«Пламя страсти»

Сюзан Джонсон Пламя страсти

1

Бостон, февраль 1861 года

В пустынном коридоре пятна света и тени танцевали загадочный танец. От хрупкой женщины исходил аромат летних роз. Сильные темные руки неторопливо ласкали упругую податливую спину…

Мужчина прислонился к отполированной панели из орехового дерева; под его пальцами шелестел лионский шелк, нежный, нагретый теплом ее тела, доставляя ему истинное наслаждение. Его ладони скользнули вверх и оказались на обнаженных надушенных плечах. От женщины пахло еще и фиалками, и, когда он незаметно повернул голову, чтобы убедиться, что полутемный коридор пуст, его подбородок коснулся белокурых кудрей, нежных, словно пух.

— Я надеюсь, вы не сердитесь на меня за то, что я заманила вас сюда? — Это была обычная преамбула, произнесенная жеманным шепотом.

— Я не сержусь, — прозвучал в ответ хриплый мужской голос.

— Вы самый потрясающий мужчина, которого мне доводилось встречать, — снова зажурчал голос с южным акцентом, ласковый, словно шелест прибоя.

Мужчина пробормотал что-то неразборчивое, охотно принимая банальный комплимент, а его глаза, темные, как безлунная полночь, рассматривали женщину, которую он держал в своих объятиях. На ней был экстравагантный маскарадный костюм придворной дамы времен короля Людовика XV. Сам же высокий загорелый молодой человек с безупречными чертами лица, напоминавшего древние изваяния, был одет, как подобает индейцу. Он не забыл ни кожаную рубаху из шкуры лося, украшенную мехом горностая и вышивкой; ни кожаные штаны с бахромой; ни мокасины с узором из золотых, красных и черных бусинок. На его полуобнаженной груди лежало драгоценное ожерелье из клыков медведя.

Именно эта обнаженная грудь и стала предметом пристального внимания белокурой пышнотелой красавицы. Она ласкала бронзовую кожу длинными, тонкими пальцами, не скрывая охватившего ее желания. Ему тоже не удалось скрыть свое явное возбуждение. В полумраке коридора две фигуры прильнули друг к другу — высокая и мощная фигура мужчины и элегантная, благоухающая фигура женщины. Они полушепотом вели вполне светский разговор, хотя их тела и жадные руки отказывались подчиняться правилам этикета.

— Откуда вы приехали? — поинтересовалась женщина, расстегнув ремень кожаных штанов.

— Из Монтаны, — ответил он, тяжело дыша.

— И какое же племя носит такой наряд? — Пока ее грудной низкий голос задавал этот вполне невинный вопрос, рука женщины обхватила его напряженную, твердую, тяжелую плоть.

Мужчина тяжело сглотнул, прежде чем ответить:

— Абсароки. Или Горные Вороны — так называют это индейское племя белые.

Крошечная ручка тут же прекратила свою игру: женщина внезапно поняла, что перед ней самый настоящий индеец. Но длилось это недолго. Проворные пальчики задвигались снова, вернувшись к его обнаженной груди. Женщина наслаждалась ощущением скульптурно вылепленных мускулов и чувствовала, что все ее тело охватил жар; оно плавилось в пламени первобытной силы, скрывающейся под темной кожей. Теперь она знала, почему этот совершенный мужчина стал таким: ей казалось, что она ощущает исходящий от него аромат прерий и гор. Индеец был на несколько дюймов выше остальных мужчин и казался сильным, спокойным — подлинным воплощением величественной природы и свободного духа!

Но почему он ее до сих пор так и не поцеловал? Эта мысль вдруг вызвала у нее раздражение. Лиллебет Равенкур не привыкла к такому самообладанию: с тех пор как ей исполнилось шестнадцать, мужчины буквально падали к ее ногам. Зашуршал переливчатый шелк, женщина потерлась о гибкое тело мужчины, отлично сознавая, к чему может привести подобная игра. Лиллебет никто бы не отказал в чувстве меры. Только нюанс отделял откровенное предложение от шутливого заигрывания. Она почувствовала, как напрягся этот загадочный индеец, хотя с губ его не сорвалось ни единого звука. Вот теперь-то он ее точно поцелует! Лиллебет в ожидании подняла хорошенькое личико в обрамлении пшеничных локонов…

Но этот красавец так и не поцеловал ее. Вместо этого сильные руки одним движением подхватили Лиллебет, положив конец всем этим китайским церемониям. Мужчина быстро понес свою добычу в ближайшую спальню; лимонно-желтый шлейф платья свесился до пола и поплыл за ними по коврам коридора, переливающимся в свете свечей потоком.

И несколько мгновений спустя бронзовый индеец все-таки поцеловал Лиллебет Равенкур. Он покрывал поцелуями ее тело, снимая с нее одежду. Его рот, губы, язык ласкали каждый изгиб, каждую выпуклость, каждую складочку, не оставляя без внимания ни выступающие пики, ни роскошные долины. Когда его теплое дыхание обожгло ее там, где она еще ни разу не ощущала прикосновения мужских губ, ей даже показалось, что она умрет сию же секунду. Но, разумеется, Лиллебет не умерла и тогда, когда его язык последовал за губами. Он ласкал и дразнил ее, и никогда еще женщина не достигала таких вершин блаженства!

На какое-то мгновение благоразумие вернулось к ней. Это случилось в ту минуту, когда смуглый мужчина поднялся, скинул мокасины и одним движением освободился от кожаной рубахи.

— А что, если кто-нибудь войдет? — негромко спросила Лиллебет, когда ожерелье из клыков медведя полетело на прикроватную тумбочку, а кожаные штаны с бахромой оказались на полу рядом с воздушной нижней юбкой, над которой полгода трудился десяток монахинь.

Высокий, широкоплечий, состоящий, казалось, из одних только мускулов, мужчина в два шага преодолел расстояние до кровати. Лиллебет не сводила с него глаз; при виде его мощного оснащения она почувствовала, что у нее между ног разгорелся огонь.

— Не волнуйся, — прозвучал спокойный голос, и крепкое тело накрыло ее.

Его плоть сразу скользнула во влажное тепло ее лона, а глаза, опушенные длинными ресницами, не отрывались от лица Лиллебет. Ее веки опустились, рот приоткрылся, она прерывисто дышала, чуть постанывая от наслаждения.

Судя по всему, леди получала удовольствие… Хэзард нагнул голову, чтобы поцеловать ее полуоткрытые губы.

А в трех кварталах от них, в доме на вершине холма, откуда открывался великолепный вид на Чарлз-ривер, у окна своей спальни стояла молоденькая девушка с копной непокорных рыжих волос и вглядывалась в пропитанную дождем темноту.

— Снова туман, — со вздохом пожаловалась она, опуская тяжелую кружевную занавеску. — Завтра наверняка пойдет дождь, и я опять не смогу покататься верхом!

Пожилая женщина, разбиравшая ей кровать, не обратила внимания ни на тяжелый вздох, ни на мрачное замечание.

— Садитесь, мисс Венеция, я расчешу вам волосы. Девушка в ночной рубашке прошлепала босыми ногами по плюшевому розовому ковру и с удрученным видом уселась на постель.

— Черт побери, Ханна, я просто умру от скуки, если не смогу ездить верхом!

— Мисс Венеция, — голос бывшей няни, ставшей теперь личной горничной, звучал сурово. — Настоящая леди не должна ругаться! Если ваша мама услышит, вы на неделю останетесь без ужина.

Но это не испугало юную бунтовщицу с глазами, напоминающими горные озера. Она лишь презрительно фыркнула и скроила недовольную гримаску.

— Я вижусь с ней только за чаем, и то не каждый день! То ее нет дома, то у нее болит голова, то еще что-нибудь, так что она вряд ли меня услышит, Ханна. А вот папа не сердится, если я иногда выругаюсь. Он говорит, что человеку просто необходимо выплеснуть свое раздражение. И что у девушек практически нет никакой другой приличной возможности это сделать. Кроме, конечно, похода по магазинам, — ядовито закончила она. — Моя мамочка, кстати, именно этим всю свою жизнь и занимается!

— Ну ладно, моя девочка, успокойтесь, все не так уж плохо, — Ханна привыкла справляться с истериками и капризами своей молодой госпожи; недаром же она была рядом с Венецией со дня ее рождения.

Тоненькая фигурка раскинулась на постели, рыжие волосы в беспорядке рассыпались по розовой подушке. Мать всегда выбирала для нее постельное белье именно такого цвета, никак не желая смириться с необычным оттенком волос своей дочери. Мисс Венеция закинула руки за голову и вздохнула:

— Ах, Ханна, ты не понимаешь. Все очень и очень плохо. Просто ужасно! У меня в жизни есть единственное удовольствие — верховая езда. А я уже неделю не сидела в седле. Дождь, слякоть, туман, дождь, холод — и так каждый день… — В богато обставленной спальне раздался уже третий — глубокий и несколько театральный — вздох.

На самом деле в Бостоне выдалась обычная зимняя ночь, сырая и промозглая. Газовые уличные фонари, окутанные клубами плотного тумана, струили какой-то нереальный, таинственный свет.

Совсем рядом с домом, где тосковала и жаловалась на холод юная девушка, лишенная единственной радости в жизни, на Бикон-стрит стоял особняк в готическом стиле. И там атмосферу можно было назвать скорее тропической. Покрытое бисеринками пота смуглое стройное тело мужчины, который доставлял наслаждение горящей от возбуждения белокожей женщине в одной из роскошных гостевых спален на втором этаже, служило тому доказательством.

Индеец набросился на нее с такой страстью, что она показалась Лиллебет почти первобытной, а его великолепное тело и искусные руки очень скоро заставили ее забыть, на каком свете она находится. Ей казалось, что этот мужчина полностью завладел ею, намеренно разжигая пожирающее ее пламя страсти. Лиллебет стонала все громче при каждом движении стройных мускулистых бедер. Ей хотелось раствориться в нем. Она вцепилась в его плечи унизанными кольцами пальцами и расцарапала их до крови.

Не обращая внимания на острые ногти, рвущие ему кожу, мужчина бормотал что-то, уткнувшись в нежную впадинку у основания ее шеи. Лиллебет надеялась, что это были слова любви, слова ласки и ободрения, но он произносил их на незнакомом, странном языке. Однако это еще сильнее возбуждало Лиллебет, возносило на самый пик наслаждения, как и ритм его мощных толчков. Он слегка укусил нежную кожу у ее ключицы, и Лиллебет задохнулась, накрытая волной страсти. Ее чувства были обострены до предела, она вся трепетала. Влажные губы приоткрылись, с них срывался неразборчивый шепот, неумолкавший, как дробь дождя по оконному стеклу.

Наконец ее тело содрогнулось в экстазе. Мужчина быстро оглянулся на дверь, накрыл губы Лиллебет своими, чтобы приглушить крик недозволенной любви, и только тогда позволил себе излиться, наполняя ее жидким пламенем.

Потом он лежал на спине и нежно обнимал распростертую рядом женщину, гадая, станет ли она тоже спрашивать, сколько скальпов на его счету. Он появился в высшем свете Бостона четыре года назад благодаря довольно приличному состоянию, открывшему перед ним все двери, и сразу же понял, что богатые и утонченные дамы воспринимают его по-разному. Одни обращались с ним как с конюхом, случайно забредшим в гостиную, и поэтому не скрывали своего пренебрежения и даже презрения. Зато другие испытывали к нему непреодолимое вожделение. Однако и преисполненные страсти женщины вели себя неодинаково. Некоторые относились с нежным сочувствием к коренному американцу, но встречались и такие, кого больше всего интересовало, со скольких человек ему удалось снять скальп. Бледная рука порхнула по его груди, прерывая размышления. Роскошная блондинка пропела своим музыкальным, мурлыкающим голоском:

— Скажи, ты в своей жизни убил много… врагов? — Последнее слово она произнесла с особенным придыханием. К тому же ее вопрос прозвучал так, словно она обращалась к умственно отсталому ребенку.

Какое-то мгновение мужчина лежал неподвижно, но затем на его губах появилась улыбка, он притянул женщину себе на грудь, внимательно посмотрел в красивое лицо, оказавшееся совсем близко, и очень спокойно ответил:

— Видишь ли, в этом году в Бостоне у меня было так мало врагов, что убивать оказалось практически некого.

Лиллебет еле слышно ахнула при звуке бархатного голоса, принадлежавшего несомненно человеку образованному, потом надула губки и капризно произнесла:

— Почему же ты мне… раньше ничего не сказал?

— Потому что ты не спрашивала… раньше, — с широкой улыбкой парировал он.

— Ты ввел меня в искушение! — Лиллебет Равенкур, истинная дочь Юга, не могла упустить возможность пококетничать.

— Я боюсь противоречить леди, — с мягким смехом заметил индеец, — но все-таки это весьма спорное утверждение.

Его замечание было встречено медленной, чувственной улыбкой, Лиллебет теснее прижалась к нему.

— А что ты делаешь в Бостоне… — деликатная пауза была наполнена очаровательной недосказанностью, — в другое время?

— Когда я не занимаюсь любовью, ты хотела сказать? — Его тело охотно отозвалось на движение нежного женского тела. — Учусь.

Он решил не пускаться в долгие объяснения — иначе ему пришлось бы начинать свой рассказ с калифорнийской золотой лихорадки и договора, который американское правительство заключило с племенами равнинных индейцев в 1851 году. Отец Хэзарда понял, к чему неминуемо приведет огромная миграция на Запад, и поэтому послал своего единственного сына, как только тот достаточно подрос, в школу на Восток. Хэзард подумал, что время и место не слишком подходит для такой длинной истории, и потому, не вдаваясь в детали, ограничился только одной фразой:

— Мой отец настоял на том, чтобы я получил такое же образование, как и белые.

Лиллебет опустила голову и игриво провела кончиком языка по его нижней губе.

— Ты, пожалуй, и сам мог бы давать уроки, — выдохнула она.

В его глазах заплясали веселые огоньки, но голос был мягче бархата:

— Благодарю вас, мэм.

Нежные женские руки касались его мускулистых плеч, спускались вниз по груди, потом возвращались обратно.

— Как тебя зовут? — Ее пальцы зарылись в густые черные волосы, лежащие на его плечах.

Хэзард не услышал в ее голосе высокомерия и потому вполне миролюбиво ответил:

— Ты хочешь узнать мое индейское имя или как меня называют белые?

— Оба. — Она откинула ему волосы со лба.

— Здесь меня все знают как Джона Хэзарда Блэка. А абсароки называют меня Удачливым Черным Кугуаром.

Женщина снова надула пухлые губки, и Хэзард решил, что это ей очень идет.

— Но ты не спросил моего имени!

Надо сказать, ему это просто не пришло в голову.

— Прошу прощения, — вежливо извинился Хэзард. — Ты меня все время отвлекала… и отвлекаешь. Скажи же мне, как тебя зовут!

Его пальцы нежно очертили контуры ее ягодиц, но как только женщина задышала прерывисто и ответила на его ласку, Хэзард немедленно вспомнил, что хозяйка дома вот-вот хватится их обоих. Он слегка отодвинулся, однако его собственная плоть бунтовала против подобного благоразумия. И, разумеется, эта белокурая Лиллебет с бархатной кожей, которая, как он только что выяснил, приходилась золовкой хозяйке дома, моментально заметила его возбуждение.

— Снова? — удивилась она. — Так быстро?

— Как видишь, — последовал исчерпывающий ответ, и на его губах появилась очаровательная улыбка: Хэзард достаточно натренировался с предшественницами Лиллебет. — Это все из-за тебя! — хрипло прошептал он, и его бронзовые пальцы погрузились во влажное тепло ее лона. — Ты сводишь меня с ума…

В Бостоне Хэзард научился не только потягивать херес и непринужденно беседовать на самые разные темы, он выучил все новоанглийские вариации языка любви. Он перецеловал по одному все ее пальцы, в то время как его собственный гибкий палец продолжал свою работу внутри ее. Артистичности исполнения позавидовал бы любой мужчина.

— Прошу тебя, Хэзард… — прошептала Лиллебет.

— Потерпи немного.

— Нет, прошу тебя, сейчас! О господи…

— Тсс!

Хэзард легко поцеловал ее, его ладонь легла на пышную грудь, ждавшую его прикосновения. И когда его указательный и большой пальцы сомкнулись на твердой горошине соска и чуть сжали ее, женщина застонала — хрипло, страстно.

Хезард резко сел на постели, увлекая ее за собой, и только сейчас почувствовал, что разорвался кожаный шнурок, который стягивал его волосы. Впрочем, он немедленно забыл о нем. Легко приподняв золотоволосую женщину с томными, умоляющими глазами, Хезард опустил ее на свой гордо вздымающийся, твердый, как мрамор, жезл. Когда он чуть нажал на податливые бедра, Лиллебет запрокинула голову и негромко вскрикнула. Ее крошечные ручки порхали по мощной груди Хэзарда, и ему казалось, что это бабочка прикасается к нему крылом. Он приподнял ее еще пару раз, устанавливая чувственный ритм, а потом Лиллебет задвигалась сама — медленно, сладострастно. Хэзард откинулся на подушки и закрыл глаза, ощущая ни с чем не сравнимое наслаждение…

И тут его слух, натренированный жизнью в прериях, уловил звук открывшейся двери — кто-то заглянул в комнату чуть дальше по коридору. Благоразумие подсказывало ему, что необходимо прекратить это рискованное ублажение собственной плоти… или, по крайней мере, погасить свет. Но наслаждение было слишком острым, и какой-то другой голос услужливо твердил, что в Бостоне нет ни человека, ни зверя, которого ему следовало бы опасаться. Поэтому Хэзард даже не пошевелился. К тому же он уже мало что соображал, ощущая приближение разрядки.

Когда дверь спальни открылась, Хэзард поднял затуманенные страстью глаза и встретился взглядом с хозяйкой дома. Ее лицо вспыхнуло от гнева, и она быстро закрыла дверь. Хэзард подумал, что теперь от него потребуется исполненное такта объяснение и вежливое извинение… Но в это мгновение женщина у него на коленях рухнула ему на грудь, и их тела долго и неистово содрогались, пока семя Хэзарда изливалось в нее.

Спустя полчаса Хэзард спустился вниз один. Как всегда невозмутимый, он прислонился к одному из декоративных пилястров бальной залы с бокалом бренди в руке. Его черные глаза внимательно разглядывали представителей высшего света Бостона, кружившихся в маскарадных костюмах. Драгоценности женщин поражали воображение.

Правда, одна из дам отсутствовала. Ее прическа оказалась в полном беспорядке, и Хэзард был так любезен, что послал к ней горничную, чтобы миссис Теодор Равенкур смогла снова появиться на балу во всем блеске своего наряда мадам де Помпадур.

Джон Хэзард Блэк привлекал всеобщее внимание своим экзотическим костюмом, и только самый внимательный из гостей мог бы заметить, что вместо кожаного шнурка его волосы теперь украшает какая-то голубая полоска шелка. Кожаный шнурок остался лежать среди смятых простыней, и Хэзард от всей души надеялся, хотя не слишком в это верил, что его найдет служанка, а не те, кто останется ночевать в той спальне…

Хэзард пробыл внизу не больше пяти минут, когда хозяйка вечера Корнелия Дженнингс, улыбаясь и мило беседуя с гостями, грациозно пошла по залу без всякой видимой цели. Хэзард отлично понял, куда направляется эта леди, и настороженно следил за ней. Не прошло и нескольких минут, как она оказалась рядом с ним. Понизив голос до едва слышного шепота, Корнелия принялась его отчитывать:

— Как ты мог, Джон?! — прошипела она. — Господи, ведь она же моя золовка! Неужели ты совсем меня не любишь? — В ее глазах вдруг появилось отчаяние.

Глядя на прелестное, взволнованное лицо, Хэзард попытался успокоить женщину:

— Конечно, я люблю тебя. Я обожаю тебя, Корнелия! Ты, дорогая, самая красивая… хозяйка дома в Бостоне.

Покоренная его цветистым комплиментом, светская дама мгновенно преобразилась. В ее светло-серых глазах вспыхнула страсть, прогоняя минутный гнев. И это чувство было хорошо знакомо высокому смуглому мужчине в национальном индейском костюме.

— Ах, Хэзард, — вздохнула Корнелия, и ее рука под прикрытием пышной юбки скользнула в ладонь Хэзарда, — на тебя невозможно долго сердиться. Мы не виделись целых четыре дня, мне тебя так не хватало…

Хэзард кивнул, в его темных глазах светилось понимание и сочувствие.

— Я знаю, любовь моя. Но у меня экзамены, и мой преподаватель едва ли проявит ко мне снисхождение.

Внезапно тонкие пальчики Корнелиии зашевелились в его руке.

— Твой любимый бренди наверху. — Она смело встретила смеющийся взгляд Хезарда и повела его за собой по направлению к лестнице.

«Раз надо, значит, надо», — размышлял Хэзард, пробираясь сквозь толпу. Что же делать, если он молод и полон сил, а охваченные желанием дамы Бостона не дают ему передышки! Хэзард глубоко вздохнул, допил бренди из своего бокала и позволил Корнелии отвести его наверх. Во второй раз за последние несколько часов он оказался на шелковых простынях и превзошел самого себя!

2

Все годы, что Хэзард провел в Бостоне, ему приходилось вести двойную жизнь. Женщины без устали преследовали его, привлеченные такой незаурядной экзотической сексуальностью. Воин из племени абсароков принимал это как должное, хотя поначалу нравы высшего света Бостона вызывали у него недоумение, и легко управлялся с многочисленными дамами, осыпавшими его знаками внимания. Однако большую часть времени Хэзард посвящал учебе. Он исполнял волю отца и верил в свое предназначение — сын вождя племени должен был приобрести множество знаний, чтобы указать соплеменникам дорогу в будущее. Хэзард никогда не забывал, зачем его отослали в город, к белым. Впрочем, решился он на это не без колебаний, и его всегда подбадривал дядя, Рэмсей Алонсо Кент, баронет из Йоркшира, геолог. Он был младшим сыном младшего сына, и в свое время его отослали за границу, чтобы поправить здоровье. Кент попал в Монтану вместе с экспедицией немецкого принца, которого интересовала геология Нового Света, но к тому времени, когда юный баронет впервые увидел берега реки Иеллоустоун, он уже умирал от чахотки. Клан Хэзарда разбил тогда лагерь неподалеку, и его тетка взяла Алонсо к себе в вигвам. Она вылечила его, молодые люди полюбили друг друга, поженились, и Кент так больше никогда и не вернулся в Англию, став членом племени абсароков.

В Гарварде Хэзард изучал геологию под руководством известного естествоиспытателя из Швейцарии Агасси. Агасси попросили прочесть курс лекций в Гарварде еще в 1847 году, потом ему предложили кафедру в этом университете, и он остался в Америке навсегда.

Музей Агасси в Гарварде, основанный за два года до поступления туда Хэзарда, стал для молодого индейца вторым домом. Он вызвался помочь при составлении каталога новой коллекции и очень скоро приобрел в лице Луи Агасси заботливого и внимательного друга. Агасси уже перевалило за пятьдесят, он был приятным, общительным человеком, как-то по-детски преданным науке и горячо интересующимся текущими политическими делами. Хэзард считал, что свои лучшие часы он провел в пыльных музейных залах в разговорах с профессором Агасси. Он учился у него, внимательно слушал и с неудержимым идеализмом юности иногда отчаянно спорил с ним о политике.

Благодаря Агасси Хэзард познакомился с религиозными учениями американских философов, впервые услышал о движении за права женщин, принял участие в дискуссиях об отмене рабства и об отделении южных штатов. Тогда в обществе много говорили об этом, в воздухе витал дух социальных преобразований.

Когда Хэзарду требовалась передышка в его весьма интенсивных занятиях, он поддавался на уговоры своих менее усердных товарищей.

— Да ладно тебе, Хэзард, пора прогуляться, — начинал обычно его приятель Паркер — избалованный молодой человек из бостонского высшего общества.

— У меня слишком много дел.

— Черт… Брось все, займешься делами завтра! — На сей раз у Паркера было, что ему предложить. Грациозно опустившись в кресло, он продолжал с едва заметным бостонским акцентом: — Мы начнем с приема у моей матери — она называет это «четвергами». Матушка просто заставила меня пообещать, что я приведу «этого милого молодого человека с берегов Иеллоустоуна». — Эти слова сопровождала быстрая улыбка. — Тебе удалось очаровать ее, когда мы все в прошлый раз беседовали о Лонгфелло и его «Гайавате».

— Может быть, в другой раз, Паркер, — вежливо отказался Хэзард. — Честное слово, мне еще очень много надо выучить.

— Там будет и моя сестра Эми.

— Она слишком молода, — Хэзард немедленно вспомнил юную девицу, всю в белом, которая, впрочем, выглядела вполне созревшей для замужества. Но такие были не в его вкусе.

— Ты перепутал ее с Бет, Хэзард. Эми давно замужем за Витерспуном, и именно она все время говорит о тебе. Что-то о твоих «неподражаемых темных глазах», если мне не изменяет память, — поддразнил приятеля Паркер.

Хэзард сразу же мысленно представил себе эту женщину, хотя ее имя и не осталось у него в памяти. У нее были волосы цвета воронова крыла, очень светлая кожа, грудь, которая не оставила бы равнодушным ни одного мужчину, и томный, многообещающий взгляд. Как-то вечером она сидела за столом наискосок от него, но они с Паркером в тот раз очень быстро уехали, так что Хэзард не успел узнать, готова ли Эми расточать что-нибудь еще, кроме призывных взглядов.

— Ну, не знаю, — Хэзард постарался протянуть время. Но перед глазами его уже стояла эта незабываемая грудь.

— Фелтон, скажи ему, что он просто обязан пойти! — обратился Паркер к только что вошедшему худощавому молодому человеку в белом вечернем галстуке.

— Ты должен пойти, Хэзард, — безапелляционно заявил Фелтон в обычной для него манере. — Прием у матери Паркера — это только для начала. Мы сняли номер в «Зарослях»: у Манро сегодня день рождения, и мы пообещали преподнести ему в подарок необычный букет — Сару и ее подружек.

— Я вам для этого не нужен.

— Неужели? Ты же знаешь: Манро, когда выпьет, способен разнести все в этом заведении. А кроме тебя, его никто не сможет остановить.

— И потом, Хэзард, — снова вступил в разговор Паркер, — Эми говорила, что ее муж уехал на неделю на озеро Эри. Не представляю, зачем ей понадобилось упоминать об этом, — он насмешливо приподнял левую бровь.

— Озеро Эри… — медленно повторил Хэзард, пытаясь осознать открывающиеся перед ним возможности.

— Расстояние в две тысячи миль и никаких тебе ночных поездов! — воскликнул Паркер, и они с Фелтоном обменялись понимающими взглядами.

Хэзард посмотрел сначала на одного, потом на второго. Он тоже улыбался.

— Дайте мне десять минут, чтобы собраться.

Таким образом, последний год пребывания Хэзарда в Гарварде, когда ему приходилось делить свое время между учебой, друзьями и любовницами, выдался необыкновенно напряженным. Ему требовалось немало энергии, чтобы успешно выполнять задания и при этом поддерживать связь одновременно с двумя женщинами на Бикон-стрит и очаровательной Эми Витерспун. Всех трех дам он посещал на удивление часто.

Но в это прекрасное времяпрепровождение вмешались внешние силы. В апреле напряженность в отношениях между Севером и Югом взорвалась в форте Самтер. К Рождеству обозначились поля битв, и после каникул студенты из Дикси не вернулись к занятиям. Южная Каролина отделилась, за ней последовали еще шесть штатов. Все отлично понимали, что война между Севером и Югом приближается, это был лишь вопрос времени.

Пятнадцатого апреля 1861 года губернатор Массачусетса Эндрю получил телеграмму из Вашингтона, предписывающую мобилизовать тысячу пятьсот человек. А через три дня после сожжения форта Самтер Паркер влетел в комнату Хэзарда, за ним торопливо шли Фелтон и Манро.

— Мы присоединяемся к войскам! — с воодушевлением заявил Паркер. — Решили записаться в роту Дженнингса.

— В роту Дженнингса? — Хэзард подумал, что ему совсем не улыбается оказаться в роте мужа Корнелии. — Нет уж, благодарю, — вежливо отказался он. — И потом, это не моя война.

— Разве тебе безразлична судьба рабов? — Этот вопрос молодые люди задали хором.

Разумеется, Хэзарда волновала судьба рабов, и его приятели об этом знали. Он всегда сочувствовал тем, кто лишен свободы. Но воевать под началом мужа своей любовницы…

— В роте Дженнингса самая лучшая форма к северу от Ричмонда! — с энтузиазмом воскликнул Фелтон.

— Не слишком веская причина, чтобы подставлять себя под пули, — парировал Хэзард.

— Эта война долго не продлится.

— Все говорят, что к осени все будет кончено, — подхватил Паркер.

— Это шанс прославиться, Хэзард. Будет весело! — добавил Манро.

Хэзард достаточно повидал смертей, чтобы усомниться в «веселой» стороне этого предприятия, но не стал охлаждать пыл своих друзей.

— Что ж, тогда желаю вам приятно провести время. Как только занятия закончатся, я направлюсь на запад. Если окажетесь в Монтане, навестите меня.

— Хэзард, ты нам нужен! — взмолился Паркер. — Никогда не видел человека, который лучше тебя искал бы следы, стрелял и ездил верхом. Ты словно родился в седле!

— Скажи, что ты пойдешь с нами, — потребовал Фелтон. — Ты как нельзя лучше подойдешь для кавалерийской роты Дженнингса!

— Простите, но я не могу, — спокойно ответил Хэзард.

Но когда на следующий день уговаривать его пришел сам майор Дженнингс и пообещал ему нашивки капитана, отказаться оказалось намного сложнее. И все-таки Хэзард отказался.

Как ни странно, Дженнингс не обиделся.

— Давайте выпьем бренди, мистер Блэк, и все обсудим, — предложил он.

И когда Хэзард сказал:

— Называйте меня Джоном, — Дженнингс понял, что говорит с разумным человеком.

В этом мужском разговоре ни разу не было упомянуто имя Корнелии. Разумеется, они оба понимали, что женщины занимают определенное место в жизни человека, но приближающаяся война не имела к этому никакого отношения. Ее исход зависел исключительно от разума, а ни в коем случае не от эмоций.

— Вы очень нужны мне, — начал Дженнингс. — В противном случае я бы не пришел к вам. Я собираю кавалерийскую роту, и мне кажется, что если бы вы согласились стать у нас разведчиком, мы бы могли действовать чертовски эффективно. Я много наслышан о вас.

— Благодарю вас, майор, но я уже говорил Паркеру и Фелтону о моем отношении к этой войне. Это не моя война.

— Никто не может равнодушно относиться к людям, пребывающим в рабстве. А вы особенно должны были бы им сочувствовать… — Холодный взгляд Хэзарда остановил майора на середине фразы. — Простите, если я оскорбил вас, — спокойно продолжал Дженнингс, довольный тем, что ему удалось нащупать болевую точку, и преисполненный решимости давить на нее сколько потребуется. — Но в любом случае вы получите в армии массу полезных знаний, которые вам наверняка пригодятся.

— Я полагаю, что вполне мог бы прочитать об этом в книгах и не подставлять себя под пули мятежников, — так же невозмутимо ответил Хэзард.

— Может быть, вам нужны деньги? Я готов предложить вам любую сумму.

— Я не нуждаюсь в деньгах.

Слова Хэзарда прозвучали очень резко, но майор Дженнингс продолжал гнуть свою линию:

— Еще раз простите. Как вы понимаете, я готов пойти на все, что угодно.

— Я уверен, что вы сможете найти кого-то другого.

— Мне никогда не найти человека с вашим опытом. Буду с вами откровенен. Мы с вами оба знаем, что при сложившихся обстоятельствах… — В эту секунду Дженнингс был как никогда близок к тому, чтобы упомянуть о связи строптивого молодого человека с его женой, но сдержался. — Я бы никогда не обратился к вам, но у меня нет выбора. Вы нужны моим солдатам, вот почему я лично веду переговоры с вами. Молокососы вроде Паркера, Фелтона и Манро погибнут в первую же неделю, если такие мужчины, как вы, не научат их элементарным правилам выживания. Нашей задачей станут рейды в тыл противника и конное патрулирование. Этому не научишься в гостиных Бостона.

— А где учились этому вы? — поинтересовался Хэзард.

Ему впервые стало небезразлично, с каким мужчиной живет Корнелия. Дженнингс всегда казался ему типичным денди, за спиной которого несколько поколений богатых предков. Но под светским лоском, судя по всему, скрывалась мужественная натура: Хэзард не мог не восхищаться прямотой своего собеседника.

— Я сражался вместе со Скоттом в Мексике в 1847 году. Тогда я тоже был всего лишь зеленым новобранцем. Просто мне чертовски повезло. Я прожил достаточно долго, чтобы успеть многому научиться. А теперь я прошу вас помочь мне научить всех этих ваших приятелей, которые рвутся в бой.

Хэзард молчал, глядя в окно на цветущую вишню на углу улицы рядом с кофейней. Он думал о горячей речи Дугласа и о куда более грустном рассказе одной негритянки, которая потеряла мужа и сына, когда они бежали на Север. Хэзарду не казалось справедливым, что ребенка и его отца затравили собаками… Отведя взгляд от залитого солнцем пейзажа за окном, он произнес:

— Мне придется время от времени ездить домой. Лицо Дженнингса расплылось в широкой улыбке, и он пожал Хэзарду руку с выражением искреннего удовольствия.

— В любое время. Не могу выразить словами, насколько я ценю ваше согласие. Официально мы приписаны к Первому полку, но собираемся действовать самостоятельно. Когда вы будете готовы?

Хэзард всегда ощущал неловкость от этой американской привычки прикасаться к посторонним на глазах у всех. Осторожно освободив пальцы, он ответил:

— Через две недели. Мне осталось подготовить последнюю работу.

— Я могу найти кого-то, кто помог бы вам с этим!

— Я предпочитаю сделать все самостоятельно.

— Разумеется, — быстро согласился Дженнингс, которого предупредили, что Хэзард очень серьезно относится к учебе. — Пусть будет две недели. Вот ваши друзья обрадуются! Они собирались снова вас уговаривать, если бы я с этим не справился.

— Вы умеете убеждать, майор, — с вежливой улыбкой ответил Хэзард.

Однако Тайлер Дженнингс никогда бы не смог утроить состояние, оставленное ему отцом, если бы не был умным человеком. Он отлично понял, что не его аргументы убедили молодого индейца. У него было ощущение, что Хэзард принял решение задолго до разговора с ним.

— Мне чертовски повезло, что вы едете с нами, Джон, — майор встал и снова протянул ему руку для пожатия. — Благодарю вас.

— Не за что, — Хэзард тоже вежливо протянул руку для исполнения привычного американского ритуала. — Как вы полагаете, майор, мы на самом деле освободим рабов или это еще одна война ради денег?

«Так вот почему он идет воевать!» — осенило Дженнингса. Под личиной прожженного прагматика скрывался юношеский идеализм.

— Мы их наверняка освободим — и будь мы прокляты, если этого не сделаем! Начинаем через две недели.

Хэзард улыбнулся его горячности.

— Спокойной ночи, майор.

— Спокойной ночи, Джон. — Дженнингс направился к двери, но, не сделав и трех шагов, остановился и обернулся. — Пошлите свои мерки моему портному — Уолтону.

— Они у него уже есть.

— Недаром мне показалось, что ваш сюртук — это его работа! Отлично. Я прикажу ему завтра же начать шить для вас форму. Вы хотите что-нибудь особенное?

Хэзард было покачал головой, но потом спохватился.

— Мне нужна вышивка на левом плече — черный кугуар.

Брови Дженнингса чуть приподнялись.

— Это ваше имя?

— Да.

— Все будет сделано.

Передав письмо родителям через Рэмсея Кента, Хэзард отправился на войну, которую политики и газеты называли «короткой летней войной». Спустя неделю Шестой кавалерийский корпус прибыл в Виргинию, и первая же битва при Булл-Рэне, где за свою жизнь сражались почти восемнадцать тысяч мужчин в серых мундирах конфедератов, положила конец мечтам о трехмесячной войне.

Рота Дженнингса оказалась хорошо подготовленной для рейдов в тылу врага. Они взрывали железнодорожные пути, мосты, склады с боеприпасами, оружием и продовольствием, телеграфные линии. Хэзард оказался в родной стихии; очень скоро всю их роту стали называть «Кугуарами», и их слава летела впереди них. Именно этой славе Хэзард был обязан знакомством с Кастером — самым молодым генералом армии Соединенных Штатов. Хэзард встретился с ним в тот момент, когда Кастер направлялся в Эбботстаун, чтобы получить новое звание, и ему представили нескольких полевых офицеров. Кастер носил черную бархатную форму, отороченную золотым кружевом, а белокурые усы и вьющиеся волосы того же оттенка немедленно привлекали внимание. Однако роскошная одежда никогда не волновала Хэзарда: абсароки надевали куда более величественные наряды. И в отличие от многих других офицеров, которые неодобрительно относились и к стремительному продвижению Кастера по службе, и к его романтическому стилю, Хэзард понимал, что не форма делает генерала, а победы над врагом.

Джордж Армстронг Кастер тоже обратил внимание на черноволосого капитана с вышитым кугуаром на плече.

— Вы служите в роте Дженнингса, которую называют «Кугуарами»? — в голосе Кастера слышался неподдельный интерес.

— Так точно, сэр, — лаконично ответил Хэзард.

— Но держу пари, что вы не уроженец Бостона, — продолжал генерал.

— Никак нет, сэр.

Кастер улыбнулся такому краткому ответу. Он уже наслушался историй о вылазках Хэзарда, разведчика-индейца из роты Дженнингса, чья способность обращаться со взрывчаткой казалась просто фантастической. Ему удавалось заложить мину с потрясающей точностью, и он всегда до секунды рассчитывал время взрыва, а главное — Хэзард всякий раз находил возможность сбежать, даже когда ускользнуть от южан казалось невозможным. Как-то раз из-за преследования противника разведчикам Дженнингса не удалось взорвать локомотив, поэтому они захватили его, развели пары и преспокойно отправились домой, заметая следы и взрывая по дороге мосты. Они тогда привезли с собой восемьдесят вагонов и заслужили личную благодарность президента Линкольна.

Ходили также слухи и о том, что именно Хэзард организовал тайный вывоз рабов из многих воюющих южных штатов, и даже из Джорджии. Они с Паркером делили сомнительную честь — оба фигурировали в составленном южанами списке лиц, которых необходимо убить.

Вспомнив обо всем этом, Кастер с улыбкой заметил:

— Мы счастливы, что вы воюете на нашей стороне, капитан Блэк.

— Благодарю вас, сэр.

— А не могли бы мы набрать еще добровольцев там, откуда вы родом, капитан? Вы просто неоценимы.

— Боюсь, я единственный человек, без которого мои сородичи могут обойтись, сэр.

— Какая жалость!

— Так точно, сэр, — любезно согласился Хэзард.

В последующие месяцы их пути часто пересекались, и они смогли с удовольствием обнаружить друг в друге одинаковое пренебрежение опасностью, истинную смелость и спокойный фатализм.

Когда война уже практически закончилась, под Берквилем были обнаружены поезда генерала Ли с внушительным эскортом, которые пытались пробиться на Юг. Третья кавалерийская дивизия Кастера, включавшая в себя и «Кугуаров» Дженнингса, напала на поезд и захватила триста вагонов. Вслед за этим дивизия предприняла успешную атаку, которая отрезала генералу Ли путь к отступлению и отсекла от своих три дивизии конфедератов. Почти все южане были взяты в плен.

В то время Грант писал президенту Линкольну: «Если еще немного поднажать, я полагаю, что Ли сдастся». Вскоре он получил телеграмму: «Так поднажмите».

И северяне поднажали.

Два дня они преследовали армию конфедератов, непрерывно ведя тяжелые бои. Апрельской ночью 1865 года отчаяние охватило армию Северной Виргинии. Усталые, сломленные, голодные люди в бывших когда-то серыми мундирах… С блестящей армией генерала Ли, состоявшей из отважных, сильных мужчин, было покончено.

На следующий день южане выбросили белый флаг, боевые действия были приостановлены, война кончилась.

Вскоре после поражения южан при Аппоматоксе Хэзард получил застрявшее на два месяца где-то по дороге письмо, извещавшее его о смерти родителей. Письмо писал Рэмсей Кент, который, судя по всему, тоже уже был болен. Письмо отправили с торговцем мехами до форта Бентон, потом оно медленно спустилось вниз по Миссури и начало путешествие из Сент-Джозефа через всю страну. Когда послание дошло до Хэзарда, на конверте было написано чьим-то крупным неряшливым почерком:

«Кент умер десятого февраля».

Ужасные подробности смерти родителей поразили Хэзарда до глубины души. Во время очередного рейда несколько индейцев подъехали слишком близко к вагону, где находились больные оспой, и принесли заразу с собой на берега Иеллоустоуна. Болезнь распространялась, как лесной пожар. Племя разделилось на несколько отрядов, каждый из которых отправился в свою сторону, пытаясь убежать от смертоносного вируса, но это не помогло. Всю зиму болезнь уничтожала индейцев. Потом эпидемия кончилась. Те, кто выжил, объехали стоянки и собрали остатки племени у истоков реки Биг-Хорн. Ряды некогда гордого племени абсароков значительно поредели.

Хэзард потерял не только родителей, но и почти половину своего клана. Прочтя письмо, он впервые в жизни заплакал. Потом обрезал волосы, немедленно собрал свои вещи и упаковал в седельные мешки. Ритуальное нанесение ран он решил отложить до возвращения домой: ему необходимы были силы для долгого пути. Война кончилась, и сейчас Хэзарду казалось, что его жизнь тоже кончилась…

Отец всегда оставался для Хэзарда идеалом. Это был честный, отважный человек, настоящий отец — такой, о котором сын может только мечтать. Став вождем племени, он ничуть не возгордился, всех выслушивал неизменно приветливо и ласково, и пока Хэзард рос, он всегда старался подражать своему отцу. Его мать была высокой красивой женщиной, единственной женой отца. От ее улыбки день становился светлее, а ее любовь всегда поддерживала Хэзарда.

Джон Хззард Блэк, Удачливый Черный Кугуар, вернулся домой. Это было печальное возвращение к сотням могил и к опечаленным сородичам. Посетив могилы родителей, он нанес себе раны на руках, ногах и груди. Кровь вытекала из глубоких порезов, оставляя в душе острое чувство потери…

Молодая девушка, скучавшая когда-то зимним вечером в Бостоне, превратилась за эти годы в высокую, изящную, необыкновенно красивую женщину. Широко расставленные ярко-голубые глаза уже не глядели на мир с таким любопытством и доверием: за эти годы она многое узнала о нравах светского общества. Но ее огненно-рыжие волосы не потускнели и не потемнели, капризные губы стали еще соблазнительнее, а неукротимый темперамент и взрывную манеру изливать свое негодование никто бы не назвал мягкими. Многие считали, что она излишне независима и своенравна, однако, несмотря на пересуды, Венеция Брэддок, которую отец с любовью называл Огоньком, со своей необыкновенной красотой не испытывала недостатка в поклонниках. Она флиртовала, дразнила, притягивала своих обожателей или пренебрежительно отмахивалась от них, но до сих пор не нашла мужчины, за которого ей захотелось бы выйти замуж. Ей исполнилось девятнадцать лет, и самые мстительные и злоязычные матроны замечали с ехидным смешком, что так недолго остаться и старой девой. Неукротимая красотка отвергла всех самых блестящих женихов от Балтимора до Бар-Харбора и сама будет виновата, если, в конце концов, останется без мужа. Венеция только бы рассмеялась презрительно, если бы узнала о таких разговорах: она не собиралась ни к кому приноравливаться ради того, чтобы выйти замуж.

Ее отец всегда проявлял необычайную снисходительность к обожаемой дочери.

— Когда ты встретишь его, родная, ты сама все поймешь, — говорил он, не добавляя, что сам нашел любимую женщину через много лет после того, как женился на матери Венеции. — А пока наслаждайся жизнью с моего благословения.

— Я пытаюсь, папа, но большинство мужчин невероятно скучны.

— Их просто научили хорошим манерам, дорогая, только и всего.

— Я говорю не о манерах, папа. Просто их интересы настолько… настолько поверхностны! — капризно надула губки Венеция. — Если бы ты только знал, как мало у них мозгов. Немного поскреби — и доберешься до самого дна. Когда я предлагаю поговорить хоть о чем-то, что представляет интерес, они тупо смотрят на меня, а потом меняют тему и начинают рассказывать мне, какая я красивая.

— Ты действительно красива, моя девочка, ты просто кружишь им головы. — Полковник Брэддок чуть заметно выпятил грудь: он всегда очень гордился своей дочерью.

— Я знаю, что красива! — Венеция нетерпеливо топнула ногой. — Но, черт побери, папа, зачем мне моя красота, если я умру со скуки в обществе всех этих мужчин?

— Ради всего святого, тише! Только бы твоя мать не услышала, как ты ругаешься. Ты же знаешь, детка, как она к этому относится.

Венеция пожала плечами, а потом вдруг захихикала и подняла на отца свои ясные голубые глаза:

— Было бы забавно, папочка, когда-нибудь как следует выругаться при ней и посмотреть, как у нее из ушей пойдет дым.

Билли Брэддок изо всех сил попытался не улыбнуться — он всегда старательно избегал разговоров о своей жене.

— Я так и вижу языки пламени, вырывающиеся у нее из ноздрей! — жизнерадостно воскликнула Венеция и снова захохотала.

— Но, дорогая, — начал было полковник, но тут перед его мысленным взором предстало лицо Миллисент Брэддок после «хорошенького ругательства», и он не выдержал. — Вот это была бы картина! — со смехом согласился он. — Но обещай мне, малышка…

— Я знаю, папа, — веселье Венеции тут же угасло. — Я никогда так не сделаю. Но когда она начинает жаловаться на свою тяжелую жизнь, соблазн слишком велик. Ты любишь меня, папа? — неожиданно спросила она.

При мысли о матери девушка всегда испытывала чувство неловкости и обиды. Ее глаза широко распахнулись в ожидании ответа. Полковник обнял дочь, и она доверчиво прильнула к нему.

— Я люблю тебя больше всего на свете, моя радость, — негромко прошептал он.

Мать Венеции, красавица-южанка, никогда не интересовалась семьей и ничего не знала о весьма эмансипированном поведении своей единственной дочери. В те редкие минуты, когда Миллисент говорила с мужем о Венеции, она обычно сухо замечала:

— Она вся в вас, Уильям. — И в ее устах это не было комплиментом.

— Благодарю, — всегда отвечал на это полковник Брэддок, словно не замечая ядовитого подтекста. — Как вы полагаете, Венеции нужны новые сапоги для верховой езды или новая меховая шубка? — спрашивал он, пытаясь нащупать нейтральную тему для разговора.

Миллисент отличалась великолепным вкусом — в этом ей нельзя было отказать, — и Брэддок всегда полагался на мнение жены. Пока Венеция была еще девочкой, гардероб для нее подбирала мать, но позднее он сам ходил с Венецией по магазинам, тем более что у девушки было свое чувство стиля.

Если бы Билли Брэддок верил в развод, его брак окончился бы много лет назад. Однако в их кругу разводы оставались редкостью, и наилучшим вариантом считалось раздельное проживание. Брэддок долго не мог решиться на это, но весной 1865-го подвернулся подходящий повод. Богатые инвесторы из Бостона и Нью-Йорка, пайщики компании «Буль Майнинг», решили отправиться на запад, чтобы самим проверить новые золотоносные рудники. Брэддок, долго не размышляя, присоединился к ним и взял с собой дочь. Миллисент не возражала. Поездка в элегантном частном поезде задумывалась одновременно и как приятный отдых — тем более что погода выдалась под стать весеннему великолепию природы. Мужчины говорили о делах, дамы болтали о пустяках, Венеция грезила наяву о суровой, дикой земле Монтаны. Молодой девушке, находившей светскую жизнь Бостона невыносимо скучной, абсолютно не интересовавшейся ни магазинами, ни мужчинами, лето в Монтане представлялось очень своевременной сменой обстановки. Всю дорогу она находилась во власти приятного возбуждения. Щеки ей обдувал незнакомый, но такой ласковый ветер свободы…

Западные инвесторы прибыли в Виргиния-сити после двадцати дней ленивого путешествия в комфортабельных вагонах и устроились в лучшем отеле города. Дамы оккупировали элегантные гостиные и даже не пытались осмотреть местные достопримечательности. Между тем посмотреть было на что: целых восемь гостиниц, семнадцать ресторанов, две церкви, два театра, восемь бильярдных, пять элегантных игорных домов, три музыкальных салона, несколько публичных домов и семьдесят три салуна. Все это располагалось на Мэйн-стрит, главной улице длиной в милю. Впрочем, лужи и весенняя грязь не располагали к пешим прогулкам. К тому же их уже предупредили о нередких случаях насилия, убийств и пьянства среди многочисленных местных жителей, не отличавшихся мягкостью характера.

Мужчины ездили верхом и осматривали новые месторождения. Венеция сопровождала отца. Лагеря золотодобытчиков тянулись по берегам горных ручьев, где мыли золото в желобах или корзинах. Они представляли собой городки из наспех сколоченных домиков, выраставших за одну ночь, как только разносилась весть о новом золотом месторождении. Хотя Венеция и не рассчитывала на особые привилегии, будучи единственной женщиной в группе, ее отец все же старался устроить так, чтобы ночами у нее была отдельная комната. Если же им приходилось ночевать в более скромных условиях, то посреди комнаты натягивали одеяло, служившее девушке ширмой. Иногда ночь заставала их под открытым небом, и тогда Венеция и ее отец спали рядом в жестких спальных мешках или говорили до рассвета. Билли Брэддок впервые рассказал дочери о своем детстве: усеянное крупными звездами небо Монтаны напомнило ему, как летними ночами он мальчишкой ночевал во дворе. По его словам, это было приятным отдыхом от переполненной лачуги, служившей домом его семье.

— Как ты только решился уехать из Ирландии? — спросила Венеция, впервые услышав от отца о его молодости.

— Там все умирали с голода, — просто ответил он.

— Тебе было страшно ехать одному?

Ее отец посмотрел в звездное небо и негромко произнес:

— Моя мать, умирая, сказала мне: «Там мостовые вымощены золотом»… — Он помолчал, потом повернулся к Венеции и уже обычным тоном добавил: — В нашей деревне все так думали. И, черт побери, что касается этой горы, то так и есть на самом деле! Сегодня мы видели несколько весьма обещающих месторождений.

— Сколько теперь у вас всего участков? — поинтересовалась Венеция.

— Фред сказал, что на сегодня их сто восемнадцать, а нам еще предстоит долгий путь.

— Через две недели инвесторы прибыли в Даймонд-сити. Все только и говорили, что о возможном открытии там нового месторождения: на многих участках стратели обнаружили хорошую породу, указывающую на близость крупной золотой жилы. Бизнесмены стремительно раскупали горные отроги.

Венеция решила после полудня остаться в своей комнате в гостинице, но очень скоро там стало невыносимо жарко. Всю неделю шли дожди, и теперь влажный воздух, казалось, прилипал к коже. Венеция открыла окна, но желанной прохлады это не принесло, и девушка подумала, что на улице наверняка дует хотя бы слабый ветерок.

Несмотря на то, что в лагере было очень мало женщин, да и те, вне всякого сомнения, принадлежали к самой древней на земле профессии, Венеция не испытывала страха. Она считала, что маленький «кольт» на поясе спасет ее от любых неожиданностей, и к тому же ни секунды не сомневалась, что отлично сумеет за себя постоять.

Заправив в сапоги коричневые шерстяные штаны и надев шелковую рубашку в тон, Венеция вспомнила гримасу неудовольствия на лице матери, когда та перед отъездом застала ее за примеркой этого наряда. Зато отец счел ее одежду весьма практичной.

— Помилуй бог, Милли, только не говорите мне, что вы предпочли бы увидеть ее слоняющейся по прерии в бархате и кружевах.

— Я вообще не хочу видеть ее слоняющейся, как вы изволили изящно выразиться, в этом диком краю. Мне бы хотелось, Уильям, чтобы вы не забывали, что Венеция — молодая, хорошо воспитанная леди. Во всяком случае, мы пытались ее воспитывать, — ядовито добавила она.

— Господь всемогущий, женщина, — взорвался Брэддок. — Венеция человек, а не шоколадная конфета, которая может растаять под дождем. Мы едем в прекрасный край, и я уверен, что ей там очень понравится.

Миллисент тяжело вздохнула. Если бы Уильям Брэддок не нажил многомиллионное состояние с тех пор, как они впервые встретились на весеннем котильоне в Ричмонде, она бы наверняка предложила ему отправиться на картофельные поля Ирландии, где ему, вне всякого сомнения, было самое место.

— Отлично, Уильям, поступайте, как считаете нужным. Я высказала вам свое мнение, но вы предпочитаете его игнорировать — впрочем, как обычно. Я надеюсь, что вас с Венецией ожидают веселые приключения, — последнее слово сопровождало весьма выразительное пожатие плечами.

Итак, одетая в наряд, который ее мать сочла бы просто скандальным, Венеция Брэддок начала подниматься на холм, надеясь, что на его вершине дует прохладный ветер. Проливной дождь, не утихавший несколько последних дней, как следует намочил землю, все развезло, а некоторые места превратились просто в болото. Венеция не прошла и четверти мили под палящими лучами солнца, а ее шелковая рубашка уже пропиталась потом. Она закатала рукава, расстегнула ворот настолько, насколько это позволяло, и пожалела, что надела темную рубашку, которая притягивала к себе солнце.

Преодолев полдороги по склону холма, Венеция дошла до того места, где тропа упиралась в непроходимую грязь. Девушка негромко выругалась. Возвращение в душную комнату гостиницы не казалось ей привлекательным, а идти дальше было невозможно.

Оглядевшись по сторонам, Венеция вдруг заметила индейца, спящего в тени узловатого горного можжевельника. В последнее время ей уже доводилось встречать индейских разведчиков, и ни один из них не показался ей устрашающим. Кроме того, она родилась на свет с изрядным запасом смелости. Как бы то ни было, Венеция быстро преодолела разделяющее их расстояние, встала у индейца в ногах и ткнула его носком сапога.

— Эй, вставай! Мне нужна помощь!

Индеец не пошевелился. Совершенно бессознательно скользнув взглядом по длинной поджарой фигуре, облаченной только в кожаные штаны и мокасины, она обнаружила, что этот мужчина просто великолепен. Мускулистая грудь с четким рельефом мышц, тонкое лицо с прямым носом и высокими скулами, черные, гладкие, как шелк, волосы, стянутые на затылке… На какое-то мгновение Венеция буквально застыла под палящими лучами солнца, загипнотизированная красотой дикаря. Придя в себя, она еще раз стукнула носком сапога по мокасину индейца, на этот раз решительнее, словно пытаясь стряхнуть наваждение. Наконец мужчина широко раскрыл глаза и в недоумении взглянул на Венецию.

Джон Хэзард Блэк рассматривал стоящую перед ним изящную женщину, поражаясь ее классической красоте. Блестящие рыжие волосы, рассыпавшиеся по плечам густой волной, большие глаза, нежные, пухлые губы… Но когда она заговорила, ее голос звучал властно:

— Ты что, не слышишь меня?

Венеция привыкла приказывать слугам и никогда ни в чем не знала отказа. Кроме того, день выдался ужасным: было невыносимо жарко, ей не удалось добраться до вершины холма, и она уже злилась на себя, что не поехала вместе с отцом. Как бы то ни было, резкость ее тона мгновенно разрушила ощущение гармонии и красоты.

— Перенеси меня через это, — Венеция говорила с индейцем, как с непонятливым ребенком, указывая на топкую грязь. — Я… дам тебе доллары. — Она вынула из кармана золотую монету в двадцать долларов.

Индеец не пошевелился; казалось, во всем его теле жили только глаза. Хэзард, взращенный на многовековой культуре племени абсароков, сын вождя, ставший по праву вождем, вообще слабо реагировал на приказы, исходящие от женщин. Это случалось только тогда, когда он пребывал в хорошем расположении духа, в противном случае он не реагировал никак. А этот день был для него явно не из лучших. Он жестоко схватился с агентом, который хотел купить его участок для одной из групп инвесторов. Когда Хэзард сказал, что участок не продается, агент отказался в это поверить; пришлось взять его на мушку. Кроме всего прочего, эта дамочка его разбудила, а он так нуждался в отдыхе: если ты добываешь золото, поспать почти не удается, — от этого зависит твое выживание.

— Сорок долларов, — предложила Венеция, достав еще один золотой: она была уверена, что увеличение гонорара заставит индейца ответить.

Однако мужчина не пошевелился, а его темные веки, опушенные густыми ресницами, утомленно опустились.

— Ты что, не понимаешь? — взорвалась Венеция. — Сейчас же перенеси меня через грязь!

Так и не получив никакого ответа, она застыла на мгновение в бессильной ярости, потом топнула маленькой ножкой, обутой в тяжелый сапог, и достала револьвер.

Это оказалось роковой ошибкой, и, не будь Венеция так раздражена и утомлена, она бы сначала дважды подумала. Одним легким стремительным движением Хэзард вскочил на ноги и выбил у нее из рук «кольт», ударив по запястью ребром ладони. В следующую секунду Венеция оказалась на земле, пригвожденная его тяжелым телом. Сердце девушки гулко забилось. «Господи! — пронеслось у нее в голове. — Он же полуголый, явно разъярен, и к тому же индеец! Что же я наделала?!»

— Идиотка! — прорычал мужчина, в глазах его полыхнули опасные огоньки.

Хвала творцу, он все-таки хоть как-то говорит по-английски.

— Прошу прощения! — воскликнула униженная и до смерти перепуганная Венеция. — Прошу вас, простите меня…

У нее перехватило дыхание, пульс зачастил. Что он с ней сделает? Убьет? Изнасилует? Снимет скальп? Какая же она и в самом деле идиотка!

Взгляд Хэзарда скользнул по длинной шее и остановился у скромного выреза. Интересно, там, под рубашкой, ее кожа такая же нежная и золотистая?.. Глаза его неожиданно подобрели, выражение лица изменилось, исчезли жестокие складки у губ. Он держал ее за запястья, и грудь незнакомки касалась его обнаженной груди. Отпустив одну руку, Хэзард осторожно отвел шелковую ткань в сторону и усмехнулся, заметив, как широко распахнулись ее глаза. Никогда еще ему не приходилось видеть такой голубизны.

Венеция вдруг с ужасом ощутила, как напряглась его плоть возле ее бедра, услышала, как тяжело и часто забилось у него сердце. Может быть, закричать? Или тогда он сразу убьет ее?

— Прошу вас… — повторила Венеция, голубые глаза молили о пощаде.

Хэзард на мгновение представил, сколько удовольствия он мог бы ей доставить, — да и себе заодно. У него давно не было женщины, потому что он с некоторых пор зарекся пользоваться услугами проституток. Несколько секунд он смотрел ей в глаза, но здравомыслие все-таки взяло верх. Хэзард рывком поднял Венецию на ноги, потом нагнулся, подобрал ее «кольт» и вложил его в кобуру. Венеция обратила внимание на его красивые руки с длинными тонкими пальцами и очень крепкими мускулами. Все так же не говоря ни слова, он подхватил Венецию на руки и решительно шагнул в грязь.

В первое мгновение девушка испытала огромное облегчение: слава богу, убивать ее он, кажется, не собирался. Но очень скоро Венецию охватили уже совсем другие чувства. Она ощутила странный жар во всем теле, не имевший ничего общего с влажной жарой, окружавшей их. Индеец крепко прижимал ее к груди, она чувствовала биение его сердца, обжигающее прикосновение рук… Венеция взглянула на чеканный профиль всего в нескольких дюймах от собственного лица, и у нее по спине пробежал неприятный холодок.

Хэзард почувствовал, как девушка задрожала в его объятиях, и еще раз выругал себя за излишнюю щепетильность. Он чувствовал возбуждение и, если бы не страх в ее огромных голубых глазах, всерьез подумал бы о том, что ему стоит уступить своим желаниям…

Достигнув твердой земли, Хэзард поставил Венецию на ноги. С робкой улыбкой она протянула ему две золотые монеты и еще раз извинилась. Хэзард покачал головой и, взяв золотые, сунул их ей обратно в нагрудный карман рубашки. Обычный жест привел к необычным результатам: когда его сильные пальцы проскользнули в узкий карман, неожиданное ощущение близости напугало их обоих. Хэзард почти грубо выдернул руку, резко развернулся и ушел. А Венеция Брэддок, впервые испытавшая потрясение от мужского прикосновения, осталась стоять, пораженная непривычным для нее смущением. Что это было? Колдовство, чары, гипноз? Венеция с досадой тряхнула головой, отгоняя ощущение неловкости. Она никогда не верила в дешевую романтику. Ее мир был ясен и прост.

На следующий вечер, когда солнце уже село и долгожданная прохлада наконец спустилась в долину, Венеция снова проделала свой вчерашний путь, только теперь верхом. Проезжая по грязи, которая так напугала и огорчила ее накануне, она незаметно бросила взгляд в сторону от тропы, где под можжевельником тогда спал индеец. Разумеется, там никого не оказалось, и Венецию удивило собственное разочарование. Пришлось напомнить себе, что этот мужчина был «примитивным аборигеном», как сказала бы ее мать, и по-английски мог произнести лишь несколько слов. Но когда она увидела огонек на самой вершине горы и сообразила, что это светится окно хижины, ее сердце забилось, словно птица в клетке. Ей вдруг стало тепло…

— Венеция! — окликнул ее отец. — Ты что, не слышишь меня? Мы вернемся в Виргиния-сити к концу недели — как раз к местному балу. Я думал, что ты этому обрадуешься.

— Да, конечно, спасибо, папочка, — быстро ответила девушка, отводя взгляд от темного склона горы и одинокого огонька на нем. — Ты сказал, в конце этой недели?

— В субботу вечером, котенок. И я дам тебе пенни, если ты мне скажешь, о чем задумалась. Ты со вчерашнего дня как будто отгородилась ото всех.

— Пустяки, папочка. Я, наверное, просто устала.

— Ничего, завтра мы выезжаем в Виргиния-сити, и ты сможешь отдохнуть в комфортабельном номере отеля. Черт возьми, горячая вода и настоящая ванна — это отличная штука!

— Аминь, — с энтузиазмом откликнулась Венеция. Ей казалось, что вся грязь Западной Монтаны прилипла к ее мокрой от пота коже.

Когда Хэзард оправился от ритуальных ран, нанесенных в знак траура по погибшим сородичам, он снова вспомнил, что на нем лежит ответственность за целый клан. Абсароки нуждались в золоте, и выбора у него не оставалось. Прииски его дяди Рэмсея Кента не могли сравниться с новыми месторождениями. Хэзард приобрел два участка около Даймонд-сити и начал разрабатывать их. Он был уверен, что эта земля должна была принести немалую прибыль — если только его учитель Луи Агасси хорошо знал свое дело.

Но после неожиданной встречи с рыжеволосой женщиной Хэзард вдруг стал ловить себя на том, что часто отвлекается от работы, предаваясь эротическим фантазиям. Облако кудрявых волос цвета меди, позолоченная солнцем кожа, яркие голубые глаза не давали ему покоя. Хэзарда раздражало, что незнакомка так прочно обосновалась в его мыслях, а еще больше раздражало ее высокомерие. Она готова была заплатить сорок долларов за двухминутное дело, что явно свидетельствовало о пренебрежении к деньгам, хорошо знакомое Хэзарду по годам, проведенным в Бостоне. Такой тип женщин, красивых и избалованных, всегда действовал ему на нервы. «Вероятно, все-таки следовало овладеть ею в тот день, — подумал Хэзард. — Если бы я так и поступил, то эти видения не носились бы сейчас у меня перед глазами. Просто мне нужна женщина — вот и все. Я слишком долго воздерживался».

— Проклятие! — вслух выругался он.

Без всякой видимой связи с рыжими волосами и персиковой кожей Хэзард вдруг решил принять приглашение Люси Аттенборо и отправиться на бал в Виргиния-сити в субботу. Он знал в городе не меньше дюжины женщин, которые наверняка обрадуются его приезду, — включая, разумеется, и саму Люси. Отличная возможность покончить с вынужденным воздержанием.

Он даже не допускал мысли, что женщина, завладевшая его мыслями, тоже окажется на этом балу.

3

Вечер бала выдался теплым и приятным — такие всегда описывают художники и поэты. В воздухе стоял аромат молодой зелени, теплой земли; солнце скрылось за пологими холмами, окружавшими город, раскрасив напоследок небо яркими, огненными красками. При таком освещении даже грубое поселение старателей выглядело волшебным.

Венеция наблюдала за закатом из окна гостиничного номера, дожидаясь отца, который обсуждал в соседней комнате какие-то дела. На ней было бальное платье из вышитого вручную шелка цвета слоновой кости, усеянного крошечными жемчужинами. Низкий корсаж на китовом усе плотно облегал талию и грудь, нежное кружево подчеркивало персиковую кожу и золото волос. Длинные серьги из жемчуга и бриллиантов радугой сияли на фоне ее бархатистой кожи. Но природа вносила свое разнообразие в эту совершенную картину: непокорные локоны уже выбились из прически, нарушая строгость линий. Волосы Венеции всегда приводили в отчаяние парикмахеров, потому что никакая сила не могла удержать их на месте.

Поскольку полураздетое состояние считалось единственно приемлемым для вечернего наряда, Венеция даже не сознавала, насколько провоцирующим видится окружающим ее платье. Кружевные гофрированные оборки — последняя новинка моды — подчеркивали наготу плеч и привлекали внимание к нежной груди над жестким корсетом. Высокая, гибкая, длинноногая, затянутая в бледный шелк, как невеста эпохи Возрождения, с атласной кожей плеч и полуобнаженной грудью, Венеция наверняка должна была вскружить не одну голову на балу.

Впрочем, мужская голова начисто отвергала подобную возможность. Эта голова покоилась на подголовнике огромной фаянсовой ванны, которая стояла у выходящего на запад окна в номере самого роскошного отеля Виргиния-сити, носившего название «Дом плантатора». Освободившись от грязи и усталости, накопившихся за долгие недели одиночества в горной хижине, Хэзард отдыхал, лениво наслаждаясь большим бокалом бренди. Жизнь казалась ему намного более прекрасной. Беспокоившие его видения молодой женщины с волосами цвета осеннего золота сменились куда более осязаемыми дамами из плоти и крови, которые за последние три дня успели побывать в номере двести два.

Для Хэзарда его светские обязанности заключались преимущественно в том, чтобы развлекать дам в постели. И теперь он ждал, что одна из них появится на его пороге меньше чем через десять минут. Люси настаивала на том, что они должны провести вместе время до бала, и после долгих одиноких недель в Даймонд-сити Хэзард не нашел в себе сил отказать ей.

В дверь негромко постучали, и Хэзард, одним глотком допив бренди, ответил:

— Войдите.

Он повернул голову к двери и увидел элегантную брюнетку в платье из шелкового розового муслина. Женщина заметно волновалась — лишь тонкая полоска бельгийских кружев не давала пышной груди вырваться из низко вырезанного декольте. Не произнеся ни слова, Люси Аттенборо закрыла за собой дверь и прислонилась к ней.

— Мне выйти из ванной, — мягко поинтересовался Хэзард, — или ты хочешь присоединиться ко мне?

— Я не могу, Джон! Мое платье… Прическа…

— Снимай свое платье, а я постараюсь не помять тебе прическу. — Его черные глаза гипнотизировали женщину, лишая ее воли, — голос звучал низко и невероятно чувственно. — Только снимай все, не торопясь, мне это очень нравится.

Женщина не пошевелилась, но в ее глазах загорелись огоньки возбуждения. Хэзард был самым замечательным мужчиной, которого ей доводилось встречать; стоило Люси увидеть его, и она уже не принадлежала себе. Он был в тысячу раз больше мужчиной, чем ее муж! Не отводя взгляда от его обнаженных бронзовых плеч, Люси почувствовала, как жар охватывает все ее тело и растекается по нему, как расплавленный огонь.

— И как тебе это удается?! — воскликнула она, задыхаясь. — Почему, увидев тебя, я готова выполнить любое твое желание?

— Это присущее только мне очарование, — с ленивой улыбкой ответил Хэзард. — Подойди ко мне, Люси, ты слишком далеко…

Люси Аттенборо прекрасно знала, что любая женщина в городе легла бы с ним в постель, и Хэзард почти никому не отказывал. Но она не желала об этом думать. Неторопливо раздевшись — именно так, как он просил, — Люси сказала с робкой улыбкой:

— Никак не могу понять, Джон, хочу ли я, чтобы ты меня взял силой или обращался со мной, как с неопытной невестой.

Полные соблазна черные глаза медленно заскользили по ее обнаженному телу.

— А почему не то и другое сразу? Решай, с чего бы тебе хотелось начать.

Спустя несколько секунд две темные руки взметнулись вверх, жена судьи осторожно опустила в ванну сначала одну ногу, потом другую — и оказалась в объятиях Хэзарда в теплой шелковой воде.

Хэзард не торопился, был очень нежным и ласковым — наверное, именно поэтому женщины обожали его. Намного позже, когда каждая клеточка тела Люси наполнилась желанием, она раскрылась навстречу ему, но он по-прежнему не спешил.

— Терпение, моя сладкая! Я еще и не начинал.

Люси застонала, вцепившись в его плечи. Пол в номере опасно намок, когда небольшие волны начали перехлестывать через бортик ванны, но волосы дамы, как и было обещано, не пострадали.

Спустя час они помогли друг другу одеться. Люси уже собралась было уходить, но, поцеловав Хэзарда на прощание, она вдруг жарко взмолилась:

— Прошу тебя, Джон… Раз ты завтра снова уезжаешь в горы, может быть… еще раз?

Хэзард не торопился с ответом.

— Ты больше не хочешь меня? — разочарованно прошептала Люси.

Хэзард усмехнулся.

— Я просто думаю о том, как уберечь твое платье… от грубого дикаря.

Ресницы Люси взлетели вверх. Ее взгляд горел желанием.

— Ты имеешь в виду себя? — голос молодой женщины звучал хрипло.

— Я имею в виду себя, — эхом отозвался Хэзард.

Это она любила в нем больше всего — его непредсказуемость, сочетание чувственной мужественности и парадоксального ума.

— К чертям платье! — прошептала Люси. Хэзард торжествующе улыбнулся.

— Всегда к вашим услугам, мэм.

И Хэзард снова овладел женой судьи, постаравшись не помять нижние юбки, шелковый муслин и кружева.

Через несколько минут Люси ушла, чтобы присоединиться на балу к своему мужу, а Хэзард, преисполненный удовлетворения, привел в порядок свою одежду и налил себе еще бренди. Лишь спустя полчаса Джон Хэзард Блэк аккуратно закрыл за собой дверь залитого водой номера, вышел на Мэйн-стрит и направился на бал, который давал судья.

За Брэддоками приехал открытый экипаж. В нем они и проделали короткий путь до большого каменного здания, служившего временным пристанищем для служителя Фемиды: это было единственное помещение в городе, где устраивались балы.

Венеция с любопытством поглядывала по сторонам. Виргиния-сити являл собой пример того странного смешения богатства и убожества, что так часто встречается в городах, выросших в результате бума. Здесь бок о бок стояли хибары, лачуги, деловые здания, элегантные особняки и помпезные дворцы. Учитывая тот факт, что город вырос рядом с месторождением золота, бедняк мог завтра проснуться богачом. А когда такое случалось, многие ударялись в экстравагантность.

В Виргиния-сити можно было найти все, что продавалось за деньги, — от устриц на льду до платьев от известных портных. Здесь человеку не приходилось сначала много трудиться, потом долго ждать и в результате жить очень скромно. Золотые прииски манили людей, мечтающих быстро разбогатеть, и тех, кто по натуре был игроком. Состояния появлялись и исчезали, потом появлялись снова, а деньги тратились со щедростью королей. Виргиния-сити возник всего три года назад, но мог предложить роскошь и изобилие всякому, кто был способен это оплатить.

— Я все-таки не понимаю, как можно жить среди всего… этого, — пожаловалась Венеция. — Даже дворцы здесь такие безвкусные! Сначала было страшно грязно, кругом эта пыль, а теперь…

— Нельзя ожидать, что все устроится так быстро. На это требуется время, — коротко ответил полковник.

Венеция тяжело вздохнула.

— Ты не знаешь, большой оркестр будет сегодня играть? — спросила она.

— Как я слышал, оркестр приехал из Чикаго, — быстро ответил отец, обрадованный возможностью сменить тему. — Не забудь оставить для меня танец, дорогая. Я знаю, как быстро заполняется твоя бальная карточка.

Полковника Уильяма Брэддока и мисс Брэддок радушно приветствовали главный судья города и его молодая жена, выступавшие по просьбе губернатора в роли хозяев бала. В этот вечер Люси Аттенборо выглядела необычайно привлекательной. Разрумянившаяся, веселая, она тепло улыбалась всем, включая и пожилого мужчину, стоявшего с ней рядом, — ее мужа. «Это, должно быть, летний воздух, — решили про себя некоторые из гостей. — Такой вечер заставит разрумяниться любые щечки».

— Вот увидите, в следущий раз мы услышим о прибавлении в семействе Аттенборо, — заметила одна пожилая матрона своей соседке одного с ней возраста. — Эта молодая жена смотрит на Джорджа просто с обожанием! Когда мне было восемнадцать, меня никто не смог бы уговорить выйти замуж за шестидесятилетнего. И мне было бы все равно, сколько у него золота.

В маленьких городках особая атмосфера: все все про всех знают и всем до всего есть дело. Поэтому ее соседка ответила с ядовитой улыбкой:

— Остается только молиться, чтобы у ее ребенка была не слишком смуглая кожа. — Увидев, как широко распахнулись от изумления глаза собеседницы, женщина удовлетворенно продолжала: — Но ребенок будет просто великолепным, вне всякого сомнения, — достаточно взглянуть на… Ну, вы понимаете, кого я имею в виду.

Несмотря на то что никто не располагал фактами, вокруг Люси Аттенборо явственно ощущался аромат греха; не прошло и часа, как сплетня лесным пожаром пронеслась по бальному залу.

Пока жены других путешественников с Восточного побережья болтали в маленькой гостиной, потягивая херес, полковник Брэддок проводил Венецию в зал, чтобы ее могли пригласить на первый танец. Оркестр играл веселую мазурку, ритмичную и живую, и танцующие, казалось, наслаждались каждым своим движением. Венеция выделялась даже в этой нарядной толпе — роскошное, расшитое жемчугом платье выгодно подчеркивало ее сияющую красоту. Девушку сразу же окружили молодые люди, жаждущие потанцевать с ней, и полковник Брэддок уступил дорогу молодым. Венеция унеслась в танце вместе с высоким белокурым джентльменом, в чьей речи явственно слышался техасский акцент. Он отлично танцевал, сказал Венеции, что она красивее девушек его родины, и с подкупающей искренностью тут же предложил ей выйти за него замуж. На мгновение это совершенно выбило ее из колеи. Она вежливо, с улыбкой отказалась и была спасена от дальнейших объяснений появлением следующего партнера.

Венеция наслаждалась балом, потому что всегда любила танцевать, и все вокруг казались ей веселыми и приветливыми. Может быть, в другой раз она не сразу заметила бы среди оживленных гостей высокого черноволосого мужчину в элегантном вечернем костюме. Но в этот вечер, стоило ему только войти в зал — высокомерному, стройному, прекрасно одетому, этой его бесшумной легкой походкой, выдающей уверенность в себе, — как все разговоры разом прекратились, головы повернулись в его сторону, и в огромном бальном зале установилась полная неловкости тишина.

Так как Венеция не слышала перешептываний, она и представить не могла, почему все смотрят на вновь прибывшего гостя, если не считать того, что мужчина был поразительно красив. «А ему, пожалуй, не раз приходилось сталкиваться с тем, что при его появлении смолкают все разговоры», — подумалось ей. Он явно был человеком природы, несмотря на бриллиантовые запонки и вечерний костюм, и если взглянуть пристальнее, то любой узнал бы в нем индейца. Внезапно Венеция вздрогнула: она поняла, что это тот самый индеец! Ей даже пришлось прижать руку к груди, чтобы успокоить бешено забившееся сердце. Но почему все в зале продолжают на него смотреть?

Между тем Хэзард невозмутимо оглядел зал, и его взгляд остановился на группе судейских чиновников, которые приветствовали гостей. Сделав несколько шагов, он протянул руку одному из них.

— Добрый вечер. Прекрасная погода, не правда ли? Необычно тепло даже для июня месяца.

Фразы слетали с его губ с привычной светской легкостью, а вот чиновникам явно было не по себе. Хорошенькая темноволосая Люси Аттенборо подняла голову и сверкнула улыбкой, а пожилой мужчина, стоящий с ней рядом, проследил за ее взглядом и опасно нахмурился.

Хэзард проигнорировал мрачный взгляд судьи и протянул руку его жене, которая неожиданно залилась румянцем. Произнеся несколько сдержанных комплиментов, он на несколько секунд задержал ее пальчики в своей руке, отпустил и протянул руку судье:

— Добрый вечер, — вежливо поздоровался Хэзард. — Я слышал, что судебная сессия наконец закончилась. К вашей радости, как я полагаю.

— Да, теперь я смогу проводить больше времени дома, — в холодных глазах судьи светилось явное неодобрение.

— Я уверен, сэр, что ваша жена будет очень рада этому, — Хэзард и не подумал отвести глаз.

Одно мгновение старик медлил, размышляя, стоит ли обрушивать свой гнев на наглеца. Но все в зале, включая и судью Аттенборо, знали, что этот индеец — человек опасный: за последний месяц он убил троих, защищая от посягательств свои прииски. Нет, с ним надо действовать крайне осторожно… Приняв решение, судья Аттенборо протянул гостю руку:

— Желаю хорошо повеселиться, мистер Блэк. Голос Хэзарда прозвучал абсолютно спокойно:

— Благодарю вас, сэр. Я постараюсь.

По залу пронесся шумный вздох, хорошо слышный благодаря куполообразному потолку. Музыканты, вразнобой игравшие какую-то мелодию, причем так тихо, что их почти не было слышно, спохватились, и музыка вновь зазвучала громко и слаженно. Пары бросились танцевать, кругом послышались разговоры, еще более оживленные, потому что публичного скандала удалось счастливо избежать.

Высокий индеец с блестящими волосами, спадавшими на плечи, обменялся еще несколькими фразами с судьей и, покончив с формальностями, сразу же отправился в дальнюю комнату, где играли в карты. Хэзард Блэк вернулся в бальный зал только перед полуночью и, недовольно хмурясь, направился к двери на веранду. Причиной недовольства стала полученная им записка, оторвавшая его от карточной игры. Черт побери, за картами он и так уже наслушался намеков на то, что так беспокоило местное общество, — а тут еще Люси, позабыв о всякой осторожности, присылает ему записку с одной из своих служанок! Жена судьи оказалась одной из самых сексуально агрессивных женщин, которых ему доводилось встречать. Разумеется, этому способствовал брак с шестидесятилетним старцем, но Хэзард Блэк никогда не искал неприятностей на свою голову. Если он и согласился встретиться с Люси Аттенборо на веранде, то только для того, чтобы она у всех на виду не ворвалась в игорную комнату.

Широкая веранда опоясывала все двухэтажное здание. Ее освещал только слабый свет, лившийся из высоких стеклянных дверей бального зала, а кусты заслоняли от посторонних глаз. Нужно было отдать должное Люси: место для тайного свидания она выбрала удачно.

Завернув за угол, Хэзард заметил смутно различимую женскую фигуру. Он подошел ближе, и его раздражение, вызванное неосмотрительно посланной запиской, сразу утихло. Люси выглядела такой печальной, такой несчастной, что сразу становилось ясно: ее жизнь с Аттенборо никогда не являлась для нее пределом мечтаний. Хэзард нежно обнял Люси за податливые плечи, зарылся лицом в кудрявые пряди на затылке, зашептал успокаивающие ласковые слова и почувствовал, как напряжение постепенно покидает ее. Люси повернулась к нему, обхватила руками его шею и воскликнула:

— Ах, Джон, я не могу этого вынести! Видеть тебя и не иметь возможности прикоснуться…

Он заглянул в мокрые от слез глаза.

— Прости, что я избегал тебя, дорогая. — Его голос звучал мягко, дружески. — Но ты не могла не слышать всех этих перешептываний сегодня вечером. Это все очень неприятно. Если довести Аттенборо до крайности, он может почувствовать себя обязанным вызвать меня на дуэль. А я не хочу этого — да и ты тоже не хочешь. Ведь я могу его ранить или даже убить. Прошу тебя, Люси, будь благоразумной!

Люси нахмурилась — мысль о дуэли не приходила ей в голову. Если бы судье пришлось драться с Хэзардом, он наверняка бы погиб, и виновницей этого оказалась бы его жена. Люси прекрасно понимала, что скандал сделает ее жизнь невыносимой. Кроме всего прочего, она не была готова расстаться ни со своим положением в обществе, ни с состоянием мужа, оценивавшимся в три миллиона долларов. В конце концов, Джордж не проживет вечно, а красивый и пылкий Джон не имеет ни гроша за душой…

Люси тяжело вздохнула, посмотрела на Хэзарда сквозь мокрые ресницы и спокойно сказала:

— Я знаю, что ты прав, Джон. Просто мне очень жаль, что ты завтра уезжаешь. Ты не мог бы остаться еще на денек?

Хэзард быстро все взвесил в уме и решил, что благоразумнее всего пойти на компромисс.

— Я не могу остаться еще на день, — сказал он с примирительной улыбкой, — но в моих силах отложить отъезд до полудня. Как тебе это?

— Ах, Джон! — воскликнула Люси, и ее лицо засветилось от счастья. — Ты, правда, уедешь попозже?

Хэзард кивнул и мягко произнес:

— Я буду ждать тебя завтра утром. Приходи когда сможешь.

— Я приду, как только рассветет, чтобы побыть с тобой подольше!

Хэзард улыбнулся такому пылу.

— Только одно, Люси, — назидательно проговорил он, снимая ее руки со своей шеи. — Прошу тебя, будь осторожна. Немного осмотрительности нам не повредит. Если завтра мне придется не спускать глаз с двери, я не смогу уделить тебе должного внимания.

— Я обещаю, любимый! Я буду сама осторожность. Никто даже не узнает, что я ушла из дома.

— Это было бы очень мило с твоей стороны, дорогая, потому что о твоем сегодняшнем визите знают все. — Джон наклонился, мягко поцеловал пухлые губы и, открыв дверь, чуть подтолкнул Люси. — Возвращайся к гостям. Увидимся утром.

Люси послушно вернулась в бальный зал, а Хэзард тяжело прислонился к двери и с шумом выдохнул воздух. Ему удалось избежать неминуемой катастрофы. Хэзарду Блэку не хотелось убивать судью и провоцировать тем самым враждебное отношение к индейцам, которое и без того росло пропорционально количеству белых, жаждущих завладеть землей и золотом.

Хэзард достал сигару, чиркнул спичкой и неторопливо затянулся. Все вокруг дышало покоем, летний вечер был великолепным, а он нуждался в нескольких минутах отдыха, чтобы успокоиться. Истерический тон записки Люси встревожил его: он опасался публичного скандала или какой-нибудь невыполнимой просьбы. Он не собирался ради нее ставить на карту свое будущее.

Несколько раз затянувшись, Хэзард выбросил сигару и решил вернуться в зал через другую дверь. Однако стоило ему завернуть за угол, он остановился, словно пораженный громом.

— Черт! — выдохнул Джон Хэзард Блэк. — Черт побери все! Надеюсь, вы не скучали, сударыня? И неужели в детстве вам не внушили, что подслушивать нехорошо?

Он сразу узнал рыжеволосую красавицу, которая не давала ему покоя в ночных грезах.

Венеция Брэддок надменно вскинула голову.

— Я не собиралась подслушивать! — коротко ответила девушка. — Если бы вы смогли хотя бы на минуту оторваться от жены судьи, я бы предупредила о своем присутствии, извинилась и ушла. Вы сами виноваты, черт возьми!

Ругательство, слетевшее с губ молодой красивой женщины, на мгновение лишило Хэзарда дара речи. Никогда еще женщине не удавалось лишить его дара речи. Никогда еще женщине не удавалось так ясно дать понять свое превосходство, и ни одна женщина не говорила с ним пренебрежительно. Однако что за бешеный темперамент скрывается под всеми этими кружевами и оборками!

Подавив огромным усилием воли желание ответить ей в том же тоне, Хэзард усмехнулся.

— Вы довольно вульгарно выражаетесь.

— А вы вульгарно мыслите и действуете! — холодно парировала Венеция.

На губах Хэзарда появилась неприятная улыбка.

— Вы находите секс вульгарным? И наверняка считаете его греховным, верно? Мне жаль вашего мужа. Ему, вне всякого сомнения, холодно по ночам.

Он говорил по-английски подчеркнуто правильно, лишь с едва заметным западным акцентом, но в голосе его слышалась явная насмешка. Венеция вздернула подбородок, шокированная его дурными манерами. Никогда еще мужчина не говорил с ней так невежливо!

— Секс, как вы это весьма изысканно обозначили, чаще всего является манией недалеких, испорченных людей, которым больше просто нечем заняться. И вам незачем жалеть моего мужа. Его у меня нет. Но когда я выйду замуж, я уверена, что смогу согреть его, не прибегая к таким вульгарным способам.

— Могу себе представить ваши способы! — не слишком любезно отозвался Хэзард. — К несчастью, мужчины предпочитают грелки другого рода.

Голубые глаза Венеции засверкали от ярости:

— Мистер…

— Блэк, — учтиво подсказал Хэзард и чуть поклонился.

— Мистер Блэк, я нахожу ваше поведение недостойным!

Повисла пауза. Хэзард, чуть прищурившись, смотрел на Венецию, словно обволакивая ее взглядом своих черных глаз:

— А я нахожу вас… опасной, — почти прошептал он. От удивления Венеция даже перестала сердиться.

— Опасной? — переспросила она.

— В высшей степени, — последовал сухой ответ. После недолгого молчания его лицо смягчилось, на нем появилось то очаровательное выражение, которым Хэзард всегда успешно пользовался. — Вы можете дать мне слово, что никому не расскажете о том, что услышали?

Однако Венеция осталась равнодушной к его обаянию, а предположение о том, что она способна разносить сплетни, восприняла как оскорбление.

— Вы желаете получить расписку? — язвительно поинтересовалась она. — Но вот только умеете ли вы читать? — Ее голос зазвучал приторно сладко. — Насколько я помню, в Даймонд-сити, без этого вечернего костюма и бриллиантовых запонок, вы показались мне совсем иным. Так вы умеете читать? — с вызовом повторила она свой вопрос, намеренно провоцируя его. — Или вам лучше удаются схватки с женщинами на земле?

Хэзард слушал и не мог поверить своим ушам. Ей все-таки удалось вывести его из себя. Намек на всеобщую неграмотность индейцев и на его более низкое положение в обществе по сравнению с белыми всегда пробуждало в нем самые худшие черты.

— Да, читать я умею. Немного, — произнес он ледяным тоном. — Гораздо лучше я умею обращаться с женщинами. Может быть, продемонстрировать вам, что именно лишает разума таких женщин, как Люси?

Его голос был низким, хрипловатым и очень сексуальным, глаза потемнели, стали похожими на глаза хищника.

Он медленно двинулся вперед, и Венеция отступила, испуганно глядя на него.

— Я закричу! — предупредила она, понимая, что впервые за всю свою жизнь встретила мужчину, справиться с которым ей вряд ли удастся.

— Прошу вас, можете кричать. Я успею заставить вас замолчать. — Лицо Хэзарда в обрамлении иссиня-черных волос оставалось абсолютно спокойным. — Школа белых мужчин неплохо учит читать, а школа индейцев учит двигаться быстро и бесшумно. Попробуйте в минуту опасности защититься книгой!

Когда он подошел ближе, Венеция явственно уловила запах бренди.

— Вы пьяны! — воскликнула она. — Черт побери…

— Не стоит заканчивать эту фразу, — резко оборвал ее Хэзард. Его черные глаза горели. Если бы она была мужчиной, это обвинение стоило бы ей жизни. — Я никогда не бываю пьяным. В отличие от других племен абсароки никогда не увлекались «огненной водой». И мы этим гордимся.

Хэзард продолжал приближаться к Венеции мягкими неслышными шагами, наслаждаясь страхом, появившимся в ее глазах. Осознание того, что под маской высокомерия скрывается всего лишь слабая женщина, доставило ему странное удовлетворение. Это несоответствие — и, разумеется, ее потрясающая красота — пробудили в Хэзарде желание. Он почувствовал движение своей плоти под тонкой шерстяной тканью брюк.

Его пальцы медленно, осторожно коснулись ее подбородка, и длинные серьги заиграли в лунном свете тысячами огней.

— Так что же, начнем наш урок? — обратился Джон к окаменевшей Венеции. — Во-первых, я женщин целую…

Его губы приблизились к ее рту. Он ожидал, что женщина отпрянет, и удивился, когда этого не случилось. Хэзард положил руку ей на спину и притянул ближе к себе.

А Венеция и в самом деле словно окаменела. Ее захлестнула незнакомая чувственная волна, все ощущения перепутались. То же самое смешение чувств — желание и страх — она испытала тогда в Даймонд-сити, когда этот индеец нес ее на руках. Впрочем, у Венеции не оставалось времени на раздумья: его теплые губы прижались к ее губам, заставив их разомкнуться, язык Хэзарда проник к ней в рот, пробуя на вкус, лаская, дразня, то наступая, то отступая. И пока его губы завораживали ее, лишая воли и разума, он чуть приподнял Венецию, заставляя прижаться к его возбужденной плоти.

— А потом, — прошептал он, не отрываясь от ее губ, — я делаю вот так…

Его рука отпустила ее подбородок, скользнув по теплой, пахнущей сиренью шее, легла на высокую грудь, смяла прозрачную ткань и спустила вниз корсаж. Ночной воздух мягко коснулся обнаженной груди Венеции, а Хэзард наклонил черноволосую голову, и его губы обхватили розовый упругий сосок, ставший твердым от предвкушения.

Венецию пронзило такое острое ощущение, что колени у нее подогнулись, и, если бы Хэзард не поддерживал ее, она бы упала. Венеция мгновенно забыла обо всем, чему ее учили с детства, захваченная новыми чувствами, которые будили в ней губы Хэзарда, его горячий язык, прикосновения умелых рук. Она сама не заметила, как ее руки вспорхнули вверх, пальцы запутались в густых черных волосах. В крови Венеции вспыхнул огонь, пульс учащенно бился, откуда-то изнутри подступали горячие волны желания.

Хэзард с привычной легкостью распознал ее возбуждение, поднял Венецию на руки и быстро огляделся по сторонам, размышляя, куда ее отнести. Особенного выбора не было. Приняв решение, он спустился по ступеням и направился через лужайку к летней кухне. Дверь оказалась запертой, но Хэзард навалился на нее спиной, и слабый замок не выдержал.

Оказавшись внутри, Хэзард закрыл дверь ударом каблука, постоял несколько секунд, пока его глаза привыкли к темноте, а потом понес Венецию к ближайшему столу. Его густые волосы коснулись ее щеки, когда он осторожно опустил свою драгоценную ношу на деревянную поверхность. Его губы снова нашли напряженный розовый сосок, напоминающий экзотический коралловый бутон, и Венеция негромко вскрикнула, прижав его голову к своей груди. Ей хотелось продлить наслаждение, и, когда Хэзард поднял голову, Венеция снова притянула его к себе:

— Еще… Пожалуйста, еще! — прошептала она, задыхаясь, чувствуя, как горячие волны растекаются от сосков по всему ее телу.

Но Хэзард не мог больше ждать. Оторвав от себя настойчивые руки, он развел их в стороны и снова припал к ее губам. Венеция задрожала, а рука Хэзарда быстро проскользнула под пышные нижние юбки, коснулась бархатной кожи ноги, двинулась вверх…

В этот момент где-то совсем недалеко раздался отчетливый мужской, голос:

— Венеция! Венеция! Где ты?

Девушка застыла, мгновенно придя в себя. Боже, что будет, если отец найдет их здесь?!

— Нет! — прошептала она, пытаясь освободиться. Однако Хэзард в этот миг был сосредоточен только на своих желаниях.

— Не бойся, сюда никто никогда не зайдет, — так же шепотом произнес он, вовсе не собираясь ее отпускать. — Вот увидишь, я сумею доставить тебе удовольствие. Ты поймешь, что все неправильно себе представляла…

— Нет! — твердо повторила Венеция и уперлась в его грудь на удивление сильными руками.

Прежде чем Хэзард успел решить, на самом деле ей не хочется или она просто играет с ним, девушка оттолкнула его, соскочила со стола и бросилась к двери. Несколькими ловкими движениями Венеция привела платье в порядок, поправила кружево, открыла дверь и скрылась в ночной темноте.

Джон Хэзард Блэк громко выругался в темной летней кухне. Со времен отрочества он привык к тому, что все его желания удовлетворялись. Проклиная женскую непоследовательность вообще и непоследовательность этой девицы в частности, Хэзард некоторое время прислушивался к веселой музыке, лившейся из окон, и наконец решил, что сыт светской жизнью по горло. Не заходя в бальный зал, он вернулся в отель и лег спать.

На следующий день Люси Аттенборо получила от Хэзарда больше внимания, чем обычно. Он обещал провести с ней утро, но остался до полудня. Солнце уже палило вовсю, когда он простился с Люси и направился на север, прочь из Виргиния-сити, к своей хижине на вершине горы.

4

Следующие несколько недель Хэзард трудился не покладая рук, и никто не мешал ему. Поднимаясь на заре, он возводил желоба для промывки, рыл дренажные канавы, вгрызался в породу в шахте и сбрасывал землю с холма. Его тело, и без того мускулистое и натренированное, стало еще крепче. День за днем он копал, не давая себе ни минуты передышки. К концу дня Хэзард обычно был уже настолько измотан, что у него не оставалось сил даже думать. Он укладывался спать, не предаваясь мечтаниям. Но если он засыпал хотя бы через тридцать секунд после того, как лег, перед его глазами неизменно появлялись рыжие волосы, обрамляющие прелестное лицо…

Между тем Венеции, наоборот, совершенно нечем было заняться, поэтому воспоминания о черноволосом индейце все больше и больше занимали ее мысли. Ей это совершенно не нравилось. Никогда еще ни один мужчина так глубоко не затрагивал ее чувств. Но, вспоминая мистера Блэка, Венеция невольно вспоминала и собственный, не поддающийся объяснению ответ на его ласки. Румянец стыда заливал ее щеки всякий раз, стоило ей осознать, что она чуть не пала и ее спас только голос отца. Если бы не это, Венеция Брэддок с легкостью поддалась бы чарам любовника Люси Аттенборо и бог знает кого еще!

Наконец Венеция решила, что этот человек — самый настоящий распутник. Она наслушалась историй о Хэзарде и о его похождениях и поняла, что он из тех, кто охотно» пользуется женщинами как игрушками, а потом бросает их. Венеция никак не могла признать это поведением джентльмена.

Впрочем, и белые мужчины зачастую обращались с женщинами как с существами, призванными только утолять мужскую страсть. В мире богатых людей, к которому она принадлежала, такое было в порядке вещей, и Венеция никогда не могла с этим смириться. Ее пугала необходимость удачно выйти замуж, как положено молодым девушкам из состоятельных семей, а потом вести пустую и никчемную светскую жизнь. Она частенько разражалась слезами, злясь на судьбу за то, что та послала ее в этот мир в образе слабой женщины. Мужчин не так связывали путы этикета. И это было нечестно.

Правда, в силу своего темперамента и пользуясь снисходительностью любящего отца, Венеция в свои девятнадцать лет сумела уклониться от многих жестких норм поведения. В отличие от большинства современниц, она смогла удовлетворить свою жажду знаний. В классной комнате особняка, стоящего на берегу Чарлз-ривер, учителя сменяли друг друга. Венеция изучила классическую литературу, математику, географию, историю и даже экзотический арабский язык. К весне 1865 года это была красивая, образованная, в высшей степени эгоистичная и дерзкая на язык девушка.

Проведя еще неделю в Виргиния-сити в обществе жен и дочерей инвесторов, Венеция взмолилась о пощаде и упросила отца снова брать ее с собой в поездки «по месторождениям. Во всяком случае, во время этих поездок она чувствовала себя живой. Ей казалось, что, если придется провести хотя бы еще один день в отеле и высидеть хотя бы еще один раз за чаем, выслушивая сплетни, она просто взорвется.

В субботу рано утром Венеция выехала из Виргиния-сити вместе с отцом и его деловыми партнерами, пайщиками компании «Буль Майнинг». Всю следующую неделю они объезжали прииски, беседовали с золотоискателями, покупали землю, если это было возможно, обсуждали цены на золото, расспрашивали владельцев участков об их находках. Венеция внимательно слушала разговоры о том, как найти жилу, прорубить шахтный ствол и вынести породу на поверхность. Постепенно она начала разбираться в сложном деле, которое называлось золотодобычей.

Погода радовала их, жара спала, и Венеция была в восторге от поездки. При возможности они ночевали в гостиницах, зачастую представлявших собой просто четыре стены и крышу, но чаще разбивали лагерь в поле под звездами. Они ехали по земле Монтаны, где горы, покрытые хвойными лесами, сменялись зелеными долинами со светлыми чистыми ручьями. В лесном воздухе стоял аромат нагретой солнцем хвои, ковер из сосновых иголок устилал неровную землю, и дикие цветы яркими красками оживляли поваленные стволы. Все это казалось раем молодой девушке, проведшей большую часть жизни в шелковых путах бостонского высшего общества.

Спустя две недели путешественники снова остановились в Даймонд-сити. Три дня все были заняты окончательным оформлением покупок, сделанных раньше, а на четвертый день ближе к полудню Янси Стрэхэн, управляющий полковника Брэддока, буквально вломился в гостиную небольшого дома, который сняли путешественники. Не стесняясь в выражениях, он обрушился на «проклятых индейцев» вообще и на «одного проклятого индейца» в частности.

— Чертов сукин сын! — рычал Янси. — Он грозил пристрелить меня, если я не уберусь с его участка сию же минуту! Для них что, нет резервации? Проклятый дикарь! Да в чьей стране он живет, черт его побери совсем?!

— Что это за участок? — поинтересовался один из мужчин, сидевших за большим дубовым столом.

— Это участки 1014 и 1015, и они расположены в самой середине нашей земли, — сердито ответил Янси.

— И как зовут этого парня?

— Хэзард Как-то-там-еще, — Янси все никак не мог успокоиться, а у Венеции забилось сердце, и она стала более внимательно слушать то, что он говорил. — Они здесь зовут его просто Хэзардом и стараются не попадаться у него на дороге.

— Он опасен? Янси пожал плечами:

— За последний месяц этот индеец убил троих. Про первого говорят, что он жульничал в карты и набросился на индейца, когда тот его за этим поймал. Утверждают, что у парня не оставалось ни одного шанса: дикарь пристрелил его до того, как тот успел вытащить пистолет из кобуры. Ну, а двое других пытались захватить участок Хэзарда. Они зашли с разных сторон холма как-то ночью, но он достал их обоих.

— Ночью? — удивленно переспросил кто-то. Янси рухнул в кресло и оглядел сидящих за столом.

— Говорят, он никогда не спит. — Управляющий уже немного успокоился. — Но черт возьми, у каждого есть своя цена.

— Вы пытались?..

— Проклятый сукин сын меня и близко не подпустил, я даже не мог хоть что-то ему предложить. Это следует учесть на будущее.

Венеция сидела рядом с отцом и чувствовала, как при каждом упоминании имени Хэзарда ее пульс начинает частить. Значит, он по-прежнему там, на горе… Владельцы участков часто менялись, но Хэзард, судя по всему, действительно нашел золото, если упорно не хочет продавать свою землю. Увидев его в вечернем костюме в Виргиния-сити, Венеция никак не могла понять, что Джон Хэзард Блэк представляет собой на самом деле. Ясно, что если рассказанное Янси правда, то у этого человека весьма разносторонний опыт. Он не только распутник, а еще и убийца, и золотодобытчик. Венеции с трудом удавалось все это как-то совместить. Убийца с такими нежными руками… Впрочем, иначе здесь и не выжить. Она уже знала, что в этих местах суд был скорым и жестоким, а самозащита единственным законом. Никто не осудил бы вас, если бы вы стали защищать свою собственность. Старое правило гласило: «К западу от Ред-ривер никаких вопросов».

Мужчины вокруг негромко обсуждали, как бы им склонить Хэзарда к продаже участков, а Венеция предавалась воспоминаниям о его крепком теле. И как она ни пыталась внушить себе, что там, на балу, под светской маской таился варвар, убийца, животное, прогнать эти воспоминания ей не удавалось…

Наконец Венеция решительно тряхнула головой и прислушалась к разговору. Оказалось, что участки Хэзарда вклинивались в уже купленную компаньонами землю и если их не удастся купить, то позже возникнут проблемы с «Законом начала золотоносной жилы». Согласно этому закону, если человек владеет началом золотой жилы, он может следовать за этой жилой до ее конца, даже когда она уходит на чужие участки, и добывать там золото совершенно легально. А это значит, что они могут потерять миллионы.

— Кстати, это не Хэзард был на балу в Виргиния-сити несколько недель назад? — спросил Терледж Тейлор, вице-президент компании «Буль Майнинг». — Никогда бы не подумал, что чистокровный индеец может получить приглашение на бал.

Вице-президент не ведал, что список приглашенных составляла Люси Аттенборо.

— Насколько мне известно, он сын вождя, — раздался еще один голос. — Его родители умерли прошлой зимой от оспы, когда эта болезнь выкосила почти все их племя.

— Судя по всему, мы имеем дело с весьма необычным золотоискателем, — вступил в разговор мужчина, сидящий слева от Венеции. — Если он не принимает деньги, может быть, мы могли бы предложить ему другой участок? Или заключить с ним договор, предусмотрев для него скромный процент от дохода? Вероятно, он полукровка и чуть более образован, чем его сородичи. Или просто более умнее.

— Я слышал, что он учился в Гарварде, — сказал Фрэнк Гудвин, — если вы говорите о том мужчине с длинными черными волсами, что сидел с нами за карточным столом во время бала. — Его густые брови недовольно сошлись на переносице. — Он меня совсем обчистил.

— Он всех обобрал практически до нитки, — пробурчал его партнер Генри Девиль.

— С трудом верится, что этот человек учился в Гарварде, — продолжал Фрэнк. — Я знаю, что они принимают сиамских и китайских принцев, а теперь там учится даже русский князь. Но индеец… Черт возьми, я в это никогда не поверю!

— Проклятье, да мне плевать, достаточно ли он цивилизован, чтобы танцевать с самой английской королевой! — встрепенулся Янси, не обращая внимания на присутствие Венеции. — Нам нужны его участки. Вопрос в том, как их получить.

— А может быть, мне поехать и поговорить с ним? — спокойно предложила Венеция.

— Это даже не обсуждается! — резко оборвал ее отец. — Ты же все слышала: он уже убил трех человек.

— Послушай, отец, этот индеец кажется вполне… — Венеция замолчала, подыскивая подходящее слово. — …Он вполне любезен с женщинами. На балу я слышала, как он разговаривал с женой судьи, и сама перекинулась с ним парой фраз. Если это тот самый человек, то он не может причинить вреда женщине. Позвольте мне попробовать. Во всяком случае, я смогу подъехать достаточно близко, чтобы поговорить с ним.

Мужские голоса слились в единый хор, обсуждая возможные варианты. Венеция терпеливо ждала, когда они придут к выводу, что это единственно возможное решение проблемы. Сама она твердо знала, что, если не попытается что-то предпринять, им придется вернуться в Виргиния-сити без этого столь необходимого участка земли.

— Я считаю, что мы должны попробовать, — наконец сказал Фрэнк.

— А я говорю нет! — рявкнул полковник Брэддок. Устремив на отца спокойный взгляд, который всегда убеждал его, что в желании дочери нет ничего опасного, Венеция заговорила:

— Папа, ведь я могу защитить себя. Ты же знаешь, что я хорошо владею моим «кольтом», ты сам меня учил. Но я уверена, что до этого не дойдет. Самое неприятное, что может случиться, — он просто не пожелает со мной разговаривать. И тогда я спокойно вернусь к вам.

— Давай, Билли, соглашайся! — подхватил Фрэнк. — Вряд ли он нападет на нее среди бела дня. А кроме того, мы ведь будем стоять у самого подножия холма.

— Хэзард не причинит вреда женщине, — раздался другой голос. — Говорят, что он любит женщин — и очень.

При этом замечании Брэддок нахмурился еще больше, но тут вмешался Терледж:

— Вспомни: судья Аттенборо пригласил его на бал. И мне показалось, что он выглядел таким же джентльменом, как и мы все.

— Терледж прав, папочка. Его бы не пригласили на бал, если бы он не умел себя вести.

Разумеется, Венеция отлично понимала, ради чего его пригласили и кто именно это сделал, но об этом говорить явно не стоило. Она выжидательно смотрела на отца, рассчитывая на то, что он никогда не умел ни в чем отказывать единственной дочери. Расчет оказался правильным. Еще немного поворчав для вида, полковник Брэддок сдался.

5

Джон Хэзард Блэк стоял под палящими лучами солнца в конце неровной тропы, сжимая в руках ружье, и спокойно наблюдал за группой одетых всадников, которая остановилась у подножия холма. Вот от этой группы отделилась женская фигура и начала медленно подниматься вверх. Тропа была неровной, усеянной обломками кварца, что в высшей степени затрудняло дорогу визитерам.

На женщине были черные саржевые брюки, заправленные в высокие сапоги для верховой езды. Когда она подошла ближе, Хэзард узнал это облако золотых волос и нахмурился. Досадно, что именно ее решили к нему подослать! Белая хлопковая блуза с заложенными спереди складочками подчеркивала золотистую кожу, которую он так хорошо помнил. Правда, теперь она совсем потемнела от загара, что совершенно не подходило для леди. «Наверняка она забыла свой зонтик от солнца в Виргиния-сити», — с сарказмом подумал Хэзард.

Когда между ними осталось не более десяти ярдов, Хэзард едва заметно переменил позу и убрал палец со спускового крючка. Их глаза встретились. Девушка сначала вспыхнула, потом сразу же побледнела, и Хэзард не без удовольствия отметил это про себя.

— Вы оторвали меня от еды. Оставьте ваше оружие на веранде и заходите в дом. — Не дожидаясь ответа, он повернулся, дошел до своего грубо сколоченного жилища и скрылся за дверью.

Положив свой «кольт» на шаткий столик, Венеция прошла через маленькую веранду и остановилась у порога. Хэзард уже сидел за столом и ел. Он был только в узких облегающих штанах из шкуры антилопы и мокасинах; его обнаженный мускулистый бронзовый торс смущал Венецию, но она твердо решила не опускать глаз.

— Могу я войти?

Хэзард поднял брови, разглядывая тонкую фигурку, стоящую перед ним. Он хорошо помнил ее, но при дневном свете она показалась ему моложе и еще красивее.

— Разумеется, — ответил он.

Когда Венеция вошла в крохотную комнату, Хэзард встал, подошел к двери и закрыл ее. Возвращаясь к столу, он задержался совсем близко от девушки, и ей показалось, что от него исходит ровное мощное тепло. Его черные глаза очень внимательно смотрели на нее. Венеция взглянула на губы Хэзарда и сразу же вспомнила его жаркие поцелуи…

— Не хотите ли присоединиться ко мне? — вежливо предложил он, словно никогда в жизни не касался ее кожи, не чувствовал, как она дрожит от желания, отвечая на его поцелуи. — Хотя вы, наверное, не привыкли к подобной пище.

На столе стояла самая простая еда — жареный хлеб, большой кусок мяса или оленя, кофе и миска малины.

— Спасибо, я не хочу есть, — ответила Венеция, с досадой чувствуя, что Хэзард волнует ее больше, чем она ожидала, а воспоминания о бале еще слишком живы в памяти. Бессознательно выпрямившись, она заговорила так спокойно, как только могла: — Я здесь для того, чтобы сделать вам деловое предложение.

Хэзард поднял голову, и, встретившись с ним взглядом, Венеция не увидела в его черных глазах ничего угрожающего. Это ее сразу успокоило. Впрочем, она всегда была уверена, что Хэзард проявит благоразумие, если подойти к нему достаточно близко и начать разговор. Ей никогда не нравились методы Янси Стрэхэна. Теперь им оставалось только договориться о цене.

А Хэзард думал о том, кому из бизнесменов, оставшихся внизу, она принадлежит. В ту ночь на балу эта женщина сказала ему, что не замужем, однако она путешествует с группой мужчин. Кто-то из них, видимо, привез ее с собой с востока: она выглядела более утонченной, чем местные дамы.

Хэзард прекрасно понимал, какое предложение ему собираются сделать. Он словно наяву видел, как ее покровитель учит ее, как подойти к нему, что сказать… Один раз у них не получилось добраться до него, и теперь они решили использовать женщину — чтобы предложить ему взятку или просто соблазнить. И вот эта девица стоит перед ним и страшно нервничает: она не представляет себе, чего ждать от дикого индейца, который утром угрожал пристрелить их агента.

— Вы наверняка знаете, что ваши участки вклиниваются в другие, явно богатые золотом, — начала Венеция, прервав размышления Хэзарда.

— Садитесь, — предложил он, игнорируя ее слова. — Кстати, у вас есть имя?

Венеция замешкалась: его невозмутимость действовала ей на нервы, она не знала, как держать себя с ним.

Хэзард на мгновение оторвался от куска мяса, которое он резал ножом, и вновь взглянул на свою гостью:

— Так у вас есть имя?

— Меня зовут мисс Брэддок.

«Надо же, какие претензии у содержанки! — с иронией отметил Хэзард. — Не просто Мэри Брэддок, или Эми, или Кора, а мисс Брэддок. Интересно, она и в постели такая же утонченная?» Он ел, а Венеция между тем вежливо извинялась за поведение Янси и перечисляла те участки, которые купила компания «Буль Майнинг» вокруг участков Хэзарда.

— Итак, вы видите, мистер Блэк, — она говорила увереннее, когда хозяин дома не смотрел на нее, — как агент «Буль Майнинг», я могу предложить вам хорошую цену за ваши участки.

«А она явно неглупа, — подумал Хэзард. — Как все разложила по полочкам! Ее здорово натаскали, прежде чем отправить уговаривать строптивого индейца». Он отложил нож и вилку и отодвинул в сторону тарелку.

— Отлично. Значит, вы агент компании «Буль Майнинг». — На лице Хэзарда сохранялось скептическое выражение. — Чтобы не начинать спор, допустим, что я вам верю. — Он отодвинул стул, неслышно подошел к Венеции и, взяв за плечи, поднял на ноги. — А теперь скажите, что именно вы собираетесь мне предложить в обмен на мои участки.

Хэзард рассматривал тонкое лицо Венеции, бледный румянец на щеках, изящный нос, пухлый рот. Она была рядом с ним такой маленькой, а ее мягкие губы, приоткрывшиеся от изумления, казались губами ребенка. Он начал неторопливо расстегивать пуговицы ее рубашки.

— Я готова… то есть «Буль Майнинг» готова предложить вам… все, что вы захотите, — запинаясь, произнесла Венеция, зачарованная его глазами, его прикосновениями и теми чувствами, что проснулись в ней самой от его близости.

— Все, что я захочу? — прошептал Хэзард. Его темные пальцы скользнули под рубашку и коснулись округлой груди. — Мне нравится, как это звучит.

Ее кожа напоминала своей бархатистостью лепестки роз. Венеция открыла было рот, чтобы ответить ему, но когда большой и указательный пальцы Хэзарда коснулись ее соска сквозь тонкую ткань, слова застряли у нее в горле. Медленно, нежно он ласкал оба соска, пока они не заострились от желания. Он не поцеловал Венецию, но с удовлетворением наблюдал, как на ее лице отражается чувственный восторг.

Венеция не шевелилась под его прикосновениями, и Хэзарду пришлось напомнить себе, что ей велели быть послушной. А впрочем, какая разница? Ему предоставилась восхитительная возможность, и только дурак пренебрег бы таким случаем. Он отлично проведет с ней время — ведь для этого ее и прислали. Им никто не будет мешать.

Веки Венеции опустились, она прерывисто дышала, когда Хэзард стягивал с ее плеч рубашку. Под ней оказалось нечто белоснежное, кружевное, плотно прилегающее к груди; набухшие соски натянули тонкую ткань.

Венеция инстинктивно подняла руки, пытаясь прикрыться.

— Очень милый жест, почти классический! — Хэзард усмехнулся и отвел в стороны ее руки. — Но мне хотелось бы посмотреть на тебя, прежде чем я тебя трахну.

Он намеренно выбрал грубое слово, чтобы напомнить и ей, и самому себе, что все действие разворачивается по сценарию, придуманному и оплаченному компанией «Буль Майнинг». Девушка мучительно покраснела, но не отвела глаз.

Как ни странно, разыгранное ею смущение и неопытность возбуждали Хэзарда, и он нарочито медленно нагнул голову, чтобы поцеловать ее, она чуть слышно застонала, когда их губы соприкоснулись. На этот раз ее рот сам открылся ему навстречу, нежный язык поиграл с его языком, подразнил его, а потом скромно улегся на место. Хэзард сразу же заметил разницу: она отвечала, как юная девушка, выучившая первый урок. Его восхитило то, как эта содержанка искусно разыгрывает наивность, оценил ее актерское мастерство и уже начал предвкушать великолепное времяпрепровождение.

— Если «все, что я захочу», — это ты, — прошептал он и слегка прикусил ее нижнюю губу, — я согласен.

Хэзард обнял ее за талию, притянул к себе, и Венеция ощутила его восставшую плоть. В тот же миг вся сложность ее положения, все мотивы ее появления в этой хижине растворились в водовороте желания.

— Вы не понимаете, — все-таки удалось прошептать Венеции.

— Я все понимаю, моя прелесть, — хриплый голос щекотал ей ухо, — я все отлично понимаю!

Его губы двинулись вниз по ее шее к плечу. Венеция задрожала, ее руки взлетели и крепко вцепились в плечи Хэзарда. Борясь с туманящей сознание страстью, она еле-еле сумела выговорить:

— Мы… должны поговорить о деньгах!

— Позже, — мягко прервал ее Хэзард.

В одно мгновение он стянул с нее нижнюю рубашку и захватил ртом сосок, играя с ним и лаская до тех пор, пока у Венеции не закружилась голова. Уголком сознания она понимала, что должна немедленно это прекратить, не допустить такого полного подчинения чужому мужчине, который и шокировал, и возбуждал ее. Это было просто безумием с ее стороны, но этому безумию она не могла противостоять…

Хэзард снова напомнил себе, что роскошная женщина, которую он обнимает, послана к нему в качестве взятки, но его руки уже расстегивали широкий кожаный пояс, стягивающий тонкую талию.

Справившись с пряжкой, Хэзард прижал ее к себе еще крепче, и Венеция ощутила всю силу его желания. Ее пальцы заскользили по груди Хэзарда, поднялись к плечам, обхватили мощную шею, и их тела слились.

— Мне не следовало этого делать, — прошептала она со вздохом.

В ее словах прозвучала полная капитуляция, но Хэзарду эта фраза показалась в высшей степени жеманной, а вздох хорошо отрепетированным. Все это вместе вдруг сразу привело его в чувство, словно на него вылили ушат холодной воды. Он застыл, ощущая, как в нем поднимается волна ярости. «Черт побери, — думал он, — неужели я уже был готов попасть на крючок этой шлюхи, как другие доверчивые простаки?!» У Хэзарда и в мыслях не было продавать свои участки, но покорность рыжеволосой женщины и ее роскошное тело лишили его рассудка.

Жестокий и намеренный обман, на который пошла «Буль Майнинг», вдруг стал значить для него больше, чем собственное желание. И так же неожиданно он осознал, что не хочет, чтобы его подкупали. Хэзард шумно выдохнул воздух и невероятным усилием воли заставил себя оторваться от рыжеволосой потаскухи. Повернувшись к ней спиной, он сделал несколько шагов и сел на стул, скрестив руки на груди.

Венеции вдруг стало холодно и одиноко, как только Хэзард отошел от нее. Ее глаза потемнели от неведомых прежде желаний, пробудившееся тело жаждало новых вершин удовольствия. Она не хотела ни о чем думать, она хотела действовать!

— Что случилось? — негромко спросила Венеция.

Хэзард не ответил, но при всей своей неопытности Венеция понимала, что он не хотел останавливаться. Что-то заставило его отойти от нее. И чутье подсказывало ей, что она может сломить его решимость.

И тут на сцену вышла избалованная, капризная мисс Брэддок, которой никто никогда ни в чем не отказывал.

— Подойди ко мне, — приказала она властным тоном. — Я хочу чувствовать тебя…

Она не успела закончить фразу, увидев, как Хэзард, не оборачиваясь, сжал кулаки.

— Убирайся отсюда к чертовой матери, — прорычал он, позабыв о воспитании, о приличиях.

Он по-прежнему не оборачивался, но и без того видел ее перед собой — обнаженную по пояс, покорно стоящую у стены, видел ее полные желания глаза…

— Но я пока не хочу уходить, — прошептала Венеция, словно маленькая девочка, которая хочет получить то, что ей не дают.

Хэзард подумал, что она говорит не как дешевая проститутка, а как юная леди, впавшая в немилость. Но он перестал что-либо соображать, когда ее нежная ручка коснулась его волос. Хэзард буквально одеревенел и сидел не шевелясь, затаив дыхание, пока ее маленькие нежные пальчики ласкали его волосы. Когда же ее теплая ладонь легла на его плечо, все тело Хэзарда ответило на это прикосновение. Он больше не мог уговаривать себя, что его просто-напросто покупают. Он мог думать только о длинных, стройных ногах, которые обовьются вокруг его тела.

Венеция посмотрела на собственные пальцы, лежащие на его коже, — эротический контраст грубой мужественности и женственной нежности, роза, упавшая на наковальню, — и подумала о том, что впервые будет близка с мужчиной. Испытает ли она боль? Сможет ли потом остаться прежней? И почему ее так влечет к этому варвару, чьи пальцы рудокопа нежностью не уступят рукам утонченного придворного?

Хэзард всегда гордился тем, что может выбирать. Он умел сказать «нет», если не хотел женщину. Ему не следовало даже прикасаться к этой рыжеволосой красотке! Он должен сказать «нет» и отослать девицу назад к ее хозяевам.

Однако его благоразумия хватило ровно на пять секунд. Стоило ее руке скользнуть вниз по его позвоночнику, и все чувства Хэзарда оказались в плену у этих трепетных пальчиков. Он сидел не шевелясь, ощущая нестерпимое желание, и наконец не выдержал. Резко повернувшись, он посмотрел на нее, потом порывисто встал и двинулся вперед, заставляя Венецию отступить обратно к стене. Он поднял левую руку и, уперевшись в стену руками по обе стороны от ее головы, нагнулся к ней ближе и хрипло спросил:

— Ты знаешь, что я сделаю, если ты останешься?

Ее широко распахнутые глаза потемнели от желания.

Несмотря на суровость тона, голос Хэзарда оказывал на Венецию магическое действие. Ей казалось, что она подошла слишком близко к огню, но не могла пошевелиться, зачарованная этим голосом.

— Я не хочу уходить, — просто ответила Венеция, и ее глаза подтверждали, что она отдает себя ему.

— Ну что ж, ты не хочешь уходить, а я не хочу тебя отпускать, — спокойно произнес Хэзард, словно учитель в классе, объясняющий ученикам условия задачи. — Я полагаю, все знают, зачем ты отправилась сюда, так что мы могли бы приступить к делу.

Его руки сжали плечи Венеции, словно стальные клещи, и на этот раз его поцелуй был грубым и властным. Между ними не осталось никакой двусмысленности: он предоставил ей все возможности уйти, но больше не в состоянии был играть в эту игру. Двадцатидневное воздержание довело его до предела, но главное — он был уверен, что рыжеволосая женщина горит таким же желанием. Она отвечала на его ласки всем своим мягким, податливым телом. «Если она притворяется, — подумал Хэзард, — то должна получить премию за потрясающий реализм».

— Ну, что же ты стоишь? — довольно холодно произнес он. — Не заставляй меня ждать слишком долго.

Венеция покраснела и потупилась: ей вдруг стало страшно.

— Я не знаю, что мне делать, — прошептала она, ухватившись за пояс брюк.

Черные брови Хэзарда изогнулись — то ли от удивления, то ли издевательски.

— Ах… Очень мило, — в его голосе проскальзывали насмешливые ноты. — Как раз столько скромности, сколько требуется. Мне нравится.

— Помоги мне, — шепотом попросила Венеция. Она стояла перед ним растерянная, полуобнаженная, каскад золотисто-рыжих кудрей оттенял сливочную кожу.

— Отлично! — усмехнулся Хэзард. — Такой редкий талант — эта простенькая невинность. — Его голос вдруг снова стал низким, хрипловатым. — Позже я помогу тебе. Я всегда очень хорошо помогаю женщинам. Но теперь, моя прелесть, развлеки меня. Разденься, наконец.

Хэзард подошел к кровати и уселся на нее, а Венеция начала послушно снимать сапоги. Он любовался изяществом ее движений и совершенством фигуры — чувственным изгибом спины, стройными ногами, полными грудями, которые чуть покачивались из стороны в сторону, когда Венеция переступала с ноги на ногу. Потом она выпрямилась, и по ее коже пробежала дрожь, хотя стоял жаркий день.

Хэзард нахмурился: его раздражала эта притворная нерешительность.

— Ты что, дразнишь меня, детка? Если так, то учти: я с тобой потом расквитаюсь. — Он не мог больше выносить собственное возбуждение и не собирался дольше ждать. — Подойди сюда. Придется и в самом деле помочь тебе.

Венеция послушно приблизилась, и Хэзард, протянув руки, притянул Венецию к себе поближе.

— Искусительница, — пробормотал он, быстро расстегивая пуговицы на ее брюках. — Ты очень, очень хороша, но для меня это слишком долго…

Мгновение — и брюки оказались на полу. Сердце Хэзарда бешено забилось при виде красивых длинных ног. Трясущимися пальцами он развязал ленту на кружевных панталонах, и последняя преграда упала на пол. Хэзард положил ладони на бедра Венеции и поставил ее между своих коленей. Она чуть слышно застонала и покачнулась в его объятиях. Поддержав ее, Хэзард прошептал, пародируя светскую беседу:

— Как мило с вашей стороны, что вы заехали навестить меня!

Теперь его пальцы ласкали внутреннюю поверхность ее бедра, пробираясь все выше с ловкостью подлинного знатока. Соски Венеции напряглись, и Хэзард чуть заметно усмехнулся. Когда же он коснулся влажного тепла ее лона, Венеция выдохнула:

— Нет! — И дернулась назад, шокированная его жестом.

— Нет? — переспросил Хэзард, поднял на нее глаза и покачал головой. — Ты не должна говорить «нет», дорогая. Это не предусмотрено контрактом. Запомни: только полная покорность, никакого сопротивления. Ты будешь делать все, что я захочу. — Он крепко обнял ее за бедра, и его проворный язык глубоко пробрался в потаенную щель. Венеция беспомощно забилась в его стальных руках, но ее движения только помогали Хэзарду забраться поглубже. За несколько мгновений Хэзард добился того, чтобы женщина задрожала и тяжело задышала.

— Вот так-то лучше, — пробормотал он, и его язык снова начал ласкать ее.

Венеция никогда не была близка с мужчиной, не знала такого возбуждения, которое пробудили в ней ласки Хэзарда, и она просто погрузилась в мир наслаждения. Потом Хэзард поднял голову и укоризненно сказал:

— Посмотри, что ты со мной делаешь.

Но Венеция не открыла глаз, и Хэзард решил, что она его даже не слышит.

— Посмотри, — прошептал он снова и накрыл ладонями ее соски.

Интонация или прикосновение сделали свое дело, но веки Венеции медленно поднялись. Она посмотрела вниз, прямо на предательскую выпуклость, натянувшую тонкую кожу штанов, и задрожала.

— Я хочу вас, мисс Брэддок. Вы же сами все видите, верно? — его голос лился, как раскаленная лава. — Я хочу всем телом ощутить вашу теплую кожу…

Ее взгляд не отрывался от его плоти, но обнаженное тело не шевельнулось, если не считать пробежавшей по нему легкой дрожи. Хэзарду вдруг пришло в голову, что его гостья внезапно передумала, решила, что продолжение для нее невозможно. Неужели, несмотря на полученные приказания, она поняла, что спать с индейцем выше ее сил? А ведь ее так легко возбудить, она готова была отдаться ему: ее тело говорило об этом красноречивее любых слов. Неужели расовые предрассудки не дадут ей совершить последний шаг? Это предположение разозлило его невероятно. Господи, вот перед ним стоит шлюха, у которой больше принципов, чем у тех белых женщин, с которыми он спал! Если бы он не испытывал такого презрения к ней, то наверняка нашел бы ситуацию забавной. Ее страх раздражал его, выводил из себя. Разумеется, он мог взять ее силой: ему никто не собирался мешать. Но Хэзард никогда не насиловал женщин и даже в гневе не находил подобную перспективу приятной.

Проклятье, не настолько сильно он нуждается в женщине! Пусть эта шлюха отправляется обратно к своим хозяевам.

Хэзард резко отстранился и холодно произнес:

— Давайте покончим с этой шарадой. Одевайтесь и убирайтесь вон. Скажите своим хозяевам, что вы все испробовали, но ничего не получилось. А у меня еще много работы.

Он отвернулся и вдруг услышал тихое, но решительное:

— Нет.

Удивленно приподняв черные брови, Хэзард снова посмотрел на стоящую перед ним женщину. Роскошное тело, вьющиеся рыжие волосы свободно рассыпались по белоснежным плечам, розовые соски вызывающе торчат, маленькие ручки сжаты в кулаки.

Неужели она просто не может вернуться назад, не занявшись с ним любовью? Или она боится своего покровителя еще больше, чем его? Женщина вдруг показалась ему уязвимой и страшно напуганной.

— Ох ты, черт возьми, — выругался Хэзард и взял ее маленькие ручки в свои. — Мне очень жаль, что они заставили вас пойти на такое. В этом нет никакой необходимости, честное слово. — Его бархатный голос звучал доброжелательно и, вне всякого сомнения, абсолютно цивилизованно.

Венеция Брэддок, которая всегда гордилась своим самообладанием и чья репутация в Бостоне была безупречной, вдруг почувствовала, как ее глаза наполняются слезами.

Хэзард заметил капли на ресницах, увидел, как задрожали ее губы, и неожиданно почувствовал жалость. Он притянул женщину к себе, усадил к себе на колени и начал утешать:

— Все уже кончилось, не плачьте. Они не причинят вам вреда. Не могли же они в самом деле решить, что меня можно поймать на эту удочку!

Его рука нежно поглаживала ее обнаженную спину — так мальчик успокаивает обиженного щенка.

— Дело не в этом, — едва сумела выговорить Венеция.

Слезы уже текли по ее щекам. Как же объяснить ему все те непонятные, непривычные чувства, которые охватили ее? Разве он поймет это ощущение, когда кажется, что теряешь рассудок? Вовсе не управляющие горнорудной компанией заставляли ее дрожать и проливать горькие слезы. Их она не боялась. Венецию пугала та бездна, на краю которой она балансировала, полная незнакомых ей любовных удовольствий, которые сейчас заставляли ее желать именно этого мужчину — с такой силой, которая доселе не была ей знакома.

— А в чем же тогда? Расскажите мне, — мягко попросил Хэзард.

— Все слишком сложно…

Венеция тяжело вздохнула, опустила голову Хэзарду на плечо и внезапно почувствовала, что ее последние сомнения улетучились. Никогда еще ей не было так хорошо, никогда она не купалась в таком согревающем тело и душу удовольствии, никогда не ощущала каждую клеточку своего тела.

Услышав этот вздох, Хэзард мгновенно напрягся. Он понял, что женщина сдалась. Но что теперь? Насколько важно для него устоять и не поддаться ее чарам? Может быть, проще заставить ее одеться, вытолкать за дверь и не ввязываться в эту игру? Но тут ее теплые губы скользнули по его шее — ласково, призывно. Пришлось еще раз напомнить себе, что все это заранее спланировано, женщина подкуплена и ей за это неплохо заплатили. Проклятье! Хэзард просто не знал, как же ему следует поступить.

Венеция подняла голову, ее надушенные волосы оказались совсем рядом с лицом Хэзарда. Ее пальцы неуверенно погладили широкую мускулистую грудь, спустились вниз и замерли в нерешительности у пояса штанов.

Хэзарду показалось, что мир вокруг них тоже замер — до тех пор, пока ее рука не скользнула ниже и не легла на его возбужденную плоть. Хэзард судорожно вздохнул.

— Поцелуй меня, — на одном дыхании попросила Венеция, поднимая к нему лицо.

В мгновение ока Хэзард принял решение, отбросив в сторону все сложности, все возможные последствия. Теперь он точно знал, что ему делать. Он уложил Венецию на кровать и поспешно сбросил штаны и мокасины. Впрочем, нож в ножнах Хэзард положил так, чтобы ему легко было до него дотянуться.

Кровать была маленькой и узкой, рассчитанной только на одного человека. Пружины протестующе застонали, когда он накрыл Венецию своим телом и широко развел в стороны ее бедра. Его рот жадно приник к ее губам, а его мужское етестество устремилось к горячему отверстию внизу. Забыв о любовной игре, потеряв контроль над собой, Хэзард рванулся вперед, задыхаясь от желания, и с изумлением обнаружил на своем пути неожиданное препятствие. Это было абсолютно невероятно, но, судя по всему, в его объятиях оказалась девственница!

На мгновение Хэзард застыл, не двигаясь, а потом ничком рухнул на постель рядом с ней. «Чем я заслужил такое наказание?!» — обращался он ко всем известным ему богам.

— Почему ты остановился? — в отчаянии прошептала Венеция, горячими пальцами цепляясь, за его руку. Она задыхалась, но знала одно — он должен быть внутри ее.

Хэзард резко повернулся к ней.

— Ты девственница! — взорвался он.

— Разве для твоего народа это считается грехом? — голубые, широко раскрытые глаза удивленно смотрели на него.

— Нет, — уже спокойнее ответил Хэзард, вспоминая, насколько свободно разрешали заниматься любовью традиции его племени.

Венеция шевельнула бедрами — прелестное, старое как мир движение — и прошептала:

— Так что же тогда?

— Господь всемогущий! — прошептал в ответ Хэзард. — Где же они только тебя нашли?

Учитывая количество одиноких мужчин в Монтане, он не представлял себе, что в округе могла уцелеть хоть одна девственница.

— Я из Бостона, — прозвучал вежливый ответ. — Это тебе подходит?

Она потянулась к нему, все еще не понимая, что с ним произошло, но Хэзард отодвинулся как можно дальше.

— Сколько тебе лет? — с подозрением поинтересовался он, изо всех сил стараясь не смотреть на нее — такую доступную и зовущую. У нее было тело женщины, ему в голову не могло прийти, что она окажется девственницей!

— Не беспокойся, лет мне достаточно, — прошептала Венеция.

Ее рука решительно легла на бедро Хэзарда. Венеция отчаянно хотела его, а ей всегда удавалось заполучить то, что хочется. Однако Хэзард оттолкнул ее руку.

— Ответь на мой вопрос, черт бы тебя побрал.

— Девятнадцать.

«Возраст вполне подходящий», — говорила Хэзарду его ненасытная страсть. Но голос разума напоминал, что ему не нравятся девственницы, а следовательно…

Венеция вдруг прижалась губами к его губам, отметая прочь все «следовательно», ее теплый язык мягко проскользнул в его рот, и Хээард застонал и схватил Венецию за плечи. Он знал, что должен устоять, но в ту же секунду понял, что больше не может сопротивляться. Он только смог прошептать:

— Ты уверена, что не пожалеешь об этом?

Она кивнула. В ее глазах бушевало такое пламя, что Хэзард чувствовал его жар на своей коже.

— Что ж, надеюсь, что и я об этом не пожалею, — выдохнул он и накрыл ее тело своим.

Под ним лежало воплощение чьего-то злобного замысла, запретный, плод, но Джон Хэзард Блэк отбросил в сторону все моральные принципы и размышления о возможных последствиях. Он решил, что в жизни есть вещи, которые просто должны идти своим чередом, и приступил к тому, что удавалось ему отлично.

Венеция отдавалась ему со всей страстью неопытной юности. И Хэзард двинулся вперед — не грубо и не нежно, но решительно. Внезапно она вскрикнула, задохнулась и широко раскрыла глаза. Преграда была преодолена. Хэзард заглушил ее крик поцелуями, бормотал ей нежные слова на своем родном наречии и не двигался, пока слова любви не достигли ее сознания. Только после этого он начал медленно двигаться внутри ее, осторожно отступая и наступая снова, пока она не приняла его целиком. Й больше не захотела отпустить. Девственница мисс Брэддок издавала короткие стоны и легкие вздохи удовольствия, интуитивно отвечая на его движения.

— Теперь тебе не больно? — прошептал Хэзард ей на ухо.

— Всегда бывает так хорошо? — шепотом откликнулась она, и ее губы скользнули по его губам.

Не осталось ни скромности, ни застенчивости, ни неуверенности. Венеция цеплялась за него, ее бедра двигались в такт с его движениями, и Хэзард повиновался ей, утоляя ее желание. В своем нетерпении Венеция была эротичной, дикой и неукротимой, как лесной пожар. Хэзард ничего подобного раньше не испытывал. Когда он коснулся ее и она коснулась его, окружающий их мир исчез, оставив место только для неукротимого желания. Й они вместе подошли к пику наслаждения и вместе полетели в черную бездну утоленной страсти…

Лишь спустя несколько минут Хэзард обрел способность говорить. Легко целуя ее пылающие щеки, он пробормотал:

— Не женщина, а песня.

Венеция чуть пошевелилась и пальцами коснулась лица. Не говоря ни слова, глядя на него мечтательным глазами, она удовлетворенно вздохнула, а потом притянула к себе Хэзарда за плечи, и на ее лице появилась ослепительная улыбка.

— Я хочу еще… — неосторожно попросила она, уверенная в собственной власти.

— Разве ты не знаешь, что большинство мужчин не так быстро приходят в себя, как женщины? — усмехнулся Хэзард.

— Но я же чувствую твою силу! И потом, ты же не относишься к этому большинству, верно? — ее голос звучал глуховато и очень эротично. — Я хочу тебя сейчас!

— Это не всегда подчиняется приказам, мисс Брэддок. Вам придется еще многому научиться.

— Так научи меня! — прошептала она и подставила ему губы.

Это был агрессивный, властный поцелуй. В течение следующего часа они предавались своей страсти, как молодые животные, — с яростью и нежностью. Но Хэзард был великий знаток своего дела, и ему ничего не стоило полностью удовлетворить эту прекрасную женщину.

Хэзард лежал на боку в своей узкой постели и прижимал к себе Венецию, зарывшись лицом в золотисто-рыжие волосы.

— А ты отличный дипломат, — поддразнил он ее. — Если «Буль Майнинг» использует такие методы, тогда понятно, почему все кругом продают участки.

— Я только собиралась поговорить с тобой, — сонно пробормотала Венеция ему в плечо.

— Вы очаровательно ведете беседу, мисс Брэддок!

— Между прочим, меня зовут Венеция. А винить во всем следует вас, мистер Блэк. Вам когда-нибудь говорили, насколько вы преуспели в искусстве обольщения?

Хэзард скромно промолчал.

Венеция подняла голову и своими кошачьими сонными глазами в обрамлении длинных ресниц посмотрела в его непроницаемые черные глаза.

— Так говорили или нет? — негромко повторила она.

— Да, — ответил Хэзард и улыбнулся безыскусности ее вопроса.

— Ах, вот как… — удивленно пробормотала Венеция себе под нос и, встретившись взглядом с Хэзардом, вдруг поняла, какой была наивной. Огорченная собственной неловкостью, она быстро сменила тему: — Кстати, у тебя есть имя, или мне так и придется тебя называть мистер Блэк?

— У меня есть несколько имен, но большинство называют меня Хэзардом. Это просто.

— И это тебе нравится?

— Не слишком, — осторожно ответил Хэзард. — Но не сообщать же всем мое индейское имя. И без того многие рассматривают мое появление как вызов обществу.

— А правда, что за последнее время ты убил трех человек?

Хэзард нахмурился. Значит, она об этом слышала. Поразительно, что ей хватило смелости прийти к нему, несмотря на все эти истории.

— Они первыми напали на меня, — миролюбиво ответил Хэзард.

— А если бы Янси сегодня утром стал тебе угрожать, ты бы убил его?

— Только в том случае, если бы он поднял ружье и прицелился в меня.

— Некоторые из наших мужчин боялись, что ты убьешь меня, — заметила Венеция.

Хэзард рассмеялся.

— Зачем же мне было тебя убивать, когда жизнь подсказывала иное решение вопроса? И потом, — добавил он, — ты для меня не угроза, а только большое удовольствие.

— Но ты же подумаешь о продаже, правда, Хэзард? Тебе дадут хорошую цену за участки. Ты можешь попросить, сколько захочешь, я уверена, что тебе не откажут.

У тебя будут деньги, и ты долгое время сможешь жить без забот…

Когда Венеция направлялась сюда, она вовсе не думала о таком развитии событий. Последние несколько часов стали для нее фантастическим, необъяснимым водоворотом страстей и чувств, которые просто переполняли ее. Но Хээард казался разумным и щедрым человеком; она не сомневалась, что он согласится.

Однако Хэзард уже утолил свою страсть и теперь, глядя на лежащую рядом с ним женщину, вдруг отчетливо вспомнил о том, что именно привело ее в его хижину.

— Мои участки не продаются, — сказал он.

Его голос звучал очень ровно, лицо оставалось бесстрастным. Венеция приподнялась на локте и удивленно заглянула ему в лицо.

— Но почему?

Пауза явно затянулась; его холодные черные глаза с ледяным сарказмом разглядывали ее.

— А зачем мне их продавать? — обезоруживающе мягко спросил Хэзард.

От изумления Венеция даже села на кровати.

— Да ради денег, разумеется! — воскликнула она.

— Я не заинтересован в продаже моих участков, но я бы с удовольствием купил тебя. Мне следует вести об этом переговоры с «Буль Майнинг»? Или ты свободный агент?

— Я совершенно свободный агент, — презрительно бросила ему Венеция. — К тому же я дочь полковника Уильяма Брэддока.

Она произнесла это намеренно высокомерно, зная, как действуют на людей подобные слова. Так случилось и на этот раз. Хэзард был просто ошарашен. Все вокруг говорили о полковнике Брэддоке: этот человек возглавлял группу, скупавшую все золотоносные участки в Монтане. Хэзард и не представлял, что «Буль Майнинг» настолько нуждается в его участках. Скрывая свое удивление, он сухо произнес:

— В таком случае, я не думаю, что ты мне по средствам.

— А вы привыкли покупать женщин, мистер Блэк? — язвительно поинтересовалась Венеция.

— Признаться, ни разу не пробовал. Ты первая. Жаль, что твое горячее тело оказалось мне не по карману.

Венеция задохнулась от возмущения, ее рука взлетела, чтобы отвесить Хэзарду пощечину, но он оказался быстрее и стальной хваткой сжал ее запястья. Они оба тяжело дышали, ненавидя друг друга в эту секунду.

И тут снаружи прозвучал выстрел.

Бросив Венецию на постель, Хэзард отрывисто приказал:

— Оставайся здесь и не двигайся! — Он выбрался из путаницы простыней и голый осторожно подошел к окну. Какого же он свалял дурака, поверив этим ублюдкам! Его тело напряглось, но вокруг никого не было. — Это сигнал? — обратился он к Венеции.

— Я не знаю, — она покачала головой.

Хэзард повернулся к ней, его подозрения были явственно написаны у него на лице.

— Не двигайся, — повторил он, — или мне придется тебя убить. — Натянув кожаные штаны, Хэзард схватил ружье и подошел к двери. Его черные волосы были взъерошены, глаза сверкали, ноздри раздувались от гнева. Положив руку на задвижку, он обернулся к женщине и бесстрастно произнес:

— Если ты выйдешь из хижины, я тебя убью. Я не шучу. — Хэзард говорил холодно и грубо, как никогда раньше не разговаривал с женщинами. — Оставайся в постели и не высовывай голову. Если это часть твоего представления…

Не договорив, он в мгновение ока вылетел из хижины и захлопнул за собой дверь. Венеция даже не успела испугаться.

Джону Хэзарду Блэку не потребовалось много времени, чтобы довести свои планы до сведения мужчин, оставшихся у подножия холма. Он излагал свои мысли коротко и ясно, но в его голосе звучал гнев. Хэзард стоял высоко над ними, его силуэт четко вырисовывался на фоне летнего неба. Он казался черным, как дьявол, и способным на все. Никому из всадников не пришло в голову хотя бы на мгновение усомниться в том, что он говорил:

— Мои участки не продаются. Отныне я буду держать у себя мисс Брэддок как заложницу — просто на тот случай, если вы все-таки решите их у меня отнять. И убью ее при первой же подобной попытке. До свидания, джентльмены.

Отчетливо произнесенные слова долетели до хижины, и Венеция не пропустила ни одного из них. Ей стало страшно. Он собирается держать ее здесь?! Но он не может… Нет, почему же, он то как раз может. Венеция вылетела из кровати и была уже на полпути к двери, когда она распахнулась и Хэзард переступил через порог.

— Нет! Будь ты проклят, нет! — закричала она. — Я не собираюсь оставаться здесь!

Взяв со стола хлопковую рубашку, Хэзард набросил ее на Венецию.

— Я не спрашиваю твоего разрешения, — спокойно заметил он. — И, надо сказать, я тебя сюда не приглашал. Если бы тебе удалось справиться с типично женским желанием во все вмешиваться, то ты бы не стояла сейчас передо мной в чем мать родила и не оказалась бы моей заложницей. Вот куда вас завело вмешательство в мир мужчин, мисс Брэддок! Так что вините во всем себя. — Нахмурившись, он отвел от нее глаза и холодно приказал:

— Оденьтесь. Ваша нагота меня отвлекает.

От ее тела веяло теплом, соски великолепных грудей все еще оставались розовыми после его ласк. Обнаженная, дрожащая от ярости, Венеция Брэддок казалась Хэзарду невероятно соблазнительной. Господи, до чего же она хороша! Разгневанная, высокомерная, преисполненная презрения к нему… и все-таки такая зовущая. Хэзарду пришлось приложить усилие, чтобы взять себя в руки и не поддаться ее чарам. Как легко эта женщина нарушила его оборону! Хватило одного прикосновения ее пухлых губ…

Он повернулся к стене, чтобы повесить ружье, и в этот момент Венеция не выдержала. Вне себя от ярости, она обрушила на индейца поток ругательств:

— Ты ублюдок! Животное! Только варвары способны держать людей в заложниках! Ты не можешь так поступить.

Она наконец выдохлась и стояла перед ним бледная, напряженная, вцепившись пальцами в рубашку, которую он ей дал, явно отказываясь поверить в то, что происходит.

В глазах Хэзарда появился недобрый блеск.

— Господи ты боже мой, да ты просто дурочка! Я не могу? — он рассмеялся коротким неприятным смешком. — Но я уже это сделал, мисс Брэддок. И если вы дадите себе труд подумать, то сообразите, что вы больше не на востоке в окружении влиятельных друзей вашего папочки. Здесь только я один решаю, что я могу, что — нет. И пока мое ружье у меня в руках, я буду делать то, что захочу.

Наступила гробовая тишина. Венеция не могла понять, откуда в простом индейце такое чувство собственного достоинства. Именно это и раздражало ее больше всего.

— Мой отец тебя убьет, — наконец прошептала она. Ее пальцы, вцепившись в рубашку, дрожали.

— Не думаю… Ведь он же хочет, чтобы вы остались в живых. А я могу обещать вам весьма неприятное знакомство с моим ружьем, если только кто-то подойдет ко мне слишком близко. — Его взгляд вдруг стал тяжелым. — А теперь ну-ка живо надевай эту рубашку, ты, распутная, корыстолюбивая сучка! Иначе я тебя трахну прямо там, где ты стоишь: обнаженные женщины всегда оказывают на меня вполне определенное действие. Впрочем, — с насмешливой улыбкой добавил Хэзард, — ведь именно за этим ты сюда и явилась, не правда ли? Мне нет дела до этических норм компании «Буль Майнинг», и все-таки они впечатляют. Тебе велели переспать со мной три раза? Или четыре? Сколько стоит мой участок?

Венеции очень хотелось наброситься на него с кулаками, но она понимала, что это бесполезно. Торопливо натянув на себя рубашку и путаясь в пуговицах, быстро застегнула ее под пристальным взглядом суровых черных глаз. И тут Хэзард заговорил снова:

— Ладно, о цифрах поговорим в следующий раз. А пока нам надо установить правила поведения. Большую часть времени я провожу на улице, так что…

Лицо Венеции оставалось бесстрастным.

— Я убегу, — твердо сказала она.

— Возможно, вы этого не заметили, но на двери есть задвижка. Если вы начнете причинять мне неудобства, я буду вас запирать.

— Ты этого не сделаешь!

Хэзард медленно выдохнул и досчитал про себя до десяти.

— Я это сделаю, если вы будете упорствовать и попытаетесь сбежать.

— Я как-то не могу представить, каким образом ты сможешь заставить меня остаться, — высокомерно парировала Венеция: за свою недолгую жизнь она привыкла к тому, что все вокруг подчиняются ее приказам.

Хэзард бросил на нее холодный бесстрастный взгляд.

— Следовательно, у вас не слишком богатое воображение, мисс Брэддок. Я знаю немало способов заставить вас остаться. И многие из них не доставят вам удовольствия. Не стану вдаваться в подробности, а то испорчу вам аппетит.

— Ты способен ударить женщину? — изумилась Венеция.

— Разумеется, я приношу свои извинения, — ядовито произнес Хэзард, — но осмелюсь еще раз напомнить вам, что я вас не приглашал. При сложившихся обстоятельствах только от вас зависит то, как я буду с вами обращаться. Я рассчитываю только на то, что вы станете исполнять мои приказы.

— Ты просто проклятый тиран! — голос Венеции сорвался, и она в отчаянии закусила губу.

— Нет, я всего лишь пытаюсь защитить мои прииски. Тиран — это «Буль Майнинг», который скупает все участки подряд, стремясь закрепить свою власть. Но об экономике мы сможем побеседовать в другой раз. У меня все вечера свободны. А пока, — продолжал он ровным голосом, — я хочу очертить круг ваших обязанностей. Вам предстоит готовить, стирать и содержать этот дом в чистоте.

— Ты что, с ума сошел?! Я тебе не служанка! — это был ответ женщины, воспитанной в роскоши.

Хэзард пожал плечами.

— Если вы не подчинитесь, я заставлю вас очень об этом пожалеть. Раз вы все равно будете болтаться у меня под ногами, то должны хотя бы приносить пользу, — он смерил ее холодным взглядом, — всеми доступными способами.

— Но я не умею готовить! — Венеция даже не заметила в его словах скрытый подтекст. — Я могу только предложить гостю херес или бренди и поддерживать светскую беседу.

— Ну что ж, — любезно констатировал Хэзард, — значит, мы как следует напьемся, прежде чем вы научитесь вести хозяйство. Я уверен, что вы справитесь.

Венеция тяжело дышала, пытаясь успокоиться. Она все еще не могла поверить, что он говорит серьезно.

— Ты что, действительно собираешься держать меня здесь?

Джон Хэзард Блэк молча кивнул.

— И как долго? — резко спросила Венеция.

— Столько времени, сколько потребуется, чтобы убедить эту проклятую компанию, что я не собираюсь продавать мою землю, — ровным голосом ответил Хэзард.

И тут Венеция не выдержала:

— Я ненавижу тебя, дикарь проклятый! Все, что говорят об индейцах, это правда: у вас нет чести, нет достоинства, вы жестокие варвары…

В глазах Хэзарда полыхнуло яростное пламя. В мгновение ока он оказался рядом с ней и вцепился ей в плечи.

— Ты можешь презирать меня сколько тебе угодно, но я никому не позволю оскорблять мой народ! В моем маленьком племени больше чести и достоинства, чем во всех Соединенных Штатах. Абсароки защищают свои ценности и свои верования каждый день ценой собственной жизни. А вы, бледнолицые, только опошляете все, до чего дотрагиваетесь. — Он прерывисто дышал, его темные глаза стали ледяными, пустыми. — А теперь слушай меня, капризная девчонка, и слушай хорошенько. Ты будешь делать то, что тебе скажут, и тогда, когда тебе скажут. И если я услышу хоть еще одно бранное слово в адрес моего народа, — в его голосе вдруг зазвучала привычная ирония, — я так надеру твою роскошную задницу, что ты неделю, а то и больше не сможешь сидеть.

Мгновение они стояли, глядя друг на друга. Несмотря на то, что его последние слова прозвучали почти шутливо, Венеция только теперь поняла, что на самом деле он вовсе не шутит. Как бы то ни было, она решила не искушать судьбу и не заставлять Хэзарда приводить в исполнение его угрозы. Вызов погас в ее глазах, она молча опустила голову.

— Очень умно, котенок, — усмехнулся Хэзард. — Ты быстро учишься.

— Можно подумать, у меня был выбор, — ядовито заметила Венеция.

— Мексиканская ничья.

— Что это значит?

— Пока мы оба остались в живых. — Он неожиданно протянул руку и легко коснулся ее щеки. Венеция испуганно вздрогнула, но Хэзард только улыбнулся. — Как вы полагаете, мисс Брэддок, что благороднее — убийство из принципа или убийство ради выгоды? Впрочем, мы очень скоро это выясним. Нас с вами ожидает увлекательное приключение. Вы со мной согласны?

— Ты убийца, — негромко ответила ему Венеция. — Они были правы.

На мгновение его густые брови гневно сошлись на переносице, но потом Хэзард взял себя в руки. И заговорил очень спокойно, как всегда говорил в гневе:

— В данный момент меня куда больше волнует жизнь, но я готов встретить смерть.

— Ты собираешься умереть? — Венеция не могла поверить в то, что услышала. — Из-за этих участков?

— Я научился всегда ожидать самого худшего, имея дело с белыми. У них свое представление о цивилизованном разделении территории. И я редко ошибался.

— Наша компания совсем другая! — с негодованием воскликнула Венеция. — Мой отец и его друзья никогда никого не убивали!

— Вы можете считать и так, но я придерживаюсь другой точки зрения, — просто ответил Хэзард. — Идеализм простителен молодой женщине, но не индейскому воину. Как бы то ни было, я собираюсь доставить им побольше неприятностей. Я не хочу продавать мои участки.

— Значит, ты просто дурак, — парировала Венеция с прежним высокомерием.

— Можете думать как вам угодно. Я уже не в том возрасте, когда надо кому-то что-то доказывать. У меня свои причины, чтобы любой ценой сохранить мои участки. И я буду за них сражаться, если понадобится.

— Даже если тебе придется снова убивать? Венеция вдруг почувствовала, что не боится его. Этот грозный индеец неожиданно показался ей совсем не опасным, а просто очень усталым. Хэзард глубоко вздохнул.

— Не будьте так наивны, мисс Брэддок, — ответил он с холодной иронией. — «Буль Майнинг» — это не ангелы с крылышками. Идет игра не на жизнь, а на смерть. Победитель станет очень богатым человеком, проигравший получит свободный пропуск на тот свет.

Хэзард отошел от нее к маленькому оконцу возле двери. Его чеканный профиль отчетливо проступил на фоне сияющего неба. Группы мужчин уже не было у подножия холма, но Хэзард не питал никаких иллюзий по поводу методов компании «Буль Майнинг». Он видел, как они приходили и так или иначе отбирали землю у владельцев, не мучаясь угрызениями совести, не испытывая жалости. Он видел, как они прибирали к рукам власть, видел их алчность, отсутствие идеалов И желание уничтожить противника, а не договориться с ним. Хэзард знал, что им помогают и местные власти, не слишком обремененные совестью и социальной ответственностью. Но Хээард умел сражаться так же безжалостно, как и они, и не собирался уступать свои участки. Он верил, что найдет на них золото, которое необходимо его народу. Хэзард был наследником своего отца, его готовили к этому многие годы, и теперь, после смерти отца, он принял на себя ответственность за своих соплеменников.

Отец Хэзарда всегда смотрел правде в глаза и понимал, что рано или поздно земли его народа затопит цивилизация. Спокойно наблюдать, как земли абсароков прибирают к рукам, он не мог, но при этом сознавал, что глупо воевать с Вашингтоном. Вот почему Хэзард отправился на учебу в Гарвард. Он должен был воплотить в жизнь мечты отца. Он должен был получить практические знания мира белых, чтобы его племя смогло приспособиться к неотвратимому изменению условий жизни. А когда его отец умер, Хэзард занял его место, чтобы служить племени, пока за ним не придет смерть. Он был гордым человеком, понимал свой долг и призвание, свое служение людям.

План Хэзарда был прост: абсароки должны мигрировать на пока еще безопасные земли, куда не протянулась алчная рука белого человека. Но для этого нужно было много золота, и Хэзард надеялся, что у участков 1014 и 1015 большое будущее. Они смогут обеспечить безопасность его народа. Хэзард всегда уважал власть духов, лекарственных трав и заклинаний, но, когда речь шла о борьбе с белыми, он предпочитал власть золота.

Итак, он хотел сохранить свою землю, рискуя всем, и что-то подсказывало ему, что строптивая мисс Брэддок станет для него наилучшей страховкой. Помимо всего прочего, не стоит забывать и о том, как эта леди отзывчива в постели. А значит, следующие месяцы обещают быть весьма интересными… Если, конечно, они останутся в живых.

6

Когда звезды засияли на ночном небе, Хэзард заставил Венецию улечься на узкую кровать, привязал ее к себе за руку и за талию и, к собственному удивлению, проспал всю ночь как убитый — впервые за последние пять дней.

Венеция же, наообррот, долго лежала без сна, прислушиваясь к его ровному дыханию. Она отчаянно возражала против того, чтобы Хэзард ее привязывал, но постепенно тепло мужского тела, прижавшегося к ней, наполнило ее ощущением странного покоя, и не обращать на это внимания Венеция не могла. Она осторожно повернула голову и, не заметив никаких перемен в глубоком сонном дыхании Хэзарда, стала его рассматривать.

Ее внезапно поразила его невероятная красота и благородство черт. В нем, спящем, было нечто величественное. Венеция наблюдала за игрой теней на высоких скулах, мысленно провела кончиком пальца по красиво вылепленному носу с трепетными ноздрями. Его скульптурный рот был необыкновенно чувственным, и ей вдруг безумно захотелось, чтобы он снова поцеловал ее… Как бы то ни было, сейчас она не замечала в нем ничего враждебного. Только усилием воли ей удалось сдержать себя и не обвести пальцем четко очерченные губы. Венеции даже пришлось сжать руку в кулак, чтобы устоять. Неожиданно его густые длинные ресницы дрогнули, и Венеция испугалась, что сейчас веки поднимутся и Хэзард вперит в нее гипнотический взгляд своих непроницаемых черных глаз. Но он лишь легко вздохнул, и его пальцы бессознательно сжали кожаный расшитый ремень, который связывал их запястья.

Рассматривая лежащего рядом человека, впитывая в себя звуки и запахи, наполнявшие хижину в горах, Венеция неожиданно для себя увидела совершенно другого Джона Хэзарда Блэка. Не чувственного мужчину-соблазнителя, каким он предстал перед ней в ночь бала, не безжалостного убийцу, каким он казался окружающим его людям, и даже не «кровожадного индейца-варвара». Венеция видела перед собой человека, уязвимого во сне, как ребенок. И в его редкой внешней красоте вдруг проступила красота души — благородство, непреклонность, бесстрашие перед лицом любой опасности. Ведь Джон Хэзард Блэк противопоставил себя одному из самых мощных горнорудных картелей в мире — и не собирался сдаваться.

Но позже, в полудреме, когда разум борется с чувствами, Венеция вдруг ощутила новый прилив гнева. Какое непоколебимое высокомерие, какая наглость! Как он только посмел сделать ее своей заложницей!

— Ты не имеешь права держать меня здесь! — это были первые слова, которые услышал Хэзард, как только лучи солнца начали пробиваться в окошко хижины.

Он негромко выругался, повернулся на бок, еще весь во власти сна, и кожаный ремешок, связывавший их, натянулся. Это движение заставило Венецию с силой прижаться к его спине. Он едва расслышал слабый вздох, почувствовал, как женщина застыла, а потом наступила тишина. «Благословенная тишина», — подумал Хэзард, вспоминая вспыльчивый характер мисс Брэддок.

Она снова повторила свои слова. Хэзард обернулся через плечо и встретился с ненавидящим взглядом ее голубых глаз.

— Мне жаль, — искренне пробормотал он, потому что давно уже понял, насколько сложнее стала его жизнь с появлением в ней некоей мисс Венеции Брэддок.

— Жаль? Тебе жаль? — воскликнула Венеция, и на Хэзарда обрушился целый поток яростных презрительных слов.

— Хватит! — взорвался он, наконец, выведенный из себя, но Венеция Брэддок не собиралась останавливаться.

Выход был только один — заткнуть ей рот. И Хэзард сделал это самым приятным для себя способом: просто-напросто накрыл губами ее губы.

К его удивлению, Венеция не стала сопротивляться. Она лежала рядом с ним — такая теплая, мягкая, податливая, — и Хэзард, развязав ремешок, соединявший их запястья, погрузил пальцы в густую массу рыжих кудрей. Он держал ее голову, словно драгоценный дар, пока его губы и язык исследовали сладостные глубины ее рта.

Хэзард просто не мог с собой справиться. Да и не хотел. Женщина была рядом и не сопротивлялась. На какое-то короткое мгновение ему вдруг показалось, что на самом деле он всегда мечтал именно об этой женщине. Венеция приводила его в восторг и согревала душу. Но как только он оторвался от ее губ, идиллия была тут же нарушена.

— Ты… ты… животное! — выпалила Венеция и завертела головой, пытаясь высвободиться из его пальцев. Ее глаза сверкали. — Ты ужасный, кошмарный…

— …дикарь, — услужливо подсказал Хэзард и снова поцеловал ее.

На этот раз его поцелуй был более властным. Он вспомнил все, чему научился за долгие годы, и благословил приобретенный опыт: во второй раз его искусные губы надолго заставили Венецию замолчать. Когда Хэзард снова поднял голову, она задыхалась и дрожала. С ее губ сорвался жалобный шепот:

— Я не хочу! Этого никогда больше…

— По утрам не будет, — прошептал Хэзард с улыбкой. — Ты права, моя радость. Я постараюсь как можно быстрее препроводить тебя на кухню, — его улыбка стала еще шире, — чтобы ты приготовила мне завтрак. Ты готова начать отрабатывать свое пребывание здесь?

Он прижал ее к себе крепче. Кожаный ремень по-прежнему соединял их талии, и Венеция не могла понять, задыхается она от возмущения или от нестерпимого желания, которое вновь, несмотря ни на что, пробудилось в ней.

Между тем Хэзард провел ладонью по внутренней стороне ее бедра — очень медленно, гипнотизируя, ожидая, когда она сама попросит большего. И когда она выгнулась ему навстречу, его тонкие пальцы скользнули в ее лоно. Венеция вскрикнула и потянулась к нему, ее руки крепко обхватили его за шею.

Хэзард чуть приподнялся и заглянул в прелестное раскрасневшееся лицо:

— Так готова начать отрабатывать? — повторил он. Его пальцы продолжали двигаться, и Венеция стоном отвечала на каждое медленное движение. Он склонился ниже и прошептал возле самого ее уха:

— Скажи мне «да», моя избалованная, капризная девочка! — Его пальцы нырнули еще глубже, и Венеция ногтями вцепилась ему в плечи. — Скажи, что ты будешь для меня готовить.

Его пальцы остановились, и Венеция поспешно прошептала:

— Да.

— И будешь убирать здесь?

— Да, — выдохнула она.

— И будешь делать все остальное? — О, прошу тебя… Да!

Его пальцы перестали ее ласкать; он приподнялся на локтях, а потом осторожно опустился на нее.

Венеция застонала от удовольствия, когда Хэзард вошел в ее жаждущее лоно.

«Откуда он знает, — думала она с дрожью стыда, выгибаясь ему навстречу, — что я так отчаянно хочу его?»

Спустя час, когда кожаный ремешок был уже давно развязан нежными пальцами, когда Джон Хэзард Блэк удовлетворил свою пленницу столько раз, сколько может нормальный мужчина, он поцеловал ее напоследок, встал с кровати и произнес:

— Я собираюсь искупаться в ручье позади хижины. Не хочешь составить мне компанию?

— А вода там холодная?

— Бодрящая.

— Я знаю, что такое горные ручьи. Нет, спасибо. Хэзард улыбнулся.

— Как хочешь. Завтрак через десять минут.

— Ты меня приглашаешь?

— Не совсем. Назовем это… тактично изложенной просьбой. — Он заметил, как Венеция упрямо вздернула подбородок, и, нагнувшись, коснулся большим пальцем ее капризно надутых губ. — Расслабься, красотка. Я же не людоед.

— Тогда отпусти меня! — торопливо проговорила Венеция. Она боялась оставаться с ним — но ее страхи никоим образом не были связаны с золотоносными участками.

Хэзард чуть прищурил свои непроницаемые черные глаза.

— Я бы с удовольствием отпустил тебя, если бы мог, — спокойно ответил он. — Но битва только начинается. Я боюсь, что теперь уже слишком поздно.

Ты говоришь серьезно?

Хэзард ответил не сразу.

— Судя по всему, ты в своей жизни не знала невзгод, красотка. Придется привыкать. Они собираются убить меня, и мне это кажется серьезным. Вот почему ты здесь. И вот почему тебе придется остаться. — На его лице вдруг появилась белозубая улыбка, смягчившая неприятный осадок от его слов. — Я люблю яйца всмятку.

Он вышел совершенно бесшумно, а Венеция так и осталась лежать, совершенно сбитая с толку. Но ведь люди не убивают друг друга из-за крохотной полоски земли в горах! И, уж во всяком случае, этим не занимаются ее отец и его друзья. Или она ошибается? В первый раз за все время тревожный холодок закрался ей в душу.

Завернувшись в простыню, Венеция подошла к окну, выглянула на улицу и с трудом разглядела Хэзарда за густыми елями. Он плавал в небольшом пруду, который соорудил сам, перегородив камнями горный ручей. Солнце сверкало на его иссиня-черных мокрых волосах. Иногда он нырял, потом выныривал через несколько ярдов, отряхивался, и вода летела во все стороны хрустальными брызгами.

Когда Хэзард вылез из воды и направился к хижине, являя собой воплощение силы и мужественности, Венеция пошла к двери, чтобы поприветствовать его на пороге. В конце концов, она на самом деле его пленница, а раз так, ей следует быть вежливой.

Венеция толкнула дверь. Та не поддалась. Она посильнее нажала на нее, но тщетно. Венеция выругалась. Чертов сукин сын! Он ее попросту запер! Этого она почему-то не ожидала…

Хэзард вошел в хижину, оглядел пустой стол, нахмурился и быстро натянул узкие кожаные штаны и мокасины. — Так ты все-таки не приготовила завтрак?

Венеция стояла спиной к нему и безучастно смотрела в окно. В ответ на его слова она даже не пошевелилась.

— Не требуется ничего изысканного, — спокойно добавил Хэзард.

— Ты меня запер! — Венеция резко повернулась к нему, ее щеки горели от гнева, руки вцепились в простыню, прикрывающую обнаженное тело.

— Я не могу рисковать, когда речь идет о моих участках, — пояснил Хэзард. Когда-нибудь, возможно, он и сможет объяснить ей, как много было поставлено на карту. Все зависит от того, как будет развиваться их… дружба. — В этом нет ничего личного — просто правила военного времени. Так я могу надеяться на то, что ты подашь мне завтрак? — Тон был вежливым, но твердым.

— А если я отвечу «нет»?

— Мне бы хотелось, чтобы ты этого не делала.

— А мне бы хотелось не быть заложницей.

— Снова ничья, мэм, — усмехнулся Хэзард. — Ваш ход.

— Я не умею готовить, я же тебе уже говорила!

— А я говорил, что помогу тебе, — терпеливо, как маленькому ребенку, ответил Хэзард.

— Я не знаю, что готовить, — призналась Венеция.

— А что ты обычно ешь на завтрак? — вежливо поинтересовался Хэзард.

— Горячий шоколад и клубнику, — ответила Венеция таким тоном, словно это само собой разумелось.

— Каждый день?

— Каждый день.

— Даже зимой? — спросил Хэзард, уже догадываясь, какой услышит ответ.

— Папа импортирует клубнику. А ты что, против? — ядовито поинтересовалась она.

У Венеции вдруг появилось ощущение нереальности происходящего. Как могло случиться, что она, Венеция Брэддок, ведет этот совершенно невероятный разговор в такую рань с совершенно чужим человеком, прожившим всю свою жизнь под открытым небом? Этот темнокожий индеец, несмотря на его светский тон и акцент, все равно остается варваром! И он еще добивается, чтобы она готовила для него!

— Да нет, отчего же, я не против, — совершенно невозмутимо ответил Хэзард. — Я полагаю, что твой отец вносит большой вклад в экономику Бостона. Меня вполне устроит горячий шоколад, — добавил он таким тоном, словно в этом была вся проблема. — Что касается клубники, то, может быть, соседский мальчишка наберет для нас днем каких-нибудь ягод. Ну, а для начала попробуй приготовить омлет. — Он обезоруживающе улыбнулся, и Венеция улыбнулась ему в ответ.

Хэзарду пришлось научить Венецию, как разжечь огонь, показать, где он держит воду и где хранятся продукты. Чтобы не смущать ее, он деликатно вышел, а Венеция, тяжело вздохнув, оделась и принялась за готовку.

Когда Хэзард вернулся, хижина была полна дыма. Венеция виновато посмотрела на него и показала на сковороду с безнадежно подгоревшим омлетом.

— Мне очень жаль, — чуть слышно пробормотала она.

— Ничего страшного, — учтиво отозвался Хэзард. — Придется на завтрак довольствоваться хлебом с маслом — только и всего.

— Это, вероятно, долго не продлится, — торопливо вставила Венеция и пояснила, когда брови Хэзарда взлетели вверх от удивления: — Я имею в виду готовку. Я уверена, что папа очень скоро убедит остальных оставить тебя в покое.

— Хорошо, — ответил Хэзард, хотя сам думал иначе. Он прекрасно знал: когда речь идет об очень крупных деньгах, на это рассчитывать не приходится. А в данном случае на карту было поставлено целое состояние.

Доев последний кусок, Хэзард встал из-за стола.

— Благодарю за завтрак. Я вернусь к полудню на ленч. — На полпути к двери он обернулся: — Кстати, тебе ведь, наверное, нужно выйти: ты со вчерашнего дня не покидала хижину. Как-то я раньше об этом не подумал…

— А ты, разумеется, пойдешь со мной и будешь наблюдать?! — возмущению Венеции не было предела.

Повисла мгновенная пауза, потом Хэзард тряхнул все еще влажными волосами и расхохотался.

— Неужели в Бостоне так принято, мисс Брэддок? Конечно, я могу посмотреть, если это доставит вам удовольствие, — насмешливо добавил он.

Венеция одарила его ледяным взглядом.

— А у меня есть выбор?

— К сожалению, не слишком комфортный, — нежно ответил ей Хэзард.

Венеция рванулась мимо него к двери, а Хэзард остался в хижине, но начал считать про себя. Если она не вернется, когда он досчитает до двухсот, то ему придется выйти и начать искать ее. Теперь, когда он взял заложницу, о покое можно было забыть…

Хэзард досчитал до ста девяносто трех и уже потянулся к кобуре, когда услышал ее шаги по гравию с северной стороны хижины. Он быстро вложил оружие в кобуру, но не стал ее застегивать: враги вполне могли устроить внизу засаду. Однако когда Венеция вошла в маленькую комнату, в его голосе не было и тени недоверия:

— Ну, как тебе понравились мои удобства на улице? Венеция строго посмотрела на него. Неужели он над ней издевается? Но улыбка Хэзарда казалась абсолютно искренней, и она не стала на него обижаться. Когда Хэзард был таким, на него невозможно было сердиться.

— Оттуда открывается великолепный вид.

— Я не сомневался, что тебе здесь понравится. Мы, абсароки, дали этим местам свое название. В буквальном переводе оно означает «Наши сердца радуются».

Услышав, как Хэзард произнес это на родном наречии, Венеция постаралась повторить и смутилась, перепутав последние несколько слогов. Неожиданно теплое чувство затопило душу Хэзарда. Он никогда не слышал, чтобы белые женщины говорили по-индейски.

— Если бы ты научилась выговаривать так же мило простое английское слово «да», мы бы с тобой отлично поладили, — назидательно произнес он.

Венеция нахмурилась:

— Ты сам все время выводишь меня из терпения!

— Для женщины ты слишком упряма и своевольна, — парировал Хэзард, не желая признаться даже себе, что его больше всего возбуждает в ней именно это.

— Для женщины, для женщины… — Венеция начала злиться. — Какое, черт возьми, это имеет отношение к происходящему?

— Все очень просто. Я, как и вы, немало попутешествовал по этому континенту, мисс Брэддок, и успел заметить, что мир принадлежит мужчинам.

Он протянул руку, снял с крючка кожаную рубаху и уже переступил через порог, когда о сосновую притолоку ударилась фарфоровая чашка. Хэзарду пришлось поневоле отметить отличную меткость Венеции: чашка пролетела всего в дюйме от того места, где только что была его голова.

— Ленч в полдень, — напомнил он своей пленнице и, задвигая засов, услышал, как о дверь одна за одной разбиваются тарелки.

Венеция стояла посреди усеянной осколками комнаты и обзывала Хэзарда всеми непотребными словами, которые только смогла вспомнить. И не потому вовсе, что Джон Хэзард Блэк, в самом деле, был таким, а просто потому, что он стал первым человеком в жизни избалованной Венеции Брэддок, который осмелился ей приказывать.

— Мы еще посмотрим, кто кому будет приказывать! — прошипела она в тишине горной хижины. — Мы еще посмотрим, кто кого!

7

Когда Хэзард вернулся, ему пришлось смотреть под ноги, чтобы не наступить на осколки чашек и тарелок, а потом вытаскивать такие же осколки из бруска масла. Второй раз за день ему пришлось удовольствоваться хлебом и маслом. Он проглотил скудный ленч под осуждающим взглядом голубых глаз Венеции и объявил:

— А теперь, красотка, тебе придется все здесь убрать.

— И не подумаю! После того, как ты… — начала, было, Венеция, но суровый голос хозяина дома резко оборвал ее.

— Нет уж, сначала послушай, а потом я разрешу сказать тебе.

Венеция поджала губы, но замолчала. Впрочем, что ей еще оставалось? Она чувствовала себя абсолютно беспомощной перед этим странным человеком.

— Раз между нами существует определенное… соглашение, — начал Хэзард, — я предлагаю вести себя цивилизованно, насколько это возможно. Принимая во внимание весьма скромные условия этой хижины, разумеется. — Он не нервничал, говорил совершенно спокойно и даже снисходительно, но голос его звучал твердо. — Я не собираюсь жить посреди подобного хаоса, поэтому ты должна все здесь убрать. И хватит об этом. Гораздо важнее другое. Я понимаю, что сложившаяся ситуация может отразиться на твоем будущем, а мне бы этого не хотелось. Меня извиняет только то, что не я все это затеял. Я этого не добивался и ни о чем таком не просил. — Он пожал плечами. — Но, к несчастью, так случилось, и ты теперь являешься моей страховкой против махинаций «Буль Майнинг». Однако я полагаю, что нам… гм… следует избегать такой близости, которая имела место вчера. У нас деловое соглашение, и я бы предпочел…

— Тебе незачем продолжать, — прервала его Венеция. Ее голос звучал так же холодно и отрешенно, как и голос Хэзарда. — Мы действительно оказались в крайне неловкой ситуации, и твое предложение — наилучший выход. Мне дорога моя репутация, и я очень жалею о том, что здесь произошло прошлой ночью.

Ее согласие вызвало в Хэзарде противоречивые чувства, хотя он по-прежнему считал, что они должны установить между собой определенную дистанцию. А Венеция между тем продолжала:

— Обещаю вам, мистер Блэк, что отныне буду контролировать свои поступки и больше не причиню вам беспокойства. — Она встала со стула и тряхнула рыжими кудрями. — А главное — я буду день и ночь молиться, чтобы папа как можно быстрее договорился с вами.

— Аминь, мисс Брэддок, — поспешно согласился с ней Хэзард. — Я тоже буду об этом молиться.

8

А в это время полковник Брэддок следовал по горной тропе за проводником — индейцем из племени баннаков. План Брэддока был прост: добраться до сородичей Хэзарда и найти среди них посредника, который помог бы ему спасти свою дочь.

Ужасный ультиматум Джона Хэзарда Блэка вселил ужас в душу полковника. Венеция была для него смыслом жизни, его миром, и он отдал бы все, чем владел, только бы спасти ей жизнь. Его любовь к дочери не знала никаких границ с того самого момента, как он впервые увидел малышку — хрупкое, розовое, абсолютно невинное создание. В тот же день Билли Брэддок поклялся себе, что его дочь никогда не узнает ужасов нищеты, нелюбви и презрения, пережитых им самим в сиротском детстве. И полковник Брэддок никогда не жалел ни времени, ни денег, чтобы исполнить свою клятву.

Отец и дочь стали неразлучными, еще когда девочка даже не научилась ходить: одну из комнат на верхнем этаже здания компании Брэддока в деловом квартале Бостона оборудовали под детскую. Это послужило огромным облегчением Миллисент Брэддок, которая воспринимала материнство как неприятную помеху ее светской жизни. Так что Венеция с самого начала росла под любящим взглядом своего отца.

К четырем годам ее волосы уже приобрели свой неподражаемый рыжий цвет. Тогда-то отец и прозвал ее Огоньком, несмотря на крайнее неудовольствие матери по поводу этого совершенно неподходящего прозвища. Впрочем, еще задолго до этого ее мать потеряла к дочери всякий интерес.

Она с радостью приняла условие высшего света, предписывающее не замечать детей до тех пор, пока они не станут взрослыми настолько, чтобы появиться в обществе. К этому времени, разумеется, между матерью и дочерью образовалась пропасть непонимания, так что ни о каких близких отношениях не могло быть и речи.

Венеция оставалась дочерью своего отца, а это убивало всякую надежду на появление хотя бы дружеских чувств у двух женщин из семьи Брэддоков. Дело в том, что Миллисент Хаттон в свое время вышла замуж исключительно по расчету, отдав свою хрупкую красоту и старинное виргинское имя за самое большое состояние, которое тогда было на рынке женихов. С ее точки зрения, она не была обязана ни любить Уильяма Брэддока, ни уважать его, и после свадьбы сочла свою миссию выполненной. Не успел кончиться медовый месяц, как Билли Брэддок понял, что совершил кошмарную ошибку. Но его молодая жена к тому времени уже мучилась от утренних приступов тошноты.

Они немедленно вернулись в Бостон и, тактично избегая любых разногласий, начали жить каждый своей жизнью. Они лишь изредка встречались за ужином, когда оба случайно оказывались вечером дома, и очень редко вместе посещали светские приемы. Это был брак, лишенный всяческих эмоций, поэтому Билли Брэддок отдавал всю свою нерастраченную нежность единственной дочери.

Перед тем как отправиться в путь, полковник приказал своим товарищам ни при каких обстоятельствах не приближаться к участкам Хэзарда до тех пор, пока он не вернется с представителем его клана. Индеец на горе явно не шутил, и поэтому Брэддок готов был предложить ему все, что угодно, только бы освободить Венецию. Он боялся только одного: вдруг на этот раз денег окажется недостаточно…

Взволнованный, не находя себе места от тревоги за дочь, Билли Брэддок гнал лошадь вперед и даже отказался разбить лагерь, чтобы переночевать. Они ехали без остановки уже шестнадцать часов, и для мужчины его возраста это было суровым испытанием. Последние два часа Брэддок держался в седле только усилием воли.

Наконец проводнику пришлось предупредить его, что лошади собьют ноги, если они не остановятся, и тогда им придется идти пешком. В эту ночь луна пряталась за тяжелой тучей, и лошадь уже дважды спотыкалась, так что полковник Брэддок неохотно согласился остановиться. Наскоро пожевав что-то вместо ужина, он пролежал без сна всю ночь, дожидаясь первых лучей солнца.

На третий день пути они, наконец, нашли первый летний лагерь абсароков. Эти индейцы сообщили полковнику, что клан Хэзарда поднялся выше в горы неделю назад в поисках новых пастбищ. Возможно, они смогут их найти у Хорсиз-ривер.

Потратив время только на то, чтобы поменять лошадей, полковник Брэддок и его проводник отправились дальше и прибыли к истокам Хорсиз-ривер спустя два дня. Однако выяснилось, что клан снова сменил место стоянки: летняя миграция была в самом разгаре, и индейцы постоянно перегоняли своих лошадей с одного пастбища на другое.

Проводник не мог не заметить, насколько тяжело дышится белому человеку высоко в горах. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: бледнолицые не привыкли к большой высоте, они слишком много времени проводят в домах и мало трудятся. Однако этот пожилой мужчина выглядел так, будто вот-вот упадет в обморок, — его губы посинели, лицо стало бледным, на лбу выступил пот. Проводник сделал вид, что в копыто его лошади попал камень, и они ненадолго остановились. Когда пришло время двигаться дальше, проводник с удовольствием заметил, что благодаря короткой передышке лицо полковника снова приобрело нормальный цвет.

9

Эту ночь Хэзард провел на полу на шкурах бизона, послуживших ему матрасом. Венеция убеждала себя, будто рада, что этот индеец так по-джентльменски выполняет их соглашение, но во сне она видела крепкие руки, обнимающие ее, и шелковистые волосы, прикасающиеся к ее щекам за секунду до того, как он ее поцелует… Эти видения разгорячили ее, и Венеция беспокойно ворочалась во сне, скинув с себя одеяло.

Хэзард уже давно лежал, уставившись в стену: желание не давало ему уснуть. Великолепное обнаженное тело Венеции — теперь ничем не прикрытое — выглядело слишком соблазнительным. Если бы он больше себе доверял, то встал бы и укрыл ее снова, но он осознавал пределы своих возможностей и просто не осмеливался подходить ближе. Только не сейчас, когда желание буквально лишает его рассудка…

Наконец далеко за полночь Хэзард все-таки задремал, но проснулся, когда первые лимонно-желтые лучи солнца показались из-за гор. Его что-то встревожило. К хижине приближались спокойные, неторопливые шаги.

Одним плавным движением Хэзард вскочил на ноги, пересек хижину, и спустя секунду ружье уже оказалось у него в руках. В этот момент снаружи послышалась негромкая птичья трель, и Хэзард, расслабившись, прислонился к стене и улыбнулся: этот условный знак возвещал о приходе гостя. В комнату вошел высокий индеец и замер у порога, не сводя глаз с роскошного тела Венеции, разметавшегося по постели.

— Здравствуй, брат, — обратился он к Хэзарду на родном языке. — Она для тебя слишком хороша. Лучше отдай ее мне, скажем, за восемьдесят лошадей. Женщина будет мешать тебе работать. — В голосе индейца звучал мягкий юмор.

— Как приятно иметь такого заботливого друга! Но прибереги своих коней. Она не продается. Это моя заложница, Неутомимый Волк.

Мужчина обернулся к Хэзарду, удивленно подняв одну бровь. Длинная бахрома на его одежде заиграла в лучах солнца.

— Тогда еще лучше. Если она тебе ничего не стоила, восемьдесят лошадей станут для тебя чистой прибылью. — Неутомимый Волк отлично знал, как Хэзард обращается с женщинами: они все были красивыми, но ни одна не задерживалась с ним рядом надолго. — Я могу немного подождать, — добавил он с улыбкой.

— Если бы я не ценил свою жизнь дороже твоего удовольствия, я бы подумал об этом предложении, — улыбнувшись в ответ, парировал Хэзард. Неутомимый Волк лучше всех в племени разбирался в лошадях, и у него были отличные скакуны. — Но сейчас эта женщина мне необходима — и вовсе не потому, что она горяча, как весна на юге. Ее присутствие здесь — гарантия для моих приисков и для моей жизни.

— Значит, она и в самом деле заложница… — Неутомимый Волк только сейчас понял, что Хэзард говорил серьезно.

— Сначала они попытались откупиться от меня, потом прогнать, а потом, — черные глаза Хэзарда остановились на Венеции, — решили дать мне взятку.

— Кто?

Неутомимый Волк сразу задумался о том, что, возможно, ночной набег небольшого индейского отряда решит проблему раз и навсегда. Хэзард прекрасно понимал, о чем размышляет его соплеменник. В конце концов, такова традиция, они всегда так поступали с врагами. Но сейчас был не тот случай.

— Их слишком много, и они слишком влиятельны, Неутомимый Волк. Здесь замешаны деньги с востока. Последние пару месяцев эти парни расшвыривают в наших местах золото направо и налево и скупают все участки подряд. Потому мне и пришлось взять заложницу. У меня не было выбора.

— А ты уверен, что это сработает? Может быть, проще продать участки и перебраться на другое место?

Хэзард пожал плечами.

— Зачем мне это делать? Только потому, что у них больше денег, чем у меня? Я сижу на очень богатой жиле и не вижу причины отдавать ее им. У них и без того много вложений здесь, они отлично обойдутся без моих приисков. — Хэзард слабо улыбнулся. — Правда, не слишком похоже, что они тоже так считают…

— Тебе нужна помощь?

Его настроение всегда улучшалось от присутствия Неутомимого Волка, который напоминал ему о семье, о прежней жизни среди родного племени.

— Я справлюсь. Ты еще не видел мою новую игрушку. Неутомимый Волк взглянул на Венецию и усмехнулся.

— У тебя есть еще одна помимо нее? Хэзард расхохотался.

Смех Хэзарда разбудил Венецию. Увидев незнакомого индейца, она испуганно вскрикнула, и Хэзард поспешил ее успокоить.

— Это друг, — сказал он и жестом собственника набросил ей на плечи легкое одеяло. — Не бойся. Если хочешь, поспи еще, а нам нужно заняться делами.

Неутомимый Волк тут же вспомнил о Черной Голубке. Она была единственной женщиной, к которой Хэзард относился с такой же заботой. И с тех пор ни с кем больше так себя не вел…

Выйдя из хижины, Хэзард закрыл за собой дверь, аккуратно задвинул засов и повел Неутомимого Волка по узкой тропинке между елей. Пройдя сотню ярдов вверх по горе, Хэзард подошел к отверстию в скале и показал другу небольшую пушку.

— Самая новая модель! — с гордостью сказал он. — Использует снаряды пятьдесят седьмого калибра, а главное, можно заряжать, пока она стреляет. Эта штука удержит на почтительном расстоянии от хижины кого угодно.

— Где ты ее достал? — поинтересовался Неутомимый Волк, любуясь мощным многоствольным орудием.

— Один мой гарвардский приятель знаком с офицером из вашингтонского арсенала. Он рассказывал об этой пушке чудеса. Испытания прошли очень удачно. Говорят, неподалеку от Бургесвиля такое орудие вышибло дух из целой кавалерийской бригады.

— Как же тебе удалось уговорить их отдать тебе эту пушку, да еще притащить ее сюда?

— Мой друг просто попросил своего знакомого офицера переписать бланк-заказ. Они довезли пушку по железной дороге до Омахи и там сгрузили.

— Ты хочешь сказать, что ничего за нее не заплатил? — Неутомимый Волк улыбнулся, показывая, что одобряет щедрость правительства Соединенных Штатов.

— Скажем, так — фельдофицер получил прибавку к своему жалованью, — улыбнулся в ответ Хэзард.

— Тебе надо было взять таких побольше, — посетовал Неутомимый Волк — его стратегический ум уже представил последствия использования такого орудия. — Оно очень пригодилось бы против племени лакота.

— Не думай, что я не пытался, но мне дали понять, что нужно знать меру.

— Сколько у тебя снарядов? — Неутомимый Волк знал, о чем спрашивал: индейским племенам всегда не хватало пуль.

— Полно. Когда золото здесь кончится, мы привезем пушку в лагерь.

— Как ты ее сюда затащил?

— Мне пришлось использовать лебедку.

— И что ты говорил людям?

— Что это горное оборудование. Она была упакована, и никто ее как следует не рассматривал.

— Ну что ж, ты неплохо устроился.

— Я старался. Возможно, уже через год все золото отсюда перекочует в наш горный тайник, и тогда будущее клана можно считать обеспеченным.

— А что будет с женщиной?

— Она тут долго не задержится. Я очень надеюсь, что ее отец — человек разумный и сумеет договориться со мной. Женщина говорила, что она единственный ребенок в семье. — Его темное лицо озарилось улыбкой. — Мне просто повезло: можно как следует поторговаться.

— Тебе повезло не только в этом. Можешь поблагодарить судьбу за то, что такая женщина оказалась в твоей постели.

— Она спит одна, — нахмурился Хэзард. Неутомимый Волк усмехнулся: об успехах Хэзарда у красивых женщин ходили легенды среди индейцев.

— Расскажи это кому-нибудь другому!

— Я говорю серьезно. Мне не нужны проблемы.

— С каких это пор заниматься любовью стало проблемой? — улыбка Неутомимого Волка стала еще шире.

— При других обстоятельствах я бы с тобой согласился, но… — Хэзард тяжело вздохнул. — Теперь совсем другая ситуация.

— Ты, правда, не спал с ней?

— В последнее время — нет.

— Значит, все-таки спал. Но по-другому и быть не могло: никогда бы не поверил, что ты не дотронулся до такой красотки.

— Теперь я об этом жалею.

— Жалеешь? — Неутомимый Волк покачал головой и внимательнее вгляделся в лицо Хэзарда. — Это на тебя не похоже. Как-то странно ты себя ведешь.

«Не может быть, чтобы мужчина смотрел на женщину такими глазами и не хотел ее», — решил он.

— Все очень сложно, — пробормотал Хэзард.

— С женщинами всегда так.

— На этот раз все намного сложнее. У меня нет времени на удовольствия. Ты, наверное, помнишь, что я рассказывал тебе о своем видении. Приказания духов следует выполнять.

С этим Неутомимый Волк не мог не согласиться. Все абсароки знали, что Хэзард способен предвидеть будущее, и его видения всегда давали ему власть над людьми и силу его клану. Много лет назад, еще мальчиком, он задремал на Волчьей горе и увидел, как белые люди идут за золотом, увидел всадников с палками, стреляющими огнем, и покрасневшее от крови солнце. Потом в небе появился красный орел верхом на черном кугуаре, и Хэзард услышал, как духи сказали ему: «Золото поможет твоему клану и принесет ему процветание. Слушай и учись, а когда придет время, иди за нами. Мы даем тебе вот это, чтобы у тебя была власть». И когда Хэзард пришел в себя на Волчьей горе, он нашел рядом с собой рыжее орлиное перо и клочок черной шерсти кугуара.

— Что ж, желаю удачи, — сказал Неутомимый Волк. Хэзард поблагодарил его кивком головы.

— Теперь давай займемся золотом. Нужно побыстрее уложить его в седельные мешки: солнце уже встает.

Они поспешно спустились к шахте и принялись за работу.

— Ты приедешь домой на летнюю охоту? — осторожно спросил Неутомимый Волк, наполняя цветной кожаный мешок золотым песком.

— Я собирался, но… — Хэзард помолчал. — Но теперь, когда здесь женщина, наверное, приехать не удастся.

— Можешь привезти ее с собой.

— Я бы не хотел.

Неутомимый Волк внимательно посмотрел на своего друга. После Черной Голубки женщины в жизни Хэзарда существовали только для того, чтобы доставлять ему удовольствие. Почему же не привезти с собой эту?

— Мы все в лагере привыкли к бледнолицым, — дипломатично заметил он. — Никто не придаст этому значения, — Неутомимый Волк улыбнулся, — кроме твоих подружек, разумеется, которые ждут не дождутся твоего возвращения.

— Все решат, что она моя любовница, — запротестовал Хэзард.

— А она ею, конечно же, не является, — съязвил Неутомимый Волк. — Или, во всяком случае, не все время, — добавил он с иронией.

— Она больше вообще ею не является! — Хэзард бросил на улыбающегося друга свирепый взгляд.

— Ладно, ладно. Но боюсь, что тебе будет нелегко блюсти обет воздержания рядом с ней, Черный Кугуар.

— Мне не нужно, чтобы кто-нибудь беспокоился о моих отношениях с женщинами, Неутомимый Волк, — голос Хэзарда зазвучал сурово. — Помни о золоте.

— Вопрос в том, сможешь ли ты не забыть о нем… Хэзард промолчал, но уже его молчание было ответом. Спустя некоторое время все золото было упаковано, караван нагружен, и Неутомимый Волк двинулся в обратный путь по горной тропе, известной только индейцам.

10

— Кто это был? — спросила Венеция, когда Хэзард вернулся в хижину.

— Мой брат, — он произнес это слово сначала на своем наречии, потом по-английски.

— У вас большая семья?

— Нет. Я был единственным ребенком и всегда жалел об этом.

Венеция удивленно подняла брови.

— Но если он ваш брат…

— В нашем племени такая традиция. Мы называем родственников жены братьями и относимся к ним так же.

— Вы женаты? — Венеции не удалось скрыть своего замешательства.

— Сейчас нет, — Хэзард произнес эти два слова очень медленно, словно сам не был уверен в их реальности.

— Что это значит?! — Венеция была так поражена этим неожиданным и так неуверенно произнесенным заявлением, что вскочила с кровати и теперь стояла перед Хэзардом, завернувшись в одеяло, словно в королевскую мантию. — Сейчас нет? Как удобно! Может быть, это было вчера, может быть, будет завтра, но не сейчас? — Ее взгляд стал презрительным. — Мне следовало догадаться. Просто еще один неверный муж! Я полагаю, все эти кумушки, которые рассказывали мне в Виргиния-сити о ваших похождениях, просто забыли упомянуть о том, что вы еще к тому же и женаты. Что ж, удивляться нечему. Очевидно, на Диком Западе люди точно так же живут двойной жизнью, как и на Восточном побережье. А мне почему-то казалось, что здесь, среди такой великолепной, не испорченной человеком природы, все должно быть иначе… Я просто глупа, вот и все, — закончила она с коротким, неприятным смешком.

— Моя жена умерла, — спокойно сказал Хэзард.

Эти слова сорвались с языка буквально против его воли. Традиция племени абсароков запрещала даже упоминать об умерших: они отправлялись к своему Отцу и становились, как и он, священными. Но Хэзард знал, что Венеция не успокоится до тех пор, пока не получит ответа, и поэтому все-таки решился произнести эти слова.

И Венеция тут же почувствовала себя неловко. Ей стало стыдно за свои обвинения.

— Мне жаль, — пробормотала она, и в ее голубых глазах появилось сочувствие. — Как это произошло?

— Я предпочел бы не говорить об этом, — ответил Хэзард.

— Разумеется. Простите меня.

Повисла неловкая пауза. Воспоминания о смерти Черной Голубки даже теперь, спустя многие годы, наполняли душу Хэзарда угрызениями совести. Он попытался восстановить душевное равновесие, прибегнув к испытанному средству — светской болтовне.

— Неутомимый Волк уехал, и я зашел узнать, не захотите ли вы сегодня принять ванну. Я помню, что вы не в восторге от горных ручьев, но вода в пруду совсем не такая холодная. Солнце нагревает ее.

— Вы купаетесь каждый день? — недоверчиво спросила Венеция. В Бостоне было очень легко соблюдать правила гигиены, но она сомневалась, что дикие индейцы могут проявлять подобную чистоплотность.

— Это обычай моего народа.

— И даже зимой?

— Да, и зимой тоже.

— По-моему, это просто абсурдно, — Венеция даже вздрогнула. — Представить страшно — купаться в ледяной воде!

— Этот обычай ничуть не абсурднее многих ваших традиций. Возьмем, к примеру, кринолин. Весьма соблазнительная штука, я согласен, но только когда дует сильный ветер или если вы поднимаетесь вслед за леди по лестнице. Но едва ли кринолин можно назвать самым практичным изобретением.

— Очко в вашу пользу, — вынуждена была признать Венеция. — Но, по-моему, не стоит вести бессмысленные споры.

— Согласен. Вы предпочитаете искупаться первой? — любезно поинтересовался Хэзард.

— Я вообще не хочу купаться, — так же вежливо, но твердо ответила Венеция.

Губы Хэзарда сжались в одну прямую линию.

— Вам все-таки придется это сделать.

— Не вижу для этого повода.

— Красавица моя, вы меня удивляете. Я всегда был уверен, что светские леди чистоплотны.

Венеция вспыхнула от ярости.

— Вы еще и издеваетесь надо мной?! Я привыкла мыться в ванне и не собираюсь лезть в ваш грязный пруд!

— А я не собираюсь стоять здесь и спорить с избалованной девчонкой. Мой пруд чист, как слеза, а если вы не будете мыться, от вас, простите, скоро начнет дурно пахнуть.

Венеция сжала кулаки, глаза ее метали молнии. Она давно уже мечтала искупаться, но не в ее правилах было подчиняться чьим-то приказам. Высокомерно выпрямившись, она вызывающе уставилась на Хэзарда.

— Интересно, что вы сделаете, если я не стану мыться? Побьете меня?

— Очень соблазнительное предложение, — с ангельской улыбкой ответил Хэзард.

— Ну, еще бы! Можно узнать, сколько человек вы уже убили? Немало, я полагаю.

Хэзард стоял спокойно, гадая, что произойдет скорее: с нее сойдет дурь или у него лопнет терпение.

— Так сколько? — не отступала Венеция. — Скажите мне! Много?

— Достаточно, — лаконично ответил Хэзард.

— Назовите мне число! Я должна знать, насколько сильно мне следует вас бояться. Но даже если мне угрожает смерть, я не стану купаться, ублюдок!

Венеция покрепче вцепилась в свое одеяло и внезапно показалась Хэзарду испуганным котенком, который сражается с чем-то огромным и грозным.

— Ради этого не стоит умирать, моя радость, — он ласково улыбнулся и совершенно неожиданно подхватил Венецию на руки. Она стала падать навстречу ему с выражением глубокого изумления на лице, и тут же его сильные руки подхватили ее и прижали к груди.

— Отпустите меня! Поставьте меня на пол, — закричала она, отчаянно отбиваясь. — Немедленно поставьте меня на пол! Если вы сию же секунду меня не отпустите, я вас ударю, черт бы вас побрал!

Однако Хэзард уже вышел из хижины и широкими шагами шел по тропинке к пруду. Смеющиеся черные глаза лишь на мгновение встретились с испуганными голубыми.

— Учитывая мою отличную подготовку и то, что я совсем недавно вернулся с войны против южан, надеюсь, вы простите меня, если я не испугаюсь вашей угрозы. — Хэзард с трудом подавил улыбку. — И все-таки это очень смело с вашей стороны, — добавил он.

Это замечание лишь подогрело гнев Венеции. Хэзард Блэк был единственным мужчиной, который отказывался ей подчиняться. И не только отказывался — ее сопротивление явно его забавляло! Кошмарный человек! И как только она умудрилась попасть в такую невероятную ситуацию?!

Словно прочитав ее мысли, Хэзард сказал:

— Только представьте себе: вы могли бы сейчас еще крепко спать на атласных простынях. Шторы были бы задернуты, прислуга внизу начинала бы готовить для вас завтрак…

— Неужели в вас проснулись угрызения совести? — поддразнила его Венеция.

— Отнюдь. Просто жизнь переменчива. Помню, Старый Койот когда-то учил нас спокойно принимать бренность бытия, — ласково ответил Хэзард.

— Такого рода рассуждения весьма облегчают совесть.

— Я бы назвал их реалистичными. И вам бы посоветовал развивать в себе это качество. Вашего папочки здесь нет, его деньги сейчас ничего не значат. Вы больше не защищены от реального мира. И чем скорее вы это осознаете, тем легче будет нам обоим.

— Боже, боже! Как же интересны ваши лекции о жизни! — язвительно протянула Венеция, поглядывая на Хэзарда сквозь густые ресницы.

Хэзард почувствовал, что еще немного — и он не выдержит.

— Если бы я не был так хорошо воспитан и приучен не пользоваться женской слабостью, я с большим удовольствием поставил бы тебе мозги на место.

Ему страшно хотелось, чтобы Венеция отвесила ему пощечину: тогда он смог бы ответить ей тем же. Но Венеция этого не сделала. Вздернув подбородок, она заявила тем тоном, которым обычно говорят со слугами:

— Мне следовало ожидать от вас чего-то подобного. Как жаль, что я родилась женщиной. Если бы я была мужчиной, я бы вас убила!

— Нет, красавица, вы ошибаетесь, — бесстрастно заявил Хэзард. — Если бы вы были мужчиной, вы бы уже были мертвы.

— Какая самоуверенность! — раздраженно воскликнула Венеция, но ее голос предательски дрогнул.

Хэзарду сразу стало ясно, что она испугалась, и он усмехнулся про себя. Приходилось признать, что только железная воля удерживала Хэзарда от того, чтобы наклониться и впиться губами в ее пухлый рот. Никогда еще ни одна женщина не решалась бросить ему вызов. Неужели эта смелость, эта жажда жизни так очаровали его? Или просто воспоминания о той ночи, что они провели вместе, не давали ему покоя?

— Где вы научились этому очаровательному приему превращать любой разговор в словесную битву? — примирительно спросил Хэзард. — Вам бы следовало заняться политикой, где взаимные оскорбления возведены в ранг высокого искусства. Держу пари на всех моих лошадей, что вы бы самого лучшего из них положили на лопатки.

— А, по-вашему, лучшие качества в женщине — это застенчивость, послушание и скромность? Не сомневаюсь, что вы привыкли иметь дело с очень послушными женщинами, которые согласны на все.

— Двоим незачем ссориться, — уклончиво ответил Хэзард, и Венеция поняла, что он, разумеется, предпочитает послушание.

— А я нахожу таких женщин пресными, как вчерашний чай!

— Вы, как всегда, деликатны в своих суждениях, — вежливо ответил Хэзард. Они уже подошли к пруду; серебристая гладь абсолютно прозрачной воды лежала у их ног. — Скажите мне, пожалуйста, вы предпочитаете купаться в одеяле или без него?

— Я предпочитаю не купаться совсем, — Венеция стояла на своем.

— К сожалению, это не включено в перечень ваших возможностей.

— Я надеюсь, Джон Хэзард Блэк, что вы будете гореть в аду!

— А я надеюсь, мисс Брэддок, что вы умеете плавать. — И с этими словами он бросил ее на самую середину спокойного пруда.

Истошный крик наверняка услышали даже в Даймонд-сити. Но спустя секунду Венеция ушла под воду, и Хэзард, не раздумывая, нырнул следом за ней. Он клял себя на чем свет стоит, что не выяснил, умеет ли она на самом деле плавать. Несколько взмахов рук — и он оказался на середине пруда, где было достаточно глубоко, чтобы утонуть. Хэзард нырнул и сразу же увидел Венецию в кристально-прозрачной воде. Схватив ее за плечи, он вытолкнул девушку на поверхность и медленно поплыл с ней к берегу.

— Простите, ради бога, что напугал вас, — его голос звучал с искренним сожалением. — Мне даже не пришло в голову, что вы не умеете плавать.

Хэзард дышал ровно и спокойно: это трехминутное приключение было пустяком для такого натренированного человека, как он. Зато Венеция, с прилипшими к лицу мокрыми волосами, едва смогла выдавить:

— Черт бы вас взял! Я умею плавать… Просто это проклятое одеяло… опутало руки и ноги.

Если бы взглядом можно было убить, Хэзард уже отправился бы к праотцам. Но тут его обтянутая кожаными штанами нога коснулась бедра Венеции, и он задохнулся. Желание пронзило его тело. Заглянув в ее глаза, Хэзард заметил, что пламя гнева, бушевавшее в них, вдруг сменилось чем-то совсем другим.

Венеция на мгновение закрыла глаза и задрожала в его руках.

— Ты замерзла, — прошептал Хэзард. Он чувствовал, что если и дальше будет сдерживать себя, то просто умрет. Ему не хватало воздуха. — Позволь мне согреть тебя…

Его рот оказался вдруг совсем рядом с ее губами. Захваченный желанием, Хэзард потерял способность думать, он мог только чувствовать и все крепче прижимал к себе холодное, податливое тело Венеции.

Она ощущала его тепло, его возбуждение и понимала, что, несмотря на холодные злые слова, которые он произнес этим утром, Хэзард хочет ее — хочет так отчаянно, что одно прикосновение разожгло в нем пожар страсти. Ее бледные пальцы впились в его широкие плечи, он вздрогнул всем телом, и Венеция вдруг почувствовала ни с чем не сравнимое наслаждение. Джона Хэзарда Блэка тоже можно было укротить! С этого момента она знала, что обладает мощным оружием против своего тюремщика, и ощущение собственной власти захватило все ее существо.

Затаив дыхание, Венеция чуть повернула голову, и ее губы слились с губами Хэзарда.

— Я хочу тебя! — прошептала она чуть слышно. Хэзард почувствовал, что вожделение затопило его мозг — чистое, неукротимое вожделение, — и его губы завладели ее ртом. Он отвечал на ее желание с такой страстью, что Венеция на мгновение забыла, кто над кем имеет власть. Но она была избалованной молодой женщиной и уже через минуту вспомнила, что одержала победу — неоспоримую, головокружительную победу! — и это было восхитительное ощущение.

«Быстрее, быстрее!» — только об этом теперь мог думать Хэзард. Он крепко обнимал Венецию, словно в ее теле было спасение, и мощными гребками приближался к берегу. «Нормальный мужчина должен удовлетворять свои страсти», — всегда говорил Старый Койот. И теперь эти слова все время вертелись в голове Хэзарда, вторя бешеному биению крови в висках. Наконец его ноги нащупали дно, он подхватил Венецию на руки и понес на берег, сгорая от нетерпения.

Ее неуверенность исчезла, потому что взгляд Хэзарда был предельно откровенен. Она позволила одеялу упасть в воду.

— Обещай, что будешь любить меня! — прошептала Венеция, а ее руки ласкали грудь Хэзарда, его влажную, бархатистую на ощупь кожу.

Ей хотелось вновь пережить удивительное ощущение их близости, поиграть в только что открытом ею саду удовольствий, насладиться своей неожиданной властью.

— Я обещаю, — выдохнул Хэзард, еще крепче прижимая к себе Венецию. — Поцелуй меня! — хрипло попросил он; его мокрые ресницы легли на щеки. — Сейчас…

Руки Венеции тут же взметнулись, обхватили Хэзарда за шею, она подняла лицо и потянулась губами к его губам.

Спустя несколько мгновений, когда они уже лежали вместе на мягкой траве под зелеными ветвями, их влажные губы еще хранили тепло поцелуя, Венеция шепнула:

— Ты, наверное, считаешь меня… ужасной? Насмешливая улыбка изогнула красиво очерченные губы Хэзарда.

— Ты ужасно нетерпелива, — ласково произнес он. — Леди так себя не ведут. Кроме того, ты ужасно несдержанна и ужасно, ужасно… желанна!

Венеции казалось, что его низкий голос ласкает ее кожу. Она улыбнулась необыкновенно красивой улыбкой — такой же неотразимой, как ее взгляд.

— Люби меня! — приказала она капризным голосом избалованной девочки, но сейчас этот голос не вызывал у Хэзарда ни малейшего раздражения.

— С превеликим удовольствием, мэм, — пробормотал он и слегка отстранился, чтобы освободиться от узких кожаных штанов.

Внезапно взгляд Хэзарда упал на небольшой узелок, свисавший с дерева на берегу пруда, — он сам повесил его туда, когда прыгнул за Венецией. Это был священный амулет, который содержал все предметы, когда-либо являвшиеся ему во время чудесных видений: клочок черной шерсти кугуара, рыжее орлиное перо, камни, кости… Все они были наделены сверхъестественной силой, давали ему власть и благословляли его. Каждый из этих предметов, подобранных руками Хэзарда, был наделен особым значением. Амулет всегда направлял его на нужный путь, напоминал ему о долге… даже теперь.

Хэзард медленно поднялся на ноги, отошел от Венеции и остался стоять неподвижно, с трудом превозмогая желание. Он не мог снова прикоснуться к ней, он не доверял самому себе. Только когда Венеция изумленно открыла глаза, Хэзард смог заговорить:

— Прости меня. Не могла бы ты теперь вернуться в хижину?

Она лежала на мягкой траве абсолютно естественно, словно лесная нимфа, и ее поза была так же эротична, как дикая природа вокруг. Хэзард подумал, что перед ним самая красивая женщина, которую ему доводилось встречать. Венеция не спускала с него глаз, но он молчал. — Почему? — только и спросила она.

— Кто-то должен быть разумным, — твердо произнес Хэзард.

— Но почему? — повторила Венеция.

У Хэзарда не было ответа, который она смогла бы понять. Даже если бы он смог объяснить ей, что долг перед своим народом для него превыше всего, это все равно не было бы полной правдой. Но Хэзард не был готов объявить Венеции, что влюбился в нее, словно подросток, что мог бы провести с ней в постели целую вечность. Он не мог сказать, что ему необходимо прикасаться к ней, что невероятное чувство охватывает его в ее присутствии, и это больше похоже на колдовство. Он не хотел, чтобы женщина об этом знала. У него есть дело и нет времени на безрассудную страсть. Возможно, когда все будет закончено, когда его клан будет надежно обеспечен золотом, он устроит себе каникулы и снова поедет на восток… Ведь для них обоих место не имеет значения. Хэзард был уверен, что Венеция ответит на его чувства, и эта уверенность появилась в то самое жаркое утро, когда они встретились впервые. Он тогда открыл глаза и увидел ее стоящей над ним. Они идеально подходили друг другу, и благодаря его обширному опыту Хэзард понимал, что такое не повторяется. Теперь Венеция смотрела на него снизу вверх, словно та ситуация повторилась с точностью до наоборот. Она видела, насколько он напряжен, чувствовала, что воздух между ними буквально заряжен желанием. И ей не хотелось отступать, не хотелось быть разумной! В отличие от Хэзарда она была еще достаточно наивна в вопросах секса, но умела распознать желание в глазах мужчины. Венеция открыто признавала, что их тянет друг к другу, и не могла понять, что мешает им насладиться взаимным влечением.

— Ты что, не собираешься мне отвечать? — она приподнялась на локте, не отрываясь глядя на него.

— Нет! — голос Хэзарда прозвучал грубо: изгиб ее бедра, тонкая талия, высокая грудь сводили его с ума.

— Но я хочу тебя. И мне казалось, что ты тоже хочешь меня. Я не понимаю, что еще может иметь значение.

Венеция не ошибалась, и при других обстоятельствах ответ Хэзарда прозвучал бы иначе.

— К несчастью, — с сожалением произнес он, — почти все в этом мире имеет значение.

— А это не может подождать?

— Или совсем исчезнуть? — мягко усмехнулся он.

— Это было бы отлично. Хэзард покачал головой.

— Будет куда лучше, если ты встанешь и уйдешь в хижину.

Она лениво любовалась его потрясающей красотой.

— А, по-моему, гораздо лучше, если ты вернешься сюда, ко мне, — тонкие пальчики Венеции погладили мягкую траву у ее бедра.

— У меня есть десяток причин, чтобы этого не сделать! — с отчаянием воскликнул Хэзард. — Вероятно, я смог бы тебе все объяснить…

— Так попытайся.

Хэзард невесело рассмеялся.

— Что ж, во-первых, я работаю. И много.

— Мне показалось, что раньше тебе это не мешало, — Венеция напоминала ребенка, желающего во что бы то ни стало настоять на своем.

— Не считая этого, — продолжал Хэзард, — мы с тобой противники.

— Да неужели? — ее голос сочился деланным изумлением.

— У тебя быстро меняется настроение, когда тебе чего-нибудь хочется, верно? — негромко заметил Хэзард, вспомнив, как она угрожала ему накануне. Да что там накануне, всего десять минут назад, когда он нес ее к пруду. — Я полагаю, что нам лучше продолжить эту дискуссию после того, как ты оденешься.

Венеция чувствовала, что борется с собой, и предприняла еще одну попытку:

— Разве тебе не приятно смотреть на мое обнаженное тело? — ее соблазнительный голос составил бы честь даже Далиле.

— Меня волнует только то, что твой отец и его друзья собираются отобрать у меня мои участки. По сравнению с этим все остальное просто ерунда.

— Мне твой участок не нужен.

— А мне не нужна ты! Не забывай: я прекрасно знаю, зачем ты явилась сюда и кто тебя послал. — Хэзард подошел к ней и рывком поднял на ноги. — И не изображай, пожалуйста, оскорбленную невинность.

Венеция больше не пыталась соблазнять его — она была в ярости. И эта ярость показалась Хэзарду куда безопаснее.

— Ты просто неотесанный чурбан! — презрительно бросила она и вырвала руку.

— А вы для меня слишком горячи, мисс Брэддок, — язвительно произнес Хэзард. — Вам следует помнить, что не все готовы поддаться вашим… чарам. Так что давайте соблюдать дистанцию. Меня бы вполне устроили платонические отношения. Соседи по хижине, сестра и брат, друзья… Выбирайте что угодно, только бы это не причиняло вреда нам обоим.

— Платонические отношения? — Венеция произнесла это таким тоном, словно была недовольна слишком скудным выбором в магазине. — Отлично! — И, резко развернувшись, она пошла прочь.

Хэзард смотрел ей вслед — изящная походка, потрясающая фигура, высоко поднятая голова — и проклинал себя за то, что у него есть свои принципы. Настанет ли время, когда он сможет рассказать ей обо всем? Сможет ли она когда-нибудь понять его?..

Отвергнутая, оскорбленная, Венеция шла к хижине и думала о том, что ни за что не сдастся. Впервые в жизни ей бросили вызов, и она решила его принять. Венеция не сомневалась, что отец очень скоро спасет ее. А пока она займется Джоном Хэзардом Блэком и его моральными принципами!

Вернувшись в хижину, Хэзард не стал завтракать, он просто сделал себе пару сандвичей и ушел на шахту. Он не пытался разговаривать с Венецией, поскольку твердо решил держать дистанцию, чтобы вновь не поддаться искушению.

Полковник Брэддок смотрел, как индеец-проводник разжигает небольшой костер, но мысли его были далеко. Как там Венеция? Не ранена ли, хорошо ли с ней обращаются? Посмеет ли этот Хэзард причинить вред его дочери? Трудно сказать, как будет вести себя человек в стрессовой ситуации… Билли Брэддок волновался и из-за Янси. Непредсказуемого, вспыльчивого Янси Стрэхэна ему меньше всего хотелось оставлять в Даймонд-сити, но ничего другого не оставалось: кто-то должен был его заменить. Янси пришел к нему два года назад с хорошими рекомендациями от Альфонса Десмета, и полковник нанял его в качестве управляющего на свой завод. Янси оказался отличным организатором. На самом деле именно он устроил это путешествие в Монтану. Но Янси был слишком вспыльчивым и, подобно многим выходцам с Юга, испытывал предубеждение против любого, чья кожа была чуть темнее его собственной. Раньше это не имело значения, потому что Янси подчинялся самому полковнику, а тот не выносил дискриминации. Но теперь Янси ничто не мешало самому отправиться на охоту за Хэзардом, а это могло повредить Венеции.

Мысли Брэддока снова вернулись к дочери. Никто не знает даже, где находится Венеция в то время, когда индеец работает на шахте, — в доме она, или он ее где-то прячет. Одному только богу известно, что способен сотворить с ней Хэзард, если Янси со своими людьми отправятся к нему вооруженными. В мозгу полковника пронеслись все пытки, которые молва приписывала индейцам. Брэддок содрогнулся. Что бы ни понадобилось, чтобы договориться с этим индейцем, он пойдет на все. Венеция — это единственное, что у него есть в жизни.

Почувствовав аромат кофе, полковник словно очнулся и взглянул на проводника, который как раз убрал от огня крошечный горшочек.

— Это я виноват во всем, — вполголоса произнес он, продолжая думать о дочери.

Услышав бормотание полковника, индеец-проводник поднял голову и вопросительно посмотрел на него.

Брэддок вздохнул, огляделся по сторонам, словно не очень понимал, где находится, и добавил:

— Я сам отпустил ее. А мне не следовало этого делать. И вот теперь… — Он снова вздохнул, весь во власти печальных мыслей.

Полковник говорил сам с собой и удивился, когда индеец по имени Пятнистая Лошадь спокойно произнес:

— Заложники. Их брали во все времена. Надо поддерживать мир и не волноваться. Заложникам не причиняют вреда. — Он помешал кофе обструганной палочкой.

— Ты уверен? — глаза полковника засветились впервые после начала путешествия. — Ты уверен? — взволнованно повторил он.

Пятнистая Лошадь поднял на него глаза.

— Абсароки не снимают скальпы, — объявил он. Не убивают белых. Они знают: белые — как трава в прерии.

Билли Брэддок выпрямился, вдруг почувствовав прилив сил.

— Сколько еще ехать до Эш-ривер? Когда мы найдем клан Хэзарда?

— Может, к следующему закату. Река близко. — Индеец насыпал в кофе сахар из кожаного мешочка.

Отец Венеции расслабился. Уверенность проводника каким-то образом успокоила его. Если заложники нужны для поддержания мира, значит, Хэзард будет вести переговоры. И все-таки тревога не покинула его душу. Сколько уйдет времени, пока они найдут клан Хэзарда, пока вернутся назад? Как Венеция будет вести себя со своим тюремщиком? Если бы полковник не воспитывал ее как сына, которого у него никогда не было, он был бы более спокоен. Но Билли Брэддок отлично знал свою дочь и представлял, как Венеция отреагирует на принуждение. Он избаловал Венецию, слишком избаловал. Его вдруг испугала мысль о том, что может произойти, если Венеция откажется подчиняться приказам Хэзарда. Судя по всему, этот индеец не привык к непослушанию.

— Выпейте, — сказал проводник, протягивая полковнику чашку с дымящимся кофе. — Кофе поможет, — добавил он. — Усталость пройдет.

Пятнистая Лошадь оказался прав: выпив кофе, полковник уже не ощущал прежней усталости. И когда они встали, чтобы продолжать путь, он чувствовал себя в силах преодолеть еще один горный перевал.

11

Смирившись с мыслью о долгом одиночестве, Венеция уселась в кресло у окна и взяла местную газету месячной давности. Неожиданно дверь отворилась. Венеция подняла голову и увидела мальчика, стоявшего на пороге в луче солнечного света. Светлые волосы были растрепаны, серые глаза смотрели очень серьезно; в руках мальчик держал два перевязанных бечевкой кулька.

— Я принес молоко и мясо, — с достоинством объяснил он. — Фергюсон вчера забил бычка.

Венеция уронила газету на колени, удивленно глядя на него.

— Ты тот самый мальчик, который собирает ягоды? — наконец догадалась она.

— Да, мэм, — последовал вежливый ответ.

— Заходи, — пригласила Венеция, вставая. — Давай я возьму пакеты. — Она положила их на стол возле сухой раковины. — Хочешь что-нибудь съесть?

— Нет, мэм, спасибо, — вежливо отказался мальчик.

Когда он заходил на шахту к Хэзарду за заказами на день, тот сказал, что молодая леди не умеет ни готовить, ни мыть посуду, и просил помочь ей. Паренек уже начал собирать тарелки, оставшиеся после вчерашнего ужина, когда Венеция остановила его.

— Эй, послушай! Не знаю, как тебя зовут… Ты вовсе не обязан это делать!

— Я Джимми, мэм, Джимми Пернел, — представился мальчик и потянулся за тазиком для мытья посуды, который висел на гвозде над плитой. — Хэзард велел мне это сделать. И еще он сказал, чтобы я помог вам приготовить ленч.

— Он тебе платит? — Венеция с изумлением наблюдала за его быстрыми, уверенными движениями. Проверив, есть ли вода в котле, он начал растапливать плиту.

— Разумеется, мэм, — мальчик поднял на нее глаза, оторвавшись от дела, — Хэзард всегда очень хорошо платит. Мама стирает и гладит ему рубашки. Он платит ей по пять долларов за штуку. А моя сестра Эбби переписывает для него из газет новые законы по десять центов за слово. Малыш еще не может зарабатывать, но Хэзард говорит, что любой, кто сумеет его развеселить, заслуживает поощрения. Он дает Джоуи деньги каждую субботу, и мама покупает на них побольше еды. Вы не должны беспокоиться, мэм, Хэзард лучше всех!

Венеция улыбнулась про себя и подумала: «Чем не сага о герое?» Правда, Хэзарду приходится за это платить.

— А сколько он платит вам, мэм, за то, что вы о нем заботитесь?

— Э… Гм… Мы еще это не обсуждали.

Оглядев непривычный беспорядок в комнате, Джимми добродушно заметил:

— Когда вы будете лучше со всем справляться, я уверен, что он и вам станет очень хорошо платить. Он честен, как принц, — так моя мама говорит. И это точно. А еще он очень аккуратный и чистоплотный.

— Это я знаю. — Венеция наблюдала, как мальчишка деловито закатывает рукава рубашки, явно сшитой ему матерью. — У его племени какие-то традиции связаны с купанием.

— Да, он купается в пруду каждый день. Мама говорит: после того, как господь отлил Хэзарда, он разбил форму, Хэзард единственный в своем роде.

Венеция нахмурилась. Создавалось впечатление, что мать Джимми очень уж близко знакома с героем.

— А сколько лет твоей матери? — спросила она как можно небрежнее.

— Она уже старая, — объявил Джимми, как дети говорят обо всех, кто старше двенадцати. — Пожалуй, года на два постарше вас, мэм. Хотите, я покажу вам, как надо мыть посуду? Хэзард сказал, что вы не умеете ничего делать. Так я вас научу. — Мальчик предложил это очень по-доброму, без тени осуждения.

— Спасибо, — с улыбкой поблагодарила Венеция, — это очень мило с твоей стороны. Главное, скажи мне, с чего начать?

— Налейте горячей воды из котла в этот таз до половины, а я принесу холодной и покажу вам, как мыть посуду.

Джимми мыл, а Венеция вытирала тарелки красивым полотенцем, вышитым матерью Джимми. На какое-то мгновение, разглядывая сложный цветочный узор, Венеция вдруг подумала, что неплохо было бы тоже научиться вышивать… Она чувствовала себя явно лишней в этом тесном содружестве.

После того как вся посуда была перемыта, Джимми подмел все осколки, не выразив и тени удивления или неудовольствия. Он однажды видел, как его мама запустила блюдом в стену, а потом расплакалась. Это было год назад, когда умер отец, и Джимми знал: если взрослые бьют посуду, значит, что-то не так. Поэтому он все собрал в старую коробку и вынес на улицу без единого слова.

— Мне кажется, — сказал Джимми, вернувшись и одобрительной улыбкой оценивая попытки Венеции убрать постель, — что нам лучше начать готовить ленч. Хэзард обещал прийти ровно в полдень.

Джимми оказался куда лучшим учителем, чем Хэзард, — прежде всего потому, что он намного лучше готовил.

— Я научился у мамы, — объяснил он, когда Венеция сказала ему об этом. Он вымешивал тесто для песочного печенья, и это явно не требовало от него больших усилий. — Посыпьте немного муки на стол, и я покажу вам, как надо раскатывать тесто. Плита нагрелась?

Он уже научил Венецию, как надо это определять, и она смогла с уверенностью сказать ему, что с плитой все в порядке. Ей показалось, что ленч был приготовлен за невероятно короткое время — когда Джимми сунул печенье в духовку, куски мяса уже жарились вместе с луком на огромной сковороде, а молодая картошка томилась в молочном соусе, приправленном диким чесноком.

— Ты просто чудо! — объявила Венеция, сраженная мастерством мальчика. — Как ты умудрился все приготовить одновременно?

— Надо просто уметь считать, мэм. Это несложно. Начинают всегда с того, что готовится дольше всего.

— Все кажется таким простым, когда это делаешь ты… — вздохнула Венеция.

— Вы мне тоже помогли, мэм, — вежливо ответил Джимми, не упоминая о том, что робкие попытки Венеции помочь ему едва не привели к полной катастрофе.

Когда через пять минут через порог переступил Хэзард, Джимми расставил еду на столе. Хэзард от души похвалил его: сам он мог приготовить только что-нибудь очень простое, поэтому приготовленные Джимми блюда всегда вызывали его восхищение.

— Он просто потрясающий мальчик! — подхватила Венеция и получила в награду теплую улыбку Хэзарда. — Боюсь только, что от меня было больше хлопот, чем пользы. Кто бы подумал, что лук так трудно резать?

— Вы не виноваты, мэм, что он упал на пол. Мне следовало предупредить вас, что сначала надо срезать один конец у луковицы. И потом вы отлично справились с раскатыванием теста.

Венеция придерживалась другой точки зрения. Тесто показалось ей таким же неподатливым, как Хэзард в последнее время. Она улыбнулась, но вслух ничего не сказала.

— Вы раскатывали тесто? — изумился Хэзард, и улыбка изогнула его губы.

— Я боюсь, что просто раздавила его. Сначала оно прилипло к стакану, потом к столу, потом к моим рукам…

Венеция рассеянно провела рукой по волосам, и Хэзард вдруг подумал, что ей стоило бы хоть иногда надевать что-то еще, кроме черных брюк и льняной рубашки. Этот ее мягкий жест только подчеркнул неуместность мужского наряда. Решив про себя проследить за ее гардеробом, Хэзард произнес:

— Я уверен, что Джимми без вас не справился бы. Голубые глаза Венеции, опушенные длинными густыми ресницами, уставились на Хэзарда. Его галантная фраза снова напомнила ей утонченного мужчину на балу в Виргиния-сити. Это всегда сбивало ее с толку — цивилизованное поведение, голос культурного человека, случайная галантность. Здесь, в горах, он выглядел на сто процентов индейцем — полуодетый, в кожаных штанах, с бронзовой кожей и длинными черными волосами. Поняв, что Хэзард не смеется над ней, Венеция ответила ему в тон:

— Я уверена, что Джимми отлично бы без меня обошелся, но все равно спасибо. Во всяком случае, я старалась.

— Как вы полагаете, сможем ли мы через пару недель добавить песочное печенье к вашему меню из горячего шоколада и клубники? — улыбка Хэзарда была совершенно лучезарной.

— Возможно, если как следует помолиться, — улыбнулась ему в ответ Венеция.

Ее непривычная приветливость совершенно очаровала Хэзарда. Их глаза встретились над макушкой Джимми, и между ними как будто пробежал ток.

— Неужели молитвы помогают на кухне? — поддразнил ее Хэзард.

— Прикусите язык, а то предки моей матери перевернутся в своих методистских гробах. — Ее голубые глаза лучились смехом.

— Я, пожалуй, рискну навлечь на себя гнев привидений, если еда и впредь будет такой же вкусной.

Джимми не понял, о чем они говорят, но улыбки были ему понятны. Во всяком случае, он сообразил, что посуду пока никто бить не собирается.

— Я буду помогать, как только смогу освободиться от работы, — предложил он.

Венеция благодарно улыбнулась ему и бросила быстрый взгляд на Хэзарда.

— Видите, вам не понадобится тратить времени на заклинания. Джимми проследит за моим воспитанием.

— С каких это пор вы стали послушной? Что же я делал не так?

— Да практически все! — Венеция помолчала, потом насмешливо добавила: — Кроме одного, что вам удается просто замечательно.

Теперь взгляды, которыми они обменялись, могли бы зажечь траву в прерии.

— Следите за своими манерами, — только и смог выговорить Хэзард, когда снова обрел способность дышать.

— Я никогда еще так не следила за своими манерами, но это слишком утомительно, — жизнерадостно отозвалась Венеция, обрадованная его реакцией.

— Я не думаю, что теперь подходящее время и место, чтобы менять свое поведение.

— Не знаю, — легкомысленно ответила она с призывной улыбкой. — Я бы могла изменить свое мнение, если бы вы проявили готовность изменить свое по поводу некоторых вещей…

Проявив недюжинную силу воли, Хэзард все-таки устоял перед ее напором:

— Не думаю, что я стану что-то менять: слишком многое поставлено на карту. Хотя, — продолжал он любезно, — должен вас заверить, — не потому, что мне этого не хочется.

— Это радует.

— Всегда, пожалуйста. А теперь, — Хэзард встал из-за стола, — мне пора приниматься за работу. Спасибо вам обоим. — Он церемонно поклонился и уже от двери обернулся к Джимми: — Перед тем как пойдешь домой, загляни ко мне на шахту. Я дам тебе денег, чтобы ты кое-что купил.

— Конечно, Хэзард. Как только мы с мисс помоем посуду.

— Как, опять?! — выпалила Венеция, явно изумленная тем, что все надо начинать сначала.

— Надеюсь, папочка скоро приедет и выручит вас из рабства, — съехидничал Хэзард.

Венеция состроила гримаску, хотя на самом деле ей неожиданно захотелось подойти к нему и поцеловать в щеку. Хэзарду так легко удавалось заставить ее улыбнуться! Не говоря уж о том, что он был первым мужчиной, подарившим ей чувство удовлетворения… Как все-таки жаль, что он так верен своему долгу. Венецию воспитали в мире эгоистов, и она находила жизнь принципиальных людей невыносимо скучной.

Спустя час Джимми спускался с горы, повторяя про себя длинный список покупок. Полученные им инструкции были абсолютно четкими: он не должен никому ничего говорить о женщине в хижине Хэзарда. Можно подумать, весь городок уже не гудит, как встревоженный улей, обсуждая эту историю! Но Джимми даже в таком юном возрасте умел хранить тайну, а сильнее его преданности Хэзарду была только преданность его собственной семье. Поэтому он сделал покупки очень осмотрительно: один из мальчиков на складе в большом магазине Кляйна, вознагражденный двадцатидолларовой золотой монетой, продал ему все после того, как магазин закрылся на ночь. Джимми не сомневался, что парень никому не расскажет о том, кто все это купил.

На следующее утро очень рано мальчишки погрузили все покупки на лошадей Хэзарда, которые паслись на пастбище Пернелов. И задолго до того, как Даймонд-сити проснулся, Джимми проехал уже полдороги по тропе к хижине Хэзарда.

12

— Повторяю вам, Миллисент, — Янси всегда обращался к жене своего работодателя по имени, когда полковника не было дома, — нет никакого смысла дожидаться возвращения вашего мужа. Какой-то один проклятый индеец! Ждать просто смешно. Черт побери, да мы можем вышибить его оттуда в один момент.

Миллисент Брэддок задумалась. Она прибыла в Виргиния-сити два дня назад, решив, что отсутствие мужа и дочери слишком затянулось, а остаться соломенной вдовой не входило в ее планы. Только здесь она узнала, что произошло, и пока не решила, как ей себя вести.

— Полковник не хочет ни при каких обстоятельствах рисковать жизнью своей драгоценной дочери, — напомнила она Янси. — Можно сколько угодно говорить о возможности выгнать этого индейца, но нам обоим не сносить головы, если наши действия поставят под угрозу жизнь Венеции.

Янси и Миллисент отлично понимали друг друга. Они оба происходили из старинных аристократических, но обедневших семей Виргинии, и им обоим пришлось искать способ поддержать на плаву династию. Но ни один из них так до конца и не смирился с этой необходимостью, под внешним лоском всегда кипела обида. Для Миллисент брак с богатым полковником Брзддоком стал, вне всякого сомнения, тяжким трудом. А унижение Янси оказалось еще более явственным: ему пришлось искать работу после Гражданской войны, которая лишила его семью даже заложенной-перезаложенной плантации.

— А что думаете по этому поводу вы? — поинтересовался Янси с неприкрытой иронией.

Однако Миллисент недаром полжизни культивировала образ леди из южных штатов.

— Мистер Стрэхэн, — сурово произнесла она с хорошо отмеренной дозой возмущения, — я ее мать. Надо ли мне напоминать вам об этом?

— Прошу прощения, сударыня, — ответил Янси. — Я лишь беспокоюсь о собственности полковника. Я просто забылся.

Его тон был настолько же смущенным, насколько ее был суровым. Они напоминали двух актеров в хорошо отрепетированной пьесе — обмен светскими фразами стал второй натурой для них обоих. Каждый прекрасно понимал, что другой думает о полковнике Брэддоке, его дочери и его деньгах, но игра требовала неукоснительного соблюдения правил.

И все-таки они пришли к соглашению — надо было просто правильно вести переговоры. Сообщники даже вместе пообедали, что показалось служащим гостиницы весьма подозрительным.

13

Хэзард проснулся на своей постели из шкур бизона. Вторую ночь он провел на полу, и беспокойный сон не принес ему отдыха. Он с трудом заставил себя подняться, понимая, что, если в этот день возникнет критическая ситуация, ему непросто будет с ней справиться. Его мозг и тело изнемогали от усталости, а присутствие Венеции лишало способности рассуждать здраво.

Хэзард бесшумно вышел из хижины, не разбудив Венецию, и направился к пруду. Легкий бриз играл ветвями осин, и это прекрасное утро неожиданно напомнило ему молодые годы. Тогда каждый рассвет казался ему таким свежим, солнечным, полным надежд. На мгновение Хэзарду вдруг захотелось вернуться в прошлое, к тем временам, когда на этих землях обитало только его племя, когда наступающий день всегда сулил нехитрые детские радости — скачки наперегонки, набрасывание колец на шест, игры, в которых соревновались его сверстники…

Стоя на поросшем травой берегу пруда, Хэзард тяжело вздохнул. Солнце по-прежнему ярко освещало горные вершины, но все вокруг изменилось. Его народ ушел дальше на север от этих гор, куда еще не добрались охваченные жаждой золота белые люди, другие индейцы осели на равнинах, пытаясь обрабатывать землю. А он теперь работал, как раб, вгрызался в землю день за днем, надеясь спасти свой народ от участи других племен, которые лишились всего по воле белых. Золото — вот решение проблемы. Это ответ на любой самый трудный вопрос. «Ну, скажем, почти на любой», — с иронией отметил Хэзард про себя. Золото не поможет справиться с той страстью, которую он испытывает к Венеции… Ну что ж, значит, надо искать другие способы утолить этот голод. И он решительно нырнул в пруд, надеясь, что холодная вода несколько остудит его пыл.

Венеция проснулась часом позже. В хижине стояла тишина, только веселая птичья трель переливчато звенела за окном. Она отбросила одеяло, села и обвела взглядом комнату. Хэзард уже ушел — на дощатом полу остались влажные следы его ступней, а крошки на столе и брусок масла говорили о том, что он сделал себе сандвичи. Венеция неожиданно ощутила странное разочарование и сразу рассердилась на себя. Она не должна испытывать к нему нежности! До этого момента она считала свои чувства к Джону Хэзарду Блэку исключительно сексуальными. Так можно наслаждаться новым платьем, новой игрушкой — откровенно, без всех этих сложностей, которые неожиданно возникли в ее мыслях…

Венеция поспешно отмахнулась от ненужных переживаний и напомнила себе, что индеец просто использует ее, а она не прочь использовать его. Все по-честному: она его заложница, он ее учитель, а потом приедет папа, и это восхитительное приключение благополучно закончится. Наверное, она всю свою жизнь будет с трепетом вспоминать странного индейца, который открыл для нее мир чувственных удовольствий… Жаль только, что этот индеец оказался крепким орешком, но Венеция не теряла надежды. Лишенная иллюзий и прекрасно понимающая, чего она хочет, мисс Венеция Брэддок решила во что бы то ни стало найти ключ к невероятной выдержке Хэзарда.

Когда Хэзард пришел на ленч, в хижине суетился Джимми. Еда была готова, пол чисто подметен, а Венеция украсила свою блузку цветком шиповника. Хэзард немедленно вспомнил, какая у нее нежная грудь, и так отвлекся, что Джимми пришлось дважды повторить свой вопрос.

— Вы уже начали спускаться к югу?

— А?.. — Хэзард словно очнулся от сна. — Да. За сегодняшнее утро я продвинулся на тридцать футов.

— Тридцать футов?! — воскликнула удивленная Венеция, которая за время путешествия начала разбираться в горнорудном деле. — Да это же рекорд!

Хэзард посмотрел на нее и решил, что шиповник ей к лицу.

— Большую часть работы выполнил порох, — скромно ответил он.

— А как вы вывозите отработанную породу?

— У меня есть вагонетка. Я проложил рельсы, когда начал обрабатывать этот участок.

— Значит, вы не сомневались, что найдете золото?

— Я бы не стал вкладывать столько времени и труда, если бы не был в этом уверен.

— Хэзард ходил в горнорудную школу в Колумбии и знает абсолютно все о добыче золота, — вступил в разговор Джимми, довольный тем, что может сообщить еще один замечательный факт из жизни своего кумира.

— Спасибо за комплимент, — улыбнулся Хэзард, — но я знаю далеко не все. Я прослушал несколько лекций о золотодобыче, только и всего. Кстати, это было не так далеко от Бостона.

Венеция широко открыла глаза от изумления:

— Вы никогда не говорили, что жили в Бостоне.

— А вы не спрашивали.

— Но что вы делали в Бостоне? — в голосе Венеции звучало недоверие.

— Учился в Гарварде, — просто ответил Хэзард, и Венеция тут же вспомнила, как об этом говорил Терледж Тейлор.

— Странно, что я никогда вас не встречала.

— Где же, по-вашему, мы могли бы встречаться? В детской? — на лице Хэзарда заиграла хитрая улыбка.

— Я не настолько молода!

— Достаточно молода, — спокойно ответил он. — Для меня — даже слишком.

— И что вы этим хотите сказать? — ее голос зазвучал резко, Венеция была готова разозлиться.

— Ничего неприличного, мисс Брэддок, уверяю вас, — успокаивающим тоном заметил Хэзард. — Я просто хотел сказать, что ваш дебют в высшем свете Бостона состоялся уже после моего отъезда из города.

Джимми, наблюдавший за взрослыми, как за игроками в теннис, вдруг понял, кто перебил столько посуды в доме.

— Все стынет, — вмешался он, потому что ему совсем не хотелось оказаться в самом центре скандала. Правда, когда Джимми взглянул на Хэзарда, на лице хозяина дома играла широкая улыбка.

— Давайте поедим, мисс Брэддок, — Хэзард уселся за маленький стол. — Будет жалко, если столько усилий пропадет даром. Скажите мне, неужели это вы напекли эти сдобные булочки?

Щеки Венеция порозовели, как цветы у ее ворота. Как ему удается вложить столько тепла в простой вопрос? Ей показалось, что ее погладили. Она решила, что в высшем свете Бостона было весьма интересно в то время, когда Хэзард очаровывал местных дам.

— Разумеется, это она, — поспешно вставил Джимми, желая сделать приятное Хэзарду. Ведь предполагалось, что он будет учить мисс готовить.

Венеция засмеялась и покачала головой.

— Джимми разрешил мне месить тесто. Но у меня мастерски получилось бросать в него изюм. Если папа задержится, я смогу очень усовершенствовать свои умения… в кулинарии.

Хэзард только махнул рукой: рот у него был занят, он уже жевал булочку.

— Нам бы следовало нанять тебя на полный день, Джимми, — сказал он наконец. — Я уже забыл, что такое хорошая еда.

— Мне бы очень хотелось, но, боюсь, не получится, — быстро ответил мальчик с набитым ртом.

— Ты, очевидно, нужен своей матери, — заметил Хэзард, наслаждаясь вкусом молодой моркови, сваренной с небольшим количеством сахара.

Джимми отвел глаза.

— Точно, — он аккуратно складывал морковь горкой на своей тарелке.

— Но ты же сможешь приходить и помогать, правда?

Вилка разметала морковную горку. Не поднимая глаз, Джимми пробормотал:

— Наверное.

Хэзард заметил, что обычно такой веселый и жизнерадостный мальчик как-то странно нервничает. Он отложил свою вилку, проглотил нежный кусок говядины и мягко переспросил:

— Наверное?

Джимми на мгновение поднял глаза, встретился взглядом с Хэзардом и тут же снова уставился в тарелку.

— Что-то не так, Джимми?

— Нет, сэр.

— Может быть, я мало плачу тебе?

— Что вы, сэр! Дело не в этом.

— Тогда в чем же дело?

— Ну, понимаете… Мама видела, что я привез вам сегодня утром. Мне это не показалось странным, а вот мама… она так поджала губы… и…

Тревога в глазах Хэзарда сменилась удивлением.

— И что же? — поторопил он Джимми.

— Мама говорит, что миссис Гордон оказалась во всем права.

— В чем же оказалась права эта леди? — губы Хэзарда изогнула насмешливая улыбка.

— Я не совсем понял, сэр. Что-то насчет развязанной потаскухи. — Венеция поперхнулась, но Джимми этого даже не заметил. — Проклятье! Ой, прошу прощения, сэр, — тут же извинился он, — если бы я только знал, что это такое. Но мама была очень возмущена и велела мне не задерживаться у вас после заката. Вы что-нибудь поняли, сэр? — спросил мальчик.

— Я полагаю, твоя мать волнуется, когда ты оказываешься ночью один в горах, — спокойно ответил Хэзард, искоса взглянув на вспыхнувшее лицо Венеции.

— Но я много раз оставался здесь до темноты.

— Возможно, здесь недавно видели медведей-гризли. — Хэзард снова принялся за еду.

— О гризли мама не говорила. А что такое «потаскуха», сэр?

И тут подавился Хэзард. На лице мальчика было совершенно бесхитростное выражение, а вот Венеция буквально сверлила его взглядом.

— Гм… Это вопрос довольно сложный… — Хэзард постарался уйти от прямого ответа. — Это нечто такое, о чем женщины часто спорят. Но ты в любом случае должен слушаться маму. Приходи сюда, когда сможешь.

— Конечно, я приду. Она не возражает против того, чтобы я заходил к вам днем. Так что я буду, как всегда, приносить ваши заказы, договорились?

Джимми очень боялся потерять дружбу Хэзарда. Когда мать отчитывала его сегодня утром из-за огромной корзины, которую он приторочил к седлу лошади, Джимми решил, что она совсем запретит ему приходить в хижину на горе. Но на этот раз все обошлось.

— Отлично, Джимми. И передай маме, что я очень высоко ценю твою помощь. А теперь ты не мог бы сбегать к ручью и принести кувшин свежей воды? — попросил Хэзард, понимая, что женщина, сидящая напротив него, сдерживается из последних сил.

— Конечно, сэр! Сию секунду. — Джимми немедленно вскочил на ноги. — Я вернусь очень быстро.

Не успел мальчик выйти за дверь, как Венеция взорвалась:

— Какая наглость! Что о себе воображает эта женщина?! И за кого она меня принимает?

— Я бы не стал об этом беспокоиться, — примирительно сказал Хэзард.

— Я и не беспокоюсь. С какой стати мне волноваться из-за того, что говорит какая-то прачка!

— Ваш снобизм, красавица, просто неподражаем.

— Мой снобизм?

Черная бровь Хэзарда чуть приподнялась.

— А как еще это можно назвать? Венеция окончательно вышла из себя.

— Ты что же, уже готов встать на ее сторону? Она первая нанесла мне оскорбление, а ты меня же обвиняешь в снобизме!

Хэзард поднял вверх обе руки.

— Сдаюсь. Еще одно очко в вашу пользу, мисс Брэддок. А некоторый снобизм вам даже идет. В жизни не видал более очаровательного сноба.

— Хэзард, мне сейчас не до комплиментов! Ты можешь это понять? — Венеция тяжело переживала то, что ей казалось страшной несправедливостью. — Черт бы ее побрал! Нет, только подумать, она назвала меня шлюхой!

Низкий голос Хэзарда теперь звучал успокаивающе:

— Забудь об этом. Слухи всегда несправедливы, а здесь так мало народа, что все про всех все знают — или, по крайней мере, думают, что знают.

— Но почему она меня так назвала? — Венеция все никак не могла успокоиться. — Я же заложница, господь свидетель!

Венеция никогда не обращала внимания на мнение окружающих, но слова матери Джимми больно задели ее. Дело было даже не в том, спала она с Хэзардом или нет. В конце концов, это только ее дело, а она всегда поступала так, как ей нравилось. Венецию поразило, что какая-то прачка в городке рудокопов судит о нравственности и приличиях и местных жителей заботит понятие греха.

— Вероятно, она сама была бы не прочь оказаться на моем месте, — ядовито прокомментировала Венеция.

— Вероятно, так, — спокойно согласился Хэзард. Венеция немедленно уставилась на него:

— Ты хочешь сказать, что спал с ней?

— Я не вижу, какое отношение это имеет к тебе, — четко и без обиняков ответил Хэзард и снова вернулся к еде.

Однако не успел он поднести ко рту следующий кусок говядины, как рука Венеции выхватила у него вилку.

— Так ты с ней спал? — повторила она, сама не понимая, почему это так важно для нее. Она просто знала, что обязана это выяснить.

Медленно опустив руку на стол, Хэзард посмотрел ей в глаза. Он уже хотел было рассердиться, но решил, что ее горячая настойчивость скорее забавна.

— Нет, — наконец ответил он.

— Что «нет»? Хэзард улыбнулся.

— Я не спал с матерью Джимми. А теперь я могу получить назад мою вилку?

В этот момент дверь распахнулась, и на пороге появился запыхавшийся Джимми с кувшином холодной воды. Венеция швырнула вилку на стол, Хэзард начал есть. Ленч продолжался мирно, и Джимми с облегчением решил, что буря миновала.

14

После ужина, когда Джимми уже отправился домой, Хэзард вычистил свое ружье, аккуратно повесил его над дверью и вышел на воздух.

Услышав, как звякнул закрывшийся засов, Венеция неожиданно запаниковала. Неужели он отправился в Даймонд-сити? И вернется ли он вечером? А вдруг Хэзард вообще не вернется? Господи, ведь тогда ее найдет только поисковая группа месяц спустя, когда она умрет от голода! Но тут дверь распахнулась, и Хэзард внес в хижину огромную плетеную корзину.

— Ты вернулся! — обрадованно выдохнула Венеция, и Хэзард не без удовольствия отметил про себя этот вздох облегчения.

— Меня не было всего две минуты, — с привычной усмешкой ответил он и, опустив на пол корзину, окинул Венецию ленивым взглядом.

— Ты просто не сказал, куда идешь. А ты никогда не уходил так поздно. Когда нет луны, то вокруг так темно… Черт бы тебя взял! — вдруг без всякой связи добавила она.

Хэзарду ее непосредственность показалась очаровательной. Впрочем, так было всегда: в Венеции странно сочетались независимость и незащищенность.

— Возможно, ты меня простишь, когда увидишь, что я тебе принес, — сказал он и откинул крышку корзины.

Это мне?

Ее радость снова напомнила Хэзарду, как она еще молода. Если не считать приступов гнева и дурного настроения, Венеция и в самом деле относилась к происходящему как к интересному приключению.

— Тебе, — подтвердил он.

Венеция вскочила с легкого стула, на котором сидела, и Хэзард невольно залюбовался ее стройной фигурой, обрисованной пламенем камина. Интересно, как долго ему удастся сопротивляться своему желанию снова овладеть ею?..

Возглас восхищения, сорвавшийся с губ Венеции, оторвал его от размышлений, и Хэзард широко улыбнулся: ее радость была такой заразительной.

— Я решил, что это тебе понравится.

— Как ты только додумался? Где ты это нашел? — она ласково коснулась края сияющей медной ванны.

— Раз тебе не понравилось купаться в моем пруду, я решил, что придется искать выход из сложившегося положения, и попросил Джимми помочь мне. После долгих и тайных расспросов — а Джимми знаком со всеми мальчиками, работающими в местных магазинах, — он нашел одну ванну в магазине Кляйна. Судя по всему, ему удалось убедить приятеля, что одна из девушек… гм… работающих в городе, заказала ее.

— Так вот что увидела мать Джимми, — с улыбкой воскликнула Венеция. — Теперь мне все ясно. Это же модель для куртизанки, верно?

Рисунки на ванне действительно привлекали ее внимание. Там были изображены мифологические, но весьма чувственные сцены.

— Боюсь, что так… Но, думаю, она заметила не только это.

— Есть что-то еще? — Венеция с трудом удержалась от смеха.

— Всего пара мелочей. Загляни под эту льняную простыню.

Приподняв материю, Венеция взглянула, повернулась к Хэзарду и насмешливо спросила:

— Неужели ты мог заказать такое? Или эти вещи прилагались к ванне?

Хэзард тяжело вздохнул.

— Я просто попросил Джимми купить для тебя пару платьев: мне казалось, что ты будешь рада сменить свой наряд. Но мне и в голову не пришло, что те платья, которые продаются в магазинах Кляйна и Бейли, предназначены для… вполне определенных женщин. А «порядочные женщины», как их ни мало в нашем Даймонд-сити, наверное, сами шьют себе платья.

— Мать Джимми наверняка решила, что ты открываешь здесь бордель! — весело заметила Венеция, потрясая невероятно вызывающим одеянием из красного атласа и перьев. — Кстати, если я это надену, может быть, мне больше не придется готовить? — Она бросила на Хэзарда многозначительный взгляд.

Хэзард едва удержался от ответа, который так и просился на язык.

— Ты не обязана это надевать, — холодно сказал он. — Я думал, Джимми привезет этакое, с маленькими цветочками… Кажется, это называют ситцем. Во всяком случае, что-то удобное и практичное.

— Я никогда не носила ситцевых платьев! — возмутилась Венеция, но на самом деле ей было приятно, что Хээард позаботился о ней.

— Ладно, мы закажем для тебя другие платья. Кто-нибудь тебе их сошьет. Ты сама скажешь, из какого материала, раз считаешь ситец неподходящим, и дашь Джимми свои мерки, когда он придет в следующий раз.

— Я не знаю своих мерок… — Венеция медленно подняла глаза на Хэзарда; в отсветах пламени ее лицо было невыразимо прекрасным.

Хэзард отошел на полшага назад, словно это могло спасти его от призывного взгляда голубых глаз.

— Попробую найти кусок бечевки. Померяем тебя им.

— Вполне подойдет и сыромятный ремень, — Венеция нахмурилась, раздраженная тем, что Хэзард постоянно ускользает от нее.

— Я найду бечевку, — с нажимом повторил он. — Но сначала принесу воды.

С этими словами Хэзард торопливо вышел из хижины. Чтобы противостоять Венеции Брэддок, требовалось немало мужества. А главное, у Хэзарда совсем не было опыта в таких вещах: за всю свою жизнь он ни разу не сказал «нет» красивой женщине.

Через пятнадцать минут котел на плите был полон, а еще через полчаса вода закипела. Хэзард осторожно вылил кипяток в ванну и разбавил холодной водой из ручья.

— Добавляй холодной воды из этих кувшинов, если понадобится, — обратился он к Венеции. — Где лежит мыло, ты знаешь.

— Это очень мило с твоей стороны. Спасибо.

В голосе Венеции больше не было насмешки, глаза из-под длинных ресниц смотрели совершенно серьезно. Она говорила искренне, тепло и явно была благодарна. И Хэзард вдруг понял, что этому еще труднее противостоять, чем ее насмешливой чувственности.

Ему оставалось только надеяться, что его голос звучит совершенно равнодушно:

— Возможно, тебе все-таки захочется надеть одно из этих платьев после купания. Они, по крайней мере, чистые. А через пару дней мы раздобудем что-нибудь более подходящее.

Он совершенно бессознательно сказал «мы» и даже не заметил этого. Зато от внимания Венеции это не укрылось. Она вдруг с удивлением почувствовала, что вообще начала вдруг воспринимать Хээарда совсем по-другому. Эта ванна, горячая вода, забота о том, чтобы ей понравились платья, — все было в высшей степени трогательным. Венеция всегда знала, что он очень красивый мужчина, но теперь неожиданно для себя обнаружила, что под блестящей оболочкой скрывается нежная и добрая душа, которую ей ни разу не доводилось встречать у знакомых ей мужчин…

— Ты не останешься? — еле слышно спросила она, когда Хэзард уже направился к двери.

Он замер на полпути, обернулся к ней, и в комнате повисло напряженное молчание. Ему потребовалось так много времени для ответа, что Венеция засомневалась, расслышал ли он ее, и приготовилась повторить вопрос.

— Нет! — наконец выпалил Хэзард, резко повернулся и вышел.

Купание оказалось просто неземным блаженством. Ванна была изготовлена с определенной целью, поэтому в ней хватило бы места и двоим. Но Венеция купалась одна, и только это несколько омрачало ее удовольствие.

А Хэзард провел время на выступе скалы, рядом со своей пушкой. Огни Даймонд-сити светились внизу, бросая розовый отсвет на низко повисшие облака. Тонкий серп луны то выглядывал из-за туч, то снова прятался, но на горе Хэзарда стояла кромешная тьма. Ветер шевелил ветки деревьев, и в его мыслях был тот же непокой, что и в природе.

Он думал о Венеции сотню раз на дню, и не меньшее количество раз ему хотелось прикоснуться к ней. Ее смех, улыбка, даже ее взрывной характер создавали между ними какие-то совершенно особые отношения, о которых Хэзард успел забыть после смерти Черной Голубки. К несчастью, Венеция была неприкосновенна. Она оказалась тесно связана с теми, кто хотел убить его, и еще теснее — с тем миром, где отвергали и презирали все, чем так дорожил Хэзард. Он положил руку на ствол орудия, и прохлада металла отвлекла его от печальных мыслей. «Достаточно», — решил он. Венеция Брэддок не останется здесь навсегда: он не хочет никаких осложнений в своей и без того непростой жизни. Нужно думать не о ней, а о том, что для него важнее всего — о шахте, о золоте, о благополучии своего народа.

Хэзард пробыл на скале довольно долго: ему хотелось быть уверенным, что к его возвращению Венеция уже выйдет из ванны и оденется.

«Интересно, придет ли он ко мне?» — думала Венеция, лежа в ванне. Словно ребенок, жаждущий получить дорогую игрушку, она надеялась, что Хэзард придет. Но в отличие от ребенка она отлично понимала разницу между желаемым и действительным. Разумеется, Хэзард не придет, ей это отлично известно! Но он же думал о ней, когда заказывал ванну, когда просил купить платья…

Венеция понимала, что она небезразлична Хэзарду, так же как и он небезразличен ей. Более того, она не сомневалась, что когда-нибудь они снова будут любить друг друга. Это было неизбежно, как неизбежно весна приходит на смену зиме. Ей кружило голову ощущение собственной чувственной власти над ним. Венеция не могла не заметить, как нарастает напряжение между ними, словно разгорается лесной пожар. И она не могла устоять перед желанием вырвать Хэзарда из его мира, в котором такое огромное значение имело чувства долга…

Хэзард, наконец, вернулся в хижину, огонь в очаге почти погас, оставив только тлеющие угли. Он сразу увидел Венецию, сидевшую на стуле у огня, и был потрясен до самой глубины своего существа. Его сердце пропустило удар.

Она выбрала платье из черной тафты. Очень низко вырезанное декольте едва прикрывало высокую белую грудь, а белые плечи и руки излучали чистоту и невинность по контрасту с греховной черной материей, расшитой звездами из бисера, в которых отражались отблески огня.

Венеция чуть изменила позу, золотые волосы волной упали ей на плечо, и пульс у Хэзарда зачастил. Перед ним сидела полуобнаженная колдунья, доступная, как первородный грех, излучающая зов плоти, и ее голубые глаза говорили: «Ты хочешь меня».

Уже в сотый раз за этот день Хэзард прогнал прочь искушение.

— Как тебе понравилась ванна? — негромко поинтересовался он, не в силах отвести от нее глаз.

Венеция чувствовала себя красивой, очень женственной и возбуждающей — запах мыла еще ощущался на ее коже.

— А как тебе нравится платье? — спросила она, игнорируя его вопрос.

— Оно могло бы не понравиться только трупу, — голос Хэзарда звучал очень мелодично, а темные глаза светились восхищением.

— Оно так холодит кожу…

Хэзард не пошевелился. Он чувствовал, как колотится его сердце, — словно он пробежал несколько миль.

— Догадываюсь.

— Ты обратил внимание на необычный фасон? — Венеция положила ногу на ногу, и юбка распахнулась еще на несколько дюймов.

— Разумеется, — его голос вдруг зазвучал хрипло. — Мои поздравления модистке — и клиентке. Возможно, это не совсем то, к чему ты привыкла, но такой наряд гарантированно лишит всех присутствующих на балу дара речи.

— Или посетителей борделя.

— Совершенно верно, — спокойно согласился Хэзард. — Мне бы хотелось, — галантно добавил он, — чтобы у меня была возможность воспользоваться ситуацией.

— Мне бы хотелось, чтобы ты ею воспользовался.

Ее откровенность всегда поражала его. Никаких уловок, никаких хитростей. Обычно белые женщины жеманились до последнего.

— Я уверен, что твое желание не сильнее моего, — негромко произнес Хэзард.

— Так что же тебя удерживает?

Венеция протянула к нему руку с изяществом, удивившим и возбудившим его. Хэзарду безумно захотелось протянуть свою и коснуться этой ручки, провести пальцами вверх по кремовой коже, стянуть черную тафту с шелковистых плеч… Но Хэзард быстро одернул себя.

— Ты меня не понимаешь, верно?

Опустив руку, Венеция медленно покачала головой, и длинные вьющиеся волосы всполохом пламени заметались по ее обнаженным плечам.

— Скоро за тобой приедет твой отец.

— Я знаю.

— И я хочу только одного — чтобы мои участки никто не трогал. Больше я не желаю ни за что нести ответственность.

— Не слишком ли поздно ты спохватился?

— Нет, не поздно, — сухо сказал Хэзард. — И потом… подумай о своей репутации. — Он помолчал. — Если бы ты была женщиной из нашего племени, тогда другое дело. Наша культура дает женщинам больше свободы. Но ты белая, ты не должна…

— Моя репутация и так безнадежно погибла! — резко оборвала его Венеция. — Господи, — с отчаянием произнесла она, — ты же не можешь делать вид, что не хочешь меня!

— Пожалуй, ты права. Я не настолько хороший актер.

— Черт бы тебя побрал в таком случае! — Венеция встала. — Я сейчас возьму и сама тебя поцелую.

Хэзард засмеялся, но, когда она решительно направилась к нему и бисеринки затанцевали на ее высокой груди, словно капли дождя, ему вдруг стало нечем дышать. Венеция подошла очень близко, тафта чуть потрескивала в тишине хижины, как будто сгорали в огне ломкие ветки.

Она протянула руку, коснулась его шеи, отвела назад шелковистые волосы и повторила шепотом:

— Я собираюсь поцеловать тебя.

Хэзард не шевелился. Он позволил ей нагнуть его голову, позволил ее губам коснуться твердой линии скул. Но когда ее губы оказались совсем близко от его рта, он крепко, безжалостно вцепился в душистые плечи. Его поцелуй был сначала варварски грубым, агрессивным, а потом стал неожиданно нежным.

Когда Хэзард отпустил ее, Венеция дрожала. Отстранив ее от себя на расстояние вытянутой руки, он постарался скрыть охватившую его бурю эмоций. Ему потребовалось время, чтобы обрести возможность говорить. Но когда Хэзард заговорил, его голос звучал удивительно ровно:

— Ты не должна меня дразнить, красотка, не то поплатишься. Я слишком давно играю в эту игру — намного дольше тебя. — И вдруг, вопреки своей воле, Хэзард улыбнулся. — Подумать только! Я защищаю свое целомудрие! Какой идиотизм. Но должен предупредить тебя, мое дорогое, избалованное дитя, ты не можешь получить все, что тебе хочется. Я для тебя недоступен по причинам, которые очень важны для меня. Ну а пока… Я полагаю, что сегодня мне лучше провести ночь на улице. Приятных снов. — Хэзард взял шкуры бизона и вышел.

— Будь ты проклят, Джон Хэзард Блэк! — крикнула ему вслед Венеция, обретя наконец голос. Иссиня-черная тафта, едва прикрывавшая грудь, бурно вздымалась от гнева. — Чтоб тебе гореть в аду!

«В самую точку», — подумал Хэзард и закрыл дверь на засов.

15

Москиты буквально свирепствовали этой ночью, набрасываясь на Хэзарда целыми тучами. Ему пришлось дважды менять место, пока он не нашел убежище от назойливых насекомых на середине горы, где сильный ветер прогонял их прочь.

Хэзард лежал без сна и думал, что, может быть, напрасно он так ведет себя с этой женщиной. Наверное, Старый Койот сумел бы как-то помочь своему ученику справиться с этим чувством долга и гордостью — или подсказал, как смирить желание. Но учителя не было рядом с ним, и Хэзард понимал, что должен справиться сам.

Хэзард был еще ребенком, когда впервые его посетило видение. А в его племени всегда считали видения источником силы и власти. И в эту ночь Хэзард просил духов, чтобы они послали ему знак. Ведь может быть и так, что эта женщина ниспослана ему свыше. Может быть, она не является воплощением предательства и алчности. Вдруг их пути пересеклись потому, что так захотели духи?..

Хэзард проснулся поздно, и, к сожалению, утро не внесло ясности в его мысли. Ему хотелось только, чтобы полковник Брэддок поскорее вернулся.

Когда Хэзард пришел в хижину, Венеция уже встала и надела одну из его рубашек.

— Хорошо спал? — с наигранной жизнерадостностью поинтересовалась она.

— Не слишком, — Хэзард чувствовал, что ночи, проведенные на шкуре бизона, начинают на нем сказываться.

— Будешь завтракать?

— С удовольствием, — машинально отозвался Хэзард и занялся поисками чистой рубашки, но внезапно резко повернулся к Венеции: до него дошел смысл вопроса.

Неужели она и в самом деле приготовила завтрак? Хэзард взглянул на стол и не поверил собственным глазам. Стол был накрыт, и нечто, отдаленно напоминающее песочное печенье, лежало рядом с беконом на тарелке. Он улыбнулся, дурное настроение сразу исчезло. Венеция даже выставила на стол бутылку бренди на тот случай, если Хэзарду захочется выпить за завтраком. Это была неплохая идея, учитывая, что бекон она все-таки умудрилась сжечь.

Хэзард мужественно взял вилку, и пока он решал, вынесет ли его желудок такое наказание, Венеция виновато вздохнула.

— Я, кажется, забыла что-то положить в печенье. Оно немножко жесткое… И прости за бекон. Я надеюсь, он стоил не слишком дорого?

— Я ценю твои усилия, и не стоит беспокоиться о деньгах. Если бы мне не надо было заботиться о нескольких сотнях человек, то я бы считался довольно богатым человеком — даже по меркам вашего мира.

— Вот как?

Венеция была явно сбита с толку. Жизнь, которую вел Хэзард, никак не свидетельствовала о благосостоянии. Впрочем, она никогда не рассматривала его с этой точки зрения.

— Садись, — Хэзард махнул рукой в сторону стула. — Я тоже должен извиниться за… вчерашнее. Ты ни в чем не виновата. Это все моя вина.

Венеция села напротив него.

— Я понимаю. Ну что, помирились? — спросила она негромко и протянула руку через стол.

— Помирились, — ответил Хээард и напомнил себе о сдержанности.

Венеция задержала его руку в своей и сразу вспомнила, при каких обстоятельствах эта рука касалась ее. Воспоминания были такими яркими, что у нее запылали щеки.

— Спасибо за то, что приготовила завтрак, — вежливо поблагодарил Хэзард, ища предлог, чтобы освободить свою руку: ее тоненькие пальчики волновали его, пробуждали нежелательные воспоминания. — Это очень мило с твоей стороны.

— Я подумала, что могу попытаться. — Венеция старалась держаться так же спокойно, как и Хэзард. Но, посмотрев на тарелки, она снова тяжело вздохнула. — Когда это делает Джимми, все кажется таким простым… Ты не обязан это есть, — застенчиво добавила она.

Хэзард впервые увидел, что Венеция чувствует себя неловко.

— А ты не обязана надевать эти платья, — галантно ответил он.

Венеция просияла, и Хэзард улыбнулся ей той самой улыбкой, от которой у нее останавливалось сердце. Удивительная гармония установилась между ними.

Они решили позавтракать, как обычно, вареными яйцами, хлебом, маслом и молоком.

— Если Джимми не появится, мы умрем с голода, — с солнечной улыбкой призналась Венеция.

— Возможно, придется ему предложить прибавку к жалованью, чтобы обеспечить наше выживание, — в тон ей ответил Хэзард.

— Пожалуй, я тоже буду ему платить, — заявила Венеция и пояснила, заметив, что брови Хэзарда недоуменно поднялись: — Если ты, конечно, примешь от меня чек. А то до моего банка сейчас довольно трудно добраться.

— Для меня — так просто невозможно, — согласился Хэзард, и в его глазах заплясали искорки смеха. — Как-нибудь обойдемся без твоих денег.

— Но у меня их полно!

— Я в этом не сомневаюсь.

— И вспомни о том, что Джимми избавляет меня от тяжелой работы.

— Кстати, раз уж ты заговорила о тяжелой работе… У меня к тебе есть еще одна просьба, но я боялся даже упоминать об этом.

— Надо же, мой тюремщик смягчился! — Венеция не удержалась от насмешки. — Что бы это могло означать?

— Меня очаровали твоя скромность и послушание, — так же насмешливо ответил ей Хэзард.

Венеция посмотрела ему прямо в глаза.

— Если бы я была скромной и послушной, то не понравилась бы тебе.

— Я бы с удовольствием это проверил, — тут же предложил Хэзард.

— Вряд ли тебе это удастся, — парировала Венеция. На ее лице появилось торжествующее выражение, как у адмирала, наблюдающего за тем, как тонет последний корабль вражеского флота.

— И как тебе только позволили вырасти такой своевольной — поговорил Хэзард с театральным вздохом.

— А как тебе это удалось? — не отступала Венеция.

— Я полагаю, что обсуждение ролей женщины и мужчины в обществе вряд ли пойдет нам на пользу.

— Совершенно верно, — еще одна сияющая улыбка стала ему ответом.

— Так вот, о моей просьбе. Я просто не знаю, как заговорить с тобой об этом, но… — Хэзард смотрел на нее смущенно, однако если бы Венеция знала его получше, она бы уловила в его голосе глубоко скрытую иронию. — Мои штаны из оленьей кожи нуждаются в стирке.

Хэзард сам не до конца понимал, зачем предложил ей такое испытание. Но, произнеся эти слова, он вдруг почувствовал, с каким напряжением ждет ответа.

— Так вот о какой тяжелой работе шла речь! — беспечно протянула Венеция: она явно не представляла себе, что стирка штанов потребует куда больше усилий, чем полоскание носовых платочков. — А ты не мог бы послать их миссис Пернел или отдать еще какой-нибудь прачке?

— Они не сумеют с ними справиться.

— Так кто же их обычно стирает?

— Иногда сюда приходит какая-нибудь женщина из моего клана.

Венеция тут же представила себе индейскую девушку — молодую, красивую, покорную. Женщины племени наверняка тянут жребий, кому из них обслуживать Хэзарда! Венеция была не столь уж наивна, она отлично знала о репутации Хэзарда, о его отношениях с женщинами и — что более важно — сама уже успела убедиться, насколько он искусный любовник…

— И как долго она здесь остается? — подозрительно поинтересовалась Венеция.

Хэзарду ее любопытство доставило удовольствие.

— Всю ночь.

— И зачем я только спросила?! — с досадой воскликнула Венеция.

— Не знаю, — с готовностью отозвался Хэзард. — Я никогда не давал обета целомудрия.

— Твое воздержание распространяется только на меня.

— Если принять во внимание многочисленные причины, то все логично.

— А вот с этим можно было бы поспорить! — заявила Венеция, и Хэзард поспешил сменить тему.

— Так ты бы хотела научиться стирать штаны из оленьей кожи?

— А разве у меня есть выбор?

— Разумеется, выбор у тебя есть. — Хэзард очень спокойно смотрел на нее через стол, и Венеция позавидовала его спокойствию.

— Но если я откажусь их стирать, здесь появится гостья и останется на всю ночь?

— Да, так обычно и бывает, — на лице Хэзарда появилась широкая улыбка.

И тут Венеция не выдержала. Вскочив со стула, она уперла руки в бока и бросила на Хэзарда яростный взгляд.

— Ну, так больше этого не будет!

— Ты хочешь сказать, что ты с удовольствием примешься за стирку? — невинно поинтересовался Хэзард, намеренно игнорируя ее тон. Он также пытался не обращать внимания на острые соски, явственно проступившие через изношенную ткань рубашки.

— Только для того, чтобы не слышать, как ты занимаешься любовью с другой женщиной всего в нескольких футах от меня!

— Это означает — «да»?

Хэзард почувствовал, как напряглось все его тело, и сдерживался из последних сил. Его точила одна единственная мысль — зачем он так упорствует? Что случится, если он возьмет то, что ему так навязчиво предлагают? Перед ним стояла прекрасная женщина. Она была так близко, что стоило только протянуть руку…

— Будь ты проклят, Хэзард Блэк! Да! Ты доволен?

— Очень, — быстро согласился Хэзард и почему-то почувствовал невероятное облегчение.

— Вот и отлично. Я не потерплю другую женщину в этой хижине.

С ним снова говорила властная, избалованная дочка бостонского миллионера. В изношенных брюках или в расшитом жемчугом платье, она все равно не теряла самоуверенности. И Хэзард вынужден был признаться себе, что такой она нравится ему больше всего…

Хэзард рассказал Венеции, как следует обращаться с кожей: сначала замочить в чистой воде пруда, потом намылить мягким мылом из юкки, которое абсароки выменивали у племени шошонов, и наконец разложить на траве в тени. Он проработал на шахте весь день, а Венеция стирала, терла, полоскала — чтобы штаны Хэзарда были чистыми и чтобы Джон Хэзард Блэк не привел другую женщину в свою постель.

В этот день Джимми так и не пришел. Венеция сказала об этом Хэзарду, но тот ответил, что так бывало и раньше: у мальчика много обязанностей по дому. Венеция имела свое мнение на этот счет, но она слишком устала, чтобы спорить. У нее не было сил даже на то, чтобы принять ванну, хотя Хэзард предложил натаскать воды, о чем она ему и сообщила, почти засыпая в кресле у огня.

— И потом, — пробормотала Венеция, — я провела в воде почти весь день, отстирывая эти твои чертовы штаны.

— Еще раз спасибо. Ты отлично поработала.

— Знаю и по-прежнему жду платы, — сонно заявила она, не утратив своей обычной дерзости.

Хэзард открыл было рот, чтобы ответить ей, но тут же закрыл: Венеция уже спала. Он улыбнулся. Она свернулась в кресле, словно маленький ребенок, и Хэзард понял, что Венеция как следует потрудилась. Но он даже не подумал о том, что она впервые в жизни старалась ради кого-то.

16

Спустя полчаса Хэзард очень осторожно взял Венецию на руки, донес до кровати и уложил, позволив себе прикоснуться к ее щеке легким поцелуем.

— Спасибо тебе, моя радость, — прошептал он. — Ты самая очаровательная прачка, какую я когда-либо видел.

Сквозь сон Венеция услышала его комплимент и улыбнулась.

Хэзард вышел, не забыв запереть дверь на засов, и спустя час уже стоял у черного входа в самый шикарный бордель в Конфедерат-галч. Сознавая, что ночь не может скрыть от опасностей, он осмотрелся и лишь после этого бесшумно поднялся на второй этаж. В покрытом толстым ковром коридоре Хэзард ощутил знакомый запах дешевых духов, сигарного дыма и благовоний. Пройдя по мягкому плюшу, он повернул по коридору налево и без колебаний открыл вторую дверь с правой стороны, словно его там уже ждали.

Если Хэзарда и не ждали, то приняли его, во всяком случае, с распростертыми объятиями.

— Хэзард, дорогой мой! — воскликнула черноволосая красотка, окутанная облаком кружев и ароматом духов, и вскочила с мягкого бархатного кресла. — Я тебя не видела целую вечность!

В туфлях на высоких каблуках она была почти одного роста с Хэзардом, и когда они обнялись, то ее тело слилось с его мускулистым телом, словно они были частями одного целого. Красавица подставила ему губы для поцелуя, и Хэзард поцеловал ее — тепло, по-дружески, ласково, но как-то совсем иначе, чем раньше.

— Ты великолепно выглядишь, — заметил он со своей неотразимой улыбкой и слегка отстранился.

Роза Кондье не сводила глаз с мужчины, которому помогла когда-то оправиться после смерти близких и чью кровать с неохотой покинула, когда он занялся своим золотоносным участком. Она улыбнулась, отчего на ее щеках появились ямочки, и ласково сказала:

— В этом замешана женщина?

— Нет, — с широкой улыбкой ответил Хэзард. — Ты напрасно волнуешься. Я просто очень много работаю.

— Но ты отдыхаешь когда-нибудь? — фиолетовые глаза цвета экзотических орхидей внимательно осмотрели его, но не увидели ничего, кроме признаков некоторой усталости.

— С этим никаких проблем, — легко солгал Хэзард.

— Знаешь, о тебе все говорят.

Хэзард выпустил ее из объятий и, подойдя к глубокому, обитому шелком креслу, тяжело опустился в него. Он откинул голову на подголовник, вытянул длинные ноги и только тогда ответил:

— Я и не надеялся, что это останется незамеченным, — его голос звучал насмешливо.

— Я слышала о твоей красотке много разного. Некоторые говорят, что она просто-напросто шлюха…

Хэзард презрительно рассмеялся:

— Если бы мне захотелось поселить у себя шлюху, я бы не стал этого скрывать. Они знали, на что шли, когда посылали ее ко мне. Я только сделал ответный выстрел — вот и все. Теперь они перегруппировываются.

Роза нахмурилась и озабоченно покачала головой.

— Ты противостоишь очень влиятельным людям, Джон.

— Мне нечего бояться, пока у меня эта женщина, — он поднял глаза и взглянул ей прямо в лицо. — Я могу спокойно торговаться.

Хэзард ценил ее тревогу, но в предупреждениях не нуждался. Он знал куда лучше ее, с кем пытается бороться.

— Тебе известно о том, что полковник уехал в горы? Хэзард медленно кивнул.

— Я слышал об этом, но не знаю, куда он направился.

— Он хочет найти посредника в твоем племени.

— Вот и хорошо. Значит, Брэддок скоро сделает мне предложение.

Роза подошла ближе и провела рукой по его черным блестящим волосам.

— Ты выглядишь усталым, Джон.

Хэзард вздохнул, вцепился пальцами в подлокотники, но потом расслабился и снова свободно раскинулся в кресле.

— Я тружусь, как последний раб, Роза. Никогда в жизни я так не работал. У меня очень мало времени.

Роза опустила глаза, пытаясь скрыть свою тревогу.

— А ты уверен, что справишься со всем этим? — спокойно спросила она.

— Роза, дорогая моя, я готов продать душу самому дьяволу, только бы добиться успеха! — Хэзард вдруг улыбнулся совсем мальчишеской улыбкой, и Роза увидела, насколько он еще молод. Но видение тут же исчезло. — Давай не будем предаваться грустным мыслям. Расскажи мне лучше о последних скандалах в городе. У кого из местных врачей, адвокатов или священников за это время выросли рога? Я пропустил все новости.

Роза сразу вспомнила, как Хэзард всегда умел развеселить, и ей стало грустно. Но она все-таки улыбнулась, и в ее голосе появились нежные нотки.

— Хочешь чая? А потом я тебе все расскажу. Хэзард рассмеялся:

— Звучит просто замечательно.

Когда Роза вышла, Хэзард откинулся на мягкие подушки и тут же закрыл глаза. Ему показалось, что он мог бы проспать неделю.

Спустя пять минут Роза вернулась с подносом, на котором стоял изысканный черный чайник и кувшинчик со свежими сливками. Хэзард провел ладонями по лицу, выпрямился в кресле и взял у нее из рук чашечку из тонкого китайского фарфора.

— Спасибо, Роза. Если бы ты только знала, как давно я не пробовал свежих сливок!

Роза отлично знала, когда он пробовал их в последний раз, но промолчала. Хэзард приучил ее к сдержанности, несмотря на их давнюю связь, он всегда держал свои чувства при себе.

— Если бы я был уверен, что эта женщина сможет позаботиться о корове, — продолжал Хэзард, — то купил бы ее и привел наверх. Но пока мне даже завтрак приходится готовить самому.

— Она что же, совсем ничего не делает? — удивилась Роза, умолчав о том, что с удовольствием выполняла бы ради Хэзарда любую работу. Она слишком хорошо знала, что Джон Хэзард Блэк никогда не жаждал постоянного общества женщины.

Хэзард допил чай и только потом ответил:

— Она вообще не привыкла работать. Среди ее предков было слишком много баловней судьбы. Ее жизнь совсем не похожа на нашу с тобой.

Роза прекрасно понимала, что Хэзард просто любезен: в конце концов, его растили как сына вождя богатого племени, и он никогда ничего для себя не делал, если сам этого не хотел. И все-таки она была благодарна ему за то, что он сравнивал себя с ней, а не с той женщиной, которая ждала его в хижине.

— Ты влюбился в нее, Хэзард? — неожиданно спросила Роза, снова наливая в его чашку янтарную жидкость.

На невозмутимом лице Блэка не отразилось ничего. Впрочем, как всегда. Он откинулся назад и начал помешивать сахар в чашке.

— У меня нет времени влюбляться. Эта женщина — моя страховка, и ничего больше.

Роза насмешливо подняла брови и, не сводя фиолетовых глаз с Хэзарда, произнесла:

— Очень хорошенькая страховка… Хэзард сделал вид, что не заметил намека.

— Мне бы очень хотелось, чтобы она умела готовить. Ко мне приходил Джимми и помогал, но, судя по всему, мать ограничила его визиты.

— Значит, Молли Пернел просто ревнует, несмотря на этот свой вид святоши, — ядовито заметила Роза.

— Но у нее нет причин для ревности, — пробормотал Хэзард.

— Ты, наверное, мог бы убедить в этом Молли, если бы нашел слова помягче, но не трать силы на меня. Я не умею лицемерить.

Хэзард решил, что не стоит обсуждать с Розой эту тему, и вспомнил, что пришел к ней по делу.

— Я хочу попросить тебя об одной услуге. Ты не могла бы кое-что купить в Конфедерат-галч и переслать это Джимми? Он все привезет мне на гору вместе с товарами из Даймонд-сити. Мне бы хотелось свежих фруктов и овощей: персики, виноград… что-то в этом роде. И клубнику, если сможешь найти…

— А ты ее балуешь, Хэзард! Он загадочно улыбнулся.

— Это вопрос выживания, Роза. Персики и виноград не так просто испортить. — Хэзард чуть скривил губы, вспоминая приготовленный Венецией завтрак. — Ладно, поживем — увидим. Пока я неплохо справляюсь. Да, и еще одно…

— Лучшую марку шампанского для леди? — насмешливо поинтересовалась Роза.

Хэзард в ответ лучезарно улыбнулся: он не собирался тратить этот вечер на пререкания.

— Нет, кое-что более прозаичное. Ей нужна одежда. Джимми привез пару платьев, но они оказались совершенно неуместны в горной хижине.

— От Кляйна?

Хэзард снова откинул голову на спинку кресла и выразительно поднял брови:

— К несчастью, да.

Роза не выдержала и от души расхохоталась.

— И Молли их видела? Ну, теперь мне все ясно. Это была твоя роковая ошибка. Отныне Молли навсегда вычеркнет тебя из списка достойных мужчин, за которых она могла бы выйти замуж.

Черные глаза Хэзарда расширились на мгновение, а потом он цинично прищурился:

— Вот и отлично. Потому что я не собираюсь ни на ком жениться.

— Все мужчины так говорят, пока какая-нибудь нежная красотка не собьет их с ног. Наверное, эта леди из Бостона уже поймала тебя в свои сети.

В глазах Хэзарда мелькнули веселые огоньки.

— Только не меня, Роза. Это гарантировано. — И он продолжал совершенно спокойно, как будто только что не ответил на вопрос, занимавший умы всех жителей Даймонд-сити. — А теперь поговорим о платьях. Я не разбираюсь в материалах, но нужно что-нибудь разумное и практичное. У меня не Тадж-Махал и не гостиная вашего заведения, — добавил он с полуулыбкой.

Роза поняла, что продолжать допрос не имеет смысла.

— И как же дочь полковника прореагировала на несколько необычные одеяния от Кляйна? Очевидно, была оскорблена?

Рыцарские чувства удержали Хэзарда от того, чтобы рассказать правду.

— Они ей не подошли, — пробормотал он и тут же ясно вспомнил молочно-белую кожу, черную тафту, восхитительные ноги, игру бисера на высокой груди в отсветах угасающего пламени. Венеция — соблазнительная, провоцирующая — снова предстала перед ним…

— А какой у нее размер? — Розе пришлось дважды повторить этот вопрос, прежде чем Хэзард вернулся к реальности.

— Я не знаю наверняка, но, думаю, примерно такой же, как у Кэти. Может быть, она чуть повыше ростом. Прости, что я так неточен, но… — он замолчал, и Розе было странно видеть обычно такого уверенного мужчину во власти сомнений. — Так могу я рассчитывать на тебя? — Хэзард отвязал от пояса тяжелый мешочек с золотым песком и положил на покрытый кружевной скатертью столик.

Роза молча смотрела на сидящего в ее кресле самого красивого мужчину, которого ей доводилось встречать. В этот раз он предпочел одежду белого человека — черные брюки, сапоги, белую рубашку. Если не считать длинных черных волос, ничто в облике Хэзарда не выдавало его происхождение, но и длинные волосы не были большой редкостью на границе. Хотя у него была репутация убийцы и юные годы он провел на войне, ничто в нем не говорило о способности убить человека. Его глаза смотрели слишком мягко, и это никак не вязалось с двумя «кольтами», висевшими у пояса. Черные глаза, опушенные длинными ресницами, были удивительно добрыми и внимательно смотрели на нее в ожидании ответа.

— Разумеется, дурачок! — улыбнулась Роза. — Ты же знаешь, что я все для тебя сделаю.

— Спасибо. — Хэзард поднялся одним гибким движением. — Выбери платья сама, я полагаюсь на твой вкус.

И сама реши, сколько нужно взять. Думаю штук пять-шесть.

«Неужели он собирается так долго ее держать у себя, — удивилась Роза. — Или полковничья дочка переодевается к ужину каждый вечер?»

— Конечно, Хэзард, конечно. Надеюсь, ты еще не собираешься уходить?

Они посмотрели в глаза друг другу, и Хэзард первым отвел взгляд. Но Роза все поняла.

— Ты не обидишься, если я сегодня не останусь? Я опасаюсь оставлять ее надолго одну. Одному богу известно, во что она может вляпаться.

Роза грустно улыбнулась.

— Как скажешь. В любом случае, ты всегда найдешь меня здесь. Желаю тебе удачи с твоей… страховкой.

Хэзард кивнул.

— Я думаю, удача мне не помешает. — Он подошел к двери, но, положив руку на изящную медную ручку, обернулся. — И какое-нибудь приличное мыло, хорошо, Роза? Может быть, «Герлен», если найдешь.

— «Герлен»? Это уж точно не для тебя! Хэзард чуть заметно усмехнулся.

— Ты права. В отличие от меня, она не привыкла купаться в холодных ручьях.

— Неужели ты греешь для нее воду? Вот уж не думала, что доживу до такого! — Роза, казалось, шутила, но деланная веселость не смогла скрыть, до какой степени она поражена.

— Это всего лишь самозащита, дорогая Роза. Иначе она не станет купаться каждый день.

— Ох, уж эти мне абсароки! Самые чистоплотные индейцы, которых я встречала. И, если подумать, то самые чистоплотные мужчины среди всех моих клиентов.

— Ничего удивительного. Очень легко соблюдать чистоту, когда живешь рядом с чистыми горными ручьями. Я пытаюсь научить этому мисс Брэддок.

— Ну что ж, еще раз желаю тебе удачи, Хэзард, с этой дочкой миллионера.

— Спасибо. Удача мне понадобится. С ней труднее справиться, чем с дикой кобылицей.

— Я не сомневаюсь, что у тебя получится — пробормотала Роза.

— С божьей помощью, — на родном наречии ответил ей Хэзард, не забыв потом перевести свой ответ на английский.

После его ухода Роза растянулась на бархатной кушетке и глубоко задумалась. Хэзард был признанным мастером не давать ответа на самые простые вопросы, но она не без зависти решила, что он увяз куда глубже, чем сам догадывается…

Хэзард совершенно беззвучно вошел в хижину, неторопливо отстегнул кобуру и аккуратно повесил на крючок у двери. Он уже расстегивал рубашку, когда послышался фальшиво-ласковый голосок Венеции:

— Ну и как, она была хороша?

Хэзард резко обернулся и с изумлением обнаружил, что Венеция не лежит в постели, а сидит, скрестив ноги по-турецки, на его лежбище — на бизоньих шкурах на полу. При этом рубашка ее расстегнута, почти обнажая грудь, а голые ноги, благодаря выбранной ею позе, привлекают внимание к треугольнику между бедрами.

Хэзард продолжал механически расстегивать пуговицы, пребывая в куда более миролюбивом настроении, чем Венеция. Общество Розы всегда успокаивало его. Роза вряд ли бы обрадовалась такому признанию, но Хэзард чувствовал себя с ней как с матерью — он уходил от нее обновленный и успокоенный, готовый к новой встрече с враждебным миром.

— От тебя пахнет так, словно ты побывал в борделе, — раздраженно заметила Венеция, так как сильный цветочный аромат духов Розы заполнил маленькую комнату.

— На самом деле эти духи Розы слишком дороги для обыкновенной проститутки, — хладнокровно прокомментировал Хэзард. — Их, кстати, очень любят светские дамы на Восточном побережье.

Намек был более чем прозрачен, и Венеция вдруг вспомнила эти духи. Им и в самом деле отдавали предпочтение многие подруги матери.

— Ладно, это ответ по крайней мере на один вопрос. Будем считать, что эта женщина — не обычная шлюха. — Венеция поджала губы.

Хэзард внимательно посмотрел на нее.

— Ты ревнуешь? — он положил рубашку на стул.

— Разумеется, нет!

— Тогда это не должно тебя волновать, верно? — Он сел и начал снимать сапоги.

— Неужели тебе мало одной женщины? — в голосе Венеции послышались истерические нотки.

Хэзард поднял на нее глаза.

— Но у меня нет женщины, и тебе это хорошо известно, — его голос звучал очень дружелюбно.

— Черт тебя подери, ты спал с другой женщиной? — Венецию совершенно не интересовали логические выкладки. Аромат роз чувствовался слишком явственно, и она понимала, что Хэзард находился совсем рядом с этой женщиной, кем бы она ни была.

— Я не обязан тебе отвечать, — Хэзард взялся за пояс брюк.

— Но я хочу знать!

Хэзард раздраженно тряхнул головой.

— Проклятье! Нет, я с ней не спал, если тебе так важно это знать. И не спрашивай меня, почему: я и сам этого не знаю. — И в самом деле, он впервые отказался от услуг Розы.

Сняв черные узкие брюки для верховой езды, Хэзард аккуратно сложил их на стуле. В его племени мужская нагота не считалась вызывающей, поэтому он подошел к своему ложу и спокойно стоял перед Венецией — обнаженный и абсолютно уверенный в себе.

— Ты заняла мою кровать, — объявил он, от всей души желая, чтобы собственное тело не подвело его.

— А если я здесь останусь? — прошептала Венеция.

— Нет. — Его черные глаза внимательно смотрели на нее.

— Но я хочу остаться!

— Я слишком устал, чтобы начинать все сначала, — сказал Хэзард совершенно равнодушно. — Уходи, или я тебя отнесу.

Венеция не пошевелилась. Тогда Хэзард поднял ее на руки и, не говоря ни слова, отнес на кровать.

— Спи крепко, — пожелал он.

И Венеция знала, что будет спать спокойно. Потому что, несмотря на его долгое отсутствие, несмотря на удушливый аромат духов, она отчего-то сразу поверила, что Хэзард не спал с другой женщиной.

17

Джимми не появился и на следующий день.

— Я же тебе говорила! — с торжеством воскликнула Венеция. — Молли наверняка на тебя рассердилась. Наверное, мне теперь придется учиться стирать и крахмалить твои рубашки…

Хэзард собирался идти на шахту несмотря на проливной дождь. Он как раз надевал второй сапог и бросил на Венецию взгляд, который ему хотелось сделать убийственным. Но он увидел такое жизнерадостное сияние на ее лице, что все его усилия пропали даром.

— А я ведь уже кое-чему научилась, — обратилась Венеция к спине Хэзарда, когда он потянулся к ружью над дверью. — Когда я вернусь домой в Бостон, я смогу куда лучше присматривать за прислугой.

«Бостон еще с тобой намучается», — злорадно подумал Хэзард.

— Я решила сегодня попробовать приготовить сдобные булочки, — жизнерадостно сообщила Венеция.

Хэзард возвел глаза к потолку.

— О сжалься, Молли, разреши Джимми прийти к нам! — пробормотал он.

— Прошу прощения? — Венеция сделала вид, что не расслышала.

Хэзард резко обернулся, горя желанием оторвать ей голову. Завтрак был катастрофой, ленч обещал быть таким же неудачным экспериментом, да к тому же на улице лило как из ведра. Ему предстояло мокнуть целый день, а она стояла посреди комнаты в его очередной рубашке, едва скрывавшей наготу…

Внезапно Хэзарду отчаянно захотелось взять ее сию же секунду, прямо на полу, без всяких прелюдий, нежностей, ласковых слов. Он никогда раньше не вел целомудренную жизнь и теперь никому не рискнул бы порекомендовать ее. Он и так уже ругал себя за то, что отверг Розу. Может быть, сегодня снова наведаться в город? Он быстро туда доберется. И несколько часов в постели Розы укротят то страстное желание, которое он испытывал к этой невыносимо жизнерадостной женщине, делящий с ним кров. Черт, она просто манит к себе! Одним своим видом, этими распущенными вьющимися волосами, длинными обнаженными ногами… Ни один мужчина не стал бы винить ее за то, что она пытается его соблазнить. В конце концов, она не виновата, что у него, к несчастью, есть на то причины. И поэтому Хэзард только сказал:

— Звучит замечательно. Смотри не сожги себя. — Он заранее знал, что булки сгорят.

— Тогда увидимся в полдень.

— Надеюсь. — Хэзард открыл дверь.

— Господи, ты же сегодня промокнешь! — это было сказано с тем же беспримерным оптимизмом.

Хэзард посмотрел на нее убийственным взглядом и вышел.

Венеция очень старалась. Она в самом деле хотела испечь сдобные булочки, но только никак не могла вспомнить, сколько надо положить соды, сколько соли, а сколько сахара. И еще яйца… Сколько же яиц клал в тесто Джимми? И надо ли было их вообще класть? Помогать кому-нибудь готовить — это совсем не то же самое, что готовить самой. «Черт бы все побрал!» — выругалась Венеция про себя. Если бы у нее только была под рукой поваренная книга!

От этой неожиданной мысли ей даже пришлось сесть. Сидя на грубо сколоченном стуле, ощущая босыми ступнями холодный пол, Венеция вдруг поняла, что ей и в самом деле хочется научиться готовить для Хэзарда. Ей хотелось понравиться ему, хотелось что-то дать ему, заслужить его одобрение, и это открытие потрясло ее. Раньше Венеции казалось, что она разобралась в своих чувствах к Хэзарду. Она определила, что это всего лишь вожделение, чувственность, зов плоти — короче говоря, нормальная женская реакция на Джона Хэзарда Блэка. Этого и следовало ожидать. В конце концов, недаром же у него репутация мужчины, который умел понравиться женщинам.

Однако со временем ей пришлось столкнуться совсем с другими качествами Хэзарда, а не только с его легендарной сексуальной доблестью. Конечно, он был непостоянным, абсолютно непредсказуемым, но добрым, ласковым, остроумным, преисполненным верности и отваги, которые она не ожидала встретить в обыкновенном человеке. И то, что ей потребовалась поваренная книга, стало для нее откровением. Он ей не безразличен, ей не все равно, что он о ней думает. Ей обидно, что она не может готовить для него, убирать и делать все то, что делают женщины для мужчины, которого они любят. Венеция довольно долго просидела в маленькой, тихой хижине, пытаясь осознать, как переменилась ее жизнь. И наконец поняла, что любит Хэзарда. Да-да, любит этого странного вождя индейского племени с почти непроизносимым названием. Возможно ли это? Она едва знала его, а учитывая нежелание Хэзарда говорить о себе, вряд ли сможет когда-нибудь узнать. Но одно Венеция знала наверняка. Она любила его!

— Я люблю его, — произнесла Венеция вслух, и вдруг до нее дошла другая, мрачная сторона этого радостного, чудесного открытия. Ведь можно предположить — а учитывая события последних нескольких дней, это сделать нетрудно, — что он ее не хочет!

Венеция инстинктивно выпрямилась, сидя на грубом сосновом стуле в маленькой хижине в горах Монтаны. Она не сможет примириться с неудачей! В конце концов, она дочь своего отца. «Когда это случится, Венеция, ты сама поймешь», — вспомнила она его слова. И вот теперь это случилось — и она хотела знать, как Хэзард ответит на ее любовь.

Тесто для сдобных булочек постепенно превращалось в совершенно неудобоваримую смесь, а Венеция припомнила все, что говорили вышедшие замуж подруги после медового месяца. Она обобщала полученные знания, систематизировала их, отбирала нужные с прилежанием первой ученицы и наконец разработала план — подлинно артистичный, невероятно изощренный. Он должен был обязательно привести ее к победе!

— О господи, — выдохнула Венеция, пытаясь размешать тесто, которое стало таким же плотным, как мокрая земля за окном. — Ладно, не важно, — пробормотала она, обращаясь в пустоту.

Улыбка снова заиграла у нее на губах. «Булочки никогда не были его самым любимым блюдом», — решила Венеция, пряча миску с тестом с глаз долой за ящик с дровами. На самом деле Хэзард любил печенье. Ну и что? Одна столовая ложка уксуса на чашку молока или чашка уксуса на одну столовую ложку молока?.. В следующий раз, когда появится Джимми — если только ревность и моральные принципы позволят Молли отпустить его, — она обязательно запишет рецепт.

«В любом случае, — подумала Венеция, принимаясь жарить картошку, — с соперницами надо быть великодушной». Понимание и сострадание — это истинно христианские добродетели, и если Молли Пернел ими пренебрегает, она ее простит. Ведь победа уже близка! С Джимми или без него, она научится готовить, а потом… И мысли Венеции унеслись далеко-далеко.

Хэзард вернулся в полдень, промокший до нитки, вежливо поздоровался с Венецией, словно она была ему теткой или сестрой, и сел за стол. «К счастью, — подумал он, глядя на свою тарелку, — сырое мясо мне есть не впервой». Точнее сказать, мясо было частично сырое, потому что верхняя корка просто сгорела.

— Эта печка слишком торопится, — смущенно объяснила Венеция, словно печь была живым существом с собственным характером.

— Ничего страшного. Если этой печке и недостает кулинарных способностей, зато огонь хорошо горит, — миролюбиво заметил Хэзард, принимаясь за недожаренное мясо. Он чувствовал, как высыхает его промокшая одежда; в хижине было тепло и очень уютно.

— Как ты думаешь, может быть, тебе стоит переодеться?

— Это ни к чему. Я вымокну снова через пять минут.

— Неужели тебе обязательно нужно работать, когда за окном льет как из ведра?

Хэзард пожал плечами. У него было слишком мало времени, и перерыв на плохую погоду не входил в его расписание. Но как это все объяснить светской леди с Восточного побережья?

— Если уже промок, потом это не имеет значения, — ответил он, не вдаваясь в причины, заставляющие его работать семь дней в неделю.

— А ты не мог бы… Я хочу сказать, раз ты все равно промок, может быть, принесешь воды для ванны, когда вернешься к ужину?

Это была простая просьба, совершенно невинная, как и выражение лица Венеции.

— Разумеется, я принесу воды, — с легкостью согласился Хэзард, не подозревая, что таится за этой простой просьбой.

18

В тот вечер Хэзард допоздна работал на шахте. Вернувшись в хижину, промокший насквозь, он натаскал воды, а потом молча помог Венеции приготовить ужин, подгоняемый острым чувством голода. Его желудок требовал нормальной еды хотя бы раз в сутки. После ужина он уютно устроился на своем мягком ложе возле двери.

Венеция отказалась от его предложения помочь ей с посудой, и после тяжелого дня Хэзард не стал настаивать. Молодая женщина мыла посуду и тихонько напевала, освещенная теплым золотым пламенем очага. И если бы Хэзард не отвык так от женского общества, он наверняка бы догадался, что Венеция чем-то очень довольна.

Посуда была вымыта, вытерта и убрана. Венеция подтащила ванну к очагу и начала осторожно наливать в нее кувшином кипяток из котла.

— Ты наверняка сегодня что-то взрывал, — заметила она, словно желая поддержать светский разговор. — Твоя одежда грязнее обычного.

Она повернулась к нему, поднимая тяжелое ведро с холодной водой, но Хэзард даже не пошевелился, чтобы помочь ей. Только когда она прошла достаточно близко от него и ее обнаженные стройные ноги оказались на расстоянии вытянутой руки, Хэзард глубоко вздохнул и ответил:

— Я открыл третью выработку.

Свет лампы обвел сияющим контуром прелестное лицо Венеции, раскрасневшееся от работы.

— Странно, что тебе никто не помогает. Скоро приедет Неутомимый Волк? Или еще слишком рано?

Венеция полуобернулась к нему, и огонь очага осветил ее полную грудь сквозь поношенную ткань рабочей рубашки Хэзарда.

— Я не знаю наверняка, — его голос вдруг стал грубым.

— Прошу прощения, я не собиралась вмешиваться, — извинилась Венеция, неправильно поняв причину его грубости. — Я знаю, что твое золото, шахта — это все не мое дело…

Ее голос звучал по-детски наивно, и Хэзард невольно вспомнил о том, что всего четыре дня назад Венеция была еще невинна. Он тут же почувствовал, что тело перестает повиноваться ему. Проклятье, нужно немедленно убираться отсюда! Не следует оставаться здесь, пока она будет купаться. И спать надо на улице. Но дождь, не прекращаясь ни на минуту, упрямо барабанил по крыше. «Черта с два, — решил Хэзард, — не стану я мокнуть всю ночь, как мок целый день».

— Не стоит извиняться. Неутомимый Волк приходит тогда, когда захочет. У него нет четкого расписания. Я никогда не знаю точно, когда он появится.

Хэзард отвечал автоматически: этот разговор совершенно не занимал его внимания. Он не сводил глаз с края рубашки, летающего вокруг обнаженных бедер, всего в нескольких дюймах от ее сладостного лона, которое он так хорошо помнил…

— Ах, вот как… Понятно.

Венеция тряхнула головой, чтобы отбросить назад непокорную прядь, упавшую на лоб, и это медленное, чувственное движение бронзовых шелковистых волос вдруг заставило Хэзарда насторожиться. Он немедленно вспомнил длинную череду женщин, с которыми он занимался любовью. Неужели эта юная женщина, только постигающая азы любовной науки, пытается его соблазнить? Что, если за свежей невинностью и наивностью Венеции Брэддок скрывается холодный расчет? Хэзард решил подождать, ничем не выдавая своего нетерпения.

Между тем Венеция неторопливо наполняла ванну и, казалось, совершенно не обращала внимания на пристальный взгляд глубоких черных глаз. Ее груди мягко колыхались под рубашкой, словно спелые дыни; белоснежная кожа бедер в свете огня стала золотистой, вызывая в памяти Хэзарда яркие чувственные воспоминания…

Венеция постоянно ощущала на себе его внимательный взгляд, но Хэзард не встал и не подошел к ней. Неужели ей так и не удастся преодолеть преграду, которую он намеренно возвел между ними? Вполне вероятно, что в хижине его удерживает только дождь. А может быть, все-таки желание и страсть? Чем дольше он оставался рядом с ней, чем Дольше на нее смотрел, тем увереннее чувствовала себя Венеция, несмотря на то, что в его черных глазах невозможно было ничего прочесть.

А Хэзард уже не сомневался. Все игра, никакой наивности! Он гадал только, как далеко собирается зайти Венеция.

— Прости, что не даю тебе заснуть, — сказала она, наливая в ванну последний кувшин холодной воды, но в ее голубых глазах не было никакого чувства вины.

— Ты не мешаешь мне спать, — с деланным равнодушием отозвался Хэзард.

— Значит, я могу не торопиться? — Венеция улыбнулась, и в изгибе ее губ явственно читалось приглашение.

— Обо мне не беспокойся, — последовал ледяной ответ.

— Как мило с твоей стороны, — пробормотала она, как будто отвечала на галантный комплимент на званом вечере в саду.

Венеция подставляла себя глазам Хэзарда с таким же тщанием, с каким художник устанавливает, свою модель, чтобы на нее лучше падал свет. Она отлично понимала, как выигрышно пламя очага освещает ее кожу, как неверный свет подчеркивает каждый изгиб фигуры. Венеция не забыла, как давно Хэзард без женщины, а в Виргиния-сити говорили, что он вовсе не склонен к безбрачию. Взяв со стола шпильку, Венеция подняла волосы кверху и заколола всю массу на макушке. Ее длинная белая шея обнажилась, от движения рук груди поднялись, и отвердевшие соски проступили под рубашкой. Изношенная ткань взвилась вверх, открывая целиком сильные стройные ноги.

Хэзард ничего не мог с собой поделать. Он чувствовал, как его захлестывает желание, и все-таки был не в силах отвести от нее взгляд.

— Настоящая маленькая Иезавель, — сухо пробормотал он. — Очень мило, но слишком нарочито.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь, — ответила Венеция, отвернувшись, и не заметила, как побелели от напряжения костяшки его пальцев.

— Черт побери, ты отлично понимаешь, о чем я говорю! — негромко прорычал Хэзард, сдерживаясь из последних сил.

Венеция подняла на него светлые глаза, невинные, как голубое небо июня.

— Просто днем у меня не было времени выкупаться, — мягко ответила она, медленно расстегивая рубашку. — Ты же сам настаиваешь, чтобы я занималась хозяйством. — Она простодушно улыбнулась, расстегнула последнюю пуговицу, сбросила рубашку и теперь стояла перед ним совершенно обнаженная, облитая огненным сиянием. Ее плоть излучала сладкий аромат желания, грудь трепетала, словно пальцы Хэзарда уже ласкали ее, а на губах играла загадочная, гордая и в то же время робкая улыбка.

Хэзард задохнулся.

— Очень забавно, — произнес он как только мог равнодушно, хотя это далось ему с огромным трудом. — Забавно, но совершенно бесполезно.

— Просто удивительно, как мужчины подозрительны, — с этими словами Венеция чуть нагнулась, чтобы проверить температуру воды.

Ее поза, шелковистая кожа, изгиб бедер, длинные ноги, намеренно выставленные напоказ, напомнили Хэзарду, как он обнимал Венецию, обладал ею, как она отвечала на его ласки… Пять долгих безмолвных секунд он лежал совершенно неподвижно, в отчаянии твердя себе: «Я не должен!» — а потом резким движением поднялся на ноги. Двумя шагами Хэзард преодолел разделявшее их расстояние, рывком заставил Венецию выпрямиться, развернул ее к себе лицом и прижал к стене из неоструганных сосновых бревен с такой силой, что она поморщилась.

— Будь ты проклята! — хрипло прошептал он. — Хорошенькой бостонской сучке приспичило трахнуться? Да, против твоего аромата устоять невозможно, и тебе это отлично известно. Надо признать, ты неплохо все продумала! Венеция не произнесла ни слова. Вместо ответа она вцепилась маленькими ручками в мускулистые плечи Хэзарда, в ее глазах горело такое же горячее желание, как и в его глазах. Он последний раз обругал себя идиотом и сдался. Его рот жадно набросился на ее податливые губы. Это был грубый поцелуй, продиктованный вожделением, раздражением, сознанием собственного предательства. Он как будто наказывал ее за то, что она победила, что заставила его проявить малодушие.

Впрочем, Хэзард прислушивался к голосу разума всего лишь несколько секунд. Он больше не мог ждать. Теперь им управляло только горячее, ослепляющее, неуправляемое желание; его как будто уносил поток собственной разбушевавшейся крови. Он отчаянно терзал губы Венеции, поглощал ее, пытаясь освободиться от ставшей ненужной одежды, и наконец овладел ею здесь же, у стены, стоя, не в силах ждать несколько секунд, чтобы отнести ее в постель или уложить на пол. И Венеция ответила ему с такой же страстью. Она обнимала его с такой силой, словно боялась, что он исчезнет.

Они вместе достигли пика наслаждения. Легкими поцелуями Хэзард осыпал ее щеки, глаза, губы, шептал ей что-то на своем языке, согревая дыханием ее лицо. Ему казалось, что он оказался в раю. Пальцы Венеции зарылись в его волосы, она горела в огне, который мог разжечь в ней только этот великолепный черноволосый мужчина.

Несколько мгновений Хэзард стоял не шевелясь, прижавшись губами к нежной ложбинке на ее шее. Их сердца бились в такт, гулко, как африканские тамтамы. Потом Хэзард поднял голову, отнес Венецию на шкуры бизона и в течение следующего часа доставлял ей удовольствие всеми известными ему способами.

В очередной раз достигнув разрядки, Венеция неожиданно расхохоталась.

— Никогда бы не подумала, что можно и так… — пробормотала она.

— В этом вся радость: каждый раз ты совершаешь открытие, — прошептал Хэзард, щекоча ей волосами щеку. «И с каждой новой женщиной», — добавил он про себя и улыбнулся, глядя в ее сияющее лицо.

— Я хочу еще!

— Ты всегда хочешь еще, — Хэзард снова поцеловал ее. — Избалованный ребенок! Стремишься насладиться всеми радостями жизни?

— Гммм… — она вздохнула и притянула его к себе.

У нее были сильные руки, и это в который раз удивило Хэзарда.

— Это означает — «да»? — поинтересовался он. Венеция принялась целовать его — нежно, легко, чуть касаясь губами. Она целовала улыбающиеся губы, глаза, в которых мелькали искорки смеха, твердую линию подбородка. И Хэзард целовал ее в ответ, наслаждаясь мягкостью губ, свежей кожей щек, шелковистыми бровями. Венеция перевернула его на спину, ее теплые губы прижались к его груди и начали прокладывать путь вниз. Когда они достигли живота, Хэзард вздрогнул и остановил ее.

— Ты вовсе не обязана это делать, — спокойно сказал он.

Чуть повернув голову, Венеция посмотрела ему прямо в глаза; ее взгляд был горячим от страсти.

— Но я хочу этого! — прошептала она, и ее голова снова опустилась.

Хэзард тяжело задышал в такт быстрым движениям ее языка. Спустя несколько секунд его напряжение достигло предела и начало причинять боль.

— Тебе нравится? — как ни в чем не бывало спросила Венеция и лизнула его возбужденную плоть, словно леденец.

Хэзард медленно открыл глаза при звуке ее голоса и заставил себя очнуться. Длинные черные ресницы затрепетали.

— Гммм… — промычал он, не в силах произнести ни слова.

— Это означает — «да»? — спросила Венеция, улыбнувшись.

Теперь средоточие его мужского естества оказалось между ее губами, и Хэзард застонал, инстинктивно прижав к себе ее голову.

Венеция наслаждалась своей властью над ним, радовалась, что дарит ему наслаждение, — тому, что Хэзард сдался на ее милость. Но неожиданно он схватил ее за плечи и резко перевернул на спину. Ему хотелось оказаться внутри нее, видеть ее лицо, когда он кончит. Ему вдруг стало необходимым прикоснуться к ней. И когда он наконец вошел в нее, ему почудилось, что он оказался дома…

Хэзарда охватило сложное чувство. Никогда раньше он не ощущал так остро потребности обладать какой-то одной, конкретной женщиной. И если бы он мог думать в эти мгновения, это ему вряд ли бы понравилось.

Венеция отвечала ему со страстью, каждый раз удивлявшей его. Она жадно устремлялась ему навстречу, чтобы ощутить его как можно глубже в себе, цеплялась за него дрожащими пальцами, чтобы удержать хоть на долю секунды дольше. В эти мгновения мир принадлежал им.

Не было ни вина, ни роз, ни подарков, ни драгоценностей, ни страстных поэтических строк, ни нежной любовной игры. Только чувственность, обнаженная, горячая страсть между мужчиной и женщиной. У них не было ничего общего, но они жаждали друг друга с такой силой, что их тела становились единым целым. Это произошло с ними обоими, сразу, без предупреждения. Отметая все ненужное прочь, страсть как ураган обрушилась на них в маленькой, освещенной огнем очага хижине на склоне покрытой соснами горы.

— Я люблю тебя! — прошептал Хэзард на своем наречии, уткнувшись лицом в золотисто-рыжие кудри. — Я люблю тебя.

Они лежали обнявшись на шкурах бизона в золотистых отсветах огня. Хэзард растянулся на спине и прижимал к себе Венецию.

— Что ты говорил мне? Это очень трудно повторить… Венеция все еще слегка задыхалась, но попыталась произнести те слова, которые он шептал ей.

Глаза Хэзарда широко раскрылись от удивления. Даже в произношении Венеции он узнал фразу: «Я люблю тебя», но абсолютно не помнил, чтобы говорил ей такое. Однако нужно было что-то ответить, и он небрежно пожал плечами.

— Это просто нежные, ласковые слова.

Венеция не видела его глаз. Она только ощутила это равнодушное пожатие плеч.

— Я понимаю, но ведь их можно как-то перевести?

Венеция оперлась подбородком о его грудь и упрямо не сводила с Хэзарда глаз. Когда она на него так смотрела, то всегда напоминала ему любопытного десятилетнего ребенка.

— Такие слова нравятся всем женщинам, — уклонился он от прямого ответа, — но они всякий раз что-то теряют при переводе. Ну, например «биа-кара» означает «дорогая». А ты, моя маленькая рыжая лисичка, самая дорогая из дорогих. — Хэзард снова ощутил под ногами твердую почву и решил отвлечь Венецию от ненужных вопросов, на которые он не желал отвечать. — Как ты думаешь, не могли бы мы воспользоваться этой ванной?

— Мне лень, — отозвалась Венеция. — И потом, — она вздохнула и потерлась о его грудь, — вода уже наверняка остыла.

— Я согрею воду, биа-кара, и отнесу тебя в ванну. — Хэзард нагнул голову и поцеловал рыжие завитки у нее на виске. — Это тебя не слишком утомит.

Венеция улыбнулась медленной, чувственной улыбкой. Она отказывалась не из каприза или упрямства. Просто она ощущала себя восхитительно удовлетворенной, и ей не хотелось терять это ощущение…

Хэзард легко поцеловал ее и встал. Она не сводила с него глаз, наслаждаясь его великолепной наготой, совершенством мускулистого стройного тела. Почувствовав ее взгляд, Хэзард обернулся с лукавой улыбкой.

— Ты даришь мне счастье, биа-кара, несмотря на то, что ты самая ленивая женщина на свете.

— Ничего подобного, — Венеция швырнула в него подушкой, но он легко отбил ее в сторону. — Я целый час тебя развлекала, а до того готовила для тебя ужин…

Хэзард застонал.

— Не напоминай мне об ужине! Я полагаю, ты не захочешь, чтобы я пригласил сюда какую-нибудь женщину из моего клана, чтобы она готовила?

Венеция сразу помрачнела.

— Ты правильно полагаешь.

Хэзард рассмеялся, довольный ее ревностью.

— Хотелось бы знать, биа-кара, что произойдет раньше — или мы умрем с голоду, или ты научишься готовить.

— Хэзард Блэк! — Венеция на самом деле была возмущена: ведь она так старалась с этим ужином. — Я могу научиться готовить! Достань мне поваренную книгу — и я тебе это докажу.

— Договорились, котенок.

Хэзард вылил воду из котла в ванну, снова наполнил его, поставил на плиту и развел огонь. Если бы кто-нибудь увидел его за такой работой, то не поверил бы своим глазам. Воины из племени абсароков не ухаживают за женщинами, хотя в любви они, разумеется, ничем не отличались от остальных мужчин. И Джон Хэзард Блэк никогда не заботился ни об одной женщине. Венеция стала первой, но он этого даже не заметил.

Венеция лежала на шкурах — разгоряченная, счастливая, довольная, без памяти влюбленная в мужчину, за которым она наблюдала. А Хэзард порылся на полке, нашел кожаный мешочек, вынул оттуда пригоршню сухой травы и бросил в котел.

— Это лимонная трава, — объяснил он Венеции в ответ на ее вопросительный взгляд. — Надеюсь, тебе понравится.

— Откуда ты все это знаешь?

— Я же здесь вырос, биа. Я знаю каждый дюйм отсюда до Винд-ривер, каждую птицу, каждое животное, каждое дерево. Я знаю каждое пастбище, каждый горный пик и каждый ручей. Это моя земля.

Его слова прозвучали как поэма, и Венеция задумалась, удастся ли ей когда-нибудь понять такое единение с природой. Она умела только приобретать. А Хэзард знал землю, на которой они жили, и воспринимал природу как продолжение самого себя.

— Что ты делал, когда был маленьким? — Венеции захотелось поближе узнать мужчину, которого она любила, ей хотелось понять его культуру, его народ.

Хэзард далеко унесся в своих мыслях, а когда вернулся к реальности, посмотрел на Венецию так, словно видел впервые. Ее волосы должны были бы быть не золотистыми и кудрявыми, а черными и гладкими, а кожа — более смуглой. Почему эта белая женщина лежит на шкурах бизона? Пришлось напомнить себе, что мисс Венеция Брэддок — его страховка от смерти. Во всяком случае, на какое-то время. Благодаря ей он пока еще владеет своими участками, хотя ему следовало бы ее ненавидеть, как он ненавидел все, что она собой воплощала, — привилегии богатства, пустые разговоры, жажду наживы.

Однако Венеция лежала на шкурах совершенно естественно, словно провела так всю жизнь, — одна рука под головой, другая вытянута вдоль тела, одна нога чуть согнута в колене.

— Так что ты делал, когда был маленьким? — повторила она свой вопрос, решив, что Хэзард ее не слышал, — настолько он выглядел отстраненным и чужим.

— То же, что и все дети.

Хэзарду вдруг стало грустно. Было что-то нестерпимо знакомое в том, как лежала Венеция. Хэзард вспомнил другую женщину, лежавшую так же в его вигваме на одном из горных пастбищ много лет тому назад… Но он не хотел, чтобы Венеция Брэддок стала еще одним неотвязным воспоминанием. Она и так заняла слишком много места в его настоящем. Она — его заложница, гарантия того, что он увидит утро следующего дня, а теперь еще и любовница… Хэзард понимал, что, раз уступив, он не сможет больше противиться собственному желанию. Но если так, нужно пользоваться тем, что послали ему духи. Хэзард по-прежнему верил, что без их воли в этой жизни не совершается ничего.

— Иди сюда, — он протянул Венеции руку. — Садись ко мне на колени и лучше сама расскажи мне о своем детстве. В моем не было ничего особенно интересного.

Он обнимал женщину, вполуха слушая ее рассказ. Мелодичный звук ее голоса прогонял прочь страшные призраки прошлого. Она казалась ему теплым живым талисманом против злых духов.

А Венеция говорила, не в силах оторвать глаз от его лица. Никогда еще она не видела такого красивого человека. Протянув руку, она провела пальцами по его щеке и неожиданно произнесла:

— Ты знаешь, а я ведь люблю тебя.

Эти простые слова потрясли Хэзарда. Он почувствовал, что привычное спокойствие покидает его, а этого никак нельзя было допустить.

— Ты сама не понимаешь, что говоришь, — медленно ответил он, осторожно выбирая путь между ответственностью и совестью. — Молодым девушкам часто кажется, что они любят своего первого мужчину…

— Того, кто лишил их девственности?

— Я хотел сказать, который занимается с ними любовью.

— Неужели?

На ее лице появилось скептическое выражение, Хэзард быстро добавил:

— Во всяком случае, я слышал об этом. Венеция неожиданно улыбнулась.

— Меня не интересуют другие. Я люблю тебя. Но тебе не о чем волноваться, — спокойно добавила она. — Я не жду, что ты тоже полюбишь меня.

Венеция была новичком в любви, но интуиция подсказывала ей: никогда не стоит давить на мужчину и добиваться скорого ответа.

— Ты, надеюсь, понимаешь, что отец скоро заберет тебя отсюда и мы больше никогда не увидимся. Ты выйдешь замуж за молодого человека, равного тебе по положению и состоянию, будешь воспитывать детей…

— Я могу остаться здесь, — парировала Венеция.

— Зачем? — выпалил Хэзард, и это прозвучало невежливо.

— Ну, например, чтобы наблюдать за папиными рудниками…

Венеция не обиделась на его грубость: это все-таки было проявлением чувств и устраивало ее куда больше, чем холодная отстраненность.

Хэзард усмехнулся:

— А заодно и за моими?

— Как тебе не стыдно?! — возмутилась Венеция. — хочу тебе помочь.

— Я знаю. Прости. Ты и так помогаешь мне.

Его губы прижались к ее губам. Он не хотел говорить о шахтах и о бледнолицых, о том, что они будут делать через год, через месяц, через неделю… обо всех препятствиях и неприятностях. Он не хотел ни о чем вспоминать. Он хотел забыться хотя бы на одну ночь.

— Я люблю тебя, — прошептала Венеция, когда Хэзард оторвался от ее губ.

— Я знаю. И ты нужна мне…

Он очень осторожно усадил ее в большое кресло у очага, нежно поцеловал теплые, мягкие губы, убрал волнистые волосы с лица. Потом раздвинул ей ноги и медленно, так, что Венеция задрожала от предвкушения, опустился на колени между ними. Нагнувшись, Хэзард взял в рот ее розовый сосок, и она почувствовала, как волны желания расходятся от груди по всему телу. В какой-то момент Венеция поняла, что, если он сейчас же не овладеет ею, она просто умрет.

— Чего ты ждешь? — прошептала она, вцепившись в его плечи. — Я хочу тебя! Сейчас!

— Не торопись. Боюсь, твой муженек еще от тебя натерпится, красавица, — поддразнил ее Хэзард. — Но, надеюсь, у него хватит выносливости. Ты так любишь отдавать приказания… А что, если тебя не станут слушаться?

— Но я всегда получаю то, чего хочу!

— Получала, — насмешливо поправил ее Хэзард.

— Ты меня утомляешь, — нахмурилась Венеция. — Почему с тобой всегда приходится бороться?

— Потому что ты не научилась быть покорной, киска, — прошептал он. — Тебе хочется всеми руководить, а я никогда не подчиняюсь приказам — особенно женским.

— Я не хотела приказывать тебе, — невинный взгляд ее голубых глаз растопил бы и камень. — Тебе больше понравится, если я подожду, пока ты сам меня попросишь?

Хэзард рассмеялся. Он смеялся над ее наивностью, над своими неуместными угрызениями совести, над этой маленькой авантюристкой, которую он просто обязан был укротить.

— Ах, черт возьми! — сдался он наконец, и его улыбка сразу стала мягкой, обезоруживающей. — Какая заметная разница…

Когда Хэзард резко поднялся и одним мощным движением вошел в нее, они оба почувствовали, как мир покачнулся.

Много времени спустя, поглаживая темноволосую голову, лежащую у нее на коленях, Венеция негромко напомнила:

— Вода уже согрелась.

— Теперь я слишком устал. — Хэзарду и в самом деле казалось, что он не сможет даже пошевелиться. — Вовсе не обязательно принимать ванну каждый день.

— А мне казалось, что абсароки — это самые чистоплотные люди в мире, — поддразнила его Венеция.

— Почему женщины так любят вызывать у мужчин чувство вины?! — прорычал он, но не шевельнулся.

— Не засыпай!

Венеция потрясла его за плечо, Хэзард поднял голову, потом медленно встал. Он был совершенно без сил.

— Куда больше ванны мне нужен хороший сон.

— Мы быстренько искупаемся! — взмолилась Венеция.

— Если я влезу в ванну вместе с тобой, никакое «быстренько» у нас не получится.

— Как мило…

— Ты чертовски утомительна, ты знаешь об этом?

— Но очень привлекательна, — парировала Венеция.

Хэзард улыбнулся, его глаза засветились нежностью.

— Но очень привлекательна, — согласился он.

— Я налью воды? — предложила она. Хэзард вздохнул.

— Я сам налью. — Он сделал два шага, потом остановился. — Если пообещаешь мне кое-что.

— Все, что угодно, — радостно воскликнула Венеция.

— По крайней мере, не говори больше «еще» до следующей полуночи.

— Обещаю, — улыбнулась Венеция.

Ванна оказалась приятной и освежающей. Хэзард откинулся на подголовник, удовлетворенно вздохнул и покрепче обнял Венецию. Она сидела у него между ног, прижимаясь спиной к его груди.

— А ты когда-нибудь раньше купался вместе с женщиной?

— Нет, — легко солгал Хэзард.

— Почему? Это так приятно.

— Не было времени, — снова солгал он.

— По-моему, ванна для двоих — гениальное изобретение!

— Этому изобретению, дорогая, по меньшей мере четыре тысячи лет. Секс вообще весьма неоригинален.

— В самом деле? — отшутилась Венеция. — Ты хочешь сказать, что мы не первые?

— Возможно, мы первые на этой стороне горы в хижине на участке 1014, но и только.

— Какой же ты холодный, расчетливый прагматик!

— Жизнь делает тебя таким, крошка. Она разрушает все иллюзии. Чаще всего это происходит при помощи оружия… Разумеется, я не могу говорить от имени богатых девушек из Бостона. Вы, очевидно, утрачиваете иллюзии по другим причинам. Например, если отец подарит вам кольцо и изумруд на нем окажется меньше голубиного яйца.

— Не издевайся надо мной!

— Прости, ты права. Как бы то ни было, сегодняшний вечер полон иллюзий и очарования. — Его пальцы коснулись изгиба ее бедра.

— Между прочим, девушки из высшего общества не только считают драгоценности. У нас много и других дел, — обиженно заявила Венеция.

— О, я уверен, что вы приносите немало пользы! — усмехнулся Хэзард. — Ладно, давай говорить серьезно. Я просто умираю от голода и мечтаю о хорошей пище. Скажи мне, котенок, ты в самом деле сможешь приготовить шоколадный кекс, если я раздобуду для тебя поваренную книгу? Мне так хочется шоколадного кекса…

— Неужели больше, чем меня?

— Ни в коем случае, биа, — Хэзард был истинным джентльменом. — Ты — мой любимый шоколадный кекс, и тебя я предпочитаю всему остальному.

— Развратник! — Венеция рассмеялась и, повернувшись, плеснула ему в лицо водой.

— Это ты во всем виновата, — сказал Хэзард с напускной строгостью и снова прижал ее к себе. — Я просто ничего не могу с собой поделать.

— А кто тебя об этом просит? — ласково пропела Венеция.

Хэзард фыркнул.

— Ты самая нахальная женщина из всех, кого мне доводилось встречать!

— Неужели я нахальнее, чем Люси Аттенборо?

— Безусловно, — твердо сказал Хэзард.

— Отлично! — Венеция выглядела очень довольной. — Я подумала… Если только я смогу правильно это объяснить… — У нее подергивались уголки губ от сдерживаемого смеха, в ее голубых глазах светилось желание. — Я не хотела предлагать ничего неразумного, но, учитывая то, как ты хорошо отдохнул… Только еще один раз, — прошептала она.

Намного позже Хэзард перенес очень сонную, очень довольную молодую женщину на постель из шкур, уложил ее там и укрыл одеялом. Венеция уснула прежде, чем ее голова коснулась подушки, а он смотрел на прелестное личико в ореоле шелковистых кудрей и безотчетно улыбался. До этого вечера Хэзард даже не подозревал, как нужна ему женщина рядом…

Отогнав опасные мысли прочь, он обернулся и посмотрел на лужи воды, разлитые по сосновому полу. Конечно, можно было оставить весь этот беспорядок до утра, чтобы Венеция потом убрала. Но станет ли она это делать? Хэзард улыбнулся своим мыслям. Традиции его народа предполагали, что все обязанности по дому ложатся на плечи женщины. Впрочем, такой же точки зрения придерживались все знакомые ему мужчины вне зависимости от расы.

— Черт побери, — пробормотал Хэзард и потянулся за тряпкой.

Через десять минут пол был насухо вытерт, вода из ванны вылита на улицу, все мокрые полотенца сушились на перилах крыльца. Хэзард улегся рядом с Венецией и наконец-то заснул крепким сном.

19

Хэзард проснулся рано, следуя поговорке абсароков: «Не следуй за сном до конца, просыпайся в тот момент, когда надо действовать». Он оставил Венецию досыпать, а сам взял одежду и вышел на улицу. Дверь он запирать не стал.

Венеция проснулась позже, и первым ее чувством было разочарование. Хэзард ушел, а ей так хотелось проснуться рядом с ним, пожелать ему доброго утра, согреться от его теплой улыбки… У него была неподражаемая улыбка, ни один знакомый Венеции мужчина не умел так улыбаться. Это медленная чувственная улыбка начиналась с глаз, потом изгибала уголки красивого рта и проникала вам в душу — так, словно, кроме вас, никого на свете больше не существовало, словно он протянул руку и обнял вас.

«У этого человека репутация соблазнителя», — напомнила Венеция самой себе. Он сам говорил, что моралисты из племени белых называют развратом совершенно естественные вещи. Абсароки всегда предоставляли свободу как мужчинам, так и женщинам. В их обществе царило равноправие, женщины владели собственностью, родство определялось по материнской линии. Женщины, как и мужчины, могли выбирать себе любовников, имели право уйти от мужа и снова выйти замуж. «Во всяком случае, теоретически», — добавил тогда с улыбкой Хэзард. И это в то время, когда во всем мире женщины занимали подчиненное положение.

Слова Хэзарда звучали очень убедительно, но Венецию абсолютно не устраивало, что какая-то другая женщина может выбрать его самого. Венеция Брэддок намеревалась заполучить Джона Хэзарда Блэка для себя одной!

Она села на шкурах и оглядела комнату. Вернется ли Хэзард завтракать, или он уже взял еду с собой? Этого она сказать не могла, но заметила, что на полу не было луж, ванна стояла пустая, а мокрые полотенца исчезли. Совершенно невероятно! Что заставило Хэзарда так поступить? Неужели он тоже любит ее? Или он всего-навсего галантный джентльмен, рыцарь в подлинном значении этого слова? Ни один мужчина на Восточном побережье не стал бы убирать за женщиной. Они испытывали к такой работе презрение, да и приросту не были приспособлены к ней. Но Хэзард совсем не такой. И он никогда не проявлял презрения к другому человеческому существу. И он все умел. Вот каким был человек, которого она любила!

Найдя рубашку, Венеция оделась и оглядела кухню, гадая, стоит ли приступать к приготовлению завтрака. И тут она заметила, что дверь приоткрыта: тонкий золотистый луч солнца лег на неровный пол. Венеция сделала несколько неуверенных шагов к двери — так узник, проведший долгие дни в темнице, не решается ступить на зеленое поле. Она открыла дверь пошире, немного подождала и наконец вышла на низкое крыльцо.

Окружающий ее залитый солнцем мир показался Венеции прекрасным — вершины гор на горизонте, темно-зеленые сосны, светлые осины, свежий аромат чистого ясного утра. Неуверенная в своем будущем, неуверенная в своем любовнике, Венеция все равно была счастлива. Именно сейчас она находилась там, где ей хотелось находиться больше всего на свете! И в одном, по крайней мере, можно было не сомневаться: она в самом деле любила Хэзарда.

Сойдя с крыльца, Венеция обошла хижину кругом, наслаждаясь неожиданной свободой. Она осторожно ступала босыми ногами по острому гравию, потом остановилась на мгновение в мокрой холодной траве под дикой вишней и пошла по тропинке вниз — туда, где несколько дней назад ее ждал Хэзард. Сланец был теплым под ее ногами, утренний бриз играл волосами и задирал полы рубашки. Думая о том, как может измениться человечская жизнь за самое короткое время, Венеция подошла к самому краю выступа.

— На твоем месте я бы дальше не ходил, — раздался вдруг знакомый и очень суровый голос.

Венеция вздрогнула и резко обернулась. Она и не подозревала, что последние несколько минут за ней наблюдали. Обведя взглядом склон, она обнаружила Хэзарда у входа в шахту примерно в трехстах ярдах от нее. Он стоял рядом с каким-то непонятным орудием и, судя по всему, не собирался шутить. Глубоко вздохнув, Венеция направилась к нему.

— Что это такое? — легким кивком головы она указала на пушку.

— Орудие Гатлинга.

— Выглядит устрашающе…

— Так и есть.

— Неужели ты бы стал в меня стрелять? — негромко спросила Венеция.

— Я обязан быть осторожным, — уклончиво ответил Хэзард. — Пока не узнаю тебя получше.

Венеция удивленно подняла брови, и он улыбнулся.

— В конце концов, ты ведь моя заложница. Кто может быть уверен, что ты не задумала сбежать? А узнать тебя я жажду с величайшим нетерпением…

Хэзард поздно принялся за работу в то утро. Никогда раньше он не занимался любовью рядом с орудием Гатлинга. Утреннее солнце подогрело их чувства, страсть вспыхнула с новой силой, и им обоим показалось, что мир вокруг исчез.

— Сколько времени мы еще будем сидеть и ждать возвращения полковника?! — Янси ударил кулаком по столу. Он пил уже второй стакан бурбона после ужина, а это всегда дурно сказывалось на его характере.

Миллисент сидела напротив него, собранная, но спокойная. Остальные члены группы уехали обратно в Бостон: они скупили почти все участки и решили, что их дальнейшее присутствие в Виргиния-сити едва ли можно считать необходимым. Всем было известно, что Билли Брэддок всегда сам решает свои проблемы и не терпит вмешательства извне. А Янси сумел убедить партнеров, что, если полковнику понадобится помощь, он сможет ее организовать.

— Теперь, когда друзья Уильяма уехали, мы можем больше не ждать, — невозмутмо произнесла Миллисент.

Взгляд Янси вдруг стал хищным и тревожным.

— Вы хотите сказать, что один мертвый индеец теперь не будет иметь значения? — он едва заметно улыбнулся.

Миллисент налила себе еще чуть-чуть хереса и, выпив, поставила рюмку на стол.

— Я полагаю, что нас больше устроит другая последовательность событий — несчастный случай с Уильямом, а потом смерть одного индейца. — Она посмотрела на своего визави и вопросительно подняла одну бровь. — Вы меня понимаете?

— Мне очень нравится ваша мысль, — ответил Янси с широкой улыбкой.

— Я уверена, что вы найдете людей. Еще одно убийство никого здесь не удивит.

— Но потребуется время, чтобы разыскать Билли в этих горах.

— А почему бы не дождаться его возвращения? Немного подумав, Янси кивнул.

— Мы можем разбить небольшой лагерь на северной тропе и подстеречь их, когда они подъедут поближе к городу.

— Сколько на это потребуется времени? — деловито поинтересовалась Миллисент — она говорила так, словно речь шла о расписании поездов.

Янси в этот момент задумался о том, сколько пройдет времени, прежде чем он сможет жениться на богатой вдове полковника, так что на вопрос Миллисент ответил не сразу.

— Полковник уехал давно, он должен довольно скоро пуститься в обратный путь — с посредником или без него. Я думаю, самое большее через неделю Брэддок будет здесь.

— Великолепно, — улыбнулась Миллисент. — А теперь, я полагаю, нам следовало бы обсудить, сколько людей и оружия вам понадобится, чтобы захватить участки этого индейца. Если вы назовете мне точную сумму, то я завтра же получу золото. Вам нужно что-нибудь еще?

— Миллисент, нужны только деньги. Мы с вами об этом знаем. Все остальное приложится.

— Мой отец всегда говорил точно так же. Вы очень на него похожи, Янси. Мне это нравится. Подойдите сюда и сядьте рядом. Вы не прикасались ко мне с самого утра.

20

Неделю спустя в предрассветный час Неутомимый Волк заглянул в окно хижины и поджал губы. В конце концов он оказался прав насчет Хэзарда и этой женщины, но с Хэзардом никогда ни в чем нельзя быть уверенным.

Когда Неутомимый Волк переступил порог хижины, Хэзард потянулся было за пистолетом, который он всегда держал под рукой, но тут же расслабился, услышав мягкую поступь ног в мокасинах. Он прикрыл Венецию одеялом и натянул штаны.

— Скажи мне, в какой день это случилось, и тогда я узнаю, кто выиграл пари, — вместо приветствия произнес по-индейски Неутомимый Волк. Хэзард нахмурился.

— Я уже и забыл, что ты и твои приятели — просто кучка сплетников. Постыдился бы заключать пари на старого друга.

Неутомимый Волк пожал плечами и многозначительно посмотрел на Венецию.

— Ни один человек в здравом уме не упустит такой прекрасный повод. Тем более что всем нам отлично известна твоя репутация.

Понимая, что Неутомимый Волк не отстанет от него, пока не получит точного ответа, Хэзард сдался.

— Восемь дней назад, — заметив, что Венеция не спит, он улыбнулся ей и сказал своему приятелю: — А теперь давай-ка сменим тему. Не стоит говорить при ней. Она не понимает нашего языка, но твой плотоядный взгляд слишком красноречив.

Неутомимый Волк продолжал улыбаться как ни в чем не бывало.

— Значит, выиграл Красный Медведь. Лично я не думал, что ты так долго продержишься. Я утверждал, что это случится сразу после моего ухода.

— Спасибо тебе за доверие.

— Проклятье, Хэзард, да какое отношение имеют высокие моральные принципы к занятию любовью? Одно другому не мешает. Любовь только приближает нас к небесам. Кстати, твое небесное создание мне нравится. Когда она тебе надоест…

Хэзард рассмеялся: на Неутомимого Волка невозможно было долго сердиться: он никогда не принимал жизнь всерьез.

— Не надейся. От такой женщины нельзя устать.

— У нее богатое воображение?

— Она полна неожиданностей. — Его глаза засияли от удовольствия, а губы изогнула улыбка.

— Ну а когда за ней придут, что ты станешь делать? Хэзард сразу перестал улыбаться. В последние дни он частенько ловил себя на том, что забывает о существовании полковника Брэддока и об их уговоре.

— Кто-нибудь видел ее отца? — резко спросил Хэзард. — Роза сказала, что он отправился в горы на поиски нашей летней стоянки.

— Поговаривают, что он уже мертв, — осторожно ответил Неутомимый Волк.

Хэзард почувствовал, что у него на лбу выступил пот. «Все кончено!» — это первое, что пришло ему в голову. Если полковник Брэддок мертв, то все правила игры полетели к чертям.

— Кто это говорит? — быстро спросил он.

— Шурин Одинокого Сердца видел тело.

— Он уверен? Может быть, это был другой белый человек?

— Все может быть. — Неутомимый Волк пожал плечами и улыбнулся. — По-моему, все белые на одно лицо.

— Проклятье!

— А что, с этим какие-то проблемы?

— Могут появиться. Полковник был единственным человеком, с которым мне наверняка удалось бы договориться. А чего ждать теперь, я не знаю.

— Почему бы мне просто не прислать тебе воинов? Скажем, двадцать или тридцать молодых парней…

— Этого я не хочу. Сюда могут вызвать армию, а после войны между штатами каждый исполненный амбиций офицер мечтает галопом промчаться по северным равнинам и начать войну с индейцами. Я не хочу стать причиной военных действий.

— Но мы могли бы за себя постоять при помощи твоей пушки. — Неутомимый Волк был отличным тактиком, и его глаза разгорелись, стоило ему представить, какие возможности для боя дает местоположение артиллерийского орудия Хэзарда.

— Мы долго не продержимся и в конце концов потеряем эти участки, — нахмурился Хэзард.

— А ты уверен, что они для нас так уж важны? Наш клан всегда процветал. Зачем нам иметь больше того, что мы имеем сейчас?

— Бледнолицых будет становиться все больше: золото для них — лучшая приманка. А бизоны когда-нибудь кончатся. Мы с тобой не в первый раз говорим об этом.

— Есть люди, которые с тобой не согласны, — заметил Неутомимый Волк.

— Пусть они будут не согласны, — миролюбиво ответил Хэзард, — а я пока нарою для них побольше золота.

— Джон, — вдруг раздался мелодичный голос Венеции, — может быть, я попытаюсь приготовить какой-нибудь завтрак?

Неутомимый Волк сразу перешел на английский, который знал так же хорошо, как и Хэзард. Их воспитывали как братьев, и Рэмсей Алонсо Кент, английский баронет, был добрым дядюшкой им обоим.

— Благодарю вас, мисс Брэддок, — Неутомимый Волк галантно поклонился. — Я бы с удовольствием позавтракал.

— Так вы говорите по-английски! — воскликнула Венеция. — Как это приятно… Хэзард, почему ты мне ничего не сказал?

— Вероятно, у вас было не слишком много времени для разговоров, — негромко произнес Неутомимый Волк на своем наречии, и Хэзард нахмурился.

— Очень остроумно! — резко ответил он и повернулся к Венеции. — Моя тетка была замужем за белым человеком, так что мы оба еще в детстве выучили английский.

Венеция выглядела так соблазнительно, лежа в постели, что Хэзард вдруг разозлился на Неутомимого Волка, бросавшего на женщину похотливые взгляды.

— Пока ты будешь готовить завтрак, мы искупаемся, — коротко заметил он и вполголоса добавил после того, как Неутомимыми Волк вышел за дверь: — Не забудь надеть брюки. Вечно ты расхаживаешь в одной моей рубашке.

— Они разорвались, когда я их стирала, — прошептала в ответ Венеция.

— Тогда надень мои.

— Они слишком большие. Я могла бы надеть одно из платьев, которые принес Джимми…

— Нет уж! Надень брюки, — он подчеркнул каждое слово. — Мы раздобудем тебе одежду очень скоро, а сейчас никаких игр, Венеция. Я хочу, чтобы к моему возвращению ты была в штанах.

— Слушаюсь, сэр, — пробормотала себе под нос Венеция, поняв, что Хэзард ревнует.

Ее подозрительная покорность насторожила Хэзарда, и он погрозил ей пальцем.

— И рубашку не забудь!

Когда мужчины вернулись некоторое время спустя, Венеция жарила бекон на сковородке. Бросив быстрый взгляд на ее стряпню, Хэзард с удивлением обнаружил, что бекон вопреки обыкновению не сгорел, а лишь чуть-чуть зарумянился. Венеция надела одну из его рубашек и заправила в его же штаны, подвернув их и подвязав на тонкой талии ремешком. Обрадовавшись, что она впервые в жизни последовала его указаниям, Хэзард не обратил внимания на то, что молодая женщина выглядит как сирота из приюта.

— А яйца остались? — поинтересовался он, уже привыкнув помогать ей готовить завтрак.

— Ты сам жарил их вчера, — отозвалась Венеция. — Я не помню.

Усевшись у стола, Неутомимый Волк насмешливо поинтересовался:

— Неужели ты тоже учишься готовить, Черный Кугуар?

— Хэзард мне так хорошо помогает! — воскликнула Венеция, прежде чем он сам успел открыть рот. — Если бы не он, мы бы просто умерли с голода.

— Когда вернешься домой, ты обязательно продемонстрируешь нам свои достижения.

— Это вряд ли, — нахмурился Хэзард.

Он чувствовал, что Неутомимый Волк веселится вовсю, хотя лицо его оставалось неподвижным, как маска, и догадывался, что в следующий приезд в лагерь ему не дадут прохода шутками о стряпне.

— А еще он моет посуду и вытирает ее, и убирает после… Ну, в общем, по вечерам, — быстро закончила Венеция, услышав, как Хэзард предостергающе кашлянул. Она так гордилась его галантностью, но, повернувшись к нему, поняла, что Хэзард чувствует себя очень неловко, и немедленно извинилась: — Прошу прощения. Я совершенно забыла о ваших мужских предрассудках.

— Ничего страшного. Теперь он сможет всех поразить во время летней охоты, — невозмутимо произнес Неутомимый Волк, но в глазах у него плясали смешинки.

Перехватив убийственный взгляд, брошенный Хэзардом на своего друга, Венеция решила вмешаться:

— А что такое летняя охота? Я об этом ничего не слышала.

— Расскажи даме об охоте, — предложил приятелю Неутомимый Волк, от души наслаждаясь сложной ситуацией, в которой оказался Хэзард.

Тот неохотно подчинился.

— Ничего особенно интересного в этом нет. Несколько кланов собираются вместе, чтобы поохотиться и пообщаться.

— Как мило! Это, наверное, напоминает большой пикник. И много ли соберется ваших родственников?

Венеция оживилась и была сейчас очень похожа на ребенка, которому пообещали новую игрушку.

— Я вряд ли сумею это выяснить: меня там не будет, — спокойно, но твердо ответил Хэзард, бросая свирепый взгляд на Неутомимого Волка, — он был недоволен, что друг вообще заговорил на эту тему.

Перейдя на родной язык, Неутомимый Волк заметил:

— Ты бы мог по дороге поискать ее отца.

— Если он жив, то сам найдет меня, — ответил Хэзард.

Неутомимый Волк пожал плечами и снова заговорил по-английски:

— Все будут скучать без тебя этим летом.

— Тут уж ничего не поделаешь.

Венеция осторожно переводила взгляд с одного мужчины на другого. Она прекрасно понимала, что ей не следует вмешиваться в жизнь Хэзарда, но в конце концов избалованность все-таки взяла верх над здравым смыслом:

— Но разве мы не могли бы поехать вместе? Прошу тебя, Хэзард, это было бы так весело!

— Нет.

— Почему же нет? — Венеция, как обычно, была совершенно невосприимчива к отказам. — Я никогда не видела ни индейской деревни, ни летней охоты, ни даже индейцев — если не считать тебя и Неутомимого Волка. Хэзард сурово нахмурился.

— Это не спектакль, который устраивают ради твоей забавы.

— Да не будь ты таким занудой, черт побери! Ты же понимаешь, что я говорила об этом совсем в другом смысле.

У Неутомимого Волка едва не отвисла челюсть. Он ни разу в жизни не слышал, чтобы кто-нибудь говорил с Хэзардом в таком тоне — тем более женщины. Неутомимый Волк ждал взрыва, но Хэзард довольно мягко произнес:

— Мы никуда не поедем, и это не подлежит обсуждению. Ты просишь о невозможном.

— Это из-за шахты? — Венеция уже начала жалеть о своей настойчивости.

— Да, — с готовностью согласился Хэзард.

На самом деле причина была в другом. Он прекрасно знал, что, если повезет ее на летнюю охоту, для него это станет настоящим испытанием. Они оба окажутся под постоянным пристальным наблюдением, и все сразу поймут, что его отношение к Венеции — не просто вожделение. А если его сородичи догадаются, как нужна ему эта белая женщина, то пострадает его авторитет вождя. Кроме всего прочего, большую часть времени ему придется провести на совете вождей, а потом он будет вместе с друзьями охотиться, играть, скакать наперегонки. Все это чисто мужские занятия. Венеции скоро станет скучно, и этим может воспользоваться кто-нибудь из клана — на летней охоте принято очень настойчиво ухаживать за женщинами…

— Тогда, может быть, в другой раз? — неуверенно предположила Венеция.

— Может быть, — ни к чему не обязывающим тоном ответил Хэзард.

Сразу после завтрака Неутомимый Волк уехал и увел с собой караван тяжело нагруженных лошадей. Больше Венеция о летней охоте не заговаривала.

21

Поужинав, Хэзард поднялся и пристегнул к поясу кобуру.

— Ты опять в город? — негромко спросила Венеция. Ей очень не хотелось отпускать его: поход в город ночью предполагал визит к Розе. И хотя в последний раз Хэзард отказался от услуг этой девицы, ревность Венеции вспыхнула с новой силой. Хэзард кивнул.

— Я только зайду за твоей одеждой, — взгляд его черных глаз оставался бесстрастным. — Не можешь же ты постоянно ходить в моих брюках.

— Меня здесь все равно никто не видит, — нахмурилась Венеция. — Не стоит из-за этого подвергать себя опасности.

Хэзард беззаботно улыбнулся.

— Ничего опасного в этой прогулке нет. В последний раз ни одна живая душа меня не заметила; надеюсь, никто не увидит и сегодня.

На самом деле Хэзард прекрасно знал, что о его последнем визите в город говорят, и, следовательно, весьма велика вероятность, что его будут встречать. И вряд ли с цветами. Он не напрасно оделся во все черное, за исключением мокасин, но такая обувь позволяла ему двигаться быстрее, чем в сапогах.

— Подожди, пока Джимми все привезет, — пыталась отговорить его Венеция.

— В том-то и дело, что Джимми давно уже не было. Значит, возникли проблемы. А Розе известно все, что происходит в округе.

Венеция глубоко вздохнула. Отсветы пламени играли на ее высоких скулах.

— Я полагаю, мои мольбы тебя не тронут и я могу не тратить попусту силы?

— Я ненадолго. — Хэзард с трудом заставил себя оторвать взгляд от этой манящий, чарующей красоты. — Два-три часа, не больше. Принести тебе какие-нибудь книги? Я понимаю, что ты скучаешь, когда меня нет…

— Черт тебя подери, Хэзард! Неужели ты думаешь, что мне хочется, чтобы ты рисковал своей жизнью, лишь бы скрасить мой досуг? — Венеция вскочила на ноги. Слезы гнева и обиды потекли по ее щекам. — Неужели, будь оно все проклято, я похожа на человека, который желает тебе смерти? — закончила она дрожащим голосом.

Хэзард в мгновение ока пересек крохотную комнату, заглянул в обиженное лицо Венеции, а потом крепко прижал ее к себе. Он никогда не подозревал, что способен отзываться на всякую перемену в настроении женщины.

— Только не плачь, биа-кара, — прошептал он, поцелуями осушая ей щеки. — Не плачь. Разве я похож на идиота, который станет рисковать, когда его ждет такая женщина? Ты же знаешь, как ты мне нужна, — негромко произнес он.

Венеция подняла на него блестящие от слез глаза.

— Правда?

— Слово чести! — И Хэзард улыбнулся той самой улыбкой, от которой у нее всегда замирало сердце.

Губы Венеции дрогнули в ответной улыбке, ее затопило ощущение огромной радости.

— Скорее возвращайся, — только и смогла сказать она.

— Я буду бежать всю дорогу, — пообещал Хэзард. Так он и сделал — недаром его еще в детстве научили правильно бегать. Каждый индеец способен бежать не останавливаясь целые сутки.

Когда Хэзард приблизился к зарослям можжевельника, которые отмечали границу цивилизации, он долго стоял не шевелясь, оглядывая низкие домишки, сгрудившиеся внизу. Городок Конфедерат-галч казался причудливым лабиринтом улочек, застроенных домами, конторами, хижинами, магазинами, которые возвели на потребу золотодобытчикам без всякого плана. Но Хэзард знал здесь каждый дом, каждый закоулок и каждого жителя — по крайней мере в лицо. Он оглядывал город методично, словно разведчик. Хэзард научился этому во время рейдов на вражескую территорию, когда от осторожности зависела его жизнь.

Убедившись, что хотя бы в непосредственной близости его никто не поджидает, он двинулся к борделю Розы, выбирая самые темные участки. К счастью, бдительности Хэзард не утратил и первым увидел их. Все было так, как он и ожидал: белые выставили посты у обоих входов и даже у двери в игорный зал. Людей этих он не узнал — они были явно не из местных и на вид показались ему бродягами с Востока.

Хэзард вернулся немного назад, к магазину кожаных изделий Мальмстрема. Он решил, что сможет добраться до борделя по крышам, а для этого нужно было найти дом с крепкой трубой. Ни один воин его племени не выходил на разведку без своего аркана, сплетенного из шерсти зубра, и Хэзард понял, что на этот раз аркан ему пригодится как никогда.

Кольцо аркана бесшумно упало на трубу магазина, и спустя несколько минут Хэзард осторожно взобрался на крышу. Прислонившись к трубе, он забрал аркан и прикрепил его тугим кольцом к поясу. Дозорные на улице его больше не интересовали. Довольный тем, что он один, Хэзард осторожно двинулся на восток в сторону борделя — изысканный особняк из известняка с коваными решетками балконов возвышался в конце квартала на шесть домов дальше.

Мораль к тому времени еще не поселилась в Конфедерат-галч: она всегда появляется позже, если золота достаточно много и можно начать оседлую жизнь. А в первые месяцы золотого бума не существует никаких принципов, кроме одного — разбогатеть как можно быстрее, никаких судебных формальностей, кроме ножа и револьвера. Самыми популярными заведениями в городе были салуны, игорные дома, танцевальные залы и бордели. Позже публичные дома, разумеется, вытеснят с главной улицы, но пока он только зарождался, бордель Розы считался самым роскошным зданием в городе, выстроенным из розового известняка.

Хэзард усмехнулся про себя, вспомнив, что Роза всегда настаивала на самом лучшем. Она родилась в Новом Орлеане и была незаконнорожденной, но покровитель ее матери был щедр к своей любовнице. Пока ее родители не умерли от эпидемии тифа, Роза имела все, что можно было купить за деньги. Однако после их смерти родственники отца предпочли не признать ее, хотя внешность Розы подтверждала родство с Лонгвилями — фиалковые глаза, белоснежная кожа, напоминающая лепестки магнолии, иссиня-черные волосы. К несчастью, по матери она была на одну восьмую часть негритянкой. Чтобы не запятнать фамилию Лонгвилей, однажды ночью ее обманом увезли вверх по реке и продали работорговцу. Владелец Розы умер в ту же ночь, когда купил и обесчестил ее. Ему перерезали горло, как писали газеты. Разумеется, Розу разыскивали за убийство, но к тому времени она уже была на полпути к Сент-Луису, и в ее багаже были спрятаны деньги, накопленные незадачливым работорговцем.

Свой первый бордель Роза Кондье открыла летом 1859 года в Сент-Луисе. Впрочем, сама она никогда проституцией не занималась: у нее было достаточно денег, чтобы прожить без этого. Она выбрала карьеру «мадам» только потому, что женщинам без семьи в те времена предоставлялся не слишком большой выбор, чтобы не умереть с голоду. И, что более важно, бизнес давал ей надежную защиту: представители местных властей были весьма частыми гостями в ее заведениях. Южная система правосудия не слишком благоволила к рабам, убившим своих хозяев, и Роза проявляла максимум осторожности.

Через год заведение Розы стало самым популярным в Сент-Луисе, но спустя еще четыре года началась золотая лихорадка, и дух авантюризма позвал ее в дорогу. Она была молода — всего лишь двадцать три года, — и в Сент-Луисе ей стало скучно.

Попасть с крыши на витой чугунный балкон второго этажа не составило для Хэзарда никакого труда. Одно легкое, неслышное движение — и он оказался на полу балкона, словно тень, сошедшая с небес. Открыв высокую стеклянную дверь и чуть отодвинув тяжелые парчовые занавески, Хэзард заглянул в спальню Рокси, своей старой знакомой. Растянувшись на кровати, она развлекала клиента, но ее глаза блуждали по потолку, а на лице отчетливо проступало выражение скуки. Хэзард неслышно вошел в комнату, поднял руку в приветственном жесте и улыбнулся. Глаза Рокси расширились от изумления, однако она тоже не издала ни звука. Стареющий бизнесмен, который, как предполагала его жена, проводил вечер на собрании масонов, был слишком занят, так что Хэзард спокойно пересек комнату, подошел к двери и осторожно повернул ручку. Рокси молча наблюдала за ним. Хезард выглянул в коридор, никого не увидел, послал Рокси воздушный поцелуй и исчез за дверью. Рокси в ответ подмигнула ему, поэтому Хэзард все еще улыбался, когда вошел в апартаменты Розы, расположенные чуть дальше по коридору.

Реакция Розы на его появление была гораздо более бурной.

— Ты просто дурак, Хэзард! — возмущенно воскликнула она. — И еще смеешься! После твоего последнего посещения за этим домом наблюдают двадцать четыре часа в сутки.

— Меня развеселил стиль Рокси, — Хэзард не обратил никакого внимания на суровый выговор Розы. — Хотя это, наверное, к лучшему: Реджи Уивер выглядел так, будто его вот-вот хватит удар. Тогда не видать ему больше этих его «масонских собраний».

— Так вот как ты попал сюда! — Роза поплотнее задернула шелковые занавески на окне, выходящем на улицу.

— Сегодня у входа толпилось чересчур много народа, — сухо заметил Хэзард.

— Тебе не следовало приходить.

— Спасибо за дружескую встречу, — Хэзард снял с плеча тяжелое ружье и уселся в бархатное кресло.

Удостоверившись, что шторы хорошо закрыты, Роза повернулась к нему.

— Он нанял всех мерзавцев в городе, чтобы убить тебя, — предупредила она. — Я не говорю уже о телохранителях, которых он привез с собой с Востока. Он предлагает чертовски хорошую цену за твою голову.

— Кого ты имеешь в виду?

— Янси Стрэхэна. Это один из тех джентльменов без гроша в кармане, которые только позорят Юг, — презрительно бросила Роза.

Хэзард улыбнулся.

— Мне казалось, ты презираешь Юг.

— Не Юг, Хэзард, а тех тупоголовых ублюдков, которым пришло в голову, что они владеют всеми, чья кожа хоть чуть-чуть темнее, чем их собственная. И не пытайся сменить тему разговора. Тебя хотят убить, Хэзард. По-моему, тебе следует уйти прямо сейчас тем же путем, которым ты сюда пришел, пока никто ничего не заметил.

В больших фиолетовых глазах Розы светилась тревога, и Хэзард поспешил ее успокоить:

— Ты напрасно так разволновалась. Кроме Рокси, меня никто не видел, а она, похоже, не собирается меня убивать.

— Она бы скорее уморила тебя ласками, если бы ты ей только разрешил, — сухо заметила Роза.

— Ну, Роза, ты же знаешь, что ты для меня — единственная женщина. — Улыбка у Хэзарда получилась легкая, победительная.

Роза тяжело вздохнула. До его последнего появления она не сомневалась, что небезразлична Хэзарду, но уверенность разлетелась в пух и прах, когда ей стало известно, что заложница заняла ее место. Впрочем, Роза знала сексуальный аппетит Хэзарда и нисколько не удивилась. В конце концов, эта мисс Брэддок была у него под рукой двадцать четыре часа в сутки, а Хэзард никогда не выказывал склонности ни к воздержанию, ни к аскетизму…

— Если ты пробудешь здесь слишком долго, ни одна женщина тебя не получит, Хэзард. Ты достанешься только могильщикам, — мрачно предрекла Роза.

— С чего этот парень Стрэхэн вдруг на меня ополчился? Прошуршав шелками и окутав Хэзарда ароматом духов, Роза подошла к дивану и уселась на мягкие подушки.

— Поговаривают, что они теперь большие друзья с женой полковника Брэддока.

От изумления брови Хэзарда взлетели вверх. Он несколько раз встречал Миллисент Брэддок еще в Бостоне, и она показалась ему совершенно лишенной сексуальности. Слишком худая, слишком сдержанная, слишком собранная…

— Кто бы мог подумать, — пробормотал он, пытаясь понять, что это известие сулило ему самому. Полковник Брэддок очень дорожил жизнью своей дочери, а Янси Стрэхэн, судя по впечатлению от двух разговоров с ним, был начисто лишен человеческих чувств.

— Уж поверь мне, Хэзард, они спят вместе. У меня надежные источники.

— Ты думаешь, они слышали о смерти полковника? — Хэзард очень надеялся, что Роза что-то знает, но надежды его не оправдались.

— Что?! — в ужасе воскликнула она. — Господи! А разве он умер?

— Вполне возможно. Впрочем, это всего лишь предположение, слухи, принесенные Неутомимым Волком. Я ни в чем не уверен.

Роза вскочила на ноги и нервно зашагала по комнате, подол шелкового сиреневого платья метался по пушистому ковру с изысканным цветочным рисунком. Наконец она остановилась в двух шагах от Хэзарда.

— Уноси отсюда ноги! Боже мой, если полковник мертв, то твоя жизнь не стоит и ломаного гроша. Стрэхэн опасен, повторяю тебе! Когда он впервые оказался в городе, то сразу явился в наше заведение и две мои девочки пожаловались на него. К счастью, у меня есть Бак и Том, они с ним справились. Но я точно знаю, что Янси Стрэхэн — настоящий садист. Так ты уберешься отсюда или нет?

— Не паникуй, Роза. Я смогу справиться с Янси Стрэхэном.

— А я в этом не уверена. Такие люди никогда честно не дерутся, они ищут обходные пути. И потом, Янси нанял целую армию головорезов, чтобы тебя поймать!

Когда в дверь громко постучали, Роза едва удержалась, чтобы не вскрикнуть. Не говоря ни слова, Хэзард жестом приказал ей открыть дверь, а сам поднял ружье и сумку и спокойно прошел в гардеробную Розы. Роза послушно открыла дверь, и, хотя щеки ее пылали, голос звучал намеренно спокойно:

— В чем дело, Эдвард? — У порога, переминаясь с ноги на ногу, стоял недавно нанятый ею крупье.

— Кин требует еще кредита, мисс Кондье. Вы установили ему лимит в пять тысяч, а он требует еще. Он устроил такой скандал… — Крупье оценивающе осматривал комнату хозяйки, словно вор, который приценивается к вещам, которые собирается украсть.

Харви Кин вполне мог стать новым судьей, и, учитывая это обстоятельство, Роза распорядилась:

— Дай ему кредит еще на пять тысяч. Но после этого он будет говорить со мной. Его практика не приносит ему столько денег.

— Очень хорошо, мисс Кондье. Простите, что побеспокоил вас.

Голос крупье звучал мягко, вкрадчиво, но глаза вдруг вспыхнули жадным блеском. В уголке зеркала, отражавшем внутренние покои Розы, он увидел прядь иссиня-черных волос и обтянутое черной кожей плечо.

Когда Эдвард Дойл развернулся, чтобы уйти, сердце гулко билось у него в груди. Этот чертов индеец там! У Розы в спальне! Несмотря на патрули, рыскавшие по всему городу, несмотря на охрану у входа, он все-таки ухитрился навестить Розу. Как же, черт возьми, это ему удалось? А впрочем, не важно. Очень скоро этот краснокожий сам ответит на все вопросы.

Новый крупье Розы спустился в зал и поспешно прошел мимо стола Харви Кина. Прохладный ночной воздух чуть остудил его пыл. Янси сказал, что его можно в любое время дня или ночи найти в отеле «Калифорния». И пока Эдвард Дойл торопливо шагал по темной пустой улице к гостинице, он не мог думать ни о чем, кроме обещанных пятидесяти тысяч долларов.

— А теперь, — Роза была неумолима, — немедленно убирайся отсюда!

— На этот раз ты не хочешь угостить меня чаем? — поддразнил ее Хэзард.

— Ни за что, — бросила она, совершенно выведенная из себя приходом крупье.

Роза никогда особенно не доверяла Эдварду Дойлу и наняла его только потому, что тот отлично играл в карты. Теперь же какое-то шестое чувство подсказывало ей, что она совершила ошибку.

— Хэзард, прошу тебя, не задерживайся! Я ему не верю…

Она как-то беспомощно, по-детски, всплеснула руками, и этот жест был настолько для нее не характерен, что Хэзард сразу стал серьезным.

— Прости, Роза, я не собирался огорчать тебя. Я пришел забрать платья и все остальное, о чем я тебя просил. Ты все достала? Отдай мне, и я немедленно уйду.

— Ты пришел за платьями? — Роза не смогла скрыть своего изумления.

— Да, за платьями, — спокойно ответил Хэзард. — И, может быть, у тебя найдется пара книг, которые ты могла бы одолжить? Меня особенно интересует поваренная книга. Я пообещал привезти ее. — На его губах заиграла легкая улыбка.

И тут Роза взорвалась.

— Откуда у меня поваренная книга?! Я что, домохозяйка? Хэзард, ты просто сошел с ума!

Он посмотрел на нее — совершенно неотразимую в сиреневом шелковом платье с буфами и лентами, — и на этот раз его улыбка была полна нежности.

— Прости меня, Роза. Просто мне очень нужен рецепт шоколадного кекса. Может быть, у твоей кухарки он есть?

— Мой шеф-повар изжарит тебя живьем, если ты назовешь его кухаркой, Хэзард. У него подлинный талант, и он обходится без всяких рецептов. А ты меня поражаешь. Платья, мыло, поваренные книги… Интересно, что еще ты пообещал ей? Смотри, чтобы она не убедила тебя купить и обручальные кольца в придачу ко всему остальному!

— У нее не тот цвет волос и кожи, — спокойно ответил Хэзард. — Уверяю тебя, мы никогда не говорим о соединении наших жизней. Только о книгах. Может быть, одолжишь мне несколько штук на время? Я знаю, что тебе присылают из Виргиния-сити.

— Одолжить? — Роза даже задохнулась. — Да ты и в самом деле сошел с ума, Хэзард. На улице полно людей, которые мечтают убить тебя. — Она сунула ему стопку книг, лежавших на маленьком столике. — Оставь их себе! Не возвращай! Никогда их не возвращай! Я говорю серьезно, Хэзард. Пока Янси жив, не появляйся здесь. Он сметает все на своем пути, он настолько испорчен, что даже у монахини возникнет желание его убить. Ты понял?

— Спасибо за книги, — Хэзард кивнул и убрал их в сумку. — И за предупреждение. Я буду осторожен.

Розе захотелось закричать. Она была горячей, порывистой женщиной, и спокойствие Хэзарда перед лицом опасности действовало ей на нервы.

— Чего же ты еще ждешь? — требовательно спросила она.

— Платья, если они готовы, — голос Хэзарда звучал абсолютно невозмутимо.

— Ты что, смерти захотел?

— Напротив. — Его улыбка стала шире: Хэзард вспомнил, что у него есть прекрасный повод, чтобы жить дальше, — восхитительная женщина, ожидающая его в хижине на вершине горы.

— Надеюсь, ты выживешь, черт тебя побери, чтобы она еще раз увидела эту твою улыбку! — Роза подскочила к платяному шкафу и начала швырять платья в руки Хэзарду. — Лично я не думаю, что ради нее стоит так рисковать!

— Ты просто прелесть, моя дорогая, — Хэзард был хорошо знаком с горячим темпераментом Розы — она всегда так же легко остывала. — Ну а как насчет фирмы «Герлен»?

Если бы живое существо могло дымиться, то именно это произошло бы сейчас с Розой.

— Господь всемогущий, разве я могла забыть? — ее голос так и сочился сарказмом; она снова повернулась к шкафу, дотянулась до верхней полки, сняла оттуда коробку и швырнула ее в Хэзарда, словно смертоносное оружие. — Неужели мы можем позволить мисс Брэддок мыться обычным мылом? Черта с два!

Хэзард легко поймал коробку с мылом и уложил ее поверх шести платьев, уже упакованных в кожаный мешок.

— Я твой должник, Роза, — только и сказал он.

— Может быть, что-нибудь еще? — ядовито-ласково поинтересовалась Роза, наблюдая, как Хэзард затягивает ремни на мешке. — Веер из страусиных перьев для вашей дамы или серьги с изумрудами, чтобы она смогла украсить себя за ужином?

Хэзард вдруг резко поднял голову.

— Ты мне как раз напомнила. Джимми сегодня опять не пришел. Ты не знаешь почему? Это Молли его не пустила?

— Нет, он сломал руку.

— Сломал руку?! Как это случилось?

— Говорят, бревно скатилось с повозки, которую он помогал разгружать. Когда Джимми не пришел за этими платьями, я послала Рона Дэвиса узнать, что случилось.

— Кто такой этот Рон Дэвис? Клиент? — спросил Хэзард.

— Друг, — Роза улыбнулась и добавила: — Которому хотелось бы стать клиентом. Но ты же знаешь, что я сама никогда не работаю.

— Ты можешь ему доверять?

— Ради меня он сделает что угодно. Хэзард понимающе кивнул.

— В таком случае, попроси его передать Джимми…

— Господи, да уберешься ты отсюда или нет?! — Роза вдруг вспомнила странный блеск в глазах Эдварда Дойла.

Хэзард взял ее за руку и успокаивающе погладил тонкие пальцы.

— Я просто хотел сказать, что собираюсь отправиться на летнюю охоту. Пусть Янси немного остынет.

— А что будет с ней? — Роза пытливо заглянула ему в глаза.

— Она поедет со мной. Это же моя страховка.

Роза поняла, что Хэзард уклонился от прямого ответа. Никто не станет рисковать своей жизнью ради платьев и туалетного мыла, если женщина всего лишь является «страховкой».

— А Янси не может забрать участок в твое отсутствие? — Розу беспокоило не только настоящее, но и будущее Хэзарда.

— Легально — нет. У меня все бумаги оформлены. И потом, Янси не будет знать, что мы уехали.

Прикосновение пальцев Хэзарда было необыкновенно нежным и успокаивало даже сейчас, когда нервы Розы были на пределе.

— Когда ты вернешься? — вздохнув, спросила она.

— Через две-три недели, может быть, через месяц. Когда Джимми станет лучше, попроси его заходить в хижину, как обычно, — каждые два-три дня. Тогда не возникнет никаких подозрений. Для жителей Даймонд-сити мы по-прежнему будем в хижине на горе. И еще раз спасибо тебе за все.

Хэзард отпустил ее руку и взял свое ружье, когда дверь с шумом распахнулась. Крупный мужчина загораживал выход в коридор. Он держал Хэзарда на прицеле.

— Не двигайся, краснокожий ублюдок! — прорычал Янси Стрэхэн.

Хэзард достаточно прожил среди белых и немало выслушал обидных речей. Индейцев называли распущенными, грязными, шумными, считали, что они по-детски нетерпеливы и абсолютно не умеют себя вести. Но от этой команды, произнесенной хриплым громким голосом, в нем полыхнула ненависть. Впервые в жизни он был готов убить человека, повинуясь импульсу.

Роза вскрикнула.

— Заткнись, шлюха! А не то я пристрелю тебя, Янси быстро перешагнул порог и захлопнул за собой дверь, не сводя глаз с Хэзарда. — Но сначала я разделаюсь с тобой, ублюдок, как только ты передашь мне право на владение твоими участками.

Хэзард медленно выпрямился, его дыхание было ровным. У него оставалось время подумать: он был нужен Янси живым, чтобы поставить свою подпись на документах.

— Сделка не будет считаться законной до тех пор, пока ее не зарегистрируют, — рискнул заметить он.

— Значит, мы ее зарегистрируем. Но сначала подпиши бумаги.

— Без свидетелей? — спокойно спросил Хэзард, разглядывая налившееся кровью лицо Янси не от первого за день стаканчика. Запах бурбона поплыл по комнате.

— Без свидетелей, — усмехнулся Янси. — Но учти: пятеро моих парней поджидают нас в коридоре и еще десяток — внизу, на улице.

Подобно многим трусам, Янси появлялся на сцене только в окружении солидного подкрепления. К счастью, он не хотел показать Хэзарду, что боится, и поэтому в комнату явился один. Он стоял у двери упрямо, словно бык, и совсем не походил на утонченного джентльмена с Юга. Янси был здоровым, мускулистым, но толстым, светлокожим и светловолосым, как его шотландские предки. Такая кожа краснеет только от солнца или от слишком большого количества бурбона. Хэзард заметил, что взгляд у Янси не слишком твердый и руки трясутся. Его противник явно выпил слишком много виски, и это тоже было очень хорошо.

— А как к этому относится полковник Брэддок? — вежливо осведомился Хэзард. — Я ведь мог заложить взрывчатку в хижину, и тогда мисс Брэддок разнесет в клочья, если я не вернусь вовремя.

— Плевать мне на полковника! — безапелляционно заявил Янси. — А на похоронах рыжеволосой потаскушки я вряд ли буду горько рыдать.

«Он чувствует себя в полной безопасности, — сообразил Хэзард. — Интересно, они получили подтверждение смерти полковника или Янси просто распоясался в его отсутствие?» У Янси Стрэхэна был довольный вид человека, уже подсчитывающего свои барыши. Хэзард понял, что Миллисент Брэддок имеет шанс остаться единственной наследницей.

— Возможно, ты запоешь по-другому, когда полковник вернется и оторвет тебе яйца, — негромко заметил он и увидел, как покраснел Янси.

— Заткнись, ублюдок! Я сам о себе позабочусь. — Янси обернулся к Розе и отрывисто приказал: — Давай сюда ручку и бумагу!

Однако Роза не шелохнулась, ее лицо оставалось абсолютно бесстрастным.

— Вам это так не пройдет, — холодно заявила она. — Не всем добытчикам нравится ваша манера вести дела с оружием в руках.

— Заткнись, сучка, а не то я перережу тебе глотку. Ни один мужчина никогда не разговаривал так с Розой с тех пор, как она сбежала из Натчеза. Она гордо выпрямилась, и только нежные слова Хэзарда остановили ее:

— Спокойно, любовь моя. Принеси нам ручку и бумагу.

Роза внимательно посмотрела на него, услышала скрытую ярость в этом совершенно спокойном голосе и, когда он успокаивающе улыбнулся ей и подмигнул, молча кивнула. Она догадалась, что Хэзард что-то задумал.

Роза открыла секретер и достала надушенную бумагу цвета лаванды, а Хэзард уселся за стол так, чтобы видеть и дверь, и Янси. Вооружившись ручкой, он ждал.

— Поставь число, — скомандовал Янси.

Хэзард написал число — буквы и цифры отчетливо выделялись на нежной бумаге, — потом снова остановился.

— Пиши: «Я согласен продать участки…» — Янси помедлил. — Поставь правильные номера, — добавил он.

Когда Хэзард вывел последнюю цифру, из-за двери донесся грубый мужской голос:

— У вас все в порядке, босс?

Хэзард с тревогой ждал ответа Янси, понимая, что против нескольких человек ему не выстоять.

— Все отлично, — в голосе Янси слышалось удовлетворение, и Хэзард мысленно поблагодарил богов. — А теперь подпишись.

«Пора», — решил Хэзард и уронил ручку на пол нарочито неловким жестом.

— Вот урод! — выругался Янси, хотя его это не слишком обеспокоило: все складывалось просто отлично, и он был очень доволен собой.

Хэзард медленно наклонился, делая вид, что никак не может найти ручку, а сам в это время нащупал в кармане нож. Сердце его бешено колотилось. Если Янси не умрет сразу — а ножом не так просто убить человека на месте, — то, по крайней мере, он не должен закричать. «Значит, надо метить в шею», — решил Хэзард.

Обхватив пальцами костяную рукоятку ножа, он резко распрямился, мелькнуло остро наточенное лезвие, и стилет вонзился в мясистую шею Янси. Его глаза широко раскрылись от ужаса, из груди вырвался сдавленный хрип, и Стрэхэн рухнул на пол.

Все это заняло несколько секунд. Еще пару мгновений Хэзард и Роза молча смотрели на неподвижное тело.

— Уходи скорее! — наконец прошептала Роза. — Больше медлить нельзя.

— А ты уверена, что у тебя не будет проблем с телом?

— Ты шутишь? У нас здесь каждую ночь драки. Судья Фарадэй прекрасно ко мне относится с тех пор, как я внесла двадцать пять тысяч долларов в фонд его избирательной кампании.

— Он, вероятно, мертв, — заметил Хэзард.

— Очень на это надеюсь, — торопливым шепотом ответила Роза и подтолкнула Хэзарда к окну. — Иди же, наконец!

— Если ты уверена, что с тобой все будет в порядке…

— Хэзард!

— Тогда желаю удачи.

Хэзард улыбнулся, взвалил на плечо кожаный мешок и бесшумно исчез за занавесками. Мгновение он стоял между ними и балконной дверью, разглядывая улицу внизу. Все мужчины сгрудились возле центрального входа. Он вздохнул с облегчением и выбрался на балкон.

Закрыв за ним дверь, Роза посмотрела на золотые часы на письменном столе, потом на истекающего кровью Янси. Если его цепные псы не войдут сейчас, она начнет кричать через пять минут. К тому времени Хэзард уже будет далеко, если ему удастся не столкнуться с вооруженными патрулями.

Хэзард тем временем проверил свое ружье, пристроил поудобнее мешок на спине и влез на крышу. Разумеется, он рисковал, возвращаясь по крышам к магазину Мальмстрема: стоило кому-нибудь поднять голову, этот кто-то наверняка разглядел бы беглеца на фоне ночного неба. В какой-то момент Хэзард чуть не свалился с крыши салуна и долго лежал, прислушиваясь к звукам ночного городка. Из салуна доносилась музыка и громкие голоса посетителей — кто-то играл на банджо, кто-то ругался. Где-то завязалась драка, но звуков погони он не услышал.

Хэзард двинулся дальше. Он как раз перепрыгивал на другую крышу, когда до него донесся крик Розы. Преодолевая расстояние между следующими двумя домами, он услышал, как с шумом распахнулась дверь, выходящая на ее балкон, и первая пуля просвистела у него над головой.

Когда Хэзард достиг магазина Мальмстрема и спрыгнул вниз, отовсюду доносились голоса патрульных. Но у него было неоспоримое преимущество: он их слышал, а они его нет. Хэзард побежал по темной улице, и сразу на память пришли эпизоды детства. Мальчишки бегут по зеленой траве, длинные волосы развевает ветер, тела повлажнели от пота, обутые в мокасины ноги не чувствуют под собой земли. И он всегда опережал остальных — он был выше их, сильнее, быстрее! Хэзард улыбнулся этому яркому воспоминанию. Когда-то эта земля принадлежала абсарокам, а теперь белые называют ее своей. Они жаждут его крови, но сегодня вечером они ее не получат. Хэзард рассмеялся и прибавил скорость.

22

По дороге к хижине Хэзард забрал пару своих лошадей с пастбища Пернелов. Низкорослые лошадки лишь негромко заржали, почуяв знакомый запах. Он легонько погладил их, чтобы успокоить, и, взнуздав при помощи аркана, увел с собой. Когда он оказался на достаточном расстоянии от ранчо, то оседлал Пету, а вторую лошадь повел в поводу. Хэзард негромко разговаривал с ними, рассказывая о том, что их ожидает путешествие в горы, на летнее пастбище, и ему казалось, что лошади понимают его. Во всяком случае, они вскинули головы, подняли уши, их ноздри раздулись, они зафыркали в ответ. Последнюю, самую трудную милю Хэзард прошел пешком, но Пета все тыкалась мордой ему в спину, словно ей не терпелось поскорее оказаться дома.

— Значит, идея летней охоты тебя тоже привлекает, — заметил Хэзард и засмеялся, когда Пета потерлась носом о его плечо. — Нам обоим хочется домой! Домой… — шепотом повторил он, и каменистая неровная тропа показалась ему мощеным тротуаром.

Только сейчас Хэзард понял, какое огромное наслаждение доставляла ему мысль о поездке домой. Он не навещал свой клан уже три месяца и, если не считать коротких поездок в Виргиния-сити, как раб трудился на шахте все это время. Слово «дом» воплощало для него слишком многое.

Венеция уже в тысячный раз посмотрела на часы. Хэзард сказал, что его не будет часа два-три, но прошло уже целых пять. В конце концов она решила, что индеец слишком хорошо проводит время у Розы, чтобы вспоминать о времени, и подумала, что этого и следовало ожидать. Она здесь волнуется и сходит с ума, а он, должно быть, приканчивает свой четвертый бокал с бренди! Или занимается с Розой любовью.

— Или занимается с Розой любовью, — вслух произнесла Венеция и вскочила на ноги, чтобы уже в который раз посмотреть в то окно, из которого открывался вид на тропу.

В половине десятого Венеция вышла на крыльцо в надежде услышать хоть какой-нибудь звук. Луна на короткое время пробилась сквозь облака и залила все вокруг мертвенным холодным светом. Венеция вгляделась в темноту. Ничего — ни шороха, ни звука, ни тени.

Неужели Хэзард не понимает, как она волнуется из-за этих его поездок в город? О ее похищении знают все местные жители, а значит, за Хэзардом наверняка охотятся. Ее отец не может контролировать все в городе, а такой человек, как Янси Стрэхэн, вполне способен его не послушаться. Разумеется, Хэзарду наплевать, что она просто больна от страха. И дались ему эти проклятые платья! Венеция решила немедленно их разорвать, как только Хэзард переступит через порог. Это послужит ему наказанием за все те муки, что он причинил ей.

Венеция долго стояла на крыльце, прислушиваясь, но Хэзарда все не было, и ночной холод наконец загнал ее обратно в хижину. Бронзовые часы на полке над очагом показывали двадцать минут одиннадцатого. Господи, да где же он?! «Будь ты проклят, Джон Хэзард Блэк, если ты позволил себя убить из-за каких-то чертовых платьев. Никогда я тебя не прощу», — думала она.

В половине двенадцатого Венеция решила, что лучше всего было бы лечь спать. Она тут чуть не плачет от страха, а этот мерзавец сейчас нашептывает нежные слова на ухо какой-нибудь шлюхе! И им так уютно в широкой удобной постели.

Но что это? Венеция услышала, как с тропы осыпаются камни под копытами лошадей. Неужели какой-нибудь конокрад сбился с пути? Ведь Хэзард ушел в город пешком, он не стал бы связываться с лошадьми.

Венеция подлетела к окну…

Слава тебе, всемогущий боже! Это был Хэзард. Он вошел в хижину с широкой улыбкой на лице, и Венеция бросилась в его объятия. Все страхи ее мигом исчезли. Хэзард вернулся, он был здесь, живой, и Венеция не могла прийти в себя от счастья. Она ощущала гармонию с собой и миром, даже не пытаясь разобраться в причине этого. Она осыпала его лицо поцелуями, и Хэзард целовал ее в ответ. Наконец он слегка отстранился и, заглянув в глаза, спросил:

— Так тебе хотелось бы поехать на летнюю охоту в Арроу-Крик? — его улыбка была заразительной, а взгляд — теплым и нежным.

— Конечно! — не раздумывая ни минуты, воскликнула Венеция. — Да, да, да! Когда?

— Тебе не терпится? — усмехнулся Хэзард. Венеция бросила на него озорной взгляд из-под тяжелых ресниц.

— Ты забыл, с кем говоришь? Терпение! Если мне и присущи какие-нибудь добродетели, то только не эта.

Хэзард рассмеялся, а Венеция снова спросила:

— Так когда мы поедем?

Он нежно взял ее лицо в ладони, поцеловал полуоткрытые пухлые губы и коротко ответил:

— Немедленно.

Венеция в восторге закружилась по комнате, но внезапно остановилась как вкопанная. Ей пришла в голову новая мысль.

— Постой. Ведь ты же не хотел туда ехать. Что-нибудь случилось? И почему вдруг такая спешка?

Хэзард молча пожал плечами, и Венеция очень пристально посмотрела на него.

— Черт тебя побери, Джон Хэзард, не вздумай лгать мне! Если мы сейчас же не уедем, то, насколько я понимаю, нам придется несладко, верно?

Бездонные голубые глаза не отрывались от его лица, и Хэзард не стал придумывать отговорок:

— Ты права.

— И кто же за тобой гонится, хотела бы я знать?

— Одного из них я, вероятно, убил.

— Вероятно?

— Я слишком торопился убраться оттуда. Меня не догнали, и я не думаю, что они станут рисковать жизнью, поднимаясь сюда. Но…

— Что?

— Мне вдруг захотелось поехать домой. Без всяких веских причин. Возможно, я просто устал от того, что в меня все время стреляют. Да и ты хотела посмотреть летнюю охоту. Ведь ты не возражаешь против поездки, правда?

«Возражаю?! — подумала Венеция. — Я бы не возражала жить хоть на краю земли, если бы только ты был рядом со мной. Поехать с тобой, увидеть твой дом, твоих родных, познакомиться с жизнью, которая превратила тебя в такого потрясающего мужчину… Чего еще желать?» Сейчас, когда Хэзард вернулся целым и невредимым, Венеции хотелось только одного — чтобы он больше никогда не покидал ее.

— Нет, — спокойно ответила она, чтобы его не испугала подлинная сила ее чувств, — я не возражаю.

Хэзард уложил одежду и провизию в два мешка и привязал их на спину лошадям.

— Кстати, а ты умеешь ездить верхом? — вернувшись, спросил он у Венеции и мысленно отругал себя за то, что не поинтересовался этим раньше.

Венеция в ответ только усмехнулась. Большую часть своей юности она провела в седле. Это было единственное развлечение, дозволенное женщинам ее круга, в котором присутствовала хотя бы малая толика азарта.

— Ездить верхом ночью довольно опасно, — заметил Хэзард. — Лошадь может оступиться.

— Я справлюсь, — твердо сказала Венеция. Хэзард критически оглядел ее и вдруг сообразил, что она не может ехать в его рубашке и штанах. Светлые ситцевые платья, которые он привез от Розы, тут тоже не помогут: путь предстоял неблизкий, Венеции необходимо было надеть что-нибудь кожаное. Поколебавшись минуту, он подошел к полкам и снял оттуда большой плоский замшевый конверт, перевязанный кожаными тесемками, вышитыми бисером.

— Надень что-нибудь из этого, — сказал Хэзард, положив сверток на стол. — Для верховой езды, — грубовато добавил он, резко повернулся и вышел на улицу.

Венеция аккуратно развязала тесемки, раскрыла конверт и увидела три аккуратно сложенных женских платья. Одно было из бледно-желтой оленьей кожи, второе из шкуры лося, а третье — непонятно из чего, но тоже кожаное, белое, самое нарядное. Все платья были отделаны бахромой и вышивкой, а белое украшал сложный узор из зубов лося, каждый из которых висел на ленте, расшитой бисером. Было ясно, что на каждое платье ушли месяцы кропотливой работы: в некоторых местах бисер буквально скрывал кожу.

Венеция сразу же сообразила, кому принадлежала эта одежда, учитывая почти ритуальную упаковку. Хэзард сохранил эти платья после смерти своей жены! Интересно, когда и почему она умерла? Как ее звали?.. Неожиданно Венецию охватил бешеный приступ ревности. А что, если у Хэзарда есть дети? Ей никогда раньше это не приходило в голову, но ведь Хэзард вполне мог быть отцом. Сама мысль о том, что Хэзард был женат, казалась ей абсурдной. А ведь он, должно быть, очень любил свою жену, раз так бережно хранит ее вещи.

«Не хочу я их надевать, — угрюмо подумала Венеция. — Всякий раз, как Хэзард увидит эти платья, он станет вспоминать о ней, о своей былой любви. С его стороны было очень неделикатно предложить мне такое!» Венеция всегда заводилась очень быстро, и теперь ей хватило одной секунды. Нет, вы только представьте, он хотел обрядить ее в платья своей жены! Какое нахальство! Она пулей вылетела из хижины, остановилась на верхней ступени крыльца и прокричала Хэзарду, который в этот момент надевал уздечку на лошадь:

— Мне не нужны эти платья! Я не собираюсь их носить!

Хэзард изумленно поднял голову:

— Что случилось? Какой бес в тебя вселился?

— В меня? Какой бес вселился в меня? Со мной-то как раз все в порядке. Я просто не желаю надевать вещи твоей покойной жены! — выкрикнула она. Ревность, зависть, страх потерять его — все слилось в этом истерическом крике.

— Ты не можешь ехать верхом в моей рубашке, — невозмутимо произнес Хэзард, не обращая никакого внимания на истерику и не собираясь спорить с ней.

— Иди к черту! — совершенно непоследовательно ответила Венеция.

На скулах Хэзарда заходили желваки. Ему потребовалось собрать все душевные силы, чтобы достать и отдать ей этот замшевый сверток. Он был напоминанием не только о жене, которую Хэзард когда-то любил, но и о его собственной юности, ставшей теперь такой далекой. Воспоминания больше не причиняли острой боли: проходили годы, лица стирались из памяти, произнесенные слова забывались, — и все-таки ему было нелегко предложить эти платья Венеции. Кроме них, у него ничего не осталось от Черной Голубки, это была своеобразная реликвия их беззаботной юности, память о тех временах, которые никогда не вернутся…

Хэзард вдруг почувствовал, что ненавидит эту женщину, которая стояла сейчас на крыльце. Он вообще не привык к кричащим женщинам.

— Я бы не предложил их тебе, если бы у меня был выбор, поверь мне, — спокойно сказал он. — И мне не нравится, когда ты кричишь.

— А мне не нравится, что ты предалагаешь мне вещи своей жены, которые берег, как святыню! — в отчаянии выкрикнула Венеция. Как она только могла надеяться стать частью его жизни? Она была совершенно чужой в его мире.

— Что ты хочешь от меня услышать?

Хэзард неожидано понял, что явилось истинной причиной его поступка. Он наконец расстался с памятью о Черной Голубке, со всем, чем она была для него, с тем, что она воплощала в его юности. Ни одной женщине не удавалось заменить ее в потайном уголке его души — до сегодняшнего дня. А Венеция не смогла оценить его подарка. Она оказалась просто капризной, избалованной девчонкой. Впрочем, он с самого начала прекрасно понимал, что она собой представляет…

— Не хочешь их надевать — не надо. — Хэзард вдруг почувствовал, как на него навалилась усталость. — Можешь стереть свою задницу до крови, мне плевать, — добавил он, завязывая последний узел. Его резкие слова заставили кобылу вскинуть голову от страха. Хэзард быстро успокоил ее, ласково сказав что-то на своем языке.

— Я могу надеть твои брюки, — не сдавалась Венеция.

— Отлично, — его глаза смотрели на нее очень холодно. — Надевай что угодно, только поскорее.

Венеция повернулась к нему спиной и, независимо вскинув голову, вернулась в хижину. Хэзард вошел следом, но она намеренно не оборачивалась, сражаясь со слишком широким для нее поясом его синих кавалерийских штанов. Когда дверь снова хлопнула, она только пробормотала себе под нос что-то о коварных мужчинах, которые не перестают любить своих давно умерших жен.

Ей пришлось закатать штанины, чтобы можно было идти. Выходя из хижины, Венеция продолжала вполголоса ругать Хэзарда и даже не оглянулась напоследок.

— Достаточно быстро я справилась? — ядовито поинтересовалась она, появляясь на крыльце.

— Ты самая расторопная женщина из тех, что мне доводилось встречать, — столь же язвительно ответил ей Хээард.

— Не сомневаюсь, что ты повстречал их немало, — Венеции очень хотелось его разозлить.

— К несчастью, одна оказалась явно лишней, — сухо парировал Хэзард, усаживаясь верхом на Пету.

— Тогда почему бы тебе меня не отпустить? — обиженно спросила Венеция, стоя рядом со второй лошадью. — Это избавит моего отца от множества хлопот.

— И я потеряю участки. Нет уж, ни за что. Поехали.

— Как я должна, по-твоему, сесть на эту лошадь? — она посмотрела на импровизированное седло и стремена, висевшие слишком высоко.

— Мне казалось, ты говорила, что умеешь ездить верхом, — нахмурился Хэзард.

— Я умею, но для это мне нужно сесть на лошадь.

С тяжелым вздохом Хэзард спешился и подошел к Венеции.

— Я забыл нанять для вас грума, миледи. Простите нашу дикость, — он насмешливо поклонился и, обхватив Венецию за талию, усадил ее в седло.

— Но здесь нет мундштука, — Венеция растерянно посмотрела на него.

— Вы удивительно наблюдательны, — хладнокровно заметил Хэзард.

— А как же мне управлять им, мистер Блэк?

— Коленями, принцесса. Или вы предпочитаете, чтобы я вел его в поводу? — с сарказмом предложил Хэзард.

— Нет!

Хэзард пожал плечами, вскочил в седло и пустил Пету легким галопом. В конце концов, пусть управляется как хочет.

Венеции сначала пришлось нелегко, но так как Пета скакала впереди, ее конь предпочитал следовать за ней, а не искать другой дороги. Очень быстро Венеция поняла, что он слушается легчайшего прикосновения, и решила, что Хэзард мог бы и предупредить ее об этом.

Хэзард остановился только один раз, перед самым восходом солнца, у небольшого ручья, чтобы напоить лошадей. Он хотел было снять Венецию с седла, но она оттолкнула его руки и сама слезла с лошади. Не проронив ни слова, они поели вяленого мяса с хлебом и очень скоро продолжили путь.

Вторую остановку Хэзард сделал уже ближе к вечеру. Он бы ехал и дальше, если бы не заметил, что изо всех сил Венеция сжимает челюсти. Ей явно было больно, и он про себя восхитился ее упрямым мужеством. Удобное место для стоянки нашлось быстро — на берегу бурлящего ручья, по краям которого возвышались трехгранные тополя и ели. На этот раз Венеция не оттолкнула его руки, когда он предложил свою помощь. Хэзард аккуратно поставил ее на землю. И хотя в его планы не входило останавливаться на ночь, он сказал:

— Эта поляна выглядит очень уютно. Здесь мы и заночуем.

Хэзард развел костер, сам приготовил ужин, а потом нарезал еловых веток и соорудил небольшой шалаш. Ложе из можжевельника и мягкого шалфея получилось поистине королевским. Он не поддразнивал Венецию, не издевался над ней, не сказал: «Я же тебе говорил», и от его доброты она была готова расплакаться. Проклятье, как ему удается быть таким добрым и терпеливым? И черт побери, почему она влюбилась в него, а он все еще любит свою жену? Это нечестно! Это просто подножка судьбы. Когда она наконец нашла мужчину, которого полюбила, оказалось, что его любовь по-прежнему принадлежит умершей жене…

Венеции отчаянно хотелось узнать побольше об этой загадочной женщине из племени абсароков, но даже она понимала, что некоторые вещи святы. Каждый человек имеет право на свои тайны. А если Хэзард ее не любит, она не в силах здесь ничего изменить. Какая пустая трата времени все эти уловки, при помощи которых якобы можно очаровать мужчину! А она-то так старалась им научиться, прислушивалась к тому, что говорили вокруг, и по-своему пыталась применить свои знания на практике… И почему никто не посвятил этому специальную главу в учебниках? Как бы то ни было, у нее есть гордость, и она уважает чужие чувства.

— Почему ты до сих пор любишь свою жену? — внезапно услышала Венеция свой собственный голос.

Она тут же пожалела о сказанном, но отступать было поздно. Глаза Хэзарда сверкнули, потом он медленно опустил ресницы, и Венеция решила, что он не ответит. Хэзард действительно некоторое время молчал, но когда он поднял на нее взгляд, в нем не было ничего, кроме удивления.

— С тобой все в порядке? Я знаю, тебе сейчас должно быть очень больно: столько времени в седле без подходящей одежды…

— Не пытайся сменить тему! Я хочу знать.

Хэзард снова помолчал, понимая, что в нее вселился демон, и наконец с трудом произнес:

— Она умерла.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Разве тебе это так важно? Абсароки никогда не говорят о мертвых: мы считаем это неуважением к ним.

Венеция молча кивнула, но ее глаза цвета штормового моря не отрывались от его лица.

«Да, в настойчивости ей не откажешь», — подумал Хэзард. И очень тихо он начал говорить:

— Когда люди умирают, их нельзя больше любить. Мы любим память о них, вспоминаем ту радость, которую они нам приносили, вновь переживаем то, что с нами было когда-то… Но, понимаешь, как только человек, которого ты любишь, попадает в страну теней, его больше нет. По-прежнему растет трава, и цветы пахнут так же сладко, бизоны проходят стороной. Но память — это не то, что жизнь. Ты считаешь, что можно любить того, кого давно нет?

Его вопрос прозвучал спокойно и серьезно. На этот раз долго молчала Венеция.

— Я не знаю, — наконец произнесла она. — Тогда почему ты сохранил ее платья?

Хэзард сидел на земле совсем рядом с угасающим костром. Подхватив пучок травы, он бросил ее в огонь, и в небо устремился столбик дыма.

— Платья были частью воспоминаний, напоминанием о моей молодости. Тогда вся жизнь казалась игрой и будущее не сулило ничего, кроме удовольствий и приятных приключений.

— Сколько тебе было лет, когда ты на ней женился? Хэзард так ушел в свои воспоминания, что Венеции пришлось повторить свой вопрос.

— Семнадцать, — слабо улыбнулся Хэзард. — Только мы говорим «семнадцать зим».

В свете костра его индейская кровь стала особенно заметна. Темные волосы упали на лоб, стоило ему чуть наклонить голову, а черные глаза смотрели в сердце костра, словно ответы на мучительные вопросы Венеции таились в догорающих углях. Она снова подумала, что среди природы он чувствует себя как дома.

— Вы были счастливы? — Венеция была готова откусить себе язык за этот вопрос.

— Да.

Спокойный ответ ранил ее больше, чем она предполагала.

— И что произошло?

— Она умерла.

— Но почему?..

— Она убила себя. — Голос Хэзарда зазвучал очень холодно. Он вспомнил, как тогда Неутомимый Волк оторвал его пальцы от ледяного запястья Черной Голубки и увел его. Никто другой не осмелился этого сделать. — Все, допрос окончен.

Даже Венеция, упрямая и бесцеремонная, не решилась продолжать.

— Я лягу у входа, — сказал Хэзард, как будто ничего не произошло. — Мы отправимся в путь с восходом солнца. У нас впереди долгий день.

Венеция тяжело вздохнула. Таинственная смерть жены Хэзарда после этого разговора стала еще более загадочной. Решив, что эта тайна может подождать, она попыталась встать — и тут же рухнула обратно. С тех пор как Хэзард снял ее с коня, она сидела спокойно и почти забыла о боли, но стоило пошевелиться, боль стала нестерпимой. Грубая ткань кавалерийских штанов Хэзарда натерла ее нежную кожу за целый день, проведенный в седле.

Хэзард мгновенно оказался рядом с ней, подхватил ее на руки, отнес в шалаш и уложил на душистую постель.

— Мы оба слишком упрямы, — прошептал он, глядя в небесно-голубые глаза, повлажневшие от слез. — Прости меня, я должен был раньше заметить…

— Я сама во всем виновата, — Венецию тронуло его извинение. — Я могла тебе сказать.

— Только не неукротимая мисс Брэддок! — Его белозубая улыбка казалась еще ярче на фоне бронзовой кожи.

— Тебе придется поискать более покладистую женщину прямо сейчас. Я, наверное, неделю не смогу ходить.

— Не беспокойся. Об этом я позабочусь.

— Пожалуй, впервые меня не раздражает твоя самоуверенность. — Венеция тоже улыбнулась ему, но улыбка получилась страдальческой: ей все-таки было очень больно.

— Я взял с собой одно спасительное средство, — добродушно заметил Хэзард. — Просто на всякий случай. Кстати, меня всегда раздражали упрямые женщины. — Его пальцы коснулись уголка ее губ. — Правда, есть одно исключение, — негромко добавил он.

— Наверное, мне нужно было надеть одно из этих платьев…

— Конечно. Совсем другое ощущение, когда между тобой и лошадью только кожа, — согласился Хэзард. — Но никогда не поздно исправиться. Я захватил платья с собой на тот случай, если ты передумаешь. А как только доберемся до деревни, мы сошьем тебе собственное платье. Я не хотел тебя обидеть. Просто эти платья оказались под рукой.

— Ты в самом деле не вкладываешь в это никакого другого смысла? — надежда в голосе Венеции прозвучала по-детски трогательно.

— Никакого, клянусь тебе. Кстати, если ты предпочтешь штаны, их тоже можно сшить. Ты сама решишь, что лучше — штаны или платье. Но они должны быть из кожи. Во всяком случае, для долгих поездок. Иначе… — он состроил печальную гримасу.

— А женщины твоего племени носят штаны? — Венеция оценила старания Хэзарда быть дипломатичным и проявить такт.

— Нет.

— Значит, тебе будет неприятно, если я появлюсь в штанах на летней охоте?

Ему потребовалось время, чтобы ответить.

— Ты можешь носить то, что тебе захочется. — Он шел на очень большие уступки, потому что живо представлял себе, сколько будет разговоров и шуток по этому поводу. — Я не собираюсь…

— Но женщины твоего клана в штанах не ходят? Хэзард покачал головой.

— Если я смогу завтра двигаться, то примерю одно из платьев, — решительно заявила Венеция. — И спасу тебя от необходимости краснеть за меня.

Он вдруг улыбнулся радостно и простодушно, как маленький мальчик.

— Я сам могу о себе позаботиться, мисс Брэддок. Вы не должны идти на жертвы ради меня.

— Никаких жертв. Это просто потрясающие платья, только… — она на мгновение запнулась — …я бы хотела иметь собственные платья, если ты не возражаешь.

— Ты их получишь, — спокойно сказал Хэзард. — Столько, сколько захочешь. Абсароки — самое красивое племя в прериях, мы всегда уделяем много внимания внешности и нарядам. А что не сможем купить, то для тебя сошьют.

Хэзард твердо решил, что роскошно оденет свою женщину. Только значительно позже он осознал, что назвал про себя Венецию своей женщиной, и это не бьло оговоркой…

Мазь оказалась чудодейственной, как и надеялся Хэзард. Утром Венеция чувствовала себя отлично, но причиной тому была не только мазь. Утро выдалось теплым, свежим, пропитанным солнцем, и что более важно — она проснулась в объятиях Хэзарда. Он всю ночь нежно обнимал ее, боясь шевельнуться, понимая, насколько она устала после целого дня в седле. А сам Хэзард привык не спать.

Глядя на угасающий костер, он размышлял все о том же — что подумал о Венеции как о своей женщине. Сразу возникало множество проблем. Самая очевидная касалась рудника, остальные относились к их совместному будущему. Что движет Венецией Брэддок — жажда приключений, каприз, сексуальный голод? Или она способна испытывать какие-то более глубокие чувства?

Хэзард слишком много времени провел с влюбчивыми и похотливыми леди, чтобы самому с уверенностью определить, где кончается флирт и начинается любовь. Ответов на свои вопросы он не нашел, но в одном больше не сомневался. Он хочет, чтобы Венеция была его женщиной! Отослать ее прочь, пренебрегать ею из чувства долга или других моральных соображений, как он уже пытался, было теперь выше его сил. Хэзард хотел ее. Венеция подарила ему слишком много радости, принесла в его жизнь наслаждение, которого он не знал раньше…

— Я чувствую себя намного лучше, — пробормотала Венеция, едва открыв глаза. — Что входит в состав этой мази?

— В основном она состоит из жира бизона, — объяснил Хэзард, разминая руку, затекшую от неподвижности. — Потом юкка, ромашка, крапива и какие-то еще травы, только я забыл, какие именно. А кроме того, разумеется, необходимо несколько заклинаний и дым священного табака, — добавил он с улыбкой.

— Ты меня дразнишь? — спросила Венеция, устраиваясь поудобнее и глядя на него широко раскрытыми от любопытства глазами. Этот ее взгляд Хэзарду особенно нравился.

— Я забыл еще перья колибри.

— Вот теперь ты точно шутишь!

— Вовсе нет. Это правда, как смех Есахтавата.

— Ничего не понимаю… Это одна из ваших сказок?

— Скорее быль. Нам ее рассказывал Старый Койот, чтобы мы не забывали о нашей человеческой слабости.

— Расскажи мне!

— Как-нибудь в другой раз. Скажем, завтра, когда мы спокойно сможем предаваться лени в моем вигваме в Арроу-Крик. А теперь, бостонская принцесса, нам пора собираться в дорогу, если мы хотим приехать в деревню до темноты.

Хэзард помог ей одеться, накормил завтраком, а потом оседлал Пету и усадил Венецию перед собой. Он даже слышать не хотел о том, что она поедет верхом сама, хотя Венеция уверяла, что отлично себя чувствует.

Целый день они поднимались все выше в горы и остановились, лишь немного не доезжая до местоположения разведчиков, которых в племени называли «волками». Умывшись из ручья, Хэзард надел свой костюм вождя со всеми полагающимися ему регалиями — волчьи хвосты на расшитых бисером мокасинах, перья сокола и орла за одним ухом, узкие кожаные штаны с бахромой. В мочки ушей, которые ему проткнула раскаленной иглой мать на второй день после его рождения, он вдел переливающиеся сине-зеленые раковины. Расшитая бисером рубашка, обнажавшая мускулистую грудь, не скрывала и ожерелья из зубов медведя.

Пету тоже принарядили — ей надели настоящую испанскую упряжь, которую Хэзард когда-то выменял у юго-западных племен. На груди кобылы красовался отполированный медальон, украшенный перьями и вышитыми бисером лентами. Завязанная узлами лента, свисавшая с шеи Петы, говорила о числе поверженных врагов.

Окончив одеваться, Хэзард добавил к наряду Венеции тяжелое серебряное ожерелье, которое прекрасно гармонировало с кожаным платьем цвета шафрана, расшитого серебряным и голубым бисером. Потом Хэзард аккуратно убрал ее волосы — так, как носят женщины из племен северо-западных равнин. Его руки действовали быстро и осторожно, и очень скоро волосы Венеции начали переливаться под лучами заходящего солнца, как дорогой атлас. Когда Хэзард остался наконец доволен ее прической, он посадил Венецию на Пету, сам сел позади нее и чуть тронул кобылу коленями, посылая вперед. Перья у него за ухом трепетали на легком ветерке.

23

Первыми их заметили «волки»; их приветственные крики волной прокатились по горам, умноженные эхом, и Хэзард улыбнулся знакомым с детства звукам. Два разведчика на лошадях, совсем молодые, галопом вылетели из укрытия и понеслись им навстречу по зеленой траве. Их лошади остановились как вкопанные перед Петой.

— Добро пожаловать, Черный Кугуар! — дружно прокричали они, белозубые улыбки освещали их красивые молодые лица. — Мы боялись, что ты не приедешь!

Венеция в потоке незнакомой речи узнала только имя Хэзарда: она слышала, как его произносил Неутомимый Волк.

— Я слишком скучал без вас, молокососы, чтобы не приехать, — с улыбкой ответил Хэзард. — Познакомьтесь, это Венеция Брэддок.

Молодые люди были еще слишком молоды, поэтому после того, как Хэзард представил Венецию, они еще минуту сидели с открытыми от удивления ртами. Хэзард быстро заговорил на своем языке, и только тогда они выдавили нечто напоминающее английское приветствие.

— Боюсь, этим их познания в английском и ограничиваются, — пояснил Хэзард. — Это сыновья сестры моей матери и порой доставляют мне массу хлопот.

Он произнес еще несколько быстрых фраз по-индейски, юнцы развернули лошадей и галопом унеслись прочь. — Вообще-то они собирались ехать впереди нас, — усмехнулся Хэзард. — В принципе, они для этого и нужны. Но в их возрасте им хорошо удается только галоп.

К тому моменту, как Хэзард и Венеция въехали в деревню, все уже успели обсудить ошеломляющую новость.

От вигвама к вигваму неслось:

— Черный Кугуар взял себе жену, она бледнолицая! А молодые женщины, неравнодушные к обаянию Хэзарда, вздыхали с притворной жалостью:

— Бедняжка, он быстро ее прогонит. Бледнолицая не сможет стать ему хорошей женой.

Вигвамы рассыпались по всей долине вдоль реки, вокруг паслись низкорослые лошади всех мастей и возрастов. Для равнинных индейцев лошади означали богатство, и этот лагерь считался богатым.

Хэзард медленно ехал сквозь сгрудившуюся толпу. Он улыбался, отвечал на приветствия и каверзные вопросы, каждый из которых вызывал взрывы смеха. Все заметили, как бережно он обращается с бледнолицей женщиной, на которой было платье Черной Голубки. Многие еще помнили, сколько лошадей заплатил за него Хэзард, и теперь гадали, как велика власть этой огненноволосой женщины над их вождем.

Хэзард остановил Пету перед искусно раскрашенным белым вигвамом, который располагался чуть выше остальных. Как только он спешился и снял с лошади Венецию, их тут же окружила веселая толпа. Мальчишки проталкивались вперед, чтобы оказаться поближе к Хэзарду, а некоторые даже осмеливались дотронуться до него. Он был легендарным Черным Кугуаром, вождем, который выиграл больше битв, чем кто-либо другой.

Хэзард непринужденно беседовал со своими соплеменниками, а потом быстро и отрывисто произнес несколько фраз, словно отдавая приказания. Толпа расступилась, освобождая дорогу, Хэзард подхватил Венецию на руки и понес к вигваму. Она подумала, что Хэзард напоминает вернувшегося с войны героя, и ее охватили странные, противоречивые чувства. Словно в этом мужчине уживались два человека и ни одного из них она не знала достаточно хорошо…

Идя к своему вигваму, Хэзард говорил с пареньком, который был поразительно похож на него. Мальчик рассмеялся, Хэзард улыбнулся в ответ, приподнял полог и вошел в вигвам, по-прежнему держа Венецию на руках.

Раскрашенные кожи свисали со стен, сверху из отверстия в крыше лился солнечный свет. Хэзард осторожно опустил Венецию на постель из шкур — одну из двух, расположенных по обеим сторонам входа. Жилище было украшено изнутри так же искусно, как и снаружи.

— Ты устала? — спросил он, подкладывая ей под спину сплетенную из веток ивы специальную подставку.

— Нет. Ты же не позволил мне сегодня ничего делать.

— Ничего, завтра или чуть позже ты окончательно выздоровеешь и сможешь сбежать из деревни.

— И это тебя нисколько не огорчит? — поинтересовалась Венеция. — А впрочем, раз уж ты отверг меня сегодня утром… — Она так хотела его на мягкой постели из шалфея, но он мягко отказался, боясь причинить боль ее израненному телу.

— Ради твоего же блага, глупышка. А вовсе не потому, что я не хотел тебя. Но завтра я буду в твоем распоряжении. Только напомни мне, — с улыбкой добавил Хэзард.

— По-моему, это бесполезно: вокруг столько людей и все просят тебя уделить им хоть немного времени. Мне кажется, ты слишком популярен.

Для Венеции явилось полной неожиданностью, что Хэзарда так почитают его соплеменники. Она поняла, что все это время недооценивала его.

— Мы все — одна семья, биа. Я действительно должен уделять им внимание. Тут уж ничего не поделаешь.

— И сколько их всего?

— В моем клане сорок вигвамов. То есть, говоря твоим языком, нас около четырехсот человек. Мы принадлежим к горным абсарокам, а во время летней охоты встречаемся с речными абсароками и общаемся с ними. В некотором смысле мы все друг другу родственники. Это напоминает сбор огромной семьи.

— И ты их всех знаешь?

— Большинство. Хотя детей порой не успеваю запомнить.

«И все они знают тебя. — При этой мысли Венеции стало не по себе. — Они все знают тебя и хотят общаться с тобой. Особенно женщины». Надо было быть слепой, чтобы не заметить, какие взгляды женщины бросают на Хэзарда…

— А у тебя есть дети? — неожиданно спросила Венеция, забыв даже о простой вежливости.

В вигваме повисла тишина. Хэзард вдруг понял, как мало он знает эту женщину, а ее мысли ему просто непонятны. И почему она его все время допрашивает? Если он честно ответит на ее вопрос, то, вероятно, перевернет все ее представления о семье. Но лгать Хэзарду не хотелось.

— От моей жены у меня нет детей, — резко сказал он. Впервые в жизни Венеция от изумления потеряла дар речи. Она дважды пыталась заговорить, и оба раза с ее губ срывался нечленораздельный лепет.

— В нашем клане это имеет значение, — пояснил Хэзард. — Дело в том, что отношения между мужчинами и женщинами у индейцев довольно свободные. Мы можем заводить любовниц, расставаться с женами… У нас большой выбор.

— У кого есть выбор? — Венеция наконец обрела голос. Ей хотелось знать, сколько у Хэзарда детей и остается ли выбор прерогативой исключительно мужской, как это было в ее мире.

— Выбор есть и у мужчин, и у женщин. Так как наши женщины владеют собственностью наравне с мужчинами, у них больше свободы, чем у белых. Я не хочу сказать, что наши браки неустойчивы. Многие долго живут вместе, но…

— Всегда есть выбор? — мягко закончила за него Венеция.

Хэзард вздохнул.

— Верно. — Он понимал, что его слова не успокоят Венецию и не отвлекут от вопроса о его детях.

— Этот мальчик, с которым ты говорил у входа, твой сын? — Венеция очень старалась оставаться спокойной.

Выражение лица Хэзарда неожиданно смягчилось, его глаза потеплели.

— Ты заметила сходство?

— Его невозможно было не заметить, — как могла равнодушно ответила Венеция, на самом деле она просто помертвела от ревности.

— Нет, в буквальном смысле слова он не мой сын, хотя в нашем клане считается таковым. Наши родственные связи очень отличаются от ваших. Белые называли бы его Красное Перо — сын сестры моего отца. — Хэзард чувствовал себя страшно неловко. — Давай сменим тему, — предложил он. — Все это невероятно сложно и никак не связано с культурной традицией белых.

— Как только ты ответишь на мой вопрос, мы сразу же сменим тему, — прошептала Венеция.

— Зачем тебе это знать? — нахмурился Хэзард, которому надоело играть в кошки-мышки.

— Потому что я ревную тебя, — очень тихо ответила Венеция. — К каждой женщине, с которой ты спал.

Хэзард отвернулся и заерзал. Прямодушие и откровенность Венеции буквально сбивали его с толку. Он столько лет в общении с женщинами не выходил за рамки обычных слащавых комплиментов и дежурных слов любви… Ему пришлось взять себя в руки, чтобы не сбиться снова на ставшие привычными успокаивающие фразы.

— Тебе не надо ревновать ни к одной из них, — наконец нашел он простой ответ. — И как только ты выздоровеешь, я тебе докажу, что, кроме тебя, мне никто не нужен.

— Я имела в виду всех этих женщин в твоем прошлом.

— Ты хочешь, чтобы я ревновал к мужчинам, которые были у тебя в прошлом?

— Их у меня не было, — напомнила ему Венеция, — ни одного.

— Ну, скажем, если бы они были.

— Они бы не имели никакого значения.

— Но женщины из моего прошлого тоже не имеют никакого значения, — спокойно сказал Хэзард.

— А дети?

— Они живут со своими матерями. У нас наследование идет по материнской линии. Когда они станут старше, у мальчиков может появиться желание жить со мной, и тогда я приму решение. Но они все еще слишком маленькие.

— Их много?

— Нет. Трое. И ситуация такова… — Хэзард в отчаянии запустил пальцы себе в волосы. — Я когда-нибудь тебе объясню…

В этот момент на пороге появился мальчик, так похожий на Хэзарда.

— Ты дома? — окликнул он, заявляя о своем присутствии, как требовала традиция.

Обычно, если хозяин вигвама был рад гостю, он приглашал его войти, выставлял угощение, они курили и разговаривали. Но если посетителя не приглашали, то он не обижался и излагал свое дело с порога.

Хэзард с готовностью отозвался, обрадованный возможностью закончить неприятный для него разговор. И тут оказалось, что мальчик не один — за ним последовали шесть женщин, каждая из них несла какую-нибудь еду. Чрез несколько минут стол был накрыт; одна из женщин подожгла специальную траву, и в вигваме запахло душистой свежестью. А потом потянулись посетители.

Хэзард сел во главе импровизированного стола, лицом ко входу, а Венецию усадил слева от себя, на самом почетном месте.

После формального приветствия каждого гостя приглашали к столу и предлагали закурить. Трубка передавалась по кругу всем мужчинам. Это не был совет вождей, поэтому в церемонии курения могли принять участие и молодые люди.

По обычаю еда была обильной: целая череда блюд из мяса бизона, тыква в сиропе, турнепс, приготовленный на углях, и корни квамассии, поджаренные на горячих камнях. По такому торжественному случаю был специально приготовлен сладкий десерт — мороженое из тополиного сока, — который вызвал возгласы изумления и радости. Тополиная смола, собранная на свежем срезе, на вкус ничем не отличалась от настоящего мороженого и выглядела как молочные облака. Хэзард вдруг понял, как соскучился по привычной с детства еде. Ему казалось, что ничто в мире не сравнится с изумительным вкусом тополиного мороженого.

Неутомимый Волк сидел рядом с Венецией и играл роль переводчика. Во всяком случае, он переводил то, что считал подходящим для ушей белой женщины, а она не один раз становилась темой разговора. Хэзард на все вопросы отвечал удивительно спокойно. Он объяснил, как она появилась на его руднике, как он оставил ее заложницей, а теперь она стала его женой.

После того как разведчики, прискакав в деревню, объявили, что Хэзард едет вместе с женой, многие надеялись, что это окажется неправдой или полуправдой. И теперь после спокойных, но твердых слов Хэзарда в вигваме повисла неловкая тишина. Не то чтобы индейцы не женились на белых до него. Да и белые мужчины порой женились на женщинах из племени абсароков, и все они потом становились полноправными членами клана. Единственная разница состояла в том, что еще никогда вождь племени не выбирал себе в жены бледнолицую.

— Есть возражения? — Хэзард оглядел круг примолкнувших гостей. — Вот и хорошо, — произнес он в полной тишине. — А теперь скажите мне, достаточно ли в горах бизонов для охоты?

С этого момента перевод Неутомимого Волка заметно оживился: новую жену Хэзарда больше не обсуждали. Все строили планы по поводу охоты и обменивались забавными историями об охоте прошлых лет. Наконец подали сладкий напиток из дикой малины, орехов, слив и меда. Воздав ему должное, гости разошлись.

— Вы говорили обо мне? — спросила Венеция, когда Хэзард опустил полог вигвама за последним гостем. Она заметила неожиданно возникавшие паузы, слышала короткие ответы Хэзарда, который несколько раз упомянул ее имя, и видела недовольные лица гостей.

Хэзард прошел через вигвам и растянулся рядом с ней на постели из шкур бизона.

— В нашем племени все можно обсуждать. Никогда один человек не принимает решений.

— Мне показалось, что старики были оскорблены некоторыми твоими ответами.

Хэзард пожал плечами и перевернулся на спину.

— Я не могу угодить всем одновременно, — философски заметил он. — Старики не всегда способны пойти на компромисс.

— Старики везде одинаковы, — вздохнула Венеция. Хэзард кивнул с отсутствующим видом, глядя в потолок, где сквозь струйку дыма было видно звездное бархатное небо.

— Мир так быстро меняется, — негромко заговорил он, думая о том, насколько люди ничтожны по сравнению со вселенной. — Если нам не удастся приспособиться, мы умрем. На земле всего шесть тысяч индейцев-абсароков. Почти столько же, сколько белых людей живет в одном только Виргиния-сити.

— Тебя приводят в отчаяние эти цифры? — Никогда раньше Хэзард не говорил с ней о своем народе, и печаль в его голосе тронула душу Венеции.

Он улыбнулся.

— По меньшей мере сотню раз в день, а может быть, и тысячу.

Венеции захотелось помочь ему, как-то успокоить, облегчить его печаль, которую Хэзард прятал за улыбкой.

— Хэзард, у меня есть деньги. Я знаю людей… Я могу… Тонкие темные пальцы сжали ее запястье.

— Тсс, принцесса, — он притянул ее к своей груди. — Никаких больше серьезных разговоров, биа. Мы приехали сюда, чтобы веселиться. Поцелуй меня, биа…

Хэзард не выпускал ее из объятий всю ночь, и они спали, словно измученные дети, наконец оказавшиеся в безопасности после стольких недель тревоги. Они были дома в большом вигваме вождя в самом центре индейской деревни и чувствовали себя защищенными.

24

Их разбудил обычный утренний шум. Первыми залаяли собаки, потом послышались громкие голоса — все отправились на утреннее купание. Когда мужчины развели костры, а женщины принялись готовить еду, они еще дремали, слушая сквозь сон, как в деревне кипит жизнь.

— Гмм… Давненько я так не спал. — Хэзард лениво потянулся и перекатился на бок, чтобы поцеловать Венецию нежным утренним поцелуем. — А как поживает самая красивая рыжеволосая женщина в нашей деревне?

— Единственная рыжеволосая, ты хотел сказать, — так же лениво парировала Венеция.

— Это верно, — он улыбнулся. — Ты готова к купанию?

Венеция лишь поглубже зарылась в уютные шкуры.

— Неужели это предложение не вызывает у тебя энтузиазма? Река будет в полном нашем распоряжении: все остальные купаются на рассвете.

Венеция недовольно застонала.

— К счастью, никто и не ждет, что ты будешь вести себя как нормальная женщина, — заметил Хэзард.

— Вот и отлично, — прозвучал приглушенный ответ из-под наваленных шкур.

— Я неверно выразился. Не нормальная, а цивилизованная. Давай, биа, ты обязательно должна искупаться. Неужели ты хочешь опозорить меня? — его голос звучал насмешливо.

Венеция только пошевелились под шкурами, но не произнесла ни слова.

— Придется мне, видно, самому нести тебя к реке. Венеция немедленно села, шкуры полетели в разные стороны.

— Ты снова выводишь меня из себя, Хэзард! — выпалила она, рассердившись в мгновение ока. Но, несмотря на грозный взгляд, выглядела она скорее как пушистый рыжий котенок с огромными голубыми глазами.

— Возможно, мы сумеем с тобой договоритиься, биа-кара, — спокойно заговорил Хэзард. — Во-первых, ты должна знать, что, хотя наша культура позволяет людям многое, некоторые нормы остаются незыблемыми. И среди них чистоплотность. Во-вторых, я могу выбрать место помельче, где солнце достаточно прогрело воду. В-третьих, я не могу, котенок, принести тебе воды сюда, как я это делал в хижине: вождь не может себе этого позволить. И в-четвертых, если ты спустишься к реке и выкупаешься вместе со мной, как и положено покорной жене, я обещаю…

— Подожди минуту! — Венеция встала на колени, чувствуя, как ее сердце забилось быстрее. — Повтори, что ты сказал.

Хэзард удивленно посмотрел на нее.

— Я обещаю, — послушно повторил он. Венеция откашлялась.

— Нет, чуть раньше.

Хэзард наконец понял, о чем его спрашивает Венеция, и, прямо глядя ей в глаза, спокойно произнес:

— Я сказал: «Как положено покорной жене». Венеция ответила ему таким же прямым взглядом.

— Разве мы женаты? — ее голос чуть дрогнул.

— В глазах моего народа — да.

— Но ведь ты не был обязан говорить им это. Я могла бы быть твоей…

— Любовницей? — закончил за нее Хэзард и, протянув руку, убрал с ее лица медно-золотистую прядь. — Но я не хотел компрометировать тебя, раз ты приехала со мной. — Хэзард не то чтобы лгал ей, но и не говорил всей правды, потому что его самого пугали собственные чувства. — А мы пока должны быть вместе, — продолжал он. — Во всяком случае, до приезда твоего отца.

— А что потом? — негромко поинтересовалась Венеция.

— Давай не будем думать об этом, пока мы здесь. Разве мы не можем просто наслаждаться жизнью и хотя бы на время забыть обо всех проблемах?

Никогда еще образ будущего не казался Хэзарду таким зыбким. Много раз он выживал только благодаря чувству собственного достоинства, но сейчас его душевные силы были на исходе. Он не хотел, чтобы ему задавали вопросы, на которые нет ответов. Хэзард мечтал только о покое, о простых и чистых радостях…

И Венеция, которая никогда не знала никаких забот, вдруг поняла, что этот молодой мужчина несет на своих плечах огромный груз ответственности за свой народ. Он отправился на Восток, понимая, что тот образ жизни, который ведут абсароки, обречен на гибель и что он обязан дать своему народу возможность выжить в новых условиях. Джон Хэзард Блэк знал, что он должен делать, и предвидел компромиссы, на которые его вынудит пойти жизнь. Хэзард постоянно находился под давлением чувства долга, которого избалованная Венеция Брэддок никогда не испытывала. И когда он попросил ее обо всем забыть, она поняла, что ему захотелось хотя бы на время закрыть двери и пожить в мире, где есть только они двое…

— Что положено надеть покорной жене на прогулку до места купания? — с мягкой улыбкой спросила Венеция.

Глаза Хэзарда мгновенно потеплели.

— Халат, платье… что угодно. Да просто обернись этой шкурой, и я отнесу тебя вниз!

Она лукаво посмотрела на него из-под густых ресниц:

— А что будет с твоим авторитетом вождя? Хэзард притянул ее к себе и нежно поцеловал.

— К черту мой авторитет вождя!

Подхватив Венецию на руки, он понес ее через залитую солнцем деревню, не обращая внимания на понимающие улыбки, ехидные замечания и перешептывания.

Хэзард выбрал для купания очень уединенное место, от посторонних глаз их скрывали густые ивы и трехгранные тополя. Вода оказалась теплой, насквозь прогретой солнцем, и во время купания Венеция открыла для себя совершенно нового Хэзарда — веселого, по-мальчишески озорного.

Они плескались в лазурно-голубой воде, плавали в медленном течении реки, помогали друг другу намылиться мягким мылом из юкки, а когда их разгоряченные молодые тела потребовали большего, занялись любовью на мягком мхе под ивами, а над их головами распевали птицы.

Они любили друг друга, и никогда еще Хэзард не казался Венеции таким красивым, как в тот день. Широкоплечий, гибкий, с рельефной мускулатурой и блестящей, позолоченной солнцем кожей, он и в самом деле напоминал кугуара, чье имя носил.

Им казалось, что они занимаются любовью впервые, открывая друг друга заново. Венеция вдруг подумала, что встреча с Хэзардом — настоящий подарок судьбы. Он был самым лучшим, с ним никто не мог сравниться. И когда Хэзард говорил ей на своем певучем родном языке, что ее красота подобна красоте солнца, а голос напоминает нежную музыку ветра в соснах, она не понимала слов, но готова была слушать его бесконечно.

— Я твоя, а ты мой, — прошептала Венеция, крепко обняв его за шею. — Все остальное не имеет значения. Куда пойдешь ты, туда пойду и я.

Хэзард не ответил ей. Он только улыбнулся и еще сильнее прижал к себе.

Намного позже, когда абрикосовый свет полудня пробился сквозь густую листву, Хэзард спросил:

— Ты не проголодалась?

Венеция лежала на смятой душистой траве рядом с ним. Слегка повернув голову, она удивленно подняла брови:

— Ты серьезно спрашиваешь?

Хэзард усилием воли удержался от улыбки.

— Разумеется. Я, например, проголодался, как волк. Но ничего, скоро принесут еду.

— Принесут сюда? — Венеция испуганно оглянулась, но увидела только игру зелени и золотистых солнечных лучей. — Ты с ума сошел! Что о нас скажут люди?

— Они, вероятно, скажут: «Ему наверняка понравилось заниматься с ней любовью. Неудивительно, что он проголодался».

— Как неловко… — Венеция покраснела от смущения.

— Тебе неловко, что я проголодался?

— Черт тебя побери, ты отлично понимаешь, о чем я говорю!

— Разве не ты просила, чтобы я не занимал сегодня день никакими делами? — терпеливо поинтересовался Хэзард. — Но питаться иногда необходимо, а я здесь готовить не могу. Мой авторитет вождя, ты же понимаешь! Ну а поскольку на твои кулинарные способности мы полагаться не можем… Простите, что я напоминаю вам об этом, мэм, — шутливо закончил он.

— Неужели ты и в самом деле сказал кому-то, что будешь весь день заниматься со мной любовью и что тебе позже понадобится еда? — Венеция возмущенно смотрела на Хэзарда.

— Не кому-то, если быть точным, — ответил он.

— Не увиливай, Хэзард. С кем ты говорил?

— Только тем дамам, которые готовили для нас вчера вечером, и мужчинам, которые хотели, чтобы я поехал с ними сегодня поискать стадо бизонов. — Он произнес это светским тоном, словно говорил о погоде в бостонском салоне.

— О господи! — задохнулась Венеция. — Это означает, что знают все…

— Послушай, радость моя, — принялся терпеливо объяснять Хэзард, видя, что краска стыда заливает даже шею Венеции. — Нам нечего стыдиться. Ты моя жена, и мы ведем обычную супружескую жизнь. Ведь стоит только посмотреть на тебя, чтобы каждый понял: я женился на тебе не потому, что ты отлично готовишь. — Он пощекотал травинкой ее щеку, на которой плясали золотистые солнечные блики. — Ты радость моей жизни, биа, и мне все равно, кто об этом узнает.

Эти простые слова стали бальзамом для души Венеции.

— А ты — вся моя жизнь, — прошептала она.

Венеция знала, что ее сердце не могло ошибиться. Несмотря на то, что Хэзард не хотел говорить о будущем, она все равно была уверена, что их любовь победит, что они вместе смогут преодолеть все препятствия…

— Кошмарная перспектива, — прошептал в ответ Хэзард. — Но я постараюсь соответствовать хотя бы самым скромным твоим ожиданиям.

Венеция все-таки настояла на том, чтобы вернуться в вигвам, и Хэзард не стал дразнить ее за излишнюю щепетильность. Он сказал только, что женщина, превзошедшая смелостью саму Люси Аттенборо, не должна обращать внимания на такие условности, за что и получил удар локтем под ребра.

Женщины, которые принесли им еду, пересмеивались, уходя. Все, кроме одной. Эта холодно оглядела Венецию и что-то коротко сказала Хэзарду. Он ответил ей сурово и резко.

— Она из числа твоих друзей? — поинтересовалась Венеция, хотя отлично поняла, что связывало эту женщину с Хэзардом.

— Судя по всему, нет, — рассеянно ответил Хэзард. Он все еще не мог оправиться от того, что сказала ему Маленькая Луна. Оказывается, один из молодых воинов хвалился, что уведет Венецию у Хэзарда. Впрочем, такого рода бравада была типична для молодых людей с горячей кровью, особенно во время летней охоты. Куда больше его встревожило другое: Маленькая Луна сказала, что навестит его как-нибудь ночью…

В легкой атмосфере летней охоты, когда свобода нравов достигала своего пика, в одном вигваме часто проводили ночь несколько любовников. Хэзард запретил Маленькой Луне приходить, но не мог быть уверенным, что она выполнит его приказание. Если бы только Венеция могла понять все сложности культуры индейцев! Эта культура напоминала танец — сложный, трепетный, условный, когда люди движутся по очень запутанной схеме. Но поскольку Хэзард понимал, что ему в любом случае не удастся обучить Венецию за несколько дней основам тысячелетней культуры, он решил отбросить прочь все возможные проблемы. Оглядев стол, уставленный разнообразными яствами, он с улыбкой сказал:

— Боюсь, мне придется первым попробовать все это, раз пищу готовила Маленькая Луна.

— Ага… Ревнивая подружка?

— Бывшая подружка, — поправил ее Хэзард и съел кусочек мяса.

— Если я еще буду жив через десять минут, ты тоже сможешь попробовать это блюдо.

— Значит, ты ее отверг?

— Совершенно верно. Я серьезно отношусь к браку. Венеция посмотрела, как он запускает ложку во фруктовый компот.

— А ты любишь рисковать, как я погляжу! Я бы ни минуты не доверяла этой женщине.

Хэзард удивленно поднял брови, а потом вдруг от души расхохотался. Он смеялся так, что слезы выступили у него на глазах, и Венеция уже начала думать, что это действие яда. Наконец он успокоился, вытер глаза рукой и растянулся на роскошных блестящих шкурах.

— Что тебя так развеселило? — поинтересовалась Венеция, радуясь, что Хэзард по-прежнему жив и здоров.

— Твое замечание о том, что я люблю рисковать. Разве маленький кусочек мяса может иметь значение, когда я всю свою жизнь хожу по лезвию ножа? Ты, наверное, не знаешь, что мы, абсароки, окружены очень могущественными врагами. Племя лакота превосходит нас в десять раз, «черноногие» почти во столько же, да и шошоны не отстают от них. И все хотят получить наши охотничьи угодья, потому что это лучшие земли в мире. Так следует ли мне беспокоиться из-за еды? Котенок, ты просто прелесть, но ты ничего не знаешь о мире и о выживании!

— Когда мне исполнится двадцать один год, я смогу распоряжаться своими деньгами, и я сделаю все, чтобы помочь абсарокам выжить, — сейчас в ней говорила богатая женщина, уверенная в себе.

Хэзард усмехнулся.

— Вы очень добры, мэм, но надеюсь, нам не придется прибегать к этому крайнему средству. Мои участки богаты золотом — это самые богатые жилы к северу от Виргиния-сити. А теперь, — он выпрямился и выпил холодной воды, — следует ли нам продолжать дискуссию, если я мечтаю только об одном: обнимать тебя, заниматься с тобой любовью и забыть обо всем прочем хотя бы на короткое время? Смотри, — Хэзард театрально развел руками, — я не умер. Давай поедим, принцесса. Тебе понадобятся силы: я отдал строгий приказ не беспокоить меня до завтрашнего утра.

Венеция улыбнулась в ответ.

— У нас нечто вроде медового месяца? Хэзард осторожно поставил чашку.

— А тебе хочется, чтобы это был медовый месяц? — его голос звучал низко, глуховато.

Венеция молча кивнула.

— Значит, у нас медовый месяц, — выражение глаз Хэзарда Венеция понять не смогла, но его улыбка очаровывала. — Мне бы хотелось кормить тебя, причесывать тебя… и вообще заботиться о тебе.

— Но если все это станешь делать ты, то чем займусь я? — мягко спросила Венеция.

— А ты можешь позаботиться обо мне, красавица, — причем так, как это умеешь только ты. — Его рука ласково коснулась ее щеки.

— И это все? Неужели мне не придется работать?

— Я бы предпочел, чтобы ты употребила свою энергию в других целях…

— Как мило! — Венеция положила его ладонь себе на грудь. — Это мне удается отлично.

— Да, так и есть, — согласился Хэзард, и его глаза вспыхнули огнем желания. — Ты и вправду очень хороша. Но сначала поешь, принцесса, потому что я собираюсь пользоваться твоей одаренностью до вечера.

Они провели в вигваме целый день, и ни разу демон несогласия не нарушил эту идиллию. Венеция была ненасытна, а Хэзард никогда еще не получал такого удовольствия.

Уже ближе к вечеру у порога послышались голоса, и Хэзард вскочил, поспешно натягивая кожаные штаны.

— Как же я забыл! — воскликнул он и, легко поцеловав Венецию в волосы, подошел к пологу, закрывавшему вход.

Приподняв полог, Хэзард что-то сказал на своем языке. Ему отвечали женские голоса и хихиканье.

— Кто там? — спокойно поинтересовалась Венеция, когда Хэзард вернулся к ней. — Это твой гарем?

— С тобой, любовь моя, у меня не остается времени ни на какой гарем, — с улыбкой ответил он.

— Времени или желания? — нахмурилась Венеция: она все еще чувствовала себя не совсем уверенно рядом с ним.

— И желания, — быстро согласился Хэзард. — Этим женщинам я не нужен. Вчера вечером мы договорились, что они принесут тебе платья, а я забыл. Так что пришлось извиняться. Думаю, тебе лучше примерить их прямо сейчас.

— А это чьи платья? — неуверенно спросила Венеция: она прекрасно помнила, что за такое короткое время невозможно сшить ни одного индейского одеяния.

— Не беспокойся. Наши женщины шьют платья, рубашки, мокасины, куртки для продажи. Я приглашу их войти?

— Нет!

Хэзард вздрогнул от неожиданности.

— Нет? Но мне казалось, ты хотела получить новые платья.

— Так и есть. Скажи им, чтобы они все оставили. Я примерю платья позже.

— Дорогая, платья нужно будет подогнать по тебе.

— Я сама это сделаю, — поспешно произнесла Венеция.

Хэзард, прищурившись, посмотрел на нее:

— Ты шьешь?

— Ну… Меня учили, когда я была маленькой… — Венеция замялась. — Я хотела сказать…

Хэзард снова окинул ее оценивающим взглядом.

— Ты не умеешь шить, — констатировал он. Венеция вздохнула и закусила нижнюю губу.

— Нет, — призналась она.

— Тогда нам следует пригласить кого-то, кто сможет подогнать их по твоей фигуре, разве ты со мной не согласна? — миролюбиво заметил он.

Венеция долго смотрела на него, потом угрюмо ответила:

— Вероятно, ты прав. Только позови кого-нибудь, с кем я не знакома. — Она вспомнила недавний визит Маленькой Луны.

— Но ты никого здесь не знаешь, дорогая, — заметил Хэзард.

— Тогда того, кого не знаешь ты!

— А я знаю всех.

— Я говорила не об этом, — мрачно заявила Венеция. — Пригласи какую-нибудь старушку.

Хэзард наконец понял, в чем дело, и рассмеялся:

— Посмотрю, что можно сделать.

Он вышел на улицу, объяснил женщинам, что его жена очень стеснительна, и стал покупать все платья подряд, чтобы никого не обидеть. Потом Хэзард вежливо отослал всех, кроме одной пожилой индеанки.

Когда они вошли в вигвам, Венеция в одной из кожаных рубах Хэзарда стояла возле постели. Молодая женщина казалась совсем юной в рубашке не по размеру и с голыми ногами, но держалась она царственно. Только глаза ее выдавали неуверенность. Хэзард представил ей Серебристую Иву и сказал, что ее знают на северных равнинах как искусную портниху. Потом он внес целую груду вышитых и отделанных бахромой платьев.

— Начни с этого.

Женщины улыбнулись друг другу.

— Ты считаешь, что этого хватит? — пошутила Венеция.

— А ты хочешь еще, красавица? Что ж, я пошлю глашатая объявить об этом.

— Ты слишком экстравагантен.

— Мне ничего не остается: я должен доставить удовольствие экстравагантной женщине, — очень тихо произнес он.

— Ты хочешь доставить мне удовольствие? — усмехнулась Венеция.

— Любым способом, биа-кара, — прошептал Хэзард, — но только после того, как ты примеришь платья.

— Мне их мерить перед Серебристой Ивой? — Венеция замешкалась.

— А дома ты сама одеваешься?

— Иногда.

— В таком случае сделай вид, что ты всегда одеваешься с посторонней помощью. — Хэзард отлично знал, что Венеции помогают одеться целых две горничных. — Ты же можешь исполнить мой каприз?

Венеция состроила гримаску.

— Ну, если ты настаиваешь… Хэзард улыбнулся.

— Да, я настаиваю.

Серебристая Ива не знала английского, но отлично поняла, что Черный Кугуар настаивает, а белая женщина сопротивляется. После того как Хэзард произнес последнюю фразу, она понимающе улыбнулась и сама подошла к Венеции.

— Скажи своей женщине, что рисунок из звезд предназначен для жены вождя, — сказала старуха Хэзарду. — Пусть она примерит сначала это платье.

Хэзард перевел Венеции все, что говорила Серебристая Ива, и протянул ей платье, которое было украшено сложным многоцветным узором в форме звезды.

— Давай, биа, надевай его. И нечего смущаться. Серебристая Ива каждый день видит обнаженное тело. Я сделал то, что ты просила, отослал всех женщин. А теперь ты выполняй свою часть уговора.

Венеция сдалась и примерила первое платье. Серебристая Ива пометила, где его надо убрать в плечах, талии и бедрах, при помощи отточенного кусочка известняка.

— Твоя жена очень красива, — заметила она.

— Спасибо, — Хэзард с улыбкой перевел ее комплимент.

Венеция слышала нечто подобное сотню раз, но почему-то эти слова в устах старой женщины из клана Хэзарда особенно тронули ее. Ей так хотелось стать частью жизни Хэзарда!

— Как сказать на вашем языке спасибо? — спросила Венеция и медленно повторила за ним слова благодарности: — Ахо-ахо.

Удобно устроившись на постели, Хэзард наблюдал за примеркой. Как ни странно, ему никогда еще не доводилось так долго смотреть на Венецию: всякий раз что-то мешало, чаще всего — его собственное вожделение. А теперь Хэзард спокойно наслаждался красотой Венеции. Благодаря рассеянному свету в вигваме ее кожа напоминала золотистый персик, волосы тяжелой медно-эолотистой волной ниспадали ниже пояса. Она двигалась очень грациозно, выполняя простые команды Серебристой Ивы, — поднимала руки, нагибала голову, поворачивалась. Она казалась робкой и покорной, и это стало откровением для Хэзарда. Он привык к ее манере командовать и идти напролом, но здесь, на летней стоянке, Венеция предстала перед ним совсем другой — не такой властной, более послушной…

Хэзард поднял глаза, встретился с ней взглядом и подмигнул. Она улыбнулась, и восхитительная искра пробежала между ними.

Венеция примеряла одно платье за другим, и последнее вызвало неудовольствие Хэзарда: на его вкус, вырез оказался слишком глубоким.

— Это платье не пойдет, — безапелляционно заявил он и сделал знак портнихе убрать его.

— Подожди минуту, — Венеция жестом остановила индеанку. — Почему тебе не нравится это платье? Посмотри: кожа мягкая, словно шелк, бисер переливается так чудесно, и такие очаровательные цвета…

— Я сказал нет.

— Но я хочу его! И вообще, не смей так со мной разговаривать!

Хэзард взял себя в руки и сменил тон.

— Прости, биа, оставь его, если оно тебе нравится. — Но потом он сказал Серебристой Иве на родном языке: — Это платье обратно не приноси.

Портниха кивнула. Черный Кугуар победил, но она не могла не отдать должное его жене. Эта бледнолицая противостояла ему так смело, будто была мужчиной. Старуха поняла, что в поединках с пламенноволосой женщиной Черный Кугуар не всегда будет побеждать…

Серебристая Ива с детства знала первую жену Хэзарда, шила для нее свадебное платье, помогала ухаживать за Черной Голубкой, когда та умирала. Но теперь она увидела совсем другие отношения. Черный Кугуар встретил свою ровню, а не только подругу. Серебристая Ива задумалась над тем, какой ребенок родится у этой пары. То, что бледнолицая беременна, ясно любому, кто знает, на что смотреть. Но знает ли об этом Черный Кугуар?

Поздно вечером Венеция и Хэзард спустились на берег реки. Они лежали под ивами и слушали, как молодые люди наигрывают любовные мелодии своим возлюбленным. Легкая музыка летела в темноте теплой летней ночи, одна мелодия наслаивалась на другую, сплетаясь в бесконечную песню любви.

— Ты счастлив? — негромко спросила Венеция. Она не видела в темноте лица Хэзарда, но даже по голосу догадалась, что он улыбается.

— Да, я счастлив. А ты, биа-кара?

— Мне все нравится. Здесь просто замечательно. Но ты лучше всех!

Хэзард негромко рассмеялся такому ответу.

— А если завтра мы опять проведем вместе целый день? Ты не изменишь своего мнения?

— Конечно, нет, пока ты со мной, — прямо ответила она.

Ее прямота всякий раз очаровывала Хэзарда и в то же время сбивала с толку.

— Значит ли это, что завтра ты отправишься со мной охотиться на бизонов?

— А другие женщины поедут?

— Некоторые поедут.

— Какая удача! Теперь я могу смело признаться, что с удовольствием бы поехала. Я бы поехала куда угодно, но теперь это звучит вежливо, а вовсе не нахально.

— Похоже на то, что у меня теперь появится тень. — Хэзард обнимал Венецию и думал о том, как изменилась его жизнь с тех пор, как она вошла в нее.

— Это гениальная идея! — жизнерадостно провозгласила Венеция. — А мне можно будет целовать тебя на людях?

— Если я скажу, что нельзя, это тебя остановит?

— Нет.

Хэзард театрально вздохнул.

— Мой авторитет разлетается в клочья! Судя по всему, у вождя абсароков появился свой собственный вождь.

Венеция рассмеялась.

— Не беспокойся, я вовсе не предполагала для себя такой сомнительной роли.

25

На следующее утро Венеции подобрали подходящую одежду, и она вместе с другими женщинами, которые все были очень ярко одеты, отправилась верхом к месту охоты на бизонов. Мужчины еще раньше уехали на разведку и встретили их по пути.

Они ехали вдоль Арроу-Крик в тени высоких тополей. Было прохладно, солнце еще только начинало свой путь по небосклону. До того места, где паслось стадо, было около часа быстрой езды, но, поскольку никто не торопился, путь должен был занять около двух часов. Неутомимый Волк и его нынешняя возлюбленная Нежный Бутон ехали как раз впереди Хэзарда и Венеции.

Вереница всадников растянулась на добрую милю. Юнцы галопом скакали вдоль всей процессии, показывая чудеса выездки. Никогда еще Венеция не видела такого зрелища: молодые люди умудрялись на полном скаку спрыгнуть со скачущей галопом лошади и тут же снова оказывались в седле. Ловкие, как акробаты, они балансировали на спине лошади, висели под животом всего в нескольких дюймах от тяжелых копыт.

Один мускулистый всадник повернулся спиной к голове лошади, спрыгнул с нее, снова вскочил в седло и поднял лошадь на дыбы в нескольких футах от Петы.

— Она мне нравится, Черный Кугуар! — прокричал он на языке абсароков и умчался.

Подружка Неутомимого Волка хихикнула, а Венеция, не понявшая ни единого слова, продолжала наслаждаться спектаклем.

Неутомимый Волк обернулся к Хэзарду и негромко заметил:

— Синий Орел опять в своем репертуаре, как я погляжу.

— Кому-нибудь следует преподать ему урок, — спокойно ответил Хэзард. — И я даже знаю, кто это сделает…

Нежный Бутон наклонилась к Неутомимому Волку и что-то с улыбкой сказала ему. Он снова повернулся к Хэзарду.

— Кстати, ты знаешь, что Маленькая Луна собирается…

— Я уже слышал, — оборвал друга Хэзард.

— Ну и что ты будешь делать? — фыркнул Неутомимый Волк. — Не хотел бы я оказаться на твоем месте.

— О чем вы говорите? — вмешалась Венеция.

Хэзард был очень рад, что она прервала этот неприятный разговор. Раньше он сам всегда вел себя, как Синий Орел, привлекая внимание чужих женщин. В их клане это разрешалось. Но теперь Синий Орел преследовал его женщину — и ему приходилось защищаться.

— Это все мальчишеские игры. Они любят себя показать, — как ни в чем не бывало ответил Хэзард.

— Ты ведь и сам совсем недавно так поступал, верно? — поддразнил его Неутомимый Волк на певучем языке абсароков.

— Ты слишком много говоришь! — прорычал Хэзард, но Венеция поняла, что он на самом деле не сердится.

По дороге Хэзард выдал Венеции целую инструкцию, предупреждая, чего ей не следует делать на охоте.

— Как только стадо начинает двигаться, его уже никто и ничто не может остановить. Возможно, тебе это зрелище покажется величественным и завораживающим, но помни: тому, кто попадется бизонам на пути, грозит смерть. Держись позади остальных женщин. Пета за тобой присмотрит. — Хэзард говорил о своей кобыле, как о смышленой и расторопной няньке. — Не делай глупостей и не подвергай себя опасности.

— Неужели я похожа на человека, способного въехать верхом на лошади в стадо бизонов?! — возмутилась Венеция.

Хэзард повернул к ней голову и произнес с любезной улыбкой:

— Мой опыт, принцесса, подсказывает мне, что ты способна сделать все, что угодно, если тебе этого захочется.

— Может быть, и так, — покорно согласилась Венеция. — Но, уж во всяком случае, я не склонна скакать наперегонки со стадом бизонов.

— Я рад это слышать.

— И я не умею свежевать туши. Хэзард засмеялся.

— Это бы сделало тебя самой популярной женщиной в Бостоне, дорогая. Может, тебе стоит попробовать? — Заметив ее мрачный взгляд, он торопливо добавил: — Не волнуйся, любовь моя. В нашем племени свежеванием бизонов женщины не занимаются. Мужчины убивают бизонов, снимают с них шкуру, разделывают и отвозят мясо в лагерь. Вот когда я сброшу мясо у дверей вигвама, тогда это станет твоей проблемой.

— Где же я найду сковородку такой величины? Хэзард тут же вспомнил ее способности к кулинарии и решил не усложнять себе жизнь:

— Я думаю, мы сумеем найти себе другое занятие.

— Ну вот теперь у меня просто отлегло от сердца! — со смехом ответила Венеция, и им обоим стало легко и весело.

Когда до стада бизонов осталась миля, все разговоры прекратились, охотники обменивались только знаками. У бизонов был отличный слух, поэтому неподкованные лошади и молчаливые всадники старались двигаться как можно тише по высокой зеленой траве. Они проехали еще полмили, и разведчик знаками дал понять, что стадо на месте и до него совсем близко. Всадники разъехались. Соскочив с лошади, Хэзард быстро снял с себя рубашку и штаны, оставшись в одной набедренной повязке. Не говоря ни слова, он отдал Венеции свою одежду и, легко поцеловав ее, снова вскочил в седло.

Разведчик на холме дважды прокрутил рубашку над головой и бросил ее. Прежде чем рубашка коснулась земли, лошади пустились вскачь, оставляя за собой клочья вырванной травы. Чалая лошадь Хэзарда, чей хвост и гриву украшали перья, почуяла запах бизонов и без понукания стрелой понеслась к стаду. Бизоны паслись на зеленой траве, их было около двух тысяч. Венеция успела увидеть, как Хэзард пристрелил своего первого бизона. Потом стадо понеслось вскачь, и все скрылось в густой пыли.

Час спустя пыль осела, открывая взгляду зеленую равнину и сотни убитых бизонов. Женщины поехали туда с мальчиками и стариками, ведя в поводу вьючных лошадей. Венеция нашла Хэзарда довольно далеко от всех. Он разделывал тушу жирной самки бизона. На жарком солнце он весь покрылся потом, но его движения оставались четкими и быстрыми. Его руки всегда привлекали внимание Венеции, и она в который раз поразилась их грациозности и силе. Несколько внушительных порций мяса уже лежали на снятой шкуре.

— На это уйдет некоторое время, — заметил Хэзард, отрезая очередной кусок мяса. — Тебе, наверное, лучше вернуться в деревню.

— Скольких тебе еще придется разделывать?

— Я застрелил пятерых, но о трех из них позаботятся мои дяди. И все-таки мне понадобится не меньше двух часов. — Хэзард посмотрел на солнце, которое достигло зенита и нещадно палило. Охотничья лошадь Хэзарда была вся в мыле и тяжело дышала, а его собственное обнаженное тело в одной набедренной повязке лоснилось от пота. — Почему бы тебе не уйти в тень? — предложил он, откидывая прядь волос с лица.

— Я ничего не имею против солнца, — беззаботно ответила Венеция и соскочила с Петы.

Она стояла перед ним с непокрытой головой, с голыми руками и ногами, и он не удержался:

— Светское общество Бостона не одобрит твой загар.

— Я не собираюсь возвращаться, поэтому могу загорать сколько душе угодно! — с вызовом заявила Венеция.

Нож Хэзарда застыл в воздухе. Чуть повернувшись к ней, он посмотрел на нее из-под ресниц.

— А если у твоих родителей другое мнение на этот счет?

— Скажи, ты хочешь, чтобы я вернулась в Бостон? — затаив дыхание, Венеция ждала его ответа.

Хэзард смотрел на нее не мигая.

— Ты же знаешь, что я не имею права думать о том, чего хочу я. Мне приходится заботиться о моих рудниках и о моем народе.

Венеция ждала другого ответа… Но ведь Хэзард не сказал «нет», и она почувствовала, что снова может дышать.

— А если не считать этих проблем? — Венеция не собиралась отступать, но ее голос вдруг зазвучал робко.

— Если мы сбросим со счетов эти проблемы, то мы сбросим со счетов и весь мир, биа, — спокойно ответил Хэзард.

— Предположим, что мы можем это сделать. Что тогда? Ответь мне, что тогда?

Хэзард снисходительно улыбнулся.

— Тогда, мой ласковый котенок, я хотел бы, чтобы ты осталась со мной. Мне очень нравится наша жизнь здесь, в мире мечты.

— В таком случае у нас все получится! — радостно воскликнула Венеция. — Подожди, и ты увидишь.

— Как это всегда бывало у избалованной мисс Брэддок? — спокойно спросил Хэзард.

— Именно так!

Охваченная восторгом, Венеция бросилась к Хэзарду, так что бахрома на ее платье взметнулась. Она опрокинула его на землю, упала на него сверху и начала целовать, не обращая внимания на окружающих. Улыбаясь, целуясь, смеясь, они валялись по траве, как разыгравшиеся щенки, и свежий запах смятой травы щекотал им ноздри.

— Ты меня соблазняешь и отвлекаешь, — наконец прошептал Хэзард, крепко прижимая к себе Венецию. — Если мы сейчас же не прекратим, мухи съедят тех двух бизонов, которых я еще должен разделать. А вот, скажем, через пару часов я покажу тебе прелестный пруд совсем недалеко отсюда.

— Договорились, — Венеция радостно улыбнулась. — Давай я тебе помогу.

Хэзард отодвинулся от нее и сухо заметил:

— Тогда на это уйдет три часа.

— Ладно, в таком случае я не пошевелю даже пальцем, — с готовностью согласилась Венеция.

Разделывая бизонов, Хэзард установил новый рекорд скорости.

26

Они проехали несколько миль и остановились у глубокой расщелины, уходившей в поросшие зеленью холмы. Высокая скала стояла у входа в нее, словно башня средневекового замка. Густой подлесок, поваленные стволы деревьев создавали впечатление хаоса.

Они спешились и повели за собой лошадей сквозь колючий кустарник. Узкая тропа постепенно уходила вниз, их окружала абсолютная тишина и роскошная благоухающая зелень. Солнечный свет, то золотистый, то бледно-желтый, с трудом находил себе дорогу в плотной листве. В воздухе стоял аромат диких цветов, и Венеции казалось, что они попали в странный заколдованный мир.

Внезапно Хэзард отвел в сторону ветку дикой сливы, и перед ними раскинулась волшебная поляна, поросшая лютиками и шиповником, с трех сторон окруженная огромными ясенями и трехгранными тополями. Два вишневых дерева стояли у широкого, светлого пруда. Над головой звонко пели птицы, в траве стрекотали кузнечики, и это редкое по красоте место показалось Венеции воплощением рая.

— Хочешь поплавать? — спросил Хэзард. — Я, например, обязательно искупаюсь. Если только, конечно, вид крови не возбуждает тебя.

Венеция оглядела его смуглое блестящее тело, покрытое кровью бизонов, и насмешливо ответила:

— Нас, бостонских дебютанток, всегда учили, что следует попросить мужчину смыть с себя кровь, прежде чем он займется с вами любовью. Это было правило номер два.

— Какое же правило стояло в списке под первым номером? — усмехнулся Хэзард.

— А вот это секрет! Впрочем, ты скоро сам догадаешься…

Венеция стянула через голову платье и бросила его на траву. В черных глазах Хэзарда сразу полыхнуло жаркое пламя. Венеция стояла выпрямившись, ее груди как будто просили к ним прикоснуться.

— Иди ко мне, — хрипло прошептал он.

— Разве я могу нарушить правила, сэр? Вы ведь, кажется, собирались плавать. С удовольствием составлю вам компанию.

Венеция развернулась и побежала по прохладной траве к пруду. Ей нравилось дразнить Хэзарда. Он принимал любовную игру без усилий, охотно, как человек, привыкший доставлять удовольствие женщинам.

Она уже была в воде, потом обернулась и крикнула ему:

— Давай наперегонки до другого берега! Победитель получает…

Не договорив, Венеция нырнула, и Хэзард начал торопливо развязывать кожаные шнурки своей набедренной повязки.

— Так что же получает победитель? — крикнул он, когда она вынырнула несколькими ярдами дальше.

— Тебя! — крикнула она в ответ, поднимая вокруг себя брызги, и напомнила Хэзарду дух воды, застигнутый во время купания.

— А если я выиграю? — усмехнулся он, скидывая мокасины.

— Ты не выиграешь!

Венеция точным, красивым движением нырнула и исчезла из вида. Когда она, задыхаясь, снова показалась на поверхности, у нее было преимущество в половину дистанции, но Хэзард уже рассекал воду с уверенностью опытного пловца. Он видел, что Венеция отлично плавает, и хотя неуклонно нагонял ее, силы у них были практически равными. Ему удалось ее догнать только у противоположного берега.

— Ты сейчас проиграешь, — предупредил он, откидывая волосы с лица.

Венеция не ответила, только улыбнулась и мощным толчком рванулась к берегу, оставляя за собой вспененную воду. Хэзард галантно уступил ей несколько секунд и вышел на берег, когда Венеция уже лежала ничком на зеленой траве.

— Ты проиграл, — с солнечной улыбкой объявила она, тяжело дыша, и Хэзард подумал, что ее щека на фоне травы кажется розовым шелком на темно-зеленом бархате.

— Ты чертовски хорошо плаваешь, красавица, — похвалил он и с улыбкой добавил: — Для женщины.

Венеция резко села, и солнце облило ее потоком золотого света. Персиковые груди чуть дрогнули от такого движения, и Хэзард сразу почувствовал, как напряглась его плоть.

— Для женщины?! — возмущенно повторила она. — Это тебе дорого обойдется, дорогой!

— И во что же мне это обойдется? — Хэзард лег рядом с ней на спину. Великолепный в своей наготе, он смотрел на нее невинными глазами, заложив руки за голову.

— Мы условились, что победитель получает тебя. Я выиграла, так что теперь ты принадлежишь мне!

— Разве раньше ты в этом сомневалась?

— Но отныне ты будешь делать все, что я захочу, — нежным голоском объявила Венеция.

— Я к вашим услугам, мэм, — прошептал Хэзард, скользнув взглядом по ее обнаженному телу.

— Для начала поцелуй меня! — приказала Венеция. Хэзард повернулся на бок, оперся на локоть и исполнил ее приказание.

— Не так плохо, — задумчиво пробормотала она, словно перед ней была некая шкала совершенства, и ее губы дрогнули в улыбке. — А теперь поцелуй меня еще раз.

Поцелуй Хэзарда был страстным, но почти целомудренным. Он ни разу не прикоснулся к ней руками.

— Как ты думаешь, если практиковаться почаще, ты сможешь улучшить свои показатели? — беззаботно поинтересовалась она.

— Мы можем только надеяться на это, мэм, — ухмыльнулся Хэзард. — Но, разумеется, при условии вашего личного участия.

— Если я даже не буду тебе помогать, ты все равно обязан делать все, что я скажу. Абсолютно все! Ведь ты теперь мой раб, Хэзард.

Его глаза расширились от удовольствия.

— Как мило… Я никогда раньше не выступал в подобной роли. А настанет ли моя очередь победить в этой очаровательной игре?

— Нет, дорогой, здесь может быть только один победитель. А теперь вставай!

Хэзард встал.

— Подойди к дереву.

Спустя мгновение Хэзард прислонился спиной к стволу и вопросительно посмотрел на Венецию.

— Прикоснись к себе, — приказала она.

— Я обязан это сделать?

— Конечно, обязан! Нечего и спрашивать.

Едва заметно пожав плечами, Хэзард подчинился, и его возбужденная плоть напряглась еще больше. Венеция смотрела на него и чувствовала, как горячая дрожь пробегает у нее по спине. Хэзард провел пальцами по густым черным волосам и выпрямился, как гладиатор на арене или дворцовый стражник, замеченный повелительницей благодаря своей редкой красоте и росту.

— Ты довольна? — спокойно спросил он.

— Вот теперь мне хочется прикоснуться к тебе, — задыхаясь, произнесла Венеция. — Подойди ко мне.

Хэзард молча повиновался. Сейчас он в самом деле напоминал большого черного кугуара: его мускулистое тело блестело, волосы цвета воронова крыла переливались на солнце. Он послушно и с удовольствием играл в игру, которую предлагала ему Венеция. Но когда ее нежные губы коснулись его возбужденной плоти, Хэзард вздрогнул всем телом.

На мгновение подняв на него глаза, Венеция спросила:

— Поцеловать ли мне тебя еще раз? Моему вассалу это понравилось?

Хэзард опустил веки.

— Мне это нравится так же, как дыхание, миледи, — прошептал он и, запустив пальцы ей в волосы, притянул ее к себе.

Через некоторое время Венеция снова отодвинулась и посмотрела на него.

— А теперь мне хочется ощутить тебя внутри… — медленно произнесла она, ее лицо порозовело от страсти.

— Что ж, вполне закономерное желание, — Хэзард улыбнулся, чувствуя, как колотится его сердце. — Вы желаете это исполнить стоя или… там, где вы находитесь сейчас?

— Здесь, — прошептала Венеция и откинулась назад, полузакрыв глаза.

Опустившись перед ней на колени, Хэзард развел ее ноги в стороны.

— Вы очень добры с прислугой, миледи, — прошептал он, лаская ее бедра. Его руки казались особенно смуглыми на ее белой коже.

— Я передумала! — внезапно заявила Венеция, когда его пальцы коснулись нежных лепестков под рыжими влажными кудряшками. — Я больше ничего не хочу.

Хэзард нахмурился.

— А вы не боитесь восстания рабов, бостонская принцесса?

Венеция чуть приподняла одно плечо.

— Что ж, тогда, может быть, чуть-чуть, — величественно согласилась она, словно делая одолжение.

Глаза Хэзарда потемнели.

— Чуть-чуть… Это вот так, миледи? — поинтересовался он, придвигаясь так, чтобы его напряженная плоть касалась ее трепещущих лепестков.

— Гмм…

— Или вот так? — он вошел в нее немного.

Глаза Венеции закрылись; она чувствовала, как он заполняет ее лоно, и удовольствие, подобно опиуму, затуманило ее мозг.

— Ну что, миледи? — лениво протянул Хэзард, отстраняясь от нее. — Этого достаточно?

Глаза Венеции тут же распахнулись.

— Нет! — запротестовала она и потянулась к нему. Хэзард послушно вошел в нее снова, проникая еще глубже, чувствуя, как ее мускулы крепко обхватывают его. Но, услышав ее приглушенный крик, он тут же отстранился.

— Желаете еще, миледи? — хрипло спросил Хэзард, вглядываясь в ее лицо.

— Да… — Венеция сделала движение бедрами, чтобы вернуть восхительное ощущение наполненности. — О да!

— А вот теперь, биа-кара, — прошептал Хэзард, легко касаясь ее губ, — раб становится господином. Мне что-то больше не хочется. Может быть, попозже.

— Хэзард! Я пристрелю тебя, бессовестный негодяй!

— И что же ваше высочество станет делать потом? — поддразнил ее Хэзард. — Когда ваше горячее нежное тело начнет просить ласки, когда вы вспомните, как вам было приятно чувствовать меня в себе… Что же вы тогда станете делать?

— Я найду кого-нибудь еще!

— Но будет ли он знать, как коснуться вас вот здесь? — Рука Хэзарда скользнула между ее бедрами, и Венеция застонала. — А будет ли он знать о том, как ваши груди покрываются мурашками, когда я легонько покусываю их? Не слишком сильно… — его губы тут же коснулись ее напряженного соска, — а как раз так, как нужно? — его острые зубы слегка сжали розовый сосок.

— Прошу тебя, Джон, не дразни меня! Я хочу чувствовать тебя…

— Вот так? — спросил он.

— Да, — вздохнула Венеция.

— И вот так?

— О господи, да… — Все закружилось у нее перед, глазами.

— В таком случае ты, красавица, должна делать то, что я скажу, иначе я не дам тебе того, чего ты хочешь. — Его глубокий бархатный голос обволакивал ее.

— Хэзард! Неужели ты хочешь, чтобы я умоляла тебя?

— Боже, нет, конечно. Просто подержи свои груди так, чтобы я мог их поцеловать. Они недостаточно близко…

Венеция не пошевелилась.

— Ну что ж, тогда мне, пожалуй, лучше пойти поплавать, — Хэзард отстранился от нее и сел.

Венеция тут же подхватила себя руками под груди и подняла их вверх, чтобы соски торчали в небо.

— Вот так-то лучше, принцесса, — похвалил ее Хэзард. — Видишь, ты все-таки можешь проявлять послушание. Которую из них мне поцеловать первой?

Венеция отвела глаза.

— Посмотри на меня, котенок. Вот эту? — Хэзард наклонился, тронул пальцем сосок, и Венеция выгнулась ему навстречу, чувствуя, как по всему телу растекается жар. — Или вот эту? — Губы Хэзарда сомкнулись вокруг второго соска и начали слегка посасывать его. Одной рукой он ласкал ее между бедрами, а вторая нежно гладила сосок другой груди. Он ласкал ее до тех пор, пока Венеция не застонала и не впилась ногтями в его плечи.

— Ты готова принять меня, любовь моя? — спросил Хэзард, чувствуя, что не может больше сдерживаться, и сам же ответил на свой вопрос: — Да, я вижу, что ты готова.

Он поцеловал ее, и Венеция ответила на его поцелуй, не видя вокруг ничего, не думая ни о чем, кроме всепоглощающего желания. Ее тело начали сотрясать легкие судороги, как только он вошел в нее, и Хэзард терпеливо ждал, не шевелился, пока последняя волна наслаждения не схлынет. Тогда он нежно поцеловал ее, как весеннее солнце целует новые зеленые побеги, и его мужская сила вознесла их обоих в рай.

Потом, когда они испытали все удовольствия и отдыхали в спокойном умиротворении, Хэзард перекатился на спину и сел. Венеция лежала рядом в сонном забытьи, ее волосы разметались по траве, глаза были закрыты. Хэзард сидел неподвижно, околдованный ею, и не мог понять собственных чувств. Он испытывал к ней не только влечение и дружескую привязанность, но и что-то почти отцовское, что-то такое, чему он не мог подобрать слов.

Внезапно Хэзард протянул руку и ловко поймал бабочку, вспомнив, как его учили этому в детстве. Он осторожно положил ее на белоснежный живот Венеции, но молодая женщина немедленно открыла глаза, разбуженная щекочущим прикосновением крылышек. Как зачарованная, смотрела она на изысканное создание, на отливающие золотом крылья с рисунком желтого, шафранового и черного цветов.

— Я подарю тебе все сокровища мира, биа-кара, жена моя, — прошептал Хэзард и так нежно коснулся хрупкого крыла, что бабочка даже не испугалась.

Венеция вспомнила, как те же самые руки несколько часов назад разделывали бизона. И эти же руки, способные убивать, подарили ей неземное наслаждение…

— Мне нужен только ты, — тихо ответила она. Их взгляды встретились. Бабочка улетела.

— Я твой навсегда, — спокойно сказал Хэзард, и на его лице появилось нежное, ласковое выражение.

27

К тому времени, как Хэзард и Венеция вернулись в деревню, закатное солнце окрасило небо в багряный цвет над далекими горами. Уже били барабаны, а аромат жарившегося на кострах мяса бизона, казалось, может заставить даже птиц на деревьях испытать чувство голода.

Они торопливо оделись, так как и без того уже опоздали. Хэзард выбрал светлое кожаное одеяние, украшенное перьями, а Венеция — одно из своих новых платьев с рисунком из морских раковин и бисера.

— А теперь я тебя причешу, — сказал Хэзард и, взяв гребень, начал расчесывать ее рыжие кудри.

— Но ты не обязан этого делать, — запротестовала Венеция. — Я вполне могу причесаться сама или попросить кого-нибудь…

Хэзард поднял на нее глаза, сразу же вспомнил тепло ее кожи, сладость объятий на берегу пруда и спокойно произнес, не открывая даже малой толики того, что он чувствовал на самом деле:

— У нашего народа есть поговорка: «Посмотри на волосы женщины, и ты сразу узнаешь, насколько сильно ее любит муж».

— Это очень милый обычай — и удивительный для народа-воина. Я не могу представить себе белого мужчину, который стал бы причесывать свою жену.

— Жизнь воина не лишает его чувствительности. Мне, например, белые люди всегда представлялись варварами. Видишь, — с неловкой улыбкой добавил он, — у нас тоже есть свои предрассудки. — Хэзард отложил гребень и взял Венецию за руку. — Идем, мы опаздываем. Там уже собралась половина деревни, и я как вождь должен был явиться намного раньше.

— Мне придется танцевать? — это был ее первый светский выход в местном обществе, и Венеция чувствовала себя неуверенно.

— Ничего страшного, — беззаботно отозвался Хэзард. — Танцевать ты умеешь. Я видел тебя в Виргиния-сити.

— Это совсем другое дело!

— Я тебе покажу необходимые па, — он подтолкнул ее к выходу.

И вот под лимонно-желтым светом луны, украсившей собой бездонное ночное небо, Венеция Брэддок, уроженка Бостона, положила руки на крепкие плечи своего возлюбленного. Почувствовав его пальцы на талии, она неуверенно заскользила в медленном ритме «танца совы».

Поверх головы Венеции Хэзард порой ловил взгляды Синего Орла, того самого храбреца, о котором говорила Маленькая Луна. Он не танцевал, а стоял в темноте, в нескольких ярдах от круга танцующих, и не сводил с Венеции глаз. Хэзард знал, что юность напоминает огонь, неукротимый и опасный. Знал он и то, что Синий Орел не прочь сразиться с ним за место вождя клана. Ему стало ясно, что следует приглядывать за ним — и за Венецией тоже, если Синий Орел и в самом деле задумал украсть ее.

Барабаны зазвучали громче, ритм стал быстрее, оповещая о начале нового танца, и по толпе танцующих прокатилась волна возбуждения. Этот танец был недавно завезен к ним из племени хидаца. Речные абсароки пребывали в некотором удивлении, когда увидели его впервые: ведь мужчины и женщины во время этого танца целовали друг друга на виду у всех. Однако для летней охоты танец подходил как нельзя лучше, и молодые женщины восторженно приняли его, потому что вокруг было так много красивых мужчин. Они начали образовывать цепочку, как только барабаны забили быстрее.

— Что происходит? — спросила Венеция, увидев, как женщины выстраиваются в ряд, и почувствовав всеобщее оживление.

— Это новый танец, но ты оставайся рядом со мной: ты не умеешь его танцевать. — Хэзард твердо обнял ее за талию и, повернув голову к стоящему рядом Неутомимому Волку, негромко сказал на языке абсароков: — Пригляди за Синим Орлом. Я не хочу, чтобы он подошел сюда.

К этому времени женщины окружили группу мужчин и, танцуя, двигались вокруг них. В центр вышел глашатай и крикнул:

— Молодые люди, дарите подарки женщинам, которые вам нравятся, и целуйте их! Если в вашем сердце больше чувств и вы хотите жениться на вашей избраннице, подарите ей лошадь.

Один из молодых воинов первым выбрал красивую девушку. Он подарил ей вышитое бисером одеяло и поцелуй. Вскоре в танце участвовали все. Некоторые мужчины дарили раскрашенные палочки, символизирующие лошадей, и если девушка принимала такую палочку, то они становились мужем и женой. Некоторые женщины отказывались от подарков, ожидая, пока к ним подойдет тот мужчина, который им нравится. Очень скоро все молодые люди приятной наружности танцевали, целовались и веселились от души.

Вскоре Венеция начала замечать удивленные взгляды, которые многие бросали на Хэзарда. Очевидно, вождь клана тоже должен был принять участие в танце. Наконец к нему подошли старые индеанки и начали что-то настойчиво ему говорить. Хэзард покачал головой, и Венеция решила, что не должна мешать ему.

— Иди, — негромко сказала она. — Ведь это, наверное, твой долг.

Венеция не слишком хорошо понимала, что происходит вокруг, вся еще во власти великолепного дня, проведенного вместе с Хэзардом. Забава выглядела совершенно безобидной, и она приветливо улыбнулась двум старухам.

— Ты в самом деле не возражаешь? — Хэзард посмотрел на нее серьезными черными глазами — знакомый с ее неукротимым темпераментом, он решил проявить осторожность.

— Нет, я правда ничего не имею против. Иди. Этого все от тебя ждут.

К двум старухам присоединилась третья, и все они отчаянно жестикулировали и что-то выговаривали Хэзарду высокими тонкими голосами.

— Ты уверена? — повторил Хэзард, не желая ссориться с Венецией.

— Иди.

Неутомимый Волк тоже что-то быстро сказал, Хэзард ответил ему целым потоком слов на родном языке и только после этого позволил себя увести.

— Почему Хэзард никак не хотел уйти? — удивленно спросила Венеция у Неутомимого Волка.

— Видите ли, это не совсем обычный танец. Во время него принято целоваться. — Неутомимый Волк смущенно передернул плечами. — Хэзард не хотел оскорбить вас, но, понимаете, он всегда пользовался большим успехом…

— Я, честное слово, не оскорблена. Мне не нужны больше никакие объяснения. — Венеция окинула танцующих взглядом дамы-патронессы. — Все хотят понравиться ему, верно?

— Черный Кугуар лучше всех, — спокойно ответил Неутомимый Волк. — И всегда был таким.

Венеция увидела, как Хэзард снял с шеи изумительное ожерелье из медвежьих зубов и украсил им шею удивительно красивой юной девушки. Эта маленькое гибкое создание посмотрело на Хэзарда с таким обожанием, что терпимость Венеции дала первую трещину. Она почувствовала, что начинает злиться. Когда же темная голова Хэзарда опустилась и он привычным жестом обнял девушку за талию, от ее христианского терпения и снисходительности к играм язычников не осталось и следа. Это был долгий поцелуй — по мнению Венеции, непозволительно долгий.

— Кто эта девушка? — требовательно спросила она и увидела, что Неутомимый Волк почему-то занервничал.

— У нас не принято говорить о мертвых, — прозвучал странный ответ.

— Сделай ради меня исключение! — бросила Венеция не терпящим возражений тоном.

Неутомимый Волк вздохнул.

— Это младшая сестра Черной Голубки.

— И кто такая Черная Голубка? Одна из его бывших подружек?

— Это первая жена Хэзарда.

Горячие слезы внезапно выступили на глазах Венеции — слезы обиды, гнева и унижения. Она почувствовала, как у нее сдавило горло от рыданий, которые она пыталась удержать. Чтобы не уронить своего достоинства перед теми, кто пристально следил за ней, она развернулась и метнулась в темноту, окружающую импровизированную площадку для танцев.

Неутомимый Волк помчался за ней, но она проскользнула между двумя женщинами и скрылась из глаз. Он не мог громко окликнуть ее, позвать: ему не хотелось устраивать сцену. Слова Хэзарда эхом отдавались у него в ушах: «Следи за Синим Орлом». Перед тем как броситься догонять Венецию, Неутомимый Волк посмотрел на то место, где весь вечер стоял Синий Орел. Там никого не было.

Хэзарду наконец удалось вырваться из объятий Голубого Цветка. Он собирался поцеловать ее дружеским поцелуем, чтобы только угодить старухам, но, к несчастью, Голубой Цветок думала совсем о другом. Она явно была готова отдаться ему. Хэзард выдавил из себя вежливую улыбку и слился с толпой. Вздохнув с облегчением, он тут же стал искать глазами Венецию, но увидел только Неутомимого Волка, который расталкивал плотное кольцо танцующих. Хэзард сразу понял, что что-то случилось.

— Я ее потерял. — В голосе Неутомимого Волка слышалась тревога.

— Как?!

— Сам не понимаю. Мы смотрели на танцующих, разговаривали, а она вдруг повернулась и убежала — так быстро, что я не успел остановить ее.

— А где Синий Орел? — нахмурился Хэзард.

— Ушел.

— Проклятье, я так и знал.

— Он давно пытается бросить тебе вызов. Последние несколько лет ты так подолгу отсутствовал.

Хэзард слушал друга вполуха. Он отлично знал, что Синий Орел метит на его место, но это его никогда не волновало. Хэзард был слишком уверен в себе и не думал, что Синий Орел решился на открытый бунт. Однако такая женщина, как Венеция, могла заставить любого мужчину совершить безумный шаг…

— Как ты думаешь, она сможет найти дорогу в твой вигвам? — спросил Неутомимый Волк.

— Только не ночью. Они все слишком похожи. Я думаю, что нам надо сначала проверить вигвам Синего Орла.

— Ты так уверен?

— Ведь он ушел, верно?

— Может быть, он присоединился к танцующим, — с надеждой предположил Неутомимый Волк.

— Ставлю моего чалого против твоего гнедого, что нет, — хриплый голос Хээарда звучал уверенно. — Ладно, некогда болтать. Пошли!

Венеция почти сразу же поняла, что заблудилась. Она ведь не думала о том, куда бежит, просто бросилась в темноту, только бы не видеть Хэзарда и эту женщину. Миновав несколько вигвамов, она остановилась и огляделась по сторонам. Ее окружали незнакомые пустые жилища, обитатели которых веселились и танцевали у реки.

Как же ей найти дорогу обратно в вигвам Хэзарда? «Впрочем, куда мне торопиться? — с обидой подумала Венеция. — Он наверняка будет занят еще несколько часов с этой красоткой, которую чуть не съел на глазах у заинтересованных зрителей. Если я не вернусь ночью, это послужит Хэзарду хорошим уроком!»

Какое-то время Венеция еще побродила, прислушиваясь. Она надеялась выйти к реке; мох под плакучими ивами мог бы стать отличным местом для ночлега. Но равнина была почти плоской, поэтому ей трудно было определить, в каком направлении следует двигаться. Вздохнув, Венеция пошла обратно в сторону костров, надеясь миновать танцующих и найти те самые ивы.

Хэзард всегда был рядом с ней, и, когда они шли вместе, Венеция могла не обращать внимания на направление. Вспомнив об этом, она снова разозлилась. Будь проклят этот распутник! Все истории, что она услышала в Виргиния-сити, были правдой: он не пропустил ни одной женщины за свою жизнь. И она, судя по всему, проявила не больше благоразумия, чем остальные, и не смогла устоять перед его мягким очарованием…

Злость на себя, на Хэзарда, на девчонку, которая целовала его, желание немедленно отомстить — все смешалось в один опасный клубок. Венеция сделала глубокий вдох, и прохладный ночной воздух несколько остудил ее пыл. Прежде всего надо найти себе ночлег, а ночь в одиночестве поможет ей разобраться, как же поступить с Джоном Хэзардом Блэком и его кошмарным желанием обладать всеми женщинами подряд.

Венеция не прошла и пяти шагов по направлению к кострам, как к ней подошел молодой воин в богатом одеянии; его длинные черные волосы блестели в лунном свете. Он улыбнулся и протянул руку, жестом показывая, что предлагает ей дружбу. Венеция поняла его жест и улыбнулась в ответ, а Синий Орел подумал, что Черный Кугуар просто дурак, раз выпускает из виду такую женщину.

Он негромко заговорил с ней на языке абсароков, восхищаясь ее красотой. Венеция покачала головой, показывая, что не понимает его слов, однако когда Синий Орел снова протянул ей руку, в голову Венеции закралась безумная мысль. Почему бы ей не потанцевать с этим молодым красивым воином? Если Хэзард может целовать молоденьких девочек, почему она не может поцеловать красивого юношу? В конце концов, именно для этого и предназначен танец, который сейчас все танцуют у реки! Зачем позволять гневу и обыкновенной зависти портить такой прелестный вечер? Она просто последует примеру Хэзарда и станет веселиться вместе со всеми.

Венеция положила свою руку на ладонь индейца и улыбнулась.

— Я хочу танцевать! — она попыталась изобразить танец, и Синий Орел, тут же почувствовав возбуждение, притянул ее к себе.

— Нет! — Венеция отстранилась. — Танцевать… там у реки.

Она указала на огни на берегу.

Синий Орел произнес что-то на своем непонятном языке, но Венеция узнала слово «идем». Он покрепче взял ее за руку, потянул за собой, и Венеция пошла за ним.

Пока они шли по деревне, Венеция искоса поглядывала на своего спутника. Он был моложе Хэзарда, но вел себя уверенно, как опытный воин, а когда он повернулся к ней и улыбнулся, то Венеция решила, что абсароки заслужили свою репутацию физически совершенных людей. Молодой человек был просто удивительно красив.

Они шли по пустынным улицам, и только один раз где-то залаяла собака, почуяв их присутствие. Синий Орел часто оборачивался к Венеции, улыбался ей, и она по-дружески улыбалась ему в ответ. Она наслаждалась предоставившейся возможностью отомстить Хэзарду, тем более что молодой человек оказался вежливым и дружелюбным.

Они прошли достаточно много, когда Венеция сообразила, что они уходят от костров у реки, освещавших ночное небо. Она резко остановилась, и Синий Орел крепче сжал ее руку.

— Но все танцуют там! — Венеция обернулась и указала на огни свободной рукой.

Казалось, индеец ее не понимает.

— Ху каве, биа, — спокойно ответил он и пошел дальше, таща Венецию за собой.

Венеция почувствовала, как у нее по спине пробежал неприятный холодок. Эту фразу она смогла перевести целиком: «Идем, дорогая». Почему он так ее называет? Это всего лишь вежливая форма обращения или что-то большее? Венеция вдруг почувствовала себя совсем одинокой в опустевшей деревне. И неуверенной в себе. Неужели все эти дружелюбные улыбки куда менее безобидны, чем ей показалось?

«Проклятье! — выругалась про себя Венеция. — Я не позволю просто так увести себя неизвестно куда!»

— Стой! — бесцеремонно потребовала она и резко остановилась. Но с равным успехом она могла бы попробовать остановить ураган. Синий Орел даже не сбился с шага и продолжал идти, без всякого усилия увлекая ее за собой.

— Погоди минуту, черт тебя побери! — крикнула Венеция и стукнула его по руке кулаком.

Мужчина на мгновение обернулся, посмотрел на нее с высоты своего роста и произнес всего две фразы на языке абсароков, которых Венеция не поняла:

— Я тебя не обижу. Я тебе понравлюсь.

Синий Орел был так уверен в себе, да и многие женщины, которых он любил, подтвердили бы его слова. Он протянул другую руку и провел пальцем по длинной гибкой шее Венеции. Она изо всех сил толкнула его, но индеец только рассмеялся и пробормотал что-то глухим, низким голосом. Впрочем, Венеции не нужны были слова: она все поняла по выражению его глаз.

Синий Орел снова пошел вперед, однако Венеция больше не собиралась ему помогать и изо всех сил уперлась пятками в землю. Но Синий Орел без усилий тащил ее за собой, пострадали лишь новенькие мокасины, оставившие темный след на траве. Следующие пятьдесят футов они проделали таким же образом; Венеция угрожала ему, оскорбляла, индеец не обращал на ее слова никакого внимания.

Наконец Синий Орел остановился около какого-то вигвама и чуть наклонился вперед, чтобы поднять полог. Воспользовавшись этим обстоятельством, Венеция вырвала руку и бросилась бежать со всех ног. Она летела стрелой, но очень скоро услышала за собой шум его шагов, а потом и спокойное дыхание. И в ту же секунду сильные руки подхватили ее.

Венеция начала отбиваться, молотя кулачками в сильную мускулистую грудь, дрыгала ногами, но он только фыркнул, сжал ее покрепче и прошептал ей на ухо те слова, которые она уже слышала от Хэзарда, когда они занимались любовью. Синий Орел произнес их мягко, успокаивающе, словно разговаривая с упрямым ребенком, и Венеции стало по-настоящему страшно. Она поняла, что абсолютно беспомощна перед этим человеком.

Внезапно боковым зрением Венеция заметила Хээарда, выбегающего из-за угла. Страх мгновенно исчез, она вспомнила, что Хэзард заслужил наказание, и, мстительно улыбнувшись, подставила Синему Орлу губы для поцелуя.

Месть показалась ей особенно сладостной, когда спасение было совсем рядом.

Хэзард не видел, как Венеция сопротивлялась, не слышал, как она оскорбляла своего похитителя. Он увидел только рыжеволосую женщину в объятиях Синего Орла, отвечающую на его поцелуй. Ревность и гнев огнем полыхнули в его мозгу.

— Веселишься? — прорычал он по-английски и, заметив, что Синий Орел повернулся к нему, добавил на певучем языке абсароков, который прозвучал сейчас неожиданно резко:

— Отпусти ее!

— А может быть, она хочет остаться, — невозмутимо произнес Синий Орел.

— Ты хочешь остаться? — холодно спросил Хэзард по-английски.

Даже находясь во власти ревности, Венеция не решилась ответить утвердительно на это вопрос. От взгляда Хэзарда у нее волосы зашевелились на затылке. Она только покачала головой.

— Так, — бесстрастно констатировал Хэзард. — Теперь отпусти ее.

Синий Орел разжал руки, и Венеция соскользнула на землю.

— Отведи ее в мой вигвам, — приказал Хэзард Неутомимому Волку, подошедшему к ним.

— Минутку! — запротестовала Венеция, приходя в себя. — Я не хочу, чтобы меня отсылали прочь, как… как…

Хэзард презрительно посмотрел на нее.

— Как не угодившую гостю проститутку? — с неприятной улыбкой закончил он.

— Не смей говорить со мной в таком тоне, — Венеция угрожающе сделала шаг к нему. — Разве ты уже устал от танцев с поцелуями?

Хэзард поморщился.

— Об этом мы поговорим позже, — он не собирался пререкаться с Венецией на глазах Неутомимого Волка и Синего Орла.

— Ах, вот как? Позже? А если мне все равно, что о моем поведении думает всеобщий идеальный любовник? — ядовито парировала Венеция. — Любовник молоденькой девушки на танцах, любовник Маленький Луны, любовник Люси Аттенборо, Элизабет Мотли, Фанни…

— Заткни ей рот и уведи ее отсюда! — рявкнул Хэзард.

И в следующую же секунду мощные руки подняли Венецию с земли.

— Прошу прощения, — извинился Неутомимый Волк и закрыл ей рот ладонью. Так он и донес ее до вигвама Хэзарда.

Синий Орел ухмыльнулся.

— Я думаю, ты будешь только рад, если я заберу ее у тебя.

— Я думаю, ты ошибаешься.

— Неужели великий вождь Черный Кугуар позволяет руководить собой бледнолицей женщине? — молодой индеец явно пытался оскорбить Хэзарда, но тот не обратил внимания на оскорбление.

— Я предупреждаю тебя, Синий Орел: не смей прикасаться к ней, не говори с ней, даже не приближайся к ней.

— Мы могли бы побороться за нее, — Синий Орел наконец бросил открытый вызов, обрадованный возможностью одержать верх над Хэзардом.

— Разве ты не знаешь, что я не дерусь из-за женщин? — невозмутимо усмехнулся Хэзард.

— Струсил?

Это было непозволительной грубостью, но Хэзард вспомнил горячность молодости и ограничился словами:

— Ты умрешь раньше, чем выяснишь это.

— Значит, ты у нее под каблуком!

Хэзард пожал плечами, ясно давая понять Синему Орлу глупость такого предположения.

— Просто держись подальше от моей женщины. Я предупреждаю один раз. Второго раза не будет.

— Ть! позоришь звание мужчины, когда оказываешь столько почестей женщине. Ты становишься похожим на бледнолицых. Тебе должно быть стыдно за свою слабость!

Хэзард подумал, что юнец говорит достаточно откровенно, только сам он давно перерос юношеский максимализм. Он спокойно объяснил:

— Я понимаю, что ты бросаешь мне вызов, Синий Орел. Что ж, это дорога воина — искать славы и лидерства, — в голосе Хэзарда слышалось безграничное терпение. — Но меня воспитывали так же, как тебя, поэтому тебе не следует говорить мне о стыде и бесчестии. Тебе не нужно напоминать мне о том, что мужчины и женщины живут по разным законам. Но в отношении ее я буду поступать так, как сочту нужным. И не вздумай переходить мне дорогу, иначе… — Хэзард на мгновение закрыл глаза, сам не зная, насколько далеко он может зайти ради Венеции. Когда он снова открыл их, его взгляд был суровым и мрачным. — Просто не делай этого.

— Так, значит, это правда? — протянул Синий Орел. — Я слышал, что ты носишь для нее воду и готовишь, как женщина. — На его юном лице явственно читалось презрение.

— Я делаю то, что мне нравится, — спокойно ответил Хэзард, и в каждом его слове звучала непоколебимая уверенность в себе. — Ты еще молод, у тебя многое впереди. Я думаю, скоро ты найдешь другую женщину. Но если ложное чувство чести или гордость смутят тебя и ты попытаешься увести ее, тебе придется иметь дело со мной.

— Тот, кто так страстно желает женщину, перестает быть воином!

— Ты можешь прийти и проверить это в любое время, — вежливо предложил Хэзард и зашагал прочь.

Неутомимый Волк дождался Хэзарда у входа в вигвам. Он прекрасно понимал, что чувствует его друг, и все-таки решился напомнить:

— Не она одна во всем виновата. Не будь с ней слишком строг. Наша жизнь для нее в новинку, она просто не понимает… — Неутомимый Волк еще ни разу не слышал, чтобы женщины так говорили с Хэзардом, и теперь не сомневался, что рыжеволосая красотка получит пару синяков за поцелуй с Синим Орлом.

Хэзард, почтительно выслушав совет друга, спокойно ответил:

— Не стоит тебе так волноваться. Я никогда в жизни не бил женщин.

— В таком случае приятных сновидений! — Неутомимый Волк просиял мальчишеской улыбкой, напомнившей Хэзарду об их детских приключениях.

Когда Хэзард вошел в вигвам, Венеция ждала его стоя, суровая и неприступная. Он сразу вспомнил о том, как она целовала Синего Орла, и у него от ревности потемнело в глазах. Несмотря на то, что он сказал Неутомимому Волку, Хэзард почувствовал, что не может полностью поручиться за себя. Ему хотелось схватить Венецию за плечи и трясти до тех пор, пока она не пообещает никогда не целовать другого мужчину!

— Признайся, ты думал о Черной Голубке, когда целовал ее младшую сестру? — злобно спросила Венеция, решив, что нападение — лучшая защита.

Эти слова взорвались в тишине вигвама и ударили Хэзарда как смертельное оружие. Он остановился у порога, словно получил пощечину. Это имя, почти никогда не упоминавшееся после смерти той, что его носила, жило собственной жизнью. Хэзард посмотрел на Венецию, открыл было рот, но предпочел промолчать. Не говоря ни слова, он прошел мимо нее в дальний конец вигвама, стащил через голову рубаху с бахромой. Мускулы на его спине упруго перекатывались.

— Чего ты хочешь, черт тебя побери?! — крикнула Венеция, оскорбленная его молчанием. — Зачем я тебе, Хэзард? Ведь любая женщина с радостью поменяется со мной местами. Я помню, что тебе нужна заложница, но к чему все остальное? Зачем беспокоиться обо мне, к чему все эти слова любви и ласки? Они ведь для тебя ничего не значат! Эта молоденькая девочка сегодня вечером… Она могла сию минуту занять мое место. Если тебе нужна служанка, чтобы стирать и готовить, так ты знаешь, что я этого не умею. А если тебе нужна бесплатная любовница, так я уверена, что стоит тебе только сказать об этом, к твоему вигваму выстроится очередь!

Хэзард обернулся и, не веря своим глазам, смотрел на нее. Всего два дня назад он сказал Венеции, что она — его жена, а это для него значило очень много. И вот теперь он находит ее в объятиях другого мужчины.

— Любовницы, по крайней мере, знают… — раздраженно начал он, но Венеция не слушала его, меря шагами маленькое пространство между дверью и очагом. Ей хотелось излить всю ярость, накопившуюся за последний час, потому что она только сейчас осознала, насколько зависит от Хэзарда.

— А может быть, мне следует заплатить тебе? Ведь это ты прославился своими любовными подвигами! — Она вдруг остановилась, и глаза ее яростно сверкали. — Так сколько я тебе должна? Ты берешь оплату по часам или по неделям?

Хэзарду очень хотелось ударить Венецию, но он предпочел отойти от нее подальше. Он улегся на сложенные в углу шкуры и принялся считать про себя, чтобы хоть немного успокоиться. Эпизод с Синим Орлом все еще стоял у него перед глазами. Он помнил, как его захлестнуло неумолимое желание убить и с каким трудом ему удалось справиться с ним. Но ситуация не разрешилась — и не разрешится, пока Венеция рядом. Эта проблема не поддавалась решению… Черт побери, почему эти бледнолицые всегда так кричат? Прекратит она когда-нибудь вопить или нет? Хэзард протянул руку, развязал мокасины, скинул их с ног и снова улегся на постель.

В ту же секунду Венеция оказалась рядом с ним.

— Что ты делаешь, черт побери?

— Собираюсь спать, — честно ответил Хэзард: в эту минуту он не мог доверять себе ни в чем другом.

— Ты не собираешься ответить на мой вопрос? — разъяренно поинтересовалась Венеция.

На мгновение в вигваме установилась полная тишина.

— Нет, — ответил Хэзард, видимым усилием подавляя собственный гнев.

Но Венеция в этот момент была не способна воспринимать такие тонкости.

— Я хочу получить ответ! — выкрикнула она, никогда ни в чем не знавшая отказа, всегда идущая своим путем, — великолепная, разгоряченная, преисполненная собственного достоинства.

И все-таки она была не так опасна, как Хэзард. Стоило ей занести руку, чтобы ударить его, он мгновенно перехватил тонкое запястье и рванул Венецию на себя. Она оказалась на постели, и его охватило острое вожделение, замешенное на ярости, раздражении, ревности, примитивном желании обладать. Хэзард мговенно лег сверху. Его руки держали Венецию за плечи, не давая вырваться, глаза потемнели, а голос звучал чересчур мягко:

— Ты хочешь получить ответ? Так ты его сейчас получишь! — Он коленями раздвинул ей бедра. — Нет, мне не нужна служанка или любовница. Хотя Синего Орла это явно заинтересовало. И я не хочу, чтобы ты мне платила. У тебя просто не хватит денег. — Он привычно устроился между коленей Венеции. — Ты, как испорченный ребенок, понимаешь только два слова: «Я хочу». — Он рванул пояс ее искусно расшитого платья. — Но настало время тебе узнать, детка, что мир крутится не только вокруг твоих желаний. Сейчас для меня гораздо важнее мои собственные желания, а я не желаю делить тебя с другим мужчиной.

Он задрал ей платье выше талии; Венеция пыталась оттолкнуть его, вырывалась из его рук, но безрезультатно.

— Не прикасайся ко мне, чертов лицемер! — прошипела она, задыхаясь под тяжестью его тела. — И не смей читать мне лекций по поводу… верности!

— Это не лекция. Это приказ. Мне очень жаль, но в будущем тебе придется забыть о любовных играх на стороне. Наш контракт этого не допускает.

— Ах, вот как? — неприятно рассмеялась Венеция. — Подружки разрешены только тебе?

— Я целовал эту женщину не потому, что мне этого хотелось, — черные брови Хэзарда сошлись на переносице. — Я поцеловал ее, потому что этого от меня ждали.

А вот сейчас, биа, — его рука отнюдь не ласково скользнула по внутренней поверхности ее бедра, — я жду от тебя, что ты будешь послушной женой.

— Но я не желаю быть тебе послушной женой! После того, как ты на виду у всех целовался с этой девушкой…

Венеция не договорила и попыталась оттолкнуть его руки, но ей это не удалось. Тогда она попробовала вывернуться из-под него, но Хэзард был слишком тяжел. Его пальцы крепко сжали хрупкое запястье.

— Сейчас твои желания ничего не значат, — в голосе Хэзарда звенели льдинки. — Ты слишком далеко от дома, бостонская принцесса. Того, что тебе неизвестно о нашей культуре, хватило бы на тысячу томов. Наверное, я плохо объяснил тебе твои обязанности. И главная из них — ты не должна уходить с другими мужчинами.

— Он вынудил меня, — пробормотала Венеция. На ее длинной шее отчаянно билась жилка, она изо всех сил старалась вырваться из железных объятий Хэзарда.

— Черта с два, он тебя вынудил! — Пальцы Хэзарда еще сильнее впились в ее запястье. — С того места, где я стоял, мне так не показалось.

— Я думала, мы идем танцевать… — Венеция задыхалась, но стояла на своем.

— О да, вы отлично потанцевали! — прорычал Хэзард. — Вы исполнили самый древний танец в мире. Помни, красотка, я отлично знаю, каким горячим может быть твое тело. Но здесь ты принадлежишь только мне, здесь ты моя жена. Во всяком случае, пока я хочу тебя, — грубо добавил он, снова вспомнив, как Венеция целовала Синего Орла.

— Но ты же сам говорил, что здесь у всех равные права. Я могу первой уйти от тебя, — не осталась в долгу Венеция.

— Тебе будет не так-то легко меня бросить. К несчастью, теория и практика не всегда совпадают в реальной жизни. Ты принадлежишь мне, принцесса. Будь к этому готова.

— А если я не хочу? — Венеция с яростью посмотрела на него. — Неужели ты посмеешь меня принудить?

Хэзард неожиданно рассмеялся, но это был не веселый смех.

— Не хочешь? Ни за что не поверю. Ты всегда… Как бы это сказать поделикатнее?.. Ты всегда не прочь доставить себе удовольствие, — прошептал он.

— А ты всегда действуешь, как бык на случке! — парировала Венеция, по-прежнему пытаясь вырваться.

— Наверное, поэтому нам так хорошо вместе, — заметил Хэзард. — Кому-то нравятся укрощенные женщины, принцесса, кто-то предпочитает диких. А некоторые только говорят, что предпочитают укрощенных, зато потом съедают их живьем. Так что не пытайся меня обмануть: ты получаешь именно то, что просишь. Но в будущем мы проследим, чтобы твои запросы удовлетворял только я!

Венеция вдруг перестала вырываться, и Хэзард удивленно посмотрел на нее.

— Ваши настроения очень переменчивы, миледи, и это приводит меня в отчаяние. Вы вообще опасны для моего душевного равновесия. — Он глубоко вздохнул. — И что мне с тобой делать?

— Для начала отпусти мою руку, — спокойно сказала Венеция. — Душевное равновесие не следует ценить слишком высоко.

Хэзард насмешливо фыркнул, разжал пальцы и уткнулся лицом ей в шею.

— Если уж мы заговорили о душевном равновесии, — продолжала Венеция, — тем более что ты сам поднял этот вопрос… Скажи мне одну вещь. Только честно!

— Разумеется. — Хэзард приподнялся на локтях и заглянул ей в лицо.

— Что для тебя значит эта девушка?

— Девушка, с которой я танцевал?

Венеция кивнула как-то виновато и растерянно. Она была настолько не похожа на себя, что Хэзард испугался, не сделал ли он ей больно во время их борьбы.

— Ничего, — очень мягко ответил он. — Это был только ритуал, церемония, назови как хочешь.

— Она не пробудила в тебе никаких воспоминаний и сожалений? — спросила Венеция, не сводя с него глаз.

— С чего ты взяла? Я почти не знаю ее. Ей было восемь лет, когда я впервые уехал в Гарвард.

— Так, значит, мне не следовало пытаться заставить тебя ревновать? — Венеция говорила уже совсем другим тоном, знакомым ему, с нотками живой радости.

— Ты хочешь сказать, что сделала это намеренно? Губы Венеции чуть дрогнули.

— Я увидела, что ты идешь, и решила… Если бы ты знал, как я отбивалась до этого момента!

— Правда? — в его голосе еще слышался отзвук недоверия.

— Ты мне не веришь?

— Знаешь, малышка… — Хэзарду было очень трудно разобраться в собственных чувствах. Он вспомнил необузданность Венеции, ее непредсказуемость, жажду жизни и умение постоять за себя. Но, будучи реалистом, Хэзард взял себе на заметку, что если его нет рядом, то Венецию следует охранять.

— Конечно же, я тебе верю, — наконец сдался он.

— Тебе правда безразлична эта девушка? — Ее гнев утих, но какое-то беспокойство осталось.

— Мне не нужна никакая другая женщина. Ты никому не оставила места. Я люблю тебя, — очень тихо сказал Хэзард. — И хочу, чтобы ты навсегда осталась со мной.

Внезапно он резко отстранился, перевернулся на спину и уставился в звездное небо, видное сквозь отверстие в крыше.

— Будь оно все проклято! — пробормотал Хэзард. — Разве мы с тобой сможем?.. — Он не закончил фразу, потому что на этот вопрос не существовало ответа. — Мне не следовало говорить ничего подобного.

Хэзард думал о том, что его видение становится реальностью: потоки бледнолицых затопляют страну. Индейские племена, попытавшиеся заключить политическую сделку с белыми, никогда ничего не выигрывали. Им не хватало хитрости белых, которую те считали достоинством. Они называли жестокость целесообразностью, а уничтожение целых племен — прогрессом. Возможно ли победить в такой схватке? Хэзард не знал этого.

В каждом поколении были мужчины, наделенные особым даром. Его отец мог предвидеть будущее и передал этот дар Хэзарду. Но успех вождя основывается на самопожертвовании и сострадании. Очень скоро его самого и его клан ожидает самое трудное испытание. Возможно, они победят: добытое золото дает им для этого шанс. Во всяком случае, у них появляется возможность не потерять абсолютно все. Но для этого он должен сосредоточиться на будущем клана и не давать своим личным чувствам вмешиваться в его жизнь вождя и лидера…

Но вдруг его сердце затопила такая любовь к Венеции, что чувство долга оказалось смыто и унесено прочь. Он хотел ее, и в этот момент желание оказалось для него важнее чести.

— Скажи мне, что я тоже тебе небезразличен, — он быстро повернул к ней голову. — Скажи мне!

Никогда еще Хэзард не умолял женщину о любви, и Венеция рванулась к нему, обхватила руками за шею.

— Я люблю тебя, — радостно выдохнула она, покрывая его лицо легкими поцелуями. — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя!

Венецию захватило ощущение небывалого единения с миром, где все встало на свои места так просто, как это бывает только в детских снах. И ей хотелось кричать об этом с вершины горы, глядя в бездонное звездное небо.

Хэзард обнял ее и, глядя в сияющие глаза, спросил: — Как ты можешь быть так уверена в этом?

— Я просто знаю.

— И почему ты так легко произносишь эти слова? — с завистью прошептал он.

Венеция пожала плечами.

— Если чувствуешь что-то, об этом легко говорить. Все происходит само собой — я живу, я чувствую, я есть! Все очень просто. Разве ты этого не ощущаешь?

— Нет, — без колебаний ответил ей Хэзард.

Ему бы очень хотелось, чтобы его чувства оказались такими же простыми. Но его любовь к Венеции была потаенной, скрытой от чужих глаз, ей мешало множество препятствий.

— Поцелуй меня, — Венеция прервала его мрачные размышления. — И люби меня.

— Маленький диктатор, — шепнул Хэзард. — Ты никогда не изменишься!

Она первая поцеловала его — страстно, горячо, — и этот поцелуй стал прелюдией к великолепной симфонии наслаждения.

28

Последующие дни были просто восхитительными, какие не забываются до конца жизни. Хэзард не отходил от Венеции. Ему нравилось все время касаться ее, дотрагиваться до нее, словно ощущение желанного тела под пальцами стало своеобразным талисманом против будущего, о котором он предпочел не вспоминать в эти короткие сладостные недели лета.

Хэзард и Венеция ездили верхом, лакомились ягодами, собирали дикий ревень, смеялись, веселились, любили друг друга. Они проводили долгие ленивые часы на берегу реки в тени ив, забывая обо всем, кроме настоящего.

Иногда по вечерам они поднимались чуть выше в горы на маленькое пастбище и сидели там, наслаждаясь запахом свежей травы. Хэзард показывал Венеции созвездия на темном бархате ночного неба и называл их так, как это делали абсароки, или рассказывал старинные индейские легенды. Однажды он рассказал ей о первом своем видении, пережитом в горах.

— Тогда погиб мой дядя, его убили люди из племени лакота на Паудер-ривер. Моя семья была в трауре. Я сделал ритуальный надрез, и кровь текла из меня неделю.

— Это все следы траура? — Венеция осторожно коснулась шрама на его груди.

Хэзард кивнул, и ей показалось, что он снова вернулся в прошлое, заново переживая печаль утраты.

— Мой дядя был молод и отважен, — негромко продолжал Хэзард. — Я всегда восхищался им. Он был моим идеалом.

— Сколько тебе было лет, когда он погиб?

— Двенадцать, и я очень его любил. — Хэзард на мгновение замолчал и вздохнул, как будто только вчера в деревню явился гонец с плохими вестями.

— Мне показалось, что мое сердце разбилось, и я вдруг понял, что должен пережить видение, если надеюсь когда-нибудь отомстить за него. Это тоже произошло летом — дикие вишни почернели, а сливы покраснели на ветках. Я взял лишнюю пару мокасин, шкуру бизона и отправился в горы.

— А что сказали твои родители? Двенадцать лет… Ты был еще совсем маленьким, — Венеция прижалась теплой щекой к его плечу.

— Никто не видел, как я уходил из деревни. Я просто удрал. Поднявшись в горы, я соорудил шалаш и устроил себе постель из шалфея и можжевельника. Было очень жарко, и я целый день обнаженный ходил по вершине горы, призывая духов на помощь. Но никто мне не ответил. К заходу солнца я устал и лег на свою постель. Три дня я голодал, ходил и звал духов; только на третью ночь я проснулся оттого, что кто-то окликал меня по имени. Они пришли за мной.

— Ты их увидел? — удивленно спросила Венеция, и Хэзард улыбнулся.

— Нет, биа. Духов никто не видит, я только слышал их голоса. «Идем», — сказали они мне, и я встал. Моя голова была ясной и легкой. Я последовал за ними, холодный ветер обжигал мне кожу, а тропа под ногами казалась мягкой, словно я шел по траве, а не по каменистой тропе. Я подошел к горящему костру. Шесть маленьких человечков сидели вокруг него полукругом.

Венеция вдруг испугалась. Голос Хэзарда доносился до нее словно издалека.

— Джон! — прошептала она и коснулась ладонью его щеки. — Я не понимаю…

Ее прикосновение как будто вернуло Хэзарда к действительности. Он покачал головой и покрепче обнял Венецию.

— Ничего страшного, биа. Это как сон. Просто иногда наши сны бывают вещими, вот и все.

Он не стал говорить ей, что когда вернулся с гор, то рассказал шаманам о людях-карликах, пятнистом бизоне и четырех ветрах. И они сказали ему, что у него есть сила стать великим. «Тебе дали эту силу духи, — вспомнил Хэзард слова одного из шаманов. — Но разница между людьми в том и состоит, что одни используют этот дар, а другие нет. Учись пользоваться своим даром. И тогда ты станешь великим вождем». В тот день Хэзард познал самого себя.

— Это все так необычно, — пробормотала Венеция. — Я не узнаю тебя, когда ты так говоришь.

— Думай об этом как о религии, и тогда тебе все покажется менее странным. Ведь даже белые люди всегда найдут о чем поспорить, если речь заходит о религии. У кого-то много богов, у кого-то только один… А впрочем, я напрасно заговорил об этом с тобой. Мне совсем не хотелось тревожить тебя. — Хэзард легко погладил ее волосы.

— Но в этом большая часть твоей жизни, — мягко напомнила Венеция.

— Мы просто сами общаемся с нашими божествами — без помощи священников. И видения одного человека считаются благословением для всего племени. Мы видим мистическую силу в ветре и в небе, в дожде, в реках, птицах, горах и равнинах.

— Земля очень важна для вас, правда? — прошептала Венеция, не до конца понимая это слияние человека с природой.

— Земля — это все, — с почтением произнес Хэзард. — Ничто не сравнится с землей абсароков, она самая красивая в мире. И я мечтаю о том, чтобы сохранить ее для моего народа.

И снова, как это бывало всегда, когда разговор касался будущего, Хэзард мрачно замолчал. Но он по-прежнему крепко обнимал Венецию и смотрел в звездное небо.

— Я верю, что ты можешь это сделать, Джон, — прошептала она. — И мне бы очень хотелось тебе помочь…

— Может быть, — также шепотом ответил он. — Только может быть.

— Я хочу помочь. Если, конечно, смогу, — ее теплое дыхание согрело ему щеку.

— Ты уже помогаешь мне, биа. Ты постоянно напоминаешь, что жизнь — это радость и счастье. Ты мой самый верный помощник. А теперь поцелуй меня.

Она поцеловала его и ощутила слезы на его щеках.

В эти тихие вечера Венеция поняла, почему Хэзард так гордится своими корнями и так привязан к земле. С ней были связаны воспоминания о счастливом детстве, эта земля вскормила его дух и его тело, и в ответ он испытывал к ней почти мистическую любовь.

На летней стоянке царила дружеская веселая атмосфера: встречались родственники, друзья, которые не виделись целый год и спешили обменяться новостями. Каждый вечер все собирались вокруг костров, ужинали, танцевали, разговаривали, играли, соревновались в ловкости и меткости.

Однажды Хэзард решил привести Венецию на совет. Узнав об этом, Неутомимый Волк в ужасе посмотрел на него, словно его друг сошел с ума.

— Ты не можешь этого сделать! — воскликнул он. — Раньше в советах принимали участие женщины-воины, но последние десять лет такого не случалось, и все об этом забыли.

— Но она пойдет туда как моя жена, а не как воин. Надеюсь, никто и слова не скажет о ее присутствии на совете — иначе им придется иметь дело со мной. Можешь передать это остальным.

Неутомимый Волк только молча покачал головой: эта женщина явно лишала Хэзарда рассудка.

— Ты уверен, что я могу туда пойти? — в последний раз спросила Венеция, когда они вышли из вигвама.

— Все в порядке, — ответил Хэзард с обезоруживающей улыбкой. — Видишь ли, дорогая, вождем становятся благодаря личным заслугам перед кланом, и поверь, у меня они есть. Кроме того, у вождя должны быть родственники. У нас нет хуже оскорбления для человека, чем сказать, что у него нет родственников. Хотя мои родители умерли в прошлом году, у меня очень много других родственников, и все они поддерживают меня. Не забывай еще и о золоте, при помощи которого я обеспечиваю выживание племени. Меня считают «человеком, который знает и может». Поэтому, биа-кара, я могу делать почти все, что захочу.

— По-моему, дорогой мой, ты слишком избалован, — Венеция насмешливо улыбнулась.

— То же самое я могу сказать о тебе, радость моя, — он легонько щелкнул ее по носу. — Твой папочка чересчур много тебе позволял. Кстати, я хотел бы тебя попросить кое о чем. Постарайся во время совета не отдавать мне никаких приказаний, чтобы я мог сохранить мое достоинство воина и вождя.

— То есть ты хотел сказать, чтобы я не вытаскивала тебя из вигвама за волосы, если мне вдруг захочется заняться с тобой любовью?

— Вот именно. Предполагается, что на совете воины не думают о таких глупостях.

— А вы думаете?

— Разумеется. Вот тебе еще одна теория, которая расходится с практикой.

— Я обещаю не позорить тебя на совете! — насмешливо-торжественно поклялась Венеция.

— Какое облегчение, — шутливо вздохнул Хэзард.

К его собственному удивлению, все прошло благополучно: ни один человек не высказал неудовольствия — по крайней мере открыто. Правда, Венеция ничего не поняла из того, о чем говорилось, а поскольку во время совета Хэзард вел себя более сурово, чем обычно, впредь она предпочла оставаться дома. Красное Перо, юный племянник Хэзарда, стал ее охранником. Хотя Хэзард не тревожился за безопасность Венеции, пока Синий Орел сидел вместе с другими на совете, он решил, что осторожность еще никогда никому не вредила. Красное Перо развлекал Венецию — он учил ее стрелять из лука.

На первом же совете, на котором не присутствовала Венеция, Хэзард спросил вождей, не встречал ли кто-нибудь из них полковника Брэддока. Оказалось, что полковника видели однажды в клане «Большая Губа» около Дог-Крик, но после этого о нем никто ничего не слышал.

— Где его проводник? — поинтересовался Хэзард, пытаясь выяснить как можно больше о судьбе отца Венеции.

— Отправился к шошонам повидать родственников жены, — ответил один из вождей.

— Когда он уехал?

— Точно не скажу. Дней десять назад.

Как раз в то время Хэзард и услышал о смерти полковника. Теперь он уже практически не сомневался, что Венеция потеряла отца.

— Если кто-то услышит о полковнике Брэддоке, пусть скажет мне, — попросил Хэзард и решил, что нужно поскорее найти шурина Одинокого Сердца. Описание мертвого белого сможет многое прояснить.

Разговор зашел о планируемом набеге. Разведчик рассказал о том, что «черноногие» движутся на север с табуном лошадей, который они увели у племени лакота к югу от Иеллоустоуна. Было решено отправиться в путь на заре следующего дня.

Когда все расходились, Отважный Томагавк, отец Черной Голубки и Голубого Цветка, коснулся руки Хэзарда.

— Давай пройдемся, — предложил он.

Мужчины направились к реке, разговаривая о предстоящем набеге и обмениваясь слухами об общих друзьях — у индейцев не было принято сразу начинать говорить о главном. Хэзарду очень хотелось избежать этого разговора, но он понимал, что это невозможно.

— Ты знаешь Голубой Цветок еще с тех пор, когда она была ребенком, — Отважный Томагавк наконец приступил к главной теме, ради чего он и вызвал Хэзарда на прогулку.

— Да, она была любимой сестрой моей жены.

— Вот уже год, как Голубой Цветок стала женщиной, но уже дважды она отказалась выйти замуж. Ты же знаешь, что наши обычаи позволяют мужчине жениться на сестре его жены.

— Голубой Цветок еще очень молода, — спокойно заметил Хэзард. — Возможно, на этой летней охоте она найдет себе подходящего мужчину.

— Моя дочь говорит только о тебе.

Хэзард остановился и, указывая на мягкую траву на берегу, пригласил своего собеседника:

— Посиди со мной.

Они довольно долго сидели молча, глядя на ровную гладь реки, которую закат окрасил в различные оттенки пурпура. Когда Хэзард наконец заговорил, его голос был так же спокоен, как и река перед ними.

— Внимание твоей дочери, Отважный Томагавк, оказывает мне честь. Ты знаешь, как я любил ее сестру. Черная Голубка принесла мне много счастья, и я всегда чувствовал себя своим в вашей семье. Но теперь я был бы не прав, приняв чувства Голубого Цветка. Бледнолицая женщина — моя жена, и я ее люблю. Прошу тебя, постарайся объяснить все это Голубому Цветку.

— Ты мог бы взять вторую жену…

— В моем сердце нет для нее места.

— Ты еще ребенком был совершенно неуправляемым, — нахмурился Отважный Томагавк. — Бледнолицая жена принесет тебе много проблем, а твое сердце может измениться. Я говорю это как отец.

— Все возможно, но моя душа говорит мне о другом. Поблагодари Голубой Цветок за ее доброе отношение ко мне.

— Она будет очень огорчена.

Хэзард улыбнулся.

— Твоя дочь еще так молода, что забудет обо всем через несколько дней.

Отважный Томагавк положил свою широкую ладонь на колено Хэзарда и тоже улыбнулся.

— Вероятно, ты прав. Я надеюсь, что и в сердце своем ты не ошибаешься. Удачи тебе в затрашнем набеге, — сказал он, вставая.

— «Черноногие» уже давно в пути и должны были устать. Я не ожидаю больших проблем.

После того как Отважный Томагавк ушел, Хэзард остался на берегу, не сводя глаз со спокойного течения реки. Он знал, что еще полгода назад принял бы предложение Отважного Томагавка и женился на его дочери. Он сидел и гадал, когда именно ошибся в выборе и пошел дорогой не просто опасной, а смертельно опасной.

«Каким же идиотом я был, если приобрел себе врага в лице „Буль Майнинг“, но еще и взял Венецию в жены! — думал Хэзард. — Законченным идиотом. Безрассудным, забывшим о логике дураком». И в то же время он чувствовал себя самым счастливым дураком на свете, а если быть честным до конца, то это счастье сводило на нет все остальные минусы этой сделки…

Вечером, прежде чем лечь спать, Хэзард рассказал Венеции о предстоящем набеге. Она очень долго не отвечала, и Хэзард уже решил, что женщина уснула и не слышала его слов, но Венеция вдруг резко села на кровати.

— Ты собираешься оставить меня вдовой? — спросила она, прямо глядя ему в глаза.

Свет луны, проникавший в отверстие над очагом, заливал ее серебристым сиянием, придавая бледной коже перламутровый блеск. Ей вдруг отчаянно захотелось попросить его: «Не уезжай, прошу тебя, ради меня», но она вовремя остановила себя.

Хэзард мягко улыбнулся:

— Ни в коем случае.

— Я не ребенок, Хэзард, и предпочла бы услышать правду.

— Мы просто собираемся угнать чужих лошадей, любовь моя, вот и все. Мы не намерены никому мстить. — Он ласково, успокаивающе погладил Венецию по голове. — Лошадей надо угнать так, чтобы нас никто не заметил, а это требует не столько отваги, сколько хитрости. Абсароки вообще очень гордятся тем, что предпочитают пользоваться хитростью, а не грубой силой.

Это простое заявление многое объяснило Венеции в поведении Хэзарда.

— Ты уверен, что это не опасно?

— Абсолютно.

— А как далеко вам придется ехать?

— Не очень далеко. «Черноногие» двигаются по северному краю наших земель, направляясь домой. Это где-то миль двести отсюда.

— Так близко?

— Чертовски близко. Если мы срежем путь, то настигнем их меньше чем через день. Мы поедем по короткой стороне треугольника, а им приходится двигаться по длинной, так как это единственный путь через горы.

— А женщины участвуют в таких набегах?

Хэзард замялся, не зная, как лучше ответить. Хотя женщины иногда сопровождали мужчин в набегах, чтобы готовить еду и помогать с лошадьми, он сильно сомневался, что Венеция справится с такой задачей. Но если сказать ей об этом, она немедленно примет вызов и ее придется брать с собой. И вот тогда наверняка возникнут проблемы, так как Синий Орел тоже едет…

Хэзард выбрал ответ, наиболее близкий к правде:

— Мы берем с собой женщин только в том случае, если нет никакой опасности.

— Мне показалось, ты говорил, что этот набег не представляет никакой опасности, — язвительно напомнила ему Венеция.

Он накрыл ее тонкие пальцы своими.

— В принципе, никакой опасности нет, но «черноногие» очень любят снимать скальпы. В некоторых племенах количество снятых скальпов говорит о смелости и высоком положении воина. А мне бы очень не хотелось увидеть твой на вигваме какого-нибудь «черноногого».

— А как насчет твоего скальпа? — многозначительно поинтересовалась Венеция.

— О себе я смогу позаботиться, но если мне придется думать еще и о тебе, то вполне вероятно, что наши скальпы будут красоваться рядом.

— Неужели тебе обязательно ехать? — Теперь уже Венеция встревожилась не на шутку: она поняла, что все далеко не так невинно, как Хэзард описывал вначале.

Он ответил кратко, но определенно:

— Я хочу поехать.

Ясный свет луны озарил лицо Венеции — напряженное, серьезное. Хэзард крепко прижал ее к себе, зарылся лицом в шелковистые душистые волосы.

— Это всего на два дня, биа. Красное Перо не позволит тебе скучать. — Он ласково коснулся ее лица. — Я привезу тебе подарок.

— Не пытайся подкупать меня подарками! — возмутилась Венеция. — Ведь я теперь целых два дня буду думать только о том, увижу ли тебя живым.

— Я не пытаюсь подкупить тебя: это бессмысленно. Тебе сейчас, вероятно, принадлежит половина Монтаны, учитывая аппетиты и возможности «Буль Майнинг». Я просто хотел сказать, что буду думать о тебе, вот и все.

— Думай только о том, чтобы остаться в живых, Хэзард. Это единственный подарок, который мне нужен.

— Это я могу тебе гарантировать. Двадцать шесть лет я занимался только тем, что выживал. То, что нам предстоит, — сущая ерунда по сравнению с Виксбургом и войной против индейцев.

— Ты ведь радуешься поездке, правда?

Хэзард лежал в темноте, и Венеция смогла только догадаться, что он улыбается.

— Кража лошадей — это увлекательный спорт. А теперь скажи, что ты будешь без меня скучать.

— Ты же знаешь, что буду! Я только надеюсь, что это не продлится вечно, — прошептала она.

Хэзард рассмеялся и поцеловал ее в кончик носа.

— Как ты думаешь, стал бы я рисковать своей жизнью, когда у меня есть ты?

— Думаю, что нет, — улыбнулась Венеция. Хэзард снова рассмеялся, довольный тем, что ее мрачное настроение рассеялось.

— Если тебе что-то понадобится, пока меня не будет, попроси Красное Перо, и для тебя все сделают. Но помни, что у меня очень примитивные представления о собственности, — шутливо добавил он, хотя на самом деле был совершенно серьезен.

— А Маленькая Луна едет с вами?

— Не знаю.

— Если окажется, что она едет с вами, помни, что мои понятия о собственности ничем не отличаются от твоих! — пригрозила ему Венеция.

— Я даю тебе слово чести, — торжественно поклялся Хэзард. И когда его крепкие руки обняли ее, Венеция почувствовала, что ей принадлежит вся любовь в мире.

В момент прощания мужество все-таки изменило Венеции, и она с рыданием бросилась в объятия Хэзарда. Он нежно поцеловал ее и чуть не расплакался сам: ведь они впервые расставались.

— Ты будешь осторожным?

— Я всегда осторожен, — солгал Хэзард.

— И никаких героических поступков!

Он поцеловал ее розовую щеку и улыбнулся:

— Ни единого.

— И все-таки я не понимаю… Ты уверен, что тебе нужны еще лошади?

— Нужны? — он изумленно посмотрел на нее. — Это игра, биа. Нужда тут ни при чем.

— А как насчет моих нужд?

— Это другое дело, — его голос был теплым, как августовское солнце. — Красное Перо позаботится о тебе. Будь умницей.

— А если я не буду умницей? — лазурные глаза смотрели с вызовом.

— Ну, на этот случай… Зачем, как ты думаешь, я беру Синего Орла с собой?

— Ты мне не веришь?

— Конечно же, верю, — ласково ответил Хэзард.

— А если мне станет скучно?

— Я успею вернуться до того, как ты соскучишься смертельно. Даю тебе слово.

Хэзард вытащил из-за уха орлиное перо уха и воткнул его в волосы Венеции. Абсароки считали, что орлиные перья приносят удачу. Прежде чем уйти, он долго смотрел в лицо своей женщины, стараясь не думать о том, что может никогда больше ее не увидеть.

Двадцать отважных воинов при полном параде, с запасами провизии в седельных сумках выехали из деревни по направлению к Высоким Голубым горам. Сердце Хэзарда пело, когда он ехал по зеленой, пустынной равнине. На этой земле рождались, любили, сражались и умирали его предки, и он чувствовал, что его связывают с ней незримые нити. Целые мили бизоньей травы и полыни устилали холмы, трехгранные тополя, трепещущие на ветру осины, ивы и ели устремлялись к высокому синему небу, а вдали возвышались величественные горы. Сейчас Хэзард даже представить не мог, что он провел столько времени в Бостоне, вдали от родной земли.

Неутомимый Волк, скакавший рядом с ним, широко улыбнулся.

— Две Лошади говорит, что мы их нагоним еще до реки.

Так приятно было ехать верхом рядом с другом. Хэзард чувствовал, как все его существо наполняется радостью.

— Мы не должны их подпустить к северному склону.

— Вспомни, это я сегодня утром говорил с «волками», а не ты. Ты был слишком занят — прощался со своей женщиной. Ты к ней просто приклеился!

— Приклеился? — Хэзард удивленно поднял брови, но потом улыбнулся — так, как может улыбаться только влюбленный. — На твоем месте я бы не стал бросать в меня камни. Разве не ты вчера весь вечер провел у реки, уговаривая Южный Ветер?

— Может быть, я ее и уговаривал, но не думаю, чтобы кто-то услышал от меня слово «брак». Это только для таких мужчин, как ты, — поддразнил он.

— У меня были свои причины, чтобы взять Венецию в жены.

— Конечно! На нее достаточно только взглянуть, и любой тебя поймет, — сухо заметил Неутомимый Волк.

— Были и другие основания.

— Что ж, обманывай себя, если это поможет спасти твою грешную душу. Только всем остальным все понятно без слов.

— Ладно, сдаюсь. Должен признаться, что так близко к раю я еще никогда не бывал. Могу порекомендовать и тебе, распутнику, отведать такого же удовольствия. Это ни с чем не сравнимо!

— Если у нее есть сестра-близнец, то ты меня убедил, — расхохотался Неутомимый Волк. — Пока же ловушка семейной жизни не для меня. Мне нравится разнообразие.

— Когда-нибудь ты изменишь свое мнение.

— Но это произойдет еще очень не скоро, — с усмешкой ответил Неутомимый Волк.

Следующие два дня Венеция то свято верила в способность Хэзарда уцелеть в любой ситуации, то ее охватывал панический страх. Она не представляла, сможет ли дальше жить, если ей придется потерять его. Венеция всегда была уверена в себе и всегда считала себя человеком самодостаточным, но теперь ее собственная жизнь осознавалась ею только как половина целого. Второй половиной был Хэзард.

Впрочем, у нее были и другие основания для страха. И с каждым проходящим днем эти основания становились все более весомыми. Она подозревала, что ждет ребенка, и не была уверена, обрадуется ли Хэзард своему отцовству. Но главное — останется ли он в живых, чтобы она могла узнать об этом?.. Венеция вновь и вновь повторяла про себя молитву, умоляя господа оставить Хэзарду жизнь.

— Ведь он вернется, правда, Красное Перо? — спросила Венеция, когда после отъезда Хэзарда прошло всего лишь минут десять. — Ведь причин для тревоги нет?

Она хотела услышать один ответ, утвердительный, а если правда была другой, она не желала ее знать. Красное Перо понял это, услышав мольбу в ее голосе. Он видел любовь и страх в глазах этой женщины, когда она провожала Хэзарда.

— Черный Кугуар вернется, — уверенно сказал он. — Его могущество с ним.

Это было правдой: Хэзард всегда возвращался победителем из таких вылазок. Но Красное Перо знал, что врагов у них множество, а духи непредсказуемы. Он помнил, что случилось с великим вождем Большая Лошадь, когда они воевали с племенем лакота. В тот день дух Большой Лошади потерял свою силу и великий вождь погиб.

Красное Перо оставили рядом с Венецией с единственной целью — защищать жену Черного Кугуара, пусть даже ценой собственной жизни. Однако мальчик сумел стать ей настоящим другом. Он чутко реагировал на смену ее настроения, развлекал, придумывая каждый раз все новые забавы, подробно и неторопливо отвечал на все вопросы Венеции об их образе жизни. Кончилось тем, что Красное Перо и сам немного влюбился в красивую жену своего дяди.

По утрам они ездили верхом по спокойной долине. Красное Перо называл Венеции все дикие цветы и показывал ей прекрасных птиц с разноцветным оперением. После полудня, когда солнце грело слишком сильно, они отдыхали в тени вигвама и пытались совершенствовать познания Венеции в языке абсароков. Красное Перо оказался хорошим учителем — терпеливым и щедрым на похвалу. Наслаждаясь своей ролью наставника, он даже показал Венеции, как шить мокасины, и объяснил ей, что каждый воин всегда возит с собой для этого специальный набор. Венеции очень трудно было представить себе Хэзарда, шьющего мокасины.

— А что, Черный Кугуар тоже это делает? — смущенно спросила она.

— Конечно, — снисходительно ответил Красное Перо. Девушки приносили им еду. Хэзард попросил об этом юных племянниц Неутомимого Волка, чтобы избежать любых конфликтов между Венецией и его прошлыми возлюбленными.

Это было очень спокойное время, если не считать постоянного страха Венеции за жизнь Хэзарда. Вечерами Красное Перо усаживался напротив нее по другую сторону очага и, старательно выговаривая английские слова, рассказывал легенды своего народа. Это были легенды об отваге и надежде, любви и чести; в некоторых из них упоминались предки Хэзарда. Венеция поняла глубокое уважение индейцев к обычаям племени, их стремление осуществить мечту, столь непонятное белому человеку, преклонение перед храбростью. И это новое понимание культуры абсароков сделало Хэзарда ближе к ней.

Когда приходило время ложиться спать, Красное Перо всегда вежливо желал ей спокойной ночи и уходил. Венеция даже не подозревала, что он клубочком сворачивался на шкуре у входа и охранял ее. Сама же она перед тем, как лечь, вставала на колени у изголовья и обращалась к богу:

— Господи, прошу тебя, пусть он вернется ко мне живым!

Ранним утром третьего дня Венецию разбудило негромкое ржание. Полусонная, она повернулась на другой бок, поплотнее закуталась в шкуры от утреннего холода и задремала снова. Но спустя несколько мгновений звук повторился, Венеция проснулась окончательно и посмотрела в отверстие над очагом. Серое предрассветное небо только начинало розоветь. Когда ржание раздалось в третий раз, Венеция встала, натянула платье с бахромой, подошла к выходу и подняла полог.

Великолепный золотистый конь с белоснежной гривой был привязан к столбу вигвама. Венеция увидела, что к его уздечке привран букет цветов, и ее сердце запело от радости. Хэзард вернулся! Венеция огляделась по сторонам, и ее глаза раскрылись от изумления. Кроме золотистого красавца, вокруг вигвама стояло еще множество лошадей.

Они тебе нравятся? — раздался за спиной хорошо знакомый голос.

Венеция обернулась. Хэзард стоял в нескольких футах от нее и улыбался. В ее памяти он навсегда остался таким, каким предстал перед ней в то утро — высокий, мускулистый, обнаженный по пояс, с блестящими, мокрыми после утреннего купания волосами. Вокруг него горела огнями роса на траве, ветер с реки доносил пение птиц. Его шею украшало ожерелье из золотистых цветов с коричневой сердцевиной.

Венеция побежала к нему по мокрой от росы траве, сияя от счастья. Он прижал ее к своей обнаженной груди и почувствовал, как удовлетворение разливается по всему усталому телу.

— Я скучал по тебе, — прошептал Хэзард, и они прижались друг к другу. Их любовь стала чем-то ощутимым. Почувствовав, что Венеция молча плачет, он приподнял ее голову и смахнул слезы со щек.

Не надо плакать, биа. Это была потрясающая экспедиция.

— Прости. Я плачу от счастья, — Венеция по-детски всхлипнула и попыталась улыбнуться.

— По тебе этого не скажешь, — улыбнулся Хэзард и смахнул цветочную пыльцу с ее щек. — Тебе понравился подарок?

Венеция подняла на него глаза и подумала, что ни один мужчина не мог бы подарить ей такую радость.

— Я никогда в жизни не видела такого прекрасного коня.

— Теперь, по законам нашего клана, ты богатая женщина.

— Скажешь тоже, — Венеция блаженно улыбнулась.

— Такое количество лошадей считается весьма роскошным подарком — укоризненно произнес Хэзард — он не стал упоминать о том, что ради золотистого жеребца ему пришлось рисковать жизнью.

— А табунщик прилагается к этому роскошному подарку? Я не думаю, что справлюсь с целым табуном.

— Разумеется, принцесса. Жены вождей не пасут лошадей.

— Я рада это слышать, — пробормотала Венеция. Они не шевелились, им приятно было стоять вот так, обнимая друг друга, прикасаться друг к другу и говорить под нежными лучами восходящего солнца.

В тот вечер все в деревне праздновали удачное окончание экспедиции: они захватили двести лошадей, и никто не погиб. Гости переходили из вигвама в вигвам, обсуждая победу, больше всего народу толпилось в доме Хэзарда. Всем хотелось рассмотреть поближе эту бледнолицую женщину, которой вождь подарил тридцать лошадей.

Они принимали гостей весь вечер. Хэзард сидел рядом с Венецией, держал ее за руку и переводил обращенные к ней приветствия. А когда Венеция попыталась произнести несколько фраз на языке абсароков, которым ее научил Красное Перо, он заулыбался, как гордый отец.

Отважный Томагавк и его семья пришли позже других.

— Спасибо за подарок, Хэзард, — сказал Отважный Томагавк и добавил вполголоса, указав на Голубой Цветок, свою самую младшую дочь: — Она считает, что лошадей ты прислал ей.

— Эти лошади — в знак нашей с тобой старой дружбы.

— Я знаю. — Отважный Томагавк пожал плечами. — Но попытайся сам сказать ей об этом.

Пока мужчины переговаривались, Голубой Цветок, не скрывая своего любопытства, рассматривала жену вождя. Венеция вежливо улыбнулась гостье: теперь она была уверена в любви Хэзарда и больше не считала каждую женщину своей соперницей.

— Говорят, она даже не готовит для него, — сказала Голубой Цветок своей матери, не понижая голоса.

Мать тут же бросила на нее предупреждающий взгляд, но девушка не хотела сказать ничего плохого, она просто констатировала факт, который ее несказанно удивлял. Голубой Цветок была бы счастлива готовить для Черного Кугуара, если бы он только согласился взять ее второй женой. А бледнолицая жена может лениться, сколько ей будет угодно. В ту ночь, когда Черный Кугуар поцеловал ее, с неба упали звезды, и Голубой Цветок увидела в этом счастливое предзнаменование для их совместного будущего.

— Кто же позаботится о нем, когда они вернутся на рудник, если она не умеет готовить и шить? — тихо спросила девушка у матери и бросила на Хэзарда полный ласковой тревоги взгляд.

Прежде чем ее мать успела ответить, раздался громкий голос Хэзарда:

— Я сам могу о себе побеспокоиться, Голубой Цветок. — Он улыбнулся. — Но все равно спасибо за заботу.

Голубой Цветок покраснела от смущения. Казалось, Хэзард не видел всей прелести этого бутона, который вот-вот превратится в пышный цветок, не замечал кротких карих глаз, смотревших на него с обожанием. Зато Венеция заметила все. Девушке все-таки удалось пробудить в ней ревность.

Хэзард дипломатично перевел разговор на другие, менее щекотливые темы, и спустя некоторое время семья Отважного Томогавка ушла. Но когда их вигвам покинул последний из гостей, Венеция не выдержала.

— Ты видел эти глаза? Она же тебя обожает!

— Обожание меня не интересует, биа-кара, — Хэзард не стал делать вид, что не понимает, о чем идет речь. — Надеюсь, что сегодня к нам больше никто не придет. — Он глубоко вздохнул. — Нам никак не удается остаться наедине. А знаешь, принцесса, твой индейский просто очарователен. Спасибо, что ты учишь мой язык. — Его улыбка лучилась теплом.

— Не нуждаюсь я в твоих комплиментах! И почему это ты говоришь, что тебя не интересует обожание? Разве я не обожаю тебя? — обиделась Венеция.

Хэзард рассмеялся.

— Разумеется, ты меня не обожаешь, крошка. Это я тебя обожаю. А мужчина и воин должен вызывать совсем другие чувства.

— Но разве ты не видел этих щенячьих глаз? Ты бы мог утонуть в них. Она же тебя боготворит!

— Я предпочитаю утонуть в твоих глазах, красавица, даже если в них бушует шторм. Расслабься, больше мы ее не увидим. Нам пора возвращаться домой, на шахту.

Разумеется, Венеция понимала, что летней идиллии когда-нибудь наступит конец. Но когда она услышала слова Хэзарда, ее охватило ощущение надвигающегося несчастья. Какое-то ужасное предчувстие, которое невозможно было бы объяснить словами, сжало ей сердце. Венеция знала, что Хэзард не может надолго оставить шахту, но ее душа противилась отъезду.

— А мы не могли бы побыть здесь еще немного?

— Мы и так провели здесь больше времени, чем я планировал.

Хэзард сознавал, что тоже поддался своим эмоциям. Им следовало уехать еще неделю назад. Но последние дни были наполнены таким райским блаженством, что он просто не смог заставить себя покинуть летнее убежище.

— Когда ехать? — спокойно спросила Венеция. Она вспомнила, что пообещала себе рассказать Хэзарду о ребенке перед самым отъездом.

— Послезавтра.

Значит, у нее есть еще день в запасе.

Это была их последняя ночь в лагере. Полночь уже давно миновала, и Хэзард мирно спал, а Венеция не могла сомкнуть глаз. Она так ничего и не сказала Хэзарду — у нее просто не хватило мужества.

Их жизнь оказалась слишком непростой. И конфликт с могущественной корпорацией, и его долг перед своим кланом, и разница в их культуре — все было против них. У Венеции порой появлялось ощущение, что они стоят на крошечном островке, берега которого постепенно, но неуклонно подмывает вода. Однажды у них под ногами не останется больше земли, и что они тогда станут делать?

Венеция глубоко вздохнула. «Сейчас — или никогда», — сказала она себе и дотронулась до руки Хэзарда. Он немедленно проснулся и первым движением схватился за нож, но сразу же убрал его в ножны, как только увидел, что они одни.

— Что-нибудь случилось? Тебе приснился плохой сон, биа? — При свете луны Хэзард увидел ее нахмуренные брови, стиснутые руки, побелевшие костяшки пальцев.

— Нет, никаких плохих снов, — негромко ответила Венеция.

Хэзард сел и внимательно посмотрел на нее, словно пытаясь прочесть ее мысли.

— Что бы ни тревожило тебя, биа, расскажи мне. Я обо всем позабочусь. — Хэзард говорил серьезно: ради этой женщины он был готов сдвинуть горы. — Это все из-за нашего возвращения?

Венеция покачала головой.

Он поднял руку и коснулся пальцами нежной щеки.

— Ты боишься?

— Не того, о чем ты думаешь, — прошептала Венеция.

— Тогда чего же ты боишься, принцесса? — мягко спросил Хэзард.

Все последние дни Венеция пыталась придумать, как лучше сказать ему, но так ни до чего и не додумалась, а сейчас было уже поздно размышлять.

— Я беременна! — выпалила она. Хэзард спокойно встретил ее взгляд.

— Я знаю.

Венеция изумленно посмотрела на него.

— Знаешь?! Почему же ты ничего не сказал мне?

— Я решил, что ты сама должна сказать.

— Но как ты мог узнать? — удивилась Венеция.

— Я был с тобой каждый день. Я бы знал, если бы у тебя начались месячные. Но их не было.

— Ты сердишься на меня? — спросила она, не скрывая своего страха.

— Нет.

— Тогда что же ты чувствуешь? — Венеция ждала ответа, глядя на него огромными, полными тревоги глазами.

Хэзарда напугало это известие, но он не мог сказать ей о том, как впервые в жизни он почувствовал себя уязвимым. Его безудержная храбрость не была основана на отсутствии страха, нет, — он просто не думал о собственной безопасности. А теперь его безопасность слишком много значила для Венеции, для их ребенка. Хэзард знал: если он погибнет, его остальных детей воспитает и вырастит клан. Но этот ребенок останется один с матерью во враждебном, жестоком мире.

Хэзард всегда сознавал, что его предназначение состоит в том, чтобы спасти свой клан или умереть, пытаясь сделать это. Он всегда свято исполнял свой долг. А теперь ему предстояло разрываться между долгом перед кланом и долгом перед этой женщиной…

Однако нужно было как-то успокоить Венецию. Хэзард усадил ее к себе на колени, зарылся лицом в кудрявые волосы.

— Я счастлив, биа-кара, что у нас будет ребенок, — прошептал он и с удивлением почувствовал, что говорит искренне. — Мы теперь едины. Когда ты дышишь, я это чувствую, когда ты улыбаешься, мне становится тепло, сердцебиение нашего ребенка отдается в моем сердце…

— Но мы все равно должны вернуться? — робко спросила Венеция — она чувствовала себя такой защищенной и спокойной здесь, в горах.

— Сейчас — да, но когда-нибудь… Я представляю себе вигвам в горах с тобой и нашим ребенком… — Его голос дрогнул и прервался: Хэзард не был уверен в будущем.

Глаза Венеции наполнились слезами.

— Как ты думаешь, я смогу родить ребенка здесь? Хэзард кивнул. Ему тоже хотелось, чтобы ребенок родился в покое и любви. Они с Венецией нашли самое лучшее, что может дать им мир, — именно здесь, на земле его народа.

— Пообещай мне! — попросила Венеция. Ей необходимо было услышать слова надежды в этой безумной круговерти жизни, полной опасностей.

— Я обещаю, — сказал Хэзард, потому что любил эту женщину. Ему очень хотелось надеяться, что он сможет сдержать свое обещание.

29

Они отправились в обратный путь на заре в сопровождении Неутомимого Волка и отряда из десяти воинов. Хэзард не спешил, он хотел сделать обратное путешествие приятным и нетрудным, чтобы не рисковать здоровьем Венеции.

Приехав на рудник, они нашли хижину в том же виде, в котором ее и оставили, если не считать продуктов, принесенных Джимми. Шахту тоже явно никто не посещал. Неутомимый Волк и остальные индейцы обыскали все окрестности и сообщили, что опасности нет: они не нашли никаких следов пребывания посторонних. На закате Венеция и Хэзард попрощались с ними.

— Странно, но я чувствую себя так, как будто вернулась домой, — Венеция остановилась на пороге и оглядела крошечную хижину, где все пробуждало воспоминания.

— Это действительно наш первый общий дом, — Хэзард подошел к молодой женщине и обнял ее за талию. — Ты устала?

— Нет, я замечательно себя чувствую.

Хэзард удовлетворенно вздохнул и прижался щекой к ее щеке. Уже в который раз после того, как Венеция впервые вошла в его хижину на горе, он задавал себе один и тот же вопрос — как же он жил без нее все это время? И это навело его еще на одну мысль, которая не покидала его с тех пор, как Венеция сообщила ему, что ждет ребенка.

— Теперь, когда ты ждешь ребенка…

— Да? — Венеция вопросительно подняла брови, когда Хэзард оборвал себя на середине фразы. Ее встревожило серьезное выражение его лица.

— Теперь нам необходимо поскорее найти твоего отца, — очень серьезно сказал Хэзард. — Он должен узнать о ребенке, о том, что мы стали мужем и женой. — Хэзард не стал добавлять, что, если полковник погиб, об этом тоже нужно узнать как можно скорее.

— Я не сомневаюсь, что папа порадуется за меня, за нас, — улыбнулась Венеция. — Он всегда говорил мне: «Когда найдешь свою любовь, ты сразу поймешь это». Но до нашей встречи с тобой я не была уверена в его правоте. Как ты думаешь, не могли бы мы послать ему записку? Например, с Джимми…

— Я попробую выяснить, — ответил Хэзард, уверенный в том, что Джимми не знает, где находится полковник.

Было ясно: Уильям Брэддок больше не пользуется услугами своего проводника. Следовательно, если полковник Брэддок жив, его нужно искать либо в Виргиния-сити, либо в Даймонд-сити.

В тот же вечер, когда Хэзард и Венеция устраивались в хижине и обсуждали, как им разыскать полковника Брэддока, Миллисент и Янси тоже строили планы.

— Боюсь, нам придется подождать год, Янси, милый. Ты же знаешь, что этого требуют правила хорошего тона.

— Но я не могу ждать год! — нахмурился Янси. — Прошу тебя, не настаивай. Разве тебе не известно, как долго я искал женщину, похожую на тебя?

Его низкий голос звучал хрипло, потому что нож Хэзарда все-таки пробил ему шею. Янси Стрэхэн находился на грани между жизнью и смертью, когда нанятые им убийцы вернулись в Конфедерат-галч. То теряя сознание, то вновь приходя в себя, Янси услышал, что полковник мертв. «Он стал жертвой коварных индейцев», — со смехом добавили его приспешники. Эта новость придала Янси сил, он стал отчаянно бороться за жизнь и месяц спустя выздоровел. Тело полковника все это время находилось в местном похоронном бюро, ожидая отправки на Восток. Это должно было случиться сразу же, как только безутешная вдова найдет свою дочь.

Миллисент поправила оборку на платье и посмотрела на Стрэхэна сквозь полуопущенные ресницы, как ее учили в те далекие годы, когда она еще была дебютанткой в свете.

— Как это мило с твоей стороны! — прошептала она.

— Это всего лишь правда, дорогая, господь свидетель, — и Янси действительно не лгал: всю свою сознательную жизнь он искал богатую южанку, чтобы жениться на ней. — Мы могли бы пожениться сразу после похорон, если ты только позволишь похоронить полковника здесь. В Монтане никого не будет интересовать, сколько времени прошло после его смерти. Мы ведь все равно собирались переехать в Виргиния-сити.

— Будь благоразумным, дорогой. Утверждение завещания займет несколько месяцев, и все эти месяцы нам придется провести в Бостоне. А тамошнее общество съест живьем, если мы поторопимся со свадьбой.

Янси тяжело вздохнул — приходилось признать, что Миллисент права.

— Тебе известно, где его завещание? — поинтересовался он.

— Разумеется, оно у адвоката Уильяма, Кертиса Адамса.

— А ты знаешь, как поделена собственность и деньги? — Янси говорил без обиняков, и хрипота в его голосе стала чуть заметнее от возбуждения.

Миллисент пожала плечами.

— Я полагаю, что Уильям все разделил пополам между мной и Венецией.

«Что ж, этого следовало ожидать, — подумал Янси. — Неплохо было бы, конечно, избавиться и от этой беспокойной девицы…»

— Ты думаешь, без нее завещание никто не утвердит? — спросил он.

Миллисент многозначительно посмотрела на Янси.

— При сложившихся обстоятельствах, учитывая смерть Уильяма, мы будем выглядеть более респектабельно, если моя дочь вернется на Восточное побережье вместе с нами. Мать в трауре и опечаленная дочь в сопровождении «дальнего родственника» вызовут меньше сплетен, чем мы с тобой, вернувшиеся с телом моего мужа. И потом… Насколько я знаю, индейцы не пользуются последней моделью «винчестера». Могут пойти слухи, а присутствие Венеции убедит сомневающихся. Ну а после того, как утвердят завещание и мы распорядимся собственностью, Венеции вполне можно будет выделить скромное содержание и отправить ее в Европу.

— Мне кажется, ты все очень тщательно продумала, — заметил Янси, и его светлые глаза одобрительно сверкнули.

— Это все благодаря тебе, дорогой! Пока не появился ты, мне не на кого было опереться.

Миллисент была влюблена в Янси, но тем не менее их предполагаемый брак в основе своей являлся сугубо деловым предприятием. Их обоих больше всего привлекала перспектива стать миллионерами. Миллисент и Янси составляли очень подходящую пару страстных, но абсолютно бессовестных натур; они были обедневшими южанами, вознамерившимися завладеть большим состоянием.

— В таком случае, Миллисент, нам необходимо как можно быстрее вырвать твою любимую дочь из лап ее похитителя. Чем дольше мы ждем, чем позже попадем в Бостон и займемся делами о наследстве.

Миллисент смахнула пушинку с шелковой юбки и спокойно спросила:

— Ты уже собрал нужных людей?

— Они все здесь с тех пор, как доставили тело полковника.

— А эти двое уже вернулись?

— Мой дозорный сообщил мне, что полчаса назад в хижине зажегся свет.

— Наконец-то, — вздохнула Миллисент. Они с Янси ждали в Даймонд-сити больше недели, и она уже устала от убогих условий. — Только обещай мне, что твои люди будут осторожны. Моя репутация не выдержит еще и смерть дочери. Ты же понимаешь, — ровным голосом добавила она.

— Разумеется, Миллисент, я все понимаю. — До свадьбы Янси не собирался с ней спорить.

— Это займет много времени? — Миссис Брэддок уже мысленно отдавала приказания горничной собирать вещи и готовиться к скорому отъезду.

— Я думаю, мы сможем выехать завтра после полудня. Глаза Янси засверкали. Меньше чем через две недели, если ничего не случится, они приедут в Бостон! Он снова окажется среди богатых, которые избегали общаться с ним всю его жизнь, но очень скоро они узнают, кто богаче всех…

Стрэхэн соблюдал правила приличия, принятые в этом маленьком городке. Однако Миллисент его задержала:

— Ах да, еще одно, дорогой… Я не хочу знать никаких подробностей об этом индейце.

Миллисент пришлось уже однажды останавливать Янси — когда он принялся детально описывать смерть Уильяма. Это было так неприятно…

— Конечно, Миллисент. Я позабочусь о том, чтобы ты ничего не узнала.

На самом деле Янси было очень досадно, что она не захотела тогда слушать. Он гордился тем, как легко его люди сумели убить полковника Брэддока. Разумеется, этому способствовало и то, что полковник был на земле индейских племен, а нападения индейцев и грабежи стали делом привычным. Нед Гейтс говорил ему, что расправиться с полковником оказалось не сложнее, чем отнять у ребенка конфету. Они увидели Брэддока и его проводника из своего убежища на последнем высоком холме перед Виргиния-сити. Их мощные ружья уложили обоих, так как никто не ждал нападения так близко от города. Правда, индейцу удалось сбежать, хотя он и оставил за собой кровавый след, но Янси это не слишком беспокоило. Полковник мертв, а индеец ни при каких обстоятельствах не явится в город предъявлять обвинения.

Миллисент оценила послушание Янси. У нее стало легче на душе, когда она поняла, что ей не придется выслушивать все эти неприятные подробности насильственной смерти.

— Не забудь о записке, — напомнила она ему, жестом указывая на столик возле окна. Если кто-то станет расследовать это дело, пусть все считают, что Венеция добровольно оставила своего похитителя.

30

Небольшая армия Янси, состоявшая из негодяев и убийц, поднялась на гору утром, вскоре после того как Хэзард ушел на рудник. Все они были вооружены до зубов «кольтами» и «винчестерами» последней модели, а проводником им служил индеец из племени «черноногих», который считал Хэзарда своим смертельным врагом. Атаковать решили днем, когда Хэзард меньше всего ожидал нападения. При всей своей опытности он недооценил алчность белых людей, считая, что, даже если полковник мертв, никто не станет рисковать жизнью его дочери.

«Черноногий» первым добрался до хижины и заглушил испуганный крик Венеции, зажав ей рот ладонью. Он схватил ее очень крепко, и она сразу поняла, что вырываться бесполезно. А потом Венеция услышала выстрелы со стороны шахты — и Венеция потеряла сознание.

Прижавшись щекой к холодной скале в южной выработке, истекающий кровью Хэзард с ужасом смотрел на пятьдесят ярдов туннеля. Его левая рука была раздроблена ниже локтя, дышать было трудно от невыносимой боли, но он знал, что должен что-то придумать. Иначе — конец…

Хэзард потряс головой, и его сознание прояснилось. Кровь стекала с пальцев на каменный пол, а его захлестывала волна ярости и отчаяния. Теперь Хэзард не сомневался, что полковник мертв, а человек, которого он считал убитым в комнате Розы, остался жив. Хриплый голос Стрэхэна выкрикивал команды, и южный акцент слышался абсолютно отчетливо. Итак, полковник мертв, Венеция у них в руках, его ребенок у них в руках…

Внезапно Хэзард почувствовал запах пороха и понял: если люди Стрэхэна умеют обращаться со взрывчаткой, то его похоронят заживо. Он успел пристрелить троих, прежде чем плотный оружейный огонь загнал его обратно в шахту; среди нападавших не нашлось храбреца, который рискнул бы пойти за ним следом, но несколько десятков ружей держали выход из шахты под прицелом. Это значило, что выбраться можно единственным образом: пробившись на поверхность через потолок восточной выработки.

Хэзард заставил себя двигаться, хотя у него кружилась голова, к горлу подступила тошнота, а раздробленные кости отзывались на любое движение. Он должен был добраться до своих запасов инструментов и свечей, прежде чем взрыв наглухо закроет туннель, но боль заставляла его останавливаться и переводить дух после каждого шага.

Хэзард почти дошел до ящика со свечами, когда первый взрыв отбросил его к стене. Когда дым рассеялся, вход в шахту был уже наполовину завален. Хэзард попытался идти быстрее, понимая, что еще пара взрывов, и он окажется в полной темноте. Каждый шаг отдавался у него в голове мучительной болью. «Я должен думать о Венеции, — сказал себе Хэзард. — Я должен помочь ей». Однако стоило ему вслух произнести ее имя, его охватил приступ паники, и он мгновенно потерял способность рассуждать разумно. Он просто боялся за нее, и ее имя отзывалось отчаянным криком в его затуманенном болью мозгу.

Второй взрыв бросил его на пол, и Хэзарду потребовалось несколько минут, чтобы встать на колени. Он попытался ползти, но изувеченная рука наткнулась на камень, и судорога боли свела все тело. Он долго лежал, не в силах пошевелиться, пытаясь не думать о невыносимой боли, и наконец попытался встать. С него ручьями тек пот, тело ослабело, сейчас его поддерживала только сила воли. Дюйм за дюймом Хэзард все-таки поднялся по стене и выпрямился. Теперь он видел ящик со свечами всего в тридцати ярдах впереди. Нужно было успеть, пока следующий взрыв не закрыл вход совсем. «Не думай ни о чем, просто иди вперед, — скомандовал себе Хэзард. — Иди, иначе ты умрешь».

Когда прогремел третий взрыв, Хэзард рухнул, совершенно обессиленный, рядом с ящиком со свечами. Он чувствовал запах пыли, но ничего не видел. Он оказался в полной темноте, и его измученный мозг мгновенно отключился. Хэзард потерял сознание.

Когда Венеция очнулась, она сразу увидела мать. Ее лицо светилось торжеством, на губах играла злорадная улыбка. Венеция подумала, что так может смотреть только злейший враг.

— Ты?! — в устах Венеции это прозвучало как обвинение.

Миллисент ленивым безразличным жестом коснулась жемчуга на шее.

— Когда-нибудь, когда ты станешь старше и мудрее, ты поблагодаришь меня за это. Только глупые молоденькие девчонки совершают подобные ошибки — влюбляются не в тех, в кого надо.

— Он в тысячу раз лучше твоих бостонских знакомых, — резко ответила Венеция, ее глаза метали молнии.

Миллисент рассмеялась.

— Ты просто капризная девочка. Но надеюсь, когда вырастешь, ты все поймешь.

— Я не собираюсь с тобой спорить. Где папа? Я хочу видеть папу.

Миллисент не пошевелилась, но ее пальцы, ласкающие жемчуг на шее, замерли.

— Он умер, — абсолютно спокойно произнесла миссис Брэддок.

Эти слова оглушили Венецию; ей показалось, что ее ударили. У нее перехватило дыхание, а когда она заговорила снова, ее голос звучал еле слышно:

— Ты лжешь!..

Миллисент улыбнулась и пожала плечами.

— Его тело в похоронном бюро в Виргиния-Сити. Можешь посмотреть сама.

Венеции казалось, что она видит страшный сон.

— Ты его убила, — воскликнула она, плохо соображая, что говорит.

— Господи, ты и вправду невыносима. Разумеется, я его не убивала. Уильям так и не вернулся живым из своего безумного путешествия в горы, куда он отправился, чтобы спасти тебя. Вне всякого сомнения, его убил кто-то из этих дикарей, с одним из которых ты жила. Если тебе так хочется кого-нибудь обвинить, вини в этом себя. Янси говорил мне, что это ты настояла на том, чтобы отправиться в хижину этого дикаря. Так что я бы сказала, милочка, ты так же виновата в гибели своего отца, как и все остальные. Кстати, тебе понравилось спать с этим твоим индейцем?

— Не смей говорить ничего дурного о Хэзарде! Он прекрасный человек!

— Был, дорогая. Он мертв.

Венеция побледнела как полотно. Жестокая реальность обрушилась на нее. Она думала о Хэзарде как о живом, несмотря на то, что слышала выстрелы, видела головорезов, атаковавших шахту. Где-то в глубине сознания жила вера в то, что она скоро оставит эту комнату, эту ненавистную женщину и вернется в горы в хижину Хэзарда. И Венеция не желала расставаться со своей верой.

— Это неправда, — она говорила спокойно, хотя на самом деле была близка к истерике.

— Твой любовник мертв! — Миллисент больше не пыталась скрыть своего враждебного отношения к дочери. Ее слова сочились ядом, а в серых глазах горела ненависть.

— Нет, Хэзард жив! Он не может умереть! — чуть не плача, выкрикнула Венеция. — Я не верю тебе! — Сердце ее готово было разорваться от отчаяния и боли, руки стали холодными как лед.

— А я говорю, твой краснокожий дикарь мертв и похоронен в этой своей шахте под тоннами руды, — в голосе Миллисент слышалось торжество.

Венеция натянула на голову одеяло, пытаясь спрятаться от этого холодного голоса. Но это не помогло. Она слышала каждое слово, и каждое слово лишало ее желания жить. Хэзард погиб! Хэзард, ставший для нее смыслом жизни, мертв… Слезы текли по ее щекам, рыдания сотрясали хрупкое тело. И наконец она сдалась. Отупев от горя, Венеция подумала: «Я тоже умерла».

Прошло два дня, а Венеция почти не вставала с постели. У нее не осталось больше слез, но от этого боль утраты стала только сильнее. Хэзард жил в ее памяти, и воспоминания превращались в терзающую душу пытку.

К концу второго дня Венеция настолько ослабела телом и душой, что легко согласилась вернуться в Бостон. Она не разговаривала ни с матерью, ни с Янси; за ней ухаживала старая добрая Ханна, которую Миллисент привезла с собой. Именно Ханна напомнила ей о долге перед памятью отца.

— Конечно, я поеду, Ханна, — глубоко вздохнув, сказала Венеция. — Но как только папу похоронят, я вернусь обратно.

Она хотела, чтобы ее ребенок родился там же, где родился Хэзард, и считал Монтану своим домом. Венеция не стала говорить об этом Ханне, но верная служанка поняла ее тоску по любимому человеку. Бледная, вялая, Венеция казалась совсем маленькой на огромной резной кровати, но ее глаза яростно горели. И Ханна сразу вспомнила маленькую девочку в доме на Бикон-стрит. Даже ребенком Венеция всегда знала, чего хотела.

— Это хорошее место, и я верю, что вы сюда вернетесь. Но сейчас вам надо ехать домой.

Ханне очень хотелось бы, чтобы причина слез ее молодой хозяйки была такой же простой, как и раньше. Но она слишком давно и слишком хорошо знала Миллисент Брэддок, чтобы поверить в ее рассказ о случайном взрыве.

А Янси Стрэхэн сразу показался ей безжалостным бандитом, несмотря на его благородное происхождение.

Ханна не могла изменить того, что случилось. Она не могла вернуть своей девочке потерянную любовь. Но она могла дать Венеции то, что всегда давала, — свою любовь и утешение.

Хэзард уже третий день прорубал отверстие в потолке восточной выработки, но сделать ему удавалось совсем немного. Во всяком случае, от собственного плана он отставал. Слишком часто повторялись головокружения. Для другой израненной руки он сделал шину из досок от старого ящика из-под пороха и подвязал конструкцию ремнем от своих кожаных штанов. Процедура заняла у него полдня, потому что он то и дело терял сознание от боли. Его рука распухла и превращала каждое движение в пытку. Хэзард с тревогой наблюдал, как она меняет цвет от розового до красного, а потом до пурпурного. Он по опыту знал, что если концы пальцев посинеют, то руку он потеряет.

Когда Хэзарду удалось наконец приладить к руке шину, остаток дня он пролежал. Все его тело требовало передышки после такого страшного напряжения. Хэзард зажег свечу совсем ненадолго, когда проснулся, проверил цвет своей руки и снова погасил ее.

У него был не слишком ясный план спасения, который он продолжал обдумывать даже во время сна. В моменты пробуждения Хэзард снова и снова все просчитывал и проверял, принимая в расчет отсутствие воды и пищи. Ему требовался отдых. Его тело отказывалось ему повиноваться. Хэзард просто терял сознание и погружался в темноту. Но Хэзард знал, что ему все равно придется скоро начинать двигаться: без еды и только с той влагой, которая скапливалась на стенах подземелья, он долго не продержится. С каждым днем запас его сил будет уменьшаться. И все-таки Хэзард не сомневался — если есть выход, есть способ воссоединиться с Венецией и их еще не родившимся ребенком, то он найдет его. Или умрет, пока будет пытаться выбраться. Это было записано, в его кодексе воина. По подсчетам Хэзарда, восточная выработка в самом высоком своем месте отстояла от поверхности на восемь футов. Он прорыл два фута накануне, а потом ему пришлось пробиваться мимо скальной породы. Хэзард собирался продолжать рыть практически без отдыха, понимая, что сил у него становится все меньше. И, судя по темпам его продвижения вперед, трудно было сказать, кто сдастся первым — зеленые изверженные породы или он.

Только одно помогало ему преодолевать невыносимую боль, продолжать пробиваться сквозь породу, бороться с приступами головокружения, не думать о голоде и жажде. Мысли о Венеции и их ребенке давали Хэзарду силу жить.

Венеция уезжала из Даймонд-Сити, напоминая бледную тень. Она не плакала и не кричала, но по дороге на станцию отказывалась говорить с Янси или матерью. Ее рана была еще свежей, однако сквозь печаль уже пробивался гнев. Как только Венеция оказалась в железнодорожном вагоне, принадлежавшем отцу, она очень спокойно и очень тихо объявила Ханне:

— Им не удастся победить.

— Наконец-то я узнаю мою девочку! — Ханна протянула руку, чтобы погладить Венецию по голове. — Вы никогда не сдавались. И сейчас не позволите этому прощелыге, который ошивается в гостиной вашей матери, получить желанные денежки.

— Янси Стрэхэн ничего не получит, — спокойно сказала Венеция. — Мать, очевидно, не знает, но по завещанию все принадлежит мне.

На какое-то мгновение глаза Венеции стали безжизненными. Эти деньги так помогли бы Хэзарду… Но теперь слишком поздно… У нее на глазах показались слезы.

— То-то она удивится! — быстро заметила Ханна, пытаясь отвлечь Венецию от печальных мыслей.

— Но ведь все это теперь не имеет значения, верно? — Венеция снова была во власти своей тоски, мучительной печали, разрывавшей сердце.

У Ханны сердце кровью обливалось, когда она видела, как из ее всегда такой живой и веселой хозяйки уходят энергия и жизнь. Старая служанка не собиралась говорить об этом, не хотела вмешиваться в личную жизнь Венеции. Но когда слезы ручьем потекли по бледным щекам, она поняла, что Венеция не думает ни о чем, кроме своей утраты. И Ханна решилась:

— Мне кажется, это имеет значение для малыша. Венеция изумленно подняла на нее глаза.

— Вы же не захотите, чтобы эта парочка, — Ханна кивнула седой головой в сторону купе, которое занимала Миллисент, — отняла у вас ребенка, как только он родится? А они это сделают, дитя мое, если вы так и будете сидеть сложа руки!

— Откуда ты знаешь про ребенка? — прошептала Венеция.

— Какой глупый вопрос, детка. Ведь это я одеваю и раздеваю вас уже девятнадцать лет.

— А они знают? — Венеция выпрямилась, на бледных, ввалившихся щеках вспыхнул румянец.

— Пока не знают, но очень скоро они обо всем догадаются. Такое не скроешь. Конечно, вы можете лежать тут и плакать, а можете встать и сделать так, чтобы ваш ребенок родился с серебряной ложкой во рту, как ему и положено.

— Неужели ты думаешь, что они попытаются…

— Это так же верно, как то, что солнце встает каждый день. Для начала они скажут, что вы не замужем и потому не способны сами растить ребенка, а потом… Они еще много чего могут придумать, чтобы избавиться от вас.

— Но я могу назвать моим наследником любого! В конце концов, это же мои деньги.

— Вам придется побороться, чтобы все было так, как вы хотите.

Венеция посмотрела на Ханну, и в ее голубых глазах засверкал прежний огонь.

— В таком случае мне лучше одеться. — Она откинула одеяло в сторону и подошла к маленькому письменному столу из розового дерева, чувствуя, как к ней возвращается былая энергия. — Я думаю, что мне следует переписать мое завещание. Бумага здесь осталась? Так, вот она. Дай мне платье, ручку и приведи второго свидетеля, Ханна. Приведи Куки, ему можно доверять.

Та Венеция, что сошла с поезда в Бостоне, разительно отличалась от женщины, которая поднялась в вагон в Монтане. Миллисент и Янси могли бы это заметить, но они слишком увлеклись собственными планами. Они не обратили внимания на легкую, решительную походку молодой женщины, которая шла за ними по платформе вокзала.

Это была их первая ошибка в предстоящей битве.

31

Когда последняя свеча догорела, Хэзард прислонился к стене узкого туннеля, прорытого им, и впервые ему стало по-настоящему страшно. Он закрыл глаза и снова открыл их — ничего, никакой разницы. Непроглядная тьма окружала его со всех сторон. Ему потребовалось время, чтобы справиться с паникой; пришлось напомнить себе, что всего в футе над его головой свежий воздух, свет, зеленая трава, свобода. Он специально не давал воли своему воображению, чтобы избежать возможного разочарования. Но внутренний голос подсказывал ему, что до освобождения остается не больше десяти дюймов.

Рукоятка кайла заскользила в его ладонях, ставших вдруг влажными от страха и ожидания. Хэзард боялся, что ошибся в расчетах. Он уже пять дней ничего не ел, и теперь ему требовалось больше отдыхать, но при этом медлить было нельзя. Хэзард решил считать свои удары и отдыхать только после каждого тридцатого, однако придерживаться этого правила оказалось нелегко. Он стискивал зубы от боли, но продолжал работать, сознавая, что время стало его смертельным врагом, каким раньше был Янси Стрэхэн. И если Янси не удалось справиться с ним, то неумолимое время вполне могло в этом преуспеть…

У Хэзарда перехватило дух, когда он впервые почувствовал слабое дуновение свежего воздуха. Он решил, что у него снова начался бред, и затаил дыхание, надеясь, что галлюцинация пройдет прежде, чем у него появится напрасная надежда. Но тут он почувствовал новое дуновение, понял, что не ошибся, и очень тихо прошептал:

— Венеция…

Секунду спустя кайло снова взлетело, и Хэзард больше не останавливался. Он перестал считать, его тело и дух ожили от этого глотка свободы, глотка жизни, до которых оставалось всего несколько дюймов. Зеленые изверженные породы кончились, слой песка и дерна Хэзард преодолел довольно быстро. Оставалась еще проблема выбраться из прорытого им четырехфутового вертикального туннеля, но эти трудности не пугали Хэзарда. Он знал, что, если сорвется, попытается еще раз и будет пытаться до тех пор, пока не получится. Теперь, когда свобода была совсем рядом, он просто не мог позволить себе погибнуть.

Хэзард поднимался очень медленно, ощущая спиной влажную поверхность скалы, стараясь не задеть за стену раздробленную руку. «Не поскользнись», — говорил ему внутренний голос. «Еще два фута, — отсчитывал его мозг. — Не торопись».

Когда правая рука Хэзарда нащупала край штольни, ему показалось, что сердце сейчас выпрыгнет из груди. Последним, нечеловеческим усилием Хэзард подтянулся, выбрался на свободу и упал на бизонью траву. Легкий бриз остужал его покрытое потом тело. Положив ладонь здоровой руки на холодный дерн, Хэзард обратился к духам земли, благодаря их за свое освобождение. Потом он очень медленно, преодолевая боль, поднялся на ноги и начал спускаться к хижине.

Подойдя к своему жилищу, Хэзард остановился на пороге. Сорванная с петель дверь валялась на крыльце, все в хижине было изуродовано, разбито, искорежено. Наемники всегда так действуют — в них горит неудержимое желание крушить, ломать, убивать. Этого вандализма Хэзард никогда не мог понять. В хижине вообще не осталось ничего целого. Все, что невозможно было забрать с собой, люди Стрэхэна разбили. Даже тяжелая плита была сдвинута с места, и дымоход свисал с потолка, словно изувеченный сталактит.

Глубокая грусть охватила Хэзарда. В этой комнате они с Венецией пережили первые дни любви, а теперь она была распахнута навстречу ветрам, лунному свету и случайно забредшим животным…

Внезапно лунный свет, свободно лившийся в разбитое окно, выхватил из темноты угол белого конверта. Хэзард схватил его почерневшей от земли и пороха рукой, оставляя черные отпечатки на бумаге, и подошел с письмом к двери. Конверт не был запечатан. Зубами он вытащил из него тонкий листок бумаги, бросил конверт, развернул послание и прочел:

«Хэзард,

Из меня получилась плохая заложница. Я тебе об этом говорила. Я возвращаюсь в Бостон.

Венеция».

Словно пораженный громом, Хэзард перечитал письмо еще раз, как будто это могло изменить смысл написанного. Но безжалостные слова никуда не пропадали. Они насмехались над ним, подчеркивая разницу между диким индейцем и прелестной молодой светской леди из Бостона… Хэзард сначала похолодел, а потом на него обрушилась горячая волна ярости, как только он вспомнил свое заточение в подземелье. Значит, дочке миллионера надоело играть в игры с индейцами, и она решила от него избавиться. Но Венеция могла просто-напросто убежать: он давно уже не запирал, уходя, дверь хижины. Зачем было пытаться убить его?

А впрочем, если подумать, то его смерть очень выгодна «Буль Майнинг». Ведь скоро у него появится наследник, на которого достаточно легко будет переписать участки. Никакой передачи собственности, никаких сложных документов вроде того, который его пытался заставить подписать Янси. Всего-навсего законно унаследованный кусочек земли, полный золота…

Хэзард потряс головой. Даже теперь ему казалось совершенно невозможным, что Венеция забеременела преднамеренно. Неужели она могла зайти так далеко в своем желании получить эту землю? Хэзард не хотел даже думать об этом. Однако он видел и не такое, когда дело касалось золота, и поэтому понимал, что такая возможность существует, пусть она и не укладывается у него в голове.

«Что ж, им не повезло», — мрачно подумал Хэзард, бросая письмо на землю и вдавливая его в пол каблуком. Ничего у них не выйдет. Как только его рука заживет, он снова откроет свой рудник. И на этот раз никому не удастся застать его врасплох!

Путешествие в Даймонд-сити заняло у него четыре часа, и он держался на ногах исключительно усилием воли. Вокруг борделя Розы больше не было никакой вооруженной охраны: разделавшись с противником, Янси отозвал своих псов. Когда спустя несколько минут Хэзард вошел в гостиную Розы, ему хватило сил только на то, чтобы добраться до ближайшего кресла. Он упал в него и потерял сознание. Там и нашла его Роза, вошедшая в свои апартаменты несколько минут спустя, — грязного, окровавленного, невероятно похудевшего, с изуродованной рукой в самодельном лубке. Голова его была неловко запрокинута назад, и Роза решила, что Хэзард мертв. Но тут она заметила, что он дышит, и ей сразу стало легче.

Итак, Янси Стрэхэн ошибся. Даже сотня отъявленных головорезов не смогла убить Хэзарда! Однако через мгновение сердце Розы снова упало. Что станет делать Хэзард, когда придет в себя и узнает, что Венеция Брэддок вернулась в Бостон?..

Но когда он проснулся очень поздно на следующее утро, вымытый, перевязанный, на хрустящих от крахмала чистых простынях, Роза все-таки решилась сказать ему об этом. Хэзард некоторое время молчал, а когда наконец заговорил, голос его прозвучал очень холодно и с привычной для него иронией:

— Я знаю. Но чего еще следовало ожидать от избалованной принцессы?

32

В первые дни выздоровления, когда Хэзард еще много спал, хотя и начал уже набирать вес после вынужденной голодовки в горах, Роза, заходя в комнату, всякий раз замечала мрачное выражение на его лице. Однако стоило Хэзарду увидеть ее, как выражение мгновенно менялось, и он становился тем самым Джоном Хэзардом Блэком, которого она хорошо знала. Но Роза понимала, что Хэзард был неравнодушен к Венеции, поэтому и грустил в одиночестве.

Наконец, когда Хэзард впервые встал и вышел на балкон, Роза не выдержала и спросила:

— О чем ты все время думаешь, Хэзард? Не хочешь поговорить со мной?

Хэзард смотрел на горы, его профиль казался каменным. Он с удивлением обернулся на ее слова и после короткого молчания ответил:

— Потребуется очень много работы, чтобы снова открыть рудник.

— Я говорила не об этом…

Суровые черты его лица смягчились.

— Я в долгу перед тобой, Роза. Ты уже дважды спасла мне жизнь.

— Ты мне ничего не должен, Хэзард. Если бы я не хотела тебе помочь, я бы не помогала. Скажи, ты поедешь за ней?

Хэзард снова помолчал, словно обдумывая возможные ответы, потом спросил:

— А ты собираешься уступить этому молодому клерку, который так давно смотрит на тебя голодными глазами?

— Не увиливай от разговора, Хэзард!

Он пожал плечами и насмешливо улыбнулся.

— Твой поклонник теперь так грозно на меня поглядывает. Я ожидаю, что этот молокосос вот-вот вызовет меня на дуэль.

— Этот «молокосос», как ты его называешь, всего на четыре года моложе тебя.

Веки Хэзарда дрогнули, и хотя его голос звучал беззаботно, в темных глазах притаилась тоска.

Роза тут же с грустью вспомнила те времена, когда они занимались любовью. С несколько ироничной нежностью Хэзард поинтересовался:

— Значит, ты его все-таки пожалела?

— Не в том смысле, как ты думаешь.

— А в каком же еще? Мой опыт подсказывает…

— Его не за что жалеть. Он ведет обеспеченную, спокойную жизнь.

— А мы с тобой — нет, — насмешливо заметил Хэзард.

— Мы с тобой — нет…

Хэзард снисходительно улыбнулся. Собственная короткая жизнь вдруг показалась ему суровой, безжалостной, грубой. По сравнению с этим даже пережитое Розой бледнело.

— Ты очень милая, Роза, — сказал он как добрый дядюшка, хотя они были ровесниками. — По-моему, тебе следует пожалеть этого молодого клерка.

— А тебе следует пожалеть твою женщину! Почему бы тебе не поехать за ней и не привезти ее обратно?

Глаза Хэзарда встретились с фиалковыми глазами Розы, и он долго не отводил взгляд. Когда он заговорил, его голос звучал спокойно и сдержанно:

— Венеция Брэддок была всего лишь пешкой в игре. Пешкой в той игре, которую они проиграли, поскольку я все еще жив. И поэтому пешка больше никому не нужна — ни мне, ни им, никому другому.

— Я говорю не о шахте, Хэзард. Не об этом проклятом золоте, которое приносит всем только несчастья!

На его губах мелькнуло некое подобие улыбки, но глаза оставались леденяще холодными.

— Ты слишком романтична, Роза. Повторяю: все это было только игрой — «Буль Майнинг» против Джона Хэзарда Блэка. Теперь мы квиты. У меня осталась моя шахта, а компания получила назад Венецию Брэддок.

— Ты уверен? Хэзард пожал плечами.

— Надеюсь, они не дадут мой адрес еще какой-нибудь девице, чтобы заполучить мои участки. От этой было куда больше хлопот, чем она того стоила.

— Забудь наконец о шахте, Хэзард! Ты уверен насчет Венеции Брэддок?

Розе очень хотелось поверить, что Венеция больше не интересует Хэзарда, так как у нее на него были свои виды. Но она слишком долго общалась с людьми, чтобы считать ответы Хэзарда правдой.

— Я уверен, — мрачно заявил он, размышляя о том, что любовь к Венеции поставила под угрозу не только его собственную жизнь, но и существование его клана. — Должен признать, что это было довольно занимательно. У нее моральные принципы тигрицы из джунглей, но в этом есть своя прелесть. К несчастью, она так же, как тигрица, любит охотиться, что едва не стоило мне жизни. Впрочем, это только подтверждает то, что я и так уже знал о бледнолицых. Никогда не обращай внимания на слова всегда следи за пальцем, который лежит на спусковом крючке. Тебя, разумеется, я не имею в виду. — Хэзард улыбнулся. — Подумай сама: может быть…

— Что? — спокойно спросила Роза.

— Как ты думаешь, у моего ребенка могут быть огненнорыжие волосы? — В его глазах снова появилось тоскливое выражение. — Еще не слишком рано для выпивки? Рука сегодня чертовски болит.

Хэзард растянулся на диване в гостиной Розы. Настроение у него было хуже некуда. Он даже не замечал, как крепко его пальцы вцепились в бокал с коньяком, а Роза боялась, что стекло вот-вот разлетится вдребезги. Забыв о золотистом напитке, Хэзард размышлял о том, что бы он стал делать, если бы Венеция не уехала таким вот образом и ему пришлось бы выбирать между своим кланом и ею. Разумеется, клан должен стоять на первом месте! Разумеется… Он одним глотком выпил свой коньяк.

— Налить тебе еще? — спросила Роза.

Хэзард тяжело вздохнул, его пальцы разжались немного, он расслабился и с виноватой улыбкой взглянул на нее.

— Прости меня.

— Тебе не за что извиняться, — заметила Роза, снова наливая ему коньяк. — У каждого бывают плохие дни.

Хэзард рассмеялся.

— Плохие дни? Мне нравится твой оптимизм, Роза.

«Какая, в сущности, банальность! — думал он, поднося бокал к губам. — Вождь племени отдает предпочтение любимой женщине, и духи немедленно карают его за это…» Хэзард прекрасно понимал, что из-за любви к Венеции Брэддок забыл о своем долге. И знал, что в любом случае дело не могло кончиться иначе: уж слишком они были разные люди…

В это утро Хэзард выпил большую часть бутылки, но хороший коньяк не смог прогнать прекрасные образы, сладкие воспоминания — и старые вопросы, на которые он теперь получил ответ.

33

Только через две недели пребывания в доме Розы Хэзард впервые смог пошевелить пальцами сломанной руки, не покрываясь при этом холодным липким потом от боли. В тот же день в Бостоне, в кабинете Кертиса Адамса, было оглашено завещание Уильяма Брэддока. Услышав распоряжения покойного мужа, Миллисент Брэддок вне себя от возмущения вскочила на ноги.

— Не может быть! Это наверняка какая-то ошибка! — выкрикнула она.

Кертис Адамс был не только адвокатом Билли Брэддока, но и его другом. Он знал, что никакой ошибки нет. К тому же обстоятельства смерти полковника и появление «кузена» Миллисент только подтвердили в его глазах мнение Брэддока о своей жене. Не то чтобы ее оставили совсем без денег. Как вдова полковника, Миллисент могла жить в его доме столько, сколько пожелает, ежемесячно получая приличное содержание. Кертис подумал, что сам бы он никогда не проявил такой щедрости. Но у Билли было более доброе сердце, чем у него.

— Я хочу оспорить это завещание! — заявила Миллисент. Ярость зажгла красные пятна на ее щеках.

Кертис аккуратно сложил руки на полированной крышке стола.

— Но оно совершенно законно, Миллисент.

— И все-таки я его опротестую! Я уверена, что найду судью, который не согласится с вашим мнением.

— Вы можете поступать, как вам будет угодно. — Адвокат повернулся к Венеции: — Вы останетесь на Бикон-стрит?

— Недолго. Я собираюсь вернуться в Монтану, — спокойно ответила она.

Хотя подруги сочувствовали Венеции в связи со смертью отца и навещали ее, а поклонники присылали ежедневно такое количество цветов, что хватило бы на весь Бостон, она все равно скучала по родным местам Хэзарда. Ей хотелось быть поближе к нему, хотелось, чтобы его ребенок вырос на той же земле, где Хэзард провел свою юность.

Венеция была одета в черный шелк, кожа ее казалась фарфоровой, а под глазами залегли глубокие тени, но, как ни странно, траур только подчеркнул ее красоту. Без украшений, бледная, с простой прической и огромными печальными глазами на похудевшем лице, она все равно оставалась красавицей и могла любого мужчину свести с ума. Никто из них не отказался бы утешить Венецию Брэддок в ее горе. Но Хэзард навсегда лишил остальных мужчин привлекательности в глазах Венеции. По сравнению с ним все они казались ей пресными. Хэзард — непредсказуемый, необузданный — заполнил собой ее мир.

— Это просто смешно! — немедленно вмешалась Миллисент. — Ты останешься в Бостоне, здесь твое место.

— Я поеду туда, куда захочу, мама, — Венеция посмотрела на мать серьезно, холодно и очень спокойно.

— Это мы еще посмотрим! — зловеще пообещала Миллисент.

Она бросила на дочь взгляд, преисполненный такой дикой ненависти, что Венеция даже вздрогнула. Миллисент никогда раньше так открыто не проявляла своих чувств, но сейчас она была в ярости. Она ненавидела всех — своего покойного мужа, Кертиса Адамса, собственную дочь, — все и вся, что оказалось на ее пути к наследству. Ведь только ради него она так расчетливо вышла замуж двадцать лет назад!

Миссис Брэддок набрала в легкие побольше воздуха и уже собралась было наброситься на дочь, но тут вмешался Янси Стрэхэн. Его голос звучал спокойно, но глаза казались осколками льда.

— Не стоит спешить, ты слишком расстроена, — Янси взял Миллисент за руку. — Ее рана еще свежа, — объяснил он Кертису Адамсу.

На самом деле Янси из последних сил старался сдержать собственный гнев. Он был так близок к богатству на этот раз… Двадцать два миллиона долларов! И все получила Венеция. Проклятая сучка! Она, вероятно, давно все знала, потому что ничуть не удивилась…

И тут ему в голову пришла блестящая идея. Рассыпавшись в извинениях перед адвокатом, проявляя чудеса южной благовоспитанности, он вывел Миллисент из кабинета Адамса.

Венеция осталась, чтобы подписать необходимые бумаги. Впервые она по-настоящему испугалась за своего ребенка: никогда еще она не встречалась с такой ненавистью и такой яростью. А когда так ненавидят, недалеко и до убийства…

Вернувшись от Адамса, Венеция тут же поднялась в свою комнату, и Янси ничего не стоило запереть дверь снаружи. Тем временем Миллисент вызвала Ханну в гостиную и объявила ей, что Венеция уехала в Монтану сразу после вскрытия завещания.

— Но этого не может быть! — старая служанка не верила своим ушам. — Мисс Венеция не могла уехать, не сказав мне ни слова!

— Она просила меня поговорить с тобой. Бедная девочка была такой подавленной все эти дни, ты же знаешь. Я думаю, она мечтала только о том, чтобы поскорее вернуться. Я пыталась отговорить ее, но безуспешно. Венеция всегда была своевольна… Но ты не должна беспокоиться о ней: отец оставил ей все состояние, и теперь она более независима, чем когда-либо. Если ты мне не веришь, можешь спросить у Кертиса Адамса. Он сам помогал ей сесть в наемный экипаж. — Миллисент осторожно промокнула глаза вышитым платочком. — В последнее время на долю моей дочери выпало столько несчастий, — пробормотала она. — Так ты будешь говорить с Адамсом?

Это был хорошо продуманный блеф.

Когда Миллисент упомянула имя Адамса, Ханна сразу почувствовала себя спокойнее. Она знала, что этот человек многие годы был другом полковника, а Венеция и в самом деле целыми днями только и говорила о возвращении в Монтану.

— Бедное дитя, — вздохнула Ханна. — Она хотела, чтобы ее ребенок родился в этом диком краю…

В огромной гостиной повисла мертвая тишина, нарушаемая только тиканьем часов на камине. Ханна поняла, что выдала секрет, но отступать было поздно.

— Мисс Венеция еще не сказала вам о ребенке? — прошептала она.

Миллисент первой пришла в себя.

— Нет, но тогда становится еще более понятным… этот ее внезапный отъезд. Очевидно, бедняжка захотела немедленно уехать из Бостона, чтобы не опозорить нас. Но неужели она могла подумать, что мы откажемся от нее? — в голосе миссис Брэддок слышалась искренняя забота. На губах появилась понимающая материнская улыбка. — Мы обе знаем, как упряма Венеция. Но тебе незачем волноваться, Ханна. С миллионами ее отца малышка сумеет обеспечить себе спокойную жизнь, где бы она ни оказалась.

— Я надеюсь, ребенок вернет ей покой…

Ханна думала только о счастье Венеции и не замечала ничего другого. Раз ей потребовалось уехать немедленно, что ж, старая Ханна все понимает: девочка каждую ночь оплакивала отца своего ребенка.

— Я уверена, что так и будет, Ханна. Кстати, полковник завещал тебе ежегодную ренту, и Венеция попросила меня выдать тебе деньги за год вперед. Что ты предпочитаешь, чек или наличные?

Но старая служанка, казалось, не слышала ее.

— Когда мисс Венеция пришлет вам свой адрес, вы меня известите? Я поживу какое-то время у моей сестры в Ланкастере. Я оставлю вам адрес. — И Ханна аккуратно написала название улицы и номер дома на листке бумаги, который ей дала Миллисент.

— Здесь твоя записка и будет лежать. — Миллисент положила листок на бюро и сверху поставила кусок итальянского хрусталя. — Я думаю, что мы получим от нее известия недели через три-четыре. Спасибо тебе, Ханна, за все эти долгие годы преданной службы. Если бы полковник был жив, он бы присоединился к моей благодарности, я в этом уверена. Сейчас я попрошу Янси помочь тебе уложить вещи, а сама тем временем выпишу чек на половину суммы ежегодной ренты. Вторую половину я выдам тебе наличными. Ты довольна, Ханна?

— Премного вам благодарна, мэм, но я сама могу собрать свои вещи.

Спустя совсем немного времени Янси, воплощенная любезность и услужливость, проводил Ханну до кареты, подъехавшей к боковому входу, проследил за тем, чтобы все ее вещи были погружены, сказал кучеру, куда ехать, и помахал Ханне на прощание рукой.

Но пожилая женщина не попалась на крючок этой нарочитой вежливости. Она отлично знала, что этим двоим все равно, жива она или умерла, а если Венеция уехала, то ей больше незачем оставаться в этом доме.

Янси вернулся в гостиную, предусмотрительно закрыл двойные двери, прислонился к ним и улыбнулся.

— Итак мы еще на несколько шагов приблизились к двадцати двум миллионам, любовь моя.

— Все складывается очень удачно, верно? — усмехнулась в ответ Миллисент.

— Просто отлично! Благодаря старой Ханне нам теперь будет куда легче убедить нашу дорогую Венецию посмотреть на вещи по-другому. Ни одна молодая мать не согласится расстаться со своим ребенком — тем более что это единственная связь с ее погибшим возлюбленным, — голос Янси звучал насмешливо.

— Ребенок как залог?.. Что ж, это недурно, — задумчиво произнесла Миллисент и, подойдя к бюро, разорвала на клочки листок с адресом Ханны. — Но как мы получим деньги? Ведь в завещании ясно сказано, что все достается Венеции.

— Все очень просто. Твоя дочь подпишет тебе доверенность — и тогда денежки наши!

— А что потом? Мы же не можем все время держать ее запертой наверху. Пойдут разговоры…

Стрэхэн спокойно встретил ее взгляд.

— Для нас главное — чтобы Венеция подписала доверенность. А потом, если она согласится жить, скажем, на юге Франции или в тихом домике в Котсволдсе, мы будем посылать ей определенную сумму, чтобы она не бедствовала. А сами сможем спокойно тратить двадцать два миллиона долларов.

— Звучит многообещающе! — Миллисент Брэддок весело рассмеялась.

В тот вечер они сами отнесли поднос с едой в комнату Венеции, объяснив слугам, что после вскрытия завещания Венеция упала в обморок и теперь плохо себя чувствует. Но они надеются, что с этим поможет справиться постельный режим и полный покой.

Тщательно заперев за собой дверь, Миллисент заявила дочери, что не перенесет позора, если в свете узнают о ее беременности. Венеции было предложено два варианта: или отправить ребенка на воспитание в какой-нибудь дальний приют, или растить его самой, но отказаться от наследства.

— Если ты будешь во всем нас слушаться, — добавил Янси, — все устроится отлично.

— Для вас, — коротко ответила Венеция, — но не для меня.

— У тебя останется твой ребенок.

— А вы получите мои деньги?

— Это честная сделка!

На самом деле Венеция не слишком заботилась о деньгах. У нее оставался ее трастовый фонд, до которого жадные лапы Миллисент и Янси дотянуться не могли. Этого было более чем достаточно, чтобы вести безбедную жизнь. Но ее привела в ужас их алчность. Насколько далеко может зайти эта парочка, чтобы получить право распоряжаться двадцатью двумя миллионами долларов? Впрочем, смерть Хэзарда давала ответ и на этот вопрос.

Как бы ей хотелось, чтобы Хэзард сейчас оказался рядом с ней и они могли все обсудить! Может быть, он согласился бы с ней, сказал бы, что деньги не имеют значения? А может быть, у него было бы другое мнение? Хэзард так много работал, чтобы обеспечить безопасность своего народа. А она только сегодня официально оформила новое завещание, написанное в поезде, и теперь оно находится в надежном месте — у Кертиса Адамса. Если она отдаст им право распоряжаться деньгами, ее ребенок никогда не получит того, что ему положено по праву рождения. С другой стороны, если она откажется, ее ребенок может прожить совсем недолго. Крошку куда легче убить, чем Хэзарда. Если даже он не сумел остановить их, как же она сможет это сделать?

— Я хочу все обдумать, — наконец произнесла Венеция.

— Только не раздумывай слишком долго! — проворчал Янси.

— У меня есть еще шесть месяцев до того момента, когда вы сможете привести в исполнение свою угрозу.

— Но до тех пор мы можем сделать твою жизнь невыносимой.

— Спасибо, что предупредили.

— Я даю тебе три недели, — решил Янси.

— Я надеюсь, что моя дочь проявит благоразумие. Не правда ли, дорогая? — проворковала Миллисент, лениво обмахиваясь роскошным веером.

— Три недели, — напомнил Янси, и они с Миллисент вышли из комнаты, заперев дверь на ключ.

Венеция осталась одна — совсем одна в этом страшном мире. Ханна уехала. Янси с глумливой улыбкой объяснил ей, как легко они от нее отделались. Хэзард погиб. Если Кертис и друзья отца вдруг будут спрашивать о ней, им ответят, что она вернулась в Монтану. А слуги считают, что у нее нервный срыв и что она прячется от чужих любопытных глаз. Венеция и ее ребенок остались лицом к лицу с Янси и Миллисент, а между ними были двадцать два миллиона долларов. Венеции очень не понравилось выражение глаз Янси, когда он пообещал обеспечить ей невыносимую жизнь…

Всю ночь Венеция думала только об одном: вдруг все-таки Хээард остался в живых? Тогда они и их ребенок могли бы жить вместе среди высоких гор с шапками облаков на вершинах, и их не разделяли бы золото и алчность.

И словно во исполнение ее желаний на следующее утро Янси принес ей поднос с завтраком и сообщил, что у него есть интересные новости.

— Возможно, ты перестанешь упрямиться и поймешь, что тебе нет смысла возвращаться в Монтану. — Он прислонился к косяку, одетый для прогулки верхом, и насмешливо смотрел на нее.

— Предполагается, что я должна спросить, почему? Хорошо, Янси. Я пойду тебе навстречу. Так почему же? — Венеция закрыла книгу, которую читала, и спокойно взглянула на него.

— Потому что твой любовник нашел себе другую постель!

— Это что, метафора? Если так, то она не кажется мне забавной.

И все-таки ее сердце забилось быстрее. Янси был слишком прост для подобных метафор; раз он употребил слово «постель», значит, он только это имел в виду. Венеция разжала переплетенные пальцы, чтобы Янси не заметил, как они побелели.

— Этот краснокожий ублюдок каким-то образом остался в живых, несмотря на сотню тонн пороха! — прохрипел Янси.

Венецию затопила такая волна радости и счастья, что ей показалось, будто у нее в душе запели птицы. Но она заметила как ни в чем не бывало:

— Тогда тебе следует как можно быстрее отпереть эту дверь и бежать куда глаза глядят. Я не думаю, что тебе безопасно здесь оставаться.

— Ты разве не слышала, что я сказал? — как можно ласковее поинтересовался Янси. — Он к тебе не приедет. Джон Хэзард Блэк живет себе припеваючи в Конфедерат-галч. Индеец удобно устроился в постели Розы Кондье. И там он уже почти месяц.

От этих слов Венеция как будто окаменела. Не может быть, здесь какая-то ошибка! Ведь она его жена, Хэзард сам так сказал, у них будет ребенок… Он бы ни за что не пошел к Розе, он бы приехал к ней!

— Мое предложение остается в силе, маленькая богатая девочка. Подпиши доверенность — или мне придется прибегнуть к совершенно не джентльменскому способу принуждения.

Венеция встала с кресла и подошла к окну, чтобы Янси не заметил, насколько она расстроена. Она отказалась дальше отвечать на его вопросы, и ему пришлось уйти, но его последние слова мрачным эхом звучали у нее в ушах:

— Не жди его, детка. Индейцы не пропускают ни одной юбки, а Хэзард, как говорят, просто побил все рекорды.

Но Венеция все-таки ждала. Несмотря ни на что. Несмотря на оскорбительные слова Янси, несмотря на огромное расстояние, разделяющее их с Хэзардом, несмотря на отчаяние, которое все больше охватывало ее с каждым прожитым днем.

В конце третьей недели Янси пришел к ней в комнату, как и обещал. Он поигрывал длинной плеткой для верховой езды, глаза его горели голодным блеском. Венеция на мгновение отвернулась к окну, посмотрела на холодные воды Чарльз-ривер, потом снова повернулась к нему:

— Этого не потребуется, — прошептала она. — Я подпишу.

Процедура не заняла много времени. Янси ушел, унося в кармане ее состояние, а Венеция плакала до тех пор, пока не уснула. И горевала она не о потерянном наследстве, а о потерянной любви. Хезард не приехал за ней! Ему не нужен даже его ребенок… Впрочем, у Джона Хэзарда Блэка уже есть дети и всегда были любовницы. Вполне вероятно, что он уже забыл ее имя…

Янси и Миллисент провели большую часть ночи без сна, обмывая свое богатство коллекционным шампанским из подвалов полковника Брэддока.

— Пусть твой супруг и был простолюдином, моя дорогая, но в винах он знал толк, — заметил Янси, открывая следующую бутылку.

— Это не искупает его других, совершенно невыносимых качеств. — Миллисент нахмурилась, не желая признавать, что именно ее покойный муж нажил то состояние, которым она собиралась наслаждаться. — Крестьянская кровь есть крестьянская кровь!

— Пожалуй, ты права. И это наводит меня на мысль, что пора покончить с крестьянской кровью, — объявил Янси.

Миллисент удивленно подняла брови.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, — Янси сделал эффектную паузу, — его внука! Теперь, когда доверенность у меня в кармане, этот ребенок нам больше не нужен. Наоборот — мы с тобой должны подстраховаться на будущее.

Миллисент, полулежавшая на диване, выпрямилась и поставила бокал с шампанским на стол.

— Как ты намереваешься это сделать?

— В Нью-Йорке есть дама, которая помогает девушкам, попавшим в беду.

— Но Венеция никогда не согласится на это!

— Никто не станет спрашивать ее согласия. Доверенность у нас, отныне мы можем ей приказывать, а не просить.

Миллисент раздумывала недолго: слишком очевидной была выгода, которую сулило подобное развитие событий.

— Ты знаешь эту даму? — деловито поинтересовалась она.

— Кто же не знает мадам Рестел! Кстати, должен предупредить: Венеция может умереть во время операции.

— Достаточно, Янси! Я не желаю больше ничего слышать.

— Я знаю, любовь моя, ты ненавидишь детали. Не важно, я сам со всем справлюсь.

— Я надеюсь, что на этот раз у тебя получится лучше, чем с этим индейцем.

Янси пожал плечами, расслабившись после трех бутылок шампанского.

— Его невозможно убить как нормального человека… Но ведь теперь два каких-то маленьких участка не имеют значения, верно? Зачем они нам с нашими миллионами?

Было легко сбросить со счетов Хэзарда, когда он находился за тысячи миль. Но проблему с Венецией нужно было решить побыстрее: Миллисент не любила не доведенных до конца дел.

— Когда ты собираешься связаться с мадам Рестел? — спросила она.

— Завтра, — с улыбкой ответил Янси. — Завтра же утром.

34

Хэзард провел у Розы чуть меньше месяца, но за это время лето сменилось осенью. Янси лгал, говоря о том, что Хэзард делит с Розой постель: он делил с ней только кров. Однажды, когда рука Хэзарда начала заживать, Роза сказала ему, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно более небрежно:

— Хэзард, если ты хочешь заняться со мной любовью, я буду рада. Если нет, я пойму. — Роза Кондье много лет назад запретила себе предаваться напрасным иллюзиям.

Они стояли на балконе, было теплое осеннее утро, и Хэзард боролся с воспоминаниями о залитой солнцем реке и о Венеции на мшистом берегу под ивами.

— Ты для меня слишком хороша, Роза, — признался он. — И чем дольше я живу у тебя, мое чувство вины становится все непереносимее.

Роза подняла голову и заглянула ему в глаза:

— Тогда почему же ты не едешь за ней, черт тебя побери?!

— Ей это не нужно, — невозмутимо ответил Хэзард, — вот почему.

— Откуда ты знаешь?

— Я же показывал тебе ее записку, там все было ясно сказано.

— Ты думаешь, мисс Брэддок знала о планах Янси?

— Судя по всему, да. Ты ведь помнишь дату на записке? Это был день как раз накануне нападения. Значит, ей все было известно.

— Но в таком случае она не могла рассчитывать на то, что ты выживешь и прочтешь эту записку. Тогда зачем было ее писать?

— Не знаю. Самым вероятным вариантом мне кажется тот, что бостонская принцесса таким образом снимала с себя ответственность за мою смерть. Напрасная трата времени! Здесь люди умирают каждый день, и никто этого даже не замечает. Но ей, вероятно, было трудно отрешиться от законов Восточного побережья. Никогда не помешает обезопасить себя — тем более если Венеция надеялась, что наш ребенок унаследует мои участки.

— А тебя не волнует то, что твой ребенок вырастет там?

Хэзард впервые позволил гневу вырваться наружу.

— Меня больше всего бесит, что я сам это допустил!

Она говорила мне, что хочет остаться здесь, родить ребенка в горах, — и я верил ей, как последний идиот. Я, вождь племени, вел себя, как подросток.

Теплые пальцы Розы коснулись его плеча, успокаивая:

— Ты же не мог такого предвидеть.

— Но я должен был! Я же жил в этом чертовом светском обществе Бостона. Мне следовало догадаться…

Через несколько дней Хэзард вернулся в свой клан, но так и не обрел покоя. Он все время видел Венецию — вот она примеряет замшевое платье, вот пытается учить слова абсароков, дотрагивается до его руки во время совета, прижимается к нему холодными ночами…

Хэзард искал одиночества, ему так было легче, и люди обсуждали случившееся только за глаза. Их вождь не спал ни с одной женщиной и не ездил за лошадьми, а если охотился, то охотился один. Родственники и друзья беспокоились: им казалось, что сила Жизни покинула его. Но однажды Хэзарда увидели выходящим из вигвама Отважного Томагавка, и члены клана вздохнули с облегчением. Все сочли это хорошим знаком и решили, что Хэзард вышел из черного круга.

Хэзард действительно сделал предложение Голубому Цветку. Но не чувства двигали им, а желание защититься от Венеции, воздвигнуть между собой и ею непреодолимый барьер, как-то усмирить острое, неутолимое желание, мучившее его. Он надеялся, что Голубой Цветок станет его крепостью, его поддержкой и опорой. Голубой Цветок с радостью согласилась стать его женой, и Хэзард поцеловал ее в щеку сдержанно и отстраненно, как монах.

Первый морозец раскрасил листья трехгранных тополей и трепещущих осин во все оттенки красного и золотого. Дикий шиповник и медвежья ягода казались всполохами пламени на горных склонах. Хэзард сидел неподалеку от своего вигвама, прислонившись к стволу тополя. Он пытался обрести душевный покой.

Осенний день выдался теплым и прозрачным, шафранно-желтые листья перешептывались над его головой под дуновением легкого ветерка.

Двое маленьких детей играли рядом с матерями, готовившими ужин. Малышам было не больше двух, они еще не очень крепко держались на ногах, но пытались что-то говорить, смеялись в ответ на ласковые слова матерей. Дети были здоровыми, счастливыми, их любили. Они играли на озаренной солнцем земле, за которую сражались шестнадцать поколений их предков…

Внезапно Хэзарду захотелось, чтобы и его ребенок вырос здесь, с его народом. Не в Бостоне, где зимой идет мокрый снег, где дома плотно прижались один к другому, где никогда не увидеть, как садится солнце, обливая горизонт жидким пламенем. Он не хотел, чтобы его малыш рос в этом доме — среди множества слуг, но без любви, рядом с лживой матерью, которая руководствуется в жизни только холодным расчетом.

Хэзард представил себе своего ребенка в Бостоне, и его охватила ярость. Вопреки логике, вопреки собственным аргументам, вопреки всему тому, что удерживало его в Монтане все эти долгие недели, Хэзард направился в свой вигвам и начал укладывать вещи.

— Торопишься куда-нибудь? — спросил его с порога Неутомимый Волк.

— В Бостон.

— Помощь нужна?

Хэзард двумя быстрыми движениями завязал седельные мешки.

— Нет, спасибо, — ответил он и, выпрямившись, сунул «кольт» в кобуру на поясе. — Я справлюсь сам.

— Ты уверен, что знаешь, что делаешь? Вспомни… Хэзард резко обернулся, и холодная ярость в его глазах заставила Неутомимого Волка замолчать. Впрочем, Хэзард быстро взял себя в руки и улыбнулся.

— Прости. Я сержусь не на тебя. Думаю, сейчас самое время дать понять мисс Венеции Брэддок, что даже на дочь миллионера найдется управа. Она достаточно покуражилась. Я хочу получить моего ребенка.

— А что, если Голубой Цветок…

— Она будет делать то, что ей скажут! — Голос Хэзарда прозвучал сухо. — С меня хватит избалованных принцесс. Ну что ж, прощай, дружище. Я надеюсь вернуться через месяц.

— Я думал, ты приедешь с ребенком…

Волчья усмешка приоткрыла белоснежные зубы Хэзарда.

— В некотором роде.

Два дня спустя Хэзард выехал из Даймонд-сити в дилижансе — это был самый быстрый путь. Всю дорогу он дремал в углу, оберегая сломанную руку, надвинув на глаза шляпу. Ему не хотелось ни с кем разговаривать, поэтому он просто не отвечал, когда к нему обращались. И пассажиры вскоре оставили в покое высокого смуглого мужчину, одетого во все черное. Он пошевелился только однажды: на третий день пути к востоку от Солт-Лейк-сити на них напали трое бандитов, и Хэзард мгновенно пристрелил их. Пятеро других пассажиров успели только увидеть, как он убирает свой еще дымящийся «кольт» в кобуру так же спокойно, как другие прячут мелочь. Потом Хэзард пониже надвинул на глаза шляпу и снова закрыл их, не обращая внимания на слова благодарности.

Он доехал до Бостона в рекордно короткий срок — за десять дней, шесть часов и тридцать две минуты.

— Я не стану этого делать! — в отчаянии воскликнула Венеция, когда Янси сообщил ей о своих планах. — Вы не сможете меня заставить!

— Ты даже не можешь себе представить, сколько бунтующих девиц проходит через кабинет мадам Рестел, — усмехнулся Янси. — Родители очень часто приводят туда заблудших дочерей. Ты просто станешь еще одной несчастной, влюбившейся не в того, в кого следовало. Ты это сделаешь, — угрожающе сказал Стрэхэн, утратив всю свою предупредительность, — даже если мне самому придется тебя привязать к столу.

— Я все расскажу ей о вас!

— Она тебе не поверит. Барышни всегда впадают в истерику, когда им не разрешают выйти замуж за учителя танцев, конюха или егеря. И если твоя история будет слегка отличаться от всех прочих, то ведь она не адвокат. Ей нет дела до прошлого ее клиентов — иначе эта дама никогда бы не смогла выстроить себе такой роскошный особняк на Пятой авеню. Мы выезжаем через час, так что не трать напрасно время и не спорь со мной.

Спорить и в самом деле было бесполезно, поэтому Венеция подчинилась. Во всяком случае ей удастся выйти из запертой комнаты. А поскольку мысль о побеге ни на секунду не покидала ее, она решила, что все складывается не так уж плохо.

Венеция оделась очень тщательно и повесила на шею нитку черного жемчуга. Ей страшно хотелось высыпать все, что было в шкатулке с драгоценностями, в свою сумочку, но на это она не решилась. Янси вполне может проверить содержимое сумочки, и если он увидит, что Венеция вынесла из дома целое состояние, то догадается о ее планах.

Черный жемчуг почти сливался с черным шелком платья, и создавалось впечатление, что Венеция выбрала украшение, наиболее подходящее к трауру. На самом же деле это было самое дорогое из ее украшений: черный жемчуг считался большой редкостью и ценился вдвое выше других камней. Венеция надеялась, что этого ожерелья хватит, чтобы купить свободу. Если мадам Рестел и в самом деле деловая женщина, как сказал Янси, ее легко будет убедить помочь ей сбежать от Стрэхэна.

Подходя к карете, Венеция увидела на запятках двух бородатых здоровяков и поняла, что Янси, как всегда, решил подстраховаться. Впрочем, ее это мало волновало. Венеция вела себя спокойно и по дороге на станцию, и по дороге в Нью-Йорк: она обдумывала детали побега. Наверное, страшная процедура мадам Рестел длится обычно достаточно долго, так что хотя бы некоторое преимущество во времени она получит, прежде чем Янси обнаружит, что его пленница сбежала. Если ей удастся добраться до нужного банка в Нью-Йорке, то она сможет взять деньги для своей поездки в Монтану. Венеция решила, что ей следует избегать поездов. Она наймет карету и доедет до Балтимора или до Вашингтона, где ее никто не станет искать. Никому и в голову не придет, что беглянка отправилась на юг.

35

Миллисент Брэддок выглядела светской дамой до кончиков ногтей — шелковое платье цвета сливы, всего две нитки жемчуга на шее, безукоризненная прическа. Вдова полковника Брэддока только что допила чашку чая и стояла у окна кабинета, любуясь последними розами в маленьком саду. Когда дверь резко распахнулась, она раздраженно обернулась, чтобы отчитать прислугу, которая не соизволила постучать.

— Где она?! — прозвучал громовой голос, дерзко нарушив благопристойную тишину величественного особняка на Бикон-стрит.

Миллисент нарочно медлила с ответом, чтобы указать наглецу его место.

— Прошу прощения, но за кого вы меня принимаете? — наконец произнесла она. — Кто позволил вам вот так врываться в приличный дом? Венеция не хочет вас видеть!

— Пусть она спустится сюда.

— Моя дочь не желает вас видеть, — повторила Миллисент, всем своим видом давая понять, что Хэзарду незачем задерживаться в доме.

— Тогда я сам поднимусь к ней.

— Ее здесь нет, — выпалила Миллисент.

Хэзард остановился на полпути к двери и повернулся к ней:

— Тогда где же она.

— Это вас совершенно не касается.

— Не испытывайте моего терпения, Миллисент. Где она?

— Я прикажу — и вас вышвырнут вон! Я не потерплю такого в собственном доме! Если вы немедленно не уйдете…

— Прекратите разыгрывать передо мной оскорбленную южную красавицу. Неужели вы думаете, что мне есть дело до ваших желаний? И потом, мы с вами оба знаем, что здесь некому вышвырнуть меня вон. Итак, у вас есть ровно десять секунд, чтобы сказать мне, где Венеция, или я удушу вас на этом самом месте голыми руками.

— Разве мало зла вы ей уже причинили? — голос миссис Брэддок звучал абсолютно невозмутимо: перспектива быть задушенной в собственном доме посреди бела дня казалась ей совершенно абсурдной.

Хэзард достал из кармана массивные золотые часы.

— Мы с вами несколько по-разному смотрим на то, кто кому причинил зло, — спокойно ответил он. — У вас осталось пять секунд.

— Вам не удастся запугать меня, грубый дикарь! — в холодных серых глазах Миллисент вспыхнули огоньки гнева.

— Три секунды.

— Вы не добьетесь от меня больше ни единого слова.

— Жаль. Две секунды.

— Янси убьет вас, когда вернется!

Хэзард быстро взглянул на нее: он получил весьма интересную информацию. Значит, Янси дома нет. Что ж, тем лучше.

— Одна секунда… Все, время вышло. Молитесь.

Хэзард убрал часы в карман и быстрым шагом направился к Миллисент. Она поняла, что бежать бесполезно, и только теперь осознала реальность угрозы.

— Венеция в Нью-Йорке! — крикнула Миллисент, когда Хэзард протянул к ней руки.

— Это большой город.

Его гибкие пальцы обхватили тонкую шею, их лица оказались настолько близко друг к другу, что Миллисент почувствовала жар, исходящий от его кожи.

— У мадам Рестел, — прошептала она; высокомерие в ее глазах сменилось страхом.

При упоминании этого имени Хэзарда охватило отчаяние, к горлу подступила тошнота.

— Когда они уехали? — очень тихо спросил он.

— Час назад, — едва сумела выговорить Миллисент, потому что его пальцы импульсивно сжались.

Хэзарда прошиб холодный пот. Он может опоздать! На какое-то мгновение он вновь испытал ужас, который однажды ему уже удалось пережить. Странный звук вернул его к реальности: Миллисент задыхалась. Он отпустил ее и бросился бежать. Никогда в жизни Джон Хэзард Блэк не бегал так быстро.

36

Мадам Рестел встретила посетителей в гостиной роскошного особняка на Пятой авеню. Она попросила служанку проводить Венецию в спальню, а сама отправилась с Янси в кабинет на первом этаже, чтобы обсудить некоторые детали. Два нанятых бандита, словно тюремщики, охраняли прихожую.

Венеция оглядела большую комнату, затянутую нежно-голубой парчой, и подошла к окну. Ей почти не было страшно: никто не откажется получить сто тысяч долларов за то, чтобы не делать порученную работу. Она услышала, как открылась дверь, и замерла, Приготовившись увидеть самую знаменитую женщину Нью-Йорка.

— Вы отлично выглядите, мисс Брэддок, — раздался за ее спиной бархатный голос, такой знакомый, что у Венеции подкосились ноги.

Этого просто не может быть!

Венеция обернулась, вцепившись в тяжелый черный жемчуг. Хэзард стоял в тени, прислонившись к косяку. На нем было безупречно сшитое темное шерстяное пальто с бархатным воротником, отлично причесанные волосы блестели в неярком свете. Венеция была готова броситься к нему, но ее радость мгновенно растаяла под его холодным взглядом. Почему он так смотрит на нее? И как он ее нашел?.. Господи, что он мог подумать?!

— Откуда ты узнал, что я здесь? — прошептала она. Более неудачное начало для разговора трудно было придумать.

Хэзард презрительно поднял бровь.

— Это единственное, что тебя интересует? Мне обо всем рассказала твоя мать.

— Но как ты нашел это место? — Руки Венеции бессильно упали, она не могла выносить его холодного презрительного взгляда.

Хэзард усмехнулся.

— Доходы мадам Рестел исчисляются шестизначными цифрами, и она ни от кого не прячется, живет на широкую ногу на Пятой авеню. Ее не столь уж трудно отыскать. И потом, я уже бывал здесь раньше. — Увидев недоверие на лице Венеции, он снисходительно пояснил: — Мадам Рестел отлично знают в высшем свете Бостона. Ты же, надеюсь, не считаешь себя единоственнои дочерью богатых родителей, которой довелось побывать в этом доме?

Венеция задохнулась от негодования. Она сразу вспомнила слова Янси о том, что Хэзард теперь проводит ночи в объятиях Розы.

— Ах, вот в чем дело! Мне следовало догадаться…

— Это не то, о чем ты подумала, — резко оборвал ее Хэзард. — В отличие от тебя я очень дорожу своими детьми. Я побывал здесь лишь однажды с Корнелией Дженнингс и ее подругой. Муж этой подруги отказался признать будущего ребенка своим, так как он довольно долго путешествовал по Европе.

Венеция вдруг страшно смутилась, услышав это короткое объяснение.

— Я… — она судорожно сглотнула. — Прости меня… Сердце ее пронзила острая боль. Он все-таки приехал!

Проделал весь этот долгий путь из Монтаны… Но почему он так отчужденно держится? И почему столько времени не давал о себе знать?

Хэзард неожиданно оттолкнулся от косяка и вышел из тени своей упругой легкой походкой. Теперь стоящая у окна лампа ярко освещала его. Он выглядел сейчас очень богатым светским человеком и все-таки удивительно отличался от всех остальных. Венеция в который раз подумала, что он просто бесовски красив.

— Здесь Янси со своими головорезами. Как тебе удалось пробраться незамеченным? Ведь они охраняют дверь…

— Я знаю. — В ее голосе он расслышал тревогу, но ни на секунду не усомнился в том, что она боится за себя, а не за него. — Я прошел через дверь, которая выходит на террасу. Я сказал мадам Рестел, что я твой возлюбленный с разбитым сердцем… И заплатил ей двадцать тысяч долларов золотом, чтобы увидеть тебя.

— Почему?

— Потому что при цифре «десять» у нее не дрогнули даже ресницы, а при цифре «пятнадцать» на губах появилась понимающая улыбка. Отцовство стоит дорого. — Хэзард подумал, что заплатил и больше, если бы потребовалось. Он привез с собой столько золота, что хватило бы снарядить целую армию.

— Нет, я спрашиваю, почему ты все-таки приехал? Ты так долго выжидал…

— Можешь отнести это на счет моего желания все-таки стать отцом, — улыбка Хэзарда напоминала волчий оскал. — И я удивительно удачно выбрал время, не правда ли? Потому что ты, судя по всему, явно передумала становиться матерью.

Венеция снова покраснела от стыда и торопливо произнесла:

— Это совсем не то, что ты думаешь, Джон!

— Откуда тебе знать, о чем я думаю? — Хэзард ответил ей с такой злобой, что Венеция невольно отступила назад. Он возвышался над ней, как скала, и от всей его высокой гибкой фигуры веяло угрозой. — Но если вам и вправду так интересно, мисс Брэддок, то на самом деле я думаю о том, что это и мой ребенок тоже. И я не позволю вам от него избавиться!

— Джон, прости меня, — прошептала Венеция, ее глаза вдруг наполнились слезами, нежные губы задрожали, но Хэзард сурово молчал, изо всех сил стараясь не поддаться чарам этих огромных умоляющих глаз. — Ты ошибаешься… Я бы никогда… Ты не понимаешь…

— Только не говори мне, что кто-то заставил тебя пойти на это! — грубо оборвал ее Хэзард, бушующая в нем ярость помогала ему сопротивляться ее очарованию. — Заставить можно кого угодно, только не тебя. Ведь ты же — воплощение независимости, ты никогда и никому не желала подчиняться. Признайся же, что ты просто не захотела оставить моего ребенка.

— Нет-нет, это неправда! Как ты только мог так думать? — И тут чувства захлестнули Венецию. Страшные недели, когда она считала его мертвым, рассказы Янси о том, что он променял ее на Розу, разрывающие душу, отчаяние — все это осталось в прошлом. Хэзард стоял перед ней живой и здоровый. — Ты и в самом деле жив! — зарыдала она. — Ты жив…

Венеция не замечала ни того, что плачет, ни того, что дрожит как в лихорадке, зато Хэзард заметил все. Но он решил, что никогда больше не поверит спектаклям, которые способна разыгрывать эта женщина.

— Я жив, но не благодаря тебе, детка! — прорычал он. — Хотя должен признать, тебе почти удалось убить меня. — Воспоминания об ужасных днях, проведенных под землей, когда он не знал, сможет ли выбраться из каменного мешка, еще больше укрепили Хэзарда в решимости не обращать внимания на слезы Венеции и на ее отчаяние.

Прозвучавший в отдалении звон дверного колокольчика напомнил ему о времени. Мадам Рестел обещала, что им никто не помешает, но Хэзард не знал, насколько ей можно доверять.

— Нам пора, — бесстрастно произнес он. — Мы уезжаем. Надеюсь, мне не придется унести тебя отсюда на руках.

— Куда мы едем? — пробормотала Венеция, чувствуя странное оцепенение. Она боялась Янси, его головорезов, боялась за жизнь Хэзарда.

— В Монтану, куда же еще? И поторопись.

— Почему ты мне не написал? — неожиданно спросила Венеция. Она вытерла слезы рукой и прямо посмотрела ему в глаза. — За все эти недели ты ни разу не написал мне!

— Я был под впечатлением от твоей потрясающей записки. Мне показалось, что ты не заинтересована в переписке со мной, — холодно объяснил Хэзард, пристально глядя ей в лицо.

— Какой записки? — Венеция изумленно уставилась на него.

Губы Хэзарда изогнула насмешливая улыбка.

— Потрясающе, дорогая! Я покорен твоим талантом. Ты просто настоящая актриса. И удивления на лице ровно столько, сколько нужно. Но ведь ты всегда отлично справлялась со своей ролью, правде же, биа?

Произнеся последнее слово, Хэзард тут же пожалел об этом. На него нахлынули воспоминания об одинокой хижине в горах, и ему потребовалось приложить усилие, чтобы больше ничего не вспоминать. Недовольный собой, Хэзард резким жестом подхватил с кресла элегантную накидку Венеции.

— Неужели ты забыла о записке, любовь моя? — сухо сказал он. — Той самой записке, которую ты написала накануне нападения Янси?

— Я никогда не писала никакой записки! — в отчаянии воскликнула Венеция. — Клянусь тебе! Ты можешь мне ее показать?

— Мне как-то не захотелось оставлять ее на память.

— И все-таки я попытаюсь доказать, что это не я писала. Смотри, я напишу несколько слов…

— Забудь об этом, красотка. Теперь это не имеет никакого значения, — нетерпеливо оборвал ее Хэзард. — Одевайся.

— Джон, я уверена, что могу все объяснить…

— Не стоит так суетиться, Венеция, — заметил Хэзард, набрасывая накидку ей на плечи. — Я не в настроении выслушивать всякие небылицы. Я долго ехал сюда из Монтаны, а обратное путешествие будет еще тяжелее, учитывая тот факт, что за нами наверняка пустят погоню.

— Так, значит, мы возвращаемся, — прошептала Венеция, и ее глаза вдруг засияли от счастья.

Они сказали ей, что Хэзард умер, но он жив. И теперь ничто больше не имеет значения. Все остальные проблемы можно решить.

Венеция протянула к нему руки, но Хэзард резко отстранился.

— Я приехал не за тобой. Мне нужен мой ребенок. Я хочу, чтобы он родился на земле абсароков. К сожалению, я не могу получить ребенка без тебя, но после его рождения ты будешь абсолютно свободна. — Его глаза казались холодными и пустыми, голос звучал абсолютно бесстрастно. — А пока я буду за тобой присматривать. И очень внимательно.

Венеция вздохнула. Она была глубоко оскорблена.

— Ах, вот как обстоят дела…

— Именно так.

Сейчас с ней говорил вождь абсароков — властный, не желающий идти на компромиссы. Он подозревал ее в самых страшных грехах, и это было просто невыносимо.

— Могу ли я высказать свое мнение? — Венеция не могла смириться с тем, что они снова оказались у исходной точки, вернулись к тому, с чего начинали.

— О нет, с меня довольно. В последние месяцы я достаточно усердно исполнял все твои желания. Чтобы заново открыть шахту, потребуется несколько недель тяжелого, изнурительного труда. Я не буду упоминать о твоей попытке укоротить мне жизнь. Вероятно, я вел себя как дурак, но теперь с этим покончено. Я подвел черту и больше мучеником быть не намерен. Пусть ты не хочешь моего ребенка, но он нужен мне.

Венеция открыла было рот, чтобы возразить, но Хэзард не дал ей сказать ни слова.

— Не беспокойся, я не собираюсь держать тебя дольше, чем это будет необходимо. Ты сможешь уехать, как только родишь ребенка. В деревне я всегда найду кормилицу. И тут Венеция возмутилась. Его самоуверенность, властность, привычка командовать ужалили ее, как это бывало всегда.

— Значит, я для тебя всего лишь кобыла хороших кровей? Так? — тихий голос Венеции сочился ядом.

Хэзард посмотрел на нее сверху вниз, и на его бронзовом лице не дрогнул ни один мускул:

— Я этого не хотел. Ты сама так поступила. Твоя записка была весьма красноречива.

— Черт тебя побери! Я не оставляла никакой записки.

— Значит, ее оставила какая-то другая женщина по имени Венеция.

Сарказм в голосе Хэзарда глубоко ранил молодую женщину.

— А что, если я не позволю выбросить меня прочь, как ненужную вещь, когда родится ребенок? Что, если я не уеду? — с вызовом воскликнула она.

Венеция ожидала гневной отповеди, но ошиблась.

— Я уверен, что ты предпочтешь уехать, — бесстрастно ответил Хэзард. — Ты больше не будешь первой женой, биа. А если быть откровенным, участь второй жены весьма незавидна.

— Второй жены? — Венеция повторила это так тихо, что Хэзард едва расслышал. Ей пришлось собрать всю свою волю, чтобы не зарыдать, не наброситься на него с кулаками, не упасть в обморок. Вместо этого она довольно спокойно произнесла: — Стоит ли мне спрашивать, кто будет первой?

— Я думаю, не стоит. Голубой Цветок воспитает моего ребенка. Помолвка состоялась три недели назад.

Эти слова как будто повисли между ними.

Их разделял всего лишь шаг, но Хэзард с тем же успехом мог стоять на другом конце земли, настолько холодным и равнодушным он выглядел.

— А что, если я соглашусь стать второй женой? — глаза Венеции казались огромными синими озерами на побледневшем, осунувшемся лице.

— Ты изменишь свое решение, как только поживешь некоторое время в индейской деревне. Подумай, Венеция, там нет ничего такого… — Хэзард с отвращением оглядел комнату. — Никакой голубой парчи, никаких пуховых перин и кроватей из черного дерева, никаких слуг. И оранжерейных цветов у нас в Монтане нет. Как же ты выживешь?

— Я прекрасно выжила в вигваме в летнем лагере! — Венеция почувствовала комок в горле.

— Это было недолго, и ты очень хорошая актриса. Не думай, что меня дважды можно поймать на одну и ту же удочку.

— Я не играла, будь ты проклят!

В ней на мгновение проступило что-то от прежней Венеции, хотя голос ее звучал еле слышно. Зато Хэзард говорил ясно, отчетливо, спокойно, словно они спорили о цвете ленты для чепца.

— Ты говоришь, что была со мной честной, я говорю, что ты играла роль… Мы в тупике, из которого нет выхода. Но главное — нам пора выбираться отсюда. У нас еще будет время, чтобы обсудить наши разногласия. Сколько месяцев тебе придется провести в Монтане?

— Иди ты к черту, Джон Хэзард! — на глаза Венеции навернулись слезы, в горле стоял удушливый комок отчаяния.

— Благодарю вас, мэм, но там я уже побывал, — губы Хэзарда превратились в тонкую полоску: он снова вспомнил свои страдания в заваленной шахте.

— А ведь ты меня боишься, — вдруг сказала Венеция: ей показалось, что она заметила маленький изъян в его сверкающих доспехах.

— Ты ошибаешься, — откликнулся Хэзард, подходя к окну. — Я никого не боюсь… И меньше всего тебя, детка. — Он погасил лампу, раздвинул занавески и открыл окно. — А теперь подойди сюда, сядь на подоконник, и я спущу тебя вниз. Быстрее, биа, быстрее.

Венеция подошла к нему.

— Я тебе еще не все сказала…

В ее душе росла уверенность — вопреки его жестоким язвительным словам, вопреки обстоятельствам, вопреки всему на свете. Но мысли Хэзарда были сейчас заняты только их отъездом, поэтому он с отсутствующим видом ответил:

— Я тоже тебе еще не все сказал, биа. У нас впереди пять месяцев. — Хэзард прыгнул через подоконник, обхватил ее за талию и аккуратно опустил на землю.

37

Золото Хэзарда позволило им купить роскошную карету, нанять кучера и приобрести лучших лошадей в Нью-Йорке. Через час они уже ехали на запад.

— Они забрали все мои деньги, — пожаловалась Венеция, когда они наконец удобно устроились на обитых бархатом сиденьях.

Хэзард растянулся напротив нее и закрыл глаза.

— Не имеет значения. У меня их полно.

— Я говорю не об этом. Мне пришлось подписать доверенность на имя матери, и теперь они с Янси распоряжаются наследством моего отца. Я не могла поступить иначе: они угрожали нашему ребенку.

Хэзард чуть приподнял веки, его взгляд был полон иронии.

— Прости, но мне не слишком верится в эту историю. Вспомни, где я тебя нашел. — Он снова закрыл глаза и поудобнее устроился на бархатных подушках. — Я не люблю мелодрам, — пробормотал он уже в полусне. — Я провел в дороге одиннадцать дней и практически не спал все это время.

Венецию охватило негодование. Она собралась было резко ответить Хэзарду, но, услышав его ровное дыхание, моментально забыла о своих обидах. Каким усталым он выглядел! Ей отчаянно захотелось дотронуться до него, обнять, прижать к себе, но Хэзард возвел между ними непреодолимую преграду. Он считал, что Венеция предала его, винил ее в нападении на шахту, считал ее своим врагом…

Все было точно так же в тот день, когда она впервые вошла в его хижину. Тогда Венеции удалось переубедить его. Удастся ли на этот раз? Сейчас она любила его гораздо сильнее, чем прежде, но ему, кажется, уже не нужна была ее любовь. «Как он смел предложить Голубому Цветку стать его женой?! — в отчаянии думала Венеция. — Он принадлежит мне! Ну, ничего, у меня в запасе десять дней, может быть, две недели до того, как мы вернемся в его деревню и Хэзард снова встретится с Голубым Цветком». Венеция не сомневалась, что за это время ей удастся вернуть Хэзарда.

Она больше не сердилась, ее затопила нежность, охватило желание, которое в ней мог пробудить только этот мужчина, спящий напротив нее. «Мы еще посмотрим, — сказала себе Венеция, — кто будет первой женой, а кто второй. Мы еще посмотрим, понадобится ли вообще Хэзарду вторая жена!»

Когда карета остановилась, Хэзард проснулся и не сразу сообразил, где он находится. На мгновение он обхватил голову руками, потом встал и, не сказав ни слова, отправился искать свежих лошадей. Его молчание мучило Венецию больше всего. Когда он вернулся в карету, Венеция спокойно сказала:

— Прошу тебя, Хэзард, давай начнем все сначала. Я люблю тебя. И всегда любила. Я никогда намеренно не причиняла тебе боли. Прошу тебя, поверь мне!

Ее голубые глаза казались огромными на бледном лице. Хэзард устало взглянул на нее, потом его взгляд стал пустым, словно он не видел ничего перед собой, на лице не отражалось никаких чувств.

— В последний раз, когда я поверил тебе, я едва не погиб. Это был отрезвляющий урок, детка. — Хэзард поднял занавеску на окне и выглянул наружу. — Интересно, как далеко мы уехали? — добавил он, словно поддерживал светский разговор, как будто мгновенно забыл о попытке Венеции помириться.

— Я хочу поговорить с тобой, Джон! Расскажи мне, как тебе удалось выжить после взрыва на шахте, как ты выбрался… Ты был ранен? Наверняка тебя ранило. Расскажи мне обо всем. Какая разница, как далеко мы уехали?

— О, разница огромная! И я не уверен, что тебе это безразлично. — Хэзард в последний раз оглядел окрестности и опустил занавеску. — Полагаю, что мы их опередили. Мне жаль разочаровывать тебя, красотка, но эта дорога позволит нам выиграть пятьдесят миль.

— Черт побери, Хэзард! — взорвалась Венеция. — У меня нет причин быть на стороне Янси. Если бы ты не был таким упрямым, ты бы понял. Янси и Миллисент только обрадуются моей смерти. Как ты не понимаешь? Тогда все деньги достанутся им без всяких юридических уловок. И я хочу ребенка, Джон, честное слово! Если ты мне не веришь, спроси адвоката моего отца. Он скажет тебе, что я все завещала моему ребенку.

— Ну, положим, этот адвокат может сказать что угодно, — раздраженно парировал Хэзард, чувствуя, что ее последняя фраза на мгновение пробила его доспехи.

— Проклятье, это правда!

Хэзард метнул на Венецию яростный взгляд, все ее аргументы были мгновенно сметены вспышкой его гнева:

— Правда заключается в том, что мне чудом удалось выбраться из шахты, прежде чем я умер с голода! — На его щеке вздулся желвак. — Правда и в том, что сразу после освобождения я нашел твою записку — не могу описать те чувства, которые она во мне пробудила.

— Ну как же мне убедить тебя, что я не писала этой записки?! Посуди сам: зачем мне было оставлять записку, если, как ты считаешь, я действовала заодно с Янси?

— Полагаю, чтобы защитить себя. И, черт тебя побери, не заставляй меня разбираться в мотивах твоего поведения! Я уже проделал это несколько недель назад. Теперь твои мотивы не имеют для меня значения.

Карету тряхнуло, когда лошади перешли на галоп, но даже это не заставило Хэзарда изменить холодное выражение лица.

— Я твоя жена! — не сдавалась Венеция, разозленная его безразличием и упрямством. — Разве это ничего для тебя не значит?

— Ты не останешься ею надолго… если я так решу, — последовал бесстрастный ответ.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мне достаточно только выкинуть твои вещи из вигвама — и наш брак будет считаться расторгнутым.

— Чертовски удобно для мужчин!

— Ты ошибаешься, — спокойно возразил Хэзард. — Жена может проделать то же самое с вещами мужа.

Венеция фыркнула:

— Может быть, я именно так и поступлю! Хэзард равнодушно пожал плечами.

— Как тебе будет угодно. Мне нужен только ребенок.

— А если мне он тоже нужен?

— Не смеши меня! — взорвался Хэзард. — Не забывай, что я нашел тебя у мадам Рестел!

— Но ты же не знаешь, почему я согласилась приехать сюда. Меня впервые за три недели выпустили из моей комнаты. Я поехала, потому что так у меня появлялся шанс на спасение. Я специально взяла с собой свой черный жемчуг, чтобы подкупить мадам Рестел. Этот жемчуг стоит в двадцать раз больше того, что мог бы предложить ей Янси. Мадам Рестел согласилась бы взять его, я в этом не сомневалась. И господь свидетель, Джон, я хочу нашего ребенка! Сколько еще раз мне повторять тебе, что я не собиралась избавляться от него?

— У тебя не хватит слов, чтобы убедить меня! — Терпение Хэзарда лопнуло. — Можешь изображать из себя оскорбленную будущую мать сколько тебе будет угодно. Смотри на мир этими огромными глазами Мадонны, лей слезы стыда и раскаяния… Попробуй поупражняться на кучере, когда мы доедем до Сент-Джозефа. Но умоляю, избавь меня от этого спектакля!

— Ты просто невозможен! — с досадой воскликнула Венеция.

Хэзард нахмурился.

— Невозможен наш союз. — Он небрежно пожал плечами, как часто делал в первые дни ее пребывания в хижине в качестве заложницы. — Я сказал это сразу, как только ты явилась ко мне на шахту. Я был прав тогда — и прав сейчас.

— А что же в промежутке? — многозначительно напомнила ему Венеция.

На этот раз на его лице отразилось явное желание поскорее закончить этот разговор.

— Я просто ошибся.

— Как ты можешь называть нашу любовь простой ошибкой?

— После того, как я пять дней провел под землей, а потом обнаружил твою записку, дорогая жена, у меня было больше чем достаточно времени, чтобы все переосмыслить. Такого рода переживания перевесят любую любовь. А твоя любовь смертельна, как укус гадюки.

— Говори что хочешь, а я не уеду после того, как ребенок родится, — упрямо заявила Венеция. — Я покинула тебя не по своей воле и никогда больше с тобой не расстанусь. Я говорю тебе об этом для того, чтобы между нами не осталось никаких недоговоренностей. В наших отношениях было достаточно ошибок и недоразумений, и я хочу избежать еще одного.

Их взгляды встретились, и Венеция не отвела глаза. Хэзард сразу же вспомнил юную девственницу, которую он уговаривал уйти несколько месяцев назад. Тогда она так же посмотрела на него и тоже заявила, что останется… Этот твердый взгляд принадлежал неукротимой Венеции Брэддок, жене Джона Хэзарда Блэка. И этот знакомый взгляд пробил первую брешь в недоверии Хэзарда. Его доспехи дали трещину, которую он сам еще не заметил.

— Достаточно честно, — признал он. — Что ж, ты меня предупредила. — И, вероятно, для того, чтобы избавиться от возникшего в его душе теплого чувства, Хэзард цинично добавил: — Я надеюсь, что вы поладите с Голубым Цветком.

— Ублюдок!

— Это эпитет бледнолицых, — усмехнулся Хэзард. — Попытайся еще раз.

— Я просто выцарапаю ей глаза! Она надолго не задержится, — уверенно заявила Венеция.

— Тогда мне придется ее защищать.

— Я предлагаю тебе позаботиться и о себе тоже. Черные брови Хэзарда чуть приподнялись, улыбка стала шире:

— Это угроза, дорогая?

— Понимай как знаешь, мой дражайший муж, — нежно пропела Венеция.

Она была преисполнена решимости не допустить свадьбы Хэзарда и Голубого Цветка. Если он полагает, что она будет делить его с другой женщиной, то он просто обманывает самого себя. Она не собирается покорно отдать своего мужа другой женщине!

Если бы Хэзард задумался над своими собственными чувствами, он бы признал, что и сам испытывает такое же чувство собственника. Венеция принадлежала ему, и ни один мужчина на свете не имел права прикасаться к ней. Но Хэзард не желал признавать, что основной причиной его поездки на восток было именно это самое чувство собственника.

Они сели в поезд у Ниагарского водопада. Хэзард зарезервировал спальное купе в новом пульмановском вагоне, роскошном и удобном, но запирал дверь всякий раз, когда куда-нибудь выходил.

— Я не собираюсь от тебя убегать, — запротестовала Венеция, когда Хэзард вернулся после первого выхода на разведку.

— Тебе это и не удастся, — спокойно сказал он, убирая ключ в карман. — Но я рад, что хотя бы по одному пункту мы пришли к согласию.

— Мы бы договорились и о многом другом, если бы ты не был настолько нетерпимым.

— Это не нетерпимость, а всего лишь практичность. Я слишком хорошо помню все твои сладкие речи. Кстати, как насчет ленча? — холодно поинтересовался Хэзард и протянул ей сандвич с таким безразличием, что в купе надолго повисла гнетущая тишина.

Хэзард никуда не выпускал Венецию, но и сам старался лишний раз не выходить из купе. Янси Стрэхэн наверняка бросился в погоню, а такие люди никогда не действует в одиночестве. Трусы всегда находят компанию.

На следующий день у Венеции случился один из редких приступов утренней тошноты. Поэтому, когда Хэзард принес ей поднос с завтраком, она только взглянула на еду и тут же бросилась в крошечную ванную комнату. Когда она вышла оттуда, еле держась на ногах, Хэзард без лишних слов подхватил ее на руки, отнес на кровать и подложил под голову подушки.

— Тебя часто тошнит? — с тревогой спросил он.

— Нет, — слабым голосом ответила Венеция. — Очень редко. Я думаю, что это из-за поезда. Хэзард-младший возражает, — заметила она со слабой улыбкой.

— Мне очень жаль, — спокойно сказал Хэзард.

— Что есть Хэзард-младший?

— Нет, об этом сожалеть слишком поздно. Мне жаль, что тебя тошнит. Если я могу что-то для тебя сделать…

Его забота казалась вполне искренней. Венеции захотелось сказать: «Прости меня за все — за горнорудную компанию, за мать, за Янси…» Но она не осмелилась, чувствуя его сдержанность.

— Не приноси завтрак раньше десяти, — вместо этого сказала она.

— Это больше не повторится, биа, — ответил Хэзард с привычной улыбкой, но тут же отвел глаза, сообразив, как только что назвал Венецию.

Он резко поднялся, пересел на свое место и погрузился в мрачное молчание, в котором пребывал большую часть времени. Когда несколько часов спустя Венеция пожаловалась на скуку, Хэзард на ближайшей станции купил ей несколько книг; когда она выразила недовольство его молчанием, он ответил:

— Я думаю.

На следующее утро Хэзард проснулся поздно и, потянувшись, повернулся на зелено-красном диване, превращавшемся на ночь в удобную постель. Ночью он вставал на каждой станции, проверяя, не сел ли в поезд Янси. Чем ближе они подъезжали к Сент-Джозефу, штат Миссури, тем вероятнее было появление Стрэхэна. На этой станции пассажиры, ехавшие на запад, делали пересадку, и Янси знал об этом. Вообще-то в Монтану существовало несколько путей, но часть из них уходила слишком далеко на юг, а другие проходили по территории племени лакота. Если бы Хэзард был один, он скорее всего выбрал бы последний вариант, но с беременной женщиной на руках он не мог на это решиться.

Так что оставался только один выход — пересесть в Сент-Джозефе на поезд, идущий на запад. Хэзард понимал, что Янси сообразит, каким путем они поедут, и именно поэтому он так мало спал прошлой ночью.

— Поговори со мной, — попросила Венеция. — Мы в этом поезде уже два дня, а ты не произнес и десятка слов…

— Нам не о чем говорить, — отрезал Хэзард, явно не собираясь менять свой стиль поведения.

Но в планы Венеции не входило провести еще один день в молчании.

— Мы пересядем на другой поезд? — не унималась она.

— Вполне вероятно, — Хэзард опирался на локоть, его голос был таким же ленивым, как и поза.

— Я слышала, что прошлой ночью ты выходил чаще, чем обычно. Почему?

Хэзард наконец сел, опустив ноги на роскошный ковер. Он понял, что на этот раз ему, судя по всему, не удастся отмолчаться.

— Я проверял, кто садился в поезд.

— Ты видел Янси?

— Пока нет.

— Ты и в самом деле думаешь, что он будет нас преследовать? Разве не разумнее ему было бы остаться в Бостоне и спокойно тратить мои деньги?

— Янси никогда не казался мне разумным человеком, а при его жадности и мстительности… Я уверен, что он будет преследовать тебя, меня и нашего ребенка.

— Но мы сможем добраться до Монтаны? — забеспокоилась Венеция.

Хэзард пожал плечами.

— Мы попытаемся.

— Если в поезде находиться опасно, мы могли бы поехать верхом…

— Только не теперь.

— Но я всего лишь на четвертом месяце!

— Это не будет увеселительной прогулкой, — отрезал Хэзард. — Ты не сможешь проводить по восемнадцать-двадцать часов в седле. Это слишком опасно для ребенка. Я не могу рисковать… снова.

В глазах Хэзарда вдруг появилось выражение боли, и Венеция почувствовала, что за его словами скрывается какая-то тайна.

— Снова? — выдохнула она.

Хэзард словно очнулся, увидел зелено-красную обивку дивана, большеглазую женщину напротив и просто сказал:

— Существует множество способов избавиться от ребенка. У каждого народа они свои. Абсароки многое умеют, но подобные действия всегда противны воле духов.

— Твоя жена?.. — прошептала Венеция, вдруг вспомнив аккуратно сложенные платья.

Хэзард не двигался и, казалось, почти не дышал. Когда он наконец заговорил, его голос звучал как будто издалека.

— Она нанесла смертельный вред себе и нашему ребенку… Моему ребенку. — Хэзард помолчал: воспоминания были слишком яркими — как пятна крови на белом снегу. — Ей было шестнадцать лет, она была сильной и здоровой, — продолжил он уже спокойнее. — Черная Голубка умирала неделю. Я держал ее за руку и смотрел, как она уходит от меня. — Хэзард снова увидел перед собой лицо жены, словно это было вчера, увидел, как она умирала в страшных мучениях. — Мы были молоды, и я очень ее любил. После свадьбы мы почти не разлучались, она даже ездила со мной за лошадьми. Когда моя жена узнала, что беременна, то ничего не сказала мне: я больше не взял бы ее с собой. Она постаралась сама избавиться от ребенка — и, как выяснилось, очень жестоким способом. — Хэзард поднял глаза, столкнулся с расширившимися от ужаса глазами Венеции и мягко сказал: — Так что не делай глупостей, не говори мне о том, что проедешь верхом весь путь до Монтаны, чтобы только опередить Янси. Я тебе не позволю.

— Прости меня! Я не знала… Я бы никогда не заговорила об этом, если бы только знала.

«Прошу тебя, Хэзард, не надо ненавидеть меня из-за ошибки другой женщины», — добавила она про себя.

Хэзард вздохнул и взглянул на проплывающий за окном пейзаж.

— Не могли бы мы остаться хотя бы друзьями? — взмолилась Венеция. Ей так хотелось обнять его, успокоить.

— Я попытаюсь, — медленно ответил Хэзард.

«Не слишком много, но все-таки уступка, — решила Венеция, — Хэзард всегда держал свое слово, значит, он на самом деле попытается».

Остаток дня прошел лучше. Они смогли немного поговорить, а, запирая ее, Хэзард извинился и даже слабо улыбнулся. Это была первая настоящая улыбка с тех пор, как они встретились в Нью-Йорке.

38

Когда Янси вернулся в Бостон и сообщил Миллисент, что Венеция исчезла, миссис Брэддок совершенно вышла из себя. Она от всей души надеялась, что Хэзард не успеет вовремя добраться до мадам Рестел, а скорее вообще не найдет ее. Миллисент даже вообразить не могла, что Хэзард не только встретится с Венецией, но и увезет ее у них из-под носа.

— Ты просто чертов дурак, Янси Стрэхэн! — воскликнула она вне себя от негодования. — Я не думаю, что смогу пойти с тобой под венец, если ты ее не найдешь!

— Хэзард специально приехал за ней, — резко ответил Янси. — И найти их будет не так-то легко.

Угрозу Миллисент он воспринял как должное: при подобных обстоятельствах он сам поступил бы так же.

— Сколько тебе нужно? — рявкнула миссис Брэддок. — Скажи мне, сколько это будет стоить?

Они были партнерами в авантюре, где на кону стояли двадцать два миллиона долларов, и не желали сдаваться. Миллисент и Янси знали, что нуждаются друг в друге: на его стороне была сила, на ее — деньги. Они далеко не сразу стали союзниками и еще в Монтане вели себя как дуэлянты, прощупывая друг друга. Миллисент и Янси перебрасывались пробными камешками, меняли позиции, как профессионалы, и только потом объединились. Каждый признал силу другого, каждый понял, что им лучше быть партнерами, а не противниками. Они испытывали странное уважение друг к другу, смешанное с сильным эротическим влечением. Так порок всегда тянется к пороку.

— Мне понадобятся люди, лошади, снаряжение, — заявил Янси. — Этот индеец меня опередил, но, если я сумею нанять Хайда в Сент-Джозефе, он от нас не уйдет. Хайд выследит любого.

— Назови мне сумму — и иди укладывать вещи. Когда ты спустишься вниз, банковский чек будет тебя ждать. На этот раз они не должны от нас убежать. Ты понял?

Янси коротко кивнул. Он отлично все понял.

— Насколько они тебя опередили? — спросила Миллисент, направляясь к бюро.

— Они будут опережать меня примерно на день к тому времени, как я соберусь. Но с Венецией Хэзард не сможет двигаться слишком быстро.

Шелковая юбка Миллисент зашуршала, когда она резко обернулась к Янси.

— Почему ты так уверен, что они направляются на запад?

— Потому что он индеец, — ответил Янси, как будто такой ответ объяснял все.

39

Именно Венеция настояла на том, чтобы они провели ночь в Сент-Джозефе. Она жаловалась на усталость, на головную боль и действительно выглядела не лучшим образом.

— Я так устала, Джон! — твердила Венеция. — Неужели одна ночь так много значит? — В этот день они сделали две пересадки, и путешествие начало утомлять Венецию.

Они стояли в тени рядом с почтовой станцией, и вокруг них сновали обитатели Сент-Джозефа. Хэзард почувствовал бы себя в безопасности только в том случае, если бы они немедленно наняли карету и выехали через пять минут. Но он посмотрел на Венецию, заметил темные круги усталости под глазами, побледневшие щеки и, быстро просчитав в уме все возможные варианты, согласился остаться.

Он не ожидал, что Венеция обнимет его, — иначе обязательно уклонился бы от ее объятий: ведь удавалось же ему всю дорогу избегать любовного прикосновения. Но Венеция успела прижаться к нему, и ее теплое гибкое тело было таким знакомым, что Хэзард не выдержал. Он обнял ее в ответ и почувствовал, что в нем, как прежде, просыпается желание.

— Спасибо, — прошептала Венеция, подняв на него глаза.

— Не за что, — отозвался Хэзард, стараясь подавить свои чувства.

Он стоял посреди бела дня в самой оживленной части города, его преследовали, его жизнь была под угрозой, а думать он мог только о рыжеволосой женщине, которую сжимал в своих объятиях! Это было просто безумие; Хэзард понимал, что должен срочно что-то предпринять.

— Здесь небезопасно, — сказал он и резко отстранился от нее. — Здесь нас будут искать в первую очередь. Я знаю одно спокойное место недалеко от города. Поедем туда.

В карете они молчали. Венеция поняла, что Хэзард отталкивает ее, хотя он не произнес ни слова. Это ее задело, и она отвернулась к окну, чтобы он не увидел струящихся по ее щекам слез. Хэзард явно все просчитал, и подступиться к нему оказалось невозможно. Впервые после их встречи в Нью-Йорке Венеция засомневалась в том, что она сможет вернуть его любовь…

На маленькой ферме к северу от Сент-Джозефа Хэзард представил свою жену пожилой женщине в опрятном белом переднике. Покорная, молчаливая, более бледная, чем обычно, Венеция выглядела удручающе маленькой и хрупкой рядом со здоровяком Хэзардом.

— Стыдись, Хэзард! — укорила его Лидия Бэйли, как только они с Венецией познакомились. — Бедная девочка падает от усталости. Я не знаю, почему вы, мужчины, никак не можете уразуметь, что с женщиной нельзя обращаться, как с индейской лошадью.

Хэзард на мгновение оторопел, а потом глубоко вздохнул.

— Вероятно, ты должна мне время от времени об этом напоминать, — признался он, виновато наклоняя голову.

— Так оно и есть. — Лидия Бэйли, которая даже в свои шестьдесят была почти одного роста с Хэзардом, мрачно посмотрела на него. — Давай выгружай багаж, потом поешь, — приказала она. — А я тем временем уложу малышку.

— Как ты думаешь, с ней все будет в порядке? — встревожено спросил Хэзард, коря себя за глупость и неосторожность.

— Разумеется. Хороший отдых и хорошая еда быстро поставят ее на ноги. — Лидия положила руку на руку Хэзарда и ощутила вздувшиеся мышцы. — Расслабься, Хэзард. Все будет хорошо. Еда на плите, где тарелки, ты знаешь. — И она увела за собой Венецию.

Следующие двадцать минут Лидия сновала взад и вперед, готовила поднос с едой, наливала теплую воду. Только однажды она обратилась к сидевшему на ступенях Хэзарду через сетчатую дверь:

— У нее есть багаж?

— Нет. У меня с собой только какие-то мелочи. А что? — он обернулся и привстал.

— Не важно. Ешь, Хэзард, я тебе приказываю.

— Спасибо, Лидия, я поем, — отозвался он, но не двинулся с места.

Много позже Лидия позвала его:

— Теперь можешь зайти к ней.

Венеция лежала на пуховой перине в ночной рубашке Лидии и послушно пила теплое молоко.

— Можешь поговорить с ней, Хэзард, но не больше пяти минут. А потом девочка будет спать. Пять минут. Понял?

Лидия дождалась его кивка и отправилась на кухню той же энергичной походкой, которую Хэзард видел еще десять лет назад, когда ее муж Джоэл разбил торговый лагерь недалеко от Паудер-ривер.

Хэзард остановился на пороге, головой почти касаясь притолоки, а плечами косяков.

— Прости меня, — пробормотал он. — Я не понял, насколько ты устала.

— Все в порядке, — вежливо ответила Венеция, держа чашку обеими руками и от души желая, чтобы они наконец перестали вести себя как чужие. — Это… как-то неожиданно навалилось.

Она выглядела трогательно-юной — вся в белом, медно-рыжие кудрявые волосы свободно рассыпались по плечам, рубашка велика на несколько размеров, рукава подвернуты. Впервые после Нью-Йорка Хэзард вдруг понял, что это Венеция, его жена. Он подошел к окну, выходящему в сад, и уставился на ровные ряды яблонь. В желтой листве пламенели ярко-красные осенние яблоки. Неужели он совершил ошибку, приехав за ней? Хэзард чувствовал, что не может относиться к Венеции только как к женщине, носящей его ребенка. Это казалось так просто, когда он был в Монтане и лишь собирался ехать на восток… Но теперь, когда Венеция была с ним рядом, все оказалось намного сложнее.

— Ты, должно быть, тоже устал.

Он обернулся, отвлеченный от своих мыслей звуком ее голоса, и Венеция вспомнила тот день в хижине, когда его силуэт возник на пороге, освещенный сзади полуденным солнцем. Сейчас Хэзард был одет в черное, как полагалось в мире белых, но казался таким же высоким и мощным на фоне освещенного солнцем окна, как это было в тот первый день в горах. Только его взгляд изменился…

— Я в порядке, — машинально ответил он. Это была привычка, выработавшаяся с годами во время изнурительных переходов и многодневных рейдов за лошадьми, а также требование мужского кодекса поведения. — Но теперь тебе нужно поспать. Лидия так сказала.

— Значит, я должна спать?

— Непременно, — он слегка улыбнулся. — Я, например, никогда не решался с ней спорить.

— Ты ее боишься? — Венеция удивленно подняла брови.

— Сказать по правде, я многого боюсь.

— Но только не меня.

— О нет, тебя я тоже боюсь, биа, — негромко отозвался Хэзард. — А теперь спи… Я проверю лошадей.

Хэзард ушел, а Венеция послушно допила молоко, вспоминая его последние слова. На этот раз в них не было ни сарказма, ни гнева. С ней снова говорил прежний Хэзард — честный, открытый, — и его слова согрели ее душу. Она спокойно уснула впервые за много недель, и ей снилось, что они с Хэзардом стоят рядом где-то в горах над бурным ручьем и Хэзард держит на руках маленького рыжеволосого мальчика…

После того как Венеция уснула, Хэзард наконец поел, а потом они с Лидией уселись на заднем крыльце, которое выходило на дорогу. Хотя Хэзард не ждал погони, осторожность еще никому не мешала.

— Ты не сможешь путешествовать с ней в том темпе, в котором привык, — заметила Лидия.

— Я знаю. Но я не могу и слишком задерживаться.

— Почему? За тобой гонятся?

Несколько мгновений Хэзард молчал — он смотрел на свои руки, потом перевел взгляд на бесконечные поля кукурузы.

— Как всегда, — его ответ прозвучал мрачно в теплом вечернем воздухе.

— Неужели родственники убитого мужа? — Лидия видела траурное платье и первые признаки беременности, но ни о чем не спросила Венецию.

Хэзард покачал головой.

— Это траур по отцу.

— А муж у нее есть? Хэзард усмехнулся.

— Во всяком случае, он за нами не гонится.

— Тогда кто же вас преследует?

— Одна алчная женщина, начисто лишенная материнских чувств. А также ее приятель, который ради денег убьет даже собственную мать, не то, что чужую.

— Прелестное сочетание.

— Несомненно. И это заставляет нас путешестовать достаточно быстро.

— Куда ты ее везешь?

— Обратно к моему народу.

— Она в самом деле твоя жена? Хэзард кивнул и отвернулся.

— Какие-нибудь проблемы? — спросила Лидия — она не могла не заметить мрачное настроение Хэзарда. — Это твой ребенок?

— Да. — На этот раз Хэзард посмотрел ей прямо в глаза.

— Если бы ты захотел выслушать совет старухи, которая сорок лет была замужем за гневливым торговцем мехами, то я бы тебе сказала, что ты со всем можешь справиться… если захочешь.

— Спасибо за совет. Я подумаю об этом, — Хэзард рассматривал пыльные носки своих сапог.

— А знаешь, девочка тебя любит… — задумчиво произнесла Лидия и поспешно добавила, когда Хэзард вопросительно посмотрел на нее: — Нет, мне она этого не говорила, но достаточно увидеть, как малышка на тебя смотрит. Это любовь, Хэзард, и я надеюсь, что ты не настолько большой дурак, чтобы этого не знать. Она нуждается в тебе. И теперь, когда она носит ребенка, — больше, чем когда-либо. Уж я-то знаю. Я родила восьмерых.

Хэзард вздохнул с облегчением. Ему было трудно отвечать на простые вопросы Лидии, но теперь мог перевести разговор на другую тему.

— Как твои дети? — спросил он, зная, что об этом Лидия может говорить бесконечно.

Хэзард знал всех ее детей, хотя многие были старше, чем он. Вся семья Лидии жила по соседству, и мальчики часто сопровождали отца в поездке за мехами. Поэтому Хэзард вежливо задавал вопросы, а Лидия с удовольствием отвечала.

Они все еще сидели на крыльце и предавались воспоминаниям о прошлом, когда в дверях появилась Венеция.

Она босиком прошла по деревянному полу, отполированному до блеска ребячьими ногами, и разговор на крыльце немедленно смолк. Ночная рубашка Лидии волочилась по полу, и на мгновение перед Хэзардом предстала Венеция-девочка, которой он не знал и какой она была задолго до встречи с ним.

— Качалка! — Венеция пыталась говорить непринужденно, хотя голосок ее дрожал от печальных мыслей. — Мне так нравятся качалки… — Она прошла мимо Хэзарда и Лидии и села в тени виноградных лоз, обвивавших заднее крыльцо. — Джон, ты помнишь бал в Виргиния-сити? Там тоже была качалка на террасе.

Подобрав подол рубашки, Венеция качнула кресло маленькой босой ногой. Ступня была изящная, с высоким подъемом и с нежной розовой кожей на пятках. Хэзард вспомнил, как любил целовать эти почти детские ножки…

— Я все помню, — спокойно ответил он.

Лидия никогда не слышала, чтобы кто-то называл Хэзарда «Джоном». И она ни разу не видела такого выражения в его глазах.

— Почему бы вам тут вдвоем не предаться воспоминаниям, а я пока приготовлю ужин, — сказала миссис Бэйли, но они даже не заметили ее ухода.

— В ночной рубашке Лидии ты выглядишь как маленькая девочка, — заметил Хэзард.

Ему бы следовало сказать что-нибудь более нейтральное, упомянуть о погоде или о спелых виноградных гроздьях, светящихся в лучах заходящего солнца, но он думал именно об этом, и слова сами сорвались с его губ.

— А мне кажется, что я очень взрослая. — Венеция улыбнулась. — И очень беременная! Я надеюсь, ты не разлюбишь толстую жену? А ты, кстати, выглядишь в своем черном наряде как заряженное ружье, совершенно неуместное на этом залитом солнцем крыльце. Как тонкое ружье… Что ж, мы составим отличную пару!

Венеция говорила как всегда открыто, откровенно, и Хэзард сразу вспомнил их жизнь в хижине.

— Когда-то нам это было нетрудно, — невольно вздохнул он.

— А теперь это не так?

— Нет.

— А если я захочу?

Он улыбнулся своей неотразимой улыбкой, хотя глаза его оставались печальными.

— Ты всегда этого хотела. Но сейчас у нас нет повода. — Его улыбка погасла, Хэзард снова спрятался за броней недоверия. — Я не хочу ничего начинать сначала. После взрыва у меня было достаточно времени подумать, и я не нашел ни одной веской, логичной причины для нашего союза.

— А как насчет такой нелогичной причины, как любовь?

— Пора тебе вырасти, Венеция. Ты употребляешь не то слово. Наш союз — это только проблемы.

— Я с тобой не согласна!

— Ты никогда со мной не соглашаешься, принцесса. И это еще одна проблема. — Хэзард встал и отодвинул качалку. — Я собираюсь прогуляться перед ужином.

Легко перескочив через перила, он пошел прочь от дома.

40

— Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь? — спросила Венеция, входя в кухню. — А впрочем, не буду скрывать. Мне нужен совет.

Лидия повернулась к ней. В окно она видела, как Хэзард широким шагом направился к реке.

— Поссорились?

— Если бы все было так просто!

Венеция коротко описала все то, что случилось с ними за последние несколько месяцев. Лидия долго молчала, покачивая головой.

— Но ведь Хэзард все-таки за тобой приехал, — сказала она наконец.

— Не за мной. Он приехал за своим ребенком.

— Он просто себя в этом убеждает. — Лидия могла распознать любовь, когда видела ее, и понимала, что Хэзардом движут отнюдь не только отцовские чувства.

— Но он даже не подходит ко мне.

— Это вполне объяснимая осторожность. Он ведет себя как волк, однажды попавший в капкан.

— Вы так думаете? А вот я не уверена, что Хэзард еще любит меня. В поезде мне пришлось просто устроить сцену, чтобы он со мной поговорил.

— Нет, он тебя любит.

Венеция улыбнулась и прижала ладони к мгновенно вспыхнувшим щекам. У нее стало теплее на душе.

— Если он меня еще любит… — прошептала она.

— И не сомневайся в этом, дитя мое. Он смотрит на тебя так… В общем, я еще ни разу не видела, чтобы Хэзард так смотрел на женщину.

— А вы давно его знаете?

— Мы познакомились, когда ему было лет пятнадцать. Он приходил со своим отцом и отрядом индейцев, когда мы торговали на Паудер-ривер. Обычно абсароки редко встречались в тех местах, но они услышали, что у Джоэла есть хорошие часы с репетиром. Хэзард даже тогда выделялся в толпе юнцов. Абсароки — самые красивые люди на равнинах, но Хэзард был все-таки чуть выше остальных, чуть красивее, а одет так, что можно было умереть на месте. Ни одно племя не может соперничать с воинами абсароков, когда они надевают свой боевой наряд. От мальчика просто невозможно было отвести взгляд.

— Неужели вы это помните? — удивилась Венеция. — Через столько лет?

— Конечно, помню. Хэзард купил у нас свои первые часы и просиял этой своей неподражаемой улыбкой. Потом мы несколько лет его не видели. Говорили, что Хэзард женился, потом его жена умерла. А затем он снова появился на Паудер-ривер года четыре спустя — с подстриженными волосами, уже одетый как белый. Хэзард попросил Джоэла помочь ему добраться до Бостона: его отец хотел, чтобы он учился в университете для белых. Мальчик был очень несчастлив, когда уезжал: он ведь очень был привязан к своей земле и к многочисленным родственникам. А потом Хэзард каждый год навещал нас по дороге в университет и обратно. Однажды он так спокойно сказал, что любит нас, потому что доверяет нам. Хэзард не добавил больше ни слова, но я-то знаю, что всем остальным белым он не слишком доверяет.

Венеция кивнула, пытаясь представить себе Хэзарда в пятнадцать или в восемнадцать лет.

Лидия чистила фасоль к ужину, ее проворные руки так и летали.

— Я ему говорила, что все ваши проблемы можно решить, — заметила она. — Уж я-то знаю! За все эти годы у нас с Джоэлом возникало множество проблем, но как только мы с ними справлялись, мы тут же забывали о них. — Лидия пожала плечами. — По-моему, самое главное в браке — это как можно быстрее забывать все плохое.

— Это не наш случай, — вздохнула Венеция. — И никогда так не было. У Хэзарда слишком много обязанностей, потому что он вождь своего клана. А потом еще эта горнорудная компания, которая хочет отобрать у него прииски, и Янси, самый опасный из всех… У нашего союза слишком много врагов.

— Что ж, в моем доме вы можете забыть обо всем этом. Во всяком случае, на одну ночь.

Лидия подмигнула Венеции, и та улыбнулась в ответ:

— Это было бы замечательно!

— Мужу и жене очень трудно дуться друг на друга, когда они спят в одной постели.

— А что, если Хэзард не захочет?

— Сегодня захочет! — уверенно заявила Лидия. — А теперь давай займемся печеньем. Хочешь его сама приготовить? Мужчины часто привыкают именно к тому печенью, которое делает жена.

Венеция покраснела до корней волос.

— Я не умею готовить…

— Господи, девочка! — воскликнула Лидия. — Как же ты надеешься удержать его, если не умеешь готовить? Мужчины могут говорить что угодно о похоти и любви, но хорошая еда приручает их куда быстрее, чем шелковая ночная рубашка каждую ночь. Смотри внимательно, детка, и я покажу тебе, как делать самое лучшее печенье к западу от Миссисипи.

Венеция смотрела, слушала, что-то рассказывала о себе, а потом попробовала сама месить тесто и нарезать кружочки. Наконец Лидия осталась довольна.

— Очень хорошо. Тебе просто надо почаще этим заниматься, и у тебя все получится. А теперь иди вымой руки и наведи красоту. И выкини ты это черное платье! Моя Эбби приблизительно твоего роста — в отца пошла. В твоей комнате осталась пара ее платьев. Ничего модного, конечно, но все-таки куда лучше, чем черное. Я уверена, твой папа не обиделся бы на тебя: родители всегда больше всего на свете желают счастья своим детям.

Венеция ушла переодеваться, и очень скоро вернулся Хэзард. Он снова мог держать себя в руках, его волосы блестели и были еще влажными после купания.

— Я и забыл, как здесь хорошо! — с улыбкой сказал он Лидии.

Пожилая женщина улыбнулась в ответ.

— Я рада, что тебе нравится. Веревочные качели, которые ты повесил, все еще там. Мои внуки их обожают.

— Нет ничего приятнее, чем в жаркий день прыгнуть с качелей прямо в воду.

— Это точно. Садись и выпей лимонада. Я почти закончила.

Когда несколько минут спустя Венеция появилась на кухне, глаза Хэзарда расширились от изумления.

— Надо же, те самые цветочки, которые я безуспешно искал для тебя в Даймонд-сити! Тебе идет.

— Спасибо.

Венеция присела в реверансе и улыбнулась. Комплимент обрадовал ее. Теперь Хэзард казался не таким напряженным, он больше улыбался, легче разговаривал с ней.

— Нам надо приобрести для тебя такие платья. Я опять забыл, из чего они?

— Из ситца, — Венеция закружилась, открывая босые ноги.

— Верно, ситец. Мы можем такие купить, как ты думаешь, Лидия?

— Зачем же покупать? Возьмите платья Эбби.

— Что скажешь, Венеция?

Хэзард невольно залюбовался ею. Босоногая, с распущенными волосами, в ситцевом платье с желтыми цветочками, Венеция казалась совсем другой. Словно не эту женщину он увел из особняка мадам Рестел четыре дня назад.

— Только если Лидия возьмет себе мой жемчуг. Вряд ли мне когда-нибудь еще придется его надеть.

— Господь с тобой, детка! — запротестовала Лидия. Она видела великолепное ожерелье на Венеции, когда они с Хэзардом переступили порог ее дома, и сразу поняла, что это целое состояние. — Просто возьми эти платья и мое благословение в придачу. А теперь к столу. Хэзард выглядит так, словно может проглотить быка.

Хэзард ел, как мужчина, проведший две недели впроголодь. После ужина они все втроем уселись на заднем крыльце и наблюдали, как сумерки сменяются темнотой. Лидия и Хэзард вместе вспоминали разные забавные истории из жизни семьи Бэйли. Венеция слушала, и за эти два часа на крыльце она узнала о прошлом Хэзарда больше, чем за все то время, что прожила месте с ним. Рядом с ней сидел не величественный вождь племени, а обычный человек, с плеч которого сняли огромную тяжесть. Он просто отдыхал здесь в сельской местности на берегу Миссури и наслаждался закатом.

Когда пришло время укладываться спать, Лидия безапелляционно заявила:

— Под моей крышей, Хэзард, вы с Венецией можете забыть о ваших проблемах. Ты будешь спать с женой в гостевой комнате, а если попытаешься сбежать, то я тебя просто запру!

Хэзард собирался спать в карете или на сеновале. Услышав слова Лидии, он пристально посмотрел на нее и вдруг снова почувствовал себя подростком. Миссис Бэйли всегда имела над ним власть. Пока он молча раздумывал, как ему поступить, Лидия добавила, поднимаясь во весь свой могучий рост:

— И не думай, что я не смогу тебя заставить, Хэзард! Я на тридцать фунтов тяжелее, и у меня многолетний опыт.

Хэзард понял, что ее не переспорить, и неожиданно легко улыбнулся.

— И у тебя до сих пор отличный удар левой, которому я всегда завидовал?

— Именно так! И я не побоюсь опробовать его на тебе.

— Ладно, будем считать, что ты сумела меня напугать, Лидия. — Он добродушно улыбнулся Венеции и склонился в учтивом поклоне: — Не пора ли нам пройти в опочивальню, дорогая жена?

— Я с удовольствием.

Венеция с готовностью положила руку на протянутую руку Хэзарда и робко улыбнулась. Когда его пальцы сомкнулись, как это бывало сотни раз, она почувствовала себя чуть спокойнее.

— Будут ли еще какие-нибудь инструкции, Лидия? — с озабоченным видом поинтересовался Хэзард. — Мне бы не хотелось разочаровать тебя.

— Хм… — Лидия уселась обратно в качалку и раскачала ее. — Ты не нуждался в моих инструкциях еще в то время, когда мы с тобой только познакомились. А теперь прочь отсюда!

— Слушаюсь, мэм, — негромко ответил Хэзард и отсалютовал ей свободной рукой.

Когда они вошли в спальню, Хэзард тут же отпустил руку Венеции, закрыл дверь и прислонился к ней спиной.

— Приношу свои извинения, если прямота Лидии поставила тебя в неловкое положение, — сказал он таким тоном, каким оправдываются за сумасшедшего родственника перед новыми знакомыми.

— Меня это совсем не смутило, — Венеция оперлась на резную спинку кровати и посмотрела прямо в глаза Хэзарду. — На самом деле Лидия мне кажется очень милой.

— Признайся, это была твоя идея? — довольно сухо поинтересовался Хэзард.

Венеция нахмурилась.

— Я никогда не собиралась насильно затаскивать тебя в постель! Чтобы справиться с мужчинами, существуют более изощренные способы. Но не бойся, я не стану на тебя покушаться. Только лечь нам все-таки придется вместе — иначе мы обидим Лидию, а она была так добра к нам обоим. Как бы мне хотелось иметь такую мать! — вздохнув, добавила Венеция.

Она оттолкнулась от кровати и подошла к окну, чтобы скрыть предательские слезы. «Все могло быть совершенно иначе, — размышляла Венеция, теребя бахрому на шторе. — Как страшно, что моя мать думает только о том, как бы любой ценой заполучить деньги отца…» Впервые в жизни Венеция по-настоящему поняла, чего была лишена с детства. Тепло Лидии, ее доброта оставили в душе Венеции горькое чувство потери.

— Кстати, о матерях, — с непонятным раздражением спохватился Хэзард. — Я, пожалуй, еще раз проверю дорогу. Нам нужно выехать до рассвета.

К его возвращению Венеция уже лежала в постели в огромной ночной рубашке Лидии. Сквозь задернутые занавески в комнату все-таки проникал ясный свет луны.

— Все в порядке. — Хэзард отстегнул пояс с кобурой. — Карета стоит в амбаре. К счастью, у Лидии достаточно земли, так что соседей рядом нет.

Он присел на край кровати и начал раздеваться. Венеция наблюдала за ним и думала, как изменился Хэзард. Ей казалось, что она совсем не знает этого молчаливого сурового мужчину, которого называет своим мужем…

Хэзард почувствовал ее взгляд и обернулся.

— Спокойной ночи, — сказал он начисто лишенным всяких эмоций голосом и нырнул под выстеганное вручную одеяло.

Они оба лежали молча на широкой кровати, каждый на своем краю, но не могли забыть о присутствии друг друга. Тишина была неспокойной, словно чьи-то невидимые пальцы нервно барабанили по одеялу. Хэзард заложил руки за голову, разглядывая оклеенный обоями потолок, но жилка на шее отчаянно билась, выдавая его. Он как никогда остро ощущал близость Венеции и не был уверен, удастся ли ему вообще заснуть.

А Венецию охватило отчаяние, она потеряла последнюю надежду на примирение, и горькие слезы подступили к ее глазам. Она лежала совсем близко от человека, которого любила, но при этом никогда еще не чувствовала себя такой несчастной и одинокой. Ей не удастся вернуть Хэзарда, он ее не любит… Слезы медленно катились по щекам, капали на подушку. Хэзард просто сказал: «Спокойной ночи» — и ни слова больше. Словно они были лишь случайными знакомыми, каким-то странным образом соединенными судьбой.

Венеция почувствовала, что не может больше быть сильной. Ей было слишком больно. Она так долго делала вид, что ей все нипочем, и вот теперь ее силы иссякли. Несколько недель Венеция сражалась с Миллисент и Янси за свое наследство, за ребенка, за свою собственную жизнь — а теперь вдруг устала бороться, устала от разрывающих душу страданий. Она не могла больше с прежней уверенностью смотреть на мир, сознавая, что ей не к кому прислониться, что даже Хэзарду она уже не нужна.

Венеция плакала тихо, не давая рыданиям вырваться наружу, но в какой-то момент Хэзард услышал, что она плачет, и, судя по всему, плачет уже давно. И тут оказалось, что ее слезы — единственное, чего он не может вынести. Его сердце не выдержало: Венеция была несчастна, и он больше не мог оставаться равнодушным. Хэзард колебался только мгновение, потом обнял Венецию и прижал к себе, чувствуя ее теплые слезы на своей обнаженной груди.

Когда Хэзард обнял ее, впервые за несколько недель, Венеция заплакала еще горше. Теперь ее защищали его крепкие руки, и ей вдруг открылась правда во всей своей удивительной простоте. Она оказалась настолько удивительной, неоспоримой и пугающей, что Венеции на мгновение стало страшно. Потому что она вдруг отчетливо поняла, насколько сильно она нуждается в Хэзарде, насколько важна для нее его любовь и насколько пуст для нее мир без него…

— Что случилось, биа? — произнес бархатный, взволнованный голос. Его длинные пальцы перебирали ее волосы с бесконечной нежностью, теплые губы касались виска. — Расскажи мне!

Венеция не могла ответить — она задыхалась, как ребенок, который слишком долго плакал. Хэзард ждал, обнимая ее ласково, но не слишком крепко. После долгих недель, лишенных тепла и нежности, ему хотелось сжать ее в объятиях, раствориться в ней, но он боялся причинить ей боль.

Наконец Венеция успокоилась, положив голову на плечо Хэзарда.

— Я устала, — очень тихо призналась она.

— Я знаю, принцесса. Последние дни стали для тебя адом.

Хэзард уголком простыни вытер ей глаза. Они были совсем близко друг к другу, и в глазах Венеции было такое беззащитное выражение, что у Хэзарда защемило сердце.

— Я не хочу быть сильной, — прошептала она и снова заплакала. — Я больше не могу…

Хэзард все понял — слишком тяжелое бремя неожиданно легло на плечи Венеции, ей пришлось взвалить на себя больше ответственности, чем могла вынести молодая женщина.

— Тебе незачем постоянно быть сильной, принцесса. Каждый иногда сдается или падает. Ты отлично со всем справлялась, просто на тебя навалилось слишком много. Тебе пришлось заботиться о себе, о нашем ребенке, противостоять угрозам Янси… Это я должен был сражаться с ним вместо тебя! Но ты больше не одна: я здесь, с тобой. Отдохни, не думай ни о чем. Положись на меня. Я позабочусь о тебе и о ребенке.

— Правда? — выдохнула Венеция, боясь поверить тому, что услышала, опасаясь, что слова останутся только словами. Но она отчаянно надеялась, что с ней говорил сейчас настоящий Джон Хэзард Блэк — честный, открытый, спокойный.

— Правда, — ответил он. — Мы с тобой часто не понимали друг друга, но все позади. — Хэзард прогнал прочь мрачные мысли. — Я больше не хочу об этом вспоминать. Ты сказала, что не хочешь быть сильной, а я, биа-кара, не хочу все время исполнять свой долг. Я ничего не могу с этим поделать, я люблю тебя! И даже если я должен буду потерять мой дар предвидения, мой клан и мою душу, мне достаточно того, что у меня останешься ты.

— Я буду твоей до тех пор… пока ели не пожелтеют, — Венеция употребила выражение абсароков, которое означало «навсегда». — Только никогда больше не покидай меня! Никогда…

— Обещаю. — Хэзард приподнял ее, коснулся губами ее губ, а потом судорожно глотнул, чтобы скрыть подступившие слезы. — Это наша первая ночь вместе. Нам предстоит долгое волшебное путешествие. Я справлюсь с любыми врагами, принцесса, если ты будешь рядом со мной.

— Я…. О Джон, я так тебя люблю! Я уверена, что мы справимся.

В ее глазах появился прежний живой блеск, и Хэзард вдруг почувствовал, что совершенно счастлив.

— Конечно, мы справимся, красавица. Когда мы с тобой вместе против всего мира, разве мы можем проиграть? — И хотя ему от всей души хотелось поверить в то, что он сказал, здоровый скепсис заставлял его задуматься, не сошли ли они оба с ума. — Но сегодня нам незачем сражаться с драконами. Эта ночь принадлежит только нам двоим!

Венеция ласково потерлась щекой о его плечо.

— Скажи правду: если бы не Лидия, ты бы остался со мной сегодня ночью?

Это был вопрос женщины, которая хочет узнать, любят ее или нет. И в то же время в этом вопросе была вся Венеция — она никогда не шла окольным путем.

Мгновение Хэзард молчал, потом покачал головой, но его объятия стали крепче. И Венеция поняла, Что, если вождь говорит «нет», мужчина отвечает «да».

— Я никогда не писала той записки, Джон, — прошептала она.

Лучше бы она этого не говорила. Хэзард почувствовал, что в нем снова вспыхнул гнев. Он мог укротить своих мрачных демонов, но забыть был не в силах. Хэзарду очень хотелось поверить ей, но память услужливо воскрешала сухие строчки на белой бумаге.

— Я же сказал: все в прошлом, — напряженно ответил он, пытаясь прогнать прочь сомнения. — Я не хочу говорить об этом.

— Я тебя сейчас ударю, если ты будешь вести себя так по-мужски снисходительно!

Венеция всегда остро реагировала на несправедливость и уже готова была перейти от слов к делу, но Хэзард легко перехватил ее кулачок.

— У меня есть идея получше, — улыбнувшись, прошептал он. — Но я обещаю, что ты потом сможешь разобраться с моей мужской снисходительностью, — его язык пробежал по ее пухлой нижней губе, — если, конечно, у тебя еще останутся силы.

— А ты не подумал о том, что договариваешься с кошмарной женщиной, обладающей извращенным умом, которая пыталась убить тебя?

Хэзард ласкал губами ее шею.

— «Извращенный» — это звучит интересно, — легко выдохнул он, и у Венеции по спине побежали мурашки. — Я все-таки попытаю счастья с тобой, моя дьявольски красивая принцесса! — Его темные пальцы расстегивали пуговицы ночной рубашки. — Сладкой смерти в твоих объятиях я буду только рад. — Покончив с последней пуговицей, он стянул рубашку с плеч Венеции. — Я чертовски по тебе скучал! Ты хоть понимаешь, как давно мы не были вместе?

Освободившись от рубашки, Венеция в который раз задала себе вопрос: откуда у мужчины, обученного воевать, такие бархатные руки?

— Слишком давно, — вздохнула она и поцеловала его так, словно вот-вот наступит конец света. Когда ее язык оккупировал его рот, его руки сомкнулись вокруг нее, прижимая ее все крепче, зарываясь в ее волосы, выдавая отчаянное неутоленное желание.

«То, что происходит теперь между нами, превыше всего, — это абсолютно неизбежно». А еще он думал о том, что даже если у них нет надежды, сейчас это не имеет значения. Он обнимал ее с радостью и огромной нежностью. Венеция была его женой, и не существовало дороги назад. Сияющая весна озарила его душу, прозябающую в зимнем холоде.

Он робко вошел в нее, словно был неопытным мальчиком, и так медленно двигался в ее влажном теплом лоне, что Венеция запротестовала.

— Джон, прошу тебя!.. — негромко воскликнула она, выгибаясь ему навстречу, чтобы вобрать его в себя как можно глубже.

— Я не хочу причинить тебе боль, — прошептал Хэзард.

— О, Джон, пожалуйста! Ты не причинишь мне боли. Я умру, если не почувствую тебя… Джон, пожалуйста!

И в следующее мгновение она глубоко удовлетворенно вздохнула, потому что Джон Хэзард Блэк сдался и сделал то, чего ему хотелось с той самой минуты, как он увидел свою жену в Нью-Йорке. Он погрузился в ее тепло.

— Я люблю тебя, — прошептал он ей на ухо. Это была его женщина.

Венеция изо всех сил вцепилась в его плечи, словно боясь, что Хэзард сейчас исчезнет. Он был ее любовником, ее другом, ее мужем. Ей нужно было все его внимание, и она его получила!

Намного позже, когда Хэзард лег с ней рядом, он шутливо сказал:

— Я и забыл, какая ты требовательная, киска. Но не волнуйся, это всего лишь передышка, биа…

Простыни на кровати сбились. Они оба были мокрыми от пота.

— Жалуешься? — усмехнулась Венеция.

Он повернул голову и взглянул на нее. На щеках Венеции играл румянец, кудрявые волосы рассыпались в беспорядке… Эта женщина была неотразима, и она принадлежала ему!

— Неужели я выгляжу таким идиотом? — произнес Хэзард с медленной улыбкой.

41

Рано утром, когда Венеция еще спала, Хэзард искупался в реке и позавтракал с Лидией.

— Ты выглядишь так, будто вам удалось уладить ваши разногласия, — заметила она и улыбнулась в ответ на сияющую улыбку Хэзарда.

— Все благодаря тебе.

— Не стоит меня благодарить. Рано или поздно ты бы и сам до этого додумался. Она еще спит?

Хэзард молча кивнул: его рот был занят яичницей с беконом.

— Смотри не заезди ее, Хэзард! — Даже на бронзовой коже Хэзарда проступил румянец, и Лидия быстро поправилась: — Я не о том… Я о вашем путешествии. Она не такая сильная, как женщины вашего племени или как фермерские жены. Ее руки никогда не знали работы.

Хэзард отложил вилку и спокойно сказал:

— Мне это известно лучше, чем кому-либо другому. Кстати, это одна из причин, по которой я старался держаться от нее подальше, — добавил он, усмехнувшись.

— Я же не сказала, что у вас ничего не получится, Хэзард. Просто не наваливай на нее все сразу. Главное — позволяй ей побольше отдыхать.

— Я постараюсь, но… Боюсь, что собаки скоро выйдут на наш след.

— Ты можешь остаться здесь, если хочешь.

— Это только отложит схватку на какое-то время. Я хочу поскорее добраться до моего клана — там Венеция и ребенок будут в безопасности.

— Но ты же не собираешься натворить глупостей, верно? — нахмурилась Лидия. Хэзард пожал плечами.

— Этого Янси Стрэхэна все равно придется убить. Он из той породы людей, которые перестают приносить неприятности, только отправившись на тот свет.

— Послушай совета старухи, Хэзард. Убийство не всегда решает все проблемы.

Хэзард покачал головой.

— Это зависит от того, кого именно ты убиваешь.

— Лучше подумай о своей жене и еще не родившемся ребенке, прежде чем начнешь изображать из себя вождя и героя. Знаю я вас, индейцев, и ваши понятия о справедливости!

Хэзард отложил нож в сторону и сурово посмотрел на Лидию.

— Как раз сейчас я заинтересован только в том, чтобы добраться без приключений до моей деревни. Потом у меня будет достаточно времени, чтобы позаботиться о Янси. Я очень надеюсь, что ему не удастся догнать нас раньше. И если бы я знал, как молиться вашему богу, я бы добавил эту молитву к моим.

— Я полагаю, молитва никогда не помешает, — вздохнула Лидия. — Но если бы я была азартной женщиной, то я бы сделала ставку на твои «кольты».

— Будем надеяться, что они нам не понадобятся, — дипломатично ответил Хэзард и откусил кусок лепешки.

Несколько минут спустя он запряг лошадей и перенес сонную Венецию в карету.

— Желаю благополучного путешествия! — крикнула Лидия, Когда Хэзард уселся на козлы.

Он помахал ей рукой, бич щелкнул над головами лошадей, и карета выкатилась со двора.

Следуя совету Лидии, Хэзард избегал главной дороги. К полудню, когда Венеция проснулась, они остановились у реки, чтобы напоить лошадей и освежиться самим. Съев ленч, который им дала с собой Лидия, Венеция переоделась в дорожное платье и уселась рядом с Хэзардом. Остаток дня они ехали по пустынным объездным дорогам, но, когда стемнело, им пришлось вернуться на главную дорогу.

Усадив Венецию в карету и задернув занавески, чтобы никто ее не увидел, Хэзард подъехал к следующей почтовой станции, расположенной в маленькой деревушке, где жило не больше десятка семей. Он купил еще пару лошадей и нанял двух кучеров, потому что начиная с этого места им следовало двигаться как можно быстрее. Отсюда на запад вела только одна дорога, и Хэзард понимал, что, если Янси проследит их путь до этой станции, он сразу узнает, куда они поехали.

Никто не задавал никаких вопросов индейцу, одетому как белый. В прериях общепонятным языком давно стал язык золота, а в том, что седельные сумки индейца полны золота, никто не сомневался. Многие завистливо поглядывали на человека, который рисковал путешествовать с таким богатством в одиночестве. Но этот мужчина в черном излучал очень сильную ауру опасности, да и «кольты» висели на его поясе достаточно низко — так их носят только те, кто давно стреляет. Никто не осмелился напасть на него, и никто не высказал удивления, когда индеец попросил принести еще две подушки и достать винограда. Виноград и подушки нашлись в магазинчике у вдовы Брауна. Высокий индеец вежливо поблагодарил и заплатил вдове двойную цену.

Они выехали из деревни почти в полной темноте; солнце, ушедшее за горизонт, оставило на небе только кровавые блики. Хэзард приказал кучерам ехать без остановки — их было двое, и они могли сменять друг друга. Хэзард на каждой станции платил за свежих лошадей и очень тщательно отбирал их, обращая особое внимание на выносливость и скорость.

Разумеется, путешествие по главной дороге было самым неудачным вариантом, чтобы скрыться от Янси, но выбора у них не оставалось. Ночами Хэзард почти не спал и только иногда дремал, когда Венеция засыпала. Он полагал, что они смогут в таком темпе добраться до земель абсароков за шесть дней, и тогда можно будет выспаться вволю.

Шел второй день пути по главной дороге, когда после полудня Хэзард заметил на горизонте позади них облачко пыли. Он вылез через окно на крышу кареты и оглядел окрестности. Преследователи были далеко позади, и, если бы не его выучка разведчика, он бы вообще никого не увидел.

По облаку пыли Хэзард определил, что за ними едут человек восемь-десять, отставая примерно на час. Объяснив возницам, чего он от них ждет — за отличную плату, разумеется, — Хэзард нагнулся к окну и описал Венеции ситуацию.

— Сколько их? — спросила Венеция.

— Восемь или десять. Но не волнуйся, — быстро добавил он, увидев в ее глазах страх. — Им придется разделиться, чтобы догнать нас. Я сейчас отвяжу двух лошадей, мы с тобой пересядем на них, а карета поедет дальше. Они не будут знать, где мы находимся, а если нам и в самом деле повезет, то вообще не заметят наших следов и все поскачут за каретой. Впереди река; если мне удастся вовремя перерезать упряжь, именно там мы и сбежим от них. А теперь поцелуй меня, биа, и будь готова перебраться из кареты на лошадь, когда я подъеду.

Хэзард напомнил возницам, что они должны на полной скорости доехать до следующей станции, и с невероятной ловкостью перебрался на спину лошади. Несколько быстрых ударов ножа, и крайняя правая лошадь четверки была на всем скаку отделена от остальных. Балансируя на спинах лошадей, Хэзард перебрался на крайнюю левую лошадь и так же ловко освободил ее от упряжи. Это потребовало от него силы Геркулеса и ловкости акробата.

Лошади некоторое время еще скакали рядом с оставшимися, но потом, почувствовав непривычную легкость, отстали. Хэзард, сидя на одной лошади, поймал вторую за уздечку и повел за собой. Они быстро поравнялись с каретой, и Венеция тут же открыла дверцу.

Она видела из окна, как Хэзард освобождал лошадей, и сердце у нее замирало от страха. Он танцевал на спинах лошадей, как циркач, Венеция была уверена, что он сейчас упадет и разобьется насмерть, но все обошлось. И вот теперь Хэзард заставлял лошадь держаться рядом с открытой дверцей кареты. У него была только одна свободная рука, потому что в отличие от индейских лошадей, которые слушались движения коленей, эта лошадь требовала твердой руки на поводьях. Но он все же сумел заставить лошадь слушаться. Перегнувшись, Хэзард обхватил Венецию за талию и приказал:

— Прыгай!

Она прыгнула — и оказалась у него на коленях.

— Я же говорил, что мы справимся.

Карета промчалась мимо. Хэзард придержал свою лошадь. Он улыбался.

— Ты просто маньяк! — Венеция тоже попыталась улыбнуться, но у нее ничего не получилось.

— Я твой маньяк, дорогая. Скажи, ты сможешь продержаться в седле пару часов? — Хэзард подстегнул лошадь, заставляя ее войти в реку.

— Могу и больше, если нужно.

— Это не понадобится. Кроме того, у меня есть строгий приказ Лидии.

Хэзард не сказал Венеции о том, что следующий час будет решающим. Если их преследуют, через час они об этом узнают. Выяснится и то, сколько человек отправилось по их следам. Если их преследуют, то им придется остановиться и принять бой, потому что Венеция не выдержит дорогу верхом днем и ночью, когда по их следам идут профессиональные охотники на людей.

Удостоверившись в том, что Венеция удобно сидит на его лошади, Хэзард подтянул вторую лошадь, ловким движением пересел на нее, и они поехали вверх по течению спокойной, поблескивающей на солнце реки.

42

К югу от Паудер-ривер прерия сменяется пологими холмами и неплодородными почвами. Спустя час они вывели лошадей из реки на гравий, где оставалось меньше следов. Над ними возвышалась высокая скала из песчаника, отбрасывая длинные тени на трехгранные тополя и плакучие ивы у ее подножия. Эту скалу многие поколения индейцев использовали как наблюдательный пункт.

Устроив Венецию в прохладной тени, Хэзард вскарабкался вверх по изъеденному ветрами желтоватому камню. Он посмотрел в ту сторону, откуда они приехали, и сразу увидел погоню. Их преследовали четверо. Хэзард дважды пересчитал всадников, потом пристально осмотрел окрестности и с облегчением убедился в том, что больше никого нет.

Преследователи двигались по рукаву реки медленно, выискивая следы, и, хотя Хэзард проявил максимум осторожности, он понимал, что любой профессиональный следопыт с легкостью мог вычислить, куда они направились. Если бы они выехали хотя бы на день, даже на полдня раньше, то сейчас уже оказались бы на землях племени лакота. Конечно, это представляло бы для них определенную опасность, так как лакота всегда враждовали с абсароками, но куда опаснее это было бы для их преследователей. Отличные ружья последней модели всегда ценились индейцами, а ружья, которыми снабдил своих друзей Янси Стрэхэн, можно было разглядеть за пять миль.

Хэзард внимательно огляделся кругом и нашел неплохое место для засады. Он спустился вниз по крутому склону, увлекая за собой песок и камни, потом помог Венеции вскарабкаться на гору и спрятал ее в укрытии.

— Лежи тихо, — велел он, — ни в коем случае не шуми. Я вернусь через несколько минут.

— У нас есть шанс? Только скажи мне правду! — На ее лице было странное выражение — смесь страха и азарта.

Хэзард вздохнул и отвернулся, намереваясь солгать, но потом передумал.

— Очень небольшой шанс. Ты умеешь стрелять?

Венеция сделала глубокий вздох, не сводя глаз с мужчины, с которым ей хотелось прожить долгую счастливую жизнь, и, призвав на помощь всю свою отвагу, честно ответила:

— Не слишком хорошо. Можно сказать, средне. Я стреляла только по неподвижным мишеням.

— Но если придется, ты сможешь выстрелить? Венеция понимала, о чем спрашивает ее Хэзард. На карту были поставлены их жизни.

— Да, — сказала она. — Если придется. Он быстро улыбнулся.

— Отлично. Тогда бери ружье. Я скоро вернусь. Нужно попытаться разделить их: тогда наши силы окажутся равными. Я собираюсь оставить одну лошадь ниже по течению, а вторую привязать у подножия. Этим парням придется разделиться, чтобы подойти к ним. Во всяком случае, я от всей души надеюсь, что они проявят должную осторожность.

Стоя посередине реки, Хэзард закрепил один повод между двух камней, а второй пустил болтаться в воде. Он надеялся создать впечатление, что лошадь сама случайно запуталась в камнях. Это было не слишком удачным вариантом, но при подобных обстоятельствах даже очевидное может показаться преследователям подозрительным. Вторую лошадь он пустил свободно пастись у подножия скалы. На небольшой поляне росла густая сочная трава, и он был уверен, что животное никуда не уйдет.

Взобравшись обратно наверх, он взял у Венеции ружье и установил его на опору таким образом, чтобы держать на прицеле лошадь, стоящую посередине рукава. Ему необходимо было убить сразу двоих.

Хэзард узнал первого следопыта, как только вся четверка подъехала поближе. Это был Хайд, полукровка из племени шейенов. Во время войны он сражался в армии Прайса, и теперь его часто нанимали разведчиком или следопытом. С ним рядом держался мексиканец, известный под именем Монтеро, по прозвищу Охотник. Следом ехали двое белых — крупных, одетых для верховой езды как принято на Восточном побережье. Это наверняка были люди Янси Стрэхэна.

Хэзард знал, что первые двое найдут даже песчинку на гранитной скале, дочиста вымытой проливным дождем. Но это, по крайней мере, облегчало выбор: кого придется убить первыми. У Хайда была репутация мясника, настолько виртуозно он владел ножом. За мексиканцем в прошлом тоже числилось несколько убийств. Если эта парочка останется в живых, нечего и думать о том, чтобы продолжать путь.

Между тем всадники так осторожно приближались к лошади, оставленной посередине рукава, словно это была мина-ловушка. Еще ярдов десять — и тогда Хэзарду ничто не помешает выстрелить. Он затаил дыхание и про себя считал шаги, пока мужчины поднимались вверх по течению. «Давайте, давайте! — про себя подгонял их Хэзард. — Еще пять шагов… четыре… три… Продолжай идти, Хайд, не останавливайся!» Наконец он решил, что пора, и выстрелил один раз, потом второй. На реке начался переполох. Два трупа упали в воду, лошади взвились на дыбы, заржали, белые мужчины развернули своих скакунов и галопом поскакали прочь в поисках укрытия. Хэзард выстрелил еще два раза — но так, для острастки. У него не осталось времени как следует прицелиться. Ему повезло, что он избавился от Хайда и мексиканца.

— А теперь, — Хэзард повернулся к Венеции, — начинается потеха. Насколько «средне» ты стреляешь?

Молодая женщина улыбнулась: прежняя уверенность в себе пришла на смену страху.

— Я сказала «средне», потому что сравнивала свое умение с твоим мастерством. Вы, абсароки, с такой легкостью его демонстрируете, когда мчитесь на своих боевых лошадях!

Хэзард был приятно удивлен. Возвращение домой становилось с каждой минутой все более реальным.

— Я никогда не предполагал, что ты настолько скромна, — усмехнулся он.

— Я не скромна, а всего лишь практична, любимый. Если стрелять с позиции, а не с несущейся вскачь лошади, то я выбиваю девяносто очков из ста. Меня папа научил.

Хэзард посмотрел на мать своего ребенка, одетую в простое ситцевое платье, и решил, что ему невероятно повезло.

— Ты никогда не перестанешь меня удивлять! Венеция ответила ему весьма красноречивым взглядом, — Чтобы я могла продолжать удивлять тебя, не скажешь ли ты мне, как мы отсюда выберемся?

— Очень просто: я собираюсь спуститься вниз и покончить с ними. — Хэзард не спускал глаз с лесочка, где укрылись люди Стрэхэна. — У нас нет воды, нет еды, мы не можем оставаться здесь долго. Они могут ждать сколько угодно: у них есть время. А у нас его нет. Когда Янси не обнаружит нас в карете, он понесется сюда с удвоенной скоростью. Если у меня все получится, мы доберемся до охотничьих угодий племени лакота через четыре часа, а оттуда недалеко до дома. Но тебе придется меня прикрыть. Стреляй без промаха!

Хэзард так легко и бесшумно спустился вниз, что Венеции показалось, что он буквально растворился в воздухе. Положив ружье на большой валун, она устроилась так, чтобы можно было наблюдать за пейзажем внизу, но при этом не высовываться. Минут десять она не слышала ни единого звука и не видела ни единого движения, хотя точно знала, что Хэзард уже на берегу.

Внезапно Хэзард вылетел на открытое место между рекой и скалой. Оба мужчины вскочили на ноги, ошарашенные его неожиданным появлением, и Венеция начала наводить ружье. Наконец ей удалось взять на мушку мужчину слева от Хэзарда. Времени на раздумья не оставалось. Она выстрелила в ту самую секунду, когда Хэзард перекатился на правую сторону, разрядив оба своих «кольта» в человека, стоявшего перед ним.

Вороны и вьюрки громко выразили свое негодование неожиданной стрельбой, а потом наступила мертвая тишина. Когда дым рассеялся, Хэзард, держа оружие наготове, убедился, что все их противники мертвы. Он повернулся к Венеции, стоявшей на вершине на фоне ярко-синего неба, помахал ей рукой и послал воздушный поцелуй.

Через десять минут они уже ехали на северо-запад, ведя за собой еще четверку лошадей с запасом еды, оружием и патронами. Этого им должно было хватить, чтобы доехать до дома. Венеция переоделась в кожаные штаны, которые Хэзард купил для нее на последней почтовой станции, и чувствовала себя очень комфортно на индейской лошадке, когда-то принадлежавшей полукровке Хайду.

— Я всегда буду рад взять вас с собой в качестве подкрепления, мисс Венеция. — Хэзард с улыбкой разглядывал ее новый наряд и наслаждался экзотической красотой своей жены. Они ехали бок о бок по лугам, заросшим бизоновой травой, легкий ветерок обдувал их лица. — Если бы я знал, что бостонские леди из высшего света настолько хорошо владеют оружием, я бы относился к ним более серьезно.

— К вашему сведению, остальные леди вовсе не так хорошо стреляют, — заявила Венеция с высокомерием настоящей светской дамы из Бостона. — Я, мистер Блэк, единственная в своем роде!

— Не буду с тобой спорить, биа, — Хэзард протянул руку и ласково погладил ее по щеке. — Ты единственная и неповторимая.

Он улыбнулся, и Венеция улыбнулась в ответ. Они были в мире с самими собой, в мире с окружающим, хотя вот-вот должны были въехать на вражескую территорию. В течение следующего часа они неторопливо беседовали, обсуждая предстоящее путешествие по землям индейцев лакота, но по молчаливому уговору никто из них не строил планов на будущее. Янси был еще жив, Голубой Цветок ждала в горной деревне возвращения своего жениха, Венеция потеряла свое Наследство, а Хэзард знал, что ему потребуется не одна неделя, чтобы возобновить работу на шахте. Но сейчас они были счастливы, и ничто не могло этому помешать.

Когда Паудер-ривер осталась позади, Хэзард объявил, что теперь они будут двигаться только днем, потому что лакота имеют обыкновение нападать по ночам. Он знал все укрытия в пещерах, поэтому при разумной осторожности им ничего не грозило, и все-таки Хэзард почти не спал, оберегая сон Венеции. Он размышлял о том, как она вошла в его жизнь и все изменила, думал о своем ребенке, которому предстояло жить совсем в другой Монтане. За последние три года на земли индейцев переселилось больше белых, чем за последние триста лет. И когда кончалось золото, уезжали рудокопы, а фермеры оставались.

Пока Большая Медведица поворачивалась вокруг Северной звезды и ночь уходила на запад, Хэзард всматривался в темноту и прислушивался к ровному дыханию женщины, которую он любил. Он думал о том, сколько еще продержится его народ, пока не настанет день, когда новое поколение индейцев абсароки родится в неволе. И тогда Хэзарду становилось грустно. Он опоздал родиться, и ему не суждено было прожить жизнь так, как прожили ее его предки. Он родился слишком поздно, чтобы познать то счастье, которое познал его отец, — жить на плодородной земле, где ходят бесчисленные стада бизонов…

Ближе к рассвету, когда Хэзард понимал, что эти проблемы ему не решить, он задумывался о своих собственных. И главная из них была связана с Голубым Цветком, его невестой.

43

Через четыре дня эта проблема встала перед ним во весь рост, когда они с Венецией въехали в деревню, усталые, но живые. Хэзард дошел почти до полного изнеможения: практически целый месяц он спал урывками и так ослабел, что стал более раздражительным, чем обычно. Он надеялся, что им удастся добраться до его вигвама и выспаться, прежде чем ему придется объясняться с Голубым Цветком. Но когда они подъехали к вигваму, Голубой Цветок уже ждала его на пороге. Она была одета очень нарядно, как и подобает юной невесте, и приветливо улыбалась. Собрав последние силы, Хэзард вполголоса обратился к Венеции:

— Ты устала. И я устал. Я прошу тебя об очень большом одолжении, и если ты выполнишь все без разговоров, я буду вечно тебе благодарен.

Венеция повернулась к нему, увидела, насколько он измучен, услышала его хриплый голос, заглянула в черные глаза, пытливо смотревшие на нее.

— Конечно, дорогой. Все, что угодно. Ты хочешь сказать, что мне придется спать в одном вигваме с Голубым Цветком? — Венеция кинула взгляд на юную девушку, по-хозяйски стоявшую на пороге вигвама.

— Нет, — быстро ответил Хэзард, — но мне придется уйти на несколько часов. Я очень надеялся, что смогу с этим разобраться позже…

Хэзард понимал: чтобы объясниться с Голубым Цветком и ее семьей, он должен проявить себя настоящим дипломатом, а он слишком устал для этого. Но откладывать было нельзя.

— Я хотела бы сказать, что мне жаль, но не могу, — вздохнула Венеция. — Я все равно стала бы бороться за тебя. И я так и сделаю, если придется! — Ее небесно-голубые глаза гневно блеснули.

Хэзарду всегда нравилась внутренняя сила Венеции. Она была такой же сильной и целеустремленной, как и он сам. Хэзард понимал, что наконец-то встретил достойную пару, и благодарил за это духов.

— Не беспокойся ни о чем, биа. Бороться буду я. Но все равно спасибо.

Он сначала снял Венецию с лошади и только потом поприветствовал Голубой Цветок, что ясно показало его намерения. И это было только первым шагом в сложной процедуре, которую ему предстояло скрупулезно выполнить.

Когда Хэзард здоровался с Голубым Цветком, его на мгновение сбило с толку обожание и покорность в ее глазах. Он совершенно забыл, что женщин его племени воспитывали так, чтобы они спокойно относились к многоженству. Кому-то это нравилось больше, кому-то меньше, но случалось, что две сестры счастливо жили с одним мужем, и им не приходило в голову роптать на судьбу.

Голубой Цветок откинула полог для Хэзарда и Венеции и проводила их в вигвам. Внутри царила безукоризненная чистота, на костре готовилась еда, вся одежда Хэзарда была аккуратно сложена возле постели, а его любимый узелок с травами висел на почетном месте. Хэзард даже удивился, как много умеет эта юная девушка.

— Ложись, отдыхай, — вполголоса сказал он Венеции, — а я скоро вернусь.

Потом Хэзард повернулся к Голубому Цветку и заговорил с ней на языке абсароков. Он извинился за свой вид, поблагодарил ее за то, что она следила за вигвамом в его отсутствие, а потом спросил, не хочет ли она пройтись с ним.

Девушка согласилась, обрадованная возможностью показаться с женихом всей деревне. Она выросла послушной по натуре и рада была выполнить любую его просьбу. Хэзард прошел с ней до вигвама ее отца и после долгих положенных приветствий, исчерпавших последние запасы его сил и дипломатических способностей, отказался от ранее сделанного предложения.

Это произошло куда более быстро и грубо, чем Хэзард планировал, зато он предложил гораздо больше отступного, чем было принято в таких случаях. Но ему сейчас больше всего на свете хотелось спать, и он не думал о собственности. Кроме того, его мучило чувство вины, хотя он этого совсем не ожидал. Голубой Цветок была в самом деле очень огорчена, и Хэзард отдал ее семье всех своих лошадей, за исключением Петы и того рыжего жеребца с белой гривой, которого когда-то привел для Венеции. Но, даже несмотря на это, ему пришлось извиниться перед Отважным Томагавком за свои плохие манеры — невежливо было напрямую предлагать отступного, ему следовало сделать это через родственников. Хэзард объяснил, что он двадцать восемь дней был в пути и поэтому надеется, что Отважный Томагавк простит его грубость.

Отважный Томагавк знал Хэзарда как человека честного и цельного и понимал, что его дочь слишком молода и красива, чтобы и в самом деле пострадать от этого отказа. Он милостиво принял подарок, и у Хэзарда отлегло от сердца. Но когда он уходил, Голубой Цветок плакала, и ему вдруг стало очень неуютно.

— Все позади! — объявил Хэзард, входя в вигвам.

— Слава богу, — выдохнула Венеция.

— Мы должны быть благодарны Отважному Томагавку за его снисходительность, — сказал Хэзард, стягивая рубашку. — Он мог затаить на меня обиду на многие годы. — Хэзард сбросил мокасины и рухнул на кровать. — Я слишком устал, чтобы купаться. — Он закрыл глаза, глубоко вздохнул, потом снова открыл их и взглянул на Венецию: — Прости.

— Ты прощен, — милостиво улыбнулась она. Венеция сидела рядом с ним, скрестив ноги по-турецки.

Весь последний час она просидела не шевелясь, дожидаясь его возращения. Она старалась представить, что происходит, горела желанием узнать, как обстоят дела, и отчаянно боялась этого.

— Меня беспокоит только, что ты голоден. Ты не должен был идти, пока не поешь.

— Хотя ты теперь моя единственная жена, это вовсе не значит, что ты можешь меня пилить, — на губах Хэзарда заиграла по-мальчишески озорная улыбка.

— А как насчет дружеского убеждения? — усмехнулась Венеция.

— Это подойдет, — он раскрыл ей объятия.

— Насколько дружеского? — поддразнила Венеция, падая ему на грудь.

— Твое обычное дружелюбие до сих пор меня вполне устраивало. Но сейчас, когда я уменьшил мое состояние на триста лошадей, тебе придется как следует постараться, чтобы остаться моей единственной женой!

— Триста лошадей?! — изумленно повторила Венеция.

— Все до единой, кроме Петы и твоего золотистого жеребца.

— Как это мило, — она легко поцеловала его в губы. — Подумать только, я стою трехсот лошадей!

— Не ты, а первая ночь спокойного сна за двадцать восемь дней, — насмешливо отозвался Хэзард.

— И ты в самом деле собираешься проспать всю ночь? — разочарованно протянула Венеция.

Хэзард посмотрел на нее. На женщину, ради которой он отправился за четыре тысячи миль, за которую он боролся и ради которой убивал. На женщину, за которую он отдал триста лошадей и ради которой чуть не погиб. Он смотрел на женщину, благодаря которой его жизнь приобрела смысл.

— Всего часок, ладно? — просительно улыбнулся он.

44

Дикие лошади еще только отправились на Юг, но снег в тот год выпал очень рано, в ноябре, и Хэзарду пришлось отложить свои планы по восстановлению рудника. Надвигалась снежная зима, клан разбился на маленькие группы и отправился в долину Винд-ривер, где можно было укрыться от холодов и лошади легче добывали себе корм. Хэзард и Венеция решили зимовать одни, чтобы ничто не нарушало их покой.

В маленькой горной долине было достаточно бизоновой травы, чтобы прокормить лошадей, воду они доставали из проруби в ручье Хэзард соорудил для Венеции подобие ванны из дубленой шкуры бизона и нескольких деревяшек. Он натер шкуру снаружи салом, так что она перестала пропускать воду. Вечерами он смотрел, как Венеция купается, или помогал ей с домашними делами при свете очага. Еды у них хватало, дров тоже, а мокасины на меху и теплые бизоньи шкуры спасали от холода. В вигваме, где горел огонь, всегда царило тепло, несмотря на снег, ветер и мороз.

Хэзард учил Венецию языку абсароков, а еще она училась вести домашнее хозяйство, но Хэзард не позволял ей утомляться. Они читали книги, гуляли, играли в бридж. Хэзард даже сделал для них лыжи, и безветренными днями они катались по пушистому снегу. Зима оказалась долгим медовым месяцем — великолепным, веселым: ведь они оказались вдали от всего мира, наедине с их любовью и ребенком, который должен был скоро родиться.

На Рождество целую неделю стояла ясная тихая погода, на небе всеми красками играло северное сияние, а мороз их не пугал. Хэзард принес для Венеции маленькую елку, и она украсила ее лентами и сухими ягодами. В Сочельник Венеция настояла на том, чтобы Хэзард первым открыл свой подарок, и, словно ребенок, смотрела горящими глазами, как он разворачивает маленький сверток. Еще в самом начале их одинокой жизни она вынула нитку из своего ожерелья и расшила черным жемчугом кисет для Хэзарда.

Стежки вышли неровными, кое-где виднелись узлы — Венеция так и не научилась как следует вышивать, когда была девочкой, — и все несовершенство вышивки казалось особенно заметным на тонкой светлой коже. Но разве это было главное? Хэзард прикоснулся к несимметричному цветку, пробежался пальцами по бесценному черному жемчугу и взглянул на свою любимую жену.

— Это самый красивый кисет, который мне доводилось видеть, — негромко сказал он. — Когда я надену его на весеннюю церемонию, все позеленеют от зависти. — Венеция просто засветилась от счастья, и Хэзард подумал, что никогда еще так сильно не любил ее. — А теперь разверни мой подарок, — напомнил он, кивая на большой сверток, который лежал рядом с ней.

Это не был настоящий рождественский подарок, но Венеция так давно начала говорить о Рождестве, что Хэзард решил подождать до этой даты. Она долго возилась с завязками, пока Хэзард не помог ей распутать узлы. Спустя несколько секунд замша отлетела в сторону, и дочь миллионера на какое-то время потеряла дар речи, разглядывая роскошную соболиную накидку с капюшоном.

— Это потрясающе… — наконец прошептала она. — Совершенно потрясающе!

На этот наряд пошли сотни шкурок, но стежки, соединяющие их, были абсолютно незаметны. Накидка была на подкладке из черного бархата, расшитого традиционным орнаментом абсароков.

— Надень. Я надеюсь, что она будет тебе впору. Хэзард встал и помог Венеции надеть накидку. Мех мягко окутал ее плечи. Придерживая накидку под подбродком, Венеция медленно закружилась перед Хэзардом, и великолепный мех заиграл в свете очага.

— Такую накидку не стыдно надеть даже бостонской принцессе, — удовлетворенно произнес он.

— Как ты только до этого додумался? — Венеция опустила подбородок в мягкий ворс.

— Я не мог позволить моей принцессе замерзнуть зимой, — усмехнулся Хэзард и добавил: — Там есть еще кое-что в кармане.

Венеция сунула руку в глубокий внутренний карман и достала коробочку из березовой коры. Открыв крышку, она увидела маленькую жемчужину на золотой цепочке, лежащую на зеленом мху.

— Как красиво! — вздохнула Венеция, вынимая украшение.

— Ты узнаешь его? — спросил Хэзард. Она посмотрела на него, явно сбитая с толку.

— А должна?

— Это с твоего платья…

— В котором я была на балу в Виргиния-сити!

— Верно. Я нашел эту жемчужину, когда ты убежала из летней кухни. Я и сам не знаю, почему сохранил ее. Очевидно, духи шепнули мне, что с той ночи наши жизни изменятся. Тогда я впервые поцеловал тебя… Ты помнишь?

Венеция кивнула.

— Как же я могла забыть? Меня никто до этого так не целовал.

— Я сам никого до этого так не целовал, — искренне сказал Джон Хэзард Блэк — человек, которого любило столько женщин.

— Может быть, повторим, — Венеция подошла поближе и положила руки ему на плечи.

— С удовольствием, — Хэзард обнял ее. — Счастливого Рождества, биа-кара. Пусть впереди у нас их будет множество.

— На следующий год у нас появится еще один член семьи, которому придется покупать подарки, — напомнила Венеция.

— Ты думаешь, я об этом забыл? — Хэзард улыбнулся, его сердце переполняла любовь к ней. — А теперь поцелуй меня. Проверим, чему ты научилась с той июньской ночи в Виргиния-сити.

— Ты же знаешь, что лучше меня у тебя никого не было! — с вызовом заявила она.

— Да, я это знаю, — тихо ответил Хэзард и поцеловал ее.

Как-то ночью в начале марта, когда в горах бушевал буран, Венеция разбудила Хэзарда среди ночи и сказала:

— Я как-то странно себя чувствую.

Она еще не кончила говорить, а он уже вскочил с постели. Первой его мыслью было, что им не стоило оставаться одним в горах, когда рядом нет даже повитухи.

— Что именно ты чувствуешь? — спокойно спросил он, хотя сердце его билось где-то в горле.

— Не знаю. Не могу уснуть. И спина болит. Хэзард вспомнил слова Желтой Реки:

— Когда у нее заболит спина, знай, что начались роды.

Они оба говорили осенью с повитухой. Именно Венеция захотела остаться в одиночестве, чтобы Хэзард сам принял у нее роды, и ему не удалось ее отговорить. Тогда он пригласил в их вигвам Желтую Реку, чтобы она рассказала, к чему следует приготовиться и что нужно делать. Слова повитухи Хэзард записал, а потом выучил наизусть и приготовил все необходимое. Но сейчас он все равно растерялся и чувствовал себя неопытным юнцом.

Когда они оба поняли, что у Венеции начались схватки, Хэзард поднял ее.

— Теперь ты должна ходить.

— Мне это как-то не нравится… Скажи мне, что все будет хорошо!

— Все будет хорошо. А теперь, биа, ходи. Прошу тебя. Обопрись на меня.

И так они ходили, временами останавливались, а когда схватки участились, и Венеция не могла больше ходить, Хэзард отнес ее к шкурам, натянутым между двумя вбитыми в землю кольями. Он поставил Венецию на колени, чтобы она могла облокотиться на сложенные перед ней шкуры, — так им велела сделать Желтая Река.

«Проклятье! — думал Хэзард. — Как я со всем этим справлюсь?» Он объяснил повитухе, что Венеция здорова, но не привыкла терпеть боль и неудобства, и Желтая Река сказала, что, когда придет время, он может дать ей снадобье, чтобы облегчить ее страдания. Теперь Хэзард вливал в рот Венеции болеутоляющую настойку, и поэтому она пребывала в каком-то странном состоянии. Ей казалось, что ее окутывает плотный туман, но, во всяком случае, острая боль уже не разрывала тело на части. Теперь Венеция могла терпеть. «Хэзард рядом со мной, я здоровая и сильная», — твердила она про себя, а он шептал ей слова любви и успокаивал, как мог.

— Открой глаза, любовь моя! — попросил он. — Посмотри на меня. Я хочу знать, что ты чувствуешь.

Венеция повиновалась — ее густые ресницы приподнялись, и на Хэзарда посмотрели потемневшие, бархатные голубые глаза.

— Я чувствую ребенка, — сказала она. — У нас будет ребенок! — Венеция улыбнулась. — Пожалуйста, поцелуй меня…

Хэзард подумал, что если бы мог, он подарил бы ей небо, солнце, звезды и луну. Венеция стала частью его души, она стала для него важнее собственной жизни. Он поцеловал ее ласково и спокойно.

— А еще я чувствую твою любовь, Джон, и любовь ребенка тоже. Скажи, разве нам не повезло?

Хэзард моргнул, пытаясь смахнуть внезапно набежавшие слезы. «Повезло» — это такое американское слово, беспечное, доброе, но оно не выражало всей полноты его чувств. И все-таки он послушно согласился, глядя в лучистые глаза, и послушно согласился:

— Да, биа, нам повезло. Мы самые везучие люди на свете.

Но потом боль стала нестерпимой. Она страшной волной захлестывала мозг, разрывала тело, лишая разума и воли, и даже настойка не могла с ней справиться. Венеция закричала, зовя Хэзарда, и он тут же наклонился над ней.

— Я здесь, любовь моя. Открой глаза. Я с тобой. Я никогда не покину тебя, биа-кара. Я здесь.

Но, несмотря на внешнее спокойствие, Хэзард впервые в жизни так испугался. На него нахлынули страшные воспоминания, он понял, что может потерять ее.

Наконец появилась головка ребенка, и сердце Хэзарда застучало так громко, словно где-то совсем рядом били барабаны. Венеция отчаянно цеплялась за колья, сосредоточившись на последнем усилии. Потом показалось маленькое плечико, и совсем скоро Хэзард уже перевязывал пуповину своему новорожденному сыну. Малыш покричал всего несколько минут и теперь лениво посасывал большой палец, крепко зажмурив глазенки, не обращая ни малейшего внимания на мир, в который пришел. Хэзард улыбнулся этому комочку плоти, уместившемуся на его ладонях.

— Добро пожаловать, сынок! — прошептал он. Хэзард завернул мальчика в шкуру ягненка, как учила Желтая Река, и протянул его Венеции, которая уже лежала на шкурах.

— У нас сын! — объявил он с широкой улыбкой.

— Боже, какой он замечательный! — еле слышно прошептала она, и по щекам ее потекли слезы. — По-моему, это самый красивый ребенок на свете.

— Совершенно с тобой согласен, биа-кара. Это чудо, которое вошло в мою жизнь, — так же, как и ты.

— Только никогда не покидай меня! — прошептала Венеция, вдруг испугавшись такого счастья.

— Никогда, котенок. Помни, пока ты рядом со мной, мы победим весь мир. — И они вместе рассмеялись, после рождения сына действительно чувствуя себя непобедимыми.

Венеция посмотрела на малыша и удивленно покачала головой.

— Он такой маленький…

— Тебе следует сказать за это спасибо. У тебя были такие долгие роды, что я уже и сам не знал, сколько смогу еще выдержать.

Венеция подняла на него глаза:

— Тебе было страшно?

— Я бы лучше сразился с десятком воинов из племени лакота, — в его голосе не было привычной насмешливой иронии. — А вот ты была очень храброй, любимая. Спасибо тебе за нашего сына.

— Не за что, — ответила Венеция и легко сжала крохотные пальчики. — Слава богу, все уже позади. Как ты думаешь, он скоро откроет глаза?

Хэзарда развеселила ее наивность.

— В этом можешь не сомневаться, дорогая. Кстати, почему бы тебе пока не поспать? Когда наш сын проснется, он потребует еды. И если с готовкой и уборкой я еще могу справиться, то в этом я тебе не помощник.

Пока Венеция спала, Хэзард выкупал ребенка и обсыпал его пудрой, которую дала ему Желтая Река. Следуя ее инструкциям, он сначала закутал малыша в шерсть бизона, потом в замшу и, взяв сына на руки, начал негромко говорить с ним:

— Для тебя, мальчик мой, не будет дороги слез. Земля твоих предков будет принадлежать тебе. Помни: ты сын вождя, и я никогда не предам тебя.

На мгновение Хэзард разрешил себе помечтать. Это была его любимая мечта: он представлял себе, что все люди на земле живут в мире и согласии. Хэзард говорил сыну о своей любви к нему, о своих надеждах и даже не чувствовал, что по его щекам струятся слезы…

Имя для ребенка они нашли очень легко. Мальчика назвали Золотое Сокровище, а по-английски — Трей. Его глаза оказались и не такими темными, как у отца, и не голубыми, как у матери. Спустя несколько недель родители разглядели, что глаза у их сына серебристо-серые со светло-коричневыми искрами. Зато волосы у него были черные, как у Хэзарда, но пока легкие и пушистые.

— Согласна, он весь в тебя, — заметила Венеция, когда Трей потребовал его накормить.

— А я и не собирался это отрицать, любовь моя. И разве я не самый великолепный отец на свете? — пошутил Хэзард.

— Во всяком случае, самый самоуверенный, — улыбаясь, парировала Венеция.

— Что я могу сказать? Вам, бледнолицым, далеко до наших высоких стандартов.

— Может быть, и так, — легко согласилась Венеция, — только мы, бледнолицые, иногда рожаем совершенно восхитительных детей.

Хэзард с нежностью посмотрел на свою жену, которая кормила грудью Трея.

— Против этого мне совершенно нечего возразить.

Каждый вечер Хэзард купал Трея, посыпал присыпкой и оставлял на шкуре рядом с матерью. Они любовались крошечным созданием, его ручками, ножками, неожиданно длинными ресницами, и, в конце концов, оба пришли к выводу, что их сын — настоящее сокровище.

— Интересно, все дети такие очаровательные? — как-то спросила Венеция.

— Я думаю, все дело в матери, — с улыбкой ответил Хэзард.

Но они оба согласились, что Трей — самый совершенный ребенок в мире.

45

В тот год весна выдалась поздняя, но им обоим показалось, что она наступила слишком быстро. Теплые лучи солнца растопили снег и лед, на деревьях появились почки, пробилась свежая нежно-зеленая трава. Перевалы в горах снова открылись — и к ним пожаловали первые гости.

Неутомимый Волк стал неофициальным крестным для Трея и, по обычаям клана Хэзарда, его вторым отцом. Он продемонстрировал должное восхищение своим новым крестником, чтобы угодить любящим родителям.

— Пусть его мокасины оставят много следов на снегу! — торжественно произнес он, и Венеция улыбнулась: она поняла, что крестный пожелал малышу долгой жизни.

— Ты всегда был мне братом, — негромко ответил Хэзард, — и так будет до тех пор, пока снег падает мне на голову. Спасибо тебе от моего сына.

Неутомимый Волк принес новости и рассказал о них Хэзарду, когда они ходили на реку ломать тающий лед. Зима загнала Янси Стрэхэна обратно в Бостон, но в середине апреля он появился снова и неделю назад послал шейена-разведчика к племени лакота.

— Если хочешь, мы поймаем его, — заметил Неутомимый Волк.

— Нет, он мой, — ответил Хэзард, и его слова гулко прокатились в весеннем воздухе.

— Он может сбежать.

— Ты не знаешь, какой это алчный человек. Я уверен, что Стрэхэн снова попытается отобрать у меня шахту и ни за что не откажется от мысли заполучить деньги Венеции.

— Поговаривают, что на землях лакота нашли много золота. Может быть, он переключится на их участки?

— Янси Стрэхэн столько раз в своей жизни оказывался неудачником, что ему потребуется очень много денег, чтобы забыть об этом. Ему всегда будет мало, — бесстрастно заметил Хэзард. — Но эту черту его характера я постараюсь исправить, когда убью его.

— А если он убьет тебя первым?

— Здесь Стрэхэн меня не тронет. И на этот раз я спущусь с гор только с охраной.

— Ты собираешься вернуться на шахту? Хэзард кивнул.

— Нам скоро понадобится очень много денег. Я хочу выкупить всю землю абсароков и зарегистрировать на имя Венеции. Если мы поторопимся, то власти не успеют придумать никакого закона, чтобы нам помешать. Я не хочу, чтобы мой клан попал в резервацию. Я видел индейскую резервацию в Техасе. Это сущий ад. Я лучше покончу с собой.

— На этот раз Венеция не поедет с тобой на шахту?

— Разумеется, нет: это слишком опасно. Она будет жить с ребенком в деревне, а я постараюсь как можно чаще навещать ее.

— И что она тебе на это сказала?

— Венеция еще ничего не знает, но мне несомненно предстоит выдержать нелегкую схватку. Постараюсь убедить ее, что это ненадолго. Если нам повезет и жила не иссякнет, то через два-три месяца мы сможем купить всю землю, дома и лошадей. А потом, если Янси не найдет меня, я сам его найду. Этот человек собирался убить моего ребенка! Иногда я жалею, что у меня нет склонности к пыткам и придется отправить его прямиком в ад при помощи удачного выстрела. Стрэхэн этого не заслужил, но мы, абсароки, слишком гуманны.

Когда Хэзард рассказал Венеции о своих планах, она не могла не согласиться, что, пока Янси жив, им с Треем будет куда безопаснее оставаться в деревне. И все-таки мысль о разлуке с ним казалась ей невыносимой.

Провожая мужа, Венеция, сдерживая рыдания, с мокрыми от слез щеками, прижалась к его груди.

— Ведь это ненадолго, правда?

— Конечно, дорогая.

— А когда ты вернешься? Хэзард помолчал.

— Недели через две я приеду навестить тебя.

— А потом?

Он вздохнул. В его объятиях Венеция казалась такой маленькой, такой хрупкой и беззащитной.

— Я буду приезжать к тебе при каждом удобном случае.

— Я понимаю, что ты должен ехать, и все-таки…

— Но я уезжаю не навсегда, биа. Береги себя. Помни, что ты мне нужна. И заботься о нашем сыне.

— Но неужели мне нельзя поехать с тобой? — в отчаянии воскликнула Венеция.

— Пока нет, — спокойно ответил Хэзард. — Когда малыш подрастет, вы приедете ко мне оба.

— Не заставляй меня ждать слишком долго! Хэзард покрепче обнял жену, такую хрупкую и нежную, и подумал, что любит ее больше, чем следовало.

— Через две недели мы увидимся, — пообещал он.

У орудия Гатлинга теперь все время дежурил один из воинов-абсароков, работа на шахте шла круглосуточно. Хэзарду хотелось добыть как можно больше золота, а потом можно будет и отдохнуть. Если ему повезет — а при разработке золотых месторождений только везение и имеет значение, — то им всем хватит денег до конца жизни.

46

Неделю спустя полная луна освещала деревню абсароков на берегу Эш-ривер.

Венеция оставила Трея с Красным Пером и отправилась в вигвам матери Неутомимого Волка учить новые слова абсароков. Ей хотелось удивить Хэзарда знанием его родного языка, когда он вернется.

В индейской деревне царило спокойствие. Собаки залаяли только раз за весь вечер, но тут же все стихло, и над рекой больше не раздалось ни звука.

Два часа спустя Венеция возвращалась в свой вигвам. Луна ярко освещала все вокруг, с гор дул холодный ветер, неся с собой запах дождя.

Ей стало как-то не по себе, когда волкодав Хэзарда не встал поприветствовать ее у порога. Этот пес был самым верным из всех сторожевых собак. Хэзард сам воспитывал его с детства. Но Венеция постаралась отбросить прочь дурные предчувствия. В конце концов, у собаки могло найтись множество причин не лежать у входа в вигвам Хэзарда.

Она откинула полог, вошла в вигвам — и тут же закричала.

У ее ног в луже крови лежал Красное Перо. Сторожевой пес с оскаленными клыками и перерезанным горлом валялся рядом. Колыбели в вигваме не было. Ее ребенок исчез.

Крик Венеции снова разорвал ночную тишину индейской деревни, и через несколько минут все члены клана были на ногах. Посланные помчались на шахту, загоняя лошадей. Через тринадцать часов новость сообщили Хэзарду.

Это мог сделать только Янси! Никому другому не пришло бы в голову похищать его сына. Хэзард знал, на что способен Янси Стрэхэн, знал его жестокость, знал, что он готов добиваться своей цели любой ценой.

Медленным шагом Хэзард подошел к Пете и, прислонившись к теплой шее лошади, некоторое время стоял, пока не прошла тошнота и в глазах не просветлело. Тогда он сел на нее верхом и поскакал домой, оставляя все дальше позади тех, кого послали сопровождать его.

Хэзард обнял Венецию и почувствовал, как она дрожит в его объятиях. Плача, она рассказала, что позже на берегу реки нашли записку, прибитую к дереву копьем.

— Он написал, что убьет его! Он убьет нашего мальчика! — Венеция в истерике цеплялась за Хэзарда.

— Нет, он его не тронет, — успокаивал жену Хэзард, сам до конца не веря в это. — Янси нужен прииск, он надеется, что мы отдадим ему его, если он вернет Трея. Если нам не удастся в ближайшее время отбить мальчика, мы отдадим Янси шахту. И получим Трея назад.

— Ты сможешь его найти? Куда они увезли моего ребенка? — прошептала Венеция, поднимая глаза на Хэзарда. — Где он? Его же надо кормить! Джон, а если его некому будет покормить?..

— Они обязательно накормят его, биа. Я же объяснил тебе: Трей нужен Янси живым. Не плачь, мой ангел. Я найду его. — Он попытался вырваться из кольца ее рук. — Я должен идти, меня ждут. Жемчужный Свет позаботится о тебе. Прошу тебя, любовь моя! Дорога каждая минута.

— Я поеду с тобой!

Хэзард тяжело вздохнул и покачал головой.

— Я не могу взять тебя с собой.

Он прекрасно понимал, что, даже если Венеция и окрепла после родов, она представляла собой дополнительную опасность. Для Янси мертвая Венеция была бы куда лучше живой.

Венеция резко отвернулась, потом так же резко повернулась к Хэзарду. Ее глаза сверкали.

— Он мой сын! — крикнула она.

Хэзард на мгновение прикрыл глаза рукой. Когда он заговорил, его голос зазвучал резко, грубо.

— Наш сын в руках Янси, и мальчику грозит опасность. Учти: если ты упадешь по дороге, я не буду ждать тебя. Я просто хочу, чтобы ты это поняла.

— Тебе не придется меня ждать, — удивительно спокойно ответила Венеция. — Я от тебя не отстану.

Она была великолепна в своей решимости — маленькая, бледная, но она больше не дрожала. Их глаза встретились, и они невольно потянулись друг к другу. Рука об руку они вышли из вигвама и подошли к группе воинов.

— Еще одну лошадь для моей жены, — приказал Хэзард. — Она поедет с нами.

Они мчались не останавливаясь, пересаживаясь на свежих лошадей, когда прежние уставали. Венеция держалась рядом с Хэзардом. Он оценил ее отвагу, но они оба понимали, что если она устанет, то ему придется отправить ее с охраной домой. Ведь на карту была поставлена жизнь их сына.

Они преследовали индейцев лакота, которых нанял Янси. Их было много, и они стремились как можно быстрее оказаться на своей территории. Когда на следующий день Хэзард и его воины пересекли границу земель абсароков, то ненадолго остановились, чтобы проверить оружие, напоить лошадей, выставить защиту с флангов и отправить вперед разведчиков. Хэзард приказал воинам в случае нападения защищать Венецию.

Племя лакота было намного больше, чем племя абсароков, и Хэзард мог взять с собой только девяносто воинов. Но это не имело значения. Он должен был спасти своего сына.

Когда деревня лакота показалась на горизонте, Хэзард дал указания Неутомимому Волку относительно Венеции. Дальше он поехал один, но сначала тщательно подготовился. Он хотел, чтобы его боевая раскраска была видна издалека. Лоб и виски Хэзард выкрасил охрой, а остальную часть лица — черной краской с зелеными полосами. Грудь, руки, ноги были раскрашены алым. Хэзард оделся для боя — только набедренная повязка и мокасины; краски на его теле были весьма красноречивы и агрессивны.

Все демоны, преследовавшие Хэзарда во время этой бешеной скачки, оставили его. Теперь он снова стал воином — и собирался атаковать. Столкновения было не избежать, и он был настроен только на победу. Черный Кугуар ехал за своим сыном!

Лакота наблюдали за ним, пока он медленно спускался с холма — вооруженный, в боевой раскраске, демонстрируя высшую храбрость духа. Его лошадь в боевой, украшенной серебром и перьями сбруе не уступала ему в великолепии.

Хэзард уже проехал первый ряд вигвамов, когда говор толпы заставил его оглянуться. Он увидел, что следом за ним к деревне спускается золотистый конь с белой гривой, сверкающей в лучах заката. Огненно-рыжие волосы его всадницы развевались на ветру. Хэзард остановил Пету легким движением колена и стал ждать жену.

Безрассудно храбрая, упрямая, самоуверенная женщина собиралась вступить в схватку с дьяволом. Но такая Венеция была более близка и понятна Хэзарду, чем то дрожащее слабое существо, которое он видел накануне. Она была его женой, и он спокойно ждал ее, окруженный со всех сторон своими извечными врагами.

Когда Венеция подъехала ближе, толпа расступилась, пропуская ее. Она остановила своего коня на полшага позади Петы, и Хэзард улыбнулся ей, выражая свое одобрение. Бок о бок они въехали во внутренний круг — сумрачный воин и ослепительно красивая белая женщина с золотыми волосами. Их не удивило, что рядом с вождями лакота восседает Янси Стрэхэн.

Хэзард спешился и обратился прямо к вождям, даже не взглянув на Стрэхэна. Его сильные руки с темными браслетами на запястьях и выше локтя взлетели в приветствии — этот жест был понятен всем племенам прерии. Черный Кугуар сказал вождям, что приехал за своим сыном и не намерен покидать лагерь без него. А еще он сказал им, что Янси Стрэхэн — вор и убийца. Потом он снова поднял руку и величественным, несколько театральным жестом, заставившим всю толпу охнуть, отослал Пету прочь.

Боевая лошадь сначала не двинулась с места, а лишь повернула голову и посмотрела на Хэзарда. Они столько времени провели вместе, Пета побывала вместе с ним в сражениях, голодала вместе с ним, понимала его с полуслова. Белые не верили, что у лошадей есть душа, но абсароки знали, что это правда. Много раз Хэзард видел подтверждение тому в глазах Петы. И в этот день, стоя посреди толпы враждебных лакота, Хэзард знал, что Пета поймет его.

— Иди, — тихо прошептал он кобыле. — Ты должна. Пета колебалась еще секунду, потом развернулась и легким галопом унеслась прочь.

Все поняли, что Хэзард намерен остаться — и умереть, если потребуется. Такую беспримерную храбрость доводится увидеть редко. Хэзард сразу завоевал уважение и восхищение воинов лакота. Они могли быть врагами, но храбрость у индейцев всегда ценилась высоко.

Янси с возмущением заговорил, прибегая к помощи своего переводчика. Он напомнил вождям, сколько новых ружей обещал отдать за голову своего заклятого врага и сколько уже отдал за то, что лакота захватили в заложники его ребенка.

Вожди переговаривались между собой, взвешивая плату Янси и ценность Хэзарда. Желание Янси во что бы то ни стало получить шахту казалось им сумасшествием белого человека, но все-таки они чувствовали себя обязанными выполнить контракт, оплаченный новейшим оружием.

Пока вожди спорили, Хэзард знал, что в его пользу говорит только беспримерная храбрость. Он выложил все свои козыри в первом раунде, и теперь ему оставалось только ждать. Но чем дольше спорили вожди, тем больше были его шансы выполнить свою миссию. Сначала Хэзард хотел просто перебить цену, предложенную Янси, но потом решил, что Янси нельзя доверять ни в коем случае. Кроме того, такой подход к делу мог восстановить против него вождей лакота.

— Что они намерены делать? — встревожено спросила Венеция. — Янси выглядит таким разъяренным…

— Все может пойти не так, как он задумал. Вожди об этом как раз и спорят. Я собираюсь предложить им сделку, — негромко объяснил Хэзард, не сводя глаз с вождей. — Если они согласятся, я попытаюсь добиться, чтобы тебе принесли Трея. Лакота не нужна шахта, это только Янси сходит из-за нее с ума. Поэтому и Трей как заложник теперь не нужен, раз я сам здесь. — Хэзард посмотрел на Венецию глазами, полными любви и сожаления. — Ты должна пообещать мне одну вещь. Если я почувствую, что дело плохо, и крикну тебе: «Беги!» — сделай это. Бери Трея и выжми из своего коня все, на что он способен.

— Ты хочешь сказать, что тебя могут убить? — От ужаса Венеция побелела как полотно. — А я должна буду спокойно уехать, бросив тебя?

— Я скажу это только в самом крайнем случае. — Хэзард знал, что, если ему придется это сказать, значит, с ним будет уже кончено. — Но я должен знать, что у тебя и Трея есть шанс и ты им воспользуешься. Только, ради бога, никакого ненужного героизма. Это меня не спасет. А теперь скажи «да», потому что вожди почти закончили обсуждение.

— Но я не могу бросить тебя здесь одного погибать!

— Господь всемогущий, биа, неужели ты считаешь, что я попросил бы тебя об этом, будь у меня выбор? Ты сейчас должна думать только о Трее. Он — наше будущее.

На глазах Венеции выступили слезы. Молодая женщина кивнула и крепко сжала его пальцы.

— Черт, это нечестно! — воскликнула она. — Неужели ты не можешь просто пристрелить Янси? Это он виноват во всех наших несчастьях.

— Здесь по таким правилам не играют.

— Но мне нужен не только Трей, и ты… Мне нужны вы оба!

— Я знаю, принцесса, — негромко ответил Хэзард. — Но если удача от нас отвернется, я не хочу, чтобы вы с Треем погибли, даже не попытавшись выбраться. Просто попытайся — вот все, о чем я прошу.

Венеция не смогла ответить ему: невыносимая печаль нахлынула на нее, в горле стоял комок. Она только спрашивала себя, почему такие люди, как Янси, вообще существуют.

— А теперь молись, чтобы я сумел с ними договориться, — Хэзард сжал ей руку и тут же отпустил. — Начинается!

Хэзард предложил сразиться с любым мужчиной из племени лакота — и любым оружием. Если он победит, то лакота должны отдать ему Янси. При этом Хэзард пообещал, что не будет использовать против него никаких нечестных приемов. Он собирался драться с Янси один на один.

Хэзард услышал, как переводчик перевел Янси его предложение, увидел, как его враг достал какие-то бумаги и начал показывать их вождям. Но бумаги ничего не значили в этом мире по сравнению с прямым вызовом на бой. Перчатка была брошена, и Янси вдруг понял, что должен поднять ее. Это было делом чести: если он не примет вызов, то доверие к нему исчезнет.

И Стрэхэн принял вызов.

Тогда Хэзард начал осторожно договариваться о том, чтобы ему принесли сына. Вожди совещались всего несколько минут, но Хэзарду это время казалось вечностью. Наконец один из вождей подал знак, и очень скоро Трей уже лежал на руках у матери. Хэзард лишь на мгновение позволил себе отвлечься. Положив широкую ладонь на пушистую головку малыша, он мысленно попрощался с ним, если духи решат отвернуться от него. Потом он прошептал что-то рыжеволосой женщине, по щекам которой катились слезы, и вышел в центр круга, освобожденного для схватки.

Стоя там, Хэзард понимал, что сейчас ему придется применить все свои умения, полученные за долгую жизнь воина. Так как у вождей племени не было никакой персональной ненависти к Хэзарду, они остановили свой выбор на рукопашной схватке между ним и их фаворитом. Этого было достаточно для испытания. Кто победит, кто проиграет, не важно; главное — они получали возможность развлечься. Им не было никакого дела до ребенка и до вражды между вождем абсароков и белым. Их больше всего заботил целый вагон ружей, и этот вагон они уже получили.

Перед Хэзардом встал воин, избранный представлять свое племя. Этот человек с волосами, завязанными в косички, с мускулистым, намазанным жиром телом был тяжелее и больше Хэзарда.

Они начали медленно кружить по площадке, постепенно приближаясь друг к другу. Внезапно воин-лакота бросился вперед, как змея, и, обхватив Хэзарда железными руками, приподнял его над землей. Хэзард казался сейчас пойманным в ловушку животным. Венеция побледнела и отвернулась.

Однако Хэзард еще не устал, и, прежде чем из его легких вышел весь воздух, он изо всей силы ударил противника коленом. Звук удара услышали все вокруг. Человек поменьше наверняка бы упал, но лакота лишь покачнулся и ослабил хватку. И этого оказалось достаточно, чтобы Хэзард сумел вырваться. Вернее, почти вырваться, потому что лакота успел нанести ему сильнейший удар в плечо и снова схватить. Он навалился на Хэзарда всем телом, и они упали на землю, причем Хэзард оказался внизу. Толпа удовлетворенно зашепталась.

Ноги Хэзарда были свободны. Переведя дух, он перенес свой вес на них, оттолкнулся, и при помощи неимоверного усилия ему удалось перевернуться под тяжелой тушей. Упершись руками в землю, Хэзард стал напрягать мускулы, чтобы сбросить с себя противника, но лакота оседлал его, применив классический захват. Пот каплями падал мимо лица Хэзарда. Давление все усиливалось. И тогда Хэзард потянулся рукой к обутой в мокасин ноге, стоявшей рядом с его коленом. Он дернул противника за ногу из последних сил, и лакота, перевернувшись в воздухе, упал во весь рост на землю. Он сильно ударился головой, дернулся пару раз и затих.

С впитанной с молоком матери бесстрастностью толпа смотрела на поражение соплеменника. Удивленная наступившей тишиной, Венеция повернулась к тому месту, где происходила схватка, и увидела, как Хэзард медленно поднялся. Он еле держался на ногах, но был жив! Вне себя от радости, Венеция крепче прижала к себе ребенка. Хэзард обвел взглядом толпу, ища жену, а когда нашел, улыбнулся ей быстрой, ласковой улыбкой.

Теперь настала очередь Янси. Тот был настроен на убийство и выбрал оружием схватки ножи. Хэзард про себя обрадовался такому выбору: он страшно устал и с ножом чувствовал себя увереннее. Бросив последний взгляд на Венецию, чтобы удостовериться, что они с Треем в безопасности, Хэзард глубоко вздохнул, отер пот с глаз свободной рукой и бросился на противника.

Казалось, что он ждал этой минуты всю свою жизнь и настало наконец время потребовать ответа от того, кто собирался отнять у него его землю, его жену, его ребенка и его будущее. Словно Янси воплощал в себе всю алчность и глупость, которые грозили навсегда изуродовать мир абсароков.

Но Янси Стрэхэн не смог бы прожить так долго во враждебном окружении, если бы не научился себя защищать. Он был крепким, сильным и более безжалостным, чем другие. Его массивная голова с волосами цвета песка плотно сидела на крутых плечах, а ноги стояли на земле крепко, как деревья.

— Когда ты сдохнешь, я заберу ее с собой, — прорычал Янси. — Я собираюсь спать и с мамой, и с дочкой! Это, должно быть, забавно.

В его глазах горела лютая ненависть, но Хэзард остался невозмутимым.

— Мне почему-то кажется, что этот эксперимент тебе не удастся. — Хэзард в эту минуту был как никогда похож на черного кугуара. — Она знает, как тебя убить. Ты мог убедиться в этом, когда нашел своих людей на Паудер-ривер.

Разъяренный тем, что какой-то дикарь осмеливается бросать ему вызов, Янси рванулся вперед, как пушечное ядро, выставив перед собой руку с ножом. Но Хэзард вовремя уклонился. Вернее, почти вовремя: лезвие Янси все-таки коснулось его, оставив на боку алую ленту крови.

Толпа восхищенно охнула, Венеция подавила крик тревоги, а Хэзард негромко выругался. Не давая Янси возможности развернуться, он бросился за ним и вонзил нож ему в руку. Янси хрипло зарычал, как раненый кабан; кровь выступила на белом полотне. Он метнулся назад, пытаясь снова задеть Хэзарда, но промахнулся.

— Кто-то должен преподать тебе хороший урок, мальчишка! — Рана только подстегивала ярость Янси.

— Но только не ты, — спокойно парировал Хэзард. Он старался говорить отчетливо, хотя едва переводил дух. Рукопашная схватка измотала его, новая рана кровоточила все сильнее. Он ждал, наблюдая за своим врагом, и, когда Янси снова бросился на него, Хэзард увернулся, вытянув руку с ножом. На теле Янси появилась еще одна кровавая полоса.

Он услышал предупреждающий крик Венеции на мгновение позже, чем следовало, — высокий кожаный сапог с мексиканской шпорой врезался ему в пах. Но все-таки крик Венеции заставил его шагнуть в ее сторону. Если бы Хэзард остался стоять на месте, от этого удара он бы уже не встал. На него обрушилась волна невыносимой боли, заставив согнуться пополам и упасть на колени. В следующую секунду кованый сапог обрушился на его ребра. Хэзард откатился в сторону, но, затронув свежую рану, задохнулся от боли и выронил нож.

Янси тут же отбросил его нож в сторону и теперь с видом победителя возвышался над ним. Хэзард почти потерял сознание, и в этом полубреду ему казалось, что он снова замурован в шахте, куда не проникает ни единый луч света.

— Посмотри на них в последний раз! — злорадно произнес Янси. — Я думаю, что твоего ублюдка следует отдать индейцам сиу.

У Хэзарда оставался последний шанс. Он понимал, что, если упадет снова, больше ему не подняться. В висках у него застучало, но последние слова Янси неожиданно прибавили ему сил. Он понял, что сейчас сможет встать.

С полузакрытыми от боли глазами, Хэзард с такой быстротой вскочил с мокрой от крови земли, что Янси не успел увернуться. Хэзард нанес ему удар ногой в пах, а когда Янси согнулся, опустил сомкнутые кулаки ему на шею.

Схватка закончилась за четыре секунды. Шея Янси была сломана, из его рта пузырями пошла кровь, он упал на окровавленную траву, как изуродованная игрушка. Хэзард только взглянул на синеющее лицо врага и медленно опустился на колени. Он задыхался, его волосы слиплись от пота и пыли, из ран текла кровь.

— Ты никогда их не получишь, — сказал он с холодной решимостью.

Янси был мертв, и Хэзард пожалел, что невозможно вот так одним ударом покончить со всеми врагами его народа…

Внезапно им овладела страшная слабость, в глазах потемнело, стоящие вокруг лакота слились в единую темную безликую массу. Со всех сторон на него смотрели внимательные глаза. Хэзард потряс головой, чтобы прийти в себя, глубоко вздохнул, и в голове его немного прояснилось. Хэзард поднялся с колен и медленно выпрямился. Он знал, что должен подойти к Венеции, посадить ее с ребенком на лошадь, а потом каким-то образом усесться на лошадь самому, но это казалось совершенно непосильной задачей. Ему было больно, он с трудом подавил стон, готовый вырваться из груди.

Воины лакота смотрели, как вождь абсароков, с трудом держась на ногах, сделал первый шаг. Второй шаг вызвал такой острый приступ боли, что Хэзарду оставалось только надеяться, что он не переоценил свои силы. Подняв глаза, он увидел Венецию и понял, что сдаваться нельзя. «Еще ничего не кончилось, — повторял его усталый мозг. — Ты должен двигаться. Не стоять на месте, а идти вперед».

Собрав остатки сил, Джон Хэзард Блэк пошел навстречу своей жене, которая стояла у края толпы и судорожно прижимала к себе ребенка. Ей хотелось подбежать к нему, помочь, но она боялась пошевелиться. А Хэзард упрямо шел вперед, словно это было последним испытанием его мужества. Все стояли и молча ждали, когда он упадет: каждый шаг давался ему с таким трудом, что казалось, следующий он сделать просто не сможет.

И все-таки Хэзарду удалось пройти, те двадцать ярдов, которые отделяли его от Венеции.

— Джон, — только и выдохнула она, когда Хэзард оказался достаточно близко. И в этом единственном слове было все — и надежда, и страх, и гордость за него.

Их глаза на мгновение встретились, губы Хэзарда шевельнулись, произнося ее имя, но ни единого звука не сорвалось с них. Все его силы ушли на то, чтобы дойти до нее.

Хэзард подошел еще ближе, его пальцы вцепились в гриву гнедого. Некоторое время он стоял, тяжело дыша, и его кровь пятнала белоснежную гриву. Они были среди врагов, и Хэзард знал, что им никто не поможет.

— Теперь мы уедем, — наконец прошептал он и, выпустив гриву, нагнулся, чтобы помочь Венеции сесть на коня. — Залезай.

Держа ребенка одной рукой, Венеция поставила ногу на ладони Хэзарда и вцепилась свободной рукой в гриву. Она почувствовала, что муж поднимает ее. Это усилие едва не свалило его с ног; он покачнулся, но все-таки устоял.

— Как мне помочь тебе? — в отчаянии воскликнула Венеция, видя, что у него не осталось больше сил. — Может быть, ты уедешь с Треем, а я подожду здесь Неутомимого Волка? Ты же сам говорил, что индейцы не причиняют вреда женщинам.

Хэзард медленно покачал головой, упираясь лбом в шею жеребца. Прошла целая минута, прежде чем он поднял голову и прошептал:

— Не упади. Я сейчас сяду.

Спасение было совсем близко, и Хэзард просто не мог упустить этот шанс. Ему все-таки удалось сесть позади Венеции, они медленно поехали прочь. Гнедой нервничал, запах крови пугал его. Хэзард одной рукой легко держал поводья, другой крепко обнимал Венецию за талию, прижимая ее к себе. Именно она помогала ему сидеть прямо и не упасть. Венеция чувствовала, как гулко бьется его сердце, ощущая тепло его тела. Трей лежал у нее на руках, и вечерний бриз чуть шевелил легкие волосы на его голове.

— Не смотри по сторонам, держи голову выше, — Хэзард говорил тихо, спокойно; от невыносимого напряжения последних часов осталось только неровное дыхание.

Венеция не увидела, но почувствовала, как его кровь капает на ее руки и стекает по обнаженной коже. Она знала, что Хэзард получил несколько ранений ножом, и проклинала собственную беспомощность. Ведь нужно было как можно скорее промыть и перевязать его раны, а она сейчас могла только делать вид, будто ничего не боится. Хорошо хоть Трей спокойно спал на руках у матери, словно его будущее и в самом деле было обеспечено благодаря кровавой схватке, которую выиграл его отец.

Они проехали уже половину деревни; люди смотрели на них, и жеребец нервничал, прижимал уши к голове, все норовя встать на дыбы.

Венеция чувствовала, что от усилий сдержать гнедого кровь из ран Хэзарда течет все сильнее.

— С тобой все в порядке? — встревожено спросила она: у нее не было уверенности в том, что у него хватит сил выехать вместе с ними из деревни.

— Этот чертов гнедой не привык к запаху крови, это не боевая лошадь.

— Я спрашиваю о твоем состоянии, — она коснулась его руки.

— Я справлюсь, — пробормотал Хэзард и выругался сквозь зубы, потому что гнедой снова резко вскинул голову.

— А они вправду нас отпустят?

— Поживем — увидим, биа-кара… Это все, что я могу тебе сказать.

Они ехали очень медленно, чувствуя, что их жизнь висит на волоске. Но наконец перед ними открылись зеленые просторы прерии, где закатное небо касалось круглых холмов и лиловые сумерки накрывали долину. Свобода была совсем близко. Они проехали последний ряд вигвамов, миновали последнюю группу лакота, и только тогда Хэзард пустил гнедого легким галопом. Он специально не торопился, зная, как важно продемонстрировать бесстрашную уверенность в себе.

С тех пор много зим, сидя вокруг костров, лакота говорили о вожде абсороков и о его огненноволосой женщине, которая приехала вместе с ним спасать их ребенка. Они говорили о его бесстрашии, о том, как он один спустился к ним с холма, как отослал свою боевую лошадь. И в конце концов история о могучем и отважном Черном Кугуаре стала легендой.

47

Когда Хэзард и Венеция доехали до Неутомимого Волка и остальных воинов, абсароки не стали больше медлить. Они не знали, как надолго хватит чувства уважения у племени лакота. Хэзард пересел на Пету, а Неутомимый Волк взял Трея. Как только отзвучали поздравления и приветствия, они помчались вперед, чтобы побыстрее достичь земель абсароков.

Когда они добрались до первой стоянки родного племени, Хэзард еще сумел помочь Венеции слезть с лошади, но на большее его сил не хватило. Как только он почувствовал, что его жена и ребенок в безопасности, в глазах у него потемнело, и он упал прямо к ногам Венеции. Хэзард потерял слишком много крови, потратил слишком много сил, и теперь одного только усилия воли было уже недостаточно.

Венеция закричала от ужаса: Хэзард лежал неподвижно, с открытыми, ничего не видящими глазами, весь покрытый кровью. Подошел Неутомимый Волк, опустился рядом с другом на колени, приложил ухо к его груди, а потом поднял голову и сказал ей:

— Он жив.

Пока Хэзард лежал без сознания, ему промыли раны, зашили их, уложили его на шкуры в вигваме и стали ждать. Венеция с тревогой следила за его прерывистым дыханием, она не была уверена в том, что Хэзард очнется. Но к вечеру дыхание Хэзарда стало ровнее, раны перестали кровоточить. Венеция осторожно коснулась его лба, боясь причинить ему боль, и Хэзард тут же открыл глаза. Ему даже удалось улыбнуться.

— Любовь моя… Мы дома, — прошептал он и снова уснул.

Когда Хэзард проснулся много часов спустя, он настоял на том, чтобы искупаться в ледяном горном ручье, который протекал неподалеку. Неутомимый Волк объяснил Венеции, что индейские воины всегда так лечат свои раны, но Хэзард вернулся очень бледным, и она снова встревожилась.

Отряду пришлось остаться на этой стоянке еще на два дня, пока Хэзард не окреп настолько, что мог ехать домой. Они отправили вперед разведчиков, так что вся деревня вышла приветствовать их и поздравить с триумфальным возвращением. Как только Хэзард приехал домой, он первым делом отправился к своему племяннику. Красное Перо, пролежавший несколько дней при смерти, тоже начал выздоравливать, и Хэзард поблагодарил его за то, что он защищал Трея.

По случаю возвращения вождя в деревне устроили грандиозный праздник, который продолжался всю ночь. Когда небо уже посветлело на востоке, Хэзард извинился перед собравшимися за себя и за Венецию, и они пошли через веселящуюся деревню в свой вигвам. Венеция уложила Трея в колыбель, Хэзард подошел к ней и обнял ее. Они оба долго молча смотрели на спящего сына, гордясь им и благодаря судьбу за то, что он у них есть. Пушистые ресницы лежали на пухлых щечках, малыш легко улыбался во сне.

— Я не думал, что смогу кого-то еще любить так же сильно, как тебя, биа-кара. Но я ничуть не меньше люблю Трея — правда, по-другому. Он — это ты и я, он — наше будущее, и я хочу дать ему все. Наверное, это нереалистично, но разве отец не имеет права помечтать? — Хэзард опустил голову и потерся подбородком о волосы Венеции.

— А его мать мечтает о том, чтобы мы могли подарить ему жизнь в этих горах, — прошептала Венеция, поворачиваясь лицом к Хэзарду. — Жизнь свободную и стоящую того, чтобы ее прожить! Как ты думаешь, мы можем это сделать?

Хэзард улыбнулся.

— Мой упрямый ангел. — Он легко поцеловал ее в лоб. — Мы постараемся. — И Хэзард поклялся самому себе всегда защищать их.

— Когда мы вернемся обратно на шахту? — спросила Венеция.

— Ты как-то очень уверенно произносишь это «мы»…

— А почему нет? Янси мертв, нам больше ничто не угрожает, так что даже не думай, что вернешься туда один!

Она посмотрела на него таким свирепым взглядом, каким умела смотреть только Венеция Брэддок. Но, увидев, что муж не возражает, она улыбнулась.

— Уж не собираешься ли ты просидеть у меня в кармане всю оставшуюся жизнь? — усмехнулся Хэзард.

— До конца твоих дней, Джон Хэзард Блэк! И что ты об этом думаешь?

Хэзард обнял ее, и они оба ощутили безмерный покой. Любовь озаряла их — непонятная, неподвластная разуму, — но эта любовь была их победой над безумным, жестоким миром.

— Я думаю, — очень медленно сказал Джон Хэзард Блэк, — что я самый счастливый человек на свете.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

Реклама на сайте