«Зима была холодной »

Зима была холодной (fb2) - Зима была холодной (Любовь в историческом антураже - 4) 1064K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Галина Милоградская (Luchien)

Luchien Зима была холодной 

========= Глава 1 ==========

Февраль 1861 г. Вирджиния

Зима в этом году выдалась холодной. Даже для мягкого Юга, по которому прошлись волной ледяные ветры. Все разговоры в гостиных сводились к двум вещам: опустится ли температура ниже тридцати двух и примут ли в Конгрессе новую Декларацию о создании Конфедерации. Но в «Белом цвете» было не до этого — здесь вовсю готовились к свадьбе.

Дочь хозяина одной из самых богатых плантаций штата, Алексис Каннинг, готовилась сочетаться браком с Джонатаном Коули. Благодаря этому браку два плантатора мечтали объединить свои владения. Хотя дети их, ко всеобщему умилению, не просто шли на поводу у родительских матримониальных планов, но и пылали друг к другу самой настоящей, искренней юношеской любовью. Даже сегодня, в день венчания, молодой Коули успел сбежать из «Трёх дубов» на встречу с невестой.

— Ты уверена, что мы сможем улизнуть после свадьбы? — Джонатан стоял посреди комнаты, которая сейчас напоминала примерочную знаменитой модистки: кружева, обрывки тканей, цветы лежали на полу, кровати и креслах. Сама невеста пряталась за объёмной ширмой, и жених мог разглядеть лишь слабый силуэт.

— Не хочу слушать шаривари* в первую брачную ночь. — Даже отсюда он мог почувствовать, как Алексис скривилась. — Это унизительно!

— Значит, я попрошу дядю Джона, чтобы он подогнал коляску к крыльцу сразу после того, как нас поздравят!

Джонатан в полной мере разделял опасения невесты, особенно учитывая недвусмысленные шуточки друзей из Вест-Поинта. Двое из них, кстати, были северянами, и это беспокоило Джонатана не меньше, чем первая брачная ночь. Пока они вели себя прилично, но поджатые губы и неодобрительные взгляды успели вызвать немало толков среди родных Коули и слуг «Трёх дубов».

— Масса Коули! — Грозный оклик няни Алексис заставил подпрыгнуть от неожиданности. — Как же вам не стыдно, масса Коули! Немедленно покиньте комнату мисс, пока я не рассказала обо всём хозяину!

— Люблю тебя, Алекс! — только и успел выкрикнуть Джонатан, прежде чем спрыгнул с балкона, под которым его ждал конь.

— Стой! — воскликнула Алексис, выскакивая из-за ширмы и бросаясь к окну. Но успела увидеть лишь круп гнедого жеребца.

Свадьба была впечатляющая. В этом сошлись все. А на утро Юг взорвался новостью: южные штаты объявили о своей независимости.

Спустя два месяца разразилась беспощадная Гражданская война, из-за которой Юг потерял все деньги и привилегии, а тысячи бывших рабов оказались предоставлены сами себе. В ходе кровопролитных боёв Конфедерация была разбита, и осколки старого доброго аристократического Юга разлетелись по всей Америке под завывания пронизывающего холодного ветра с Севера. Лишённые имущества, денег, положения, бывшие плантаторы и их семьи вынуждены были скитаться в поисках мира. В попытках вернуть хотя бы малую толику того, что потеряли навсегда…

* * *

Апрель 1867 г. Колорадо-Спрингс, штат Колорадо

Пропитанный пылью дилижанс въехал в город и остановился у телеграфной станции, скрывшись в жёлто-серой дымке. Путники, кашляя и вытирая слезящиеся глаза, пытались разглядеть открывшийся им город, но в клубах пыли это мало кому удавалось. Наконец возница спрыгнул с козел и распахнул дверь.

— Добро пожаловать в Колорадо-Спрингс, господа! И леди. — Он учтиво кивнул и подал руку молодой женщине, изящно выбравшейся наружу. После нескольких дней в одном положении, исключая редкие стоянки и ночёвку на постоялых дворах, ноги затекли и слушались с трудом. Подобрав юбки, она отошла в сторону, наблюдая, как снимают багаж с крыши.

Сонная улочка пришла в оживление, стоило дилижансу вылететь из-за поворота, и теперь у дверей каждой лавки стоял народ — продавцы, покупатели, просто прохожие, с интересом рассматривавшие приезжих и составлявшие о них своё мнение. Судя по всему, женщина, стоявшая сейчас у дверей дилижанса, была не бедна. Тёмно-синее дорожное платье, застёгнутое на все пуговицы под самым подбородком, было сшито из добротного плотного хлопка. Тонкие чёрные кружевные перчатки на руках, которые, по предположению миссис Дженкинс, жены хозяина бакалейной лавки, точно не знали мозолей. Небольшая шляпка с изящной вуалью скрывала высокий лоб, а медовые густые волосы были припорошены пылью. Чуть вздёрнутый носик и излишне, по мнению той же миссис Дженкинс, пухлые губы придавали внешности незнакомки определённый шарм.

— Миссис Коули? — К леди подошёл возница. — Проверьте, все ли ваши вещи сгрузили?

Пройдясь внимательным взглядом по двум сундукам и трём небольшим дорожным сумкам, Алексис Коули медленно кивнула, наблюдая, как расходятся пассажиры. Все они вернулись домой, и лишь Алексис приехала в неизвестность. За недели пути возница и пассажиры стали почти родными, и теперь она остро почувствовала своё одиночество. Ещё минута — и Алексис осталась одна на деревянном настиле небольшой телеграфной станции крохотного городка.

— Мэм? — Алексис с надеждой обернулась и увидела долговязого мужчину с выпуклыми, как у рыбы, глазами. — Могу я вам чем-то помочь, мэм?

— О, пожалуйста! — Обрадовавшись, что рядом оказался хоть кто-то, небезразличный к её судьбе, она обернулась. — Я ищу мистера МакРайана.

— МакРайана? — Мужчина в удивлении приподнял брови. — Вы уверены?

— Да. — Пришла очередь хмуриться Алексис. — Мистер МакРайан пригласил меня сюда и должен был встретить.

Одарив её многозначительным нечитаемым взглядом, телеграфист нахмурился.

— Миссис Коули, — вспомнив о манерах, поспешила представиться Алексис.

— Ораст. Хэнк Ораст, — учтиво кивнул телеграфист. — Не знаю, мэм, простите, но вы выглядите слишком добропорядочно для той, кто мог приехать по приглашению МакРайана. Но если вы настаиваете… В это время обычно он находится в салуне. — Ораст показал на противоположную сторону улицы. На двухэтажном здании красовалась вывеска: «Рыжий пёс». Чуть ниже находилась приписка: «Еда. Выпивка. Нумера». — Подождите здесь, я его позову.

— Не стоит. — Алексис выдохнула, расправляя плечи. — Раз уж он меня вызвал, но не встретил, я хочу лично узнать причины отсутствия. Вы не посмотрите за моими вещами? — Она кивнула на багаж.

— Да, конечно, — откликнулся Ораст, с интересом наблюдая за тем, как Алексис пересекла улицу и направилась к дверям салуна.

— Смотри-ка, кажется, к нам новенькую принесло!

Стоявшие у дверей раскрашенные девицы насмешливо переглянулись. Алексис бросила быстрый взгляд в их сторону и тут же отвернулась, покраснев. На девушках красовались украшенные примитивной вышивкой ярко-голубые рубашки с неприлично низким вырезом. Алые юбки лениво колыхались в такт движениям своих хозяек — те вертелись, привлекая внимание проходивших мимо мужчин.

Стоять здесь, слушая насмешки продажных девиц? Или войти внутрь, подвергнув себя ещё большему граду язвительных замечаний? «Приличная женщина никогда не переступит порог неприличного заведения!» — прозвучал в голове голос няни. Но что ей остаётся делать? Не ждать же под дверью, пока мистер МакРайан соблаговолит выйти! Можно, конечно, вернуться и попросить мистера Ораста, но Алексис не хотела расписываться в своей беспомощности в первые же минуты пребывания в городе. Она найдёт его и посмотрит прямо в глаза. Хотя, может, он просто не знал, что дилижанс приедет утром? Может, его задержали дела, и после бессонной тяжелой ночи он зашёл в салун пропустить стаканчик, ожидая её прибытия? Мужчина, который писал ей, не мог быть забулдыгой, проживающим жизнь под стойкой. Определённо, у его задержки есть оправдания.

Подбадривая себя, Алексис решительно распахнула дверь и остановилась, привыкая к полумраку и тяжелому табачному дыму, висящим внутри. В салуне было шумно. Столы, расставленные вдоль стен, оказались все заняты — кто-то азартно играл в карты, несколько ковбоев в углу обсуждали недавний перегон скота. Трое прилично одетых мужчин неспешно потягивали виски, наблюдая за картёжниками. За стойкой полулежала фигура пропойцы. Несколько пар глаз уставились на Алексис, стоило той появиться на пороге. Поморщившись, она прошла к стойке, за которой стоял высокий длинноволосый мужчина в выцветшей алой рубашке и бледно-голубом жилете. Отставив в сторону бутыль, он облокотился о стойку и осмотрел Алексис оценивающим взглядом.

— Чем могу помочь, милая? — фамильярно ухмыльнувшись, спросил он. — Хочу напомнить, что женщинам вход внутрь запрещён. — Он смерил её оценивающим взглядом. — Если только ты не хочешь устроиться здесь на работу.

— Мне нужен мистер МакРайан. — Алексис старалась не дышать глубоко, чувствуя, как от крепкого запаха мужских тел и табака у неё начинает резать глаза.

— Да ну? — натурально удивился рыжий за стойкой. — Позвольте поинтересоваться: зачем?

— Вас это не касается, — прохладно ответила Алексис, чувствуя, как поднимается раздражение. МакРайан! Кажется, она слишком высоко оценила этого джентльмена. Она выскажет ему всё, что думает, после того, как найдёт!

— Понял. — Бармен шутливо поднял руки вверх. — МакРайан! Эй, чёртов ирландец, за тобой пришли!

Алексис обернулась и встретилась глазами с мутным бледно-голубым взглядом. Искомый ирландец оказался совсем рядом, за соседним стулом. Он гипнотизировал стакан, стоявший перед ним, и с трудом от него отвлёкся.

— Вы кто? — сипло проговорил мужчина.

— Я — Алексис Коули, вы писали мне.

— Я?! — Незнакомец иронично скривил губы. — Простите, красавица, но вы явно не по адресу.

— Мистер МакРайан, — с нажимом произнесла Алексис, — вы написали, что ждёте меня. Вот, я здесь. Так будьте любезны оторваться от виски и выслушать меня!

— О! А леди-то с норовом! — одобрительно проговорил бармен, перекидывая через плечо копну рыжих волос.

— Я буду ждать вас на улице, — процедила Алексис, разворачиваясь на каблуках и степенно выходя из салуна. Видит Бог, она мечтала бежать отсюда со всех ног, вот только бежать было некуда. И всё, что оставалось — замереть у выхода, неподалёку от раскрашенных девиц, надеясь, что упрямый ирландец выйдет. Она положила руки на перила, отполированные до блеска сотнями рук, и незаметно сжала ладони, глубоко вздохнув. Что-то шло не так. Неужели ей придётся возвращаться? Было бы куда… Алексис прикусила щёку, загоняя вглубь подступающую панику. Всё будет хорошо. Обязательно. Не для того она столько пережила, чтобы сейчас рыдать при первом же препятствии.

— Я всё ещё не понимаю, чем обязан вашему вниманию. — Знакомый хриплый голос прозвучал над ухом, заставляя дёрнуться и отступить на шаг. МакРайан остановился в шаге от неё, облокотившись о столб, подпиравший балкон второго этажа. Алексис скользнула взглядом по его фигуре, едва сдержавшись, чтобы брезгливо не сморщиться. Вид мужчины можно было описать одним словом: помятый. Запылённые, заляпанные засохшей грязью по самые голенища сапоги, мятая одежда неопределённого цвета, щетина и всклокоченные густые волосы и, в довершение ко всему, оценивающий взгляд бледно-голубых глаз. МакРайан понимающе усмехнулся и полез в карман.

— Я получила от вас письмо, — начала Алексис, стараясь сохранять невозмутимый вид, замечая краем глаза, как на её собеседника откровенно смотрят продажные девицы у входа. — Приглашение работать.

— Дорогуша, я точно не высылал вам никаких писем, — покачал головой МакРайан. Его лицо прояснилось, и он извлёк на свет короткий огрызок сигары, с наслаждением его прикуривая и выпуская сизый дым. — Вы ошиблись, — коротко констатировал он, пожав плечами. — Мне очень жаль. Поезжайте домой.

— Но я добиралась сюда три недели! — в отчаянии выкрикнула Алексис, сжимая кулаки.

— Сожалею, — равнодушно бросил он, поворачиваясь к девушкам. — Леди, не поможете ли мне спустить пару баксов? — Он сделал было шаг к ним навстречу, когда до слуха долетело еле слышное:

— Я надеялась устроиться у вас учительницей…

— Учительницей? — Обернувшись через плечо, МакРайан постарался сосредоточить взгляд на девушке. — Так что же вы сразу не сказали?! Вам не ко мне, дорогуша. Вам к моему брату.

И, обняв проституток за талию, он пошёл в салун.

— А где мне его искать?! — в отчаянии выкрикнула Алексис.

— В церкви! — крикнул МакРайан через плечо.

Возмущённо выдохнув, Алексис поспешила к своим вещам. Значит, это был не учтивый пастор, писавший ей! Да и вообще, как она могла подумать, что святой отец будет сидеть в салуне, попивая виски?! Видно, не зря Алексис так часто слушала причитания родни о том, что на Западе всё не так. Что здесь только пьют, не выпускают из рук оружие и убивают друг друга. Подумать только — искать священника в салуне! Да ты совсем ума лишилась, миссис Коули!

Ободряя себя подобным образом, она вернулась к телеграфу, у которого продолжали лежать её вещи. Ораст кивнул из окна, подходя ближе.

— Ну как, нашли МакРайана? — Его выпученные рыбьи глаза излучали любопытство.

— Не того, — улыбнулась Алексис. После тяжёлого разговора и облегчения от того, что ей не придётся иметь дела с тем возмутительным типом, хотелось танцевать. — Мне нужен отец МакРайан.

— О, священник? — Ораст одобрительно посмотрел на неё. — Так что же вы сразу не сказали! Церковь стоит во-он там, — он указал на дальний конец улицы, застроенной с двух сторон одно- и двухэтажными домами. Далеко впереди, за городом, небо подпирала величественная гора.

Вдоль домов тянулась дощатая мостовая, а сама дорога, раскатанная колёсами повозок и растоптанная копытами коней, представляла собой засохшее месиво, которое сейчас как раз пересекал одинокий облезлый кот. «Как МакРайан», — подумалось Алексис, и она весело фыркнула.

— Боюсь, мне придётся попросить вас… — начала было она, но Ораст перебил:

— Я, конечно же, прослежу за вашими вещами, миссис Коули. Не переживайте!

Благодарно кивнув, Алексис в очередной раз пустилась в путь, теперь в противоположную от салуна сторону. С каждым шагом радостное настроение рассеивалось — она чувствовала на себе взгляды. Заинтересованные, оценивающие. Казалось, весь город выглядывает из окон, чтобы посмотреть на неё, новую жительницу Колорадо-Спрингс. Гордо подняв голову, Алексис представила, что идёт по залу, а по бокам застыли гости дома, приехавшие на её бал, и сразу почувствовала себя увереннее.

Улица кончилась, пришлось остановиться и оглянуться. Церковь обнаружилась в стороне от города. Небольшое деревянное здание, выкрашенное в белый цвет, стояло на опушке редкого леса. К церкви вела добротная деревянная дорога, справа от которой виднелась колея для всадников.

Алексис вдруг оробела. Она медленно пошла вперёд, делая вид, что разглядывает окружающий пейзаж, а на самом деле с трудом переставляя ноги. Весь запал, с которым она собиралась говорить с написавшим ей письмо священником, выплеснулся на другого МакРайана, и теперь Алексис радовалась, что не сняла перчатки, чувствуя, как становятся мокрыми ладони, а по спине струится липкий пот. А вдруг она не подойдёт?

К закрытым дверям вели три пологие ступеньки. Алексис медленно поднялась по ним и толкнула дверь, заглядывая внутрь. В церкви было прохладно и тихо, на пустых скамейках лежали аккуратно разложенные Библии.

— Мистер МакРайан? — Алексис прошла по проходу к алтарю и прислушалась. Церковь была пуста. Что за неугомонные братья? Так и будет до вечера за ними гоняться? Тяжело вздохнув, Алексис присела на лавку и обратила свой взгляд к распятию, висевшему на дальней стене над алтарём. Печальный лик Спасителя сочувствующе взирал на неё, даруя поддержку и умиротворение. Прошептав короткую молитву и торопливо перекрестившись, Алексис вышла из церкви, оглядываясь.

Впереди лежал город, за спиной — лес и горы. Алексис обошла церковь и увидела небольшой домик, притулившийся к задней стене. Невдалеке виднелся амбар и конюшня, наполовину скрытая зарослями жимолости. Пока Алексис раздумывала, где может быть отец МакРайан, в конюшне послышалось громкое ржание, и почти сразу же в проходе показался высокий мужчина.

— Мистер МакРайан? — с надеждой окликнула Алексис и поспешила к нему. Но остановилась на полпути, с ужасом глядя на руки, оказавшиеся по локоть в крови. Мужчина как раз вытирал их засаленной тряпкой, щурясь на солнце.

— Простите, мэм, но служба будет вечером. А если вы пришли исповедаться, то прошу подождать — у меня только что разродилась кобыла.

— Я Алексис Коули, — собравшись с духом, ответила Алекс. — Я приехала по вашему приглашению. Учительница.

— Учительница? — весело воскликнул священник. — Ну, наконец-то! Колум МакРайан. — Он протянул руку, и Алексис, покосившись на бурые разводы и мысленно отправив перчатки в стирку, её пожала. — Простите, что не встретил — обычно дилижанс задерживается на несколько часов, я думал, что успею разобраться с делами.

— Ничего страшного, — улыбнулась Алексис. Искреннее сожаление священника развеяло всё раздражение.

— Не так вы думали начать своё знакомство с нашим городом, а миссис Коули? — Он весело подмигнул.

— Это точно! — со смехом ответила Алексис.

— Что ж, думаю, самое время вспомнить о манерах. Пойдём в дом, я угощу вас кофе, и вы расскажете, как добрались.

— Мои вещи! — испуганно ахнула Алексис, вспомнив об оставленном на улице багаже. — Я оставила их на телеграфе и…

— Не волнуйтесь. Ораст за ним приглядит, — успокоил её Колум. — К тому же, надо подумать, куда вам заселиться, прежде чем найдём постоянный дом. Выпейте кофе, Алексис. Он всегда помогает решать все проблемы.

По дороге Колум вкратце рассказал, что прежняя учительница вышла замуж и уехала в Техас, и местная ребятня оказалась предоставлена сама себе.

— И сколько времени они не учатся? — поинтересовалась Алексис.

— Почти год, — вздохнул Колум, огибая церковь и направляясь к длинному приземистому строению. — Мало кто хочет ехать в нашу глушь.

— Мне кажется, здесь все городки похожи один на другой. Я их столько в пути повидала! — покачала головой Алексис и пристыженно замолчала, встречая острый взгляд синих глаз.

— Знаете, здесь, конечно, нет библиотеки и театра, а жителей так мало, что все про всех всё знают, но именно здешние люди — самые настоящие из всех, что я видел. — Он отвернулся и продолжил путь. Алексис поспешила следом, не решаясь продолжить разговор, разглядывая шагавшую впереди фигуру.

Он был высоким и… не старым. Отчего она решила, что Колум МакРайан непременно окажется почтенным старцем? Тёмно-русые волосы были коротко острижены и слегка завивались на концах. Загорелую шею наполовину скрывал воротник простой холщовой рубашки, а подвёрнутые рукава открывали крепкие мускулистые руки. Сразу видно — отец Колум не только проповеди горазд читать.

Алексис шла следом за священником, думая, что этот день явно станет одним из самых странных и волнительных за всю её жизнь.

Комментарий к Глава 1

*Шаривари — Шаривари, вероятно, является одним из наиболее раздражающих свадебных обычаев, о которых когда-либо было известно. Само слово означает "серенада молодоженам, сыгранная кастрюлями, чайниками и т. д.". Она была также плоха в реальности, как и звучала, однако, к счастью, эта народная традиция, которая достигла своего апогея в 19 веке, впала в немилость.

В первую брачную ночь пары, друзья, члены семьи и другие свадебные гости собирались вокруг дома молодоженов и создавали как можно больше неприятного шума. Они стучали в кастрюли, фальшиво пели и делали все возможное для того, чтобы помешать паре.

Это, безусловно, нехорошо, пытаться испортить чью-то брачную ночь, однако, исторические данные свидетельствуют о том, что "раздражители" часто становились вандалами. В одном из случаев, произошедших в 1910 году, группа мужчин (сподвижников отца невесты) настаивала на том, чтобы каждый из них поцеловал невесту, а затем еще и требовали денег за то, чтобы не мешать им во время первой брачной ночи. Однако, получив деньги, они все-таки «спели» ночную серенаду, чем заставили молодых отложить медовый месяц.

========== Глава 2 ==========

Солнце нещадно палило, не забывая напоминать, что сейчас самый разгар лета. Дорожка огибала церковь, за которой примостился маленький домик, сложенный из свежих бревён. Распахнув дверь, отец МакРайан посторонился, пропуская Алексис вперёд. Внутри пахло прогретым на солнце деревом и сухим, пыльным ароматом луговых трав, стоявших в кружке у окна.

— Здесь всё просто, но очень удобно, — словно извиняясь за скудную обстановку, произнёс отец Колум, подходя к плите. Железная печь слабо тлела, сверху стоял медный кофейник, и МакРайан, потрогав его рукой, удовлетворённо кивнул.

Алексис прошлась по дому, останавливаясь посередине комнаты. Кровать за тёмно-синей шторой, небольшой камин, две керосиновые лампы на нём, добротно сколоченный стол и три стула, сундук в углу, над ним — сутана. Разглядывать больше было нечего. У двери стояло ружьё, небрежно прислонённое к стене.

— Присаживайтесь, — бросил через плечо отец Колум, разливая дымящийся кофе по жестяным кружкам. Алексис осторожно опустилась на стул, провела ладонями по столу, покрытому сетью порезов от ножа.

— Давно вы здесь живёте, отец МакРайан?

— Три года, — бросил Колум, не оборачиваясь. Он взял железную банку, доставая из неё печенье. Положил на щербатую тарелку, подхватил кружки и подошёл к столу. — Угощайтесь. Прихожане часто приносят домашнюю еду — всё мечтают откормить одинокого священника. — Он беззлобно усмехнулся, и из уголков бледно-голубых глаз разбежалась сеть тонких морщинок.

— А как вы оказались здесь, миссис Коули? — Опустившись на стул напротив, Колум осторожно отхлебнул кофе и посмотрел на собеседницу поверх кружки.

— Решила начать жизнь с чистого листа, — пожала плечами Алексис, делая глоток. Кофе оказался крепким и пережаренным. Она мужественно проглотила его и отставила кружку в сторону. — Муж погиб на войне, и мне пришлось искать способы выжить. Я много работала, сменила немало домов — гувернантки для северянок, что приехали жить на Юг, считаются выгодным вложением денег, — с горечью добавила Алексис.

— Ваш акцент слишком мягок для уроженки Севера, — проницательно заметил Колум. — Вы ведь южанка, не так ли?

— Вирджиния, — Алексис кивнула, не считая необходимым это скрывать. — Здесь это может стать проблемой?

— Я думаю, вы неспроста выбрали место для новой жизни, — усмехнулся Колум. — Здесь большинству абсолютно всё равно, откуда вы и кем были раньше.

— А вам?

— Я воевал за янки, если вы спрашивали об этом, — пришла очередь МакРайана пожимать плечами. — Но это не было связано с моими политическими предпочтениями. Скорее, с желанием заработать.

— Священники тоже могут сражаться наравне с обычными солдатами? — Алексис удивлённо посмотрела на Колума.

— Я ведь не всю жизнь был священником, — хитро улыбнулся Колум. — Смотрю, мой кофе пришёлся вам не по душе, — он указал глазами на кружку. — Мне многие говорят, что я совершенно не умею его варить.

— Признаться, да, он отвратителен. — Алексис виновато посмотрела на Колума и с трудом сдержала зевок.

— Простите! — Колум покаянно склонил голову. — Я сижу и выспрашиваю вас о жизни, вместо того чтобы помочь устроиться! Совершенно забыл, что вы провели в дороге не один день.

— Не стоит извиняться, — произнесла Алексис, поднимаясь. — Но вы должны рассказать, почему у пастора, который является духовником целого города, такой возмутительный брат.

— Вы успели познакомиться с Киллианом? — Колум замер на пороге.

— Поначалу меня отправили к нему, я ведь не знала, что МакРайанов в Колорадо-Спрингс двое, — со смехом ответила Алексис. Они неспешно направились в город, миновав церковь и выйдя на широкий луг, наполненный жужжанием пчёл и стрёкотом цикад.

— У него довольно-таки тяжёлая судьба, — после непродолжительного молчания ответил Колум.

— Как и у всех нас, — небрежно заметила Алексис. Наглая ухмылка Киллиана всё ещё стояла перед глазами.

— Не судите, и не судимы будете, — сухо ответил Колум, и Алексис удивлённо покосилась на него — было заметно, что разговоры о брате вызывают неприязнь.

— Давайте сменим тему, — предложила Алексис. — Может, вы расскажете мне о городе? О том, что меня здесь ждёт?

— Спасибо, — благодарно кивнул Колум. — Отмечу, что вы совершенно не прогадали, выбрав Колорадо-Спрингс. Городу всего три года*, но он очень быстро растёт, и новые люди прибывают каждую неделю. Говорят, что вскоре сюда проложат железную дорогу, но часть горожан против.

— Против?

— Да, они утверждают, что это разрушит уникальную природу и в город хлынут толпы отдыхающих. Начнётся хаос, участятся кражи — у нас до сих пор нет шерифа. А ещё строительство железной дороги означает проблемы с индейцами — им придётся уйти.

— Здесь поблизости водятся индейцы?

— В основном навахо, — кивнул Колум. — Многие из них приняли нашу веру, мирно живут в резервации к югу от Пайкс-Пик, — он кивнул на гору, синевшую вдали. — Но год назад в наших краях появились шайенны. И вот их, а особенно их Воинов-Псов, надо опасаться. Они не нападают на город — в трёх милях от нас расположен форт с сотней солдат. Но к караванам и одиноким путникам беспощадны.

— Я слышала, они снимают скальпы с живых людей? — с дрожью в голосе спросила Алексис.

— Это правда, — серьёзно ответил Колум. — Но я прошу вас, не стоит беспокоиться. Армия защищает нас. А навахо всеми силами пытаются сдержать их пыл: они понимают, что непрерывная резня будет означать новую кровопролитную войну. А индейцы и так лишились всего, что им дорого.

— Это печально и страшно, — вздохнула Алексис, подумав, что в чём-то может понять дикарей. Когда у тебя отбирают всё, что дорого, кроме ненависти к захватчикам не остаётся ничего.

Тем временем они вошли в город, и отец Колум то и дело кивал, встречая прихожан. Хэнк Ораст, улыбаясь, вышел из телеграфа, с чувством пожимая руку священнику.

— Как я рад, что миссис Коули нашла вас! — Он доверительно понизил голос и добавил: — Если честно, когда она сказала, что ищет МакРайана, я поначалу решил, что Киллиан наконец решил остепениться и выписал себе жену…

— Не будем об этом сейчас, — мягко перебил его Колум. — Миссис Коули надо определить на постой, она устала с дороги. Я схожу к Фрэнку, сниму у него комнату. Вы подождёте меня? — обратился он к Алексис. Та кивнула, вздохнув про себя — начала сказываться усталость и напряжение от долгого, насыщенного событиями дня. К тому же, последний раз она ела вчера, в крохотном поселении, стоящем на пути следования дилижансов.

— А давайте я угощу вас кофе? — словно прочитав её мысли, Ораст пригласил Алексис внутрь, усадив на лавочку.

— Спасибо, кофе я сегодня уже пила, — вежливо улыбнулась Алексис.

— О, представляю. О кофе отца Колума ходят легенды, — добродушно усмехнулся Ораст, прищурив выпуклые рыбьи глаза. — У меня есть приличный кофе из кафе и кусок пирога, если вы не против разделить его со мной.

— Если это не слишком вас стеснит, — начала было Алексис, но Ораст уже нёс из комнатки за стойкой телеграфа поднос. Водрузив его на лавку, он протянул Алексис большую кружку и подвинул тарелку с пирогом.

— Не буду вам мешать, — тактично проговорил Ораст и вышел на улицу.

Колум пересёк улицу и зашёл в салун.

— Преподобный? — Хозяин салуна, казалось, за это время не сдвинулся с места ни на дюйм, всё так же неспешно продолжая натирать стаканы. — Сегодня просто день неожиданных посещений! Чем обязан?

— У тебя есть свободные комнаты?

— А что, решили попробовать моих девочек?

— Я говорю про номера для постояльцев, Фрэнк. — Колум облокотился на стойку, склонившись к Фрэнку. — К нам приехала учительница, надо разместить её на время, пока мы не найдём подходящее жильё. Номер должен быть приличный и с отдельным входом.

— Да вы никак разбогатели, падрэ, — усмехнулся Фрэнк. — Или в вашей кружке для пожертвований собралось слишком много лишних денег?

— Сколько?

— Доллар за ночь. — Фрэнк явно заломил цену, но Колум понимал, что сегодня разместить учительницу лучше уже не получится. Он, к стыду своему, совершенно забыл про то, что она писала. И если утром оплошность с тем, что её никто не встретил, сгладила кобыла, то с жильём само собой решиться ничего не могло.

— Я заплачу за две ночи, — спокойно ответил Колум, отсчитывая деньги. — А ты пришли кого-нибудь к Орасту, чтобы забрали вещи и отвели миссис Коули в номер.

— Как скажете, святой отец, — лениво улыбнулся Фрэнк, пригладив волнистые волосы. — Я могу и сам проводить новую учительницу.

— Фрэнк, — предостерегающе проговорил Колум. Тот поднял руки вверх, и улыбка его стала ещё шире.

— Только проводить, падрэ. Я умею отличить продажную девку от леди.

Фрэнк вышел из-за стойки, крикнув одной из девочек занять его место, а Колум тяжело вздохнул, провёл ладонью по лицу и оглянулся. Если Киллиан был здесь пару часов назад, навряд ли он уже уехал. Им давно стоило поговорить, и если бы младший брат так отчаянно не избегал встречи, проблем у них было бы гораздо меньше. Спросив у девушки за стойкой, здесь ли Киллиан и получив утвердительный ответ, Колум опустился на стул и принялся ждать. Можно было оставить его самому себе, позволить дальше катиться в пропасть, на дне которой ждут лишь острые камни. Но Колум не мог. Он обещал приглядывать за братом. Обещал матери, и поэтому, как бы иногда ни хотелось плюнуть на всё, старался изо всех сил держать слово.

* * *

1847 г., Ирландия, графство Мейо

Пронизывающий ветер пробирал до костей, сбивал с ног, разрывая в клочья туман с торфяных болот. По тропинке между каменистых склонов осторожно пробирались двое. Первый, высокий юноша, внимательно всматривался в очертания крохотной деревушки впереди, то и дело прикрывая от ветра рукой непрерывно слезящиеся глаза. Второй, на полторы головы ниже, бережно прижимал к груди нечто, завёрнутое в мешковину. Оба были невероятно худы: впавшие щёки, запавшие глаза, острые колени и локти — Картофельный голод** был в самом разгаре.

Тяжёлая зима унесла с собой жизни большей части деревни, ютившейся на северо-западе графства. И сейчас опустевшие дома с распахнутыми дверьми выплывали из тумана, который здесь, в низменности, не мог прогнать даже сильный ветер с равнин.

Путники почти дошли до первого дома на окраине, когда впереди послышался звук, которого они так страшились всю дорогу — топот копыт. Застыв посреди дороги от ужаса, мальчик, державший в руках свёрток, беспомощно смотрел на старшего брата.

— Всё в порядке, — процедил тот, напряжённо всматриваясь в туман. — Отойдём в сторону, они проедут мимо.

— А если они потребуют показать, что мы несём?

— Пусть только попробуют! — прищурился старший, доставая охотничий нож.

Всадники приближались, уже можно было различить отдельные голоса. Лендлорд, будто в насмешку, решил вспомнить о том, что ему принадлежат земли где-то в захолустье, на самом краю Ирландии. И после шумной зимы в Лондоне и недовольства, которое вызвало у королевы поведение благочестивого с виду джентльмена, граф Норфолк счёл за благо совет навестить свои ирландские владения. Ещё минута, и лошади выскочили из-за поворота безлюдной улицы, заставляя братьев испуганно отшатнуться, вжимаясь в стену дома.

Всадники ехали мимо, не обращая внимания на оборванцев. Громко смеясь, они обсуждали предстоящую охоту, и их ярко-красные костюмы казались кровавыми пятнами, выплывавшими из тумана. Кавалькада почти миновала деревушку, когда свёрток в руках младшего извернулся и шлёпнулся на землю, упав прямо в лужу и подняв кучу брызг. В воде он ожил и начал яростно трепыхаться, подняв шум. Кто-то из всадников окликнул Норфолка, и тот, заинтересовавшись, направил коня прямо к перепуганному мальчугану.

— Что там у тебя?

— Н-ничего, мой лорд, — спешно откликнулся младший брат, отчаянно наблюдая за разбушевавшимся свёртком.

— Это мальчишки МакРайана, ваша милость, — охотно пояснил один из гостей. — Который помер в том году. У него ещё жена и три дочери оста…

— Бога ради, МакКлири, оставьте свои истории тем, кому будет интересно это слушать, — оборвал говорившего Норфолк. — Меня больше интересует это. — И он указал стеком на свёрток, который, несмотря на постоянное трепыхание, был связан крепко и не спешил являть всем своё содержимое.

Один из лакеев тут же спрыгнул с лошади, доставая нож. Два коротких движения, и мешковина разошлась. Братья обречённо наблюдали за серебристыми боками двух лососей, которые, почуяв свободу, принялись сильнее молотить хвостами по воде.

— Вы ведь знаете, что ловля рыбы в графстве запрещена, не так ли? — нахмурился Норфолк, глядя сверху вниз на притихших мальчишек. Старший насупился, глядя исподлобья, младший же тоненько всхлипывал, размазывая слёзы по грязному лицу.

— Нам нечего есть, ваша милость, — ответил старший. — Мы поймали эту рыбу не для продажи, а чтобы накормить мать и троих сестёр.

— Понимаю, — сочувствующе кивнул Норфолк. — Как тебя зовут?

— Колум МакРайан, ваша светлость. — Граф не спешил наказывать их, и в голове Колума вспыхнула отчаянная надежда, что, может быть, сегодня им повезёт и они смогут нормально поесть.

— Послушай, Колум, ты ведь католик, так?

Колум кивнул, не понимая, куда клонит граф.

— Тогда ты должен знать о заповеди: «Не укради», — с притворным сочувствием продолжал Норфолк. — Разве могу я позволить тебе нарушить эту заповедь и гореть в аду?

— Нет, ваша светлость, — еле слышно ответил Колум.

— Правильно. Как истинный христианин, коим я являюсь, я не могу спокойно смотреть на то, как мои люди ступают на путь неправедный. Заберите рыбу, — он обратился к слуге. Тот спешно принялся ловить извивающегося лосося, когда из мешка вынырнула небольшая форель, нырнув в мутную воду. — Впрочем, я не могу позволить вам умереть от голода, поэтому эту рыбёшку можете оставить себе.

Спустя минуту всадники уже продолжили путь, возобновив прерванный разговор. Слуга поспешил следом, неся двух крупных лососей в мешке. Колум злобно проводил их взглядом и повернулся к всхлипывающему брату.

— Успокойся, Киллиан. В следующий раз нам повезёт больше.

— В следующий раз нас убьют, если поймают! — выкрикнул тот, падая на колени и пытаясь поймать форель и завернуть её в разодранный мешок.

Колум не ответил. Голод, охвативший Ирландию и бушевавший уже третий год, уничтожил половину населения гордой страны. Погибший от болезней картофель, которым была засажена почти вся Ирландия, лишил людей не только еды, но и средств к существованию. Те, кто не мог заплатить лендлорду ренту, оказывались на улице, и целые деревни срывались с места в поисках лучшей доли. Говорили, ближе к Дублину давали работу на стройке железной дороги или в работных домах. Но семья МакРайан упорно оставалась в родных местах, там, где выросло не одно поколение, там, где лежал прах предков.

После смерти отца Колум не раз заводил с мамой разговор о том, что надо уходить. Через месяц надо было платить ренту, а денег не было. Но мать упорно держалась за крохотный клочок земли, неустанно приговаривая, что голод вечным быть не может. А земля — это корни, то, что делает их ирландцами, а не бездомными бродягами без роду. Вот только зима 1847 года уничтожила все надежды на урожай, а голод, и до этого призрачно маячивший над семьёй, стал осязаемым. Они не ели уже два дня; картофельные очистки, из которых мать варила похлёбку, вчера пришлось выбросить — они сгнили, и Анора, младшая из сестёр, слегла с дизентерией.

Озёра, реки — графство Майо кишело рыбой, но лов её запрещался без особого разрешения лендлорда. И братья МакРайан понимали, чем рискуют, уходя утром на рыбалку. Но по-другому попросту не могли. И вот теперь на ужин вместо двух крупных рыб, на которые вся семья могла прожить неделю, они принесут лишь крохотную форель, тощую после зимы.

— Пойдём, — вздохнул Колум, когда Киллиан увязал, наконец, рыбу в мешок. Тяжело вздохнув, брат поднялся с колен и побрёл за Колумом, низко опустив голову.

Через два дня Анора умерла. За ней последовали Агна и Дэрвин, подхватив ту же болезнь, что унесла жизнь младшей сестрёнки. Каели МакРайан держалась дольше всех, но братья подозревали, что мама не доживёт и до конца недели. Сейчас мысль о том, что не стоит есть похлёбку, чтобы оставить побольше сёстрам и маме, уже не казалась им такой верной. Но поделать уже ничего было нельзя. Врач в их деревне был редким гостем, а лечебные травы давно пошли на чай и суп, вне зависимости от своего назначения. И теперь Каели МакРайан лежала на своей кровати, завёрнутая в цветастый шерстяной плед, и, болезненно морщась, смотрела на оставшихся в живых сыновей.

— Я была неправа. — Каели посмотрела на Колума, сидевшего по правую руку на кровати. — Мы должны были уходить. Не цепляться за землю, которая больше ничего не родит.

— Не надо, мам. — Колум кусал щёку, с болью глядя на крохотную, казавшуюся детской, фигурку. Всего три года превратили Каели МакРайан из цветущей женщины, матери большого шумного семейства, в иссушенную голодом старуху.

— Что уж тут, — через силу усмехнулась Каели, — теперь говорить не о чем. Я умею признавать свои ошибки, даже лёжа на смертном одре.

Киллиан, сидевший слева, резко отвернулся, глотая слёзы.

— После моих похорон уходите, — твёрдо проговорила Каели, переводя взгляд с одного сына на другого. — Уходите, но помните, где ваши корни. Никогда не забывайте об этом. Вы — МакРайаны из Мейо, и этого ничто никогда не изменит.

— Никогда не изменит, — повторил за ней Колум. Киллиан кивнул.

— Я знаю, у вас всё получится. Вы сможете выбиться в люди и ещё заставите говорить о МакРайанах. А пока… — Каели судорожно вздохнула, проглотив ком в горле. — Заботьтесь друг о друге. Ты слышишь меня, Колум? Заботься о брате. Обещай, что не бросишь его, никогда не бросишь.

Колум сумрачно молчал. Ещё вчера он решил, что уйдёт в «Молодую Ирландию», партию, образованную недавно. Неделю назад мимо деревни прошли несколько мужчин, направлявшихся в Баллингари, где, по слухам, собирались основные силы движения. Тогда он не задумался об этом, но теперь мысли о том, чтобы бороться за независимость Ирландии, казались правильными.

— Колум МакРайли! — голос Каели окреп, в нём послышались властные нотки, что столько лет приводили в трепет отца, семью и всю округу. — Обещай, что ты не оставишь своего брата. Что будешь присматривать за ним. А он, — быстрый взгляд на Киллиана, — за тобой.

— Обещаю, — обречённо выдохнул Колум, послушно целуя крест, протянутый иссохшей рукой.

К утру Каели МакРайан не стало, а на следующий день братья уже шли по дороге в сторону Баллингари.

__________

*Колорадо Спрингс был основан в 1871 году, на три года позже описываемых событий. Авторское допущение — поместить героев в город на три года раньше.

**Если причиной межнациональных разногласий можно считать одно событие, то источник ненависти ирландцев ко всему британскому скрывается за событием, именуемым Великим Картофельным голодом, поразившим эту небольшую изумрудную страну в 1845 г. и продолжавшимся пять лет — до 1850 г. За это время население страны уменьшилось на четверть: 1 029 552 человека умерли от голода, цинги, сыпного и брюшного тифа и 1 180 409 человек эмигрировали, большей частью в Америку. Так были посеяны семена глубочайшей ненависти, которые потом переросли в кровавые бунты.

========== Глава 3 ==========

Номера салуна «Рыжий пёс» находились на втором этаже, и попасть туда можно было двумя путями — непосредственно через сам салун и по лестнице, выходящей в узкий проулок. Именно туда и повёл Фрэнк уставшую Алексис, легко подхватив пару её саквояжей.

— Вы будете первой гостьей подобного калибра в «Рыжем псе», — довольно говорил Фрэнк, встряхивая головой, как породистый жеребец, чтобы отбросить кудрявую гриву, падавшую на лицо. — Обычно у меня останавливаются ковбои, выгодно перегнавшие скот. В остальное время номера пустуют.

— А где же ночуют остальные, если решают проехать через город? — поинтересовалась Алексис, двумя руками вцепившись в тяжёлый саквояж и пытаясь одновременно придерживать платье, чтобы не споткнуться.

— В палатках и фургонах за городом, где же ещё! — фыркнул Фрэнк и поставил чемоданы у подножия лестницы. — Я сейчас помогу вам, а потом вернусь и принесу третий. За чемоданами придётся послать парней. Это будет стоить вам десять центов. — Он выразительно посмотрел на притихшую девушку.

— О, конечно! — засуетилась она, доставая ридикюль.

— Не здесь же, милочка! — добродушно усмехнулся Фрэнк. Подхватив саквояжи, он принялся подниматься, вынуждая Алексис следовать за ним. — Я бы не советовал вам показывать, что у вас есть деньги. Народ у нас простой, но швали полно.

«Если бы они у меня были!» — горько подумала Алексис, тяжело пыхтя со своей ношей. Платье прилипло к и без того влажной спине, по вискам струился пот. Конечно, о ванне здесь мечтать не стоит, но, может, удастся хотя бы обтереться влажной тканью? И переодеться в чистое. И полежать, наконец, на нормальной кровати, без тряски и взглядов попутчиков… Размечтавшись, Алексис чуть не врезалась в спину Фрэнка, остановившегося у одной из шести одинаковых дверей, выходивших на открытую террасу.

Пока хозяин салуна возился с замком, она огляделась, заметив внизу через дорогу телеграф Ораста и магазин бакалейщика в нескольких ярдах от него. Стоило бы зайти, познакомиться. Уж кто-кто, а бакалейщик точно знает всех людей в городе.

Между тем дверь распахнулась, Фрэнк внёс саквояжи и поставил их у входа, ожидающе глядя на Алексис.

— Деньги, — напомнил он, поняв, что та напрочь забыла про оплату носильщикам. Спохватившись, она достала две монеты и вложила их в узкую ладонь.

— Спасибо вам, — пробормотала она, внезапно смутившись от осознания, что в полумраке тесной комнаты они одни и что этот мужчина стоит неприлично близко.

— Слуг, как вы понимаете, у нас здесь нет, — хмыкнул Фрэнк, — но я попрошу кого-нибудь из девочек принести вам ужин. Не в общем же зале вам сидеть.

— С-спасибо, — севшим голосом ответила Алексис, чувствуя, что сил протестовать у неё совершенно не осталось. Узнала бы няня, что она будет жить в салуне и принимать помощь от продажных девиц! Благодарение Богу, что она не дожила до этого дня.

Когда последний сундук занял своё место в крохотной комнатке, Алексис наконец смогла выдохнуть и как следует осмотреться. Непритязательная обстановка была ещё проще, чем в доме у отца МакРайана. Стены покрашены светло-коричневой краской, на единственном окне, расположенном напротив двери, ставни-жалюзи, пол из тёмных досок хотя бы относительно чистый. Узкая кровать с продавленным матрасом покрыта цветастым лоскутным одеялом. Небольшая тумбочка у кровати, на ней керосиновая лампа.

Устало опустившись на сундук, Алексис почувствовала, как на глазах вскипают слёзы — всё это так разительно отличалось от картины, что она представляла себе, когда ехала сюда! Пересекая половину континента, трясясь в поезде, а потом в дилижансе несколько недель…

Внизу раздался взрыв смеха, и донеслись звуки пианино — вечер в салуне только начинался. В животе громко заурчало, и Алексис всё-таки всхлипнула, прикусив губу. Такой одинокой и потерянной она не чувствовала себя, кажется, никогда. А ведь было время, казалось, что хуже уже быть не может… Глаза отчаянно слипались, но, рассмотрев кровать ближе, Алексис засомневалась, можно ли на неё ложиться. Пятна, покрывавшие одеяло, вызывали сомнение в том, что его стирали хотя бы раз. Порывшись в сундуке, девушка достала шерстяную шаль до пола, завернулась в неё, как в кокон, и осторожно прилегла на край кровати. Матрас обиженно скрипнул, от подушки поднялось облачко пыли. Оглушительно чихнув, Алексис зарылась с носом в мягкую шерсть, слабо пахнувшую лавандой, и сама не заметила, как провалилась в сон.

За окном уже стемнело, когда она проснулась и некоторое время пыталась понять, где находится. Внизу громко играла музыка, изредка её перекрывали крики и визгливый смех. В дверь постучали. Опасливо подойдя к двери, Алексис спросила:

— Кто там?

— Я принесла вам поесть, мэм, — послышался бодрый девичий голос. Приоткрыв дверь, Алексис разглядела невысокую тонкую фигурку с подносом и поспешно отступила, пропуская девушку внутрь.

— У вас здесь темновато, — заметила та, с трудом разглядев сундук и водрузив туда поднос. Завозившись со спичками, Алексис зажгла лампу и наконец смогла разглядеть девушку. Она оказалась очень молодой, едва ли есть семнадцать. Ещё по-детски круглые щёки, ярко-голубые глаза и светло-русые завитые волосы, даже с виду мягкие и пушистые. В причёску девушка их не собирала, они рассыпались по плечам и груди, целомудренно прикрыв низкий вырез голубой рубашки. Алексис вспыхнула, поняв, что разглядывает незнакомку слишком уж пристально. Впрочем, та не отставала, не отрывая заинтересованного взгляда.

— Меня зовут Кайла, — наконец представилась девушка.

— Алексис Коули. — Не зная, о чём можно говорить с подобными созданиями, Алексис неловко замолчала.

— Фрэнк просил передать, чтобы вы не спускались по нужде ночью, — смущённо ответила Кайла. Казалось, что ей находиться в одной комнате с миссис Коули было так же непривычно. — Отхожее место для м-м… дам находится внизу, на заднем дворе. Но сейчас туда лучше не соваться. Если что, у вас есть ночной горшок. А содержимое выльете поутру, когда все разойдутся.

Алексис молча кивнула, чувствуя, как щёки медленно заливает краска. Спрашивать у Кайлы о воде для умывания она не стала — ясно же, что сейчас никто её не принесёт. Но девушка развеяла её опасения, вернувшись к более насущной теме для обсуждения.

— Здесь бифштекс и бобы, а также питьевая вода. — Она кивнула на поднос. — А ещё вода для умывания, — взгляд на кувшин. — И ещё, — Кайла развернулась, собираясь уходить, но остановилась на пороге. — Закройте дверь на засов. Там внизу ковбои празднуют удачный перегон, а когда напьются, могут и не различить, где благородная миссис, а где продажная девица.

— Сколько вам лет? — вырвалось у Алексис, прежде чем она успела подумать об уместности подобного вопроса.

— Двадцать два, — улыбнулась Кайла и кокетливо повела плечом. — Мужчинам нравится показная невинность.

— О, — только и смогла сказать Алексис, с трудом сдерживая себя, чтобы не засыпать девушку вопросами. К тому же та явно не горела желанием рассказывать о себе. Или просто спешила вниз, стремясь заработать побольше денег этой ночью.

Кайла ушла, и Алексис тут же бросилась к двери, задвинув засов. Потом подумала и для надёжности придвинула ещё и сундук, сразу почувствовав себя увереннее. И только тогда осмелилась расстегнуть пуговицы под горлом, распахнув воротник дорожного платья. Потом смочила платок в воде и с наслаждением обтёрла шею и лицо. Конечно, полноценное купание подобные обтирания заменить не могли, но дарили хоть какое-то облегчение. Приведя себя в порядок и оставив немного воды на утро, Алексис поужинала, признав, что мясо было не так уж и плохо. По крайней мере, не напоминало подошву сапога, как было на последнем постоялом дворе, где останавливался дилижанс. Утолив голод, она снова завернулась в шаль и, не раздеваясь, легла, настороженно прислушиваясь к шуму внизу. Хохот, крики, звон отодвигаемой мебели и весёлый мотив, наигрываемый на пианино — Алексис не смогла сомкнуть глаза до рассвета, вздрагивая и прислушиваясь к голосам, звучащим под окном. Несколько раз слышались шаги на лестнице, и сердце замирало от страха, но ломиться в дверь никто не пытался. Только когда небо стало сереть, а жизнь в салуне — затихать, Алексис смогла забыться беспокойным сном.

Солнце ещё не показалось из-за вершины Пайкс-Пик, когда Алексис, крадучись, вышла из комнаты и, осторожно держа в руках ночной горшок, быстро спустилась вниз. Задний двор салуна был пуст. По вытоптанной, потрескавшейся земле важно расхаживала курица, то и дело останавливаясь над очередной чудом уцелевшей былинкой. У двери в салун стояло несколько бочек, дальше — дровяной сарай, а следом искомые домики. Какой из них для мужчин, а какой — для женщин, угадать было сложно, поэтому Алексис быстро распахнула первую дверь, морщась от запаха, и вылила содержимое. О чистоте здесь точно никто не заботился.

Вернувшись к себе, Алексис собралась было дождаться МакРайана, но поняла, что просидеть здесь целый день не сможет. А потому, приведя себя в порядок, вышла, радуясь, что платье не слишком помялось и ещё выглядит вполне прилично. Внизу, прямо под ногами, послышались знакомые голоса, и Алексис замерла с ключом в руке. Один из голосов принадлежал отцу МакРайану, а во втором она узнала его брата. Слов было не разобрать — братья говорили на языке, отдалённо напоминавшем английский, но состоящем, казалось, из сплошных шипящих.

— Хорошо! — наконец воскликнул раздражённый Киллиан, и Алексис вжалась в дверь, будто её могли увидеть. Но ничего не происходило, внизу было тихо, и, решившись, она спустилась вниз, чтобы буквально столкнуться с младшим МакРайаном лицом к лицу. Он выглядел так же помято, но глаза уже не казались такими мутными и смотрели ясно и оценивающе.

— Миссис Коули. — Киллиан приподнял двумя пальцами несуществующую шляпу, обдав Алексис устойчивым запахом виски.

— Мистер МакРайан, — сухо кивнула она, собираясь его обойти.

— Постойте!

Алексис обернулась, удивлённо глядя на него.

— Я хотел извиниться за своё вчерашнее поведение. Я вёл себя недопустимо по отношению к такой респектабельной мисс, который вы, наверняка, являетесь. — Его нахальный взгляд оценивающе прошёлся по её фигуре, поднимая волну раздражения. Не удержавшись, Алексис поморщилась.

— Вы всегда грубите незнакомым женщинам, мистер МакРайан?

— Нет, только хорошеньким, — лениво улыбнулся Киллиан, продолжая разглядывать её. Светлые волосы уложены в строгий гладкий пучок, платье застёгнуто на все пуговицы — Алексис Коули олицетворяла собой само благочестие и неприступность.

— Всего вам хорошего, мистер МакРайан, — боясь, как бы не наговорить ничего лишнего, Алексис собралась уходить.

— Скажите преподобному, что я извинился! — весело крикнул Киллиан вслед, но Алексис только дёрнула плечами, не собираясь отвечать.

— О, миссис Коули! — Навстречу уже спешил отец Колум, широко улыбаясь. Улыбнувшись ему в ответ, Алексис оглянулась — его брата уже и след простыл. — Надеюсь, вам хорошо спалось?

— Не так хорошо, как хотелось бы, — ответила Алексис, — но всё же лучше, чем на ходу в дилижансе.

— Я отведу вас выпить кофе и позавтракать, вы наверняка голодны. — Отец МакРайан кивнул проходящему мимо мужчине и перевёл Алексис через улицу.

Городок оживал. По пустынной улице проехала телега, гружённая мешками. У входа в бакалейную лавку хозяин неспешно подметал деревянный настил, насвистывая веселую мелодию. Рядом с лавкой брадобрея, на скамье, уже сидели двое мужчин, ожидая открытия. Несколько столиков под открытым небом, укрытые клетчатыми скатертями, приятно удивили Алексис, приготовившуюся к очередному заведению, где не на что присесть, не боясь испачкаться. Стоило им занять столик, как из дома вышла невысокая негритянка, держа в руках дымящийся кофейник.

— Отец МакРайан, вы сегодня рано. — Она с интересом посмотрела на Алексис.

— Эмма, позволь представить тебе миссис Алексис Коули, нашу новую учительницу. Алексис, это Эмма Смит, хозяйка единственного заведения, где можно прилично поесть.

— Очень приятно, — улыбнулась Алексис, разглядывая женщину в накрахмаленном синем переднике. После войны сотни тысяч бывших рабов остались не только без дома, но и без средств к существованию и практически без прав. «Чёрные кодексы»* не просто ограничили негров в правах, они фактически заставили их добровольно идти в рабство, поэтому бегство на Запад стало массовым. По пути в Колорадо-Спрингс Алексис наслушалась историй о чернокожих ковбоях, но встретить посреди города негритянку, которая владеет собственным кафе, было всё же странно.

— На завтрак могу предложить яичницу с беконом и яблочный пирог, — белозубо улыбнулась Эмма. Алексис кивнула, чувствуя, как от одних только названий в желудке всё сжимается от предвкушения.

— Эмма появилась в Колорадо год назад, — ответил Колум, заметив взгляд, которым Алексис проводила её. — Поначалу её мало кто принимал. Были и те, кто пытался поджечь кафе и заставить её убраться из города. Но Эмма — стойкий солдат, она отстояла своё право считаться жителем Колорадо Спрингс, и теперь её кафе — лучшее на несколько десятков миль. Правда, оно же и единственное, — усмехнулся Колум при виде недоверчивого выражения лица собеседницы. — Она отличный человек, миссис Коули. Здесь, на фронтире**, вы встретите немало подобных людей — отчаявшихся, потерявших всё и нашедших себя в новых землях.

— А ведь у меня есть чем вас порадовать, — воодушевлённо начал Колум, когда яичница осталась позади и пришла пора отдать должное пирогу, источавшему великолепный аромат печёных яблок. — Думаю, сегодня вы уже сможете переехать из «Рыжего пса».

— Правда? — воскликнула Алексис так живо, что Колум понимающе улыбнулся.

— Конечно, не дело было оставлять вас там на ночь, но это действительно единственное заведение, где сдаются комнаты внаём.

— Не извиняйтесь, — мягко ответила Алексис. — Я всё понимаю.

— Дом, в котором жила прежняя учительница, на прошлой неделе сдали семье из Вайоминга, они прибыли с последним караваном переселенцев. Но мы нашли выход!

— Мы?

— Да. — Колум замялся. — Дело в том, что три года назад, когда мы с Киллианом приехали в Колорадо-Спрингс, он приобрёл участок земли недалеко от города. Там стоит небольшой дом, в котором есть все условия для жизни, и за умеренную плату Киллиан согласился его вам сдать.

— Но где же тогда будет жить он сам? — нахмурилась Алексис. Жить в доме угрюмого пропойцы совершенно не хотелось.

— Он там не живёт, — горько обронил Колум, помолчав, и продолжил ровным тоном: — Он купил его по одной причине: когда поселение только создавалось, по местным законам остаться здесь могли только те, у кого есть земля. Я — священник, меня этот закон не коснулся. А Киллиан купил участок со старым охотничьим домиком. Конечно, он его немного переделал, — поспешил заверить Колум, — но жить там не стал. Он редко бывает в городе и, когда приезжает, ночует в основном у Фрэнка. Всё остальное время Киллиан занят двумя вещами: нанимается сопровождать караваны из города в город или ловит индейцев.

— Ловит индейцев? — брови Алексис поползли вверх. Образ бравого охотника за скальпами мало вязался с внешностью младшего МакРайана.

— Это долгая история, — вздохнул Колум, поджимая тонкие губы. Было очевидно, что обсуждать эту тему сейчас он не намерен. Впрочем, Алексис не стала настаивать. Солнце ярко светило, пробиваясь сквозь густые ветви клёна, ветер качал их, и пёстрые тени играли на столе. Спорить, а уж тем более выспрашивать что-то о прошлом Киллиана не было ни малейшего желания. Кафе постепенно наполнялось. Жители приходили поодиночке или же целыми семьями, непременно подходя, чтобы поздороваться с отцом Колумом и познакомиться с Алексис. Она честно старалась запомнить каждого, но через полчаса поняла, что это бесполезно.

— Значит, вы не против переехать в дом Киллиана? — в очередной раз уточнил Колум, когда они направились к салуну.

— Если, как вы уверяете, в этом нет ничего предосудительного и если, опять же, по вашим словам, я его не потесню, то что мне остаётся делать?

— В таком случае не будем откладывать, — воодушевился Колум. — Собирайте вещи, я зайду через четверть часа, мне надо подвезти повозку, она стоит у кузнеца.

— Уже покидаете нас, миссис Коули? — широко улыбнулся Фрэнк, стоя в дверях салуна и неспешно раскуривая новую сигару.

— Да, отец МакРайан нашёл мне дом, — кивнула Алексис, не скрывая своего удовольствия.

— Жаль. Мне кажется, вы смогли бы найти себя в «Рыжем псе», — ухмыльнулся Фрэнк, выпуская облако дыма. — Я знаю, как выглядят отчаявшиеся женщины, Алексис, — фамильярно заявил он, — и поверьте, их взгляд я не перепутаю ни с каким другим.

— Вы ошибаетесь, — холодно проговорила Алексис. Она не была отчаявшейся. Она просто очень хотела начать жить дальше.

* * *

Повозка неспешно катилась по дороге, всё больше отдаляясь от города. Алексис несколько раз оглянулась, пытаясь представить, куда же её везут, но Колум упорно игнорировал её взгляды, с весёлым прищуром поглядывая на неё из-под шляпы. Наконец Алексис не выдержала.

— Мы точно едем правильной дорогой? Город ведь уже закончился.

— В городе живёт едва ли половина жителей Колорадо-Спрингс, — посмеиваясь, заявил Колум и легонько стегнул лошадь. — Остальные расселились в округе, ведь многие ведут хозяйство. Не волнуйтесь, верхом до самого города всего десять минут, а мы уже почти приехали. Смотрите.

Лошадь остановилась на пригорке, и Алексис, не сдержавшись, ахнула. Впереди лежал Пайкс-Пик, окутанный пушистыми белыми облаками. С его склонов вниз спускались густые тёмные леса, словно разбегаясь, стоило достигнуть долины. Лес обрывался резко, переходя в высушенную прерию с редкими чахлыми кустами и низкорослыми деревьями. Но ближе к пригорку, на котором стояла повозка, начинали расти деревья, и можно было разглядеть крыши построек. Алексис насчитала восемь домов, разбросанных на расстоянии полумили друг от друга. Дорога вела вниз, теряясь в небольшой роще.

Они снова тронулись, но теперь Алексис сидела тихо, впитывая в себя окружающую природу, дикую, чуждую, так до сих пор и не ставшую привычной. С неба слетел резкий протяжный крик, заставляя поднять голову. Там, в синеве кружился орёл. Засмотревшись, Алексис не сразу заметила, что повозка остановилась.

— Добро пожаловать домой. — Колум спрыгнул на землю и протянул руку, помогая спуститься. Дом и впрямь оказался небольшим, но с виду вполне целым. Доски, из которых он был построен, уже потемнели от времени, на крыше яркими пятнами лежал мох. Небольшая веранда опоясывала его с одной стороны, а за домом виднелись постройки.

— Это мои соседи? — с надеждой спросила Алексис.

— Нет, — расхохотался Колум, направляясь к дому и вынуждая следовать за собой. — Это амбар и дровяной сарай. Ближайшие соседи за этой рощей, Каннинги. Очень хорошая семья, завтра я вас обязательно познакомлю. Трое из их шести детей будут вашими учениками.

Пропустив слова про учеников, Алексис уцепилась за единственную, казавшуюся ей сейчас важной, мысль.

— Я буду жить здесь совсем одна? — уточнила она.

— Боюсь, служанку вы здесь себе не найдёте, — неправильно истолковал её вопрос Колум. — Правда, если вы не уверены, что сможете справиться, я поищу комнату в городе, но тогда вам придётся вернуться в салун и…

— Нет-нет, я не об этом, — поспешила уверить Алексис, обгоняя его и первой поднимаясь по ступенькам к двери. — Я жила в доме в несколько раз больше, чем этот, и неплохо справлялась. Так что одиночество меня как раз не пугает. Просто здесь так тихо и так красиво…

— Подождите, вы ещё не видели дом внутри, — усмехнулся Колум. — Я попросил миссис Каннинг помочь вам с уборкой, но она сможет только завтра.

— Один день в пыли я переживу, — небрежно пожала плечами Алексис и распахнула дверь.

__________

*Чёрные кодексы — свод законов для бывших рабов, принятый после окончания Гражданской войны.

**фронтир — зона освоения Дикого Запада

========== Глава 4 ==========

В ноздри ударил запах сырости и застоялого воздуха. Колум остановился за спиной, не решаясь нарушить молчание. Поняв, что отступать всё равно некуда, Алексис расправила плечи и смело шагнула внутрь, пытаясь не морщиться. Позади Колум зашумел ставнями, впуская свет.

С первого взгляда всё было не так уж и плохо. Простые дощатые стены, пол из светлого дерева. Справа от входа небольшой стол с тазом для мытья посуды, рукомойник над ним и мутное зеркало. Рядом — две полки с разномастной утварью. Дальше — железная печка. Напротив входа — камин, на полу перед ним — большая тёмная медвежья шкура. Справа от камина стояла узкая кровать, накрытая шерстяным одеялом, слева — грубо сколоченный шкаф. Стол, два стула и лавка.

Когда оба окна были открыты, нашлась и причина сырости — над камином по стене расплылось пятно. Колум подошёл и озадаченно посмотрел наверх.

— Надо же, — смущённо протянул он. — Когда я был здесь в последний раз, крыша не текла.

— А когда это было? — Алексис душил нервный смех.

— Два месяца назад, — нехотя признал отец МакРайан. — Крыша прохудилась. Но вам повезло, — бодро ответил он, поворачиваясь. — В ближайшие недели дождей не будет. Киллиан придёт и залатает дыру, в остальном ведь всё в порядке!

— Могло быть и хуже, — вздохнула Алексис, опускаясь на стул и разглядывая своё новое жилище. Загремев дверцами, Колум извлёк из ящика рядом с рукомойником мутную бутыль с керосином. Рядом с печкой нашлись остатки крупы, недоеденной мышами, и пустой мешок из-под бобов.

— Я привёз с собой консервы и кофе. — Колум остановился посередине комнаты и упёр руки в бока. — В ближайшее время мы с вами навестим Дженкинса, и вы сможете основательно запастись едой и всем необходимым.

— Если честно, сейчас мне необходимо просто помыться, — вполголоса пробормотала Алексис, радуясь, что перед ней священник, а не обычный мужчина. Но тот не услышал. — А где отхожее место?

— За домом. Пойдёмте, покажу вам двор и остальные постройки, — воодушевился Колум, радуясь, что появился повод выйти из затхлой комнаты.

Оставив после себя дверь и окна распахнутыми, они обошли дом и оказались во внутреннем дворе, заросшем сухим пыльным бурьяном. После сырости хотелось вдыхать полной грудью запах полевых трав, выжженных солнцем. Трещали кузнечики и цикады, над блеклыми, выцветшими цветами порхали мелкие бабочки.

— Колодец здесь, — крикнул Колум отставшей на несколько шагов Алексис. Подобрав юбки, она с трудом пробралась через бурьян и увидела колодец и ведро, крепко привязанное верёвкой к вороту. Не останавливаясь, Колум уверенно пошёл дальше, открывая дверь в амбар. В стойлах было пусто, в углу лежала охапка прошлогоднего сена. Здесь же обнаружились коса, лопата и пила. Рядом — ящик для инструментов, из которого торчал молоток. А дальше, в глубине, виднелась большая деревянная лохань.

— Здесь можно стирать и мыться, — сказал Колум. — Она тяжелая, так что я помогу вам вытащить её во двор.

— А в дом поставить не получится? — робко поинтересовалась Алексис, представляя, сколько ведёр воды ей стоит натаскать и нагреть, чтобы смыть, наконец, с себя дорожную пыль.

— Можно, конечно, — с готовностью откликнулся Колум. — Но, во-первых, она займёт полкомнаты, а во-вторых, кто вам её оттуда потом вытащит? Вы лучше решите, где она должна стоять во дворе, там мы её и установим.

Дровяной сарай особого интереса не вызвал. Они просто заглянули туда, чтобы убедиться, что тот полон наполовину. Топор и колун обнаружились здесь же.

Пока Колум носил вещи, Алексис набрала воды и поставила ведро на плиту, провозившись с розжигом отсыревших дров несколько долгих минут. В конце концов, Колум просто плеснул на них керосина, и в следующую секунду полыхнуло голубое пламя, расползаясь по печи. Вдвоём они перенесли сундуки и мешок с консервами и кофе. Отец МакРайан несомненно преуменьшил свою помощь: здесь также нашлись и свежий хлеб из кафе, и небольшая кастрюлька с жарким оттуда же.

— У Эммы всегда можно купить ужин или обед, — пояснил Колум, раскладывая запасы на столе. — А ещё можно заказать еду заранее, всё, что пожелаете. Она — прекрасная кухарка, служила в доме плантатора из Калифорнии больше десяти лет и готовила ему и его семье.

— Я никогда с вами не расплачусь, — благодарно сказала Алексис, разглядывая еду, которой ей, при должной экономии, хватит на неделю.

— Ну что вы, — усмехнулся Колум. — Это я должен просить у вас прощения, что не смог устроить ваш быт так, как подобает. Можете считать это, — он обвёл глазами стол, — моей попыткой сказать «извините». Ни о каком долге не может быть и речи!

— Вы — чудо! — с жаром воскликнула Алексис, двумя руками пожимая его ладонь. Колум мягко улыбнулся, глядя на неё сверху вниз.

— Это вы — чудо, Алексис, — улыбнулся он. — Колорадо-Спрингс повезло со своей учительницей.

— Господи! — спохватилась та, — а когда же начнутся занятия?!

— Как только вы обустроитесь, — заверил Колум. — В воскресенье, после службы, мы устраиваем пикники на поляне перед церковью. Там вы познакомитесь и с родителями, и с детьми. А после подумаем о том, когда приступать к обучению.

Алексис вдруг поняла, что до сих пор держит его ладонь. Смущённо отпрянула и разгладила юбку, не зная, куда деть руки. Колум, заметив её смятение, слабо улыбнулся и отошёл к столу, подбирая мешок.

— Если вам пока больше ничего не нужно… — начал он, но Алексис его перебила.

— Вы и так мне уже очень помогли! — заверила она. — За меня не волнуйтесь! Но… Вы же приедете завтра?

— Завтра к вам приедут Каннинги, ваши соседи. Они согласились помочь. Уверен, вы с ними подружитесь. А мне надо объехать дальние фермы, там давно ждут священника.

Алексис вышла на порог проводить отца МакРайана. Он сбежал по ступенькам вниз и ещё раз тепло улыбнулся, держа в руках шляпу.

— До встречи!

Щёлкнули вожжи, повозка медленно покатилась по дороге и вскоре исчезла за поворотом. Алексис вздохнула и облокотилась на перила, положив подбородок на подставленные ладони. Впереди, насколько хватало глаз, тянулся невысокий лиственный пролесок. А над ним поднималась вездесущая гора Пайкс-Пик. Вершина без снежной шапки подпирала ярко-синее небо. Вокруг было тихо, только звенели насекомые да пели птицы. Глубоко вздохнув, Алексис развернулась и вошла в дом.

Воздух здесь стал свежее, но всё равно вездесущий запах сырости щекотал ноздри. Остановившись на пороге, Алексис огляделась, раздумывая, с чего лучше начать. Подошла к кровати, осторожно потрогала матрас, туго набитый соломой. Стоило вытащить его на улицу проветриться, что она и сделала, с трудом перекинув его через перила. Туда же отправились и подушка с покрывалом. Веник обнаружился за камином, рядом с совком, кочергой и щипцами. В ведре зашумела вода.

Когда солнце скрылось за горой, Алексис наконец села и устало вздохнула, вытирая лоб. Домик не преобразился до неузнаваемости, но определённо стал чище. На плите закипало второе ведро — обмыться. Купаться в темноте, да ещё перед стеной леса, Алексис не хотела. Лучше уж сделать это поутру, а потом постирать одежду, простыню и наволочку, которые она сняла с кровати. Пользоваться чужим постельным бельём не хотелось. Да и у неё были свои простыни, приданое из прошлой жизни. Жаль, не удалось забрать всё. Ей бы очень пригодились сейчас пуховые подушки и перины, хлопковые расшитые скатерти и салфетки, а так же серебро, фарфор, хрусталь… Алексис усмехнулась, обрывая сама себя. Да, на этом столе белоснежная скатерть, вышитая магнолиями, смотрелась бы как нельзя кстати! И хозяйка дома в пыльном дорожном платье, с грязными, слипшимися волосами.

Покосившись на сундуки, Алексис пожевала губу — соблазн наполнить домик предметами из прошлого был так велик! Конечно, она оставила неизмеримо много, но те крохи, что удалось спасти, были самыми дорогими. Нет, она не станет заниматься этим сейчас, когда живот урчит от голода, а глаза слипаются от усталости. Сняв с плиты ведро, Алексис достала кастрюльку с жарким и принялась переливать воду для мытья в небольшой медный таз. От предвкушения зачесалась кожа, словно только и ждала момента, когда можно будет избавиться от одежды. Пуговки под горлом сами прыгнули в руки, и пальцы быстро заскользили по петлям. Платье соскользнуло к ногам, следом полетели нижние юбки. Оставшись в одной сорочке, Алексис оглянулась на окна, потом, нервно вздрогнув, закрыла ставни. И, наконец, разделась окончательно, становясь ногами в лохань. Завтра будет ванна, а сейчас бы просто смыть с себя пыль и пот последних дней, растирая небольшой кусочек мыла в руках. Хотелось отмыть и голову, но для этого пришлось бы снова греть воду, а за окнами уже стемнело. Представив, что придётся идти через двор, Алексис отказалась от этой затеи. Прошлёпав мокрыми ногами по полу, ёжась от холода, она подошла к сундукам и раскрыла первый, ныряя в стопку аккуратно сложенной одежды и доставая оттуда длинную, до пят, ночную рубашку из тонкого мягкого хлопка цвета слоновой кости. Она завязывалась под горлом на шёлковый шнурок, а на груди были вышиты шелковыми лентами нежно-розовые цветы. Накинув на плечи шаль, Алексис сдвинула лохань в сторону и быстро накрыла себе на стол.

Только когда посуда заняла своё место в мойке, а кофе — в кружке, Алексис наконец смогла выдохнуть и расслабиться. На долину опустилась ночь. Робко, будто настраивая инструменты, запели сверчки; сквозь неплотно прикрытый ставень проник луч встававшей над лесом луны, и тут же померк, встречаясь со светом лампы. Дома сейчас бы кричали ночные птицы и шуршал испанский мох. А ещё из кухни доносилось бы ворчание экономки, и на заднем дворе тихо пели бы рабы, подыгрывая себе на джембе*. Сама же Алексис уже лежала бы на пушистой перине и смотрела, как Джон снимает с себя домашний халат и тушит одну за другой свечи…

Она скучала по нему. Отчаянно скучала по ласковой улыбке и тихому голосу, по долгим разговорам вечерами. Иногда Алексис просыпалась среди ночи и спросонья искала его, чтобы обнять и прижаться носом к ямочке между лопаток. Но руки обнимали пустоту, и тогда хотелось кричать, кричать во весь голос. Она не умела быть одна. Не привыкла.

Странно, но здесь впервые за несколько лет одиночество не было таким невыносимым. Окружённая чужими людьми, в сотне миль от дома, она чувствовала умиротворение. Возможно, сказывалась усталость и напряжённая дорога, где приходилось постоянно быть на виду, среди десятков незнакомцев. А сейчас, в этой тишине, в домике, затерянном в лесу, ей было тихо. Словно в насмешку до слуха донёсся пронзительный вой. Вздрогнув, Алексис обеспокоенно посмотрела на дверь, но засов выглядел надёжным и крепким. Подумав, она открыла сундук и осторожно достала винтовку. Положив её на колени, снова залезла внутрь и добавила к ней револьвер. Оружие было холодным и тяжёлым, таким же, как когда она впервые взяла его в руки. Забравшись в кровать, Алексис положила револьвер под подушку, а винтовку поставила рядом, прислонив к стене. Перед глазами отчётливо вставал тот день, когда она стала их хозяйкой.

* * *

«Белый цвет», Вирджиния, 1864 г.

Мужчина стоял спиной к ней, копаясь в комоде. Кружевные чепцы, панталоны, нижние сорочки летели на пол, покрывая его шёлковым ковром бледных цветов. Алексис шла медленно, почти не дыша, держа в руках большой кухонный нож. Больше никто не посмеет ограбить её! Никто и никогда! Она лучше лично спалит «Белый цвет», но больше его не переступит ни одна нога янки!

Солдат тем временем покончил с одним ящиком и рванул на себя другой. В этот момент Алексис оказалась как раз над его спиной и, замахнувшись, всадила нож в основание шеи, стараясь не думать о том, что пронзает живую плоть. Мужчина булькнул и завалился вперёд, утыкаясь головой в стопку платков. Кровь закапала на пол, сначала медленно, а потом быстрее и быстрее. Лужа стремительно расползалась, и пришлось отступить, чтобы не испачкать юбки.

Несколько мучительно долгих минут, а может, часов, Алексис стояла над телом, не решаясь двинуться с места. Но потом, очнувшись от потрясения, обошла его и быстро опустилась на колени, осторожно снимая с плеча солдата винтовку. Отложив её в сторону, она быстро осмотрела китель, доставая из кобуры револьвер. Патроны нашлись в заплечной сумке.

Когда вернулись с поля Сэм и Генри, — последние оставшиеся при ней рабы-мужчины, и янки обрёл вечный покой на заднем дворе, Алексис разложила перед собой на столе оружие, пытаясь вспомнить, что слышала и знала о том, как с ним обращаться.

Гораздо позже, спустя несколько дней, под молчаливое одобрение старой няни Розы и визгливые и напуганные причитания её племянницы Мэнсис, Алексис училась стрелять на заднем дворе. Винтовка была не только тяжёлой, но ещё и очень больно била в плечо во время выстрела. Вскоре оно превратилось в сплошной синяк, но Алексис, сжимая зубы, снова и снова взводила курок, пока не стала хотя бы попадать в ствол векового дуба в три обхвата, который рос перед домом.

Несколько раз винтовка спасала жизнь ей и её людям. Чаще всего достаточно было просто выйти с ней наперевес на порог дома, и солдаты, редко забредавшие в поместье большими группами, уходили. Два раза пришлось стрелять, и один раз она даже попала. Алексис не стала выяснять, куда, и даже думать не хотела, что человек мог умереть, но тот факт, что мародёры ушли благодаря ей, наполнял гордостью.

* * *

Впервые за долгое время Алексис проснулась отдохнувшей. Матрас, впрочем, проветривать надо не один день — за ночь она словно вся напиталась запахом сырости. Но в остальном спалось отлично. Закутавшись в шаль, Алексис нырнула ногами в домашние туфли и вышла на веранду. Край солнца только показался из-за гор, окрашивая лес на склонах в ярко-зелёные краски. С громкими криками пролетела мимо стайка скворцов. Счастливо рассмеявшись, Алексис раскинула руки, словно пыталась обнять весь этот яркий, просыпающийся мир.

После завтрака и очередного сражения с матрасом, пришла очередь большой лохани, которую вынес вчера во двор отец Колум. Пока грелась вода, Алексис оттирала её, представляя, как помоет, наконец, голову. Наполнить такую большую ванну оказалось непросто: пришлось греть три ведра, причём, пока они нагревались, вода в лохани постепенно остывала. Но всё же труды были вознаграждены, и спустя два часа Алексис уже погрузилась в неё, с наслаждением намыливая голову.

Вода стремительно остывала, но вылезать наружу не хотелось. Отец МакРайан сказал, что Каннинги прибудут после обеда, а значит, пока у неё масса времени на себя. Прикрыв глаза, Алексис откинула голову на деревянный бортик и блаженно вздохнула. От воды поднимался слабый аромат жасмина — остатки былой роскоши, привезённой из дома. Тёплый ветер шевелил высыхающие волосы, солнечные лучи скользили по лицу, щекоча нос. Оглушительно чихнув, Алексис открыла глаза и громко вскрикнула от неожиданности — в нескольких шагах от неё стоял всадник. Плюхнула вода. Подтянув колени к груди, Алексис возмущённо воскликнула:

— Отвернитесь!

Лошадь послушно качнула головой, разворачиваясь, а Алексис уже рванула из лохани, драпируясь в простыню, лежавшую рядом. Скрутив волосы жгутом, она принялась отжимать их, недовольно поинтересовавшись:

— Давно вы здесь стоите?

— Хотелось бы постоять подольше, — раздался ленивый ответ. Возмущённо фыркнув, Алексис обошла всадника и, не оборачиваясь, скрылась в доме.

— Я смотрю, вы нашли применение лохани! — задорно крикнул Киллиан, спешиваясь и снимая с седла сумку. — Я стираю в ней попоны, если вам интересно! — Он подошёл к веранде и, облокотившись на стойку перил, достал огрызок сигары. Когда Алексис снова показалась на пороге, Киллиан уже вовсю курил, довольно жмурясь. Шляпа лежала рядом, и солнце играло в тёмных каштановых волосах.

— Лучше бы вы мылись в ней сами! — заявила Алексис, на ходу закрепляя мокрый пучок на голове шпильками. Злость на Киллиана кипела, затмевая все доводы благоразумия и учтивости. О каком воспитании может идти речь, когда здесь все поголовно им пренебрегают?!

— Я приехал посмотреть крышу, — примиряющим тоном сказал Киллиан, не спеша, впрочем, идти следом. — И я действительно только подъехал, когда вы открыли глаза! — донеслось до неё. Хотя это была ложь, и оба прекрасно об этом знали.

Киллиан поругался с Колумом ещё вечером, когда тот заявил, что надо срочно починить крышу.

— Я не просил тебя селить её туда! — возмутился он, когда брат поймал его по пути в салун. — Чини сам, насколько я помню, ты неплохо управляешься с молотком и гвоздями.

— Меня ждут на фермах, — спокойно произнёс Колум. — А ты, — его палец упёрся Киллиану в грудь, — совершенно свободен до следующей недели. Это я знаю точно.

— Слишком много ты знаешь, — досадливо ответил Киллиан, сплёвывая длинную тягучую табачную струю ему под ноги.

— Знаю, что Сомерсен собирает команду охотников, — прищурив глаза, Колум обвиняюще смотрел на брата. — И что ты уже записался ехать с ними.

— А вот это уже не твоё дело! — ощерился Киллиан и развернулся, собираясь уходить.

— Ты прав, твоя жизнь — давно не моё дело! — Поймав его за рукав, Колум резко дёрнул брата на себя и сгрёб одной рукой за грудки, нависая над ним.

— Я давно не несу за тебя ответственности, — прошипел он угрожающе. Его глаза зажглись ледяным гневом. Казалось, ещё немного, и он зарычит. — Но если тебя поймают, если кто-то начнёт расследование, если…

— Кому они нужны, эти краснокожие? — презрительно ответил Киллиан, стряхивая его руки. — Агенты** не обращают внимания на то, что мы отлавливаем индейцев. А остальным нет до этого дела. Даже спасибо скажут, когда принесём десяток скальпов.

— Дело твоё. — Колум уже взял себя в руки, и теперь ничего не напоминало о прежней вспышке ярости. Приветливо кивнув семейной паре, прошедшей мимо, он повернулся к брату. — Ты же знаешь, что я тебя люблю.

— Знаю, — усмехнулся Киллиан, надевая шляпу.

— Будь осторожен. — Колум посмотрел на брата долгим, выразительным взглядом.

— А ты ведь и сам не прочь погонять индейцев по лесам! — На щетинистом лице расплылась хитрая улыбка. — Вот отчего ты так злишься! Так может…

— Не может, — отрезал Колум, одёргивая чёрный сюртук.

— Ладно-ладно. — Киллиан примиряюще похлопал брата по плечу. — Я поохочусь за нас двоих.

— Но сначала заедешь к учительнице и посмотришь крышу. — Открыв было рот, чтобы возразить, Киллиан обречённо кивнул.

И вот теперь он смотрел, как Алексис швыряет в лохань свою одежду, и про себя посмеивался, вспоминая возмущённый взгляд, которым она его одарила, когда заметила.

__________

*джембе — западноафриканский барабан в форме кубка.

**Агенты — сотрудники Бюро по делам индейцев. Первое Бюро было открыто в 1806 году.

========== Глава 5 ==========

Алексис так яростно тёрла платье в лохани, что кожа на руках покраснела и стёрлась на костяшках пальцев. Всякий раз, когда ветер доносил стук молотка, она вздрагивала и раздражено поджимала губы, стараясь не думать о возмутительном поведении младшего МакРайана. Снова и снова возвращаясь мыслями к произошедшему, Алексис чувствовала, как вспыхивают щёки, и начинала тереть несчастное платье ещё сильнее.

Это было возмутительно! Киллиан МакРайан был возмутителен в своей наглой самоуверенности и полном равнодушии к чужому мнению. Его ленивый оценивающий взгляд так и стоял перед глазами. Будь её воля — толкнула бы его в эту лохань. Представив, что под её руками оказалась голова Киллиана, Алексис удвоила усилия, не чувствуя боли в стёртых костяшках. Неизвестно, чем бы закончилась эта яростная стирка, если бы не весёлые крики и смех, зазвучавшие в лесу.

Спустя несколько минут из-за поворота показалась повозка, в прямом смысле слова полная людей. На козлах сидела пара: мужчина держал вожжи, а женщина — маленького ребёнка на руках. За их спинами покачивались и подпрыгивали дети всех возрастов.

— Миссис Коули! — весело воскликнула женщина, когда повозка остановилась у порога. — Я — Мередит Каннинг, отец МакРайан должен был предупредить, что мы приедем.

— Да! — Алексис широко улыбалась, глядя на разномастную детвору, выпрыгивающую из повозки, как горох из стручка. — Я хочу заранее поблагодарить вас, что откликнулись.

Мередит, смешливая брюнетка с острым маленьким носиком и глубокими карими глазами, вызывала симпатию с первого взгляда. Россыпь веснушек на белой коже и ранние морщинки, разбегавшиеся от уголков глаз, делали её по-домашнему уютной. Пристроив малыша на сгиб бедра, Мередит кивнула на мужчину, помогавшего спуститься девочке с ещё одним малышом на руках.

— Это мой муж, Джон. — Высокий, худой и вихрастый, он дружелюбно кивнул, окидывая дом оценивающим взглядом.

— Я слышу, у вас тут уже есть помощники? — спросил он, задрав голову.

— Это Киллиан МакРайан, — едва удержавшись, чтобы не поморщиться, ответила Алексис. — Он чинит крышу.

— Пойду спрошу, не нужно ли чего, — кивнул Джон и скрылся за домом.

— А это наш выводок, — улыбаясь, принялась представлять Мередит. — Наши старшие двойняшки: Том и Сэм, — два мальчика лет девяти синхронно кивнули. Такие же кучерявые, как их отец, они были неразличимы и хитро смотрели на Алексис. — Наша Роза. — Миловидная девочка, чуть младше братьев, открыто разглядывала будущую учительницу, теребя бант на длинной толстой косе. — А это — Питер. — Пятилетний малыш робко выглядывал из-за юбки матери. — И, наконец, наши младшенькие, — Мередит легонько подбросила ребёнка в руках, — Трейси и, — кивок на такого же в руках Розы, — Кристина.

— Боюсь, что сразу всех не запомню, — искренне призналась Алексис. Мередит звонко рассмеялась.

— Не страшно! Мы и сами их порой путаем! Так что, приступим к уборке?

Дом и двор быстро наполнились детскими криками, смехом и плачем. Мередит с поистине арктическим хладнокровием не обращала на этот хаос ни малейшего внимания, помогая намывать окна и убирать паутину.

— Тебе обязательно нужны занавески, — пыхтела она, пытаясь достать до угла веником с намотанной на него тряпкой. — Я видела у Дженкинса прекрасный ситец, он осветит этот дом, сама удивишься, когда увидишь!

— Звучит отлично. — Алексис импонировало то, как легко Мередит перешла на дружеский непринуждённый тон. — Но у меня сейчас нет денег на роскошь в виде занавесок.

— Возьмёшь в кредит, — пожала плечами Мередит, проходясь веником по потолку и скидывая на пол ошметки паутины и пыли. — У него весь город в кредит берёт. Тебе же будут платить. Как получишь деньги — рассчитаешься.

— Так можно? — Брови Алексис поползли вверх. Конечно, в Ричмонде магазины тоже продавали товары в кредит. Но там, чтобы заполучить заветную запись в книге учёта, надо было доказать свою платежеспособность. А этим как раз Алексис до последнего времени не могла похвастаться.

— Конечно! — Мередит слезла со стула и отряхнула зелёную юбку. — Если бы не кредит, Дженкинс и ему подобные давно разорились бы. Здесь все живут от получки до получки. Ковбои ждут, пока не заплатят за перегон. Охотники ждут сезона, чтобы сбыть пушнину. Шахтёры получают деньги от продажи угля, а золотоискатели и вовсе могут месяцами искать жилу. Так что в городе или есть деньги у всех, или нет ни у кого. Конечно, есть телеграфист, который получает зарплату от государства, и ты, учительница. Тебе тоже будут платить каждый месяц.

— И я правда могу купить всё необходимое? — всё ещё не веря, спросила Алексис.

— Конечно, — засмеялась Мередит. — Ладно. Лучше, чем есть, мы всё равно не сделаем. А насчёт занавесок подумай. Если хочешь, съездим к Дженкинсу завтра, сегодня уже не успеем. Я даже помогу тебе их сшить.

— Ты — чудо! — искренне вымолвила Алексис. Мередит махнула рукой и выскочила на крыльцо.

— А ну, быстро помогите нам накрыть на стол! — раздался зычный и неожиданно громкий для маленькой хрупкой женщины голос. Словно по мановению волшебной палочки в дом принялись забегать дети, неся с собой корзины из повозки. Алексис не успела моргнуть, а стол уже был накрыт — Каннинги даже посуду привезли с собой!

— Не у каждого найдутся тарелки и вилки на такую ораву, — в ответ на её удивлённый взгляд сказала Мередит. — Пойду, позову мужчин. Надеюсь, с крышей они уже закончили.

Положа руку на сердце, Алексис надеялась, что Киллиан откажется. Но он спустился с крыши вместе с Джоном и сейчас активно плескался с одним из старших близнецов, который поливал им на руки.

— Миссис Коули, а когда приедет мистер Коули? — Роза расставляла тарелки, но сейчас подняла голову и посмотрела на Алексис. Мередит одёрнула дочь, но Алексис успокаивающе улыбнулась.

— Он погиб, Роза. На войне, три года назад.

— О, — только и смогла произнести девочка.

— Прости, Алекс, ей не стоило об этом спрашивать. — Мередит укоризненно посмотрела на Розу.

— Кому-нибудь надо было это спросить, не так ли? — пожала плечами Алексис. — Джон был прекрасным человеком и я очень его любила. Уверена, ты тоже встретишь когда-нибудь свою любовь. — Она погладила русую головку Розы и выглянула в окно. — Думаю, пора садиться за стол.

Обед проходил шумно и весело, впрочем, кажется, у семьи Каннингов иначе быть не могло. Алексис с удивлением смотрела на Киллиана, который с лёгкостью общался со старшими двойняшками и сейчас рассказывал им, как проще сделать силки на зайца. Вдруг Сэм, поднявшись за добавкой, толкнул малыша Питера и тот обиженно заныл. Быстро успокоив сына, Мередит вздохнула.

— С нами всегда становится тесно, — извиняющее произнесла она. — И, кажется, после обеда дом придётся убирать заново.

— Большая семья — это прекрасно, — ответила Алексис, помогая убирать тарелки. — Хуже, когда дом большой, а за столом пусто.

— А у вас был большой дом? — спросила Роза. Остальные тут же притихли, прислушиваясь. Алексис задумчиво улыбнулась.

— О, да. Наше поместье было одним из самых больших в округе. В главный дом вела широкая лестница, и комнат было столько, что просто не счесть!

— Что, больше трёх? — недоверчиво протянул Сэм.

— Столько, что хватило бы каждому дать по комнате и ещё осталось бы! — со смехом ответила Алексис, глядя на недоверчивые детские лица.

— Враки! — авторитетно заявил второй из близнецов, Том. — Зачем нужен такой большой дом? Представляете, сколько нужно дров, чтобы его прогреть зимой!

— Зимы у нас были тёплые, — пояснила Алексис. — Но ты прав, такой большой дом очень тяжело содержать.

— А у вас были слуги? — Кажется, говорить о мистическом огромном доме детям было интереснее, чем слушать разговоры взрослых.

— Или рабы? — совсем тихо спросил Питер, глядя на Алексис огромными испуганными глазёнками.

— Так, на этом мы закончим допрос, — поспешила вмешаться Мередит, прежде чем Алексис открыла рот. — Займитесь сорняками во дворе, пока мы закончим здесь. Нам надо вернуться домой до заката.

Дети разочарованно закатили глаза, но послушно поплелись во двор. Джон и Киллиан вышли на веранду, раскуривая сигары.

— Прости их любопытство. — Мередит ловко управлялась с посудой, передавая чистые тарелки. Немного помолчав, она спросила: — Так у тебя были рабы?

— Были. — Алексис твёрдо посмотрела в её глаза, чувствуя, как в глубине вспыхивает внезапная злость. — Много рабов. И большие плантации хлопка и сахарной свеклы. И экипажи, несколько экипажей и колясок для выездов. И платья. Столько платьев, что они не вместились бы в этот дом. И…

Губы Алексис дрогнули, и она отвернулась, зло смахивая слёзы. Чувство вины за то, что когда-то была богата… Оно будет преследовать её всю жизнь? Почему ей стыдно перед этими людьми, явно живущими очень скромно? Почему она вообще должна стыдиться себя? Своего образования, образа жизни, к которому привыкла? Почему должна делать вид, что не жалеет, когда она жалеет! Каждый день жалеет, что потеряла свою жизнь, свой мир, всё то, привычное, что окружало с рождения. По чьей воле она оказалась на улице? Кто и когда решил, что может распоряжаться чужими судьбами? Кто и когда решил, что южане слишком независимы и богаты и надо заставить их платить за это?

Тёплая ладонь осторожно легла на плечо. Мередит обняла Алексис и зашептала горячо и сбивчиво:

— Ты никогда не должна стыдиться того, как жила и кем была, слышишь! Да здесь большинство жителей никогда в жизни не видели поезда, не умеют читать и писать, а у тебя отличное образование! Ты столько повидала и о стольком можешь рассказать! Здесь не стыдить, здесь завидовать надо!

Алексис смущённо кивнула и повернулась, улыбаясь сквозь слёзы.

— И учти, я хочу послушать как можно больше рассказов про все эти балы и приёмы. И про дом, конечно. Господи, а я тут к тебе с занавесками пристала!

— Занавески здесь действительно необходимы. — Алексис благодарно пожала руку Мередит. — Мы же сможем завтра съездить в город?

— Обязательно. А сейчас давай покончим с этой уборкой, мне ещё надо успеть приготовить ужин дома.

Солнце уже задевало верхушки, когда Каннинги засобирались. Шумно прощаясь, они заверяли Алексис, что всегда готовы прийти на помощь и рады будут видеть её у себя в любое время. Повозка выехала на дорогу, когда Киллиан вывел из амбара своего коня.

— У вас заканчивается сено, — вместо прощания сказал он, забираясь в седло. — Я займусь этим, когда вернусь.

— Вернётесь откуда? — невольно заинтересовалась Алексис, забыв даже возмутиться и сказать, что у неё нет лошади, а значит, нет нужды в сене.

— Всего вам хорошего, миссис Коули, — кивнул Киллиан, разворачивая коня. — Закрывайтесь на засов, по ночам тут полно енотов.

Повозку Мередит стало слышно задолго до того, как та показалась из-за поворота. Алексис уже стояла на крыльце, повязывая ленты соломенной шляпки под горлом. С собой она взяла все свои сбережения — восемьдесят долларов, но очень надеялась, что бакалейщик всё же откроет для неё кредит.

— А где остальные? — удивилась Алексис, забираясь рядом и беря на руки Питера.

— Оставила дома, там полно дел. — Мередит звонко цокнула и хлестнула вожжами. Повозка послушно покатилась по дороге. — Тебе бы тоже не мешало обзавестись лошадью. Без неё здесь никак.

— Едва ли я смогу на неё забраться. — Алексис усмехнулась. — А денег на дамское седло мне точно никогда не хватит.

— Тогда бери с повозкой, — пожала плечами Мередит. — Хотя научиться ездить верхом всё равно придётся.

До города они добрались быстро, гораздо быстрее, чем казалось Алексис два дня назад, когда они ехали с отцом Колумом. Уверено правя повозкой, Мередит остановилась перед лавкой бакалейщика.

— Мистер Дженкинс! — Подхватив из рук Алексис сына, она поспешила внутрь лавки. — Мистер Дженкинс, посмотрите, кого я к вам привела!

Алексис зашла следом, с любопытством оглядываясь. Полки до потолка были заполнены всевозможными товарами, от гвоздей, лежавших в больших бочках, до конфет и булавок. Вдоль стен стояли мешки с мукой и крупами, ящики с консервами. В глубине виднелись мотки ткани, клубки разноцветной шерсти; под потолком висела, тихо позвякивая на сквозняке, лошадиная упряжь. Невысокий седой мужчина в белой рубашке, длинном тёмно-сером фартуке и нарукавниках до локтей вышел из-за полок, вытирая руки о тряпку.

— А, миссис Каннинг, — добродушно улыбнулся он, доставая из кармана конфету и протягивая её Питеру. — А где остальные сорванцы?

— Дома. — Мередит потянула Алексис за руку, заставляя встать рядом. — Миссис Коули, наша новая учительница.

— Как же, наслышан. — Дженкинс, не скрываясь, разглядывал Алексис. Потом кивнул, словно соглашаясь с мнением, составленным ранее. — Добро пожаловать, миссис Коули. Надеюсь, вы у нас надолго задержитесь.

— Я тоже на это надеюсь. — Алексис замялась. — Мне много надо приобрести, вот только не думаю, что смогу расплатиться сразу, поэтому…

— Отец Колум уже поручился за вас, — отмахнулся Дженкинс. — Берите всё необходимое, а кредит я вам открою.

— А где миссис Дженкинс? — поинтересовалась Мередит, оттаскивая Питера от банки с лакрицей.

— Ушла на телеграф, отправить письмо детям. — Дженкинс посмотрел на Алексис. — Так с чего начнём?

— Не знаю, — растерялась та. — Мне, кажется, нужно всё!

— Люблю слышать подобное от покупателей, — довольно потёр руки бакалейщик и кивнул на полки, приглашая проследовать за собой.

Они вышли из лавки спустя полтора часа, основательно нагрузив повозку.

— Миссис Коули! — Мимо прошёл Фрэнк. — Мередит.

— Фрэнк! — обрадовалась та. — Поможете нам?

— Разве я могу отказать двум прелестным женщинам? — ухмыльнулся Фрэнк, распрямляя плечи и встряхивая светлой гривой волос.

— Нам нужна лошадь, — сказала Алексис. Фрэнк самодовольно вздёрнул подбородок.

— Тогда, леди, вы обратились по адресу. Давайте сходим в кузницу, у Коула всегда есть в запасе несколько лошадёнок.

— И повозка, — добавила Алексис, шагая за Фрэнком к кузнице. Город уже не казался ей чуждым, она даже узнала нескольких жителей, с которыми познакомилась в кафе, а те, похоже, точно запомнили её, кивая при встрече.

— Значит, верховая лошадь вам не понадобится, — заключил Фрэнк, когда они подошли к невысокому забору, за которым виднелась кузница. Во дворе стояли многочисленные заготовки, из здания доносился мерный стук. — Подождите здесь, я приведу Коула.

— Не стоило, конечно, просить Фрэнка, — досадуя на себя, сказала Мередит. — Теперь он ещё полгода будет напоминать, как помог нам.

— Да, не самый приятный тип, — согласилась Алексис. — Но точно получше мистера МакРайана.

— Ты про Киллиана? Я его мало знаю. Он редко появляется в городе, но в просьбах помочь никогда не отказывает. В прошлом году он помог Джону согнать скот, когда стадо разогнали койоты. А весной починил нам сарай, когда на крышу рухнуло дерево.

Алексис удивлённо покачала головой. Внешность, конечно, бывает обманчива, но её отношение к мистеру МакРайану сложно изменить рассказами о бескорыстной помощи. К тому же, Мередит быстро развеяла и это заблуждение.

— Он взял денег меньше, чем Коул, а сделал всё не хуже.

— Значит, мне тоже надо будет заплатить ему за починку крыши? — ахнула Алексис.

— Не думаю, — рассмеялась Мередит. — Он же чинил собственный дом. Смотри! Солдаты!

И действительно, в начале улицы показалась группа всадников, и Алексис невольно сжалась, разглядев тёмно-синие мундиры. Солдаты медленно ехали по дороге, а местные жители провожали их настороженными взглядами.

— А их здесь не слишком любят, — заметила Алексис, крепко сцепив руки, чтобы унять дрожь. Она-то определённо могла сказать, как относится к Армии Соединённых Штатов.

— Если солдаты вошли в город, — обеспокоенно проговорила Мередит, прижимая к себе Питера, — значит, случилось что-то серьёзное. Они редко покидают форт, и то только по воскресеньям. Что-то случилось, капрал Лоуренс?

Всадники как раз поравнялись с женщинами, и один из них, услышав оклик, отделился от остальных и подъехал ближе, приподнимая шляпу.

— Мэм, — он с интересом посмотрел на Алексис. Та ответила угрюмым взглядом. Не будь она настроена столь категорично, капрала Лоуренса можно было бы признать привлекательным. На узком загорелом лице ярко горели синие глаза, открытая улыбка пряталась в ухоженной золотой бородке. Форма удивительно шла капралу, и он абсолютно точно знал это.

— Миссис Коули, — представилась Алексис, чувствуя себя неловко под прямым оценивающим взглядом.

— Капрал Дэвид Лоуренс, — кивнул он, переводя взгляд на Мередит. — В предгорьях замечены Воины-Псы*, мы решили усилить патрулирование. Так что теперь вам придётся терпеть наше соседство чаще.

— Ну что вы, — махнула рукой Мередит, смущённо покраснев. — Главное, что вы защищаете нас. Вы же не дадите им напасть на город?

— Ну что вы, мэм, — тонко улыбнулся Лоуренс. — Пока мы здесь, вы в полной безопасности!

___________

*Воины-Псы, или Люди Собаки, Солдаты Псы, как их ещё называли — одно из четырёх военных обществ шайеннов. Когда начались столкновения с евро-американцами, они взяли на себя роль защитников своего народа, что привлекло к ним много бойцов, не желавших жить в резервации и следовать миролюбивой политике племенных вождей Черный Котел и Белая Антилопа. После резни, устроенной полковником Чивингтоном 29 ноября 1864 года на реке Сэнд-Крик, где было безжалостно убито около 200 шайенских женщин и детей, Солдаты Псы стали основной боевой силой племени, оказывавшей яростное сопротивление американской армии.

========== Глава 6 ==========

В салуне было шумно. Солдаты, внезапно нагрянувшие в город, охотно заказывали пиво под строгим взглядом капрала Лоуренса. Девочки лениво прохаживались вдоль столиков, разнося напитки и кокетливо улыбаясь, пока Кайла откупоривала бутылки.

Лоуренс прокручивал в руках стакан, наблюдая за её отточенными движениями, прислушиваясь к шуму за спиной. Наконец он подозвал Кайлу:

— Скажи-ка, милая, где я могу найти Киллиана МакРайана?

Кайла хлопнула глазами, тень узнавания мелькнула в их глубине и по-детски пухлые губы сложились в улыбку.

— Да вон он сидит, за дальним столом!

Подмигнув Кайле, Лоуренс оторвался от стойки и пересёк зал, остановливаясь перед Киллианом.

— Мистер МакРайан? — Дождавшись утвердительного кивка, капрал спросил: — Вы не против, если я присяду?

Киллиан равнодушно пожал плечами, допил виски и сделал знак проходящей мимо проститутке. Потом откинулся на спинку стула и достал огрызок сигары, время от времени бросая короткие изучающие взгляды исподлобья. Капрал терпеливо ждал, сняв кепи и положив на стол перед собой.

— Вы что-то хотели? — поинтересовался Киллиан, когда пауза чересчур затянулась.

— Капрал Лоуренс. — МакРайан не ответил, занятый раскуриванием сигары. Наконец её кончик начал тлеть, и, пустив в потолок струю сизого дыма, Киллиан снова посмотрел на капрала. Расценив это, как приглашение продолжать, Лоуренс заговорил: — Я много слышал о вас, ротный сержант МакРайан. Вы получили сержанта после битвы под Геттисбергом, в сражении у Чаттануги были уже первым сержантом, а в Атланте…

— Я хорошо знаю свою биографию, капрал. — Перед Киллианом появился новый стакан. — Вопрос в том, зачем её так тщательно изучать вам?

— Вы храбрый солдат, сержант МакРайан. Такие как вы часто остаются не у дел, когда заканчивается война. Вы не думали о том, чтобы вернуться в армию? — Капрал достал портсигар и изящным движением откинул посеребрённую крышку, доставая тонкую сигару.

— Для вербовки вы выбрали не то время, капрал, — усмехнулся Киллиан, закидывая ногу на ногу. — Приходите зимой, здесь будет полно юнцов, мечтающих сбежать подальше из скучного городишки.

— Мы воюем с индейцами, сержант. — Лоуренс пристально следил за лицом собеседника, но тот лишь равнодушно пожал плечами, перекидывая сигару из одного угла рта в другой. — Я слышал о вашей семье, и…

Капрал не успел договорить — Киллиан резко выбросил руку, хватая его за грудки и притягивая к себе.

— Не лезьте не в своё дело, капрал, — низким, угрожающим голосом заговорил он. — И не пытайтесь воззвать к жалости или чувству долга. Я ничего не должен вашей армии, как и вашей стране.

Солдаты за столом взволнованно зашевелились, кое-кто даже положил руку на рукоять револьвера. Но Лоуренс успокаивающе махнул рукой в их сторону, а сам пристально взглянул прямо в глаза МакРайану.

— Между тем моя страна приняла вас, когда ваша выплюнула.

На мгновение Лоуренсу показалось, что Киллиан его ударит — злоба полыхнула во взгляде. Но Киллиан выдохнул сквозь плотно сжатые зубы и отбросил капрала обратно на свой стул, затем небрежно отряхнул его мундир и отсалютовал стаканом.

— Обсуждать, кто и откуда родом можно бесконечно долго, капрал. И если хотите, мы непременно обсудим вашу родословную. В другой раз. — Он замолчал и продолжил после паузы: — У меня к индейцам свои счёты, вы правы. Но даже ради них я не вернусь в армию.

— Я не стану настаивать, мистер МакРайан, — сухо ответил Лоуренс, — но уверен, что мы ещё вернёмся к этому разговору.

— Не тратьте понапрасну время, капрал. — Киллиан холодно сверкнул глазами. — Моё «нет» всегда означает «нет» и ничего другого.

— Благодарю за честность, сержант, — коротко кивнул Лоуренс, поднимаясь и забирая со стола кепи. — Не скажу, что доволен нашим разговором, но определённо рад знакомству.

Проследив взглядом за капралом, который присоединился к своим людям за соседним столом, Киллиан одним махом опрокинул в себя остатки виски и вышел из салуна, щурясь на оказавшееся чересчур ярким солнце. То, что о нём вдруг вспомнили, да так, что подняли личное дело, настораживало. Стоило рассказать Колуму и решить, не пора ли срываться с насиженного места, или же тревога ложная, и просто не в меру прыткий капрал хочет усилить свой отряд и местный форт?

Нахлобучив шляпу, Киллиан вытащил изо рта потухшую сигару, повертел в руках и с сожалением отправил в стоявшую на выходе плевательницу. Стоило заглянуть к Дженкинсу, пополнить запасы перед отъездом.

— Мистер МакРайан! Киллиан! Добрый день!

Из-за забора, отделявшего двор кузницы от дороги, ему махала Мередит. Киллиан кивнул, собираясь пройти дальше, когда услышал звонкий переливчатый смех. «Да чтоб тебя!» — раздражённо вспыхнуло в голове. Он подошёл к забору, облокачиваясь на него. Мередит тут же повернулась, принимаясь оживлённо рассказывать, как долго Фрэнк помогал им выбирать лошадь, а потом и повозку. И вот теперь учит Алексис ей управлять.

— Алексис говорила, что умеет управлять двуколкой, но эта повозка — сущее наказание! — заключила Мередит, приложив руку козырьком и глядя вперёд. Судя по тому, как повозка кренилась на поворотах, Киллиан готов был с ней согласиться: казалось, она вот-вот потеряет колесо.

— Надо сказать Коулу, чтобы скинул пару долларов и заодно посмотрел ось. — Фрэнк открыто любовался Алексис: её горящими от азарта зелёными глазами, тем, как она в волнении прикусывает нижнюю губу, входя в поворот. Повозку тряхнуло, Алексис подпрыгнула, и Фрэнк легко поймал её, придержав за талию. Натянув поводья, она остановила повозку и, не переставая улыбаться, решительно убрала чужую руку.

— Спасибо за помощь, мистер Салливан. — Алексис расправила юбку на коленях и посмотрела на Фрэнка.

— Фрэнк, миссис Коули, — растянулся в улыбке Фрэнк. — В последний раз по фамилии меня называла мамаша. Надеюсь, её котёл в аду как следует прогревают, — добавил он вполголоса.

— Фрэнк, — согласно кивнула Алексис. Опустившись на землю, погладила пегую лошадь, которая теперь перешла в её собственность. Как давно она не ездила верхом!

— Вот видите, теперь у вас есть лошадь, — раздался знакомый голос, и Алексис обернулась. Младший МакРайан стоял у изгороди рядом с Мередит, причём, видимо, довольно давно. Вместо сигары во рту он держал тонкую соломинку, и её кончик непрерывно плясал в воздухе.

— Я подумала, раз вы решили заготовить сена, то ему не стоит пропадать зазря.

Настроение было слишком хорошим, чтобы портить его общением с Киллианом. Поэтому Алексис, не переставая улыбаться, прошла мимо, беря под руку Мередит.

Мягкие сумерки погружали лес в тишину, смазывая чёткие силуэты деревьев. В амбаре тихо фыркала лошадь, припасы, купленные у Дженкинса, уже были разложены, а Алексис сидела на крыльце, закутавшись в шаль, и неспешно пила кофе. Жизнь постепенно налаживалась, и сегодня, вернувшись из города, она чувствовала, что возвращается домой. Или почти домой, — конечно, назвать это место своим домом было бы слишком поспешно.

Почти все сбережения ушли на лошадь и повозку, обошедшиеся почти в пятьдесят долларов, и теперь стоило решить, отдать ли часть оставшихся денег, чтобы погасить долг у Дженкинса, или же дождаться первого чека от комитета*, а пока приберечь их? Где-то в горах залаял койот, коротко подвывая. Алексис откинулась к стене, прислонившись к тёплым, прогретым за день доскам, от которых слабо пахло сосной и пылью. Подняв глаза к небу, она наблюдала, как зажигаются звёзды: сначала по одной, неспешно. А потом их уже невозможно было отследить — так быстро возникали светящиеся точки на фиолетовом, почти чёрном небе. Во всём этом сверкающем великолепии тёмная громада горы казалась таинственной и жутковатой. Где-то там, на её склонах, жили индейцы. Алексис не пичкали с детства страшными сказками про жутких краснокожих. Напротив, отец любил повторять, что уж если краснокожие дети знают два языка, то Алексис и думать не должна о том, чтобы лениться за французским!

Но впервые увидеть их удалось только во время войны. Когда армия Конфедерации проходила через Вирджинию, в её числе был и батальон индейцев — разведчиков и снайперов.

Сначала полная надежд и задора от победы при Булл-Ран, после битвы при Чаттануге разбитая и окровавленная, армия вернулась сотнями повозок с раненными. Там погиб её Джон… Тогда, в госпитале, забитом под завязку, она искала его, заглядывая в измученные, искривлённые от боли лица, и не находила. Десятки лиц, одинаковых в своём страдании. Именно тогда Алексис и увидела индейцев.

Не хотелось об этом вспоминать. Хотелось забыть, как страшный сон, и больше никогда не задыхаться от запаха смерти, забивающего ноздри и пропитавшего одежду. Не чувствовать, как горит кожа, стягиваясь под коркой чужой крови, на лице и руках. Не смотреть на отрезанные конечности и не помогать резать их самой. Заново родиться…

Алексис тяжело вздохнула и открыла глаза. Тишина. Здесь было по-прежнему тихо и спокойно, только звёзды безмолвно смотрели с вышины. Ветер шумел в листве, принося аромат ночных цветов и хвои. Потянувшись, она поднялась и, бросив последний взгляд на гору, вошла в дом.

Утро воскресенья, яркое и солнечное, застало Алексис в раздумьях. Застыв над раскрытым сундуком, она разглядывала скудный гардероб, решая, что лучше надеть в церковь. Два повседневных платья, две юбки, три блузки. Зимняя одежда в другом сундуке. И роскошь, настолько непозволительная и чуждая здесь — три бальных платья из прошлого. Занимающие почти весь сундук. Перевезённые через весь континент. Шёлк, парча, тафта и вышивка. Нижние юбки и глубокое декольте. И запах. Непередаваемый запах Юга. Зачем она везла их с собой — Алексис и сама бы не смогла ответить. Зато точно знала — она никогда больше не наденет эти наряды. Куда?

— Алексис!

Каннинги уже приехали, когда Алексис, воткнув последнюю шпильку в тугую косу, уложенную в корону на голове, поправила косынку на плечах и, подхватив соломенную шляпу с широкими полями, вышла из дома. Мередит пересела к ней с младшими, а Джон покатил впереди с остальным семейством.

— Я взяла яблочный пирог, кофе и сендвичи. — Мередит кивнула на объёмную корзину, прикрытую клетчатым платком.

— У меня только кофе и конфеты детям, — смущённо проговорила Алексис.

— Надо бы научить тебя готовить, — рассмеялась Мередит, подбросив на коленях дочку. — И делать заготовки на зиму.

Алексис рассеянно кивнула, глядя на церковь, показавшуюся впереди. Повозка покатилась по дороге, ведущей через большой луг. Здесь уже собрался, кажется, весь город. Люди смеялись, приветствуя друг друга, предвкушая пикник после службы и обмениваясь последними новостями. Кто-то был уже знаком Алексис, но большинство она видела впервые и внезапно оробела, держась Каннингов и не отходя от них.

— Алексис! — Колум вынырнул из толпы прихожан, широко улыбаясь. В чёрной сутане с белоснежным воротом он выглядел внушительно. Но Алексис вдруг поняла, что ужасно соскучилась по тёплому взгляду голубых глаз и доверительной улыбке.

— Отец МакРайан! — Она отошла от Каннингов, протягивая руки и пожимая его ладонь. Колум, не скрываясь, восхищённо смотрел на неё. В ситцевом платье цвета весенней листвы, с белоснежным платком на плечах, украшенным канвой из светло-зелёных цветов и листьев, она казалась яркой и в то же время очень хрупкой. Чуть больше пяти футов изящества и красоты.

— Вы прекрасно выглядите! Как вы устроились?

— Спасибо, всё хорошо. Знаете, мне бы хотелось по…

— Простите, Алексис. — Колум извиняюще улыбнулся. — Мы обязательно поговорим после службы. Я представлю вас нашим жителям официально, будьте готовы.

Служба тянулась медленно, может, из-за того, что Алексис ждала её окончания и того, что выйдет и встанет рядом с алтарём, и отец Колум попросит произнести приветственную речь? Сейчас здесь было душно. За спинами прихожан, у входа, стояли девочки из салуна, и запах дешёвых духов наполнял небольшое помещение, заставляя миссис Дженкинс закатывать глаза, то и дело прикладывая к носу платок. Наконец проповедь закончилась, и Алексис, смущённо улыбаясь, прошла по проходу. Короткая приветственная речь, дружелюбные выкрики, шумные поздравления и аплодисменты — всё прошло гораздо легче и быстрее, чем казалось.

Спустя час, заново познакомившись с одними жителями и впервые — с другими, Алексис наконец нашла Каннингов и направилась к ним.

— Вы не против, если я провожу вас? — Колум возник из ниоткуда, отделившись от небольшой компании прихожан. — Нам следует назначить время, когда надо собраться и подготовить к занятиям школу. После отъёзда учительницы она использовалась как склад. Я уже сказал тем, кто хранил там вещи, забрать их до конца недели, но не думаю, что кто-то поспешил это сделать. Проще организовать людей сейчас, когда они все здесь.

— Было бы замечательно, — кивнула Алексис. — А так же мне надо посмотреть, что с учебниками. Может, что-то придётся заказывать в Денвере.

— Отец МакРайан! — приветливо воскликнула Мередит, двигаясь и освобождая места, чтобы сесть. — Присоединяйтесь. Как дела на дальних фермах? Я слышала, у Гассов койоты задрали трёх коз?

— Так и есть, — откликнулся Колум, опускаясь на покрывало рядом с Алексис. Он заговорил о незнакомых ей людях и их проблемах, и она с лёгкостью отпустила нить разговора, оглядываясь.

Весь луг вокруг церкви пестрел пледами и покрывалами. Этот пикник было очень похож на те, что привыкла посещать Алексис. И не похож одновременно. Где вышколенные слуги, держащие в руках корзины с едой и посудой? Где накрытые столы с прохладными напитками, и почему дети просто так бегают между взрослых, весело гомоня?

За лугом, ближе к лесу, кто-то запускал красного летучего змея, и тот то взмывал в небо, то резко опадал, скача по траве. Алексис не могла не признать, что ей нравится. Всё это — шумные жители; звонкие дети; яркое небо; сочный тёмно-зелёный лес и гора, закрывающая полгоризонта — ей это всё нравилось. Хотелось улыбаться без причины, подставляя лицо солнечным лучам.

— Миссис Коули, а вы будете нам рассказывать про рыцарей?

Алексис обернулась — перед ней стояли несколько детей, возглавляемые старшими Каннингами: Томом и Сэмом.

— Конечно, буду, — кивнула она. — А ещё мы будем читать про Александра Македонского, и про Юлия Цезаря.

— А кто это? — Детские глаза вспыхнули интересом, мальчишки и девчонки обступили Алексис, готовясь слушать.

— Узнаете в школе! — вмешался Колум, хитро глядя на них. — А ещё о том, как писать и читать. И считать!

Дети удручённо застонали и, попрощавшись, поспешили уйти. Колум покачал головой:

— Тяжело вам с ними будет. Они уже отвыкли от учёбы.

— Что ж, будем привыкать к дисциплине вместе, — задорно воскликнула Алексис. Колум рассмеялся.

— Я бы на вашем месте не давал им больших поблажек. А то ведь могут совсем на голову сесть, а вы и не заметите.

— Я постараюсь быть в меру строгой. — Алексис притворно нахмурилась, глядя на него. — Как полагаете, дети будут меня бояться?

— Честно? Не думаю.

Алексис вздохнула, расправляя платье на коленях. Потом подняла глаза на отца МакРайана и улыбнулась.

— Скорее бы это проверить. Вы говорили, просить людей о помощи проще сейчас. Может, займёмся этим, пока никто не разошёлся по делам?

Колум кивнул, поднимаясь, и протянул руку Алексис. Она с готовностью приняла помощь, вложив свою ладошку в его сухую, жесткую ладонь. Он потянул её наверх неожиданно резко, и Алексис чуть не уткнулась носом в его грудь — Колум едва успел придержать за талию, не дав завалиться на себя. Отец МакРайан уже избавился от сутаны и сейчас был в белой рубашке и чёрном сюртуке, сшитом из добротного сукна. В этой одежде, признала Алексис, он выглядел гораздо привычнее и ближе. А ещё, не смогла не отметить она, у него была необычайно крепкая и загорелая шея. И твёрдый, волевой подбородок с ямочкой посередине. Смущённая этими мыслями, Алексис отпрянула, но Колум, казалось, ничего не заметил.

— Я не думала, что найдутся те, кто будет против обучения своих детей, — заметила она, когда добрая часть горожан была расспрошена, и согласие разобрать школу как можно скорее — получено. И это было правдой — некоторые родители категорически отказывались не только помогать, но и отпускать детей в школу, возмущаясь и заявляя, что они и сами без грамоты живут прекрасно, и детям в поле да на пастбище она не пригодится.

— Скоро начнётся сбор урожая, — вздохнул Колум. Они неспешно брели по лугу. — Большинство фермеров не может позволить себе наёмных работников, поэтому во время сбора работает вся семья. И отпускать детей — значит, оставлять семью без запасов на зиму.

Алексис молчала. Осознавать, что большинство детей могут попросту не научиться элементарным вещам, ужасало. Как и то, что в словах отца МакРайана и родителей было справедливое зерно.

— Может, мы сможем договориться и в пору уборки сделаем уроки короче? Или будем собираться хотя бы два раза в неделю? Но ведь совсем не учиться — не выход! К тому же, дети от шести до четырнадцати могут ходить в школу независимо от работы в полях?

— Кроме полей есть еще скотный двор. И птица. И уборка в доме.

— Но как-то же раньше они занимались! — воскликнула Алексис. — У вас же уже была школа!

— И туда ходили десять человек из двадцати двух, — вздохнул Колум. — Но вы правы — это надо менять. Завтра, когда будем разбирать школу, предложите своё решение, уверен, все с радостью пойдут вам навстречу.

— Мне навстречу? — нервно усмехнулась Алексис. — Разве учиться нужно мне?

— Вам нужна эта работа, — заметил Колум. — А детям — образование. Так что желание ваше должно быть обоюдным.

— Вы правы. — Алексис вздохнула и сорвала головку небесно-голубого цикория. Покрутив цветок в руке, она отбросила его в сторону и решительно посмотрела на священника. — Что ж, значит, мне надо как можно больше узнать о распорядке дня на фермах. Давайте спросим?

Всё оказалось не так сложно, как поначалу думала Алексис. Она, конечно, несколько раз пожалела, что не взяла с собой карандаш и бумагу, чтобы всё записать, но общие часы, которые можно выделить для обучения, уже складывались в голове.

Солнце уже царапало гору, и этот долгий, насыщенный день подходил к концу. Алексис стояла рядом с Колумом, прощаясь с последними прихожанами. Каннинги уже уехали — одна из младших близняшек раскапризничалась, и Мередит, сетуя на то, что забыла дома настойку укропа, шустро погрузила семью в повозку.

— Неужели я опять опоздал на службу? — Алексис обернулась, встречаясь глазами с Киллианом. Он смотрел на неё сверху вниз, облокотившись о луку седла и пряча глаза под широкими полями шляпы. Но Алексис была уверена — в них опять горит насмешка. Кажется, по-другому младший МакРайан попросту не мог смотреть на мир.

— Иногда полезно поговорить с Богом, — тихо произнесла Алексис.

— Мы уже давно всё друг другу сказали, — холодно отрезал Киллиан, спешиваясь и привязывая лошадь. — И больше друг друга не слышим. Надо поговорить, — это предназначалось Колуму.

— А мне пора домой, — засобиралась Алексис.

Когда повозка неспешно катилась по лесу, она задумалась о словах Киллиана. Определённо это был один из самых противоречивых людей, встреченных в её жизни. И хотя он возмущал своим поведением, была в нём какая-то тайна, завесу которой иногда хотелось приоткрыть.

_____________

*комитет по образованию — фактически, орган местного самоуправления в каждом штате и графстве, практически не подчиняющийся Бюро образования в Вашингтоне.

========== Глава 7 ==========

1848 г., Ирландия, графство Уэксфорд

Глубоким багровым цветом полыхал закат. Один из тех, которые наблюдаешь, забыв обо всех делах. Из тех, что бывают только в середине лета. Июль в Уэксфорде выдался на удивление ясным: в меру мягким, в меру дождливым — идеальным для созревания урожая. Если бы было, где сажать. Ирландцы сгонялись с плодородных земель лендлордами, а те превращали пахоту в пастбища для коров и овец. Восстание, вспыхнувшее после картофельного голода и ужесточения законов королевы Виктории, было подавлено. И теперь по всей стране бывшие чартисты смотрели на пламенеющий закат, который для многих из них стал последним.

"… пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной…"*

Заунывное бормотание священника за стеной вызывало желание заткнуть его. Запихнуть свой ботинок прямо в глотку, глубоко, чтобы подавился. Чтобы кашлял и синел на глазах… Колум сжал кулаки и посмотрел на клочок неба, видневшийся через решетку. Они тоже были виноваты. Паписты. Те, кого всегда почитали и слушали; те, за кем шли. Разве не они, подкупленные протестантскими крысами из Лондона, на каждом углу вещали о том, что вооружённое восстание — зло? Не они ли внушали крестьянам, что следует подождать и склониться перед волей королевы?

— Горите в аду! — сквозь зубы пробормотал Колум и снова обратил свой взор на небо. Они проиграли. И теперь его ждёт ссылка в Австралию. Он готов. Но как быть с Киллианом? Брат, хоть и участвовал в движении, под внимание солдат пока не попал. Но это — временно. Как только утихнут основные волнения, и все зачинщики будут наказаны, армия и полиция обратят свои взоры на тех, кто был рядом. На родных и близких. А он… Колум бессильно кусал губы, — он будет в тысячах миль отсюда. И ничем не сможет помочь.

Небо тускнело, размывая краски, затих бормочущий голос, и только сдержанно всхлипывал О’Коннел, — тридцатилетний детина, отплывавший вместе с ним по утру. У него оставались здесь жена и трое детей, но брать их с собой в ссылку запрещалось. Если повезёт, семья пересечёт океан и соединится с ним позже. Если хватит денег, которых сейчас нет даже на кусок хлеба…

Мысли снова вернулись к Киллиану, и в сердце остро защемило. Как он будет, четырнадцатилетний мальчишка, сирота без средств к существованию. Кем он сможет стать здесь, в этой задыхающейся, задавленной стране? Куда пойдёт? Колум вздохнул, подняв глаза и замечая первую звезду. «Мама, ты слышишь? Прости меня, я не смог защитить брата. И себя не смог».

Эта ночь тянулась бесконечно. Без сна, прислушиваясь к звуку шагов стражи по коридору, к звяканью ключей, к перекличке вполголоса… Колум не заметил, как его сморил сон, но чутко проснулся, вздрогнув от шороха у двери камеры. В темноте дверного проёма показался чёрный силуэт, на пол легла полоска света и тут же исчезла — фигура прошмыгнула внутрь, опускаясь на колени и быстро подползая к Колуму.

— Надеюсь, ты не в кандалах? — прошептала фигура голосом Киллиана, и Колум дёрнулся. Он мог ожидать, что его захотят спасти друзья, но то, что брат будет рисковать собой настолько безрассудно… Злость вспыхнула так внезапно, что потушила радость от скорой свободы.

— Какого чёрта ты здесь забыл?!

— Мог бы сказать спасибо, — не обращая внимания на возмущение, Киллиан быстро расправлялся с верёвкой, которой были связаны цепь и обручи на руках. Кузнец лежал с лихорадкой, а найти хоть кого-нибудь, кто пожелал бы забить в кандалы участников восстания, в деревне не нашлось. Завтра, поутру, должен был приехать кузнец из соседней деревни, и после того, как каждый каторжанин получит свои браслеты, они двинутся по этапу в порт.

Колум молчал. Боялся сорваться, наговорить лишнего и поставить под угрозу свободу. Свою и остальных братьев-чартистов. О’Коннел судорожно срывал верёвки, разом обретя решительность и собранность. В коридоре было тихо. Солдат из стражи лежал тут же, на полу, у входа в соседнюю камеру. Под его головой разливалось, поблескивая в свете фонаря, тёмное пятно.

— Где остальные? — спросил Колум. — Надо освободить всех.

— Нет времени, — тревожно прислушиваясь, ответил Киллиан. — Надо уходить.

— Но… — начал было О’Коннел, но в этот момент раздался крик на улице, и Киллиан, не медля, рванул к выходу. За дверью было относительно спокойно, но в воротах мелькали силуэты и слышались крики.

— Где остальные? — повторил Колум, проверяя пистолет, снятый с мёртвого солдата. Киллиан молчал, и брата поразила страшная догадка: — Ты пришёл один?

— Потом, — процедил мальчишка, сосредоточенно вглядываясь в темноту. У дальней стены что-то звякнуло в темноте, и через верх перебросилась верёвка.

— Быстро! — коротко скомандовал Киллиан, в очередной раз за эту ночь удивляя старшего брата собранностью и сосредоточенностью. Колум рванул вперёд, Киллиан следом. Перемахнув через стену, они остановились, ожидая О’Коннела. Грохнул выстрел, и тот, едва перекинув ногу, выгнулся, беззвучно хватая ртом воздух, и тяжело перевалился с другой стороны на землю.

— Скорее, уходим, — поторопил Колума голос. Он с удивлением посмотрел на невысокую, округлую фигуру священника. Доки чернели далеко впереди, и пока они бежали, Киллиан коротко рассказал свой план.

— Там, в порту, стоит судно «Томас Джефферсон», через час оно отплывает в Америку. Я купил места, нас ждут.

— В Америку? — несмотря на усиливающиеся звуки погони за спиной, Колум споткнулся и замер, изумлённо глядя на младшего брата.

— Да, — нетерпеливо качнул каштановой чёлкой Киллиан. — А теперь давай скорее, если хочешь успеть.

Они бежали со всех ног, чувствуя, что лёгкие вот-вот разорвутся. Порт приближался, и гордые очертания корвета уже вырисовывались в рассветном небе, когда святой отец вдруг вильнул в сторону, спешно объясняя, что их мешки сложены на другом складе. Киллиан послушно нырнул следом, а Колум замешкался, как раз вовремя, чтобы успеть разглядеть чёрные тени, отделившиеся от соседнего склада.

— Засада! — крикнул он, вскидывая пистолет. Ночную тишину разорвали звуки выстрелов. Киллиан выскочил, как заяц, пригибаясь, держа на спине два увесистых мешка. Не сговариваясь, они свернули в сторону от дока, углубляясь в лабиринт складов и зданий, петляя и запутывая новую погоню. Рассвело, и уже можно было разглядеть дощатый настил под ногами, когда братья снова увидели море. Корвет медленно выходил в море, поднимая паруса, рассекая серую гладь. Переглянувшись, Киллиан и Колум бросились вперёд, не чувствуя боли в ногах, не обращая внимания на крики и выстрелы за спиной. Киллиан прыгнул первым, Колум — следом, погружаясь в воду и из-за холода не сразу почувствовав обжигающую боль в плече.

Вынырнув, он первым делом оглянулся, находя брата, и только после этого погрёб к корвету. Там уже заметили беглецов и выбросили верёвки. Уже на палубе, закутанные в одеяло, с кружками рома в руках, они смотрели на удаляющийся берег Ирландии, понимая, что больше никогда его не увидят.

— Священник предал нас, — глухо сказал Киллиан, опустив голову. — Я доверился не тому.

— К чёрту, — бодро воскликнул Колум, хлопнув младшего брата по плечу. — Пусть все паписты горят в аду! А мы плывём к свободе и новой жизни!

* * *

Колум резко открыл глаза, чувствуя себя полностью отдохнувшим. Вроде бы прилег на полчаса, а сил — словно проспал всю ночь. Но почему опять этот сон? Всякий раз, когда должно случиться что-то нехорошее, ему снится побег из Ирландии. Колум нахмурился, сел на кровати и посмотрел в окно. Обед подходил к концу, и миссис Коули наверняка заждалась своего помощника. Колум поморщился — он не хотел сближаться с учительницей. Что греха таить — она была прелестна сверх меры, остра на язык и, для представительниц своего пола, приятно умна. Но больше всего в ней притягивало другое — она была такой же — отверженной. Потерявшей мир. Прибитой сюда морем под названием Война. Она привлекала, притягивала к себе, вызывая вполне определённые желания, которых он должен был всеми силами сторониться. И Колум пытался, со всем рвением, свойственным его душе. Но отказать в помощи не мог.

Пыль была везде — кружилась в воздухе, забиваясь в нос, оседала на голубом платье и волосах. Оглушительно чихнув, Алексис решительно отставила в сторону метлу и вышла на крыльцо. Уборка школы шла второй день, и завтра заведение уже готовилось принять своих учеников. После воскресного обхода, составления списков и сведения воедино всех расписаний, родители пятнадцати мальчишек и девчонок согласились отдать своих чад. Пять дней в неделю, с девяти до часу, отныне дети будут посвящать занятиям. На школьном дворе — вытоптанной и утрамбованной площадке, уже стояли столы и лавки, сверху — ящики с учебниками. Из помещения вынесли всё, чтобы навести последний лоск.

Само здание стояло в конце улицы и примыкало к жилому двухэтажному дому. За двором начинался луг, и отсюда отлично просматривалась дорога, ведущая к церкви, и сама церковь. Горы синели за лесом, прячась в туманной дымке. Поставив ладонь козырьком, Алексис высматривала отца Колума, который обещал помочь и повесить грифельную доску. Её привезли вчера из Денвера, дилижансом — подарок от города новой учительнице. Но сначала надо было всё же завершить уборку, поэтому, глубоко вздохнув, Алексис вернулась к метле.

— Надо же, я и забыл, как чисто здесь может быть, — заявил Колум, появившись на пороге спустя полчаса. В руке он держал деревянный ящик с инструментами. Алексис разогнула спину и подняла на него глаза. Он как чувствовал, дождался, когда она домоет пол, успев два раза сходить к колодцу за водой.

Помещение было небольшим, всего-то тридцать квадратных ярдов, и места здесь хватало только на восемь столов в два ряда и учительский стол. Одно окно выходило на луг, второе — на улицу, по которой сейчас медленно брела собака. Ряд крючков для одежды у входа, да небольшой стеллаж напротив учительского стола для учебников и тетрадей — вот и вся скудная обстановка.

— Уже не ждала вас сегодня, — не сумев скрыть укор в голосе, произнесла Алексис. Она устала и чувствовала нарастающее раздражение. На пыль, на жару, на пот, что струился по спине, скапливаясь на пояснице в поясе нижних юбок. На Колума, что казался таким свежим и отдохнувшим, в то время как она, вместо того, чтобы поражать джентльмена лёгкостью и нежностью, стоит и дышит тяжело, как ломовая лошадь.

Колум, засучив рукава, подошёл к дальней стене, примеряясь и доставая рулетку. Алексис прислонилась к стене, скрестив руки на груди. Наблюдать за отцом МакРайаном было приятно, его движения, отточенные, уверенные, были исполнены покоя и силы. Наверное, это грех — любоваться священником, но Алексис не чувствовала за собой вины. Отец МакРайан с его белозубой улыбкой на загорелом лице, с сильными руками, от которых с трудом можно было оторвать взгляд, с завитками светло-русых волос на плечах, вызывал мысли отнюдь не благочестивые. Но настолько невероятные, что, оставаясь на грани фантазии, они казались совершенно безобидными.

— Вы слышали, что сказал мистер Макги вчера? — решила прервать затянувшееся молчание Алексис, когда поняла, что созерцание влажной рубашки на спине отца Колума переходит все границы.

— Нет. — Колум поднял доску и внимательно на неё посмотрел. — Что-то приятное, надеюсь?

Он откровенно смеялся над ней, и Алексис это нравилось. Нравилось это чувство сопричастности и того, что не надо притворяться и можно говорить правду, зная, что та не шокирует.

— Он заявил, что мозг женщин слишком слаб, чтобы понять такие науки, как математика или логика. А вот правописание он считает вполне себе женским предметом, заявив, что писать письма — самое что ни на есть женское призвание.

— Разве он не прав? — хитро улыбнулся Колум, посмотрев на Алексис через плечо. Луч солнца скользнул в дом, упал на лоб преподобного отца и отразился в его ярких голубых глазах. Алексис преувеличенно небрежно пожала плечами. Ей было хорошо. Рядом с отцом Колумом ей всегда было спокойно и хорошо, возможно, потому что метущаяся душа искала покоя рядом со священником, или (об этом ей не хотелось думать) потому что он был слишком привлекательным, чтобы задумываться над тем, что и как говорить в его присутствии. Слишком много великолепных джентльменов знавала мисс Каннинг, а после и миссис Коули, чтобы теряться. Скорее, флирт настолько въелся в неё, что получался неосознанно, чем иногда приводил хозяйку в смущение.

— Прав, конечно, — притворно насупилась Алексис, отделившись от стены и подходя к Колуму. — Вот только разве может мужчина его склада ума знать, сколько на самом деле требуется женщине денег, чтобы вести хозяйство.

— Вы хотите научить местных девочек подобному? — нахмурился отец Колум.

— Нет, что вы! — со смехом воскликнула Алексис. — Я лишь хочу рассказать им, что они могут узнать немного больше, чем хочется их родителям.

— Знаете, — Колум наконец приладил доску к вбитым гвоздям и теперь отошёл в сторону, слегка прищурившись и оглядывая свои труды, — я бы на вашем месте не рисковал смущать умы местных мисс.

— Вы излишне суровы! — покачала головой Алексис, но продолжать спор не стала. Она уже успела понять, что на Юге к женскому образованию относились гораздо проще, чем в остальных штатах. Что не уставало удивлять, особенно после стольких разговоров о свободе от аболиционистов, которые Алексис слышала в гостиной янки, у которого работала после войны.

— Само то, что дети будут ходить в школу, — победа. Стоит порадоваться ей и не пытаться перешагнуть через голову.

— Не верится, что занятия наконец начнутся, — сказала Алексис спустя час, когда все столы и лавки заняли свои места, и помещение наконец приобрело вид класса. — Я иногда забываю цель своего приезда.

— Думаю, скоро вы будете мечтать о каникулах, — улыбнулся Колум. Они сидели на крыльце, пили кофе, сваренный на небольшой печке, и смотрели на Пайкс-Пик. Сейчас вершина горы горела всеми оттенками красного и розового, принимая вечерние солнечные ванны.

— А вы ходили в школу, преподобный?

— Нет, нас обучал местный священник, — сказал Колум. — Чтению, письму, математике. И, конечно, было много разговоров о религии. Очень много, — протянул он, улыбнувшись. — Киллиан любил слушать истории о Боге и Христе.

— А вы? — Алексис склонила голову, разглядывая его профиль. — Вы с самого начала знали, что будете священником?

— Конечно, — ровно кивнул Колум. — Я продолжил путь преподобного отца Барры. Он был прекрасным проповедником.

— Уверена, вы не хуже.

Они замолчали. Здесь, на заднем дворе, было тихо. Слышно было, как скрипят колёса ветряного насоса, стоявшего неподалёку, да в кустах впереди щебетала птичья мелюзга, укладываясь спать.

— Здесь очень красиво, — задумчиво проговорила Алексис. — Но не так, как дома.

— Скучаете? — сочувственно посмотрел Колум. Алексис кивнула. Конечно, она скучала. По густым лесам и влажному воздуху, по запаху воды и мягким склонам предгорий, покрытых зеленью. Тяжело вздохнув, Алексис повернулась к Колуму.

— А вы? Вы ведь из Ирландии, какая природа там?

— Другая, — в свою очередь вздохнул Колум. — Бескрайние пустоши, бурные горные реки, скалы и холодное море… Суровый край. И прекрасный.

— Да уж, забросило нас, — невесело ухмыльнулась Алексис, поднимаясь и отряхивая подол платья. — Пора собираться, завтра первый учебный день. Хотелось бы выспаться. Если получится, потому что от волнения я наверняка не смогу сомкнуть глаз.

— Уверен, у вас всё получится. — Колум поднялся следом. — А от волнения заварите ромашку с мятой.

Этот совет помогал всю неделю, без мяты и тысячелистника Алексис едва ли смогла бы спокойно сидеть в классе и находиться среди громких весёлых детей, радовавшихся всему подряд: началу занятий, солнцу и тому, что можно встречаться с друзьями каждый день. Август подходил к концу, но детей не огорчало, что занятия начались раньше положенного. Поэтому в вечер пятницы Алексис с удовольствием забралась в кровать, радуясь, что поутру не надо будет ехать в школу. Потушила свет, оставив одну свечу на тумбочке, и теперь наблюдала, как дымится отвар. Глаза постепенно слипались, и Алексис хотела было отставить кружку и тушить свет, когда на заднем дворе послышался шум. Сон моментально пропал. Алексис выпрямилась и осторожно взяла в руки винтовку. Прикосновение холодного металла придало уверенности, хотя снаружи снова стало тихо.

— Это еноты, — вслух произнесла Алексис, успокаивая себя. — Просто парочка енотов забралась в амбар. Завтра придётся собирать разбросанное сено и…

Шум повторился, заставив подпрыгнуть на кровати. Решительно поднявшись, Алексис накинула на плечи шаль, нырнула в туфли и, проверив ружьё, зажгла лампу.

Во дворе было темно и тихо. На земле лежали резкие чёрные тени, лёгкий ветерок шуршал листвой. Крепче обхватив ружьё, сжимая в другой руке лампу, Алексис пошла к амбару, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди. Она ступала почти бесшумно, подбираясь к распахнутой двери. У входа пришлось остановиться — от волнения и страха подкашивались ноги. А вдруг это медведь? Или… индеец? Даже представлять подобное было страшно, поэтому, выдохнув, Алексис подняла было лампу, когда до её слуха долетело отчётливое ругательство.

— Не двигайтесь, я буду стрелять! — крикнула Алексис в темноту, ставя лампу под ноги и поднимая винтовку. — Выходите немедленно! Я не шучу, я выстрелю!

— Не стреляйте, — раздался хриплый, надтреснутый голос. Опустив винтовку, Алексис подняла лампу и шагнула внутрь, вытягивая шею и пытаясь разглядеть пришельца.

— Матерь Божия! — вырвалось у неё, когда это наконец удалось. Киллиан лежал на полу, прислонившись к столбу, подпиравшему крышу, и тяжело дышал. Света лампы было недостаточно, чтобы разглядеть всё как следует, но окровавленные руки и пятно, расплывающееся на груди, сразу бросалось в глаза.

____________

*Псалом 22: 1:4. Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня.

========== Глава 8 ==========

Киллиан дышал тяжело и часто, и в пляшущем свете керосиновой лампы его лицо, покрытое бисеринками пота, казалось бледным, почти серым. Алексис, повесив лампу на крюк над его головой, опустилась на колени, боясь дотронуться до окровавленной груди. С каждым вздохом рубашка сильнее пропитывалась кровью.

— Вы сможете дойти до дома? — Алексис, взяв себя в руки, смотрела строго и серьёзно. Два года в госпитале не прошли даром — она знала, что делать.

— Я останусь здесь, — просипел Киллиан. — Не хочу испачкать чистые полы.

— Не говорите ерунды! — возмутилась Алексис. — Я не оставлю вас истекать кровью в амбаре! Поднимайтесь!

— Оставьте меня в покое! — Киллиан смотрел на неё с неприязнью, и Алексис уже собиралась ответить колкостью, когда поняла — ему больно. Очень больно и, наверное, страшно, но он ни за что этого не покажет.

— Я помогу. — Она смотрела серьёзно, прямо в почерневшие глаза. Киллиан слабо кивнул, сделал попытку приподняться, и тут же рухнул, зашипев сквозь зубы.

— Соберитесь. — Алексис надеялась, что голос её не дрожит. Запах крови, неровный свет, сдавленные стоны — слишком уж всё это напоминало госпиталь и то, что хотелось забыть. Чужую боль, чужие страдания, чужую смерть.

— Упрямая женщина! — процедил Киллиан. Дыхание стало прерывистым, он закатил глаза, слегка приоткрыв рот. Подождав пока успокоится, Алексис оперлась на колено, обхватила Киллиана за спину, закидывая руку себе на плечо, и начала подниматься. Зашипев, он попытался встать, хватаясь за её талию и цепляясь за шаль. Медленно, осторожно они пошли через двор, несколько раз останавливаясь, чтобы передохнуть — причём, неизвестно, кому больше нужен был перерыв. Когда они достигли порога, по лицам обоих струился пот, и Алексис, с трудом втащив Киллиана, буквально уронила его на шкуру перед камином. И выпрямилась, чувствуя, как подрагивают от напряжения мышцы. Он, кажется, от удара потерял сознание, но сейчас это было даже хорошо — не так отвлекало. Поставив на ещё тёплую печку чайник, Алексис зажгла две лампы и расположила их с двух сторон от раненого. Он лежал на боку, и худшие подозрения подтвердились, стоило посмотреть на спину — пуля осталась внутри.

Ополоснув руки, Алексис вновь вернулась к Киллиану, подложила под голову свёрнутый коврик. Руки мелко подрагивали, Киллиан лежал, не двигаясь, когда края рубашки разошлись, открывая пропитавшуюся кровью бандану, прижатую к ране. Набрав полную грудь воздуха, Алексис отняла влажную ткань. Выдохнула тихо и очень медленно. Оглянулась на печку, где уже зашумела вода.

Алексис давно заметила за собой странную особенность — чем страшнее и хуже становится мир вокруг неё, тем больше она собирается, и тем сложнее вывести её из равновесия. Вот и сейчас, глядя на лежащего на полу Киллиана, она поднялась, плотно перевязала шаль крест-накрест на талии, и принялась готовиться к операции. Голова работала чётко, ясно, перед глазами вставали другие раненные, но тогда рядом всегда был врач и набор медицинских инструментов! А сейчас? Чем извлечь пулю? Щипчиками для сахара? Алексис нервно усмехнулась, прикусила губу, раздумывая. Метнулась к столу, открывая плетёную корзинку с рукоделием. Пинцет нашёлся на дне, перепутанный обрывками ниток — серебряный, с изящно изогнутыми кончиками, которыми так удобно было брать крохотные бусинки. Положив его в кипящую кастрюльку, Алексис вздохнула, пытаясь унять дрожь. Страшно. Всё это — страшно. Что будет, если он умрёт? Бросив быстрый взгляд на Киллиана, Алексис нахмурилась. Почему он пришёл сюда? Почему не к брату? Эгоистичная мысль о том, что это Колум должен был сейчас быть на её месте, быстро погасла, оставляя после себя неприятный осадок. Да, Киллиан МакРайа— не подарок, но разве она может спокойно смотреть на то, как он истекает кровью?

Киллиан очнулся, когда Алексис уже разложила приготовленные инструменты на полотенце и поставила рядом бутылку виски, найденную среди его запасов.

Он молча следил за её сосредоточенными приготовлениями, и Алексис вздрогнула от неожиданности, встречаясь с ним взглядом.

— Я надеялась, вы не придёте в себя до конца, — с сожалением проговорила она.

— Надеетесь, что я больше не очнусь? — через силу проговорил Киллиан.

— Напротив, — хмуро ответила Алексис. Руки вдруг стали влажными и липкими. — Надеюсь, вы уйдёте на своих двоих, и мне не придётся закапывать вас во дворе.

Губы скривились — от насмешки или попытки скрыть боль — было неясно. Но это послужило сигналом к тому, что пора приступать к делу. Решительно выдернув пробку из бутылки, Алексис протянула её Киллиану, приподняв ему голову и помогая сделать большой глоток.

— Вы тоже, — сипло сказал он, отдышавшись. Алексис замотала головой. — Надо. Вы так побледнели, словно… собираетесь упасть в обморок. На меня. Не то, чтобы я против…

Горло обожгло, на глазах выступили слёзы. Прижав ладонь ко рту, Алексис зажмурилась, чувствуя, как внутри разливается тепло. Открыла глаза, отставила бутылку и взяла в руки ткань, принимаясь промокать рану. Ошмётки кожи, кровавое месиво с осколками кости— с каждым новым движением Алексис стискивала зубы, словно сама была сейчас на месте Киллиана. На этот раз он молчал и, когда она склонилась над ним с пинцетом, возвёл глаза к потолку, крепко сжав рукой кобуру, висевшую на поясе.

Громкий крик пронзил тишину. Киллиан застонал сквозь зубы и дёрнулся, но Алексис надавила ему на грудь, заставляя оставаться на месте. Вслепую, на ощупь, принялась пробираться внутрь, пока металл не столкнулся с металлом. Из плотно зажмуренных глаз Киллиана текли слёзы, он мычал, но всё ещё удерживался на грани сознания. Наконец Алексис обхватила пулю и, вытащив, отбросила в сторону, принимаясь промокать непрерывно кровоточащую рану. Потом выдохнула и после секундного промедления плеснула виски. Новый крик, полный боли, резанул по ушам.

— Надо зашить рану, — умоляющим тоном проговорила Алексис. Киллиан молча кивнул. По его лицу струился пот, теряясь в спутанных волосах. Он стиснул челюсти, но мучительный стон всё равно прорвался, когда в кожу вошла игла.

«Потеряй сознание, ну, пожалуйста!», — молила про себя Алексис, делая новый стежок. Но Киллиан дотерпел до конца и только тогда провалился в спасительное забытье. Заметив, что он обмяк и задышал тихо, еле слышно, Алексис выдохнула от облегчения и прислонилась к холодному камню камина, устало вытягивая ноги. С момента, когда она встала с постели, до этой самой секунды едва ли прошло два часа, а казалось — сутки. Она чувствовала себя совершенно разбитой, а ведь ещё столько всего предстояло сделать! Убрать, осторожно стянуть остатки рубашки, стащив с плеча уцелевшую подтяжку. Расстегнуть широкий пояс кобуры, положить его вместе с револьвером на стол. И снова опуститься на колени, опуская руки в тёплую чистую воду в тазу.

Алексис осторожно промокнула кожу вокруг раны, потом провела по груди, стирая пот и пыль, по узкому бледно-розовому шраму, пересекавшему грудь. Сполоснула ткань и снова обтёрла, наблюдая, как покрывается мурашками его кожа и съёживаются соски. На правом боку жуткий ожог, словно кто-то смял гладкую скатерть на столе, да так и оставил её скомканной. А ниже, почти у самого края полоски рыжеватых волос, начинавшихся у пупка, выглядывал рваный порез, совсем белый — шраму было много лет, и он успел разгладиться. Взгляд невольно скользнул дальше, следуя за дорожкой волос, скрывавшейся в брюках. Смутившись, Алексис отвернулась — разглядывание наполовину обнажённого мужчины, пусть даже тот ранен и находится без сознания, не делает ей чести и говорит о распущенности. Да, именно так и сказала бы няня, поджав губы и сложив руки на обширной груди.

Но любопытство взяло верх, и Алексис вернулась к разглядыванию. Кожа у Киллиана была белой, кажется, даже белее, чем её, но там, где заканчивалась рубашка и начиналась шея, темнела смуглая полоса загара. Густая щетина отдавала рыжиной, и ресницы бросали длинные острые тени на щеки, покрытые редкими веснушками. Алексис поспешила достать цветастое одеяло, то, что принадлежало хозяину дома, и сейчас было убрано в дальний сундук, и накрыть им Киллиана до подбородка. Под голову положила свой свёрнутый в несколько раз вязаный капор, потом поднялась и окинула дело рук своих критическим взглядом. Вздохнула и стянула сапоги, убрав их подальше к двери. И только тогда погасила лампы и забралась в кровать, подложив руку под голову и глядя на спящего. Его дыхание было отчётливо слышно в обступившей тишине, и под его звук Алексис уснула, не забыв задуть свечу.

А Киллиан начал тлеть. Медленно поднимаясь от груди, жар захватывал шею, пробирался выше, полыхая пламенем в глазах, пока не захватил разум, заставляя блуждать в лабиринтах памяти.

Холодный камин за его спиной вдруг вспыхнул жарким пламенем, и комната задрожала, начиная неуловимо менять очертания. Вместо угрюмой мрачности — светлые стены, выкрашенные голубой краской. Окна спрятались за занавесками, и он точно знал — там, за дверью — озёрный край, так похожий и не похожий одновременно на родную Ирландию. Киллиан слышал знакомый до боли смех, будто переливчатые колокольчики на шубе Даиди*. Его тянуло туда, тянуло всем сердцем, но Киллиан стоял. Не торопился, прислушиваясь, наслаждаясь давно забытым покоем. Мимо с криками промчались дети: пятилетний Кенион, как всегда растрёпанный, прячущий ярко-голубые глазищи под каштановой, как у отца, чёлкой, и трёхлетний Девин — точная копия светловолосой матери.

Киллиан протянул руки, чтобы коснуться их макушек в привычном жесте. Провести по мягким вихрам, прижать за головы к себе. Мальчишки взвизгнули, заливисто расхохотались и, вырвавшись, убежали на кухню, к маме.

— Ты поздно сегодня, — улыбнулась она, стоя в дверях, в платье цвета весенней зелени — она всегда любила зелёный — в жёлтом переднике с вышивкой по подолу, вытирая руки цветным полотенцем.

В груди защемило. Так больно, что стало тяжело дышать. Любимое лицо поплыло, смазываясь, скрываясь за пеленой. Киллиан поднял руку, пытаясь протереть глаза, и тут же охнул — плечо пронзила боль, будто раскаленный прут снова побывал в ране… Слепящая боль, запах собственной жареной плоти, скрип зубов и вкус крови от прокушенной щеки…

Нет… нет… не эти воспоминания он хотел сейчас видеть… пусть это горячечный бред, но Киллиан сам должен был решать, с кем разделить его. Перед глазами полыхнуло, и до ушей донёсся далёкий звук грома, с каждым ударом сердца всё больше напоминавший канонаду. Ноздри защипало от пороха, глаза запорошило дымом — грохот пушек давил на уши, вызывал желание пригнуться, упасть, вжаться в землю, закрыв голову руками….

Нет… нет…

— Нет! — крикнул он громко, не открывая глаз. Алексис испуганно села, не сразу разобрав, что случилось. На ощупь нашла свечу и попыталась её запалить, вздрагивая от каждого резкого крика. Наконец свет брызнул в стороны, прогоняя тени. Киллиан метался по шкуре. Одеяло лежало рядом, сброшенное, скомканное. Соскользнув с кровати, Алексис поёжилась от холода, накинула шаль и опустилась на колени, прикладывая ладонь ко лбу. Он горел, дышал сухо и часто, а глаза под плотно сомкнутыми веками непрерывно дрожали, мечась из стороны в сторону.

— Нет! — зло и громко выкрикнул он и вдруг широко распахнул глаза, глядя на Алексис в упор и не видя её.

— Т-ш-ш, — зашептала Алексис и осторожно погладила его по щеке. — Всё хорошо.

Повязка промокла от крови, наверняка от излишне резких движений какой-то из швов разошелся, и теперь необходимо было всё начинать заново. Раздражённо выдохнув сквозь зубы, Алексис собралась было подниматься, чтобы поставить греться воду, когда Киллиан поймал её за руку, заглядывая в глаза. И она дрогнула, замерла, не в силах отвести от него взгляд — столько нежности сейчас плескалось в этих прозрачных ледяных озёрах. Он смотрел пытливо, жадно, будто хотел наглядеться впрок. Алексис осторожно потянула руку, и Киллиан нахмурился:

— Мэр, не уходи.

— Я никуда не уйду, — мягко ответила Алексис, гадая, кого же сейчас может видеть перед собой Киллиан. Давнюю подружку? Женщину, что была когда-то очень дорога? Судя по мольбе, с какой он смотрел сейчас на неё, даже слишком дорога.

— Прошу, — он прерывисто вздохнул, покорно разжимая цепкую хватку. — Мэр, ты правда здесь? Настоящая?

— Я здесь, — прошептала Алексис и отвернулась — будто он мог видеть её слёзы!

А он улыбался, неотрывно следя за ней, за светлыми волосами, рассыпавшимися по плечам, за уверенными движениями, когда она зажигала печку и ставила воду. Он тревожно не сводил с неё глаз, боясь, что сомкнёт их хоть на мгновение — и она исчезнет. Снова растворится в лабиринтах памяти, оставшись там бесплотным призраком.

Мэренн — «возлюбленная». Он часто шутил, что если бы родители не дали ей такое имя, он всё равно назвал бы её так. А она смеялась, смущённо опуская глаза.

— Я скучаю по тебе, — сказал Киллиан, удивляясь, как тяжело даются слова. В горле пересохло, словно он неделю не брал в рот ни капли воды. Мэр повернулась, склоняясь над ним, и он нахмурился — в слабом свете свечи черты её лица расплывались, смешиваясь с мягким полумраком. Попытался поднять руку, коснуться её губ, почувствовать, что она живая. Тёплая. Настоящая. И она не отшатнулась! Позволила, только выдохнула тихонько, опаляя дыханием кончики пальцев.

Мэр пропадала. Таяла под его руками, а сам он стремительно летел в бездну, без возможности ухватиться за ускользающий мир.

Алексис облегчённо вздохнула, заметив, что Киллиан потерял сознание, пока она разматывала бинты и мягкими движениями прощупывала края раны. Он напугал её, и непонятно было, чем сильнее: криками или лаской, предназначавшейся другой. Алексис чувствовала себя неловко, будто подсмотрела чужую тайну или заглянула в чужое письмо. Да, так и есть — разошёлся шов. Один, слава Богу, но его надо снова наложить.

Он выбирался из тьмы медленно, нехотя. Шёл на свет, но с каждым шагом понимал, что лучше не возвращаться. Не туда, только не туда!

Лужайка перед домом, пучки мёрзлой травы, успевшие схватиться инеем, и огромный цветок посреди неё, зелёный, переливчатый, нелепый. Он шёл вперёд, чувствуя, как подгибаются ноги, сжимая в руках бесполезное теперь ружьё. На земле — ярко-алые пятна, причудливая картина сумасшедшего художника.

Взгляд выхватил край туфли, и новый шаг дался через силу. Он уже знал, что увидит. И не верил, что это происходит с ним. На самом деле. Что это Мэренн лежит перед ним в неестественной, вывернутой позе, будто кто-то тащил её за волосы, а потом уронил на спину да так и оставил. Что это её платье пропиталось кровью, превратив золотые пряди, что он так любит перебирать, в спутанные сосульки. Что это происходит на самом деле — кровавое месиво вместо макушки, розовая слизь и осколки кости.

Он стоял и смотрел туда, не в силах отвести взгляд. Не в глаза, распахнутые, наполненные ужасом, не на губы с засохшей полоской крови в уголке. Нет. Он смотрел на то, что когда-то было её головой, пытаясь представить, что будет, если он найдёт её волосы и вернёт их на место. Останется ли она в его мыслях прежней, или на всю жизнь запомнится такой? И смогут ли дети помнить её та… Дети!

Ледяной стрелой от шеи по позвоночнику липкий страх окатил, заставил перехватить ружьё и оглянуться. Они должны сидеть в погребе. Много раз они прятались там, играя в нападение индейцев. Мэр спрятала их там. И сейчас мальчишки напуганы. А ему предстоит рассказать, что они только что лишились мамы.

Киллиан шёл уверенным, быстрым шагом, не глядя по сторонам, проговаривая про себя снова и снова фразу: «Всё будет хорошо. Я обещаю». Фразу, что скажет им, когда вытащит из темноты погреба. Он почти бежал, задыхаясь, эти несколько ярдов до дома, поэтому едва не пропустил, едва не прошёл мимо.

Выдох. Вдох. Он должен проснуться. Это всё кошмар, страшный сон, вчерашний виски был слишком крепким, это…

Ноги подкосились, он рухнул на колени перед маленьким телом, не замечая, что его трясёт. Крупной дрожью, так, что зубы начали отбивать дробь. Что-то рвалось изнутри. Что-то тёмное, огромное, душащее. В ушах шумело, билось, пульсировало, заглушая мысли. И в то же время было тихо. Вокруг. Так тихо, словно весь мир умер.

Поэтому слабый стон Киллиан расслышал не сразу. Дёрнулся на звук, споткнулся, пополз на коленях к крыльцу, поднялся, чтобы снова упасть рядом со вторым сыном. Маленькое личико залито кровью, по лбу, от уха до уха — порез, в котором виднеется нежно-розовое нечто. К горлу подкатила тошнота. Что-то помешало снять с него скальп. Или кто-то. Может, даже и он сам.

Дэвин дышал коротко, прерывисто, и с каждым вдохом по виску стекала новая тонкая, блестящая струйка.

Киллиан осторожно приподнял сына, и тот открыл глаза. Вспышка узнавания, доверчивая улыбка. Он умирал. Но агония могла длиться часы. Он слышал про это — не все люди, которым снимали скальп, умирали сразу. И допустить, чтобы сын страдал, Киллиан не мог. Рука, липкая от крови, потянулась к поясу. Он осторожно положил Дэвина на деревянный пол и достал кольт, взводя курок.

— Всё будет хорошо. Я обещаю.

Выстрел прогремел, спугнув сидящих на яблоне за домом ворон. А следом — крик. Нечеловеческий, громкий. Переходящий в вой.

Алексис со страхом смотрела на Киллиана, боясь, что он снова начнёт дергаться, но он молчал. Только дышал тяжело, и глаза под тонкой кожей непрерывно вращались, словно сны, что видел их владелец, были слишком яркими и насыщенными. Вдруг он затих. Резко, словно из лёгких выбили весь воздух. А потом заплакал. Тихо и страшно. Алексис поёжилась — даже задумываться о причинах не хотелось. Что бы там ему ни снилось, лучше целебный сон, чем тревожное, полное боли бодрствование. Поэтому Алексис накрыла его одеялом и вернулась в кровать, не спеша в этот раз гасить свечу. В её дрожащем свете очертания лежащего на полу Киллиана едва угадывались. Вскоре его дыхание успокоилось, и он, кажется, погрузился в крепкий сон без сновидений. Алексис же, дунув на свет, не сразу смогла уснуть, долго ворочаясь и размышляя над тем, что сегодня увидела и услышала.

Утро встретило лёгкой головной болью и тяжёлой, после недосыпа, головой. Алексис нехотя открыла глаза и сладко потянулась. Одеяло сползло с плеч, и по коже скользнул сквозняк из приоткрытой ставни. Испуганно ахнув, она поспешно вернула его обратно, с опаской глядя на пол. Но Киллиан крепко спал и, кажется, в ближайшее время просыпаться не собирался. Выскользнув из кровати и подхватив платье и нижние юбки, Алексис на носочках вышла из дома и пошла в амбар, сетуя про себя на то, что из-за непрошенного гостя приходится терпеть такие неудобства. Сегодня же найдёт в городе отца Колума, расскажет ему о том, что случилось с братом, и попросит забрать его.

___________

*Даиди на Ноллаиг — ирландский дед Мороз

========== Глава 9 ==========

Не так хотела Алексис провести свой первый выходной! Она достала ведро из колодца и тяжело вздохнула: скорее бы отвезти Киллиана к отцу МакРайану и лечь спать! И проспать весь оставшийся день и всю ночь. Вернувшись в дом, первым делом посмотрела на своего невольного подопечного, потом перевела взгляд на груду тряпья, вчера бывшую его одеждой.

— Вам надо найти одежду, — обречённо вздохнула она. Киллиан поморщился, промолчав. Потом ответил тихо, еле слышно:

— Там, наверху, сундук.

Если Алексис и была удивлена, то не подала виду. Она обошла весь дом, заглянула в каждый угол, пытаясь найти хоть какое-то упоминание о владельце дома, но дом молчал. И теперь так просто — загляни в сундук. Лестница наверх нашлась за домом — видимо, Джон Каннинг оставил её, когда помогал перекрывать крышу. Подобрав юбки, Алексис полезла наверх, снедаемая любопытством пополам с желанием избавиться поскорее от нежелательного постояльца.

Наверху было пыльно. Махровые комочки кружились у ног, вызывая желание чихнуть. Чердак был полон ерунды вроде обломков кресла, старых бочек и колес от повозки. Но сундук, стоявший посреди чердака, приковывал взгляд — было видно, что его водрузили сюда не так давно. Алексис осторожно шагнула вперёд и, присев на колени, распахнула крышку. Отчего-то посмотреть на прошлое Киллиана МакРайана очень хотелось.

Впрочем, в сундуке не оказалось ничего, что могло бы заинтересовать пытливый ум. Только свежая одежда, сложенная на удивление аккуратно. Взяв рубашку и брюки, Алексис собралась было закрыть крышку, когда взгляд зацепился за что-то, обёрнутое в ткань и зажатое между брюками и стенкой. Отложив одежду в сторону, Алексис достала предмет, оказавшийся фотокарточкой в красивой медной рамке.

И отшатнулась, узнав Киллиана в гладко выбритом молодом мужчине с ясным взглядом. Его ладонь лежала на плече миловидной светловолосой женщины, сидевшей в кресле, а руки той, в свою очередь, покоились на плечах двух сыновей, неуловимо похожих на отца и мать. Аккуратные причёски, сосредоточенные взгляды — было видно, что семья готовилась. Алексис вспомнила, сколько раз их семья приглашала фотографа, чтобы сделать очередной снимок…

С трудом верилось, что Киллиан был женат. Что стало с его семьёй? И почему память о них хранится здесь? Впрочем, раньше фотокарточка наверняка стояла внизу, а значит, следовало исправить несправедливость и дать возможность Киллиану видеть свою семью чаще. И чтобы для этого не приходилось лезть на пыльный чердак. Киллиан смотрел в потолок, когда она опустилась перед ним на колени, протягивая карточку.

— Думаю, этой вещи лучше стоять внизу.

— Откуда вы это взяли? — вопрос прозвучал слишком резко, и она вздрогнула.

— Из сундука.

— Какого чёрта вы рыскали по моим вещам? — рявкнул Киллиан. — Или просьба достать одежду означает позволение перерыть всё вокруг?!

— Вы сами разрешили мне залезть в ваш сундук!

— Может, потому что надеялся на вашу честность!

— Ну, знаете!.. Не смейте! Не смейте обвинять меня в бесчестости, когда я рисковала всем, оставляя вас здесь!

— Я не заставлял вас тащить меня сюда! Надо было оставить в амбаре!

— В следующий раз так и сделаю! — огрызнулась Алексис и, прикусив губу, отвернулась. Глаза жгли слёзы обиды — столько крика из-за одной фотокарточки, а ведь она всего лишь хотела помочь! Взгляд невольно упал на безмятежные лица в рамке и в ушах снова зазвучал тихий голос, полный безнадёжной тоски. Разве мог он принадлежать мужчине, что сейчас рычал на неё, как раненый медведь?

— Это ведь Мэр?

Киллиан вздрогнул всем телом.

— Откуда вы узнали? — бледнея на глазах, спросил он. При мысли о том, что он мог выболтать в бреду, в голове забилась одна мысль — придушить её, пока не успела никому рассказать о том, какое он чудовище.

— Из ваших кошмаров, — тихо ответила Алексис. — Вы звали её.

— Это всё? — прищурился Киллиан.

— Всё, — осторожно кивнула она.

— Не стоит принимать за веру всё, что сказано в бреду! — зло бросил Киллиан, пытаясь скрыть облегчение. — И уж тем более не стоит лезть в то, о чём не имеете ни малейшего понятия.

— Вы не правы. Я хочу вам помочь. Я тоже потеряла мужа, я знаю, каково это…

— Что вы знаете о потерях?! — воскликнул было он, но тут же осёкся, резко замолчав. И продолжил через несколько секунд привычным, насмешливым тоном: — Хотите записать меня в клуб солдатских вдов?

— Хочу помочь, — упрямо повторила Алексис.

— Если действительно хотите помочь — не лезьте не в своё дело! — Это прозвучало как пощёчина, и Алексис, взметнув юбки, выскочила из дома, мечтая об одном — оказаться как можно дальше отсюда.

На улице парило, в побелевшем от зноя небе кружился орёл, и время от времени с высоты слетал его пронзительный крик. Следовало съездить в город и найти отца Колума — пусть увозит своего невыносимого братца как можно дальше отсюда. Она даже уговорит его забрать сундук — чтобы у Киллиана и мысли не возникло упрекать её в желании выведать чужие тайны! Прикусив щеку, Алексис впрягала лошадь, иногда излишне резко дёргая за постромки. Перед глазами всё ещё стояло его перекошенное от злости лицо, разве может быть мужчина настолько разным? Эта всепоглощающая нежность просто не могла исходить от жёсткого циника, она принадлежала молодому человеку с фотографии, и он, как ни прискорбно, наверняка давно был мёртв…

Как ни пыталась Алексис не думать о Киллиане, но всю дорогу до города мысли крутились об этой загадке — что стало с его семьёй? Они погибли, в этом она почти не сомневалась. Но как? Почему он, вместо того, чтобы воспитывать сыновей, прожигает свою жизнь здесь? Стоит спросить об этом у Колума, тот наверняка пойдёт навстречу и всё расскажет, когда узнает, как самоотверженно она боролась за жизнь его брата. Однако в городе ждало разочарование — по субботам отец МакРайан объезжал паству из дальних ферм и вернуться должен был только к ночи. Об этом охотно поведала Эмма, к которой Алексис зашла купить пару пирогов: с грушами и картошкой.

— Что-то случилось? — участливо спросила Эмма, заворачивая пироги в клетчатое полотенце. — У вас очень усталый вид.

— Первая неделя в школе, — криво улыбнулась Алексис.

— Дети умеют вытрясти душу, — понимающе кивнула Эмма, протягивая пироги.

Хотелось с кем-нибудь поделиться. Можно было бы поехать к Мередит, но Алексис пока не была уверена в ней настолько, чтобы рассказывать о том, что Киллиан провёл у неё ночь. Пусть даже всю эту ночь он метался в бреду. Вздохнув, Алексис перехватила удобнее корзину и пошла к повозке. Раз уж приехала в город, стоило посетить бакалейную лавку и купить керосина.

— Миссис Коули!

Капрал Лоуренс окликнул, когда Алексис уже сидела на козлах. Стоит отметить, что в седле он держался просто потрясающе, а прищур ярко-голубых глаз под пушистыми ресницами наверняка сгубил не одно девичье сердце. Но форма, ужасная, пугающая синяя форма вводила в ступор и вызывала у Алексис одно желание — бежать. Она с трудом подавила вопящий инстинкт самосохранения, лишь крепче сжала в руках поводья, и кивнула капралу.

— Какой неожиданный и приятный сюрприз! — Лоуренс подъехал к повозке. — Ваше появление каждый день превращает в праздник!

— Вы преувеличиваете, — через силу улыбнулась Алексис. Симпатия капрала, к тому же, такая явная, была неприятна. А в голове до сих пор звучали рассказы о бесчинствах наступающей армии. И картины, что она видела своими глазами. И тело в синем мундире, лежавшее в груде кружев…

— Позволите пригласить вас прогуляться по городу? — Капрал Лоуренс явно решил взять с места в карьер.

— Мне надо возвращаться домой, — с нарочитым сожалением вздохнула Алексис. — Может, в другой раз.

— Значит, я вас провожу! И не приму никаких отказов! — видя, что Алексис открыла рот, чтобы возразить, поспешил добавить капрал.

Пока Лоуренс вполголоса говорил что-то сопровождавшему его солдату, Алексис пыталась взять себя в руки. Смешно, право слово, всякий раз впадать в ступор при виде синих мундиров. Теперь это стало частью её жизни, как бы ни хотелось обратного. Придётся терпеть. К тому же, капрал приятный мужчина, и, не будь ей так страшно, Алексис получила бы удовольствие от лёгкого непринуждённого разговора по пути к дому. Но страх был. И никакой красотой и любезностью изгнать его не получалось.

— Набеги индейцев возобновились, — озабоченно говорил Лоуренс, пока они неспешно ехали между высоких елей. На дороге лежали густые тени, и в лесной прохладе можно было вздохнуть свободнее после обжигающего пекла. — Воины-псы недавно были встречены близ Форт-Коллинза.

— Они могут напасть на город? — Мысль о том, что есть кто-то опаснее армии янки, отрезвила.

— Нет, что вы, — снисходительно улыбнулся Лоуренс, заметив страх, мелькнувший в прекрасных глазах. — Мы в городе, а значит, ничего не случится. В ближайшее время мы планируем очистить от краснокожих всю равнину и склоны Пайкс-Пик.

— Разве там нет резерваций? — нахмурилась Алексис. Да, мысль о столь близком соседстве со свирепыми дикарями пугала, но представить, что янки опять будут лишать кого-то дома, получилось слишком уж живо. Капрал воспринял этот вопрос иначе.

— Мы бы с удовольствием сравняли их с землёй, но в агентстве могут поднять шум. Ждём приказа, тогда можно будет с уверенностью сказать — на ближайшие сто миль в Колорадо не осталось ни одного индейца!

Алексис промолчала. В словах капрала был резон — жить под постоянной угрозой нападения страшно, ей ли не помнить! Но боль от потери дома и своей жизни была ещё слишком свежа, чтобы не представить, что могут чувствовать люди, которых насильно выгоняют с родных мест. Они защищались. Алексис тоже защищалась, когда убила того янки…

Дорога вильнула, лес расступился, и Пайкс-Пик предстала во всей красе. Гора дрожала в мареве, словно хотела растаять от жары.

— Смотрите, сегодня будет дождь, — обрадовано воскликнул Лоуренс, показывая на север, где собирались тёмные тучи.

— Если гроза не пройдёт мимо, — ответила Алексис. Из странного противоречия соглашаться с капралом не хотелось. Впереди показался дом, и она запоздало вспомнила, что там лежит Киллиан, и что он, услышав повозку, может крикнуть что-то. И тогда её репутация будет совершенно безнадёжно испорчена. Дёрнув поводья, Алексис остановилась, вынуждая Лоуренса сделать то же самое.

— Спасибо, что проводили, капрал. — Она улыбнулась настолько искренне и дружелюбно, насколько была на это способна. — Вам лучше поспешить обратно, если хотите успеть до грозы.

Капрал явно был разочарован. Возможно, он хотел переждать дождь у неё? Тогда его мысли не делали ему чести… Однако Алексис была всё же слишком предвзятого мнения о нём.

— Спасибо, что позволили проводить, — тепло улыбнулся он в ответ. Приложил пальцы к козырьку кепи и кивнул: — Мэм.

Алексис дождалась, пока высокая фигура скроется за поворотом, и только потом тронула поводья, пуская лошадь шагом. Кажется, капрал всё же был прав, и дождь пойдёт. Тучи стремительно надвигались и уже занимали четверть неба. Было по-прежнему жарко, но теперь в зное ощущалась тяжёлая духота, и воздух звенел от мошкары. Загнав повозку, она выпрягла лошадь, налила ей воды и насыпала овса в ясли, и только тогда взяла корзину и направилась к дому. Вокруг было так тихо, что в голову невольно полезли пугающие мысли — всё ли в порядке с Киллианом? Почему он молчит? Может, лежит бездыханным? Сердце гулко стукнуло и понеслось вскачь, и в дом Алексис почти вбежала, распахнув дверь и первым делом уставившись на лежавшего Киллиана. Луч света упал на пол, и он недовольно поморщился, прикрывая глаза рукой.

— Я слышал голоса. Колум?..

— Не приедет. — Поставив корзину у входа, Алексис подошла ближе и внимательно посмотрела на Киллиана. — Он объезжает дальние фермы, вернётся к ночи. Так что сегодня придётся потерпеть моё присутствие.

Киллиан иронично хмыкнул, но промолчал. Он уже успел пожалеть, что сорвался, понимая, что в чём-то был не прав. По крайней мере не надо было кричать на девчонку за то, что та помогла ему. Алексис вздохнула. В голове промелькнула мысль, что она скорее согласилась бы остаться с капралом Лоуренсом, нежели провести ещё одну ночь с Киллианом.

— Надо переложить вас куда-то. Не спать же вторую ночь на полу.

— Амбар вполне подойдёт.

— Нет, — отрезала Алексис. — Вы останетесь здесь. Нужно только переложить вас повыше.

— На кровать? — саркастично приподнял бровь Киллиан. Алексис вспыхнула, замялась и отвернулась. Сама мысль о том, что он может спать в этой кровати, что он спал в этой кровати — смущала. Словно эта вещь как-то связывала их, как бы глупо это ни звучало.

— Я предлагаю поставить три сундука и положить сверху одеяла.

— И вы будете таскать эти сундуки в одиночку?

Действительно, об этом Алексис не подумала. Остановившись посреди комнаты, она упёрла руки в бока и огляделась. Можно, конечно, уложить его на стол, но, во-первых, он слишком короток, а во-вторых… Да нет никакого «во-вторых», это просто абсурд!

— Вы ляжете на кровать, — решила она, наконец. — Я тоже, — вздохнула она, видя, что Киллиан собирается возражать. — И лучше молчите! — предостерегающе подняла она палец.

Спустя четверть часа Киллиан был водружён на кровать и теперь лежал, хватая воздух широко раскрытым ртом. На висках выступил пот — движения по прежнему отнимали слишком много сил. За окном тем временем потемнело.

— Я бы на вашем месте закрыл поплотнее дверь в амбар, — прохрипел Киллиан, тяжело дыша и пытаясь сделать вид, что несколько ярдов от камина до кровати дались ему легко. — Сейчас налетит буря.

— Обычный дождь, — дёрнула плечом Алексис, противореча скорее из вредности, нежели от здравого смысла. Киллиан жил здесь дольше и уж точно знал, когда стоит бояться стихии, а когда можно не обращать внимания на мелкий дождик. Поэтому она вышла на улицу под предлогом набрать воды и сделала вид, что не слышит ироничное хмыканье за спиной.

Снаружи было темно и тихо. Оглушительно тихо, словно природа вокруг замерла, готовясь к чему-то страшному. Гора почти вся скрылась в низких облаках, как в пушистой сизой шубе, изредка озаряемой зарницами. Раскаты грома ещё не долетали до слуха, и от этого мертвенный бледно-синий свет казался ещё страшнее. Алексис поспешно пересекла двор и плотно затворила двери в амбар, водрузив увесистую щеколду. Оглянулась ещё раз на гору, проверяя, сильно ли приблизилась буря, и малодушно порадовалась, что встретит её не одна.

Стараясь не смотреть в сторону Киллиана, она поставила чайник на плиту и развела под ней огонь. Потом достала из корзины пироги и принялась их резать.

— Вы голодны? — поинтересовалась Алексис, спустя несколько минут. Но со стороны кровати не доносилось ни звука. Вытянув шею, Алексис посмотрела на Киллиана, но тот, кажется, опять уснул. Между тем в комнате стемнело так сильно, что пришлось зажечь лампу и притворить ставни.

Если бы не гроза, солнце бы только-только начало садиться, поэтому ложиться спать было рано. И заняться особо было нечем. Поужинав, Алексис попробовала было вышивать — салфетки к белоснежной скатерти с бледно-жёлтыми магнолиями, ждали своего часа. Но, промучившись четверть часа, она отложила вышивку. Попыталась читать, но мистер Дарси сегодня отчаянно не хотел разговаривать с мисс Беннет. Подкрутив фитиль лампы, Алексис устало потёрла глаза, и вдруг над головой раздался оглушительный треск. Словно сотня деревьев разом рухнула на землю. А потом загрохотало.

Вжав голову в плечи, Алексис невольно прикрыла глаза и быстро прошептала молитву. Ей приходилось переживать немало гроз — в Вирджинии ураганы были не редки. Но всякий раз, когда начиналась буря, она пугалась. По-детски, глупо, но ничего с собой поделать не могла. Вот и сейчас, слушая раскаты грома, она вцепилась в книгу так крепко, что побелели пальцы. Дождь обрушился на домик, хлеща по крыше — отличный способ проверить, как хорошо её залатали. Сквозь щели в ставнях можно было видеть непрерывное свечение. Гром оглушал, и ветер завывал в каминной трубе. Укутавшись в шаль, Алексис решительно отложила книгу — за сегодня она точно больше не прочтёт ни строчки. Тяжело вздохнула и, облокотившись на стол, положила подбородок на скрещенные ладони. Пламя в лампе неспешно плясало, то приподнимаясь, то опадая, погружая в лёгкий транс.

Стоило первому раскату грома расколоть небо, как Киллиан проснулся, и теперь раздумывал над тем, что делать дальше. Не то, чтобы он чувствовал неловкость, злоупотребляя гостеприимством, но завтра пора уезжать. Неважно, насколько сможет восстановиться — Колум должен его отсюда забрать. Коня он потерял, как и весь улов, что удалось собрать — семь отличных мужских скальпов. Можно было продать их и выручить около сотни. А теперь? Одни убытки. И теперь ещё это ранение… Главное — скорее встать на ноги.

Новый раскат сотряс дом, и Алексис вздрогнула, привлекая внимание. Со своего места он мог разглядеть её профиль, чётко вырисовывавшийся на фоне слабо горевшей лампы. Устало сгорбленная спина, в медовых волосах отражается свет, окружая лёгким ореолом. Она сжималась при новом оглушительном грохоте, скорее всего даже не замечая этого. Наверняка, будь её воля, Алексис уже забилась бы под одеяло, накрывшись с головой.

— Миссис Коули, — тихо позвал он, но она не услышала. — Алексис! — громче.

Услышав своё имя, прозвучавшее из его уст впервые, она вздрогнула и удивлённо обернулась.

— Хватит гипнотизировать лампу, ложитесь спать.

— Ещё рано, — с едва заметным сожалением ответила Алексис.

— Вы устали, — безапелляционно заявил Киллиан. — Ложитесь. Или вы хотите выйти на прогулку перед сном?

— Только если вы составите мне компанию! — Из кровати донесся сдавленный смешок.

Алексис покосилась на дверь и обхватила руками плечи, поёжившись. Киллиан был прав — спать хотелось неимоверно. Глаза слипались, а голова была такой тяжелой, что даже ворочать ей было непросто. Но лечь в одну кровать с мужчиной, который не является её мужем… Даже представить страшно, что будет, если хоть одна душа узнает! Алексис уже пришлось бежать от слухов на другой конец страны. Если здесь случится то же, куда бежать дальше?

— Ложитесь спать, миссис Коули, — повторил Киллиан, видя её колебания, демонстративно отодвигаясь в сторону, к стене. Алексис с сомнением посмотрела на кровать. Киллиан положил здоровую руку под подушку и тут его лицо вытянулось. Он медленно достал кольт и удивлённо посмотрел на девушку.

— Вы умеете с ним обращаться?

— А вы как думаете? — вздёрнула подбородок Алексис. — И с ним, и с винтовкой. Пришлось научиться.

— Хотелось бы посмотреть на это. — Киллиан с любопытством покосился на неё.

— Не думаю, что вы бы оценили, — сухо ответила она. — Насколько я помню, вы сражались за янки.

— Вы убивали северян?

— Я стреляла по оленям, — пожала плечами Алексис, подходя к кровати и забирая из его руки кольт. — Их водилось достаточно в лесах вокруг нашего поместья.

— И кое-кто носил синий мундир, — гнул своё Киллиан. — Не бойтесь, я вас не выдам.

— Мне надо вас поблагодарить? — Алексис надменно вздёрнула бровь.

— Я вас недооценил, — криво усмехнулся Киллиан. В его голосе впервые прозвучало нечто, похожее на уважение.

Алексис положила пистолет на прикроватный столик и достала из сундука покрывало. Замерла в нерешительности, стараясь не встречаться взглядом с Киллианом, потом вдохнула и легла поверх одеяла, осторожно кладя голову на край подушки, повернувшись к Киллиану спиной. Протянула руку, погасила лампу и тихо выдохнула. Дождь хлестал с неистовой силой, гроза бушевала сейчас словно прямо над ними, и Алексис укуталась сильнее. Лежать в платье было неудобно, а присутствие другого человека в постели казалось непривычным. Давно забытым. Чужой взгляд прожигал затылок, и Алексис захотелось подняться и распустить волосы, чтобы скрыться от него. Но она только сильнее сжала губы, думая, что за всю ночь не сможет сомкнуть глаз.

Киллиан молчал. Просто лежать в кровати с женщиной и ничем не заниматься — как давно подобное было? Женщины не задерживались в его жизни больше, чем на час, редко — на два. И уж тем более не собирались проспать рядом всю ночь, в платье, застёгнутом на все пуговицы, с плотно уложенными в корону волосами, которые наверняка держали жесткие шпильки. Он вдруг подумал, что неплохо было бы распустить её волосы. Заставить их упасть, растечься по плечам светлой волной, так, как было вчера ночью. Когда она, растрёпанная, испуганная, в одной ночной сорочке и шали поверх неё пришла в амбар, с винтовкой наперевес. Значит, умеет обращаться, говорит?.. Киллиан невольно улыбнулся — маленькая южанка полна неожиданностей.

За стенами дома продолжал шуметь дождь, предвестник затяжных осенних бурь, а внутри было темно и тепло. И только мерное сдвоенное дыхание спящих тревожило тишину.

========== Глава 10 ==========

Сон был слишком сладким, чтобы пытаться прогнать его. Где-то на отголосках сознания, совсем далеко, свербела какая-то мысль, пытаясь пробиться сквозь сладкий зеленоватый туман, окутавший всё вокруг. Хотелось брести по нему, подхватывая пушистые хлопья, кутаться в него, упасть и кататься, блаженно зажмурившись… Что Алексис и сделала, раскинув руки. И тут же вздрогнула, резко просыпаясь, поняв, что именно не давало ей покоя во сне: рядом лежал Киллиан. Во сне он повернулся к ней, и хотя по-прежнему находился на расстоянии, но жар его тела чувствовался даже сквозь покрывало, в которое укуталась Алексис.

Утро уже наступило, сквозь неплотно закрытые ставни проникал серый, рассеянный свет. За окном шелестел дождь, мерно стучал по крыше, капал где-то на крыльце в забытое ведро. Было так хорошо, что выбираться наружу совершенно не хотелось. И, Алексис могла признаться в этом только себе, чужое дыхание и тепло за спиной значительно прибавляли этому утру уюта. Можно было на миг закрыть глаза и представить, что это Джон спит, укутавшись в одеяло, рядом. А внизу, на первом этаже, уже готовят завтрак, собирая поднос, чтобы отнести в их спальню. И что вот-вот Джон проснётся и обнимет, прижимая к себе так крепко, что захватит дух. А после поцелует туда, где заканчиваются волосы и начинается шея, и по коже побежит сотня колких мурашек…

Алексис представила себе это так ярко и отчётливо, что, снова открыв глаза, чуть не застонала — картина перед ней мало походила на спальню в «Трёх дубах». Разочарование было таким острым, что слёзы моментально обожгли глаза, и пришлось моргнуть, чтобы прогнать их.

Прошло четыре года, целых четыре года с того момента, как она получила весть о смерти Джона. «Пропал без вести при Чаттануге. Считается погибшим» — так значилось в официальном послании, которое доставил хмурый офицер, у которого с собой был не один десяток подобных писем. Алексис до сих помнила его лицо — рябое, красное, с тонким усиками над губой. И глаза — уставшие, серые. А потом перед взором запрыгали ровные строчки, написанные рукой армейского секретаря, и миссис Коули, матушка Джона, тоненько завыла где-то в холле, за спиной. Две похоронки — сначала отец, потом сын. И дом опустел. Остался без хозяев, без мужчин. Только перепуганные рабы да две женщины, поддерживающие сами себя.

Алексис вернулась к родителям спустя два месяца — не могла дальше наблюдать, как медленно сходит с ума миссис Коули. Как она бродит по поместью, как тень, огрызаясь на любую попытку помочь, разговорить. Алексис хотела жить. Именно тогда, в полумраке коридоров, среди покрытой чехлами мебели она поняла, что не желает хоронить себя заживо. Вот только осуждающий взгляд свекрови ещё долго стоял перед глазами. Что ж, свой вдовий крест она несёт с честью вот уже четыре года, едва ли кто-нибудь смог бы упрекнуть её в легкомыслии. И если бы не мерзкие слухи, распускаемые мистером Четтером, она до сих пор жила бы в Ричмонде.

Привычный хоровод мыслей, привычные сожаления — каждое утро начиналось с них, и каждый вечер ими заканчивался. Алексис ходила по кругу, как мул на мельнице, и никак не могла выбраться оттуда. Только последние два вечера, и за это следует благодарить мистера МакРайана, ей удалось заснуть без привычных сожалений. Смешно, конечно. Скажи кто-нибудь три дня назад, что она будет жалеть Киллиана МакРайана, не спать из-за него и, Матерь Божия! — положит его в свою постель, Алексис бы оскорбилась. А теперь она с удивлением понимала, что прониклась к этому нелюдимому мужчине сочувствием и готова смотреть на его поведение с большим снисхождением, нежели раньше…

Дождь продолжал шуршать, навевая дремоту, и если бы не затёкшие от лежания на одном боку мышцы и не желание распустить волосы, Алексис вновь провалилась бы в сон. Можно было, конечно, повернуться, но тогда проснётся Киллиан. И смутное, призрачное очарование этого серого утра развеется. Спроси её кто-нибудь, что именно казалось сейчас очаровательным, Алексис бы не нашлась с ответом. Но с грустью и каким-то трепетом подумала, что подобное утро больше никогда не повторится.

Внезапно Киллиан резко выдохнул и сел, опираясь на здоровую руку и обводя мутным взглядом комнату, видимо, в поисках оружия.

— Снова кошмар? — участливо спросила Алексис, глядя на него снизу вверх. Киллиан вздрогнул, явно не понимая, где находится. Моргнул, словно надеялся, что она пропадёт — со следом подушки на правой щеке, ясным взглядом и приоткрытыми губами, так и манящими к ним прикоснуться.

— Вы так и спали, не расплетаясь? — вопрос сорвался с языка прежде, чем он успел подумать. Алексис нахмурилась, поднесла руку к волосам, будто проверяя, надёжно ли закреплена на голове коса, и встретилась с насмешливым взглядом. Раздраженно выдохнула и поспешила подняться, тут же делая два шага назад, отступая как можно дальше от кровати и от Киллиана.

— Мне пора собираться в церковь, — сухо ответила она, заранее ёжась от мысли, что надо выйти на улицу в отхожее место.

— Оставьте, — отмахнулся Киллиан, удобнее устраиваясь на кровати, на которой теперь мог расположиться с комфортом. Алексис с лёгкой завистью наблюдала за тем, как он закинул руку за голову, подталкивая удобнее подушку. — Колум не станет проводить службу после бури — едва ли кто-то сможет приехать — дороги на дальние фермы наверняка размыло. Повезло ещё, если никто не пострадал.

— И что же теперь делать? — растеряно спросила Алексис, не уточняя, что речь идёт прежде всего о пребывании Киллиана в доме. Но тот понял всё сам.

— Если вы одолжите мне лошадь, я уеду к обеду, как утихнет дождь, — успокаивающе проговорил он. Стоило бы обрадоваться, но при мысли, что снова останется одна, Алексис внезапно стало грустно. Она накинула на плечи платок и вышла на крыльцо, глубоко вдыхая влажный воздух, напоенный ароматами земли и хвои. Он отрезвлял, выветривая из головы непонятные, несвойственные ей мысли. Киллиан должен уехать как можно скорее — это огромная удача, что никто до сих пор не прознал, что он здесь.

Прежде чем вернуться в дом, Алексис заглянула в амбар: проверить лошадь и убедиться, что крыша во время бури нигде не текла. И была крайне разочарована тем, что внутри тепло и сухо. Испытывая глухое, неосознанное раздражение, Алексис долго сражалась с колодцем, ворот которого заел и не хотел крутиться. Потом едва не поскользнулась на мокрых ступеньках и уже в доме собралась было возмутиться, что Киллиан не спешит собираться да так и замерла на пороге.

Он сидел на кровати, раздетый по пояс, и озадаченно разглядывал повязку, осторожно прощупывая её. Полностью поглощённый этим занятием, он даже не сразу заметил, как вошла Алексис, а как заметил, непринужденно кивнул на плечо, приглашая подойти ближе.

— Кажется, на этот раз швы держатся, — довольно заметил он, наблюдая, как она ставит ведро и медленно приближается. — Вы — большая молодец.

— Приходилось встречаться с подобными ранами, — рассеянно проговорила Алексис, с трудом проталкивая слова через пересохшее горло. Одно дело — перевязывать рану, спешно останавливая кровь, или накладывать шов, когда он метался в бреду. Другое — подойти и коснуться его плеча сейчас, средь бела дня, не в госпитале. Алексис склонилась над ним, радуясь, что Киллиан не смотрит на неё, разглядывая свои ладони, лежащие на коленях. Пробежав намётанным взглядом по перевязке, Алексис не удержалась, получив возможность открыто изучить плечо и спину сидящего перед ней мужчины.

Шрам, уродовавший правый бок, при свете дня казался ещё страшнее. Даже представить себе, что мог испытывать человек, получивший такой ожог, было жутко.

— Это было больно, — словно прочитав её мысли, ответил Киллиан. Алексис встрепенулась, выпрямляясь, чувствуя, как вспыхнули щёки. — Бочки стояли слишком близко, когда взорвался снаряд. Нас буквально залило кипящим маслом.

— Простите, я не хотела…

— Не стоит, — дёрнул уголком губ Киллиан. — Это давно в прошлом. Четыре года прошло. Я почти забыл.

— Не верю, — покачала головой Алексис. И рассеянно уточнила: — Четыре года?

— Битва при Чаттануге, слыхали? — Благо, Киллиан уже отвернулся, потянувшись за рубашкой, поэтому не заметил, как она побледнела. Поддерживать разговор далее не хотелось. Алексис молча помогла надеть рубашку и ушла к печке, присаживаясь перед ней и разжигая огонь. Вскоре на плите уже шипел чайник, вчерашние пироги, привезённые из города, заняли своё место на столе. И только когда Киллиан вышел из дома, она опустилась на стул, проводя дрожащей рукой по лицу. Почему она не думала о том, что Киллиан сражался с Джоном? Против Джона. Можно было легко представить, как они стоят друг напротив друга, с ружьями наперевес. Можно было, но не хотелось.

— У вас только одна лошадь, — заявил Киллиан с порога.

— Это вас удивляет? — прохладно осведомилась Алексис, разливая кофе по кружкам. — Простите, но мои конюшни остались в Вирджинии.

— И много там было лошадей? — внезапно заинтересовался он, усаживаясь за стол и подтягивая к себе кофе.

— Около сорока, — равнодушно пожала она плечами, протягивая тарелку с пирогом. Киллиан тихо присвистнул.

— Зачем держать столько лошадей сразу? Что вы с ними делали? Разводили?

— Нет. — Алексис осторожно сделала маленький глоток и мечтательно подняла глаза к потолку. — Три пары для выездов, несколько для прогулок, для срочных поездок, для участия в бегах… На самом деле, их вечно не хватало. — Она улыбнулась своим воспоминаниям. — Отец всегда выпрашивал у матушки деньги на новую лошадь. Иногда он проигрывал их в карты. Реже — выигрывал, часто дарил…

— А рабов ваш отец дарил? — тихо спросил Киллиан. Алексис вздрогнула, резко вырвавшись из сладких грёз.

— Нет, — ответила холодно, поджимая губы.

— Обиделись? — проницательно заметил он, качнув головой. — Зря. Вас многие будут спрашивать об этом. Стоит привыкнуть. На южан здесь смотрят с недоверием. И с завистью.

— Чему тут завидовать? — вырвалось у Алексис с горечью. — Тому, что ничего нет: ни дома, ни семьи, ни денег, ни вещей?

— Тому, что было, — веско заметил Киллиан, впиваясь в её лицо внимательным взглядом. — Вы росли в роскоши, не зная труда. Ваши руки, даже невзирая на то, что вы вынуждены работать, всё ещё мягкие и нежные, — при этих словах Алексис сжала их в кулаки, убирая под стол, — ваша кожа гладкая, не испещрена морщинами, а ведь в городе найдутся женщины, что моложе вас, а выглядят старше. Ваша спина не сгорблена, вы смотрите на мир свысока, словно заявляя, что вы стоите на несколько ступеней выше окружающих…

— Неправда! — возмутилась Алексис. — Неправда, мистер МакРайан! Я работала в госпитале с первых же месяцев, когда мой штат вступил в войну! И там, смею вас заверить, я не только зашивала раны. Я таскала раненых, помогала во время операций, несколько раз мне лично пришлось ампутировать конечности! Вы когда-нибудь резали ногу живому человеку, мистер МакРайан? А руку? После войны я работала гувернанткой, не самый тяжелый труд, скажете вы, но и там я от души вкусила все прелести того, что принадлежу к проигравшей стороне! Нет морщин, скажите вы? Это ли показатель того, что на сердце нет шрамов, а душа всё ещё юна? И я ни на кого здесь не смотрю свысока, — последние слова она проговорила дрожащим голосом, держась из последних сил, — я лишь не могу заставить себя смотреть спокойно на тех, кто лишил меня моей жизни — на солдат!..

Подскочив со стула, Алексис вылетела на крыльцо, хлопнув дверью, и поспешила обойти дом, опускаясь на скамейку на заднем дворе. В чём-то, возможно, Киллиан был прав — она выделялась среди местных женщин, как павлин в стае уток, но разве это была её вина? Алексис отчаянно хотела жить дальше, и, может, не стоило менять свою жизнь так круто, может, стоило остаться на Юге. Уехать в Атланту или Новый Орлеан. Там хотя бы подобных ей было достаточно, чтобы не казаться чужой. Но слухи, увы, страшная вещь, а Юг — по сути большой муравейник, в котором все всех знают. Она пыталась после Ричмонда жить в Чарльстоне, и в итоге попытка закончилась побегом сюда.

Прерывисто вздохнув, Алексис собралась было подняться, когда мимо прошёл Киллиан, пересёк двор, не обратив на неё внимания, или же сделав вид, что её здесь нет, и скрылся в амбаре. Желание и дальше жалеть себя моментально прошло. Вздёрнув подбородок, Алексис вернулась в дом и принялась за уборку. Спустя несколько минут за дверью послышалось ржание, пришлось выйти — всё-таки позволить ему уехать вот так, не сказав ни слова, было бы слишком невежливо. Тем более, для южанки.

Алексис вышла на крыльцо, отмечая, что постепенно светлеет, и в разрывах облаков уже мелькает голубое небо. Киллиан вёл её кобылу на поводу, старательно скрывая отвращение, которое ему внушала эта хилая лошадёнка. Он подошёл к крыльцу, перекинул перевязь через перила и тяжело поднялся по ступенькам, держа в руках шляпу.

— Я должен извиниться за резкость, — нехотя произнёс Киллиан. Было видно, что слова извинения даются ему через силу. — Я сказал, не подумав, и оскорбил вас.

— Неправда, — покачала головой Алексис. — Вы и впрямь думаете именно так. Спасибо за честность.

Они замолчали, думая каждый о своём. Потом Киллиан кивнул сам себе, словно соглашаясь с чем-то, и решительно проговорил:

— Спасибо за то, что заштопали. У вас лёгкая рука.

— Надеюсь, вы больше не будете ловить пули плечами, — слабо улыбнулась Алексис.

Киллиан усмехнулся и вдруг, резко наклонившись, поцеловал её. Опешив, Алексис застыла, позволяя его жестким губам сминать её губы, в то время как горячая рука легла на талию, прижимая к себе. Он впивался в неё решительно, крепко, лишая воздуха, заставляя голову кружиться, а сердце сходить с ума, бешено колотясь о грудную клетку. По телу разлилось тепло, от затылка до кончиков пальцев на ногах, и Алексис почувствовала, как слабеет, почти желает ответить, поддаться. Собрав всю волю в кулак, она резко оттолкнула Киллиана от себя и, замахнувшись, отвесила звонкую пощёчину.

— Что вы себе позволяете?! — выкрикнула она, тяжело дыша. Щёки пламенели, волосы растрепались, окружая голову светлым ореолом, а приоткрытые губы ярко алели, вызывая желание снова припасть к ним.

— Говорю вам спасибо, — небрежно пожал плечом Киллиан.

— Убирайтесь! — прошипела Алексис, делая шаг вперёд и вынуждая его спуститься с лестницы. — Неужели вы решили, что я… что со мной… Неужели я произвожу впечатление особы, которая…

Она задохнулась от возмущения, не в силах даже озвучить пришедшие на ум сравнения. Киллиан уже был в седле, и теперь смотрел на неё внимательно, словно впитывал каждую чёрточку разгневанного образа.

— Приношу извинения, если обидел вас, — произнёс он наконец, хотя в голосе его не было и капли раскаяния. Напротив, в глазах плясали искры веселья, сводя на нет все попытки извиниться.

— Да вы уедете наконец?! — взвизгнула Алексис, чуть подпрыгнув на месте. Киллиан не удержался, широко улыбнулся и приложил два пальца к полям шляпы.

— Мэм.

Лошадь коротко заржала и, повинуясь руке всадника, развернулась и потрусила по дорожке, разбрасывая комья жирной чёрной земли. Алексис стояла и следила, пока Киллиан не скрылся за поворотом. Потом медленно пошатнулась и тяжело оперлась о перила на крыльце. Её до сих пор трясло, мелкой противной дрожью. Внутри бурлило возмущение. На Киллиана, что решил, будто может так с ней обращаться; на себя за то, что позволила ему так думать. Губы пульсировали, а кожа вокруг горела, поцарапанная колючей щетиной. Алексис медленно поднесла к ним руку и провела пальцами, словно надеялась стереть поцелуй, который клеймом отпечатался в голове

========== Глава 11 ==========

Дорога петляла между высоких елей, иногда выныривая из лесного полумрака на яркие, освещённые участки. Кобыла неспешно трусила, всем своим видом показывая, что знает о недовольстве всадника и тоже не питает к нему особых симпатий. Хотелось скакать во весь опор, но ни силёнок у лошадки, ни сил у самого Киллиана на скачку не хватило бы. Приходилось неспешно преодолевать милю за милей, объезжая город по большой петле: наверняка в Колорадо нашлись бы люди, знавшие лошадь Алексис. А подставлять учительницу, ставшую невольной спасительницей, Киллиану не хотелось.

Перед внутренним взором всё ещё полыхал весенней зеленью возмущённый взгляд, и щека до сих пор горела, или же просто ему так хотелось думать? Усмехнувшись, Киллиан провёл ладонью по небритой коже, пытаясь разобраться: зачем он поцеловал её? Что заставило совершить поступок, который не просто заведомо был бы расценен, как возмутительный, но ещё и отодвинул бы Алексис на многие мили от него? Вот оно — то, в чём Киллиан мог с неохотой признаться самому себе — маленькая южанка слишком подобралась к его душе, чтобы позволить ей идти дальше. Пусть невольно, но она стала свидетелем слабости, которой Киллиан не хотел делиться ни с кем. И все эти вопросы о его семье, фотографическая карточка, так некстати попавшаяся на глаза… Киллиан хранил свои тайны слишком глубоко и тщательно, чтобы вот так просто вытаскивать их наружу под чужие взгляды. Пусть даже этот взгляд был ярким и завлекательным.

Лошадь недовольно фыркнула, когда Киллиан неосторожно дёрнул поводья, и продолжила неторопливый шаг, вновь погружая всадника в задумчивость. Колум давно твердил, что стоит подумать о новой женитьбе.

— Ты слишком привязан к семье, — любил повторять он долгими летними вечерами, когда они сидели на заднем дворе церкви, потягивая виски. — И ты не можешь долго быть один, тебе это вредит.

— Лучше бы сам женился, — беззлобно подшучивал Киллиан, гоняя по рту неизменный огрызок сигары. В ответ брат только красноречиво окидывал взглядом свою одежду и косился на церковь. Сколько раз между ними происходил этот разговор? Сотню, наверное, особенно после того, как они окончательно осели в Колорадо-Спрингс. Если бы только Колум знал… Если бы только догадывался, что пришлось сделать его маленькому Киллу, если бы только знал, что он сам спустил курок и убил собственного сына…

Боль уже не была такой острой, но всё равно пронзала, заставляя стиснуть зубы и зажмуриться. Об этом не знал никто. Когда на ферму приехали соседи, он уже похоронил свою семью под высоким раскидистым кедром, росшем на окраине их участка. Разгром, учиненный индейцами, не требовал объяснений. А вскоре и сам вдовец исчез из Мэна, присоединился к брату, что служил в армии. И долгие годы пытался забыть обо всём, вытравить не только воспоминания о смертях, но и о счастье тоже, потому что эти мысли были в сто крат больнее. Мысли о том, что потерял навсегда…

А теперь эта Коули. Смотрит исподлобья, как на белое отребье, морщит аристократический носик и поджимает губы. Поначалу хотелось поставить её на место. Осадить, чтобы вспомнила, что она не в Бостон приехала, чтобы здесь ходить, брезгливо приподнимая юбки. Но потом… Когда он встретил её утром, после ночи в салуне, в душе шевельнулась жалость. Выглядела изящная южанка уже не так изящно. И под глазами залегли синие тени. А после, когда увидел её в лохани, эта бледная кожа, округлые плечи и колени, торчащие из воды, обещающие большее, то, что скрыто под тонким слоем пены… Тогда в чреслах шевельнулось вполне определённое желание, и Киллиан не был святым, чтобы не признать, будто это желание было греховным.

А потом эта затея с попыткой заработать лёгких деньжат… Они думали, что наткнутся на навахо, кто знал, что в том лагере стояли шайенны? Из их отряда уцелел только Киллиан, и тому повезло, потому что свалился в кусты и откатился в узкую щель, затаившись. А потом весь день пробирался к дому, под вечер обессилев настолько, что забыл об Алексис напрочь. Впрочем, стоило признать: если бы не она, его, возможно, уже не было бы в живых.

И этот поцелуй был ни чем иным, как просто благодарностью за спасение жизни. Не более. Так думал Киллиан, подъезжая к церкви. Не глядя на распятие над дверью, он повёл лошадь к дому, чувствуя, как наваливается слабость — всё-таки долгие поездки пока были ему противопоказаны. Колум вышел на шум, когда Киллиан буквально сполз на землю, размашистыми движениями пытаясь привязать поводья.

— Что случилось, если ты набрался до вечера? — досадливо вздохнул Колум, спускаясь с крыльца и подходя к брату. Тот пошатнулся и буквально завалился на него, заставляя обхватить покрепче.

— Ты знал, что индейцы чертовски криворукие стрелки? — прохрипел Киллиан, пытаясь не потерять сознание.

* * *

Алексис честно пыталась забыть. Заполняла дни заботами в школе и действительно на время отвлекалась. Работа ей нравилась. Алексис всегда любила детей, а маленькие жители Колорадо-Спрингс оказались любознательными и истосковавшимися по знаниям. После школы, когда проверенные работы откладывались в сторону, Алексис шла в кафе или в бакалейную лавку, по дороге перебрасываясь парой-тройкой слов с жителями, к которым постепенно начала привыкать и которые уже не смотрели так недоверчиво при каждой встрече, всё чаще дружелюбно улыбаясь. Только Алексис ничего не могла с собой поделать, ища в каждом прохожем знакомую небрежную фигуру, в каждом взгляде — прищур бледно-голубых глаз.

А вечерами, когда темный лес обступал, оживая и наполняясь звуками, мысли возвращались к тому разу, когда она нашла Киллиана в амбаре, и Алексис снова и снова вскакивала, заслышав шорох. И разочарованно ложилась обратно, обнаруживая, что это всего лишь еноты.

Алексис не могла сказать, что это был единственный украденный у неё поцелуй. Нет, её целовали на балах и срывали тайком поцелуи на пикниках. Были и те влажные, жадные поцелуи, которые она мечтала забыть навсегда. Но поцелуй Киллиана заставил снова почувствовать себя живой, и этого Алексис забыть никак не могла. Он по-прежнему казался ей возмутительным типом с полным отсутствием манер, но что-то дрогнуло, приоткрыв завесу любящего мужчины, и тот взгляд, наполненный нежностью, тоже не желал выходить из головы. Как и голос. Пусть слова и не предназначались ей, но он эхом отдавался в голове.

Киллиан МакРайан принёс смятение в и без того смятённую душу, вызывая неоднозначные, слишком противоречивые эмоции. Почти неделя миновала с того дня, как он уехал. Лошадка появилась в амбаре на следующий день, видимо, её вернули ночью. «Мог бы хотя бы дать знать, что всё в порядке!» — с недовольством думала Алексис, сидя на крыльце и наблюдая, как солнце становится всё темнее, из ярко-жёлтого превращаясь в насыщенный оранжевый диск. Небо бледнело, полосами расходясь к горизонту, и над головой уже начинала появляться глубокая бархатная синева.

«Возмутительно!» — снова подумала она, раздражённо сметая крошки печенья с коленей. — «Я потратила на него столько сил и не заслужила простого: Всё в порядке, миссис Коули!»

Фыркнув, Алексис со стуком поставила кружку на ступеньку и поднялась, потирая затёкшую спину. Больше всего на свете ей не хотелось признаваться самой себе, что просто хочется увидеть Киллиана. Пусть даже издалека, главное, убедиться, что он жив и здоров. И ничего больше.

В воскресенье Алексис была полна решимости выспросить как можно больше у отца Колума, который, казалось, тоже всю неделю старательно её избегал. Нет, он не скрывался и всякий раз широко улыбался, приподнимая шляпу, но ссылался на дела, стоило Алексис остановиться. Что ж, сегодня после проповеди он точно никуда не денется! Поправив белоснежный кружевной платок на плечах, Алексис прищурилась и посмотрела в мутное зеркало над рукомойником. Волосок к волоску — медовая копна волос уложена в гладкую причёску, коса короной обвивает голову, а крохотные изумрудные серёжки не привлекают внимания, но подчёркивают изящную мочку уха.

Вздохнув, Алексис поправила брошь, державшую платок. Она скучала по возможности прихорашиваться, по предвкушению, что охватывало перед выездом в общество. Ей отчаянно не хватало двусмысленных взглядов и невинного флирта, шутливых хлопков веером по ладоням, что позволяли себе сжимать талию в вальсе чуть сильнее, чем допускали приличия. Хотелось готовиться к балу, выбирать платье и раздумывать над образом, который покорит всех в зале и заставит мужа с гордостью вести её вдоль гостей. А приходилось радоваться возможности надеть скромный кружевной платок и выехать на пикник в полумиле от города. Глухое раздражение, копившееся всю неделю, заворочалось, расправляя крылья.

— Сегодня я напомню отцу Колуму, что даже его невоспитанному брату не след забывать о приличиях! — заявила она своему отражению и вышла.

— Мередит! — Алексис окликнула Каннингов, когда они выпрыгивали из повозки шумным, звонким выводком разбегаясь по поляне.

— Алексис! — Поправив выбившийся кудрявый локон, Мередит улыбнулась, подбросив на руке младшую дочь, устраивая её удобнее. — Ты почему не заехала на этой неделе? Хотя о чём это я — у тебя наверное столько работы, тебе не до визитов…

Сказано это было простодушно и искренне, но Алексис стало стыдно. По правде сказать, свободного времени у неё было более чем достаточно, и, наблюдая за всеобщей суетой, царящей в городе, она испытывала острое чувство собственной никчёмности. Стоило урокам завершиться, Алексис провожала детей до забора, а потом неспешно садилась проверять работы. После — составляла план на завтрашний день, на неделю, на месяц. Убирала, расставляла парты и стулья, и всё равно приезжала домой в пять, самое большее — в шесть часов вечера. А после начинались: уборка по дому — одно и то же по кругу, — рассматривание вещей и попытки преобразить дом. И мысли. Мысли о войне, о родных, о слугах, о Киллиане… А теперь Мередит упрекает, что она совсем про неё забыла. Но ведь это правда, в личных переживаниях подруга и обещание напрочь вылетели из головы.

— Давай я приеду завтра! — пообещала Алексис. — Сразу после школы, как раз детей до дома довезу. Идёт?

— Ох, а тебе будет удобно? — забеспокоилась Мередит.

— Конечно!

Колокол мелодично зазвонил, созывая на службу, в церковь потянулись горожане. Голоса стихли, и только размеренная речь отца Колума звучала под сводами.

— Отец МакРайан! — Алексис, поправив платок, соскальзывающий с плеч, спешила к Колуму, пока он не затерялся в толпе прихожан. На этот раз уйти ему не удалось, пришлось ждать, сложив руки в замок и благостно улыбаясь. Но Алексис уже нельзя было купить на эту милую светлую улыбку. Она твёрдо решила вытащить из ирландца нужную информацию. Поэтому, подойдя к Колуму и убедившись, что поблизости не находится никого из горожан, Алексис сладко улыбнулась и стрельнула глазами из-под ресниц:

— Вы избегаете меня, отец МакРайан, — с мягкой укоризной заявила она, слегка надув губки. Колум нахмурился: образ кокотки не вязался с тем, что был создан в его голове и идеально подходил благочестивой миссис Коули.

— Вам показалось, Алексис, — мягко ответил Колум, стараясь смотреть поверх глубоких, ярко-зелёных глаз.

— Отчего же? — Она склонила набок голову. — Мне кажется, — и в голосе прорезались стальные нотки, — что ваш брат мог бы дать знать о своём состоянии хотя бы из соображений приличий и благодарности! А не заставлять меня выспрашивать у вас о нём!

Последние слова она буквально прошипела, подавшись вперёд и теперь стоя так близко, что Колум мог с лёгкостью разглядеть полукружия груди, соблазнительно видневшиеся сквозь молочное кружево. Что он и не преминул с готовностью сделать, надеясь, что никто не заметил его быстрого взгляда.

— С ним всё в порядке, — быстро проговорил Колум, отворачиваясь. Свежесть миссис Коули будила вполне приземлённые и низменные желания. — Он уже оправился от раны и шлёт вам заверения в искренней благодарности.

— Настолько искренней, что нет духу даже лично передать их? — пробормотала Алексис скорее для себя, но Колум услышал, и лицо его исказила хитрая улыбка.

— Вы прониклись судьбой Киллиана, как я погляжу, — осторожно заметил он, беря Алексис под локоть и отводя к дверям церкви.

— Д-да, — рассеянно ответила Алексис, погружённая в свои мысли. — Его семья… Что с ней случилось? — Она вдруг вцепилась в отца МакРайана взглядом, вынуждая первым опустить глаза.

— Их убили индейцы, — наконец ответил Колум. — Жену и двоих сыновей. Им сняли скальпы и оставили умирать. Киллиан пришёл слишком поздно.

Алексис тихо охнула — она подозревала, что Киллиан потерял семью, но что таким ужасным образом… Хотя мог ли быть обычный и привычный образ для смерти молодых людей и детей? В их время, кажется, смерть стала слишком привычной, входя в каждую семью, забирая без разбора.

— Я видела их фотографическую карточку, — медленно проговорила Алексис, качая головой. — Ужасная смерть.

— Я передам Киллиану, что вы справлялись о его самочувствии, — заверил Колум, глядя поверх её головы на прихожан, начинавших расходиться с пикника. — А впрочем, — он хитро улыбнулся, — вы можете поговорить с ним сами. Он сейчас в доме.

— Не думаю, что это уместно, — нервно улыбнулась Алексис, теребя узел платка. — Я просто хотела убедиться, что мои труды не пропали даром и мистер МакРайан не умер где-нибудь под сосной по дороге к вам.

— Поверьте, миссис Коули, он будет очень рад вашему визиту!

Алексис недоверчиво посмотрела на Колума, раздумывая над его словами. МакРайан усмехнулся про себя, окинув миссис Коули более внимательным взглядом. Лоб слегка нахмурен, губы стиснуты в линию, которая при всём желании хозяйки никогда не станет тонкой. Длинные пальцы неосознанно перебирают узелок на груди, касаясь небольшой брошки в форме гвоздики. Не будь он чтецом чужих душ, если Алексис не испытывает симпатию к его брату!

— Ступайте, Алексис, развейте своё беспокойство, — мягко кивнул в сторону дома Колум. Поколебавшись, Алексис вздохнула и обернулась к поляне, отыскивая глазами Каннингов. — Я скажу, что вы вернулись в город с кем-то из родителей, что вам понадобилось что-то в школе… Не волнуйтесь, если вас потеряют, я найду, что ответить.

Алексис ушла, поле перед церковью постепенно опустело, и Колум вошёл внутрь, принимаясь неспешно наводить там порядок: расставлял скамьи, раскладывал небрежно брошенные Библии, менял свечи. Уже в сумерках он вышел наружу, но не спешил возвращаться в дом. Задумчиво глядя на темнеющее небо, он вспоминал другое, в другом городе, в другой жизни…

* * *

Нью-Йорк, 1850 г.

У пивоварни было шумно: парни из «Гвардии Роача»* опять пытались заявить о себе, подняв на ножи нескольких ребят из «Уродских цилиндров» и теперь галдели у дверей, требуя Мясника. Колум наблюдал за ними из окон дома, расположенного напротив — третий этаж давал неплохой обзор. Ночь подходила к концу, и вскоре улицы должны были опустеть, точнее, неблагонадёжная часть жителей «Пятого квартала»** собиралась лечь спать, чтобы дать дорогу мелким воришкам, зазывалам и торговцам подпольными лекарствами. Зевнув, Колум отхлебнул из бутылки, которую держал в руках, шумно втянув воздух, и нахмурился: брат задерживался, и если он не влез в очередную передрягу, то наверняка пропадает у прачки из верхнего Малберри.

Колум сделал новый глоток и прищурился, пытаясь разглядеть знакомые лица в собравшейся у пивоварни толпе. Свет факелов плясал на стенах, вспыхивая злобными искрами в глазах мужчин, что скалились, выкрикивая ругательства, но не спешили хвататься за ножи. Все знали: начинать драку у логова Мясника значит подписать себе смертный приговор.

Они торчали в Нью-Йорке шестой год. Когда корабль причалил в порту, братьев почти сразу отвёл в сторону щуплый проныра, вызнавая, кто и зачем сюда пожаловал. Узнав, что МакРайаны прибыли из Ирландии, и что отношения с правительством у них там не особо сложились, проныра, представившийся Худосочным Джойсом, предложил свести с «большим человеком», по дороге не уставая говорить, что такие парни не пропадут, и что Билл МакКормик не оставляет в беде земляков.

Их привели в комнату, находившуюся за торговым залом оживлённой булочной, и там круглолицый рыжеволосый бородач радушно улыбнулся, приглашая сесть.

— Что ж, парни, скажу вам прямо: вам здесь не рады. — Он прищурился, окидывая братьев внимательным взглядом. — Здесь никому не рады, если быть точным. — Билл усмехнулся, показав ряд крепких здоровых зубов. — Но для этого у вас есть я — папаша Билл! Будете жить под моей защитой. Ни один упырь из других банд не посмеет обидеть, это я обещаю. — Он самодовольно хлопнул по колену крупной ладонью. — Сколько лет?

— Восемнадцать, — спокойно ответил Колум, раздумывая, как отказаться от неожиданной опеки.

— Четырнадцать, — сказал Киллиан, исподлобья разглядывая людей, стоявших за спиной Билла.

— Отличный возраст, чтобы начинать жизнь в стране Обетованной! — добродушно воскликнул Билл, и стоявшие за спиной сдержанно засмеялись. — Так вот, кролики, если думаете, что сможете жить здесь сами по себе, то спешу разочаровать — не получится. Тут ты или принадлежишь банде, или лежишь на дне Гудзона. Ясно?

МакРайаны неохотно кивнули. Колум тоскливо подумал, что стоило, наверное, плыть в Австралию, где, отбыв срок, можно было рассчитывать на какое-то подобие свободы. И Киллиан отправился бы за ним, никуда бы не делся, а здесь…

— Не думайте, что мы принимаем к себе всех подряд, — продолжал меж тем Билл. — Чтобы вступить в банду, надо внести взнос: пятьдесят долларов. Сделаю поправку на возраст и неопытность: по двадцать пять с каждого, и вы под защитой папаши Билла.

Лица братьев вытянулись, и это стало так заметно, что Билл, не выдержав, утробно захохотал. На двоих у них было тридцать фунтов, но даже в пересчёте на доллары этих денег едва ли хватило бы, чтобы вступить в банду.

— Папаша Билл и тут вам поможет, — снисходительно заявил МакКормик. — Я ж говорю: мы своих не бросаем. Воровать умеете?

Киллиан кивнул было, но быстро опустил глаза под гневным взглядом Колума. Но Билл уже заметил и ухмыльнулся:

— Хорошо. Значит, младший управится быстрее. А ты, — длинный палец ткнул в Колума, — можешь сделать доброе дело для города. Есть у нас один должник, часовщик из Литл-Уотер, выбьешь с него долг. Пойдёшь вместе с моими ребятами, но забирать будешь сам. Жду вас к вечеру. Вещи можете здесь оставить, они вам на улице без надобности.

К закату солнца оба МакРайана уже носили гордое звание членов банды «Мёртвые кролики», а к концу месяца уже разбирались в иерархии тайной власти Нью-Йорка, знали, когда лучше не соваться на Аллею убийц и где лучше сдавать краденное в Пещере воров. А так же то, что Мяснику — самопровозглашённому главарю района — надо платить дань. Колум быстро привык работать головорезом. Надо было бить — бил, надо было внушать страх — внушал. К двадцати четырём годам он поднялся до помощника правой руки папаши Билла. И только иногда промелькивала грустная мысль: разве ради этого он когда-то готов был сражаться до смерти? В Ирландии у него хотя бы была цель, здесь же цель была одна — выжить.

Киллиан, в отличие от брата, кажется, вообще забыл об Ирландии, как о страшном сне, с головой погрузившись в мрачные переулки Нью-Йорка. Колум старался не задумываться, какие именно деликатные поручения выполняет брат для папаши Билла, но брат нередко приходил под утро, избитый, но довольный. Пока не встретил свою прачку с верхнего Малберри. Мэренн, кажется, так её звали. Колум заметил перемену не сразу, но как-то встретил их в городе, днём, и замер, пытаясь поверить в увиденное.

Брат преобразился, снова став беззаботным мальчишкой, что громко хохотал над ужимками мартышки, сидевшей на привязи у входа в шапито. Рядом звонко смеялась миловидная девушка, держа его под руку. Киллиан то и дело бросал на неё взгляды, полные искреннего обожания, и она отвечала тем же, мило краснея, когда его ладонь накрывала её, лежавшую поверх локтя.

— Ты влюбился! — безапелляционно заявил Колум тем же вечером, и, к его удивлению, брат не стал отпираться. Напротив, жарко заявил, что намерен жениться и порвать с бандой. После этого в жестяной банке из-под кофе начали появляться деньги, и Колум невольно заразился мечтой брата уехать в Мэн, чей дикий край, по рассказам, так напоминает Ирландию.

И вот сейчас Колум смотрел на назревавшую драку, раздражённо думая, что если Киллиан ненароком попадётся, когда прибудет полиция, то об отъезде можно будет забыть. Местные полицейские, хоть и купленные Мясником, иногда лютовали и показательно вешали несколько бандитов с «Угла пяти улиц», в назидание и чтобы не давать забывать, кто на самом деле является хозяином города.

— Заждался? — раздался за спиной знакомый голос, и Колум облегченно выдохнул, поворачиваясь к брату. Он вошёл в комнату, ведя за собой Мэренн. В руках Киллиан держал небольшой потрёпанный чемоданчик.

Колум вопросительно поднял брови, выразительно глядя на чемодан, но Киллиан, будто не замечая этого взгляда, поставил его на пол рядом с кроватью и заявил:

— Сегодня мы женимся!

— А?.. — Колум хотел было возразить, но не нашёлся. Только закрыл рот и пожал плечами.

— Вы не волнуйтесь, — мягко начала Мэренн, выходя из-за спины Киллиана. — Я за ним пригляжу.

— Хочется верить, — буркнул Колум, отодвигая один из стульев, стоявших вокруг стола и делая широкий жест рукой: — Присаживайтесь, миссис МакРайан. Думаю, нам есть, что отметить.

* * *

Тогда казалось, что брат наконец нашёл свою тихую гавань. И что больше ничто ни никогда не заставит его убивать ради денег. Горько усмехнувшись, Колум покачал головой, глядя на звёзды. Может, сейчас именно Алексис Коули могла бы стать тем якорем, что снова удержит Киллиана в порту.

______________

*"Гвадрия Роача" — здесь и далее названия реально существовавших в Нью-Йорке середины 19 века банд.

**"Пятый квартал" — район, образованный улицами Кросс, Энтони, Литл-Уотер, Оранж и Малберри, "колыбель" шаек, начало которым положили ирландцы.

========== Глава 12 ==========

Успев сотню раз пожалеть о своей настойчивости, Алексис медленно брела к домику, чувствуя, что каждый новый шаг сделать труднее, чем предыдущий. Она не должна была проявлять столько интереса к мужчине, и всё внутри протестовало, но останавливаться было поздно.

«Я просто осведомлюсь о самочувствии, ничего больше», — уговаривала себя Алексис, сминая подол платья. Поворот, и перед её глазами предстал знакомый домик, казавшийся сейчас не мирным жилищем священника, а пристанищем сказочного чудовища. В оконных стёклах отражалось солнце, над дорогой проносились стрекозы, и всё вокруг дышало таким миром и покоем, что нервы постепенно успокоились, и Алексис укорила себя за страхи, расправив плечи и поднимаясь на крыльцо.

— Мистер МакРайан? — тихо позвала она, замирая в ожидании ответа. Но вокруг по-прежнему было тихо, только с неба изредка слетал крик одинокого орла. Алексис позвала громче, чувствуя, как от облегчения подкашиваются ноги — может, Киллиана попросту не было дома? Может, он решил прогуляться? В любом случае, она сделала всё, чтобы успокоить совесть, и теперь могла возвращаться обратно. Алексис развернулась было, чтобы уйти, и замерла, глядя на выходящую из-за угла фигуру.

Киллиан остановился на полпути, держа в руках дрова.

— Миссис Коули? — протянул он, всё ещё не веря своим глазам.

— Я пришла справиться о вашем здоровье, — торопливо ответила Алексис, спускаясь с крыльца. — Но вижу, вы уже вполне оправились от раны.

— Да уж, — широко ухмыльнулся Киллиан, к которому с каждым её словом возвращалась уверенность. — Вашими стараниями, миссис Коули. Вашими и ваших умелых и чутких пальцев.

Алексис вспыхнула, перед глазами моментально возникла недавняя сцена, когда он, обнажённый по пояс, сидел на её кровати.

— Не ожидал вас здесь увидеть, — продолжал Киллиан, сбросив дрова у крыльца и подходя ближе. Стоило прогнать её, заставить уйти и больше никогда не пытаться искать встреч. Не нужно это ни ей, ни ему. Уж тем более, ему. — Быть может, вы хотели продолжить наше столь приятно начавшееся близкое знакомство?

Его улыбка стала шире, а глаза нахально скользнули по лицу, спускаясь ниже, к кружеву платка. Алексис неосознанно взметнула руку к груди, пытаясь прикрыться и одновременно — унять сердце, которое вдруг неистово заколотилось. Она гневно посмотрела на Киллиана, жалея, что вообще могла думать, будто он мог вести себя как-то иначе.

— Вы забываетесь, — ледяным тоном произнесла Алексис, с усилием заставив себя не двигаться с места. Он нависал над ней, заставляя упираться взглядом в тёмно-голубую рубашку, небрежно расстёгнутую у горла. Там, на шее, медленно и спокойно билась вена, гипнотизируя, вызывая желание коснуться и нащупать пульс. Алексис вздрогнула, подняла глаза, натыкаясь на привычную выжидающую насмешливость в его взгляде.

— Не стоит строить иллюзий, миссис Коули, — лениво протянул Киллиан, открыто любуясь ею. — Воспоминание о подаренном поцелуе смутило ваш разум, но если вы немного подумаете, то поймёте — я для вас слишком хорош.

— Да как вы?!.. — Алексис оборвала себя, понимая, что он откровенно издевается, пытаясь вызвать гнев. — Рада, что вы успешно добрались до дома, мистер МакРайан. Надеюсь, когда в следующий раз вас подстрелят, вы истечёте кровью и умрёте.

Она резко развернулась, взметнув юбки, и уже удаляясь, услышала в ответ:

— Спасибо, миссис Коули! Постараюсь исполнить ваше желание как можно скорее!

Пролетев мимо церкви, не обращая внимания на расходящихся горожан, Алексис забралась в повозку, спеша оказаться как можно дальше отсюда.

* * *

— Алексис уже ушла?

Колум подошёл к крыльцу. В сгущающихся сумерках выражение лица Киллиана было не разглядеть, лишь тлеющий кончик сигары плясал в глазах, когда он затягивался.

— А ты ждал, что останется? — наконец ответил он, хлопая по ступеньке рядом с собой и доставая из-за спины наполовину пустую бутылку виски. Колум, вздохнув, сел рядом.

— Ты нагрубил ей?

— С чего такая забота о маленькой южанке? — фыркнул Киллиан, делая глоток и передавая бутылку брату. Но тот не спешил пить, пристально разглядывая нахмуренное лицо, отмечая знакомую горькую складку на лбу.

— Она похожа на нас, — тихо ответил Колум, отвернувшись. — Такая же одинокая и запутавшаяся. Может, ты мог бы…

— Не мог, — отрезал Киллиан.

— Почему? Если дело в Мэренн, то прошло достаточно времени…

— «…время любить и время ненавидеть; время для войны и время для мира»*, — процитировал Киллиан, сплюнув. — Оставь свои проповеди хотя бы здесь, я достаточно наслушался их от отца.

— Иногда неплохо было бы вникать, а не просто слушать, — огрызнулся Колум, приложившись к бутылке. Вытер губы рукавом и вернул бутылку брату. — Ты запер себя внутри своей скорби, Киллиан, может, пора остановиться?

— А зачем? — пожал плечами тот, снова прикладываясь к бутылке. — Я не вижу смысла в этой жизни.

— Алексис Коули может вернуть тебе этот смысл.

— Так забирай её себе! — огрызнулся Киллиан, резко поднимаясь и глядя на брата сверху вниз. — Забирай, Колум, а меня оставь в покое!

Он сбежал по ступеням и скрылся на заднем дворе, бормоча под нос ругательства. Колум вздохнул, вспомнив, как осторожно, пряча тревогу, Алексис выспрашивала сегодня о брате. Нет, священник МакРайан её не интересовал. И слава Богу.

* * *

Осень пришла в Колорадо-Спрингс, постепенно окрашивая склоны Пайкс-Пик в оранжево-красный. Раздражённо смахнув очередную паутинку, прилипшую к носу, Алексис фыркнула и посмотрела на стопку тетрадей, которые надо было проверить. Из распахнутого окна доносился мерный скрип водяного насоса и звонкие голоса детей. Занятия подошли к концу, впереди — неделя каникул, пусть и внеплановых — до времени, когда все дети страны соберутся отдыхать, было ещё далеко. Но Алексис пошла навстречу просьбам родителей, которые обивали порог школы две недели подряд, всячески намекая, что урожай сам не соберётся и не переработается.

— Миссис Коули, вы позволите? — Капрал Лоуренс стоял в дверях, смущённо вертя в руках кепи.

— Капрал. — Алексис подняла голову, наблюдая, как он приближается. Она так и не отучилась вздрагивать каждый раз при виде синего мундира. И страх привычно сковывал, перехватывая дыхание.

— Не помешаю? — Остановившись у стола, Лоуренс смущённо улыбнулся, и Алексис со вздохом качнула головой.

— Вы что-то хотели? — В последние две недели она частенько встречала капрала на улице, и всякий раз он широко улыбался, искренне радуясь встрече. Она безошибочно узнавала эту улыбку и взгляд, не скрывавший восхищения. В другой жизни Алексис льстило бы внимание статного военного, но не теперь.

— Мы собираемся сопровождать нескольких жителей в Денвер, я слышал, вы хотели съездить туда?

Алексис действительно обмолвилась об этом два дня назад, когда они с Мередит обсуждали приближающийся День Основания города. Хотелось побаловать себя, купить душистого мыла, отрез кружев на воротнички и просто побродить по шумному городу.

— Поражаюсь вашей наблюдательности, — через силу улыбнулась Алексис. — И когда вы собираетесь в путь?

— Выедем в пятницу, после обеда. К обеду следующего дня будем в Денвере, а потом обратно.

— Что ж, звучит заманчиво. — Она задумалась. Смена обстановки сейчас была как нельзя кстати. Слишком много мыслей толпилось в голове. — Я еду с вами!

* * *

Вереница повозок растянулась по пыльной дороге, выезжая из Колорадо-Спрингс. Отец МакРайан, Алексис, Фрэнк и Кайла, две семьи из дальних ферм, солдаты — караван вышел внушительный. Алексис и подумать не могла, что наберётся так много желающих! Сама она ехала в повозке с Колумом, а её лошадка трусила позади. Перед ними раскинулись прерии: клочковатые пучки жесткой травы издалека казались бескрайним серо-зелёным морем. Горы синели далеко впереди, за спиной осталась вершина Пайкс-Пик, и от простора, раскинувшегося перед ней, хотелось скакать во весь опор, прижимаясь к шее могучего жеребца из конюшен отца. Глубокий вздох не укрылся от Колума.

— Устали? — Он покосился на Алексис, хитро улыбнувшись.

— Если честно, хотелось бы поменяться местами с нашим бравым капралом, — хмыкнула она, кивнув на всадника впереди каравана. На высоком гнедом жеребце, он то скрывался в облаках пыли, то возвращался, гарцуя, проезжая до конца вереницы и обратно. — Благодаря его энтузиазму мы покроемся слоем пыли в фут, пока доберёмся до Денвера.

— Капрал хочет произвести впечатление, — ухмыльнулся Колум и покосился на Алексис: — Думаю, вы знаете, на кого.

— Я не давала ему повода, — прохладно ответила Алексис. Колум промолчал, только смерил её выразительным взглядом, словно говорящим: «Для того, чтобы мечтать заслужить ваше внимание, повод не нужен».

— А зачем вы едете в Денвер? — спросила Алексис, сменив тему для разговора. — В церкви закончились библии?

— И это тоже. А по-вашему, священника не должно ничего интересовать помимо Бога?

— Отчего же. — Алексис смутилась. Действительно — что она знала о жизни святого отца? Чем они жил, когда не был занят с прихожанами?

— Вообще в городе мне нужна информация, — сжалился над ней Колум, с минуту понаблюдав за растерянным выражением лица. — Я хочу зайти на телеграф, посетить местный салун…

— Салун? — Брови Алексис взлетели вверх.

— Вы даже не представляете, сколько слухов стекаются в залы салунов. — Колум, казалось, откровенно забавлялся её реакцией. — А на обратном пути я собирался заехать в резервацию. Там давно меня ждут.

— Не представляю, зачем, — вполголоса пробормотала Алексис.

— Навахо приняли нашу веру, Алексис, — серьёзно заявил Колум. — Они не хотят войны, они устали от неё так же, как вы, я и любой житель страны. Они смирились.

В голосе Колума звучала горечь, и Алексис невольно вспомнила, что он родом из Ирландии, где, по слухам, не прекращалась война за независимость от короны.

— У вас очень большое сердце, отец МакРайан, — тихо проговорила она, и тут же охнула, придерживая шляпку, когда повозка наехала на камень.

Они ехали весь день, пересекая высохшую за лето пустошь, и только к вечеру достигли подножия первого из цепи холмов, тянущихся до Денвера. Весело трещал костёр, на камнях, выложенных по кругу, остывали банки с консервами, шумела вода в котелке. Где-то в темноте, у корней тополя, забренчал банджо, и нежный голос замурлыкал обрывки песни.

— Если бы я знала, что с нами будет эта женщина, ни за что не согласилась бы ехать! — возмущённо проговорила миссис Паттерсон, жена фермера, сидевшего рядом.

— Потише, Кларисса, она же услышит. — Карл Паттерсон, худощавый мужчина с обвислыми, пожелтевшими от табака усами пытался утихомирить жену.

— Ну уж нет, Карл! — Миссис Паттерсон повысила голос. — Здесь, между прочим, находятся порядочные женщины, которых присутствие этой шлюхи попросту оскорбляет! Не так ли, миссис Коули?

Алексис вздрогнула, повернувшись к пышущей негодованием фермерше. Хотелось осадить её, ответить, что судить о выборе, который сделал человек, стоит лишь услышав его историю, но она не стала. Бесполезно. Только дёрнула плечом и поднялась, отойдя в темноту.

— Вот видишь, бедной миссис Коули даже находиться рядом с этой девкой противно! А ты совсем меня не защищаешь. Бедные мои нервы…

Голос миссис Паттерсон стихал, Алексис всё дальше отходила от лагеря, но обступившая тишина была обманчива: голоса в голове заглушить она не могла.

* * *

Ричмонд, Вирджиния, 1866 г.

— Смотри, вон идёт эта Коули! — громкий шёпот, который Люсинда Кэмпбелл даже не пыталась понизить, легко достиг ушей Алексис. Она обречённо наблюдала в стекле витрины, как та, кто три года работала с ней в госпитале, помогала закрывать глаза умершим и ставить на ноги выздоровевших, поспешно перешла на другую сторону улицы, таща за собой Софию Стюарт, ещё одну бывшую подругу. Вздёрнув подбородок, Алексис продолжала стоять, делая вид, что чрезвычайно заинтересована книгами, выложенными на прилавке, пока обе женщины не скрылись из глаз.

«Эта Коули», «та самая Коули» — самые мягкие из эпитетов, которыми наградили её дамы из некогда высшего общества Ричмонда. Хотя чаще приходилось слышать «падшая женщина», или попросту «шлюха». Скрипнув зубами, Алексис отошла от витрины и, стиснув в руке ридикюль, пошла домой.

Дом. Горькая усмешка скривила губы — теперь домом она назвала крохотную каморку под крышей одного из домов, некогда принадлежавших её друзьям. «Бывшим друзьям», — поправила себя Алексис. Только закрыв за собой дверь, она смогла дать волю слезам. Окидывая взглядом всё, что осталось от прошлой жизни — четыре сундука, несколько саквояжей — то, что помогли унести из дома Сэм и Генри.

День, когда пришлось окончательно проститься со старой жизнью отпечатался в памяти, словно на фотографической карточке — чётко, ясно, до мелких деталей.

По небу скользили облака, воздух, после дождя был свежим, таким ароматным, что хотелось вдыхать полной грудью. Алексис только присела в кресло на веранде, укутавшись в шаль, рассеянно наблюдая, как колышется испанский мох на ветвях старого дуба, росшего прямо перед домом. Апрель подходил к концу, как и война, судя по слухам. Скоро вернутся солдаты, можно будет нанять рабочих и снова возделывать тростник. Пусть это займёт не год, не два, но Алексис точно знала, что возродит плантацию. И вереница синих мундиров, показавшаяся на подъездной дорожке, поначалу не насторожила — слишком привычной стала эта картина. Вирджиния сдалась на милость победителя, и янки расхаживали по её дорогам, как хозяева, вызывая бессильную ярость.

— Мэм, я могу увидеть хозяина дома? — Невысокий лощённый офицер снисходительно смотрел на Алексис, облокотившись на луку седла.

— Я хозяйка, мистер?..

— Хилл, мэм. Роджер Хилл. А вы?..

— Алексис Коули. Чем могу помочь?

— У меня постановление об изъятии вашего имущества, мэм. До завтра вам необходимо освободить поместье.

— Об изъятии? — Алексис нахмурилась. — Но на каком основании? Я слышала, президент Джонсон издал новую Прокламацию об амнистии**, мистер Хилл.

— Миссис неплохо осведомлена, — усмехнулся Хилл, спешиваясь и бросая поводья подбежавшему солдату. — Позвольте, мы продолжим в доме?

— Нет, не позволю. — Голос Алексис звучал холодно, хотя сердце колотилось, как бешенное. — Говорите здесь.

— Что ж, — спорить с очередной южанкой, цеплявшейся за своё поместье, Хилл не собирался, — извольте. Вот приказ, — он протянул бумагу, — в котором ясно значится ваша плантация. Каннинг — вам говорит что-то эта фамилия?

— Я — урождённая Каннинг, — медленно проговорила Алексис, вчитываясь в текст приказа.

— Ваш отец, а так же, — Хилл сверился со списком, — видимо, ваш свёкр и муж? принимали непосредственное участие в мятеже и подстрекательстве. Общее имущество Джейсона Каннинга оценивается в триста пятьдесят тысяч долларов. Как вы можете видеть из приказа, ваше имущество под амнистию не попадает. Оно уже передано во владение лояльному к правительству человеку, через два дня он прибудет сюда с семейством. Прошу не делать глупостей и спокойно освободить дом.

— Мисс Алекс, кто там? — В дверях показалась няня Роза, вытирая руки о тёмно-синий передник.

— Вы до сих пор держите рабов, миссис Каннинг? — С лица Хилла разом слетело всё дружелюбие. — Вы не слышали, что рабство давно отменили?

— Мы — свободные люди, мистер, — прищурилась негритянка. — И служим миссис по своей воле.

— А документы, подтверждающие это у вас есть? Так я думал. — Офицер с преувеличенным сожалением покачал головой. — Завтра же вы должны явиться в Ричмонд и там получить работу, которую вам предложат. Не беспокойтесь, — он добродушно улыбнулся, — особо ничего для вас не изменится. Пойдёте в услужение к другому хозяину, будете получать деньги, а не работать за хлеб.

— Да как же это!..

— Роза! — Алексис впервые называла старую няню по имени, без ласкового, родного обращения. Негритянка вздрогнула, но послушно ушла в дом. — Мы покинем поместье завтра, мистер Хилл. У вас всё?

— Что ж, вижу, слухи о хвалёном южном гостеприимстве солидно преувеличены, — со вздохом ответил Хилл, надевая кепи. — Третий дом, где мне не предложили даже чаю.

— Думаю, через несколько дней вас будут с радостью встречать в каждом поместье Вирджинии, мистер Хилл.

Алексис дождалась, когда последний всадник скроется из глаз, и только тогда медленно вошла в дом, окидывая холл внимательным взглядом. Бледно-розовые тканевые обои, выписанные мамой из Нового Орлеана, когда-то натёртые до блеска перила широкой лестницы, ведущей на второй этаж, портреты, развешанные на стенах, фарфоровые вазы, хрустальные люстры… Она бродила из комнаты в комнату, и трое негров испуганной стайкой шли следом, боясь нарушить безмолвное прощание. К вечеру Алексис собрала восемь сундуков. А ещё заставила каждого из бывших рабов взять себе столовое серебро, всё, что было в доме. Они покинули поместье на рассвете, уезжая на скрипучей коляске, чтобы никогда сюда не вернуться.

А потом начался ад. Личный ад для Алексис, которая вдруг поняла, что ничего не умеет и совершенно не представляет, как жить дальше. У неё не было денег, только вещи, которые можно было продать. Все счета были арестованы, про них можно было забыть навсегда. Первыми в ход пошли украшения. Почти всё, что было, кроме нескольких особенно дорогих сердцу безделушек. Возможно, Алексис хватило бы этих денег на несколько лет, вот только ростовщики никогда не давали реальную цену. Роза устроилась кухаркой в гостиницу, Сэм и Генри ушли работать на лесопилку. А Алексис целыми днями бесцельно бродила по городу, и, наконец, настал тот день, когда в ход пошли скатерти, а потом и платья. Сундуки пустели и продавались следом. Так прошёл год.

А потом в город приехала семья Четтеров, глава которой, юрист из Миннесоты, искал гувернантку для своих дочерей. Что за ирония — именно Люсинда Кэмпбелл порекомендовала Алексис его жене. Новая работа поначалу приносила только удовольствие — Алексис с радостью погрузилась в неё, но шло время, и сладкая пелена постепенно спадала с глаз.

Она стала слугой в доме, в котором прежде не раз бывала на приёмах. Незримой тенью прячась за дверью, снова и снова слушала, как втаптывают в грязь знакомые имена, как те, кто когда-то отдавал все силы на дело Конфедерации, угодливо соглашаются, что проигравшие — глупцы, посмевшие противостоять единственной законной власти. Как глава семейства, Четтер, излучая самодовольство, говорит о том, что его дочерей учит настоящая леди.

От всех этих разговоров становилось тошно, но Алексис держалась за эту работу, надеясь на… Она не знала, на что надеяться. У неё не было плана, не было даже слабого представления, что делать потом. И когда настанет это мифическое «потом»? Но Четтер решил всё за неё, когда в первый раз прижал к стене в узком коридоре, ведущем в её комнату.

— Вы же не откажете мне в любезности, Алексис? — жарко дышал он в её шею, пока руки судорожно ощупывали грудь. — Позволите навестить вас ночью?

Тогда она оттолкнула его, со всей свойственной ей выдержкой твёрдо отказав. Поначалу Алексис казалось, что он просто перебрал на приёме, раз позволил себе подобную вольность. Но вскоре его поползновения стали повторяться с завидной регулярностью, и руки становились смелее, пытаясь залезть под юбку, и влажные губы жадно шарили по лицу. Поначалу Алексис было его даже жалко — властная миссис Четтер грозно вела хозяйство и дома была главной, в то время, как в суде блистал её муж. Но в одну из ночей он всё-таки пробрался в её спальню, и Алексис до сих пор не могла понять, откуда у него взялся ключ, который его жена хранила у себя на связке.

И когда он навалился на неё всем телом, прижав к кровати, раздвинув ноги коленом и завозившись с брюками, она закричала, перебудив весь дом.

На этом карьера гувернантки миссис Коули закончилась. Равно как и репутация.

_____________

*Ветхий завет: книга Екклесиаста

Еккл.3:1. Всему свое время, и время всякой вещи под небом:

Еккл.3:2. время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное;

Еккл.3:3. время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить;

Еккл.3:4. время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать;

Еккл.3:5. время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий;

Еккл.3:6. время искать, и время терять; время сберегать, и время

**29 мая 1865 г. президент Эндрю Джонсон издал новую Прокламацию об Амнистии и Реконструкции. Прокламация прощала всех сторонников Конфедерации, если те вновь принесут клятву верности США. После принесения новой присяги гражданам возвращалась вся собственность, за исключением бывших рабов, в случае если те имелись. Отдельно перечислялись, на кого эта простая процедура не распространялась. В их число входили лица, участвовавшие в мятеже и владевшие имуществом на сумму более 20 тысяч $; офицеры чином выше полковника армии или лейтенанта флота КША; офицеры, закончившие Вест-Пойнт и военно-морскую академию США; военные, уволившиеся из армии США и поступившие на службу в армию Конфедерации и т. д.

========= Глава 13 ==========

Денвер оглушил многоголосьем, грохотом повозок и колясок, криками зазывал. Алексис даже не представляла, насколько отвыкла от шумного города. Колорадо-Спрингс с его единственной улицей, с жителями, которых знаешь в лицо, казался сейчас оплотом спокойствия и уюта. Она нерешительно замерла у повозки, стискивая в руках корзину.

— Вы уверены, что справитесь одна? — поинтересовался Колум.

— Конечно, — нервно улыбнулась Алексис. — Ричмонд больше Денвера, преподобный, просто немного отвыкла от сутолоки.

— Что ж, — пожал плечами отец МакРайан, оглядываясь. — Тогда встретимся здесь через два часа.

И он с лёгкостью растворился в толпе, направляясь к салуну, чья яркая вывеска виднелась в стороне. Алексис в растерянности оглянулась: Денвер она не знала, но примерно представляла, где могут находиться магазины с нужным ей товаром.

— Миссис Коули? — робкий голос заставил недоуменно оглянуться. Рядом стояла Кайла, которая явно чувствовала себя неуютно, вцепившись обеими руками в тёмно-синюю шаль. Без яркой косметики, в простом голубом платье она выглядела пансионеркой, только покинувшей пределы школы. — Простите, но вы… — Она нервно облизнула губы, отводя глаза. — Я совсем не знаю город, миссис Коули. Вы не могли бы мне помочь?..

Признаться, Алексис с трудом поборола желание отказать, причём в довольно резкой форме — не хватало ещё, чтобы приехавшие с ними жители города видели её в компании продажной женщины. Но потом посмотрела на сжавшуюся в комок, растерявшую всю напускную уверенность в себе Кайлу, и невольно почувствовала к ней жалость.

— Смотря, о какой помощи ты просишь, — решилась она. Кайла благодарно посмотрела, делая шаг и тихо шепча:

— Я хотела найти магазин мадам Перьи, девочки говорят, она шьёт занятное бельё. У Стэфани есть корсет из…

— Я поняла! — поспешила остановить её Алексис, чувствуя, что начинает краснеть. Магазины готового платья давно стали необходимостью, но она никогда не посещала салоны нижнего белья — то, что было на ней, осталось из прошлой жизни.

— Так вы поможете? — Кукольное личико Кайлы вспыхнуло восторгом. Мысленно поморщившись про себя, Алексис кивнула.

Поиски нужного магазина заняли полчаса — он стоял на одной из прилегающих к главной улице, прячась за скромной вывеской: «Женские секреты. Мадам Перьи». Звякнул колокольчик, и навстречу поспешила высокая, тощая, как жердь и такая же высохшая женщина в атласном платье черничного цвета.

— Дамы! — Она замерла, окидывая их внимательным взглядом профессиональной швеи. — Что я могу вам предложить? Ночные сорочки из китайского шёлка, панталоны с тончайшим кружевом, а может, вам нужен корсет?

Алексис растерялась. Денег на покупку нового белья у неё не было. Да и трату эту она считала пустой — чего-чего, а этих частей гардероба пока что было в достатке. Но Кайла вспыхнула и, наклонившись, громко прошептала:

— Я слышала, у вас есть цветные панталоны*.

Мадам Перьи изменилась в лице. Благодушное почтение мигом слетело, а в глазах вспыхнули лукавые огоньки.

— Для мисс вашей профессии у меня найдётся немало интересных вещичек. — Она поманила их пальцем, проведя в небольшую комнатку, извлекая из коробки панталоны кричаще красного цвета с чёрным кружевом. Сам вид их был столь вульгарен, что Алексис, не выдержав, поморщилась. Тем временем, хитро покосившись на покупательниц, мадам повернула панталоны, вызвав сдвоенный вздох: восхищенный у Кайлы, шокированный — у Алексис. Позади ткань отсутствовала, выставляя на обозрение мягкую часть тела своей обладательницы.

Пробормотав, что хочет посмотреть новинки в зале, Алексис попятилась, оставляя мадам и Кайлу возбужденно обсуждать преимущества нового кроя. Щёки пылали, сама мысль о том, чтобы надеть подобное, вызывала негодование. Сказав одной из продавщиц, что подождёт свою спутницу на улице, Алексис пулей вылетела наружу и отошла на несколько шагов, надеясь, что посещение этого салона осталось никем не замеченным. Кайла выпорхнула спустя четверть часа, прижимая к груди завёрнутый в плотную бумагу свёрток. Она выглядела такой довольной, что Алексис заставила себя проглотить возмущение, к тому же, пока ждала, увидела несколько вполне респектабельных дам и поняла, что салон всё же приличный.

Завершив покупки, они вернулись к повозке, но ни Колума, ни Фрэнка пока не было видно.

— Может, прогуляемся по ярмарке? — предложила Кайла, косясь на весёлую толпу в конце улицы. Алексис засомневалась. Хотелось есть, она устала и с тоской представляла обратный путь. Но сидеть в повозке и ждать казалось ещё хуже. Пожав плечами, Алексис позволила Кайле увлечь себя в сторону торговых лавок.

* * *

В «Аполло-холл»** жизнь не прекращалась никогда. Салун, кабаре и городская управа в одном здании уживались отлично, помогая сэкономить время для тех, кто только что пообщался с властью и хотел запить горькое послевкусие, и для самой власти, уставшей от общения с надоедливым народом и желавшей отдохнуть в уютных номерах в окружении хорошеньких танцовщиц. Всякий раз, попадая в Денвер, Фрэнк спешил сюда, завистливо поглядывая на золочённые деревянные панели, изящные люстры и красные ковры на лестницах. В «Аполло-холл» был шик, и этот шик он мечтал принести в Колорадо-Спрингс, а пока наблюдал, запоминал, выписывал что-то из каталогов, представляя, как «Рыжий пёс» распахнёт двери респектабельным посетителям.

— Виски. — Откинув кудрявую гриву в сторону, он огляделся и с удивлением хмыкнул: — Падре! А я всегда знал, что католики не такие уж и святоши!

Колум, говоривший с одним из барменов, поморщился, но повернулся, салютуя кружкой с элем.

— Мои девочки для вас не так хороши? — прищурился Фрэнк, делая глоток. Поняв, что так просто не отделается, Колум вздохнул, положил на стол сложенную купюру и подошёл, опускаясь на соседний стул.

— Не каждое посещение салуна должно заканчиваться девочками. — Колум постарался вложить в голос как можно больше наставительной укоризны. Ему нравился Фрэнк. Быть может, в другой жизни они были бы если не друзьями, то хорошими знакомыми точно. Но священник не может дружить с хозяином салуна.

— Всегда хотел спросить, падре, — понизил голос Фрэнк, — как у вас с этим делом? — Он покосился вниз. — Неужто не тянет?

— Молитва и епитимия, Фрэнк, — чопорно поджал губы Колум, с трудом сдерживая смех. — И плотские желания отступят.

— Ну да, — недоверчиво фыркнул Фрэнк, допивая виски и со стуком ставя стакан на стойку. — Может, падре, вы по мальчикам? Слышал, ваши кардиналы в Ватикане слабы на сладкоголосое пение хористов.

— Я люблю Бога, — серьёзно ответил Колум. — Только он один царит в моём сердце.

Фрэнк оглянулся в поисках плевательницы и выпустил длинную тягучую струю, попав точно в центр. Потом цокнул и кисло скривился.

— Повезло, что ваш брат, падре, не такой. Двух унылых ирландцев город бы не вынес.

Колум лишь пожал плечами, продолжая цедить пиво. Успев побывать на телеграфе, забрав посылки на почте, он надеялся узнать хоть что-то о Восточном побережье. Но ничего нового бармен не сказал, только сокрушался, что после войны количество любителей быстрой наживы увеличилось, и если и дальше так будет продолжаться, проделать путь из города в город можно будет, только окружив себя ротой солдат.

— Хорошо, что скоро пришлют маршалов, — добавил он в заключение. — Может, хотя бы они наведут порядок и отловят всех бандитов.

Значит ли отсутствие новостей, что люди МакКормика оставили его в покое? Или они так же затаились и только ждут удобного случая, чтобы напасть? Колум никогда не любил неизвестность, предпочитая встречать опасность лицом. Вот и сейчас хотелось всё бросить и отправиться на поиски, но он не хотел ввязывать в это дело Киллиана. А брат непременно увяжется, и Колуму нечем будет крыть — придётся взять с собой. Тяжело вздохнув, он опустил глаза в пустую кружку и недоуменно нахмурился — когда успел выпить пинту?

— Что, падре, угостить? — Фрэнк допивал третий стакан, и улыбка на его лице становилась шире с каждым глотком. Колум качнул головой, поднимаясь со стула.

— Увидимся у повозок, — сухо бросил он, подхватил свою шляпу и стремительно вышел. Пробираясь по улице, Колум бездумно скользил по лицам прохожих взглядом, пока, дойдя до повозки, не понял — он искал Алексис. Отчего-то сейчас решение оставить её одну уже не казалось таким здравым. Сам не зная, отчего, Колум чувствовал за неё ответственность. Странная, непривычная тревога сжала сердце, тревога сродни той, что он испытывал за Киллиана, но всё же немного другая. Киллиан мог за себя постоять, и все волнения, связанные с ним, обычно сходились на мыслях: «только бы никуда не влез». Алексис же хотелось защитить, хотя мысли эти были абсурдны: несмотря на кажущуюся хрупкость стержень в «маленькой южанке», как метко назвал её Киллиан, просматривался крепкий. Но досада на себя, что оставил в незнакомом городе, росла с каждой минутой, пока Колум быстрым шагом шёл к шумной ярмарке, почти расталкивая встречных прохожих.

Тревога росла, заставляя сердце колотиться быстрее, и Колум уже не пытался задумываться о её причинах. Ему просто надо было найти Алексис и убедиться, что с ней всё хорошо. Он почти бегом вылетел на площадь, осматриваясь, и тут заметил её совсем близко.

Алексис стояла у ювелирной лавки, а рядом что-то увлечённо рассказывала Кайла, прижимая к груди небольшой свёрток. Облегчение от того, что нашёл, постепенно сменилось чем-то совсем непривычным — Колуму захотелось улыбнуться. Просто так, без причины. Что он и сделал, пообещав себе обязательно разобраться в круговороте чувств, обрушившихся так внезапно.

— Отец МакРайан! — Алексис заметила его и теперь махала рукой, приглашая присоединиться. — А мы как раз собирались возвращаться. Как хорошо, что вы нашли нас! Представляете, здесь есть шапито!

От восторга она светилась, оглядываясь, привставая на носочки, как девочка, впервые попавшая в магазин с одними сладостями. Колум шагнул на дорогу, а в следующую секунду произошло сразу несколько событий: лошадь, неспешно тянущая повозку, вдруг взбрыкнула, испуганно встав на дыбы; Кайла взвизгнула, пригибаясь, стараясь избежать удара, а Алексис, выронив корзину, которую держала в руках, застыла, испуганно глядя на бьющие воздух копыта. Колум сам не понял, как оказался рядом, схватил Алексис, оттаскивая в сторону и крепко прижимая к себе. Прошло от силы полминуты, и кажется, толком, кроме Колума, никто не успел даже испугаться. Лошадь успокоили — возница уже оглядывал ногу, в которой торчал невесть откуда взявшийся гвоздь. Кайла, выпрямившись, воодушевленно рассказывала собравшимся зевакам, как она испугалась. А Алексис, не дыша, замерла в руках Колума. Его руки сжимали так крепко, словно она только что избежала смерти, не меньше.

Неловко поёрзав, Алексис отстранилась, пряча глаза. Колум смущённо пригладил волосы:

— С вами всё в порядке?

Алексис молча кивнула и наклонилась подобрать корзинку, радуясь, что это избавило от необходимости отвечать.

— Невероятно, как эта лошадь не пришибла вас, миссис Коули! — с жаром проговорила Кайла, которую произошедшее явно привело в восторг — будет, что рассказать дома.

— Д-да, наверное, — нервно улыбнулась Алексис, выпрямляясь. — Как вы считаете, Фрэнк уже освободился?

— Ой, он будет сидеть в салуне, пока капрал Лоуренс не вытащит его оттуда! — весело махнула рукой Кайла и вдруг кокетливо улыбнулась: — Вы тоже испугались, отец МакРайан?

Колум не ответил. Внутри поднималось глухое раздражение: на себя за то, что бросился спасать Алексис, когда ей мало что угрожало, на Кайлу, что смотрела сейчас с такой понимающей улыбкой, и, наконец, на Алексис за то, что… Да просто за то, что она стояла рядом, не поднимая глаз, терзая ручку корзинки. О чём он только думал?!

Впрочем, раздражение улеглось, когда караван тронулся в обратный путь, и Колум уже не мог отказать себе в удовольствии любоваться ею.

— Вы были в резервации? — спросил он, когда развернули лагерь на ночлег. Алексис отрицательно покачала головой — знакомство с индейцами не входило в её планы. Достаточно было того, что они где-то есть.

— Не составите мне компанию?

Предложение оказалось внезапным, Алексис задумалась. Хотела ли она узнать ближе тех, кто когда-то являлся истинными хозяевами на этой земле? Скорее всего, нет. Она представляла, что там увидит — пустоту и горечь в глазах, бессильную злость от того, что твой дом отдан на откуп белым захватчикам. Неприкрытую ненависть. Кто может простить тех, кто насильно сгоняет с родной земли? Она не простила. И никогда не простит.

С другой стороны, своими глазами увидеть другой мир было интересно. Когда ещё она сможет вырваться из Колорадо? И уж точно не поедет на экскурсию в резервацию.

— А я вам не помешаю? — уточнила она, приняв решение. Колум широко улыбнулся:

— Что вы! Нисколько!

Как оказалось, капрал Лоуренс и несколько солдат собирались туда же — везли груз от армии: одеяла и крупы.

— Индейцам практически запретили охотиться, — вполголоса заметил Колум в ответ на вопрос Алексис о крупах. — Они выращивают маис, но без охоты всё равно тяжело.

Они замолчали, думая, каждый о своём. Леса в Колорадо были богаты дичью, сколько раз сама Алексис видела оленей по пути домой? Но для индейцев главной добычей всегда были бизоны. Они давали всё: мясо, шкуры, жилы, кости… А теперь их уничтожали. Специально, последовательно забивали огромные стада, намеренно лишая индейцев единственного источника пищи и возможности продолжать привычный уклад жизни. Всё это Колум рассказывал, пока они ехали сквозь пролесок за телегой солдат.

— Скоро и этих краснокожих отсюда выселим, — весело крикнул Лоуренс, который ехал рядом. — Говорят, на территории резервации нашли горячие источники с минеральной водой.*** Так что потуги Агентства защитить эту кучку дикарей смехотворны — в Вашингтоне умеют считать деньги.

Спорить с капралом было бесполезно — у него была своя точка зрения, он мыслил, как покоритель, завоеватель, несущий цивилизацию в райский уголок. По тому, как сжала губы Алексис, Колум понял, что она мыслей Лоуренса не разделяет и не поддерживает. Жеребец капрала коротко заржал и унёс своего всадника вперёд.

— Почему нельзя оставить индейцев в покое? — с горечью вырвалось у Алексис. — Если, как вы говорите, они смирились, зачем испытывать их терпение дальше?

— Смирились не все, — напомнил Колум. — А для большинства индейцы на одно лицо, все — одного племени.

— Вы помогаете им, несмотря на то, что один из них ранил Киллиана, а другие убили его семью, — проговорила Алексис задумчиво.

— Я мог бы сказать: «Возлюби ближнего своего», — рассмеялся Колум. — Но на самом деле ответ прост: за то, что я раз в месяц заезжаю в резервацию и посылаю отчёт в Агентство, мне платят лишнюю сотню.

Алексис усмехнулась. Что ж, зато честно.

Первое, что они увидели на подъезде к резервации — два небольших дома, оба пустые.

— Здесь должна была располагаться школа. — Колум показал на первое здание. — А здесь — церковь. Как видите, ни то, ни другое особой популярностью не пользуется.

Телега проехала дальше, и Алексс задохнулась от удивления. Всё пространство вокруг было уставлено невысокими сооружениями с круглой крышей. Входы были занавешены узорчатой тканью. Разноцветные бизоны и птицы, узоры, сплетавшиеся в сложные картины — в глазах рябило от красок. У каждого жилища тлели костры, варилась в котелках еда.

Но больше её поразили люди. Единственное определение, которое сразу приходило в голову — гордые. Они все были гордые, от малышей, возящихся в пыли, до сгорбленных старух, которые толкли в ступах зерна. Смуглые, черноволосые, индейцы провожали повозки напряжёнными взглядами, но в них не было враждебности или любопытства. Просто усталая обречённость. Видимо, ничего хорошего от солдат здесь не ждали.

Проглотив комок, Алексис испуганно посмотрела на Колума, но тот лишь дружелюбно улыбался, правя телегу к высокому «дому», на котором были нарисованы глаза.

— Это — хоган**** вождя, его зовут Зоркий Ястреб. — Колум остановил повозку и спрыгнул на землю, помогая сойти Алексис. Полы хогана распахнулись, и навстречу вышел самый удивительный мужчина из всех, виденных ею в жизни! Необычным в нём было всё: одежда из мягкой даже с виду светло-коричневой кожи, бахрома, которая завораживающе колыхалась при каждом движении, странного вида сапоги, больше похожие на плотные чулки. И, наконец, перья в чёрных косах у висков и красно-чёрные бусы. Лицо его было скуластым, словно высеченным из камня, а крупный прямой нос мог бы казаться уродливым у другого, но Золотому Ястребу лишь придавал сходства с птицей.

— Приветствую тебя. — Было странно видеть на этом суровом лице дружелюбную улыбку, но вождь, кажется, на самом деле был рад видеть Колума. — Ты привёз свою скво? — Чёрные глаза с интересом посмотрели на Алексис, которая невольно сделала шаг назад, прячась за спиной преподобного.

— Это наша учительница, — представил Колум, вынуждая выйти вперёд. — Миссис Алексис Коули.

— Юркая, — одобрительно заметил вождь. — И красивая. Настоящий подарок для воина. — Он хитро посмотрел на Колума, и тот громко рассмеялся:

— Ты умеешь видеть в душах, может, всё-таки придёшь в нашу церковь?

— Мне хватает общения с духами предков, — усмехнулся Золотой Ястреб. — Твой бог пусть остаётся в своём доме.

Напряжения между мужчинами не чувствовалось, было заметно, что разговор повторяется не первый раз и давно стал привычным, поэтому Алексис, наконец, выдохнула, позволив себе расслабиться, и с любопытством оглянулась. Вокруг них потихоньку собирались люди. Не скрывая любопытства, из-за подолов матерей выглядывали дети, а сами женщины разглядывали Алексис, не таясь смотрели на платье, обсуждали что-то вполголоса и улыбались, прикрывая рты ладонями. Это был новый, совершенно незнакомый мир, и Алексис ловила себя на мысли, что ей было бы интересно заглянуть в него, узнать ближе.

Спустя четверть часа к ним подошёл Лоуренс, не глядя по сторонам. Индейцы расступались молча, многие тут же поспешили уйти, вернуться к своим делам.

— Мы закончили, преподобный. Думаю, миссис Коули достаточно насмотрелась на дикарей. — Алексис вспыхнула, скрипнув зубами — что теперь подумают о ней? Что она пришла поглазеть на индейцев, как на зверей в зоологическом саду?! «Но ведь так и было», — напомнил внутренний голос, зовущийся совестью. Да, но теперь Алексис стыдилась мыслей и жадного любопытства, что привело её в резервацию. Эти люди не были похожи на бессмысленных варваров. Всю обратную дорогу она молчала, погружённая в мысли.

Дружелюбные, улыбчивые индейцы не вязались с образом дикарей. Но и такими — настоящими — она видела их впервые. Те, кто сражался за Конфедерацию, мало отличались от остальных солдат, носили ту же форму, только длинные волосы заплетали в косы. Здесь же она столкнулась с чужой цивилизацией, чужим бытом, который завораживал. Конечно, сама бы она никогда не стала бы жить в хогане или носить длинное бесформенное платье из кожи, но любопытная натура, жаждущая новых знаний, брала верх. Отец всегда говорил: «Хочешь судить о чём-то? Изучи и составь своё мнение». Едва ли он имел в виду индейцев, но Алексис лишь фыркнула на это. Колум удивлённо обернулся.

— Вы возьмёте меня с собой, когда поедете в следующий раз?

__________

*К описываемому времени панталоны давно вошли в обиход. При этом порядочные женщины носили бельё белого цвета, тогда как продажные предпочитали яркие цвета, считавшиеся вульгарными и развратными среди почтенных дам.

**«Аполло-холл» — реально существовавшее здание, одно из первых в городе.

***Золотая лихорадка в Колорадо закончилась быстро — золота здесь оказалось не в пример меньше, чем на Аляске. Но минеральные источники позволили наладить туристический бизнес и надолго сделали край процветающим.

****У каждого племени были свои особенности строения жилищ. Всем привычные вигвамы использовались только кочевыми племенами. У осёдлых же были вполне себе капитальные постройки. Навахо строили хоганы — полуземлянки с насыпной крышей.

========= Глава 14 ==========

Осень принесла затяжные дожди, размыла дороги. По-прежнему было тепло, но слякоть и вечно хлюпающая под ногами грязь наводили уныние. Алексис не считала, сколько раз за эту неделю мыла полы в школе, хотя дети честно пытались следить меньше. Серое небо, серый лес, и на душе было серо и тоскливо.

После поездки в Денвер прошло две недели, но впечатление от увиденного всё ещё было сильно. Алексис пыталась осторожно спрашивать горожан о близком соседстве с индейцами, но пришла к неутешительному, но логичному выводу: никто не радовался дикарям, напротив, каждый счёл своим долгом сказать, что мечтает о скором избавлении нежелательных соседей. У неё хватало ума не спорить, но и соглашаться не хотелось. А те крупицы, что удалось собрать о живущих рядом навахо, она почерпнула из брошюр, которыми охотно снабдил капрал Лоуренс.

— Врага надо знать в лицо, мэм, — сказал он, протягивая несколько тонких листков, с напечатанным в типографии текстом. — Я понимаю вашу тревогу, но будьте уверены — армия сможет защитить.

Алексис лишь слабо улыбнулась на это. Капрал, несмотря ни на что, оказался приятным человеком, и, как бы ни хотелось, она не могла относиться к нему плохо.

Брошюры рассказывали о навахо, как о народе земледельцев, которых в ближайшее время приведут к «цивилизации», научив пасти скот и строить дома. Там же говорилось о примитивном разуме индейцев и о том, что обучаются они неохотно. В примитивный разум верилось с трудом, но то, что школа стояла до сих пор пустая, удручало. Да и представить гордого вождя пасущим коров получалось слабо. Брошюры не помогли, скорее, запутали ещё больше. Наверное, стоило меньше думать о дикарях, до которых никому, кажется, кроме неё и отца Колума в Колорадо-Спрингс совершенно не было дела.

Тоскливо вздохнув, Алексис посмотрела в окно: там опять шёл дождь, размазывая силуэты прохожих. Что-то знакомое показалось вдруг в одном из спешащих под навес мужчин. Сердце встрепенулось и забилось часто-часто, и Алексис, не удержавшись, подбежала к окну, вглядываясь в серую хмарь. Нет, просто показалось. Нервно облизнув губу, она вернулась за стол и посмотрела на свои руки — пальцы мелко подрагивали. Надо же, одна мысль о том, что это мог быть Киллиан, подняла в груди целый вихрь эмоций.

«Я слишком хорош для вас, не обольщайтесь».

Эта фраза занозой сидела в голове, заставляя злиться. На себя за то, что пошла поговорить, на него за самодовольный тон и попытки снова спрятаться за маской циничного выпивохи. Но отчего-то Алексис всё больше убеждалась во мнении, что Киллиан не такой. Фотокарточка осталась стоять на комоде, и по вечерам Алексис ставила её на стол перед собой и вглядывалась в лица. Спокойные, умиротворённые, молодые. Сколько же здесь было Киллиану? Едва ли больше двадцати пяти. А сколько сейчас? От мыслей, что совершенно его не знает, она приходила в отчаяние.

Алексис хотела бы понять, что именно привлекло её в младшем МакРайане, но, к сожалению, объяснения возникшему чувству не было. Даже себе она не могла пока признаться, что её необъяснимо тянет к нему, закрытому, колючему. Вероятнее всего причина была проста — Алексис попросту было его жалко. Невозможно не жалеть человека, который столько перенёс. Иных причин не было, просто не могло быть. Киллиан слишком отличался от мужчин, которых знала Алексис, чтобы думать о возможной симпатии.

Джон был выше, шире в плечах, и волосы у него были светлые, почти белые, всегда тщательно уложенные, не в пример каштановому беспорядку, творившемуся на голове Киллиана. И глаза у мужа светились теплом, светло-карие, с зелёными искорками смеха. По сравнению с ними ледяная, почти прозрачная голубизна глаз Киллиана попросту пугала. Но именно его взгляд преследовал ночами, полный нежности и любви. Почему иногда, в тёмные предрассветные часы, она мечтала, что когда-нибудь он посмотрит так на неё? Глупости! К утру все мысли разлетались под порывами ветра со склонов Пайкс-Пик, оставляя только сочувствие доле вдовца и раздражение на себя за то, что снова всю ночь думала о его губах, оказавшихся на удивление мягкими…

Замечтавшись, Алексис рассеянно скользила кончиками пальцев по своим губам, и когда дверь внезапно распахнулась, едва успела одёрнуть руку, испуганно подняв глаза.

— Опять этот дождь. Теперь до вечера не закончится! — весело объявила Мередит, проходя внутрь. В руках она держала одну из близняшек, а та сжимала в кулачке сухарь, замотанный в тряпицу.

— А остальные где? — улыбнулась подруге Алексис, поднимаясь ей навстречу.

— У миссис Джонсон, — вздохнула та, опускаясь на ближайший стул и усаживая дочку перед собой. — Иногда мне кажется, что я вот-вот сойду с ума! — пожаловалась Мередит, но тут же улыбнулась агукнувшей малышке. — А иногда — что без них я бы просто умерла! Вот и что с этим делать?

— Просто любить! — Алексис осторожно взяла девочку на руки, принимаясь что-то ей лепетать.

— Тебе давно пора своих! — заметила Мередит, потирая поясницу. — Ты так любишь детей!

На это Алексис только вздохнула. Они уже обсуждали эту тему с подругой, и не раз.

— Помню-помню, — фыркнула та, подперев подбородок рукой. — В прошлый раз мы, кажется, остановились на поиске возможных кандидатов в мужья, и ты решительно отвергла капрала. И зря, как мне кажется! Будь я моложе лет на десять, и одинока…

— Мередит! — Алексис укоризненно посмотрела на размечтавшуюся Мередит, но та лишь закатила глаза:

— Поверь мне, наш век так стремительно пролетает, что коротать годы в одиночестве — не лучший выбор. Да и сложно одной жить.

С этим Алексис тоже всегда соглашалась. Иногда отчаянно хотелось чувствовать поддержку, знать, что рядом тот, на кого можно опереться. Да кто просто может наколоть дров для печки, в конце-то концов!

— Раз ты не хочешь Лоуренса, могу предложить Ораста. А что, — в ответ на округлившиеся глаза подруги развеселилась Мередит, — он одинок, живёт в городе, получает неплохое жалование. Ну, подумаешь, глаза навыкате! Зато сердце золотое! Ладно-ладно, я шучу.

Задумчиво отбив мелодию носком туфли, Мередит встрепенулась:

— МакРайан!

Алексис вздрогнула, радуясь, что держит на руках ребёнка и можно сделать вид, что просто подбросила его вверх. Нервно улыбнулась:

— Он же священник!

— А я и не про старшего говорю. Несмотря на очевидные недостатки, Киллиан вполне может стать хорошим мужем. Если его обуздать и объездить!

Мередит залилась звонким смехом, а Алексис почувствовала, как заливается краской. Киллиан, лежащий на её кровати, так и встал перед глазами. Господи, да как же избавиться от этого наваждения?!

— Ладно, прости, — примиряюще сказала Мередит, замечая, что Алексис стала пунцовой. — Ты же была замужем, дорогая, неужели мысли о супружеском долге всё ещё заставляют тебя краснеть?

— Нет, ничуть, — пробормотала Алексис, отворачиваясь к окну. — Просто это было так давно…

— Ничего, дойдёт до дела — быстро вспомнишь! — деловито проговорила Мередит, поднимаясь. — Если бы мы с Джоном так не любили это, у нас и Роза никогда бы не появилась, не говоря уж о Питере, Трейси и Кристине.

Алексис не ответила. Дождь прекратился, и по небу бежали облака, подгоняя друг друга к горам. Мередит подошла и встала рядом.

— Пора домой. — Она протянула руки, забирая дочку. — Пока снова не припустил.

— Подожди! Я хотела зайти к Джонсону, кофе закончился. И ветчины надо купить.

— Я смотрю, ты учишься готовить?

— Только яичницу с беконом.

Пока Алексис закрывала дверь в школу, Мередит прохаживалась по крыльцу, старясь не попасть под капель, стекающую с крыши. Наконец замок защёлкнулся, но стоило им сделать шаг, как пришлось отшатнуться, буквально вжимаясь в стену: мимо промчались солдаты, громко крича зазевавшимся прохожим. Грязный фонтан хлюпнул на крыльцо, оставив брызги на подолах платьев.

— Что-то они всполошились, — пробормотала Мередит, провожая взглядом кавалькаду, выехавшую за пределы города. Горожане вокруг испуганно переглядывались, взволнованно обсуждая, куда именно могли спешить солдаты.

— Слышали? Говорят, напали на форт! — Ораст надувал щёки от сознания того, что первым сообщает эту новость. — Сегодня пришла телеграмма — Воины-Псы совсем обнаглели!

Вокруг телеграфиста уже собралась толпа, и Мередит с Алексис, постояв и послушав тревожные новости, поспешили в бакалейную лавку.

— Леди, не желаете купить патроны и керосин? — встретил их хозяин, сноровисто пересчитывая коробки и оторвавшись от своего занятия, чтобы поздороваться.

— А почему керосин? — поинтересовалась Алексис.

— Да кто ж их, покупателей, разберёт, — равнодушно пожал плечами Джонсон. — Ещё хорошо берут спички и соль, будто это убережёт от набега… Слышали, индейцев видели на склонах Пайкс-Пик.

— Разве они не там живут? В резервации? Воины-Псы, кажется, из другого племени? — Алексис упрямо не хотела ассоциировать тех, кого успела увидеть, с отчаянными головорезами.

— Да какая разница: те, другие, — отмахнулся бакалейщик, выкладывая на прилавок её заказ: фунт кофе и коробку сахара. — Капрал быстро наведёт порядок, будьте уверены. В следующий раз подумают, прежде чем покидать пределы своей территории.

Город встревожено гудел, пока Мередит усаживала детей в повозку. Алексис вполуха слушала причитания миссис Джонсон, пережившей не один набег. Женщина непрерывно крестилась, закатывая глаза и готовясь вот-вот завалиться в обморок. Отчего-то страшно не было. Алексис смотрела в перепуганные лица женщин, вспоминая, как она замирала, когда фронт приблизился к плантациям настолько, что можно было расслышать канонаду. Едва ли это было страшнее мифической угрозы нападения. Да и кому нужно нападать на город, в котором множество мужчин и ружей?

— Может, останешься сегодня у нас? — спросила Мередит, забираясь в повозку. Алексис упрямо покачала головой и, попрощавшись с подругой, побрела по дороге к своей лошадке. Надо всё-таки научиться ездить верхом, потому что каждый раз катать повозку по грязи — то ещё удовольствие. Она уже собралась отъезжать, когда услышала знакомый голос и замерла, сжимаясь, одновременно мечтая стать как можно незаметнее и бежать навстречу, отговаривая от очередного безрассудного поступка.

У салуна собрались мужчины, громко обсуждая последние новости и отчаянно споря. Кто-то доказывал, что надо организовать патрулирование вокруг города и ближних домов в округе, другие отговаривали, утверждая, что лучше остаться в городе и защищать своё имущество от дикарей. Фрэнк лениво покачивал револьвером, который держал в руке, с усмешкой пытаясь охладить горячие головы. Осторожно вытянув шею, Алексис разглядела Киллиана, стоявшего рядом. Нет, к её облегчению, тот не торопился вскакивать на коня. Он вяло переругивался с цирюльником, засунув руки в карманы.

Алексис неохотно щёлкнула поводьями — просто сидеть и глазеть на мужчин становилось неприлично. Вздохнув, она плотнее завернулась в плащ: дождь снова принялся накрапывать, превратившись в ливень на полпути к дому. Чувствуя себя невероятно уставшей, Алексис замёрзшими пальцами с трудом распрягла лошадь, ворча вполголоса, что уж ей-то уже повезло оказаться в теплом сухом стойле, насыпала овса, сходила к колодцу за водой, пять минут сражаясь с заедающим воротом, закрыла амбар. И снова к колодцу — набрать воды для себя. Зубы стучали, мокрый подол неприятно бил по ногам, а с плаща у порога налило ещё на половину ведра.

Уже забравшись в постель, сжавшись в комочек под одеялом, Алексис кусала губы, чувствуя себя невероятно одинокой. Он даже не заметил её там, на улице. Даже не кивнул в её сторону. И жалость к себе, вкупе с зарождающейся лихорадкой, захлестнули, заставляя зажмуриться. Как же она устала! Как хотелось иметь возможность просто поговорить с кем-то перед сном. Поделиться, услышать слова поддержки. Может, Мередит права, и откладывать замужество не стоит? Кому она будет нужна через пять лет? А через десять? Так и умрёт в этом домике, не в силах растопить печь и набрать воды? Громко всхлипнув, Алексис обхватила руками подушку и горько зарыдала.

На утро от вчерашней хандры не осталось и следа. Сквозь ставни пробивалось яркое солнце, а простуда отступила под натиском чая с малиной. Небо, синее, яркое, без единого облачка, сверкающий осенним многоцветьем лес — хотелось вдыхать это всё в себя, набирая полные лёгкие. Радуясь выходному, хорошей погоде и предстоящей поездке к Каннингам, Алексис тихо мурлыкала песню, что часто напевала няня, и хлопотала с завтраком. Сегодня их ждал поход в лес. Мередит давно говорила, что, стоит дождям прекратиться на несколько дней, надо спешить за грибами.

Ворот колодца снова застрял, не желая двигаться ни вперёд, ни назад. Ведро повисло где-то посередине, и Алексис зло посмотрела вниз и глухо зарычала.

— Не хотел бы я оказаться на месте этого колодца! — раздался голос за спиной. Резко обернувшись, Алексис увидела капрала Лоуренса, осторожно пустившего лошадь по рыхлой, мокрой земле. — Доброе утро, мэм. Я лишь хотел проверить, всё ли у вас в порядке. Простите, если напугал.

— Ничуть! — Настроение ли было хорошим, или вчерашние мысли, но появление Лоуренса Алексис впервые встретила без раздражения.

— Помочь? — Он кивнул на колодец и, не дожидаясь ответа, спешился. Алексис посторонилась, наблюдая, как он пытается прокрутить ручку. — У вас есть масло? Или хотя бы жир?

— Есть. — Она недоуменно смотрела на него.

— Несите! — Лоуренс принялся расстёгивать мундир. Когда Алексис вернулась с горшочком смальца, он уже стоял в одной рубашке, подкатав рукава. Мундир висел на крыльце, перекинутый через перила. Нырнув в горшочек пальцами, он запрыгнул на колодец и принялся усиленно обмазывать железную ручку, время от времени нетерпеливо махая рукой, чтобы получить новую порцию жира. Явно довольный тем, что может оказать помощь, капрал осторожно подвигал ручку взад-вперёд и спустился на землю. Оглянулся, сорвал лист лопуха, вытер руки и вдруг подмигнул. Залихватски, как мальчишка. Потом налёг на ручку и легко прокрутил ворот, поднимая ведро с водой. Алексис едва удержалась от того, чтобы не захлопать в ладоши.

— Вы действительно спасли меня! — Она наблюдала, как капрал возвращает рукава рубашки на место. — Могу я предложить кофе?

— За чашку кофе в вашей компании я готов вырыть вам ещё один колодец! — галантно ответил Лоуренс, следуя за ней и прихватив по дороге мундир.

Пока хозяйка хлопотала с кофейником и доставала чашки, капрал с интересом оглядывался. Мечтать о том, чтобы хоть раз попасть в дом миссис Коули он почти не смел — слишком далёкой, неземной она всегда казалась. В жизни капралу не доводилось встречать подобных женщин. Детство его прошло в пыльном Канзасе, где отец перегонял скот, а мать пыталась держаться на плаву, стирая чужое бельё. В армию юный Мэттью Лоуренс пошёл, надеясь повидать мир, и о грядущей войне имел весьма смутное представление. Которое, впрочем, довольно-таки быстро развеялось, стоило первый раз попасть под обстрел. Всё, о чём когда-либо мечтал мальчишка, померкло перед желанием выжить и вернуться домой. Но ближе к концу войны Мэттью узнал, что возвращаться некуда: отца и мать унёс тиф. Так он остался в армии, но всё ещё отчаянно мечтал о том, чтобы увидеть большие города, не проходя через них победным маршем, не отступая и оставляя за спиной пепелище. Мечтал и о семье, о крепком доме и красавице-жене.

Алексис Коули поразила с первого взгляда. Яркая, утончённая, из совершенно другого, навсегда погибшего мира. Тщательно пытающаяся скрыть неприязнь, — Мэттью слишком часто видел этот затравленный взгляд, чтобы принять его за равнодушие. Нет, миссис Коули боялась его и ненавидела, и он ровным счётом ничего не мог с этим поделать. Но сей факт не мешал наслаждаться её обществом, малодушно искать одобрения и молчаливо ждать, что когда-нибудь неприязнь, рождённая войной, пройдёт, и Алексис сможет разглядеть в нём надёжного человека и преданного, честного мужчину.

Он всё ещё не решался пройти дальше, стоя на пороге и теребя в руках кепи. Наблюдал, как Алексис порхает от стола к печке и обратно, выставляя кружки, сахар и пирожки из кафе. Длинная юбка густого, тёмно-зелёного цвета обвивала ноги, когда она поворачивалась слишком быстро, рукава накрахмаленной рубашки вспыхивали белоснежными крыльями, когда на них попадало солнце.

— Ну что же вы замерли на пороге? — улыбнулась Алексис. — Проходите, кофе вот-вот будет готов.

Лоуренс осторожно опустился на стул, переводя взгляд то на хозяйку дома, то на сам дом, будто пытаясь понять её по скудной обстановке. Здесь было очень просто, но также и очень чисто. На кровати — простое цветастое одеяло, но на тумбочке рядом — кружевная салфетка. Комод старый, но рамки с фотографическими карточками — в серебряной оправе. Только одна рамка выделялась — медная, явно дешёвая, хотя и не лишённая изящества. Заинтересованно приглядевшись, Лоуренс удивлённо хмыкнул.

Обернувшись, Алексис проследила за его взглядом и похолодела: она совершенно забыла про эту карточку. Нервно улыбнувшись, не дожидаясь расспросов, она небрежно пожала плечами:

— Дом принадлежит Киллиану МакРайану, вы не знали? Я нашла эту фотокарточку, когда разбирала вещи, да всё никак не выдастся случай отдать или хотя бы передать брату.

— Мистер МакРайан — хороший человек, — медленно протянул Лоуренс, уже забыв о Киллиане и теперь усиленно косясь на соседние карточки: свадебную, с родными, у стены с портретом… Хотелось взять их в руки и разглядывать, а лучше — унести с собой, чтобы иметь возможность любоваться ею в любое время.

Алексис облегчённо вздохнула, поняв, что ничего предосудительного в том, что она хранит изображение чужого мужчины среди своих воспоминаний, капрал не находит. Несмотря на возникшую поначалу неловкость, они довольно-таки непринуждённо выпили по чашке кофе, коротая время за лёгким разговором. Мэттью Лоуренс оказался неплохим собеседником. Он мило смущался, рассказывая о детстве, но ни разу не попросил рассказать о себе, и за эту тактичность Алексис была ему благодарна.

— Так значит, вы собираетесь к Каннингам сегодня? — спросил Лоуренс. Алексис кивнула. — Позволите вас проводить?

— Вас не хватятся подчинённые и начальство? — удивилась она, обхватывая талию широким ремнём, на котором крепилась кобура — вчерашнее приобретение. Кожа была жёсткой и неудобной, но ради спокойствия Алексис готова была терпеть тяжесть оружия на поясе.

— Какая занятная вещица! — воскликнул вдруг Лоуренс, заставив сердце второй раз за утро замереть. Алексис держала в руках револьвер, чувствуя, как начинают дрожать руки и дуло ходит мелким ходуном. — Он принадлежал вашему мужу?

— Отцу. — Сухой ком оцарапал пересохшее горло. Там, на рукоятке, были выгравированы звание и фамилия убитого янки. Кто знает, вдруг Лоуренс служил с ним?

— Вы позволите? — Он протянул руку, надеясь рассмотреть оружие ближе, но Алексис вцепилась в него, прижав к груди. Сердце колотилось так сильно, что она чувствовала, как начинает задыхаться. Паника била в виски, путая мысли. А что если знает? Что тогда? Застрелить, убить и его тоже?

— Может, в другой раз, — заметив её замешательство, пожал плечами Лоуренс. Он просто хотел иметь повод больше узнать о ней, сам револьвер, дорогой Смит-Вессон, хоть и вызывал прикладной интерес, но его хозяйка всё же интересовала гораздо больше.

— Д-да, — справившись с волнением, наконец выдавила Алексис. — Обязательно. В другой раз.

Лоуренс вышел на крыльцо, пока она дрожащими руками засовывала револьвер, закрывала кобуру и надевала плащ. Надо было как-то избавиться от надписи, может, обратиться к отцу МакРайану? На исповеди она призналась, что убила янки, и тот отпустил этот грех. Но разве может быть сухое «отпускаю» действительно снять груз с души?..

На крыльцо, впрочем, Алексис вышла, улыбаясь, и Лоуренс счастливо улыбнулся в ответ.

========= Глава 15 ==========

Они добрались до Каннингов к полудню. Алексис не раз бывала в небольшом, но очень гостеприимном доме, вот и сейчас с радостью поспешила навстречу Мередит. Вокруг, как всегда, визжали и крутились дети, создавая яркий, непрерывно шумящий водоворот. Джон, завидев капрала, спустился с крыльца, на котором чинил расшатавшиеся перила.

— Капрал? Что-то случилось?

— О, нет! — Лоуренс пожал протянутую руку и с улыбкой посмотрел на детей. — Оказался рядом и решил проводить миссис Коули. Время для прогулок не слишком спокойное.

— Может, нам следует отменить поход в лес? — обеспокоенно спросила Мередит, подходя ближе.

— Если только вы не собираетесь дойти до Пайкс-Пик, мэм. Дикари не смеют приближаться к городу, а завтра мы заставим их убраться в резервацию и не высовывать оттуда носа!

— Будет битва? — восторженно спросил один из старших близнецов, с восхищением разглядывая блестящие пуговицы на форме капрала.

— Томас! — одёрнула мать строго. Но Лоуренс только улыбнулся шире и серьёзно ответил мальчишке: — Мы постараемся убить как можно больше краснокожих, мистер.

— А можно мне привезти настоящий томагавк? — просияв от того, что важный военный разговаривает с ним, Том набрался смелости.

— Если получится, — пообещал капрал, но Мередит поверх головы сына отрицательно качнула головой, поджав губы. Не то, чтобы она была против, чтобы сын получил боевой топорик. Но остальная малышня явно будет недовольна, а там и до ссор недалеко, а потом и до драки за сам томагавк.

— Что ж, — вздохнул Лоуренс, жалея, что приходится уходить так скоро. — Меня ждут дела. А вам я от души желаю удачной охоты.

— Какой охоты, — уныло протянул Том. — Мы же грибы идём собирать…

— И никогда не соберём, если и дальше будет оттягивать выход! — строго заявила Мередит. Дети притихли и постарались как можно бесшумней разбежаться по двору в поисках корзин, заготовленных с утра.

— Значит, Лоуренс тебе не нравится? — хитрым шепотом спросила Мередит спустя час, когда они брели по влажному лесу. Алексис преувеличенно равнодушно пожала плечами, склоняясь над небольшим холмиком из листьев.

— Это шишка, — сверху заметила подруга, но Алексис упрямо ворошила холмик, пока не наткнулась на ребристую поверхность прошлогодней шишки.

— Откуда ты?..

— Не уходи от ответа, ты… Роза! Не тяни Питера за руку так сильно! Ты же её вырвешь! А где Том и Сэм? Роза! Где твои братья?

Крики разносились по лесу, теряясь в густых зарослях папоротника. Вскоре показались мальчишки, измазанные и взъерошенные.

— И как, много собрали? — Мередит строго осмотрела близнецов, находя на их лицах следы новой драки. Пустые корзинки говорили сами за себя. Пожурив детей и наказав без грибов не появляться, Мередит вернулась к волнующей теме: — Расскажи, где ты его встретила?

Особо скрывать было нечего, но Алексис отчего-то упорно не хотела, чтобы подруга сватала её за капрала. Не так быстро. Ей бы самой привыкнуть к той мысли, что жизнь всё-таки продолжается, и можно наконец подумать о будущем. Серьёзно подумать, а не просто помечтать в предрассветной тишине.

Хотя, вернувшись к вечеру домой с пятью большими корзинами, полными разнообразных грибов и ягод, Алексис всё ещё не могла решить — дать ли понять капралу, что его ухаживания могут быть восприняты благосклонно, или пока не подпускать его слишком близко, надеясь на внимание того, другого?..

Дом пропах грибами. Казалось, их лесной аромат впитался в кожу и в стены дома, давно перестав быть манящим. К вечеру воскресенья Алексис с гордостью разглядывала дело рук своих — аккуратные нитки, протянутые под потолком сушиться и несколько бочек с засолкой. Первые в её жизни заготовки! Своего часа ещё ждала корзинка с черникой, которую вручила Мередит, несмотря на попытки отказаться. Ягоды собрала Роза, и Алексис всерьёз сомневалась в своей способности сварить варенье, но подруга резко пресекла все сомнения, заявив, что для того, чтобы перетереть ягоды с сахаром, особого умения не требуется. И в понедельник, после школы, предстояли новые траты — зайти в бакалейную лавку за тремя фунтами сахара и очередным бочонком.

Уныло размышляя над растущим счётом в тетрадке Дженкинса, Алексис вышла на улицу, ожидая, пока хозяин лавки вынесет сахар и положит в повозку. После затяжных дождей вернулась ясная погода, и если бы не прохладные утра, заставляющие зябко ёжиться, умываясь ледяной водой, можно было решить, что снова наступило лето. Ораст стоял в дверях телеграфа, заправив руки в чёрных нарукавниках за чёрные же подтяжки. У салуна одна из девочек, придерживая сползавшую с плеч шаль, лениво уговаривала шахтёра подняться наверх. Из кафе тянуло свежесвареным кофе, а по дороге неспешно катилась телега, гружённая углем из соседней шахты, направляясь в кузницу.

Такие дни — сонные, полные очарования, нравились Алексис больше всего. Городок, еще полтора месяца назад бывший чужим и враждебным, теперь стал почти родным, а его жители — почти семьёй.

— Может, возьмёте ещё свечей? — К повозке подошёл Дженкинс, держа в одной руке пустой бочонок, а в другой — пакеты с сахаром. — Из старых запасов по старой цене. Новые будут дороже.

— Спасибо, но мне достаточно керосина, — поблагодарила Алексис, успевшая раскусить торговца, который в последний момент всегда предлагал что-то «по очень выгодной цене, буквально в последний раз». Поначалу она велась на его уловки, и теперь дома лежало четыре фунта соли — Бог знает, куда ей столько, три ярда муслина на занавески, которые были не к спеху, зато обошлись в четыре с половиной доллара, и топор. Зачем ей ещё один топор — Алексис слабо понимала, но, когда купила, была довольна собой и тем, что ведёт себя, как настоящая запасливая хозяйка.

— Ну, смотрите, — проворчал Дженкинс, укладывая мешки в бочонок. — Может, тогда возьмёте консервы? Лишними-то никогда не будут!

— Мистер Дженкинс, я… — начала было Алексис и встревожено замолчала, прислушиваясь. Слабый гул, едва различимый за обычным городским шумом, заставил замереть, склонив голову набок. Спустя несколько секунд его расслышал и Дженкинс. Люди останавливались на полпути, недоуменно переглядываясь. Гул нарастал, дробился, и вскоре стало понятно — это топот десятков копыт.

— Опять солдаты, — недовольно проворчал Дженкинс. — Носятся по городу, совсем не думая об остальных. А если когда-нибудь под копыта попадёт кто-то из жителей? Об этом они совсем не думают.

Облако пыли на горизонте, там, где за городом начинался луг, стало больше, и вскоре в нём действительно стали проступать силуэты всадников. Горожане принялись суетливо отходить к домам, уступая дорогу, когда до слуха донёсся высокий, пронзительный вопль, не похожий ни на что, слышанное Алексис ранее. Его тут же подхватили другие голоса. Дрожь прошла по телу, сворачиваясь тугим клубком страха за мгновение до того, как кто-то закричал:

— Индейцы!

Всё вокруг пришло в движение, будто по мановению волшебной палочки. Люди в панике разбегались в разные стороны, кричали женщины, плакали дети. Ещё минут назад сонная улочка словно взорвалась, чужой страх будил низменный инстинкт самосохранения. Алексис же всё не могла прийти в себя, вцепившись одной рукой в Дженкинса и вглядываясь в приближающихся индейцев расширенными от ужаса глазами. Лишь когда у Ораста, бежавшего через дорогу, вдруг подломились ноги, и он рухнул с торчащими из головы топором, она отмерла и, оттолкнув Дженкинса, бросилась бежать.

Вперёд, не разбирая дороги, отпихивая от себя других людей, мчавшихся в одну с ней сторону или навстречу. Там, за спиной, раздавались выстрелы и истошные крики. Ржали лошади, а топот копыт приближался и теперь звучал почти за спиной. Алексис бежала к школе, и лёгкие разрывались на части, пока в голове билась не мысль даже — молния: «Только бы успеть!» Она не думала, что будет делать внутри, где укрыться в крохотном домике, не думала ни о чём, кроме желания спрятаться, забиться под стол и закрыть голову руками. Спасительная дверь наконец возникла перед глазами, и Алексис дёрнула за ручку, забыв, что сама замкнула школу перед тем, как уйти. Она дёрнула ещё раз, в панике оглядываясь, чтобы тут же отвернуться и не видеть лежавших на дороге тел и гарцующих вокруг них всадников.

Новый рывок. Ну же! Дверь не поддавалась, и Алексис, подхватив юбки, бросилась за угол, надеясь укрыться под ветряным насосом, в высоких кустах орешника. Сердце билось уже в горле, и мир вокруг вдруг приобрёл необъяснимую чёткость, ясность. Вот высохшая трава, вот широкие жёлтые листья с зелёными прожилками. И тень башни на земле — чёрная, резкая. Алексис споткнулась о камушек, заваливаясь вперёд, почти падая, когда сильная рука ухватила за волосы, оттягивая назад так резко, что из глаз невольно брызнули слёзы.

Руки взметнулись вверх, пытаясь вырываться из захвата, круп лошади, пятнистой, будто корова, заслонил обзор, и взгляд наткнулся на ногу в мягком сапоге-носке. Алексис завизжала, громко, на пределе своих лёгких. Животный страх мешал думать, мешал дышать, оставляя только одно желание — вырваться. Индеец перегнулся, легко закидывая её на лошадь, и визг оборвался — лицо нападавшего показалось жуткой маской: уродливый белый, пугающая синева вокруг глаз. Силы покинули разом, превращая тело в безвольный мешок. Ушёл страх, желание жить, попытки спастись — только тупое безразличие и обречённость. Коротко выдохнув, Алексис потеряла сознание.

* * *

Сегодняшний день мало чем отличался от сотни предыдущих, разве что погода менялась. Киллиан бездумно смотрел в потолок, разглядывая трещины на досках, пока девица, сидевшая на краю кровати, неспешно заятгивала шнуровку на розовой рубашке. Где они только берут такие яркие ткани? Как бельмо на глазу — смотреть больно. Может, подбирают такие цвета специально, чтобы возникло желание поскорее стянуть? Но бледно-голубой будил те же мысли, вот только хозяйка платья навряд ли была бы так же покладиста, как Энни…

— Ты точно больше ничего не хочешь? — Энни повела плечиком, позволяя только что надетой рубашке снова соскользнуть к локтю.

— Деньги на тумбочке, — не отнимая глаз от потолка, бросил Киллиан. Фыркнув, проститутка поднялась, сгребла мелочь и вышла.

А мысли снова вернулись в привычное раздражающее русло. Нет, Киллиан МакРайан не думал часами об Алексис. И её образ не вставал одинокими ночами в пустой постели. И даже здесь, в номерах, он видел перед собой лицо Энни, её завитые русые кудряшки и пышную грудь. Нет, миссис Коули всплывала в памяти внезапно, резко, приходя без предупреждений и вызывая странное тоскливое чувство недосказанности. За годы, что прошли со смерти Мэренн и сыновей, Киллиан ни разу не думал о том, чтобы создать семью. Зачем? Чтобы снова потерять? Память бережно хранила осколки счастья, хотя цвета давно поблекли, звуки голоса стёрлись, и только ощущение тепла и покоя оставалось неизменным.

К чему было начинать всё сначала? Для удовлетворения мужских потребностей вполне хватало шлюх. А заботиться о ком-то, снова возлагать на себя ответственность за чужую жизнь Киллиан не хотел. И эмоции, которые просыпались при мыслях об Алексис, не шли ни в какое сравнение с теми, что он испытывал к жене. Не было той всепоглощающей нежности, не было желания защитить ото всех бед — миссис Коули и сама прекрасно справлялась с ними: стоило вспомнить о револьвере под подушкой, как на лице сама собой расплывалась улыбка.

В последнюю встречу Киллиан перегнул палку с грубостью и прекрасно это понимал. И просто подойти на улице и поговорить, узнать, чем она живёт, не надо ли помочь, он не мог. Отчего-то, видя силуэт Алексис, он терялся, пытался скрыться из поля её зрения, чтобы не оскорблять больше одним своим видом. Ведь ясно было — тогда она пришла из лучших побуждений. Действительно беспокоилась за него. И это было… необычно. Заботу Киллиан привык принимать только от брата, и уж тем более её не должна была проявлять хорошенькая девушка. И понимающие ухмылки Колума, когда Киллиан вспыхивал, стоило только завести разговор об Алексис, раздражали ещё больше. Наверное, стоило всё же извиниться. Но тогда пришлось бы смотреть в эти пугающе огромные глаза, при одной мысли о которых вся решимость моментально испрялась. Нет, лучше оставить всё, как есть. Первый порыв держать миссис Коули на расстоянии был верным. Ей ни к чему такие друзья, как он. А он дружить с женщинами попросту не умеет. Особенно, с этой.

Солнце чиркнуло по носу, напоминая, что клонится к закату. Киллиан потянулся и сел, отыскивая глазами одежду, когда шум на улице заставил озадаченно нахмуриться и застыть, прислушиваясь. Топот множества копыт спутать с чем-то было невозможно — к городу приближался отряд. «Солдаты», — мелькнуло в голове, и Киллиан принялся неспешно натягивать штаны, раздумывая, где и как лучше скоротать вечер и потратить деньги, заработанные за сопровождение каравана в Додж-сити. Он уже затягивал портупею, когда до слуха донеслись знакомые крики, от которых волосы на голове встали дыбом. Киллиан бросился к окну, глядя на приближающийся отряд индейцев. Пальцы бездумно сжали деревянный подоконник, по телу прокатился ледяной озноб.

Откуда здесь — в городе — индейцы, некогда было размышлять. Киллиан действовал механически, особо не раздумывая. Проверил револьвер, винтовку, рассыпал по карманам патроны — на всё ушло от силы полторы минуты. Кто-то заполошно забил в набат, и мерный гул колокола разнёсся над городом, ударяя по нервам.

Сердце колошматило о грудную клетку, руки подрагивали от нетерпения, но разум оставался чистым. Киллиан приоткрыл дверь, огляделся, радуясь, что со второго этажа салуна открывается отличный обзор на улицу. Люди внизу метались из стороны в сторону, пытаясь укрыться. Истерично кричали женщины, ржали лошади, плакали дети. И надо всем этим хаосом плыл колокольный звон. Совсем рядом, посреди дороги, упал с томагавком в голове телеграфист.

Первые индейцы ворвались в город, паля без разбора, и Киллиан, выглянув из укрытия, прицелился в раскрашенное синей и белой краской тело. Индеец дёрнулся, оседая на землю, кто-то внизу выстрелил почти одновременно с Киллианом, и ещё один дикарь скатился под ноги всадников. Однако о полноценном сопротивлении не могло идти и речи: днём в городе оставалось мало мужчин, способных держать оружие. Одиночные выстрелы раздавались из нескольких домов, и не все они находили свою цель. Индейцы вихрем пронеслись по улице и развернулись, продолжая палить из ружей и пронзительно кричать, приводя в ужас тех, кто слышал этот крик впервые.

Патроны в винтовке закончились, и Киллиан щёлкнул затвором револьвера, прицеливаясь в спину проехавшего совсем близко дикаря. Дым от выстрела ещё рассеивался, когда взгляд выхватил Алексис, бегущую к школе. Тёмно-зелёная юбка мелькнула в пыльном облаке, следом тут же двинулась раскрашенная фигура. В животе что-то сжалось, резко, до тошноты. Прижимаясь к стене, Киллиан пополз по веранде, видя, как Алексис дёргает запертую дверь, как понимает, что не попадёт внутрь…

«Ну же! Прячься за домом! Скорее!» — взмолился про себя Киллиан, поднимаясь. Но тут же пригнулся — пуля впилась в деревянную обшивку салуна прямо над головой. Прицелился, выстрелил в ответ и тут же бросился вниз, грохоча по лестнице. Алексис у школы уже не было, но и дойти до здания, расположенного всего в трех ста ярдах, оказалось сложно. Если сверху можно было хоть что-то разглядеть, то здесь, внизу, царил настоящий ад. Дым от выстрелов и пыль, поднятая всадниками, мешали рассмотреть, что творится в трёх ярдах впереди; под ногами — тела: горожане и индейцы вперемешку; слева кто-то кричал, и над всем этим продолжал звучать набат.

Киллиану казалось, что время замерло, растянулось липкой патокой, замедляя ход. В голове билась только одна мысль: добраться до школы, убедиться, что с ней всё в порядке, просто увидеть, что жива. Он почти добежал до угла, когда услышал пронзительный визг, а спустя пару мгновений с заднего двора вылетела лошадь, унося всадника и безвольно повисшую фигуру в знакомой тёмно-зелёной юбке. Киллиан вскинул руку, лихорадочно спуская крючок, но револьвер отозвался сухими щелчками — патроны закончились. Мимо пронеслись оставшиеся в живых индейцы, увозя с собой нескольких женщин. Минута, другая — и они растворились в облаке пыли на дороге.

Колокол смолк. Киллиан обессилено привалился к дому, — преследовать их в одиночку было бессмысленно. Кто оценит геройство, если сам герой погибнет, не успев добраться до отряда? Рука, свободная от оружия, сжалась в кулак, влетевший в стену дома. Киллиан вложил в этот удар всю свою злость на бессилие. Ударил снова, скрипнув зубами, поморщился от боли в костяшках и, нехотя встряхнув ладонь, пошёл к салуну, куда уже собирались все уцелевшие жители.

========= Глава 16 ==========

Алексис пришла в себя резко, будто кто-то выдернул из чёрной пустоты, в которой пребывал рассудок. Голова гудела. С трудом разлепив веки, поморщилась — глаза резало, словно в них насыпали битого стекла; тело ломило, в щёку впивались мелкие камни — она лежала на земле; затёкшие мышцы слушались с трудом, и подниматься, или хотя бы шевелиться совершенно не хотелось. Рядом кто-то тихо плакал, и Алексис повернулась на звук, с трудом сдержав стон — шея почти не двигалась.

— Миссис Коули, вы пришли в себя! — громко прошептал срывающийся голос, и перед глазами возникло заплаканное лицо Элизабет Винс — дочери плотника. Им приходилось встречаться в церкви и в городе, но близко с девушкой Алексис знакома не была. Тем не менее, мысль о том, что она здесь не одна, приободрила. Осторожно приподнявшись на локте, Алексис увидела ещё нескольких женщин из города: кто-то сидел, обнявшись, и молился, кто-то по-прежнему был без сознания.

Солнце уже село, и небо цвета бутылочного стекла со светло-серой полосой на западе казалось зловещим и холодным. Алексис села, скривившись от боли, повела затёкшими плечами и огляделась. Они находились где-то в долине, Пайкс-Пик темнела слева, чёрной стеной отгораживая от неба. Там темнел лес, а здесь, у подножия, сухая трава клонилась к земле под порывами пронзительного ветра. Но не ночная природа притягивала взор, заставляя цепенеть от страха. В десяти ярдах от женщин весело горел костёр, небольшой, но в наступающей темноте казавшийся необычайно ярким. Вокруг него сидели жуткие фигуры в уродливых масках, будто демоны поднялись прямиком из Ада, скалясь и сверкая белками глаз. Дальше, за освещённым кругом, угадывались силуэты лошадей, но их, как и пленниц, никто не охранял, и это давало надежду на побег.

Паника, сковавшая разум во время нападения на город, отступила, и Алексис снова была собрана и настроена решительно. Те существа, что сидели там, вокруг костра, совершенно не походили на знакомых навахо. Нет, это были самые настоящие дикари, варвары в людском обличии. Да и людское ли оно у них? Верится с трудом. Обхитрить их сложно, на этот счёт Алексис не питала иллюзий, но неужели нет никакой возможности спастись? Подтянув колени к груди, она принялась растирать ноги, заставляя кровь бежать быстрее и согревать — заботиться о благе пленниц индейцы точно не собирались. А чтобы улизнуть на негнущихся от холода ногах — об этом не могло идти и речи.

— Элизабет! — позвала Алексис, не сводя глаз с индейцев. — Скажите, как долго мы ехали? Вы представляете, где мы?

— Не знаю, — покачала головой девушка, боязливо покосившись на поднявшегося дикаря.

— Надо бежать, — еле слышно выдохнула Алексис. — Отползти в темноту и попытаться добраться до леса.

— Бесполезно, — покачала головой Элизабет. — Вокруг нас — прерии, всё просматривается на полмили. И даже если мы доползём до леса, по следам нас быстро найдут.

Алексис нахмурилась — доводы дочки плотника звучали убедительно. Но желание спастись от этого меньше не становилось.

— Они даже не связали нас, — вздохнула Элизабет. — Не думают, что мы сможем скрыться.

— Значит, мы должны рискнуть! — с жаром сказала Алексис, беря в руки ледяные ладони девушки. — Если не сейчас, кто знает, что ждёт нас завт…

Она не успела договорить — словно прочитав их мысли, а может, расслышав разговор о побеге, две женщины, сидевшие в стороне, вдруг опустились на землю и поползли, шурша юбками по траве. Алексис и Элизабет замерли, не дыша, следя за ними. Потом переглянулись — нельзя терять этот шанс! Но не успели подняться — беглянок заметили. Но догонять не спешили.

Невысокий дикарь поднялся и, кивнув на скрывшиеся в темноте фигуры, усмехнулся, насмешливо сказав что-то остальным. Те загоготали, кивая, словно подбадривая, но вставать не спешили. Дикарь подошёл к пленницам, почти наступив на одну из них, всё ещё лежавшую без сознания, и, набрав полную грудь воздуха, издал громкий клич. Алексис дёрнулась, Элизабет вжала голову в плечи, кто-то, закрыв уши руками, громче забормотал: «И долиною смертной тени…»*.

Беглянки, поняв, что их заметили, поднялись и, подхватив юбки, бросились к лесу. Сердце Алексис колотилось, как бешеное, будто это она сейчас мчалась к спасительной стене деревьев, задыхаясь от рвавшего лёгкие воздуха. Вот им оставалось пятьсот ярдов, вот уже четыреста, вот почти двести… Топот копыт оглушил, заставив вжать голову в плечи. Мимо промчался всадник — зловещая фигура с белым лицом. Легко настигнув женщин, он свесился с коня, хватая за волосы ближайшую, заставляя её подняться. Несчастная невольно вскинула руки, пытаясь ослабить захват. В свете поднимающейся луны сверкнуло лезвие, раздался душераздирающий крик, резко оборвавшийся, когда дикарь поднял руку, держа что-то в руке. Угольно-чёрный силуэт рухнул на землю, как подкошенный.

Алексис взвизгнула, подавившись криком, судорожно прижимая ко рту ладони. Перед ней разыгрывался ужасный спектакль, где актёры играли слишком реально, чтобы им не верить. Вот дикарь поймал вторую женщину, забрасывая её, брыкающуюся и верещащую, на коня.

Пленницы затихли, стоило индейцу с добычей проехать мимо, только подтянули ноги к коленям в суеверном страхе, что он заденет их копытами, хотя всадник проехал в десятке ярдов. Они молча следили за тем, как её швырнули на землю в освещённый круг, и к ней тут же потянулись несколько жадных рук.

Алексис отвернулась, сгибаясь пополам — горечь поднялась изнутри, заполнила рот, и её стошнило. Поднимать голову не хотелось. Хотелось заткнуть уши, забить их землей, только бы не слышать протяжных, полных боли криков. Она посмотрела на Элизабет — ту трясло, и лицо казалось таким же белым, как у тех дикарей, что издевались над несчастной. Встретившись с Алексис взглядом, девушка прикусила губы и бросилась к ней, пряча лицо на её груди, прижимаясь всем телом. Алексис обхватила её, зажмурилась, уткнувшись носом в чужое плечо, пытаясь удержаться на грани первобытного ужаса, растекавшегося по венам.

Эта ночь была долгой. Слишком долгой, чтобы можно было пережить её и сохранить рассудок. Бедняжку насиловали по очереди, а потом просто пытали, получив желаемое — никто из пленниц не пытался смотреть в сторону костра, — но крики и стоны не стихали несколько часов. Когда Алексис под утро забылась тревожным сном, чужой голос всё ещё звучал в голове, рождая жуткие картины в воспалённом разуме.

Она проснулась, когда солнце только-только поднималось над прерией, чувствуя непреодолимый зов природы. Тело одеревенело, замёрзшие мышцы слушались с трудом. Терпеть становилось всё сложнее. Покосившись на индейцев, которые, казалось, вовсе не ложились спать, она сделала несколько шагов в сторону от лагеря, сжимаясь и ожидая, что за спиной вот-вот раздастся крик.

— Нельзя встать! — Индеец возник будто из ниоткуда, остановился, требовательно глядя на Алексис. Она боялась поднять глаза, разглядывая осыпавшуюся краску на смуглом теле. Отчего все называют индейцев краснокожими, если кожа у них тёмная, почти коричневая?

— Нельзя! Сесть! — снова сказал дикарь, больно хватая за локоть и дёргая вниз.

— Туалет, — поморщившись, пытаясь вложить в голос как можно больше мольбы, Алексис всё-таки посмотрела на него. В свете нового дня он уже не казался демоном, просто раскрашенным мужчиной. — Туалет. Мне надо, — повторила она, показав рукой в сторону небольших кустов.

Понятливо осклабившись, индеец потащил её туда, одним движением зашвырнув к кустам. Едва устояв на ногах, она снова посмотрела на мужчину, но тот и не думал отворачиваться, продолжая глумливо улыбаться. Сгорая от стыда, Алексис присела, поднимая юбки, чувствуя, как пылают уши и щёки. Хотя справлять нужду под чужим взглядом было меньшим из зол, и лучше так, чем то, что случилось с пытавшимися сбежать ночью.

Несколько минут спустя весь лагерь был на ногах. Пока остальные женщины приводили себя в порядок и по очереди скрывались за кустами, им дали попить и бросили несколько кусков вяленного мяса, такого жесткого, что казалось, словно с каждым куском там могут остаться и зубы. Индейцы буквально взлетели на коней, и Алексис только сейчас обратила внимание, что те были без сёдел и без узды в привычном её виде. К ней подъехал тот дикарь, что водил в туалет, и, перегнувшись, легко подхватил её, сажая впереди себя.

Алексис замерла, стараясь сидеть как можно ровнее, лишь бы ненароком не коснуться его спиной. Они медленно проехали мимо стоянки, и на этот раз крик сдержать не удалось — на земле, у костра, лежала беглянка, умершая только под утро. Лицо превратилось в кровавую маску: носа, ушей и верхней части головы не было; обнажённое тело покрыто порезами, а руки и ноги вывернуты под таким неестественным углом, что даже представлять, как можно так лечь, было больно. Алексис стиснула зубы, стараясь не обращать внимания на безостановочно текущие слёзы, и ниже опустила голову, почти касаясь подбородком груди.

Вскоре вереница всадников скрылась в лесу, выбирая одним им известные тропки. Огромные, в два обхвата, ели и сосны сплетались над головой, под копытами лошадей тихо шуршала прошлогодняя хвоя. К обеду сделали короткий привал, и снова вода и жёсткое мясо, правда, на этот раз женщинам позволили уединиться за большим камнем, и приглядывать за ними никто не стал.

— Когда они привезут нас к себе, надежды на спасение не будет, — бесцветно проговорила Элизабет, пока они торопливо обедали.

— Нас спасут, — уверенно сказала Алексис, хотя с каждым часом эта уверенность убывала, оставляя после себя чувство тянущей, безнадёжной тоски. — Обязательно спасут, слышишь?

— Они не найдут нас, — так же равнодушно сказала Элизабет. Все слёзы, что у неё были, она выплакала вчера, а после того, как увидела останки беглянки, совсем пала духом. — Посмотрите — впереди скалы. Там след взять будет невозможно. Мы обречены. — Её губы скривились, но глаза оставались сухими.

Алексис не хотела отчаиваться. Хотела думать о хорошем, о том, что вот-вот из-за деревьев покажутся солдаты, и капрал Лоуренс вскинет винтовку и снесёт пол лица ближайшему от неё дикарю. Но лес был тих, только трещали сороки.

Снова в пути. Теперь они поднимались по каменистой тропе, оставляя за спиной густой лес. Вечерело, в Колорадо-Спрингс уже было темно, но здесь, не скрытое горой, солнце окрашивало в багряно-розовый скалистые склоны и пучки жухлой травы. Индеец, что вёз её, то и дело ненароком касался её плеч, норовя прижать к себе, и Алексис всякий раз вздрагивала, чувствуя его прикосновения. Всю дорогу он молчал, но чужое дыхание обжигало затылок, вызывая дрожь омерзения. Она смотрела на его руки, спокойно державшие поводья, на длинные узловатые пальцы, на разноцветные бусы, перехватывающие правое запястье. Поначалу в ней поднималось желание сопротивляться. Кричать, брыкаться, впиться зубами в эту кожу, которая вовсе не была красной… Но инстинкт самосохранения всё же пересиливал, заставляя смириться и ждать, что будет дальше.

В этой тишине, перемежаемой лишь стуком копыт да тихими всхлипами за спиной, страх снова притупился, и Алексис принялась с интересом оглядываться, а посмотреть было на что. Она не заметила, как они успели подняться достаточно высоко, и теперь лес лежал внизу тёмным пятном. Впереди скалы расходились, небольшие корявые деревца цеплялись за камни в попытке не упасть. Вскоре слух различил едва уловимый шум, становившийся сильнее с каждым шагом и, обогнув очередной поворот, открыл взору водопад, разлетающийся на десятки ярдов звенящим холодным маревом. В последний раз мигнув, солнце село, и в наступающих сумерках они наконец достигли места стоянки.

Широкий уступ с лёгкостью вместил всех, даже для лошадей нашлась жёсткая серо-жёлтая трава, которой они теперь с удовольствием хрустели. Женщины снова сбились в кучу, пытаясь согреться, мечтая лишь о том, чтобы уснуть. Спокойный, ровный день хоть и держал в напряжении, всё же не дал новых поводов для страхов и тревог, и даже мясо с водой были восприняты с радостью.

Алексис устало жевала свой кусок, не стараясь вступать в тихие разговоры, не думая о том, как бы сбежать — идти в горах, ночью, было некуда. Её охватило безразличное оцепенение. Она так устала, что хотела просто лечь и закрыть глаза, давая отдых напряженному, натруженному телу. Глаза слипались, спину ломило, от голода сводило живот. Волосы растрепались, но желания собирать их в пучок не было, да и шпильки растерялись от вчерашней скачки из города. Рубашка из белоснежной превратилась в серую, с тёмными пятнами под мышками; несколько пуговок у горла оторвались, и грудь неприятно холодил свежий горный ветер.

Она не заметила, как закрыла глаза, и поняла, что уснула сидя, только когда на плечо легла горячая тяжелая ладонь, требовательно сжимая и дёргая наверх. С трудом разлепив веки, Алексис подняла глаза, холодея от неясного предчувствия — над ней стоял тот же дикарь, с которым она ехала весь день. Алексис оглянулась: кто-то из пленниц спал, кто-то старательно отводил глаза, прячась под спутанными волосами. Снова потянув за руку, индеец шикнул, зло сверкнув глазами, вынуждая подчиниться и подняться, следуя за ним.

Они обошли лагерь и, услышав вслед понятные на любом языке выкрики, Алексис поняла, что не может сделать и шага. Ноги одеревенели — он вёл её, куда?.. В горле пересохло, страх стягивал грудь, мешая вздохнуть, сердце колотилось в горле, грозясь вот-вот выскочить.

— Я не пойду! — срывающимся голосом прошептала Алексис, останавливаясь посреди узкой тропинки. Шум воды стал ближе, сырой промозглый воздух высасывал последние крохи тепла, но она почти не чувствовала холода.

Индеец нахмурился, зашипел что-то, потом, будто опомнившись, проговорил:

— Иди!

Жесткая ладонь стиснула запястье, впиваясь в кожу, и паника затопила разум, пробуждая знакомый инстинкт выживания. Алексис взвизгнула и дёрнулась назад, когда крепкая рука прижала к груди, заставляя замолчать, прижимая к себе. Алексис почувствовала, что задыхается, в ноздри ударил крепкий запах пота, сухой глины и чего-то ещё, похожего на запах, которым еноты украшают её дом по кругу. Больно схватив за подбородок, индеец заставил посмотреть на себя, тряхнул, зло прошептав:

— Молчи! Смерть!

Зубы Алексис дробно клацнули, когда она поспешно кивнула и послушно дала потянуть себя дальше по тропинке, к небольшой площадке, с одной стороны спускавшейся вниз травянистым склоном, с другой — поднимавшейся отвесной скалой. Индеец вдруг резко остановился, и Алексис едва не столкнулась с ним, успев замереть в паре дюймов от раскрашенной груди. Несколько секунд растянулись в вечность, пока она стояла, боясь пошевелиться, и вдруг чужие руки обхватили, прижимая к себе, стискивая рубашку на спине, перемещаясь ниже, к бёдрам, обхватывая ягодицы. Секундное оцепенение прошло, и Алексис забилась в кольце его рук, пытаясь оттолкнуть, остановить чужие руки. Чужое дыхание, горячее, прерывистое, опалило шею, но, вопреки всему, не согрело, напротив, вызвало толпу обжигающе ледяных мурашек.

Раздражённо хмыкнув, мужчина толкнул её к стене, резко, больно, выбивая дух, задирая юбку к коленям, не обращая внимания на сопротивление.

— Пожалуйста… не надо!.. — только и смогла выдавить Алексис, прежде чем рот накрыла ладонь.

* * *

— Это чёртово облако всё-таки нас догнало! — раздражённо проворчал Фрэнк и демонстративно поёжился.

Вторые сутки они преследовали индейцев, но поиски были тщетны. След, поначалу чёткий и ясный, в горах вдруг исчез, и приходилось полагаться на умение следопытов из трапперов, но и те уныло качали головами, подтверждая то, что все знали и так: не белые были здесь хозяевами. И не им тягаться с индейцами на их территории. Но мыслей бросить поиски не возникало ни у кого. Мужья, отцы, разгневанные наглым набегом жители и солдаты — мужчины упорно продвигались вперёд, поддерживая друг друга и с надеждой глядя в завтрашний день. Они оставили город, охваченный скорбью и смятением, под охраной прибывших из форта солдат и тех, кто считал погоню пустой затеей.

Колум рвался ехать с отрядом, но вынужден был остаться — слишком многие нуждались в утешении и молитве. Зато Киллиан не раздумывал ни секунды: ещё до решения преследовать индейцев он был готов выехать из города. И вот сейчас, вглядываясь в нагромождение скал и сплетение горных троп перед собой, он пытался отбросить все личные привязанности, думая лишь о цели — найти индейцев. Старался не думать о том, что там, с дикарями, Алексис. Что с ней может произойти то, что случилось с двумя несчастными, тела которых они встретили по дороге и которых безутешные родные повезли домой. Точнее, то, что от них осталось…

Он не думал об Алексис, ведь одна мысль на самом краю сознания, что она там, лишала разума. Паника остро колола в затылок, а внутренности сжимались в болезненный клубок. С каждым шагом Киллиан взращивал уверенность, что они успеют. Представлял, как убьёт тех, кто покусился на неё, на маленькую южанку, которая создана для самого лучшего и, несмотря на перенесённые во время войны лишения, совсем не подготовлена к столкновению с реальной жизнью на Западе. Здесь не кланяются, перед тем, как выстрелить; не достают медленно и красиво саблю из ножен, чтобы снести голову; не осыпают изысканными оскорблениями обидчика. Здесь убивают. Быстро и безжалостно.

Он не мог потерять и её тоже. Только не её. При мысли о том, что больше не увидит яркую зелень её глаз, Киллиан готов был выть от отчаяния. Не показывая никому, не желая давать и малейшего повода к разговорам, он упрямо шёл вперёд, влекомый лишь одной мыслью: если не успеет, то и ему жить ни к чему.

— Нашёл! — В небольшой лагерь, который они устроили под нависшей скалой, вернулись следопыты.

— Там, впереди, есть слабо различимые следы. Не знаю, оставил ли их кто-то случайно, или умышленно — будем надеяться, что это кто-то из женщин помог.

— У кого же хватило на это мозгов, — проворчал Фрэнк и провёл ладонью по лицу, стирая осевшую влагу. — Надеюсь, ночевать будем у тёплого костра в окружении снятых скальпов! И под тёплым боком спасённых красоток!

Он подмигнул в ответ на несколько укоризненных взглядов и пошёл к своей лошади. Каждый скрывал страх, как мог. Для Фрэнка единственным способом не показать, что боится, было расточать сарказм направо и налево, пытаясь отвлечь других и отвлечься самому. Среди похищенных были несколько особ, судьба которых волновала его чуть больше остальных, но не только их похищение заставило броситься в погоню. Индейцы мешали осуществлению мечты, путали установленный порядок, одним набегом превратили Колорадо-Спрингс из тихого сонного городка в полное опасностей место. Разве может в таком находиться лучший салун в округе? И Фрэнк, горя желанием стереть с лица земли каждого краснокожего, кто встанет на его пути, с готовностью отправился в погоню. А если к удачному исходу прибавится слава спасителя женщин, что ж… Неплохой будет бонус к возможности очистить окрестности от дикарей.

Солнце скрылось в туманной дымке, облака окружали со всех сторон, прижимая к скалам, глуша звуки, забиваясь в нос и глаза душной, влажной дымкой. Стремительно темнело, всадники растянулись вереницей, боясь сделать лишний шаг в сторону, не зная, что скрывается в тумане. Но вскоре они поднялись выше, резко вынырнув из облака. Дышать сразу стало легче, дорога светилась впереди под лунным светом, где-то вдали послышался шум водопада. Лес темнел внизу, справа, слева — отвесная скала, а впереди…

Сердце ухнуло, забилось радостно, с сумасшедшей надеждой, потому что впереди они увидели далёкое пламя костра. Ехавший первым Лоуренс спешился, остальные последовали его примеру, собираясь вместе.

— Лошадей оставим здесь, — зашептал Лоуренс, словно боялся, что их могут услышать. Это было маловероятно, ведь до костра не меньше полумили, может, чуть больше. — Надо решить, кто останется их стеречь, а кто пойдёт дальше.

Короткий спор, и вот отряд уже двигался вперёд, прижимаясь к скалам, прячась в их тени, замирая всякий раз, когда из-под ног вылетал очередной камушек. Страх, мысли о пленницах, переживания — всё ушло, осталась только сосредоточенность, напряжённое ожидание скорого боя, нервы, взведённые, как курок. Глаза горели, казалось, разум всех мужчин в отряде захватила только одна мысль — предвкушение, азарт, желание убивать. Даже разговора о том, чтобы взять кого-то в плен, не было. Никто не знал, сколько воинов их ждёт. Зато точно знали, что пощады от индейцев ждать тоже не стоит.

Свет рос, превратившись от бликов на камнях в большой костёр, и можно было различить фигуры индейцев и пленниц, сбившихся в кучку у дальней скалы. Силуэты лошадей темнели за пределами светового круга, навевая на мысль, что тропинка уходит дальше, за площадку. Короткое совещание, и вот преследователи уже рассыпались по склону, распластавшись на камнях, медленно окружая.

Оставалось ждать сигнала, и Киллиан ждал, не обращая внимания на впившееся в ладони каменное крошево. Взгляд первым делом, невольно, конечно же, нашёл Алексис, прислонившуюся к камню. Темнота скрывала её лицо, но при взгляде на безвольно лежавшие по бокам руки сердце сжалось, а желание подхватить её и унести как можно дальше отсюда, стало почти нестерпимым. На его глазах к ней подошёл индеец, заставляя встать, и Киллиан сам не заметил, как достал нож, стискивая рукоять, обтянутую кожей. Выдавать себя было рано — надо дождаться, пока все займут свои места. Нельзя, чтобы хоть один краснокожий вырвался отсюда.

Алексис прошла мимо, и Киллиан проводил её жадным взглядом, с трудом сдержав желание идти следом. Рядом что-то зашуршало — Лоуренс лёг рядом, тяжело дыша.

— Все на месте, Смит вот-вот подаст сигнал.

— Я перекрою им выход, — прошептал Киллиан, косясь на тропинку, на которой только что скрылась Алексис. Лоуренс кивнул и отвернулся, пытаясь разглядеть в темноте остальных. А Киллиан уже полз вперёд, обдирая колени о камни, не слыша ничего, кроме шума крови в ушах и собственного тяжёлого дыхания.

После света костра здесь, за поворотом, оказалось совсем темно. Глаза постепенно привыкли к лунному свету, поэтому он не сразу заметил высокую фигуру индейца, прижавшего Алексис к стене. Мелькнули белые ноги, приглушенная мольба опалила сознание.

Она была здесь, совсем рядом, и нуждалась в нём, отчаянно нуждалась. И никакой сигнал к атаке, никакой приказ не мог остановить его сейчас. Киллиан поднялся медленно, будто призрак гор, почти мечтая, чтобы дикарь обернулся. Но тот был слишком поглощён своим делом, чтобы обращать внимание на звуки за спиной. Резкий выпад, чужие волосы, зажатые в кулак, и чёткое, отточенное годами, проведёнными на нью-йоркских улицах, движение.

Индеец булькнул, захлебнувшись. Изо рта хлынула кровь, заливая перепуганную, ничего не понимающую Алексис, и Киллиан едва успел зажать ей рот ладонью, другой рукой осторожно опуская тело, которое продолжал держать за волосы, на землю.

— Всё будет хо… — только успел прошептать он, как тишину распороли выстрелы, и почти сразу на тропинке заплясали тени.

_____________

*Псалом 22 1:4. Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня.

========= Глава 17 ==========

Всё происходило слишком быстро. Картинки сменяли друг друга в бешеном калейдоскопе: искажённое похотью разукрашенное лицо, чужие руки, шершавые, грубые, оставляющие синяки на бёдрах. Собственный страх, теснящий грудь, затапливающий разум. И, как во сне: лицо Киллиана за спиной дикаря. Его распахнутые глаза, в темноте кажущиеся почти чёрными. Горячая кровь, чужая, обжигающая, потоками по горлу, по груди. И снова рука на губах, призывающая молчать, держащая крепко, но бережно.

Алексис кивнула скорее машинально, чем действительно понимая, что происходит. Спасение, когда она уже перестала надеяться, всё ещё казалось игрой разума. Тем, во что очень хочется поверить, но верить опасно, чтобы не сойти с ума. Она отстранённо наблюдала, как опускается на землю тело, намеренно избегая смотреть на Киллиана. Голова гудела, ноги стали ватными, и Алексис с трудом удерживалась на грани рассудка, боясь упасть в обморок.

Громкие выстрелы, крики — звуки вдруг наполнили горную тропу, заглушая шум водопада и стук собственного сердца. Алексис вздрогнула, наконец приходя в себя, понимая, что всё это — правда. И Киллиан действительно здесь, и теперь всё обязательно будет хорошо. Повинуясь его знаку, она вжалась в скалу, напряжённо наблюдая, как он идёт обратно, взводя курок, в то время как нож вернулся в ножны на поясе. Едва заставила себя не броситься следом, понимая, что будет сейчас только мешать.

Всё, что оставалось — ждать, прислушиваясь, не обращая внимания на высыхающую кровь, стягивающую кожу липкой коркой, на то, что дрожит всем телом, а зубы начинают отбивать дробь. На дорожке заплясали тени, приближаясь, становясь больше, чётче, и Алексис взвизгнула, узнав в двух из них индейцев. Заметив её, они закричали и бросились вперёд, а она, не помня себя от страха, подхватила юбки и помчалась дальше, в темноту тропы. Водопад гудел где-то совсем рядом, обдавая ледяными брызгами. Алексис бежала, боясь оглянуться, задыхаясь в водяном мареве, когда нога поскользнулась и поехала вниз. Взмахнув руками, она попыталась сохранить равновесие, но вторая нога ступила на тот же камень. Леденящий ужас пронзил сердце, собравшись в животе, и, издав короткий крик, она полетела вниз.

Алексис уже не видела, как упали, один за другим, индейцы, как тело одного из них покатилось по склону, скрываясь в потоках воды. А Киллиан подбежал к краю тропы, вглядываясь вниз, а потом, чертыхнувшись, прыгнул следом.

От удара о воду тело вспыхнуло острой болью, ледяные иголки пронзили каждую клеточку, выбивая воздух из лёгких, заставляя инстинктивно раскрыть рот, который тут же наполнился водой. Юбка промокла и потянула на дно, течение закрутило, ударяя о камни. Алексис оттолкнулась от дна, пытаясь выбраться на поверхность, успела глотнуть немного воздуха, и снова оказалась под водой, вслепую шаря вокруг в безумной надежде уцепиться за что-нибудь. Лёгкие жгло, с каждой минутой тело цепенело, становясь неповоротливым, отказываясь слушаться. Мысли расплывались, принося блаженное оцепенение разуму. Сопротивляться стихии больше не хотелось. Алексис раскинула руки и закрыла глаза, отдаваясь на волю реки.

Киллиан вынырнул, едва погрузившись в воду, огляделся, но в темноте река казалась угольно-чёрной, ветви леса смыкались над головой, закрывая от призрачного лунного света. Он грёб вперёд, с каждой минутой понимая, что надежда найти Алексис тает, а сам его прыжок становится бесполезным. Ему никогда не найти её здесь: если она не разбилась сразу, то наверняка уже утонула, и к утру тело вынесет на отмель. Стиснув зубы, Киллиан упрямо плыл дальше, задыхаясь от холода, когда впереди забрезжил свет.

Река разлилась, вихрясь редкими порогами, сверкая серебром. Водопад стих, ноги всё чаще цеплялись за дно. Оттолкнувшись, Киллиан поплыл к берегу, рассчитывая пройти вдоль течения, надеясь найти тело Алексис там, когда взгляд зацепился за тёмное пятно, плывущее в нескольких ярдах впереди, посередине реки. Безумная догадка обожгла разум, и он поплыл, почти не чувствуя своего тела, вытянул руку, цепляясь за ткань, потянул на себя, тут же запутавшись в облаке светлых волос, окружавших лицо, словно водоросли. Несколько гребков, и вот они уже на берегу.

Подхватив Алексис за плечи, Киллиан вытащил её, отчего-то ставшую тяжёлой и почти неподъёмной, на берег, и упал на колени, убирая волосы с её лица. Алексис не дышала. Резко повернув её на бок, Киллиан стукнул по спине кулаком со всей силы, что ещё оставалась в нём. Потом снова, и ещё раз. Потянулся к ножу, в спешке путаясь с ножнами. Рванул рубашку, нащупывая шнуровку корсета, начал подрезать завязки, но мокрая ткань поддавалась туго, нехотя, а пальцы закоченели и слушались с трудом. Наконец корсет разошёлся в стороны, и Киллиан надавил на грудную клетку, вновь поворачивая её набок. С отчаянием, с бездумной методичностью, не веря в чудо, он продолжал колотить её в спину, пока Алексис не вздрогнула всем телом, сжимаясь почти пополам. Изо рта хлынула вода, заставляя горло сжаться в хриплом судорожном кашле.

Алексис вздохнула, глубоко, обдирая лёгкие холодным воздухом, оперлась на дрожащие руки, встала на колени, продолжая кашлять. Холод наконец напомнил о себе, и Киллиан затрясся, растирая плечи в тщетной попытке согреться.

— Алексис, — голос получился хриплым, каркающим. Она подняла голову, находя его глазами, попыталась что-то ответить, но губы не слушались, превратившись в две заледеневших полоски.

— Х-холодно, — наконец проговорила она.

Хотелось спать. Лечь вон под тем корнем, свернувшись в мокрый ледяной клубок, и заснуть, отдохнуть, забыться… С трудом Киллиан поднялся на ноги и протянул руку, но, видя, что Алексис не реагирует, взял её за локоть, заставляя встать.

— Нам надо идти. Нельзя останавливаться, пока хоть немного не согреемся. И ночевать в лесу нельзя. — Зубы отбивали дробь, и слова звучали невнятно, да и говорил их Киллиан скорее себе, не надеясь, что она поймёт и услышит его сейчас. Несколько резких движений, причинявших боль обоим: Киллиан попытался растереть её плечи, спину, заставляя окоченевшие руки двигаться. Потянул за болтающийся корсет, вытаскивая его и бросая в сторону. Алексис слабо вскрикнула, попыталась отодвинуться, но, наоборот, покачнулась вперёд, прижимаясь к нему, словно надеялась найти хоть немного тепла.

— Идём, — прохрипел Киллиан, подхватывая её за талию и перекидывая руку через своё плечо. Первые шаги давались с трудом, ноги одеревенели, но они брели в лес, к черневшим впереди горам. Шли, не видя ничего перед собой, на одном упрямстве, чувствуя, как нехотя кровь возвращается в мышцы, и сердце начинает стучать быстрее, разгоняя ослабевшее тепло. До рассвета было ещё далеко, когда Киллиан опустил Алексис на землю в тени большого куста, и сам сел рядом, непослушными пальцами раскладывая свой скудный скарб.

Револьвер, нож, плоская, наполовину полная фляжка и, о чудо! — бронзовый коробок — спичечинца с едва заметной уже, стёртой временем и пальцами гравировкой. Воде всё же удалось просочиться внутрь, но всё оказалось не так плачевно. Рассыпав спички прямо на землю, Киллиан поднялся.

— Алексис, не спите! — окликнул он начавшую было проваливаться в сон девушку. Она вздрогнула, посмотрела мутным взглядом. — Скоро согреемся, слышите? Вот, выпейте пока. — Он раскрутил крышку и почти силой залил в Алексис виски, закрыв рот и заставляя проглотить. Алексис глухо кашлянула, по горлу прокатилось блаженное тепло, растворяясь где-то в лёгких, так и не дойдя до желудка.

— Держите, — Киллиан закрыл крышку после того, как сам приложился к фляжке. — Только не пейте всё, оставьте мне хоть пару глотков.

— А куда вы? — Алкоголь позволил вынырнуть из оцепенения, возвращая желание жить и прежние страхи.

— Я поищу дрова. А вы пока осмотритесь, может, удастся найти место поудобнее этих кустов. Только далеко не уходите!

Он скрылся в темноте, а Алексис честно попыталась оглядеться, но ничего кроме скал за спиной, леса впереди и холодной земли под ногами не видела. Пришлось встать на колени и проползти вперёд, шаря по каменной стене, царапаясь о ветки куста, которые так и норовили залезть в глаза. Раздражённо сдвинув их рукой, Алексис испуганно замерла, вглядываясь в тёмную щель впереди. Осторожно поднявшись, цепляясь за камни, повела ногой в темноте, чувствуя, что дальше проход в скале расширяется. Довольная собой и тем, что, кажется, нашла место для ночлега, она опустилась на землю и открыла фляжку. Движения не согревали, но в голове становилось всё яснее.

Новый глоток согрел ненадолго. Зубы снова начали стучать, ветер казался ледяным и пробирал до костей, забирался под мокрую холодную юбку, шевелил успевшие высохнуть рукава рубашки. Алексис попыталась сомкнуть разорванные края в тщетной попытке согреться, но это не помогло. Ноги одеревенели, холод, казалось, сковал сердце, и снова начало клонить в сон. Шум впереди с трудом заставил разлепить глаза, чтобы увидеть Киллиана с хворостом в руках.

— Как вы? — первым делом спросил он, бросая свою ношу на землю.

— Там, кажется, пещера, — тихо и сонно ответила Алексис. — Но я побоялась идти туда в темноте и одна.

— И правильно, — кивнул Киллиан, поднимая небольшую ветку и шевеля спички, ища хотя бы одну, способную зажечься. — Там может быть горный лев.

— Боже! — Сон моментально слетел, Алексис испуганно отшатнулась от щели. Киллиан покачал головой, усмехнувшись: — Если бы он там был, вас, скорее всего, уже не было бы в живых.

Когда разгорелся огонёк, Киллиан протиснулся в разлом, и вскоре пламя заплясало по стенам, становясь слабее, пока не исчезло совсем.

— Киллиан? — испуганно позвала Алексис, поднимаясь. Она боялась и хотела идти за ним одновременно, и уже сделала первый шаг, когда огонёк начал возвращаться.

— Всё в порядке, — раздался голос. — Проходите, я занесу дрова. Только осторожно, вначале проход узкий.

Пещера и впрямь поначалу была слишком узкой, почти касаясь сводами плеч, но дальше проход сворачивал влево и расширялся. Внутри было сухо и ветер не дул, что уже было огромным плюсом, а вскоре весело затрещал огонь, и Алексис невольно протянула озябшие руки, чувствуя, как начинает колоть в кончиках пальцев.

— Раздевайтесь, — коротко бросил Киллиан, снимая сапоги и сбрасывая куртку. Алексис безмолвно уставилась на него, но он лишь раздражённо мотнул головой, принимаясь стаскивать подтяжки с плеч. — Ваша одежда мокрая и холодная, без неё вы согреетесь гораздо быстрее. Да и потом надеть сухое будет гораздо приятнее.

Внутренне соглашаясь с его доводами, Алексис всё ещё медлила, глядя, как он стаскивает рубашку, а следом и брюки, оставаясь в светлых кальсонах. Киллиан отвернулся, раскладывая одежду вокруг костра, и Алексис, вздохнув, расстегнула ремень, снимая юбку и ёжась от холода. Расправив её на камнях, она стянула рубашку через голову и обхватила плечи руками, в тщетной попытке закрыться. Нижняя рубашка и панталоны тоже промокли, но у костра тонкая ткань быстро высыхала, даря долгожданное тепло. Усевшись на пол поближе к костру, Киллиан похлопал рядом, и Алексис, отбросив все сомнения, устроилась под его боком, принимая из его рук фляжку.

Её снова начало колотить, и Алексис чувствовала, что Киллиана тоже трясёт, несмотря на то, что внешне он казался спокойным, только губы непривычного, голубого цвета сжались в тонкую полоску. Вздохнув, Алексис обняла его, делясь теплом, которое нехотя возвращалось в тело. Снова начало клонить в сон, вот только сначала надо было полностью отогреться. Дым от костра уходил куда-то вверх, теряясь в темноте свода, и сейчас ей казалось, что пещера — самое уютное место на свете.

— Расскажите мне что-нибудь, — попросила она, думая, что отвлечься от мыслей о случившемся надо обоим.

Киллиан вздрогнул — он успел провалиться в сон, и теперь заморгал, пытаясь понять, где находится. Потом прислонился к стене, увлекая Алексис за собой, вздрогнув от прикосновения холодного камня к коже. Потянулся к фляжке, поболтал ею в воздухе, с сожалением отмечая, что осталось всего ничего.

— Что бы вы хотели услышать? — тихо спросил он, вытягивая ноги и слабо пошевелив пальцами.

— Может, расскажите мне о битве при Чаттануге? — вопрос сам сорвался с губ, и Алексис не могла даже самой себе сказать, почему хочет услышать об этом. Она не раз слушала рассказы выживших в госпитале, но Киллиан… Он был на другой стороне, может, это поможет ей взглянуть на произошедшее по другому?

— О войне? — Киллиан нахмурился — он ожидал чего угодно, только не этого. Даже был готов рассказать о Мэренн и детях, но война…

— Пожалуйста, — видя его колебания, Алексис укрепилась в своём решении узнать именно это.

— Хорошо, — вздохнул он, откидывая голову назад и прикрывая глаза. Поначалу Алексис казалось, что он снова заснул, но через минуту Киллиан заговорил, сначала тихо, но с каждым словом голос его набирал силу, возвращая в один из противоречивых дней, наполненный сладостью победы и горечью потерь…

* * *

Ноябрь 1863 г., Чаттануга, Теннеси

Костёр уютно потрескивал, разгоняя холод, окружавший со всех сторон. Закопчённые, с горящими глазами, солдаты сидели вокруг, протягивая покрытые мозолями руки к пламени и передавая по кругу флягу.

— Драчливый Джо пообещал выставить по бочонку каждому взводу, если мы выкурим чёртовых джонни* с высоты.

Глотнув из фляги, старший сержант Коннели обвёл взглядом своих солдат. Засиделись они под этой Чаттанугой. И ведь все победы на руках ребят Хукера, на их руках! Это они отбили переправы на Теннеси и наладили сообщение с осаждённой армией. Они сегодня, или уже вчера? бились у Миссионерского хребта, выбивая проклятых дикси, и они же выбьют южан с высоты, на которой они засели так плотно, что казалось — проще взорвать сам хребет. Но генерал Хукер не зря носил свои погоны и прозвище Драчливый Джо. И если он сказал, что его полк должен взять высоту, они вырвут её зубами, но к обеду будут там!

Небо было тёмным, почти чёрным, как всегда бывает перед рассветом, и звёзды, как назло, светили так ярко, что можно было разглядеть каждую веснушку на носу рыжего Тайлера, что шёл рядом. Киллиан зябко выдохнул, подул в ладони, пытаясь согреться. Перед битвой его всегда охватывало спокойствие. Уверенность в своих силах, что вела вперёд, заставляя плевать на опасность. Серело, когда полк остановился у подножия хребта, и офицеры вышли вперёд, выслушивая вернувшуюся разведку. Киллиан вытянул шею, пытаясь угадать, есть ли среди них Колум. Брата он видел трое суток назад, когда тот вместе с несколькими солдатами собирался к Шерману. Но разглядеть в неверном предрассветном сумраке лица не представлялось возможным.

Команду передавали по цепочке, и вскоре солдаты полезли вверх, прижимаясь к камням, от которых руки моментально леденели, а острые осколки царапали замёрзшие пальцы. Чем выше они поднимались, тем хуже становилась видимость, хотя рассвет уже вовсю разгорался над головами, и вскоре должны были показаться окопы и артиллерия южан. Но время шло, и ничего не происходило. Звуки вокруг стихли, осталось только дыхание соседа справа и шорох камней, отлетавших от сапог ползущего впереди. А ещё холод. Пронзающий до костей, несмотря на постоянное движение. И сырость, забиравшаяся под одежду, проникавшая прямо в кожу. Киллиан потерял счёт времени. Ему казалось, они ползут так вечность. Изредка из тумана выплывали низкорослые деревья, и когда они оставляли их за спиной, можно было слышать, как капает с веток. Тихо.

Впереди послышался шум. По цепочке вниз пришёл приказ: «Приготовиться!» Шорох вынимаемой стали, тихие щелчки магазинов, приглушённое, но очень сочное ругательство — воздух вокруг ожил, завибрировал, готовясь взорваться.

И взрыв не замедлил себя ждать. Они выныривали из тумана, как ожившие призраки, повергая растерявшихся, не ожидавших атаки южан в ужас. Поначалу старались действовать как можно бесшумней, пуская в ход сабли, ножи, добивая прикладами. Но вот первый выстрел разорвал утро, и вскоре воздух наполнился грохотом.

Снаряды рвались вокруг, заставляя падать на землю, вжиматься в неё, надеясь стать невидимым. Туман вокруг стал гуще, как молоко, перемешиваясь с дымом орудий. Они шли вслепую, падали, поднимались и снова шли, пронзая новые тела штыками, не успевая перезаряжать винтовки. Несмотря на то, что дикси сидели здесь без еды и воды не один день, сражались они упорно, всё ещё надеясь выиграть и сбросить неприятеля со скалы.

Киллиану казалось, что рука навечно задеревенела, сжимая приклад, а слух никогда больше не вернётся, не станет прежним — от грохота взорвавшегося рядом снаряда заложило уши ещё четверть часа назад. Туман всё густел, хотелось протереть глаза, смахнуть его, но он будто путался с потом, стекавшим по лицу, превращавшим его в жуткую маску, перемешанную с порохом и кровью.

Кто-то из парней чертыхнулся рядом, и Киллиан обернулся, глядя, как из молочной дымки проступают колёса телеги и бочки, стоявшие на ней. «Они же говорили, что воды нет», — успело промелькнуть в мозгу, когда мир раскололся надвоё, треснул, заливая всё вокруг жидким огнём. Ближайшая бочка лопнула, плеснула в Барни, стоявшего рядом, и он упал на землю, принимаясь кататься, пытаясь сбить огонь. Всё происходило слишком быстро, мозг просто не успевал реагировать, и когда на Киллиане загорелась форма, он ещё продолжал стоять несколько мгновений, прежде чем боль не взорвалась в голове яркой вспышкой.

А потом он лежал на земле в окружении десятка таких же: обгоревших, полуживых, но боль почему-то ушла. Осталось только желание выгрызть зубами первую попавшуюся глотку в поганом сером мундире, и он пополз. Цепляясь руками в изрытую землю, таща за собой винтовку. Следом, увидев его, поползли ребята из отряда, молча, упорно.

Спустя час всё было кончено. Около тысячи южан, сидевших на неприступной горе Дозорный, сдались в плен. Только Киллиану было всё равно. Он потерял сознание, не дождавшись победных криков, так и не сумев подняться на ноги.

* * *

Киллиан замолчал, глядя в затухающее пламя, вспоминая, как очнулся в госпитале, задыхаясь от боли. Как жил на опии, выныривая из смутного тумана, чтобы получить новую дозу. Как снова встал на ноги, шатаясь и щурясь на весеннее солнце…

Алексис под его боком сонно пошевелилась — когда успела заснуть? На каком моменте? Неважно. Отчего-то сейчас, отдавая воспоминания пустоте, Киллиану становилось легче. Он осторожно потянул на себя её юбку, успевшую просохнуть почти полностью, и завернул их обоих в кокон, пытаясь устроиться как можно удобнее. И сам не заметил, как провалился в сон.

________

*джонни, дикси — пренебрежительное прозвище южан-конфедератов

========= Глава 18 ==========

Алексис проснулась резко, словно кто-то сдёрнул покрывало сна с плеч, и тут же села, пытаясь понять, где находится. Рассеянный свет лился откуда-то сверху, костёр потух и от камней тянуло холодом. Киллиана нигде не было. Она поднялась и тут же покачнулась, охнув и хватаясь за шершавую стену: тело нещадно болело, каждая мышца ныла и взывала о покое. Вздохнув, постаралась по возможности осмотреть себя, осторожно касаясь многочисленных ушибов и ссадин, покрывавших руки и ноги. Рёбра ныли, и Алексис слабо ощупала бока, глубоко вдохнула и выдохнула, убеждаясь, что ничего не сломано. Потом, воровато оглянувшись на выход, нашла рубашку и спешно надела её, пытаясь не морщиться от брезгливости — бурые пятна покрывали её сверху до низу. Изорванная ткань мало что прикрывала, вдобавок, грудь без корсета слишком приковывала к себе взгляд. Затянув пояс на юбке, Алексис обулась и только тогда решилась выглянуть из пещеры. Долгое отсутствие Киллиана начинало вызывать тревогу.

Всё вокруг утопало в тумане, спустившемся с гор. С веток куста, росшего у входа, капало, и это был единственный звук на ярды вокруг. Отойдя по нужде, но стараясь не терять пещеру из виду, Алексис вернулась, села у входа и принялась ждать Киллиана. Кое-как расчесав волосы пальцами, она начала плести косу, за этим занятием Киллиан её и застал.

— Вы уже встали, это хорошо. — Алексис вскочила и посторонилась, пропуская его в пещеру.

— Я надеялся раздобыть что-нибудь поесть, смог найти только это. — Он выложил из карманов несколько крупных грецких орехов. — Проклятый туман, ничего не видно… — Протянув фляжку, он добавил: — Пейте, ешьте, и пойдём.

— Куда?

— Домой, — криво ухмыльнулся Киллиан. — Нас далеко унесло, придётся обходить Пайкс-Пик и надеяться, что не встретим индейцев.

— Разве нас не будут искать? — с надеждой спросила Алексис.

— Не думаю. Во всяком случае, не раньше, чем отвезут женщин домой. Вы хотите сидеть здесь неделю или две?

Алексис замотала головой. Киллиан довольно кивнул:

— Поэтому пора собираться. — Он осмотрелся, нашёл коробок спичек, открыл и сокрушённо вздохнул.

Спустя полчаса они уже шли по лесу. Туман рассеялся, громада Пайкс-Пик была слева и сзади и служила ориентиром, напоминая, что там, с другой стороны, в нескольких милях лежит Колорадо-Спрингс.

— Как вы думаете, за сколько времени мы дойдём? — Зубы потихоньку начинали стучать, нос замёрз и покраснел, мышцы с каждым шагом болели всё сильнее. Уже час как Алексис мечтала о кратком привале, но пока не решалась попросить. Не хотелось, чтобы Киллиан считал её чересчур слабой, даже если это действительно было так.

— Если повезёт, через три дня выйдем на дорогу, а там будем уповать на то, что кто-то проедет и отвезёт, или хотя бы доедет до города и за нами пришлют повозку.

— Три дня, — повторила Алексис, сбиваясь с шага. В животе громко заурчало, напоминая, что одними орехами сыт не будешь.

— Киллиан! — Она догнала его и старалась шагать вровень. — А вы не могли бы поймать зайца или индейку?

— Голыми руками? — Он скептично покосился на неё.

— Почему же голыми? — удивилась Алексис. — У вас ведь есть револьвер.

— И на выстрел примчится десяток дикарей, — хмыкнул Киллиан. Алексис вздохнула — об индейцах она совсем забыла. Но стоило напомнить, и жуткие разрисованные лица снова встали перед глазами, заставляя поёжиться.

— Вы замёрзли. — Киллиан посмотрел на неё с таким упрёком, будто она была виновата в том, что не свалилась в реку по меньшей мере в плаще. Его взгляд опустился ниже, к груди, задержавшись на ней дольше, чем следовало бы. Алексис опустила глаза и, смущённо ахнув, поспешила обхватить себя руками. Проворчав, Киллиан снял с себя куртку и накинул на её плечи.

— Привал устроим через полчаса, — бросил он через плечо, не став дожидаться, пока Алексис залезет в рукава.

Куртка была тяжёлой и всё ещё хранила тепло своего хозяина. Запахнувшись, Алексис спрятала нос и осторожно втянула воздух, пахнувший кожей, табаком и потом. Посмотрела на удалявшуюся фигуру и улыбнулась.

— Мистер МакРайан, — Алексис заговорила снова только на привале, перекусив мелкими красными ягодами, названия которых не знала. Киллиан, впрочем, уверил, что они вполне безопасны. — Зачем вы прыгнули за мной?

— С чего вы взяли, что я прыгнул? — Занятый обтачиванием длинной ветки, Киллиан бросил быстрый взгляд исподлобья, возвращаясь к своему занятию.

— А разве нет? — нахмурилась Алексис.

Он не ответил. Поднял ветку, одним движением отрубил тонкий конец и протянул ей.

— Идти будет легче, если есть, на что опереться.

— А вы?

— Себе сделаю по дороге.

Он молчал, и это нервировало. Хотелось непринуждённого разговора, хотя, о чём она вообще думает? Какой разговор может быть, когда ты ползёшь то вверх, то вниз, пытаясь не свалиться, цепляясь за ветки? Алексис пыхтела, путаясь в длинных рукавах, придерживая юбки и стараясь не думать о натёртых ногах и чулках, которые давно покрылись дырами. Она с завистью смотрела на Киллиана, который шёл вперёд, казалось, вовсе не чувствуя усталости. Хотелось встряхнуть его, заставить обратить на себя внимание, добиться признания, что он спасал её, а не просто по стечению обстоятельств оказался рядом.

А Киллиан упрямо шёл вперёд, с трудом удерживаясь, чтобы не пинать каждый попавшийся камень или корень. Прыгнуть за Алексис было решением необдуманным, но о нём он, как раз, не жалел. Стоило представить, что она оказалась бы здесь одна, или, не дай Бог, утонула бы, в животе всё сворачивалось в склизкий ледяной комок. Но сейчас… Находиться рядом, наедине, знать, что она зависит от него — эти мысли приводили в трепет, вызывая жар в позвоночнике. Когда голова была занята тем, что поесть, или где остановиться на привал, всё было в порядке. Но стоило угомонить вопящий от голода желудок и вытянуть усталые ноги, и приходили новые мысли. О том, как беззащитна и трогательна Алексис в его куртке и с растрёпанными волосами, как топорщат ткань рубашки тёмные соски, вызывая желание накрыть их рукой и согреть. Или поцеловать.

И вот от этих образов ладони непроизвольно сжимались в кулаки, и хотелось идти дальше, не оглядываясь, не оборачиваясь, чтобы не спросить всё ли в порядке или подать руку, если она поскользнулась. Она старалась не мешаться, упорно шла вперёд и смотрела так независимо и гордо, что внутри поднималась неосознанная волна гнева. Потому что он не привык к такому проявлению независимости. Потому что хотел, подспудно мечтал, чтобы она просила о помощи. Чтобы был повод возмутиться и в очередной раз убедиться, что она — изнеженное создание, которое только причиняет неудобства.

— Вы куда? — спросила Алексис, когда Киллиан объявил привал и бросил коробок спичек, попросив развести костёр.

— Скоро буду. — Он не хотел вдаваться в объяснения. Не хотел говорить, что надо пройтись и просто проветрить голову, зная, что она не будет тяжело дышать за спиной, сдавленно охая всякий раз, когда подворачивает ногу.

Алексис поджала губы, проводив его растворившуюся в темноте фигуру долгим взглядом. Потом завернулась плотнее в куртку и пошла искать хворост. Надо же, злится! На что? На то, что она не умеет добывать еду из ничего или спотыкается на каждом шагу? Так она и не просила её спасать! Тоже мне — спаситель! Мог бы бросить тонуть, она бы только спасибо сказала! Обида на Киллиана зрела постепенно, весь день, с каждым брошенным в её сторону раздражённым взглядом, с каждым разом, когда он закатывал глаза, протягивая ей руку. Алексис чувствовала себя обузой, и от этих мыслей слёзы вскипали на глазах. Прикусив губу, она наклонилась за очередной веткой, представляя, как воткнёт её Киллиану МакРайану прямо в глаз! При этой мысли стало значительно легче, и остальной хворост был тщательно осмотрен на предмет нанесения увечий своему спутнику.

Когда Киллиан вернулся, костёр уже весело трещал, а Алексис, сбросив куртку, подбрасывала ветки. На землю у её ног шлёпнулась крупная форель, слабо шевеля хвостом.

— Сможете нанизать её на прутья? А я пока займусь постелью.

Поджав губы, Алексис достала из кучи хвороста пару более-менее подходящих прутьев и посмотрела на рыбу. Та снова пошевелила хвостом, тяжело поднимая и опуская жабры. Осторожно оглядев рыбу со всех сторон, Алексис покосилась на темноту, в которой скрылся Киллиан, и медленно потыкала её прутом. Рыба вдруг ожила, изогнулась, подпрыгнула и снова упала на землю. И что, надо проткнуть её заживо?! Алексис проглотила комок, подкативший прямо к горлу, и попыталась взять рыбу в руки, но та оказалась невероятно скользкой и юркой и, измазав и без того грязную рубашку, выпрыгнула и принялась скакать вокруг костра. Представив, как Киллиан будет издеваться над тем, что она не может справиться с элементарной задачей, Алексис заозиралась в поисках камня. Прежде чем жарить, надо всё-таки убить. И на этой рыбе она точно отыграется за все обиды, скопившиеся за день.

Киллиан возвращался вполне довольный собой: ужин, более чем просто сытный, он обеспечил, а сейчас ещё и нашёл отличную лиственницу, нижние ветки которой могли послужить постелью на сегодняшнюю ночь. Что-что, а спать на земле, да ещё и в середине осени, когда сыростью тянет буквально отовсюду, было сомнительным удовольствием. Держа ветки подмышкой, Киллиан вышел к костру и замер, сбиваясь с шага.

Над костром, на корявых, но на совесть вбитых в землю рогатинах крутилась пойманная рыба. Грязная, проткнутая в нескольких местах, со вспоротым животом и измочаленной о камни головой, она пугала одним своим видом. Алексис сидела рядом, невинно поворачивая её и не давая подгореть.

— Вы долго отсутствовали, — заметила она светским тоном, будто не ждала его целый час посреди леса, сражаясь с речным чудищем, а только что спустилась в гостиную выпить чаю.

— Искал ветки помягче, — рассеянно ответил Киллиан, всё ещё не сводя глаз с покалеченной рыбы. Перед глазами так и вставала картина, как Алексис разделывается с ней. Удержаться от улыбки было просто невозможно. Киллиан фыркнул, заставив её удивлённо поднять голову и посмотреть на него. Потом фыркнул ещё раз, и наконец расхохотался, сгибаясь пополам. Поначалу опешив, Алексис наблюдала за ним настороженно, но смех был столь заразителен, что хотя бы не улыбнуться в ответ было невозможно.

— Б-бедная форель! — хохотал Киллиан, снова и снова глядя на рыбину. — За что вы так с ней?

— Она сопротивлялась! — смеялась Алексис, вспоминая, как сражалась с ней.

Рыба вдруг зашипела, нижний плавник вспыхнул, и Киллиан едва успел крикнуть:

— Спасайте!

Алексис повернула её, продолжая тихо посмеиваться. Потом посмотрела на Киллиана, который отвернулся и раскидывал нарубленные ветки между корней вековой сосны, раскинувшихся широким полукругом. Она впервые услышала, как он смеётся, и отчего-то это согревало теплом. Таким теплом, что улыбка до сих пор не сходила с губ, хотя рыба была уже совершенно ни при чём.

— А рыба невероятно вкусная! — сказала Алексис спустя десять минут, когда форель была разложена на камнях и теперь ещё больше походила на попавшую под обстрел жертву.

— Её сложно испортить, — пробормотал Киллиан, пытаясь вырезать более-менее целый кусок.

Алексис решила проигнорировать это замечание — похвалы за свои кулинарные таланты она явно не дождётся.

— Скажите, а где вы научились рыбачить без удочек?

— Дома. — Киллиан облизнул палец, по которому тёк прозрачный жир. — Вокруг нас было много озёр и рек, и рыбы там было в избытке.

— О, вы, наверное, наелись её в детстве! — улыбнулась Алексис и осеклась, увидев, как застыло на миг лицо Киллиана. Но он тут же небрежно пожал плечами, отправляя в рот новый кусок. Прожевал и только потом ответил:

— Всякое бывало. А вы? Что подавали в вашем детстве на стол?

Он заметил, что Алексис охотно делится воспоминаниями, при этом глаза её мечтательно вспыхивают и даже голос меняется, становясь нежнее и мягче. Киллиан не вслушивался в смысл: кому интересно знать, сколько перемен блюд было на чьём-то там столе сколько-то лет назад? Но он готов был слушать этот голос весь вечер, к тому же, имея возможность смотреть на неё, не тайком, исподтишка, а прямо.

Алексис откинулась на корни, подтянув к груди колени и обхватив их руками. Ладони она без сожаления вытерла о юбку, рассудив, что грязнее она всё равно не станет, а тратить питьевую воду, которой была всего лишь одна фляжка, на мытьё рук — ненужное расточительство. Волосы снова растрепались падая на плечи и скрывая лицо. Киллиан досадливо вздохнул, отметив, что Алексис, намерено или случайно, скрыла грудь, которую хотелось бы рассмотреть. Он опустил глаза, чувствуя, как внизу живота шевельнулось вполне определённое желание.

— Ложитесь спать, Алексис, — сказал он, поднимаясь.

— А вы? — Её не пришлось долго упрашивать, глаза слипались сами собой.

— Я лягу позже.

Киллиан дождался, пока она уляжется на ветках, накрываясь его курткой, сворачиваясь под ней в комок, из которого торчали только ботинки и край юбки. Вздохнул еле слышно и отступил в темноту, надеясь, что прохладный воздух быстрее приведёт в чувство и охладит мысли.

Несмотря на усталость, Алексис долго не могла заснуть и просто лежала с закрытыми глазами, вслушиваясь в треск костра и шорохи леса вокруг. День был долгим и неимоверно тяжелым. И думать о том, что впереди ещё как минимум два таких же, не хотелось. Хотя мышцы ныли гораздо меньше, чем утром, только слишком сильно гудели ноги да начали напоминать о себе многочисленные ссадины. Ветки впивались в бока, и если вчера ночью Алексис настолько устала, что спокойно заснула прямо на камнях, то сегодня она ворочалась, пытаясь устроиться удобнее, то и дело одёргивая юбку, которая поднималась и оголяла и без того замёрзшие ноги.

Киллиан вернулся, когда Алексис наконец затихла. Сел напротив, разложил ветки, принимаясь снимать с них стружку, заостряя на концах. Алексис осторожно приоткрыла глаза, глядя на него сквозь волосы, упавшие на лицо. В дрожащем горячем мареве его силуэт размывался и казался чем-то сказочным, нереальным. Волосы скрывали лоб, задевали ресницы; подбородок спрятался за густой щетиной, отливающей рыжим в сполохах костра. Губы были сжаты в тонкую линию, и только глаза изредка вспыхивали — когда он поднимал голову и бросал на неё быстрые взгляды. Рядом с ним было спокойно и уютно, даже мысли о впившейся в руку ветке растаяли. Алексис медленно закрыла глаза и сама не заметила, как заснула.

Весь следующий день они брели по лесу, неуклонно поднимаясь вверх, пока не поднялись на высокую бровку холма, останавливаясь перед раскрывшейся картиной. Внизу, насколько хватало глаз, лежал лес. Оранжевый, тёмно-зелёный, жёлтый — он волнами спускался по склонам гор, изредка из цветного моря вставали каменистые склоны. Дальше, на самом горизонте, виднелась серая полоса — прерии. Где-то там лежал Колорадо-Спрингс. Дорога пряталась в чаще и хотя бы приблизительно понять, где именно она находится, не представлялось возможным.

— Смотрите! Там дым! — Алексис показала влево. Там, на фоне серого неба действительно поднимались узкие, едва различимые для глаза столбики. Киллиан нахмурился, прикидывая, что именно это могло быть.

— Это резервация, Киллиан! — Алексис едва не подпрыгивала от возбуждения. — Нам надо идти туда!

— Вы в своём уме? — недовольно покосился Киллиан. — Только освободились от дикарей и снова хотите обратно? Или вам так понравилось?

— Не говорите глупостей! — фыркнула Алексис. — Во-первых, там живут совсем другие индейцы. А во-вторых, там, в резервации, есть солдаты. Уж к ним-то, я полагаю, у вас нет никаких претензий?

Киллиан молчал. Предложение было противоречивым, но плюсы всё же перевешивали. Резервация находилась гораздо ближе, чем дорога, да и с солдатами точно проще договориться и хотя бы послать весть Колуму. При этом всё в нём восставало против того, чтобы приближаться к дикарям на расстояние выстрела, и никакие заверения Алексис, что те индейцы — другие, не могло заглушить ненависть, клокотавшую внутри.

— Я доведу вас до резервации, а сам буду ждать неподалёку. Ещё одна ночь в лесу не сыграет для меня особой роли.

Алексис нахмурилась. Но спорить не стала, подумав, что лучше решить проблему на месте. Воодушевленная тем, что скоро сможет поспать в нормальном доме, выпить горячее питьё и просто помыться тёплой водой, Алексис буквально летела вперёд, забыв об усталости. И каково же было разочарование, когда, поднявшись на очередной холм, они поняли, что засветло до резервации не добраться.

— А я так надеялась, что мы дойдём уже сегодня, — вздохнула Алексис, устало опускаясь на землю. Впрочем, долго хандрить не пришлось. Она сама, без напоминания, принялась собирать хворост и разжигать костёр, пока Киллиан скрылся в лесу, разыскивая что-нибудь на ужин. И когда он вернулся, неся небольшого тетерева, костёр уже весело трещал, рассыпая искры.

— Вы поймали его голыми руками? — не удержалась от сарказма Алексис, наблюдая, как Киллиан принимается разделывать птицу. Киллиан поднял на неё тяжёлый взгляд, и поначалу казалось, что отвечать он вовсе не будет. Но, спустя пару минут, он всё-таки буркнул:

— Повезло. Он удачно напоролся на мой нож.

— О, — только и смогла вымолвить Алексис, пытаясь себе это представить.

Впрочем, долго раздумывать о том, как именно тетерев решил совершить самоубийство, она не стала, а вскоре над костром поплыл аромат жареного мяса, заглушая все мысли.

Над лесом давно взошла луна, а тени вокруг костра обступали плотной стеной, угольно-чёрные, резкие. Алексис неосознанно придвинулась ближе, стараясь не смотреть по сторонам — за каждым кустом сегодня чудились чьи-то глаза, а чувство, что кто-то ходит вокруг и наблюдает, не покидало.

— Не верится, что всё это происходит со мной, — задумчиво пробормотала Алексис, рассеянно теребя кончик спутанной косы. — Знаете, я ведь когда-то любила читать книги о приключениях и таких вот, — она обвела взглядом освещённый круг, — ночёвках в лесу.

— Странный выбор литературы для утончённой леди, — фыркнул Киллиан.

— А сами-то вы много книг прочли? — вскинулась она, но попытка задеть не удалась. Киллиан лишь пожал плечами и равнодушно ответил:

— У меня было мало времени для чтения.

Они замолчали. Как же давно, казалось, в другой жизни, Алексис пыталась его спасти, а он лежал на полу её дома, раненый, молящий о помощи. Это точно был один и тот же человек? Она вздохнула, подумав, что со дня на день они снова вернутся в цивилизацию, и что будет там? Киллиан так же будет избегать её, а она — пытаться найти его среди случайных прохожих в толпе?

— Спасибо вам, — прошептала она еле слышно. Киллиан недоуменно посмотрел на неё. Она сидела совсем близко, почти касаясь плечом его плеча, и желание защищать, оберегать ото всех бед накрыло тёплой волной. — За то, что спасли меня.

— Не за что, — тихо ответил он. — Теперь мы квиты.

Алексис подняла на него глаза, всматриваясь в усталое лицо, на котором горели странным, нечитаемым взглядом прозрачно-голубые глаза. Как во сне она подняла руку, убирая со лба непослушную каштановую чёлку, облизнула внезапно пересохшие губы.

— Нет, — выдохнула она, боясь растерять всю смелость. — Пока нет.

Она потянулась к нему и мягко коснулась его обветренных сухих губ в невесомом, нежном поцелуе.

— Вот теперь да, — прошептала ему в губы. — Теперь мы квиты.

Киллиан замер, не дыша, не зная, как реагировать на это внезапное проявление чувств. Хотелось сгрести её в охапку, прижать к себе, сжать так сильно, чтобы не осталось возможности сделать вдох. Но он сидел, не двигаясь, чувствуя, как время утекает сквозь пальцы вместе с упущенной возможностью. Алексис отстранилась, опуская глаза, надеясь, что он не заметит сожаления, сквозившего во взгляде. Он не хотел её. Она его не привлекала. И даже хорошо, что её отчаянный порыв был расценен как проявление благодарности, не более.

Она медленно поднялась, взяла куртку и отошла, опускаясь на землю и устраиваясь на ночлег. Слёзы обожгли глаза, и пришлось закусить губу, чтобы не зарыдать от жалости к себе и растоптанным надеждам.

Просыпалась Алексис медленно, нехотя, приоткрыв глаза и наблюдая за слабо тлеющими углями, присыпанными сизым пеплом. Небо уже посерело, но было непонятно — перед рассветом, или же просто затянуто облаками, и днём ждать дождя. Алексис хотела было потянуться, но замерла, чувствуя чужую руку, лежавшую на плече. Ночью, видимо, Киллиан лёг за её спиной, накинув на себя куртку, и теперь мерно дышал ей в затылок. Его близость взбудоражила, сердце сбилось с хода и в следующую секунду ухнуло вниз, заколотившись о грудную клетку. Алексис вдруг почувствовала его всего, сразу, каждый дюйм его тела там, где он соприкасался с ней. Ладонь на плече прожгла кожу, вызывая желание сбросить её. Или взять в свою и прижать к губам, позволить провести по шее, вызывая колкие мурашки…

Алексис неслышно выдохнула и слабо пошевелилась, мечтая, чтобы он проснулся. Чтобы попросил, предложил, взял… Она бы не стала отказываться. Не стала бы кричать и пытаться вырываться. Она сдалась бы сразу, отдалась в его руки, подставляя истосковавшееся по мужчине тело под жадные поцелуи… Алексис хотела его, хотела Киллиана МакРайана, и будь что будет! Кровь шумела в ушах, дышать становилось всё тяжелее, воздуха не хватало. Алексис прикусила губу, осторожно поводя бёдрами, прижимаясь крепче, и едва сдержала стон, когда ладонь на её плече вдруг слабо сжалась и скользнула ниже, к локтю, потом к запястью, а дыхание за спиной сбилось, стало громче, прерывистей.

Горячая ладонь накрыла грудь, сначала почти невесомо, потом смелее, пропуская сосок между пальцами, касаясь выреза рубашки, пылающей под ней кожи. Ещё можно было остановиться. Сделать вид, что только что проснулась, подняться, но зачем?.. О чём он думал всю ночь, если сейчас, при свете дня, всё же решился ответить на её вчерашний молчаливый призыв? Она слышала, как неистово стучит его сердце, а может, это её выбивало дробь, грозя сломать рёбра?

Вдруг Киллиан застыл и прошипел на ухо:

— Не двигайтесь!

========= Глава 19 ==========

— Не двигайтесь! — жарко прошептал Киллиан, крепко стискивая её плечо. Алексис, ничего не понимая, послушно замерла и даже, кажется, перестала дышать, пока он медленно доставал револьвер и взводил курок.

Она проследила за его взглядом и прикусила губу, застыв от ужаса: прямо перед ними, в нескольких ярдах, мелькнула песочного цвета шкура, а вскоре показался и сам горный лев, неспешно обходящий свои владения. Вот он остановился, поднял голову, принюхиваясь к запахам, что привели его сюда, и вдруг пригнулся, прижимая уши к голове. Вдруг зверь, то ли почуяв опасность, то ли решив, что люди не стоят его внимания, прыгнул и скрылся в кустах.

— Почему он не напал на нас? — слабым голосом спросила Алексис.

— Надеюсь, потому что оказался умным, а не потому, что почуял хищника крупнее и страшнее. — Киллиан убрал револьвер в кобуру и поднялся. — Надо собираться и уходить. Не знаю, как вам, а у меня это блуждание по лесу уже в печёнках сидит.

Он принялся засыпать костёр землёй, не оглядываясь на Алексис, но чувствуя спиной её взгляд. Киллиан не представлял, как ему вести себя с ней дальше. Он давно понял, что такая женщина не для него. Внутри давно всё высохло, сгорело и осыпалось сухим пеплом под ноги. Только Алексис, кажется, не хотела этого понимать, а упорно занимала новые и новые позиции в сердце, в мыслях. Если раньше он мог уверить себя, что не думает о ней, то теперь она буквально жила в голове. А стоило открыть глаза — оказывалась рядом, смотрела мягко, или с укоризной, и манила к себе. Находиться рядом с ней с каждым днём становилось всё труднее, и он уже не мог отнекиваться от огромного, всепоглощающего чувства, которое зрело в груди.

Алексис хотелось зарычать от злости не хуже пресловутого горного льва, который помешал им. Она чувствовала, как в ней просыпается что-то дикое, первобытное, необузданное. Алексис увязла в Киллиане, не в силах сопротивляться чувству, которое с каждым днём становилось только сильнее, вопреки всем его попыткам отгородиться. Её влекло к нему, невзирая на все доводы рассудка, на огромную пропасть между ними, на то, что им и поговорить толком не о чем. Влекло к тому тёмному, что он и не пытался скрыть, нарочно выпячивая самые непритязательные стороны своего характера. Грубый, невоспитанный, эгоистичный — вот то немногое, что сразу приходило на ум, стоило подумать о Киллиане. Но иногда за этим проскальзывали другие черты, — любящего мужа, заботливого мужчины, — и это несоответствие сводило Алексис с ума.

Ей хотелось разгадать его, растопить его сердце, заставить снова смеяться — он же умеет, она видела! Хотелось снова научить чувствовать вкус к жизни. Хотелось, чтобы он смотрел на неё, как на женщину, в конце концов! Конечно, можно было легко списать всё на то, что они слишком много времени провели наедине. Что это просто влечение тела, откликавшегося на сильного привлекательного мужчину. Но что-то подсказывало: будь на месте Киллиана тот же Фрэнк, никаких желаний, кроме того, чтобы скорее добраться домой, у Алексис не возникло бы.

Поднявшись на пригорок, Киллиан обернулся, наблюдая, как Алексис взбирается следом, устало убирая волосы с лица. Потом посмотрел вперёд, прикидывая, сколько примерно ещё идти до резервации. С холма лес сбегал вниз, образуя широкую чашу, окружённую такими же холмами. Пайкс-Пик была совсем близко, слева и чуть позади — они почти обошли её. В редкие прорехи облаков проглядывало голубое небо, и река внизу вспыхивала искрами в редких солнечных лучах. Тонкие столбы дыма стали гораздо ближе, но надо было пересечь долину и снова подняться наверх.

— Идти ещё около трёх часов, — сказал Киллиан, когда Алексис, тяжело дыша, остановилась рядом. — Мы можем передохнуть полчаса и…

— Нет, — отрезала Алексис. — Если только вы не устали.

Киллиан смерил её долгим взглядом, но не ответил. Конечно, она хочет как можно скорее попасть домой, как и он, впрочем. Но при мысли, что скоро придётся расстаться, остро кольнуло в груди. Солнце снова скрылось за облаками, начал накрапывать дождь, но ветви деревьев надёжно защищали, только сверху шелестели капли. Вскоре дождь усилился, и пришлось остановиться, укрываясь под раскидистой елью. Алексис прислонилась к стволу, стараясь не показать, как на самом деле устала за этот последний затянувшийся отрезок пути. Киллиан стоял рядом, совершенно не зная, куда себя деть: места под ёлкой было мало. В воздухе разливался густой аромат хвои, но на этом крохотном пространстве между ними он словно сгустился, загудел от нарастающего напряжения. Алексис молча наблюдала за ним, а внутри росли смелость, желание сделать первый шаг, несвойственные ей, но такие искушающие… Она тихо вздохнула, набирая полные лёгкие воздуха, как перед прыжком в воду, и, наконец, решилась.

— Слишком близко, правда? — спросила тихо, ловя его взгляд и удерживая его. — Неловко, неправильно, странно.

— Вы хотите это обсудить? — в тон ей ответил Киллиан, подходя ближе, опираясь одной рукой о ствол дерева.

— Я, кажется, хочу слишком многого, мистер МакРайан. — Алексис всё-таки опустила глаза, разглядывая его губы, мечтая о том, чтобы он прикоснулся к ней.

— Чего, например? — прошептал Киллиан, склоняясь ниже, скользя взглядом по лицу.

— Приличным леди не пристало говорить об этом вслух, — выдохнула Алексис, чувствуя, как сердце подпрыгнуло вверх и бьётся где-то в горле.

— Даже в неприличной компании? — Губы Киллиана были так близко, что Алексис почти чувствовала их жар. Она подняла на него взгляд, безмолвно давая разрешение, и он поцеловал её, кладя ладонь на щёку, заводя руку дальше, к затылку, мягко притягивая к себе. Алексис закрыла глаза, и чувства обострились, стали ярче, сильнее. По телу разлилось тепло, сладкое, щекочущее внизу живота. Она приоткрыла губы, чувствуя чужой язык, касаясь его своим; руки взлетели вверх, путаясь в его волосах, притягивая к себе. Вторая рука Киллиана нырнула под куртку, прижимая к себе за талию, дыхание сбилось, и кровь оглушительно зашумела в ушах, заглушая голос разума.

Поцелуи, горячие, жадные, обещали, завлекали, заставляли тело полыхать. Они обрывались на короткие мгновения, чтобы, набрав больше воздуха, снова погрузиться в поцелуй. Не позволяя себе большего, но безумно о большем мечтая. Киллиан с трудом заставил себя остановиться, дыша тяжело, прерывисто. Прижал к себе, словно боялся, что сейчас она заговорит и разрушит то хрупкое, только что зародившееся между ними. Но Алексис молчала, уткнувшись носом в ямочку между ключицами и мечтая о том, чтобы этот дождь как можно дольше не заканчивался.

Вскоре стало тихо, и только капли срывались вниз с веток. Алексис смущённо отстранилась, опуская глаза.

— Пора идти.

Киллиан кивнул. Рука Алексис нашла его руку, пальцы переплелись, делясь теплом. Дальше они шли молча, не спеша поднимаясь к выходу из долины. Впереди забрезжил просвет: лес заканчивался, начинались прерии. Алексис остановилась, со страхом посмотрев на Киллиана.

— Я знаю, что прошу о многом, но, может, вы всё-таки пойдёте со мной?

Несмотря на всю свою браваду, она вдруг поняла, что больше не может относиться к индейцам так же, как до похищения. Умом она понимала, что они действительно разные, но оставаться среди них в одиночестве не хотела. Киллиан задумался. Ему самому претила мысль о том, чтобы передать Алексис в руки очередных дикарей, пусть даже, по её уверениям, настроенных вполне мирно. С другой — находиться в окружении краснокожих почти без оружия, с численным превосходством казалось форменным безумием.

— Я не могу вас уговаривать, зная, сколько боли причинили вам индейцы, — снова заговорила Алексис, — но если вы откажетесь, я пойму и пойду с вами.

Киллиан нахмурился. Это было нечестно. Лишать Алексис отдыха, возможности выспаться, нормально поесть и добраться до дома с комфортом он не хотел. И если это будет зависеть только от него…

— Хорошо, — наконец вздохнул он, отнимая свою руку от её. — Я пойду вместе с вами.

Алексис поёжилась: то ли от того, что без его ладони стало холодно, то ли от тона, который вдруг стал ниже на несколько градусов. Но Киллиан уже пошёл вперёд, и ей ничего не оставалось, как последовать за ним.

Вскоре им стали попадаться первые признаки человеческого присутствия: вырубленные здесь и там кусты, протоптанные тропинки, а вскоре показались и столбы дыма, совсем близко, в нескольких десятках ярдов за деревьями.

— Стойте, — предостерегающе поднял руку Киллиан. — Кто знает, как они отнесутся к чужакам на их территории. Давайте подождём, если они не слишком глупы, то наверняка в ближайшее время заметят нас сами.

И правда, не прошло и четверти часа, как между деревьями замелькали фигуры, и вскоре им навстречу вышли двое мужчин с ружьями наперевес. Высокие, смуглые, черноволосые, они настороженно смотрели на пришельцев. Алексис, поначалу прятавшаяся за спиной Киллиана, глубоко вздохнула и вышла вперёд, поднимая руки ладонями вверх.

— Мы пришли к вашему вождю, Золотому Ястребу! — громко сказала она, надеясь, что её поймут. — Мы — друзья отца Колума. Я была у вас несколько недель назад.

Воины молчали несколько мучительно долгих секунд, переглядываясь, будто обменивались мыслями. Потом один из них шагнул вперёд и мотнул головой, призывая следовать за собой. Киллиан чуть слышно цокнул, но ничего не сказал, только быстро посмотрел на Алексис, которая едва заметно кивнула.

Через несколько ярдов лес начал редеть, и вскоре они вышли на открытое место. Вдалеке виднелись знакомые Алексис хоганы, и она чуть не заплакала от облегчения, разглядев впереди два дома: школу и церковь. Значит, они не ошиблись и действительно достигли резервации! Их провели мимо куполообразных домов, и взгляды, которыми провожали индейцы, заставляли сжаться, вызывая желание укрыться от них. Хоган вождя высился впереди, и перед ним воины остановились, коротко сказав что-то на своём языке.

Полы жилища распахнулись, и Алексис не смогла сдержать улыбки — пусть она видела этого человека лишь раз, но он точно внушал доверие.

— Маленькая скво? — Вождь не скрывал своего удивления, разглядывая Алексис и оценивая её потрёпанный вид. — А это кто?

— Это брат отца Колума, Киллиан, — поспешно ответила Алексис, надеясь, что дружелюбие вождя простирается и на брата отца МакРайана.

— Брат? — Золотой Ястреб внимательно смотрел на Киллиана, который отвечал ему тем же, хорошо, хоть, молчал. — Я слышал про тебя. — Вождь покачал головой и снова перевёл взгляд на Алексис: — Ты устала. Иди, моя жена, Белая Сойка, поможет тебе.

— А он? — встревожилась Алексис, боясь оставлять Киллиана одного.

— А с ним я поговорю. Не волнуйся, маленькая скво, его никто не обидит. — Вождь тонко улыбнулся, давая понять, что разговор окончен.

— Подождите! — снова вмешалась Алексис. — Можно отвести нас к солдатам? Они же стоят здесь, неподалёку?

— Все солдаты ушли, маленькая скво, — сурово ответил Золотой Ястреб, и взгляд его потяжелел. — Четыре дня назад они снялись с места, оставив нас. Не знаю, когда вернутся.

Алексис бросила последний взгляд на Киллиана, безмолвно моля его не натворить глупостей, и покорно пошла за стройной индеанкой, которая с улыбкой поманила за собой.

— Сейчас искупайся. — Белая Сойка говорила медленно, но слова выговаривала чётко. — Я учила язык в школе, — ответила она, предвосхитив вопрос Алексис. — Там — она показала рукой за постройки, — есть вода. Горячая. Иди, купайся. Одежду принесут.

Жена вождя проводила Алексис за пределы поселения, к высоким густым кустам, за которыми пряталась цепь небольших водоёмов, от которых парило. В воздухе стоял лёгкий солоноватый запах, и Алексис вспомнила о минеральных источниках, про которые не раз слышала в городе. Неужели из-за них армия и правительство хотели окончательно согнать индейцев с их земель? Впрочем, думать об этом слишком долго она не стала — вода оказалась на удивление тёплой, и, сбросив с себя остатки того, что когда-то называлось одеждой, Алексис с наслаждением погрузилась в источник, прикрывая глаза и чувствуя, как расслабляется каждая клеточка тела. Глаза слипались от усталости, но она пересилила себя, погружаясь в воду с головой и выныривая, с сожалением поняв, что вымыть волосы нечем.

— Держи. — От голоса за спиной Алексис подпрыгнула, испуганно обернувшись. Белая Сойка сидела на камне неподалёку, а за ней толпились, смущённо улыбаясь, ещё несколько женщин. Жена вождя протягивала небольшой кувшинчик с коричневой жидкостью. Алексис настороженно посмотрела на него, не спеша принимать.

— Что это? — поинтересовалась она, всё же взяв сосуд в руки и принюхиваясь.

— Настой корня вереса и медвежьей ягоды, а ещё мыльный корень, — охотно пояснила Белая Сойка. — Чтобы отмыть волосы. Чтобы блестели. Как у меня. — Она провела рукой по гладким чёрным волосам, отливавшим синевой. — Бери. Не бойся.

Отвар пах хвоей и терпким, густым можжевеловым духом. Вылив половину на голову, Алексис принялась вымывать грязь и пыль с волос. Повторив процедуру ещё два раза, она наконец почувствовала, что волосы скрипят от чистоты. Присутствие женщин, продолжавших разглядывать её с неутихающим интересом, поначалу смущало, но Алексис заставила себя вспомнить, как раньше принимала ванну при служанках, и неловкость, хоть и не прошла окончательно, но стала меньше.

— Одежда. — Белая Сойка показала на аккуратно сложенный серо-голубой свёрток. — Мы будем ждать там. — Она поднялась и кивнула на кусты.

Не заставляя себя долго ждать, Алексис вышла из воды, ёжась от холодного воздуха, и развернула свёрток, оказавшийся длинным платьем из тонкой кожи, украшенным мягкой бахромой. С виду оно было бесформенным, но на удивление пришлось впору, подчеркнув достоинства фигуры без излишней откровенности. Рядом с платьем Алексис нашла мягкие сапоги, больше похожие на носки, но с плотной подошвой. После ботинок обувь показалась удобной, как домашние туфли.

— Пойдём. — Белая Сойка, заметив Алексис, отошла от женщин, с которыми весело о чём-то переговаривалась. — Тебе надо поесть и отдохнуть.

— А что с Киллианом?

— Он придёт потом, — уклончиво ответила индеанка. — Когда поговорит.

— С вождём?

— И с ним тоже.

Они подошли к небольшому хогану, расписанному ярко-синими волнами и красными кругами, напоминавшими солнце. В отличие от жилища вождя, этот не имел длинного прохода, похожего на коридор. Белая Сойка пригнулась, входя внутрь, и Алексис ничего не оставалось, кроме как пойти следом. Внутри хоган оказался гораздо просторнее, чем выглядел снаружи. Каркас их толстых веток сплетался над головой в прочный потолок; от пола примерно до середины человеческого роста стены между жердями были выложены землёй и глиной, гладкой и покрытой узорами. В центре хогана горел очаг, выложенный по кругу камнями, а за ним Алексис разглядела подобие кровати, укрытой шкурами. Над очагом в крыше виднелось отверстие, куда уходил дым, но внутри было тепло, даже душно.

— Садись, ешь. — Белая Сойка показала на кровать и кивнула на тарелку, в которой дымилось мясо. — Потом можешь отдыхать. Не бойся, всё будет хорошо.

Она ушла, и Алексис осталась одна. Обойдя жилище по кругу, она наконец опустилась на шкуры, под которыми разглядела матрас, набитый соломой. Взяла в руки тёплую миску и набросилась на еду, радуясь, что никого нет рядом, и можно есть руками, слизывая с пальцев горячую подливку, макая в неё хлеб и не думая о манерах. Глаза снова стали слипаться, когда еда подошла к концу, и, не раздумывая долго, Алексис забралась под шкуру и заснула.

* * *

— Я не помогаю каждому белому, забредшему в резервацию, — начал вождь, едва Алексис и Белая Сойка скрылись из виду. — Но твой брат много говорил о тебе, а он — хороший человек. А значит, ты мой гость. Можешь отказаться, — проницательно усмехнулся индеец, наблюдая за недовольством на лице Киллиана. — Твоей скво здесь ничего не угрожает. Но если не испугаешься перемен, примешь мою помощь.

Киллиан продолжал молчать, пытаясь понять, куда клонит Золотой Ястреб. Прислушиваясь к себе, он с удивлением, понял, что не испытывает к вождю ставшей привычной ненависти. Этот человек внушал уважение, и не только своим видом. Он говорил коротко, скупо, но веско, заставляя прислушиваться. И в самом деле — что он теряет? Колум отзывался о Золотом Ястребе с уважением, хотя Киллиан и поднимал его на смех. Но сейчас он и сам невольно проникся, к тому же, понимая, что выбора особого у него нет.

— В тебе много страхов и сомнений — так говорил твой брат. А теперь я и сам вижу, что он прав. Ты потерял себя. Потерял свою тень. А человек без тени не боится смерти. Это плохо.

— Разве воин должен бояться смерти? — саркастично поинтересовался Киллиан.

— Ты больше не воин, — отрезал вождь. — Твоя жизнь изменилась. Надо принять её. Или не жить вовсе.

— И что ты предлагаешь? — Киллиан усмехнулся. — Станцевать с бубном и попросить совет у Медведя?

— Ты глуп, — беззлобно усмехнулся индеец. — Но это не страшно. Иди, помойся, от тебя смердит, как от скунса в брачный период.

Он кивнул, и к ним подошли два индейца. На Киллиана они смотрели настороженно, и тот ответил им таким же взглядом.

— Они проводят тебя до воды. Потом приведут ко мне.

Тёплые источники полукругом огибали резервацию, и Киллиан вскоре с наслаждением опустился в воду, помня, что долго нежиться в тепле не получится. Но, когда вылез, не нашёл своей одежды. Рядом стоял один из проводников-индейцев, протягивая синее армейское одеяло.

— А моя одежда? — возмутился Киллиан. Но индеец лишь равнодушно пожал плечами и пошёл обратно, в деревню, вынуждая закутаться и идти следом. В босые ступни впивались мелкие камни и сухая трава. Поднялся ветер, и облака над головой снова грозились пролиться дождём.

Вскоре они оказались у землянки, чей круглый купол возвышался над Киллианом не больше, чем на голову. Повинуясь всё тому же молчаливому проводнику, Киллиан пригнулся, проходя в длинный тёмный коридор и спускаясь вниз на несколько ступенек, чувствуя, как густеет воздух, становясь влажным и ароматным. Когда ступени кончились, он оказался в небольшом помещении, обложенном изнутри плотно пригнанными брёвнами. Четыре жерди образовывали каркас, смыкаясь над головой. В центре тлел огонь, круглые камни у очага парили, когда на них плескали водой.

— Садись. — Вождь был уже здесь, сидел на одной из низких деревянных скамей, стоящих по кругу.

— Что это? — спросил Киллиан, оглядываясь.

— Здесь мы очищаем не только тело, но и душу, — ответил Золотой Ястреб, плеснув на камни новую порцию воды. Запахло чем-то густым и сладким. — Здесь ты попробуешь получить ответы и избавиться от призраков прошлого. Держи.

Киллиан с недоверием уставился на длинную тонкую трубку. Попытался принюхаться, но запах трав щекотал ноздри, не давая расслышать более тонкие ароматы.

— Это — калюмет*, дар Великого Духа. То, что поможет твоей душе поговорить с богами.

— Мой Бог меня не слышит, — скорее по привычке, чем по необходимости рассеянно ответил Киллиан, беря трубку в руки.

— Может, потому что ты недостаточно громко говоришь? — хитро улыбнулся Золотой Ястреб, откидываясь на стену и продолжая следить за Киллианом.

Сладковатый, густой дым заполнил лёгкие, а в голове приятно зашумело. Передав трубку вождю, Киллиан сбросил одеяло под ноги и глубоко вздохнул.

— Слушай себя, — донёсся как сквозь вату голос вождя. — Слушай и смотри.

Новая порция дыма затопила разум, и Киллиан прикрыл глаза, расслабляясь, послушно открывая сознание. Ему стало интересно: каким образом табак и баня могут помочь забыть прошлое. Хотелось рассмеяться и крикнуть индейцу, что их хвалёные обряды — первобытный бред, когда перед глазами вдруг начали появляться картины. Размытые, туманные, но узнаваемые.

Он снова шёл к дому, и заиндевелая трава похрустывала, ломаясь, под ногами. Но сейчас воспоминание о том дне, самом страшном в его жизни, не приносило ожидаемой боли. Он словно смотрел со стороны, как на старую, выцветшую фотокарточку, глядя на Мэренн. Голос Золотого Ястреба звучал всё глуше, прося рассказать, и Киллиан сам не понял, как начал говорить, широко распахнув глаза, ничего не видя перед собой, заглядывая в саму глубь души.

— Ты ничем не мог им помочь, — донёсся далёкий голос.

— Мог! — зло выкрикнул Киллиан. — Мог! Приди я на час раньше, и всё было бы по-другому!

— И ты лежал бы рядом с ними, — грустно ответил голос. — Кому стало бы от этого легче?

— Мне, — прошептал Киллиан, крепко жмурясь, надеясь, что видения пропадут. Но они стали объёмнее, ярче. — Мне бы стало легче, — повторил он еле слышно.

Раздалось шипение, и новые клубы пара взвились к потолку. Киллиан снова и снова спускал крючок, опуская на пол мёртвого сына, чувствуя, что с каждым новым выстрелом взрывается всё внутри, скручиваясь горьким комом. Слёзы текли по лицу, смешиваясь с потом, и дыхание стало резким, прерывистым. Он не мог отпустить этого, не мог себя простить.

— Лучше бы я нашёл его мёртвым! — измученно прошептал он, пряча лицо в ладонях.

— И пропустил бы его последний вздох? Отправил к предкам без благословения? — укорил голос, который, казалось, вновь принадлежал Золотому Ястребу.

— Я не был бы убийцей собственного ребёнка, — глухо ответил Киллиан, не отнимая рук.

— Ты подарил ему милость, — печально ответил вождь. — Как я когда-то своему сыну, Меткому Барсуку.

Киллиан открыл глаза, пытаясь проморгаться, думая, — не послышалось ли? Во влажном тумане лицо Золотого Ястреба расплывалось, но чёрные глаза ярко горели, приковывая взгляд.

— Его задрал медведь, и спасать было поздно. Что было мне делать? Оставить умирать? Заставить в муках и страхе ждать конца? Или отпустить с любовью?

Киллиан молчал. Сейчас сделанное когда-то впервые обретало иной смысл, наполнялось другими причинами, звучало иначе. Что-то внутри рвалось, хлеща по душе обрывками, заставляя вновь содрогаться от рыданий.

Они вышли на свежий воздух, когда в небе загорелись первые звёзды. Впереди ярко горели костры, и вокруг плясали тени, громко и радостно крича. В голове ещё до конца не прояснилось, а внизу живота, смущая, разливалось тугое, тяжёлое желание. Киллиану пришлось надеть штаны и рубашку, которые оставили у входа — по словам Золотого Ястреба, его одежду забрали постирать.

— У нас сегодня праздник, — заметил вождь. — Юноши и девушки вступают в пору зрелости. Не буду звать тебя присоединиться. Да и табак, что ты сейчас курил, уже направил твои мысли и желания к другим берегам. Иди к своей скво.

Киллиан нахмурился, желая спросить вождя, что он имел в виду, но тот уже скрылся в своём доме, вероятно, спешил одеться к празднику. Одна из теней отделилась от ближайшей стены и поманила за собой, к хогану, который выделили гостям.

____________

*Для индейцев табак — священная трава, «трубка мира» (калюмет) — дар Великого Духа. Поэтому курение — это угодная богам жертва, а благоговейное выдыхание табачного дыма сродни молитвенному обращению. «Трубка мира» символизирует не только и не столько примирение враждующих племен (как это принято считать), сколько установление гармонии между богами и людьми.

========= Глава 20 ==========

Алексис проснулась от шороха и резко села, вглядываясь в полумрак.

— Спите, это я, — услышала она знакомый голос и не смогла сдержать вздоха облегчения, опускаясь обратно на меховое ложе. Там, за стенами, слышались разговоры и смех, а поверх весёлого гомона плыла странная песня, тягучая, будто её пели на одном дыхании, без слов, только звуками, которые то поднимались вверх, то опускались вниз. Песня захватывала внимание, погружая в странный транс, и Алексис поддалась ему, закрывая глаза, чувствуя, как в груди что-то откликается на каждый звук, то взмывая под потолок, то вихрясь тёмным клубком внизу живота.

Киллиан огляделся, не заметив в жилище кровати кроме той, на которой уже лежала Алексис. Скрипнув зубами, осторожно обошёл потрескивающий очаг и опустился на мех, не сводя глаз с огня. Дурман всё ещё вспыхивал в голове, вторя ярким искрам, а песня, что звучала за порогом, казалось, просачивалась внутрь, заставляя сердце пульсировать в такт. Мысли расплывались, рассеивались туманом по полумраку хогана. Там, на воздухе, казалось, ясность вернулась в голову, но здесь тяжёлое, тёмное билось в виски, растекалось обжигающей волной по позвоночнику. Киллиан медленно выдохнул и отвернулся от Алексис, поворачиваясь к ней спиной, стараясь не думать о ней, о том, что она сейчас так близко, что он слышит её дыхание.

— Киллиан? — снова заговорила Алексис, приподнимаясь на локте. — Где вы были? Что сказал вам вождь?

— Дал покурить и посадил дышать паром, — глухо ответил Киллиан после небольшой паузы. Разговор давался тяжело. Бороться с туманом в голове становилось всё сложнее, а желание обернуться и сжать Алексис в своих объятиях стало почти болезненным.

— Это был какой-то дурман? — ахнула Алексис, с несвойственной ей силой развернув его за плечо. Глаза Киллиана казались огромными и чёрными из-за расширенных, занявших почти всю радужку зрачков. С приоткрытых губ слетало тяжёлое, горячечное дыхание, и Алексис осторожно приложила руку ко лбу, но признаков жара не обнаружила. Наоборот — лоб был сухой и прохладный, и в целом Киллиан выглядел здоровым, только глаза лихорадочно блестели.

— Спите, Алексис, — снова прохрипел Киллиан, с отчаянием понимая, что вот-вот поддастся обжигающему внутренности желанию. Набросится на неё, как дикий зверь, не обращая внимания на мольбы остановиться. Её волосы, густой волной рассыпавшиеся по плечам, отражая пламя костра, упали на его грудь, и он, не думая, медленно поднял руку, пропуская их меж пальцев прежде чем убрать. Алексис замерла, напряжённо наблюдая, чувствуя, как разгоняет свой ход сердце, начиная биться под горлом. Время замедлилось, всё звуки, кроме казавшегося слишком громким дыхания, исчезли.

И вдруг рука Киллиана взметнулась вверх, к затылку, притягивая к себе, впиваясь в губы жадным, болезненным поцелуем. Алексис сдавленно охнула, застыла на миг, и тут же подалась к нему всем телом. Тяжёлое меховое покрывало полетело в сторону, путаясь в ногах, сковав на время движения. Киллиан неуловимым движением перевернул её на спину, и тут же снова вернулся к губам, пока руки лихорадочно задирали платье, всё выше и выше к бёдрам. Алексис помогла ему стянуть через голову рубашку, отбрасывая куда-то на пол, и сама привстала, избавляясь от платья.

Никакого смущения, страха не было. Словно в этом осколке первобытного мира стирались все условности. Алексис прижималась к нему, шумно дыша, хватая широко раскрытым ртом сухой воздух, пока его губы изучали шею, ключицы, грудь, обжигая короткими поцелуями. Внизу живота всё скрутилось в огромный, пульсирующий клубок, заставляя выгибаться, бесстыдно прижимаясь бёдрами.

Киллиан снова целовал её, тяжело прерывисто выдыхая, пока Алексис стягивала с него штаны, впиваясь ногтями в ягодицы, притягивая к себе. Он оторвался от неё, срывая последнюю, мешавшую деталь одежды, и тут же опустился между её ног. Рука осторожно опустилась на лобок, к мягким волосам, пальцы скользнули дальше, погружаясь внутрь. Первое движение заставило Алексис сладко выдохнуть, подаваясь вперёд. Она развела ноги шире, ловя взгляд Киллиана, не отводя от него глаз, когда он медленно вошёл в неё. Алексис рвано всхлипнула, прижав его к себе, чувствуя на крошечный миг, что они стали одним целым. А после мыслей не стало. Движения Киллиана, ритмичные, резкие, скольжение губ по плечам, губам, скулам — непрерывно, лихорадочно. И сладкое чувство лёгкости, с каждой секундой нарастающее, требующее большего.

Алексис стонала, сначала тихо, еле слышно, но постепенно голос креп, становился громче, и Киллиан, накрыв ей рот ладонью, жарко шептал:

— Тише… тише… тише… — каждое слово сопровождая движением внутрь, в неё.

Но Алексис словно потеряла рассудок, забыв о том, где они находятся, кто она и кто он, стремясь сейчас только к одному — отпустить, развязать наконец тот клубок, что зрел внутри, и оторваться от кровати, взлетая к потолку. Она закрыла глаза, запрокидывая голову, и замерла, мелко задрожав. Киллиан остановился, позволяя ей сполна насладиться, а после вновь начал двигаться, резко, быстро, подходя к завершению.

В хогане снова стало тихо, только чуть потрескивали дрова в очаге. Громкие крики и танцы за стенами сменились тихим пением, печальным и пронзительно красивым. Алексис лениво думала, что хотела бы узнать, о чём эта песня. Казалось, о звёздах и бескрайнем небе над головой, о шумных, прохладных ручьях и густом зелёном лесе… Мысли ворочались вяло, нехотя, истома разлилась по телу, и Алексис, уютно примостившись под рукой Киллиана, прикрыла глаза буквально на секунду, но даже не заметила, как провалилась в сон.

Киллиан накрыл её ладонь, лежащую у него на груди, своей, и поднял глаза к потолку, с удивлением заметив, что улыбается. Так хорошо, спокойно, уютно ему было не счесть сколько времени назад. В голове ещё шумело, слабо, еле заметно, и, накинув на них покрывало, лежавшее на полу, Киллиан заснул.

Алексис выныривала из сна медленно, нехотя. Моргнув, она прислушалась — кажется, была глухая ночь. Всё вокруг затихло, ни одного шороха не раздавалось снаружи. Выбравшись из-под одеяла, она поёжилась, накидывая платье, и, бросив взгляд на крепко спящего Киллиана, вышла наружу.

Над головой раскинулось огромное, необъятное небо. Костры прогорели, и в воздухе пахло сгоревшими листьями и пряной, прелой осенью. Сбегав по нужде, Алексис вернулась, с радостью ныряя под тёплое одеяло, стараясь не касаться Киллиана замёрзшими ногами и руками. Привстав на локте, она принялась разглядывать его лицо, освещённое слабо тлеющими углями. Хотелось убрать с его лица всю щетину и посмотреть на него, того, с фотокарточки. На острые скулы и губы, не скрытые усами и бородой. Алексис слабо улыбнулась и очертила пальцем их контур, не касаясь кожи.

Но Киллиан словно почувствовал: открыл глаза и, приподняв голову, поймал её палец, слегка прикусив и тут же целуя. Его взгляд, гипнотический, прозрачно-голубой, притягивал к себе, манил погрузиться в него с головой и утонуть. Что Алексис и сделала, склоняясь к Киллиану и нежно целуя. Торопливость, поспешность, страсть — сейчас всё ушло, отступило на второй план, осталось только желание узнать друг друга, изучить. Гладить шрамы: старые, новые. Нежно обводить их кончиками пальцев, повторяя их путь губами. Алексис таяла, каждой клеточкой снова чувствуя себя женщиной — любимой, желанной. Живой. Руки Киллиана, шершавые, горячие, ласково гладили её спину, проводя по позвоночнику вверх и вниз, рисовали сложный узор, поднимаясь к волосам. Он привлёк её к себе, неторопливо целуя, чувствуя, как просыпается желание.

Им снова было жарко. Тела сплетались в одно, устремляясь навстречу друг другу, ловя чужие губы, обвивая ногами. Дышали друг другом и не могли надышаться. Прерывались, чтобы просто смотреть в глаза и целовать, нежно, невесомо. И снова погружались в тягучую, сладкую бездну, из которой так приятно выныривать вдвоём.

Рассвет приближался, и где-то запел петух, самый первый, оповещая о зарождении нового дня. Алексис потянулась, закинув руки за голову, выгибаясь всем телом, и заворочалась, устраиваясь удобнее в кольце рук. Киллиан притянул её к себе, зарываясь носом в волосы, и, уже проваливаясь в сон, еле слышно пробормотал:

— Tá mo chroíistighionat, merenn.*

Ледяная волна окатила Алексис, мигом сдёрнув блаженную негу, прогнав сон. Киллиан уснул, так и не выпуская её из объятий, а в голове всё ещё звучало «Мэренн, Мэренн, Мэренн»… Не с ней он был сейчас, не её любил. Ему казалось, что рядом — жена, оттуда и нежность в глазах, и ласки, что предназначались не ей. Алексис стало горько. Прикусив губу, чтобы не зарыдать, она сжалась в комок, кляня себя за малодушие, из-за которого не может найти в себе силы и отодвинуться, вынырнуть из его рук. Она вдруг почувствовала себя невероятно усталой и одинокой. Хотелось как можно скорее попасть домой, свернуться в клубочек на своей кровати и нареветься всласть.

Время до утра тянулось медленно, как назло. За эти несколько часов Алексис успела пройти через ад и ступить в чистилище. В том, что произошло сегодня, Киллиан не виноват. И она тоже. С этим надо смириться и жить дальше. Он не осознавал, что делал, и будет жалеть, что ж, Алексис избавит его от неудобства — она сама скажет, что думает по поводу случившегося. И с тем, что любит его всем сердцем, тоже сможет смириться и жить дальше. Забудет всё, как сон, слишком красивый, чтобы быть правдой.

Едва снаружи послышались звуки просыпающегося селения, как Алексис встала и принялась одеваться, приводя в порядок волосы. Киллиан тут же сонно заворочался, повернулся на спину, находя Алексис глазами, и улыбнулся так светло и ясно, что сердце пронзила острая боль, не давая сделать вдох. Но Алексис вымученно улыбнулась:

— Думаю, если мы уедем утром, после обеда уже будем дома.

— Ты** так спешишь домой, — прошептал Киллиан, облокачиваясь о подушку и следя за её передвижениями по хогану. — Нас пока никто не будил, может, задержимся на пару часов?

— Не думаю, что это возможно, — холодным тоном ответила Алексис. — И вас, наверняка, пребывание здесь тоже нервирует.

Киллиан нахмурился, обдумывая услышанное. Потом криво усмехнулся, и с лица разом слетело добродушное выражение.

— Вы правы, — сухо бросил он, садясь на кровати и отыскивая взглядом одежду. — Быть может, вы отвернётесь, чтобы я вас не смущал?

Алексис, вспыхнув, выскочила из хогана наружу, чувствуя, как горло сдавливает болезненный спазм. Она прижала руки к груди, стараясь унять бешеный стук сердца, понимая, что выводы, сделанные утром — правильные. И для него эта ночь ровным счётом ничего не значит. А что она хотела от такого человека, как Киллиан МакРайан? Время, проведённое вместе, сыграло злую шутку, заставив увидеть то, чего нет и быть не может.

— Уже проснулась? — К Алексис подошла Белая Сойка, приветливо улыбаясь. Через силу вернув ей улыбку, Алексис кивнула. Индеанка посмотрела на неё долгим, внимательным взглядом, но заговорила явно не о том, о чём подумала: — Мы собрали вам поесть, но вы же останетесь на праздник? Он будет длиться ещё два дня.

— Нет, — поспешно воскликнула Алексис. И тут же поспешила исправиться, заговорив мягче: — Дома наверное считают нас мёртвыми. Хотелось бы скорее их в этом разуверить.

— Понимаю. — Белая Сойка кивнула. — Тогда я соберу вам поесть. — И она ушла, оставив Алексис у входа в хоган. Вскоре оттуда вышел Киллиан, раздражённо отряхивая рубашку.

— Надеюсь, ехать в этих тряпках не придётся, — зло пробормотал он, не глядя на Алексис. Потом развернулся и пошёл в сторону источников.

Киллиан старался не сорваться. Но злость бурлила внутри, выжигая ядом внутренности. Кто бы сомневался, что ночью все кошки серы, и миссис Коули охотно примет ласки от того, на кого при свете дня и посмотреть боится? Что это было? Благодарность за спасение? Отчаянное желание не быть одной в эту ночь? Киллиан злобно пнул пучок травы, скрипнув зубами. Наивный, на что он надеялся? Что она и днём будет прижиматься, как кошка, заглядывая в глаза? Что будет с той же готовностью целовать, что перед всем миром покажет, что выбрала его? Кому ты нужен, Киллиан МакРайан? Ты и твои проблемы, твоё прошлое?

Киллиан остановился, с удивлением прислушиваясь к себе. Странно, но мысли о прошлом действительно впервые не вызвали горечь. Горько было от другого. От того, что он открыл свою душу женщине, которой это не было нужно.

«Довезти её до дома, и прочь из этого городка!» — решил он, возвращаясь обратно.

Спустя полчаса, переодевшись в свою одежду, Киллиан уже рассматривал жеребца, которого дал Золотой Ястреб.

— Твой брат привезёт его, когда приедет к нам.

— Спасибо. — Это было сказано от души, ведь Киллиан действительно чувствовал благодарность к этому человеку. И меньше всего хотелось думать сейчас о его принадлежности к ненавистной расе.

Сумка с припасами и одеждой Алексис, которая не смогла заставить себя влезть в старую одежду, кровь с которой так и не смылась окончательно, была прочно приторочена к седлу. Киллиан подошёл к Алексис, неловко взял её за талию, сажая боком, и вскочил в седло сам. Кивнув вождю и его жене, он развернул коня и выехал из резервации.

* * *

Колум медленно сходил с ума, каждый день с надеждой ожидая новостей. Мысль о том, что Алексис оказалась в руках дикарей, доводила до исступления, и впервые Колум полностью был согласен с Киллианом — их надо уничтожать. Вытравлять с земли, чтобы не смели загрязнять её своим присутствием. Днём он выслушивал прихожан, собиравшихся в церкви, молился с ними, яро, истово, так, как и забыл, что умеет. А ночи превращались в бесконечный кошмар, полный страхов, надежд и призраков. Колум мечтал забыться и ненавидел свою сутану, как никогда раньше. Мечтал броситься в погоню, вместо того, чтобы успокаивать испуганных жителей, снова и снова твердя им, что всё в руках Божиих. Он знал, что это не так. Знал, что Бог не видит, не слышит, не понимает. Знал, что, сколько ни проси, молитва не убережёт от пули или топора, не спасёт тех несчастных, что попали в руки хладнокровных убийц.

Через день в город вернулись первые мужчины, везя два тела, в которых мало что осталось от женщин, бывших дочерьми, жёнами, матерями. И Колорадо-Спрингс замер, ожидая возвращения отряда. На похоронах все молчали, держа друг друга за руки, снова молясь, вызывая желание крикнуть:

— Опомнитесь! Здесь никто вас не услышит!

Той ночью Колум сидел, обхватив голову, сжав её руками так сильно, словно надеялся выдавить из неё все мысли. Смотрел на виски, стоявший на столе, забытый Киллианом. И страстно желал напиться до беспамятства, только бы не переживать этот кошмар. Спустя четыре дня отряд вернулся, и худшие опасения Колума сбылись — ни Киллиана, ни Алексис среди них не было.

— Мы искали их, преподобный, — сминая в руках кепи, пряча глаза, отчаянно бормотал Лоуренс. — На утро мы спустились к реке, но не нашли тел. Только корсет, скорее всего, принадлежавший миссис Коули. Он был разрезан ножом, и мы надеемся, что это Киллиан помог ей.

На Лоуренса было жалко смотреть, и, не будь Колум так поглощён собственным горем, он бы непременно проникся. Но не сейчас. Сейчас он мог только бессильно сжимать и разжимать кулаки, мечтая вскочить на коня и умчаться на поиски. А ещё ему отчаянно хотелось верить, что Киллиан спас её. И спасся сам. Странное дело, но за брата Колум переживал тем меньше, чем больше времени проходило. Он настолько привык к тому, что Киллиан выходит живым из всех передряг, что даже мысли о том, что он мог так нелепо погибнуть, просто утонув в реке, он не допускал.

С Алексис дело обстояло иначе. Перестать думать о том, что она разбилась, а Киллиан достал бездыханное тело, Колум не мог. Хрупкая, изящная маленькая южанка, разве могла она спастись?

Колорадо-Спрингс медленно приходил в себя после набега, но разговоры на улицах не стихали. Все обсуждали случившееся, сочувствовали пропавшей миссис Коули и молились за неё.

— Мистер МакРайан спасёт её, вот увидите! — неустанно повторяла Мередит, прижимая к себе дочку.

— Бедная наша миссис Коули, — вздыхала миссис Дженкинс. — Пережить ужасы плена, чтобы потом сгинуть в водопаде…

— Она жива, — уверял Фрэнк. — Такие, как она, так просто не умирают. Вот увидите, этот чёртов ирландец привезёт её обратно целой и невредимой!

И город ждал, а вместе с ним ждал и Колум, медленно сходя с ума.

___________

*"Моё сердце в тебе, возлюбленная" — Фраза без слова "возлюбленная", т. е. Мэренн, с трудом отыскалась на просторах интернета. Имя Мэренн значит "возлюбленная", поэтому я позволила себе такую вольность в обращении с совершенно незнакомым языком. Если есть знатоки, что могу исправить, буду благодарна!)

**Т. к. в английском языке нет деления на "ты" и "вы" в привычном нам варианте, то переход на "ты" сделан, чтобы показать интимность момента)

========= Глава 21 ==========

Пятнистый жеребец, похожий на корову, неспешно трусил, милю за милей приближая к городу. Только топот копыт и стук собственного сердца — ни Киллиан, ни Алексис не спешили прервать слишком затянувшееся молчание. Алексис застыла мраморной статуей: спина ровная до хруста позвонков, руки вцепились в луку седла. Только бы ненароком не коснуться его, не откинуться ему на грудь, не показать, как ей на самом деле этого хочется. От вынужденного сидения в неудобной позе ныла спина, и это лишь усугубляло и без того отвратительное настроение. Раз за разом прокручивая разговор в хогане, Алексис всё больше приходила к мысли, что была не права. Может, не так всё поняла, ведь его предложение задержаться едва ли было продиктовано желанием снова вспомнить, каково с женой в постели. Ему было хорошо с ней. Так же, как и ей с ним, и этого факта уже было не изменить. Она гнала от себя все воспоминания о минувшей ночи, закрыла их в самом дальнем уголке души, с горечью понимая, что, стоит оказаться наедине с собой, и они вернутся, сводя с ума. Алексис опустила глаза, разглядывая узор из ярких бусин на платье, мечтая, чтобы эта поездка наконец закончилась.

Киллиан же мечтал пустить коня вскачь, преодолев расстояние до города как можно скорее. Алексис не желала касаться его, даже ненароком, хотя он видел, как от напряжения у неё сводит мышцы плеч, и спина… Разве можно так долго сидеть с такой прямой спиной? Ей было неприятно находиться рядом с ним, а он… О чём он вообще думал?! Злость на себя так и кипела в груди, вызывая желание сорвать её на ком-нибудь, и как можно быстрее. Впереди показался лес, и дорога уводила вглубь, к домику Алексис. К его дому. Он слышал, как она облегчённо вздохнула, и крепко стиснул челюсти, сжимая поводья.

Дом показался в просвете деревьев, и Алексис почувствовала, как глаза заполняются слезами: всё вокруг было таким тихим, мирным, будто и не было этих шести дней ада. И двор, заросший травой, и колодец, и забытая на крыльце книга — всё это вызывало светлое, щемящее чувство — она действительно вернулась домой. На мгновение радость от того, что они, наконец, добрались, затмила обиду и злость, и Алексис, обернувшись к Киллиану, сказала:

— Наконец дома! Спасибо вам!

Желваки на его скулах пришли в движение, а ледяной взгляд не обещал ничего хорошего. Он уставился на неё тяжёлым, нечитаемым взглядом и, наконец, произнёс, красноречиво уставившись на её грудь:

— Вы уже достаточно поблагодарили меня, миссис Коули.

Щёки Алексис вспыхнули, и улёгшаяся было злость вновь всколыхнулась, заставив выпалить:

— Уверена, вы были более чем довольны! Если бы ещё понимали, с кем именно провели ночь, я больше не чувствовала бы себя обязанной!

— Не понимаю, о чём вы, — процедил Киллиан, подводя коня к крыльцу и спешиваясь. Алексис прикусила губу, мотнула головой, загоняя внутрь предательски выступившие слёзы.

— Не делайте вид, будто не понимаете, о чём речь, — обида рвалась изнутри, отдаваясь горечью в горле. — Наверняка вы более чем счастливы тем, что провели эту ночь с женой! Так просто было представлять её на моём месте, не так ли? В темноте различий нет, а мои волосы…

— Что за чушь вы несёте? — прорычал Киллиан, подходя вплотную и кладя руки по обе стороны седла. — При чём тут моя жена?

— Мэренн, — язвительно произнесла Алексис, но былой уверенности уже не чувствовала. Киллиан выглядел растерянным, даже больше, чем утром, когда она сказала, что не хочет оставаться в резервации. — Разве не её имя вы произнесли, засыпая?

Несколько секунд Киллиан молчал, пытаясь понять, о чём она, а потом лицо его прояснилось и, к удивлению Алексис, губы растянулись в широкой улыбке.

— Так всё это время вы ревновали? Думали, что я был настолько одурманен, что не соображал, что делаю? И, главное, с кем?

— Кажется, одурманена была я, — с горечью прошептала Алексис. Потом распрямила плечи, с вызовом глядя прямо в его глаза: — Мы оба хороши, что уж тут. Но я хочу, чтобы вы знали — я не жду от вас никаких обещаний, из-за одной ночи с вами связывать свою жизнь я тоже не хочу. Вы вольны поступать так, как сочтёте нужным.

— То есть, даже то, что я не думал ни о ком другом ночью, ничего не меняет? — прищурился Киллиан. — Всё проще и лежит на поверхности, не так ли? Вам настолько претит мысль о том, чтобы моё имя связали с вашим, что вы благородно решили забыть обо всём? Может, сходите на исповедь, чтобы смыть позорное пятно с души?

— Что я буду делать после — моё дело. А вы как всегда пришли к неверным выводам.

— Так скажите, что верно, а что нет! — воскликнул Киллиан. — Скажите, что вы ждёте от меня услышать, что я должен сказать, чтобы вы поняли, что я ни о чём не жалею, более того, жажду повторения?

Он замолчал, тяжело дыша, напряжённо глядя на неё, что никак не вязалось со смыслом последних сказанных слов. Алексис молчала, — вытаскивать тисками признание в любви не хотелось. А Киллиан, видимо, не чувствовал к ней того, что разливалось в её груди, заставляя немедленно простить ему и грубость и то, что он так легко признаёт, что хочет её, но даже ни разу не сказал, что она ему хотя бы просто симпатична. К тому же ей тоже отчаянно, до дрожи в ногах хотелось повторения того, что между ними произошло. Она так долго была лишена близости с мужчиной, что сейчас чувствовала, что готова отдаваться снова и снова, нежась в крепких объятиях. Румянец вспыхнул на скулах, Алексис невольно втянула нижнюю губу, быстро её облизнув, и посмотрела прямо в его глаза.

Не говоря ни слова, он взял её за талию, снимая с лошади. Алексис обвила его шею, и Киллиан подхватил её на руки и пошёл к дому. Поднялся на крыльцо, распахнул дверь ногой, не сводя с её лица тяжёлого, темнеющего взгляда. Хлопнула дверь за спиной, отсекая от внешнего мира, и Алексис сама потянулась к нему, притягивая голову, впиваясь в губы. Жажда овладела ими, одинаковая, иссушающая. Не отрываться друг от друга ни на секунду, гладить, целовать, касаться обнажающейся кожи… Дыхание, сдвоенное, тяжёлое и частое, переплелось, опутало, звеня в ушах сумасшедшим током крови. Киллиан опустил Алексис на кровать, не сводя пылающего взгляда, спешно избавляясь от куртки, стягивая подтяжки и срывая через голову рубашку. Загремели об пол сапоги, и он вновь вернулся к ней, обжигающе горячий, плавящий сознание короткими касаниями губ к шее.

Алексис нетерпеливо замычала, подтягивая платье вверх, к бёдрам, и Киллиан принялся спешно помогать, ловя губами её дыхание, скользя ладонями выше, к талии, к груди. Приподнявшись, Алексис подняла руки, стянула с себя платье, приглушённо зашипев сквозь зубы, когда Киллиан коснулся обнажённой кожи. Он обхватил её бёдра, вдавливая в себя, вызывая сладкий стон нетерпения. Грубая ткань коснулась нежной плоти, потёрлась, вызвав новый стон. Руки Алексис запутались в пуговицах на его штанах, стягивая их вниз, путаясь в жёстких волосах. Она обхватила его член, плавно провела по нему от основания вверх, и снова заскользила вниз, и Киллиан протяжно выдохнул в её волосы, толкаясь в ладонь.

Потребность касаться его, чувствовать, отдавать всю себя захлёстывала, перехватывала дыхание. Она сама направила его внутрь, и замерла, глядя в его глаза. Светлые, такие светлые, с огромными зрачками, пульсирующими в такт биению его сердца. Киллиан послушно остановился, впитывая её, всю и сразу, пропуская через себя её прерывистое дыхание, приоткрытые губы, блуждающий взгляд. И медленно качнулся вперёд, заполняя, глядя на то, как наслаждение заставляет её глаза помутнеть, как она забрасывает руку куда-то вверх, за голову, впиваясь в подушку. Солнечный свет запутался в её волосах, окружая золотым ореолом, преломляясь в зелени глаз. И он понял, что не может отвести от неё взгляд, не может надышаться ею…

Алексис облизнула пересохшие губы и нежно провела кончиками пальцев по ожогу на боку, плавно перетекая касаниями к груди, задевая напряжённые соски и поднимаясь выше, к подбородку, покрытому успевшей стать мягкой щетиной. Она лежала на его груди, забыв о стеснении, бесстыдно исследуя взглядом его тело.

— Хочу увидеть, что скрывается под ней, — прошептала Алексис, шутливо дёрнув за волосы на подбородке. Киллиан резко наклонил голову, поймав её пальцы губами, и слегка прикусил.

— Увидишь. — Он лениво гладил её по спине, выписывая круги длинными пальцами. Ему было тихо и спокойно. Томная нега разлилась по телу, и казалось, что сделать движение, чтобы встать с кровати, невозможно. Но его ждал Колум. Ждал и боялся за него, пока Киллиан наслаждался жизнью, выполняя его пожелание.

Да, он жил. Здесь и сейчас оживал, отбросив прошлое, задвинув его подальше. Нежно поцеловав ладонь, Киллиан сел, запуская руку в волосы. Пришла пора возвращаться в реальность. Он обернулся, глядя на Алексис, которая с напряжением наблюдала за ним.

— Пора уходить? — тихо спросила она, стараясь сохранять спокойный, безмятежный вид.

Киллиан кивнул, чувствуя, как отчего-то пересохло в горле. Наверное, сейчас стоило поговорить о будущем? О том, что он может ей предложить и о том, что может дать. Но слова ни шли на ум, постыдно разбегаясь. За спиной послышался шорох — Алексис села рядом, так близко, что он чувствовал жар её тела. Киллиан вздрогнул, когда её рука коснулась его спины, нежно обвела лопатки, спустилась к шраму на боку. О чём было говорить? Едва ли кто-то из них знал. Но расставаться отчаянно не хотелось.

Киллиан поймал её ладонь, притянул к губам, и Алексис прижалась к нему всем телом, жарко дыша в шею. Он опустил голову, глядя на тонкие пальчики в его ладони, быстро поднёс к губам и поцеловал, с сожалением размыкая руки.

— Мне правда пора, — хрипло прошептал он, и кашлянул, прочищая горло. Алексис тут же отпрянула, кутаясь в одеяло. Он одевался быстро, не оборачиваясь, словно боялся, что один взгляд заставит передумать и остаться. Но мысли о брате всё больше овладевали сознанием, и Киллиан чувствовал, что сначала должен дать знать, что он в порядке. А потом… Что будет потом, он и сам не знал.

— Что будет теперь? — спросила Алексис, когда Киллиан уже застёгивал кобуру, старательно избегая её взгляда. В этот вопрос она вложила сотню других, более важных, тех, что боялась произнести вслух. А правда: что будет теперь? Свадьба? Но зачем, если то, что может дать мужу жена, она уже отдала безо всяких обязательств? Ухаживания? Но не будут ли они казаться нелепыми после того, что уже произошло? Или… Холод растёкся по позвоночнику, мерзкий, противный. Думать о том, что Киллиан уйдёт, чтобы больше не вернуться, было страшно.

Киллиан поднял голову и долго, мучительно долго молчал, глядя на неё, растрёпанную, закутанную в цветастое одеяло, с огромными глазами и припухшими от поцелуев губами. И понял, что не хочет уходить. Что даже если сейчас уйдёт, часть его останется здесь, навсегда. Он подошёл к кровати, не сводя с Алексис пристального взгляда. Подцепил её подбородок, провёл большим пальцем по щеке.

— Мне нужно дать знать Колуму, что я жив. Что мы живы. А потом я вернусь. Если ты будешь ждать.

Счастье, незамутнённое, чистое, так и полыхнуло в её глазах, и Алексис кивнула, но не успела ответить — её слова заглушил поцелуй.

Всю дорогу до города Киллиан честно пытался думать о Колуме, о том, какой радостной будет встреча, но мысли, неподвластные, распоясавшиеся, кружились вокруг Алексис, рвали на части, почти заставляя развернуть коня и нестись обратно, к ней. Оставлять её сейчас одну было страшно. Даже минуту без неё провести уже казалось невыносимым, а держаться на расстоянии, не видеть, не слышать и вовсе представлялось невозможным. С каждым шагом, удалявшим его от дома, Киллиан понимал, насколько дорога она стала ему за эти дни, да что там — за последние сутки! Хотелось бросить всё, забыть обо всём и забыться в её объятиях. Но он упрямо погонял коня, и город уже показался вдалеке.

— Это МакРайан! Это Киллиан МакРайан! — доносилось со всех сторон, стоило ему въехать. В считанные минуты вокруг Киллиана собралась толпа, и каждый хотел узнать, как ему удалось спастись и где миссис Коули.

— Я отвёз её домой, у неё всё в порядке, — отвечал Киллиан, при виде этой толпы вдруг чувствуя, как он невероятно устал.

— Она не пострадала? — с тревогой спросила Эмма, заглядывая в его лицо, пытаясь найти в нём подтверждение ужасной догадки.

— Нет, миссис Коули не пострадала, — твёрдо ответил Киллиан, понимая, о чём беспокоится женщина. — Ей требуется отдых, но уверен, вскоре она будет рада любым гостям.

— Как вам удалось спастись? — спросил Дженкинс, не пытаясь сдержать широкую улыбку, раскинувшуюся от уха до уха. Спасение и впрямь было чудом, но разве не молились они о нём каждый из этих жутких дней?

— Миссис Коули свалилась в реку, но мне удалось её вытащить, — охотно пояснил Киллиан, понимая, что лучше рассказать всё сразу, чем давать повод для нелепых и губительных слухов. — Три дня мы скитались по лесу, пока не вышли к резервации… — Где-то в толпе раздался сдавленный вздох — после набега индейцы в глазах жителей выглядели чудовищами вне зависимости от племени. — Они нам помогли, — серьёзно сказал Киллиан, обведя тяжёлым взглядом окружавшие его лица. — Накормили и дали лошадь, чтобы добраться до дома.

— Значит, ты теперь у нас друг краснокожих? — протянул Фрэнк, что стоял поодаль, прислонившись к столбу, подпиравшему второй этаж салуна.

— Я по-прежнему готов убить каждого дикаря, что попадётся на моём пути, — серьёзно ответил Киллиан, и толпа одобрительно загудела. — Но, — добавил он с нажимом, — пока они находятся в резервации, трогать их не намерен. А сейчас простите, меня наверняка заждался брат.

Он тронул коня, осторожно выбираясь из толпы, слушая взволнованный гул за спиной: радостные новости о спасении младшего МакРайна и миссис Коули передавались из уст в уста с быстротой пожара. Пришпорив коня, Киллиан поспешил покинуть город, стремясь пересечь луг как можно быстрее. Волнение в городе подхлестнуло, заставило наконец утихнуть мысли об Алексис, и теперь лишь предвкушение скорой встречи заставляло сердце отчаянно стучать. Привязав коня к коновязи у входа, Киллиан бросил быстрый взгляд на распятие над дверью и мимолётно ему улыбнулся, прежде чем войти внутрь.

В церкви было тихо. Потрескивали свечи у распятия, пахло ладаном — родной, умиротворяющий запах. Киллиан остановился на пороге, пытаясь вспомнить, когда в последний раз заходил внутрь. И не мог. Впереди послышался шум, и из комнатки справа показался Колум.

— Простите, служба будет завтра, — начал было он, но тут же осёкся, разглядывая до боли знакомую фигуру в полумраке. В следующую секунду Колум уже бросился вперёд, заключая брата в крепкие объятия. — Живой!.. — прерывающимся голосом прошептал он, продолжая сжимать так крепко, что Киллиан невольно охнул и со смехом отодвинулся.

— Живой, как видишь, — продолжая улыбаться, ответил он. — И миссис Коули тоже, — предугадал следующий вопрос Киллиан.

— Как ты… как вы… — Колум не находил слов. Нахлынувшее облегчение после тяжелого, изматывающего ожидания последних дней было так велико, что они застревали, перекатываясь с колючим комком в горле.

— Я всё тебе расскажу, — побежал Киллиан, кладя брату руку на плечо. — Но сначала дай промочить горло, за эти дни я совершенно забыл вкус виски.

Вскоре они уже сидели на крыльце, наслаждаясь последними лучами заходящего солнца, ласково касавшимися их ног. Колум слушал историю спасения, то и дело открывая рот, чтобы перебить, но заставляя себя молчать, дать брату высказаться. На душе было тепло и уютно: два самых дорогих человека в его жизни были живы и здоровы, разве могло быть лучше?

За эти дни Колум сотни раз пытался понять, что именно значит для него Алексис Коули. Каждый день, не приносящий вестей, заставлял сходить с ума от невозможности что-то сделать, и только одна мысль неотступно стучала в голове: «Только бы она была жива!». Отчего-то казалось, что с её смертью в жизни Колума оборвётся что-то слишком ценное, слишком дорогое, то, что невозможно будет починить или заменить. Она стала преследовать ночами, когда он ложился в кровать, бездумно глядя в потолок. Яркая, живая, наполненная светом. И Колуму казалась кощунственной мысль, что её может больше не быть. Что её положат в деревянный ящик и засыплют землёй, а он прочтёт молитву и скажет какие-то слова, которые ничего не будут значить…

И вот теперь — жива! И эта мысль наполняла таким неимоверным счастьем, перед которым даже радость от возвращения брата невольно померкла.

Киллиан давно замолчал, разглядывая скрывающийся за деревьями оранжевый диск, но Колум не обратил на это внимания, крепко задумавшись.

Стоило рассказать брату о том, что произошло между ними в резервации. Определённо стоило, вот только Киллиан не мог заставить себя произнести это вслух, поделиться тем, что хотелось скрыть ото всех глаз, холя и лелея своё нежданное счастье. Какой-то суеверный страх стучал в рёбра, заставляя держать всё в себе, и Киллиан решил ему поддаться, хотя бы на время, прежде чем они с Алексис не решат, как быть дальше. Хотя он для себя уже всё решил — отпускать Алексис от себя он не собирался. Пусть их отношения начались неправильно, перевернулись с ног на голову, это не значило, что он не сможет поступить так, как должно. И даже если она захочет возразить, Киллиан сможет заставить её переменить мнение.

— Мне пора. — Он поднялся с крыльца, и Колум встрепенулся, удивлённо глядя на наполовину опустошённую бутылку.

— Я думал, ты сегодня останешься.

— Соскучился по телесным радостям, — усмехнулся Киллиан, поморщившись про себя — думать о девочках из салуна отчего-то было неприятно. Словно они могли запачкать одним своим взглядом то светлое, что сейчас царило в его душе. Колум понятливо улыбнулся:

— Мне по сану положены только крохи от этих радостей, — и он покосился на бутылку.

— Может, пора пересмотреть приоритеты? — подмигнул Киллиан, сбегая с крыльца. Колум с улыбкой проводил его, думая, что давно не видел брата таким… Счастливым. Мысль прошибла острой иглой от мозга прямо в позвоночник, заставляя сложить вместе разрозненные кусочки большой мозаики. Умиротворённое выражение лица Киллиана, то, что он впервые за годы зашёл в церковь, счастливую улыбку, то и дело мелькавшую на лице и глаза, буквально светящиеся теплом. Отчего он, мнящий себя великим чтецом чужих душ, сразу не заметил того, как изменился брат? Едва ли это было связано просто с удачным спасением одной прелестной молодой миссис. Нет, здесь явно надо было копать глубже.

Колум в волнении поднялся, собираясь окликнуть Киллиана, но тот уже сорвался с места, быстро скрываясь в сгущающихся сумерках. Образ Алексис, счастливо улыбающейся Киллиану, неприятно кольнул, заставляя всколыхнуться внутри чувство, которое, как привык считать Колум, никогда не имело над ним власти. Отчего же сейчас в груди заныло, тяжело и протяжно? Ведь он сам хотел устроить их счастье, подталкивая друг другу. Почему же теперь, когда доказательства их сближению практически у него в руках, так паршиво на душе?

Запустив руки в волосы, Колум выдохнул, невидящими глазами глядя перед собой. «От того, что ты надеялся, что Киллиан никогда не ответит ей взаимностью», — ответил мерзкий внутренний голос. И это было правдой, в которой Колум смел признаться только себе. Пусть он сам не мог быть рядом с ней, пусть даже не думал о том, чтобы когда-то рассчитывать на нечто большее, чем друг и духовный отец — но желание, эгоистичное, примитивное — оставить её для себя, было выше его сил. После поездки в Денвер он впервые почувствовал, что симпатия к Алексис таит в себе большее, чем просто восхищение. Но тогда он отмахнулся от этих мыслей, новых, неизведанных и тревожных. Но когда Алексис пропала, все чувства, что копились внутри, не находя выхода, дали о себе знать, и он каждую минуту молился, так горячо, как только мог, чтобы она была жива. Потому что понимал — без Алексис Коули вся жизнь потеряет для него смысл.

========= Глава 22 ==========

Оставшись одна, Алексис ещё некоторое время просто лежала, уставившись в потолок, впитывая в себя окружающую тишину. Но та же тишина через четверть часа начала давить на уши, вызывая неосознанную тревогу. Что, если сейчас её дом окружают дикари? Что, если они уже на пороге и вот-вот ворвутся внутрь и утащат её обратно? Ледяные волны страха накатывали, мешая сделать вдох. Алексис в панике села, обхватывая себя руками, пытаясь успокоиться. За окном вовсю светило солнце, лес вокруг жил привычной жизнью, птицы весело гомонили в ветвях. Пришлось несколько раз глубоко вздохнуть и выдохнуть, чтобы тревога отступила, забившись в дальний уголок.

Алексис пережила множество жутких моментов за эти дни, но зацикливаться на них было нельзя. Жизнь уверенно бежала вперёд, а в прошлом оставалось немало боли, страха и потерь. Но теперь, отчего-то верить в это отчаянно хотелось, всё будет иначе. Лёгкая улыбка коснулась губ, и Алексис провела рукой по разворошённой кровати, думая о том, что здесь произошло недавно. Близость с Киллианом была желанной и восхитительной, превосходящей самые смелые ожидания, но на одной постели никаких отношений не построить. Если они действительно будут, эти отношения. Алексис вздохнула, настроение моментально испортилось, ухнуло вниз и свернулось неприятным клубком в животе: никто не говорил о будущем, никто его не обсуждал. И говорить об этом было страшно — а если представление Киллиана о том, что ждёт их впереди, отличается от её?

Думать об этом не хотелось, но мысли всё равно крутились на месте, и чтобы как-то себя отвлечь, Алексис решила нагреть воды и помыться, а после привести дом в порядок и посмотреть, что можно придумать на ужин. К вечеру Киллиана она не ждала, хотя очень надеялась, что он всё же приедет. Если он исполнил обещанное, то завтра наверняка здесь будет Мередит с семьёй, и одна эта мысль вызвала улыбку и прогнала тоску — она безумно по ним соскучилась. Как и по детям из класса, по горожанам, с которыми успела завязать дружбу.

На плите уже шипел чайник, в кастрюльке варилась картошка, рядом стояла банка с консервами, ожидая своего часа, а Алексис жмурилась на огонёк керосиновой лампы, рассыпав по плечам влажные после купания волосы. Тревоги, волнения, изнурительный путь домой — всё это осталось позади, и как же приятно было просто вот так сидеть дома, чувствуя приятную усталость в мышцах, зная, что её ждёт тёплая постель и завтра не надо никуда бежать. Наверное, она успела задремать, потому что резко открыла глаза, вслушиваясь в темноту за дверями. Точно, ей не показалось — копыта звучали почти у крыльца. Сердце прыгнуло в горло, под коленями разлилась слабость. Алексис поднялась и тихо подошла к комоду, достала револьвер, проверяя, заряжен ли. Сухо щёлкнула обойма, возвращаясь на место — показалось, или заскрипели ворота амбара?

Глубоко вздохнув, Алексис взяла в руки лампу и решительно распахнула дверь, вглядываясь в темноту.

— Кто там? Выходите немедленно!

Нет, идти проверять, как в ту ночь, когда она нашла раненного Киллиана, не было никаких сил. Страх колыхался в груди, расходился волнами, вынуждая лампу в руках мелко подрагивать.

— Стоит уехать на несколько часов, и леди уже готова тебя застрелить? — послышался знакомый голос с хрипотцой, и из амбара вышел Киллиан, прикрывая за собой дверь. Широкая улыбка сама собой появилась на лице, и Алексис даже не пыталась её спрятать. Она наблюдала, как он приближается, как смотрит настороженно, словно готов в любой момент сорваться и умчаться в ночь. Поставив лампу на пол, Алексис опустила револьвер и прислонилась к косяку, чувствуя себя невероятно уставшей и счастливой.

Киллиан медленно поднялся и замер в футе от неё, почти не дыша, готовый принять любое её решение: скажет, чтобы уезжал — уедет, не раздумывая. Внутри всё ещё жил страх, что его отвергнут. Со всем, что он может предложить, со всем, что готов дать. А ещё его не отпускало чувство, что он вернулся домой, наконец, вернулся домой.

— Ты вернулся, — выдохнула Алексис, не сводя с него горящего, счастливого взгляда. Киллиан кивнул, осторожно коснулся её губ кончиками пальцев, обвёл их контур, не в силах сказать ни слова, чувствуя, как внутри растёт и ширится что-то бесконечно огромное, необъятное, ломая изнутри рёбра.

— Не могу представить, что ты здесь совсем одна, — наконец пробормотал он, блуждая взглядом по лицу, шее, плечам, покрытым мурашками… — Ты совсем замёрзла, — заметил он, нагнулся, чтобы взять лампу и легко развернул Алексис, подталкивая в дом. Она покорно зашла, зябко повела обнажёнными плечами — после купания одеваться не стала, так и сидела в нижней рубашке и нижней юбке, в то время как ночная сорочка ждала на постели.

— Будешь ужинать? — Алексис покосилась на кастрюльку, картошка в которой, кажется, из варёной вот-вот должна была превратиться в жареную. Киллиан кивнул и улыбнулся несмело, наблюдая, как она хлопочет у плиты, пытаясь снять картошку, обжигаясь, хватая её юбкой и убирая в сторону. — У меня только картошка и консервы, так что особо баловать тебя нечем, но зато есть отличный травяной чай, не знаю, надеюсь, тебе понравится…

Она говорила что-то, говорила, быстро, сбивчиво, смущаясь, пытаясь занять как-то эту звенящую тишину, в которой так много было всего и сразу. А он просто слушал, не вникая в смысл, подперев голову ладонью. Смотрел, как она суетится, как открывает банку и вываливает мясо на сковороду. Как бросает в чайник травы, довольно принюхиваясь… Дома, он был дома, и пусть хоть кто-то посмеет оспорить у него это счастье!

С трудом оторвавшись от созерцания суетливой Алексис, Киллиан подкинул дров в камин и вышел, накидывая куртку. Вернулся с новой порцией, сваливая в поленницу. Потом долго мыл руки и лицо, подставляя ладони под струю воды, которую Алексис лила, придерживая большой кувшин двумя руками. И вытирался непривычно мягким полотенцем, вдыхая слабый аромат жасмина. А Алексис всё смотрела на него, своими огромными глазами, в которых теперь отражалась вся его жизнь.

— Ты позволишь ухаживать за тобой? — задал он вопрос, что терзал весь день. А если не захочет выносить их отношения на людской суд? Если решит, что только под покровом ночи они могут быть вместе? Он примет. Примет любое её решение, даже если оно будет заведомо не приемлемым.

— А ты действительно этого хочешь? — Алексис осторожно поставила кувшин на столик.

— А ты? — тихо спросил Киллиан.

— Я очень хочу. Хочу узнать тебя, всего тебя, всё, что ты любишь, всё, что тебе нравится.

— Мне очень нравишься ты, — хрипло прошептал Киллиан, притягивая её к себе одной рукой и зарываясь носом в волосы. О чувствах говорить было рано. Отчего-то он суеверно боялся произнести вслух то, что рвалось наружу в жестах, в свете глаз, в улыбке, предназначенной только для неё. Но Алексис, кажется, сейчас было достаточно и этого признания. Она счастливо выдохнула, прижимаясь к нему всем телом, обнимая, ликуя от того, что может это сделать, не таясь, не боясь быть отвергнутой.

— Там ужин стынет, — с сожалением проговорил Киллиан, отстраняясь и легко целуя Алексис в лоб.

— Не самый изысканный, — словно извиняясь, произнесла Алексис. — Видимо, пора брать уроки готовки у Мередит. Раньше мне вполне хватало скудных умений, чтобы накормить себя.

— Думаешь, мне надо что-то особенное? — улыбнулся Киллиан, опускаясь на стул и придвигая к себе тарелку. — Поверь, я привык обходиться и меньшим.

— Охотно верю, — вернула она улыбку. — Но я, наверное, впервые в жизни хочу готовить что-то по-настоящему вкусное. Для тебя.

Киллиан посмотрел на неё долго, пристально, и вдруг поймал её руку и быстро поцеловал. Лёгкая дрожь прошла по телу, дрожь предвкушения, нетерпения, и Алексис нашла отражение своих мыслей в глазах, что сейчас смотрели с всепоглощающей нежностью.

— Нам всё-таки надо поесть, — смущённая водоворотом мыслей, слишком откровенных и обжигающих, она опустилась на стул и принялась накладывать еду.

— Звучит так, словно потом времени на еду не останется, — хмыкнул Киллиан, прожигая её взглядом поверх вилки с картошкой. Алексис вспыхнула, опустила глаза и пробормотала:

— Я очень на это надеюсь. — И с вызовом посмотрела на него. Киллиан поперхнулся и постучал кулаком по груди, проталкивая внезапно вставший острым колом комок.

— Вы полны сюрпризов, миссис Коули, — медленно протянул он.

— Очень надеюсь на это, — в тон ему ответила Алексис.

Воздух между ними вибрировал, звенел, и каждый новый кусок с трудом пролезал в горло. Кто из них сдался первым, отбрасывая в сторону прибор и поднимаясь? Никто так и не смог после вспомнить. Просто губы нашли друг друга, жадно впиваясь. И руки погрузились в чужие волосы, притягивая к себе, ближе, крепче. А после была кровать, и поспешность, свойственная страсти. И короткие выкрики, и сладкие стоны. Движения навстречу друг другу, ноги, крепко обхватившие бёдра. И чувство полёта, головокружительного, и чернота в глазах напротив.

Они затихли только к рассвету. Всё меньше стеснения, всё больше желания отдавать всего себя и дарить свою любовь другому. Там, за окнами, серело небо, обещая очередной ясный день, и так хотелось провести его в постели, никого не видя и не слыша, отрываясь друг от друга лишь для того, чтобы поесть и восстановить силы…

— Не хочу, чтобы ты уходил, — прошептала Алексис, крепко обнимая его со спины и целуя в плечо.

— Если меня увидят здесь, даже поспешная свадьба не спасёт твою репутацию, — с улыбкой в голосе сказал Киллиан, чувствуя, как сладко замирает сердце при слове «свадьба». Оба понимали, что слишком спешить не стоит. Да и незачем. Киллиан вполне может ухаживать за Алексис до Рождества, после объявят о помолвке, а потом, ближе к Пасхе — сыграют свадьбу.

— Зная Мередит, она может приехать с первыми лучами солнца, — согласно вздохнула Алексис, прижимая Киллиана к себе ещё сильнее.

— Я вернусь к вечеру, — вздохнул он и потёрся щекой о сплетённые на груди ладони.

— Я буду ждать, — прошептала она, привставая на локте и собираясь поцеловать его в висок. Но Киллиан опередил, резко поворачиваясь на спину и вовлекая в долгий поцелуй.

Алексис не собиралась ложиться спать — сон ушёл. Проводив Киллина, она укуталась в шаль и пошла в дом, раздумывая над домашними заботами. И сама не заметила, как пролетело утро. Дом словно соскучился по ней, тянулся каждым своим уголком, подмигивал окнами, чихал камином — ждал, скучал, и радовался. И пока она стряхивала пыль с грибных связок, выметала мусор и раздумывала над ужином, солнце успело подняться над верхушками деревьев, яростно сияя в бледно-голубом небе.

Грохот повозки Алексис услышала гораздо раньше, чем та появилась за поворотом, и успела выйти на крыльцо, приставив руку козырьком к глазам, заранее зная, кого она увидит. Мередит и Джон, улыбаясь во все свои зубы, весело размахивали руками, пока дети за их спинами подпрыгивали, как горох в стручке, сверкая глазами.

— Алексис! Дорогая! Слава Господу, что всё в порядке!

Мередит спрыгнула с повозки, едва та остановилась. Оставив детей на мужа, на буквально взлетела на крыльцо и захватила подругу в объятия, потом отстранилась и долго и придирчиво осматривала, ища следы перенесённых невзгод.

— Ты выглядишь слишком довольной для человека, похищенного индейцами, — проворчала она беззлобно и снова порывисто обняла, горячо прошептав: — Я так молилась за тебя и твоё счастливое освобождение!

Дети, выразив восторг спасением, быстро разбежались по двору, Джон, смущённо улыбнувшись и взъерошив волосы, пробормотал, что нужно непременно наколоть дров и наносить воды, и ретировался, оставляя Алексис и Мередит с младшими близнецами.

— Рассказывай, немедленно! — Мередит требовательно посмотрела на подругу, стоило им остаться вдвоём. Дети, усаженные на кровать, самозабвенно рассматривали кружево и бусы, которые достала из шкатулки Алексис.

— О чём рассказывать? — Она смутилась, отвернувшись, быть может, слишком поспешно.

— Что там было? — Мередит потянула Алексис за локоть, вынуждая обернуться. — МакРайан не лгал: с тобой точно ничего не случилось? Хотя о чём я, если бы, не дай Бог, что-то было, ты бы так не светилась… Так в чём причина твоего счастья? Это Киллиан, да? Не отводи глаза, я же вижу, что это правда!

Алексис всё же нашла в себе силы отвернуться. Выглянула в окно, глядя на Джона, мерно разбивающего полена на колуне. Представила, как это делает Киллиан, а она наблюдает, готовя ужин, а на кровати возятся их дети… И улыбка против воли осветила её лицо. Алексис опустила голову, а когда подняла — посмотрела твёрдо и спокойно.

— Он спас меня. И я очень ему благодарна.

— Я вижу, — понимающе улыбнулась Мередит. — И сильно благодарна?

Повисла короткая пауза. Алексис не собиралась посвящать подругу в истинное положение их с Киллианом отношений: дружба дружбой, но она успела уже обжечься на слухах о несуществующих отношениях. Что же можно было ждать от слухов о том, что уже стало правдой?

— Он хочет за мной ухаживать, — наконец прошептала она, втайне ругая себя за скрытность. Всё же Мередит явно не походила на мнимых подруг из прошлого. Но переступить через себя и довериться было слишком страшно.

— Правда?! — В глазах Мередит отразился такой восторг, что Алексис снова почувствовала лёгкий укол вины. — Но ведь это же… Это же чудесно! Алексис, Господи, я даже не думала, что это похищение может к столькому вас подтолкнуть!..

Мередит принялась расхаживать по дому, рассуждая о том, как скоро Киллиан начнёт активно ухаживать, как быстро сделает предложение и сколько времени пройдёт до свадьбы.

— Стоп, — вдруг замерла она, подозрительно покосившись на Алексис. — А он тебя уже поцеловал?

Алексис вспыхнула и резко отвела глаза, пряча улыбку. Но Мередит восприняла её правильно, прикусив губу и заговорщически подмигнув:

— Правильно. Жених должен быть настойчивым! Но ты же понимаешь, в этом деле нельзя суетиться, иначе не оберёшься грязных слухов. А они тебе совершенно точно не нужны!

Невольно заразившись энтузиазмом подруги, Алексис половину дня провела за обсуждением предстоящих ухаживаний, плавно перетёкшим в обсуждения Дня Благодарения, который должен был наступить через месяц.

— А в воскресенье тебе обязательно надо будет съездить в город, — заявила Мередит, уже стоя на пороге. — Все считают, что ты слишком устала и слаба после перенесённого потрясения… И они ждут рассказа от меня, конечно, — добавила она, хитро улыбнувшись. — Но в воскресенье… Ты просто обязана показаться в городе!

— Непременно! — клятвенно пообещала Алексис. Сегодня был вечер четверга, и завтрашний день она мечтала провести с Киллианом, надеясь, что никто не захочет навестить одинокую вдову, пока она отдыхает. — Только… — Она лукаво посмотрела на подругу: — Ты ведь скажешь, что я слишком устала, чтобы принимать гостей?

— Думаю, как минимум один гость и так навестит тебя без приглашения, — тихо сказала Мередит, наклонившись к подруге. — Уверена, он сможет развеять твои скуку и усталость.

Алексис снова смутилась. Ей было совершенно неясно: догадалась ли Мередит об истинном характере их отношений, или просто сама Алексис строит предположения на пустом месте… В любом случае, думать об этом не хотелось. Она проводила взглядом отъезжающую повозку и вернулась в дом, чтобы распаковать, наконец, увесистую корзину, которую привезли Каннинги, беспокоясь, чтобы Алексис не умерла от голода в ближайшие пару дней. Хотя если судить по содержимому корзины, они точно надеялись, что учительница просидит дома ещё как минимум неделю! Копчёный окорок, три фунта картошки, фунт кофе, головка сахара и сыра, сегодняшний хлеб и несколько початков кукурузы… Алексис раскладывала всё это богатство на столе, не представляя, что с ним делать, смаргивая слёзы счастья от того, что у неё есть такие друзья.

Покинув Алексис, Киллиан первым делом отправился к кузнецу: на доме прохудился навес, и стоило починить его как можно скорее, чтобы быть спокойным за Алексис, оставляя её одну. После он заглянул на телеграф, посмотрел на табличку «Закрыто», узнал, что новый телеграфист прибудет с дилижансом не ранее следующей недели и решил заглянуть к цирюльнику.

— МакРайан! — Мэттсон если и удивился появлению Киллиана, то постарался вида не подавать. — Проходи! Побрить? Постричь?

— Всё сразу, — немного обречённо кивнул Киллиан, пытаясь вспомнить, когда в последний раз пользовался услугами цирюльника. Брился он обычно сам, раз в две недели, а вот со стрижкой дело обстояло хуже — тут приходилось просить девочек из салуна. Щелчки ножниц раздражали, особенно, когда они почти касались уха, но Киллиан терпел, и даже сам не мог понять — ради чего. Зато в зеркало спустя полчаса, на него посмотрел совершенно другой человек. Тот, которого младший МакРайан и сам уже забыл и был не совсем готов увидеть…

— МакРайан, ты, что ли? — Ленивая широкая улыбка осветила лицо Фрэнка. Не прекращая натирать очередной стакан до блеска, он не сводил взгляда от приближающейся фигуры, и, когда Киллиан умостился на одном из стульев, перед ним моментально возник чистый стакан, и хозяин заведения собственноручно наполнил его неплохим, судя по запаху, виски.

— За спасителя! — Фрэнк приподнял свой стакан, тряхнув русой гривой, падавшей на лицо.

Киллиан приподнял стакан, салютуя, радуясь, что громкоголосый Фрэнк ограничился тихим тостом.

— Я правда рад, что ты вернулся, — так же тихо проговорил Фрэнк, откидывая волосы на левое плечо. — Мы все испугались, когда по утру не досчитались тебя и миссис Коули. — Он хитро улыбнулся и подмигнул: — Вдова расплатилась за своё спасение?

Киллиан вспыхнул, и даже сам не понял — как. Только секунду назад сидел, и вот — уже сжимает горло Фрэнка чуть ниже залихватского галстука яркого свекольного цвета.

— Ты даже думать не будешь о том, что миссис Коули могла повести себя как-то неподобающе, — ласково прошептал Киллиан на ухо Фрэнку. Тот резко выдернул галстук из хватки Килиана и недовольно зыркнул на него. Потом разлил виски по двум стаканам, и один из них протянул Киллиану.

— Миссис Коули — приличная барышня. Ты прав. Она не заслуживает нелестного обращения. — Фрэнк хмыкнул и хитро посмотрел на Киллиана: — Ты ведь знаешь, у меня есть немало хорошеньких девиц, что скрасят будни победителя! Выбирай любую, сегодня — бесплатно!

Киллиан поначалу с готовностью замер, разглядывая улыбающихся девушек. Яркие губы, корсеты, кажется, едва придерживающие грудь… Киллиан отвернулся, чувствуя, что наблюдать эту ярмарку женских тел ему неприятно. Потому что была одна. Гладкая, нежная, ароматная. Та, что заменит сотни подобных стоящим перед ним. Опытная, но невинная. Бесстыдная, но скромная. Родная. Его. Алексис.

========= Глава 23 ==========

Солнце прорывало сплетённые ветви, заставляя весело щуриться. В воздухе плыли паутинки, а в хвойной зелени то и дело мелькал жёлтый и красный — лес готовился к зиме. Алексис щёлкнула вожжами, погоняя лошадку, и чихнула, стоило солнечному лучу скользнуть прямо в нос. Киллиан ушёл рано утром, впереди лежал день, полный встреч и разговоров, и счастье буквально кричало о том, что им надо непременно поделиться.

В это время дня в воскресенье Колорадо-Спрингс всегда пустел. Все горожане уходили в церковь, и только одинокие коты да собаки грелись под осенним солнцем. В город Алексис заезжать не стала: обогнула и покатилась по дороге к лугу, на котором уже можно было различить всадников и горожан, ожидавших начала службы.

— Миссис Коули! — Первой Алексис заметила миссис Дженкинс, и через несколько минут она была окружена горожанами. Все они так искренне радовались её спасению, что слёзы невольно наполнили глаза. Алексис только и могла, что растроганно кивать, пожимая тянущиеся к ней руки.

— После службы жду всех на праздник в своём кафе! — громко заявила Эмма. — Миссис Коули вернулась, а значит, теперь мы можем, наконец, отпраздновать счастливое избавление от плена всех наших леди!

О погибших никто не забыл, но после дней тревоги, ожидания, страха хотелось праздника. Забыть о налёте, порадоваться тому, что живы. Поэтому предложение Эммы было встречено с воодушевлением, и горожане, весело переговариваясь, начали проходить в церковь, по пути здороваясь с отцом МакРайаном, стоявшим в дверях.

— Миссис Коули. — Колум обещал себе, что просто кивнет, но сердце против воли забилось быстрее, стоило увидеть шляпку, а улыбка упорно не желала сходить с лица. Он старался не смотреть на неё, но то и дело кидал взгляд, и, когда она прошла мимо, тепло поздоровавшись и слабо пожав его руку, с трудом удержался, чтобы не посмотреть вслед. Реакция на появление Алексис обескуражила Колума, — к подобным эмоциям он не привык. И во время службы, когда он говорил о смирении и любви Божьей, стараясь не смотреть в её сторону, взгляд нет-нет да и скользил по склоненной голове в тёмно-зелёной шляпке.

— Сегодня служба была особенно проникновенной, — с чувством поблагодарила миссис Дженкинс, выходя из церкви. Колум рассеянно улыбнулся, найдя глазами Алексис, и тут же раздражённо одёрнул себя — сегодняшнее помешательство начинало выходить за все рамки! Ему хотелось не просто видеть её: стоять рядом, говорить, слушать. Он с трудом сдерживал себя, пока последний прихожанин не покинул церковь, и только тогда, закрыв двери, спустился и подошёл к повозкам, у которых стояли Каннинги и Алексис.

— Отец МакРайан, а я хотела с вами поговорить. — Алексис извинилась перед Мередит и отошла в сторону, беря Колума под руку. Невесомая ладошка показалась неподъёмной, она прожигала кожу сквозь ткань рукава, а от сгиба локтя к груди побежали тысячи крохотных иголок. Меж тем виновница этого душевного переполоха совершенно ничего не замечала, ловко маневрируя между повозок и горожан.

— Мне необходимо поделиться с вами новостью, которая в скором времени изменит всю мою жизнь, — доверительно сообщила Алексис, когда они отошли на несколько шагов от ближайших ушей. — Когда вы сможете уделить время?

— Вы хотите поделиться с другом, или исповедоваться перед священником? — уточнил Колум, глядя поверх её головы на луг. Трава на нём давно пожелтела и высохла, и отчего-то в его груди тоже что-то болезненно сжалось и начало высыхать, сжимаясь и причиняя почти физическую боль. Он не хотел слышать, что она скажет, и не понимал сам себя. Таким смятённым Колум был, наверное, лишь один раз в жизни — когда умерла мама, и пришлось брать ответственность за брата. Но сейчас ведь совершенно иное! Чувства к Алексис пугали и были совершенно некстати, но страшно было в них то, что он совершенно не был над ними властен.

— А можно поговорить как с другом-священником? — светло улыбнулась Алексис, и сердце снова ухнуло вниз, чтобы забиться через мгновение с удвоенной силой. Колум медленно кивнул, сознавая, что не может, просто не может отвести от неё взгляд.

— Тогда я заеду к вам после праздника, вы не возражаете? Вы ведь будете на празднике в кафе Эммы?

Колум машинально кивнул, совершенно не понимая, о чём идёт речь.

— Может, составите мне компанию по пути в город? — спросила она, и Колум снова кивнул, позволяя себя увлечь к повозкам. — Как вы считаете, ваш брат будет сегодня в городе?

— Миссис Коули! — На них буквально налетел капрал Лоуренс, избавив от необходимости отвечать. — Святые небеса, я так рад видеть вас живой и невредимой! — Он заключил её ладонь в свои и с чувством пожал. — Знали бы вы, как я стремился броситься на ваши поиски! Но вы ведь понимаете: нельзя было бросать отряд, люди рассчитывали на меня и…

— Я прекрасно понимаю, капрал, — ответила Алексис, искренне ему улыбаясь. — Уверяю вас, мистер МакРайан сделал всё возможное для моего спасения.

Колум невольно вздрогнул: неужели Лоуренс не расслышал этой затаённой нежности, с которой она заговорила о его брате? А может, это он сам себе всё выдумал? С чего он вообще взял, что между миссис Коули и Киллианом что-то есть? Разве могла она отдаться ему без благословения священника? И разве сам Киллиан воспользовался бы положением, чтобы соблазнить её? Колум осторожно покосился на Алексис: та увлечённо обсуждала с Лоуренсом своё спасение, не переставая благодарить Киллиана и всех, кто бросился на помощь. Возможно, между ними действительно возникла симпатия, но Алексис давно проявляла нежное любопытство по отношению к брату. Да, он выглядел по-иному, когда вернулся в город. Но почему это должно было непременно быть связано с ней? Разве сам факт, что он спас женщину из лап индейцев, не дал свершиться очередному насилию и убийству, не мог его радовать?

Колум выдохнул, чувствуя непреодолимое желание расправить плечи и пуститься в пляс. Он снова посмотрел на свою спутницу, но на этот раз без сожаления, с каким смотришь на чужую женщину. Почему он столько времени не обращал на неё внимания? Может, пришла пора позволить и себе, наконец, стать счастливым, раз Киллиан так упорно отвергает своё счастье?

— Я буду рад видеть вас у Эммы, — заключил меж тем капрал и, приложив пальцы к кепи, попрощался.

— Боюсь, если нас задержит ещё хотя бы одни желающий поздравить меня со спасением, мы не успеем на пироги, — весело сокрушалась Алексис, отыскивая взглядом свою повозку.

— Тогда нам определённо следует поторопиться, — заявил Колум. Он с готовностью помог ей взобраться на козлы, и сам устроился рядом, перехватывая поводья. Щёлкнули вожжи, и Алексис весело вскрикнула, придерживая шляпку — лошадь резво сорвалась с места, заставив покачнуться назад.

В кафе собрался почти весь город, и столиков на всех не хватило, но расстроенными никто не выглядел. Алексис и Колум не успели занять место и теперь стояли с Мередит, Джоном и детьми и в стороне, попивая кофе.

— О, мистер МакРайан! — весело крикнула Мередит, помахав рукой. — А с ним и капрал Лоуренс! Наши герои.

Алексис старалась смотреть спокойно, хотя сердце подпрыгнуло при одном только упоминании его имени. Киллиан кивнул, любезно поздоровался с дамами и отошёл к брату, а Лоуренс рассыпался в комплиментах, не сводя сияющих глаз с Алексис.

— Я не устану повторять, как счастлив, что вы вернулись к нам, миссис Коули! — Лоуренс действительно буквально светился, смущённо краснея от проявления чрезвычайно буйных эмоций. Но поделать с собой ничего не мог — счастье от возможности видеть Алексис перед собой, знать, что с ней не случилось ничего худого, буквально переполняло.

— Уверен, каждый в городе выразит согласие с вами, — заметил Колум, который успел незаметно подойти и теперь тщательно пытался усмирить зверя, что начал ворочаться внутри, тихо рыча: Алексис слишком доброжелательно улыбалась капралу. И слишком живо, по его мнению, согласилась, чтобы он принёс кусок пирога со стола.

Была ли у него хоть малейшая возможность удержать её подле себя? Открыться в своих чувствах? Но каких? Колум и сам понимал, что его недовольство выглядит, по меньшей мере, смешно. Кто он для неё? Духовник, друг, не более. И все его душевные терзания, неожиданно острые, болезненные, должны оставаться тайной, даже если при каждом чужом взгляде, направленном на неё, хочется рвать и метать. Колум глубоко вздохнул, надеясь, что его смятение остаётся незамеченным, и попытался завладеть вниманием Алексис, весело щебетавшей о празднике с Мередит.

— Миссис Коули, я собираюсь на днях навестить резервацию. Заодно отвезти лошадь, которую вам дал вождь. Не хотите составить компанию?

— Обратно к индейцам? — в страхе воскликнула Мередит. — Но разве с Алексис не хватит этих дикарей?

— Подожди, Мередит, — мягко остановила готовую разбушеваться подругу Алексис. — Сказать по правде, я хотела бы лично поблагодарить вождя и его жену за оказанное гостеприимство. Может, привезти им что-то в подарок? Как вы считаете, отец МакРайан?

— Уверен, мы с вами обязательно придумаем, чем можно порадовать Зоркого Ястреба и Белую Сойку, — не скрывая удовольствия от её согласия, ответил Колум.

Мередит при звуке их имён громко фыркнула и демонстративно закатила глаза, пробормотав: «Вы все определённо сошли с ума!», но спорить больше не стала.

— Как вы считаете, должно ли это быть чем-то из продуктов, или, быть может, лучше передать что-то из вещей? — Ладони Алексис легли на его предплечье, а сама она смотрела на Колума, ожидая помощи в этом деликатном деле.

— Давайте обсудим это после, — мягко улыбнулся Колум, накрывая её ладони своей, позволяя насладиться ручейками тепла, побежавшими по телу и согревшими сердце.

* * *

Смотреть на неё, но не сметь подойти, было настоящей пыткой. Киллиан уже четверть часа старался не поворачиваться в сторону Алексис, хотя выполнить этот запрет оказалось поистине нереально. То и дело взгляд ловил её в толпе, и хотя Киллиан старался делать вид, что просто разглядывает окружающих, не мог не зацепляться за невысокую фигурку. Не ласкать взглядом изгиб её шеи, плечи, укрытые платком, ровную спину… Почему он не мог сейчас стоять рядом с ней и держать за руку, или просто смотреть так, как смотрел сейчас капрал, которому, несмотря на симпатию, зародившуюся в погоне за индейцами, с каждой минутой всё больше хотелось разбить нос.

— Миссис Коули пользуется сегодня небывалым успехом, — многозначительно протянул Фрэнк, заставив Киллиана вздрогнуть от неожиданности и резко отвести глаза.

— Я приложил слишком много усилий, чтобы доставить её домой, — медленно проговорил Киллиан, лихорадочно размышляя, что сказать. — Чистая и опрятно одетая она выглядит гораздо привлекательнее.

— А ещё привлекательнее выглядит раздетой, — мечтательно растягивая слова, ответил Фрэнк. Киллиан стиснул челюсти и неопределённо пожал плечами, сухо ответив:

— Нимало в этом не сомневаюсь.

— Брось, МакРайан, — усмехнулся Фрэнк, перекинув золотую гриву волос с одного плеча на другое. — Ни за что не поверю, что по дороге домой ты ни разу не попытался сорвать этот прелестный южный цветочек.

— Миссис Коули — порядочная женщина, — смерив хозяина салуна ледяным взглядом, процедил Киллиан. — Или ты полагаешь, что она могла бы позволить себе какие-то вольности, выходящие за рамки приличий?

— Что ты! — фыркнул Фрэнк, поднимая руки в примиряющем жесте. — В её добродетели я ничуть не сомневаюсь! Но разве может нормальный мужчина устоять, когда рядом такая красотка, а вокруг на многие мили только лес и горы?

— Вот именно: лес и горы, — криво улыбнулся Киллиан, подпустив в голос сожаления. — Будь мы заперты в уютном номере с большой кроватью, поверь, её добродетель подверглась бы куда большему испытанию.

Фрэнк рассмеялся, салютуя фляжкой, которую держал в руках, и, сделав глоток, сверкнул глазами в сторону Алексис.

— Пойду-ка и я выражу свою радость по поводу возвращения миссис Коули, — весело хмыкнул он. — Ты со мной?

— Я достаточно провёл с ней времени, — скучающе протянул Киллиан и оглянулся, ловя сразу несколько восхищённых женских взглядов. — Надо бы найти кого-то посговорчивей.

Проводив Фрэнка взглядом, Киллиан скрипнул зубами: к чему этот фарс? Кто посмеет сказать хоть слово против, если он прямо сейчас объявит, что они с Алексис собираются пожениться? Кто сможет упрекнуть её? Тяжёлый вздох сказал всё сам за себя: несмотря на кажущуюся доброжелательность, в городе найдётся немало людей, которые не просто обвинят миссис Коули в непорядочности, но и вспомнят, что живёт она одна и далеко, что, быть может, состояла в тайных связях с мужчинами всё это время, что поддалась распущенности своей натуры и сама соблазнила его… Историю бегства с Юга, его причины Киллиан уже знал — Алексис поведала об этом, не скрывая горечи, два дня назад. Тогда первым желанием было скакать в Ричмонд и убить этого Четтера. Потом, успокоившись, не без помощи Алексис и её способности уговаривать и отвлекать, он согласился, что, не будь того мерзкого случая, они бы никогда не встретились. Но кто помешает горожанам сложить два и два, копнуть глубже и узнать, отчего их учительница решила так кардинально изменить жизнь? Слухи никто не отменял, и знакомые в Ричмонде наверняка найдутся хотя бы у одного-двух жителей. А там останется лишь раздуть скандал, в очередной раз опорочив честное имя. Заставлять Алексис вновь проходить через этот ад лишь потому, что хочет пренебречь условностями, Киллиан не мог. И всё, что оставалось, смотреть, как вокруг его женщины вьются мужчины, и как она расточает им улыбки, предназначенные только ему.

Впрочем, завершение праздника всё же пролило бальзам на растревоженное самолюбие. Киллиан успел любезно поговорить с несколькими молодыми особами, которые усиленно намекали на приближающийся праздник в честь Дня Благодарения и танцы, что непременно будут там. Заверить, что он тоже постарается его посетить, ведь в конце ноября караваны между городами реже пускаются в путь, а охота на пушнину ещё не начинается. Улыбнуться и пообещать рассказать подробнее чудесную историю спасения миссис Коули. И буквально утонуть в восхищённых взглядах, которые были непривычны ещё и тем, что их обладательницы ещё пару недель назад едва удостоили бы его кивком головы, встретив на улице. Теперь же он был их героем, в одиночку спасшим женщину, прыгнувшим за ней в горную реку и вернувшим её домой!

— Мистер МакРайан! — Один только звук этого голоса заставлял сердце биться быстрее и чаще. Киллиан извинился перед стоявшей перед ним дочкой кузнеца, и обернулся.

— Миссис Коули, — кивнул он. — Вы сегодня нарасхват.

— Как, впрочем, и вы, — заметила она немного нервно. Бровь Киллиана приподнялась, но тут же вернулась на место, а губы дрогнули в сдерживаемой улыбке.

— Я спас прекрасную даму, разве мне не положена награда?

— Вы не боитесь, что теперь все прекрасные дамы города захотят, чтобы вы их спасали?

— Не скажу, что это стало бы неприятной обязанностью. — Киллиан улыбнулся уже открыто, наслаждаясь гневом, мелькнувшим в зелёных глазах. Понимать, что она ревнует не меньше, чем он, было приятно.

— Миссис Коули уже поведала вам, что лошадь мы поедем отвозить вдвоём? — Колум подошёл и встал рядом, почти касаясь плечом плеча Алексис. Киллиан нахмурился:

— К индейцам? Вы уверены, что это необходимо?

— Надо же, Мередит сказала примерно то же самое! — воскликнула Алексис, обменявшись с Колумом весёлым взглядом.

— Не думаю, что это хорошая идея, — поджал губы Киллиан. Его красноречивый взгляд говорил вместо сотни аргументов, но Алексис лишь невинно пожала плечами и обезоруживающе улыбнулась.

— Я буду рядом, — напомнил Колум, у которого от этого безмолвного разговора снова тоскливо заныло сердце: она по-прежнему пристально смотрела на Киллиана, не обращая внимания ни на кого вокруг.

— Не сомневаюсь, — не сводя с неё глаз, ответил Киллиан и, коротко кивнув, развернулся на каблуках и скрылся в толпе.

— Так как, Алексис, вы всё ещё хотите что-то со мной обсудить? — попытался привлечь её внимание Колум, но Алексис лишь рассеяно мотнула головой, провожая Киллиана взглядом. Потом, опомнившись, улыбнулась:

— В другой раз, преподобный. Может, завтра после занятий? Вы не возражаете?

— Ничуть. — Он натянуто улыбнулся, но Алексис даже не заметила чужого огорчения. На её лице блуждала рассеянная улыбка, а глаза светились мягким теплом.

Он возвращался домой, продолжая раздумывать над истинным характером отношений брата и Алексис. Отчего сама мысль об этом причиняла такую невыносимую боль? Колум попытался представить её вместе с Лоуренсом, легче не стало, открытие неприятное и неожиданное, опалило рассудок: он ревновал! По-настоящему ревновал, хотя раньше всегда осуждал это чувство, нередко в прошлой жизни заводил отношения с замужними дамами и искренне считал, что любовью надо делиться. Вот только не было раньше в его жизни любви. А теперь она вспыхнула, обожгла сердце и пожирала рассудок, лишая благоразумия.

Колум буквально влетел в дом, раздражённо сдёрнул колоратку* с шеи и впился в пуговицы сутаны. Сорвав облачение, он зашвырнул его в угол и тяжело оперся о стол, опустил голову и мучительно простонал. Впервые за последние годы решение надеть сутану тяжёлым ярмом легло на плечи, и Колум с ненавистью посмотрел на чёрную ткань, небрежно скомканную, на белую полоску, не зря считавшуюся ошейником… Ошейник он и есть, но этой узкой полоски недостаточно, чтобы удержать в узде страсти и желания. И, возможно, их и не стоит удерживать?

Подойдя к плите, Колум нагнулся и открыл ящик стола, достал полную бутылку виски и стакан и покосился в окно: закат уже полыхал багровым, а значит, едва ли кто-то решится заехать к священнику за советом. Разве что Киллиан, но что-то подсказывало, что брата он сегодня тоже уже не увидит. И при мысли о том, где и как он проводит время, вновь захотелось завыть. Рванув пробку зубами, Колум сделал несколько больших глотков и резко выдохнул. Отодвинул стул и рухнул на него, вытянув ноги. Прищурился, глядя на сутану, и снова выпил, позабыв про стакан. Было ли то решение единственно верным? И, не стань он священником, смогла бы Алексис взглянуть на него иначе в их первую встречу?

___________

*колоратка — белый воротник вокруг шеи, похожий на ошейник. Цвет одежды для священнослужителя избирался черный. Таким образом, белый воротник и черный цвет одежды стали символом послушания Богу и посвящения своей жизни служению Ему.

========= Глава 24 ==========

Канзас, 1865 г.

Август обжигал, забивался песком в лёгкие, стекал потом по спинам, облеплял лицо назойливыми мухами. Они ехали уже третьи сутки, но до сих пор не попалось ни одного чёртового городишки — либо тот мексиканец их обманул, либо они заблудились. Раздражённо смахнув с шеи очередное крылатое насекомое, Колум попытался сплюнуть, но во рту пересохло и хрустело на зубах песком.

— Напомни мне, за каким дьяволом мы едем в Калифорнию? — устало спросил Киллиан, больше для того, чтобы хоть что-то сказать, потому что ехать в тишине, под сухой стук копыт и неумолчное жужжание надоело.

— Потому что там есть золото, а значит, возможность быстро заработать. — Колум тронул пятками лошадь, завидев впереди темнеющий пролесок. — А ещё там много людей, легко затеряться.

Именно желание скрыться было главной причиной, заставившей двух героев войны уйти из армии, едва была подписана капитуляция. Бои уже завершились, когда братья встретили слишком знакомые лица. Их полк тогда стоял в Пенсильвании, и целыми днями солдаты и офицеры наслаждались гостеприимством горожан, опустошая их запасы вина, виски и эля, и отдавали должное приветливости северянок, любезничая с дамами и задирая юбки шлюхам. Как раз в один из таких вечеров в салуне «Старина Джорджи» до братьев МакРайан добралось их тёмное прошлое в лице рыжеволосого рябого парня с безжизненным, застывшим взглядом.

— Я думал, вы сдохли, — ощерился он, упал на стул напротив и, не спросив разрешения, налил себе виски. — Лучше бы так и было.

— Ты здесь один? — быстро спросил Киллиан, пока Колум внимательно осматривал зал. Рыжий сплюнул, промахнувшись мимо плевательницы, качнулся на стуле и вдруг резко склонился вперёд, хватая Колума за ворот кителя так быстро, что тот не успел и опомниться.

— Не надейся, что сможете завалить меня в подворотне, как Старину Джила, — прошипел он, бросая предостерегающий взгляд на Киллиана, который тут же медленно положил револьвер на стол, но руку с рукояти не убрал. — Хочу, чтобы вы знали — папаша Билл ничего не забыл. А ещё: он вас не отпускал, вы слышите? Из банды папаши Билла уходят только вперёд ногами.

— Пятнадцать лет прошло, Барни. — Колум оттолкнул рыжего и спокойно сложил руки на груди. — Не думаю, что папаша, кстати, сомневаюсь, что он ещё жив, вообще помнит, кто мы такие.

— Папаша, может, и не помнит, — покладисто сказал Барни, вновь потянувшись к бутылке, будто этой вспышки не было вовсе. На этот раз он наполнил все три стакана и поднял свой, отсалютовав в воздухе. — Зато мы помним. Вы должны были заплатить выкуп за выход из банды. «Кролики» лишились двух бойцов. И это — накануне разборок с Мясником. Вы знали об этом, и бежали, как крысы! — Стакан с громким стуком опустился на стол.

Сидевшие рядом солдаты обернулись, один из них обратился к Киллиану:

— Нужна помощь, старший сержант? — Но тот слабо качнул головой, дав понять, что они сами разберутся.

— Вы неплохо здесь пристроились, — понятливо осклабился Барни. — Но я пришёл напомнить, а не наказывать. Как только дикси подпишут капитуляцию, «Мёртвые кролики» будут ждать вас с отступными. У вас месяц, или следующим авансом станет голова одного из вас.

Он допил виски, поднялся и, кивнув, ушёл, оставив братьев встревожено переглядываться. Решение уйти тогда из банды принадлежало Киллиану, но Колум слишком устал жить в постоянном напряжении, ожидая, что ещё придёт в голову папаше Биллу, какую новую забаву он придумает, чтобы держать Пять улиц в повиновении. Устал устраивать показательные пожары, погромы, разбивать лица и перерезать глотки. Поэтому в день, когда Киллиан и Мэренн покинули Нью-Йорк, Колум шёл следом. За спиной они оставили не только банды, но и пару трупов — заметив их с чемоданами, парни из банды хотели поднять шум. Пришлось подарить им вечную жизнь.

Свадьба Киллиана, смерть его семьи, армия, война — за всем этим прошлое померкло и выцвело, но, как оказалось, не забыло про братьев. И вот теперь надо было решать: пытаться дать отпор, или бежать. Чем-чем, а безумием МакРайаны никогда не страдали, поэтому, пока на договоре о капитуляции ещё не просохли чернила, они уже собирались, едва дождавшись, чтобы рапорты об увольнении были подписаны.

Огайо, Индиана, Иллинойс, Миссури — штаты и территории оставались за спиной, прокладывая между братьями и бандой сотни миль. И вот теперь они плелись по Канзасу, проклиная жару и мух и надеясь найти приличное место для стоянки. Колум развернул было коня к деревьям, когда заметил что-то впереди. Пока слабо различимое, но смутно похожее на караван.

— Объедем, — решил Киллиан, и Колум кивнул, пришпоривая коня. Но чем дольше они ехали, тем подозрительнее становился далёкий караван. Солнце ещё было достаточно высоко, но ни один фургон не двигался, а в небе уже начинали кружить стервятники и вороны. Переглянувшись, братья пустили коней в галоп, поднимая клубы пыли. Когда до каравана оставалось не больше двадцати ярдов, поднялся ветер, ударяя в ноздри удушливым сладким запахом гнили. При ближайшем рассмотрении многие фургоны оказались буквально утыканы стрелами — они пытались встать в круг, но не успели. Тела защитников — шестерых мужчин — нашлись здесь же, под колёсами и на земле. Внутри оказалось трое пожилых женщин и пятеро детей — остальных, видно, увезли нападавшие. Киллиан сжал губы, осматривая побоище, а Колум медленно обходил фургоны, надеясь найти что-то полезное, что может пригодиться в пути: щепетильность в дороге — дело лишнее и ненужное.

— Давай сложим их в один фургон и подожжём, — предложил Киллиан, и Колум, как раз закончивший вытряхивать один из сундуков, бросил быстрый взгляд исподлобья и быстро кивнул:

— Подожди, сейчас закончу, вдвоём быстро управимся.

Киллиан кивнул, но всё же склонился над ребёнком, осторожно поднимая его на руки и относя к ближайшему фургону. Колум проводил его взглядом и покачал головой, но прерываться не стал. Оставалось осмотреть ещё два, и во втором обнаружился вполне себе живой священник, сидевший у стенки. Точнее, живым ему оставалось быть совсем недолго: в спине торчало две стрелы, прошившие насквозь обшивку фургона и вышедшие наружу кровавыми цветами. Он ещё слабо дышал, с тихим посвистом, но с каждым вдохом всё тише и глуше.

— Святой отец? — тихо позвал Колум, и тот дрогнул, поднимая на него глаза. Священник оказался молодым ещё человеком едва ли за тридцать. Он открыл рот, пытаясь что-то сказать, но получилось лишь прохрипеть:

— Пить.

Колум рванул фляжку с пояса, протягивая и поддерживая за подбородок, пока священник не кивнул, закашлявшись.

— Кто-нибудь… выжил? — прошептал он с надеждой. Колум отрицательно покачал головой, не в силах солгать умирающему. Горестно вздохнув, священник кивнул, словно соглашаясь с тем, что знал и так, и прошептал: — Возьмите… письмо… люди ждут…

— Какое письмо? — нахмурился Колум, но священник уже уронил голову на грудь, испустив последний вздох. — Эй, преподобный, какое письмо?

Колум огляделся: фургон явно принадлежал умершему. В одном большом сундуке оказались несколько повседневных и одна парадная сутаны, Библия и всё необходимое для совершения обрядов. Руки сами скользнули к распятию, бережно его огладив — всё детство прошло у Колума и Киллиана в церкви. В будние дни они выкраивали час-два, забегая к отцу Ангусу, который учил их читать и писать. А если погода была промозглой, можно было погреться у камина, наблюдая, как он готовится к утренним причастиям, или собирается в дорогу, чтобы отпеть усопшего или же отпустить грехи умирающему.

В другом сундуке, гораздо меньше первого, оказалось несколько книг, фотографическая карточка женщины с грустными красивыми глазами и письма, вероятно, от неё же. Но одно лежало сверху, и адрес на конверте стоял иной: Колорадо-Спрингс, Колорадо. Колум и сам потом не мог объяснить, что заставило его открыть конверт, в котором говорилось о том, что жители Колорадо-Спрингс с радостью готовы принять отца Малколма в своём городе, если его не беспокоит тот факт, что часть жителей является протестантами. Ниже говорилось о новой церкви, что ждёт своего священника, и о доме.

— Ты где там? — недовольно крикнул Киллиан. Колум поспешно убрал письмо в конверт, спрятал его за пазуху и поспешил на улицу. Солнце уже окрасило землю в красно-оранжевый, а дети и женщины исчезли. Колум виновато вздохнул и принялся помогать таскать мужчин, складывая их друг на друга.

— Там ещё священник, — прохрипел Колум, когда они бросили в фургон последнее тело. Киллиан вздохнул и кивнул.

Огонь вспыхнул быстро: облитый керосином фургон запылал, разгоняя сгущавшиеся сумерки. Братья сидели на облучке одной из повозок и задумчиво курили.

— А знаешь, тот священник ехал в один захолустный городок, — протянул Колум, затягиваясь. — С письмом от жителей, с вещами, с книгами…

— Звучит так, будто ты что-то задумал, — устало фыркнул Киллиан, повернувшись к нему. Огонь плясал в его зрачках, наделяя потусторонним светом. — Надо бы ужин разогреть, но рядом с этим пожарищем кусок в горло не полезет. И вонь…

— Прогорит — уедем, — сказал Колум. — А пока соберём всё, что жаль оставить, в фургон священника.

— Дался тебе этот преподобный. — Киллиан покосился на брата. Тот уже полез в карман и достал письмо, молча протянул и, пока Киллиан читал, Колум курил и ждал его реакции.

— И что ты предлагаешь? К чему это? — всё ещё не понимая, Киллиан вернул письмо.

— Там ждут священника. Кто станет искать священника да ещё и в таком захолустье?

— И кому из нас ты предлагаешь им стать? — скептично прищурился Киллиан.

— О тебе речи не идёт, не волнуйся, — хмыкнул Колум, поняв, что особо спорить брат не собирается. — Возьмём его фургон, начнём новую жизнь.

— И тебя не беспокоит, что придётся выслушивать чужие исповеди, женить и отпевать?

— Когда-то пора начинать новую жизнь. Так почему бы не начать её с того, чтобы приносить пользу людям?

— Просто всё у тебя, — усмехнулся Киллиан. — Пусть мне плевать на церковь, но людям-то не плевать. А если они узнают, что тогда? Узнают, что доверяли свои тайны не тому человеку? Что не женаты перед лицом Бога?

— Церковные книги может заполнять не только священник, — пожал плечами Колум. — А это — главное при заключении брака. Что касается исповедей и чужих секретов… Я не собираюсь ими пользоваться, если ты об этом.

— Ты уже всё решил, — вздохнул Киллиан. — И отговаривать нет смысла. Но я всё-таки прошу запомнить, что я против этой затеи.

Спустя час, оставляя за спиной прогорающий костёр, по дороге уже ехал фургон, и верховые лошади возмущённо фыркали, недовольные тем, что их запрягли в оглобли. Отец МакРайан и его брат отправлялись навстречу новой жизни.

* * *

Солнце давно село, и бутылка на столе отразила лунный луч, заглянувший в окно. Но перед глазами Колума всё ещё пылал фургон, ветер доносил запах горелого мяса, а карман жгло письмо. Тогда решение казалось единственно верным, возможно, оно спасло им жизнь. Но Колум не переставал ждать, что прошлое вновь вернётся и грубо заявит о себе. Что будет с ними тогда? На дорогах участились грабежи, после разгрома в Нью-Йорке остатки банд рассеялись по стране, сколотили новые и теперь время от времени на телеграфе, в салунах и офисах шерифов мелькали знакомые лица с яркой надписью «Разыскивается». Оставалось надеяться, что маршалы переловят их раньше, чем они нападут на след братьев МакРайан.

Два года это было единственной заботой Колума — Киллиан, кажется, если и не забыл, то ожидал их появления с обречённой усталостью. Хотя смог бы он сказать теперь, что ему всё равно, убьют его бывшие подручные папаши Билла или нет? Миссис Коули изменила не только свою судьбу, приехав в Колорадо-Спрингс, и раздражение Киллиана, его попытки откреститься от чувств к ней были ясны и понятны. До того момента, пока сам Колум не попал в пленительные сети зелёных глаз. Любовь делает слабым — он говорил это всегда, но теперь понимал, что силы это чувство даёт не меньше. Потому что желание защитить её от всех бед было необъятным. Колум вздохнул. Приподнял бутылку, покачал на свету и тяжело встал, опираясь на стол.

В доме было холодно, пришлось повозиться с камином, зажечь лампу и решить: продолжить напиваться, жалея себя, или согреть кофе и ложиться спать. Колум не привык быть слабым. Предаваться пустым сожалениям тоже не умел, но сегодня хотелось позволить себе немного слабости. Потому что впервые в жизни он понял, что тоже хотел бы иметь семью. Спокойную жизнь, свой дом и детей. То, от чего всегда бежал и над чем втайне посмеивался, глядя на брата, с восторгом рассказывающего про своих детей.

Над раной шутит тот, кто не был ранен*, — пробормотал он, усмехнувшись. Да, Колум МакРайан, дело принимало скверный оборот.

* * *

Алексис ждала Киллиана, нервно расхаживая по дому. А вдруг не придёт? Сколько девушек смотрело сегодня на него с явным предложением в глазах, готовых выпрыгнуть из корсета? Стоило вспомнить об этом, как злость вновь обожгла, застилая глаза. Алексис не была ревнивой. Точнее, никогда не могла подумать, что это чувство её коснётся. Балы, приёмы, танцы — её Джон всегда был окружён вниманием, но Алексис была уверена в нём и его чувствах, даже мысли не возникало, что он может заинтересоваться другой. Киллиан же оставался загадкой. Любит ли он её? Что, кроме страсти, таится за этими льдистыми глазами? Он столько лет жил один, привык проводить всё свободное время в салуне, в окружении доступных женщин. А что, если прямо сейчас он поехал к Фрэнку и в компании разбитных девиц рассказывает, как спасал учительницу?

Бросив взгляд на часы, лежавшие на каминной полке, Алексис вздохнула — уже перевалило за восемь, и если он не приедет в течение часа, пусть не появляется вообще! Она посмотрела на стол, накрытый на двоих, и вдруг, повинуясь внезапному порыву, принялась убирать приборы. Подбежала к одному из сундуков, распахнула крышку и зарылась в пахнущие жасмином вещи, доставая расшитую бледно-жёлтыми магнолиями скатерть. Следом появились фарфоровые тарелки и серебряные приборы — прихоть, которую она позволила себе, оставив единственный сервиз из всех, что были вывезены из дома. Два парных витых подсвечника украсили стол, свечи заиграли в хрустале — из всего набора у неё осталось лишь три бокала, но их как раз было достаточно. Прикусив губу, Алексис раздраженно убрала хрусталь — пить из него всё равно было нечего. Далее в сундук вернулись фарфор и подсвечники, а за ними и скатерть. Вновь поставив лампу и простые тарелки, купленные у Дженкинса, Алексис села на стул и вздохнула.

Потом вскочила, подбежала к мутному зеркалу, снимая платок, весь день лежавший на плечах. Пощипала щёки, улыбнулась своему отражению и послала ему убийственный взгляд из арсенала миссис Коули, яркой звезды бала. Снова вздохнула и поникла: к чему эти приготовления, если его до сих пор нет? Хотелось стать для него единственной, незаменимой, той, к кому хочется возвращаться снова и снова. Хотелось, чтобы он смотрел только на неё, говорил только с ней, любил только её. Глаза защипало от переполнявших чувств — любовь оглушала, заставляла забыть гордость. А время шло, и стрелки неумолимо приближались к девяти. Алексис прикусила губу: от обиды хотелось разрыдаться, горько и громко.

Ветер шумел за окном, и лес вдруг снова показался пугающим, тёмным, а она — затерянной в глуши и такой одинокой! Алексис так увлеклась размышлениями о своей печальной участи, что не услышала шума снаружи, лишь когда на крыльце послышались шаги, а в дверь постучали, она подскочила, прижимая руки к горлу. Приехал! Все упрёки и гневные слова мигом испарились, осталось только счастье, которое буквально выплеснулось наружу, стоило открыть дверь. Ветер взметнул юбки, обдавая холодом и запахом прелой листвы, и Киллиан стремительно шагнул вперёд, отсекая её от внешнего мира, глядя сверху вниз слишком долгим, ищущим взглядом.

— Ты прекрасно выглядела сегодня, — наконец прошептал он, продолжая ласкать глазами, но не спеша сделать первый шаг и коснуться, хотя всё тело буквально изнывало от её близости. — И это заметил не один я, — не смог сдержаться от ревнивых ноток в голосе.

— Ты тоже сегодня пользовался слишком пристальным вниманием женской половины Колорадо-Спрингс, — в тон ему ответила Алексис, тут же вспыхивая, забыв о том, что ещё секунду назад мечтала обвить его руками и зацеловать мягкие податливые губы.

— Наверное, разглядели бравого спасителя прекрасных дам, — улыбнулся Киллиан. Её ревность приятным образом щекотала нервы, будоража предвкушением горячей перепалки, которая лишь подтвердит его тайные надежды на то, что она испытывает к нему нечто большее, чем просто симпатию, пусть даже и сильную.

— Скорее, разглядели мужчину за неандертальцем, — звонко фыркнула Алексис, демонстративно проведя по гладко выбритой щеке. Киллиан и впрямь стал бриться каждый день, стоило лишь раз вернуться к Алексис от цирюльника и утонуть в её нежном мурлыкании и крохотных поцелуях, которыми она усыпала скулы.

— Зато тебе особо стараться не пришлось, — едко бросил Киллиан, огибая её и проходя в дом. — Капрал Лоуренс давно разглядел все твои достоинства, а Фрэнк ещё и раздел глазами. Не заметила?

— Ты следил за мной? — тихо спросила Алексис, наблюдая, как он подкидывает дрова в камин, и те посылают сотни искр, падая на прогорающие угли.

— Нет, — равнодушно пожал плечами Киллиан. Но тут же обернулся и обжёг взглядом: — Да.

В два шага пересёк комнату и оказался прямо перед ней. Алексис невольно отступила, прислонившись к стене, впитывая в себя каждое его слово, когда он заговорил быстро, сбивчиво, словно боясь забыть и о чём-то не сказать:

— Следил и страстно желал оказаться рядом. Держать тебя за руку, потому что это — моё право. Смотреть на тебя открыто, не таясь. — Киллиан склонился над ней, и Алексис неосознанно потянулась вперёд, но его губы мазнули по щеке, обжигая ухо: — Даже принести ещё один кусок пирога, если ты захочешь.

— Весь день я мечтала об этом, — прикрыв глаза, томно прошептала Алексис, потерлась щекой о его щёку, коснулась уголка губ, положила ладони на его грудь и выдохнула в приоткрытый рот: — Получить от тебя кусочек пирога.

Оттолкнув его от себя, она юркнула в сторону, оказываясь у печки. Киллиан недоуменно моргнул, но тут же хитро улыбнулся и сделал было шаг навстречу, но Алексис предостерегающе выставила руки:

— Ты ужинал? Всё давно остыло.

— Это даже к лучшему, разогреем позже, — его голос завораживающе завибрировал, заставляя низ живота поджаться и сладко заныть. Алексис втянула в себя губу, быстро облизнув, и шагнула к нему, ныряя в распахнутые объятия. Но тут же отпрянула, демонстративно поморщившись:

— Сколько времени ты сегодня провёл в седле?

— Немало, — сокрушённо кивнул Киллиан. — Заставишь мыться?

— Не помоешься — отправлю спать в амбар, — грозно пообещала она. И тут же добавила: — Помнится мне, ты когда-то очень сильно мечтал там переночевать.

— Может, принести лохань сюда? — глаза Киллиана многозначительно сверкнули. — И помыться вместе?

— Для начала принеси хотя бы ведро воды, — вздохнула Алексис, смирившись с тем, что до полноценного купания дело дойдёт не скоро, а долго терпеть ни он, ни она не будут.

Пока Киллиан шумел во дворе, умываясь ледяной водой и громко фыркая, Алексис, поглядывая на дверь, принялась быстро раздеваться, сначала избавившись от платья, потом от нижней юбки, затем от сорочки и панталон, и шустро накинула на себя халат. В голове невольно всплыли алые панталоны из салона в Денвере, и щёки тут же вспыхнули и запылали: о чём она только думает? Откуда вообще эта прыть и бесстыдство? Желание принадлежать мужчине, чувствовать его крепкие руки на своих бёдрах, горячие губы, целующие грудь, ощущать его глубоко в себе… И при этом получать от этого такое наслаждение! Если в первый раз Алексис полагала, что полученное удовольствие связанно с очень долгим воздержанием, то теперь с каждым разом понимала, что ей мало. Мало и постоянно хочется ещё. Было ли так же с Джоном, когда они поженились? Она не хотела вспоминать. Сейчас этот яркий, слепящий хоровод страсти наполнял её жизнью, заставляя пританцовывать от нетерпения, прислушиваясь к звукам снаружи. Запустив руку в волосы, Алексис быстро вытащила шпильки и тряхнула головой, рассыпая густую медовую волну по плечам. Поймала свой горящий взгляд в зеркале и соблазнительно потянулась: сейчас миссис Коули меньше всего походила на благочестивую вдову, которая учила детей в Колорадо-Спрингс.

____________

:

"Над раной шутит тот, кто не был ранен" — Шекспир, "Ромео и Джульетта", Акт II, сцена вторая.

========= Глава 25 ==========

Дожди прекратились, и хотя солнце грело не в пример меньше, чем летом, о приближающейся зиме говорили лишь росшие шапки снега в горах да холодные вечера, когда так уютно сидеть у камина и читать вслух. Для Алексис и Киллиана эти вечера стали чем-то сокровенным, интимным. Они узнавали друг друга, удивляясь тому, как каждый из них жил до войны. Рассказывали о детстве, и Алексис ужасалась тому, как буднично звучал голос Киллиана, когда он вспоминал об ужасах картофельного голода или днях, проведённых на улицах Нью-Йорка. Он рассказывал малые толики того, что было на самом деле, но даже их было достаточно, чтобы на глазах Алексис вскипали слёзы.

Её воспоминания, напротив, были наполнены яркими красками. Светлые комнаты и пышные платья, приёмы и скачки, беззаботное детство, сейчас казавшееся чем-то сказочным, ненастоящим. Только горечи от того, что всё это в прошлом, больше не было. Алексис с удивлением понимала, что не жалеет больше ни о чём, что эту страницу она, наконец, перевернула, приняла то, что возврата к прошлому не будет. Научилась жить по-другому и даже стала счастливой. В такие минуты чувство, что наполняло каждую клеточку, рвалось наружу, и Алексис молча обнимала Киллиана, клала голову ему на плечо, глядя на пляшущие языки костра, а он перебирал её волосы, не говоря ни слова.

А иногда она доставала книгу и читала вслух, а Киллиан слушал, поначалу просто наслаждаясь звуком её голоса. Но со временем начал вникать в смысл, с удивлением замечая, что переживает за судьбу героев, далёких, чопорных, но с такими понятными чувствами и метаниями. Книг у Алексис было немного: три романа Остин, два тома Шекспира и Майн Рид, «Всадник без головы» — книга, доставшаяся случайно. Она принадлежала одному раненному офицеру, который скончался у неё на руках. Алексис читала ему каждый вечер и забрала книгу по его настоятельной просьбе.

Когда в школе становилось пусто, и ученики разбегались по домам, Алексис принималась ждать. Киллиан заходил каждый день. Робко стучал и останавливался на пороге, оставляя дверь, выходящую на улицу, широко открытой. Нарочито громко шёл через класс и неизменно садился за первую парту, в трёх ярдах от учительского стола, аккурат напротив окон. Чтобы каждый, кто проходил мимо, видел — ничего предосудительного в школе не происходит. Обычно они обменивались несколькими незначительными фразами, но больше молчали, глядя друг на друга сияющими глазами. Этих встреч было мало. Ничтожно мало, чтобы заполнить пустоту, которая образовывалась утром, стоило расстаться.

— Я уезжаю в Солт-Лейк-Сити завтра, — объявил Киллиан, в очередной раз опустившись за парту и вытянув ноги, не помещавшиеся под столом.

— Надолго?

— На неделю. — Киллиан улыбнулся: — Успею вернуться к Дню Благодарения.

— Целая неделя, — протянула Алексис удручённо. И добавила тихо: — Я буду скучать.

— Я тоже, — эхом откликнулся Киллиан. — Но расставаться нам придётся часто, надо привыкать.

— Звучит сурово, — нарочито тяжело вздохнула Алексис и медленно поднялась из-за стола. Подошла к окну, из которого открывался вид на задний двор и пожелтевший луг. И вдруг обернулась через плечо, лукаво сверкнув глазами. — Встречи после долгой разлуки всегда особенно желанны.

Понимающая улыбка коснулась его губ, пока взгляд медленно, очень медленно скользил по фигуре, раздевая. Кровь прилила к щекам, Алексис вспыхнула, резко отвернувшись, в то время как сердце встрепенулось, забилось быстро, с перебоями.

— О, вы здесь оба! Отлично! — Мередит, с дочкой на руках, стремительно зашла в школу, принеся с собой ворох запахов: сладкой выпечки, лавандового масла и прохладной осени. — Не поднимайтесь, Киллиан, вы же не вздумали сбегать?

— Дети ушли полчаса назад, — сказала Алексис, забирая малышку из рук подруги.

— Я знаю, — отмахнулась та. — Я вообще-то хотела обсудить приближающийся праздник.

— Тогда мне точно здесь делать нечего! — Киллиан в шутливом страхе поднял руки.

— А вот и неправда, — хитро прищурилась Мередит. — Вы знаете, что старейшины города приняли решение включить вас в городской Совет?

— Меня? — Киллиан выглядел таким удивлённым, что Алексис не выдержала и фыркнула, пряча улыбку в плече близняшки, которую держала на руках.

— Вы появились здесь через год после основания, — пожала плечами Мередит. — А значит, вполне можете считаться одним из старожилов. Мой Джон, кстати, тоже в Совете. И он голосовал за вас.

— Бред какой-то, — пробормотал Киллиан, запуская руку в волосы. — Вы уверены, что я — подходящая кандидатура?

— После героического спасения Алексис?! — воскликнула Мередит. — Ещё бы! Они предлагали и отцу Колуму войти в Совет, но он отказался. Сказал, что с него и так достаточно проблем каждого жителя, которые он выслушивает на исповеди, — добавила она со смехом.

— Но что там делать? Я представления не имею.

— Собираться раз в несколько месяцев и решать городские проблемы, если того требуют обстоятельства, — махнула рукой Мередит. — Судя по тому, что мне рассказывает Джон, обсуждение занимает не больше получаса, а остальное время они пьют и сплетничают.

Киллиан всё ещё обескуражено молчал, не зная, что сказать. Войти в городской Совет означало шагнуть на ступень выше, стать уважаемым членом общества. Стать по-настоящему достойным Алексис.

— Подумайте, Киллиан, — мягко сказала Мередит, видя, что он колеблется, — ваши дети будут гордиться вами.

— Какие дети? — нахмурился он.

Мередит хмыкнула. Хитро посмотрела сначала на него, потом на Алексис. Потом развела руками: — Ну, будут же у вас когда-нибудь дети. Да не смотрите на меня так, весь город наблюдает за тем, как вы ухаживаете за Алексис. Даже ставки начали делать, как скоро вы объявите о помолвке.

— Ты сейчас серьёзно? — тихо спросила Алексис, стараясь сдержать смущённую улыбку.

— Более чем, — улыбнулась в ответ Мередит. — Я, например, сказала, что вы обо всём расскажете на празднике.

— Кажется, нас загнали в угол, — хмыкнул Киллиан. — А ведь я надеялся, что это будет сюрприз.

— Для меня это точно сюрприз, — прошептала Алексис, не сводя с него сияющих глаз. Они посмотрели друг на друга так счастливо и взволнованно, что Мередит не выдержала и кашлянула, напоминая о своём присутствии.

— Что ж, я вашу тайну раскрывать не буду. К тому же мне так хочется выиграть три доллара! — Она весело рассмеялась. — А по поводу Совета, Киллиан… Сделайте вид, что удивлены, когда Джон скажет вам об этом.

— Это не составит особого труда, — проворчал он.

Всё в их жизни менялось, и так стремительно, что пытаться остановить этот поток было уже не в их силах. Оставалось только плыть по течению, в надежде, что по пути не встретится больше бурных порогов. Киллиан уехал, а Алексис принялась готовиться к предстоящему празднику, который по странному стечению обстоятельств должен был стать помолвкой. В первый же вечер после его отъезда заехала Мередит, до этого подозрительно избегавшая заглядывать к подруге по вечерам. Дети уселись за столом, и пока Роза читала «Всадника без головы», Мередит и Алексис склонились над сундуком.

— Ты уверена, что оно будет уместно смотреться? — в который раз вопрошала Алексис, извлекая тёмно-зелёное нечто из бархата и атласа. Мередит восхищённо ахнула, и девочки, тут же забыв о книге, подлетели, окружили, благоговейно рассматривая платье.

— Его придётся подшить — колец под юбки у меня нет, — вздохнула Алексис, проводя по ткани рукой.

— Оно было пышным, да? — прошептала Роза. — Как у принцессы?

— Да. Но надевать его было тяжело. Мне определённо понадобится помощь твоей мамы!

— Алексис, ты действительно ходила в таком каждый день? — Что-то в голосе Мередит заставило пристально посмотреть на неё. Подруга, кажется, не дышала, боялась даже протянуть руки, чтобы взять платье. Тончайшее кружево бежевого цвета по лифу и длинным рукавам, дорогая ткань, которую в простых магазинах никогда не встретишь — кажется, до неё только сейчас дошло, что за жизнь была у Алексис. Потому что рассказы и несколько карточек в серебряных рамках — это одно. А здесь перед ней было настоящее доказательство былой роскоши и богатства.

— Каждый день, конечно же, нет, — мягко улыбнулась Алексис. — Это бальное платье, я надевала его всего один раз. В последний раз, когда приезжал Джон. Это было на Рождество. Хочешь примерить?

— Я? — Мередит встрепенулась. Даже отшатнулась, посмотрела с недоверием. — Ты серьёзно?

— Почему бы и нет? Давай, вставай. Пойдём за ширму. Кстати, к этому платью ещё прилагалась шаль, не помню, брала ли я её… — Алексис нырнула в сундук, без особого почтения переворошив лежавшие там платья. — Вот она! — Тонкий бежевый кашемир с вышивкой тёмно-зелёными, блестящими нитями, лёг на плечи Мередит. Спустя полчаса она уже пыталась разглядеть себя в зеркало, висящее над рукомойником, а дети восторженно кружились рядом, восклицая, что мама похожа на принцессу.

* * *

Колум оттягивал поездку, сколько мог. Находил множество предлогов, чтобы не заходить к Алексис. И тут же их отвергал, придумывая новые, чтобы наоборот зайти. Его тянуло к школе, как магнитом, и всякий раз, когда на улице показывался силуэт учительницы, сердце прыгало вверх, принимаясь биться, как заполошное. Но во вторник всё же решился да ещё и укорил себя за сомнения. Он сам предложил поехать вместе, так почему тогда так боялся напомнить об этом?

— Миссис Коули? — Колум остановился в дверях, не смог сдержать улыбки, когда она подняла голову, отрываясь от проверки тетрадей.

— Отец МакРайан! — От её улыбки словно стало светлее, и не только в классе — на его душе. — А я всё гадала — когда же вы заглянете? Когда мы сможем поехать в резервацию?

— Я планировал завтра. — Колум подошёл, с трудом заставив себя не вертеть шляпу в руках. — Вы уверены, что у вас получится?

— Конечно. — Алексис кивнула на стопку тетрадей. — Перед праздником занятий не будет, дети будут помогать с украшением салуна. Дико звучит, правда?

— Это точно. — Колум усмехнулся.

Когда решили отмечать День Благодарения с размахом, оказалось, что подходящих помещений, способных вместить в себя всех желающих, в городе пока попросту нет. Точнее, их было два: салун и церковь. Но даже без вмешательства отца МакРайана жители решили, что собираться в церкви, чтобы пить и танцевать — не лучшая затея. Салун, правда, у многих тоже вызывал сомнения, но Фрэнк заверил, что ничего непотребного в нём не будет. И что он, скрепя сердце, пустит женщин города в святая святых и даже позволит украсить зал.

— Так что завтра я свободна с самого утра. Вы заедете за мной, или мне лучше приехать к церкви?

— Заеду, — кивнул Колум, старательно отгоняя мысли о том, что в этом «заедете за мной» для него звучит слишком много. О слухах про ухаживания Киллиана он, конечно же, знал. Не мог не слышать, но на все расспросы отвечал предельно честно: в свои планы брат его пока не посвящал. И это было так на него похоже! Тогда, с Мэренн, он просто поставил его перед фактом. И Колум отчего-то отчаянно боялся, что сейчас произойдёт нечто подобное. И выяснить, что же на самом деле происходит между Киллианом и Алексис он надеялся в поездке.

Но все вопросы вылетели из головы, когда она показалась на крыльце, в длинном плаще, из-под которого виднелась шерстяная юбка, и в капоре. Подвязав ленты под подбородком, Алексис подняла корзину, приготовленную заранее и накрытую клетчатым полотенцем.

— Я собрала подарки для Белой Сойки и Золотого Ястреба. Как считаете, это их не оскорбит?

— Подарки от чистого сердца редко бывают оскорбительны. — Колум помог поднять корзину в повозку и протянул руку Алексис. Она доверчиво вложила свою ладонь в его, усаживаясь рядом, а он всё не мог отпустить. Осторожно погладил нежную кожу, и Алексис недоуменно нахмурилась. Посмотрела на его загорелые пальцы, отчётливо выделявшиеся на белой коже, досадливо воскликнула:

— Ну вот, я забыла перчатки!

— Оставьте, — дрогнувшим голосом ответил Колум. И, спешно взяв себя в руки, ответил: — Уверен, отсутствие перчаток индейцев не смутит.

— Поверю вам на слово! — звонко ответила Алексис, устраиваясь поудобнее, почти касаясь плечом его плеча. — Впрочем, если учесть, в каком виде мы появились тогда в резервации, я с вами соглашусь.

— Хм, а в каком же? — заинтересованно спросил Колум, щёлкнув поводьями.

— О, мой вид шокировал бы вас, преподобный! Мне и вспоминать стыдно, что я могла выйти к людям, не думая, как выгляжу. Представляете: рубашка вся в крови, чужой, не моей, конечно же, пуговицы на ней через одну отсутствовали. А на подол юбки и смотреть было страшно — сплошные лохмотья. А ещё я была в куртке Киллиана. Добавьте к этому сбившиеся в колтун волосы — тот ещё вид.

— Вам много пришлось пережить за те дни, — сказал Колум, пытаясь прогнать видение Алексис в расстёгнутой рубашке. Верить в то, что Киллиан запросто устоял, получалось с трудом. — Жаль, что меня не было рядом.

— Мне очень повезло, что мистер МакРайан прыгнул за мной, — серьёзно ответила Алексис. — Без него я и дня бы там не прожила. Даже если бы смогла выбраться из реки.

— Повезло, — эхом откликнулся Колум, а в голове вдруг мелькнула мысль: а что, если бы он был на месте брата? Блуждал бы с ней три дня по лесу, защищал и согревал холодными ночами? — Повезло, что вы оба не замёрзли, — заметил он небрежно. Но Алексис лишь пожала плечами:

— По вечерам согревал костёр. И куртка.

— Одна на двоих, — многозначительно произнёс Колум, покосившись на неё. Поля шляпки скрывали большую часть лица, но он заметил, как дрогнули губы. Впрочем, ответила Алексис ровно и насмешливо:

— Под одной курткой, конечно, было неудобно. Мне не повезло, что мистер МакРайан не имеет рост в шесть с половиной футов и не весит, по меньшей мере, фунтов триста. Вот это было бы настоящее одеяло!

Колум усмехнулся: — Тогда нужно было, чтобы вас спас Здоровяк Билли.

Алексис расхохоталась, вспомнив высокого, крупного, но очень робкого юношу, работавшего на лесопилке.

— Вы хотели о чём-то поговорить со мной после позапрошлой службы. Когда только вернулись, помните?

— Если честно, уже не помню, о чём, — быстро ответила Алексис. — Но после праздника тема для разговоров у нас определённо появится. Обещаю.

— Буду ждать, — хмыкнул Колум.

Всю дорогу разговор перескакивал с темы на тему, обо всём и ни о чём. О предстоящем празднике и быте индейцев. О том, какие книги хотелось бы заказать по почте и как часто кузнец жалуется на подагру. Алексис всегда было легко с отцом МакРайаном. Никакой давящей тяжести, что возникала поначалу с Киллианом. Никакой неловкости и напряжения. Он был приятным собеседником и знал, казалось, обо всём на свете.

Резервация показалась к обеду, и солдаты, снова вернувшиеся на свой пост, взмахнули руками, не торопясь подниматься из-за стола, за которым обедали под тощей берёзой. Повозка проехала между хоганов, дети радостно засуетились, узнав отца МакРайана, который вечно привозил им какие-то сладости. А Алексис смотрела вокруг со странным чувством щемящей ностальгии, ведь именно здесь началось её счастье.

— Маленькая скво? — Вождь остановился у повозки, разглядывая Алексис. — Выглядишь ты сегодня хорошо.

— Благодаря вам и Белой Сойке, — улыбнулась она. — А где она? Я хотела бы ещё раз её за всё поблагодарить.

— Скоро подойдёт. — Золотой Ястреб хитро улыбнулся. — А как твой мужчина? Победил своих демонов? Смог забыть о прошлом?

— Да, — тихо ответила она, и Колум, в этот момент снимавший корзину с повозки, замер. Забыл, как дышать, глядя на покрасневшую Алексис.

— Хорошо. — Вождь кивнул. — Значит, всё не зря. Это хорошо.

Благодарности, разговоры, подарки — день прошёл для Колума как в тумане. Он что-то говорил, отвечал, но грудь словно сжало в крепких тисках: ни вздохнуть, ни выдохнуть. И бессильная злость на самого себя разливалась в груди, грозя затопить всё вокруг. Они собирались обратно, когда до заката оставалась лишь пара часов. Алексис тепло прощалась с Белой Сойкой, обещая обязательно приехать в следующий раз.

— На этот раз не забудь своего мужчину. Мне ещё есть, что ему сказать. — Золотой Ястреб подошёл к повозке, положил широкие ладони на её плечи. — Да пребудут с тобой Духи.

— Спасибо вам за всё, — прошептала Алексис искренне. Потом протянула руку Колуму, чтобы тот помог сесть в повозку. К её удивлению, он сжал её ладонь так сильно, что стало больно. Прощался с индейцами он, впрочем, радушно, и пообещал заехать в ближайшее время.

Щёлкнули поводья, и дорога побежала вперёд, оставляя горы за спиной. Некоторое время ехали в тишине. Алексис вспоминала разговор с Белой Сойкой, а Колум тщетно пытался не думать, что сам виноват в том, что брат и Алексис стали так близки. Что, из-за желания скрыться, надел на себя сутану, которая никогда в обычной жизни не стала бы его выбором. Что теперь уже точно потерял Алексис, и даже если раскроет свою тайну, никогда не сможет быть с ней. Потому что она сделала свой выбор, даже при условии, что выбирать было не из чего. И за то, что не смог даже побороться за её внимание, Колума захлёстывала ярость. На себя. На жизнь. На упущенные возможности. Тоска скребла по душе с такой силой, что хотелось разорвать рубашку на груди, а за ней и кожу, только бы выпустить её наружу.

— Вам нехорошо? — спросила Алексис спустя полчаса, с тревогой разглядывая бледное лицо, залитое закатным солнцем. Колум вздрогнул, выныривая из мутных, тяжелых мыслей. Покачал головой, попытался улыбнуться. Но ревность ядом растеклась по груди, вырвалась раньше, чем он успел подумать:

— Вы провели с ним ночь, правда? С Киллианом? Здесь, в резервации. И потом. Наверняка.

— Это не ваше дело, — холодно ответила Алексис.

— А как же исповедь? — усмехнулся он зло. — Не хотите облегчить душу?

— Я ни в чём не виновата перед Богом, — сухо отозвалась она. Перемена, произошедшая с Колумом так резко, пугала.

— Вы виноваты только в том, что так отчаянно прекрасны, — горько бросил он, и больше не произнёс ни слова до её дома. Попрощался только, проводил взглядом, пока она не скрылась за дверью. И хлестнул лошадь, надеясь уехать отсюда как можно скорее. Чтобы не бежать за ней, не просить прощения за неоправданную резкость. Чтобы просто побыть рядом ещё хотя бы несколько минут.

========= Глава 26 ==========

Киллиан задерживался, и утро Дня Благодарения Алексис встречала после бессонной ночи и крайне встревоженная. Что могло случиться, почему ни его, ни кого-то из каравана до сих пор не было? Она не находила себе места, и раньше давно бы поехала к отцу Колуму, чтобы поделиться страхами и поддержать друг друга. Но после того разговора по пути домой такого желания не возникало. Отец МакРайан показал себя со стороны, которую Алексис никогда в нём не рассматривала. Он ревновал, что было дико само по себе. Но ещё он ревновал её к Киллиану! И это вообще отказывалось укладываться в голове. Алексис не могла поверить, что Колум испытывает к ней какие-то чувства, поэтому вывод напрашивался неутешительный — брат Киллиана отчего-то не хотел видеть её в качестве невестки. И это очень расстраивало.

А тут ещё и самого Киллиана до сих пор не было — ночь у Алексис выдалась не самая приятная. Утром она с трудом заставила себя съесть кусок пирога и выпить кофе, а потом собралась и поехала в город, чтобы помочь с подготовкой к празднику. Но проникнуться предпраздничным настроем не получалось.

— Что-то случилось? — озабоченно спросила Эмма, когда Алексис в третий раз спросила, что укладывать в корзину, которую собирались отнести в салун.

— Плохо спала, — бледно улыбнулась Алексис, с трудом сдерживая слёзы. Тревога росла, ширилась, занимая все мысли. Почему он всё ещё не вернулся? А если на караван напали индейцы? А если он лежит уже где-то у обочины, истекая кровью? — Не слишком ли будет невежливо, если я поеду домой?

— Ну, что ты, — улыбнулась Эмма, сжав её ледяные ладони. — С этим праздником мы все на нервах. Поезжай, конечно, поспи. Потом будем танцевать всю ночь!

Алексис кивнула и пошла к повозке. Сначала медленно, потом быстрее, почти побежала, чувствуя, что ещё немного — и разрыдается прямо здесь, посреди дороги, не обращая внимания на прохожих. И только выехав за город, дала волю слезам. Остановила повозку и зарыдала горько, прижимая ладони ко рту. Если с Киллианом что-то случится — она не переживёт. Больше не переживёт терять своё счастье. С таким трудом вновь добытое.

К дому Алексис подъехала, немного успокоившись. Может, ничего страшного не случилось, просто задержался. Мало ли, какие дела были в Солт-Лейк-Сити? К чему волноваться на пустом месте? Неужели теперь всегда так будет — страх потери, отчаяние, стоит ему задержаться на несколько дней? Тяжело вздохнув, Алексис медленно поднялась по ступеням, прошла в дом, снимая капор, и остановилась, глядя на птицу, занявшую полстола. Моргнула, надеясь, что она исчезнет. Помотала головой. Подошла ближе, медленно, словно боялась, что индейка вдруг вскочит и побежит. На чёрных перьях лежала записка, написанная аккуратным почерком правильными печатными буквами.

«Увидимся на празднике. А это — мой подарок к Дню Благодарения. Смотри не съешь до вечера! Киллиан»

Облегчение было таким огромным, что ноги подкосились, и Алексис опустилась на лавку, прижимая записку к груди. Живой. Всё в порядке. И день сразу заиграл яркими красками, вернулись звуки и запахи, а ещё — желание быть самой красивой этим вечером. Для него одного. И к вечеру, когда повозка Каннингов загрохотала во дворе, Алексис плотнее запахнула шаль, надела плащ, который не смог полностью закрыть платье. Послала последний сияющий взгляд зеркалу и вышла под восторженные вздохи семьи.

Улица перед салуном была ярко освещена — лампы горели на каждом доме, не иначе, как каждый житель поделился. Перед входом собралась толпа, нарядно одетая, весёлая. Из распахнутых дверей доносились звуки пианино и банджо, а на импровизированном помосте для танцев, который собрали вчера, перегородив перекрёсток, уже плясали первые пары, задорно хлопая в ладоши и кружась. Столы в салуне были накрыты разноцветными скатертями из кафе Эммы, а на стойке в ряд выстроились бутылки вина и виски, и большая чаша с пуншем для дам.

Алексис и Каннинги быстро смешались с толпой, оставляя верхнюю одежду в повозке: здесь было жарко, несмотря на поздний вечер. Приветствия, восхищение нарядом миссис Коули, обмен любезностями — первые полчаса пролетели незаметно. Алексис осторожно оглядывалась в поисках Киллиана, но не находила его. Колум тоже до сих пор не появился, что было совсем на него не похоже — обычно священник был первым на всех собраниях и праздниках.

— Это что, мистер МакРайан? — восхищённо выдохнул кто-то за спиной Алексис, и она резко обернулась, не обращая внимания, что улыбается во весь рот, наблюдая, как Киллиан идёт к ней сквозь толпу. В чёрном смокинге, не самом дорогом, но явно добротном. Чувствуя себя определённо неуютно и от одежды, и от повышенного внимания.

— Откуда он… Зачем он… — пробормотала Алексис, и Мередит, стоявшая рядом, лукаво прошептала:

— Кое-кто сказал мистеру МакРайану, что одна учительница сегодня будет выглядеть выше всех похвал и стоит соответствовать. Вижу, совет не прошёл даром, и в Солт-Лейк-Сити кто-то потратил выручку на что-то более существенное, чем выпивка.

— Мередит, ты — словно фея-крёстная из сказки! — рассмеялась Алексис, а в следующую минуту уже протягивала руку Киллиану, склонившемся в церемонном поклоне.

— Не знаю, что и сказать, — начала было она, но он перебил, не выпуская её руку из своей:

— Не говорите. Мы и так на сегодня стали самым запоминающимся событием вечера. — Улыбнулся обворожительно, сверкнув прозрачно-голубыми глазами. — Я готовился, но увидел вас, и всё забыл.

— Это так романтично, — вздохнула Мередит, прижимая руки к груди. Алексис и Киллиан одновременно смущённо опустили головы, стыдясь слишком яркого проявления чувств. С сожалением выпустив руку из его ладоней, Алексис кивнула на салун:

— Вы принесёте мне пунш? — И, когда Киллиан ушёл, обернулась к Мередит: — Это уже слишком. Я не думала, что весь город станет свидетелем наших… нашего…

— Ох, Алексис, перестань! — отмахнулась Мередит. — Здесь так редко что-то случается, набег, конечно же, не в счёт, что пропустить самую прекрасную историю любви, которая развивается прямо на наших глазах, просто невозможно!

Алексис укоризненно покачала головой, но промолчала. Хоть в бальных залах Ричмонда, хоть на улице перед салуном в Колорадо-Српингс, — люди всегда и везде были одинаковы. Охочи до сплетен и обсуждения чужой жизни. И вроде бы к этому можно было привыкнуть, но получалось не всегда. Вот и сегодня хотелось скрыться от всех этих взглядов, хоть и наполненных искренней радостью, но слишком глубоко пытавшихся проникнуть в её душу.

Вернулся Киллиан, протягивая стакан с пуншем, второй оставил себе.

— Не виски? — приподняла бровь Алексис.

— Хочу, чтобы голова оставалась ясной, — ответил он. И добавил тихо, чтобы услышала только она: — Разлука была достаточно долгой, чтобы встреча после неё стала настоящим утешением для усталого путника?

— Более чем, — пряча улыбку в стакан, ответила Алексис. И все эти взгляды, пересуды, перешёптывания вмиг стали неважны. Остались только он и она, и больше никого вокруг.

— Алексис, вы сегодня королева бала! — К ним вальяжно подошёл Фрэнк, наслаждавшийся званием хозяина салуна, в котором проходил самый многочисленный праздник за всю историю города. Тёмно-синий бархатный сюртук ладно сидел на его широких плечах, русая грива блестела в свете ламп, и весь его вид говорил о том, что сегодня у Фрэнка один из лучших дней в его жизни. — Позволите пригласить вас на первый танец?

Алексис растерянно замолчала. Конечно, она хотела бы танцевать весь вечер с Киллианом, но это точно стало бы настоящим скандалом.

— Я не знаю, как это принято в вашем обществе, — протянул Фрэнк, — может, запишете меня куда-нибудь, или что вы там делаете, чтобы не забыть.

Он смущался. Явно смущался, и всем своим видом не желал этого показывать. Алексис вдруг стало легко, словно крылья выросли за спиной. Она весело пожала плечами, протянула руку, затянутую в кружевную перчатку.

— Первый танец ваш, Фрэнк, — прощебетала она, пока он осторожно целовал её пальцы. — Не волнуйтесь, я обязательно запомню!

— Тогда встретимся рядом с площадкой для танцев, — неловко улыбнулся Фрэнк. — Они объявят о них через несколько минут.

— Буду ждать, — улыбнулась Алексис, обернувшись к Киллиану, всё это время молча цедившему свой пунш. — Я надеюсь, вы не против? — тихо спросила она. — Вы ведь понимаете, что весь вечер подарить вам я не в силах. По крайней мере, пока.

— Понимаю, — напряжённо ответил он, пытаясь усмирить зверя, разбушевавшегося в груди.

— Тогда вы тоже должны кого-то пригласить, — вздохнула Алексис. — И я не могу сказать, что буду от этого в восторге.

— Мысли об этом помогут мне пережить танцы, что вы подарите не мне, — улыбнулся Киллиан, коротко кивнув приближающемуся к ним Лоуренсу, и отошёл к стоявшим в стороне девушкам.

— Могу ли я надеяться на танец сегодня? — не скрывая восхищения, спросил капрал, оставляя на её руке обжигающий поцелуй.

— Конечно, — улыбнулась Алексис. — Разве могу я отказать одному из бравых спасителей города?

Сегодня ей хотелось любить всех и вся, и смятение, совсем недавно овладевшее душой, полностью отступило. Весь этот праздник, музыка, смех — всё это было таким приятным, искренним, ярким. И когда начались танцы, всё закрутилось в вихре улыбок, касаний, непринуждённых разговоров и лёгкого флирта. Алексис никогда не оставалась одна на балу, а сегодня и вовсе была нарасхват, и Киллиан к середине праздника смог станцевать с ней лишь раз, и то весёлую кадриль, а не вальс, как хотелось бы Алексис. Хотя у неё и были сомнения по поводу того, умеет ли он его танцевать.

К полуночи праздник окончательно вылился на улицу, и в салуне теперь почти никого не осталось, только изредка кто-то заходил пополнить запасы пунша или виски. Индейки, занимавшие три стола, давно были съедены, и теперь у собак на заднем дворе начался свой пир. Девочки Фрэнка, получив от него разрешение сегодня не работать или работать исключительно на себя, оккупировали веранду на втором этаже и теперь звонко смеялись, распивая вино и игриво отмахиваясь от предложений потанцевать. Матроны и слишком ярые поборники нравственности уже разошлись по домам, дети или спали в повозках, или бегали среди танцующих, прячась за широкие юбки дам. Алексис, только закончившая танцевать с Лоуренсом, отошла к магазину Дженкинса, опираясь на перила на его крыльце, тяжело дыша. Здесь, немного в стороне от толпы, прохладный воздух быстро остужал разгорячённую кожу, и вскоре она пожалела, что отдала шаль Мередит, чтобы та отнесла её в повозку.

— Не думал, что смогу застать вас в одиночестве, — раздался голос за спиной, и Алексис резко обернулась, вглядываясь в темноту. Колум стоял у входа в магазин, тяжело опираясь о стену. Но, стоило ей обернуться, и он сделал шаг, прислонился к деревянному столбу, подпирающему навес. Обдал лёгким запахом виски. Лихорадочный взгляд блеснул, отразил свет лампы, мазнул по обнажённым плечам, вызывая неосознанное желание прикрыться.

— Отец Колум, — произнесла она медленно. — Вас все заждались на празднике.

— Кроме той, чьё мнение для меня единственно важно, — горько ответил он, прижавшись к столбу щекой.

— Не понимаю, о чём вы, — голос Алекис задрожал. Слишком много она слышала за свою жизнь признаний. Слишком часто они произносились одними и теми же словами, с одной и той же интонацией. И это было слишком невероятно, чтобы быть правдой.

— Понимаете, — прошептал Колум и грустно усмехнулся. — Всё вы понимаете, Алексис.

— И поэтому сделаю вид, что не слышала ваших признаний, — ответила она, поднимая на него взгляд, полный искреннего сожаления. — Даже будь моё сердце свободно, а вы знаете, что это не так, я не смогла бы ответить взаимностью на ваши чувства. И причина отказа более чем ясна.

— А если бы этой причины не стало? — Колум вдруг подался вперёд, почти касаясь лбом её лба. — Что бы вы сказали тогда?

— Как — не стало? — непонимающе нахмурилась Алексис. — Вы священник, разве вы согласны отказаться от сана ради чувств, даже невзаимных?

— Как мало вы всё-таки обо мне знаете. — Он прикрыл глаза, вдохнул её полной грудью и в следующую секунду отпрянул обратно, в темноту.

— Так может, расскажите?

— К чему? — Он пожал плечами. — Моя тайна ничего не изменит в вашей жизни.

— Но может, изменит в вашей? — Алексис хотелось помочь. Хотя бы чем-то, в чём-то. В неё никогда не влюблялся священник, и может, в другой, прошлой жизни, это даже стало бы чем-то пикантным, тем, о чём можно рассказывать дочери, когда подрастёт. Но отец Колум… Он ведь стал для неё другом, он был братом Киллиана, и оставлять просто так, невысказанным, то, что разрывало его сердце, она не могла.

— Слишком поздно, Алексис, — вздохнул Колум. Кивнул куда-то за её спину. — А вот и счастливый жених. Или ты ещё не сделал предложение?

— Колум? — Киллиан накинул на плечи Алексис свой пиджак, нахмурился, принюхиваясь. — Ты что, набрался? Советую не показываться людям на глаза в таком виде.

— Конечно, — саркастично бросил Колум. — Только один из братьев МакРайан может напиваться и шататься по городу. Что положено Юпитеру, да?

— Давненько я тебя таким не видел, — весело хмыкнул Киллиан, которого эта ситуация, кажется, совершенно не смутила и не шокировала. — Пойдём, отведу тебя домой. А после вернусь, — он обернулся к Алексис, — и отвезу домой вас.

— Оставь эти церемонии для остальных, — поморщился Колум, пошатнувшись вперёд, тяжело облокотившись о перила рядом с Алексис. — Уж мне-то мог бы сказать, что давно уложил в кровать прелестную учительницу!

— Колум!

— Отец Колум!

Два возгласа: шокированный и гневный, вырвались одновременно.

— Пойдём-ка! — Киллиан зашёл под навес, обхватывая брата за талию, закидывая его руку себе на плечо. — Поговорим подальше отсюда.

Алексис, не в силах устоять на месте, пошла следом, но ни один из братьев её не заметил. Тёмными переулками они вышли к дороге через луг. Вдали показалась серая в темноте церковь, и сухая трава, освещенная полной луной, казалась присыпанной пеплом. Неожиданно Колум остановился, оттолкнул от себя Киллиана, выпрямился.

— Думаешь, я настолько пьян, что не понимаю, где нахожусь и как надо себя вести?

— Но увести себя с праздника ты всё-таки позволил, — резонно заметил Киллиан.

— Потому что объясняться перед всем городом, почему их священник таковым не является, я не собирался!

— Рад, что хоть капля благоразумия у тебя осталась! Но оскорблять Алексис ты не имел никакого права!

— Кто её оскорбил, ответь? Разве я не прав? Разве ты с ней не спишь? Не приходишь по ночам? Как там ночи, кстати, достаточно жаркие?

— Я спишу всё на виски, но если ты прямо сейчас не заткнёшься… — угрожающе рыкнул Киллиан, подходя вплотную.

— То что, — прошептал он, тяжело дыша. — Ударишь? Ради кого? Ради шлюхи?

Резкий удар, и Колум отлетел на несколько шагов в сторону, держась за скулу. Алексис взвизгнула, бросилась было к ним, но остановилась, потому что Колум кинулся на брата, ударил в живот, заставляя согнуться пополам. Киллиан охнул, выдохнул зло, и в следующую секунду уже выпрямился, впился глазами в Колума.

— Ты знаешь, что все слухи про неё были ложью, — проговорил он через силу.

— А если нет? — Колум обернулся, кивнул на Алексис, сжимавшую полы сползавшего с плеч пиджака. — Если нет, что тогда? Женишься на ней?

— Да! — рявкнул Киллиан, стиснув кулаки. — И если ты будешь продолжать говорить о ней в том же духе, то с тобой нам придётся расстаться.

— Между нами никогда не становились женщины, — горько выдохнул Колум.

— Поэтому не понимаю, почему встали сейчас, — откликнулся Киллиан. Размолвка с братом била по душе сильнее, чем любой кулак, ломающий челюсть.

— Потому что я люблю её! — выкрикнул Колум, запустив руки в волосы. — Понимаешь ты? Что скажешь теперь?

Киллиан молчал. Смотрел пристально. Потом вдруг кивнул, похлопал по плечу и, отвернувшись, пошёл к Алексис. Колум проводил его взглядом, горько сплюнул и пошёл к церкви, пиная на ходу ногой пучки травы.

Так же молча Киллиан обнял Алексис, и они вместе медленно пошли к городу.

— Постой, у тебя кровь. — Алексис коснулась его губы на заднем дворе чьего-то дома. Киллиан потрогал губу языком, дёрнул плечом, всё ещё молча. Они обошли улицу перед салуном, старательно избегая празднующих. Он отвязал свою лошадь, стоявшую в конюшне при кузнице. Посадил Алексис в седло, сам сел сзади, и вскоре они выехали из города.

— Если не хочешь рассказывать, что имел в виду Колум, можешь не говорить, — нарушила молчание Алексис, когда их обступил лес.

— А? — Киллиан с трудом вынырнул из мыслей. — О чём ты?

— О том, что он говорил про то, что не является священником.

— Ты об этом? — Он хмыкнул. В отличие от Алексис, его мысли были совершенно о другом. О том, что брат влюбился в женщину, которую любит он. — Я расскажу тебе, обязательно. Потом, хорошо? — Он крепче прижал её к себе, поцеловал в шею чуть ниже уха. — Этот вечер закончился совсем не так, как я мечтал.

— А как ты мечтал? — Алексис откинулась на его спину, прикрывая глаза, мечтая скорее оказаться дома.

— Приедем домой — увидишь, — пообещал он, а потом весело хмыкнул, вспомнив о чём-то: — Индейка всё ещё цела?

— Она — не форель, к тому же мёртвая, — со смехом сказала Алексис. — Приготовить её на паре прутиков было бы проблематично.

========= Глава 27 ==========

Пока Алексис в своём прекрасном бальном платье зажигала лампу, а после — камин, Киллиан увёл лошадь в амбар и сходил за водой. А потом она, укутавшись в шаль, стояла на крыльце и смотрела, как он достаёт из дровяного сарая поленья, собирает их вместе. И только гораздо позже, когда на столе появилась бутылка красного вина, которое привёз вместе с индейкой Киллиан, а Алексис достала свои хрустальные бокалы, на столе появилась бархатная коробочка с золотым тиснением.

— Я думал, что всё это будет выглядеть иначе, — вздохнул Киллиан, смущённо запуская руку в волосы. — Свечи, вино, я даже привёз апельсины и шоколад… Ну, тебе лучше известно, как это принято… Но покупки остались у Колума, а теперь не знаю даже… и… — Ладони Алексис накрыли его руку, лежавшую на столе рядом с коробочкой.

— Всё идеально. Правда. — Она улыбнулась, глядя в его глаза. — Это — лучшее предложение из всех, что мне доводилось слышать. — Потом сделала паузу и добавила лукаво: — Это ведь предложение, я правильно поняла?

— Да, — широкая улыбка облегчения расплылась на его лице. — Да, — снова сказал он и буквально рухнул на одно колено перед ней, протягивая шкатулку. — Ты выйдешь за меня замуж?

Алексис проглотила комок, застрявший в горле — вот он, мужчина, которого она полюбила больше жизни. Который, как ей казалось, никогда не будет таким для неё — нежным, любящим. И теперь… Сколько всего ему пришлось узнать у Мередит, чтобы сделать такое предложение? Отчего-то в голове росла уверенность — с первой женой всё было иначе. И пусть он так ни разу пока и не признался в любви, но разве это важно, когда вот оно — настоящее доказательство! Поступки, не слова.

— Да, — прошептала Алексис сквозь слёзы, глядя, как Киллиан осторожно открывает коробочку и достаёт тонкое золотое кольцо с небольшим прозрачным камнем. Она смотрела, как медленно он надевает его на её палец, а после упала в его объятия, счастливо смеясь и плача одновременно.

— Ты похожа на фею из сказки, — прошептал Киллиан гораздо позже, когда они сидели, обнявшись, на шкуре перед камином.

— Ты даже не представляешь, как тяжело это всё надевать, — фыркнула Алексис. — А снимать — и подавно!

— Сегодня я буду твоей служанкой. — Киллиан поцеловал её в плечо. — А ты расскажешь мне, что и как делать… — Его губы начали прокладывать медленную дорожку к шее, но Алексис мягко отстранилась, желая этой ночью прояснить все тайны до конца.

— Что имел в виду Колум? — спросила она требовательно. Киллиан вздохнул. — Ты действительно надеялся, что я не вспомню? — усмехнулась Алексис.

— Надеялся отвлечь, — неохотно ответил он. Потом выпрямился, вздохнул и потянулся к стоящим рядом бокалам. Наполнил и протянул один из них Алексис. А потом, глядя на пламя, начал медленный рассказ. Когда он замолчал, стало тихо. Алексис не спешила отвечать, переваривая только что услышанное. Это было настолько невероятно, настолько неправильно, так дико… И кто бы мог подумать, что отец Колум, — Колум, — поправила она про себя, окажется простым человеком. А она доверяла ему свои тайны. А сколько он услышал того, что не предназначалось для посторонних ушей?.. Боже, как же гадко это было, как мерзко! Она сама не заметила, как начала дышать тяжело, громко, прижав ладони ко рту. Киллиан смотрел молча, не говоря ни слова, давая ей пережить это и принять. В конце концов он поднялся и вышел на крыльцо. Закурил, глядя в морозное, чистое небо. Да уж, заварил Колум кашу. А расхлёбывать теперь кому?

Дверь за спиной тихо скрипнула, и Алексис встала рядом, облокачиваясь о перила. Вздохнула тяжело и посмотрела на Киллиана: — Кто же тогда будет нас венчать?

А он вдруг почувствовал, как огромный камень свалился с души, — она его не обвиняет! Он затушил сигару, по привычке собравшись засунуть огрызок в карман, но вспомнил, что может испортить фрак, и осторожно положил сигару на перила. И только потом повернулся к ней, кладя руки на талию, заглядывая в глаза.

— Ты — удивительная, — нежно сказал Киллиан. — Самая удивительная женщина из всех, что мне доводилось видеть.

— Нет, — прошептала Алексис, легонько подув ему на лоб, заставляя взлететь чёлку, чтобы вновь опуститься на ресницы. — Я по-прежнему зла на Колума, и едва ли смогу когда-либо ему довериться. Но раскрывать его тайну не стану — всё же она принадлежит не мне. А вот вопрос о том, кто будет нас венчать, для меня сейчас, в свете открывшейся правды, самый насущный.

— Мы что-нибудь придумаем. — Киллиан поцеловал кончик её носа. — Что-нибудь, чем можно будет объяснить наш отказ от услуг моего брата. — Его губы медленно переместились на щёку, спускаясь ниже, к губам. — Может, ты всё-таки расскажешь мне, как снять это прекрасное платье без того, чтобы его испортить? — прошептал он, прежде чем поцеловать.

После праздника пришлось официально объявить о помолвке всему городу. Почему «пришлось» — потому что ни Алексис, ни Киллиан устраивать из этого очередное торжество не хотели. Но Мередит была непреклонна — хотите избежать слухов — поступайте по всем правилам. Поэтому в следующем выпуске местной газеты, состоящей из одного листа, появилось оглашение помолвки, а так же милое приглашение всем желающим посетить кафе Эммы в воскресенье после службы. Киллиан настоял, что оплата всех расходов, связанных с этим незапланированным праздником, он возьмёт на себя: сезон пушнины должен был вот-вот начаться, и он собирался в горы вместе с остальными трапперами, надеясь вернуться к Рождеству, а после — снова уйти до марта.

— Прибыли хватит и на свадьбу, — сказал он как-то вечером, пока Мередит и Алексис накрывали на стол. С Дня Благодарения нужда скрываться как раньше пропала. Конечно же, речь не шла о том, что мистер МакРайан проводит каждую ночь у миссис Коули. Об этом по-прежнему никто не знал. Но просто заехать к ней вечером, в присутствии друзей, конечно же, предосудительным вовсе не выглядело. Вот и сегодня домик был полон детским гомоном, запахами жаркого и сигаретного дыма.

— К тому же, этот дом явно нуждается в расширении, — хитро сверкнул глазами Джон после того, как в очередной раз выловил Тома из-под стола. А может, это был Сэм?

— На первое время нам вполне хватит места, — улыбнулась Алексис, ставя на стол блюдо с дымящимися кусками индейки в окружении репы и картофеля.

— Ох, дорогая, это «первое время» имеет свойство крайне быстро заканчиваться! — вздохнула Мередит, подхватывая младшую дочку на руки. — И года не пройдёт, как вам понадобится место под колыбельку. А потом под две. А потом нужна будет спальня и детская, кроме гостиной, а потом…

— Хватит! — в притворном ужасе подняла руки Алексис. Киллиан ничего не ответил, только в глазах плясали весёлые искры. Да, Мередит была совершенно права, всё так и было у него с Мэренн. И сейчас эти воспоминания отдавались уютным, забытым теплом в душе, тем, что с каждым днём становилось ярче рядом с Алексис.

— Так или иначе, — вновь заговорил Джон, — со стройкой я помогу.

— А начать мы её сможем не раньше весны, — ответил Киллиан.

— Конечно же! — воскликнула Мередит. — Может, до свадьбы успеете надстроить второй этаж?

— Свадьба на Пасху! — покачала головой Алексис. — А Пасха в этом году будет в конце апреля. Даже моих скудных познаний в строительстве достаточно, чтобы понять: за месяц, который пройдёт после возвращения Киллиана, целый этаж не построить. А после свадьбы мы хотели поехать в Денвер. Может, и в Канзас-Сити.

— Медовый месяц! — захлопала в ладоши Мередит. — Ну, конечно, как я могла забыть? Помнишь, Джон, как мы провели свой?

— Помню, — усмехнулся Джон, поймав, наконец Тома за ухо и показав ему кулак. — Наша шумная семья зародилась именно тогда.

— Что ж! — Мередит шикнула на детей, и те принялись усаживаться за стол. — От всей души желаю, чтобы ваша семья тоже росла и ширилась, не заставляя себя слишком долго ждать!

Алексис и Киллиан переглянулись с сомнением: конечно, детей они хотели, но шестеро — это было бы слишком. Но то, что пожелание осталось без ответа, никто не заметил, так как Питер уронил на пол миску с початками кукурузы, и все, кто не собирал его, утешали мальчишку, который вот-вот готов был разрыдаться от смущения и стыда.

Но, несмотря на видимую лёгкость, на душе и Киллиана, и Алексис было тяжело. Оба не могли не думать о Колуме, хотя каждый — по разным причинам. Киллиан переживал размолвку с братом, первую за всю жизнь — настоящую. Ему казалось, словно в сердце тычут острой иглой, стоило лишь подумать о нём. Киллиан понимал, что не виноват, но всё равно чувствовал свою вину за то, что тот несчастен. За то, что он, Киллиан, женится на Алексис и снова создаст семью, а Колум, впервые испытав чувство любви, потерпел сокрушительное поражение. Киллиан стыдился своего счастья, хоть и понимал, что это неправильно. Он хотел, чтобы Колум разделил его радость. Чтобы он, как и всегда, был первым, кто искренне поздравит. А теперь брат будто стыдился его. И своих чувств. И Киллиан понимал его, и за те слова, сказанные в пылу обиды в сторону Алексис, давно простил. Потому что слишком хорошо знал Колума, чтобы сознавать, почему он так сказал.

Но ведь и сам Киллиан избегал встречи. После Дня Благодарения прошла неделя, а он ни разу не заехал к нему. Даже после того, как вышла газета, в которой объявлялось о помолвке. И Киллиан стыдился этого малодушия, но попросту не знал, что сказать. С чего начать разговор, который или всё прояснит, или ещё больше запутает. Он подспудно надеялся, что всё разрешится само, без его участия. Хотя и понимал, что это невозможно.

В отличие от Киллиана, Алексис раздирали другие чувства. Она всё ещё не могла простить Колума за обман. Нет, она понимала, что тот был вынужденным. Но в свете открывшихся к ней чувств, Алексис чувствовала себя запачканной. Словно что-то слишком личное вышло наружу, что-то, о чём она предпочла бы не знать. Ей было стыдно за Колума, за то, что он к ней испытывал. За то, что она ничего не могла с этим поделать. Никакие увещевания, никакие строгие слова не смогли бы заставить его остыть к ней. Оставалось лишь уповать на время, а может, на новую привязанность. Но, судя по тому, что рассказывал о брате Киллиан, Колум ни разу не влюблялся. И это по-настоящему пугало. Потому что человек, попавший под влияние таких бурных страстей, способен на всё.

Киллиану о своих страхах Алексис не говорила — не хотела огорчать. Она прекрасно видела, как он переживает, как пытается не показать вида, что волнуется за брата. И всё это: их общие волнения, личные тревоги и переживания растили огромный ком, который вот-вот готов был рухнуть и с грохотом прокатиться по их головам. Или же рассыпаться, растаять под ярким солнцем, для которого нужно было немного: просто поговорить с Колумом.

Поэтому на воскресную службу Алексис и Киллиан собирались в смешанных чувствах. Во-первых, Киллиан с трудом согласился пойти — все в городе знали его отношение к церкви. Во-вторых, Алексис настаивала, что они непременно должны поговорить с Колумом вместе, потому что происходящее касается их троих. На что Киллиан вспылил, и они едва не поругались.

— Это касается только нас! — воскликнул он недовольно. — Мы поговорим, и всё встанет на свои места.

— Только вас? — возмутилась Алексис. — Учитывая ваши чувства ко мне, очень странно это слышать!

— Ты хочешь услышать новую порцию несдержанных слов, о которых Колум будет потом жалеть?

— Я хочу уверить его, что не держу зла и понимаю, что он разыгрывал священника не ради того, чтобы кого-то компрометировать или разведать чужие тайны! Думаешь, ему неважно это слышать?

— Думаю, сейчас это не то, что он хотел бы от тебя услышать! — буркнул Киллиан. Способность Алексис к всепрощению всегда казалась достойной восхищения. Но сейчас ему хотелось, чтобы всё разрешилось между ним и братом без лишних свидетелей. Потому что, зная Колума, дело могло закончиться серьёзной дракой. А та, в свою очередь, — совместной попойкой к всеобщему удовольствию. Но в присутствии Алексис едва ли получилось бы пойти по накатанной дорожке.

Алексис сложила губы в тонкую полоску и раздражённо пожала плечами, с неохотой признавая правоту Киллиана. Наверное, он знал, как будет лучше. Но предлагать ей просто ждать, пока всё разрешится…

— Хорошо, — наконец вздохнула она. — Я буду ждать вас обоих у Эммы после службы. И если ты придёшь один, я пойму, что пришла моя очередь поговорить с Колумом.

Воскресное утро было серым и достаточно прохладным, даже учитывая начало декабря. С неба то и дело слетали редкие снежинки, и дети перед церковью уже предвкушали ночной снегопад, который стал бы настоящим счастьем для малышни. Снег в Колорадо-Спрингс был явлением редким, в отличие от юга штата, где снегопады засыпали города, ютившиеся на склонах Скалистых гор. Рождество и вовсе редко бывало снежным. Впрочем, Алексис это не расстраивало — дома вообще снега никогда не бывало, и любви к нему она не разделяла. А сегодняшняя погода и вовсе настолько соответствовала тому, что творилось в душе, что можно было только порадоваться такой чуткости матери Природы. Киллиан ехал рядом, слишком погружённый в мысли о предстоящем разговоре с братом, чтобы иметь возможность поддерживать хотя бы видимость светской беседы. Алексис лишь вздыхала про себя и молилась, чтобы всё это недоразумение разрешилось как можно скорее.

Но, стоило подъехать к церкви, как стало ясно — простым разговором всё не закончится. Потому что Алексис попросту не могла себя заставить смотреть на Колума по-прежнему. Даже обращение «преподобный, отец» больше не всплывало в голове. Колум выглядел уставшим. Лицо осунулось, щёки слегка запали, а под глазами пролегли тёмные тени. На все обеспокоенные вопросы прихожан он отвечал, что это — лишь лёгкая простуда, но, стоило поравняться с ним Алексис и Киллиану, как глубоко внутри, в голубых глазах вспыхнули искры, дрогнули плечи.

— Рада вас видеть в добром здравии, — суше, чем следовало, поздоровалась Алексис, проходя внутрь.

— Нам надо поговорить после службы, — вздохнул Киллиан, пытаясь поймать ускользающий взгляд брата. Но тот не смог посмотреть на него, только кивнул и натянул улыбку, приветствуя шедших следом Дженкинсов.

Сегодня Алексис казалось, что служба тянется бесконечно. Колум говорил о прощении. О том, что пути Господни неисповедимы, а наше дело — принимать близких со всеми их достоинствами и недостатками. Алексис с трудом сдерживалась от того, чтобы не фыркнуть, прекрасно понимая, кому предназначаются эти слова. Едва служба подошла к концу, как она вылетела на улицу одной из первых, сославшись на то, что надо ехать в кафе Эммы и помогать ей с угощением. Едва их повозка покатилась в сторону города, как Киллиан решительно подошёл к брату и, кивнув стоявшим рядом прихожанам, с нажимом произнёс:

— Мне крайне неловко отнимать у вас отца МакРайана, но мне необходимо побеседовать с ним наедине. Уверен, вы простите меня.

Все с готовностью закивали: ну, конечно! О чём же ещё может говорить младший МакРайан с братом, как не о будущей свадьбе. Вскоре двор перед церковью опустел, и Колум, закрыв дверь в церковь, быстрым шагом поспешил к своему дому. Не оглядываясь, — он знал, что брат идёт следом. И Киллиан действительно шёл, стискивая кулаки, чувствуя, как с каждым шагом внутри растёт злость — Колум вёл себя так, будто это он, Киллиан виноват во всём! Подходя к крыльцу, он с трудом сдерживался, оглядываясь по сторонам — не видит ли кто, не станет ли случайным свидетелем.

Дверь распахнулась, хлопнула по стене, и Колум влетел внутрь, проходя дальше, не останавливаясь. Киллиан зашёл за ним, закрыл дверь и замер, скрестив руки на груди.

— Так и будешь молчать? — Колум не оборачивался, и Киллиан заговорил первым.

— А что мне тебе сказать? — глухо проговорил Колум, тяжело опираясь о каминную полку. — Моя тайна накрыла меня, будто могильной плитой припечатала. И расхлёбывать всё мне одному.

— Что расхлёбывать? — тихо спросил Киллиан, делая шаг навстречу. — Алексис никому ничего не расскажет, я уверен, и…

— Ты сам знаешь, что я не об этом! — воскликнул Колум, обернувшись. В его глазах плескалась мука, лицо исказила гримаса боли. — Ты знаешь, что дело не в этой чёртовой тайне, гори она в Аду! Как ты вообще можешь оставаться таким спокойным, зная, что я… — Он замолчал, медленно вдохнул и выдохнул, и продолжил спокойнее: — Я люблю Алексис. Это — свершившийся факт. Я понимаю, что она никогда не ответит мне взаимностью. Но я не понимаю, как ты можешь спокойно стоять сейчас и смотреть на меня!

— А что я должен, по-твоему, сделать? — спокойно уточнил Киллиан. — Броситься с кулаками лишь потому, что твоё сердце впервые полюбило? Что я могу сделать, зная, что ты бессилен перед своими чувствами?

— Не знаю, — честно ответил Колум, опускаясь на стул. — Я сам не знаю, что делать. Внутри столько всего, столько незнакомого, непонятного. Пугающего.

— Это любовь, брат, — горько усмехнулся Киллиан, опускаясь на стул напротив. — И знаешь, это может показаться смешным, но я бы посоветовал тебе поговорить со священником.

Колум несколько мгновений смотрел на Киллиана, а потом откинул голову и оглушительно захохотал.

— Ты и впрямь так считаешь? — выдавил он, спустя минуту. Киллиан, смеясь, пожал плечами:

— Почему нет? На что-то же эти святоши должны годиться!

— Я бы с большим удовольствием отдохнул в салуне Фрэнка, — вздохнул Колум. — Как считаешь, меня поймут, если я начну захаживать к девочкам?

— Надеюсь, ты шутишь, — нахмурился Киллиан. — Ты ведь знаешь, что слухи о не слишком благочестивом священнике распространятся быстрее, чем мы…

— Я не настолько потерял голову, — перебил Колум, серьёзно глядя на брата. — Но я надеюсь, ты поймёшь, если на время мы станем видеться реже. И Алексис тоже.

— Она бы хотела сама поговорить с тобой, — вздохнул Киллиан. — Сказать, что понимает, что не держит обиды.

— Нет. — Колум зажмурился резко, и тут же распахнул глаза. — Нет. Дай мне время. Прошу. Пусть попробует понять.

— Я объясню ей. — Киллиан криво усмехнулся: — По крайней мере, постараюсь.

На празднике у Эммы священника не было — прибывший от отца МакРайана Киллиан заверил обеспокоенных горожан, что всё в порядке, и сказал, что отец Колум просит простить его и просто хочет отлежаться с кружкой горячего травяного настоя. Алексис окинула жениха долгим внимательным взглядом, и он успокивающе ей кивнул, глазами обещая всё рассказать дома.

========= Глава 28 ==========

Редкие встречи с Колумом становились тем неожиданнее, чем больше он пытался их избегать. Киллиан отбыл с трапперами, и Алексис целыми днями скучала, глядя, как разбегаются по домам дети. Возвращаться в пустой дом совершенно не хотелось, и она вновь и вновь оттягивала этот момент, задерживаясь до наступления темноты. Киллиан научил её ездить верхом, так что иногда она садилась на свою лошадку и неспешно трусила к дому, с грустью думая, что впереди её ждёт лишь темнота и тишина. Иногда её вызывался провожать капрал Лоуренс, смирившийся с тем, что судьба в лице везунчика МакРайана увела миссис Коули прямо у него из рук. С ним Алексис было легко и приятно, в отличие от Колума.

Первая встреча произошла в лавке Дженкинса, когда Алексис уже выходила, а Колум только собирался зайти. Он посторонился, пропуская её с пакетами в обеих руках, и в его глазах вспыхнула такая неподдельная радость встречи, что Алексис смутилась, пробормотав приветствие, и поспешила скорее уйти. В следующий раз они встретились на улице, и в этот раз Колум лишь сухо кивнул, не останавливаясь, не взглянув даже в её сторону. А в воскресенье во время службы Алексис то и дело ловила на себе его взгляд, хотя после службы он лишь попрощался с ней, стоя в дверях церкви, и повернулся к другим прихожанам. Она понимала, что ему сейчас тяжело. Видеть её, говорить с ней…

Он избегал её, и Алексис принимала это решение, хотя понимала, что поговорить им всё же придётся. Поэтому, за неделю до Рождества, после службы, она отвергла предложение Мередит вернуться в город и осталась ждать, пока отец МакРайан проводит оставшихся прихожан. Он уже вошёл в церковь, собираясь закрыть двери, когда Алексис решительно поднялась по ступенькам, заставив вздрогнуть от неожиданности — Колум не заметил её.

— Нам надо поговорить, — сказала Алексис.

— С удовольствием. — Колум отвернулся, звеня ключами. — Давайте договоримся, приходите в любой день, когда вам будет удобно. Если я буду не занят, то…

— Колум, вы не поняли, — перебила Алексис, впервые назвав его просто по имени. В её устах оно звучало музыкой, разливаясь приятным теплом в груди. — Нам надо поговорить сейчас. Я больше не хочу ждать.

— О чём нам разговаривать, Алексис? — Он обернулся и печально посмотрел на неё. — Что вы ещё хотите узнать и прояснить?

— Вы хотите разговаривать на улице? — Она демонстративно поёжилась. С неба действительно начал срываться дождь, а порывы ветра выбили волосы из шляпы, и они постоянно норовили залезть в глаза и в рот. Колум кивнул, смиряясь с неизбежным, и пошёл к дому.

— Не боитесь оставаться наедине с неженатым мужчиной? — горько усмехнулся он, когда двери за ними закрылись. Подошёл к печке, поставил чайник.

— Для всех вы по-прежнему священник, — пожала плечами Алексис, — и открывать вашу тайну я не собираюсь, если вы об этом.

— Я не это имею в виду, и вы это знаете. — Колум подошёл к ней, остановился в шаге, жадно пожирая взглядом. — Вы знаете, что я чувствую к вам. Не боитесь за свою добродетель?

— Я верю, что вы не сделаете мне ничего дурного, — ответила Алексис. Липкий страх сжался в животе, когда она увидела мрачный огонь, вспыхнувший в глубине его глаз.

— Вы слишком плохо меня знаете, — прошептал он, кладя руки на её плечи. Алексис вздрогнула, что не укрылось от него. — Противно?

— Вы пугаете меня, — призналась она, пристально глядя на него. — Но я по-прежнему уверена, что с вами я в безопасности.

— И правильно уверены, — горько бросил Колум, опуская голову. — Я слишком сильно уважаю вас и слишком люблю брата, чтобы позволить себе даже думать о вас плохо.

— Что не помешало обвинить меня перед ним, — уколола Алексис.

— Простите. — Он посмотрел на неё. — Вы должны понять — я был не в себе. Как в тумане. Наговорил того, о чём до сих пор жалею…

— Я не держу на вас зла, — мягко ответила Алексис, которой хотелось отстраниться, сбросить его руки с плеч. Но отчего-то она боялась пошевелиться, чувствуя, что страх, несмотря на уверения, никуда не прошёл.

— Правда? — с надеждой спросил Колум.

— Конечно. — Она попыталась улыбнуться. — Всё в порядке, Колум. И мне очень жаль, что так вышло. Если бы это было в моих силах, я сделала бы всё, чтобы избавить вас от этой боли.

— Если бы это было в ваших силах… — эхом прошептал Колум, криво улыбнувшись. — Сложись наша жизнь иначе, мы никогда бы не встретились. А если бы встретились, вы не посмотрели бы ни на меня, ни на Киллиана.

— К чему гадать о том, что никогда уже не сбудется? — Алексис сделала крохотный шажок назад, но пальцы Колума неосознанно впились в её плечи, удерживая подле себя.

— А если бы шанс всё-таки был? — проговорил он горячечно, лихорадочно бегая глазами по её лицу. — Хотя бы один, крохотный шанс?

— Колум, — осторожно сказала Алексис, — я люблю Киллиана. Я выхожу за него замуж. Всё уже решено.

— И вы даже не хотите рассмотреть другой вариант? — настойчиво вопрошал Колум, не сводя глаз с её губ.

— Нет. — Алексис твёрдо смотрела на него, чувствуя, как растёт злость. На себя, за то, что решила поговорить и недооценила силу его чувств. И на него за то, что пытается уговорить, надеется на что-то.

— Вы не можете быть уверены, если не попробуете, — выдохнул Колум и вдруг подался вперёд, накрывая её губы своими. От неожиданности Алексис застыла, позволяя ему поцеловать себя, крепко прижать к груди. Поцелуй был умелым, горячим, но абсурдность, дикость происходящего не давала не то, что расслабиться — даже на мгновение испытать удовольствие. Она с силой упёрлась в его грудь, отталкивая от себя, и залепила звонкую пощёчину. Тяжело дыша, Алексис смотрела на Колума, чувствуя, как от обиды на глазах вскипают слёзы. Колум несколько секунд растерянно смотрел на неё, а потом в глазах полыхнул испуг, и он упал на колени, поймал её руки, прижал к губам.

— Простите! — сдавленно прошептал он. — Ради Бога, простите меня! Я не знаю, что на меня нашло! Обещаю, никогда более не позволю себе коснуться вас подобным образом!

Алексис молчала, напуганная этим ураганом страсти, который превратил спокойного, привычного отца МакРайана в исступлённого мужчину. Жалость поднималась внутри, душила, катилась слезами по щекам. Сколько они так простояли — он, на коленях, целуя её руки, бормоча что-то, она — застыв, словно соляной столб, не обращая внимания на то, что плачет? Наконец Колум затих. Вздохнул прерывисто, прижался щекой к её ладоням в последний раз и резко поднялся. Отошёл к камину, пригладил волосы, тяжело вздохнул.

— Давайте просто сделаем вид, что ничего не было, — нарушила молчание Алексис. — Я не скажу ничего Киллиану. Но мне хочется быть уверенной, что подобное действительно не повторится. Ведь скоро мы всё-таки породнимся.

— Не повторится, — спокойно ответил Колум, поворачиваясь к ней. На лице ни кровинки, от огня, полыхавшего недавно в глазах, не осталось и следа. Перед Алексис стоял привычный отец МакРайан, даже улыбался ей тепло, ровно, как раньше. Отчаянно желая вновь вернуть всё на твёрдую, привычную почву дружбы, Алексис спросила:

— Быть может, вы пожелаете провести Сочельник с нами? Всё-таки, в этот праздник хотелось бы, чтобы семья собралась вместе.

— Вы уверены, что я не помешаю?

— Мы будем у Каннингов, потому что у них больше места. — Алексис улыбнулась. — Они будут только рады вашему присутствию. И мы с Киллианом тоже.

— Я приеду, — вздохнул Колум, понимая, что отказать попросту не может. Да и перспектива сидеть в Сочельник одному, с бутылкой виски, перебирая в памяти каждую ошибку, не вызывала прилива оптимизма…

Киллиан вернулся, как и обещал, двадцать третьего декабря. Ворвался в дом, принеся запах мороза и хвои — в руках он держал несколько еловых лап. Алексис бросилась ему на шею, счастливо смеясь.

— Я подумал, что ставить ёлку нам негде. — Киллиан вздохнул: и так небольшой, домик стал ещё меньше, когда в нём появилась лохань, скрытая за ширмой.

Пока грелась вода, Алексис засела за столом, перевязывая жгутом ветки. А потом достала ворох рукоделия и украсила получившийся венок разноцветными бантами из обрывков лент.

— Наше первое Рождество вместе, — сказала она, разглядывая венок. Киллиан подошёл, встал за спиной, обнял и нежно притянул к себе.

— Первое Рождество за много-много лет, которое я буду встречать, — прошептал он, — потому что снова верю в чудеса.

И оно действительно было чудесным. Весёлым, наполненным уютом и смехом. Алексис совершенно не чувствовала неловкости, сидя между Киллианом и Колумом, может, потому что отец МакРайан весь вечер громко шутил и снова был самим собой, привычным и остроумным. А Киллиан возился со старшими сыновьями Каннингов, рассказывая им об охоте и о том, как выслеживать ласку и горностая. Была и музыка — Джон достал банджо, и они распевали хором «В полях Оклахомы» и «Милашка Дженни и ковбой», а после собрались и поехали в город.

Колорадо-Спрингс светился мягким, уютным светом окон и свечей в руках горожан. На площади перед салуном и телеграфом поставили большую ёлку, и теперь все собрались вокруг неё, угощая друг друга горячим глинтвейном и грогом и распевая рождественские хоралы. А когда вернулись домой, ещё долго не ложились спать. По дому плыл аромат хвои и счастья, отражаясь в глазах, таясь в улыбках. Хотелось пить его мелкими глотками, осторожно, боясь расплескать.

Приподнявшись на локте, Алексис смотрела на Киллиана, на каждую чёрточку и морщинку, что уже стали родными. На редкие веснушки и яркие, пухлые губы.

— Теперь я знаю, почему ты не брился, — сказала она с улыбкой. — Такие губы, как у тебя, так и просят, чтобы их поцеловали.

— Думаешь, за мной бегали бы с подобными просьбами? — хмыкнул Киллиан. Алексис серьёзно кивнула:

— Я бы точно обратила внимание гораздо раньше.

— Боюсь, что в то время я не смог бы оказать тебе то внимание, которого ты достойна. — Он взял её ладошку и поцеловал. Потом резко дёрнул на себя, вынуждая упасть на грудь. — И ты была бы крайне возмущена методами, которыми я добивался бы желаемого. — Киллиан притянул её к себе за затылок, жарко целуя.

— То есть ты всё-таки обращал на меня внимание? — спросила Алексис, спустя минуту. Киллиан рассеянно кивнул, — он успел перевернуть её на спину и теперь увлечённо исследовал губами шею.

— И находил привлекательной? — продолжала гнуть своё Алексис, неосознанно прикрывая глаза.

— Невероятно привлекательной, — хрипло ответил Киллиан, опуская голову к её груди. Алексис сладко вздохнула, пытаясь поймать расползавшиеся мысли. Она хотела узнать ещё много чего. И о том, когда он впервые понял, что она ему нравится. И что чувствовал при этом. И почему не проявлял симпатию… Но все эти вопросы растворились, а горячие губы и руки заставили забыть обо всём на свете, кроме ощущения приятной тяжести чужого тела на своём.

* * *

Время вновь потянулось, стоило Киллиану уехать, на этот раз на целых два месяца. Алексис пыталась себя занять, вечерами разглядывая каталог из магазина Дженскинса, который тот великодушно позволил взять к себе, чтобы сделать заказы к свадьбе. Первые дни без Киллиана казались бесконечными, но потом времени тосковать почти не осталось. Конечно, нынешняя свадьба отличалась от той, что была у Алексис когда-то. Не было сотен приглашённых, подготовки к балу и празднеству, не было обсуждения меню из трех сотен наименований и подбора вина к каждому блюду.

Мередит заходила почти каждый день после занятий, и они заглядывали к Эмме, которая взяла на себя угощения и обещала приготовить самые вкусные блюда. Или шли в кузницу — напомнить, что им понадобятся две лошади и фаэтон — единственный в городе, который брали в прокат на каждое торжество. Или заглядывали к плотнику, чтобы проверить заказ, сделанный Киллианом и неизменно заставлявший вспыхивать ярким румянцем щёки — двуспальная кровать с красивым резным изголовьем. За всеми этими хлопотами, обсуждениями и подготовкой время полетело незаметно, и Алексис не успела оглянуться, как настал апрель.

Свадьба стала самым обсуждаемым событием в городе. Ещё бы: учительница, приехавшая недавно, снискавшая любовь всех жителей, и нелюдимый брат священника, не вылезающий из салуна. Их прекрасная история любви, зародившаяся, благодаря страшному стечению обстоятельств, и закономерный финал заставляли прикладывать к глазам платочки. Тому, что пару будет венчать священник из Денвера, тоже мало кто удивился — отец МакРайан должен был стать шафером брата.

Отношения с Колумом наладились, по крайней мере, Алексис тщательно делала вид, что не замечает взглядов, которые он изредка бросал на неё. А Колум старался вести себя, как раньше, загоняя как можно глубже все чувства, что вспыхивали и обострялись, стоило ей оказаться поблизости. Он уже решил, что уедет из Колорадо-Спрингс после свадьбы, потому что находиться рядом с Алексис, видеть её счастье, радоваться за Киллиана и в то же время разрываться от любви было невыносимо. Своё решение он пока никому не озвучивал — на свадьбе поговорит со священником из Денвера и попросит подыскать ему замену. Так или иначе, очень скоро священник Колум МакРайан перестанет существовать.

Чем меньше дней оставалось до свадьбы, тем тяжелее было на сердце. Колум смотрел на дом за недолгое время ставший почти родным, на церковь, думая, что действительно привык быть священником. Привык к прихожанам и их проблемам. Просто привык никуда не бежать. Но он знал — вечно это продолжаться не могло, так или иначе, правда бы вскрылась. И тогда не поздоровилось бы не только ему, но и Киллиану за то, что поддержал его обман. А значит, и Алексис пришлось бы несладко…

В очередной раз тяжело вздохнув, Колум снял седло со своего жеребца и перекинул его на изгородь. Посмотрел на Пайкс-Пик — снег давно сошёл, весна в этом году выдалась ранняя. Воздух уже гудел от проснувшейся мошкары, прерии зазеленели, и куропатки с жаворонками болтали на разные голоса. Будет ли он скучать по всему этому? Колум не кривил душой перед самим собой — будет. Но острого сожаления от предстоящей разлуки не испытывал. Ему не привыкать срываться с насиженного места. Осталось одно — уговорить брата, что это необходимо. И Колум понимал, что разговор предстоит тяжёлый. Конечно, им приходилось расставаться, и не раз. Но ни разу — навсегда. А Колума отчего-то не покидало чувство, что больше они не увидятся. Навряд ли Киллиан и Алексис захотят всё бросить и уехать в Калифорнию. А он точно никогда сюда не вернётся. И осознавать это было физически тяжело.

Колум сходил за водой, взял скребок и принялся чистить бока жеребца, продолжая размышлять, как лучше сделать: поставить Киллиана перед фактом, или сказать заранее. Он понимал, что своим отъездом причинит ему боль. Но Киллиан тоже должен всё понять и принять. У него теперь начинается новая жизнь, скоро появится новая семья, и раз уж так случилось, что Колум здесь лишний, значит, так надо.

— Ну, надо же! Это действительно правда!

Колум обернулся резко, первым делом находя взглядом пистолет, чья рукоять торчала из седельной сумки в нескольких шагах. Потом поднял глаза, кивнул, словно старым знакомым. Пятеро всадников. Он был настолько поглощён своими мыслями, что пропустил появление пятерых всадников! Колум мысленно застонал, лихорадочно размышляя, как подойти к сумке, чтобы не вызывать подозрения.

— Барни. — Колум отбросил скребок в сторону, посмотрел на остальных — он их не знал. И не знал, на что они способны. К тому же, у троих из них в руках были револьверы, и два из них были направлены прямо на него.

— Я же говорил, что найду тебя, МакРайан. — Рыжий сплюнул, облокотился о луку седла. — Слушай, мне вот интересно, а ты и впрямь подвизаешься здесь священником? Выслушиваешь исповеди и всё тому подобное?..

— Ты неплохо осведомлён о буднях священников, Барни, — спокойно сказал Колум, делая крохотный шажок вперёд.

Но один из парней Барни заметил это движение, предостерегающе поднял револьвер и качнул головой.

— Думаешь, мы дадим тебе взять оружие? — Барни насмешливо фыркнул. — Где, кстати, твой братец? Мне хотелось бы сегодня забрать оба долга.

— Его здесь нет. — Колум небрежно пожал плечами. — Он уехал из города.

— Да-а? — издевательски протянул Барни. — А я слышал, что у него скоро свадьба. Со дня на день. И ты вроде как у него шафером. Что, Колум, брата повенчать не хочешь?

Колум угрюмо молчал, наблюдая, как всадники один за другим спешиваются, привязывают лошадей.

— Двигай в конюшню. — Барни махнул головой. — Подождём братца здесь. А если в ближайшее время он не появится, пошлём за ним гонца.

— Ты глухой? — раздражённо откликнулся Колум. — Я говорю тебе: его нет. Он с трапперами второй месяц ходит.

— Ну, к свадьбе-то вернётся, правда? — ласково спросил Барни. — А если задержится, привезём сюда его невесту…

— Только посмей её тронуть, и я!.. — угрожающе прорычал Колум, шагнув было к Барни, но на плечи тут же опустились две пары рук, оттягивая и затаскивая в конюшню.

— Не волнуйся, мы подождём, — заверил Барни. — До завтра даже подождём. А если к вечеру Киллиан не появится, навестим будущую миссис МакРайан.

========= Глава 29 ==========

В конюшне было душно, или это Колуму казалось так, — по спине ползли струйки пота, впитывались в рубашку, и та липла к телу. Страха не было, была только злость на себя за то, что так легко попался. Столько лет он постоянно был начеку, спал с пистолетом под подушкой, вскакивал от каждого шороха, и даже в церкви носил револьвер под сутаной. И так глупо попасться! Колум готов был заплакать от бессилия. Руки, плотно стянутые ремнями, затекли, во рту было солоно — кровь из разбитой губы уже перестала течь, но желание сплюнуть не проходило.

— Что, не думал, что облажаешься? — Барни стоял рядом, ковыряясь ножом под ногтями. Его дружки расположились поблизости: двое — на улице, трое раскладывали пожитки на полу, собираясь есть. — Думал, что не найдём?

— Надеялся, что успею пустить тебе пулю в лоб раньше, чем ты меня заметишь, — угрюмо ответил Колум, глядя исподлобья. День подходил к концу, как и отмерянный Барни срок, и оставалось только надеяться, что Киллиан не напорется на ту же ловушку. Но больший страх был за Алексис. Только бы они не впутали её! Стоило представить, что станет с Алексис, окажись она в руках этих тварей, и у Колума темнело в глазах. Только бы Киллиан успел. Только бы понял. Только бы убил их прежде, чем свершится непоправимое…

Но время шло, наступила ночь, и тихие голоса умолкли, только ночная птица громко кричала в кустах за стеной. Колум лежал на боку и смотрел на крохотный кусочек звёздного неба, видневшийся в окне, и вспоминал о другой ночи, когда брат неожиданно пришёл на помощь. За прошедшие с той ночи годы Колум настолько привык чувствовать его плечо, знать, что он всегда прикроет спину, что и теперь не мог не надеяться. Звёзды гасли, серело небо, заворочались его тюремщики, по очереди выходя на улицу.

— Что-то не торопится Киллиан, — хмыкнул Барни, подойдя к Колуму и пнув его под рёбра. Тот сдавленно выдохнул, но промолчал. — Видел бы ты сейчас себя со стороны. Жалкое зрелище. — Барни сплюнул, и плевок оказался прямо перед лицом Колума. Он невольно сдвинулся в сторону, но Барни резко нагнулся, схватил за волосы и с силой ткнул в пол, заставив проехаться щекой по плевку. — Я слишком долго этого ждал, чтобы теперь отказать себе в удовольствии напомнить, как «Мёртвые кролики» расправляются с предателями. Сначала мы сломаем тебе пальцы. Один за другим. И если до этого твой братец не появится, перейдём к рукам. А потом, наверное, освежуем. Как кролика. И твоя голова украсит вход в церковь этого милого, тихого городка.

— Пошёл к чёрту! — выплюнул Колум, обжигая взглядом. — Не пытайся показаться сильнее, чем ты есть, Барни. Мы-то оба с тобой помним, кто был палачом папаши Билла. А кто блевал в подворотне после каждой сходки.

— Времена меняются, МакРайан, — философски пожал плечами Барни. — И люди тоже. Ты вон, стал священником, кто бы мог подумать! А я, — он снова дёрнул Колума за волосы, поднимая его голову, и прошипел на ухо, — научился снимать шкуры. И не только с кроликов.

Когда Колума вывели на улицу, позволив справить нужду, он быстро огляделся, ища пути для бегства, но люди Барни были начеку: двое стояли за спиной, один — перед ним, в нескольких футах. Руки у каждого предусмотрительно лежали на рукоятях револьверов. Колум невольно усмехнулся — боятся. Когда-то они с братом были реальной силой, с которой считались. Решали, кому жить, повинуясь чужим приказам. Что стало бы с ними, останься они в банде? Стали бы они похожи на Барни, так же колесили бы по стране, грабя дилижансы, или давно бы кормили стервятников где-нибудь в глуши?

— Что замечтался? Двигай, давай! — грубо окликнул один из конвоиров. Когда они вновь оказались в конюшне, и Колума снова привязали к столбу, Барни вышел и принялся о чём-то совещаться вполголоса. Через несколько минут они вернулись, вывели двоих лошадей.

— Я отправил парней в город, — ухмыльнулся Барни, заметив, как Колум следит за ними исподлобья. — Узнать, как долго нам придётся ждать Киллиана.

Колум ответил угрюмым взглядом, но внутри всё снова сжалось в тугой комок — что, если кто-то проболтается об Алексис, покажет её, скажет, где она живёт?

* * *

Фрэнк кипел от злости — две девчонки только что признались, что беременны. И что теперь? Оплачивать им избавление от плода, а потом ждать, пока снова придут в форму? Сплошные растраты с этими тупыми курицами! Тяжело вздохнув, он раздражённо плеснул виски, звякнув горлышком о стакан — нервы ни к чёрту! Обвёл зал тяжёлым взглядом, прикидывая, на ком бы лучше отыграться. Девочки попрятались, несколько завсегдатаев, сидевшие в углу, на роль козлов отпущения не подходили, а жаль… В этот момент двери распахнулись, пропуская внутрь двух незнакомцев. Они остановились на пороге, щурясь, привыкая к полумраку после залитой солнцем улицы. Фрэнк заинтересованно вскинул голову, наблюдая, как они приближаются к стойке.

— Два виски, — сказал один из них с заметным южным акцентом, опускаясь на стул. Второй сел рядом, кладя руки на стойку, и Фрэнк, бегло скользнув по ним взглядом, заметил содранные костяшки.

— Тяжёлый день? — хмыкнул он, выставляя перед ними стаканы. Южанин кивнул, обернулся, осматривая зал, и небрежно заметил:

— А у вас сегодня сонный денёк.

— Как обычно, — пожал плечами Фрэнк. — Вы издалека?

— Из Айовы, — кивнул незнакомец. — Решили навестить друзей. МакРайаны, слышали про них?

— Один из них — наш священник. — Фрэнк хмыкнул. — А второй скоро женится.

— Вот это новость! — воскликнул южанин. И вдруг обезоруживающе улыбнулся, протянув руку: — Джереми.

— Фрэнк. Добро пожаловать в Колорадо-Спрингс. Надолго к нам?

— Как получится. — Джереми уклончиво пожал плечами и покосился на молчаливого напарника. Тот мрачно цедил виски, не поднимая глаз. — Всё зависит от того, будут ли нам рады. Знаете — старые друзья, старые разногласия…

— Понимаю. — Фрэнк добавил виски в опустевшие стаканы. — Младший МакРайан — парень горячий. Может, расслабитесь, парни? Мои девочки помогут снять напряжение. — Он многозначительно покосился на второго мужчину. Но Джереми с сожалением вздохнул и одним махом осушил стакан.

— С удовольствием. Но дела не ждут. А где мы можем найти Киллиана?

— Он охотится с трапперами, — ответил Фрэнк. — Должен вернуться со дня на день.

— Что ж, тогда поедем и навестим пока старшего брата, — улыбнулся Джереми. — Можно вас попросить не говорить, что мы его искали? Пусть будет свадебный подарок.

— Как пожелаете, — равнодушно пожал плечами Фрэнк, убирая стаканы. Он проводил их тяжёлым взглядом, задумчиво тарабаня по столу пальцами. Навестить старых друзей, значит. Вчера про МакРайанов уже спрашивали, только не у него и не они. А отца Колума никто не видел уже сутки. И будь Фрэнк сам священником, если МакРайаны не вляпались в какую-то тёмную историю. Оглянувшись, Фрэнк подозвал Кайлу:

— Как увидишь Киллиана, скажи, что я его жду. И что это срочно.

Кайла серьёзно кивнула и вышла на крыльцо, лениво прислонившись к столбу, подпиравшему второй этаж. Повела плечом, позволив тонкой шали соскользнуть, обнажая белую кожу, и приготовилась ждать.

* * *

В последние дни Алексис жила в каком-то лихорадочном возбуждении: то принималась прибирать и без того идеально чистый дом, то начинала перебирать вещи в сундуках, раздумывая, как можно украсить дом, когда он станет больше. Только занятия отвлекали от предвкушения встречи с Киллианом и от мыслей о предстоящей свадьбе. Благодаря Мередит и Эмме, подготовка шла легко и просто, за что Алексис была невероятно признательна подругам. Не вспоминать свою первую свадьбу она не могла — тогда всё было иначе. Полгода они с мамой только и делали, что объезжали салоны, встречались с модистками и обсуждали меню. А сейчас, как заявила Мередит, ей предстояло просто надеть платье и приехать в церковь.

Вечерами Алексис садилась на крыльцо с чашкой ароматного чая и наблюдала, как Пайкс-Пик окрашивается в розовый, представляя, как будет смотреть на гору с Киллианом каждый вечер и каждое утро. А после — с детьми. Ей безумно хотелось детей. Его детей. Наполнить дом смехом, звенящим счастьем, позволить любимому обрести, наконец, душевный покой.

Весна пришла резко, просто в один день зазвенело птичье многоголосье, а деревья скрылись в нежно-зелёном мареве. По вечерам в открытые окна залетали оглушающие ароматы свежести, зелени и влажной земли, и в такие минуты сердце сковывала тоска по тому, с кем можно было разделить эти волшебные мгновения.

А ещё Алексис думала о Колуме. О том, что несмотря на кажущуюся теплоту, между ними пролегла пропасть, которую никогда не получится преодолеть. Ей не хватало его. Дружеского общения, поддержки. Но искать встреч ради себя самой было бы слишком эгоистично. Но сегодня ночью Алексис приснился сон, после которого желание увидеть Колума вытеснило все доводы разума. Ей снилось поле, перепаханное взрывами, усыпанное телами. И она брела по нему, заглядывая в окровавленные, перекошенные от боли и страха лица, в поисках Киллиана. Снова и снова переворачивала тела, и с каждым новым шагом внутри разрасталась паника, заставляя идти быстрее, смотреть внимательнее. И вдруг она замерла, увидев знакомую фигуру впереди. Почти рухнула перед ней на колени, осторожно потянула за плечо и подавилась криком, узнав Колума…

Алексис проснулась, тяжело дыша, с грохочущим сердцем, и долго пыталась успокоиться, уверяя себя, что это всего лишь сон. Но тревога не проходила, отзываясь колкой болью в груди. А вдруг сон что-то значил? Может, что-то случилось с Киллианом, и Колум попросту не спешит ей говорить? Алексис с трудом досидела до конца уроков и даже отпустила детей на полчаса раньше, закрыла школу и поспешила в кузницу, к конюшням, в которых оставляла свою лошадь. Спустя полчаса повозка уже грохотала по дороге, приближаясь к церкви.

Стоило подъехать ближе, как тревога уступила место страху — вокруг было слишком тихо. На дверях висел замок, а значит, Колум не открывал церковь сегодня. Что могло случиться? Неужели, сон был вещим? Руки дрожали, пока Алексис привязывала лошадь и, подобрав юбки, мчалась по дорожке к дому священника. Она споткнулась на повороте, едва не влетев в густой куст шиповника, и выскочила у крыльца запыхавшаяся, красная. И тут же резко остановилась, недоуменно разглядывая незнакомцев, сидевших перед дверьми конюшни. Их было трое, и один из них, заметив её, поднялся, отряхнул со штанов крошки табака и неспешно, вразвалку, пошёл навстречу.

— Кого-то потеряли, мэм? — спросил он, легко перескочив через изгородь. Алексис неосознанно отступила, беспомощно оглядываясь — Колума нигде не было видно.

— Я хотела поговорить с отцом МакРайаном, — как можно спокойнее проговорила она. Всё её существо буквально кричало об опасности. Бежать отсюда как можно скорее, сообщить в городе о незнакомцах, звать на помощь… Алексис сделала ещё один крохотный шажок назад, не сводя глаз с рябого лица, с безжизненных, мёртвых глаз, в которых вдруг мелькнуло понимание. Новый шаг, больше предыдущего, сердце готово было выскочить из груди, оставалось лишь развернуться и мчаться, не разбирая дороги, но Алексис не успела. Чужая рука крепко схватила за плечо, больно впиваясь пальцами. Незнакомец дёрнул её на себя, обдавая крепким, удушающим запахом немытого тела, и кислым — табака.

— Далеко собралась, красавица? — ласково спросил мужчина, прижав к себе одной рукой, а другой приподнимая за подбородок. Алексис упрямо дёрнула головой, но отвернуться не получилось. Глаза стремительно наполнились слезами, — ей стало по-настоящему страшно.

— Отпустите меня, — жалобно попросила она, ни на что не надеясь, просто, чтобы хоть что-то сказать. Незнакомец широко улыбнулся, обнажая отсутствие трёх передних зубов, и посмотрел почти ласково. Нежно провёл рукой по скуле, коснулся волос, и кожа в местах этих прикосновений покрылась мурашками, словно змея проползла.

— Красивая, — задумчиво сказал он. — Подружка нашего Колума? Хотя постой, он же теперь священник. — Незнакомец сделал вид, что задумался, возведя глаза к небу. Потом хмыкнул, толкнул Алексис вперёд, к конюшне. — Парням скучно, мэм. Надо бы их развлечь, пока мы ждём кое-кого. А потом… Если не захочешь уехать с нами, вернёшься домой. Если останешься жива, конечно, — ребята у меня горячие, ненасытные.

Алексис истерично всхлипнула и встала, как вкопанная, не в силах сделать шаг. Ноги одеревенели и отказались слушаться, и всё, что она могла — стоят и мотать головой, не веря, что это вновь происходит с ней, и на этот раз в нескольких сотнях ярдов от города. Кто хватится её до завтрашнего утра? Разве что кто-то решит заехать к священнику, но это едва ли. И что найдут здесь к утру? Истерзанное тело?

— Я сказал: пошла! — рыкнул мужчина, пихая её в спину. Алексис, запутавшись в юбках, замахала рукам, падая вперёд. Сидевшие у входа громко загоготали, один из них поднялся, неспешно пошёл к ним.

— Барни знает толк в развлечениях! — Он присел над Алексис, внимательно её разглядывая. — Джереми и Тим наверняка заскочат в салун, а у нас здесь своя девка есть!

Он рывком поднял Алексис, легонько встряхнул и вдруг резко впился в губы. Алексис сжалась, стиснула зубы, пока щетина больно царапала кожу лица, но когда он сжал её щёки, заставляя открыть рот, подалась вперёд и крепко укусила.

— Сука! — крикнул насильник, цепляясь за губу. В следующую секунду Алексис уже лежала на земле, оглушённая тяжёлой пощечиной. Рот быстро заполнил вкус крови — губа расцарапалась о зубы.

— Тащи её в конюшню, — рыкнул Барни, — мало ли кто может ещё приехать. И рот заткни, а то по глазам вижу — верещать будет, как резанная.

Алексис охнула, когда рука впилась в волосы, дёрнула наверх. Невольно вцепившись в чужое запястье, она поднялась и, спотыкаясь, побрела в конюшню, ничего не видя из-за застилавших глаза слёз. Но чужой вздох заставил проморгаться, привыкая к свету, и разглядеть впереди Колума, привязанного к столбу. Он посмотрел на неё с нескрываемым ужасом, но быстро взял себя в руки, метнув взгляд в сторону Барни, зашедшего следом. Но тот заметил. Заинтересованно склонил голову набок, посмотрел на Алексис другим, оценивающим взглядом.

— Знакомая, значит, да? — сладко протянул он, развернув её к себе. — Уж не та ли невеста, о которой мы столько наслышаны?

Алексис похолодела, метнула беспомощный взгляд на Колума, но тот не сводил глаз с Барни, и от этой чистой, неприкрытой ненависти, что полыхала в его взгляде, казалось, загорится конюшня.

— Только посмейте её тронуть!.. — угрожающе начал Колум, беспомощно дёрнув связанными за спиной руками.

— И что тогда? — хмыкнул Барни, обводя вышивку на воротничке, спускаясь ниже, к груди. — Сердечко-то как стучит, того и гляди выпрыгнет. Боишься, куколка? Правильно боишься.

Он обернулся к Колуму, сжимая ладонь, лежащую на груди. Алексис зажмурилась, прикусив губу, но всё же, не выдержав, охнула от боли. Послышался шум — Колум снова попытался дёрнуться и замычал в бессильной злобе.

— Странно, — задумчиво проговорил Барни, ослабив, наконец, хватку, но лишь затем, чтобы притянуть Алексис к себе за талию. — Для любящего брата ты слишком сильно реагируешь на милую пташку. Как считаете, парни, думаю, наш святоша и сам не прочь бы залезть ей под юбку.

Раздался грубый хохот, сдобренный несколькими шуточками, от которых Алексис, несмотря на и без того унизительное положение, залилась краской, опуская глаза.

— А знаешь, — продолжил Барни, глядя на Колума сверху вниз. — Мы, пожалуй, не станем вас убивать. Зачем? Устроим вам представление с цыпочкой во главе, а вы посмотрите. Считайте это милостью «Мёртвых кроликов». Её жизнь в обмен на ваши. — Он снова схватил Алексис за подбородок, вынуждая смотреть прямо в глаза. — Я знаю, милая, ты не при чём. Просто связалась не с теми людьми, так бывает. Но и ты меня пойми — я не могу не отомстить. Ты же понимаешь, что такое месть? Хотя откуда тебе…

Одним резким движением он отбросил Алексис от себя, и та упала прямо на Колума. Двое бандитов сделали было шаг, но Барни поднял руку, заставляя остановиться.

— Следите за ней, чтоб не наделала глупостей вроде попытки сбежать или освободить Колума. Дождёмся парней и решим, что делать дальше — оставаться здесь, или оставить Киллиану записку с точным адресом, и валить из города. А там уже развлечётесь.

Мужчины недовольно заворчали, но подчинились, занимая места у выхода из конюшни и поворачиваясь к пленникам, чтобы видеть каждое их действие. Алексис, всхлипывая, сползла на пол, присыпанный соломой, и обвила Колума руками, прижимаясь к его груди. Он судорожно вздохнул, прислонился щекой к её макушке и невесомо поцеловал.

— Всё будет хорошо, — прошептал тихо, на выдохе. Алексис прерывисто всхлипнула, кивнула, крепче обнимая, словно надеясь вжаться в него, стать невидимой. Колум скрипнул зубами — не таким он хотел бы предстать перед ней сейчас. Не жалким пленником, а рыцарем в сверкающих доспехах, с лёгкостью освобождающим свою принцессу. Тем временем Алексис всё же взяла себя в руки, выпрямилась, устраиваясь рядом с ним поудобнее. Положила голову на его плечо, даря безмолвную поддержку и сама подпитывая себя мыслью о том, что они вместе. Ведь, не будь здесь Колума, одному Богу известно, что пришлось бы пережить! «Если бы не Колум, этих людей вообще бы здесь не было», — промелькнула в голове малодушная мысль, но Алексис прогнала её, запретив даже думать об этом. Жуткое прошлое всё же настигло их, но разве они его не ждали? К тому же, скоро приедет Киллиан, и думать о том, что он легко попадётся в ловушку, Алексис не желала.

Вместо того, чтобы предаваться отчаянию, она осторожно, стараясь не делать резких движений, скользнула рукой за столб, потрогала крепко завязанные узлы, сожалея, что никогда не имела привычки носить с собой хотя бы небольшой ножик. А ведь Мередит не раз предлагала купить, и сама всегда держала при себе — мало ли, пригодится. Алексис всё отшучивалась, говоря, что на случай непредвиденных обстоятельств у неё есть Киллиан. И что теперь? Осторожно дёрнув узел, Алексис в панике застыла — в этот момент один из бандитов поднялся и неспешно направился к ним, глумливо ухмыляясь.

— Я тут подумал, — заговорил он, лениво растягивая слова, — что попробовать тебя на вкус можно и сейчас, что ждать? А потом скажем, что так и было. — Он наклонился, вцепился Алексис в плечо и потянул на себя.

— Нет! — взвизгнула она, сбрасывая руку, отталкиваясь ногами, чтобы отползти.

— Эй, Рэдж, Барни же сказал — все развлечения потом, — попытался образумить друга второй бандит. Но Рэдж только отмахнулся:

— Барни отошёл, а как вернётся, я уже закончу. Я быстро, детка.

— Так быстро, что она даже не успеет ничего почувствовать? — ехидно уточнил Колум и тут же охнул от боли, согнувшись пополам — носок сапога влетел ему в живот.

Алексис испугано застыла, упершись спиной в створку загона — дальше отступать было некуда. Она словно в тумане наблюдала за тем, как приближается Рэдж, как он зависает над ней, и его узкое обветренное лицо искажает гримаса вожделения. Он бросился к ней резко, как змея, когда нападает. Схватил за плечи, впиваясь масляным поцелуем в шею, повалил на пол, пригвоздив своим весом, лишая возможности двигаться. Алексис завозилась под ним, сдавленно вскрикивая всякий раз, когда чужая рука касалась тела, обжигая сквозь ткань.

— Какого хера, Рэдж! — раздался громкий окрик, и насильник моментально подскочил, приводя в порядок одежду.

— Да ладно тебе, Барни, — заискивающе начал он, — я же просто потискать, что с ней станется?

— Я сказал — не трогать, пока всё не узнаем! — прорычал Барни, подлетая к Рэджу, схватил его за грудки и выволок наружу. — Я же сказал, твою мать: Пока. Ничего. Не узнаем.

Алексис, тяжело дыша, встала на четвереньки и поползла к Колуму, как к единственному якорю в этом безумном, сошедшем с ума мире. Впилась в него, сжалась в комок, пряча лицо, но вдруг ощутимо вздрогнула всем телом, неверяще поднимая глаза. Ей показалось, определённо показалось, или же она действительно начинает сходить с ума. Потому что этот голос не мог принадлежать…

— Джон?!

— Алексис?!

========= Глава 30 ==========

Алексис казалось, что она сходит с ума, наблюдая, как размытый силуэт обретает очертания до боли знакомой фигуры. Джон шёл медленно, пристально всматриваясь в полумрак, словно сам не верил в то, что видит. Вот он протянул руку, помогая подняться, по-прежнему не произнеся ни слова. Алексис смотрела на него несколько долгих, застывших во времени секунд, и вдруг её рука взметнулась и воздух зазвенел от звука оглушительной пощёчины.

— Ты живой! — прошипела она, сузив глаза. — И всё это время был жив, пока я оплакивала тебя! Пока успокаивала твою мать, пока жила одна в пустом доме, каждую минуту ожидая нашествия янки! А ты всё это время был жив! Как ты мог?!..

Она совершенно забыла, где находится. Забыла о том, что к их разговору с интересом прислушиваются бандиты и Колум. Что она у них в плену и только что чудом избежала изнасилования. И это чудо стояло сейчас перед ней, не делая попыток оправдаться, не двигаясь, просто глядя на неё жадными глазами.

— Как ты мог?.. — прошептала Алексис, выдыхаясь. Слёзы хлынули из глаз и, прерывисто вздохнув, она обняла его, прижалась со всей силы, на какую была способна, и его руки несмело легли на плечи, словно вспоминая, каково это — касаться её. Пережитый страх, потрясение, злость сменялись всепоглощающим счастьем. Алексис зажмурилась, крепко втянула воздух, и вдруг замерла, смущённо отстранившись. Подняла глаза, разглядывая стоявшего перед ней мужчину, ища и не находя сходства с Джоном.

Он словно стал ниже, — где гордый разворот плеч, где военная выправка, посадка головы и смех, лучившийся в уголках глаз? Она схватила его за руку и потащила наружу, не обращая внимания на шуточки, которыми обменивались его подельники. Сейчас её меньше всего волновали Барни и его банда, а про Колума она и думать забыла — главное, удостовериться. Увидеть, что это Джон, её Джон. Но на свету правда начала обретать уродливый оттенок гротеска. Густая светло-русая борода скрывала уродливый шрам, протянувшийся от уголка правого глаза вниз, через щёку, отчего глаз опустился, наполовину скрывшись за веком. А карие глаза словно выцвели и смотрели без тепла, оценивающе.

— Что, нравлюсь? — хмыкнул Джон, окидывая Алексис внимательным взглядом, задержавшимся на груди. — А ты, я смотрю, неплохо устроилась.

— Неплохо устроилась?! — с негодованием воскликнула Алексис, отступив на шаг. — Я лишилась всего: дома, привычной жизни, денег… Мне приходилось выживать одной, без помощи, без возможности опереться на кого-то. А всё это время ты колесил по стране в своё удовольствие — вот уж кто неплохо устроился!

— Такой хорошенькой женщине, как ты, Алексис, это явно было несложно. Достаточно было несколько раз улыбнуться, как ты умеешь, и позволить мужчине чуть больше, чем просто невинный флирт, — ехидно парировал Джон, хватая её за руку и поднося к лицу. — Твои руки по-прежнему белые и гладкие, я вижу, физический труд тебе незнаком? Кем ты здесь работаешь? Я успел побывать в местном салуне, с виду вполне приличное заведение.

Рука Алексис снова взметнулась вверх, но Джон успел перехватить её, крепко сжав запястье.

— Не смей, — угрожающе прошипел он, и от ярости, мелькнувшей в глазах, стало страшно. — Не смей вести себя, как оскорблённая невинность! Я всё знаю про тебя, Алексис Коули, и про то, как хорошо ты устроилась после того, как оказалась на улице. Долго ты не бедствовала, а? Я лежал в госпитале полгода, и всё это время пытался принять себя таким, каким стал. Пытался уверить себя, что ты ждёшь меня любого. Что тебе будет всё равно, сколько шрамов оставила на моём теле война!

— Мне и было всё равно! — Алексис поморщилась от боли в запястье, которое он по-прежнему продолжал сжимать. — Я каждую минуту молилась, чтобы ты вернулся ко мне! Но мне пришло лишь извещение о твоей смерти!

— Поначалу я не знал, что они ошиблись, — довольно улыбнулся Джон, отпуская её. Запустил руки в карманы и в волнении сделал несколько шагов, останавливаясь за спиной Алексис. — А когда узнал — обрадовался. Потому что это — счастье, — прошептал он, склонившись к её уху. — Знать, что тебе не нужно больше идти и умирать за идиотов, цепляющихся за прошлое. Что можно начать жизнь с чистого листа и стать тем, кем ты хочешь.

— И ты стал, — горько бросила Алексис, повернувшись к нему. — Ты стал бандитом, которые насилует женщин и грабит дилижансы!

— Не тебе меня судить. — Джон тепло улыбнулся, на миг став тем, прежним, из прошлого. — До конца войны мне пришлось скрываться, чтобы не сочли дезиртиром и не расстреляли свои же. Или чтобы янки не бросили в тюрьму, надеясь обменять на кого-то из своих… Но когда я вернулся домой, — его глаза снова сузились, а в голосе зазвенело презрение, — я узнал, что моя нежная, горячо любимая женушка пошла содержанкой в дом янки!

— Это неправда! — в отчаянии воскликнула Алексис. — Я ушла из его дома, едва он попытался что-то сделать!

— Чушь! — фыркнул Джон, приподняв верхнюю губу и обнажив зубы. — Все женщины — шлюхи, зависит только от того, сколько им предложишь! Уж теперь-то я точно это знаю.

— Кем ты стал? — Алексис потрясённо смотрела на него, не узнавая. — Что с тобой стало?

— Жизнь. — Джон поднял глаза к небу, словно залюбовался орлом, одиноко парящим над ними. Сверху слетел пронзительный крик, и снова стало тихо. — И смерть. — Он снова впился в неё взглядом. — Ты хоть представляешь, каково это — смотреть, как каждый день, каждый час рядом с тобой умирают друзья? Гнить в окопах, полных воды, в поганом обмундировании, в дырявых сапогах? Проигрывать, понимая, что теряешь не свой мир, гори он в аду, — теряешь себя прежнего с каждым выстрелом, который совершил?

— Я знаю тех, кто остался человеком после войны, — вскинула подбородок Алексис. — И один из них сейчас сидит здесь.

— Ты теперь на стороне янки, дорогая? — Джон насмешливо цокнул языком. — Кстати, что ты вообще здесь делаешь, дорогая? Решила скрасить досуг священника? Ты ведь знаешь, правда, кем он является на самом деле?

— Знаю. — Алексис вдруг почувствовала огромную усталость, будто стержень, державший спину прямо, резко выдернули, оставив пустую оболочку. — А так же знаю, что и он, и его брат гораздо лучше всех вас, вместе взятых.

— На-адо же! — протянул Джон. — Ты и с братом, оказывается, знакома? С ним ты тоже спишь? И кто из них лучше?

— Ты жалок, — устало сказала Алексис. — Не за этого человека я выходила замуж.

— Ты, кстати, до сих пор моя жена, если не забыла.

Джон в два шага сократил расстояние между ними, крепко хватая за плечи и притягивая к себе. Алексис упёрлась ладонями в его грудь, не давая приблизиться, глаза полыхнули гневом:

— Не смей!

— А то что? Прискачет МакРайан и убьёт меня? А ты сможешь пережить гибель любимого мужа прямо у тебя на глазах?

— Лучше бы ты погиб на войне, — прошептала Алексис. — Ты не стоил тех слёз, что я на тебя потратила.

Джон дёрнулся, как от пощёчины, усмехнулся как-то отчаянно-злобно и резко прижался к её губам.

— Эй, Джереми! — донеслось до Алексис сквозь сумасшедший шум в ушах. — Правила одинаковы для всех! Срать я хотел на то, жена она тебе или нет, все развлечения в лесу. И по очереди, слышал?

Джон с сожалением выпрямился, пожал плечами: — Тогда я второй после тебя, Барни. Не возражаешь?

— Думаю, это твоё право! — весело крикнул Барни. — А теперь веди птичку обратно, нечего тут светиться.

— Там, кстати, у церкви стоит повозка с лошадью. Её, наверное, лучше бы привести сюда, а то из города могут увидеть, — заметил Джон, заводя Алексис в конюшню и сажая рядом с Колумом. Она неосознанно придвинулась ближе, что не ускользнуло от мужа. Он многозначительно хмыкнул и отвернулся, отходя к дверям. Колум дёрнулся к ней, подался вперёд, жалея, что не может обнять, успокоить, защитить.

— Вы всё слышали? — грустно шепнула Алексис, положив голову ему на плечо. Все неловкости, когда-либо бывшие между ними, вдруг сгладились, стали настолько пустыми и неважными!

— Всё будет хорошо, — только и смог ответить Колум, бессильно сжимая зубы. Хотелось вырвать глотку этому Джереми-Джону голыми руками, и во время разговора между мужем и женой Колум пытался сдержать ярость, хлещущую из него, бессильную, и от того ещё более неистовую. Он пытался сдержаться и промолчать, чтобы не сделать хуже себе и Алексис, но это оказалось неимоверно сложно! Зато сейчас, когда Алексис доверчиво прильнула к нему, прикрыв глаза, все старания были вознаграждены. Колум вытянул ноги, устраиваясь поудобнее, и постарался не обращать внимания на боль в плечах. Киллиан обязательно приедет и спасёт их. Потому что иначе лучше бы Алексис убили сразу…

* * *

Последние дни перед возвращением в Колорадо-Спрингс проходили для Киллиана в лихорадочном волнении. Он то принимался подсчитывать прибыль и думать, что стоит сделать в доме в первую очередь; то начинал мечтать, как они с Алексис уедут после свадьбы в Денвер; то раздумывал о том, что неплохо бы завести кур и корову, ведь когда будут дети… А при мысли о детях в сердце разливалась нежность, — в его мыслях беременная Алексис выглядела волшебно, озарённая особым, внутренним светом, свойственным женщинам в положении. Киллиан изнывал от нетерпения, но никак не мог повлиять на общий отъезд — надо было сдать шкуры и поделить выручку и только потом двигаться к дому.

Поначалу Киллиан хотел ехать сразу к Алексис, но потом передумал — решил для начала привести себя в порядок, заехав к цирюльнику. А после можно будет увидеть, наконец, свою невесту, по которой невероятно соскучился. С этими мыслями Киллиан спешился и начал привязывать коня, когда к нему подошла Кайла.

— Не скучаешь? — спросила она игриво. Киллиан улыбнулся, качая головой. Но, к его удивлению, Кайла не спешила уходить, склонившись ниже. — Тебя ждёт Фрэнк, просил передать, что это срочно.

— Фрэнк? — нахмурившись, переспросил Киллиан. Отношения с хозяином салуна постепенно сдвигались в сторону дружеских, но не настолько, чтобы посылать за ним девочек. Оставив жеребца у дверей цирюльника, Киллиан пошёл за Кайлой, пытаясь унять тревогу — что могло случиться? А вдруг это связано с Алексис? В салун он буквально влетел, и двери за спиной протестующее захлопали деревянными крыльями. Стремительно подойдя к стойке, Киллиан тяжело опёрся о неё и сказал: — Выкладывай.

С каждым словом взгляд Киллиана тяжелел, а костяшки пальцев, лежавших на стойке, белели. Когда Фрэнк закончил, он вскочил с места, собираясь уходить, но Фрэнк его остановил.

— Погоди. Саманта! — Он подозвал темноволосую девушку, стоявшую в дверях. — Иди сюда. Становись за стойку, мне надо отлучиться.

— Куда ты собрался? — нахмурился Киллиан. Но Фрэнк только хмыкнул, достал револьвер и проверил магазин.

— Ты же не думаешь, что я отпущу тебя развлекаться в одиночестве? — И добавил тише: — Их как минимум четверо, ковбой. Я, конечно, понимаю, что ты у нас герой войны и всё такое, но полагаться только на внезапность я бы не стал. Парни там явно не промах.

Киллиан посмотрел на Фрэнка долгим взглядом, невольно чувствуя благодарность, но ограничился сухим кивком: — Я буду ждать на улице.

Через несколько минут Фрэнк вывел лошадь и подошёл к Киллиану, который уже был верхом.

— Придётся сделать крюк — ехать через луг к церкви нельзя — они наверняка его просматривают.

— Как скажешь, кэп, — хмыкнул Фрэнк, для которого, казалось, предстоящее дело выглядело милой заварушкой.

Покинув город с противоположной от церкви стороны, они углубились в лес и вскоре уже петляли его тропинками, пригибаясь от низко нависающих ветвей. Птицы беззаботно щебетали, солнце ярко светило, пробиваясь сквозь редкую весеннюю листву, и сам день располагал к покою и неге. Но на лицах мужчин застыло сосредоточенное выражение. Ехали молча, изредка обмениваясь короткими фразами, пока впереди не показалась островерхая крыша церкви. Тогда Киллиан спешился, дав знак Фрэнку сделать то же самое. Дальше шли крадучись, пригибаясь к кустам, обходя церковь, пока, наконец, не оказались у дома и конюшни. Впереди послышались голоса, и Киллиан похолодел, узнав в одном из них голос Алексис. Он рванул было вперёд, но на плечо легла твёрдая рука Фрэнка. Он выразительно посмотрел на него и кивнул на угол конюшни, предлагая обойти его и для начала оценить обстановку. Киллиан кивнул, тяжело вздохнув.

Они залегли в кустах орешника, одевшегося длинными пушистыми серёжками, разглядывая вход в конюшню. Прямо на земле перед ним сидели двое, ещё один расхаживал по леваде, поглядывая в сторону дороги. Повозка Алексис стояла неподалёку, распряжённая, и отчаяние снова остро кольнуло, на миг затмив разум и заставляя сердце биться с удвоенной скоростью.

— Тихо, — шепнул Фрэнк, словно читая мысли Киллиана. — Пока здесь тихо, будем надеяться на лучшее.

И впрямь — из конюшни доносились приглушённые голоса, но никаких криков и звуков борьбы, что давало небольшую надежду на то, что с Колумом и Алексис пока всё в порядке.

— Они не станут ничего делать, пока я не появлюсь, — пробормотал Киллиан, не сводя глаз с конюшни.

Солнце успело склониться к вершине Пайкс-Пик, но ничего по-прежнему не происходило. Бандиты входили и выходили, смеялись и обсуждали, как будут делить Алексис, и всякий раз при упоминании её имени Фрэнк останавливал Киллиана от непродуманных действий. И только ближе к вечеру им повезло — один из шайки решил справить нуджу, приближаясь к кустам. С тихим шелестом Киллиан извлёк из ножен охотничий нож, удобнее устраивая его в руке, и переглянулся с Фрэнком. Тот сосредоточенно кивнул, доставая револьвер и взводя курок.

Мужчина остановился в двух шагах от кустов, расстёгивая ширинку, когда Киллиан, обогнув орешник, стремительно поднялся и резким движением выбросил руку, вонзая нож в живот жертвы и с усилием поднимая его вверх, к грудной клетке. Захрипев, бандит начал заваливаться на него, закатив глаза. Из его рта пошла кровавая пена. Сидевшие у входа вскочили на ноги, громко вскрикнув, и в этот момент Фрэнк возник из-за спины Киллиана и выстрелил — один из похитителей упал на землю, сгибаясь пополам, а второй тут же припал на колено.

Загремели выстрелы, воздух заволокло дымом: Киллиан успел выстрелить дважды, прежде чем второй мужчина упал рядом с первым, не подавая признаков жизни. Фрэнк, пригнувшись, метнулся к стене конюшни, держа револьвер наготове. Киллиан, отбросив, наконец, тело, которое держал, как щит, присоединился к нему. Из конюшни доносились голоса, но выходить никто не спешил. Наведя дуло на раненного, Киллиан выстрелил, и тот затих.

— Эй, Киллиан! — раздался голос Барни. — Ты же пришёл за братом, да? Выходи, поговорим.

Быстро кивнув, Фрэнк отступил, обходя конюшню с другой стороны, а Киллиан остался стоять, ожидая, пока тот появится напротив.

— Выходи, Киллиан! — снова крикнул Барни. — У нас есть, чем тебя удивить!

Солнце, мигнув последний раз, скрылось за горами, и на землю опустились сумерки. Волнистая грива Фрэнка показалась из-за угла. Скользнув змеёй, он бесшумно подошёл к дверям и замер, ожидая сигнала.

— Покажись, Барни! — крикнул Киллиан. — Или ты так и остался помойной крысой, что прячется за чужими спинами?

— Не выйдет, — весело крикнул Барни. — Я не идиот — лезть под пули!

— Ты не идиот, — откликнулся Киллиан, проверяя, подбрасывая нож в руке, — ты трус, это я отлично помню!

Оглянувшись, он подтянул ногой шляпу, валявшуюся на земле, и пнул её в конюшню. Раздались выстрелы — кое у кого нервы явно были на пределе. Едва они затихли, как Киллиан мотнул головой, и они с Фрэнком шагнули в конюшню одновременно. Свет на улице и в конюшне сравнялся, и глазам не пришлось привыкать к полумраку, — двое из трёх оказались на земле в считанные секунды. Один — бездыханный, второй, которым оказался Барни, — корчился на полу, прижимая руку к раздробленному колену.

Заметив Киллиана, Алексис невольно дёрнулась к нему, но тут же охнула от боли — Джон, оказавшийся за её спиной, вцепился в волосы, заставляя подняться.

— Так вот, значит, кто у нас счастливая невеста. — От его злорадного тона Алексис окатила ледяная волна ужаса. — Я прав, — удовлетворённо кивнул Джон, заметив страх, промелькнувший в её глазах. Дёрнул за голову, заставляя стать ровнее, и посмотрел на Киллиана.

— Знаешь, мне плевать, что там у вас в прошлом было с Барни, — быстрый взгляд на Барни, продолжавшего стонать на полу, — но в свете открывшейся правды о тебе и моей жене…

Киллиан нахмурился, вопросительно посмотрел на побелевшую Алексис, плотно сжимавшую губы, чтобы не закричать, и снова — на Джона.

— Ты же не знал, конечно, что я жив. А наша красавица чуть не стала обладательницей двух мужей. Что по нашим законам полагается в таком случае?..

— Отпусти её, — хрипло сказал Киллиан, поднимая револьвер.

— Зачем? — натурально удивился Джон. — Чтобы ты убил меня, стоит ей оказаться в безопасности?

— Я и так убью тебя. — Киллиан смотрел спокойно и холодно. Фрэнк, тем временем, встал рядом, держа револьвер наготове.

— Думаешь, Алексис сможет простить, если ты убьёшь её любимого мужа? — хмыкнул Джон, прижавшись к её щеке. — Её горячо любимого Джонни, который подарил столько незабываемых минут вместе…

Алексис зажмурилась, не чувствуя слёз, что потекли из глаз. Отвращение заполняло каждую клеточку её тела, стирая всё светлое, что когда-то оставалось в памяти. Вдруг она резко распахнула глаза и поймала взгляд Киллиана, едва заметно кивнув. В следующий миг прогремел выстрел, и Джон завалился на спину, увлекая Алексис за собой за волосы. Она коротко вскрикнула и завалилась ему на грудь, но тут же спешно дёрнула головой, отползая и оглядываясь — во лбу Джона зияла огромная дыра. Киллиан уже был рядом, помог подняться и крепко обнял, прерывисто дыша. Фрэнк обошёл их и опустился перед Колумом, разрезая верёвки.

— Признаться, я уже отчаялся тебя увидеть. — В его голосе отчётливо звучало облегчение, пока он массировал запястья, морщась от боли в руках.

— Мы полдня лежали в кустах за твоей изгородью, — хмыкнул Фрэнк, видя, что Киллиан слишком поглощён тем, что пытается успокоить Алексис. Колум понимающе улыбнулся и протянул руку, беря у Фрэнка пистолет. Потом подошёл к Барни, испуганно вскинувшему на него глаза, и выстрелил.

— Теперь с прошлым точно покончено.

Алексис выходила из конюшни, шатаясь, вцепляясь в Киллиана, как в соломинку, словно боялась, что если отпустить — исчезнет, и она снова потонет в ужасе последних часов. Сожалений о смерти Джона не было, как бы она к себе не прислушивалась. Он давно для неё умер, а тот человек, который предстал перед ней сегодня не напоминал его даже отдалённо. Отведя Алексис в дом, Киллиан взял с кровати одеяло и укутал её, стирая со щеки капли чужой крови.

— Нам надо прибрать всё, а после поедем домой, хорошо? — тихо спросил он, заглядывая в её глаза. Алексис деревянно кивнула, пребывая в своих мыслях.

Следующий час ушёл на то, чтобы погрузить тела в повозку, впрячь лошадь и насыпать свежей соломы на пол. Фрэнк и Колум уехали в лес, а Киллиан вошёл в дом, найдя Алексис в том же положении, что и оставлял. Он осторожно опустился перед ней на колени, взял в руки ледяные ладони, подул на них, пытаясь отогреть.

— Сможешь ли ты когда-нибудь меня простить? — задал он вопрос, терзавший последний час. Алексис вздрогнула, посмотрела непонимающе. — За то, что убил его.

— Я люблю тебя, — просто ответила она. — А тот человек… Я рада, что его больше нет.

Плита, придавившая плечи Киллиана, раскололась с громким треском, и дышать снова стало легко. Он опустил лицо в её ладони, чувствуя, как остро защипало в глазах, и прошептал:

— Я тоже люблю тебя. Безумно тебя люблю.

* * *

Свадьба собрала в церкви практически весь город — все, кто знали Киллиана и Алексис сочли своим долгом прийти и поздравить. Столы были накрыты прямо на лугу; весело трепетали клетчатые скатерти, и пышные букеты нарциссов и тюльпанов привлекали целый рой проснувшихся пчёл. Алексис счастливо улыбалась, не выпуская руки своего мужа, а тот то и дело бросал счастливый взгляд на жену, думая только о том, чтобы скорее забрать её отсюда домой, а после, утром — в Денвер. Но сначала оставалось ещё одно дело. В очередной раз поблагодарив Мередит за помощь в устройстве свадьбы, они пошли к ступеням церкви, где уже ждал Колум, держа на поводу осёдланную лошадь.

— Тебе не обязательно уезжать так быстро, — сказал Киллиан, обняв брата.

— Чем скорее, тем лучше, — тепло улыбнулся Колум и посмотрел на Алексис. — Я могу поздравить невесту?

— Конечно! — ответила она, подходя ближе и подставляя щёки для поцелуя. Но Колум, хитро сверкнув глазами, звонко поцеловал её в губы, бросив быстрый взгляд на Киллиана. Тот притворно нахмурился, притягивая жену к себе собственническим жестом.

— Куда поедешь? — спросил он.

— В Калифорнию, — пожал плечами Колум. — Мы ведь с самого начала туда собирались.

— И хорошо, что решили задержаться здесь, — хмыкнул Киллиан.

— Новый священник прибудет только через два месяца, — умоляюще протянула Алексис. Прощаться с Колумом оказалось неожиданно тяжело.

— Нет, хватит притворства. — Колум покачал головой. — Отец Пибоди справится, если будет что-то срочное. А разрешение не посещать два месяца службу наши горожане наверняка расценят, как подарок. Не все, конечно, но многие.

— Я буду скучать, — тихо сказал Киллиан.

— Я тоже, — кивнул Коллум и легко взлетел в седло. — Ждите письмо, я напишу, как устроюсь. Кто знает, может, даже приедете когда-нибудь в гости.

Они следили, пока силуэт всадника не растворился в зелёной дымке. А после, обнявшись, пошли к столам. Впереди лежала целая жизнь, со своими трудностями и страхами, но это ждало в будущем. А прошлое навсегда осталось позади.

Оглавление

========= Глава 1 ==========

========== Глава 2 ==========

========== Глава 3 ==========

========== Глава 4 ==========

========== Глава 5 ==========

========== Глава 6 ==========

========== Глава 7 ==========

========== Глава 8 ==========

========== Глава 9 ==========

========== Глава 10 ==========

========== Глава 11 ==========

========== Глава 12 ==========

========= Глава 13 ==========

========= Глава 14 ==========

========= Глава 15 ==========

========= Глава 16 ==========

========= Глава 17 ==========

========= Глава 18 ==========

========= Глава 19 ==========

========= Глава 20 ==========

========= Глава 21 ==========

========= Глава 22 ==========

========= Глава 23 ==========

========= Глава 24 ==========

========= Глава 25 ==========

========= Глава 26 ==========

========= Глава 27 ==========

========= Глава 28 ==========

========= Глава 29 ==========

========= Глава 30 ========== Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg