«Одинокое сердце»

Линда Андерсен Одинокое сердце

1

Черноволосый гигант шести с половиной футов роста, с руками и плечами настоящего атлета, Бенджамин Лонгсдейл, зевая и почесываясь, сидел в любимом кресле и вспоминал истории, случавшиеся с детьми его друзей и знакомых. Недавно двенадцатилетний сынишка директора диагностического центра Петер Клуни покрасил своего пса флуоресцентной гуашью, а дочь адвоката Ленокса – Табита, обидевшись на родителей, буквально поселилась на огромном вязе, и грозила спрыгнуть оттуда, если кто-нибудь попробует приблизиться к дереву и попытается ее оттуда снять…

А теперь он с недоумением наблюдал за Флоренс, своей старшей сестрой, буквально парящей от счастья, что стала наконец матерью. Ее дочь, малышка Аннабель, лежала в подушках на пушистом ковре и с воодушевлением трясла погремушкой. Когда тебе всего шесть месяцев от роду, всегда найдется занятие по душе, на котором можно самозабвенно сосредоточиться.

Сухой неприятный треск раздражал уши. Казалось, он раздавался всегда, существовал со дня сотворения мира. И не было на всей земле места, куда бы можно было убежать и спрятаться от этого невыносимого звука. Да, нужно смириться и терпеть, ничего другого не остается.

При желании, рассуждал Бенджамин, в грохоте погремушки можно было обнаружить определенный ритм, но в целом звук выходил отвратительный, и ничего, кроме мучительной головной боли, породить не мог. Разумеется, у любящей матери он вызывал улыбку умиления.

Конечно, глупо задаваться вопросом, зачем вообще нужны эти дети? Но все же время от времени он приходил в голову, да простит его Всевышний, такому эгоцентрику, как Бенджамин Лонгсдейл. Никто не спорит, сам по себе процесс создания младенцев весьма приятен, но чего от них хорошего ждать потом, после рождения? Сначала они, крохотные, лишь плачут и месяцами не дают тебе спать. А когда подрастают, устраивают подчас такое, что по сравнению с их выходками, повадки монстров из фильмов ужасов Хичкока покажутся почти безобидными.

Странно, однако, начинаются в этот раз долгожданные выходные. В кои-то веки выдалось свободное времечко, – и вот тебе, пожалуйста!.. Бенджамин с нетерпением ждал конца недели, чтобы после работы заскочить в соседний магазин, купить еды, и, вернувшись домой, расположиться в кресле перед телевизором, не спеша потягивая холодное пиво. Затем, раздевшись, валяться в постели, листая журналы и газеты, скопившиеся за прошедшую неделю…

И вот тебе на: сестричка на пороге, крошка-племянница на руках сестрички! Прощайте, телевизор, газеты и холодное пиво, здравствуйте, родственнички!

Бенджамин потянулся, сладко зевнул и попытался привлечь внимание Аннабель, залаяв собакой. Племянница в ответ издала подобие воя.

Флоренс укоризненно взглянула на брата, покрутила пальцем у виска и продолжила уборку.

Она несколько раз чихнула, сдувая пыль с бронзовых ампирных часов, стоящих на мраморной каминной полке, по-хозяйски убрала разбросанные рубашки, подняла с ковра книгу, распахнула шелковые шторы на огромных, во всю стену, окнах.

Яркий солнечный свет ворвался в просторную комнату, обставленную дорогой стильной мебелью, отразился в старинных зеркалах, на хрустальных гранях спортивных кубков, расставленных, где попало.

Крошка Аннабель издала радостный вопль, перевернулась на живот и потянулась за солнечным зайчиком.

Гигант недовольно прищурился, почти закрыл свои заспанные глаза. Середина недели выдалась страшно тяжелая, Бенджамин в ночь со среды на четверг провел шесть с половиной часов у операционного стола, вытаскивая абсолютно безнадежного больного практически с того света. Ассистенты недовольно ворчали, мол, после таких операций надо давать врачам двухнедельный отпуск…

Потом в четверг и пятницу он дежурил, – несколько раз опять вставал к операционному столу, делал утренний и вечерний обходы отделения. Короче, не жизнь, а непрерывно длящийся подвиг во славу практической медицины, кладезь сюжетов для бесконечного телевизионного сериала о сумасшедших буднях медиков.

Бенджамину страшно хотелось спать, а тут грохот погремушки, сестричкина трескотня, часто повторяющееся отвратительное слово «проблема». Ужас!

А как хорошо спится под утро! Вернее, спалось, пока в дом не ворвался тайфун по имени Флоренс. Теперь понятно, почему метеорологи дают природным катаклизмам нежные женские имена. Боже мой, как она фантастически многословна, строчит как пулемет!

В свои тридцать пять лет Бенджамин по-прежнему, как в далеком детстве, побаивался старшей сестры, старался ни в чем ей не перечить, но сейчас – сейчас случай был особенный. Молодой человек с трудом попытался сосредоточиться и вникнуть в безудержный поток слов.

А дело обстояло следующим образом. Флоренс собиралась, покинув родной Довер, съездить на недельку в город Нью-Хейвен к внезапно заболевшим родителям мужа. И рассчитывала на некоторое время, до прилета их младшей сестры Салли, оставить на попечение брата свою дочурку. Джордж, муж Флоренс, уехал к родителям еще позавчера, и намеревался вернуться лишь в воскресенье вечером.

Все бы ничего, да только девочке, о которой шла речь, только-только исполнилось полгодика. У Флоренс, решившейся рожать накануне своего сорокалетия, это был первый и единственный ребенок.

Бенджамин, несомненно, любил племянницу, но взваливать на себя такую ответственность? Кормить младенца, нянчить, менять подгузники?.. Да ни за что!

– Я боюсь, Флоренс! – в смятении проговорил Бенджамин, поглядывая на Аннабель. – У меня руки дрожат, когда беру на руки такую крошку. Пускай ею занимается Салли! Смотри, какие у меня огромные пальцы, я и носа-то не сумею ей утереть!

– Неужели? А людей резать ты не боишься? С такими-то ручищами… Разбойник, вот ты кто!

Сестра намекала на то, что специальность у брата была самая мужественная. Бенджамин работал кардиохирургом, и в медицинских кругах города считался виртуозом своего дела. Самые престижные клиники Нового и Старого света стремились заполучить такого опытного врача.

Подумаешь, руки дрожат! Как сосуды на сердце сшивать, так ему нет равных! В прессе то и дело мелькают очерки о докторе Лонгсдейле. Журналисты пишут, что ее брат – гений! Ха, ей то лучше знать: Бенджамин, каким был в детстве ленивым и хитрым сорванцом, таким и остался.

Что же касалось ее личных проблем, то сам Бог велел помогать ближнему, а уж выручить родную сестру и провести несколько часов с племянницей Бенджамин был просто обязан.

– Ничего, Бен, справишься. Потом тебя сменит Салли!.. – Она поискала по сторонам глазами, наклонилась и строго произнесла: – Аннабель, немедленно выползай из-под дивана!

Малышка была невероятно шустрой, и уже успешно осваивала просторы комнаты. Флоренс вытащила дочь на свет Божий и замерла в ужасе – ребенок держал в руках какое-то лохматое, страшно пыльное животное, не подававшее признаков жизни.

– Бенджамин! Что это? Оно кусается?!

– Когда-то, может, и кусалось. Извини, из меня плохой зоолог, в привычках диких зверей я не разбираюсь. Это дохлый скунс, точнее, чучело скунса, подарок одного из моих пациентов. Надо же, я его две недели искал по всему дому, хотел передарить детскому отделению клиники. Представляешь, Флоренс, проклятое чучело постоянно прячется!

– Сам ты чучело!

Бенджамин ловко увернулся от брошенного в его сторону зверька и продолжал выслушивать пылкий монолог Флоренс о предстоящих обязанностях.

Он узнал, как пользоваться страховым полисом ребенка, дал честное слово выучить наизусть все телефоны домашнего детского доктора, и навсегда уяснил себе, что крошка Аннабель – само спокойствие, характер у нее просто ангельский. Чудо, а не ребенок! Разве трудно нянчиться с такой красавицей? Кто, как не Бенджамин и Салли, могут помочь родной сестре в трудную минуту?

Салли была младше Бенджамина на пять лет. Она проводила свой отпуск в Майами, отпуск закончился, и самолет, на котором она возвращалась в родной город, должен был вскоре прибыть в аэропорт.

Флоренс недавно созванивалась с ней и знала, что сестра была готова ехать в аэропорт Майями, по крайней мере, так она сообщила по телефону. Если, конечно, эта красотка не выкинет какой-нибудь фокус, что за ней очень даже водится.

К чему такая спешка? Почему я, а не Салли, оказался в неурочный час дома и подвергся внезапному налету Флоренс? – с тоской подумал Бенджамин и зевнул во весь рот, показывая прекрасные зубы человека, не ведающего вкуса табачного дыма.

– Перестань зевать как крокодил! – прикрикнула Флоренс на брата. – Чем ты, дружок, занимаешься ночи напролет? Торчишь в клубах, играешь в карты с приятелями? Покер и алкоголь не доведут тебя до добра. Когда ты займешься собой, остепенишься, познакомишься с хорошенькой девушкой, женишься в конце-то концов? Отвечай, ленивое животное!

– Когда остепенюсь – не знаю. А зеваю, потому что хронически не высыпаюсь. Работа… – ответил Бенджамин, пожимая плечами. – Два дня дежурил, потом готовил статью к печати. А перед этим вообще целую ночь не спал. Так что ты напрасно… Имею я право на заслуженный отдых в конце рабочей недели или нет?

– Имеешь, мой замечательный брат! Вот с племянницей и отдохнешь! Детское питание в холодильнике в красной картонной коробке, соки слева, каши справа, инструкции по приготовлению на упаковке, вся одежда вот в этих сумках. Подгузники прямо перед тобой. Что еще? Да, пока не забыла. Сегодня после обеда ты прокатишь Аннабель на своем новеньком автомобиле и заодно сфотографируешь ее в фотоателье на Бриджес-стрит, адрес я тебе оставляю.

Флоренс вырвала листок из записной книжки, подошла к брату и, обняв его за широкие плечи, нежно поцеловала в подбородок.

– Бенджамин, помоги мне! Сам видишь, какие обстоятельства, разве кто в этом виноват? Ты меня любишь или нет, братец мой непутевый?

– Ладно, – без тени вдохновения на мрачном лице произнес тот, выбрался с сожалением из глубокого кресла и сел на ковер, поближе к племяннице. – Конечно, люблю, что еще с тобой делать? Остается надеяться, что с племянницей я как-нибудь справлюсь. Но и ты не забывай, – в операционной у меня полно помощников, и если что-то делаю не так, мне дружно помогают! Между прочим, иголку в руках я не держал сто лет, только скальпель… А тут – остаюсь с младенцем один на один и сразу столько непривычных поручений.

– Не занудствуй, все должно быть о'кей, Бен! Полностью сосредоточь внимание на ребенке. Никаких книг, пива, спорта, никаких друзей, никаких женщин! Скунсы тоже исключаются, слышишь? И Боже упаси тебя от случайных помощников! Ты – дядя, и именно тебе отвечать за целость и сохранность родной племянницы. Я оставляю вот эту запись, здесь подробно обозначено, что и в какой последовательности надо делать. Не перепутай, пожалуйста!

– Хорошо, хорошо! Не тараторь об одном и том же в сотый раз. Покажи, чего ты там настрочила… Ничего себе, целых две страницы убористым почерком! Да мне за месяц это не осилить, Флоренс!

Крошка Аннабель во время бурного разговора матери и дяди с увлечением трясла погремушкой и не проронила ни звука.

Дела взрослых беззаботного ребенка совершенно не занимали, куда интереснее было время от времени грызть пластмассового попугая и пытаться открутить ему голову, украшенную аппетитным малиновым хохолком.

– Она не поранится? – с опаской взглянул Бенджамин на племянницу. – Забери у нее этого дурацкого попугая! От грохота потрохов этой птицы уже голова идет кругом!

– О Боже! – вздохнула Флоренс. – Братец, тебе пора обзаводиться собственными детьми. Голова у него, у бедного, кругом идет… Посмотри на себя! Уже одиннадцать часов утра, а ты все еще как вареный. Уверена, женщины шарахаются от тебя, потому что ни о чем, кроме как о работе, ты не в состоянии с ними говорить. Да не зевай ты, когда я с тобой разговариваю!

– Никто не шарахается, наоборот, они вешаются мне на шею. А теперь сообрази, о чем можно беседовать с двумя-тремя женщинами, одновременно висящими на тебе? Об аневризме аорты? О резекции сердечного клапана? О вскрытии грудной клетки?.. Я говорю с женщинами о любви, они это приветствуют. Всю шею мне поцарапали, искусали, посмотри!

Бенджамин с готовностью оттянул ворот футболки, приглашая Флоренс изучить мифические царапины и укусы, покрывавшие его тело.

Увы, Флоренс это не убедило.

– Я всегда знала, что наше семейство Лонгсдейлов чуточку ненормальное! Таким же чудиком, как ты, был наш дед, и отец не отставал, а тетушка Милли, сестричка отца – типичная клиентка психиатра!.. С тобой нельзя говорить серьезно, Бенджамин, никогда не поймешь, ты шутишь или нет! Не морочь голову, эти жалкие полоски на шее и ключице – не укусы твоих поклонниц. Ты просто отлежал себе шею, лентяй и лежебока! Впрочем, на такой шее и десяток женщин удержится! Ну-ка, наклонись, подставь щеку, сестра поцелует тебя на прощание. Боже, какой ты колючий! Запомни, никогда не женишься, если будешь дрыхнуть в такое замечательное утро!

Флоренс поцеловала брата, подняла на руки дочь и крепко прижала к груди.

– Не скучай, маленькая! Мама скоро вернется, а вечером прилетит тетя Салли, которую ты так любишь! До свидания, родные! Бен, милый, надеюсь, проблем не будет?

– Не будет! – ответил брат с мрачной ухмылкой. – Не люблю слово «проблемы».

Бенджамин вновь уселся на ковер и попытался завладеть попугаем. Раздался громкий рев. Что только не предпринимала Флоренс, чтобы успокоить ребенка, но все было тщетно.

Тут-то дядя вспомнил про скунса. И как только Аннабель увидела лохматый бок, сразу закрыла рот, заулыбалась, выронила грохочущую игрушку, потянула ручонки к незнакомцу. Она с первого взгляда влюбилась в молчаливое чучело.

– Поезжай с легким сердцем, Флоренс! Видишь, мы уже нашли общий язык!

Бенджамин сунул чучело ребенку, а сам осторожно поднял попугая с ковра и опустил его в стоявшую неподалеку сумку с детской одеждой. Потом с удовлетворением потер руки.

– Бенджамин, корми ребенка вовремя, не спускай глаз, отгоняй комаров, слышишь? – Флоренс, казалось, была готова заплакать, глядя на дочь. – Береги ее! Бедная моя девочка, ты будешь плакать без мамочки?

– Собралась уходить, так уходи! И не оглядывайся! – рассердился Бенджамин. – Все будет в порядке. Передавай от меня привет старикам Джонсонам, пусть выздоравливают.

Аннабель с нескрываемым удовольствием трепала чучело скунса за уши и с улыбкой смотрела на мать, никак не решавшуюся переступить через порог. Лицо женщины выражало целую гамму эмоций, а главное, в глазах стоял страх, правильно ли она делает, что оставляет единственное дитя на попечение великовозрастного оболтуса? Бенджамин сам еще в душе ребенок, как они похожи с крошкой, просто одно выражение лица!

Усаживаясь в машину, Флоренс посмотрела на окна гостиной, помахала брату и дочери. Естественно, непутевый Бенджамин не придумал ничего лучшего, как показать милой сестричке, расстроенной сумбурным прощанием, язык. Даже, кажется, Аннабель тоже высунула язык, – дурной пример заразителен.

Закусив губу, бедняжка Флоренс нажала на газ, и спортивный олдсмобил-купе резко рванул с места, оставляя на асфальте черные полосы от покрышек – в семействе Лонгсдейлов любили скорость.

– Ужас! – проговорил вслух Бенджамин, перечитав список необходимых дел. – Бедные матери, как они с этим справляются! Ты не знаешь, дорогая племянница? Раз не умеешь разговаривать, сострой гримасу.

Малышка словно поняла, что от нее хочет дядя-гигант, покачала головкой и скорчила уморительную рожицу.

– Вот и я не знаю, – вздохнул он. – Сейчас перекусим, потом отправимся к фотографу. Уверен, твои снимки потрясут весь цивилизованный мир и войдут в историю человечества, так, кроха?

Аннабель с серьезным видом кивнула кудрявой головкой, продолжая дергать чучело скунса за уши. Одному Всевышнему были известны мысли малышки, но как уморителен был ее сосредоточенный вид, прекрасны выразительные голубые глаза.

Бенджамин, любуясь племянницей, в душе порадовался за сестру. Родить в таком возрасте, молодец все-таки Флоренс!

Он вздохнул, встал с ковра и пошел в кухню – подготавливать молочную смесь для Аннабель. Для себя Бенджамин решил открыть пару консервных банок – острый салат с перцем и макрель в масле. Что ж, потерплю, пока не до деликатесов, подумал он.

И вдруг поймал себя на том, что, стоя посреди кухни, довольно улыбается. Все-таки приятно покровительствовать крохотной родственнице. Ощущение того, что ты необходим беспомощному существу, такому милому и забавному, неожиданно подняло его настроение. Наверное, не всегда дети такие уж вредные.

2

Миллисент Копперфилд, укладывая фотоаппарат в футляр, также как и Бенджамин улыбалась своим мыслям. Правда, находилась она в это время пятью милями юго-восточнее дома Лонгсдейлов. Ясный майский денек прошел замечательно. Если бы так было всегда!

Несмотря на жаркую погоду, все клиенты оказались приятными, веселыми и доброжелательными. Многие приходили с детьми. С такими клиентами хорошо работается, и время бежит совершенно незаметно.

Родители подбадривают робких ребятишек, стараются создать теплую атмосферу, шутят. А мальчики и девочки изо всех сил пытаются правильно позировать фотомастеру, то есть ей, Миллисент.

Они преисполнены усердия: ведь снимки, которые вот-вот сделает эта веселая тетя, окажутся в красивом семейном альбоме и будут храниться там всю жизнь.

Кстати, Миллисент заметила, что те, кто приходил к ней в фотостудию, умели отличить любительский снимок от профессионального и всегда делали ей комплимент. Мол, вы – профессионал высшей пробы, фотографируете людей с особым настроением, так поступают лишь настоящие художники.

У Миллисент было некоторое профессиональное пристрастие: она обожала работать с детьми и собаками, считала, что и те и другие прекрасно держатся перед объективом: естественно и грациозно.

В крохотном ателье, расположенном в цокольном этаже небольшого краснокирпичного здания в викторианском стиле, построенного еще в конце девятнадцатого века, было прохладно, с легким шумом работал кондиционер. Кремовые жалюзи на высоких и узких окнах превращали яркий солнечный свет в ровное спокойное свечение.

Повсюду – на полу помещения, покрытом однотонным ковром, на широких подоконниках, на полках стояли вазы и горшки с цветами. Рядом со стеклянной входной дверью находился кожаный диванчик. На нем с комфортом восседали соседи Миллисент Копперфилд – дружелюбные и необыкновенно разговорчивые старички Анна-Тереза Монтефалько и Реджинальд Маккормик.

Если бы кто-нибудь увидел их со стороны, то мог бы подумать, что эти люди – супруги, и прожили под одной крышей много-много лет. Чем-то неуловимо эти два милых пожилых человека были похожи. Но на самом деле старички просто каждый сам по себе жили рядом с Миллисент, приходились друг другу всего лишь соседями.

Их дома, такие же древние, как и сами домовладельцы, располагались поблизости, на той же тихой улице. Бриджес-стрит славилась своей допотопной архитектурой и патриархальными нравами.

Старички слыли в округе скромными, одинокими и обожали приходить в фотоателье каждый день, словно в любимый клуб. Они даже одевались вполне торжественно, выдавая этим свое уважение и любовь к Миллисент.

Сегодня на Анне-Терезе Монтефалько, всю жизнь проработавшей поваром в итальянском ресторане, было закрытое черное строгое платье, под воротником которого сверкала булавка в виде католического распятия. На седой голове женщины красовалась изящная шляпка, отделанная черным стеклярусом, запястья все еще красивых полных рук украшали браслеты.

Когда-то, еще при первом знакомстве, у Миллисент сложилось представление о пожилой соседке, как о почтенной матроне с интересным прошлым. Сейчас эта дама сидела на диванчике, оживленно на все реагируя.

Седовласый Реджинальд Маккормик давным-давно работал шофером-дальнобойщиком. Сегодня он щеголял в светлом полосатом костюме-тройке, с цветком в петлице, с полосатыми же платочком и галстуком. Старик без устали вертел в руках трость с серебряным набалдашником в виде головы русской борзой и напоминал почтенного отца большого семейства, но еще больше походил на гангстера из старого кинофильма. Довершал облик старика миниатюрный слуховой аппарат.

Миллисент дорожила дружбой этих милых людей и с удовольствием слушала их безобидную болтовню. Темой для бесконечных разговоров чаще всего служила кулинария и обсуждение ассортимента дешевых распродаж и аукционов в ближайших городках по всему побережью Атлантического океана, на юг и на север от города Довера, где располагалась Бриджес-стрит.

Девушка привела в порядок рабочий стол, разложила объективы по коробкам, расставила по местам штативы, взглянула на наручные часики, некогда подаренные родителями на совершеннолетие.

– Сколько времени, Миллисент? – спросила Анна-Тереза. – Мне кажется, уже три часа.

– Четыре, – улыбнулась Миллисент, зная наперед, какая последует реплика из уст пожилой грузной женщины с белыми как снег волосами.

– Не может быть! Как быстро бежит время! В годы моей юности часы не спешили вперед так быстро, время шло медленно, и я все успевала сделать. Ах, какие я тогда фаршировала помидоры! Какую делала поленту, пальчики оближешь! Гости ресторана «Неаполь», где я отработала почти полвека, пребывали в полном восторге!.. А ты все успела сегодня сделать?

– Осталась одна-единственная клиентка, должна вот-вот подойти, – заглянув в блокнот, ответила Миллисент. – Ой, что я такое говорю! Моей клиентке всего-то полгода, сама она, конечно, не подойдет. Ее подвезут… Сегодня замечательный день, работалось с удовольствием.

– Это потому, что ты сама славная девушка, – произнес с важным видом Реджинальд Маккормик, вертя серебряный набалдашник трости. Голова борзой, раскручиваясь, мелькала в его пальцах и превращалась в сверкающий шар. – Не постесняюсь повторить свою мысль еще раз: ты чудесная девушка и прекрасный фотограф. Завтра с удовольствием покажу тебе магазинчик, его хозяин дешево продает антикварный «кодак-автограф». Прекрасный коллекционный экземпляр в кожаном футляре, такого наверняка нет даже в музее!

– Да будет тебе болтать про старые фотоаппараты, Маккормик. Ты только что высказал мысль куда более ценную, и я с тобой согласна: лучше нашей Миллисент в округе девушки нет! – подхватила Анна-Тереза. – Как мне обидно, что ты, милая, все время проводишь за работой. Деньги такая штука, – сколько ни старайся, все их не заработаешь! Между прочим, по тебе Джузеппе просто сходит с ума, ты так ему нравишься! Сходила бы с ним погулять, что ли… А то приходите ко мне, угощу вас ванильным печеньем. Знаю один старинный рецепт, мне когда-то передала его моя бабушка.

– Джузеппе мне не нравится, тетушка Анна-Тереза, – просто и легко ответила Миллисент, давно привыкшая к тому, что простодушные соседи пытаются просватать ее хоть за кого-то из своих знакомых и родственников.

– Стерпится – слюбится! – безо всякой улыбки проговорил Реджинальд. – Джузеппе – неплохой парень, надежный. Выходи за него замуж к осени, и будешь жить как за каменной стеной.

– Он моложе меня на пять лет! – воскликнула Миллисент.

В следующую секунду она поняла, что сморозила глупость – при чем здесь возраст? Бывают пары и с большей разницей, и прекрасно при этом существуют. Главное в отношениях мужчины и женщины – это любовь, непреодолимая тяга друг к другу.

Мама Миллисент говорила, что золотым ключом к искренним супружеским отношениям является душевная близость – ее ни за какие деньги не купишь, не извлечешь из флирта и кокетства. Душевная близость либо есть, либо ее нет. Вот так мама определяла любовь между мужчиной и женщиной.

А что Джузеппе? Случайный человек в жизни Миллисент, стеснительный веснушчатый парень. Последнее время он каждую неделю приходил в ателье фотографироваться. Когда Миллисент спрашивала его, зачем ему столько фотографий, он краснел и бурчал под нос, мол, надо… Мол, у него много родственников и все просят для своих альбомов его, Джузеппе, художественное изображение.

Но парень был наивный и смешной одновременно. Он никогда не забирал свои фото. Просто приходил на следующую съемку в отутюженной рубашке и туго завязанном галстуке, усаживался на край диванчика.

Однажды Миллисент решила поиграть с Джузеппе в обиженного мастера и сказала:

– Что это ты со мной шутки шутишь, Джузеппе? Не забираешь свои снимки? Если тебе не нравится моя работа, иди в другое фотоателье!

– Нравится, – буркнул он, – я… это… заберу их все сразу… Не обижайся, Миллисент…

…Старички все еще выжидательно смотрели на Миллисент, ответ про разницу в годах ее и Джузеппе их не удовлетворил.

Тогда она ласково засмеялась и воскликнула:

– Полюбуйтесь на него! Он совсем мальчишка!

Девушка вытряхнула из толстого коричневого конверта добрый десяток снимков, и с каждого на стариков смотрел добродушный паренек – конопатые щеки, детские пухлые губы, редкие усы, такие, какие бывают в случае, когда их впервые решились отрастить.

– Ну и что, девочка? Я стал отцом, когда мне стукнуло девятнадцать лет. Или двадцать? – Реджинальд почесал в затылке. – Короче, тебе нужно срочно замуж, и не спорь со мной! А не то так и умрешь старой девой!

– Я, кстати, во время медового месяца уже была на сносях, – проворчала Анна-Тереза. – Или в те дни мужчины были мужчинами. Какой у них был аппетит, проходу девчонкам не давали, нынешним мужикам не в пример. Миллисент, ты просто себя хоронишь в своем ателье!

– А женщины были женщинами, – мечтательно вздохнул Реджинальд. – Помню, прямо кровь кипела в моих жилах, когда видел юбку или ленту в волосах. Сумасшедший ток какой-то шел от вашего слабого пола…

Тут старик осекся, поймав укоризненный взгляд бывшей поварихи. И решил исправиться:

– А какие замечательные пироги пекли женщины в моей молодости! Пальчики не то что оближешь, а разжуешь и проглотишь!

Еще раз взглянув на Анну-Терезу, старик своевременно добавил:

– Теперь, кроме Анны, таких женщин нет. Полента у тебя и сейчас замечательная, милая соседка.

М-да, старый господин Маккормик был настоящим дипломатом. Не зря же полжизни колесил по дорогам, общался с громадным количеством людей, вот и научился гасить искры раздражения, возникающие в ходе разговора.

Миллисент присела на стул напротив старичков. Ей казалось, она знала их всегда, так привыкла к ним.

Они были наивны, словно дети, добры к ней, будто родные дедушка и бабушка. Их дома стояли рядом и напоминали своей старомодной архитектурой ее собственный дом.

В нем-то она с большим трудом и оборудовала ателье. Большими капиталами девушка не располагала, приходилось вертеться, полагаться на смекалку и на собственные усилия.

Правда, старички ей тоже помогали, как могли. Когда она решила на месте заброшенной автостоянки, примыкавшей к дому, обустроить небольшой цветник и поделилась идеей с соседями, господин Маккормик и госпожа Монтефалько тут же загорелись этой идеей.

Реджинальд принес из гаража стальные тросы, уселся за руль своего мощного пикапа и бойко отбуксировал в дальний угол стоянки проржавевшие кузова брошенных автомобилей. Места освободилось достаточно, хоть сад разводи. Анна-Тереза, ничего не говоря Миллисент, пару раз съездила на цветочный рынок и привезла – сияющая, довольная и помолодевшая, – рассаду, семена и черенки роз.

– Я теперь все знаю про цветы, – весело рассуждала Анна-Тереза. – Их также интересно и увлекательно выращивать, как печь пирожки с десятком начинок для шумной свадьбы!

Миллисент установила изгородь, привезла из питомника хороший грунт – он смешно назывался «живая земля» – и высадила рассаду. Причем, Анна-Тереза твердила ей, что надо срочно это делать, срочно!.. А то месяц потянется на ущерб, и все их усилия пойдут прахом.

– На ущербный месяц нельзя ни стричься, ни цветы высаживать, ни замуж выходить. Все окажется впустую! – внушала бывшая повариха удивленной такой точкой зрения Миллисент. – Послушай меня, опытную женщину, я эту мудрость вычитала не из книг, а познала на собственном печальном опыте.

Разумеется, девушка не стала огорчать старушку и успела с рассадой до ущербного месяца. А потом Миллисент начала ухаживать за цветами. Для этого прочитала десятки книг по цветоводству, созванивалась со специалистами, советовалась. Не обошлось и без неудач, зато каков был результат, – чудо!

Цветник оказался настоящей приманкой для клиентов. Почти все жители городка Довера пожелали иметь фотографии своих детей и внуков, сделанные осенью на фоне астр и гладиолусов, а весной среди пронзительно желтых нарциссов и алых тюльпанов. Особенно хороши были цветы, вспыхивающие яркими красками на фоне зеленой свежей травы! Глаза отдыхали на веселом разнотравье и пестрых клумбах.

А розовые кусты? Они были гордостью девушки-фотографа! Нежные гибкие стебли, щедро усыпанные десятками ароматных бутонов, загораживали ржавое железо. Кто в первый раз оказывался в благоухающем дворике, не мог даже предположить, что совсем недавно здесь была жуткая свалка. Короче, автомобильная парковка превратилась стараниями Миллисент в райский уголок, стала достопримечательностью тихой провинциальной улицы.

Что еще интересного? У соседей девушки была страсть посещать все аукционы и дешевые распродажи в округе, а также в соседних городках. Старички неизменно приглашали с собой и Миллисент.

Было очень весело ездить по округе на красном «форде» Реджинальда в азартных поисках самой дешевой мебели, одежды или съестного. Барахольные вояжи случались каждый выходной без исключения, и походили на особый вид спорта. Этот «барахолинг» имел и свои достижения, не Бог весть какие высокие, зато полезные.

Шутки шутками, а собственную квартиру, находящуюся прямо над фотоателье, Миллисент обставила с помощью своих соседей за очень смешные деньги. На распродажах девушка, как одержимая, приобретала фотооборудование, на стеклянных полках теперь располагалась целая коллекция редких фотокамер. Очень часто покупались просто забавные предметы интерьера.

Ничего, что старинный шкаф с инкрустацией или фисгармония красного дерева позапрошлого века не гармонировали с ротанговыми плетеными стульями, с современным музыкальным центром или ультрамодными светильниками… Однако все друзья-художники завидовали антиквариату Миллисент.

– Да у тебя лисье чутье на старину, – говорили они. – Старые вещи хранят в себе тайны, ими можно любоваться бесконечно.

– Это правда, – соглашалась она. – Старыми вещами и цветами можно любоваться действительно долго. А еще я люблю мои камеры за то, что они сохранили тепло прошлых времен, словно впитали чьи-то радости, надежды. Мы же, фотомастера, снимаем людей для того, чтобы они запоминали себя прекрасными и счастливыми.

Кроме того, Анна-Тереза подарила Миллисент старинные шелковые платья и безделушки своей бабушки, легко рассталась с роскошной индийской шалью. Она была с серебряной нитью, тяжелой на ощупь. При каждом движении металлические вкрапления вспыхивали яркими розовыми и малиновыми искрами. Шаль тоже хранила в себе едва ощутимый отпечаток чужой жизни.

Одним словом, каждый предмет, каждая вещичка, попадавшие к Миллисент, служили прекрасным оформлением ателье.

– Милая, завтра, между прочим, у тебя выходной, – с многозначительным видом произнес Реджинальд, вертя в руках трость.

– Я помню! – весело отозвалась девушка. – А куда мы направимся в этот раз? Какие планы?

– Есть одно неплохое местечко. В газетах писали о грандиозной распродаже на побережье около Лоудервилля, поедем рано утром. Не проспишь?

– Не просплю, – улыбнулась Миллисент. – Но лучше меня разбудить, после недели работы так сладко спится!

– А как твое настроение, милая? – спросила Анна-Тереза. – Что-то мне не нравятся твои глаза, они такие усталые.

– У меня прекрасное настроение! А глаза кажутся усталыми от ярких ламп. Ничего страшного.

На самом деле упоминание о завтрашнем дне пробудило в ней печальные, даже тяжелые мысли. Да только кому в этом мире интересны ее мысли? Завтра будет ровно два года, как она рассталась со своим женихом, которого звали Кристофер Кроуфолд.

Он подвернулся ей в жизни тогда, когда не стало ее родителей. У старшей сестры Маргарет в это тяжелое время было много работы, она не могла видеться с Миллисент каждый день, выкраивая лишь два-три часа в неделю. Вот и ходила девушка одна по пляжам, сидела в кафе, забредала в выставочные залы, вздыхала, глотала слезы, которые, казалось ей, не иссякали и стояли где-то наготове.

На одной из выставок к ней подошел высокий парень, впился взглядом, начал разговаривать, шутить. Через полчаса она дала ему свой телефон – зачем? На улицу они вышли вместе и долго бродили по окрестностям. На другой день парень позвонил ей, и Миллисент, особо не задумываясь о последствиях, собралась на свидание.

На этом втором свидании Кристофер рассказал ей о своей тяжелой судьбе. Мол, он – очень ранимый человек, тонко чувствующий окружающий мир, от него ушла любимая девушка, а ему казалось, что они всегда будут вместе. И этот уход – такой удар по сердцу и мужскому самолюбию! Ушла девушка, конечно, не просто, а изменив Кристоферу с его другом. Пришлось напоследок вызвать соперника на дуэль, они стрелялись, купив оружие в магазине.

Поединок состоялся ранним утром на пустынном пляже, и он, Кристофер, ранил своего соперника. Это было отвратительное и жестокое зрелище: бывший друг упал, пятно крови начало растекаться по рубашке. А в это время из-за пляжных домиков выбежала бывшая любимая девушка в сопровождении копов…

Пришлось Кристоферу бежать по мокрому песку, увязая, падая, трясясь, как овечий хвост. Да, бежать! Не попадаться же полицейским в грязные лапы… И теперь он – гонимый человек, ему нельзя появляться в штате Индианаполис. Появится, схватят, как пить дать, посадят за решетку…

Кристофер наводил справки: соперник жив, девушка тоже. Один он – почти живой труп, потому что душевные раны никогда не затягиваются. Они – зияющие язвы. Наивная Миллисент все принимала за чистую монету, верила каждому слову Кристофера, бегала на свидания и млела от страстных поцелуев опытного ловеласа. Первая близость ошеломила девушку своей откровенной искренностью и, надо сказать, на многое открыла глаза. Стало легче и проще жить в этом грубом и беспощадном мире, где главное – карьера, деньги, амбиции. Появилась отдушина, позволяющая забыться, спрятаться от праздного любопытства. В объятиях Кристофера девушка чувствовала себя героиней романтической повести из жизни авантюристов и дам полусвета. Постель, бесстыдные ласки, от которых заходилось сердце и вскипала кровь, прогулки при луне, бессвязные исповеди и пылкие признания.

Уже спустя некоторое время, когда Миллисент и Кристофер стали встречаться почти каждый день, девушка поняла, что ее возлюбленный был тонким психологом. Рассказывая жуткую историю про измену любимой, про дуэль, раненного соперника, копов и грозящую ему тюрьму, Кристофер рассчитывал на то, что Миллисент пожалеет его, проникнется к нему трепетом, теплом, а раз пожалеет, значит, он станет ей дорог. А ведь он врал ей, никто и ничто ему не грозило.

Кристофер оказался странным человеком. С ним весело было болтать, сидеть в кафе или ресторане, плыть на яхте, просто идти по улице, с ним замечательно было делать несерьезные вещи – смеяться, петь, рвать цветы, шляться по выставкам и музеям. Он словно застрял в детстве, да и нравились ему только детские штуки-дрюки – игрушки, сладости, домашние животные.

Внешность Кристофера была самой заурядной, потрясали только высоченный рост и глаза – внимательные, недетские, ловящие каждое движение и выражение собеседника. Он словно ежесекундно анализировал того, с кем общался. И страшно был обидчив. Страшно!

Когда Миллисент познакомилась с Кристофером, ее удивила его старомодная обходительность. Он через слово сыпал комплиментами, целовал руки, всегда провожал со свиданий до самого дома. И однажды, довольно ловко намекнув, что продрог и голоден, остался ночевать.

В постели Кристофер оказался сильным мужчиной. Правда, Миллисент неприятно удивило то, что от каждого ее прикосновения он стонал и вскрикивал. Значит, решила она, он также стонет и вскрикивает, когда к нему притрагиваются другие женские руки.

Он был невероятно возбудимым парнем. От этой возбудимости у него никогда не угасало желание обладать женщиной.

Плотской любовью Кристофер мог заниматься с раннего вечера до позднего утра, и уже через несколько минут после того, как испытывал очередной оргазм, снова ласкал женское тело и сам требовал ласк, чуть ли не мурлыкал, его член напрягался снова. И опять он приставал к Миллисент, мол, я готов продолжить ласки, а ты как, дорогая?

Кристофер мог часами воркующим голосом вещать о том, что постельные страсти – самое важное занятие в мире. Он обожал секс. Поначалу Миллисент казалось, что она совершает нечто грязное, гнусное, нельзя отдаваться так часто мужчине, словно кошка коту в период течки. Но потом стыд Миллисент исчез, парень уверил ее, мол, так же точно, как они, ведут себя тысячи, десятки тысяч пар, и что это норма – обниматься столько, сколько влезет.

– Представляешь, какая ты счастливая, – говорил он. – А ведь многие девушки и женщины этого не имеют и многое бы отдали, чтобы заполучить такого любовника, как я.

Миллисент провела с ним много безумных ночей, но, что интересно, ласки, которыми они обменивались, казались девушке неискренними, животными, эти ласки существовали для удовлетворения похоти. И все.

А что еще надо? Ответ на этот вопрос Миллисент дала самой себе значительно позже. Кроме стонов, поцелуев и оргазмов с чувственным, невероятно возбудимым Кристофером, ей необходима была еще и душевная близость.

Кроме той душещипательной истории про измену бывшей любимой, дуэль и побег от копов, рассказанной приятелем, девушка ничего не знала о нем. Он никогда не посвящал ее в подробности своей жизни, а о будущем вообще не задумывался.

А если что-то и говорил, то это было виртуозное вранье, импровизация на тему «Господин Кроуфолд – герой и гений», и если Миллисент нежно упрекала возлюбленного в неискренности, он обижался, поворачивался к ней спиной.

Правда, она знала, обида мгновенно испарится, стоит лишь ей только поцеловать его. В чем-то он все-таки был совершенно искренним человеком, может быть, в своей слабости? Не исключено, что именно поэтому он ей и нравился.

Зачем она согласилась выйти за Кристофера замуж, стала готовиться к свадьбе? Да он по-настоящему и предложения сделать-то ей не сделал. Как-то само собой так сложилось, что ни с того ни с сего вдруг наметилась дата их свадьбы.

Началась игра в свадебную подготовку.

Они стали делать визиты подругам и приятелям Миллисент, к своим друзьям Кристофер ее не водил.

Приходили, располагались в уютных гостиных, пили, ели, танцевали, оставляли приглашения, которые невеста накануне аккуратно, высунув кончик языка от усердия, надписывала.

А еще Кристофер не пропускал ни одной подружки Миллисент, подолгу говорил с каждой из них, поедая своими внимательными изучающими глазами. Конечно, под таким взглядом любая растает, словно мороженое оставленное на солнцепеке, каждая решит, мол, именно она понравилась до чертиков длинноногому парню по имени Кристофер. Бедняжка Милли! У нее нет шансов на счастье, ах, как я задела сердце этого очаровательного мистера Кроуфолда…

Пару раз Миллисент пыталась сказать Кристоферу, что ей не по душе столь вольная манера общения с ее подругами. Но тот страшно обижался, кричал срывающимся голосом, что, мол, как он считает нужным, так и общается, никто ему не указ, он – свободный человек, а она – полная дура и в жизни разбирается, словно кролик в ананасах.

Миллисент ничего не оставалось, как успокаивать Кристофера, нежно гладить своего странного жениха по спине, плечам. Сам он тут же принимался говорить ей комплименты, расстегивал рубашку, снимал штаны, и они забирались в кровать. Ну вот и ссоре конец! Кристофер Кроуфолд хочет ее, а раз хочет, пусть возьмет, доведет до сладкой минуты близости. Пусть успокоится.

И все-таки почему она решилась выйти за него замуж? Ведь даже в любви он ей ни разу не признался, просто говорил, мол, я весь твой, чего тебе еще надо?

В ателье на соседней улице Миллисент сшила подвенечное платье, предварительно потратив много времени на выбор фасона.

– Вы будете самой очаровательной невестой нашего города, – пообещала портниха Миллисент, когда та пришла на последнюю примерку. – На вас мое платье будто ожило, глядите, глядите, оно сияет перламутровым светом! Наверное, у вас сильная энергетика. Желаю, чтобы вы хороших деток нарожали. Девушка с такими данными должна стать многодетной матерью.

День ее свадьбы с Кристофером пришел, куда он мог деться? Как красива и счастлива была Миллисент, надев то роскошное платье и великолепную, будто из нежной морской пены сделанную фату.

Накануне ее мучили нехорошие предчувствия, голова болела так, словно вот-вот должна была разразиться гроза. Но Миллисент гнала предчувствия, в сумерках подходила к платью, гладила его кружева – мягкие, обольстительные, и твердила про себя:

– Все будет хорошо. Все обойдется. Свадьба – святой день. Он не обидит меня, я обязательно буду счастлива!

…Гости уже собрались и угощались коктейлями в гостиной, сестра Миллисент – Маргарет в красной юбке и пепельно-серой шифоновой блузке принимала поздравления, пока невеста крутилась в спальне перед зеркалом. Весь дом благоухал цветами, которые принесли гости.

И вдруг, в какую-то секунду Миллисент отчетливо поняла – свадьба не состоится, Кристофер не придет, не приедет и даже не прилетит. Что их, собственно, связывает? Его сверхчувствительность и возбудимость? Ее животное желание – отдаваться похотливому самцу? Свою неистребимую похоть он может удовлетворить с любой другой женщиной. Она тоже всегда отыщет для горячей ночки подходящего кавалера.

Дальше последовало досадное для гостей и обозлившее донельзя родственников печальное сообщение о том, что свадьбы не будет, поскольку жених исчез. Сбежал он, как потом выяснилось, с ее лучшей подругой по имени Мэрилин, жившей неподалеку. Миллисент потом никогда больше не интересовалась судьбой бывшего суженого, но ужас несостоявшейся свадьбы запомнила на всю жизнь. Такой позор не забывается.

Как прошел тот незабываемый день? Она проплакала полдня в родительском доме, потом пыталась узнать, не случилось ли чего с женихом. Вскоре раскрылась вся правда о побеге возлюбленного. Противнее всего было сознавать, что в то время как она проливала слезы, названивала по телефону, объяснялась с сестрой, он уже где-то в гостинице лежал с ее подругой и болтал о том, что Мэрилин – великолепная женщина, и что заниматься любовью – самое естественное занятие на свете… Впрочем, он не только лежал и говорил, но и привычно трудился над женским телом. Тьфу.

Миллисент стала посмешищем в глазах родственников и друзей – так ей казалось. Бедняжке хотелось уснуть и никогда больше не просыпаться. Просто хотелось умереть.

Тяжелый и страшный был день. Даже не верится, что с тех пор прошло уже два года…

Миллисент вздохнула и посмотрела на милых соседей. Что-то слишком настойчиво они приглашают ее провести с ними завтрашний день, наверняка беспокоятся о ее душевном здоровье.

Как и в прошлом году, так и в этом накануне несветлой даты в гости обязательно заявится сестричка Маргарет. Они с ней двойняшки, хорошо чувствуют на расстоянии душевное состояние друг друга.

Ничего, жизнь продолжается, нет смысла в бесконечных переживаниях по поводу прошлых обид. Фата разорвана, свадебное платье выброшено в мусорный бак, зачем держать в доме свидетелей позора и стыда. В бак последовал и свадебный букет, который сбежавший жених зачем-то прислал ей накануне.

Да кто такой Кристофер в ее жизни, чем она обязана ему? Теперь по прошествии двух лет Миллисент могла ответить самой себе, что даже не любила его по-настоящему, никогда не мечтала о нем. Просто занималась с Кристофером бешеным сексом, как каким-нибудь видом спорта. Его длинная худая фигура никогда не будила в ней глубинных чувственных струн, взгляд серых глаз не вызывал сердечного отклика. Только настораживал… Никогда она не шептала его имя по ночам и с бьющимся сердцем, горящими щеками не ждала телефонных звонков.

Почему именно Кристофер оказался ее женихом? Когда были живы родители, Миллисент часто слышала от них, что нельзя засиживаться в девицах. Мол, все подруги замужем, и тебе пора торопиться. Кому ты будешь нужна, дочка, когда всех парней вокруг разберут, и останутся одни тридцатилетние старики? Почему-то именно мама была против взрослых мужчин, считала их развратниками и хитрецами. Таким от девушки надо известно чего.

Вот и поторопилась! Познакомилась с Кристофером на выставке исторической фотографии, затем пару раз встречалась с ним на вечеринках у подруг. Как-то сразу обратила внимание на то, какие у него спортивные ноги, как хорошо он танцует. Бегала на свидания, постепенно окунулась в мир секса. Невероятно радовалась тому, что возлюбленный смог пробудить в ней доселе дремавшую чувственность. Она научилась разным сексуальным приемам, будто прошла специализированные курсы.

Накануне свадьбы сестра Маргарет часто спрашивала Миллисент:

– А на что вы будете жить? Хорошие у него заработки?

На этот вопрос Миллисент отвечала с чистой совестью, мол, Кристофер работает в рекламном агентстве, неплохо зарабатывает, сочиняя тексты для телевизионных роликов.

Гадость какая, подумала она, вспомнив пару роликов жениха, рекламировавших макароны и средство для чистки унитазов.

Друзья шутили, мол, ты – рыжая, а парень твой длинный, вот вы и заметная пара. Дошутились!..

Да, она достойна того, чтобы ее жалели, как калеку. Брошенная в день свадьбы! Дура в подвенечном платье, ждущая у окошка исчезнувшего на век жениха. Вон с какой жалостью смотрят на нее сердобольные соседи…

Миллисент, заслышав шаги у входа в ателье, с радостью подумала о том, что работа позволит забыть все неприятности, и быстро вскочила с места.

– Это последний клиент на сегодня! – обратилась она к Реджинальду и Анне-Терезе. – Простите, мне надо работать!

За дверью раздался детский плач и послышался низкий мужской голос, успокаивающий ребенка.

Прибыла Аннабель Джонсон, подумала Миллисент, шести месяцев от роду. Нужны фотографии для семейного альбома. А где же госпожа Флоренс Джонсон, ее мать? Странно, что с грудным ребенком пришел отец, такое редко случается.

Звякнул колокольчик, дверь распахнулась.

– Всем привет! – проговорил Бенджамин Лонгсдейл и шагнул через порог ателье, пригнув голову. – Принцесса Аннабель приветствует вас!

Малышка с недовольным видом окинула взглядом фотоателье, скривила рот и готова была вновь заплакать.

При виде незнакомых людей девочка сильнее прижалась к мужчине.

Честно сказать, Миллисент сразу и не разглядела лица мужчины. Она протянула руки к ребенку и постаралась его успокоить, это удалось без труда. Сколько похожих созданий прошло через ее ателье.

И с каждым таким ангелочком, даже извергающим лавину неудовольствия, Миллисент умела договориться, нежно уговаривая немного попозировать. Психологический настрой клиентов любых возрастов был важнейшей составной ее профессии. И она в этом смысле обладала особенным даром.

Вот Маргарет, ее сестра, делала роскошные снимки для дорогих рекламных журналов, а удел Миллисент – радовать родителей прекрасными фото детей, на которых их милые улыбки выглядят так непосредственно, как это бывает только в реальной жизни.

Аннабель Джонсон оказалась очаровательным ребенком – восхитительная мордашка, сверкающие огромные карие глаза. Каштановые волосы девочки слегка вились, до чего это было красиво! На пухлых щеках образовались ямочки, когда успокоившаяся малышка обратила свое внимание на Миллисент, улыбнулась ей и протянула к ней свои ручонки.

– Вы ей понравились, – вновь раздался низкий мужской голос.

Миллисент пристальнее вгляделась в лицо мужчины. Боже мой, какие знакомые черты, а голос… Это голос…

– Понравилась? – переспросила Миллисент, ее собственный голос дрогнул. Она держала на руках очаровательную малышку и смотрела во все глаза на черноволосого гиганта, а тот пристально вглядывался в смущенное лицо молодой женщины.

– Вы – Миллисент Копперфилд? Не может этого быть!

Миллисент кивнула. Она поняла, кто стоит перед ней.

Это был Бенджамин Лонгсдейл, показавшийся ей некогда прекрасным принцем! Человек, на встречу с которым она даже не смела надеяться в течение всех тех десяти лет, что пролетели с момента, когда они впервые повстречались на выпускном вечере в ее художественной школе.

3

Молоденькой девушке тогда безумно понравился заглянувший на пару минут в танцевальный зал юноша атлетического телосложения, высокого роста, с густыми, угольного цвета волосами. Кажется, он дружил с кем-то из преподавательниц, может быть, даже с двумя или тремя. Только один танец с молодым будущим доктором был дарован судьбой Миллисент, только один танец! И длился-то он всего каких-нибудь пять минут.

На всю жизнь Миллисент запомнила прикосновения нежных и сильных рук, широкую улыбку, взгляд необыкновенных глаз. Он обжигал, от его взгляда у нее вспотели ладони, а колени ослабели. Такие были славные глаза у этого недоступного красавца.

Она влюбилась в Бенджамина Лонгсдейла, влюбилась бесповоротно, безответно, как глупенькая девчонка. Она и была наивной дурочкой без жизненного опыта, умения чувствовать и ощущать. Душа и сердце ее еще спали тихим детским сном. Вся жизнь была впереди. И поэтому она не боялась совершать безрассудные поступки.

Да, Миллисент вместе со своей сестрой Маргарет блистала на том балу. Они без устали танцевали, а когда музыка стихала, весело переговаривались с обаятельным молодым человеком. Познакомившись с обеими девушками, будущий молодой врач изумился портретному сходству близняшек, но при этом выделил именно ее. Миллисент была приятно польщена этим. Как билось тогда ее совсем еще юное сердце!

Любовь с первого взгляда существует, это правда. Глупцы, кто это отрицает. Никто никогда не поражал так ее воображения, не давал столь остро почувствовать смятение, радость, боль, всю гамму чувств, связанных с любовью. Никто, кроме него, Бенджамина Лонгсдейла.

Что она могла сказать молодому человеку за несколько минут, проведенных в танце? Ничего. Они болтали, хохотали, Миллисент рассказала, что мечтает выучиться на художника-фотографа, обязательно поступит в университет. И еще о том, что поставила перед собой цель – со временем устроиться работать художественным редактором в искусствоведческий журнал.

Увы, не все ее мечты сбылись…

После выпускного бала усталая Миллисент, вернувшись домой, так и не смогла заснуть. Она снова и снова вспоминала, каким необыкновенно ласковым был молодой человек по имени Бенджамин Лонгсдейл, как бережно он касался ее, какая была у него ослепительная улыбка. Что она узнала о нем? Только то, что учится на врача, увлекается игрой в шахматы и бейсболом.

В свои двадцать пять лет он казался ей совсем взрослым мужчиной, ну и что? Все школьные подруги Миллисент без зазрения совести влюблялись в киноактеров и певцов, в знаменитых спортсменов, даже, вот странное дело, в политиков. Обычное дело, девчонки всегда так поступают, выбирают себе кумиров и – вперед, вздохи-ахи, мечтания при луне.

Итак, танец с принцем оборвался, бал закончился, а шестнадцатилетняя Миллисент просто потеряла голову. Что может быть тяжелее безнадежной девичьей любви?..

Много месяцев подряд она просыпалась и ложилась спать, думая только о нем, ненаглядном Бенджамине! Пусть он, обласканный многочисленными женскими взглядами, не ведает о ее страданиях, пусть никогда они не встретятся вновь. Все равно ее чувство неисчерпаемо, крепко, велико, как Вселенная. Лучше Бенджамина нет никого на свете…

Как она тогда была молода и наивна!

И вот теперь он собственной персоной стоит на пороге ее фотоателье.

– А вы – Бенджамин Лонгсдейл? – произнесла Миллисент как можно более безразличным голосом. – Странно, что вы меня узнали, прошло так много времени.

– Да, лет десять, не меньше, – улыбнулся Бенджамин. – Но вас невозможно забыть, вы сохранили всю свою прелесть. Не располнели и не похудели. И все так же увлечены фотоискусством. Даже крошка Аннабель сразу признала в вас профессионала. Ваши мечты сбылись?

– Не понимаю, что вы имеете в виду, – холодно отозвалась Миллисент, отмечая про себя, что Бенджамин за прошедшие десять лет стал еще интереснее. В его облике, правда, появилась большая уверенность. Волосы сделались еще гуще, фигура – мужественней. Годы явно шли ему на пользу, да и к своим тридцати пяти он многого добился.

Миллисент вновь окинула его взглядом. Так, ей все понятно: он женат, счастлив, любим, да и девочка так похожа на него, просто копия. Странно только, почему у них с дочерью разные фамилии. А может быть, он… разведен?

Нет, вряд ли. Вид у него человека во всех отношениях счастливого. Открытое лицо, спокойная доброжелательная улыбка и плюс ко всему прекрасный костюм, дорогие туфли, такие стоят под тысячу долларов.

– Проходите, располагайтесь. Познакомьтесь с моими соседями, а лучше сказать, с друзьями, – сказала Миллисент, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Господи, это еще что такое, ладони вспотели, просто безобразие.

Вот так сюрприз в конце рабочего дня! События десятилетней давности встали перед глазами, как будто это было вчера. Выпускной вечер, свежий бриз с океана, оркестр, наигрывающий без устали любимые мелодии. Десятки кружащихся в танце пар и высокий незнакомец, испепеляющий ее своим взглядом.

Она сама не ожидала, что воспоминания могут так сильно задеть ее. Сердце сжалось, хотелось убежать из ателье прочь, куда глаза глядят, и дать волю слезам. Миллисент, спокойно! Улыбнись клиенту, подмигни малышке! В конце концов – это работа, надо быть собранной и спокойной.

Анна-Тереза и Реджинальд вслушивались в разговор, на их лицах читалась смесь любопытства и желания вставить пару-тройку слов. Они ласково улыбались Аннабель, разглядывали фигуру Бенджамина, его костюм, слегка перепачканный детским питанием.

Переглянувшись с Анной-Терезой, Реджинальд с важным видом сказал:

– Мистер Лонгсдейл, у вас замечательный ребенок. Доверьтесь таланту Миллисент, она все сделает в лучшем виде!

– Девочка просто чудо! – поддержала соседа Анна-Тереза. – Сколько ей?

– Полгода, – ответил Бенджамин. – Миллисент, а как поживает твоя сестричка? Ее карьера тоже удалась?

– Маргарет работает в журнале мод, заведует фото-отделом.

– Замужем?

– А что, это так необходимо знать? Нет, Маргарет не замужем, в наше время это не самое главное для женщины, делающей карьеру. Или у вас другое мнение? У нас с сестрой все в порядке, не беспокойтесь!

Бенджамин поднял брови.

– Странно, что Маргарет не замужем. Парни так и вились вокруг нее, хорошо помню. А еще припоминаю, что как только мы познакомились, сразу стали на «ты». Верно, или я ошибаюсь?

– Может быть. – Миллисент отвернулась от Бенджамина и принялась колдовать с лампами и проводами.

Он самоуверен и нахален, подумала Миллисент. Что ему надо от нее? Неужели действительно так уж интересны судьбы двух девушек, с которыми когда-то случайно познакомился? Конечно, этот хитрец лицемерит, разыгрывает дружелюбие, играет в корректность, вот и все!

Украдкой Миллисент еще раз кинула взгляд на Бенджамина. Никаких сомнений, лицемерит. Вот сейчас, когда она с ним не разговаривает, у него непроницаемое лицо, быстрый уверенный взгляд усталых умных глаз. В молодости он, если можно судить по их короткому общению, был добрее, искреннее, казался весельчаком. Бесспорно, время меняет людей. Разве она сама не изменилась?

А он, наверное, хороший отец. На дорогом костюме пятна от детской смеси. И девочка замечательная, веселая и здоровая. Предоставленная самой себе, малышка Аннабель с удовольствием ползала по пушистому ковру, время от времени заливаясь смехом.

Миллисент вспомнила высокую, стройную женщину, которая заезжала к ней вчера вечером сделать заказ на художественную фотосъемку. Настоящая светская дама с хорошими манерами, прекрасно одетая. Она говорила о дочери с восторгом и авансом оплатила огромное количество кадров.

Интересно, почему эта дама не пришла вместе с Бенджамином? Может быть, они просто в ссоре? Разведенные женщины редко бывают столь искренними, у них во взгляде нет-нет да и проскальзывает тревога и неуверенность в собственных словах.

– А где же мама вашей очаровательной малышки? – спросила с любопытством Анна-Тереза. – Обычно родители приходят вместе. Кто она по специальности?

– Врач, как и я, – ответил с улыбкой Бенджамин. – Уехала к родственникам по срочному делу, старики внезапно заболели, оставила меня одного с малышкой… Миллисент, а ты совершенно не изменилась со времени выпускного бала. – Он обольстительно сощурил глаза. – Помнишь, как мы танцевали с тобой? Как я хвастался своими спортивными успехами? Я то помню многое…

Не нужно было ему произносить такие слова! Да, в душе Миллисент ни капельки не изменилась, она все так же наивна и глупа, раз не забыла свои мечты о тайном свидании с молодым доктором, взгляд которого поразил ее в самое сердце. Но к чему теперь ворошить остывший пепел! В душе-то она не изменилась, а на самом деле… В уголках губ и глаз еле заметные морщинки. По утрам, стоя у зеркала в ванной комнате, она их прекрасно замечает. Крем для рук прочно занял постоянное место на туалетном столике. Как же, не изменилась! Все мужчины – льстецы, никому нельзя верить.

Сколько мучительных бессонных ночей она провела, представляя себе, как приходит на первое любовное свидание с черноволосым красавцем. В своих безумных фантазиях Миллисент видела себя в его крепких объятиях, целовалась с ним, позволяла ему ласкать себя. А ведь Бенджамин, если присмотреться, и не красив вовсе: у него грубые черты лица, глаза усталые, на сильных пальцах коротко остриженные, даже уродливые ногти.

Миллисент продолжала тайком разглядывать своего старого знакомого, устанавливая в ателье нужный для фотосъемок свет.

Аннабель тем временем начала потихоньку подвывать, плач ребенка делался все громче и громче. Бенджамин присел на корточки, попробовал успокоить племянницу, но у него ничего не получилось. Встав и отступив назад, мистер Лонгсдейл случайно наступил на кончик туфли Анны-Терезы.

– Ох, извините меня! – проговорил он. – Малышка опять требует скунса.

– Какого такого скунса?

– Мертвого! Я хотел сказать – чучело скунса. Это бывшее животное на Аннабель действует успокаивающе. К сожалению, мы оставили его дома.

Анна-Тереза ничего не поняла из путаных объяснений господина Лонгсдейла, но тем не менее сказала первые слова, которые пришли бы на ум в этом случае каждому умному, рассудительному человеку:

– И правильно сделали!

– Итак, – произнесла Миллисент отчужденным голосом человека, занимающегося своим делом, – внимание! Тишина в студии. Пусть малышка освоится, успокоится, и приступим к съемкам. Ваша жена просила сделать множество разнообразных снимков, чтобы было из чего выбирать для семейного альбома.

Надо признаться, руки у Миллисент немного дрожали. Не каждый день выпадает снимать дочь любимого человека. В том, что она продолжает любить Бенджамина Лонгсдейла, не было никакого сомнения. Страшно другое, что все вокруг – и старички, и Бенджамин, и даже кудрявая крошка – видят, в каком мисс Копперфилд растрепанном душевном состоянии. Стыдно! Миллисент хотелось зарыдать, бросить к черту аппарат, хлопнуть дверью мастерской и убежать, куда глаза глядят.

До чего несправедлива жизнь! Сколько неприятностей выпало ей на жизненном пути, она несчастна по-настоящему. Родителей рядом нет – давно умерли. Работать приходится с утра до ночи. Кристофер Кроуфолд – боль ее памяти, нежность сердца, превращенная в сексуальный животный марафон. И вот теперь он – принц из сказки, мечта по имени Бенджамин, принадлежащий, однако, другой женщине! В общем, стоит подвести итог – судьба ее разбита окончательно, ничто и никто не сможет порадовать Миллисент в этой жизни.

Тут взгляды девушки и доктора встретились.

– Да, стоит сразу прояснить: мать Аннабель – не моя жена, – пожав плечами, произнес Бенджамин.

Значит, он женат на другой женщине, моментально подумала Миллисент. А может быть, и вовсе разведен. Но, если и холост, разве это меняет дело? Ребенку всего полгода, конечно, он просто живет с этой женщиной вне брака. Ничего удивительного. Каждый устраивается, как считает нужным.

Десять лет тому назад она специально наводила о нем справки через своих подружек, посещавших вечеринки в кампусе медицинского факультета. Как идиотка спрашивала:

– Ну, как он? Что о нем думают вокруг?

Оказалось, за Бенджамином Лонгсдейлом укрепилась прочная репутация сердцееда. Он притягивал к себе женщин с такой же силой, с какой притягивает мужчин ее родная сестра Маргарет. Это свойство было природным даром Бенджамина – когда ничего вроде специально не делаешь, а поговоришь с девушкой, улыбнешься, и та готова – влюбилась по уши. Вот и Миллисент попалась, как какая-нибудь беззаботная птичка, угодившая в его невидимые сети.

Даже неудачная ее попытка выйти замуж за отвратительного Кристофера – сексуального марафонца, была ничем иным, как жалкой попыткой избавиться от романтических воспоминаний прошлого.

…Прочь, прочь, воспоминания! Пора возвращаться в сегодняшний день, пора почувствовать, что стоишь на полу в собственной студии, а не паришь в облаках. Надо же, бедные старички-соседи прямо-таки вытаращили глаза на незнакомца, примолкли, слова боятся сказать. Конечно, они почувствовали токи, проскакивающие между ней и Бенджамином.

– Госпожа Монтефалько, это господин Лонгсдейл, старый мой друг. Бенджамин, познакомься – госпожа Анна-Тереза Монтефалько, господин Реджинальд Маккормик, мои соседи, – запоздало представила она присутствующих друг другу.

– Очень приятно, – протянул руку Реджинальд. Но голос старика вовсе не звучал дружелюбно. – Вы знали нашу Миллисент раньше, так?

– Знал, – коротко ответил Бенджамин. – Не скрою, очень непродолжительное время.

Старик, сурово оглядывая Бенджамина, сухо поинтересовался:

– А почему, собственно, непродолжительное время? Разве девушка не заслуживает того, чтобы ей посвятить жизнь?

Лонгсдейл опешил от последнего вопроса господина Маккормика. Глупо как-то пожал плечами.

– Правда, Милли очень милая? – спросила Анна-Тереза и тут же засыпала его новыми вопросами:– Она вам нравится? А кем вы работаете? Как относитесь к итальянской кухне?

– Работаю я хирургом, – улыбнулся Бенджамин, решив отвечать на вопросы по собственному выбору. – Моя специальность – кардиология. Итальянская кухня? Нравится, а как же! Одни приправы чего стоят.

– Хирург!.. Страшно интересно, вы режете живых людей! – воскликнула Анна-Тереза, и положила свою красивую руку на правый бок, на область печени. – Мне определенно есть чем похвастаться, на что вам пожаловаться! А уж как болит мое бедное сердце!

В этот момент раздался оглушительный рев, крошка Аннабель показала, на что способны ее легкие. Как это так, взрослые разговаривают между собой, а на ребенка не обращают никакого внимания?

Анна-Тереза Монтефалько, несмотря на некоторую тучность фигуры, первой оказалась рядом с ребенком и резво подхватила на руки. Старушка начала что-то быстро приговаривать на певучем итальянском языке, тормошить малышку. Увы, рев не прекращался. При этом глаза младенца оставались сухими, в них не сверкнуло ни единой слезинки. Казалось, Аннабель ревет только из одного удовольствия оглушить своим криком всех присутствующих. Рев набирал и набирал силу.

Богатый опыт обращения с собственными детьми не помог Анне-Терезе, и она со вздохом отдала ребенка Бенджамину.

Аннабель продолжала орать, откуда только такая энергия бралась в крохотном теле? О съемках не могло быть и речи. Легче всего из создавшегося положения вышел Реджинальд – старик просто отключил свой слуховой аппарат.

– Вероятно, скучает и по матери, и по скунсу, – объяснил Лонгсдейл, морщась от особенно громкой рулады. – Надо же, весь день молчала, улыбалась, и вот тебе на! Аннабель, малышка, успокойся, мама тебя не забыла, она скоро вернется! Аннабель, успокойся, кому говорят?!

– Маленькая моя, что ты плачешь? – поинтересовалась тихим и нежным голосом Миллисент, решительно забирая ребенка к себе на руки. – Разве кто обидел тебя здесь? Нет? Тогда давай, улыбнись мне, малышка Аннабель! Ах, какой у тебя чудный носик!

В студии воцарилась тишина. Это было невероятно! Малышка Аннабель осторожно тронула своей крошечной ладошкой щеку девушки и улыбнулась ей.

Как ребенок похож на Бенджамина, вновь подумала Миллисент. Носы одинаковые и уши. Конечно, это его ребенок. Интересно, если не Флоренс его жена, то кто же? Где он с ней познакомился, и какие говорил слова при первом свидании? Неужели так же хохотал и ловко кружился в танце, как когда-то с ней самой? С ума можно сойти, как все запутано.

– Это волшебство какое-то или обыкновенный трюк всех фотографов? – спросил Бенджамин. – Ловко же ты умеешь успокаивать детей. Куда лучше, чем скунс!

– Я могу и больше сделать, если у тебя с собой есть подгузники и все прочее, только прекрати поминать какого-то идиотского скунса. Десять лет назад ты был серьезнее! – упрекнула его Миллисент.

– Подгузники лежат в машине, я мигом!

Последнюю фразу Бенджамин буквально выкрикнул, распахнул дверь, и его шаги загремели по каменным плиткам дорожки. Вскоре они стихли.

Неужели и этот убежал? Все от нее убегают?

– Не похоже, чтобы настоящий отец так рьяно мог избавиться от своего ребенка. Куда это он умчался? Сразу видно плохого человека! – так прокомментировал Реджинальд ситуацию и спросил с видом человека, всегда готового придти на помощь. – Что он сказал тебе, милая девочка? Угрожал?

– Включи слуховой аппарат, приятель! – рассмеялась Анна-Тереза. – Отец просто побежал за подгузниками!

– Да-а… Резвый какой парень, видно, привык от полиции бегать. – Реджинальд включил слуховой аппарат, встал и выглянул за дверь. – Не разуверяйте меня, этот клиент – нехороший человек. Подумать только, ездит на новеньком «мерседесе», на ногах туфли за тысячу долларов, а дочка у него вопит, будто неделю не кормленная. Мне лично все это кажется очень подозрительным. Миллисент, дорогая, будь осторожнее с этим Бенджамином!

Но девушка вполуха слушала наставления старика – ее внимание целиком принадлежало ребенку.

Крохотное нежное тельце доверчиво прижималось к Миллисент, малышка тихо что-то мурлыкала и не думала плакать. До чего же непередаваемые ощущения, когда у твоей груди сопит дитя! Все тело наливается теплом и светом, хочется согревать кроху каждой клеточкой собственного существа, беречь от опасностей, лелеять, целовать в пушистое темечко, шептать ласковые имена. Да, материнство – великая сила, огонь и радость!

Анна-Тереза с улыбкой наблюдала трогательную сцену общения любимицы Миллисент с чужой очаровательной крохой и переживала куда больше, чем когда смотрела подобные сцены в телевизионных сериалах. У девушки такие ласковые руки, ей бы с детьми возиться, а не с фототехникой.

И у Реджинальда защемило в груди. Старик очень любил Миллисент, ему было и грустно, и радостно видеть на лице своей юной соседки такое искреннее оживление. Миллисент выглядела настолько женственно, что он возненавидел всех молодых людей, не обращающих на девушку никакого внимания.

– Миллисент, ты похожа на Мадонну с младенцем, – сказала Анна-Тереза. – Твое лицо светится божественным светом! Так и кажется, что с неба вот-вот слетит ангел!

Прозвенел колокольчик, хлопнула дверь, появился запыхавшийся Бенджамин с коробкой и пакетами.

– Я принес подгузники и любимые игрушки Аннабель, – сказал он с чувством видимого облегчения. – Молчит?

Миллисент кивнула. Ребенок совершенно успокоился у нее на руках, крутил головой по сторонам, тянулся к развешанным по стенам студии портретам. Увидав Бенджамина, Аннабель надула губы и хотела было снова зареветь.

– Я понял, малышка, срочно еду за скунсом! – сказал Бенджамин и поспешно вышел из ателье.

– Какой очаровательный молодой человек! Такой странный, загадочный. Дружит со скунсами. Настоящий хирург! – сказала Анна-Тереза. – Вы действительно когда-то были коротко знакомы, Миллисент? И какого рода между вами была дружба? С поцелуями или без поцелуев? Письма друг другу писали? Или хотя бы записки?

– Не спрашивайте меня ни о чем, – ответила Миллисент. – Давно это было и осталось все в прошлом. Я окончила художественную школу, а студенческий городок, где жили будущие врачи, находился неподалеку. Бенджамин случайно посетил наш выпускной вечер, я и Маргарет танцевали с ним, потом… потом я пару раз мельком видела его на улицах города, и все. Он всегда был окружен девушками, я к нему даже не подходила. Знала, конечно, что он подает большие надежды как врач, неплохо играет в бейсбол, занимается греблей. Однажды я встретила его на соревнованиях, но предпочла с ним не заговаривать, даже не поздоровалась.

– Милая моя, да ты была в него влюблена! – ахнула Анна-Тереза, всплеснув руками. – Как интересно… Вы не целовались, у вас не было свиданий… Мне кажется, ты говоришь мне неправду.

– Свидания, конечно, были, но только в мечтах. В моих мечтах, – исправила ошибку Миллисент. – Бенджамин не сделал попытки увидеть меня еще раз, и никогда не бросал на меня взгляды, какие бросают на Маргарет парни на улицах и в кафе. Кстати, он помнит не только меня, но и Маргарет.

Болтая так с Анной-Терезой, Миллисент окончательно успокоилась, забыла о печальном юбилее, совпадающем с выходными. Как ни странно, возня с малышкой привела девушку в хорошее расположение духа. Главная задача, которая теперь стояла перед Миллисент, это качественно выполнить фотосъемку полугодовалой клиентки.

Появился запыхавшийся Бенджамин, и Аннабель дико завизжала от радости, потянувшись к страшноватому комку пыльной шерсти, украшенному парой стеклянных глаз.

Кто поймет этих современных детей, подумали Реджинальд и Анна-Тереза. Надо же, ребенок так радуется пыльному чучелу! Целуется с ним, какая гадость! Мы, в свое время, такого никогда не позволяли ни себе, ни своим детям.

Реджинальда от всего увиденного даже перекосило, зато теперь можно не отключать слуховой аппарат, ребенок был спокоен, в ателье царила рабочая тишина.

Улыбающаяся мордашка малышки Аннабель была чудо как хороша. Мысль о том, что ее первый в жизни платонический возлюбленный стал отцом, отныне почти не беспокоила Миллисент.

Она начала работать, ничего не оставалось другого, как гнать от себя грустные мысли, иначе нечего рассчитывать на хороший результат.

Вот он, специалист по сердечным болезням, стоит и смотрит умильно на свою дочь. Пускай смотрит, малышка действительно прелесть. Фотографии будут, что надо.

Миллисент с удовольствием снимала кадр за кадром, на ее вдохновенном лице блестели капельки пота, жесты были четки и уверенны. Она занималась своим любимым делом, что еще надо для счастья молодой одинокой женщине? Пусть все Бенджамины мира соберутся в ее ателье, она продолжит спокойно работать. Никто и ничто не сумеет отвлечь ее от профессиональных обязанностей, да она никому это и не позволит.

Бенджамин засмотрелся на работу Миллисент. Надо же, а он совсем забыл, что та смешная девушка, танцевавшая с ним на своем выпускном вечере, мечтает стать фотографом. Сказал сейчас об этом наобум, и угадал. Что-то такое она говорила десять лет назад, да, определенно говорила. Рассказывала о работах великих мастеров фотографии из Чехии и Германии, называла какие-то имена. Ее болтовня была милой, непосредственной, голосок чист и нежен. И голос, и глаза Миллисент он хорошо запомнил, они, что называется, произвели должное впечатление.

Да, взгляд девушки на выпускном вечере сверкал вдохновением, лицо светилось, она вся казалась такой нежной и беззащитной.

Медно-рыжие волосы и глаза изумрудного цвета Бенджамин запомнил хорошо. Может быть, потому, что у девушки оказалась сестра-близняшка с точно такими же волосами и глазами.

Или нет, не так. Он поразился тогда, что только у одной из сестер-двойняшек, именно у Миллисент, волосы как бы источали теплый свет, а глаза были куда добрее и ярче, чем у Маргарет. У сестрички во взгляде доминировала настороженность, ожидание подвоха, что ли. Маргарет смотрела на парней так, словно постоянно ждала в свой адрес или комплимента, или какой-нибудь гадости.

Что еще Бенджамин запомнил? Девушка обладала прекрасной фигурой, где все, как говорится, на месте. Узкая талия, высокая грудь и – пусть это звучит грубовато, зато искренне – у девушки была великолепная попка, как магнит, притягивающая взгляд. Пара стройных ножек и высокие каблучки легких туфелек завершали картину.

А как Миллисент замечательно танцевала! Она словно каждым нервом чувствовала ритм, каждой клеточкой своего юного тела, и это ощущение передавалось партнеру. Так что танец превращался в демонстрацию темпераментов. Кровь закипала в жилах, сила в его мускулах удесятерялась. Почему он так непростительно поступил, выпустил ее из вида? Куда она потом подевалась?

После вечера, Бенджамин это хорошо помнил, он провожал некую Корнелию – высокую крашеную блондинку. Блондинка через неделю исчезла, оставив в комнате студенческого общежития трудновыветриваемый запах невероятно терпких духов. С ней вместе исчезла и атмосфера авантюрного приключения, всегда сопутствующая крашеным блондинкам. Хорошие девушки имеют обыкновение исчезать, рядом чаще всего остаются зануды, от которых самому хочется поскорее избавиться.

Бенджамин с интересом продолжал наблюдать за работой Миллисент, поймав себя на мысли, что ему приятно вспоминать события десятилетней давности. Как искренне вела себя с ним девушка на том выпускном вечере, трогательно заглядывала в его глаза, робко улыбалась шуткам. Шутки же были дурацкими, их и вспомнить невозможно.

А чем она пахла? Бенджамин искренне считал, что запахи удивительно точно характеризуют человека. Лавандой, тонким ароматом лавандового масла благоухала эта замечательная девушка! Удивительное дело, воздух в ателье был также напоен чистым дыханием этих милых синих цветов.

Сейчас она совсем другая и глядит так холодно, строго, словно он не оплатил какой-нибудь прошлый заказ на фотоработы, или свернул бампером своего автомобиля столбик у ворот ателье.

Глаза Бенджамина отметили волнующую взор линию пышной груди, стройные бедра, длинную спину девушки. Веснушки на ее носу свидетельствовали, что на дворе май. Шелковая блузка цвета морской волны, заправленная в голубые джинсы, оттеняла нежный загар безупречной кожи, узкие ремешки босоножек на высоких каблучках тесно охватывали тонкие щиколотки Миллисент.

Все так же хороша, подумал Лонгсдейл, и впервые пожалел о том, что не был тогда, десять лет назад, более настойчив. Дурак был, молодой и неопытный. Но почему – неопытный?!

Чувственные губы Миллисент, нежные черты лица разбудили в его душе воспоминания о собственной юности, о жизни в студенческом кампусе, о вечеринках и свиданиях с покладистыми, веселыми девчонками, любительницами шампанского и плавания под луной. Действительно, жизнь потихоньку прошла мимо, все мысли сегодня лишь о работе, о пациентах, об операциях. И постоянная усталость дает о себе знать, многочасовые операции страшно изматывают. Весь день на ногах, как парикмахер или продавец в дорогом универмаге, куда только смотрит профсоюз?

А какие дамы теперь его окружают? Опытные, но бесстрастные сестры-анестезиологи, самонадеянные менеджеры клиник, умудренные жизнью журналистки, раздувающие в собственных интересах каждый пустяковый успех врачей в мировую сенсацию. Скучища, не с кем пошутить, отвлечься от суеты будней. И вообще, как трудно быть самим собой.

Бенджамин помрачнел, насупил брови. Ничего, он достиг в работе успехов, которые другим врачам даже не снились, и стал хирургом с мировой известностью, с блестящей репутацией и высокими гонорарами. И если ему приходило в голову каждый раз всерьез обращать внимание на нравящихся женщин, ничего бы этого он не добился.

Бенджамин улыбнулся собственным мыслям и подмигнул старику со слуховым аппаратом в ухе. Забавный, до чего он грозно на него смотрит, вертит в руках свою трость, словно работает у Миллисент телохранителем. С виду настоящий гангстер, только пахнущий нафталином. Наверняка в своей молодости водил огромные тяжелые грузовики и чувствовал себя королем дороги. Поди, никогда никому не уступал дороги.

Старик тоже сдвинул свои густые брови и отвернулся, всем видом показывая, что молокосос есть молокосос, пускай в нем и более шести футов роста. Только такие разъезжают на дорогих иномарках, презирая американские модели автомобилей.

Я ему не понравился, подумал Бенджамин. И правильно. Старый хрыч видит, что я совершенно не справляюсь с должностью няньки. Зря я согласился нянчиться с малышкой, это настоящая авантюра. Ничего, скоро прилетит сестричка Салли, и Аннабель окажется в надежных руках.

Мысль о предстоящем кормлении малышки пугала Бенджамина. Он с ужасом вспомнил огромный ассортимент питательных смесей, каш и соков, в котором можно заблудиться, как в дремучем лесу. Коробки и бутылки с инструкциями-головоломками кого угодно могли поставить в тупик.

Оказывается, малышка Аннабель испытывает непреодолимое отвращение ко всему ритуалу кормления, но при этом располагает чудовищным аппетитом. Что и говорить, дети, в отличие от взрослых, настоящее чудо природы. Надо только держаться от этого чуда подальше. Яхт-клуб, вот место, где отсутствуют молочные смеси, подгузники и не водятся скунсы, как живые, так и мертвые. А какие там девушки! Похожие на Миллисент. Или даже лучше…

Бенджамин не почувствовал, что наблюдательный Реджинальд перехватил его нескромный взгляд, брошенный на стройные ноги и грудь Миллисент. Старик тихонько толкнул рукой Анну-Терезу, показывая острым подбородком на Бенджамина и девушку.

Анна-Тереза наклонилась к уху Реджинальда и громко прошептала, памятуя о глухоте своего соседа:

– Не мешай, приятель! Видишь, они, вероятно, были любовниками! Ах, какая замечательная пара! Джузеппе Гарибальди и шекспировская Джульетта!

Миллисент и Бенджамин прекрасно расслышали эту реплику, взглянули друг на друга и весело рассмеялись. Хороша Джульетта с современным фотоаппаратом в руках, хорош Гарибальди в костюме от Гуччи! Именно в этот момент им почему-то стало просто и хорошо рядом друг с другом, условности человеческого общения отошли на второй план. Встретились, ну и хорошо.

Малышка Аннабель тоже рассмеялась, ей явно нравилось наблюдать за мельканием рук, загадочным фотоаппаратом, нравилось быть в центре внимания. И скунс был тут же, – пушистый симпатичный зверь, с нежными глазками-пуговками.

– Может быть, часть снимков сделать на открытом воздухе? – спросила Миллисент веселым голосом. – Думаю, мама малышки не будет против, если я сфотографирую Аннабель среди цветов. Нет ли какой другой одежды для ребенка?

– Есть, только лежит в машине! – воскликнул Бенджамин. – Я все вожу с собой, мало ли что понадобится. Да, кстати…

Лонгсдейл вытащил из кармана список, оставленный заботливой Флоренс.

– Здесь подробно расписано, как и в чем фотографировать малышку, как это я запамятовал о существовании подробной инструкции!

Миллисент заглянув в список, отметила про себя, что почерк женщины был четкий, стремительный и свидетельствовал о том, что его обладательница может настоять на своем.

– Розовое платье? Замечательно! Тащи сюда платье!

Бенджамин пошел к машине, а Миллисент мельком взглянула на себя в зеркало, поправила рассыпавшиеся по плечам волосы. Лицо раскраснелось от напряжения, а на переносице собрались капельки пота, но она же на работе, а не в ресторане. Все это поправимо! Она хороша собой, все это знают, а главное, знает она сама! Ну и что, подумаешь, не везет в личной жизни! Да она только рада, что не выскочила за подлеца Кристофера Кроуфолда. Гораздо хуже, если бы их бракосочетание состоялось.

Быть женой рекламного агента, возомнившего себя писателем?! Ничего страшнее этого и представить себе нельзя. А его сексуальная настойчивость? Кристоферу не жениться надо было, а заводить гарем, в котором он каждую ночь мог всласть топтать очередную податливую курочку! Как говорится, каждому свое, – кому курочки, кому любовь и душевная близость.

Может быть, она никогда не выйдет замуж. Судьба есть судьба. Мужчины, которые ей нравятся, терпеть не могут таких женщин как она – скромных и нежных, тихих, любящих домашний уют и детей.

И Бенджамин тогда решил не встречаться с ней по этой же причине. Мужчины его типа стараются идти по жизни легко, выбирают в подруги уверенных в себе, думающих лишь о карьере и успехе женщин, у которых даже почерк наполнен бешеной энергией самосозидания.

А что, не так? Так! Разве она не мечтает о домашнем очаге, о детях, о браке? Еще как мечтает! Вот поэтому она и одна. Такова суровая проза жизни.

Выше нос, Миллисент! – сказала она сама себе. Ты не одна, вокруг полным-полно одиноких женщин, одновременно робких и чувственных, мечтающих о страстной разделенной любви, и напарывающихся в жизни на сплошные разочарования.

Да таких женщин большинство! Они будут ждать всю жизнь, но ни за что не согласятся променять свои мечты на тусклое, убогое существование рядом с нелюбимым человеком. Просыпаться рядом с ненавистным мужем, смотреть, как он ест, пьет, гладить ему рубашки? Да ни за какие коврижки не надо подобного счастья!

Бенджамин принес в ателье целую корзину с детской одеждой. Миллисент переодела малышку и вынесла ее на газон, положив на плед, разложенный среди цветов, колеблемых теплым ветерком.

Сделав пару снимков, она потом расстелила другой плед розового цвета, разула ребенка и пустила пастись малышку под бутонами лилий.

– Какие у Аннабель красивые пятки! – воскликнула Миллисент. – Аннабель, смотри веселее! Оставь в покое лилии, улыбайся, птичка!

Удивительно, но крошка слушалась девушку, подставляла под объектив свои пятки, и визжала от восторга, как поросенок.

– Снимки будут замечательные, я отвечаю за качество! – раскрасневшаяся Миллисент встала с колен. – У вас прекрасный ребенок, мистер Лонгсдейл! Что вы так на меня странно смотрите?

Усталые глаза Бенджамина улыбнулись, жесткая линия рта смягчилась.

– Миллисент, мы с тобой на «ты», не забывай. А смотрю потому, что нравится смотреть и видеть больше, чем положено. Какой у тебя красивый пупок, раньше я его никогда не видел.

Только сейчас Миллисент поняла, что в азарте съемок потеряла на газоне пару пуговиц от блузки, и Бенджамин любуется ее обнаженным животом.

Девушка быстро заправила блузку в джинсы, от смущения и растерянности молча показала Бенджамину язык. Ей было приятно мужское внимание, что говорить. А внимание человека, за которого она когда-то могла отдать свою жизнь, было в тысячу раз приятнее.

Разве она не мечтала предстать перед Бенджамином обнаженной? Мечтала, и даже представляла в мыслях такое, в чем ни под какими пытками не призналась бы ни сестре, ни Анне-Терезе, ни самой себе. Но эти мечты были, и она их никогда не забудет и не предаст. Куда там Кристофер с его сексуальным марафоном! Никакой спорт не заменит истинные чувства и настоящие желания!

– Натуральная фотомодель! Киноактриса! – сказала Анна-Тереза в адрес малышки Аннабель. – Идеальное дитя. Как достойно вела себя в лучах софитов, перед объективом фотоаппарата. Вырастет, станет звездой Голливуда.

Лучше бы Анна-Тереза не произносила этих слов. Может быть, слова «фотомодель», «киноактриса» и «Голливуд» несут в себе заряд отрицательной энергии, ими можно пугать детей? Ребенок открыл рот и испустил такой вопль, что Бенджамин вздрогнул и поморщился. Аннабель орала прямо в ухо, будто считала, что иначе дядюшка ее не расслышит.

– Звездой зоопарка она вырастет, солисткой питомника обезьян, – проворчал Бенджамин. – Где же этот чертов скунс, кто-нибудь видел его? Куда он уполз, пугало огородное?

Аннабель продолжала самозабвенно орать. Она требовала опустить ее на землю, требовала вновь включить яркие лампы, хотела прикасаться носом к длинным стеблям лилий, демонстрировать пятки, размахивать руками и щурить глаза на ласковое солнышко.

Законное требование, ничего не скажешь. Бенджамину самому хотелось поваляться на уютном газончике в лучах клонящегося к закату майского солнца.

Миллисент с улыбкой взяла ребенка на руки, и Аннабель тут же замолчала. Казалось, на теле ребенка был установлен выключатель плача, которым Миллисент умело пользовалась.

– Ловко же ты обходишься с детьми, – потрясенный внезапно наступившей тишиной прокомментировал Бенджамин. – Ты прирожденная нянька!

– Миллисент – чудо, я всегда была в ней уверена, – изрекла Анна-Тереза и лукаво взглянула на Бенджамина. – Вас зовут, простите, я запамятовала…

– Мое имя Бенджамин Лонгсдейл, мадам Монтефалько.

– Господин Лонгсдейл, вы доктор, и глаза у вас умные. А девочка ваша такая славная. А вот скажите, что это за пятно на моей руке. Это рак?

– Я хирург, мадам, а не дерматолог. Тем не менее, думаю, ваше пятно – не рак. След ожога, случившегося много лет тому назад. Вы любите готовить, не так ли? Много времени проводите у плиты. Уверен, вы делаете потрясающую пасту.

– То есть, вы уверены, что это не рак?

– Совершенно уверен, кроме того, подскажу вам адрес хорошего онколога, хотите?

– Молодой человек, я вам верю! Вы меня успокоили и заодно помогли сэкономить пятьдесят долларов! И еще тридцатку, которую мне бы пришлось потратить на бензин, добираясь до врача. Идемте, мы вас проводим до машины. Реджинальд, друг мой, скажи до свидания Бенджамину Лонгсдейлу!

Старик сделал вид, что ничего не расслышал. Он с брезгливым видом старался кончиком своей трости затолкать чучело скунса под диван. Не сразу, но это ему удалось, главное, никто этого не заметил.

Вся компания вышла на свежий воздух. На землю спускались сумерки, веяло вечерней прохладой. Миллисент закрыла дверь в ателье и посмотрела на цветник. Это был настоящий оазис свежей зелени, им можно было гордиться. Цветы распространяли тонкий аромат. Рай, да и только! Настроение у всех было прекрасное, даже у мистера Маккормика, избавившего мир от чучела скунса.

– А где ты живешь? – спросил Бенджамин, склонив голову к самому плечу девушки, чтобы почувствовать запах лаванды.

– В этом же доме. Гостиная, спальня, кухня и ванная комната на втором этаже. Первый этаж, как ты уже видел, занимает ателье и фотолаборатория. Цветник считается моим условно, я разбила его на чужой земле. А соседи, с которыми ты познакомился, мне здорово в этом помогли. Все равно автостоянка хозяевами заброшена, больше года ею никто не пользуется. Когда ты увидишь снимки с малышкой, окруженной лилиями, то поймешь, почему меня все считают преуспевающим фотографом. Цветы и дети – самые главные чудеса на свете!

Выходя на улицу через металлические ворота мимо клумб с тюльпанами и гиацинтами, Бенджамин обратил внимание на абсолютно новенький знак «Прохода нет!»

– Вчера муниципальные дорожные рабочие повесили. Может быть, затевается какая-нибудь стройка. С ужасом думаю, что рано или поздно на месте автостоянки построят какой-нибудь склад или гараж, – грустно сказала Миллисент. – Появятся грузовики, дым и копоть, грохот. С цветами придется распроститься.

– А ты не пробовала купить эту землю? – поинтересовался Бенджамин.

– Купить! – усмехнулась Миллисент. – Для этого нужны деньги, знаешь, сколько стоит земля в центре города?

– Мы надеемся, цветы никто не тронет, они, как и Миллисент, достопримечательность нашего квартала! – вступила в разговор Анна-Тереза.

– А где работает Маргарет? – совершенно искренне поинтересовался Бенджамин. Его, надо признаться, интересовали детали жизни своей давней знакомой.

– Работает вместе со мной, она тоже фотограф, хотя и служит в журнале, как я тебе говорила. Мы делим с ней это ателье. Она делает портреты новобрачных и некоторую другую работу, в основном для своего журнала. Но за цветами ухаживаю я одна, мне это только в удовольствие. Стойте! Хочу сделать снимок – ты и твоя малышка на фоне тюльпанов!

Разглядев в видоискателе фотоаппарата лицо Лонгсдейла, Миллисент закусила губу. Высокий лоб, прямой длинный нос, две складки на переносице и необыкновенные глаза. Она помнила это лицо все десять лет! Оно даже снилось ей! Какими сладкими были те сны. Проснувшись поутру, Миллисент подолгу нежилась в постели, стараясь как можно дольше не нарушать в душе мир, подаренный сказочными сновидениями.

Поистине, самая жестокая вещь на свете – неразделенная любовь! Что теперь жалеть и плакать, сама виновата, упустила из рук свое счастье. Подарила мужчину своей мечты другой женщине. Того и гляди, рука дрогнет, надо быть собранней.

– Внимание, Аннабель! Обними крепче своего папочку! Снимаю!

– Миллисент! Это будет лучший снимок в твоей жизни! – воскликнула Анна-Тереза, и показала на огромную бабочку, усевшуюся на ручонку Аннабель.

Малышка с интересом рассматривала пестрое легкокрылое создание и улыбалась во весь свой беззубый рот.

– Привет от меня сестре! – поклонился Бенджамин. – И еще, Миллисент…

– Что?

– Ты очень понравилась моей Аннабель. Правда, она славная? Говорят, мы с ней очень похожи.

В этот момент ребенок изловчился и больно дернул девушку за прядь непослушных золотых волос.

– Да, похожи, – тихо согласилась Миллисент. – А вы, милая принцесса, причинили мне боль.

Из широко раскрытых глаз девушки вот-вот готовы были брызнуть слезы.

Раскланявшись с широко улыбающейся Анной-Терезой и нахмурившим брови Реджинальдом, Лонгсдейл уложил малышку в специальную корзинку на заднем сиденье. Но, прежде чем усесться в машину, наклонился к девушке и тихо сказал:

– Спасибо за прекрасную работу, Миллисент. Но хочу сказать тебе, что ты ошибаешься – я вовсе не отец этой крошки. Аннабель – моя племянница, я просто выполняю функцию няньки, пока не прилетит из Майями моя другая сестра. У меня это плохо получается, но что поделаешь. Опыта нет! Счастливо оставаться и еще раз спасибо.

Через пару секунд Бенджамин высунулся из окна автомобиля и с растерянным видом произнес:

– Миллисент, ты не поверишь, но скунс исчез… Вроде бы я все взял из ателье. Теперь Аннабель без чучела не уснет.

– Уснет, Бенджамин, она здорово устала от съемок, не беспокойся.

Сверкающая в лучах заходящего солнца машина медленно тронулась с места, плавно покатилась по улице и исчезла за поворотом.

Надо же, думала Миллисент, как плохо я разбираюсь в людях. Бенджамин все еще не женат! Или женат, но не хочет детей. Или просто практикует безопасный секс. Как-никак он врач, умеет посоветовать своим подружкам, как предохраниться от нежелательной беременности.

Господи, да какая ей разница, с кем и как живет этот человек. Когда-то она безумно любила этого мужчину, мечтала родить от него ребенка, хотела стать образцовой хозяйкой и любящей матерью, зато теперь она никого не любит. И не будет любить, слишком это хлопотное и печальное занятие.

Миллисент с печалью во взоре смотрела на пламенеющий закат, расцветивший низкие облака на горизонте в багровые и фиолетовые тона, и на душе у нее было пусто, холодно, словно она проводила в далекий путь своего лучшего друга.

Девушка даже не сразу расслышала обращенные к ней слова.

– Дорогая, я приготовила чудесный ужин, настоящие охотничьи колбаски, зажаренные так, как их готовят на Сицилии! – повторила свое приглашение Анна-Тереза. – А Реджинальд принесет к нашему ужину свою знаменитую можжевеловую настойку. Что ты так убиваешься по пустякам? Пойдем с нами, милая девочка.

– Спасибо, Анна-Тереза, сегодня я не смогу выбраться к вам в гости, буду ждать сестру. Маргарет уже звонила и предупредила, что обязательно приедет ко мне. Благодарю вас за приглашение!

Соседка, внимательно посмотрев в глаза девушки, вздохнула.

– Нет, так нет, Реджинальду больше достанется, в другой раз отведаешь моих колбасок. Но не забывай, завтра мы вместе едем на аукцион, помнишь?

– Помню! – рассмеялась Миллисент. Воскресные распродажи без комичных фигур Реджинальда и Анны-Терезы даже для своих организаторов теряли всю привлекательность. – Разбудите меня рано утром, а то я просплю!

Скорым и легким шагом девушка направилась к двери, да и старички, поддерживая друг друга, медленно пошли к своим домам.

Милые люди, как они беспокоятся, чтобы она не провела столь печальный день в одиночестве. Да, несостоявшаяся свадьба запомнится ей на всю оставшуюся жизнь. Два года назад, она чуть было не умерла от горя, но ничего! Завтра будет вопреки всему весела и накупит на распродаже кучу всякого хлама.

Поднявшись по скрипучей деревянной лестнице в свою квартиру, Миллисент приняла душ, приготовила кофе и уселась с чашечкой душистого напитка и куском кекса перед телевизором. Один из телевизионных каналов транслировал уморительно смешную комедию, комики на экране выделывали черт знает что.

Девушка жевала кекс, запивая кофе, глаза ее медленно наполнялись слезами. Еще пара секунд, и Миллисент зарыдала. Слезы брызнули ручьем, плечи затряслись. Почему так жестока жизнь, для чего судьба уготовила ей еще раз встретить этого человека?! Принца из детской сказки, Бенджамина Лонгсдейла…

4

Анна-Тереза Монтефалько, сколько себя помнила, всегда обожала старые кинокомедии. Она умудрялась одновременно управляться с кофейником, плитой и успевала следить за действием на экране телевизора. Ее щеки тряслись от хохота.

– Не нравится мне все это, – говорил Реджинальд, восседая с мрачным видом за кухонным столом.

– Почему? – искренне удивилась женщина. – Прекрасные актеры, напоминают мне нашу молодость.

– Да я не о фильме…

– Приятель, тебе не по вкусу колбаски? – Анна-Тереза перестала смеяться, в ее голосе появились угрожающие нотки.

Реджинальд молчал, взгляд его блуждал по уютной кухне Анны-Терезы, просторной, светлой, с любовью обставленной удобной мебелью, с вытертым линолеумом, но с прекрасной электрической плитой самой современной модели. Обилие всевозможных баночек и коробок с приправами выдавало пристрастие хозяйки кухни к кулинарному искусству. Мягкий, ненавязчивый свет бронзовой лампы под оранжевым абажуром расслаблял, и придавал несколько мистическое выражение великому Карузо, портрет которого в золоченой раме украшал стену напротив окна.

И пахло на кухне так, как когда-то на его, Реджинальда, собственной кухне, когда еще была жива Мэри Маккормик.

Ничего не поделаешь, у себя дома старик чаще всего лишь разогревал готовые завтраки, принесенные из супермаркета, в духовке. Никакого удовольствия от этих завтраков не было, никакими домашними запахами ванили, корицы или душистого перца от них не благоухало. Ни в замороженном, ни в размороженном бифштексе души нет, как ее не ищи.

Анна-Тереза присела за стол, придвинула к Реджинальду тарелку с креветками.

– Хочешь пива, приятель? Эй, да что с тобой, что ты так опечалился? Подставляй-ка кружку!

Наблюдая, как янтарная струя светлого пива, шипя и пенясь, наполняет огромную фарфоровую кружку, украшенную изображениями рыцарских турниров, Реджинальд проговорил:

– Не нравится мне, что этот спортсмен и охотник за скунсами положил глаз на нашу Миллисент, вот что.

– Какой же спортсмен? Он доктор, ученый человек, и к тому же семейный. Тебе не понравилась его малышка?

Реджинальд залпом выпил добрую половину кружки, облизнул губы и сказал:

– Дети не могут не нравиться, на то они и дети. А этот парень действительно спортсмен, у него спортивный интерес к жизни. Сильный, здоровый – настоящий мачо. А какая у него машина! Девицы так и липнут к таким парням, ему обидеть Миллисент – раз плюнуть! Да если бы я выехал на его «мерседесе» на завтрашнюю распродажу, все невесты были бы мои!

– Реджинальд, ты мне нравишься! – расхохоталась Анна-Тереза. – Что это тебя стали интересовать чужие невесты? По-моему, ты просто ревнуешь нашу соседку к молодому человеку.

С трудом вытащив пробку из фигурного литья стеклянной бутылки, женщина осторожно налила в хрустальный стаканчик красного вина.

– Выпьем, мой старый друг Реджинальд, за наших детей, пусть все у них будет хорошо! А у Миллисент и так все в порядке, Бог уберег ее от идиота Кристофера Кроуфолда! За эти два года, как он сбежал от нашей девочки, у него было семнадцать женщин. А где эти женщины сейчас? В сумасшедшем доме! У него, Кроуфолда, нет сердца и душонка пустая.

Соседи выпили и за здоровье Миллисент, так, самую капельку. Вдоволь позлословили в адрес сочинителя рекламных текстов, вспомнив все его недостатки, мнимые и действительные.

Надо сказать, бывший жених действительно не отличался лучшими человеческими качествами: был неумен, скуп, лишен остроумия, терпеть не мог итальянскую кухню и так далее…

– Неужели Кристофер нравился Миллисент? Но почему?! Она ведь все понимает.

– Любовь зла, – задумчиво проговорила Анна-Тереза. Ей на память пришла неприятная история из личной жизни. Вспомнился один человек, который морочил ей голову, в то время как она счастливо жила с мужем. Воскресли в душе и муки страсти, испытанные к этому искусителю, и его слабость, и постоянное нытье, и вранье через каждые полслова, и то, как она теряла гордость, бегая, словно девчонка, на свидания. Да, он был ненадежный, не любил ее, потерявшую голову Анну-Терезу, а просто пользовался неутоленным телом, добрым сердцем, впечатлительной душой. Он крутил-вертел ею, как хотел. Горькие, постыдные дни… Но она нашла в себе силы, и они с тем человеком расстались. У любой истории ведь должен быть финал – хороший ли, плохой.

Наверное, что-то подобное было и у Миллисент с Кристофером Кроуфолдом. Настоящие мужчины не убегают от женщин, не используют их, они борются за глубокие чувства, львами бросаются на препятствия, и тогда ночи превращаются в огненные праздники любви. А глубокие чувства становятся спасительным кругом в житейских неурядицах.

Но разве все это расскажешь Реджинальду? Разве он поймет боль женского сердца, которое до гробовой доски хранит все пережитые ощущения?

Анна-Тереза вздохнула и повторила тихо-тихо:

– Любовь зла.

…Бойкая на язык Маргарет, в отличие от своей сентиментальной сестры, никогда не придавала большого значения сердечным страданиям.

– Говоришь, приходил красавчик Бенджамин? Ну и что? Неужели спустя десять лет после вашего, то есть нашего общего знакомства он решил тебя разыскать? Представляю сценку – на пороге гость из туманного прошлого. Ужас! Ты не упала в обморок, Миллисент?

– Я фотографировала его племянницу, вот в чем была причина его визита. Дама, с которой я договаривалась о съемке, Флоренс Джонсон, оказалась его сестрой.

Маргарет внимательно посмотрела на заплаканные глаза Миллисент.

– Получается, он не женат? А тогда что же ты ревешь? Сестра, ты меня удивляешь! Сто лет прошло с выпускного вечера, можно подумать, у вас состоялся роман. Насколько я знаю, ты была знакома с Бенджамином всего четверть часа, вы не целовались, не обменивались пламенными клятвами любить друг друга до гроба. В чем дело, Миллисент? Ну-ка, посмотри на меня, подними голову! Ты похожа на морского окуня, вытащенного на поверхность воды.

– Какие ласковые слова! – сказала Миллисент, и вытерла слезы. – Скажи еще что-нибудь нежное.

– Еще ты напоминаешь собаку, потерявшую любимый намордник. Страшно на тебя смотреть! В чем дело, сестричка? Открой тайну, любопытство меня просто сжигает.

Маргарет привычным жестом достала из холодильника банку пепси-колы, плюхнулась в кресло перед телевизором и, казалось, вовсе не ожидала получить ответ на свой вопрос. Взгляд ее следил за манекенщицами, вышагивающими по подиуму.

Надо сказать, как и все близнецы, сестры достаточно хорошо чувствовали внутреннее состояние друг друга, и не нуждались в долгих доверительных беседах.

Маргарет любила свою сестру, но считала ее чересчур романтичной и наивной, даже сентиментальной. Подумаешь, воспоминание о давно пролетевшей юности! Надо жить сегодняшним днем, пора забыть подростковые глупости школьных лет.

Миллисент, кстати, и не думала раскрывать перед Маргарет душу. Она тоже любила сестру, но полагала, что излишний рационализм, взятый той на вооружение и применяемый во всех случаях жизни, в интимных разговорах ей только вредит.

Что толку в том, что та безжалостно смеется над слезами сестры? А у самой что творится? Разве ее личная жизнь такая уж легкая и безмятежная?

Недавно Миллисент обратила внимание на едва заметные морщинки в уголках рта сестрицы, на ее усталые глаза, умело подведенные тушью. Родное, милое лицо…

– Много было работы?

– Достаточно, – вздохнув, ответила Маргарет и откинула назад легкие пряди волос. – Рекламный буклет сделала – это раз. И два – дала отставку своему шефу, Роберту Варвику. Он несносен, когда твердит на каждом углу о своем таланте фотожурналиста. Печально оказаться невестой неудачника и бездаря.

Маргарет улыбнулась, но Миллисент догадалась, что под бравадой сестры прячется боль чуткой, нежной души, оказавшейся в беде.

Скоро год, как сестра выполняет за Роберта самые ответственные задания, поэтому и удерживается на службе. Варвик вообразил, что Маргарет обязана ему карьерой, и стал неуклюже ухаживать за девушкой. Теперь ей придется бросить любимую работу, чтобы избавиться от осточертевшего начальника.

Да, к сожалению, далеко не все складывалось у Маргарет успешно. Много парней мелькало в ее окружении, но ни с кем не завязывались серьезные отношения. Почему? Многие ухажеры были вполне положительными и прекрасными специалистами. Выходи за любого замуж и будешь как за каменной стеной. Все станет как у других – дом, семья, дети.

Маргарет была незаменимым работником в журнале, ее фотоработы получали призы на престижных выставках. Правда, характер у девушки был еще тот, колючий. И за словом в карман она не лезла, у нее всегда наготове было меткое сравнение, хорошо, если не обидное до смерти. Порой, слушая рассказы сестры о редакционных буднях, Миллисент покатывалась со смеху.

Умеющая и любящая красиво, эффектно одеться, предпочитающая яркий, контрастный грим, сестра слыла настоящей красоткой, но, увы, с поклонниками ей не везло. Короткие романы, вспыхивающие как порох, оставались ее уделом. Чаще всего она просто ссорилась со своим очередным ухажером и, бывало, под горячую руку выгоняла его вон.

А наутро, обнаружив в ванной чужую зубную щетку, искренне сожалела о том, что хозяин щетки преждевременно исчез, не успев ею воспользоваться. Что поделать, все рассказы сестры были двусмысленными, понимай, как знаешь.

– Расскажи мне о нем! – потребовала Маргарет и выключила звук телевизора.

– О ком?

– О своем докторе, дорогая!

– Вовсе он не мой, ты же знаешь! – воскликнула возмущенно Миллисент. У него есть женщина, которую он любит.

– Успокойся, моя милая. Между прочим, сегодняшний приход Бенджамина в ателье дает тебе прекрасный повод пригласить его провести вместе уик-энд. Он все такой же привлекательный мужчина, как и раньше? Миллисент, позови его обязательно! Или ты все еще продолжаешь переживать из-за дурака Кристофера? Наплюй и забудь! Кстати, мне рассказывали, его наградили за рекламный фильм о средстве для чистки унитазов, и он угощал на радостях весь творческий коллектив в ресторане «Гранж». Вообще-то он славный парень, подружки от него без ума. Посети завтра вместе с доктором этот ресторан, там прекрасная кухня. Посвятишь Бенджамина в свои дела, расскажешь ему о нашей жизни.

Миллисент промолчала. Она ждала от сестры другого отношения к своим проблемам и рассчитывала провести выходной день с соседями в поездке по дешевым распродажам. Ей было совсем ни к чему видеться с Бенджамином в черный для себя день. Да и с какой стати нужно посвящать его в свои дела? Но сестра ждала ее реакции, и пришлось отвечать.

– Нет, Маргарет, у меня другие планы на завтра, – поспешно проговорила она. – А чем думаешь заняться ты?

– Буду работать в ателье, потом отправлюсь домой. Вечером поеду в клуб. Присоединяйся, в это уютное местечко заглядывают весьма интересные люди. Молодые, веселые! Отдохнешь, потанцуешь, развеешь печальные мысли. Позвони своему Бенджамину, и приходите вместе.

– Маргарет, о чем ты?! Что я ему скажу? Не забывай, мы не виделись десять лет. Десять!

– Да скажешь все, что угодно. Ужас, какая ты нерешительная! Что говорят в таких случаях? Привет, я по тебе соскучилась, не желаешь ли развлечься? Есть милое гнездышко, где можно провести вечер… Не строй из себя старую деву, Миллисент, звони доктору, и приезжайте, буду вас ждать. Все, сестричка, целую, мне пора!

Чмокнув Миллисент в щеку, Маргарет умчалась, оставив после себя ощущение бесполезно проведенного времени, пару окурков в пепельнице и пустую банку из-под пепси, сиротливо стоящую на столе.

Большой аккуратностью Маргарет никогда не отличалась, но не это было причиной частых размолвок между сестрами. Миллисент также не возражала, когда сестра устраивала съемки для своего журнала прямо в кухне, и ей потом приходилось в течение целых суток наводить порядок.

Ничего страшного не было и в том, что Маргарет без спроса заимствовала на день-два автомобиль сестры, а потом возвращала и так уже изрядно потрепанный «плимут» с искореженным бампером или разбитым подфарником. Что такое вещи? Они созданы для того, чтобы ими пользовались, какой разговор! Главное – душа, и все, что связано с душевными переживаниями.

Но Миллисент расстроилась из-за того, что не получился разговор о счастливом времени, проведенном в художественной школе, а поговорить ей очень хотелось. Что может быть лучше весело проведенной молодости? Так приятны воспоминания о школьных буднях, времени, проведенном в клубах, под парусами спортивных яхт… Более того, девушке не терпелось поделиться нахлынувшими чувствами.

Да, она помнила свою встречу с Бенджамином так сильно лишь потому, что сразу влюбилась в него. Такое вот было счастливое время – она влюблялась! Кому об этом можно теперь рассказать? Только лишь сестре.

Маргарет задаст резонный вопрос и будет как всегда права. Почему ты не рассказывала мне об этом раньше, спросит она, как умудрялась хранить столь горячие чувства в секрете на протяжении десяти лет?

Чем Милли сможет оправдаться? Да и надо ли? Молчала, потому что любила. Считала, пропадет очарование тайны, если она, Миллисент, доверит все свои девичьи переживания другому человеку, даже если этот человек – родная сестра. Родная, а в то же время такая бестолковая!

Девушка взяла жестяную банку, смяла и хотела было запустить ею в календарь с изображением кровожадного тигра, висящий на стене кухни. Одумавшись, просто бросила ее в пакет с мусором. Хватит переживаний! Немедленно в душ, а потом спать. Лучшее лекарство от всех неприятностей – сон, средство, проверенное временем.

5

Боже мой, откуда у крошечного ребенка, всего ничего прожившего на белом свете, столько сил и бешеной энергии! Пароходная сирена и та бы не выдержала такой нагрузки, удивлялся Бенджамин Лонгсдейл.

Малышка Аннабель рыдала, ревела, орала как оглашенная. Ничего не помогало, – ни укачивание, ни пение песен, от которых голос у Бенджамина даже осип.

Тщетными оказались попытки успокоить ребенка звуками музыки. Произведения Шумана, Гайдна, не говоря уж о современной музыке в стиле «кантри» не произвели должного впечатления на плачущую племянницу. Напротив, под музыку малышка рыдала с большим удовольствием.

Явно не хватало скунса. Бенджамин дважды бегал в гараж, чуть ли не вывернул наизнанку машину в тщетных поисках спасительного лохматого чучела. Зверек словно сквозь землю провалился.

Малышка замолкала лишь дважды, ровно столько, сколько сделала телефонных звонков обеспокоенная Флоренс. Аннабель как будто не хотела тревожить криком свою мать.

При разговоре с сестрой в доме стояла мертвая тишина, и Бенджамин дважды соврал, что малышка Аннабель спит крепким сном, предварительно до отвала накормленная и всласть напоенная.

Под конец последнего разговора Флоренс поинтересовалась, успешно ли прошла фотосъемка дочери для семейного альбома? Действительно ли настолько замечательно фотоателье на Бриджес-стрит, как его ей расписывали подруги и соседи?

В этом случае врать ему не пришлось, два часа тому назад племянница прекрасно вела себя перед объективом фотоаппарата. Бенджамин с удовольствием рассказал Флоренс, как девочка кувыркалась среди лилий, смеялась, показывала пятки и улыбалась.

– Слава Богу, Бенджамин! – кричала на том конце провода сестра. – Похоже, в тебе просыпаются отцовские чувства! Ты мне не рассказываешь, а словно поэму читаешь! Я поняла, ты без ума от детей. Так женись немедленно, идиот несчастный!

Эх, сестрица, подумал доктор Лонгсдейл, конечно, я без ума. Но малышке, которая взволновала мое сердце, уже давным-давно за двадцать.

Сгущались сумерки. Расстроенный Бенджамин с ужасом ожидал визита разъяренных соседей, а то и сразу полиции. Ему казалось – весь квартал не спит и возмущается действиями бестолковой няньки. Ареста, вот чего ожидал Бенджамин, проклиная минуту, когда согласился посидеть с любимой и единственной племянницей.

Малышка Аннабель категорически отказывалась лежать в кроватке, вытребовала себе право сидеть в диванных подушках, и при этом постоянно безутешно плакала, трогательно кривя пухлые губы и открывая беззубый рот.

Что он только не делал, чтобы понять причину плача: измерил у малышки пульс и температуру, заглянул в уши и горло, внимательно – как-никак, специалист-кардиолог, – вслушался в сердечные тона.

Исчерпывающий ответ на все вопросы дал домашний врач, телефон которого никак вначале не хотел отвечать. Но позже, где то за полночь, тот снял наконец трубку.

– Температуры, говорите, нет? Возможно, она еще поднимется, но особенно не беспокойтесь. У вашего ребенка режутся зубы, это и вызывает боль и беспокойство, – сказал сонным голосом врач. – Постарайтесь успокоиться, а малышку отдайте на руки кому-нибудь более опытному, лучше бабушке, или, на худой конец, деду.

Бенджамин положил трубку. Глаза его выражали смертельное отчаяние. Деду! Смешно сказать, мистер Лонгсдейл прежде всего подумал о Санта-Клаусе. Увы, никаких более опытных нянек, чем его собственная персона, в доме рядом не было.

Мать Бенджамина недавно вышла замуж в четвертый раз, да и у отца были хлопоты похожего характера. В итоге у Бенджамина прибавилось родственников, но какой от этого был прок?

Родители после развода пропадали в туристических поездках по всему миру со своими новыми возлюбленными.

Из Таиланда, Непала, Новой Зеландии приходили открытки, письма и телеграммы с восторженными словами, посвященными природе экзотических стран.

Возня с внучкой не входила в сферу интересов любвеобильных родителей Бенджамина.

Несчастный бэби-ситтер обзвонил всех своих приятелей и приятельниц. Никто не мог дать толкового совета, оставалось терпеливо слушать рыдания бедняжки Аннабель и ожидать, когда в дом войдет спасительница Салли.

Судя по договоренности с Флоренс, младшая сестра должна была появиться с минуты на минуту, и Бенджамин прислушивался к шуму каждой проезжающей мимо дома автомашины. Увы, из-за громкого плача ничего не было слышно.

Часы на каминной полке зашипели и пробили час ночи, на мгновение успокоив внезапным боем плачущего ребенка. Потом Аннабель возопила с новой силой, и слезы потекли ручьем.

Через полчаса раздался еще один телефонный звонок, и дядя, вставший перед племянницей на голову с целью поразить ребенка своим занятным видом и прекратить ужасный рев, плюхнулся на пол.

Долгожданный голос в телефонной трубке! Конечно, он принадлежал Салли. Но почему он доносился черт знает откуда? До сестры определенно было несколько тысяч миль.

– Привет, Бен, мы совершили аварийную посадку из-за грозы и пьем кофе в Новом Орлеане. Как твои дела, как Аннабель? Почему ты так тяжело дышишь? Что случилось, братик?

Бенджамин оглянулся на племянницу. На хитрой мордочке, секунду назад залитой слезами, сияла улыбка. Ребенок словно прислушивался к разговору, а главное – молчал. В доме стояла тишина!

– Она постоянно рыдает! – крикнул в трубку плачущим голосом Бенджамин. – Что мне делать?!

Аннабель рассмеялась.

– Врешь, братишка! – донеслось из Нового Орлеана. – В доме у тебя тишина. Дети этого возраста в такой час крепко спят и видят десятые сны… Представляешь, в кафе замечательный джаз-оркестр, а то мы бы давно умерли от тоски. Поль предлагает лететь обратно в Майами, и дожидаться хорошей погоды на берегу океана. Или ждать начала парусной регаты, яхта Поля участвует в гонках.

– Кто такой, этот Поль? – мрачным голосом поинтересовался у младшей сестры Бенджамин. – И что это за манера, летать туда-сюда?

– Поль – мой жених, ты скоро с ним познакомишься. Если прилечу, то обязательно познакомлю! – Голос Салли был прерван внезапно раздавшейся веселой мелодией, потом шумом электрических разрядов. – А не прилечу, так и не познакомлю! Не задавай глупых вопросов.

– Салли, что делать, если ребенок все время орет?

– Опять глупый вопрос! Покатай ее на машине, я помню, Флоренс всегда так делала. Включи телевизор, в конце концов.

– Что за глупости ты мне предлагаешь?! – возмутился Бенджамин. – Может, посоветуешь ее в кафе отвезти или в зоопарк?

– Зоопарк, к сожалению, ночью закрыт, – раздался в трубке веселый голос сестры. – Бенджамин, дорогой, проконсультируйся у какой-нибудь хорошенькой женщины с ребенком, желательно разведенной, наверняка кое-кто из твоих подружек бодрствует в это время!

– Салли, ты настоящая гадина!

– Прощай, зайчик, и не выдавай свою сестренку нашей замечательной Флоренс! Иначе от меня останется лишь мокрое место. Но я ни в чем не виновата! Просто помешала сильная гроза!

Как только расстроенный Бенджамин положил телефонную трубку на место, вновь раздался оглушающий рев Аннабель. Дядя схватился за голову и задал себе в сотый раз за вечер вопрос:

– Куда запропастился этот чертов скунс?!

Бенджамин терпеть не мог даже вида вонючего животного, но в этот вечер он дорого бы дал за возможность отыскать пыльное чучело. Воистину, мертвый скунс обладал мистической способностью прятаться от Бенджамина.

Возможно, в награду за успешно проведенную операцию колдун отблагодарил его волшебным чучелом, умеющим самостоятельно забираться под диван, ползать по ковру, успокаивать Аннабель и исчезать в самый нужный момент.

Чем не материал для сенсации в каком-нибудь популярном журнале, пишущем об оккультизме? Как только этот зверь отыщется, надо будет сфотографировать его у Миллисент.

Тут Бенджамин, несмотря на усталость, по малопонятной для себя причине улыбнулся.

Миллисент Копперфилд! Две счастливые встречи с интервалом в десять долгих лет! Произнеся в уме имя девушки-фотографа, он призадумался.

Да, именно она сейчас сможет помочь ему. Как быстро ей удалось успокоить Аннабель перед фотосъемкой, в совершенно незнакомом для ребенка месте, просто удивительно!

Взглянуть на часы измученный воплями Бенджамин даже и не подумал. Главное, на свете есть человек, умеющий решать неразрешимые проблемы, разбирающийся в вопросах фототехники и умеющий укрощать детей.

Миллисент Копперфилд спросонья даже не поняла, в чем дело, и прежде всего схватила с ночного столика телефонную трубку.

Оказалось, она ошиблась. Ее разбудил звонок в дверь, такой настойчивый, даже назойливый, словно в гости явился налоговый инспектор.

Накинув на себя халат, девушка быстро сбежала по лестнице и без промедления и лишних вопросов открыла входную дверь. То, что за дверью стоял Бенджамин Лонгсдейл с племянницей на руках, она уже знала – в окно спальни был хорошо виден «мерседес», так возмутивший сегодня Реджинальда Маккормика, а просторы тихого района, прилегающего к Бриджес-стрит, оглашались истошными воплями малышки Аннабель.

– Держи! – бесцеремонно пробормотал заметно осипшим голосом Бенджамин и сунул в руки Миллисент завывающую малышку. – Я все тебе объясню, не пугайся. А мне дай фонарь, что ли. Пойду искать чучело скунса, оно где-то спряталось в твоем цветнике!

Миллисент, больше всего пораженная последними словами Бенджамина Лонгсдейла, щелкнула выключателем у входной двери, и па мгновение боязливо выглянула наружу.

Две мощные электрические лампы мгновенно залили мертвенным голубоватым светом пространство перед домом, осветили кусты роз и лужайку, покрытую лилиями и тюльпанами.

Бенджамин, не тратя слов, встал на четвереньки и полез в самые заросли.

– Найду, убью! – послышалось из зарослей. – Кому рассказать, не поверят!

Миллисент включила в спальне ночник и осторожно присела с малышкой Аннабель на постель. Господи, какая же это прелесть, дети!

Ребенок пару раз с безмятежным видом улыбнулся девушке, сладко зевнул и через мгновение спал сладким сном, причмокивая пухлыми губами.

На лестнице раздались тяжелые шаги, жалостно заскрипели деревянные ступени, помнящие всех многочисленных жильцов дома, проживавших здесь на протяжении двух веков.

На Бенджамина нельзя было глядеть без смеха – волосы всклокочены, брюки на коленях позеленели от травы и выпачканы в земле, в глазах неподдельная ярость.

– Ну, как обстоят дела со скунсом?

Вопрос прозвучал вполне шутливо, но в этот момент мужчина доказал, что начисто лишен какого бы то ни было чувства юмора.

– Ушел, – прорычал Бенджамин, погрозив кому-то в темноте кулаком. – Ничего, я до него доберусь и посажу на цепь!

Девушка прижала палец к губам.

– Говори тише, разбудишь малышку!

Бенджамин вошел на цыпочках в спальню и, любуясь спящей Аннабель, проговорил шепотом:

– Миллисент, ты волшебница, как тебе это удается? Знаешь особенное слово? Поделись секретом!

– Никаких особенных слов, малышка сразу успокоилась и уснула. Выглядит она здоровой, просто у нее режутся зубы. У всех детей это происходит по-разному. Когда у меня резались зубы, я не плакала, вот так.

– Ты помнишь об этом?! – поразился Бенджамин. – Вот это да!

Миллисент тихонько рассмеялась.

– Конечно, не помню! Мне мама рассказывала. А Маргарет страдала точно так же, как Аннабель, и за три дня до появления нового зуба, мешала всем спать.

– А когда они вырастут, зубы? Еще неделя – две?

– Какой ты нетерпеливый, – вновь рассмеялась Миллисент. – Года через два у Аннабель будет зубов штук двадцать, она еще много нервов попортит тебе своим плачем. А когда ей стукнет шесть лет, эти зубки начнут выпадать, сначала резцы, потом коренные, затем клыки.

Бенджамин с восхищением смотрел на девушку.

– Миллисент, ты не фотограф, ты родилась стоматологом! Откуда ты все знаешь?

– Да уж знаю, я женщина, и помню факты, касающиеся детей. Я еще посижу с малышкой, а ты приготовь кофе, только постарайся не шуметь, не разбуди Аннабель. Посмотри, как сладко она спит!

Надо признаться, Бенджамин не так уж часто попадал в глупое положение. В доме Миллисент он чувствовал себя невольным свидетелем чужой жизни, соглядатаем женских тайн, человеком-невидимкой, вторгнувшимся в тщательно охраняемый от постороннего глаза быт. Глупое было положение, да что прикажете делать?

Дверь в спальню была прикрыта, уютную гостиную освещала старомодная лампа под зеленым абажуром. На высоком потолке угадывались темные балки, свет выхватывал из полумрака ослепительно белую скатерть на столе, вазу с цветами, резные спинки стульев орехового дерева, старинные офорты и дагерротипы на стенах, затянутых розовым штофом.

Украшением гостиной являлся шкаф, настоящее произведение искусства из числа тех предметов, за которыми гоняются любители антиквариата. За толстыми стеклами, забранными в медные переплеты, виднелись корешки книг, коллекционный фарфор, всякие безделушки.

Бенджамин, еще раз оглядевшись вокруг, попытался представить себе характер Миллисент.

Все предметы обстановки говорили о том, что хозяйкой дома является молодая женщина, обладающая незаурядным художественным вкусом. Она любит порядок, обожает цветы.

Неуловимый аромат лаванды наполнял гостиную, заставляя сознание Бенджамина вновь и вновь возвращаться к событиям десятилетней давности, к образу девушки, встреченной на выпускном балу художественной школы. Интересно, какую роль играют в жизни хозяйки такой необычной гостиной мужчины?

Скорее всего она скромна, сентиментальна, и вряд ли держит на всякий случай в туалетном столике презервативы. Мужчины здесь не бывают, это точно. Интересно, что же их отпугивает от Миллисент? Или она сама их боится?

Бенджамин прошел в кухню, сразу напомнившую ему жанровые картины голландских художников. Сверкающий чистотой пол из тиковых реек, словно на роскошной океанской яхте. Медный таз для варки варенья, ручные мельницы для кофе и пряностей, полки с тарелками вдоль стен, покрытых изразцами белого и голубого цвета, – чего только не было там! Два глубоких кресла возвышались перед дорогим телевизором и дешевый календарь с тигриной мордой на стене… Все говорит о том, что хозяйка любит свое жилище.

Бенджамин включил кофеварку, уселся в кресло и раскрыл один из журналов, лежащих на ультрамодном столике из стекла. Вот так штука! Прекрасная фотокомпозиция на развороте журнала была явно сделана с помощью предметов, находящихся на кухне Миллисент.

Мистер Лонгсдейл с любопытством пролистал страницы, поискал автора этой работы… Ну конечно, кто же еще! Итак, Маргарет сделала себе имя, оформляя женские журналы. А Миллисент, значит, успокоилась на должности обычного фотографа. Странно…

Прекрасная девушка из прошлого была с амбициями. Но время меняет людей, все расставляет по своим местам. Да и кто скажет, что важнее – молоть кофе ручной мельничкой или фотографировать ее?

Бенджамин с удовольствием выпил чашечку кофе, потом еще одну, без интереса пролистал пару женских журналов, заполненных кулинарными рецептами, выкройками, советами психологов, прогнозами астрологов, рекламой чудодейственных кремов и пищевых добавок.

Где же Миллисент? Разозлилась на поздний визит и не хочет его видеть?

Картина, открывшаяся перед Бенджамином, осторожно заглянувшего в спальню, могла растопить самое неприступное сердце – малышка Аннабель мирно спала, а рядышком дремала Миллисент, чудом удерживаясь на краю постели.

Почувствовав взгляд, девушка проснулась.

– Я сейчас, подожди меня! – шепнула она.

Хозяйка приготовила бутерброды, снова заварила кофе и уселась в кресло.

На ней был свободный вязаный свитер и длинная юбка. Умытое лицо, свободное от какой-либо косметики, казалось спокойным и выглядело вполне отдохнувшим.

– А пива у тебя не найдется? – поинтересовался Бенджамин. – Ты извини меня, но такой уж выдался день, что хочется себя побаловать.

Перед Бенджамином была поставлена кружка, наполненная темным «туборгом» и тарелочка с солеными крекерами.

– Что же у тебя за день сегодня выдался? – спокойным голосом спросила она. – Отдыхай и рассказывай!

6

Итак, теперь эта замечательная женщина, пахнущая лавандой, была в курсе сваливших на него событий. Он рассказал ей все до последней детали.

– Ты позвонил Флоренс? Бенджамин покачал головой.

– Не мог! Ведь я дал слово, что ничего плохого не произойдет. Она так переживала, так надеялась на меня! А вдруг спросит, где Салли?

– Где, кстати, Салли?

– Пережидает с женихом грозу в Новом Орлеане… Но поверь, ни я, ни младшая сестра не хотели причинить Флоренс боль! Так получилось. Что делать, Миллисент? О Господи, теперь я виноват и перед тобой, приперся в глухую ночь.

В голосе Бенджамина было столько отчаяния, глаза его взирали с такой неподдельной тоской, что девушка рассмеялась.

– Нечего отчаиваться, не бывает безвыходных положений. А что касается глухой ночи, ты угадал со временем визита. Если бы ты застал здесь Маргарет, у меня возникли бы в жизни немалые сложности.

– В смысле?

Девушка вобрала в легкие побольше воздуха, вытаращила глаза и выпалила одним духом, стараясь копировать жестикуляцию своей сестры:

– Ох, Миллисент, ты же такая скромница, как у тебя оказался в доме мужчина? И тебе даже не пришло в голову со мной посоветоваться! Ты развратная, ты нехорошая! Почему не накрасилась, почему угощаешь его пивом, а не шампанским! Ужас, Миллисент, позор и кошмар! В следующий раз, когда надумаешь приглашать в гости мужчину, не забудь позвать меня!

– Очень смешно, но чересчур противоречиво.

– А Маргарет вся соткана из противоречий. Час тому назад она на этом самом месте, где сидишь ты, уговаривала меня пригласить тебя в ночной клуб.

– Идея замечательная, но, увы, я бы отказался. Куда в таком случае девать Аннабель?

– Вот, я искренне сказала, что не могу этого сделать, а Маргарет в душе обрадовалась. Она любит меня и страшно боится, что мужчины обрушат на мою бедную голову кучу несчастий.

– Но я ведь пришел к тебе за помощью, чтобы ты помогла успокоить мою плачущую племянницу!

– Вот именно! Маргарет, узнав об этом, назовет тебя паразитом, живущим за счет других, а про меня скажет, что позволяю всем и каждому садиться себе на шею. Вот такой характер у моей сестрицы.

– Ужасный! – сказал Бенджамин и рассмеялся. – Миллисент, так как мне действовать дальше, я имею в виду племянницу? Вызвать утром детского врача и сиделку, рассказать Флоренс, что я не справился, и что Салли тоже не помощница? Думаю, Флоренс надо срочно возвращается к дочери!

Миллисент с аппетитом доела кусок пиццы, вытерла губы льняной салфеткой и решительно отодвинула от себя тарелку, словно бы поставила точку в рассуждениях Бенджамина.

– Глупости. Сейчас девочка как следует выспится, и ты отдохнешь тоже. Да-да, прямо в этом кресле… А утром, если вдруг Аннабель заплачет, я ее успокою. Потом ты найдешь своего любимого скунса, и вы отправитесь домой. Ты привыкнешь к малышке, малышка к тебе, все будет в порядке! Можно позавидовать Флоренс, малышка замечательная.

– А если я тебя приглашу посидеть с Аннабель? – предложил Бенджамин. – Поедешь с нами ко мне домой? Дом огромный, всем места хватит.

Миллисент решительно, не раздумывая и секунды, ответила:

– Нет. Брать нянькой незнакомого человека нельзя. Флоренс, я уверена, не простит тебе этого.

– Миллисент! У тебя дар успокаивать младенцев! Флоренс ничего не узнает, – умоляюще скрестил на груди руки Бенджамин. – Поедем завтра ко мне домой!

– Нет, нет и нет! Достаточно с меня того, что я предоставила вам с Аннабель убежище до утра. Ты не знаешь всех обстоятельств моей жизни.

– Что же в ней такого, что может помешать тебе понянчиться с Аннабель?

– Маргарет, милая моя сестричка, она и так отравит мне всю жизнь намеками и насмешками. Красавчик Бенджамин на твоей кухне, красавчик Бенджамин в твоей гостиной, в спальне! Ужас, ужас и ужас…

– А как насчет красавчика Бенджамина в твоей ванной? – поинтересовался он.

– Это ужас в квадрате! Я уже приготовила тебе полотенца и халат, – сказала девушка, посмотрела внимательно на своего ночного гостя и рассмеялась каким-то одной ей известным мыслям.

Бенджамин недоуменно поинтересовался:

– Что, я так перепачкался?

– Нет, представила, как ты наденешь мой халат, который я приготовила. Он будет тебе по пояс! И поторопись, а то скоро начнет светать! А еще огромное тебе спасибо.

– За что?

– Я почувствовала себя на десять лет моложе, поняла, как замечательно быть наивной, глупенькой девочкой. На душе так спокойно, словно нет и не было никаких хлопот, всяких проблем. Проблема! Правда, жуткое слово? Просто ужас!

– Ужас! Ужас! – передразнил Бенджамин. – И я не люблю это слово.

Любопытное зрелище предстало перед глазами молодого мужчины, когда он оказался в интимном мире молодой женщины – в ее ванной комнате.

Оказывается, Миллисент любила комфорт. Зеркала, изящный столик, ванна с гидромассажем, масса шкафчиков с туалетными принадлежностями… Изрядно потрепанный временем резиновый утенок, угнездившись на пластиковом ведерке для морской соли, разглядывал мистера Лонгсдейла единственным глазом.

Бенджамин снял с полки и с интересом повертел в руках флакончик замысловатой формы. Понюхал – аромат лавандового масла напомнил запах Миллисент. Вернее, Миллисент пахла лавандой, подумал он и включил воду.

Оборудованная по последнему слову техники ванная пришлась Бенджамину по вкусу. Заглянув в одну из дверей, он обнаружил замечательную электрическую сауну. Шагнув в умиротворяющий жар, мужчина задержал дыхание: воздух жег легкие, тело моментально покрывалось капельками пота.

– Уф, – только и нашел в себе силы произнести он.

Ледяной душ вернул благостное ощущение силы, спокойствия и душевного равновесия. Растеревшись докрасна жестким полотенцем, Бенджамин набросил на себя махровый халат хозяйки квартиры.

Действительно, тот оказался более чем короток, и даже не скрывал того, что лучше было бы не показывать публике.

Бенджамин фыркнул, увидев собственное отражение в зеркале, завязал полы халата узлом на животе и вышел из ванной комнаты.

В глубоком кресле лежали принесенные Миллисент подушки, плед, на столике стояли бутылки с пивом «туборг», лежали сандвичи с ветчиной. За открытым окном слышался стрекот сверчка. В доме стояла мертвая тишина.

– Боже мой, – думала Миллисент, не чувствуя сна ни в одном глазу. – Бенджамин Лонгсдейл ночует в моем доме, пьет мой кофе, моется в моей ванной, спит на моей кухне. Принц из мечты! Могла ли я представить себе в течение всех этих долгих лет, что когда-нибудь будет так?

Девушка улыбнулась, прислушиваясь к мерному дыханию Аннабель, затем, считая белых слонов, постаралась заснуть и не думать о том, каким кошмаром может обернуться для нее пробуждение. Но блаженная дрема обходила ее стороной.

Объяснять Маргарет факт появления в доме Бенджамина было выше всяких сил. О соседях Миллисент даже не вспомнила. Что соседи, если одна ее сестричка стоит целой толпы разъяренных хранительниц нравственности, осуждающих ветреное поведение молодой женщины!

Миллисент не чувствовала усталости, хотя все тело просто гудело. Ей казалось, что впервые за последнее время она наконец с толком провела день. Еще бы и наработалась вволю, и помогла добрым словом и делом тем, кто в этом нуждался. Она вспомнила уморительные ужимки малышки Аннабель, ее пухлые ручки, цепляющиеся за ворот блузки, и скоро уснула с улыбкой на губах…

Стараясь не дышать, на цыпочках, Бенджамин пересек гостиную и заглянул в спальню – это было царство сна. Аннабель улыбалась во сне, Миллисент тоже. Как прекрасна была эта женщина! Словно вернулись все мысли и ощущения того памятного вечера, когда взор Бенджамина отметил среди танцующих девушек золотоволосую красавицу. Какая чушь!.. Что я впадаю в детство, что ли? – попытался урезонить он себя.

В какое-то мгновение Бенджамин почувствовал – его сердце восторженно забилось. Что будет, если он сделает несколько шагов вперед, встанет на колени и уткнется лицом в плечо Миллисент? Ответит ли она поцелуями на его поцелуи? Захочет ли обнять его, приласкать, прошептать ласковые слова? Как он хотел услышать именно от этой женщины что-то простое, нежное…

Нет. Ничего не выйдет. Аннабель проснется, заорет пуще прежнего. Миллисент вскочит, в ужасе оттолкнет его. Подумает, мол, доктор рехнулся… Нет, никаких шагов и никаких вставаний на колени.

Но до чего призывно пахнет лавандой ее тело…

Реджинальд Маккормик не тратил много слов в своих телефонных разговорах. Как только Анна-Тереза сняла трубку, она услышала лаконичное:

– Он у нее.

– Кто?

– Он. Находится в доме Миллисент. – Реджинальд привстал из кресла, чтобы еще раз выглянуть в окно и убедиться в том, что ненавистный ему серебристого цвета «мерседес» стоит на парковке у дома мисс Копперфилд. – У меня бессонница, наблюдаю с четырех часов утра, но только сейчас позвонил тебе, Анна!

– Большое спасибо. Кстати, ты меня разбудил, Реджинальд!

– А нечего спать, надо спасать Миллисент!

– От кого?!

– От доктора! Ты забыла, сегодня у девушки страшно печальный день, это раз. Два – мы едем на распродажу или нет? Я заправил машину, у меня все готово. Идем, заберем Милли с собой и вперед на побережье, на аукцион. Пока чего-нибудь не произошло.

– Господи, а что может произойти?!

– Не исключено, что этот тип – серийный убийца. Видела, какой он здоровенный? Да и руки как у мясника. Легко может задушить, и сам не заметит даже! А его непонятное пристрастие к жуткому чучелу скунса? Очень странный молодой человек, Анна, очень странный!

– Что ты мелешь, приятель! Никакой это не странный тип, а обыкновенный человек. Он – врач, кардиохирург, у него славная племянница. Миллисент встречалась с ним лет десять тому назад, и ничего страшного не произошло. Они наверняка нравятся друг другу, может быть, у них роман.

– А ты включи телевизор, посмотри новости. Серийные убийцы появляются чуть ли не каждый день, полиция их устала ловить. К какому роману может привести случайное знакомство, да еще произошедшее десять лет назад? Анна, в доме у Миллисент нет света, как будто все спят. Разве ты можешь утверждать, что девушка так была рада своему старому другу, что немедленно улеглась с ним в постель? А куда он дел малышку? Неужели этот Лонгсдейл по ночам разъезжает с полугодовалым ребенком? И теперь самое страшное, Анна…

– Что?

Вместо ответа в трубке раздался грохот, похожий на выстрел. Анна-Тереза перекрестилась телефонной трубкой и вновь прижала ее к уху.

– Реджинальд, ты живой? Говори скорей, не томи!

– Извини, Анна, я нечаянно уронил бинокль. Самое страшное, что по кустам роз будто чье-то тело протащили. Мне все видно из окна, на дорожках комья земли, некоторые колья поломаны. Твои любимые розовые кусты в полном беспорядке!

– Реджинальд, ты с ума сошел!

– Нашла время обсуждать мое душевное самочувствие. Так ты идешь со мной к Миллисент или нет?

– Конечно, иду!

Анна-Тереза, шепча слова молитвы, моментально вскочила с постели, и через каких-нибудь четверть часа уже стояла у ворот дома Миллисент. Действительно, было видно, что по цветнику кто-то ползал, и на дорожке, такой всегда чистой, валялся мусор, щепки и комья земли. Женщина хотела было войти во двор.

– Ничего не трогай! – крикнул Реджинальд.

Анна-Тереза в испуге отдернула руки от калитки.

С протяжным заунывным скрипом, раздавшимся словно из преисподней, калитка медленно распахнулась. Старики с опаской двинулись к двери дома Миллисент, причем Реджинальд держал свою трость, как дубинку, а в руках Анны-Терезы был большой кухонный нож.

– Действительно, здесь словно медведь прошел, – тихо прошептала Анна-Тереза. – Бедные розы…

– Бедная Миллисент, – подсказал Реджинальд и взял свою трость на изготовку. – Нажимай на звонок.

– Может быть, лучше позвонить в полицию? Помнишь, сиротка Клара из фильма про оборотней всегда при таких обстоятельствах звонила в полицию.

– Ни в коем случае! Ты что, не смотрела четвертую серию «Живодеров из Принстона»? Серийные убийцы не боятся полиции, их хлебом не корми, дай только укокошить дюжину-другую копов. Твоего доктора не испугает полиция, он скорее всего уже в соседнем штате заметает следы!

– А как же машина? Вон она, стоит у ворот.

– Он угнал ее, потому и бросил здесь. Была бы своя, укатил бы на ней.

За спинами стариков раздались шаги.

Анна-Тереза чуть было не потеряла сознание, когда до нее кто-то дотронулся! Но прежде чем она оглянулась, звонкий женский голос отчетливо произнес:

– Доброе утро!

Рядом стояла Маргарет и с недоумением смотрела на стариков-соседей.

– Не совсем оно уж и доброе, Маргарет, – мрачно проговорил новоявленный детектив Реджинальд.

– А что случилось? Господи, Анна-Тереза, почему в ваших руках нож?

– Милая девочка, ты только не волнуйся… – пробормотала расстроенная соседка.

– В жизни может случиться все, поэтому… – пространно начал объяснять господин Маккормик. – Но ты не пугайся, может быть, самое страшное уже позади. Осторожнее!

Маргарет дернула на себя ручку, дверь открылась, и девушка пулей влетела на второй этаж, стуча каблучками по деревянным ступеням.

– Миллисент! – раздался пронзительный женский крик. – Миллисент!

Бенджамин досматривал второй или третий сон, да кто их когда считает, эти сны. Ноги его, закинутые на соседнее кресло, затекли, тем не менее, он наслаждался отдыхом. Никто не орал во сне, не плакал, не жаловался на прорезывающиеся зубы. И все-таки краем сознания Бенджамин слышал – где-то кто-то громко кричит. Голос явно не принадлежал племяннице…

Миллисент тоже сладко спала. Свернувшись под одеялом калачиком, она пребывала в мире ночных иллюзий, ей вновь снился Бенджамин. Как будто они сидели в китайском ресторане, куда ее часто приглашала Маргарет, и ужинали. Звучала восточная мелодия, лицо любимого было освещено оранжевым светом уютной лампы, стоящей на краю красиво сервированного стола, а сам он ловко орудовал палочками, съедая все и требуя добавки.

– Я голоден! – кричал он. – Еще хочу, еще! Ты слышишь, Миллисент!?

– Миллисент!! Ты слышишь меня?! Девушка открыла глаза и увидела в распахнутых настежь дверях спальни свою сестру.

– Что случилось?

– Это я тебя должна спросить, что случилось? Почему старики соседи топчутся у твоей двери? И намекают мне на самое худшее? Что с тобой тут стряслось, отвечай?

– Откуда я знаю?

Тут Маргарет увидела Аннабель, изо всех трущую ручонками заспанные глаза.

– Что это?!

– Не что, а кто, – мягко поправила сестру Миллисент. – Маргарет, познакомься, это малышка Аннабель.

– Откуда этот чудовищный ребенок? Уж не подбросил ли его тебе Бенджамин?

– Почему подбросил, я добровольно его приютила и…

– Миллисент! – с этим возгласом Маргарет упала в кресло. – Ты делаешь ошибку. Зачем тебе чужие проблемы? Посмотри на себя – ты молода, интересна собой, ты найдешь человека достойного. Неужели ты думаешь, что это чужой ребенок для Бенджамина? Это его собственное дитя! Конечно, посмотри, как они похожи друг на друга! Ужас! Какой ужас!

– Я тебе сейчас все объясню, – начала было Миллисент. – Видишь ли, у малышки режутся зубы, и Бенджамин привез Аннабель ко мне, чтобы я ее успокоила. Ему не к кому было обратиться, неужели непонятно?

– Дай мне воды! – почти зло потребовала рассерженная Маргарет. – Мне всегда все понятно, пора бы это запомнить!

Миллисент направилась было в кухню, но остановилась. Неужели Бенджамин еще спит? Боже мой, настоящая комедия положений! Надо его срочно разбудить, пусть расхлебывает кашу, которую заварил.

– Хочу сделать глоток воды, ты слышишь меня? – мимо Миллисент к двери в кухню пронеслась вскочившая с кресла Маргарет. – Хочу успокоиться! Вечно с тобой одни неприятности! И почему вся эта история с Бенджамином стряслась в роковой для тебя день?

Сейчас ты успокоишься, подумала Миллисент. Или наоборот, даже заикаться станешь! Ну что же, кашу придется расхлебывать всем вместе. Интересно, а что делали соседи у моей двери? Пришли меня будить? Сегодня же день распродаж и аукционов. А еще сегодня у меня памятная дата, день несостоявшейся свадьбы. Вот и Маргарет подчеркнула – роковой для тебя день. Все вылетело из головы. А почему в кухне такая подозрительная тишина? Что там могло случиться?

Миллисент вошла в кухню и увидела Маргарет, которая замахала руками.

– Тише, Миллисент! Твой гость еще спит… Маргарет жадно пила воду, в кресле безмятежным сном спал Бенджамин.

– Почему ты сразу не сказала, что провела ночь со Бенджамином? – страстно зашептала она, оторвавшись от стакана с водой.

– Не проводила я с ним никакой ночи! – шепотом в ответ возразила Миллисент.

– Замечательный мужчина! – продолжала шептать и глотать через слово воду Маргарет. – Посмотри, посмотри, завидный экземпляр! Сразу видно – хорошее здоровье, крепкие нервы. И дочь у него такая же очаровательная. Ты позвонила ему по моему совету? Милая Миллисент, ты все же очень славная! А что ты ему сказала?

– Маргарет, я ему не звонила!

– Миллисент, сестричка, какая ты умница! Не буду вам мешать, я приехала поработать в ателье. Сегодня, не забывай, у тебя день траура, ха-ха!

Пробуждение для мистера Лонгсдейла было не самым приятным событием этого утра. Он явно не выспался и спросонья никак не мог сообразить, где находится.

Выбравшись из кресла и размяв ноги, Бенджамин огляделся и сообразил, что спал в кухне Миллисент. Никого вокруг не было. В доме стояла тишина. Он выглянул в окно и с недоумением посмотрел на стоящих у ворот стариков о чем-то шепчущихся между собой.

За спиной раздался ласковый, необыкновенно нежный голос:

– Доброе утро, Бенджамин! Как спалось?

– О! Сколько лет! Привет, Маргарет. Рад тебя видеть, но мне надо одеться…

– Тебе очень идет этот халат, очень! Кто-нибудь раньше говорил, что у тебя красивые ноги?

– Как-то раз на пляже… Мужчина, видимо, с отличной от моей сексуальной ориентацией, – буркнул рассерженно Бенджамин.

– Теперь это скажу я. Между прочим, у меня и у Миллисент похожие вкусы…

– Замечательно! Только разреши мне все же надеть штаны.

Бенджамин оделся и обратил внимание на то, что его костюм стараниями Миллисент приведен в полный порядок: пятен на коленях от травы и земли уже не было. Когда только она успела все это сделать?

Маргарет подошла вплотную к Бенджамину и тихо спросила:

– Признайся, дорогой, у вас с Миллисент всерьез и надолго?

И, положив руки на грудь мужчине, нежным голоском добавила:

– Ты сильный и смелый мальчик, но у меня к тебе одна-единственная просьба. Не обижай ее, она у меня одна!

Вытаращив глаза, Лонгсдейл не знал, что и сказать.

– Кто?!

– Миллисент! Какой ты тупой, просто ужас!

– Да, я тупой. Особенно поглупел за последние сутки, – согласился он. – Хочешь, с трех раз отгадаю, сколько будет дважды два? Маргарет, ты все такая же соблазнительная и прекрасная и умеешь разговаривать с парнями.

Бенджамин осторожно снял руки Маргарет со своей груди.

– Ладно, красавица, мне не до шуток. Надо срочно ехать домой.

– Что-то Маргарет исчезла надолго, – забеспокоилась Анна-Тереза. – Реджинальд, пора вызывать полицию!

– Видишь, я был прав. Этот верзила с младенцем для усыпления бдительности – преступник. Ты-то хоть от двери отойди, мало ли что? Полиция любит пострелять! – решительно сказал мистер Маккормик. Глаза его сверкали стальным блеском.

Неожиданно распахнулась дверь, и на пороге показалась улыбающаяся Маргарет.

– Как дела у Миллисент? – обеспокоенным голосом спросил Реджинальд.

– Нормально!

– Она жива?

– Что за вопрос? Естественно!

– А что делает?

– Кормит Бенджамина завтраком.

Анна-Тереза укоризненно взглянула на Реджинальда.

– Пятая серия «Живодер завтракает».

– Идем, накормлю тебя лазаньей, живодер из Принстона! – усмехнулась пожилая женщина.

– Анна, это замечательный фильм, зря иронизируешь!

Реджинальд Маккормик смутился. Его щеки даже покрылись бледным румянцем. Что и говорить, только напрасно переполошил всех. А что было бы, если б к дому Миллисент сейчас подкатила полиция? Наверное, любопытные увидели бы заключительную серию под названием «Живодеры Принстона умирают стоя».

Наверху открылось окно спальни, и Миллисент, выглянув на улицу, поздоровалась с соседями.

– Что вы делаете внизу, поднимайтесь к нам! – ласково позвала она.

– Ты слышала, Анна-Тереза, Милли пригласила нас, – проворчал Реджинальд и занес ногу на первую ступеньку лестницы. – Ну и что, если даже он и не серийный убийца, все равно этот тип отнял у нас Миллисент на целое утро.

Пожилая женщина молча следовала за мистером Маккормиком. Для нее подъем по лестнице был настоящей пыткой, и на разговор сил уже не хватало.

Зато, войдя в дом, она затараторила без умолку, советуя, как и чем кормить ребенка, как купать, каким маслом и где мазать кожу. Миллисент строго следовала рекомендациям своей доброй старушки-соседки.

Бенджамин не сумел и слова вставить, бессмысленно теребя в руках инструкции, полученные от Флоренс. Но и без этих наставлений Аннабель была тут же умыта, переодета и с явным удовольствием жадно сосала смесь из бутылочки.

И вдруг раздался душераздирающий крик. Слава Богу, кричала не Аннабель. Голос принадлежал Маргарет.

– Оставайтесь здесь, я пойду посмотрю, что там такое, – сказал Бенджамин. – Так вопить может лишь героиня фильма «Душегубы на Диком Западе»…

– «Живодеры из Принстона», – подсказал Реджинальд. – Я пойду с вами, молодой человек, ничего не бойтесь!

Вопли продолжали нестись из ателье.

Войдя в помещение студии, Бенджамин и Реджинальд увидели, как Маргарет, не переставая орать, трясущейся рукой указывает в направлении дивана, стоящего у стены. Увы, на диване никто не сидел, и вообще в комнате, кроме Маргарет, никого не было.

Мужчины переглянулись.

– Под диваном!!!

Бенджамин встал на колени, заглянул под диван и тоже заорал, но не от ужаса, а от радости.

Из темноты на него уставился желтый глаз. Смотрел не мигая. Казалось, вот-вот существо, которому принадлежал этот глаз, бросится на врага и бесстрашно вцепится в нос или щеку… Ура! Скунс нашелся!

Вытащив чучело и стряхнув с него пыль, Бенджамин объяснил пожилому господину, что оно обладает мистическим свойством и способно самостоятельно передвигаться, даже прятаться в самых неожиданных местах.

Но самое главное – его полюбила племянница, крошка Аннабель. И если она держит скунса в пухлой ручке, то тишина и покой в доме обеспечены. Наверное, магическое действие на девочку тоже относится к категории мистических качеств чучела…

Реджинальд внимательно слушал кардиохирурга и с глубокомысленным видом кивал, – да, мол, и не такое случается. Да, страшно обидно, что полночи девчонка надрывалась без лохматого желтоглазого чучела.

Но о своей роковой роли в этой истории со скунсом старик решил умолчать, а трость, как главную помощницу в совершенном злодеянии, он спрятал за спину.

– Думаю, что надо отвезти дочь к маме. Второй такой ночи я не выдержу! – беззастенчиво зевнул Бенджамин. – Единственно, что меня смущает, как я управлюсь с ней в дороге. А ты как считаешь, Миллисент?

– Мне трудно что-либо советовать, но, естественно, присутствие матери всегда благотворно для ребенка. Особенно, когда режутся зубы.

Этот короткий разговор произошел в кухне, его внимательно слушала Маргарет. И когда Миллисент начала спускаться по лестнице, чтобы уложить малышку в дорожную кроватку, находящуюся в машине, Маргарет с жаром шепнула на ухо Бенджамину:

– Миллисент необходимо развлечься. Сегодня у нее траурный день!

– Как это понимать? – поднял брови Бенджамин.

– Так и понимать, в буквальном смысле слова.

И Маргарет эмоционально поведала историю неудавшегося замужества бедной сестрички, которая по сию пору не в себе и готова совершить над собой Бог знает что, особенно в этот день.

– Да, плохо, – согласился Бенджамин, с аппетитом, однако, уплетая малиновый пирог.

– Мы все ее бережем, – продолжала Маргарет. – И в этот день Миллисент должна быть с родственниками или хорошими знакомыми. Самое лучшее для нее сейчас – отправиться за покупками со своими соседями. Психологи утверждают, что шопинг – замечательное средство от депрессии! На себе испытала, сама обожаю ходить по магазинам! А ты, Бенджамин, как спасаешься от депрессии?

– Делаю очистительную клизму, – с серьезным и доверительным видом проговорил Бенджамин.

– Шутишь?!

– Какие могут быть шутки, об этом средстве исчерпывающую информации дает «Академический вестник американских клиник». Попробуй, Маргарет, клизма обойдется дешевле, чем поход по магазинам. Три литра кипяченой воды, стакан ромашкового отвара, немного вазелина, чтобы…

– Как все просто! Я поняла, поняла, – поспешно закивала Маргарет. – Спасибо за совет, Бенджамин!

Чтобы не расхохотаться, мужчина высунулся в окно и прокричал:

– Миллисент, ты не забыла положить в машину скунса?

– Положила!

– Конечно, было бы неплохо связать чучелу лапы, – изрек Бенджамин и стал прощаться с Маргарет, а потом и с соседями Миллисент.

– До свидания, мистер Маккормик, счастливо оставаться, миссис Монтефалько! Приятно было с вами познакомиться.

– Вы простите меня, что подумал о вас плохо, – повинился Реджинальд. – Знаете, по телевизору такое показывают, и все так правдоподобно, что невозможно оторвать глаз от экрана. А вы весьма внушительный, и руки у вас – ого-го! – схватят, не вырвешься…

– Просто завидую вам, мистер Маккормик, тому, что у вас так много впечатлений в жизни. У меня совершенно нет времени, чтобы взглянуть на экран! А что касается рук, то у хирурга они и должны быть именно такими. Нам же приходится не только резать и зашивать больных, но и ворочать их, делать массаж сердца, искусственное дыхание…

Реджинальд, выслушивая этот монолог, даже склонил в знак уважения голову.

– Короче, не перескажешь за минуту, что выпадает на долю хирургов во время рабочего дня, – с доброй улыбкой закончил Бенджамин.

– Мистер Лонгсдейл, счастливого вам пути! – улыбнулась Анна-Тереза. – Вам и вашей племяннице! Аннабель, не огорчай плачем своего дядюшку!

Уже усевшись в машину, Бенджамин с опаской обернулся на заднее сиденье, где в специальной кроватке лежала Аннабель и корчила смешные рожи провожавшим. Слава Богу, хвост скунса был крепко зажат младенческими пальцами.

– Ты только не плачь! – попросил Бенджамин.

Он все время оттягивал минуту отъезда. Ему очень хотелось сказать Миллисент пару слов наедине, или хотя бы словечко. Сказать так, чтобы она ответила согласием и села в машину. Нет, не для Аннабель он это мечтал сделать, а для себя.

Запах лаванды преследовал Бенджамина, распалял воображение. Он мечтал дотронуться до запястья девушки, погладить кожу ее руки… Хотел подолгу глядеть в ее зеленые замечательные глаза и слушать, как нежно она отвечает на вопросы. Что это с ним? Нет, это сумасшедший дом в квадрате!..

Бенджамин тряхнул головой, положил руки на руль, а ногу поставил на педаль сцепления. Все! Хватит мучений! Пора ехать. Но стоило Миллисент помахать малышке, как скунс отлетел в сторону и крошка вновь зашлась в горьком плаче. Девушке пришлось вновь наклониться и погладить Аннабель по кудрявой головке. Та заулыбалась, но чуть только Милли подалась назад, чтобы выйти из машины, как рев возобновился. Предчувствуя надвигающийся кошмар, мистер Лонгсдейл сорвался со своего места и, подскочив к Миллисент, чуть ли не грохнулся перед ней на колени, умоляя поехать с ними и побыть с племянницей еще хоть какое-то время. В сущности, надо немедленно везти ребенка к матери, он больше не выдержит этой пытки.

Если так, то спустя несколько часов он будет у сестрички Флоренс, съест все, что она поставит перед ним, даже жареного крокодила. Искупается в океане, выспится, а завтра вернется обратно, явится в госпиталь, чтобы привычно – как уже много лет подряд – встать к операционному столу. И эти сутки испарятся из памяти как страшный сон.

Но почему как страшный сон? Как несбыточное видение, мечта… Никогда в жизни он не испытывал столь сильного чувства благодарности, никогда ему не было так легко и просто общаться с женщиной.

Неужели десять лет назад, встретив очаровательную девушку, он ничего не заметил и не понял в ее характере? Какой же он дурак! Самое лучшее, это выбросить из головы коварные мысли о влюбленности и все забыть. Ничего, длинная дорога развлечет его, вперед, жми на газ, Бенджамин!

7

Неожиданно дверца открылась, и в машину села Миллисент. На девушке были темно-синие джинсы, клетчатая голубая хлопчатобумажная рубашка, в руках она держала небольшую дорожную сумку, а на плече висел фотоаппарат. Бенджамин с недоумением посмотрел на мисс Копперфилд. Неужели она попросит подкинуть ее до супермаркета? Только на край света, никуда ближе он ее не повезет. Вон как обрадовалась Аннабель, увидев девушку в машине.

– Решила ехать с вами до дома родителей мужа Флоренс. Путь неблизкий, малышке потребуется моя помощь! – Миллисент помахала рукой растерянно выглядевшим соседям и совершенно оторопевшей от ее поступка сестре Маргарет. – Счастливо оставаться!

С довольным видом Бенджамин включил зажигание, и автомобиль торжественно тронулся с места. Все-таки на этом свете случаются чудеса, а глупые проблемы исчезают сами собой.

Миллисент старалась не смотреть в сторону Бенджамина и молчала.

Мужчина первым нарушил тишину.

– На секунду заедем ко мне домой, я быстро переоденусь, хорошо?

– Хорошо. А это далеко?

– Пять минут на хорошей скорости. Посмотришь, как я живу. Кстати, у тебя замечательная квартирка, мне очень понравилась. И студия для работы в полном порядке. Почему Маргарет не живет вместе с тобой? Не сошлись характерами?

– Сестрице нравится жить в центре, потом все-таки, ты наблюдательный человек, у нас очень разные характеры.

– Это я успел заметить, я действительно наблюдательный человек и великолепно разбираюсь в людях, – хмыкнул Бенджамин. – Еще десять лет тому назад заметил. Что это за памятная дата у тебя сегодня, расскажи еще раз, из слов Маргарет я ничего не понял.

Наблюдательный ты, как же! – подумала Миллисент, а вслух задала вопрос:

– И что же она тебе успела рассказать?

– Только то, что сегодня тяжелый день, печальная дата. Расскажи, что у тебя стряслось.

– Прошло ровно два года, как от меня убежал жених, – сухо проговорила Миллисент.

Бенджамин повернулся к своей спутнице, он широко улыбался.

– Потрясающая история! А какой вывод сделали присяжные заседатели?

– Какие такие заседатели? – поджав губы, переспросила девушка.

– Обыкновенные, в суде! Я полагаю, был грандиозный суд, и присяжные постановили: обиженной невесте выплатить миллиард долларов компенсации за моральный ущерб. А несчастного жениха посадить на электрический стул. И пусть вся страна смотрит на его мучения по всем телевизионным каналам. Конечно, я против смертной казни, но этот милый тип подобную кару заслужил сполна.

Неохотно, но все же улыбаясь, Миллисент отрицательно покачала головой.

– Разумеется, не было никакого суда. Этот тип мне никто, его больше не существует.

– Ты сама или твой отец, или братья убили прекрасного человека, хоть и легкомысленного жениха? – поинтересовался Бенджамин.

– Что ты говоришь! Какие братья? Какой отец? Просто я плюнула и думать о нем забыла, – отрезала Миллисент. – И с чего это ты называешь моего бывшего жениха милым и прекрасным человеком? Он – мерзавец!

– То есть, получается, ты его не любила?

Первый раз в жизни Миллисент, не задумываясь, сразу же ответила на каверзный вопрос, словно выпалила:

– Конечно, не любила!

Бенджамин расхохотался и прибавил скорости, обгоняя колонну грузовиков.

– Конечно, он славный, твой бывший жених. Иначе была бы сейчас женой мерзавца, лишившего меня удовольствия быть в твоей компании. У тебя и у меня, кстати, сегодня праздник, а вовсе не день траура! Это надо отметить! Слушай, как насчет свежих омаров? С меня обед в лучшем ресторане Филадельфии или Плимута, или другого какого-нибудь приличного города, идет?

– Не надо никаких обедов, – сухо проговорила Миллисент, разглядывая дорогу. – А что, мы будем проезжать Плимут?

– Обязательно! Заодно подышим свежим морским воздухом, разве плохо?

– Тогда у меня единственная просьба – хочу сделать снимки у плимутского камня.

– Ты взяла с собой фотоаппарат именно для этого?

– Естественно! У меня нет никакого желания тратить пленку на твое самодовольное лицо.

Бенджамин расхохотался.

– Миллисент, могу точно сказать, что я тебе жутко не нравлюсь, а в настоящий момент ты меня просто ненавидишь. Так?

– Я тебя ненавижу все десять лет, как познакомилась с тобой на том проклятом вечере!

– А Маргарет, между прочим, разглядела во мне симпатичного мужчину. Я же в ней – симпатичную женщину. А вообще она похожа на стерву.

– Может быть, но скорее только похожа. Ты и впрямь разбираешься в людях, – ответила Миллисент и демонстративно засунула в рот две пластинки жвачки. – Бу-бу помочать, угу? Отри на оогу!

– У-гугу! – согласился улыбающийся Бенджамин. – Ты меня не просто ненавидишь, я тебе даже немножко нравлюсь.

Миллисент от неожиданности чуть было не подавилась жвачкой. Выплюнув ее в окошко, она с гневом выпалила:

– Нет, нет и нет! Я даже готова однажды была тебя убить!

– Как это приятно слышать, дорогая Милли, от старой знакомой. Но за что? Разве я убегал с нашей свадьбы, как твой славный приятель?

– Я никогда не стала бы твоей женой! Посмотри на себя, на кого ты похож, знаешь?

Бенджамин кинул взгляд в зеркало, спросил с удивлением:

– А на кого я похож? Вполне нормально выгляжу!

– У тебя вид серийного убийцы, и глаза совершенно тупые. Реджинальд даже принял тебя за маньяка, получай!

Бенджамин с удрученным видом согласился, сказал с печалью в голосе:

– Очень может быть, сестра мне говорит нечто похожее. Милли, вон стоит полицейский, заяви на меня, а? В тюрьме меня будут охранять от влюбленных женщин, от стариков-фантазеров и от девиц, похожих на стерв. Будут кормить высококалорийной пищей, я поправлюсь и прибавлю в весе и росте? Заявишь? Я не буду сопротивляться.

Бенджамин направил автомобиль в сторону полицейского патруля и сбавил скорость. Пришла очередь рассмеяться девушке.

– Ты невозможен, Бенджамин! И, как всегда, прав. Когда-то я была в тебя влюблена, но это было давно. Мы теперь другие, чужие друг другу люди.

– Жаль, – пробормотал он. – Я не отказался бы называться твоим родным дедушкой. Или бабушкой? Что тебе больше нравится?

– Мне нравится, когда ты серьезен. И тебе не мешает вспомнить о своем возрасте!

– Помню, – вздохнул мужчина. – Я – старый солдат, и гожусь тебе только как мишень для твоего же остроумия, Миллисент. А мы, оказывается, уже приехали!

За легкой перепалкой незаметно промелькнули минуты пути, и вскоре автомобиль свернул на посыпанную гравием дорогу, ведущую к вершине невысокого живописного холма. Справа и слева от дороги стояли великолепные дома, окруженные столетними дубами и буками. Утреннее солнце ласкало их листья, густая зелень радовала глаз.

– Бенджамин, ты действительно здесь живешь? – недоверчиво спросила девушка. – Ты врач или миллионер?

– И врач я плохой, и миллионер никудышный. Не живу я здесь, а скромно обитаю. Хорошенькая глухомань? Твоя тихая Бриджес-стрит покажется Бродвеем… По ночам здесь летают совы, ухает филин. От страха я боюсь уснуть.

– И поэтому ты спишь днем, так?

– Ты необыкновенно проницательна. Угадай, сколько стоит мой дом?

Машина остановилась у кованых ворот, за которыми белел фасад старинного двухэтажного дома с массивными колоннами.

– Миллион долларов?

– Я стал богаче, ты проиграла мне. Дом стоит ровно три миллиона долларов, и ни цента меньше. А земля, на которой он выстроен, еще больше. Съела? Если будешь называть мои глаза тупыми, я буду колоть твои глаза своим богатством.

Дом был великолепен, надо признаться, Милли подобных зданий раньше просто не видела.

– У тебя хорошие глаза, таких ни у кого нет. И дом тоже хороший.

– Согласен. У нас похожие вкусы, Миллисент. Эту развалюху мой отец купил только потому, что от нее на сто миль не видать фабричных труб. А ты ведь тоже не любишь гнусный вид цивилизации, вон у себя розы развела, тюльпаны насадила…

– Хороша развалюха, да это же целый дворец! Сколько в доме комнат?

– Признаюсь честно, никогда не интересовался. Половина из них закрыта. Флоренс считает меня плохим хозяином, я только отдыхаю в доме и ничего не делаю с садом и газоном. Зато мои коллеги твердят, что особняк вполне престижен. Такое жилище должен иметь очень преуспевающий хирург, каким я и являюсь. Конечно, мне, такому ленивому, подошло бы что-нибудь и поменьше. Идем, покажу свои апартаменты!

Помогая вытащить из машины кроватку с малышкой, Миллисент несколько раз соприкасалась с руками Бенджамина. Тепло мужских ладоней было ей приятно, но и только. Странно, думала девушка, сколько раз я мечтала оказаться со своим возлюбленным наедине. И вот мечта сбылась. Но оказалось – за ней не скрывается ничего особенного, что могло бы привести в восторг.

Мужчина отворил тяжелые дубовые двери.

С любопытством Миллисент оглядела просторный холл, широкую мраморную лестницу на второй этаж. Через огромные окна в дом вливалось море света, пальмы в приземистых кадках доставали верхушками до высокого потолка.

Комнаты были под стать холлу – просторные, с большими окнами и высокими потолками. Сочетание старинной и современной мебели не портило интерьер. Напротив, создавалось ощущение комфорта.

– Думаю, первоначально здесь была музыкальная гостиная, – сказал Бенджамин, показывая гостье камин. – Уж слишком она большая. Там моя спальня, здесь кабинет, а вот дверь в кухню.

– Замечательно! – вырвалось непроизвольно у Миллисент. – Я нечто подобное видела только в кино, а еще на журнальных иллюстрациях, демонстрирующих простым смертным радости скромной жизни миллионеров. Сколько зданию лет?

– Сто пятьдесят, а может, и больше. Вообще-то его купил давным-давно мой отец. Но он, истинный горожанин, предпочитает жить в Филадельфии. Там у него офис и основной бизнес. К тому же папа – вечный молодожен, у него очередная молодая жена…

– А твоя мама?

– Она еще дальше, в Детройте, и у нее молодой муж! А, в общем, мои старики большие любители посмотреть мир. Сейчас они как раз путешествуют. Смотри!

Бенджамин кивнул на серебряный поднос, где валялся десяток цветных открыток.

– Неутомимо шлют приветы с дороги! Лучше бы они сидели дома и нянчились с Аннабель. Ау, племянница, привет тебе от бабушки и дедушки из Таиланда!

Малышка улыбнулась беззубым ртом.

– Твои родители – молодцы, надо думать, они не знают, что такое скука.

– Не знают, – согласился Бенджамин. – Зато я знаю. Работа, работа и работа. В свободные часы люблю вздремнуть, вот и все развлечения.

– А друзья, клубная жизнь? Приглашения на вечеринки от коллег?

– К черту ночные посиделки, девочки, виски, модная музыка. Надоело!.. Миллисент, смотри, вот еще детские вещи, выбирай, что потребуется в пути. А я мигом! Нужно спуститься в гараж, захватить кое-что. Если хочешь, приготовь кофе, посмотри мою кухню.

Не успел Бенджамин спуститься вниз, как зазвонил телефон. Милли автоматически сняла трубку.

– Алло, слушаю! – сказала она весело. На том конце провода повисло молчание.

– Алло, алло!

Милли вдруг сообразила, что находится не у себя дома, и звонить сюда ей никто не будет. Она хотела объяснить, что мистер Лонгсдейл на минуту вышел, но тут появился он сам, видимо услышав по пути телефонный звонок.

Милли передала ему трубку.

Голос Флоренс в трубке звучал сердито и возмущенно.

– Это что еще такое, кто подходил к телефону? И где ты был сам? Как Аннабель?

– Трубку сняла Миллисент Копперфилд, я шел в гараж, а у твоей дочери режутся зубы, – отчеканил Бенджамин, надеясь, что последнее известие заставит Флоренс бросить все дела и кинуться домой, к малышке.

– Насчет мисс Копперфилд поговорим позже, а сейчас ответь, как ты справляешься с Аннабель? Ты менял ей подгузники? Сколько раз? Во что она сейчас одета?

– Она? Она в розовую рубашку! Бенджамин не помнил, во что перед сном Миллисент переодела крошку, но решил не травмировать лишний раз сестру и про розовую рубашку выдумал на ходу.

– Братец, а почему ты так долго не брал трубку?

– Это не то, что ты подумала…

– Короче, отвечай, что делает Салли. Чем она кормит Аннабель?

– Флоренс, Салли отсутствует…

– Не поняла, как это отсутствует?

– Так. Ее самолет вчера не прилетел по погодным условиям. Она пьет кофе в Новом Орлеане в компании с неким Полем, владельцем яхты из Майами.

– Сумасшедший дом! Все понятно, Салли вновь думает о замужестве. Это ее пунктик.

– Флоренс, а что мне теперь делать? Ты понимаешь, что я буквально нахожусь все это время на раскаленных углях. Честно говоря, собрался уже ехать к тебе…

– Ты прав, садись с Аннабель в машину и дуй сюда. Прямо сейчас! Обедать будете у меня, я признаться, страшно соскучилась по малышке.

И Флоренс принялась тараторить, подробно расписывая дорогу к дому Джонсонов, перечисляя номера федеральных дорог, количество поворотов и рассказывая о качестве обслуживания на заправочных станциях.

– Запомни, все время на север! Я знаю, у тебя бывает, о чем-нибудь задумаешься – и привет! Вспомни, как вместо Алабамы приехали во Флориду!

– Флоренс, мне тридцать пять лет, я почетный член академических обществ, уж найду как-нибудь твой север. Есть карта, есть компас, есть в конце концов интуиция. Послушай, трещотка, с тобой мужчина разговаривает, а не идиот какой-нибудь! Пока!

– Нет, не пока. Дай трубку Аннабель!

– Дал, – соврал Бенджамин, переложив трубку от одного уха к другому.

– Доченька, я целую тебя! – услышал он повизгивания Флоренс. – Крошка моя, птенчик! Жду тебя, солнышко! Мамочка целует твои ножки-ручки! Приезжай скорее!

И Флоренс бросила трубку. Чертыхаясь, Бенджамин набрал номер Флоренс сам.

– Мамочка, ты забыла, сегодня выходной! На дорогах пробки…

– Выбирай шоссе без пробок! – грозно приказала Флоренс. Тембр и интонации ее голоса, совершенно не напоминали те, которые звучали ровно полминуты назад. Сестра словно отдавала команды перед строем новобранцев.

– Это женская логика! Не хватит мне пяти-шести часов, чтобы до тебя добраться.

– Хорошо, жду вас к ужину! Чтобы ты хотел съесть?

– Тебя! – рявкнул Бенджамин и отошел от телефона.

Лонгсдейлу хватило десяти минут, чтобы собраться в дорогу. Легкий светлый костюм, белая рубашка, туфли из крокодиловой кожи.

Девушка тем временем вынула с полки чашки, принесла кофейник.

– Жаль, но мне нечем тебя угостить, – виновато проговорил Бенджамин.

– А я жалею о другом, что оставила в машине фотоаппарат. Вот было бы здорово сделать снимки твоего дворца и показать их Маргарет. У тебя удивительный дом. Он, хоть и громадный, выглядит уютным и милым.

– Спасибо на добром слове! – Мужчина привстал и быстрым касанием поцеловал девушку в щеку.

Миллисент даже не успела отстраниться. Поцелуй был таким легким, внезапным, что напоминал шутку. Да, конечно, это и была шутка, подумала девушка. Но все равно приятно. Она улыбнулась Бенджамину.

– Ты всегда целуешь своих гостей?

Мужчина молчал, сосредоточенно изучая чашку с кофе в своей руке.

– Я поцеловал тебя только потому, что хорошо помню нашу первую встречу.

– Спасибо за память, – сказала Миллисент и встала. – Пора в дорогу!

Прикосновение губ Бенджамина вызвало странное ощущение. Разве она не мечтала о поцелуях с этим человеком? Мечтала, но только не о таких кратких и невесомых. В своих иллюзиях Миллисент видела себя в постели с Бенджамином, предающейся самым бурным ласкам. Да она была просто наивная фантазерка! А сейчас ей нужно только одно – пусть Лонгсдейл отвезет ее подальше от Бриджес-стрит. Куда угодно, но только подальше от печальных мыслей и тяжелых воспоминаний.

Затаскивая корзину с Аннабель на заднее сиденье, Лонгсдейл с девушкой-фотографом стукнулись лбами и рассмеялись.

Все-таки этот великан – хороший человек, подумала Миллисент. Ей с ним легко и приятно. Не то, что с Кристофером Кроуфолдом. От того все время шла какая-то темная волна, потому что ее бывший жених – дурной человек. Он не умеет дарить счастье другим, а лишь сеет несчастья. Даже его безумные ласки были чреваты последующей горькой бедой.

Господи, и чего она вляпалась в эту историю со свадьбой? Пора ее забыть, выпустить из сердца. Вообще пора отпустить воспоминания об Кристофере на вольный ветер. Пусть живет, как знает. Пусть ласкает, кого хочет и сколько хочет. Наверное, для него это тоже своеобразное счастье: Кроуфолд воображает, что обладает всеми женщинами мира. Всеми, и в итоге – ни одной. Бедный похотливый петушок…

Миллисент снова светло рассмеялась. Как хорошо жить, как замечательно сидеть рядом в машине с сильным мужчиной, какая радость вновь обрести своего принца из девичьей зыбкой мечты!

…Машина плавно скатилась с холма и помчалась по шоссе. Миллисент посматривала на малышку.

Аннабель с довольным видом грызла своими беззубыми пока деснами пластиковую погремушку и то и дело посматривала на скунса, расположившегося со всеми удобствами у нее на подушке.

– Удивительное дело, как ей нравится это чучело! А меня, если честно сказать, оно пугает. Скунс кажется совершенно живым, – вырвалось у Миллисент.

– Да, это магическое существо, хоть и смешно звучит, но я уверен в том, что говорю. Чучело скунса мне подарил один весьма своеобразный человек, мой пациент. Я его вытащил практически с того света. Он был…

– Бенджамин, смотри внимательней на дорогу! – воскликнула Миллисент.

Навстречу мчался кортеж автомашин, расцвеченных флажками.

– Наверное, выборная команда губернатора штата, – прокомментировал Лонгсдейл. – Хорошо, что в наших краях по выходным мало автомобильных пробок, а вот когда подъедем к повороту на Плимут-Рок, там придется попотеть. Какой на сегодня прогноз? Дождя не будет?

– Обещали жару, – с озабоченным видом сообщила Миллисент. – Ребенку будет тяжело в машине. У тебя есть автомобильная карта?

– Зачем?

– Надо выбрать дорогу в объезд.

– Я и так знаю дорогу. – Бенджамин повернул голову к девушке и коснулся ее колена рукой. – Тебе не о чем беспокоиться!

– Мне хочется самой проверить маршрут!

– Хорошо, хорошо! Атлас автомобильных дорог мы купим на автозаправке.

Какой он непредсказуемый! Надо же, дотронулся до ее колена, а зачем? Миллисент украдкой взглянула на профиль Бенджамина. Волевой подбородок, прямой нос с еле заметной горбинкой, красивые ушные раковины. Мужчина уверенно вел автомобиль, крепкие сильные руки властно лежали на рулевом колесе.

Справа и слева от дороги расстилались неоглядные поля, шоссе стрелой уходило к горизонту, над которым вставали зеленые вершины Аппалачей. Было приятно отдаваться стремительному движению мощного автомобиля.

Бенджамин боковым зрением отметил, что девушка, поерзав на сиденье, уселась поудобнее, вытянула свои стройные ноги. Какие у нее замечательные бедра, талия, подумал он.

Но почему его спутница то напряжена до предела, то улыбается и чувствует себя совершенно свободно? Вероятно, он ее смутил, прикоснувшись к колену. Но ему это было очень приятно. Неужели Миллисент не почувствовала того же?

Шоссе незаметно сделалось шире, влившись в федеральную трассу с четырехрядным движением в каждую сторону и разделительной полосой. Бенджамин прибавил газ, стал слышнее шум рассекаемого воздуха.

– Любишь быструю езду, Миллисент?

– Очень!

– Будем надеяться, Аннабель тоже ее любит, – сказал Бенджамин, взглянув в зеркало на племянницу. – Скоро увидит свою мамочку. Милли, обязательно познакомлю тебя с сестрой, расскажу о твоем потрясающем умении обходиться с детьми.

– В этом нет необходимости, – ответила девушка. – Я еду помочь тебе в дороге, вот и все. Знакомство с твоими родственниками не обязательно.

– А почему так? – глянул Бенджамин искоса. – Флоренс и так тебя видела, правда, в качестве будущего фотографа. Это чем же нянька хуже фотографа?

– Не буду тебе объяснять. Не хочу, и все. Надеюсь, ты сразу же вернешься домой?

– Сразу же, как же иначе! Но только нам надо переночевать у родителей моего шурина.

– Это еще зачем?

– Затем, что я не водитель-профессионал. Даже десять часов за баранкой для меня слишком много, а нам только в одну сторону часов шесть.

– Бенджамин, немедленно купи карту. Тормози!

Машина вкатилась под навес заправочной станции, А минут через пять Бенджамин вернулся и опять уселся за руль, протянув девушке сложенный гармошкой плотный бумажный лист.

Миллисент углубилась в изучение маршрута.

– Беру на себя обязанности штурмана! – наконец проговорила она. – Доедем до места за четыре часа, если будешь меня слушаться!

Мужчина недоверчиво посмотрел на нее и присвистнул.

– Мы не на ракете, моя хорошая.

– Не на ракете, естественно, и я не твоя хорошая. Зато второй поворот после третьей развязки выведет нас на трассу номер 87, это позволит сэкономить два часа. Вперед!

– О'кей, командир!

Машина мчалась в плотном потоке таких же спешащих машин. Бенджамин время от времени поглядывал на свою спутницу. Вздернутый нос, пухлые губы, красивые уши, гордо приподнятый нежный подбородок и чудесные волосы… Смело расстегнутый ворот рубашки открывал матовую кожу высокой груди.

И не ждите сегодня быстрого возвращения, девушка, подумал мужчина. Да ни за какие коврижки он не пустится в обратный путь, предварительно не отдохнув! Флоренс угостит их замечательным обедом. Кроме того, неплохо в Плимуте отведать омаров. А потом он так мечтал искупаться в океане!.. А потом…

– Миллисент, а как же омары? Ты разве забыла? Я обещал угостить тебя в Плимуте омарами.

– Никакого Плимута, мы минуем его по трассе 87!

– А как же плимутский камень?

Девушка на секунду задумалась, потом решительно сказала:

– Значит, не судьба!

Бенджамин только хмыкнул. Он никогда не доверял картам, потому и не возил их с собой. Полагаться можно только на свои способности ориентирования. У птиц вообще нет никакого компаса, а они всегда прилетают туда, куда нужно.

– Внимание, поворачиваем направо! – раздался нежный голосок. – И никаких возражений!

– С удовольствием! – сказал Бенджамин. – Прощайте, омары!

Машина стрелой летела по раскаленному асфальту. Внезапно подала голос Аннабель – она громко и требовательно заплакала.

Бенджамин глянул в зеркало.

– Миллисент, скунс пропал! – огорченно сообщил он.

Девушка встала на сиденье коленями и начала шарить рукой по полу, стараясь изловчиться и достать свалившуюся игрушку. Когда ей это удалось, и чучело было водворено обратно на подушку, она спросила:

– Ты что-то начал говорить о своем пациенте, подарившем тебе это сокровище. Так чем он был знаменит?

– Разве я сказал – знаменит? Так, обыкновенный колдун, маг и волшебник.

– Как это понимать – обыкновенный колдун?

– Объясняю, он сам индеец, в его роду были колдуны. А профессия у него – специалист по холодильным установкам.

– Какой же он волшебник?

– А превращать электрическую энергию в холод и стужу разве не волшебство? – хитро улыбнувшись, сказал Бенджамин. – Ты тоже волшебница, останавливаешь мгновение с помощью фотоаппарата и все такое, разве это не чудо?

Миллисент промолчала. Она сама считала, что искусство фотографии сродни волшебству. Ей довелось познакомиться с мастерами своего дела, снимки которых нельзя было рассматривать без восхищения. Эти фотографы, подобно великим художникам, могли заглянуть в самые глубины человеческих душ.

А еще ей было приятно, что Бенджамин заговорил о ее профессии так уважительно. Черт побери, с ним и легко, и просто, и интересно поболтать, как когда-то в прошлом.

– Бенджамин, внимание, еще поворот направо! – подсказала девушка, а потом добавила:

– Мне самой очень жаль, что мы минуем Плимут.

– Ага, охота-таки омаров? – спросил мужчина.

– Я о другом. Мне всегда хотелось сделать снимки того места, где к берегу подошел корабль «Майский цветок».

– Зачем? Тебя очень интересует история первых поселенцев в Америке?

– Хотелось, и все тут. Чтобы на фото отобразить романтику этого места, угадать, что чувствовали в тот день пассажиры корабля и команда.

– Кроме камня на берегу ничто не напоминает о том времени, – заметил Бенджамин.

– Возможно. Но я все равно хочу попытаться. Ведь предания о том событии все равно тревожат душу?

– Тревожат. Могли бы посетить Плимут. Омары такие, что слюнки текут!

– Уже поздно об этом говорить. Внимание, начинается трасса 87!

Сколько Бенджамин не крутил головой, указателя с номером трассы он не видел. Не видела его и Миллисент.

Через десять минут Бенджамин констатировал:

– Мы заблудились! Дай мне карту!

Получалось, что минут пять они лихо мчались в обратном направлении. Менять полосу теперь не было никакой возможности. Густой поток машин, как ртуть сквозь узкое горлышко, выливался через развязку под огромным указателем на широкую дорогу, которая вела, разумеется, в сторону Плимута и десятка других городов на побережье океана и берегах реки Денвер.

Бенджамин улыбался – омары манили и притягивали, назойливо маячили впереди.

Миллисент сидела с поджатыми губами, потом не выдержала и весело рассмеялась. Разве можно доверяться картам, когда сама судьба второй день вела ее по жизни. Аннабель ничего не сказала, но не только потому, что не умела говорить, а потому, что сладко спала. Ритм движения ее укачал, и малышка лишь почмокивала во сне губами.

Миллисент перевела взгляд с лица ребенка на подушку и вскрикнула:

– Бенджамин, подарок колдуна опять исчез!

Скунса на месте не было, и девушка привычно полезла искать сбежавшее чучело. Бенджамин посмотрел на гибкую фигурку, стройные ноги, аппетитную попку своей спутницы, форму которой отметил еще десять лет назад, и подумал, что хватит сидеть за рулем, пора и размяться.

– Ты не против того, чтобы перекусить? – спросил он у Миллисент. – Думаю, что нет. Мне и самому интересно взглянуть на плимутский камень. История на слуху, а вот исторического места я и сам не видел. Отцы-пилигримы проделали три с половиной тысячи миль по осенней штормовой Атлантике, чтобы Америка стала нашей родиной. Надо уважать память предков!

Улицы портового Плимута, слава Богу, не были так заполнены транспортом, как пригородные дороги.

– Представляю, как выглядел город лет триста назад. Вокруг шумели леса, а вдоль первых улиц стояли бревенчатые хижины, – задумчиво сказала Миллисент.

Бенджамин молча вел автомобиль.

– А где же скала, на которую вскарабкались растерянные переселенцы? Представляю, когда они ступили на здешний берег, радости не было никакой, одна растерянность – как жить в здешних местах, как устраиваться? Хижины они уже потом понастроили.

Бенджамин ничего не ответил, он ловко припарковал машину, вытащил из замка зажигания ключ. И только после этого бодро скомандовал:

– Выгружаем коляску, Миллисент, и дальше идем пешком!

Легендарной скалы Бенджамин и Миллисент так и не увидели. Да и хижин старого Плимута не было и в помине. Зато в районе порта, среди современных зданий, путешественники обнаружили валун с вытесанной надписью: «16 декабря 1620 года».

Миллисент оторопело смотрела на камень.

– Бенджамин, а он настоящий?

Заглянув в купленный у уличного продавца путеводитель, ее спутник утвердительно кивнул.

– Пишут, что настоящий. Удивительно, те люди, которые приплыли на «Майском цветке», создали нашу страну. Наверняка они все были разные, каждый со своим характером, амбициями, но не ссорились, я уверен, по пустякам, как мы с тобой из-за омаров. Читаю исторический документ из путеводителя: «К весне в живых осталась лишь половина прибывших. Корабль вернулся затем в Англию, но, к чести переселенцев, ни один из них не дезертировал»…

Бенджамин поправил чепчик на головке у Аннабель и добавил:

– Миллисент, я загорелся, меня охватил туристический зуд. Поехали в гавань, там стоит точная копия «Майского цветка»!

Милли согласилась, ей вдруг захотелось подчиняться ему даже в мелочах. Пусть этот день длится долго! Совершенно замечательный день, никакой не траурный, а один из самых светлых в ее жизни!

…В плимутском порту воздух пах водорослями, нефтью и йодом. Деревянное трехмачтовое судно длиной около шестидесяти футов, покачивающееся на воде у причала, поразило прежде всего Бенджамина, как обладателя крупной фигуры и высокого роста.

– Сто два человека пассажиров, да еще в пути двое родились, плюс команда в двадцать один человек! Как они могли разместиться на таком крохотном корабле! – возбужденно проговорил он.

– Получается, что могли, – сказала Миллисент. – Мне трудно это объяснить. Но очень хочется передать чувства, испытанные нашими предками, через фотографии. Да, тот настоящий корабль давно сгнил, а мы видим всего лишь точную копию, но и этот красавец тоже пересек Атлантику, тоже бросил якорь на том месте, где его предшественник. Плимут, Филадельфия, Провинстаун… В них сохранились заветные уголки, передающие атмосферу того времени! – восторженно окончила девушка.

– Эти уголки, я думаю, есть везде, где живут люди, – улыбнулся Бенджамин, наблюдая за волнением девушки. – Вся страна, – и мы с тобой, и Аннабель, обязаны отважным мореплавателям… А теперь пойдем отведаем знаменитых омаров! Я голоден, как стая волков, могу думать только о еде и, признаюсь, давно посматриваю на твою аппетитную фигурку. Ты – замечательная девушка, при взгляде на тебя у меня появляются приятные мысли. Будь ты без одежды, я проглотил бы тебя в пять секунд. Только представь: медведь на Аляске съедает по весне в один присест до ста двадцати фунтов мяса, причем с костями и шкурой.

Вот прожорливый болтун, подумала Миллисент. И вдобавок просто наглец. Я ему о романтических ощущениях, а он про своих омаров. Все мужчины таковы – любят сладко поесть, сладко поспать, выпятить грудь колесом… Мол, глядите, перед вами настоящий герой, неотразимый красавец, мачо из популярного телесериала! С другой стороны, подумала молодая женщина, его слова можно истолковать как комплимент. Конечно, не такой искусный, какими закидывал ее Кристофер, зато искренний.

Ничего не поделаешь. Романтика романтикой, а она все-таки подчинится его занудству, его воле и, в конце концов, его урчащему желудку. Омары так омары! Пусть почувствует, что он победил, чем больше его побед, тем меньше ее поражений…

Аннабель таращила глазенки на высокие облака, проплывающие над коляской, и не видела ни корабля, ни исторического плимутского камня. В ресторане у Бенджамина было такое выражение лица, как у кота, который поймал жирную мышь.

– Семейным парам наш ресторан делает скидки, – вежливо предупредил метрдотель.

– Замечательно! – обрадовался Бенджамин. – Моему кошельку это приятно слышать. А то, что мы с ребенком, это как?

– Минус пять процентов от счета за каждого ребенка, начиная со второго, – невозмутимо и все также вежливо произнес находчивый метрдотель. – Приятного аппетита, господин Лонгсдейл!

– Вы меня знаете? – удивился Бенджамин и с гордостью глянул на Миллисент. Мол, меня узнают даже в такой дыре, как Плимут.

– Во всех газетах в начале мая была фотография лучшего хирурга нашего штата, господин Лонгсдейл. Извините, но скидка врачам не предусмотрена в нашем ресторане. Мы не в Нью-Йорке, чтобы раскидываться деньгами. Плимут вполне приличный город, у нас традиции!

Миллисент расхохоталась. Приятно путешествовать с известным всему штату человеком!

Из огромного аквариума, расположенного в самом центре зала, были выловлены живые омары, отнесены на кухню ресторана, приготовлены и поданы на стол.

Миллисент никогда не пробовала столь изысканного ароматного блюда! Оно пахло морем, йодом, свежим морским ветром. Белое мясо буквально таяло во рту, его хотелось жевать и глотать бесконечно.

Тем более что официант вдобавок к потрясающим омарам принес восхитительный овощной салат, свежий томатный сок, белое вино, знаменитые вирджинские зеленые перцы, начиненные спаржей и креветками, горячие ржаные хлебцы, кукурузу, сваренную в сливках…

До чего же смешно ей было наблюдать за Бенджамином, уплетающим все это с детским, жадным выражением лица! А вина он так и не отведал, бедняга!

– Вкусно, ничего не скажешь, – вытерла губы салфеткой Миллисент. – Спасибо, муженек. Можешь глотнуть винца, а машину поведу я, мне не привыкать отвозить пьяненького мужа домой.

– Благодари свои штурманские навыки, женушка, – было ответом. – Поворот, еще поворот, вот и приехали! Никогда не доверю тебе свою машину, уедешь в Неваду вместо Канзаса, ищи тебя потом! Шутки в сторону. Согласись, Миллисент, мы в хорошем настроении, с малышкой все в порядке, сами сыты, здоровы, сегодня выходной. Давай сделаем маленький крюк и послушаем оперу под открытым небом?

– Какую такую оперу? – опешила Миллисент.

Бенджамин показал рукой на рекламный щит за окном ресторана.

– Всего пятнадцать миль от города. Уверен, полчаса ничего не меняют, но удовольствие мы получим по полной программе. Хорошее оперное пение – моя слабость.

Миллисент колебалась… Заманчивое предложение, она тоже любила оперу, но, к сожалению, редко себя баловала дорогим зрелищем. А сейчас она в джинсах, в ковбойке. В таком наряде в оперу не ходят. Потом, малышке Аннабель долгая дорога к матери может наскучить.

– А как же твоя сестра Флоренс? Она уже, наверное, все глаза проглядела, поджидая машину с дочкой? Я бы с ума сошла, окажись в такой ситуации – я в одном месте, а мой ребенок – в другом. Пожалей сестру, Бенджамин! Опера подождет!

– Жалею, жалею! Разве не видишь, весь позеленел от жалости… Все равно это все по дороге. Вдумайся только: мы можем попасть на настоящую лесную оперу! Почувствуй себя путешественницей, Миллисент, разве плохо получать новые впечатления? Изучишь внимательно место, чтобы мы еще раз сюда нагрянули. Тогда ты и сделаешь фотографии века. Тебя вдохновят воспоминания о Плимуте. И, я уверен, ты будешь покорена замечательными декорациями под открытым небом в сосновом лесу на берегу Денвера… Поехали, я уже принял решение!

…Что поделаешь? – подумала Миллисент. Она ведь тоже приняла решение, когда садилась в машину к Бенджамину сегодня утром. Чем окончится их путешествие? Походом в планетарий, ужином в дорогущем ресторане, где жарят лесных оленей на вертеле, или в полиции?

Честно говоря, смотреть новые места куда интереснее, чем проводить выходной в разъездах по вещевым аукционам со стариками-соседями. Она не делает ничего плохого. Бенджамин с ней вежлив, предупредителен и ведет себя очень естественно. Правда, немного похож на подростка, вырвавшегося из родительского дома, но ничего. Пока все идет нормально, мисс Копперфилд даже нравится ему подчиняться. Ах, если бы такое путешествие случилось лет десять назад, она бы никогда больше не расставалась с Бенджамином.

Ладно… Опера так опера! Хотя Миллисент насторожилась, что путешествие затягивается, и ее лицо тут же отразило, беспокойство, физиономия Бенджамина в противовес ее состоянию светилась таким радушием, будто девушка находилась у него в гостях, а он был хозяином здешних мест. Нет, не стоит его обижать. Хочет он побывать с ней в опере под открытым небом, пусть так и будет.

– Поехали, Бенджамин, но помни, с нами ребенок! Не превышай скорость, тормози на поворотах!

Помогая Бенджамину снять с коляски колеса и поставить корзинку с Аннабель в салон автомобиля, Миллисент обратила внимание, как осторожно мужчина выполняет все эти нехитрые действия, стараясь не причинить малышке лишнее беспокойство.

Этот холостяк любит свою племянницу, подумала девушка. Он нежен и действительно испугался, когда малышка закатила ночной концерт.

Молодые люди вновь соприкоснулись руками, и Миллисент почувствовала необъяснимое желание не отдергивать пальцы, продолжая чувствовать тепло этого большого и смешного человека.

Почему смешного? Да потому что он походил на великана в стране лилипутов, когда шел вместе с ней и коляской к оставленной на стоянке машине. Все прохожие были куда меньше ростом.

А двигался Бенджамин очень красиво, – шел, словно большое сильное животное, как лось или медведь, уверенно ставя ноги. Он все еще нравился ей, вот что. Старые влюбленности не проходят бесследно. А что, если она действительно продолжает его любить?

В незнакомом городе, на чужих улицах девушка чувствовала себя уверенно, потому что рядом с ней был человек из ее прошлого, мужчина, от которого она когда-то была без ума.

Интересно, а как он относится к ней, нравится она ему как женщина или нет? Глупый вопрос… А если спросить? Мысль была достаточно странной, никогда раньше Миллисент не замечала за собой такого любопытства. Спросить или…

– Знаешь, Миллисент, мне было очень приятно посетить с тобой и причал с кораблем, и посидеть в ресторане. Это, наверное, потому, что ты сама мне нравишься, с тобой я словно помолодел на десять лет, – внезапно проговорил Бенджамин, выруливая со стоянки и внимательно следя за огнями светофора. – Зеленый! Если поторопиться, мы успеем к самому началу спектакля. Верди – моя страсть, ты любишь Верди?

– Люблю, и часто слушаю у Анны-Терезы что-нибудь из ее коллекции. Она собрала все записи оперных певцов, которые только есть на свете. Разумеется, итальянского происхождения!

– У тебя замечательные соседи, милые и доброжелательные люди. Они сейчас скучают по тебе.

– Скучают. Ничего, в следующий выходной я разделю их компанию, проедусь по распродажам.

– Неужели тебя так развлекает шопинг, ведь мотаться по магазинам утомительно.

– Кому как! – рассмеялась Миллисент. – У меня всегда есть конкретная цель. Я покупаю фото-антиквариат, всякие мелочи, служащие бутафорией при съемках. Они нужны в работе и Маргарет. А когда есть цель – любое занятие становится осмысленным.

– Маргарет тебя очень любит, – заметил Бенджамин. – Даже чересчур.

– Мы же сестры, – резко ответила Миллисент. – Другой у меня нет, я ее тоже чересчур люблю, и может быть, ей это тоже не нравится!

– Я не хотел обидеть тебя, Миллисент, – тихо проговорил Бенджамин, не отрывая глаз от дороги. – Вы – близнецы, это так здорово!

– А у нас в роду много близнецов.

– Разве это наследственное?

– Наука считает, что да. Ты же врач, должен лучше меня знать подобные вещи.

– Может быть, и у тебя родятся близнецы? – Бенджамин перевел взгляд с дороги на девушку и подмигнул ей. – Представляешь, сколько будет крику, когда у них начнут резаться зубы.

Миллисент предпочла промолчать. Машина въезжала на опушку соснового леса, на дороге появился распорядитель с повязкой на рукаве, и показал место стоянки.

У подножия зеленого холма располагался оркестр, хор стоял чуть выше, чарующие звуки увертюры к «Аиде» плыли в напоенном ароматом разогретой солнцем смолы воздухе.

Миллисент показалось, что она попала в сказку. Держа на руках малышку Аннабель, девушка испытывала странное чувство, что все вокруг происходит не с ней, что это сон.

Она оглянулась на Бенджамина и заметила его глаза – мужчина пристально смотрел на нее, будто видел впервые.

Несколько сотен людей слушали оперу под открытым небом. Среди мощных стволов деревьев было сооружено некое подобие сцены, напоминающее срезанный холм, а декораций не оказалось вовсе.

Высоко над головой тянулись белые облака, и чудилось, именно они передавали колорит древнего Египта. Облака уплывали в вечность, так грезилось очарованной Миллисент. Музыка растворялась в воздухе и тоже уплывала в вечность.

Господи, как захотелось Миллисент заплакать, просто так, от души, светло, негромко, заплакать, потому что ей было хорошо.

Аннабель тоже слушала божественную музыку, пение прекрасных исполнителей и при этом смешно морщилась. Лохматое чучело скунса было крепко зажато в ее пальчиках и, будь Миллисент повнимательнее, она бы увидела, что странная детская игрушка вызывала некоторую оторопь у публики.

В какое-то мгновение Миллисент почувствовала, что Бенджамин исчез. Она оглянулась. Вокруг только взволнованные лица других слушателей, у некоторых в глазах стоят слезы… Куда же пропал он?

– Миссис, простите меня, – запыхавшись, подбежал к девушке распорядитель. – Ваш муж просил вам передать, чтобы вы подошли к машине и ждали его там.

Миллисент, недоумевая, пошла к «мерседесу», по пути заметив непонятное скопление людей у автобуса, рядом с которым лежала осветительная аппаратура и стояли костюмеры, помогающие переодеваться артистам.

– Миллисент, я здесь, не беспокойся! – Она вдруг ощутила теплую ладонь на своем плече. Извини, так вышло, я очень занят, – у валторниста случился инфаркт, и я оказался в нужное время в нужном месте. Пошел, чтобы купить тебе мороженое, а тут стали кричать: «Врача! Врача!». Теперь нужно вытаскивать человека с того света!

– А что мне делать, Бенджамин?

– Я сказал – не волнуйся. Садись в машину, укладывай малышку в корзинку и держи курс на городскую клинику Филадельфии. Мне придется быть рядом с больным. Значит, поступай так: как только увидишь с правой стороны мотель под красной черепичной крышей, там все крыльцо увито красными розами, заезжай на стоянку и бери номер. Я буду к вечеру.

– Почему так долго, Бен?

– Придется оперировать больного. Здесь как раз такой случай, на которых я специализируюсь. Уложи спать Аннабель. Купи чего-нибудь к ужину, мои кредитные карточки в бумажнике, возьми его.

– Бенджамин, я боюсь оставаться одна!

– Я тоже. Не поцарапай машину, а то через суд взыщу с тебя стоимость ремонта!

Господи, он еще и шутит! С минуты на минуту ему придется встать к операционному столу, он несет ответственность за кроху-племянницу, его сестра Флоренс, наверное, уже волосы на голове рвет, проклинает его, на чем свет стоит, а он в легком стиле говорит ей про суд и ремонт автомобиля!..

Бенджамин бегом спустился с холма, махнув на прощание. Вот так новости, приключение из приключений! Одна в чужом городе, с чужим ребенком на руках, с чужими кредитными карточками.

Распорядитель помог Миллисент вывести машину с парковки.

– Это счастье, что ваш муж оказался рядом, миссис. Валторнист должен теперь до конца дней молиться за его здоровье, – горячо, возбужденно говорил он.

Растерянная Миллисент, лавируя между соснами, выехала на шоссе. Сказка осталась за спиной, человеческая боль подстерегает всех и каждого в самых неожиданных местах. Куда теперь ехать, что делать? Он сказал держать курс на городскую клинику Филадельфии. Боже, в какой стороне Филадельфия?! Куда поворачивать, направо или налево? Голова шла кругом. Бедняжка Аннабель целиком на ее попечении, это такая ответственность!

С воем сирены ее обогнала полицейская машина, водитель жестом показал следовать за ним.

Этого еще не хватало, подумала Миллисент. Она вроде бы ничего не нарушала. Зачем он попросил следовать за ним? А вдруг прицепится и оштрафует? Надо же, какой удивительный выдался день! Все в нем намешано, и хорошее, и плохое. Интересно, чем он кончится? Если они с Бенджамином и Аннабель окажутся к ночи на планете Марс, она не удивится, а даже обрадуется. Сегодняшняя сумятица должна завершиться чем-то фантастическим…

Оказалось, до мотеля ехать совсем немного. Вот он – красная черепичная крыша, розы, цепляющиеся стеблями за стойки крыльца. Полицейский махнул приветственно рукой, улыбнулся и был таков… Так, догадалась девушка, полицейского послал Бенджамин. Он, милый великан, даже на расстоянии опекает их с Аннабель. Значит, он неравнодушен к ней.

Размечталась! Выброси лишние мысли из головы, не страдай от романтических бредней, сказала она себе. Бенджамин Лонгсдейл – вполне конкретный человек, взрослый мужчина. Он не может влюбиться, как пылкий мальчишка. Все дело в его племяннице Аннабель, а она, Миллисент так, сбоку припека…

Портье мотеля, услужливый молодой человек по имени Вашингтон, разместил их в уютном двухкомнатном номере с роскошным балконом.

– Обычно здесь останавливаются молодожены. Если вас не устраивает этот номер, вечером освободится трехкомнатный, – предупредительно сообщил он. – Я могу оставить его за вами.

– Нет-нет! – воскликнула Миллисент. – Нам и этих апартаментов достаточно… Правда, я не знаю, что скажет… мой муж, когда вернется с работы. Я думаю, вечером мы уже отсюда уедем.

Портье вежливо кивнул, улыбнулся и исчез за дверью. Миллисент смогла оглядеться.

Она опять попала в сказку! Номер оказался восхитительным гнездышком – шелковые зеленые шторы на окнах, везде живые цветы, огромный телевизор перед широким диваном, холодильник, полный напитков, кондиционер, громадная двуспальная кровать, зеркала.

Ей здесь очень понравилось.

Миллисент не стала терять времени даром. Она вынула Аннабель из дорожной кроватки, искупала девчушку в сверкающей чистотой ванне под теплой струей воды, поменяла подгузник и одежду, расчесала волосики, приготовила детское питание, внимательно изучив инструкции на упаковке.

Миллисент все сделала по правилам. И, когда малышка наелась вволю, девушка задернула шторы, разложила на широком мягком диване плед, затем постелила чистую пеленку, опустила на это импровизированное ложе Аннабель и укрыла ее вторым пледом… Через несколько минут глаза девочки начали слипаться. Она сонно улыбнулась Милли, потом взяла ее пухлой ладошкой за палец, сжала его и вскоре заснула… На этот раз девушка вполне заменила малышке чучело скунса.

Сидя над спящей крохой, Миллисент вдруг ощутила, как ей грустно. И вовсе не потому, что в очередной раз наступила дурацкая дата ее несостоявшейся свадьбы, а из-за того, что у нее до сих пор не было своих детей.

Как любая нормальная женщина, она частенько мечтала о ребенке. Мечтала и отгоняла от себя эти мысли. До чего же славно сидеть вот так над безмятежно спящим чудом, любоваться его нежными чертами, колечками шелковых волос, ресницами, пушистыми и такими милыми.

Как прекрасно ощущать себя покровительницей ребенка, держать его у груди, чувствовать, как слабые ручки касаются твоей шеи, плеча, щеки, виска. А детское дыхание! Нет ничего чудесней его аромата – сладкого, молочного, теплого.

Как ей хочется иметь своего малыша!

Миллисент поймала себя на мысли, что она желает родить от такого человека, как Бенджамин Лонгсдейл. Желала всегда, с первой же минуты их знакомства. Он – ее мужчина, он ей нравится, с ним ей спокойно и легко.

А от Кристофера Кроуфолда никого ей не хотелось. Там был один только секс, только физиологическая сторона отношений. Бурные ночи заканчивались, а днем она испытывала лишь изнурение, опустошение и печаль в глубине сердца.

Когда не любишь человека и дети не в радость, подумала Миллисент. Она не задумывалась над этим раньше, а вот тело ее было мудрее головы. И пусть ночи с Кристофером казались наполненными неуправляемой страстью, она не могла от него зачать. Это был не ее мужчина. Он, как кобель, мог автоматически совокупляться под каждым кустом, в каждой купальне, на любой постели, по двадцать раз в сутки…

Но Бенджамин – совсем другое дело. Странно, но она уже чувствовала некое родство с ним. По ее лицу текли слезы. Надежда на счастье теплилась в душе Миллисент, но была такой маленькой, что… Боже мой, да на что можно надеяться в такой ситуации? Того и гляди случится еще что-нибудь непредвиденное.

Миллисент услышала, как в дверь кто-то тихо постучал. Девушка встала со своего места, бросив взгляд на спящую Аннабель, пошла открывать.

На пороге стоял портье, на его губах плавала вежливая улыбка.

– Простите, я должен сообщить вам. Только не пугайтесь…

– Что случилось? – тут же встревожилась Миллисент. В голове ее мгновенно промчались десятки мыслей. Что-то произошло с Бенджамином? Он попал в автокатастрофу? Он не приедет? Ее выселяют из номера?

– Не волнуйтесь, пожалуйста… Там внизу очень нервная особа, ваша сестра. Она просила, чтобы я предупредил вас. Главное, чтобы вы не испугались. Так она сказала…

– А почему я должна пугаться? – довольно спокойно поинтересовалась Миллисент, хотя сердце ее тревожно забилось. – Это же моя сестра, а не кто-нибудь чужой. Проводите ее ко мне, пожалуйста. Только тихонько, малышка недавно заснула…

Портье молча склонил голову, повернулся и, неслышно ступая по пушистому паласу, скрадывающему шаги, направился вниз, в холл.

Вот это номер! – подумала Миллисент. Приехала Маргарет, взбалмошная Маргарет. Зачем? Выходит, она мчалась несколько часов вслед за ней и Бенджамином? Очень и очень странно…

Через пару минут дверь распахнулась и в номер решительным шагом вошла Маргарет.

Она была одета в длинный фиолетовый плащ из мягкой кожи, в серые замшевые брюки. На ее шее был кокетливо повязан шелковый ярко-желтый шарф. Было видно, что свой наряд Маргарет тщательно продумала. Догадку Миллисент подтверждал великолепно сделанный макияж.

Да, сестренка была очень красивой женщиной. Но сейчас она чем-то неуловимо напоминала хищного зверя, идущего по следу добычи. И Миллисент тут же почувствовала себя этой добычей, жертвой. Почему? За что такие мучения? Все это следовало узнать из объяснений любимой сестрицы.

– Привет, – низким от волнения голосом сказала Маргарет. – Нам нужно поговорить. Ты не волнуйся, все будет хорошо.

– Привет! Давай пройдем в другую комнату, а то малышка уснула, я боюсь, она проснется и тогда…

Миллисент, выжидательно улыбаясь, взяла Маргарет за холодные пальцы и потянула в ту комнату, из окна которой был виден симпатичный цветник, несколько скамеек с ажурными спинками и белоснежный павильон, в котором для проезжающих мимо водителей девочка-подросток, явно Дочь хозяина придорожной гостиницы, продавала сандвичи и прохладительные напитки.

– Кроме племянницы твоего ухажера здесь никого нет? – спросила Маргарет. – Нам никто не помешает?

– А кто может помешать? И кого, главное, может интересовать наш с тобой разговор? – искренне удивилась Миллисент. – Что ты так волнуешься, дорогая сестричка, что произошло? Почему ты приехала сюда, как нашла меня, постарайся объяснить.

Маргарет уверенно уселась в кресло, расстегнув свой необыкновенно красивый плащ. Положила нога на ногу. Вытащила из сумочки пачку сигарет, вытянула одну и закурила. Сигаретная пачка была помята, видно, Маргарет сегодня не раз в машине, открывала ее.

– Я приехала, оттого что страшно волнуюсь за тебя. Я приехала, чтобы попросить тебя не делать больше ошибок. Я приехала, потому что ты как была дурой, так ею и осталась, – выпалила Маргарет и глубоко затянулась.

Миллисент опустилась в кресло напротив. Нет, непонятен ей был этот странный визит сестры. Экстравагантный наряд, нервные жесты. Самый близкий человек, она ее сейчас просто пугала. Как разговаривать с ней, как себя вести? Боже, зачем сейчас эти сложности, когда собственная жизнь кажется такой запутанной и неустроенной?

– Хорошо, хорошо, – тихо проговорила Миллисент. – Но стоило ли ехать сюда, разыскивать меня черт знает где? Ты не могла позвонить? Не могла подождать с разговором до того момента, когда я вернулась бы в Довер? Я же не на Луну улетела.

– Нет! Ждать не было никакой возможности! – почти выкрикнула Маргарет. – Ты что забыла, какой сегодня день? – День как день, – пожала плечами Миллисент. – Хороший, теплый, много солнца, света. Я сегодня впервые видела Плимутский камень. Мы с Бенджамином славно пообедали, удалось отведать отменных омаров. Малышка все время чувствовала мое внимание и была совершенно спокойна. Сегодня замечательный день, и я ни сколько не жалею, что отправилась в эту поездку. Скажи, что случилось? Может быть, ты нашла меня, чтобы посоветоваться, как решать твои личные дела? Что-нибудь случилось в твоем журнале? Да перестань дымить, весь номер прокурила! Аннабель не переносит дыма, вспомни, ей всего полгода!

Маргарет все время нервно затягивалась. Она от нетерпения и нервного напряжения качала ногой. Кстати, сапожки на ее ногах были невероятно стильные – из темной кожи, с пряжками на щиколотках и высокими каблуками.

– Прекрати морочить мне голову! – приказным тоном сказала Маргарет. – При чем здесь Плимутский камень? При чем тут Аннабель? Сегодня день твоей несостоявшейся свадьбы! Я боюсь за тебя. Страшно боюсь, просто ужас! Ты не умеешь общаться с мужчинами, это раз. Вернее, ты не умеешь строить с ними отношения. Во-вторых, ты отдаешься им по полной программе, раскрываешь душу, свое нежное сердце, доводишь дело до свадьбы, а потом они тебя бросают… Слышишь, бросают! А мне, твоей сестре, приходится переживать, не спать ночами и думать, как пристроить тебя в этой жизни. Нести за тебя ответственность! Я ведь полностью отвечаю за твое счастье! Изволь меня слушаться, я – опытная женщина и могу тебя кое-чему научить!

Миллисент прижала кончики пальцев к вискам. Неужели и это надо пережить? Кошмар! Какие несуразные вещи говорила Маргарет! И при этом не переставая качала ногой, курила, губы ее кривились. В общем, на взгляд Миллисент, девушка явно была не в себе.

– Давай я закажу нам в номер ужин, – проговорила Миллисент. – Ты с дороги, что-нибудь съедим вкусное, а хочешь, вина выпьем? Или нет – ты же за рулем. Лучше заказать соки…

– Прекрати притворяться хорошей девочкой! – прошипела разозленная Маргарет. – Ты уяснила, что я только что тебе сказала? Они тебя бросают, кобели несчастные. Не смей заводить новый роман!

Миллисент пристально вгляделась в перекошенное лицо сестры. Ах, вот оно что…

– Маргарет, ты так говоришь, словно меня уже бросило полсотни мужчин, – съязвила Миллисент. – Почему ты все время подчеркиваешь, что они меня бросают? Кто они?

– Я имела в виду Кристофера Кроуфолда. Он бросил тебя, и ты ходила как помешанная. Мне казалось, что ты близка к суициду! Да так думали все: и родственники, и друзья, и соседи. Вспомни, как ты вела себя в день несостоявшейся свадьбы. Кто рвал на себе волосы? Я или моя невинная сестричка?

– Знаешь, что я тебе скажу, Маргарет, – решила всерьез защищаться Миллисент. – Если бы Кроуфолд встречался с тобой и был бы твоим женихом, он бы и тебя бросил. Этот тип оставил бы любую девушку, потому что это Кристофер Кроуфолд. Дело не в том, что я плохая, никчемная, а потому что господин Кроуфолд из породы людей ни к кому не привязывающихся. И никаких волос я на себе не рвала. Кристофер должен жить сам по себе, ему никто не нужен, кроме себя, единственного и любимого. Вот только одна беда – он хочет в постели всегда видеть женщину, он не может спать один…

Маргарет перестала качать ногой, подалась вперед. Полы ее плаща распахнулись, грудь под тонким свитером высоко вздымалась. Она была полна гнева и возмущения.

– Ты хочешь сказать, что ты спала с подлецом Кристофером?

– А ты что, не знала? Да, мы спали. И не только спали, как сурки в зимнюю ночь, мы бешено занимались сексом.

– Ты… занималась сексом? – От негодования Маргарет готова была выпрыгнуть из кресла. – Ты – мямля и тихоня? Ты – скромница? Подружка соседей-старичков?

– Да, а что в этом такого? – невозмутимо ответила Миллисент. – Мне не пятнадцать лет, и спасибо Кроуфолду, что он научил меня чувствовать свое тело, подарил вкус к постельным радостям. Было бы странно, если бы я призналась тебе, что мы в постели играли с ним в лото, а не целовались и обнимались.

Маргарет молчала. Лицо ее побледнело, рот сжался в тонкую полоску. Наконец, она разомкнула губы.

– Вот почему ты так остро переживала после того, как он тебя бросил, а, Миллисент? Вот почему каждая майская ночь в канун твоей несостоявшейся свадьбы была для тебя пыткой! Тебя бросили, тебя оскорбили, растоптали!

Ну надо же, раздраженно подумала Миллисент, как она рьяно напоминает мне о том, что Кроуфолд меня бросил. Словно эта мысль доставляет ей удовольствие.

– Я, как всякая невеста, надеялась стать женой, создать свой дом, нарожать детей. Хотела счастливого будущего, а Кроуфолд отобрал у меня его, перечеркнул все раз и навсегда. Тут любая станет переживать. Разве я не права?

Маргарет снова открыла сигаретную пачку, снова закурила, сделав несколько коротких, нервных затяжек.

Ладно, ладно, суд присяжных тебя оправдал, – пробурчала то ли примирительно, то ли раздраженно Маргарет. – Но все равно я должна тебе именно сегодня сказать – не начинай новый роман. Тебя опять бросят!

– Кто? – удивилась Миллисент. – Сколько их, кто меня должен бросить?

– Не зли меня! – визгливо выкрикнула Маргарет. – Ты прекрасно знаешь, о ком в данную минуту я говорю. О Бенджамине Лонгсдейле. Не будет тебе с ним счастья, с этим плейбоем в тысячедолларовых башмаках. Он, так же как и Кроуфолд, бросит тебя! Да, да, бросит, моя милая сестричка!

Опять она подчеркивает мою полную несостоятельность, подумала Миллисент. Что это случилось с моей сестрой? У нас же всегда было полное взаимопонимание. Маргарет неизменно неслась на помощь. Не пойму никак, почему она так себя ведет…

– Он не бросит меня, – спокойно ответила она на раздраженный выпад сестры. – Хотя бы по той причине, что никакого романа у нас нет. Я просто помогаю ему отвезти племянницу к матери, к Флоренс Джонсон.

– Помогает она! А ты не помогай! – посоветовала Маргарет, с силой вдавливая окурок сигареты в пепельницу. – Бенджамин Лонгсдейл из тех людей, кто ищет на кого бы сбросить свои проблемы. Прикидывается бедненьким, несчастненьким, мол, я один не справлюсь, мол, что мне делать?..

– Постой, постой! – вдруг вскрикнула Миллисент. – А почему ты так о Бенджамине говоришь, как будто сто лет его знала? У тебя с ним что-то было?

Из глаз Маргарет брызнули слезы. Она нервно вытерла их тонким батистовым платком, который достала из кармана сногсшибательного плаща.

– Так я тебе все и рассказала… – проговорила она, пряча глаза от Миллисент.

– Господи, меня обвиняешь в том, что я и наивная, и дура, и такая и сякая, а сама…

– Ладно. Скажу одно – Бенджамин мне все время, с того выпускного бала очень и очень нравился. – Маргарет промокнула платком нос. Глаза ее стали грустные-грустные, как у зверька, которого посадили в клетку, лишив свободы. – Даже больше, чем очень. Он, понимаешь ли, настоящий мужчина. Я не могу это объяснить как-то по-другому, но именно с таким человеком я бы хотела… Сестричка, мне очень хочется родить ребенка, хочется быть матерью, нянчить такую же милую крошку, как Аннабель… Мне так плохо, что постоянно хочется плакать.

Миллисент почувствовала в себе желание подсесть к Маргарет, чтобы положить ей руку на плечо, обнять, поцеловать нежно в висок, где золотилась такая же прядь волос, как у нее самой. Но она не стала этого делать, опустила голову и… сама расплакалась.

Нет, никогда ей не быть счастливой! Оказывается, Маргарет любит много лет того же человека, что и она. Как они с сестрой одинаково все чувствуют. Нет, не станет она, Миллисент, перебегать дорогу своей любимой, единственной сестре. Пусть Маргарет попытает счастья…

И вдруг Миллисент почувствовала – чьи-то горячие руки схватили ее ладони. И над ухом раздался голос:

– Прости меня, Милли! Слышишь, прости меня! Это я – дура набитая. Я не должна была ехать за вами! Конечно, он выбрал тебя. Не меня, тебя. Я ревную, хотя какое имею право на это? Прости, если можешь!

– Что же нам теперь делать? – прошептала расстроенная Миллисент. – Как дальше жить? Глупо все как-то. Но, честное слово, нет у меня с Бенджамином романа! Нет, и никогда не было!

– Дурочка моя, – нежно проговорила Маргарет. – Роман будет. Обязательно! Он тебя выбрал. И я… я… желаю тебе счастья.

– Но ты же ревнуешь?! – воскликнула Миллисент. – Это самое неприятное, мне трудно причинять тебе боль.

– Не плачь, Милли, я справлюсь с собой. Все пройдет. Я тоже фантазерка, как и ты. Многое выдумываю, мечтаю о том, чего не было и быть не может. Постараюсь с собой справиться… И, скажи мне честно, разве на свете живет один-единственный настоящий мужчина, которого зовут Бенджамин Лонгсдейл? А, Миллисент? Наверное, еще второй где-то бродит, и я его обязательно встречу!

Тут сестры обнялись и заплакали. Как быстро Маргарет и Миллисент примирились. Когда люди умеют объясниться друг с другом честно, открыто, по-доброму, жизнь их становится лучше.

– Давай, я все-таки закажу ужин в номер, – успокаиваясь, но все еще всхлипывая, предложила Миллисент.

– Нет-нет, – возразила Маргарет. – Я поеду. Кстати, здесь, в Плимуте, живет одна моя знакомая, заночую у нее, поболтаем, мы давно не виделись.

– Господи, какая ты странная, Марго, – улыбнулась Миллисент. – Ты что, боишься Бенджамина?

– Нет, я его и тебя стесняюсь… – тихо призналась та. – Прости меня, дорогая. Прости, я полная дура. Нельзя влезать в чужую жизнь, пусть даже это жизнь твоей любимой сестры.

Маргарет нежно поцеловала Милли, встала, застегнула свой шикарный фиолетовый плащ и, поправив перед зеркалом шарфик, вышла. Ее автомобиль спустя считанные секунды уже летел от мотеля к шоссе и вскоре исчез за соснами.

Неужели только что здесь была моя сестра, удивлялась Миллисент стоя у окна и наблюдая, как по шоссе проносятся дизельные грузовики. Толстые стекла не позволяли проникать шуму и грохоту в номер.

Надо же, объяснились прямо как героини какого-нибудь романтического фильма, думала девушка. Может, все это ей просто почудилось? Разговор о несостоявшейся свадьбе, о мужчинах, дарящих женщине счастье… Разве все это существует на свете? Разве это есть не только в дамских романах, но и в жизни?

Но запах сигарет, которые выкурила Маргарет во время их тяжелого разговора, подтверждал, что ничего Миллисент не показалось. И разговор был, и слезы, и признания, и любовь…

8

Девушка ничего не рассказала Бенджамину. Он наверняка бы подшутил над Маргарет, посмеялся над своеобразной женской логикой. Миллисент сидела в автомобиле и молчала. Молчал и Бенджамин.

В дом Джонсонов путешественники прибыли за полчаса до полуночи. День завершался поразительно хорошо.

Бенджамин в Плимуте сделал удачную операцию валторнисту, даже коллеги-медики, выйдя из операционного зала, зааплодировали знаменитому хирургу.

Сбросив хирургические доспехи и умывшись, мистер Лонгсдейл на ходу успел дать интервью местной журналистке, которую интересовало среди прочего, какое блюдо он предпочитает есть хотя бы раз в неделю. На что кардиохирург тут же ответил, что вяленое мясо скунса удовлетворило бы его полностью. Журналистка моментально исчезла.

В мотеле Бенджамин возник как тропический ураган, как тайфун на побережье тихоокеанских островов, сгреб в охапку племянницу и Миллисент, усадил их в автомобиль и помчался к Флоренс.

Слава Богу, больше они нигде не останавливались, нигде не ужинали и не осматривали исторические места. Хотя пару раз девушка прерывала свое молчание и подшучивала над Бенджамином, по-идиотски канючила, что, мол, хотела бы немедленно попасть на джазовый фестиваль, проходящий в соседнем штате. Подумаешь, два-три часа лишних, зато, сколько удовольствия от музыки, звучащей на открытом воздухе!

Мало помалу печальные мысли, навеянные внезапным визитом сестры, развеивались, улетали прочь. Присутствие спокойного уравновешенного мужчины словно убаюкивало Миллисент. Да, давно она не чувствовала себя так хорошо.

Аннабель почти весь остаток путешествия спала в дорожной кроватке, обняв чучело скунса. Тот злобно всматривался в салон машины своими жуткими желтыми глазами, вытянув лапки, обмотанные скотчем. Бенджамин был уверен, что в скунсе заключена магическая энергия, и связал ему лапы.

Конечно, это была шутка. Мужчина придумывал зверьку всевозможные имена, называл его то Фрэдом, то Майклом, и в конце концов стал величать чучело господином Михельсоном. Какой же Бенджамин мальчишка, подумала Миллисент, какой забавный и добрый человек. Маргарет его совершенно не понимает. Вытащив из чехла фотокамеру, девушка сделала пару снимков. Бенджамин в этот момент гордо задрал подбородок и прикусил верхнюю губу. Вид у него был уморительный!

Прием в доме Джонсонов был самым теплым. Миллисент Копперфилд сразу почувствовала, что все ей рады. Флоренс вцепилась в дочь, перецеловала ее от макушки до пяток еще у самых дверей. Потом удалилась с ребенком в спальню и, совершенно счастливая, спустилась через полчаса в гостиную, где ужинали Бенджамин и Миллисент в обществе стариков Джонсонов и мужа Флоренс. Слава Богу, старики чувствовали себя лучше, их буквально воскресило присутствие детей, поднятый ими шум и веселье. Один только рассказ о чучеле скунса, напугавшем Маргарет, чего стоил.

Стол, как это водится в семьях атлантического побережья, ломился от еды. Напитков было не счесть. Домочадцы и их гости смеялись и радовались, как дети.

– Я так рада, что весь этот ужас завершился, – тараторила Флоренс. – Представляешь, Миллисент, что со мной было, когда я услышала незнакомый женский голос, набрав телефон брата?

– Представляю, – весело отвечала девушка. – А ты догадываешься, что было со мной, когда я поняла, что мне надо как-то успокоить тебя?

Слава Богу, Бенджамин не успел спуститься в гараж.

Они хохотали, словно одержимые, и чем-то неуловимо походили друг на дружку, несмотря на разницу в возрасте.

– Не зажечь ли нам свечи? – предложил муж Флоренс, когда присутствующие управились с салатами, закусками и горячим. – Дорогая, ты подашь мороженое, а я принесу подсвечники.

В гостиной, где проходил ужин, уже полчаса как царили сумерки. Сладкие запахи и пение цикад доносились из сада, находившегося за окнами дома.

– О! Это мне нравится! – весело заявила Флоренс. – Если мой драгоценный муж потребовал свечи, значит, у него прекрасное настроение.

– А с чего бы моему настроению быть плохим? У нас в гостях твой брат, а с ним очаровательная спутница. Кстати, Миллисент, вам никто не говорил, что вы похожи на древнегреческую богиню охоты Артемиду?

– Нет, – отчего-то смутилась девушка.

– Похожи, похожи, те же золотые кудри, зеленые глаза, классическая фигура… – добавил хозяин дома.

Но Флоренс его шутливо оборвала:

– Милый, я понимаю, что ты был лично знаком с Артемидой, наверное, стрелял с ней из лука по зайцам. Но не забывай, что за столом сидит еще одна богиня, богиня любви Афродита. Это, конечно, я!

В этот момент послышался звук подъехавшего к дому автомобиля, и вскоре раздался стук в дверь.

– К нам кто-то приехал, – сказал муж Флоренс. – Кто бы это мог быть в такой поздний час?

– Полиция притащила моего сбежавшего скунса, – сделал предположение Бенджамин.

Миллисент не удивилась бы, если в гостиной дома Джонсонов вдруг возник собственной персоной мэр города Нью-Хейвен, – муж Флоренс был с ним близко знаком. Или ворвалась джаз-банда «Блэк найт» – с музыкантами водила дружбу энергичная Флоренс. Но в гостиную вошли… мистер Маккормик и госпожа Монтефалько. Да, это был сюрприз из сюрпризов!.. Увидеть своих соседей здесь? Ну и ну!

Вид у нежданных гостей был уставший и немного испуганный. Правда, мистер Маккормик храбрился, время от времени грозно поблескивая глазами. Одежда его была безупречна, руки держали знакомую трость. Анна-Тереза явно казалась чем-то обеспокоенной, но тем не менее гордо держала спину прямой. В ее волосах поблескивал серебряный гребень.

Позади живописной парочки показался муж Флоренс. В руках он нес тяжелые подсвечники, в которых горело по семь свечей. Один подсвечник изображал Еву с распущенными волосами, другой – Адама. Оба библейские персонажа были обнажены.

– Здравствуйте, миссис Монтефалько, здравствуйте, мистер Маккормик, – радостно поприветствовал поздних гостей Бенджамин. Но, надо признаться, в его голосе звучало недоумение.

– Добрый вечер, Реджинальд, добрый вечер, Анна-Тереза! – вскочила со своего места Миллисент. – Это мои друзья, – представила девушка своих соседей с Бриджес-стрит хозяевам дома.

– Садитесь, пожалуйста, за стол. Мы рады вас видеть у себя, – обрадовалась Флоренс. – Если не секрет, как вы оказались в нашем городе? У вас здесь дела?

– Какой уж тут секрет, – проворчал мистер Маккормик, тяжело опускаясь на предложенный стул. – Сели в автомобиль, развили приличную скорость… Кое-где останавливались, наводили справки, куда именно направилась машина с двумя молодыми людьми и младенцем… Вот так и оказались в вашем Нью-Хейвене. А дела у нас печальные.

Миллисент смотрела на своих друзей-стариков глазами, полными недоумения. Что же случилось? Почему они здесь? Может, что-то стряслось с ее мастерской или квартирой?

Тут начала говорить взволнованная Анна-Тереза:

– Понимаешь, Миллисент, как только ты уехала, через двадцать минут к твоему дому подъехала такая здоровенная машина…

– Не здоровенная машина, а обыкновенный бульдозер, – пробурчал мистер Маккормик, накладывая в тарелку салат и сочные ломти ветчины.

– Хорошо, пусть будет бульдозер, – покладисто согласилась миссис Монтефалько. – Я в технике плохо разбираюсь. Ну и этот бульдозер стал перекапывать твои цветы, Миллисент… В выходной день, когда на Бриджес-стрит тишина и покой, у твоего дома началось строительство гаража и автостоянки! Сейчас там горы щебня и бетонных блоков, домика из-за них не разглядеть.

Анна-Тереза смахнула слезу и начала, энергично жестикулируя, показывать, как действовала машина-разрушительница.

– Понимаешь, милая, все твои прошлые труды пошли насмарку, – сурово прокомментировал случившееся мистер Маккормик. – Цветника больше нет. Мы пытались с Анной-Терезой защищать растения…

– Да-да! – пылко подтвердила Анна-Тереза. – Реджинальд даже ложился на землю. Ей-богу!

– В общем, водитель бульдозера объяснил, что через неделю на месте цветника будет автостоянка. Таковы планы хозяина земельного участка, – развел руками Маккормик.

Миллисент спокойно выслушала сообщение своих друзей-стариков. Что поделать, она знала – когда-то ее попытка украсить место под окном фотомастерской потерпит фиаско. Конечно, она рисковала, сажая цветы. Ничего нет вечного в мире, с этим надо смириться. Тем более в такой необыкновенный вечер в компании замечательных людей.

– Миллисент, не расстраивайся. Ничего нет вечного в мире, – вдруг с доброй улыбкой проговорил Бенджамин, буквально прочитав ее мысли. – Ничего, кроме любви.

Свет медовых свечей освещал его прекрасное мужественное лицо, и Миллисент почувствовала, что безумно любит Бенджамина Лонгсдейла. И всегда его любила. С этого мгновения другие мужчины перестали для нее существовать, превратились в бесплотных призраков. В счастливый день она встретила когда-то Бенджамина, в счастливый день!

Анна-Тереза принялась за еду, как и мистер Маккормик. Рассказывая печальную новость, она потихоньку наполнила тарелку салатом, ветчиной, сыром, положила рыбу в кляре, и теперь разламывала кусок вилкой.

– Ммм, чудесная рыба! – с удовольствием проговорила Анна-Тереза. – Скажу вам как повар со стажем, эта рыба – божественная! Кто ее готовил?

– Моя жена, – с гордостью произнес муж Флоренс. – Она, если захочет, может такое чудо сотворить, что пальчики оближешь!

Через полчаса вся честная компания решила посмотреть на звезды.

– С нашей террасы так хорошо видно небо, – сказала Флоренс. – А сейчас как раз время звездопада. Можно загадывать желания.

Все встали и вышли на террасу. Она оказалась длинной, широкой, тянущейся вдоль всего второго этажа дома Джонсонов, и была увита тяжелыми плетьми клематисов, ажурными листьями декоративного винограда, украшена разноцветными китайскими фонариками.

На террасе рядом с Миллисент оказалась Анна-Тереза. Она оттеснила девушку в тень, заглянула ей в глаза и тихо призналась:

– Девочка, ты прости нас с Реджинальдом. Цветник цветником, его больше нет, обидно, конечно. Но дело не в этом. Мистер Маккормик прямо ополоумел. Он взял в свою дурную голову, что Бенджамин догадался о том, что мы могли о нем думать плохое. И испугался, что результатом этого может стать ваша ссора. Реджинальд внушил мне, что если мы тут же не поедем за тобой и не удостоверимся в том, что вы живы-здоровы и веселы, то никогда себе этого не простим.

Миллисент смотрела в добрые глаза Анны-Терезы и чувствовала, как смех начинает щекотать ее горло.

– Да, да, и я – старая больная женщина поддалась на его уговоры. Реджинальд меня прямо загипнотизировал. Представляешь, до того довел, что сегодня, в выходной, мы никуда не поехали, ни на какую распродажу, а уподобились сыщикам и помчались по твоим следам в Нью-Хейвен!

Тут Миллисент не выдержала и начала смеяться. У нее на глазах выступили слезы.

Господи! Что за день! Ее все сегодня преследуют – и Маргарет, и мистер Маккормик, и Анна-Тереза. И не лень им нестись из одного города в другой, чтобы убедиться в ее безопасности и в том, что она находится в добром милом доме Джонсонов, с аппетитом поедая восхитительный ужин, приготовленный Флоренс – сестрой Бенджамина.

– Прости нас с Реджинальдом! – еще раз попросила Анна-Тереза. – Теперь-то мы спокойны. Ты в хорошем доме, и твой Бенджамин – симпатичный парень.

– Идемте есть мороженое! – пригласила компанию Флоренс. – Я так насмотрелась на звезды, что у меня кружится голова!

– Э-э, знаете, нам пора с Анной-Терезой уходить, – мрачно произнес мистер Маккормик. – Снимем номер в гостинице, чтобы вас тут не смущать.

– Какая гостиница? Кого вы смущаете? – удивился муж Флоренс. – Мы всех разместим, всех уложим спать, в доме пять гостевых комнат!

За столом завязался оживленный разговор – принялись выяснять, кто что загадал под падающие звезды.

Старики Джонсоны сказали, что пожелали всем присутствующим хорошего здоровья. Муж Флоренс задумал попасть в Книгу Гиннеса. Мистер Маккормик сберег от чужих ушей свою тайну и промолчал. А Флоренс громко сообщила:

– Бенджамин, зайчик мой бестолковый, я пожелала тебе личного счастья. Как раз падала такая сиреневая звезда, и я…

– Флоренс, куда конкретно упала звезда? – перебил ее Бенджамин.

– Вот что, братец, – продолжала трещать Флоренс. – На этот раз я решаю твою холостяцкую судьбу. Эта девушка, которую зовут Миллисент Копперфилд, мне очень нравится…

– Ну и что? – невозмутимо поинтересовался Бенджамин. – Мне она тоже очень нравится.

– Тогда не мешкай…

– Флоренс, мне кажется, мы не в операционной и я не ассистент, а ты не ведущий хирург, чтобы подсказывать мне каждый следующий шаг и движение, – заметил Бенджамин.

– Да, мы не в операционной. Но пора, братец, пора…

– Правильно! – оборвал тираду сестры Бенджамин. – Пора и поспать, а то я что-то немного устал сегодня.

Он встал из-за стола, смиренным тоном поинтересовался:

– Где можно преклонить усталую голову, успокоить натруженные члены?

Флоренс тоже отодвинула стул и сказала:

– Пойдемте, Бен и Миллисент, я вас провожу.

Они поднялись по деревянной лестнице на второй этаж просторного особняка. Причем Милли не покидала мысль, что она попала в сказку и вообще сегодняшний день весь сплошная сказка.

Девушка, улыбаясь, слушала, как пикируются брат и сестра, отпускают шуточки в адрес друг друга. До чего милые люди, до чего прекрасные у них отношения!

– Ну вот, ваши комнаты рядом, – остановилась в коридоре Флоренс. – Господин Лонгсдейл, это не специально подстроено, как вы можете догадаться, просто в нашем мотеле для счастливых парочек все другие номера заняты.

– Конечно, конечно, хозяйка! – мгновенно отозвался Бенджамин. – Хорошо, что вообще мы отыскали в этой захудалой гостинице пристанище. Но если нам будут мешать пьяные постояльцы или стрельба в салуне, я за себя не отвечаю!

Флоренс засмеялась, пожелала им спокойной ночи и ушла.

– До утра, Бенджамин, – вымолвила безумно уставшая, но счастливая Миллисент. – Я сейчас приму душ и бухнусь в постель. Наверное, усну без задних ног.

– Правильно, – спокойно отреагировал Бенджамин. – Я сделаю то же самое. Спокойной ночи, моя славная девочка.

Уж какая там спокойная ночь! Нежиться среди шелковых простыней и думать о том, что в пяти шагах от тебя лежит в своей постели твоя первая и, возможно, единственная любовь, – разве это покой?

Комфорт и гостеприимство расслабили ее, а свет ночника, шум ветра в кронах деревьев за окном добавили романтичности происходящему. Придется лежать на чуть прохладных простынях, раскинув согнутые в коленях ноги, привычно держа правую руку на собственном лоне, и мечтать о несбыточном, медленно погружаясь в жаркий омут чувственности…

Миллисент стояла под тугими струями горячей воды и чувствовала, как тело ее освобождается от дневного напряжения. Девушка знала, что она молода, красива, и все в жизни у нее должно сложиться хорошо. Она вспомнила почему-то Кристофера и в первый раз подумала о нем спокойно и с улыбкой.

Спасибо ему, бестолковому и легкомысленному парню, подарившему ей свободу и возможность всю жизнь помнить первую настоящую любовь. Страшно представить, что было бы, встреть она лет пять-шесть тому назад приличного человека. Выйдя замуж за нелюбимого, Миллисент так и не узнала бы ни греховной страсти, ни мук неразделенной любви, – ничего, что составляет полноту жизни.

Ей не хотелось размышлять о волнениях прошедшего дня, она думала лишь о Бенджамине, и мысли приятно будоражили ее прекрасное тело, смутно отражавшееся в запотевшем от пара зеркале.

Какой он прекрасный человек, этот Бен, к тому же совсем мальчишка, пусть и старше ее на десять лет. Зря только так откровенно Флоренс подталкивала их друг к другу после ужина. Отношения людей – не цирк, все должно получиться само собой.

А если ничего не получится? Но почему? Что если набраться смелости, постучать в дверь его комнаты и сказать, что ей хочется с ним спать? Она сама развяжет пояс на халате, шагнет через порог смущения в царство неги и ласки, где всеми делами заправляет любовь…

Стоп! Какая может быть любовь между ними? Это ее когда-то одолевали муки неутоленной страсти, она сама мечтала о встрече, фантазировала, Бог знает о чем… Он, конечно, откроет дверь, пригласит ее войти, выслушает и затем выпроводит вон, предварительно чмокнув в щечку, только и всего.

Обидно, что он не проявляет к ней явного интереса. Похоже, его мужественный образ так и останется мечтой Миллисент. Она же сама ни за что не скажет Бенджамину о том, что когда-то влюбилась в него с первого взгляда, и о том, что сейчас он вновь всколыхнул в ней былые ощущения.

Что ж, Милли справится с тем, что он не любит ее, не хочет ее… А она так счастлива видеть этого большого ребенка, охотника за чучелами скунсов. Какие у него удивительные глаза, сильные, умелые руки. Миллисент вспомнила свой визит в необыкновенный дом Бенджамина, представила себя обнаженной, стоящей на мраморной лестнице, и его, спускающегося к ней навстречу…

Сильные струи горячей воды не помешали возникнуть легкому ознобу, охватившему тело девушки, только заглушили легкий стон, вырвавшийся из уст. Рука скользнула вниз, к наливающейся жаром промежности, пальцы судорожно, с нарастающей силой принялись обманывать источник жара. Все тело изнемогало от страстного желания немедленно отдаться долгожданному любовнику…

Внезапно Миллисент услышала, как в дверь ее комнаты постучали. Она с неохотой вылезла из ванны, закуталась в тяжелый махровый халат и пошла открывать.

Наверное, Флоренс что-то хочет спросить, решила она, шлепая босыми ногами по прохладному дубовому паркету, и предвкушая возвращение под горячие струи душа, чтобы продолжить там мучительную и сладкую пытку успокоения плотских желаний. Увы, действительность ее обманула, отменив грустные планы.

– Это ты, Флоренс? Входи!

Вот так фокус! За дверью стоял Бенджамин, облаченный в длинный красный халат. Сразу было видно, что это вся его одежда…

– Понимаешь, Миллисент, – сказал он, честно смотря в ее удивленные глаза, – в моей ванной только мыло с глицерином. А у меня на него аллергия, начинаю чесаться, как блохастая собака, у тебя нет другого куска? Или, может, поделишься гелем для душа? Глаза у тебя чудесные, Миллисент, ими можно бесконечно любоваться. Что ты молчишь? Тебе мыла жалко?

И тут небрежный узел на поясе халата вдруг развязался. Мужчина растерялся и замолчал, пытаясь скрыть наготу. Глаза его, только что самоуверенно улыбавшиеся девушке, теперь смотрели виновато и смущенно.

– Никогда не был в шкуре эксгибициониста, как-то не приходилось пугать старушек в парках видом своих мужских причиндалов, Милли, – тихо произнес Бенджамин. – И тебя я вовсе не хочу совращать с пути истинного, я сам тобой давно соблазнился. Можно хоть войти в твою комнату?

Протянув руку, мужчина коснулся плеча девушки.

Мгновенно Миллисент почувствовала, как у нее закружилась голова, а мысли смешались. Она хотела ответить ему что-то смешное, но не могла разлепить в миг пересохшие губы. Не отрываясь, девушка смотрела в его черные добрые усталые глаза. Ее взгляд подсказал Бенджамину то, что она вслух никак не отваживалась бы сказать.

Повинуясь внутреннему голосу, она отступила в комнату, и мужчина сделал шаг вперед, тихо закрыв за собой дверь.

– Миллисент, – начал он срывающимся голосом, – ты прости меня! Дело не в какой-нибудь дурацкой аллергии. Ничего у меня не чешется, просто… Я просто хотел еще раз увидеть тебя.

Он волнуется, подумала Миллисент, и признался, что пришел увидеть меня… Боже, как он красив!

– Понимаешь, этот день… наше путешествие… мне хотелось бы, чтобы оно продолжалось долго-долго…

Бенджамин взял девушку за руку. Пальцы ее дрогнули. Как горяча его ладонь! Он, принц из ее юной мечты, действительно волнуется?!

– Не бойся меня! – почти по-детски попросил он.

– Я и не боюсь, – наконец вымолвила она. – Ты ведь… не обидишь меня? Не будешь надо мной смеяться? Я только тем и занимаюсь, что думаю о тебе.

– Нет, смеяться не буду. Лучше я тебя поцелую, – ответил он и нежно потянул Миллисент к себе.

И она, больше не имея сил сопротивляться обрушившемуся на нее чувству, потоку оглушительных ощущений, бросилась на грудь любимого мужчины. Ну почему он так долго не шел к ней?!

Гигант Бенджамин подхватил ее, словно перышко, и, нежно целуя, понес на кровать. Бережно уложив девушку на шелковые простыни, он медленно начал раскрывать полы ее халата.

– Не надо, – почти со стоном попросила она. – Скажи мне что-нибудь…

– Ты не хочешь меня? – спросил он. – Хочешь, чтобы я ушел?

– Хочу! – Она не могла ему врать. – Я хочу тебя.

Да, она хотела его, бешено хотела. Пусть возьмет ее, пусть сделает с ней то, что пожелает. Но скажет при этом, что любит ее. Именно эти слова способны возродить душу, избавив от плена мучительных воспоминаний.

Бенджамин, присел на постель, поцеловал ее колени, сжал своими ладонями лодыжки стройных ног. Потом встал, сбросил с себя халат и лег рядом. Горячее дыхание обожгло ухо девушки.

– Я тоже тебя хочу. Только сегодня понял, что мечтал о тебе всю жизнь, все эти длинные десять лет, – страстно шептал Бенджамин, прикоснувшись одной ладонью к груди девушки, а другой сжимая тонкую талию.

– Когда ты это понял? – спросила Миллисент и обняла своего любимого за плечи. – Во время нашего путешествия?

– Раньше! Когда ты спала рядом с Аннабель в своей спальне. Я никогда не думал, что, увидев тебя рядом с ребенком, просто с ума сойду от желания и любви.

– Любви?

– Да. А как еще это называется, когда мужчина тянется к женщине и душой и телом. Постоянно хочет ее всю. И мечтает, чтобы она родила ему ребенка.

– Ты захотел тогда, чтобы я родила тебе ребенка?! – Миллисент взглянула на ставшее близким и родным лицо Бенджамина.

– Да. Захотел. Со мной никогда такого раньше не было.

– Признаюсь тебе, со мной тоже. – И девушка счастливо улыбнулась своим мыслям.

Он говорил Миллисент ласковые слова, говорил тихо и проникновенно, она отвечала ему так же, едва слышно и трепетно, наполняясь столь изумительной истомой, что выход из этого состояния был единственный – обнять Бенджамина и отдаться ему.

Они давно уже были без одежды, лежали рядом обнаженные, касаясь друг друга кончиками пальцев. До чего приятное это было занятие!

Миллисент видела, что Бенджамин любуются ею, его поцелуи обжигали ей кожу. Она сходила с ума от того, как исступленно он вдыхал аромат ее тела, гладил ее плоский живот, вздрагивающий от чувственных прикосновений горячих ладоней, обнимал плечи, целовал груди. Его язык щекотал ее нежную кожу, дыхание обжигало плечи и шею.

Теперь и ладонь Миллисент осторожно прикоснулась к животу Бенджамина, а затем боязливо опустилась ниже, туда, где раньше оказывалась лишь в сладких снах. Десять лет она дожидалась этого прикосновения! Любимый страстно хочет ее, жаждет обладать ею! Миллисент крепко обхватила Бенджамина за плечи и еле слышно проговорила:

– Возьми меня! Я тоже хочу от тебя ребенка…

И они слились в долгом поцелуе, наслаждаясь долгожданной близостью. Ласки становились все откровеннее и откровеннее, девушка потеряла счет времени и поцелуям. Руки Бенджамина были страстными и нежными, они обнимали ее спину и плечи, гладили живот и бедра, сильные пальцы осторожно прикасались к соскам и пупку, нежно перебирали шелковистые волосы внизу живота, ласкали самые укромные уголки тела Миллисент.

Постепенно осмелели и руки девушки, все чаще прикасающиеся к животу мужчины, к мощной спине и бокам, к подрагивающему от напряжения мужскому члену, который, из-за его внушительного вида, уместнее было бы называть фаллосом, именем из героического мифа, а не просто пенисом.

Губы Бенджамина целовали соски Миллисент, сосали их, зубы мужчины нежно покусывали тонкую кожу на груди и шее.

– Целуй меня крепче, милый! – шептала она и, припадая своим ртом к губам Бенджамина, жадно целовала их и нежно покусывала язык своему любовнику, испытывая при этом необъяснимое наслаждение, словно припадала к удивительному источнику, полному волшебной живительной влаги.

О, это было восхитительное занятие, чудесная была ночь! Их слившиеся в тесных объятиях тела словно пели единую песню. И песня эта была неторопливой, мощной, прекрасной.

– Милли, все хорошо?

– Да, Бен! Просто восхитительно. Ты волшебник!

Бенджамин любил Миллисент. Любил и шептал ей об этом. Ласки его были фантастически нежными, проникновения в ее тело мучительно сладостными, и она стонала от страсти и только просила, чтобы Бенджамин продолжал именно так двигаться, неторопливо, ласково, сильно.

И сами собой на нее обрушивались оргазмы. Она их не считала, кажется, число их было бесконечно. И то наслаждение, которое дарил ей Бенджамин, еще раз подтверждало, что именно он ее единственный мужчина. Молодая женщина понимала, что произошло невероятное – прошлое настигло ее и не отпускало. Первая девичья любовь обернулась зрелым чувством, наполненным взаимопониманием и страстью.

Вернулось ощущение восторга от присутствия Бенджамина, словно и не было десяти лет разлуки. И тело, и душа ее радовались тому, что возлюбленный рядом. Сжимая в объятиях своего ненаглядного, Миллисент и верила, и не верила в свое счастье.

– Ты со мной делаешь, это что-то невероятное, – услышала она вдруг. – Я готов любить тебя бесконечно. Где ты была эти десять лет?

– А где ты был, любимый мой?

Они вновь и вновь принимались целоваться, ласкать друг друга. Миллисент то приподнимала свои стройные ноги, закидывая их на сильные и широкие плечи Бенджамина, то ложилась на живот, подставляя под обжигающие поцелуи свою спину, то вставала над возлюбленным, сжимая своими коленями его бока, целуя его грудь и шею.

Боже, его мужская сила бесконечна в своем напряжении, думала Миллисент и вновь ощущала в своем теле ни с чем не сравнимое присутствие плоти Бенджамина. Огненная волна острого наслаждения подхватывала женщину, заставляя забывать обо всем на свете, пересохшие губы шептали только одно слово:

– Люблю! Люблю! Люблю!

Миллисент вновь вздрогнула от сказочного ощущения внутри своего тела, когда в сокровенных глубинах лона каждой клеточкой почувствовала изливающееся в нее семя Бенджамина. Это длилось так долго и было так прекрасно!

Глубоко вздохнув, женщина перевела дыхание и прильнула губами ко рту любимого. Как приятно его дыхание, как сладки его губы и язык, пронеслось в сознании Миллисент. Как замечательно зачать от него дитя. Только такого мужчину она и представляла в девичьих мечтах отцом своего ребенка.

Почему она не целовала его раньше, в своем доме, когда он заночевал у нее? Почему испугалась его прикосновения к колену в машине? Почему не ворвалась к нему в комнату несколько часов тому назад?

Какая она была глупая и трусливая! Нет, трусость ее прошла, теперь она ничего не боится. Ведь она целиком принадлежит ему, своему единственному на свете мужчине, о котором так долго мечтала, которого так ждала. Бенджамин разжал свои объятия, нежно провел кончиками сильных пальцев по спине Миллисент. Как это было приятно!

Женщина выгнула спину и коснулась губами груди любимого, щекоча языком соски, потом поцеловала его живот и вдохнула в себя аромат кожи. Бенджамин пах полевыми цветами, так решила Миллисент, и продолжала покрывать десятками и сотнями поцелуев милое тело.

Ей безумно нравился запах его пота, форма пупка и завитки волос на груди, животе и в паху. Он был прекрасен, ее мужчина, она гордилась им. Какой у него твердый и мускулистый живот, какие узкие бедра и красивая сильная спина. А ведь он показался ей в ателье ленивым любителем мягких кресел и неспешной езды на автомобиле. Да он же настоящий спортсмен!

Миллисент продолжала целовать своего милого Бенджамина, прикасаясь к нему носом, щекоча его своими ресницами, гладя ладонями, чувствующими биение пульса в самых неожиданных местах.

Она вовсе не проделывала все то, чему ее два года назад научил похотливый Кристофер Кроуфолд. Сейчас она забыла об уроках гадкого сбежавшего жениха и вела себя с возлюбленным так, как подсказывала ей природа – ее тело, ее неутоленное женское желание.

Да, именно неутоленное! Как хорошо бы ей не было рядом с Бенджамином, она хотела новых ласк и новых ощущений. Она жаждала, чтобы так было всегда. Неужели он исчезнет из ее жизни? Это будет катастрофа! Она просто умрет от боли, от тоски и от горя…

Миллисент так крепко сжала рукой шею своего любовника, что даже испугалась. Неужели решила его задушить, лишь бы не отпускать от себя?!

Бенджамин словно прочитал мысли Миллисент.

– Ты прелесть, и ты ошибаешься. Если думаешь, что я когда-нибудь сбегу от тебя, то сразу предупреждаю – выброси эти мысли из головы, – ласково прошептал он на ухо Миллисент. – Лучше подумай о том, как родить мне побольше детей, хотя бы человек пять.

– Двух мальчиков и троих девочек? – глупо спросила она. – Так много?

– Как хочешь. Можно в любой пропорции. Главное, чтобы все они походили на меня и тебя. Умом на меня, а красотой на тебя.

– Неужели я кажусь тебе глупой?

– Прежде всего, ты кажешься мне красавицей. Ты просто чудо, благоухающее молодостью и лавандой! Хочу любоваться тобой, моя милая! Десять лет прошло, а я ведь помнил твою походку, форму твоих ног, твой запах, твою улыбку. И еще кое-что! – Мужчина расхохотался и крепко сжал Миллисент в своих объятиях, потом нежно шлепнул ладонями по округлым бедрам женщины, по нежной прохладной коже ягодиц.

– Милли, ты – настоящая красавица! Я хочу тебя, просто сгораю от желания целовать и ласкать бесконечно. В дороге я тайком разглядывал твое лицо, фигуру и любовался, честное слово. А когда ты уплетала мясо омаров, просто был готов наброситься на тебя!

– Помню, как же! – рассмеялась Миллисент. – Действительно, тогда ты был голоден!

– Я и сейчас голоден, как бурый медведь! Как стая бурых медведей после зимовки!

– Они никогда не ходят стаями, – попыталась оспорить неверное выражение Миллисент.

– Не смей спорить со мной! Еще как ходят, и даже нападают на неопытных путешественниц!

Бенджамин легко приподнял ее и принялся – подумать только! – вновь ласкать и целовать желанное тело. От неутомимых прикосновений горячих ладоней мужественного любовника приятно закружилась голова, влажные от пота стройные бедра Миллисент дрогнули и покорно раздвинулись, позволяя ненасытному Бенджамину любоваться всеми прелестями страстной женщины, только что испытавшей всю радость чудесного совокупления и продолжающей изнемогать от любви… Глаза ее были полуприкрыты, грудь высоко вздымалась, кровь прилила к щекам. Миллисент улыбнулась своим нескромным мыслям, если можно было назвать мыслями то, что мелькало в ее сознании, и расставила широко ноги, согнув их в коленях так, как всегда делала, мечтая о возлюбленном, околдовавшем ее с первого взгляда, с первого танца, с первого прикосновения на выпускном вечере. Как прекрасна жизнь, как радостно жить на одной планете с таким удивительным существом! Сейчас женщина боготворила своего любовника, и служила ему, как языческому божеству, была жертвой на алтаре любви. А Бенджамин служил своей прекрасной богине и приносил в жертву всю свою силу и колдовское умение разжигать в теле женщины волшебный огонь страсти.

Голова Бенджамина склонилась к коленям возлюбленной. Ладони мужчины сжали нежные полушария грудей, потом опустились на талию, потом…

Потом Миллисент испытывала сладкий стыд и одновременно страстное желание, чтобы острое наслаждение, пронзившее все ее естество, никогда не прекращалось. Пальцы ее вцепились в мокрые пряди волос на затылке у Бенджамина, дыхание бешено участилось, сердце было готово выпрыгнуть из груди.

Губы любимого продолжали целовать нежную, тоньше всякого шелка, кожу содрогающихся в неистовой страсти бедер. Потом неутомимый Бенджамин стал целовать пах и живот и осторожно коснулся языком того, чего прежде касался лишь своей напряженной горячей плотью и ладонями.

Жаркое дыхание мужчины, как жадное пламя костра, целиком объяло сгорающую от любви Миллисент. Губы и сильный язык Бенджамина ввергли женское тело в самую настоящую купель наслаждения, подарив бесчисленное количество оргазмов.

Из груди женщины вырвался стон, тело ее напряглось как струна, готовая лопнуть, как тетива лука, натянутая сильной рукой. И рассудок окончательно уступил место безумному желанию окончательно раствориться в любимом человеке. Руки Бенджамина с трудом удерживали вибрирующее женское тело, покрывшееся крупными каплями пота. Вскоре огромную спальню огласил громкий крик, вырвавшийся у Миллисент из самой глубины души.

– Бен, люби меня, не отпускай, или я убью тебя! Я… сама сейчас умру, нет… это невыносимо прекрасно!

Миллисент показалась, что ее душа улетела на облака и там услышала пение ангелов. Сейчас я сойду с ума, успела подумать Миллисент, прежде чем испытала еще один мощнейший оргазм, который потряс все ее тело.

Даже в самых нескромных снах такие ласки не снились юной выпускнице художественной школы. Да, действительность оказалась куда восхитительнее!

Бенджамин в полном изнеможении упал рядом с Миллисент навзничь и тихо проговорил:

– Я люблю тебя, моя милая… Хочешь бокал шампанского? Мне удалось спрятать бутылку за ужином. Только не выдавай меня Флоренс, сестра назовет меня алкоголиком и тупым похитителем спиртного.

– О, мой милый, я не брошу тебя на съедение кровожадным родственникам, а всю вину возьму на себя!

– Ну уж нет, не согласен! А что ты хочешь к шампанскому? Персик, бисквит, шоколад, холодную телятину?

– Я готова слопать оленя, как стая диких медведей!

– Разве медведи бывают домашними?

– Бывают. По крайней мере в одного из них я безумно влюблена вот уже десять лет!

Только под утро счастливая Миллисент заснула на плече Бенджамина.

Они были прикрыты голубым и красным халатами, а ее золотые волосы перепутались с его черными прядями. И если бы кто-нибудь увидел их в этот нежный предрассветный час, в самую замечательную утреннюю пору, оглашаемую пением только что проснувшихся птиц, то подумал бы, что краше и счастливее пары нет на Земле.

Ну, пусть не на всей Земле, а по крайней мере в городе Нью-Хейвене. Неплохой городок, как и тысячи других, в которых живут люди по всему белому свету.

Пробуждение подарило влюбленным новые ощущения. Бенджамин не мог оторвать взгляд от милого лица проснувшейся одновременно с ним Миллисент. И желание броситься друг другу в объятия проснулось вместе с влюбленной парой.

Женщина стянула халат с тела своего любимого и немедленно убедилась, что она желанна, что Бенджамин хочет ею обладать. Тело любовника было как у древнегреческого бога, возбужденного присутствием нимфы.

Страсть мужчины не была погашена ни холодными струями воды в душе, ни уверениями Миллисент, что их ждут не дождутся за завтраком. И даже раздавшийся за дверью спальни строгий голос Флоренс, предупреждавшей, что к завтраку опаздывать нехорошо, не подействовал успокаивающе на Бенджамина.

Вовсе не стесняясь своего мужественного вида, он растер тело махровым полотенцем и вопросительно глянул на женщину. Что она могла сказать своим взглядом в ответ? Глаза ее только улыбались…

Сильные руки обхватили и подняли стройное тело, прижали к мощному торсу. Миллисент, сходящей с ума от прикосновений горячих ладоней Бенджамина к своим ягодицам, пришлось поднять и скрестить ноги за спиной любовника.

Обхватив руками шею Бенджамина, Миллисент жадно прижалась губами к его рту, и почти задохнулась от желания. Вот он прикоснулся, вот вошел в нее, вот…

Женщина вся отдалась неистовому ритму, в ушах стучала кровь, звучала прекрасная музыка, – это билось сердце любимого. Она судорожно сжала бедрами бока Бенджамина и чуть было не потеряла сознание.

Несмотря на то что соитие было коротким, чувства, испытанные во время него, были ошеломляюще сильными. Бенджамин овладел своей нимфой, нимфа с радостью отдалась своему богу.

Как и ночью, утром они даже не вспомнили, что на свете существует такая полезная вещь, как презерватив. Миллисент чувствовала в себе семя Бенджамина, и это было чудесно.

Флоренс, как и остальные, сидящие за столом, все прочитала по счастливому выражению лица брата и его спутницы, припозднившихся к завтраку на добрые полчаса.

Бенджамин был взъерошен, выглядел виноватым, но совершенно счастливым человеком. Огромные голубые глаза Миллисент блестели.

– Я хотела счастья для своего брата всегда, – проговорила она, ставя перед смущенной Миллисент бокал с апельсиновым соком. – Но никогда я не думала, что оно подкарауливает его в твоем фотоателье.

– Бедняга Джузеппе, как он будет удручен, узнав, что Миллисент нашла себе суженого! – лукаво улыбаясь, произнесла Анна-Тереза. – Придется нам с господином Маккормиком взять на себя неприятную миссию и сообщить молодому человеку, что ты собираешься замуж за Бенджамина.

– А я ни о чем таком и не думала, – сказала девушка и растерянно посмотрела на возлюбленного, невозмутимо налегающего на ветчину.

– Зато я об этом думаю! – Бенджамин был серьезен и немногословен. – Свадьба на той неделе, в субботу.

Мистер Маккормик подошел к Миллисент и первым поздравил ее с предстоящим замечательным событием в ее жизни, поцеловав руку.

Никто из присутствующих никогда и не думал, что водители тяжелых грузовиков могут быть такими изысканно галантными в своих поступках.

Эпилог

Через девять месяцев Миллисент Лонгсдейл родила двойню – мальчика и девочку.

У родильного отделения филадельфийской клиники стоял серебристый «мерседес» Бенджамина, на переднем сиденье лежал прекрасный букет роз – алого, восторженного цвета.

Розы сладко пахли, их аромат хотелось вдыхать бесконечно. Эти цветы были из сада супругов Лонгсдейлов, из цветника, который Миллисент успела устроить во время беременности.

– Счет открыт, – нежно сказал счастливый отец, встречая жену и малышей. – За тобой еще трое.

– За тобой тоже, – ответила она и добавила: – Я люблю тебя безумно, милый Бенджамин.

– Надо же? – удивился он, сияя белозубой улыбкой. – А я и не догадывался.

Когда счастливое семейство уселось в автомобиль, и новорожденные заняли свои места в дорожных кроватках, Бенджамин нежно тронул Миллисент за руку и тихо сказал:

– Милая, посмотри, кто там пристроился у заднего стекла. По-моему, это наш старый знакомец, господин Михельсон.

Миллисент взглянула и чуть было в сердцах не стукнула мужа-шутника по макушке.

У заднего стекла лежало лохматое потрепанное чучело скунса. Его желтые стеклянные глаза смотрели на окружающий мир настороженно.

– Я подумал, что не за горами то время, когда у наших ребят начнут резаться зубы… – Бенджамин улыбнулся и нажал на акселератор.

А Миллисент высунулась из окна автомобиля и сфотографировала на память провожающих, в которой выделялась парочка стариков-соседей, а также сестрица Маргарет в невероятно экстравагантном платье. Миссис Лонгсдейл обожала всех, но еще больше любила своего мужа и детей. Теперь, когда малыши появились на свет, жизнь наполнилась новым смыслом, а внутри молодой матери словно пробудился мощный источник радости, силы и неиссякаемой уверенности в том, что теперь все будет хорошо. Ведь Бенджамин был рядом, и она чувствовала тепло и надежность его плеча.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

Эпилог

Реклама на сайте