но вскоре исчезла, и вода сомкнулась над ней.

Герцог повернул к дому. Его лошадь паслась на опушке. За нее он не беспокоился.

Он прошел через сад к открытой двери, у которой стояла Сарида. Она его ждала и вопросительно посмотрела на него. Казалось, только глаза были на ее лице. Он подошел к ней и, не говоря ни слова, прикоснулся губами к ее губам.

На мгновение она замерла, неподвижная и удивленная.

Затем, не отрывая от нее губ, он почувствовал, как отвечают ее нежные сладкие губы. Ее тело, казалось, растворилось в его объятиях, так что теперь они были одним существом. Точно так же как, – она хорошо это знала – это уже было много веков назад.

Его поцелуй постепенно становился более властным, требовательным, но ее это не пугало. Она отвечала ему всем своим телом, всей душой.

Продолжая ее целовать, он понимал, что никогда в жизни никакая другая женщина не пробуждала в нем то, что он чувствовал сейчас. Это не было яростное бешенство желания, какое он испытал с Шарлоттой и со многими подобными ей женщинами. Это было нечто столь духовное, что он погружался в экстаз и волнение. Никогда ранее он не мог предположить, что такое возможно. Он понимал, что Сарида чувствует то же самое, и что поцелуй перенес их в божественный мир, в который она могла входить только в своих молитвах.

Только когда они оба прикоснулись к чему-то столь таинственному и чудесному, герцог поднял голову.

Он смотрел на Сариду при свете масляной лампы и думал, что никакая другая женщина не может быть столь божественно прекрасной и все же оставаться человеческим существом.

Какое-то время они просто глядели друг на друга, Затем Сарида, словно не выдержав напряжения, сказала срывающимся голосом:

– Я… я люблю вас! Я люблю вас!

– И я вас люблю, – сказал герцог. – Что вы делаете со мной! Как это возможно, что я нашел вас таким странным образом после того, как искал целую жизнь?

Ничего не ответив, она протянула к нему губы, как будто это был единственный способ выразить то, что она чувствует.

– Я люблю вас, – произнес герцог каким-то чужим от волнения голосом. – Боже, как я вас люблю. Когда мы с вами можем пожениться, моя дорогая? Не ожидая ответа, он поцеловал ее снова. Он целовал ее до тех пор, пока она не почувствовала, окружающий их мир потерял свою реальность.

Прошло много времени, может быть, целое столетие, прежде чем Сарида неуверенно спросила:

– Что… что вы сделали?

– Я бросил его в воду, – ответил герцог. – Он больше никогда не будет грабить храм. Храм в безопасности.

– Вы уверены… вы абсолютно уверены, что другие люди не вернутся?

– Они слишком напуганы, чтобы вернуться.

Сарида глубоко вздохнула.

– Как вы могли быть так неосторожны? Как вы могли пойти в храм, когда вы сказали мне, что будете заботиться о себе?

– Я… не хотела вас ослушаться, – сказала Сарида тихо. – Но мой отец умер и я хотела помолиться за него Будде.

– Ваш отец умер? – повторил герцог как будто до его сознания не сразу дошли эти слова.

– Он окончил свою книгу, – сказала Сарида. – И я уверена, что это и был тот момент, когда он решил оставить нас.

Герцог понимал, что она не плачет, лишь потому что считает, что отец на самом деле не умер, но находится сейчас где-то там, где рано или поздно он сможет найти себе другое тело.

Герцог не знал, откуда это ему известно, но чувствовал, что может читать мысли Сариды.

Как будто бы тоже догадавшись, о чем он подумал, Сарида сказала:

– Теперь… мне нужно возвращаться домой.

Она говорила сама с собой, и он снова понял, что она не навязывалась ему, не просила опеки, но просто констатировала факт.

– Я прошу вас выйти за меня замуж, моя дорогая, – сказал он.

Она посмотрела на него вопросительно:

– Вы уверены… что вы хотите именно этого?

– Больше, чем я хотел чего-либо за всю мою жизнь. Но вы понимаете, что первое, что мы должны сделать, это вырваться из этой страны.

Вспомнив полковника Ван Кеерка Сарида застыла, и герцог сказал:

– Не бойтесь. Мы выберемся.

При этих словах раздались шаги, и оба они притихли. Взглянув на Сариду, герцог увидел страх в ее глазах. Дверь открылась и появился Хаджи.

– Можно войти? – спросил он.

– Хаджи! – с облегчением воскликнул герцог. Старик вошел в гостиную.

– Я решил последовать за вами, – сказал он герцогу, – на случай, если вам будет угрожать опасность.

– Мне угрожала опасность, – ответил герцог. – Но я убил главаря воров, а двое других убежали.

– Я их видел, – сказал Хаджи. – Они больше не вернутся.

Герцог ждал объяснений, и Хаджи продолжал:

– Я догадался, что здесь произошло, и когда они залезали в повозку, я проклял их таким проклятием, что испуг у них не пройдет до конца жизни.

Сарида слегка вскрикнула:

– Как вы умно поступили! Я думаю, что они были только слугами главаря, который теперь мертв.

– Вы оказали нашей стране большую услугу, – сказал Хаджи герцогу.

– Я сделал то, о чем меня просил вице-король, – ответил герцог. – А теперь, Хаджи, я прошу вас помочь мне вывезти отсюда Сариду так, чтобы не возникло осложнений с Ван Кеерком.

Хаджи кивнул, как будто был в курсе дела, и герцог сказал:

– Было бы легче, если бы мы с ней были женаты. Здесь, в Джокьякарте, есть какой-нибудь христианский священник?

Хаджи подумал и отрицательно покачал головой.

Герцог с тревогой посмотрел на Сариду.

Он вспомнил, что у мусульман нет священников. Кроме того, он знал, что служители мечети, имамы, совершающие бракосочетание, прежде чем соединить их браком, стали бы настаивать на том, чтобы один из них был мусульманином.

Он почувствовал, что Сарида придвинулась к нему немного ближе, словно боялась, что их разлучат. Прежде чем он смог утешить ее и уверить, что никакие трудности не помешают им уехать вместе, Хаджи промолвил:

– Мой брат поженит нас. Он говорил не очень уверенно, не зная, как они отнесутся к этому предложению.

– Ваш брат? – спросил герцог.

– Он священник в Бандунге, на юге Бали, где нет голландцев. Увидев, что герцог и Сарида слушают его очень внимательно, он продолжал:

– Он приехал сюда тайно, чтоб освятить рисовые поля. Наши люди не станут работать, если не будут уверены, что Деви Шри, богиня риса, помогает им.

Герцог хорошо понимал, с каким презрением голландцы относились к тому, что они считали предрассудками. Но яванцы считали нужным умиротворить своих богов. Духи богов царили в яванском мире и заботились о благосостоянии каждой общины, о земле и людях.

Все это он знал из книг, прочитанных о Яве по дороге на остров. Но он знал, что Сарида все это не только знала, но и верила в это.

Она подняла на него глаза, он улыбнулся ей и ответил Хаджи:

– Для нас большая честь, если ваш брат сможет нас сочетать браком. Где же это может произойти, как не в храме, который свел нас вместе.

Сарида вскрикнула от счастья, и Хаджи сказал:

– Я хотел бы, сэр, договориться на завтра, на раннее утро, так чтобы никто не узнал о происходящем. Кроме того, я уверен, что султан окажет вам любую помощь, какая только понадобится.

– Спасибо, – сказал герцог.

Тогда Сарида высвободилась из его объятий и, взяв Хаджи за руку, сказала на его языке:

– Мой отец, который был вашим другом, покинул нас.

Хаджи замер и затем спросил:

– Он выполнил свою задачу?

– Он окончил книгу, – ответила Сарида.

Хаджи прошел по комнате, открыл дверь спальни мистера Мартина и зашел внутрь.

Сарида не пошла с ним, и повернулась к герцогу:

– Это правда… Это действительно так?… Я буду вашей женой? – спросила она.

– Я понял, что не могу жить без вас, – ответил герцог.

– Значит, мы будем вместе, так же, как и раньше.

Он прекрасно понял, что она имеет в виду, и посмотрел на нее с нежностью. Затем он сказал:

– Мы поженимся в храме, который мы построили так давно. Может быть, теперь, когда мы вновь нашли друг друга, найдутся другие храмы, которые смогут помогать людям и поддерживать их так же, как нас наш храм.

Впервые на глазах Сариды показались слезы:

– Как вам удалось это выразить… И сказать так прекрасно… – спросила она. – …Вы сумели понять то, что, как мне казалось, недоступно ни одному человеку.

– Я тоже этого не ожидал, – честно признал герцог, – но я думаю, что любовь изменила меня.

– Мне не хотелось бы, чтобы вы изменились. Я хотела бы, чтобы вы оставались таким, какой есть – нежным, понимающим, очень сильным, готовым защитить.

– Я и собираюсь быть таким, – ответил герцог. – Но вы, как и я, понимаете, что нам нужно вырваться из этой страны, пока не поднимется шум. Я не сомневаюсь, что Ван Кеерк постарается помешать вам уехать.

Сарида вздрогнула, и он обнял ее.

– Предоставьте все мне, – сказал он. – Меня беспокоит только одно.

– Что именно?

– Как мы сможем похоронить вашего отца.

Наступило молчание. Сарида уткнулась в него лицом, как будто боясь высказать то, что думала.

– В чем дело, дорогая? – спросил герцог. – Вы знаете, что я сделаю все, что ни попросите, но нам нужно быть очень осторожными.

– Я знаю, – сказала Сарида. – Но я знаю, как хотел быть похоронен мой отец особенно здесь, в стране, которую он так любил.

– Как же? – спросил герцог.

Он подумал, что легче всего было бы похоронить мистера Мартина в лесу рядом с храмом. Однако он боялся, что Сарида не захочет оставлять отца в чужой стране, где они никогда не смогут навестить его могилу. После небольшой паузы Сарида сказала:

– Я знаю, что больше всего отец хотел, чтобы его похоронили так, как это делают индусы. Это будет очень легко сделать.

Герцог посмотрел на нее с изумлением и спросил:

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, – собралась с силами Сарида, – что его погребальным костром должен стать этот дом. Он считал, что его опасно оставлять. Если кто-нибудь здесь поселится, он наверняка найдет храм.

– Вы думаете, что отца следует сжечь в этом доме?

– Да… я знаю, что он хотел бы… и какая разница, что случится с его телом? Его дух уже с Богом!

Герцог поднес ее руку к губам.

– Вы такая храбрая, – сказал он.

– Я знаю, что делая так, мы поступаем правильно.

– Мы поженимся… – прошептала Сарида. – Отец будет смотреть на нас… и потом, когда дом сгорит до основания; никто сюда не придет…

Когда она кончила говорить, Хаджи снова вошел в комнату.

Герцог рассказал ему, что они намеревались делать. Старик одобрил это:

– Это разумно, это очень мудро. Но теперь, сэр, я думаю, что вам пора вернуться во дворец.

Герцог нахмурился:

– Я собирался остаться здесь, чтобы охранять Сариду.

– Я сделаю это, – сказал Хаджи. – Я должен прочесть много молитв за человека, который был таким блестящим ученым, столько написал про нашу религию и так много знал о ней. В следующей жизни он будет бодхисаттвой.

Герцог знал, что у бодхисаттвы в запасе еще одна жизнь, прежде чем он достигнет нирваны, и он знал, что это самая большая похвала, которую можно сделать человеку. Он видел, как это тронуло Сариду. Она сказала:

– Благодарю вас. Я знаю, что отец был бы очень горд, услышав ваши слова.

Хаджи поклонился и сказал герцогу:

– Когда вы доберетесь до дворца, попросите, чтобы вас пропустили к султану – он еще не будет спать. Попросите у него лошадей и экипаж, который отвезет вас к морю.

– Я уверен, что он это сделает, – сказал герцог. – А ваш брат?

– Я останусь здесь почти до конца ночи, – ответил Хаджи. – Потом вернусь и привезу его. Он остановился в моем доме, и никаких осложнений не возникнет.

– Я могу только поблагодарить вас от всей души, – сказал герцог.

Хаджи опять поклонился. Затем он вышел из гостиной и вернулся в спальню мистера Мартина.

Герцог обнял Сариду.

– Мы сделаем то, что советует Хаджи, моя дорогая.

– А вы уверены… что вы этого хотите? – спросила Сарида.

– Я хочу, чтобы вы были моей женой, – ответил герцог. – Я думаю, что свадебный обряд будет очень странным, но мы оба будем верить, что поженились перед лицом Бога.

Он привлек ее ближе к себе и сказал:

– Конечно, нам нужно следовать обычаям того мира, в котором мы будем жить. Нас может обвенчать капитан моей яхты, как только мы прибудем на нее. Или, когда мы достигнем Калькутты, нac обвенчают в личной капелле вице-короля.

– Мы едем туда? – спросила Сарида.

– Туда мы направимся в первую очередь, – ответил герцог. – Я должен отчитаться перед лордом Керзоном, сообщить ему, что выполнил его поручение, и сказать, что теперь уверен, что по меньшей мере еще лет сто храму ничто не угрожает.

– Вы были великолепны, – прошептала Сарида.

И герцог стал опять целовать ее и целовал, пока мир не померк перед их глазами.

С величайшим трудом герцог оторвался от Сариды.

– Мне лучше уехать, – сказал он наконец, – а то султан ляжет спать.

– Тогда уезжайте быстрее, – сказала Сарида. – И помните, что завтра вечером полковник пришлет за мной экипаж.

– Он будет удивлен и очень разочарован, – заметил герцог.

Он поцеловал ее еще раз и направился к двери. Выйдя, он увидел у забора свою лошадь и лошадь Хаджи.

Герцог вскочил в седло, чувствуя, что Сарида стоит у двери и смотрит на него, и помахал ей рукой, прежде чем двинуться в путь. Он мчался в сторону дворца так быстро, как только мог, и по дороге думал, как все необыкновенно получилось, Он обнаружил вора, который унес Будду, и убил его. И в то же самое время он понял, что не может жить без Сариды.

Что бы ни сказала его семья, она и только она имела для него значение.

Он отправился на Яву потому, что его просил об этом Джордж Керзон, а также потому, что хотел скрыться от леди Шарлотты. Теперь он уезжал с острова не только выполнив свою миссию, но и обретя там свою любовь и свою душу.

Сарида пробудила его разум и открыла для него новые горизонты, о которых он не подозревал раньше.

Храм, где он увидел собственное изображение на стене, изменил все его представления о том, что есть после Жизни и о Верховной Власти, управляющей всеми человеческими существами. Он знал, что теперь его отношение к жизни станет иным. Ему нужно столько узнать, столько понять, столько достичь, как никогда прежде.

Для этого ему необходима Сарида, и завтра она будет принадлежать ему.

И опять он говорил духам, окружавшим его, и тому, что он ощущал в своей душе, в своем разуме, в своем сердце:

– Благодарю вас… благодарю вас…

Глава 7

Когда Хаджи постучал рано утром в дверь, герцог не сразу вспомнил, что сегодня день его свадьбы, Накануне вечером он говорил с султаном, и тот повторял ему снова и снова, как благодарен за то, что вор, похитивший Будду, теперь мертв. Он был совершенно уверен, что сообщники не вернутся.

– Может быть, теперь, когда вся страна охраняет Боробудур, – сказал его высочество, – голландцы будут обращать больше внимания на наши просьбы о том, чтобы уже найденные храмы не разворовывались.

– Я думаю, что благодаря поддержке вице-короля весь мир за пределами Явы тоже призовет голландцев к порядку и напомнит им об ответственности, – добавил герцог.

Он выходил от султана с сознанием, что оказал стране такую услугу, которая никогда не забудется. Султан был счастлив предоставить экипаж и лошадей, чтобы доставить его и Сариду к берегу моря.

Герцог заснул, думая о своей невесте и повторяя, что он счастливейший человек в мире. Конечно, у него хватало Ума понимать, что впереди их ожидают многие трудности, особенно со стороны его родственников в Англии. Однако он был уверен, что если потеряет Сариду, если она не станет его женой, то он не сможет оправиться от удара всю свою жизнь.

– Я люблю ее, – говорил он звездам, засыпая, – и знаю, что она любит меня.

Доусон упаковал багаж и ждал в экипаже у ворот дворца. Никто не провожал герцога. Он не хотел возбуждать ничьего любопытства и не хотел, чтобы свита узнала о его внезапном отъезде.

Экипажем управлял возница-яванец, и Доусон сидел рядом с ним. Герцогу очень понравился экипаж, запряженный двумя резвыми породистыми лошадьми.

Можно было не сомневаться, что они повезут его гораздо быстрее, чем рикша на пути в Джокьякарту.

Он уже объяснил Доусону, что тому делать. Экипаж нужно было остановить на некотором расстоянии от дома, почти напротив того места, где он бросил в воду тело вора.

Ночью лил сильный дождь, и герцог с удовлетворением увидел, что вода поднялась еще выше, чем накануне.

Выйдя из экипажа, он миновал короткое расстояние, отделявшее его от дома. Последние, звезды таяли в утреннем небе, и на востоке занимался рассвет. В нем наступило то странное успокоение, какое всегда приходит на рассвете в предчувствии наступления драмы разворачивающегося дня.

Герцог знал, что ему несет этот день. Его охватило волнение при мысли, что через несколько секунд он вновь увидит Сариду.

Она ожидала его в доме. Войдя в открытую дверь, герцог увидел, что в первый раз она надела европейское платье – до этого она всегда ходила в саронге. Простое белое платье, идеально сидевшее на ее фигуре, делало ее еще больше похожей на рельефное изображение в храме. Короткая вуаль на ее великолепных волосах была приколота букетиком белых цветов, собранных в саду.

Она была так прелестна, что какое-то время герцог мог только стоять и не отрываясь смотреть на нее. Ему казалось, что она не может быть настоящей, но только одним из тех духов, которые – они оба это чувствовали – витают где-то рядом с ней.

Глаза их встретились, и он понял, что они уже совсем близки друг другу, что они – уже часть друг друга, и никакая из ожидающих их церемоний не сможет сделать их ближе.

Еле слышным голосом Сарида сказала:

– Вы… пришли!

– Я пришел, чтобы сделать вас своей женой, моя любовь, – ответил герцог.

Он подошел к ней ближе, и когда она протянула ему руки, он взял их и поднес к своим губам.

– Я люблю вас, – сказал он. – И позже я смогу вам сказать, как я вас люблю.

Она нежно улыбнулась ему и сказала тихо:

– Священник ожидает.

Герцог взял ее за руку, они прошли через сад и вышли в лес. К тому времени, когда они достигли деревьев, солнце показалось над горизонтом. Увидев золото лучей, пробивавшихся сквозь ветви деревьев, герцог подумал, что это символ их счастья.

Лианы перед входом в храм были раздвинуты в стороны, и когда они поднялись по камням, которые были раньше ступенями, им уже не пришлось пролезать внутрь на коленях.

Они остановились на мгновение на свету и затем зашли в храм.

Герцог увидел, что то место, где сидел Будда, заполнено свечами. Свечи стояли также по обе стороны бодхисаттв. Весь зал был наполнен мерцающим светом и благовониями от курящихся палочек.

Затем он увидел священника на коленях перед маленьким столиком. Он знал, что это алтарь. На священнике был темно-зеленый саронг и белое баджу, или накидка, свойственная его сану. На столе перед ним стояли медный колокольчик, святая вода в чаше и цветы. Герцог понял, что он и Сарида должны встать на колени и присесть на пятки на восточных коврах, принесенных из дома. Когда они это сделали, Хаджи, стоявший в стороне, протянул герцогу какой-то тропический плод, положенный на лист. Тот понял, что должен передать его священнику.

Дотронувшись до колокольчика, священник сделал посвящение и начал молча молиться, отрывая по кусочку от пальмового листа и орошая его каплями святой воды. Он молился, закрыв глаза и делая над плодом ритмические движения рукой по направлению к невесте и жениху.

И в этот момент, когда Сарида молилась о том, чтобы принести герцогу счастье, он понял, что в храме присутствуют духи, которые смотрят на них и благословляют их. Он ощутил их так явственно, что почти мог их видеть, и, казалось, весь храм ожил. Наконец священник встал и, взяв чашу со святой водой, окропил голову Сариды и герцога. Он дал Сариде квадратик пальмового листа, а герцогу крис с рукояткой, украшенной драгоценными камнями, и тот пронзил лист крисом, догадываясь, что это имеет сакральное значение.

Потом священник вручил невесте и жениху яйца, символизирующие плодородие,

Переходя от одного к другому, священник звонил в свой медный колокольчик, и, вздымая руки к богам, призывал их благословение.

Сарида посмотрела на герцога, и по выражению ее глаз он понял, что она молилась о том, чтобы подарить ему сыновей таких же сильных, прекрасных и способных защитить, как и он сам.

Когда он догадался, о чем она молится, у нее порозовели щеки и дрогнули ресницы, настолько она была робка и застенчива. И тогда он осознал, сколь она чиста духом и телом, и это было то, чего он всегда желал от своей будущей жены. Она была совершенно невинна. И он дал зарок охранять ее от всего злого, жестокого и безобразного, чтобы духовная связь между ними никогда не была замутнена или прервана.

Пока все эти мысли теснились в его голове, любовь разгоралась в нем, как пламя. Казалось, его чувства смешивались со светом свечей, и духи направляли их по верному пути к сиянию небес.

Этот экстаз немыслимо было выразить словами, но герцог понимал, что он исходит от божественного начала. Он знал, что Сарида испытывает те же чувства – лицо ее было преображено воодушевлением, исходившим от всего святого, что вмещало ее сердце. Наконец они оба поднялись на ноги, и священник, за которым шел Хаджи, вышел из храма. Герцог посмотрел на Сариду и сказал очень нежно:

– Теперь вы моя жена.

– Я молюсь о том, чтобы я никогда не расставалась с вами, – шепнула она.

Они стояли и смотрели в глаза друг другу. Затем герцог вывел Сариду на солнце, и они пошли за священником и Хаджи в сторону дома. Там он увидел то, чего не заметил раньше: багаж Сариды был уже собран и сложен в конце сада. Отдельно лежало несколько вещей. Он узнал резное зеркало с ее столика и два свитка – он понял, что это японские гравюры, и догадался, что Сарида дарит все это Хаджи. Затем они прошли мимо цветов туда, где рядом с домом, на возвышении, лежал еще один ковер. Сарида опустилась на колени, так же, как они сидели в храме, и герцог сделал то же самое.

Теперь священник молился перед домом и снова воздевал руки к богам.

Очень быстро (герцог понял, что Хаджи это приготовил заранее), пламя стало пробиваться сквозь соломенную крышу. Через несколько минут весь дом был в огне.

Слышно было только потрескивание дерева и голос священника, молящегося за упокой души отца Сариды.

И в это время солнце, горячее и золотое, окутало их и, казалось, смешалось с языками пламени, делая неразличимым все кругом. И герцог ощутил, как верит Сарида, что душу ее отца божественный свет уносит в другой мир.

Когда пламя поднялось еще выше и весь дом запылал, Хаджи подошел к герцогу и тронул его за плечо. Тот встал на ноги и отошел в сторону. Сарида сидела, закрыв глаза, и не заметила его ухода.

Хаджи тихо сказал:

– Ну, пора в путь. Все готово.

Герцог вынул большую сумму денег, взятую им с собой для того, чтобы отдать священнику. Тот принял их, и Хаджи сказал:

– Экипаж отвезет вас в мой дом, там вы сможете переночевать.

Герцог удивился, но ничего не сказал.

Хаджи объяснил:

– Я знаю, что вы должны дать сигнал яхте, чтобы она зашла в залив, но вам лучше подняться на борт рано утром, до того, как соберется народ. Герцог нашел это разумным, и Хаджи продолжал:

– Вам будет удобно у меня, и я надеюсь, что вы будете там счастливы.

– Не знаю, как благодарить вас, – сказал герцог.

Хаджи поднял руку, чтобы помешать ему продолжить:

– Мы, яванцы, в неоплатном долгу перед вами, сэр. Невозможно выразить наши чувства словами.

Герцог понял и сказал:

– Я бесконечно признателен вам за то, как вы устроили нашу свадьбу и похороны мистера Мартина. Хаджи почтительно поклонился. Пока они разговаривали, экипаж подъехал ближе к дому и остановился рядом с садом. Герцог, не теряя больше времени, подошел к Сариде, наклонился и помог ей встать на ноги.

– Нам пора ехать, – проговорил он тихо.

Она настолько была поглощена мыслями об отце, что не сразу поняла его слова. Сарида улыбнулась ему, и его восхитила ее храбрость и стойкая несокрушимая вера в то, что отец все еще жив, но пребывает в другом мире. Он знал, что Сарида ощущает присутствие отца, хотя и не может его больше видеть.

Герцог обнял ее и увел из сада. Когда они уже сели в экипаж, Хаджи сказал очень искренне:

– Боги сопровождают вас.

Прежде, чем они успели ответить, он закрыл дверцу и лошади двинулись.

Было еще очень рано, народу на улицах Джокьякарты было немного, и никто не смотрел на них с любопытством.

Только оказавшись вдали от города, герцог остановил экипаж, чтобы самому взять вожжи. Сарида села рядом с ним, а возница и Доусон разместились внутри.

Сарида со смехом сказала ему:

– Я так и знала, что вы это сделаете.

– Они не так хороши, как те лошади, которых вы увидите у меня дома, – сказал герцог, – но я уверен, что быстрее, чем наш возница, привезу нас к цели.

Сарида засмеялась:

– Смелая затея! Мне кажется, нам еще далеко ехать.

– Конечно, это необычное начало медового месяца, – сказал герцог. – Но и наше венчание было таким странным и необычным, что мы этого никогда не забудем.

– Оно было восхитительным, – сказала Сарида. – И боги были с нами.

Герцог чувствовал то же самое так ясно, и знал, что никогда не усомнится в том, что это правда.

Некоторое время они ехали в молчании, затем Сарида положила свою руку на руку герцога, словно для того, чтобы удостовериться, что он здесь, и спросила с легким беспокойством:

– Нам действительно удалось спастись? Вы не думаете, что полковник Ван Кеерк пустится в погоню?

Герцог понимал ее страх.

– Он ничего не будет знать до вечера.

Только когда экипаж вернется без вас, он узнает, что дом сгорел дотла, и вас там нет.

Он почувствовал, как Сарида слегка вздрогнула, и продолжал:

– Но к тому времени, когда он поймет, что вы сбежали, и начнет расследование, будет уже слишком поздно, чтобы отправиться вслед за нами.

Он заметил, что Сарида успокоилась и сказал:

– Завтра на рассвете мы покидаем Яву и голландцев. Все это – в прошлом. А Англия и наш дом – это в будущем.

Глаза Сариды снова засияли.

Герцогу понадобилось всего пять часов чтобы добраться до дома Хаджи.

Дом стоял высоко над дорогой и заливными рисовыми полями. Издалека он выглядел, как длинная белая полоска, окруженная пальмовыми деревьями. Подъехав ближе, герцог увидел очень хорошо построенное одноэтажное здание с черепичной крышей и длинной верандой. Он и раньше думал, что в любом случае это будет лучше тех домиков, где он ночевал по дороге в Джокьякарту. Любая постройка будет желанной защитой от палящего солнца, поднявшегося высоко, пока они ехали.

Часть больших окон в доме не имела стекол, деревянный пол покрывали ковры местной работы, и всюду было прохладно от свежего ветерка, поскольку дом стоял на высоком холме.

Герцог понял, что Хаджи накануне послал сюда кого-то, чтобы известить слуг об их приезде. Их уже ждали фруктовые напитки, еда из свежей рыбы и яванские блюда, которые им очень понравились.

После обеда герцог сказал:

– Я знаю, дорогая, что вы очень мало спали этой ночью. Все разумные люди на Востоке в это время устраивают сиесту, я думаю, что и нам стоило бы это сделать.

Сарида улыбнулась ему и двинулась в сторону комнаты, которую ей показали, как только они приехали.

Герцог пошел в другую комнату, где нашел Доусона, распаковавшего его вещи, и принял холодный душ. Он надел тонкий льняной халат, привезенный с собой с яхты, и открыл дверь в спальню Capиды.

Это была красивая комната с опущенными занавесями, так что там царили полумрак и прохлада. Постелью служил большой матрас с раскрашенным резным деревянным изголовьем, приподнятым на несколько дюймов от пола. На нем лежали шелковые подушки, и среди них, как принцесса из сказки, спала Сарида.

Ее роскошные волосы рассыпались по плечам, и герцогу они показались еще длиннее и прекраснее, чем ему представлялось раньше. Он стоял и смотрел на нее, и она была так прелестна, что он почувствовал, как кровь застучала в его висках.

Он испытывал непреодолимое желание заключить ее в объятья и целовать, пока она не проснется.

Но он любил ее и понимал, что ему не следует быть эгоистом и нужно позволить ей выспаться. Сарида пережила за один день два потрясения – венчание, вызвавшее – он знал это – спиритуальный экстаз в ее душе, и похороны отца. Они были величественными и великолепными, но Сарида, конечно же страдала от того, что его больше не было с ними.

Очень осторожно герцог подошел с другой стороны и опустился на постель. Он укрылся той же самой простыней, которая прикрывала Сариду. Он не разбудил ее, но почувствовал, что от нее исходит легкий свежий аромат, как от цветов в саду.

Кроме того, он понял, что был прав, подумав когда-то, что она должна быть похожа на греческих богинь. Он мог видеть нежные очертания ее груди под тонкой тканью ночной рубашки.

– Ни одна женщина, – подумал он, – не может быть более прелестной и совершенной.

Однако он любил ее не только за ее красоту, но и за многое другое. По дороге она рассказала ему, что отдала Хаджи резное зеркальце, которым он так восхищался в спальне, и японские гравюры. Она щедро заплатила слугам и отдала им все, что находилось в кухне, а помимо того множество простыней и полотенец, которые здесь очень ценились. Она сделала все это в последнюю ночь, прежде чем лечь спать, и затем отослала их домой в ближайшую деревню. Герцог спрашивал себя, сколько женщин из тех, кого он знал раньше, подумали бы об этом. Он думал о Сариде, о том, как он ее любит, и незаметно для себя самого заснул. Прошло несколько часов, прежде чем герцог проснулся. Солнце палило уже не так сильно, как раньше, и тени от пальм начали удлиняться. Легкий ветерок шелестел ветками деревьев. Он ощутил в воздухе привкус соли – признак близости моря. Завтра они будут на борту «Морского ястреба», в безопасности от всего, что пугало Сариду. Он повернулся, приподнялся на локте и посмотрел на нее. Она все еще спала, и на ее губах играла легкая улыбка. Он знал, что это улыбка счастья. Затем, когда он сказал себе, что больше не может ждать и должен поцеловать ее, она открыла глаза и сказала тихим голосом:

– Вы… настоящий?

Так же, как в первый раз, когда он увидел ее.

Он ответил:

– Я настоящий, моя любовь. И вы настоящая.

Его губы прикоснулись к ее губам, и он поцеловал ее, сначала нежно, потом более властно.

– Я люблю вас… и я… мне… я видела вас во сне, – сказала Сарида.

– Нам не нужны теперь сны, – ответил герцог, – потому что мы вместе. Вы моя, Сарида, моя жена, и я обожаю вас.

Он поцеловал ее долгим требовательным поцелуем, который становился все более и более страстным. Он целовал ее глаза, ее маленький прямой нос, ее губы раскрылись навстречу его губам, и он нежно поцеловал ее в шею.

Она испытывала странное, ранее ей неизвестное волнение. Она чувствовала, как все ее тело, трепеща, устремляется навстречу ему, и теперь он знал, что в ней понемногу разгорается пламя, готовое встретиться с тем огнем, который, казалось, сейчас сожжет его. Он чувствовал жар этого пламени, поднимавшегося в ее теле, и в то же время понимал, как она молода, невинна и чиста, и что он должен быть очень сдержанным, чтобы не напугать ее. Он поднял голову:

– Я люблю вас, – сказал он. – Боже, как я вас люблю. Но я не сделаю ничего, моя драгоценная любовь, чего вы бы не хотели.

– Я хочу, чтобы вы любили меня, – прошептала она. – Я ваша жена, и мы одно и то же.

Какое-то время герцог колебался, и она сказала:

– Я люблю вас… я люблю вас всем своим существом… я хочу принадлежать вам полностью… любите меня, пожалуйста.

В ее голосе прозвучали интонации, заставившие герцога ощутить, что она поднимает его за собой в особый духовный мир, столь близкий ей. Ничто не могло нарушить его красоты и очарования.

– Вы – моя, – произнес он в своем сердце. И, слившись в страстном порыве, они ощутили как какая-то властная сила подхватила их и унесла в неведомый доселе мир, в котором существовали лишь они вдвоем. Прошло немало времени, и солнце во всем своем великолепии опускалось за горизонт. Сарида поцеловала обнаженное плечо герцога и сказала:

– Вы уже слышали это раньше… но я вас люблю.

– Мне никогда не надоест слышать это снова. Он привлек ее ближе к себе и спросил:

– Я не обидел, не испугал вас, моя любимая?

– Как вы могли меня испугать, если вы меня спасли и защитили?

– Это то, что я буду делать всю мою жизнь, – обещал герцог.

– Все наши жизни, – нежно поправила его Сарида.

Он провел губами по ее волосам и спросил:

– Как вы можете быть таким совершенством? И так отличаться от всех женщин, которых я знал?

– Я действительно другая? – спросила Сарида.

– Совсем другая, – сказал герцог. – Я обожаю вас не только за вашу красоту, но преклоняюсь перед вашей чистотой, вашим сердцем, вашей добротой.

– Я всегда буду стараться быть доброй для вас, – сказала Сарида. Затем она спрятала лицо у него на груди и прошептала:

– – И… для наших детей.

Герцог поцеловал ее волосы. Он всегда хотел, чтобы именно такой была мать его детей, но думал, что найти идеал уже невозможно.

– Как может ребенок, рожденный в любви, – сказал он нежно, – не быть добрым, храбрым и очень, очень красивым?

Она посмотрела на него сияющими глазами.

– Вы были счастливы, когда я вас любил? – спросил он.

– Я не знала, что такое счастье существует… и что можно оставаться на земле… и быть такой счастливой.

– То же самое чувствую и я, – сказал герцог. – Но вы ни с кем не сравнимы.

– Я так хотела бы, чтобы вы так думали, – прошептала Сарида, – и… пожалуйста, продолжайте любить меня.

– Я не только буду так делать, но наша любовь будет расти и увеличиваться день за днем и год за годом. И, оглядываясь назад, мы будем понимать, что мы еще в самом начале, потому что нам еще столько предстоит открыть для себя.

Сарида счастливо вздохнула. Потом она сказала:

– Я… немного боюсь возвращаться назад в Англию. Прошло четыре года с тех пор, как мы ее покинули. Мне было тогда пятнадцать лет.

Герцог вспомнил, что он еще не сказал ей, кто он такой на самом деле. Завтра на борту «Морского ястреба» команда будет обращаться к нему – «ваша светлеть». Тщательно подбирая слова, он сказал:

– Вам это может показаться странным, моя дорогая, но мы поженились так быстро, что у меня не было времени рассказать вам все, что вы должны знать обо мне.

Сарида взглянула на него с удивлением и он почувствовал, что она немного встревожена.

– Приехав на Яву по просьбе лорда Керзона, – быстро объяснил герцог, – я решил, что мне не следует путешествовать под моим истинным именем, потому что это может слишком заинтересовать голландцев.

– Значит, вас зовут не Бери? – спросила Сарида.

– Бери – это мое родовое имя, но на самом деле я герцог Инглбери.

Он думал, что Сарида онемеет от изумления, но, к его удивлению, она воскликнула:

– О, я так бы хотела, чтобы вы это сказали отцу… Он так любил вашего отца!

– Моего отца? – изумленно спросил герцог.

– Они были друзьями, и помню, как много лет назад, когда я была совсем маленькой, вместе с отцом я была в замке Ингл.

От удивления герцог ничего не мог сказать.

Наконец, он промолвил:

– Вы не сказали мне, как называется

– Гейл Прайори, – ответила она. – Пожалуй, если вы что-то скрывали от меня, то и я кое-что утаила от вас.

– Гейл Прайори? – переспросил герцог. – Так значит, ваш отец был лорд Мартингейл?

– Как и вы, – ответила Сарида, – мы тоже не хотели, чтобы голландцы и люди в других странах, где мы путешествовали, поднимали шум. Поэтому мы использовали наше имя Мартин, но в другом написании.

Она засмеялась и добавила:

– Я никогда не предполагала, что у вас есть что-то общее с Бери из замка Ингл, потому что думала, что ваша фамилия пишется «Берри».

– Лорд Мартингейл! – сказал герцог еле слышно.

Он знал, что Гейл Прайори, как и его собственный замок, был не просто одним из самых замечательных поместий Бакингемшира, но что род лорда Мартингейла уходил в глубь веков так же, как и Бери. На самом деле, этот род был даже древне, чем его собственный. Теперь, после того, как Сарида сказала ему это, исчезли все сомнения относительно реакции семьи на его женитьбу. Он знал, что Сариду встретят с распростертыми объятиями – в ней было все, чего ожидали от герцогини Инглбери.

Он знал, что все равно женился бы на ней, кем бы она ни была, даже, как он сперва думал, дочерью какого-то неизвестного писателя. И все-таки то, что она не только духовно и физически стала от него неотделима, но и принадлежала к тому же слою общества, что и он, делало его счастье еще более полным. Однако он вовсе не собирался показывать Сариде, что беспокоился, как ее примут Бери, если решат, что она ему не пара. Невзирая на любые трудности, он был бы готов ее защищать, выдерживая критику и насмешки других женщин.

Теперь этого не произойдет. И все, что ему остается сделать, – это обеспечить ее счастье и сохранить духовную связь, позволившую им отыскать друг друга после долгих столетий разлуки.

Сарида думала о том, что он ей сказал, и потом прошептала:

– Я была права… я знала, что не может быть, чтобы вы вели себя так плохо, когда вы были царем Ракаем Пикатаном, чтобы вам пришлось перевоплотиться в кого-то безвестного.

Герцог засмеялся:

– Я не царь, моя дорогая.

– Я уверена, что английский герцог – это почти то же, что индийский царь с Явы, – сказала Сарида, улыбаясь. – он же тоже не правил всей страной.

– Я хочу быть значительным лицом для вас, – сказал герцог. – И я знаю, какое значение Гейлы придают своей родословной. Уверен, что вы считаете себя выше принцессы Шайлендры.

Он дразнил ее, и Сарида протянула руки, чтобы притянуть его голову к своей.

– Все, что я хочу помнить, это то, что я достаточно знатна, чтобы стать вашей женой и быть вместе с вами в Англии так же, как мы изваяны в храме.

– Вы можете быть в этом уверены, – сказал герцог. – Моя любимая, я могу многое совершить дома, чтобы сделаться более значительным. Все, что я буду делать, я буду складывать, как дань, к вашим ногам.

– Вы такой замечательный… такой умный… такой храбрый, – сказала Сарида. – Нет ничего такого, чего вы не могли бы добиться, если захотите.

– Я добился вас, – сказал герцог. – Я избавил вас от забот о вашем храме. Думаю, что султан понял его значение, и он будет в безопасности до тех пор, пока в более просвещенные времена не отреставрируют все храмы Явы и не восстановят их первозданную красоту.

– Мы должны молиться об этом, – сказала Сарида.

Она была очень серьезна, но герцог чувствовал, как от нежности ее тело сливается с его телом, как ее губы готовы ответить на его поцелуй.

– Все это в будущем, – сказал он. – А сейчас мне важно настоящее. Вы так прекрасны и, в то же время, так эфирны. Мне страшно, что вы можете исчезнуть, и я окажусь в одиночестве.

– Как вы можете так думать? – спросила его Сарида. – Если исчезну я, вы исчезнете тоже, потому что мы одно целое. Мы уже прошли вместе сто жизней. Может быть, часть из них мы провели отдельно, но наша сегодняшняя жизнь – это свершение, которого все ищут, но только немногие удостаиваются.

– Я хотел бы в это верить, – сказал герцог. – Но мы должны быть очень осторожны, моя любимая, чтобы нам не расстаться снова в этом мире или в следующем.

И как будто испугавшись этой мысли, он сказал неистово:

– Вы моя, вся моя, и я убью всякого, кто попытается вас отнять у меня!

После этого он поцеловал ее, но не нежно и не одухотворенно, но требовательно и страстно.

– Я не бог, – сказал он. – Я мужчина, и как мужчина я хочу вас. Отдайте мне себя, женщину, мою жену, сейчас и навсегда!

– Я ваша… совсем ваша, – выдохнула Сарида. – О мой любимый… любите меня…

А позже был только солнечный свет, гаснущий в небе, и мягкий бриз, веявший над ними, как дух Явы. И они были одно целое с любовью, которая пришла из вечности и уходила в вечность, и у которой не было конца.

Примечания

1

«Нейшнл Джеографик Мэгэзин» – ежемесячный иллюстрированный журнал, уже более ста лет издаваемый Американским Географическим Обществом. – прим. перев

(обратно)

2

Чанди – первоначально гробница, а позже так называлось культовое сооружение с башней, украшенное изображением Будды или индуистских божеств на острове Ява. – прим. перев.

(обратно)

3

Ступа – буддийское культовое сооружение, символизирующее Вселенную. Возводилось в честь Будды. – прим. перев.

(обратно)

Оглавление

От автора

Глава I

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7 . . . .

Реклама на сайте