«Тихая гавань»

Луанн Райс Тихая гавань

Пролог

25 августа 1981 года

Ветер разыгрался не на шутку, гонял по ньюпортской гавани бурунчики волн. Дана Андерхилл пристально вглядывалась в море. Был последний день занятий по парусному спорту. Сегодня должна была состояться заключительная гонка, потом они с Лили вручат призы, и все — лету конец.

Лили было восемнадцать, Дане — двадцать, и они были неразлучны. Обе обожали ходить под парусом и летом зарабатывали тем, что обучали этому богатеньких ньюпортских деток. А деньги им были нужны на школу искусств, где они обе учились.

Небольшая флотилия четырнадцатифутовых яхт стояла у пристани яхт-клуба. Паруса были уже поставлены, и экипажи готовы были тронуться в путь.

— Отец мне сказал: без приза домой не возвращайся, — сказал Хантер Уиткомб. — Победа или смерть!

— Неужели отцы такое говорят? — шепнула Лили.

— Наш бы не сказал, — ответила Дана.

Управляться с парусом сестры научились в Хаббардз-Пойнте, штат Коннектикут, на тихом семейном пляже, в атмосфере совсем иной, чем та, что царила в ньюпортском яхт-клубе.

Дана помолчала и перевела взгляд на Сэма Тревора.

— Наша яхта выиграет, — заявил он, улыбаясь во весь рот.

На Дану этот смешной мальчишка в круглых очках смотрел с нескрываемым восхищением. Сэм, самый младший из всех ребят, занимался кливером, а Джек Девлин встал у румпеля.

— Думаешь? — улыбнулась Дана.

— Размечтался, ты, четырехглазый, — фыркнул Ральф Катлер.

Барби Дженкс, его напарница, презрительно рассмеялась:

— Да как ты здесь вообще оказался, крысенок портовый?

— Прекрати, — одернула ее Дана.

Но Барби в чем-то была, увы, права. Сэм рос в бедной семье. Ходил в бесплатную школу, мать его работала в рыболовецкой артели. Дана приметила его на пристани еще в начале лета. Он вызвал ее на соревнование: кто лучше вяжет узлы, и Дана не нашла в себе сил отказаться.

Этот третьеклассник оказался очень милым и симпатичным парнишкой. Но узлы вязать совсем не умел. Дане стало жалко паренька — мать работает, старший брат учится в колледже, и бедняга все лето болтался один. Поэтому Дана взяла его к себе в группу.

— Я им еще покажу! — крикнул Дане Сэм, сверкая глазами.

— Отправляйся домой, Сэм, — сказал Хантер Уиткомб. — Да и всем остальным здесь делать нечего. Это будет гонка между Ральфом и мной.

— Сынкам торговок рыбой эта наука не по зубам! — добавил Ральф.

— Может, она и чистит рыбу, — ответил, густо покраснев, Сэм, — но она в десять раз больше гордится мной, чем кто-нибудь когда-нибудь будет гордиться вами, жалкие снобы! Давай старт, Дана! Я им покажу!

Дана смотрела в глаза Сэма. Он едва сдерживал слезы.

Джек держал румпель, а Сэм ставил кливер. Он стоял спиной к Джеку, и поэтому тот не видел, что Сэм все еще с трудом сдерживает слезы. Но не из-за того, что наговорили Хантер и все остальные. Он просто очень боялся, что погода испортится и Дана отменит гонку.

Но зря он боялся. Дана — настоящий друг. Они подружились в первый же день знакомства. К сожалению, их дружба началась с вранья. Он вынудил ее записать его в свою группу. Целую неделю он наблюдал за занятиями и наконец решился. Ранним июльским утром Сэм вышел на пристань яхт-клуба ловить крабов. И когда услышал за спиной шаги, у него от волнения чуть сердце из груди не выпрыгнуло. Мать его работала с утра до ночи, старший брат Джо уплыл на корабле куда-то за тысячи миль. Сэму было так тоскливо и одиноко — словами не выразить. А ходить под парусом ему хотелось ужасно. Он надеялся, что так он сможет переиначить свою тусклую жизнь.

— Ты на что ловишь? — спросила Дана.

— Я? На рыбьи головы, — ответил Сэм.

— А потом этих крабов ешь?

— Нет, я их изучаю, — сказал он. — Я буду океанографом, когда вырасту. Как мой брат.

Она улыбнулась, и лицо ее засияло ярче солнца. На пальцах у нее были следы краски — зеленой и синей. Заметив, что он смотрит на ее руки, она сказала:

— Ой! Я плохо краску смыла.

— А что ты рисовала?

— Вот эту гавань.

— Ты что, художница? Здорово! А я-то думал, ты всего лишь инструктор по парусному спорту… Я не хотел сказать «всего лишь инструктор», — тут же смутился он. — Вообще-то это очень интересно — быть инструктором.

— Ну, мы квиты. Я тоже думала, что ты просто крабов ловишь, а ты, оказывается, будущий океанограф.

И тогда он рискнул:

— Мне бы так хотелось научиться ходить на яхте.

— Правда? — улыбнулась она.

— Больше всего на свете.

— Рада буду тебе помочь, — сказала Дана, и с этого момента Сэм стал ее учеником.

— Эй, Сэм! — прервал его воспоминания Джек. — Сосредоточься, пожалуйста.

— Ты за меня не волнуйся, — сказал Сэм и деловитым жестом поправил очки.

Яхта шла вперед, и Сэм, выравнивая парус, навис над водой. Они шли к линии старта. Дана с Лили были на спасательном катере. Лили только что дала сигнал минутной готовности.

Сэм обернулся, и Дана помахала ему рукой. Сэм просиял.

— Эй, Сэм! — завопил Джек. — Не отвлекайся!

Лили дала сигнал тридцатисекундной готовности, Сэм включил секундомер. Дана отвела катер в сторону и кивком показала Сэму, как лучше пройти.

— Развернись вон туда! — крикнул Сэм Джеку.

— Можем столкнуться, — ответил Джек.

— Нет, места достаточно, — сказал Сэм, прикинув расстояние и скорость яхты. — Мы окажемся на старте первыми.

— Правый борт! — крикнул Джек, обойдя Хантера.

— Да пошел ты! — ругнулся Хантер.

— Это тебе за торговку рыбой! — прокричал Сэм. — Девять, восемь…

— Готов! — бросил Джек.

Он так увлекся, что неправильно рассчитал направление ветра. Сэм понимал, что Джек допустил ошибку, но Джек был капитаном, и Сэму пришлось повиноваться. Он взялся за кливер, но, упустив линь, потянулся за ним.

— Какого черта!.. — заорал Джек.

Два, один… Лили дала старт.

— Сэм, пригнись! — крикнула Дана, и это было последнее, что услышал Сэм: гик со всего размаху стукнул его по голове, и Сэм полетел за борт.

— Дана, он весь в крови! — закричала Лили.

Сэм, решив показать, какой он смельчак, нарушил правила и вышел в море без спасательного жилета. Прошло всего несколько секунд, но он уже скрылся под водой. Дана решительно скинула тапочки, расстегнула молнию на жилете и поняла, что Лили делает то же самое. Они переглянулись и прыгнули.

Доплыли до него обе одновременно. Из ссадины над ухом Сэма сочилась кровь, вода вокруг была бурой. Дана подхватила его под спину с одной стороны, а Лили с другой, и они подняли мальчика на поверхность. Дана прижалась губами к губам Сэма и начала делать искусственное дыхание.

Сэм закашлялся и принялся отплевывать воду.

— Что произошло? — спросил он, отдышавшись.

Они плыли лицом к лицу, и, когда он увидел Дану, глаза его изумленно распахнулись.

— Это ты…

— А ты думал, русалка? — рассмеялась Лили.

— Да она тебе жизнь спасла! — крикнул с лодки Джек Девлин.

— Правда? — спросил Сэм восторженно.

По щеке у него текла струйка крови — как у персонажа из фильма ужасов.

— Я никогда этого не забуду, — сказал он, беря Дану за руку.

— И Лили тоже, — сообщил Джек. — Они тебя спасли.

— Я серьезно, — сказал Сэм, утирая кровь с лица. — Никогда. Пока буду жив, буду помнить. Вы обе можете не волноваться: что бы ни случилось, я приду к вам на помощь.

Дана с Лили молча улыбались.

— Думаете, я просто болтаю? — обиделся он. — Ну и что, что я маленький. Вы погодите, вот вырасту и докажу.

— Ты настоящий храбрец, — сказала Дана весело. — И я знаю, к кому мне обращаться за помощью. А сейчас давай-ка в катер. Нас ты спасешь в другой раз, договорились?

— Договорились, — ответил Сэм, и это было похоже на торжественное обещание, данное им всему миру.

Глава 1

Двадцать один год спустя

Родные сестры Куинн и Элли Грейсон сидели на ограде и ждали, когда же приедет из аэропорта тетя Дана, художница, удивительная и ни на кого не похожая. Каждый раз, когда в их проулок сворачивала машина, девочки вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, кто сидит за рулем, и у Куинн почему-то холодело в животе. Ей очень хотелось узнать, чувствует ли Элли то же самое.

— Опять не она, — сказала Элли, когда мимо проехал зеленый микроавтобус их новых соседей Тилсонов.

Еще одна соседка, миссис Макгрей, притормозила около девочек и опустила стекло. Миссис Макгрей прожила здесь всю жизнь и знала маму и тетю сестер совсем маленькими.

— Дана приехала? — спросила она.

— Еще нет. Ждем с минуты на минуту, — сказала Элли.

— Как это замечательно! Подумать только — летит из Франции домой на открытие собственной выставки. Мы все ею так гордимся!

— Тетя Дана — самая лучшая, — сказала Элли.

— Совершенно с тобой согласна. Передавайте ей привет. Завтра вечером увидимся на вернисаже. Мы все придем!

И миссис Макгрей уехала.

— Вот уж нам повезло! — прошипела сквозь зубы Куинн.

Элли уселась поудобнее и обернулась к сестре.

— Ну почему ты не переоделась? — спросила она, глядя на рваные джинсы и линялую фуфайку Куинн. А от прически сестры — шестидесяти трех тонюсеньких косичек, похожих на кучку выдернутых из грядки сорняков, — Элли вообще бросало в дрожь. — Хочешь, чтобы она поскорее уехала?

— Уедет, останется — мне плевать, — бросила Куинн.

— Ой, ну какая же ты… — вздохнула Элли и снова стала смотреть на дорогу.

Тени от высоченных дубов и сосен были такими глубокими, что казалось, будто появившаяся в проулке машина таинственным образом возникла из тьмы. За спиной у девочек хлопнула дверь. Куинн даже не обернулась — она и так поняла, что это выглянула из дома бабушка. Из машины вышла миниатюрная шатенка с пронзительно голубыми глазами, в джинсах и ветровке.

— Она так похожа на маму… — изумленно выдохнула Элли, словно забыла, что они видели тетю всего год назад.

Куинн не могла вымолвить ни слова. Элли была права — тетя Дана с мамой всегда были удивительно похожи.

— Вы обе так вымахали за год, — сказала тетя Дана. — Я вас едва узнала.

Элли кинулась к ней обниматься.

— Ты надолго? — спросила она.

— На недельку, — ответила тетя Дана и, глядя поверх ее головы, улыбнулась Куинн. — Акуинна, неужели это ты?

Куинн спрыгнула с ограды и шагнула было к тете, но передумала и, развернувшись, помчалась со всех ног по Крестхилл-роуд в сторону дома миссис Макгрей, за которым начинался берег моря, к своему тайному месту, где никто — даже тетя Дана — ее не найдет.

Сэм Тревор стоял в аудитории Йельского университета и, вставлял в магнитофон кассету — хотел дать послушать студентам-океанографам запись песен китов, которые его брат записал в Греции.

— Очень надеюсь, вы воспримете услышанное как неопровержимое доказательство того, что киты разговаривают друг с другом на собственном языке, который мы пока не научились понимать, — сказал Сэм.

Очки соскочили у него с носа, но он успел их поймать одной рукой, а другой вставил кассету.

— У нас всего два занятия до экзаменов, — сказала темноволосая девушка. — Я думала, вы сегодня прочтете лекцию.

— Я и собирался, — ответил Сэм, — но потом решил, пусть лучше киты скажут все сами за себя. А на экзамене мы поговорим о том, что вы услышали и, главное, как вы это интерпретировали. — Он включил запись и, выйдя из аудитории, пошел на парковку.

Сэм всегда относился к занятиям ответственно и надеялся, что студенты не подумали, будто он решил сачкануть. Его ждало дело — очень важное и неотложное.

В прошлые выходные он просматривал газету и вдруг в разделе культуры увидел знакомое имя: Дана Андерхилл.

Открытие выставки работ художницы состоится в четверг, 17 июня, с 18 до 20 часов в галерее «Блэк-Холл». На нем будет присутствовать сама мисс Андерхилл, в настоящее время проживающая во Франции, в городе Онфлёр.

Сэм и не надеялся, что они когда-нибудь встретятся снова. Он окончил университет, затем аспирантуру, а потом он получил работу в Йеле и в Нью-Хейвене снова начал думать о ней. Дана и ее сестра Лили жили в пятидесяти километрах к востоку от Нью-Хейвена, в Хаббардз-Пойнте.

Полтора года назад он случайно встретился с Лили в Нью-Хейвене, в театре Лонг-Уорф. Она была с мужем, а Сэм с очередной девушкой.

— А как Дана? — поинтересовался Сэм, когда Лили рассказала ему про свою жизнь.

— Ох, Сэм, она так далеко… — вздохнула Лили. — Я по ней ужасно тоскую, и утешает меня только одно — она решила воплотить в жизнь свою мечту.

— Какую мечту? — спросил Сэм.

— Она хочет написать все моря на свете, — сказала Лили. — Где она только не побывала! Помнишь, когда мы с тобой последний раз виделись — лет восемь или девять назад, — я тебе говорила, что Дана снимает домик в местечке под названием Мартины Виноградники? С этого все и началось. Дана стала искать идеальный морской вид. Но я точно знаю: когда-нибудь она вернется домой.

Сэм заметил грусть в глазах Лили. Ее чувства были ему очень понятны. У него самого брат Джо стал океанографом и занимался поиском сокровищ на затонувших кораблях, поэтому постоянно путешествовал. Сэм безумно по нему тосковал.

— Конечно, вернется, — сказал Сэм. — Вы с ней всегда были так близки. Она не может расстаться с тобой надолго.

— Очень на это надеюсь, — усмехнулась Лили. — Племянницы скучают по ней не меньше моего.

— А вы давно знакомы? — спросил муж Лили.

— Ой, Майк, извини, — сказала Лили, беря его за руку. — Я увидела Сэма, и тут же нахлынули воспоминания. Если кто и может знать, как я скучаю по Дане, так это Сэм.

Лили достала из сумочки конверт и протянула Сэму фотографию. На снимке была Дана. Еще красивее, чем та, которую он знал когда-то. С глазами цвета неба.

— Она замужем? Дети есть?

— Нет. Мы с ней учили Сэма ходить под парусом, — чуть смущенно сказала она девушке Сэма.

— Если бы не они, меня бы не было в живых, — сказал Сэм.

— Человек за бортом, — объяснила Лили. — Такое со всяким может случиться.

— А где она теперь? — спросил Сэм, не отводя взгляда от фотографии.

— Этот снимок сделан во Франции, — торопливо ответила Лили. В фойе начали гасить свет, и зрители потянулись в зал. — Она там живет на побережье Нормандии.

И вот она вернулась домой, думал Сэм, выезжая на своем «фольксвагене» на автостраду. Дана приехала в Блэк-Холл на открытие своей выставки. В заметке написали, что она по-прежнему живет в Онфлёре, значит, приехала домой ненадолго, возможно, специально на выставку. Ну и что, ничего особенного, он просто едет повидаться со старой знакомой.

Во всяком случае, себе он это объяснял именно так.

На следующий день после ее приезда в галерее «Блэк-Холл» собрались любители живописи, соседи, друзья и знакомые. Дане не верилось, что этот день наступил.

Элли, младшая племянница Даны, крепко держала ее за руку. А вторая племянница, Куинн, куда-то исчезла.

Окинув взглядом зал, Дана заметила, что галерист беседует с Огастой Ренвик — вдовой Хью Ренвика, одного из лучших художников Блэк-Холла, — и двумя ее дочерьми.

— Даже не верится, что они пришли ради моей скромной персоны, — сказала Дана.

— А это так и есть, радость моя, — ответила ее мать. — Здесь весь город.

Дана обернулась в поисках Куинн и заметила девочку у стола с закусками. Куинн заставили надеть платье в цветочек, но она дополнила слишком девчачий, по ее мнению, наряд черными тяжелыми ботинками.

— Попроси, пожалуйста, Куинн подойти ко мне. Она за сутки и пары слов мне не сказала, — обратилась Дана к Элли.

Та нехотя выпустила тетину руку и пошла к сестре. Дана увидела, как Куинн выслушала Элли, а потом решительным шагом направилась на улицу, и Элли за ней. Когда Дана с матерью пробрались к выходу, девочек уже и след простыл.

— Ну вот, опять сбежали! С Элли вообще-то проблем нет, это все Куинн. В воскресенье я застала ее с сигаретой. Едва двенадцать исполнилось, а туда же — курить!

— Я с ней поговорю.

— Без толку. Думаешь, она станет тебя слушать?

Мать заметно постарела, взгляд небесно-голубых глаз стал жестким. Дана взяла ее за руку, но мать на пожатие не ответила. Вроде бы близкие люди, а что-то в отношениях сломалось.

Марта Андерхилл высвободила руку и вернулась в галерею. А Дана устало прикрыла глаза. Ей вспомнился домик у Ла-Манша, его беленые стены. Что ей, собственно, этот домик? Обычное жилье, пусть и в живописном месте. Одно время они с Джонатаном пытались — правда, не очень-то успешно — превратить его в любовное гнездышко.

Перед глазами Даны стояли яхты в гавани Довиля; картины у нее продавались не часто, и, чтобы заработать денег, она иногда давала уроки — учила желающих ходить под парусом. Она вспомнила Лили.

Как же ее не хватает!

Дана грустно спустилась по ступеням и пошла, вдыхая свежий летний воздух, вдоль изгороди. И тут ее внимание привлек синий фургон. Из него вышел рослый и широкоплечий мужчина с изящным букетиком маргариток. В его сильных руках они казались совсем крохотными. У Даны забилось сердце. Совсем молодой — лет тридцать, не больше. Огаста Ренвик, заметив его, радостно вскрикнула, мужчина обернулся к ней, Дана отвернулась.

И быстро зашагала по дорожке — искать племянниц.

— Она говорит, ты ей и двух слов не сказала, — ныла Элли.

— Да пошла ты! Сказала я ей два слова, — огрызнулась Куинн.

Глаза Элли налились слезами. Куинн попыталась отвести взгляд. Выйдя из главного входа, они проскользнули в галерею через боковой и забрались под стол, накрытый скатертью, так что их никому видно не было. Куинн было трудно притворяться, что она не замечает слез Элли.

— Прекрати! — строго велела она.

— Чего прекратить? — спросила Элли, шмыгнув носом.

Она знала, что Куинн презирает плакс, и изо всех сил пыталась сдержаться.

Чтобы сменить тему, Куинн вытащила из-за уха окурок, который нашла на лестнице. А уж стащить спички со стола было пара пустяков. Она чиркнула спичкой и затянулась.

— Ой, не надо! — взмолилась Элли. — А если ты умрешь? Курение смертельно опасно.

— Все умирают, — бросила Куинн. — Кого это волнует?

— Меня, — тихо сказала Элли.

Больше она не могла сдерживать слез, и они горячими ручейками покатились по ее щекам.

— Элли, а ты знаешь, зачем она приехала?

— На выставку.

— Дура ты! Вовсе не за этим.

Куинн вдруг стало страшно и душно под столом. Она затушила сигарету и сунула ее обратно за ухо. А потом откинула скатерть и поползла наружу. Элли — за ней. Люди глядели на них с изумлением, но Куинн было плевать. Ей надо было поскорее выбраться отсюда.

Блэк-Холл остался точно таким, каким его помнила Дана: спокойным и элегантным городком, залитым прозрачным желтоватым светом, который словно поднимался от болот и прибрежных бухт, освещая дома и шпили церквей. Именно здесь начинался американский импрессионизм.

— Привет! — окликнул Дану чей-то голос. — Ты далеко собралась?

Она обернулась и увидела все того же молодого человека с цветами. Да, она не ошиблась, ему лет двадцать восемь — двадцать девять, не больше.

— Мне надо кое-кого найти, — ответила она и не спеша пошла дальше.

Июньский воздух был свеж и прохладен. Дул легкий ветерок, и Дана поплотнее запахнулась в черную кашемировую шаль, наброшенную поверх белого шелкового платья.

— Ищешь детей? Племянниц?

— А вы откуда знаете?

— Я видел их. Они так похожи на вас с Лили.

— Вы знаете Лили?

— А я подумал, ты меня узнала. Не помнишь? Вы с Лили учили меня ходить на яхте. — Он протянул ей цветы. — Правда, это было очень давно.

Она взглянула, прищурившись, ему в глаза. И словно вернулась в свое последнее студенческое лето — она оканчивала школу дизайна на Род-Айленде. Они тогда подрабатывали инструкторами по парусному спорту. Неужели это один из тех детей, с которыми они занимались?

Дана присмотрелась повнимательнее, и в душе у нее что-то дрогнуло. Море, волны, они с Лили тащат к берегу потерявшего сознание мальчишку…

— Сэм! — Имя тут же всплыло в памяти.

— Вспомнила? — радостно улыбнулся он.

— А мы тебя никогда и не забывали. Лили мне рассказывала, как она тебя встретила. В театре, да?

— В театре, — кивнул он. — Чуть больше года назад.

— А здесь ты как оказался? Ты художник?

— Ну что ты! — рассмеялся он. — Я ученый. Океанограф. Помнишь крабов?

— А то, — ответила она и, вспомнив его худенькую фигурку на пристани, усмехнулась.

Сэм стоял, чуть наклонившись к ней. Так вымахал — ей, чтобы заглянуть ему в лицо, приходилось задирать голову. А еще он светился добротой и дружелюбием. И в стеклах его очков отражались золотистые лучи заходящего солнца.

— Я биолог, занимаюсь морем и его обитателями, — сказал он. — Мой брат тоже океанограф.

— Я помню твои рассказы о брате.

— Я теперь преподаю в Нью-Хейвене. В Йеле. — Сказав это, он смущенно пожал плечами — не хотел, чтобы она подумала, будто он хвастается. — Джо и Каролина поженились два года назад, они много путешествуют, но всякий раз, когда возвращаются, я приезжаю с ними повидаться. Это так здорово! — Он засмеялся и взглянул ей в глаза. — Да зачем я это рассказываю? Тебе это и так понятно.

— Понятно? — переспросила она, решив, что он говорит о брате.

А Каролина — это, наверное, Каролина Ренвик, дочь легендарного художника Хью Ренвика.

— Ну да — как это замечательно, приехать домой, повидаться с сестрой. Она здесь?

Дана не ответила. Мысли о Хью Ренвике тут же улетучились.

— Ты приехала повидаться с ней и детьми? — не унимался Сэм.

— Я приехала к ее детям. Они находятся под моей опекой. — Фраза получилась такая канцелярская, что она не удержалась и фыркнула. Насколько естественнее прозвучало бы: «Чудные мои племянницы, мои обожаемые девочки, дочки моей сестры». — Она так распорядилась в завещании: если что случится с ней или Майком, я должна позаботиться о девочках.

— В завещании? — тихо переспросил Сэм.

— Там говорилось, что мне нужно будет вернуться домой и взять воспитание девочек на себя. А я тогда была во Франции, пыталась работать. На похороны я, разумеется, прилетела. Но всю заботу о девочках взяла на себя моя мама…

— Дана, а что произошло?

— Они утонули. И Лили, и Майк.

— Боже мой, Лили… — Голос Сэма дрогнул. — Искренне соболезную.

— Спасибо.

Из галереи вышли несколько человек — искали ее. Дана слышала их голоса, но издалека. Она словно впала в транс.

— Она умерла десять месяцев назад.

— И ты вернулась воспитывать ее дочерей?

— Нет, — покачала головой Дана. — Я забираю их к себе во Францию.

— Вот как…

Дану наконец заметили и окликнули. Пора было резать торт и говорить тосты.

Глава 2

Хаббардз-Пойнт за сорок один год — а именно столько лет исполнилось Дане — нисколько не изменился. Здесь любил отдыхать народ поскромнее, те, кого смущали шик и роскошь пляжей, находившихся восточнее. Крохотные дворики, домики, стоящие почти вплотную. Строили их простые полицейские, пожарные, учителя — деды и прадеды нынешних владельцев.

В Пойнте изысканный стиль был ни к чему — его заменяли красота природы и дружелюбная атмосфера. Здесь все друг друга знали. Проходя или проезжая мимо, непременно здоровались, всегда охотно присматривали за соседскими детьми.

В восточной части Пойнта дома стояли на граните и кварце — каменные уступы спускались вниз к прибрежным бухтам. А дома, обращенные на запад, выходили к пляжу, окаймлявшему пролив.

Из дома Андерхиллов, построенного в самой высокой части Пойнта, открывался вид и на пляж, и на скалы. Коттедж, крытый посеревшей от времени дранкой, прятался за могучими дубами и виргинским можжевельником и был бы совсем неприметным, если бы не чудесный сад, который разбила Лили.

— Одни сорняки остались, — грустно вздохнула Элли.

— Да не так уж все страшно, — сказала Дана, отхлебнув кофе.

Было воскресное утро, и они сидели на каменных ступенях в тени сассафраса.

— Ну что ты! Эти вьющиеся розы все заполонили. Мамины грядки с травами вообще не поймешь где. Она посадила лаванду, розмарин, шалфей, тимьян. Вообще-то они многолетние, а я ни кустика не вижу.

Дана поставила чашку и принялась разгребать прошлогоднюю листву. Высвободила кустик шалфея с сочными зелеными листьями, увидела серебристые треугольные листочки тимьяна. Каждый сантиметр земли напоминал ей о Лили. Именно здесь она острее всего тосковала по сестре.

— Она не хочет со мной общаться? — спросила Дана вдруг.

Элли кивнула.

— Это из-за того, что я целый год не приезжала?

— Это не главное.

— Так почему же она со мной не разговаривает?

— Потому что ты хочешь увезти нас во Францию.

Куинн бежала по узенькой каменистой тропинке к пляжу — так бегали быстроногие индейцы-пекоты, пришедшие на эту землю десятки веков назад. Куинн знала об индейцах немало. Начать с того, что ее полное имя — Акуинна, а это на языке вампаноа значит «высокое место», «возвышенность». Родители назвали ее так, потому что они повстречались и полюбили друг друга именно в горах. Куинн решила, что, когда вырастет, станет антропологом. Будет заниматься индейцами: пекотами, могиканами, вампаноа.

И во Францию ей ехать совершенно ни к чему.

Она пробежала мимо парусных суденышек, вытащенных на берег около дамбы, мимо камней, где ловили крабов, к лесной тропе, вившейся среди высоких деревьев.

Куинн огляделась по сторонам и остановилась. Убедившись, что кругом нет ни души, она нырнула в чащу и добралась до склонившегося почти до земли дуба. Просунула руку под обвисшие ветви, дотянулась до дупла и вытащила оттуда обернутый в целлофан сверток. Засунув свое сокровище за пояс, она побежала обратно на песчаный пляж.

На пляже было пусто. Сюда они обычно ходили с мамой — искали отшлифованные морем стекляшки и плоские камешки, которыми так здорово было пускать «блинчики». Прижимая к груди драгоценный сверток, она пристроилась за здоровенным серо-розовым валуном, на котором искорками поблескивали вкрапления слюды.

С бьющимся от волнения сердцем она открыла пакет, достала оттуда тетрадь в синей обложке и фломастер. Взгляд ее остановился на записи, сделанной еще в октябре.

Бабушка такая же, как мама. Сначала несла всякую чушь типа «мне ты можешь доверять», а потом сделала то же, что и мама: прочла мой дневник. В этой семье что, так принято? Она прочитала про то, как я скучаю по маме с папой, про то, как жалею, что не оказалась в море вместе с ними. Я поняла, что что-то здесь не так, когда она снова заговорила про психолога. Считаю дни: скорей бы уж приехала тетя Дана, а бабушка отправилась бы в свою квартиру. Тетя Дана — классная, с ней все четко. Не понимаю, зачем она уехала так далеко.

Куинн перевернула страницу. Вот запись, сделанная несколько месяцев назад.

Тетя Дана странная. И ведет себя странно. Все обещает приехать, а не едет. Говорит, что готовится к выставке, что ей надо дописать еще пару картин. Совершенно этого не понимаю.

Мы должны жить с ней, а не с бабушкой.

Куинн облизнула кончик фломастера и открыла чистую страницу. Слова полились сами собой.

Ненавижу этот мир! Ненавижу бабушку, Элли, тетю Дану и маму! Одна поучает, другая ноет, третьей на все плевать, а мама вообще умерла. Бабушка все пристает ко мне, чтобы я вела себя хорошо. Элли — плакса, вечно волнуется, что да как будет. Тетя Дана решила увезти нас с Элли к себе во Францию, а мама прочла мой дневник, ужаснулась тому, какой я стала, а потом умерла. Угораздило же меня родиться в такой семейке! Во Францию не поеду ни за что. Пусть что хотят, то и делают.

Куинн написала это, и на душе стало полегче. Ярко светило солнце, на горизонте покачивались крохотные суденышки. Белые паруса, голубое небо. Куинн сунула руку в карман, вытащила подарок и, как всегда, положила его под валун со стороны моря.

Пора было прятать дневник и возвращаться домой.

Обе девочки как сквозь землю провалились. Дана решила сходить в гараж — он стоял у подножия холма, рядом с дорогой. С трудом открыв тяжелую дверь, она шагнула внутрь. В гараже пахло затхлостью и плесенью, по стенам вился плющ, пробившийся сквозь бетонный пол.

На ржавом прицепе лежала старая парусная шлюпка, краска на ней совсем облупилась. Места она занимала много, поэтому в нее сваливали что попало: грабли, лопаты, корзину для ловли крабов, удочки.

Дана с Лили на этой лодке учились ходить под парусом. Дана провела рукой по деревянному корпусу, вспомнила, как они с Лили приставали к отцу, уговаривая его отдать шлюпку им. Отец сказал, что они должны сами заработать деньги и выкупить у него лодку. Ладонь Даны коснулась кормы, и она, тяжело вздохнув, заставила себя взглянуть на транец, где было написано — «Русалка».

Пальцы ощупали буквы. Они с Лили долго и старательно вырезали трафарет, а потом Лили закрасила прорези белой краской. Они нарисовали полногрудую русалку с двумя хвостами, потому что им порой казалось, будто тело у них одно на двоих.

— Вот ты где, — сказала мать Даны, стоявшая, опершись на палку, у двери. — Я хотела поговорить с тобой, пока девчонки не вернулись. Ты когда собираешься уезжать?

— Мам, я же тебе говорила, в четверг.

— Мое мнение тебе известно.

— Да. Ты хочешь, чтобы я переехала сюда, а ты бы вернулась к себе в городскую квартиру. Но я так поступить не могу. В Онфлёре у меня мастерская. У меня сейчас два заказа в работе. Девочкам во Франции наверняка понравится. И язык они выучат мгновенно.

— Детка моя, это же твой родной дом.

— Знаю, — ответила Дана, краем глаза взглянув на шлюпку. — Мама, а почему она стоит в гараже? Почему девочки ею не пользуются?

— Они больше не хотят ходить в море.

— Грустно смотреть, как она здесь гниет. А Лили на ней часто ходила?

— Раньше — да. Учила на ней девочек. Но в прошлом году уже ею не пользовалась. Майк купил новую, большую, и Лили часто ходила в море с ним. Да и дома работы прибавилось, ей приходилось всем заниматься.

— Работы прибавилось…

— Когда я сломала ногу, — сказала Марта Андерхилл, внимательно вглядываясь в лицо Даны. — И дом, и сад — одной трудно справиться. Вот тогда я и решила оставить дом Лили, Майку и девочкам. Правда, немного беспокоилась, не обидишься ли ты.

— С какой стати, — сказала Дана, но вдруг поняла, что в глубине души она все же обиделась.

— Я знаю, как ты любишь девочек, — с чувством произнесла Марта. — Им столько пришлось пережить. Дана, боже мой, что ты задумала? Забрать их из родного дома, именно сейчас… Как тебе такое в голову пришло? Ты же училась живописи здесь, в Хаббардз-Пойнте. Не понимаю, почему ты не можешь писать дома.

— Думаешь, все дело в живописи? — спросила Дана, почувствовав, как кровь отливает от лица.

— В живописи и в Джонатане.

— Джонатан тут ни при чем, — сказала Дана через силу. — С ним все кончено.

— Значит, остается живопись.

Марта оставила новость о разрыве с Джонатаном без комментариев. Она приблизительно этого и ожидала. Все романы Даны были недолгими, и родственники уже устали надеяться, что она наконец на ком-нибудь остановит свой выбор. Они понимали, что для Даны самое главное в жизни — творчество.

— Можно и здесь построить мастерскую или переоборудовать гараж. Можно прорубить окно в крыше.

У Даны перехватило дыхание. Неужели мама не заметила, что даже в галерее Дана не могла заставить себя взглянуть на собственные картины? Они ее только раздражали. Все думали, что это ее последние работы, а на самом деле она достала из кладовки то, что было, так как нового ничего не написала. После смерти Лили Дана не могла заставить себя подойти к мольберту.

— Не в помещении дело, — сказала она.

— Значит, в твоей натурщице. Честно признаться, я так и не поняла, зачем она тебе. Мне Лили рассказывала, что ты наняла какую-то азиатскую девушку…

— Моник… — машинально сказала Дана. — Она вьетнамка.

У Даны плохо получались фигуры. И, решив писать русалок, она попросила девушку ей попозировать. Моник, изящная и миниатюрная, была идеальной моделью.

— С натурщицей был просто эксперимент. Из него ничего не вышло.

Мать ее реакция огорчила. Она надеялась, что разговоры о мастерской, об окне в крыше заинтересуют Дану.

— Бедная ты моя, — устало вздохнула она.

— Тетя Дана! — крикнула, сбегая с холма, Элли. — Тебя к телефону какой-то Сэм Тревор.

— Кто это? — спросила Марта.

— Один старинный знакомый, — сказала Дана.

И, опустив голову, чтобы не видеть грустных глаз матери, вышла из гаража.

Дана долго не брала трубку, и Сэм решил, что она уже не подойдет. Он стоял в кухне дома на Файерфлай-Хилл, а Огаста Ренвик сидела в кресле-качалке на веранде, оттуда разговора не слышно. Когда Джо женился на Каролине, Ренвики сказали Сэму, что он может считать этот дом своим и приезжать, когда пожелает. Он чувствовал себя немного виноватым — работы в Йеле было по горло, и часто наведываться в Блэк-Холл не получалось, но Сэм решил — раз уж Дана приехала — навестить заодно и тещу брата.

— Чему я обязана удовольствием тебя лицезреть? — спросила Огаста и, взяв под руку, повела его в дом.

Несмотря на возраст — сколько ей, под восемьдесят или побольше, Сэм точно не знал, — Огаста оставалась настоящей красавицей. Седые, распущенные по плечам волосы придавали ей загадочный и чарующий вид. Взглянешь на нее, и сразу понятно, почему великий художник Хью Ренвик влюбился в нее до беспамятства.

— Сюда меня привело желание повидаться с вами, Огаста, — ответил Сэм.

— Ах, дитя мое, — рассмеялась она серебристым смехом, — слышать это мне чрезвычайно приятно, но мы оба знаем, что это — чистое вранье.

— Прошу прощения? — покраснел Сэм.

— Ты разве забыл, что я тоже была в галерее? И видела цветы, которые ты преподнес Дане Андерхилл. Иди позвони ей. Телефон сам знаешь где.

И он пошел. Трубку сняла девочка — скорее всего, младшая племянница Даны — и побежала звать тетю.

— Алло! — наконец ответила Дана.

Сердце Сэма бешено заколотилось.

— Привет, Дана! — сказал он. — Это Сэм.

— Сэм, привет! Как твои дела?

— Я оказался здесь неподалеку и решил тебе позвонить. Хотел узнать, как ты.

— Ну… — начала она и запнулась — словно вопрос оказался слишком сложным.

— Я хотел спросить, — продолжал Сэм, — не согласишься ли ты перед отъездом во Францию со мной поужинать.

— Поужинать? — изумилась она так, будто услышала это слово впервые.

— Я сейчас как раз в Блэк-Холле. Скорее всего, здесь и переночую. Я мог бы за тобой заехать.

Она молчала. Он не хотел ее торопить. Ей сейчас, должно быть, очень нелегко.

— Ой, Сэм, — выдохнула она, и в ее голосе ему послышались странные нотки. Грусть? Боль? — Очень мило, что ты меня приглашаешь, но у меня столько дел… Ведь мы улетаем уже в четверг.

— Я надеялся увидеть тебя до отъезда. Хотел попрощаться.

Она снова помолчала — обдумывала ответ.

— Вы так много для меня значите, — сказал он хриплым от волнения голосом. — И ты, и Лили. Ты не думай, я очень хорошо понимаю, каково тебе сейчас.

— Этого никто понять не может, — тихо сказала она и повесила трубку.

Огаста Ренвик услышала, как звякнул телефон, и прикусила губу. Пальцы сами собой потянулись к шее, к нитке черного жемчуга, и стали перебирать бусины одну за другой. Сэм вышел на веранду.

— Что она сказала? — спросила Огаста.

— Сказала, что сегодня поужинать со мной не может. Наверное, у нее уже есть планы на вечер, — усмехнулся Сэм.

— Слишком уж вы добродушны, юноша, — покачала головой Огаста. — Вечно вы всех оправдываете.

— А как мне надо было себя вести? Заявить, что я все равно приеду?

— Хью именно так бы и поступил, — сказала она. — И твой брат Джо тоже.

Сэму было нечего возразить. Он опустился в соседнее кресло, и они с Огастой так и сидели, молча покачиваясь. Ей очень хотелось, чтобы он не упустил свой шанс.

— Тебе она нравится? — спросила Огаста.

— Да, — просто ответил он. — Я никогда о ней не забывал.

Огаста заметила, что он смотрит на восток, в сторону Хаббардз-Пойнта.

— Сэм, пошел бы ты прогулялся.

— Вы имеете в виду Хаббардз-Пойнт?

Огаста кивнула:

— Поговоришь ты с ней сегодня вечером или нет, значения не имеет. Оставь свои следы на песке, быть может, это к чему-нибудь да приведет.

В открытые окна гостиной дул прибрежный бриз, лучи заходящего солнца бросали на воды пролива серебристые и красно-бурые отблески. Дана сидела в кресле с альбомом на коленях и смотрела на берег.

Какие-то люди отправились на вечернее купание. Мороженщик пристроился на парковке в ожидании тех, кто решит прогуляться после ужина. Несколько рыбачьих лодок собирали улов. Дана вспомнила, как они с Лили занялись ловлей омаров. Одолжили у отца плоскодонку, купили лицензию на пятнадцать корзин и стали заправскими рыбачками.

И перед ее мысленным взором предстала Лили: вот она стоит, держит в каждой руке по омару и, заливисто хохоча, говорит, что омары — посланники от русалок.

Дана заметила, что кто-то идет по тропинке от Литл-Бич, но кто это, она издали разобрать не могла. Взяв бинокль, Дана настроила окуляры. Синие джинсы, футболка — одет он был попроще, чем вчера в галерее. Руки загорелые, мускулистые.

Сэм Тревор вырос в настоящего красавца мужчину. В лучах заходящего солнца его волосы отливали золотом — как трава, что растет на болотах. О чем он, интересно, думает? Неужели пришел пешком от самого Файерфлая?

Он остановился и посмотрел прямо на ее дом. Дана отпрянула от окна, но увидела, как Сэм наклонился, подобрал с земли палку и стал рисовать на песке. Начинался отлив, и песок на пляже был плотным и ровным. Присмотревшись повнимательнее, Дана поняла, что Сэм вовсе не рисует. Он написал только одну букву «Д».

А затем пустился в обратный путь. Дана глядела на его широкую спину, и у нее даже мелькнула мысль: если она побежит быстро, сумеет ли его догнать? А если догонит, что скажет ему?

Глава 3

У Марты Андерхилл, уроженки Коннектикута и настоящей янки, вкусы были довольно простые. Ездила она на «форде». Любимой едой были похлебка из крабов и картофель фри. Она прожила в браке с Джимом Андерхиллом, единственной любовью всей ее жизни, тридцать два года, пока он не скончался от инсульта. Они с Джимом любили друг друга с детства. Поженились, когда им было по двадцать два, и решили, что с детьми тянуть не будут. Но Марта никак не могла забеременеть.

Потом Джим ушел на войну. Он был штурманом бомбардировщика, и всю войну она прожила, ожидая самого страшного. Когда он вернулся, они снова пытались завести детей, но прошло полгода, и в Марте что-то изменилось. Ну, не получается родить, зато они с Джимом есть друг у друга. Джим кровельщик, она ведет дом, а в свободное время собирает на берегу камушки, ракушки, обточенные морем деревяшки.

Иногда она что-то из них делала. Это было скорее хобби, и она смущалась называть свое занятие искусством. Но Джим всячески ее поощрял, и, когда они получили в наследство от семейства Марты дом в Хаббардз-Пойнте, она стала продавать свои статуэтки на местных ярмарках. И к ее искреннему изумлению, Марту стали называть художницей.

Вот тогда-то это и случилось. Прожив в браке пятнадцать лет, тридцатисемилетние Марта и Джим Андерхилл зачали ребенка. Счастью Марты не было предела. Скульптуру она забросила. Ей хотелось заниматься только Даной и родить, если получится, еще одного ребенка. Ровно через два года и два месяца после Даны на свет появилась Лили.

Марте исполнилось семьдесят восемь, и, глядя в зеркало, она не узнавала себя. Морщины, оплывшее лицо, глаза запали — словно она пережила тяжкое несчастье.

Да так оно и было. Даже теперь, год спустя, она не могла думать об этом. О том, что Лили больше нет.

Лили, ее обожаемой Лили больше нет! Урна с прахом ее и Майка стоит на каминной полке. Квадратный латунный сосуд, скромный, безо всяких украшений. Давно пора было решить, что делать с прахом — захоронить его или развеять по ветру, но Куинн даже слышать об этом не желала.

А теперь Дана хочет ее отсюда забрать.

Что она будет делать с двумя маленькими девочками? Покажет им Францию, свозит в Париж и в Рим. О таком можно только мечтать. Но разве Дана не знает, что самые чудесные мечты порой уступают действительности. Коннектикут ничем не хуже Европы.

И внучкам бабушка нужна ничуть не меньше, чем они ей.

— А Франция — она какая? — спросила Элли, собирая на берегу ракушки.

— Как чудесная картина, — ответила Дана. — Куда ни взглянешь — везде красота.

— Но здесь ведь тоже красиво!

— Конечно. А разве тебя не тянет посмотреть что-то новое?

— Тянет. А вот Куинн — нет.

— Не волнуйся, — ласково сказала Дана. — Мы о ней позаботимся.

— Я так хочу, чтобы у нее все было хорошо, — сказала Элли. — Чтобы она наконец успокоилась.

— А где она сейчас?

— Наверное, на Литл-Бич. Она всегда туда ходит.

Дана кивнула. Она сама, когда хотелось спрятаться подальше от друзей и родных, ходила именно туда. И Дана решила довериться своей интуиции. Отправив Элли в дом, она пошла на поиски Куинн.

Куинн услышала ее шаги. Она сидела за валуном и писала в дневник, а когда послышался хруст веток и шорох листвы, сразу догадалась, что это тетя Дана.

Между ними всегда, с самого рождения Куинн, существовала магическая связь. Тетя Дана баловала ее, как могла. Привозила ей фантастические подарки: французские платья, белые кожаные сапожки, игрушки, каких не было ни у кого. И как только Дана переступала порог дома, первой в ее объятия мчалась Куинн.

— Куинн! — крикнула тетя. — Я знаю, что ты здесь.

Куинн вжалась в камень — ей хотелось слиться с песком, раствориться в тени. И, сунув дневник под мышку, она бросилась копать под валуном ямку.

— Куинн…

Куинн, выйдя из-за камня, столкнулась лицом к лицу с тетей Даной.

— Я так и думала, что ты здесь, — сказала тетя невозмутимо. — Я тоже часто сюда ходила.

— Сюда все ходят, — холодно сказала Куинн.

— Сейчас здесь больше ни души. Только мы.

— Всего на три дня.

— Куинн, мы же не навсегда уезжаем. Будем приезжать, когда ты захочешь.

— Каждый день, да? Я хочу бывать здесь каждый день.

— Это для всех нас трудно. Я никогда раньше не была матерью.

— И не стала ей.

Дана ошарашенно тряхнула головой:

— Не забывай, твои родители назначили меня вашим опекуном. Когда я узнала об этом, я думала вернуться в Хаббардз-Пойнт. Хотела переехать сюда навсегда. Думала, так будет лучше для всех.

— И что же произошло? — спросила Куинн дрожащим от волнения голосом.

Было время прилива. Еще несколько минут, и вода дойдет до того места, куда она спрятала дневник.

— Мы с Лили так любили этот пляж, — сказала Дана, глядя по сторонам. В глазах у нее стояли слезы. — Так любили… Я помню здесь каждое дерево, каждый камень. И без нее мне невыносимо тяжело смотреть на это. Если я буду жить здесь, где все напоминает о Лили, я сойду с ума.

Куинн слушала ее через силу. Да, она понимала, о чем говорила Дана, но для нее самой все было ровно наоборот. Она боялась уезжать из Хаббардз-Пойнта, боялась потерять дорогие воспоминания.

Куинн молча смотрела, как Дана взобралась на валун и раскинула руки навстречу ветру. Она долго так стояла, и Куинн успела достать спрятанный дневник и сунуть его за пояс.

Тетя стояла и смотрела на море, на пляж, на лесную тропу, и мысли ее были далеко-далеко, в их с Лили детстве и юности, прошедших именно здесь.

А Куинн думала о своем: о том, что это место ее, ее и ее семьи. И другого такого на земле нет.

— Я во Францию не поеду, — сказала Куинн твердо.

Сэм Тревор принял экзамены, послал электронные письма Джо и своим коллегам в Новую Шотландию, чтобы уточнить летние планы. Но его не покидало чувство, что нечто важное так и осталось несделанным. А голос Огасты словно нашептывал на ухо советы.

Поэтому в четверг, в тот день, когда Дана с девочками должны были улетать во Францию, Сэм отправился в Хаббардз-Пойнт. Автострада была забита, ехать пришлось медленно, и он боялся, что опоздает попрощаться с Даной.

Ну и что с того? Он для нее всего лишь маленький мальчик из далекого прошлого. Но он знал, что обязательно должен поговорить с Даной. Дана сказала, ему не понять, каково ей, но он считал, что все понимает.

— Все готовы? — спросила Дана, взглянув на часы.

— А Кимба где? — испуганно спросила Элли.

— Не волнуйся, — ответила Марта, — мы его обязательно найдем.

— Какая ты еще малявка, — презрительно фыркнула Куинн. — Переживаешь из-за какого-то куска плюша.

— Он не кусок плюша! — возмутилась Элли.

— Да неужели? Старый, облезлый…

— Заткнись! — завизжала Элли. — Не смей так говорить! Мне Кимбу мама подарила. Без него я никуда не поеду.

— Конечно, ты без него не уедешь, — сказала Марта и взяла Элли за руку. — Пойдем поищем как следует. Может, ты оставила его в кровати?

— Я там уже смотрела, — ответила Элли, идя за бабушкой по лестнице.

Дана и Куинн смотрели им вслед.

— Вот что ждет тебя во Франции, — сказала Куинн. — Элли впадает в истерику по десять раз на дню.

— А я ничего особенного в ее поведении не нахожу.

— Это ты к чему?

— Я припоминаю куклу по имени Ариэль. Она была твоим Кимбой. Ты ее из рук не выпускала, засыпала только с ней.

Куинн поджала губы.

— «Русалочка» был твоим любимым мультфильмом. Ты была готова смотреть его с утра до ночи. Как-то раз мы с твоей мамой поехали в супермаркет и увидели ее в витрине.

Куинн вздрогнула. Дана заметила это, но решила, что трогать девочку не надо. Она на взводе, ей трудно это дается — прощание с детством, прощание с родным домом. Дана затаив дыхание ждала, что будет дальше. Ах, если бы Лили могла подсказать ей нужные слова.

Но слов не нашлось, и момент был упущен. Куинн, чуть не разрыдавшись, кинулась прочь из комнаты. Дана пошла на кухню. Она ждала машину и думала о том, почему именно сейчас решение уехать кажется ей совершенно неправильным.

Куинн упала ничком на кровать. Из коридора доносился плач сестры. Бабушка пыталась ее утешить, обещала, что найдет Кимбу и пришлет во Францию.

— Я без него не уеду! — кричала Элли. — Ни за что!

У Куинн от ее плача разрывалось сердце. Она с трудом сдерживалась, чтобы не побежать вниз и все исправить, но она знала, что поступает так для блага Элли. Куинн скатилась с кровати и упала на свой чемодан. Расстегнув с одного угла молнию, она засунула руку внутрь и вытащила обоих — русалочку Ариэль и Кимбу, обожаемого львенка Элли. Она прижала обе игрушки к лицу и почувствовала аромат их с Элли детства.

Тетя Дана, решив поучаствовать в поисках, поднялась наверх. Голос у нее был взволнованный. Машина до сих пор не пришла.

— А ты позвонила проверить? — спросила бабушка.

— Сейчас позвоню, — ответила тетя Дана.

— Я без него не поеду, — рыдала Элли.

Куинн знала: действительно не поедет. Поэтому еще крепче прижала к себе Кимбу. Тут дверь распахнулась, и в комнату вбежала Элли. И словно ищейка, напавшая на след, кинулась к Куинн и выхватила у нее Кимбу.

— Так я и знала! — завопила она. — Знала, что это ты!

— Куинн, ты меня очень огорчила, — сказала появившаяся в дверях бабушка.

— Дура ты! — шепнула Куинн Элли. — Все могло так здорово получиться. А теперь нам придется ехать.

— Чего? — переспросила Элли, прижимая к груди Кимбу.

— Возникла проблема, — озабоченно сказала тетя Дана, входя в комнату. — В агентстве все перепутали. Заказ мой есть, но диспетчер забыл выслать машину.

— Ур-ра! — закричала Куинн.

— Мам, ты можешь нас отвезти?

— Радость моя, я боюсь нью-йоркских аэропортов.

У Куинн в душе снова шевельнулась надежда. Все получится, никуда они не уедут.

И тут Элли, выглянув в окно, сказала:

— Он здесь.

— Кто? — спросили все хором.

— Ну, этот ваш водитель, — ответила Элли.

Дана подошла к двери, и Сэм сразу заметил, какой усталый и растерянный у нее вид. За ней стояли две девочки, раздраженные и испуганные, а чуть позади — пожилая женщина.

— Я не мог не зайти, — сказал Сэм. — Хотел с тобой попрощаться.

— А мы никуда не едем, — сообщила старшая девочка. — Такси не приехало.

— Сумасшедший день, — сказала Дана, готовая расплакаться. — Никто не желает делать того, что нужно.

— Такси не приехало, — повторила та же девочка.

— Никто не желает? — переспросил Сэм Дану.

— Никто… А ведь все не так просто. Я купила билеты. Дорогие. Может, мы и не хотим уезжать, но и оставаться здесь не можем. Во всяком случае, я.

— Вы нас отвезете? — спросила девочка помладше.

— Заткнись ты, дура! — зло бросила девочка с косичками.

Этого у Сэма в планах не было, но идея ему понравилась.

— С удовольствием. Если ваша тетя не возражает.

— Сэм, ты совершенно не обязан…

— Знаю. Но с радостью вам помогу.

— Разреши ему, — сказала младшая.

— Тупица! — зашипела вторая.

— Ну, хорошо, Сэм. Ловим тебя на слове, — сказала Дана. — Тащите свои вещи в машину.

Сэм разговаривал с девочками о море, спрашивал, не приходила ли им в голову мысль стать океанографами. А Дана никак не могла успокоиться — сердце бешено билось и готово было выпрыгнуть из груди.

Она смотрела из окна машины на свой любимый Коннектикут. Здесь всю жизнь прожила ее сестра, и Дана приезжала сюда при первой же возможности. Однако ее всегда тянуло путешествовать. Калифорния, Греция, Франция: новые моря, новые берега, новые дома. Да, Хаббардз-Пойнт она любила, но и свободу свою ценила.

У нее был талант художника, и это накладывало на нее определенные обязательства. «Если у тебя есть дар, — говорила она своему протеже, — ты должен быть готов пожертвовать многим». Джонатан…

— А какой он, Онфлёр? — спросил Сэм.

— Там просто замечательно, — ответила она, и слова ее были обращены не только к Сэму, но и к племянницам. — Старинный порт с высокими узкими домами, с трех сторон обступающими гавань. Уличные кафе, где можно поесть блинчиков, выпить яблочного сидра, фруктовые сады на холмах. Там потрясающее освещение — мечта любого художника.

— Мы не художники, — напомнила ей Куинн.

— А кто же? — спросил Сэм, взглянув на нее в зеркало заднего вида.

— Я еще не знаю. Мне только двенадцать лет.

Сэм засмеялся:

— Человек с такой прической наверняка знает, кто он. — Каштановые волосы девочки по-прежнему были заплетены в шестьдесят три косички.

— А что такого с моей прической?

— Да ничего. Мне нравится. Только не говори, что выбрала ее без всякой причины. Вот я, например, в детстве любил носить очки. Мне казалось, что так я больше похож на ученого.

— Он и правда в детстве выглядел как настоящий ученый, — подтвердила Дана.

— Ты так давно его знаешь? — изумилась Куинн.

— Я тогда был младше, чем ты сейчас, — сказал Сэм. — Мне было восемь лет. Я знал обеих — и Дану, и вашу маму.

Воцарилась тишина. Дана слышала, как колотятся сердца обеих девчонок. Первой заговорила Куинн:

— Вы знали нашу маму?

— Знал. Она учила меня ходить под парусом. Она и ваша тетя. С тех пор я все время плаваю. В прошлом году купил «Кейп-Дори», в ней и живу. Приедете из Франции погостить, я вас покатаю.

— Я больше не хожу в море, — громко сказала Куинн.

— И я, — сказала Элли.

Дана заметила, как Сэм покраснел, и поняла, что он подумал о Лили.

— А я бы с удовольствием походила на твоей яхте, — сказала Дана. — Хочу посмотреть, многому ли ты научился за эти годы. И помнишь ли то, чему учили тебя мы с Лили.

— Вы были такие строгие. С виду милые девушки, но перекинешь не так парус, и весь день отрабатываешь упражнение на берегу.

— Я до сих пор строгая, — улыбнулась Дана. — Спроси моих учеников-французов. Я ведь там не только живописью занимаюсь.

А сама подумала: живописью-то как раз и не занимаюсь.

В аэропорту Сэм поставил машину на стоянку. Дана думала, что он попрощается с ними у входа, но с благодарностью поняла, что он решил проводить их. Он отнес их багаж, только Куинн не выпускала из рук свой чемодан.

На регистрации Куинн отказалась ставить его на весы.

— Это ручная кладь, — заявила она. — Папа брал этот чемодан в деловые поездки и говорил, что это ручная кладь.

— По-моему, так оно и есть, — сказал Сэм.

— Ну хорошо, — согласилась Дана. — Ручная так ручная.

Объявили посадку.

— Ну вот, — сказал Сэм. — Вам пора.

Он проводил их до таможни.

— Удачи вам, — сказал Сэм и посмотрел на нее с такой нежностью, что Дана и сама вдруг поверила: все у них будет хорошо.

— Спасибо. И еще спасибо, что выручил нас.

Он нерешительно шагнул к ней и обнял. Объятие было кратким, но Дане показалось, что сила его рук способна защитить ее. Обернувшись к племянницам, она взглянула на их насупленные лица.

— Идемте, девочки. Франция ждет нас.

Дана, чувствуя на себе взгляд Сэма, повела девочек за собой. Они отстояли очередь, поставили вещи на ленточный транспортер. Пока их просвечивали рентгеном, Дана с племянницами проходили через металлодетектор. Вот и еще один шаг к Франции, к ее мастерской.

Она помахала Сэму в последний раз и тут увидела, что таможенник открывает чемодан Куинн.

— Что-то не так? — спросила Дана.

Куинн побледнела и кинулась к чемодану.

— Не трогайте! — крикнула она.

— Может быть, ты объяснишь, что там? — спросила охранница.

— Не смейте это трогать!

Таможенники осматривали металлическую урну, которую они достали из чемодана Куинн, а Дана подошла к племяннице и обняла ее.

— Куинни, детка моя, — сказала она. — Все в порядке. Не переживай.

— Мама… папа… — выдохнула Куинн.

— Бабушка, когда об этом узнает, тебя убьет, — сказала Элли.

— Мы не были готовы… мы не были готовы развеять прах по ветру. Не могла же я оставить его…

— Прах? — нахмурилась охранница. — Вы имеете в виду останки?

— Будьте добры, отдайте это мне, — попросила Дана.

Забрав урну, Дана передала ее Куинн, и девочка крепко прижала ее к груди. По ее щекам текли слезы.

— Проходите, — сказала охранница.

Дана, схватив сумку и взяв за руки племянниц, вдруг услышала голос Сэма:

— Я здесь, Дана!

Он стоял у загородки, широко раскинув руки.

— Тетя Дана, мы не в ту сторону идем, — сказала Элли.

А Куинн только всхлипывала и прижимала к груди урну.

Дана не могла вымолвить ни слова. Молча посмотрев на племянниц, она пошла навстречу веренице пассажиров, направлявшихся на посадку.

— Мы на самолет опоздаем, — сказала Элли.

— По-моему, это твоя тетя и имела в виду, — сказал Сэм, когда они вышли из-за загородки.

Элли тихонько ойкнула, а Дана крепко обняла Куинн. И в тот же миг поняла, что с жизнью свободной художницы покончено.

Сэм повез Дану с девочками обратно домой. Небо еще было светлым, но на дорогу ложились густые тени.

— Почему ты передумала? — спросил он Дану.

— Из-за Куинн, — прошептала Дана. — Когда они открыли ее чемодан, у нее был такой взгляд…

— Но вас же пропустили.

— Да.

— Так почему ты изменила решение?

Дана уставилась в окошко. Уже темнело, и из леса к дороге выходили олени.

— Потому что поняла: ей нужно остаться здесь, в родительском доме.

Сэм покосился на Дану. Она широко раскрытыми глазами смотрела куда-то вдаль. Элегантная стрижка, в каштановых волосах пробивается легкая проседь. Черные брюки, пиджак — настоящая художница, отправляющаяся в Европу.

Он откашлялся. Ему необходимо было задать еще один вопрос — он не хотел ее мучить, просто пытался разобраться.

— А почему ты решила, что сможешь?

— Потому что Лили могла, — шепнула Дана.

— Лили?

— Лили занималась девочками, а я — только собой. Я думала, что не сумею жить в Хаббардз-Пойнте, в доме Лили. Думала, получится приучить их к той жизни, которую вела я. Дети, они ведь легче привыкают. Но когда я увидела глаза Куинн…

Сэм кивнул.

Дана с матерью долго сидели и пили чай, а девочки играли во дворе. В машине они выспались и теперь носились туда-сюда, рисовали фонариками узоры в ночном небе.

— Как только вы уехали, я обнаружила, что урны нет, — рассказывала Марта. — Впрочем, это не важно. Важно то, что ты здесь. И девочки здесь. Смотри, сколько звезд высыпало. Лето будет замечательное.

— Замечательное! — подхватила Элли, услышав последнее слово. — А Сэм мне нравится! — крикнула она, продолжая носиться кругами по двору.

— Сэм-Сэм-Сэм, океанограф, мэм! — запела Куинн.

— Да, — вздохнула Марта. — Очень милый молодой человек. Спасибо ему, что привез вас обратно. Я безмерно счастлива, что вы не сели в самолет.

— Пожалуй, и я этому рада, — сказала Дана.

Ранним утром в Хаббардз-Пойнте всегда прохладно. Дане, собравшейся насыпать зерна в птичью кормушку и полить грядку с травами, пришлось надеть свитер. Она ходила по двору и слушала, как просыпается Пойнт, как галдят на берегу чайки и крачки. Элли сидела на ступеньках, ела хлопья и тихонько мурлыкала что-то себе под нос. Куинн, как и все четыре предыдущих утра после их несостоявшегося отъезда, молча отправилась на Литл-Бич смотреть, как восходит солнце.

Урна с прахом вернулась на свое место на каминной полке. Мать переехала к себе. Элли не расставалась с Кимбой ни на минуту. Куинн почти весь день проводила в лесу или на берегу. Дана думала о своих картинах и о том, когда же ей удастся съездить во Францию.

Они с девочками обучались правилам совместной жизни и старались вести себя как обычно, хотя никакого «как обычно» быть еще не могло.

Дом, в котором прошло детство Даны, стал за эти годы домом Лили. В комоде лежали ее простыни и ее полотенца. В кухонных шкафчиках стояли ее кастрюли и сковородки.

Лили в отличие от Даны не захотела менять путь, обозначенный с детства. Семейная жизнь, домашние хлопоты, муж и дети. Искусство — занятие эгоистичное: Дана всегда должна была следовать велениям своей музы.

Она встречалась с мужчинами, с удовольствием общалась с ними, иногда вступала в более тесные отношения. Но потом на нее накатывало вдохновение, она ночь напролет стояла у мольберта и искала нужный оттенок синего, а потом весь день отсыпалась, не ехала на пикник или на морскую прогулку, пропускала ужин с заказчиком или визит к родителям возлюбленного. Никакой мужчина не мог такого понять.

Пока не появился Джонатан.

Поначалу он вел себя так, что у нее и мыслей не возникало об интимных отношениях. Он смотрел, как она работает, говорил, какая она потрясающая художница, да к тому же самая красивая женщина во всей Франции. На Моник, позировавшую Дане, он и не глядел. Только на Дану.

Как давно это было! Вьетнамская девушка теперь ей не подруга, а Джонатан — не любовник. Дана не могла больше им доверять.

Когда солнце было уже высоко, вернулась Куинн. Постаравшись остаться незамеченной, она проскользнула в дом. Дана пошла следом и увидела, что Куинн шарит по кухонным полкам.

— Хочешь, я приготовлю тебе завтрак? — предложила Дана.

— Да чего там! — бросила Куинн. — Я обычно ем гранолу. Ее бабушка покупает. Наверное, на прошлой неделе не купила. Решила, что мы…

— Уедем во Францию, — договорила за нее Дана, которой вдруг до смерти захотелось выпить кофе со сливками и съесть бриошь.

Куинн покраснела и потянулась за коробкой хлопьев.

— Пустяки, — пробормотала она. — Поем хлопьев, как Элли. Она возражать не будет.

Дана кивнула.

— Ты запиши гранолу в список покупок.

— Хлопьями обойдусь, — пожала плечами Куинн.

Дана отхлебнула кофе. Перед предполагаемым отъездом Куинн вела себя отвратительно. А теперь была мила и приветлива, словно боялась: один неверный шаг, и тетя передумает, увезет их следующим же самолетом во Францию.

— Почему ты каждое утро уходишь? — спросила Дана. — И в такую рань. Мы с Элли еще спим.

— Я вас бужу? Извините.

— Да нет, что ты. Я просто хотела побольше о тебе узнать.

И тут в лице Куинн проступило знакомое раздражение.

— А что тут узнавать? Мне нравится смотреть на восход, вот и все.

— Мне тоже нравится. Я очень люблю рисовать на восходе.

— А я люблю…

— Что? — наклонилась к ней поближе Дана.

Ей хотелось научиться понимать племянницу. У этой девочке столько секретов и тайн.

— Ты точно такая же, как мама, — грустно вздохнула Куинн.

— Разве это плохо?

— Ты художница. Все говорят, какая ты свободная и независимая. Я и решила, что ты счастливее, что тебе довольно самой себя и ты не станешь каждую секунду за мной следить.

Дана не нашлась что ответить.

— Я не хотела тебя обидеть, — поспешно сказала Куинн.

— Почему ты сказала, что я счастливее? Мама что, была несчастна?

— Нет. Счастлива. Да это я так… Забудь, — сказала Куинн и вышла из кухни. А Дана смотрела ей вслед.

Куинн не хотелось обижать тетю. Но она вовсе не собиралась ничем с ней делиться. Зачем? С того момента, как они уехали из аэропорта, Куинн испытывала только радость и благодарность и очень старалась ни с кем не портить отношения. Она каждое утро убирала свою постель, старалась не дразнить Элли. Когда кончилась гранола, она без капризов перешла на хлопья.

Но сегодня утром она едва не взорвалась. Они сидели на кухне — как когда-то сидели с мамой, и Куинн чуть было не сказала, что очень любит на восходе писать в своем дневнике. А вот это уж точно было бы глупостью. Проще было бы отдать тете Дане дневник и разрешить его почитать.

Куинн бродила по дому. Тетя Дана повела Элли на берег — записать на занятия по плаванию, и Куинн поискала их в бинокль. Вон они, там, далеко на пляже, идут с мамашами и детками, приехавшими сюда на лето. Не важно, что Элли отлично умеет плавать. По семейной традиции, установившейся, когда мама с тетей Даной были маленькими, положено было ходить на занятия, пока тебе не исполнится десять. Чтобы научиться выходить из любых непредвиденных ситуаций.

Вот поэтому-то Куинн и знала наверняка: это был не несчастный случай. Она отлично помнила мамины рассказы о том, как они с тетей Даной плавали на остров Шелтер, как однажды доплыли аж до Ориент-Пойнта.

Так почему же мама Куинн, которая легко могла переплыть десятикилометровый пролив, утонула так близко от берега? Вон там, сразу за буйками…

Куинн знала почему. Она хранила эту тайну в сердце и в дневнике.

Ох, если бы она начала вести дневник чуть позже! А мама его прочитала. У Куинн в ушах стоял ее голос. Ласковый голос, объясняющий Куинн про то, о чем она написала. Куинн, пунцовая от смущения, слушала маму, еле сдерживая обиду. Она не простила, и мама тоже не простила.

А через два дня родителей не стало.

Куинн не знала подробностей; она не могла представить себе, как это случилось. Но была убеждена: родители сделали это нарочно. Дали морской пучине поглотить себя.

На берегу ярко светило солнце. Вода, кругом вода. Лучи, отразившись в волнах, плясали по зеркалам и рамкам картин. Кто может знать правду?

Там плавают русалки, говорила мама, когда Куинн была маленькой. С волосами из водорослей и рыбьими хвостами. Они играют с омарами, ловят устриц, находят жемчуг и приносят его домой своим мамам. В полнолуние они раскидывают в море сети, ловят серебристых рыбок и вплетают их в волосы.

Куинн вспомнила о русалках, но знала, что они на ее вопросы не ответят. И тут она подумала об океанографах.

— Сэм-Сэм-Сэм, океанограф, мэм! — прошептала Куинн.

Скорее бы тетя встретилась с ним снова.

Обойдя весь дом, она вернулась наверх, в коридор, где у стены стояла папина ракетка. Куинн схватила ее, кинулась в свою комнату и там принялась колотить по всему, что попадалось под руку. Матрац, подушка, одеяло, лампа на ночном столике. Она била не глядя, словно хотела выколотить из комнаты ответы, которые были ей так необходимы.

Глава 4

Сэм лежал, жарясь на солнышке, и выжимал штангу. Под ним поскрипывала палуба, и он подумал, не выйти ли в море. Но вместо этого добавил еще десять килограммов к прежним восьмидесяти и продолжил занятия.

Его яхта стояла на якоре неподалеку от Нью-Хейвена, в Стони-Крик. Утром он прошел на веслах пятьсот метров до городской пристани, пробежал десять километров, выпил кофе с бубликом и вернулся обратно. Ему нужно было кое-что почитать и написать статью, но вместо этого он взялся за штангу.

Серая футболка Сэма намокла от пота.

— Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, — считал он.

Детство у Сэма было нелегким: он вырос в семье, где считали каждый цент, где не хватало то на еду, то на квартплату, и горько завидовал тем, кто имел все и без всяких усилий. В Куинн Грейсон Сэм безошибочно угадал несчастного ребенка. Он увидел это в глазах Куинн и сразу представил все, через что предстояло пройти Дане. И он решил помочь ей. Ему надо было проанализировать наблюдения за дельфинами, присланные из Бимини, надо было поехать на конференцию в Новую Шотландию. Но он все отменил.

В каюте зазвонил телефон, и он догадался, кто это, еще до того, как включился автоответчик. В голосе прозвучала напускная храбрость, которой пытались скрыть неуверенность и робость. Сэм ошарашенно выслушал приглашение. Лучшего он и пожелать не мог.

Дана поднялась наверх с корзиной — хотела собрать грязное белье — и увидела в углу шкафа Куинн разбитую лампу. Она встала на корточки и принялась собирать осколки.

Основание лампы было в форме керамической раковины. Лили вылепила его из глины в восьмом классе. Отец сделал из него лампу, которую Куинн забрала к себе в комнату.

А теперь она валялась разбитая вдребезги.

Почему Куинн ее спрятала? Боялась, что ее будут ругать? Размышляя над этим, Дана в который раз подумала, что родитель из нее никудышный.

Она безумно устала от занятий плаванием, на которые водила Элли. Устала стоять на берегу с мамашами и беседовать о клумбах, о теннисе, о женском клубе. Дана привыкла к тишине собственной мастерской, а светские беседы ее пугали — она совершенно не умела их поддерживать.

Собрав белье, она вышла в коридор. На стене висели четыре картинки Лили. Виды Хаббардз-Пойнта зимой, весной, летом и осенью.

Дана вспомнила, как ее всегда тянуло рисовать, но — увы! — она давно ничего подобного не испытывала. Обычно она работала на огромных холстах. Полтора метра на три — чтобы хватило места на все ее чувства. Она представила себе мастерскую, где ее обычно посещала муза.

Когда-то она видела музу и в своей натурщице Моник. Двадцатипятилетняя Моник подрабатывала, где могла, — копила деньги на художественную школу. Глаза у нее были цвета шоколада, спокойные и понимающие, и она умела по полчаса сидеть, запрокинув голову. А еще она была мила и заботлива. Приносила Дане цветы, заваривала чай. Дана относилась к ней как к младшей сестре. А еще в Моник был тот дух свободы, к которому всегда стремилась сама Дана. И, глядя на обнаженное тело Моник, Дана порой с трудом перебарывала смущение.

Джонатан часто приходил в мастерскую и смотрел, как она работает. Моник появилась, когда Дана с Джонатаном уже полгода жили вместе. Для Даны такая жизнь была внове, но Джонатан уверял ее, что это навсегда. И Дана доверилась ему.

— Она не идет ни в какое сравнение с тобой, — шептал Джонатан на ухо Дане, когда та писала обнаженную девушку, опутанную водорослями.

И его поцелуи были тому подтверждением.

— Он тебя обожает, — сказала однажды Моник. — Очень надеюсь, что и у меня появится когда-нибудь такой преданный возлюбленный.

— Непременно появится. Ты редкая красавица, Моник.

Моник пожала плечами и застенчиво улыбнулась. Но у Даны было ощущение, что девушка отлично знает себе цену.

После смерти Лили Моник незачем было приходить. Дана так тяжело переживала утрату, что о работе и речи не шло. Она не могла ни думать, ни рисовать, хотела только спать или лежать в объятиях Джонатана. Она тянулась к нему, надеясь найти в его сильных руках опору и утешение.

— Я потеряла это, Лили, — прошептала Дана, прислонившись к стене. — Я больше не могу писать.

Во всяком случае, здесь. Может, во Франции, в родной мастерской, где нет больше ни Джонатана, ни Моник, она сумеет начать все заново.

И тут зазвонил телефон. Она дождалась, пока включится автоответчик. «Привет, это Сэм. Кажется, наши автоответчики решили друг с другом пообщаться. Очень приятно было получить ваше приглашение. Приеду обязательно. Думаю, к семи успею. Надеюсь, это не слишком поздно. До вечера».

Дана выслушала сообщение, перемотала запись на начало. Сэм придет на ужин? А Дана его не приглашала.

Она пошла по дому в поисках девочек и увидела на холодильнике записку, где почерком Куинн было написано: «Мы ловим крабов на камнях». Дана открыла дверь кухни и хотела бежать за девочками, но увидела, что по холму поднимается Марни Макгрей Кэмпбелл.

Дана знала Марни с рождения. Их матери были подругами. А потом у обеих родились дочери — у Марни было две сестры, и у обеих тоже дочки.

— Женское царство, — говорила Данина бабушка.

Дана обрадовалась несказанно. Протянула руки, и Марни помчалась к ней.

— Поверить не могу, что ты здесь! — воскликнула Марни.

— А я поверить не могу, что ты здесь, — ответила, обнимая ее, Дана.

И, словно не было всех этих лет, Дана почувствовала себя шестилетней девчонкой.

— Мы приехали вчера поздно вечером, — сказала Марни. — Я посмотрела на твой дом, но света не увидела, иначе сразу бы прибежала.

— Мы вообще-то должны были уехать во Францию, — сказала Дана.

— Я об этом слышала. Наши матушки очень переживали. Ну, языковой барьер, девочки вдали от дома, и все такое. Я им сказала, ты знаешь, что делаешь, иначе Лили не доверила бы тебе дочерей.

— Эти девочки из меня все жилы вытянули. Особенно Куинн. Я как раз собиралась пойти и задать ей взбучку. Похоже, кто-то из девочек — держу пари, что Куинн, — без разрешения позвал на ужин одного человека. И он придет.

— Кто же это?

— Да она его едва знает. Он когда-то занимался у нас с Лили. Стал океанографом, преподает в Йеле, и в силу случайных обстоятельств именно он в прошлый четверг возил нас с девочками в аэропорт и обратно.

— А… — сказала Марни. — Тогда понятно. Этот человек связан в их сознании с матерью.

С холма подул теплый ветерок, зашелестела листва на дубе. Дана присела на ступеньку каменной лестницы. Марни не сказала ей ничего нового, но почему-то все вдруг встало на свои места.

— А что здесь произошло? — тихо спросила Дана. — Ну, в доме?

Марни не ответила, только молча села с ней рядом.

— Куинн тут на днях сказала, что я счастливее Лили. Разве Лили была несчастна?

— Я знаю немногим больше твоего. Лили была прекрасной матерью, и они с Майком, похоже, любили друг друга по-настоящему. Я часто видела их на берегу. Он купил эту большую лодку…

— А почему она не пользовалась «Русалкой»?

— Наверное, потому, что они много времени проводили на «Сандэнсе». В море она забывала про все сложности с работой Майка. Ничего другого мне на ум не идет.

— Какие сложности? — удивилась Дана.

Марни хотела что-то сказать, но сдержалась. Дана знала, что она терпеть не может сплетен. Может, у Майка были проблемы с деньгами? И поэтому Куинн решила, что мама несчастна?

— Да так, ничего серьезного. Лили как-то вскользь упомянула об этом. Майк занимался проектом, который ей не нравился. Это ее немного расстраивало, вот и все.

Дана рассеянно выдергивала сорняки, росшие у лестницы. В голове крутились мысли: о лодке, о деньгах. Счастье Лили и счастье Майка… Возможно, это было не одно и то же. Что Дана знает о семейной жизни?

Она встала.

— Наверное, надо отменить ужин с океанографом.

— Отменить?

— Думаешь, не стоит?

— Наверное, для того, кто его пригласил, это важно. Может, у Куинн была серьезная причина его позвать.

— Значит, мы предполагаем, что его пригласила Куинн.

Марни только пожала плечами:

— Мне пора — пойду проверю, как там юные ловцы крабов.

— Передай им, пожалуйста, что мне надо съездить за продуктами и я жду их домой. Пусть поймут, что, если они приглашают гостя, его надо чем-то накормить.

Самое удивительное, что Куинн никто не отчитывал. Дана, кухарка из которой была никудышная, мирно возилась на кухне с луфарем, купленным для гостя, которого она не приглашала. Может, решила, что он сам напросился?

Наверное, так.

Куинн и сама до конца не понимала, зачем позвонила ему. Устроив погром в комнате и нечаянно разбив мамину лампу, она в полной прострации отправилась в комнату Даны и залезла к ней в сумку. Нашла номер Сэма, и рука сама потянулась к телефону. А когда тетя Дана объявила, что он приедет, Куинн от стыда не знала, куда себя девать.

Но тетя Дана на нее даже не накричала. И вообще вела себя удивительно невозмутимо. Куинн вдруг захотелось рассказать ей все. Облегчить душу.

Ее волновал только один вопрос: если тетя Дана твердо решила поселиться здесь, почему она не начинает работать? Почему не попросила прислать из Франции свои вещи? И почему не хочет спускать на воду лодку?

Но она воздержалась от расспросов и кинулась помогать. Вымыла и порезала листья салата, показала тете Дане, как мама делала заправку. Помогла посыпать травами рыбу. Но когда тетя Дана попросила накрыть на стол в столовой, ей стало не по себе. В столовой они больше не ели. Бабушка разрешала им уносить подносы с едой в гостиную, а тете Дане нравилось есть в кухне. Столовая напоминала Куинн о родителях.

Когда она ставила на стол хрустальные подсвечники и вазочку из ракушек, руки у нее дрожали.

— Очень красиво, — похвалила тетя Дана, заглянув в комнату.

— Спасибо. — Куинн обошла вокруг стола. — Мы с Элли сидим тут и тут, — сказала она, дотронувшись до стульев, стоявших друг напротив друга. Ты сядешь сюда, а он туда.

— Так неудобно, — сказала тетя Дана. — Нужно поставить стулья по краям стола.

— Нет! — вскрикнула Куинн.

— Куинн, я жила здесь задолго до твоего рождения. Здесь всегда стояли стулья. На одном сидел дедушка, на другом — бабушка.

Куинн замотала головой. Из кухни вышла Элли и встала рядом с сестрой.

— Здесь никто сидеть не будет, — твердо сказала Куинн.

— Куинн, я знаю, это места твоих родителей. Но если мы не поставим стулья как положено, нам вчетвером здесь не разместиться. Понимаешь? Мы будем толкать друг друга локтями.

— И луфарь будет разлетаться во все стороны, — добавила Элли.

— Эл, заткнись!

— Послушай, — сказала Дана. — Мы все помним: это места твоих родителей. Не важно, кто сюда сядет. Это же просто на время ужина. Кто-то окажется на месте мамы, но мы все равно помним, чье оно.

— Что оно мамино?

— Ну да.

Следующий вопрос задать было очень трудно.

— Ты сядешь на мамино место?

— Необязательно. Можно посадить туда Сэма. А я сяду на папино.

Куинн кивнула:

— Но это только на время ужина…

— Как папины дома, — вставила слово Элли. — Люди снимают квартиры, но не навсегда.

— Стулья внаем, — сказала Куинн.

— Вот именно, — подтвердила Дана.

Куинн с трудом сдержала улыбку. Но одновременно ей хотелось плакать. Поэтому, чтобы не дать воли чувствам, она нахмурила брови и строго спросила:

— Если ты решила остаться здесь, то почему не рисуешь? Где твои картины?

— Еще будут.

— Ты художница, а я никогда не видела, чтобы ты рисовала, — сказала Элли.

— Давайте-ка я нарисую именные таблички. Сгодится?

Куинн равнодушно пожала плечами.

На пороге дома Сэм залюбовался пейзажем — за садом и каменной террасой открывался великолепный вид на пролив. Дана открыла дверь, и он улыбнулся ей.

— Привет, — сказала она.

— Привет! — Он протянул ей бутылку вина. — Спасибо за приглашение.

— Добро пожаловать! Рада тебя видеть.

Пропуская Сэма в дом, Дана поцеловала его в щеку. А он, наклонившись к ней, легонько коснулся рукой ее талии. Она выглядела замечательно: за неделю загорела, и в глазах светилось море. Стройная, в бежевых брюках и белой рубашке, она выглядела точно так же, как на пристани в Ньюпорте.

— Ты любишь луфаря? — весело спросила Элли. — Сегодня на ужин луфарь.

— Обожаю. Это одна из самых замечательных рыб.

— Почему?

— Будем есть, покажу, — сказал Сэм и прошел за хозяйками в гостиную.

Пока Дана открывала бутылку и наливала в бокалы вино, Сэм огляделся вокруг. Куинн показала ему телескоп, в который был виден Ориент-Пойнт.

— Океанографы все знают о море, да? — спросила Куинн. — Видят то, чего не замечают другие?

— Пытаемся, — усмехнулся Сэм.

— А например?

— Вон там — Викландская мель, — сказал Сэм, — где мой старший брат Джо отыскал затонувший корабль — «Камбрию».

— Твой брат этим занимался? — спросила Дана, подавая ему бокал.

— Да. Года два назад. Он узнал про золото, достал большую его часть и поднял сам корабль.

— Лили мне об этом рассказывала. Мы еще в школе читали про «Камбрию».

— Твой брат поднял со дна корабль? — спросила Куинн.

Глаза ее лихорадочно сияли.

— Да, — кивнул Сэм. — Он — охотник за сокровищами.

— И ты тоже? — спросила Элли.

— Нет, я просто морской биолог. Джо называет меня рыбьим ученым. Я выхожу в море на исследовательских судах и изучаю все, что плавает.

— Так вот кого мы вытащили когда-то из ньюпортской гавани.

— Вы мне жизнь спасли, — сказал Сэм, глядя на нее.

Девочки, решив, что он преувеличивает, захихикали.

Они еще немного поболтали, и Дана пошла за ужином. Сэм предложил разжечь угли для гриля. Девочки пошли за ним следом, внимательно слушая рассказ о луфаре, о темной полосе у него на брюхе, которая выполняет роль сонара.

— Сонар — это как на подлодках, да? — спросила Куинн. — Нам об этом рассказывали на уроках. Про то, что некоторые существа излучают звуковые волны, те отражаются от поверхностей и их видно на экране.

— Все именно так и есть, — ответил Сэм, прислушиваясь к тому, как возится на кухне Дана.

— А под водой ты умеешь искать? — спросила Куинн.

— Смотря что.

— Я хочу… — начала было Куинн, но тут открылась дверь и вошла Дана с деревянными вилкой и ложкой.

— Поможешь мне? — спросила она Куинн. — Перемешаешь салат?

— Я разговариваю с Сэмом, — ответила девочка.

— Ничего, — сказал Сэм, — потом продолжим, — но сразу понял, что допустил ошибку.

Куинн тут же помрачнела. Похоже, она готова была расплакаться. Но без свидетелей. Ни слова не говоря, она развернулась и помчалась по тропинке прочь от дома.

— Догнать ее? — спросил Сэм.

— Не надо, — грустно вздохнула Дана. — Сама вернется.

— Ей нужно немного побыть одной, — рассудительно сказала Элли. — Она всегда так.

— Ну, давайте за стол, — сказала Дана. — А Куинн я потом все подогрею.

Сэм понял, где его место, потому что Дана поставила там карточку с его именем и картинкой: две девушки вытаскивают из воды маленького мальчика. Интересно, подумала она, что бы сказал Сэм, узнай он, что это первый ее рисунок за много месяцев.

Он съел все и попросил добавки. Дана решила, что это из вежливости, но ей все равно было приятно. Ее беспокоило только отсутствие Куинн. Элли болтала в два раза больше обычного. Сэм задавал множество вопросов и вел себя так, будто о лучшей компании, чем маленькие девочки-сироты и их молча нервничающая тетка, он и не мечтал.

— Как ты научился плавать? — спросила Элли.

— У моего брата была лодка, — ответил он. — Джо утверждает, что, когда я был совсем крошкой, он швырнул меня за борт, и я всю дорогу до пристани плыл за ним следом.

— Правда? — улыбнулась, представив себе эту картину, Дана.

— Наверное. Я умею плавать, сколько себя помню.

— Куинн запросто могла бы устроить мне то же самое, — сказала Элли. — Тетя Дана, можно я поднимусь наверх?

— Конечно. — Когда Элли ушла, Дана перестала улыбаться.

Она поняла, что Элли пошла наверх, чтобы зажечь в окне свет для Куинн — маячок, который будет виден и с Литл-Бич.

— Ты беспокоишься за Куинн? — спросил Сэм.

Дана сидела не шелохнувшись. Вечер подходил к концу. Скоро Сэм уедет, и все войдет в норму. Если только это можно назвать нормой.

— Я знаю, где она, и знаю, что она вернется. — Дана пыталась сделать вид, будто ничего особенного не случилось.

— Ты так замечательно о них заботишься, — сказал Сэм.

У Даны на глаза навернулись слезы.

— Правда… — продолжал он. — Лили бы тобой гордилась. Она знала бы, что ее дочки в хороших руках.

— Очень хочется в это верить, — сказала Дана.

— Не кори себя, Дана. Твоей вины ни в чем нет. Ни в том, что Куинн убежала, ни в смерти Лили.

Она смотрела на свечу и думала, что он ничего в этом не понимает. Ему только двадцать девять, столько же, сколько Джонатану.

— Я посыпала рыбу травами, — услышала она свой голос. — Травами, которые посадила Лили.

— Значит, она тоже участвовала в приготовлении ужина, — сказал Сэм.

Дана взглянула на него через стол. Солнце уже заходило, и небо стало густо-розовым. Силуэт Сэма был озарен закатным светом.

— Приготовлено с любовью, — прошептала Дана. — Так говорила Лили, когда добавляла в кушанья травы.

— Да, это на Лили похоже.

Дана не могла не довериться доброте, прозвучавшей в его голосе. Ей незачем было раскрывать перед ним свою душу, ей надо было забыть, какую боль причинил ей человек почти что его возраста, и она вполне могла воспользоваться предложением Сэма поискать Куинн.

— Я беспокоюсь за нее.

— Понимаю.

— Мне не хочется оставлять Элли здесь одну…

— Я схожу. Ты только скажи куда.

— Знаешь, как пройти на Литл-Бич? По тропинке вдоль берега…

— Знаю, — сказал он, и в глазах его мелькнула легкая тень смущения. — Я хожу этой дорогой, когда возвращаюсь от Огасты.

— А-а-а, — пробормотала Дана и, вспомнив букву «Д» на песке, покраснела.

Они с Сэмом встретились взглядом и тихо улыбнулись друг другу. Он словно догадался, что она это видела, но оба не знали, как об этом заговорить.

— Она наверняка там, сидит на валуне.

— Понятно. Я скоро вернусь.

Он встал из-за стола и вышел. Дана смотрела ему вслед. Из окон дул прохладный ветерок, но лицо у Даны все еще горело. Только буква «Д» не имела к этому никакого отношения.

Глава 5

Быстро темнело. Куинн ругала себя за то, что не прихватила фонарик. В кармане нашлись спички, и она развела костерок из сухих веток и чистых страниц дневника. Прислонившись к валуну, она торопливо писала:

Он сейчас в доме, а я сижу на Литл-Бич. Почему? Да потому, что я идиотка. Раздражаюсь по пустякам. Ну, попросили меня накрыть на стол. Тетя Дана хотела как лучше, а мне так хотелось переколотить всю посуду. Я тут же вспомнила наш последний ужин, вспомнила, как мы сидели все вчетвером. А шесть часов спустя… нас осталось только двое.

А потом я начала говорить с Сэмом и хотела спросить его о самом важном, а тут пришла тетя Дана со своим дурацким салатом. И это было последней каплей. Ну почему я взбесилась? Я пыталась сдержаться, но…

Куинн перестала писать. По тропинке кто-то шел. Она сунула дневник в пакет и, обернувшись, увидела Сэма.

— Чудесный вечер для прогулок, — крикнул он ей. — Ты пропустила отменный ужин.

— Она меня потом накормит.

— Не уверен, — сказал Сэм, садясь рядом с Куинн. — Очень уж ты стараешься вывести ее из себя. В один прекрасный день ты своего добьешься.

Куинн хмуро поглядывала на него.

— Я тебя отлично понимаю, Куинн. Ты считаешь, что твоя жизнь — полное дерьмо. Я в твоем возрасте думал точно так же.

— Да? А почему?

— Когда-нибудь расскажу. Подробности не важны. Важно то, как я из этого выбирался.

Куинн тяжко вздохнула:

— Все я поняла. Ты пытаешься наладить со мной контакт. Ничего у тебя не получится.

Солнце скрылось за лесом, но на небе еще виднелся отблеск заката. Облака были высвечены золотом, тихую гладь моря заливал красноватый свет.

— Наверное, ты права, — сказал, немного помолчав, Сэм.

— Отлично. С этим разобрались, — тряхнула головой Куинн.

— Ответьте мне на один вопрос, мисс Грейсон. Сначала вы с трагическим видом покидаете сцену, а когда я прихожу за вами, грубите мне. Мне одно непонятно: зачем вы меня пригласили?

— Ну, не знаю… — замялась Куинн. — я думала…

— Не ходи вокруг да около. У меня на это нет времени.

Куинн молча смотрела на пролив. Куда-то вдаль: за буйки, за гряды волн, разбивавшихся о Викландскую мель. Небо теряло цвет, потихоньку наполняясь чернотой. Проглянули первые звезды, но они еще не успели разгореться и в море не отражались.

— Что там? — спросил он.

— Волшебная страна. Земля Большой Охоты.

— Земля? — переспросил он. — Да здесь до самого Лонг-Айленда никакой земли нет.

— А она под водой. Земля под водой.

— Морское дно?

Куинн кивнула.

— Чем я могу тебе помочь? — спросил он.

— Я бы хотела тебя нанять.

— Нанять? — Он едва сдержал улыбку. — Для чего?

— Я хочу знать, что там, внизу.

Она подумала о сонаре, исследующем дно. Представила себе звуковые волны, которые находят поселения луфарей, китов, русалок. И остатки лодки родителей.

— С этим я помогу, — сказал он.

— Только поскорее, до нашего отъезда. Тетя Дана говорит, что остается, но я знаю: она хочет увезти нас во Францию.

— Почему ты так решила?

Ей показалось или Сэм и вправду немного расстроился?

— Потому, что она не рисует. И в море не ходит. Их с мамой старая лодка так и стоит в гараже. А если бы тетя Дана собиралась остаться, то давно бы спустила ее на воду.

— Я слышал, ты неплохой моряк.

— Раньше была. Теперь я всего этого терпеть не могу. Так я могу вас нанять? И сколько это будет стоить?

— Я должен подумать.

— Ладно. Только у меня два условия. Первое: не рассказывайте о нашем уговоре тете. И никому, кроме меня, не говорите о том, что найдете.

— А что ты хочешь, чтобы я нашел?

— Этого я пока сказать не готова. Ну, договорились?

— Договорились, Куинн.

Они пожали друг другу руки. Сэм встал, и Куинн, хоть они и не условились еще, где, когда и почем, тоже встала и засыпала костер песком.

Дана ждала их у дверей. Куинн шмыгнула в дом, будто ничего особенного не произошло. Вынула из духовки свою тарелку и ушла наверх, в свою комнату, смотреть телевизор. Дана благодарно улыбнулась Сэму.

— Ты нашел ее. Спасибо.

— Не за что.

Кофе был готов. Дана взяла поднос с чашками, молоком и сахаром и отнесла его в гостиную.

— Тебе пора и самому завести детей, — сказала она, присев на краешек дивана. Сэм опустился на стоявший рядом стул. — Ты отлично с ними ладишь.

— Я иногда общаюсь с Клеа и ее семьей. Она сестра моей свояченицы, у нее сын и дочка возраста Куинн.

— Клеа и Каролина Ренвик? Мы с Лили никогда не были в их компании. Бывало, на Файерфлай-Бич устраивали вечеринки, и мы, заслышав музыку, шли тайком на берег — посмотреть. Как две Золушки, любующиеся из-за ограды на бал. Там пили шампанское, танцевали под звездами. Другой мир.

— И для меня другой, — признался Сэм. — Когда Джо женился на Каролине, меня пригласили в дом. Я там поначалу не знал, как сесть, где встать. Только потом понял, что меня искренне считают другом.

— Как будто заглядываешь в чужие окна.

— Вот именно. Я и не подозревал, что вы с Лили чувствовали то же самое.

Она кивнула:

— Я тогда сразу в тебе увидела родственную душу.

Сэм не ответил, но даже в полумраке было заметно, что он покраснел.

— А теперь ты никогда не ощущаешь себя чужой? — спросил он.

— Бывает… — тихо сказала она, глядя в окно. — Художникам это вообще свойственно. Мы не очень вписываемся в обычный мир, поэтому должны создавать свои собственные.

— Твои миры — подводные, — сказал он. — Ну, картины. Этот синий цвет, морское царство, русалка.

— Что? — спросила Дана, вздрогнув.

— Русалка, — повторил он, глядя ей в глаза.

— Ее никто не замечает, — сказала она. — Кроме одного человека…

— Лили?

Дана кивнула:

— Русалок я рисовала для нее. Всегда. Но тщательно их маскировала, чтобы другие не разглядели. Хвост — за водорослями, а туловище — за стайками рыб.

— Я их замечаю потому, что однажды две русалки спасли мне жизнь. В тот день, в Ньюпорте, мне так и показалось. Я пришел в себя и увидел тебя и Лили.

— Лили бы очень понравилось, что ты считал нас русалками, — улыбнулась Дана.

Про то, как это приятно ей, она умолчала.

Стало совсем темно, и она зажгла свечи. Пламя, готовое в любую секунду погаснуть, колебалось на ветру.

— Что ж, уже поздно, — сказал Сэм, ставя чашку на стол. — Во сколько мне приехать?

— Приехать?

— Ну да. Честно признаться, завтра у меня дела. Надо проанализировать данные, полученные с Бимини. В пятницу меня ждут в Йеле, так что лучше всего суббота.

— Сэм, ты о чем?

— Надо же заняться лодкой. Спустить ее на воду.

— Лодкой?

— Той, которая в гараже. Куинн мне про нее рассказала. Море тебя ждет, Дана.

— Мне нужны деньги, — невозмутимо сообщила Куинн.

— На что? — спросила тетя.

— Ты не должна меня спрашивать, — ответила Куинн. — Ты должна мне доверять.

Тетя Дана в соломенной шляпе и темных очках сидела на веранде и просматривала почту. Она вскинула голову и отложила письмо.

— И сколько тебе нужно? — спросила она.

Куинн едва сдержала улыбку. Как, оказывается, все просто.

— Пятьдесят долларов.

— Палатка с хот-догами, — сказала тетя Дана.

— Прости, что?

— Деньги придется заработать. Можно еще разносить газеты, но, если поставить палатку с хот-догами и брать по полтора доллара, продать надо будет штук тридцать с чем-то. На обзаведение я денег выдам.

— Мама никогда не заставляла меня работать, — возмутилась Куинн. — Она мне давала карманные деньги.

— И сколько?

— Пять долларов в неделю.

Тетя Дана достала из сумочки пять долларов и протянула их ей.

— Держи. Осталось заработать сорок пять.

— От кого письмо? — решила сменить тему Куинн.

Она глядела на желтый конверт со штампом «Онфлёр».

— От старого друга, — ответила тетя Дана и снова углубилась в чтение.

Куинн отправилась в дом, подошла к урне на каминной полке. Сюда она приходила каждый день и именно поэтому не хотела, чтобы прах родителей развеяли по ветру. Пусть остаются тут — они так нужны ей.

— У нее во Франции есть друг, — сказала она вслух. — Теперь понятно, почему ее так тянет обратно. А еще мне нужны деньги, чтобы нанять Сэма, и она требует, чтобы я их сама заработала. Ну ладно, я на все согласна, лишь бы выяснить, что с вами произошло.

В субботу Дана встала рано. Сэм должен был приехать к девяти, и она решила разобрать хлам, сваленный в лодке.

Вид у старой лодки был жалкий. Краска облупилась, на днище налипли давным-давно засохшие водоросли. Дана собрала в одном месте скребки, металлические щетки, кисти и только что купленную банку краски.

Она убрала грабли и лопаты, переставила удочки Майка к стене. На лесках все еще висели блесны. Она сняла их и хотела убрать в коробку со снастями. Но коробка оказалась заперта. Это ее удивило. Что там может быть ценного? Ржавые крючки, грузила, поплавки?

Дана подергала латунный замочек, но он не поддавался. Дана озадаченно отставила коробку в сторону, решив заняться ею позже.

Вскоре появился Сэм. Готовый к малярным работам — в старой футболке и шортах.

— Экипирован профессионально, — улыбнулась Дана.

— Я свою лодку крашу каждый год, — сказал он. — Это непременный весенний обряд.

Некоторое время они работали молча, соскребали ракушки и водоросли, а потом одновременно с двух сторон подошли к корме. Там на транце красовалась русалка с двумя хвостами.

— Твой тайный знак? — сказал Сэм. — Ты и тогда рисовала русалок?

— Мы обе рисовали, я и Лили.

— Давай не будем ее трогать, — предложил Сэм.

Дане до сих пор было трудно смотреть на русалку, которую они рисовали вместе с Лили. Она подумала о всех своих картинах, о спрятанных на них русалках. Они должны были быть ангелами-хранителями, должны были оберегать от морской пучины.

Сэм снова взялся за работу. Он с усердием скреб лодку, и куски краски летели во все стороны. Руки у него были в синих чешуйках. Под футболкой играли крепкие мускулы.

Наконец приступили к покраске. Люди, проходившие мимо, замедляли шаг — смотрели, что происходит. Одни здоровались, другие проходили молча. Марни, садясь с девочками в машину, крикнула: «Привет», помахала рукой и уехала.

— Хорошие у тебя соседи, — сказал он.

— Здесь все друг друга знают.

— Ньюпорт тоже когда-то был таким. Помнишь?

— Помню. Там было здорово. После работы мы ходили гулять к верфи.

— Я как-то раз видел вас там, — сказал Сэм. — Вы с Лили сидели в «Черной жемчужине».

— Мы прилично себя вели? — спросила она, живо представив себе то уличное кафе.

— Вы были центром внимания, — рассмеялся он. — Парни к вам так и липли. Помню, я волновался, не возьмете ли вы кого-нибудь из них в море — вместо меня.

— Да ты что! Они с тобой ни в какое сравнение не шли. Ты, Сэм, был неотразим.

Подняв глаза, она заметила, что Сэм прекратил работу.

— А знаешь, — сказал он, — было время, когда я все бы отдал, чтобы услышать такое.

— Когда тебе было восемь лет? — улыбнулась она.

— Нет, позже. Я был гораздо старше, а ты тогда жила в Виноградниках.

Дана изумленно уставилась на него. Откуда ему было знать, что она жила в Виноградниках?

Подъехали на велосипедах девочки. У Куинн в корзинке лежали пачки сосисок и горчица. А у Элли — бумажные тарелки и салфетки.

— Мистер Портер из магазина подарил нам бутылку кетчупа за то, что мы у него столько накупили! — сообщила Элли.

— Кажется, нам с вашей мамой он подарил то же самое, когда мы взялись продавать хот-доги.

— Значит, открываете торговлю хот-догами? — спросил Сэм.

— Ага, завтра! — ответила Элли. — Развесим объявления по всему пляжу. Нам нужны деньги на одно хорошее дело. Куинн мне не рассказывает, на какое, но говорит, на хорошее, и я ей помогаю.

Дана ждала, что Сэм тоже спросит и услышит в ответ, что его это не касается, но он промолчал.

— А я не знала, что ты сегодня приедешь, — сказала Куинн.

— Я подумал, что пора вашей тете выходить в море. Вот и явился.

Куинн слезла с велосипеда.

— А завтра приедешь? Сосисок купить?

— Очень постараюсь, — ответил он.

Куинн достала из корзинки почту и протянула ее Дане. Там был и конверт с сине-красной каймой — от Джонатана. Они с Элли молча понесли покупки в дом.

— Спасибо тебе, Сэм, — кивнула на лодку Дана. — Ты мне здорово помог.

— У меня на сегодня не было особых планов. — Он положил ей руки на плечи, заглянул в глаза. — У моряка должна быть лодка. Можно задать тебе один вопрос? Почему ты ко мне так настороженно относишься?

— Жизнь преподала мне хороший урок, — сказала она, вертя в руках письмо Джонатана. — Научила тому, что люди не всегда такие, какими кажутся.

— Не всегда же так бывает, — сказал Сэм.

Дана не стала спорить. И только когда он уехал, вдруг вспомнила, что он упоминал о Виноградниках, а она так и не поняла, откуда он узнал, что она там жила.

Сколько лет прошло… Они с Лили жили в Гей-Хеде, а потом Лили повстречала Майка, человека с острова. Он был плотником, пришел к ним починить сломанные перила. Лили в него влюбилась, и полгода спустя на холме, который называли Жимолостным, небольшом пригорке, поросшим цветами и виноградом, он сделал ей предложение. «Это священное для нас место!» — объявила тогда Лили. Куинн была зачата и рождена на том острове.

Майк, всю жизнь проживший в Виноградниках, долго не хотел уезжать с острова. Но работа там была в основном сезонная, и Лили уговорила его перебраться в Хаббардз-Пойнт. И тогда он занялся торговлей недвижимостью, открыл свою фирму. Иногда старые приятели просили у него работу. Кто-то был согласен уехать с острова, кто-то отказывался наотрез. Но там Майку строить не разрешали. Лили обожала остров, его дикую природу, и взяла с Майка слово, что на этой земле новостроек не будет.

Интересно, а чем он занимался в последний год, подумала Дана и присела на ограду читать письмо Джонатана. Он спрашивал, нужны ли ей вещи из мастерской. Краски, холсты — неужели она так все бросит?

Дана скомкала письмо и стиснула кулаки.

На следующее утро пошел дождь и лил четыре дня. В первый день Куинн паниковала, на второй впала в отчаяние. Те объявления, которые не смыл дождь, сорвал ветер. Сосиски, горчица и кетчуп полежат, но что делать со свежими булочками?

— Они зачерствеют, — сказала она. — Или заплесневеют.

— Вовсе нет! — заявила тетя Дана и, положив их в пакет, убрала в морозилку. — Все будет хорошо. И тебе хватит денег купить то, что ты хочешь.

Куинн закрыла глаза. Купить ей хотелось только одно. Ответ. Ответ на один-единственный вопрос.

— Хочешь чаю? — спросила тетя Дана, обняв Куинн за плечи. — Сядем с тобой у окна и будем ждать, когда кончится дождь.

— Нет, спасибо. — Куинн попыталась изобразить улыбку.

Как только тетя Дана вышла, она кинулась на улицу — побежала прямо под дождем к своему камню на Литл-Бич.

Глава 6

В дверь постучали. Дана — она сидела в гостиной и дописывала письмо — крикнула: «Входите!» В комнату заглянула Марни. Ее желтый плащ блестел от дождя, и она боялась забрызгать пол.

— Да ладно тебе, — сказала Дана. — В мокрых купальниках здесь ходят. Так что дождь нам не страшен.

Марни рассмеялась и повесила плащ на крючок у камина.

— И то правда. Как же нам повезло, что у нас есть дома у моря.

Она окинула взглядом комнату — все те же потемневшие от времени деревянные панели, та же старая плетеная мебель.

— И наши деды, которые их построили.

— И молодые красавцы моряки в пропотевших футболках, которые красят лодки.

— А-а-а… — Дана слегка покраснела. — Это просто Сэм.

— «Просто» Сэм? А мне он таким уж простым не показался.

— Я его очень давно знаю. Мы с Лили учили его ходить под парусом. Тыщу лет тому назад.

— Вот и отлично. Значит, вам легко будет узнать друг друга получше.

Дана промолчала. Марни права. Очень важно узнать другого человека по-настоящему. Только на это уходят годы. Молодые люди себя-то толком не знают. Так как же им понять кого-то еще?

Сэм ей казался человеком глубоким, не похожим на своих сверстников, он ко многому относился так же, как она и девочки. Но вдруг это всего лишь видимость?

— Во всяком случае, — продолжала Марни, — вы с Сэмом неплохо смотритесь вместе. И у меня создалось впечатление, что вам хорошо друг с другом, весело. А в жизни веселье необходимо.

— Знаю, — ответила Дана, глядя в окно.

— Надеюсь, тебя не останавливает его возраст? Старше, младше — кому какое дело?

— Нет, возраст имеет значение, — сказала Дана. — Мой последний возлюбленный был младше меня на десять лет. Я тогда сказала себе: да какая разница? У нас столько общего. Он тоже художник, мы вместе путешествовали, ставили этюдники на берегу и писали — Босфор, Эгейское море…

— Идиллическая картина.

— Но после смерти Лили все изменилось. Писать я была не в силах; бывало, целыми днями вообще не вставала с постели. А Джонатан никак не мог понять, что со мной. Поначалу пытался, но у него терпения не хватило.

— Думаешь, дело в возрасте? Или в характере?

Дана молчала. Что-то подсказывало ей, что Сэму в такой ситуации терпения хватило бы, он дал бы ей время разобраться с собой и своими чувствами. А Джонатан хотел, чтобы она жила так, будто ничего не изменилось.

— Тебе надо забыть об этом, — говорил он. — И я готов тебе помочь.

— Как я могу забыть о гибели Лили? — крикнула она, когда Джонатан предложил поехать рисовать в Париж.

— Дана, это же твоя жизнь! — заорал он в ответ. — Твоя, а не чья-то еще. Она умерла два месяца назад, а ты все еще целыми днями валяешься в постели. Хочешь спрятаться от мира? Этим ты ее не вернешь.

Дана вспомнила, как однажды утром Джонатан сказал, что звонила Куинн. Дана тут же перезвонила и слушала, как Куинн рыдает в трубку.

Джонатан пытался утешить Дану. Но она не могла с собой справиться, и он сказал, что поживет некоторое время отдельно. Так будет лучше для них обоих, сказал он. Он же ее только раздражает. И, кинув мольберт в багажник, уехал.

По-видимому, тогда он и начал встречаться с Моник. Три недели спустя она их застала: они лежали на диване, обнаженные, юные, прекрасные, и, хотя ей показалось в тот момент, что ее сердце разорвется, по сравнению с потерей Лили это была сущая ерунда.

— Общение с молодым человеком ни к чему хорошему не приводит, — сказала Дана. — Это было моей самой большой ошибкой.

— Выходит, ты не доверяешь Сэму потому, что обожглась с Джонатаном?

— У нас с Сэмом чисто дружеские отношения.

— Ты что, ничего не видишь? Да я сразу заметила…

— Марни, то, что нужно, я вижу прекрасно, — оборвала ее Дана. — Ты за меня не беспокойся.

Сэм давно уже не задумывался об одиночестве.

Так почему же сегодня, в летнюю грозу, на него вдруг навалилась тоска? Как давным-давно, в детстве, когда он скучал по брату, беспокоился за мать. Косой дождь барабанил в иллюминатор. Молния сверкнула так близко, что он вздрогнул от неожиданности. Мальчишкой он боялся грозы. Мама работала допоздна, он сидел дома один, и некому было его приласкать и успокоить. Но потом появилась Дана.

И жизнь пошла по-другому. Дана помогла ему поверить в себя, поверить в то, что он кому-то интересен. Мать вышла второй раз замуж без особой любви. Она была вдовой, Джо был нужен отец, а отец Сэма, водитель грузовика в рыболовецкой артели, решил, что пора остепениться. Только семейная жизнь оказалась не по нему.

Потом отец умер, и мать снова стала вдовой. Сэму, когда он встретил Дану, было всего восемь лет, он и не понимал толком, что такое любовь, но чувство к Дане сохранил на всю жизнь.

Сэм прикрыл глаза и вспомнил тот день, когда она и Лили вытащили его из воды. Он пообещал тогда, что всегда будет ее защищать. Она рассмеялась и назвала его героем. Сэм помнил о своем обещании и знал, что настанет время его выполнить.

И вот теперь он нужен Дане Андерхилл.

Он видел, какой пустой и потерянный у нее взгляд, понимал, как мучается она оттого, что не может больше писать картины, и твердо решил ее спасти.

Элли волновалась так, словно собиралась на бал. Дважды переодевалась, даже достала из чулана мамин фартук с надписью «Скажи повару спасибо!».

— Делов-то — всего-навсего лоток с хот-догами, — хмыкнула Куинн.

— Ну и что? Это моя первая работа, и я хочу хорошо выглядеть, — сказала Элли.

— Ты выглядишь замечательно, — сказала тетя Дана. — Как настоящий продавец.

Куинн молча сложила сосиски, булочки, горчицу и кетчуп в большую плетеную корзинку. Прошлым вечером, когда дождь кончился, они с тетей Даной поехали на велосипедах развешивать по пляжу объявления.

Завтра приглашаем всех отведать наших хот-догов!

Вкусно, быстро и недорого!

Крестхилл-роуд, 91. С полудня до часу

(пока не кончатся хот-доги).

Глядя в ясное звездное небо, Куинн послала мысленный сигнал Сэму. Она была уверена, что он его принял, но на всякий случай позвонила и оставила сообщение на автоответчике. «Привет, Сэм! Это Куинн. Завтра я заработаю денег, чтобы тебе заплатить — мы будем торговать хот-догами. Приезжай. Пока».

Тетя Дана отнесла жаровню к дороге, а Куинн принялась укладывать баночки с газировкой в сумку-холодильник. Посыпался уголь, чиркнула спичка, потянуло дымком, и у Куинн сжалось сердце. Раньше уголь всегда разжигал папа.

— А вдруг никто не придет? — забеспокоилась Элли.

— Придут, — успокоила ее тетя Дана.

Она была в шортах и белой рубашке, с еще влажными после купания волосами. Куинн молча смотрела на нее. Мама бы наверняка надела сарафан и соломенную шляпку. Поставила бы на столик букет из своего сада и испекла бы хлеб с тимьяном и розмарином…

Первой покупательницей стала бабушка. Когда она намазывала сосиску горчицей, подошли и Макгреи: Марни с дочками — Камерон и Джун — и ее мать, Аннабелла Макгрей.

— Ну, все как когда-то! — воскликнула Аннабелла. — Сколько лет назад это было? Дана с Лили, пыжась от гордости, точно так же стояли и торговали хот-догами.

— Пыжась от гордости? — переспросила Элли.

— Именно так, — кивнула Аннабелла. — Были времена…

— Стародавние… — буркнула Куинн.

Аннабелла засмеялась. Она была настоящая южанка и умела себя вести. Она уловила в голосе Куинн нотку раздражения, но предпочла на это не реагировать.

— А на что вы копите деньги, позвольте спросить? — поинтересовалась Аннабелла.

— Эту тайну она не открывает никому, — ответила бабушка.

Элли оправила фартук.

— Я коплю на белые цветы для мамы. Если бы у нее была могила, я бы их отнесла туда.

Все замерли, у Куинн внутри все похолодело.

— Я всегда говорила, — сказала Аннабелла, — что могила нужна обязательно. Чтобы девочкам было куда прийти.

— Куинн хотела увезти урну с прахом во Францию, — подала голос Камерон.

— Ее желание вполне понятно, — ласково сказала Аннабелла.

И тут раздался звук, похожий на мяуканье дикого кота. Куинн с ужасом поняла, что издала его она.

— Их нельзя хоронить! — крикнула она. — Нельзя их закапывать в землю!

— Дорогая моя, я не хотела тебя обидеть, — смутилась Аннабелла.

Тетя Дана взяла Куинн за руку. Девочка крепко зажмурилась. Ей так хотелось увидеть лица родителей. Как они ей нужны! Урна с прахом стоит на каминной полке, и пусть так и будет, пока Куинн не выяснит, что же на самом деле произошло.

И тут она услышала знакомый звук мотора — к дому подъехал автомобиль Сэма. Куинн кинулась к нему. По ее щекам катились слезы.

— Отвези меня туда сейчас же! — прошептала она.

— Сейчас? — удивился он. — Но я же без яхты.

— У нас есть «Русалка», — кивнула она в сторону гаража.

— Знаю, — ответил он. — И давно пора спускать ее на воду. Но прежде надо еще кое-что сделать.

— Что?

— Подкрепиться. Я же только что приехал. К тому же не забывай, мои услуги стоят недешево.

Куинн сквозь слезы сердито взглянула на него. Ну что же, если он хочет деловых отношений, он их получит. Ее отец был бизнесменом, и Куинн отлично известно, что за работу надо платить. «Идеалы — это прекрасно, радость моя, — говорил отец, — но наш мир держится на деньгах».

Тетя Дана подошла и молча встала с ней рядом. Куинн чувствовала на себе взгляды ее и Сэма.

— Мне надо работать, — сказала она раздраженно. — Пришли покупатели, нельзя заставлять их ждать.

Дана и не предполагала, что лодку спустят на воду именно сегодня, но Куинн, продав последний хот-дог, потащила прицеп к машине Сэма. Они все вместе отвезли «Русалку» к дальнему краю пляжа, к дамбе.

Сэм проверил рулевое перо и шверт, Дана наладила паруса, и девочки, надев оранжевые спасательные жилеты, поднялись на нос. За ними — Дана, а Сэм, закатав штаны выше колен, столкнул лодку в воду и запрыгнул на корму. Действовал он спокойно и уверенно, и Дана тоже успокоилась.

Девчонки остались на носу, Сэм держал румпель, а Дана управляла кливером. Чтобы пройти узкий проход между камнями, нужно было дважды поменять галс, и, когда лодку качнуло, Элли испуганно вскрикнула.

— Все в порядке, — успокоила ее Дана. — Не волнуйся.

— А вдруг мы опрокинемся?

— Лодка знает, что делает, — сказал Сэм. — Сама накренилась, сама и выправляется.

С берега дул ветерок, лодка шла легко. Изумительный денек для морской прогулки, и девчонки — заправские морячки. Но Дана знала: им сейчас нелегко. Обе стараются не думать об этом и все-таки боятся. Боятся той судьбы, которая настигла их родителей.

— Куинн, все у тебя получится, — сказал Сэм. — Это как на велосипеде кататься — раз научился, не разучишься никогда.

— Он прав, Куинн, — подтвердила Дана. — Твоя мама говорила, что ты — прирожденный мореход.

Дана заметила, как жадно вдыхает Куинн морской воздух, как ее рука сама тянется к румпелю.

— Ну, вперед, родная моя!

Сэм неспешно высвободил грота-шкот и отдал кливер. Лодка медленно развернулась носом по ветру и застыла метрах в ста от берега. Девочки тут же угомонились.

— Вам повезло: с вами на борту лучший инструктор по парусному спорту, — сказал Сэм. — Я это знаю наверняка — она меня самого учила.

Сэм улыбнулся Дане. В его глазах, поблескивавших за стеклами очков, отражалось море.

— Куинн, заступай на вахту! — крикнул Сэм.

— Так сразу?

— Разумеется. Элли, а потом твоя очередь.

Наконец-то Дана немного расслабилась. Море всегда ее успокаивало. Она была безмерно благодарна Сэму за то, что он приехал помочь ей разобраться с племянницами, уговорил их выйти в море — ей бы это не удалось.

Куинн пристроилась рядом с Сэмом и управляла румпелем. Через некоторое время, когда Сэм пропускал Дану к румпелю, их руки на мгновение соприкоснулись, взгляды встретились.

— Прошу вас, капитан, — сказал он.

— Спасибо, Сэм, — шепнула она, и это была не просто формула вежливости.

Она была благодарна ему за многое. Она и не представляла себе, насколько истосковалась по морю.

Дана положила ладонь на руку Куинн, лежавшую на руле. А Сэм с Элли занялись кливером.

— Мы плывем! — крикнула Элли.

Сэм, поймав взгляд Даны, едва заметно усмехнулся. А она все пыталась представить себе того мальчишку из ньюпортской гавани, но видела только молодого, красивого и очень хорошего человека.

Глава 7

Вернувшись домой, Куинн решила попрактиковаться и принялась вязать узлы, а Элли рисовала картинки про морскую прогулку. Сэм с Даной расположились под зонтиком в саду и пили чай со льдом. Сэм взглянул на Дану. Она полулежала на скамье, вытянув свои длиннющие, словно уходящие в бесконечность ноги.

— Спасибо, Сэм, — сказала она.

— Да не за что. Я же ничего не делал. Стоило им взяться за румпель, и они тут же позабыли про все свои страхи.

— Так всегда и бывает, — сказала Дана задумчиво.

Сэм заглянул ей в глаза.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

— Пытаюсь понять, зачем я уехала из Новой Англии. Я же так все это люблю. Ньюпорт… Мартины Виноградники…

— Виноградники? — У Сэма екнуло сердце.

— Там был мой первый дом, — объяснила Дана. — Я нашла небольшой коттедж в северной части острова, неподалеку от обрыва у Гей-Хеда. — Она прикрыла глаза — мысленно представила себе серые отвесные скалы на самом берегу океана. — Приехала туда и тут же бросилась писать. Работала запоем целый год.

— Ты писала скалы?

— Море. Вот тогда все и началось. Скалы, водоросли, отблеск солнца в волнах — ничего красивее я в жизни не видала.

— А за Гей-Хедом — косяки крупной рыбы.

— Да-да! Я как-то плавала у Закса и видела, как парни поймали с катера здоровенную голубую акулу.

Сэм покраснел. Он видел, как она плавала у Закса. Закс был диким пляжем, и она купалась обнаженной. Сэму тогда едва исполнилось девятнадцать. После их встречи прошло одиннадцать лет. Сэм пытался встречаться с девушками, но мечтал, чтобы все они были похожи на Дану. И поэтому решил найти наконец саму Дану.

Началось все с Лили. Он случайно столкнулся с ней в Вудс-Хоуле, где работал в то лето. Она ждала парома. Он, разумеется, спросил ее про сестру. Лили ответила, что та в Мартиных Виноградниках. Точнее, в Гей-Хеде. Сэм отправился туда и увидел, как обнаженная Дана купалась в прибое.

— Виноградники — вообще место потрясающее, а Гей-Хед — это настоящее чудо, — улыбнулась Дана. — Лили его тоже любила. Потом я оттуда съехала, но она еще на год оставила дом за собой. Там они с Майком друг в друга и влюбились. Собственно, и Куинн зачали там. Она названа в честь этого места. Акуинна. Так индейцы называли Гей-Хед.

— Ты туда когда-нибудь возвращалась?

— Несколько раз приезжала в гости к Лили. Они с Майком пытались там жить. Но Майк занимался недвижимостью и хотел застраивать ту землю, которую покупал. А Лили и подумать боялась о том, что ее обожаемый остров испортят.

— Вы про мой остров говорите? — спросила Куинн, которая вышла на террасу с нейлоновым линем.

— Про твой остров. — Дана обняла девочку за плечи.

Сэм поразился тому, как похожи племянница с тетей. У обеих высокие скулы, глаза в пол-лица.

— Мартины Виноградники… Я там родилась и когда-нибудь туда обязательно вернусь, — сказала Куинн, глядя на пролив. — Посмотреть на то место, с которого я началась.

— Когда-нибудь… — повторила Дана и встала. — Есть хотите? Могу приготовить ужин.

— Согласна на все, кроме сосисок, — простонала Куинн.

— Договорились, — улыбнулась Дана и отправилась в дом.

Сэм хотел пойти за ней, но Куинн его остановила. Она вытащила из кармана сложенный листок и показала ему. Сэм сразу понял, что это карта.

— Это случилось здесь. На Охотничьей мели, сразу за Викландской банкой. Там яхта, на которой были мои родители, пошла ко дну.

— А где она сейчас?

— Там и осталась. Тела всплыли через три дня, а яхту нашли водолазы. Ее собирались поднять еще прошлым летом, но тут случился ураган. Яхта сместилась, и обнаружить ее больше не удалось.

Дана на кухне пустила воду и загремела кастрюлями.

— Что ты хочешь узнать, Куинн? — спросил Сэм.

— Я на кое-что надеюсь, — прошептала девочка. — И что-то подозреваю.

— И на что же ты надеешься?

— Что это был несчастный случай.

— А что подозреваешь?

— Что они сделали это нарочно.

На террасу с миской салата вышла Дана. Ее ясные голубые глаза были широко распахнуты. Сэм понял, что она все слышала, но решила не подавать виду.

— Куинн, перемешай салат, — попросила она.

— Хорошо, тетя Дана.

— А я чем могу помочь? — спросил Сэм.

Карту он сложил и спрятал в бумажник.

— Даже не знаю, — ответила Дана. — А что ты умеешь?

Ужинали они в столовой. В окна дул легкий бриз. Играла музыка — любимый Данин скрипичный концерт Моцарта.

Зазвонил телефон, Дана сняла трубку. Это была Виктория Деграфф, ее нью-йоркская галеристка. Она сказала, что продала несколько ее больших картин и в журнале захотели написать о Дане статью.

— Приезжай как-нибудь днем, — предложила Виктория. — Я заодно договорюсь об интервью.

— Это было бы здорово, — согласилась Дана.

Приятно будет хоть ненадолго вернуться к прежней жизни. Договорились на второй четверг августа.

Дана вернулась к столу, и Куинн стала сурово расспрашивать, куда и надолго ли она уезжает.

— Я поеду в Нью-Йорк, — ответила Дана. — Через месяц. Всего на день. Может быть, там и заночую. С вами посидит бабушка.

Куинн удовлетворенно кивнула. А Элли трещала без умолку. Она решила бросить теннис и плавание и заниматься только парусным спортом. Она научится ходить на яхте быстрее и лучше всех.

— Капитан Элли, — хмыкнула Куинн и обернулась к Дане: — Можно мне выйти из-за стола?

— Можно, — кивнула Дана, и Куинн помчалась на кухню за фонариком.

Опять на Литл-Бич собралась, догадалась Дана.

— Я пойду к себе, — сказала Элли.

— Карту не потеряй, — шепнула Куинн Сэму и, протянув ему пачку денег, убежала.

Дана с Сэмом остались вдвоем. Дану била легкая дрожь. Она понимала, что сейчас ей предстоит неприятный разговор с человеком, которому ей бы очень хотелось доверять.

— Это она тебе заплатила? — спросила Дана.

Сэм немного смутился:

— А может, я просто скажу тебе, что это касается только меня и ее, и мы забудем об этом?

— Нет, — резко ответила Дана.

— Я дал слово.

— Сэм, за нее отвечаю я. Если я не могу тебе доверять, то и она не может.

— Ну хорошо, Дана, я скажу. Куинн попросила меня найти яхту ее родителей.

— А про что она сказала: «Они сделали это нарочно»?

— Она подозревает, что это был не несчастный случай.

— Господи!.. — выдохнула Дана, и к глазам ее подступили слезы.

— Она хочет, чтобы я пришел в пролив на исследовательском судне. Я могу взять такое в Йеле, без проблем. Куинн хочет, чтобы я нашел доказательства несчастного случая, например пробоину в корпусе.

— А если пробоины в корпусе нет?

— Тогда я проверю, открыты ли кингстоны.

— Страховая компания проводила расследование. О самоубийстве никто и не заговаривал, — сказала Дана. — Лили с Майком просто пересекали оживленный морской путь. Там интенсивное движение: танкеры, грузовые суда. Наверное, Майк не рассчитал дистанцию. Такое случается.

Сэм кивнул, но Дана поняла, что ее слова его не очень убедили. Что ему сказала Куинн? Что произошло год назад в этом доме?

— Она такая ранимая, — грустно вздохнула Дана.

Выглянув в окно, она заметила луч фонаря Куинн, светивший куда-то в сторону Охотничьей мели.

— Куинн попросила меня о помощи, — сказал Сэм. — Я не могу ее подвести.

— Я ее опекун. И очень рассчитываю, что, если я попрошу тебя отказаться от данного обещания, ты так и поступишь.

— А зачем тебе просить об этом?

— Она вбила себе в голову совершенно дурацкую мысль — что ее родители покончили с собой. Незачем ей в этом потакать.

— Ты боишься, что это может оказаться правдой? И хочешь помешать ей выяснить, как все было на самом деле?

Дана промолчала. Она думала о жестяной коробке Майка, которую нашла в гараже. Неужели она действительно боится узнать правду про собственную сестру?

— Она все время сидит на этом камне. И всю ночь бы сидела, если бы я позволила.

— А может, стоит позволить? — сказал Сэм.

Дана хотела спросить его зачем, но тут увидела, что фонарик Куинн обращен теперь в сторону леса — девочка возвращалась домой. Сэм тоже это заметил.

— Так ты разрешишь мне отвезти ее на то место?

Дана неохотно кивнула.

— Я завтра вернусь.

— И вы поплывете туда?

— Пока нет. Пока не кончится летняя практика, судно мне никто не даст.

— Тогда зачем тебе приезжать?

— А ты сама как думаешь? — спросил Сэм и шагнул к ней.

— Сэм, не надо! — воскликнула она.

— Ты же понимаешь. Знаешь, что я чувствую…

Она замотала головой:

— Не надо про это… У меня и так очень непростая жизнь.

— Дана, я все понимаю. И хочу тебе помочь.

— Помогай лучше Куинн.

— Что я сделал не так? Чем я тебя обидел?

— Да ничем!

— Значит, тебя кто-то другой обидел. Если бы я мог забрать твою боль…

— Ты даже не представляешь себе, что это такое, — горько сказала она.

И снова вспомнила, как уткнулась в подушку Моник, чтобы избежать ее взгляда. Как судорожно вскочил, прикрывшись простыней, Джонатан. Они были похожи на двух подростков, которых застукали родители.

Она смотрела на лучик фонаря Куинн. Сэм стоял рядом, она чувствовала его теплое дыхание. Он протянул ей деньги, которые дала ему Куинн. Их руки соприкоснулись, и она заглянула ему в глаза.

Он не отвел взгляда, смотрел спокойно и уверенно.

— Ты помогаешь Куинн, — сказала она. — Ко мне это никакого отношения не имеет.

— Тебе так только кажется, — шепнул он и, увидев, что фонарик Куинн светит уже совсем рядом, развернулся и пошел прочь.

Куинн немного обиделась, что Сэм не дождался ее. Еще ей не нравилось, что через месяц тетя Дана поедет в Нью-Йорк, пусть и на один день. Любое нарушение привычного распорядка напоминало ей о переменах, о том, как все меняется, о том, что люди уходят на несколько часов, а выясняется, что навсегда.

Лежа в кровати, Куинн подумала о своем дневнике. Вечером она подробно описала события дня: как они торговали хот-догами, чтобы набрать денег для Сэма, как вышли в море и оказались совсем рядом с Охотничьей мелью. Куинн твердо знала: то, что она решила, должно быть выполнено, и она делала все, что от нее зависело.

В окно светили звезды. На соседней кровати тихонько посапывала Элли. Даже во сне она крепко прижимала к себе Кимбу. Скрипнула ступенька, и Куинн вздрогнула. Точно так же скрипели ступени, когда мама приходила поцеловать их на ночь. Открылась дверь, вошла тетя Дана и присела на краешек кровати Куинн.

— Ответь мне на один вопрос, Акуинна Джейн, — прошептала она. — Зачем ты посылаешь Сэма в море?

— Он тебе рассказал? — спросила Куинн.

— Я случайно слышала ваш разговор. И видела, как ты ему заплатила.

Куинн сжала кулаки и поглубже заползла под одеяло.

— Я на тебя не сержусь, — сказала тетя Дана. — Мне просто обидно, что ты не обратилась ко мне.

— Ты бы не поняла, — прошептала Куинн.

— Попробуй объяснить.

— Они это сделали нарочно, — попробовала произнести вслух Куинн.

Сама себя она не слышала, но тетя Дана, по-видимому, разобрала ее слова: Куинн заметила, как она вздрогнула.

— Как ты можешь такое говорить? Лили ни за что в жизни не бросила бы вас с Элли. Я это точно знаю. Мы ведь родные сестры. Скажи, почему тебе такое в голову пришло?

— Потому что кошмар оказался явью, — ответила Куинн. — Я слышала, как мама говорила папе, что он погубил их жизнь. Она так и сказала: их жизнь.

По щекам Куинн текли слезы. Вечером перед трагедией она лежала на этом самом месте и слышала, как мама кричала на папу.

— А что она имела в виду, Куинн?

— Не знаю, — простонала Куинн.

Тетя обняла ее.

— Мы все выясним, обязательно выясним. Мне тоже надо знать правду, так что я с тобой заодно, — шепнула на ухо Куинн Дана.

Глава 8

Сэм появился почти через неделю. Как раз тогда, когда Дана собралась наконец заняться делом.

— Что тебя принесло? — спросила она, подойдя к машине.

— Приехал помочь, — ответил он. — Я же обещал.

— А почему именно сегодня?

— Я пережидал — решил дать тебе отдохнуть. Ты, по-моему, немного от меня устала. А теперь, думаю, ты уже разработала план, и я готов тебе помочь.

План у нее действительно был. Только от этого плана ей самой становилось не по себе.

— Я не сыщик, — сказала она. — Я вообще-то художник. И толком даже не понимаю, что собираюсь делать.

— Вот и позволь мне тебе помочь, — сказал он без доли иронии в голосе. — Ну, садись. Я тебя отвезу.

Она хотела сделать все одна, хотела прогнать его, но не смогла. Более того, она стыдилась признаться себе, что на самом деле очень рада его видеть.

Сэм распахнул дверцу. Дана села.

— Я кое-что пообещала Куинн, — сказала она.

— Ну и умница.

— Но отложила все на неделю. Все надеюсь, что мы как-нибудь это преодолеем. Заставляю себя рисовать, но ничего не получается. А она днюет и ночует на этом камне.

— И ты решила, что пора действовать. Ты только скажи куда, я тебя отвезу.

Через десять минут они уже ехали по тенистым улочкам Блэк-Холла. Бывшая контора Майка занимала второй этаж старого викторианского особняка в самом центре. Белое с желтым здание было построено еще в девятнадцатом веке. Дом принадлежал Майку, но после их с Лили смерти его продали.

— Симпатичное местечко, — сказал Сэм.

— Это все Лили, — ответила Дана. — Его она выбрала. На первом этаже был магазинчик мисс Элис. Мы с Лили в детстве покупали там леденцы. А как-то летом я купила Лили серебряный медальон.

— Наверное, Майк купил этот дом потому, что он был дорог Лили как память?

— Наверное.

Сэм внимательно оглядел дом. Здесь все напоминало о Лили. Ненавязчивая расцветка, изящная лепнина, плющ до самой крыши, клумба с оранжевыми цветами у крыльца. Теперь на первом этаже расположились дизайнерская фирма и небольшой магазин.

— Я сама не знаю, что мы ищем, — призналась Дана. — Но когда найду, пойму.

Они подошли к двери. Дана с грустью отметила, что звонка, который прежде висел у входа, уже нет и внутри больше нет того волшебного беспорядка, который царил во владениях мисс Элис, а стоят роскошные диваны и журнальные столики черного дерева.

— Чем я могу вам помочь? — спросила молодая сотрудница дизайнерской фирмы.

— Я хотела узнать о «Грейсон инкорпорейтед» — фирме по торговле недвижимостью, которая прежде находилась на втором этаже.

— А, фирма Майка… Вы не знаете, что случилось?

В этот момент в зале появилась еще одна женщина — стройная платиновая блондинка в черном трикотажном костюме.

— Я Патриция Уэнтворт. Вы свояченица Майка, да?

— Да. Меня зовут Дана Андерхилл. А это — Сэм Тревор.

— Я видела вас на выставке. Заходила в галерею подобрать картину для клиента. Он остался очень доволен.

— Приятно слышать, — ответила Дана.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросила Патриция.

— Мы хотели посмотреть, где работал Майк, — сказал Сэм.

— Помещение пока свободно. Я там храню альбомы с образцами обоев и тканей. Но если хотите…

Она взяла ключи, и они поднялись по лестнице. В офисе прямо на полу лежали кипы альбомов. Дана не увидела ничего, что напомнило бы ей о зяте, ничего, что помогло бы развеять тревогу Куинн. Четыре окна выходили на Мейн-стрит, знаменитую своими кленами.

И тут Дана взглянула на стену. Над каждым окном Лили нарисовала гирлянды плюща, перевитого белыми цветами — фрезиями, маргаритками, лилиями.

— Это Лили сделала, — сказала Патриция, заметив, куда смотрит Дана. — Удивительно талантливая была женщина. Я все пыталась уговорить ее работать у нас — заниматься росписью, но она много времени уделяла дому и девочкам. Они с Майком были так близки. Искренне сочувствую вашему горю.

— Благодарю вас.

Дана всегда была человеком сдержанным. И расспрашивать незнакомого человека о своих близких ей было тяжело. Но она пришла сюда, чтобы помочь Куинн. Она посмотрела на Сэма. Их взгляды встретились, она вдруг почувствовала исходящую от него силу и набралась смелости спросить:

— А у Майка были проблемы с бизнесом?

Патриция задумчиво покачала головой:

— Я ни о чем таком не знаю. Слышала только про проект на Среднем Западе. Ему приходилось ездить туда — проверять, как идут дела. Лили заезжала забрать корреспонденцию, рассказывала, как по нему скучает.

— И часто он уезжал?

— Чем дальше, тем чаще. Полагаю, потому, что дела шли хорошо. Проект «Сан-Центр» оказался очень успешным, и я все шутила, что пора ему купить Лили «мерседес» и норковое манто.

— А что такое «Сан-Центр»? — спросил Сэм.

— Что-то вроде дома престарелых неподалеку от Цинциннати. Я толком не знаю, но Лили очень им гордилась.

— Действительно гордилась, — подтвердила Дана. — Она мне о нем рассказывала.

— В последний год Майк постоянно уезжал, — вздохнула Патриция. — Счастье, что в последнюю минуту они были рядом, но бедные девочки…

— Знаю, — сказала Дана коротко.

— Лили часто привозила их с собой. Иногда они заглядывали к нам, и Лили рассказывала им про старушку, которая держала здесь магазинчик. И показывала мне купленный там серебряный медальон.

— Его подарила ей я, — сказала Дана и почувствовала, как по спине пробежал холодок. — Она его всегда носила. Жаль, что он не достался дочкам.

— Там с одной стороны была ваша фотография, а с другой — девочек, — сказала Патриция. — Какая была счастливая семья! — Поняв, что Дана и Сэм хотят остаться здесь одни, она пошла к выходу. — Вы побудьте здесь, сколько вам надо. А уходя, просто дверь прикройте.

Дана уже стояла у стены и пристально разглядывала нарисованные Лили лозы, увитые цветами.

— Какой нежный рисунок, — сказал Сэм. — Его не сразу и разглядишь.

— Она такой и была, — тихо произнесла Дана. — Старалась слиться с другими. И предпочитала держаться в тени.

— Но она все равно была очень яркой. Люди ее любили.

— Это был ее секрет. Она сияла изнутри.

— Ты права. Я это почувствовал в день знакомства.

Дана обернулась к нему. Высокий красивый молодой человек. И в то же время заботливый и готовый помочь. Его спокойствие передавалось и ей.

Он шагнул к ней, поправил прядь волос, упавшую ей на лицо. Дана инстинктивно подалась к нему. Он был так близко, что у нее закружилась голова и зашумело в ушах. В последний раз она такое испытывала с Джонатаном.

— Я здесь ради тебя, Дана.

Как же хотелось ему верить! Но что, если он обманет ее, как обманул Джонатан? Второй раз она такого не перенесет.

Она стояла в нерешительности — не знала, что ответить, но вдруг заметила, что Сэм внимательно вглядывается в узоры на стене.

— Что там? — спросила она.

— Вон, посмотри, — указал он на проем над окном. — Кажется, она что-то написала.

Он поднес к окну скамью, Дана встала на нее.

— «Я люблю Майка Грейсона», — прочитала она. — «Акуинна и Александра — лучшие девочки на свете». «Сестры навсегда — Дана, возвращайся домой!» Крохотная виноградная гроздь и слова «Мартины Виноградники». Венок из жимолости и подпись — «Жимолостный холм».

— Что это, Дана? — спросил Сэм.

— Она была счастлива. И написала об этом.

В глазах у нее стояли слезы. Здесь, на стене, Лили записала всю свою биографию. Семья была смыслом ее жизни, и сердце ее переполняла любовь.

Сэм помог Дане слезть со скамьи, обнял ее за плечи. Она прижалась к его груди.

— Ой, Сэм… — сказала она сквозь слезы. — Куинн ошибается. Они были счастливы. И не было никакого самоубийства. Нужно показать Куинн, что написала ее мама. Она сразу все поймет.

— Она не может забыть того, что слышала, — сказал Сэм.

Дана отпрянула от него:

— Она услышала родительскую ссору. Лили была очень ласковой и нежной, но с характером. Она и на меня сколько раз сердилась! Куинн что-то не так поняла. Это был обычный семейный скандал. Такое бывает в каждом доме.

— Знаю, — сказал он. — Но она услышала его в последний вечер перед их гибелью. И для нее этот скандал приобрел особый смысл. Ей все равно нужно найти яхту.

— Откуда ты знаешь?

Сэм задумчиво снял очки, протер стекла рукавом рубашки.

— Просто знаю, и все.

Снова надев очки, он взглянул на стену, на деревянный наличник над окном, и заметил что-то металлическое.

Оказалось, что это ключ. Маленький золотой ключик вроде тех, которыми запирают девичьи дневники. Сэм протянул его Дане.

— Как ты думаешь, от чего он? — спросил Сэм.

— Наверняка не скажу, — ответила она неуверенно.

Дана вспомнила про дневники Лили в парчовых и кожаных переплетах, про лакированную шкатулку с драгоценностями. Ключик, который она держала в руке, мог подойти к любому из этих предметов. Но еще она думала про жестяную коробку, запертую на новенький латунный замочек.

Тетя Дана то ли за продуктами поехала, то ли еще куда, а Куинн с Элли разрешили пойти половить крабов, но это занятие для малышни. Пусть Элли сама крабов ловит. У Куинн дела поважнее.

Во-первых, пройтись по дому. Редко выпадает такая удача — чтобы в доме никого, кроме нее, не было. Либо тетя Дана зорко следит за каждым шагом Куинн, либо поручает это бабушке. А Элли вообще хвостом за ней таскается.

Куинн поднялась наверх, в комнату родителей. Теперь сюда никто не заходит. Куинн присела на кровать: сначала на папино место, потом на мамино. Покрывало старенькое, потрепанное — лоскутное одеяло, сшитое еще маминой бабушкой. Куинн положила голову на подушку, сделала глубокий вдох и закрыла глаза. Мамин запах — лимонный шампунь, крем от солнца, мятная зубная паста — давно выветрился. Но Куинн сбегала в ванную, на один палец капнула шампуня, на другой выдавила зубной пасты, вернулась и вытерла руку об наволочку. Совсем другое дело!

Она внимательно рассмотрела вещи на ночном столике: книжки, которые читала мама, несколько журналов, пачка писем от тети Даны, маленький хрустальный шарик, который Куинн обожала. Внутри него плавала рыжеволосая русалка с зеленым хвостом, а когда Куинн встряхнула шар, вокруг русалки заметались крохотные золотые рыбки.

Куинн засмеялась — точно так же, как смеялась трехлетней девчушкой, когда мама показывала ей шар и рассказывала стишок: «Ты, русалка, мне скажи: как мне жизнь свою прожить?»

На папином столике только роман Джона Ле Карре и в рамочке фотография «его девчонок».

И вот — мамина шкатулка с драгоценностями. Лакированная крышка с рисунком: цветущая слива на берегу тихой речки. Зачем она заглянула внутрь, Куинн и сама толком не знала. Но она открыла шкатулку, и у нее упало сердце.

Бриллианты, жемчуг — подумаешь, ерунда какая.

Жемчуг маме подарили на шестнадцатилетие, бриллиантовые сережки подарил папа на десятую годовщину свадьбы. Еще несколько пар сережек, колечки. Куинн тупо смотрела в шкатулку.

Ну почему она всегда думала не о том, что там лежит, а о том, чего там нет?

— Черт подери!

Голос был ее, и быстрые шаги по ступеням — тоже. Прочь из дома! Через двор, за забор, по тропинке к морю! Она примчалась к своему камню и кинулась руками разрывать песок.

Вот он, пакет. Она вытащила дневник и сигарету. Закурила, уставилась в небо. Она слишком туго заплела сегодня косички, и ей казалось, что это злые мысли раздирают голову на части. Куинн схватила ручку.

Его так и нет. С чего это я взяла, что достаточно будет прочитать стишок про русалку и открыть шкатулку и он появится? Мы же знаем, где он, так ведь, Куинн? Она его так любила. И никогда не снимала. Его подарила тетя Дана. Значит, он был на ней, когда яхта пошла ко дну. Я знаю, серебряный медальон был на маме.

А вдруг правда то, что рассказывали мама и тетя Дана про русалок, которые снимают с утопленников все украшения и надевают их в последнее полнолуние года на русалочий бал? Может, в этом году одна из них будет в мамином медальоне?

Она сунула руку в карман шортов и достала подарок, который принесла с собой.

Он был всегда один и тот же.

Не сводя глаз с моря, она положила подарок на песок за камнем, у самой линии прибоя.

Глава 9

Сэм вел машину, а Дана смотрела в окно. Когда они въехали в Хаббардз-Пойнт, он почувствовал, как она напряглась. Они свернули на Крестхилл-роуд и остановились у каменной стены. Дана пулей выскочила наружу.

Сэм нагнал ее, когда она уже открыла дверь гаража. Она тут же направилась к стеллажам у задней стены и, присев на корточки, вытащила из кармана ключ. Руки у нее так дрожали, что она никак не могла попасть в скважину замка. Сэм хотел было помочь, но решил не лезть. Она говорила без умолку:

— Сама не знаю почему, но я первым делом подумала об этой жестянке. Конечно, это ее. Только Лили могла купить такой замочек с крохотным ключиком.

Она возилась с замком, и глаза ее лихорадочно блестели. Сэму хотелось поднять ее, прижать к себе — как было у Майка в офисе. Но он просто присел рядом с ней. Наконец она прекратила бесполезные попытки и сказала, тупо глядя на ключ:

— Не подходит.

— Дай я попробую, — предложил Сэм. Дана оказалась права — ключик был от другого замка. Но было так приятно сидеть с ней рядом, касаться плечом ее обнаженной руки.

— Тьфу ты! — воскликнула она. — Значит, это от чего-то другого. Но что же в коробке? Неужели рыболовные снасти?

— Думаешь, это коробка Майка? — спросил Сэм.

— Наверное. Лили рыбной ловлей не увлекалась. Впрочем, обычно Майк никогда ничего не запирал. Или же у него были тайны, о которых нам неизвестно. Безумие какое-то! Из-за Куинн мне теперь всюду мерещатся шекспировские страсти. Сплетни, угрозы… Злодеяния в «Сан-Центре»… Давай взломаем замок.

— Прямо сейчас? — Сэм потряс коробку.

Внутри что-то зашелестело. Он огляделся по сторонам в поисках железяки, которой можно было бы поддеть замок. И тут его щеки коснулась рука Даны.

— Ты отличный товарищ, Сэм, — сказала она. — Но от этой миссии я тебя избавлю. Лили — моя сестра. Я сама это сделаю.

— Дана, я для тебя пойду на что угодно.

Она легонько пожала его руку и взглянула на его ладонь — как заправская гадалка.

— Знаешь что?

— Хочешь предсказать мне будущее?

— Хочу сказать тебе спасибо, — сказала она.

Вид у нее был серьезный и торжественный. Ему хотелось, чтобы она улыбнулась, а еще хотелось, чтобы она не выпускала его ладонь из своей. Но она ее отпустила и сказала, показав на коробку:

— Давай, взламывай.

Он нашел на полке ржавый ломик и поставил коробку на землю.

И тут они услышали смех и голоса детей. Дана быстренько поставила коробку на полку, а Сэм спрятал ломик. К двери подошли Куинн, Элли, еще две девочки и темноволосая женщина в мокром купальнике.

— Крабов не было, зато мы насобирали кучу мидий, — сообщила Элли.

Дана подошла полюбоваться уловом.

— Привет! Меня зовут Марни Кэмпбелл, — сказала женщина и протянула Сэму руку. — Я старинная подруга Даны, а вы, наверное, Сэм.

— Вы угадали, — ответил он, пожимая ей руку.

Вечером Марни настояла на том, чтобы девочки отправились к ним — поесть пиццу и поиграть в мини-гольф. Дана подозревала, что Марни нарочно их увела. Она так хотела открыть коробку, но теперь, когда им никто не мешал, решимость ее покинула.

Сэм остался ужинать. Дана поставила вариться мидии с чесноком, травами и луком-шалотом, положила на поднос сыр и крекеры, и они с Сэмом вышли на веранду.

Солнце уже садилось, вода в проливе отливала лиловым, гребешки волн золотились в лучах заката.

— Неужели, когда ты смотришь на это, — кивнул в сторону моря Сэм, — тебе не хочется взяться за кисть?

— Не знаю, — опустила голову Дана.

— А какие краски ты бы выбрала?

Дана взглянула на садившееся за горизонт солнце, на золотые лучи, что пронзали облака. Но, как всегда, больше всего ее притягивала вода.

— Смешала бы королевский пурпур с темно-синим, а для верхушек волн взяла бы сусальное золото.

— Ну так займись этим. Я видел твои картины в галерее. Они удивительные! Мне казалось, что я сам там, в море, в эйфотической зоне.

— А это что такое?

— Эйфотическая зона — это на шестидесятиметровой глубине, куда еще проникает свет.

— Именно это я и пишу. Только слова такого не знала.

— Хочешь, выйдем в море? — предложил он. — Скоро взойдет луна. Будем плыть по пурпурно-синему морю, и волны будут отливать сусальным золотом.

Дана подняла на него глаза.

— Лучше расскажи мне о том, что ты говорил в прошлый раз. Про Куинн, которая устраивает бдения на камне. Что ты хотел этим сказать? Что ты про это знаешь?

— Много всего.

— Расскажи, Сэм. А то я как в потемках блуждаю.

— Мой отец умер, когда мне было восемь лет, — сказал он. — Это было зимой в тот год, когда мы с тобой познакомились.

— Знаю. Твоя мать говорила про это, когда подписывала тебе разрешение на занятия.

— Думаю, она не очень горевала, — сказал Сэм. — Понимаешь, она вышла за него слишком быстро, толком его не зная. Она была вдовой, на руках у нее был сын — мой брат Джо. Отец работал шофером в рыболовецкой артели, он сделал ей предложение, и она решила, что вот оно, счастье.

— А счастья не было?

Сэм покачал головой:

— Джо называл их брак третьей мировой войной.

Он взглянул на пролив. Глаза у него были усталые. Дана смотрела на него и вспоминала восьмилетнего мальчишку, мечтавшего о море и пытавшегося избавиться от тоски по умершему отцу.

— А что с ним случилось?

— Он свалился на грузовике с моста в реку.

— Сэм…

— Это случилось в сочельник. Он возвращался из Нью-Йорка, куда отвозил свежепойманных омаров. Попал в буран, и машина рухнула с Джеймстаунского моста.

Дана представила себе мост — в западной части залива Наррагансет, высокий и узкий, с железными башнями, которые видны за много километров.

— Печальная история… — тихо сказала она, и ей очень захотелось взять Сэма за руку.

— Я был уже не такой маленький, и меня очень удивляло, почему в доме никто кроме меня не переживает. Я пошел в метель к этому мосту, пошел потому же, почему Куинн хочет найти родительскую яхту, — я должен был убедиться, что он не сделал это нарочно.

— Но ведь не нарочно же, да? — спросила Дана, беря его за руку.

— Не нарочно, — ответил Сэм. — Я стоял на мосту, когда спустились водолазы, был там, когда краном поднимали грузовик. Это точно был несчастный случай: отец вез мне рождественские подарки. Игрушечные грузовики и поезд. Я хранил их много лет.

Дана заметила, как блестят его глаза, и подумала, до чего же он похож на Куинн. Куинн хранила все родительские подарки, не разрешала даже садиться на их стулья.

— Когда я понял, что он сделал это не нарочно, мне стало легче. Теперь понимаешь, мы просто обязаны помочь Куинн.

— Понимаю, — сказала она.

Он встал, взял ее ладони в свои.

— Ты готова? — спросил он.

После его рассказа она уже ничего не боялась. Что бы ни было спрятано в жестяной коробке, это не имеет никакого отношения к смерти Лили и Майка. Она сбегала на кухню за фонарем, и они направились в гараж.

Внутри была темень — хоть глаза выколи. Они закрыли за собой дверь и включили фонарь.

— Мы с тобой словно взломщики, — сказала Дана.

— Это собственность твоей семьи, — напомнил ей Сэм. — И ты делаешь это ради Куинн.

Дану вдруг захлестнула волна нежности к нему. Ей захотелось обвить руками его шею, прижаться к нему. Сэм взялся за ломик.

— Ну, раз-два-три! — И петля, державшая замок, с легким хрустом разломилась пополам.

Дана направила свет на содержимое коробки. И увидела пачку денег, перетянутых резинкой. А под ней — несколько бумаг с одним и тем же заголовком: «Сан-Центр».

— Боже ты мой! — выдохнула Дана.

— Проект Майка.

Дана закрыла коробку. Она не понимала, что это такое, но знала одно — это совсем не похоже на рождественские подарки отца Сэма.

В ту ночь она не сомкнула глаз. Так и проворочалась в полудреме до самого утра. А еще смотрела на созвездия, слушала их истории и придумывала свои. Две Сестры, танцующие в небе. Отвергнутая Возлюбленная, спрятавшаяся в пещере.

Дана, сколько себя помнила, жила как звезда — блуждала по небу, не заводя себе дома.

Но и наяву, и в полусне в ее мыслях присутствовал Сэм. Он так твердо стоит на ногах. Он… Он — Сэм, вот и все. У французов есть выражение: «Bien dans sa peau» (что значит «кожа как раз по нему»). И, лежа в предрассветной мгле в кровати, она представляла себе его тело, его гладкую кожу.

Он загорел на море. И словно лучился радостью. Она видела улыбку, притаившуюся в уголках его зеленых глаз, будто говорившую о том, что он научился быть счастливым и готов поделиться секретом с ней. Впервые за много недель ее потянуло к холсту, и это — благодаря Сэму.

Наконец она встала, вывела велосипед и отправилась на почту. Там ее ждало письмо от ее французской приятельницы Изабель.

Мы по тебе соскучились! Как тебе живется с племянницами? Все ждут твоего возвращения. Даже мсье Холл. Да, Моник, похоже, уехала — то ли в Париж, то ли куда еще, и Джонатан бледной тенью ходит по пристани, рисует для туристов бездарные пейзажики.

Получив известия из Онфлёра, Дана вспомнила Джонатана, вспомнила, как мечтала прожить с ним всю жизнь. Она все свои мечты принимала слишком близко к сердцу. Чтобы забыть и о Джонатане, и о жестяной коробке, придя домой, Дана взяла Элли и вышла на лодке в море. А когда они вернулись, на крыльце лежал сверток в коричневой бумаге. Элли пошла в дом выпить лимонаду, а Дана развернула сверток.

И сердце радостно забилось. Там оказались королевский пурпур и еще множество красок, пакет с кистями и двадцать листов сусального золота. Была и записка: «Дана, все остальное найдешь в гараже. Целую, Сэм».

Дана расплылась в улыбке и пошла к гаражу, где обнаружила несколько сосновых планок, рулон холста, банку грунтовки и мешочек с гвоздями. А рядом лежал новенький молоток, перевязанный алым бантом. Догадаться было нетрудно: Сэм хотел, чтобы она натянула холст.

И Дана взялась за дело: стала сбивать раму. Жестяная коробка лежала там, где она ее оставила.

Но Дана все-таки в нее заглянула. Пять тысяч долларов были на месте. Она продолжала работать: натянула холст, загрунтовала его. В душе бушевали эмоции. Все, что она не нарисовала за прошлый год, рвалось наружу: сомнения, страхи, боль, горе, любовь к Лили, обида на Джонатана.

Пока грунт подсыхал, она пошла проверить девочек. Элли читала, а Куинн куда-то исчезла. Дана взяла бинокль и увидела, что девочка сидит на камне и глядит на море.

Чтобы удостовериться, что он действует правильно, Сэм с палубы своей яхты позвонил брату на сотовый.

— Тревор! — сурово рявкнул Джо.

— Очень мило, — сказал Сэм. — Тебе звонят сказать «привет», а ты лаешь в трубку.

— Ты знаешь, который здесь час?

— Я даже не знаю, где ты.

— На борту «Метеора», неподалеку от Мадагаскара.

— Когда домой возвращаешься?

— В октябре. Ты за этим позвонил? Соскучился по старшему братцу?

— Размечтался! — хмыкнул Сэм. — Звоню потому, что нужен совет опытного проныры.

— Проныры?

— Ну да. Ты же у нас знаток канцелярской волокиты, через которую приходится проходить, чтобы тебя пропустили к месту кораблекрушения. Ну что там — местные власти, госучреждения, пропуска. Как ты получаешь то, что нужно?

— Слушай, Сэм. Здесь глубокая ночь. Говори конкретнее.

Сэм рассказал ему все: что яхта Грейсонов затонула, дочка боится, что это был не просто несчастный случай, обнаружилась какая-то коробка с деньгами.

— Похоже, дело серьезное, — сказал Джо. — Майк занимался недвижимостью, да? Может, какой-нибудь тип дал ему взятку, чтобы тот строил дом для престарелых на его земле? Такое случается сплошь и рядом. Но у меня другой вопрос. Ты рассказал мне сюжет, перечислил действующих лиц. Только одно утаил. Так кто же она?

— Кто?

— Тетя. Кто она?

— Моя старинная знакомая. Я просто хочу ей помочь.

— А это не та самая таинственная женщина?

— Заткнись!

— Девушка, за которой ты ездил в Виноградники. Это она?

Сэм не стал отвечать. От уставился на листок бумаги, где был записан номер телефона «Сан-Центра» в Цинциннати.

Прошло несколько дней, и все изменилось. Куинн не знала, что происходит. Постоянно звонил Сэм и подолгу беседовал с тетей Даной. Или же оставлял странные сообщения на автоответчике, например, такое: «Я звонил нашему приятелю из Огайо; он обещал перезвонить сегодня днем. Пока что никто красных флажков не поднимал».

Куинн раздирало любопытство. Пожалуй, самым странным было то, что тетя поставила мольберт в гараже — места мрачнее и темнее не придумаешь. Все в паутине, а если дверь закрыть, то света вообще никакого. Тетя разложила на столе кисти и краски, но писать пока что не начала.

Куинн спустилась с холма — передать последнее сообщение Сэма — и увидела, что тетя стоит перед пустым холстом.

— А что такое «красный флажок»? — спросила Куинн.

— Штормовое предупреждение, — ответила Дана. — Почему тебя это интересует?

— Сэм сказал, что пока красных флажков никто не поднимал.

— Наверное, он хотел сказать, что дела идут неплохо. Море спокойное, — сказала тетя, не сводя глаз с холста.

— А чем он занимается? Почему не приезжает?

— Он занят, радость моя.

Куинн раздраженно вздохнула.

— А Сэм скоро к нам приедет? Он же обещал на меня поработать.

— Свое обещание он наверняка сдержит.

Тетя Дана шагнула к мольберту, провела пальцем линию по холсту, отступила назад. Куинн подошла поближе. Холст был совершенно чистым. Кисточка у тети в руке — сухая. Куинн грустно обняла тетю за плечи.

— Спасибо, родная, — сказала тетя Дана.

— Что с тобой?

— Ничего. Все в порядке.

— Тебе не нравится работать в гараже, да? Было бы тут света побольше. А твоя мастерская во Франции тоже такая темная?

— Нет, у меня большое окно на север.

Куинн деловито прошлась по гаражу. Так папа ходил, осматривая место будущего строительства.

— Вот здесь нужно окно, — заявила она. — Там север, да?

— Да, — кивнула тетя.

Тут тетя вздохнула и отложила кисть. По выражению ее лица Куинн догадалась, что предстоит серьезный разговор.

— Давай пойдем на свет, — предложила тетя.

Выйдя из гаража, обе зажмурились на солнце и прислонились к стене.

— Ну, в чем дело? — спросила Куинн.

— Помнишь про послезавтра?

Куинн зажала уши.

— Не надо! Я помню. Тринадцатое июля. Годовщина.

— Я подумала, надо кое-что сделать. В память о твоих родителях. Мы всегда ходили в годовщину смерти папы к нему на могилу. Бабушка собирала букет из нашего сада. Мы приходили на кладбище, читали ему стихотворение и клали на надгробье цветы.

— У моих родителей надгробия нет!

— Знаю, — тихо сказала тетя. — И это еще одна проблема.

— Не нужно им никакого надгробия!

— Куинн, а как же Элли? Помнишь, она говорила, что хотела бы отнести маме букет цветов. Только положить их некуда.

— Нет!!!

— Они любили море, — сказала тетя Дана. — Можно развеять их прах над проливом или где ты захочешь. И в их память поставить камень в саду.

— Ты говорила, что поможешь мне! — крикнула Куинн. — И вовсе ты не помогаешь! Хочешь только, чтобы я поскорее все забыла!

Куинн бросилась по тропинке к тому единственному месту, где она чувствовала себя спокойно. Подарки, которые она оставляла, наутро всегда исчезали — их будто кто-то забирал. А это что-нибудь да значит.

Глава 10

Когда этот день наступил, они вышли в море. За румпелем была Куинн, и плыли они на восток, в сторону Мартиных Виноградников.

А потом Дана с Элли собрали букет белых маргариток и поставили его в вазу. Зажгли свечку и рассказывали всякие истории про Лили и Майка. Куинн до самого захода просидела на своем камне. Начало темнеть, и Элли, уставшая за день, начала зевать.

— Давай пойдем наверх, ты мне почитаешь, — попросила она.

— Давай, — согласилась Дана.

Элли забралась под одеяло, прижала к груди Кимбу, и Дана стала читать «Винни-Пуха». Читала она долго, а когда Элли наконец заснула, раздался стук в дверь.

На пороге с букетом белых цветов стоял Сэм.

— Я думал о вас весь день, — сказал он и протянул Дане цветы. — Это те цветы, которые рисовала Лили.

Дана провела его в гостиную. Свеча все еще горела. Сэм взглянул на Дану пристально и серьезно, и она поняла, что разговор пойдет о деле Куинн.

— Все в порядке, — сказала она. — Я готова.

— Правда?

Она кивнула.

— Знаешь, ничего я толком не выяснил, — сказал Сэм. — Позвонил в «Сан-Центр», у них ни к Майку, ни к его работе претензий не было.

— Откуда же деньги? Я унесла коробку наверх, чтобы девочки ее не нашли, и все пересчитала. Там пять тысяч долларов.

— Мой брат говорит, на строительстве бывает, что дают взятки, но я ничего подозрительного не обнаружил. А что с ключом? Ты поняла, от чего он?

Дана покачала головой:

— Нет, зато я позвонила в страховую компанию. Там мне дали приблизительные координаты яхты, но предупредили, что после прошлогоднего шторма она сдвинулась и второй раз они ее отыскать не смогли.

Она протянула Сэму отчет по страховке.

— Мы ее найдем, — сказал Сэм. — И еще вот что. Исследовательское судно можно будет взять в понедельник. Разреши, я скажу об этом Куинн.

— Да, обязательно. Я все время об этом думаю. Может, поэтому и писать не могу. Я натянула холст, разложила краски, которые ты привез. Смотрю на них, а писать не могу. Я словно лежу на дне, и на поверхность уже не вынырнуть.

— Мы тебя спасем, — сказал Сэм и обнял ее. — Ты самая замечательная!

Она прижалась к его груди и разревелась. Он нежно погладил ее по спине, подвел к стулу, усадил, и она сквозь слезы взглянула на него.

— Слушай, — сказал он, — я здесь для того, чтобы тебе помочь. Двадцать один год назад я это тебе пообещал. И все это время об обещании помнил.

— Что пообещал? — прошептала она.

— Защищать тебя. Если понадобится — спасти, как когда-то спасла меня ты.

— Это же было совсем другое, — сказала Дана и прижала ладонь к сердцу. Невыносимая боль… После смерти Лили сердце Даны было разбито, а от предательства Джонатана будто разорвалось на куски. — Я просто вытащила тебя из воды.

— Вот и я, — сказал Джонатан, глядя Дане в глаза, — хочу тебя вытащить.

Глаза у Сэма были совсем другие, не такие, как у Джонатана. В его взгляде не было ни требовательности, ни нетерпения. Только надежда. И Дана поняла: этот человек готов отдавать, а не брать.

— Как? — прошептала она. — Как ты меня вытащишь?

— Вот так. — Он протянул ей руку и поднял со стула.

Они стояли лицом к лицу, и он долго смотрел ей в глаза. А потом осторожно и ласково поцеловал в губы. У нее подкосились ноги, по спине пробежал холодок. Сэм притянул ее к себе, и она ответила на поцелуй — так страстно и истово, словно он и в самом деле спас ей жизнь.

— Сэм, я не могу… — Она отступила на шаг. — Я не готова. Там, во Франции, один человек очень меня обидел. Я понимаю, ты — совсем другой, но я в полной растерянности. Не знаю, как быть, что делать…

— Я знаю, — улыбнулся он.

Дана хотела сказать что-то еще, но заметила, что луч фонарика Куинн развернулся в сторону дома. Сэм тоже это увидел.

— Я хотел спросить тебя кое о чем, — сказал он. — О Нью-Йорке. Ты едешь в следующий четверг?

— Да. Я договорилась о встрече.

Дана вспомнила, что в тот день, когда ей позвонила нью-йоркская галеристка, Сэм ужинал у них.

— А ты можешь встретиться со мной вечером?

— Ой, Сэм… Даже не знаю…

— В понедельник мы ищем яхту. А в четверг давай встретимся у фонтана в Линкольн-центре.

— Зачем?

— Я тебе там все и скажу. Придешь?

— Постараюсь. Большего обещать не могу.

— А я о большем и не прошу, — сказал Сэм и поцеловал ее еще раз.

Из сообщения на автоответчике Куинн узнала, что экспедиция назначена на понедельник — Сэм придет на океанографическом судне. Она отправилась в гараж сообщить новость тете Дане и застыла в изумлении. Тетя Дана рисовала. Похоже, простояла за мольбертом всю ночь.

Картина была еще не закончена, и в гараже было, как всегда, темно. Но Куинн разглядела картину. Синие с пурпуром волны, а гребешки золотистые. В глубине море спокойное.

— Ты на самом деле рисуешь! — выдохнула Куинн. — А я думала, здесь ты этого делать не будешь никогда.

Тетя молча вытерла руки о джинсы.

— Пришла пора. Сэм помог мне увидеть это.

— Тебе он нравится?

— Кажется, да.

Куинн хотела сказать что-то еще, но тетя Дана почему-то густо покраснела. Куинн удивилась тому, какой у нее счастливый вид. Счастье сияло в ее лице, в глазах. Будто, взявшись за кисть, она начала жить заново.

«Вестерли» летел по волнам. Это было судно Йельского университета, и Сэм взял себе в помощники двоих студентов. Один из них был очаровательной двадцатилетней девушкой.

Сэм стоял за штурвалом, Дана, Элли и Куинн тоже собрались в рубке. Куинн проверила, не забыл ли он нарисованную ею карту, но он больше полагался на свою карту и спутниковую систему навигации.

Дана поймала себя на том, что слишком уж пристально разглядывает юную студентку. Звали ее Терри. Высокая, загорелая блондинка в белых шортах и голубой маечке.

— Мы уже далеко от берега, — обеспокоенно сказала Элли.

— Эл, ты ничего не бойся, — сказала Куинн и, достав из сумки Кимбу, протянула его сестре.

Дана молчала: пусть сестры сами заботятся друг о друге, так же как когда-то они с Лили. Солнце освещало воды пролива. Мимо шмыгали прогулочные катера, водные скутеры. Терри и второй студент, Мэтт, о чем-то болтали на палубе.

Они прошли мимо зеленого буя, отмечавшего один край Викландской банки, потом мимо красного, отмечавшего другой. Дана обернулась и взглянула на берег. Вдалеке виднелась северная оконечность Лонг-Айленда.

— Мы у цели? — спросила она.

— Почти, — ответил Сэм и показал на нос.

Там, впереди, вздымались волны, поднявшиеся после того, как здесь прошел нефтяной танкер.

— Морской путь, — объяснил Сэм, и Дана взяла бинокль.

Танкер был огромный, как футбольное поле.

Затем мимо прошла баржа, груженная контейнерами. Длинного буксирного каната видно почти не было, но на мачте тянувшего баржу буксира были вывешены сигнальные флажки. Сэм показал их Куинн и объяснил, что каждый флажок обозначает шесть метров каната.

Сэм включил глубиномер. Терри с Мэттом стояли с ним рядом и сверяли показания глубиномера с данными карты. Дана сидела, обняв Элли. Куинн подошла и встала рядом. Они были совсем близко от места гибели Лили и Майка.

Куинн клялась, что слышала сигнал — короткий отзвук с морского дна.

— Это здесь! — воскликнула она. — Мы ее нашли.

— Возможно, ты права, — сказал Сэм.

Куинн с сестрой и тетей смотрели, как Сэм надевает гидрокостюм. Дана подошла к нему и положила руку ему на плечо.

— Спасибо, — сказала она.

— Я еще ничего не сделал, — сказал он.

— Нет, ты уже сделал очень многое.

Сэм коснулся ее щеки. Он помнил их поцелуй, помнил тепло ее тела. Сейчас рядом были Куинн с Элли и студенты, но Сэму было плевать. Он поцеловал ее в лоб и в кончик носа.

— Ты — замечательная тетя, Дана, — сказал он.

— Ты это уже говорил, — улыбнулась Дана.

— И буду повторять, потому что это правда.

Дана хотела что-то ответить, но Сэм уже обернулся к своим помощникам.

— Пора, — сказал он, и они с Терри нырнули в воду.

Воздуха у Сэма было на час, и это оказалось очень кстати: то, что он принял за яхту «Сандэнс», оказалось старым металлическим контейнером. Двенадцать метров в длину и три с половиной в ширину — почти те же размеры, что и у яхты.

Они с Терри медленно поплыли к югу.

— Должно быть, где-то здесь, — произнес Сэм вслух.

Изо рта вырвались пузырьки воздуха, и он представил, как они плывут наверх, к Дане.

Над ними прошел какой-то огромный корабль, вода забурлила. Сэм не сводил взгляда со дна и наконец рассмотрел смутные очертания. Он подплыл поближе и увидел надпись на корпусе: «Сандэнс».

Мачту опутали водоросли. Терри достала фотоаппарат и начала снимать, а Сэм поплыл к кингстонам. Страховой агент сообщил, что они были закрыты, и решил, что это был несчастный случай. Сэм проверил сам — да, кингстоны закрыты наглухо.

Но Сэм знал еще про одну уловку. Он проплыл над палубой к каюте. Внутри была непроглядная темень.

Тайны смерти, тайны глубин. Сэму казалось, что души Лили и Майка витают где-то рядом. Он забрался в каюту, дрожащей рукой включил фонарь. Луч осветил стол и диван, изъеденный рыбами и крабами.

Сэм взглянул на половицы. После года под водой они покоробились, но в остальном все выглядело нормально. Он приподнял крышку люка, направил фонарь в машинное отделение. Особенно внимательно он осмотрел один отсек. Капитан исследовательского корабля, на котором он плавал студентом, однажды показал ему, как можно переключить тумблер, и в судно попадет морская вода.

— Это самый верный способ потопить судно и обмануть страховую компанию, — сказал тогда капитан.

На «Сандэнсе» тумблер стоял как надо, что доказывало: дурных намерений у Грейсонов не было. Пора было уплывать. Но Сэм вспомнил про серебряный медальон Лили. Вот бы найти его и отдать Дане…

Луч фонарика осветил каюту. Нет, никакого медальона. Он выплыл из каюты. Терри ждала его. Он кивнул ей и взмахнул рукой, давая понять, что хочет еще раз проплыть вокруг судна. Терри последовала за ним. Водоросли, опутавшие нос, развевались, словно волосы на ветру. Но среди водорослей Сэм углядел несколько коротких темных ворсинок.

Он взял несколько из них и нахмурился. Они были жесткими и колючими. И эти ворсинки оказались даже лучшим подарком, чем медальон. Они были ответом на вопрос Куинн.

— Они наскочили на буксирный канат, — сказал Сэм.

С его гидрокостюма ручьями лилась вода. Он положил на ладонь Даны обрывки пеньки.

— Ты уверен в этом? — спросила Дана.

— Абсолютно. Я же морской биолог и знаю все водоросли на свете. Это не водоросли.

— Но у них же была такая большая яхта, — сказала Куинн. — Она могла какой угодно канат разорвать.

— Буксирный канат очень прочный, Куинн, — сказал Сэм ласково. — И толстый. Ты же видела, как буксир тянул баржу.

— Они бы его заметили, — упорствовала Куинн. — Ты же сам рассказывал про сигнальные флажки, которые указывают длину каната.

— Нас там не было. Мы не знаем, как это случилось.

— А я хочу знать! — со слезами в голосе крикнула Куинн.

Дана прижала ее к груди.

— Ты так много сделала, родная, — сказала она. — Ты наняла Сэма, чтобы он провел расследование, и он говорит, что это был несчастный случай. Твои родители никогда бы не оставили вас с Элли.

— Никогда, — повторила Элли и взяла Куинн за руку.

Куинн рыдала и не могла остановиться. Слезы текли по ее загорелому веснушчатому личику.

— Мамочка, папочка… — чуть слышно проговорила она. — Я не могу это так оставить…

Сэм высадил их на пристани, и Дана, оставив девочек в машине, снова поднялась на палубу. Мэтт и Терри были в рубке.

— Сэм, я хотела поблагодарить тебя за все, что ты для нас сделал, — сказала Дана.

— Не за что, — ответил он. — Я делал то, что хотел.

— Когда ты нырнул, мы с девочками стояли на палубе и не сводили с моря глаз. Ты был ниточкой, связывавшей нас с Лили и Майком. Мы этого никогда не забудем.

— Ты ведь с самого начала знала, как все будет, да?

— Знала.

— И Куинн со временем поймет. У нее сейчас голова идет кругом. Я ее понимаю. Со мной когда-то было то же самое, — сказал Сэм.

— Спасибо тебе.

На палубу вышла Терри и многозначительно взглянула на часы. Стройная и изящная, настоящая калифорнийская красотка. Сэм поймал взгляд Даны и взял ее за руку.

— Она для меня не существует.

— Она подходит тебе по возрасту, — хрипло сказала Дана. — Очень милая девушка.

— Она мой помощник, и больше ничего, — сказал Сэм. — Я не нырял за яхтой ее сестры. И не о детях ее сестры я хочу заботиться. И люблю не ее…

— Любишь? — с замиранием сердца переспросила Дана.

— Не она в моих мыслях и в моем сердце.

— Не надо, Сэм! — испуганно воскликнула Дана.

— Забудь о нем. Не важно, кто он, не важно, как он с тобой поступил. Я не такой, Дана!

— Знаю, — шепнула она.

Он поцеловал ей руку, и у Даны закружилась голова, по телу пробежала легкая дрожь. Его горящие глаза говорили о том, что все ее страхи напрасны, а правда проста и ясна.

И глядя в его золотисто-зеленые глаза, Дана поверила, что любовь возможна — если она только решится на нее. Она вспомнила о завтрашней встрече в Нью-Йорке. Тогда-то все и встанет на свои места.

Он словно прочитал ее мысли.

— У фонтана, да?

— Линкольн-центр, четверг.

— Буду ждать тебя в семь.

Золотой ключик, который она нашла в офисе Майка, Дана надела на шелковый шнурок и повесила себе на шею. Сэм наклонился поцеловать Дану, и пальцы его коснулись шнурка. Губы у него были теплые и чуточку соленые. И ей так не хотелось с ним расставаться.

— Это ключ Лили? — спросил он.

— Да, — ответила она, коснувшись ключика рукой. — Но теперь это не имеет значения. Ничто больше не имеет значения. Зачем мы только его нашли? Зачем открыли ту жестяную коробку?

Глава 11

Четверг приближался, и девчонки ходили за тетей хвостом — как цыплята за наседкой. Договорились, что в Хаббардз-Пойнт приедет Марта и останется на ночь. Куинн ворчала не переставая:

— Нью-Йорк так далеко, ты не должна ехать туда одна. Возьми нас, тетя Дана. Мы тебя будем охранять.

Дану это растрогало. По представлениям Куинн, все плохое случалось только со взрослыми, с родителями.

— Я же еду всего на один день, — сказала Дана.

— На день и на ночь, да еще часть завтрашнего дня прихватишь, — помрачнела Куинн. — А как же твоя картина?

— Нью-Йорк очень уж далеко! — Элли схватила Дану за локоть.

— Ну все, хватит! Слушайте меня внимательно, — не выдержала Дана. — Мне надо ехать, и это факт. Я буду очень осторожна. Я в своей жизни повидала много городов, в том числе и Нью-Йорк. А еще я обязательно привезу вам подарки.

— Подарками нас не купишь, — сказала Куинн. — Нам на них плевать.

— Куинн, ну ты что! Все-таки подарки, — шепнула сестре Элли.

— Идите сюда, я вас обниму, — сказала Дана и прижала к себе обеих племянниц.

Ее сердце разрывалось от любви к ним. Но ей нужно было денек передохнуть. Сходить на ленч со взрослыми людьми, побродить, как прежде, по галереям. И встретиться с Сэмом. В семь часов вечера в Линкольн-центре.

— Что это? — спросила Куинн, имея в виду ключ, висевший у Даны на шее.

— Это мамин? У нее был такой же, — сказала Элли.

— А ты знаешь, от чего он? — спросила Дана.

— Кажется, от ее дневника, — ответила Элли. — Она попробовала открыть им дневник Куинн, но он не подошел. Тогда она его взломала.

— Элли, заткнись!

— Что тогда произошло? — спросила изумленно Дана.

Куинн густо покраснела и замотала головой.

— Мама прочитала ее дневник, — объяснила Элли. — Она говорила, что волнуется за Куинн. Что не хотела, но пришлось — для блага Куинн. А Куинн жутко разозлилась.

Куинн трясло. Она стояла мрачная, с пунцовыми щеками. Дана ласково взяла ее за руки.

— Я тебя не осуждаю, — сказала она. — Твоя мама не должна была так поступать.

— Даже ради моего блага?

Дана грустно вздохнула и вспомнила события тридцатилетней давности.

— Куинн, должна тебе признаться: в нашей семье всегда находились любители почитать чужие дневники. Когда нам с Лили было приблизительно столько же, сколько тебе сейчас, наша мама прочитала наши дневники. У меня было ощущение, словно она прочитала мою душу.

— И у меня, — кивнула Куинн.

— Наверное, Лили дала тогда волю материнским инстинктам и забыла, каково это — быть маленькой девочкой. Не сердись на нее. Это говорит только о том, что она очень тебя любила и не смогла сдержаться.

— Жаль, что она мне этого не сказала.

— И мне тоже… — вздохнула Дана.

Она доехала до Пенсильванского вокзала, а потом на подземке до Гринич-Виллидж. Она побродила по городским улочкам, заглянула в кафе выпить эспрессо, поглазела на витрины и на прохожих. Отчего почувствовала себя совершенно другим человеком — одинокой свободной художницей в большом городе.

Она перешла Хьюстон-стрит и оказалась в Сохо. Путь ее лежал в Галерею Деграфф. В витрине были выставлены два ее морских пейзажа, а на стекле белой краской было выведено: «Дана Андерхилл, Нью-Йорк».

Дана открыла дверь, и Виктория Деграфф, ее подруга и галеристка, одетая в широченный тибетский балахон, кинулась к ней навстречу. Она трижды — как принято в Бельгии — поцеловала Дану, а потом уже по-американски обняла.

— Ох, драгоценная моя, как же я по тебе соскучилась!

— И я по тебе, — ответила Дана.

— И вот ты здесь! И ты, и твои работы! Ну, что скажешь?

— Это же все старое, — сказала Дана, оглядевшись. — Я это писала пять лет назад.

— Знаю. И слава богу, что ты столько наработала.

Вики взяла Дану под руку и повела показывать галерею. Дана встречалась со своими картинами, как со старыми знакомыми: вот это написано на Корсике, это — в Позитано, две картины с острова Уайт, а остальное из Онфлёра. Она заметила, что Вики выставила одну совсем старую работу, сделанную еще в Мартиных Виноградниках.

— Откуда у тебя это? Кажется, раньше ее здесь не было.

— Умер один из первых твоих коллекционеров, — сказала Вики. — Его жена выставила все собрание на продажу, и я купила тебя. Ты — ценное приобретение, радость моя. Ну, пошли. Нас ждет ленч со Стерлингом Форсайтом из «Арт таймс». Скажу тебе по секрету: он в тебя просто влюблен.

Куинн почувствовала себя в доме хозяйкой. Бабушка — не тетя Дана. Она тихо уселась у окошка и, каждую минуту о чем-то вздыхая, смотрела на пляж и на отдыхающих. Куинн поднялась в спальню родителей, легла на кровать. Она снова нюхала их подушки и рассматривала ночные столики. И снова играла с русалкой в стеклянном шаре.

— Ты, русалка, мне скажи, как девчонке жизнь прожить? — спросила она.

И получила ответ.

Куинн придумала: надо сделать в гараже окно, чтобы у тети Даны был там северный свет. Она помчалась вниз. Теперь-то уж тетя Дана останется здесь, будет жить спокойно и писать свои картины, и никакая Франция ей не понадобится.

Она с трудом открыла тяжелую дверь в гараж и проскользнула внутрь. На стене были развешаны папины инструменты. Взобравшись на стремянку, она достала пилу, определила, где север, и взялась за работу.

Стоя на стремянке, она внимательно исследовала стену. Она была старая, в щели между досками проникал свет. Куинн просунула пилу в зазор и принялась водить ею вперед-назад.

Тетя-Дана, тетя-Дана — словно пела пила. А если тетя Дана решила не возвращаться? Мама всегда говорила, что у тети Даны душа бродяги, что ничто не может удержать ее на месте.

— Останься здесь, — твердила Куинн, продолжая пилить.

Визг пилы казался ей оглушительным, но кто услышит? Бабушка давно глуховата, а если появится Элли, Куинн ее припугнет: пригрозит, что уничтожит Кимбу. А вот Сэм — он пусть слышит. И, вспомнив о Сэме, Куинн стала пилить еще быстрее. Сэм ругаться не будет. Что-то подсказывало ей, что Сэм не меньше ее хочет, чтобы тетя Дана осталась здесь.

Она пилила из всех сил и думала о своей тете — художнице, которой нужен северный свет.

Дане ленч очень понравился — приятно поесть в ресторане с крахмальными салфетками. Итальянская еда была потрясающе вкусна, но лучше всего было то, что ей не надо было ни о чем думать. Ни о Куинн, сидящей на камне, ни о том, чтобы вовремя отвести Элли на урок плавания, ни о том, что приготовить на ужин.

Как же замечательно просто сидеть, наслаждаться едой, слушать комплименты Вики и Стерлинга Форсайта, разговаривать о своих работах и думать о предстоящей встрече с Сэмом. Они сидели снаружи, на выкрашенной в синий и белый цвет узкой веранде. Тихонько жужжал диктофон Стерлинга, напоминавший о том, что это еще и интервью.

— Подводный мир, — сказал Стерлинг.

Это был огромный мужчина с темными вьющимися волосами и блестящими глазами. Такая у него была манера — произносить отдельные слова и ждать, что собеседник сам заговорит на эту тему.

Дана накрутила на вилку спагетти.

— Морские глубины, — сделал он еще одну попытку. — Вы жили в разных уголках света, от Америки до Японии, так ведь? И что вам понравилось больше всего?

— Новая Англия, — ответила она.

— Но здесь вы не жили больше десяти лет. Почему же не возвращались в место, которое, как вы утверждаете, любите больше всего?

Дана молча ела. Сколько раз она задавала себе тот же самый вопрос. Может, она уехала именно потому, что так здесь все любила? А любовь — это ведь непрекращающаяся сердечная боль. Куда как проще жить в местах, к которым не так привязана. Но она сказала совсем другое:

— Я хотела посмотреть мир. Думала, что это поможет мне писать лучше.

— Осмелюсь сказать, что так оно и вышло, — сказал Форсайт. — И вот еще одна тема. Синий цвет. Ваш коронный. Сколько оттенков синего вы использовали в своих работах?

— Сто четыре тысячи шестьсот один.

— Вы это серьезно?

— Абсолютно.

Вики не могла решить — то ли рассмеяться, то ли рассердиться. Дана ей улыбнулась. Она терпеть не могла давать интервью. И что она может сказать такого уж важного? Она всего-навсего нашла способ зарабатывать на жизнь так, чтобы использовать данный Богом талант. Но этого говорить было нельзя. Надо было играть в игру.

— Любовь, — произнес Стерлинг и положил руку на скатерть. — Давайте поговорим о любви. Весь художественный мир с интересом следил за тем, как вы шефствовали над Джонатаном Холлом. Впрочем, лично я всегда считал, что он вам уступает. Он авантюрист.

— Вовсе он не авантюрист, — сказала Вики. — На редкость талантливый художник. И первой это разглядела Дана.

— Вики, я тебя обожаю! — расхохотался Стерлинг. — Но интервью я беру не у тебя. Дана, позвольте пригласить вас сегодня на ужин. Уверяю вас, общество мужчины моего возраста вовсе не так уж утомительно.

— Благодарю вас, — ответила Дана, с трудом сдерживая ярость, — но, к сожалению, я не могу. Сегодня вечером я встречаюсь с одним своим другом.

— Не с Джонатаном Холлом?

Дана молча покачала головой.

— Лично меня это весьма радует. Хотя из этого можно было бы сделать замечательный финал статьи — вы двое снова вместе.

— Никогда.

— Никогда не говори «никогда», — заметила Вики.

— Никогда, — твердо повторила Дана.

— Никогда не кончится история Даны, — рассмеялась Вики. — Не пытайся загнать ее в угол. Тогда она просто переселится на другой континент.

Окошко получилось хоть куда. Куинн и сама изумилась. Она пропилила двадцать пять сантиметров в высоту, двадцать пять в ширину. Папа бы ею гордился. Работа заняла весь день, и теперь мышцы на правой руке натруженно болели, но в недостатке решимости ее никто бы не мог обвинить. Это было лучшее окно, не окно, а мечта любого художника.

Куинн только принялась собирать отпиленные доски, как поблизости раздались голоса. На дороге стояли бабушка и старуха Аннабелла и о чем-то разговаривали.

— Бог ты мой… — в ужасе выдохнула бабушка.

— Марта, я же тебе говорила, что слышала звук пилы, — сказала Аннабелла.

— Куинн, что ты натворила!

— Это окно для тети Даны.

— Надо было сначала у меня спросить, — сказала бабушка. А если ты задела опорную балку? И тогда картина твоей любимой тети вообще погибла бы — ее бы завалило.

— И люди могли пострадать, — добавила Аннабелла.

— Опорную балку я не трогала, — огрызнулась Куинн.

Уж этому-то ее папа научил, об опорных балках ей все известно.

— А ну выходи, пока гараж не рухнул, — велела бабушка.

— Позвони Полу Николсу, — посоветовала Аннабелла. — Он укрепит стену, и все будет в порядке.

— Чтобы ему заплатить, придется еще неделю торговать хот-догами, — рассмеялась бабушка.

Летним вечером у фонтана было весело и многолюдно. Под ручку прогуливались парочки. Дул легкий ветерок, и прохлада освежила Дану. В соседних домах уже зажигали свет, на небе загорались первые звезды.

Сэма она увидела издалека. И сердце забилось быстрее. Какой же он видный и красивый. И ведь большую часть отпуска провозился с ней и с девочками.

— Ты не забыла… — сказал он, подойдя к ней.

— А ты думал, забуду? — улыбнулась она.

Они в некотором смущении стояли друг перед другом, и тут Дана вспомнила троекратный поцелуй Вики и проделала то же самое: чмокнула Сэма в одну щеку, в другую. На третьем поцелуе он перехватил инициативу и поцеловал ее в губы.

— Ты потрясающе выглядишь, — шепнул он ей на ухо.

— Спасибо. Ты тоже.

— Мне так хотелось встретиться с тобой там, где нет песка под ногами.

— Ты выбрал подходящее место, — рассмеялась Дана, оглядываясь по сторонам. Шум фонтана напоминал ей про Лондон и Рим. — Здесь кажется, будто ты в Европе, на каком-нибудь знаменитом музыкальном фестивале.

— Да, кстати… — Он достал из кармана пиджака два билета. — Мы идем на концерт. Будем слушать Моцарта.

— Мой любимый композитор.

— Знаю. Ты часто ставишь его в Хаббардз-Пойнте.

— Сэм…

Дану искренне растрогала его заботливость, но Сэм не стал дожидаться нового потока благодарностей. Он взял ее за руку и повел через площадь, мимо огромных концертных залов к небольшому амфитеатру.

Они сидели под звездами и слушали «Маленькую ночную серенаду». Музыка радостная, но Дана улавливала в ней нотки грусти. Мелодия почему-то навеяла ей мысли о Куинн и Элли, и, взглянув на Сэма, Дана догадалась, что он тоже думает о них.

Она посмотрела в его зеленые, цвета первой весенней травы, глаза и подумала о том, как давно его знает. Она привязалась к мальчишке, с которым познакомилась в Ньюпорте, и чувство это переросло в любовь к мужчине, которым он стал, к мужчине, который умеет угадать любое ее желание.

Концерт закончился, и они, держась за руки, пошли к фонтану. Она не знала, куда они идут, и ей было все равно. Они говорили о музыке и брели куда-то на восток.

Она рассказала о своей мастерской в Нормандии: старинный дом, амбар во дворе, огромное окно, выходящее на север.

— Ты скучаешь по Франции?

— Все лето скучала.

— А теперь?

— Теперь… теперь не знаю… — тихо сказала Дана.

Сэм только молча кивнул. Они прошли еще немного, и он поймал такси. Шоферу он назвал адрес на Бликер-стрит.

Они приехали в джаз-клуб.

— Моцарт был для тебя, — сказал Сэм, — а теперь послушай мою любимую музыку.

В клубе было темно, как в пещере, и только на столиках горели свечи под синими стеклянными колпаками. Дана с Сэмом сели в уголке. Играло трио — пианино, контрабас и труба.

Моцарт был летом, а эта музыка напоминала о зиме. Теплые, тягучие мелодии растопили душу Даны.

— Никогда не забуду, как впервые услышал живой джаз, — сказал Сэм. — Брат мне столько лет про это рассказывал.

— И наконец взял с собой?

— Нет, я пошел сам. Десять лет назад, в Мартиных Виноградниках.

Дана молчала, но сердце ее взволнованно забилось.

— Я знал, что ты на острове. Я никогда не упускал тебя из виду.

— Мы же были знакомы только одно лето. И тебе тогда было восемь лет.

— Ты даже не представляешь, как тоскливо мне жилось. И твои занятия были самым прекрасным событием моей жизни. Они так много для меня значили. А потом лето кончилось, и снова я не был нужен никому. Я так ждал следующего лета.

— А я в Ньюпорт не вернулась, — сказала Дана.

— Не вернулась. Я пошел в яхт-клуб, но меня оттуда прогнали. Новый инструктор даже не захотел со мной разговаривать.

У Даны сжалось сердце. Она молча смотрела на трепетное пламя свечи.

— Но я нашел себе занятие. Пошел на лето работать в артель, которая занималась ловлей омаров. Так и проработал там до окончания школы.

К соседнему столику подошла официантка взять заказ. Кто-то громко рассмеялся, и Сэм подождал, пока все стихнет.

— Мне исполнилось девятнадцать — примерно столько было тебе, когда мы познакомились. Но вспомнил о тебе, только когда поступил в университет, и мне так захотелось узнать, как ты живешь, чем занимаешься. Я позвонил в твою школу искусств — сказал, что хотел бы приобрести твою картину. И мне сообщили, что твоя галеристка — Виктория Деграфф из Нью-Йорка.

— Она так ею и осталась.

— Она была очень мила и доброжелательна. И я спросил, где ты сейчас работаешь.

— А она сказала, что в Виноградниках, — шепнула Дана.

— Да. Она рассказала, что ты там поселилась. Я не знал этого острова, но мне рассказал о нем Джо. Правда, он был против того, чтобы я тебя разыскивал. Не хотел, чтобы мне причиняли боль.

— А разве я причинила тебе боль?

— Нет, что ты!

— И что было потом?

— Я отправился за тобой. Гей-Хед — место маленькое. В те времена там стояло всего несколько домиков. Я отправился к маяку.

Дана отлично помнила красное кирпичное здание на холме.

— А потом нашел твой дом. Я сразу догадался, что это он, потому что ты натянула тент, под которым рисовала. Это был кусок холста, привязанный к трем деревьям, а под ним — мольберт с картиной. Твой морской пейзаж — первый, который я увидел.

— Так почему же ты со мной не повидался?

— Я видел тебя. — Сэм на мгновение отвел взгляд, но потом снова посмотрел на нее. — На пляже. У скал Закс.

Дана едва сдержала смех.

— На нудистском пляже?

— Ты, обнаженная, резвилась в волнах. Ничего прекраснее я в жизни не видел.

Музыканты снова заиграли, и все притихли. Дана не сводила глаз с Сэма.

— Пойдем отсюда, — предложил он. — Не будем мешать им своими разговорами.

На улице он обнял ее за плечи, и Дана прижалась к нему. Они брели по Гринич-Виллидж, повсюду встречались милые кафе, но им не хотелось никуда заходить. Когда они дошли до Шестой авеню, Дана решилась отвести его к себе в отель.

Они с Сэмом вошли в крохотный лифт. Наверху Сэм взял у нее ключ и отпер дверь номера.

Он обнял ее, и они долго стояли, не произнося ни слова. Дана щекой чувствовала тепло его кожи. Она запрокинула голову, и он поцеловал ее в губы. Поцелуй был страстным и требовательным, и Дана отвечала тем же. Услышав тихий стон, Дана с удивлением поняла, что издала его она сама.

Сердце ее колотилось так быстро, что Дане казалось: еще мгновение, и она потеряет сознание.

Сэм осыпал поцелуями ее шею.

Их взгляды встретились, и Дана окончательно потеряла голову. Вся тоска, мучившая ее целый год, рвалась наружу. Она крепко обняла Сэма, прижалась к нему. А он смотрел на нее, и любовь, которой был напоен его взгляд, согревала и успокаивала ее. Ей хотелось закрыть глаза, хотелось сохранить это ощущение навсегда, но она не могла отвести глаз от Сэма.

— Забудь все, что было раньше, — сказал он. — Мы начинаем жизнь заново.

— Не могу.

— Забудь о тех, кто тебя обидел. Забудь о боли. Я никогда не оставлю тебя. Никогда.

— Сэм… — Она будто качалась на теплых и ласковых волнах. Дана закрыла глаза. — Что это, Сэм?

— Любовь, — ответил он.

— Я люблю тебя, Сэм.

— Я люблю тебя, Дана.

Высоко в небе сияли звезды. Текли реки, ехали куда-то машины, а чуть подальше шумели, зовя их назад, океанские волны.

Но для Даны с Сэмом в этот миг весь остальной мир не существовал.

Глава 12

Проснулись они в объятиях друг друга. Дана еще не успела открыть глаза, как сердце ее забилось быстрее. Сэм лежал рядом. И им обоим было хорошо и спокойно. Сэм поцеловал ее, погладил по голове, и они занялись любовью — нежно и неспешно. Потом она снова задремала, а Сэм спустился вниз — за кофе и газетой.

Утро стояло жаркое и тихое, но небо на востоке было красноватым. Сэм вспомнил старинную присказку: «Утром небо красное — моряку жизнь опасная». Когда Дана проснулась, он подал ей завтрак в постель.

— Какая погода? — спросила она.

— Хотел бы я сказать: да какая разница, — ответил он, — но, увы, похоже, будет гроза.

— Ой, а я лодку оставила на берегу, — забеспокоилась Дана.

— Может, там погода пока постоит. Грозы идут с запада, — сказал Сэм и поцеловал ее в шею. — Да и домой ты поедешь со мной. Я тебя вмиг домчу. Мы успеем убрать лодку.

Дана взяла его за руку. Рядом с ним было так спокойно. И во многом потому, что он отлично понимал, как связана она с домом, с Хаббардз-Пойнтом. Сэм был по натуре человеком семейным, только вот без семьи, а Дана — одинокая тетушка с целым семейством на руках. Она закрыла глаза и притянула его к себе, мечтая лишь о том, чтобы это утро не кончалось никогда.

Для Сэма началась новая жизнь. Жизнь, о которой он прежде и мечтать не мог. Он держал в объятиях Дану. Он провел с ней всю ночь и утро. И она вовсе не стремилась расставаться с ним.

Что изменилось? Он и сам толком не понимал. В начале лета она была к нему равнодушна. Но шли недели, и их отношения мало-помалу начали меняться. Они вместе занимались девочками, вместе расследовали обстоятельства гибели Лили и Майка.

И вот сейчас она выпустила его руку только для того, чтобы одеться, после чего тут же взяла ее снова.

— Я вчера заехал в корпорацию «Сан», — сказал Сэм и достал из сумки рекламные буклеты. — Человек, с которым я беседовал, знал о Майке. Лично они знакомы не были, но о том, что произошло, он слышал.

— Он ничего такого не говорил?

— Да нет. Ничего плохого я от него не слышал.

Дана взяла брошюру, взглянула на фотографию: пожилые люди в бассейне занимаются йогой. Выглядело это как-то фальшиво и искусственно и казалось очень далеким от жизни Даны и ее семьи. Сэм забрал у нее брошюру.

— Дана…

— Он действительно не сказал ничего плохого?

— Действительно.

Она бросила взгляд на брошюру.

— Майк понимал, что рекламные материалы помогут ему выгодно продать объект, — сказала она. — Но думаю, его это и самого немного смущало.

— Потому что Лили была очень естественной, да?

— Наверное. Иногда мне кажется, что ей было лучше не знать всех подробностей. — Дана с грустью взглянула на Сэма. — Не хочу больше об этом думать. Хочу просто вернуться домой, к девочкам, и хочу, чтобы все у нас было хорошо.

— Прекрасно тебя понимаю. Майк давно мертв, и, что бы он ни натворил, теперь это значения не имеет.

— Нет, — вздохнула Дана, — имеет. Это важно и мне, и Куинн.

— Значит, мы постараемся все выяснить.

— Бабушка! — крикнула на бегу Элли. — Ее нет в комнате! Ее нигде нет!

— Александра, отдышись, успокойся. О чем это ты?

— Куинн не ночевала дома! На кровати под одеялом лежит куча ее одежды. Будто это она там спит.

— Она дома не ночевала?

Элли замотала головой.

— Так, давай соображать, — сказала Марта, — куда она могла подеваться.

— Литл-Бич! — воскликнули хором Элли и бабушка.

Марта быстро надела соломенную шляпку, сунула ноги в шлепанцы, и они с внучкой отправились на поиски Куинн.

Куинн сидела на своем камне и смотрела вдаль. Погода стояла чудесная. Ярко светило солнце, море было спокойное. Рядом с ней лежали дневник, рюкзак с запасом провизии, жестяная коробка и подарок, который она приносила сюда каждый день. Подарки она будет приносить и дальше, только уже не сюда.

Куинн твердо решила покинуть родной дом. Слишком уж больно было находиться здесь. Теперь она понимала тетю Дану. В Хаббардз-Пойнте все наполнено воспоминаниями. Куда бы Куинн ни взглянула, она думала о маме с папой. Были хорошие воспоминания: вот они сажают цветы, собирают в корзинку продукты для пикника, а были и плохие: как она стоит в коридоре на втором этаже, а за дверью ругаются родители, как приходит бабушка и говорит, что мамы с папой больше нет. И еще — жестяная коробка у тети Даны под кроватью.

Об этом мама и говорила — о взятке. Все остальное Куинн додумала сама. Очень хочется, чтобы тетя Дана на нее не злилась. Куинн надо кое-что исправить, а для этого понадобятся деньги.

Из ума не шли те страшные слова, которые родители наговорили друг другу в последнюю ночь.

— А если кто-нибудь узнает? — прошептала Лили. — Ты и раньше так делал? Ты нас погубил, ты уничтожил свою семью. Неужели мы всегда жили на взятки?

— Лили, ты прекрасно знаешь, что это не так. И не это тебя беспокоит.

— Этот райский уголок… Священное для нас место.

— Лили, все равно его кто-нибудь начал бы застраивать. Владелец умер. Наследники обратились ко мне, потому что знают, что к этой земле я отнесусь с уважением.

— Жимолостный холм…

— Нам надо будет учить девочек. Надо оплачивать счета. Лили тихонько плакала. Она молчала, и Майк заговорил снова:

— Ты же знаешь, я взяток не беру. Джек Конвей боялся, что я не найму его, — Майк горько усмехнулся, — если он меня не задобрит.

— Ничего смешного в этом нет! Джек уже лет двадцать ничего не строил, — сказала Лили. — Что, если его дома рухнут?

— Да ладно тебе, Лили. Джек просто хотел в этом участвовать. Он же не будет начальником строительства.

— Меня не деньги волнуют. Я знаю, ты их ему отдашь. Но Жимолостный холм…

— Понимаю. Я бы сохранил его, если бы мог. Но раз выкупить его у нас средств нет, так уж лучше застройщиком стану я, а не кто-то еще.

— Нет, — упрямо прошептала она.

— Лили, родная моя… Девочки спят. Давай выйдем в море и все обговорим. Я люблю тебя. Сама знаешь, людям свойственно ошибаться. Если я сделал что-то не так, прости меня. Я хотел поддержать старика.

— Понимаю.

— Пойдем, любовь моя. Сегодня чудесная лунная ночь. Выйдем в море.

— Ой, не знаю. А вдруг они проснутся?

— Да ничего не случится. Нас не будет всего пару часов.

Куинн вспомнила все это и содрогнулась. Прошлой ночью она не спала дома и безумно устала. Когда бабушка на нее накричала, она схватила фонарик и побежала сюда, к дневнику. А потом, вместо того чтобы вернуться домой, забралась на «Русалку» и ночевала там.

Проснувшись, она разработала план. Она уплывет отсюда, уплывет на «Русалке» далеко-далеко.

Дневник был с ней, завернутый в два пакета — чтобы не намок. Оставалось только положить на песок подарок.

— Бабушка, осторожно, не споткнись о корень, — услышала Куинн голос Элли.

Куинн лежала, свернувшись калачиком, под камнем. Она слышала, как сестра подбежала к камню, заглянула за него и тут же побежала обратно.

— Бабушка, ее тут нет! — крикнула Элли.

— Я так волнуюсь. Ну, будем надеяться, она уже дома.

В глазах Куинн стояли слезы. Она понимала, что будет скучать по бабушке, а еще больше — по сестре. Скучать по ее светлым косичкам и огромным глазам, по тому, как Элли сосет большой палец и закручивает на указательный палец волосы.

А вот про то, что мама больше всего любила белые цветы, помнит не одна Элли. Куинн, снова оставшись одна, полезла в рюкзак и достала подарок.

Она оставляла его каждый день — для мамы. Белый цветок.

— Тебе, мамочка, — прошептала Куинн и пустила лилию по волнам, а потом долго смотрела, как она плывет к Охотничьей мели.

Куинн скоро тоже будет там. Она поплывет за цветком, за мамой, туда, куда придется плыть.

Гроза мчалась по пятам за машиной Сэма. Впереди дорога была сухая, а позади них все уже залил дождь. По радио сообщали о задержках авиарейсов. В Ныо-Джерси и Коннектикуте уже бушевал торнадо.

— Мы уйдем от грозы, — пообещал Сэм, взглянув на небо.

Над Нью-Йорком небо было свинцово-серое, а над Коннектикутом еще светило солнце.

— Очень на это надеюсь, — сказала Дана. — Бедная моя лодочка…

— Мы не допустим, чтобы «Русалку» смыло в море, — сказал Сэм. — Это ведь такая же яхта, как та, что свела нас.

Дана улыбнулась. Надо всего-то спасти лодку, думала она, держа Сэма за руку. Но почему пересохло во рту, почему так неспокойно на душе? У нее было предчувствие, что дело не только в лодке, что надо скорее добраться до дома, пока не случилось что-то ужасное.

Паруса были огромными и тяжелыми. Куинн сначала поставила кливер, потом пристроила все свои пожитки — рюкзак, одеяло и жестянку с деньгами — на носу. Грот она подняла последним. И когда он взвился на мачте, Куинн показалось, словно она объявила о своих намерениях всему миру.

Куинн попыталась столкнуть лодку на воду.

— Куинн, подожди меня!

— Вот черт, — буркнула себе под нос Куинн, увидев Элли, вприпрыжку мчащуюся по берегу с Кимбой в обнимку.

— Думаешь, я не видела тебя у камня? Еще как видела! И не сказала бабушке.

— Об этом тоже не говори, — сказала Куинн с угрозой.

— Кому мне говорить? Я отправляюсь с тобой.

— Нет, — сказала Куинн. — Ты будешь ныть. Ты еще маленькая. Ты даже со своим дурацким Кимбой ни на минуту расстаться не можешь.

У Элли из глаз покатились огромные слезинки, губы задрожали. Куинн было ее безумно жалко. Но надо было поскорее уплывать, пока бабушка не увидела.

— Я оставлю Кимбу дома, — всхлипнула Элли.

— Эл, я не могу взять тебя с собой, — сказала Куинн, сама готовая разрыдаться.

— Ты куда собралась?

— Далеко, Элли. Очень далеко.

У Куинн сердце разрывалось. Никого в мире она не любила так, как Элли. Да, путешествие действительно предстоит дальнее, и ей будет так одиноко.

— Ну ладно, Элли. Прыгай в лодку.

— Я сбегаю отнесу Кимбу домой, а?

— Да уж бери с собой.

— Ой, Куинн, спасибо! — заверещала Элли и забралась на «Русалку».

Куинн полезла следом. Она выправила румпель, выровняла руль. Надела оранжевый спасательный жилет и велела Элли сделать то же самое.

— Куда мы плывем? — спросила Элли, когда лодка отошла от берега.

Куинн достала из кармана компас.

— К Мартиным Виноградникам.

— Зачем?

— Отдать долг за маму с папой. Все очень просто, Эл. Нам надо идти все время на восток. Следи за компасом.

Марта взволнованно ходила по двору. Куинн не ночевала дома, и Элли побежала ее искать. Аннабелла с Марни сели в машину и ездили по дорогам к пляжу. Камерон и Джун искали на скалах.

Марта заметила, что у холма остановился старенький фургон. Оттуда вышли улыбающиеся Дана и Сэм. Дана тут же направилась к гаражу.

— Что это? — спросила она.

— Твоя племянница решила, что тебе для работы необходим северный свет, — сказала Марта, показывая на неровный квадрат окна.

— Куинн сама это сделала? — обрадовалась Дана.

— Да. Но, увы, не обратила внимания на то, что это несущая стена. Я попросила Пола помочь чем можно, тем более что гроза надвигается. Будет шторм.

— Куинн в порядке? — спросила Дана.

— Понимаешь… — начала Марта.

— Это она убрала лодку? — спросила Дана.

— Лодку?

— Ну да, «Русалку».

— Куинн нет дома, — сказала Марта. — Я думала, она опять пошла на Литл-Бич, но мы ее там не нашли. Марни с Аннабеллой ее ищут.

— Лодки на берегу нет, — побледнела Дана.

— Надо сообщить береговой охране, — сказал Сэм.

Дана не находила себе места. На море разыгрался шторм, волны захлестывали берег. Весь пролив был в белых бурунах. Лили с Майком погибли в тихую лунную ночь. Что же может случиться с девочками в такую непогоду?

Сэм отправился в море с береговой охраной. Марта сидела у окна. Стекло заливали потоки дождя, но она продолжала высматривать в волнах белый парус. Дана думала о том, что пришлось пережить матери, и у нее сжималось сердце. Она подошла к Марте и встала рядом.

— Надо было получше за ними следить, — сокрушалась Марта. — Надо было сразу же, как я поняла, что Куинн не ночевала дома, вызвать полицию. А я все говорила себе: девчонка просто гуляет.

Они сидели рядом и думали о Лили, о том, как она всегда присматривала за девочками. Дана устала ждать, устала от неизвестности. Ей хотелось пойти в гараж и нарисовать магический талисман, который бы привел девочек домой. Она дотронулась до висевшего на шее ключика и вспомнила про медальон, который всегда носила Лили.

— Помнишь магазинчик мисс Элис? — спросила Дана мать.

— Конечно, помню. Вы с Лили тратили там все свои карманные деньги.

— Я заходила в офис Майка, — сказала Дана. — И подумала, как здорово, что он устроил его в том самом доме. Как ты думаешь, это Лили ему посоветовала?

— Наверняка. Лили во всем любила отыскать связь. А этот дом был ее связью с тобой, с детством. Лили отнесла туда свою секретную шкатулку.

— Шкатулку?

— Да. Она была небольшая — размером с книгу. Ты наверняка ее видела. С лунными камнями на крышке. Когда я прочитала ее дневник, в чем до сих пор раскаиваюсь, она стала прятать его туда.

Шкатулка с лунными камнями. Дана столько лет о ней не вспоминала.

— Очень жалею о том, что я все это делала. Проверяла ваши комнаты, читала ваши дневники. Я вам не доверяла. А вы у меня получились такие замечательные. Я всегда с таким беспокойством смотрела на эту шкатулку, — продолжала мать. — Я ее специально убрала в комод, чтобы больше не видеть. Мне было так стыдно.

— В комод?

— Ну да, на втором этаже. На верхней полке.

Дана чмокнула маму в макушку и помчалась наверх.

Сэм стоял на палубе катера береговой охраны и осматривал все вокруг. Дождь заливал лицо, ручьями струился по желтому дождевику. Суденышко бросало из стороны в сторону по всей Охотничьей мели — именно туда, по мнению Марты и Даны, направились девочки. В ста метрах от них прошли танкер и баржа.

— Почему мы ищем именно здесь? — спросил офицер береговой охраны Том Хэнли.

— Здесь затонула лодка их родителей.

— Да, помню, «Сандэнс». Меня тогда вызывали. Ужасная трагедия, — сказал Хэнли. — Совершенно непонятная история — ночь была спокойная, лунная, оба — опытные моряки.

— Они наткнулись на буксирный канат, — сказал Сэм, глядя на идущий с запада буксир. — Я нырял туда, к лодке. Нашел ворс от каната.

— Ну, тогда понятно, — сказал Хэнли. — Движение здесь оживленное — это же главный торговый путь между Бостоном и Нью-Йорком.

— Будем надеяться, что сегодня такого не случится, — сказал Сэм.

— Только бы их волной не опрокинуло, — ответил Хэнли.

Глава 13

Погода менялась стремительно. Утро было солнечным и безоблачным, а теперь небо посерело, поднялись волны. Не огромные, как во время урагана, но все равно большие. Куинн еще никогда не ходила на лодке по таким волнам. Она старалась крепко держать румпель, чтобы лодка, не дай бог, не перевернулась. Насквозь мокрый Кимба висел на руке Элли.

— Идем строго на восток, — крикнула Элли.

— Умница, Эл.

— Нам еще долго?

Куинн мрачно вздохнула. Она что думает, это легкая прогулка? Свистел ветер. Он оборвал кливер, и парус хлопал о мачту. Если бы она знала, что погода так испортится, ни за что бы не вышла в море.

Куинн поглядела по сторонам — пыталась понять, далеко ли они отошли. Ориент-Пойнт — он был справа — они прошли час назад. Слева остались залив Силвер и Нью-Лондон. А земля впереди — это, должно быть, Рыбачий остров.

— Это Мартины Виноградники? — спросила Элли.

— Нет, Рыбачий.

— Давай причалим здесь, — взмолилась Элли. — Переждем шторм и пойдем дальше.

Куинн держала румпель так крепко, что сводило пальцы. В лицо хлестал дождь. Предложение Элли было дельным, но, если они сделают остановку, взрослые их найдут и отправят домой. И тогда уж с них глаз не спустят и второго такого шанса не представится.

— А как же наше дело? — сказала Куинн, утирая лицо.

— Ты про деньги, которые надо отдать тому человеку?

— Ну да. За маму и папу.

Элли на несколько секунд задумалась.

— Ну ладно, — сказала она наконец. — Поплыли дальше.

Зачем ты их взял? Ты нас погубил… В порывах ветра Куинн слышала мамин голос.

— Нас никто не погубит, мамочка, — произнесла она вслух.

Она твердо знала: ее обязанность — исправить ошибки своей семьи.

Дана, встав на цыпочки, нащупала на верхней полке шкатулку. Шкатулка была заперта на крохотный замочек, и ключ, который Дана носила на шее, к нему подошел. Она открыла крышку и вскрикнула. Внутри лежал медальон Лили.

Дана сжала медальон в кулаке. Это был довольно тяжелый серебряный овал с узором ручной работы. Дана отнесла его в комнату сестры, чтобы разглядеть при дневном свете.

Она присела на краешек кровати и трясущимися руками открыла запор. Медальон раскрылся как книжка, и на колени Даны упал еще один ключик, совсем крохотный. У Даны застучало в висках.

В правой части медальона была фотография Лили и девочек в саду. Девчонки в рабочих перчатках взяли мамины грабли и совок, Лили руку с книгой положила на плечо Куинн, а вторую, державшую авторучку, на плечо Элли. Слева был другой снимок: Дана с Лили смотрят друг на друга, и глаза обеих светятся любовью. У Даны заныло сердце — никогда больше не испытать ей такой любви.

Она взглянула на фото повнимательнее и заметила, что на шее у Лили висят этот медальон, а рядом с ним — золотой ключик. Приглядевшись к снимку Лили и девочек, Дана поняла, что за книга у Лили в руке. Это был ее детский дневник в бордовом переплете.

В окно бил дождь, порывы ветра трепали тент, натянутый во дворе. Ну какое это теперь имеет значение? Они нашли потонувшую лодку, убедились в том, что произошла авария. Коробка с деньгами явно как-то связана с махинациями в «Сан-Центре», но к семье это никакого отношения не имеет.

Медальон жег ей ладонь. Она смотрела на снимки и вдруг почему-то перевела взгляд на шар, стоявший на ночном столике Лили. Дана взяла его в руки, встряхнула, и крохотные рыбешки закружились вокруг русалки. Шар был куплен в магазинчике мисс Элис приблизительно в то же время, что и медальон.

«А вы знаете, что русалки существуют на самом деле, — сказала им тогда старая леди. — Они плетут сети из лунных лучей, они снимают с неба звезды. Если вам понадобится их помощь, достаточно только их позвать. Произнести: „Ты, русалка, мне скажи…“»

— «Как девчонке жизнь прожить?» — закончила вслух Дана.

И словно вернулась в прошлое. Где Лили прятала свои дневники? Под матрасом, в шкафу за книгами, на чердаке. Все эти места Дана находила, и Лили об этом знала. Но был еще последний тайник Лили — она его сделала в тот год, когда они обе поступили в школу искусств. О том, что Дана обнаружила и это место, Лили известно не было.

Найдя золотой ключик, Дана часто задавалась вопросом: а куда же взрослая Лили стала бы прятать дневник? И только одно не пришло ей в голову. Последнее место было идеальным, а идеала не превзойти.

Нет, надо было раньше посоветоваться с русалкой, думала Дана, быстро спускаясь по лестнице. В кулаке у нее был зажат второй ключик.

Катер береговой охраны избороздил весь пролив с юга на север. Сэм стоял на палубе и смотрел в бинокль на Охотничью мель. При мысли о двух маленьких девочках на крохотной парусной лодке ему становилось по-настоящему страшно.

Капитан замедлил ход, и Сэм похолодел. Он решил, что капитан разглядел в волнах обломки лодки.

— Что он делает? — спросил Сэм.

— Идет назад, — сказал Том Хэнли.

— Но они должны быть где-то здесь!

— Тогда бы мы их обязательно увидели. Может, они решили укрыться в одной из бухт? Надо пройти вдоль берега, поискать их там.

Дана не надела ни плаща, ни шляпы, даже лопаты не прихватила. Зажав ключик в зубах, она встала на четвереньки и принялась руками разрывать грядку с травами.

Травы Лили рассадила в строгом порядке: на севере шалфей — символ мудрости, на западе тимьян, символ долголетия, в память об отце и всех умерших родственниках на юге росла лаванда, а на востоке травы любви — розмарин и мята.

Травы источали таинственный, дурманящий аромат, который смешивался с запахом влажной земли. Много лет назад она видела, как Лили ночью пробралась к грядке с травами с дневником в руке. И сразу догадалась: Лили решила закопать его там.

И теперь это была последняя надежда Даны. То ли Лили, то ли русалка, то ли обе вместе послали Дану искать под дождем дневник. И найти правду.

Но дневника не было. Дана изрыла все вокруг. По лицу Даны текли струи дождя. И вдруг взгляд ее упал на латунный диск солнечных часов, врытых в землю посреди грядки.

Дана потянула за центральный штырь, и диск легко вышел из бетонного основания. Под ним и лежал дневник Лили.

Дана схватила его, прижала к груди, и по щекам потекли, смешиваясь с дождинками, слезы.

— Я нашла его, Лили! И девочек найду!

Она помчалась в дом, вверх по лестнице. В спальне Лили она плотно прикрыла дверь и села на кровать. Дрожащими пальцами она вставила ключ в замок, и дневник распахнулся. Дана принялась читать.

Здравствуй, новый дневник! Ты последний в ряду многих, но я тебя уже люблю. Приготовься выслушать все, и плохое, и хорошее. Стоит мне записать все, что меня мучает, и на душе становится легче. Так я избавляю от груза своих переживаний самых дорогих и близких мне людей.

Очень не люблю кричать на мужа и на дочек. Но идеальных людей нет. Когда Майк бывает резок с Куинн или недостаточно терпелив с Элли, я ужасно на него злюсь. Впрочем, такое случается нечасто. Он замечательный отец. И мне очень повезло в жизни.

Дела у него идут превосходно. «Грейсон инкорпорейтед» работает сейчас над двумя новыми проектами — в Цинциннати и здесь, в Коннектикуте. И то, и другое — дома для престарелых. Таково веяние времени.

Плохо то, что Цинциннати так далеко и Майку приходится ездить туда довольно часто. По-моему, раньше, когда он еще не так развернулся, было лучше. Денег у нас, конечно, было меньше, но нам хватало.

Второе февраля. У обеих девочек насморк. Куинн сводит меня с ума — все время рвется погулять, а нос совершенно забит, и температура под тридцать девять.

Дана пролистала несколько страниц — февраль, март — и остановилась на апреле.

В саду уже появились первые всходы. На деревьях набухли почки. Элли занимается танцами и футболом, а Куинн, как всегда, делает все всем назло. Она обожает бродить по горам, лазить на деревья и подслушивать под дверью. А занятия в школе требуют усидчивости. Майка постоянно нет дома — в Цинциннати все закончилось, но теперь появилось что-то новое в Массачусетсе.

Вчера доставили новую лодку. Признаю, я была не права: она великолепна. Мы с девочками сразу в нее влюбились. Первое большое путешествие будет в Мартины Виноградники, но сначала мы походим по проливу. Мы решили назвать ее «Сандэнс» — в честь проекта «Сан-Центра» в Цинциннати, на деньги от которого она и была куплена. Место чудесное, и Майк им очень гордится. Вот если бы такой же здесь был, в Коннектикуте. Как раз для мамы. Он делает еще один, в юго-восточном Массачусетсе, но почему-то не любит о нем говорить. Ну и пусть. Не хочу ему надоедать.

Мне очень нравится наша жизнь. Мы ходим в море, работаем в саду, занимаемся семьей, и нам хорошо друг с другом. Вот если бы и Дана жила где-нибудь поблизости, тогда все было бы абсолютно прекрасно.

Неужели только на прошлой неделе я писала о том, как хорошо мы живем? Какая ложь… Вернее, какой лжец!

Майк меня обманывал. Он говорил про «юго-восточный Массачусетс», а на самом деле речь шла о Виноградниках. Да-да-да! Его новый проект — никакой не дом для престарелых. Это подряд на строительство четырех огромных уродливых домов в Мартиных Виноградниках. На моем обожаемом острове. И самое ужасное: все это на Жимолостном холме. На священной для нас земле — там, где он сделал мне предложение.

Как я надеялась, что эти песчаные дороги никогда не замостят и вересковые пустоши никогда не тронут. По-моему, это огромная ошибка.

Господи, дай мне силы сохранить спокойствие и не показывать девочкам, как я расстроена. Сегодня вечером Майк пришел домой и сказал, что хочет мне что-то показать. Он все время смеялся, и я тоже смеялась. Мы оба устали злиться друг на друга.

Он показал мне старую жестяную коробку. А в ней — пять тысяч долларов. Старые купюры, в основном по пятьдесят и по сто долларов — похоже на чьи-то давние сбережения. Так оно и есть, сказал он. Джек Конвей, старый мастеровой из Куиссета, хочет работать на строительстве. У него больная нога и больная спина, и подрядчик его не нанял, вот он и пошел к Майку.

Майк сказал, что не может взять от него деньги, но Джек настаивал. Для него это вопрос чести, сказал Майк.

Ему все это кажется очень забавным. Он говорит, что Джек неплохо заработает на строительстве. А через некоторое время Майк вернет ему эту коробку.

Разумеется, проблема не в этом. А в том, что Майк строит дома на острове, на том самом холме, который так нам дорог. Я вне себя от ярости.

Сегодня Куинн совершенно вывела меня из себя. И мне теперь стыдно. Она все донимала меня расспросами, хотела узнать, что у нас с Майком не так. Она слышала, как я плачу, а он кричит, и сказала, что, если так будет продолжаться и дальше, она покончит с собой. Так прямо и сказала. Может, я пытаюсь себя оправдать, но у меня на самом деле не было другого выхода. Когда она пошла заниматься плаванием, я поднялась к ней в комнату и прочитала ее дневник.

Я получила то, что заслужила. Моя дочка пишет, что каждую ночь плачет, что боится, как бы мы не развелись, и не понимает, что происходит. Я так переживаю из-за нового проекта Майка. Ведь Виноградники — мой второй дом.

Дана начала читать последнюю запись. Тридцатое июля, день смерти Лили.

Ну ладно. Перемирие. Взошла луна, море совершенно спокойное. Наши дочки мирно спят. Всего несколько минут назад я кричала на их отца. А теперь мне хочется взять свои слова назад. Я обвиняла Майка в том, что он нас погубил, разрушил нашу семью. Это была моя реакция на то, что три дня назад сказала Куинн.

Мы отправляемся на морскую прогулку.

С девочками все будет в порядке. Правда ведь, дорогой дневник? Я никогда прежде не оставляла их ночью одних, но, с другой стороны, я прежде и с мужем так страшно не ругалась, Он хочет, чтобы я была довольна. А я хочу, чтобы был доволен он. Может быть, мы будем заниматься на лодке любовью. А может, и нет. Это значения не имеет. Я все равно его люблю.

И их люблю. Я так переживаю, что причинила Куинн боль, поругавшись с ее отцом. Она знает, что мне стыдно за Майка — потому что он взял деньги. Она слышала, что я назвала это взяткой.

Ночь совершенно ясная, дует легкий бриз. Мои дочки спят как сурки. Я уже и забыла, когда они просыпались раньше утра. Их не мучают кошмары, они не ходят во сне, и снятся им хорошие, добрые сны. Они будут крепко спать, а через час я вернусь.

Какая потрясающая сегодня луна! И я сижу здесь, в саду, и вижу лунную дорожку, тянущуюся отсюда, от пролива, до самой Франции. Русалки забросили сети — мисс Элис сказала бы, что они нас оберегают.

Всех нас, всех девочек-русалочек. Маму, Дану, меня, Куинн и Элли. Как нам повезло, что мы есть друг у друга.

Дана закончила читать. По ее лицу ручьем текли слезы. Она целый час слушала голос Лили и тосковала по ней больше, чем когда бы то ни было. Она встала, пошла к себе в комнату, заглянула под кровать. Жестяной коробки не было, но она и так уже знала, куда отправились Куинн и Элли. Она сняла телефонную трубку и набрала номер сотового Сэма.

— Они плывут в Мартины Виноградники, — сказала она.

— В Мартины Виноградники? Ты…

— Да, точно знаю, туда, — прокричала Дана, чтобы он ее расслышал наверняка. — Они считают, что должны отдать один долг. За родителей.

Сэм позвал капитана, и Дана услышала, как он просит передать это сообщение по рации тем судам, которые могут быть в районе Виноградников.

— Они меня сейчас высадят. Я еду за тобой.

Дана схватила дождевик и села ждать, когда он приедет и отвезет ее к парому.

На ноги поставили береговую охрану Ньюпорта, Вудс-Хоула и Менемши, и Дана пыталась убедить себя, что девочек обязательно спасут. Уж если Лили и русалки завели их так далеко, не бросят же они их теперь.

— Я безумно волнуюсь, — сказала Марта. — Ты уверена, что они плывут в Виноградники?

— Абсолютно.

— А вы с Сэмом отправляетесь на паром? Он что, до сих пор ходит?

— Да.

Марта недоверчиво покачала головой. Ну ладно, может, и правда ходит. А Дане казалось, что она действует не совсем по собственной воле, а лишь выполняет приказы сестры. Она поцеловала мать и выбежала из дома.

Сэм уже завел мотор. Дождь заливал ветровое стекло, но он ехал быстро и аккуратно.

— Откуда ты знаешь? — спросил он, когда они свернули на автостраду.

— Что они отправились в Мартины Виноградники? Мне Лили сказала. Правда, сказала. Понимаю, это звучит дико, но она показала мне, где искать ответ. А когда я его нашла, она посоветовала, что делать дальше.

— Я тебе верю.

— Почему? Я сама себе верю с трудом.

Сэм Тревор был человеком рассудительным. И все же легко согласился с самым невероятным.

— Я изучаю дельфинов, — сказал он. — Они общаются друг с другом очень замысловатым способом. Мы, люди, пока что его до конца не поняли. Они плавают рядом и одним взмахом хвоста сообщают, где есть пища, где подстерегает опасность, даже в любви признаются. Они поддерживают связь и на большом расстоянии, когда не видят друг друга. — Он взял Дану за руку. — Лили все время с тобой общалась.

— Откуда ты это знаешь, Сэм?

— Потому что я сам иногда слышу отца. Он говорит мне, что я молодец, что иду по верному пути. У него легкий ирландский акцент, и слышу я его обычно по ночам, когда я один на яхте.

Шторм разыгрался нешуточный. Элли следила за компасом, а Куинн изо всех сил старалась держать румпель ровно. У нее устали руки, и видимость была никудышная.

— Где мы? — прокричала Элли.

— Почти у цели!

На самом деле Куинн понятия не имела, где они находятся. Дождь лил как из ведра, и разглядеть что-либо было невозможно. Ветер рвал паруса. Куинн с трудом перебарывала страх.

— Ой, Куинн! — завизжала Элли, когда лодку накрыло огромной волной.

— Элли, держись!

Ладони у Куинн горели. Она натерла их до волдырей, и волдыри начинали лопаться. Деревянная рукоятка румпеля стала скользкой от дождя и крови.

Следующая волна появилась непонятно откуда. Куинн отслеживала их все, но эта ударила им в лоб. «Русалка» заскрипела и повалилась на бок.

— Кимба! — закричала Элли.

— Эл, держись, — велела Куинн.

— Он упал, — зарыдала Элли, кидаясь в волну. — Он упал за борт.

— Эл, оставайся на месте!

— Куинн, спаси его, ну, пожалуйста!

— Я вижу только то, что ждет нас впереди, — сказал Пол. — Теплая одежда, хороший бифштекс и мартини в «Черной жемчужине».

— Я серьезно. Я, кажется, видел, как перевернулась лодка.

— Наверное, это какой-нибудь идиот серфингист ловит волну. Давай посмотрим, может, он опять покажется.

Мужчины молча вглядывались в бушующее море. Дождь бил в лицо, волны вздымались одна за другой. Оба были опытными моряками и за себя не беспокоились. Но они проголодались и хотели поскорее добраться до Ньюпорта.

— Да нет, показалось, — сказал Твигг. — Процентов девяносто вероятности, что показалось.

— Девяносто?

— Да, черт возьми.

— Тогда придется проверить.

— Держись, Элли! — крикнула Куинн, когда на них пошла очередная волна.

Она обрушилась ей на голову, в рот залилась соленая вода. Но Куинн изо всех сил цеплялась за перевернутую лодку. Элли была рядом — она одинаково крепко держалась и за Кимбу, и за лодку. Пока они видели друг друга, им было спокойнее. Но когда волны захлестывали их, Куинн охватывала паника.

— Куинн, ты тут?

— Тут…

Сестры все время переговаривались. Вода была теплая, но волны — слишком сильными. Так им долго не продержаться. Куинн цепенела от ужаса.

Под мышкой она зажала жестяную коробку. Волны пытались выбить у нее коробку, но Куинн сопротивлялась. Не так важны были деньги, главное — очень хотелось выполнить то, что не успели сделать родители.

Налетела очередная волна и оторвала их от лодки. Куинн, не выпуская коробки, ухватила сестренку, подтащила к лодке. Она знала твердо: надо держаться до последнего. Это было первое правило, которому научила их мама. «Если вы когда-нибудь перевернетесь, обязательно держитесь за лодку», — говорила она.

— Эл, хватайся крепче, — велела она.

— Куинн, я так устала…

И снова их накрыло волной. Куинн и под вод водой слышала мамин голос. «Держись, любовь моя. Что бы ни случилось, не отпускай лодку».

Мама, это ты?

Да, я. Держись. Отпусти коробку. Скажи Элли, пусть отпустит Кимбу. Вы справитесь, обязательно справитесь, но надо приложить все силы.

Неужели такое бывает? Куинн трепетала от радости. Она только что слышала мамин голос, ощущала ее рядом с собой.

— Держись крепче, Элли. Кто-нибудь обязательно придет на помощь. Помнишь русалок? Они приплывут.

— Никаких русалок нет, — сказала Элли.

Она была совсем бледная, губы посинели.

А мамин голос продолжал:

Подбодри ее, радость моя. Скажи, чтобы она отпустила Кимбу и держалась обеими руками. И ты тоже. Слышишь, обеими руками!

— Есть, Эл. И они нас спасут. Одна сейчас здесь, и, по-моему, это наша мама. Держись!

— Мамочка!

Элли отпустила руку, ее подхватила волна. Элли ринулась обратно к лодке и вцепилась в нее.

Ну же, Куинн, давай!

— Элли, — крикнула Куинн, когда прошла следующая волна, — слушай меня. Мамин голос сейчас с нами, и она сказала, что тебе надо отпустить Кимбу.

— Не могу, — зарыдала Элли.

— Элли, сначала я выброшу коробку с деньгами, договорились? А потом ты отпустишь его. Мама говорит, так надо.

Умница! Так и продолжай!

— Не могу… — вопила Элли.

— Он знает, что ты его любишь, — уговаривала сестру Куинн. — Он отправится на морское дно, к нашим маме и папе.

Правильно, родная. Ко мне. Игрушка моей дочки…

Куинн взглянула на жестяную коробку. Она слышала голос матери, она должна была спасти сестру. И Куинн выбросила коробку.

Замечательно, Акуинна! Вот так! Теперь держись крепче. И следи за сестрой.

Увидев, что Куинн выбросила коробку, Элли поцеловала на прощание Кимбу и отпустила его. Она держалась за борт и горько плакала.

— Ой, мамочка… — причитала она.

Куинн безумно устала. Море боролось с ними, и сил сопротивляться уже не было. Но вдруг усталость как рукой сняло. Она взглянула на Элли и приободрилась. Ноги словно нащупали твердую почву — будто кто-то поддерживал Куинн. С Элли случилось то же самое. Сестре стало гораздо легче.

Дорогие мои, раздался голос. Я так вас люблю.

— Это… — изумилась Элли.

— Мамочка, где ты? — спросила Куинн.

Я всегда рядом с вами. И не важно, видите вы меня или нет, слышите ли мой голос или нет.

— Ты спасла нас!

Вас спасла ваша любовь. Никогда не забывайте об этом, дочки мои. Любовь сестер сильнее, чем любовь русалок.

— А любовь матерей? — спросила Куинн.

Это самая сильная любовь на свете. Она не кончается никогда. Не забывайте об этом, Куинн и Элли! Когда вам будет одиноко, вспоминайте: я — ваша мама. На веки вечные.

Внезапно они увидели, что к ним идет большая яхта. Куинн понимала, что надо кричать, чтобы их заметили, но ей не хотелось расставаться с мамой. И Элли тоже.

— Не уходи! — закричала Элли.

— Мамочка! — подхватила Куинн.

Яхта шла прямо к ним. Подойдя поближе, капитан крикнул:

— Как вы там?

— Нормально, — ответила, клацая зубами, Куинн.

Мужчина в белом дождевике перегнулся через борт, и Куинн подтолкнула к нему сестру.

— Тетя Дана, — пробормотала Куинн.

Волны били все сильнее.

— Я ее люблю, мамочка. И Сэм любит. Ты его не знаешь, но поверь, он очень хороший.

Я знаю его, любимая моя.

— Сэм помог мне убедиться в том, что вы сделали это не нарочно.

Куинн, я никогда бы не оставила вас по собственной воле.

— Ну, теперь твоя очередь, — позвал Куинн мужчина и протянул ей руку.

Она в нерешительности осмотрелась по сторонам. С запада шла волна. Вода вздымалась зеленым, просвечивающим насквозь гребнем. И Куинн увидела в нем множество рыбок — синих, красных, оранжевых — совсем как в шаре с русалкой.

На палубе ждала завернутая в одеяло Элли. Она пустила Куинн к себе, и сестры прижались друг к другу. Они в последний раз взглянули на лодку, которую их мама и тетя выкупили у своего отца, заработав деньги на хот-догах. Куинн взглянула на золотые буквы — «Русалка».

Эпилог

Поездка на пароме была недолгой и увлекательной. В воздухе уже чувствовалась осенняя свежесть. Дана не спускала глаз с Куинн и Элли: боялась, что, снова оказавшись на море, девочки занервничают. Но они чувствовали себя прекрасно, стояли у борта и смотрели на волны.

Был День Колумба, первый праздник после начала учебного года. Дана снова отдала девочек в школу в Блэк-Холле. Она и сама не могла точно назвать день, когда окончательно решила не увозить их во Францию; просто это решение постепенно созрело в течение лета. Был, впрочем, один момент, который можно назвать определяющим: когда девочки чуть не утонули. Сэм тогда привез их на машине в Хаббардз-Пойнт и сказал: «Вот мы и дома».

Теперь он стоял с ней рядом, его рука лежала у нее на плече.

— Как ты? — спросил он.

Она взглянула в его золотисто-зеленые глаза и улыбнулась:

— Замечательно. А ты?

— Тоже. Длинные выходные с тобой вместе — что может быть лучше?

— Мы выполняем задание Куинн.

— И это отличный повод побывать в Мартиных Виноградниках.

Но прежде они заехали в старый гараж в Куиссите. В самом конце Мейн-стрит, за кафе и магазинами, был небольшой проулок с маленькими покосившимися домишками. Напротив рыбного рынка находилась бывшая бензозаправка Конвея. Там же стоял его дом.

Тетя Дана предложила пойти вместе с Куинн, но Куинн отказалась. Это касалось только ее родителей и Джека. В руках она держала новую коробку.

— Я вам все обязательно верну, — сказала она, глядя на тетю Дану и Сэма.

— Об этом не беспокойся, — ответила тетя Дана.

Куинн вышла из машины и пошла по дорожке к дому. Белый домик был окружен забором, вдоль которого росли розы. Куинн постучала в дверь.

Открыл ей старик.

— Чем могу вам помочь?

— Я хотела бы поговорить с Джеком Конвеем.

— Я он самый и есть. Заходите.

В комнате повсюду лежали кружевные салфеточки. На стенах висели фотографии пожилого мужчины и пожилой женщины. Куинн обернулась к старику и протянула ему коробку.

— Это принадлежит вам, — сказала она.

— Что это? — удивился он.

— Это деньги, которые вы дали моему отцу. Я — Акуинна Грейсон.

— А-а… — грустно вздохнул старик. — Майк… Я слышал про ваше горе.

— Мы с сестрой хотим вернуть это вам.

Она оглядела скромную гостиную. Да, деньги ему пригодятся. Куинн заметила на столике пузырьки с лекарствами. В приоткрытую дверь была видна кровать, на которой кто-то лежал; Она отвела взгляд.

— Ваш отец мне здорово помог, — сказал он. — Дал мне работу. В моем возрасте нелегко устроиться на такое место. Я сам столяр. И всему, что я умею, меня научил мой отец. Бензозаправка принадлежала семье Эммы, и я, когда женился, взялся за нее. Лет десять назад насосы начали течь, а денег на ремонт не было. Пришлось заправку закрыть.

— Понятно, — сказала Куинн.

— Я искал работу где только мог, но все это было так, по мелочи. Когда я прослышал, что ваш отец затевает здесь большое строительство, жена посоветовала пойти к нему. У нее-то у самой диабет, ноги почти не ходят, нужны деньги — на лечение и все такое. Она велела мне взять часть наших сбережений и отдать Майку — чтобы он внес мое имя в список. Так все и вышло.

— Он этих денег не тратил, — сказала Куинн. — И ни за что бы не стал. Он хотел вам их вернуть.

— Оставьте их себе. Деньги я дал Майку, пусть они достанутся его детям.

Но Куинн покачала головой.

— Ну что ж, юная леди, тогда — спасибо. Вы вся в отца — такая же великодушная.

— Надеюсь, ваша жена поправится, — сказала Куинн, бросив взгляд на приоткрытую дверь.

— Я ей передам ваши слова, — сказал Джек Конвей и пожал Куинн руку.

Куинн вышла из домика, прошла мимо забора и, увидев ожидавших ее в фургоне тетю, сестру и Сэма, помчалась к ним.

Остров за эти годы сильно изменился. Появилось много новых домов вроде тех, которые строил Майк. Но, глядя на холмы и солончаки, Дана думала о том, что многое здесь осталось по-прежнему. Они ехали вглубь острова, мимо пастбищ, мимо начинающих желтеть лугов, каменных изгородей, увитых плющом и виноградом. Проехали старое кладбище. Слева шумел Атлантический океан, а справа голубым сапфиром сверкала гавань Менемша. Показался Жимолостный холм, крыши четырех новых домов едва виднелись за высокими кронами деревьев. Но Дана не нашла в себе сил даже взглянуть туда.

Оказавшись там, где всегда был Гей-Хед, они увидели табличку, на которой было написано «Акуинна».

— Ой! — воскликнула Куинн.

— Это они в твою честь название сменили? — изумилась Элли.

— Вполне возможно, — сказал Сэм. — Есть за что.

Но на самом деле это было исконное название городка. Индейское. И недавно городской совет постановил вернуть его. Все это рассказала им женщина, у которой они забирали ключи от коттеджа.

Это был тот самый домик, который много лет назад снимали Дана с Лили. Девочки вскочили на велосипеды, которые они привезли с собой, а Сэм с Даной нашли место, где Дана когда-то натягивала тент и писала свои первые морские пейзажи.

Они сидели на крыльце и любовались золотистым лугом, простиравшимся до океана. Дана знала тропинку, которая шла мимо маяка к пляжу, но сейчас ей было достаточно сидеть с Сэмом рядом, слушать шум волн и предаваться воспоминаниям о давно ушедших днях.

Вечером над морем поднялась полная луна и залила остров серебряным светом. Они приготовили на гриле тунца, и обе девочки, не успев доесть ужин, дружно принялись зевать.

— Как они? — спросил Сэм, когда Дана, поцеловав племянниц на ночь, вернулась на крыльцо.

— Спят без задних ног.

— Ну и отлично, — сказал Сэм и притянул Дану к себе.

— Даже не верится, что мы в том самом доме.

— Вот сюда я пришел и увидел тебя за мольбертом. Как ты думаешь, если бы я тогда явился к тебе, мы бы до сих пор были вместе?

— Не знаю, — ответила Дана честно. — И не хочу об этом думать. Не хочу сокрушаться об упущенном времени.

Дана положила ладонь на живот. И подумала о девочках, спящих в доме, о том, что у нее нет собственных детей. Она думала о годах, которые провела в одиночестве, отказываясь от любви и целиком отдавая себя творчеству. Вспомнила и Джонатана, его предательство. И грустно улыбнулась.

Странная штука жизнь. Она подарила ей человека, достойного любви, как раз тогда, когда тело ее начало стареть. Еще немного — и она уже не сможет иметь детей. Сейчас ей сорок два. Всю жизнь она писала картины и путешествовала, и только смерть Лили заставила ее вернуться домой.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

— О тебе. О том, как прекрасна ты была, когда плескалась в волнах.

— Сколько воды утекло… Мне тогда было столько, сколько тебе сейчас.

— Ты стала только красивее, — сказал Сэм.

— Очень в этом сомневаюсь.

— Правда, Дана. Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, Сэм, — прошептала она.

В воздухе пахло солью, яблоками, дымом и виноградом. Над их головами светила луна. Луч маяка тянулся по морю к горизонту.

— Выходи за меня замуж, Дана.

Его руки обняли ее. Сильные, мужественные руки, которые никогда ее не выпустят. Он нежно поцеловал ее и шепнул на ухо:

— Я хочу быть твоим мужем. И их отцом.

— Их?

— Девочек. Мы можем их удочерить. Я хочу сделать это ради Майка и Лили: дать девочкам все то, что дали бы им они.

— Я тоже этого хочу, — сказала Дана, и глаза ее наполнились слезами.

— А через год, — продолжал он, гладя ее по голове, — я хочу вернуться в этот дом с нашим ребенком. Если мы сейчас поженимся, все может получиться. И следующим летом в Хаббардз-Пойнте мы будем учить плавать нашего с тобой ребенка. Выходи за меня, Дана. Скажи «да».

Дана с Сэмом сидели на крыльце, ветерок с Атлантического океана ласкал их лица.

— Да, — сказала Дана.

Они поцеловались, и их объятия длились целую вечность, а звезды сияли у них над головами. Дана думала о детях: о девочках, какими были они с Лили, о Куинн и Элли, спящих в доме, о будущем их с Сэмом ребенке.

Вот бы написать такую картину — большая веселая семья гуляет на берегу, синее море спокойно, встает луна. Русалки забрасывают сети, в воде резвятся серебристые рыбки. Лица людей исполнены любовью. Любовью, которая реальнее любой мечты. Любовью, которую хранит в своем сердце Дана.

Такая бы получилась картина, и, сидя рядом с Сэмом, Дана верила, что такая у них получится жизнь.

Они не ложились всю ночь. Им не хотелось расставаться даже на сон, а еще им хотелось сохранить в душе радость — радость предчувствия будущего. Но еще и потому, что оба думали о Лили и готовились с ней попрощаться.

Сэм нанял небольшую рыбацкую лодку. Куинн и Элли стояли в спасательных жилетах на палубе, а Сэм вел судно.

Куинн держала латунную урну, и Элли не отходила от нее ни на шаг. Настало время развеять по ветру прах их родителей. И лучше места, чем море у острова, где познакомились Лили и Майк, нельзя было придумать.

— Скажите где, — крикнул из рубки Сэм.

— Обязательно, — ответила Куинн.

Они с Элли взглянули на тетю Дану и Сэма. Те стояли рядом и все время улыбались так, словно у них появился общий секрет, а еще непрерывно зевали, будто не спали всю ночь. Куинн не нужно было ни читать чужих дневников, ни подслушивать — она сразу догадалась, что тетя с Сэмом решили пожениться.

— Где мы это сделаем? — спросила Элли.

— Не знаю, — ответила Куинн, оглядевшись по сторонам.

— Давай вон там, — показала Элли на пятнышко прозрачной воды, золотившейся в лучах солнца.

Куинн кивнула. Она крепко прижимала урну к груди. Элли просунула руку Куинн под локоть.

— Ну, пора, — шепнула Куинн. — Где цветы?

Элли прошла за рубку — туда, где она положила букет. Это были последние цветы из маминого сада в Хаббардз-Пойнте и белые розы из Акуинны.

— Вот здесь! — крикнула Куинн.

Сэм сбросил скорость. Они с тетей Даной вышли на палубу. Тетя Дана осторожно взяла из рук Куинн урну. На лице ее играла нежная улыбка, но в глазах стояли слезы. Она держала урну благоговейно, словно это была величайшая драгоценность. А потом аккуратно открыла крышку.

Куинн и Элли набрали пригоршни пепла и бросили их за борт. Их мама с папой умерли в океане, который они любили больше всего на свете. Она представила себе папу на носу лодки и маму, смотрящую на него с нежностью и любовью.

— Мамочка, папочка… — прошептала Куинн.

И Элли повторила то же самое. Тетя Дана тоже взяла горсть праха.

— Сэм, ты тоже, — сказала Куинн.

— Я? Но я же не…

— Ты тоже член нашей семьи, — сказала Куинн твердо.

Сэм присоединился к ним, а тетя Дана обвила рукой его талию и уткнулась лицом ему в плечо, чтобы не было видно слез. Потом Элли кинула в море букет белых цветов.

Куинн тоже плакала. Родители вернулись в море. Она глядела на отражающиеся в воде лучи солнца, на уплывающие все дальше цветы, думала о полной луне, которая сияла вчера ночью, и о том, что ее серебристый свет еще живет в волнах и русалки приплыли, чтобы забрать родителей туда, где им будет хорошо.

— Прощай, мамочка, — прошептала Куинн.

Прощай, любовь моя, прощай, Акуинна Джейн. Я знаю: с тобой все хорошо. Тебя любят.

Куинн расслышала эти слова в шуме ветра, а взглянув через плечо сестры, увидела прозрачную волну, в которой шныряли крохотные рыбешки с зелеными хвостами. Хотя солнце еще светило вовсю, Куинн готова была поклясться, что разглядела серебряную русалочью сеть, полную любви, морского огня и охапок белых цветов.

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Эпилог

Реклама на сайте