«Свет любви»

Шеннон Дрейк Свет любви

Посвящается Лайзе Доусон и Мэг Блэкстоун — замечательным редакторам и самым лучшим друзьям, каких только можно пожелать!

Легенда

Фульк Черный, граф Анжуйский, происходил от Роллона, великого викинга, покорителя Нормандии. Неистовый и свирепый, как и его предки, граф Анжуйский был отважным воином, упорным и непреклонным.

Однажды он вел войну во владениях виконта Рэнальфа. С рассвета до заката войско Фулька штурмовало замок Рэнальфа, то яростно подкатываясь к стенам, то вновь отступая. Горящие стрелы взлетали над зубцами стен, не ведая жалости; боевой таран вновь и вновь ударял в ворота. Наконец замок Рэнальфа объяло пламя, ворота пали, и Фульк верхом на великолепном боевом коне, с обнаженным мечом в руке ворвался во двор, вызывая на поединок мятежного виконта.

Но Рэнальф был уже мертв; всюду царили смерть и разрушение, дым и огонь. Фульк поспешил к главной башне замка, надеясь отыскать сокровища виконта.

Там и увидел он Мелюзину. Она стояла на лестнице, не замечая бушующего вокруг пламени. Увидев ее, Фульк замер, словно прикованный к месту. Волосы Мелюзины казались золотисто-рыжим костром, а в глазах смешались зеленые и синие оттенки морских волн, искрящихся под солнцем; кожа ее была безупречной, тело — хрупким и чувственным. Никогда еще в своих странствиях граф не встречал женщину такой красоты.

Глядя на нее, Фульк услышал отдаленные раскаты грома; дневной свет снаружи померк, небо затянули черные грозовые тучи… А она казалась озаренной неземным сиянием, окутанной волшебной дымкой, она ускользала и приковывала взгляд, подчиняя себе его волю, как кузнец подчиняет булат…

Но ее глаза, глядящие на Фулька, пылали ненавистью, в них отражалось пламя горящего замка. Фульку не было дела до ее ненависти, он жаждал обладать этой дивной красотой, жаждал сильнее, чем попасть на небеса, сильнее, чем заполучить богатства и власть. Она была для него желаннее жизни и спасения души.

Она закричала, когда он приблизился, она осыпала его оскорблениями и проклятиями. Но его тело и помыслы были уже захвачены этой женщиной, и Фульк поступил так, как поступили бы его предки, — овладел ею.

Однако и это не исцелило его от желания, от стремления познать ее и обладать ею так же всецело, как она завладела им. Фульк узнал, что ее зовут Мелюзиной, но не ведал, кто она и откуда. Он видел только, что огонь, обступавший со всех сторон, не тронул ее; что стих ветер и умолкли птицы, когда М-люзина ступила во двор.

Он не отпустил Мелюзину. Он, гордый воин, молил ее о любви, о такой, какою полюбил ее сам, просил от нее любви свободной и радостной.

Мелюзина согласилась, но взамен потребовала, чтобы он женился на ней. Мелюзина не могла принести ему ни земель, ни власти, ни приданого, но Фульк согласился. Он охотно запродал бы душу дьяволу, лишь бы всецело обладать ею. Он взял ее в жены, и, выполняя обещание, Мелюзина ночь за ночью приходила к нему. Подобно теплым потокам ароматного масла ее тело ласкало его, как буйный вихрь, возбуждало в нем порывы страсти, заставляя позабыть обо всем на свете. Фульк все больше покорялся ее чарам.

Но Фульк был властным человеком и желал знать, чем обладает. Мелюзина никогда не отвечала на его расспросы, и он не ведал, кто она такая и откуда родом. Епископы Фулька ужасались его любви, говоря, что это одержимость, а Мелюзина, должно быть, дочь самого сатаны; в подтверждение они ссылались на то, что она ни разу не осталась в церкви, едва подходило время принять причастие.

Поэтому однажды, в субботний день, едва Мелюзина хотела покинуть церковь, граф Фульк приказал задержатьее. Сильные рыцари схватили ее за руки. Она испустила крик — такой громкий и пронзительный, что все слышавшие его похолодели, и тут же исчезла. Рыцари ее не удержали; облачко дыма вылетело из окна церкви, и больше прекрасную Мелюзину никто не видел.

Она оставила Фульку двоих детей. Одним из них был Готфрид, граф Анжуйский, вскоре прозванный Готфридом Плантагенетом, ибо его боевые доспехи украшала распускающаяся ветвь. Готфрид взял в жены Матильду, наследницу престола Англии, внучку Вильгельма Завоевателя. От них пошел царственный род Плантагенетов: ГенрихII, Ричард Львиное Сердце, Джон…

Но легенда о дьявольском происхождении навсегда осталась связанной с этим родом. Плантагенеты были людьми горячего нрава, способными быстро обращаться от безумной любви к безудержной ненависти.

«Они произошли от дьявола, — говаривал один из епископов того времени, — дьяволу и заплатят долги».

ЧАСТЬ 1 «КОРОЛЬ МЕРТВ…»

Пролог

Всадник нагонял ее. С каждым мгновением грохот копыт неумолимо приближался…

Ее лошадь взмокла и прерывисто дышала, мчась бешеным галопом по грязи, через лес. Всадница ощущала, как яростно движется под ней огромное животное, как сгибаются и вновь распрямляются его плечи.

Элиза оглянулась, и налетевший из ночного мрака ветер ослепил ее, опутав лицо выбившимися прядями волос. Казалось, сердце внезапно остановилось и тут же застучало громче, перекрывая стуком грохот копыт позади.

Преследователь был уже в нескольких шагах. Вряд ли ее кобыле удастся уйти от погони, тягаться дальше с мощным боевым конем.

Черный рыцарь на вороном жеребце настигал ее. Она видела этого рыцаря, когда он садился в седло: высокий, выше Ричарда Львиное Сердце, такой же широкоплечий и стройный.

— Нет! — выдохнула Элиза, пригнувшись к шее своей лошади и пытаясь заставить ее бежать быстрее. «Нет, нет, нет! — мысленно повторяла она. — Он не догонит меня, не поймает… я буду бороться, непременно буду… сопротивляться до последнего вздоха…»

Боже милостивый, как же это случилось? Где охрана замка? Неужели никто не услышал крики стражников?

О, милосердный Боже, что могло стрястись?

Всего час назад она ехала этой же дорогой в замок сказать последнее «прости», всплакнуть, помолиться за Генриха II Английского…

А теперь она безумным галопом в ужасе мчалась прочь, преследуемая презренным грабителем, хладнокровным убийцей…

— Стой, трус! — хриплым голосом приказал преследователь. Этот голос прозвучал в ночи ясно и сильно, уверенно и надменно. Элиза сильнее сдавила коленями бока лошади. «Скорее, Сабра, скорее! — мысленно молила она. — Беги как только можешь!»

— Стой, осквернитель покойников!

Элиза услышала эти слова, но не поняла их. Тот, кто ее преследовал, сам был вором и убийцей, самой низкой тварью на земле, посмевшей осквернить труп. Труп покойного короля Англии.

— Я распорю тебя надвое — от глотки до брюха! — пригрозил черный рыцарь.

Ужас нахлынул на нее безжалостной волной, проникая в кровь и плоть, вызывая дрожь в руках, когда Элиза попыталась сильнее натянуть поводья. Она вновь обернулась. Жеребец почти поравнялся с ее лошадью, и Элиза смогла разглядеть черного рыцаря, своего преследователя.

Его волосы были черны, как полночное небо, в лице непостижимым образом сочетались красота и жестокость. Губы растянулись в мрачной усмешке. Подбородок казался столь же твердым и непоколебимым, как каменная стена.

Глаза… Она не смогла определить их цвет, но они яростно горели под четко очерченными дугами бровей.

На незнакомце не было ни кольчуги, ни доспехов. Только черный плащ бешено трепетал на ветру, обвиваясь вокруг его тела.

Он протянул руку — мускулистую и сильную.

— Нет! — вскрикнула Элиза и изо всех сил ударила по этой руке своим коротким хлыстом.

— Сатанинское отродье! — выругался незнакомец и вновь потянулся к ней.

На этот раз его не удалось остановить. Рука обхватила Элизу за талию, словно железными клещами. Она закричала и чуть не задохнулась, чувствуя, как ее срывают с седла. Ее грубо швырнули поперек спины боевого коня, и от удара Элиза едва не лишилась сознания.

Кинжал! Нужен кинжал! Но ее кинжал лежал в кармане длинной юбки, а Элиза не могла пошевельнуться. Она только беспомощно билась о крутые, покрытые пеной бока могучего животного, молилась о том, чтобы не упасть под его смертоносные копыта.

Черный рыцарь резко натянул поводья; сброшенная на землю, Элиза вскрикнула от удара. Мгновение она была слишком ошеломлена, чтобы сдвинуться с места, затем страх взял свое. Она попыталась перекатиться по земле, но запуталась в плаще и вновь задохнулась. Незнакомец бросился к ней и пригвоздил к земле, схватив за запястья. Приподняв голову, она впилась зубами в его руку. Он взвыл от боли, но тут же передвинул руки выше, предупреждая ее следующую попытку.

— Где твои сообщники, тварь? — хрипло и требовательно спросил он.

Элиза с трудом поняла, что незнакомец произнес эти слова по-французски — на языке, принятом от Адрианова вала до границ Испании еще со времен Завоевателя. Черный рыцарь говорил бегло, без запинок, но с заметным акцентом — французский явно не был его родным языком.

— Отвечай сию же минуту, или, Господь свидетель, я буду резать из тебя ремни до тех пор, пока не признаешься!

Не прекращая бороться, Элиза выкрикнула в ответ, предпочитая английский, более гортанный, грубый язык:

— У меня нет сообщников! Я не воровка! Это ты вор, ты убийца! Отпусти меня, мерзавец! Помогите! На помощь! Да помогите же кто-нибудь!

Ее крик оборвала хлесткая пощечина. Элиза стиснула зубы, чтобы не завизжать от боли, и только теперь отчетливо рассмотрела лицо незнакомца.

Его глаза оказались не черными, а синими — сапфирово-синими, с полыхающими в глубине искрами. Элиза окинула взглядом выступающие скулы, высокий и широкий лоб, прямой нос. Лицо незнакомца, бронзовое от загара, было искажено яростью. Элиза смотрела на это лицо, не переставая думать: «Как он мне ненавистен! Как я его презираю — он напал на меня, он преследовал меня. Неужели это убийца? Или грабитель?»

— Ты ограбила мертвеца. Генриха Английского.

— Нет!

— Значит, я не найду у тебя его вещей?

— Нет! — отчаянно крикнула Элиза. — Я не воровка, я…

Она замолчала: она не могла открыться. Этот человек все равно не поверил бы ей. К тому же он мог оказаться убийцей.

— Ты что, не видишь, глупец? У меня нет никаких… — И она вновь оборвала себя, пытаясь скрыть внезапный ужас: у нее было нечто принадлежавшее королю. Боже, только бы он ничего не нашел!

Неужели он обыщет ее?

Элиза закрыла глаза, яростно проклиная себя за глупость.

— Мы еще увидим, — угрожающе произнес незнакомец, — сможешь ли ты доказать свою невиновность.

Она открыла глаза: на лице незнакомца читалась безжалостная решимость.

— Я герцогиня Монтуанская! — гневно выпалила Элиза. — И я требую, чтобы ты немедленно отпустил меня!

Он прищурился.

— Да хоть сама королева Франции! Я намерен выяснить, куда ты дела похищенное.

— Попробуй только прикоснуться ко мне и окажешься на плахе!

— Вряд ли, герцогиня.

Он отпустил ее и сел, скрестив руки на груди.

— Сейчас мы вернемся в замок, и, надеюсь, ко времени прибытия ты станешь сговорчивее.

Легко и надменно он встал и подобрал поводья жеребца.

Не поднимаясь, Элиза сунула руку в карман. Пальцы сжались на перламутровой рукоятке кинжала.

Надо только дождаться, чтобы он обернулся. Дождаться, чтобы шагнул к ней. Она нанесет удар быстро и уверенно.

Дождаться…

Но пока Элиза ждала, голова ее лихорадочно работала, пытаясь осмыслить происходящее. Что случилось? Кто этот человек? Рыцарь из замка или один из грабителей, уверенный, что она его опередила?

Должно быть, грабитель и убийца. Ни один рыцарь не совершил бы столь отвратительный поступок.

Боже, она подвергалась смертельной опасности, собираясь вонзить кинжал в сердце этого человека…

Еще совсем недавно она провела полную тоски и отчаяния ночь. Она приехала в замок потому, что любила человека, в ограблении которого ее сейчас обвинили…

Глава 1

Июль 1189 года

Замок Шинон, провинция Анжу

Дождь превратился в отвратительную изморось. Он уже давно промочил плащ Элизы, простой шерстяной плащ, больше всего подходящий для ночной поездки, предпринятой ею сегодня. Большой капюшон затенял черты ее лица и скрывал роскошные, рыжевато-золотистые локоны.

Монотонный стук дождевых капель по луке седла казался Элизе грохотом молотов, каждый из которых больно ранил ее сердце.

Король мертв. Генрих II, милостью Божией король Англии, герцог Нормандский и граф Анжуйский, мертв.

Элиза любила его за красоту, храбрость, удачливость; даже за жестокость и старость. Ее любовь граничила с безоглядной слепой преданностью, на какую были способны не многие женщины.

Она понимала его, как никто другой; она знала его и ревностно собирала все сведения о нем, какие только могла.

Генрих, внук другого Генриха и младший сын Вильгельма Завоевателя, был наследником Анжу и Нормандии. Отцу его пришлось воевать, чтобы сохранить сыну Нормандию, мать воевала, чтобы сохранить Англию. Она потерпела поражение; Генриху пришлось вести долгую и упорную войну против Стефана Английского и обрести свое наследство только после смерти этого монарха. Благодаря Элеоноре Аквитанской Генрих обрел обширные владения на юге Франции. Он был не только королем Англии, он стал величайшим властителем в Европе. За Нормандию, Аквитанию, Анжу и Мен ему пришлось присягать французскому королю, но в своих землях Генрих был бесспорным правителем. До тех пор, пока юный король Франции Филипп Август и сыновья самого Генриха, зарившиеся на сбереженные для них владения, не объединились против престарелого отца.

Генрих, известный повсюду благодаря фамильному нраву Плантагенетов, продолжительным спорам с Томасом Беккетом и тому, что его считали причиной смерти этого священника. Непоседа Генрих Плантагенет. Живой и властный человек, всегда пребывающий в движении, всегда готовый ринуться в бой против всех и вся…

Но на этот раз он проиграл битву. Победительницей стала смерть.

Элиза прикрыла глаза в горячей молитве. Как она любила Генриха! Она просила Бога только о том, чтобы история сохранила свидетельства его благих дел. Даже в спорах с Беккетом, которые отчасти были личными, Генрих стремился дать своему народу правосудие. Сделать убийство преступлением, не важно, кто его расследует — законники или священнослужители. Генрих питал почтение к закону. Он создал судебный порядок, и это его творение намного пережило своего творца. Он запретил старинное испытание огнем и водой, повелел выслушивать на суде свидетелей. Генрих был настоящим другом своего народа.

А теперь он мертв. Много месяцев подряд он воевал с юным королем Франции и Ричардом, своим сыном и наследником, битва следовала за битвой, город за городом. Наконец Ричард и Филипп заставили его подписать бумагу с оскорбительными требованиями, и Генрих умер — некогда великий король, а ныне несчастный старик.

Элиза приехала оплакать его, для нее этот человек был всем. Она любила его безумно и нежно.

Она проделала долгий путь в обществе Изабель, своей молодой горничной. Разумеется, это было опасно, ибо, хотя Элиза оставила дома все драгоценности, по дороге она могла легко наткнуться на головорезов и воров, ищущих любую поживу. Однако Элиза умела обращаться с кинжалом и была к тому же слишком подавлена, чтобы думать об угрожающей ей опасности. Пока ее лошадь медленно брела по бесконечной грязи под унылой изморосью, тоска все сильнее сжимала сердце Элизы. От Монтуа, маленького герцогства Элизы, расположенного в плодородной долине и граничащего с Аквитанией, Анжу и землями Филиппа Французского, до замка Шинон было пятьдесят миль. Дороги здесь большей частью были хорошими, старые римские дороги, по которым постоянно передвигались во все концы священники, посланники, паломники. Эти дороги поддерживались в приемлемом состоянии благодаря неустанным заботам Генриха и его привычке объезжать владения. Но чем лучше дорога, тем больше опасность, и Элиза предпочла медленно пробираться по тропам, которыми редко пользовались, окольным и грязным. Путь предстоял неблизкий, и путницы спешили, проехав половину расстояния галопом. Теперь они двигались медленнее, сдерживаемые дождем.

С дерева неподалеку взлетела сова, и лошади отпрянули.

— Впереди замок, миледи, — встревожено произнесла Изабель, догоняя госпожу. — Мы почти у цели.

Девушка была совсем измучена и напугана. «Не следовало брать ее с собой», — запоздало подумала Элиза. Робкая, пугливая Изабель избегала любых приключений. Но Элиза рассудила, что Изабель молода, почти ее ровесница, путешествие верхом ей вряд ли повредит. Элиза вздохнула: теперь было слишком поздно что-либо менять. Надо было, конечно, ехать одной. Правда, преданные слуги Монтуа ни за что бы не допустили, чтобы их госпожа предприняла такую опасную поездку в одиночестве.

Элиза прищурилась, вглядываясь в темноту. Бледная луна еле виднелась на затянутом тучами небе, и все же всадниц должны были заметить с высоких стен замка. Шинон — один из замков Генриха. Он отправился сюда, будучи совсем больным, после встречи с Филиппом и Ричардом. Со своими высокими каменными стенами Шинон выглядел укрепленным и надежным.

Из узких бойниц пробивался свет, теряющийся в туманном отблеске луны из-за туч. Замок казался расплывчатым силуэтом в темноте.

— Вперед, — подбодрила Элиза робкую молодую горничную, — Впереди мост, — и вновь пришпорила лошадь.

— Миледи, вы уверены, что это разумно? Замок переполнен рыцарями короля…

— Да! Но эта поездка была необходима! — оборвала ее Элиза. Она была слишком не в духе, чтобы снисходительно отнестись к возражениям из уст служанки. Правда, едва эти слова сорвались с ее языка, Элиза пожалела о них. Она всегда побуждала слуг гордиться своим положением.

Тем более девушка права. Она предприняла совершенно бесполезную затею.

«Я хочу всего лишь увидеть его. Я должна его увидеть, оказать ему последние почести…»

— Изабель, — более дружелюбным тоном произнесла Элиза, — все эти люди в трауре. К тому же они благородны. Эти рыцари оставались с королем в худшие времена, а те из них, кто чужд преданности и верности, переметнулись к Ричарду или Филиппу Августу. Вот увидишь, — добавила она не очень уверенно, — нас примут со всеми почестями.

Изабель фыркнула, но не стала спорить, помня, что госпожа ее сегодня раздражена и резка.

Лошадь Изабель заупрямилась перед узким мостом, ведущим к главным воротам. Их окликнул стражник, и от его грохочущего голоса резвая кобыла Элизы пугливо попятилась.

— Именем короля, стойте! Назовите себя или поворачивайте обратно.

Элиза, проклиная неудобное дамское седло, старалась сдержать пляшущую кобылу.

— Я Элиза де Буа, герцогиня Монтуанская! — властно и твердо произнесла она. — Я приехала отдать последние почести Генриху Английскому, моему королю и повелителю!

За воротами послышался шум. Элиза с облегчением вздохнула, когда ворота открылись, чтобы впустить ее. Через мост она проехала шагом. Изабель следовала позади.

Усталый стражник встретил ее за воротами, в темном проеме замковой стены. Кольчуга болталась на нем, лицо осунулось, и Элиза на мгновение испытала сочувствие к этому человеку. Преданные Генриху воины остались с ним до конца. Генрих слишком долго воевал с собственным сыном и королем Франции. Он подписал унизительное перемирие с этими двумя незадолго до смерти. Вероятно, воинам Генриха пришлось недоедать и недосыпать неделями, а может, и месяцами.

Бледный и утомленный стражник с любопытством оглядел ее.

— Я не знаю ни вас, миледи, ни герцогства Монтуанского.

— Это маленькое герцогство, — ровным тоном отозвалась Элиза. — Но если вы не знаете меня, сэр, позовите старшего, ибо я действительно герцогиня Монтуанская и проделала долгий путь, чтобы проститься с королем.

— Но все на заупокойной мессе… — начал стражник.

— Господи! — раздраженно воскликнула Элиза. — Нас здесь только двое, две женщины. Разве мы способны причинить вред покойному королю?

Стражник отступил. Подобно большинству знати, Элиза давно усвоила манеру вести себя так, чтобы тебе подчинялись.

— Нет, мертвому уже никто не повредит, — заметил стражник.

Элиза спешилась без посторонней помощи.

— Покажите мне, как пройти к королю. Моя горничная подождет здесь.

— Джон Гудвин! — пронзительно крикнул стражник, вызывая из полумрака двора второго рыцаря. — Это леди Элиза де Буа, хочет проститься с Генрихом. Ее служанка останется здесь, и я пригляжу за лошадьми. Проводи ее в комнату.

Рыцарь кивнул, повернулся и повел Элизу внутрь замка. Они прошли через сторожевое помещение, выводящее на мост. Наружные стены были утыканы длинными шипами, если ворота падут в бою, движения пружины будет достаточно, чтобы шипы попадали вниз, отражая первый натиск врага.

Замок Шинон был построен для битв. Его стены были высокими и толстыми, над ними возвышались многочисленные башни. Ночью в замке царили мрак и сырость, в воздухе разносилась вонь жировых светильников. Выйдя из сторожевого помещения на открытый внутренний двор, Элиза не заметила ни одного человека. Миновав деревянную изгородь во внутреннем дворе, они направились к донжону, или дозорной башне. Элиза с тоской оглядывалась по сторонам. Ей не нравился Шинон. Сейчас, ночью, он казался пустым и мрачным. Хотя она шла через укрепления, а не по жилым покоям, казалось, в этом замке вообще нет ни единой красиво убранной и даже просто теплой комнаты. Везде был холодный камень — грубый, прочный и не располагающий к уюту.

В башне ее провели мимо винтовой лестницы в жилые покои. Элиза удивленно нахмурилась и остановилась, чтобы задать вопрос сопровождающему ее рыцарю. Она не бывала в Шиноне, не знала расположения комнат, но помнила, что Генрих предпочитал жить на втором этаже, прямо над помещением для стражников и оружия.

— Куда вы ведете меня, сэр? Разве король не в своих покоях?

— Король лежит внизу, миледи, — печально ответил стражник. — Живой он был слишком слаб и болен, чтобы подниматься по лестнице. А после смерти… здесь прохладнее, миледи.

Элиза промолчала. Она поняла: холод понадобился, чтобы уберечь тело от разложения.

Вскоре они остановились, и Элиза впервые увидела других обитателей замка. Два изможденных воина стояли по обеим сторонам двери, ведущей в комнату.

— Леди Элиза де Буа прибыла оплакать короля, — коротко объяснил ее провожатый. — Смотрите, чтобы ее не потревожили во время молитв.

Рыцари кивнули и отступили. Элиза обеими руками толкнула тяжелую дубовую дверь. С тихим скрипом, похожим на стон, она отворилась внутрь. Элиза вошла в комнату и закрыла дверь за собой.

Мгновение она просто стояла, привалившись спиной к двери, и смотрела на высохшее тело, мирно покоящееся между четырех столбов с толстыми свечами, пламя которых трепетало и шипело в сыром ночном воздухе.

Слава Плантагенета исчезла. Тело принадлежало преждевременно состарившемуся человеку, источенному болезнью и скорбью. После смерти щеки Генриха ввалились, лицо избороздили морщины, губы ссохлись. Он лежал в короне, с мечом и скипетром по бокам, однако выглядел слишком жалко для некогда гордого и надменного короля.

Элиза невольно поднесла пальцы ко рту и прикусила их, не чувствуя боли, пытаясь подавить рыдания, поднимающиеся в ней.

Внезапно она бросилась к телу и упала на колени рядом с ним. Руки Генриха были уже отмечены печатью разложения и закостенели; она обхватила их и омыла горячими слезами своей любви.

Она не помнила, сколько времени простояла на коленях, оцепенев от потери. Но наконец ее рыдания иссякли, и она отвела прядь седеющих волос со лба Генриха, нежно вглядываясь в искаженное лицо.

Когда-то он был красивый. Неистовый. Король во всем. Генрих Плантагенет был человеком обычного сложения и роста, но жилистым, сильным и подвижным от постоянного пребывания в седле. Иногда он бывал властным и грубым, тщеславным и требовательным, поддавался приступам гнева. Но где бы он ни появлялся, он оставлял впечатление жизненной силы — непоколебимой, решительной, упрямой и гордой. Он был нетерпеливым, но, несмотря на все это, его уважали и любили за нрав, ум и знания. Генрих обладал поразительной способностью к языкам; в его владениях пользовались несколькими языками, и король знал их все: французские диалекты южных земель, язык норманнов, принятий на севере и при дворе Англии, англосаксонский язык своего народа и латынь, которой тогда пользовались во всем христианском мире. Король знал даже уэльский и гэльский языки диких шотландцев. Его разум был такой же живой и проворный, как и тело.

Он улыбался — и казалось, что на небе выглядывает солнце: он улыбался, как подобает королю.

Элиза знала, что никогда не забудет их первую встречу. Или, точнее, день, когда она увидела Генриха впервые. Ей было четыре года, когда король появился в Монтуанском замке.

Он приехал с несколькими своими людьми, однако Элиза с трепетом смотрела только на короля. Голубая накидка, отделанная горностаем, стлалась за ним по воздуху, за великолепным всадником, казалось, рожденным в седле.

И еще ей запомнились волосы — золотисто-рыжие, блестящие под лучами солнца.

Сначала Элиза сочла его Богом, ибо воистину это был король королей.

С замковой башни, откуда Элиза бросала камешки в ров, она пробежала через обеденный зал, по лестнице вверх и ворвалась в комнату матери.

— Мама, Бог приехал! Бог приехал!

Ее мать весело рассмеялась, и этот звук напомнил журчание ручья весной.

— Это не Бог, детка. Это наш повелитель, лорд Генрих, герцог Аквитанский и Нормандский, граф Анжуйский и Менский, король Англии!

Всегда, когда прибывали важные гости, Элизу отсылали прочь вместе с няней, но на этот раз все было иначе: сам король приехал взглянуть на нее. Придя в восторг, девочка уселась к нему на колени, радуясь возможности блеснуть своими манерами и сообразительностью. Герцог и герцогиня Монтуанские, отец и мать Элизы, радостно заулыбались, когда король похвалил красоту их ребенка.

В тот же год еще один важный гость появился в Монтуанском замке.

На этот раз родители Элизы не радовались. Элиза спросила у матери, чем она так испугана, и Мари де Буа побледнела, но отрицательно покачала головой:

— Я не испугалась. Просто королева — великая женщина, по праву обладающая властью…

Мари де Буа, которой было нечего делить с Элеонорой Аквитанской, испытывала необъяснимую тревогу. Генрих II вступил в связь с Розамундой Клиффорд, и эта связь имела ужасные последствия. Элеонора и Генрих расстались, и старшие сыновья короля, Генрих и Ричард, уже озлобленные недостатком свободы и доверия отца, встали на сторону матери, открыто обвиняя Генриха.

И вот теперь Элеонора появилась в герцогстве Монтуанском. Его владетелям предстояло сделать выбор. Герцогство располагалось между Анжу и Аквитанией, последняя досталась Элеоноре по праву рождения, и мятежный Ричард был провозглашен герцогом Аквитанским, в то время как Анжу бесспорно принадлежала Генриху.

Монтуа не могло оставаться в стороне в течение всей долгой вражды короля, королевы и принцев. По средневековому обычаю Генрих благодаря своим европейским владениям считался господином герцогов Монтуанских.

В то время Элиза была слишком мала, чтобы разбираться в интригах Анжу или обычаях, которые должны были внести раскол в семью, но точно так же, как она трепетала при виде Генриха, она замерла при виде Элеоноры.

Королева была старше короля, но выглядела такой же великолепной и прекрасной. Элиза слышала о ней множество историй. Некогда Элеонора была женой короля Франции — разумеется, еще до брака с Генрихом — и вместе с ним, как воительница-амазонка, отправилась в Святую Землю, во главе собственного войска крестоносцев.

Она была высока и величественна, прелестна и грациозна и очень хитра. Она подробно расспросила Элизу и, по-видимому, осталась довольна ее ответами. Королева подала Элизе леденец, который был с восторгом принят пухлыми детскими ручонками.

Немного погодя Элизу выслали из комнаты.

— Вы славно позаботились об этом ребенке, — сказала королева герцогу и герцогине. — Она унаследовала его храбрость и ум, и вы сумели справиться и с тем, и с другим.

— Не понимаю, о чем вы, ваша милость… — начала мать Элизы.

— Полно, Мари! — Казалось, королева была одновременно и довольна, и раздражена. — Так же, как его ум, она носит и его знамя — золотисто-огненные волосы! Не бойтесь, я не стану мстить. Мне хотелось только увидеть ее и убедиться, что она действительно от Генриха. Она всегда будет находиться под моим покровительством. Видит Бог, я не питаю вражды к Готфриду Фицрою и всегда защищала его. Жаль, но иногда я готова признать, что ублюдок Генриха был бы самым лучшим наследником престола. Генрих и Ричард горячи и нетерпеливы, а Джону можно доверять ровно настолько, насколько змее.

Прелестные искрящиеся глаза королевы вновь обратились на Элизу.

— Красивый ребенок, умный и живой. Я была рада ее увидеть.

Элизе приказали поклониться королеве. Затем ее поспешно увели из комнаты, но не прежде, чем девочка начала размышлять, что такое «ублюдок».

Сын кухарки, тремя годами старше Элизы, охотно объяснил ей, что это такое. Но, хотя он принялся насмехаться, Элиза была убеждена: она — не внебрачный ребенок. Прекрасная Мари де Буа — ее мать, а Уильям де Буа, герцог Монтуанский, — ее отец.

Прошли годы, и король Англии вновь посетил их замок.

Элиза с сожалением узнала, что Генрих заточил в темницу свою жену Элеонору. Она полюбила королеву, но, даже будучи ребенком, знала, что никакими силами нельзя заставить короля изменить свое решение, и поэтому промолчала.

Когда она подросла, ей позволили кататься верхом вместе с Генрихом.

— Знаешь, леди Элиза, — сказал он ей, подарив на десятилетие отлично выученного сокола, — ты единственная наследница своих родителей. Когда-нибудь ты станешь герцогиней Монтуанской.

— Да, знаю, ваша милость, — гордо ответила Элиза.

Ей еще раньше объяснили, что у Мари больше не будет детей и что она, Элиза, должна очень серьезно относиться к своему долгу. Монтуа было невелико, но земли его славились плодородием. В выборе свиты Мари следовала примеру Элеоноры Аквитанской: в замок приглашали самых известных историков, поэтов и ученых. Музыкантов приглашали на время, а они оставались в замке годами. Замок не был холодным, мрачным и грязным, как большинство замков того времени: на стенах висели теплые гобелены, пол был всегда устлан свежим тростником. Герцог Уильям участвовал в крестовом походе в Святую Землю под предводительством Луч Французского и его тогдашней жены, Элеоноры Аквитанской, и привез из похода немало добра: персидские ковры и шелковые ткани с золотым шитьем, фарфор, мрамор и серебро…

— Ты должна научиться как следует разбираться в людях, детка. Ты слишком хороша, чтобы стать… — Генрих помедлил несколько секунд.

— Чтобы стать чем, ваша милость?

— Заложницей, — тихо произнес он. — Вернемся в замок.

С того дня Элиза принялась за учебу с утроенным рвением. Она знала все границы Англии, Европы и Востока, помнила обо всех властителях и завоеванных ими землях.

В день своего пятнадцатилетия она вновь увидела короля. Ей невероятно повезло, ибо к тому времени юный Генрих был уже мертв, а Ричард объединился с Филиппом, королем Франции, в яростной борьбе против своего отца.

Элеонора еще томилась в своей темнице, а Элиза носила траур после смерти отца. Уильям де Буа, герцог Монтуанский, постепенно ослабел и умер от раны в плечо, полученной во время битвы за своего господина, против Ричарда.

Король впал в уныние. Он сразу постарел.

Элиза чувствовала, что возле нее он ищет прибежища. На этот раз Генриха не сопровождали рыцари, он казался больным и измученным.

Элиза была рада оказаться рядом с ним — особенно в такой день. Она научилась всему, что могло приносить ей пользу, и со времени смерти своего отца блестяще управляла поместьем. Мари была слишком стара, чтобы отвечать за наследство дочери, и Элиза доказала, что способна позаботиться о нем сама. Она распоряжалась домашними делами, возглавляла охрану замка, следила за тем, как работают на полях крестьяне, и поддерживала в герцогстве Монтуа мир и благополучие.

Вместе с тем Элиза не прекращала учебу. Она овладела английским и латинским языками и многими другими премудростями. В пятнадцать лет она была высокой, обладала стройной и красиво округленной фигурой, словом, превратилась в поразительно красивую юную женщину. Она презирала женщин и ненавидела порядок, ввергающий их в зависимость, превращающий в вещи, которые продавали и покупали их отцы и мужья, чтобы получить взамен богатства и земли.

Но женскими уловками и хитростями Элиза тоже умела пользоваться…

— Мама говорит, что я уже достигла возраста, когда могу выйти замуж, — заявила она королю на верховой прогулке в обществе короля. — Она предложила мне в мужья герцога Туренского, но, по-моему, такой союз был бы досадной ошибкой. — Она не стала объяснять Генриху, что презирает герцога Туренского за его утонченное щегольство, неумение держаться в седле, и прибегла к доводу из логики: — Его верность Анжуйской империи ничем не подтверждена, слишком часто в прошлом он оказывался на стороне французского короля.

— Ты совершенно права! — живо воскликнул король. — Нет, ты не станешь женой этого человека и не выйдешь замуж, пока я сам не выберу тебе пару! — Генрих покачал головой. — Можно торговаться, выбирая высочайшую цену и лучший союз для законной наследницы. Жаль, что я не могу поступить так с тобой, Элиза.

Так Элиза поняла, что она незаконнорожденная. Внебрачная дочь короля.

Генрих заверил ее, что об этом никто не знает. Он искренне любил ее мать, молодую крестьянку из деревни близ Бордо. Ласковая и добрая, она, смертельно ослабев после родов, попросила Генриха только об одном: ее дочь должна была стать знатной дамой, но и должна избежать клейма незаконного рождения.

Элизу увезли к бездетным герцогу и герцогине Монтуанским, как их законную дочь.

Узнав обо всем этом, Элиза была смущена и подавлена. Всю жизнь она нежно любила отца и мать, а теперь ей открыли, что благородный Уильям совсем не ее отец. Она внебрачная дочь короля.

— Будучи обязанным молчать, я лишил тебя слишком многого, — печально объяснил ей Генрих. — Дитя, я сожалею об этом и, может быть, смогу дать тебе что-нибудь взамен. Я дам тебе то, что не смог бы дать законным дочерям, — свободу и герцогство. Это великий дар для женщины. Ты сама сможешь выбрать себе мужа, детка. Ты будешь править собственными землями. Но запомни хорошенько, дочь моя: только обман поможет тебе сохранить Монтуа. Если о твоем происхождении узнают, не Монтуа со всех сторон налетят волки, требующие своего наследства по закону. Пока я жив, никто не осмелится оскорбить тебя но если со мной что-нибудь случится…

— О, прошу вас, не говорите так, ваша милость!

Элиза не могла заставить себя назвать этого мужчину отцом.

— Ваше величество, — осторожно спросила она, — вы действительно любили мою мать?

Элиза была неглупа. Она слышала о многочисленных увлечениях короля, не последним среди которых была прекрасная Розамунда Клиффорд, умершая много лет назад, или, как подозревали, отравленная по приказу королевы. Но, поскольку к моменту смерти Розамунды королева уже была заточена в темницу, Элиза не верила этому слуху.

— Да, любил. Я был безумно влюблен к тому времени, как ты появилась на свет. — Генрих поднял руку и показал ей кольцо с сапфиром на своем мизинце. — Твоя мать подарила мне его в тот день, когда мы впервые любили друг друга. С тех пор я постоянно ношу это кольцо.

Мари, герцогиня Монтуанская, умерла на следующий год. Генрих вел жестокую войну с Филиппом и Ричардом, однако нашел время приехать в замок.

Он выглядел страшно постаревшим и растерянным.

Но Элиза знала, что будет любить его всегда, независимо от того, как оскорбительно было для нее известие о своем незаконном рождении. Генрих был ее отцом, и сердце Элизы принадлежало ему.

— Отец, — спросила она, когда они остались вдвоем, — неужели нет способа заключить перемирие с Ричардом? Может быть, если вы освободите королеву…

— Никогда! — перебил Генрих. — Это она ожесточила против меня моих сыновей! Нет, Ричард еще поплатится за свою дерзость! Он просто нахальный щенок!

Король пришел в ярость, обвиняя Ричарда в дерзости, называя его ничтожеством и добавляя, что Элеонора опасна не менее, чем паук «черная вдова».

Элиза чувствовала, что во многом понимает затруднения Генриха, его беды, которые превратили великого короля-воина в старого и немощного ворчуна.

Он был уязвлен так, как только, может быть отец уязвлен сыном. Он привык считать сына мальчишкой, но Ричард Плантагенет, уже заслуживший прозвище Львиное Сердце, давно не был ребенком, выпрашивающим новую лошадку или лук. Он превратился в алчного зрелого мужчину. А Элеонора…

Да, Элиза могла поверить в то, что королевы следовало опасаться. Но она считала, что Элеонора до сих пор любит Генриха.

Казалось, Генрих проследил ее мысли.

— Элеонора… — пробормотал он, и Элиза поняла, что король погружен в мысли о жене. Он поднял голову, и на мгновение его лицо озарилось молодой улыбкой. — Впервые я увидел ее, когда она еще была женой французского короля. Старого Луи. Да, Луи следовало стать монахом, он был не пара Элеоноре. Вероятно, в то время во всем христианском мире не было более ослепительной красавицы. В ее мизинце было больше ума, чем во всей голове Луи. Как я желал ее! Конечно, вместе с Аквитанией. Мы создали Анжуйскую империю — я и Элеонора. Она так и не покорилась. Проведя в тюрьме все эти годы, она осталась горделивой и хитрой, как старая лиса! Вечно она что-то затевает и замышляет! Моя Элеонора — королева, и потому она… — Генрих замолчал и внимательно вгляделся в лицо дочери. — Но ты видишь, дитя, она сидит в темнице почти двенадцать лет! Будь осторожна и не пытайся, следуя ее примеру, поссорить своих сыновей с их отцом.

Услышав, как внезапно изменился его голос, Элиза позабыла, о чем они говорили, и обвила руками шею Генриха.

— Я никогда этого не сделаю, отец, ибо я влюблена!

— Влюблена? В кого?

— В сэра Перси Монтегю, отец. Он один из твоих лучших рыцарей. Мне известно, что его отец одобряет наш брак, и вскоре сэр Перси попросит моей руки.

Генрих рассмеялся:

— Отлично! Конечно, я знаю юного Монтегю. Я предпочел бы для тебя более блестящую партию, но…

— Но вы же обещали мне, что я смогу выйти замуж за того, кого полюблю!

— Так и есть.

— Отец, я останусь хозяйкой своих владений.

— Молодец! Ты крепко усвоила уроки своих учителей.

— Да, это можно сделать совершенно законно.

— Когда Перси попросит твоей руки, пришли его ко мне. Я благословлю ваш брак, если он тебе по душе.

Элиза попыталась отвести глаза.

— Благодарю вас, ваше величество, — признательно произнесла она, но ее сердце переполнилось жалостью к отцу и ненавистью к самой себе.

«Я многому научилась у вас, отец, — печально думала она. — Я навсегда запомнила, что ни мужчине, ни женщине не следует делать собственных детей заложниками в битве. Я понимаю: в жилах моих будущих детей будет столько же крови их отца, сколько и моей, и причинять вред их родителю — значит, вредить им. Я никогда не стану добычей человека, склонного к измене, — такого, как вы. Когда я говорю, что влюблена, я и впрямь влюблена, всем сердцем и душой, навсегда: Я люблю Перси, и он любит меня. Для нас двоих ничего не значат ни земли, ни титулы, мы закроемся от мира щитом своей верности и искренности».

Ее блуждающие мысли оборвались, когда Генрих откашлялся.

— Элиза, я…

— Что такое, ваше величество?

— Ничего. Только я…

Он так давно не произносил эти слова, не говорил их никому. Жизнь стала слишком горькой для короля Генриха II Английского, графа Анжуйского, герцога Нормандского. Слова замерли у него на губах и вырвались только некоторое время спустя:

— Я люблю тебя, дочь.

— И я люблю вас… отец.

В ту встречу она в последний раз видела его живым.

— О, Генрих, — прошептала Элиза, чувствуя на щеках слезы, — как мне жаль тебя… Если бы только ты научил меня обращаться с твоим законным сыном так же, как с тобой…

Она слышала, что привело к гибели короля: Ричард и Филипп заставили его подписать бумагу, по которой Генрих отрекался от своей власти и владений, от всего, что имел. Ряд побед в течение всей жизни завершился ошеломляющим поражением.

Он умер. Умер, обнаружив, что его младший сын был среди людей, причинивших ему столько зла. Принц Джон, прозванный Джоном Безземельным с тех пор, как старшие братья доделили между собой его наследство.

Они вели себя, как стая грифов, и все же доводились Элизе сводными братьями.

Ее охватила дрожь: хвала Богу, что об этом никто не знает. Почти никто, Элеонора, разумеется, знает обо всем. А Ричард немедленно выпустит Элеонору после шестнадцати лет заключения.

Элиза крепко зажмурила глаза. Она не могла поверить, что Элеонора выдаст ее, особенно после данного когда-то обещания защиты. Значит, пока она в безопасности, и только на это стоит уповать.

Ричард станет королем Англии.

Но Ричард не причинит ей зла. После смерти отца Элизы, Уильяма де Буа, Генрих не позволял сражаться в своем войске ни одному рыцарю из герцогства Монтуанского. Генрих защищал Элизу так, как только мог.

Элиза разлепила слипшиеся ресницы и взглянула на изможденное лицо Генриха II. Новая волна слез подошла к глазам.

— Как печально все завершилось, ваша милость, но знайте: вы многое дали мне, очень многое. И я любила вас, как люблю сейчас. Я буду любить вас всю жизнь. Я буду счастлива, отец, вы помогли мне в этом. Я обручусь с Перси Монтегю, мы будем править нашими землями вместе и жить в мире и согласии. Этому я научилась у вас, отец.

Перси… Элиза ощутила желание, вспомнив о нем. Высокий, стройный и изящный юноша, с карими глазами, в которых так мгновенно отражаются сочувствие, забота и смех. Если бы он сейчас оказался рядом!

Вскоре это случится. Война закончена. Большинство воинов Генриха отосланы в Нормандию после того, как Генрих решил отправиться на юг в сопровождении малочисленного отряда, чтобы выдержать последний натиск.

Сейчас Перси в Нормандии, он ошеломлен вестью о смерти короля. Но Ричард не станет карать благородных воинов, которые сражались за короля, и даже если Перси лишится своих земель и богатства, Элизу это ничуть не заботит. У нее останется Монтуа. В этом маленьком, мирном герцогстве было пятьсот воинов, достаточно для защиты границ.

«О, отец!»

Элиза сжала холодные ладони короля и уловила еле слышный звон металла.

Она задумчиво улыбнулась, увидев маленькое кольцо на мизинце короля, — кольцо с сапфиром, принадлежавшее ее матери.

Внезапно прикусив губу, Элиза сняла кольцо с костлявого пальца.

— Надеюсь, вы не против, отец. Это все, что мне осталось в память о вас обоих. Я никогда не видела свою мать, а теперь умерли вы…

Она улыбнулась и опустила кольцо за лиф. Генрих понял бы ее и не отказался бы подарить кольцо, так много значащее для Элизы.

С ужасом вспомнив, что она до сих пор не прочла ни единой молитвы, Элиза забыла о кольце.

Молитва за Генриха была просто необходима.

Ходили слухи, что король отверг Бога в то время, когда бежал от Ричарда из Ле-Мана, своего родного городка, объятого пожаром.

Элиза молитвенно сложила руки и в искреннем смирении опустила голову.

— Отче наш, иже еси на небесах…

Глава 2

Он стоял на валу замка, глядя на восток. Унылый дождь наконец-то прекратился, ночной ветер трепал и обвивал вокруг тела плащ.

Он представлял собой гордую и величественную фигуру, застывшую во мраке ночи. Он был сложен, как и подобало рыцарю, закалился и обрел силу в постоянных битвах за короля.

Он сам мог бы быть королем. Он был достаточно высок, чтобы смотреть прямо в глаза Ричарду Львиное Сердце; и, подобно Ричарду, не раз доказывал свое искусство на турнирах и в боях. Еще не появился на свет более свирепый воин, обладающий такой хитростью и силой. Он легко орудовал двойным топором, обращался с мечом с ловкостью жонглера. Он знал, что его боятся и уважают, но это сознание не приносило удовольствия.

Никакой силой нельзя сдержать войну.

Он воевал за Генриха три года и за это время не раз подавал голос против решений короля. Он никогда не поворачивал вспять, несмотря на горячий нрав короля, однако Генрих не пытался за это отдалить его от себя, как бы ни горячился. Именно Генрих прозвал его Черным Рыцарем, Бродягой и Соколом, шутливо и любя, ибо знал, что этот резкий и непреклонный воин верен своему королю и своей совести.

Сейчас он смотрел в темноту, но не замечал ничего вокруг. Синие глаза, такие темные, что часто казались индиговыми или черными, еще сильнее потемнели от сдерживаемого гнева. Ветер крепчал, но воин не обращал на него внимания, ветер был даже приятен ему, приносил чувство очищения.

Он устал от постоянной войны, и теперь ему оставалось только удивляться: ради чего он воевал?

Король мертв, да здравствует король. Ричард станет королем Англии по праву: Ричард Львиное Сердце — законный наследник покойного короля.

Впереди на валу задвигался неясный силуэт, послышался стук подошв по камням. Всегда оставаясь воином, Брайан Стед настороженно обернулся, выхватив нож и приготовившись отражать удар.

Тихий смешок послышался из темноты, от ближайшей башни, и Брайан расслабился, поняв, что к нему движется друг.

— Спрячь нож, Брайан! — произнес Уильям Маршалл, подходя ближе. — Видит Бог, ты способен постоять за собственную жизнь.

Брайан сунул нож в ножны и прислонился к камню вала, вглядываясь в лицо друга. Мало кого из людей он уважал так же, как Маршалла. Того звали «арабом» за смуглое лицо и нос с горбинкой, но, каким бы ни было его происхождение, Маршалл оставался англичанином до мозга костей. Его считали одним из лучших воинов своего времени; прежде чем стать правой рукой Генриха, Маршалл кочевал из провинции в провинцию, побеждая всех, кто осмеливался принимать его вызовы на турнирах.

— Если мне понадобится защищать свою жизнь, Маршалл, то и тебе этого не избежать. Мы с Ричардом встретились на поле брани и уже собирались сразиться, но ты вышиб его из седла!

Маршалл пожал плечами:

— Кто знает, кого из нас он пощадит? Верно, я мог бы убить Ричарда, но он был безоружным, когда пересекал мост. А с тобой он встретился в открытом бою и не смог тебя убить. Должно быть, ему доставит мало удовольствия вспоминать, что каждый из нас мог нанести ему смертельный удар.

Брайан Стед рассмеялся, и в этом смехе отчетливо прозвучала горечь.

— Полагаю, вскоре мы выясним это, Маршалл. Завтра увидим, окажет ли Ричард своему отцу последние почести. В конце концов он будет королем, и вполне законно. А нас оценят не дороже, чем землю, по которой он ступает.

Маршалл сделал гримасу и усмехнулся:

— Здесь я ничем не могу помочь, Брайан.

— Я тоже.

Минуту они в напряженном молчании смотрели в темноту. Наконец Маршалл спросил:

— Ты боишься встречи с Ричардом, Брайан?

— Нет, — ровным тоном отозвался Брайан. — Его отец был законным королем Англии. — Он помедлил немного, изучая звезды, свет которых пробивал темноту ночи. — Вражда между ними могла не вспыхнуть, Маршалл. Теперь, кажется, все уладилось само собой. Однако я не намерен просить прощения у нового короля за то, что сражался на стороне старого, я считаю себя правым. Ричард способен лишить меня того малого, что я имею, но я не стану умолять, чтобы он простил меня за то, что я поступал по совести.

— И я не стану, — подтвердил Маршалл и тихо рассмеялся. — Черт подери, я напомню этому человеку, что я мог бы убить его, но вместо этого отвел руку.

— Благодари за это Бога, — с неожиданным раздражением пробормотал Брайан. — Ты мог бы представить принца Джона королем Англии?

Маршалл мгновенно посерьезнел.

— Нет, ни за что. По-моему, Генрих мог бы сейчас быть с нами, если бы не увидел имени Джона в списке предателей, покинувших его в Ле-Мане.

Мужчины вновь погрузились в молчание, думая о покойном короле. Бедняга Генрих! Прожить такую блестящую жизнь и завершить ее такой незавидной смертью, позволить сыновьям загнать себя в могилу!

В конце жизни он испытал немало боли, стал несчастен и одинок.

Но Брайан Стед всегда продолжал любить своего монарха. Генрих не был изнеженным человеком, он жил в седле, часто забывая о своем положении. Он был хитрым, храбрым и решительным, и эти качества сохранил до самого конца. Его сломала смерть, а не жизнь.

— Во всем этом утешительно одно, — заметил Маршалл.

— Что же?

— Готов поручиться, что первым делом Ричард прикажет освободить свою мать из темницы.

— Верно, — согласился Брайан. — Маршалл!

— Да?

— Как думаешь, какой она стала после пятнадцати лет заточения? Клянусь кровью Господней, ей должно быть уже семьдесят лет.

Маршалл рассмеялся:

— Я могу сказать тебе, какой стала Элеонора, — умной, предусмотрительной и готовой действовать. Конечно, жаль, что Генрих мертв, хотя это он держал ее в тюрьме столько лет. Но к счастью, она дожила до того дня, когда королем стал Ричард. Она всегда гордилась им, Брайан. Она заставит народ подчиниться ему.

Брайан усмехнулся, соглашаясь с Уильямом Маршаллом. Он открыто спорил с королем об Элеоноре, и не однажды. Каждый раз, находясь в Англии, он пользовался случаем, чтобы навестить королеву, и никогда не скрывал этого от Генриха.

— Печально то, что я лишусь своей наследницы, — мрачно заметил Маршалл.

— Изабель де Клер?

Маршалл кивнул.

— Генрих обещал ее мне перед свидетелями, но письменного подтверждения у меня нет. Хотя сомневаюсь, что это изменило бы что-нибудь. Ричард охотнее лишит меня чего-либо, чем одарит. — Маршалл вздохнул. — А ведь я мог бы стать одним из самых богатых вельмож в стране!

— Не сомневаюсь, что и я потеряю Гвинет. — Брайан произнес эти слова легко, несмотря на лежащую у него на душе тяжесть.

— Как знать? Всем известно, что ты помолвлен с этой леди, — утешил друга Маршалл. — Я же никогда не видел Изабель де Клер.

— Значит, тебе будет легче, дружище. Я отлично знаю, чего лишаюсь: прекрасной вдовы и просторных земель.

— Верно. Теперь мы сможем вместе выступать на турнирах.

— Полагаю, ничего другого нам не останется. Казалось, ночь тяжело давит на Брайана. Его сердце глухо ныло от тоски по Генриху и от неясных предчувствий будущего.

Брайан не знал, был ли он влюблен в Гвинет, но ему нравилась эта жизнерадостная леди, не говоря уже о ее обширных землях. Брак представлял собой сделку, был проявлением заботы Генриха о своих сторонниках, и Брайан ценил эту заботу. Он должен был стать не только правителем обширной провинции, но и приобрести умную и хорошенькую невесту. И дом.

Ни один мужчина не откажется стать владельцем земель, размышлял Брайан. Только глупец способен лишиться таких богатств и не сожалеть о них.

Но, какой бы ни была потеря, он не собирался склонять голову перед Ричардом. Он поддерживал Генриха потому, что считал это необходимым, и никогда не отказался бы от своего решения.

Пусть он лишится обещанных земель, но сохранит гордость и чувство собственного достоинства.

— Надеюсь, что Ричард вскоре прибудет, — сухо заметил Маршалл. — И тогда мы наконец-то сможем увидеть похороны короля. Наш долг будет исполнен, и я с радостью приму свободу. Я намерен осушить целую флягу вина и выспаться в настоящей постели с самой чистой из блудниц, какую только смогу найти за серебряную монету.

Брайан Стед лениво приподнял бровь, повернувшись к другу, и тут же отвернулся к бойнице.

— Тебе хорошо известно, Маршалл: ты станешь служить Ричарду так, как служил Генриху.

— То же самое я сказал бы о тебе, дружище, да только мы оба не знаем, что принесет с собой будущее, до тех пор, пока не выяснится, таит ли Ричард на нас злобу. Весьма вероятно, что нам придется улепетывать отсюда, если мы вообще останемся в живых!

— Уверен, что нам повезет, — отозвался Брайан. — Новому королю не подобает убивать…

Его прервал пронзительный вопль, разрезавший темноту, подобно острому лезвию меча. На краткую долю секунды оба рыцаря замерли, переглядываясь с изумлением и тревогой, и тут же бросились вперед, к башне, откуда донесся вопль.

Элиза честно пыталась помолиться, но слова молитвы проносились бессмысленной чередой в ее голове. Казалось, боль приглушает стук ее сердца и окружает ее со всех сторон, заставляя чувствовать неуверенность и беспомощность.

Генриху необходима молитва, напоминала она себе.

Облизнув губы, она решила говорить громче, но не успела. Снаружи, из-за тяжелой двери, донеслись негромкие звуки, в которых Элиза безошибочно узнала звон доспехов и перестук шагов.

Звуки были негромкими, приглушенными, Элиза не расслышала бы ничего, даже если бы шептала молитву.

Но теперь ее охватила дрожь. Ледяные струйки побежали по спине. Элиза застыла на месте, едва дыша и внимательно прислушиваясь.

Она вскочила на ноги, услышав из-за двери сдавленный стон и звук тяжелого падения — возможно, тела? — на каменный пол.

Затем дверь начала приоткрываться.

Поддавшись панике, Элиза огляделась в поисках убежища. Большой гобелен висел на северной стене, близ тяжелой двери, и она скользнула за него как раз в тот момент, когда распахнувшаяся дверь ударила по каменной стене, и в комнату ворвались одетые в черное мужчины.

— Живее! — прошипел грубый голос.

— Бери эти ножны! — приказал другой, не менее грубый. — Только посмотри, как они отделаны…

— Потом посмотришь, олух! Работай живее! — прервал его первый голос с нескрываемым раздражением. Прижавшись к стене, Элиза сильно прикусила губу, раздираемая ужасом и яростью. Как посмели эти люди! Генрих мертв, король Генрих мертв, а эти… эти грязные твари решились ограбить его!

«О, будь он жив, вы бы не отважились на такую дерзость! — думала она. — Ваши головы торчали бы на пиках, ваши руки и ноги скормили бы волкам…» Но Генрих был мертв, и грабители, казалось, получили волю поступать так, как им заблагорассудится. Сколько их здесь?

Элиза сообразила, что опасность угрожает ей самой. Осторожно пробравшись вдоль стены, она достигла края гобелена и боязливо выглянула из-за него. Хвала Богу, комната была погружена в полумрак, и только свечи вокруг смертного одра давали слабый и рассеянный свет.

Ей не удалось полностью оглядеть комнату, но Элиза заметила в ней по меньшей мере четверых мужчин, а может, и пятерых. Все они были в темных одеждах с капюшонами, и в таком виде напоминали грифов. Дрожа от страха и ярости, Элиза следила, как жадно они хватают все украшения комнаты. Один из грабителей потушил свечи, чтобы забрать медные позолоченные подсвечники, и в комнате воцарился мрак.

— Мертвец! — прошипел кто-то.

Даже распростертое, уже начавшее разлагаться тело короля не спаслось от осквернения. Его обшарили, забрали корону, сапоги, кольца, пояс и даже рубашку. Элиза чуть не закричала, когда грабители покончили со своим грязным делом и отшвырнули прочь труп, рухнувший на пол с глухим стуком.

— Скорее! Кто-то идет!

— Стражник! Его надо убить.

Один из мужчин вытащил из-за пояса нож и скользнул к двери. Секунду спустя Элиза услышала пронзительный, громкий вопль, перешедший в предсмертный хрип.

Дверь осталась открытой; грабители больше не старались сохранять тишину или спокойствие.

— Надо уходить! Этот мерзавец завизжал, как резаная свинья. Сейчас все они примчатся сюда, словно саранча! — крикнул убийца, врываясь в комнату.

— Живее! Хватай гобелены и бежим!

Гобелены! Это слово показалось Элизе смертным приговором. Ее охватил ужас. Ледяной холод сковал ее конечности, сердце, горло, когда один из грабителей уверенным шагом направился прямо к ее убежищу.

Нет, нет, лихорадочно думала она, и жажда жизни вспыхнула в ней, как пламя. Мерзавцы, стервятники, негодяи! Они обобрали труп ее отца, убили честного и преданного рыцаря. Они не посмеют убить ее!

Молниеносным движением она сунула руку под плащ и достала кинжал с перламутровой рукояткой. Пальцы сжали ее твердо и уверенно, и Элиза ждала только момента, когда гобелен сдернут со стены.

Из ее горла вырвался вопль, но вопль не страха, а ярости. Как камень из пращи, она бросилась прочь от стены, высоко занесла руку над темной фигурой, сорвавшей гобелен. Грабитель даже не успел понять, что за фурия обрушилась на него, охваченная желанием убийства.

С отвратительным хрустом кинжал вонзился в плоть, послышался изумленный вопль. Элиза выдернула кинжал из бьющегося в судорогах тела, понимая, что грабитель только ранен, причем не смертельно. Немного оправившись, он может напасть на нее.

Как и все остальные черные грифы.

Она обернулась, скользнула в дверь, изо всех сил захлопнув ее за собой. Дверь не задержит грабителей надолго, но даст ей несколько лишних секунд.

Элиза чуть не упала, споткнувшись о труп, и едва удержалась от крика: на каменном полу коридора лежали тела четырех рослых воинов, убитых грабителями.

Скрип открывающейся двери заставил Элизу прибавить скорость: она бежала так быстро, что ноги, казалось, едва касались пола. Мрачные коридоры, прорезанные причудливыми тенями от слабо мерцающих светильников, выглядели бесконечными, один коридор выводил в другой. Сердце Элизы грохотало, подобно грому; дыхание стало тяжелым и частым.

Останавливаться нельзя. У замковых ворот есть стражники. Стоит добраться до них — и она в безопасности. Но, когда длинный коридор наконец привел ее к выходу из замка, стражников там не оказалось…

Наткнувшись на их трупы, она растерянно огляделась и, не смея поверить собственным глазам, опустилась на колени рядом с человеком, который впустил ее в замок.

— Сэр! Добрый сэр!

Она осторожно приподняла его голову с земли, надеясь, что стражник не умер, а всего лишь ранен, и замерла от ужаса, увидев его глаза — широко раскрытые, застывшие. На шее рыцаря, на его тунике и кольчуге расплылись малиновые пятна — ему перерезали горло.

— Боже мой, Боже мой! — в страхе воскликнула Элиза, вскакивая на ноги. Поистине эти грабители были не знающими жалости, опытными и хладнокровными убийцами.

И они непременно добавят ее к своему списку жертв, если она не поспешит, напомнила себе Элиза, заслышав эхо шагов за спиной, прокатившееся как рык голодного волка из глубин пещеры.

Изабель! Элиза с раскаянием вспомнила о служанке. Где ее спутница, молодая девушка? Элиза взглянула вперед, через массивные тела поверженных охранников. У холодной каменной стены скорчилось еще одно тело, маленькое и трогательное…

Желчь прилила к ее горлу, вызывая тошноту и ярость, от которой неожиданно окрепли руки и ноги. Как бы ей хотелось увидеть мужчину, который подобрался сзади к женщине и убил ее! Сожжение на костре — слишком милосердная смерть для такого негодяя. Таких следует пытать на дыбе до полусмерти, потрошить и четвертовать.

— Эй, сюда!

Крик, раздавшийся совсем близко за спиной, заставил Элизу поспешить. Она подняла голову. Ее лошадь, чистокровная арабская кобыла из тех, что были привезены еще из Первого крестового похода, ждала, пощипывая траву, у подвесного моста.

Лошадь Изабель тоже ждала свою всадницу.

Но на эту мышастую лошадь, выезженную под дамское седло, взобраться было некому. Эта горькая мысль преследовала Элизу, пока она бежала под лунным светом к своей кобыле, смутно виднеющейся в темноте. Подобрав одной рукой юбку и плащ, вцепившись в луку седла другой рукой, она легко и быстро вскочила в седло. Крики зазвучали громче, когда Элиза устроилась в неудобном дамском седле и пустила лошадь галопом.

— Боже милостивый! Что за злодейство!

Маршалл и Брайан достигли комнаты короля; позади них стояли другие подоспевшие стражники.

Все они застыли в потрясенном молчании.

Брайан не стал отвечать на ошеломленное восклицание друга. Он быстро оглядел комнату, чувствуя, как внутри разгорается ярость.

Злодейство? Да, неописуемое, ни с чем не сравнимое.

Комната была начисто обобрана, как и труп Генриха.

В смерти король получил величайшее оскорбление.

Но гнев Брайана вызвало не только оскорбление, нанесенное королю, не только ужасное опустошение комнаты, но и полное пренебрежение к человеческой жизни.

Стражники… они были его друзьями. Людьми, с которыми Брайан сражался бок о бок, горделивыми и смелыми. Преданными людьми, готовыми отстаивать свои убеждения и своего короля, несмотря ни на что, с высоко поднятыми головами.

— Надо схватить их.

Он произнес это так тихо, что его с трудом услышали. Но явная угроза в этом голосе заставила рыцарей поежиться и возблагодарить Бога, что их самих не было в числе воров, которым собирался отомстить этот человек.

Брайан резко обернулся и начал раздавать приказы:

— Темплер, Хайден, вы остаетесь с королем. Прайн, Дуглас, Леклер, осмотрите стены замка. Норман, собери людей и обыщи внутренние покои, переверните все до последнего камня. Джошуа, поезжай к дороге. Маршалл…

— Я отправлюсь в лес к северу от замка.

— А я — к югу.

Внезапно Брайан замолчал и прислушался.

— К воротам! — крикнул он и бросился прочь из комнаты, прежде чем рыцари опомнились.

Брайан слышал эхо собственных шагов, отражающееся от каменных стен замка, когда пробегал по коридорам. Факелы, укрепленные на стенах, почти не разгоняли густой мрак, только добавляли к нему свои тени. Но Брайан не подумал о внезапном нападении. Те, кто совершил это чудовищное злодеяние, не отважились бы встретиться с воином в открытом бою, они были подобны змеям, жалящим из мрака.

Никогда еще, даже в битве, он не чувствовал такой слепой ярости, такой решимости восстановить справедливость, поразить врага холодной сталью своего меча.

У выхода он приостановился, но при виде двух трупов ярость его вспыхнула вновь. Он наклонился, чтобы закрыть глаза молодому рыцарю, а затем поднялся и огляделся.

Что-то привлекло его внимание. Неслышный звук у ворот, и потом…

В лунном свете показался всадник, головокружительным галопом уносящийся в долину за мостом. Брайан стиснул затянутые в перчатки руки с холодным и решительным намерением.

— Коня! — крикнул он, когда из коридора за ним выбежали стражники.

Секунду спустя он уже услышал стук копыт своего жеребца по булыжнику двора. Он вспрыгнул в седло, конь заплясал на месте и рванулся к мосту.

— Сэр! — окликнул его Джейкоб Норман. — Подождите минуту! Мы с вами!

Со спины жеребца Брайан отчетливо видел холм, поднимающийся за долиной у замка. Всадник приостановился у подножия и оглянулся.

Глядя на фигуру, освещенную полной луной, Брайан мрачно подумал, что всадник наверняка опасается погони.

Конь незнакомца рванулся с места и галопом принялся подниматься на холм.

— Нет! — ответил Брайан стражнику. — Ждать некогда, я поеду один. Выполняйте приказы. Кажется, они разделились. Я хочу найти их всех!

Выкрикнув последние слова уже через плечо, он пришпорил жеребца. Огромный конь в несколько скачков оставил позади подвесной мост, угрожая разбить тяжелые брусья в щепки мощными копытами.

Ветер бил в лицо Брайану. Холод ночи охватил его, но не остудил его ярости. Он провел полжизни в седле и теперь напоминал огромного зверя, рожденного для борьбы и погони. Летя сквозь мрак, он чувствовал, как сердце жеребца бьется в лад его сердцу, как ходят бугры мышц, наливаясь силой.

Боевой конь пожирал дорогу огромными скачками. Густой лес окаймлял долину, в него вели несколько 37

троп, пригодных для езды верхом. Хотя всадник уже скрылся в лесу, Брайан без труда выяснил, по какой тропе он направился: охваченный паникой, беглец оставил немало примет — сломанные ветви, комья грязи, сорванную листву. Еще пять минут отчаянной погони, и Брайан вновь увидел всадника, уже успевшего добраться до поляны.

— Стой, трус! — прогремел он, вкладывая в крик всю накопившуюся ярость. — Стой, осквернитель покойников! Я распорю тебя надвое — от глотки до брюха!

Он уже знал, что вскоре могучий жеребец настигнет лошадь — изящное и красивое животное, как отметил Брайан мимоходом. Если он не ошибался, это была настоящая арабская кобыла — вероятно, добыча одного из мерзких грабежей, подобных нынешнему…

Чувствуя его приближение, всадник на арабской кобыле обернулся, и Брайан с изумлением увидел, что это женщина…

Несмотря на черноту вокруг, омытая дождем луна позволила Брайану разглядеть ее. Всадница была закутана в грубый плащ, но пряди золотисто-рыжих волос выбились из-под капюшона и окружали ее тонкое лицо, как лучи заходящего солнца. Ее глаза были огромными и кристально чистыми. Не голубые, не зеленые, а удивительного оттенка морской воды или бирюзы, они были широко распахнуты под изогнутыми бровями медового оттенка, под цвет ресниц, густых и длинных, отбрасывающих тени в форме полумесяцев на щеки, тронутые нежным румянцем.

Усилием воли Брайан напомнил себе, что смотрит на воровку, причем на такую, которая посмела ограбить мертвого.

И не только ограбить, но убить при этом несколько человек… Вероятно, она пользовалась своей красотой, чтобы очаровывать людей и губить их: еще более отвратительное дело…

Глядя на нее, люди сначала лишались рассудка, а затем жизни. Завороженные, они становились беспомощными, позволяя с легкостью умерщвлять себя.

Такая красота и такое коварство… Но на Брайана это не подействовало. Он не обращал на нее внимания, ибо знал, что красота часто бывает ложью. Поскольку эта красота скрывала черное сердце, он остался хладнокровным и невозмутимым. Ему нужно было только постоять за справедливость.

С ледяным спокойствием он пришпорил жеребца и попытался схватить незнакомку за руку. Она ударила его хлыстом вкладывая в удар всю свою силу.

— Сатанинское отродье! — хрипло прорычал он, снова приближаясь к ней. На этот раз его попытка была успешной. Женщина оказалась слишком легкой — Брайан привык выбивать из седла воинов в полных доспехах. Не останавливая ее кобылу, он выдернул всадницу из седла и перебросил ее хрупкое тело через спину жеребца, натягивая поводья.

Как только конь приостановился, Брайан решительно сбросил пленницу на землю. Оглядев ее мгновенным, но внимательным взглядом, он заметил, что она уже оправилась от ударов и обдумывает, как сбежать.

Перебросив ногу через седло, Брайан спрыгнул на землю схватив пленницу, прежде чем та успела подняться на ноги. Навалившись на нее, он прижал к земле тонкие руки. Она впилась в его руку зубами. Брайан почувствовал острую боль, но тут же перехватил ее руки повыше, чтобы избежать второго укуса.

— Где твои сообщники, тварь? — хрипло и требовательно спросил он. — Отвечай сию же минуту, или, Господь свидетель, я буду резать из тебя ремни до тех пор, пока не признаешься!

Не прекращая бороться, она яростно крикнула в ответ.

— У меня нет сообщников! Я не воровка! — Она словно выплюнула эти слова. — Это ты вор, ты убийца! Отпусти меня, мерзавец! Помогите! На помощь! Да помогите же кто-нибудь!

Брайан почувствовал, как что-то сломалось в самой глубине его души. Что-то в ней вскрикнуло, гневно и яростно, протестуя против предательства, совершенного в ту ночь. И крика незнакомки кровь, казалось, закипела в его жилах. Она звала на помощь, просила пощады, не имея на это никакого права.

Стиснув ее запястья одной рукой, он отвесил ей хлесткую пощечину.

— Ты ограбила мертвеца, — холодно произнес он, глядя в ее удивленно расширенные глаза. — Генриха Английского. Тебя заметили.

— Нет!

— Значит, я не найду у тебя его вещей?

— Нет! Я не воровка, я… — Она внезапно запнулась и продолжала: — Ты что, не видишь, глупец? У меня нет никаких…

Ее голос вновь прервался, тревожное выражение промелькнуло в бирюзовых глазах, а ресницы, подобно роскошным веерам, на секунду прикрыли их. Когда глаза открылись, они вновь были чистыми, горящими от оскорбления и гнева.

Искусная актриса, заключил Брайан. Быстро скрывает свои настоящие эмоции, умело изображая гнев оскорбленного достоинства. Но на этот раз она немного запоздала — прежде чем предательская тень скрыла ее глаза, он прочел в них истину. Она боялась его. Вероятно, у нее было что-то из вещей покойного короля.

Ее глаза вновь закрылись, тело напряглось.

Брайан скривил губы в мрачной улыбке, напоминающей гримасу.

— Мы еще увидим, — прошипел он, вкладывая в голос большую угрозу, чем в захват мощных пальцев, — сможешь ли ты доказать свою невиновность.

Она открыла глаза: в них читался вызов.

— Я герцогиня Монтуанская! И я требую, чтобы ты немедленно отпустил меня!

Монтуа? Брайан никогда не слышал этого названия. Однако ни одна герцогиня не стала бы одеваться так, как была одета его пленница. К тому же Брайану сейчас было не важно, кто она такая.

— Да хоть сама королева Франции! Я намерен выяснить, куда ты дела похищенное.

Ее тело под его руками напряглось еще сильнее, Брайан почувствовал, как она сгибает пальцы, пытаясь вонзить ногти в его ладонь.

— Попробуй только прикоснуться ко мне и окажешься на плахе!

— Вряд ли… герцогиня, — насмешливо произнес он, с трудом сдерживая гнев и прикрывая его пренебрежительным тоном. Он напомнил себе, что он просто рыцарь, а не судья и не присяжный. Если Генрих и успел что-либо сделать, так это дать Англии закон. Брайан не был палачом. Будь она мужчиной, он вызвал бы ее на поединок, надеясь убить. Но она была женщиной, и как бы ни заслуживала она смертного до приговора, Брайан не имел права вынести его.

Он отпустил ее и сел, скрестив руки на груди и продолжая придавливать ее к земле.

— Сейчас мы вернемся в замок, — объявил он, — и надеюсь, ко времени прибытия ты станешь сговорчивее.

Ловко и небрежно он поднялся, направляясь к своему жеребцу.

Когда он вновь обернулся, женщина по-прежнему лежала на земле в той позе, в какой он ее оставил.

— Вставай, герцогиня, — приказал он.

Она взглянула на него в упор большими, затуманенными глазами; в них промелькнула обида… или внезапный испуг?

— Я запуталась, — пробормотала она, — запуталась в плаще. Ты мне не поможешь?

Брайан нетерпеливо шагнул к ней, чтобы поднять на ноги. Но как только он взял ее за левую руку, женщина вскочила с поразительной быстротой, высоко занося в воздух правую. В лунном свете блеснуло лезвие кинжала: на нем словно отражалась ненависть ее кристально чистых прищуренных глаз.

Она совсем не боялась, объятая желанием убить.

Ее обманчиво хрупкое тело оказалось поразительно сильным и гибким.

Только сила и боевой опыт спасли его от внезапного удара. Выбросив руку вверх, он схватил женщину за запястье, заставляя бросить кинжал. Она вскрикнула от резкой боли в сдавленной руке, которую Брайан тут же завернул ей за спину.

Он чувствовал удовлетворение, ощутив ее дрожь и прошептав ей в спину:

— Нет, герцогиня воров и убийц, я не стану твоей очередной жертвой. Но если блудницы и воры верят в Бога, советую тебе начать молиться. Ибо когда мы доберемся до замка, ты можешь стать моей жертвой и тогда дорого поплатишься за эту ночь…

Глава 3

Луна скрылась за облаком, едва он произнес эти слова, и настал полный мрак. Ветер задул внезапными ледяными порывами.

Элиза слышала шепот незнакомца, чувствовала прикосновение его пальцев, подобных холодным пальцам рока. И присутствие рядом высокого, мускулистого тела, излучающего яростное тепло.

— Герцогиня? — произнес голос так насмешливо, что холод вновь пробежал по ее спине. Как ненавистен был Элизе этот голос — густой, хрипловатый, властный, пренебрежительный!

Но по крайней мере незнакомец не вырвал у нее кинжал и не ударил им, как намеревалась сделать сама Элиза. Бесполезный кинжал валялся на земле. Элиза по-прежнему чувствовала боль в сдавленном запястье.

Она ощущала силу, исходящую от незнакомца. Он казался надежным, как меч, крепким, как дуб, опасным, как голодный волк. Подобно темноте он окружал ее со всех сторон; подобно внезапному, резкому ветру мог бы ударить ее, если бы пожелал.

Она совершила ошибку, попытавшись напасть на него.

Его пальцы вонзились ей в руку, как когти зверя.

— Пойдем, миледи, пока не начался дождь.

Обхватив Элизу за талию, незнакомец посадил ее на своего коня. Элиза смотрела, как он подобрал поводья и уселся позади нее. Она еще не встречала человека, который казался бы таким же бесчувственным и холодным. Глубокая, полночная синева его глаз не оставляла никакой надежды — он осудил ее и вынес приговор.

— Кто ты? — неожиданно спросила Элиза. Если этот человек не вор, то он может быть рыцарем ее отца.

— Сэр Брайан Стед, герцогиня, — с усмешкой ответил он. — Слуга Генриха.

Слуга Генриха. Тогда он действительно отвезет ее в замок. И кто-нибудь из рыцарей, увидев ее в замке Шинон, вспомнит, что король часто посещал провинцию Монтуа.

Элиза тут же задумалась, как быть, если ее решат обыскать. Кольцо Генриха наверняка найдут и сочтут ее сообщницей воров; а после того, что случилось, гнева рыцарей из Шинона не избежит никто — ни крестьянин, ни дворянин. Нельзя допускать, чтобы ее обыскали. Это довольно просто. Надо держаться с таким достоинством, чтобы никто не осмелился и прикоснуться к ней. Элиза умела вести себя повелительно и властно, в конце концов, она была дочерью Генриха. Она умела добиваться повиновения одним холодным взглядом и негромким приказом. Никто не осмеливался проявить к ней ни малейшего неуважения.

До сегодняшнего дня. До тех пор, пока ей не встретилось это подобие рыцаря из камня и стали.

Горделиво вздернув подбородок, Элиза ответила на насмешку рыцаря сдержанной улыбкой.

— Тогда, сэр Стед, поспеши в замок. Наверняка в замке найдется кто-нибудь, кто заставит тебя дорого поплатиться за сегодняшнюю ночь! Стоит мне доказать, кто я такая, сэр Стед, и ты…

— Герцогиня, — прервал ее рыцарь, — я уже говорил тебе: будь ты даже королевой Франции, тебе незачем ждать пощады, если ты окажешься воровкой.

Ей захотелось сказать какую-нибудь резкость, но она не успела, только глубоко вздохнула, когда рыцарь пустил огромного жеребца рысью. Элизе пришлось схватиться за гриву. Через несколько шагов жеребец перешел на галоп, заставляя Элизу отпрянуть к широкой груди рыцаря.

Она сжала зубы, когда резкий ветер ударил ей в лицо, сорвал с головы капюшон и с яростью принялся трепать освобожденные волосы. Неразборчивое восклицание за спиной помогло ей понять, что ее волосы опутали лицо рыцаря; его неудобство доставило Элизе неподдельное удовольствие. Ей показалось, что ее несет буря, и не было известно, когда кончится эта буря или когда удастся найти мирное убежище.

Вокруг стояла темнота, холод усиливался с каждой минутой. Как это конь умудрялся нестись во тьме с такой бешеной скоростью? Стоит ему оступиться — и оба его всадника погибнут.

Но мужчина, сидящий сзади, казалось, не заботился об этом. Он слегка пригнулся в седле, как будто привык к такой скачке. Вероятно, так оно и было. Но Элиза не могла к ней привыкнуть, ее мысли тянулись как бесконечная монотонная молитва: только бы все кончилось… Боже мой, только бы все кончилось…

И как раз в тот момент, когда она была уверена, что худшее уже позади, черноту ночного неба прорвала вспышка изломанной молнии. Элиза вскрикнула, но, к ее изумлению, жеребец не испугался и не встал на дыбы. Он продолжал нестись в ночь.

За молнией последовал оглушительный раскат грома, но конь не выказал ни единого признака волнения. Элиза размышляла, сколько им еще скакать. Где они находятся? Как далеко от замка забралась она, спасаясь от погони?

Внезапно разверзлись небеса, хлынул дождь, не та изморось, что сопровождала Элизу по пути в Шинон, а ледяной ливень, такой сильный, что жеребец замедлил шаг, а черный рыцарь еле слышно выругался. Элиза невольно склонилась к могучей шее жеребца, пытаясь спрятаться от бьющих наотмашь ветра и воды. Ее плащ и платье промокли. Она промерзла до костей и уже не сдерживала дрожь.

Рыцарь вновь тихо выругался, обращаясь к жеребцу, и свернул в сторону, выбирая узкую и заросшую травой тропу, почти скрываемую из виду низко склоненными ветвями.

Ветка сильно ударила Элизу в плечо, она вскрикнула. Развернувшись в седле, она попыталась взглянуть в мрачные глаза рыцаря.

— Глупец! — выпалила она. — Никакого отмщения не будет, если ты не найдешь убежища от этого…

— Я как раз ищу убежище! — выкрикнул он в ответ, когда с неба посыпались огромные, больно бьющие градины. — Пригни голову! — приказал он, рукой в перчатке отталкивая ее и прижимая лицом к шее коня.

Элиза почувствовала, как он зашевелился в седле, и вскоре она оказалась почти полностью укрытой от града, болезненные удары которого принимала на себя спина рыцаря.

Казалось, они бесконечно будут двигаться под этим ливнем. Но наконец Элиза заметила просвет среди деревьев и, с трудом открыв заливаемые дождем глаза, различила очертания небольшого строения. Несколько секунд спустя жеребец достиг строения, и Элиза смогла разглядеть, что это охотничья хижина — бревенчатая, с тростниковой крышей. Внутри дома не горел огонь, не было видно света. С упавшим сердцем Элиза подумала, что хижину, вероятно, построили рыцари из Шинона, чтобы иметь убежище в те дни, когда они отправлялись в леса на охоту. И ей предстояло остаться в этой хижине наедине с сэром Брайаном Стедом.

— Пойдем!

Элиза заметила, что рыцарь уже спешился и теперь протягивал руки, чтобы помочь ей выбраться из седла. Она решила пренебречь его помощью, но плащ ее зацепился за луку седла, когда она попыталась спрыгнуть на землю, и она упала бы, если бы не поддержка Брайана.

Минуту она стояла, дрожа от холода, пытаясь разогнуть пальцы, долгое время цеплявшиеся за гриву жеребца. Спутник бесцеремонно хлопнул Элизу по спине, подтолкнув к узкой двери хижины.

— Входи.

Град, вновь усилившийся, хлестал по голове и плечам, и Элизу не понадобилось упрашивать. Она бросилась к двери хижины, скользнула внутрь и оказалась под крышей. Обернувшись, она заметила, что черный рыцарь уводит коня за угол хижины.

Сейчас, велела себе Элиза, именно сейчас она получила шанс спастись. Град и ветер безжалостны, но более милосердны, чем хладнокровный и жестокий сэр Стед.

Она должна бежать. Это ее единственный шанс.

Элиза вгляделась в темноту, глубоко вздохнула, запахнулась в плащ, накидывая капюшон на голову, и пригнулась. Шагнув за порог, она бросилась через поляну.

Сапоги сразу же погрузились в жидкую грязь, заскользили по ней, и Элиза споткнулась и упала, прежде чем достигла спасительной чащи деревьев. С трудом поднявшись на ноги, она вновь бросилась бежать. Молния вспыхнула прямо перед ней, жутким светом озарив небо; послышался треск попаленного дерева. Когда гром последовал почти немедленно за вспышкой — казалось, земля готова расколоться от его грохота. Элиза с запозданием поняла, что среди деревьев ей нечего ждать убежища, они представляют собой еще более страшную опасность.

Но прежде чем она смогла вернуться в дом, ее толкнули, повалили в грязь, и она оказалась в тисках безжалостных рук, тут же поднявших ее в воздух. Брайан Стед без труда шел по скользкой грязи, делая широкие и уверенные шаги. Казалось, он несет свернутую ткань, а не взрослую женщину. Даже не взглянув на нее, он пересек поляну и достиг хижины.

Элиза успела глянуть ему в лицо. Губы рыцаря были так плотно сжаты, что казались тонкой белой полосой. Челюсти затвердели, жилка торопливо билась под натянутой кожей могучей шеи. Глаза потемнели так, что казались черными бесконечными безднами ада.

Он пинком открыл дверь хижины, и Элиза вскрикнула от ужаса, когда Брайан захлопнул ее за собой. Сжатые руки выдавали силу его гнева. Он был разъярен так, что мог бы разорвать ее на куски, и Элиза понимала, что Брайан готов сделать это немедленно.

Однако он сдержался, сбросил ее на пол и оттолкнул от себя. Элиза застыла, не шевелясь, пораженная неожиданным освобождением и ослепленная темнотой. Внезапно эту темноту прорезала искра, и Элиза поняла, что в хижине есть очаг и нашелся кремень.

С легкостью, которая выдавала большой опыт походной жизни, Брайан развел огонь в очаге, и хижина наполнилась неясным светом и теплом. Моргая от неожиданного света, Элиза оглядела хижину. Она оказалась чистой и довольно уютной. Слева от очага стоял большой сундук, с правой стороны — длинный стол на козлах и скамейки возле него. В противоположном углу комнаты виднелись две низкие лежанки, застеленные толстыми шерстяными одеялами.

Чистый тростник устилал пол, и Элиза поняла, что ее догадка подтвердилась. Рыцари построили и обставили эту хижину, чтобы пользоваться ею во время охоты.

Но хотя Элиза немного осмотрелась, хотя быстро разгоревшийся огонь уже принялся распространять жар, чувства безопасности не появилось. Промокшая и грязная одежда облепила тело — и по-прежнему холодила его, не говоря уже о близости человека от которого она пыталась сбежать.

Наконец Брайан отвернулся от очага. В его лице не было ничего успокаивающего. Темные глаза оглядели Элизу с ног до головы, и она внезапно пожалела о том, что испугалась молнии.

Ей следовало сбежать.

Он встал, не сводя с нее холодных глаз, и снял свой промокший плащ. Отворачиваясь от Элизы, он расстелил плащ на столе у очага, но когда она переступила с ноги на ногу, он мгновенно обернулся.

Элиза вскинула голову и молча встретила его взгляд.

Наконец он заговорил:

— Ты либо дура, герцогиня, либо вконец отчаялась. Неужели тебе так не терпится погибнуть в бурю?

— Я не боюсь смерти, — холодно ответила Элиза, намеренно воздерживаясь от общепринятых учтивых слов.

Брайан сел на скамью, чтобы снять сапоги, по-прежнему не спуская с нее глаз.

— И ты утверждаешь, что не виновна ни в грабеже, ни в убийстве?

— Я ни в чем не виновна, кроме того, что решила помолиться за усопшего.

— Тогда почему же ты бежала от меня — ведь бегство грозило смертью?

— Вряд ли.

Он коротко и злобно выругался, отшвырнув сапог через комнату с такой яростью, что Элиза подпрыгнула на месте. Но, решив не выдавать своего испуга, она кинула короткий взгляд на упавший сапог, а затем с холодным пренебрежением посмотрела на рыцаря.

— И ты станешь утверждать, что не пыталась убить меня? — осведомился Брайан.

— Нет, не стану, — без колебаний ответила Элиза. — Я приняла тебя за одного из воров…

— Ты пыталась ударить меня кинжалом уже после того, как узнала, что я не вор.

— Я до сих пор не уверена, что ты не вор и не убийца! — гневно воскликнула Элиза. — Ты ведешь себя не так, как подобает рыцарю. Манеры у тебя не лучше, чем у кабана!

К изумлению Элизы, Стед рассмеялся:

— Да, герцогиня, мы не в замке, и вежливые манеры здесь ни к чему. Но если ты надеешься на пощаду только потому, что ты женщина, мне жаль, но ты ошибаешься.

— Сэр Стед, — терпеливо произнесла Элиза, — я ни на что не надеюсь, но мне кажется, ты слишком уверен в своих догадках. Я не воровка…

— Да, да, это я уже слышал. Ты герцогиня Монтуанская. Тогда скажи, герцогиня, почему ты бежала из замка? Почему не остановилась, когда я приказал тебе?

Элиза испустила нетерпеливый вздох — казалось, ни ее манеры, ни слова не производят на этого мужчину ни малейшего впечатления.

— Этим вечером я прибыла в замок, чтобы помолиться за короля Генриха. Молясь, я услышала шаги в коридоре. Я спряталась в комнате, а затем бежала…

— Ты спаслась от убийц, перед которыми не устояли опытные воины?

Элиза крепко стиснула зубы, услышав явное недоверие в его голосе.

— Я спряталась за гобеленом. Когда один из головорезов чуть не обнаружил меня, я бросилась на него, воспользовавшись неожиданностью, а затем бежала.

— Ты напала на мужчину и вышла из этой схватки невредимой?

— Никакой схватки не было. Я нанесла первый удар, он растерялся, и я убежала.

— Ловко придумано, — пробормотал Стед, но, видя его горящие синие глаза, Элиза не смогла понять, что у него на уме. Не обращая на нее внимания, он поднялся и стянул плотные шерстяные штаны, разложив их на столе, чтобы просушить. На мгновение он забыл о присутствии Элизы; стащив перчатки и положив тяжелые ножны на деревянный стол, он подошел к огню, чтобы согреть руки.

В тунике он оказался еще более внушительным, чем в черном плаще. Вязаная рубаха плотно облегала его руки под безрукавной туникой, обрисовывала крепкие мускулы, играющие при малейшем движении. Рыцарь оказался широкоплечим, тонким в поясе. Этот человек привык к суровой жизни, он постоянно совершенствовал свое искусство обращения с оружием, чтобы остаться живым в бою. Его обнаженные ноги были длинными, стройными, твердыми, как дуб, покрытыми негустыми черными волосами. Элиза невольно вздрогнула. Она сама была высокой, но своим видом рыцарь подавлял ее. Пальцами он мог бы охватить ее талию, мог стиснуть ее горло и задушить одним движением…

Он неожиданно обернулся и холодно оглядел ее с ног до головы.

— Ты промокла, — произнес он.

— Какое тонкое наблюдение, сэр Стед, — с едва прикрытым сарказмом отозвалась Элиза.

Рыцарь ничем не выдал своего отношения к ее тону, однако лицо его словно бы еще затвердело. Глупо дразнить его, решила Элиза и удивилась, зачем сделала это. Однако ответ ей так и не удалось найти. Послушание могло сейчас помочь ей не стать добычей этого отвратительного…

— По-моему, — спокойно заметил он, — ни одной разумной женщине не понадобилось бы дожидаться такого замечания. Если бы ты сняла плащ, ты бы согрелась быстрее.

Элизе пришлось снять плащ. Снаружи мстительно хлестал дождь, злобно выл ветер. Но… любой дождь заканчивается. Сейчас она стояла довольно близко к двери, и если бы он…

Если бы он… что?

Едва ли его удастся опередить, да и что толку? Бегство вслепую не спасет ее, он знает лес, он проворен и силен. Если уж бежать, то только тогда, когда действительно представится хорошая возможность.

Элиза нехотя сняла промокший плащ и осторожно подошла, чтобы расстелить его на столе, рядом с плащом Брайана. Раскладывая тяжелую ткань, она чувствовала на себе пристальный взгляд. Но, когда она обернулась, рыцарь ничем не выдал того, что наблюдал за ней, и Элиза не смогла ничего определить по его глазам и напряженному, но пренебрежительному выражению лица.

Он шагнул от очага, низко поклонился (что Элиза сочла очередным издевательством) и подтолкнул ее поближе к огню. Элизу не радовала мысль оказаться спиной к незнакомцу, но она заставила себя пройти вперед, протянуть тонкие пальцы к огню и отогреть их.

Элиза слушала потрескивание поленьев в очаге, свист ветра за стенами хижины. Но чем сильнее злился ветер, тем глубже становилось молчание в хижине. Рыцарь не говорил ни слова, минуты казались бесконечными, и Элиза с трудом сдерживалась, чтобы не закричать от отчаяния. Хотя Брайан молчал, она чувствовала его рядом. Очень близко. Она слышала его дыхание, ощущала злые удары сердца, а жар его тела ошеломлял ее, лишая остатков смелости и заставляя вздрагивать от страха.

Внезапно тяжелая рука сжала плечо Элизы, и она до крови прикусила губу, чтобы сдержать крик.

— Иди сюда, герцогиня, садись, — учтиво предложил он, подвигая к ней одну из скамеек и вынуждая опуститься на нее.

— Спасибо, — с достоинством пробормотала Элиза, готовая скорее простоять всю ночь на ногах, чем чувствовать его обжигающие прикосновения. Но она уже понимала, что не избежит ни допроса, ни близости и что ее единственная надежда — держаться с таким достоинством, чтобы он проникся уважением к ней.

— Твоя история недурна, герцогиня, — наконец проговорил он так близко от ее уха, что Элиза чуть не подпрыгнула. Он склонился над скамьей, не прикасаясь к Элизе, но поставив ладони по обе стороны от нее, как барьеры. — Очень недурна. Но неужели ты считаешь, что смогла заставить меня поверить в то, что ты не воровка? Как легко ты увела погоню в одном направлении, пока твои сообщники скрылись в другом! Как ловко ты разыгрываешь невинность! О, да! Ты всего лишь женщина… способная обвести мужчину вокруг пальца одним видом широко раскрытых наивных глаз.

От его тона Элиза похолодела.

— Я уже сказала тебе, Стед: я герцогиня Монтуанская. Мне незачем связываться с ворами.

— Или убийцами?

— Да, или убийцами.

— Но ты ловко владеешь кинжалом.

— Да.

— Это что, новейшее увлечение знатных дам?

— Нет, сэр Стед. Но я в самом деле герцогиня, я управляю собственными землями. В таких обстоятельствах женщине неплохо уметь защищаться.

— Тогда почему я ничего не слышал о Монтуа?

— Вероятно, из-за собственного невежества.

Рыцарь не шевельнулся и не ответил ей. Но Элиза почувствовала, как напряглись мускулы его рук, могучая грудь, почти касающаяся ее спины. Странный жар внезапно охватил ее, пройдя по всей спине.

— У тебя острый язык, герцогиня, такой же, как твой кинжал. И ты действуешь им так же быстро… и так же глупо.

Элиза промолчала, сдерживая дрожь, когда рыцарь выпрямился и прикоснулся к ней. Его мозолистая рука с длинными пальцами показалась ей странно нежной, когда пальцы подхватили волосы Элизы, перебирая их.

Элиза крепко сжимала зубы, пока Брайан молча выбирал из ее волос сосновые иглы. Это было просто вежливостью, услугой, однако Элизе хотелось закричать от нее. Какими бы ласковыми ни были пальцы, она чувствовала силу его рук, и несоответствие его осторожных движений и обидных слов казалось горьким и страшным.

Будь на его месте Перси…

Элиза на мгновение прикрыла глаза, вспомнив о рыцаре, которого любила. Если бы Перси отправился с королем в Шинон! Ей не пришлось бы терпеть нынешних оскорблений. Перси был как раз таким, каким и должен быть рыцарь: храбрым в бою, нежным и чувственным дома. Перси умел говорить красивые слова, он проводил свободное время с трубадурами, сочиняя баллады в честь Элизы. В Перси не чувствовалось непроницаемой твердости, как в этом рыцаре. Перси был стройным, немногим выше ее самой, учтивым и добрым, с теплыми золотисто-карими глазами, с постоянной задумчивой улыбкой, в которой не было насмешки. Преданный и галантный, он каждый раз при встрече с Элизой опускался на колено, почтительно целуя ее руку. Он сам возвел ее на пьедестал, и хотя они обменивались восхитительными поцелуями, вызывающими у Элизы желание большего. Перси даже не пытался до свадьбы прикоснуться к ней.

Слава Деве Марии, с мимолетной иронией подумала Элиза, что ее родная мать и Генрих поклялись хранить тайну ее рождения и отдали ее в дочери Уильяму и Мари де Буа. Перси часто говорил, что король слишком многое себе позволяет. Он верил в древнюю легенду о Мелюзиие — о том, что в жилах Плантагенетов течет кровь сатаны. Если бы Перси узнал, что Элиза — дочь Генриха, внебрачная дочь, он обошелся бы с ней не более вежливо, чем обходился со своими трубадурами, когда считал их творения чересчур дерзкими для ее девичьих ушей…

Да что там вежливость! Запомни, убеждала себя Элиза в моменты прозрения, Перси, возможно, и станет любить тебя по-прежнему, но никогда не женится на тебе, если узнает, что ты внебрачная дочь короля. Несмотря на всю любовь, Элиза хорошо знала Перси. Он весьма серьезно относился к обычаям, чтил порядок. В феодальном обществе только законное рождение давало человеку право причислять себя к определенному сословию, таков уж был этот мир. Родословные семей внимательно прослеживались, дурная кровь изгонялась из них.

Незаконнорожденные дети, особенно дети Генриха, не отвечали представлениям Перси о разумно устроенном мире.

Элиза часто спорила с ним, напоминая, что Вильгельм Завоеватель был внебрачным сыном, что правителями Англии не раз становились незаконнорожденные отпрыски. Но Перси был непоколебим. Он видел, к чему привело подобное положение в Англии: к кровопролитию между отцом и сыном. Бог не был милостив к незаконнорожденным.

Разногласий между ними было не так уж много, и Элиза оправдывала Перси. Мужчины несовершенны, а Перси многим лучше большинства из них, и потому она желала выйти за него и любила его, несмотря на то что не всегда соглашалась с возлюбленным.

Будучи проницательной, Элиза понимала, что хранить тайну ее рождения Генриха заставляла гораздо более важная причина: Монтуа. Пока он был жив, Монтуа принадлежало Элизе. Но после его смерти, едва станет известно, что она не дочь Уильяма де Буа, многие захотят предъявить права на герцогство. Родственников, когда дело заходит о наследстве, всегда оказывается как грибов в лесу, и все готовы выдержать войну за герцогство, доказать связь с родом де Буа и, следовательно, стать законными наследниками.

Она была дочерью короля, однако была благодарна за то, что об этом никто не знает, и всеми силами намеревалась сохранить тайну своего рождения. Эта тайна была связана с двумя самыми важными вещами в ее жизни: с ее герцогством, землями, которыми она управляла и которые любила, и, что еще важнее, с любимым мужчиной.

О, Перси, задумалась она, будь ты здесь, этот мерзавец не осмелился бы ни обвинить, ни оскорбить меня! Ему пришлось бы иметь дело с тобой, любимый.

Если бы к ней сейчас прикасался Перси, она расслабилась бы в сладком забвении, наслаждаясь мужской лаской.

Брайан позволил себе горько улыбнуться, распустив и пригладив волосы женщины. Он чувствовал, как напряглась ее спина, и понимал, что это прикосновение ей неприятно. Однако он решил довести ее до крайности, ибо только так надеялся обезоружить ее и узнать истину. Злодеяние нынешней ночи оставило в его душе глубокую, мучительно ноющую рану, и каждый раз, когда Брайан прикрывал глаза, он вновь видел оскверненный труп короля и незрячие глаза мертвых друзей.

И если во всем этом повинна коварная женщина, то эта женщина поплатится.

Брайан считал, что незнакомка идеально подходит для роли сообщницы воров. Волосы, к которым он прикасался, были прекрасны, как пламя в камине, отливали золотыми и алыми оттенками. Немного подсохнув в тепле, они мягко струились в его пальцах, как золотистые свитки чистого шелка, привезенного с Востока, или бесконечные языки пламени. Они падали роскошными волнами вдоль ее спины, почти касаясь пола.

Ее глаза, удивительные бирюзовые глаза, были окаймлены пушистыми ресницами цвета темного меда. Они позволяли скрыть нежной маской отъявленное коварство. Если бы Брайан не видел ее бегства, если б не увернулся чудом от ее злобно занесенного кинжала, он не сомневался бы в ее невиновности.

Красота ее лица была безупречной: высокие, прелестно очерченные скулы, полные алые губы, чуть розоватая шелковистая кожа. Она вполне могла быть дочерью знатного властителя… однако ни одна знатная леди не отважилась бы на ночную поездку в одиночестве.

Брайан отлично знал, что эта красота скрывает проницательный ум и острый, как у змеи, язык. Она без колебаний убила бы его, и Брайан старался не забывать об этом. Она пыталась нанести ему удар; она говорила с ним таким пренебрежительным тоном, что только величайшим усилием воли он удержался, чтобы не отвесить ей еще одну пощечину — такую, чтобы она отлетела к стене.

Это не оставило бы у нее сомнений относительно того, чего ей следует от него ожидать.

— Итак, — негромко пробормотал он, — ты — герцогиня Монтуанская. И ты отправилась в путь одна, чтобы помолиться у смертного ложа нашего короля Генриха.

— Да, — скованно ответила она.

— Зачем ты это сделала?

— Что?

Брайан улыбался. Кажется, он наконец-то нашел трещину в непробиваемой броне ее лжи.

— Зачем? — повторил Брайан. — Зачем ты приехала молиться в замок, когда вполне могла бы устроить службу у себя дома? Может, ты родственница короля?

Она не уловила насмешки в его голосе, услышала только вопрос и поспешила отвергнуть его:

— Нет!

— Тогда зачем герцогине было пускаться в такое опасное путешествие?

— Затем, что я… потому, что…

— Потому, что ты низкая лгунья!

— Нет! — Элиза мгновенно вскочила на ноги, как вспыхнувшее пламя. — Говорю тебе, Стед, ты поплатишься за эту ночь! У меня есть влиятельные друзья, и я еще увижу, как ты будешь опозорен! Увижу, как ты будешь корчиться на дыбе, а может, получу удовольствие лицезреть, как твоя глупая голова свалится с плеч! Ты еще увидишь, что я не воровка! Может, ты нашел у меня гобелен? Или ножны короля? Глупец, ты…

В раздражении и ярости Элиза вскинула руки и сжала на груди ткань туники.

К ее ужасу, кольцо матери, снятое ею с пальца отца, упало на пол.

Со стуком ударившись об пол и прокатившись по нему, оно легло у ног Элизы.

Она взглянула на Стеда и увидела, что глаза его полыхнули такой яростью, какой Элиза не ожидала даже от него.

Она вскрикнула, когда он шагнул к ней и его стальные пальцы сжались на ее плече.

Забившись в отчаянии, она вцепилась ногтями в его щеки. Казалось, он не почувствовал боли, даже не моргнул, пока Элиза билась в его руках.

— Посмотрим, что еще ты пытаешься спрятать, герцогиня.

Длинные сильные пальцы взялись за ворот ее туники. Элиза пыталась помешать ему, но тут же поняла, что не сможет противостоять такой силе. Послышался громкий треск рвущейся ткани, и Брайан сорвал тунику с Элизы.

Глава 4

Облаченная только в тончайшую льняную рубашку, Элиза почувствовала, как ее лицо заливает румянец оскорбления и бешенства.

Невольно обхватив себя руками, она разразилась потоком ругательств, достойных даже матерого воина:

— Ублюдок! Дерьмо! Сукин сын! Недоносок!

Элиза яростно вцепилась в порванную шерстяную тунику но Стед перехватил ее запястье и другой рукой отбросил порванную одежду через комнату, в дальний угол. Элиза в отчаянии взглянула на своего мучителя. Он наклонился, поднимая кольцо, что вызвало новый град ее проклятий.

— Значит, у тебя нет никаких вещей короля? — переспросил он.

— Подожди! — воскликнула Элиза. — Ты не понимаешь.

— Нет, уже все понял.

— Нет…

Он поднялся, шагнув к ней.

— Снимай рубашку.

— Что?

Он отпустил Элизу, прошел к скамье и сел, выжидательно скрестив руки на груди и глядя на Элизу холодными расчетливыми глазами.

— Ты слышала, герцогиня? Снимай рубашку. Если ты не сделаешь этого сама, мне придется тебе помочь. Боюсь, я буду немного грубоват, так что, если хочешь сохранить целой хотя бы рубашку, сними ее сама.

— Должно быть, ты спятил! — прошипела Элиза, содрогаясь от унижения. Этого не могло произойти, во всяком случае с ней. Ее любили и баловали родители, она была любимицей короля, народ уважал ее. Она отдавала приказы негромким голосом, и им немедленно повиновались; рыцари постоянно следовали за ней, готовые отдать жизнь, лишь бы защитить ее…

И вот теперь этот ночной зверь унижал ее, как простую служанку!

Она позволила ему это сделать. Казалось, он проник ей прямо под кожу, лишил чего-то большего, нежели одежды, отнял у нее достоинство и величие, тщательно оберегаемые на протяжении всей жизни…

— Спятил? — сухо повторил он. — Может быть. Сейчас полнолуние, и любую ярость можно оправдать помешательством. — В этот момент его голос был почти приятным, как мягкий бархат. Он отлично подошел бы к некогда прославленному двору Элеоноры. Но голос тут же изменился и стал режущим и твердым как сталь: — Снимай рубашку, герцогиня. Элиза подняла подбородок и из последних сил распрямила спину и плечи.

— Ты совсем не благородный рыцарь, сэр Стед, — произнесла она ледяным тоном. — Ни один рыцарь не стал бы так обращаться с леди…

— Но ты не леди, герцогиня, — невозмутимо перебил Стед. — Ни одна леди не обладает таким острым и злобным языком.

— Любой человек способен заговорить зло и остро, оказавшись рядом с гнусным животным!

Он улыбнулся, и эта улыбка не понравилась Элизе.

— Я жду, герцогиня.

— Тогда тебе придется долго ждать, сэр, ибо я не намерена раздеваться перед тобой, как простая потаскуха.

Он пожал плечами, словно показывая, что у нее была возможность выбора, и начал подниматься. Судя по горькому опыту, Элиза не сомневалась в его намерениях и в способности выполнить любую угрозу. Достоинство ее вновь улетучилось как дым, и она в раздражении топнула ногой.

— Подожди! — воскликнула она, и в ее голосе послышалось больше мольбы, чем она хотела. Рыцарь замер, положив руки на пояс, и приподнял бровь, словно давая ей шанс оправдаться.

— Сэр, — начала она, надеясь, что тихая и убедительная печь поможет ей, несмотря на то что уже не верила в учтивость этого человека. — Должно быть, ты понимаешь, как сильно пошатнулось мое положение! Ты угрожаешь моей репутации, держа меня здесь в грозу, ты проявил ко мне величайшее неуважение, оставив почти без одежды, но теперь ты требуешь, чтобы я разделась, для любого благородного человека это было бы…

— Было бы чем, герцогиня? — учтиво поторопил он.

Прилив румянца опять залил щеки. Почему она смутилась? Ведь положение так очевидно.

— Ты подвергаешь меня опасности! — воскликнула она, выходя из терпения. С этими словами она поняла, что положение действительно было серьезным. Брайан Стед оказался более грубым, чем можно вообразить. Элиза ясно поняла, что каждое ее слово убеждало его только в одном: она воровка. А теперь он получил доказательство: кольцо короля. Если он окончательно решит, что она всего-навсего воровка и блудница, то может осмелиться на все что угодно…

— Герцогиня, — ровным тоном ответил он, — ты сама подвергла себя опасности, когда сочла нужным решиться на воровство и убийство.

— Дьявол тебя побери! — выкрикнула Элиза, сжав кулаки и стараясь удержаться, чтобы не броситься на рыцаря в порыве безумной ярости. — Говорю тебе…

Он поднял руку с зажатым в ней королевским сапфиром, и тот блеснул на свету.

— Это кольцо, — уверенно проговорил он, — принадлежало Генриху Плантагенету. Он носил его на мизинце днем и ночью, долгие годы, сколько я могу вспомнить. — Брайан посмотрел на камень, и его глаза потемнели и затуманились от воспоминаний. Когда он вновь взглянул на Элизу, его глаза были блестящими и яркими, как драгоценные камни. — Снимай рубашку, герцогиня.

— Клянусь, у меня больше ничего нет…

— Ты с самого начала клялась, что у тебя ничего нет.

Поступок был глупым и отчаянным, но Элиза и в самом деле отчаялась и бросилась прочь. Перепрыгнув через скамью, она подбежала к двери, лихорадочно провела рукой по дубовым доскам и схватилась за ручку. Дверь начала открываться. Одним прыжком рыцарь нагнал Элизу. Она почувствовала, как ее обхватили за талию и грубо швырнули на пол. Она попыталась откатиться, в сторону, но рыцарь вновь настиг ее.

— Пусти меня! — в страхе и ярости закричала Элиза, когда он встал над ней, поставив ноги по обеим сторонам тела. — Пусти!

Он нагнулся, сжимая ее ногами и намереваясь придавить всем телом. Животный страх, который прежде заставил Элизу бежать, теперь велел ей отбиваться. Увидев Брайана над собой, она принялась бороться изо всех сил.

За свои усилия она была вознаграждена резким, свистящим вздохом и кратким восклицанием боли, но ощущение победы исчезло так же быстро, как и появилось. Боль не отвлекла этого человека от его замысла. Он наклонился, поймал руки Элизы и пригвоздил их к полу по обеим сторонам тела. Проделав все это, он перевел дыхание и взглянул на нее с такой ненавистью, что Элиза быстро пожалела о своем поспешном поступке.

Она изумилась, когда рыцарь медленно отпустил ее и поднялся.

— Герцогиня, — неторопливо произнес он, — больше так не делай. Я буду рад поводу сломать тебе шею, так что если ты не совсем глупа, то не дашь мне этого повода. Ты испытываешь мое терпение, а на моем месте добрая половина «благородных» рыцарей уже избила бы тебя. Я стараюсь не перегибать палку, просто стремлюсь сдержать тебя. Утихомирься, не пытайся бежать, ибо каждый мужчина — не важно, насколько он «благороден» — имеет предел терпения.

Элиза была в панике. Она чувствовала, что готова заплакать, как ребенок, и ее удерживало от слез только нежелание выказывать слабость перед этим человеком.

— Не перегибать палку! — возмущенно произнесла она, и ее ладони зудели от желания ударить это каменно-ледяное лицо. — Я просто защищаюсь! Ты преследовал меня, стащил с лошади, увез с собой и оскорбил. Ты…

— Я всего лишь поймал воровку.

— Ублюдок! — Зуд в ладонях стал невыносимым. Она замахнулась, но так и не удостоилась удовольствия причинить ему боль. Он перехватил ее руку на лету. Ледяная улыбка тронула его губы, когда он уронил ее руку на пол так, что Элиза больше не осмеливалась пошевелить ею.

Она замерла, глядя в его глаза и стараясь сдержать дрожь. Но когда он коснулся воротника ее рубашки, Элиза вновь обрела способность защищаться. Вцепившись в его руки, она яростными усилиями принялась отрывать их от себя.

— Черт бы тебя побрал, сука!

Она вскрикнула, когда рыцарь сжал вместе ее запястья так грубо и сильно, что слезы тут же навернулись на глаза.

— Я же предупреждал тебя! — прорычал он.

— Я скорее умру, чем допущу насилие такого чудовища, как ты! — выкрикнула Элиза.

— Насилие?

К ее изумлению, Брайан Стед замер, а затем засмеялся, но не выпустив ее руки, а заведя их ей за голову и придавив к полу своей ладонью.

— Герцогиня, меньше всего я намеревался насиловать тебя. Если мне и нужна женщина, то добрая и ласковая, а не с холодным и черным сердцем воровки!

Он и в самом деле говорил то, что думал. Никогда в жизни ему не хотелось взять женщину силой. Со времен юности женщины сами приходили к нему — служанки, крестьянки, знатные леди… Все они были нежными, признательными и благодарными. Он узнал, что женщины жаждут удовольствия в постели не меньше, чем мужчины. Они хотят получать и доставлять наслаждение. Гвинет была одной из таких женщин — прелестной, длинноногой и страстной. Готовой в любой момент броситься к нему в объятия и обещать все, что угодно…

У Гвинет были земли и богатство.

Прошло уже много времени с тех пор, как он виделся с Гвинет. Уже давно он не чувствовал тепло ее тела и не смотрел в ее понимающие глаза…

Правда, они могли больше никогда не увидеться. Если Ричард решит наказать тех, кто стоял на стороне его отца, сэр Брайан Стед забудет о Гвинет, о ее титуле и землях и решит попытать счастья на турнирах.

Но даже в таком случае у него будут женщины — нежные, любящие, жаждущие быть желанными. Он не мог вообразить себе, что когда-нибудь ему понадобится действовать силой. В этом Брайан не находил никакого удовольствия.

Особенно тогда, когда презирал женщин так, как эту воровку. У этой красавицы оказалось кольцо, принадлежащее Генриху. Она умело разыгрывала невинность и оскорбленное достоинство, но доказательство было налицо…

Нет, мысли о насилии никогда не приходили ему в голову. Он ни разу, даже случайно, не пожелал обладать этой женщиной — до сих пор. Но сейчас…

Сейчас он окинул взглядом роскошную волну золотистых спутанных локонов. Посмотрел в блестящие бирюзовые глаза. Вспомнил о том, как она выглядела у очага: с тяжело вздымающимися округлыми грудями, блестящими, как алебастр, обнаженными плечами. Он вспоминал ее гладкую, как шелк, плоть, легкое тело, длинные, красивые ноги.

Да, он мог бы пожелать ее — и напряжение в чреслах было тому доказательством. Он хотел ее, и страсть наполняла огнем его тело, мучительным желанием проникала в кровь. Женщина была прекрасна; как греза Авалона. Прошло уже так много времени с тех пор, как он был с женщиной, если вспомнить о последних боях, о досадной смерти Генриха… да, прошел почти месяц.

Он мог бы хотеть эту женщину, с внезапным гневом напомнил себе Брайан, но не станет. Ему не нужна коварная потаскуха, сообщница убийц и воров…

Элиза лежала тихо, не сводя с него глаз, наблюдая, как омрачилось его лицо. Она кусала нижнюю губу, едва осмеливаясь дышать, молясь о том, чтобы его слова оказались правдой. Затем она вспомнила о собственной позе и взбесилась от мысли, что пала так низко, позволила совладать с собой мужчине, которого с радостью сварила бы живьем.

— Пусти!

— Не теперь, герцогиня.

— Нет!

Она закричала, но ничего не смогла поделать, когда рыцарь схватился за ворот рубашки и разорвал ее по всей длине. Ощущение свободы не принесло ей радости. Все, что ей удалось сделать, — обнажиться еще сильнее, когда рубашка соскользнула с тела.

А затем с ужасом она почувствовала на себе его руки, уверенные и быстрые.

Широкая, мозолистая ладонь скользнула по ее груди, касаясь подмышек. Он лег на бок, ладонь уверенно прошлась по ее животу и бедрам, потом опустилась ниже.

— Нет! — Элиза забилась сильнее, чувствуя его пальцы на нежной и теплой коже бедер. Она пыталась высвободиться из его рук, извивалась, лягалась, но он предупреждал каждое ее движение, успев поставить колено между ее ногами и продолжая ощупывать пальцами ее бедра, пока не достиг золотистого треугольника в их слиянии.

Элиза закричала от бессильной ярости. Она чувствовала, как ее касаются там, где еще никогда не касались, и эта дерзость была незабываемой. Собственная беспомощность казалась невыносимой. Она не могла высвободить руки, не могла воспользоваться силой бедер, и ей оставалось только позволить его глазам и рукам достигать всюду, куда они хотели. Она закрыла глаза и задрожала. Еще никого она не чувствовала так остро, как этого человека: вес его мускулистых ног, бесстрастное прикосновение, краткий, но решительный обыск. «Да поможет мне Господь убить этого человека!» — молча взмолилась она. Но сейчас эти слова мало что могли изменить.

Затем, так же уверенно, как сжимал ее, он отстранился и легким движением поднялся на ноги. Она услышала, как он прошел в угол комнаты. Дрожь потрясения и ярость не покидали Элизу. Она медленно открыла глаза и увидела, что он стоит над ней с одеялом в руках. Брайан небрежно накрыл ее одеялом.

— Когда-нибудь я убью тебя за это, — сказала она, глядя Брайану прямо в глаза и натягивая одеяло до подбородка.

Он пожал плечами.

— Готов поклясться, герцогиня, ты попытаешься сделать это как можно скорее. Воров часто вешают и за менее серьезные преступления. Если суд решит проявить к тебе милосердие, как к женщине, тебя заключат в тюрьму.

Он повернулся к ней спиной и вернулся к очагу, сел на скамью и протянул к огню руки.

Элиза поняла, что он мгновенно потерял к ней интерес, как к сломанной, ненужной вещи. Ее раздели, обыскали и отбросили прочь. Будь у нее кинжал, она не стала бы задумываться о последствиях, лишь бы хоть раз достать этого человека и пустить ему кровь.

Пока она лежала, оправляясь от потрясения, он поднялся и, не замечая ее, склонился над сундуком, что-то отыскивая в нем.

Очевидно, хижину часто посещали. Элиза видела, как Брайан достал из сундука большую тыквенную бутыль и что-то завернутое в кусок кожи. По-прежнему не обращая на нее внимания, он сел на скамью и сделал большой глоток из бутыли.

Элиза прикусила губу и взглянула на дверь с такой яростной тоской, что Брайан, должно быть, почувствовал ее мысль и обернулся. Элиза вскочила, когда он заговорил, с ненавистью уставилась на него.

— Не пытайся бежать, герцогиня. Я решил предать тебя суду, но ты меня утомила. Если мне понадобится вновь успокаивать тебя, я свяжу тебе руки и ноги и заткну рот, чтобы больше не слушать твои оскорбления.

— Так ты решил предать меня суду? — переспросила Элиза, вновь борясь со слезами. — И потому ты схватил меня, раздел и… обыскал?

Она изо всех сил старалась не разрыдаться, но обида сдавливала горло. Глаза увлажнились, заблестев, как идеально граненые камни. Она не ждала сочувствия, но видела, что задела какую-то струну в душе черного рыцаря.

— Миледи, — негромко ответил он, и в его тоне не слышалось той насмешки, с какой Брайан называл Элизу «герцогиней», — этой ночью я многое повидал. Я видел оскверненный и обобранный труп монарха, я видел давних и верных друзей в лужах их собственной крови, глядящих на меня незрячими глазами. Я видел, как ты смотрела на меня — со злобой и ненавистью, с острым желанием избавиться от меня. Я слышал, как ты заявляла, что невиновна, что ты герцогиня Монтуанская, что ты молилась за усопшего. Однако пока ты кричала о своей невиновности, улика лежала на полу у твоих ног. Потому мне пришлось раздеть и обыскать тебя. Но я не причинил тебе вреда, возможно, был даже слишком добр. Или же ты предпочла бы, чтобы тебя раздели и обыскали перед судом присяжных? Ты говоришь о позоре, миледи. По крайней мере мы здесь одни. Что бы ни случилось с тобой по прибытии в замок Шинон, знай — больше тебя не будут обыскивать в присутствии десятков зевак.

Элиза почувствовала, как застучали ее зубы. После всего, что случилось, что еще могло ожидать ее? Нет, мысль о замке Шинон не была ей неприятна. По крайней мере там могут оказаться те, кто знал о ее отношениях с Генрихом…

Но разве это что-нибудь значит? Что, если все они поверят, что она пыталась ограбить труп короля, особенно после того, как этот человек представит доказательство? То доказательство, которое все они видели на пальце мертвого короля, пока одевали труп и готовили его к погребению?

Она съежилась. Надо бежать. Как только она освободится и вернется в Монтуа, никто уже не сможет обвинить ее. В ее отряде пятьсот воинов, и если Брайан Стед станет преследовать ее, это повредит только ему самому. А она обратится за помощью прямо к Элеоноре Аквитанской, и Элеонора поймет ее.

Наконец-то Элиза сможет отомстить этому негодяю…

Эта сладкая мечта спасала ее от сжигающей ярости и унижения. Но она оставалась всего лишь мечтой до тех пор, пока не удастся бежать от этого человека.

Будет ужасно, если суд присяжных в Шиноне признает ее виновной, и она понесет суровое наказание прежде, чем кто-нибудь вступится за нее.

Кровь отхлынула от ее лица, как только Элиза поняла, что вновь видит перед собой босые ноги рыцаря. Короткий вскрик вырвался у нее, когда рыцарь склонился и вместе с одеялом подхватил Элизу на руки. Едва взглянув в его глаза, она ощутила тревогу.

— Прости, герцогиня, — произнес он мягче, чем она рассчитывала, — но я тебе не доверяю.

Рыцарь водворил ее на ложе в углу, вдалеке от двери. Несмотря на свою решительность, на этот раз он не был грубым. Элиза подозрительно прищурилась и проследила, как он возвращается к скамье и садится на нее лицом к очагу.

Он совсем не так прост, решила она, несмотря на внешнюю грубость и недостаток учтивых манер, в которых так преуспел Перси, этот Стед не жестокий человек. Если бы она с самого начала поняла, что ее преследует не один из воров, желающих, чтобы свидетельница замолчала навсегда, она повернулась бы к нему и попросила бы его о защите. Если бы она не была так напугана и не отбивалась бы так глупо, он, может, поверил бы ей.

Но все произошло иначе.

Эту ночь она никогда не простит ему. Никогда ничего не забудет. Если бы она не пыталась ударить его кинжалом… или если бы ей это удалось!

Но теперь было уже поздно. Если бы она не принимала поспешных решений, то не оказалась бы сейчас в безвыходном положении. Стоило ей побороть свой гнев и гордость, и она была бы спасена!

Она мельком подумала о Генрихе, своем отце. Было время, когда его считали величайшим воином и королем христианского мира. Он был искусным, дерзким, сильным, правил своими землями так справедливо, что заслужил прозвище «творца закона». Но при всей своей силе он всегда питал слабость к женщинам. Хорошенького личика и пухлой фигурки было достаточно, чтобы привлечь его внимание, лукавая улыбка всегда, пусть и ненадолго, задевала его сердце.

Все, что было нужно ей сейчас, — хоть на короткое время очаровать этого мужчину.

Ей была ни к чему власть над черным сердцем этого рыцаря. Все, чего ей хотелось, — смягчить его, надеяться, что где-то в его душе таятся остатки милосердия и любезности.

Элиза заметила, что рыцарь пристально смотрит на нее, и прикрыла глаза, пытаясь спрятать их острый блеск.

Брайану же показалось, что она наконец-то смирилась, и он воспринял эту новость не без облегчения. После смерти короля ему довелось спать не больше часа, он еле держался на ногах от усталости.

Но в ее съежившейся фигуре было что-то, что заставляло Брайана почувствовать себя виноватым. Она сидела, подобрав под себя ноги, плотно прижав к груди одеяло длинными, тонкими пальцами. Но под этими пальцами он видел высокую округлость ее упругих грудей, нежную, белую шею. Она слегка опустила голову, так что он не разглядел блестящие бирюзовые глаза под густыми медовыми ресницами. Ее волосы, которые теперь почти высохли, падали ей на спину роскошным каскадом, и Брайан не знал, какого они цвета — цвета заката или восхода. В этом оттенке полыхали и медь, и чистейшее золото. Глядя на нее, он представлял себе, каким было бы прикосновение к телу этого золотого потока, вспоминал, каким шелковистым показалось тело этой женщины под его пальцами.

Такой ход мыслей вновь вернул его в те минуты. Он вспомнил, что кожа ее безупречна, оттенка слоновой кости, что ее груди способны ввести в искушение любого мужчину, как сочные, зрелые плоды, благоуханные и аппетитные, украшенные пятнышками цвета розы, покрытой утренней росой. Ее талия была узкой, округлой, как у древней Венеры, переходящей в соблазнительную выпуклость живота, а между длинными, гладкими ногами скрывался роскошный треугольник цвета чистого меда, меди и золота… Ее ноги были созданы для того, чтобы сплетаться с ногами мужчины, эти гладкие и мягкие на ощупь, стройные и сильные ноги.

Даже Гвинет, женщина, с которой он был обручен, не могла сравниться красотой с незнакомкой.

Брайан сделал еще один большой глоток из бутыли, чувствуя, как растекается по его телу жар. Он открыто разглядывал эту женщину, однако она продолжала держать свои глаза опущенными — скрывая что-то, опасаясь или досадуя?

Она в лучшем случае воровка, сухо напомнил себе Брайан, а может быть, блудница или убийца.

Однако он не мог сдержать свои чувства и был вынужден признаться, что не припомнит, чтобы так же желал какую-либо другую женщину. Он был молод, отличался могучим здоровьем, и, каким бы усталым он ни был в этот час, тело воина напоминало ему о том, какими должны быть желания здорового тела, и о слишком долгом воздержании.

Но он сказал правду — он никогда еще не думал о насилии над женщиной, даже над такой коварной, как эта.

Прикрыв глаза, он отпил еще вина. Его ощущения были раздражающими, досадными, мучительными и вместе с тем естественными. Несмотря на то что она могла оказаться воровкой, блудницей, убийцей, он был готов смягчить свой приговор просто ради удовлетворения желания.

Неподвижно свернувшись под одеялом, она выглядела мрачной и гордой. Такая женщина могла бы стать героиней легенды, например, озерной дамой, Джинервой, разрывающейся между двумя возлюбленными, охваченной отчаянием…

Брайан пожал плечами, усмешка тронула его губы. Проклятие, он действительно устал, только усталость могла сыграть с ним такую злую шутку. Он не Бог, не король, даже не член суда. Он не властен даровать жизнь или отнимать ее, кроме как в бою, а бой с этой женщиной уже закончен. Снаружи все еще бушевала гроза, от ударов грома содрогалась вся хижина. Этой ночью им не придется отправляться в путь, и поскольку он, Брайан, превратился в тюремщика, он обязан позаботиться о своей узнице.

Он встал и подошел к ней. Женщина не поднимала головы до тех пор, пока Брайан не протянул ей бутыль. Она подозрительно взглянула на него, как будто сомневаясь в его способности оказать ей хоть малейшую любезность. Оттенок явного недоверия в ее удивительных глазах больно задел Брайана, вызывая прилив и нежности, и нового гнева. Да, он обошелся с ней плохо, грубо, но ведь она бежала из замка! Она заявляла о своей невиновности и оказалась лгуньей! Если она ждала любезности, ей следовало самой вести себя по-другому.

— Это вино, — резко произнес он. — Здесь нет никакого яда, герцогиня. Я сам пил его.

Он изумился, когда она внезапно вздрогнула и обвела губы розовым кончиком языка.

— Спасибо, — прошептала она и взяла бутыль.

Он хотел сразу же отойти прочь, но она выдала свой страх, и эта женская слабость вызвала желание защитить ее.

Она не заслуживала защиты…

Но Брайан не мог заставить себя отойти, он стоял рядом и наблюдал, как она подносит бутыль ко рту. Она отпила глоток вина, закашлялась и взглянула на него удивленными глазами.

Брайан не смог сдержать краткий добродушный смешок.

— Герцогиня, уверяю тебя — это всего лишь вино. Местное, довольно крепкое и на вкус не слишком приятное. Однако оно тебе не повредит.

На мгновение ее глаза скрыла дымка изумрудно-синего цвета. Затем ресницы снова опустились, и женщина отпила еще глоток.

На этот раз она протянула бутыль рыцарю и намеренно задержала на нем взгляд, тихо проговорив:

— Вы заблуждаешься насчет меня, сэр Стед.

— Как это? — неожиданно для себя переспросил Брайан.

— Да, я взяла у Генриха это кольцо, но больше ничего. Я не была с теми негодяями, которые грабили умершего короля и убили стражников.

Элиза заставляла себя сидеть спокойно и говорить, глядя прямо в глаза собеседнику. Брайан в скептическом удивлении поднял бровь, но не стал с ней спорить, и Элиза удивилась, неужели она наконец-то отыскала трещину в его доспехах. Отвернувшись, Брайан уставился на огонь, заложив за спину руки с переплетенными пальцами.

— Несмотря на то что ты чуть не убила меня, — произнес он наконец, — я мог бы тебе поверить. Я не любитель публичных казней или пожизненных тюремных заключений. Но твой рассказ бессмыслен. Зачем ты отправилась в замок такой ночью — только для того, чтобы помолиться у одра умершего короля? Это забота Ричарда, он должен вскоре приехать. Чья еще? Элеонору выпустят из тюрьмы. Джон объявлен предателем. Ожидается прибытие ублюдка короля, Готфрида Фицроя, и тогда состоятся похороны Генриха. При таких обстоятельствах о теле покойного заботятся только те, кто был с ним до конца. По всей стране служат мессы. Но ты прибыла в замок, и был ограблен король, убиты отличные парни. Затем ты бежала от меня, как от дьявола, и пыталась прикончить своим кинжалом. Я узнал, что ты увезла кольцо короля. Ты по-прежнему говоришь мне, что приезжала только помолиться и взяла только одно сапфировое кольцо. У меня нет причин верить тебе. Назови мне такие причины, и я попытаюсь поверить.

Как хотелось Элизе швырнуть бутыль прямо во властное и надменное лицо этого мужчины и заявить, что ей безразлично, поверит он ей или нет! Однако она сдержалась — спастись можно было, только обезоружив его.

— Причины… были личными, — прошептала она еле слышно и смутилась.

Брайан отвернулся от очага и пристально взглянул на нее. Элиза чуть не вскочила в страхе, когда внезапно ей пришло в голову, что он догадался об этих причинах. Но Брайан только раздраженно приподнял бровь и возразил:

— Такой ответ может скрыть любой обман.

Элиза прикрыла глаза, лихорадочно размышляя. Она могла открыть ему истину, понадеявшись, что он поведет себя достойно и не выдаст ее…

Она чуть не рассмеялась над самой собой и своими мыслями. Вести себя достойно? Стед не имеет об этом представления. Он уже показал себя одним из самых грубых и бессердечных людей, с какими когда-либо встречалась Элиза.

Пустота, охватившая ее, помогла Элизе успокоиться. Нет, не важно, какую ложь она придумает и какую комедию разыграет, открывать истину нельзя. Этот человек мог разнести ее тайну по всей стране, со смехом повествуя о вечере, проведенном с внебрачной дочерью короля». Ему запросто поверят; люди начнут искать в ее лице сходство с королем…

Все мечты о жизни с Перси рассыплются в прах, сказало Элизе ее сердце. А рассудок убеждал, что ложь, какой бы смешной и постыдной она ни была, окажется лучше истины. Генрих мертв, на престол взойдет Ричард. Расстановка сил ощутимо изменится. Если кто-нибудь пожелает отнять у нее Монтуа, для удара сейчас самое подходящее время. Хотя ее отряд силен, всегда может найтись более сильное войско. Если тайна ее рождения раскроется, за обладание герцогством развернется кровопролитная борьба, сотни людей погибнут, дома будут сожжены, скот убит захватчиками, и жители некогда богатого герцогства перемрут от голода, едва наступит зима…

Она должна солгать.

Она должна найти способ обмануть Стеда. Он обладает силой своего пола, ей следует воспользоваться женским коварством.

Элизе часто удавалось обводить вокруг пальца своего отца, а ведь Генрих был королем. Она подчиняла Перси своей воле одной лишь нежной улыбкой, ласковым шепотом. Почему бы не испробовать подобный способ с этим рыцарем?

В самом деле, почему бы и нет?

По-видимому, это ее единственный шанс. И если все пройдет так, как она задумала, она будет свободна. А если нет… то породит странные слухи. Элиза еле заметно улыбнулась. Ложь гораздо унизительнее истины, но именно эта позорная ложь спасет ей жизнь. И если Стед пустит этот слух…

Никто не поверит ему. Ее любовь к Перси и неприступность слишком хорошо известны.

Это выход. Стоит только сыграть свою роль, не забывая о женственности…

Глава 5

Она подняла голову, но не стала сдерживать внезапную дрожь.

— Сэр Стед, после всего того, что я испытала в твоих руках, я едва ли могу довериться тебе. — Она скромно опустила ресницы и отпила еще вина. Вино было очень крепким и терпким. Элиза привыкла пить вино и эль, но такого вина она еще никогда не пробовала. Оно наполнило ее теплотой и смелостью. Элиза понимала, что смелость ей ничем не поможет, но все-таки отчаянно надеялась на успех.

На мгновение он замер, вглядываясь в отблеск огня в волнах ее волос, вслушиваясь в тихий шепот, в котором ясно различалась мольба.

— Миледи, если ты хоть как-нибудь сможешь пролить свет на это дело, сделай так.

Уловка подействовала! Подобно любому мужчине он шагнул в сторону со своего пути и пошел на поводу у притворной улыбки. Дрожь, страх и ощущение власти пронзили Элизу, и она решила играть дальше. Она встала, торопливо завернулась в одеяло, но успела проверить, что икры ее ног невинно обнажены.

— Буду рада поговорить с тобой, сэр Стед! Мне следовало сделать это с самого начала, если бы ты не был таким… жестоким.

Последнее слово было произнесено таким обиженным тоном, что Элиза была готова поверить самой себе. И хотя Стед по-прежнему стоял, заложив руки за спину и высоко приподняв бровь, она видела, как его глаза затуманились, пристально следя за ней, и этот туман, вероятно, выдавал тень его сомнения.

Он не поклонился в знак извинения, но даже его ответ Элиза приняла с благодарностью:

— Миледи, тебе прекрасно известно, почему я так вел себя.

— Ты был зол, и это… вполне понятно. — Ей пришлось повернуться, чтобы высказать столь невероятную ложь, но даже быстрый взгляд и поворот с низко опущенной головой оказались кстати.

Брайан помолчал и напомнил:

— Герцогиня, ты хотела что-то объяснить.

Элиза напряглась, готовясь к кульминации своей комедии, выпрямила спину под одеялом и вскинула голову, повернувшись к собеседнику в профиль.

— Я готова скорее испытать тысячу смертей, сэр Стед, чем открыть истинные причины моего визита в замок!

Это была правда. Она действительно скорее умерла бы, чем открыла правду. Ложь, которую она собиралась сказать, была вполне убедительной, но слухам о ней все равно никто не поверит.

Она ждала, что рыцарь поклянется хранить молчание, но он только негромко предупредил:

— Герцогиня, возможно, тебе придется умереть.

Элиза почувствовала, как рыцарь подошел ближе, но он только взял из ее рук бутыль, поставил ее на скамью, затем открыл обернутый кожей ящичек, вынутый из сундука. Услышав громкий хруст, Элиза обернулась и увидела, как Брайан кусает большое, очень спелое и сочное яблоко.

Он выжидательно смотрел на Элизу.

— Хозяева этой хижины весьма запасливы! — воскликнула она, стараясь сдержать раздражение в голосе.

— Так и есть, — любезно ответил он, обводя рукой комнату. — Как только Ричард принялся преследовать нас, мы укрылись в Шиноне. Эту хижину построили мы с Маршаллом и еще двумя рыцарями, которые погибли сегодня ночью. Здесь всегда хранятся фрукты и вино, так как длительная охота необходима, чтобы прокормить войско. К тому же в этом убежище мы могли переждать непогоду, такую, как эта буря. Хочешь яблоко?

И он бросил Элизе плод. Внезапно поняв, что от резкого движения одеяло распахнется, Элиза только улыбнулась и позволила яблоку упасть на пол.

Ей больше было нечего скрывать от этого человека. Однако она поклялась, что он никогда не прикоснется к ней вновь — без ее желания.

По-прежнему улыбаясь, она грациозно присела и подняла яблоко.

— У нас впереди вся ночь, герцогиня, — негромко напомнил ей Брайан.

Элиза обернулась к очагу с яблоком в руках. На секунду ее охватил странный жар, как будто пламя прожигало ей кожу. Языки пламени плясали, отбрасывая тени на стены хижины. Оглядев яблоко, Элиза надкусила его, по какому-то нелепому совпадению вспомнив о Библии и Еве, первой откусившей от яблока, которое стало причиной первородного греха…

Ей не следовало пить так много. Вино придало сил, но затуманило рассудок, создавая мир теней, тогда как именно сейчас Элизе была необходима убедительная игра. Она должна убедить этого человека, что хорошо знала Генриха и имела причины увезти его кольцо.

— Я была его любовницей, — внезапно произнесла она.

Она услышала изумленный вздох, сопроводивший ее заявление, а затем наступила тишина. Элизе не терпелось обернуться, увидеть, какое впечатление произвели ее слова, но она понимала: стоит изменить свою позу, и стыдливое признание потеряет силу.

— Любовницей!

Это слово прозвучало, как порыв ветра.

— Да, — с дрожью прошептала Элиза.

— Генрих был слишком болен, чтобы…

— Перед смертью — да, — подтвердила Элиза. — Но только перед самой смертью. Я не видела его несколько месяцев, но…

Наконец она позволила себе обернуться и грациозно опустилась на колени у ног Брайана, впиваясь в него огромными и искрящимися, как морские волны, глазами. Она робко и осторожно обхватила его ноги в безмолвной мольбе и не отодвинулась, когда жар очага стал нестерпимым. Ей тут же пришлось бороться с улыбкой, ибо она почувствовала, какую дрожь вызвало ее прикосновение, и была рада узнать, что не ошиблась в слабости этого мужчины.

— Сэр Стед, этими словами я доверила тебе всю свою жизнь, ибо если об этом узнают, я навсегда буду опозорена к погублена. Но я любила Генриха, Бог свидетель, я любила его! Мы оба ценили это кольцо, и вряд ли король отказался бы подарить его мне!

Элиза знала, что ее монолог был отличным — страстным, пронизанным искренностью. В самом деле, в ее словах было много правды.

Брайан уставился на нее, прекратив жевать яблоко. Его прищуренные глаза стали темными и туманными, как грозовое небо ночью. Затем он прикоснулся к ней, провел по волосам от виска до шеи. Элиза изогнула губы в улыбке, отчаянно надеясь, что она получится очаровательной, и невольно прикоснулась шелковистой щекой к грубой ладони рыцаря — как котенок, ждущий тепла и ласки холодной ночью. Даже самым жестоким рыцарям известно, что дети, детеныши животных и девушки нуждаются в заботе и защите!

Во внезапном порыве Брайан швырнул яблоко в огонь и обнял ее голову обеими руками.

— Любовница Генриха? — хрипло повторил он, и Элиза догадалась о том, как много мыслей проносится сейчас в его голове. Он смягчился, расплавился, как сталь в горниле кузнеца. Больше он не считает ее презренной убийцей. Он сожалеет, что оскорбил ее и обошелся с ней так грубо…

«Ты еще не так пожалеешь, когда я окажусь на свободе и ты узнаешь, что я способна отомстить за все», — подумала она.

Брайан склонился к ней. Она ощутила силу его рук, трепетную силу и прикосновение, которое скорее было лаской, нежели оскорблением.

— Ты… любила короля?

Второе слово он особо подчеркнул, но это не встревожило Элизу, как только она убедилась, что ее предположение оказалось справедливым.

— Страстно, — ответила она, встречая горящий взгляд его индиговых глаз.

Но Брайан Стед в этот момент совсем не был охвачен раскаянием и даже не вспоминал о короле, которому так преданно служил.

Он думал только о том, что его собеседница оказалась совсем не невинной девушкой; если она знала прикосновение любовника и долгое время была лишена его, она нуждалась в таком прикосновении вновь.

Пламя, пляшущее рядом с ним, казалось, стало частью его самого, — жаждущей, рвущей, пожирающей его кровь и рассудок. Ветер, яростно завывающий за стенами хижины, раздувал огонь до тех пор, пока он не разгорелся ослепительными алыми языками. Гнев, желание, страсть, утрата — все чувства вспыхнули в нем. Он должен взять эту женщину. Недели напряжения, борьбы, утомления и лишений сгорали в этом пламени; простая потребность воина и мужчины стала такой же сильной, как ветер, поддерживая физическое влечение и даруя забвение.

— Герцогиня… король мертв.

— Да, знаю… — внезапно смутившись, пробормотала она. — И я… я уверена, что ты любил его, как и я, и только потому умоляю не привозить меня в замок, как воровку.

— Нет, я не стану привозить тебя в замок как воровку…

— Спасибо тебе, сэр Стед, спасибо… — начала Элиза, но оборвала себя, когда он положил руки ей на плечи и притянул к себе. Теперь его индиговые глаза вспыхивали золотистым пламенем, черты лица вновь напряглись, а на мускулистой сильной шее забилась жилка.

— Нет, леди, я не отвезу тебя в замок. Мы воспользуемся бурной ночью и удовлетворим желания друг друга под рев ветра.

— Что?.. — пробормотала Элиза с нарастающим изумлением, пока не увидела, что пламя в его глазах разгорается все сильнее.

Желание. Неприкрытое, низкое желание. Он вовсе не принял ее за ребенка. Не подумал о том, что она нуждается в сочувствии или защите…

— Сэр Стед! — запротестовала она, борясь с легким головокружением от вина и его горячими пальцами. — Я была любовницей Генриха, а не уличной блудницей…

Он рассмеялся:

— Поверь, герцогиня, я так и думал!

Элиза уставилась на него широко раскрытыми глазами, вдруг ощутив угрожающую близость этого человека. Воображая себя пауком, плетущим хитроумную паутину, она вдруг оказалась мухой, запутавшейся в ней. Она зашла слишком далеко и слишком поздно поняла, что оказалась в его власти.

«Ты совершила глупость!» — молча обвинила она себя. Однако в ее памяти всплыли слова Брайана о том, что ему еще не приходилось брать женщину силой, и в его глазах Элиза прочла, что он думает не о насилии, а о страсти, верит, что она благодарно примет его, страдая от одиночества и потери…

Разочарование и запоздалое понимание обрушились на нее. Она так привыкла быть хозяйкой положения. Она хорошо знала отца, знала Перси. С ними она могла играть и насмехаться, могла позволить игре зайти так далеко, как только хотела, и немедленно остановить игру, добиваясь послушания. Но Стед вовсе не был восхищенным поклонником. Он никогда бы не позволил женщине играть с ним, вводить в искушение и бросать.

Но он не станет принуждать ее силой! Ей следует действовать как можно быстрее, убедить его, что она просила всего лишь сочувствия и больше ничего…

Элиза приоткрыла рот, но время было уже упущено. Как зачарованная, она смотрела в его глаза. Внезапно они приблизились, и Элиза почувствовала, как поцелуй опалил ей губы.

Она не знала, что это было — наслаждение или боль, понимала только, что большего потрясения не испытывала никогда. Слишком изумленная, чтобы протестовать, она ощущала всего одно чувство, прорывающееся сквозь смятение и разочарование. Этим чувством было его желание. Его сердце грохотало, как гром, крепкое тело излучаю жар, который заставлял Элизу таять. Его губы были твердыми, жадными и настойчивыми, кожа на щеке — слегка грубоватой, а прикосновения его языка к губам жгли, как огонь. Он заполнил ее рот, и его сила была такой, что изумление не дало Элизе думать о чем-либо или отбиваться. Он целовал ее все яростнее, прижимая к себе, пока она не задохнулась, все вокруг не поплыло, а шум пламени и ветра за окном не стал отдаленным и неясным.

Это поцелуй, пыталась объяснить себе Элиза какой-то здравой частью рассудка, всего лишь поцелуй. Она не позволит себе поверить, что ее план покорения этого человека принял такой оборот. Это всего лишь поцелуй…

Как часто она вела такую игру с Перси, радуясь возможности испытать свои чары! Как часто они прекращали игру, и Перси со смехом клялся, что не сможет выдержать такого искушения! Но как только ее возбуждение нарастало и она позволяла ему заходить все дальше, то уже наверняка знала, что Перси отшатнется, тяжело дыша, с бьющимся сердцем, и объявит, что вскоре они поженятся. Она сдерживалась, и, несмотря на возбуждение, Перси знал, что Элиза позволит ему довести дело до конца только после брака. Их игра состояла только в поцелуях, искушении и отказе. Они целовались так часто…

Но совсем иначе: в их поцелуях не было такой страсти и обжигающего огня, такой силы, от которой мир кружился перед ее глазами. Перси никогда не был таким сильным, ошеломляющим, подчиняющим ее волю.

Только поцелуй… чтобы поманить к себе и оттолкнуть. Чтобы заставить мужчину желать большего, чтобы очаровать его; но как только он отступит, он окажется в ее руках, забудет обо всем, лишь бы угодить ей, добиться ее милости…

Это поцелуй, и ничего более.

Однако сейчас с Элизой был не Перси, а Брайан Стед. Охваченная его мощным желанием, она не могла противиться его рукам, не могла оторваться от его губ, бороться с быстрыми движениями его настойчивого языка. Она прижалась к нему, чтобы не упасть, но с дрожью поняла, что этот жест был истолкован как приглашение.

Он провел по ее плечам, и одеяло упало на пол. Он отстранился. Элиза стояла перед ним, покрытая только роскошными волнами волос, спадающих, подобно шелку, по бархату ее кожи. Ее глаза были огромными, манящими, и Брайан чувствовал, что все глубже оказывается в ловушке старинной легенды, где переплетены правда и вымысел. Алые и золотистые отблески подчеркивали тонкие черты ее лица, играли на груди, окружали бедра и талию, как покрывало. Совершенство ее тела ошеломило его: высокие груди с розовыми сосками, узкая талия, призывный изгиб бедер, длинные гладкие ноги…

— Не уличная блудница, — еле слышно пробормотал он и шагнул к ней.

Его слова прозвучали как внезапный раскат грома, и Элиза невольно отшатнулась, оборонительным жестом вытягивая вперед руку.

Элиза сомневалась, что он заметил ее испуг, ибо так быстро оказалась в его объятиях, будто в комнате не было места.

— Стед! — воскликнула она, чувствуя, что не в силах бороться с силой, завладевшей ею. Потрясение не уходило, оно леденило мысли, как Элиза ни пыталась прояснить их. — Стед! — Она уперлась руками в его грудь, но это было все равно что пытаться продавить голыми руками доспехи. Стремительными шагами он прошел к низкой лежанке с тюфяком, набитым гусиными перьями, и, едва почувствовав спиной его мягкость, Элиза ощутила сверху тяжесть мужского тела. Он не снял черную тунику, однако она не казалась препятствием. Его длинное тело с легкостью придавливало ее, делая беспомощной пленницей.

— Стед! — вновь вскрикнула Элиза, но он провел ладонями по ее волосам, и Элиза ощутила губами его требовательные губы.

Ее вновь оглушило потрясение, накатывающее волнами, как идущие один за другим раскаты грома. Воздух вокруг, казалось, был напоен острым, чистым, опасным мужским ароматом. Ее зубы раздвинулись под напором языка Брайана, Элизе даже не хватило сил сжать челюсти, когда он проник в глубину ее рта, переплетаясь с ее языком…

Отчаяние заставило Элизу попытаться оттолкнуть его, но это оказалось невозможно. Все происходило слишком быстро, сильно, порывисто…

«Я совсем не того хотела!» — пыталась крикнуть она, но не издала ни звука: Брайан надежно запечатал ей рот, она не могла даже ударить его, не могла двинуть руками. Она попыталась пнуть его ногой, но как только пошевелила ногами, обнаружила, что оказала ему услугу, ибо его тело скользнуло между ее бедер, туника поднялась до талии, делая положение еще более угрожающим…

Казалось, ее окутал мрак, который освещало только длинное, пляшущее пламя. Вокруг засвистел ветер, унося все мысли. Где-то в этом мраке был огонь, единственный досягаемый сейчас свет; а кроме него — стальные мускулы и горящая плоть. Требовательные и ищущие губы, руки, ласкающие ее, пробегающие по ее телу, охватывающие грудь, раздвигающие бедра и мягко принуждающие принять его. Она чувствовала его прикосновение, его ласки. Легкий, но настойчивый поцелуй заставлял ее хранить молчание. Она ощутила напор его тела, нечто, пронзающее ее…

Металл, чуть не плача, подумала она, настоящий металл: разгоряченный, сильный, живой, полный жизни и требовательный. На мгновение страх заслонил все остальные чувства: он мог убить ее, ранить, разорвать силой своего копья…

Внезапно откуда-то всплыла еще одна мысль: узнает ли он, что она не была любовницей Генриха, или его удастся обмануть? Можно ли обмануть мужчину…

Огонь! Он вонзился прямо в нее, вспыхнув ослепительным белым светом, заставляя ее тело содрогаться вновь и вновь. Жжение и острая боль были так сильны, что Элиза наконец прервала его страстный поцелуй, невольно прижавшись головой к его плечу и до крови закусив нижнюю губу, чтобы не разрыдаться. Казалось, в нее ворвался ветер, разрывая на части, сначала невероятно сильный, как в бурю, а затем медленно стихающий, удаляющийся, посвистывающий вдалеке. Элиза отчаянно сдерживала слезы.

Стед… Как она презирала его, а теперь он… стал ее частью, оказался внутри ее. Она была близка с ним так, как только возможно. С каждым мощным ударом он заполнял ее все сильнее, завладевая ею так всецело, что это должно было навечно оставить на ней клеймо. И Элиза уже знала, что никогда не забудет ни Стеда, ни эти минуты бури, не забудет всю жизнь…

Боль утихла, но огонь жег ее по-прежнему. Она еще не оправилась от потрясения, и хотя ее сердце и рассудок еще не смирились со случившимся, тело невольно подчинилось чужому приказу. Она прижалась к Стеду, запустила ногти в его тело и задвигалась в ритме его движений, принимая его. Она не хотела умирать или быть разорванной. К тому же…

Во всем этом она почувствовала некое обещание: в пляске пламени, в реве ветра… ей стоило всего лишь прислушаться. Постепенно его прикосновения наполняли ее теплом, обещая яркий свет и наслаждение, головокружительный полет вместе с ветром. Если только она желает…

Нет! С ней был не Перси, а Стед, и он вел себя как исчадие ада. Он отнял у нее все, сдавил ее, сковал ее волю навсегда, схватил, впился. Наконец с хриплым и диким стоном он рухнул на нее, наполняя собой…

Ветер утих, огонь померк.

Элиза вновь прикусила губу и напряглась, чтобы отстраниться. Брайан не удерживал ее.

В ней закипали и ярость, и горечь. Ей хотелось оказаться как можно дальше от этого человека, чье мощное и влажное тело было так близко. Ей хотелось кричать, плакать, призывать Бога на помощь, но горше всего было то, что всего этого она не могла себе позволить, ибо до сих пор оставалась пленницей. Следовало молчать и довершить роль, и он, может быть, отпустит ее или позволит бежать…

Брайан зашевелился и приподнялся на локте, положив голову на руку и взглянув на нее. Все надежды Элизы развеялись при первом же его слове:

— Значит, ты любовница Генриха?

Она сжалась.

— Любовница Генриха и герцогиня Монтуанская? — Он рассмеялся. — Да, миледи, в таком случае я король ночного ветра! За кого ты меня приняла, герцогиня? За неопытного мальчишку?

Его голос был негромким и вполне любезным, таким, что скрытая в нем насмешка привела Элизу в ярость. Она обернулась и выпалила:

— За мальчишку? О нет, сэр Стед! Я приняла тебя за надменного ублюдка и бессовестного лжеца! Твой язык лжет, не зная стыда! Гриф, змея, самое гнусное из чудовищ…

— Кстати, о языках, — небрежно перебил ее рыцарь, и Элиза увидела, как угрожающе прищурились его чистые темные глаза, — твой язык — настоящий твой враг. В чем же солгал я?

— Он еще спрашивает! — выкрикнула Элиза, пытаясь вытащить волосы из-под его тела и глядя в лицо Стеду разъяренными глазами. — Насилие!.. Ты же сказал, что никогда не думал о нем! Никогда не принуждал…

Он протянул свободную руку и взял ее за подбородок, угрожая сломать хрупкую кость.

— Герцогиня, ты сама просила меня и, напомню, просила, стоя на коленях. Я не мог устоять.

— Устоять! — Слезы наконец навернулись на ее глаза, но ярость подавила их. — Как можно устоять против тебя! Ты набросился на меня, как взбешенный жеребец, схватил и…

— Предупреждаю, придержи язык, герцогиня! — произнес он. Глаза Стеда вновь потемнели, лицо стало мрачным. — Никто на тебя не бросался и никто не мучил. Если бы ты не солгала мне, я мог бы облегчить боль, однако в таком случае этого и не пришлось бы делать. Мне жаль, но я слышал, такая боль вполне естественна.

— Ты слышал? О, Боже! Клянусь, Стед, придет тот день, когда я прикажу разрезать тебя на куски и скормить волкам…

Он слушал ее угрозы, постепенно стискивая зубы. Фурия, которая сейчас осыпала его проклятиями, ничем не напоминала соблазнительницу, стоящую перед ним на коленях. Она уже солгала ему однажды, однако он забыл об этой вине и теперь досадовал на то, что поддался ее словам. Он понял все слишком поздно, чтобы отстраниться и оставить ее нетронутой, но в конце концов именно этого она и добивалась. Она не кричала, не плакала, и это каким-то образом усиливало его чувство вины, вероятно, потому, что он должен был восхищаться ее смелостью и не мог пожалеть об обладании ею. Сама не подозревая об этом, она оказалась удивительно чувственным созданием. Она вызвала в нем вихрь чувств, принесла удовлетворение, помогла сбросить напряжение, приняла его семя.

И сразу же после этого превратилась в гарпию. Как раз тогда, когда физическое удовлетворение в сочетании с длительной бессонницей вконец утомили его.

— Прекрати! — приказал он. — Во всем виновата твоя ложь, воровка!

Она замолчала, глубоко вздохнула, а ее щеки под блестящими от ярости глазами побелели.

— Я… я не воровка…

Эти слова, произнесенные почти что шепотом, вызвали у него жалость. Что бы он ни говорил, он остро ощущал ее отчаяние и, хотя уже ничего не мог изменить, сочувствовал ей. Она была прекрасна. Особенно сейчас, когда пыталась закрыться от него волнами волос, она казалась жалким остатком былой гордости и чистоты.

— Не бойся, герцогиня, я не намерен ломать твою красивую шейку, пока. Твои нежные слова слишком сильно очаровали меня. Я позабочусь о тебе так, как сделал бы это твой «любовник».

— Что? — недоуменно переспросила Элиза, а затем все поняла. — Да я скорее лишусь головы, чем вновь допущу такую…

— Чудовищную мерзость? — с учтивой иронией подсказал он.

— Самое подходящее название! — гневно подтвердила Элиза.

Его короткий смешок мало чем смягчил ее гнев.

— Первая жалоба, какую я когда-либо слышал, — сообщил он, беспечно усмехаясь. — Но сомневаюсь, что ты найдешь причины жаловаться в следующий раз. Поскольку прежде я ничего не знал, думаю, будет поистине блаженством оказаться с тобой в постели, когда ты станешь сгорать от страсти. Сомневаюсь также, миледи воровка, что тебе понадобится много времени, чтобы достичь высот страсти и желания. Ты создана для наслаждения мужчины — ты испытала удовольствие даже в первый раз.

На мгновение Элиза уставилась на него, как на безумца, а затем услышала скрежет своих ногтей по одеялу.

— Клянусь тебе, Стед, и призываю Бога в свидетели, что я…

— Знаю, знаю, — перебил он с разочарованием и нетерпением в голосе, — ты живьем спустишь с меня кожу, скормишь волкам и так далее. А теперь, герцогиня, я предлагаю тебе закрыть рот, иначе ты рискуешь заполучить в него кляп. Я хочу спать.

Секунду она молчала, вновь окидывая его таким взглядом, каким глядела бы на помешанного.

— То есть как?

— В чем дело?

— Ты собираешься спать? Ты оскорбил меня, изнасиловал, погубил — и ты хочешь спать?

— Вот именно.

— Сукин…

Он рванулся вперед, как молния, зажимая ей рот ладонью и опасно склоняясь ближе.

— Предупреждаю тебя в последний раз, герцогиня, не испытывай мое терпение! Еще одно слово, вопль, оскорбление, шепот, и обрывки твоей рубашки быстро станут кляпом и веревками. Или же…

Элиза подметила, что, когда он забывает о насмешках, улыбка совершенно преображает его. Стед был действительно красив, видимо, от рождения; годы придали его лицу силу и грубость. Однако улыбка Молодила его, и Элиза с горечью поняла, что слишком много женщин находят его соблазнительным. Она уже ощутила, что его тело не могло быть более стройным и мускулистым, его рост и темные глаза наверняка вызывали у противников трепет страха во время боя и трепет желания у покоренных им женщин…

— Или… — он улыбнулся шире, и Элиза почувствовала, что ее сердце странно дрогнуло, — если ты намерена лишить меня сна, я не желаю зря терять время.

Элиза вдруг почувствовала, как ее груди напряглись, ею овладело желание прижаться к его груди, и оба невольно потянулись друг к другу. Даже через ткань, покрывающую выпуклые мускулы груди Стеда, она чувствовала его плоть. Ее щеки зарделись от ужаса, когда он поднял руку, провел по ее груди, нежно задев предательски затвердевшие соски. Его ладонь, мозолистая и грубая, двигалась с раздражающей нежностью, и, погружаясь в море беспомощной ярости и унижения, Элиза поняла, что это прикосновение возбуждает ее. Внезапно собственное тело показалось ей пустым, огонь вновь пробежал волнами…

Стед коротко рассмеялся и отстранился.

— Ложись спать, герцогиня, прежде чем я получу шанс услышать еще одно обвинение в грубости.

Это было уже слишком. Даже зная, что она пропала, Элиза была готова к бою. Она обернулась, резко ударив ладонью его по щеке. Он оборвал смех, схватил ее за руку и одним движением повалил на спину.

— Я постараюсь понять тебя, герцогиня, но сейчас для тебя слишком поздно защищать свое достоинство, прикрывать наготу и оберегать от прикосновений то, чем я уже обладал. Спи, оставь меня с миром. Обещаю, я стану заботиться о тебе так, как любой король, и защищу тебя от топора и меча.

— Да я скорее умру… — прошептала Элиза, чувствуя, что слабеет.

— Нет, обещаю тебе, этого не будет. Скоро ты узнаешь, что твоя жизнь гораздо дороже любой связи между мужчиной и женщиной. Спи, плутовка, а утром все уладится. Не пытайся сбежать, я просыпаюсь мгновенно.

Он вновь улегся рядом, обхватил ее рукой за талию и крепко прижал к себе. Элиза слышала только тихое потрескивание огня в очаге и шелест листьев на ветру.

— Клянусь тебе, Стед, я никогда не буду твоей любовницей! Даже под страхом смерти! Вскоре я стану женой другого человека, и ты ответишь за эту мерзость…

— Замолчи, герцогиня…

Его голос был глухим и угрожающим. Элиза закрыла глаза и крепко сжала зубы. Хватит беспомощных угроз, напомнила она себе. Надо только ждать… ждать…

Проходили секунды и минуты, а она мучилась от отчаяния. Затем она услышала глубокое, ровное дыхание и повернулась, чтобы взглянуть в лицо Стеда.

Он лежал с закрытыми глазами, его лицо расслабилось. Элиза прикусила губу, заставляя себя лежать не шевелясь. Время еще не пришло, надо было ждать…

Она не сомневалась, что Брайан действительно просыпается мгновенно. Но он очень устал и сразу же заснул… Если дать ему время глубже погрузиться в сон…

Она вновь прикрыла глаза, молясь, чтобы время шло побыстрее. Ей было ненавистно прикосновение этого человека, его руки, так беспечно обхватившие ее за талию, касающиеся груди… Ей было отвратительно лежать рядом с ним, ощущать себя обнаженной и беспомощной; она ненавидела Стеда за все, что он сделал.

Какое отвращение вызывала у Элизы мысль, что он побывал внутри нее: ей казалось, что от этого на ней осталось несмываемое пятно, снаружи и внутри. Она ненавидела его силу, власть, мужественность, так ошеломившую ее.

Ненавистно было даже то, что за одну ночь она полностью изменилась.

Она была глупа. Прежде жизнь защищала ее, Генрих помогал почувствовать себя всесильной.

Сегодня она узнала, что может быть беззащитной, что все ее уловки — детское оружие в настоящем бою.

Она ждала, что этот человек станет вести себя так, как и подобает мужчине… и не ошиблась. Но прежде она не представляла, что существуют мужчины, которых нельзя дразнить или обманывать.

Полученный урок был суровым. Суровым и горьким. Семя мщения прорастало в ней. Встретившись со Стедом вновь, она не станет сомневаться, что это за человек. И больше никогда не будет недооценивать его.

Элиза осторожно выскользнула из его рук и вновь подождала, а затем медленно поднялась с постели.

Он спал.

Если бы не бурная ненависть, она бы испытала сочувствие при виде его утомленного лица, только сейчас начинающего расслабляться. Ее могло бы восхитить тело этого воина, если бы воспоминания о недавней беде не были так живы.

Она наткнулась на остатки разодранной рубашки и туники и с трудом подавила желание закричать. Это были улики ночи, такие же, как и мужской запах, которым пропиталось ее тело, как засохшая влага на ее бедрах, как воспоминания о жжении тела, которое словно раздирали на части…

Ей не следовало кричать. Ненависть и ярость дождутся другого времени и другого места. А пока она должна найти убежище, чтобы побороть свою ярость и зализать раны.

Ее одежда была почти бесполезна, но Элиза набросила ее. По крайней мере, плащ остался целым и уже почти высох. Закутавшись в плащ, она заметила чулки и сапоги Стеда и его плащ. Повинуясь внезапному порыву, она взяла вещи, тревожно поглядывая на спящего.

Меч лежал на столе, Элиза с вожделением взглянула на него. Как приятно было воображать, что этот меч вонзается ему в глотку!

Она не коснулась меча: опыт подсказал ей, что от оружия следует держаться как можно дальше.

Как жаль, что Стед не успел стащить свою тунику и рубашку! Элиза с радостью оставила бы его здесь раздетым и беспомощным — таким, какой была она сама. Но… по крайней мере, ему придется возвращаться в замок босиком и пешком.

Она вновь окинула его взглядом, ощущая, что начинает дрожать от очередного прилива ярости. Да, он даже не удосужился снять тунику, в то время как она сама была полностью раздета. Стед слишком спешил.

Он заботился только о своем удовольствии и, достигнув его, вновь напустил на себя отвратительное высокомерие и заявил, что Элиза не сопротивлялась.

Она вновь жадно взглянула на меч, но рассудок убедил ее, что лучше оставить Стеда живым, чем рисковать его пробуждением, если она действительно хочет бежать и добиться своего.

Уже собираясь выйти, она заметила на скамье голубой огонек, мерцающий при свете догорающих в очаге углей.

Кольцо. Сапфировое кольцо ее отца.

Быстро подойдя к скамье, Элиза взяла кольцо и надела на палец. Кольцо было велико, но держалось на суставе.

Она дорого заплатила за это кольцо, пожалуй, даже слишком дорого. Горечь закипела в душе Элизы. Она не расстанется с кольцом.

Осторожно открыв дверь, она взглянула на Стеда, и с глубоким вздохом прикрыла дверь за собой. Затем, прикусив губу, обежала вокруг дома и обнаружила жеребца в сарае за хижиной.

Сможет ли она править огромным боевым конем? Элиза вновь пришла в отчаяние.

К счастью, конь оказался взнузданным. Стед расседлал его, но отсутствие седла не было помехой для Элизы. Она могла бы низко пригнуться и управлять жеребцом с помощью бедер и пяток.

Ободряюще погладив жеребца, Элиза подхватила узел собранной одежды, пробормотала молитву и схватилась за гриву, забираясь на могучую спину.

Ей это удалось. Она ударила пятками по бокам жеребца, и, к ее радости, он подчинился.

Не оглянувшись на хижину, Элиза повернула коня и помчалась прочь.

Глава 6

7 июля 1189 года

Винчестерский дворец, Англия

Свобода…

На мгновение Элеонора Аквитанская прикрыла глаза, мысленно пробуя на вкус сладкие звуки этого слова.

Она была свободна. Генрих умер, освободив ее. Наконец-то после шестнадцати лет заключения она была свободна.

— Ваше величество, с вами…

Элеонора открыла глаза и ласково улыбнулась своему тюремщику. Это был коренастый тридцатилетний мужчина, выглядевший старше своих лет. Его тяжелый подбородок выступал вперед, лицо было красным, голова — наполовину лысой. Этот человек не был жесток. Он еще не получил приказа открыть дверь ее комнаты, но уже сделал это, вероятно, рискуя собственной головой. Из всех замков и дворцов, в которых Элеонора провела полтора десятилетия, здешние тюрьма и тюремщик были самыми приятными.

Едва услышав новость о смерти короля Генриха II Английского, он поспешил сообщить ее Элеоноре.

— Со мной все в порядке, милорд.

— Если вы хотите уехать в Лондон, ибо Ричард наверняка отправится туда, я распоряжусь.

— Нет, нет, добрый сэр. Я подожду здесь. Ричард пришлет кого-нибудь за мной. Благодарю тебя за беспокойство, за твою доброту ко мне. И если я могу воспользоваться твоим гостеприимством еще немного…

— Конечно, ваше величество, как вам будет угодно!

— И еще, милорд, — добавила Элеонора с улыбкой, — если ты не возражаешь, то мою дверь будет лучше снова закрыть, сейчас я предпочитаю побыть одна.

— Да, да, ваше величество, разумеется…

Дверь тихо закрылась. Элеонора крепко зажмурилась, обернулась и прошла в глубь комнаты. На стене висело тусклое серебряное зеркало в изящной раме. Маршалл привез его… когда же это было? Два года назад или три? Время бежит так быстро…

Время… Шестнадцать лет она была узницей. В таких обстоятельствах легко позабыть пару-другую лет.

Широко открыв глаза, она улыбнулась пожилой даме в зеркале.

— Ты свободна, — объяснила Элеонора своему отражению. — Свободна, но тебе уже далеко за шестьдесят. Молодость ушла, Генрих мертв. Признайся, Элеонора: Генрих был твоей молодостью…

Глаза ее наполнились печалью и усталостью. Глаза старухи. Генрих мертв. Она еще помнила день, когда он сделал ей предложение. Элеонора была на десять лет старше Генриха, но это не помешало ему просить ее руки. Он говорил не о любви, а о власти, и все же она понимала, как страстно он хочет ее — женщину. Пока Элеонора была женой Луи Французского, глаза Генриха преследовали ее, манили…

Он был ее любовником — красивый, великолепно сложенный, неистовый и гордый, с золотисто-медными волосами, вьющимися на ветру. Как она любила его, как жаждала! Тщеславие Генриха было непомерным, энергия — неистребимой. Их империя простиралась от Шотландии до Тулузы. Анжуйская империя. Оба они были тщеславны, оба сильны. Влюбленная Элеонора делила блистательные победы Генриха…

— О, Элеонора, ты все еще любишь его! — сказала она старухе, смотрящей из зеркала. — Пусть он бывал холодным и грубым, эгоистичным и коварным, но вряд ли когда-либо на свете появится король, подобный Генриху!

Он провел жизнь верхом на коне, с мечом в руках и никогда не испытывал недостатка смелости!

Теперь Генрих был мертв, а сама она свободна.

Но что делать такой старухе со свободой? Морщин на ее лице — как дорог к базарной площади; ее некогда роскошные волосы почти белы от седины. Однако…

Искра мелькнула в ее глазах и улыбка тронула губы, когда Элеонора распрямила плечи и спину. Она была поразительно хороша для своих лет.

«В сущности, Элеонора, удивительно уже то, что ты до сих пор жива».

Улыбка стала еще шире. Элеонора пригладила прическу. Ладно, пусть ты уже старуха, но ты по-прежнему самая удивительная женщина своего времени: богатейшая наследница христианского мира, жена двух королей. Она знала вражду и зависть, страсть и любовь, горечь и боль. И она выжила. Она жива до сих пор. Вместе с Генрихом они отстроили Лондон, она принесла Англии искусство, как Генрих принес закон и правосудие…

Страна вновь ждала ее.

Ричард не обойдется без ее помощи. Английский народ всегда любил ее и будет любить сейчас. Она будет присутствовать при коронации Ричарда.

А затем придется присматривать за Джоном. Элеонора вздохнула при мысли о своем младшем сыне. Она часто удивлялась, как она, мать, может обвинять сына в стольких грехах: Джон был трусливым, коварным, себялюбивым. Джон будет настоящим шипом под боком у своего брата.

Но, быть может, жить в тени такого брата и впрямь тяжело. Несмотря на то, что у Ричарда были свои грехи, он создан для престола. Никто не сомневался в его смелости и решительности. А Джон…

Джон… ну что можно сказать о Джоне? Джон первым бежал от любой опасности, съеживаясь от страха. Но первым предъявлял права на власть, завоеванную чужой кровью.

«Генрих, как же мы могли породить на свет такого щенка?» Элеонора не переставала удивляться.

И все-таки он приходился ей сыном, а она была слишком хорошей матерью, чтобы не беспокоиться о нем. Ей предстояло множество забот и о Ричарде, и о Джоне.

Да еще Готфрид… ублюдок Генриха. Элеонора часто вспоминала Готфрида Фицроя — его было невозможно забыть. Она потеряла двух своих сыновей — Уильяма и Генриха…

Готфрид Фицрой. Как благодарила Элеонора Бога за то, что когда-то признала его! Он был умным, властным и хитрым, более хладнокровным, чем Ричард, не таким ничтожным, как Джон. Какая жалость, что Готфрид родился не у нее…

Однако нет худа без добра. Готфрид мог бы удовлетворить свое тщеславие, став священником. Она поможет ему. Элеонора и Готфрид всегда понимали друг друга.

О, жизнь, сколько хлопот ты готовишь! А потом, остается еще девушка…

Элеонора улыбнулась. Она нежно любила своих дочерей и с легкостью подарила часть этой своей любви милому маленькому существу, некогда так очаровавшему ее. Теперь Элиза уже не ребенок, она наверняка превратилась в прелестную девушку.

Она тоже попадет под широкое крыло Элеоноры. Придется снова собирать двор, заниматься поэзией и музыкой, приглашать мудрых и галантных политиков, известных монахов и священников, великих богословов. Начнется расцвет литературы…

Свобода! Какое чудесное слово!

Элеонора отвернулась от зеркала и закружилась на носках, стиснув руки. Один из суставов слабо хрустнул, но этот звук вызвал у королевы только улыбку.

Она вновь остановилась перед зеркалом, посмеиваясь над собой. Морщины слегка разгладились, глаза сияли. Черты лица еще хранят следы красоты, она держится с грацией и достоинством. Она с гордостью встретит Ричарда. Ей не следует бояться людей.

— Да, Элеонора, ты стара. Но свобода драгоценна в любом возрасте: это эликсир молодости… Пусть ты стара, ты все еще Элеонора Аквитанская, королева Англии — гордая, прямая. И сильная! Я до сих пор жива!

Ты познала мир: браки, союзы, войны, законы, — все они были твоими учителями, твоей жизнью. Все это вновь в твоей власти.

— О, Генрих, как мне больно! Каким бы горьким ни было прошлое, какая-то часть меня умерла вместе с тобой. Некогда ты был моим любовником, ты по-прежнему снишься мне. Однако и ты, и я потерпели поражение: я заплатила дань шестнадцатью годами тюрьмы, а ты — своей смертью. А я… я жива и свободна.

Она вновь замерла перед зеркалом. У нее все еще был царственный вид. Она прожила целую жизнь. Народ нуждался в ней, как и ее дети.

Она позаботится о всех.

Немного успокоившись, Элеонора прошлась по комнате и присела на узкий диван, начав распрямлять и сгибать пальцы, будто уже пробуя свою силу.

Еще немного. Вскоре за ней приедут. Кого пришлет Ричард? Вероятно, Уильяма Маршалла. А может, де Роше…

Или молодого Брайана Стеда. Все это рыцари Генриха, преданные ему и ей. Точно так, как они любили своего повелителя, они любили и королеву и никогда не отказывались от этой любви.

Да, скорее всего они заключат мир с Ричардом, и кого-нибудь из этих людей сын пришлет за ней.

Надо только ждать и быть наготове.

В конце концов, ей нет и семидесяти лет. У нее впереди еще немало времени.

Глава 7

Шинон

Уильям Маршалл провел добрую часть ночи в погоне за грабителями. Но когда его голову не переполняли мысли о неотложных делах, жить становилось еще тягостнее. Он изводился, теряясь в догадках о том, что могло случиться с Брайаном Стедом.

Утром началась обычная суета, но к тому времени как солнце поднялось высоко в небе и приближался полдень, Маршалл вновь оказался на крепостной стене, осматривая местность вокруг и ожидая появления друга.

Наконец он заметил одинокую фигуру, бредущую по дороге с холма. На мгновение недоуменно изогнув бровь, Маршалл слегка усмехнулся.

Это был Брайан. Боже милостивый, Брайан возвращался один, без жеребца и даже без сапог!

Уильям бросился к ближайшей башне и поспешил вниз по винтовой лестнице. Стражники насторожились, когда он направился к воротам и мосту, но Маршалл отмахнулся от их вопросов, прошел мимо и пересек мост.

Он остановился как раз в том месте, где начиналась долина.

Брайан Стед брел к замку, не переставая бормотать проклятия. Приблизившись к Маршаллу, он выдал особенно замысловатое ругательство, застыл на одной ноге и осторожно вытащил колючку из подошвы другой.

— Дьявол! — яростно выпалил рыцарь, и Уильям, чувство облегчения которого смешивалось с изумлением при виде друга, рассмеялся. Он видел, как его высокий и мощный друг получал в бою рану за раной, даже не дрогнув, но уколы шипов и колючек оказались для него тяжелее ран.

Брайан бросил на друга пронзительный взгляд, от которого дрожь прошла бы по спине менее смелого человека. Затем, убедившись, что его слабость заметил только Уильям Маршалл, фыркнул и вновь принялся рассматривать ступню.

— Чертовы колючки! — проворчал он. — Похоже, мне пришлось идти по полю, засеянному иголками!

Уильям усмехнулся. Он был несказанно рад вновь увидеть Брайана. Ночью он пытался уверить себя, что его друга задержала буря, но беспокойство нарастало, все больше переходя в опасение, что Стед нагнал врага и остался где-нибудь мертвым или умирающим, в глухом лесу, открытый непогоде.

Как отрадно было сейчас увидеть его живым и здоровым!

Уилл приветливо хлопнул Брайана по плечу и спросил:

— Где это ты провел всю ночь? Признаюсь, я уже боялся, что тебя прикончили грабители.

— Мне пришлось пережидать грозу, — кратко отозвался Брайан и с беспокойством спросил; — Кто-нибудь из грабителей пойман?

— Нет, но давай поговорим об этом по дороге. Пойдем, друг — произнес Уильям, дружески обхватил Брайана за плечи и указал на замок. — Ты вымоешь ноги в горячей воде и расскажешь мне, почему один из самых известных рыцарей-христиан явился в замок без сапог, плаща и коня!

Брайан осторожно ступил на пораненную ногу и вопросительно уставился на Уильяма.

— Значит, никого из воров так и не нашли? — резко осведомился он.

— Никого, но их внезапное исчезновение уже раскрыто. В замке есть подземный ход, выходящий к деревне. Те, кто жил в замке до того, как появились мы, клянутся, что не знали о существовании хода. У нас нет причин им не верить. Но, похоже, грабители ускользнули от нас и от тебя?

Брайан задержался с ответом. Прищурив глаза, он взглянул на полуденное солнце, перевел взгляд на замок и спросил:

— Уильям, тебе известно что-нибудь о герцогстве под названием Монтуа?

Удивленный таким вопросом, Уильям остановился и повернулся, испытующе глядя на Брайана.

— Монтуа? — наконец переспросил он. — Конечно, я его знаю.

— В самом деле?

Уильям был поражен раздражением в голосе Стеда.

— Монтуа отсюда совсем недалеко — день езды, если ничто не помешает.

— Проклятие! — пробормотал Стед.

— Но в чем дело? — спросил Уильям.

— Так, ни в чем, — уклонился от ответа Брайан и тут же раздраженно добавил: — Но почему я никогда не слышал об этом чертовом месте?

Уильям пожал плечами:

— Герцогство невелико, через него редко проходят войска, оно считается нейтральной территорией с тех пор, как умер старый герцог. Генрих решил так, и Филипп с Ричардом согласились с его желанием.

Брайан уставился на друга.

— С тех пор как умер старый герцог… — медленно повторил он. — Кто же правит герцогством сейчас? И если оно так мало, откуда ты о нем знаешь?

— Им управляет молодая герцогиня, дочь старика Уилла. А известно мне об этом потому, что я много раз сопровождал туда Генриха.

— Генриха?

— Черт побери! Стед, ты начинаешь походить на одного из тех попугаев, что продают на базарах в Святой Земле. Да, я много раз бывал в Монтуа вместе с Генрихом.

— Тогда почему я там не бывал? — резко возразил Брайан. Уильям Маршалл нахмурился, подумал и пожал плечами.

— В прошлом году, когда мы отправились туда, ты вернулся в Англию, чтобы уладить дела Генриха с архиепископом. Годом раньше ты куда-то сопровождал принца Джона. А еще раньше…

Брайан поднял руку.

— Ну хватит, хватит, Маршалл! Я хорошо понял твою мысль. — Он хмуро уставился на замок, и Уильям поспешил спросить:

— Но зачем ты расспрашиваешь обо всем этом, Стед?

Стед обернулся к нему; его обычно сдержанное лицо отражало гнев и недоверчивое смущение.

— Эта герцогиня… как ее зовут?

— Элиза, леди Элиза де Буа.

— Дьявол! — выпалил Брайан. — Уильям, ты не мог бы описать, как выглядит эта леди?

— Элиза? — на лице Маршалла появилась широкая улыбка. — Она очаровательна, прелестна, как восход солнца, и…

— Умоляю, воздержись от поэтических сравнений! — простонал Брайан.

— Хорошо… — Уильям сделал паузу и задумался. — Это высокая женщина, стройная, хорошо сложенная. У нее глаза оттенка морской воды — нечто среднее между синим и зеленым цветами. А волосы… точнее всего — закатного цвета: не золотистые, не рыжие, а опять-таки неопределенного оттенка, среднего между ними. Ее голос нежен, как песня жаворонка…

— О, черт побери, так и есть! — яростно перебил его Брайан хриплым голосом. — А визжит она, как взбесившийся павлин!

Маршалл застыл в изумлении.

— Элиза? Но ты только что говорил мне…

— Прошлым вечером я повстречался с твоей «очаровательной» повелительницей Монтуа, — сухо ответил Брайан. — У нее кошачьи когти и змеиный язык. И она так же беспомощна, как паук «черная вдова»…

— Постой! Дружище, как ты мог встретиться с Элизой, когда уехал из замка, чтобы догнать вора…

— Этим вором и была «очаровательная» леди Элиза.

— Элиза? Этому я не верю! Монтуа — маленькое, но очень богатое герцогство. Его земли славятся плодородием, коровы и овцы жиреют на лугах день ото дня, а старый герцог привез из крестового похода целое сокровище — пропасть золота, драгоценных камней и слоновой кости!

— Мне жаль разочаровывать тебя, друг, но эта леди обокрала короля.

— В самом деле? — изумленно переспросил Маршалл.

— Я хочу, чтобы эти слова остались между нами, — внезапно помрачнев, добавил Брайан, — ибо мне бы не хотелось, чтобы ее казнили. Да, она взяла сапфировое кольцо, которое Генрих носил на мизинце. Я знаю, это кольцо было на нем прошлым вечером.

— Сапфир… — пробормотал потрясенный Маршалл. В глубоком раздумье он почесал в затылке и потряс головой. — На мой взгляд, это бессмыслица. Но насчет сапфира ты прав — Генрих всегда носил его. Однако Элиза де Буа не нуждается в той сумме, которую она могла бы выручить за кольцо, будь она даже значительной.

— Может, у нее были сообщники? Может, она увела погоню, отвлекая ее от остальных?

— Элиза? Сомневаюсь. Но я рад, что ты не привез ее, ибо тебе могли поверить другие, а я не могу признать того, что она виновна.

— Насколько хорошо ты знаком с этой женщиной? — спросил Брайан, досадуя на то, что Уильям был явно очарован объектом его ненависти, особенно потому, что очаровать Маршалла было не так-то просто. Он постоянно выступал на турнирах и воевал, довольствовался услугами любой женщины, желающей разделить с ним ложе, и редко тратил время на ухаживания. Король пообещал ему в жены Изабель де Клер, судя по слухам, самую прелестную и богатую из наследниц, но даже о своей будущей жене Маршалл не говорил с таким пылом.

Маршалл пожал плечами:

— Я знаком с ней хорошо, но не слишком. Генрих посещал Монтуа раз в год почти двадцать лет подряд…

— Двадцать лет!

— Ты забыл, — рассмеялся Маршалл, — что я начал служить Генриху на десять лет раньше тебя, сэр Стед. Да, раз в год я сопровождал Генриха в Монтуа — с тех пор как поступил на службу. Он рассказывал мне, что начал совершать такие поездки за несколько лет до того, вот я и посчитал, что они продолжались не менее двадцати лет.

— Дьявол меня побери! — выдохнул Брайан.

— Ты выглядишь так, будто это уже произошло. Или виноват не дьявол, а леди Элиза?

Брайан метнул в Уильяма враждебный взгляд, но сдержал проклятие.

— Эта леди позаимствовала моего коня и сапоги, — коротко пояснил он.

— Должно быть, встреча была незабываемой.

— Ты прав. Скажи, знаешь ли ты что-нибудь еще об этой женщине?

— Только то, что Монтуа принадлежит ей одной. Ах да: ходят слухи, что она невеста сэра Перси Монтегю, своего избранника.

— Монтегю?

— Я знаю его и не слишком высокого мнения об этом рыцаре. Любезный, вежливый, но скользкий. Хотя для дам он вполне привлекателен. Несколько лет назад случился скандал с графиней Мари Бери — кажется, юный Перси имел возможность пренебречь супружеством. Но, конечно, он часто заявлял, что намерен проявить разборчивость, если дело дойдет до брака. Кроме того, — неуверенно добавил Маршалл, — Перси известен тем, что способен очаровать любую даму. Элиза не выказывала никаких знаков внимания своим поклонникам до того, как познакомилась с Перси. По-видимому, она выходит замуж по любви. Род де Буа безупречен, так что она полностью отвечает требованиям сэра Перси.

Брайан фыркнул. Значит, она собирается замуж. Тем лучше для нее — и для сэра Перси Монтегю. Казалось, ему должна принести облегчение весть о том, что эта леди отвергла его и выбрала другого. После прошлой ночи она с легкостью могла объявить, что Брайан обесчестил ее, и потребовать замужества. И ему пришлось бы… В сущности, узнав, что она и в самом деле герцогиня Монтуанская, он должен был сделать ей предложение. Брайан считал, что все случилось только по вине самой Элизы, однако обвинял себя в том, что лишил ее девственности, и даже ее ложь и воровство не могли избавить Брайана от чувства вины.

Брайан пожал плечами. Она ясно дала понять, что презирает его и не желает иметь с ним дела. Она хотела выйти замуж за Перси Монтегю, и Брайан с удовольствием услышал об этом.

Его собственное будущее зависело от ветров перемен. Если бы он решился восстановить честь Элизы де Буа, пропала бы последняя надежда на то, что Ричард станет выполнять обещания отца. Тогда ему, Брайану, не видать ни Гвинет, ни обширных земель в Англии.

Да, новость о скором замужестве Элизы он воспринял с облегчением.

Однако его раздражала мысль о Перси Монтегю и этой женщине. Перси был слишком скользким, чтобы получить в жены такую…

Лгунью? Тогда они будут прекрасной парой.

Нет, несмотря на свою ложь, эта леди действительно была очаровательна. Ее можно было назвать совершенством…

И бешеной фурией. Может, они и в самом деле подходят друг другу.

Внезапно Брайан улыбнулся, подивившись собственным чувствам. «Пусть я всего лишь грубое животное, но чувствую себя так, словно способен отсечь руки Перси, если он прикоснется к ней, хотя он ее избранник».

Брайан нахмурился, вспоминая о том, как привязан к этой девушке Маршалл. Вероятно, Маршалл никогда не видел ее в ярости.

Элиза напомнила ему кого-то, когда сыпала проклятиями — ее оскорбления были странно знакомыми. Брайан потряс головой, не в силах вспомнить, где бы он мог их слышать. Воспоминание неуловимо ускользало от него. Брайан очнулся, поняв, что Маршалл что-то говорит, а он не слышит ни слова.

— Стед, ты слушаешь меня?

— А, да. Прости, Маршалл.

— Но у Перси есть свои достоинства: он еще ни разу не дрогнул в бою. Генрих любил его. — Маршалл помедлил и добавил: — Значит, ты познакомился с Элизой — и весьма бурно, как я догадываюсь, поскольку остался босым и без коня. Но не пропажа кольца меня тревожит: мы не поймали ни одного из грабителей, и все украденное ими потеряно… — Он смутился. — Брайан, многие уверены: Генриха ограбили его собственные слуги, опасаясь, что не получат ничего. Но сейчас уже не важно, кто ограбил, приближенные или чужаки. Обвинение против леди Элизы нанесет ей непоправимый вред.

— Я не собирался говорить об этом никому, кроме тебя, — ответил Брайан.

— Значит, вопрос решен.

— Решен? — переспросил Брайан и покачал головой. — Нет, этого я допустить не могу, Уилл. Она оказалась в замке одновременно с грабителями, она взяла кольцо Генриха, она пыталась убить меня. Она лгала; единственной правдой, которую я услышал от нее за ночь, было ее имя. Я не знаю, чему верить: помимо того, что она может оказаться убийцей, ей известна какая-то важная тайна.

Уилл остановился, жестом попросил Брайана замолчать и выслушать.

— Брайан, клянусь тебе: Элиза любила Генриха. Она никогда не осмелилась бы осквернить его останки. Поверь, ее не было среди грабителей.

Брайан взглянул на Уилла, размышляя о том, что пытается объяснить ему друг. Чувство гнева и вины сделало его нетерпеливым. Больше он ничего не мог сказать даже Уиллу. Он стиснул зубы, пытаясь понять, действительно ли Элиза так невинна, как уверяет Уилл. Он ничего не понимал. Но на мгновение ему показалось, что Элизе можно в чем-то верить.

— Хорошо, — кивнул он Уиллу. — Забудем про кольцо.

Он ничего не забыл, он откроет эту тайну — такую важную, что Элиза де Буа встала перед ним на колени, только бы ни в чем не признаваться.

— Это решает еще один вопрос, — ответил Уилл.

— Какой же?

— Сейчас в замке находится молодая девушка в платье прислуги. Мы обнаружили ее среди трупов во дворе; по счастью, она была только ранена. Лекарь Генриха немедленно осмотрел ее. Она жива, кажется, эти глупцы не позаботились даже как следует нанести удар, но до сих пор без сознания, и мы не понимали, откуда она взялась. Теперь все ясно: эта девушка — служанка леди Элизы де Буа.

— Вполне возможно, — неловко пробормотал Брайан.

— Мы отправим вестника в Монтуа, чтобы сообщить герцогине о судьбе ее служанки. А когда девушка достаточно оправится, ты сможешь отвезти ее в Монтуа.

— Господи, только не это! — выпалил Брайан, но тут же улыбка тронула его губы. — Знаешь, Маршалл, я, пожалуй, соглашусь.

Было бы любопытно увидеть, как станет вести себя на этот раз маленькая фурия, едва они вновь столкнутся лицом к лицу. Признает ли она их знакомство — и не просто знакомство?

Возможно, она прикажет лучникам затаиться на стенах замка, поджидая его.

— Что ты за глупец! — рассмеялся Маршалл. — Всегда готов к схватке с дьяволом! Но на этот раз твой противник будет посильнее, чем женщина.

— Кто он такой?

— Прибыл Ричард Львиное Сердце.

— Ричард здесь? Черт побери, Маршалл, почему ты до сих пор мне ничего не сказал? Что-нибудь случилось? По крайней мере, я вижу, что ты еще жив и свободен. Как он намерен с нами поступить?

— Не так уж плохо, — ответил Уильям, положив руку Брайану на плечо и вновь подталкивая его к замку. — О, он бушевал и злился, заявлял, что будь он в доспехах, то вызвал бы меня на поединок. Но он согласился, когда я напомнил ему, что королю необходимо усвоить один урок: забывать о доспехах опасно. Я заявил, что отказался от намерения нанести удар. Ты же знаешь Ричарда: он кричал, ворчал, ругался — словом, разыгрывал настоящую комедию, а потом обнял меня и объявил, что я преданный слуга его отца. Он призвал нас обоих забыть о прошлом и впредь думать о будущем престола.

Брайан обдумал эти новости, быстро забыв о прошедшей ночи, и его мысли всецело обратились к Ричарду Плантагенету. Похоже, Ричард вел себя разумно, действовал честно и мудро, чем должен был снискать себе славу. Брайан сжал кулаки и обратился к Маршаллу:

— Он говорил с тобой о… наградах, обещанных Генрихом?

— Да, говорил.

— И что же?

— И он… — смуглое лицо Маршалла осветилось широкой улыбкой, — вначале он сомневался, что Генрих обещал мне такие богатства, но когда узнал, как много рыцарей слышали слова короля, то признал их. Изабель де Клер моя! Я стану эрлом Пемброкским и получу все земли!

— Черт, ну и повезло же тебе, дружище! — искренне обрадовался Брайан. — Да, и похоже, вскоре решится моя судьба, верно?

Маршалл рассмеялся:

— Да, сэр Стед, теперь твоя очередь встретиться с дьяволом!

Перед воротами замка Шинон Брайан вновь раздраженно нахмурился.

— В чем дело? — осведомился Маршалл.

— Я сдеру шкуру с твоей «чаровницы», если только вновь встречусь с ней, — гневно выпалил Брайан, не сводя глаз с рыцарей на крепостной стене и у ворот. По крайней мере, на него сейчас уставились сорок человек, и половина из них прибыли с Ричардом. Все они были в доспехах, с гордостью носили герб Ричарда на щитах вместе с родовыми гербами. С этими воинами Брайан сражался во время долгой войны Генриха с сыном и королем Франции. Врагам предстояло стать друзьями. Но эти люди, которые некогда желали ему гибели, теперь могли злорадствовать вовсю…

И ему предстояло пройти мимо них босиком, в одной тунике и пешком!

— Черт бы ее побрал! — прошипел Брайан и встал рядом с Маршаллом, распрямив спину. Собравшись с силами, он прошел мимо рыцарей Ричарда Львиное Сердце с таким надменным видом, что почти никто не заметил, что знаменитый воин одет удивительно скудно.

Однако сам Брайан не забывал об этом. Усмехаясь сквозь зубы и предвкушая встречу с Ричардом, он еще раз успел подумать о том, что не прочь бы пройтись хлыстом по мягким местам герцогини.

Едва Брайан прошел в ворота, как услышал громоподобный рев Ричарда. Он вздрогнул, подумав, что Ричард заслуживает своего прозвища хотя бы благодаря своему голосу. Распрямив плечи, он остановился, глядя прямо на нового короля Англии и правителя половины Европы.

Что бы дурного ни говорили о Ричарде, никто не мог отрицать, что вид у него впечатляющий. Рослый, он был всего на полдюйма ниже Брайана, но Брайан считался одним из самых высоких мужчин своего времени. Его мускулы выпирали буграми — Ричард проводил время в поединках и битвах с тех пор, как стал подростком. Он был истинным Плантагенетом: временами его глаза становились темными, как грозовое небо, иногда — голубыми, а в редкие умиротворенные моменты — зеленоватыми, как воды Средиземного моря. Его золотисто-пшеничные волосы выбелило солнце, в бороде мелькали рыжеватые волоски. Когда Ричард шел, под ним содрогалась земля. Во время длительной распри Генриха с сыном Брайан узнал, что у Ричарда железный характер и столь же непоколебимые убеждения.

Брайан не дрогнул, видя приближающегося к нему человека, один вид которого мог бы повергнуть в бегство.

— Стед, ты долго трудился над своим туалетом? Да ты без сапог! Боже милостивый, где ты провел ночь?

— Преследовал воров, ваша милость.

— И, похоже, сам стал их жертвой.

— Да, — просто ответил Брайан.

Ричард недоуменно приподнял бровь, но воздержался от дальнейших замечаний. Указав на дверь, он знаком предложил Брайану идти к ней.

— Нам надо многое обсудить наедине.

Он прошел вперед, затем остановился и обернулся так внезапно, что Брайан был вынужден отпрянуть, чтобы избежать столкновения с королем.

— Стед, ты готов торжественно поклясться в том, что признаешь меня своим повелителем? Мы воевали долго и упорно — и ты, и я, но я уважаю преданность слуг моего отца и сам хотел бы иметь таких сторонников.

— Генрих мертв, Ричард, — устало произнес Брайан. — Пока он был жив, я не мог присягать тебе. Но теперь ты король, король по праву, правитель всех земель Генриха. Да, теперь я готов относиться к тебе со всем почтением, с каким относился к Генриху.

— На колени, сэр Стед, клянись мне в верности!

Брайан послушался. Ричард позволил ему подняться, резко кивнул и направился в замок. Здесь, в большой комнате в башне, горел огонь в очаге, однако Шинон, который так любил Генрих, по-прежнему оставался холодным. Большой зал был обставлен скудно, столы были простыми, без каких-либо украшений.

Ричард прошел к столу и сел, подтолкнув Брайану ногой скамью.

— Садись, Стед, — приказал Ричард и усмехнулся: — Не могу без зависти видеть твой рост.

— Я не намного выше…

— Я привык смотреть на других сверху вниз. — Ричард сделал жест рукой. Из темного угла комнаты вышел слуга с подносом и поставил его на стол между собеседниками. Ричард взмахом руки отослал его прочь и сам наполнил кубки.

Брайан поднял свой кубок:

— За долгое и благополучное правление, король Ричард!

Оба выпили. Ричард отставил кубок и внезапно вскочил на ноги, беспокойно зашагав по комнате и напоминая этим Брайану своего отца.

— Когда я прибыл сюда, чтобы отдать отцу последний долг, мне сказали, что перед смертью он истекал кровью. Что скажешь об этом, Стед?

— Думаю, об этом будут еще немало говорить, — сдержанно отозвался Брайан.

— Проклятие! — взревел Ричард, хватив по столу кулаком и устремляя на Брайана горящие глаза. — Во время последнего сражения я и не подозревал, что он так болен… Скажи, Стед, почтит ли меня история или развенчает?

— Уверен, будущее покажет это.

Ричард внезапно расхохотался.

— Ты никогда не встанешь передо мной на колени, верно, Стед? Или перед другим человеком. Знаешь, меня незачем так винить. Мой брат Джон начал эту вражду за годы до смерти отца, а отец поддерживал ее. Ему нравилось даровать нам титулы и земли, но он не желал поделиться даже толикой своей власти. Мы были его марионетками, и больше ничем. Когда мы пытались управлять страной, он вспоминал, что мы его непослушные дети. Мой брат получил земли еще при жизни отца, но тот не позволял ему распоряжаться в них. Молодой Генрих умер, и я остался наследником, потому мне и пришлось сражаться с отцом. — Он помолчал. — Я никогда не желал ему такой смерти, Стед.

Брайан взглянул в глаза Ричарду и пожал плечами:

— Лекарь говорит, что твоего отца убила весть о предательстве принца Джона.

— Гм… — мрачно пробормотал Ричард, обходя вокруг стола, чтобы вновь занять место. — Джон… понятия не имею, где он. Ты видел его?

— Не видел с тех пор, как он исчез после битвы при Ле-Мане.

Ричард отпил глоток вина и опустился на скамью.

— Несомненно, он прячется, зная о том, что я не жалую предателей. Но, клянусь Богом, неужели этот мальчишка не понимает, что я его брат? — Ричард вздохнул. — Мы с ним одной крови, он мой наследник. Да поможет мне Бог сделать его пригодным для престола!

— Аминь, — пробормотал Брайан, пряча от Ричарда усмешку.

— Я унаследовал все долги своего отца, — продолжал Ричард, — и намерен выплатить их до конца. Должно быть, Стед, ты, как и Маршалл, заявишь, что мой отец обещал тебе в жены богатую наследницу?

Брайан пожал плечами, поняв, что Ричард не станет дразнить его, не будет вести долгую игру. Либо он отдаст ему Гвинет, либо откажет.

— Так и есть. Он обещал мне в жены леди Гвинет с Корнуолла.

Ричард поднял бровь.

— И в самом деле она богатая наследница?

— Да, — просто отозвался Брайан.

— Ну что же… — начал Ричард. Внезапно он взорвался хохотом. — Стед, не могу же я обещать одну из богатейших наследниц христианского мира босому мужчине! — Он усмехнулся. — Я не хочу сказать, что не вознагражу тебя за долгую и верную службу моему отцу. Но тебе придется потрудиться. Я вынужден остаться здесь, чтобы принять дань уважения от европейских подданных. Но пора освободить мою мать, она будет править, пока я не вернусь в Англию. Освободить ее придется тебе с Маршаллом и сопровождать в пути, ибо я хочу, чтобы народ всей страны видел ее. Люди любят мать, они будут рады простить мои грехи и признать меня, едва увидят ее… — Он помолчал. — Есть и еще одно дело. В замке находится служанка герцогини Монтуанской. Ты отвезешь ее домой и привезешь сюда леди Элизу как можно быстрее, ибо тело отца придется перевезти в аббатство Фонтевро, как он и завещал. Герцогиня будет сопровождать тебя и Маршалла. Матери потребуется знатная спутница.

Брайан изумился этим словам. Генриха следовало похоронить как можно скорее, а Ричард желал дождаться прибытия герцогини Монтуанской. Почему?

Вероятно, Ричард надеялся, что к тому времени прибудет Джон. Но как бы там ни было, Ричард почти пообещал Брайану Гвинет и ее земли, потому задавать прямой вопрос был бы неуместно. Но зачем ему понадобилась Элиза де Буа? Искусительница, лгунья, воровка, кто она такая?

Брайан быстро прикрыл глаза, досадуя на то, что не может забыть ее или избавиться от своих мыслей. Он не мог отрицать, что хотел вновь увидеться с ней, узнать, как она поведет себя, — и вот Ричард приказывает ему отправиться к ней.

— А потом, Стед, — продолжал Ричард с нетерпеливым рыком в голосе и вновь ударил кулаком по столу, — придет время готовиться к крестовому походу! Генрих обещал присоединиться к Филиппу в походе, чтобы отвоевать Иерусалим и наши христианские святилища на Востоке. Теперь отец не сможет сделать это, и больше всего я жажду выполнить именно это его обещание! Ты поедешь со мной, Брайан Стед.

— Да, Ричард, я поеду с тобой, — ответил Брайан. Почему бы и нет? Ему было известно, что неверные захватили Иерусалим, весь христианский мир только об этом и говорил. Рыцари были воинами Бога, крестоносцы вели святую борьбу, ибо сражались за Его славу.

Восток обещал приключения и богатства; Брайан радовался такой перемене. Если все будет хорошо, он оставит на родине любящую жену и обширные владения, а вернувшись, найдет дома своего наследника.

— Иди же, разыщи себе сапоги, Стед! — вдруг приказал Ричард. — Вскоре тебе придется отправиться в Монтуа!

Брайан коротко кивнул и поднялся, направившись к двери. Ричард окликнул его, поднялся и неторопливо подошел поближе.

— Стед, ты получишь награду. Ты веришь мне?

— Да, Львиное Сердце, верю.

Ричард улыбнулся. Союз был заключен.

О Монтуа! Никогда еще родной дом не казался Элизе таким прекрасным — расположившийся в долине и озаренный золотым отблеском заходящего солнца!

На вершине последнего из холмов, подступающих к долине, Элиза остановилась и глубоко вздохнула, оглядывая свои земли. Она видела толстые каменные стены вокруг города, его многочисленные дома, мельницы, кузницы, церковь Богоматери, лавки горшечников, медников, золотых дел мастеров и других ремесленников. За стенами, защищавшими ее народ в дни войны, располагались фермы и плодородные поля, засеянные пшеницей и кукурузой, овсом и овощами, луга, на которых жирели овцы и коровы. За полями начинались леса, полные дичи, кабанов и оленей.

В центре города возвышался замок Монтуа. Окруженный рвом, высокий, он отчетливо выделялся в сумерках. Замок имел восьмиугольную форму, восемь высоких башен — семь из них занимали домашняя прислуга и воины, а в восьмой располагалась сама хозяйка. Дом Элизы был уютным и красивым, шумным и живым. В очагах горел огонь, жарилось мясо, стены были увешаны толстыми гобеленами, свежий тростник усыпал пол. Над большим залом Элизу ждали ее покои, окна которых были обращены на восток, навстречу солнцу. Постель с шелковым пологом покрывали тонкое белье и теплые меха. Дом. Наконец-то она оказалась дома. Казалось, путешествие заняло целую вечность.

Она не собиралась возвращаться в свои владения полунагой, потому выбирала окружные пути, пока не встретилась с беззубой старухой пастушкой. Старуха была рада обменять грубую шерстяную тунику на пару крепких мужских сапог, которые предложила ей Элиза. Но еще сильнее пастушка изумилась, когда Элиза отдала ей почти новые чулки и слегка потрепанный плащ.

Элиза с наслаждением избавилась от вещей Брайана Стеда и обнаружила, что ей уже не придется плотно запахивать плащ, чтобы выглядеть одетой, как подобает знатной даме.

Стражники на замковой стене издалека заметили ее, окликнули, а затем поспешили встретить и поприветствовать. Элиза принужденно улыбалась, отвечая на радостные приветствия и помахивая рукой.

— Все хорошо, друзья! Я вернулась невредимой!

— Но, миледи…

Сэр Коламбар, глава стражников, попытался что-то возразить, но Элизе удалось уклониться от расспросов.

— Сэр Коламбар, я ужасно устала. Прошу пока оставить меня!

Она пронеслась по главной улице городка, ведущей к подвесному мосту замка. Проехав под воротами, она бросила поводья жеребца конюху, дожидающемуся во дворе.

Тот настороженно нахмурился:

— Миледи, слава Богу, вы благополучно прибыли домой! С тех пор как ваша кобыла вернулась…

— Сабра вернулась? — быстро прервала Элиза.

— Да, еще до рассвета. Клянусь вам, я сразу же вычистил ее, миледи, но у меня тряслись руки при одной мысли, что вы…

— Спасибо тебе, Уот, за заботу о Сабре, и перестань тревожиться: теперь я дома, в безопасности. Но как же я устала!

Элиза улыбнулась юноше и поспешно прошла мимо него.

— Миледи, подождите…

Она сделала вид, что не слышит слугу, понимая, что если немедленно не очутится в своей спальне и не погрузится в горячую ванну, то завизжит, как помешанная, или зарыдает, как дитя.

Только в одиночестве она могла позволить себе выдать свой гнев и досаду.

Пять стражников, одетые в цвета Монтуа — голубой с золотом, — грели руки над костром, разведенным перед дверью большого зала. Подняв головы, они поспешили опуститься на колени при виде Элизы.

— Миледи вернулась!

— Слава Господу!

— Мы искали вас с того времени, как…

— Прошу вас, встаньте, благородные рыцари! Со мной все хорошо. Я всего лишь устала и потому прошу меня извинить.

С улыбкой подняв подбородок, она прошла мимо, не обращая внимания на возгласы. Все дела могли подождать.

Через несколько мгновений она сможет бушевать, злиться, дрожать, рвать и метать так, как пожелает, и никто не станет свидетелем столь неподобающего поведения…

Если мимо стражников ей удалось пройти, ничего не объясняя, то в теплом, уютном зале, увешанном гобеленами, ее ждал Мишель де Нев, управляющий поместьем.

Де Нев сражался вместе с Уильямом де Буа как его оруженосец, отправился со своим повелителем в Святую Землю и Иерусалим, а вернувшись, стал управляющим замка. Он любил Элизу так же, как ее отца, и теперь, когда его лицо избороздили старческие морщины, а плечи согнулись, чувство ответственности управляющего только возросло.

— Миледи, что случилось? Я не находил себе покоя с той минуты, как сегодня утром вернулась ваша лошадь! А затем прибыл посыльный с вестью о бедной Изабель…

— Прошу тебя, Мишель, подожди! — взмолилась Элиза, чувствуя, как боль сдавливает ее виски. — Что за посыльный?

— Посыльный из замка Шинон был здесь всего час назад, миледи. Он удивился тому, что вы до сих пор не вернулись, и потому я встревожился еще сильнее! Изабель жива, но тяжело ранена. Ее привезут, как только смогут.

— Изабель жива? — изумленно и недоверчиво переспросила Элиза.

— Да, миледи, это так…

— Слава Богу! — виновато пробормотала Элиза. Она была так перепугана, а затем настолько зла, что совсем забыла о своей горничной. Но Изабель выжила, значит, бездумный поступок Элизы не стал причиной смерти другого человека. Ей следовало быть благодарной за это…

— Но что случилось, миледи? — вопросил Мишель.

— Тело короля было осквернено грабителями. Они убили стражников. Я была вынуждена бежать, но теперь я здесь, и давай покончим с этим, Мишель!

— Грабители! Убийцы! О, миледи, я знал, что не следует позволять вам совершать такой необдуманный поступок. Изабель едва не погибла! Подумать только, что могло…

— Мишель, прекрати! — чуть строже приказала Элиза. — Отговорить меня от поездки не удалось бы ни тебе, ни кому-либо другому! Король был так добр к моим родителям и ко мне. Я должна была почтить его память. А где же теперь посыльный, Мишель?

— Уже уехал, миледи. Я предложил ему остаться в замке, но, поскольку Ричард уже прибыл в Шинон, посыльный должен был немедленно вернуться. Этот человек уверил нас, что вскоре привезут Изабель, и поскольку рыцарь по имени Брайан Стед видел вас, он был убежден, что вы вскоре вернетесь. Леди Элиза, что задержало вас в пути так надолго?

— Мне пришлось пробираться кружными путями, Мишель.

— Кружными путями? Где еще больше воров, убийц и… о. Боже милостивый! — вновь запричитал Мишель, и как бы Элиза ни любила старика, сейчас ей захотелось завизжать от досады.

— Мишель, умоляю тебя! Я смертельно устала, я хочу только спать. И помыться. Позови сюда Джинни и прикажи приготовить ванну. Скажи, пусть будет побольше горячей воды.

— Да, миледи, да, — пробормотал Мишель, слегка покачивая головой. Его герцогиня редко бывала в таком раздражении, и это смутило его. Обычно она беседовала с ним вежливо, в мягкой манере Мари де Буа, которую приобрела после многолетних упражнений, но Мишель знал Элизу. Сейчас в ее голосе звенела властность. Она вздернула подбородок, ее глаза опасно сверкали, не оставляя сомнений: эта леди знала свое место и умела воспользоваться им.

Это был один из случаев, когда леди Элиза была способна утратить свое привычное царственное величие. Мишель мудро предпочел поспешить на кухню и разыскать Джинни, горничную своей госпожи.

Из огромного зала Монтуанского замка широкая каменная лестница вела в галерею и богато убранные покои. Элиза попыталась идти по ступеням неторопливо, но как только шаги Мишеля затихли вдалеке, она бросилась бегом. Достигнув двери, она распахнула ее и захлопнула за собой так, как будто за ней гнался дьявол.

Это неправда, напомнила себе Элиза, дьявол уже схватил ее и…

«Я дома. В собственном замке. Я герцогиня Монтуанская, и он никогда не осмелится вновь прикоснуться ко мне. Здесь вся власть в моих руках…»

Бесполезные уговоры, подумала она с вновь нахлынувшими раздражением и яростью. Всю жизнь ее учили держаться с достоинством. Она привыкла, чтобы ее слушались с первого слова. Поскольку она была добра и справедлива, ей служили, не задавая вопросов.

Она знала, что даже самого сильного рыцаря можно покорить лукавой улыбкой. Генрих пообещал ей власть над собственной судьбой.

А теперь… все исчезло. Брайан Стед отнял у нее все. Он дал ей понять, что достоинство мало что значит для мужчины, если он желает женщину, но самое страшное — дал ей понять, что женщина может быть совершенно беспомощна…

Судя по словам посыльного, Брайан Стед «видел» ее. Значит, он вернулся в Шинон. По-видимому, он наконец-то узнал, кто она такая, и это не произвело на него никакого впечатления. Элиза увезла кольцо Генриха, давая ему право обвинить ее в воровстве, что он и сделал.

Он погубил ее жизнь, а теперь признавался только, что «видел» ее!

— О, Боже! — простонала Элиза, прислонившись к двери. — Боже, дай мне забыть его! Прогони его из моих воспоминаний прежде, чем я сойду с ума от унижения и ярости…

Ее страстный шепот был прерван тихим стуком в дверь.

— Миледи?

Элиза быстро обернулась и открыла дверь. Джинни поклонилась и отступила, а несколько слуг внесли в комнату тяжелую бронзовую ванну. Позади них шли служанки с огромными кувшинами горячей воды. Слуги поздравили свою госпожу с прибытием домой и поспешили покинуть комнату. С Элизой осталась только Джинни.

Крепко стиснув зубы, Элиза подумала, что от расспросов Джинни избавиться будет не так-то легко. Воля Джинни была железной, под цвет седеющих волос. Эта хрупкая женщина обладала упорством каменной башни. Для Элизы она стала второй матерью, и Элиза знала, что Джинни беззаветно предана ей. Элиза была благодарна за эту любовь и платила ей тем же. Как и Мишель, Джинни служила в доме уже несколько десятков лет, а горничной Элизы стала, едва той исполнилось восемь.

Джинни была не из тех горничных, которых можно смутить высокомерием, даже самым искусным и внушительным.

Дверь в комнату закрылась. Джинни стояла у порога, положив морщинистые руки на узкие бедра, и пристально оглядывала Элизу.

— Ты выглядишь недурно, дитя. Так где же ты была?

— Ехала домой, — сердито ответила Элиза. — Джинни, у меня страшно болит голова. Мне не нужна помощь…

— Нет, так легко ты от меня не отделаешься, Элиза де Буа! — решительно заявила Джинни, проходя по большой и роскошной комнате.

Когда-то эта комната принадлежала родителям Элизы, на что указывала массивная, высокая кровать. Ее шелковый полог отец Элизы привез с Востока, из последнего крестового похода. В Святой Земле Уильям нашел время выторговать немало ценных вещей. Полы устилали персидские ковры, тяжелые гобелены украшали стены. Изящные столики работы немецких мастеров стояли у высоких окон, шкаф длиной в двадцать футов тянулся вдоль левой стены. В изножье кровати стояли два турецких сундука: в одном хранился запас тонкого льняного белья, а в другом — самые различные виды мыла и ароматических снадобий для ванн.

Давно привыкнув к причудам своей госпожи, Джинни подошла к сундукам и, пренебрегая хмурой гримасой на лице Элизы, начала выбирать вещи, необходимые для купания. Она выложила на кровать льняные полотенца и мыло, порылась в сундуке и извлекла пустую вазу, в которой некогда хранился египетский мускус. С невинным лицом приблизившись к Элизе, Джинни протянула ей вазу.

— В чем… — начала Элиза.

— Разбей ее, — посоветовала Джинни. Глаза ее ярко блестели, несмотря на преклонный возраст.

— Разбить?

— Да, да, разбей! Швырни так, как только хватит сил! Пусть разлетится вдребезги!

Элиза хотела было осадить служанку и выслать ее из комнаты, ибо даже Джинни не могла ослушаться приказа, но внезапно рассмеялась. Это был горький, неприятный звук, но по крайней мере его можно было назвать смехом. Она взяла вазу и швырнула ее об стену изо всех сил.

— Отлично! — Джинни захлопала в ладоши. — Вот теперь тебе стало лучше.

— Да, пожалуй, — согласилась Элиза.

— Купание поможет тебе успокоиться, — улыбнулась Джинни. Она сняла с Элизы плащ, и Элиза со вздохом сбросила обувь, грубую шерстяную тунику и шагнула в воду.

Вода была такой горячей, что обжигала кожу. Но она прогоняла напряжение из мышц Элизы, а горячий пар смягчал острую боль в висках. Прикрыв глаза, а затем вновь открыв их, Элиза увидела, что Джинни стоит рядом с мочалкой и большим куском розового мыла.

— Спасибо, — пробормотала Элиза, принимая и то и другое. Джинни отошла, уселась на стул с высокой спинкой и устремила взгляд за окно, на расстилающиеся вокруг замка поля. Элиза взглянула на горничную, перевела взгляд на мыло и мочалку, а затем с яростью принялась мыться. Она терла кожу так, будто стремилась стереть с нее воспоминания о Брайане Стеде.

— Неужели вы отдали сердце вору, миледи? — наконец произнесла Джинни.

Изумленная Элиза на миг прервала свое занятие.

— Не говори глупостей, Джинни! — раздраженно отозвалась она.

Джинни помолчала и вздохнула.

— Если так, я рада, миледи. Однако знатные дамы иногда пренебрегают условностями своего сословия и влюбляются в нищих крестьян. И поскольку вы были бы в этом не первой, то вам нелишне узнать, каковы могут быть последствия этого опрометчивого поступка.

— Не бойся, — холодно ответила Элиза, окуная голову в воду, а затем вновь поднимая ее. — Уверяю, мое сердце отдано сэру Перси и никому иному.

— Гм… — Джинни задумалась. — Значит, ты считаешь, что сумеешь одурачить Перси?

Элиза прикрыла глаза и крепко сжала зубы.

— Джинни, сейчас лучше не раздражать меня, я слишком устала, и…

— Элиза, мне прекрасно известно, что я испытываю твое терпение! Но ты должна вытерпеть хотя бы из почтения к моему возрасту и многолетней службы твоей семье. А также ради будущего Монтуа.

— Монтуа? Джинни, что ты несешь? — Элиза раздраженно выпустила из рук мочалку, не замечая, что мыло течет по ее волосам. Если она будет пахнуть розами, ее перестанет преследовать острый мужской запах этого рыцаря…

— Миледи, вы можете дурачить старика вроде Мишеля, стражники и вовсе танцуют под вашу дудку, но я женщина, к тому же старая, и слишком многое повидала. Вы вернулись в чужой одежде, одна, на коне, который может принадлежать только рыцарю или вору, укравшему его у рыцаря. В ваших глазах пылает ярость, вы стремитесь остаться одна. Мой опыт подсказывает, что причина всему этому может быть лишь одна, и эта причина — мужчина.

— Правильно, я зла на мужчину, — сдавленно пробормотала Элиза.

— Тебя изнасиловали? Или соблазнили?

— Джинни!

— Можете ударить меня, миледи, но я не возьму своих слов обратно. Я забочусь о твоем будущем, Элиза, потому что люблю тебя.

Откуда она узнала, раздраженно удивлялась Элиза, неужели на лбу у нее написано, что она делила ложе с черноглазым дьяволом? Неужели и Перси все узнает? Что же делать? Признаться ему? Да, Перси надо признаться — это единственный выход. Но что, если Перси вызовет Стеда на поединок?

Стед заслуживает смерти, заслуживает того, чтобы ею пытали на дыбе, четвертовали, повесили, выпустили потроха, обезглавили…

А если погибнет Перси? Нет, этого она не вынесет…

Неужто она сошла с ума? Признаваться Перси нельзя ни в коем случае!

— Значит, за этого мужчину вы не можете выйти замуж, миледи? — тихо спросила Джинни.

— Замуж! — Элиза вздрогнула, схватила мочалку и уставилась на Джинни. — Никогда!

— Но если он овладел вами…

— Не совсем так.

— Это не важно. Даже если он соблазнил вас, его можно привести к алтарю. Конечно, Генрих умер, но Ричард должен поступать справедливо — и пусть Бог простит ему то, что Ричард свел в могилу своего отца! Вам принадлежит герцогство. Жаль, конечно, будь вы обычной девушкой…

— Джинни, ты ничего не понимаешь. Я не хочу выходить замуж за этого человека! Я ненавижу его! Я выйду за Перси — так, как и хотела. Я влюблена в Перси Монтегю, а Перси влюблен в меня.

— Интересно, будет ли он влюблен, если окажется, что вы носите чужого ребенка? Или вы этого не боитесь?

Молчание Элизы убедило ее горничную в правоте собственных слов. Элиза погрузила голову в воду, тщательно прополаскивая спутанные волосы. Она еще чувствовала прикосновения Стеда, особенно теперь, после слов Джинни. Она молча принялась намыливаться.

— Элиза, расскажи мне все, — тихо попросила Джинни. — Объясни, что произошло? Кто этот человек? Как получилось…

— Прекрати, Джинни! Я не могу рассказать тебе больше того, о чем ты уже догадалась. Я не в силах говорить и не буду! Тебе придется удовлетвориться догадками, ибо я больше ничего не скажу! — И Элиза с удвоенной яростью принялась втирать мыло в кожу.

— Ты не сможешь смыть его, — возразила Джинни.

— Тогда смою его запах, — кратко отозвалась Элиза.

Джинни вздохнула.

— Кажется, он произвел на тебя большее впечатление, чем ты стараешься показать.

— Да, незабываемое впечатление, — горько призналась Элиза.

— Вылезай, детка. Я причешу тебя, и мы поговорим. Обещаю, я ни о чем не стану тебя расспрашивать. Я просто помогу тебе предвидеть будущее, поскольку что сделано, то сделано.

Элиза прикусила губу. Вероятно, так будет лучше всего. Джинни никогда не предаст свою госпожу. Элиза понимала, что ей следует справиться с собой и разобраться в собственных мыслях, прежде чем придется встретиться с Перси.

— Да, — кивнула она.

Джинни приготовила огромное полотенце, разложила на постели платье из нежного шелка. Спустя несколько минут Элиза уже сидела перед туалетным столиком, глядя в огромное овальное серебряное зеркало. Джинни принялась расчесывать ее спутанные влажные волосы.

— Я уверена, что ребенка не будет, — произнесла Элиза, немного успокоившись. — Время для этого неподходящее.

— Ты уверена?

— Да. И я никогда не выйду замуж за такого человека.

Джинни наконец-то перестала хмуриться и разразилась смехом:

— О, Элиза, тебе несказанно повезло! Большинство знатных леди вынуждены становиться женами мужчин, которых никогда не видели, они беспомощны, как пешки на шахматной доске короля. А ты имеешь полное право сказать «да» или «нет». Иногда это беспокоит меня. Мир так груб и жесток, и часто жить бывает легче, когда не приходится полагаться на саму себя.

— Но ведь ничего не изменилось! — выпалила Элиза. — Когда-нибудь я найду способ отомстить этому негодяю! И я выйду замуж за Перси!

— Что ты хочешь сделать? — осведомилась Джинни.

— Солгать, — мрачно ответила Элиза. — О, Джинни, я не знаю, как быть! Я люблю Перси потому, что мы откровенны друг с другом. Мы с ним равны. Он уважает мои мысли и желания, он видит, что я умна и способна распорядиться своим состоянием. Мы говорим обо всем, Джинни, и я еще никогда не лгала ему…

Ее голос оборвался. Она действительно никогда не обманывала Перси, но она так и не открыла ему правду о своем рождении. Генрих предупреждал ее, что об этом не стоит говорить, и Элиза уважала его желание.

Но теперь она удивлялась, как до сих пор не понимала, что Перси не станет любить ее, если узнает правду. Происхождение значило для Перси больше, чем что-либо другое.

— Мы любим друг друга, — пробормотала Элиза и пристально взглянула на отражение Джинни в зеркале. «Что будет со мной, если я открою правду?» — задала она вопрос самой себе. Тайна ее рождения — совсем другое дело, она всегда помнила, что поклялась Генриху сохранить ее. Но лгать о себе, о том, что случилось…

— Это благородное решение, миледи, — сухо заметила Джинни, — и глупое.

— Ты права, — вздохнула Элиза. Чего она достигла ложью? Она выдавала себя за женщину, не будучи ею, и попалась в свою же ловушку. Теперь пришел черед выдавать себя за девственницу. Казалось, все вокруг перепуталось, и виноват в этом был Стед.

Похоже, Джинни прочла мысли своей госпожи.

— Есть способы одурачить таких мужчин, как Перси, Элиза, — тихо произнесла она. — Крики в брачную ночь, крохотный сосуд с бычьей кровью…

— О, Джинни, какая несправедливость! Больше всего в жизни я была благодарна за свою свободу — свободу любить и выходить замуж по своему выбору! Мне не угрожала судьба стать жертвой сделки! Мой брак должен был стать счастливым и честным. А теперь я погрязла во лжи и уловках!

Опомнившись, Элиза нахмурилась, заметив, что Джинни с отсутствующим видом подошла к узкому и высокому окну.

— В чем дело, Джинни?

Джинни обернулась с широко раскрытыми и встревоженными глазами.

— Тогда скорее придумывайте себе оправдание, миледи Элиза, ибо он уже приближается.

— Перси! — вскрикнула Элиза, вскочила с места и подбежала к окну.

— Да. Видите его знамя над холмом? Он вскоре будет здесь!

У Элизы заколотилось сердце, едва исчезнувшая боль в висках возникла с новой силой.

Нет, он прибыл слишком быстро. Она еще не готова к встрече. Не прошло еще и ночи с тех пор…

— Найди мне тунику с горностаевым воротником, Джинни, и белый головной убор — пожалуй, он хорошо пойдет к широким рукавам.

— Да, миледи, — сдавленно пробормотала Джинни.

Элиза выпрямилась и подняла подбородок. Ее губы перестали дрожать, голос звучал твердо. Она казалась спокойной и держалась с царственным величием.

Еще никогда Джинни так не гордилась своей госпожой.

Однако она боялась ее горячности. Элиза так ужаснулась мысли о необходимости солгать, пришла в такое негодование… Сможет ли она сдержаться?

«Не смей! — хотелось выкрикнуть Джинни. — Забудь о своей мести другому мужчине, совсем забудь, если хочешь спокойно выйти замуж за Перси!» Мужчины способны на такие странные поступки! Пусть Перси любит ее, но он может почувствовать себя оскорбленным и не простит измены. И поскольку мужчина может вести себя так, как ему вздумается, даже богатая наследница будет несчастна, лишившись девственности до свадьбы.

Элиза затянула на талии золотой пояс.

— Полагаю, Мишель уже принес на кухню весть о прибытии Перси. Кажется, с ним пятеро человек. Я не ошибаюсь?

— Нет, миледи.

— Пусть поскорее достанут из погреба бордоское вино, — должно быть, гости пожелают выпить после долгого пути.

— Да, миледи, — кивнула Джинни.

Элиза вышла из комнаты, двигаясь с природной грацией, которую подчеркивал изящный белый шелковый наряд, отделанный драгоценным мехом. Она выглядела величественно, как и подобает властительнице богатого герцогства.

Перси любит ее. Однако мужчины часто женятся на старых и безобразных женщинах, лишь бы завладеть их землями.

Элиза была умна и сообразительна — даже слишком для ее возраста, как и полагается герцогине. Она могла быть доброй и милосердной или же твердой, как сталь, когда это было необходимо. Народ любил ее; она знала, как повелевать, не произнося ни слова, как отдавать приказы, как вознаграждать за послушание. Она могла бы справиться с сэром Перси.

Однако Джинни чувствовала странную тревогу. Она была готова исполнить любой приказ Элизы…

Она дождется госпожу в ее комнате, на случай, если ее гордой повелительнице понадобится надежное плечо, чтобы поплакать после приема гостей и позволить себе побыть просто юной девушкой, смущенной и досадующей. И глубоко оскорбленной.

Джинни ощутила пробежавшую по телу дрожь. Что, если Перси окажется умнее, чем они полагают?

Элиза слишком зла. Разъярена до глубины души.

Джинни с горестным вздохом задумалась, не подведет ли внезапная вспышка гнева ее гордую и опрометчивую молодую госпожу.

Глава 8

Элиза гордо прошествовала к лестнице, стараясь не ощущать, как лихорадочно бьется сердце. Она отчаянно желала, чтобы сейчас вокруг не было никого — ни ее стражников, ни спутников Перси. Как бы ей хотелось стремглав сбежать по лестнице и броситься в его объятия, умоляя утешить ее, приласкать, избавить от смущения и переполняющей боли.

Но вокруг были люди — домашние слуги, полный зал рыцарей. К тому же герцогине не подобало бегать по лестницам, как ребенку, пренебрегать своими гостями и позорить такого прославленного рыцаря, как Перси.

— Миледи!

Перси окликнул ее и поднялся со скамьи у очага. Радостно улыбаясь, он низко склонился к ее руке, а затем бережно взял за локоть, чтобы подвести Элизу к своим спутникам.

— Леди Элиза, вы уже знакомы с сэром Гранвилем, сэром Китоном и сэром Ги. Позвольте представить вам лорда Фэйрвью и сэра Дейтона.

Элиза по очереди кивнула каждому из мужчин.

— Рада приветствовать вас в Монтуа. — И она взглянула на Перси, страстно желая оказаться с ним наедине. — Хорошо ли принял вас Мишель?

— Да, миледи! — Ей ответил сэр Гай Гранвиль. Это был пожилой, израненный в боях рыцарь, который когда-то знал отца Элизы. Элиза любила этого человека. — Нам предложили прекрасного вина, — он приподнял свой кубок, — и пообещали роскошную трапезу. Ваше гостеприимство особенно отрадно потому, что нам пришлось несколько дней провести в седле.

Элиза улыбнулась:

— Я рада принять у себя таких славных рыцарей.

— Вскоре нас повсюду будет ждать теплый прием!

В ответ на эти слова Элиза повернулась к Перси, приподняв бровь. Она с восторгом взглянула в его темно-ореховые глаза, заметила светлую улыбку на чистом лице. Более чем когда-либо ей захотелось броситься в его объятия и замереть от счастья. Он выглядел великолепно — высокий, стройный, худощавый.

— Что вы говорите, Перси? — переспросила она.

— О, миледи! — Он сжал в ладонях обе ее руки и склонился, целуя их. — По дороге сюда нас догнала прекрасная весть! Ричард чтит всех, кто служил его отцу, а предателей, тех, кто изменил либо ему самому, либо Генриху, лишает титулов и земель. Преданные и храбрые рыцари щедро вознаграждены даже если они служили Генриху.

— Чудесно! — воскликнула Элиза, понимая причину возбуждения Перси. Он ожидал награды за службу покойному монарху и теперь мог ничего не опасаться.

Лорд Фэйрвью, молодой коренастый мужчина, ростом чуть повыше Элизы, вступил в разговор:

— Говорят, что Ричард отдал двум самым верным сторонникам своего отца половину Англии! Изабель де Клер, дочь эрла Пемброка, выйдет замуж за Уильяма Маршалла, и он станет одним из самых богатых и знатных людей Англии. А Гвинет с Корнуолла будет отдана сэру Брайану Стеду вместе с землями, почти такими же обширными, как земли Уилла Маршалла. Он будет безмерно богат, а его титулы заполнят несколько листов пергамента!

Элиза порадовалась тому, что стоит у стола — она смогла потянуться и ухватиться за спинку стула с искусно вырезанным гербом.

Чувство, нахлынувшее на нее, было таким сильным, что, казалось, она погрузилась в море ослепительного сияния, от которого воздух исчезает из легких и расплавятся кости. Но ярость придала ей силу.

Стеду, человеку, повинному в ее муках, будет отдана самая богатая наследница Англии! Да есть ли на свете справедливость?

— Разумеется, — продолжал Перси, — еще ничего не ясно. Это всего лишь слух. Сейчас мы направляемся из Нормандии в замок Шинон, чтобы выразить почтение Ричарду. А потом… — Перси прищелкнул языком и помолчал, — потом посмотрим, стоит ли служить Ричарду Львиное Сердце!

Элиза слабо улыбнулась. Слава Богу, что они здесь не одни, что вокруг стоят люди!

Но вскоре она поняла, что Перси жаждет большего, чем просто повидаться с ней.

— Элиза, — торопливо произнес он, — мне бы хотелось поговорить с вами. Уверен, мои спутники поймут…

— Перси, разве я могу оставить гостей… — возразила Элиза с легким, но принужденным смехом.

— Миледи, мы с удовольствием побудем здесь, у огня, попивая вино, — с низким смехом перебил сэр Гранвиль. — Еще раз благодарим за гостеприимство. Поступайте так, как захотите, но не исчезайте надолго, ибо ничто не утешает так, как блеск ваших глаз!

Отлично сказано, рыцарь, подумала Элиза. Но тут же ее вновь охватил гнев. Да, отлично сказано. Эти мужчины знают, как подобает вести себя рыцарю. Они умеют говорить красивые слова, доставляющие наслаждение. А сэр Стед — дикарь в доспехах…

Отлично сказано, но в этот момент она нуждалась совсем в других словах.

— Элиза! — позвал ее Перси.

Они переглянулись. Разумеется, для всех вполне естественным было желание двух юных влюбленных побыть несколько минут вдвоем. У Элизы нет выхода. Стоит ей запротестовать, и Перси заподозрит неладное.

Если бы ей удалось остаться здесь, у очага! В присутствии гостей она чувствовала себя спокойнее. Ей не пришлось бы ничего объяснять, и Перси отправился бы к Ричарду, давая ей время поразмыслить.

— Элиза! — вновь позвал Перси, подавая ей руку по всем правилам этикета. — Ночь так прекрасна. Прогулка по крепостной стене под звездами избавит вас от дум, и я бы посоветовал вам…

Она заставила себя улыбнуться и поблагодарить его. Вдвоем они вышли из зала к винтовой лестнице, ведущей на крепостную стену.

Элиза чувствовала прикосновение пальцев Перси, длинных и тонких. Для воина у Перси были слишком хрупкие руки, он предпочитал сражаться мечом, нежели топором или копьем. Его преимуществом было проворство, Элиза любила Перси за то, что он был более нежным, более утонченным, чем обычные мужчины тех времен. Он — легкий ветерок, в то время как подобные Стеду мужчины кажутся штормовым вихрем, горько размышляла Элиза.

Они поднялись по лестнице и оказались на стене, под звездами. Стражники незаметно удалились в башни.

— Элиза!

Она вздрогнула, когда Перси внезапно заключил ее в объятия, глянула в его искрящиеся глаза и чуть не задохнулась, когда он коснулся ее губ, нежно и почтительно.

Однако чувство, которое всегда испытывала Элиза, так и не появилось. Ни возбуждения, ни восторга. В ее голове роились воспоминания о Стеде, о его обжигающем прикосновении, столь непохожем на это прикосновение ласкающего ветерка.

Ее угнетало чувство вины, оно не давало Элизе найти утешение рядом с Перси. Она была слишком встревожена, чтобы испытывать любовь, встревожена, перепугана и пристыжена.

Но Элиза не противилась его поцелуям. Ее мысли витали, достигая звезд. Ей следовало оставаться спокойной, вести себя достойно и молчать. Пусть Перси уедет к Ричарду, дав ей время, в котором она отчаянно нуждалась.

— Элиза… Элиза…

Он оторвался от ее губ и крепче прижал ее к себе.

— Ты снилась мне ночью, любимая. А теперь… какое наслаждение быть с тобой рядом! Наш король мертв, но вокруг нас с тобой по-прежнему царит мир! — Он внезапно отстранился, придерживая Элизу за плечи и глядя ей прямо в глаза.

Элиза поняла: Перси ждет от нее каких-то слов. Ждет, что она признается ему в любви. А она чувствовала себя обманщицей, ей казалось, что даже по прикосновениям Перси может догадаться, что она была с другим мужчиной.

— Перси… — шепотом произнесла она. Это было как раз то, что нужно, прозвучало так, будто чувства лишили ее способности говорить. Она с трудом глотнула. — Перси, я скучала по тебе… очень скучала. — Почему, недоумевала она, почему она вбила себе в голову, что он обо всем догадается?

Она уже смыла и отскребла все следы прикосновений Стеда со своей кожи… Хотя Джинни оказалась права: из души его было ничем не смыть.

— О, Элиза! — Перси вновь привлек ее к себе, лаская, а затем поднял голову. — Элиза, твой капеллан сейчас в замке?

— Брат Себастьян? — переспросила она, пытаясь понять смысл его вопроса. Ее мысли продолжали витать где-то далеко. — Да, кажется, он здесь. Знаешь, он не любит путешествовать, а в последнее время он разжирел, как утка…

— Тогда давай поженимся сегодня!

— Сегодня? — в ужасе повторила Элиза.

— Да, сегодня! Генрих позволил тебе выйти замуж, когда ты пожелаешь. Но теперь нашим повелителем стал Ричард. У тебя есть владения, а у меня — нет. Говорят, Ричард великодушен, но что будет, если он возразит против нашего брака? А если этот брак уже будет заключен, ему нечего будет сказать.

Сегодня? Элиза погрузилась в размышления. Да, выйти замуж сегодня же! Покончить со всем сразу и потом, когда она будет его женой, найти подходящий способ объяснить Перси, почему она досталась ему не девственницей…

Да, сегодня должно решиться ее будущее.

Она прикрыла глаза. По телу пробежала холодная дрожь. Она может разрушить все, что объединяло их во времени и в мире. Даже если Перси удастся обмануть, она будет жить в вечном страхе, каждый раз гадая, чьего ребенка она носит, — зачатого от Перси или еще раньше, прежде, чем она стала его женой…

Если он обнаружит обман, все будет кончено — равноправный брак, союз по добровольному выбору и любви. У нее может родиться ребенок с иссиня-черными волосами; Перси отвернется от нее и уйдет к другой. Или, еще хуже, прогонит ее.

— Элиза! — Он сжал ее плечи. — Ответь мне!

Она мягко отстранилась и запрокинула голову, глядя на звезды. Странно, что она могла думать о том, как заставить Перси отомстить Брайану Стеду. Теперь эта мысль была ей ненавистна. Перси может погибнуть, а она не перенесет такой боли, вины и потери.

Но выйти замуж за Перси тоже невозможно.

— Любимый, — тихо произнесла она, глядя на звезды и размышляя, не дразнит ли ее ночь своей красотой. — По-моему, мы совершим серьезную ошибку, поженившись сегодня.

— Почему? — удивился Перси, и Элиза услышала в его голосе разочарование и смущение.

Как трудно оказалось обманывать Перси! Элиза чувствовала, как напрягается все ее тело, когда она пытается говорить беспечно и непринужденно.

— Вспомни о Ричарде, Перси. Он ждет, что мы попросим его благословения и разрешения. Если мы пренебрежем им, возможно, в будущем нам придется поплатиться за это.

Перси молчал. Элиза не осмеливалась взглянуть на него. Наконец он проговорил:

— Я не согласен с тобой, Элиза. Зачем Ричарду заботиться о безземельном рыцаре и герцогине крохотного клочка земли на границе с владениями французского короля?

— Затем, что он Ричард, — безучастно объяснила Элиза. — Он не менее горд и высокомерен, чем его отец.

Перси снова замолчал. Она слышала, как он прошелся за ее спиной, но так и не смогла расслабиться, когда Перси обнял ее за талию.

— Что с тобой случилось? — резко спросил он.

Она закрыла глаза и вспомнила летний день, когда познакомилась с Перси здесь, в Монтуа, куда он приехал вместе с Генрихом. Она вспомнила о бесконечных разговорах, которые они вели далеко за полночь у огня, под пристальными взглядами стражников, вспомнила о том, что он всегда замечал ее тревоги, ощущал беспокойство о раздорах между слугами, об урожае или о болезни любимых лошадей.

Он всегда узнавал об этом. Отчасти потому Элиза так нежно любила Перси — он был заботливым и чутким. Он никогда не отказывался выслушать ее, уважал ее мысли, ее решения, даже учился кое-чему у нее.

— Со мной? — пробормотала она, стараясь выиграть время.

— Элиза, я слишком хорошо знаю тебя, дорогая.

Силы вновь вернулись к ней. Перси любил ее. Конечно, может случиться, что она забеременела, но это маловероятно. И разве потеря девственности так важна по сравнению с любовью до гроба? Ей следовало избавиться от чувства вины — особенно потому, что это была не ее вина! — и что-нибудь сказать.

— Перси, я люблю тебя. Скоро мы поженимся, но не сегодня.

Он прижал ее крепче и вновь принялся ласкать, согревая руками.

— Почему же, Элиза? Стоит нам помедлить, и все пропало. Скажи, что тревожит тебя. Элиза, я люблю тебя, несмотря ни на что!

Она повернулась к нему лицом и осторожно прикоснулась к щеке ладонью. Перси поймал ее руку и страстно поцеловал ее.

— Перси, — тихо произнесла она, — со мной случилась беда. Я отправилась в Шинон, чтобы помолиться за короля. Это был мой долг — король был так добр ко мне! В замке появились грабители, и мне пришлось бежать. О, это была ужасная ночь…

Перси отстранился и неслышными шагами прошелся позади нее.

— Кто он, Элиза? Я должен это знать.

— Что? — переспросила она, нахмурившись и удивляясь, чем могла вызвать такой вопрос.

— Ты влюблена в другого. В кого?

— О, Перси, нет, нет! — Она бросилась к нему, взяла его за руки и сжала их. — Нет, Перси, клянусь тебе, я не влюблена ни в кого другого…

Она замерла, ужаснувшись тому, как подчеркнуто прозвучали слова «не влюблена». Она взглянула в глаза Перси, на разгорающееся в них пламя гнева и боли, и поняла, что обратной дороги нет. Ей придется рассказать обо всем, что случилось: узнать истину гораздо лучше, чем догадываться о ней.

— Расскажи, Элиза, — с болью прошептал он.

— Я люблю тебя, Перси.

— И я люблю тебя. Расскажи.

— Я уже все сказала. Грабители осквернили труп короля. Я была в замке, когда это случилось. Мне пришлось бежать, и я бросилась прочь. Однако меня догнали…

Он встряхнул ее так резко, что Элиза вздрогнула. Пальцы Перси впились ей в руки, глаза яростно сверкали. Шепот звучал хрипло и мучительно.

— Тебя догнал… и овладел тобой… вор?

Внезапно Элиза почувствовала досаду. Какая разница, овладел ли ею вор или соблазнил рыцарь?

— Нет, не вор… — Она смутилась.

— Один из людей короля?

Это был настоящий крик. Перси кричал на нее. Элиза еще никогда не видела его в таком гневе, и особенно ужасно было не понимать, на кого он злится — на нее или на неизвестного негодяя. Он поклялся любить ее, что бы ни случилось, но сейчас, казалось, Перси не позволит ей даже прикоснуться к себе. Она растерялась, не зная, как поступить, отвернулась и невидящим взглядом уставилась в каменную стену.

Слезы! Слезы всегда действуют на мужчин. Боже, неужели она не сможет заплакать? Она чуть не потеряла любимого человека, причем не по своей вине.

Элиза сжала плечи и испустила прерывистое рыдание. Едва слезы заструились из ее глаз, казалось, им не будет конца.

Наконец Перси подошел к ней.

— Элиза, Элиза… — Он погладил ее по плечам. — Дорогая, ты должна рассказать мне, что случилось. Это ужасно, это противоречит всем людским и Божьим законам. Значит, над тобой совершил насилие один из рыцарей короля?

— Это было не совсем… насилие. Это…

— Не совсем насилие? — перебил Перси, застывая в замешательстве. — Элиза, так не бывает! Тебя заставили подчиниться?

— Нет, не совсем, но я не собиралась…

— О, Боже мой! — выпалил Перси. Вся нежность в его голосе исчезла, прикосновение стало мучительным. — Не насилие! Так что же это было?

— Перси, я… — Но что случилось? Элиза и сама этого не понимала. — Перси, меня обманули… и я…

— Обманули? Как? — прорычал Перси.

— Перси, это долгая и запутанная история. Он не знал, кто я такая, а я не подозревала, кто он…

— Замечательное оправдание для того, чтобы спать с мужчиной!

— Перси! — воскликнула Элиза, всматриваясь в его золотисто-ореховые глаза. Куда девался мужчина, которого она любила, который поклялся любить ее, несмотря ни на что? Элиза не узнавала его. А она-то считала, что знает Перси как свои пять пальцев!

— Все это время я чтил тебя. Я возвел тебя на пьедестал, — с горечью произнес он. — Как часто мне приходилось уезжать от тебя холодными ночами! А теперь ты говоришь, что легла в постель с рыцарем, как блудница, едва познакомилась с ним! Вероятно, ты все это время дурачила меня, заставляла относиться к себе как к знатной леди Элизе, герцогине Монтуанской! Значит, ты смеялась надо мной? Мне следовало почувствовать женскую похоть в твоих поцелуях! Дарила ли ты эти поцелуи только мне или многим другим? Неужели я один из множества твоих поклонников?

— Перси!

Элиза была так потрясена, что смогла произнести только его имя и попытаться понять его страшные слова.

— О Боже! — простонал он и, оттолкнув от себя Элизу, оросился к стене и ударил по ней кулаком. Она ощущала его гнев и боль, пытаясь убедить себя, что гнев вызван болью, что он оттолкнул ее не оттого, что лишился чувств к ней. Но ничего не помогало: поведение Перси потрясло ее.

Спустя минуту он обернулся и вновь схватил ее за плечи, впиваясь ногтями в кожу. Услышав его голос, Элиза окаменела.

— Кто этот человек? Я не хочу, чтобы он смеялся, встречаясь со мной. Не хочу слышать перешептывания за моей спиной. Или за моей спиной и сейчас уже шепчутся и смеются? Неужели ты выдумала всю эту историю, поскольку поняла, что после свадьбы я обо всем догадаюсь?

Потрясение сменилось яростью. Элиза изо всех сил ударила Перси по щеке.

Он отшатнулся, с недоверием глядя на нее. Он поднес ладонь к горящей щеке и скривил губы в сардонической усмешке. Перси усмехался! Элиза еще никогда не видела столь безобразного и угрожающего выражения на его лице. Он превратился совсем в другого человека.

Он шагнул вперед, и Элиза поняла, что сейчас ей грозит ответный удар.

— Шлюха, я еще поставлю тебя на колени…

— Еще один шаг, Перси Монтегю, и я позову стражников! — предупредила Элиза.

По-видимому, он ей поверил, ибо остановился, и усмешка исчезла с его лица. Он вновь стал Перси, человеком, которого Элиза любила так страстно, ласковым и нежным. Как мог он только что быть таким жестоким?

Она вздернула подбородок, стараясь сдержать дрожь.

— Не могу поверить, что ты способен на такие слова, Перси. Ты, как и я, поклялся в любви ко мне. Будь эта любовь истинной, ты не стал бы бесчестить меня. Никто и никогда не смеялся у тебя за спиной, но будь так, я надеялась бы, что твоя любовь выше всех сплетен. Я могла бы выйти за тебя замуж сегодня ночью и обмануть тебя, но не сделала этого.

Перси с трудом глотнул.

— Вероятно, ты испугалась моего гнева.

— Может быть, — холодно отозвалась Элиза.

— Кто он такой?

— Для тебя это так важно?

— Да, клянусь Богом, важно!

— Но почему? Ты намерен отомстить за меня? Или намерен сообщить, что ты отказываешься от меня, чтобы сохранить достоинство?

— Боже мой, Элиза! — яростно выпалил Перси, сжимая кулаки. — Что происходит?

— Странно, что это волнует тебя, — спокойно ответила Элиза и отвернулась, положив ладони на холодный камень стены. Чего можно ждать от него, горько размышляла она.

Еще большего оскорбления, нашептывало ей сердце. Разве можно представить себе, что она сумеет что-нибудь объяснить? Перси или еще кому-нибудь? Особенно с его представлениями о наследовании и справедливости. Неужели она решится сказать: «Генрих был моим родным отцом, Перси, и потому я похитила его кольцо. Я увезла кольцо потому, что моя мать, бордоская крестьянка, собрала последние гроши, лишь бы купить это кольцо и подарить Генриху. Мне не хотелось, чтобы об этом узнали, — ты ведь понимаешь меня, Перси? — и потому мне пришлось солгать этому человеку».

Нет, объяснить все это Перси невозможно. Было бы глупо надеяться на это. Однако оскорбление больно ранило Элизу, она не могла поверить, что человек, который клялся ей в любви, тот, которого она любила всем сердцем, мог с такой легкостью назвать ее шлюхой. Перси стал холодным и твердым, как камень стены, едва она коснулась его. Да, она знала его, знала все его достоинства: любовь к поэзии и музыке, мягкость, честность и преданность. Но, кроме того, Элиза знала, что Перси третий сын мелкого нормандского барона, что он непомерно тщеславен. Богатство и титулы значили для него слишком многое.

— Что за игру ты ведешь со мной, Элиза? — хрипло спросил Перси. — Ты говоришь, что была «обманута». Тебя опоили или одурманили? Или и с этим человеком ты вела игру? Я хорошо знаю, на что способны женщины, герцогиня. Язык говорит «нет», глаза — «да», и все это способно довести мужчину до бешенства. Неужели ты вводила его в искушение, Элиза, соглашаясь и отказывая? Разыгрывала Иезавель с таким же искусством, как обыкновенная блудница?

Она вцепилась в камень и обернулась к нему с высоко поднятым подбородком и горящими глазами.

— Вы знаете много подобных женщин, сэр?

— Да.

— Сколько?

— Какая разница? Я рыцарь, я сопровождаю короля, участвую в сражениях. Мне приходится много времени проводить в пути, иногда я так устаю, что нуждаюсь в утешении. И потом, я мужчина.

— И мне кажется, Перси, обвинить тебя в распутстве можно скорее, нежели меня.

— Что?

— Уверена, ты слышал меня.

Он вновь стиснул кулаки и метнул подозрительный взгляд в сторону ближайшей башни. «Стражники окажутся здесь, Перси, не пройдет и нескольких секунд…»

— Упокой, Господи, его душу, но это Генрих испортил тебя, Элиза! Женщине положено вынашивать наследников мужчины, она должна быть верной и преданной, ибо кто захочет растить чужого ублюдка?

Элиза улыбнулась:

— Монтуа мое, Перси. Мой ребенок по праву будет его наследником, не важно, с кем я спала.

— Сука! — внезапно взревел Перси. — Подумать только, я считал тебя самой чистой, самой прекрасной, самой любящей из женщин! Ты говоришь, как дочь сатаны!

Желание рассмеяться охватило Элизу. «Ты почти прав, Перси: я дочь Генриха II». Но она сдержалась.

— Вероятно, тебе лучше уехать, Перси, прежде чем ты подпадешь под власть моих чар.

Перси отвернулся и молча уставился на звезды. Когда он вновь взглянул на Элизу, в его глазах отразились оскорбление и боль.

— Прости, Элиза.

— За что, Перси? За то, что ты сказал, или за то, что сделали твои слова?

— Не знаю, не знаю… — пробормотал он, прижимая ладонь к виску и прикрывая глаза. Когда они вновь открылись, в них было совершенно иное выражение. Он шагнул ближе, и Элиза напряглась, оказавшись в его объятиях.

— Элиза, я так долго желал тебя…

Он помедлил, и вдруг снял с нее головной убор, который Элиза так тщательно выбирала. Волосы рассыпались по плечам, поблескивая в темноте. Перси подхватил их и приподнял.

— Мне снилось, что я с тобой… а твои волосы обвиваются вокруг меня, ласкают кожу… Ты не должна была достаться никому другому…

— Перси, ты делаешь мне больно.

Казалось, он не слышал ее.

— Мы еще можем пожениться. Прежде всего тебе придется отправиться в монастырь, где добрые сестры присмотрят за тобой до тех пор, пока мы не убедимся, что у тебя не будет ребенка.

— Перси, я никуда не поеду. Если ты предпочел не доверять мне, нам больше нечего ждать.

— Элиза, я предлагаю тебе шанс для нас обоих…

— Перси, ты ничего не понимаешь! Мне не нужно ничего, кроме доверия. Случившееся не тревожит тебя, все, чего ты боишься, — моей «порчи». Без любви и доверия этот брак мне не нужен. Мне ни к чему земли, Перси, у меня они есть. Я герцогиня. Я…

— Элиза, ты глупа! — перебил он, и, взглянув в его глаза, Элиза поняла, что ее гнев только подкрепил гнев Перси. Он едва сдерживал ярость. — Женщины выходят замуж за тех, кого им укажут! Да! Ты приходишь ко мне, оскверненная другим мужчиной, да еще заявляешь, что будешь поступать по-своему! Что ж, вольному воля! Но смотри себе под ноги, дорогая. Ричард Львиное Сердце — это не Генрих, вероятно, он отдаст тебя дряхлому старцу, которому нет дела до молодой жены!

— Перси, ты оскорбляешь меня! Пусти!

Его руки ослабли, он крепко зажмурился и вздрогнул.

— Элиза, Элиза, попробуй меня понять. Я так долго желал тебя, ждал брака, нашего союза и теперь обнаружил… вот это. Бог свидетель, я совершенно растерялся. То, что принадлежало мне по праву, отнято, понимаешь?

Элиза покачала головой, желая расплакаться от обиды, гнева и смущения.

— Нет, Перси, — пробормотала она и замолчала, как только его прикосновения вновь стали нежными.

— Я любил тебя, Элиза, я так тебя любил!

Любил. Значит, теперь он ее не любит, но обнимает, прижимает к себе. Элиза ощущала теплоту его тела, его обволакивающие ласки…

Он запустил пальцы ей в волосы, коснулся шеи и приподнял голову, глядя ей в глаза. Его лицо казалось возбужденным, почти безумным.

— Отдайся мне, Элиза, — умолял он. — Ты отдалась незнакомцу, так отдайся и мне. Я так одинок, что постараюсь забыть…

Его губы впились в нее, причиняя боль. Элиза принялась яростно отбиваться. Она ждала совсем не того! Она нуждалась в сочувствии и понимании, в любви, в которой он поклялся, а получила только яростную пытку.

Испустив гортанный крик, Элиза отвернулась.

— Пусти меня, Перси! Уходи сейчас же, или, клянусь небом, я позову стражников!

— Я скажу им, что ты блудница…

— Они служат Монтуа и мне, ты не забыл, Перси? Тебе ненавистна мысль о том, что я утратила девственность, но герцогом Монтуанским ты по-прежнему стремишься стать!

По смущению Перси она поняла, что не ошиблась. Горделиво распрямив плечи, она решительно направилась к лестнице, бросив через плечо:

— Тебе незачем уезжать отсюда ночью, Перси. Замок Монтуа славится гостеприимством, и тебе, и твоим спутникам будут предоставлены ночлег и ужин. Можешь объяснить им, что у меня разболелась голова, и это совсем не ложь.

Перси не ответил ей. Элиза спустилась по лестнице к себе в покои.

Джинни приподнялась из угла, в котором сидела, поглядывая на огонь.

Герцогиня вернулась слишком быстро.

Элиза не заговорила с Джинни, но подошла к огню и молча остановилась рядом, согревая руки.

Джинни безошибочно определила, что дела плохи, что Элиза не смогла утаить от Перси правду.

«Она сейчас расплачется, — думала Джинни. — Наверняка разразится слезами, и это даже к лучшему, ибо тогда сможет выплакать боль».

Но Элиза не расплакалась. Она стояла у огня так долго, что Джинни не вытерпела:

— Миледи…

— Он был ужасен, Джинни, вел себя надменно, злобно и презрительно. Он говорил такие слова, что я возненавидела его. Но почему мне кажется, что мое сердце разорвано?

— О Элиза… — с отчаянием прошептала Джинни. Ей хотелось подойти к девушке и утешить ее, но та стояла слишком прямо и гордо, чтобы нуждаться в утешении.

— Я презираю себя, — почти с удивлением заметила Элиза, — потому что, боюсь, я по-прежнему люблю его. Мне не верилось, что он такой, как все мужчины. Я просто слишком сильно верила в нашу любовь…

Она вздохнула, содрогаясь всем телом. На ее белом одеянии и золоте волос отражалось пламя, придавая ей почти неземную красоту.

Внезапно Элиза обернулась и уставилась на Джинни горящими глазами.

— А он, Стед, получит в награду половину Англии! Ему отдана одна из самых богатых наследниц, титулы и земли… Нет, этого я не допущу! Он отнял у меня все, и клянусь, Джинни, я постараюсь, чтобы и он ничего не получил!

Джинни что-то пробормотала, но шагнула прочь от молодой госпожи. Она никогда еще не видела, чтобы эти прекрасные синие глаза наполняла такая злоба, никогда не видела, чтобы эта стройная фигура излучала такое напряжение и гнев…

Она и в самом деле собралась осуществить задуманное. Леди Элиза всегда была решительной. Что бы ни встало на ее пути, она была готова уничтожить рыцаря, которому оказалась обязана такими муками.

— Он не получит Гвинет с Корнуолла — не важно, что мне придется для этого сделать!

Джинни охватил холод. Жестокость в голосе Элизы казалась ей ужасающей.

— Не важно, что мне придется сделать! — повторила она и угрожающе прищурилась, не сводя глаз с огня.

Глава 9

— Всадники с востока, миледи!

Элиза проснулась, когда Джинни ворвалась в ее спальню и отдернула полог у постели. Элиза промучилась без сна всю ночь, заснула только на рассвете, а теперь чувствовала себя так, будто выбиралась из плотного тумана.

— Просыпайтесь, миледи, взгляните в окно!

Элиза распрямила затекшие ноги. Когда ступни коснулись холодного пола, она проснулась окончательно и поспешила к окну, выходящему на восток.

Всадники виднелись на расстоянии трех миль от замка — десять мужчин в доспехах. Пара мышастых лошадей, украшенных шелковыми попонами и перьями, везла искусно сделанный экипаж.

Элиза напрягала глаза, вглядываясь в лица мужчин. Они везли красно-золотые знамена, и когда приблизились, она различила эмблему — вздыбленного льва.

— Это рыцари Ричарда, — с трудом выговорила она.

— О, Боже! — воскликнула Джинни, всплескивая ладонями и подбегая к Элизе. — Они везут к нам Изабель!

— И не только ее, — с тревогой возразила Элиза. — Никто не стал бы посылать десяток рыцарей в полных доспехах со знаменами только для того, чтобы сопровождать служанку…

— Как думаешь, что им нужно?

Элиза нахмурилась.

— Они явились сюда с миром — это несомненно. Всем известно, что в Монтуа пятьсот воинов. Их прислали с каким-то поручением, но я не понимаю…

— Миледи, даже я это понимаю! — решительно прервала ее Джинни. — Ричард отправил своих людей в Монтуа затем, чтобы вы поклялись ему в верности!

— Может быть, — прошептала Элиза. Как герцогиня, она была подданной французского короля, но поскольку Монтуа было слишком мало, его владельцы клялись в верности правителям соседней Анжуйской империи. Следовательно, теперь ей придется присягать Ричарду, а Ричарду, в свою очередь, — Филиппу Французскому.

Элиза поняла, что пора одеваться, но что-то удерживало ее у окна. Всадники приближались, и чем ближе они были, тем пристальнее всматривалась Элиза. Воин, скачущий впереди, был ей чем-то знаком.

Кто бы это мог быть, задумалась она. Черный плащ стлался за ним по воздуху. Всадник был облачен в доспехи, опустил забрало своего шлема, и она не могла увидеть его лицо, даже цвет волос…

Ее сердце на мгновение остановилось, а затем забилось вновь с сокрушительной силой.

Это был он. Элизе не понадобилось видеть его лицо — достаточно было заметить, как он сидит в седле, возвышаясь над своими спутниками. Только один мужчина, кроме этого, умел сидеть в седле так величественно, и этим мужчиной был сам Ричард.

Но сейчас к замку приближался не Львиное Сердце, а Стед.

— Это он! — громко прошептала она, и ярость вновь охватила ее. Как он осмелился приблизиться к ее замку! Это казалось Элизе кощунством. Он погубил ее, а теперь требовал от нее гостеприимства, и ему, как посланнику короля, она должна была присягать…

— Он? Кто он, миледи?

Элиза не обращала внимания на вопросы Джинни. Ее лицо горело, Элиза чувствовала себя так, будто одним ударом могла разрушить каменную стену.

— Кто он? — настойчиво допытывалась Джинни.

Элиза наконец отвернулась от окна и оказалась лицом к лицу с перепуганной горничной.

— Я надену голубое платье с лисьим мехом, Джинни, и головной убор в тон ему. Найди золотые серьги и ожерелье, которые отец привез из Иерусалима, да поторопись, они уже приближаются. Пусть стражники встретят их у ворот, но пропустят без задержки. Не следует заставлять ждать таких посланников.

Джинни опустила глаза.

— Да, леди Элиза, мы все успеем.

Оставив Элизу у окна, она вышла из комнаты и принялась за поиски названной одежды. Он! Значит, этот человек поверг в такую скорбь ее госпожу, а теперь направлялся в ее замок, как в свой собственный! Джинни решила, что этот мужчина должен поплатиться за свою дерзость. Но если она собиралась отомстить за свою госпожу, ей следовало действовать как можно скорее.

— Миледи…

— Живее, Джинни!

Элиза появилась в большом зале, прежде чем туда вошли гости. Их было только трое, и Элиза догадалась, что остальные — простые воины, которые еще не были посвящены в рыцари и не заслужили титулов. Несомненно, теперь они болтали с ее стражниками.

Ее сердце забилось, как только приблизившиеся мужчины подняли забрала и сняли шлемы.

На лице Брайана Стеда играла насмешливая улыбка, и она настолько усилила раздражение Элизы, что ей было трудно оставаться спокойной и держаться с достоинством. Она холодно взглянула на рыцаря, подняв голову, радуясь тому, что выбрала богатый и изящный наряд. «Ты не заставишь меня дрогнуть, сэр Стед, — яростно подумала она, — не заставишь разразиться слезами. Придет день, когда я отомщу, ты окажешься безоружным, и тогда…»

Но первым с ней заговорил не Брайан, и на мгновение гнев Элизы исчез, когда Уилл Маршалл шагнул к ней с ласковой улыбкой:

— Миледи Элиза!

Он галантно склонился над ее рукой, и его жест был особенно заметен потому, что Уилл Маршалл славился как самый жестокий из воинов, а вовсе не как учтивый рыцарь.

— Уилл!

Элиза бросилась к человеку, которого считали самым верным воином Генриха, его правой рукой даже во время бедствий. Повернувшись, она увидела, что третьим мужчиной был Готфрид Фицрой.

Она много раз встречалась со своим сводным братом и любила его — высокого, гордого, хорошо сложенного, — хотя и сожалела о его участи внебрачного сына.

Сейчас Элиза задумалась, сможет ли она устроить свою жизнь так же хорошо, как Готфрид, когда тайна ее рождения станет известной. Готфрид был старше ее на двадцать лет, но сейчас улыбался так, что Элиза забеспокоилась. Плохо, если о ее беде уже известно Ричарду.

— Герцогиня, — проговорил Готфрид, шагая вперед и учтиво принимая ее руку, как и Маршалл, и запечатлевая на ней краткий поцелуй.

Элиза облегченно вздохнула. Они прибыли, чтобы вернуть Изабель и сообщить, что королем стал Ричард — и ничего более. Она быстро взглянула на Брайана Стеда. Он стоял позади двух других мужчин, разглядывая ее с насмешкой и еще каким-то непонятным выражением.

Неужели это был подавленный гнев, подобный ее собственному?

Элиза не стала ждать, пока Брайан приблизится к ней, чувствуя, что закричит от одного его прикосновения. Изящным жестом она указала на скамьи возле длинного стола.

— Добро пожаловать в Монтуа, господа. Вы позволите предложить вам вина, прежде чем мы приступим к делу?

Уилл Маршалл, который знал ее еще ребенком, не собирался соблюдать все церемонии. Обхватив Элизу за плечи, он подвел ее к столу.

— Элиза, как приятно вновь увидеть тебя. Ты хорошеешь с каждым днем! К тому же я забеспокоился, когда узнал, что тебе пришлось столкнуться с ворами…

По ее спине пробежал холод. Элизе хотелось обернуться и взглянуть на Брайана Стеда — может быть, ей удастся понять, что он сообщил остальным. Но она не осмелилась, опасаясь выдать себя. Она выпрямила спину, желая, чтобы Готфрид и Брайан оказались рядом, а не позади.

— Воров поймали? — негромко спросила она.

— Увы, нет! — с досадой проговорил Маршалл. — По-видимому, они скрылись в подземных ходах под замком Шинон. — Уилл потряс головой, будто отгоняя гнев и досаду, а затем прищелкнул языком. — Подумать только, один из нас — Стед, вот он, — принял тебя за воровку!

Элиза заставила себя рассмеяться вместе с Маршаллом, но как только они достигли стола, она повернулась к Стеду с явной угрозой в глазах:

— Весьма забавно, не правда ли, сэр Стед?

— Да, эта ночь была… и впрямь забавной, — отозвался он, кладя шлем на стол.

— Я чуть не подавился собственной слюной, когда увидел, как этот малый ковыляет к замку! А Ричард принял его, прежде чем Брайану удалось раздобыть себе новую пару сапог!

Элиза усмехнулась, искоса взглянув на Стеда.

— Да, но, кажется, встреча с нашим новым монархом без сапог ничем не повредила ему. Я слышала, что те, кто верно служил Генриху, получили щедрое вознаграждение.

— Это верно, — подтвердил Готфрид. — Похоже, мой брат не лишен мудрости. Верность нельзя купить, но можно вознаградить.

Стед спокойно разглядывал Элизу, и она подумала, что готова продать душу дьяволу, лишь бы обладать достаточной силой, чтобы разорвать его в клочки. Он стоял здесь с таким видом, будто между ними не произошло ничего, разве что Элиза стащила у него сапоги…

Жар вновь охватил ее, но ярко полыхающий огонь в очаге был здесь ни при чем. Слава Богу, Брайан не стал описывать события прошедшей ночи, иначе все они узнали бы…

Но теперь, даже потеряв Перси, она сохранила свое достоинство, хотя и испытывала нестерпимое раздражение. Каждый раз, глядя на Стеда, она вспоминала его прикосновения, и жар заливал ее лицо, заставляя вспомнить о ярости и слабости, желании сбежать и мольбе о том, чтобы холодный ветер прогнал все ее воспоминания…

Нет, она не сможет избавиться от воспоминаний, по крайней мере до тех пор, пока не найдет способ оскорбить его так, как он оскорбил ее, обесчестить его, отнять у него самое дорогое.

Она получит такой шанс, если не будет забывать о своем достоинстве. Она способна быть хорошей актрисой, когда это необходимо, она обратится к Элеоноре, прежде чем Стед получит обещанные богатства, и лишит его всего!

— Вот и вино, господа, — вежливо произнесла она, радостно видя, что Джинни уже спешит из кухни с серебряным подносом и четырьмя кубками на нем, — утолите свою жажду.

Джинни присела перед Уиллом Маршаллом, и тот взял первый кубок, Готфрид с краткой благодарностью принял второй. Стед потянулся за третьим, и Элиза одновременно смутилась и пришла в гнев, когда Джинни внезапно споткнулась, чуть не уронив поднос.

— Боже мой! — в раскаянии прошептала горничная, придерживая оставшиеся кубки свободной рукой. Она протянула Стеду не тот кубок, который он выбрал прежде. — Простите меня, сэр Стед.

— Ничего страшного, — беспечно ответил он, улыбнувшись покрасневшей Джинни. Элизе не понравилась его улыбка: от нее лицо Стеда становилось моложе, суровость черт смягчалась, делая лицо почти привлекательным. Он решил не тратить на нее свое очарование, но с готовностью простил служанку за то, что многие рыцари сочли бы оскорблением.

Джинни подала последний кубок своей госпоже, и Элиза нахмурилась. Джинни присела и поспешила уйти из комнаты.

— Да, это вино способно утолить любую жажду! — произнес Маршалл, осушил кубок и поставил его на стол. — А теперь, миледи, поговорим о цели нашего визита. Мы оставили вашу служанку Изабель управляющему, который встретил нас.

Элиза кивнула:

— Да, Мишель позаботится о ней. Я была так рада услышать, что она жива! Но, догадываюсь, это еще не все. Полагаю, вы прибыли принять от меня присягу Ричарду Львиное Сердце. Разумеется, Маршалл, я не откажусь сделать это. По воле Божьей, Генрих мертв. Ричард — его законный наследник, и я рада поддержать нашего повелителя.

Она заметила, что Брайан Стед почти не слушает ее. Зачем он приехал? Неужели просто затем, чтобы дразнить ее своим присутствием? Даже когда он молчал, Элиза чувствовала его рядом. Он возвышался над Готфридом и Маршаллом — молчаливый, мрачный в своих доспехах. Элиза ощущала пронизывающий взгляд его индиговых глаз, даже когда не смотрела на него, и дрожь мешала ей держаться спокойно. Только бы удалось отомстить! Но пока она ничего не могла сделать и была вынуждена бороться с яростью, угрожающей спалить ее, прежде чем она сможет осуществить свою месть…

«Хитрость бывает лучше смелости, сэр Стед!» — подумала она, продолжая улыбаться Маршаллу.

— Значит, — произнес Маршалл, не подозревая, какие мысли владели Элизой, — ты согласна преклониться перед Ричардом?

— С радостью, — ответила она и шагнула вперед, чтобы принять руку Маршалла.

Тот покачал головой:

— Не передо мной, леди Элиза! Кольцо Ричарда Львиное Сердце находится у Брайана Стеда, это перед ним тебе придется встать на колени.

Никогда! В эту минуту Элиза даже не думала, что своим отказом может оскорбить Ричарда.

— Меня не удивляет, — суховато заметил Готфрид, — что мой брат выбрал своим посланником Брайана. Только с ним Ричард беседует на равных, глядя прямо в глаза.

Элиза улыбнулась и подошла к Брайану Стеду, пытаясь разгадать странное выражение его темно-синих глаз. Эти глаза были загадочными, однако в них чувствовалась буря, и Элиза понимала: Брайан еле сдерживает гнев. Ей удалось унизить столь прославленного рыцаря перед Ричардом, похитив у него коня и сапоги.

Элиза протянула ему руку, Брайан взял ее. Даже видя золотого льва на кольце, Элиза вспоминала прикосновения этой руки, уверенно скользящей по ее телу, настойчивую ласку длинных пальцев, нестерпимый жар…

Прежде чем он успел что-либо сделать, Элиза сняла кольцо с его пальца и грациозно отвернулась, с невинным смехом обращаясь к Маршаллу:

— Позволь поклониться тебе, дорогой Уилл! Я хорошо помню, как ты служил нашему повелителю Генриху. От этого моя клятва будет более надежной!

И вновь, не дожидаясь ответа, она взяла Уилла за руку, надела ему на палец кольцо и плавно опустилась на пол:

— Я, Элиза де Буа, герцогиня Монтуанская, сим являю мою верность и преданность Ричарду Плантагенету.

Она поднялась так же быстро и грациозно, как и опустилась на пол.

— Теперь, господа, полагаю, ваше поручение выполнено.

— Не совсем, — возразил Маршалл. — Ричард просил тебя прибыть на похороны Генриха.

Ком встал в ее горле. На мгновение Элиза уставилась в пол.

— Да, разумеется, я поеду.

— Мы проводим тебя, — продолжал Маршалл, — но есть и еще одно дело…

Элиза с любопытством подняла глаза на Уилла. Тот улыбался.

— Король Ричард также желает, чтобы ты вместе с нами отправилась освободить королеву.

— Элеонору! — изумленно воскликнула Элиза.

— Да, Элеонору. Первое, что сделал Ричард, — решил освободить мать. Дела задержат его здесь на несколько дней. — Уилл замолчал и мрачно нахмурился, а затем добавил: — Никто из нас не видел принца Джона, с тех пор как он предал отца, и Ричард решил найти его. Однако он также пожелал немедленно освободить мать. Он надеется, что королева объедет страну ради него, чтобы народ с радостью принял Ричарда, когда тот ступит на английскую землю перед коронацией.

Элиза радостно улыбнулась. Решение нашлось само собой! Ричард пожелал, чтобы она стала спутницей той женщины, которую жаждала увидеть. Однако путешествие будет длительным, напомнила она себе. Как известно, Генриха должны предать земле в аббатстве Фонтерво — он завещал это еще при жизни. Так он и после смерти останется в Анжу, будет лежать недалеко от замка, в котором умер. После церемонии им придется проехать через Анжу и Нормандию, переплыть Ла-Манш и вновь верхом пуститься к Винчестеру, где ждет в заключении Элеонора.

Да, путешествие будет долгим, особенно рядом со Стедом. Однако они не останутся наедине, и в конце концов Элизе представится шанс повидаться с Элеонорой.

— Я с великим удовольствием присоединюсь к вам. Когда мы выезжаем?

— На рассвете, миледи. Сначала — в Фонтерво, где мы отдадим последние почести Генриху, а затем в Англию.

— На рассвете я буду готова, — пообещала Элиза.

— Отлично, — одобрил Маршалл. — Прошу меня простить, я должен проверить, как наши люди разместились на ночь.

— Мишель все устроит, — пробормотала Элиза.

Маршалл кивнул и направился к двери. Готфрид последовал за ним, и Элиза ждала, что так же поступит и Стед, но ошиблась. Улыбка исчезла с лица Элизы, ее взгляд наполнился неукротимой ненавистью.

— Убирайся отсюда! — прошипела она.

Он пожал плечами и опустился в кресло — довольно легко, несмотря на доспехи.

— Чтобы распорядиться о ночлеге для воинов, хватит и двоих людей.

— Мне все равно, хватит или не хватит. Я хочу, чтобы ты ушел. Твоя дерзость отвратительна, ты не имеешь права оставаться здесь.

— Мне приказали прибыть сюда.

— А, да, приказал Ричард.

Стед вновь пожал плечами, и в индиговых глубинах его глаз вспыхнул знакомый огонь.

— Ричард намерен сделать меня одним из самых влиятельных людей в Англии. Это недурная причина, чтобы служить законному королю.

— Все верно! — саркастически воскликнула Элиза. — Причина — Гвинет с Корнуолла и ее земли. Ты будешь богатым и знатным, сэр Стед. Неужели все это так много значит для тебя?

— Говорят, что только глупец способен отказаться от богатства и власти.

— Да, только глупец, — сухо повторила Элиза.

Стед вопросительно поднял черную бровь:

— Вы досадуете, миледи?

— Нет, я в бешенстве. Ты не имеешь права сидеть в моем зале, не имеешь права переступить порог замка. Тебе известно, как я презираю тебя!

Он рассмеялся с истинным удовольствием.

— Значит, мне следовало объявить Ричарду, что я не осмелюсь приблизиться к леди Элизе, которая заявляла о своем опыте, однако оказалось, что я первым сорвал ее цветок? Тогда мне пришлось бы объяснить все и рассказать, что ты осквернила труп его отца, украла у него кольцо. Надо ли было говорить об этом?

Элиза вспылила:

— Ты поступаешь глупо, дразня меня, сэр Стед. Скоро ты поймешь, что, пусть у меня нет ни земель, ни титулов Гвинет с Корнуолла, я способна на жестокую месть.

Он поднялся и направился к ней, и Элиза поняла, что отступает. Она находилась в собственном замке, однако этому негодяю было все равно, он не задумывался ни о прочности стен замка, ни о пятистах вооруженных воинах.

— Еще один шаг, — прошипела она, — и я позову стражников!

— Можешь звать кого угодно, герцогиня, — ответил Стед. — Я не боюсь угроз лживых воровок.

У очага лежала кочерга. Обернувшись, Элиза яростно схватила ее.

— Ты не посмеешь прикоснуться ко мне, варвар, насильник!

— То, что произошло, едва ли было насилием, Элиза.

— Это едва ли было чем-нибудь другим!

Он остановился, но Элиза понимала — Стед поступил так, только чтобы посмеяться над ней.

— Неужели ты возненавидела меня потому, что я не стал падать на колени и вымаливать твое прощение? Вероятно, мне следовало появиться здесь с мокрым от слез лицом, выпрашивая прощение и твою руку? Да, это пришлось бы тебе по вкусу! Ты бы воспользовалась возможностью, чтобы сказать, как презираешь меня, что скорее выйдешь замуж за престарелого калеку-крестьянина! Но, разумеется, эти слова были бы пустыми, ведь ты влюблена в сэра Перси Монтегю. По-моему, ты судишь несправедливо, но я не питаю к тебе вражды. — Он насмешливо поклонился и скептически добавил: — Желаю тебе и юному Перси долгих лет жизни и счастья.

Мгновение она не могла пошевелиться. Казалось, ненависть заполнила ее до краев, мешая дышать. Но Элиза не могла позволить себе потерять рассудок…

— Тебе никогда не быть хоть немного похожим на сэра Перси, Стед, — холодно произнесла она.

— Какая жалость! Скажи, ты уже поведала ему о нашей… встрече?

— Это не твое дело.

— Как это не мое? — Он издевался, и Элиза понимала это. — Я должен приготовиться к тому часу, когда твой будущий муж явится мстить за твою честь!

— Со времени нашей встречи, Стед, я молилась только о том, чтобы Бог покарал тебя!

— К чему беспокоить Бога? Отправь посыльного за мужественным Перси!

Он шагнул еще ближе, и Элиза ясно разглядела насмешливую улыбку. По какой-то нелепой причине она вообразила этого человека рядом с Гвинет с Корнуолла, с женщиной, жаждущей встречи с ним. Элиза представила улыбку Брайана, его сильное лицо, озаренное нежностью. Он искусный любовник, вероятно, он доставит Гвинет великое наслаждение.

— Еще шаг, Стед, и, клянусь, я позову стражников, но прежде успею ударить этой кочергой по твоему мерзкому лицу!

— В самом деле?

— Ты сомневаешься в этом?

— В чем я не сомневаюсь, — ледяным тоном отозвался он, и его лицо напряглось, а улыбка исчезла, — что ты — плутовка, которая навлекает беду на саму себя. Ты герцогиня Монтуанская, теперь я это понял. Уилл поклялся, что герцогиня Монтуанская богата, так что я начинаю верить, что ты не была сообщницей головорезов, обесчестивших Генриха. Однако ты украла кольцо, нам обоим известно об этом. Почему? Это тайна, герцогиня, загадка, которую я не упущу случая разгадать. — Брайан помедлил, глядя на Элизу и ожидая ее ответа. Признается ли она, зачем совершила кражу? И если нет, что тогда? Это могло иметь какое-то значение. Некогда после смерти виконта Льенского его младший сын увез герб своего отца от брата-виконта — это был сигнал, что отец желал видеть своим наследником младшего сына, и его брату пришлось выдержать настоящую битву. Неужели Элиза де Буа участвует в подобном плане?

Она улыбнулась, и ее улыбка была прекрасной и горькой, нежной и злобной.

— Если у меня есть тайна, Стед, эту тайну тебе никогда не раскрыть. Если я плутовка, держись от меня подальше. Ибо я презираю тебя больше, чем змей и крыс!

Ее голос тревожно повысился. Элиза приходила в бешенство от одного звука голоса Стеда, его слова вызывали в ней прилив страха: он до сих пор хотел знать, почему она взяла кольцо, почему солгала…

Перси уже потерян, с горечью подумала она. Но Монтуа еще в ее руках. И она постарается никогда не лишиться его, как никогда не доставит удовольствия Стеду или другому мужчине узнать ее тайну. Она уже потеряла слишком многое в попытке сохранить ее.

Неужели он так и будет преследовать ее? Как он осмелился появиться здесь, да еще задавать вопросы? Ее ненависть достигла предела, решимость оставаться спокойной и держаться с достоинством оказалась забытой, и Элиза вскинула кочергу, выпалив:

— Будь ты проклят, Стед!

Еще один шаг — и он оказался рядом. Элизе показалось, что он решится даже сломать ей руку, лишь бы выдернуть из нее кочергу. Перепуганная его стремительным движением, она вскрикнула от боли в стиснутой руке. Он взглянул на упавшую на пол кочергу и придвинул Элизу ближе к себе.

— Нет, будь ты проклята, герцогиня!

Она почувствовала, как Стед возвышается над ней, и желание сопротивляться оказалось сильнее желания позвать на помощь.

— Клянусь, Стед, ты сам навлекаешь на себя гибель! Я еще посмотрю…

— Сначала скажи мне правду! — резко перебил он. — Забудь обо всех уловках и лжи, и между нами восстановится мир!

— Я никогда и ничего не скажу тебе, Брайан Стед! Сейчас же отпусти меня! Это мои владения, мой замок! Я не в твоей власти и никогда не буду в ней! Пусти! Ненавижу тебя…

Она чуть не упала, когда его руки внезапно ослабли. На бронзовом от загара лице проступила мертвенная бледность, Брайан согнулся, схватившись за живот. К изумлению Элизы, он упал на пол, доспехи загрохотали по камням.

— Стед! — с любопытством позвала она, держась на безопасном расстоянии, но вскоре приблизившись и встав на колени рядом.

Он повернул к ней голову, и Элиза увидела, как сузились его зрачки. Лицо было серым и искаженным резкой болью. Он зашептал, и Элиза наклонилась, чтобы расслышать его слова.

— Если я выживу…

— В чем дело? — изумленно вскрикнула она. Ни один удар не смог бы вызвать такие судороги.

Она растерялась, когда он выбросил вперед дрожащую руку, сбросил ее головной убор и потянул за волосы. Она закричала, чувствуя, как он заставляет ее лечь на пол рядом.

— Убийца!

— Что? Но я ничего не…

— Уже дважды: сначала ударила кинжалом, теперь… отравила. Если, с Божьей помощью, я… останусь в живых, ты поплатишься…

Его глаза закатились. Рука медленно расслабилась. Изумленная Элиза поспешно отодвинулась. Неужели он и в самом деле мертв? Но разве не этого она хотела? Нет, только не это! Она не убийца, она никогда не пользовалась ядом…

Было так странно видеть его распростертым на холодном каменном полу замка, видеть это сильное тело совершенно беспомощным. Он затрясся в судороге, и Элиза вскочила, готовая отбежать к двери и позвать Маршалла.

Она не успела шагнуть, как ее потянули за подол платья, и Элиза вновь оказалась на полу, рядом с рыцарем. Он открыл глаза: в них пылала смертельная ненависть.

— Я выживу… выживу только для того, чтобы узнать… сука! Я думал, ты будешь… лицом к лицу… теперь я забуду… о пощаде…

— Но я ничего не сделала! — воскликнула Элиза.

Он закрыл глаза, но рукой по-прежнему сжимал тонкий голубой шелк ее туники. Казалось, он умирает, однако не желает отпускать ее. Она чувствовала его ненависть, мускулы Стеда сжимались под доспехами. Он приоткрыл глаза и на мгновение пристально взглянул на нее.

— Сука… я…

Он замолчал и разжал пальцы. Она была свободна.

Элиза с воплем вскочила на ноги. Спустя минуту в комнате оказались Маршалл, Готфрид и двое стражников Элизы. Маршалл опустился на колено рядом с Брайаном Стедом, а Готфрид отдал приказ немедленно найти и привести лекаря.

Элизе казалось, что она видит сон. Прибыл лекарь, тщательно осмотрел Брайана Стеда и спросил, можно ли перенести его в комнату. Элиза услышала собственный голос, предлагающий перенести Стеда в комнату, примыкающую к ее спальне, — в ту, где она жила, будучи ребенком. Комната была невелика, но с большой постелью и обращенными на восток окнами. После того как Элиза повзрослела, в эту комнату помещали родственников и особых гостей, потому здесь всегда было постлано чистое белье, а в сундуках хранились полотенца и одеяла. В шкафу нашлось даже несколько ночных рубашек ее отца и короткие нормандские туники.

Уилл и Готфрид перенесли Стеда, и Элиза не могла не заметить боль и беспокойство на их лицах. «Я не отравила его», — хотелось закричать ей, но никто и не пытался ее обвинять.

Лекарь попросил принести молока и разных трав. Элиза словно оцепенела, наблюдая, как он готовит дурно пахнущее снадобье.

Неужели этого она хотела, вновь задавала она себе вопрос. Разве она не говорила ему, как страстно жаждет увидеть его мертвым?

Но только не так! Она не трусиха, не убийца. А теперь… над ее головой нависла туча самого отвратительного подозрения…

Элиза ушла к себе, вновь вернулась и у дверей встретилась с обеспокоенным Маршаллом.

— Не входи, Элиза, это не слишком приятно. Лекарь сказал, что это снадобье поможет вычистить его изнутри.

— Уилл…

— По дороге сюда мы останавливались в крестьянском доме, — отсутствующим тоном произнес Уилл, скорее для самого себя, чем для Элизы. — Лекарь говорит, что отравление может быть вызвано жареным мясом.

Жареным мясом! Значит, Уилл не подозревает ее в убийстве — пока. Боже милостивый, Элиза даже не знала, что теперь делать. Она ненавидела Стеда, ненавидела всей душой. Но она не могла желать ему такой смерти…

Но если он выживет… обвинит ли ее открыто? Он оставался в сознании достаточно долго, чтобы пригрозить ей…

Измученная мыслями и перепутанная, Элиза побрела вниз по лестнице. Она села у очага, не замечая, как летят минуты. Все мужчины остались наверху. Прошло время, и Готфрид Фицрой спустился и занял стул рядом с ней.

— Готфрид…

Он успокаивающе улыбнулся:

— Он будет жить.

Элиза не знала, что она чувствует — облегчение или панику.

— Слава Богу, — тихо пробормотала она, уверенная, что Готфрид ждет от нее именно этих слов.

Он взглянул на нее с умело скрытым удивлением, и Элиза беспокойно вспыхнула.

— Ты поужинаешь, Готфрид? Ты голоден? У меня не было времени…

— Нет, Элиза, я не голоден. — Готфрид сделал гримасу. — Лекарь дал Брайану это отвратительное питье, чтобы того вырвало и внутри у него не осталось яда. Я это видел и теперь долго не захочу есть.

Элиза потупилась.

— Лучше начинай укладывать вещи, Элиза. Помни, что теперь мы подданные нового короля. Элеонора еще томится в тюрьме, и нам придется совершить долгое путешествие по плохим дорогам, чтобы освободить ее. Вероятно, нам понадобятся недели, чтобы пересечь континент, да еще несколько дней пути по Англии, это самое меньшее.

— Но как мы сможем уехать?

Готфрид усмехнулся:

— Стед — железный мужчина, Элиза. Стоит ему отдохнуть за ночь, и он будет готов в путь. Он уже обругал беднягу лекаря за отраву, которая исцелила его!

Элиза слабо улыбнулась, но слова Готфрида не позабавили ее. Она представила себе Брайана Стеда, чертыхающегося, с опущенной головой, и эта картина была не из приятных.

Готфрид рассмеялся, затем вновь посерьезнел, и Элиза подумала о том, что любит этого человека. Его волосы уже подернулись сединой, лицо покрылось морщинами, хотя ему не было и сорока лет. Он унаследовал много черт Генриха, и даже более — Готфрид обладал острым умом, был рожден править, в любых обстоятельствах оставался решительным, честным и справедливым.

— Ты и в самом деле желаешь быть спутницей Элеоноры?

— Больше всего, — с жаром отозвалась Элиза. Готфрид побарабанил пальцами по столу, по-видимому, погрузившись в мысли. Затем еле слышно он проговорил:

— Элиза, я должен предупредить тебя — мне известно, что ты моя сестра. И Ричард знает об этом.

Элиза невольно вздохнула. Она почти не знала Ричарда, видела его всего два раза. С Готфридом она встречалась нет сколько раз в обществе отца, их сблизило положение внебрачных детей. Она чувствовала, что может доверять этому человеку, и не только ему, но и Ричарду. Но если ее тайну знал Ричард, знал Готфрид, значит, мог знать и кто-то другой? Только бы этим другим не был Джон! Генрих не доверял ему. Джон Безземельный, младший из законных детей Плантагенета… Бог еще не создавал более коварного и себялюбивого человека. И если принц Джон обо всем узнает, он превратит ее жизнь в ад…

Готфрид потянулся через стол и осторожно прикоснулся ладонью к ее щеке.

— Не надо так пугаться, сестра. Ричард не такое уж чудовище, хотя, признаюсь, он обходится со мной без церемоний. Несмотря на то что он загнал в могилу нашего отца, этот человек всегда помнит о чести. Вспомни, он выполнил обещания Генриха Маршаллу, Стеду и остальным. Оба наших гостя некогда чуть не убили его, но Ричард не питает к ним вражды. — Готфрид помедлил. — Элиза, по-моему, мы были посланы сюда потому, что Ричард намерен сохранить твою тайну и взять тебя под свою защиту.

Элиза подняла руку и уронила ее.

— Если он будет хранить мою тайну, мне не нужна защита. По крайней мере, до тех пор, пока Джон ничего не знает, — тихо добавила она.

Готфрид покачал головой.

— Я уверен: Джон ничего не знает и ничего не узнает ни от Ричарда, ни от меня. — Он улыбнулся.

Элиза тревожно улыбнулась в ответ.

— Ты ведь знаешь, Готфрид, как я люблю тебя, — произнесла она. Она действительно любила его больше всех сводных братьев. Она помнила, как часто Готфрид путешествовал вместе с Генрихом: сын, который получал меньше всего наград, платил отцу самой большой преданностью. В сущности, Элиза мало что знала о нем, визиты Генриха были слишком редкими. Но она урывками виделась с Готфридом на протяжении всей своей жизни и считала, что в каком-то смысле может судить о нем. Он держался очень тихо, жил в тени короля, но наблюдал и учился, делая выводы быстро и умно.

— У нас с тобой общая беда, — усмехнулся он. — И это заставляет меня сделать второе предупреждение.

— Какое?

— Не затевай вражду с Брайаном Стедом.

— Почему? — Элизе не хотелось спрашивать об этом шепотом, но голос подвел ее. — В сущности, — произнесла она уже вслух, — этот человек не лишен совести. Он не может вызвать меня, и если решит враждовать…

— Элиза, Элиза, Брайан Стед — честный человек, даже слишком честный. Он всегда открыто говорил Генриху то, что думал, он смело встретился с Ричардом. Ты играешь с опасным противником.

— Что ты говоришь, Готфрид? Я ничего не имею против Стеда. — Неужели Готфрид поверил, что она способна отравить своего врага?

— Не знаю, что случилось между вами, — произнес Готфрид, — и ни в чем не обвиняю тебя. Только предупреждаю: он будет продолжать поиски до тех пор, пока не найдет то, что ищет. Он что-то подозревает, пока неизвестно что, и о многом размышляет, а его подозрения могут оказаться даже хуже истины. Вероятно, тебе следует признаться ему.

— Никогда! Зачем? Он женится на Гвинет и уедет далеко от Монтуа! Он может даже никогда больше не появиться здесь.

— Элиза, ты так похожа на Генриха… даже слишком. Я видел, ты размышляешь так лихорадочно, как вертится колесо с цепью для подвесного моста. Ты почему-то зла на этого человека и собираешься отомстить ему.

— Я? Но зачем?

— Твоя невинность прелестна, Элиза, но я ей не верю.

— Я презираю этого человека, но клянусь тебе, Готфрид, я рада, что сегодня он не умер.

— Вероятно, тебе не следует этому радоваться, — с внезапной печалью заметил Готфрид. — Поверь мне, я годами учился у нашего отца. Можно погубить человека, даже не коснувшись его, прибегая к хитрости и коварству. Тебе известно, о чем я говорю. Ты всегда знала, как обвести Генриха вокруг пальца. Брайан не Генрих. Он нравится мне, он мой друг — один из немногих. Однако он свиреп, решителен и очень силен — телесно и душевно. А потому забудь о своем гневе, что бы ни вызвало его. Не становись его врагом.

— Но к чему это предупреждение, Готфрид? Неужели Брайан Стед замышляет что-то против меня?

— Нет.

— Тогда…

— Я знаю вас обоих, я чувствовал, с каким напряжением ты говорила с ним. Я почти вижу, как оба вы рассыпаете вокруг искры, мечете молнии. Ты привыкла повелевать и поступать по-своему, как и он. Я просто предупреждаю тебя, что он может быть чрезвычайно опасным противником. Повторяю не начинай с ним вражды.

Элиза улыбнулась и встала.

— Я не хочу враждовать с ним, Готфрид, — уверенно солгала она. — Я, как и подобает хозяйке замка, буду заботиться о нем.

— Хотелось бы верить.

Элиза направилась к лестнице, но остановилась на полпути и обернулась.

— Готфрид, я выросла в одиночестве. Не знаю, как выразить это, но я рада, что у меня есть ты.

Он улыбнулся:

— Ты ведь знаешь, я мог бы быть твоим отцом.

— Нет, ты мой брат, и я этому рада.

Она поспешила по лестнице, покраснев при мысли о неожиданной связи, возникшей между ними. Два внебрачных потомка короля. Почему бы и нет?

Она осторожно постучала в дверь комнаты, куда отнесли Стеда. Уилл Маршалл открыл дверь и радостно сообщил:

— Ему гораздо лучше, Элиза.

Облегчение и радость Уилла были очевидны, и Элизе захотелось разделить его чувства. По крайней мере, до сих пор Стед не обвинил ее в попытке убийства.

— Можно повидать его? — спросила она Уилла.

— Да, а пока ты побудешь с ним, я выпью в компании Готфрида кружку эля, если позволишь.

— Разумеется, Уилл, будь здесь как дома. Позови Мишеля: он будет рад услужить тебе.

— Спасибо, Элиза. Если ему вновь станет хуже, пусть кто-нибудь позовет лекаря с кухни.

Элиза кивнула. Маршалл прошел мимо, и она робко прикрыла за собой дверь, не сводя глаз с кровати.

С Брайана уже сняли доспехи и тунику. Он лежал на спине, с натянутым до груди одеялом, которое не скрывало широких бронзовых плеч. Его волосы казались особенно черными по сравнению с белизной подушки, суровость черт лица подчеркивала мягкость постели.

Элиза поборола страх и приблизилась к нему. Услышав ее шаги, Брайан мгновенно открыл глаза, и его губы сжались в прямую черту.

— Стед, клянусь тебе, что я не…

— Прекрати лгать! Тебя не повесят и не отрубят тебе голову. Моя вражда с женщиной не станет общим достоянием.

— Дьявол тебя побери, Стед! — немедленно вспыхнула Элиза. — Меня никогда не повесят — Ричард не допустит этого. Я говорю тебе об этом только потому, что это правда…

— Не думаю, что тебе известно, как говорить правду, герцогиня. Ты так часто лжешь, что я потерял к тебе всякое доверие. Ричард терпеть не может женщин, он живет только сражениями и походами.

— Но я не…

— Пощади меня! — Он поморщился, пытаясь сесть на постели. Элиза поборола искушение помочь ему, ибо даже сейчас не была уверена, что он не дотянется до нее. Он был так зол, что, казалось, с трудом сдерживает желание схватить ее за горло.

— Я не разделяю пренебрежение Ричарда к прекрасному полу, — продолжал он, — но такую женщину, как ты, я бы с удовольствием избил до синяков.

— Ты не осмелишься коснуться меня…

— В самом деле? Не стоит надеяться на это, герцогиня!

Он казался усталым и измученным болезнью. Прикрытые тяжелыми веками глаза устремились на нее, однако Элиза не сомневалась в искренности его слов.

По-видимому, спокойствие этого человека было опаснее его угроз.

Она сжала кулаки и презрительно вскинула голову.

— Ты не только презренный ублюдок, Стед, ты отвратительный, тупой подонок! Я не пыталась отравить тебя!

— Леди, у тебя сердце убийцы.

— Ты глуп, Стед.

— Хотел бы этому поверить. Но держись подальше от меня, герцогиня, ибо, если ты подойдешь слишком близко, я могу припомнить, что ты уже дважды пыталась прикончить меня.

— Жаль, что это мне не удалось.

— Значит, ты все-таки пыталась?

— Могу я напомнить, Стед, что ты находишься в моем замке?

— Напоминай о чем угодно, только прекрати лгать.

Позднее Элиза удивлялась, почему она потеряла терпение, но тогда ей не хватило времени подумать. Она бросилась через комнату, как дикая кошка, и ударила по щеке.

— Сукин сын! Ты оскорбил меня, изнасиловал, а теперь советуешь держаться от тебя подальше! Жаль, что не я отравила тебя! Мне следовало быть осторожнее, и…

Он даже болел не так, как было положено людям. Несмотря на серое лицо и ввалившиеся щеки, его рука показалась железными тисками на ее руке, когда он вскочил и подтащил Элизу ближе к постели. Он был обнаженным, и Элиза с раздражением обнаружила, что стискивает зубы, оказавшись так близко к нему. Она невольно задрожала, остро ощущая его тепло и силу…

— Дерзкая сука! Может, на этот раз ты узнаешь, что значит дразнить мужчину…

— Бог свидетель, Стед, я сейчас закричу! — прошептала Элиза.

Она взглянула ему в лицо. Гнев горел в его глазах так ярко, что Элизе показалось, будто Брайан готов сломать ее, как ветку.

— Ты нападаешь, как мужчина, а затем визжишь, как женщина.

— Я уже многому научилась от тебя, Стед, и с радостью воспользуюсь в схватке любым оружием, доступным мне.

Он внезапно рассмеялся — сухо и жестко, отшвырнул ее от себя, сморщился и рухнул на постель, даже не вспомнив о том, что раздет.

— Значит, мы начинаем схватку, герцогиня? Я запомню это и тоже постараюсь пользоваться любым доступным мне оружием.

— Что это значит?

Он устало повернулся на подушке и хрипло проговорил;

— Это значит, Элиза, что ты выбрала поединок и сама установила его правила — то есть отказалась от всяких правил, забыла о чести и достоинстве. Это справедливо. И это означает, что если ты сию же минуту не покинешь эту комнату, я забуду, что нахожусь в твоем замке, забуду, что ты герцогиня, и буду помнить только о том, что ты пыталась прикончить меня — причем дважды. Сейчас сам я не смогу убить — пока, но с радостью посмотрю, как твоя нежная кожа покраснеет от ударов моей руки, и не остановлюсь, даже если от твоих воплей оглохнет все герцогство, до тех пор, пока не увижу, что ты получила боль и унижение полной мерой.

— Ублюдок! — прошипела Элиза, решив, что сейчас разумнее всего будет уйти.

— Лучше не произноси это слово так часто, если не хочешь, чтобы оно прилипло к тебе. Или, может, благородный Перси уже знает, что ты стала жертвой собственного обмана?

Несмотря на сознание его силы, Элиза вновь бросилась к нему.

Стед повернулся на постели и предупреждающе прищурился.

— Элиза, неужели ты так ничего и не поняла? Больше я не стану предупреждать тебя!

Она сжала кулаки и заставила себя остановиться.

— Наслаждайся гостеприимством этого замка, Стед, — холодно произнесла она, грациозно повернулась и вышла, собрав все свое достоинство.

Только оказавшись снаружи, она устало привалилась к двери. Она отчаянно дрожала.

Самообладание! Почему она не может остаться спокойной в присутствии этого человека? У нее оставался единственный шанс, нельзя было упустить победу. Только бы увидеть, как он лишится всего, о чем мечтал!

Он отнял у нее все — мечты, иллюзию любви, спокойную жизнь, все это рассыпалось, разлетелось, исчезло, как ее невинность.

И теперь…

Теперь он окончательно убедился в том, что она убийца.

«Не убийца, Стед, а воровка. Ибо я буду держаться от тебя подальше, но лишу тебя того же, чего ты лишил меня».

С этой мыслью она распрямила плечи и поспешила в спальню, где Джинни уже укладывала ее вещи.

ЧАСТЬ 2 «ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ!»

Глава 10

Аббатство Фонтевро

Анжу

Тело Генриха, увезенное из замка Шинон, пронесли по узким улицам города, по мосту через Вьенну, мирно искрящуюся под солнцем, через зеленый тихий лес и внесли в аббатство Фонтевро. Епископ Варфоломей Турский отслужил мессу по усопшему под высоким куполом аббатства. Здесь воздух был холоден и свеж. Генрих наконец-то обрел покой.

В аббатство прибыли Ричард и Готфрид Фицрой, но принц Джон Безземельный так и не появился.

«Прячется от гнева Ричарда, услышав, что брат не щадит предателей, отвернувшихся от его отца, — сухо думал Брайан, стоя во время церемонии рядом с Маршаллом. — Жаль, что ему не хватает ума понять — Ричард будет защищать его, как мог бы защищать глупого ребенка».

Но сейчас Брайана не занимали мысли ни о Джоне Безземельном, ни, по правде говоря, о похоронах Генриха.

Он постоянно следил за Элизой де Буа. Она стояла на коленях с видом смиреннейшей из святых. Элиза была в белом наряде: платье из струящегося шелка, отделанном белым горностаем. Под легким головным убором струились роскошные волосы, падая на спину, как слепящий луч заката. Было невозможно оторвать взгляд от этих волос, пальцы ныли от желания коснуться их, — как у ребенка, тянущегося к лакомству.

Особенно потому, что воспоминания имели так мало отношения к рассудку и так много — к чувствам. Совсем недавно Стед видел ее, одетую только волосами, чувствовал, как ласкают эти шелковистые пряди его загрубевшее тело…

Она подняла голову, и он вздрогнул как от удара. По ее щекам струились слезы, прелестные черты лица увяли от скорби. Было невозможно отрицать, что она искренне горевала о смерти Генриха.

С поднятым подбородком и молитвенно сложенными руками, она являла собой чудесную статуэтку: стройная, как у лебедя, шейка, прелестно очерченный тонкий профиль, высокая грудь, тонкая, грациозная фигура. Казалось, шелк платы, струится вокруг нее. Она могла бы быть ангелом, если бы Брайан не знал, что это существо сотворено скорее в преисподней, чем на небесах.

Внезапно он напрягся, стиснув зубы: по телу прошла су дорога. День превратился в настоящую пытку, поскольку яд еще действовал. С новой болью возобновлялся и гнев. Его потрясла ненависть Элизы: она ненавидела его так страстно что решилась отравить. И он знал, как его отравили: подсыпав яд в вино.

Он сообщил о своем подозрении только Элизе; Маршалл и остальные считали, что отравление было вызвано жареным мясом. Но за годы своей службы Брайан становился жертвой дурно приготовленной пищи чаще, чем ему хотелось бы, и этот случай был совсем иным. В судорогах был виноват яд, ловко подмешанный в вино Элизой де Буа.

От всего этого его любопытство стало еще более острым. Казалось, ядом стала сама Элиза, таинственная, скрытная, живущая в сплошном обмане. Когда-то Брайану хотелось вновь увидеть ее, теперь же он желал только одного: поскорее ее забыть. Когда она находилась поблизости, он сгорал от желания сразу и задушить Элизу, и стащить с нее все шелка, меха, все свидетельства принадлежности к миру знатных и богатые, и уложить ее куда угодно, пусть даже на голую землю.

Во второй раз стиснуть зубы его заставила не боль в животе. Это было острое желание вновь овладеть ею, а затем избавиться от всех воспоминаний.

Она презирала его так, что решилась убить. Брайан ничем не был ей обязан. Через две недели, если не испортится погода, они доберутся до Элеоноры, и больше ему не придется беспокоиться об Элизе. Вскоре после этого Ричард уладит все дела в европейских владениях и отправится в Лондон на коронацию.

И, повинуясь долгу коронованного монарха, Ричард вознаградит Брайана за всю прежнюю службу, как и обещал.

Его женой станет Гвинет, а ее приданым — неизмеримые богатства и многочисленные титулы. Эта добыча досталась Брайану с трудом, но она была достойна человека, жаждущего иметь земли и дом.

Монахи закончили петь, Ричард Львиное Сердце повернулся и покинул аббатство. Обменявшись взглядами, Брайан и Уилл Маршалл последовали за ним.

Солнце стояло высоко над головами, медно-золотая шевелюра Плантагенета нестерпимо блестела в его лучах. Внезапно он остановился, отчего плащ величественно обернулся вокруг его тела, и взглянул на Брайана и Уилла.

— Надеюсь, вы готовы к путешествию?

— Да, ваша милость, — вежливо отозвался Уилл.

— Тогда поспешите к моей матери! Она будет править вместо меня, обретет власть, чтобы освободить других заключенных — тех, кого держат взаперти не за преступления, а по повелению Генриха и его приближенных. Я хочу начать правление, отпустив вожжи, вы согласны?

— Да, — подтвердил Брайан. — Могущественный правитель должен уметь быть милостивым.

Ричард кивнул, довольный самим собой и репликой Брайана.

— А по пути в Англию вам придется поразмыслить.

— О чем, ваша милость? — с любопытством осведомился Брайан.

Ричард ударил кулаком по ладони.

— О деньгах! Добрые друзья, наши битвы с отцом опустошили английскую казну. Я должен Филиппу Французскому двадцать тысяч — это долг отца, и мне нужно гораздо больше, намного больше, чтобы собрать войско и отправить его в Святую Землю. — Ричард замолчал, поднял голову и прищурился, глядя на солнце. Где-то рядом звонко чирикал воробей. — Я был еще мальчишкой, когда услышал, что Саладин захватил Иерусалим со своим войском неверных. С тех пор мне снились крестовые походы. И теперь, чтобы исполнить клятвы отца, я должен повести войско в поход, но для этого мне нужны деньги!

— Мы подумаем, где их взять, Ричард, — сухо пообещал Брайан.

— Хорошенько подумайте и запомните — я с радостью продал бы весь Лондон, если бы на него нашелся покупатель! Я должен пополнить казну для похода!

Маршалл и Брайан переглянулись и кивнули.

— И позаботьтесь о леди Элизе. Вы отвечаете за ее безопасность. Помните об этом.

Брайан удивленно взглянул в глаза Ричарда. Прежде ему казалось, что Ричард посылает Элизу де Буа к Элеоноре в виде наказания, но теперь он увидел, что Львиное Сердце искренне тревожится об этой девушке.

Это неприятно раздражало Брайана.

— Мы будем защищать ее так, как только сможем, — вежливо ответил он. — Однако, может быть, ей не следует сопровождать нас. Мы с Маршаллом отправимся в путь всего с пятью рыцарями, по дороге нам могут встретиться опасности…

— Что еще за опасности? — нетерпеливо перебил Ричард. — Мы вступаем в эпоху мира. Девушку сопровождают два самых искусных рыцаря нашего времени. Она должна быть в безопасности. А теперь оставьте меня. Милостью Божьей мы вскоре встретимся на коронации!

Они давно приготовились покинуть Фонтерво. Боевые лошади были оседланы, припасы уложены. Если повезет, через неделю они увидят берег Англии, а еще через несколько дней встретятся с Элеонорой.

Брайан и Маршалл направились к коням, туда, где ждали их остальные рыцари. Внезапно Брайан остановился и нахмурился.

— Каким образом нас будет сопровождать герцогиня? Я не вижу экипажа…

Уилл рассмеялся:

— Она поедет верхом, так же, как и мы.

— Но такой длинный путь…

— Не тревожься, друг. Она ездит верхом не хуже мужчины.

Брайан пожал плечами и сел на своего жеребца, недавно приведенного из конюшен Монтуа.

— Где она?

— Прощается с Ричардом.

Брайан нахмурился, оглянувшись и увидев, что Ричард предлагает Элизе набросить его плащ поверх платья. Плащ окутал ее фигуру, и эта милая сцена почему-то доставила Брайану раздражение. Он повернулся к Уиллу;

— Разве она едет без горничной?

— Да, но не в одиночестве. С нами отправится в путь Джоанна, жена сэра Тэо Болдуина, — объяснил Уилл. — Она привыкла следовать за своим мужем, так что женщины не будут нам обузой.

Женщины в пути — всегда обуза, подумал Брайан, но промолчал. Он знал леди Джоанну, подвижную даму с тронутыми сединой волосами, смелую и честную, и любил ее. Она была лучшей спутницей, чем какая-нибудь пугливая горничная, не привыкшая к тяготам долгих путешествий.

— Предоставляю заботу о дамах тебе, друг, — заметил Брайан Маршаллу, и тот рассмеялся.

Пришпорив жеребца, Брайан выехал вперед, занял место во главе кавалькады и поднял руку, повернувшись к Ричарду. Ричард в ответ подал знак. Брайан с недовольством отметил, что Уилл помог Элизе сесть в седло ее арабской кобылы. Кавалькада двинулась вперед легкой рысью.

Двигаясь вперед, Брайан думал, что день для начала путешествия выбран довольно удачно. Лето было в самом разгаре, анжуйские поля пышно зеленели вокруг, на деревьях пели птицы, а по обочинам дороги цвело множество цветов. Солнце припекало, но прохладный ветер овевал всадников. Они выбирали большие, оживленные дороги, ибо их вел Брайан. Добраться можно было за три дня, с женщинами же путешествие могло занять неделю. Брайан решил, что континент они пересекут не более чем за четыре дня. Их путь проходил мимо замков Ричарда; одного — в Ле-Мане, где родился Генрих, другого — в Руане. Однако путники не ждали пышного приема и отдыха, которого обычно удостаивались посыльные Ричарда, — их дело было спешным. Сегодня они намеревались переночевать у монахов в аббатстве святого Иоанна Мученика, к югу от Лафер-Бернар.

Элиза ехала молча; быстрая езда не располагала к беседам, да и в любом случае она предпочла бы не вступать в разговор. Она любовалась красотой летнего дня, высокой густой травой на пологих склонах холмов, свежей зеленью лесов. Они проезжали по лучшим из земель Генриха, по его анжуйским владениям. Эту красоту Генрих любил и лелеял. Но теперь Генрих мертв, его глаза закрылись навсегда.

По мере того как проходили часы, Элиза начала тихо вздыхать и ерзать в седле. Нарастающая жажда вытеснила из ее головы печальные мысли. Они проезжали милю за милей, но Стед не останавливался. В горле у Элизы першило, тело ныло от долгого пути, проведенного в чертовски неудобном дамском седле. От раздражения она принялась думать о Брайане, и эти мысли наполнили ее отчаянием. Чтобы избавиться от мыслей о своих потерях, она стала размышлять об отмщении, придумывала диалоги, в которых она надеялась найти нужные слова, чтобы убедить Элеонору Ахвитанскую не позволить Ричарду вознаградить Брайана Стеда.

Солнце уже клонилось к западу; а кобыла все больше и больше замедляла шаг, и Элиза исполнилась растущим раздражением к Брайану. Словно почувствовав ее мысли, Уилл придержал коня.

— Нам осталось совсем немного, — пообещал он, и Элиза попыталась улыбнуться.

К наступлению сумерек они оставили за собой немало миль пути. Маршалл вырвался вперед и присоединился к Брайану.

— Вероятно, нам следует остановиться и подумать о том, как переночевать, — предложил Маршалл.

Брайан покачал головой:

— Мы должны проехать еще немного, Уилл.

Уилл пожал плечами:

— Знаю, но дорога слишком опасна для езды в потемках.

Брайан взглянул на Уилла:

— Кто-нибудь жалуется?

— Нет, но…

— Тогда едем вперед.

Элиза была готова упасть с седла к тому времени, как кавалькада достигла аббатства святого Иоанна Мученика. Слава Богу! Как могут мужчины проводить в седле целые дни, не испытывая жажды и неудобства? Но едва всадники принялись спешиваться на мощеном дворе аббатства, Элиза заметила, что Брайан Стед пристально смотрит на нее, и решила не выдавать никаких признаков утомления или слабости. Она холодно ответила на его взгляд и тут же рассмеялась над какими-то словами Уилла Маршалла, когда тот подошел, чтобы помочь ей спешиться.

Элиза быстро поняла, что Генрих был покровителем аббатства. Брайан был хорошо знаком с аббатом — казалось, они добрые друзья. Аббат радостно приветствовал гостей, еще сильнее обрадовался, узнав, что те спешат освободить королеву, и предложил им ночлег. Аббатство было невелико, но его поля давали богатый урожай. Гостей угостили виноградом и овощами, выловленной из ближайшего ручья форелью и угрями.

На протяжении всей трапезы Элиза чувствовала на себе взгляды Брайана. Делая вид, что не замечает их, она не переставала с жадностью поглощать угощение.

Леди Джоанна оказалась приятной спутницей, она напоминала Элизе ее горничную, Джинни. Несмотря на то что леди Джоанна была на добрые два десятка лет старше Элизы, ни скорость, ни продолжительность пути ее не смущали, а потому Элиза и решила не выдавать своей усталости.

Постель в темной, душной келье, отведенной Элизе и Джоанне, оказалась жесткой, но Элиза заснула почти мгновенно.

Рассвет принес с собой пронзительные крики птиц и грубый стук в двери кельи. Элиза сонными движениями протерла глаза и поняла, что леди Джоанна уже исчезла из комнаты.

Дверь резко распахнулась. Элиза невольно потянула одеяло до подбородка — на пороге стоял Стед. Однако он даже не взглянул на нее.

— Вставай, Элиза, скоро выезжаем, — бросил он и вышел, захлопнув за собой дверь.

— Скатертью дорога! — пробормотала она вслед ему, желая швырнуть чем-нибудь в дверь.

Но в келью тотчас вошла леди Джоанна, излучая энергию, с радостной улыбкой на пухлых щеках.

— Яйца и жареные почки уже готовы, дорогая, а прямо под нашими окнами пробегает самый лучший из ручьев на свете! Поторопись, дорогая, скоро мы выезжаем.

Элиза принужденно улыбнулась и заставила себя соскочить с постели. Она подошла к окну.

— Ручей? — переспросила она.

— Да, совсем рядом. Видишь?

Элиза увидела неширокую, журчащую речушку, впадающую в озеро неподалеку от аббатства. Поколебавшись всего секунду, она вскочила на каменный подоконник и улыбнулась леди Джоанне:

— Я вернусь сию минуту!

Леди Джоанна с неодобрением отнеслась к прыжкам в окно в одной рубашке, но только рассмеялась:

— О, если бы мне вновь стать молодой! Но скорее, дорогая, пока не пришли монахи. Знаешь, здесь далеко не все святые.

Элиза кивнула и поспешила спрыгнуть на землю.

Солнце едва поднялось, но уже обещало тихий и жаркий день. Элиза бросилась к берегу речушки, встала на колени и радостно погрузила руки в чистую ледяную воду. Вода ласкала лицо, придавала бодрость. Элиза зачерпывала ее ладонями, пила и умывалась. Усталость стремительно уходила из тела. Холод воды освежал ее, заставлял почувствовать себя молодой, резвой и сильной. Она уже не злилась на Стеда. Вскоре она убедит Элеонору, что Стед не заслуживает ничего, ровным счетом ничего!

Охваченная радостным предчувствием, она поднялась на ноги. Повернувшись, чтобы забраться в окно своей кельи, Элиза похолодела.

Он стоял между ней и окном, наблюдая за ней, и, по-видимому, не без интереса. Он медленно оглядел ее с головы до ног, а затем в обратном порядке, не проявляя никаких чувств.

— Мы готовы в путь, — произнес он. — Ты задержала всех и чуть не попала в беду.

— В беду? — эхом повторила она.

Он раздраженно шагнул к ней и, не обращая внимания на испуганный вздох, запахнул ее рубашку на груди.

— С таким же успехом ты могла бы выйти сюда совсем обнаженной, — заметил он. — И поскольку твоя добродетель вызывает большие сомнения…

Она почувствовала его пальцы на своем теле, от этого прикосновения кровь прилила к ее щекам, а с губ готовы были сорваться страшные проклятия.

— Пусти меня! — крикнула она, отбиваясь. Уже освободившись, она добавила, оглянувшись через плечо: — Вот уж не ожидала, что за мной будут ходить по пятам!

Одним шагом Стед нагнал ее и повернул за плечо, взглянув прямо в глаза.

— Запомни, события не всегда могут быть такими, каких ты ожидаешь, герцогиня. Больше не делай таких глупостей.

Она промолчала, гордо подняв голову. Стед отпустил ее и оттолкнул.

— Одевайся и выходи во двор. Живо.

Она не решилась возразить, ибо не хотела задерживать всю кавалькаду. Но в спешке ей пришлось пожертвовать завтраком, и не прошло и двух часов, как в животе Элизы все чаще стало раздаваться голодное урчание. Она вновь была несчастной, и более того: место на ее теле, которого коснулся Стед, горело, не переставая. Ее охватывал озноб, сменяющийся жаром. Элиза вновь и вновь давала себе клятву, что Стеду не поздоровится, что он поплатится за все. Она позаботится о том, чтобы сделать его несчастным.

Брайан ехал, пристально посматривая по сторонам, и его тревога усиливалась, по мере того как грозовые тучи затягивали небо. Ему не удавалось забыть вид Элизы, ее счастливый смех, когда она считала, что за ней никто не наблюдает. Он злился на то, что из-за нее пришлось потерять время, но еще больше оттого, что Элиза, по-видимому, еще не поняла, что большинство мужчин, даже слуг Божьих, могут быть опасными, если их раздразнить.

Но в том, что она само искушение, Брайан не сомневался! Ее волосы плескались по спине, как продолжение золотистого солнечного луча, мокрая рубашка обрисовала упругие груди с яркими розовыми бутонами на них…

«Она — мое проклятие, — молча терзался Брайан. — Она презирает меня, меня ждет совсем иное будущее, однако она час за часом проникает в мой ум и тело…» Она преследовала его как наваждение, завладевала им…

Внезапно небеса разверзлись, полил дождь. Путники уже достигли гор, дорога здесь была опасной, и часто Брайану казалось, что они пробираются по топкому, вязкому месиву. Однако останавливаться из-за дождя они не могли, путешествие следовало завершить как можно быстрее.

Эту ночь им пришлось провести в охотничьем домике, перед очагом, и ужинать жесткой, наскоро приготовленной дичью.

На следующий день дождь лил не переставая. К ночи они достигли монастыря, смогли вымыться и плотно поужинать. Утром появилось солнце, а к ночи путники добрались до О.

Они подъехали к маленькой деревушке к югу от О, близ порта, откуда уходили несколько судов, пересекающих Ла-Манш. Брайан решил переночевать в деревне. Судя по сильному ветру, вскоре вновь должен был начаться дождь. Завтра им придется продолжить путь по морю.

Маршалл нагнал Брайана, едущего во главе кавалькады.

— Здесь есть дом, где мне не раз приходилось останавливаться, там наверху подходящая комната для Элизы и Джоанны, а все мы можем разместиться в другой.

Брайан кивнул.

— Я знаю этот дом, я и сам хотел направиться туда. — Он повернулся, чтобы отдать приказания рыцарям, и тут же тихо выругался, когда увидел, что все пятеро воинов, как и Уилл, наперебой предлагают помощь Элизе де Буа.

Нет, больше он не станет думать о ней. Пусть подсыпает яд в чужое вино.

Спешившись, он бросил поводья деревенскому мальчишке, приказав ему разместить всех лошадей в конюшне. Затем, пренебрегая гостеприимными восклицаниями хозяина таверны, завернулся в плащ и направился к морю.

Брайан не помнил, как долго стоял, глядя на воды Ла-Манша и мечтая о том, каким будет возвращение на землю которую он считал родной. Шум шагов заставил его очнуться. Обернувшись, Брайан увидел Маршалла, несущего большой мех эля.

Широко усмехнувшись, Брайан принял у друга из рук мех и жадно напился.

— Спасибо, Уилл. Мысли и эль хорошо сочетаются.

— Не спорю. Что ты здесь делаешь?

Брайан сухо рассмеялся:

— Мечтаю.

— Странно. Мне хватило дня для размышлений о будущем.

— Тебе не о чем размышлять, Уилл. Вскоре ты будешь эрлом Пемброкским, лордом Ленстерским и бог весть кем еще!

— Я слишком мало знаю о женщинах. Я слышал, что эта Изабель де Клер очень молода и красива. Интересно, решится ли она стать женой покрытого шрамами и уставшего от сражений вояки?

— Вскоре она поймет, что ты за человек, и этого будет более чем достаточно, — заверил его Брайан. — Стоит тебе заботиться о ней так же, как о нашей герцогине, и Изабель сочтет тебя самым галантным из мужчин.

Брайан даже в полутьме почувствовал, как внезапно напрягся Уилл. Неужели его слова прозвучали слишком резко?

— К чему такой сарказм, Брайан?

— Разве? Я ничего не имел в виду.

— Ты зол на нее, Брайан. Вам надо помириться — оба вы любимцы Ричарда.

Брайан пожал плечами:

— Какая разница? После коронации мы расстанемся.

Уилл смутился. В сумерках Брайан с трудом мог различить его лицо.

— Когда видишь рядом вас обоих, возникает странное ощущение: кажется, что напряжение наполняет воздух, как перед грозой.

— Ничего странного. По-моему, этой леди не помешала бы порка.

Уилл прищелкнул языком.

— По крайней мере, можешь не беспокоиться: Гвинет не понадобится наказывать, она ждет не дождется тебя! — Уилл зевнул и потянулся. — Как хочешь, а я иду спать, Ты скоро?

— Скоро. Мне нравится смотреть на море. Кажется, завтра будет дождливый день.

— Значит, предстоит трудное плавание.

— Нам нельзя задерживаться.

— Спокойной ночи!

— Спокойной ночи.

Уилл направился от берега к деревне, а Брайан продолжал смотреть вдаль, на море, удивляясь самому себе. Что-то насторожило его. Когда Уилл заговорил о Гвинет, он испытал странное предчувствие. Он так устал, еще до смерти Генриха, до того, как будущее стало сомнительным и стало не до мечтаний. Уже и не верилось, что в конце концов отношения с Гвинет будут освящены браком.

Но в этом случае он не получит обширных земель на Корнуолле, вдоль побережья Дувра. Не станет эрлом Уилтширским, лордом Глифским…

Сейчас все это в пределах его досягаемости; и если бы не странное предчувствие…

Глупо, оборвал он себя. Мечтатели — глупцы, и он, ничего не имея, тешил себя мечтами о просторных владениях. О неизмеримом приданом, взятом не за безобразной старой ведьмой, а за Гвинет…

Брайана раздражало то, что ему не удавалось ясно представить себе Гвинет. Ее образ заслоняли огромные бирюзовые глаза, волосы, подобные солнечному лучу, а не черные, как ночь…

— Помогите! Помогите…

Резкий вопль, пронзивший темноту, ошеломил его, приковал к месту, а затем заставил броситься бегом к деревне. Пробежав полдороги, он остановился и прислушался. Вопль послышался снова, на этот раз из густых прибрежных зарослей.

Он узнал этот голос. Слишком часто он слышал эти крики.

Пробравшись через кусты, Брайан увидел ее. Элиза яростно боролась с двумя мужчинами — молодым и постарше. Оба выглядели оборванными и грязными. Тот, что постарше, был почти беззубым, у молодого поперек одутловатого лица красовался шрам.

Когда Брайан появился на поляне, Элиза как раз вырвалась из рук молодого, но старик ждал ее, поводя обломком кинжала.

— Не трепыхайся, миледи! Мы только немного позабавимся и не причиним тебе вреда! Веди себя тихо, слышишь, иначе придется тебя прикончить. Мне бы не хотелось портить такую кожу…

Брайан шагнул вперед.

— Посмей только дотронуться до нее, и ты умрешь. Она любимица Ричарда, герцога Нормандского и Аквитанского, который вскоре станет королем Англии!

Молодой оглядел Брайана, задержав взгляд на его широкой груди, а затем медленно подняв голову. Он понял, что столкнулся с рыцарем в расцвете сил и здоровья, к тому же в полных доспехах; однако, казалось, это не отрезвило парня.

— Он один! — выкрикнул он. — А нас двое!

Старик ухмыльнулся и подал молодому какой-то знак. Брайан взглянул на парня, и тут же старик поднял обломок кинжала, целясь ему в горло.

У Брайана не оставалось выбора, кроме как рвануть из ножен меч и нанести удар, прежде чем ржавый кинжал старика коснулся его тела.

— Пресвятая Дева! Да это сам дьявол! — выкрикнул парень, попятившись в испуге. — Я не трогал ее! Я ухожу, ухожу…

Он бросился бежать, но Брайан уже забыл о нем, гневно обернувшись к Элизе.

Она куталась в изодранный плащ и, когда Брайан приблизился, с ужасом взглянула на него.

— Ты убил его! — воскликнула она, и в ее голосе было столько же вины, сколько обвинения. Если бы она не вышла подышать свежим морским воздухом, ничего бы не случилось. Этот старик был отъявленным негодяем, вероятно, собирался убить ее, однако мысль о том, что именно она стала причиной его смерти, причиняла Элизе боль.

— Сожалею, — буркнул Брайан. — Значит, мне следовало позволить ему убить меня?

— Ты не должен был убивать его! Он всего лишь нищий старик! — возразила она, думая только о том, как бы не выдать свои истинные чувства, не дать Брайану понять, какой виноватой она чувствует себя.

Несколько секунд он молчал, глядя на нее и сверкая глазами в темноте.

— Убивать кинжалом или травить ядом можно только молодых и здоровых рыцарей, верно?

— Думай, как хочешь! — фыркнула она. Брайан вновь обвинял ее! Он никогда не поверит, что она даже не собиралась причинить ему вред. Она взглянула на мертвеца, и ее замутило. — Незачем было убивать его.

— Да, незачем. Я не люблю убивать, герцогиня. Мне приходится делать это во время сражений, но убийство ради забавы — твое пристрастие, а не мое. Какого черта ты оказалась здесь? Это твоя глупость заставила меня совершить убийство!

— Глупость? Я всего лишь хотела подышать свежим воздухом…

— Свежим воздухом! Безмозглая курица! Этот старик, которого ты оплакиваешь, хотел изнасиловать тебя!

На ее запачканном лице красовались царапины, шелковое платье и королевская мантия были изорваны. Однако Элиза ухитрялась сохранить величественную позу, и ее глаза горели, как две бирюзовые звезды, когда она взглянула в лицо Брайану и с сухим сарказмом произнесла:

— Мне уже случалось пережить такое.

— В самом деле? Думаю, герцогиня, тебе еще только предстоит узнать, насколько жесток может быть мир. Если бы не Ричард, я бы предоставил тебе полную свободу познать его нравы. — Брайан сам был поражен мягкостью собственного голоса. Его гнев не утихал, он вспыхивал внутри и сжимал тело, требуя действий. Однако он умудрялся сдерживаться, не наносить ей оскорблений и ударов, хотя сдерживался он из последних сил. Он отступил назад, чтобы взять себя в руки. — Возвращайся в таверну, я пойду следом. Ричард просил нас позаботиться о тебе, и я выполню его просьбу. Если тебе вновь понадобится свежий воздух, попроси проводить тебя. Но если я вновь застану тебя в одиночестве, то свяжу по рукам и ногам и освобожу только перед встречей с королевой. И прошу тебя, не сделай ошибки, не прими мои слова за пустые угрозы.

— Я не стану делать этого, Стед, — невозмутимо отозвалась Элиза. — Я учту твои предостережения. Мне бы не хотелось оставлять за собой усыпанную трупами дорогу в Винчестер!

Она распрямила плечи, закуталась в порванный плащ и величественно прошла мимо.

Пальцы Брайана зудели от желания рвануть ее за плечо, вытянутые руки сжались в кулаки.

Он с трудом заставил себя разжать их. Когда Элиза обернулась, на губах рыцаря играла мрачная усмешка.

Плавание было сущим кошмаром. Брайан множество раз переплывал Ла-Манш, однако не мог припомнить, чтобы когда-либо еще море было таким свирепым.

Небо приобрело унылый стальной оттенок, его усеивали мрачные тучи, которые сходились, расходились, проливая время от времени ледяные дожди. Маршалл маялся от морской болезни, как и леди Джоанна с мужем, и последние часы плавания провел, перегнувшись через борт. Брайан не сомневался, что в любой момент может стать его товарищем по несчастью. Рыцари, у которых хватало сил сдержать тошноту, чувствовали себя не лучше, чем издыхающие псы.

Брайан подошел поближе к Уиллу, зная, что помочь ему ничем не сможет, но надеясь ободрить друга своим присутствием. Уилл цеплялся за борт белыми от натуги пальцами. Он повернул к Брайану измученное лицо.

— Незачем присматривать за мной, друг. Эта хворь рано или поздно кончится. В конце концов, я старый, израненный в боях вояка. Лучше помоги леди Элизе.

Брайан нахмурился.

Уилл протянул к нему дрожащую руку.

— Я помню, что заботы о ней поручены мне. Но если ты желаешь помочь мне, друг, тогда я прошу тебя позаботиться о Элизе.

Брайан пожал плечами.

— Как хочешь, Уилл. — Качка лишила его всех сил и смягчила нрав. Он мрачно улыбнулся. Конечно, эти мысли были недостойны рыцаря, но он внезапно пожелал увидеть Элизу беспомощной, лишенной гордости и силы стихиями неба и моря.

Брайан отступил от согнутого пополам рыцаря и побрел на поиски Элизы. Он был уверен, что даже матросов ужасает отвратительная погода.

Но только не ее…

Элиза стояла у борта судна, высокая, прямая и гордая, будто приветствуя свирепый ветер и волнующееся море. Ее глаза ярко блестели, щеки разгорелись от удовольствия и возбуждения. Она была одета в шерстяной плащ, но не куталась в него. Капюшон упал с ее головы, и золотисто-медные пряди растрепались на ветру, будто сами стали ветром. На губах играла улыбка, лицо было обращено к небу. С оттенком горечи Брайан подумал, что эта женщина выглядит, как древняя жрица, божество, колдунья.

Глядя на нее, он вновь почувствовал нарастающий гнев. Если бы она побледнела, если бы ее стройное тело извивалось в судорогах, он мог бы испытать сочувствие, мог бы даже подумать, что пришло время перемирия между ними.

Брайан вздохнул. Нет, перемирие между ними невозможно. Ему не в чем было обвинить себя; она лгала ему каждым словом. Однако он дал ей понять, что ее имя и положение могут ничего не значить, что она может оказаться во власти превосходящей силы. За этот урок она никогда не простит его. По-видимому, именно за это она ищет его смерти.

Ну и что, сердито спросил себя Брайан. Да, им придется вместе путешествовать с Элеонорой, ждать прибытия Ричарда, но затем их пути разойдутся. Ему предстоит жениться на богатой наследнице, а затем отправиться в чужие земли с крестоносцами, рыцарями Божьими, готовыми на битву за Него под знаменами Ричарда Львиное Сердце…

Брайан стиснул зубы. Вскоре все кончится. Надо только не обращать на нее внимания, держаться подальше.

Однако ее вид по-прежнему уязвлял Брайана. Почему-то ее прямая фигура, будто вбирающая силу бушующей вокруг бури, вызывала у него раздражение.

Но еще досаднее было понимать, что его до сих пор тянет к ней. Даже сумасшедший не мог бы желать женщину, которая стремилась убить его, не важно, по каким причинам. Особенно теперь, когда Брайана ждала нежная и любящая невеста. И все-таки он хотел Элизу. Он мечтал раскрыть ее тайну. Может, именно эта тайна привлекала его, заставляла кипеть от желания его кровь. Каждый раз, едва Элиза появлялась рядом, вожделение затуманивало его сердце и мозг… Ему хотелось обнять, утешить ее…

Нет! Он стремился только сломить ее дух и тело, завладеть ею, как добычей, укротить, как лошадь, ухаживать за ней, как за мечом и доспехами.

Сломить ее и дать понять, что он не из тех мужчин, что будут снисходительны к ее уловкам, ее коварству, стремлению покорить их, чтобы потом погубить.

Вероятно, только тогда он сможет избавиться от ее яда.

«Прекрати! Забудь о ней», — предупреждал он себя.

Брайан повернулся, чтобы уйти к Маршаллу, но резкий крик вырвался из его сжатых губ. Впереди показалась Англия. Англия, владения Ричарда Львиное Сердце.

Гвинет… Сладкая, пышнотелая… и богатая. Гвинет исцелит его от гнева и мрачных желаний…

Судно резко качнулось на волне. Брайан крепко вцепился в борт, глубоко вздохнул и проглотил слюну. Еще одна такая же волна, и он присоединится к Маршаллу…

— Земля! — крикнул матрос.

Земля. Англия. Минстерский порт. Он выдержит, он непременно выдержит…

Элизе еще не доводилось видеть ничего более удивительного, чем английское побережье. Особенно ее поразил не пейзаж, хотя ей понравились пологие, поросшие травой холмы, скалистые утесы и леса, темнеющие вдалеке, а народ. Люди сновали повсюду, их было множество. Портовый город жил своей хлопотливой и шумной жизнью. Рыбаки продавали улов, крестьяне — овощи, скот, птицу, все мыслимые и немыслимые товары. Уличные музыканты праздно слонялись вокруг торговцев, облаченные в яркое тряпье, сердечно благодаря за каждую брошенную им монету.

Большинство людей, которых видела Элиза, были бедны. Богатые поместья располагались в глубине страны, а в портовых городах зарождалось новое сословие — сословие купцов. По обеим сторонам улиц теснились лавки, где можно было купить любой, притом втридорога, товар из любой провинции континента. Море и долгие столетия крестовых походов объединили страны мира. Тонкие восточные шелка стали появляться в любом английском городе, как и толедские клинки, парчовые скатерти, медные подсвечники, персидские ковры…

Словом, все, на что только могли поглазеть крестьяне и купить богачи.

Это был удивительный город.

Элиза чувствовала на себе множество любопытных взглядов. Люди с открытыми от удивления ртами оборачивались вслед их кавалькаде. Город буквально кипел от возбуждения с того момента, как они ступили на берег. Уже пронеслись слухи о том, что прибывшие должны освободить добрую королеву Элеонору после стольких лет заточения.

Среди англичан, разумеется, были и такие, кто считал Элеонору чужестранкой, принесшей с собой только беды. Но большинство уже давно признало ее своей королевой. Пока она была молода, то ослепляла всех своей красотой, а теперь люди вспоминали о ее достоинстве и гордости, храбрости и ласковой улыбке. Элеонора любила Англию, и люди знали это. Она была королевой во всех отношениях. Годы тюрьмы не заставили народ забыть об этом. Музыканты слагали о ней песни, и едва рыцари сошли на берег, ведя в поводу коней, фыркающих и косящихся на море, народ начал выкрикивать: «Боже, храни Ричарда Львиное Сердце!», «Да благословит Господь Элеонору Аквитанскую!», «Да благословит Бог нашу вдовствующую королеву!»

Элиза улыбалась, находя все это забавным. Возможно, многие из этих людей воевали против Ричарда, когда тот враждовал с отцом, но Львиное Сердце был известен во всем христианском мире не только своей храбростью, но и великодушием. Он был бесспорным наследником престола, казалось, народ готов радостно встретить его, не нуждаясь ни в каких побуждениях.

Толпы окружали их, провожая в город и постоянно выкрикивая приветствия. У Элизы сжалось сердце, когда она разглядела женщин: многие из них, по возрасту едва ли старше ее самой, были изможденными и постаревшими от тягот жизни. Дети цеплялись за их юбки, и даже они выглядели слабыми и уставшими. Они старались прикоснуться к ней, дотронуться до шелкового платья с меховой отделкой. Одолеваемая жалостью, Элиза вытащила из седельной сумки горсть монет и бросила их в толпу. Толпа не рассеялась, крики стали еще громче, люди обступали ее все теснее, до тех пор, пока лошадь не стала двигаться шагом.

Внезапно Элиза почувствовала чужие пальцы на своей руке и услышала громкий треск. Встревожившись, она обернулась и обнаружила, что бородатый старик оторвал рукав ее платья. Дико сверкая глазами, цепляясь за нее, старик пытался стащить Элизу с седла.

— Не надо! — вскрикнула Элиза. — Пожалуйста, не надо!

— Это шелк! Шелк! — выкрикивал старик, и Элиза с ужасом поняла, что он собирается стащить с нее платье.

Рыцари придвинулись ближе, но сумасшедший не успокаивался. Люди вокруг, казалось, перестали бояться тяжелых копыт боевых коней. Элиза вскрикнула, понимая, что еще не много — и она соскользнет с седла.

— Не надо! — вновь крикнула она, стараясь взглянуть в глаза старику. На минуту стыд промелькнул в его глазах, и Элиза почти уверовала, что ей удалось справиться с ним.

Однако она так и не узнала, права ли она. В этот момент откуда-то подъехал Брайан Стед, приказав старику: «Пошел прочь!» Он не вытащил меч, даже не попытался ударить хоть кого-нибудь, но толпа отхлынула в стороны, и даже Элизе захотелось попятиться. Она знала, что его индиговые глаза способны превращаться в горящие бездны ада, знала слишком хорошо. Но в этот момент его ярость и сила ужаснули Элизу не меньше, чем толпу вокруг.

— Дура! — кратко выплюнул он и выдернул из ее рук поводья. Ее конь попятился, вздрогнул, но тут же послушно последовал за конем Брайана.

Элиза услышала громкий стук копыт, когда остальные рыцари галопом последовали за ними. Слезы выступили на ее глазах, когда ветер растрепал волосы и швырнул их прямо в лицо. Однако испуг прошел, и она вновь была разъярена. Неужели теперь она всегда будет дрожать от одного его взгляда? Нет, только не это! Она больше не вздрогнет, не попятится, и он узнает, что нельзя властвовать только с помощью грубой силы!

Казалось, прошла целая вечность, но вскоре они замедлили галоп, а затем перешли на рысь. Кавалькада не покинула город, только достигла окраины, подальше от базара и соленого запаха моря. Они подъехали к большому строению с соломенной крышей. Вокруг теснились такие же, но поменьше строения, плетенные из прутьев и обмазанные глиной. Выцветшая вывеска висела на шесте, надпись на ней гласила: «Таверна».

Рыцари начали спешиваться, Брайан Стед раздавал приказы. Где же Уилл Маршалл, мельком удивилась Элиза.

Не то чтобы он был ей нужен, однако Элиза продолжала размышлять об этом до тех пор, пока Стед не приблизился и бесцеремонно не снял ее с седла.

— Поговорим внутри, — сообщил он, обхватив ее руку выше локтя. Элиза боролась с искушением оттолкнуть его и впиться ногтями в его щеку, но отказалась от этого желания. Брайан был не в лучшем настроении, и Элиза решила, что даже присутствие вокруг свидетелей не спасет ее от унижения и ответного удара.

Смирив гордость, она перестала обращать внимание на его руку и позволила провести себя в таверну. Где же леди Джоанна? Элиза с отчаянием подумала, что только присутствие второй дамы смогло бы смягчить Стеда.

Таверна была небогатая. В большой комнате оказался только очаг и грубые дощатые столы. Оставив Элизу греть руки над очагом, Брайан подозвал владельца таверны, дюжего детину в огромном, заляпанном пятнами жира переднике.

Краем глаза Элиза оглядела других посетителей таверны. Судя по виду, все они были моряками, эти мужчины с задубевшими лицами. Однако взгляд большинства из них был довольным и Элиза слегка улыбнулась. Да, они действительно были довольны. Они порвали с повелителями земли, которые приговаривали их к жизни в постоянном труде; а море, каким бы суровым повелителем оно ни было, избавляло их и от нищеты, и от служения другим господам.

«Я знатная леди», — напомнила себе Элиза. Она была хорошей госпожой, справедливой и милосердной, как учил ее Генрих, доброй, как Мари и Уильям де Буа. Монтуа отличалось от других владений, люди там были сыты и хорошо одеты. Да, они работали на Элизу, но могли оставить себе большую часть урожая, их вознаграждали за труд. Элиза с горечью подумала, всегда ли порядок будет таким. Да, по крайней мере пока она жива. Когда-то она мечтала, как они с Перси станут воспитывать своих детей, побуждать их гордиться Монтуа, помнить о своем долге, который налагает эта гордость. А теперь…

Теперь она осталась одна. Но она поклялась, что, пока жива, будет пристально следить за соблюдением справедливости. Она всегда будет править своим крохотным герцогством мудро и умело, как только… как только все будет кончено. Когда свершится месть.

По ее телу прошла дрожь, коснувшись сердца. Ее учили быть гордой, но не злобной и мстительной. Она пыталась убедить себя, что жаждет только «справедливости», но это ей не удавалось. Никогда в жизни она еще не испытывала такого гнева. Элиза помнила, что род Плантагенетов — а она была одним из потомков этого рода — принес себе много бед, яростно пытаясь оправдать собственные ошибки. Но она ничего не могла поделать: Стед не заслуживал всего того, на что надеялся. Как бы ни была виновата она сама, Элиза ничего не могла изменить. Стед отнял у нее не только Перси, но и все иллюзии. Она потеряла власть над собственной судьбой, она вряд ли когда-нибудь вновь поверит в существование любви. Все, что ей осталось, — это ее титул и ум да стремление к отмщению или справедливости, которой заслуживал Стед.

— Значит, тебе не терпится доставить нам побольше неприятностей?

Это шипение раздалось возле ее уха совершенно неожиданно. Элиза отвернулась от огня и ошеломленно уставилась на Стеда. Он дотронулся до оторванного рукава ее платья, и Элиза заметила, с какими ухмылками смотрят в ее сторону посетители таверны.

Он взял ее за руку и провел через большой зал в прилегающую комнату.

Элиза с отвращением сморщила нос. В комнате стояла вонь немытых тел, на лежанках не было матрасов, только солома и одеяла, наверняка кишевшие насекомыми.

— Больше мне нечего предложить, — сухо заметил Стед. — Кроме, конечно, общего зала, но уверяю тебя, гуляки, которые собираются туда ближе к вечеру, не будут с тобой церемониться.

Элиза промолчала. Подойдя к открытому окну с частым переплетом, она вдохнула свежий воздух.

Стед оглядел ее, и когда заговорил вновь, тон его был таким, каким он мог бы говорить со скверным ребенком:

— Я уже многое знаю о тебе, Элиза. Я знаю, что ты можешь быть упрямой, нечестной, коварной, надменной, мстительной. Я всегда был уверен, что ты не оставляешь мысли отомстить мне. Я уже говорил, что не терплю бессмысленных убийств. Сегодня ты чуть не вызвала бунт. Нет, с тобой бы ничего не случилось, ты находилась под защитой вооруженных воинов. Пострадали бы только бедняки. А я гораздо охотнее перерезал бы глотку тебе, чем крестьянину, жаждущему получить хотя бы толику того, что даровал тебе Бог.

Элиза обернулась.

— Я хотела только подать им…

— Значит, ты глупа, ибо так не подают. Не будь рядом нас, тебя ограбили бы до последней нитки, изнасиловали и, возможно, убили бы. У тебя есть явная склонность попадать в трудные положения.

— Да неужели? — высокомерно прервала Элиза. — Тогда такую склонность я приобрела совсем недавно. Напомню тебе кое о чем, сэр Стед: ты всего лишь нищий рыцарь, а я герцогиня Монтуанская. Я выше тебя, Стед, и твое дело — выполнять мои приказы. А что касается моей склонности навлекать на себя беду… повторяю снова: какая тебе разница? Я скорее отдамся десятку грязных крестьян, чем соглашусь терпеть прикосновение твоих пальцев.

— В самом деле? — учтиво осведомился Стед.

— Да, это так.

Он отвесил поклон — изысканный и вежливый.

— Ваше превосходство, миледи, всего лишь предположение, которое нам еще предстоит проверить.

Элиза насмешливо улыбнулась:

— Боюсь, такого шанса тебе не представится, Стед. Вскоре мы предстанем перед Элеонорой, Ричард прибудет в Англию, и мы расстанемся.

Стед улыбнулся ей в ответ, и его улыбка вызвала у Элизы ощущение, будто по комнате пронесся пронзительный зимний ветер.

— Тогда запомни, миледи: едва в Англии появится Ричард, я окажусь выше тебя.

— Когда женишься на Гвинет и получишь ее титулы?

— Да, когда женюсь на Гвинет.

Элиза удержала на лице беспечную улыбку.

— Награда, которая ждет тебя, тоже всего лишь «предположение», не так ли, сэр Стед? Вероятно, и его следует подвергнуть проверке.

— Да ну? — с интересом воскликнул Стед. — А может, это правда, будущее иногда можно предвидеть. — Он обернулся и взялся рукой за дверь. — Я принесу тебе поесть. Я не намерен вступать в битву за тебя за ужином. Если ночью тебе что-нибудь понадобится, я буду спать перед дверью.

— Я не желаю, чтобы ты торчал у меня под дверью…

Он рассмеялся, вновь оглядывая ее.

— Ты переменила мнение, герцогиня? Неужели ты предпочитаешь, чтобы я спал в комнате?

— Я никогда не переменю мнения, Стед, — холодно произнесла Элиза. — К тому же леди Джоанна…

— Леди Джоанна направляется в Саутгемптон вместе со своим мужем. По-видимому, она не годится для роли компаньонки — она слишком добра. Поскольку ты предпочитаешь не видеть меня в комнате, я останусь за дверью. Бог свидетель, я считаю тебя недостойной такого внимания, но Ричард, по-видимому, ценит тебя. Потому я постараюсь благополучно доставить тебя к Элеоноре.

Он вышел за дверь — высокая и статная фигура в тяжелых доспехах, которые он носил без малейшего труда.

Дверь резко захлопнулась, и Элизе показалось, что от удара полетели щепки.

Но холод в комнате не исчезал.

Кто он такой, яростно думала Элиза, чтобы так обращаться с ней? Ничтожество! Ничтожество, не имеющее ни титула, ни земель. Простой воин, уставший от сражений рыцарь. Существо, состоящее из дерзости и мускулов, умеющее искусно обращаться с мечом или копьем…

Он коснулся ее и уничтожил…

Боже, она сделает с ним то же самое! Он даже отослал леди Джоанну, а Элиза уже привыкла к ее обществу. Она почувствовала прилив тоски. И он осмелился назвать ее «недостойной»!

Недостойной? Господи, как мучителен и жесток мир… Для Стеда она осталась всего лишь воровкой, сочетанием женского коварства и красоты. Но он еще узнает, он еще поймет, что хитрость может быть такой же мощной, как сталь, доспехи и дерзость.

Элиза слабо удивилась, почему ей так хочется повалиться на пол и разразиться слезами — может, потому, что он прав? Она действительно навлекала на себя опасность и прошлой ночью, и сегодня. Если бы она услышала об этом от Маршалла, она могла бы признать свою ошибку, согласиться с тем, что ей еще предстоит многому научиться, попросить прощения, — не за то, что сделала, а за то, что не подумала, прежде чем сделать. Перед Маршаллом — да, она была согласна на все это, но не перед Стедом!

Она никогда еще не испытывала таких сильных чувств, как сейчас. Это пугало Элизу.

Но времени было не вернуть, Элизу закружила вызванная ею самой буря.

Подобно огню и ветру, она не желала подчиняться никому и ничему.

Глава 11

15 июля 1189 года

Винчестерский дворец, Англия

— Ваше величество! Они здесь! Посыльные Ричарда… они приехали за вами!

Тюремщик неловко упал перед королевой на колени. Элеонора улыбнулась. Она уже заметила приближающихся ко дворцу всадников, разглядела знамена Ричарда Львиное Сердце. При первом взгляде на них ее сердце затрепетало.

Она чувствовала себя невероятно молодо для семидесятилетней женщины. Власть, подобно крепкому вину, согревала ее тело. Суставы, которые ныли от каждого движения, приобрели подвижность, плечи распрямились, спина… Спина ее всегда была прямой, но теперь, казалось, выпрямилась еще сильнее.

Почему бы и нет? Она — Элеонора Аквитанская. Печально известная, но и прославленная; величайшая наследница, дама, королева своего времени. Она ощущала свою силу. Весь мир вновь был открыт перед ней, — ее мир. Она создала английский двор, ее воспевали поэты Востока и Запада…

А теперь она вновь будет править. Но не в браке, а как мать Ричарда.

Это было чудесно. Ей хотелось смеяться, петь и кричать о своей радости, вскинув голову к небесам.

Однако она лишь едва улыбалась, продолжая вести себя сдержанно. Потому, что она Элеонора Аквитанская.

— Встань, добрый сэр, — негромко приказала она тюремщику. — Я еще не готова принять посыльных моего сына. К тому же они проделали долгий путь. Мы сможем предложить им еду и вино?

— Да, ваше величество.

— Кто же они? — Элеонора с грацией, которую не отняли ни возраст, ни любопытство, вновь повернулась к окну. — Черные доспехи… Стед! Ричард прислал Брайана Стеда. Ручаюсь, с ним Уилл Маршалл… Пресвятая Дева! Как предусмотрителен Ричард! Я вижу среди рыцарей женщину!

— Если слухи справедливы, ваше величество, эта леди — Элиза де Буа, герцогиня Монтуанская.

Элеонора никогда не смеялась при людях громко или откровенно, но сейчас она издала довольный смешок. Ее любимый сын, Ричард, позаботился о ней. Он знал, что она уже давно желает увидеть эту девушку.

Смех Элеоноры завершился негромким вздохом. Как много предстоит сделать! Надо объединить народ, собрать знать, установить новые порядки. Кого-то казнить, кого-то вознаградить. Кто-то сам с радостью присоединится к Ричарду в поисках славы и богатства.

А потом — внебрачные дети Генриха… Готфрид Фицрой вырос в королевских покоях вместе с детьми Элеоноры, он верно служил казначеем Генриха уже много лет. Нельзя допустить, чтобы он остался ни с чем, однако следует позаботиться, чтобы он не забывал о своем положении внебрачного сына. А Элиза…

Элизу, конечно, ждет блестящая партия — в свое время. Будет забавно вновь встретиться с этой девушкой. Ребенком она была так очаровательна…

«Я жажду сплетен, жажду жизни! — с усмешкой подумала Элеонора. — Но больше всего я жажду начать все сначала…»

Королева Англии. Этот титул позволил ей считать себя наместницей Бога, и Элеонора была слишком умна, чтобы отвергать такую мысль как кощунственную. Она заменит Бога на земле, будет мудрой и властной. Она заслуживает власти больше, чем кто угодно, ибо за годы она прониклась глубоким сознанием долга, а уроки прошлого дали ей мудрость.

С первого же взгляда на Элеонору Аквитанскую не оставалось сомнений в том, что она королева. Элиза отметила, что Элеонора постарела, стала слишком худощавой; волосы выбелила седина, лицо хранило следы прожитых лет.

Но, едва она сдвинулась с места, прошлась по комнате, улыбнулась и заговорила, — воспоминание о ее возрасте исчезло как дым.

Элеонора была великолепна, она заполняла собой комнату. Ее темные глаза живо и проницательно блестели. Она двигалась так, словно плыла по облакам или по тихому морю. Шестнадцати лет заточения не осталось: казалось, она просто сменила один королевский двор на другой. Величественная и вместе с тем простая, она изумляла своей речью и манерами…

— Брайан! Уилл! Как чудесно видеть вас — особенно стоящими на коленях! Но довольно, поднимайтесь. Я слишком стара, чтобы наклоняться, целуя вас, а я непременно должна это сделать!

Стоя на несколько шагов позади мужчин, Элиза с затаенной ненавистью проследила, как искренне Элеонора обняла Брайана Стеда. Затем — Уилла Маршалла.

Стискивая Уилла в своих объятиях, королева взглянула через его плечо на Элизу, и прекрасная улыбка, которую не испортил возраст, вновь засияла на ее губах.

— Элиза! Уилл, отойди в сторонку, дай мне взглянуть на это милое дитя!

Смеясь, Уилл выполнил ее просьбу. Элеонора подошла к Элизе и сжала в своих ладонях ее руки.

— Как хорошо, что ты приехала ко мне, Элиза. Прошло уже так много времени с тех пор, как мне доводилось в последний раз беседовать с женщиной! — Элеонора отпустила руки Элизы и обернулась к Брайану и Уиллу: — А теперь расскажите мне, как поживает Ричард?

— Он здоров и весел, — немедленно уверил ее Уилл. — На диво быстро справляется с заботами, но, по-видимому, самым неотложным из дел считает ваше освобождение, ваше величество.

Элеонора польщенно кивнула.

— А принц Джон?

Брайан пожал плечами, но его движение было весьма красноречивым.

— Сейчас Ричард разыскивает его. — Он смутился. — Джон исчез после того, как мы были вынуждены бежать из Ле-Мана.

Элеонора мгновенно опустила глаза.

— Мне жаль Генриха, упокой, Господи, его душу. Его родной город сгорел у него на глазах, любимый сын стал предателем. Маршалл, как умер Генрих?

Маршалл неловко опустил голову.

— В глубоком отчаянии, ваше величество. Недуги и скорбь одолели его. Он не знал покоя. Если бы удалось остановить и исцелить язву, он мог бы еще жить.

Глаза королевы наполнились печалью.

— Поверьте, я всем сердцем скорблю о его смерти, несмотря на то, что эта смерть освободила меня… Генрих был великим человеком, и я уверена, история сохранит о нем много воспоминаний. Он заботился о законах и своем народе, даже тогда, когда в этом не было необходимости, что и привело его к гибели. Он пытался лишить Ричарда его владений, чтобы отдать их Джону. Думаю, он вряд ли понимал, что его сыновья уже выросли и что они его плоть и кровь… — Она вздохнула. — Значит, Ричард ищет Джона… Надеюсь, что он его скоро найдет и обойдется с ним осторожно. Джон всегда завидовал Ричарду. А Ричард, как и Генрих, обретя власть, может стать слишком великодушным. — Она печально покачала головой, но тут же вновь улыбнулась и обернулась к Уиллу: — Я слышала, ты не станешь путешествовать со мной, Уилл Маршалл. Удивительно, как быстро расходятся слухи, не правда ли? Насколько я поняла, Генрих пообещал тебе руку Изабель де Клер, а Ричард выполнил его обещание. И теперь ты женишься на ней.

Маршалл засмеялся.

— Похоже, слухи расходятся чересчур быстро. Но это правда. — Его смех затих, а на лице появилось задумчивое выражение. — Вы когда-нибудь видели леди Изабель, ваше величество?

Элеонора сокрушенно прищелкнула языком.

— Она была младенцем, когда я оказалась под замком. Но, судя по слухам, она молода и прелестна. И невиданно богата. Вскоре ты сам все узнаешь. И если хочешь польстить мне, Уильям, называй меня по имени — по крайней мере наедине. Брайан никогда не стеснялся делать это!

Она быстро перевела взгляд на Брайана Стеда.

— Значит, ты, сэр Стед, будешь сопровождать меня в поездке по стране, как вестник доброй воли Ричарда!

— Эта обязанность — величайшее удовольствие для меня, — учтиво произнес Брайан. — Ричард приказал мне оставаться с вами, пока он не прибудет на коронацию, после которой он намерен объединиться с Филиппом Французским в крестовом походе — том самом, что когда-то задумали Генрих и Филипп.

— Тебе не терпится присоединиться к крестоносцам?

Брайан смутился, но тут же улыбнулся.

— Мне, подобно Ричарду, больше всего не терпится увидеть вас на свободе.

Элиза молча отпрянула. Почему-то ее раздражало то, как приветлива была королева с этим человеком. «Не попадайся в сети этого черного рыцаря! — хотелось закричать ей. — Он суров и жесток, он совсем не такой, каким кажется…»

Но Элиза молчала. Ее время еще придет.

В комнату вошли слуги, несущие вино, подносы со свежим хлебом, крутыми яйцами и множеством сортов сыра. Все, что испытала Элеонора в прошлом, оказалось забыто; ее тюремщик стал ее слугой и, как все слуги, старался угодить королеве.

— Мне так хочется насладиться этой трапезой в саду! — воскликнула Элеонора. — Чудесное вино, выдержанное и крепкое, как наша дружба, которая окрепла за годы! Элиза, пойдем со мной. Как ты выросла, дорогая! Когда мы виделись в последний раз, ты едва доставала мне до колена. — И королева направилась в сад, а слуги поспешили следом, чтобы расставить блюда на узорчатом чугунном столе между розовых клумб. Королева явно наслаждалась жизнью. Она болтала без умолку, будто и не было позади долгих шестнадцати лет заточения. Умелая и приветливая хозяйка, она отпустила слуг и сама налила гостям вина. — Брайан, у тебя еще не было времени повидаться с Гвинет?

— Нет, Элеонора. Мы прибыли прямо к тебе.

— Я польщена! Но жаль, если из-за меня вам приходится оставаться разлученными. Вам двоим уже давно пора к алтарю.

Брайан беспечно рассмеялся, и этот смех вызвал очередной прилив ненависти у Элизы.

— Вспомни, Элеонора: Генрих обещал мне земли и титулы.

— Не могу поверить, что Ричард не выполнит обещания своего отца!

— Нет, уверен, он выполнит их. — Брайан развел руками, повернув их ладонями вверх. — Просто не понимаю, почему он медлит?

— Кажется, я знаю, — пробормотала Элеонора. — По-моему, он обдумывает способ наградить тебя еще большим состоянием. Если Ричард решает вознаградить кого-либо, он становится слишком великодушным.

— Надеюсь, ваше величество, что вы хорошо знаете своего сына, — рассмеялся Брайан.

— Да, Ричарда я знаю хорошо. И в этот момент он тревожится о пустоте унаследованной казны! Нам всем следует подумать об этом, дети мои! — Проницательные темные глаза Элеоноры вдруг обратились на Элизу. — А что скажешь ты, Элиза? Слава Богу, я еще не лишилась ни памяти, ни ума. Почему ты не замужем?

Элиза похолодела, но не нашлась что сказать. Брайан Стед насмешливо ответил за нее:

— Леди Элиза влюблена, ваше величество! Она готовится стать женой своего избранника — сэра Перси Монтегю.

— Сэр Перси… — Элеонора задумчиво нахмурилась. — Боюсь, я ничего о нем не знаю.

Элиза глотнула вина и принужденно улыбнулась. Она не собиралась поправлять Брайана Стеда.

— Уверена, вскоре вы познакомитесь с ним, ваше величество, — почтительно произнесла она.

— О, любовь! Помню, помню! — мечтательно произнесла Элеонора. — Но я еще больше польщена тем, что все вы приехали ко мне! — Она встала, решительно поставив кубок на стол. — Брайан, Уилл, предоставляю вам решать, как быть дальше. Элиза пойдет со мной и поможет уложить вещи, чтобы завтра на рассвете мы могли пуститься в путь.

Неуклюжие в своих доспехах, мужчины вскочили на ноги. Элеонора одарила их милостивой улыбкой и протянула руку Элизе.

— Ты должна освежить мою память, рассказать, что теперь носят, детка. Эти добряки даже не заметили, в каком виде я предстала перед ними.

Элиза поразилась, увидев маленькую комнату королевы в глубине покоев. Она была тесной и почти пустой. Свет еле пробивался через единственное узкое окошко.

Элеонора заметила взгляд Элизы.

— Как чудесно видеть солнце, правда? Только с годами учишься ценить солнечный свет, голубизну весеннего неба… — Она помолчала, вспоминая о прошлом. — Сколько времени мне пришлось провести в этой комнате, в полном одиночестве! — Она передернула плечами. — А иногда меня выпускали в сад, если тюремщик был не слишком суровым, а Генрих разрешал дать мне поблажку. — Она улыбнулась. — Однажды меня даже отвезли в Нормандию на Михайлов день, — разумеется, затем, чтобы воспользоваться моим влиянием на Ричарда. Но я хотела на свободу так страстно, что была готова пообещать что угодно. Надеюсь, что в нашем семействе теперь наступит мир. О, как давно это было!

— Да, теперь все в прошлом, — быстро подтвердила Элиза. Внезапно ей захотелось поскорее увезти Элеонору из этого дворца-тюрьмы. — С чего же мы начнем, ваше величество? Вижу, все ваши вещи здесь…

— Я уложила их несколько дней назад, — с хитрой улыбкой объявила Элеонора и изящно взмахнула рукой. — А тебя привела сюда, чтобы получше рассмотреть. Повернись-ка, дитя!

Элиза не оскорбилась, не почувствовала себя неловко. Наслаждение Элеоноры жизнью было заразительно. Она послушно повернулась перед королевой, которая окинула ее царственным взором, присев в изножье узкой кровати.

Королева улыбалась, когда Элиза вновь оказалась к ней лицом.

— Ты знаешь, Элиза де Буа, что я не питаю к тебе вражды.

— Вы так великодушны, ваше величество.

— Нет, не великодушна, просто стара. И весьма умна! Ты многое унаследовала от своего отца, но… ты прелестна! Ну, не скромничай, детка. Было время, когда я восхищалась Генрихом Плантагенетом! Он был для меня солнцем. Несмотря на то что я была старше его, мы стали отличной парой. Мы были тщеславны, стремились основать империю и династию. Генрих был чудесным рыцарем, галантным королем. Да, но свою свиту он доводил до помешательства! Он редко ел сидя, и потому приближенным приходилось стоять на протяжении каждой трапезы! Ничто не могло лишить его живости, страсти или властности. Но будем откровенными друг с другом, Элиза. Генрих был слишком горд, не желал делиться своей властью, а иногда поступал попросту глупо. Он никогда не понимал, как следует обращаться с сыновьями, и потому они остались верны мне. Но не будем говорить дурно об умершем. Да, у меня есть причины ненавидеть его; но никогда не забывай, что я его любила, точно так, как я никогда не забуду, что причиной многих наших ссор была я сама. Гордость плохо сочетается с любовью. — Элеонора замолчала, и в этот момент даже сияние, исходившее от нее, померкло. Сердце Элизы разрывалось от жалости к удивительной королеве, которая десятилетиями была загадкой и легендой, ошеломлявшей мир. А сейчас Элизе довелось увидеть возраст и мудрость королевы, давно понявшей, что в жизни соседствуют радость и боль.

— Как много предстоит сделать… — пробормотала Элеонора. Она взглянула на Элизу, и ее вновь окружило сияние. — В игре власти и интриг мы должны быть особенно осторожны. Всегда помни, Элиза, что только умные игроки и бойцы в конце концов побеждают! Иногда бывает невозможно поразить дракона мечом, но всегда можно погубить его хитростью!

Элиза улыбнулась, но почувствовала горечь и постаралась только не выдать ее. Элеонора сама была таким бойцом — и выжила в схватке.

Значит, такой должна стать и она сама.

Странное впечатление оставили в ней слова королевы. Если невозможно убить дракона мечом, она должна погубить его хитростью. Это обязательно подействует. Элеонора привязана к Брайану Стеду, но не забывает о долге перед Элизой.

Неожиданно королева оказалась на ее стороне. Теперь остается только выбрать время и найти нужные слова, чтобы погубить дракона.

Возможность представилась гораздо раньше, чем ожидала Элиза.

Уилл Маршалл покинул их на следующее утро, чтобы встретиться и обвенчаться со своей невестой, Изабель де Клер.

Брайан, Элеонора и Элиза отправились в поездку по Англии.

Поездка оказалась не такой трудной, как представляла себе Элиза. С той ночи, когда они прибыли в Дувр и Брайан в очередной раз обвинил Элизу, им приходилось редко говорить между собой — прежде мешал, а вернее, помогал Уилл Маршалл, теперь же, когда Уилл уехал, их ссоры сдерживала Элеонора.

Кажется, Брайан Стед решил умыть руки, думала Элиза.

«И мне лучше последовать его примеру», — часто предупреждала она себя.

Несмотря на то что за время путешествия она привыкла к его присутствию, бывали случаи, когда он доставлял ей неудобство и даже пугал ее. Мнение Элизы не изменилось: Брайан был грубым человеком, в ярости мог стать жестоким. В своих черных доспехах, на вороном жеребце он казался воплощением силы и могущества. Люди почтительно уступали ему дорогу и низко кланялись, несмотря на то что впереди проезжала королева. Не раз, когда Брайан Стед ехал во главе кавалькады, большая часть приветствий доставалась ему, а не королеве.

Брайан и Элиза надеялись, что Элеонора совершит путешествие в паланкине — несмотря ни на что, она все же была немолода. Но когда она была королевой Франции, муж принуждал Элеонору путешествовать только в паланкине: с тех пор она не желала пользоваться им. Элеонора и Элиза ехали верхом бок о бок.

Элизе понравилась Англия летом. Стояли ясные и теплые летние дни. Элиза разглядывала ветряные мельницы на полях, волов и лошадей на пашнях, луга, усыпанные пестрыми летними цветами. Города привлекали Элизу узкими улочками, дома по обе стороны которых часто смыкались верхними этажами. Даже в глухих деревушках находились развлечения: устраивали представления бродячие фокусники, скрипачи, флейтисты, менестрели и трубадуры. Часто, видя Элеонору, уличные музыканты подходили к ней с балладами в честь королевы, сочиненными десятилетия назад.

В деревушке под названием Смитвик им повстречался крестьянин с парой ученых медведей. Элиза дивилась их трюкам, а Элеонора снисходительно наблюдала за ней.

— Генриху тоже нравились медведи, — сказала королева. — Он часто держал их у себя. Ты знала об этом?

— Нет, не знала, — призналась Элиза, и Элеонора улыбнулась. Элиза поняла, что никогда уже не сможет поверить каким-либо дурным слухам о королеве; она слишком хорошо узнала Элеонору сама. Королева не пыталась оклеветать Генриха перед Элизой, хотя и не скрывала его недостатков, понимая, что Элиза любит его.

Элиза могла бы чувствовать себя счастливой, если бы не постоянное присутствие Брайана, при виде которого ее бросало то в жар, то в озноб.

Она непрерывно раздумывала над словами, которые смогут погубить Брайана, лишить его Гвинет, так же как сама Элиза лишилась Перси.

Через неделю после отъезда из Винчестера кавалькада достигла предместий Лондона. Элеонора провела целый день в беседах с людьми, побуждая их приветствовать своего будущего короля — Ричарда Львиное Сердце.

Как обычно, путники рано поужинали и устроились на ночлег.

Больше им не приходилось довольствоваться грязными комнатами таверн — Элеонору с радостью готовы были принять в любом поместье. Сегодня путники остановились в доме сэра Мэтью Суррея, и этот старый джентльмен с воодушевлением приветствовал вдовствующую королеву. Элизе и Элеоноре отвели чудесную спальню, окно которой выходило на луг, заросший ромашками. Множество слуг суетилось вокруг них, стремясь выполнить любую прихоть. Элиза насладилась купанием в огромной ванне, наполненной водой с ароматными маслами, выпила кубок сладкого вина и вместе с Элеонорой растянулась на чистых простынях, беспечно болтая о событиях прошедшего дня. Элиза и Элеонора разделяли одну постель, но это не доставляло им неудобства: в пути женщины быстро сдружились и сблизились.

Элиза узнала, что прислуживать Элеоноре совсем несложно. Королева привыкла обходиться без чужой помощи. Она позволяла Элизе причесывать себя, раскладывать одежду, но в остальном заботилась о себе сама. Однако Элиза не чувствовала себя бесполезной, ибо королева наслаждалась ее обществом. Иногда, правда, Элиза была уверена, что королева скорее думает вслух, чем говорит с ней, но тем не менее жадно слушала ее, не упуская случая сделать замечание.

Этой ночью Элеонора вновь заговорила о пустой английской казне.

— Ричард отчаянно нуждается в деньгах, — произнесла она, забираясь на высокую пуховую перину. Она вздохнула. — Какая жалость, что Ричард заключил союз с Филиппом Августом против Генриха! Теперь он должен уплатить Филиппу двадцать тысяч дукатов, которые Генрих поклялся отдать незадолго до смерти. Ему придется отдать часть из тех денег, что были предназначены для крестового похода. О, крестовый поход! Священная война — великое дело! Но как быстро начинаешь тосковать по чистым простыням и мягким подушкам… — Голос Элеоноры угас, она прикрыла глаза и потянулась на мягком ложе. Немного погодя она открыла глаза. — Элиза, не хочешь ли закрыть окно? Ночь будет прохладной.

Элиза соскочила с постели и подбежала к окну. Но прежде чем закрыть его, она заметила движение во дворе и замерла.

Мужчина садился верхом на коня. Было темно, луна скрылась за тучей, но Элиза мгновенно узнала Стеда — мало кто из мужчин мог сравняться с ним в росте или ширине плеч. Он был без доспехов, в одном плаще, с обнаженной головой. На темном дворе его иссиня-черные волосы поблескивали будто отражая свет рассеянных по небу звезд.

— Что там? — спросила Элеонора.

Элиза смутилась, чувствуя, что настал миг предпринять первую, осторожную попытку атаки.

— Ничего, Элеонора, — поспешно ответила она — слишком поспешно, как и собиралась.

— Глупости, Элиза. Что ты видишь?

— Только всадника, он уезжает из поместья.

— А! — равнодушно протянула Элеонора. — Значит, это Стед.

Удивленная таким ответом, Элиза прикрыла окно и обернулась. Спальню освещала только одна свеча, стоящая на сундуке сбоку от постели. Выражение лица Элеоноры скрывали резкие тени.

Элиза осторожно начала:

— Да, ваше величество, это Стед. Мне не хотелось говорить вам, ему не следовало покидать вас! Защищать вас — его долг!

Элеонора приоткрыла темные глаза и ласково взглянула на Элизу.

— Ты напоминаешь мне Ричарда: отстаивая свое мнение, ты становишься настоящей львицей! Но незачем так заботиться обо мне, дитя. Тебе не стоило ни умалчивать о Стеде, ни сердиться на него. Я сама предложила ему уехать сегодня вечером.

— В самом деле?

— Гвинет в Лондоне. Вскоре Стед будет у нее. Он галантный рыцарь, взявший на себя заботы о престарелой королеве Он заслуживает свободного вечера — и удовольствий. В сущности, мне даже досадно, почему Ричард не устроил брак Стеда как можно раньше, как сделал для Уилла Маршалла.

Элиза кусала губы в темноте. «Этот человек заслуживает казни!» — хотелось в ярости крикнуть ей. Значит, Стед отправился к женщине, на которой надеялся жениться. К своей добыче! Храбрый, сильный Стед будет вознагражден за свою дерзость!

Элиза молча стояла в темноте, обдумывая свои следующие слова. Но проходило время, и молчание стало казаться ей лучшим выходом.

— Тебе не по душе Брайан, верно, Элиза? — с любопытством спросила Элеонора.

— Я только…

Элеонора быстро прервала ее:

— Не отрицай этого, Элиза. У моего возраста есть свои преимущества, и в эти дни я часто наблюдала за вами. Вы избегаете друг друга, не беседуете, стараетесь не обмениваться взглядами. Но каждый раз, когда ваши глаза встречаются, кажется, что Бог внезапно наполняет небеса тучами и молниями.

— Вы правы, ваше величество, — тихо согласилась Элиза. — Мне не по душе Брайан Стед.

— Почему? — Элиза заметила, что насмешливое выражение в глазах королевы сменилось беспокойством. — Будь я молода, — продолжала Элеонора с добродушным юмором, — я могла бы в него влюбиться. Но, поскольку времена такой опрометчивости для меня давно миновали, мне остается только молча восхищаться такими мужчинами, как Брайан Стед. Так скажи мне, Элиза, чем вызвал этот человек твою ненависть?

Наконец наступил долгожданный момент, решила Элиза и ощутила, как поднимается в ней шквал чувств. Еще один шаг — и она не сможет повернуть назад; а пока ей нужно тщательно взвесить каждое свое слово.

— Элеонора, есть вещи, о которых я предпочла бы умолчать.

— Чепуха! — решительно возразила Элеонора.

— Но я…

— Элиза, я приказываю тебе, как королева Англии!

Элиза быстро опустила голову, чтобы проницательная старая королева не заметила ее улыбки, ибо королева сейчас простодушно попалась в ее ловушку.

— Ваше величество, поскольку вы приказали мне говорить, я отвечу вам. Но я умоляю вас держать в тайне каждое мое слово!

— Тебе незачем умолять. Все, что ты скажешь, останется между нами.

Элиза испустила длинный вздох, прикрыв ресницами глаза. Попеременные жар и озноб заставляли ее дрожать: она начинала лгать, или по крайней мере искажать истину, а это было небезопасно.

— Стед ничего не сделал со мной, Элеонора. Но то, что он сделал с другой, внушает мне отвращение.

— Прошу тебя, продолжай, — потребовала Элеонора и хлопнула ладонью по постели. — Да ложись же, дитя, не стой так далеко! Я совсем не помешанная убийца, хотя меня и называли так, когда умерла негодяйка Розамунда Клиффорд, и не летучая мышь, чтобы меня бояться!

Элиза скользнула под одеяло на своей половине постели и помолилась о том, чтобы темнота скрыла ее лицо. Подумав, она задула последнюю свечу.

— Я хочу узнать об этом, — напомнила Элеонора с теплотой в голосе.

Элиза вновь осторожно вздохнула.

— Боюсь, ваше величество, галантный сэр Стед бывает столь любезным не всегда. Он напал на мою подругу, знатную леди, когда та была в затруднительном положении и совсем перепугана. Он обращался с ней так, будто подозревал в чем-то, и вынудил…

— Лечь с ним в постель? — недоверчиво подсказала Элеонора.

— Да, — печально подтвердила Элиза.

К ее изумлению, Элеонора рассмеялась.

— Стед силой заставил леди лечь с ним в постель!

— Ваше величество! — вскрикнула Элиза, чуть не забывшись. — Уверяю вас, той леди было совсем не до смеха!

— Извини, Элиза, — поспешно сказала Элеонора. — Просто это… нелепость. Брайан Стед предпочитает тех женщин, которые сами льнут к нему, не важно, есть у них титулы или нет. Они тянутся к нему, как цветы к солнцу.

— Тем не менее это правда, — тихо возразила Элиза.

Элеонора задумчиво помолчала.

— Если твоя история и в самом деле справедлива, Элиза, тогда назови мне имя этой леди. И если она была опозорена, тогда Брайану придется забыть о Гвинет и исправить свою ошибку.

— Но она непоправима!

— Он может жениться на этой леди.

— Нет! — торопливо возразила Элиза. — Она не желает выходить за него замуж, ваше величество. У нее есть избранник, она счастлива с ним. Просто… просто обидно видеть, что такой негодяй будет вознагражден браком с одной из богатейших наследниц Англии!

Элеонора тихо вздохнула.

— Если эта женщина не желает быть его женой, тут уж ничего не поделаешь. И хуже всего придется самой женщине. Говорю тебе, как королева, что мужчина в таком случае не пострадает от последствий или почти не пострадает. Брайан Стед верно служил Генриху. Его преданность королю бесспорна. Он неоценим для Ричарда потому, что служил Генриху, и любой король вознаградил бы такого подданного. Но дело не только в преданности, — многозначительно добавила Элеонора. — Брайан Стед один из лучших английских воинов. Единственное наказание для него — брак с пострадавшей женщиной, если, конечно, она принадлежит к знатному сословию. Но поскольку она не желает этого брака, нет причин расстраивать свадьбу самого Брайана. Гвинет владеет обширными землями и огромным состоянием, а Брайан сумеет распорядиться этим богатством и преумножить его.

По-видимому, дерзость — непобедимое оружие, горько подумала Элиза, лежа в темноте. Она нанесла удар с помощью хитрости, но, кажется, впустую. Да, она привыкла жить под чужой защитой. Она имела титул, была дочерью короля, пусть даже внебрачной. Однако сила все-таки оставалась на стороне Брайана.

Оружием владел только он.

— Может быть… — пробормотала Элеонора.

— Простите, ваше величество?

Элеонора зевнула.

— Ничего, Элиза, ничего. Я просто подумала… что ты будешь делать после коронации?

— Вернусь в Монтуа, — тихо ответила Элиза. — Это мое владение, — она улыбнулась, — там я по-прежнему хозяйка.

— Конечно, — пробормотала Элеонора. — Конечно…

Наступила тишина. Элиза решила, что королева заснула, но слова Элеоноры не переставали звучать в ее голове.

«Он может жениться на этой леди… может жениться на этой леди… он может жениться…»

Нет, у нее еще осталась сила — надо только решиться и воспользоваться ей.

Но она просто не могла этого сделать, потому что…

Единственный способ лишить Брайана Стеда того, что он стремился получить, — встать на его пути. Да, это уязвит его, она, Элиза, может нанести ему удар. Она далеко не Гвинет, в которую Брайан, по-видимому, влюблен, у нее нет и четверти обширных земель Гвинет и огромного состояния. Ее герцогство невелико, притом находится оно не в Англии, а Брайан Стед — англичанин.

Но тогда она окажется связанной на всю жизнь с настоящим исчадием ада. С рыцарем, который до сих пор ужасал ее, Элиза признавалась себе в этом.

Нет, она не окажется связанной с ним, с внезапным удовольствием подумала Элиза. Она настоит на помолвке с Брайаном Стедом, а затем станет тянуть время, отдалять свадьбу. Можно заявить, что она дала обет совершить паломничество по святым местам. Время будет идти и идти, а затем Брайан отправится в крестовый поход вместе с Ричардом. Это вполне возможно, сам Ричард поступает точно так же! Он помолвлен со сводной сестрой Филиппа уже почти десять лет, но брак до сих пор не состоялся!

«А если Ричард настоит на свадьбе?» — Задумавшись об этом, Элиза решительно отвергла такую возможность. Если такое случится, она сбежит от Брайана, прежде чем брак будет завершен, вернется в Монтуа, прикажет запереть ворота замка и подумает о том, каким способом упросить папу римского расторгнуть брак. Вероятно, она сможет предаваться этому занятию целые годы — ведь Рим так далеко…

А к тому времени Гвинет наверняка отдадут в жены другому рыцарю. Боже милостивый, это действительно поможет.

Он убьет ее, с внезапной дрожью подумала Элиза. Но это если он сумеет увезти ее подальше от Элеоноры, а она, Элиза, этого никогда не допустит.

— Элиза!

Тихий вопрос Элеоноры из темноты, в то время как Элиза была уверена, что королева спит, заставил ее от удивления подскочить.

— Да? — тревожно ответила она.

— Эта леди — ты?

Элиза вцепилась пальцами в простыню. Если она ответит «да»…

Она рискует своей жизнью или по крайней мере безопасностью. Но вместе с тем ее омоют сладкие и чистые воды отмщения.

Она крепко зажмурила глаза. Неужели она сходит с ума?

— Элиза.

Она открыла рот, еще не зная, что хочет сказать. Но она не успела издать ни слова, так как послышался громоподобный стук в дверь и истошный вопль служанки:

— Ваше величество! Ваше величество! Прибыл гонец! Ричард прибыл! Львиное Сердце в Англии!

Элеонора вскочила с постели с быстротой зимнего вихря, промчалась через комнату с проворством юной девушки и рывком распахнула дверь.

— Это правда?

Молодая служанка рухнула перед королевой на колени.

— О да, ваше величество! Он прибыл с сотнями воинов — так говорят. Король, наш английский лев!

— А что народ?

— Народ приветствует его, бросая цветы под копыта коней.

— Слава Богу! — воскликнула Элеонора, глядя вверх, будто видела небеса и могла улыбнуться самому Создателю. Когда она вновь обратила взгляд на служанку, ее тон стал напряженным: — А Джон? Принц Джон? Его кто-нибудь видел?

— Да, ваше величество! Да! Он едет бок о бок со своим братом!

Элеонора вновь вскинула голову, но на этот раз ее хвала небесам была безмолвной.

— Спасибо тебе, дитя!

— О, не стоит благодарности, ваше величество!

Служанка с поклонами удалилась, а Элеонора прошлась по комнате, прекрасная и величественная в своей радости. Она взглянула на Элизу, и та поняла, что королева забыла обо всем, едва услышав весть о прибытии Ричарда и о том, как тепло принял его народ.

И это было к лучшему, несомненно, к лучшему. Должно быть, Элиза действительно обезумела, мысленно согласившись на брак со Стедом…

Ее единственная надежда была слишком сумасбродна.

— О, Элиза! — счастливо рассмеялась королева. — Как много предстоит сделать! Как я рада, что Ричард принял Джона под свое крыло, но… это Генрих так избаловал Джона! Вскоре Ричард устанет слушать капризы братца… Вставай же, Элиза, пора одеваться! Мы должны быть наготове!

Элеонора зажгла свечу у постели и в порыве возбуждения обняла Элизу.

— Как я ждала этого момента и молилась о нем! Ричард — король Англии! Наступают времена львов!

Львов… «Да, — мысленно согласилась с ней Элиза, — времена львов». И главой их предстояло стать ее брату.

Среди них будет и львица, которая уже жаждет мести.

Вскоре Ричард станет коронованным королем. Он не позволит унизить свою сестру — даже самому лучшему рыцарю в королевстве.

«О чем только ты думаешь», — с раздражением спросила себя Элиза, но ничего не могла поделать: в ее голове все спуталось.

Она могла бы обо всем забыть ради спасения собственной жизни. Но какая-то частица ее души по-прежнему жаждала мести, и эта беспокойная частица отвергала беды, которые Элиза могла навлечь на себя.

Брак со Стедом немыслим. И все же… Все это похоже на игру в шахматы, говорил ей Генрих.

Пришла очередь ей самой делать ход.

Глава 12

Элизе почти ничего не приходилось делать в первые несколько дней после прибытия Ричарда. Элеонора и Ричард проводили время, закрывшись вдвоем, и только на третье утро ближайшие советники Ричарда были приглашены присутствовать при их беседах.

На третий вечер сэр Мэтью Суррей, принимающий у себя королевское семейство и свиту, распахнул двери своего дома, устроив пир. Элиза была польщена тем, что Элеонора пригласила ее за высокий стол, тронута теплым приветствием Ричарда. Правда, сухо подумала она, это обычная манера короля. Ричард был замечательным драматическим актером. Когда Элиза приблизилась, король обнял ее, поцеловал и произнес несколько утонченных, галантных фраз, но, едва повернувшись к ней спиной, забыл об этом и отдался беседе о своей единственной всепоглощающей мечте — крестовом походе.

С Ричардом прибыл принц Джон, полная противоположность своему брату. Джон был низкорослым, смуглым, угрюмым, его глаза светились хитростью, которой недоставало Ричарду. Принц вежливо приветствовал Элизу, и она с тревогой подумала о своем втором сводном брате. Ричард был помолвлен с Элис, сестрой Филиппа Французского, уже столько лет, что люди потеряли им счет. Говорили, что Генрих соблазнил Элис гораздо раньше, и потому откладывание брака между Ричардом и Элис стало притчей во языцех для всей Англии и Европы. Но Элеонора часто повторяла Элизе истинную причину этих задержек: Ричард был равнодушен к женщинам.

Значит, принц Джон оставался наследником Ричарда, по крайней мере, до того времени, как Львиное Сердце произведет на свет сына, если такое вообще случится.

Мысль о том, что мстительный и жестокий Джон окажется на престоле Англии, показалась Элизе пугающей. Оставалось надеяться только на то, что Ричард проживет долгую жизнь.

«И Готфрид, и я — дети Генриха, — думала Элиза, — но ни один из нас не сможет даже приблизиться к престолу. Как бы ни любила нас Элеонора, она позаботится об этом».

Конечно, ни она, ни Готфрид не имели желания воцариться на престоле. Они оба слишком умны для этого.

Готфрид Фицрой в этот вечер тоже был в поместье. Он остановился поговорить с Элизой, прежде чем занял свое место по другую сторону стола, рядом с принцем Джоном.

Оглядев стол, Элиза отметила, что за ним собралось любопытное общество. Годвиза из Глочестера, нареченная невеста Джона, сидела в дальнем конце стола, рядом с Готфридом, а тот — рядом с Джоном. Джон, как вторая по значимости персона в королевстве, поместился рядом с Ричардом, по другую же сторону Ричарда восседала Элеонора, затем — сама Элиза. Рядом с ней оставалось пустое место, а дальше еще три. Элиза задумалась о том, для кого они предназначены.

Однако думать пришлось недолго. Сначала Элизе показалось, что Ричард поднялся и встал за ее спиной: от мерцающей свечи на противоположной стене появилась тень необычно высокого мужчины. Затем она услышала голос — небрежный и язвительный;

— Кажется, сегодня вечером нам придется разделить кубок — какая приятная неожиданность! Разумеется, я поступлю, как и подобает галантному рыцарю, и позволю тебе, герцогиня, отпить из него первой — только тогда я смогу убедиться, что в кубке нет яда.

Румянец мгновенно залил ей лицо, шею и грудь. По обычаю тех времен кубки ставили между двумя соседними местами, и Элиза должна была делить свой кубок с Брайаном Стедом.

Она подняла голову, прищурилась и изогнула губы в приторно-сладкой улыбке.

— Любезный сэр Стед, на твоем месте я не стала бы пить слишком беспечно! Если я действительно «сатанинское отродье», как ты изволил назвать меня, то могу выпить яд без малейшего вреда.

Приподняв брови, он отодвинул свой стул и уселся, коснувшись ее бедром.

— Нет, герцогиня, я был не прав. Ты всего лишь существо из плоти и крови, с длинными ногтями и острым языком. Нет, нет, — внезапно предупредил он, заметив, что Элиза желает возразить, — не горячись, герцогиня. Не нарушай иллюзию. Сюда идет твой избранник.

Элиза проследила за взглядом Брайана Стеда — Перси действительно направлялся к ним.

При виде его на глаза Элизы навернулись слезы; он был так хорош — высокий и статный, с тонкими чертами лица, чистыми ореховыми глазами, широко раскрывшимися, когда Перси заметил ее.

Она не могла забыть его слова, но также не забыла, что любила его, может быть, до сих пор, поскольку сердце отказывалось подчиниться рассудку.

Перси подошел к ней не сразу: вначале он приветствовал королевское семейство. Ричард представил его Элеоноре. После этого Перси оказался возле Элизы и низко склонился над ее рукой. Она почувствовала прикосновение его губ к своей коже, услышала вежливое приветствие.

Она знала, что Стед наблюдает за ней, не отрываясь, улыбаясь язвительной, ехидной улыбкой при виде столь отчужденной и учтивой встречи…

Затем Перси выпрямился и повернулся к Брайану.

— Стед, — коротко приветствовал Перси, кивнув головой.

— Монтегю. — Брайан повторил его движение.

Между ними чувствовалось некое напряжение, неопределенное и еле уловимое.

Но вскоре и оно исчезло. Перси прошел мимо. Элиза увидела, что Уилл Маршалл движется к столу вместе с прелестной молодой женщиной и представляет ее Перси как свою жену.

Почувствовав на себе взгляд Брайана Стеда, Элиза невольно потянулась за кубком и натолкнулась на его руку. Она вскинула голову.

— Я удивлен тем, что ты не попросила своего избранника сесть рядом, герцогиня.

Элиза пропустила это замечание мимо ушей и произнесла:

— Сэр Стед, если ты хочешь убедиться, что вино не отравлено, не откажешься ли наполнить кубок и позволить мне выпить?

Он выполнил просьбу, продолжая разглядывать ее. Элиза отпила длинный глоток, не передавая кубок соседу.

— А где же твоя невеста, сэр Стед?

— Увы, до сих пор в Лондоне. И увы, все еще не приходится мне невестой. Ричард отложил нашу помолвку до своей коронации.

— О, какая жалость! — иронически воскликнула Элиза. — Наш будущий король заставил тебя ждать, сидеть как на иголках! И я до сих пор превосхожу тебя, какая досада! Земли и богатство так близки, почти в твоих руках…

— И их прекрасная обладательница! — напомнил Брайан со своей прежней усмешкой.

— Как жаль будет, если все это ускользнет прямо из рук, — сладко пробормотала Элиза.

Брайан придвинулся к ней ближе.

— Не ускользнет. С каждым днем я все ближе к своей цели. Крепись!

— Зачем?

— Затем, что с каждым днем мы приближаемся к тому счастливому часу, когда наши пути разойдутся. Ко дню, когда мне не придется бороться с искушением связать тебя, ибо в то время мы окажемся слишком далеко друг от друга…

Элиза иронически улыбнулась и допила вино.

— О, да, сэр Стед, я буду крепиться. Обещаю тебе.

Больше им не удалось поговорить. Маршалл, совершенно преобразившийся, сияющий улыбкой Маршалл, подошел поприветствовать их. Его молодая жена, Изабель де Клер, оказалась нежной и робкой красавицей. По-видимому, она была счастлива со своим мужем, и Элиза почувствовала болезненный укол зависти.

Изабель была совсем молода и очень привлекательна. Но хотя она вступила в брак не по своему выбору, ей повезло стать женой одного из самых внимательных и добрых мужчин, когда-либо сражавшихся за короля. А сама Элиза…

Она молилась только об одном — чтобы Перси хранил молчание. По крайней мере до тех пор, пока не осуществится ее замысел.

Неприятности начались после того, как завершился ужин, заиграли музыканты, а гости принялись аплодировать и смеяться.

Элиза беседовала с Изабель и Уиллом. Они поженились всего неделю назад, и им еще не надоело рассказывать о своей свадьбе. Элиза невольно прониклась симпатией к Изабель — она оказалась умной и сдержанной женщиной, идеальной парой для Уилла. Слушая веселую болтовню о недавно прошедшей свадьбе, Элиза забыла о своих несчастьях, радуясь за молодых супругов.

Но, выйдя во двор, чтобы подышать воздухом и расслабиться, она встревожилась, услышав резкий и слишком громкий голос, доносящийся от стоящего вдалеке дерева:

— Это ты виноват, Стед! Ты не имел права отнимать то, что принадлежит мне! Ты в долгу передо мной…

— То, что я взял, принадлежало только самой леди. И это совсем не важно, Перси, ибо ее сердце до сих пор принадлежит только тебе.

Элиза вздрогнула и беспокойно оглянулась. Перси повышал голос с каждым словом. Но пока ужас наполнял ее, как нечто живое и страшное, Элиза поняла, что только она сама, Уилл и Изабель стоят во дворе и слышат разговор между двумя рыцарями.

— Ты изнасиловал ее…

Хриплый смех перебил слова Перси.

— А, вот как она тебе сказала? Должно быть, она забыла объяснить обстоятельства этого события. Объясняю: я поступил так, не зная о твоей связи с этой леди. Мы оказались… в необычном положении.

— Тебе придется просить прощения! Ты заплатишь за то, что…

— Я не буду просить у тебя прощения, Перси Монтегю! — внезапно взревел Брайан.

Перси слишком много выпил, с тревогой подумала Элиза, видя, как он дико бросился к Стеду. Брайан Стед отступил назад, и Перси рухнул на землю, однако тут же вскочил на ноги и выхватил кинжал.

Теперь они оказались на виду, выступив из тени дерева. Стед стремительно отбросил руку Перси с кинжалом, шагнул вперед, и сжав кулак, ударил Перси в подбородок. Перси повалился на землю.

Элиза забыла про Уилла и Изабель, забыла даже про Стеда. Как только Перси упал на твердый булыжник двора, она бросилась к нему и опустилась на колени. Положив голову Перси к себе на колени, она яростно взглянула на Стеда.

— Чудовище!

Его глаза вновь стали черными — глубокими, мрачными и страшными. Он хотел что-то сказать, но только пожал плечами.

— Ты поплатишься! — воскликнула Элиза. — Ты не имел права…

— Эту ссору затеял не я.

— Тебе следовало…

— Позволить ему нанести удар? Прошу прощения, герцогиня. Может, я и чудовище, но я слишком хочу жить, чтобы помнить о правилах приличия в таком положении.

Элиза взглянула на застонавшего Перси. Она отвела волосы с его лба, прикусила губу и пробежалась пальцами по его лицу, отыскивая рану.

— Ты пытался защитить меня… — нежно пробормотала она, едва сознавая, что говорит вслух.

Стед хрипло и горько рассмеялся.

— Защитить тебя? Герцогиня, он требовал от меня уплаты деньгами.

Элиза быстро вскинула голову.

— Ты лжешь! — Ей удался только слабый шепот: она уже поняла, что желания и истина не всегда совпадают.

Стед не ответил. Перси открыл глаза и уставился на нее, оцепенев от выпитого вина и боли.

— Стед… получил награду. Добыча всегда достается ему…

— Я не досталась ему, Перси, — мягко возразила Элиза. — И я не добыча.

— Но ты была… — Его голос угас, как только Перси встретился взглядом со стоящим рядом Стедом. — Он всегда остается первым и никогда не пытается оправдаться…

— Перед кем я должен оправдываться, Перси? — раздраженно осведомился Брайан, складывая руки на груди.

— Перед Элизой…

— Перед Элизой? — Брайан перевел взгляд на Элизу, прищурился, но не сдвинулся с места. Элиза поняла, что не сможет говорить под таким пристальным взглядом, и Брайан взглянул на Перси. — Вероятно, ей следует объяснить тебе все, что случилось, более подробно. Я не врывался в Монтуанский замок и не похищал ее. В сущности, герцогиня сама предстала передо мной с самой заманчивой ложью. — Его пронизывающий взгляд вновь коснулся Элизы. — Ты отрицаешь это, герцогиня? Если так, то я готов отстаивать свое мнение.

— Элиза?.. — с болью спросил Перси.

Она не ответила ни Перси, ни Стеду.

— Клянусь Богом, я презираю тебя!

Он пожал плечами.

— Герцогиня, и ты не вызываешь у меня горячей привязанности. Я ни в чем тебя не обвиняю, просто мы оба знаем, о чем я говорю. — Он взглянул на Перси, и Элиза содрогнулась, заметив в глазах Стеда жалость. — Но больше я ничего не скажу. Пусть Элиза решает, говорить о случившемся или нет. Откровенно говоря, я все еще с трудом сдерживаюсь, но каждый мой поступок, совершенный той ночью, был оправдан, мне не за что просить прощения. Но успокойся, сэр Перси, она презирает меня и, по-видимому, влюблена в тебя.

— Влюблена! — хмыкнул Перси, и горечь сочилась из его глаз, как вино из переполненной чаши. — Стед…

Внезапно его голос стал чистым и слишком громким. Элиза быстро оглянулась на Уилла Маршалла, и поняла, что это восклицание было предупреждением.

По двору шагал Ричард Плантагенет. Выражение лица и походка свидетельствовали о гневе монарха.

— Хотел бы я знать, что здесь происходит!

Никто не ответил. Ричард перевел взгляд на Перси, затем на Элизу и на Брайана. Брайан плотно сжал губы. Уилл Маршалл, видя, что дело принимает опасный оборот, выступил вперед.

— Ничего, ваше величество. Ссора, которую сэр Стед и сэр Монтегю предпочли разрешить между собой.

— Черт побери вас обоих! — взревел Ричард, явно щеголяя мощью своего голоса. — Мы стремимся восстановить в Англии мир, а в это время два самых прославленных рыцаря рвут друг другу глотки! Кто затеял ссору?

Стед молчал. Перси мрачно проговорил:

— Я, ваше величество.

— Ты желаешь вызвать сэра Стеда на поединок?

Элиза, склонившаяся над Перси, услышала, как он скрипнул зубами. Он встал и помог ей подняться на ноги. Мгновение он с горечью смотрел на Стеда, а затем повернулся к Ричарду:

— Нет, ваше величество. Вскоре мы оба понадобимся вам.

Ричард обвел всех взглядом разъяренного льва.

— Тогда хватит об этом! Сэр Перси, я советую тебе как следует подумать. Если я вновь услышу о вашей распре, вам придется посидеть в холодной лондонской тюрьме, чтобы немного остыть. Вы поняли меня?

— Да, ваше величество, — пробормотал Перси.

— А ты, Стед? — рявкнул Ричард.

— Я никогда не затевал никаких ссор, ваше величество. — На мгновение он взглянул на Элизу, а затем повернулся к Ричарду: — У меня нет причин враждовать с сэром Перси.

Ричард не нашелся что ответить. Последний раз оглядев всех, он обернулся, величественно взмахнув плащом, и вернулся в дом.

Уилл, опасаясь дальнейших неприятностей, несмотря на строгое предостережение Ричарда, торопливо подошел к Брайану.

— Брайан…

— Иду, Уилл. — Стед поклонился Элизе, затем Перси. — Герцогиня… сэр Монтегю…

Уилл облегченно вздохнул. Но прежде чем они с Брайаном успели пройти несколько шагов, Перси крикнул ему вслед:

— Я все равно убью тебя, Стед!

Уилл почувствовал, как напряглось мускулистое тело его друга. Брайан остановился и оглянулся, не выдавая своего гнева.

— У тебя с герцогиней много общего, Перси, — например, склонность к угрозам и убийствам. Желаю вам всего хорошего, однако мне будет жаль, если вы решите посвятить свою жизнь мести. Жизнь слишком дорога, чтобы лишаться ее из-за пустяка.

Брайан Стед отвесил низкий поклон, повернулся и последовал за Ричардом, Уилл Маршалл на этот раз держался позади его. Изабель неуверенно посмотрела вслед мужу, смутилась и подошла к Элизе.

— Прошу, не волнуйся. Ни я, ни Уилл не вынесем весть о случившемся дальше этого двора. — Она улыбнулась и грациозной походкой отправилась вслед за Уиллом.

Элиза осталась наедине с Перси. Он потирал челюсть и задумчиво смотрел ей в глаза.

— Прости, Элиза, — пробормотал он, и Элиза задумалась о том, что он имел в виду. Неужели он просил прощения за унижение перед королем? А может, жалел, что у него не хватило духу вызвать Стеда на поединок? Или же просил прощения за то, что когда-то любил ее, а теперь не мог любить?

Он взял ее руку и поднес к губам.

— Как жаль, как жаль…

Но Элиза так и не поняла его, потому что Перси тут же повернулся и отправился прочь, но не к дому, а в противоположную сторону, в ночную темноту.

Ей хотелось крикнуть ему вслед, что-то сказать, сделать, попытаться хоть как-нибудь осмыслить то, что она потеряла. Но, подобно ночи, ее сердце оставалось пустым и мрачным, она не могла ни сдвинуться с места, ни заговорить.

Ей оставалось только смотреть ему вслед.

— Боже, как бы мне хотелось сразиться с этим бледным трусом! — громко произнес Брайан, выбивая каблуками дробь по полу лондонского дома, снятого для Уилла и Изабель их друзьями. — Этот негодяй выглядит и ведет себя в точности как павлин! Он обвинил меня, но отказался вызвать на поединок!

Уилл переглянулся с Изабель, которая невозмутимо предложила гостю еще один бокал вина. Уилл вздохнул и на правах давнего друга Брайана решился высказаться:

— Брайан, едва ли ты можешь порицать Перси за его гнев!

Брайан прекратил вышагивать по комнате и взглянул на Уилла.

— Я и не думаю порицать Перси, — — по крайней мере ни за что, кроме трусости! Я порицаю эту тварь, которую он называет своей невестой! Будь она способна хоть раз сказать правду, хоть что-то объяснить… но нет, она подсыпала яд мне в вино! Клянусь тебе, Уилл, в ту ночь, когда мы встретились, она всеми силами старалась перерезать мне горло. А потом упала передо мной на колени, прямо как… Боже милостивый! Как меня угораздило связаться с такой женщиной!

Уилл сдержанно рассмеялся:

— Знаешь, дружище, я бы сказал, что ты именно жаждешь связаться с ней!

Брайан зловеще взглянул на Уилла.

— Я жажду побыстрее отправиться в крестовый поход и готов встретиться даже с тысячей вопящих мусульман, размахивающих мечами!

— Должно быть, тебе следует попросить руки герцогини Монтуанской, — мягко и негромко заговорила Изабель, но ее слова только усилили гнев Брайана.

— Попросить ее руки! — взорвался он. — Боже мой, да я бы не пожелал такой судьбы даже дьяволу! — Он вздохнул. — Изабель, я не более страшен, чем Уилл. Но стоит мне вспомнить о том, что случилось, и я прихожу в бешенство! Уверен, она мечтает отомстить мне, и не менее уверен, да вы и сами видели это тем вечером, что она влюблена в сэра Перси. Я молчал о случившемся, так же как должна была молчать она. Мне не хотелось больше причинять ей вред. Она помолвлена с Перси, а я… я надеюсь вскоре стать мужем Гвинет. Если и существует женщина, к которой я неравнодушен, то это только Гвинет, ибо мы знаем друг друга уже много лет.

Изабель выслушала Брайана, подала ему кубок с вином и грустно заметила:

— Не знаю, Брайан. Твой гнев вызывает удивление, не говоря уже о выражении, с которым ты смотрел, как леди Элиза обнимает сэра Перси. — Она посмотрела на Уилла, и ее лицо озарилось улыбкой, подчеркнувшей юную красоту Изабель. — Я начинаю понимать, что значит это выражение, Уилл. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Уилл широко улыбнулся жене и вскользь посмотрел на Брайана.

— Да, Изабель, понимаю.

— Разрази меня гром, если я хоть что-нибудь понимаю! — воскликнул Брайан.

Изабель нежно рассмеялась, и Брайан обнаружил, что завидует вновь обретенному счастью друга. Этот брак был таким, каким и должен быть, — Изабель и Уилл понимали друг друга с полуслова, казалось, даже читали мысли. Этот брак заключался не по любви, но стал именно таким, ибо суровый воин и молодая наследница оказались отличной парой.

— Брайан, если я хоть что-нибудь понимаю в людях, то твой гнев вызван совсем не презрением к Перси Монтегю.

— Что?

— Уверена, ты по-прежнему очарован герцогиней.

— Леди Изабель, — с длинным вздохом отозвался Брайан, — боюсь, собственный брак создал у тебя ошибочное представление. — Он покачал головой и прищелкнул языком. — А может, ты права: она прекрасное создание. Но она не трогает мое сердце, ибо слишком жестока и горда. Да, возможно, я испытывал влечение к ней, такое, какое мужчина способен испытывать к женщине. Но уверяю тебя, я не питаю к ней ненависти. Молюсь только, чтобы они с Перси поженились и жили долго и счастливо.

Изабель пожала плечами.

— Подумай об этом, сэр Стед, — то, чего ты желаешь для них, невозможно. Сэр Перси ревнует к тебе. Вы оба известные воины, но ты и Уилл были любимцами Генриха. Ричард сразу же приблизил тебя. А теперь ты отнял у Перси то, что принадлежало ему.

— Что? Одну-единственную ночь с женщиной? Тогда этот Перси — глупец, ибо в жизни будет еще много ночей.

— Ты слышал его, — мягко возразила Изабель. — Дело в том, что ты был первым. Для Перси это многое значит. И тебе известно, Брайан Стед, что многие мужчины испытывают такие же чувства. Они ведут себя так, как им заблагорассудится, но ждут, что их невесты сохранят девственность до первой брачной ночи.

Выслушав слова Изабель, Брайан задумчиво улыбнулся, шагнул вперед, взял ее за руки и бережно поцеловал их.

— Уилл объехал почти весь свет, — произнес он, — но не смог бы найти более прелестную и умную женщину. Уилл, прими мои поздравления.

Он обнял Уилла и повернулся, чтобы уйти.

— Брайан, уже слишком поздно, — окликнул его Уилл. — Останься, переночуй здесь.

— Нет, я не могу остаться, — усмехнулся Брайан. — Ваше счастье сведет меня с ума. Мне следует вернуться в поместье — Ричард потребовал встречи со мной в кабинете сэра Мэтью на рассвете.

— Счастливого пути! — пожелала ему Изабель.

Брайан взмахнул рукой и вышел. Вскоре Уилл и Изабель услышали стук подков его жеребца, уносящегося прочь галопом, таким же диким, каким был гнев в сердце Брайана.

Уилл вздохнул.

— Как жаль… — пробормотал он.

— Потому, что оба они твои близкие друзья, — заметила Изабель.

— Да.

— Милорд, они оба горды, оба обладают горячим нравом. Они прирожденные бойцы и потому должны сами выдержать битву.

— Ты права, жена, — пробормотал Уилл, обнимая Изабель. От прикосновения ее нежного тела все тревоги и заботы исчезли из его головы. Он чувствовал блаженство рядом с этой женщиной — красивой, нежной, умной… И страстной.

Они были женаты совсем недавно. Уилл бережно коснулся губами ее губ, и, когда вновь взглянул ей в глаза, они затуманились.

— Не будем вмешиваться, — прошептал он, уже почти забыв, о чем говорит. Он взял Изабель на руки и поспешно задул свечи.

Однако кое-кто счел своим долгом вмешаться в это дело причем самым недвусмысленным образом.

Когда Элиза проснулась, Элеонора уже ушла. Элиза поднялась, чувствуя себя усталой даже после сна, и налила в таз воды. Едва она успела умыться, в дверь постучали, и в комнату с поклоном вошла служанка.

— Доброе утро, леди Элиза. Его величество, Ричард Плантагенет… — Девушка смутилась, и Элиза с любопытством нахмурилась, понимая, что служанка опасается повторить слова Ричарда. Служанка вздохнула и продолжала: — Его величество приказал вам явиться в кабинет сэра Мэтью, рядом с большим залом.

Элиза насторожилась, прикидывая, что могло случиться. Ричард передавал ей не приглашение, а повеление.

— Я сейчас же спущусь туда, — пообещала Элиза, стараясь не выдать, как трепещет ее сердце. Служанка присела и вышла, по-видимому, радуясь, что избавилась от поручения.

«Что же я натворила?» — размышляла Элиза, нахмурившаяся, как только служанка вышла. Ничего, решительно ничего. Ведь Ричард — ее сводный брат, он должен любить ее…

Однако он — Ричард Львиное Сердце. Ему принадлежит вся власть, ради которой он сражался со своим отцом долгие годы…

Вскоре состоится коронация, и он станет королем.

Ощущая, как страх переполняет сердце, Элиза быстро оделась и поспешила вниз. Большой зал был пуст; несмотря на ранний час, слуги уже успели убрать остатки вчерашней трапезы.

Двойные деревянные двери вели в кабинет. Элиза помедлила перед ними, пытаясь усмирить бьющееся сердце. В конце концов, она герцогиня Монтуанская, она не сделала ничего дурного, она приходится сестрой Ричарду…

Элиза с трудом заставила себя постучать в дверь.

— Входи!

Это был голос Ричарда Львиное Сердце, и, судя по звуку этого голоса, его обладатель сегодня встал не с той ноги. Элиза высоко подняла голову и вошла в комнату.

Ричард сидел за столом сэра Суррея, разложив перед собой книги и свитки. От его взгляда по спине Элизы прошла дрожь. Элиза заметила, что Элеонора удобно устроилась в резном кресле с высокой спинкой, стоящем возле стола. Элеонора приветливо улыбнулась. Элиза приблизилась к столу, и Ричард фыркнул, роясь в свитках.

Что бы это значило, мельком подумала Элиза. Каким было это дело, если оно касалось только ее самой, Ричарда и Элеоноры?

Так она считала сначала. Но вскоре послышались стук в дверь, негромкий шорох подошв, она обернулась, чтобы узнать, кто осмелился помешать им.

Брайан Стед встал у камина, небрежно облокотившись на него, в позе воина, который наконец-то на миг расслабился, но тем не менее остается настороже. Он был одет в темно-синюю тунику из тонкого полотна и плащ более темного оттенка, заброшенный на плечо. Его лицо окаменело сильнее, чем обычно, а глаза уже не казались ни синими, ни черными — они горели адским пламенем.

Глава 13

— Я слишком занят, — начал Ричард, не поднимая головы и почти не обращая внимания на присутствующих в комнате. Он глядел на развернутый перед ним пергамент. Элиза с любопытством увидела, что на нем содержится запись о земельных владениях.

Наконец Ричард поднял голову, скользнул взглядом по Элизе, а затем повернулся к Брайану Стеду.

— Я прибыл в Англию, чтобы потребовать принадлежащий мне престол, но всегда помнил: найдется немало таких людей, которые сочтут, что я свел отца в могилу. У меня слишком много дел величайшей важности. Как только корона окажется на моей голове, мне придется заняться казной. После разрешения этих вопросов я перейду к плану славной битвы за Господа и отправлюсь в Святую Землю…

Пока Ричард перечислял дела и обязанности монарха, Элиза бросила взгляд на Элеонору. Но королева только кивала, глядя на Ричарда.

— … а потому, — продолжал Ричард, — мне некогда улаживать мелкие ссоры по поводу титулов, земель и браков — особенно теперь. Стед!

— Да, ваше величество.

Элиза не видела лица Брайана Стеда, но знала, что тот даже не дрогнул от звучного голоса Ричарда.

— До меня дошли слухи, что вы с леди Элизой ждете моего внимания. Так что вы хотите сказать?

Брайан ответил немедленно, но секунда, прошедшая до того, как он заговорил, показалась Элизе вечностью. Элиза чувствовала, как глаза Брайана устремляются ей в спину и излучают нестерпимый жар его гнева. Ей хотелось съежиться от унижения. Меньше всего она желала, чтобы о случившемся узнал Ричард. Наконец-то она поняла, что натворила, что ее тщательно обдуманные слова, обращенные к Элеоноре, были нелепыми и глупыми…

— Скажите мне, что это за слухи, ваше величество, и я отвечу, правдивы они или лживы.

— Ты изнасиловал ее?

Элиза застыла на месте, желая только одного — провалиться сквозь землю, только бы не вздрагивать от голоса Ричарда. Стед вновь помедлил — слегка, но, по-видимому, только для того, чтобы уязвить ее. Ей не хотелось поворачиваться и смотреть на него, но Элиза заставила себя сделать это.

— Полагаю, ваше величество, на этот вопрос должна ответить сама леди. — И Брайан взглянул на нее холодно и учтиво, выжидая. — Так как же, герцогиня?

Ей захотелось убежать — из комнаты, из поместья, из Англии. Вернуться в прошлое, навсегда забыть о том, как выглядит Брайан Стед, не знать даже его имени.

— Элиза! — рявкнул Ричард.

Ей так хотелось опустить голову, а еще больше — ударить Ричарда за причиняемое ей унижение. Но Элиза не могла согнуться, не могла расстаться со своей гордостью.

— В сущности, ваше величество… — начала она, страстно желая, чтобы нужные слова пришли ей в голову. Она могла бы сказать «да» — и знала бы, что это правда. Но это «да» требовало объяснений, а Ричард, как мужчина, в любом случае мог оправдать Стеда. — Это дело не настолько важно, чтобы отнимать ваше драгоценное время…

— Так не отнимай больше времени, чем заслуживает это дело! — перебил Ричард.

— Но оно не имеет никакого значения…

— Элиза, это дело, несомненно, имеет для тебя огромное значение, иначе ты не стала бы вовлекать в него мою мать. Итак, я жду ответа.

Значит, Элеонора обо всем рассказала. Боже милостивый, думала Элиза, Ричард только унизит ее в присутствии Брайана, и она никогда не дождется его казни. Но она сделала первый шаг, и теперь решения не зависели от нее. А может, было еще не поздно? Неужели это суд? И подсудимые в нем она сама и Брайан? А может, приговор уже вынесен?

Элиза услышала, как Брайан шагнул вперед. Казалось, воздух вокруг него раскалился, и Элиза боролась с искушением отодвинуться подальше от опаляющего огня.

В этот миг ей захотелось закричать. Она едва сдержалась, чтобы не броситься перед Элеонорой на колени и не умолять отпустить ее домой. Она жаждала мести, но что же она натворила в своей одержимости!

— Похоже, этим утром герцогине Монтуанской трудно говорить — редчайший для нее случай, ваше величество, — небрежно произнес Брайан. — Следовательно, мне придется ответить на этот вопрос. Изнасиловал ли я ее? Даже не собирался. Но слова герцогини заставили считать ее отнюдь не невинной. Был ли я причиной того, что эта знатная и богатая герцогиня потеряла половину своего богатства? Да, ваше величество, но не по злому умыслу. Ночь нашей встречи принесла мучительные страдания и смущение, и герцогиня избрала для себя роль, которая заставила меня поверить, что она… не откажется от связи.

Это была правда. Она упала перед ним на колени, сказала, что была любовницей Генриха. Он не солгал ни слова…

— Черт побери, Брайан! — раздраженно выпалил Ричард, но Элиза поняла, что он не злится на Брайана Стеда, а просто возмущен запутанным делом. — Страна переполнена хорошенькими крестьянками, а ты… ну ладно. Брайан, ты заслуживаешь королевской награды за свою несомненную преданность. Ты верно служил моему отцу и уже успел доказать свою верность мне. — Ричард прервал свою тираду и поскреб золотистую бородку. — Известно, что вы с Гвинет давние любовники, но Гвинет не была невинной в то время, как вы встретились. Скажи, когда ты все понял, — и Ричард указал на Элизу так, что ее охватило желание столкнуть лбами этих двух мужчин, — разве тебе не пришло в голову, что теперь следовало бы жениться на герцогине?

Брайан рассмеялся, и Элизу разозлили эти беспечные насмешки над «прекрасным» полом — развлечение мужчин в ожидании битвы.

— Ваше величество, эта мысль посещала меня. Но, по ее собственным словам, герцогиня решила выйти замуж за того, за кого пожелает. Я не вправе препятствовать ей.

— Но разве ты не думал о возможном браке?

— Да, однако она заверила меня, что не желает этого.

Они обсуждали ее, как кобылу, выставленную на продажу!

Элизе пришлось напомнить самой себе, что Ричард — повелитель всей страны и, будучи таковым, может отнять у нее все. Не стоило швырять чем-нибудь в короля или набрасываться на него в надежде выцарапать ему глаза — такой поступок мог совершить только человек, который отказался от намерения сохранить свою голову, здоровье и собственность.

Ричард перевел взгляд на нее, и Элиза упрямо подняла голову. Своими аквамариновыми глазами она глядела на него, пытаясь напомнить, что приходится ему сестрой, что в ней течет его кровь, что он не имеет права относиться к ней, как к вещи.

Но взгляд Ричарда ничуть не изменился.

— Стед, ты завел меня в тупик, ибо спал с обеими женщинами. Но мне не верится, что леди Элиза сможет поручиться за отсутствие последствий проведенной вами вместе ночи. Гвинет… она более опытна, а с таким богатством она будет желанной для любого мужчины. Боюсь, я не смогу отдать ее тебе, Брайан.

Ричард вновь уткнулся в свиток на столе. Элиза испытала дикую, ликующую радость: ей удалось хоть что-то отнять у Брайана… и очень дорогое.

Но какой ценой?

Ричард вновь поднял голову и оглядел ждущих Элизу и Брайана.

— Сэр Брайан Стед, я повелеваю тебе взять в жены леди Элизу. Дату свадьбы я назначаю… накануне коронации. Конечно, ночью ты понадобишься мне, чтобы завершить приготовления к коронации, но потом я дам тебе время.

Элизу словно охватил бурный, стремительно несущийся поток. В ушах у нее зашумело. Неужели этого она ждала? Почти предвидела? Но до сих пор такое решение не казалось ей столь ужасным. Стед стоял совсем рядом, и она чувствовала, как от его гнева кипят бурные воды, угрожающие унести ее прочь…

— Смотри, Стед! — потребовал Ричард, разворачивая свиток на столе. — Я не допущу, чтобы ты проиграл в этом браке. У Элизы есть Монтуа, но посмотри — вот эти английские земли простираются до границ земель Гвинет. Если я не ошибаюсь, они даже больше. Некогда они принадлежали старому сэру Гарольду, но Гарольд умер через неделю после битвы в Нормандии. Я велел все тщательно проверить, и родословные показали, что Гарольд и сэр Уильям, отец Элизы, были дальними родственниками еще со времен Вильгельма Завоевателя. Обладание этими землями, Брайан, сделает тебя не только герцогом Монтуанским, но и эрлом Саксонби, повелителем всего побережья. — Ричард поднял голову, и гордость вместе с почти мальчишеской радостью смягчили его черты. — По-моему, сэр Стед, ты будешь вознагражден лучше, чем можно пожелать!

Элиза едва удерживалась на ногах. Ее дрожь нарастала; все происходящее было слишком нереальным, слишком несправедливым! Стед будет вознагражден — за ее счет!

Брайан склонился над пергаментом, затем поднял голову и устремил взгляд на Элизу.

В его индиговых глазах смешались сложные чувства — триумф, гнев, насмешка, пренебрежение…

Элиза шагнула вперед и поклонилась Ричарду.

— Ваше величество, все это ни к чему. Мы с сэром Стедом едва ли уживемся вместе, а поскольку его связь с леди Гвинет была продолжительной и крепкой…

Ричард поднялся во весь рост. Он обернулся к улыбающейся Элеоноре и перевел взгляд на Элизу.

— Я считаю, что решил это дело совершенно справедливо.

— Монтуа мое! — отчаянно выкрикнула Элиза. — Я презираю сэра Брайана Стеда!

Может быть, хоть этим ей удастся напомнить Ричарду, что она дочь его отца? Черты его лица смягчились.

— Я и не отнимаю у тебя Монтуа, Элиза. Просто даю тебе мужа, который разделит твой долг. Женщины наделены слабой натурой. Несомненно, скоро вы помиритесь. К тому же ты сама устроила этот брак, герцогиня.

— Нет! — возразила Элиза. — Ричард, примирения не будет! — продолжала она, уже позабыв, что говорит с королем и что Брайан стоит рядом, ловя каждое ее слово. — Как же Гвинет? — напомнила она. — Она имеет большее право претендовать на этого мужчину, чем я! — Всего час назад она с наслаждением думала о несчастье «бедняжки Гвинет» и самого Стеда.

— Гвинет выйдет за Перси Монтегю. Он молод, достоин и должен иметь земли. Думаю, они подойдут друг другу. Значит, решено. А теперь я могу вернуться к дьявольскому извечному вопросу, вопросу денег!

Элиза круто повернулась и направилась к двери, не попросив у Ричарда позволения уйти.

— Элиза! — Прогрохотал вслед ей Ричард.

Она медленно повернулась и медленно, с насмешкой присела.

— Ваше величество?

— Вспомни, что я король!

— Об этом я и не забывала.

Взгляд Элизы упал на Элеонору, которая продолжала молчаливо созерцать эту сцену проницательными темными глазами. Что ты сделала со мной, хотелось закричать Элизе.

Но Элеонора отвернулась, и Элиза поняла, что она оскорбила вспыльчивого короля. Львиное Сердце не допустит унижения от женщины. Если она не сдержит себя, больше ей не придется надеяться на милость Ричарда, он может совершенно лишить ее земли. Тонкая нить родства, связывающая их, держалась только до тех пор, пока Элиза повиновалась брату; известно, что короли способны стать убийцами, стоит их родственникам посягнуть на власть.

«Я сама виновата в этом, — напомнила себе Элиза. — Да, и надеялась, что Стед лишится…»

— Прошу прощения, ваше величество, — с поклоном произнесла Элиза и, вспомнив о своем достоинстве, вышла из кабинета.

Вокруг поместья сэра Мэтью расстилались чудесные поля и леса. Солнце одело землю сочной зеленью, пестрые дикие цветы усеивали склоны холмов, виднелись на лесных полянах.

Элиза оседлала свою лошадь, отказавшись от помощи конюха. Она понимала, какое беспокойство вызвало у слуг ее желание отправиться верхом в одиночестве, но не остановилась. В сущности, она не беспокоилась о том, что может с ней случиться. Но отчасти ее отъезд был вызван тем, что она просто не могла остаться в поместье, будучи столь разъяренной, измученной мыслями, потерявшей последние надежды.

Утреннее солнце согрело ее, ветер растрепал волосы. Далеко за пастбищем, где паслись овцы, журчал ручей, пронизанный золотистыми лучами солнца, и именно к этой вьющейся ленте направилась Элиза.

Ее кобылу явно привлекала высокая, свежая трава, растущая вдоль берегов ручья. Элиза позволила лошади брести куда вздумается.

Не боясь замочить тонкую льняную тунику, Элиза сбросила туфли и шагнула в воду. Вздымающийся камень, за столетия сглаженный бегущей водой, манил ее, и Элиза добрела до него, вытянулась и подставила тело согревающему солнцу.

Как глупа она была! Ее титул, родство с Ричардом ничего не значили. Замки, земли, женщины — все в мире было добычей. Она ничем не отличалась от других.

«Я призналась Элеоноре, я думала, это поможет погубить Стеда…»

«Мне отмщение…» — напомнила она себе с горечью. Да, это оказалось правдой. Она обрекла себя на ад при жизни, потому что была достаточно глупа, чтобы поверить в свои силы.

Теперь все решено. Стед не получит Гвинет. Но станет повелителем половины Корнуолла благодаря какому-то отдаленному родственнику ее приемного отца…

Это пародия, настоящая пародия на то, что обещал ей Генрих.

Элиза зажмурилась, глядя на солнце. Что же делать теперь? Обратиться к папе — значит, вызвать гнев Ричарда. Ричард вскоре отправится в крестовый поход и позабудет обо всем на свете. В сущности, его и сейчас волнует только поход и как только он уедет…

Если уедет Ричард, с ним отправится и Стед. Вероятно, нарвется на меч какого-нибудь сарацина и умрет. Неужели она и в самом деле желает ему смерти?

Нет, Шинон дал ей понять, что такое смерть, показал, как выглядят кровь и трупы. Несмотря на всю ее ненависть к Стеду, ей вдруг захотелось покоя. Она потеряла Перси, и, более того, она утратила веру в любовь. Но ничего уже не изменить. Стремясь бороться с миром, она слишком многим рискует.

— Я хочу домой… — внезапно услышала она собственный шепот. Она выступила на арену, уверенная, что знает правила игры, а теперь с печалью отметила, что не знает ничего. Неопытность и боль дали ей желание бороться, и она проиграла. Теперь оставалось только молиться о том, чтобы годы принесли ей мудрость и терпение.

Но неужели выхода уже не найти? Она может отказаться от брака. Ради чего? Элеонора пошла наперекор Генриху — и провела шестнадцать лет под замком. А если и Ричард может быть столь же жестоким?

Элиза так глубоко погрузилась в печальные мысли, что не слышала, как приблизился жеребец, не слышала ничего до тех пор, пока шум шагов не насторожил ее. Открыв глаза, она обнаружила, что на нее смотрит Брайан Стед.

Вода омывала его высокие сапоги, по своей привычке он стоял, подбоченившись, будто бы заранее готовясь выхватить меч.

Но теперь он казался скорее задумчивым, чем сердитым, а Элиза слишком сильно была объята отчаянием, чтобы бояться его.

Взглянув ему в глаза, Элиза устало отвернулась.

— Зачем ты приехал сюда? — равнодушно спросила она.

— Зачем? — Элиза не видела Брайана, но чувствовала, что при этом вопросе он приподнял бровь. — Герцогиня, это очевидно: мне кажется, нам надо многое обсудить.

— Мне нечего тебе сказать, — прежним безучастным тоном пробормотала Элиза. Она открыла глаза, когда мозолистый палец провел по ее щеке, но тут же вновь отвернулась.

— Элиза, ты сама в этом виновата.

— Нет.

— Герцогиня, я запоминаю все, что слышу. Ты призналась Элеоноре, и одному Богу известно, что ты ей наговорила.

— Я не хотела этого, — произнесла Элиза. Ее одолевало искушение отодвинуться подальше, но, уже не из ложной бравады, а скорее от усталости, она сдержалась и осталась на месте.

Он горько улыбнулся.

— Вот теперь я тебе верю. Ты хотела просто очернить меня перед Элеонорой и лишить будущего.

— Ты не заслуживаешь богатства.

— Увы, похоже, я его уже получил.

Еще несколько минут назад ей хотелось только покоя, но сэр Брайан Стед обладал поразительным даром вызывать у нее раздражение.

— Это еще неизвестно, — холодно произнесла она, осторожно подбирая ноги и садясь на расстоянии вытянутой руки от него. — Все вокруг меняется так быстро! В любой момент с ясного неба может ударить молния. Помнится, Ричард выбрал день, до которого еще три недели. За это время я могу умереть, и надеюсь, в Нормандии у меня найдется достаточно отдаленных родственников, чтобы заявить о своих правах на мое поместье…

Она остановилась, когда он взял ее за плечи, не больно, но решительно. Его глаза устремились на нее с пугающим и странным выражением.

— Ты не задумала какую-нибудь глупость? — хрипло спросил он.

— Глупость? — смущенно и растерянно повторила Элиза. Затем сухо рассмеялась: — Ты говоришь о самоубийстве, сэр Стед? Ты льстишь себе. Ты недостоин того, чтобы лишиться жизни ради тебя или из-за тебя!

— Тогда, — мягко заметил он, — поступай так, как велел тебе Ричард, — примирись с будущим.

— А ты уже примирился, Стед?

Он улыбнулся, но на этот раз от выражения на его лице Элизу охватил холод.

— Примирился, герцогиня? Еще бы! Ведь ты принесла мне богатство, о котором я даже не мечтал!

— Богатство! — злобно воскликнула Элиза, высвобождаясь из его рук. — Значит, до всего остального тебе нет дела? А как же Гвинет? Еще две ночи назад ты уезжал к ней, был с ней! Ты мечтал жить вместе с ней, но стоило Ричарду приказать, и ты забыл ее! Что же будет дальше, Стед? Ты уже забыл обо всех годах, днях и ночах, что прошли вместе с ней? Отвечай, Стед, что будет с Гвинет?

На его сильной шее заметно забилась тонкая голубая линия вены. Она испытывала его терпение, играла его буйным нравом, не думая об этом.

— Гвинет, — произнес он подчеркнуто сдержанным голосом, — выйдет замуж за сэра Перси. Но скажи мне, герцогиня, что случилось с вашей великой любовью? Какое место ты отвела Перси в своих планах мести?

Элиза опустила глаза, но сделала это недостаточно быстро, и он рассмеялся.

— Замечательно! Ты решила прибрать меня к рукам, потому что великодушный и знатный Перси повернулся к тебе спиной! И ты говоришь о любви! Что же это была за любовь!

— Когда-то, пока не появился ты, мы были счастливы. Мы мечтали о будущем. Я никогда не хотела оказаться рядом с тобой, Стед. Ты мне не нужен. Я не хочу иметь с тобой ничего…

— Как деликатно ты говоришь о таких вещах! И это несмотря на все, что ты сделала со мной!

— Я? С тобой?

— Вспомни хотя бы об отравлении, — напомнил ей Брайан.

— Я не… о, не важно! Это бесполезный разговор.

— Нет, важно. Очень важно. И разговор совсем не бесполезен, потому что ты должна кое-что понять.

— В самом деле? — холодно вопросила Элиза.

— Ты испытываешь мое терпение, Элиза, — негромко предупредил он, и, несмотря на жаркое солнце, ее внезапно охватил озноб. Элиза жадно посмотрела в сторону берега, размышляя о том, удастся ли быстро перебраться через ручей и сбежать от него. Неужели он осмелится схватить ее здесь, совсем рядом с поместьем?

— Если бы ты пришла ко мне, — услышала она слова Брайана, — я женился бы без всякого приказания короля и этой комедии, разыгранной перед Ричардом и Элеонорой. Думаю, это разозлило меня больше всего. Ты говорила о своем презрении ко мне, а я был вынужден молчать. Затем, за моей спиной, ты пожаловалась королеве, ты плакалась ей, как жалкая, невинная жертва.

— Я и есть невинная жертва!

Он вежливо приподнял бровь.

— Любовница Генриха? Едва ли ты могла быть невинной, герцогиня. Ты не рассказала Элеоноре, что сбежала из Шинона, увозя с собой кольцо Генриха. Уверен, ты не рассказала также и о том, как пыталась воткнуть кинжал мне в глотку, а в собственном замке чуть не отравила меня, подсыпав в вино яд.

— Последний раз объясняю тебе, Стед, я не подсыпала в вино яд! Но поскольку в моем присутствии ты вынужден постоянно дрожать за свою жизнь, не лучше ли тебе будет отправиться к Ричарду? Если мы оба откажемся от брака…

Он разразился смехом, поставил сапог на камень рядом с ней и оперся коленом о локоть.

— Герцогиня, я зол. Слишком зол. Я не люблю, когда меня вынуждают что-либо делать, но этот камень может стать твоим брачным ложем и ты ляжешь на него!

Берег манил ее все сильнее. Элиза взглянула на Стеда, чувствуя, как черная ярость переполняет ее сердце. Они должны были говорить о своем будущем, а он просто смеялся над ней. Его поза была расслабленной, небрежной, вероятно, мысль о браке с ней вовсе не тревожила его; он презирал ее, но, поскольку речь шла о титуле, богатстве и землях, был согласен на брак.

Элиза улыбнулась, заметив, что его поза слишком небрежна.

— Мое брачное ложе, сэр Стед? Уверяю, я никогда не лягу на него. — С этими твердыми словами она поднялась и резко ударила кулаками по его широкой груди. Прежде чем он успел понять, в чем дело, Элиза изо всех сил толкнула его и с удовольствием увидела, как он зашатался, пытаясь сохранить равновесие, но все-таки упал навзничь в воду.

Она не теряла ни секунды. Стремительно бросившись к берегу, она не замечала, что острые камешки дна впиваются ей в босые ступни. Она знала, что стоит ей захотеть — и она может мчаться, как ветер.

Однако она недооценила Стеда — ошибка, которую допускала все время, — с тоской напомнила она себе, ощутив его сильные пальцы, схватившие ее за щиколотку. Она уже достигла илистого берега, когда из ее груди вырвался вздох, и она упала в ручей. Выплевывая воду изо рта и откашливаясь, она думала только о том, как бы не задохнуться.

Он вцепился пальцами в ее волосы, поднял ее голову над поверхностью, но едва она успела вздохнуть, вновь толкнул в воду.

— Давай вернемся к нашему разговору, герцогиня. У меня были другие планы, ты пожелала изменить их. Мы поженимся за день до коронации. Ты молода, и я могу простить то, что случилось. Я хочу предупредить тебя об одном, хотя терпение мое на исходе. Клянусь, я не стану вспоминать о прошлом, но если ты вновь попытаешься мстить мне, я отвечу тебе тем же. Ты будешь моей женой, а закон позволяет мужу обращаться с женой так, как ему заблагорассудится. Помни о моем предостережении, и все будет хорошо. Но если ты забудешь о нем…

— Я никогда не сомневалась в том, что ты способен на насилие, — пробормотала Элиза, отчаянно дрожа.

Он пробормотал нетерпеливое проклятие, но что-то в ее глазах заставило Брайана удержаться от дальнейших замечаний. Эти широко раскрытые глаза смотрели на него, блестящие, как хрусталь, чистые, как аквамариновые воды ручья, текущего мимо них. Он почувствовал, как она потрясена, увидел боль, исказившую тонкие черты. Кто она такая, внезапно удивился Брайан. Гордая и умная красавица, какой считает ее Маршалл? Потрясенная и отчаявшаяся от потери и всего произошедшего? Или коварное существо, достаточно умное, чтобы использовать свою красоту в корыстных целях? Она по-прежнему отрицала, что пыталась отравить его. Боже, но ведь он действительно был отравлен в ее доме!

Он вздохнул, внезапно почувствовав усталость. Как часто одна маленькая ошибка разрастается в целое дерево, а потом превращается в лес обманов и недомолвок. Она была влюблена в Перси Монтегю, да и теперь любила его, а этот ублюдок смертельно оскорбил ее, не желая поступиться своими представлениями. По иронии судьбы Перси все равно придется стать мужем женщины, которая когда-то принадлежала Брайану. Но, поскольку Перси отказался жениться на Элизе, она получила богатство, о котором не могла и мечтать. Будучи циником по натуре, Брайан не сомневался, что Перси без труда смирится со своим браком. После Изабель де Клер, а теперь и Элизы Гвинет была самой богатой наследницей в стране.

Брайан прикрыл глаза. Элиза не ошиблась: всего две ночи назад он был у Гвинет, ощущал ее обволакивающее тепло, наслаждался ее смехом, ее любовью. А теперь…

Боль, сожаление, раскаяние — все смешалось в его голове и сердце. Он представлял себе радостную жизнь. Ему, как рыцарю, придется участвовать в походах, но у него будет дом, в который всегда можно вернуться. Приветливый дом, любящая жена, живо и радостно встречающая его на пороге…

Но вместо Гвинет он получил в жены эту фурию. Он так и не научится предвидеть, что она замышляет, никогда не сможет есть или пить в собственном доме, не испытывая опасений…

«Она принесла мне не только Монтуа, но и половину Корнуолла», — напомнил себе Брайан. И несмотря ни на что, он не мог забыть ту ночь, с которой все началось. Ночь, за время которой Элиза околдовала его. Как тонкий аромат, воспоминания преследовали его, дразнили, заставляли желать большего, как мальчишку, который впервые попробовал меда и жаждал вновь ощутить его вкус…

Брайан открыл глаза и вздохнул, увидев, что Элиза вновь смотрит на него враждебно и упрямо.

— Элиза, Ричард объявил о своем решении. Теперь нам придется решать, чем станет наша жизнь — адом или раем.

Его голос был таким мягким, тихим. В индиговых глазах светилось сочувствие. Облако открыло солнце, и внезапный блеск ослепил Элизу. Она обнаружила, что пытается понять, каким может быть этот человек, когда становится нежным. Интересно, как он прикасался к Гвинет? Неужели ошеломлял своими ласками? И улыбался без насмешки, слушая ее шепот?

Блеск превратился в жар, который прошел по ее спине, унося холод воды, окружающей ее. Значит, он не всегда бывает суровым и жестоким? Значит, он мог смеяться от наслаждения, шептал ласковые слова, когда… обнимал Гвинет? Неужели он не всегда бывает твердым и резким, как лезвие меча, но иногда становится уязвимым, доверчивым, нежным?

Элиза сглотнула, отгоняя от себя эти мысли. Она не станет ждать ласки и нежности или просто доброго отношения от этого человека. Он останется для нее загадкой, как и она для него. Но может быть… может, в его словах нет ничего угрожающего, их можно оправдать той бедой, причиной которой стала она, Элиза.

— Брайан, прошу тебя, если мы оба пойдем к Ричарду…

— Я не пойду к нему, Элиза.

— Но почему? — воскликнула она, и горечь подобно желчи прихлынула к ее горлу. — Земли, земли и титулы — вот с чем ты способен думать! — выкрикнула она.

Его челюсти сжались, но ответил он таким же тихим и усталым голосом:

— Не торопись обвинять меня в желании получить свое, место в мире. Я провел полжизни, борясь за земли — и всегда за чужие. Ты родилась богатой, герцогиня. Не забывай того, что мне пришлось долго и упорно трудиться, чтобы получите свою долю.

— Мне нет до этого дела! Монтуа мое.

Он грустно вздохнул.

— А теперь, герцогиня, еще и половина Корнуолла — причем благодаря мне. Разве ты не чувствуешь хоть какую-то благодарность?

— Благодарность? Нет! Я не стремилась заполучить «половину Корнуолла»! — Она отчаянно огляделась, желая вырваться из его рук и выйти из воды, которая холодила все тело, кроме мест, где касались ее руки Брайана. Там кожа словно горела.

— Брайан… — вновь начала она, надеясь хоть что-нибудь спасти. Для этого ей надлежало подобрать разумные слова. — Брайан, титулы и земли на Корнуолле стоят гораздо большего, чем Монтуа. Они достанутся тебе! Мы можем послушаться Ричарда, можем пожениться, но затем разойтись по обоюдному согласию. Я вернусь в Монтуа, ты отправишься в поместье на Корнуолле! Мы оба понимаем, что навсегда останемся самыми заклятыми врагами, что нам нет смысла жить рядом постоянной вражде…

— Забудь об этом!

Слова застыли у Элизы на языке. В глазах Брайана не оста лось и следа мягкости и нежности. Глаза темнели с угрожающей быстротой: синий цвет сменился индиго, а тот — черным. Бронзовая кожа плотно обтянула скулы, челюсти твердо сжались. Жар его прикосновения резко контрастировал с холодом воды.

— Но почему? — прошептала Элиза.

— Герцогиня, не меньше, чем земли, я хочу иметь законных наследников, которым оставлю все богатство, заработанное тяжким трудом. А законных наследников можно иметь только от законной жены.

Элиза прикрыла глаза, не в силах сдержать дрожь отвращения, которая пробежала по ее телу.

— Если ты находишь меня столь отвратительным, мне жаль, — холодно заметил Брайан. — Мне бы не хотелось проводить ночи в битвах. Но если ты предпочитаешь это, Элиза, я согласен.

Она зажмурилась еще сильнее. Нет, этого не будет, решила она. На этот раз она не чувствовала ни злобы, ни желания мстить — просто решимость и страх. Она не смирится с такой жизнью. Она не станет его собственностью, запертой в поместье, готовой угождать ему, когда он только пожелает, молчаливо и смиренно исполнять его приказания и провожать в походы на войну или к другим женщинам. Этого она не стала бы делать ни для одного мужчины.

Тем более для Стеда. Она ненавидела его за то, что Стед не верил ни одному ее слову, ненавидела за то, что он сделал с ней, и за то, что думал о ней.

Он был готов простить ее, а ей нужен был мир, но не на условиях быть собственностью Стеда.

— А ты не боишься жениться на мне? — холодно спросила она.

— Боюсь?

— Ты говоришь, что однажды я уже пыталась отравить себя…

— Да, — холодно и вежливо подтвердил он. — Но я сказал, что готов простить тебе ошибки молодости и неопытности. Надеюсь, я сумею убедить тебя, что еще одна попытка может тебе дорого обойтись.

Несмотря на вежливый тон, угроза была несомненной.

Элиза с трудом сохраняла величественную позу, сидя напротив него в ручье. Она не делала никаких попыток высвободиться из его рук, даже не повышала голос.

— Значит, тебе безразлично, что женщина, на которой ты очень жениться, влюблена в другого? Что я постоянно буду желать его, желать оказаться в его объятиях…

— Мне безразлично то, чего ты желаешь, герцогиня, но небезразлично то, что ты делаешь. Так что можешь желать в душе сколько угодно, Элиза, но с этого момента считай меня своим стражником. И помни о том, что ты уже знаешь: я способен на многое.

— А как же ты сам, сэр Стед? — чуть не крикнула Элиза, на время утратив выдержку. — Ты и Гвинет?

Сардоническая усмешка скривила его губы, но глаза подернулись дымкой.

— Гвинет отдана Перси.

— Он откажется жениться на ней! — яростно вскрикнула Элиза.

— Еще одно предположение, требующее проверки. В этом случае ты проиграешь.

— Ты еще не приобрел положение выше, чем мое, так что одно предположение подтвердилось.

— Мужья всегда выше своих жен, — беспечно возразил Брайан.

— Проклятие!

— Так гласит закон, Элиза.

Почему сейчас ее так уязвило нелепое предположение о том, что она окажется в его власти?

— Ты понимаешь, о чем я говорю, Элиза?

— Прошу, отпусти меня, — сказала она, не отвечая на вопрос. — Вода холодная, и ты делаешь мне больно.

Должно быть, он решил, что она покорилась его воле, ибо жалость появилась в его глазах и он немедленно отпустил Элизу. Она легко поднялась и еще раз взглянула ему в глаза.

— А ты понимаешь, что я предпочитаю не встречаться с тобой до дня нашей свадьбы? — спросила она.

— Как пожелаешь. — Элиза со странным чувством следила, как Брайан поднимается перед ней. Он выше Ричарда, мелькнула у нее отдаленная мысль. Разглядывая его, Элиза была вынуждена признать, что Брайан таков, как и подобает быть рыцарю, — мускулистый и подвижный, жестокий и решительный, сильный и грубый.

Да, он настоящий рыцарь. Он подходит для роли дворянина так же, как Ричард для роли короля.

Но все эти мысли только усилили ее ненависть, а вместе с ненавистью страх. Элиза поняла, что Брайан намерен полностью подчинить ее своей воле. Значит, он станет поступать так, как пожелает. Его жизнь почти не изменится, разве только он будет намного богаче.

Она заставила себя насмешливо улыбнуться, повернулась и подозвала кобылу. Ее мысли витали где-то далеко, и в этой дали начал складываться план.

Она выйдет замуж. Будет такой послушной, как может только пожелать Брайан или Ричард.

Она будет присутствовать на коронации, наблюдать, как Ричард становится королем Англии, побывает на великолепном пиру об руку с Брайаном Стедом…

Но как только начнутся празднества, она сбежит. Готовиться к бегству надо уже сейчас, чтобы не терять времени.

Монтуа останется в ее руках. Стоит оказаться там, и она сможет выставить войско, если кто-нибудь вздумает посягнуть на ее владения.

Ричард не станет жертвовать своим войском. Ему понадобится каждый рыцарь, чтобы удержать Англию и осуществить мечту жизни Ричарда — крестовый поход в Святую Землю. Брайан Стед будет сопровождать Ричарда долгие два или три года.

За три года она сумеет выстроить неприступный замок и найти способ расторгнуть брак.

Глава 14

Сентябрь 1189 года

Лондон

Стоя у окна, Элиза смотрела на улицу. Толпа была так многочисленна, что стоило прикрыть глаза, и она сливалась в огромную, многоцветную волну.

По улице сновали священники, монахи, крестьяне, торговцы, знать. Завтра предполагалась коронация Ричарда Плантагенета, а такое зрелище многим доводится увидеть всего раз в жизни.

Весь прошедший месяц шли пышные приготовления. Святые отцы часами повторяли молитвы, швеи и портные шили одеяния до тех пор, пока их пальцы не покрылись мозолями, а кошельки наполнились доверху; знать собиралась со всех концов Англии и соседней Шотландии, из Европы. Ричард унаследовал обширные владения на континенте, но даже те, кто не считал его своим повелителем, явились на коронацию из любопытства. Львиное Сердце вскоре должен был стать полноправным королем Англии.

Запряженные ослами телеги двигались вперемежку с роскошными экипажами аристократии. Редкие вопли ярости слышались, когда откуда-нибудь из верхних окон домов на улицу выбрасывали содержимое ночной посуды, но в основном священники, крестьяне, воины, торговцы и дамы пробирались по улицам без приключений. Лондонский шериф знал свое дело: вооруженные рыцари стояли на постах по всему городу, и мало находилось желающих затевать ссоры в этот самый значительный для Ричарда день. Ричард со свойственным ему тщеславием пожелал, чтобы улицы переполнили толпы, собравшиеся взглянуть на него. Для простого люда двумя путеводными звездами всю жизнь оставались Бог и король. Нежелательными гостями на празднике были только те, кто не любил и не почитал Христа, — лондонские евреи.

Элиза знала, что Ричард собрался защитить еврейскую общину, ибо эти люди были образованными и предприимчивыми. Они держались вместе и были необходимы для города, как ростовщики. Когда человек оставался должен такому заимодавцу крупную сумму, а тот умирал, деньги уходили в казну.

Во времена правления Генриха король и еврейская община поддерживали мирные, но отчужденные отношения; Ричард намеревался придерживаться этой традиции.

Но сейчас, глядя на улицу, Элиза не видела на ней желтых пятен одежды, которую обычно носили евреи. В эти дни христиане приходили в возбуждение слишком легко и их гнев мог обратиться на любого, кто не считал себя приверженцем Христа. Рыцари уже много лет сражались с неверными в Святой Земле, воевали против сарацинов, арабов и турков, и теперь каждого нехристианина народ считал врагом.

— Миледи!

Элиза отвернулась от окна, услышав негромкий голос Джинни. Джинни провела с ней уже три недели, но по-прежнему пребывала в тревоге от лондонской суеты, от предстоящих событий. Она знала Элизу, и хотя та никому не признавалась в своих замыслах, Джинни чувствовала: с ее госпожой что-то должно случиться.

— Уже пора? — растерянно спросила Элиза.

— Да, Элиза, пора. Уилл Маршалл ждет, чтобы проводить тебя в церковь. Он просит тебя поспешить, поскольку его величество, Ричард Плантагенет, выкроил время, чтобы стать твоим посаженым отцом.

— Я готова, — ровным тоном отозвалась Элиза. Она и в самом деле была готова, одевшись несколько часов назад. Поскольку ей не хотелось оскорблять ни Ричарда, ни Брайана нарочитым пренебрежением к своей внешности в день свадьбы, она нарядилась в чудесное светло-голубое платье, сшитое для такого случая. Металлическое зеркало подсказало Элизе, что она выглядит так, как подобает невесте… или жертве. Белый шелковый шлейф тянулся за ней, туника лежала мягкими складками, длинные рукава были отделаны белым лисьим мехом. Головной убор был особенно изящным: в нем сочетались тонкие, почти прозрачные шелка голубого и белого цветов, усеянные рядом блестящих сапфиров и золотистых лилий.

Элиза решила не обращать внимания на то, что сама она бледна как снег, что ее бирюзовые глаза сейчас кажутся слишком огромными для лица. Она не производила впечатления счастливой невесты, но ей было нужно изобразить послушание королю даже вопреки собственному желанию.

— Твой плащ, Элиза, — подсказала Джинни.

Она накинула плотный плащ и спустилась по лестнице к Уиллу и Изабель, беседующим с хозяйкой дома, мистрис Уэллс, пухлой одинокой вдовой, которая была счастлива принять у себя любимицу Ричарда Львиное Сердце.

— О, леди Элиза, как вы прелестны! — воскликнула мистрис Уэллс с искренней сияющей улыбкой. — Пиппа! — позвала она служанку. — Мы должны выпить за леди Элизу!

Вино, поданное в изящных бокалах из алого стекла, по-видимому, приберегали только для самых торжественных случаев. Элиза быстро осушила свой бокал. Она видела, как во взглядах пристально наблюдающих за ней Уилла и Изабель смешиваются жалость и страх.

Они явно опасались, что Элиза совершит какой-нибудь необдуманный поступок и навлечет на себя беду за день до коронации Ричарда.

Элиза поблагодарила мистрис Уэллс за вино, а затем повернулась к Уиллу.

— Давайте покончим с этим, хорошо? — произнесла она.

Церковь, где ей предстояло венчаться, находилась на соседней улице, однако из-за суматохи Уилл решил, что они отправятся туда верхом. Он чувствовал себя очень неловко и растерянно, пока ехал впереди женщин, вполуха прислушиваясь к советам, которые его жена давала нехотя внимающей герцогине.

Казалось, Изабель приложила все усилия, чтобы позабыть о том, как Элиза презирает своего будущего мужа.

— Странно, не правда ли? — спрашивала она. — Я так много слышала про Уилла, но никогда не видела его! Все, что мне было известно, — что моим мужем станет рыцарь, славящийся своей свирепостью. Не могу сказать, каких только ужасов я не воображала, помня, что он вдвое старше меня. Но когда я наконец увидела его, он оказался вовсе не свирепым, а добрым и учтивым. Мне была ненавистна сама мысль о браке, однако он принес мне только счастье.

«Потому, что ты вышла замуж за Уилла Маршалла, а не за Брайана Стеда», — мысленно возразила Элиза, отвечая Изабель рассеянной улыбкой. Уилл и Изабель по-доброму относились к ней, и Элизе не хотелось ничем расстраивать их, ибо супруги чувствовали себя неловко в роли ее провожатых. Внезапно Элиза вспомнила, что именно Изабель провела с ней весь день, беспрестанно болтая о цветах, кружевах, сладостях, обо всем, что занимало ее, в то утро, когда Элиза узнала, что сэр Перси Монтегю охотно, даже с радостью, женился на наследнице Гвинет из Корнуолла.

Элиза сразу поняла, что они достигли церкви: Ричард прибыл туда тайно, но улицу заполняли вооруженные воины. Стража стояла у дверей. Уилл помог ей спешиться, и стражники посторонились, пропуская приехавших.

В церкви было полутемно, горело лишь двадцать свечей. Элиза увидела священника у алтаря, потом Ричарда, величественного и внушительного в своем лиловом берете. Изабель сжала ей руку.

— Как красив твой жених! — пробормотала она. — Наверняка все женщины страны позавидовали бы тебе! — добавила она с тихим завистливым вздохом.

Элиза перевела взгляд на Брайана. Он стоял рядом с Ричардом и был не менее, а может, и более внушительным. Его белая рубашка была отделана испанским кружевом, поверх нее надета туника из алого бархата. Белые штаны подчеркивали силу длинных, твердых, мускулистых ног. На плече был закреплен серебряной пряжкой черный плащ, под которым плечи рыцаря казались еще шире.

Элиза с горечью догадалась, что на плаще вышит новый герб, принадлежащий Брайану, — щит, поделенный на четыре поля. На полях помещались сокол — знак, дарованный Генрихом, скрещенные Монтуанские мечи, летящий ястреб — знак новых владений, простирающихся до границы Уэльса, и вздыбившийся жеребец — символ владений на Корнуолле.

Брайан, в свою очередь, оглядел ее. Элиза предприняла все возможное, чтобы избегать Брайана до сегодняшнего дня, и теперь жалела об этом. Она почти успела забыть о том, как страшен взгляд его глаз — настолько темных, что они казались черными, как плащ, безжалостных и пренебрежительных, будто проникающих в душу, чтобы завладеть ею. В этих глазах читались предостережение и угроза.

— Элиза! — первым заговорил Ричард, пока остальные стояли, не шевелясь. Он протянул к Элизе руку. Казалось, мерцание свечей, запах курений, молчание окутали Элизу. Это просто страшный сон, убеждала она себя, сон, который кончится, стоит только ей проснуться…

Она шагнула вперед и приняла руку Ричарда. Он кивнул священнику и вложил ее руку в ладонь Брайана Стеда.

Ей хотелось отшатнуться, избавиться от этого властного прикосновения. Вновь взглянув на Брайана, Элиза увидела, что его глаза сияли насмешкой и торжеством. Священник заговорил, но Элиза не слышала его. Сильной рукой Брайан потянул ее за собой, становясь на колени перед священником. Она по-прежнему ничего не слышала. Краем глаза она наблюдала, как поднимается и опадает грудь Брайана в ритме его дыхания, чувствовала жар его тела. Он недавно побрился, вокруг него распространялся запах ароматного мыла и еще какой-то запах — острый и мужской. Этот запах был присущ только ему одному, настойчивое напоминание о том, что Элизе никогда не суждено забыть ночь их встречи.

— Элиза де Буа?

Священник недовольно повысил голос, ожидая ответа Элизы. Ему пришлось вновь повторять слова клятвы, и Элиза заставила себя выговорить их, еле двигая губами.

Затем заговорил Брайан — его слова были отчетливо слышны на всю церковь.

Мерцающий свет свечей словно усилился, становилось душно. Элизу захватил черный вихрь, угрожая лишить чувств. Жар и мощное внутреннее напряжение стоящего рядом с ней мужчины угнетали ее.

Элиза крепко стиснула зубы. Она не смирится, она не выдаст свой страх, свою ненависть…

Священник говорил быстро, даже торопливо, словно обрадованный тем, что его задача близка к завершению. Он сотворил благословение нервно подрагивающими пальцами, пробормотал заключительные слова молитвы на латыни и громко вздохнул.

Стеду пришлось почти поднимать ее на ноги. Затем его рука скользнула по спине Элизы — это прикосновение было решительным, рассчитанным и торжествующим, как и обращенные на нее прищуренные индиговые глаза.

— Кончено! — весело воскликнул Ричард. Его нетерпение было явным. Он шагнул вперед, хлопнул Брайана по спине и поцеловал Элизу в щеку. — У нас еще есть время, чтобы выпить за этот союз, так не будем же медлить! Элиза, моя мать ждет тебя и леди Изабель в Вестминстерском дворце. Брайан, прости, что я отнимаю у тебя жену сразу после свадьбы, но до завтрашнего дня надо так много успеть!

— Такова жизнь, ваше величество, — добродушно ответил Брайан, скрывая свое беспокойство. Свадебная церемония прошла слишком гладко; конечно, Элиза проговорила свою клятву почти шепотом, но тем не менее спокойно. Однако, глядя в ее глаза, он понимал, что Элиза не смирилась. «Теперь она моя жена», — напомнил себе Брайан. И как сказал Ричард, все кончено. Элиза принадлежит ему вместе со всеми титулами, землями и богатством.

И все-таки выражение ее огромных бирюзовых глаз не нравилось Брайану. В них был вызов, в них была враждебность, приглушенная, но все же…

Будто она не смирилась с тем, что произошло.

Ричард вывел их из церкви, один из его оруженосцев подал вино; после свадьбы полагался пир, но будущий монарх предупредил, что им придется поступиться старым обычаем. Брайан понимал, что Ричард уже сгорает от нетерпения, желая вернуться к делам.

— Советую тебе обратить внимание на Трефоллен, — обратился Ричард к Брайану, пока они пили вино. — Я не позволю тебе уехать до тех пор, пока дела здесь не будут завершены, но это самое большое из твоих владений; к тому же замок обветшал после смерти старого лорда.

Брайан кивнул. Он изучил описания и историю всех своих новых владений, дарованных Ричардом, и знал, что наибольшим из них является Трефоллен. Он был уверен, что Элиза предпочла бы жить в Монтуа, но ей придется смириться с жизнью на Корнуолле — так будет лучше, решил Брайан. По крайней мере, для нее. В Монтуа она будет чувствовать свою власть и пытаться противостоять ему. А если оторвать ее от дома и преданных слуг, она быстрее смирится с ролью жены.

— Как только это станет возможным, я займусь делами в Трефоллене, — пообещал Брайан Ричарду.

Ричард допил вино.

— Пора уезжать, нас ждут, — заключил он, подзывая слугу и отдавая ему кубок. Делая вид, что допивает вино, Брайан наблюдал за Элизой. Она беседовала с Изабель, отпивала из своего кубка, но только почувствовав его взгляд, сразу же повернулась.

Казалось, она почти улыбается.

Это ему не понравилось.

Элиза позаботилась о своей внешности. Никогда еще он не видел ее более очаровательной: юность и совершенство ее фигуры были подчеркнуты мягкой тканью облегающего платья, сапфиры на головном уборе соперничали с блеском ее глаз. Под головным убором ее волосы были распущены и струились пышными, роскошными волнами, вызывая желание провести по ним пальцами. Под тканью платья ясно виднелись соблазнительные округлости ее грудей, и Брайан поймал себя на мысли, что представляет ее обнаженной, позволяющей провести рукой по своим волосам и нежному женственному телу.

Неужели она до сих пор противится ему, с горечью подумал Брайан. Или, как и предупреждала, примет его, но при каждом прикосновении станет грезить о Перси?

По его телу прошел жар — сильный, как в горниле кузницы: он хотел ее сейчас же. Он не доверял ей и досадовал на то, как Ричард распорядился устроить брак. Было бы достаточно часа для того, чтобы сорвать таинственную улыбку с ее губ, убедить ее, что все случившееся не сон, что она его жена, его собственность. Наверняка, на то, чтобы выбить из ее головы все мысли о Перси Монтегю, потребуется гораздо больше времени, но этот час мог бы стать чертовски хорошим началом. Брайану хотелось не унизить ее, а просто дать понять, что он такой мужчина, с которым ей нечего надеяться совладать. Он должен заставить ее отказаться от вражды и примириться с неизбежным.

Брайан сжал губы. Он не осмеливался думать о будущем, даже когда она поздравила его с победной улыбкой, манящей и соблазнительной. Однако он был старше и мудрее ее и в отличие от Элизы понимал, что она наделена юностью, крепким здоровьем и удивительной чувственностью: пусть отвергает его, но стоит ей когда-нибудь его принять, и Элиза уже не сможет бороться с собой.

— Брайан, — нетерпеливо повторил Ричард, — норманнская знать созвана на совет, лондонский шериф ждет окончательных распоряжений на время завтрашнего пира. — Он понизил голос до дружеского шепота: — Ты можешь уйти с пира пораньше и присоединиться к своей жене, а я обещаю тебе не тревожить вас целых три дня. Должен сказать, этого времени более чем достаточно, чтобы удовлетворить желания любого мужчины!

Гораздо важнее сделать это сейчас, мельком подумал Брайан, вновь отмечая спокойный вызов в глазах жены. Но Ричард даровал ему несметное богатство, о каком Брайан мог только мечтать. Он оказался в числе высшей знати. Он не имел права спорить с Ричардом Львиное Сердце. Да и в конце концов, что такое один день? Надо согласиться и провести этот день подальше от Элизы. Завтра вечером Ричард уже будет королем, и он, Брайан, сможет посвятить все время личным делам. И все же…

— Еще минуту, ваше величество, — попросил Брайан Ричарда. — Я не успел поцеловать жену.

Элиза, делавшая вид, что увлечена беседой с Изабель, желала бы на самом деле быть как можно дальше отсюда, когда Брайан шагнул к ней. Она увидела холодную решимость в его глазах и, поддавшись панике, едва не отступила прочь, когда он оказался рядом, возвышаясь над ней, вынуждая ее поднять голову, чтобы взглянуть ему в глаза. Элиза через силу улыбнулась, оказавшись в его объятиях. Он склонился, крепко, прижимая Элизу к себе, и завладел ее губами. Странное чувство наполнило ее, как всегда при его прикосновении. Это чувство было сладким, оно заливало ее душу, как расплывающееся пятно от вина заливает ткань. Откуда-то взялся огонь, окружающий Элизу извне и наполняющий изнутри. Что-то овладевало ею помимо ее воли, подавляя всякое желание сопротивляться…

Сопротивляться. Ей нельзя сопротивляться, ведь она стоит рядом с Ричардом, она жена Брайана. Поэтому поцелуй продолжался, ее губы невольно раздвинулись. Элиза ощутила между зубами его язык, он искал ее язык, проводил по нему, ласкал. Казалось, силы оставили Элизу; приглушенный свет свечей перед ее глазами потускнел и затянулся туманом. Левая рука Брайана крепко обнимала ее за талию, правая поддерживала голову. Она едва дышала, ощущая только его головокружительный аромат и сладкий привкус вина на его языке.

Общий взрыв смеха наконец прервал поцелуй.

— Пойдем, Стед, эта девчонка принадлежит тебе на всю жизнь! — нетерпеливо вскричал Ричард.

Брайан отстранился от Элизы и улыбнулся, заметив, что она пошатнулась. Но его улыбка угасла, едва он увидел, как гнев вновь наполняет глаза Элизы. Брайан низко поклонился, одарив ее насмешливым взглядом.

Ричард вновь поцеловал Элизу в щеку, и в этот момент Элиза ненавидела его так же, как ненавидела Стеда. Он назвал ее «девчонкой». Она его сестра! Да, он мог заботиться о ней, но только когда находил это уместным. А сейчас ему было «уместно» доказать свою власть и вместе с тем щедро наградить Брайана Стеда. Ричард ценил Брайана гораздо выше, чем ее, Элиза ясно поняла это. Брат, король, предатель… больше она ни о чем не могла думать.

Она еще пыталась сдержать дрожь в коленях, когда Брайан взглянул на нее в последний раз — этот взгляд был исполнен обещания и предостережения, как и поцелуй, и последовал за Ричардом.

Слезы навернулись на глаза Элизы; она нетерпеливо сморгнула их и невольно подняла пальцы к губам, будто желая попробовать на ощупь вкус губ Брайана. Она заметила, с какой жалостью смотрит на нее Уилл Маршалл — неужели его жалость была вызвана тем, что он слишком хорошо знал ее мужа? Но Уилл — друг Брайана. Может, причина состояла в том, что он знал, как должен чувствовать себя мужчина, женившийся на Элизе…

Элиза распрямила спину, пытаясь вновь обрести силу, которую Брайан непостижимым образом умел отнимать у нее. Она улыбнулась Изабель и Уиллу:

— Так мы едем? Не стоит заставлять королеву ждать.

Уилл вздохнул, будто долгое время сдерживал дыхание, обнял одной рукой жену, другой — Элизу и вывел женщин на улицу, где их окружили стражники. Он доставил женщин в Вестминстерский дворец, к Элеоноре, а затем поспешил присоединиться к Ричарду.

Элиза приняла поздравления королевы, а затем началось обсуждение церемонии дня коронации. Элиза внимательно выслушала слова королевы, узнала о том, что ей придется приветствовать гостей, и с великим облегчением поняла, что останется свободной большую часть времени. Это поможет ей скрыться. Брайан Стед больше не сможет лишать ее сил и рассудка. Поцелуй в церкви будет последним, что он отнял у нее.

Под вечер королева отпустила ее, позволив вернуться в городской дом миссис Уэллс. Его хозяйка, великодушно предоставив свой дом молодоженам для «дней блаженства после свадьбы», уже уехала к своей сестре.

Несколько сожалея об этом, ибо уже успела привязаться к миссис Уэллс, Элиза тем не менее облегченно вздохнула. Она осталась одна в доме, полном вышколенных слуг, и, конечно, с Джинни.

Последнее обстоятельство вызвало больше затруднений, чем ожидала Элиза.

— Ты ничего не ела целый день, — заметила Джинни, осторожно помогая хозяйке снять изящное голубое платье. — Сейчас схожу на кухню, приготовлю ужин, а затем уложу тебя в постель. Тебе предстоит как следует выспаться перед завтрашней церемонией и предстоящей ночью…

Элиза сжала зубы, и Джинни, оробев, умолкла.

— Я совсем не голодна, Джинни, — нетерпеливо произнесла Элиза, — и не хочу спать. Мне надо написать письмо, а затем я хочу поговорить с тобой.

Джинни подозрительно прищурилась.

— Что ты задумала, Элиза? Я знаю, как ты относишься к этому рыцарю, Стеду, но брак по повелению Ричарда все исправил. Я так радовалась, видя, как ты принимаешь лучшее решение, и теперь ты стала его женой, поклялась повиноваться…

Слово «повиноваться» было последней каплей, переполнившей чашу терпения Элизы.

— Джинни, прекрати!

Элиза вырвала свою ночную рубашку из рук горничной и нетерпеливо облачилась в нее.

— Принеси пергамент и перо, — твердо приказала она с видом, не допускающим возражений.

Джинни поджала губы, но принесла требуемые вещи, не сказав больше ни слова. Элиза присела на постель, положила пергамент на крышку сундука с одеждой и подняла перо. Мысленно она уже много раз составляла это письмо, и теперь ей понадобилась всего секунда, чтобы освежить его в памяти.

Письмо она адресовала «Стеду», намеренно не называя титулов, и не обращаясь к нему как к своему мужу. Ее перо быстро заскользило по шероховатой поверхности пергамента.

«Недавно я услышала, что в моем владении, в Монтуа, неспокойно. Чтобы не тревожить Ричарда и не причинять тебе беспокойства, я решила оставить тебе это письмо, а не вдаваться в обсуждения. Желаю тебе успехов в управлении поместьями на Корнуолле, молю Бога спасти тебя во время крестового похода».

Она не поставила подпись; обнаружив письмо на постели следующей ночью, Брайан поймет, от кого оно, и узнает, что означает это письмо. Монтуа принадлежит ей, она будет править там одна. Если он попытается возразить, она намерена воспользоваться всем своим войском. Брайану останется все богатство, которое принес ему брак.

Элиза перечитывала письмо, когда Джинни решилась заговорить.

— Миледи, что вы…

— Сядь, Джинни, — перебила Элиза. Она дождалась, пока обеспокоенная горничная неловко устроится в изножье постели, затем продолжала: — У меня нет ни малейшего намерения становиться покорной рабой Брайана Стеда. Я…

— Ты его жена! — возразила Джинни.

— По приказу Ричарда. Я не могла сопротивляться. Но я не желаю жить с ним, подчиняться ему. Я отправила домой письмо, Джинни, приказывая воинам встретить нас у побережья и доставить в Монтуа.

— Ты хочешь пересечь всю Англию в одиночку? Это безумие, Элиза!

— Джинни, я вынуждена напомнить: я твоя госпожа, — многозначительно заметила Элиза. — Я не собираюсь путешествовать по Англии в одиночку. Завтра ночью, в десять часов, мы встретим на Темзе святых сестер. Они прибудут на коронацию, но в тот же день покинут Лондон. Мы отправимся вместе с ними и будем в полной безопасности.

— Миледи, это глупость. Я не позволю вам сбежать от мужа и оскорбить этим Ричарда!

— Джинни… — Элиза потянулась и решительно схватила Джинни за руку. — Я не откажусь от своего решения. Потому помоги мне, ради Христа, или я прикажу вырвать тебе язык за предательство! Если ты предпочитаешь остаться здесь, поступай как знаешь. Но я ухожу.

Джинни помолчала несколько минут, глядя на Элизу в упор. Ее госпожа явно не собиралась отступать от задуманного. Джинни с тихим вздохом отвела глаза. Было время, когда она понимала Элизу, когда ненавидела Брайана Стеда так же страстно, как любила свою госпожу. Но так было, когда этот рыцарь обесчестил Элизу; в то время Джинни решилась отомстить за нее. А теперь, в браке, честь Элизы была восстановлена. Почти все знатные леди выходили замуж за нелюбимых мужчин, никто не спрашивал их согласия, таков уж был мир. Элиза навлекала на себя страшную беду, обманывая и унижая человека, который приходился ей мужем, а этот мужчина не смог бы забыть или простить предательство, в этом Джинни не сомневалась.

— Миледи… — начала было Джинни, но, увидев упрямый подбородок Элизы, поняла: слова бесполезны. Она любила Элизу, как родное дитя, и не смогла бы расстаться с ней. — А как же пир? — наконец спросила она.

Элиза лучисто улыбнулась и рассмеялась нежнее, чем когда-либо прежде.

— Ты будешь ждать меня у задней двери зала. Тебе ничто не угрожает — там повсюду будут воины Ричарда. Ты возьмешь повозку — я уже купила ее, и завтра она будет доставлена. Я уйду с пира как только смогу, надену простой шерстяной плащ, который ты привезешь, и мы отправимся в путь.

— Не нравится мне все это, — пробормотала Джинни.

— Надо укладывать вещи, — заметила Элиза, не обращая внимания на ее слова. — А потом, ты права, сегодня нужно как следует выспаться.

Улицы были как переполненные чаши; толпы бушевали, воины Ричарда с трудом сдерживали напирающих, выкрикивающих восторженные приветствия. Знать держалась с достоинством. Дорога от дворца до аббатства была устлана коврами, и глава церкви вместе с самыми знатными приближенными предшествовал Ричарду на этом пути.

Под ноги идущим бросали цветы, монахи пели пронзительными голосами. Затем показался Ричард и поприветствовал свой народ, кивнув головой и принимая поклонение. Народ считал его героем — этого прекрасного, сильного воина, короля, которому предстояло прославить Англию.

Элиза не участвовала в процессии, но занимала особое место, отведенное ей рядом с королевой Элеонорой, Изабель де Клер и юной невестой Джона. Она наблюдала за шествием, чувствуя себя такой же возбужденной, как любой из зрителей. Духовенство и знать разоделись в лучшие наряды — парчу, шелка, меха; сияли бесчисленные украшения, и Элиза испытывала почти детский восторг, глядя на них.

…Пока мимо не прошел Брайан Стед.

Он шел рядом с Уиллом Маршаллом и принцем Джоном, и при виде этой троицы толпа взревела еще сильнее. Брайан и Уилл были прославленными английскими рыцарями, а Джон — братом самого Ричарда, грехи принца оказались мгновенно забытыми.

Элиза почти не обратила внимания на Джона: она глядела, не отрываясь, на мужчину, идущего рядом с принцем. Сегодня Брайан выбрал наряд малинового цвета, его глаза резко контрастировали с оттенком одежды. Он был ошеломляюще красив. Кивая толпе, как и Уилл, он снисходительно принимал приветствия. Народ гордился им не меньше, чем Ричардом, этим испытанным воином, статным, мускулистым и привлекательным.

Если бы они только знали, горько вздохнула Элиза. Едва Брайан поравнялся с ней, она побледнела. Он низко поклонился, Элеонора радостно рассмеялась и что-то крикнула, и толпа подхватила ее возглас. Такому рыцарю должна была принадлежать молодая и прелестная леди; и точно так же, как народ любил знать, он любил и чувства. Элиза видела, какой насмешкой полны глаза Брайана, но толпа этого не замечала. Ей оставалось только мило улыбнуться и пожелать, чтобы поскорее прошел день и бегство совершилось.

Шествие достигло аббатства, и здесь у Элизы тоже было свое место. Она наблюдала, как Ричард поклонился своему народу, поклялся защищать и оберегать его, а затем принял корону Англии. Толпа разразилась криками, поздравляя его. Если среди нее и были недовольные, стражники Ричарда следили, чтобы они не подавали голоса.

Шествие и церемония заняли почти весь день; в сумерках Ричард последний раз предстал перед народом, а затем удалился во дворец. На пир были приглашены сотни гостей. Пиршественный зал наполнили яркие шелка, меха и драгоценности.

Входящая в зал вместе с Элеонорой Элиза с трудом пробралась к главному столу. Мед, эль и вино уже текли рекой, и Элиза подумала, что английская знать рада любому поводу напиться — причем леди не отставали от лордов.

Она насторожилась, почувствовав на своем плече сильную руку, и обернулась, увидев рядом с собой Брайана.

— Добрый вечер, жена, — негромко произнес он.

Элиза мгновенно отметила, что он не принадлежит к числу безудержно пьющих на пиру. Он был совершенно трезвым, однако оттого его усмешка оказалась еще более невыносимой. Элиза не высвободилась, но ничем не ответила на его приветствие.

— Нам оставлено место за большим столом, слева от Элеоноры. Насколько я понимаю, рядом с нами сядут Перси и Гвинет. Вечер обещает быть любопытным.

Брайан заметил, как кровь отхлынула от ее лица, как на его глазах оно стало бледным и напряженным. Она по-прежнему жаждет Перси, подумал он и изо всех сил постарался сдержать ярость, закипевшую в нем. Брайан напомнил себе, что Элиза была влюблена в этого человека и что их разлучили только обстоятельства. Сжав зубы и с трудом глотнув, он снова смог заговорить. Эта ночь принадлежала ему, он сможет понаблюдать, как его жена смотрит на Перси, но именно он, Брайан, увезет ее домой и оставит дюжину свечей гореть всю ночь, чтобы она знала — ее обнимает не Перси Монтегю.

— Пойдем, — сдержанно произнес он, — займем свои места.

Элиза молчала. Брайан провел ее через толпу, дивясь своей ярости. Брак — серьезное дело, средство, чтобы произвести законных наследников. Это сделка. Он всегда так считал. Он любил Гвинет, наслаждался ее нежными и страстными ласками, однако легко воспринял весть о ее браке с Перси. Конечно, он испытывав сожаление, но не ярость, как к этой женщине, к которой он некогда прикоснулся и за которой придется следить, чтобы не получить однажды кинжал в спину.

Собственность, сухо подумал он, мужчина всегда готов сражаться за свою собственность. Он мог бы отдать жизнь за недавно полученное богатство, с одинаковым рвением стал бы защищать свою лошадь, свои замки, поля — и свою жену.

— Брайан! — окликнул его радостный голос от стола. Брайан увидел Гвинет, улыбнулся ей, а затем поприветствовал нахмуренного Перси, который поднялся рядом с ней.

— Сэр Перси, — произнес Брайан, кивая ему и стараясь не обращать внимания, что Перси и Элиза не отрываются друг от друга. — Гвинет, не могу поверить, что вы с Элизой еще не знакомы.

— Нет, и очень жаль, ведь мы будем соседями! — воодушевленно воскликнула Гвинет.

Элиза попыталась ответить на улыбку возбужденной Гвинет, но это оказалось слишком затруднительным для нее. «Как ты можешь улыбаться мне, когда я замужем за человеком, которого ты любила, с которым… спала?» Внезапно ей захотелось закричать.

Улыбка Гвинет казалась искренней. Красивая женщина, с блестящими черными глазами, чудесной свежей кожей, густыми волосами цвета воронова крыла, которые подчеркивали нежность ее бледного лица. Элиза не удержалась и взглянула на Брайана. Неужели и он видит Гвинет такой, как она сама? Или он мысленно освобождает ее от роскошных одежд и вспоминает времена, когда они делили вместе сладкую и безудержную страсть?

Неожиданно она возненавидела Брайана изо всех сил. Он спал с Гвинет и с ней, и Гвинет спала с Брайаном, а теперь — и со своим мужем, Перси. Элиза почувствовала себя обделенной и страстно пожалела о том, что не отдалась Перси давней ночью в Монтуа: тогда ей удалось бы лучше убедить Брайана, что она вспоминает прикосновения другого мужчины.

— Соседями? — услышала Элиза собственный голос.

— О да! — ответила Гвинет, сияя от радости. — Наше поместье находится всего в часе езды от вашего. Надеюсь, мы подружимся, Элиза.

Элиза сумела пробормотать в ответ какую-то любезность. Она не понимала, чему радуется Гвинет — ее соседству или мысли о том, что поблизости будет жить Брайан, ее давний любовник. Но впрочем, все это не важно; она никогда не станет соседкой Гвинет, потому что сбежит этой же ночью. Гвинет и Брайан останутся предоставленными друг другу. А Перси… Перси тоже этого заслуживает. Он отвернулся от нее, узнав о Брайане, но спокойно женился на Гвинет, когда ему предложили…

Как он мог смотреть на нее с таким желанием и упреком! Во всем был виноват только он. Элиза не чувствовала ненависти, но смущалась под пристальным взглядом Перси. Он выглядел чудесно — гибкий и стройный, с красивым тонким лицом и лучистыми глазами под сенью темных пушистых ресниц. Ей захотелось протянуть руку и коснуться его щеки, смягчить боль, от которой он хмурился…

— Уверена, вам понравится Корнуолл! — щебетала Гвинет, поворачиваясь к Перси. Боль тут же исчезла из его глаз, и Элиза поняла, что он счастлив в браке. — Разве Элизе не будет приятно вновь оказаться в деревне? Там так чудесно…

— Да… я был там недолго, но уверен, это чудесное место, — ответил Перси.

Элиза ощутила, как рука Брайана обнимает ее за талию. Этого прикосновения она не могла вынести, как не могла продолжать играть этот вежливый фарс.

— Простите я обещана помочь королеве… — Ей удалось легко выскользнуть из объятий Брайана и с достоинством покинуть собеседников.

Брайан подозрительно посмотрел ей вслед, а затем сел рядом с Гвинет. Перси вел себя свободно, и вскоре между ними завязался удивительно мирный разговор о разведении лошадей и необходимости надежного управляющего для поместья, чей владелец отсутствует.

Коренастый рыцарь, еле державшийся на ногах, окликнул Перси. Тот извинился и отошел, и Брайан обнаружил, что остался наедине с Гвинет. Он дружески улыбнулся ей:

— Как тебе нравится семейная жизнь, Гвинет?

Она поспешила ответить:

— Это совсем неплохо, Брайан. Он молод, ласков, может быть по-настоящему очаровательным, но мне недостает тебя, — с тонким намеком добавила она. — Однако… ведь мы теперь соседи.

Брайан с нежной улыбкой взял ее за руку.

— Гвинет, я уже однажды обманул твоего мужа. Я не могу сделать это вновь.

Гвинет оглядела зал. Брайан увидел, что она наблюдает за Элизой, которая помогала Элеоноре принимать рыцарей, занимающих места в дальнем углу зала.

— Она прелестна, — без малейшей зависти произнесла Гвинет.

— Да.

— Но, по-видимому, не вполне довольна замужеством.

— Пожалуй.

— Помни, если жить станет слишком тяжело, я по-прежнему твой друг.

Брайан ласково пожал ей руку, а затем поцеловал ее.

— Добрый друг, — ответил он. — Я всегда буду помнить об этом.

Элиза не слышала их разговора, но видела любезный жест и вновь почувствовала приступ ярости. Ей не было дела до Брайана и его прежней возлюбленной, она собиралась бежать, но что-то задевало ее, потому что он… надеялся овладеть ею, держать ее взаперти и в то же время наслаждаться обществом Гвинет. Ну что же, он сможет остаться с Гвинет когда угодно, она, Элиза, предоставит ему такую возможность.

Элиза неожиданно нахмурилась, вспоминая, с какой нежностью Брайан Стед поцеловал руку Гвинет. Рыцарь в доспехах протолкался через толпу подгулявших гостей к Стеду. Элиза видела, как напряглось и затвердело лицо Брайана. Он кивнул рыцарю, поднялся и последовал за ним.

Элиза нервно облизнула губы. Если Брайан останется во дворе, все ее планы окажутся погубленными.

Она медлила только минуту, а затем пробралась через толпу и последовала за Брайаном на почтительном расстоянии. Но когда она наконец вышла на улицу, то замерла от ужаса.

Ступени лестницы усеивали трупы, раненые вопили от боли, а над всем этим шумом грохотал голос шерифа, отдающего распоряжения.

— Дальше нельзя, леди, — остановил ее стражник.

— Что случилось? — воскликнула Элиза.

— Иудеи! — коротко ответил стражник. — Они хотели преподнести Ричарду дары, но толпа будто взбесилась. Их назвали врагами Христа, поднялась суматоха… Уходите, здесь небезопасно.

— О Боже! — Элиза замерла, когда лежащий неподалеку человек протянул к ней костлявую руку. Его желтый плащ был забрызган яркими алыми пятнами крови. — Ему нужна помощь!

— Ему помогут сородичи, — возразил стражник. — Сегодня никто не жалеет иудеев, и человек рискует жизнью и репутацией, оказывая им помощь. Все, что мы можем сделать, — прекратить убийства. Всемогущий Боже, священники призывают народ к погромам!

— Ступайте по домам! Расходитесь! Бог не простит вам убийства невинных, безоружных людей!

Резкий, звучный голос перекрыл шум толпы. Элиза увидела, что кричит не шериф, а Брайан. Он пробирался через толпу, даже не обнажив меч, но шагал с таким решительным видом, что люди расступались перед ним.

— Говорю вам, уходите! И не пытайтесь пролить кровь! Сегодня Бог даровал вам короля — глупо совершать кровопролитие в такой день!

Люди негромко роптали, однако начали расходиться. Крики и рыдания послышались вновь, когда женщины и дети принялись разыскивать своих близких среди раненых и убитых.

Элиза с ужасом смотрела, как Брайан остановился и опустился на колени над одним из облаченных в желтую одежду стариков. Он оторвал длинную ленту ткани от своего плаща, собираясь перевязать старику рану. Внезапно краем глаза Элиза заметила движение возле Брайана. Здоровенный детина, которого по виду и одежде можно было принять за кузнеца, приближался к Брайану с дубиной, занесенной высоко над головой. Видимо, он не мог пересилить желание отомстить иудеям, и теперь перенес свой гнев на рыцаря.

— Брайан! — пронзительно вскрикнула Элиза. Он мгновенно обернулся, выхватил дубину из рук своего противника и сломал ее о колено.

— Отправляйся домой! — яростно приказал он.

Детина, попятившись, в страхе взглянул в глаза Брайана, кивнул и скрылся.

Элиза замерла на месте, когда муж обернулся к ней. На его лице читалось любопытство. Элиза не желала подходить, но ноги сами принесли ее к Брайану. Оказавшись рядом, она опустилась на колени рядом с раненым.

— Возвращайся в зал, Элиза, — приказал ей Брайан.

— Но этот человек… он ранен… — робко пробормотала она, сдерживая дрожь.

— Я позабочусь о нем, пока не придут его родные. Возвращайся в зал.

Их взгляды встретились. В ночной темноте Элиза не смогла понять выражение лица Брайана, не различила в его голосе ничего, кроме усталости перед предстоящей долгой ночью.

— Элиза, ступай. Скоро я вернусь.

— Я… мне сказали, что не следует ввязываться… что, помогая этим людям, ты рискуешь положением и жизнью… Толпа так опасна…

— Ты уже спасла меня от ярости толпы, — спокойно возразил Брайан. — Но я не позволю умереть ни одному невинному, безоружному человеку только потому, что он пытался почтить короля. Мне нет дела до толпы, моей репутации ничто не повредит. Прошу тебя, Элиза, возвращайся в зал. Здесь слишком много убитых и раненых, не говоря уже о тех, кого пьянит запах крови. Уходи, я не хочу беспокоиться о тебе.

Она неловко поднялась. «Я уйду. Но только не в зал, а далеко отсюда», — думала она.

Словно бы покорившись приказанию, она направилась к дверям, вошла в зал. Она двигалась, как марионетка, послушная своим планам. Джинни должна ожидать ее у задней двери, за углом, если с ней ничего не случилось во время мятежа.

Странно, но на глаза Элизы внезапно навернулись слезы. Она вышла через задние двери и увидела Джинни. С той ничего не случилось, другая сторона улицы была тихой, на ней не было видно и следов мятежа.

Элиза помедлила, прежде чем подбежать к повозке. Обернувшись, она всмотрелась, боясь увидеть Брайана, но тот, видимо, еще помогал раненым на лестнице.

Слеза скатилась по ее щеке, и Элиза раздраженно смахнула ее. Она поступала правильно, так, как и следовало поступить. Это ее единственный шанс избавиться от Брайана Стеда, не стать его настоящей женой… Какая жалость, что именно сегодня она увидела его другим, вызывающим уважение и восхищение.

Глава 15

15 сентября 1189 года

Монтуа

Никогда еще Элизе не приходилось с такой радостью видеть зубчатые стены своего замка на фоне голубого утреннего неба.

Путешествие с монахинями оказалось действительно безопасным, но мучительно долгим, вместо семи-восьми дней оно растянулось на целых две недели. Сестра Агнесса-Мария страдала от мозолей, а сестра Анна-Тереза стала жертвой болезненных волдырей, разросшихся во всю ее спину, и потому путники часто останавливались, не в силах идти или ехать дальше.

Ночи им пришлось проводить на переполненных постоялых дворах, вонючих и грязных. Но спать Элизе мешали не только духота и вонь; когда остальные мирно погружались в сон, ее мозг начинал лихорадочно работать.

Она не могла забыть последние минуты, проведенные вместе с Брайаном. Но как только перед ее глазами возникал образ Брайана, склонившегося над раненым, его тут же сменяли другие видения: Брайан в ночь их встречи; Брайан с торжествующими глазами в церкви, Брайан, низко склонившийся над рукой Гвинет, нежно целующий ее. Никогда он не смотрел на Элизу так, чтобы нежность смягчала суровость его черт…

Иногда, лежа между похрапывающими монахинями, Элиза впивалась ногтями в одеяло, охваченная странными приступами жара, за которым следовала дрожь, заставлявшая стучать ее зубы. Эту дрожь вызывали воспоминания о поцелуе Брайана в церкви, но тут же их заслоняли воспоминания о ночи в охотничьей хижине, и Элиза чувствовала себя так, словно оказалась под проливным ливнем или в пылающем костре.

Просыпаясь утром от беспокойного сна, она чувствовала себя более разбитой, чем предыдущим вечером. Раздражение мало-помалу превращалось в подавленный гнев, который закипал от малейшего повода, и Элиза уже не сомневалась, что в своем гневе превосходит Брайана Стеда.

Наконец наступил день, когда путники пересекли Ла-Манш и оказались на континенте. Пятеро вооруженных людей в одежде Монтуа ждали в условленном месте. Элиза и Джинни расстались с монахинями, не забыв одарить их за помощь.

И вот теперь Элиза видела стены, башни и бойницы родного замка, горделиво и величественно возвышающегося среди зеленого ландшафта. Она рассмеялась, наслаждаясь возвращением домой, на собственные земли, и, повернувшись в седле, радостно обратилась к горничной;

— Джинни, мы почти, дома! О, не могу дождаться того часа, когда искупаюсь и высплюсь, не слыша храпа и не чувствуя в боку острый локоть сестры Анны-Терезы!

Джинни улыбнулась, но промолчала. Элиза нахмурилась от недостаточного, по ее мнению, восторга со стороны служанки, пожала плечами и вновь повернулась в седле. Джинни вела себя все более сдержанно с тех пор, как они достигли континента: это было весьма странно, ибо Элиза испытывала беспокойство только в Англии, все время оглядывалась через плечо, дабы убедиться, что за ней никто не гонится.

Она подумала, что Джинни тревожится оттого, что обе они не знали встретивших их стражников. Элиза сама изумилась, узнав, что Мишель не отправил встречать ее старых, знакомых ей слуг — и это Мишель, который всегда так заботился о покое и удобстве своей хозяйки! Однако, пока Монтуанский замок стоял на своем месте, а Мишель управлял поместьем, никто не осмелился бы надеть одежду цветов Монтуа без его согласия. Юноши, сопровождающие Элизу, казались сдержанными и радостными. Нелепо, если это заставляет Джинни волноваться. Разве только она боится гнева Брайана Стеда…

Теперь перед ними расстилалось Монтуа. Едва они окажутся за крепкими стенами города, их никто не посмеет прогнать оттуда, кроме самого короля Англии, а Элиза отлично знала, что Ричард не станет терять время на такую чепуху, особенно теперь, когда ему предстоит столько дел в Англии и крестовый поход. День их возвращения домой не мог быть более чудесным: пухлые белые облака легко плыли по сияющему небу; под ними лежали зеленые поля и леса.

Элиза вновь рассмеялась и отпустила поводья. Она наслаждалась скачкой, подставляя лицо ветру, чувствовала себя возбужденной, счастливой и… свободной. Совершенно свободной! Ей казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как она испытывала это опьяняющее чувство свободы, когда была хозяйкой своей судьбы.

Наконец они достигли ворот города, и привратники немедленно пропустили путников. Элиза промчалась мимо кузницы и базарной площади, по мосту и в ворота замка. Во дворе она отпустила поводья, спрыгнула с седла кобылы, слишком радостная, чтобы сдерживаться, и, как ребенок, промчалась через дверь в большой зал.

— Мишель! — крикнула она, стаскивая перчатки. — Мишель!

Увидев, что в очаге ярко горит огонь, она направилась к нему. День был теплым, но в замке всегда стояла влажная сырость, и огонь будто приветствовал ее дома. Элиза начала прикидывать, что скажет управляющему на его поздравления с замужеством, размышлять о том, чем объяснит намерение укрепить замок против собственного мужа… И вдруг застыла на месте, поняв, что видит нечто невозможное…

Элиза встряхнула головой, будто прогоняя сон, ибо то, что она увидела, не могло быть явью: должно быть, это просто игра света и тени, и ничего больше.

Она стояла, не шевелясь и вглядываясь в дальний угол зала. Казалось, даже ее сердце перестало биться.

Он был здесь. Брайан Стед сидел в резном кресле герцога Уильяма. Вытянутые ноги он взгромоздил на стол, положив одну на другую. Длинные пальцы беспечно постукивали по столу, пальцы другой руки сжимали серебряный кубок. Отпив глоток, он взглянул на Элизу, слегка приподняв вороную бровь, и на его лице заиграла сардоническая улыбка.

— Наконец-то ты дома! — произнес он, не делая попыток сдвинуться с места. — Путешествие было довольно долгим.

Она не верила своим глазам: Стед был здесь, сидел, развалясь, в кресле герцога Уильяма — в ее кресле! Зрелище было слишком ужасным, чтобы поверить в него…

— Что ты здесь делаешь? — спросила она глухим голосом. В ее голове лихорадочно вертелись мысли, она с трудом переводила дыхание.

— Что я здесь делаю? — учтиво переспросил он. Элиза услышала, как его голос опасно повысился, и напряжение согнало улыбку с губ. — Ты написала о том, что в Монтуа неспокойно. С твоей стороны было так… благородно взять заботу о поддержании порядка на себя, но совсем не обязательно. В сущности, в моем обществе ты могла бы оказаться здесь гораздо быстрее. — Он отставил кубок и сбросил ноги на пол, поднимаясь. — Но известно ли тебе, жена, что по прибытии сюда я обнаружил нечто странное? Твой управляющий заверил меня, что здесь не было и нет никаких волнений. В сущности, Мишель был даже оскорблен этим — он умный человек, способный позаботиться о герцогстве в твое отсутствие. Он был весьма удивлен, увидев меня, он полагал, что мне следовало прибыть вместе с тобой. По-видимому, когда ты просила его в письме выслать стражников к побережью, то позабыла добавить, что спешишь домой одна.

Элиза невольно попятилась, хотя Брайан стоял далеко от нее.

— Где Мишель? — услышала она свой вопрос, но тут же удивилась его нелепости. Старый Мишель не сможет защитить ее от Брайана Стеда.

— Присматривает, как готовят праздничный обед для тебя, герцогиня, — невозмутимо ответил Брайан. — Стражники в северной башне уже давно возвестили о твоем прибытии.

Элиза обнаружила, что ее пересохшие губы не позволяют выговорить ни слова; облизнув их кончиком языка, она заговорила:

— Этот разговор — настоящая комедия, и это известно нам обоим. Ты не останешься здесь, я этого не допущу. Можешь убираться с миром, иначе я позову стражников и заставлю вышвырнуть тебя отсюда силой. Мне бы не хотелось так унижать тебя, но если ты не уйдешь, мне не останется выбора…

Она внезапно оборвала себя, поскольку Брайан расхохотался. Его смех был мрачным, а хрипота в нем казалась более страшной, чем высказанная вслух угроза.

— Элиза, жена не может унизить мужа сильнее, чем когда бросает его за несколько часов до завершения брака. Можешь звать стражников, но боюсь, ты не узнаешь их, а они не согласятся вышвыривать меня отсюда.

Волны отчаяния потащили ее прочь, но Элиза поборола их.

— Стед, ты глупец! Пусть ты заменил нескольких человек, но в моем отряде — пятьсот стражников, они преданы мне…

— Да, беззаветно преданы. Но когда ты писала Мишелю о своем возвращении домой, ты позабыла предупредить его, что собираешься начать войну против собственного мужа. К тому же ты недооценила нашего короля. Ричард отправил свои письма: одно — в Монтуа, чтобы уведомить управляющего о твоем браке и моем положении. Мишель был рад приветствовать нового герцога. А твой начальник стражи… он с радостью принял предложение отправиться в Лондон, чтобы служить королю Ричарду. Вскоре ты узнаешь, что половина людей здесь мои, среди прочих есть и те пятеро, что сопровождали тебя. Это мои давние друзья, вместе с ними мы сражались за Генриха. А те из них, что служили тебе… не думаю, что даже самые преданные стражники осмелятся нарушить приказ Ричарда, в котором он объявил меня герцогом Монтуанским.

— Ты не останешься здесь! — выпалила Элиза.

Он улыбнулся:

— Я и не собирался здесь оставаться — кстати, как и ты.

— Что?

— Мы уедем сегодня же. Из-за твоих выходок я потерял много времени. Ричард дал мне всего два месяца, чтобы привести в порядок дела. Я должен отправиться на Корнуолл.

— Так убирайся на Корнуолл! — прошипела Элиза. — Я никуда не поеду. Это мой дом, здесь я буду жить.

Долгую минуту Брайан смотрел на нее в упор. Элиза дрожала так, что каждую секунду боялась упасть; казалось, он предвидел любой ее шаг, и теперь она была загнана в угол, отступать из которого было уже некуда.

Он прошел к огню и протянул к нему руки, глядя на языки пламени.

— Миледи, боюсь, ты не оставляешь мне выбора, кроме как силой заставить тебя вернуться. Мы уезжаем сегодня, как только ты пообедаешь, вымоешься и отдохнешь. Можешь отправиться со мной по доброй воле, иначе я увезу тебя силой. Мне бы не хотелось унижать тебя, но другого выхода у меня нет…

Его голос насмешливо дрогнул и затих. Элиза почувствовала, что он собирается обернуться, прежде чем Брайан действительно сделал это.

— Я не уеду из Монтуа! — решительно произнесла она, бросилась к лестнице и взлетела по ней к дверям своей спальни. Оказавшись в комнате, она с силой захлопнула дверь и задвинула тяжелый деревянный засов, а потом прислонилась к двери, дрожа всем телом.

Никакие силы на земле не заставят ее открыть засов.

Брайан проследил, как легко она взбегает по лестнице, и сжал зубы, услышав громкий стук двери и звук задвигающегося засова. Он уставился на огонь, невольно сжав кулаки.

Все шло так, как он и ожидал.

Ладно, пусть, гневно думал Брайан. Он встревожился, когда не смог разыскать Элизу ночью, на празднике в честь коронации. Элеонора пыталась успокоить его, говоря, что Уилл и Изабель отвезли ее домой, поскольку ночь обещала быть неспокойной.

Но когда он прибыл в городской дом только для того, чтобы обнаружить ее письмо, его тревога превратилась в неудержимую ярость. Она вновь обманула его. Неудивительно, что она так послушно ждала дня свадьбы и была такой спокойной во время церемонии, — все это время она строила замыслы. Как только она достигнет Монтуа, понадобится настоящая война, чтобы вытащить ее оттуда…

Даже сейчас в нем кипела ярость оттого, что на этот раз победа осталась за Элизой.

Но ему было оставлено еще одно письмо, Брайан нашел его через некоторое время, когда уже достаточно остыл, чтобы понять, что в нем написано.

Второе письмо оставила горничная Элизы, женщина, которую он прежде едва замечал. Оно начиналось с признания и заканчивалось мольбами. Она, Джинни, подсыпала яд ему в вино, правда, недостаточно, чтобы убить, и клялась в этом Пресвятой Девой Марией. Свой поступок она оправдывала только стремлением отомстить. И теперь, поскольку он загладил свою вину перед Богом, Джинни просила его о прощении.

Из этого же письма Брайан узнал, что Элиза намерена путешествовать с монахинями. Узнал также, что она решила не приказывать закрыть замок до своего появления.

В ту же ночь он отправился к Уиллу, со смехом рассказал обо всем и попросил помощи.

— Что же ты сможешь сделать? — удивился Уилл. — Ты нужен Ричарду здесь, чтобы помочь ему до отъезда уладить дела в Англии и оставить ее в надежных руках, и к тому же найти деньги для уплаты долга Филиппу и для крестового похода.

— Но я не могу позволить ей прибыть в Монтуа раньше меня! Она укрепит замок, и тогда, клянусь Богом, Уилл, понадобится настоящее кровопролитие, чтобы вытащить ее оттуда.

— Брайан…

— Только не говори, Уилл Маршалл, что ты позволил бы своей жене обмануть тебя и выгнать с твоих собственных земель!

— Это ее земли, — спокойно напомнил Уилл. — Элиза с рождения унаследовала…

— Она — моя жена.

— Хорошо, — наконец пообещал Уилл. — Я помогу тебе сообщить обо всем Ричарду. Но только, Брайан…

— В чем дело?

— Пообещай мне одну вещь.

— Какую?

— Что ты будешь добр к ней. Дай ей понять, что ты за человек. Она женщина, пусть она сама придет к тебе. Помни, что она молода, у нее ранимое сердце…

— Такое же ранимое, как камень.

— Пообещай, что ты будешь добр к ней.

— Клянусь Богом, Уилл! Я совсем не жесток и не злопамятен! Обещаю, что попытаюсь исполнить твою просьбу.

Теперь, глядя на лестницу, наверху которой находилась запертая спальня, Брайан вздохнул. Он уже понимал, что по-хорошему увезти Элизу из Монтуа не удастся.

Шорох в зале привлек его внимание, и, обернувшись, Брайан увидел стройную, седовласую женщину, которая вошла и застыла на пороге, густо покраснев.

— Джинни? — спросил он.

Она молча кивнула, и Брайан нахмурился, досадуя на ее страх. Затем он понял, что она наверняка ждет мести от него за попытку отравления, и улыбнулся обезоруживающей и грустной улыбкой.

— Я увезу герцогиню ближе к вечеру. Мы отправимся на Корнуолл одни, но вас с Мишелем проводят туда стражники. Уверен, мне понадобится твоя умелая помощь. Одному Богу известно, в каком состоянии находится английское поместье.

Лицо Джинни просияло.

— Спасибо вам, милорд.

Он усмехнулся и подошел к ней.

— Герцогиня совсем не рада предстоящему отъезду, тем не менее его не избежать. Ей надо перекусить и хорошенько вымыться. Поскольку, боюсь, она не откроет дверь, зная, что я здесь, я уйду вместе со своими людьми в башню, туда, где она может увидеть нас из окна.

— Да, милорд, — с поклоном пробормотала Джинни.

Брайан вновь улыбнулся и вышел.

Когда он ушел, Джинни почувствовала, что ее старые колени трясутся от слабости. Она вспоминала об искрах, которые появляются во время улыбки в его глазах — они были такими яркими, каких Джинни еще никогда не видывала! А сама улыбка! А ровные, блестящие зубы! И ямочки на бронзовых щеках… Он говорил с ней так вежливо, а она чуть не умерла со страху. Вера Джинни в святость брака заставила ее написать Брайану, но любовь к Элизе побудила признаться, что именно она пыталась отомстить. За такое многие мужчины велели бы располосовать ее на ремни — и это в лучшем случае…

Его не сравнить с Перси, решила Джинни, наконец-то успокаиваясь. Брайан молод, благороден, силен — и красив со своими индиговыми глазами и смоляными волосами, при виде которых билось сильнее даже ее старое сердце.

Если бы Элиза поняла, что ей досталось!

Джинни вздохнула и направилась к лестнице.

Брайан, расположившийся напротив окон Элизы и беседовавший сейчас с конюхом, еще не подозревал, что приобрел самую преданную и почтительную служанку.

Элиза еще стояла, прислонившись к двери, когда в нее тихо постучали. Элиза очнулась и прыжком отскочила на середину комнаты, прежде чем ответить:

— Кто там?

— Джинни, миледи. Я… принесла вам еду.

— Я не голодна.

— Мишель сам наблюдал, как ее готовят. Здесь все, что ты любишь, Элиза. Тушеный в вине ягненок с приправами и овощами, горячий хлеб — такой, какого ты и не увидишь в Англии, ручаюсь.

— А где… — Элиза надолго смутилась, размышляя о том как именовать Брайана. Пусть остальные приняли его как герцога Монтуаиского, но сама она не могла с этим примириться и чувствовала, что никогда не сможет. Но их брак действительно дал ему этот титул, да и не только его. Только глупец мог бы считать иначе. — Где герцог? — устало спросила она у Джинни через запертую дверь.

— Ушел в башню…

— Не лги мне, Джинни! Клянусь, я могу быть более жестокой, чем даже он сам…

— Миледи, я не стала бы вам лгать.

Элиза прикрыла глаза. Она чувствовала запах мяса — этот нежный аромат проникал даже через толстую дверь. Джинни была права: ни одно блюдо в Англии не могло сравниться с теми, что готовили повара Монтуа. Она была страшно голодна, так как последний раз перекусила прошлой ночью, в таверне, где еда оказалась слишком жирной. Завтрак же заменил кусочек черствого хлеба…

— Если он в башне, Джинни, тогда я увижу его, — со злорадством объявила Элиза. Она подошла к окну, стараясь погромче стучать каблуками по полу. Она совсем не ожидала увидеть Стеда, она была уверена, что он стоит с кинжалом наготове за спиной Джинни, вынуждая ее предать свою госпожу.

Но Брайан действительно был в башне. Улыбка мелькала на его лице, по-видимому, он обсуждал лошадей с Уотом, конюхом. К досаде Элизы, Брайан выглядел весьма величественно в длинном алом плаще и вел себя так, словно оказался дома, — раскованно и доверительно.

Она отошла от окна и отодвинула засов. Не позволив Джинни войти, она решительно взяла поднос из рук служанки.

— Элиза, подожди! — крикнула Джинни. Элиза застыла на пороге, и Джинни торопливо продолжала: — Я принесу тебе ванну, пока он остается в башне.

Элиза колебалась всего секунду; ей отчаянно хотелось погрузиться в ароматную горячую воду.

— Живее! И еще, Джинни, принеси мне несколько кувшинов свежей, чистой воды для питья и весь хлеб и сыр, что сможешь найти. — Ее приказание заметно напоминало просьбу, но Элиза надеялась, что оно будет выполнено без промедления.

Джинни кивнула.

Элиза услышала, как она зовет младших служанок, как спускается по лестнице. Она поспешила к окну и вздохнула с облегчением, увидев, что Стед по-прежнему болтает с Уотом (судя по жестам и гримасам, разговор шел о зубах старых вьючных лошадей).

Джинни непрестанно подгоняла слуг; когда Элиза вновь открыла двери, в ее спальню внесли ванну и несколько ведер с горячей водой — служанки носили их на коромыслах через плечо. Девушки тепло поздравили Элизу с возвращением, и она едва ответила на их приветствия, спеша поскорее задвинуть тяжелый засов.

— А где же вода и еда, Джинни?

— Элиза, я только что принесла тебе поднос…

— Мне нужно еще еды. Живее, пошевеливайся!

Джинни подозвала одну из девушек и молча дождалась, пока Элизе не принесли несколько кувшинов с водой, две булки хлеба с румяной корочкой и круг свежего белого сыра.

— Миледи…

Джинни явно хотела остаться с госпожой, но Элиза решительным жестом отправила ее за дверь.

— Я хочу побыть одна, Джинни. — Элиза захлопнула дверь, задвинула засов и проверила, крепко ли он держится в скобах. Все в порядке, вздохнула она, поворачиваясь от двери и решая, насладиться ли вначале вкусной едой или купанием.

В конце концов она подтащила сундук поближе к ванне и поставила на него поднос. Прежде чем сбросить дорожную одежду, она разожгла огонь в камине, где заранее были приготовлена дрова. Нахмурившись, она задумалась о том, каким образом давно лежащие поленья остались сухими в спальне, где всегда было немного сыро. Но тут же Элиза сжала зубы, зная ответ: он был очевиден. Неизвестно, сколько времени Стед пробыл в Монтуа. но, несомненно, он пользовался ее спальней.

Хватит, нетерпеливо приказала она себе. Она не выйдет, он устанет от своих бдений и отправится на Корнуолл прежде, чем пройдет несколько дней.

Усталость и тревога мучили ее. Элиза стащила перепачканную и измятую дорожную одежду, вылила в воду розовое масло, заколола свои длинные волосы узлом и погрузилась в воду. Вода была чудесной. Положив голову на борт ванной, Элиза вздохнула, наслаждаясь покоем. Затем, взяв с сундука поднос, она принялась уплетать еду со здоровым аппетитом молодости. Ягненок был восхитителен, Элиза съела мясо до последнего кусочка. Несмотря на плохое настроение, ей понравилось есть таким образом, и Элиза решила запомнить это на будущее.

Она налила себе вина из серебряного графина, стоящего на подносе, затем вновь удобно устроила голову на краю ванны и медленно отпила вино. Удастся ли ей одержать победу в этой битве? Да, несомненно!

Улыбаясь, она продолжала потягивать вино. Итак, он считает себя герцогом Моитуанским. Пусть еще несколько дней порадуется своей власти. Вскоре он устанет от этой игры. Владения в Англии значат для него, англичанина, гораздо больше.

Мерцание огня в камине, тонкий привкус вина, успокаивающее тепло воды, запах розового масла, — все это вместе изгоняло усталость из ее тела, приглушало бурю в душе. Элиза прикрыла веки. Она услышала тихий стук и вскочила, а затем рассмеялась, поняв, что всего лишь уронила кубок. Она вновь прикрыла глаза и позволила себе погрузиться в приятную дремоту.

— Милорд?

Он вновь стоял у очага, заложив руки за спину и глядя на огонь. Он повернулся, едва Джинни приблизилась.

— Я уложила еду, как вы приказали, кони готовы и ждут. Но…

— Что такое, Джинни?

— Уверяю вас, леди Элиза не выйдет из спальни.

— Я подожду. Ей придется выйти, если она проголодается или захочет пить.

Джинни покачала головой. Несмотря на восхищение новым господином, она была встревожена. Она слышала по его голосу, что Брайан едва сдерживает ярость, и Джинни не хотелось, чтобы эта ярость излилась на нее.

Она облизнула губы.

— Она потребовала принести несколько кувшинов с водой, хлеб и сыр. Она может пробыть в своей комнате три или четыре дня.

Он не сдвинулся с места, ничего не сказал, и Джинни потребовалось несколько секунд, чтобы понять, как рассердили Брайана ее слова. Видимым проявлением его чувств Пыли только сильнее выступившие скулы и слегка прищуренные глаза.

— Понятно, — негромко произнес он и, вновь поворачиваясь к огню, приказал: — Джинни, пусть Мишель проследит, чтобы все слуги были заняты на кухне или где-нибудь еще.

Джинни поспешно отправилась исполнять приказание. Когда она ушла, Брайан ударил кулаком по столу так, что рука заныла от удара.

— Быть добрым! — еле слышно пробормотал он. Оглядев длинную лестницу, он вздохнул, а затем решительно и величественно распрямил плечи и стал подниматься по ступеням.

Второй раз Элиза очнулась от дремоты с испугом: услышанный на этот раз звук был не тихим стуком серебра по камню. Это был настоящий грохот, и Элиза помотала головой, пытаясь прогнать сладкий сон. Она напряженно нахмурилась, ожидая, что звук повторится и она сможет разобраться, откуда он идет.

Звук повторился, и разбираться оказалось ни к чему, ибо от этого звука сотрясались тяжелая деревянная дверь и крепкий засов. Летели щепки. Элиза была настолько потрясена этим зрелищем, что не смогла сдвинуться с места, когда скобы вырвались из гнезд и засов упал на пол.

Элиза уставилась на мужчину, стоящего на пороге. Только теперь она вспомнила о своем положении, с ужасом выбралась из ванной, не сводя с него глаз, и схватила с сундука полотенце. Он обвел ее холодным взглядом, шагнул вперед, и, как бы ни старалась Элиза держаться прямо и не выдавать свое отчаяние и страх, она бросилась через всю комнату, только для того, чтобы оказаться загнанной в угол возле постели. Она смотрела, как приближается непрошеный гость, и прижимала полотенце к груди.

Он остановился возле сундука, небрежно смахнул с него поднос и открыл крышку. Из сундука он извлек темную шерстяную тунику, льняную рубашку и пару грубых чулок, предназначенных скорее для удобства, чем для украшения.

Все это он швырнул Элизе.

— Одевайся.

Элиза глотнула и нервно облизнула губы, с вожделением глядя на одежду. Ее сердце колотилось, она отчаянно пыталась смириться с тем, что, несмотря на сломанную дверь, Брайан не напал на нее.

— Одевайся! — вновь повторил он. — Мы уезжаем.

— Нет… — Несмотря ни на что, она решилась возразить.

— Одевайся сейчас же, или я помогу тебе. Любым способом — лишь бы побыстрее.

По огню в его глазах Элиза поняла, что Брайан и в самом деле готов так сделать, и шагнула туда, куда упала ее одежда. Ее пальцы так тряслись, что движения стали неловкими. Полотенце соскользнуло с ее груди, пока Элиза надевала через голову рубашку, и она увидела, как все ее тело порозовело. От ледяного взгляда Брайана пальцы окончательно перестали слушаться ее. Он тихо выругался и одним прыжком оказался рядом. Потянувшись, он поставил Элизу на ноги, надел на нее рубашку и повторил то же самое с туникой, прежде чем она сумела запротестовать. Его сильные пальцы прошлись вдоль ее груди и бедер, и Элиза вскрикнула, когда Брайан бесцеремонно повалил ее на постель, чтобы натянуть чулки.

— Я сама! — торопливо выдохнула она. Он бросил чулки ей на колени, но не отошел. Элиза стиснула стучащие зубы и сосредоточилась только на том, чтобы поскорее просунуть ноги в мягкую шерстяную ткань.

Наконец он обернулся и оглядел комнату.

— Тебе понадобится самая прочная обувь. — Взглянув на другой сундук, он быстро шагнул к нему и вытащил оттуда пару сапог из оленьей кожи. Судя по виду Брайана, он предпочел бы что-нибудь покрепче, но удовлетворился и этим. Он поставил сапоги перед Элизой. Прикусив губу, она сунула ноги в сапоги, и Брайан тут же крепко схватил ее за плечо, рывком ставя на ноги.

Они достигли взломанной двери комнаты, и паника охватила Элизу с новой силой. Она высвободилась из рук Брайана и принялась отбиваться от него, нанося беспорядочные удары в его лицо и грудь. Брайан поймал ее руки, стиснул их и резко произнес:

— Элиза!

Она не расслышала ярости в его голосе. Ее проклятия перемежались пронзительным визгом — только спустя некоторое время она поняла, что этот визг исходит от нее.

Она не помнила себя, и тут Брайан повернул ее к себе лицом и отвесил пощечину. Элиза ощутила во рту привкус крови. Сознание стремительно покинуло ее, и она, как тряпичная кукла, обвисла на руках Брайана.

Перекинув ее через плечо, Брайан вышел из комнаты и начал спускаться, не оглядываясь назад. Он вышел в зал, пересек его и оказался во дворе, где ждали лошади. Уот и Мишель стояли здесь же, вид у обоих был весьма смущенным.

Брайан улыбнулся им.

— Похоже, герцогиня согласилась отправиться со мной, — мягко произнес он. — Дай мне повод ее кобылы, Уот, и проверь, крепко ли привязана вьючная лошадь.

Уот поспешил исполнить приказ. Брайан тихо присвистнул, остановившись рядом со старым Мишелем.

— Чудесная ночь для поездки, верно, Мишель? — спросил Брайан, улыбаясь, будто не было ничего странного в том, что герцогиня висела на его плече, как мешок с пшеницей, который несут на мельницу.

— Да, сэр, — ответил Мишель, пытаясь, в свою очередь, не смотреть ни на своего нового повелителя, ни на герцогиню, перекинутую через его плечо.

Уот вернулся. Перебросив Элизу через спину жеребца, Брайан уселся в седле позади ее. Он кивнул Мишелю и Уоту.

— Мишель, надеюсь вскоре увидеть тебя на Корнуолле. Бог свидетель, мне понадобится твоя помощь. И ты приезжай, Уот. Мой оруженосец погиб от легочной хвори, еще когда был жив старый король, с тех пор у меня нет оруженосца. Пожалуй, ты подойдешь мне, если только ты не против последовать за мной в крестовый поход.

— Да! — воскликнул Уот, польщенный таким предложением. — Да, милорд! Спасибо вам, герцог Брайан, да благословит вас Бог!

Брайан махнул рукой юноше и старому управляющему и тронул поводья. Ворота Монтуа открылись, и он выехал в ночь.

Глава 16

Очнувшись, Элиза вгляделась в темноту и почувствовала неудобство своей позы. У нее болели бока, и она сообразила, что боль вызвана постоянными ударами о луку седла Брайана, а также синяками на руках — там, где за них брался Брайан.

Едва открыв глаза, она поняла, где находится. Под ней двигались огромные копыта жеребца, при виде которых Элиза съежилась. Попытавшись повернуться, она уткнулась носом в колено Брайана, и вновь беспомощно повисла, отчаянно страдая от боли во всем теле.

По-видимому, Брайан заметил ее движение, ибо остановил жеребца, спешился и подхватил Элизу, когда та мешком валилась на землю, слишком измученная, чтобы удержаться на ногах. Повесив голову, Элиза равнодушно спросила:

— Сколько времени мы ехали?

— Три или четыре часа, — ответил Брайан таким же безучастным тоном. Элиза напряглась в его руках.

— Я уже могу стоять сама, — холодно объяснила она. Брайан пожал плечами и отпустил ее. Элиза стала медленно оседать — ноющие мышцы ног не держали ее.

— «Могу стоять сама»! — раздраженно фыркнул Брайан и вновь подхватил ее.

Слишком усталая, чтобы протестовать, она уронила голову ему на плечо. Она чувствовала смертельную усталость.

Брайан усадил ее на ствол поваленного дуба и отправился за жеребцом. Элиза слышала, как Брайан ведет лошадей, но не обратила на это внимания. Казалось, вся она окружена болью. В горле у нее пересохло и першило, кожа была словно содрана от головы до ног. Элизе не хватало сил даже подумать о том, что она проиграла последнюю битву.

Наконец, услышав хруст опавших листьев под копытами, она подняла голову. Брайан расседлал жеребца и ее кобылу, снял мешки с вьючной лошади. Расчистив небольшую яму в земле, он развел огонь. Вскоре над очагом вспыхнуло алое пламя, цвет которого вскоре сменился желтовато-оранжевым. Брайан следил за огнем, подкладывая хворост до тех пор, пока он не разгорелся и пламя не охватило толстые сучья. Присев на корточки, он оглянулся на Элизу.

— Что ты делаешь? — вяло спросила она. Она не могла узнать место, где они находились. Вокруг не было и признаков жизни.

— Развожу огонь, — ответил Брайан.

Она с трудом глотнула, понимая, что Брайан решил остановиться здесь на ночлег. Но разве теперь это важно, слабо удивилась она. Будут они ехать всю ночь или нет, — теперь она его жена и его пленница. Разве так важно время, когда ей наконец придется смириться с этим?

— Мы останемся здесь… ночевать? — спросила она, раздражаясь при звуках своего слабого голоса.

— Да. Услуги здесь плохие, зато постель чистая.

Элиза уловила добродушный юмор в его голосе и, прикрыв глаза, стала с отчаянием ждать неизбежного.

Однако он не подошел. Когда напряжение и любопытство заставили ее наконец вновь открыть глаза, она увидела, что Брайан вытаскивает из мешка одеяла, тыквенную бутыль и хлеб с сыром. Брайан протянул ей бутыль, и, принимая ее, Элиза заметила, что ее пальцы по-прежнему дрожат.

— Это вода, — объяснил Брайан. — Попей.

Она послушалась. Прохладная и чистая вода была вкуснее всякого вина, но оказалась слишком холодной. Брайан уселся на одеяло, расстеленное рядом с поваленным деревом. Склонив голову, он отрезал охотничьим ножом ломоть хлеба. Отблеск пламени играл на его черных волосах, которые казались то почти синими, то снова смоляными. Элиза поймала себя на мысли, что разглядывает густые пряди и упавший на лоб завиток.

Внезапно он поднял голову. Элиза перевела взгляд на бутыль и протянула ее обратно.

— Хочешь хлеба? — предложил он.

Она покачала головой, глядя не на Брайана, а мимо него, на густую листву и звезды над ней. Должно быть, они добрались до края земли. Если он хотел отыскать совершенно уединенное место, чтобы утвердить свои права на случай, если она станет вопить и отбиваться, как безумная, то ему это удалось: здесь за ними наблюдала только ночь.

Но в глубине души Элиза убеждала себя, что он может поступать как угодно: это не важно, потому что ее душа совсем не здесь. Она должна оставаться спокойной, отчужденной и… свободной.

Для этого ей надо только не смотреть в его сторону. Она не может позволить себе каждую минуту бороться с паникой. Она боролась и проиграла. Не важно, будет ли она сидеть спокойно или бросится прочь, он нагонит ее. Единственным ее оружием оставалась гордость, с которой следовало принять поражение, и Элиза намеревалась воспользоваться ею. Но эти долгие, тягучие минуты ожидания! Они изводили Элизу.

— Тебе надо что-нибудь поесть, — заметил Брайан.

— Я не голодна.

Он пожал плечами и бросил ей второе одеяло.

— Тогда спи. Завтра к вечеру мы должны быть у Ла-Манша.

Сердце перевернулось в ее груди, а потом медленно заняло прежнее положение. Судорожно вцепившись в одеяло, Элиза торопливо закуталась в него и осторожно завозилась, удобно устраиваясь на земле. Но она боялась даже дышать, боялась, что этот звук будет слишком громким и привлечет к ней внимание, а это может закончиться плачевно.

В конце концов ей пришлось сделать вдох. Наполовину прикрыв глаза, она заметила, что Брайан смотрит в небо и жует хлеб.

Она вновь закрыла глаза. Она слышала, как Брайан завернул остатки еды и растянулся на земле. Она ждала, но он не пошевелился. Костер постепенно догорал. Элиза заснула.

Наутро ее разбудили пронзительные крики птиц. Ночь прошла, солнце, уже поднявшееся высоко в небе, ослепляло своим блеском.

Несмотря ни на что, Элиза почувствовала прилив сил. Неподвижно лежа на земле, она впитывала тепло согревающих лучей. Она не забыла, что находится рядом с Брайаном Стелом, но радостное утро позволило ей погрузиться в мечты. Утро было многообещающим.

— Здесь неподалеку есть ручей. Я провожу тебя.

От голоса Брайана солнце словно заволокло тучей. Элиза не стала делать вид, что еще спит, и взглянула на него. Было довольно прохладно, но это не помешало Брайану раздеться и выкупаться в ручье. Он был в одних штанах, мокрые волосы блестели, по обнаженной груди стекали капли. Элиза замерла, внутренне отметив, что никогда еще не видела его таким. Его широкие плечи внушали трепет, и она подумала, что неудивительно, как ему удалось сломать дверь. Его грудь заросла кудрявыми короткими черными волосами, треугольником спускающимися до пояса и скрывающими бесчисленные шрамы, полученные в битвах. Его живот был плоским и мускулистым; увидев перекатывающиеся мышцы, Элиза снова закрыла глаза, пытаясь сдержать трепет. Он был ее мужем, а ведь еще недавно она даже не ожидала, что когда-нибудь вновь окажется в его власти…

— Элиза, нам пора в путь.

Она молча поднялась, кутаясь в одеяло, и произнесла, не поднимая глаз:

— Мне бы хотелось сходить к ручью одной.

— Сожалею, — ответил Брайан, подбоченившись, — но я не доверяю тебе.

— Если бы я хотела сбежать, то сделала бы это ночью, когда ты спал…

— В самом деле? Это было бы затруднительно, леди, поскольку ты крепко заснула задолго до того, как задремал я. Нет, вряд ли тебе хотелось сбежать прошлой ночью. Ты слишком устала, и я поймал бы тебя, прежде чем ты успела сделать хоть шаг. Так мы идем к ручью?

— Брайан, умоляю, — воскликнула Элиза, — дай мне хоть минуту побыть одной!

Минуту поколебавшись, он пожал плечами и снял свою рубашку с ветки дерева.

— Возвращайся поскорее, Элиза, — напомнил он.

Желание сбежать преследовало Элизу на протяжении всего пути к ручью и было столь сильным, что она едва сдерживалась. Однако она понимала, что Брайан в одну минуту догонит ее, потому быстро ополоснулась прохладной водой и поспешила обратно. Ко времени ее возвращения Брайан уже успел одеться, меч покоился в ножнах, а плащ свисал с плеч. Он выложил хлеб и сыр, и Элиза молча опустилась на колени, чтобы перекусить. Брайан не присоединился к ней, и Элиза решила, что он уже успел позавтракать. Пока она ела, Брайан нетерпеливо вышагивал возле лошадей. Элиза торопливо жевала, но поняла, что и так слишком долго испытывает его терпение, когда Брайан спросил:

— Поедешь со мной, герцогиня? Или на своей лошади?

До самого полудня они ехали в молчании, пока вдали не появилась горстка хижин маленькой деревушки. Брайан остановил жеребца у одной из хижин с плетеными, обмазанными глиной стенами, и спешился, бросив поводья Элизе.

— Я посмотрю, кто здесь, и узнаю, сможем ли мы поесть чего-нибудь горячего.

Элиза кивнула с покорным видом, но внутренне напряглась от радостного предчувствия. Она следила, как Брайан пробирался по грязному двору к хижине, а тем временем в ее голове не прекращалась лихорадочная работа.

Он был добр к ней. Она уже пробовала бежать, но Брайан догнал ее, схватил, и тем не менее вел себя вполне благородно, с тех пор как ударил и увез из ее дома.

Вероятно, ей представилась последняя возможность бежать. Кобыла Элизы была резвой и выносливой, но не выдерживала никакого сравнения с жеребцом. Может быть, единственный шанс Элизы — пересесть на жеребца и бежать…

Она не стала долго раздумывать, даже пренебрегла болезненными уколами совести. Быстро соскользнув с кобылы, Элиза дождалась, пока широкая спина Брайана не скроется за дверью хижины, а затем, вскочив в седло жеребца, пришпорила его и бросилась прочь, ни разу не оглянувшись.

Перед ее глазами завертелись земля, трава и золотисто-синее небо. Она пронеслась по долине, которую они только что пересекли шагом, за считанные секунды, и вскоре слепящее солнце над ее головой скрыла густая, темная зелень высоких сосен. Элиза низко пригнулась к конской шее, чтобы избежать ударов толстых, нависающих над землей ветвей, которые ломались под напором жеребца.

Она размышляла о том, удастся ли ей благополучно править свирепым конем, и о том, что не следует двигаться по обратному пути, ибо в этом случае Брайан без труда разыщет ее. Следуя прямо по солнцу, она не заплутает. Все, что нужно, — ехать на юг, никуда не сворачивая.

Элиза выбралась из леса. Перед ней расходились две дороги: по одной она чуть раньше ехала вместе с Брайаном, огибая горы, а вторая шла прямо по склонам гор.

Поколебавшись всего секунду, Элиза избрала последнюю.

Пока тропа была ровной, Элиза пускала жеребца галопом; но вскоре тропа сузилась, на ней стали попадаться большие камни, и Элизе пришлось придержать огромного жеребца, чтобы не слишком утомить его. По мере того как тропа становилась все опаснее, конь утомленно вздыхал, его черная шкура взмокла от пота.

Элиза пустила коня шагом и наконец оглянулась, опасаясь погони. Но за ее спиной виднелся только лес. Вздохнув, Элиза продолжила путь. Ее кольнуло не вполне понятное чувство вины. Наконец-то она свободна. Ее конь очень вынослив; через день она сможет оказаться дома и на этот раз успеет подготовиться к встрече Брайана. «Я ничем ему не обязана», — убеждала себя Элиза. Она беспокойно поерзала в седле, еще раз оглянулась, но не заметила ничего подозрительного. Наверное, Брайан не понял, какой путь она избрала. Конечно, по пути через лес она оставила за собой множество сломанных веток, но тропа через горы была каменистой, местами — песчаной, и вполне возможно, что копыта жеребца не оставят на ней предательских следов.

Тем не менее предчувствие не оставляло Элизу, и в следующий раз она оглянулась только в сумерки.

Когда ее окружил непроглядный мрак, прорезаемый только серебристым лучом луны, Элиза пожалела о том, что не поискала заранее места для ночлега. Она отчаянно устала, была голодна, мучилась от жажды. Поскольку весь ее скарб несла вьючная лошадь, у Элизы не оказалось ничего. Испытывая вину при виде того, как тяжело поводит боками загнанный жеребец, Элиза тревожилась: если его не напоить, он может погибнуть.

— Как думаешь, нет ли поблизости воды? — спросила она у жеребца, потрепав его по гладкому боку; он повел ушами, будто понимая ее. Элиза вдруг сообразила, что Брайана сильнее всего возмутит жестокое обращение с его конем. Этот жеребец — великолепное животное, он верно служил своему хозяину и не заслуживал смерти только из-за того, что она, Элиза, враждовала с Брайаном. — Ну-ну, смелее! — вслух подбодрила она коня. Больше всего в этот момент ее занимала мысль о том, где раздобыть воду, и Элиза не желала ни на что отвлекаться.

Особенно на видения Брайана вместе с Гвинет, Брайана, который нежно улыбался, склонившись в поцелуе над рукой бывшей любовницы…

«Ненавижу его», — напомнила себе Элиза. Но в действительности она больше не испытывала ненависти. Она перестала испытывать ее в ночь коронации Ричарда, когда увидела, что Брайан готов защищать человека потому, что этого требовали его убеждения, даже вопреки общепринятому мнению.

— Вода… — вслух пробормотала она, не спуская глаз с насторожившихся ушей жеребца. — Где-то здесь должен быть ручей. Интересно, смог бы ты найти его, если бы оказался на свободе…

Ее голос резко оборвался, заглушённый ночными звуками — трелями цикад, вскриками совы. Листва вокруг, при дневном свете казавшаяся такой приветливой и свежей, теперь выглядела мрачной, угрожающей и таинственной. Элиза пообещала себе, что сначала найдет воду, а потом — хоть какое-нибудь убежище на ночь. Брайан оказался предусмотрительным и выбрал для путешествия одежду попроще, но забывать о разбойниках все-таки не следовало: жеребец Элизы был слишком хорош.

Внезапно жеребец остановился, прижал уши, фыркнул и беспокойно принялся рыть копытом землю. Элиза встревоженно огляделась в темноте, прищуривая глаза. Она достигла равнины и теперь отчетливо слышала журчание бегущей воды. Откуда-то доносились голоса — детский смех, болтовня женщин.

Элиза осторожно пустила жеребца вперед.

На равнине располагалась горстка хижин — не более десяти, слабо освещенных пламенем костров. Элиза различила блеяние овец, хриплый лай собак. Приглядевшись получше, она заметила мерцающий в лунном свете золотой крест на куполе церкви.

Должно быть, она набрела на деревню сторонников христианской веры, убеждала себя Элиза. Ричард, король Англии, считался повелителем этой провинции. Она сможет попросить здесь приюта именем Ричарда Львиное Сердце.

Элиза ехала вперед, торопливо размышляя. Она не станет называть себя Элизой, герцогиней Монтуанской. Она скажет только, что путешествует, совершала паломничество к святыням Англии. Она остановится в деревне, переночует и уедет, ни у кого не вызывая беспокойства.

К лаю одного пса присоединилось несколько других. Дверь первого дома распахнулась, и женщина принялась разгонять собак, награждая их звучными ударами. Подняв голову, она заметила Элизу и приказала собакам замолчать.

Женщина была коренастой, крепкой, в ее темных волосах виднелась проседь, пышная грудь натягивала ткань кофты, а карие глаза живо поблескивали.

— Вот это да! — воскликнула она, не сводя глаз с Элизы. — Путники — редкие птицы в наших местах!

Элиза соскользнула со спины жеребца, запоздало задумавшись о том, как объяснить то, что она обладает этим великолепным животным.

— Меня зовут Элиза, добрая женщина, — мягко произнесла она. — Я возвращаюсь домой, в Монтуа, после паломничества в Англию. Мне надо бы напоить коня, а я сама…

— Ты, должно быть, голодна! — закончила за нее женщина. — Ну, пойдем, пойдем, детка! — подбодрила она Элизу. — Едва ли я смогу накормить тебя, если ты останешься здесь, в темноте! Жорж! Жорж! Позаботься о коне нашей гостьи. Я — Мари, жена Ренажа. Ну, входи!

Элиза улыбнулась, когда женщина дружески обняла ее, вводя в дом. Неуклюжий парень лет пятнадцати выбежал из дома окинул взглядом Элизу, а затем жеребца.

— Ма! — воскликнул он, присвистнув. — Только посмотри на этого зверя! Я еще никогда не видывал такого, ни разу!

— Он хочет пить, — объяснила Элиза.

Жорж внимательно оглядел ее с головы до ног, так пристально, как до этого оглядывал коня. Элиза решила, что этому парню никак не может быть больше шестнадцати лет, но под его взглядом она почувствовала себя неуютно.

— Присмотри за конем, Жорж! — решительно повторила Мари и подтолкнула Элизу к дому. — Здесь такое глухое место, — произнесла она, словно извиняясь за своего сына.

Хижина оказалась тесной, но опрятной и уютной, согретой теплом очага. Мари усадила Элизу на скамью и поспешила к очагу.

— Похлебка как раз поспела, — произнесла она, зачерпывая ложкой из деревянной посудины ароматное варево. — Муж и сыновья приходят поздно; они дожидаются сумерек, чтобы пригнать овец со склонов.

— Спасибо, — сказала Элиза, когда Мари поставила перед ней миску похлебки, улыбнулась и налила из кувшина кружку воды.

— Ешь! — велела Мари. — Мне приятно, когда моя стряпня приходится по вкусу.

Элиза выпила воду, а затем съела ложку густой похлебки. Она оказалась столь же вкусной, как и ароматной. Еда, тепло и присутствие рядом приветливой Мари заставили ее расслабиться. Как приятно было вновь говорить на родном языке, хотя здешний говор скорее походил на язык северных областей, а не на мелодичную, певучую речь жителей Монтуа. Брайан легко переходил с одного языка на другой — Элиза полагала, что он провел с Генрихом во Франции так много времени, что это вошло у него в привычку. Но с ней Брайан всегда говорил по-английски, и теперь ей доставляло детскую радость слышать язык, так похожий на родной. Казалось, она и не уезжала из дома. Элиза вмиг опустошила миску под внимательным взглядом Мари, но отказалась, когда Мари предложила ей еще.

— Мне нечем заплатить тебе, — тихо произнесла она. Брайан увез ее из замка так поспешно, что она не успела надеть ни одного украшения, у нее не оказалось даже простого плаща, чтобы предложить этой женщине. Внезапно Элиза оживилась: — Но у меня есть хорошее седло. Может…

— Нет, гораздо больше твоего седла мне нужны вести! — добродушно возразила Мари, садясь рядом с Элизой и нарезая свежий хлеб толстыми ломтями. — Скажи, ты видела, как его милость Ричард стал коронованным королем Англии?

Элиза осторожно ответила:

— Да, конечно, я стояла в толпе, но видела нашего повелителя Ричарда.

Мари изголодалась по сплетням; Элиза ела хлеб со свежим маслом и рассказывала Мари о Лондоне и коронации Ричарда, избегая упоминать о себе и описывая наряды дам и великолепное шествие.

Элиза замерла на полуслове, когда дверь внезапно отворилась. На пороге появился мужчина с тяжелой челюстью и широкой грудью, за ним следовали Жорж и еще два парня постарше. Их обветренные грубоватые лица напоминали отцовское.

— Так вот она, наша странница! — пробормотал мужчина, подозрительно оглядывая Элизу. — Откуда у тебя этот конь?

— Ренаж! — предостерегающе воскликнула Мари.

— Прочь с дороги, женщина! — приказал Ренаж, подходя к Элизе. Он перегнулся через стол и пристально оглядел ее. — Этот конь принадлежит рыцарю. Я видывал таких, да и немало. На конюшне у сэра Бреснея, нашего господина. Ты украла этого коня?

Элиза с трудом проглотила кусок хлеба. Он застрял у нее в горле, и ей пришлось долго откашливаться, поглядывая на Ренажа затуманившимися глазами. Этот человек ей не нравился. Его темные, круглые глазки почти прятались в грубых морщинах на лице. И если Мари покорила ее с первого взгляда, то о парнях Элиза не могла этого сказать. Не перебивая отца, они уставились на нее такими же взглядами, каким смотрел прежде Жорж. Эти взгляды вызывали у нее желание броситься отсюда прочь.

Это всего лишь добрые христиане-бедняки, убеждала себя Элиза. Ей следовало солгать, но как можно осторожнее.

— Да, Ренаж, — согласилась она и быстро добавила: — Я путешествовала с монахинями, но отстала и заблудилась. Меня догнал рыцарь, англичанин, и он… пытался обесчестить меня. Я была в отчаянии, но мне удалось бежать от него, похитив его коня, вот и все! — Она подняла голову, пытаясь прогнать с глаз слезы. — Да, я украла этого коня.

Она замолчала, переводя дыхание. Большинство жителей континента, в том числе крестьяне и нищие, считали англичан грубыми варварами. Пусть повелителем этих земель был Ричард, но короля Англии произвели на свете Генрих Плантагенет Анжуйский и Элеонора Аквитанская.

Ренаж испустил длинный вздох.

— Куда же ты едешь?

— Домой, в Монтуа. Оно находится к югу отсюда, достаточно всего дня пути.

Ренаж почесал в затылке. Парни, не сводя глаз с Элизы, принялись, отталкивать друг друга, чтобы первыми схватить миски с похлебкой, поданные матерью.

— В наши времена женщине не подобает путешествовать одной, — с подозрением произнес Ренаж.

— Я была не одна, а с монахинями…

— Эту басню я уже слышал! — перебил Ренаж с грубым смехом и хлопнул Элизу по бедру. Его смех тут же угас. — Мне пригодится твой конь.

Элиза попыталась сдержаться, чувствуя на своем теле чужую руку. Она сразу же решила отдать ему жеребца в обмен на другую лошадь.

— Он твой, если ты дашь мне взамен какую-нибудь лошадь, чтобы я могла добраться домой.

— Мари, дай поесть.

Мари молча поставила миску похлебки перед мужем. Ренаж хитро взглянул на Элизу.

— У тебя нет мужа?

Элиза понадеялась, что румянец на ее щеках будет не слишком заметным.

— Нет, — солгала она.

— У меня трое сыновей, — с намеком проговорил Ренаж.

— Красивые юноши, — вновь солгала Элиза. — Но… герцог Монтуанский еще с моего рождения велел обручить меня с кузнецом Роже. Прошу тебя, добрый Ренаж, позволь мне утром отправиться в путь!

Ренаж фыркнул и принялся неторопливо зачерпывать похлебку. Парни расселись вокруг стола — слишком близко от Элизы, чтобы она могла чувствовать себя спокойно. На помощь к Элизе неожиданно пришла Мари.

— Пойдем со мной, детка. Я уложу тебя спать — рядом со мной, — злорадно добавила она, оборачиваясь к мужу. Ренаж продолжал жевать, не обращая внимания на жену. — Пожалуй, — громко продолжала Мари, — ты сможешь уехать вместе со священником, отцом Фомой. Он ездит по деревням здесь, в горах.

Элиза кивнула и улыбнулась. Она будет в безопасности — об этом позаботятся и Мари, и отец Фома.

— Что такое? — вдруг нетерпеливо воскликнул Ренаж, вскидывая голову, прежде чем Мари успела подвести Элизу к скрипучей лестнице.

Элиза нахмурилась, она не слышала ни звука. Но вскоре до нее донесся шум, собаки вновь зарычали и залаяли.

— Не дадут человеку поужинать, — посетовал Ренаж, поднимаясь и злобно взглянув на Элизу, будто обвиняя ее в новом преступлении. Он распахнул дверь. — Замолчите, твари! — крикнул он на собак и вышел во двор.

С бьющимся сердцем Элиза отпустила руку Мари и бросилась к двери.

Ее худшие опасения оправдались. В тусклом свете, пробивающемся из хижины, она увидела Стеда. Держа кобылу за повод, он возвышался над Ренажем.

Элиза ощутила, как кровь отхлынула от ее лица: все было кончено. Исчезли все надежды, их место заняло отчаяние. Он каждый раз побеждал ее!

Но румянец вернулся на ее щеки, когда Элиза решительно крикнула:

— Боже милостивый, это он! Прошу вас, уведите меня в церковь! Где же отец Фома? Помогите!

Она обернулась и бросилась на колени у ног Мари.

— Бедняжка! — тихо воскликнула Мари, когда Ренаж вернулся к двери и Брайан последовал за ним.

Элиза осмелилась взглянуть на Брайана. Его брови смущенно нахмурились при виде Элизы, но глаза тут же блеснули безжалостным голубым огнем — он понял ее игру.

— Хозяйка, эта «бедняжка» — моя жена.

— Твоя жена! — воскликнула Элиза. — Для этих английских лордов мы всего лишь игрушки! Ни одна женщина не может чувствовать себя свободной, и при этом они клянутся, что сражаются за христиан!

Ренаж перевел глаза с мрачного лица Брайана на отчаявшуюся Элизу и откашлялся.

— Мне бы не хотелось затевать вражду с таким достойным рыцарем, милорд, но эта девчонка заявляет, что вы пытались обесчестить ее.

— Обесчестить? — пренебрежительным тоном переспросил Брайан. Он швырнул на стол золотую монету, и у Элизы упало сердце при виде того, как расширились и заблестели маленькие глазки Ренажа.

Она попыталась встать, но смутилась, а Брайан заговорил:

— Если она предпочитает расстаться со мной, это ее дело. Но она моя собственность, и я заплачу вам за заботу о ней. Только не поддавайся обману, любезный, она совсем не так невинна, какой кажется.

Брайан вновь оглядел Элизу, и та не смогла понять, отчего блестят его глаза — от гнева или забавы. Брайан обернулся, вышел из хижины и захлопнул за собой дверь.

Ренаж разразился хохотом. Элиза испуганно подняла голову.

— Жена! Вот так ночка! Мы потеряли того жеребца, рыцарь требует вернуть его. Но он оставит нам чистокровную кобылу с отличным седлом, и к тому же… — Ренаж впился взглядом в Элизу, — мы заполучили еще одну неплохую добычу! Похоже, эта девчонка здорова и недурна собой. Пусть она не соблюла себя до свадьбы, но я никогда еще не слышал, чтобы опыт портил женщину. Она подойдет для одного из наших ребят, Мари. Где еще мы найдем такую девчонку? Она принесет нам крепких внуков. Вот только какому из сыновей…

— Я первым увидел ее! — перебил Жорж.

— А я самый старший, — возразил другой парень, больше всех напоминающий отца своими бегающими глазками.

Третий парень рассмеялся:

— Па, разве на всех ее не хватит?

— Мы же христиане! — воскликнула Мари.

— Долг христианина — родить сыновей! — осадил жену Ренаж. Он шагнул к Элизе, поставил ее на ноги и за подбородок поднял ее голову. — Пожалуй, мы дадим этой девчонке самой выбрать себе мужа, правда, Мари?

Не успела Элиза опомниться, как ее вытащили на середину комнаты. Жорж облапил ее и притянул к себе, залепляя губы слюнявым, отвратительным поцелуем. Она вцепилась в его руки ногтями, но Жорж расхохотался и отшвырнул ее к другому брату. Старший, рябой парень бесцеремонно ощупал ее грудь под смех братьев и отца.

Страх обуял Элизу, пока она отчаянно отбивалась от чужих грубых рук. Будь проклят Брайан! Чтоб ему провалиться! Как он мог оставить ее здесь…

Она услышала треск рвущейся ткани и изо всех сил ударила коленом в пах парню. Он завыл от боли и скорчился. Элиза оттолкнула его, дико бросилась к двери, распахнула ее и выбежала во двор.

Она остановилась, чуть не натолкнувшись на Брайана.

— Сукин сын! — выпалила Элиза.

Брайан вежливо приподнял бровь.

— Когда-то ты говорила, что скорее отдашься десяти беззубым крестьянам, чем мне. Там их всего четверо — причем у всех, кажется, зубы целы…

Он замолчал, увидев, что из хижины выбежал Ренаж со своими сыновьями, вооруженными вилами.

Потянувшись, Брайан схватил Элизу за талию, бросил ее в седло кобылы и вскочил на своего коня.

— Уезжай! — крикнул он. — Они неуклюжи, меч при мне, но мне бы не хотелось губить их только за то, что ты втянула их в нашу ссору.

Стон боли вырвался у него при этих словах; Элиза увидела, как Брайан стиснул зубы и побледнел.

— Поезжай! — взревел он, оборачиваясь. Элиза была смущена и напугана, но не осмелилась ослушаться его.

Она ударила каблуками в бока кобылы. Секунду спустя Брайан нагнал ее и повел за собой в темноту. Луну и звезды скрыли плотные тучи, свет костров померк. Казалось, повторилась ночь их встречи: они остались одни во всем мире, подгоняемые ветром.

Наконец он придержал жеребца, скорее сполз с седла, чем спрыгнул по привычке.

— Брайан! — смущенно позвала Элиза, слыша, как эхо отзывается на ее голос.

Он не ответил; Элиза увидела, что Брайан ведет жеребца по узкой, заросшей тропе среди деревьев. Она молча последовала за ним, предчувствуя ночные опасности, ничего не видя в окружающем их мраке.

— Брайан! — вновь позвала она, потеряв его из виду в кромешной тьме. Однако она еще могла следовать за жеребцом, слыша стук его копыт. Брайан вел его к опушке на берегу ручья.

Тучи разошлись, на воде заиграл лунный свет. Элиза видела, как Брайан сорвал плащ и тунику. Она подняла одежду и на ощупь почувствовала, что та залита кровью. Прежде это было незаметно — пятна крови сливались с цветом плаща.

— Брайан! — воскликнула она с тревогой и наконец увидела его у берега. Он стоял, повернувшись к Элизе спиной, и отблеск играл на его бронзовой коже, запачканной кровью. — Брайан!

Элиза бросилась к нему. Брайан обернулся и предостерегающе поднял руку. Элиза проглотила ком.

— Брайан… я хочу помочь тебе…

— Зачем? — горько спросил он. — Лучше отойди подальше.

— Но ты ранен…

— Рана не опасна. Я не собираюсь умирать.

У нее выступили слезы.

— Я не желаю тебе смерти, я просто хочу, чтобы ты оставил меня в покое, Брайан. Пожалуйста, позволь помочь тебе…

Мгновение он смотрел ей в глаза, и ночные тени мешали понять его выражение.

— Нет, — решительно отказался он.

Он смочил в ручье длинную полосу ткани, оторванную от плаща, и обмыл рану на спине.

— Черт! — пробормотал он, скривился и отвернулся.

— Брайан, я никогда не желала тебе…

— Тогда чего же ты желала? — с внезапной яростью воскликнул он, отталкивая Элизу, за что был вознагражден еще одним приступом боли. Он стиснул ее руку, и Элиза задохнулась, слыша его усталый голос: — Что ты задумала? Ты хотела воевать против меня и против Ричарда? Неужели ты была бы удовлетворена, увидев, как дерутся между собой и умирают мужчины? Ты заявила, что ненавидишь меня за насилие. Да, я бываю грубым. Но ты, герцогиня, даже не понимаешь, что такое насилие! Мне следовало оставить тебя там, этим братьям-ублюдкам, и тогда ты бы сразу узнала…

— Брайан! — Слезы катились по щекам Элизы, она чувствовала вину, но не меньше была перепугана и еле сдержала крик боли, когда его пальцы впились в ее руку. — Брайан… отпусти меня…

Он оттолкнул Элизу с такой яростью, что она упала на усыпанную сосновыми иглами землю.

Брайан стремительно бросился к ней, навалившись всем телом и прижимая к земле. Его голос напоминал гром ночной грозы.

— Отпустить тебя? Никогда, герцогиня! Неужели ты еще не поняла этого? «Будь добрым, — говорил мне Маршалл, — наберись терпения». Я послушался его и получил удар в спину. Миледи, может, и впрямь пришло время совершить то, в чем меня обвиняют!

Его лицо исказилось от ярости, глаза стали холодными. Элиза чувствовала, как перекатываются под кожей его мускулы, когда Брайан надвинулся на нее со всей ужасающей силой своего тела.

Он отпустил ее руки только затем, чтобы вновь сжать их одной рукой, другой ладонью он грубо провел по ее щеке. Его ярость не утихала.

Элиза не могла справиться со слезами.

— Брайан, прошу тебя… — Она не могла найти слова, чтобы объяснить — все ее попытки бегства завершены, что она смирилась с участью его жены. И что теперь желает только одного — не видеть его пугающего гнева.

Он помедлил, прикрыв и вновь открыв глаза. Глубоко вздохнув, он отстранился и быстро поднялся, а затем отошел. Прошло не менее минуты, прежде чем Элиза поняла, что она свободна.

Внезапно ей стало холодно; еще никогда она не чувствовала себя столь опустошенной и одинокой.

Она медленно поднялась. Брайан уже стоял на берегу ручья, перевязывая рану обрывками плаща. Элиза постояла вдалеке, сдерживая дрожь, пока не обнаружила, что ее неудержимо тянет подойти к Брайану. Она остановилась за его спиной, мимоходом отметив молчаливое достоинство его позы.

— Брайан… клянусь, я не желала тебе вреда. Я… вела себя бездумно, глупо, я виновата в том, что случилось, и я искренне сожалею об этом.

Брайан молчал, не глядя на нее. С несчастным видом Элиза стояла за его спиной. Наконец она увидела, что Брайан опустил голову, словно глядя в ручей, и тихо вздохнул.

— Элиза, ты моя жена. Ты должна поехать со мной… — Он помедлил. — Я тоже виноват, в том, что несправедливо обвинял тебя. Теперь я знаю, ты не подсыпала яд мне в вино. — Он поднял голову, но не повернулся к ней. — Это сделала Джинни. Она сама призналась.

— Джинни! — Элиза ужаснулась, на этот раз за Джинни. — Прошу тебя, Брайан, — умоляюще прошептала она, — Джинни уже стара, и ее единственная вина в том, что она слишком сильно любит меня. Если она и пыталась отравить тебя, то только из любви ко мне. Прошу тебя, не наказывай ее. Я… я умоляю…

— Она не будет наказана.

Элиза облегченно вздохнула. Брайан мог бы поступить совсем иначе: поскольку Джинни была подданной Монтуа, Брайан мог приказать казнить ее, либо наказать так жестоко, что старая женщина не вынесла бы этого. Однако он заявил, что Джинни не будет наказана. Элиза была признательна за такое милосердие.

— Брайан, я… — тихо начала Элиза, но у нее перехватило горло, и она была вынуждена начать снова: — Клянусь Святой Девой, что я не убегу.

Брайан наконец повернулся с выражением явного любопытства и сомнения на лице.

— Тебе незачем так пугаться или унижаться, Элиза. Мое решение о Джинни не имеет ничего общего с твоими обещаниями. Даже если ты тысячу раз попытаешься бежать, я не стану мстить старой женщине, которая рисковала жизнью из любви к своей госпоже. Не давай обещаний, которые не собираешься сдерживать.

— Я… сдержу его, — тихо произнесла Элиза.

Брайан не ответил. Элиза сжалась, увидев, что кровь пропитала повязку на его теле.

— Брайан, твоя рана… можно помочь?

— Затяни повязку потуже, — со вздохом согласился он. — Этот деревенщина не успел воткнуть нож глубоко, но из царапины кровь льется ручьем.

Элиза разорвала остатки плаща на широкие полосы. Опустив глаза, она приблизилась к Брайану, осторожно сняла его повязку и наложила другую, подложив свернутую ткань на рану. Она заметила, что Брайан напрягся, когда она прикоснулась к ране, но не издал ни стона, ни даже вздоха.

Закончив, Элиза не смогла заставить себя взглянуть ему в лицо. Брайан ушел к лошадям и спустя несколько минут вернулся к ней, неся седло и одеяло.

— Это все, что у нас осталось, — объяснил он. — Вьючную лошадь я оставил утром у хижины, без нее я рассчитывал догнать тебя быстрее. Давай спать.

Элиза послушно кивнула. Она вновь дрожала, но теперь не от холода и не от страха.

Всего несколько минут назад она вывела его из терпения. Она ощущала его прикосновения, чувствовала жар прижавшегося к ней тела. Она не смогла сдержать крик, попросила отпустить ее…

Но стоило ему отойти, и Элизу охватил странный холод.

Сколько времени пройдет, думала она, борясь с головокружением, прежде чем он станет настаивать?..

— У нас всего одно одеяло. Иди сюда, иначе до утра ты промерзнешь.

Элиза в тревоге запахнула разорванный лиф, но Брайан не обратил на нее внимания. Он уже лежал на расстеленном одеяле, подложив седло под голову вместо подушки.

Он лежал, глядя в ночное небо.

Элиза тихо подошла и легла рядом. Брайан накрыл ее одеялом, но Элизу и без того согрело его тепло.

Так ей никогда не заснуть, подумала она, ведь она чувствует каждый его вздох и движение…

Она закрыла глаза. Он не делал попыток прикоснуться к ней, и Элиза в странном замешательстве принялась размышлять, чем был его поступок — наградой или наказанием.

Глава 17

Он слышал, как она повернулась, высвобождаясь из его рук, но не попытался остановить ее. Он слегка приоткрыл глаза, наблюдая за ней сквозь густые ресницы.

Наступал рассвет; золотисто-малиновое солнце прогоняло серость умирающей ночи. Чистая вода ручья отражала его лучи, как тысячи сапфиров, приветствующих своим блеском новый день.

Брайан наблюдал, как Элиза сбросила обувь и тунику и, оставшись только в тонкой льняной рубашке, побрела к ручью. Она слегка вздохнула, ступив в ледяную воду, затем нагнулась, не боясь замочить одежду, зачерпнула ладонями воду и плеснула ее на лицо. Как по волшебству, в этот момент солнце засияло сильнее, касаясь ее волос, превращая их спутанные пряди в шелковую паутину из чистейшего золота и меди.

Постояв в воде, Элиза принялась распутывать волосы, отбрасывая их за спину. Концы волос касались воды. Элиза расчесала их пальцами и отпустила, словно надевая сотканный из солнечного света плащ, свидетельство ее красы и славы.

Брайан открыл глаза и приподнялся на локте, затаив дыхание. Элиза внезапно обернулась и уставилась на него испуганными, широко открытыми глазами: сейчас они были прозрачно-голубыми, под цвет воды в ручье.

По ее лицу еще стекала вода. Льняная рубашка промокла, обрисовав высокие груди, плоский живот, округлости бедер. Внезапно Брайан улыбнулся, вспоминая о том, как легко удавалось ей выглядеть гордой и величественной. Она прирожденная герцогиня: умная, сдержанная, отчужденная. Прекрасная и недосягаемая.

А теперь, когда ее волосы были в беспорядке, сбегали по спине, лаская кожу; когда глаза Элизы были такими огромными, а юная фигура такой стройной, она выглядела, как…

Как волшебное существо из легенды. Как чудо, сотворенное для наслаждения и награды мужчине. Мелюзина, которая преследовала его душу и овладела ей…

Элизе не понравилось бы такое описание, сухо подумал Брайан, опомнившись.

Его улыбка начала угасать, хотя он не сводил глаз с Элизы. Утро выдалось холодным, Брайану же было жарко. Его ноги подрагивали, мускулы расслаблялись и напрягались, дыхание стало удивительно тяжелым и частым, обжигая легкие, как огнем! Желание было мучительным, оно терзало Брайана, подобно голоду, заставляло сжиматься и напрягаться даже теперь, когда он касался Элизы только взглядом.

«Будь терпеливым, — говорил ему Маршалл. — Будь добрым. Пусть она сама придет к тебе…»

Но Маршаллу не приходилось бороться с постоянным желанием, не получающим удовлетворения. Элиза — его жена. И она поклялась больше не убегать.

Брайан протянул руку ладонью вверх.

— Иди сюда, — негромко позвал он.

Элиза смутилась, а Брайан молча молился только о том, чтобы она не отвергла его. Гордость заставила бы его побороть Элизу, и в этой битве волшебству предстояло исчезнуть.

Он поднялся, не желая доводить дело до битвы. Он знал, что Элиза горда. Но он не мог забыть ее сдавленный крик тогда, когда он потерял терпение и швырнул ее на землю.

Он медленно подошел к ней, не замечая, что вода поднялась выше его сапог. Он непрестанно смотрел ей в глаза: только так он надеялся удержать ее, приказать оставаться на месте.

Она не убежала.

Она наблюдала, как приближается Брайан, поеживаясь от утренней прохлады.

Он остановился рядом. На обнаженных руках Элизы блестели капли, и Брайан стер их ладонями. Наконец отведя глаза, он проследил за движениями собственных пальцев, ласкающих нежную кожу ее рук и плеч.

Неужели она дрожит от холода? Или от его прикосновения?

Брайан вновь взглянул ей в глаза.

— Когда-нибудь тебе придется прийти ко мне, это неизбежно, — уверенно произнес он.

Элиза не ответила, но не отвела глаза.

— Когда-то я причинил тебе боль, — продолжал он, и в его голосе не слышалось мольбы о прощении. — Я сожалею об этом. Союз мужчины и женщины не должен быть мучительным, — он криво улыбнулся, — он может стать настоящим блаженством для них обоих.

В глазах Элизы промелькнуло столь явное сомнение, что он рассмеялся.

— Клянусь моим мечом, это правда, герцогиня!

Она тихо вздохнула, опуская ресницы.

— Я уже поняла, что бессмысленно бороться… с неизбежным.

По губам Брайана скользнула усмешка. Нет, она не собиралась бороться с ним, но и не смирилась. Ее слова были единственным подобием согласия, которого он надеялся добиться.

— Ты ранен, — с легким вздохом напомнила ему Элиза. — Должно быть, тебе больно.

— Это всего лишь царапина. Но мне в самом деле больно, и эта боль не имеет ничего общего с ничтожной раной. И к тому же, — пробормотал он, — смешно откладывать на завтра то, что все равно должно случиться…

Он провел пальцами по ее плечам, спуская рубашку все ниже. Она залилась румянцем, когда он обнажил ее груди с розовыми, затвердевшими от холода и волнения сосками. Рубашка свободно упала с ее бедер и закачалась на воде у ног Элизы.

Она была подобна рассвету, сочетанию пламени и бледных тонов, казалась чистой и невинной.

— Мне холодно, — тихо пожаловалась она, и Брайан понял, что ей неловко стоять перед ним обнаженной. Обняв ее, Брайан попытался скрыть вспыхнувшее в его глазах желание.

— Я согрею тебя, — пообещал он и прильнул к ее губам в горячем, жадном поцелуе.

Элиза мгновенно вспомнила поцелуй в церкви. Казалось, ее губы тают, раздвигаются, впуская его влажный, бархатистый язык…

Теперь она испытывала то же самое. Слабость и блаженство растекались по телу, груди напряглись. Ее возбуждало прикосновение жестких волос на груди Брайана. Грудь его была такой широкой… Элиза прижала к ней ладони — но не для того, чтобы оттолкнуть, а чтобы ощутить его кожу…

Он отступил, и Элизе показалось, что она сейчас упадет. Однако она не упала: Брайан протянул загорелую руку и коснулся ее полной груди. Элиза опустила ресницы, не в силах смотреть ему в глаза.

Ей вспомнился давний день у другого ручья. Она замерзла, но его руки словно жгли его. Огонь и вода, тепло и холод, и это прикосновение…

Оно обещало, что стоит Элизе шагнуть вперед, как ей откроется что-то бесконечно дорогое и желанное.

Сколько времени она боролась с ним? С той черной ночи, когда они встретились. Даже тогда она уловила это обещание, но грезила о Перси, а теперь…

Теперь она не могла даже вызвать в памяти его образ. Его имя вызывало у нее смущение. Воспоминания о Перси стали смутными и обрывочными.

Послышался тихий стон, и Элиза изумилась, поняв, что это застонала она сама. Она шагнула к Брайану, положила голову ему на плечо и обвила руками его шею. Она запуталась в рубашке, плавающей вокруг ее ног, и чуть не упала, и даже не заметила, когда Брайан поднял ее на руки и вынес из воды. Закрыв глаза, Элиза прижалась к нему. Она была очарована красотой утра и нежностью его ласк. Ее словно окутал волшебный туман, и казалось, что если она погрузится в этот туман, блаженство, разливающееся по ее телу, станет еще сильнее, и тогда…

Ее рубашка упала на берег, и Элиза обнаружила, что лежит на одеяле, согретом за часы ночного сна. Она открыла глаза. Высоко над ней, меж дубовых листьев, проглядывало утреннее небо нежного, теплого малинового оттенка. Ветер играл листвой, бросая пятна света и тени на лицо Элизы, и она зажмурилась. Она слышала, как Брайан снимает тяжелые сапоги, чулки, ощутила, как он ложится рядом. Он лежал на боку, опершись на локоть и прижимаясь к ней обнаженным телом.

Его пальцы, невесомые и нежные, коснулись ее щеки, прошлись до подбородка. Затем он дотронулся до ее шеи, и Элиза страстно пожелала такого же ласкающего прикосновения к груди. Он прикасался к ней легкими движениями, еле заметными, как ветер. Элиза с трудом сдерживалась.

Беспечно и неторопливо эта паутина движений опутывала ее. Элиза ощутила его руки на груди… они коснулись талии и заставили ее резко вздохнуть, когда дотянулись до живота. Он прошептал, склонившись к ней:

— Тебе больно?

— Нет…

Брайан улыбнулся, видя, как ее губы произносят это слово. До этого момента он почти боялся дотронуться до нее. Лежа на одеяле, согнув в колене ногу, она изумляла непорочностью своей наготы, выглядела такой чистой и невинной, что прикосновение к ней он считал почти святотатством. Окруженная золотистым облаком волос, с пляшущими по телу солнечными зайчиками, она казалась недосягаемой лесной нимфой-девственницей, небесным существом из неведомого Камелота.

Только сейчас он почувствовал себя насильником, а не в ту ночь, когда так беспечно овладел ею. Несмотря на тогдашнюю близость, эта женщина как-то ускользнула от него, в каком-то смысле сохранила свою невинность. Сегодня Брайан решил добиться большего. Он должен был получить ее целиком. Одержимость, возбуждавшая его с давно прошедшей ночи, не угасала: она росла, как грозовая туча, и он понимал, что не успокоится, пока не познает Элизу полностью и не сумеет удержать ее в руках.

Еле слышный шепот единственного слова преобразил ее. Красота не исчезла, как и совершенство невинности. Но ее губы слегка приоткрылись, она облизнула их кончиком языка, а упругие, высокие холмы ее белоснежных грудей стали приподниматься чаще, в такт дыханию. Он склонился над ней, пробуя на вкус долину между этими холмами, дразня плоть языком. Он провел влажную дорожку до соска, который приподнялся, уставившись в небо и дерзко розовея. Брайан почувствовал, как задрожала Элиза, и понял, что дрожит сам, впитывая сладость ее плоти, лаская ее языком и слегка прикусывая зубами, заставляя ее твердеть и напрягаться.

Тихое восклицание вырвалось из ее приоткрытых губ. Шепот, стон, плач — или, быть может, всего лишь ветер, охвативший его вихрем снаружи и изнутри. Его руки запутались в ее волосах, он просунул ладонь ей под голову, приподнимая ее. Он перекатился на спину, увлекая ее за собой и тихо постанывая, едва ощущая прикосновение шелковистой паутины — каждую ее нить, каждую прядь, ласкающую и обжигающую его кожу.

Она открыла глаза и взглянула на него, изумленная этим движением. Обняв рукой за шею, он привлек ее к себе, целуя в лоб, в кончик носа, в губы. Этот поцелуй был долгим и страстным. Левой рукой он поддерживал ее голову, правой плавными движениями проводил по спине, лаская прядями ее собственных волос, так очаровавших его. Он исследовал ее длинную гладкую спину, тонкую талию и упругие, нежные округлости ниже пояса. Затем он вновь перекатился, оказавшись сверху. Теперь его прикосновение уже не было медленным и невесомым. Он хотел ощутить ее, приглушить боль в ладонях нежностью ее женской плоти. Его руки стали грубыми и мозолистыми, но эту грубость он исцелял нежностью своих поцелуев, ласками губ и языка. Ему хотелось возбудить ее, и не только; он был очарован ее ароматом. Она представлялась ему солнечным лучом, яркой зеленью леса, а на вкус казалась слаще всего на свете.

Она уже не лежала неподвижно, она двигалась и изгибалась под его руками и губами. Эти движения еще сильнее возбудили его жажду. Он спустился ниже, желая узнать, примет ли она его. Она приоткрыла глаза, вздохнула и содрогнулась. Однако она не стала сопротивляться, и он с торжеством отведал на вкус ее потаенное местечко, зная, что отнял у нее всю волю и позволил полностью расцвести, этой красоте, настоящему дару природы.

Он приподнялся, засмеявшись в ответ на ее взгляд, но тут же опустился, едва на ее щеках вспыхнул румянец. Он вновь покрыл ее поцелуями, и она ощутила силу его страсти. Она не помнила, как вышло, что он оказался между ее бедер, а она обвила его ногами. Блаженство полностью затопило ее, оно жгло и ласкало. Эта чудесная агония причиняла ей боль, но она желала только, чтобы эта боль не кончалась. Она впилась пальцами в его плечи, трепеща от их твердости и силы. Она ответила на его поцелуй со страстью, которая также привела его в трепет; ей хотелось ощутить его на вкус, почувствовать в себе. Однако он лишь только дразнил ее, ласкал собой, но не входил, не помогал приглушить жгучее вожделение…

Она пробежала пальцами по его спине и остановилась там, где была повязка. Не прикасаясь к ней, она спустилась ниже, к ягодицам — они тоже были твердыми и мускулистыми. Она сжала их, и он наконец сделал решительный шаг. У нее вырвался вздох нестерпимого наслаждения.

Она ждала его, хотела, жаждала. Ему хотелось помедлить, убедиться, что она поняла, какой радости они могут достичь вдвоем. Но собственное желание, сдерживаемое так долго, вышло из его власти. Оно увлекло его в стремительный ритм, проникающие и колкие удары. Однако это было не важно, ибо она принимала его. Он уверился в этом, ощутив, как трепещут и поддаются под ним ее бедра. Ее приглушенные вскрики были чудеснейшей из мелодий; ее руки, скользящие по его телу, дарили наслаждение, равного которому он не знал.

Затем она напряглась, ее дрожь усилилась, пробегая по телу волнами. У нее вырвался почти изумленный крик, которые перешел в нежный стон. Он пролился, как горячее масло, издав хриплый возглас удовлетворения, и едва понял, что слышит собственный голос.

Она быстро свернулась клубком, повернувшись к нему спиной, но не отодвигаясь. Он лежал, глядя на листья, радуясь, что она отвернулась, ибо сейчас он не мог прогнать с лица усмешку подлинного удовольствия.

Элиза задрожала — ветер неожиданно стал прохладным. Она вновь увидела окружающий мир. Ветер помогал ей прийти в себя, однако Элизе не хотелось, чтобы он уносил чувство блаженства.

Таинственное обещание исполнилось. Чудо вызывало трепет: это было самым удивительным событием, какое когда-либо происходило с Элизой. Она ощущала усталость, но в то же время такую силу и радость, о существовании которых даже не подозревала. Она упивалась ими, не боясь пресытиться. Он был ее вином, ее нектаром, великолепным и опьяняющим. Она позабыла о своей ненависти и досаде. Времена, когда он был отвратительным Брайаном Стедом, а она его подневольной невестой, канули в прошлое. Теперь она знала, что он прекрасен, настолько, насколько может быть прекрасен мужчина, что он всецело принадлежит ей, что им суждено наслаждаться, восхищаться и радоваться друг другу.

Но теперь она начинала испытывать сожаление. Волшебные цвета рассвета поблекли, превратившись в холодный, ясный блеск раннего утра. Ничего не изменилось; он по-прежнему был испытанным воином короля, рыцарем, жаждущим битвы и уже удовлетворившим свою страсть к землям и богатству.

Однако приятным преимуществом для него явилось то, что он одновременно смог удовлетворить страсть к непокорной жене.

Она ошиблась, горько подумала Элиза. Кое-что все-таки изменилось. Больше она не могла назвать себя «подневольной» женой, не могла дольше бороться с ним, ибо предать ее могли так же легко, как и возжелать.

Но в глубине души она понимала, что эту досаду ей причиняла отнюдь не борьба чувств. Ей нравились новые ощущения, новые познания, это чувство обещания, которое так долго дразнило ее. Но то, что причиняло ей боль, так грубо прикасаясь к обнаженной душе, было ненавистью. Им придется отправиться на Корнуолл. Брайан решительно намерен взяться за дела. А потом ему предстоит уехать. Со сколькими женщинами он был так, как только что был с ней? Конечно, Гвинет всего одна из них. Гвинет, которая никогда не делала тайны из своих отношений с Брайаном, отношений, которые, по-видимому, ни один из них не собирался прекращать…

Элиза закрыла глаза от внезапного отчаяния. Ей не хотелось думать о Гвинет и Брайане. О том, как они были вместе. Ей не хотелось ни с кем делить тайны, открывшиеся сегодня ей…

Она глотнула, заставляя себя открыть глаза. Она совсем не робкая простушка, она герцогиня и не потерпит, чтобы эта связь продолжалась прямо у нее на глазах. Будущее обещало ей только мрак и отчаяние, но ей предстоит пройти его день за днем, и она никогда не позволит Брайану узнать, что она чувствует. Если он считает ее упрямой и строптивой, то пусть узнает: она может стать еще строптивее.

Солнце начало обжигать его тело. Брайан лениво взялся за локон, лежащий на округлом бедре Элизы, и пощекотал им ее. Он надеялся, что так заставит ее обернуться, но затем ему на ум пришло иное.

— Элиза! — тихо позвал он. Она что-то пробормотала в знак того, что слышит, и он задал вопрос, столько времени мучивший его: — Зачем ты украла кольцо Генриха и рассказала мне всю эту нелепую ложь?

Он ощутил, как напряглось ее тело. Затем она тихо рассмеялась, даже не пытаясь скрыть свою горечь.

— Разве тебе не известно, Стед, что истина сейчас не имеет ни малейшего значения?

— Тогда расскажи ее мне, — настаивал Брайан.

— Стед, — ответила она ему так глухо, что голос ее походил на шепот, — ты получил все: земли, титулы, состояние, даже меня — покорную и смирившуюся. Монтуа… когда-то оно принадлежало мне, и ты отнял его. Но эти тайна… ты ее не получишь. Она моя, я намерена хранить ее и сохраню.

Несколько минут он молчал, лежа неподвижно. Затем Элиза услышала, как Брайан зашевелился. Она закрыла глаза, удивляясь, как она могла только что ощущать невообразимое блаженство и уже в следующую минуту разрываться от отчаяния. Она словно оцепенела. Она слышала, как Брайан одевается и идет к лошадям, однако не могла ни о чем подумать, пока он не вернулся и не дотронулся носком сапога до ее бедра. Глядя в его мрачные глаза, она сжалась, желая хотя бы спрятать свою наготу под покрывалом волос.

Он что-то бросил на одеяло, и Элиза с удивлением и беспокойством проследила за падением этого предмета.

На одеяле лежало кольцо. Сапфировое кольцо Генриха.

— Ты дорого заплатила за него, — равнодушно заметил Брайан. — Можешь его носить.

— Но где… — начала она, однако Брайан перебил ее:

— Я обнаружил его в одном из твоих сундуков, прежде чем ты вернулась в Монтуа.

— Как ты посмел рыться в моих вещах!

Он беспечно пожал плечами.

— Мне казалось, я должен узнать о тебе побольше, поскольку я не ожидал приятных разговоров.

Элиза стиснула зубы и подняла на него сверкающие от ненависти глаза. Ее гнев закипал вновь. Как она могла позволить этому холодному, надменному, грубому вояке прикоснуться к себе! В этот момент ей захотелось провалиться сквозь землю от стыда: она не только позволила, но и сама поддалась ему!

— Надень кольцо, — повторил он.

— Я не могу носить его! — воскликнула Элиза. — Разве ты забыл? Есть люди, которые знают, что оно принадлежало Генриху.

Он невесело рассмеялся.

— Ты можешь его носить, Элиза. Когда ты так поспешно уехала из Лондона, мне пришлось рассказать Ричарду о нашей первой встрече. Наш король воспринял мой рассказ довольно странно: он долго молчал, это необычно для Ричарда. Затем он приказал мне отправиться за тобой, напомнив, конечно, что я должен буду вернуться к нему, и сказал нечто любопытное. Он объяснил мне, что ты должна носить это кольцо, а если кто-нибудь спросит о нем, говорить, что это свадебный подарок Ричарда.

Она отвела глаза и взглянула на кольцо, потом подняла его и надела на палец.

— Одевайся, — велел Брайан. — Мы потеряли половину утра.

— Не по моей вине, — резко возразила Элиза. — А если ты так считаешь, то вынудил меня к этому ты.

Он перешагнул через нее и отправился седлать лошадей.

Элиза встала и нашла рубашку. Она была насквозь мокрой, но заменить ее Элизе было нечем. Вздохнув, она набросила рубашку и тунику. Грубая шерсть раздражала кожу, казалось, кожа стала особенно нежной и чувствительной.

Ей придется смириться с этим неудобством, горько решила Элиза. Ей придется научиться мириться со многим и каким-то образом ухитриться сохранить свои достоинство и гордость.

Ее волосы страшно спутались. Она пыталась расчесать их пальцами и заплести в косу, но непослушные пряди ускользали от нее. Услышав, как сзади подошел Брайан, Элиза напряглась, но не стала противиться ему. В считанные минуты он укротил неуправляемую массу, и Элиза удивилась, откуда Брайан приобрел такую ловкость в обращении о женскими волосами.

— Выезжаем, — сказал он. — Когда будем подальше отсюда, остановимся поесть.

— Я не голодна, — безучастно ответила Элиза, забираясь в седло и окидывая Брайана холодным и выжидающим взглядом.

Они остановились у той хижины, откуда Элиза сбежала на жеребце Брайана, и она удивилась разнице своих чувств тогда и теперь. Тогда она предприняла последнюю, отчаянную попытку завоевать свободу и узнала, что брак не самое худшее из событий, которые могут с ней произойти. Теперь она смирилась.

Старуха, хозяйка хижины, подала им блюдо жареной зайчатины. Мясо оказалось жестким и жилистым, но оно было горячим, а Элиза внезапно обнаружила, что проголодалась. Задерживаться в хижине они не стали. Брайан заплатил старухе за еду и присмотр за вьючной лошадью, и они вновь двинулись в путь.

На ночлег они остановились на постоялом дворе у Ла-Манша, в Балфлере. Им отвели маленькую, тесную комнатушку под крышей, но больше рассчитывать было не на что. Совершенно утомленная, Элиза упала на жесткий соломенный тюфяк. Она заснула, прежде чем Брайан задул единственную свечу. Когда она проснулась, Брайана не оказалось рядом, но вскоре он вернулся с известием, что устроил их дальнейшее путешествие.

В тот день Ла-Манш был спокойным. Плавание заняло всего несколько часов. Брайан так торопился, что они нигде не остановились, а сразу помчались на северо-восток. Следующую ночь они провели в поместном доме сэра Денхольма Эллиса. Сэру Денхольму было уже восемьдесят лет; он участвовал в крестовом походе вместе с Элеонорой Аквитанской когда та еще была королевой Франции, и на протяжении всего ужина развлекал путников рассказами о беспримерной отваге Элеоноры.

Поместье было небольшим, но содержалось в порядке, владельцу прислуживали умелые слуги. Элиза насладилась продолжительным купанием, промыла волосы от пыли и лесной земли.

— Хорошо, что вы приехали сюда, миледи, — заметила ей Матильда, молодая экономка сэра Денхольма. — Однако особой роскоши в первые дни не ждите.

— Зачем ты говоришь об этом? — удивилась Элиза. Матильда прищелкнула языком.

— Земли Корнуолла обширны и богаты, миледи, но… старый лорд умер слишком давно, а его управляющий — настоящий лентяй. Вас ждет не слишком теплый прием.

Погружаясь в горячую воду, Элиза задумалась над словами Матильды. Куда же они едут?

Она еще лежала в ванне, когда Брайан вошел в комнату, сразу наполнив ее своим присутствием. По-видимому, он вымылся где-то в другом месте, ибо был одет в свежую белую тунику… и более ни во что. Матильда покраснела, вскрикнула и поспешно вышла.

— Мы выедем пораньше, — сказал Брайан Элизе. Она слышала, как он сбросил тунику и забрался в большую постель, ждущую их. Элиза смутилась и притихла. Она вышла из ванны, закуталась в льняное полотенце, подвинула кресло к огню и принялась расчесывать волосы, одновременно просушивая их. Она так увлеклась своим занятием, что подпрыгнула, услышав голос Брайана:

— Ложись спать, Элиза!

Она послушалась, и когда он обнял ее, Элизе не захотелось отбиваться. Комната погружалась во мрак, по мере того как затухал огонь в камине, и в темноте Элиза поддалась искушению коснуться Брайана. Их любовь была еще слаще, однако потом, пока он еще прижимал Элизу к себе, она вновь испытала чувство отчаяния.

Сила его рук утешала Элизу. Было так хорошо лежать рядом, сплетясь телами. Элиза поняла, что без Брайана будет ощущать пустоту.

Миновала уже полночь, «час ведьм», когда Элиза и Брайан наконец добрались до Ферс-Мэнор, своего поместья. Элиза подумала о том, что еще никогда в жизни так не уставала: они ехали с самого рассвета. Достигнув своих земель, Брайан решил остановиться, но Элиза, подстрекаемая желанием возразить, упрямо отказалась от отдыха. В сумерки начался дождь — мелкая, унылая изморось, и, подъезжая к дому, Элиза была так измучена, что уже не знала, плакать ей хочется или смеяться.

В просветах дождевых туч проглядывала полная луна. Дом поднимался из густого кустарника, подобно мрачному зверю, опустошенный и безжизненный. Это было каменное строение норманнов — наполовину замок, наполовину дом, и при дневном свете оно могло бы произвести приятное впечатление своими высокими арками и башнями, но сейчас дом казался унылым и непривлекательным, напоминая о временах более чем столетней давности, когда норманнам во главе с Вильгельмом Завоевателем удалось подавить сопротивление саксов.

Брайан еле слышно выругался. Он остановился у сторожки привратника, постучал, но никто не ответил на его стук. Вломившись в дверь, Брайан обнаружил, что в сторожке пусто. Он вышел к жене, с утомленным видом держащей поводья обоих коней.

— Поедем в большой дом, — кратко приказан он ей. Они ехали в молчании. Дорожка заросла сорняками. Дверь была открыта. Брайан вошел в дом, а Элиза устало прислонилась к стене. Наконец-то она смогла укрыться от непрекращающейся измороси.

Лучина для растопки была сырой, как земля у дома, но Брайану наконец удалось развести огонь, и едкий дым наполнил зал.

Некогда это поместье имело величественный вид: зал был огромным, с искусно выложенным из камня камином. Но сейчас от прежнего великолепия уцелели только окна с витражами.

Большинство вещей, казалось, похищены или сломаны. Пол был донельзя загажен. Мебель не сохранилась: наверное, не растащили только камни, из которых был сложен дом.

Элиза расхохоталась. Она прошла по залу, оглядывая его и разводя руками.

— Уютный дом для прославленного воина, любимца короля Генриха, правой руки короля Ричарда — Брайана Стеда! Для эрла, герцога, могущественного лорда! И ради этого ты покинул Монтуа! Боже мой, да это просто смешно!

Если бы Брайан не почувствовал усталости в ее голосе, он мог бы ударить Элизу.

— Замолчи! — хрипло приказал он ей.

Он медленно поднялся, глядя на огонь и сдерживая подступающий гнев. Рана, целый день не тревожившая его, внезапно заныла. Он рассеянно заметил, что Элиза направилась к окну, выходящему в сад, в темноте кажущийся вполне ухоженным. Однако Брайан был уверен, что темнота скрывает только сорняки. Он ударил кулаком по каминной доске и пробормотал скорее себе, чем Элизе:

— Клянусь Святой Девой, эти лентяи поплатятся! Мне хватит времени разодрать на куски добрую дюжину! Они еще узнают, что значит злить меня!

Он почти забыл о присутствии Элизы, и удивился, когда она негромко и устало проговорила:

— Если ты и в самом деле поступишь так, то не добьешься ничего, разве что окажешься в окружении трупов вместо слуг. Ты воин, Стед, ты привык сражаться. Но ты не умеешь обращаться с нерадивыми слугами. Это не принесет тебе процветания, к которому ты так стремишься.

— Да? И что же делать, мадам?

— Сейчас — ничего, — ответила Элиза. — Лучше всего будет проспать остаток ночи. Утро поможет разобраться в этом хаосе.

Брайан положил руку на каминную доску. Она права. Что остается делать? Мчаться, как безумцу, в деревню, вытаскивать крестьян из постелей и не заслужить ничего, кроме вражды?

Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем он поднял голову, намереваясь сказать, что принесет одеяла и сумки.

Она исчезла. Но, оглядевшись, Брайан заметил, что она уже принесла дорожные одеяла и расстелила их у огня. Элиза неуверенно подняла голову.

— Если ты позволишь осмотреть твою рану…

— С моей раной все в порядке. Ложись спать.

Она свернулась клубком у огня.

Брайан постоял, прислушиваясь к треску сырых поленьев. Наконец, выйдя на улицу, он обнаружил, что Элиза уже успела расседлать лошадей, спутать им ноги и отвести под навес. Навес протекал не больше, чем крыша самого дома. Седла и мешки стояли в самых сухих уголках.

Брайан внес мешки в дом. Порывшись в одном из них, он выудил мех с элем и осушил его, стоя у огня и задумчиво глядя на него.

Глава 18

Управляющий Аларих сладко спал. Прошлым вечером он слишком много выпил, и теперь сон казался ему блаженством. Он чуть было не свалился с лежанки, когда дверь с грохотом распахнулась.

Он заморгал в паническом замешательстве, с трудом пытаясь рассмотреть стоящую на пороге фигуру.

Она была высокой и стройной, ее голову окружало золотистое облако, и у Алариха промелькнула мысль, что сама блаженная Дева явилась, чтобы пробудить его ото сна.

— Милосердный Боже, прости мои прегрешения! — воскликнул он и повалился на колени.

Блаженная дева нахмурилась и шагнула в комнату, скривившись от отвращения. Аларих увидел наконец, что золотое облако вокруг ее головы было не венцом, а роскошными волосами того же оттенка.

— Бог, может быть, и простит тебе прегрешения, но не стану ручаться за своего мужа. Это отвратительно! Ты живешь не лучше, чем свинья! А мне еще говорили, что жители Корнуолла славятся опрятностью, что их мужчины умны и горды!

Аларих поднялся с пола, тщетно пытаясь пригладить встрепанные волосы.

— Здесь было некому служить, миледи, уже очень долго. Да, мы привыкли к безделью.

— Надо избавляться от этой привычки, — спокойно заметила Элиза, — и как можно скорее. Ты слышал о моем муже? Это Брайан Стед, любимец нашего славного короля Ричарда. У него суровый нрав, но он справедлив. Да, очень справедлив, но, увидев свой дом в таком виде… — Элиза раздраженно повысила голос и взглянула на управляющего блестящими глазами. — Правда, он еще спит! Разбуди крестьян, быстро собери слуг. С Божьей помощью, мы сможем многое сделать, прежде чем он проснется!

Аларих живо закивал, низко поклонился и поспешил прочь. Живее, живее, молча подгонял он себя. У него еще есть шанс спасти свою бедную голову, Аларих оглянулся, торопливо шагая по дороге в деревню. Она следовала за ним в лучах солнца, и теперь вся казалась окруженной золотым сиянием. Какая изящная и красивая леди! Умеет говорить негромко, но твердо! Наверное, ее послал Бог в знак предостережения и обещания блаженства.

Аларих решил, что всегда будет считать Элизу таинственным, святым существом. С этого утра он понял, что станет служить ей с величайшим рвением и преданностью.

Его разбудил стук. Этот звук раздражающим эхом отзывался в висках. Брайан медленно открыл глаза.

Веки опухли, в горле першило так, будто в нем за одну ночь выросла шерсть. Сколько же он выпил? Достаточно, чтобы заработать страшную головную боль. Эта боль усиливалась от настойчивых ударов, доносящихся откуда-то сверху.

Он слегка застонал и с трудом сел, обхватив голову руками. Ему хотелось проснуться и убедиться, что все происходящее — совсем не ночной кошмар, что награда, которой он так гордился, не окажется всего лишь ветхим и разграбленным сараем.

Однако кошмар не исчезал, как и стук, который Брайан попытался счесть плодом своего воображения: нет, он слышался по-прежнему, ритмичный и резкий, прямо над головой.

Он огляделся. Горы мусора и грязи, которые виднелись повсюду прошлой ночью, исчезли; в камине горело ровное и жаркое пламя, потрескивали сухие поленья. Единственными грязными предметами в просторном зале были он сам и одеяло под ним.

Стук прекратился, но тут же раздался вновь.

— Элиза! — взревел Брайан, морщась от боли, доставленной ему этим усилием. С трудом он поднялся на ноги и вновь огляделся. Каминная доска была выскоблена дочиста, в проемах между окнами висели неизвестно откуда взявшиеся гобелены, пол был натерт до блеска. Весь зал сиял чистотой.

— Элиза! — вновь закричал он и оборвал себя, когда в комнату вошла, почтительно приседая через каждый шаг, пышнотелая, ладная девушка в простом сером шерстяном платье. — Кто ты? — спросил Брайан.

— Мэдди, милорд, — пугливо ответила девушка, поправляя выбившуюся прядь темных волос. — Я работаю на кухне — миледи сказала, что так будет, если вы сочтете меня пригодной для этой работы, сэр!

Брайан заморгал, пытаясь скрыть изумление, и вновь огляделся.

— Вы считаете, что я гожусь, милорд?

— Что? Ах, да, да, конечно. Мэдди, а где же леди Элиза?

— Уехала в деревню, милорд. Аларих с плотником чинят крышу, а служанки убирают комнаты. Только вот кузнец и священник давно уже уехали в город. Здесь неподалеку есть отличная кузница, а церковь такая красивая, просто ужас! Миледи сказала, что все будет устроено так, как в старые времена.

Брайан не сводил с нее изумленных глаз. Мэдди испуганно попятилась.

— Мы не хотели так запускать дом, лорд Стед, право, не хотели. Но здесь никто не жил, и потому… Если вы позволите, мы постараемся сделать так, чтобы поместье было еще лучше, а поля приносили щедрый урожай. Прошу вас, милорд…

Брайан поднял руку, чтобы остановить ее тираду. От болтовни служанки голова разболелась еще сильнее, и Брайан проклинал себя за то, что не мог сообразить, как ответить. Прошлой ночью ему хотелось растерзать одного за другим всех слуг. Утром он понял, что это было бы не только неразумно, но и слишком жестоко; также он был вынужден признать, что не представляет себе, как следует управлять поместьем. Ему надо сейчас хоть что-нибудь сказать. А еще Брайан довольно отметил, что его жена уже принялась за работу, и недурно принялась. Какой же подход она избрала? Должно быть, не слишком суровый, но твердый.

— Вижу, вы поработали хорошо, Мэдди. И слышу, что плотник работает на крыше. Я не хочу приносить вреда моим людям. Посмотрим, что будет дальше.

— Да благословит вас Бог, милорд! — воскликнула Мэдди. — Хотите позавтракать или сначала искупаетесь? У нас есть свежий хлеб и масло, форель и пирог с почками!

При упоминании о еде Брайана затошнило.

— Я хочу воды, Мэдди, только воды. — Он потер заросший подбородок. — А потом — помыться и побриться, но…

— Идемте, милорд, я покажу вам дорогу. — Девушка подобрала юбки и направилась к каменной лестнице. — Леди Элиза приказала хорошенько просушить все постели на солнце, так что спальня имеет неприглядный вид, — объяснила Мэдди, — но там есть ванна, которую питает ручей, а рядом — очаг, огонь которого подогревает воду. Говорят, первый владелец этого замка, норманн, был в Риме и видел такие вещи. Сегодня утром мы вычистили ванну, милорд, — поспешно добавила служанка. — Леди Элиза настояла, чтобы это было сделано немедленно!

Еще испытывая легкое головокружение, Брайан молча следовал за служанкой по лестнице. Мэдди распахнула перед ним прочную двухстворчатую дверь.

Норманнские арки разделяли комнаты натрое. В дальнем углу комнаты, который солнце освещало через матовое стекло окна, Брайан заметил ванну, искусно выложенную из небольших красных камней. Деревянная кровать возвышалась во второй комнате и казалась соблазнительной даже без тюфяка. В комнате уже успели развесить гобелены, устлать полы персидскими коврами. В камине с резной доской ярко пылал огонь. Мешки с одеждой и едой стояли у огня.

Третья комната, отделенная аркой, была пуста.

— Что здесь было? — спросил Брайан у Мэдди.

— Детская, милорд, для первых дней после рождения ребенка. Внизу есть большая детская и комнаты для кормилиц, нянек и тому подобное, но ходят слухи, что первая владелица этого поместья отсылала детей на воспитание. Леди Элиза сказала, что эта комната пригодится для сундуков с одеждой и бельем. Кажется, она назвала ее «гардеробной».

— Правда? — спросил Брайан, сжав зубы.

— Да, милорд! Наша леди разбирается с делами без лишних разговоров!

— Гм… — сухо буркнул Брайан. Перед камином стояло старое резное кресло, широкое и манящее. Брайан плюхнулся в него, стаскивая сапоги. Мэдди повернулась, чтобы уйти.

— Я сию минуту пришлю к вам Алариха, милорд…

— Кто такой Аларих?

— Управляющий, сэр. Он может быть и хорошим камердинером.

Брайан что-то пробурчал, и Мэдди вышла из комнаты. Раздеваясь, Брайан поморщился, когда дотронулся до повязки. Рана быстро заживала, но вчерашняя езда разбередила ее, и она вновь начала кровоточить.

Он решил, что помочь может только вода. Возле ванны он убедился, что за низкой чугунной решеткой очага горит огонь, попробовал рукой воду — она оказалась теплой. Ванна притягивала взор, и Брайан надеялся, что купание прогонит головную боль.

Усевшись в ванну, Брайан вздохнул от наслаждения и погрузился с головой в воду, провел пальцами по волосам, затем откинулся и положил голову на край. Вот это настоящая вещь — большая ванна, даже такой крупный человек, как он, может плавать в ней… Или разделить ее с кем-нибудь…

Он улыбнулся, думая о предстоящих ночах, но улыбка сменилась гримасой, едва он вспомнил об Элизе./p>

Прирожденная герцогиня и хозяйка. Она чувствует себя в своей тарелке, она знает, как управлять поместьем, как заставить слушаться нерадивых слуг. Как убрать поместье за считанные часы, почти ничего не имея под рукой.

Ему следовало испытывать благодарность. Она его жена, похоже, ему наконец-то удалось убедить Элизу в этом. Она трудится не покладая рук, чтобы восстановить поместье, а он опасался, что ему понадобится приложить все силы, лишь бы удержать ее здесь. Умение Элизы заставило Брайана почувствовать себя невеждой, но он не злился на это.

Тогда в чем же дело?

Он все еще не доверял Элизе. Какая-то часть ее души осталась для него загадкой. Ему удалось пробудить в ней страсть, но не удалось затронуть ее сердце. Или душу.

В третьей комнате будет «гардеробная» — так она сказала, не желая даже думать о детской. Неужели ей известно что-то, о чем не знает он? Или же это не планы, а твердая уверенность? Он вспомнил, как зло она отвергла возможность зачатия ребенка во время их первой встречи; она не хотела ею ребенка и потому решила не иметь его. Сколько времени прошло после их первой встречи? Почти три месяца. Похоже, она права.

Он еще сильнее сжал зубы. Неужели она решила лишить его наследника? Но разве это возможно? Почему бы и нет, ведь десятки блудниц живут год за годом, не беременея.

Он мечтал о детях. В те времена, когда ему приходилось ездить с турнира на турнир и даже когда он начал служить Генриху, он понимал, что его жизнь пуста. Ему некуда идти. Именно тогда он захотел иметь земли, но еще больше — сыновей, которым можно оставить эти земли; обзавестись семьей, ради которой стоит трудиться. Ему хотелось учить сыновей, как натягивать тетиву лука, как пускать стрелу, как орудовать мечом, как сохранять свою гордость даже перед королем.

Он получил земли. И герцогиню, которая пожелала превратить детскую в «гардеробную».

Он прикрыл глаза, погружаясь в воду. Боль в голове постепенно утихала. Услышав стук в дверь, Брайан громко приказал войти, не открывая глаз.

— Милорд?

Незнакомый голос прозвучал слишком робко. Брайан открыл глаза и оглядел тощего человечка, который почти рвал свою шляпу дрожащими пальцами. У ног человечка стояла шкатулка, на плече дрожало полотенце. Глаза вошедшего были живыми и темными, седоватые волосы отросли длиннее, чем носили в те времена.

Брайан вновь прикрыл глаза. Это наверняка Аларих, управляющий. Человек, который заслуживал наказания. Прошлой ночью Брайан с радостью растерзал бы его в клочки.

— Смиренно приношу вам извинения, милорд. Видите ли, пока здесь никто не жил, люди считали, что я пытаюсь заставить их прислуживать мне самому. Они думали, что я забираю их хлеб и все остальное себе. Старый лорд не всегда был справедливым: он был норманном, а нас называл саксонскими свиньями. Я…

Брайан открыл глаза, и Аларих в ужасе умолк. Брайан расхохотался, когда увидел, что до управляющего только что дошло, что он натворил, обвиняя норманнов.

— Аларих, я происхожу из старого рода саксов, хотя, признаюсь, Генрих предпочитал окружать себя норманнами. Однако вражда норманнов и саксов кончилась сто двадцать лет назад, и меня не задевают давние распри между народами.

Он удивился, когда тощий человечек выпрямился во весь рост.

— Распри, милорд? Людей убивали, как овец, насиловали наших сестер, матерей, дочерей. А с нами обращались, как с собаками!..

— Если ты мой камердинер, Аларих, я хочу побриться.

— Да, милорд.

На мгновение Брайан ощутил беспокойство, подставляя горло этому человеку, но тут же понял, что если не решится на это сейчас, то никогда не сможет чувствовать себя спокойно среди этих людей.

Аларих намылил Брайану щеки и наточил бритву о ремень.

— А что касается поместья, милорд…

— Да, как насчет поместья?

— Все уладится за несколько дней. Наши книги в полном порядке. У меня записано, сколько в деревне домов, мужчин, женщин и детей. Я знаю арендную плату, знаю, где какие поля, помню, сколько в деревне скота. Милорд, если вы только простите меня…

Брайан вздохнул и поморщился, видя, что Аларих подносит бритву к его лицу.

— Аларих, я должен поставить Ричарду десять конных и вооруженных воинов из своего поместья для крестового похода. Откуда мне взять их в этой жалкой деревушке?

Аларих оскорбленно замер.

— В жалкой деревушке? Да у вас десятки крепких мужчин! Это потомки могущественных воинов, хотя судьба распорядилась, чтобы они стали крестьянами. Прежде всего — Том, сын кузнеца. Ему девятнадцать, он высок, как дерево, силой от него так и пышет. Затем молодой Роджер, пекарь. И Рауль, сын пахаря. А потом…

— Хватит, Аларих! — Брайан рассмеялся. Если у него найдется десять воинов для Ричарда, все в порядке. Десять мужчин от Монтуа, десять от Корнуоллского поместья. — Ты всех знаешь. Отбери десятерых. Только помни, не выбирай тех, кто пригодится здесь. Прошлый месяц я поиздержался, мне пришлось занять людей и деньги у Ричарда, а он не так просто расстается с тем или другим. Докажи мне, что ты умеешь работать, и ты будешь вновь управлять поместьем. Из Монтуа вскоре прибудет управляющий герцогини — пусть управляет домашней прислугой, а ты станешь управлять землями.

Аларих вздохнул, и Брайан ощутил, как лезвие бритвы осторожно прошлось по его лицу.

— Да, больше мне было бы нечего пожелать.

Несколько минут в комнате слышался только шорох бритвы. Затем Аларих отошел, а Брайан погрузил голову в воду. Рука Алариха ни разу не дрогнула; Брайан с удовольствием обнаружил, что на его лице нет ни единого пореза. Аларих подал ему полотенце, и Брайан выбрался из ванны.

Брайан яростно растер тело, высушил волосы и шагнул к камину. Почувствовав на себе взгляд Алариха, он вопросительно приподнял бровь.

— Ваша спина, милорд, — рана воспалилась. Вы позволите осмотреть ее?

Обернув полотенце вокруг талии, Брайан пожал плечами:

— Попробуй, Аларих.

Управляющий покопался в своей шкатулке, нашел мазь, втер ее в рану и наложил чистую повязку. Он молчал до тех пор, пока снова не уложил свои принадлежности и не достал свежую одежду, держа рубашку так, чтобы Брайан мог просунуть в нее голову.

— Простите мою дерзость, милорд, но вы позволите спросить?

Брайан пожал плечами, натягивая рубашку и принимая штаны из рук Алариха.

— Спрашивай, что угодно, но за ответы я не ручаюсь.

— Как получилось, что вы, сакс, возвысились в глазах короля?

— Благодаря верной руке, — сухо ответил Брайан, но тут же рассмеялся. — Ладно, Аларих, я расскажу тебе. Мой отец был искусным воином, он был посвящен в рыцари еще при первом появлении Генриха в Англии. Ты же помнишь, король Генрих родом из Анжу, правнук Вильгельма I по материнской линии. Но не важно, откуда он родом, из Анжу или Нормандии, он оставался полноправным наследником. Мой отец был очень умен и говорил, что норманнов отсюда уже не прогнать, а потому лучше присоединиться к ним, чем напоминать о длительной распре. Я вырос в крохотном домишке в Лондоне. Моя мать умерла, когда я был еще совсем мальчишкой, отец погиб на службе у Генриха. Я начал выступать на турнирах, а затем сражаться на стороне Генриха, когда его сыновья объединились против отца с Филиппом Французским. Да, — рассмеялся он, глядя в испуганное лицо Алариха, — я воевал против Ричарда. Но наш новый король знает, что преданность нельзя купить или выменять, и те из нас, кто защищал старого короля до конца его дней, были вознаграждены. Вот потому я оказался здесь, Аларих, — англичанин, сакс и владелец обширных земель, если, конечно, ты еще не окончательно разорил меня!

Аларих мрачно взглянул на него, но тут же расплылся в улыбке:

— Нет, милорд! Я не разорил вас. Вы сами в этом убедитесь!

— Лучше бы поскорее, — заметил Брайан. — Вскоре мне придется вернуться к королю вместе с десятью воинами. Сегодня вечером ты отберешь лучших мужчин в деревне, а завтра утром я посмотрю на них. Пока еще у меня нет для них мечей — молю Бога, чтобы наш кузнец оказался достаточно опытным! — но время бежит быстро, а обучение воинов надо начинать уже сейчас. А ты, Аларих, молись Богу, чтобы в будущем я мог доверять тебе. Я уеду, но только после того, как узнаю, что в поместье все в порядке!

— Да зачем вам беспокоиться, милорд? Воистину вас вознаградил сам Бог!

— О чем ты говоришь, Аларих? — удивленно спросил Брайан.

— О герцогине! — воскликнул Аларих, залившись румянцем. — Второй такой же мудрой и прекрасной женщины воистину не сыскать во всем христианском мире! Она заставит нас работать на славу. Уверен, прежде чем наступит вечер, она будет знать даже, сколько кур в деревне!

— Да, герцогиня знает свое дело. Но довольно, Аларих, увидимся в зале через несколько минут. Я хочу проверить твои книги.

— Да, милорд.

Аларих ушел. Брайан обошел ванну и остановился у окна.

Он видел деревенские дома — уютные, с соломенными крышами, поблескивающими под солнцем. Они сгрудились в долине прямо перед поместным домом, их было не меньше сотни. Деревенские улицы простирались почти до моря, а вокруг расстилались земли — цветущие луга, зеленые холмы, пастбища, на которых паслись коровы и овцы. Он, Брайан, был владельцем всего этого богатства.

И в этих владениях надлежало восстановить порядок — не кнутом, а решительностью и справедливостью. Чтобы это поместье стало таким же, как Монтуа…

Опять Монтуа! Монтуа и Элиза…

Вскоре сюда прибудут Мишель и Джинни, и ему будет незачем опасаться за порядок в своих владениях, не важно, здесь он или в отъезде.

Но что же беспокоило его? Неужели мысль о предстоящем отъезде? Или о великом крестовом походе Ричарда? Некогда эта мысль была утешительной, но теперь…

Эта частица Англии принадлежала ему. Несмотря на увиденное прошлой ночью, Брайан понял, что его новое поместье может быть крепким, неприступным и богатым. Как жаль, если сабля сарацина настигнет его как раз в тот момент, когда на него свалилось неслыханное богатство!

И в то время, пока у него еще нет наследника.

Он нетерпеливо отвернулся от окна и покинул комнату. Он спускался по лестнице, стуча каблуками. Аларих уже стоял у стола, разложив перед собой книги и пергаментные свитки.

— Итак, начнем? — спросил Брайан.

Аларих кивнул, и они оба углубились в работу. Мэдди принесла им еду и эль. К полудню Брайан узнал, что в его владениях есть еще несколько больших домов. Его люди исчислялись несколькими тысячами. Среди них было множество искусных ремесленников; в его поместье выделывали лучшую шерсть во всей Англии.

Он был приятно удивлен, узнав, что в поместье хранятся сундуки, полные монет. Люди платили дань задолго до того, как в поместье воцарилось запустение, и Аларих, несмотря ни на что, был честным человеком.

Покончив с делами, Брайан впал в задумчивость и вскоре произнес:

— Нам надо собрать войско для защиты поместья.

— Но зачем, милорд? Коронация Ричарда состоялась, народ принял его, наступил мир…

— Кто знает, сколько это будет продолжаться? Правление Ричарда должно быть мирным, но… я хочу иметь свое войско. Я хочу обнести дом высокими стенами. Скажи кузнецу, что вскоре у него прибавится работы: нам понадобятся оружие и доспехи.

— Да, милорд! Люди вновь примутся за дело и, думаю, будут только рады этому!

Мэдди появилась с известием, что пришел кузнец, и вышла. Брайан с Аларихом спустились во двор. Кузнец оказался коренастым мужчиной с седыми висками и массивными плечами и руками — свидетельством многолетнего тяжелого труда — Брайан обнаружил, что кузнец умен и знает свое дело и сразу понимает, что от него требуется. Он прошел вместе с ним в кузницу, и когда выходил оттуда, работа уже началась, несмотря на приближение ночи.

Когда Брайан вернулся домой, Элиза была в зале, отдавая распоряжения Мэдди о том, что подать на стол. Брайан прошел к камину, облокотился на его доску и молчал до тех пор, пока Мэдди не ушла на кухню. Элиза пристально следила за ним через комнату, и Брайан не понимал, почему блестят ее глаза, что в них: вызов или мольба.

Нет, она никогда не станет ни о чем умолять его. Сейчас волосы Элизы были тщательно уложены, одежда вычищена, а сама она высока, горда, как обычно, и… совершенна.

Брайан мог поклясться Богом, что не знал, любит ее или ненавидит. Она была в его мыслях днем и ночью. Вероятно, его отъезд пойдет им обоим на пользу. Долгие месяцы сражений заставят его забыть о том, как странно очаровала его Элиза.

Он поклонился.

— Ты неплохо потрудилась, герцогиня.

Она пожала плечами.

— Мне не хотелось жить в свинарнике. А теперь, если позволишь, я бы хотела вымыться — Мэдди вскоре подаст ужин…

— Нет. Прежде мы поужинаем, — отрезал Брайан.

Она вскинула голову, затем вздохнула с терпеливым и снисходительным видом.

— Как пожелаешь, — и прошла через зал к арке в дальнем его конце. Спустя несколько минут она вернулась. Брайан уже сидел во главе стола, и Элиза заняла место рядом с ним. Появилась Мэдди вместе с молодым слугой, они подали на стол ароматное жареное мясо, пироги, осенние яблоки, сыр и эль.

Еда была хороша, эль — еще лучше, но Брайан, помня о прошлой ночи, пил с осторожностью. Он с удовольствием замечал, что Элиза пьет гораздо больше его. Она казалась обеспокоенной — вероятно, она не могла дождаться, когда он уедет, чтобы самой управлять этими землями.

Мэдди и слуга стояли за спинками их стульев, готовые по малейшему знаку наполнить бокалы или тарелки. Брайан отметил, что Элиза не делала вид, будто не замечает слуг, как это подобало знатной леди, а негромко благодарила их за каждую услугу.

Брайан болтал о пустяках, зная, что даже лучшие из слуг жадно прислушиваются к каждому слову своих господ, а потом сплетничают, оставшись на кухне. Потому сейчас Брайан хвалил кузнеца, объяснял, как следует ковать меч, чтобы он был надежным. Элиза почти все время молчала, но вежливо отзывалась на его замечания и, казалось, понимала его желание укрепить свои владения.

— В Монтуа, — пробормотала она, — почти всегда было спокойно, я уверена, потому, что наши стены были неприступными, а отряд — многочисленным и крепким.

Наконец все было съедено. Доедая последние сочные яблоки, они допили эль. Затем Элиза поднялась; слуга унес блюда.

— Как я устала… — пробормотала Элиза, и Мэдди подошла к ней.

— Я помогу вам лечь, миледи.

— Герцогиня не нуждается в помощи, Мэдди, — возразил Брайан. — Я тоже очень устал. А еда была отличной, ты заслуживаешь похвалы.

Элиза не стала спорить, Брайан так и думал, что в присутствии слуг она сдержится. Он взял ее за руку и с удовлетворением отметил, что рука дрожит. Оказавшись в спальне, она застыла посреди комнаты, пока Брайан закрывал на засов дверь.

Оглядевшись, Брайан заметил, что тюфяк положили на кровать, застелили его свежим льняным бельем и тяжелым меховым одеялом. Огонь по-прежнему ярко пылал в камине и за чугунной решеткой очага у ванны.

— Эта комната недурно выглядит, — заметил Брайан, садясь на стул и стаскивая сапоги.

— Да, — сдержанно согласилась Элиза. — Среди жителей деревни есть много чудесных резчиков, они жаждут обставить наш дом искусно сделанными вещами. С полей, хотя большей частью они заброшены, осенью можно ждать хорошего урожая, а обилию скота остается только радоваться. Во Фландрии дорого платят за английскую шерсть — наш годовой доход значительно возрастет, стоит только привести дела в порядок.

Она по-прежнему стояла в центре комнаты. Брайан подошел к ней сзади и принялся выбирать шпильки из ее волос. Он чувствовал ее дрожь, вдыхал аромат ее волос с уже знакомым ощущением вожделения в чреслах. Приподняв ее волосы, Брайан прижался губами к шее Элизы.

— У тебя настоящий талант очаровывать людей, верно, миледи?

— Что, милорд?

— Я говорю о наших крестьянах.

— Нет, я просто напомнила им, что их новый повелитель — любимец короля, прославленный рыцарь, справедливый, но обладающий горячим нравом.

— Гм… — Он провел ладонями по ее рукам и плечам под широкими рукавами туники. Понадобилось незначительное усилие, чтобы спустить одежду с плеч, и роскошная изумрудная ткань легла на пол.

Он продолжал ласкать ее плоть, прикрытую только тонкой тканью нижней рубашки.

— И ты веришь собственным словам?

Она ответила ровным тоном, но Брайан заметил, как дрогнул ее голос.

— Ты и в самом деле любимец Ричарда, а твой нрав весьма… горяч.

— А твой, миледи? — Он просунул пальцы под тесемки рубашки.

— Он вспыхивает, только когда… меня выводят из терпения.

Рубашка мягко упала на пол. Брайан обнял Элизу, лаская ладонями ее груди. Она обернулась и с тихим стоном положила голову ему на плечо. Встав перед ней на колени, Брайан снял с нее обувь и чулки, а Элиза молча позволила ему сделать это.

Поднявшись, он сбросил собственный плащ, тунику и рубашку.

— Значит, ты еще не успела искупаться, герцогиня? — учтиво осведомился он.

— Только утром, — пробормотала она.

— Эта штука вместит несколько человек, а для двоих она даже слишком просторна.

Он рассмеялся, подхватил Элизу на руки и опустил в теплую воду. Избавившись от остальной одежды, Брайан присоединился к ней и, прихватив мочалку, уселся напротив. Склонившись вперед, он поцеловал Элизу, намылил мочалку ароматным мылом и принялся массировать ее шею и грудь. Он спускался все ниже, пока Элиза со смехом не прервала поцелуй.

— Ты смеешься надо мной?

— Нет… мне просто щекотно…

Брайан засмеялся, отбросил мочалку, чтобы освободить руки, и придвинулся ближе к Элизе.

— Значит, тебе щекотно? — переспросил он, проводя рукой по ее животу. Элиза вздохнула и прикоснулась губами к его плечу, а затем протянула к нему руку. Возбуждение Брайана заставило ее вздрогнуть, и теплая вода стала расходиться вокруг них кругами. Изгибаясь под его прикосновениями, она набралась смелости и последовала примеру Брайана. Ее руки бродили под водой, губы исследовали кожу его груди.

Брайан провел языком по ее уху, и Элиза вновь рассмеялась, прижимаясь к нему. Внезапно он поднялся, подхватил Элизу на руки, и понес к разобранной постели, не обращая внимания на капающую с их тел воду. Смелость еще не покинула Элизу, игра возбуждала ее. Едва Брайан лег рядом, она принялась слизывать капли воды с его загорелой кожи. Его хриплые стоны вызвали у Элизы восхитительное ощущение собственной власти, и она продолжала дразнить Брайана, прижимаясь к нему телом, лаская грудью, целуя до тех пор, пока его возбуждение не стало окончательно нестерпимым.

Он обнял Элизу за плечи и впился в ее губы. Изъявляя этим поцелуем свое желание, он всмотрелся в ее блестящие глаза. Он лег на спину, притянув ее к себе, и смех в ее глазах сменился другим, странным выражением, едва Брайан вошел в нее. Огонь, охвативший их обоих, вспыхнул немедленно и жадно, и даже когда он потух, Брайан не выпускал ее из рук, перебирая пальцами волосы. Он положил Элизу к себе на грудь, и когда их глаза встретились, на лице Элизы не было стыда — только наслаждение.

— Ты и в самом деле плутовка, — тихо сказал он, пристально вглядываясь в ее глаза. — Но почему мне кажется… что мне никогда еще не удавалось овладеть тобой целиком.

— Потому что это правда, — ответила Элиза.

Он положил Элизу на спину и надвинулся на нее, внезапно помрачнев.

— Я хочу тебя всю, — хрипло произнес он.

Она опустила ресницы, пугаясь его внезапного гнева, но спокойно ответила:

— Чего же тебе не хватает? Я — твоя жена, я забочусь о твоем доме. Я прихожу к тебе, как только ты пожелаешь. Чего еще ты хочешь?

— Я хочу знать твои мысли, то, что движет твоими поступками, что ты чувствуешь, когда вежливо отвечаешь мне, пряча глаза под ресницами.

Она тихо рассмеялась, но смех ее был горьким.

— Ты хотел бы завладеть моей душой, Стед? Нет, никогда я не сделаю такой глупости и не лягу тебе под ноги! Ты слишком жесток, Стед.

— В самом деле? Или твоя душа до сих пор принадлежит другому?

— Должно быть, душа — единственное, что остается всегда свободным, милорд. Ею нельзя завладеть так, как телом.

Глаза Брайана потемнели так, что Элиза сжалась.

— Все, что должно принадлежать тебе, и так твое! — выкрикнула она.

Он обманчиво-беспечно играл локоном ее волос.

— Так и должно быть впредь, — ответил он таким низким голосом, что дрожь ужаса прошла вдоль спины Элизы.

— Ты сомневаешься в своей власти? — спросила она.

— Я говорю об этом затем, чтобы между нами не было недоразумений. — Он отвернулся и лег на спину. — Ты не беременна? — вдруг спросил он.

— Мы вместе еще совсем недавно…

— Но достаточно давно, если считать с ночи нашего знакомства.

— Нет, — смущенно пробормотала она.

Он усмехнулся.

— Ты говорила, что у тебя не будет детей, и, по-видимому, решила исполнить свое обещание. Скажи, герцогиня, ты по-прежнему не хочешь моего ребенка?

— Желание тут ни при чем…

— Это правда?

— Ну конечно! — раздраженно выпалила она. — О чем ты…

— Есть способы. Однако если я узнаю, что ты пользуешься ими, Элиза, тебе предстоит испытать на себе всю силу моего гнева.

Она отвернулась.

— Это не моя вина, милорд, — насмешливо произнесла она. — Я не стала бы лишать тебя наследника. Вероятно, Бог решил, что ты не заслуживаешь его.

— Говорят, Элиза, что Бог помогает людям, которые сами добиваются всего.

Обвив руками, Брайан притянул ее к себе.

— Мне осталось недолго пробыть с тобой, герцогиня. И потому я должен воспользоваться оставшимся временем.

Глаза Элизы блеснули, когда она обернулась, и Брайан не понял, чем вызван этот блеск. Когда он зарылся в сладко пахнущую паутину ее волос и плоти, она не протестовала.

Он овладел ею здесь, в своей постели. Вероятно, если он будет повторять это вновь и вновь, то наконец обнаружит то, что всегда ускользало от него.

Что же она прячет? Ее красота уже принадлежит ему. Он перестал думать. Ночь была темна, а пламя его тела питало лучшее топливо…

В такие минуты казалось смешным размышлять, что будет потом.

Глава 19

Прошло несколько недель, и поместье неузнаваемо преобразилось.

Когда с континента прибыли Джинни и Мишель, поместье поразительно быстро стало напоминать Монтуа. Со слугами прибыл отряд Элизы вместе с опытным капитаном. Брайан выбрал десятерых мужчин для войска Ричарда, а еще сотню — для защиты своих владений на Корнуолле. Разумеется, обнести стеной деревню и дальние фермы было невозможно, но Брайан велел воздвигнуть ограду вокруг дома, и в первые несколько дней работы ее основание было заложено. Недостатка в камне не ощущалось, поскольку во владениях была каменоломня, где уже сотню лет добывали камень для постройки дома. Каждый день на рассвете отряд принимался за учебу. Воины не умели обращаться с оружием, но мечтали научиться этому и были благодарны за свое новое положение. Брайану было хорошо известно, что необученному человеку трудно ожидать благ от жизни, если только он не проявит исключительный ум или силу. Понадобятся месяцы, чтобы обучить отряд, и еще месяцы, чтобы воздвигнуть стену, однако Брайан хотел, уезжая, знать, что начало уже положено.

Тем утром он сидел в седле, наблюдая, как идут учения. На козлах были подвешены чучела, и новоиспеченные воины учились разить мечом своих безжизненных противников.

Брайан уже научился обращаться со своими подданными, заметил, как принимаются его приказы. Его поразило число и сообразительность парней, которых Аларих привел к нему и собрал позади поместья.

Обернувшись, Брайан увидел, что к нему бежит Аларих. Остановившись, он с трудом отдышался.

— Миледи… герцогиня… просила вас немедленно вернуться домой! Приближаются всадники, миледи видела их с западной башни!

— Всадники? — Брайан насторожился.

— Кажется, миледи их знает, — ответил Аларих.

Брайан повернул коня и галопом помчался к дому. Молодой конюх Уот, прибывший вместе с Джинни и Мишелем, был наготове, чтобы принять жеребца, и Брайан, бросив ему поводья, спрыгнул с седла…

Элиза руководила засолом на зиму мяса. Она оделась в простое серое шерстяное платье, заплела волосы в две длинные косы и выглядела сейчас, как молодая крестьянка. Войдя в зал, Брайан услышал, как она отдает торопливые распоряжения Мэдди.

— В чем дело? — спросил Брайан.

Она обернулась, окинув его возбужденным взглядом.

— Гости! — ответила она, но тут же смутилась и опустила ресницы. — Лорд и леди Монтегю.

— Гвинет и Перси? Откуда ты знаешь? Если ты видела их с башни, то лиц разглядеть не могла.

Элиза смутилась еще больше и объяснила вполголоса:

— Я узнала знамя Перси, когда увидела его. Они едут с четырьмя вооруженными воинами. Я велела Мэдди приготовить хороший ужин, сейчас она работает на кухне вместе с Мишелем. Ты велишь Алариху принести вино из погреба? Знаю, его осталось мало, но пусть выберет самое лучшее. А мне пора переодеться.

Брайан видел, как она смущена, и поскольку не понимал причин, то пришел в раздражение.

— Я бы не стал устраивать такие пышные приготовления, — сухо заметил он. — Уверен, им обоим известно, что мы прибыли сюда совсем недавно. А поскольку они живут совсем рядом, то наверняка знают, что в поместье требуется много работы. Они вряд ли ждут от нас роскошного приема.

— Да, но мы обязаны его предложить! — возразила Элиза и вновь опустила глаза. — Прошу тебя, Брайан! Я не хочу, чтобы они жалели меня…

— Жалели?

Она подняла глаза — бирюзовые, чистые и огромные, и протянула руку.

— Брайан, пожалуйста! — попросила она еще мягче. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал о наших… ссорах.

Он вздохнул.

— Ступай переодеваться, герцогиня. Мы с Аларихом вытащим из погреба всю лучшую еду, и если зимой кто-нибудь в доме будет голодать, так тому и быть.

— Никто не будет голодать! — возразила она, подхватила юбки и взбежала по лестнице, поскольку ее не видел никто, кроме Брайана. Он смотрел ей вслед, не зная, отчего его жена решила нарядиться — из гордости или потому, что еще надеялась привлечь потерянного возлюбленного.

Сжав зубы, он отвернулся. Запыхавшийся Аларих только что вошел в зал.

— Пойдем, Аларих, ты покажешь мне, какое вино осталось в погребе. Надо выбрать то, что получше, — герцогиня собирается развлечься.

Аларих не понял, почему его господин так мрачен. Он кивнул и провел Брайана на кухню, а оттуда в сырой погреб.

В сущности, Брайан не питал вражды к Перси Монтегю. Он считал, что его сосед-рыцарь обладает странными убеждениями и опасно вспыльчивым нравом, но за это мог его только пожалеть. Перси был влюблен в Элизу — по крайней мере, думал, что это так. Благодаря своему превратному понятию о чести Перси потерял ее, однако был достойно вознагражден, получив Гвинет. Но как бы то ни было, Брайану досталась женщина, которую любил Перси. Рыцари не допускали несправедливости по отношению друг к другу, и потому Брайан считал, что обманул Перси: не важно, намеренно или невольно. Если бы тот доверился Элизе…

В погребе оказалось несколько пыльных, оплетенных паутиной фляг бордоского вина. Брайан велел Алариху принести их наверх, а затем вернулся во двор и приказал Уоту привести коня. Элиза хотела оказать гостям радушный прием, и ему следовало выехать к ним навстречу.

Через несколько минут он встретился с гостями. Гвинет радостно помахала ему рукой и приветствовала чарующей улыбкой. Перси сдержанно пожал Брайану руку и извинился, придерживая пляшущего коня.

— Вероятно, нам не следовало приезжать: говорят, вы только что прибыли сюда. Но знаешь, Стед, все дело в Гвинет. Меня вызывают в Лондон, к Ричарду, и мне было бы спокойнее, если бы Гвинет и Элиза подружились. — Он смутился на мгновение. — Гвинет ждет ребенка, а поскольку мы живем в глухом месте, я был бы рад знать, что поблизости у нее есть подруга.

Брайан быстро взглянул на Гвинет и поздравил супругов.

— Я очень рад и уверен, Элиза тоже будет рада вашему счастью. Вы — желанные гости здесь в любое время. Правда, мы сами прибыли домой совсем недавно, но рады будем принять вас.

Они направили лошадей к дому. Гвинет заговорила о том, что лучше всего растет на каменистой почве Корнуолла, Перси сообщил, что Ричард уже начал сбор средств для крестового похода. Рыцарь, который не желал участвовать в нем, мог «выкупить» свой отказ. Король Шотландии предложил вместо себя несколько тысяч воинов, и его примеру последовало большинство герцогов, баронов и эрлов. Торговцы ссорились за право поставок для армии, возрождались титулы и звания, и за определенную сумму любой человек мог купить себе место в свите короля.

— О, разумеется, Ричард проявляет большую осторожность. Некоторые рыцари уже объявили, что так или иначе отправятся в поход с королем.

Брайан рассмеялся.

— Во всем этом чувствуется умелая рука королевы Элеоноры, — ответил он Перси. — Это она предупредила Ричарда, что королю не следует облагать свой народ непосильными налогами, а потому ему придется стать торговцем. Великолепно!

Они достигли дома. Брайан приятно удивился, увидев, что Уот и еще два парня в чистой одежде подошли, чтобы принять поводья лошадей и проводить свиту Перси в сторожку, недавно приведенную в порядок.

Элиза ждала их, стоя у камина. Вовсе не отрицая того, что его жена выглядела прекрасно в крестьянском наряде, Брайан восхитился ее новым чудесным преображением. Элиза выбрала ярко-зеленое бархатное платье, длинное, с узкими рукавами. Вырез платья и подол были отделаны золотым шитьем, простой покрой удачно подчеркивал фигуру Элизы. Волосы были убраны в сетку и тщательно уложены под венцом из жемчуга и золота. С венца спускалось легкое покрывало из светлого шелка.

Она шагнула вперед, приветствуя гостей:

— Леди Гвинет, Перси! Какая радость видеть вас здесь! Проходите, проходите! Должно быть, вы устали в пути.

Брайан следил, как она обращалась к гостям, — она проявляла такое радушие, что ему хотелось встряхнуть Элизу за плечи. Он не мог понять выражения бирюзовых глаз, устремленных на Перси, но с трудом сдерживал желание отвесить Элизе пощечину.

Она улыбалась своей манящей улыбкой и плыла по комнате, направляясь к столу. На нем уже стояло перелитое в серебряный графин вино и четыре инкрустированных драгоценными камнями кубка. Прежде Брайан не видел этих кубков и догадался, что Мишель привез их из Монтуа в числе прочих вещей.

Гвинет и Перси проследовали за Элизой к столу, Брайан направился за ними. После того как все устроились на своих местах, завязался оживленный разговор. Перси расписывал деяния короля Ричарда, Гвинет приглашала Элизу поохотиться в лесах.

Брайан заметил, как быстро проходит время. Слуга стоял у стола, и Элизе требовалось только поднять руку, чтобы он тут же наполнял кубки.

Никто и никогда бы не подумал, глядя сейчас на Элизу, что эта женщина только что оторвалась от забот, вышла из жаркой кухни, где вместе со слугами заготавливала мясо на зиму: казалось, что самой трудной задачей для нее был выбор подходящего платья для встречи гостей.

«Я восхищен, герцогиня», — сухо подумал Брайан.

Хозяева показали Перси и Гвинет весь дом, и Брайан улыбнулся, увидев, как ловко Элиза избегает вводить их в комнаты, которые еще не были вычищены и обставлены. Единственная неловкость случилась в спальне, когда Гвинет воскликнула от восхищения и зависти, увидев ванну.

— Какое чудо! — простонала она.

— Да, в самом деле, — ответила Элиза. — Вода постоянно подается по трубе — особый механизм поднимает ее из источника рядом с домом. Нам сказали, что это устройство придумали в Риме.

— Удивительно! — с завистью повторила Гвинет. — И прямо в спальне!

— Ты непременно должна воспользоваться ею когда-нибудь, — вежливо предложила Элиза. Но в этот момент все четверо неловко замолчали. Брайан уставился на жену. С кем она хотела разделить ванну в этот момент?

Он тут же напомнил себе, что Перси вскоре уезжает. Однако эта мысль не принесла Брайану облегчения.

Гвинет рассмеялась, нарушив напряженное молчание:

— Пожалуй, когда наши мужья вернутся к королю, я приеду и побуду у тебя.

— Это было бы замечательно, — пробормотала Элиза. — Но вы, должно быть, проголодались! Сейчас подадут ужин.

Ужин был восхитительным, сервировка стола безупречной. Брайан удивился, как умудрилась Элиза со слугами приготовить столь обильную еду за короткое время. На стол подали жареную свинину, бараньи ножки, бесчисленные пироги, сладкие булочки и пудинги, не говоря уже об изобилии фруктов.

«Так мы и впрямь вскоре станем самыми богатыми хозяевами в этих местах», — думал он. Его жена проявляла невероятные способности к ведению домашнего хозяйства.

Ужин уже подходил к концу, когда Гвинет сочла нужным объяснить цель их визита Элизе:

— Видишь ли, хотя мы просим прощения за столь поспешный визит, мне было просто необходимо повидать вас! Я уже не так молода, как хотелось бы для первых родов, и, признаюсь, мне очень страшно.

Выражение лица Элизы и ее тон неуловимо изменились.

— Но это же чудесно! Перси, Гвинет, я желаю вам счастья! — Она отпила глоток вина. — Когда должен родиться ребенок?

— В конце весны, — с воодушевлением произнесла Гвинет. — Пока еще до этого далеко, но время подчас бежит так быстро!

— Да… — пробормотала Элиза. — Ты права. Не бойся, Гвинет. Моя горничная, Джинни, принимала роды у моей матери. Мы с ней поможем тебе.

Несмотря на теплые слова, Брайан уловил, что голос его жены стал непривычно напряженным. Почему? Потому, что она сама хотела родить Перси ребенка? Однако ему ничего не удалось понять до тех пор, пока Гвинет и Перси не удалились в комнату для гостей, а Брайан не запер на засов дверь в свою спальню.

— Что с тобой случилось? — спросил он. — Можно подумать, ты не радовалась предстоящему появлению их ребенка.

— Их ребенка?! — Она обернулась, и в бирюзовых глубинах ее глаз вспыхнула неукротимая ярость.

— О чем ты говоришь? — удивился он, скрестив руки на груди и оглядывая Элизу.

— А ты не понимаешь? Ребенок должен родиться весной. Чей это ребенок — Перси или твой?

Брайан прищурился и заметил:

— Они поженились в августе.

— Да, в довольно удобное время.

Брайан зашагал по комнате, сел на кровать, стащил сапоги и устало провел пятерней по волосам.

— Ну? — прошипела Элиза.

— Что?

— Это твой ребенок?

Брайан отшвырнул плащ, не глядя, что тот упал на пол.

— Нет, — произнес он, но сам почувствовал, что колебался с ответом слишком долго.

— Ты лжешь.

— Нет, не лгу, — нетерпеливо возразил он. — И делаю все возможное, лишь бы сдержаться и не заткнуть тебе рот.

— Так это твой ребенок или не твой?

— Ну хорошо, Элиза: если он родится в марте, это мой ребенок, а если в апреле, то его отец — Перси.

Не глядя на нее, Брайан стащил через голову тунику. Раздевшись, он забрался в постель. Элиза не двигалась. Она стояла, сжав по бокам кулаки, и глядя на него поблескивающими от гнева глазами.

Он прикрыл глаза от света свечи ладонью.

— Сегодня мы играли в твою игру, Элиза. Мы поразили гостей, но я устал. Ложись спать.

Он замолчал, приоткрыв глаз. Внезапно она обернулась и стремительно зашагала к двери.

Он выскочил из постели, как пружина, и схватил ее за руку.

— Куда ты идешь?

— Подальше отсюда.

— Откуда?

— Из спальни. От тебя.

— Почему?

— Неужто не ясно?

Он выпустил ее и прислонился к двери, преграждая ей дорогу. Упрямо подняв подбородок, Элиза выдержала его взгляд.

— Я не был с Гвинет с той ночи, когда Ричард достиг пригородов Лондона.

Она моргнула, но ничем не выдала, что эти слова для нее что-нибудь значат.

— Я бы хотела уйти, — холодно объяснила она. Несколько секунд он молчал.

— Из-за Гвинет? Или потому, что тебе внезапно стало противно спать со своим мужем, когда под той же крышей находится Перси?

— Какая разница? — ответила она. Элиза с трудом сдерживала слезы, более чем когда-либо желая ударить его, дать ему понять, что оскорбление ранит ее сильнее, чем сотня острых ножей.

Он приподнял бровь.

— Для всех остальных — никакой. А для меня эта разница есть.

— Пожалуй, милорд супруг, тебе следовало бы узнать, какие сомнения мучают других. Может, мне стоит уйти к Перси и позволить тебе выяснить, чьего наследника носит его жена. И, может, сознание того, что Перси находится в моем доме, заставляет меня желать оказаться в его объятиях…

Она зашла слишком далеко. Брайан не собирался этого делать, но внезапно схватил ее за плечи и встряхнул. Тут же сообразив, что делает, он отпустил ее, но слишком быстро. Элиза упала на пол, ошеломленная, но невредимая. Как вихрь, она вскочила на ноги, бросилась на него и ударила кулаками по груди, впилась ногтями в кожу. На мгновение прикрыв глаза, Брайан собрался с силами и схватил ее за руки, прижав к себе. Она отдернула голову: в ее глазах полыхало яркое бирюзовое пламя.

— Прекрати, герцогиня, — тихо произнес он.

— Тогда отпусти меня, — прошептала она. Он медленно покачал головой.

— Ты никогда не уйдешь от меня ни к Перси Монтегю, ни к другому мужчине.

— Ты ждешь, что я покорно лягу с тобой в постель, зная, что в моем доме находятся твоя любовница и твой ублюдок?

— Бывшая любовница. И потом, мы приняли ее по твоему настоянию. К тому же… маловероятно, что этот ребенок мой.

— Маловероятно?!

— Элиза, я не могу изменить прошлое. Но сомневаюсь, что она носит моего ребенка: Гвинет слишком умна, а я всегда был достаточно осторожен, чтобы не оставлять детей на память о себе. В походах или дома. Чего ты хочешь от меня? Неужели я должен снова оскорбить Перси и заявить, что хочу знать, уверен ли он, что будет отцом?

— Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое!

— Сегодня ты не выйдешь отсюда. Я не хочу, чтобы ты бродила по дому, будила Перси. Не хочу, чтобы он, выйдя из своей комнаты, обнаружил, что хозяйка ждет его с не меньшим гостеприимством…

Он остановился, задумчиво потирая челюсть: Элизе удалось высвободиться и влепить ему пощечину. Эхо от резкого удара еще слышалось в комнате.

Вероятно, он заслуживал пощечины.

— Ты никуда не уйдешь, Элиза, — тихо произнес он.

— Нет, я…

— Никуда. А если ты попытаешься вновь ударить меня, я могу и позабыть, что своим поведением заслужил наказание. Если нам и придется разыграть комедию перед своими гостями, то в этой комедии грубый муж решит наказать свою слишком дерзкую жену.

Будь у Элизы в этот момент меч, она, не колеблясь ни секунды, пронзила бы его насквозь. Она с вызовом встретила его взгляд, повернулась, высвобождаясь из его рук, и села у огня.

Несколько секунд Брайан смотрел на нее, потом вздохнул. Он узнал выражение на ее лице: она не собиралась уступать.

Он подошел к ней и провел ладонью по ее щеке. Она вздрогнула.

— Мне жаль, Элиза.

Она подняла голову.

— О чем же тебе жалеть, милорд? О том, что ты напал на меня? Или о том, что нас вынудили вступить в этот смешной и нелепый союз?

— Ты никогда не смиришься с этим, да, Элиза?

— Я задала тебе вопрос.

— Мне жаль, что я оскорбил тебя.

Она отвела глаза и принялась рассеянно вертеть сапфировое кольцо, которое носила на среднем пальце.

— Должен признаться, я польщен.

— Польщен?

— Никогда бы не подумал, что тебе есть до этого дело.

— Тогда не обольщайся понапрасну, Стед, — холодно отозвалась Элиза. — Я не люблю унижений, а подобное положение считаю унизительным.

Брайан отступил.

— Ложись в постель, Элиза, — устало приказал он.

— И не подумаю…

— Мне наплевать, что ты думаешь или не думаешь! Я не собираюсь оставлять тебя полностью одетой — я уже знаю твой талант внезапных исчезновений.

Она осталась в кресле, с отсутствующим видом глядя на кольцо, словно не слышала Брайана. С раздраженным восклицанием Брайан схватил ее за руку и поставил на ноги. Глаза Элизы ярко вспыхнули от злости.

— Элиза, я никоим образом не пытался оскорбить тебя. Но, клянусь Христом, я не позволю тебе улизнуть из этой комнаты, а потому ты должна быть рядом со мной, в доказательство, что ты не совершишь еще один глупый побег. Я страшно устал от этого ненужного спора. Считаю до десяти, если за это время ты не разденешься и не ляжешь в постель, я уложу тебя сам.

Она рассмеялась:

— Храбрец, никогда не упускающий случая показать свою власть…

— Над сварливой женой, — перебил Брайан. — Я ни к чему тебя не принуждаю, кроме того, что ты обязана делать. Однако, жена, клянусь, мое терпение лопнет, если…

— Не прикасайся ко мне! — прошипела Элиза, вырываясь из его рук и поворачиваясь к Брайану спиной. Трясущимися пальцами она сняла украшения и сбросила одежду к ногам. Слезы жгли ей глаза, ей хотелось броситься на Брайана, избить его изо всех сил, пока он не поймет…

Что? Она не знала. Она сама не понимала себя. Он думал, что она замыслила убежать к Перси; но Элиза даже не помнила, что когда-то любила его.

И все-таки ей хотелось сбежать от Брайана. Хотя, если бы он отпустил ее, Элиза испытала бы еще более глубокое отчаяние…

Ее рубашка упала на пол. Еще дрожа, она нетерпеливо стащила сетку и распустила волосы, яростно прогоняя выступающие на глаза слезы. Почти задыхаясь от негодования, она забралась в прохладную постель, отвернулась и закрыла глаза. Как глупо было бороться с Брайаном, заранее зная, что победа останется за ним!

Однако еще более глупым казалось дотронуться до него, выдать, что, несмотря на оскорбление и гнев, она жаждет его. Может, даже сильнее, чем прежде, ей хотелось оказаться в его объятиях, убедиться, что Брайан не может быть отцом ребенка Гвинет. Элиза надеялась, что в такую минуту она сможет вырвать у Брайана признание. Она, должно быть, лишилась рассудка…

Элиза вонзила ногти в подушку, не позволяя себе открыть глаза или пошевелиться.

Брайан прошелся по комнате, задувая свечи. Она услышала, как он ложится рядом.

Верный своему слову, он держался на расстоянии. Элиза слышала его дыхание в ночной тишине, ей казалось даже, что она слышит, как бьется его сердце…

Ее собственное отчаянно колотилось в груди. Она напряженно ждала, но проходили секунды, сливались в минуты, а те тянулись бесконечно долго. Он не шевелился. Элиза поднесла руку ко рту и прикусила пальцы: она сгорала от желания…

Но она не хотела этого.

Противоречивые желания создали настоящий хаос в ее душе, и хаос этот был слишком мучителен. Чувства отказывались подчиняться ей, накатывая, как океанские волны, заливающие прибрежные земли. Она просто не могла оставаться в постели, иначе она бы закричала или вспыхнула, как сухое полено в очаге.

Проведя ладонью по щекам, она почувствовала на них влагу. Она попыталась дышать ровно и глубоко, но вместо этого у нее вырвалось сдавленное рыдание.

— Элиза…

Наконец он подвинулся ближе, отвел рукой ее волосы и коснулся шеи.

— Нет! — с отчаянием вскричала она.

— Но ты плачешь…

— Я злюсь! — возразила она, и вся ее сдержанность мгновенно исчезла. Она обернулась, чуть не запутавшись в простынях, и упала к нему на грудь. Он не отстранился, а прижал ее к себе. Он коснулся губами ее щек и ощутил слезы и тут же понял, что нежность соперничает в нем со страстью, которую постоянно возбуждала в нем Элиза. Он положил ее на спину и, забыв про свое обещание, собрал губами соленые капли с ее щек, а потом нашел ее губы. К удивлению Брайана, она жадно приняла его поцелуй, радостно прижимаясь к нему всем телом.

Элиза обнаружила, что гнев может вызвать желание яростное и бурное. Еще никогда она не желала Брайана сильнее, чем сейчас.

Внезапно он отстранился. Их окружала темнота, в которой виднелся только слабый отблеск догорающих в камине дров. Брайан начал зажигать свечи у постели.

Вернувшись к Элизе, он взглянул ей в глаза и опустился рядом.

— Сегодня… сегодня мы увидим друг друга. Ты будешь держать глаза открытыми, будешь звать меня по имени.

Она не ответила. В их глазах яростное желание постепенно сменилось наслаждением.

Потом Элиза свернулась рядом с ним и, утомленная душевно и телесно, заснула.

Брайан долго лежал без сна, глядя, как догорают свечи, но не решаясь затушить их.

Он размышлял, что могло привести его жену в столь бурное состояние. Неужели она способна смотреть ему в глаза, грезя о глазах другого мужчины?

Вскоре ему предстоит уехать. Времени остается слишком мало. Брайан не верил, что у Гвинет ребенок от него, но решить все могло только время. Элиза… она слишком горда. Она никогда не простит его. Возможно, как только он уедет, она вновь попытается бежать, и успешнее, чем прежде.

Наконец он вздохнул и поднялся, чтобы затушить свечи. Он помедлил, прежде чем задуть последнюю из них. Элиза была прекрасна в шелку собственных волос, но лицо ее казалось искаженным болью, а брови хмурились даже во сне. Пока он смотрел на нее, Элиза перевернулась и что-то пробормотала.

Загасив пальцами последнюю свечу, он лег рядом, нежно обнял ее и притянул к себе.

Гвинет и Перси уехали утром. Брайан и Элиза провожали их вместе, махая руками до тех пор, пока всадники не скрылись за ближайшим холмом.

Элиза пробормотала, что ее ждут дела, и ушла. Брайан сжал губы и тоже направился по делам — обучать новоиспеченных воинов и руководить постройкой стены.

Дни проходили слишком быстро, в беспокойном и слишком молчаливом перемирии. В поместье заготавливали еду на зиму, в погребах росли запасы эля и дров. Несколько дней Брайан провел на охоте; Элиза вместе с домашними слугами делала сальные свечи.

Каждую ночь Брайан обнимал свою жену и лежал, не в силах заснуть, размышляя о том, кого он держит в руках.

Наконец наступил неизбежный день отъезда. В последний раз Брайан удовлетворенно оглядел неуклонно поднимающуюся стену и отряд, в который превратилось недавнее сборище неумелых крестьян.

В покоях стало чисто и уютно. Элиза послала за гобеленами и резной мебелью, бельгийскими кружевами и восточными коврами. Их жилище превратилось в настоящий дом.

Недоставало только тепла его обитателей.

В последнюю ночь Элиза сама пришла к нему. Брайана всегда изумляло, как удавалось столь холодной и горделивой женщине по ночам становиться такой ласковой и страстной. Ночь… его последняя ночь.

Его охватило отчаяние, не успев утихнуть, его желания пробуждались снова. Он стал страстным и настойчивым, неутомимым и ненасытным. Она не пыталась возразить, напротив, возбуждала его своим неутихающим желанием.

На рассвете он стал одеваться, так и не сомкнув глаз за всю ночь.

Прицепив к поясу ножны, он опустился на край постели. Под глазами Элизы появились тени, она побледнела. Лучи рассветного солнца проникали сквозь окна, играли в ее волосах, — казалось, она окутана золотисто-алым шелком.

Брайан взял ее за руку и рассеянно повертел сапфировое кольцо. Взглянув ей в глаза, он проговорил:

— Кто же ты, герцогиня? Вправду ли ты принадлежишь мне? Или ты навсегда закрыла от меня свою душу, заперла ее на замок тайны?

Ее глаза блеснули — бирюзовые озера, которые угрожали пролиться и утопить его. Она покачала головой.

— Не надо ссориться с Гвинет из-за меня, — мягко попросил Брайан.

— Еще одна угроза, милорд, или просто предупреждение?

— Просьба, а не угроза и не предупреждение. — Его улыбка вдруг стала горькой. — Мне незачем угрожать: Перси едет со мной.

— Удобно, не правда ли?

Он пожал плечами.

— На мой взгляд — да.

— И ты предлагаешь мне быть любезной с твоей любовницей!

— Просто дружить с ней по-соседски. Здесь мы отрезаны от остального мира, а она ждет ребенка.

— Ах да! Разве ты не хочешь, чтобы эта плодовитая соседка поменялась местами с твоей женой?

— Она гораздо добрее, — заметил Брайан. — И, признаюсь, в этом случае я был бы уверен, что после возвращения найду свою жену дома. Догадываюсь, что ты намерена покинуть дом, едва пыль осядет на мои следы.

— Бежать в Монтуа? — спросила Элиза. — Боюсь, меня там ждет не слишком радостный прием. Твои друзья и люди короля держат в кулаке герцогство, ныне ставшее твоим.

— Оно не только мое, но и твое.

— Не бойся, — пробормотала она, поворачиваясь к нему спиной. — У меня нет желания вновь тащиться через всю страну.

— Или же ты просто ждешь, что крестовый поход возьмет свою дань жизнью воинов?

— Я не желаю тебе смерти.

— Понятно, ждешь только моего отсутствия.

— Прежде ты рвался в бой не меньше, чем Ричард.

— А тебе не терпелось дождаться моего отъезда.

— Ричард еще в Англии.

— Да… и, вероятно, я еще успею побывать дома, прежде чем мы отправимся на континент.

— Это предупреждение, милорд?

— Просто утверждение. Может, я сделаю это из любопытства. — Он потянулся, легко приподнял ее голову за подбородок двумя пальцами и взглянул ей в глаза. — Больше всего я удивлюсь, если ты и в самом деле дождешься меня.

— Будущее обещает быть удивительным, верно? — пробормотала она, и Брайан, как обычно, уловил в ее словах насмешку.

— Невероятно удивительным. Я буду особенно рад услышать о твоем здоровье, прежде чем мы отправимся в Святую Землю.

— Мое здоровье? Оно всегда в порядке…

— Надеюсь, что тебя будет тошнить каждое утро.

На ее щеках проступил румянец.

— Тогда тебе следовало жениться на Гвинет — она и сейчас ждет тебя, страдая так каждое утро!

Он встал и направился к двери, не желая уезжать в пылу ссоры.

На пороге он остановился:

— Я не жалею о нашем браке, герцогиня.

Дверь тихо закрылась за ним, через несколько минут послышалось цоканье копыт — отряд Брайана покинул поместье.

В комнате стало прохладно; дом опустел.

Элиза содрогнулась от страшной пустоты в душе.

Глава 20

Осенние ливни сменились снегопадами, и к середине декабря поместье превратилось в ледяной дворец на вершине снежной горы.

Элиза отменно управлялась с работой. Стражники стали твердо помнить о своем долге, домашняя прислуга была расторопной и умелой, крестьяне с радостью принимали новый порядок. Пусть хозяин поместья уехал: они быстро узнали, что леди Элиза умеет быть и доброжелательной, и суровой, справедливой и милосердной и высоко ценит честность. Каждое утро зал переполняли крестьяне с прошениями, и, если закон не давал твердого ответа в затруднительном случае, Элиза предоставляла пяти выбранным мужчинам принять решение. В общении со своими людьми, даже ближайшими из слуг, Элиза сохраняла твердость и спокойствие.

Но саму ее терзали чувства, угрожая свести с ума. Самым досадным было то, что Элиза даже не понимала их причину.

С каждым проходящим днем она все сильнее желала Брайана. По вечерам она ложилась и долго лежала без сна в пустой и холодной постели. Она страстно жаждала его.

Но, просыпаясь утром, Элиза мечтала убить мужа. Обезглавить, разорвать на куски.

Какие бы оправдания ни пыталась находить Элиза, вспоминая о Гвинет и ее ребенке, она чувствовала, как ее охватывает гнев. В такие минуты ей хотелось упасть ничком и заплакать.

Разумеется, во всем была виновата ревность, но Элиза не хотела этого признать. Она продолжала убеждать себя, что ее заставили выйти замуж.

Долгие часы она проводила в догадках, где сейчас Брайан. Пускай Гвинет оставалась поблизости, на Корнуолле, но Лондон был переполнен женщинами, и Элиза знала, что в прошлом Брайан пользовался благосклонностью как крестьянок, так и знатных леди.

Всех мужчин — от Перси и ее отца и до Брайана (особенно Брайана!) — Элиза считала отвратительными животными. Генрих, ее любимый отец, обращался со своей женой по-свински, а список его любовниц был бесконечным. Перси, с которым она мечтала связать свою жизнь, оказался на поверку слабым и безнадежно лицемерным. Но мысли о Перси больше не уязвляли ее, хотя Элизе хотелось заставить Брайана верить, будто она по-прежнему любит Перси: маленькая месть за бесконечные унижения. На самом деле она с трудом представляла себе теперь даже лицо бывшего жениха.

А вот образ Стеда преследовал ее постоянно.

Элиза сердито напоминала себе, что ее муж в эту минуту может быть где угодно. Он заявлял, что не виделся с Гвинет с тех пор, как Ричард назначил их брак, но было ли это правдой? Мужчины, по-видимому, не считают себя обязанными хранить верность женам, особенно на службе у короля, когда эта служба заставляет их уезжать далеко от дома. Но, несмотря на то, что мысли о неверности Брайана больно ранили Элизу, она не могла представить его рядом с незнакомками. Она видела его рядом с Гвинет.

Закрывая глаза, она с мучительной ясностью представляла себе эту картину. Они были в комнате, озаренной тусклым светом свеч. Их ждала широкая постель со свежим бельем. Брайан не сводил глаз с Гвинет; Гвинет улыбалась, приоткрыв влажные губы, ее темные глаза страстно блестели. Оба они начинали торопливо раздеваться, Брайан издавал приглушенный стон. Он уносил Гвинет в постель, но она тут же поднималась на колени, лаская сильное тело воина; она прикасалась к его бронзовой коже, прижимала лицо к груди Брайана, слушая, как бьется его сердце, ощущала твердые мускулы, лаская его руками и губами…

Элиза внезапно очнулась и тихо застонала. Почему он не оставил ее в покое, в отчаянии спрашивала она. Она ненавидела Брайана за то, что желала его всей душой, и презирала себя за это желание. Ее соседка носила внебрачного ребенка Брайана, та самая соседка, что прежде была любовницей мужа Элизы и в будущем вновь могла делить с ним ложе.

Почему бы и нет? Брайан мечтал о ребенке, а Гвинет готовилась выполнить его мечту. Элиза представляла их вдвоем, крепко обнявшимися, трепетно прислушивающимися к жизни, которую они зачали.

Но ребенок Гвинет не сможет стать наследником Брайана! Только Элиза, его законная жена, способна подарить ему наследника…

Застыв в своем отчаянии, Элиза клялась страшными клятвами, что никогда не удостоит Брайана такой милости. Во всяком случае, пока он где-то вдалеке от нее оставляет за собой вереницу ублюдков.

Элиза задумалась: неужели нежелание подарить Брайану наследника мешает ей забеременеть? Глупо, ведь даже сейчас она терзалась в сомнениях. Ее осенило: ее ребенок будет законным.

А не внебрачным, как она сама.

Эту тайну она продолжала хранить от мужа. Конечно, сейчас это было ни к чему: никто бы не осмелился запятнать хоть словом то, что принадлежало лорду Брайану Стеду. Но кольцо по-прежнему тревожило Брайана, тайна оставалась нераскрытой, и Элиза ощущала, что эта тайна превратилась в стену, надежно защищающую ее…

От чего?

Элиза боялась ответить самой себе. Она не любила Брайана и была убеждена, что никогда не полюбит. Когда-нибудь ей придется во всем признаться, но было бы глупо навсегда отдать ему душу и сердце.

Гораздо лучше было ненавидеть его, отвергать. Элиза грустно усмехнулась над собой. Ей не удастся отвергать его: когда Брайан отворачивался, она покорно шла за ним. Как же ему удалось сделать так, чтобы Элиза желала его днем и ночью, только его одного?

Эта загадка продолжала мучить ее, какой бы сдержанной и холодной ни оставалась Элиза внешне.

Гвинет навестила Элизу в середине декабря.

Она прибыла, закутанная в меха от холода. Ее темные волосы роскошными волнами рассыпались по белому лисьему воротнику. Элиза замерла, когда стражники доложили, что к дому приближаются всадники со знаменами лорда Перси: она сразу же поняла, что ее гостьей может быть только соперница. Однако едва Гвинет достигла дома, Элиза радушно приветствовала ее, укоряя за долгую поездку в столь суровую погоду и в таком состоянии.

— Я чуть не сошла с ума от одиночества и скуки! — пожаловалась Гвинет, сидя у огня. «Она выглядит еще довольно стройной, — отметила Элиза. — Если бы ребенок был зачат еще до брака, к этому времени ее фигура должна была совсем округлиться!»

— Боюсь, здесь не больше развлечений, — ответила Элиза.

— О, по крайней мере, мы будем вдвоем! — возразила Гвинет.

Элиза вздрогнула под ее взглядом. Гвинет была действительно красива. Однако, несмотря на дружескую улыбку, Элиза уловила в очертаниях ее губ нечто загадочное и дерзкое, отметила блеск карих глаз и многозначительный прищур.

— Мне так хотелось повидаться с тобой, Элиза, и боюсь, мне придется просить тебя о милости! Знаю, это звучит ужасно глупо, но я бы хотела воспользоваться твоим гостеприимством на предстоящие месяцы.

Элиза с трудом сдерживаясь, участливо спросила:

— Ты боишься, что ребенок родится раньше срока, Гвинет?

Гвинет развела руками и вновь улыбнулась.

— Меня страшит зима. Мой первый ребенок… надеюсь, ты поймешь меня.

— Да, понимаю, — пробормотала Элиза, теряясь в догадках. Неужели Гвинет просто стремилась избавиться от одиночества? А может, нет? Попытается ли она убедить Элизу, что Брайан отец ее ребенка, или Элиза просто вообразила себе все это?

— Я буду рада тебе в любое время, Гвинет, — ответила она. — Просто я думала, ты пожелаешь родить ребенка в своем доме.

— Да, но… наши дома так близко… и, в конце концов, это совсем не важно, правда?

— Конечно, — с улыбкой ответила Элиза. — Это не имеет никакого значения.

Гвинет осталась переночевать. Решив убедить Гвинет, что в браке с Брайаном для нее не существует никаких затруднений, Элиза проявила предусмотрительность и внимание к гостье. Она даже предложила Гвинет большую спальню с великолепной ванной. Гвинет смутилась, но Элиза настаивала и заметила под опущенными ресницами Гвинет блестящие от удовольствия глаза.

Элиза вновь задумалась. Неужели Гвинет представляла себя в этой ванне, в этой постели… с чужим мужем? Или же ей, Элизе, нужно избавиться от недостойных мыслей?

В эту ночь Элиза не могла заснуть. Намеки Гвинет привели ее в негодование и ярость.

Но ребенок не может родиться в марте, упорно уверяла она себя. Гвинет еще слишком стройна.

Если же ребенок и вправду от Брайана…

Тогда вполне естественно, что Гвинет пожелала родить его в доме Брайана, а не в доме Перси. Но с какой целью? Элиза недоумевала. Гвинет замужем, Брайан женат. Оба вступили в брак по повелению Ричарда. Они никогда не смогут быть вместе… если только не решили настойчиво требовать от папы расторжения своих браков.

А может, в ужасе подумала Элиза, они ждут смерти ее и Перси? Стоит Гвинет стать вдовой, мужчины слетятся к ней, словно мухи на мед…

«Я молода и здорова, — напомнила себе Элиза. — Очень молода и совершенно здорова».

Она заставила себя отбросить эти мысли и закрыть глаза. Это было просто смешно. Пусть Гвинет жаждет причинить ей неприятности, но вряд ли эта хрупкая красавица брюнетка решится на убийство.

Элиза вздохнула, сожалея о том, что предоставила гостье собственную спальню. Комната для гостей была не менее удобна, но Элиза привыкла к своей постели, той, которую делила с мужем.

Затем она задумалась о том, успеет ли Брайан до отъезда повидаться с ней. Ричард еще был в Англии, по крайней мере, так говорили, до сих пор собирал деньги и провиант, готовил войско для переправы через Ла-Манш. В Нормандии ему предстояло встретиться с Филиппом Французским, оба монарха поклялись отправиться в поход вместе. Вскоре войско будет переправлено на материк. Но Брайан обещал навестить ее, прежде чем покинет Англию.

Она вновь начала терзаться в сомнениях, желая его приезда и вместе с тем опасаясь его. Если у нее осталась хотя бы капля достоинства и гордости, ей следует отвергнуть мужа. Однако этим она не помешает ему уйти к другой.

Или он сделает это в любом случае?

Гвинет уехала утром. Аларих стоял рядом с Элизой, глядя вслед Гвинет, напоминающей в своих мехах богиню снега.

— Не нравится она мне, — еле слышно пробормотал Аларих.

— Аларих! — возмутилась Элиза, удивленно поворачиваясь к управляющему. — Тебе не следует говорить так, хотя бы из уважения к леди Гвинет.

— Леди! — фыркнул Аларих, увлекая Элизу в теплый зал. — Я не хотел ее оскорбить, миледи, — объяснил он, усаживая Элизу перед огнем и подбрасывая в камин очередное полено, — может, она и богата, но она не леди.

— Она очень красива, — растерянно заметила Элиза.

— Да, красива. Но не так, как вы, миледи. Она может одурачить любого мужчину, но не слугу, который наблюдает за ней со стороны. Она опасна.

— Что за чепуха! — резко оборвала Элиза. Она обернулась, чтобы взять гобелен, починкой которого начала заниматься.

Аларих хотел что-то добавить, но сдержался. Он задумчиво уставился на огонь.

Жители Корнуолла слыли суеверными; Аларих ничем не отличался от них. Однако он был добрым христианином и старался не поддаваться суеверным мыслям.

Но в этой темноволосой красавице было нечто, заставившее его насторожиться. Аларих искоса поглядывал на свою госпожу. Она не обращала на него внимания, но Ачарих знал, что она с трудом сдерживается, чтобы не задать вопрос. Ему хотелось предупредить ее, рассказать, что предчувствует какой-то злой умысел леди Гвинет — крайне опасный для леди Элизы.

Элиза искренне порадовалась отъезду Гвинет. Она занялась домашней работой, вместе с Джинни навещала заболевших крестьян. Она с удовольствием отмечала, что каменщики еще работают, несмотря на мороз, и что стена вокруг дома поднимается все выше.

Спустя неделю стражник на башне заметил еще одну кавалькаду, направляющуюся к дому. Он доложил об этом Мишелю, а Мишель поспешил к Элизе.

— Королева едет сюда! — воскликнул Мишель.

— Элеонора? — Элиза застыла от изумления. Мишель рассмеялся:

— Поскольку наш повелитель Ричард еще не женат, думаю, ни одна другая женщина в этой стране не имеет права называться королевой!

— Мишель, позови Алариха, Мэдди и Джинни. Пусть скорее приготовят комнаты. Надо оказать королеве достойный прием!

Элиза поспешно переоделась и спустилась вниз. Аларих деловито подбрасывал дрова в камин. Мэдди распоряжалась на кухне, готовя домашнее вино с пряностями. Джинни подметала полы и протирала мебель.

Когда Элеонора прибыла, все слуги выстроились у порога, чтобы приветствовать ее. Элиза решила соблюсти все церемонии и упала на колени перед Элеонорой, но королева только рассмеялась.

— Вставай, дитя, и хорошенько обними мои старые продрогшие кости!

Элиза послушалась, радуясь тому, что вновь видит Элеонору. В свите королевы путешествовало несколько женщин, и среди них — Элис, сестра Филиппа Французского и невеста Ричарда. Элис была приятной и хорошенькой, хотя немного увядшей, меланхоличной девушкой. Она уже давно смирилась со своей участью. Соблазненная Генрихом вскоре после своего прибытия в Англию, когда она еще была ребенком, Элис, по-видимому, не особенно надеялась стать женой Ричарда.

Элиза встретила гостей с безупречным радушием: королеве и ее свите был оказан пышный прием, и Элиза была горда тем, что ее новый дом не стыдно показать королеве. Поразительный для зимы ужин ждал Элеонору, беседа за ним была такой легкой и приятной, что Элиза смеялась от неподдельного удовольствия, пока не узнала, что король Ричард уже покинул Англию два дня назад.

Брайан так и не навестил ее.

Элиза старалась скрыть свою обиду от гостей и надеялась, что ей это удается. Она приказала отвести свою спальню королеве, поскольку эта комната была лучшей в доме, но Элеонора, по-видимому, до сна решила поговорить с ней наедине.

— Я не стану отнимать у тебя спальню, Элиза, но буду рада разделить ее с тобой. Мне недостает тех ночей, когда мы болтали вдвоем и ты заставляла меня вновь почувствовать себя молодой!

К тому времени как Элиза проводила свиту королевы в комнаты, Элеонора уже вымылась и забралась в постель, облачившись в свежую ночную рубашку. Ее распущенные седые волосы разметались по плечам, она читала какое-то письмо, и морщинка пересекала ее лоб.

Увидев вошедшую Элизу, Элеонора отложила письмо.

— Ричард! Моя гордость и мое горе! Я постоянно напоминаю ему об Элис, желая заставить жениться, а он убегает и оставляет мне письмо о том, что первый его долг — сражаться за Святую Землю! Боже милостивый, разве он не понимает, что ему придется оставить свои владения Джону!

Элиза сочувственно улыбнулась. Элеонора была неглупа. Она знала, что любовь ее сына к Филиппу Французскому не распространяется на сестру Филиппа.

— Ладно, я заставлю его жениться. Если не на Элис, то на дочери короля Наваррского. Однажды она увидела Ричарда и поклялась, что выйдет замуж только за него… Но на сегодня дела Ричарда можно отложить. Меня гораздо больше интересуют твои дела.

— Мои дела? Но почему?

Королева всегда отличалась прямотой.

— Почему ты не приехала в Лондон, когда муж вызвал тебя?

— Брайан никуда меня не вызывал… — смущенно начала Элиза.

Королева нетерпеливо перебила ее:

— Элиза, я надеялась, что ты смирилась, когда Брайан привез тебя сюда. Пренебрегать его просьбой было нелепо и глупо с твоей стороны…

— Но я ничем не пренебрегала! — воскликнула Элиза, забыв, что говорит с королевой. — Клянусь Христом, Элеонора, я ничего не знала. Брайан никого не посылал за мной.

Элеонора всмотрелась в изумленное, встревоженное прелестное лицо Элизы и нахмурилась еще сильнее.

— Я сама видела посыльного, — заметила она, отводя взгляд. — Он заехал к леди Гвинет, и она сообщила нам, что недавно видела тебя в добром здравии.

Элиза ощутила, как сердце упало в ее груди. Гвинет была в Лондоне. Брайан был в Лондоне. Перси тоже был там, но…

— Ничего не понимаю… — растерянно пробормотала она. Элеонора вздохнула.

— Верю, дитя. Едва успев привести в порядок дела, Ричард пожелал отправиться во Францию. Его воины поняли, что им вскоре предстоит покинуть Лондон. Но у них оставалось еще несколько дней, и женатые рыцари вызвали к себе жен. Брайан был очень сердит. С ним было трудно разговаривать, он все время молчал, но по блеску его глаз, по сжатым зубам можно было судить… Он сказал только, что не ожидал от тебя ничего иного.

Элиза грустно рассмеялась.

— Не знаю, отправилась бы я к нему, если бы получила такую возможность, но клянусь тебе всем святым — такого шанса у меня не было.

— Я верю тебе, — ответила королева. — И изо всех сил надеюсь, что муж тоже тебе поверит.

Внезапно горе захватило Элизу. Она была еще так молода, а впереди предстояли долгие годы, наполненные только горем и борьбой. Она бросилась на колени перед королевой, не пытаясь сдержать слез.

— Элеонора, когда-то ты клялась, что защитишь меня! Что же ты сделала? Ты отдала меня человеку, которому нужна не я, а мои земли. И ты отдала ему Монтуа…

Ее голос прервали сдавленные рыдания. Элеонора пригладила ей волосы, словно Элиза была ее собственной дочерью, а не внебрачным отпрыском Генриха.

— Элиза… — Она тяжело вздохнула и подняла ее голову за подбородок тонким пальцем. — Элиза, — тихо напомнила она, — ты сама решила помешать браку Брайана и Гвинет. Ты должна признать это. Ты не стала бы рассказывать мне всю свою историю, если бы не надеялась на что-то. Есть люди, которые называют меня старухой, сующей нос не в свои дела, но… Элиза, вы созданы друг для друга. Перси никогда не подходил тебе, Элиза. Он неплохой человек, но гнется, стоит подуть ветру. А Монтуа… — Элеонора помедлила и вновь вздохнула. — Элиза, наследство — проклятие, а не блаженство. Когда-то в молодости я была страстно влюблена. Но я была герцогиней Аквитанской, и меня выдали замуж за короля Франции ради моих владений. Когда мы с Луи развелись, я поняла, что должна выйти замуж как можно быстрее, прежде чем меня потащит к алтарю какой-нибудь предприимчивый мужчина, жаждущий заполучить мои владения. Когда появился Генрих, — а тогда я верила, что он меня любит, — ему уже принадлежали Нормандия и Анжу. Однако более богатые земли, Пуату и Аквитания, оставались моими. Разумеется, он был наследником престола Англии, и когда Стефан умер, власть досталась ему. Я не англичанка, но я полюбила Англию. Я родила Генриху восьмерых детей. Трое наших сыновей умерли. И потом… я объясняю не слишком понятно, верно? Элиза, из заточения меня выпустили всего один раз — когда Генрих вызвал меня в Нормандию. С условием, что я соглашусь отнять Аквитанию у Ричарда и отдать ее Джону после смерти молодого Генриха, когда Ричард станет наследником. Элиза, все эти земли Ричард отдал тебе так же, как отдал Монтуа Брайану, чтобы вы владели ими вместе. Эти земли не принадлежат ни тебе, ни Брайану, а вам обоим. Элиза, Ричард знает, как мы с Генрихом боролись за свои владения. Он не хочет, чтобы тебе пришлось вести борьбу. Брайан молод, смел и силен. Ты умна, ты знаешь, что значит быть хозяйкой. Если бы ты только…

Голос королевы стал печальным. Элиза поняла: Элеонора пытается избавить ее от испытаний, которые выпали на долю самой королевы, Элеонора хотела сделать ее счастливой. Просто она, Элиза, не понимала этого.

Элиза поцеловала тонкую руку Элеоноры.

— Иногда мне так хочется оказаться в Монтуа, — тихо произнесла она. — Временами здесь бывает так… холодно.

— О, ты представить себе не можешь, как я тосковала по Аквитании, когда впервые оказалась в Лондоне! — отозвалась Элеонора. — Как мне хотелось вернуться на солнечный юг! Но англичане… это удивительный народ. Я люблю их: англичане справедливы, они уважают закон. Элиза, Англия — это тихая гавань. Мы находимся на острове, вдали от материка, вдали от войн. Ричард гораздо хитрее, чем старый Луи. Нет, Луи был совсем не плох; правда, его воспитали монахом, а не мужем и не королем. Но я боюсь… если Ричард погибнет, Джон станет плохим королем. Он отдаст владения во Франции Филиппу. А у тебя, Элиза, останутся земли в Англии, на Корнуолле, и будут служить тебе, твоим детям и детям твоих детей. Держись за них покрепче.

— Непременно, Элеонора, — поклялась Элиза, тронутая сердечным признанием королевы. «Я постараюсь», — молча добавила она.

— Будь счастлива, детка, — тихо произнесла королева, целуя Элизу в лоб. — Я скажу Брайану, что посыльный не добрался до тебя, — задумчиво добавила она.

Королева не сказала, поверит ли этому Брайан. Обе женщины в ту ночь спали беспокойно, обе они размышляли, что стало с посыльным.

Элиза обрадовалась, узнав, что королева и ее свита намерены провести Рождество в ее доме. Вместе с ними ей не грозило одиночество. Дом сиял чистотой и уютом, и она наслаждалась тихими службами в церкви и праздничными обедами.

Утром в день отъезда королевы Элиза поняла, что только теперь испытала всю муку одиночества. Она хотела просить королеву взять ее с собой, но вспомнила, как внимательно Элеонора советовала ей следить за землями на Корнуолле. Ей придется остаться, придется умножать богатство дома и владений.

Элеоноре удалось сказать ей наедине несколько прощальных слов:

— Помни, Элиза — и прошу тебя, не сердись за эти слова, — ты должна быть верной Ричарду, но не заводить вражды с Джоном! Я боюсь за Ричарда: он может действовать так… необдуманно, а Джон такой злопамятный!

— Но где принц Джон? И где… Готфрид?

Элеонора улыбнулась:

— Оба покинули Англию. Готфрид… я позаботилась, чтобы он добился посвящения в высокий церковный сан. А Джон… оба поклялись Ричарду, что не переступят границ Англии в его отсутствие, так что ему незачем опасаться попыток завладеть короной со стороны своих братьев. Хотя, по-моему, через несколько месяцев оба они вернутся под тем или иным предлогом. Не могу поверить, что Готфрид навсегда отказался от престола. А Джон ради власти готов перерезать глотку родному брату. Так что будь осторожна.

— Но что же будет с Англией?

— Судьба Англии тревожит меня сильнее всего. Ричард сделал канцлером норманна, человека по имени Лоншан. Я не доверяю ему, но… надо поскорее женить Ричарда!

На заснеженном дворе Элиза порывисто обняла Элеонору и пожелала счастья понурой Элис. Она долго махала вслед кавалькаде, пока та не скрылась из виду; затем Элиза вернулась в зал, над убранством которого так упорно трудилась… и ощутила страшный холод.

Брайан Стед неожиданно проснулся глубокой ночью в холодном поту. Огонь в камине давно потух, и в комнате было очень холодно.

Он видел ужасный сон.

Элиза была прямо перед ним, так близко, что он мог бы коснуться ее рукой. Она распустила волосы; ветер трепал их, окутывая тонкой золотой паутиной ее нагое, беломраморное тело. Она шла медленно и грациозно, с легкостью и изяществом кошки; ее полные груди манили, округлые белые бедра соблазнительно покачивались. Глаза Элизы вспыхивали, как драгоценные камни, она улыбалась и протягивала руки…

И проходила мимо, спеша в объятия любовника. Руки другого мужчины потянулись к ней, лаская шелковистую впадину талии, обхватывая упругие ягодицы, прижимая Элизу к себе…

Элиза изогнулась в чужих руках, чтобы взглянуть на Брайана, и ее глаза наполнились ликованием.

— Она родит Перси твоего ублюдка, а я принесу тебе ребенка Перси…

Сон длился невыносимо долго, и Брайан проснулся в мучительной агонии. Его тело вожделело женщину, но отнюдь не любую: он должен был овладеть колдуньей из своего сна, притом так, чтобы она была не в силах сдержать дрожь, чтобы не сомневалась, что принадлежит ему и только ему.

Чертова Гвинет!

Эта мысль была такой неожиданной и сильной, что Брайану показалось, будто он заговорил вслух. Он быстро обернулся, но Уилл Маршалл, спящий рядом, даже не пошевелился.

Уиллу снились добрые сны. Изабель ждала первого ребенка и ежедневно писала мужу. Брак принес Уиллу богатство и… счастье.

Брайан стиснул зубы. Если бы не Гвинет, он мог бы временами считать себя если не удовлетворенным, то хотя бы спокойным. Он считал, что Элиза наконец-то примирилась с браком, до тех пор пока Гвинет не явилась с известием о своей беременности.

Брайан не был полностью уверен, что ребенок не от него, пока Гвинет не приехала в Лондон. Теперь же он не сомневался: отцом ребенка был Перси; но вместе с тем Брайан окончательно понял, что отцом ребенка Гвинет Элиза считает его.

Когда Элиза не приехала в Лондон, Брайан разозлился так, что не мог думать ни о чем другом. Гвинет настигла его в городском доме, бросилась в его объятия и с плачем объявила, что носит его ребенка. Она спрашивала, что им теперь делать.

Брайан уже был готов обнять ее, ибо прекрасное лицо Гвинет показалось ему измученным, едва она вошла в комнату.

Но когда она прижалась к его груди, Брайан похолодел. Он не понимал, что за игру ведет Гвинет, однако она явно пыталась одурачить его.

Он точно помнил, когда в последний раз был с ней в ночь перед прибытием Ричарда в предместья Лондона. Если бы в ту ночь она забеременела, то сейчас могла бы похвалиться куда более заметным животом. Неужели она считала мужчин неспособными к простейшей арифметике?

— Прикоснись ко мне, Брайан, — умоляла она, обхватив руками свой живот. — Почувствуй нашего ребенка! Нашего ребенка! От этой жадной потаскушки, которая вцепилась в тебя, ты никогда не дождешься детей!

— Твой муж — Перси, Гвинет. А эта, как ты ее называешь, «жадная потаскушка» — моя жена.

— Жена! Да она до сих пор презирает тебя! Она отказалась приехать к тебе! Разве ты обязан хранить ей верность? О Брайан, мы созданы друг для друга! Она хочет Перси, и я знаю, что он все еще мечтает о ней. Пусть останутся друг с другом.

Гвинет ничуть не изменилась — ее голос звучал по-прежнему сладко, тело было таким же нежным. На мгновение Брайана охватило искушение повалить ее в постель и избавиться от мучительного голода и ярости.

Однако он устоял. Гвинет была уже не той женщиной, которую он когда-то желал.

— Брайан, я так тебя люблю! — надрывно прошептала она.

— Когда мы встретились летом, ты казалась вполне довольной своим браком.

— Я считала тебя потерянным. Я думала, что смогу это вынести, но ошиблась.

— Гвинет, твой ребенок не от меня, — упрямо произнес он.

— От тебя, Брайан. Я знаю об этом… и Элиза тоже знает.

— Элиза?

— Я навещала ее, Брайан. Я была так испугана и хотела, чтобы ребенок родился благополучно, под твоей крышей.

— Гвинет! — неожиданно он грубо встряхнул ее. Она запрокинула голову и взглянула ему в глаза в притворном испуге. — Что ты сказала Элизе?

— Ничего… она просто обо всем догадалась.

Гвинет не успела порадоваться своей победе, ибо Брайан отодвинул ее в сторону и вышел из комнаты.

На следующий день они выехали из Лондона. Времени побывать на Корнуолле не нашлось.

Но теперь… теперь был уже февраль. Воины Ричарда ждали его прибытия со дня на день. Ричард и Филипп ни о чем не договорились, они не доверяли друг другу. Крестовый поход был не только не начат, но и постоянно откладывался.

Брайан поднялся и выглянул через узкое, похожее на бойницу окно нормандского замка. К северу отсюда лежал Ла-Манш. По другую сторону Ла-Манша — дом.

Его дом. Дом и жена. Она должна признать это, смириться, должна ждать только его одного.

Королева сказала ему, что Элиза не получала от него никаких вестей. Брайан не поверил этому. Он помнил, как Элиза бежала в ночь после коронации Ричарда, помнил, как она угрожала ему неверностью, когда ее вынудили признать его власть…

Крупный пот вновь выступил на его спине. Разбудить короля сейчас было невозможно, но утром…

— Черт побери, Брайан! Нет, я не разрешаю тебе вернуться домой! Как раз сейчас, когда мне нужна твоя помощь в переговорах с этой французской лисой Филиппом…

— Ваша милость, с вами остается Уилл Маршалл…

— Как бы хорош он ни был, мне не обойтись без твоей мудрости, Брайан Стед. Через три дня мы призовем нормандских владетелей оказать нам поддержку, и тебе понадобится собрать рыцарей…

— Тогда дайте мне эти три дня, повелитель!

— Зачем? Ты успеешь только съездить туда и обратно, может, пробыть дома несколько часов…

— Мне хватит, — настаивал Брайан.

Ричард развел мускулистыми руками в притворном отчаянии.

— Всего три дня, Брайан!

Брайан низко поклонился и вышел.

Он отправился в путь один, оставив Уота, своего оруженосца, прислуживать Уиллу Маршаллу. Уилл задумчиво поскреб в затылке, когда увидел, как Брайан седлает своего жеребца.

— Ты спятил, — заявил Уилл. — Ты едва успеешь добраться до Корнуолла, как тебе придется возвращаться.

— Знаю, — мрачно ответил Брайан, подбирая поводья и поворачивая коня. Он усмехнулся. — Да, я спятил, Уилл. И надеюсь, что пары часов будет достаточно, чтобы ко мне вернулся рассудок.

Уилл нахмурился.

— Брайан… может, Элеонора сказала правду. Может, твой посыльный не доехал до поместья. Не надо… — он прокашлялся, — сдержи свой гнев. Ты ничего не добьешься, если… накажешь ее за непослушание. Это только…

Брайан горько рассмеялся, удивляясь, какой властью над ним обладает Элиза, если он мчится в такую даль ради того, чтобы несколько часов провести рядом с ней.

— Уилл, уверяю тебя: меньше всего я собираюсь наказывать жену!

Ему предстояло пересечь Ла-Манш и проскакать до Корнуолла за невероятно короткий срок.

На следующий вечер стражник с южной башни заметил одинокого всадника, во весь опор несущегося к поместью. Стражник побежал будить Алариха.

Аларих рассмотрел всадника.

— Надо ли будить леди Элизу? — тревожно спросил стражник.

Продолжая вглядываться в приближающуюся фигуру, Аларих задумчиво нахмурил бровь, а затем рассмеялся.

— Нет, не станем ее будить. Лорд Брайан будет здесь прежде, чем мы успеем сделать это!

Элиза устало погрузилась в сон. День выдался особенно холодным; бесконечные часы она провела в поисках лесного мха под снегом, а затем вываривала его в кипятке, готовя лекарство от кашля, которым часто страдали крестьяне, ослабевшие от холодов.

Элиза, Мэдди и Джинни работали до поздней ночи. Когда Элиза поднялась в спальню, она растрогалась, увидев, что Мишель уже приказал развести яркий огонь не только в камине, но и в очаге возле ванны. Элиза едва не заснула в воде, нелепо радуясь своей усталости, которая позволила ей ни о чем не думать, однако побоялась разом решить все свои затруднения, захлебнувшись во сне.

Выбравшись из ванны, она глубоко вдохнула чистый аромат масла, особенно приятный после удушливой вони кипящего снадобья. Элиза вытерлась, нехотя распутала волосы пальцами и упала в постель, забравшись под тяжелое меховое одеяло. Прежде чем ее голова коснулась подушки, она уже спала.

С тех пор прошло несколько часов. Сны закружили ее, как пухлые весенние облака: прекрасные сны, в которых Элиза любила и была любима.

Она проснулась внезапно, подскочила на кровати, однако тут же решила, что еще спит.

Потому что рядом стоял Брайан.

Крупные снежные хлопья виднелись на его темном шерстяном плаще, мерцали в полуночной черноте его волос. Пока он стоял у кровати, хлопья таяли на глазах. Элиза была не в силах поверить, что он действительно здесь, ведь она знала, что Брайан в Нормандии!

Стук закрывшейся двери окончательно разбудил ее, и глаза Элизы расширились от внезапной тревоги. Она застыла, словно покрытая снегом, как ветка дерева зимой. Она никогда еще не видела у Брайана такого взгляда, свирепого и решительного, но вместе с тем никогда не замечала в его сине-черных глазах такого желания. Это игра тени и света, убеждала она себя, это зимний сон: и его взгляд, нежный и жаждущий, и сама высокая фигура воина…

Он думал о том, что наяву Элиза так же нежна, невинна и лукава, как колдунья из его снов. Услышав его шаги, Элиза замерла, стоя на коленях и закутавшись в одеяло, а затем, изумленная его неожиданным появлением, выпустила одеяло из рук. Золотые и медные пряди шуршащего шелка обвились в беспорядке вокруг ее груди, подчеркивая изумительную красоту тела. Темные кончики белоснежных грудей заострились и напряглись под золотом спутанных волос, и если бы ему понадобилось терпеть еще несколько минут, желание поразило бы его подобно солнечному удару. Ее глаза, зеленовато-синие кристаллы, изумленно расширились, влажные губы приоткрылись, и, как он часто видел во сне, она медленно протянула руки.

Не к другому мужчине, а к нему.

С хриплым криком он бросился к ней. Одежда исчезла с его тела с поразительной легкостью, словно во сне, и он оказался рядом, сливаясь с ней в объятиях. Брайан вкладывал в свои объятия всю силу и нежность. Он невольно содрогнулся, когда она ответила на страстный поцелуй, нежно лаская языком его рот, запуская пальцы в его волосы, скользя руками по плечам, спине, ягодицам. Она была горячей и трепещущей, она двигалась медленно, страстно, шепча неразличимые, но пылкие слова. Руки Брайана жаждали обвить ее целиком, губы стремились поглотить ее губы. Их поцелуй стал яростным, стоны, напоминающие рыдания, вырвались из горла Элизы. Брайан приподнялся и вошел в нее, содрогаясь от силы головокружительного, невыносимого наслаждения. Казалось, их окружило пламя, разгораясь еще ярче, заглушая своим шумом зимний ветер.

Сколько раз он обнимал ее! Однако каждый раз чувствовал себя так, словно делал это впервые. Он взбирался на недосягаемые вершины блаженства, его душа парила высоко в небе, рядом с палящим солнцем, а тело разрывалось от наслаждения, о котором прежде Брайан и не подозревал. Она извивалась под ним, горячая, как падающая звезда; лето вокруг них вновь превращалось в зиму, но прекрасную зиму, наполненную хрупким очарованием прохладных, тонких хлопьев.

Он молчал, обнимая ее. Когда она хотела заговорить, он прижал палец к ее губам. Она свернулась клубком, вновь превратившись в лукавую и невинную плутовку, бесконечно таинственное создание. На время он был удовлетворен и начал засыпать.

Но время стало его врагом. Брайан внезапно проснулся, целуя видение из своих снов, возбуждая ее медленной пляской пальцев по коже. Пронзительный ветер дул за стенами дома, но никто не слушал его, в спальне сияло солнце.

Когда они вновь улеглись рядом, насытившиеся и удовлетворенные, она уже не пыталась говорить, только прижималась к его плечу.

Он позволил ей задремать, очарованный ее радостью. Даже в глубоком сне на ее губах играла лукавая улыбка, и, увидев ее, Брайан понял, что любит Элизу. Больше, чем дарованные ему титулы, земли, больше, чем саму жизнь.

Он поднялся и начал одеваться. Промокшие туника и плащ холодили тело. Он не сводил глаз с Элизы, отчаянно жалея о том, что должен уезжать. Она подложила руку под щеку. На пальце блеснул сапфир, и Брайан вздохнул, увидев его.

Он был глупцом. Он потерял свою душу, а она решила никогда не возвращать ее обратно. Она его никогда не простит. А ему придется возвращаться к королю…

Брайан не позволил себе поддаться этим мыслям. Эта ночь стала сном, паутиной волшебной сказки, ярким солнцем посреди заснеженной зимней красоты.

Он не хотел разрушать эту хрупкую красоту.

С любовью он взглянул ей в лицо, и его сердце затрепетало от радости, словно Элиза узнала об этом.

С мучительным стоном, идущим из самой души, Брайан повернулся и вышел.

Наступал рассвет.

Аларих ждал его внизу. Они быстро переговорили, управляющий торопливо приготовил завтрак из хлеба и холодного мяса, подогрел вино и проводил хозяина в путь.

Брайан помчался прочь — черный рыцарь на вороном жеребце, взметающем ослепительно-белый снег.

Глава 21

Если бы Аларих не заверил ее в том, что герцог действительно приезжал домой, Элиза могла бы счесть волшебную ночь грезой. Она так страстно желала мужа, что тот появился неведомо откуда.

Но к концу марта, независимо от слов Алариха, она поверила в то, что видела не призрак, а Брайана из плоти и крови: она забеременела и радовалась этому. Ночь, которую Брайан провел на Корнуолле, изменила Элизу по самой простой причине: она смогла признаться себе, что любит его.

Однако это признание не сделало ее счастливой, ибо Элиза не знала, когда вновь увидится с мужем. Она не представляла себе, какие неожиданности могут подстерегать его в походе: смерть или другая женщина. Но после возвращения Элиза без колебаний намеревалась предложить Брайану оливковую ветвь мира. Прошлое для нее уже не имело значения.

Потому что он приехал к ней. По заснеженным полям, через замерзшие реки, он проделал многомильный путь, лишь бы оказаться с ней рядом.

Элиза ощущала, что перестает даже злиться на Гвинет. Она уже убедилась, что Гвинет солгала, пытаясь любыми способами привязать к себе Брайана. Теперь Гвинет могла придумывать что угодно, — Элиза знала, что будет только улыбаться в ответ на ее слова, уверенная в глубине своих чувств. Пусть это было глупо, но она любила Брайана Стеда. Он был ее мужем, и она будет верной ему, если Господь позволит им увидеться еще раз.

Ребенок заменил для Элизы весь мир — наследник Брайана, его долгожданное дитя. Приближающееся материнство преобразило ее. Элиза подозревала, что женщины — и она в том числе — удивительно странные существа. Она чувствовала себя повзрослевшей, мудрой, она любила хрупкую жизнь внутри себя с такой силой, с какой позволяла себе любить мужа. Элиза прилагала все усилия, чтобы как можно лучше есть, пила теплое козье молоко, а по вечерам легко засыпала с улыбкой на губах, ибо теперь она могла подарить Брайану нечто драгоценное для них обоих. Иногда по ночам, в тишине своей спальни, она прикасалась к своему еще плоскому животу и шепотом беседовала с ребенком. Она решила, что будет мальчик, — разве не хотят все мужчины иметь сыновей? И Элиза объясняла нерожденному ребенку, что он сын величайшего из рыцарей христианского мира, что в его жилах течет королевская кровь.

Дождавшись до начала апреля, чтобы убедиться, она отправила посыльного через Ла-Манш, веля ему разыскать войско Ричарда, где бы оно ни было.

Зима не желала отпускать землю из своих цепких объятий. Едва утихнув в марте, в апреле вновь задули холодные ветры. Налетел буран, как зимой, и во время этого бурана Элизу разбудил шепот Джинни, которая звала ее спуститься в зал, к Алариху.

Управляющий ждал Элизу в зале и был весьма озабочен: к дому через заснеженную долину с трудом пробиралась горстка путников.

— Надо выехать и помочь им! — твердо заявила Элиза.

— Но, миледи, — запротестовал Аларих, — может, это ловушка! Этой зимой воров и разбойников развелось особенно много, ибо вольные люди и беглые крестьяне, живущие в лесах, голодают.

— Я сама поднимусь в башню, — настояла Элиза. — Если это голодные нищие, их надо накормить, а если друзья или посыльные, им следует помочь.

— Но ветер усилился… — не отступал Аларих.

Элиза прервала его:

— Я закутаюсь потеплее.

Оказавшись в северной башне, Элиза прищурилась и пристально вгляделась вдаль. По долине брели пешком три темные фигурки. Аларих заметил, что хмурая морщинка прорезала лоб его госпожи. Внезапно Элиза приказала:

— Аларих, позови пятерых стражников и прикажи седлать мою кобылу!

— Миледи…

— Аларих, поторопись! Разве ты не видишь? Это леди Гвинет, и, по-видимому, на нее напали разбойники! Ей пришлось брести пешком, по глубокому снегу, а у нее каждую минуту могут начаться роды…

Элиза поспешила назад, в спальню, потеплее оделась, чтобы уберечься от холода и снега, втайне удивляясь тому, что способна искренне тревожиться за Гвинет. Но она действительно тревожилась: вновь обретенная любовь смягчила ее сердце. О, Гвинет, как глупо она поступила, выехав из дома в такую погоду…

Аларих уже исполнил приказание Элизы; он неодобрительно нахмурился, подсаживая ее в седло.

— Аларих, не заставляй меня напоминать тебе, что я сильна, как молодая кобылица! — произнесла Элиза. — Со мной ничего не случится. Больше всего я беспокоюсь о леди Гвинет. Пусть Джинни разведет огонь и согреет воды.

Снег сразу же ослепил всадников; стражники Элизы выстроились перед ней, пытаясь защитить ее от ветра и снега, но это мало чем помогло. Элиза и вправду чувствовала себя сильной и здоровой, и если бы не беспокойство, она наслаждалась бы дорогой, как прогулкой. Оказавшись в долине, они потеряли из виду три фигурки, бредущие к поместью.

Стражники Элизы стали настаивать, чтобы она вернулась домой. Наконец и она вынуждена была признать, что совершила глупость: слишком драгоценным был ее собственный ребенок, чтобы им рисковать. Но чтобы вернуться, ей потребуется разделить стражников, а она внезапно побоялась этого сделать. Если путников не найти как можно быстрее, они замерзнут в снегу.

— Будем продолжать поиски вместе, — решила Элиза. Спустя десять минут езды они наткнулись на занесенную снегом рощицу и услышали пронзительные крики. Элиза замерла, повернула лошадь, и увидела, что их нагоняют несколько всадников. Всадники уже обнажили мечи и выпрямились в седлах, готовясь нападать.

— Миледи! — вскрикнул один из стражников Элизы, и она обернулась как раз вовремя: к ней в седло сзади готовился прыгнуть смуглый мужчина. Его кривая ухмылка повергла Элизу в панику. Она вскрикнула, но невольно дернула поводья, заставив кобылу отшатнуться, попятиться, и нападающий, промахнувшись, рухнул в снег. Элиза услышала тошнотворный хруст его костей под копытами кобылы.

Однако она не стала беспокоиться о судьбе этого человека, он лежал не шевелясь, а Элизу окружали крики и звон оружия. Она с трудом сдерживала поводья, яркие пятна крови расплескались по чистому снегу. Трое из ее стражников погибли, однако из нападающих уцелел только один.

— Мордред! — вскрикнула Элиза, с ужасом видя, что самый молодой из ее стражников оказался спиной к заносящему боевой топор убийце. Мордред услышал ее и упал с лошади; животное взревело от боли и рухнуло на бок. Пока нападающий пытался высвободить топор из тела умирающей лошади, Мордред прикончил его, полоснув по шее мечом.

Элиза и Мордред ошеломленно взглянули друг на друга. Снег устилали трупы. Стражник Элизы и последний из нападающих упали одновременно, истекая кровью, и вскоре уже не шевелились. Лошади в страхе разбежались, на месте остались только лошадь, убитая ударом топора, и кобыла Элизы.

— Откуда они взялись? — изумленно спросил Мордред и взглянул на Элизу. — Зачем?

— Не знаю, — прошептала Элиза, и ее голос как в насмешку подхватил ветер.

— Надо поскорее вернуться домой, — пробормотал Мордред.

— Нет, прежде надо найти леди Гвинет.

— Мы замерзнем и погибнем сами, миледи.

Элизе и самой хотелось всего лишь вернуться в тепло дома. От вида трупов вокруг, завываний ветра и снега, уже запорошившего кровь, она похолодела. Она вспомнила о своем ребенке и поняла, что самое лучшее сейчас — не подвергать себя дальнейшей опасности.

Но вместе с тем она поняла, что подобным решением приговорила бы к смерти леди Гвинет и ее спутников.

— Проедем еще немного, Мордред, а потом вернемся домой.

Мордред взялся за ее стремя.

— Лошади — предатели! — внезапно пробормотал он, оглянулся через плечо и заметно вздрогнул.

— За нашими стражниками мы пошлем завтра, — тихо произнесла Элиза, — и похороним их как полагается.

— А чужаков?

— Попробуем выяснить, кто они такие и зачем напали на нас.

Несколько минут они молча пробирались по снегу. Вдруг неподалеку послышались приглушенные крики о помощи.

— Вперед! — крикнула Элиза, протянула руку Мордреду и помогла ему взобраться в седло позади себя. Еще несколько минут езды — и они наткнулись на леди Гвинет.

Она лежала в снегу, закутанная только в грубый шерстяной плащ, по-видимому, меха у нее отобрали. Ее лицо побелело, как снег, темные волосы растрепались, губы были бескровными. Старуха хлопотала вокруг, дрожа и бестолково мечась, это ее крики привлекли Элизу и Мордреда.

Элиза соскочила с седла и опустилась на колени рядом с Гвинет. На горле Гвинет еще билась жилка; положив руку на живот, Элиза обнаружила, что тот слегка подрагивает.

— Она жива, и ребенок жив!

— Что случилось? — спросил Мордред у старухи.

— Не знаю… ничего не знаю… они сожгли дом. О, как он горел! Я увезла миледи Гвинет, но они бросились за нами… отняли лошадей, оставили ее умирать… и сэра Перси…

Старуха сильно дрожала от потрясения и холода. Ее губы шевелились, но слова вылетали с трудом.

— Боже милостивый, что же делать? — взмолилась Элиза. Было необходимо доставить Гвинет домой. Но сможет ли она сесть в седло? Или это наверняка убьет и Гвинет, и ребенка?

Она попыталась приподнять голову Гвинет и объяснить ей все. Внезапно глаза Гвинет широко раскрылись.

— Перси! Перси! Найдите Перси… найдите его…

— Гвинет, это Элиза. Тебя надо доставить домой. Перси с Ричардом…

— Нет, нет! — Глаза Гвинет прояснились, теперь она смотрела прямо на Элизу. — Перси вернулся… он был болен. Он… — Ее голос угас. Собравшись с силами, она крепко схватила Элизу за руку: — Перси остался позади… он умолял меня оставить его! Как я могла! Элиза, поезжай за ним! Поклянись Пресвятой Девой, что не дашь ему умереть!

— Гвинет, прежде всего надо спасти тебя. И ты, и ребенок погибнете…

— Я заслуживаю смерти! — горько воскликнула Гвинет. — Поклянись мне, Элиза, ведь ты когда-то любила его. Поезжай за Перси…

Она закрыла глаза. Элиза перевела взгляд на старуху, которая разразилась рыданиями, раскачиваясь, как маятник. Элиза поднялась и яростно встряхнула ее за плечи.

— Она говорит правду? Перси остался в снегу?

— Да! — всхлипнула старуха. — Милорд Перси… упал… он не мог идти дальше…

Элиза задумалась.

— Мордред, ты отвезешь леди Гвинет домой на моей лошади и немедленно пришлешь нам подмогу!

— Миледи, я не могу вас бросить!

— Если ты не сделаешь этого, Мордред, мы оба будем виновны в гибели леди Гвинет и ее ребенка! Мы со старухой поищем сэра Перси. Приказываю тебе — увези Гвинет домой.

Мордред с трудом глотнул.

— Но ребенок может…

— Он тоже умрет, если мы будем сидеть сложа руки. Ради Бога, Мордред, отправляйся и пришли нам подмогу!

Мордреду и Элизе удалось посадить Гвинет в седло. Чуть не плача, Элиза взглянула вслед удаляющейся лошади. Старуха вновь зарыдала, но Элиза удержалась от слез. Она схватила старуху за плечи и поставила ее на ноги.

— Надо двигаться, или мы замерзнем. Надо найти сэра Перси. — Старуха не переставала рыдать, и Элиза, с раздражением прикусив губу, ударила ее по щеке. — Прекрати! Как тебя зовут?

Старуха в ужасе уставилась на нее. Она потрясла головой и вытерла слезы.

— Я Кейт, служу леди Гвинет с самого ее рождения.

— Хорошо, Кейт, отведи меня к сэру Перси и будем молиться, чтобы он выжил.

Она не добавила, что молиться им придется о многом: чтобы разбойники вновь не напали на них, чтобы Перси удалось найти, прежде чем обе они завязнут в снегу…

— Он недалеко, — пробормотала Кейт. — Миледи шла так медленно, а потом упала…

— Идем, Кейт, живее!

Элиза и Кейт пробирались вперед, поминутно оступаясь в снегу. Наконец они нашли Перси: вялого, побелевшего, почти умирающего. Элиза вскрикнула в отчаянии и опустилась рядом с ним на колени. Она звала его, терла его замерзшие щеки. Но Перси не просыпался, и сердце Элизы наполнялось жалостью и болью. Даже сейчас лицо Перси казалось привлекательным. Вспомнив о потерянной любви, Элиза твердо решила не дать ему умереть.

Однако она уже чувствовала, что мало что сможет поделать.

— Кейт, он замерз! Отнесем его к тем деревьям и попытаемся согреть.

Кейт кивнула, всем видом давая понять, что двум замерзшим женщинам не под силу нести беспомощного мужчину. Элиза не стала спорить с ней и подхватила Перси за плечи.

Он был тяжелым, но нести его оказалось все-таки можно. Задыхаясь от усилий, Элиза и Кейт перенесли его к еловой рощице — сюда по крайней мере не долетал жгучий ветер.

— Обхвати его справа! — приказала Элиза, сама села слева от Перси, пытаясь согреть его своим телом.

Пока они сидели в ожидании, старая Кейт пришла в себя и разговорилась:

— Милорд Перси прибыл домой всего два дня назад. В Нормандии он вылетел из седла и у него воспалилось колено. Добрый король Ричард отослал его домой. Его привезли на носилках. Леди Гвинет решила остаться дома, с лордом Перси, пока не родится ребенок. Она хотела отправить к вам посыльного. Но на другой день… дом окружили вооруженные люди. Милорд Перси пришел в ярость, он был такой беспомощный… Ему и миледи пришлось бежать… но их нагнали, отняли лошадей и оставили замерзать.

— Вооруженные люди! — повторила Элиза. — Но кто они такие?

— Не знаю, — всхлипнула Кейт. — О, миледи Элиза, ничего не знаю! Среди них были те, кто говорил и по-французски, и по-английски…

Элиза исполнилась благодарности к Брайану за то, что тот заранее решил укрепить их дом. Неудивительно, что на поместье Перси напали…

— Разотри руки сэру Перси, Кейт, — сказала Элиза. — Его рукавицы промокли, они уже не греют. Вот, возьми мои и разотри ему руки.

Казалось, они сидят под елью целую вечность. Элиза старалась постоянно поддерживать разговор с Кейт. По мере того как холод усиливался, обеих потянуло в сон, но этот сон грозил смертью…

Наконец Элиза услышала приглушенный стук копыт по снегу и позвякивание сбруи. Она уже хотела вскочить и закричать, но смутилась и плотнее забилась под низкие ветви. На Перси и Гвинет напали одному Богу известно почему. Она не осмелилась кричать, пока не убедилась, что их разыскивают стражники из ее поместья.

— Леди Элиза!

Она улыбнулась, облегченно вздохнув, и повернулась к встревоженной Кейт:

— Это Аларих, Кейт! Нас нашли!

Увидев свою госпожу живой и невредимой, Аларих упал на колени и поцеловал ее промокший подол. Элиза поставила слугу на ноги и крепко обняла его.

— Лорда Перси надо как можно скорее доставить домой, Аларих. Поднимите его в седло, только поосторожнее.

На этот раз за ними отправилось десять человек, и Элиза почти успокоилась. Пока кавалькада молча пробиралась в снегу, она принялась подсчитывать потери нынешней ночи. Несколько ее стражников убиты. Прежде Элиза уже не раз сталкивалась с насилием, но эта потеря ошеломила ее. В эту ночь несколько женщин стали вдовами, дети лишились отцов. Ради чего?

Дома Мэдди выбежала навстречу к ним из зала. Как она сказала, Джинни осталась с Гвинет. Для лорда Перси уже приготовили теплую комнату, его постель согрели завернутыми в ткань раскаленными камнями. На столе у постели дымилось лечебное снадобье из вина и трав…

На мгновение Элиза остановилась у камина, ощутив слабость, едва яркое пламя стало согревать ее онемевшие от холода руки. Обернувшись со слабой улыбкой, она увидела, как стражники осторожно несут Перси вверх по лестнице.

— Уведите Кейт на кухню, — приказала она Мэдди. — Ей нужно согреться. Как леди Гвинет?

— Она жива. Ребенок может появиться с минуты на минуту. Хорошо еще, что он не родился в седле!

— Я не настолько замерзла, чтобы оставить без присмотра госпожу, — с достоинством заметила Кейт. — Вы позволите, герцогиня?

— Конечно, Кейт… — пробормотала Элиза. Мэдди подала ей чашу с подогретым вином, и Элиза принялась жадно пить, пока Мэдди повела Кейт к лестнице. — Кейт, постой! — вдруг окликнула Элиза. — Попытайся вспомнить, Кейт, кто напал на поместье и почему? Неужели ты никого не узнала, Кейт? Может, у тех людей были знамена, может, они намекали, зачем решились на такое злодеяние?

Кейт печально покачала головой:

— Нет, миледи, я ничего не знаю.

Элиза кивком отпустила старуху. Она допила теплое вино и вспомнила, что ей пора переодеться, ее одежда промокла и заледенела. Войдя в спальню, куда принесли Гвинет, она обнаружила, что Гвинет без сознания, а Джинни и Кейт пристально следят за ней. Чувствуя себя ошеломленной, смущенной и беспомощной, Элиза прошла к Перси.

Он пришел в себя, но это не успокоило Элизу. Перси умирал. Элиза не понимала, почему так уверена в этом, может, причиной стала его мертвенная бледность или густые тени под глазами.

— Элиза…

Перси с усилием подал ей руку. Аларих незаметно удалился в темный угол комнаты, и Элиза подошла поближе к кровати.

— Прости меня… — произнес Перси слабеющим голосом.

— Перси, тебе нельзя говорить…

Он горько рассмеялся:

— Нет, Элиза, нам необходимо поговорить: может, больше такого шанса у меня не будет. Кто мог предвидеть, что после всех битв меня добьют рана на колене и снега Англии! Священник уже приезжал ко мне. Но моя жизнь угасает…

— Перси, ты должен цепляться за жизнь. Жена вскоре подарит тебе ребенка.

— Я так ждал этого, — печально произнес Перси. — И хотел услышать, что ты простила меня за все…

— Перси, мне не за что тебя прощать…

— Нет, неправда. Я причинил боль нам обоим, ибо любил тебя, но не смог смирить гордость и ревность. За это я прошу твоего прощения…

— Перси, если ты просишь, я прощаю тебя от всего сердца, хотя и не понимаю, за что. В жизни всякое бывает. Прошу тебя, Перси, не сдавайся без борьбы…

— Элиза, рыцари понимают, когда они побеждены, — Перси притянул ее поближе. — Я должен предупредить тебя…

— Предупредить? — Элиза склонилась над постелью. На мгновение ореховые глаза Перси вспыхнули ярче, и она словно вернулась в прошлое, в то время, когда она была молода, влюблена и убеждена, что держит судьбу в своих руках.

— Лоншан… — слабо прошептал Перси.

Лоншан… Элиза нахмурилась. Лоншан был норманном, которого король Ричард сделал канцлером Англии, отправившись в крестовый поход.

— Перси, при чем тут Лоншан?

— Я… посмеялся над ним в Лондоне. Пожар в поместье… он злопамятный человек. Получив власть, он стал жестоким.

— Канцлер Англии! Перси, как он посмел?

— Конечно, не открыто, но…

Перси замолчал и облизнул губы. Элиза оглянулась, и Аларих поднес ей чашу с водой. Еле слышно попросив позвать священника, она отпустила Алариха, и тот вскоре вернулся, застыв в своем углу и молитвенно сложив руки.

— Выслушай меня, Элиза, — умолял Перси, голос которого вновь наполнился силой. — Брайан открыто выступает против Лоншана, и тот наверняка решится отомстить так, как отомстил мне.

Перси прикрыл глаза, утомившись от усилия. Элиза услышала шум в зале и попыталась высвободить руку из его ладони. Перси вновь открыл глаза и сжал пальцы.

— Подожди, ты должна знать, что…

— Перси, тише! — пробормотала Элиза. — Я сейчас вернусь!

— Пойми…

Она уже не слушала его, торопясь в зал. Джинни ждала там со свертком чистого белья в руках.

— Сын, — объявила Джинни.

Элиза прикусила губу, борясь со слезами. Она приняла из рук служанки розоволицего младенца.

— А Гвинет? — спросила она.

— Она очень слаба, сейчас лежит без чувств. Но она выживет.

Элиза кивнула. Ребенок пронзительно вскрикнул и зажмурился.

— Потерпи, малютка, скоро ты увидишь мать. И отца…

Она почти бегом вернулась в комнату Перси.

— Перси, взгляни на своего сына! Какой красавец!

Перси окинул ребенка взглядом. Элиза положила его рядом в постель.

— Сын… — повторил Перси, обнял его одной рукой и тут же повернулся к Элизе: — А… его мать?

— С ней все хорошо.

Перси удовлетворенно кивнул.

— Передай, что я благодарен ей. Элиза, только не забывай мое…

Ей показалось, что он просто снова прикрыл глаза, некогда чудесные, сияющие смехом глаза, в которых теперь были только боль и беспомощность.

— Перси!

— Он умер, миледи. — Аларих подошел поближе.

Элиза подавила рыдание, слезы тихо заструились по ее лицу. Она прижала к себе закричавшего младенца.

— Малыш, он был достойным человеком. Ты еще узнаешь об этом! — искренне пробормотала она. Да, Перси смело встретил смерть. В жизни он иногда поддавался слабости, но смерть встретил, как и подобало воину.

Ребенок не умолкал. Элиза повернулась, чтобы выйти из комнаты. Придерживая за локоть, Аларих провел ее в зал. Вскоре из комнаты Перси послышался голос священника, возносящего молитву за покойного.

В зале Элиза прислонилась к стене, продолжая прижимать к себе ребенка. Джинни с трудом отняла его.

— Миледи, вам надо лечь спать!

Элиза не ответила. Она не могла удержать льющиеся слезы. Как старалась она спасти его! И в конце концов потеряла…

— Миледи, — решительно повторила Джинни, — вы должны подумать о собственном ребенке.

— О моем ребенке… — пробормотала Элиза. Теперь она знала: ребенок Гвинет — действительно сын Перси. Она не испытывала радости; боль лишила ее ревности и зависти. Она не помнила даже о своей любви к Брайану, не помнила предостережения Перси. Она ощущала внутри себя пустоту, и только мысли о собственном ребенке помогли ей прогнать оцепенение. Мэдди появилась рядом, что-то сказала Джинни, та кивнула, и Мэдди повела Элизу в спальню. Она быстро погрузилась в милосердный сон.

Проснувшись, Элиза увидела в комнате Джинни, разводившую потухший за ночь огонь в камине. Элиза мгновенно припомнила все события минувшей ночи.

— Как дела у леди Гвинет? — спросила она так неожиданно, что Джинни вскинула голову.

— Она в порядке, но очень возбуждена, — ответила Джинни, потирая ладонью висок. Она на мгновение смутилась. — Леди Гвинет спрашивала вас.

— Она знает… о своем муже?

— Она узнала об этом прежде, чем мы рассказали ей, — тихо произнесла Джинни. — Она плакала так сильно, и мы боялись, что у нее пропадет молоко.

Элиза вскочила с постели. Джинни бросилась к ней, чтобы помочь одеться.

— Миледи, вам надо быть поосторожнее. Прошлой ночью вы сами могли погибнуть…

— Джинни, прекрати. Я совершенно здорова.

Джинни вздохнула, но настояла, чтобы Элиза выпила чашку теплого козьего молока, прежде чем выйти из комнаты. Элиза послушалась ее и поспешила к Гвинет.

Старая Кейт нянчилась с малышом. Гвинет промолчала, увидев Элизу, но когда та подошла к постели, оказалось, что лицо Гвинет затвердело от страданий, а глаза покраснели.

— Гвинет… — тихо пробормотала Элиза, садясь рядом с ней на постель, как прошлой ночью сидела рядом с Перси. — Прошу тебя, Гвинет, успокойся. Знаю, ты потеряла мужа, но у тебя прекрасный сын, и ты должна быть благодарна за…

— О, Элиза! — в отчаянии прошептала Гвинет, ее темные глаза заблестели. — Мне тяжело не потому, что погиб Перси, а оттого, что это я погубила его!

Элиза вздрогнула, ибо поняла, что ей придется выслушать исповедь. Ей не хотелось услышать, что Гвинет изменяла Перси с Брайаном…

— Гвинет, Перси просил передать тебе, что он благодарен за сына…

— Ты уже знаешь, это его сын, Элиза. Но все-таки я обманула его… Не знаю, поймешь ли ты меня, Элиза, но я выросла, твердо зная, что должна выйти за того, за кого мне прикажут. В пятнадцать лет меня выдали замуж за восьмидесятилетнего старика. Да простит меня Бог, но я не плакала, когда он умер! А потом я познакомилась с Брайаном… — Она замолчала и опустила длинные ресницы.

— Гвинет, не надо…

Гвинет мгновенно открыла глаза.

— Нет, Элиза, я хочу, чтобы ты все поняла! Я считала, что мы с Брайаном поженимся, — так обещал Генрих. А потом королем стал Ричард, и Брайан женился на тебе. Я смирилась, меня всегда учили, что брак — это сделка. Но понимаешь, я любила Брайана. Он принадлежал мне, и я возненавидела тебя. Теперь я понимаю: Перси любил тебя. Однако он был добр ко мне, Элиза. Сколько раз мы вместе смеялись и любили друг друга! Не понимаю, чего мне не хватало, но… я мечтала о Брайане. Я перехватила посыльного из Лондона, который заехал сообщить, что король покидает Англию. А в Лондоне… я пыталась соблазнить Брайана. Я хотела, чтобы оба вы поверили: мой ребенок от Брайана. Я хотела разлучить вас!

Элиза облегченно вздохнула: Гвинет пыталась соблазнить Брайана, но это ей не удалось. Чувство вины наполнило ее одновременно с облегчением. Какое право она имела радоваться после смерти Перси?

— Гвинет, спасибо, что ты призналась в этом. Прошу тебя, вспомни о Перси, ведь он был твоим мужем, вы любили друг друга. И его сын жив, Гвинет. Ты должна поскорее поправиться и отдать всю любовь своему ребенку.

Казалось, Гвинет обессилела от собственного признания. Она задумчиво улыбнулась и поманила Кейт. Кейт принесла ей ребенка, и морщинистое лицо служанки расплылось в радостной улыбке.

Элиза видела, как Гвинет прикладывает ребенка к груди. Внезапно Элиза испытала укол зависти: ребенок был так хорош! Скоро, думала она, уже скоро у нее будет свой ребенок, сын Брайана, которого она станет любить нежно и страстно…

Но вначале предстояло похоронить Перси и стражников, которые сейчас лежали в долине, занесенные снегом. Если Перси прав, канцлер Лоншан не остановится на этом: он жаждет кровавого отмщения всеми доступными средствами.

Предстояло много дел. Надо поговорить с Мишелем, Аларихом и капитаном стражи. Надо расставить посты, укрепить дом и приготовиться к осаде.

Ребенка Гвинет окрестили в то же утро, когда похоронили в склепе его отца. Мальчик был сильным и здоровым, но Элиза знала, что в те времена, когда смерть с одинаковой легкостью косила и молодых, и старых, священники предпочитали крестить младенцев, приводя их в благодать Божию как можно скорее.

Гвинет была слишком слаба, чтобы присутствовать на какой-либо из церемоний. Понемногу она стала поправляться — с того самого утра, как во всем призналась Элизе.

Элиза отправила Брайану письмо, сообщая о предостережении Перси, но не имела представления, когда или где Брайан получит это письмо. Она даже не знала, получил ли ее муж письмо, в котором сообщалось, что Элиза ждет ребенка.

Двадцать мужчин были посланы обследовать владения Гвинет. Они выяснили, что крестьяне уже вернулись из лесов, куда сбежали после нападения на поместье. Дом Гвинет был сложен из камня, и Мордред с радостью поведал Элизе, что при некоторых усилиях его можно восстановить.

Теперь Элиза просыпалась рано и тревожно прислушивалась к крикам стражников. Слава Богу, стена вокруг ее дома все время росла. Элиза молилась о том, чтобы ее поместье стало таким же неприступным, как Монтуа.

Взяв свою дань, зима постепенно отступила. Снегопады прекратились, легкий ветер приносил весеннее тепло, снег понемногу таял.

Весной в поместье появился бродячий торговец, низкорослый мужчина с сумками, полными иголок и кубиков соли, кружев и безделушек. Его звали Лаймон, и он принес много свежих новостей.

Купив у торговца иголки, Элиза предложила ему перекусить. Еду подали в большой зал, на стол у самого камина, и, поглощая щедрое угощение, торговец болтал без умолку.

Канцлер Лоншан заменил приближенных Ричарда членами собственной семьи. Все они были норманнами, и все мечтали возродить давнюю вражду норманнов и саксов.

Сам Лоншан разъезжал по стране с собственным войском в сотню человек. Он требовал гостеприимства именем короля, иногда буквально объедая своих хозяев. Жена Уилла Маршалла, Изабель де Клер, отказалась принять его в своем доме, и Лоншан поклялся отомстить Уиллу так, как отомстил Перси Монтегю. Торговец прищурился, взглянув на Элизу:

— Будьте настороже, добрая герцогиня. Сейчас народ с радостью приветствует принца Джона и Готфрида Фицроя — настолько ненавистен всем Лоншан. Это коварный человек, он жаждет власти. Он заявил, что, вернувшись из похода, Уилл Маршалл найдет свое поместье разоренным, поклялся, что Брайан Стед падет так низко, что ему придется ползти милю за милей в поисках могилы.

— Но Брайана здесь!..

— Лорд Стед, как передают, не боится гнева Ричарда. Он открыто говорит королю, что Лоншан разоряет его страну.

— Почему же Ричард ничего не предпринимает?

— Король Ричард не любит упреков, даже если принимает их. Он много лет доверял Лоншану, еще с Нормандии, и ничему не поверит, пока не станет слишком поздно. Но не тревожьтесь зря, миледи, у вас крепкий замок. Я рассказываю вам об этом только затем, чтобы вы были начеку.

Элиза не нуждалась в подобном предостережении: с той ужасной ночи, когда умер Перси, она удвоила число стражников и усилила посты.

Она поблагодарила торговца, и тот пообещал вскоре вновь навестить поместье. Элиза задумчиво поднялась к себе в спальню. Значит, Перси был прав. Лоншан приказал поджечь дом Перси Монтегю, но, разумеется, всеми силами будет отрицать это перед королем Ричардом. И Перси Монтегю мертв…

Милый Перси! Слезы выступали на глаза Элизы всякий раз, когда она вспоминала о нем. В последние минуты жизни он предупредил ее об опасности…

Внезапно она застыла, припоминая. Он пытался сказать ей что-то еще, но умер, прежде чем успел произнести хотя бы слово.

Что он хотел сказать, отчаянно гадала Элиза.

Гвинет…

Неужели он и в самом деле произнес имя своей жены? Несомненно… он умирал, а за несколько минут до этого его жена подарила Перси наследника. Гвинет тоже исповедовалась перед Элизой. Сейчас Элиза не питала к ней вражды: она приняла у себя несчастную женщину, защитила ее и даже наслаждалась ее обществом.

Тогда в чем же дело?

Что пытался сказать ей Перси?

Элиза вздохнула, ускорив шаги. Ей хотелось побыстрее добраться до спальни, она слишком устала. Сегодня у нее несколько раз кружилась голова, перед глазами всплывали темные пятна.

Отдых… ей нужно побольше отдыхать. Но было трудно думать об отдыхе, когда страна стояла на пороге гражданской войны, когда Брайан был так далеко, а она осталась совсем одна…

Вдруг Элиза застыла на месте, подавив неожиданный вскрик, когда боль пронзила ее спину. Она глубоко вздохнула. У нее вновь закружилась голова, и на этот раз слишком сильно.

Элиза увидела совсем близко перед глазами ступеньку и поняла, что падает. У нее вырвался длинный, протяжный вопль, и она покатилась вниз, в зал. Ступени исчезли, как и все вокруг. Мир превратился в глухую серую стену.

Она услышала шепот, прежде чем полностью пришла в себя. Джинни и Мэдди хлопотали в спальне, присматривая за ней. Они переговаривались между собой, не зная, что Элиза их слышит, а она не только все слышала, но и понимала.

Когда Элиза наконец открыла глаза, они были наполнены слезами.

Она потеряла своего ребенка — крохотный живой комочек, который уже успела полюбить. Ребенка Брайана, хрупкое создание, сотворенное в волшебную ночь; жизнь, которая означала для Элизы все…

Ребенок был их будущим. Их шансом на примирение, шансом на любовь.

Элиза горько заплакала, зная, что ее некому утешить.

Глава 22

К наступлению августа даже те англичане, кто страшился гнева короля Ричарда и хорошо сознавал, как тот относится к упрекам, принялись одно за другим слать письма своему повелителю.

Канцлер Лоншан разгонял людей Ричарда направо и налево, он захватил лондонский Тауэр, а значит, повелевал всем городом. Изабель де Клер по приказу Уилла Маршалла укрепила свои ирландские владения и перебралась в уэльский замок. Даже те, кому не было причин бояться Лоншана, не доверяли ему. В отсутствие Ричарда он стал полновластным хозяином страны.

Элиза все больше тревожилась о положении на Корнуолле. Торговец стал ее приятелем, он продолжал приходить в Ферс-Мэнор, но редко приносил утешительные новости. Принц Джон вернулся в Англию под предлогом спасения королевства своего брата, с ним прибыл и Готфрид. Будучи архиепископом, Готфрид попросил убежища в монастыре, а один из родственников Лоншана приказал выгнать его оттуда, воистину погрешив против Бога!

Сторонники Лоншана заключили Готфрида в темницу, и хотя он был внебрачным сыном Генриха II, его принялись сравнивать со святым Томасом Беккетом, убитым по приказу Генриха. Народ встал на сторону Готфрида и Джона из ненависти к Лоншану и был уже готов принять даже такого правителя, как Джон. Казалось, еще немного и гражданская война станет неизбежной. Лоншан заслуживал наказания, но многие боялись, что если Джон начнет с ним войну, он заодно попытается захватить престол Ричарда.

По-видимому, Ричард решительно не верил дурным вестям. В августе он покинул Францию вместе с Филиппом, к сентябрю его войска уже достигли Мессины.

Элиза постоянно слала письма, но не Ричарду, а Брайану.

Она не знала, как оправдаться перед ним. Коротко и сухо она сообщила, что потеряла ребенка, но не могла излить на бумаге свою любовь и опасалась жестокого разочарования мужа. Он так хотел иметь детей!

Этот ребенок, зачатый в зимнюю бурю, был тонкой нитью, связывающей их любовь. Брайан всегда хотел владеть землями и хотел иметь наследников, чтобы оставить им эти земли. Их брак был назначен королем. Чем дольше отсутствовал Брайан, тем мрачнее становилась Элиза. Она научилась любить мужа только для того, чтобы потерять его, ибо временами ей казалось, что для нее уже все потеряно. Наступил сентябрь, Ричард выступил в долгожданный крестовый поход. Одному Богу было известно, удастся ли Элизе когда-нибудь свидеться с Брайаном. Иногда его образ расплывался перед мысленным взором Элизы, и она терялась в догадках, помнит ли ее Брайан. Когда-то он желал ее. Может, никогда не любил, но желал. Теперь он исчез надолго…

А она потеряла ребенка. Она смогла бы ждать, оставаясь в здравом уме, если бы в отсутствие Брайана могла любить его ребенка…

Сын Гвинет, маленький Перси, рос, как весенний цветок. Этот крепкий, здоровый, пухлощекий малыш радовался всякому, кто бы ни взял его на руки. К сентябрю дом Гвинет был отстроен заново, но она оставалась у Элизы. Она боялась возвращаться домой, и, помня о злодеяниях Лоншана, Элиза не решалась ее отпустить. К тому же она радовалась маленькому Перси, чувствовала себя в долгу перед ним. Элиза подолгу возилась с ним, стараясь не замечать боль, которую ей причинял вид малыша. Как ей хотелось иметь своего ребенка! Красивого, здорового сына, которым Брайан мог бы гордиться! Своего сына, достойное вознаграждение за все невзгоды брака…

Между Элизой и Гвинет понемногу завязалась дружба. Элиза вынуждена была признать, что Гвинет очень добродушна и может быть поистине очаровательной. Одинокими вечерами Элиза радовалась, что Гвинет помогает ей скоротать время в беспечных беседах. Если бы только она могла полностью довериться Гвинет, Элиза поделилась бы с ней своими опасениями и тревогами, и, может, их дружба окрепла бы. Однако Элиза продолжала относиться к Гвинет настороженно и ни за что бы не призналась ей, что неожиданно влюбилась в Брайана, что каждую ночь проводит в тоске, гадая, где и с кем в эту минуту спит ее муж.

Она знала, что Гвинет посылает Брайану письма, но не могла заставить себя спросить, о чем она пишет.

Элиза уверяла себя, что письма Гвинет напоминают ее собственные: в них говорится о тяжелом положении в Англии, содержатся мольбы к Ричарду хоть что-нибудь предпринять. Элиза знала, что ее собственные письма очень сухи и официальны, как и письма Брайана. Он не стал упрекать ее за ребенка, напротив, попытался вежливо утешить… чересчур вежливо. Элиза почувствовала, как он разочарован. Мэдди и Джинни продолжали уверять ее, что она очень молода, что впереди у нее вся жизнь. Эти слова почти не приносили облегчения Элизе, ибо она понимала, что до новой встречи с мужем пройдут годы, постепенно отдаляя их друг от друга. К тому времени как они встретятся, они станут совершенно чужими. Узы нежности, которые так недавно связали их, не выдержат испытания временем.

Однако Элиза мало что могла поделать, кроме как охранять свое поместье от происков канцлера Лоншана.

К зиме Лоншан пообещал наведаться во все владения Уильяма Маршалла и Брайана Стеда. Элиза утроила стражу, и к началу зимних снегопадов в поместье уже было триста обученных вооруженных воинов, готовых защищать Ферс-Мэнор и окружающие его владения.

Но войско Лоншана превосходило войско Элизы вдвое. Только зимние холода и дела в Лондоне удерживали Лоншана от нападения.

В середине зимы в поместье прибыли гости. Кавалькада из десяти всадников не везла с собой никаких знамен, и Элиза, поднявшись на башню, с тревогой вглядывалась в лица нежданных гостей, так и не поняв, кто они такие. К ней спешил не Лоншан, если бы он решился напасть на поместье, он привел бы с собой многочисленный отряд. К тому же, как слышала Элиза, Лоншан еще был в Лондоне.

— Надо ли поднимать тревогу? — спросил Аларих.

Элиза медленно покачала головой:

— Нет, не стоит. К нам едут рыцари, их не более десяти. Кем бы они ни были, они едут к нам с миром.

Только когда кавалькада почти достигла стен дома, Элиза поняла, что ее удостоил визитом принц Джон. Она порадовалась, что не стала поднимать тревоги, но тут же обеспокоилась. Элеонора не доверяла Джону, и если этому человеку не доверяла собственная мать, остальным следовало быть настороже.

Джон поклялся не появляться в Англии до тех пор, пока туда не вернется Ричард; король, по-видимому, был готов простить младшему брату почти любой проступок, но Ричард был неглуп и понимал, что Джон претендует на престол. Однако народ предпочитал видеть правителем Джона, чем коварного норманна. Потому на Корнуолле Джона встречали благожелательно.

Элиза хорошо запомнила предупреждение Элеоноры о том, что когда-нибудь Джон может стать королем. Ричард был одним из самых достойных воинов своего времени и, несомненно, самым храбрым из них. Лишь бы он не допустил ошибки и не дал себя прикончить.

И тем не менее нужно сохранять хорошие отношения с принцем, особенно потому, что он приходился Элизе сводным братом, как и Ричард. Двое братьев совсем не походили друг на друга: Ричард, блестящий король, и Джон, угрюмый принц. С ним можно было подружиться, но доверять не стоило никогда, и потому визит принца Элиза сочла серьезным испытанием. Элиза считала, что Джону неизвестна тайна ее происхождения.

— Леди Элиза!

Джон радостно приветствовал ее, и Элиза заметила, как он переменился. Он по-прежнему носил сапоги с высокими каблуками — Джон досадовал на свой маленький рост, но одежда его стала строже, а поведение сдержаннее.

Только глаза не изменились. Они были такими же темными и настороженными, и Элиза решила, что Джон искусный актер. Он был алчным и злопамятным и привык пользоваться любой возможностью, извлекая пользу для себя.

Элизу охватил озноб. Что будет, если Джон станет королем?

— Ваша милость, как я рада приветствовать вас здесь! — воскликнула она в ответ.

— О, я прибыл сюда не из любопытства, леди Элиза, а чтобы увидеть, как вы переносите зиму и угрозы Лоншана!

— Недурно, благодарю вас. — Элиза придержала язык. Она понимала, что Джон приехал вовсе не затем, чтобы убедиться в ее безопасности: ему просто хотелось приобрести еще одного союзника в борьбе с Лоншаном.

— Не понимаю, почему мой брат до сих пор не замечает злодеяний этого человека! — злобно воскликнул Джон. — Человека, который угрожает разорить вас, пока Брайан Стед сражается бок о бок с королем! Однако я уверен: Ричард в конце концов восстановит справедливость, и потому я приехал в эти края, чтобы узнать, как настроен народ. Знаете, они так радушно приветствовали меня!

Элиза промолчала. Разыгрывая роль милостивого правителя, Джон представил ей своих спутников. Только один из них держался в стороне. Этот человек был закутан в плащ священника, и в душе Элизы проснулось любопытство. Остальных гостей она знала: все они славились пристрастием к спиртному и женщинам, и Элиза с тревогой подумала об их присутствии в своем поместье. Священник явно не принадлежал к числу буйных друзей Джона; хотя похождения духовенства не были тайной, но…

В зале появилась Гвинет, и Элиза порадовалась этому, ибо Гвинет взяла на себя обязанности хозяйки, предлагая гостям еду и питье, устраивая их в зале поудобнее.

Элизе осталось принять последнего из гостей, этого мужчину в плаще, держащегося в стороне. Когда остальные гости расселись у огня, незнакомец поднял голову, и Элиза увидела пару голубовато-серых искрящихся глаз.

— Готфрид! — с неподдельной радостью воскликнула она. — Как я беспокоилась о тебе, но теперь вижу тебя на свободе и в добром здравии!

— Тише! — прошептал он. — Да, я свободен и чувствую себя недурно. — Готфрид задумчиво усмехнулся. — Я даже прославился, но не по своей воле присоединился к нынешним спутникам: мне бы не хотелось, чтобы Ричард узнал, что я объединился с Джоном. — Он вздохнул. — Меня и без того обвиняют в попытках завладеть престолом брата, и хотя я неустанно повторяю, что Англия принадлежит Ричарду, слухи растут как грибы после дождя!

— Готфрид, но ты ведь архиепископ! Разумеется, никому и…

— Никакой уверенности быть не может, когда речь идет об отпрыске королевского рода, не важно, законном или незаконном. — Он нахмурился. — Это и привело меня сюда, Элиза.

— Почему?

— Будь осторожна с Джоном — очень осторожна! Он завидует Брайану, потому что Ричард уважает его и даровал ему такое богатство. Он что-то подозревает, видя заботу Ричарда о тебе. И если у него в руках окажется вся Англия, он пожелает отнять твои земли.

— Но что же мне делать? — тихо ответила Элиза. — Я между двух огней — между Лоншаном и Джоном!

— Тебе ничего не остается, только будь настороже. Если Ричард погибнет от сарацинского меча, королем станет Джон. Если он поверит, что ты примиришься с этим и станешь верно служить ему, он оставит тебя с миром. Несомненно, Лоншан понесет наказание, он слишком далеко зашел. Народ взбесился, когда его сестра осмелилась заточить меня в тюрьму. Ричард должен хоть что-нибудь предпринять. Но Ричард уважает Лоншана, и, возможно, тот вновь обретет власть. Это не важно, Элиза, главное для тебя — не давать волю своим чувствам. Для королевских отпрысков наступают опасные времена.

— Но об этом никто не знает, Готфрид, — растерянно пробормотала Элиза. — Даже… даже Брайан.

Готфрид улыбнулся:

— А, так ваша война еще не закончена! Когда-то я советовал тебе не затевать вражды с этим человеком, сестренка.

— Мы с ним не такие уж заклятые враги. — Элиза вспыхнула.

Готфрид улыбнулся и приподнял бровь.

— Тогда я рад, Элиза, ибо твой муж — правая рука короля. Брайан все умоляет отпустить его домой, но Ричард отказывает ему.

Элиза горько рассмеялась:

— Тогда все остальное не важно, верно? Враги или друзья, вряд ли мы вспомним об этом, когда он вернется домой.

Готфрид пожал ей руку.

— Возможно, этого придется не долго ждать, — ласково заверил он.

Элиза попыталась улыбнуться, но улыбка не получилась. Оба они знали, что он лжет. Элиза начинала опасную игру с канцлером и принцем, и единственным настоящим ее другом остался Готфрид.

— Ты видел… Брайана? — спросила она.

— Несколько месяцев назад, прежде чем решил, несмотря на обещания, вернуться в Англию.

— И что же?

— Брайан был таким, как обычно. Может, немного молчаливее, чем раньше. Он упоминал, что ты потеряла ребенка. Мне очень жаль.

Элиза быстро опустила ресницы, чтобы Готфрид не заметил блеснувшие у нее на глазах слезы. Брайан упомянул о ребенке с разочарованием, она не сомневалась. Вероятно, он считает, что она никогда не сможет родить ему наследника, что она слишком слаба для этого. Может быть, он целыми днями проклинает ее, а по ночам стремится бежать, как из тюрьмы, от брака, связавшего их…

Если бы она могла оказаться с ним рядом! Неужели ей так и не представится возможности доказать, что она любит его? Что может стать чудесной женой… и матерью.

Элиза подняла голову. Что бы ни случилось, она должна сохранить свои владения, должна сберечь их от разорения к возвращению Брайана.

— Спасибо, что ты навестил меня, Готфрид, — произнесла она. — Обещаю, я буду осторожна с Джоном. — Готфрид кивнул, не сводя с нее глаз. — Пойдем, выпьем вина, оно тебя согреет! — Она повела гостя к столу, где уже завязалась непринужденная беседа. Готфрид взял кубок, продолжая исподтишка наблюдать за Элизой. Она приняла его, как подобало хозяйке, она осторожно держалась в стороне от самых развязных из спутников Джона, тех, кто боялся Черного рыцаря — Брайана Стеда, но считал себя в безопасности до тех пор, пока этот рыцарь находится вдалеке от Англии.

Элиза была удивительной женщиной: статная, величественная, умная. Готфрид в тысячный раз подумал, что они, незаконные дети Генриха, могли бы гораздо лучше править страной.

Задумчиво вздохнув, он отпил вино. Он слишком заботился о том, чтобы сохранить голову на плечах для того, чтобы рисковать ею ради короны. Ричард был слишком силен — так силен, что Готфрид и не надеялся когда-нибудь подняться против сводного брата.

Но если на троне окажется Джон, всем придется нелегко.

Он улыбнулся, услышав, как Элиза постучала по столу своим кубком, требуя внимания. Она высоко подняла кубок и обвела взглядом сидящих мужчин.

— Выпьем за нашего повелителя Ричарда, короля Англии, графа Анжуйского, герцога Нормандского и Аквитанского!

Рыцари подняли свои кубки.

Принц Джон подхватил ее тост. Готфрид был убежден, что, стоило Джону мысленно заменить имя Ричарда собственным, и слова Элизы пришлись ему по вкусу.

Слава блаженному Господу, что Ричард силен и здоров как бык!

Принц гостил в доме Элизы целую неделю, и все это время Элиза пребывала в отчаянии, вежливо отклоняя нежелательные знаки внимания не в меру ретивых приятелей Джона.

Много хлопот причинял ей и сам Джон. Принц, как и предупреждал Готфрид, что-то подозревал. Он расспрашивал Элизу о ее прошлом, о Брайане, о поместье. Она постоянно была словно на краю пропасти. Джон нуждался в ее поддержке, считал Элизу опорой в борьбе против Лоншана. Однако он завидовал Брайану: даже когда Джон бывал обаятелен, как истинный Плантагенет, Элиза слышала в его голосе зависть. Неужели он когда-нибудь осмелится пойти против Брайана? Должно быть, нет, убеждала она себя. Даже если Джон когда-нибудь завладеет престолом, ему понадобятся сторонники вроде Уилла Маршалла и Брайана Стеда.

Однако ей самой, вероятно, придется поддерживать с братом добрые отношения всю жизнь.

Одним из немногих преимуществ визита Джона были перемены, произошедшие с Гвинет.

Казалось, Гвинет ожила. Она не оказывала предпочтения ни одному из рыцарей, но охотно принимала их знаки внимания.

— Я так истосковалась! — признавалась она Элизе. — Ни за кого из этих мужчин я не захотела бы выйти замуж; хотя, полагаю, теперь, когда Перси умер, новое замужество неизбежно. Ричард найдет мне нового мужа.

— Сэр Тревор — привлекательный мужчина, — заметила Элиза. — Он выглядит взрослее остальных и гораздо достойнее.

Гвинет рассмеялась:

— Сэр Тревор — сторонник принца. Он такой же распутный и глупый, как остальные. Но… Элиза, как тяжело сидеть здесь, в снегах, ожидая осады этого несносного Лоншана! Клянусь, я умру со скуки, если все будет продолжаться по-прежнему!

Элиза испытывала те же самые чувства, но промолчала.

— Ты ждешь Брайана, — мягко напомнила Гвинет. — Будь я на твоем месте, я бы вынесла любое одиночество…

— У тебя по крайней мере есть сын.

— Да… я люблю его. Но ты же понимаешь, нельзя любить ребенка так, как мужчину! Знаешь, кажется, я отправилась бы к самому дьяволу, лишь бы вновь оказаться рядом с настоящим мужчиной!

— Гвинет, это богохульство!

— Но это правда.

— Что-нибудь изменится, Гвинет, вот увидишь.

Элиза ошиблась. Лоншан по-прежнему угрожал разорить Уилла Маршалла и Брайана Стеда. Его сдерживали только зимние холода, а Элиза и Гвинет оставались пленницами заснеженного укрепленного поместья.

Элиза затосковала с новой силой, но в тот момент, когда она, казалось, теряла последнее терпение, судьба смилостивилась над ней, послав в поместье очередных гостей.

В тот день Элиза проснулась рано, Гвинет и домашние еще спали, и услышала отдаленные звуки труб. Поспешно набросив одежду, она побежала в южную башню. Аларих стоял у бойницы, глядя на долину. Элиза присоединилась к нему. Они увидели кавалькаду, движущуюся к дому. Ветер так трепал знамена, что их было трудно разглядеть.

— Это не Лоншан… — с тревогой пробормотал Аларих. Внезапно они с Элизой радостно переглянулись, увидев на знаменах изображения леопардов и лилий, эмблемы Плантагенетов.

— Но это не может быть король! — опомнилась Элиза. — Ричард ни за что не прервал бы крестовый поход. И не Джон: Джон слишком скрытен, чтобы разъезжать по стране под знаменами.

— Не король… не принц… — Аларих задумался. — Тогда это королева!

— Элеонора! — воскликнула Элиза.

Вскоре в доме поднялась суматоха. Не прошло и часа, как Элиза уже обнимала королеву.

Проведя гостью в зал, Элиза с нетерпением стала ждать вестей.

— О, Элеонора, как я рада видеть тебя, но скажи, как ты здесь оказалась? Я думала, ты последуешь за Ричардом, чтобы уговорить его жениться…

— Я и в самом деле женила его и теперь могу по праву считаться «вдовствующей королевой-матерью».

— На Элис?

— Нет, и это очень печально, ибо мы обманули надежды бедной девушки. Ричард женился на принцессе Наваррской — Беренгарии. Боюсь, бедняжке Беренгарии не повезло, ибо наутро после свадьбы муж покинул ее. — Элеонора задумчиво взглянула на Элизу. — Я прибыла сюда, как правительница Англии. Если Ричард не желает сам спасать страну, это придется сделать мне. А теперь расскажи мне все, что тебе известно о злодеяниях этого Лоншана!

Элиза поведала королеве о том, что случилось прошлой весной, в том числе и о смерти Перси.

— Нам не удалось бы доказать, что это сделали люди Лоншана…

— Но в этом нет сомнений, — с сухой уверенностью перебила Элеонора. — Да, по его милости мы лишились сэра Перси. Но Лоншан получит по заслугам. Я привезла печать Ричарда и привела многочисленное войско. Правление Лоншана закончено. Если моего вмешательства окажется недостаточно, Ричард пришлет подмогу. В эту минуту Уильям Маршалл направляется к замку Пемброк. В стране вскоре воцарится справедливость!

— Уилл! — возбужденно воскликнула Элиза. — Ричард отправил сюда Уилла? А… как же Брайан?

Она замолчала, увидев печальное лицо королевы.

— Мне жаль, дитя, но Брайан не вернется. Ричард с трудом согласился отпустить домой Уилла, но не захотел лишиться их обоих.

Элиза опустила голову, пытаясь скрыть разочарование. Она едва заметила, как в зал вошла Гвинет, не слышала сочувственную беседу королевы с молодой вдовой. Но затем Элеонора вновь обернулась к Элизе, и той пришлось взять себя в руки.

— Я слышала, ты потеряла ребенка, Элиза. Жаль, конечно, но не стоит так горевать: у тебя будут другие дети.

— Трудная задача для женщины, оставшейся в одиночестве, ваша милость! — вступилась за Элизу Гвинет.

— Да, — грустно пробормотала Элеонора, — и даже мне не удалось убедить Ричарда отпустить его… — Внезапно Элеонора рассмеялась, и ее еще молодые глаза заблестели совсем по-девичьи. — Брайан не сможет приехать сюда, дорогая, но, возможно, тебе удастся отправиться к нему.

Элиза затаила дыхание.

— С крестоносцами? — еле слышно спросила она.

— Почему бы и нет? Я вела войско Аквитании вместе с Луи, когда была королевой Франции. Несколько дам, полновластных наследниц, откликнулись на призыв короля. Нас называли «амазонками», и, признаюсь, мы гордились этим. Я придумала одежду, в которой мы могли путешествовать, не отставая от мужчин; нам не требовалось множества лишних вещей. Мы с Луи часто ссорились во время похода, в конце концов это привело к разводу, но моей судьбой был не Луи, а Генрих. Ты бы только посмотрела, что за чудо эти восточные дворцы! Как мы развлекались! Мой дядя был тогда правителем Антиохии… О, будь я снова молодой… но я уже стара. Я нужна здесь, в Англии. И если… — блеск в глазах Элеоноры не угасал, — если Англией буду править я, Корнуоллу не страшен Лоншан! А у тебя, герцогиня, есть крепкое и многочисленное войско. Позови этих людей и поведи их в крестовый поход!

— Но разве они пойдут за мной? — спросила Элиза.

Гвинет разразилась смехом:

— Да, они пойдут за тобой! Подумай только, какая слава их ждет в походе: этого одного хватит, чтобы они последовали за тобой куда угодно! И я тоже поеду, Элиза! Я не в силах остаться здесь одна. Мы уже научились вместе встречать беду: по правде сказать, я буду чувствовать себя спокойнее рядом с тобой в походе, чем здесь, в полном одиночестве. О, наконец-то придет конец этой вечной скуке!

Элиза скептически подняла бровь, пожала плечами и рассмеялась. Она внезапно ожила. Такой возбужденной она не чувствовала себя с самой смерти Перси, с тех пор, как она потеряла нерожденного ребенка. От возбуждения, казалось, ее кровь заструилась по жилам быстрее, наполняя Элизу силой и смелостью.

Брайан!

Она может отправиться к Брайану! Она немало потрудилась, обучая своих воинов. Те рвались в бой, и теперь Элиза может повести их. Она укрепила Ферс-Мэнор так, что дом превратился в неприступную крепость.

Крестовый поход! Она отправится на священную войну за Бога, увидит далекие земли, таинственные и прекрасные!

И Брайана… Элиза больше не хотела гадать, где и с кем он спит. Она будет спать рядом и сражаться бок о бок с ним. Не будет мучительного ожидания, неизвестности, скуки. Ей не придется гадать, вернется ли когда-нибудь домой ее муж.

Разлука была такой долгой! Вспоминает ли Брайан о ней? Хочет ли увидеть ее? Можно ли надеяться на его любовь?

Все это не имело значения. Она услышала призыв и была готова ответить на него. Взглянув на Гвинет, Элиза заметила в ее глазах отражение собственного восторга.

На мгновение ее охватил беспокойный трепет. Гвинет поедет с ней. Гвинет — ее подруга, вместе с которой им довелось столько пережить.

Но стали ли они настоящими подругами? Вправду ли Гвинет хотелось только покончить с мучительной тоской? Или она, как Элиза, была готова на все ради встречи с Брайаном?

Это тоже не имело значения, как и все остальное. Если понадобится, Элиза была готова сражаться с Гвинет так же, как с целым войском мусульман, лишь бы вновь увидеться с мужем. Увидеть жизнь, соперничающую с роскошью воспоминаний…

Она вскочила и порывисто обняла королеву.

— Ваша милость, я еду немедленно!

Элеонора величественно кивнула:

— Да, Элиза, я так и думала. Соберись и жди приказа. Я уверена, Лоншан вскоре сбежит из Англии, а иначе ему придется посидеть в темнице. Завтра я выезжаю в Лондон и как можно скорее пришлю тебе весть, что пора выступать в поход!

Сказать обо всем этом оказалось гораздо проще, чем сделать. Ричард отправил с Элеонорой старого Уолтера Коу-танса, но, несмотря на то, что Уолтер передал Лоншану приказ Ричарда, Лоншан отказался счесть королевское веление подлинным. Принц Джон бежал на юг, и народ из ненависти к Лоншану присоединялся к принцу. Лоншан объявил Джона и Готфрида изменниками, угроза гражданской войны нависла над страной. Но противостояние Лоншану было слишком сильным; Ричард прислал новый приказ, Лоншана не только свергли, но и собрались предать суду, в его владения конфисковали.

Он решился бежать, но в Дувре его схватили, переодетого в женское платье. Его чуть было не повесили, как ведьму, но, разобравшись во всем, доставили в темницу: поскольку он был одним из любимцев Ричарда, только Ричард мог вынести ему окончательный приговор.

Лоншан подкупил тюремщика и ухитрился бежать на континент. Но это было уже не важно, ибо после его побега кончились все угрозы для Англии и для Элизы. Ричард обещал найти Лоншана и в конце концов призвать его к ответу.

Оставалось узнать, как намерен поступить Джон.

Элизе казалось, что ее отъезд откладывается целую верность. В Англии вновь наступила весна, больше года прошло с тех пор, как Элиза в последний раз виделась с Брайаном, только тогда она смогла собрать войско и в обществе Гвинет, Джинни и старой Кейт отправилась в Святую Землю.

Последний вечер в поместье Элиза провела, сидя у камина в своей комнате. Ей казалось, что принятое решение — настоящее безумие. Путь будет долгим и опасным, хотя она поедет вместе с войском, тем войском, которое обязано служить Ричарду Львиное Сердце.

Но Элиза понимала: она отправляется в поход не оттого, чтобы оказать помощь королю, а поступает так потому, что должна ехать; ибо, казалось, внутреннее возбуждение изводит ее. Она так мечтала вновь увидеть Брайана, проверить, сохранилась ли их любовь, так нуждалась в нем, желала его! Она боялась, что если они вскоре не встретятся, Брайан будет потерян для нее навсегда.

Она прошлась по комнате, удивляясь, что за дьявольское желание обуяло ее, ибо понимала, что ничто на земле и на небесах не заставит ее изменить решение.

Утром они отправились в путь. Маленького Перси оставили на попечение Мэдди. Элиза удивлялась, как смогла Гвинет расстаться с малышом; глядя в заплаканные ореховые глаза мальчика, Элиза поняла, что никогда не сумеет покинуть собственных детей — если у них с Брайаном еще будут дети.

Путешествие было долгим. Они пересекли Ла-Манш и высадились в Балфлере. По пути через Нормандию, Мен, Пуату и Аквитанию их гостеприимно принимали в замках Ричарда. Элиза, Гвинет и Джинни останавливались в комнатах, войско чаще всего располагалось под открытым небом: с приближением лета становилось все теплее. По всей стране началась пахота; крестьяне трудились на своих полях, листва зеленела день ото дня, повсюду пробивались пестрые цветы.

После Аквитании они вступили во владения короля Филиппа. Здесь они пользовались гостеприимством французского монарха, поскольку Ричард и Филипп были союзниками. По каменистым горным дорогам они пересекли Францию и достигли Италии. С каждой милей Элиза приближалась к Брайану.

Они отплыли на судах итальянских торговцев из Бриндизи. Из вод Ионического моря, спокойного и прекрасного, они попали в Средиземное море и, проведя ночь у острова Крит, двинулись дальше. В Средиземном море их настигла страшная буря. Корабль содрогался от ярости волн. Бесконечные часы Элиза, Гвинет и Джинни сидели, прижавшись друг к другу, вознося молитвы Пресвятой Деве, всем святым, Христу и Богу. Элиза любила море, но ей еще не случалось видеть его таким жестоким. Наконец она оставила Джинни и Гвинет вдвоем и, хватаясь за поручни и снасти, выбралась на палубу. Сгибаясь под холодным дождем, хлещущим со свинцово-серого неба, она принялась отчаянно молиться, чтобы ей позволили пережить эту бурю. Она просила Бога не губить ее спутников.

Дождь продолжался, ветер усиливался. Элиза подумала, что Богу некогда слушать ее.

Однако, пока она молилась на палубе, борясь с холодом и страхом, ветер понемногу стал утихать. Медленно светлело небо. Элиза упала на колени и вознесла небесам горячую благодарность.

Днем выяснилось, что в буре уцелели все корабли. Погиб только один воин — ветер сбил его с ног и выбросил в море.

Дальнейшее мирное плавание привело их к Кипру.

Здесь путники узнали, что король Ричард занял портовый город Акру.

Еще немного, совсем чуть-чуть, убеждала себя Элиза, и ее надежды сбудутся. В ту ночь она так и не заснула, охваченная беспокойством и возбуждением. Как примет ее Брайан?

Наконец они прибыли в Акру.

Впервые путники оказались в арабском городе, раскинувшемся под горячим, сияющим небом. Торговцы раскладывали свои товары прямо на улицах. Пугливо пробегали закутанные в покрывало женщины, величавые верблюды пробирались по улицам, в воздухе разносился запах благовоний. Все вокруг казалось раскаленным, пыльным и совершенно чужим. Рыцари выглядели столь же неуверенно, как загадочные женщины в чадрах.

Элиза оглядывалась, широко раскрыв от изумления глаза.

Наконец-то она на месте!

Она была возбуждена, взволнована и ужасно напугана. Скоро, очень скоро ей предстоит увидеться с Брайаном.

ЧАСТЬ 3 ЛЬВЫ ПУСТЫНИ

Глава 23

Август 1190 года

Оазис Музхар

Дорога на Иерусалим

Вокруг раздались крики мусульман; пение стихло, затем вновь окрепло, стало пронзительным, и его подхватывали тысячи неверных. Первыми на христиан бросились пешие воины, затем в бой вступили всадники на грациозных арабских скакунах. Мечи зловеще сияли на солнце, копыта взрывали песок.

— Лучники! — крикнул Брайан, и сотня опытных воинов выступила вперед с натянутыми огромными луками. Брайан поднял руку, напряженно ожидая подходящего момента, и едва его рука опустилась, со свистом разрезая воздух, лучники открыли стрельбу. Стрелы взмывали из их рук и падали, пронзая плоть; пение мусульман сменилось воплями боли.

Но там, где падали воины, на их место вставали новые. Их было множество; они сражались за свою землю.

Всю жизнь Брайан верил, что важнейшая цель рыцаря — защита христианства. Решение Ричарда он принял не колеблясь: Иерусалим предназначен для христиан. Он сражался рядом с Генрихом; прошло время, и он вновь вступил в бой. В резне, творящейся вокруг, для Брайана не было ничего нового, и гибель неверных не должна была вызывать сочувствие. Однако Третий крестовый поход оказался нелегким. Приверженцев ислама вел человек по имени Саладин.

Саладин отнял Иерусалим у христиан, удерживавшихся здесь после Первого и Второго крестовых походов, и это послужило причиной третьего. Мусульмане считали Саладина священным воином; Брайан, которому пришлось сражаться с этим человеком с тех пор, как в июне войско Ричарда достигло Святой Земли, не мог не восхищаться его честностью и храбростью.

Саладин был уже немолод, по-видимому, разменял пятый десяток. Еще в молодости он стал служить египетскому калифу и вскоре был назначен визирем, или правителем страны. Его владения охватывали Дамаск, Алеппо, Мосул и Эдессу. Он был талантливым военачальником, и Брайан узнал, что Саладин также великий строитель, по повелению которого возводились школы и мечети. Ученых почтительно принимали в его дворцах, а народ в знойных пустынях был вознагражден полноводными каналами. В битвах Саладин был свиреп, вне поля брани становился сдержанным, но решительным.

Однажды они с Брайаном сошлись лицом к лицу, долго бились мечами и мало-помалу выяснили, что их силы равны.

Они разошлись почти с улыбками, но, оглядевшись, увидели горы убитых вокруг и нахмурились.

— Ты — Стед, — произнес Саладин.

Брайан был изумлен, что могущественный правитель знает его имя. Саладин говорил по-французски довольно чисто, и Брайан без труда понимал его.

— Да. А ты — великий Саладин. — Саладин кивнул.

— Мой народ гибнет, а твои воины мучаются в раскаленных песках.

— Иерусалим — самый священный из наших городов. Приверженцы Христа стремятся совершать туда паломничества.

Саладин услышал эти слова и печально улыбнулся.

— Эта земля, эти пустыни принадлежат моему народу. Я не могу отдать вам Иерусалим. Я не стану препятствовать паломникам, передай это Ричарду Львиное Сердце.

— Передам, — ответил Брайан и добавил с невольной горечью: — Только он не станет меня слушать.

— Тогда нам придется сражаться до тех пор, пока он не прислушается к тебе. Побеждать будем то ты, то я. Погибнет много людей. Такие мужчины, как ты, долго не вернутся домой, не увидят своих женщин и детей.

Брайан мрачно усмехнулся:

— У меня только одна женщина, великий султан.

— Только одна? Должно быть, она настоящая загадка.

Брайан знал, что мусульманам разрешено иметь несколько жен, а самые богатые имели целые гаремы.

— Я христианин, Саладин. Да, моя единственная женщина — загадка. Но детей у меня нет.

Саладин добродушно рассмеялся:

— Откуда у тебя возьмутся дети, если твоя жена страдает в далекой земле, а ты смотришь, как твои воины истекают кровью в пустыне! Но страдает ли твоя жена? Если она действительно загадочная женщина, она найдет себе другого. Тебе надо вернуться домой. Я — умный человек. Поговори со своим королем.

Саладин бесстрашно повернулся спиной к Брайану и двинулся прочь. Будучи неверными или христианами, благородные воины сразу узнавали друг друга. Саладин знал, что Брайан не способен нанести ему удар в спину, так же как и он не мог ударить в спину Брайана.

Оба они должны были продолжать борьбу.

Брайан рассказал Ричарду об этой встрече, но, как и ожидал, Ричард не придал его рассказу значения. Слово неверного ничего не значило для короля-христианина: Ричард желал захватить Иерусалим.

Сегодня Брайану предстояло сражаться не с Саладином, а с его племянником Джалахаром. Джалахар был эмиром, владел оазисом Музхар. Неподалеку, в нескольких часах пути от места их схватки, находился его дворец.

Увидев, что мусульмане ринулись в атаку, Брайан выхватил меч. Его воины были обучены лучше, считались более опытными бойцами. Но мусульмане побеждали не умением, а многочисленностью. Брайан выкрикивал приказы, его воины сдвинули ряды, и началась свирепая схватка. Брайан заметил, как сэр Тэбан, рыцарь из Монтуа, взмахнул своим старым боевым топором. Его противник упал с рассеченной головой. Брайан прогнал свои мысли: конный мусульманин несся прямо на него, размахивая мечом и дико вопя.

Солнце стояло в зените, от жары запах крови был удушающим. Поднялся ветер, и пустынные пески закрутились вихрями, ослепляя воинов, забивая ноздри и рты.

Битва продолжалась. Мусульманин ранил Брайана в руку, тот увернулся и пронзил мечом противника.

Вновь послышались крики: мусульмане отступали. Брайан вытер пот и песок с лица и подал сигнал к отступлению.

Отъехав на отдаленную дюну, отчетливо вырисовывавшуюся на фоне неба, словно выцветшего под солнцем, Брайан увидел эмира Джалахара. Ошибиться он не мог, ибо трудно было не узнать ослепительно-белого коня Джалахара.

Джалахар… Племянник Саладина, свирепый, беспощадный воин. Однако он был молод, вряд ли старше тридцати лет, и еще не приобрел мудрости и познаний своего дяди в воинском искусстве.

Эту битву Джалахар несомненно проиграл.

Брайан заметил, что Джалахар пристально глядит на него. Несмотря на поражение, эмир дрался отчаянно и умело. Оба мужчины понимали это. Джалахар поклонился в седле, показывая, что узнал Стеда. Брайан в ответ поднял руку. Мусульмане исчезли за дюной, а Брайан вернулся к обычному делу — разыскивать раненых среди мертвых.

— Живее! — торопил он своих воинов. — Иначе раненые погибнут на такой жаре.

Сэр Тэбан, огромный воин, такой коренастый, что казался почти квадратным, подошел к Брайану и отвлекся, услышав неподалеку стон. Брайан позвал на помощь. Сэр Тэбан внезапно опустился на колено.

— Да благословит Дева Мария эту девчонку! — воскликнул он.

Брайан с любопытством наклонился. Сэр Тэбан перевернул полузасыпанный песком труп. Это была женщина, скорее совсем юная девушка. Юная и красивая. Теперь на ее шее красовалось алое ожерелье смерти.

— Кто она такая? — хрипло спросил Брайан.

— Подруга одного из французов, — тихо ответил Тэбан. — Должно быть, она разыскала своего возлюбленного прошлой ночью, в лагере.

Брайан яростно выругался:

— Черт бы побрал этих людей! Сколько раз я повторял им, что нельзя брать в бой женщин!

Он испытал тошноту, такую сильную, что побоялся унизить себя и осквернить песок остатками последней трапезы на глазах у своих воинов. Он уже привык к виду мертвых мужчин. Но видеть девушку, да еще такую юную, оставленную на милость пустынных грифов, — это было уже слишком.

Ее золотистые длинные волосы растрепались, обвившись вокруг бледного, засыпанного песком лица. В этих волосах не было рыжеватого оттенка, отблеска меди, но почему-то убитая девушка напомнила Брайану Элизу.

«Я несчастен потому, что хочу ее увидеть, — думал он, — но благодарю Бога, что Элизы нет со мной рядом».

Он был уверен, что мусульмане не хотели убивать эту девушку, просто она попалась под руку. Нет, ее никто не стал бы убивать намеренно. Блондинки здесь были редкостью, и если бы мусульмане выиграли битву, они попытались бы захватить ее в плен. Такая красавица могла стать желанной добычей.

Но теперь она не досталась никому. Она была мертва. И по какой-то странной причине эта смерть мучила его, Брайана Стеда, воина, давно привыкшего встречаться со смертью.

— Распорядись, чтобы убитых похоронили, Тэбан. — Брайан поднялся. — Я возвращаюсь к морю, чтобы доложить о битве Ричарду.

Тэбан кивнул.

— А что делать с неверными?

— Тоже похоронить! — рявкнул Брайан. — Ради Бога, Тэбан, не надо на меня так смотреть! Нам будет ни к чему эта земля, если она пропитается вонью трупов!

Тэбан кивнул. Брайан подозвал Уота и еще нескольких воинов. Они должны были отправиться с ним, увозя раненых.

Всю дорогу к побережью, уже захваченному христианами, он молчал. Ричард должен осыпать его похвалами: еще бы, он нанес ощутимый удар Джалахару и Саладину.

Но Брайан не радовался этим похвалам. Он хотел вернуться домой.

Долгие часы сливались в дни, дни тянулись, складываясь в месяцы. Прошло уже больше года с тех пор, как он уехал из дома. Письма… письма приходили постоянно и были скорее проклятием, чем блаженством, ибо, узнавая дурные вести, он чувствовал себя беспомощным, находясь в тысячах миль от дома. Вместе с Маршаллом они долго спорили о действиях Лоншана; казалось, наконец-то Ричард понял, что страна действительно в опасности. Маршаллу позволили вернуться домой, а Брайану…

Ночь за ночью Брайан лежал без сна и молился. Он тревожился, размышлял, терялся в сомнениях, и причиной всему была Элиза.

Так проходило время.

Он получил письмо, в котором говорилось о потере ребенка, одновременно с письмом, в котором Элиза сообщала, что беременна, и потому даже не успел испытать радость. С какой горечью он воспринял эти вести! Перси погиб. Гвинет и ее сын выжили только благодаря тому, что Брайан предусмотрительно укрепил дом.

И только благодаря Элизе.

Элиза… Брайан обезумел от беспокойства, когда Перси вернулся домой лечиться. От беспокойства и ревности. Ночами он не переставал гадать, вернется ли Элиза к мужчине, за которого когда-то хотела выйти замуж.

А потом Перси умер. Брайан испытал печаль вместе с облегчением.

Элиза не сможет уйти к Перси.

Но, вспоминая о нападении, которое вызвало смерть Перси, он холодел от страха: на месте Перси могла оказаться Элиза. Могла погибнуть при пожаре. Могла остаться на милость хладнокровных головорезов…

Только Элеонора поддерживала Брайана, продолжая убеждать Ричарда в его правоте; Элеонора, поклявшаяся заботиться об Элизе, как о родной дочери.

Брайан стиснул зубы. Больше он не верил в «святость» этой войны. Мусульмане молились Аллаху так же, как христиане обращались за помощью к Богу. Они умирали, оставляя вдов и сирот, точно так же, как христиане.

Однако ему следовало продолжать сражаться, притом не теряя ожесточения. Только когда Ричард будет удовлетворен, войско сможет вернуться домой.

В мрачном молчании Брайан достиг портового города, где в брошенном дворце шейха расположился Ричард. Дворец представлял собой удивительное строение с арками и минаретами. Изнутри он был увешан драгоценными гобеленами и коврами, отделан золотыми и серебряными украшениями. Огромная фигура английского короля казалась нелепой в этих прихотливо отделанных покоях. Брайан сам часто испытывал неловкость, сидя на низких, обитых шелком диванах, держа в руках крохотную чашечку и постоянно опасаясь, что одним слишком резким движением погубит какое-нибудь хрупкое украшение из хрусталя или стекла.

Он спешился перед дворцом и улыбнулся Уоту, на которого не обращал внимания в пути. Уот уже привык к быстрой смене настроений хозяина и устало улыбнулся в ответ, принимая поводья жеребца.

Брайан оглядел изящные очертания дворца и вздохнул. Вероятно, он был одним из самых несчастных военачальников Ричарда, хотя и пытался не выдавать своей тревоги. Сэр Тэбан однажды заметил, что он слишком долго оставался один, и напомнил, что в городе есть много искусных женщин, готовых исполнить любые желания рыцаря.

Брайан не был создан для одиночества. Много месяцев назад, когда войско еще ждало, пока Филипп и Ричард обсудят планы крестового похода, он позволил себе поддаться чарам хорошенькой крестьянки. Когда девушка ушла, он был еще более разочарован, чем прежде. Девушка не насытила его голод, не успокоила ноющее сердце. Брайан решил, что жена заколдовала его. Он никогда не понимал ее полностью, она никогда не доверяла ему. Она строго оберегала свои тайны и, по-видимому, решила до конца жизни дразнить его. И вместе с тем Брайан чувствовал себя очарованным.

Он смирился бы, даже если бы Элиза никогда не подарила ему желанного наследника: лишь бы быть с ней рядом. Что же скрывается за ее гордостью?..

Он внезапно вздохнул, вспомнив о погибшей девушке, так сильно напомнившей ему Элизу. Единственным его утешением было знать, что Элиза сейчас находится под надежной защитой Элеоноры.

— Брайан!

Он услышал свое имя и нахмурился, поняв, что его зовет женский голос. Затем Брайану показалось, что в дверях дворца взметнулся вихрь красок. Женщина с длинными, распущенными темными волосами мчалась к нему. Красавица с лукавыми темными глазами.

— Гвинет? — хрипло произнес он.

Она бросилась к нему на грудь, обнимая его.

— Брайан! — воскликнула Гвинет.

Невольно Брайан обнял ее в ответ. Он был действительно рад видеть ее, как живую весточку из дома…

С улыбкой он отстранился.

— Гвинет, что ты здесь делаешь? Как ты здесь оказалась? А где же твой сын? И… Элиза? Как она поживает?

Гвинет весело рассмеялась:

— Я прибыла с подкреплением!

— С подкреплением? — нахмурясь, переспросил Брайан. — Видит Бог, подкрепление сейчас придется кстати. Что это за люди?

Ее глаза буквально сияли от радости.

— Это войско Элизы, герцогини Монтуанской, графини Саксонской и так далее! У вас слишком много титулов, Брайан! Это предложение королевы, она рассказала, что когда-то сама участвовала в крестовом походе вместе с Луи Французским, и… в чем дело, Брайан?

Его бронзовое лицо покрылось пугающей бледностью, глаза из синих стали черными, как бывало всегда, когда Брайана одолевал гнев.

— Элиза… здесь? — напряженно спросил он.

— В твоей комнате, — беспокойно ответила Гвинет, уже жалея, что подстерегла Брайана у дверей. Он помолчал минуту и оглядел огромные окна дворца.

— Элиза… она очень умна, Брайан. Когда в Англии начались беспорядки, она увеличила свой отряд. А теперь, когда Лоншан нам больше не угрожает, у нее оказалось больше воинов, чем нужно. Они рвались в крестовый поход, Брайан… Брайан, что случилось?

— Что? — Он взглянул на Гвинет так, словно не слышал ни слова. — Прости, Гвинет. Поговорим позднее. Сожалею о гибели Перси…

Он рассеянно прошел мимо и поднялся по лестнице, ведущей во дворец. Немного погодя он уже мчался, отталкивая с пути слуг, попадавшихся ему в светлых коридорах и залах. Дверь в его комнату была прикрыта неплотно, Брайан распахнул ее.

Элиза знала о его приезде. Она еще сидела у окна, выходящего во двор. При его внезапном появлении она вздрогнула, но не двинулась с места.

Он шагнул через порог, глядя на нее так, как давно минувшей апрельской ночью. Но сейчас Элиза была готова поверить, что та волшебная ночь ей приснилась, ибо перед ней стоял совершенно незнакомый мужчина.

Его кожу покрыл сильный загар, морщины вокруг темных глаз стали глубже, чем прежде. Казалось, он стал выше ростом и шире в плечах, черные волосы отросли и падали теперь на воротник туники. Он только что вернулся после боя, подумалось Элизе, и она продолжала сидеть не от намеренного пренебрежения, а потому, что внезапно слишком ослабела, чтобы встать. Когда-то она считала, что навсегда влюблена в него. Но время уничтожило между ними все хрупкие узы. Она еще любила Брайана, его вид приводил Элизу в трепет, ее тело казалось покорным и жаждущим. Но она не могла подбежать к мужу, не могла обнять его или сказать все то, о чем мечтала в последнюю ночь перед встречей. Она по-прежнему слишком мало знала его, однако достаточно, чтобы понять: Брайан едва сдерживает гнев.

Он не хотел видеть ее здесь! Она потратила бесконечные месяцы, чтобы оказаться рядом, а оказалось, что напрасно! Из окна она видела, как улыбка погасла на лице Брайана, когда он приветствовал Гвинет, видела, как они обнимались, смеялись, пока Элиза с удивлением вспоминала, насколько красив ее муж…

Но его смех был предназначен для другой женщины.

Брайан с трудом глотнул, желая захлопнуть дверь и прислониться к ней. Элиза напомнила ему прохладную воду в иссушенной пустыне. Как у Гвинет, ее волосы были распущены, сияющие на солнце локоны очерчивали стройную фигуру. На ней был странный наряд: широкие брюки и длинная туника с бледно-голубыми рукавами, этот оттенок подчеркивал удивительный цвет глаз Элизы, нечто среднее между голубым и зеленым. Чарующий цвет: когда-то Брайан увидел его и с тех пор утратил покой. Одежда Элизы была плотной, надежно скрывала тело, но Брайан не замечал этого. Она похудела, но тело ее осталось тем же любимым и желанным; и, даже собираясь отругать Элизу за ее появление здесь, Брайан не мог смирить желание, влекущее к ней, и мысленно представлял ее обнаженной…

— Прошло слишком много времени. — Элиза заговорила первой. Ей хотелось говорить как можно нежнее, но гневный вид Брайана придал ее голосу вызывающую нотку.

— Что это за… безумие? — спросил он.

Она пожала плечами, смущенная и уязвленная его словами.

— Должно быть, не только мужчины жаждут славы. У меня есть войско, и я повела его в крестовый поход.

— Ты не останешься здесь, — решительно заявил Брайан. У него дрожали колени. Он повернулся, чтобы закрыть дверь, затем заметил, что в глубине комнаты хлопочет Джинни, выкладывая одежду из дорожного сундука. Джинни прекратила свое занятие и переводила взгляд с Элизы на Брайана.

— Выйди, Джинни, — негромко приказал Брайан.

— Брайан! Джинни, тебе незачем выполнять приказания…

— Выйди, Джинни, — повторил Брайан.

Джинни взглянула на Элизу, но послушалась. Брайан закрыл дверь и наконец-то прислонился к ней, молясь, чтобы прочное дерево придало ему силы.

— Брайан, тебя не было дома больше года! Ты не имеешь права приказывать моим слугам!

— Уверен, она все понимает, — возразил Брайан. — Элиза, тебе нельзя оставаться здесь. Я приму войско, но ты должна уехать завтра утром…

— Ни за что! — воскликнула Элиза, раздираемая болью и гневом. — Я сама обучила этих людей! Я…

— Элиза, здесь опасно!

— Опасно! — Она горько рассмеялась. — На Корнуолле было гораздо опаснее, Брайан Стед, и я прекрасно обошлась без тебя!

Он опустил глаза и невольно сжал кулаки. Да, он действительно ничем не смог ей помочь. Он продолжал эту бессмысленную войну! Она имела право оскорблять его: она была в опасности, а он не мог заступиться за нее, ибо сам был беспомощен. Девушка, которая погибла сегодня… почти на его глазах…

— Брайан, — уже тише произнесла Элиза, — ты же не приказываешь Гвинет уехать вместе со мной…

— Гвинет не моя жена. Она герцогиня. Я не имею права приказывать ей.

— Я тоже герцогиня, Брайан!

— И ты моя жена.

— Я остаюсь.

— Нет!

— Мы спросим об этом Ричарда. Пусть ты его правая рука, но Ричарду пригодятся мои воины, да, мои воины, Брайан!

— Так ты решила искать защиты от меня у короля? — хрипло и недоверчиво переспросил Брайан.

На этот раз Элиза опустила глаза. Ей хотелось закричать: «Я люблю тебя! Я не могу уехать!» Но Брайан явно отвергал ее. Она мечтала, как Брайан обнимет ее, признается, что хотел ее видеть, грезил о ней все долгие одинокие ночи…

Он даже не прикоснулся к ней, лишь потребовал, чтобы она уехала.

Она безучастно произнесла:

— Я не стану мешать тебе, Брайан. Но я не уеду отсюда.

— Хорошо, Элиза, — ответил он. — Мы попросим короля разрешить наш спор. Я согласен подчиниться его решению, если ты сделаешь то же самое.

Она вновь взглянула на него, и ее сердце заколотилось. Наверняка Ричард позволит ей остаться! Она будет умолять его, напомнит, что она его сестра, что она выстояла против врагов Ричарда, когда тот жестоко отнял у нее мужа. На этот раз Ричард выслушает ее…

Она кивнула, глотая острый ком. Наступило неловкое молчание.

— Ты хорошо выглядишь, — заметила Элиза.

— Я выгляжу как куча песка, — возразил он. — А ты… ты слишком похудела. С тобой все в порядке?

Элиза кивнула, в отчаянии понимая, как сильно отдалило их время.

— Со мной все хорошо с того времени, как я… потеряла ребенка. Джинни уверяет, что виновата не я, что та ночь, когда умер Перси и понадобилось укреплять дом… в общем, неприятностей было слишком много. — Она уставилась в пол. — Прости, Брайан, — пробормотала она. — Знаешь, я так ждала этого ребенка… Прости меня! — Слезы угрожали заполнить ей глаза. Она быстро прикрыла их руками и тут же вскочила, когда Брайан наконец отпрянул от двери, стремительно подошел к ней, опустился на колени и взял ее за руки.

— Элиза, я не сержусь за ребенка! Нет, сержусь, но только на то, что не смог быть рядом с тобой. Мне жаль, что все беды свалились на тебя, что ты потеряла ребенка, потому что была вынуждена слишком много работать. Это беспокоит меня и сейчас. Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь, Элиза.

На лице Элизы показалась задумчивая улыбка, и она коснулась ладонью его спутанных волос.

— Даже на одну ночь? — прошептала она.

Он услышал желание в ее голосе. Это был манящий призыв сирены. Он взглянул в бездонные озера ее глаз и вздрогнул. Подняв руки, он отвел пряди ее волос, зажал ее лицо в ладонях и приник к ее губам. Губы Элизы оказались медово сладкими, они раздвинулись от его прикосновения, и Брайан яростно впился в них, ощущая, как тело содрогается от обещания блаженства, которого он ждал много долгих бессонных ночей.

Она упала на колени рядом с ним. Ее пальцы пробежали по его волосам и впились в плечи. Поцелуй приглушил ее тихие стоны, она прижалась к нему нежно и крепко.

Брайан попытался отстранить ее.

— Я грязный, — грустно заметил он. — Весь покрыт песком и потом.

— Мне все равно! — прошептала она. — Брайан, обними меня! Прошу тебя, обними! — Она спрятала лицо у него не груди, нежно лаская его руками. Он затаил дыхание, вновь слыша ее шепот: — Брайан, я хочу твоей любви… Прошу тебя…

Ему не понадобилось второго приглашения, больше он не мог сдерживать желания. Он рывком снял ножны и обнаружил, что Элиза помогает ему дрожащими пальцами. Меч отлетел в сторону. Не поднимая глаз, она помогла ему развязать шнуровку туники. Вместе они стащили тунику через голову. Он встал, поднимая Элизу, и они вновь сплелись в страстном объятии.

«Прошло больше года с тех пор, как мы были вместе, — напомнил себе Брайан. — Будь мягче, осторожнее, нежнее…»

Но огонь вспыхнул в нем настолько ярко, что Брайан не снял, а сорвал с Элизы ее странный наряд. Казалось, она ничего не замечает; она прижалась губами к его груди, лаская, целуя, дразня кончиком языка. Пока он путался в ее одежде, разрывая ткань, она неустанно ласкала его, пробегая пальцами по спине. Внезапно она оказалась обнаженной в его руках, острые соски ее грудей распалили Брайана, округлые бедра чуть не свели с ума. Прошло так много времени с тех пор, как он ласкал ее груди, прикасался к острым соскам губами, ощущал шелковистость ее белоснежной кожи. Грубые от мозолей руки скользили по ее телу, поцелуи жгли рот. Но как только он уложил ее на шелковые простыни низкой кровати, она вскочила и помогла ему полностью раздеться.

Брайан с удивлением обнаружил, что оказался прижатым к мягким шелковым подушкам постели. Она пришла к нему, окутывая золотистой паутиной волос, возвышаясь над ним, обхватывая его длинными гладкими ногами, сжимая ими его бедра. Она изогнулась, когда он коснулся ее, а когда Брайан нежно приподнял ее груди, у него перехватило дыхание: они были такими упругими, полными, так послушно легли ему на ладони, талия казалась такой узкой, а бедра — округлыми и гладкими…

Даже если бы ему пришлось провести в походе сотню лет, он знал, что всегда мечтал бы о ней, ждал ее, стремился к ней; ни одна женщина больше не могла доставить ему наслаждения, ибо лучшие из красавиц были ничтожествами по сравнению с ней. Желание сводило его с ума, голод требовал насыщения, но это насыщение не приходило. Любовь к ней была не просто мимолетной страстью, Элиза задела его чувства так, как не могла бы задеть ни одна другая женщина.

Она любила его яростно и безумно. Ветер из окна развевал полог арабской постели. Брайан наслаждался ее страстью и опять притянул ее к себе, когда Элиза внезапно затихла.

— Ты ранен! — воскликнула она, указывая место, где меч мусульманина коснулся его руки.

— Царапина… — пробормотал он.

— Брайан, тебе, должно быть, больно…

— Это всего лишь царапина! — Он крепко обнял ее, прижимая к себе. — Я не чувствовал боли, кроме той, от которой ты избавила меня сейчас…

Он зашептал ей слова, от которых Элиза покраснела и затрепетала, пытаясь одновременно понять, какие чувства охватывают ее. Вскоре они стали переплетением рук, ног, поцелуев, ласк, любви и стонов. Никогда еще их страсть не была такой неудержимой, яростной, никогда наслаждение не бывало таким сладким, не знающим умиротворения, заставляющим их ласкать друг друга с новой силой.

Но когда Элиза наконец обессиленно затихла, робко улыбаясь и глядя в его индиговые глаза, она заметила, что эти глаза затуманились.

Он грустно улыбнулся.

— И все-таки тебе нельзя здесь оставаться, — тихо произнес он.

— Почему? — в отчаянии прошептала она.

Он тревожно пожал плечами.

— Мы отступаем и наступаем. Клянусь Богом, Элиза, меня уже тошнит от вида крови! Лихорадка, змеи, жара… наши люди гибнут как мухи. Те, кому мы доверяем, оказываются предателями. А дело не движется с места. Саладин силен и хитер. У него есть племянник, с которым мне приходится драться… почти ежедневно. Побеждает то он, то я. Земли, которые сегодня принадлежали мне, завтра могут вновь оказаться в его руках. Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь, Элиза. Клянусь, я позволю тебе вести войска в бой только через мой труп.

Она глотнула, боясь просить слишком многого. Она хотела убедиться, что Брайан заботится только о ее жизни. Ей не хотелось гадать, нет ли у Брайана какой-нибудь красивой полукровки из порта, ей не хотелось расспрашивать, как он проводил ночи. Она мечтала только остаться здесь.

— Брайан, я только что приехала. Умоляю, позволь мне побыть здесь… немного. Я останусь до тех пор, пока ты разрешишь, я не стану участвовать в сражениях. Мои люди последуют за тобой, а ведь если мне придется уезжать, мне потребуется отряд воинов. Может, сила нашего отряда решит исход войны.

По-видимому, эти слова не убедили его. Элиза опустила ресницы и принялась покрывать горячими, нежными поцелуями затянувшиеся шрамы на его груди. Она прижималась к нему всем телом, позволяя длинным прядям волос дразнить его бедра.

— Я… скучала по тебе, — еле слышно прошептала она, чувствуя, как у Брайана перехватило дыхание.

Он провел рукой по ее волосам и положил ладонь ей на щеку.

— Может, тебе не придется уезжать прямо сейчас… — начал он, но тут же оба вздрогнули от резкого стука в дверь.

— В чем дело? — рявкнул Брайан.

Последовало молчание, а затем знакомый голос робко произнес:

— Это Уот, милорд. Король Ричард в гневе, он ждет вестей о битве с Джалахаром…

Брайан тихо выругался.

— Передай королю, что я уже иду.

Он поднялся с постели и, не глядя на Элизу, принялся натягивать одежду, не переставая чертыхаться.

— Будь у меня шанс, я не стал бы добиваться расположения короля!

В дверях он остановился, оглянулся на Элизу, на мгновение нахмурился, но улыбка тут же тронула его губы.

— Элиза, на некоторое время я позволяю тебе остаться со мной. Но не здесь. Антиохию мы держим гораздо крепче. Я отвезу тебя туда. Я бучу приезжать не часто, так как наш лагерь в пустыне. Но если ты хочешь, ты сможешь там остаться — пока. Обещай, что уедешь, как только я сочту это необходимым.

— Брайан…

— Обещай мне!

Она нежно улыбнулась:

— Обещаю.

Казалось, это убедило Брайана. Он прикрыл за собой дверь, а Элиза вытянулась на подушках, и ее улыбка сменилась торжествующим смехом.

Он никогда не отошлет ее прочь.

Она позаботится, чтобы мысль об этом даже не пришла ему в голову!

Глава 24

Октябрь 1190 года

Дворец Музхар

Прибрежная дорога

Он был человеком среднего роста, худощавым, но гибким и сильным. Храбрым, перенявшим смелость и ум Саладина, блестящего военачальника. Его звали Джалахаром, в свои двадцать пять лет он по благоволению Аллаха правил обширными землями. Он был известен не только крутым нравом, но и живым умом, а когда требовалось, мог явить милость. Его глубокие темно-карие глаза выделялись на тонком, выразительном, приятном лице. Говорили, что он полжизни проводит в седле, повелевая твердой рукой, властвуя во всей пустыне.

Через высокое окно дворца Музхар эмир мрачно следил, как войско христиан расположилось за дюнами пустыни, подступая к его владениям.

Захватить дворец они не могли. В этом Джалахар был уверен, точно так же, как Саладин был уверен, что христианам не захватить Иерусалим.

Но эта война, развязанная непрошеными гостями-христианами, дорого обходилась им: страдала торговля, погибал народ. Много раз наступая, Джалахар отступал со все большими потерями, ибо англичанин Стед, приближенный христианского короля, называемого Львиное Сердце, знал, как следует воевать.

Джалахар считал его достойным противником. Если Аллах повелел ему вступить в войну, хорошо было уже то, что его противником оказался сильный и умный мужчина.

— Джалахар…

Он обернулся, шурша длинным одеянием. Его третья жена, Сонина из Дамаска, миниатюрная, грациозная и прелестная, ждала, почтительно опустив ресницы, протягивая ему блюдо с засахаренными финиками. Улыбнувшись, Джалахар шагнул к ней, взял финик, повертел его в руке и отправил в рот, не сводя глаз со смущенной девушки.

Взяв блюдо, Джалахар поставил его на низкий турецкий столик и вернулся к Сонине, по пути откинув полог кровати, заваленной мягкими разноцветными подушками.

Он снял с нее покрывало и вгляделся в нежное лицо Сонины, улыбаясь ей и недоумевая, почему рядом с ней он не испытывает радости. Великий Магомет говорил, что мужчина может иметь четырех жен; у Джалахара пока было всего три. Сонина — прелестнейшая из них, с рождения ее приучили к мысли, что цель ее жизни — угождать мужчине. Джалахар не мог понять, в чем ее вина, но желание, которое должно было прийти при виде ее, так и не появилось. Джалахар притянул Сонину к себе и погладил ее прямые черные волосы.

— Ты вскоре вновь отправишься воевать, — прошептала она.

— Да, — просто ответил он. Разговаривая с одним из своих воинов, он объяснил бы, что собирается ночью напасть на чужой отряд; он не стал бы открыто атаковать христиан, но соглядатаи доложили, что небольшой отряд под предводительством его соперника Стеда должен отправиться по дороге сегодня ночью. Эта атака ошеломит христиан, и если победа все-таки ускользнет из рук Джалахара, по крайней мере он нанесет значительный урон христианскому войску.

— Бой скоро кончится? — ласково спросила Сонина.

— На все воля Аллаха, — ответил он, и жена замолчала.

Сонина знала свое место. В мире Джалахара женщин защищали изо всех сил, однако они были обязаны оставаться молчаливыми и тихими, пока их присутствие не требовалось. Джалахар никогда не стал бы обсуждать с ней предстоящий бой: Сонина была всего-навсего женщиной.

Но, будучи настоящей женщиной, она наконец сумела возбудить его. Он любил ее, восхищался ее искусностью, радуясь тому, что выбрал в жены именно Сонину. Она была дочерью багдадского калифа — десятой дочерью, и поэтому калиф не настаивал, чтобы ее сделали первой женой. Она принесла Джалахару огромное приданое и значительно превосходила красотой своих сестер.

Насладившись, Джалахар небрежно поцеловал ее и отослал прочь. Прикрыв глаза, он отдался убаюкивающему дуновению ветра. По-настоящему удовлетворенным он себя не чувствовал. Ему принадлежало многое: великолепный дворец, бесчисленные слуги, народ, преклоняющийся перед ним. Две старшие жены Джалахара уже подарили ему сыновей и дочерей; он подчинялся только великому Саладину — казалось, этот мужчина способен заставить подчиняться себе даже пустынный вихрь.

Но Джалахар чувствовал себя ничтожеством.

Во всем виновата эта глупая война с христианами, убеждал он себя, бесконечная, вечная война…

Неужели он прав? Чего-то недоставало в его жизни, а он не мог понять, чего именно, ибо обладал всем, что только мог пожелать.

Джалахар вздохнул и поднялся, напрягая расслабленные мускулы. Он оделся и мысленно вернулся к планам предстоящей ночи.

— Ты устала?

Элиза взглянула на Брайана, и улыбка заиграла на ее прекрасных губах. Она покачала головой.

— Совсем нет, Брайан. Я люблю ездить верхом. Здесь есть на что посмотреть!

Брайан огляделся. Смотреть здесь почти не на что, кроме песка, сухо подумал он. Но закатное солнце превращало бесконечные дюны в бронзовое море, а золотистые и малиновые отблески в небе заливали яркими цветами конскую упряжь. Он ответил жене улыбкой.

— Иногда тебе бывает легко угодить, герцогиня, — ответил он. Потянув поводья, он подъехал поближе и наклонился в седле, прошептав ей на ухо: — Однако поскольку ты так легко умеешь дарить наслаждение, естественно, что ты умеешь наслаждаться сама.

Она слегка покраснела и опустила ресницы, пряча улыбку.

— Брайан, вокруг люди!

— Мои люди вполне довольны, — со смехом ответил он. — Они заметили, насколько смягчился мой нрав после твоего приезда.

— В самом деле? — невинно переспросила она.

— Угу. И знаешь, — с заговорщицким блеском в глазах добавил он, — до меня дошел слух, что завтра утром все они намерены обратиться ко мне со своими просьбами. Они знают, что мы расстаемся на две недели, но сегодня еще будем вместе.

— Брайан! — воскликнула она, торопливо оглядываясь и радуясь наступающим сумеркам, поскольку неудержимо краснела от каждого его слова. Однако они ехали позади отряда из пятидесяти воинов, и на них никто не смотрел. Элиза повернулась к мужу с невинно открытыми глазами: — И ты исполнишь их просьбы?

— Вероятно, все до единой.

Она улыбнулась, вздохнула и положила руку на луку седла.

— Но завтра тебе придется уезжать, — тихо напомнила она.

Он помолчал минуту и заметил:

— Элиза, ты ведь знаешь, что это необходимо.

Прошло уже два месяца, как Элиза была с Брайаном. За все это время им едва ли удалось провести вдвоем десяток ночей. Ему постоянно приходилось уезжать, и Элиза оставалась ждать его.

Казалось, что едва им удается сблизиться, как приходит время расставаться.

Слова «я люблю тебя» постоянно вертелись на языке Элизы, но так и не были произнесены вслух.

Однако Элиза была счастлива, счастливее, чем когда-либо прежде. Она постоянно тревожилась о Брайане, но исполнялась уверенности, что он вернется, что бы ни случилось. Ричард не прекращал войну, но Брайан никогда не уезжал так далеко, чтобы не возвращаться к Элизе хотя бы раз в две недели.

Она отказывалась верить, что Бог допустит его гибель от рук неверных.

Ожидание здесь было гораздо лучше ожидания дома, в Англии. Вместе с Гвинет Элиза бывала на городских базарах. Они покупали безделушки и благовония, ароматное мыло и таинственные курения. Музыка на улицах завораживала Элизу, босоногие дети, увязывающиеся следом в надежде на подачку, трогали до слез и смешили забавными проделками.

Да, гораздо хуже было бы остаться дома, томиться и ждать.

После Первого и Второго крестовых походов на Востоке осталось немало англичан и французов; появилось много метисов — красивых людей, охотно подчиняющихся любому правителю. Они молились Аллаху, но служили христианам. Во всех дворцах, занятых Ричардом, которые Брайан считал самым безопасным местом, Элизе прислуживали ревностно и усердно. Она слушала чудесные волшебные сказки и песни, узнала, что змеи могут «зачаровывать» своим взглядом, научилась пользоваться целебными травами, от которых волосы сияли, словно солнце, а кожа становилась свежей и чистой.

Она познакомилась с Филиппом-Августом Французским, хитрым и властным королем. Ей доставляло удовольствие сознание того, что ее присутствие удерживает Филиппа и Ричарда от жарких словесных битв. Короли постоянно спорили между собой. Ричард, часто пренебрегавший Элизой, однажды признался ей, что ненавидит Филиппа: французский король уже был готов отказаться от войны. Ричард всегда недолюбливал Филиппа, хотя до смерти Генриха они казались лучшими друзьями.

Брайан говорил, что в будущем Англии предстоит война с Францией. Но это сейчас мало что значило для Элизы: Монтуа было далеко, а английские владения, несомненно, принадлежали ей.

Она оказалась на Востоке и чувствовала себя хорошо как никогда. Даже когда Брайан уводил войско в бой, она оставалась спокойной.

Она жила ради редких ночей, которые им случалось проводить вместе.

Эти ночи не всегда выдавались удачными: Элиза и Брайан действительно отдалились друг от друга. К тому же оба еще слишком хорошо помнили о прошлом. Элиза не могла заставить себя заговорить о детях, не расспрашивала Брайана о бесчисленных месяцах их разлуки.

Она старалась придержать язык, когда рядом была Гвинет, — Элиза еще не вполне доверяла подруге и часто погружалась в мрачное молчание, видя, как Гвинет и Брайан болтают и смеются. Но, откровенно говоря, она видела, что Брайан всего лишь пытается быть учтивым, а Гвинет ведет себя с ним просто как близкая знакомая.

Эта «близость» тревожила Элизу, но она уже поняла, что прошлого не изменить. Беспокоиться о нем или негодовать значило только портить себе жизнь.

Кроме того, думала Элиза с лукавой улыбкой, у нее появилась возможность сводить Брайана с ума, когда она пожелает. В войске было немало привлекательных и сильных рыцарей, мужчин, очарованных гостьями, галантных и почтительных, поскольку все они знали, насколько искусно Брайан Стед владеет мечом.

Все шло хорошо. Не слишком хорошо, но тем не менее… Оба они, вероятно, боялись заглянуть в будущее и принимали все, что с ними происходило сейчас. Он был ее мужем, она его женой. Пока этого хватало.

Но, даже если Брайан не изливал перед женой свои чувства, он стал безусловно доверять ей. Когда им случалось остаться вдвоем, их близость не омрачали тени. Они страстно любили друг друга, боясь упускать время; потом долго лежали без сна, обнаженные, подставляя ночному ветру разгоряченные тела. Брайан говорил о войне, и Элиза слушала его, понимая, что, кроме нее, своих мыслей он не поверял никому.

— Я не могу не восхищаться ими, — говорил он о приверженцах Магомета. — Они стремятся к познанию, к чистоте тела и души. Точно так же, как мы называем себя воинами Господними, они считают себя воинами Аллаха. Я — христианин, я призван защищать учение Христа. Но Саладин и Джалахар… они честные люди. Искренние и благородные. Мы воюем за много миль от родины, и единственным исходом этой войны мне кажется перемирие. Уверен, Саладин позаботится о паломниках-христианах, если мы оставим его с миром.

— Но ведь Ричард этого не хочет!

— Ричард еще мечтает захватить Иерусалим.

— Сможем ли мы когда-нибудь… отправиться домой?

— Когда-нибудь — да.

Она поведала Брайану о смерти Перси, о том, как напугана она была угрозами Лоншана. Брайан расспрашивал о ребенке Перси, и Элиза рассказывала, каким чудесным оказался малыш.

Но невысказанное продолжало мучить Элизу. Если бы Брайан женился на Гвинет, сейчас дома его ждал бы сын. А Брайан становился странно молчаливым, едва речь заходила о Перси. Неужели он считал, что она все еще любит Перси, что скорбит о его смерти? Неужели он считал ее неверной…

Но сегодня Элизе не хотелось размышлять об этом. Ей казалось, что Бог наконец-то позволил ей избавиться от мук прошлого. Лошади двигались довольно медленно, и, несмотря на смешки Брайана, Элизе не терпелось оказаться в Антиохии и остаться наедине с ним.

Она все обдумала заранее. Когда они будут на месте, она непременно выкупается. В воду подмешает самое возбуждающее масло, с нежным и чувственным ароматом, который окутает их.

Она затянет время…

Настолько, чтобы он обезумел от желания, чтобы дал ей насладиться своей победой. Она уже знала Брайана: не дожидаясь, пока она выйдет из ванны, он вытащит ее оттуда. Она начнет притворно отбиваться, напоминать, что ему следует быть учтивым и нежным. Конечно, он не обратит на это внимания, бросит ее на постель, но, едва он ляжет рядом, она вновь заставит его ждать, делая вид, что ничего не слышит и покрывая его лицо поцелуями.

Его станут раздирать нетерпение и желание, его голос охрипнет, он пожелает знать, что она опять задумала. Она ответит ему невинным взглядом, а затем вновь станет серьезной. И тогда она скажет ему, что у нее будет ребенок, пообещает, что этого ребенка она сохранит любой ценой…

— Что ты опять задумала? — внезапно спросил Брайан, и Элиза виновато повернулась к нему, видя, как прищурились и потемнели его глаза. — Ты то улыбаешься, то хмуришься, а потом вновь улыбаешься так таинственно, что мне хочется послать все к черту и стащить тебя с седла.

— И навсегда умчать в пустыню? — насмешливо добавила она.

— Может быть, — согласился Брайан, чувствуя, как сжимается его горло при виде Элизы. Сегодня она распустила волосы, прикрыв их свободным покрывалом. Ее глаза стали такими блестящими, приобрели чистый аквамариновый оттенок, выделяясь на розоватой коже лица. Она была уже не той девчонкой, которой он овладел в порыве гнева. Время изменило ее. Она стала еще прекраснее, лицо сохранило следы испытаний, в глазах засветилась мудрость, однако она осталась по-прежнему порывистой и гордой.

Он любил ее, но постоянно чего-то опасался. Элиза казалась ему еще более недосягаемой, чем прежде; она носила сапфировое кольцо, и Брайан удивлялся, почему она упорно хранит тайну этого кольца.

Он нахмурился, вновь склоняясь с седла, и решительно взял ее за руку.

— Интересно, — пробормотал он, требовательно глядя ей в глаза, — сумеешь ли ты когда-нибудь довериться мне? Когда-то, очень давно, ты, герцогиня, сказала мне многое, что я мог и не мог принять. Ты была права. Я сделал тебя своей женой. Я привез тебя через Ла-Манш, сделал госпожой нового дома. Однако что-то я упустил, чего-то лишился. И я не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь дать мне это.

Ее сердце бешено забилось в груди, и она чуть не вскрикнула от страдания и боли. «Дать! — повторяла она. — Да я бы отдала тебе все, что только смогу…»

Она промолчала и облизнула онемевшие губы. Он улыбнулся нежно и задумчиво.

— По крайней мере, жена, я уверен, больше ты не желаешь мне отомстить.

— Да… — сумела выговорить она, а затем на губах ее засветилась улыбка, глаза заблестели. — Брайан, я думала о предстоящей ночи. Мне надо так много сказать тебе…

Он удивленно приподнял бровь.

— Опять тайны? — насмешливо спросил он.

— Да, тайны… — тихо ответила она. — Вернее, одну тайну, которая будет значить для тебя больше, чем любые другие.

Внезапно его лицо напряглось, индиговые глаза потемнели, и Элиза ощутила, что тонет в их глубинах. Скулы затвердели, и Элиза подумала, что Брайан злится, если бы его голос не был таким нежным:

— Элиза, Элиза…

Их лошади двигались так близко, что почти касались друг друга. Элиза ощутила напряжение в голосе Брайана и задрожала, отчаянно желая оказаться в его объятиях. Никогда еще Бог не создавал более совершенного рыцаря, более великолепного мужчину; в этот момент Элиза почувствовала, что принадлежит ему всецело и безраздельно…

— Скажи сейчас! — потребовал он, и в его глазах вспыхнуло пламя.

«Нет, это ты скажи! — хотелось крикнуть Элизе. — Скажи, что любишь меня, только меня, даже если это ложь».

Но это было уже не важно. Ей хотелось рассказать ему о ребенке, хотелось положить к его ногам всю себя. Кольцо, то самое, что связало их… ей хотелось объяснить, как боялась она, что кто-нибудь узнает тайну ее рождения.

Перед ее мысленным взором возникла картина предстоящей ночи: ароматная вода в ванне, чудо его объятий, нежные прикосновения.

— Когда мы будем в Антиохии… — начала шептать она, но тут же осеклась: спереди донесся длинный, пронзительный крик. — Что такое?

— Джалахар! — крикнул кто-то. — Засада!

Брайан направил коня вперед.

— Стой на месте! — приказал он Элизе. Жеребец унесся галопом, поднимая клубы песка. Элиза подавила невольный ужас, слыша, как Брайан раздает приказы: — сдвинуть ряды! Готовься к бою! Сомкните круг! Прекратить панику — их не может быть много!

Вероятно, Брайан был прав, но пронзительный визг мусульман в темноте ошеломил воинов. Кони попятились, затанцевали, дико фыркая. Стрелы посыпались дождем. Но мусульмане не отступали.

Брайан вновь появился рядом с Элизой, он привел Гвинет, Уота и Мордреда, которые ехали впереди.

— Укройтесь за дюной! — приказал он. — Спрячьтесь. Что бы ни случилось, оставайтесь на месте!

Элиза изумленно взглянула на него.

— У меня есть кинжал… — начала она, но Брайан резко хлопнул ее лошадь по крупу, и она взвилась на дыбы.

— Прячься! — крикнул Брайан еще раз. — Умоляю тебя, быстрее!

Элиза послушалась, но успела оглянуться. Между мусульманами и рыцарями уже началась жестокая схватка. Вопли наполнили воздух. Взлетали сверкающие мечи, слышалось лязганье металла. Элиза видела беспорядочную мешанину тел людей и лошадей, крови и смерти.

— К дюне! — крикнула ей Гвинет. — Скорее, Элиза!

Мордред торопил ее. Элиза была слишком ошеломлена и перепугана, слишком боялась за Брайана, чтобы спешиться, она продолжала вглядываться в темноту.

Среди воинов она разглядела Брайана. Он орудовал мечом, нанося удары, но стоило ему победить одного противника, рядом появлялся другой.

— Элиза!

Битва и страх парализовали ее. Она не услышала шум, пока не стало слишком поздно, но даже тогда не поняла, что в костюме, придуманном Элеонорой, ее вполне могли принять за мужчину.

Она не видела ничего, кроме боя, пока некая чудовищная сила не стащила ее с седла, швыряя на землю.

Она в отчаянии выхватила кинжал и занесла руку — но напрасно. Мусульманин уже стоял над ней с высоко поднятым мечом.

Однако он не нанес удара, а пристально разглядывал ее.

Джалахар был изумлен, обнаружив, что его противник — женщина. В темноте он сначала ничего не понял…

Как мог он оказаться таким слепым? Подобной женщины он еще никогда не видел. Никогда не встречал таких золотых волос, таких глаз, цветом напоминающих волны Эгейского моря. Ее кожа казалась шелковистой и нежной…

Несмотря на близость смерти, она смотрела на него с вызовом, подняв кинжал, а ее глаза сияли ненавистью и гордостью. Ее грудь вздымалась и опадала, она смотрела на Джалахара в упор и не дрогнула под его взглядом.

Джалахар отпрянул гибким и ловким движением. Не сводя с нее глаз, он схватил коня за повод.

Элиза заметила, что из-за дюны к ней на помощь спешит Мордред.

— Нет! — вскрикнула она, но ее воин уже бросился на мусульманина. Красавец араб обернулся и взмахнул мечом. Элиза вскрикнула еще раз, видя, что Мордред упал с залитым кровью плечом. Она метнулась к нему, но ее внимание отвлек мусульманин, проговоривший на чистом французском языке с едва уловимым акцентом:

— Он мог бы умереть, если бы я пожелал.

Элиза обнаружила, что неотрывно смотрит в глубокие темные глаза, которые одновременно пронзали ее и ласкали.

Мусульманин поклонился, подхватил край белой одежды, трепещущей на ветру, и вскочил в седло. Элиза бросилась к Мордреду. Кровь еще струилась из его раны, но Мордред открыл глаза и слабо улыбнулся:

— Это не смертельно…

К ним подбежала Гвинет, на ходу отрывая подол туники, чтобы перевязать Мордреда. Она быстро заговорила:

— Надо уходить отсюда, они нашли нас. И этот мужчина… он вернется за тобой, Элиза.

— Что? — изумленно переспросила Элиза.

— Это был Джалахар, — пробормотал Мордред. — Он вернется.

— Вернется! Вы говорите так, словно нас уже победили! Они не осмелятся вернуться…

Элиза осеклась, увидев печаль в глазах Гвинет. Она обернулась. Слава Богу, Брайан все еще был на коне! Но мусульмане окружали его со всех сторон…

— Элиза! — Вопль Гвинет предупредил ее об опасности. Воин пустыни в белых одеждах стоял на вершине дюны, улыбаясь. Его зубы казались странно белыми по сравнению со смуглым лицом. Он засмеялся, испустил гортанный крик и спешился.

Элизе было некогда думать. Она подняла кинжал, и араб не успел уклониться. Он испустил яростный крик, ощутив острую боль. Вместе они покатились по песку. На мгновение Элиза испытала ошеломляющий ужас, но облегченно вздохнула, почувствовав, как силы оставляют ее противника. Если она продолжит борьбу, он ослабеет и, может быть, умрет.

Она отбивалась яростно, лягалась, кусалась, вырывалась из чужих рук. От удара по лицу она вскрикнула, но не прекратила борьбу. Она слышала, как визжит Гвинет, как беспомощно чертыхается Мордред.

Но она явно побеждала, — руки араба слабели, она была почти на свободе…

Свобода досталась ей дорогой ценой. Едва поднявшись на ноги, Элиза оглянулась. Прямо на нее мчался Брайан, ничего не видя на своем пути.

Она вскрикнула, заметив, как злобно блеснул в ночи дамасский меч. Брайан наконец увидел противника и попытался уклониться, но опоздал. Лезвие ударило его в бок, и он вылетел из седла, подняв клубы песка.

— Господи! Мы пропали! — запричитала Гвинет.

Элиза вскочила, помчавшись через дюну. Воины были довольно далеко от нее, но, достигнув Брайана, она могла попытаться собрать их.

Не замечая слез, струящихся по щекам, она принялась выкрикивать приказы:

— Теснее ряды! Отступайте! Скорее, христиане! Еще не все потеряно!

Она не видела, как воины вновь сомкнули ряды, даже не узнала, что ее слова спасли их от поражения, а ее золотистая голова, возникшая из мрака, подала им желанную искру надежды. Она опустилась на колени рядом с Брайаном, с плачем пытаясь перевернуть его. Его глаза были закрыты, лицо стало серым. Губы, столь твердые в гневе и нежные в любви, побелели. Элиза положила голову ему на грудь: Брайан еще дышал! Она услышала, что его сердце бьется так слабо, почти неуловимо! Элиза принялась рвать тунику и одновременно снимать его доспехи, пытаясь добраться до раны и остановить кровь. Наконец она нашла ее — рану длиной с ладонь. А кровь, сколько здесь было крови! Она яростно прижала обрывок туники к ране, оторвала длинную полосу и принялась молиться, чтобы ей удалось остановить кровь.

Она внезапно застыла на месте, увидев, что в горло Брайану уперлось острие меча. С ужасом она подняла голову и взглянула в темные и неумолимые глаза мусульманина, который сбросил ее с лошади.

— Нет! — выдохнула она, и только теперь поняла, что шум битвы утих. Не слышалось даже шороха ветра. Она огляделась и увидела, что христиане и мусульмане замерли на местах: мусульмане отделяли ее и Брайана от остальных сбившихся вместе рыцарей. Все вокруг напряженно ждали, что будет дальше.

Внезапно мусульманин опустился на колени рядом с ней и прикоснулся к шее Брайана, а затем с любопытством взглянул на Элизу.

— Он тяжело ранен, но еще может выжить. Стед — мой самый достойный противник. Человек, который уничтожил десятки моих лучших воинов, сам чуть не погиб ради спасения женщины.

Боль и страх сжали горло Элизы.

— Ты… ты… не убивай его! — взмолилась она. — Ведь ты Джалахар — воин, а не убийца!

Он поднялся.

— Да, я Джалахар. Я не стану убивать такого прославленного воина, когда он беспомощен. Но, как видишь, — он обвел рукой застывших в ожидании христиан и мусульман, — мы одержали победу. А что касается меня… мне захотелось получше узнать женщину с золотыми волосами, ради которой этот стальной человек пожелал умереть. Ты встанешь и поедешь со мной, приказав своим воинам воздержаться от преследования. Тогда я позволю ему выжить, женщина. Если о нем позаботятся, он… будет жить.

Элиза уставилась на Джалахара, чувствуя, как все ее тело сжимается от мучительной боли. Она охватила себя руками, сдерживая слезы. Она не могла оставить Брайана, не могла исполнить приказ этого араба!

— Нет… — пробормотала она, вновь поворачивая залитое слезами лицо к Джалахару. Он остался непреклонным, только взмахнул мечом, напоминая ей о своем решении.

Разразившись рыданиями, она уткнулась лицом в грудь Брайана, обнимая его со всей любовью, которую так часто старалась скрыть.

— Я жду, — напомнил ей Джалахар.

Она прикусила губу, слыша, как бьется рядом сердце мужа. Наконец она подняла голову и нежно поцеловала его в засыпанные песком губы. Он должен был спастись. Каждая минута могла стоить ему жизни. Как она любила его! Расставание казалось Элизе подобным смерти; однако, если она не выполнит приказ, Брайан наверняка погибнет.

Она подавила рыдания, вытерла щеки и с холодным вызовом взглянула в лицо Джалахару.

— Еще минуту. Я прикажу, чтобы о нем позаботились. «Да, я попрошу заботиться о нем… Гвинет, — думала она. — Лицо Гвинет он увидит, когда придет в себя, Гвинет будет выхаживать его, лечить…» — а она сама…

Казалось, ее муки вспыхнули с удвоенной силой. Но ей придется уехать… придется. Иначе Брайан умрет.

Она позвала Гвинет. Перепуганная Гвинет набралась смелости, взглянула на Элизу и осторожно подошла к ней, тревожно оглядывая мусульман.

— Брайан жив, — коротко произнесла Элиза. — Но может умереть, если как можно скорее не доставить его к лучшим лекарям Ричарда. Он потерял слишком много крови. Надо скорее увезти его, перевязать раны…

Она остановилась. Гвинет перевела взгляд с Элизы на молчаливого Джалахара.

— Элиза… — потрясенно прошептала она и залилась слезами. Женщины обнялись и заплакали.

Элиза оттолкнула Гвинет, зная, что вместе с минутами из тела Брайана уходит кровь — и жизнь.

— Иди к нему! — в отчаянии прошептала Элиза, и почти ослепленная слезами, направилась к Джалахару. Она сдержала желание вновь упасть к Брайану на грудь, в последний раз поцеловать его побелевшие, холодные губы… но Джалахар уже взял ее за руку. Не грубо, но решительно. Ей помогли сесть в седло.

— Поговори со своими воинами, — напомнил ей Джалахар. Элиза глотнула и громко произнесла:

— Отпустите мусульман! Всякий, кто ослушается, будет убийцей! Приказываю вам вернуться к королю!

Она слышала, как вокруг нее мусульмане садятся на коней. Кто-то произнес чужие слова, ее лошадь попятилась, встала на дыбы и пустилась галопом. Элиза невольно пригнулась к луке, замерла и сжалась.

Она запомнила только то, что им пришлось долго мчаться по пустыне. Джалахар не остановился, пока они не оказались далеко от места битвы, и на протяжении всего пути Элиза чувствовала себя так, словно погружалась в черную пропасть преисподней.

Когда мусульмане остановились, Джалахар подошел к ней. Луна слабо светила, озаряя очертания дюн и людей в них.

— Они отправились к королю.

Элиза взглянула вдаль, на пустыню. Джалахар был прав: рыцари послушались ее и теперь медленно удалялись на северо-восток. Слезы затуманили глаза Элизы, она видела, что ее воины движутся медленно, потому что двое из них везут наспех сделанные носилки с лежащим на них Брайаном Стедом.

— Ты так сильно любишь его? — с любопытством спросил Джалахар.

— Да.

— Ты забудешь его.

Жизнь и боль вернулись к Элизе, она обернулась и выпалила:

— Никогда! Ты ничем не заставишь меня забыть о нем. Я его жена, Джалахар… я связана с ним перед Богом, связана нашей любовью. Этого тебе никогда не изменить.

Он улыбнулся, блеснув белыми зубами, и его глаза почему-то стали печальными. Без гнева он отер щеку.

— И все-таки ты его забудешь. Я могу быть добрым, терпеливым. С той минуты, когда я увидел тебя, красавица, мое сердце наполнилось желанием. Ты родишь мне много детей, детей, которые унаследуют мою силу и твою красоту и гордость. И когда они появятся на свет, ты забудешь Стеда.

Элиза рассмеялась:

— Тебе придется быть очень терпеливым, Джалахар, я беременна — я ношу ребенка Стеда.

Его улыбка не исчезла.

— Я уже сказал тебе, что могу быть терпеливым. Я подожду.

— Я убью тебя, если ты попытаешься прикоснуться ко мне. А если это не удастся, я убью себя.

Джалахар расхохотался:

— Ты не убьешь меня, жена Стеда. И не верю, что ты решишься отдать свою жизнь. Я ни к чему не стану тебя принуждать, пока ты сама этого не захочешь. И не бойся за своего ребенка: я не убиваю детей.

Элиза смотрела на него в упор, стараясь сдержаться. Смятение и гнев охватили ее, отчаяние и опустошенность завладели душой.

Ей хотелось броситься на песок и заплакать так, чтобы утонуть в озере собственных слез, ей хотелось умереть… и в то же время хотелось выжить. Ребенок Брайана — все, что у нее осталось, и почему-то она верила: Джалахар никогда не причинит вреда этому ребенку.

— Едем, — приказал он, садясь в седло и подхватывая поводья ее коня. Элиза была слишком подавлена, чтобы заметить это. — Как тебя зовут?

— Элиза, — безучастно ответила она.

Он потянулся и подхватил прядь ее распущенных волос — так благоговейно, словно прикасался к чистому золоту.

— Не бойся, Элиза, — мягко произнес он, со своеобразным акцентом выговаривая французские слова. — Я не причиню тебе вреда. Скорее всего, — задумчиво добавил он, — я буду уважать тебя.

Они продолжили скачку по пескам. Наконец впереди показались высокие белые стены причудливо украшенного и укрепленного дворца.

— Музхар, — объяснил он.

Стражники встретили их приветственными криками. Массивные, тяжелые ворота приоткрылись, и всадники въехали во двор, заставленный метательными машинами и таранами. Элиза прогнала слезы, услышав, как ворота со скрежетом захлопнулись за ее спиной.

Джалахар указал на окно высоко в башне.

— Твои покои, — мягко произнес он.

Она промолчала, но в ее прекрасных глазах отразилась мука.

— Я не трону тебя, — пообещал Джалахар. — До тех пор… пока не родится ребенок.

Она по-прежнему молчала.

— Ты моя наложница! — внезапно выкрикнул он. — Моя пленница, моя собственность. У тебя будут лучшие слуги, лучшие покои. А ты молчишь!

Она наконец улыбнулась.

— Если ты и вправду оставишь меня с миром, я благодарна тебе. Но если ты хочешь что-нибудь дать мне, дай свободу. Я люблю мужа. Я никогда не смогу отдаться другому мужчине, ибо мои сердце и душа принадлежат ему. Он понял бы это, Джалахар. Он уже узнал, что есть вещи, которые нельзя отнять, можно только получить в дар и подарить.

Джалахар рассмеялся.

— Может быть, Элиза, может быть. Но возможно, я удовлетворюсь тем, что смогу отнять. А время… время многое меняет. Вскоре ты забудешь даже его лицо. — Джалахар задумался. — А может, он умрет. Что тогда, Элиза?

Она не ответила; слезы потекли по ее щекам.

Джалахар хлопнул в ладони. Появились две закутанные в шелковые покрывала женщины, и Джалахар отдал им какой-то приказ на странном и чужом для Элизы языке.

Джалахар спешился и помог Элизе сойти на землю.

— Милости прошу в Музхар, Элиза. — Он подвел ее к женщинам. — Спи спокойно. Сегодня… тебя никто не тронет.

Элиза не сопротивлялась, когда женщины повели ее к высокой арке дверей. Джалахар окликнул ее, и Элиза покорно обернулась.

— Не думаю, что Стед умрет. Я позабочусь, чтобы тебе привезли вести от него.

— Спасибо, — пробормотала она.

Было нелепо благодарить своего тюремщика, но если Брайан выживет…

В смущении, страхе и отчаянии она цеплялась за единственную мысль: она сделала все, что могла. Брайан остался в живых.

Глава 25

— Одна… две… три… четыре!

Элиза связала две последние простыни и выглянула во двор с балкона. Уже целую неделю она смотрела по ночам на этот двор и узнала, что обычно он бывает пустынным в полночь. Она догадалась, что в это время помыслы мусульман посвящены молитве.

Сегодня она была готова действовать.

Еще раз взглянув через перила, она напрягла и распрямила плечи, убеждая себя, что во дворе никого нет. Стоит ей только улизнуть из дворца и спрятаться в одну из повозок, доставляющих во дворец припасы…

От высоты у нее закружилась голова, и Элиза помедлила, вздрагивая и боясь потерять силы. Она должна бежать, иначе сойдет с ума. Элиза крепко зажмурилась и тут же открыла глаза. Вновь обретя способность действовать, она привязала один конец простыни к железным перилам и сбросила моток с балкона. Она затаила дыхание, но никто не появился; в ночи не слышалось ни звука.

Последний раз собравшись с силами, Элиза осторожно по добрала юбки своего платья, шелкового наряда, принесенного одной из женщин Джалахара, и перелезла через перила. Она крепко ухватилась за простыни, молясь, чтобы перила оказались достаточно крепкими и выдержали ее вес. Дрожа от страха, она поблагодарила Создателя за то, что ее самодельная «веревка» оказалась прочной. Обхватив ногами гладкий шелк, она скользнула вниз. Ликование охватило Элизу, едва ноги ее коснулись земли. Получилось! Все, что теперь было нужно, — пробраться через темный двор, обогнуть дворец и найти повозку…

— Приятный вечер для прогулки, верно?

Элиза замерла на месте, услышав за спиной голос Джалахара. Она обернулась, готовясь к борьбе или к бегству, однако он только смотрел на нее задумчивыми и понимающими темными глазами.

— Не надо бежать, Элиза, — мягко произнес он, — иначе я буду вынужден приставить к тебе стражу. — Он развел руками. — Если ты станешь бороться, то этим только навредишь себе и своему ребенку.

Элиза застыла, с вызовом распрямив плечи. Со времени приезда сюда она видела Джалахара всего один раз, на третье утро пребывания во дворце. Она тогда пришла в ярость и бросилась на него, но тут же обнаружила, что его хрупкость обманчива. Он не ударил ее в ответ, просто сжал ей запястье так, что всякое движение еще долго причиняло ей мучительную боль. Затем он вежливо сообщил ей, что не станет больше нарушать ее уединение до тех пор, пока она не станет более снисходительной.

Он протянул ей руку.

— Может, вернемся во дворец вместе?

Элиза пошла рядом. Он опустил руку, но шагал так близко, что Элиза чувствовала тепло его тела. От Джалахара пахло сандаловым деревом и мускусом, двигался он бесшумно, однако излучал тревожную силу. Он всегда говорил с ней тихо, почти печально. Элиза ненавидела Джалахара, как своего тюремщика, но обнаружила, что ненавидеть его как мужчину она не в силах.

Узкая лестница вела в ее башню. Элиза медленно поднялась и подождала, пока Джалахар отопрет засов. Дверь отворилась, и Элиза прошла через комнату на балкон. Джалахар последовал за ней. Не глядя на, него, Элиза вздохнула и принялась втаскивать наверх свою лестницу из простыней.

— Я не решусь лишать тебя постели — ночи здесь иногда бывают прохладными. Просто я прикажу, чтобы под твоим балконом день и ночь стояла стража.

Элиза ничего не ответила, улыбнувшись краешком губ.

— Элиза, эта попытка сбежать была опасной и глупой и для тебя, и для твоего ребенка. Я дал тебе время подумать, потому что верил: ты придешь ко мне сама, ты позаботишься о ребенке. Но если ты забываешь о его безопасности, я не вижу причин заботиться об этом самому. Вероятно, вскоре я решу, что единственный способ обратить на себя твое внимание — это приучить тебя наслаждаться моим обществом.

Она обернулась и наконец заговорила, понимая, что его слова были предостережением, и чувствуя, что это не пустая угроза:

— Я больше не стану пытаться убежать с балкона.

Джалахар улыбнулся, но его глаза недоверчиво блеснули.

— Будь ты мужчиной, я попросил бы тебя дать слово чести. Зная твою решимость, я не думаю, что тебе можно доверять. Просто я скажу, что наше будущее в твоих руках.

Она выпрямилась, едва Джалахар шагнул к ней, отступила к балкону, но он рассмеялся и остановился. Протянув руку, он осторожно прикоснулся к ее волосам, убирая с виска растрепанную прядь.

— Ночная прогулка повредила твоей прическе, Элиза. Я причешу тебя.

— Я могу причесаться сама.

— Но не станешь же ты отказывать мне в этом маленьком удовольствии, особенно тогда, когда я привез тебе вести от мужа.

— Брайан! — воскликнула она, блеснув глазами. — Расскажи, он жив? Рана заживает? Что ты узнал? Откуда?

Джалахар слегка поклонился, жестом веля ей следовать за собой. Элиза поколебалась всего мгновение, а затем вернулась в комнату.

Эта комната была ей ненавистна, хотя Джалахар выбрал не самую плохую из комнат дворца. Напротив, Элизу окружили роскошью. Комната была просторной; в одном ее углу стояла кровать со множеством шелковых подушек и тончайшим газовым пологом. Полы устилали пушистые ковры, окна закрывали занавеси голубовато-зеленых тонов. Здесь же стояли резной туалетный столик с серебряными щетками и гребнями и медная ванна — такая большая, что Элиза могла бы плавать в ней. В комнату принесли множество драгоценных книг, тщательно переписанных известными писцами, — французские переводы прославленных греческих и римских поэтов. Ей не отказывали ни в чем — кроме свободы.

И потому комната была ей ненавистна. Несмотря на всю роскошь, тюрьма оставалась тюрьмой.

— Садись, — приказал Джалахар, указывая ей на стул перед зеркалом. Элиза послушалась, не спуская глаз с отражения Джалахара в металлическом зеркале с искусной рамой. Он отвел глаза, взял щетку и принялся осторожно выбирать шпильки из узла ее волос. Волосы упали Элизе на спину, и Джалахар восторженно приподнял их, глядя, как блестят золотые и медные пряди под светом свечей, а затем принялся расчесывать их плавными взмахами.

— Джалахар!

Ей не хотелось ничего спрашивать у него, но и сдерживать себя не могла.

— Я слышал, что он крепко держится за свою жизнь.

— Он жив!

— Да, но…

— Что? — Элиза обернулась на стуле, взглянув на Джалахара с тревогой и болью.

— Говорят, его одолевает лихорадка. Ты знаешь, здесь ею болеют часто… воинов убивают не раны, а лихорадка.

Элиза опустила глаза, наполнившиеся слезами.

— Он сильный воин, — сказал Джалахар. — За ним присматривает лучший из лекарей английского короля.

— Он наверняка убьет его, если этого не сделает лихорадка! — воскликнула Элиза.

Минуту Джалахар промолчал, а затем заметил:

— Я попрошу Саладина отправить к королю нашего лучшего лекаря, египтянина, который умеет исцелять пустынную лихорадку.

Позднее Элиза сочла бы нелепостью, что человек, отнявший ее у мужа, желает сделать все возможное, чтобы сохранить ее мужу жизнь и здоровье, но в эту минуту она думала только о Брайане, забыв, что говорит с Джалахаром и что Брайан и Джалахар — заклятые враги.

— Египтянина? — переспросила она.

— Он лучший лекарь, какого я знаю, — ответил Джалахар.

— Но примет ли его Ричард? Позволит ли осмотреть Брайана?

— Даже твой король уважает благородство Саладина. Английский король упрям, своеволен, но не глуп. Я прикажу, чтобы лекарь отправился к нему немедленно.

Слезы затуманили глаза Элизы. Она опустила голову.

— Ты… будешь приносить мне вести?

— Да, если, конечно, ты пригласишь меня приходить сюда.

— Приглашу?

Джалахар улыбнулся:

— Это твои владения, Элиза.

Она уставилась в темные глаза — такие выразительные, что они оживляли слишком утонченные черты лица араба. Его длинные гибкие пальцы перебирали ее золотые волосы. Она слегка вздрогнула, желая, чтобы у нее был жирный, грязный и безобразный тюремщик. Но он даже в свободных одеждах создавал впечатление сдержанной силы. Он умел говорить красивые слова; в самом деле, странный человек!

— Это не мои владения. Это просто… тюрьма. А ты мой тюремщик. Узники не приглашают тюремщиков к себе.

— Ты должна считать себя гостьей. Добрый хозяин не тревожит гостей без их позволения.

— Сегодня ты вошел сюда безо всякого позволения.

— Да, но обстоятельства были иными, верно? Я считал, что мое сопровождение необходимо.

Элиза взглянула в зеркало и проговорила шепотом:

— Тебе известно, что я жду тебя в любое время… если ты принесешь вести о Брайане.

— Тогда я вернусь к тебе, как только что-нибудь узнаю.

Прошла еще неделя, прежде чем Элиза вновь увидела Джалахара. Она пыталась читать, пыталась найти способ сохранить терпение, оставаться в здравом рассудке. Но так или иначе, долгие часы она беспокойно вышагивала по комнате.

Ей прислуживали две женщины-мусульманки, красиво одетые, в дорогих украшениях. Элиза сочла их одеяния слишком пышными для служанок, пока не узнала от старшей из женщин, с трудом говорившей по-французски, что они жены Джалахара. Она изумилась тому, что он отправил жен прислуживать захваченной в бою пленнице, но женщин, казалось, это не тревожило.

— По закону Аллаха, мужчине положено четыре жены, — объяснила маленькая и крепкая Сатима.

— А у Джалахара?..

— Три. Когда придет время, он возьмет тебя в жены.

— Но у меня есть муж!

— Ты вышла замуж не по закону ислама.

Мусульманки неодобрительно относились к ее поведению: ей, пленнице, следовало быть польщенной тем, что сам великий Джалахар решил взять ее в жены — ведь она могла стать просто наложницей.

Элиза впала в глубокую тоску. Джалахар не приходил, тревога за Брайана усиливалась. Элиза знала, что лихорадка убивает даже самых сильных мужчин, а Брайан страдает от нее уже слишком долго… Сколько еще у него хватит сил, чтобы бороться с неумолимой болезнью?

И если он выживет…

Она оставила его на попечение Гвинет.

Элиза упала на постель среди шелковых подушек и зарыдала. Наконец-то Гвинет заполучила Брайана, а ей самой суждено стать четвертой женой повелителя пустыни, быть навсегда запертой в этой роскошной клетке.

Так проходили бесконечные, томительные дни и ночи. Элиза вспоминала Ферс-Мэнор и день смерти Перси: он умер, пытаясь предостеречь ее, сказать о… о Гвинет. А она сама позволила этой женщине отнять у нее мужа! Если, конечно, он выживет.

Он должен выжить! Элизе было легче представлять Брайана рядом с Гвинет, чем знать, что его синие глаза закрылись навсегда, а сильное сердце перестало биться.

Она не ела два дня, и наконец Сатима заставила ее перекусить, напомнив о здоровье ребенка. Однако ребенок не мог отвлечь Элизу — биение жизни в ней было еще слишком слабым, а время родов — еще слишком далеко.

Однажды утром, когда она стояла, невидящими глазами глядя через занавеси у постели, дверь со скрипом отворилась. Элиза не придала этому значения: должно быть, Сатима или Марин принесли ей поднос с фруктами и свежим хлебом.

— Оставь поднос, — равнодушно пробормотала она.

— Нет, я посижу с тобой, пока ты ешь! Ты ведь знаешь, тебе необходимо поесть!

Голос оказался незнакомым. Элиза обернулась и увидела перед собой миниатюрную женщину, прелестную и хрупкую. Ее глаза были огромными и черными, овал лица напоминал сердечко. Она смотрела на Элизу со странной улыбкой, от которой Элиза встревожилась.

— Кто ты? — спросила Элиза.

— Сонина. Поешь! Я выбрала для тебя самые сладкие финики, а этот хлеб только что вынут из печи. Прошу тебя, поешь! — настаивала Сонина.

Элизе вовсе не хотелось есть. Она рассеянно улыбнулась Сонине и направилась к балкону. Что случилось? Почему Джалахар так давно не приходил? Неужели с Брайаном…

— Ты умрешь!

Она обернулась на этот крик, и с изумлением увидела, что хрупкая красавица стремительно бросилась к ней, занеся руку высоко в воздух. В руке сверкал кинжал, украшенный драгоценными камнями.

Элиза невольно вскрикнула, но успела уклониться от удара и развернулась, готовая к бою. Сонина вновь метнулась к ней, и Элиза перехватила ее руку, заставив выронить кинжал на пол. Сонина начала яростно отбиваться, и Элизе пришлось сжать ее запястье с удвоенной силой.

— Прекрати! — приказала она бьющейся Сонине, которая целилась ей пальцами в лицо.

— Тебе все равно придется съесть эти финики! — прошипела Сонина.

Холод прошел по спине Элизы.

— Они отравлены?

— Да! Да! И я все равно убью тебя!

— За что?

— За Джалахара! Я не позволю отнять его!

— У меня нет желания отнимать его у тебя, к тому же у Джалахара есть еще две жены!

— А, эти! — Сонина с пренебрежением скривила губы. — Две старые вороны! Он бывает только у меня! А эти двое следят за его детьми и наложницами.

Элиза невольно покраснела.

— Я не наложница, Сонина, и не хочу быть его женой. У меня есть муж. И если ты хочешь избавиться от меня, помоги мне! Помоги мне сбежать!

Дверь распахнулась. Вбежала Сатима в сопровождении рослого стражника. Сатима вцепилась Сонине в волосы и яростно запричитала на своем языке. Сонина что-то крикнула ей в ответ, но стражник схватил ее и поволок прочь, подгоняя пинками.

— Больше она не потревожит тебя, — пообещала Сатима Элизе.

— Не ешь эти финики, — предупредила Элиза. Сатима взглянула на поднос с едой — ей больше не потребовалось объяснений.

— Сонина в бешенстве. Сегодня возвращается Джалахар, но еще заранее он прислал гонца с требованием, чтобы ты увиделась с ним, едва он успеет выкупаться и пообедать.

Элиза опустила глаза.

— Да, я встречусь с ним, — ответила она.

Джалахар пришел к ней поздно вечером. Элиза уже устала вышагивать по комнате и бросилась к двери, едва она открылась.

— Пожалуйста, скажи, что ты узнал?

Джалахар не заставил ее ждать. Не отрывая глаз от Элизы, он заговорил. Она не могла понять, почему он так странно глядит на нее.

— Стеда лечит египтянин. Он еще страдает от лихорадки, но болезнь понемногу отступает. Раз или два он приходил в сознание, и египтянин говорит, что Стед выживет.

Облегчение было таким внезапным, что Элиза рухнула на ковер — ноги не удержали ее. Она прижала ладони к щекам, словно стараясь сохранить рассудок.

Джалахар склонился и помог ей встать.

— Я принес тебе добрые вести. А теперь ты моя хозяйка и должна развлекать гостя.

Она вздрогнула, но Джалахар рассмеялся.

— Я не прошу ничего невозможного, запомни. — Он хлопнул в ладони, и дверь открылась. Двое слуг внесли низкий, странного вида столик и принялись расставлять на нем фигуры. Элиза взглянула на Джалахара.

— Шахматы, — пояснил он, прошел к столику, взял одну из фигур и внимательно рассмотрел ее, любуясь искусной резьбой. — Удивительная работа. Это подарок моему отцу от правителя Иерусалима — христианского короля. Ты умеешь играть?

Элиза кивнула и села на подушки.

— Тогда делай первый ход, — предложил Джалахар, и Элиза послушалась.

Постепенно на доске становилось все меньше пешек, погибали ладьи и слоны.

— Ты хорошо играешь, — заметил Джалахар.

— Я выиграю, — уверенно ответила Элиза.

Он улыбнулся.

— Вряд ли. Я буду играть с тобой до тех пор, пока не одержу победу.

Игра продолжалась. Наконец он произнес:

— Я слышал, что утром ты не скучала.

Элиза поежилась.

— Твоя жена пыталась отравить меня, а потом заколоть кинжалом.

— Она будет наказана.

— За что? Она хочет, чтобы я оставалась здесь, не больше, чем я сама этого хочу.

— Жена не должна перечить воле своего мужа.

— Тогда из меня получится плохая жена, Джалахар: я привыкла поступать по собственной воле.

Он задержал руку на фигуре и взглянул на нее. В глубине его глаз заплясали искры, губы слегка скривились в улыбке.

— Не припомню, чтобы я просил тебя быть моей женой, — учтиво заметил он.

Неизвестно почему Элиза вспыхнула.

— Этого боится Сонина, — ответила она.

— Тебе незачем беспокоиться о Сонине. — Он пожал плечами.

— Я не хочу, чтобы ты наказывал ее, — произнесла Элиза, передвинула фигуру и подняла голову. — Думаю, ты признаешь поражение: я победила.

Джалахар поднялся и поклонился ей.

— В этой игре — да. Но через неделю мы сразимся вновь.

Элиза обнаружила, что сохранять терпение все эти дни ей помогают две мысли. Элеонора, королева Элеонора, которая так любила Элизу и заботилась о ней, провела в заточении шестнадцать лет. Временами ей угрожали, лишали самого необходимого, но королева осталась такой же сильной и гордой, как прежде.

Она научилась ждать…

Мысль о шестнадцати годах заключения чуть не вызвала у Элизы приступ отчаяния, но вторая мысль помогла ей сдержаться.

Она должна оставаться здоровой, умной, сообразительной. Все, что она может подарить любимому человеку, — это их ребенка. Ради ребенка она должна выдержать эти муки.

Джалахар появлялся каждую неделю. Элиза узнала, что Сонину отослали к ее отцу. Элиза встревожилась, но Джалахар остался непоколебимым в своем решении.

— В моем доме должен быть мир. Я не хочу видеть в своей постели женщину, способную нанести удар кинжалом или отравить. Я привык сражаться на поле боя, против мужчин.

Элиза помедлила, осторожно взяла своего ферзя и возразила:

— Тогда ни к чему держать здесь и меня, Джалахар, ибо я готова убить тебя ради свободы, будь у меня такая возможность.

— Вот как?

Не думая ни секунды, он взял ее ферзя и отложил в сторону. Элиза едва следила за игрой, но вздрогнула, когда Джалахар вдруг оттолкнул столик и фигуры посыпались на пол. Он встал, подхватил Элизу с подушек и прижал к своей груди, глядя ей прямо в глаза.

— Я дам тебе свой кинжал, — сказал он, вытаскивая острое лезвие из-за пояса и вкладывая ей в руку. — Возьми его! — И он разорвал одежду, обнажая мускулистую грудь.

Изумленная его действиями Элиза попятилась, крепко сжав в ладони кинжал с перламутровой рукояткой. Джалахар наступал на нее, пронзая темными глазами.

— Остановись, Джалахар, — крикнула Элиза, — или я тебя убью!

— Неужели?

Он потянулся, схватил ее за руку и с силой провел кинжалом по груди. Из раны тонкой багровой полоской проступила кровь.

— Прекрати! — вновь вскрикнула Элиза, отдергивая руку. Слезы выступили у нее на глазах, она метнулась прочь и споткнулась о подушку. Она упала на постель, и ее глаза расширились в испуге, когда Джалахар склонился над ней и оперся на локоть.

Элиза перекатилась на постели и прижалась к стене, не спуская с него глаз.

— Ты не умеешь убивать, — мягко проговорил он, опускаясь на пол с другой стороны постели. Джалахар провел ладонью по ее щеке. — Неужели любить меня так тяжело? — спросил он. Он прикоснулся губами к ее губам, Элиза хотела увернуться, но не успела: она была прижата к стене. Но это прикосновение не было жестоким или повелительным. Мягкие губы Джалахара пахли мятой, они были нежными и… властными, казалось, губы Элизы овеял ветер. Отстранившись, Джалахар вновь взглянул на нее.

Элиза задрожала, раздираемая противоречивыми чувствами. Она приоткрыла рот, а затем вспомнила, что по-прежнему держит кинжал в руке.

Она приставила его к собственной груди.

— Может, я и не сумею лишить тебя жизни, — произнесла она, — но смогу убить себя.

Вспышка гнева мелькнула в его темных глазах. Он выбил кинжал из ее ладони таким сильным ударом, что Элиза вскрикнула, глядя, как оружие перелетело через всю комнату.

— Неужели я настолько отвратителен тебе, что ты вправду решишься убить и себя, и своего ребенка? — с холодной яростью спросил он.

Глаза Элизы наполнились слезами.

— Нет, — прошептала она. — Ты не вызываешь у меня отвращения. Но я… я люблю своего мужа. Разве ты этого не понимаешь?

Он потянулся к Элизе, и она вздрогнула, но не потому, что боялась удара: гораздо сильнее ее пугала нежность Джала-хара.

— Я не причиню тебе вреда, красавица, — тихо проговорил он, — просто обниму тебя. Не бойся.

Джалахар уложил ее на подушки рядом и обнял. Элиза ощутила, как его длинные гибкие пальцы касаются ее щек, перебирают волосы. Элиза закрыла глаза, и ее дрожь постепенно утихла. Он сказал правду: он всего лишь обнимал ее.

Лежа рядом с ним, Элиза горько улыбнулась сквозь слезы. Некогда она была способна совершить убийство, лишь бы бежать… от Брайана. Она с радостью увидела бы его обезглавленным или повешенным. Но теперь она стала совсем другой или, возможно, до встречи с Брайаном была всего лишь девчонкой, не подозревающей, какое наслаждение и отчаяние может принести любовь. Джалахар… он был совсем не похож на Брайана — тонкий, смуглый мусульманин, повелитель пустыни, живущий по иным законам, молящийся иному Богу.

Однако Брайан дал ей понять, что мужчину можно оценивать по-разному, и Элиза уже знала, что за некоторые качества может только уважать Джалахара. В их первую ночь, давным-давно, в ином мире, Брайан сказал ей, что ни одно из плотских наслаждений не достойно смерти. Элиза не хотела умирать, Джалахар не принуждал ее к этому.

Нет, он не был отвратительным Элизе. Она противилась ему, противилась бы, даже несмотря на принуждения. Но она боялась, боялась до смерти. Брайан научил ее любви, открыл путь к ее чувствам и сердцу, и она опасалась, что одиночество и страх заставят ее поддаться нежности Джалахара.

В небрежном удивлении проведя рукой по ее волосам, словно читая ее мысли, Джалахар спросил:

— Неужели тяжело любить меня так… как ты любишь Стеда?

— Не знаю, — ответила Элиза, — потому что я люблю его.

Несколько минут Джалахар молчал. Он отстранился, подпер голову ладонью и взглянул через газовый полог, окружающий их.

— А если он умрет?

— Ты обещал мне, что этого не будет! — вскрикнула Элиза.

— Ни один человек не в силах дать такого обещания. Но я говорю не о гибели от лихорадки. — Он пристально взглянул на Элизу. — Ты ведь знаешь, он направится сюда. До этого пройдет немало времени, ему потребуется набраться сил, но в гневе он потеряет осторожность и погибнет. Мы встретимся с ним в бою. Один из нас должен умереть.

— Но почему? — Элиза уставилась на него блестящими и яркими, как морская вода, глазами. — Если ты беспокоишься обо мне, Джалахар, отпусти меня.

— Не могу, — просто ответил он.

Он поднялся, оправил одежды и поклонился Элизе с печальной и задумчивой улыбкой.

— Мне надо уйти, иначе я не смогу сдержать свою клятву. Вскоре мы увидимся вновь.

Он приходил каждый четверг, но больше они не ссорились и не пытались бороться, а чаще всего играли в шахматы. Иногда Джалахар просил, чтобы Элиза почитала ему, иногда пытался учиться английскому языку. Элиза узнала несколько арабских слов; когда Джалахар просил позволения причесать ей волосы, она больше не отвечала отказом. Это казалось ей просто знаком внимания; глядя в темные и мрачные глаза Джалахара, Элиза понимала, что тот сдерживается из последних сил. Иногда она вздрагивала от его прикосновения и гадала, когда он потеряет терпение.

Неделя, в которую все христиане отмечают праздник Рождества, выдалась для Элизы особенно тяжелой. Ее дни проходили настолько скучно и тоскливо, что она стала ожидать визитов Джалахара.

Джалахар мало говорил с ней о Брайане, но упомянул, что лихорадка наконец-то отступила, и Брайан выжил. Они не говорили о войне — Элиза опасалась расспрашивать об этом. Она молилась, чтобы Брайан дождался того времени, когда полностью окрепнет и не станет легкой добычей смерти.

Часто она размышляла, что делает сейчас Брайан. Где находится Гвинет? Ухаживает ли она за Брайаном? Зная, как волнуют ее прикосновения Джалахара, Элиза поняла бы Брайана, даже если бы он принял от Гвинет утешения любого рода. Гвинет следовало стать его женой. Он знал ее задолго до того, как познакомился с Элизой. Нет, Элиза не ревновала. Она только мучилась неизвестностью.

Джалахар показался особенно молчаливым и печальным, когда зашел к Элизе за два дня до Рождества. Он приказал подать Элизе вино — мусульмане не пили его, — чтобы отметить праздник. Они расставили шахматные фигуры, но начали играть рассеянно и вяло.

Джалахар передвинул ладью, не сводя глаз с доски.

— Лекарь-египтянин вернулся к Саладину, — произнес он и поднял глаза на Элизу. — А Стеда видели во дворце Акры. Он упражнялся с мечом.

Пальцы Элизы затряслись так, что она не смогла поднять хрупкую шахматную фигуру. Она сжала кулаки на коленях и взглянула на них.

— Значит, он совсем поправился?

— Видимо, да. Соглядатаи говорят, что он похудел и побледнел, но держится по-прежнему прямо и гордо.

Джалахар встал и принялся вышагивать по комнате, рассматривая стоящие там и здесь безделушки. Элиза почувствовала, как он подошел к ней сзади и легко опустил ладонь ей на голову.

— Ты доставляешь мне слишком много хлопот, красавица. Английский король непрестанно шлет гонцов к моему дяде, Саладину, требуя отпустить тебя.

— И что же… — Элиза облизнула сухие губы, — что отвечает Саладин нашему королю?

Элиза почувствовала, что Джалахар пожал плечами.

— Саладин просит, чтобы я вернул тебя. Он говорит, что ты всего-навсего женщина и что мы ведем войну ради великих целей.

— А что же… отвечаешь Саладину ты?

— То же, что говорю тебе: я не могу отдать тебя.

— А Саладин?

Проведя ладонью по ее щеке, Джалахар поднял за подбородок голову Элизы и вгляделся в ее глаза.

— Это мои владения. Мой дворец. Есть многое, в чем дядя не имеет права приказывать мне.

Он не улыбнулся, пристально вглядываясь в ее лицо. Убрав руку, он направился к двери.

— Сегодня, — произнес он тихо, — я не хочу играть. Игра выводит меня из терпения. Я устал.

Он помедлил, нахмурился и обернулся к ней.

— Ребенок должен родиться в апреле? — спросил он.

— Да, — ответила Элиза, заливаясь румянцем.

— Времени остается немного, — произнес он. — Тебе пора подумать о том, как поступить дальше.

— Поступить? — удивленно переспросила Элиза.

— Ребенок может остаться здесь, — ровным тоном продолжал Джалахар, — но разве он не наследник Стеда? Ты должна решить, оставишь ли ты ребенка у себя или отошлешь его к отцу.

Элиза облизнула губы, замирая от нового приступа боли… и насмешки судьбы.

За все это время, за долгие недели и месяцы, она так и не сумела смириться с тем, что оказалась навечно заключена в клетку. Она не подозревала, что ей придется расстаться с ребенком — ребенком, который уже начинал шевелиться, вызывая у Элизы приливы любви к нему. Но может ли она отнять ребенка у его отца? Ей так хотелось иметь сына, который был бы частью ее самой… и Брайана. Сына, который был бы единственным достойным подарком мужу.

— Стел еще здесь… в Святой Земле… — прошептала она.

— Неужели ты считаешь, что война будет продолжаться вечно? Или что христиане когда-нибудь покорят нас? Король Филипп Французский уже вернулся на свою родину. Даже решимость короля Львиное Сердце не может быть постоянной. Стед вызовет меня на бой — это несомненно. Он потребует вернуть свою жену и ребенка, и если ты пожелаешь, он получит ребенка. Но, возможно, он не захочет принять его, считая, что ребенок от меня. Скажи, Элиза, он знает, что ты носишь его ребенка?

Ее лицо стало мертвенно-белым.

— Нет, — прошептала Элиза.

Джалахар пожал плечами.

— Тогда, вероятно, ты оставишь ребенка у себя. Здесь его будут любить, ибо этого хочу я.

Наконец Джалахар толкнул дверь, и Элиза вскочила, окликнув его:

— Но ведь ты сказал, что вам с Брайаном придется встретиться в бою!

Джалахар помедлил и улыбнулся.

— И ты надеешься, что твой муж убьет меня? Для этого ему будет мало любви и желания. Много месяцев подряд христиане пытались осадить дворец, но так и не сумели взять его. И, если Брайан явится сюда, он погибнет. Он еще слишком слаб, чтобы сражаться. Мне бы не хотелось убивать его, но придется, чтобы защитить свою жизнь. И если ты желаешь ему жизни, молись о том, чтобы его любовь к тебе угасла.

Джалахар закрыл за собой дверь.

Элиза глядела на нее, страшась будущего так, как никогда прежде. Она была слишком ошеломлена, чтобы плакать, но когда провела ладонями по щекам, то обнаружила, что по ним струятся безмолвные слезы.

Глава 26

Он жил в мире теней, где царили мрак и кошмары. Иногда ему казалось, что он едет верхом, а из-под копыт его жеребца вылетают огромные комья земли. Он не знал, зачем едет, куда стремится; тропу закрывали низкие ветви деревьев, которые словно смыкались перед ним, образуя сплошную стену, создавая темноту, наполняющую его жизнь.

Иногда в его мир грез проникал свет, и тогда ему казалось, что он стоит на зеленом лугу. Вокруг поют птицы, веет прохладный ветер.

Порой он видел ее — на вершине дюны, в белых одеждах. Ее озаряло солнце, волосы от ветра вздымались, как золотой венец, когда она бежала к нему, улыбаясь и протягивая руки, а глаза ее сияли, как лазурная даль моря. Он знал, что должен взять ее на руки и бежать прочь, но доспехи внезапно становились слишком тяжелыми. Каждый шаг давался с трудом, он стонал и напрягался, проклиная Бога за то, что Он оставил его таким беспомощным в самый необходимый момент.

Бывало, что ему удавалось бежать. Он забирался на холм, но там, где только что стояла Элиза, он обнаруживал боевого коня. Золотая сбруя на миг ослепляла его, и он прикрывал глаза. Его сердце колотилось все сильнее, ибо на коне сидела не Элиза, а король Генрих, восставший из могилы. Сильный и гордый Генрих, такой, каким бывал он всегда, пока болезни не подкосили и не убили его. Король восседал в седле горделиво и прямо, его лицо излучало мудрость и решимость, а глаза были справедливыми и понимающими.

Генрих поднимал палец и указывал им на Брайана. Откуда-то слышался голос, но не живого человека, а словно эхо из ледяной могилы.

— Ты подвел меня… подвел меня…

Он пытался открыть глаза. Генрих исчезал, и на его месте появлялся его сын, Ричард Львиное Сердце. Ричард говорил с кем-то другим, словно не замечая Брайана.

— Он смотрит прямо на меня, — произнес Ричард.

— Сомневаюсь, что он узнал тебя, Львиное Сердце.

Над Брайаном склонился незнакомый мужчина — очень худой, в просторной одежде и тюрбане. Его темные глаза были проницательными и умными, смуглое, как древесная кора, лицо избороздили старческие морщины.

— Стед, не умирай! Не смей подводить меня!

Кто это говорил — Ричард или Генрих?

Вокруг завертелись тени. Элиза сидела верхом, звала его и слезы струились по ее щекам. Тени угрожали поглотить ее, отнять навечно. Она взывала, умоляла, просила спасти ее.

Но он не мог этого сделать. Его ноги словно налились свинцом.

«Будь терпеливым с ней, будь добрым».

Откуда-то появился Уилл Маршалл.

— Я не могу ее догнать! — закричал Брайан. — Помоги мне, Уилл! Помоги мне!

Но Уилл скрылся в тени, и Брайан вновь остался один. Лица Генриха, Ричарда, Элизы всплывали перед ним, сливались и пропадали. Он вновь оказался в лесу, верхом на коне, несущемся к пропасти. Но теперь в ее глубине сиял луч света — золотой отблеск, манящий его. Это была корона, богато украшенная драгоценностями. Вскоре корона поблекла, и оказалось, что это волосы Элизы, освещенные солнцем, растрепанные ветром, сияющие медью и золотом. Она вновь звала его, протягивала руки с длинными и тонкими пальцами. Сапфировое кольцо блестело на солнце, отбрасывая синие искры… но тут все погрузилось в темноту. Тени приняли очертания пустынных вихрей, над головой поднялось безжалостное солнце. Элиза вновь была совсем рядом, но песок встал вокруг нее, как стена, и, когда вихрь утих, она исчезла.

— Элиза! — закричал он. — Элиза!

— Я здесь! — прошептала она. — Здесь, — и что-то прохладное коснулось его лба. Пальцы сжали руку нежно, но решительно.

— Элиза, — еле слышно взмолился он, — не покидай меня!

— Я никогда тебя не покину, — пообещала она.

Она была живая, она обнимала его.

Он вновь задремал, и она — о, чудо! — осталась с ним; когда оказывался в холодном лесу, она согревала его одеялами и собственным телом, а когда его обжигало пустынное солнце, она прикладывала к его лбу прохладную руку. Он постоянно повторял ее имя, она отвечала и сжимала ему руку.

Наконец пришло утро, когда он открыл глаза и обнаружил, что находится не в пустыне и не в лесу. Он заморгал: в висках гудело, в горле пересохло. Сил не хватало, даже чтобы поднять голову. Мигнув несколько раз, он огляделся — белые стены, тяжелые занавеси. Вокруг подушки…

Это дворец в Акре, понял он. Крепость Ричарда.

В его голове царила жуткая путаница мыслей. Он прикрыл глаза и попытался распутать их.

Постепенно он припоминал, что ехал рядом с женой, гадая, что за тайну она желает поведать ему, едва сдерживая нетерпение. Неужели она положит к его ногам сердце и душу, обнимет и скажет, что любит его больше всех на свете, что желает быть с ним до самой смерти?

Он ничего не замечал, пока из темноты не вылетели воины-арабы. Засада была неожиданной. Он дрался, и неплохо, пока…

Пока не увидел, что на нее напали. Пока не заметил, что она осталась беззащитной… Он понесся к ней, но тут страшная боль пронзила его бок, и он провалился во мрак, а затем оказался в мире теней.

Элиза…

Но она вновь ответила на его зов, и Брайан понял, что вспомнил еще один сон, в котором Элиза находится рядом с ним.

Кто-то прошел рядом, и его сердце переполнилось радостью. Собрав все силы, он сумел повернуться.

Сердце гулко загудело в груди, ясность мыслей вновь сменилась неразберихой.

Гвинет оперлась на локоть и с удивлением взглянула на него.

— Ты очнулся, Брайан! — воскликнула она. — Наконец-то очнулся!

Он попытался что-то сказать, но в горле было слишком сухо. Она вскочила с мягких подушек и принесла кувшин, быстро наполнила кубок и поднесла к его губам. Брайан ужаснулся, обнаружив, что не в силах поднять голову. Гвинет пришлось поддерживать его.

— Что случилось? — с трудом прохрипел он. Она беспокойно прикусила губу, но не ответила.

— Надо позвать лекаря, Брайан.

Она поспешно вышла из комнаты. Через минуту на Брайана уже глядело опаленное солнцем морщинистое лицо араба из его снов.

— Ты поборол болезнь, лорд Стед, — произнес араб на ломаном английском. — Но теперь тебе придется бороться за свое здоровье. Тебе нужен сон — покойный, глубокий, чтобы исцелиться душой и телом.

— Я хочу знать, что случилось! — воскликнул Брайан. Его голос дрожал, вместо крика получилось что-то слабое и жалобное. Араб не обратил внимания на его слова и подал Брайану еще воды.

— Спи, а когда ты снова проснешься, мы поговорим.

Но это было нелепо! Он не сможет заснуть! Внезапно веки отяжелели, Брайан почувствовал себя слабым стариком. Он прикрыл глаза и заснул.

Когда он вновь открыл глаза, араб был рядом с ним.

— Ты можешь поднять голову?

Брайан кивнул. Это оказалось трудной задачей, потребовалось собрать все силы, но голова все-таки оторвалась от подушки.

— Должно быть, тебе помогал ваш Бог, — заметил араб. — Ты чуть не умер.

— Кто ты? — спросил Брайан.

— Азфат Махзид. Египтянин, лекарь великого Саладина.

— Саладина! — воскликнул Брайан и рухнул в подушки. Египтянин слегка улыбнулся и ответил без излишнего смирения или похвальбы:

— Ты обязан жизнью не только своему Богу, но и моему искусству. Английские лекари — настоящие мясники! Они хотели пустить тебе кровь, хотя могли бы сообразить, что ты и без того истек кровью!

— Тогда я благодарен тебе, — произнес Брайан.

— Ты ничего мне не должен. Меня отправили сюда…

— Саладин? Значит, война…

— Она продолжается.

— Но как же…

— Тебе не стоит так много говорить, Стед. Ты должен вновь набраться сил, сейчас ты слаб, как дитя. Пройдет время, ты окрепнешь и будешь день ото дня становиться все сильнее.

Египтянин отошел.

— Где моя жена? — спросил Брайан вслед ему. Азфат остановился и произнес, не поворачивая головы:

— Я пришлю сюда женщину, которая ухаживала за тобой.

Брайан прикрыл глаза — веки вновь стали невыносимо тяжелыми, но не поддался сну. Им овладело страшное беспокойство. Услышав скрип двери, он открыл глаза.

На пороге стояла Гвинет. Она тревожно взглянула на него, затем подошла и села у постели.

— Где Элиза? — спросил Брайан.

Гвинет пошевелила губами, словно хотела что-то сказать, затем смутилась и опустила глаза так, что темные тени легли ей на щеки.

— Брайан, египтянин сказал, что тебе нельзя…

— Где Элиза? Что с ней случилось? Я должен знать! Я звал ее, я думал… Гвинет, расскажи мне! Она не умерла! Я знаю, она не могла умереть! Боже мой, Гвинет, скажи, что с ней стало!

— Брайан… — Гвинет вздохнула, беспокойно пожала плечами и взглянула ему в глаза. — Элиза во дворце Музхар.

Он безнадежно прикрыл глаза. Он знал свою жену: она должна была бороться до конца, и только Богу известно, что сделали с ней арабы…

— Пресвятая Дева! — пробормотал он. — Она пыталась ударить кого-нибудь кинжалом, и они…

— Нет, Брайан, не тревожься! Она отправилась туда по своей воле!

— По своей воле!

В его глазах появились такой ужас и боль, что Гвинет запнулась, подбирая слова.

— Нет, не совсем так, Брайан. Их вожак Джалахар приставил меч к твоему горлу. Тебя не оставили бы в живых, если бы твоя жена не последовала за Джалахаром. Она… решила спасти тебя.

Его охватила боль сильнее, чем от раны, мучительнее, чем лихорадка.

— Лучше бы я умер, — прошептал он.

— Тогда умерли бы все мы, — возразила Гвинет.

Он попытался подняться на постели.

— Надо седлать лошадей и уезжать отсюда. Может, мы успеем еще вовремя…

— Нет, нет, Брайан! — запротестовала Гвинет, ее огромные глаза наполнились слезами, и она уложила Брайана на подушки. Проклятие, он не мог справиться даже с Гвинет! — Брайан, из этого ничего хорошего не выйдет. Войско Ричарда осаждает дворец день за днем. И все это время их атаки отбивают…

— Все время? — Он помедлил. — Сколько же я здесь провалялся?

— Почти два месяца, Брайан.

— Два месяца!

Он прикрыл глаза. Два месяца… Элиза… Никакие кошмары не могли сравниться с тем, что он испытывал сейчас. Перед глазами всплывало лицо жены, ее белоснежное тело, стройное и гладкое, как шелк, в смуглых руках неверных…

Он открыл глаза. Гвинет испуганно вскрикнула, увидев в них ярость.

— Брайан!

— Я должен… найти ее… — прошептал он.

Ему удалось встать, но он тут же упал, тяжело ударившись об пол. Гвинет закричала, откуда-то сбежались люди, подняли его и уложили в постель.

Проходили дни, и он научился сдерживать нетерпение. Горечь не покидала его сердце, но слова Гвинет буквально пригвоздили его к постели:

— Брайан, ты никогда не увидишь ее и не сможешь ей помочь, если не выздоровеешь.

Он покорно ел, пил состряпанные лекарем снадобья из бычьей крови и козьего молока. Спустя несколько дней он уже свободно поднимал голову, а вскоре смог сидеть.

Гвинет постоянно находилась рядом и, набираясь сил, Брайан все чаще с признательностью поглядывал на нее, благодарный за заботу.

— Значит, ты всегда была рядом? — как-то спросил он. — Я звал Элизу, а вместо нее отзывалась ты.

— Мы думали, так будет лучше. По-видимому, ты поверил, что я — это Элиза, и успокаивался в моих руках.

Брайан приподнял бровь.

— Значит, ты только обнимала меня, Гвинет?

Она неловко рассмеялась, затем встала и прошлась по комнате, старательно отводя глаза.

— Ты был очень болен, Брайан. Но один раз ты пытался… — Она прекратила беспокойно вышагивать по комнате и взглянула на него с легким удивлением. — Брайан, даже когда ты не в силах открыть глаза, ты остаешься настоящим распутником! — Она задумчиво усмехнулась. — Однажды я подумала… не знаю, о чем. Когда я появилась здесь, чтобы заменить Элизу, я ничего не знала. Не представляла, что я буду делать, еели понадобится… Ночью, когда на нас напали, Элиза обратилась ко мне. Она просила присмотреть за тобой. Она понимала, что я останусь с тобой, что бы ни случилось. Могу себе представить, чего это ей стоило! Прежде я радовалась бы этому всем сердцем, ибо я так хотела тебя! — Она вновь задумчиво улыбнулась. — Мы с Перси жили совсем неплохо. Однако он всегда знал, как я отношусь к тебе. Уверена, в ночь перед смертью он пытался предостеречь Элизу. Тогда я выжила только благодаря Элизе. Мой сын, сын Перси, тоже выжил только потому, что она разыскала нас. Я слишком многим была ей обязана и все-таки желала тебя. Но до сих пор я и не подозревала, что в моей душе сохранились остатки честности. Я обнимала тебя, лежала рядом… я могла бы даже… но сдерживалась.

Брайан улыбнулся и протянул ей руку. Гвинет подошла и села рядом. Ее улыбка погасла, едва пальцы Брайана сжались.

— Я должен вернуть ее, Гвинет. Она лучшее, что у меня есть.

— Прежде ты должен набраться сил, — возразила Гвинет.

— Непременно.

Каждый день его осматривал лекарь-египтянин. Этот человек оказался циником, но был вежлив на свой странный, восточный манер: будучи доволен быстрым выздоровлением Брайана, он уклонялся от ответов на вопросы.

Но Брайан наконец стал настойчивым, и Махзид со вздохом ответил ему:

— Меня прислал Саладин — по просьбе его племянника, Джалахара.

— Джалахара? — быстро переспросил Брайан. — Но зачем это понадобилось Джалахару?

Египтянин смутился и пожал плечами.

— Думаю, потому, что его пленница спрашивала о тебе, и Джалахару хотелось угодить ей. Вероятно, лучший подарок, какой он только мог сделать ей, — принести весть о твоем выздоровлении.

Брайан стиснул зубы и напрягся. Элиза пожертвовала собой ради его жизни, а он до сих пор лежит здесь… беспомощный…

Он ничего не сказал Азфату, но, оставшись с Гвинет бушевал, изливая ярость на Джалахара, отчаянно жалея, что Элиза страдает ради него. Гвинет, которая видела Джалахара и, будучи женщиной, поняла, что такой мужчина может внушать подлинную страсть, мудро воздерживалась от возражений и не стала упоминать, что Элиза вряд ли страдает в руках своего тюремщика.

Брайан ударил кулаком по стене с такой силой, что Гвинет испугалась за его руку. Он повернулся к ней с растерянностью и болью в индиговых глазах.

— Но зачем? — спросил он. — Зачем он отнял ее, если у него множество женщин, если ему стоит только щелкнуть пальцами, и он получит все, что только пожелает?

На этот вопрос Гвинет ответила без труда:

— Цвет волос Элизы непривычен для жителей Востока, Брайан. Тебе следовало видеть, какими глазами Джалахар смотрел на нее. Он… — Гвинет осеклась.

— Что он? — нетерпеливо потребовал Брайан.

— Он был… удивлен, — еле слышно докончила Гвинет. По-видимому, ее объяснение оказалось понятным Брайану, он вновь начал наливаться яростью. Но «удивление» было слишком слабым названием тому чувству, которое в действительности испытывал мусульманин. В его глазах Гвинет заметила более глубокое чувство. Элиза была для Джалахара не просто красивой игрушкой — казалось, за считанные секунды она завладела его сердцем.

Какая жалость, что у нее самой темные волосы, думала Гвинет. Она не стала бы противиться, если бы Джалахар посадил ее к себе в седло и помчал через пустынные пески в свой роскошный дворец.

Да, ей следовало оказаться на месте Элизы.

Потому что Брайан влюблен в жену. Этого уже не изменить. И, несомненно, Элиза любит Брайана. Бедный Брайан! Гвинет еще никогда не видела, чтобы что-то настолько ошеломило этого могучего воина.

Она пыталась утешить его, пыталась объяснить, что Джалахар настолько очарован Элизой, что не захочет причинить ей вред. Вероятно, о ней неустанно заботятся.

Гвинет не верила своим словам, но именно за них Брайан уцепился, как утопающий за соломинку. Гвинет так и не удалось избавиться от своего чувства к нему, и она была рада, что хоть чем-то смогла утешить Брайана.

Азфат уехал через неделю. Перед отъездом он поведал Брайану, что теперь выздоровление зависит только от его воли. Они расстались дружески.

Прошла еще неделя, и Брайан смог встать. Он начал упражняться — мучительно, медленно, но неуклонно. Он вновь набирал силу в мускулах рук и ног, ослабленных долгой болезнью. Когда наконец он смог стоять и ходить, не спотыкаясь, он отправился к Ричарду и ударил кулаком по картам, разложенным на столе перед его повелителем.

— Ты сидишь здесь без дела, Ричард, а враги держат в плену мою жену! Я требую, чтобы ее освободили!

Ричард хмуро взглянул на него, сдерживая горячий нрав Плантагенетов.

— Стед, я рад видеть тебя в добром здравии, и только твоя недавняя болезнь мешает мне немедленно отослать тебя в соседний город. Ты забыл, с кем говоришь!

Угрозы Ричарда редко бывали пустыми. Брайан решил не забывать об этом.

— Нет, я не забылся: ты мой король и я служу тебе верой и правдой. Но я хочу знать, что было сделано для ее освобождения.

Ричард взглянул на Брайана и взмахнул рукой, отсылая из комнаты писца. Когда толстый коротконогий человечек удалился, Ричард упал в кресло и уставился на Брайана, барабаня пальцами по столу.

— Я сделал все, что мог, — со вздохом произнес он. — Мы осаждаем подступы ко дворцу Музхар, каждую неделю я шлю гонцов к Саладину. Больше ничего не остается делать ни мне, ни кому-либо другому.

— Нет! Собери отряд побольше…

— Проклятие, Стед, у меня не хватает воинов! Эта змея Филипп увел свое войско! Австрийские рыцари Леопольда — жалкие трусы! Я делаю все возможное, чтобы удержать побережье…

— Но должен же быть выход, Ричард! Может, ты делаешь не все…

— Стед! — рявкнул Ричард и поднялся. Брайан похудел за время болезни, но по-прежнему возвышался над королем на целый дюйм, и это раздражало Ричарда. — Сядь! — приказал король. — Ты же знаешь, как досадно мне видеть твой рост. Я возвысил тебя, Брайан Стед, я дал тебе поместья и земли, дал жену. Если бы я захотел, я мог бы сломать тебя. А теперь посиди и послушай.

Брайан сел, но склонился через стол к Ричарду.

— Доверься мне, король, позволь вновь повести воинов на штурм дворца. Позволь взять рыцарей из Монтуа и Корнуолла. Мы сумеем захватить дворец, мы…

— Брайан, — печально произнес король, покачивая головой, — я был бы искренне рад вновь отдать этих воинов тебе. Знаешь, я приказал отслужить мессу о твоем выздоровлении, мне нужны такие люди, как ты. Но я не отдам тебе войско до тех пор, пока к тебе не вернутся силы, пока я не увижу перед собой лучшего из рыцарей, того, который когда-то сумел выбить из седла меня! Придет время, и ты получишь все, что захочешь, Брайан, клянусь тебе. Черт побери, Стед, разве ты не понимаешь, что я готов перевернуть небо и землю, лишь бы вернуть ее!

Брайан замер, пораженный искренней болью в голосе короля. Он ждал от Ричарда слов о том, что великий крестовый поход нельзя прерывать ради одной женщины. Рыцари Ричарда имели привычку помалкивать, но самые приближенные к королю знали, что колкие замечания Ричарда о женщинах не были показными: он любил лишь одну женщину в мире — свою мать.

— В самом деле? — пробормотал Брайан.

— Ну конечно!

— Но почему? — не раздумывая, спросил Брайан. Ричард ответил ему удивленным взглядом.

— Разве ты ничего не знаешь?

Брайан покачал головой, и Ричард грустно улыбнулся.

— Она моя сестра. Правда, сводная сестра, но в ее жилах течет кровь Генриха.

У Брайана открылся рот. Он чувствовал, что выглядит как глупец, но ничего не мог с собой поделать.

Внезапно все встало по местам: поездка Элизы к Генриху, ночная буря… Кольцо, сапфировое кольцо, которое когда-то заставило Брайана подумать, что Элиза лгунья и воровка.

А ее лицо! А золотисто-медные волосы! Должно быть, он ослеп. Ее волосы были настоящим знаменем Плантагенетов! Ему следовало давно все понять! Даже во сне ему подсказывали разгадку тайны: он видел вместе Генриха, Ричарда и Элизу!

Даже легенда давала ему подсказку, подумал он, скривив лицо в горькой гримасе. Даже легенда о Плантагенетах, в которой говорилось о Мелюзине, давшей красоту, горячность и очарование этому роду. Да, очарование, колдовское очарование. Но не злое. Просто красота прародительницы Плантагенетов была так сильна, что любовь привязывала к ней мужчин на всю жизнь. Он, Брайан, коснулся Элизы, как некогда викинг коснулся Мелюзины, и этого оказалось достаточно: он был обречен желать ее, вожделеть и любить всю жизнь…

Он прикрыл глаза, переполнившись запоздалым сожалением. Он стащил ее с седла, ударил… и, если не овладел ею насильно, то заставил отдаться ему…

А все потому, что она была дочерью Генриха и стремилась скрыть свою тайну…

Ему следовало все понять! Потеряв сдержанность, она обезумела, прямо как Генрих. Или Ричард… Она подвергалась страшной опасности, рисковала жизнью, приходя в ярость и обретая непоколебимую решимость. Сколько раз ему казалось, что Элиза ему кого-то напоминает! Он служил Генриху много лет, потом служил Ричарду. Должно быть, все это время он был слеп.

А давно минувшая ночь… мрачная ночь неожиданного насилия и страсти, которая изменила всю его жизнь… и ее жизнь… Этого бы никогда не произошло, стоило ей только довериться ему…

— Но почему? — невольно прошептал он вслух.

— Значит, она тебе ничего не говорила? — произнес Ричард и вздохнул. — Вероятно, она считала, что эта тайна должна умереть с теми немногими, кто знал ее. Отец рассказал о ней, когда мы уже начали вражду. Когда умирала мать Элизы, отец дал ей клятву, что избавит Элизу от позора внебрачной дочери. Но Генрих не смог бы отрицать, что Элиза его дочь. Когда-то он проговорился ей. Моя мать догадалась, но она святая. Элеонора никогда не питала ненависти ни к кому из детей Генриха. Она позаботилась о Готфриде… Но вернемся к делу. Отец мог бы лишить меня наследства ради Джона, но думаю он понимал, что Джон Слишком молод, что ему нельзя доверять. Между Джоном и короной осталось только одно препятствие — я. Если я умру и если Джон обо всем узнает… Элиза дорого поплатится за это. Джон явно что-то подозревает. К тому же Элиза получила больше, чем Джон, — у нее было Монтуа. Эту тайну следует хранить вечно, Стед. Если… — Ричард замолчал, а затем решительно произ нес: — Если мы сумеем вернуть Элизу. Если у вас будут дети. они могут пострадать от козней Джона, конечно, если ни ты, ни я не сумеем защитить их.

Брайан встал, слегка пошатываясь.

— Я наберусь сил, Ричард. И ты еще увидишь — я смогу повести твое войско.

Ричард смотрел вслед Брайану, выходящему из комнаты. Очутившись у себя, Брайан рухнул на кровать и проспал целый час. Затем он съел до последней крошки еду, приготовленную Гвинет, и вновь начал упражняться, укрепляя ступни, — какой нелепостью ему показалась бы раньше мысль о том, что когда-либо придется заниматься этим!Но теперь это было необходимостью. Он будет вновь стоять, не шатаясь, будет ходить, сумеет держать в руках меч, будет готов к бою…

Если бы ему еще удалось сдержать непокорные и тревожные мысли! Но едва спускались сумерки, воображение предавало его. Джалахар! Этот мускулистый и стройный, удивительный, умный мужчина! Что, если Элиза уехала с ним потому, что была очарована его смуглым тонким лицом, заворожена этим пустынным властителем?

Он стиснул зубы. Стоило ему представить Элизу в объятиях другого мужчины, и душа горела от ярости и боли. Он так ясно представлял себе ее, казалось, он способен коснуться ее лица, ощутить нежность кожи, шелковистые волосы, рассыпавшиеся вокруг в прекрасном беспорядке…

Он пытался обуздать свои мысли, не позволяя ярости овладеть им. Нетерпение придавало ему силу. Он хотел вернуть Элизу, стремился сражаться за нее. Он был готов скорее умереть, чем лишиться ее навсегда.

Каждый день он упорно трудился. Лежа на полу, он поднимался без помощи рук, укрепляя мышцы живота. Он отжимался на руках — сначала медленно, уставая за считанные минуты; но проходило время, его решимость крепла, и вскоре он уже мог без труда отжаться от пола бесчисленное количество раз.

Он выходил во двор и упражнялся с мечом, делая выпады, тренируясь в ударах. Его жеребец почти совсем одичал за долгие месяцы, Брайану пришлось вновь объезжать его.

Бывали дни, когда он испытывал головокружение и был вынужден прервать свою работу, но такие дни случались все реже и реже.

Пока Брайан трудился, Ричард не переставал вести святую войну. Он продвигался вдоль побережья, рвался к Иерусалиму, но был вынужден постоянно отступать. Хотя прибрежные города оказались в руках крестоносцев, Иерусалим не сдавался.

В марте во дворце появился Ричард, только что вернувшийся из боя. Он наблюдал за работой Брайана, с радостью замечая, что широкие плечи рыцаря вновь налились силой, талия стала узкой и гибкой, на руках окрепли мускулы. Шрам на боку уже затянулся и побледнел. Рана была бы совсем незначительной, если бы не вызвала лихорадку.

— Попробуй сразиться со мной, — предложил Ричард.

Брайан помедлил, пожал плечами и встал наизготовку. Много раз подряд они сходились и расходились, кружили вокруг друг друга, наносили обманные удары, отступали, отражали атаки. Наконец король подхватил меч Брайана и сильным рывком выдернул его из руки. Взметнувшись высоко вверх, меч упал на землю.

Ричард улыбнулся.

— Ты почти готов, — сказал он, подступив ближе — так, чтобы только рыцарь слышал его слова. — Нам обоим известно, что лорд Стед в свои лучшие времена умел обезоружить даже короля. Когда ты сможешь выбить у меня меч, я пойму, что ты готов к бою.

Довольный своей победой, Ричард проследовал во дворец. Брайан подобрал меч и вновь принялся за работу.

Первого апреля Ричард вызвал Брайана к себе. Брайан вошел и остановился, с удивлением видя араба, стоящего рядом с королем. Ричард не встал. Со своего места он указал на араба и произнес:

— Он прибыл от Саладина, привезя ответ на мою последнюю весть. Я хочу, чтобы ты слышал его.

Маленький араб перевел взгляд с Ричарда на Брайана. При виде высокого, мускулистого воина он встревожился, особенно потому, что знал — его весть будет неприятной.

— Говори же! — приказал Ричард.

Араб потоптался на месте и поклонился.

— Великий Саладин с прискорбием сообщает тебе, что не в его власти освобождать захваченных его подданными заложников.

— Заложников? — угрожающе переспросил Брайан.

Араб взглянул на него, решив, что этот черноволосый рыцарь слишком опасен, опаснее даже, чем английский король.

— Да, английский лорд. Заложницу Элизу содержат хорошо, как и подобает ее званию. Ей подают еду, приготовленную одним из лучших поваров эмира, ей ни в чем не отказывают. — Воин посмотрел на араба так, что тот судорожно облизнул губы. — Лекарь, которого ты знаешь, Азфат Махзид, бывает у нее каждый день…

Он остановился, заметив морщины на лбу Брайана.

— Лекарь? Но зачем? Разве она больна? Она ранена? Что с ней сделали?

Опасения араба были не напрасными: черный рыцарь одним прыжком пересек комнату и схватил араба за ворот, сдавливая ему горло.

— Говори! Что с ней случилось? Она ранена? Что он с ней сделал?

— Ничего, ничего! Ты меня задушишь! Умоляю, пусти меня. Я всего лишь гонец…

Ричард хлопнул ладонью по плечу Брайана.

— Отпусти его, — негромко приказал король, заметив огонь в глазах Брайана. По-видимому, Брайан даже не подумал о том, что может убить этого человека.

Брайан вздрогнул, дикий огонь погас в его глазах, и он отпустил араба. Араб поперхнулся и закашлялся, потирая шею, но тут же торопливо заговорил:

— С ней все хорошо! Очень хорошо! Азфат бывает у нее только потому, что она ждет ребенка…

Брайан застыл на месте, глядя на гонца и сдерживая желание придушить его — просто за эту новость. Он не имел права убивать гонца Саладина; он рисковал бы тогда жизнью всех заложников-христиан.

Он повернулся, чувствуя себя так, словно превращался в застывший камень. Тяжело шагая, он вернулся к себе в комнату, как раз ту комнату, которую они делили первой ночью, когда Элиза только прибыла в Святую Землю…

Он упал на колени, прижав ладони к вискам, чтобы смягчить боль. Больше он не обманывался, Джалахар никогда не отпустит Элизу. Вероятно, Джалахар приходит к ней ночь за ночью, представляя себе сына, который унаследует ее золотистые волосы…

У Брайана вырвался звук — не вопль, не плач, но рыдание мучительной боли.

Гвинет торопливо вошла в комнату и упала перед ним на колени, сжав его плечи.

— Брайан, что с тобой? Рана снова открылась? Тебе плохо? Что…

Он взглянул ей в глаза и разразился смехом, горьким и хриплым.

— Она ждет ребенка! — выкрикнул он и вновь саркастически рассмеялся. — Боже мой, я провел столько ночей в муках, желая ее… а она ждет от него ребенка!

Внезапно он увидел, что прекрасные глаза Гвинет наполнились слезами. Гвинет… она заботилась о нем, любила его. Гвинет, с которой он так легко расстался ради Элизы!

Он обнял Гвинет и привлек к себе. Он яростно впился губами в ее губы, грубо провел по телу руками, припоминая его давно забытые очертания.

Она изумилась бешенству этого поцелуя, но уже через мгновение ответила на него. Вскоре они покатились по полу, срывая друг с друга одежды. Он не думал о нежности, не хотел ласки. Гвинет желала быть любимой так же горячо, как желал он…

Но когда он навис над ней, уже собираясь взять Гвинет, как конюх хорошенькую крестьянку, гнев внезапно погас. Он отстранился, вздрогнул и сел рядом, вновь зажав голову в руках. Насилие не помогало облегчить боль в сердце, не могло исцелить Брайана от желания. Он только оскорбил бы женщину, которая не заслуживала гнева и насилия. Он не мог отдать ей любовь, ибо уже отдал ее.

— Прости, Гвинет, я чуть не… прости. Ты не заслужила… такого.

Она молчала. Помедлив, она начала одеваться.

— Брайан, тебе незачем извиняться. Я охотно соблазнила бы тебя, и не раз, стоило мне заметить твое внимание. Мне жаль, что я не могу исцелить эту рану. Но послушай, Брайан…

— Что? — Он поднял голову, страдая от чувства вины. Она любила его, а он хотел только использовать ее, отомстить за боль, в которой Гвинет не была виновата. Он узнал муки любви… и хотел заставить мучиться другую.

Она глубоко вздохнула, собираясь с силами.

— Разве гонец сказал, что Элиза ждет ребенка Джалахара?

— Что ты хочешь сказать? — тревожно переспросил Брайан.

— В такое время женщинам редко бывает нужен лекарь, если только не приближается время родов. — Гвинет негромко рассмеялась. — Даже в этом случае… но Джалахар относится к ней по-особому. Брайан, ты не думаешь, что этот ребенок может быть твоим?

Минуту он настороженно смотрел на нее, затем вскочил и принялся одеваться, путаясь в одежде. Он бросился к двери.

— Куда ты? — тревожно воскликнула Гвинет.

— Догонять гонца!

Он нагнал маленького араба на тропе, ведущей из города. Араб дрогнул, сжавшись в седле.

— Не бойся, воин ислама! Я ничего не сделаю с тобой. Я просто хочу узнать побольше. Когда должен родиться ребенок у той женщины?

Араб был по-прежнему недоверчивым и пугливым. Он пожал плечами и осторожно произнес:

— Точно я не знаю, я не видел ее. Но, кажется, это будет скоро, потому что Азфат постоянно ждет во дворце.

Араб застыл в страхе, уверенный, что дал неправильный ответ и разъярил этого огромного рыцаря, на этот раз несомненно готового убить его. Брайан рассмеялся и расцеловал изумленного араба в обе щеки.

Воистину эти христиане — сумасшедшие.

— Спасибо, друг! Спасибо! — закричал Брайан и умчался, швырнув на песок пригоршню золотых монет.

Араб спешился. Вновь пожав плечами, он широко усмехнулся, пересчитав монеты.

Пути Аллаха неисповедимы!

Во дворце Ричарда в Акре Гвинет поспешно оделась и приготовилась к бегству. Она собрала немногочисленные вещи, позвала служанку и потребовала принести ей перо и пергамент.

Она торопливо нацарапала письмо:

«Брайан, я уезжаю в Музхар. Они впустят меня, ибо я всего лишь женщина. Это может показаться безумием, ты будешь сомневаться во мне, но я желаю только одного — быть с Элизой. Ей нужна подруга, и я намерена стать ею.

Если Бог и вправду есть на небесах, если есть справедливость, к тебе вернутся жена и ребенок. Я расскажу Элизе обо всем. Ты слишком сильно любишь ее, чтобы любить другую. Будучи твоим другом, я умоляю тебя ничего ей не рассказывать. Она будет уверена, что ты лжешь, и вместе с тем будет ждать этой лжи.

Я люблю тебя и люблю Элизу. Молюсь, чтобы мой поступок оказался правильным. Знай, я хочу быть с ней рядом и окажу ей любую помощь, какая только будет в моих силах. Не тревожься обо мне, ты же знаешь, я всегда твердо стояла на ногах. Гвинет».

Она положила письмо на подушку и печально улыбнулась, а затем поспешила прочь из комнаты, решив догнать гонца Саладина и найти дорогу к правителю мусульман, а оттуда — в дом его племянника.

Брайан вернулся во дворец в прекрасном настроении. Он пошел прямо к комнате Ричарда и стал ждать, пока паж доложит о его приходе.

Когда ему позволили войти, он остановился прямо перед королем. Ричард посмотрел на него, выжидательно приподняв бровь.

Брайан вытащил меч из ножен и положил его перед Ричардом.

— Я готов сразиться с тобой, король, — сказал он.

Ричард пристально оглядел его, затем медленно усмехнулся и встал.

— Думаю, нам понадобится освободить двор. Ты же понимаешь, моим воинам ни к чему видеть Ричарда Львиное Сердце обезоруженным. Нельзя дать им понять, что я умею сдаваться.

Вместе они вышли во двор. Никто не знал, что случилось там, но звон мечей долго разносился в воздухе.

Глава 27

Элиза проснулась от странного ощущения, что за ней кто-то наблюдает. Она открыла глаза и обнаружила, что смотрит прямо в лицо Гвинет. Гвинет добродушно улыбалась.

Несколько секунд Элиза непонимающе смотрела на нее.

— Должно быть, я умерла, и мы вместе оказались на небесах или в преисподней.

Гвинет рассмеялась:

— Нет, Элиза, ты жива. Должна признаться, я так рада тебя видеть! Никогда не думала, что увижу тебя в ином виде, непохожую на воздушную сильфиду, но сейчас ты скорее напоминаешь самого толстого из монахов!

Элиза слегка покраснела, но рассмеялась вместе с Гвинет, все еще удивляясь, как та очутилась во дворце Джалахара. Она неловко поднялась — за последний месяц ее живот вырос вдвое — и спросила:

— Как ты оказалась здесь?

— Очень просто. Я отправилась к Саладину, по-моему, это самый любезный и очаровательный из мужчин, а затем меня проводили сюда.

— Но зачем? — прошептала Элиза. — Гвинет, может, нам никогда не удастся выбраться отсюда. Теперь, когда ты здесь, тебя никогда не отпустят!

Гвинет пожала плечами.

— Я и не надеюсь на это. Знаешь, Перси всегда считал, что у меня есть страсть к приключениям. — Она вздохнула. — Я услышала о том, что ты ждешь ребенка, Элиза. Я думала, что тебе понадобится подруга.

Элиза изумленно уставилась на Гвинет. Тысячи вопросов вертелись у нее в голове. Тысячи опасений и тревог — и все они касались Брайана. Но если Гвинет… была рядом с Брайаном, зачем же она явилась сюда?

Гвинет прочла эти вопросы в глазах Элизы и торопливо заговорила:

— Сейчас он совсем здоров, Элиза. Он долго мучился в лихорадке, но победил и теперь силен, как прежде.

Плакать нельзя, напомнила себе Элиза. Она уже привыкла сдерживать слезы, но теперь ее глаза невольно увлажнились.

— Ты выходила его? — прошептала она Гвинет.

— Да, вместе с египтянином.

— Спасибо, — пробормотала Элиза, прикусывая нижнюю губу. Все остальное было не важно: Гвинет помогла ему выжить…

Но неужели он выжил только для того, чтобы погибнуть в бою?

— Гвинет, что задумал Брайан? Что он делает? Наверняка он знает, что я здесь. Гвинет, ребенок от него, а не от Джалахара. Он знает об этом? О, как это мучительно! Мне кажется, если он поверит, что ребенок от Джалахара, то уедет прочь, а значит, останется в живых; но я не знаю, смогу ли я вынести это… О, Гвинет, расскажи о нем, я так изголодалась по правде!

Гвинет смутилась, но всего на долю секунды.

— Он такой, как все мужчины, — задумчиво ответила она. — Он обезумел от ярости, узнав, что ты у Джалахара, а когда впервые услышал про ребенка… — Она развела руками. — Мужчины простодушны, как дети. Стоило ему узнать о том, что ребенок родится очень скоро, он поверил, что это его ребенок, которому предстоит появиться в чужом дворце.

— Но что он намерен делать? — прошептала Элиза.

Гвинет пожала плечами:

— Ричард ничего ему не позволит, пока силы не вернутся к Брайану. Но скоро… скоро он соберет лучших воинов и поведет их на штурм дворца.

Элиза упала на подушку, радуясь мысли, что он готов сражаться за нее, не важно, за что именно — за любовь, за свою собственность… или своего ребенка. Но эта радость была смешана со страхом: Брайан и Джалахар наверняка будут стремиться убить друг друга. Один из них погибнет. Брайан должен победить… но даже победа принесет ей боль, потому что Элиза втайне жалела пустынного властителя, который увез ее, но окружил вниманием.

И все-таки она будет молиться о его смерти. Потому что кто-то из них погибнет: Джалахар или Брайан.

— Джалахар знает, что ты здесь? — спросила она Гвинет, — Он знает, что Брайан… вскоре приведет сюда войско?

— Да, он знает обо мне, — сухо ответила Гвинет. — Никому не позволено приближаться к лучшей добыче Джалахара без его разрешения. Мне позволили остаться с тобой при условии, что я буду покидать комнату, едва здесь появится Джалахар!

— Он… ничего не сказал, узнав, что Брайан намерен появиться здесь?

— По-видимому, он верит в судьбу, как и все мусульмане. Кажется, он всегда знал, что вскоре появится Брайан и что км придется сразиться.

— Я надеялась… думала, что он отпустит меня, если узнает, что его дворец станут осаждать лучшие воины-христиане…

Гвинет вздохнула:

— Думаю, Элиза, ты недооценила гордость этого мужчины и силу его желания.

— Но я… недостойна этого, — пробормотала Элиза.

— Может быть, — добродушно ответила Гвинет. Она встала и принялась с любопытством оглядывать роскошную комнату, повертела в руках серебряную щетку, осмотрела украшенные драгоценными камнями марокканские кубки. — Твоя тюрьма совсем не так плоха! — заметила она.

Элиза вытянулась на постели. Последнее время она быстро утомлялась, на нее часто нападала сонливость. Иногда она мучилась от странных порывов, иногда чувствовала себя слишком усталой, чтобы о чем-либо тревожиться.

— Все равно это тюрьма, — ответила она.

Гвинет обернулась и подошла к ней, пряча искры в глазах.

— Какой он, Элиза?

— Кто? — удивилась та.

— Джалахар. Ну, не прикидывайся, Элиза, ведь ты женщина, а не сухая ветка! Наверняка он возбуждает тебя, такой стройный и сильный! У него удивительное лицо, а смотрит он так, словно раздевает женщину и проникает взглядом ей в душу. Только слепая не заметит, что он сведущ в ласках… в любви… Он способен оценить красоту…

Элиза уставилась на подругу и соперницу с явным изумлением, а затем поняла ее. Джалахар казался ей привлекательным, и только любовь к Брайану помогала устоять против чар пустынного властителя.

— Я мало что могу рассказать тебе. Ты уже все знаешь, — ответила Элиза. — Он никогда не прикасался ко мне.

— Никогда? — недоверчиво переспросила Гвинет.

— Он пообещал мне, что оставит меня в покое до тех пор, пока не родится ребенок Брайана. — Элиза печально взглянула на Гвинет. — Брайан никогда не поверит этому, правда?

Гвинет пожала плечами, сделав гримасу.

— Может, и поверит. Он захочет поверить. — Она улыбнулась. — А теперь поднимайся.

Элиза прикрыла глаза.

— Зачем?

— Затем, что для тебя и для ребенка вредно, если ты будешь валяться целыми днями. Так роды будут гораздо труднее.

— Какая разница? — вяло спросила Элиза.

— Вставай! — настаивала Гвинет.

Элиза обнаружила, что ей проще сдаться, чем протестовать.

Утром, в последний апрельский день 1192 года по юлианскому календарю, Элиза проснулась от боли в спине — такой боли она еще никогда не испытывала. Она задохнулась, сжала в кулаках шелковые простыни, но сдержала крик. Рассвет только что наступил. Она поднялась и вздрогнула от боли, попытавшись налить себе воды. Внезапно Элиза ощутила, что сама словно погружается в воду; затем боль вновь появилась, и на этот раз гораздо сильнее.

Растрепанная и заспанная Гвинет бросилась к ней.

— Началось! — воскликнула она. — Стой спокойно! Я одену тебя и пошлю за Азфатом.

Дрожа от боли, Элиза послушалась ее. В глубине души она никогда не верила, что ей придется рожать здесь, во дворце. В мечтах она чудесным образом оказывалась на свободе и Брайан был с ней рядом. Но мечты не совпали с явью: ребенок просился в мир. Джалахар заставит ее принять решение: либо оставить ребенка у себя, либо отослать его Брайану…

К счастью, физическая боль избавила ее на время от душевных мук. Природа ставила перед ней единственную цель — помочь ребенку появиться на свет.

Гвинет сняла с нее мокрую рубашку и надела сухую. Стиснув зубы, Элиза добрела до постели. Она смутно слышала, как Гвинет стучит в дверь, услышала шепот и прикрыла глаза.

Когда она пришла в себя, Азфат стоял рядом, сдержанный и спокойный, как всегда.

— Еще не скоро, — произнес он. — Хотя воды отошли уже давно. — Он приподнял голову Элизы, подавая ей какое-то питье и уверяя, что оно не причинит вреда ни ей, ни ребенку, а просто сдержит боль.

Резь прошла, но боль осталась. Время тянулось бесконечно медленно.

Азфат ушел. С Элизой остались Сатима и Гвинет, они прикладывали к ее лбу холодную ткань, убеждали дышать поглубже. Элиза услышала, как Гвинет перешептывается с Сатимой на ломаном французском.

— Почему ушел Азфат?

— Его вызвал Джалахар. — Сатима пожала плечами с обычной для мусульман покорностью судьбе. — Когда рождались его собственные сыновья, Джалахар уезжал из дворца. А сегодня, несмотря на то что ему предстоит бой, он желает знать, почему роды продолжаются так долго и почему она так страшно кричит.

Внизу, у фонтана во внутреннем дворе, Джалахар вышагивал по цветным плиткам и кричал на невозмутимого лекаря:

— Ты же лекарь, величайший из лекарей, египетский ученый! Почему же ты ничего не можешь сделать? Если она умрет, с ней умрешь и ты! Я велю бросить тебя живьем в кипящее масло!

Азфат вздохнул — казалось, угроза его вовсе не испугала.

— Она не умрет, Джалахар. Она страдает не больше, чем положено женщине. Я ничего не могу поделать, потому что жизнь идет своим чередом. Она кричит, потому что ей больно. Ни ты, ни даже великий Саладин не в силах приказать ребенку появиться на свет раньше, чем положено, даже если для этого ты велишь сварить меня живьем!

Джалахар метнул на лекаря гневный взгляд. Азфат подавил усмешку и еле заметно покачал головой. Должно быть, и рыцарь-христианин, и эмир — блистательные воины — спятили из-за этой белокурой женщины.

Азфат задумался. Так устроен мир: сам он был слишком стар и опытен, чтобы поддаться чарам прекрасного лица, но даже его завораживали лазурные глаза пленницы. Она не виновата в этом. Она уже стала легендой среди мусульман и христиан: красавица, которая согласилась выкупить жизнь своего мужа ценой собственной жизни, когда ее муж истекал кровью.

Азфат задумался о будущем. Он видел, что рыцарь-христианин остался в живых только благодаря собственной воле, видел, как он вновь набрал прежнюю силу.

Азфат знал Джалахара, и если эти двое мужчин решат сразиться…

Азфат поклонился.

— Если ты позволишь, Джалахар, я вернусь к женщине и попытаюсь сделать все, что смогу.

— Ступай! — рявкнул Джалахар. Азфат скрыл усмешку и отправился к Элизе.

Несмотря на то, что Элиза считала себя умирающей и не протестовала бы, если бы кто-нибудь решился облегчить ее муки ударом меча, роды были сравнительно легкими. Ребенок появился на свет незадолго до наступления сумерек.

Услышав его первый крик, Элиза настолько изумилась, что с радостью бы вынесла вновь всю пытку.

— Все кончено, тебе остается только натужиться в последний раз, — сказал Азфат.

— Но ребенок…

— Делай, что я говорю, — прервал Азфат. Перерезав пуповину, он вытащил послед.

Элиза видела, как Гвинет обмывает и пеленает новорожденного, и попыталась сесть.

— Гвинет, принеси его мне, прошу тебя!

Гвинет радостно рассмеялась.

— «Его»! Элиза, это девочка — настоящая красавица! Сейчас я вытру ее… у нее уже появились светлые волосы, а глаза — таких синих глаз я еще никогда не видела!

— Девочка! — воскликнула Элиза. — А я была уверена, что родится мальчик!

Гвинет осторожно подала ребенка Элизе. Азфат с интересом наблюдал за ними.

— Она станет красивой и, боюсь, причинит мужчинам немало горя, как ее мать!

Элиза искоса взглянула на Азфата, но непривычная улыбка сгладила резкость его слов. Лекарь объяснил, что сейчас уйдет и что Элизе следует заснуть.

Однако она была слишком ошеломлена этим чудом и любовью к нему, чтобы заснуть. И Элиза, и Гвинет, и даже Сатима были очарованы девочкой, когда Элиза сделала первую неловкую попытку накормить дочь. Прикосновение крошечного ротика к ее груди доставило Элизе невероятное наслаждение, и только от смертельной усталости она позволила Гвинет унести ребенка.

— Она напомнила мне маленького Перси, — произнесла Гвинет.

Элиза печально улыбнулась ей.

— Разве ты не скучаешь по нему каждую минуту, Гвинет? Как тебе удается переносить разлуку?

— Не знаю, — тихо ответила Гвинет, укачивая ребенка. — Я люблю его, по-настоящему люблю… но я была вынуждена покинуть Корнуолл вместе с тобой. Мне казалось, я должна что-то найти, не знаю, что именно. — Она взглянула на Элизу и задумчиво усмехнулась. — Ни о чем не тревожься, Элиза. Спи.

Исполнить этот приказ оказалось очень просто. Элиза не стала задумываться о будущем, о близком или отдаленном. Она прикрыла глаза и погрузилась в блаженный сон.

Глубокой ночью они с Гвинет вновь разглядывали ребенка, восхищаясь им, поражаясь его совершенству.

— Она будет высокой, — уверенно заметила Гвинет. — Взгляни на ее пальчики — какие они длинные! Длинные и гибкие!

— И личико у нее совсем не сморщенное! — с материнской гордостью подхватила Элиза. — Она просто прелесть!

Внезапно дверь распахнулась, и обе женщины испуганно подняли головы.

На пороге стоял Джалахар. Его лицо было напряженным, глаза устремлены на Элизу. Не поворачиваясь к Гвинет, он сделал жест рукой, кратко приказав. «Вон!»

Гвинет была не из тех женщин, что подчиняются приказам любого мужчины. Она взглянула на Элизу, пожала плечами и направилась к двери, но по пути задержалась и слегка коснулась щеки Джалахара ладонью.

— Твое желание — закон для меня, — с заметным сарказмом произнесла она, Джалахар схватил ее за запястье, и его глаза вспыхнули от раздражения.

— Не испытывай мое терпение, женщина, если ты хочешь вернуться в эту комнату.

Гвинет отдернула руку и вышла. Джалахар подошел к постели и сел рядом с Элизой, протягивая к ней руки.

— Я хочу взглянуть на ребенка.

Нелепая паника охватила Элизу; она была слаба, никогда еще не чувствовала себя такой беззащитной, но никогда не испытывала столь сильного желания защищаться. Она была не в силах выпустить из рук ребенка.

Джалахар обнажил зубы в нетерпеливой усмешке.

— Разве я когда-нибудь причинял тебе вред? — сердито спросил он. — Ты считаешь, что я способен повредить невинному ребенку?

Элиза с трудом глотнула и протянула ему ребенка. Ей не следовало опасаться. Он осторожно принял драгоценный сверток, бережно поддерживая головку ребенка, долго смотрел на крошечное личико, затем разжал кулачок, как делала сама Элиза. Ребенок нахмурился. Джалахар улыбнулся и вернул девочку Элизе.

— Она и вправду красива. Как ты назовешь ее?

— Я… я пока еще не решила, — тихо ответила Элиза, опуская глаза. Как она могла дать ребенку имя, не посоветовавшись с Брайаном?

— Это следует решить как можно скорее. Думаю, ты захочешь окрестить ее по христианскому обычаю. Завтра приедет священник.

Элиза кивнула, прижимая к себе ребенка.

— Ленора, — вдруг произнесла она и добавила: — В честь королевы.

— А, да — Элеоноры Аквитанской. Королевы Франции, затем Англии. Еще до моего рождения она бывала здесь вместе со старым французским королем, но легенды о ней живут до сих пор. Хорошо, что ты выбрала дочери это имя.

Но Ленору, названную в честь королевы, эти слова не убедили. Она продолжала хныкать, несмотря на старания матери успокоить ее.

— Она голодна, — заметил Джалахар.

Элизе не хотелось кормить ребенка у него на глазах, но Джалахар был неумолим, и Элиза поняла: несмотря на то что он никогда не причинит ей вреда, он не покинет комнату.

Опустив глаза, она распахнула ворот рубашки и приложила ребенка к груди. Джалахар молча наблюдал за ней, его лицо было мрачным. Элиза не отрывала глаз от золотистой головки ребенка. Не обращая внимания на Джалахара, она поцеловала эту головку и прижалась к ней щекой, ощущая новый прилив любви.

— Хотел бы я знать, — наконец проговорил Джалахар, — будешь ли ты так же нежно любить нашего ребенка?

Тревога заставила Элизу на время забыть обо всем. Она вскинула голову и обнаружила, что темные глаза Джалахара налились пугающей решимостью.

— Брайан уже собирает войско, — прошептала она.

— Да, я слышал об этом. Но стены Музхара неприступны.

— Это не остановит его…

— Может быть. Я уже говорил, что нам с ним придется сразиться. Но твое время бежит, как крупинки в песочных часах.

Элиза с трудом глотнула.

— Ты говорил, что никогда не станешь… принуждать меня.

— Разве это понадобится? — тихо спросил он, склоняясь к ней. Он отвел волосы со лба Элизы и провел ладонью по ее щеке, стараясь не задеть ребенка, жадно припавшего к груди. — Разве ты не захочешь отплатить мне за заботу?

Элиза затаила дыхание, сдерживая слезы от его ласки и пугаясь страстного желания в его голосе.

— Я люблю Брайана, — тихо произнесла она, крепко прижимая к себе дочь Брайана, как последнее, что ей осталось.

Джалахар печально улыбнулся.

— Я слишком долго ждал, — произнес он и поднялся. — Твое время еще не истекло: Азфат говорит, что до нового полнолуния к тебе нельзя прикасаться.

Элиза задрожала. Месяц — как долго и как мало! Она провела во дворце уже семь месяцев, каждый день ожидая, что появится Брайан…

Джалахар прервал ее мысли:

— Английский король болен, Элиза. Львиное Сердце воюет, не вставая с ложа. Он удерживает приморские города, но никогда не захватит Иерусалим. Вряд ли ему удастся взять этот дворец. Но и мы никогда не победим Львиное Сердце. Советники — и наши, и его, мудрые воины настаивают, что пора заключить перемирие. Твой муж — достойный противник, великий и храбрый рыцарь, но и ему не захватить такую крепость, как мой дворец. Тебе пора решать, хочешь ли ты оставить ребенка у себя или отошлешь его к отцу. Поскольку у тебя родилась дочь, а не сын, вероятно, Стед не будет против, если ты оставишь ее здесь. Наследниками могут быть только сыновья.

— Но я унаследовала владения своего отца! — возразила Элиза.

Джалахар пожал плечами:

— Тогда, вероятно, ты отдашь ребенка ему. Ты должна как можно скорее принять решение.

Он вышел из комнаты, прежде чем она смогла ответить. Элиза взглянула на свою крошечную дочь, которая уже заснула, прижимаясь головкой к ее груди. Ребенок тихо вздохнул и сжал кулачок. Элиза ощущала легкое дыхание девочки, тепло ее тельца, доверчивое прикосновение.

— Я не могу расстаться с тобой! — прошептала она. — Никогда… я слишком люблю тебя. Ты — все, что осталось мне от Брайана…

Она прикрыла глаза. Блаженство рождения ребенка ушло, муки вспыхнули с новой силой.

Джалахар никогда не лгал ей. По-видимому, Ричард и в самом деле болен, и болезнь удерживает его от боя. Христиане ведут долгую и бесплодную войну, наверняка они уже тоскуют по родине.

Что же будет дальше? Не может же Брайан штурмовать дворец в одиночку!

Время… время истекает.

— Элиза, иди сюда!

Положив Ленору в искусно сплетенную корзинку, подаренную Сатимой, Элиза поспешила к окну, возле которого стояла Гвинет. С высоты башни они могли заглянуть за стены дворца.

Прошло всего несколько дней после рождения Леноры, когда неподалеку от дворца рыцари разбили лагерь. В это утро суматоха в лагере усилилась. За ночь по пескам в лагерь притащили огромную метательную машину и таран на колесах. Казалось, шатры простираются на всю пустыню.

— Брайан готовится штурмовать дворец! — воскликнула Гвинет.

Элиза не знала, что она чувствует — облегчение или ужас. Каждый день после рождения Леноры был для нее пыткой. Джалахар принес в ее комнату песочные часы, и Элиза часто смотрела, как сыплются в них песчинки. Каждый день она наблюдала, как крестоносцы захватывают подступы к дворцу. Джалахар появлялся у нее нечасто, но как-то рассказал, что его отряд обошел лагерь крестоносцев, чтобы напасть на них с тыла. Гвинет говорила, что Джалахар сам возглавил свой отряд, вероятно, в поисках Брайана. Но они еще не успели сразиться.

Сколько же людей погибло? Этот вопрос причинял Элизе нестерпимую боль.

И теперь истекали ее последние дни…

— Как думаешь, когда они станут наступать? — тревожно спросила Элиза у Гвинет.

— Не знаю, — пробормотала Гвинет, — но думаю, скоро.

— Но когда?

Гвинет всмотрелась в лицо Элизы, замечая морщины на лбу.

— Понятно… — наконец проговорила Гвинет и вздохнула. — Элиза, не теряй голову. Тебе незачем так бояться.

Элиза вспыхнула от гнева.

— Ты ведешь себя слишком беспечно! Ты ничего не понимаешь: все изменилось…

Смех Гвинет прервал ее, и Элиза яростно уставилась на подругу.

— А чего боишься ты — Джалахара или самой себя? Элиза, он может быть отличным возлюбленным, многие женщины дорого бы заплатили, лишь бы остаться с таким мужчиной. Если он решит прийти к тебе, ты не умрешь, с тобой ничего не случится. У тебя нет выхода…

— Гвинет!

— Я совсем не глупа, Элиза, — со вздохом ответила Гвинет. — Джалахар проявляет поразительное терпение для мужчины. Он мог бы забыть о том, что ты ждешь ребенка, мог овладеть тобой в любую минуту, как только пожелал бы. Он мог приказать убить твоего ребенка, мог отнять его сразу после рождения. Этот человек до безумия влюблен в тебя; но даже будучи влюбленным, он остается мужчиной. Он способен умереть ради тебя. Но, думаю, если ему придется умирать, он прежде захочет вознаградить себя за терпение. По-моему, его терпение вскоре лопнет. А ты или станешь противиться ему и навлечешь на себя беду, или же примешь его и испытаешь неземное наслаждение.

Элиза отвернулась от окна.

— Я не могу принять его! После этого… Брайан никогда не захочет меня…

Гвинет разразилась смехом и обняла Элизу.

— Глупышка! Брайан любит тебя, он не остановился ни перед чем!

— Нет, нет! — выкрикнула Элиза. — Перси тоже когда-то любил меня, Гвинет. Я совершила ошибку и призналась ему…

— Элиза, Перси был слишком молод и глуп, но и он по-прежнему любил тебя. Брайан Стед — это не Перси! Он по-настоящему любит тебя, ты его жена. Напрасно ты беспокоишься о том, что нельзя изменить. Элиза, он наверняка уверен, что ты была с Джалахаром каждую ночь, пока он лежал в лихорадке, и все-таки Брайан собрал войско, чтобы вызволить тебя отсюда!

Элиза прикусила нижнюю губу, желая исполниться такой же уверенностью, как Гвинет.

— Ты… и в самом деле считаешь, что он любит меня, Гвинет?

Гвинет попыталась рассмеяться, но тут же горечь пересилила ее смех. Она поняла, как встревожена Элиза, как она уязвима.

— Да, — просто ответила она. — Я уверена. Что Брайан любит тебя всей душой. — Она вздохнула. — Как жаль, что Джалахар не обращает внимания на меня! Я была бы так рада оказаться в его постели!

— Гвинет!

— Это правда, — сухо ответила Гвинет и посерьезнела. — Элиза, ты должна понять: ты вернешься к Брайану только в том случае, если Брайан убьет Джалахара.

Элиза уставилась на подругу.

— О чем ты говоришь?

— Но все может случиться иначе, — тихо добавила Гвинет. — И тогда… тебе придется примириться с Джалахаром.

— Нет, — выпалила Элиза.

— Так или иначе, по-моему, прошло то время, когда ты могла разыгрывать королеву, требуя услуг и послушания. И если… если Брайан убьет Джалахара после того… как тот потеряет терпение, ты можешь легко забыть об этом.

— Но как?

— Солгать.

— Брайан никогда мне не поверит!

Гвинет усмехнулась:

— Может быть. Но я уже говорила, мужчины — странные существа. Даже если он тебе не поверит, он не станет добиваться правды, а предпочтет жить, смирившись с ложью.

— Ты же говорила, что Брайан любит меня, несмотря ни на что! — возразила Элиза. — А теперь советуешь мне солгать!

— По-моему, у всех у нас есть маленькие тайны, — заметила Гвинет, собралась что-то добавить и вдруг подпрыгнула от стука в дверь. Женщины переглянулись. — Войдите! — приглушенно ответила Гвинет.

Запертая снаружи дверь распахнулась.

Элиза изумилась, увидев стоящего на пороге человека. Среднего роста, он казался величественным в своих просторных одеждах. Его густые вьющиеся волосы выбивались из-под алого тюрбана, борода с проседью спускалась на грудь. Глаза незнакомца проницательно блестели, его лицо было покрыто морщинами, изъедено временем и опалено солнцем, но Элизе показалось, что еще никогда в жизни она не видела более властного лица. И она, и Гвинет стояли как пораженные громом.

Незнакомец поклонился и прошел по комнате, остановившись перед Элизой.

— Значит, это ты… — произнес он, ничем не объясняя свое вторжение, — Элиза, жена рыцаря Брайана Стеда, подданного Ричарда, короля Англии!

Элиза кивнула и нашла в себе силы ответить:

— Да, я Элиза, жена Брайана Стеда.

— А ребенок в корзине — его дочь?

— Да… но кто ты такой?

Мужчина негромко рассмеялся.

— Золотые волосы и неукротимый нрав! — произнес он, покачивая головой. — Будь я помоложе… но я уже слишком стар, я знаю, как быстро приедаются плотские наслаждения. Однако я еще помню, что такое страсть… Я — Саладин.

— Саладин! — воскликнула Элиза.

— Так ты меня знаешь? — переспросил он. — Я рад, поскольку ты причинила мне немало хлопот. Мы сражаемся за страну и вынуждены терять время из-за пустяков!

Элиза поспешно смахнула предательские слезы.

— Значит, ты пришел освободить меня? Тогда все хлопоты кончены…

Она осеклась, увидев, что Саладин печально покачал головой.

— Отпустить тебя может только Джалахар, а он упрямится. Я пришел предложить тебе отослать ребенка Стеда сегодня утром. — Увидев, как застыло лицо Элизы, Саладин объяснил: — Ты же знаешь, здесь будет бой. Если ты любишь свою дочь, ты позаботишься, чтобы она оказалась в безопасности. Невинному младенцу незачем страдать. Джалахар уже увез отсюда собственных детей.

Элиза опустила голову, борясь со слезами. Она кивнула. Если Джалахар увез своих детей, значит, дворец и в самом деле в опасности.

Саладин протянул руку и поднял ее голову за подбородок. Странно, но Элиза не удивилась, увидев сочувствие и сожаление в его глазах.

— Да… будь я моложе. Вероятно, я тоже решил бы сразиться ради тебя!

Он поклонился ей и Гвинет и вышел, шурша одеждами.

Элиза вынула ребенка из корзины, уложила его рядом с собой на подушки и крепко обняла. На этот раз у Гвинет не нашлось слов, чтобы утешить подругу.

Этим вечером Джалахар неожиданно появился на пороге комнаты. Он пристально взглянул на Гвинет, та вздохнула, поднялась и направилась вон из комнаты.

— Постой! — приказал Джалахар, и Элиза с Гвинет испуганно переглянулись. Джалахар взглянул на спящую девочку рядом с Элизой. — Возьми ребенка, — тихо сказал он.

— Нет! — мгновенно вскричала Элиза.

— Ночью ее принесут тебе, — ответил Джалахар.

Гвинет бросилась к постели.

— Элиза, позволь забрать ее! Кажется, это необходимо. Элиза, он не лжет — я принесу ее обратно.

Элиза выпустила дочь из рук и позволила Гвинет взять ее. Когда за ними закрылась дверь, Джалахар не двинулся с места. Элиза вскочила на ноги, прижавшись к стене.

Он прошел через всю комнату к окну и заговорил почти беспечно:

— Наши стены осаждены. Посмотри, как горят в лагере факелы — как пожар. Он умный человек, твой Стед. Если начнется битва, она будет жестокой.

Внезапно он обернулся к Элизе и простер руку к небесам за высоким окном.

— Полнолуние наступило, — произнес он.

Элиза промолчала. Ее била дрожь, страх сковал ноги, ей хотелось броситься прочь, но это было бы глупо и нелепо.

Джалахар подошел к ней и остановился рядом. Он коснулся ее щеки, провел ладонью по волосам. Элиза ощущала его горячее дыхание.

— Бой начнется скоро, — произнес он. — Может, завтра… Я хотел бы знать… — Его голос оборвался, и он начал снова: — Я хотел бы знать, за что сражаюсь.

Элиза застыла от его прикосновения, она не могла издать ни звука, не могла пошевелиться. Она оцепенела.

Он провел руками по ее плечам, спуская с них одежду. Элиза носила только рубашку из прохладного шелка, и та скользнула по ее плечам вниз, как песок. Элиза осталась обнаженной.

— Нет! — вдруг злобно вскрикнула она, однако он уже обхватил ее руками. Падение на мягкие подушки постели показалось Элизе вечным. Он лег рядом. Она отчаянно боролась, отбивалась, царапалась, но не могла побороть его, и вскоре Джалахар обхватил ее запястья одной рукой, печально глядя ей прямо в глаза. — Нет! — снова надрывно крикнула она и потрясла головой, смаргивая с ресниц слезы.

— Успокойся, — ласково и терпеливо шептал он. Он легко удерживал свою пленницу одной рукой, а другой убирал с ее щек слезы нежными, ласкающими движениями.

Наконец она затихла.

— Открой глаза, — попросил Джалахар. Она послушалась и взглянула на него. Он задумчиво улыбнулся, отвел глаза. Его пальцы нашли дорожку между ее грудей, тяжелых от молока. — Я хочу всего лишь любить тебя, — прошептал он. — Я никогда не причиню тебе боли…

Элиза никогда еще не испытывала такого отчаяния. Она хотела отбиваться, напомнив себе о Брайане. Но она не могла не признать, что нежные прикосновения этих пальцев возбуждают в ней желание. Если Джалахар станет настаивать, ее тело, уже привыкшее к любви и давно лишенное ее, предаст Элизу, а сердце предаст Брайана.

Он нашел губами ее губы. Элизе хотелось оттолкнуть его, но Джалахар держал ее слишком крепко. Его поцелуй был неторопливым, нежным… но властным.

Отстранившись, он вновь взглянул прямо ей в глаза, затем склонил голову и коснулся тонкой жилки на ее шее, провел губами по набухшей груди и вниз, к животу.

Несмотря на все муки, эти ласки возбуждали ее. Как странно! В первый раз с Брайаном Элиза не испытывала ничего, кроме гнева, боли и… страсти. Однако она научилась любить Брайана, но так и не смогла бы объяснить, почему после неукротимой ненависти к ней пришла любовь.

Она вновь прикрыла глаза, неудержимо дрожа. Внезапно она с мольбой воскликнула:

— Джалахар! Прошу, отпусти меня и выслушай!

Он подозрительно, но не без любопытства взглянул на нее.

— Да?

Элиза глотнула, набрала воздуха, молясь, чтобы у него осталось достаточно терпения.

— Если ты возьмешь меня сейчас, — хрипло произнесла она, — это будет насилие. Если же… если вы с Брайаном встретитесь в бою и Брайан будет убит, я… я приду к тебе сама.

Он помолчал, приподняв бровь.

— Я не перестану бороться! — воскликнула она. — Я буду отбиваться, пока не ослабею и не устану, и тебе придется любить бесчувственное тело.

— Но Брайан может убить меня, — сухо заметил Джалахар.

— Да, ты рискуешь. Война — это всегда риск. — Джалахар молча слушал ее. — Прошу тебя, Джалахар! Если ты победишь, клянусь нашим Христом и Святой Девой, я забуду о прошлом и приду к тебе… по своей воле.

Он прикрыл глаза и сжался. Медленно выпустив ее, Джалахар откинулся на подушки, гибко потянувшись всем телом. Он встал, прошел к двери, но остановился и вновь повернулся. Элиза беспокойно потянула на себя простыню, однако Джалахар жестом остановил ее, продолжая пристальный осмотр. Элиза молчала, зная, что удостоилась неслыханной милости.

— Теперь по крайней мере я знаю, как ты выглядишь. Твоя кожа гладка, как шелк, — пробормотал он и учтиво напомнил: — Ты дала клятву, Элиза. Такие клятвы нельзя нарушать.

Он вышел. Элиза вновь вздрогнула и поспешила надеть рубашку.

Сгорая от любопытства, в комнату вернулась Гвинет вместе с Ленорой.

— Ну, что? — спросила она.

— Бой… решит все, — слабо ответила Элиза. Она крепко прижала к себе ребенка и пригладила его шелковистые волосы.

— Ты… заключила с ним сделку? — воскликнула Гвинет.

— Да, — прошептала Элиза.

Гвинет молчала несколько секунд, а затем воскликнула:

— Боже милостивый, если бы у меня были светлые волосы!

Никто из них не спал всю ночь, обе молчали. Утром толстая арабка забрала у Элизы ребенка, и хотя Элиза ничего не поняла, она знала, что эта женщина будет заботиться о девочке так же, как заботилась бы о ней кормилица-христианка.

Прошел день, тревога во дворце понемногу усиливалась. Наступила ночь — напряженная и тихая.

За ночью последовал рассвет.

Глава 28

— Джалахар!

Горящие стрелы взметнулись, едва посветлело небо; метательные машины отплевывались песком и камнем, таран ударял в ворота.

Все утро Гвинет и Элиза прислушивались к шуму боя, к какофонии звуков, визга и воплей.

Мусульмане защищали свою землю, сражаясь не на жизнь, а на смерть.

Но ворота не выдержали под напором.

Христиане стали врываться во дворец; когда рассеялась пыль, в воротах показался единственный всадник.

— Джалахар!

Этот пронзительный крик разнесся по всему дворцу. Стоя у окна рядом с Гвинет, Элиза задрожала, ее лицо покрыла мертвенная бледность. Ноги подогнулись, и она сползла по стене.

— Это Брайан! — пробормотала она.

— Конечно, Брайан, — подтвердила Гвинет.

— Но что же он делает! — воскликнула Элиза. — За ним нет прикрытия! Стоит кому-нибудь пустить стрелу, и… — Она собралась с силами, вскочила и оттолкнула Гвинет от окна. — О, Гвинет, что он делает?

Последние слова прозвучали шепотом, ибо Элиза задрожала всем телом, а сердце ее зашлось от страха и гордости. Жеребец Брайана танцевал, закусив удила, но Брайан сидел в седле как влитой. Ветер раздувал его плащ. Он пришпорил беспокойного коня, не спуская глаз с окон дворца, напоминая о своем вызове.

— Джалахар! — вновь прозвенел его голос. Хрипловатый, настойчивый, он был настоящей музыкой для Элизы. Когда Элиза в последний раз видела мужа, он был при смерти, а теперь…

Она отвлеклась, видя, как навстречу Брайану выехал другой всадник — Джалахар.

Их разделяло всего несколько шагов. Оба были на боевых конях, облачены в доспехи, держали в руках обнаженные мечи.

— Что происходит? — изумилась Гвинет.

— Не знаю! — простонала Элиза и добавила: — Тише, они что-то говорят…

Брайан понизил голос. Элиза напряглась, чтобы различить хоть несколько слов, но это ей не удалось. К ним присоединился третий всадник — Саладин.

— Что они делают? — прошептала Элиза, когда всадники внезапно развернули коней и направились к воротам в сопровождении воинов Музхара, пение которых разносилось далеко над песками пустыни.

— Они уезжают! — воскликнула Элиза. — Они вместе уезжают из дворца!

Она отвернулась от окна и бросилась на дверь всем телом. Наружный засов даже не дрогнул. Элиза лихорадочно ударила в дверь кулаками.

— Помоги же мне, Гвинет!

Гвинет подбежала к ней, и они вдвоем попытались выломать дверь. Но засов оказался крепким, и единственным результатом усилий подруг стали синяки и ссадины.

— Этого я не вынесу! — всхлипывала Элиза, вновь бросаясь на дверь.

Гвинет вздохнула:

— Элиза, нам не сломать эту дверь, пожалуй, ее не прошибешь даже тараном.

— Но они уехали… мы даже не знаем, что случилось… Гвинет, в последний раз я видела Брайана истекающим кровью… умирающим… Больше я этого не вынесу! Я не могу отпустить его! И Джалахар… как глупо все это!

— Что бы они ни делали, тебе их не остановить!

— Но я не могу здесь оставаться!

Она разбежалась, чтобы вновь удариться о дверь, но остановилась и порывисто обернулась.

— Гвинет, простыни! Тащи сюда простыни!

— Простыни?

— Да… мы свяжем их вместе и спустимся во двор. Я уже делала это, но Джалахар поймал меня и сказал, что поставит под балконом стражников. Но сейчас во дворе пусто, Гвинет. Там никого не будет, все уехали…

Говоря, Элиза торопливо связывала простыни.

— Ты погубишь нас обеих! — запротестовала Гвинет, поглядев с балкона вниз и сжавшись от страха.

— Помоги мне только связать их. Я не отступлю, а ты можешь поступать, как пожелаешь.

Элиза крепко привязала конец простыни к железным перилам и проверила его надежность. Она взобралась на перила и крепко схватилась за материю. Взглянув на Гвинет, она на мгновение зажмурилась, беспокойно улыбнулась и начала спускаться. Она скользила по гладкой ткани слишком быстро и больно ударилась о плиты двора, но тут же вскочила на ноги и торжествующе замахала Гвинет.

— Подожди! — беспокойно воскликнула Гвинет, помедлила и глубоко вздохнула. — Я с тобой!

— Держись крепче! — ободрила ее Элиза. — Я поймаю тебя… ох!

Гвинет скользнула по простыням, и Элиза попыталась подхватить ее. Обе повалились на землю, задыхаясь, но остались невредимыми.

— Что же теперь? — спросила Гвинет.

— Надо добраться до ворот.

— Но нам придется обойти дворец…

— Гвинет, мы уже сбежали. Думай скорее, куда надо идти теперь!

Гвинет подумала и показала путь:

— Вот сюда.

Дворец был настоящим лабиринтом из арок и коридоров. Пустынным лабиринтом. Шаги отдавались по нему гулким эхом. Первый раз беглянкам не повезло: они оказались в тупике.

— Обратно! — скомандовала Гвинет, и они повернули в другой коридор. — Вижу двор!

Спустя мгновение они оказались во внутреннем дворике с экзотическими растениями и журчащими фонтанами. Гвинет замерла, глядя на один из фонтанов.

— Скорее! — прошипела Элиза, хватая ее за руку.

Они промчались через двор и остановились у выхода из дворца. Стражник оставался на месте, глядя вдаль, на сломанные ворота и на расстилающиеся за ними пески, на толпу, собравшуюся там.

Гвинет потянула Элизу назад. Обе прижались к стене.

— Как же нам пробраться незамеченными? — пробормотала Гвинет.

Элиза прикусила губу, стараясь быстро найти выход.

— Мы можем попытаться… нет, подожди! — прошептала она. Пара вырезанных из слоновой кости львов стояла у первого фонтана. Элиза схватила одного из львов и подкралась к двери, подавая Гвинет отчаянные знаки.

Гвинет глубоко вздохнула и шагнула к выходу, оказавшись на виду, рядом с невидимой для стражника Элизой.

— О-о! — беспомощно простонала она и упала на пол. Как и надеялась Элиза, стражник обернулся, опустил меч и бросился к Гвинет. Элиза неслышно обошла его и подняла льва, надеясь только на свою силу. Послышался глухой стук, и стражник повалился на Гвинет. Та вновь вскрикнула.

— Убери его!

Элиза помогла Гвинет выбраться из-под обмякшего тела. Гвинет быстро вскочила, оглядываясь.

— Бежим! — потянула ее за собой Элиза.

Путь до ворот показался им бесконечным, песок забивал горло, утреннее солнце немилосердно жгло, а пение в пустыне превратилось в безумные вопли. У ворот Элиза и Гвинет забрались на большой камень, и, когда пригляделись, Гвинет испустила изумленный крик.

Повернувшись к ней, Элиза увидела впереди толпу христиан и мусульман и сжала руки на груди.

— Что там? — спросила Элиза. Гвинет не ответила. — Что там? — повторила Элиза, затем позабыла о Гвинет и помчалась к другому камню, побольше, чтобы лучше видеть.

Оба войска выстроились в долине между дюнами. Саладин в боевом облачении сидел верхом посредине долины, подняв меч высоко в воздух. Меч сверкал на солнце, как молния.

Внезапно меч блеснул, упал, и оба войска разразились громовыми криками.

Кони ринулись вперед. Слева мчался Брайан на своем боевом жеребце, справа — Джалахар на арабском скакуне.

Элиза не могла пошевелиться, не издала ни звука. Она только следила расширенными от ужаса глазами, как кони сближаются, как вздымается песок из-под их копыт.

Это был поединок. Рыцарь сражался против другого, надеясь только на свою силу и крепость доспехов.

Оба воина подняли мечи и пригнулись к гривам коней, словно на турнире. Но это был далеко не турнир. Воздух наполнился криками: христиане выкрикивали имя своего рыцаря, мусульмане — своего повелителя. Крики усиливались, а кони продолжали мчаться друг на друга, разбрасывая песок. Мечи блестели на солнце, позвякивали доспехи.

— Нет! — вскрикнула Элиза, невольно закрывая глаза, когда воины сблизились. Казалось, солнце обожгло ее, лишило силы; она боялась упасть.

Крики усилились, и она осторожно открыла глаза. Оба воина удержались в седлах. Она облегченно перевела дыхание, но тут же вновь сжалась, увидев, что воины вновь готовятся к атаке.

— Остановите их! — взмолилась она. — Остановите! Никто не услышал ее, а если бы и услышал, то не послушался бы. Элиза принялась спускаться с камня.

— Элиза! — крикнула вслед ей Гвинет. — Вернись! Тебе нельзя идти дальше…

Элиза оглянулась, не замечая подруги. Ее глаза наполнились тревогой и ужасом.

— Их надо остановить…

Она бросилась к толпе, продираясь сквозь ряды арабов. На нее посматривали с раздражением, не желая отвлекаться от схватки.

Толпа расступалась с трудом. Элиза вновь услышала рев, а затем глухие удары копыт по песку. Кони вновь бешено помчались друг к другу, подергивая ноздрями, прижав уши. По их телам струился пот.

— Остановитесь! — пронзительно закричала Элиза. Сверкающие мечи взметнулись в воздух и упали, толпа словно обезумела. Элиза оттолкнула с дороги какого-то араба и оказалась в первом ряду.

Оба воина катались по песку, отчаянно пытаясь ухватить мечи. Кони отбежали в сторону, едва Джалахар и Брайан поднялись на ноги.

Элиза не видела их лиц — оба были скрыты забралами шлемов. Она различала их только по доспехам: у Брайана был герб герцога Монтуанского, эрла Саксонби, у Джалахара — более легкие и удобные доспехи, сделанные искусными мастерами его народа.

Оба поднялись, пытаясь сохранить равновесие и прийти в себя после удара о землю.

Они вновь подняли мечи, и битва продолжалась. Мгновение Элиза следила за ней, завороженная блеском стали. Брайан был выше, шире в плечах, но в проворстве Джалахар не уступал ему. Оба предпринимали стремительные атаки, ловко и умело отражали удары. В своем движении бойцы приблизились к толпе, и та быстро отступила, давая им место. Брайану удалось нанести Джалахару удар по шлему, меч Джалахара скользнул по груди Брайана.

— Нет… — прошептала Элиза, зная, что люди вокруг нее довольны зрелищем. Сражались два достойных противника, сражались для того, чтобы умереть, стать прахом и легендой…

— Нет… — вновь прошептала она. Когда она в последний раз видела Брайана, он лежал на песке с побелевшим лицом, истекая кровью…

Ее увезли от Брайана. Заставили жить без него, едва она поняла, что жизнь с ним может быть блаженством, едва научилась его любить. Если Брайан умрет, ей будет тоже незачем жить…

Но едва взглянув на Джалахара, она замерла. Он мог проявить жестокость, но всегда был ласков с ней. А Элиза уже давно поняла, как тяжело любить того, кто не отвечает на эту любовь.

Меч Джалахара ярко блеснул на солнце, крутанулся в руке, вырывая меч из руки Брайана. Элиза закричала, но ее крик потонул в реве толпы.

Однако триумф Джалахара оказался кратким: Брайан метнулся в сторону, ударил кулаком по руке Джалахара у локтя, и сверкающий мусульманский меч зарылся в песок рядом с мечом Брайана.

Джалахар бросился к противнику, и вскоре оба они повалились на песок, продолжая бой врукопашную.

У Элизы туманом заволокло глаза. Она увидела Саладина, который сидел верхом, наблюдая за поединком. Он не кричал и не пел, как другие: он сидел неподвижно, в глазах было спокойствие и смирение перед неизбежным.

Элиза бросилась вперед, подбежала к Саладину, прижалась к его ноге и умоляюще взглянула ему в глаза.

— Останови их, великий Саладин! Ты должен остановить их! Только ты можешь это сделать… только ты! Прошу тебя, Саладин, умоляю!

Он печально покачал головой:

— Они предпочли спасти жизни своих воинов, сразившись друг с другом. Было решено, что после поединка мы разойдемся с миром. Они сражаются за свою честь, а такие люди, как они, ради этого готовы на смерть. Это их право, и я не могу лишить их этого права.

— Но такая смерть бессмысленна! — возразила Элиза.

Саладин склонился с седла, взял ее ладонью за подбородок и вгляделся в ее лицо. Его глаза поблескивали, как драгоценные камни.

— Ты и в самом деле не хочешь этого? — Он вздохнул. — Тебя можно назвать колдуньей, искусительницей, но в тебе нет зла. Это не твоя вина. Мужчины должны сражаться — так повелел Аллах.

Элиза отдернула голову.

— Аллах! Бог! Если мужчины сходят с ума, другие должны остановить их…

Она осеклась и повернулась к воинам. Толпа вокруг заревела.

Оба воина стащили шлемы, их лица были покрыты песком и потом. Изо рта Брайана струилась кровь, у Джалахара заплыл глаз, висок был рассечен. Внезапно Джалахар бросился к своему мечу, Брайан последовал его примеру.

Но вновь оказавшись лицом к лицу с оружием в руке, оба почувствовали, что слишком утомлены. Они спотыкались, удары мечей стали слабее. Жара, тяжесть доспехов и мечей вымотали воинов.

Джалахар сделал выпад, целясь в грудь Брайана, тот увернулся, но тут же бросился вперед, отвечая ударом на удар. Джалахар пошатнулся и упал на спину. Брайан занес меч. Опираясь на локоть, Джалахар из последних сил приготовился отразить его удар.

Элиза вновь закричала — так громко и пронзительно, с таким ужасом, что ее крик перекрыл пение, вопли и приветственные крики. Не раздумывая, она бросилась вперед, казалось, ноги сами несут ее. Она уже твердо решила, что ни Бог, ни Аллах сегодня не получат жертву. Этот поединок был нелепым, воины не думали о себе. Она оказалась между воинами в ту минуту, когда их мечи были готовы столкнуться, и если бы сила не подвела араба, она оказалась бы рассеченной надвое. Джалахар споткнулся и беспомощно упал в песок.

Элиза бросилась к Брайану, уже не сдерживая слезы. Она не видела его так долго и теперь понимала, что Брайан с трудом узнает ее, считает всего лишь досадной помехой в бою. Кровь еще сильнее полилась из его рта, шрамы покрыли руки, он шатался…

— Брайан! — вскрикнула она, когда он хотел оттолкнуть ее прочь. — Брайан! — Ее руки цеплялись за раскаленные под солнцем доспехи; ей так хотелось дотронуться до его тела! Даже под броней она ощущала его нервную дрожь. Он едва держался на ногах. Рост и сила дали Брайану преимущество, но, как и Джалахар, он был слишком измучен, к тому же получил несколько ран.

— Брайан, все кончено! Прошу тебя, Брайан, послушай меня! Вы убьете друг друга… вы оба погибнете…

На песке лежал Джалахар. И толпа, как в древнем римском цирке, жаждала крови.

— Честь уже спасена! — умоляла Элиза.

Брайан отшвырнул ее, и она упала, ослепленная слезами, опутанная растрепавшимися волосами. Она упала рядом с Джалахаром, и его глубокие глаза, наполненные болью, устремились на нее. Он прошептал слабым голосом:

— Он должен довершить поединок… Он победитель. Я погибаю с честью, это лучше, чем жить… после поражения.

— Нет! — вскрикнула Элиза и перекатилась по песку, вновь бросаясь между Брайаном и распростертым Джалахаром. Она смутно слышала, что Саладин громовым голосом приказывает оттащить ее, и решила не сдаваться.

К ней заспешили люди.

— Брайан! — умоляюще воскликнула она, бросаясь к его ногам.

Наконец Брайан взглянул на ее залитое слезами и запачканное песком лицо. Улыбка тронула его губы.

— Элиза… — прошептал он.

— Прошу тебя, Брайан… не надо смерти! Пожалуйста!

Он уставился на нее, слыша рев толпы, жаждущей крови. Оказалось, что ему некого убивать. Он разжал пальцы, и меч упал на песок.

Точно так же, как прежде мусульмане и христиане требовали убийства, они стали взывать к милосердию.

Брайан зашатался и упал на колени. Внезапно его глаза закрылись, и он рухнул, увлекая Элизу на песок рядом с собой и уже неподвижным телом Джалахара.

Победитель и побежденный лежали без чувств рядом с женщиной, ради которой они начали схватку.

Элиза прижалась к плечу Брайана, чувствуя, что не сможет сдвинуться с места. Кто-то помог ей подняться, и Элиза обнаружила, что смотрит в искрящиеся глаза Саладина.

— Пути Аллаха неисповедимы, — произнес он, оттащил в сторону Брайана и поставил ее на ноги. Старый седовласый воин держал Элизу с силой, которую не унесли годы. Он поднял руку, и воины бросились на помощь: арабы подняли Джалахара, Уот и Мордред поспешили к Брайану.

Саладин не сводил глаз с Элизы.

— Мужчины… часто бывают совсем мальчишками, — проговорил он. — Они готовы драться за любимую игрушку.

— Я не игрушка, — тихо возразила Элиза. — Я герцогиня Монтуанская, графиня Саксонби…

Он улыбнулся:

— Может, ты не игрушка. Ты уже дала понять это нам… и этим мальчишкам. Иди с миром, золотоволосая герцогиня.

— С миром? — прошептала она.

Саладин положил ей руку на плечо и подтолкнул к христианам, которые собрались уезжать.

— Ваш король Ричард изнурен лихорадкой и жарой. Он победил, и я тоже стал победителем. Вскоре мы заключим перемирие. Нам останется Иерусалим, и я готов принять паломников-христиан.

— Значит, крестовый поход… закончен?

— На этот раз — да. Но мир не может продолжаться вечно. Между нашими народами слишком много различий. Война вспыхнет вновь. Но для тебя, Элиза, и для твоего воина она закончена. Ступай, позаботься о своем муже.

Она неуверенно улыбнулась и поспешила туда, где Мордред ждал ее, чтобы подсадить в седло.

— Элиза! — Она обернулась на окрик Саладина. — Спасибо тебе, — тихо произнес он. Элиза вопросительно приподняла бровь, а он добавил: — За жизнь моего племянника.

Слезы выступили у нее на глаза, она кивнула и поспешила к Мордреду. Взобравшись в седло, она догнала носилки Брайана, но внезапно глаза Элизы расширились, и она крикнула Мордреду:

— Подожди!

— Миледи… — запротестовал Мордред, однако она поспешно перебила:

— Леди Гвинет осталась у ворот дворца! Надо найти ее!

Мордред что-то кричал ей вслед, Элиза слышала, как он бежит за ней, стуча сапогами. Но она легко ускользнула, ужасаясь тому, что забыла про Гвинет. Она понимала, что ее никто не тронет: ее охраняло слово самого Саладина.

Но Гвинет у ворот не оказалось. Элиза постояла, осмотрелась. Исполнившись решимости, она въехала во двор, спешилась и бросилась через дворец, к фонтану.

Джалахара принесли сюда, и он лежал рядом с журчащей водой.

Гвинет обмывала его раны, убирала пот со лба. Элиза нерешительно шагнула вперед. Джалахар открыл глаза, с трудом улыбнулся и протянул руку. Гвинет подала Элизе знак подойти.

Элиза коснулась руки Джалахара.

— Неужели любить меня было так тяжело? — прошептал он. — Или…

Элиза поднесла его руку к губам и поцеловала.

— Любить тебя было бы легко, — ответила она, — если бы я… не любила другого.

Он пожал ей руку и улыбнулся, устало прикрывая глаза и отпуская ее.

Элиза отвела взгляд и обернулась к Гвинет.

— Тебе пора, мы уезжаем.

Гвинет с задумчивой усмешкой покачала головой;

— Я остаюсь.

— Остаешься?!

— Я отличная сиделка. И когда ты уедешь… — Гвинет понизила голос, и Элиза поняла ее. Но ее тревога не утихала.

— Гвинет, у него уже есть две жены. Вряд ли ты будешь счастлива…

Гвинет рассмеялась.

— Две старые глупые вороны! Элиза, ты недооцениваешь меня. Я могу быть очень настойчивой. К тому же, — серьезно добавила она, — думаю, мы обе нашли то, что искали. Брайан принадлежит тебе, Элиза. Возвращение домой будет слишком… мучительным для меня.

— Но… твой сын, Гвинет, Перси…

— Люби его так, как люблю я, хорошо, Элиза? Я знаю, что вы с Брайаном сможете дать ему больше, чем я. Поезжай, Элиза. Ты слишком долго ждала, отправляйся к Брайану. И к своему ребенку. Обещаю, я буду счастлива здесь.

Элиза хотела что-то возразить, но Мордред, подошедший сзади, решительно повел ее прочь, взяв под локоть.

Элизу изумило сияющее солнце, бескрайние пески пустыни. Казалось, прошла целая вечность.

Но она ошибалась. День только начинался.

На этот раз сны не приходили, была только борьба со мраком.

Что-то прохладное коснулось его лба и щек, и прикосновение это было нежным и легким. Он улыбнулся, прежде чем открыть глаза, ибо на сей раз знал, чье это прикосновение.

Рядом сидела его жена.

Он узнал ее аромат, вспомнил нежность пальцев. Он открыл глаза и взглянул на нее. Бирюза… морская вода… ее глаза — бескрайнее, мирное море, волны которого уносят к блаженству. Он поднял руку и притянул ее к себе. Он коснулся ее губ дрожащими губами, ощутил, как крепкое вино, вкус поцелуя и удивился тому, что в душе, постоянно помнил этот вкус.

Послышался плач, и он отпустил Элизу. Он увидел, что находится в комнате отвоеванного у мусульман дворца, а плач слышится из колыбели, стоящей рядом с постелью, за газовым пологом.

— Кажется, наша дочь зовет тебя, — произнес он.

Элиза виновато взглянула на него и поспешила к колыбели. Брайан улыбнулся, видя, с какой любовью жена берет на руки ребенка.

Она прижала девочку к груди и вернулась к Брайану, беспокойно поглядывая на него.

— Ты… любишь ее, Брайан? Я знаю, мужчинам хочется иметь сыновей, но…

Он рассмеялся:

— Люблю ли я ее? Что за вопрос! Ведь она наш первенец! Она прелестна, и хотя мы с ней знакомы всего пару дней, я уже люблю ее!

Он удивился, заметив, что Элиза быстро опустила ресницы, и еще сильнее удивился, увидев на ее щеке слезу. Он потянулся к ней, сдерживая стон от боли во всем теле, эта боль напомнила ему о недавнем поединке. Он не хотел, чтобы она видела его слабость, не хотел, чтобы она тревожилась об этом… прошло уже так много времени с тех пор, как он видел ее лицо, обнимал ее.

— Что случилось, Элиза? — торопливо спросил он и осторожно стер слезу ладонью, опасаясь задеть ребенка. — Элиза, все в порядке! Я боялся, что больше никогда не увижу тебя, но теперь мы вместе. Ты здорова, и, если не считать головной боли и десятка царапин, со мной все в порядке…

— О, Брайан! — со вздохом прошептала она. — Я так боялась… боялась, что ты никогда не признаешь этого ребенка, что не захочешь принять меня! Мы так давно не были вместе! Брайан, я знаю, тебе трудно поверить, но… Джалахар ни разу не прикоснулся ко мне. Он пообещал подождать, пока родится ребенок… затем я поклялась, что соглашусь прийти к нему только после боя… о, Брайан! Я люблю тебя! Я любила тебя все долгие месяцы, боясь сказать об этом. Я любила тебя, когда нам пришлось расстаться, и это помогло мне выжить…

Не обращая внимания на боль, Брайан сел на постели, нежно привлекая к себе Элизу и свою дочь, пробегая пальцами по золотым волосам, так давно очаровавшим его.

— Элиза! — нежно прошептал он, целуя ее щеки, лоб, губы. — Элиза, я верю каждому твоему слову, любимая; но и это не самое важное. Я люблю тебя. Я был зачарован с той самой ночи в лесу, когда считал, что поймал воровку. С этого момента ты так прочно поселилась в моей душе, что мне часто казалось, что ты сводишь меня с ума. Даже когда я обнимал тебя, я видел, что твоя душа куда-то ускользает. Ты была такой неуловимой, ты так и не смирилась с поражением. Но разве ты не понимаешь, любимая? Я никогда не расстанусь с тобой. Вот почему я увез тебя из Монтуа, через всю страну… — Он задумчиво улыбнулся. — Я так ревновал к Перси, что весь превратился в комок боли, я возненавидел Гвинет, потому что ты поверила ее обману.

Ленора, согревшись на руках у матери, решила положить конец признаниям. Она вскинула крохотные кулачки и захныкала. Элиза взглянула на дочь и разразилась веселым смехом, несмотря на то что слезы еще блестели у нее на глазах.

— Брайан, — проговорила она, — я так ревновала, что была сама не своя от ярости! Мысль о том, что Гвинет носит твоего ребенка, была невыносима для меня… особенно тогда, когда я потеряла своего…

— Я подарю тебе десяток детей, — пообещал он. — Но сейчас, кажется, пора позаботиться о нашей первой дочери, она хнычет, не переставая.

— Она голодна, — сказала Элиза.

— Если хочешь, я позову кормилицу…

Элиза твердо ответила:

— Ее уже отняли у меня однажды, и больше я этого не допущу. На этот раз я смогу позаботиться о ней сама.

Брайан хлопнул по шелковой подушке.

— Ложись здесь, со мной рядом.

— Ты ранен, тебе и так мало места.

— Ложись рядом, — настаивал Брайан. — Больше я никуда тебя не отпущу.

Она улыбнулась и послушалась его. Положив ребенка, Элиза расстегнула одежду, чтобы накормить дочь. Брайан любовался дочерью, приподнявшись на локте и нежно касаясь пальцем щеки ребенка. Их окружало молчание, комнату наполняли сумерки, а Ленора не отрывалась от материнской груди.

Элиза виновато взглянула на Брайана.

— Она становится все ненасытнее.

Он рассмеялся:

— Как и положено внучке короля Генриха.

У Элизы округлились глаза, и Брайан вновь рассмеялся.

— Но когда ты узнал? — изумленно выговорила Элиза. — Кто и как…

Брайан хитро улыбнулся:

— Ричард рассказал мне обо всем, когда я потребовал вернуть тебя. Я был рад, поскольку моя жена никогда не говорила мне об этом.

Элиза вспыхнула.

— Я собиралась рассказать тебе. В ту ночь, когда мы натолкнулись на засаду, я хотела рассказать тебе о ребенке… и о моем отце.

Брайан поиграл ее блестящим локоном, и его улыбка стала шире.

— Хорошо, что ты собиралась во всем признаться. Почему-то твою тайну я связывал с недоверием ко мне, а если бы во всем призналась, я понял бы, что ты мне доверяешь и наконец-то смогла меня полюбить. Я чувствовал себя таким глупцом… я даже не догадывался. Боже мой, я знал Генриха лучше, чем кто-либо другой! Ты явно унаследовала его нрав! А твои волосы — настоящее знамя Плантагенетов! — Его улыбка погасла и синие глаза помрачнели. — Элиза… почему же той ночью, в лесу, ты ничего не сказала мне? Ты могла бы спастись… от меня. Я никогда не выдал бы твою тайну.

— Теперь я знаю об этом, — тихо ответила она. — Но тогда я боялась. Генрих предупреждал меня… Монтуа невелико, но я не могла позволить себе выдать эту тайну. Если Джон узнает… Брайан, это принесет неприятности нам обоим. Или… или Леноре, если с нами что-нибудь случится.

— Я буду беречь эту тайну. И знаешь, я рад, что ты решила сохранить ее от меня любой ценой.

Элиза опустила глаза.

— Я боялась из-за Перси. Он был слишком тщеславен, он никогда бы не женился на внебрачной дочери, тем более дочери короля. Он считал Генриха старым распутником.

— Могу только повторить, что очень рад этому, — еще тише ответил Брайан. Он помолчал минуту. Насытившись наконец, Ленора заснула. Не замечая боли, он бережно взял ее на руки. — Моя дочь, — он улыбнулся Элизе, — потомок Вильгельма Завоевателя, и я горжусь этим.

Элиза заулыбалась, но вскоре морщинка прорезала ее лоб.

— А я не уверена, что горжусь своей родословной. Ведь Джон тоже мой сводный брат, как и Ричард, а Генрих был. таким развратником!

Брайан услышал, что ребенок замурлыкал во сне. Побоявшись встать, он прошептал Элизе:

— Возьми ее, она уже спит.

Элиза осторожно положила Ленору в колыбель. Брайан протянул к Элизе руки, и сердце ее забилось, когда она вернулась к мужу и снова легла рядом с ним.

— Элиза, я понимаю, как сильно ты любила Генриха. Ты, должна им гордиться. Ему не было чуждо ничто человеческое, он бывал вспыльчивым, суровым, часто несправедливым к своим сыновьям и к Элеоноре; но он был хорошим королем, Элиза. он дал Англии закон. Отличный закон, такой надежный, что он выжил в отсутствие Ричарда и, да поможет нам Бог, переживет правление Джона!

Элиза улыбнулась и осторожно прикоснулась к его щеке.

— Спасибо тебе за это, Брайан.

— Спасибо тебе, — тихо ответил он.

— За что?

— За внучку Генриха. И… за его дочь.

Элиза радостно прижалась к его груди, но тут же вспомнила о ранах Брайана. Она хотела отодвинуться, но он не пустил ее.

— Я так истосковался по тебе, — в его голосе послышалась хрипота, — я чуть не сошел с ума, думая о Джалахаре.

Элиза приподнялась на локте.

— Он никогда не прикасался ко мне, он ничем мне не повредил, Брайан. И потому… я рада, что ты не убил его.

Брайан испустил долгий вздох.

— И я рад, что не убил его.

— С ним осталась Гвинет.

— Правда?

— Она сказала, что стала отличной сиделкой. Это верно?

— Гвинет была добра ко мне, — ответил Брайан, увидев невысказанный вопрос в глазах Элизы. — Добра — но не более того.

Он всмотрелся в ее глаза, и счастье, наполнившее их, вознаградило его за недосказанную правду. Он поцеловал жену и пробормотал:

— Элиза… я верю тебе, и я не был бы счастлив, убив этого человека. Но мне бы не хотелось впредь слышать о нем.

— Мне тоже, — ответила Элиза, осторожно касаясь губами его шеи, — не хотелось бы слышать о заботах Гвинет!

— Договорились. А теперь раздевайся.

— Брайан, ты весь в ранах, синяках, и…

— Я весь — сплошное вожделение. К собственной жене.

Ей следовало возразить, что он едва только пришел в себя после поединка…

Но Элиза сама превратилась в трепещущее желание. Его глаза, руки… сознание того, что он по-настоящему любит ее, так же сильно, как она сама, — все это усилило голод, который уже давно не утоляли мечты.

С легким ропотом неодобрения она скинула тунику и рубашку и легла с ним рядом.

— Брайан… — Она вздохнула от наслаждения, едва он коснулся ее обнаженного тела. — Брайан, я люблю тебя…

— Я люблю тебя, герцогиня, — ответил он.

Элиза поднялась, прежде чем разразилась счастливыми слезами, и с лукавой улыбкой уставилась на мужа.

— Я намерена доказать, сэр Стед, что жена может быть лучшей сиделкой для мужа, чем кто-либо другой. Итак, милорд, где вам больно?

Он усмехнулся, сдерживаясь, чтобы не прижать ее к себе и не удовлетворить муку желания, томившего его долгие дни и ночи.

— Здесь, — ответил он, указывая на губы. Элиза нежно поцеловала его и вновь подняла вопросительные глаза. — Здесь… и здесь… и вот здесь…

Их овеял легкий ветер. Простыни упали с постели… Элиза лечила его раны столько, сколько им обоим хотелось…

Они ни о чем не задумывались. Между приступами безумия она волновалась о том, что причиняет ему боль, но Брайан словно не замечал этой боли. Наконец, не в силах больше терпеть, он вошел в нее, яростно и сладко…

Он весь превратился в боль, но наслаждение оказалось сильнее боли.

Он уже знал, что никогда не забудет эту ночь — объятия, тихий шепот, легкий ветер, дыхание спящего рядом ребенка…

Элиза больше не ускользала от него. Его жена, его любовь, надежная крепость, защита от прошлого и будущего.

В июне Ричард и Саладин заключили перемирие.

Третий крестовый поход был окончен. Брайан и Элиза с дочерью отплыли в Англию.

Эпилог

Апрель 1199 года

Ферс-Мэнор, Корнуолл

Всадник нагонял ее. С каждым мгновением грохот копыт неумолимо приближался…

Ее лошадь взмокла и прерывисто дышала, мчась бешеным галопом по грязи, через лес. Всадница ощущала, как яростно движется под ней огромное животное, как сгибаются и вновь распрямляются его плечи.

Элиза оглянулась, и налетевший из ночного мрака ветер ослепил ее, опутав лицо выбившимися прядями волос. Казалось, сердце внезапно остановилось, и тут же застучало громче, перекрывая стуком грохот копыт.

Она улыбнулась.

Он был уже в нескольких шагах. Вряд ли ее кобыле удастся уйти от погони, тягаться дальше с мощным боевым конем.

Черный рыцарь на полночно-вороном жеребце настигал ее. Она видела, как он садился в седло — ростом выше Ричарда Львиное Сердце, такой же широкоплечий и стройный. А ловкостью он превосходил любого…

Ей было никогда не спастись от него; он пленил ее сердце, и сейчас это сердце принадлежало ему так же надежно, как десять лет назад, когда она впервые обнаружила, что влюблена в мужа…

— Плутовка! — крикнул он, и Элиза поняла, что рыцарь настигает ее. Она придержала кобылу и ощутила, как сильные руки сдернули ее с седла, усадили верхом на огромного боевого жеребца. Глаза рыцаря ярко блестели в темноте, он нежно поцеловал ее. Он часто уезжал на континент, и всегда, когда возвращался, сердце его было переполнено любовью к ней.

Его улыбка погасла, он притворно фыркнул, отстраняясь от нее.

— Что это за выходки, герцогиня? Муж возвращается домой после поездки, продолжающейся целый месяц, а его жена удирает из поместья, прежде чем он успевает спешиться!

Элиза рассмеялась, обвивая руками его шею и играя пряжкой, удерживающей на плече плащ рыцаря.

— Эта… выходка, как ты ее называешь, вызвана тем, что жене хочется побыть с тобой наедине хоть несколько минут! Если бы я стояла на пороге, приветствуя тебя, как подобает, мне пришлось бы занимать разговором Уилла и всех прочих, кто прибыл с тобой. А потом тебе пришлось бы заняться детьми: ни у кого из нас не хватило бы сил выслать их из комнаты! Но теперь пусть Уилл исполняет обязанности хозяина и развлекает остальных, и Джинни и Мэдди подают ужин, а мы с тобой… скоро присоединимся к гостям.

Последние слова были произнесены с лукавой улыбкой, пронзившей его сердце как стрела. После десяти лет супружеской жизни, когда в доме было пятеро детей — трое братьев и сестренка Леноры, Элиза научилась говорить шепотом и улыбаться так, что разгоряченная кровь начинала еще быстрее струиться по его телу.

Десять лет, целых десять лет! В сентябре они должны были отметить годовщину свадьбы. Долгие годы прошли в трудах и заботах. Сейчас было трудно даже вспомнить, что когда-то Ферс-Мэнор был запущенным, разваливающимся домом: он превратился в крепость, на окрестных полях собирали богатые урожаи, крестьяне служили своим господам ревностно и усердно, ибо вознаграждением за их труд была справедливость лорда и леди. Поместье стало мирным, ухоженным и богатым.

Десять лет… сколько времени прошло, сколько всего пережито…

Это время сблизило их, но не лишило страстной влюбленности. Для Брайана Элиза навсегда осталась его Мелюзиной, сказочной волшебницей. Он никогда не мог ею пресытиться, только хотел ее все сильнее. В ее жилах текла кровь королей, сердце переполняла гордость. Она была по-прежнему красива и соблазнительна, как и во времена их встречи. Она навечно приворожила к себе мужа.

Но годы летели…

Англия переживала тяжелое время, продолжались распри и войны, победу в которых не могла одержать ни одна сторона. После крестового похода Ричард захватил в плен Леопольда Австрийского, а затем затеял вражду с Генрихом Германским. Англия изнемогала под бременем войн, сторонники Ричарда вели непрестанные бои и одновременно пытались удержать Джона от попыток завладеть короной отсутствующего брата.

Но даже в лучшем случае Ричард, привлекательный, властный правитель, столь почитаемый народом, проводил в Англии мало времени. Война с Филиппом Французским была неизбежна…

Усмешка Брайана погасла, глаза наполнились неподдельной печалью. На краткие минуты погони Элиза заставила его забыть о привезенных нерадостных вестях.

— В чем дело, Брайан? — воскликнула Элиза, хорошо знающая выражения лица мужа. На протяжении долгих лет он с трудом выкраивал время, чтобы побыть рядом с женой. Иногда это ему удавалось, но бывало, что приходилось срочно мчаться к Ричарду. Элиза научилась стойко переносить эти разлуки, потому что она знала, что, несмотря на горячий нрав, Брайан заворожен только ею. В век измен он оставался верным. Он всегда возвращался к ней с радостью, иногда взволнованный, иногда необычно настойчивый, но он всегда не мог дождаться возвращения домой.

Обняв жену, он направил жеребца к деревьям, отыскивая малоприметную тропу. В этом прикосновении Элиза почувствовала его любовь и нежность. Но, слишком хорошо зная мужа, она понимала, что на сердце у него сейчас тяжело, несмотря на показное веселье.

— Брайан!

— Король мертв. Последняя переправа подкосила его, и это повлекло неизлечимую лихорадку, — объяснил Брайан.

— Боже мой! — воскликнула Элиза и замолчала. Она никогда не была особенно близка со своим царственным братом, чтобы ощутить боль при этом известии, но печаль сковала ее. Ричард всегда заботился о ней.

Новость была ошеломляющей и ужасной. Ужасной для Англии. Во время отъездов Ричард, памятуя о Лоншане, оставлял страну в руках надежных людей, способных и разумных, и до сих пор им удавалось обуздать Джона. Но теперь…

— Королем будет Джон, — прошептала она.

— С Божьей помощью, да.

— Брайан, что случилось?

Он вздохнул, и его освещенное луной лицо помрачнело. Возлюбленный воин Элизы побывал во множестве боев, однако время пока оставалось невластным над ним. Его тело по-прежнему было сильным и стройным, плечи — широкими, спина — прямой. Но на висках уже заблестели седые пряди, тонкие морщины показались вокруг глаз и становились резче, когда Брайан печалился. Как сейчас.

— Мы с Уиллом и все остальные попробуем помочь ему в правлении. Но я боюсь, Элиза. Очень боюсь. Джон на престоле… эта мысль меня пугает. Нам предстоят трудные времена, любимая.

Она ответила дрожащей улыбкой.

— Я не боюсь будущего, Брайан. Хуже, чем было, уже не будет, особенно если рядом со мной останешься ты.

Он зарылся губами в золотистые волосы на ее макушке.

— Ты моя мирная крепость, ты мое спокойствие среди хаоса, — нежно прошептал он.

Элиза улыбнулась этим словам и спросила:

— Элеонора уже знает?

Королева любила Ричарда больше всех других детей.

— Она рядом с ним.

— Я рада этому.

Бедная Элеонора! В свои восемьдесят лет она стремилась к покою, но теперь будет вынуждена заботиться о Джоне…

— Господи, как же я устал от войн и политики! — воскликнул Брайан.

— Король мертв, да здравствует король, — пробормотала Элиза. Да, Брайан и впрямь устал. Им предстоят трудные дни, месяцы, а может, и годы. Он мог бы отдохнуть, но дела призывают его. Таково проклятие сильных душой и телом мужчин.

Он еще ни о чем не говорил, но сообщил, что, вероятно, пробудет дома совсем недолго. Ему придется предстать перед Джоном и попытаться сдерживать рвение новоиспеченного короля или же встать на сторону вассалов Ричарда и народа. Время будет тяжелым… напряженным… утомительным…

Она коснулась его щеки.

Элиза могла бы отправиться в путь вместе с мужем, но их младшему сыну, названному Генрихом в память о прошлой тайне, было всего два месяца, и ей пришлось бы или расстаться с ним, или привезти в Лондон. В Лондоне у Брайана почти не будет времени на нее. Народ жаждет справедливости. А Брайан служил Генриху и Ричарду. Народ знал и любил его.

Вероятно, ей все же придется отправиться в Лондон, если Брайан уедет слишком надолго. А пока…

— Брайан, может, забудем обо всем до завтра? — лукаво спросила она.

Брайан взглянул в ее прекрасные глаза, ощутив их теплоту и волшебное очарование. Она была такой нежной и покорной в его руках; а в шепоте ее слышалось обещание силы и страсти, которая унесет его к далеким берегам, к мирной гавани.

— Ты давно была в охотничьей хижине? — хрипло спросил он.

— Совсем недавно. — Глаза Элизы блеснули под луной. По возвращении в Ферс-Мэнор из Святой Земли первым делом Брайан приказал построить охотничью хижину в одном из окрестных лесов. Сюда они часто приезжали, когда в доме становилось слишком многолюдно.

— Я не стала бы увлекать тебя в погоню без причины! — обиженно сообщила Элиза. — Там уже разведен огонь в очаге, готово подогретое вино. Постель застелена свежими и ароматными простынями, а поскольку ночь будет особенно холодной, я запаслась теплыми шерстяными одеялами. В хижине найдется свежий хлеб, если мы проголодаемся, масло и мясо. Брайан, иногда королям приходится ждать своих подданных!

Он запрокинул голову и рассмеялся, удивляясь, как ловко удалось Элизе избавить его от мрачных мыслей.

Да, король может подождать.

— Подумать только! — в восхищении заметил он. — Некогда я всю ночь пытался удержать тебя в хижине, а ты просто сгорала от ненависти ко мне!

Элиза вспыхнула.

— Ты был слишком жесток.

— Но я считал тебя отъявленной воровкой. И ты пыталась соблазнить меня, да-да, ты сама не осознавала всей своей силы!

Элиза прикрыла глаза и прижалась к его груди. На эту ночь он принадлежал только ей. Уилл Маршалл поймет ее. Уилл тоже любит свою жену. Он непременно все поймет.

А сегодня… сегодня наконец-то ее ночь.

— Так вы говорите, милорд Стед, что я обладала великим даром… убеждения?

— В самом деле.

— Тогда вы не будете возражать… если я соблазню вас?

— Возражать? Нет. Но, боюсь, это вам не удастся.

— Но почему?

Он хитро улыбнулся, сжимая ее в объятиях.

— Потому что я сам намерен соблазнить вас незамедлительно.

— О, Боже!

Внезапно он пустил жеребца между деревьями галопом, следуя по давно знакомой тропе. Жеребец полетел сквозь тьму, а небо вдруг прорезала молния, послышался раскат грома.

Капли дождя посыпались на них.

Элиза подняла голову и увидела, что Брайан смотрит на нее.

Оба разразились смехом.

Жеребец мчался вперед, к свету и огню в окнах хижины, затерянной в глубине леса.

Оглавление

Легенда

ЧАСТЬ 1 . «КОРОЛЬ МЕРТВ…»

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

ЧАСТЬ 2 . «ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ!»

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

ЧАСТЬ 3 . ЛЬВЫ ПУСТЫНИ

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Эпилог

Реклама на сайте