«Небеса любви»

Небеса любви (fb2) - Небеса любви (пер. Яна Евгеньевна Царькова) (Паскаль - 2) 2082K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кэтрин Кингсли

Кэтрин Кингсли Небеса любви Роман

Katherine Kingsley

No Sweeter Heaven

© Julia Jay Kendall, 1993

© Перевод. Я.Е. Царькова, 2016

© Издание на русском языке AST Publishers, 2017

Пролог

Говорят, все началось с безвременной кончины шестого герцога от тифа, что косил людей в Сен-Симоне с той же беспощадностью, как и последнее, то есть десятое, нашествие Египетской чумы. И суток не прошло со смерти герцога, как умер от тифа его новорожденный сын, а на следующее утро не стало и жены.

Все они обрели вечный покой под сводами замковой часовни – там, где покоился прах всех герцогов де Сен-Симон и их ближайших родственников (за исключением того герцога, что стал мучеником во время одной из гугенотских войн XVI века). Смерть – всегда трагедия, но она трагична втройне, когда уносит молодых, полных надежд людей. Всего за три недели до похорон темноволосого герцога и герцогиню, счастливую обладательницу рыжей копны непослушных кудрей, видели целующимися под раскидистым каштаном, что и сейчас растет на поляне у подножья южного склона холма, того самого, где растет самый сладкий виноград. Шестой герцог и его жена были молоды, красивы и по уши влюблены друг в друга. А теперь они, надо думать, живут на небесах – герцог, герцогиня и их малютка сын.

Тиф покинул их края, но обитали Сен-Симона по-прежнему жили в печали – и не потому только, что им пришлось похоронить многих своих близких, но и потому, что все страшились перемен. Следующим в очереди на титул был брат покойного герцога, о котором ходили недобрые слухи. Говорили, что он непомерно властолюбив и жесток и в погоне за удовольствиями не остановится ни перед чем. Слухи оказались правдивы, и весь Сен-Симон застонал под гнетом нового правителя. Виноградники чахли… Возможно, виной тому был плохой уход, но люди в деревне клялись и божились, утверждая, что виноградники сохли из-за древнего проклятия. Как бы то ни было, два года подряд виноградники не давали плодов, в двери стучалась нищета.

Седьмой герцог Сен-Симон умер через два года после своего брата, и вдова его забрала их сына с собой в Англию, откуда сама была родом. Поместье осталось без попечения, и виноградники погибали. Из уст в уста ходила легенда, – мол, заклятье падет с виноградников лишь тогда, когда наследник Сен-Симона вернется на родную землю.

Но наследник, повзрослев и возмужав, вот уже три года как вернулся на родную землю, а виноградники продолжали чахнуть, так что люди уже и не чаяли дождаться урожая.

Глава 1

– Глупейшая затея, – пробормотала Лили, с опаской переставляя ноги. Сук, хоть и выглядел прочным, мог обломиться в любой момент. – Можно даже… назвать ее… дикой, – продолжала она бормотать. Лили слышала о себе немало нелестных отзывов и не питала напрасных иллюзий. Либо ей фатально не везло, либо она и в самом деле была безнадежно глупа. Впрочем, какова бы ни была причина ее постоянных неудач, результат всегда оказывался один и тот же. Вот и сейчас очередная ее авантюра грозила окончиться крахом… Покрепче ухватившись за ветку над головой, Лили подтянулась и зацепилась ногами за сук, находившийся чуть выше, и теперь ей предстояло закрепиться на завоеванной позиции. Увы, лазанью по деревьям сильно мешали цеплявшиеся за ветви пышные юбки. Но густая листва – прекрасная маскировка, не мешавшая разглядывать территорию монастыря со всеми постройками.

Оставалось лишь дождаться, когда какой-нибудь монах приблизится к ее наблюдательному пункту настолько, чтобы она могла окликнуть его, точно зная, что будет услышана.

Через час спина у нее затекла, а исцарапанная нога все сильнее болела. Надежда добиться желаемого таяла на глазах. А ведь она думала, что ей в кои-то веки повезло – оказалось, что тот, кто ей нужен, жил в этом самом монастыре. По крайней мере, она знала, как его найти. Когда Лили позвонила в колокол у ворот в аббатство, она была уверена, что вот-вот добьется своего. Ей открыл пожилой монах в черных одеждах, но не прошло и двух минут, как тот же монах захлопнул дверь у нее перед носом.

– Сожалею, мадмуазель, – сказал монах, – но мы не пускаем мирян в монастырь. Возможно, вы могли бы написать настоятелю Дому Бернарду и изложить ему свою просьбу. – На этом разговор и закончился.

Понурив голову, Лили уже собиралась уйти ни с чем, но тут ее внимание привлек могучий вяз, что рос совсем рядом с окружавшей монастырь стеной. И решение пришло само собой. Чего не сделаешь ради любимого брата, который, если она не придет ему на помощь, совсем пропадет.

И вот она уже добрый час сидит на суку, глядя на внутренний двор монастыря Святого Кристофа.

Лили прекрасно знала: подсматривать за монахами – это очень дурно. И она знала, что ей предстояло гореть в аду, если Господу как раз сейчас вздумалось понаблюдать за своей заблудшей овечкой по имени Элизабет Мари Боуз. Но только Господь, наверное, давно уже махнул на нее рукой, так что Жан-Жаку она была нужнее, чем Господу Богу. Судя по тому, сколько монахов в черных рясах шныряло по двору монастыря, у Бога и без нее вполне достаточно верных слуг. Так что если одна или две овцы отобьются от Его стада, беды для Него в том не будет.

Лили поежилась при мысли о том, что отец мог бы отдать ее в монастырь, не будь она его единственным ребенком. Раз у него не получилось сделать ее Христовой невестой, он решил поскорее сбыть ее с рук, выдав замуж. К счастью, отец не додумался выдать ее за первого встречного – надеялся, что она сама подберет себе жениха по душе, благо приданое позволяло выбирать. Но Лили замуж не хотела. Женихи один за другим получали отказ, и каждый такой отказ приводил к бурной ссоре между отцом и дочерью. А вездесущий падре Меллит, хоть и сохранял благочестивую мину, наверняка сгорал от злости. Вот уж кто не чаял поскорее прогнать Лили из дома – так это духовник ее отца, без одобрения которого герцог Монкрифф и шага сделать не смел.

И падре свернул бы ей шею, если бы увидел ее сейчас. Да они на пару с отцом удавили бы ее, если бы узнали, чем она занималась. А если и сохранили бы ей жизнь, то наверняка запретили бы видеться с братом, посчитав, что это он ее надоумил залезть на дерево. Да, она очень рисковала, но дело того стоило.

– О Жан-Жак, – прошептала Лили, – я люблю тебя больше всего на свете. Клянусь, я как-нибудь найду способ все уладить, и папа никогда не узнает о твоих бедах, поверь мне. Я обязательно найду этого монаха, уж как-нибудь, да найду, и он придумает, что сделать для твоих виноградников.

Между тем монахи черными ручейками потекли через церковный двор к храму – на полуденную молитву. «Скорей бы уж закончилась служба», – думала Лили, теряя терпение. Впрочем, у нее не было никакого определенного плана, и она понятия не имела, как найдет нужного ей монаха. И чем дольше она сидела на дереве, тем безнадежнее казалась ей вся эта затея. Но если этот монах и впрямь умел творить чудеса… Что ж, тогда она, возможно, опознает его по светящемуся нимбу.

Лили вспомнила, как деревенский священник отец Шабо, стоя у ворот замка, с грустью взирал на бесплодные виноградники, принадлежавшие ее сводному брату.

– Только чудо может их спасти, леди Элизабет, – сказал он тогда. – Но, увы, чудо… Хотя постойте-ка… – Священник в задумчивости почесал лысеющую голову; казалось, он силился что-то припомнить. Потом вдруг радостно улыбнулся и заявил: – Ну вот, вспомнил! Один мой друг, священник, как и я, написал мне письмо несколько месяцев назад. Он, знаете ли, живет к северу отсюда…

– А при чем тут это… – перебила Лили. – Не понимаю, какое отношение имеет ваш приятель, что живет к северу отсюда, к чахнущим виноградникам моего брата.

– Сейчас поймете. Так вот, в монастыре Монтебон живет один человек, который уже, наверное, стал живой легендой в долине Луары. Он обладает способностью творить чудеса. Его так все и называют – чудотворец.

Лили, с недоверием относившаяся к подобным рассказам, слушала священника вполуха, жалея о напрасно потерянном времени. Но тут вдруг отец Шабо сообщил, что этот монах был ботаником, и тогда все стало на свои места – «чудеса», якобы творимые монахом, имели вполне прозаическое объяснение. Лили относилась к науке с величайшим уважением, чего нельзя было сказать о ее отношении к религии. И в результате, не теряя времени, она отправилась в Монтебон.

…Монахи наконец-то вышли из церкви и все теми же черными ручейками, пересекавшими монастырский двор, потекли к строению, в котором, судя по всему, находилась трапезная. Да-да, конечно! Время-то было обеденное! Интересно, а что будет, если она сейчас вдруг громко крикнет: «Простите, я ищу одного из ваших братьев, но не знаю его имени! Среди вас случайно нет ботаника?!»

Разумеется, Лили не собиралась делать ничего подобного. Но все же она должна была найти способ отыскать этого человека.

Лили радостно улыбнулась, внезапно увидев мужчину, в одиночестве выходившего из трапезной через боковую дверь. «Ведь он – не монах», – подумала она, заметив, что этот человек был в белой рубахе, куртке и штанах. Да и скуфьи не было на темных волосах…

К сожалению, она видела его только со спины; он прошел мимо большой солнечной лужайки, где был разбит огород, поставлявший овощи для кухни аббатства, и, наконец, остановился у лужайки поменьше – на ней, похоже, выращивали саженцы плодовых деревьев.

С минуту постояв у этой лужайки, мужчина отправился в сарай и принес оттуда корзину с садовым инвентарем. Затем снял куртку и, подвернув рукава, принялся рыхлить землю вокруг молодых деревьев, вытаскивая сорняки. Причем все это время он по-прежнему находился спиной к Лили.

– Превосходно, – пробормотала она. – Значит – садовник…

Итак, она нашла того, кто, возможно, не откажется с ней поговорить. Наверное, этот садовник даже знал того монаха, которого она искала. И если удача от нее не отвернется, то садовник согласится передать тому монаху от нее послание.

Приняв решение, Лили начала спускаться вниз по дереву – к парапету стены. Но тут двое монахов прямо из трапезной прошли к огороду и принялись полоть грядки всего в нескольких шагах от мужчины, которого Лили уже прозвала Садовником. Ей ужасно хотелось закричать от обиды и злости, но она сдержалась и приготовилась к дальнейшему ожиданию. «Может, и ждать слишком долго не придется», – подумала Лили.

Какое-то время Лили терпеливо ждала. Почувствовав, что у нее ужасно затекло плечо, она попыталась его помассировать и задела засохший сук, который, громко хрустнув, упал на землю. Один из монахов тотчас задрал голову, однако, не заметив ничего подозрительного, тут же вернулся к работе. Лили с облегчением вздохнула и, чтобы хоть чем-то заняться, принялась наблюдать за садовником, двигавшимся с непринужденной легкостью человека, привычного к физическому труду на свежем воздухе. Невольно залюбовавшись этим простым садовником, Лили даже позавидовала ему. И действительно, что с того, что она знатная и богатая? Это лишь усложняло ее жизнь. А ей так хотелось обычного человеческого счастья…

И тут Лили, дочь герцога и едва ли не самая богатая наследница в Британии, вдруг поймала себя на том, что готова променять свою жизнь на жизнь простой крестьянки. Ах, с какой радостью она бы трудилась на своем крохотном земельном наделе и каждый вечер встречала бы вернувшегося с полевых работ уставшего мужа… а потом она накрывала бы на стол, и они с мужем ели бы самую простую пищу и весело болтали… О, они были бы по-настоящему счастливы!

Да-да, только такая жизнь и делает человека счастливым. Просыпаться с рассветом, днем работать на земле, а вечером приходить домой, где тебя ждет уютный очаг, а также запах свежеиспеченного хлеба… Лили словно воочию увидела эту благостную картину. А потом, когда все дети уже заснут в своих кроватках, муж обнимет жену сильными руками, склонит к ней свою темноволосую голову и поцелует со страстью и нежностью…

Лили энергично помотала головой, пытаясь развеять туман фантазий. Что с того, что у этого мужчины плечи широкие, а ноги мускулистые? Кто знает, может он лицом похож на любимого гончего пса ее отца. Скорее всего, так и есть. Да и что она, Лили, знала о страсти? Абсолютно ничего. Правда, когда-то, в возрасте восьми лет, она по уши влюбилась в дворецкого и целых три месяца думала лишь о том, как бы превратиться в лакея и служить под началом своего ненаглядного. Она постоянно ходила следом за Робертом вплоть до того самого дня, когда предмет ее обожания таинственным образом исчез, а на смену ему явился угрюмый старик, на которого и смотреть-то было противно. И с тех самых пор если в Сазерби-Парк и нанимали нового слугу, то непременно редкостного урода.

Лили вновь устремила взгляд на Садовника и тихонько вздохнула. Она любовалась им, прекрасно сознавая при этом, что любоваться мужским телом не пристало порядочной девушке. Но кто мог уличить ее? Кто мог бы заметить ее на дереве? Так что следовало пользоваться моментом, пока садовник не повернулся к ней лицом, потому что когда повернется… Возможно, она после этого даже не захочет взглянуть в его сторону.

И тут, едва Лили об этом подумала, как садовник вдруг повернулся и глянул вверх через плечо – словно хотел посмотреть, высоко ли солнце. Лили же чуть не упала со своего насеста. И ей тотчас пришло на ум, что она увидела ангела, вернее – падшего ангела. В светло-карих глазах этого мужчины она разглядела что-то такое, чего не замечала в глазах других людей; она даже не могла подобрать определение тому, что увидела в них, – но почему-то этот человек показался ей существом из другого мира. Или, возможно, он принадлежал сразу к нескольким мирам. И еще ей казалось, что он обладал знанием, которым смертные обладать не должны. Кроме того, она почувствовала в нем… Почувствовала нечто опасное и смущавшее душу.

Лили судорожно сглотнула. «Но что такой красивый мужчина делает в монастыре?» – подумала она с удивлением. Образ простой крестьянки тотчас же померк и утратил привлекательность. Ведь этот мужчина, казалось, был создан для того, чтобы прожигать жизнь в дорогих борделях Парижа. Лили представила его закоренелым грешником, который, вполне возможно, погубил немало невинных девушек и даже убил кого-то на дуэли, а сейчас замаливал свои грехи в монастыре. В этом случае было понятно, почему у него такой… странный взгляд. «Душа его одержима грехом, который даже в монастыре не хочет его отпустить», – со вздохом подумала Лили.

А ведь ей всегда хотелось встретиться с настоящим распутником! Отец же постоянно твердил, что такие мужчины ужасно опасны, что они начисто лишены «моральных устоев», что они обладают ненасытными аппетитами и не считают нужным сдерживать свои «неосознанные желания». Лили не вполне понимала, что подразумевалось под «неосознанными желаниями», но прекрасно понимала, что желания эти ведут к погибели… и даже к кое-чему похуже. При этой мысли Лили невольно поежилась; она чувствовала себя так, словно ее вывернули наизнанку, а потом вернули в прежнее состояние, но не совсем – какая-то ее часть так и не вернулась на свое место, и нельзя было сказать, что это ощущение ей нравилось.

Наконец двое монахов ушли в свои кельи, а «распутник» продолжал работать. Но Лили никак не могла решить, каким образом лучше всего привлечь его внимание… А «распутник» вдруг положил тяпку на землю, затем медленно выпрямился, потирая спину. Лили опасалась, что он вот-вот последует за монахами, но удача ей не изменила – красавец направился прямо в ее сторону. И казалось, что он сейчас пройдет под самым деревом!..

Сердце Лили гулко забилось, но, увы, красавец вдруг остановился и присел на каменную скамью, находившуюся в добрых двадцати футах от ее вяза. И снова оказался спиной к Лили. К тому же… Вместо того чтобы сидеть как все нормальные люди, этот странный человек поджал под себя ноги, скрестив их в лодыжках, а руки положил на колени. И закрыл глаза.

Лили не знала, что и думать по поводу столь необычного поведения, однако потом поняла, что красавец, должно быть, заснул – во всяком случае, так ей показалось. «Но как можно спать в такой неудобной позе?» – спрашивала себя она. Впрочем, долго размышлять на эту тему, наверное, не имело смысла, ведь вскоре ей предстояло вернуться в гостиницу, поскольку Коффи начала бы волноваться, а она, Лили, и без того слишком уж часто испытывала терпение своей старой няни.

Но что же делать?… Лили в задумчивости прикусила губу. Садовник был довольно далеко, и она не отважилась бы его окликнуть. Следовательно, оставалось только одно…

Спустя минуту Лили уже спустилась на монастырскую стену.

Паскаль парил где-то между звездами и небесным домом Отца. Медитация для него была так же естественна и так же насущна, как дыхание, но сегодня что-то мешало ему отрешиться от мира – словно перед носом у него кружила назойливая жужжащая муха! Поменяв позу, он приказал себе сосредоточиться на внутреннем покое – но покоя-то как раз и не было… И казалось, что где-то в подсознании раздавались звуки, напоминавшие тихое шипение.

Тяжко вздохнув, Паскаль приоткрыл глаза. И ничего не увидел, по крайней мере – ничего необычного. Немного помедлив, он снова закрыл глаза и сделал глубокий вдох, пытаясь полностью очистить сознание. Но сосредоточиться почему-то не удалось. И отвратительное шипение, напоминавшее змеиное, не исчезло.

Паскаль открыл глаза и осмотрелся, разыскивая назойливую рептилию. А потом вдруг понял, что шум доносился не снизу, а сверху. Тогда он, запрокинув голову, окинул взглядом монастырскую стену – и замер, не веря собственным глазам.

Он увидел молодую женщину, и эта женщина… Она ползла по кромке стены! Волосы ее цвета бронзы были растрепаны, а юбки свои она, презрев приличия, задрала выше коленей. На чулке же, в районе икры, зияла дыра.

«Возможно, сбежала из сумасшедшего дома», – промелькнуло у Паскаля. А безумная женщина между тем прекратила ползти и снова зашипела. После чего, тяжело дыша, помотала головой. Или, может быть, кивнула.

Несмотря на вполне понятное раздражение – ведь ему помешали медитировать, – Паскаль не мог оставить несчастную в беде. Вскочив со скамьи, он направился к тому участку стены, на котором расположилась странная женщина.

– Мадам, – сказал он, задрав голову и прикрыв ладонью глаза от яркого солнца, – может, вам нужна помощь? Чем я могу вам помочь?

Женщина широко раскрыла глаза и из коленно-локтевого положения стремительно перешла в положение сидячее – словно готовившийся к битве богомол. Казалось, она хотела что-то сказать, – но так ничего и не сказала, лишь издала протяжный вздох. После чего глаза ее закрылись. В следующее мгновение тело ее соскользнуло со стены и с глухим стуком приземлилось у ног Паскаля.

Он тут же опустился на колени – несчастная была очень бледна, что не могло не вызывать тревогу, и быстро расстегнул ее плащ, затем расстегнул лиф платья и ослабил шнуровку корсета. К счастью, пульс хорошо прослушивался.

Убедившись, что женщина жива, Паскаль привычными движениями провел ладонями вдоль контуров ее тела, проверяя, нет ли сломанных костей. Затем сунул руки ей под юбки и ощупал на предмет возможных повреждений ее ноги. Похоже, она ничего не сломала при падении, но относительно повреждений внутренних органов вопрос оставался открытым.

Паскаль уже собрался подхватить несчастную на руки и отнести в лазарет, но тут в голове у него словно что-то взорвалось, все поплыло перед глазами, и он рухнул прямо на женщину, зажимая уши от жуткого визга.

– О господи… – простонал Паскаль; голову его словно сдавило гигантскими тисками.

– Распутник! Чудовище! – орала сумасшедшая, которую он прикрывал сейчас своим обездвиженным телом. – Жалкий притворщик! – Она вдруг столкнула его с себя и, чуть приподнявшись, гневно уставилась на него. – Как вы могли так бессовестно воспользоваться моим обмороком? Как вы вообще посмели вытворять такое с женщиной на территории монастыря?! У вас что, совсем стыда нет?

– Мадам, – слабым голосом проговорил Паскаль, у которого ужасно разболелась голова, – мадам, кто вы такая?

Он всегда старался проявлять сочувствие к больным и немощным и подставлять другую щеку, но у него до сих пор не было опыта общения с сумасшедшими женщинами. Но эта дама уже успела ударить его кулаками по голове, поэтому Паскаль, преодолевая боль, отодвинулся от нее подальше.

– Хотите знать, кто я такая?! – кричала сумасшедшая. – Так вот, я не привыкла к тому, чтобы меня лапали всякие негодяи! И не думайте, что я не стану жаловаться! Еще как стану! И я уверена, ваш аббат будет глубоко разочарован, узнав о том, что вы решили вернуться на путь греха!

Паскаль в изумлении таращился на женщину.

– Мадам, о чем вы?… Вы, должно быть, приняли меня за кого-то другого? Или вы всегда бьете по голове тех, кто заботится о вашем благополучии?

– Ха! – воскликнула Лили. После чего, отвернувшись от «распутника», попыталась вернуть на место пружины корсета. – О моем благополучии вы заботились? Не верю! Очевидно, вы слишком долго были лишены женского общества, если вам понадобилось немедленно оголить первую же женщину, до которой удалось добраться!

– Я вовсе не пытался вас раздеть. Просто хотел убедиться в том, что вы ничего себе не повредили, – ответил Паскаль, призывая себя к спокойствию.

– И для этого вы шарили у меня под юбками?! – закричала сумасшедшая женщина.

– Мадам, вы слишком высокого о себе мнения, если считаете себя настолько неотразимой. Неужели вы и впрямь думаете, что ни один мужчина не устоит перед искушением наброситься на вас, стоит вам потерять сознание?

Сумасшедшая женщина, явно обидевшись, пробурчала:

– Ну… не буду настаивать. Тем более что ваше положение и так незавидно…

– Почему же, мадам? – в раздражении проговорил Паскаль; он сам себя не узнавал – ведь обычно ему удавалось держать себя в руках.

Вместо ответа собеседница указала пальцем куда-то за его спиной. Паскаль оглянулся и увидел спешивших к ним юного Жульена и аббата Дома Бенетарда.

– О боже, нет, – пробормотал Паскаль. – О господи, помилуй меня… – Он медленно поднялся и повернулся к ним лицом, чувствуя, как сердце сковывает леденящее предчувствие.

И предчувствие его не обмануло; в следующее мгновение сумасшедшая женщина закричала:

– Слава богу, вы пришли! Ваш садовник пытался на меня напасть!

Жульен в ужасе взирал на нее, но у аббата самообладания оказалось больше; он повернулся к Паскалю и спокойно заговорил:

– Это правда, сын мой?

– Нет, это не так, святой отец. Я пытался помочь женщине после того, как она упала со стены. Я расстегнул ее одежду и проверил, не повреждены ли кости. – Паскаль понизил голос. – Боюсь, что она… не совсем в своем уме.

– Не в своем уме?! – возмутилась Лили. – С головой у меня все в порядке! А вот вам должно быть стыдно за вашу ложь!

– Раз уж у вас все в порядке с головой, мадам, то, может быть, вы объясните, зачем ползли по монастырской стене и при этом шипели как безумная? – в раздражении проговорил Паскаль. – Мне кажется, что такое поведение нормальным людям совершенно не свойственно.

– Я не обязана ничего вам объяснять, – пробурчала Лили. Она вновь обратилась к аббату: – Будьте любезны, заприте этого мужчину. Я больше не желаю на него смотреть!

– Это не так-то просто, дитя мое, – ответил аббат. – Мы не можем посадить человека под замок, руководствуясь одним лишь вашим желанием. Разве не может быть так, что вы ошиблись и месье Ламартин не имел в отношении вас дурных намерений, а лишь заботился о вашем здоровье?

– Ощупывая мои… – Лили густо покраснела. – Мои ноги и… Ну, вы знаете, что я имею в виду. – Она пристально посмотрела на аббата и добавила: – А если вы не хотите запирать его под замок, то вам, наверное, следует немедленно выгнать его из монастыря. Даже представить не могу, что сказал бы мой отец, если бы я сообщила ему, что вы позволяете такого рода проступкам оставаться безнаказанными!

– А кто ваш отец? – спросил аббат.

– Как это кто?!. Ведь он… – Лили закусила губу и потупилась. – В общем, это не важно.

– Напротив, это очень важно, дитя мое. И, судя по вашим речам, я смею предположить, что ваш отец – человек влиятельный и знатный. Думаю, для всех нас будет лучше, если вы назовете его имя, а также сообщите, откуда вы прибыли.

– Мой отец – герцог Монкрифф, – сказала Лили, глядя в землю. – Но он сейчас живет в Англии, – добавила она, хотя нужды в том не было.

Аббат побледнел, а юный Жульен покачнулся, словно готов был вот-вот упасть в обморок. Да и Паскалю стало не по себе. Ведь всем было известно, что герцог Монкрифф жертвовал аббатству весьма щедрые суммы (более того, самим фактом своего восьмилетнего существования аббатство было обязано покровительству и финансовой поддержке герцога Монкриффа).

Дом Бенетард откашлялся и проговорил:

– Да, понимаю… И как же вас зовут, дитя мое?

– Элизабет Боуз.

– Ах, конечно-конечно… Ваш отец рассказывал мне о вас.

– Неужели? – Лили с вызовом посмотрела на аббата.

– Да, он действительно говорил о вас, – явно желая успокоить девушку, подтвердил аббат. – Вполне естественно, что любящий отец хочет рассказать о своей дочери. Вы не находите?

– Да, конечно, – согласилась Лили. – Вы очень добры, святой отец. – Весь ее запал иссяк, когда она почувствовала, что никто не собирался ее осуждать.

Паскаль же в задумчивости смотрел на странную девицу. Разумеется, он пребывал в некоторой растерянности, но, судя по всему, прекрасно понимал, что аббату лучше знать, что делать в сложившейся ситуации.

А Дом Бенетард довольно долго молчал, потом наконец заговорил:

– Так вот, Элизабет, я могу понять вашу обеспокоенность. Очевидно, вы получили нежное воспитание. Хотя я и могу заверить вас в том, что репутация месье Ламартина безупречна, мы вынуждены отреагировать на вашу жалобу. Полагаю, нам следует обсудить происшествие во всех подробностях. Брат Жульен, – обратился аббат к своему компаньону, – будьте любезны, проводите леди Элизабет к воротам. Вот-вот начнется вечерняя служба, и пребывание женщины на территории монастыря было бы неуместным. Где вы остановились, дитя мое?

– Я поселилась в гостинице «Золотой лев», святой отец.

– Очень хорошо. Я провожу вас туда до начала всенощной. – Аббат повернулся к Паскалю. – Сын мой, приходите ко мне после всенощной. Я убежден, нам удастся найти решение, которое всех удовлетворит.

Брат Жульен быстро направился к воротам. Элизабет Боуз, бросив в сторону Паскаля уничижительный взгляд, едва ли не бегом последовала за Жульеном. Глядя им вслед, Паскаль мысленно усмехнулся. Эти двое представляли собой весьма странную пару: невысокий и худощавый монах – и рослая, статная и, увы, безнадежно безумная девица…

Паскаль тяжело вздохнул и повернулся к аббату. А Дом Бенетард тотчас же проговорил:

– Сейчас мы пойдем на вечернюю службу. Воспользуйся этим временем с мудростью, сын мой. Мне надо кое о чем поразмыслить. Поговорим позже.

Паскаль молча кивнул и направился к церкви. «Конечно, Дом Бенетард мне поверил», – подумал он, опускаясь на колени. И действительно, ему, Паскалю, не в чем было себя упрекнуть – он не обманул доверия аббата; просто аббатство не могло не отреагировать на заявление дочки герцога. И было ясно: если не принять срочные меры, скандала не избежать. И тогда уже никто не спросит, с какой стати эта женщина оказалась на монастырской стене, с которой случайно свалилась. Главное – она убеждена в том, что он, Паскаль, покушался на ее девственность. Поэтому аббату следовало поступить так, как он должен был поступить.

Тяжко вздохнув, Паскаль закрыл глаза и обратился к Богу с горячей молитвой.

– О, Коффи, я такое натворила! – взвыла Лили, упав в объятия верной старой няни, ждавшей ее в гостинице.

Коффи старалась сохранять спокойствие, но это у нее не очень-то получалось; тревога уступила место панике уже несколько часов назад, а теперь, когда девочка наконец вернулась – вся растрепанная и перепачканная, – Коффи уже точно знала, что добром это приключение ни для нее, ни для Лили не кончится.

– Что же ты натворила, детка? – спросила Коффи, ласково гладя свою воспитанницу по спине. – Ты так и не нашла своего монаха?

– Все оказалось гораздо хуже! Там был один прескверный… развратник. Я думала, он сможет мне помочь, а потом я упала, и он попытался… Коффи, он попытался меня изнасиловать! – Лили залилась слезами.

– О боже! – в ужасе воскликнула Коффи. – Но он же… Он не воспользовался твоей беспомощностью?

– Нет, не воспользовался. Потому что как раз вовремя подоспели двое монахов. Но я даже представить не могу, что могло бы произойти, если бы они не появились. Конечно, я сразу поняла, что он развратник – стоило только взглянуть на его лицо, но ведь я не знала, что упаду…

– Да-да, конечно… Конечно, ты не знала, – ласково приговаривала Коффи.

– Это все из-за того, что я с утра ничего не ела. Поэтому у меня закружилась голова.

– О небеса! Как же ты намучилась, бедняжка! – ужаснулась няня.

Лили энергично закивала, соглашаясь с таким выводом.

– Да, мне страшно не повезло. Я не хотела к нему приближаться, честное слово. Я ведь помню, что ты мне всегда говорила о греховности мужчин! Но я была в футах пятнадцати от него, вернее – над ним. К тому же… Он ведь был по ту сторону стены! И вообще, я никак не ожидала, что меня попытаются изнасиловать в монастыре!

Мисс Мари Матильда Маккоффи, шотландка и католичка, нянчившая Лили с младенчества, в ужасе перекрестилась и пробормотала:

– Ты ведь не свалилась… прямо в монастырь, Лили? Ты ведь не хочешь сказать, что вскарабкалась на стену?

– А как же еще я могла бы отыскать своего монаха? – Лили пожала плечами.

Коффи вздрогнула и смертельно побледнела. Пристально глядя на свою воспитанницу, она проговорила:

– Ты хочешь мне сказать, что монах попытался над тобой надругаться? И ты рассчитываешь, что я тебе поверю? Чтобы так поступил монах-бенедиктинец, человек Господа? Ты, наверное, что-то не так поняла.

– Но он не был монахом! – воскликнула Лили в отчаянии. Почему няня не верила ей? Ведь она ничего не придумала! – Это был не монах, а обычный садовник, что трудится в монастыре. О Коффи, не сердись! Я знаю, что мне не следовало забираться на стену, и, если честно, я не знаю, зачем вообще туда полезла. Но мне так хочется помочь Жан-Жаку!.. И ты ведь согласилась со мной поехать, верно?

Коффи со вздохом опустилась на стул. Немного помолчав, тихо проговорила:

– Я согласилась поехать с вами, миледи, только потому, что не могла допустить, чтобы вы в одиночестве разгуливали по французским пригородам. И как же нам теперь быть? Что я вам говорила, когда вам пришла в голову эта ваша «блестящая мысль»?

Лили судорожно сглотнула.

– Коффи, все еще хуже, чем ты думаешь. Аббат придет сюда, ко мне… Он знает папу, конечно же. Я совершила ужасную ошибку. Сказала, кто я такая, не подумав о последствиях…

Шотландка прикрыла глаза ладонью и скороговоркой прочла молитву Пресвятой Деве, моля заступницу о помощи.

– Папе наверняка обо всем сообщат? – продолжала Лили. – Мне остается только придумать, как смягчить удар.

Коффи хмуро смотрела на свою подопечную.

– Но ты же не станешь усугублять свой грех, вводя в заблуждение самого аббата? Ведь не станете, миледи?

– Коффи, пожалуйста, не зови меня «миледи». Когда ты меня так называешь, я точно знаю, что ты на меня сердишься. Нет, я не собираюсь лгать аббату, но, с другой стороны, ему ведь необязательно знать о Жан-Жаке и его проблемах, верно? И поэтому… В общем, надо придумать какое-то объяснение. Что-нибудь безобидное…

– Ты лишь создашь себе еще больше проблем, если не скажешь правду, – проворчала Коффи. – И тебе это еще аукнется, потому что…

– Глупости! – перебила Лили. – Но знаешь, я вообще ничего не смогу придумать, пока не съем чего-нибудь. Ты не могла бы попросить хозяина гостиницы, чтобы нам сюда прислали ужин и еще немного горячей воды, чтобы я могла помыться? Я ведь не могу принимать аббата замарашкой…

Коффи с удивительным проворством – хотя и пользовалась тростью при ходьбе – шмыгнула за дверь. А Лили, с облегчением вздохнув, принялась снимать с себя одежду. С грустью взглянув на порванный чулок, она утешилась мыслью о том, что погублен был всего лишь ее чулок, а не девичья честь.

– Но отчего же мне все время не везет? – простонала Лили, бросившись на кровать. Ведь она хотела от жизни только одного – простоты. А простоты в ее жизни, увы, не было.

Глава 2

Лили помылась, переоделась и даже успела как следует подкрепиться до приезда в гостиницу Дома Бенетарда; и теперь она, чистая и сытая, почувствовала себя гораздо лучше. На отсутствие аппетита Лили никогда не жаловалась, и поэтому ей приходилось туго, когда ее в качестве наказания сажали на хлеб и воду, – а такое, увы, случалось довольно часто. Согласно представлениям падре Меллита, голодание плоти питало душу, но падре Меллит никогда не производил впечатления человека, которому хоть что-то в жизни нравилось.

Для встречи с аббатом Лили сняла отдельный кабинет, и на хозяина гостиницы произвел немалое впечатление тот факт, что его постоялица принимала самого Дома Бенетарда; судя по всему, жители городка относились к аббату с благоговейным почтением и даже отчасти страхом. Однако Лили, в отличие от местных жителей, не испытывала к аббату какого-то особенного уважения: для нее Дом Бенетард являлся самым обычным священником, – а она по собственному горькому опыту знала, каково иметь дело с такими людьми. И, разумеется, она прекрасно знала: все, что от нее требовалось, – это держать глаза скромно потупленными, соглашаться со всем, что бы священник ни сказал, и изображать раскаяние. А поступать при этом можно так, как тебе нравится.

Усевшись в кресло перед камином, Лили одернула платье, чтобы подол надежно прикрыл лодыжки, и, сложив руки на коленях и опустив глаза, стала ждать аббата; она очень надеялась, что всем своим видом олицетворяла чистоту и невинность. Коффи долго расчесывала ее волосы, после чего собрала их в тугой узел на макушке – именно так, по представлениям няни, приличествовало выглядеть юной леди. Лили же очень хотелось верить, что огненно-рыжий цвет ее волос, который падре Меллит называл «меткой дьявола», не отвратит от нее аббата – для нее было крайне важно произвести на него самое лучшее впечатление. План по спасению Жан-Жака уже дал трещину, и теперь ее задача состояла в том, чтобы не нанести ему – да и самой себе – еще большего вреда.

По окончанию беседы с аббатом у Лили осталось ощущение, что не она принимала у себя Дома Бенетарда, – а наоборот.

Аббат, прибывший все в том же простом черном одеянии, вежливо отказался от предложенных ему фруктов и вина и сел напротив Лили, устремив на нее ясный умиротворяющий взгляд. И ей сразу же стало ясно: этот человек – совсем не падре Меллит. Лили уставилась на деревянный крест на груди аббата, но тут же взгляд ее скользнул к его лицу. Судя по всему, Дому Бенетарду было лет сорок с небольшим – то есть он был довольно молод для священника столь высокого ранга. И все же во взгляде этого человека чувствовалась не только мудрость священника, но и самая обычная – то есть житейская – мудрость.

Лили, осознав это, внезапно поймала себя на том, что ей ужасно захотелось выложить этому человеку всю правду. И это при том, что она прекрасно знала: главная ее задача – защищать и оберегать Жан-Жака.

– Скажи мне, дитя мое, – проговорил аббат своим чрезвычайно приятным и мелодичным голосом, – как ты оказалась в стенах монастыря? Все было так, как сказал месье Ламартин? Ты действительно упала?

Лили кивнула и приготовилась изложить версию, которую придумала, готовясь к аудиенции (при этом ей было ужасно стыдно).

– Да, я упала. Конечно, мне не следовало находиться там, но я не смогла удержаться. Мой отец очень часто говорит о своей любви к аббатству святого Кристофа, так что я не сумела сдержать свое любопытство.

– Любопытство?… – переспросил аббат.

– Ну да, – кивнула Лили. – Я хотела собственными глазами увидеть красоту этого места, но мне, как женщине, такая возможность никогда бы не представилась. – Сказав это, Лили улыбнулась, надеясь, что улыбка у нее вышла вполне ангельская.

– Продолжайте, дитя мое, – кивнул аббат.

– Собственно, мы с компаньонкой проезжали через Монтебон, и я подумала, что не будет особого вреда, если я украдкой посмотрю на монастырь. Поэтому я и забралась на то дерево, что растет сразу за монастырской стеной.

– Понимаю, – сказал Дом Бенетард, сложив ладони «домиком».

– А потом, когда я забралась на стену… В общем, я не удержалась и упала. – Лили умолкла, несколько обескураженная полным отсутствием у Дома Бенетарда какой-либо реакции. Тихонько вздохнув, она продолжала: – Когда же я упала, ваш садовник воспользовался ситуацией. Но если вы готовы забыть этот инцидент, то я тоже о нем забуду. Я уверена, что вы хотели бы избежать скандала. И вам необязательно сажать его в вашу тюрьму, хотя мне думается, что таким людям, как ваш садовник, не место в монастыре. Слишком уж он подвержен искушениям плоти…

Дом Бенетард весело улыбнулся, чем привел Лили в крайнее недоумение, и тихо проговорил:

– Дитя мое, честно вам скажу, что мне бы и в голову не пришло посадить в карцер добрейшего месье Ламартина. И в том, что он подвержен искушению плоти, я сильно сомневаюсь. Однако же… – Улыбка на лице аббата разом поблекла, и он со вздохом добавил: – Однако же факты – вещь упрямая, и они создают проблему.

– Но ведь этому делу необязательно давать ход, – заметила Лили. – Поверьте, я готова обо всем забыть. И, конечно же, я глубоко сожалею о том, что забралась на стену монастыря.

– Разумеется, вам не следовало разглядывать аббатство со стены – тут и обсуждать нечего. Полагаю, вы уже попросили у Господа прощения за этот свой поступок. Однако меня сейчас заботит другое… Ведь я несу за вас ответственность перед вашим отцом, поэтому…

– Я снимаю с вас всякую ответственность! – перебила Лили. – И я не скажу никому ни слова. Поверьте, все будет так, словно вы и не знали, что я побывала на той стене.

– Я понял вас, дитя мое. Но ваше заявление о том, что Паскаль Ламартин напал на вас, не может быть оставлено без внимания.

Лили глубоко пожалела о том, что вообще открыла тогда рот. Выходит, прежние ошибки так ничему ее и не научили…

– Не понимаю, почему нельзя замять это дело, – тихо сказала она.

– Элизабет, вы выдвинули серьезное обвинение против месье Ламартина. Необходимо известить об этом вашего отца, а месье Ламартину – предоставить возможность отстоять свое доброе имя. Кто тут прав, а кто виноват, – о том будет судить ваш отец, это его право. Не вижу иного способа решить подобный вопрос.

– Но разве не вы должны поддерживать в монастыре дисциплину? Ну… наказывать тех, кого надо, а также воспитывать… – пробормотала Лили, хватаясь за соломинку. – А мой отец… Он ведь к монастырским делам отношения не имеет, не так ли?

– Верно, таких полномочий у него нет. Он лишь жертвует средства на монастырские нужды. Но вы должны понимать следующее: хотя месье Ламартин с нами уже два года, я не уполномочен вершить светский суд, а он в монахи не постригался. Вы меня понимаете?

Лили судорожно сглотнула.

– Да, понимаю.

– Вот и хорошо. Тогда вы понимаете, почему решение остается за вашим отцом. И, наверное, будет правильно, если я отправлю одного из наших братьев сопровождать вас вместе с месье Ламартином в Сазерби-Парк.

– Вы… Вы отправляете меня домой в обществе того самого мужчины, который пытался лишить меня девственности?! – изумилась Лили.

– Но ведь с вами поедет один из наших братьев, – напомнил аббат. – Брат Жульен предложил свои услуги. Я вручу ему письмо, в котором изложу происходившие сегодня события.

В камине громко треснуло полено, и из трещины вырвался сноп искр. Лили вздрогнула и уставилась на огонь, с ужасом думая обо всех кошмарных последствиях ее поступка. Тяжко вздохнув, она вновь повернулась к Дому Бенетарду и пробормотала:

– А тот мужчина, месье Ламартин, он ведь… Он ведь наверняка не согласится ехать, потому что мой отец…

– Месье Ламартин уже согласился, – перебил аббат. – А ваш отец, тщательно во всем разобравшись, примет окончательное решение, и всем нам придется подчиниться его воле.

– О каком решении вы говорите? – спросила Лили; она все сильнее нервничала.

– Не мне сообщать вам об этом, дитя мое, – со вздохом ответил аббат. – А вы лучше оставайтесь здесь, пока я не дам вам знать, каким образом будет организовано ваше возвращение в Англию.

Аббат встал, произнес благословение над склоненной головой Лили и тихо вышел, оставив ее в состоянии шока.

Паскаль провел всю ночь в церкви – в молитве и размышлениях, – но его последние часы в аббатстве Святого Кристофа в Монтебоне прошли отнюдь не спокойно. Конечно, для него не стал сюрпризом результат разговора с аббатом; он нервничал скорее из-за того, что не мог понять, отчего Господь послал ему такое испытание и выставил в столь неприглядном свете (это было весьма странное завершение духовных поисков, водивших его по всему свету и, наконец, заставивших осесть в монастыре Святого Кристофа).

Паскаль поднялся, зябко ежась от предрассветного холода, и последний раз он обвел взглядом церковь с высокими сводчатыми потолками, придававшими ей такой нарядный и величественный вид. Каменные лица святых были как живые, а сладковатый запах благовоний, еще витавший в воздухе после всенощной, настраивал на мистический лад.

Невольно вздохнув, Паскаль развернулся и вышел из церкви – вышел из полумрака на свет и уныло поплелся в свою келью, где провел последние два года. Собирать ему было почти нечего – кое-что из одежды, несколько книг и небольшую искусно написанную картину. Этому семейному портрету было уже пять лет; Николас и Джорджия, скорее всего, почти не изменились с тех пор, как он покинул дом, а вот детей – он очень скучал по ним – уже, наверное, не узнать… Чарли, которому недавно исполнилось восемнадцать, наверняка превратился в настоящего мужчину, а Жислен в свои шестнадцать вот-вот сменит косички на замысловатые прически барышни на выданье. Что же касается Уильяма и Кейт, – то они все такие же неугомонные сорванцы… Так что если и было что-то хорошее в том, что его отправляли в Англию, – так это возможность вновь увидеть их всех.

Паскаль бережно завернул портрет в холст и убрал в заплечный мешок, в который уже успел уложить все прочие пожитки. С кожаными ремнями застежки пришлось повозиться, так как они сделались заскорузлыми от того, что ими долго не пользовались.

«Вот и все, – сказал себе Паскаль. – Осталось лишь зайти к Дому Бенетарду…»

Паскаль опустился перед аббатом на колени, и тот благословил его, после чего тихо сказал:

– Все не так уж плохо, сын мой. – Аббат положил руку ему на плечо. – Ты приобрел познания, а наши сады преобразились благодаря твоим трудам. Да и людям нашим ты принес много добра. Но что же тебя мучит?

Паскаль со вздохом пожал плечами. Он никак не мог понять, что заставляло Дома Бенетарда с таким спокойствием отправлять его в неизвестность, не сулившую ему, Паскалю, ничего хорошего.

– Видите ли, падре… – в смущении пробормотал Паскаль. – Даже не знаю, что сказать… Ну почему Господь сбросил со стены к моим ногам безумную женщину?

– Пути Господни неисповедимы, – с едва заметной улыбкой ответил аббат. – Но раз уж мы говорим о Его путях, то имей в виду: брак – не такая уж плохая вещь. Очень многим брак полезен и приятен, а в глазах Господа те, кто состоит в браке, – люди уважаемые и достойные.

– Но я даже не знаком с этой женщиной! Все это кажется бессмыслицей! – Паскаль боролся с подступающим гневом, но держать себя в руках было непросто.

– Может, тебе сейчас кое-что и кажется бессмыслицей, но на все воля Божья. Ты долго молил Его о том, чтобы Он тебя направил, и вот, возможно, именно это и случилось.

– То, о чем я просил, не имеет ничего общего с браком, – сквозь зубы процедил Паскаль. – Как вам известно, я вообще не думал вступать в брак. Ведь у меня нет ничего из того, что мужчина может предложить жене.

Дом Бенетард долго молчал, поглаживая свой крест. Наконец вновь заговорил:

– Я думаю, что должен сообщить тебе следующее, сын мой… Так вот, Монкрифф кое-что говорил мне о своей дочери, но он отнюдь не хвалил ее.

– Что ж, ничего удивительного, – пробурчал Паскаль.

– Герцог Монкрифф – человек настойчивый и властный, – продолжал аббат, – а Элизабет всегда восставала против его воли. Между ними никогда не было мира, хотя я не уверен, что герцог избрал верную тактику, воспитывая свою дочь. Как бы то ни было, герцог прекрасно знает, что его дочери свойственны импульсивные необдуманные поступки. Не думаю, что он осудит тебя, И, вероятно, он должен принять во внимание твой дар целителя, о котором я упомянул в письме.

Паскаль с тревогой взглянул на аббата.

– Но Падре, ведь я…

Дом Бенетард вскинул руку, призывая собеседника помолчать.

– Сын мой, нет ничего предосудительного в том, что человек с медицинской подготовкой стал осматривать упавшую со стены женщину.

Паскаль с облегчением выдохнул, а Дом Бенетард между тем продолжил:

– Конечно, необходимо принять во внимание и иные факторы, однако же… Что бы ни решил Монкрифф, я знаю, что могу тебе доверять. Ты поступишь в соответствии с его желаниями.

Паскаль смиренно опустил голову, хотя внутри у него все кипело. Ох, с какой бы радостью он запустил бы сейчас чем-нибудь тяжелым в стену!

– Я покоряюсь вашей воле, падре. Я бы никогда не простил себе, если бы по моей вине пострадала ваша репутация или репутация аббатства Святого Кристофа.

– Я знаю, что ты никогда бы не нанес вреда репутации аббатства, сын мой, но, как я уже говорил тебе вчера вечером, дело скорее не в боязни запятнать нашу репутацию, а в том, чтобы помочь тебе найти свой путь в жизни. Тебе уже почти тридцать. Пора тебе узнать, что приготовил для тебя Господь.

– О падре!.. – в отчаянии воскликнул Паскаль, окончательно утратив контроль над собой. – Падре, если бы я раньше знал, где Господь уготовил для меня место, то давно бы уже пришел сюда! Что ж, по крайней мере, здесь я обрел душевный покой… – добавил он со вздохом.

– Это хорошо, – кивнул аббат. – Но для тебя было бы ошибкой остаться у нас навсегда, если монашество и аскеза не являются твоим истинным призванием. Иди, сын мой, и найди тот путь, что уготован для тебя нашим Создателем. Иди туда, где твое истинное место.

Спустя несколько минут, борясь с горечью и гневом, Паскаль в сопровождении Жульена вышел из арочных ворот монастыря. Сердце его заныло, и он, опустив заплечный мешок на землю, остановился, чтобы в последний раз взглянуть на возведенное из золотистого камня аббатство, залитое мягким утренним светом. Жульен терпеливо ждал, понимая, что его спутнику необходимо запомнить эту картину во всех подробностях, чтобы этот дорогой его сердцу образ согревал ему душу на протяжении всех тех лет, что он проведет вдали от этих мест.

«Иди туда, где твое истинное место», – сказал аббат. Однако такого места на земле могло и не оказаться. До сих пор он жил неприкаянным, и у него было ужасное чувство, что так ему на роду написано. Но каким бы растерянным и потерянным ни чувствовал себя Паскаль, одно он твердо знал: его место в жизни – вовсе не рядом с леди Элизабет Боуз.

Подхватив свой заплечный мешок, Паскаль молча кивнул Жульену в знак того, что готов продолжить путь, – и пошел прочь от монастыря.

Глава 3

– Отправляемся с утренним отливом, – сообщил Паскаль, стоявший в дверях гостиничного номера, в одной из комнат которого Лили ужинала в одиночестве (она принимала пищу исключительно в одиночестве на протяжении двух невероятно долгих дней пути из Монтебона в Кале).

Брат Жульен стоял за спиной Паскаля. Капюшон его, как всегда, был опущен, а кисти рук таились в длинных рукавах монашеского одеяния. Выглядел он, по мнению Лили, так, словно ждал, что в любой момент из угла ее номера на него прыгнет сам дьявол. Брат Жульен следовал за Паскалем словно тень, и тот ни шагу не мог ступить без него; они и ели вместе, и гуляли вместе, и даже спали в одной комнате. Зачем Жульена отправили их сопровождать – это для Лили оставалось загадкой. Как щуплый монах мог защитить девушку от Паскаля Ламартина, если до смерти ее боялся?

Брат Жульен никогда не смотрел ей в глаза. И никогда с ней не заговаривал. То есть вел себя так, словно вообще ее не видел. Паскаль Ламартин вел себя примерно так же – говорил с ней только в случае крайней необходимости, – и поэтому путешествие проходило в тягостном молчании, отчего казалось еще более утомительным и долгим. Конечно, Лили не очень-то хотела общаться со своими спутниками, но ей не нравилось, что ее демонстративно игнорировали, и она была необычайно раздосадована таким к себе отношением.

– Вы меня слышали, леди Элизабет? Повторяю, мы отплываем ранним утром, – проговорил Паскаль.

Лили подождала немного, затем наконец подняла глаза и пробурчала:

– Я прекрасно вас слышала. Мы отплываем с первым отливом. Однако же… Если вам нравится разыгрывать из себя немого, то почему бы мне не притвориться глухой?

Ламартин не счел нужным отвечать, однако смотрел на нее так, словно видел насквозь, и этот его взгляд заставлял ее испытывать страх и стыд. Лили начинала думать, что в ее теле живет некое незнакомое ей существо, причем – весьма неприятное.

Но она и не хотела ему нравиться! Она хотела, чтобы Паскаль ее презирал, хотела, чтобы он исчез из ее жизни. И Лили знала, как играть в эту игру, она успешно играла в нее, распугивая всех жалких ухажеров, которых подсовывал ей папаша вот уже несколько лет.

– Что-нибудь еще? – с холодной надменностью поинтересовалась Лили.

– Нет. Но будьте готовы к отплытию ранним утром. И подготовьте себя к тому, что мы будем плыть до самого Сазерби-Парк, не сходя на берег. Останавливаться нигде не будем. Нам необходимо все решить как можно скорее – этого требует аббат.

– И мне тоже хочется, чтобы все решилось как можно скорее! Я уверена, мой отец вышвырнет вас вон! И мне больше никогда не придется на вас смотреть!

Темные глаза Паскаля на миг вспыхнули гневом, и Лили испытала глубокое удовлетворение – она все-таки смогла вывести из себя этого невозмутимого человека.

– Верно, вам не придется на меня смотреть, – ответил он. – Потому что ваш отец немедленно поместит вас в сумасшедший дом, когда узнает, что вы полезли на стену, чтобы подглядывать за монахами.

– А я думаю, что он упечет вас в тюрьму!

– Тюремная камера или келья – какая разница? – Паскаль пожал плечами. – Я привык к уединению.

– Вот и хорошо. И вообще, оставьте меня в покое! Я вполне могу добраться до дома самостоятельно, – заявила Лили.

Он окинул ее взглядом и проговорил:

– Поверьте, если бы я мог это сделать, то не медлил бы ни минуты. Но я дал слово Дому Бенетарду и его доверие не предам.

– То есть вы хотите сказать, что поступаете как порядочный и достойный человек? А вы хоть понимаете, что такое честь и достоинство? Ведь вы жалкий беспринципный лягушатник! Любитель девственниц! Лицемер и ханжа!

При этих словах брат Жульен тихо вскрикнул, но Паскаль и бровью не повел.

– Об этом не вам судить, леди Элизабет, – ответил он. – Давать оценку мне и моим поступкам будете не вы, а ваш отец.

– И суд его будет строгим, – заявила Лили. – Вам до конца дней придется сожалеть о том, что вы сделали.

Паскаль кивнул и с невозмутимым видом проговорил:

– Я могу лишь молиться о том, чтобы этого не случилось. Спокойной ночи, леди Элизабет. – Резко развернувшись, Ламартин стремительно удалился. Следом за ним затрусил брат Жульен.

Лили тяжело вздохнула. Она вдруг почувствовала, что ужасно устала. И ей следовало хорошенько отдохнуть, чтобы не наделать завтра глупостей. Аппетит у Лили пропал, и она, отодвинув тарелку с утиной грудкой, поднялась из-за стола и направилась в спальню.

Паскаль со вздохом обхватил руками голову. Минуту спустя устремил взгляд на бесконечное волнующееся море – словно созерцание стихии могло как-то успокоить его. Ветер насквозь продувал плащ, но он не чувствовал холода – холод иного рода сделал его совершенно бесчувственным.

Уже три дня все его силы уходили на то, чтобы сохранять самообладание. Всякий раз при взгляде на Элизабет Боуз ему хотелось схватить ее за горло и душить до тех пор, пока ее пухлые розовые губы не посинеют, а серовато-зеленые глаза не вылезут из орбит. Вообще-то Паскалю прежде крайне редко приходили в голову подобные мысли, и он отдавал себе отчет в том, что так думать дурно, но сейчас ему было на все наплевать, и он нисколько не стыдился своих дум. И вообще, в последнее время он был сам на себя не похож. К тому же его постоянно преследовало ощущение, что он – не более чем пешка в чьей-то игре…

Паскаль вдруг вспомнил о книге – одной из тех, что лежали в его вещевом мешке. Это был трактат древнегреческого врача, фармаколога и натуралиста Педания Диоскорида под названием «О лекарственных веществах». Отец ботаники и фармакологии, живший более двух тысяч лет назад, оставил для потомков подробнейший список рецептов – как лекарств растительного происхождения, так и смертельных ядов.

Взять, к примеру, болиголов… Но, увы, болиголова в его распоряжении не было. Имелись и смертельно ядовитые грибы, отыскать которые не так уж трудно. Вот только для грибов еще не пришла пора…

– Аконит, белена, золотой дождь, – тихо шептал Паскаль названия ядовитых растений. – И еще – молочай, наперстянка, шпорник…

Он вдруг умолк и тяжко вздохнул. Размышления о том, каким образом можно уморить девушку, нисколько не успокаивали. И уж скорее она его уморит, а не он ее. У нее уже почти получилось: она загубила его доброе имя, его репутацию. А теперь она собиралась отдать его на растерзание волкам, одним из которых являлся ее отец, а другим – духовник герцога. И можно не сомневаться – они обглодают все его кости. Вот так Господь решил отплатить Паскалю Ламартину за многолетнюю службу Его делу.

В очередной раз вздохнув, Паскаль посмотрел на руки. Эти руки казались ему самыми обычными – были из плоти и крови, как и у всех прочих. И все же люди смотрели на них, как на что-то необыкновенное, словно они не являлись руками простого смертного. Казалось, к нему относились так, словно вокруг него была какая-то невидимая ограда, отделявшая его от всех остальных людей.

Но он, Паскаль, не просил такого дара. Временами он даже мечтал о том, чтобы у него отняли этот дар. Все было бы проще, если бы он у него и не появлялся никогда! Но что толку мечтать? У Господа были на него иные планы, когда Он послал за ним Николаса, который и вытащил его из бурлящего моря уже бездыханного, а потом отправил в помощь к Николасу Джорджию, вдохнувшую в него жизнь.

Паскаль снова вздохнул. Кто он такой, чтобы оспаривать Божью волю? Его Небесный отец всегда поступал с ним так, как Ему было угодно, и Его никогда не интересовали пожелания Паскаля. А сейчас Господь отсылал его обратно в Англию с самой эгоистичной, самой зловредной и заносчивой женщиной из всех, которых он имел несчастье встретить в жизни. И как это следовало понимать?

Пальцы Паскаля сжались вокруг камня, острые края которого впились в ладонь. Но он едва почувствовал это, так как приучил себя к почти полному бесчувствию. Он просто не мог позволить себе эмоции, поскольку знал, что из этого получится. Крепко сжав камень, Паскаль швырнул его как можно дальше в море. И увидел, как волна поглотила камень.

– Со мной будет так же, – прошептал он. – Точно так же…

– Лили! Элизабет! Давай-ка, дитя мое, просыпайся. Хоть раз в жизни сделай то, о чем тебя просят!

Лили почувствовала, что ее трясли за плечо, и с трудом разлепила веки. Она почти не спала этой ночью, все ворочалась, не находя себе места, а задремала, казалось, всего несколько минут назад. В окна сочился сероватый свет, которого не хватало даже для того, чтобы разглядеть лицо склонившейся над ней Коффи.

– Который час? – спросила Лили и села в кровати, ежась от холода.

– Половина пятого.

– Половина пятого? Коффи, как ты можешь будить меня в такую рань? – Лили плюхнулась на подушки. – До отплытия еще, должно быть, часа три, не меньше.

– Монах и месье Ламартин уже встали и даже поели, детка.

– Это они по привычке, – пояснила Лили. – Что они, что падре Меллит – всегда встают так рано. Впрочем, падре Меллит, пожалуй, вообще никогда не спит.

– Корабль ждет в порту, и они уже понесли туда твой сундук, – сообщила Коффи. – Я знаю, что ты не привыкла так рано вставать, но сейчас все же придется.

– Ладно, хорошо, – пробурчала Лили, протирая глаза. – Но я знаю, что он специально организовал отплытие в такую рань. Решил мне досадить.

Лили откинула одеяло, опустила ноги на пол и подошла к окну, чтобы собственными глазами увидеть то, о чем говорила Коффи. И правда, судно стояло у причала, а высокие мачты подпирали серое небо, которое, казалось, вот-вот прольется дождем. На пристани же она заметила две знакомые фигуры – брата Жульена, безошибочно узнаваемого из-за своего хрупкого телосложения и монашеского облачения, и прохвоста Ламартина, которого тоже было легко узнать по высокому росту и непокрытой темноволосой голове. Испытав приступ ненависти к ним обоим, Лили резко отвернулась от окна и пробормотала:

– Как было бы хорошо, если бы пристань сейчас под ними провалилась и их обоих затянула бы океанская пучина.

Через несколько минут Коффи помогла ей одеться, после чего Лили уселась за завтрак, но сумела съесть лишь кусочек хлеба – она совершенно потеряла аппетит при мысли о том, что вскоре ей придется предстать перед отцом. Единственным утешением являлась лишь ее твердая уверенность в том, что наказания не избежать и негодяю Ламартину; причем наказание это будет скорым и беспощадным! Однако и ей грозило наказание… Ведь и отец, и падре Меллит сочтут ее поступок непростительным, и суд их будет столь же скорым, сколь и суровым.

Лили намеренно медленно жевала хлеб, стараясь оттянуть неизбежное, а также пытаясь досадить негодяю Ламартину, который, конечно же, уже терял терпение, ожидая ее.

Дышать морским воздухом на палубе Лили не пожелала, поэтому все время просидела в каюте. Причем особой разницы между сидением в карете и сидением в каюте она не увидела – разве что в каюте она была, к счастью, избавлена от общества негодяя, поскольку тот вместе со своей «тенью» постоянно находился на палубе.

– А сейчас, детка, – сказала Коффи, посмотрев в иллюминатор, – нам надо немного поболтать.

Лили вымучила улыбку.

– Поболтать? О, дорогая Коффи, что-то мне подсказывает, что ты собираешься отчитывать меня.

– Нет-нет, детка, всего несколько советов. Когда мы приедем в Сазерби-Парк, наверняка поднимется шум и…

– А как же иначе? – перебила Лили. – Этот негодяй вполне заслужил то, что его ждет.

– Я в этом не сомневаюсь. Но сейчас меня беспокоит вовсе не месье Ламартин. Хочу напомнить тебе, что ты сама во всем виновата, поэтому…

– Я и не рассчитываю выйти сухой из воды, – снова перебила Лили. – Меня, конечно, накажут, но, слава богу, я уже слишком взрослая для того, чтобы падре меня порол. Я думаю, что меня просто отругают… и этим все закончится. – Она улыбнулась и добавила: – Еще, возможно, меня посадят на хлеб и воду на неделю или на две. И, наверное, придется прочесть множество покаянных канонов. А что еще они могут со мной сделать? Тебе же самой не о чем волноваться, Коффи. Я ясно дам им понять, что ты тут ни при чем, что я сама решила посетить монастырь и даже потребовала, чтобы ты осталась дома, когда я пойду на прогулку.

– После этого твой отец может запретить тебе вообще куда-либо выезжать из поместья, а о поездке в Сен-Симон и говорить нечего, – язвительно заметила старая няня. – И кто будет в этом виноват? Подумай, сколько времени пришлось потратить на то, чтобы убедить его светлость разрешить тебе навестить сводного брата. И что ты сделала?… При первой же возможности бросилась осуществлять одну из своих безумных затей…

Лили придала своему лицу выражение глубокого раскаяния.

– Наверное, я и впрямь не очень-то хорошо все обдумала. Но папа никогда не станет связывать мой визит в аббатство с Жан-Жаком. С чего бы?

Коффи сокрушенно покачала головой, и гроздь вишен на ее шляпе замоталась из стороны в сторону.

– Ох, напрасно я позволила тебе эту авантюру… Мне надо было проявить настойчивость. Жили бы себе в Сен-Симоне и никуда бы не выезжали. И тогда ничего подобного не случилось бы. Но я поддалась на уговоры, и мы среди ночи, словно воровки, уехали невесть куда, чтобы искать невесть кого…

– Но я же все сообщила Жан-Жаку! – возмутилась Лили. – Я оставила ему записку, в которой все подробно объяснила.

– Что ты ему объяснила? Что отправилась искать волшебное средство, способное вернуть его земли к жизни? Разве это можно считать объяснением? Скажу тебе больше: я не думаю, что такая разумная и хорошо воспитанная девушка с такой хорошей родословной должна слушать всякие сказки о волшебных дарах. Тебе ведь не десять лет, а двадцать два года!

– Я и не слушала всякие сказки, – пробурчала Лили. – Я искала ботаника. А вся та чепуха, о которой ты говорила, сидит не у меня в голове, а в голове отца Шабо.

– Как бы там ни было, тебе давно пора замуж. Жила бы с мужем, детишками, заботилась бы о них… А ты вместо этого влезаешь в такие дела, с которыми едва ли сможешь справиться. А теперь и вовсе чуть себя не погубила. Только с тобой, детка, могло такое приключиться. Никогда не слышала, чтобы кто-то в монастыре попытался обесчестить девушку!

Лили с удивлением посмотрела на няню.

– То есть если ты в монастыре, то тебе бояться нечего? Пусть насилуют, Бог все простит?

– Не богохульствуй, моя девочка. Ни к чему хорошему это не приведет. И советую тебе попридержать язык, когда будешь говорить с отцом.

– А почему, смею спросить, ты держала язык за зубами все эти дни? Только для того, чтобы именно сейчас выложить все, что думаешь обо мне?

– Потому что именно сейчас мне представилась последняя возможность поговорить с тобой, детка, наедине. Ведь эти двое, к счастью, ничего не слышат…

– Не глупи, Коффи. Ни один из них ни слова не знает по-английски.

– Вот и хорошо. Если принять во внимание все те слова, что ты говорила о месье Ламартине, да еще – в присутствии монаха…

Лили усмехнулась.

– Это ты о моем предположении относительно его происхождения? О том, что я думаю о его родословной, вернее – о полном отсутствии таковой?

– Нехорошо говорить о том, что кто-либо, возможно, родился вне брака, – назидательно заметила Коффи. – В глазах Господа мы все равны, какими бы ни были обстоятельства нашего рождения.

– А вот падре Меллит так не считает. И если верить моему отцу, то перед лицом Господа равны только пэры королевства, предпочтительно – рангом не ниже графа.

– И все же нехорошо намекать на то, что тварь Божья явилась на свет нежеланной. А ведь именно так ты сказала о месье Ламартине.

– Ничего не знаю насчет его родителей. Хотели они его или нет – дело темное. Но вот я точно не хочу иметь с ним ничего общего, – проворчала Лили.

– Что ж, тебя можно понять. Впрочем, вскоре все закончится. Но Лили, детка, тебе и в самом деле стоит следить за тем, что ты говоришь. Ведь даже если этот человек и не может тебя понять, – нехорошо говорить, что ты мечтаешь о том, чтобы он вернулся в ту парижскую канаву, откуда вылез.

– Но у него же явный парижский акцент! – Лили презрительно фыркнула.

– И все равно нельзя насмехаться над теми, кому в жизни повезло меньше, чем тебе. К тому же он говорит очень правильно, как хорошо образованный человек. Ты неприятно меня удивила, когда сказала о нем… такую гадость.

– Коффи, ты что, забыла, что он пытался меня изнасиловать?! Как ты можешь после этого его защищать?!

– Я его не защищаю. Я лишь говорю, что тебе надо поработать над своими манерами. И не тебе судить о том, что монахи аббатства Святого Кристофа могут думать по поводу его ухода. Право, детка, я даже представить не могу, где ты научилась… некоторым словам…

– У мистера Смита, садовника, – с ухмылкой сообщила Лили. – Его речь бывает весьма колоритна, когда он думает, что рядом никого нет. Я многому научилась, слушая его.

– Элизабет, тебе должно быть стыдно! – Няня нахмурилась.

– Но почему? Ты ведь всегда говорила, что мы должны быть открыты всему новому. И говорила, что любознательность – прекрасное качество.

– Я говорила о высоком, о необходимости самообразования. Но я не советовала тебе прятаться в кустах, подглядывая за садовниками, а тем паче – за монахами. И довольно об этом.

– Я пыталась общаться с людьми на их родном языке. Неужели это так плохо?

– Ты должна помнить, детка, что ты – леди. Поэтому тебе следует вести себя как леди в любое время. И не важно, понимают тебя или нет. Я сто раз тебе говорила: хорошие манеры при любых жизненных обстоятельствах – самый верный признак аристократического происхождения. А ты иногда ведешь себя так, Элизабет, что можно подумать, будто ты дочь кучера, а не герцога.

Лили вскинула подбородок и заявила:

– А я вовсе не рада, что родилась дочерью герцога. Я бы, наверное, стала более счастливой, а скорее всего, гораздо счастливее, если бы мой отец был кучером, а не герцогом.

– Какие глупости! Девочка моя, я не позволю тебе так неуважительно говорить о своем родителе. Ты дочь герцога, и это дает тебе немало прав, но и накладывает некоторые обязательства… На тебе лежит ответственность за продолжение рода. А ты уклоняешься от исполнения своего долга. Неудивительно, что его светлость в отчаянии.

Лили пожала плечами.

– Если я когда-нибудь совершу глупость и выйду замуж, какая мне от того польза? Мне ведь не позволят распоряжаться тем, что по праву рождения принадлежит мне. Точно так же, как не позволяют делать это сейчас! Я бы предпочла дождаться, когда мой отец умрет, чтобы получить наследство…

– Дитя мое, да прикуси же язык! – воскликнула няня.

– Я абсолютно бесправна, – продолжала Лили. – Со мной обращаются так, словно у меня своего ума нет совсем. Мне подсовывают сопливых ухажеров и требуют, чтобы я была им еще и благодарна за оказанное внимание. И меня же отчитывают за то, что мне не нравятся безмозглые и бесхарактерные уроды!

– Да будет тебе, Лили, ты преувеличиваешь…

– Я не преувеличиваю! – в гневе воскликнула девушка. – Я нужна лишь для того, чтобы отец мог продать меня с выгодой, а моя задача – производить на свет сыновей, дабы род не прервался! Как же все это противно и мерзко! А обо мне кто-то подумал? У меня ведь и мозги есть, и сердце. И даже, как мне неоднократно заявляли, душа! Моя бессмертная душа и моя смертная матка – похоже, это единственное, что имеет значение! И знаешь, я начинаю думать, что матка стоит на первом месте. А если вспомнить о том, что случилось с моей матерью…

Лили внезапно побледнела и умолкла. Она не хотела поминать мать. Она вообще не говорила о матери с того самого ужасного дня четырнадцатилетней давности. Лили знала, что никогда не сможет забыть, как сидела у окна, в оцепенении наблюдая за матерью, садившейся в карету. И мать ни разу не оглянулась! А потом слуга поднял ступени и закрыл дверцу – и карета укатила. С тех пор Лили не получала от матери никаких вестей. Но именно в тот день она осознала, что ее никто, совсем никто не любил. Наверное, потому, что в ней не хватало чего-то такого, за что любили других людей. И последующие четырнадцать лет лишь утвердили Лили в этом мнении.

Коффи погладила свою воспитанницу по плечу.

– Не горюй, девочка моя, из-за того, что мы не в силах изменить. Твоя мать была хорошей женщиной.

– Мой отец так не считал, – с горечью сказала Лили. – Он никогда не мог простить ей того, что она родила Жан-Жака для своего первого мужа, а для него не смогла произвести на свет никого, кроме меня и еще нескольких мертворожденных детей. Теперь-то ты понимаешь, почему он ненавидит Жан-Жака? А что до меня, то я для него – всего лишь последняя надежда на продолжение рода.

– Лили, ты не должна так расстраиваться. Я уверена, что все совсем не так…

– Нет-нет, все именно так! Поверь мне, это правда. Да мне и сам отец об этом сказал. Теперь ты понимаешь, почему я бы предпочла быть дочерью кучера! Кучер любил бы меня такой, какая я есть, просто потому, что я – его дочь.

– Твой отец – хороший человек, – возразила Коффи. – Но дело в том, что он очень набожный, я бы даже сказала… чересчур набожный. Вот почему я хочу, чтобы ты прислушалась к моим словам и хорошенько их запомнила. А ведь обычно ты все забываешь…

Лили потупилась и пробормотала:

– Няня, прости меня. Я не хотела быть такой грубой.

Коффи снова погладила собеседницу по плечу.

– Ты расстроена, детка. Ты очень устала и к тому же голодна. Последние несколько дней были далеко не лучшими в твоей жизни. Но ты держишься прекрасно, хотя и вынуждена путешествовать в обществе мужчины, который едва тебя не обесчестил.

Лили грустно улыбнулась.

– Коффи, только представь!.. Он попытался меня обесчестить, даже не зная, какое у меня большое приданое. Но, с другой стороны, он, наверное, дошел до крайности, живя в монастыре.

– Вы, миледи, очень даже хорошенькая, и этого вполне достаточно, чтобы мужчина проникся к вам страстью, – с серьезнейшим видом ответила няня. – Мужчины – рабы собственной плоти, и часто одно лишь присутствие женщины лишает их даже тех крох разума, что дал им Господь.

– Вот и я об этом! – воскликнула Лили. – Да, именно это и случилось с негодяем, и мой отец сразу все поймет. В конце концов, ему никогда не надоедает вещать о грехах плоти и низменных потребностях мужчин…

– Хватит разговоров на эту тему, – заявила Коффи. – Я хотела бы вернуться к тому, с чего начала, а именно, к твоему отцу. Несмотря на все обиды, нанесенные твоим нежным чувствам, для тебя же лучше в общении с ним держаться как можно скромнее. Продемонстрируй свое раскаяние. Не будет лишним опуститься на колени и попросить у него прощения.

– Вот этому не бывать! – возмутилась Лили. – Я попрошу у него прощения за то, что случайно упала на монастырский двор, но я никогда не опущусь перед ним на колени. Ни перед ним, ни перед каким-либо другим мужчиной!

– Ну тогда, дорогая, пусть гордость твоя бежит впереди ума, а мне лишь остается молиться о том, чтобы гордыня не сгубила тебя окончательно.

– Коффи, да не будь ты такой занудой! Не переживай, я изображу смирение. Увидишь, все само собой устроится. Как всегда.

– Только не забывайся, Лили. Помни свое место, – напомнила няня.

– С тобой разве забудешь?! Но хватит об этом, Коффи. И не смотри на меня с таким осуждением, ладно? Стань снова моей подругой!

Коффи молча поджала губы – словно только что съела самый кислый лимон на свете. Старая нянька ни словом не обмолвилась о своем дурном предчувствии. Коффи была почти уверена: его светлость уволит ее сразу по возвращении и погонит прочь. И при одной мысли об этом у нее разрывалось сердце…

В десять вечера того же дня карета въехала в широкие ворота Сазерби-Парк. Лили очень хотелось знать, о чем подумал француз сейчас, увидев роскошный особняк герцога. Едва ли ему приходилось бывать в таких вот домах. Лили надеялась, что открывшийся вид подействует на негодяя устрашающе. Она украдкой взглянула на своего обидчика. Увы, ее ждало разочарование; он смотрел не на дом, а себе под ноги. А монах спал.

Лили судорожно сглотнула, призывая на помощь все свое мужество. В этот момент карета остановилась, и два лакея, спустив ступеньки и открыв дверцу, почтительно поклонились Лили, выходившей из экипажа. За ней последовала Коффи, и, наконец, вышли и оба француза.

Собравшись с духом, Лили обратилась к удивленному дворецкому:

– Добрый вечер, Филпотс. Будь любезен, сообщи моему отцу, что я вернулась и привезла с собой монаха из аббатства Святого Кристофа в Монтебоне и еще одного человека. У них к отцу срочное сообщение от Дома Бенетарда.

– Слушаюсь, миледи, – кивнул дворецкий. – Добро пожаловать домой, миледи.

– Спасибо, Филпотс. Мы будем ждать отца в его кабинете. Коффи, приведи господ в кабинет, пожалуйста. – Лили прошла через громадный отделанный мрамором вестибюль, дождалась, когда лакей откроет тяжелые створчатые двери и вошла в кабинет с самым независимым видом. Она скорее бы умерла, чем призналась в том, что сердце ее билось так, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

Усевшись, Лили осмотрелась, но никому сесть не предложила. Если и мог наступить такой момент в ее жизни, когда она должна была выглядеть настоящей герцогиней, то этот момент наступил. Но, с другой стороны, отец вбивал в нее эту роль с тех самых пор, как понял, что наследников мужского пола ему не дождаться. И Лили, как ей казалось, выучила эту роль превосходно.

Через пять минут двери вновь открылись, и вошел ее отец. Пятый герцог Монкрифф, восьмой маркиз Бейнзбери и десятый барон Нортроп и Милтон стоял в дверях, грозно взирая на представшую перед ним странную компанию с заоблачных высот всех своих титулов.

– Элизабет, – проговорил он ледяным тоном, – как это следует понимать?

Лили встала.

– Папа, возникла небольшая проблема, своего рода неприятность. Брат Жульен привез письмо от Дома Бенетарда, и в этом письме все объясняется.

– А другой человек? Кто он такой? – Герцог уставился на Паскаля.

– Этот мужчина нанес мне оскорбление, папа. Но в письме все объясняется, – поспешно добавила Лили, бросив взгляд на брата Жульена, у которого над верхней губой выступили бисеринки пота.

– Письмо, брат Жульен, – скомандовал отец на безупречном французском, и щуплый монах, вытащив послание из висевшего у него на поясе мешочка, подал его герцогу.

Паскаль же, как ни странно, вел себя так, словно все происходившее никак его не касалось. Еще никто на памяти Лили не стоял перед ее отцом без дрожи в коленях, но этот негодяй либо обладал сверхъестественной выдержкой, либо действительно не испытывал ни малейшего страха.

– Спасибо, брат. – Герцог взял послание и, не теряя ни минуты, вскрыл его. Он пробежал взглядом листки, потом стал читать уже внимательнее и медленнее. И казалось, не верил своим глазам.

– Я нахожу все это… весьма необычным, – пробормотал он наконец, взглянув на брата Жульена. – Что ж, благодарю, что вы согласились сопровождать мою дочь. Вы будете желанным гостем в Сазерби-Парк столько времени, сколько потребуется для рассмотрения этого дела.

Монах молча поклонился, а герцог, взглянув на няню, проговорил:

– Мисс Маккофферти, проводите брата Жульена к лакею и попросите приготовить для него спальню. А вас я жду у себя в кабинете, завтра, ровно в восемь утра. Тогда и дадите мне исчерпывающие объяснения о вашей роли в этом абсурдном происшествии.

– Слушаюсь, ваша светлость, – ответила Коффи.

Сделав реверанс, няня отправилась выполнять распоряжение, а Лили, герцог и Паскаль остались в кабинете.

– Что же касается вас, Элизабет, – продолжал герцог, обратив грозный взгляд на дочь, – то вы сейчас отправитесь в свою комнату и будете находиться там до тех пор, пока я вас не вызову.

– Но, папа, разве я не могу сама рассказать о том, что произошло? – проговорила Лили. – Этот мужчина поступил со мной очень дурно. Конечно, я знаю, что мне не следовало быть там, где я была, однако… Ох, папа, прости меня, но я…

– Элизабет Мари Боуз, довольно! Немедленно покиньте нас и по дороге к себе распорядитесь, чтобы Филпотс привел сюда падре Меллита.

Растерянная и обиженная до глубины души, Лили бросила умоляющий взгляд на отца, но тотчас поняла, что разжалобить его не удастся. Злобно взглянув на Паскаля, она вскинула голову и горделиво вышла из кабинета.

Глава 4

Объятая страхом, Лили мерила шагами комнату. Она понятия не имела, что происходило внизу, но ей не понравилось отцовское выражение лица, ох как не понравилось… Что-то подсказывало ей, что в своем письме Дом Бенетард выставил ее в далеко не лучшем свете.

Присев на край стула, Лили разгладила юбку на коленях и тяжко вздохнула. Она давно уже отпустила горничную, потому что не хотела, чтобы ее видели в таких расстроенных чувствах. Как бы там ни было, раздеваться, судя по всему, смысла не было, поскольку отец мог вызвать ее к себе в любое время. Отец всегда отличался непредсказуемостью, и она подозревала, что сейчас он нарочно затягивал ее ожидание – чтобы посильнее помучить. А лучше бы побыстрее услышать приговор. Ведь самое мучительное наказание – это пытка неизвестностью.

Часы отстукивали минуту за минутой, и от этого тиканья нервы у Лили были на пределе. Прошел час, другой… Потом часы пробили полночь. Часовая стрелка уже подбиралась к единице, когда в дверь наконец тихонько постучали.

Лили тотчас подбежала к двери и распахнула ее.

– А, это ты, Филпотс… – Она судорожно сглотнула.

– Его светлость желает видеть вас сейчас, – сказал дворецкий, и на его уродливом лице появилась гримаса, которую, наверное, следовало расценивать как выражение сочувствия.

Лили снова сглотнула.

– Так плохи дела, а, Филпотс?

Дворецкий ответил не сразу.

– Ну… не могу точно сказать, миледи. Но, судя по некоторым признакам… В общем, я бы заключил, что на этот раз вы очень сильно нашалили…

– Наверное, я поступила неразумно.

– Вы так думаете, миледи? Ну, в этом случае вам следовало бы поторопиться.

Лили молча кивнула и следом за дворецким прошла по длинному коридору, затем спустилась по широкой парадной лестнице, и, миновав вестибюль с мраморным полом, подошла к дверям отцовского кабинета, которые Филпотс тотчас перед ней распахнул, после чего торжественно объявил:

– Леди Элизабет, ваша светлость!

Лили вошла и присела в глубоком реверансе перед отцом, затем – перед падре Меллитом, стоявшим чуть позади герцога с выражением ледяного презрения на костлявом лице.

– Добрый вечер, падре Меллит, – любезно сказала Лили. – Надеюсь, вы здоровы? – Она услышала, как дверь с прощальным щелчком захлопнулась за ее спиной, – то ушел дворецкий. И, следовательно, все пути к отступлению были отрезаны.

– Я глубоко расстроен, Элизабет, как и ваш отец, – сообщил священник.

– Да уж, могу представить… Весьма неприятный инцидент. Неудивительно, что вы расстроились. Вы уже решили, что будете делать с этим… с этим дикарем?

Герцог ударил пальцем по столу, после чего указал им куда-то в сторону. Лили повернулась в ту же сторону и нахмурилась, увидев Паскаля, стоящего у камина. Он спокойно встретил ее взгляд, но ничего не сказал.

Вновь повернувшись к отцу и падре, Лили пробормотала:

– И что же?…

– Сядьте, Элизабет, – приказал ей отец.

Лили села.

– Вы начнете с самого начала, – продолжал герцог. – И так, вы уехали из дома вашего брата без разрешения. Почему? – Отец смотрел на нее как ястреб на мышь, и ничего хорошего такой взгляд не предвещал.

– Папа, я решила прервать мое пребывание в Сен-Симоне, поскольку соскучилась по дому. А Жан-Жак был слишком занят, чтобы уделять мне внимание. Я думала устроить тебе сюрприз своим ранним приездом, потому и не писала.

– Вы хотели меня удивить? – переспросил герцог. – Что ж, Элизабет, это вам вполне удалось. Вы удивили меня тогда, когда я решил, что удивить меня вам больше не удастся. Однако продолжайте.

– Мы с Коффи уехали. И как раз проезжали мимо Монтебона по дороге домой, когда я подумала, что было бы интересно повидать аббатство, которому ты уделяешь столько внимания. И я решила немного прогуляться поутру, чтобы размять ноги перед тем, как отправиться дальше. Но красота аббатства… О, я была ею так очарована, что просто не не смогла удержаться от того, чтобы не заглянуть туда…

Герцог провел ладонью по волосам.

– Вы не могли удержаться от того, чтобы не взглянуть на монастырские кельи? Но ведь эти кельи, как вам известно, запрещено видеть всем мирянам, в особенности – женского пола?

Лили потупилась и пробормотала:

– Я знаю, папа. Но ты так часто говорил о красоте…

– А как ты умудрилась забраться на стену высотой в пятнадцать футов? – перебил отец.

– Я сначала забралась на дерево, – ответила Лили.

За спиной ее послышался сдавленный смешок, и Лили, на мгновение обернувшись, увидела, что негодяй прикрывал рот ладонью. «Наверняка смешок у него на нервной почве, – подумала она. – Знает, негодяй, что его ждет наказание…»

– А потом я упала со стены, – продолжала Лили. – И уже через несколько секунд, когда я была без сознания, – тут она снова обернулась и ткнула пальцем в сторону негодяя, – он набросился на меня.

– Что именно сделал мистер Ламартин? Что можно было расценить как нападение? – осведомился герцог.

Лили вспыхнула.

– Папа, ты ведь не хочешь, чтобы я вдавалась… в детали?

– Именно этого я и хочу. Опишите все в подробностях, Элизабет. Будьте так любезны.

– А может, рассказать тебе об этом наедине? – пролепетала Лили, еще больше смутившись.

– Нет, не стоит. Ты выдвинула серьезные обвинения против этого молодого человека. Я выслушаю твою версию, а затем мы с отцом Меллитом решим, что дальше делать.

Лили хотелось сквозь землю провалиться. Она бы стерпела все что угодно – лишь бы не перечислять перед падре Меллитом все те вольности, что позволил себе негодяй. Грудь ее распирало от ненависти к мужчине, из-за которого ей пришлось терпеть такой стыд.

Собравшись с духом, Лили заговорила:

– Он расстегнул мой лиф и корсет. И сунул руки мне под юбки. Ощупал мои конечности, а затем упал на меня… и накрыл мое тело своим телом.

Падре Меллит глухо застонал, и Лили заметила, что у него заметно порозовели щеки, отчего ее щеки прямо-таки запылали.

– Но на этом все закончилось, – поспешно добавила Лили, поскольку не хотела, чтобы отец и падре подумали, что ее и впрямь лишили невинности. – Я сумела сбросить его с себя, и как раз в это время подошли Дом Бенетард и брат Жульен. Мне было ужасно стыдно, но я попыталась вернуть себе скромный вид. А потом я сообщила им, что со мной случилось. Все остальное вы знаете.

Надолго воцарилось молчание. Наконец герцог, тяжко вздохнув, спросил:

– Ты клянешься, что говорила правду и только правду?

– Клянусь, папа. И я рассказала тебе абсолютно все. Поверь, я очень сожалею о своих действиях, и мне действительно стыдно, что я залезла на стену. Но я не могу отвечать за то, что этот мужчина со мной делал.

– Да, понимаю, – кивнул герцог. – Но, возможно, мистер Ламартин хотел бы ответить на твои обвинения. Итак, мистер Ламартин…

Негодяй шагнул к герцогу и тут же заговорил:

– Милорд, я скажу вам то, что уже говорил вашей дочери. Я пытался определить, все ли с ней благополучно. Она ведь упала с большой высоты и потеряла сознание… а я делал именно то, что было необходимо при данных обстоятельствах.

Лили вскинула голову, и глаза ее сверкнули яростью, когда она уставилась на француза. Проклятье, он заговорил по-английски! Причем говорил идеально правильно и бегло, лишь с едва уловимым французским акцентом.

– Вы лицемер! – воскликнула она. – Вы специально вводили меня в заблуждение!

Негодяй бросил на нее беглый взгляд.

– Ошибаетесь, леди Элизабет. Просто вы поверили в то, во что сочли нужным поверить, вот и все.

Лили вздохнула, вспомнив обо всех тех гадостях, что говорила о нем в карете, думая, что он не понимал ни слова.

Герцог же нахмурился и спросил:

– Этот мужчина лжет, Элизабет?

– Разумеется, лжет! С какой стати он станет говорить вам правду? Он хорошо продумал, как обосновать свое скотское поведение!

– Ваша светлость, у меня нет сомнений в том, что ваша дочь искренне верит в то, что я пытался на нее напасть. И все то, что она вам рассказала, верно в каждой детали, за исключением моих намерений.

– Но до этого вы ничего не говорили о том, что накрыли ее своим телом, – сурово заметил герцог. – Подобный поступок не похож на действия человека, озабоченного здоровьем молодой леди.

Лили с облегчением вздохнула, но радость ее была недолгой. Негодяй утвердительно кивнул и проговорил:

– Вы правы, ваша светлость. В тот момент я был озабочен лишь собственной травмой. Я забыл об этом упомянуть, однако же… Когда ваша дочь пришла в себя, она ударила меня по голове с такой силой, что у меня в ушах зашумело. Поэтому я и упал на нее.

Герцог сдержанно хохотнул.

– Да, понимаю. Что ж, это все объясняет.

– Папа, как ты можешь верить ему, а не мне?! – в отчаянии прокричала Лили.

– Вы оба рассказываете одно и то же, – сказал герцог. – Просто мистер Ламартин кое-что добавил.

– Папа, этот мужчина лжет, и он…

– Все, довольно, Элизабет! – крикнул герцог. – Я услышал все, что хотел от тебя услышать. Я верю, что мистер Ламартин – честный человек и рассказал чистейшую правду. Более того, Дом Бенетард дал ему самые лучшие рекомендации, а также удостоверил правдивость отчета мистера Ламартина.

Лили хотелось визжать от обиды и злости. Ведь она там была! И все это произошло с ней, а не с Домом Бенетардом или падре Меллитом!

– Спасибо за доверие, ваша светлость, – сказал негодяй.

И он смотрел на ее отца с невиннейшим выражением на своем красивом лице. Хоть в этом ей повезло… Лили знала, что отец терпеть не мог красивых лиц. И сейчас он, наверное, вышвырнет негодяя из дома, – пусть даже иного наказания для него не будет…

Но тут отец постучал пальцем по столу, затем поднял взгляд на падре Меллита, и тот ответил ему утвердительно кивком.

– Я принял решение, – объявил герцог.

– Я готов подчиниться вашей воле, – сказал француз.

Герцог сдержанно кивнул.

– Ценю вашу готовность сделать это, мистер Ламартин. Я расстроен тем, что из-за безрассудства моей дочери, поставившего вас перед тяжелым выбором, вы были вынуждены покинуть аббатство святого Кристофа. Однако боюсь… – Герцог насупился. – В общем, мы должны делать все возможное – только бы избежать даже намека на скандал, вы меня понимаете?

– Да, ваша светлость. Я принял как данность тот факт, что больше не смогу вернуться в аббатство святого Кристофа, – ответил Паскаль.

– Тяжело требовать от мужчины отказа от своего призвания ради женитьбы, сын мой, – замогильным голосом произнес падре Меллит.

Лили в изумлении уставилась на священника. Женитьба?! О чем он?…

– Таково ваше желание, ваша светлость? – тихо спросил Паскаль. – Вы просите меня жениться на вашей дочери?

Герцог кивнул.

– Не вижу иного решения.

– Нет! – в ужасе воскликнула Лили. – Папа, ты не можешь так жестоко со мной поступить!

– Сожалею, Элизабет, но твоего мнения никто не спрашивает. Ты сама подвела себя под венец своим безрассудством.

– О папа, пожалуйста!.. Не заставляй меня выходить замуж за этого мужчину! – Элизабет прикрыла рот трясущимися руками. На глаза же ее навернулись слезы, и ей вдруг показалось, что все это происходит не с ней. – Папа, прошу, не надо, не надо… – шептала она. – Я на все готова. Хочешь, пойду в монастырь. Я сделаю все, что ты пожелаешь, только, пожалуйста, не поступай так со мной…

– Я принял решение, и я его не изменю, – ответил герцог.

– Падре Меллит, поговорите с моим отцом! – взмолилась Лили. – Ведь это же неправильно! Нельзя женить людей против их воли, разве нет? Поступать так, – значит идти против воли Господа!

– Не вам судить о том, чего хочет Бог, Элизабет, – осадил ее священник. – Вы уже пошли против Его воли, нарушив уединение тех, кто Им призван.

И тут Лили снова повернулась к мужчине, которого отец выбрал ей в мужья. Повернулась к мужчине, которого презирала так, как не презирала никого на свете.

– Ведь вы… – Она всхлипнула, утирая слезы тыльной стороной ладони. – Вы ведь хотите этого не больше, чем я, верно? Так почему же вы им этого не скажите?

– Я дал слово Дому Бенетарду, что приму любое решение вашего отца, – ответил Паскаль. – И я не стану бесчестить ни его имени, ни своего, нарушив обещание.

Лили снова всхлипнула и уставилась в пол. А ее отец проговорил:

– Мистер Ламартин, комната для вас готова. Жду вас здесь завтра в десять утра. Тогда мы и обсудим условия брачного договора.

– Мне не нужен брачный договор, ваша светлость.

– Тем не менее его необходимо составить. Ведь у Элизабет – богатое приданое.

Паскаль молча опустил голову. Потом вдруг посмотрел прямо в глаза герцогу и заявил:

– Что касается вашей дочери, милорд, то я готов делать все то, что от меня требуется. Вплоть до дня венчания. Но после этого я, как ее муж, получу право поступать в соответствии с моими собственными желаниями.

– Вы будете ее господином во всем, – сразу же согласился герцог. – Тут наши мнения полностью совпадают.

Лили тихо застонала, а герцог, снова взглянув на дочь, добавил:

– И ты, Элизабет, будешь во всех отношениях послушной женой. Падре Меллит проинструктирует тебя относительно твоих супружеских обязанностей. Он также назначит тебе наказание.

Лили с вызовом посмотрела на отца. Губы ее побелели, глаза припухли, но слез не было.

– Никакое наказание не может быть страшнее того, что вы только что мне назначили. Никакое!

– Молчать! – взревел отец. – Твою строптивую натуру надо усмирить, и я обещаю это сделать.

– Вы можете изувечить мое тело, но до моей души вам не добраться! – прокричала Лили. – Душа моя принадлежит мне, мне одной!

– И она в большой опасности, – строго заметил падре Меллит, шагнув к ней. – Именно поэтому весь остаток ночи ты проведешь в молитвах и покаянии. Более того, вплоть до дня венчания все время бодрствования ты будешь проводить в часовне, каясь в своих грехах. Ты ничего не будешь есть от рассвета до заката, а вечером тебе дозволено вкушать лишь хлеб и воду. А спать тебе надлежит в прихожей часовни. – Падре умолк лишь для того, чтобы набрать в легкие побольше воздуха, потом вновь заговорил: – Ты не должна говорить ни с кем, кроме меня и своего отца, если, конечно, он того пожелает. Ты очистишь себя телесно и духовно и пойдешь к своему мужу покорной и почтительной женой.

Лили молча слушала приговор, а во рту ощущала привкус крови, струившейся из прокушенной щеки.

– Теперь можешь идти, Элизабет, – сказал наконец отец, отпуская ее взмахом руки.

Лили встала. Едва держась на ногах, она все же умудрилась присесть в реверансе, понимая, что было бы глупо сейчас протестовать. И действительно, зачем?…

– Спокойной ночи, папа. Спокойной ночи, падре Меллит, – пробормотала она, направившись к выходу.

– Элизабет!

Она с удивлением посмотрела на отца.

– Элизабет, будь почтительной с мистером Ламартином.

Лили невольно поморщилась и тихо сказала:

– О, прошу прощения… – Она взглянула на негодяя и с усилием проговорила: – Спокойной ночи, мистер Ламартин. – Еще раз присев в реверансе, она быстро пошла к двери.

– Спокойной ночи, леди Элизабет, – раздался ей вслед низкий голос француза. И вновь она отметила его почти идеальное английское произношение.

Паскаль вышел из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь. Герцог же, расплывшись в улыбке, проговорил:

– Ты можешь в это поверить, Гарольд? Как случилось, что мне выпала такая удача? Свалилась прямо на голову! – Герцог разгладил письмо Дома Бенетарда и, сияя, пробежал взглядом строчки. – Вот, слушай… Глубоко верующий католик из хорошей британской семьи! Разве можно мечтать о большем?

– Здесь сказано, что по рождению он француз, ваша светлость. – Священник ткнул пальцем в нужную строчку.

– Да, верно. Но он жил в Англии с детства, Гарольд. Завтра я выясню все подробности.

– Превосходно, ваша светлость.

– К тому же – очень скромный, – продолжал герцог. – Его совсем не интересовало приданое Элизабет, хотя он и раньше говорил, что собственных средств у него нет.

– Человек Господа, – пояснил священник.

– Да, верно, человек Господа. – Герцог снова улыбнулся. – И не откуда-нибудь, а прямо из аббатства Святого Кристофа! Должно быть, Господь вознаграждает меня за мои труды. Дом Бенетард о нем очень высокого мнения. Посмотри, что он пишет…

– Да, ваша светлость, я это читал, – сказал падре Меллит. – Что ж, наконец-то Элизабет выйдет замуж. И это – действительно Божья благодать. Возможно, ваша дочь все же научится скромности и смирению.

– Будем надеяться. Да, вот еще что… Гарольд, тебе не кажется, что Лили наказана… слишком уж сурово?

– Сурово? Да это ничто в сравнении с тем, что она заслужила. Если мы хотим, чтобы из нее получилась хорошая жена, ей следует очиститься от греха. Молитва, пост и уединение – вот единственный способ очищения.

– Да, пожалуй, что так. Пусть все остается как есть. Нам надо немедленно написать запрос на особую брачную лицензию. Чем скорее совершится венчание, тем лучше. Ты только подумай!.. Ведь если Элизабет исполнит свой долг, то не пройдет и года, как у меня появится внук. А я-то уже начал впадать в отчаяние из-за того, что зря потратил столько времени, строча петиции королю – чтобы разрешили наследование титула через дочь. – Герцог пристально посмотрел на падре Меллита и добавил: – Не забудь проинструктировать Элизабет относительно ее супружеских обязанностей.

Священник вздрогнул и пробормотал:

– Ваша светлость, это должен сделать я?…

– Да, ты. А кто же еще?

– Ну… мисс Маккофферти, к примеру. Хотя я не думаю, что она оказывает на Элизабет благотворное влияние. Я не в первый раз об этом говорю, но после последнего инцидента…

– Согласен, – кивнул герцог. – И я намерен уволить мисс Маккофферти уже завтра утром. Элизабет больше не нуждается в няньке.

Падре Меллит злорадно усмехнулся. Он презирал и ненавидел мисс Маккофферти почти так же, как он презирал и ненавидел герцогиню, вот только выжить няньку Элизабет оказалось сложнее, чем ее мать.

– Мудрое решение, ваша светлость. Попустительство и непокорность невозможно искоренить.

– Да, ты часто мне это говорил. Но я держал ее лишь для того, чтобы у Лили было женское общество. Однако, хватит об этом. Мы славно потрудились, Гарольд, и я сегодня буду спать как младенец.

Покинув кабинет, герцог отправился спать с думой о внуках.

Священник же лег спать с приятными мыслями о том, что в доме больше не будет женщин, нарушающих его покой.

Сидя в кресле, Паскаль изо всех сил старался сохранять спокойствие во время бесконечного допроса, но вытерпеть столь бесцеремонное вмешательство в его личную жизнь было не так-то просто.

– …Я родился девятого июня 1809 года, ваша светлость, в пригороде Парижа.

– …Мой отец держал книжную лавку, ваша светлость. Нет, моя мать была родом из Британии. Она переехала во Францию в юности. Простите, что вы сказали? Она родом из Бата, насколько мне помнится.

– …Да, это верно, ваша светлость. Я действительно получил образование, падре Меллит. Вначале дома, потом – в Оксфорде.

– …Я много путешествовал, ваша светлость. Где именно? По всему Ближнему Востоку, по Индии, Китаю и Японии. И, разумеется, по Европе…Нет, я никогда не служил в армии…

Допрос продолжался все утро, продолжился днем и закончился лишь ближе к вечеру. Как только Паскаля выпустили из кабинета герцога, он тут же отправился на воздух – проветрить голову. Благо, погода была прекрасная, солнечная и теплая.

Паскаль очень старался не выдавать своих чувств и не показывать герцогу и его другу священнику, что он считал подобный допрос оскорбительным. Мучители потребовали, чтобы он дал подробный отчет обо всей своей жизни, но ему ужасно не нравилось говорить о себе, особенно – о смерти родителей, а также о тех месяцах, что провел на парижских улицах, и о довольно мрачных обстоятельствах его прибытия в Англию. Но, судя по всему, его отчет вполне удовлетворил герцога и священника, поскольку за допросом последовало нудное обсуждение условий брачного контракта – имелись в виду и весьма необычные притязания Лили на наследование титула, а также будущее их возможного потомства.

Паскаль со вздохом покачал головой. Что ж, неудивительно, что Элизабет Боуз стала тем, чем стала… Ведь ее отец прямо-таки источал высокомерие. Бесчувствия и черствости у него было в избытке, но в чем ему действительно не было равных, так это в абсолютной и непоколебимой уверенности в том, что все его суждения непогрешимы; он вел себя так, будто они с Господом каждый день играли вместе на бильярде, а потом, за стаканчиком портвейна, решали судьбы мира и всех тех, кто этот мир населял. А дочь герцога унаследовала его повадки. Точно так же, как унаследовала отцовские серовато-зеленые глаза…

Паскаль снова вздохнул, отгоняя прочь мысли о герцоге, его дочери и священнике. Пора было подумать о чем-то более приятном – обстановка весьма к этому располагала. Паскаль полной грудью вдохнул свежий воздух. Пахло весной, причем именно английской весной. Этот запах он ни с чем бы не спутал! Характерная только для этого времени года и для этой страны смесь ароматов возвращала его к воспоминаниям детства в Роуэнз-клоуз, к тем счастливым часам, которые он проводил в саду, сажая растения и ухаживая за ними.

Сбежав со ступеней, Паскаль быстрым шагом направился к искусственному озеру, окруженному прекрасными садами. По дороге ненадолго остановился, чтобы осмотреть вечнозеленый куст, показавшийся ему интересным. Потом зашагал дальше. Слева от тропинки располагалась часовня с узкими витражными окнами. Эта часовня представляла собой чудесный образчик архитектуры пятнадцатого века, хотя едва ли леди Элизабет Боуз любовалась сейчас совершенными формами нефа.

Заметив старого сгорбленного садовника, высаживавшего растения на дальние клумбы, Паскаль тут же направился к нему, на ходу снимая сюртук. Этот старик казался идеальным источником информации, которым грех не воспользоваться.

– Проклятые паписты… – ворчал себе под нос садовник, яростно вонзая в землю совок. – Запереть в церкви живую душу, морить девчонку голодом… Кто они после этого, если не чертовы язычники!

– Полностью с вами согласен, – с улыбкой сказал Паскаль.

Вздрогнув от неожиданности, старик повернулся к нему и проворчал:

– А вы кто такой?

– Паскаль Ламартин. Увы, я тоже проклятый папист…

– Ничего удивительного, – заметил старик. – Похоже, я тут один не папист. И то лишь потому, что его светлость любит свои цветы, а я свое дело знаю.

– Да, вижу, – кивнул Паскаль. – По дороге сюда я заметил магнолию. Это ведь Magnolia soulangeana, гибрид из Китая, верно?

– Вот так дела… – пробормотал садовник и окинул Паскаля пристальным взглядом. – А тебе это откуда известно, мой мальчик?

– Я и сам садовник, – сказал Паскаль. Опустившись на корточки, он взял второй совок. – Лишняя пара рук никогда не помешает, верно?

– А Альберт Смит не из тех, кто станет отказываться от помощи. Давно я этого ждал. Только что приехали, да?

– Вчера, – ответил Паскаль, осторожно взяв один из саженцев и внимательно его изучая. – А как этим пеларгониям живется в столь холодной почве? Ведь от мыса Доброй Надежды до юга Англии не так уж близко, верно?

– Вы правы, – ответил садовник, одобрительно глядя на Паскаля. – Я их впервые высаживаю в грунт. А раньше всегда выращивал в горшках. Но май, кажется, выдался теплым, так что им сейчас ничего не угрожает. Вон те шток-розы возле стены часовни чувствуют себя прекрасно.

– Да, похоже, они славно тут прижились, и им, кажется, нравится на южной стороне. Да и мальвы, смотрю, крепенькие. Хотелось бы знать, как часто вы их поливаете. Чередуете сухой цикл с влажным или нет?

Старый садовник с удовольствием пустился в объяснения. А Паскаль не торопился; он знал, что сказать и какой вопрос задать, чтобы завоевать доверие старика. Когда же почувствовал, что время пришло, перевел разговор в нужное ему русло.

– Наверное, вы хорошо знаете семью герцога, раз так долго здесь работаете.

– Да, хорошо знаю. Хотя иногда думаю, что лучше бы не знал, – пробурчал старик. – Вы уж меня простите за такие слова…

– Не за что вам у меня прощения просить, – с улыбкой ответил Паскаль. – Каждый имеет право на свое мнение. Хотя если уж честно… Знаете, мне кажется, что падре Меллит впадает в крайности.

– Ты, парень, в самую точку попал! Взять, к примеру, бедняжку леди Лили. Едва рассвело, ее уже потащил в церковь этот фанатик и запер там. Я все видел собственными глазами. Не успела домой вернуться, как снова угодила в беду. «Леди Лили, – подумал я, – в следующий раз беги из дома и не возвращайся, раз уж они начали тебя в церкви запирать».

Паскаль оторвался от работы и посмотрел на садовника.

– Получается, что леди Элизабет постоянно попадает в беду?

– Так и есть, – кивнул старик. – Слишком уж она любопытная и неугомонная. А беда ее в том, что ей тут скучно и общаться не с кем. Особенно после того, как несколько лет назад уехал ее старший брат.

– У леди Элизабет есть брат? – Паскаль был ошеломлен этой новостью. Отчего же тогда старший брат не являлся наследником титула?

– Сводный брат. Леди Лили его обожает, хотя… Не очень-то он благоразумен. Впрочем, в этом они оба пошли в мать.

– Да, конечно, – как бы невзначай заметил Паскаль. – А что-то герцогини нигде не видно…

Мистер Смит шмыгнул носом и пробурчал:

– Она в монастыре. Уехала, когда Лили исполнилось восемь лет.

– В самом деле? – стараясь не выдавать своего удивления, спросил Паскаль. – Герцогиня ушла в монахини?

– Нет, она не монашка. Просто живет в монастыре. Я же тебе говорил, что они – семейка папистов. А этот проклятый фанатик падре Меллит – он тут самый главный. Без его слова у нас ничего не делается.

Паскаль утвердительно кивнул. Все услышанное очень хорошо укладывалось в уже составленную им картину.

– Интересная ситуация, вы не находите? – Паскаль собрал землю холмиком вокруг последнего саженца и потянулся за лейкой.

– Он тут ко всему руку приложил, за что ни возьмись, – сказал мистер Смит и сразу же добавил: – Так что будь осторожен, парень. Один неверный шаг, и тебя вышвырнут вон.

– Боюсь, что мне на это нечего надеяться, – с кривой усмешкой заявил Паскаль.

– Ты мне не веришь? Тогда послушай, что случилось с бедной Мари Маккофферти! Двадцать два года она прослужила здесь, а сегодня утром ее выставили вон. Видел бы ты ее глаза – все красные!

Паскаль вскинул голову и пристально посмотрел на садовника.

– Мари Маккофферти?

– Ее самую! Няньку леди Лили. Хорошая женщина, добрая. Теперь отправилась к сестре… Один из слуг мне об этом рассказал. И кто теперь утешит леди Лили? Никто. Думаю, все это как-то связано с тем монахом и мужчиной, что приехали вчера. Никто не знает, что случилось, но за одно я ручаюсь: тут не обошлось без паписта-священника.

– Не совсем так, – сказал Паскаль. – Возможно, он и подталкивал его светлость к выгодным для себя поступкам, но на этот раз падре Меллит говорил мало.

– Откуда ты знаешь? – удивился садовник. – Может, слышал что-то?

– Каждое слово. Леди Элизабет выдают замуж.

– Неужели?! – воскликнул садовник. – А как ты узнал?

– Ее выдают за меня.

Альберт Смит уронил совок и замер.

Глава 5

Лили уже очень долго стояла на коленях перед алтарем в холодной часовне, и на седьмые сутки заточения ей уже было все равно, откуда придет избавление от пытки – даже смерть бы приняла с благодарностью.

Лили прочитала все покаянные каноны, известные Богу и людям, она исповедовалась каждый день и ни разу не пожаловалась на ломоту в спине и ноющую боль в ногах. Не жаловалась Лили и на то, что живот сводило от голода. Она ничего не говорила о ночных кошмарах и о том, как, просыпаясь в холодном поту, она каждую ночь колотила кулаками в запертую дверь часовни, хотя и знала, что ее никто не услышит. И она часами слушала монотонные наставления падре Меллита, вещавшего о смирении и послушании. Лили думала, что ведет себя как святая, но это ей не помогало – она по-прежнему оставалась в заточении.

Услышав, как повернулся в двери ключ, Лили быстро опустила голову. Она узнала падре Меллита по шуршанию рясы.

– Встань, Элизабет, – раздался его голос у нее за спиной.

Девушка повиновалась и поднялась с коленей, едва удержавшись на онемевших ногах.

– Добрый день, падре, – сказала она.

Священник с удовлетворением смотрел на ее бледное лицо.

– Вижу, что твое покаяние приносит добрые плоды, Элизабет. Итак, сегодня я должен обсудить с тобой одно очень важное дело. Сядь.

Лили села.

– Я только что от твоего отца. Он пожелал, чтобы я сообщил тебе о том, что твое венчание состоится в воскресенье.

«Еще три дня. Всего три дня», – с облегчением подумала Лили. А потом этой пытке придет конец и она выйдет на свободу. Мысль о том, что ее якобы отдадут в жены негодяю французу, не очень-то встревожила Лили. У нее было достаточно времени, чтобы все спокойно обдумать, и вывод, к которому она пришла, был однозначен: отец просто решил ее припугнуть. Он никогда и ни за что не выдаст ее за мужчину без приличной родословной и полезных связей. И, разумеется, он не выдаст ее за садовника без роду и племени. Ах, как же она сразу не разгадала замысел отца и падре? Зачем позволила им насладиться ее страхом и отчаянием?

– Ты внимаешь мне, Элизабет?

– Да, падре, – ответила Лили.

– Хорошо. Тогда… – Падре покашлял. – Тогда пришло время дать тебе указания относительно твоих супружеских обязанностей. Твой муж будет ожидать от тебя определенных, – падре снова покашлял, – определенных действий, которые ты должна, как велит Господь, совершить для него.

Лили почувствовала, как жар прилил к щекам, когда она осознала, что именно собирался сообщить ей падре.

– Я думаю, Коффи расскажет мне все, что надо, когда придет время. Но все равно спасибо за заботу, – добавила она на всякий случай.

– Мисс Маккофферти больше нет в Сазерби-Парк, – с ухмылкой заявил падре.

Лили в ужасе уставилась на священника.

– Но она ни в чем не виновата! Это все моя затея!

– Мисс Маккофферти была уволена на следующее утро после вашего возвращения, – продолжал священник. – Лично я считаю, что надо было уволить ее гораздо раньше, но лучше поздно, чем никогда. Мы с твоим отцом сочли, что она уже давно оказывает на тебя дурное влияние.

Лили молча уставилась в пол. Лишившись единственной живой души на свете, которой она не была безразлична, Лили почувствовала себя абсолютно беспомощной. Только Коффи одна и пыталась защищать ее от падре Меллита. Но теперь у падре были полностью развязаны руки, и от этой мысли становилось жутко…

– А сейчас, – продолжал падре, – я приступлю к инструкциям.

Вначале Лили старалась игнорировать монотонный голос священника, поскольку боялась, что не выдержит и умрет от стыда, но затем, впервые в жизни, она вдруг поймала себя на том, что слушает падре Меллита с немалым интересом. Половину из того, что падре говорил, понять было невозможно, поскольку говорил он на невероятной смеси библейских цитат и эвфемизмов. Когда же речь зашла о «стержнях» и «жезлах», а также «могучих крепостях», Лили едва не расхохоталась. Она уже давно изучила человеческую анатомию в общих чертах, однако не была уверена в том, что с азами анатомии знаком сам Падре; судя по его объяснениям, в этой науке он не слишком преуспел.

– …Итак, твой муж разбрасывает семя по твоей плодородной почве… хм… по земле, что принесет его плод. – Падре снова прочистил горло. Щеки его горели, он выглядел раздраженным. – Семя, если на то будет воля Господа, производит ребенка, но не всегда. И по этой причине твой муж может часто желать… желать… сеять семя. Ты поняла?

Лили молча кивнула. Она боялась открывать рот, так как могла бы не выдержать и рассмеяться.

– Вот и хорошо, – кивнул падре. – И помни, что ты во всем должна подчиняться мужу. Впрочем, я уверен, что для тебя все очень быстро прояснится. Оставляю тебя поразмыслить над моими словами. Перед ужином сто раз прочтешь молитву Богородице.

– Поверьте, падре, – сказала Лили, забыв о гордости, – я искренне раскаиваюсь во всем, что совершила. Можно мне спать в моей комнате? А с рассветом я вернусь в церковь…

– Разумеется, нельзя. Ты должна получить наказание сполна.

Резко развернувшись, падре вышел из часовни, и Лили услышала, как со скрежетом повернулся ключ в дверном замке. Лили крепко зажмурилась, стараясь не расплакаться. Потом принялась молиться Богородице, причем молилась по-честному, от души – на случай, если ее молитва все же будет услышана.

Запечатав письмо Дому Бенетарду, Паскаль отложил в сторону бумагу и перо, затем встал и вручил письмо монаху. Тот сразу же убрал его в кожаный заплечный мешок, а Паскаль с улыбкой сказал:

– Спасибо, Жульен, за помощь. Желаю тебе благополучного возвращения домой. – Сказав это, он тяжко вздохнул.

Жульен с сочувствием во взгляде похлопал его по плечу, и Паскаль пробормотал:

– Да, я все понимаю… Я-то надеялся, что исход будет иным, но, как говорит наш аббат, не дано нам понимать волю Господа. Мы можем лишь исполнять Его волю.

Жульен кивнул, затем с вопросительным выражением на лице указал пальцем в сторону часовни.

– Ты про леди Элизабет? Я не знаю, может ли принести какую-то пользу даже целый год молитвенного уединения, если молитва идет не от сердца. Но должен признаться, что суровость наказания меня потрясла.

Паскаль внимательно смотрел, как руки юноши порхали в воздухе, ловко составляя фразы на языке немых.

– Да, ты прав, Жульен. Падре Меллит – опасный человек. Временами у меня вызывают тревогу его теологические рассуждения. Хорошо, что тебе не пришлось их выслушивать, поскольку тебя они привели бы в ужас.

Жульен с улыбкой закивал, а Паскаль продолжал:

– А ты ловкий парень, верно? Ведь и герцог, и его священник – оба уверены, что ты дал обет молчания, хотя ума не приложу, отчего они не догадались, что Дом Бенетард никогда бы не стал отправлять в мир монаха, принявшего такой обет. Как бы там ни было, ты отлично сыграл свою роль. Даже еду тебе приносили в комнату, чтобы не нарушать твое уединение. Жаль, что у меня такой возможности не было и нет.

Жульен улыбнулся еще шире, после чего покачал головой и притронулся ладонью к сердцу.

– Спасибо тебе за сочувствие, друг мой. Я тебе очень благодарен. Знаешь, я все еще не могу поверить, что такое приключилось именно со мной. И все из-за того, что эта сумасшедшая девица забралась на стену аббатства просто из любопытства!

Последовал оживленный обмен репликами на языке немых. После чего Паскаль вновь заговорил:

– Да, я знаю. Конечно же, сумасшедшая. И в ней нет ни капли раскаяния, – продолжал Паскаль, глядя в окно. – Видел бы ты ее лицо, когда ей вынесли приговор. Она тогда расстроилась вполне искренне. Я бы и сам разрыдался, если бы не был так потрясен. Нет, я имею в виду тот момент, когда падре Меллит перечислил список наказаний. Как она откинула голову, как выставила вперед подбородок! Да она бы вызвала на бой и своего отца, и падре Меллита, и самого Господа, если бы ей представилась возможность. – Паскаль пожал плечами. – Судя по всему, мне не просто предстоит вступить в брак с нелюбимой женщиной. Увы, мне придется взять в жены строптивого, упрямого и безбожного ребенка!

Жульен приподнял брови.

– Что, ты не согласен с тем, что я называю ее «безбожной»? – с усмешкой спросил Паскаль.

Жульен покачал головой, после чего поднял руку над головой.

– О, я тебя понял. Может, ей уже двадцать два года, но ведет она себя как десятилетняя. Моя сестра Кейт даже в девять лет была взрослее. – Паскаль тихо вздохнул. – Ох, хотел бы я найти в Элизабет хоть что-то привлекательное, но боюсь, что ничего, кроме неприязни, я к ней испытывать не могу. Возможно, было бы лучше, если бы нам с ней дали несколько дней, чтобы мы узнали друг друга перед вступлением в брак. Хотя вряд ли я услышал бы от нее что-то приятное…

Монах снова прикоснулся к сердцу.

– Спасибо, Жульен. Как-нибудь справлюсь. И знаешь, наверное, мне придется эту девицу… хорошенько перетрясти.

Брат Жульен с энтузиазмом закивал. Паскаль засмеялся и, взяв монаха за худенькие плечи, проговорил:

– Береги себя, мой добрый друг. Я буду по тебе скучать. Приглядывай за садами вместо меня. Камелии в этом году должны быть особенно красивыми, правда?

Юноша грустно улыбнулся и кивнул. На ресницах его блестели слезы.

– Что ж, тебе пора, Жульен. Ты ведь не хочешь опоздать на корабль?… И да благословит тебя Бог. Помолись за меня завтра.

Жульен накрыл капюшоном голову с коротко стриженными светлыми волосами, и на лицо его упала тень. Наклонившись, он поцеловал Паскалю руку, а тот тихо сказал:

– Почитай Бога, а не меня. Знаешь, Господу повезло с тобой. Служи Ему об этом и будь счастлив в Святом Кристофе.

Юноша кивнул и с усилием улыбнулся. После чего вышел из дома и сел в карету герцога. Паскаль смотрел вслед экипажу, пока тот не скрылся за воротами. Он был рад за Жульена. Паренек прижился в монастыре, и монастырский уклад стал тем целительным снадобьем, что успешно лечило его душевные раны. Но Паскаль не кривил душой, когда говорил, что будет скучать по своему юному другу. Увы, он оставлял в прежней жизни много всего такого, по чему стоило тосковать.

Паскаль ненадолго закрыл глаза, дожидаясь, когда немного притупится боль от расставания, а затем направился в сад, которым ведал Адам Смит – единственный, судя по всему, здравомыслящий человек в Сазерби-Парк.

Щурясь от яркого света, Лили вышла из часовни навстречу ласковому утреннему солнцу и полной грудью вдохнула напоенный весенними ароматами воздух. Немного помедлив, она широко раскрыла глаза и осмотрелась. Трава была изумрудно-зеленой, а яблони – в бело-розовых шапках. От ярких цветов тюльпанов рябило в глазах, но Лили нравилось все яркое. Она бы послала Богу благодарственную молитву, если бы давно уже не утратила веру в Его существование.

– Элизабет, поспеши, пожалуйста, – распорядился падре Меллит, всем своим видом выражая нетерпение. – У нас времени в обрез.

Несколько десятков ярдов от часовни до дома показались Лили бесконечными, потому что каждый шаг отзывался острой болью в коленях – словно их пронзали ножом. Больше всего на свете ей хотелось добраться до кровати и провалиться в долгий и крепкий сон без сновидений.

Но уже два часа спустя Лили повели по той же тропинке – обратно в часовню. Ее нарядили в белое платье из шелка и кружев, а голову накрыли кружевной фатой до плеч. Отец поддерживал ее под локоть, причем держал очень крепко – как будто опасался, что она в любой момент могла сбежать.

– Падре Меллит все тебе объяснил? – явно испытывая неловкость, спросил отец.

Лили кивнула, подумав о том, что эта игра слишком уж затянулась, так что ей уже даже становилось страшно.

– Надеюсь, что время, проведенное в покаянии, не прошло для тебя даром, Элизабет.

– Да, папа, конечно. Я ужасно сожалею о своем проступке, и я никогда больше ничего такого не совершу. – Лили посмотрела на отца с надеждой на то, что он увидит, как сильно заставил ее страдать, и наконец-то простит.

Герцог же, пристально глядя на дочь, проговорил:

– С сегодняшнего дня и впредь за свои поступки ты будешь держать ответ не передо мной, а перед своим мужем. Будь хорошей женой и относись к своему мужу с уважением. Повинуйся ему во всем. Не повторяй ошибок своей матери.

И только сейчас Лили наконец осознала, что самое ужасное действительно произойдет.

– О, папа, папа! – в отчаянии воскликнула она. – Я выйду за любого мужчину по твоему выбору! За любого, только не за этого! Прошу тебя, не заставляй меня выходить за него! Обещаю отныне и впредь быть образцовой дочерью!

– Ты выйдешь за Паскаля Ламартина, и ты сделаешь это сейчас. – Герцог сурово смотрел на дочь, и глаза его гневно сверкали. – Даже не думай противиться моей воле, не то тебе придется раскаиваться в этом всю жизнь!

Он потянул дочь за руку и буквально перетащил ее через порог церкви. У Лили же голова вдруг сделалась удивительно легкой, и теперь все происходящее казалось совершенно нереальным. «Наверное, люди, которых ведут на виселицу, испытывают то же самое», – внезапно промелькнуло у нее.

А негодяй, разумеется, уже ждал ее в церкви – стоял у алтаря в черном фраке, в жилете из серого шелка и в белоснежной сорочке с туго накрахмаленным шейным платком. Увидев его, Лили в растерянности заморгала. Паскаль Ламартин, этот повеса, прохвост и негодяй, выглядел как самый настоящий джентльмен – потомственный дворянин! Лили ненавидела его всеми фибрами души. «Самозванец, ничтожество!» – мысленно воскликнула она.

Процедура заняла не больше часа. Сначала месса, потом – брачные клятвы. Затем негодяй взял ее за руку, надел кольцо на палец, а потом его губы быстро коснулись ее холодных губ. Лили в этот момент ничего не почувствовала. И казалось, она как бы со стороны наблюдала за происходящим. Более того, казалось, что какая-то другая женщина произносила за нее все нужные слова. А через некоторое время она вдруг поняла, что сидит за свадебным завтраком. Лили не могла проглотить ни кусочка, но она все же иногда улыбалась немногочисленным гостям, надеясь, что они принимали ее молчание за вполне простительное волнение.

А потом она обнаружила, что ее ведут к карете, которую им, как оказалось, подарили на свадьбу, к карете, в которую уже успели погрузить сундук с ее вещами. Ее переодели в дорожное платье, приличествующее молодой жене, отправляющейся с мужем в свадебное путешествие. И оказалось, что за время ее заточения для нее успели нашить целый ворох нарядов.

Лили выстрадала отцовский поцелуй в щеку, напутственные пожелания гостей, а также поклоны и реверансы прислуги, выстроившейся в две шеренги вдоль подъездной дороги. Но из всех провожавших она различила только дворецкого Филпотса, поклонившегося ей с искренним сочувствием в глазах, и садовника Альберта Смита, который снял кепку, поклонился, а потом подмигнул ей. Через несколько минут муж забрался на сиденье рядом с ней, и они отправились в путь.

В последние дни и почти бессонные ночи у Лили было вполне достаточно времени на размышления, – но ведь она не знала, что ее действительно выдадут замуж, поэтому сейчас пребывала в полной растерянности и по-прежнему не произнесла ни слова. Разумеется, она нашла разумное объяснение тому, что негодяй согласился на ней жениться, хотя не испытывал к ней ничего, кроме неприязни. Вне всяких сомнений, он поздравлял себя с удачной сделкой – ведь у дочери герцога приданое было такое, о каком можно только мечтать. Да и стать потенциальным отцом будущего герцога – это тоже неплохо.

Да, Лили всему могла найти разумное объяснение, но она ни за что не смогла бы поверить, что ее отец окажется настолько жестоким и бессердечным, что выдаст свою дочь за мужчину, покусившегося на ее невинность.

Думая об этом, Лили то и дело вздыхала. И еще она думала о том, что теперь все в ее жизни изменилось до неузнаваемости. Сазерби-Парк постепенно исчезал из виду, а она ничего, совсем ничего не чувствовала…

Они ехали уже около часа, но Лили не имела ни малейшего представления о том, куда они держали путь, а негодяй не счел нужным поставить ее в известность.

– Элизабет… – послышался его голос.

Лили молча повернулась к мужчине, ставшему ее законным мужем.

– День выдался непростой, – сказал он. – Я думаю, нам следует вечером остановиться в гостинице.

– Как пожелаете. Мне было велено вам подчиняться.

– Неужели? Выходит, мне очень повезло. Что ж, тогда непременно сделаем остановку.

Лили отвернулась и стала смотреть в окно.

Немного помолчав, муж осторожно тронул ее за локоть.

– Элизабет, посмотрите на меня. Поверьте, я хотел этого брака не больше, чем вы, но обстоятельства сложились так, как сложились. Может, нам стоит поговорить?

– Поговорить? – переспросила Лили. – А разве вы умеете разговаривать? Мне кажется, вы можете только отдавать приказания и требовать, чтобы все было по-вашему.

– Язык – ваш главный враг, Элизабет. Он уже принес вам немало горя. Неужели жизнь так вас ничему и не научила?

– Научила, мистер Ламартин. Хотя я бы с радостью отказалась от подобных знаний. А вот вы, в отличие от меня, остались в выигрыше.

Паскаль нахмурился и спросил:

– На что вы намекаете?

– Я не намекаю, а открыто говорю, что вы – хитрый расчетливый дьявол. С того самого момента, как вы узнали, кто я такая, вы поняли, какие перед вами открываются перспективы.

– И поэтому вы назвали меня расчетливым дьяволом?

– Да, конечно. Ведь вы специально делали вид, что не понимаете по-английски… Наверное, хотели побольше узнать о том, какие выгоды вы можете получить, женившись на мне.

– Да, понимаю… – кивнул Паскаль. – Теперь, кажется, я вас понимаю.

– Вот и хорошо. Потому что я устала играть в эти игры. Скажите, в какое из моих поместий мы направляемся? Когда вы намерены принять на себя управление всей моей собственностью? Завтра? Послезавтра? Вам предстоит взлететь очень высоко, так что вы наверняка захотите оповестить о своей невероятной удаче всех своих родственников как можно скорее. С вашим-то плебейским происхождением на такое трудно было рассчитывать, не так ли?

Паскаль бросил на жену недобрый взгляд, однако промолчал. А она продолжала:

– Мне думается, я могу рассчитывать на то, что вы не заставите меня нищенствовать. Оставить меня совсем без содержания – это было бы чудовищно несправедливо. Даже мой отец выплачивал мне ежемесячно определенную сумму. Когда же вопрос с моим содержанием будет улажен… Я полагаю, вы поспешите в Лондон, чтобы успеть насладиться столичной жизнью до окончания сезона.

Говоря все это, Лили смотрела в окно, но видела она не живописные зеленые холмы и лужайки, а мрачные картины своей будущей жизни – одинокой и беспросветной. Ей предстояло прозябать где-нибудь в глуши, в то время как негодяй будет прожигать жизнь в беспрестанных наслаждениях, предаваясь всем тем грехам, каким обычно предаются распутники.

– О боже… – со вздохом пробормотала Лили, наконец-то отвернувшись от окна. – Знаете, я уверена: как только о нашем венчании напишут в светской хронике, вы тотчас же станете главной достопримечательностью столичного бомонда – ловкач, сумевший добиться руки богатой наследницы. Нисколько не сомневаюсь в том, что вы с удовольствием станете проматывать мои деньги в борделях и в игорных домах.

Негодяй откинулся на подушки и скрестил руки на груди.

– А вы, Элизабет, и впрямь нечто необыкновенное. Никогда в жизни не сталкивался ни с чем подобным…

– А вы – самый жалкий, самый презренный субъект из всех вам подобных! А я встречала немало презренных субъектов, уж поверьте!

– Не сомневаюсь. У вас талант – вам удается вытаскивать из людей все самое худшее.

Рука вспорхнула в воздух как бы сама собой, но Лили не успела дать мужу пощечину – ее запястье внезапно оказалось в мощных тисках его пальцев.

– Дикарь, варвар, негодяй! – закричала она, пытаясь высвободить руку.

– Элизабет, послушайте меня внимательно.

Паскаль выпустил руку, и она, потирая запястье, пробурчала:

– У меня нет никакого желания вас слушать. Я просто не вижу смысла вас слушать.

– Вы ведете себя так, словно это я во всем виноват. Но в чем же я перед вами провинился? В том, что вы свалились мне на голову, упав со стены, влезть на которую могла решиться только сумасшедшая вроде вас?

– Я не желаю вас слушать! Потому что вы – лжец и негодяй! Хитрый негодяй! Но меня вам одурачить не удалось и не удастся, так что можете зря не стараться! Да, мне пришлось выйти за вас, но я этого никогда не хотела. А все, что я говорила в церкви, – не считается! Я не буду вас почитать, даже не надейтесь! Можете ругать меня, можете бить, все равно ничего у вас не получится.

Паскаль окинул жену снисходительным взглядом, и Лили от этого его взгляда сделалось не по себе.

– Вначале я подумал, что вы, Элизабет, просто невменяемая. Но потом я понял, что дело вовсе не в вашей расстроенной психике. Однако я не уверен, что смогу провести остаток жизни с избалованным ребенком.

– С избалованным ребенком? – переспросила Лили, в недоумении уставившись на мужа. – Как вы смеете говорить мне такое, презренный плебей?!

– Но вы действительно избалованный ребенок, – сказал Паскаль. – И пока вы не станете вести себя как взрослый разумный человек, я буду обходиться с вами как с ребенком. Советую принять к сведению мои слова.

– Мне нет никакого дела до того, что вы обо мне думаете. С какой стати меня должно интересовать мнение какого-то зарвавшегося выскочки! – Лили демонстративно отвернулась к окну.

– Судя по всему, вы тщательно все обдумали, – сухо заметил Паскаль. – И я принимаю ваш выбор, Элизабет. Впрочем, если передумаете, дайте мне знать.

– Я никогда не изменю своего мнения о вас. – Лили вновь повернулась к мужу. – Я вас ненавижу! И буду вечно вас ненавидеть, клянусь своей душой!

– Вы более чем убедительно доказали мою правоту, – сообщил Паскаль, которого, похоже, ее страшная клятва нисколько не впечатлила. – Ладно, пусть будет по-вашему. Жаль, что у вас так мало здравомыслия. Поверьте, в том, чтобы вести себя в соответствии со своим возрастом, есть определенные преимущества. Например, вы могли бы пользоваться уважением окружающих.

– Вы – не мой отец, – пробурчала Лили, явно обидевшись.

– Вы правы, я не ваш отец. И я не имею с ним ничего общего. Как, впрочем, и с падре Меллитом, если не считать религиозной принадлежности. Хотя и в этом вопросе у нас с ним большие разногласия. Не совершайте ошибку, сравнивая меня с любым из них.

– Сравнивать вас? – с презрительной усмешкой переспросила Лили. – Да вы не только распутник, – вы, к тому же, тщеславный, чванливый самозванец! Вы что, всерьез думаете, что я стану сравнивать вас с герцогом… или даже со священником? Да вы просто безумец!

Паскаль провел пальцем по подбородку раз, другой, – да так и остался сидеть, прижав к подбородку указательный палец. Он делал так уже не первый раз, и почему-то этот его жест ужасно раздражал Лили. Она нахмурилась и отвела взгляд. После чего вновь посмотрела в окно, а потом уставилась в пол; она готова была смотреть куда угодно – только не на губы и подбородок этого негодяя.

– Знаете, Элизабет… – сказал он наконец. – Я хотел бы кое-что прояснить раз и навсегда. Так вот, я вовсе не распутник. Даже не знаю, с чего вы так решили… И теперь, когда мы женаты, я был бы вам весьма признателен, если бы вы забыли об этих своих фантазиях.

Лили презрительно хмыкнула.

– Не говорите глупости. Если что и изменилось после того, как вы взяли меня в жены, так это то, что теперь вы получили законное право ко мне приставать. Если верить падре Меллиту, теперь вы можете делать со мной все, что вам заблагорассудится. С молчаливого одобрения Господа…

На скулах негодяя появились красные пятна, и Лили поняла, что ее слова попали в цель, – наверное, даже слишком точно, потому что он вдруг бесцеремонно схватил ее за плечи и развернул лицом к себе.

– Я пытался проявлять к вам снисхождение, Элизабет. Я пытался вам сочувствовать, но всему есть предел! Вам никогда не приходило в голову, что не только вы оказались в столь прискорбной ситуации? – Он с силой встряхнул ее. – Вам в голову никогда не приходила мысль о том, что из-за ваших безответственных поступков моя жизнь полетела под откос? Вы так убеждены в моем распутном прошлом, что даже представить не можете что-то иное!

Всерьез напуганная гневом мужа, Лили попыталась отстраниться, но у нее ничего не получилось, хватка его была крепкой.

– Вы слышали, чтобы я говорил о том, что хочу с вами что-то сделать?! – в ярости продолжал Паскаль. – Возможно, вы удивитесь, но делать что-либо с вами – это самое последнее, чего я желал бы. С какой стати я должен желать женщину, которую совсем не знаю и которая мне совершенно не нравится?! – Он отпустил ее так же внезапно, как и схватил, словно стряхнул со своих рук что-то омерзительное. – Поверьте, Элизабет, для меня это ненавистная обязанность, от выполнения которой я бы с радостью уклонился.

– Так и не делайте то, что вам противно! – воскликнула Лили. Ей хотелось сквозь землю провалиться, но она скорее умерла бы, чем показала бы негодяю, как он ее унизил. – Я не желаю иметь с вами ничего общего. Никогда!

– Прекрасно, – бросил он в ответ. – Потому что я не намерен и близко подходить к вашей кровати. Но не заблуждайтесь на мой счет: я буду вашим мужем во всех смыслах, кроме этого, и никакого аннулирования нашего брака вы не дождетесь. Я не позволю вам испортить свою репутацию и не допущу, чтобы из-за вас пострадала репутация моих приемных родителей. Да-да, не позволю, не допущу. Скажу больше… Я и женился-то на вас только ради того, чтобы уберечь репутацию дорогого мне человека. – Паскаль умолк и, сделав долгий судорожный вдох, шумно выдохнул.

Ошеломленная его словами, Лили молча уставилась на него. Раздираемая противоречивыми чувствами, она испытывала и облегчение, и гнев… и еще множество всевозможных эмоций.

– Вы шутите, – пробормотала она наконец.

– Я совершенно серьезен, – ответил ее муж уже более спокойным голосом. Впрочем, глаза его по-прежнему полыхали яростью. – Я был бы готов консумировать брак, если бы имел дело со взрослой рассудительной женщиной, готовой к браку и желающей жить в браке. Но я не стану склонять к сожительству ребенка, даже если этот ребенок выглядит как взрослая женщина. Все, вопрос закрыт. Консумации не будет.

– Но… Как же насчет наследников? – пролепетала Лили.

– Придется вам для этого подыскать другую кандидатуру, – холодно ответил ее муж. – А я не хочу принимать в этом участие. Вы ясно дали понять, что не желаете меня слушать. Вы не хотите мира со мной, а я не вижу смысла вас уговаривать, не вижу смысла в дальнейших усилиях…

– О каких усилиях речь? Вы что, совсем спятили?! С того самого момента, как мы встретились, вы только и делали, что старались разрушить мою жизнь! Что ж, вы в этом преуспели. И теперь получили то, что хотели, однако же…

– Я получил то, чего совсем не хотел, – перебил Паскаль. – О господи, да вы ведь не видите и не слышите никого, кроме себя. Вы совершенно уверены в том, что плохо может быть только вам одной. Впрочем, напрасно я все это говорю. Вы все равно меня не поймете.

– Я вам не верю! – заявила Лили. – Ведь вы получили от этого брака все, о чем могли бы только мечтать, – деньги, земли, положение в обществе… Может, я сама вам и не нужна, но не надо говорить, что вы не хотите всего того, что получили вместе со мной.

Паскаль со вздохом покачал головой и, окинув жену взглядом, проговорил:

– Вы составили обо мне ложное представление и не желаете его менять. Что ж, дело ваше. Но позвольте внести ясность по жизненно важному вопросу: ваши поместья, ваши деньги и лондонский сезон – все это может катиться к чертям. Мне на все это наплевать.

– Что?… – Лили в изумлении таращилась на мужа.

– Так вот, Элизабет, я назначу кого-нибудь управлять вашими активами, поскольку меня они не интересуют, а вы слишком безответственная и легкомысленная особа, чтобы вам можно было хоть что-то ценное доверить.

– Вы не хотите моих денег?… – Лили чувствовала себя так, словно ее окатили ледяной водой.

– Да, не хочу. Мне не нужно ничего из того, что вам принадлежит.

– Но я… Но как же… – Лили в растерянности заморгала. – Где же мы тогда будем жить? И как мы будем жить?

– Мы будем жить на то, что я смогу себе позволить. А что касается места, то на этот вопрос ответить не могу, потому что еще не решил. Мы сейчас едем ко мне домой и будем оставаться там до тех пор, пока я не решу, что делать дальше. Очевидно, мне придется найти работу.

– К вам домой? А где это? Что представляет собой ваш дом? – Лили встревожилась не на шутку.

– Конечно, это не Сазерби-Парк, но жить там можно. Не переживайте, Элизабет, я не повезу вас в трущобы Парижа.

Лили вспыхнула.

– Когда я об этом говорила, я не знала, что вы понимаете… – пробормотала она.

– Не сомневаюсь. Как не сомневаюсь и в том, что вы думали, будто брат Жульен тоже ничего не понимает. Но он прекрасно понимает по-английски, хотя говорить не может из-за серьезной травмы пятилетней давности. Но это – совсем другая история…

– Вот как?… – еще больше смутившись, пробормотала Лили. Ей вдруг ужасно захотелось стать невидимой.

Глядя на свои руки, Паскаль продолжал:

– Но он очень хороший и достойный человек, и я лишь могу надеяться, что его словарный запас английских слов не включает некоторых колоритных выражений из вашего арсенала. Что бы вы ни думали обо мне, брат Жульен не заслуживает того, чтобы его называли так, как называли его вы.

– О!.. – воскликнула Лили и тут же умолкла. – Поверьте, я была не в курсе…

– Думаю, вы вообще очень редко бываете в курсе того, что не имеет прямого отношения к вашей персоне. Вам кажется, что только вы способны испытывать какие-либо чувства.

Лили очень хотелось вцепиться мужу в глотку, но она сдерживала себя, изо всех сил сцепив руки на коленях.

– А где находится ваш дом? – спросила она, решив, что, оказавшись во Франции, сможет сбежать от негодяя прямиком в Сен-Симон, к брату. А Жан-Жак защитит ее – в этом Лили была уверена.

– В Суссексе, – ответил негодяй. – Это недалеко, – добавил он тотчас же.

– В Суссексе? Так вы из Суссекса? Но этого не может быть! Вы же француз!

– Вам никто ничего обо мне не рассказывал?

– Мне сказали только одно: я должна выйти за вас замуж и уехать с вами.

Паскаль провел ладонью по волосам и, тяжко вздохнув, пробормотал:

– Но я ведь все подробно рассказал о себе вашему отцу и священнику…

– Ни один из них ни слова мне о вас не сказал, – пробурчала Лили. – Наверное, знали, что мне было бы совсем неинтересно про вас слушать. – Немного помолчав, Лили добавила: – Но думаю, мне все же следует хоть что-то знать о мужчине, за которого меня выдали замуж. Насильно, между прочим…

Паскаль пристально посмотрел на нее, затем тихо проговорил:

– Вообще-то я родом из Франции, однако мой дом находится в Суссексе.

– Понимаю, – кивнула Лили.

– Сомневаюсь, что вы хоть что-то понимаете, но у меня нет настроения что-либо вам сейчас объяснять. Полагаю, завтра многое прояснится само собой.

Лили не могла представить, как что-то могло проясниться само собой, но она слишком устала, чтобы спорить. Она со вздохом отвернулась от мужа и вскоре уснула под мерный стук каретных колес.

Глава 6

Лили в очередной раз окинула взглядом негодяя. Он по-прежнему ее игнорировал – был всецело занят толстой книгой, которую держал перед собой. Все попытки Лили завязать вежливый разговор он пресек еще вчера днем. Их совместная вечерняя трапеза прошла почти в полной тишине, а завтракала она в одиночестве. Причем муж оставался верным своему слову – к дверям ее комнаты не приближался.

Лили снова посмотрела на него украдкой. Интересно, какую игру он вел? В том, что ее муж вел какую-то свою игру, она не сомневалась, как не сомневалась и в том, что он блефовал, когда заявлял, что ему не нужны ее деньги. Кто же захочет жить в бедности? Лили знала, что таких людей на свете нет, и потому не принимала всерьез его слова о том, что ее деньги ему не нужны. Но как понимать тот факт, что он не стал требовать от нее исполнения супружеских обязанностей?

Волнистая прядь упала ему на лоб, и он машинально смахнул ее. Впервые Лили обратила внимание на его руки. Руки красивой формы с длинными изящными пальцами… Однако с мозолями на ладонях, хотя под ногтями не было грязи. А тыльные стороны кистей были бронзовыми от загара, то есть такими же, как лицо и шея.

Его глаза она сейчас не видела, лишь длинные черные ресницы. И у него был весьма впечатляющий профиль – высокие скулы и крупный, с горбинкой, нос, типично французский. У Жан-Жака нос тоже был не маленький, но черты его были лишены той выразительности, что делала лицо сидевшего напротив мужчины таким привлекательным. Лили взглянула на его губы – красиво очерченные и чувственные; причем на нижней губе имелась едва заметная выемка посередине. Он брился утром, но вокруг губ, на впалых щеках и на квадратном подбородке, уже намечалась темная щетина.

Внезапно вздрогнув, Лили отвернулась и уставилась в окно, ландшафт за которым уже начал меняться; Лили даже разглядела узкую полоску моря на горизонте.

Вскоре они свернули к северу, и береговая линия с величественными утесами пропала из виду – теперь дорога проходила через лес. Через некоторое время показались массивные ворота усадьбы, и в тот же миг Паскаль закрыл книгу и убрал ее в заплечный мешок.

– Мы на месте, – сообщил он.

Лили осмотрелась, стараясь разглядеть маленький домик, но ничего подобного не увидела. Проехав через ворота, карета покатила по усыпанной гравием дороге, проложенной в густом лесу. «Интересно, в чье поместье мы заехали?» – судорожно сглотнув, подумала Лили; она чувствовала себя преступницей, ворвавшейся в чужие владения.

И вот, наконец, впереди показался огромный дом. Лили узнала Рейвенсуолк – она видела изображения этого места (карандашные наброски и акварельные этюды). Имение графа Рейвена считалось шедевром барочной архитектуры. Но зачем они здесь? Ей совсем не хотелось бы столкнуться с хозяевами этого поместья, поскольку она знала, что ей тут не обрадуются.

Нервно облизнув губы, Лили пробормотала:

– Э… мистер Ламартин, вам не кажется, что это наглость? Как вы осмелились воспользоваться парадной подъездной дорогой лорда Рейвена?

– Этот путь – самый короткий, – с невозмутимым видом ответил Паскаль.

– И все же лучше бы поехать окольной дорогой…

– Вы что, знакомы с этим поместьем?

– Нет, но я наслышана о нем. Где вы живете? На одной из ферм, что сдают внаем?

– Я живу здесь, – ответил Паскаль, когда карета остановилась у парадного входа.

Лили во все глаза уставилась на мужа.

– Здесь?… – переспросила она сдавленным шепотом. Но ведь слуги не входят в дом через парадные двери! Наглости этого субъекта можно позавидовать!

Тут кучер открыл дверцу кареты и спустил ступеньки. Паскаль взглянул на жену и сказал:

– Оставайтесь на месте. – А сам выбрался из экипажа.

– О, мистер Паскаль!.. – восторженно воскликнул слуга графа Рейвена. – Мы вас не ждали! Добро пожаловать домой, сэр. Давно вас тут не было.

Лили в изумлении смотрела на улыбавшегося супруга; в искренности и сердечности его улыбки никаких сомнений быть не могло. Итак, ее супруг – негодяй и лицемер! – улыбался и жал руку слуге графа Рейвена.

– Спасибо, Джеймс. Приятно вернуться домой. Как ваша жена?

– Сейчас замечательно, мистер Паскаль. Уж как она обрадуется, когда узнает, что вы приехали. Она всегда помнит о том, что вы для нее сделали.

– Пустяки, ничего особенного я не сделал. Лорд и леди Рейвен дома?

– Его светлость у себя в кабинете, а ее светлость в саду. Как же они обрадуются!..

– Паскаль! – Светловолосая женщина лет сорока уронила корзинку с цветами и бросилась навстречу негодяю. И Лили, в ужасе вздрогнув, узнала Джорджию, графиню Рейвен. – Ах, милый Паскаль!

– О, мадам! – Паскаль раскрыл объятия, и графиня бросилась к нему на грудь.

– Не могу поверить, Паскаль. – Она смотрела на него с улыбкой, смахивая слезы радости. – Не верю своим глазам!

– Мадам, я так рад вас видеть…

– А я тебя, дружок. Ты даже представить не можешь, как я тебе рада! Славный сюрприз ты нам устроил. Два года ты не показывался дома, негодник. Дети будут в восторге! Ты не представляешь, как они выросли! Чарли повел младших рыбачить, поэтому тебе придется немного подождать их возвращения. Джеймс, немедленно приведи сюда моего мужа!

– Нет, – сказал Паскаль, останавливая слугу. – Нет, мадам. Я сам к нему пойду. Я должен поговорить с вами обоими, и лучше сделать это без посторонних.

Улыбка сползла с лица графини.

– Случилось что-то… плохое? – тихо спросила она.

Паскаль пожал плечами.

– Это как посмотреть… У меня для вас еще один сюрприз. – Он подошел к карете, где все еще тихонько сидела Лили, и протянул ей руку. Она послушно сошла с подножки. На душе у не кошки скребли. – Мадам, позвольте представить вам мою жену. Элизабет, это леди Рейвен.

Графиня в изумлении смотрела на гостью.

– Твоя жена? Но почему… Какая приятная встреча, леди Элизабет. – Леди Рейвен даже не пыталась сделать вид, что рада этой встрече. Лили густо покраснела; она прекрасно знала, о чем думала сейчас Джорджия. Элизабет Боуз произвела на лондонское высшее общество не слишком приятное впечатление, вернее – слишком неприятное. Лили точно это знала, потому что, будучи в Лондоне, частенько слышала шепот у себя за спиной. И вот теперь леди Джорджия увидела ее унижение! Как же низко надо пасть наследнице герцога, чтобы выйти за простолюдина!

– Спасибо, леди Рейвен, – потупившись, ответила Лили.

Джорджия снова повернулась к Паскалю.

– Но когда это произошло? Впрочем, не важно, – поспешно добавила графиня. – Может, зайдете?… – Она повернулась к парадному входу, жестом приглашая гостей в дом.

Лили на негнущихся ногах поднималась по ступеням. «Отчего же негодяя так тепло тут принимают?» – думала она, то и дело вздыхая.

Паскаль отослал жену в оранжерею, поскольку не хотел, чтобы она присутствовала при его разговоре с Николасом и Джорджией. И действительно, зачем? Чтобы она в очередной раз выставила себя в неприглядном свете?

– …И в результате, – продолжал Паскаль, – мы оказались в этом глупейшем положении, и выход был только один…

– Подожди, – перебил Николас; казалось, он вот-вот рассмеется. – Неужели тебя обвинили в попытке изнасиловать Элизабет Боуз?

– Именно так, – кивнул Паскаль.

– Но кто же в такое поверит?… – изумился граф. – Мне это обвинение кажется совершенно неправдоподобным. И неужели Дом Бенетард мог бы помыслить…

– Нет, разумеется, – с улыбкой перебил Паскаль. – Дом Бенетард мне поверил, когда я объяснил ему, почему лежал на полураздетой девице.

Николас едва удерживался от смеха.

– Паскаль, ты уж извини, но вся эта ситуация… она поистине комедийная. И вообще, я не вполне понимаю, почему все должно было закончиться именно браком. Разве Элизабет не сказала Дому Бенетарду, что его подозрения абсурдны?

– Она-то как раз и выдвинула против меня обвинения. И при этом верила – до сих пор верит, – что все было именно так, как ей представляется.

– О боже… – прошептала Джорджия; ей уже было не смешно. – Господи, какое несчастье…

– Да, конечно. Вот я и подумал, что мне следует привезти Элизабет сюда. Честно говоря, я понятия не имею, что теперь делать.

– Могу себе представить… – пробормотала Джорджия. – Но мы очень рады, что ты приехал.

– Я понимаю, с какой проблемой ты столкнулся, – сказал Николас. – У тебя и впрямь трудный выбор…

– Нет, месье. Никакого выбора у меня нет и не было. Однако я чувствовал, что должен сказать вам обоим правду. Если этот брак каким-то образом вас скомпрометирует, то я, естественно, постараюсь оградить вас от скандала, заявив о том, что не состою с вами в родстве.

– Этому не бывать! – решительно заявил граф. – Я бы предпочел, чтобы ты хоть изредка поступался своими высокими принципами, чтобы не превратиться в зануду. Когда мы с Джорджией приняли тебя в свою семью, мы вовсе не думали о том, что приняли тебя на время. Имей в виду, семья – это пожизненно.

– Спасибо, – с улыбкой кивнул Паскаль. – Я знал, что вы так скажете, но считал своим долгом дать вам шанс.

Николас усмехнулся.

– Что ж, меня это не удивляет. Но давай перейдем к вопросу о месте вашего проживания. Почему бы тебе не поселиться в Роуэнз-клоузе? Он стоит пустой со времени твоего последнего приезда, а дому жильцы всегда только на пользу, верно?

– Не отказывайся, Паскаль, – вторила мужу Джорджия. – Здесь места более чем достаточно, но ведь Роуэнз-клоуз – твой.

– Я не могу занять Роуэнз-клоуз. Я уже говорил вам об этом раньше и повторю сейчас. Чарли должен стать там хозяином, а когда наступит время – Уилли. Роуэнз-клоуз не для меня.

Граф пожал плечами и проговорил:

– Но ведь Чарли скоро уедет в Индию, а Уилли – всего лишь двенадцать. Следовательно, Роуэнз-клоуз так и будет пустовать. Я не настаиваю на том, чтобы ты вселился в него навсегда, но ты можешь жить там столько, сколько сочтешь нужным – хоть год, хоть пять. И вообще, я ведь уже не раз говорил тебе, что ты – мой старший сын. Плевать мне на все эти глупейшие законы о праве наследовании. Раз ты мой сын, то я, как отец, имею право диктовать тебе свою волю, верно?

Паскаль с улыбкой покачал головой.

– Месье, вы, как всегда, требуете невозможного.

– А ты, как всегда, ужасно упрям. Но я настаиваю. А ты обязан мне подчиняться.

– Ладно, хорошо. Если вы настаиваете, мы поживем в Роуэнз-клоузе. Но мы будем жить там до тех пор, пока я не встану на ноги.

– А что же еще с ногами делать, если на них не вставать? – пробормотал Николас и, обняв Паскаля за плечи, громко добавил: – Добро пожаловать домой! Мы очень рады, что ты вернулся. И теперь, раз уж ты дома, постарайся оставить в прошлом привычку насиловать и грабить, которой ты обзавелся в монастыре. Мы не хотим, чтобы ты оказывал негативное влияние на Чарли. Он и без этого совсем от рук отбился.

– Спасибо за понимание, месье. – Паскаль улыбнулся. – Вам тоже спасибо, мадам. И простите меня. Я знаю, как вас расстроило это известие.

– Если кто и пострадал по-настоящему, так это ты, мой дорогой, – сказала Джорджия.

– Я со смирением принял свою судьбу. – Паскаль пожал плечами, тем самым давая понять, что тема закрыта. – Вы оба очень добры ко мне. Кстати, помните, я говорил о монахе, что поехал со мной в Сазерби-Парк?

Леди и лорд Рейвен вопросительно посмотрели на него, и Паскаль тихо сказал:

– Это был Жульен.

Графиня коротко вскрикнула, а ее муж кивнул и проговорил:

– Что ж, вполне естественно, он захотел тебя поддержать в самое трудное время.

– Он здоров? – спросила Джорджия.

– Да, здоров. А теперь… Если вы позволите, я отвезу жену в Роуэнз-клоуз.

– Конечно, – кивнул граф. – Я отправлю туда слуг, чтобы помогли вам распаковать вещи.

– Пожалуйста, не надо, – ответил Паскаль. – Не надо нам пока никаких слуг. Я знаю, где лежит ключ, и мне необходимо немного побыть одному. А Элизабет часок-другой вполне может обойтись без горничной – кое-какой опыт у нее уже имеется.

– Как пожелаешь, – с улыбкой сказала графиня. – Я могу понять желание молодоженов побыть наедине. – Паскаль промолчал, и Джорджия поспешила сменить тему. – Мы ужинаем в восемь. Ты ведь к нам присоединишься, правда? Дети захотят с тобой увидеться, и им очень захочется познакомиться с твоей женой. В любом случае мы должны ввести ее в семью как полагается.

– Да, конечно, – согласился Паскаль. – Элизабет следует познакомиться со своей новой семьей. Поверьте мне, ее новая семья гораздо лучше прежней.

Николас кивнул.

– Да, верно. Я знаком с ее отцом. Представляю, какие две недели тебе довелось пережить под его крышей. Я тебе не завидую.

– Тогда вы меня понимаете, – сказал Паскаль и тотчас же вышел, закрыв за собой дверь.

Как только лорд и леди Рейвен остались одни, графиня обратилась к мужу:

– Только представь: Паскаль – женат! Я даже представить не могла, что доживу до этого дня. Но мне очень жаль, что ему выпало жениться на Элизабет Боуз. Бедный Паскаль…

Граф криво усмехнулся.

– Да, верно. Бедный Паскаль… Эта девчонка – сущая бестия.

– Бестия – мягко сказано. Тебя не было, когда на балу у Эймис она унизила беднягу Джеймса Найторна на глазах у всего Лондона. Представляешь, заявила, что он не достоин не то что руку ей целовать, а даже слизывать грязь с ее ботинок.

– Ну… не так уж она и неправа. Мне тоже не по душе этот Джеймс. К тому же у него скошенный подбородок.

– Николас, ты отклонился от темы.

– Нисколько. И знаешь, вообще-то Элизабет Боуз мне нравится. Я бы даже сказал, что рад за Паскаля. – Николас встал из-за стола, подошел к жене и обнял ее за талию.

– Рад? – Джорджия недоверчиво смотрела на мужа. – Как такое возможно? Ведь эта девушка – настоящая катастрофа!

– Может, и так. Но я благодарю Бога за то, что спас Паскаля от него самого. Нам надо Элизабет в ноги поклониться за ее невероятную глупость. И только подумай!.. Паскаль ведь женился на одной из самых богатых женщин в Англии! – Отпустив жену, граф взял перо и принялся в задумчивости вертеть его в пальцах. – И знаешь, все эти жадные глупцы вроде Джеймса Найторна гонялись за недотрогой Элизабет Боуз, а она вышла замуж за того единственного на свете мужчину, которому дела нет до ее денег. Она стала женой… почти монаха!

– Надеюсь, он будет с ней счастлив, – пробормотала Джорджия.

– Не знаю, сделает ли она его счастливым, но если Элизабет сможет вернуть его с небес на землю, то я буду ей премного благодарен. Находиться рядом с Паскалем – все равно что находиться рядом с ангелом, черт его дери!

– Николас, как можно так говорить?

– Ты прекрасно меня поняла. – Граф кивнул в сторону окна. – Посмотри, как он ходит по земле… Ходит, влюбляя в себя птиц и зверей, я уж не говорю о более зрелищных чудесах. Паскаль совсем не такой, как все остальные люди.

– Совершенно верно. И мне кажется, именно поэтому он стремился найти для себя… особую нишу. Хотя я никогда не считала, что он создан для монашеской жизни.

Граф утвердительно кивнул.

– Конечно, не создан. Поэтому я и переживал, когда Паскаль отправился к буддистам в Тибет, а потом еще два года провел в аббатстве Святого Кристофа. Не представляю, как ему удается выдерживать такие долгие периоды целомудрия.

– Ты бы не выдержал, – сухо заметила Джорджия.

– Об этом, мадам, мы поговорим позже, – с ухмылкой ответил Николас. – А сейчас я хочу сказать только одно: Паскаль не сможет спрятаться от мира, будучи мужем Элизабет Боуз, – и слава богу. Для того чтобы держать Элизабет в узде, ему придется приложить немало сил, и тут уж витать в облаках не получится. Надо будет крепко стоять на земле. Хотя не могу не признать: если кому-то и дано обуздать Элизабет Боуз, то только Паскалю, ему одному.

Джорджия в задумчивости посмотрела на мужа.

– Возможно, ты и прав, – нехотя согласилась она. – Но для счастливого брака этого мало. А Паскаль заслужил право на счастье. Он достаточно настрадался.

Граф подошел к окну и молча постоял минуту-другую, глядя вдаль. Когда же повернулся к жене, она увидела боль в его глазах. Джорджия знала, как Николас любит Паскаля; казалось, между ними существовала какая-то особая связь, которая была едва ли не крепче, чем кровные узы.

– Ты, конечно, права, – сказал он, потирая затылок. – Паскаль заслужил право на счастье. Должно быть, он чувствует себя чертовски одиноким, несмотря на всеобщую любовь, а может, как раз из-за нее. Но я не шутил, когда говорил, что брак с Элизабет Боуз должен пойти ему на пользу.

– Не шутил? – с ласковой улыбкой переспросила Джорджия и, шагнув к мужу, обняла его, прижавшись щекой к его широкой груди.

– Ну… как бы тебе это объяснить?… Конечно, они очень странная пара: один почти святой, а другая – чуть ли не дьявол во плоти. Но, возможно, они все-таки смогут кое-что перенять друг у друга. И тогда у каждого из них появится ровно столько, сколько надо для нормальной жизни.

– Мой дорогой, да ты оптимист! – воскликнула Джорджия, подняв на мужа насмешливый взгляд.

– А что еще им останется? Они либо поубивают друг друга, либо влюбятся друг в друга по уши. Я очень сомневаюсь, что они останутся безразличны друг к другу.

– Я искренне надеюсь на второй вариант. Хотя… Глядя сейчас на Паскаля, можно подумать, что для него наступил конец света. Ты заметил, сколько скорби в его глазах?

– В его глазах и скорбь, и гнев. Он, конечно, думает, что ему удалось скрыть от нас свое состояние. Но я его понимаю. Я бы чувствовал то же самое, если бы меня заставили жениться без любви.

– Тебя и заставили, – широко улыбаясь, сказала Джорджия.

– Нет, тут ты не права. Если бы меня насильно притащили в церковь венчаться, я бы убежал из-под венца. Нет, Джорджия, я не был жертвенным бараном, идущим на заклание. Я прекрасно понимал, что делаю.

Графиня улыбнулась. Улыбнулась так, как улыбаются счастливые женщины, которые знают, что они любимы.

– Но с Паскалем вышла другая история, – продолжал граф. – Он действительно женился по зову долга, а не сердца. – Граф сокрушенно покачал головой. – И все же мы должны предоставить ему возможность самому справиться с ситуацией. Если же попытаемся вмешаться, он нам спасибо не скажет. Единственное, что мы сейчас можем ему предложить, – так это нашу безоговорочную поддержку.

– И любовь, – добавила Джорджия.

– И любовь, – повторил Николас и нежно поцеловал жену.

– Вот это и есть Роуэнз-клоуз. – Паскаль наклонился, чтобы достать ключ из-под цветочного горшка, стоявшего перед входной дверью. – Роуэнз-клоуз – часть поместья Рейвенсуолк.

Лили окинула взглядом особняк с тремя флигелями и остроконечной крышей. Самый большой из флигелей, перед которым они сейчас стояли, был покрыт густым плющом. Дом радовал глаз и нисколько не выглядел нежилым. Лили вздохнула с облегчением, поскольку не знала, чего ожидать, когда негодяй, ни слова не говоря, усадил ее в карету, после чего они поехали обратно по той же дороге, по которой приехали.

– Не советую тут слишком обживаться, – сообщил ей муж, открывая дверь. – Этот дом нам выделили лишь на время. Как только я найду работу, мы уедем. Прошу, заходите.

– Э… А чем именно вы планируете заниматься? – спросила Лили.

Переступив порог, она оказалась в просторном и светлом вестибюле. Широкая деревянная лестница вела наверх, а слева от входа находилась столовая. Но все двери по правую руку были закрыты. «Простенько, но не так уж плохо», – решила Лили с облегчением вздохнув.

– Как вы видели в аббатстве, я работаю с растениями, – сказал Паскаль, затаскивая в холл ее дорожный сундук. – Этим я и продолжу заниматься.

– О, конечно. Глупо было спрашивать. А постоянно жить тут вы не можете?

– Нет. При данных обстоятельствах это не представляется возможным.

– Да, понимаю. Но я ведь могла бы рекомендовать вас людям, которые с готовностью помогли бы вам занять более высокое положение…

– Я так не думаю, Элизабет. Я сам сумею устроиться.

– Ваша непомерная гордость не позволяет вам воспользоваться моими знакомствами? Вы желаете оставаться в том статусе, в котором жили до брака со мной? И вы хотите, чтобы я в это поверила?

– Можете не верить. Но я хочу заниматься тем делом, которому обучен.

– Итак, вы хотите сказать, что я замужем за садовником? Вас ведь знают как садовника, верно?

– Да. И в общем-то я им и являюсь.

– А как быть со мной? Теперь я – жена садовника? – Лили старалась не выдавать своей тревоги, хотя на самом деле была охвачена паникой. Умилительная картина жизни в маленькой хижине с белеными стенами и вкусным запахом свежеиспеченного хлеба, что возникла перед ней, когда она увидела этого самого садовника со стены аббатства, – эта картина мгновенно утратила свою привлекательность. Лили не то что хлеб не могла испечь, она и воду-то вскипятить не умела. И ради кого стараться?… Ради этого негодяя?!

Внезапно Лили вновь увидела себя в роли обитательницы того самого домика; только теперь все выглядело иначе: дверь домика слетела с петель, стекла в окнах были разбиты, и хозяйка дома, то есть она, Лили, одета в лохмотья; волосы же ее висели грязными прядями, а руки распухли и покраснели от тяжелой работы. Она встречала таких женщин в поместьях своего отца.

Лили вздрогнула при мысли о том, какая жизнь ее ждала.

– Вам стыдно иметь работающего мужа? – осведомился Паскаль. – Но в праздности живут разве что наследники герцогского титула.

– Я знаю, что некоторым мужчинам приходится работать, – с сарказмом в голосе сказала Лили. – Но ваша колкость насчет герцогского титула не достигла цели. Мой отец работает так, как вам и не снилось. Работает, чтобы держать в узде своих слуг, а поместья – в образцовом порядке. Я отнюдь не против работы как таковой, но зять герцога должен работать головой, а не руками. – Лили бросила презрительный взгляд на руки мужа.

Проследив за ее взглядом, Паскаль показал ей ладони.

– Вы находите их отталкивающими? – спросил Паскаль.

– Я нахожу их заскорузлыми, – с ехидной улыбкой ответила Лили. – У меня нет сомнений в том, что вы и мои руки мечтаете сделать заскорузлыми. И чем больше мозолей – тем лучше! Женились бы на торговке рыбой… Она, по крайней мере, имела бы кое-какое представление о том, как удовлетворить ваши скромные потребности.

Молча скрестив руки на широкой груди, Паскаль прислонился плечом к стене и в упор посмотрел на жену. Под этим взглядом Лили сделалось ужасно неуютно – муж почему-то стал внушать ей страх, хотя лицо его абсолютно ничего не выражало.

– Это верно, – сказал он наконец. – Мои потребности скромны. Это вас удручает?

– Полагаю, вы рассчитываете на то, что я буду брать стирку на дом, чтобы пополнить семейный бюджет? – съязвила Лили.

Паскаль с усмешкой покачал головой.

– Нет, я не рассчитываю на то, что вы будете наниматься в прачки или иным образом зарабатывать на жизнь. Но я рассчитываю на то, что вы будете стирать одежду. Свою и мою.

Лили смотрела на мужа во все глаза.

– Может, вы также ждете, что я стану для вас готовить и убирать? – спросила она.

– Да, конечно. А кто же, по-вашему, должен этим заниматься? Я буду весь день работать. А вы – моя жена, у которой есть определенные семейные обязанности. Вы ведь не собираетесь уклоняться от исполнения своих обязанностей?

– Я вам не верю! Ведь у меня больше денег, чем вы можете вообразить, и сейчас все они – в вашем распоряжении. С какой стати вы откажетесь от того, что вам теперь принадлежит? А если уж вы такой щепетильный… Что ж, тогда тратьте ровно столько, сколько необходимо, чтобы обеспечить мне комфорт, к которому я привыкла с рождения!

– Элизабет, вы теперь замужем. И то, что удобно для меня, должно быть удобно и для вас. А удобства определяются тем, что я могу себе позволить.

– Я вас не понимаю… Вы намерены жить в нищете, потому что привыкли жить в нищете? Или вы просто хотите унизить меня, чтобы наказать за то, что я – аристократка, а вы – нет?

– С какой стати мне наказывать вас за то, что вы аристократка? Мне кажется, я вам все вчера объяснил по поводу моего отношения к вашему приданому. Меня вполне устраивает простая жизнь, без всяких изысков.

– Тогда что же вы делаете в Рейвенсуолке? Зачем привезли меня сюда?

– Мне казалось, я уже ответил вам на этот вопрос. Тут мой дом, тут моя семья.

– Тогда где же эта семья? Почему я до сих пор ни с кем из ваших близких не знакома? Вам стыдно за них? Вы решили произвести на меня впечатление, показав, что хозяева поместья настолько хорошо к вам относятся, что согласились приютить вас на время в этом доме? Так знайте же: вы напрасно старались! Что бы вы ни сделали, меня это не впечатлит!

– А я не ставил перед собой такой цели, – холодно заметил Паскаль.

– Даже так? Тогда вы могли бы сразу представить меня своим родственникам, чтобы мне стало понятно, кто вы и откуда родом. Я ваша жена, я имею право знать, за кого вышла замуж, – заявила Лили.

Паскаль посмотрел на нее так, словно видел перед собой не дочь герцога, а черта с рогами.

– Господи, да вы и впрямь бестолковая! – Он всплеснул руками. – Элизабет, мне не хочется вас разочаровывать, но вы ошибаетесь сразу по нескольким пунктам. Во-первых, вы уже познакомились с одним из членов моей семьи.

– С кем же это? С Джеймсом? Лакеем? – поинтересовалась Лили, пряча за высокомерным тоном желание разрыдаться.

– Нет, я говорю не о слуге по имени Джеймс, хотя я бы гордился таким родственником. Я говорил о Джорджии.

– Она не может приходиться вам родней! – Лили была в ярости от такой бессовестной лжи. – И нужно быть идиотом, чтобы говорить обо этом мне. Ведь я-то прекрасно знаю, кто такая Джорджия! На что вы рассчитываете? Лорд Рейвен – пэр королевства, а вы… Вы жалкий парижский клошар!

– Как скажете. – Паскаль пожал плечами. – Но этот жалкий французишка был тем не менее усыновлен пэром королевства и его женой. Здесь, в этом доме, я провел значительную часть своего детства. Потому нас тут и поселили на время.

Лили побледнела. В памяти всплыла леди Рейвен, обнимающая Паскаля, словно мать блудного сына. И Лили вдруг с ужасом подумала, что ее муж, возможно, не лгал.

– Они вас усыновили? – прошептала она. – Но зачем?…

– Вам невдомек, зачем они усыновили никому не нужного французского мальчишку? Возможно – из чувства долга. А может, им просто захотелось обзавестись бесплатным чистильщиком сапог. – Паскаль снова пожал плечами. – Почему бы вам самой не спросить у них за ужином? Да, я думаю, вам следует сменить платье. Возможно, усыновив меня, они продемонстрировали дурной вкус, но во всем остальном граф с графиней люди вполне приличные.

Паскаль наклонился и с легкостью закинул на плечо сундук с вещами Лили. После чего, ни слова не говоря, понес его наверх. Его жена пошла за ним следом, чувствуя себя примерно так же, как борзая отца, которой крепко досталось, а вот за что – ей и невдомек.

Паскаль зашел на кухню и разжег плиту. Затем, наполнив котел водой, поставил его греться.

– Будь ты неладна, Элизабет Боуз, – процедил он сквозь зубы.

Выдвинув из-за стола стул, Паскаль со вздохом на него опустился и уставился в окно, скрестив на груди руки. Никогда еще он не сталкивался с таким к себе отношением. Даже его отец воздерживался от прямых оскорблений. Да, его и прежде называли клошаром, и он действительно им являлся какое-то время, поэтому и не находил в этом слове ничего для себя оскорбительного. Но ему ужасно досаждало беспримерное высокомерие Элизабет. Ведь она понятия не имела о том, как жили все остальные люди. Она этого не знала и знать не хотела! Хорошо бы ей на время стать прачкой, чтобы поняла, каково это – зарабатывать себе на хлеб. «А ведь неплохая мысль, – решил Паскаль. – И если так… Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?!»

После ужина он отведет Джорджию в сторонку и попросит ее не присылать в дом слуг. Ни одного. Джорджия, конечно, найдет его просьбе собственное объяснение, не имевшее ничего общего с действительностью. Но это ему даже на руку. Паскаль не хотел, чтобы графиня решила, что он недоволен женой. И, уж конечно, ему не хотелось, чтобы Джорджия догадалась, что он не спал с женой – ведь у нее с Николасом были совсем другие отношения, и она бы точно его не поняла. Паскаль улыбнулся, вспоминая те моменты, когда он случайно заставал их в объятиях друг друга и спешил удалиться, пока его не заметили.

Посидев еще немного, Паскаль тяжело вздохнул и, поднявшись, стал наливать воду в кувшины. Первый кувшин он поставил под дверь Элизабет, постучав на всякий случай. Второй же кувшин отнес в свою бывшую комнату. Свой заплечный мешок Паскаль уже успел туда занести и оставил на кровати. Этот мешок подарил ему Николас перед тем, как он отправился на учебу в Оксфорд. Паскаль помнил, как нервничал тогда, как не находил себе места. Граф вошел в его комнату – он как раз собирал вещи в дорогу, – сел на кровать и небрежно швырнул ему этот мешок, а затем рассказал несколько анекдотов, чтобы приободрить. И тогда этого оказалось достаточно – настроение у него тотчас же изменилось к лучшему. Жаль, что в данной ситуации даже Николас был бессилен.

Паскаль подошел к окну и, распахнув его, выглянул в сад. Они с Джорджией немало потрудились, чтобы вернуть саду былую красоту – прежняя леди Рейвен садом не интересовалась, и он, увы, пришел в запустение. Кусты, которые Паскаль привез из путешествия в Гималаи, прижились и чувствовали себя прекрасно, радуя взгляд яркой расцветкой листьев, переливавшихся в лучах предзакатного солнца. Паскаль невольно вздохнул. Все здесь было родное и знакомое, все оставалось точно таким, как ему помнилось, вот только его жизнь изменилась до неузнаваемости.

Наскоро помывшись и переодевшись, Паскаль спустился вниз и вышел через кухонную дверь в огороженный сад, который казался на закате олицетворением покоя и умиротворения; этому ощущению вселенского покоя способствовало вкрадчивое воркование голубей, а также басовитое уханье совы и звонкое пение жаворонков и малиновок, бравших невероятно высокие ноты. Легкие дуновения ветерка приносили то одну гамму ароматов, то другую, и каждый из этих чудесных запахов имел свою неповторимую прелесть. Сочетание цветов и ароматов было подобрано так, чтобы душа успокаивалась, так, чтобы человеку было здесь хорошо и покойно. Но где же его взять сейчас, этот покой?…

Паскаль крепко зажмурился и сказал себе: «Не думай. Ради бога, перестань думать, а не то совсем раскиснешь». Несколько секунд он стоял неподвижно, затем медленно подошел к скамейке под ивой, находившейся возле статуи юного Аполлона. Усевшись, он сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь унять невыносимую боль в груди. Боль эта появилась, когда он увидел Джорджию и Николаса – в этот момент словно что-то надломилось в нем. Он любил этих людей больше всего на свете, и они оба всегда были готовы прийти ему на помощь и поддержать; они были его опорой в жизни, его обожаемые месье и мадам – так он называл их в детстве, так он мысленно называл их и сейчас.

И все же Паскаль понимал, что не мог остаться здесь надолго, тем более – навсегда. Ведь остаться здесь – значит ежечасно терзать себя напоминаниями о том, что такое настоящая семья и настоящее супружество, то есть все то, чего у него не было…

При мысли о том, что вскоре ему предстояло покинуть этот чудесный дом, Паскаль глухо застонал и сжал кулаки, пытаясь обрести контроль над своими эмоциями. Ему ужасно не хотелось, чтобы Джорджия с Николасом увидели, что он чувствовал. Он не хотел огорчать самых дорогих для него людей.

Он завтра же начнет наводить справки. Он уже решил, что возьмется за любую работу и отправится куда угодно – лишь бы избавиться от этой мучительной боли.

Паскаль встал со скамьи, чувствуя себя гораздо старше своих двадцати девяти лет, и пошел обратно в дом, чтобы затем отвести свою высокородную скандалистку на ужин.

– Паскаль, Паскаль! Нет, дай мне сказать, Уилли! В конце концов, это же мой улов!

Лили с удивлением смотрела на темноволосую девочку, дергавшую брата за руку – кажется, девочку звали Жислен (она, как ни старалась, не могла запомнить, кто есть кто в этой большой семье). Нет-нет, Жислен – это, конечно же, та светловолосая девочка постарше, которая сейчас со смехом о чем-то перешептывалась со своей матерью в дальнем конце стола.

– Кейт, говори уже, – сказал граф. – А ты, Уилли, не мешай сестре.

– Так вот, моя удочка вдруг начала дергаться. Я осторожно, как ты меня учил, Паскаль, потянула на себя, потом сделала рывок – и все, рыба попалась на крючок! Но на словах-то все легко получается, а на деле все было совсем не так просто. Ты помнишь это место? То, что сразу за дубовой рощей, в тени ивы?

– Да, конечно, – ответил Паскаль с улыбкой. – А что ты делала потом? Вытягивала осторожно, да?

Лили с удивлением слушала; она не знала, как реагировать на эту веселую и шумную компанию, в которой все, кажется, говорили одновременно. И она чувствовала себя здесь совершенно неуместной. Более того, она чувствовала себя ужасно глупо, поскольку негодяй, ее муж, явно сказал ей правду о своем положении в этой семье.

Лили то и дело хмурилась, наблюдая, как он говорил с младшей из девочек, той самой, что поймала рыбу. И было ясно: все дети очень его любили, прямо-таки обожали. Сам же негодяй… Общаясь с членами этой семьи, он был внимательным, дружелюбным – и даже сговорчивым! Как странно… Ведь к ней, своей жене, он всегда относился с холодным безразличием. А впрочем… Какое ей, дочери герцога, дело до того, как к ней относился какой-то садовник!

Она отвернулась от мужа и стала наблюдать за графом. Они с негодяем были очень похожи, так что несведущий человек мог бы решить, что лорд Рейвен и впрямь приходился негодяю отцом. Причем сходство было не только внешним; чувствовалось, что они близки по духу и понимают друг друга с полуслова. Лили тут же поспешила отбросить эту мысль. Негодяй вообще не понимал других людей. Просто граф, как гостеприимный хозяин, старался, чтобы всем в его доме было хорошо – в том числе и негодяю. И с ней хозяева тоже были исключительно дружелюбны… Жаль только, что она не очень-то понимала, что ей с этим дружелюбием делать.

Лили старалась вести себя соответствующим образом, но у нее мало что получалось. Дома она привыкла к тому, что любое проявление нежности считалось грехом, а шутки и смех являлись достаточным основанием для наказания. Они с Жан-Жаком прекрасно знали об этом и вели себя как заговорщики, но здесь-то рот никому не затыкали, поэтому Лили и терялась – не знала, как себя вести.

Тут Чарли, унаследовавший серые глаза отца и светлые волосы матери, с улыбкой повернулся к ней и проговорил:

– Итак, Элизабет, каково это – оказаться в бедламе?

– Я… Здесь все по-другому. Я не привыкла к большим семьям, – пробормотала Лили.

– Ничего, скоро привыкнете. Знаете, люди, считающие себя благовоспитанными, обычно приходят от нас в шок. Дети за общим столом?… Какой ужас! Мы что, действительно сильно шумим?

Лили кивнула.

– Да, конечно. А у нас за столом всегда сидел монах, и нам запрещалось говорить на какие-либо темы, кроме религиозных.

– О Боже! – воскликнул Чарли. И тут же добавил: – О, простите… Значит, вы решили выйти за Паскаля, чтобы было с кем поговорить о религии? Что ж, его давно пора прибрать к рукам. Что же до вашего брака, то в этом, наверное, есть смысл, поскольку вы оба – католики. Но как вам удалось вытащить Паскаля из того монастыря, в котором он себя заточил? Вот уж победа, так победа! И как все быстро сделано!

Лили густо покраснела, но тут, как ни странно, на помощь ей пришел ее муж.

– Чарли, довольно расспросов. Ты смущаешь мою жену. И вообще, все это не твоего ума дело. Так расскажи, ты и впрямь собрался в Индию? Месье говорит, что ты скоро начнешь заниматься коммерцией. Выходит, учеба в университете отменяется?

Чарли пожал плечами.

– Я предпочитаю теории практику. Меня увлекают такие предметы, как женщины, вино и песни.

– Чарли, ты вообще никуда не поедешь, если будешь продолжать в том же духе, – строго сказал его отец.

– Прошу меня простить, – с жизнерадостной улыбкой ответил Чарли. – Так вот, я собираюсь поехать в Италию и там пересесть на один из папиных кораблей – как и ты в свое время. Тебе ведь и в Индии понравилось, и в Гималаях, верно? Ты о них так рассказывал… Словно в сказке побывал! Может, ты мог бы мне дать какие-нибудь наставления или советы?

– Завтра, Чарли. Сейчас не время углубляться в эту тему. Но едва ли я смогу дать тебе те советы, которые ты счел бы полезными для себя. – Паскаль повернулся к Николасу. – Куда вы думаете его определить для начала? В Бомбейский филиал?

– Нет, не думаю, что Бомбей – то место, где Чарли мог бы проявить себя с лучшей стороны.

Паскаль кивнул и проговорил:

– Пожалуй, вы правы. Бомбей – не лучшее место для Чарли. Где у вас самые степенные и положительные сотрудники? Думаю, именно в эту контору и надо его устроить.

– Папа, я не согласен! – воскликнул Чарли, и началась нещадная пикировка со всякого рода подтруниваниями с обеих сторон.

Лили же осталась наедине со своими мыслями. Разумеется, она была удивлена всем тем, что видела и слышала. Ведь она знала, что ее муж – негодяй и ничтожество. К тому же – притворщик. Да, конечно, все эти люди очень его любили. Но они заблуждались на его счет. Да и откуда им было знать, какую жизнь вел их любимчик, покинув дом? Если честно, ее ужасно раздражало то, что все они так его обожали.

И все же… Сегодня в нем было что-то особенное, что-то такое, к чему она совсем не привыкла. И это «что-то» совершенно не укладывалось в ее представление о нем. Стоило посмотреть на то, как доверчиво прижалась к нему маленькая девочка, чье имя Лили опять забыла. А как она держала его за руку… И как внимательно он ее слушал, наклонив свою темноволосую голову…

Нет-нет, ее Лили не проведешь! Все это – не более чем ухищрения хитрого лжеца. Ведь люди сплошь и рядом вели себя так, словно они – сама доброта, а намерения у них совсем не добрые. Для достижения желаемого все средства хороши – и ложь, и лесть, и вероломство. Такова жизнь. И ее отец был ярким тому примером: на людях – само обаяние, а в собственной семье – жестокий тиран. И таких, как ее отец, большинство. Во всяком случае, ее муж – именно такой. И, наверное, осталось ждать недолго… Вскоре появится священник за их с мужем обеденным столом. Увы, нет в жизни справедливости…

Глава 7

Лили проснулась, когда за окном еще не рассеялся молочный предрассветный туман. А разбудил ее шум, который подняли многочисленные пернатые, устроившие потасовку прямо у нее под окном.

Перевернувшись на другой бок, Лили попыталась уснуть, но сон не шел – ни птицы, ни сознание собственного несчастья не оставляли ее в покое. Более того, у нее не было ни одного спокойного утра с тех пор, как судьба свела ее с негодяем.

Поднявшись с постели, Лили принялась одеваться, но пальцы не слушались – она не привыкла одеваться самостоятельно, хотя во время заключения в часовне у нее было достаточно времени, чтобы практиковаться. Она даже спрашивать не стала, почему в доме не было слуг. И так догадывалась, что услышит в ответ. Негодяй наверняка сказал бы ей, что она слишком избалована и капризна. О, как же она его ненавидела!

Осторожно, стараясь не шуметь, Лили спустилась в холл. В доме царила абсолютная тишина. А вот в Сазерби-Парк всегда было какое-то движение, будь то поломойка или горничная, зажигающая в комнатах камины. Странно, но ощущение того, что она в доме одна, понравилось Лили. Ах да, здесь еще был негодяй, но он не в счет, он спал наверху.

Лили медленно обошла комнаты первого этажа. Вначале она заглянула в гостиную и библиотеку, затем осмотрела кухню и столовую. Но по-настоящему ее заинтересовал сад за окнами. Густой серебристый туман окутывал роскошные цветущие кусты и более скромные цветы – одиночки. Бледная луна все еще висела в небе – потускневший серебристый диск на сероватом фоне.

Лили распахнула дверь и вышла в сад, окруженный каменной стеной, влажной от росы. Причем стену оплетал какой-то особенный плющ – такого она никогда прежде не видела. Плющ был удивительного желтого цвета. Лили спустилась на несколько ступенек, задев плечом лиловые цветы клематиса, что свисали с арочного каркаса. Ноги у нее тут же намокли от росы, но ее это не расстроило. И она вдруг поняла, что этот сад ее очаровал. Он был какой-то особенный, как будто сказочный…

Узкая продолговатая клумба с розами, которые только начали распускаться, раскрывая бледные бутоны, тянулась вдоль тропинки, усыпанной красной кирпичной крошкой, а справа, на грядке, огороженной низким каменным бордюром, росли ароматные травы, которые, вероятно, использовали как лечебные – во всяком случае, Лили узнала розмарин, шалфей, лаванду и наперстянку.

Осмотревшись, Лили медленно побрела по тропинке, с наслаждением вдыхая запах жимолости и любуясь примулами, маргаритками, незабудками, а также лиловыми головками декоративного лука. И, куда бы она ни взглянула, везде видела что-то необычное и прекрасное. Здесь повсюду царил порядок, и в то же время его как будто и не было. Как странно… Ее отец считал, что ландшафт могут украсить только четкие формы и прямые линии, но здесь было царство свободы и ничто не сдерживало полет фантазии.

Вдоль одной из стен росли ирисы и тюльпаны; там же нашлось место для ульев. А посреди сада, на постаменте, возвышалась мраморная статуя купидона, вокруг которой расстилался серебристый ковер из декоративной крапивы. Лили наклонилась и провела ладонью по влажным пружинистым листьям, затем осторожно прикоснулась к крохотным, притулившимся между листьями лиловым цветкам.

Тут было великое множество всевозможных деревьев и кустарников; многие из них были в цвету, а у других листья оказались настолько красивыми и яркими, что и цветы не требовались. Лили заметила куст ежевики, весь покрытый белыми цветами, так что даже веток не было видно. Все это казалось чудом, самым настоящим чудом. Лили никогда садоводством не интересовалась, но сейчас она вдруг снова почувствовала себя маленькой девочкой, отыскавшей в саду волшебное местечко, где никто не сможет ее найти и никто не сможет обидеть.

Лили еще немного прошла по тропинке, затем остановилась. Не в силах устоять перед искушением, она толкнула тяжелую дубовую дверь в стене – просто хотела проверить, откроется ли она. И еще ей хотелось посмотреть, а что же там, снаружи… Дверь натужно скрипнула, но открылась легко. Лили вскрикнула и зажала рот ладонью. Она не верила своим глазам. Прямо перед ней солнце переваливало через горизонт, огромный кроваво-красный шар пробивался сквозь туман, окутавший долину. А клочья тумана льнули к земле – словно не желали уходить под натиском светила. Лили смотрела на эту картину во все глаза и все никак не могла налюбоваться. Но ведь солнце не могло быть таким невероятно большим и таким непостижимо прекрасным!..

– О… Как чудесно, – прошептала она.

– Впечатляет, да? Не думал, что вам нравится любоваться красотами природы.

Лили взвизгнула – и развернулась на сто восемьдесят градусов. Негодяй стоял прямо перед ней. Рукава его белой сорочки были подвернуты до локтей, а пуговицы у ворота – расстегнуты. Ни сюртука, ни куртки на нем не было.

– И правильно, что не думали. Подумаешь, солнце встает… – пробурчала Лили. – Самое обычное явление.

– Неужели?

– Да, конечно. Мне, знаете ли, не спалось… А больше нечем было заняться.

– Да, понимаю. То есть вы, чтобы развеять скуку, решили выйти из дома и посмотреть на восход солнца, хотя это зрелище вам совсем не нравится, не так ли?

– Вы меня напугали, – заметила Лили.

– О, прошу прощения… Просто я был озадачен. Когда я в последний раз видел вас в столь ранний час, вы были очень недовольны.

– Нет ничего преступного в том, чтобы подольше поспать, – заявила Лили. – И знаете, я не понимаю, почему вы все время спорите!

Муж посмотрел на нее с усмешкой.

– Звучит очень забавно в ваших устах.

Не зная, что на это ответить, Лили спросила:

– И как давно вы тут стоите?

– Достаточно долго, чтобы понять: вы только что бессовестно солгали. Право, Элизабет, что постыдного в том, что вы любовались одним из чудес Господа?

– Слишком долго объяснять. Но знаете: я в Бога не верю.

Лили не сомневалась в том, что муж сейчас начнет на нее орать, но – странное дело! – этого не произошло.

– Неужели? – спросил он. – Знаете, я не удивлен. А как вы думаете, Господь в вас верит?

– Что за дурацкий вопрос? Разумеется, верит. То есть верил бы, если бы существовал. Но Бога нет.

– Когда я был совсем маленьким мальчиком, – проговорил Паскаль, глядя на громадный солнечный диск, – я думал, что мы все просто снимся Богу, а когда Он проснется, мы все исчезнем – будто нас и не было вовсе.

– Вы очень странный человек… – пробормотала Лили.

– Да, наверное. Но вернемся к этой конкретной теологической проблеме. Если очень упростить, то я и сейчас думаю, что все мы – часть Божьего сна. Но я больше не переживаю из-за того, что могу внезапно исчезнуть. А вот с вами как раз и случилась эта неприятная история: вы пробудились ото сна, самого прекрасного сна, который только можно представить, и тем самым вы заставили Бога исчезнуть. Хитрый трюк, не находите?

Лили в изумлении уставилась на мужа. Он и впрямь был очень странным человеком.

– Не понимаю, о чем вы толкуете, – сказала она. – Но я думаю, что вы несете ужасную чушь.

Паскаль пожал плечами. Затем вдруг поднял руку и взмахнул ею. Проследив за его взглядом, Лили поняла, что он приветствовал Чарли, бодро шагавшего по тропинке. Чарли нес две удочки в одной руке и седельную сумку – в другой.

– Доброе утро, – сказал он с улыбкой, когда приблизился к ним. – Вы идете с нами, Элизабет? Очень мило с вашей стороны.

Лили принялась ковырять траву носком туфельки.

– Нет, – ответила она. – Меня не пригласили. К тому же я не умею ловить рыбу.

– Неужели?! – Чарли уставился на нее в изумлении. – Как можно не уметь ловить рыбу? Это же великий грех! То есть я хотел сказать… недоразумение. И, конечно же, вы приглашены. Разве не так, Паскаль? – спросил Чарли, ухмыляясь. – Но как же так? У тебя – лучшего рыбака на свете – жена не умеет ловить рыбу? Послушайте, Элизабет, вы можете взять мою удочку, и мы с вашим мужем уж как-нибудь поможем вам поймать несколько рыбешек. Пойдемте же. Нам надо успеть, пока солнце не поднялось слишком высоко.

– Нет-нет! – заявил Паскаль. – Лучше иди с Элизабет, а мы с тобой порыбачим как-нибудь в другой раз. Мне надо кое-что сделать сегодня. Можно взять на время твоего коня?

– Да, конечно, – кивнул Чарли. – Но должен признаться, ты очень меня разочаровал. Я собирался тебе кое-что показать. Нам надо с этим успеть, а то придется ждать еще несколько лет.

– Я уверен, тебе есть что мне показать и рассказать. Но ты уж меня прости – мое дело действительно важное. А Элизабет с удовольствием посмотрит то, что ты собирался показать мне. Увидимся позже, идет?

– Ладно, хорошо. И осторожнее с моим конем, он у меня с норовом. – Чарли улыбнулся Элизабет. – Готовы?

Лили хотела было отказаться, но разве откажешь такому обаятельному парню? К тому же ей было бы приятно провести время с тем, кто дружелюбно к ней относится. И похоже, рыбалка – приятное занятие. Особенно тогда, когда рядом нет того, кто пытается испортить тебе настроение.

– Да, пойдемте, – ответила Лили, и, подхватив юбки, зашагала по влажной траве следом за Чарли.

Оседлав коня, Паскаль поехал в лес и уже через десять минут был у цели. Маленький нарядный домик, окруженный ухоженным цветущим садом, находился совсем рядом с Рейвенсуолком.

Привязав коня к столбу, Паскаль распахнул калитку и направился к дому. Остановившись, постучал в дверь. Он точно знал, что в это время Бинкли, верный своим привычкам, должен был находиться дома. Через минуту послышались шаги, затем – скрежет засова. Дверь чуть приоткрылась, и в щели появилась лысая голова Бинкли. Заспанный хозяин с удивлением смотрел на раннего гостя. Потом вдруг широко распахнул дверь и радостно воскликнул:

– Мистер Паскаль! Наконец-то вы дома!

Паскаль засмеялся. Он был очень рад встрече со старым другом.

– Да, я вернулся.

– Забавно… – ухмыльнулся Бинкли. – Я-то думал, вы про нас совсем забыли, но вот вы здесь. Слава богу!..

– Я тоже рад встрече. Вы позволите войти?

– Конечно! Проходи, мальчик мой. Какая радость! Когда же ты вернулся?

– Вчера вечером.

– Виделся с его светлостью? – спросил Бинкли.

– Да. Как только приехал, сразу пошел к нему. Не волнуйся, Бинкли, Николаса и Джорджию мое внезапное появление не слишком расстроило.

– Вот и хорошо. А у этого внезапного возвращения… есть причина?

– Может, у вас чай найдется? Я бы не отказался от чашечки.

– Само собой. Садись же. А я сию минуту принесу чаю.

– Не надо меня обслуживать. Я с радостью сам себя обслужу.

– Может, я и старый человек, – проворчал Бинкли, – но и силы, и мозги у меня пока есть. Делай то, что тебе говорят. Садись.

– Ты ведь, кажется, уже на пенсии, да?

– Дворецкий всегда останется дворецким. Это звание – на всю жизнь, и я им горжусь. Так что не лишай меня удовольствия, молодой человек. У меня и так в жизни осталось мало радостей. – Старый дворецкий побрел на кухню, и Паскаль проводил его взглядом. Не было на свете более верного друга и более верного слуги, чем Бинкли, и Паскаль ценил его за твердость духа и принципиальность, которые с годами только крепчали.

Вернувшись, Бинкли принес не только чай, но и целое блюдо свежеиспеченных булочек, сливочное масло и баночку своего знаменитого джема из черной смородины. Все это старик выложил на стол в уютной столовой, окна которой выходили в сад.

– А теперь, – сказал Бинкли после того, как оба плотно позавтракали, – расскажи, что же привело тебя ко мне? Может, глаза у меня уже не такие зоркие, как прежде, но я вижу, что ты опечален.

Паскаль замялся, но Бинкли проговорил:

– Давай, облегчи душу. Не тяни. Я не собираюсь жить вечно, и теперь мне каждая минута дорога.

– Прошу прощения, – с усмешкой сказал Паскаль. – Я и забыл, что ты вот уже десять лет стоишь одной ногой в могиле.

– Не обязательно мне дерзить, мальчик. Мне хватает дерзостей Чарлза и прочих детей. Ни капли уважения к старшим. Совсем отбились от рук. И родители им во всем потакают. Куда подевались хорошие манеры? Одни только дерзости, но это у них называется «прогрессивными взглядами», вот так-то!

– Да ты ли это, Бинкли?! – с улыбкой воскликнул Паскаль. – Неужели ты хочешь сказать, что дети графа далеки от совершенства?

– Какое уж там совершенство? – проворчал старик. – Представить не могу, что бы сказала наша добрая королева, упокой Господь ее душу, если бы увидела, как обстоят дела в Рейвенсуолке. Дети отбились от рук, орут целыми днями, без конца шалят, а проделки у них… На прошлой неделе Уильям и Катрин оставили у меня на пороге целую корзину лягушек. Они почему-то решили, что это очень смешно. Но мне, признаться, пришлось ой как нелегко, когда я гонялся за ними по всему саду.

– За детьми?

– Конечно, нет. За детьми я гоняться не стану, но лягушек среди моих барвинок я точно не потерплю. Мне, старику с больной спиной, и полоть-то тяжело, что уж говорить о том, чтобы ползать на четвереньках за прыгающими лягушками. О достоинстве я вообще молчу… – Старик нахмурился, помолчал немного и изрек: – Значит, ты решил вернуться в мир. Почему?

– Мне просто не оставили выбора, – со вздохом ответил Паскаль.

Старик снова помолчал, потом спросил:

– Но что же все-таки случилось? Должно быть, что-то серьезное. Люди просто так не скачут из страны в страну, тем более – из мира в монастырь и обратно.

Паскалю уже надоело рассказывать одну и ту же историю, но он все же повторил ее еще раз для Бинкли. Старик молча слушал, ни разу не перебив Паскаля. Дослушав до конца, кивнул – и ни слова не сказал.

– Ну, что скажешь? – спросил Паскаль, которому было немного не по себе под пристальным взглядом старого дворецкого.

– А чего ты ждешь? Сочувствия? Нет, парень, сочувствовать я тебе не стану. Так ради чего же ты пришел ко мне на самом деле? – Бинкли принялся постукивать пальцем по столу, то и дело двигая кустистыми бровями.

Паскаль едва не рассмеялся – так забавно выглядел сейчас старик – брови его напоминали двух рогатых жуков, уставившихся друг на друга.

– Говори же, – буркнул Бинкли. – Я не могу ждать до вечера. У меня дел полно.

– Я не рассчитывал на твое сочувствие, – ответил Паскаль. – Я пришел за советом.

– Хорошо, ты его получишь. Так вот, теперь ты, хочешь того или нет, – теперь ты женатый человек и должен заботиться о своей жене. Вот этим и займись. И хватит себя жалеть.

– Но брак никогда не входил в мои намере…

– Чепуха, – перебил Бинкли. – Ведь ясно же как день: Господь не хотел, чтобы ты стал монахом и запер себя в монастыре. Господь хочет, чтобы ты применил свои таланты здесь, в миру. Поэтому он и направил тебя на угодный Ему путь. И именно поэтому ты теперь здесь, с нами. И ты ничего не сможешь изменить.

– Как странно… – пробормотал Паскаль. – Ведь ты сейчас сказал то же самое, что и Дом Бенетард, настоятель аббатства Святого Кристофа.

– Не знаю я никаких Бенетардов, но я точно знаю, что в монастыре тебе не место. И будь у меня такая возможность, я бы так и сказал твоему настоятелю.

– Меня никто не удерживал в монастыре против воли. Я просто работал там, и тебе это прекрасно известно. Деревья и кусты сожгли во время революции, и я поставил перед собой задачу вернуть садам прежний цветущий вид. На это ушел год. И еще год на то, чтобы убедиться в том, что все растения прижились и задуманное воплотилось в жизнь. Если честно, то я задумывался над тем, не принять ли постриг, но в конце концов пришел к выводу, что не чувствую к этому особого призвания.

– Неудивительно, – кивнул старик. – Если бы Господь хотел призвать тебя к себе, не стал бы Он выбрасывать тебя из моря прямо на наш порог. Значит, ты нужен Ему здесь, в миру. – Бинкли вновь принялся барабанить пальцами по столу. – Кто-то должен вправить тебе мозги, а лорд Рейвен слишком деликатен, чтобы помешать тебе «себя искать», как вы, нынешняя молодежь, это называете.

– Вот как?… – пробормотал Паскаль.

– Да, именно так. Знаешь, иногда мне кажется, что Господь, наделяя тебя дарами, забыл снабдить тебя здравым смыслом. Лорд Рейвен, добрая душа, официально тебя усыновил, а ты из глупого упрямства отказываешься взять его фамилию и хоть фартинг его денег. Мог хотя бы принять в дар Роуэнз-клоуз, который тебе столько раз предлагали. Да-да, я все об этом знаю, так что не удивляйся.

Паскаль раскрыл рот, но так ничего и не сказал. А старик тем временем продолжал:

– Я могу понять, почему ты так себя ведешь, и лорд Рейвен тоже все понимает. Но понимать – не значит оправдывать. А теперь ты говоришь, что не возьмешь ни фартинга из приданого жены – твоей жены, а не чужой!

– Это так, Бинкли, – сквозь зубы процедил Паскаль. – Так какой же вывод?

– А вывод такой, что ведешь ты себя как баран. Как баран, раздувшийся от гордости. Разве что слепой этого не увидит. И перестань катать по столу крошку, – в раздражении добавил старый дворецкий. – Ты вотрешь ее в стол, а мне потом неделю ее оттуда выскребать.

Паскаль вздохнул и положил хлебную крошку на тарелку.

– Ты спрашиваешь, что тебе следует делать со строптивой дочкой герцога, а сам понятия не имеешь, куда тебе податься и чем зарабатывать на жизнь. И при этом у тебя – ни гроша за душой! К тому же ты еще заявляешь, что не можешь тут остаться! Только дурак может так говорить.

– Да, я знаю, – кивнул Паскаль. – И в этом – корень всех моих проблем. Я и впрямь дурак, но, возможно, не настолько, как тебе кажется. Потому что за моим решением стоят кое-какие соображения. Ведь если у Элизабет – да и у меня тоже – еще не все потеряно, то мы ради собственного же спасения должны бежать как можно дальше от светских салонов и ото всей английской аристократии.

– И куда же ты надумал ее увезти? В Тибет? Или, может быть, в Сибирь?

– Да нет… Туда я ее, пожалуй, не довезу. Мне надо найти место, где мы могли бы жить просто, но не бесцельно, где деньги и титул не так уж много стоят.

– Нелегкая у тебя задача… – в задумчивости пробормотал Бинкли. – Но, пожалуй… Кажется, я начинаю тебя понимать.

– Думаю, я рассудил правильно, – подавшись вперед, продолжал Паскаль. – Видишь ли, Бинкли, если я воспользуюсь деньгами Элизабет, то она лишь утвердится в мысли, что я женился на ней из-за денег. Поэтому я должен работать. А Элизабет должна убедиться, что я и без ее денег в состоянии содержать семью. – Паскаль немного подумал и добавил: – Пожалуй, я еще хочу, чтобы Элизабет прочувствовала, что такое настоящая жизнь. Понимаешь, о чем я?…

– А ты сам понимаешь, о чем говоришь? Ты только что вернулся из монастыря, мальчик мой. Ты же не можешь назвать тамошнюю жизнь настоящей, верно?

Паскаль улыбнулся.

– Умеешь ты все разложить по полочкам, Бинкли. Хотя едва ли ты настолько хорошо знаком с монастырской жизнью, чтобы судить о том, настоящая она или нет.

Невнятное ворчание старика Паскаль воспринял как признание дворецким своей некомпетентности в вопросе монастырского быта.

– Я хотел сказать, – продолжил Паскаль, – что Элизабет еще многое предстоит узнать о людях. Об обычных людях, которые не живут в замках и роскошных особняках. Она не узнает истинную цену вещам и пребывает в полной уверенности, что нет на свете ничего важнее ее самой – дочки герцога. Ты можешь считать Чарли и прочих детей проказниками, но никто из них никогда не станет пользоваться своим аристократическим происхождением, чтобы унизить тех, кто не принадлежит привилегированному сословию. И в этом Элизабет на них совсем не похожа. Ох, не знаю, как смогу я прожить жизнь бок о бок с этой женщиной, если она такой и останется. – Паскаль со вздохом поднялся из-за стола и принялся убирать посуду на поднос.

– Оставь, пожалуйста, эту работу мне, – проворчал Бинкли. – Ты сейчас так зол, что непременно что-нибудь разобьешь. Что именно ты имел в виду? Твоя жена попрекает тебя тем, что она более знатная, чем ты?

– О господи, Бинкли! Она меня обзывает такими словами, каких ты, может, и не слышал никогда. Она думает, что я… Нет, не буду повторять.

– И ты чувствуешь себя в каком-то смысле ниже своей жены?

– Конечно, нет! Я ни на кого не смотрю снизу вверх. Кроме Господа, разумеется. Но я не думаю, что Его интересуют титулы, что бы там некоторые господа ни думали по этому поводу, – язвительно добавил Паскаль. – Нет, это Элизабет считает себя выше меня. Может, я и упрям, но гордецом себя никогда не считал. И все же должен признаться, что она задевает меня за живое…

– В самом деле? – спросил Бинкли. – Как же так?…

– Я с трудом держу себя в руках, – со вздохом продолжал Паскаль. – Меня хватает минуты на две, не больше. И чем дольше я с ней общаюсь, тем мне тяжелее сдерживать себя. Я презираю себя за гневливость, но ничего не могу с собой поделать. Хотя это меня, конечно же, не оправдывает, – добавил Паскаль, потупившись, но тотчас же вновь поднял глаза на старого дворецкого.

А Бинкли вдруг радостно улыбнулся. Помолчав, заявил:

– Верно, не оправдывает. Но, с другой стороны, никто из смертных в таких случаях не нуждается в оправдании, ибо ничто человеческое им не чуждо.

– Я не понимаю, почему вы поймали две рыбины, а я ни одной, – сказала Лили. Она сидела на суку, куда забралась, чтобы лучше было видно, как Чарли управлялся с удочкой. – Но, наверное, вы все делаете правильно, а я – нет. – Лили всматривалась в темные глубины реки, стараясь понять, как Чарли угадывает, куда именно надо забрасывать удочку.

– Вы никогда ничего не поймаете, если будете все время размахивать удочкой, Элизабет.

– Зовите меня Лили, ладно? Мне было бы приятно думать, что мы с вами на дружеской ноге. Увы, кроме вас, у меня тут друзей нет.

– А Паскаль не в счет? – улыбнулся Чарли.

– О нем и речи быть не может, – пробурчала Лили.

Чарли взглянул на нее с удивлением.

– Что вы хотите этим сказать?

– Он называет меня Элизабет, и произносит мое имя так, словно от него его тошнит, словно само мое имя пропитано ядом. Но я считаю, что на него и яд тратить жалко…

– Мы точно говорим об одном и том же человеке? – спросил Чарли, с живейшим интересом глядя на собеседницу.

Лили безмятежно мотала босыми ногами.

– А много ли Паскалей Ламартинов вы знаете?

– Только одного. И этот Паскаль Ламартин – прекраснейший человек, уверяю вас.

– Выходит, вы его совсем не знаете, – со вздохом сообщила Лили.

– Не знаю?… Что-то не похоже, что ваш брак вершился на небесах, – с озабоченным видом произнес Чарли.

– Уж точно не на небесах. Скорее, в аду, – судорожно сглотнув, ответила Лили.

Чарли подошел к дереву и протянул ей руку.

– Давайте мне свою удочку и спускайтесь. Осторожнее, вот здесь… Похоже, вам действительно очень нужен друг.

И эти простые слова участия пробили словно плотину – слезы потоками хлынули из глаз Лили. У нее ведь никогда не было друзей, если не считать Жан-Жака и Коффи. Отец не позволял ей заводить друзей. Герцог любил повторять, что дружеские отношения – миф, что дружба может быть основана лишь на взаимной выгоде, а она, его дочь, не нуждается в чьих-либо услугах, зато титул и богатство делали ее лакомым кусочком для всякого рода проходимцев. Именно так говорил отец Лили, и поэтому ей приходилось обходиться совсем без подруг – Коффи не в счет. И вот сейчас, – когда она чувствовала себя особенно одинокой, потому что даже Коффи с ней не было, – ей предложил дружбу тот, кто совершенно в ней не нуждался. И это растрогало Лили до слез.

Тихонько всхлипывая, она осторожно спустилась с сука, на котором сидела. Чарли же, улыбнувшись ей, поднял с земли рыболовные снасти и ведерко с двумя пойманными им рыбинами, после чего сказал:

– Нам пора возвращаться. Я бы сейчас не отказался от плотного завтрака. Не могу говорить о серьезных вещах на голодный желудок.

– Но я не знаю, есть ли в доме хоть что-нибудь из еды, – сказала Лили. Мокрые туфли и чулки она прихватила с собой. – И прислуги у нас нет. Так что кто будет готовить, – понятия не имею…

Чарли приподнял повыше ведерко с рыбой.

– Вот вам и еда. И если моя догадка верна, то сейчас уже многие в округе знают, что Паскаль вернулся. Уверен, у вашей кухонной двери уже лежат подношения.

– О боже!.. – воскликнула Лили, потому что не знала, как еще реагировать на слова Чарли. Все в округе знали, что ее муж нищенствовал, и потому приносили ему еду, чтобы он не умер от голода? Но как же так?… Ведь если Паскаль – и впрямь приемный сын графа Рейвена, то у него должны иметься средства, разве не так? Но тогда почему ему пришлось работать садовником? У Лили голова раскалывалась от всех этих вопросов. Следуя за Чарли – он явно направлялся в Роуэнз-клоуз, – она ужасно переживала из-за того, что ей придется готовить пойманную рыбу. Ах, она ведь не имела ни малейшего представления о том, как это делается!

– Ну вот… – сказал Чарли, выложив свой улов на кухонный стол. – Вы пока начинайте чистить рыбу, а я разведу огонь в плите.

– Что вы имели в виду, предлагая мне ее почистить? – спросила Лили, брезгливо глядя на двух форелей. – Они жили в воде, и потому они не могут быть грязными.

Чарли расхохотался.

– Вы и впрямь словно с Луны. Вам следует взять нож, разрезать каждой рыбе брюхо и вынуть внутренности. – Чарли ухмылялся, наблюдая, как Лили бледнела от ужаса.

– Я… Боюсь, я не смогу, – пробормотала она.

– А огонь развести вы сможете?

– Я… Боюсь, я не умею разводить огонь. Я видела, как это делала горничная, но я не следила за ее действиями и ничего не запомнила.

– Тогда садитесь и смотрите внимательно. И попытайтесь все хорошенько запомнить. Раз уж вы умудрились выйти за моего брата, вам придется кое-чему научиться. Паскаль любит забираться в какую-нибудь глушь, так что вам лучше подготовиться ко всему заранее.

Чарли развел огонь, затем подошел к двери, ведущей из кухни в сад, и, распахнув ее, радостно воскликнул:

– Я же говорил!..

Лили увидела под дверью корзинку с яйцами, кувшин молока и буханку хлеба. Кроме того, там оказалось завернутое в холщовую тряпицу охлажденное сливочное масло.

– Да, все именно так, как я предсказывал, – продолжал Чарли. – Сегодня у нас будет настоящий пир. Хлеб-то вы в состоянии нарезать, а? – Он положил перед Лили буханку хлеба и нож, найденный в выдвижном ящике стола.

– Вы и в самом деле умеете готовить? – спросила Лили, наблюдая, как Чарли кладет в сковородку масло.

– Само собой, – ответил молодой человек. – Моя мама отлично готовит. Она научилась этому у своей матери, француженки. Вот, смотрите… Масло сначала должно растаять, а потом надо класть рыбу.

Лили с любопытством смотрела на Чарли, ловко потрошившего рыбу. Затем обе выпотрошенные рыбины отправились на сковороду и затрещали в горячем масле. Чарли тотчас посолил и поперчил рыбу, после чего взял еще одну сковороду и занялся яйцами.

– Вы аккуратно раскалываете скорлупу посередине и выливаете содержимое на горячую сковороду с кипящим маслом, – комментировал свои действия молодой человек. – А теперь вам остается лишь смотреть, как белок из жидкого и прозрачного превращается в твердый и белый. Желток остается мягким. Вот и все. Хлеб нарезали? – Чарли обернулся. – Что, скажите на милость… Этот хлеб выглядит так, словно его рубили саблей на поле боя. Впрочем, не важно. Просто подержите его немного над огнем, положив на эту решетку. Чтобы он подрумянился, понимаете?

– Ой! – Лили тут же умудрилась обжечься.

Чарли со смехом забрал у нее решетку и заявил:

– Ничего страшного. В следующий раз у вас все получится. Найдите тарелки в том буфете, что слева. Стаканы на верхней полке за стеклом, а вилки и ножи в выдвижном ящике. Молоко разлить сможете?

Лили исполнила все указания, и вскоре стол был накрыт. Чарли ловко разложил еду по тарелкам, и они приступили к трапезе. Лили казалось, что она никогда ничего вкуснее не ела. И она даже испытывала гордость из-за того, что приняла посильное участие в приготовлении этого пира, хотя почти всю работу выполнил Чарли.

– Меня очень удивили ваши таланты, – заметила Лили, утирая губы салфеткой.

– Приятно слышать, – отозвался Чарли. – Скоро вы без труда сможете все это повторить. – Он отодвинул в сторону опустевшую тарелку. – А теперь можно вернуться к вам и Паскалю. Насколько я понимаю, вы заключили брак не по большой любви?

– О любви и речи нет! – воскликнула Лили. – Я не знаю, почему все считают его чуть ли не ангелом во плоти. Ведь он – настоящий дьявол! Простите, что так отзываюсь о вашем брате, но я говорю правду.

– Значит, у вас сложилось о нем такое мнение? Очень любопытно…

– Я знаю, о чем говорю. Я прожила с ним бок о бок три дня и две ночи, и за все это время я не услышала от него ни одного доброго слова. – Лили смахнула набежавшую слезу. – Не думаю, что он знает, что такое доброта.

Явно смутившись, Чарли почесал в затылке.

– Может, вам стоит поговорить об этом с моей матерью? – предложил он.

– О, нет-нет, – поспешно ответила Лили. – Графиня обожает Паскаля, и она мне не поверит.

– Что верно, то верно. И в этом – суть проблемы. Я не знаю ни одного человека, который не любил бы Паскаля. Возможно, у вас это нервное. Я слышал, что так бывает с юными леди сразу после вступления в брак.

– Вы это о чем? – спросила Лили.

– Ну… как бы это объяснить поделикатнее?… Впрочем, ладно, буду говорить прямо. Я хотел сказать, что корень ваших проблем – в ненадлежащем исполнении супружеских обязанностей.

Лили нахмурилась и проворчала:

– Неужели всех молодых жен мужья заставляют готовить и убирать? Ведь у большинства для этой цели имеются слуги…

Чарли ухмыльнулся.

– Вообще-то я не это имел в виду. Я говорил об иных супружеских обязанностях. О тех, что исполняют после того, как гасят свет.

Лили вдруг поняла, о чем речь, и тоже ухмыльнулась.

– Почему об этом все предпочитают говорить иносказаниями? Вы говорите… почти как наш падре Меллит. Хотя вы совершенно не похожи на католического священника.

– Слава богу, что не похож. Нет-нет, я не имею в виду ничего дурного… Просто мне никогда не хотелось стать священником. Но скажите, кто такой этот падре Меллит, чтобы говорить с вами на столь деликатные темы? Насколько я могу судить, у священников совсем иная специализация.

– Ему пришлось, – со вздохом ответила Лили. – Мой папа его заставил. Впрочем, я не думаю, что падре знал, о чем говорил. Знаете, я с трудом его понимала. Весь процесс он представлял в виде осады замка, окруженного неприступными стенами. И эта осада заканчивалась атакой с применением стенобитных таранов.

Чарли громко расхохотался.

– Не может быть, чтобы он говорил такое! Господи, какой ужас! Неудивительно, что у вас с этим возникли проблемы. Стенобитные тараны, говорите? – Чарли снова захохотал.

Лили не очень-то понимала, что так развеселило Чарли, но она была рада, что ей удалось его рассмешить. Утвердительно кивнув, она все же заметила:

– Но с этим-то никаких проблем нет. Потому что этого между нами не было и никогда не будет.

Чарли сразу перестал смеяться. И улыбка сползла с его лица.

– Не было? И не будет? Но разве не ради этого люди обычно женятся?

– Не в нашем случае. Ваш брат меня домогался, и в результате я была вынуждена выйти за него замуж.

Чарли в изумлении уставился на собеседницу.

– Да-да, именно так, – закивала Лили.

– Мой брат вас домогался? – пробормотал молодой человек. – Паскаль?…

– Да, ваш брат Паскаль. И я не понимаю, почему вам так трудно в это поверить. Мой отец настоял на том, чтобы ваш брат женился на девушке, которую скомпрометировал. Хотя я была против.

– А может, вам интересно будет узнать, что Паскаль ни разу в жизни мухи не обидел? Он даже пойманную им рыбу отпускает обратно в реку, что всегда ужасно огорчало моего отца, так как Паскаль всегда ловил больше рыбы, чем все мы вместе взятые. – Чарли улыбнулся и добавил: – Мой отец говорит, что Паскаль их подзывает, а они, глупые, приплывают. И Паскаль, чувствуя себя виноватым, потом отпускает их.

– Не болтайте глупости, – в раздражении проговорила Лили. – И не пытайтесь сменить тему. Поверьте, именно так все и произошло.

– Нет-нет, – покачал головой Чарли, с трудом сдерживая смех. – Такого просто быть не могло.

– А я говорю, что было, – в запальчивости заявила Лили. – Я упала со стены аббатства Святого Кристофа совершенно случайно. А ваш брат сразу сорвал с меня одежду и прыгнул на меня сверху.

Чарли не выдержал и вновь расхохотался. Расхохотался до слез.

– Значит, Паскаль, он… Что он сделал?… – утирая глаза, бормотал Чарли. – Господи, невероятно! Лили, вы… Вы все не так поняли! Ой, да ведь это… Ох, простите, не смог удержаться… – Чарли снова хохотнул.

– Я не могу понять, почему вы считаете случившееся поводом для смеха, – нахмурившись, сказала Лили. – Уверяю вас, мне было совсем не весело.

Сделав над собой неимоверное усилие, Чарли изобразил «серьезное лицо» и проговорил:

– Я верю, что вам было не слишком весело. Но Паскалю тоже было не до смеха. Может, ему пришлось даже тяжелее, чем вам. Теперь я понимаю, почему он вчера вечером был так напряжен. Я подумал, что это у него от недосыпания, но, насколько я понимаю, спать ему ничего не мешает. О боже!.. – Молодой человек вновь зашелся от смеха.

– Чарли, какой же вы после этого друг?! Я думала, что вы мне хотя бы посочувствуете. Отец заставил меня выйти за бесчувственного негодяя, а вам смешно!

– Простите, Лили, – стараясь казаться участливым, сказал Чарли. – Вы ведь понятия не имеете ни о чем, верно?

– О чем я не имею понятия?

– Например, о том, за кого вы вышли замуж. Как вы думаете, почему у вас под дверью словно по волшебству появилась еда?

– Я думала, еду принесли туда потому, что Паскаль не в состоянии сам ее купить.

Чарли покачал головой.

– Нет. Ее положили туда в качестве дара. И так будет каждый день, пока он тут находится.

– Что вы имеете в виду под словом «дар»? – брезгливо поморщившись, спросила Лили. – Дар – это на самом деле милостыня, не так ли?

Глаза Чарли внезапно вспыхнули гневом.

– Мой брат не нуждается в благотворительной помощи. Точно так же, как и в жене, которая над ним насмехается.

Лили потупилась и прошептала:

– Я прошу прощения. Я понимаю, что вы очень привязаны к своему брату, и мне не следовало задевать ваши чувства. Я чувствовала бы то же, что и вы, если бы кто-то дурно отозвался о моем брате.

– Ваше извинение принято. Я не знал, что у вас есть брат. Вас только двое у родителей?

– Видите ли, мы… – Лили хотела промолчать, но не смогла. Ей очень хотелось поговорить с кем-нибудь о своем любимом Жан-Жаке, которого она уже не надеялась увидеть при таком-то тиране муже. – Мой брат живет во Франции, – сообщила она. – И я ужасно скучаю по нему. Я наконец уломала своего отца, и он разрешил мне поехать к брату в феврале, хотя мой отец Жан-Жака терпеть не может.

– Очень жаль, – сухо заметил Чарли.

– Да уж… Жан-Жаку сейчас приходится очень нелегко. Он пытается наладить дела в своем поместье, но оно не приносит дохода, и урожаи падают с каждым годом. И если он в ближайшее время не улучшит ситуацию… Ох, даже не знаю, что с ним будет. Сен-Симон – это все, что у него есть.

– Да, ему не позавидуешь, – отозвался Чарли.

– Ему сейчас очень нелегко, очень! Как раз перед тем, как со мной случилась эта беда, я пыталась найти того, кто мог бы разобраться в проблемах и как-то помочь ему.

– А почему бы вам не попросить об этом Паскаля? – спросил Чарли и принялся убирать со стола.

– Моего мужа?… – удивилась Лили. – Ведь у него нет ни фартинга собственных денег, если не считать моего приданого, к которому он не желает прикасаться. Он мне так и заявил. И вы еще удивляетесь, что я так к нему отношусь!..

– Вы рассказали ему о неприятностях своего брата? – поинтересовался Чарли, унося посуду в раковину.

– Нет. Да и к чему? Он все равно не станет слушать. Он никогда меня не слушал, что бы я ни говорила. Мое положение абсолютно безнадежно. У меня нет никакой возможности помочь Жан-Жаку сейчас, и я не знаю, увижу ли я вообще когда-нибудь своего брата. – Лили уперлась локтями в стол и обхватила руками голову. – О боже, я замужем за мужчиной, которому на меня наплевать. Какой же смысл поднимать эту тему? Ваш брат наверняка найдет повод к чему-то придраться и наказать меня за то, что я люблю своего брата. Так всегда поступал мой отец.

– Во всем, что касается Паскаля, вы глубоко заблуждаетесь, – заявил Чарли. – Скажите, вы хоть что-то о нем знаете? – Он повернулся к Лили лицом и, прислонившись к буфету, пристально на нее посмотрел.

– Нет, ничего я о нем не знаю, – призналась Лили. – Только то, что его усыновили ваши родители. И еще то, что он был садовником в аббатстве Святого Кристофа.

– Садовником?… Что ж, можно и так сказать.

– А кем же еще его назвать? Ваш брат уж точно не монах, – с усмешкой добавила Лили.

– Нет, слава богу, до этого не дошло. Хотя я бы нисколько не удивился, если бы он стал монахом.

– С чего бы это? И вообще, что он делал в монастыре целых два года? Каялся в грехах? Пытался заработать прощение за грехи?

– Искупал грехи? Нет, конечно! – Чарли снова засмеялся. – Поймите, Лили, Паскаль – особенный человек. Он вырос в нашей семье, и, наверное, поэтому для нас для всех этот факт очевиден.

– Да, я понимаю, что вы любите своего брата, пусть даже вы с ним и не кровные родственники, – сказала Лили, явно давая понять, что не хочет обидеть своего нового друга.

– Конечно, люблю. Но в данном случае я совсем не это имел в виду. Позвольте рассказать вам одну историю, и тогда вы, возможно, поймете, о чем я говорю. – Чарли выдвинул стул из-за стола и сел. – Так вот, однажды, когда мне было всего лишь года четыре, мы с Паскалем поехали кататься верхом. Я всецело ему доверял и следовал за ним повсюду словно тень. И он ни разу не прикрикнул на меня, ни разу не дал понять, что я ему докучаю своей назойливостью.

– Я вовсе не нахожу вас назойливым, – заметила Лили.

– О, спасибо за комплимент, но уверяю вас, это не так. Я-то себя знаю. Как бы там ни было, мы ехали верхом через лес. Паскаль впереди, я за ним. Я сидел на пони, на самой спокойной лошадке на свете. Но вдруг из кустов позади меня выбежал вепрь. – Чарли умолк и невольно поежился при этом воспоминании.

– И что же случилось?! – оживилась Лили.

– А вы как думаете? Пони поднялась на дыбы и попятилась. Я упал. Вепрь же бежал прямо на меня. Клянусь вам, Лили, никогда в жизни мне не было так страшно. Голова зверя была опущена, и я видел его маленькие налитые кровью глаза и громадные белые клыки. Я думал, что сейчас умру. – Чарли улыбнулся. – И я тогда обмочил штанишки.

Лили засмеялась.

– Надо думать!..

– Так вот, я зажмурился от страха. А когда открыл глаза, то увидел Паскаля. И не на коне, заметьте, – нет, он стоял между мной и вепрем. И обычным своим тихим голосом, от которого мурашки бегут по спине, Паскаль велел мне откатиться с дороги в кусты.

Взгляд Чарли потеплел, а глаза словно подернулись дымкой, и этот его взгляд окончательно убедил Лили в том, о чем она и так догадывалась: бедняга Чарли был глубоко привязан к негодяю, приходившемуся ей, Лили, мужем. И она очень пожалела о том, что зверь тогда не растерзал его.

– И что было дальше? – спросила Лили.

– А дальше он начал говорить с кабаном, глядя прямо в глаза клыкастому чудовищу. Я не помню, что именно он ему говорил, но кабан, должно быть, его понял. Потому что он вдруг развернулся и затрусил прочь – словно самая смирная из живущих на ферме свиней. Я никогда ничего подобного не видел.

– Я вам не верю, – без обиняков заявила Лили. – Такого не бывает. Вепрь, должно быть, только что поел, поэтому ни вы, ни ваш брат его не заинтересовали. Вам просто повезло.

– Повезло? Что ж, возможно. Но даже если вы предпочитаете считать случившееся везением, вы же не станете отрицать, что Паскаль в тот день ради меня рисковал жизнью? И я без всяких сомнений могу утверждать: если бы нечто подобное случилось завтра, он бы поступил точно так же. И вепрь точно так же затрусил бы прочь.

– И что это, по-вашему, доказывает? – спросила Лили. – Что ваш брат умеет говорить со свиньями? Или вы хотите этим сказать, что он очень храбрый?

– А вы циничны, верно? Так вот, этим своим рассказом я хотел сказать следующее: вы вышли замуж вовсе не за мошенника, а за честного и благородного человека.

– Благородного? – с усмешкой переспросила Лили.

– Что, Чарли, рассказываем веселые истории? – Паскаль вошел в кухню, и Чарли, взглянув на него, слегка покраснел.

– Я не рассказываю твоей жене школьные анекдоты, если ты это имеешь в виду. – Чарли явно испытывал неловкость, и Лили это обстоятельство очень удивило.

– Я вообще ничего не имел в виду. Приветствую, Элизабет. Рыбалка прошла успешно?

– Чарли поймал две рыбины и мы ими позавтракали.

– Вот как, Чарли? Значит, Элизабет воздала должное твоему улову и сумела вкусно его приготовить?

– Это ваш брат приготовил рыбу, – процедила Лили сквозь зубы.

– О, в таком случае я уверен, что было очень вкусно.

Лили уставилась на нож, лежавший на столе. Ей ужасно хотелось убить негодяя!

– Форель действительно была вкусной, – дипломатично заметил Чарли. – Яйца также были вкусные. И еще хлеб, масло и молоко. Надеюсь, ты не в обиде на меня за то, что я позволил себе угоститься. – Чарли откинулся на спинку стула и погладил себя по животу. – Мне и в самом деле следовало бы почаще завтракать у тебя, когда ты дома. Готов поклясться, ты получаешь только самое лучшее от обожающих тебя почитателей.

– Там лучше, где нас нет, Чарли. И я уверен, что ты, вернувшись домой, с удовольствием позавтракаешь во второй раз. Так что на мое сочувствие можешь не рассчитывать.

– Паскаль, твое сердце всегда было и будет переполнено сочувствием ко мне! Я ведь неисправим. Или ты забыл?

Чарли одарил брата обезоруживающей улыбкой, и Паскаль, взъерошив волосы, проворчал:

– Как тут забудешь? Ты родился отпетым. Кстати, об отпетых. Я только что побывал в гостях у Бинкли. – Паскаль опустился на стул. – Он сказал мне, что вы продолжаете проказничать, и упомянул об инциденте с лягушками. Да, спасибо за коня. Он очень добрый, очень послушный.

– Послушный?! – воскликнул Чарли. – Да я таких норовистых в жизни не видел!

– У каждого свой характер, от этого никуда не денешься, – с рассеянным видом проговорил Паскаль, внимательно разглядывавший остатки хлеба, порубленного Лили. Снова взглянув на Чарли, он сказал: – Позволь мне кое-что рассказать тебе о твоем коне. Так вот, он очень старается тебе угодить. Но я думаю, было бы лучше, если бы ты позволил ему остаться той мирной и спокойной скотинкой, которой его создал Бог. Он очень устает, когда фыркает, бьет копытом и закатывает глаза. Поверь, что ему совсем не нравится это делать.

– Ты иногда бываешь ужасным занудой, – с усмешкой пробормотал Чарли.

– Да, знаю, – сказал Паскаль, глядя на Лили. – Мне об этом в последнее время часто говорят.

Чарли ненадолго задумался. Потом откашлялся и – словно невзначай – спросил:

– А ты знаешь, что у Лили есть брат?

Паскаль кивнул:

– Да, знаю. И что же?

– Да так, ничего. Просто Лили мне о нем рассказывала. Она его очень любит и очень переживает за него.

– Да?… С чего бы вдруг?

– Потому что у него проблемы. И, судя по тому, что она мне рассказала, ты мог бы ему помочь.

– Каким образом? – насторожился Паскаль. – Оплатить его карточные долги?

– Нет-нет, ничего не надо, – вмешалась Лили. Меньше всего ей хотелось вовлекать в свои отношения с братом негодяя мужа. – У него все в порядке.

– Вот и хорошо. Тогда тема закрыта.

– У него есть поместье во Франции, – гнул свое Чарли. – И это поместье, судя по словам Лили, находится в печальном состоянии. Из-за постоянных неурожаев доходы падают, и он ничего не может с этим поделать. Возможно, у него с землей что-то не то…

Паскаль посмотрел на Лили, и впервые она увидела в его глазах живой интерес.

– И о каких культурах речь?

– Ни о каких. Все в порядке. – Лили не собиралась давать негодяю повод смотреть сверху вниз на ее брата. – Я преувеличивала.

Паскаль перевел взгляд на брата.

– Оставь нас, Чарли, – тихо сказал он. – Твой конь привязан к столбу перед домом.

Чарли тут же встал, и Лили послала ему отчаянный взгляд, моля остаться. Но он лишь улыбнулся в ответ, и Лили вдруг захотелось убить и его – заодно с негодяем!

– Так о каких культурах речь? – повторил свой вопрос Паскаль, как только Чарли вышел за дверь.

– Виноград, – буркнула Лили. – Он не может добиться хорошего урожая.

– А почему не может? – Паскаль, взяв со стола ложку, принялся крутить ее в пальцах, не спуская пристального взгляда с жены.

И тут Лили вдруг почувствовала себя так же, как во время разговора с Домом Бернардом – у аббата был такой же взгляд.

– Потому что… Потому что Жан-Жак не может позволить себе нанять управляющего, который знал бы, как решить проблему. И еще потому, что все обитатели деревни ополчились на Жан-Жака и отказываются работать как положено. К тому же… – Лили тяжело вздохнула и вымолвила: – Брат ничего не смыслит в том, чем занимается, в том-то и беда. – Она беспомощно развела руками. – Я ради него на все готова, но я не знаю, как ему помочь.

– А вы знаете, – спросил Паскаль, – что эти ваши слова – возможно, первые правдивые слова, сказанные в разговоре со мной? Приятная перемена…

Лили молчала, не зная, что сказать. И густо покраснела.

– Итак, – продолжал Паскаль, положив ложку на стол. – Итак, ваш брат в беде. Почему бы нам не поехать к нему, чтобы понять, сможем ли мы ему чем-либо помочь?

– Что?… – Лили в изумлении уставилась на мужа; ей казалось, она ослышалась. Или, возможно, в этом был какой-то подвох – но какой именно? – Вы это серьезно?

– Абсолютно. Ведь мне нужна работа, а вашему брату – помощь. И я, разумеется, говорю по-французски. Следовательно, смогу предложить свои услуги в качестве управляющего поместьем вашего брата. За разумное жалование.

– Управляющего? Но вы же садовник! Вы же ничего не знаете о виноградниках!

– Не стану утверждать, что знаю о виноградниках все, но я довольно долго жил в долине Луары, поэтому имею о них кое-какое представление.

– Кое-какое представление?… – переспросила Лили. Ей отчаянно хотелось воссоединиться с братом, однако совсем не хотелось навязывать Жан-Жаку управляющего, опыт которого ограничивался выращиванием петуний. Желание вернуться к брату все же возобладало. – Лучше уж кое-какое представление, чем совсем никакого, – пробормотала она. – Вы думаете, что сможете управлять поместьем?…

– С уверенностью могу сказать, что вашего брата удовлетворят и мой послужной список, и мои рекомендации, – ответил Паскаль. – Не сочтите за праздное любопытство… Видите ли, прежде чем принять окончательное решение, я должен знать, кто ваш брат и где именно расположено его поместье. Поймите меня правильно, но виноград очень трудно вырастить на вершине Пиренейских гор. Даже при самых благоприятных погодных условиях.

– Нет-нет, он не в горах живет. – Лили была во власти эмоций, и даже не заметила, что муж улыбался. – Его поместье находится в самом сердце Перигора, на юго-западе Франции. И климат там довольно мягкий. Жан-Жак – герцог Сен-Симон, а поместье Сен-Симон находится не очень далеко от Балье.

«О боже, только не это! – мысленно воскликнул Паскаль. – Еще один герцог?»

– Ваш брат вырос в Англии? – спросил он, стараясь не нахмуриться.

– Да, в Сазерби-Парк. Он живет в Сен-Симоне только три года. Когда-то это поместье славилось своими винами, но год от года виноградники хирели, и Жан-Жак так и не смог вернуть им здоровье. – Лили вздохнула и добавила: – Брат живет в прекраснейшем из замков, но и замок разрушается, поскольку почти тридцать лет он находился в запустении, а у Жан-Жака нет денег, чтобы вдохнуть в него новую жизнь. Я бы отдала ему свои деньги…

– Я против, – перебил Паскаль.

Лили посмотрела на него с мольбой, затем захлопала ресницами – этому она научилась у лондонских светских дам, за которыми имела возможность наблюдать, когда отец пытался «пристроить» ее в хорошие руки во время Сезонов.

– Прошу вас, не отказывайте мне! – воскликнула она. – Эти деньги могли бы сделать его счастливым. Почему вы запрещаете мне помочь брату? Ведь вам самому они не нужны, как вы говорите…

– Элизабет, этот вопрос даже не обсуждается. И перестаньте моргать, на меня это все равно не действует.

Лили обмякла на стуле. Она так и не смогла придумать подходящую отповедь.

– Итак, мы поедем туда, – заявил муж. – И отправимся немедленно. Уже середина мая, и нельзя терять ни дня. При иных обстоятельствах я бы написал вашему брату и дождался ответа, но сейчас на счету каждый день. Значит, завтра мы уезжаем.

– Уезжаем? Завтра?

– Да.

– О!.. – Лили не верила своему счастью. – Вы… Вы даже не представляете, как много это для меня значит, – пролепетала она. – Вы даже не представляете…

– Возможно, не представляю. Однако мне ясно: вы испытываете к своему брату большую привязанность, и я нахожу это вполне естественным и правильным. – Тут на лицо его набежала тень. – Но у меня есть одно условие. Когда мы приедем в Сен-Симон, не излагайте брату вашу версию нашего брака. Если мне предстоит помочь вашему брату, необходимо, чтобы он мне доверял. Вы меня понимаете?

Лили кивнула. Главное – она увидится с Жан-Жаком, а все остальное не имело значения.

– Ваше молчание я трактую как согласие. Надеюсь, вы меня поняли. Потому что если вы поступите мне наперекор, Элизабет… В общем, я этого не потерплю.

– Обещаю придумать… какое-нибудь приемлемое объяснение, – сказала Лили.

– Благодарю. А сейчас прошу меня извинить. Я должен найти Николаса и Джорджию и сообщить им о наших планах.

Лили осталась на кухне одна. Голова у нее шла кругом. Неужели она действительно вернется в Сен-Симон?! Какое счастье! Ей хотелось расцеловать милого Чарли, который каким-то образом предугадал реакцию негодяя. Возможно, Чарли знал, что иной возможности получить работу у Паскаля никогда не будет. Впрочем, это не имеет значения. Лили пожала плечами. О муже можно и забыть на время. Теперь следовало придумать, как завладеть деньгами, чтобы передать их Жан-Жаку. Муж, похоже, был настроен решительно и к деньгам ее допускать не собирался. Что ж, ничего удивительного… Ведь этот человек не способен понять даже самое очевидное.

Что же касается денег… В данном случае о гордости лучше забыть. Надо найти способ его уломать – вот и все, что от нее требовалось. Но как к нему подступиться? Ведь Паскаль Ламартин заявил, что женские уловки вроде хлопанья ресницами на него не действуют…

Она подперла голову кулаком и глубоко задумалась. Через некоторое время у нее начал складываться план, и на губах Лили заиграла улыбка. Возможно, ее никчемный муж не отличит виноград от смородины, но она точно знала, какие качества ему нравились в людях. Скромность и смирение!

Лили нахмурилась, припоминая все те ужасные вещи, что он успел ей сказать всего лишь за трое суток. Муж считал ее избалованным ребенком. И бездушной эгоисткой. Что ж, прекрасно! Она поразит его услужливостью и добротой. И еще – полным, абсолютным смирением. Лили бы могла ослепить его своей беспримерной религиозностью, но, увы, она уже успела сообщить мужу, что не верит в Бога. Хотя… Возможно, она сумеет внушить ему, что изменила свои взгляды. Надо лишь хорошенько постараться…

Лили тошнило при одной мысли, что придется притворяться паинькой перед мужчиной, которого она презирала. Но ради Жан-Жака она была готова на все.

Глава 8

– Бинкли, спасибо тебе за вчерашнее гостеприимство, – сказал Паскаль, пожимая руку старому дворецкому.

Все домочадцы Рейвенсуолка собрались перед домом, чтобы проводить Паскаля и его жену в долгий путь. Паскалю прощание давалось нелегко, но он старался скрыть свои чувства.

– И запомни мои слова, – понизив голос, сказал Бинкли. – Я думаю, что ты поступаешь правильно. Молодец. Очень разумный шаг. – Старик еще раз с любопытством взглянул на Лили.

– Мне бы твою уверенность, – усмехнувшись, ответил Паскаль. – Но Господь, похоже, не стал медлить, отвечая на мою мольбу послать мне испытание. И я должен признаться, что не смог не поднять брошенную Им перчатку.

Старик кивнул, затем, уже повысив голос, проговорил:

– Желаю вам удачи в семейной жизни.

– Спасибо, Бинкли, – с подобающей случаю торжественностью ответил Паскаль. После этого он пожал руки всем слугам, обнял детей и, смахнув слезинку со щеки Жислен, с улыбкой сказал: – Обещаю надолго не пропадать. А ты, Чарли, – Паскаль хлопнул его по спине, – веди себя прилично. И приезжай навестить нас во Франции, если будешь в тех краях. Я отправлю тебе письмо с указанием, как до нас добраться.

Чарли кивнул и, отыскав взглядом Лили, улыбнулся ей.

– Непременно приеду. Приятно будет повидать вас обоих.

– Где же месье? – Паскаль взглянул на графиню. – Только что он был тут…

– Думаю, он пошел за подарком для тебя и Элизабет, – ответила Джорджия. – Сувенир на память.

– Мадам, вы и так мне слишком много всего подарили. Я не могу выразить словами мою благодарность за все то, что вы для нас сделали, собирая нас в дорогу.

– Пустяки. Ты же не мог забрать с собой монастырские запасы, когда покидал аббатство. Они и так потеряли очень много, лишившись тебя.

– И все же я не могу принять еще что-либо…

– Типично для Паскаля! – заявил Николас, появившийся с маленьким живым комочком, покрытым жесткой белой шерсткой, с коричневым пятном вокруг одного глаза и точно таким же – у основания беспокойного хвоста. Уши у щенка задрожали от восторга, когда он увидел Паскаля.

– Это один из щенков Роли! – обрадовался Паскаль.

– Это его пра-пра-правнучка, – поправил Николас. – И с каждым новым поколением щенки становятся все крепче. Мне удалось вывести прекрасную породу терьеров-охотников, и все они – потомки Роли.

– Тогда у этой девочки исключительные задатки. Ведь Роли был лучшим из кобелей.

– Да, верно. И ты увидишь, Паскаль, что этой суке не будет равных. Сомневаюсь, что ты позволишь ей охотиться, – с грустной улыбкой добавил граф, – но лучшего друга – вернее подруги – тебе не найти. Это мой свадебный подарок вам обоим.

– Спасибо, – прошептала Лили, – вы очень добры.

– Надеюсь, собачка вас порадует, Элизабет. Так что, Паскаль, не упрямься и прими подарок. В противном случае я буду очень на тебя обижен.

– Спасибо, месье, – сказал Паскаль, взяв щенка на руки. Малышка принялась облизывать его ухо. – Я думаю, что назову ее… – Он приподнял малышку и пристально посмотрел на нее. – Надо назвать ее Фасолинкой.

– Фасолинкой?! – со смехом переспросил Николас. – Но почему?

– Потому что она похожа на фасоль, на маленькую пятнистую фасолинку. Спасибо, месье. Мы будем ее беречь.

– К тому времени, как доберетесь до Сен-Симона, она, возможно, успеет вам надоесть. Ей всего двенадцать недель, и она не успела получить надлежащее воспитание.

Паскаль погладил собачку по голове.

– Я с ней серьезно поговорю. Думаю, мы придем к согласию. Спасибо вам обоим за понимание. Я знаю, что очень мало погостил после такого длительного отсутствия.

– Как бы то ни было, хорошо, что вы поселитесь там, где нравится Элизабет, и будете жить с людьми, которых она любит и которые любят ее, – сказала Джорджия, с трудом удерживая слезы. – Надеюсь, что вы оба будете счастливы в Сен-Симоне. Присматривай за Паскалем, Элизабет. Он нам очень дорог.

– Спасибо вам обоим за то, что так тепло приняли меня в свою семью, – в смущении пробормотала Лили. – Не могу передать словами, насколько для меня это важно.

Паскаль посмотрел на жену с удивлением. Менее всего он ожидал от нее такой благодарственной речи. И еще он заметил, что она могла быть даже хорошенькой, когда не дулась.

– До свидания, – сказал Николас, взяв Лили за руку. – Будьте здоровы и счастливы. И, пожалуйста, напишите нам и дайте знать, как вы поживаете.

– Обязательно напишу, – ответила Лили. – Я постараюсь, но не знаю, насколько хорошо это у меня получится. Я никогда не умела писать письма.

Паскаль уже во второй раз за столь короткое время увидел жену с совершенно неожиданной стороны. Что же до писем… Возможно, ей просто некому было писать. Впрочем, об этом он подумает позже. А сейчас пришла пора прощания. Наверное, самого болезненного прощания в его жизни…

– Месье, мадам… – Паскаль по очереди обнял приемных родителей. – Спасибо вам огромное. Вы всегда будете в моих мыслях и моих молитвах.

– А вы оба в наших, – ответил Николас. Его жена тихонько всхлипнула, а он, погладив щенка по голове, с улыбкой сказал: – Присматривай за ними, Фасолинка. И доброго вам всем пути.

Через несколько минут экипаж молодых супругов тронулся с места. И Паскалю долго пришлось бороться с собой – ужасно хотелось оглянуться, чтобы еще раз посмотреть на усадьбу.

– Мистер Ламартин! – Лили дергала мужа за куртку, чтобы привлечь его внимание, так как голос ее заглушал шум ветра.

– В чем дело? – спросил Паскаль, обернувшись. Он старался быть любезным. – Вам нехорошо? Вы как-то… позеленели.

– Нет, я прекрасно себя чувствую. Это собачке плохо, и я не знаю, как мне быть. Она повсюду нагадила!

Паскаль нахмурился.

– Что значит повсюду? Я думал, вы держите ее в своей каюте.

– Она убежала! Первый помощник капитана… или как там его называют… Ну, тот, что в форме… Так вот, он решил ее поймать, и ее стошнило на него, и тогда он ее уронил. А потом я за ней погналась, но один из пассажиров ее поймал, и ее стошнило на него. А теперь она в каюте, и ее стошнило на кровать. – Лили беспомощно всплеснула руками. – Я принесла извинения обоим мужчинам, но я не знаю, что еще могу сделать, а продолжаться так дальше не может, ей-богу!

Паскаль проскользнул мимо Лили и спустился в каюту, которую забронировал для удобства супруги. Щенок лежал на полу, положив голову на лапы. Вид у Фасолинки был несчастный и жалкий. Паскаль взял собачку на руки и стал нашептывать ей на ухо ласковые слова. Фасолинка открыла глаза и жалобно взглянула на хозяина, после чего снова их закрыла и зябко поежилась. Паскаль тихо рассмеялся.

– Вот, держите. Отнесите несчастное животное на палубу, – приказал он жене, тоже спустившейся в каюту.

– Но я не могу! – воскликнула Лили. – Она снова от меня убежит!

– Фасолинка сейчас слишком слаба, чтобы убегать, – сказал Паскаль, передавая ей собачку. Осмотревшись, добавил: – И кто-то должен убрать в каюте. Хотя не думаю, что вы сможете это сделать. В любом случае… свежий воздух пойдет щенку на пользу. – Он снова посмотрел на Лили. – И знаете… Вы могли бы попытаться с ней поговорить, чтобы она почувствовала ваше внимание. Кроме того… Когда вы держите ее на вытянутых руках, она не чувствует себя в безопасности. Неужели вы не знаете, что нужно щенку?

Лили покачала головой, пытаясь устроить малышку поудобнее у себя на руках.

– У меня никогда не было домашних животных, – призналась она. – Не потому, что я не просила, а потому, что мой отец терпеть не может животных в доме. У него есть псарня и штук двадцать борзых, но это – охотничьи собаки, и в дом их не пускают. – Лили посмотрела на жалкий комочек, что держала в руках. – Поверьте, я всегда мечтала иметь собаку. Но я не знаю, что ей требуется. И мне кажется, она знает, что я этого не знаю. Прошу вас, мистер Ламартин, скажите мне, что делать!

Паскаль провел ладонью по волосам.

– Хорошо, начнем с самого начала. Вы должны понять, что она – всего лишь младенец, и поэтому нужно то, что обычно нужно младенцу. Прижмите ее к себе и покачайте. Ей надо знать, что ее не дадут в обиду и что о ней заботятся.

Лили молча кивнула.

– И еще она должна знать, что ее не накажут за то, что ее тошнило. Давайте, Элизабет, покачайте ее так, словно у вас на руках не собака, а новорожденный ребенок. Беды в том не будет ни вам, ни ей. И не бойтесь. В животе у нее уже пусто, так что ее на вас не вырвет.

– Да я из-за этого не очень-то переживаю. Меня больше беспокоит то, что она, как мне кажется, меня не любит.

Паскаль замер с мокрой тряпкой в руке.

– Она вас не любит? С чего вдруг вы так решили?

Лили подняла на мужа удивленные глаза.

– Как это с чего решила? А почему она должна меня любить? Людям я, как правило, не нравлюсь, так почему с собаками должно быть по-другому? – Лили грустно вздохнула. – С самого начала Фасолинке больше нравилось в вашей компании. Когда же вы уходите, она начинает выть и отчаянно царапать дверь. А теперь у нее проблемы с пищеварением. Я думаю, что это из-за того, что ей не хотелось оставаться со мной. И стоило мне открыть дверь – как она пулей выскочила из каюты.

Паскаль бросил тряпку на пол и прислонился бедром к столу, на котором стоял таз с водой. Скрестив руки на груди, он окинул жену долгим взглядом.

«Что теперь не так?» – со вздохом подумала Лили. Она очень старалась все делать правильно, но ничего хорошего эти старания ей не принесли.

– Расскажите, как вы жили в Сазерби-Парк, – попросил муж. – Вы говорили, что брат был там, с вами, ведь так, Элизабет?

Она не понимала, какое отношение это имело к их разговору, но все же кивнула послушно. Щенок тем временем нашел для себя удобное положение, уткнувшись головой в теплую выемку между ее плечом и шеей. Лили держала Фасолинку очень бережно, втайне трепеща от восторга – ей все же удалось завоевать доверие собаки. И ей понравилось прикосновение мягкого и влажного собачьего носика.

– …И Жан-Жак приехал в Сазерби-Парк с моей матерью, когда она вышла замуж за моего отца, – рассказывала Лили, поглаживая собачку. – Брату было тогда всего семь лет. Не думаю, что он нравился моему отцу. Сколько себя помню, отец все время к нему придирался. Бедному Жан-Жаку приходилось несладко. Неудивительно, что он уехал, как только ему исполнился двадцать один год.

– Он отправился прямо в Сен-Симон?

– Нет, он поехал в Париж и жил там, пока у него не закончились деньги. А как только столичное житье ему стало не по карману, Жан-Жак запер свой парижский дом и отправился в поместье Сен-Симон. Но брат не создан для жизни в деревне, он любит Париж, любит общество, и всего этого в Сен-Симоне ему ужасно не хватает. Жан-Жак очень несчастен. – Лили подняла на мужа страдальческий взгляд, но он, судя по всему, в искренность ее страданий не поверил.

– Понятно, – кивнул он. – Значит, какое-то время вы жили в Сазерби-Парк без брата?

– Да, жила без брата и ужасно по нему скучала. Но потом мой отец наконец смилостивился и позволил мне навестить Жан-Жака, хотя ему совсем не хотелось меня отпускать. Я ведь уже говорила, что отец терпеть Жан-Жака не может. Думаю, он позволил мне к нему поехать, потому что надеялся, что брат познакомит меня с кем-то из своих холостых друзей. Отец исчерпал весь запас британских женихов и готов был выдать меня хоть за лягушатника…

Паскаль улыбнулся и проговорил:

– Не думаю, что вашему отцу пришло бы в голову искать вам мужа за стенами монастыря, но в конечном итоге ему удалось выдать вас за француза, который, впрочем, отнюдь не собирался вступать в брак.

Лили густо покраснела, но вдруг поняла, что в голосе мужа не было ни желчи, ни насмешки. Немало удивившись этому обстоятельству, она пробормотала:

– Думаю, пора вынести Фасолинку на свежий воздух. – С этими словами Лили вышла из каюты. И уже в коридоре она услышала доносившиеся из каюты странные звуки, подозрительно похожие на сдавленный смех.

«А я ведь так перед ним унижалась…» – с горечью подумала Лили и покрепче прижала к себе Фасолинку.

Сидя под дубом, Паскаль наблюдал, как его жена выгуливала Фасолинку. Прошло уже три дня с тех пор, как они сошли на берег, а Лили так и не смогла заставить малышку ходить рядом с ней на поводке, который Паскаль смастерил из багажного ремня. Игривая собачка бросалась то в одну сторону, то в другую, заставляя Лили бегать за ней до изнеможения.

Паскалю пришло в голову, что Николас проявил удивительную прозорливость и такт, подарив им собаку. Фасолинка создала пусть хрупкую, но все же связь между ним и Лили. Вполне возможно, граф понимал природу их отношений куда лучше, чем казалось. Впрочем, этому не следовало удивляться. Как не стоило удивляться и тому, что Николас столь деликатным образом попытался наладить их отношения…

Паскаля вывел из раздумий отчаянный визг, но оказалось, что визжала вовсе не Фасолинка, а ее хозяйка, примотанная к дереву поводком.

– Помогите! – закричала Лили. И ситуация усугублялась с каждой секундой, поскольку Фасолинка продолжала бегать вокруг дерева, а поводок был довольно длинный.

Посмеиваясь про себя, Паскаль поднялся на ноги и отправился спасать жену. Первым делом он поймал Фасолинку и отстегнул от ошейника поводок, затем принялся освобождать от пут свою супругу.

– Мадам, ваши ноги вновь в вашем распоряжении. – Перебравшись во Францию, они оба перешли на французский, даже не заметив этого. Паскаль был благодарен Лили за прекрасное владение его родным языком, хотя, пожалуй, иных поводов испытывать к ней благодарность она ему не давала.

– Спасибо… – Лили с облегчением выдохнула, откинув с лица волосы. – Я… Я еще не вполне усвоила эту процедуру.

– Ничего, все придет в норму, когда вы с Фасолинкой лучше узнаете друг друга. Вам надо быть с ней потверже, Лили, потому что она вас постоянно испытывает, проверяет. Такова особенность этой породы. Николас давно и успешно занимается их разведением, и следует признать, что его терьеры необычайно умны. Умны и любопытны. Сочетание этих качеств таково, что от них обязательно жди неприятностей, если только вы вовремя не дадите им понять, кто их хозяин.

– Но я не хочу ее обижать, – пробормотала Лили. – Она всегда так жалобно скулит, когда я ее ругаю… Так что у меня сердце кровью обливается.

Паскаль сокрушенно покачал головой и заявил:

– Вы ее не обидите, поверьте. Она просто играет с вами, проверяет, чего вы стоите. Но она очень умная. Вот, смотрите…

Паскаль пристегнул к ошейнику поводок и опустил собачку на землю.

– Сидеть, – сказал он ей, и Фасолинка тотчас уселась, вывалив язык и отчаянно виляя хвостом. – А теперь, Фасолинка, давай прогуляемся. Вперед! – приказал Паскаль, намотав на руку большую часть поводка. Малышка рванулась за белкой, но Паскаль тут же натянул поводок, и Фасолинка поняла, что этого делать не следовало, и послушно затрусила на шаг впереди хозяина. – Умница девочка, – сказал Паскаль, еще больше укоротив поводок. – А теперь сидеть. – И малышка сразу села, необычайно довольная собой.

– Не понимаю, как вы это делаете… – простонала Лили. – На вас посмотреть – так это легче легкого, но я же знаю, что на самом деле все совсем не так.

– Элизабет, я давно уже заметил, что вы обладаете сильной волей. И если вы используете это свое качество во благо, то вскоре получите благовоспитанное животное, которое будет вам всецело предано. Будьте добры с ней, но не давайте послаблений. Понятно? Ну, пробуйте же… – Паскаль протянул ей поводок, и Фасолинка тотчас бросилась вперед, увлекая за собой хозяйку.

– Натяните поводок! – крикнул Паскаль.

Обеими руками вцепившись в поводок, Лили уперлась пятками в землю, и Фасолинка, взмыв в воздух, удивленно взвизгнула. А Лили, захваченная врасплох отсутствием сопротивления, упала на спину. Фасолинку это ужасно развеселило, и она начала прыгать вокруг хозяйки, а затем, упершись лапками ей в грудь, принялась радостно вылизывать ее лицо. Паскаль же, глядя, как Фасолинка лижет лицо надменной дочки герцога, лежавшей на земле, не выдержал и расхохотался. Он долго не мог остановиться, наконец отсмеявшись, закричал:

– Фасолинка, прекрати немедленно!

Собачка тотчас повиновалась, но уже через мгновение, оценив настроение хозяина и решив, что за неповиновение ей ничего не будет, вновь принялась осыпать свою хозяйку влажными собачьими поцелуями. Паскаль хохотал до колик в животе, даже на колени упал, так как не мог устоять на ногах.

Наконец Лили сумела отстраниться от чрезмерно ласковой Фасолинки и с осуждением в голосе проговорила:

– Зачем вы смеетесь надо мной?

– Ох, простите… – сквозь смех пробормотал Паскаль. – Просто это… – Он снова зашелся от смеха.

– Неужели так смешно?! – возмутилась Лили.

– Да… Смешно… простите. – Паскаль утер глаза. – Пожалуйста, простите, но я не над вами смеялся, а над… над ситуацией.

– Никогда прежде не видела, чтобы вы так смеялись. – Лили попыталась встать, но мешали юбки, в которых она запуталась. К тому же свободной у нее была только одна рука, – другой Лили держала поводок с Фасолинкой. – Ой! – вскрикнула она, снова откинувшись на спину. И вдруг засмеялась, потом смутившись, прикусила губу.

Паскаль подошел к ней и протянул ей руку, помог подняться.

– Наверное, это потому, что у меня последнее время было мало поводов для смеха, – сказал он. – Впрочем, и у вас тоже. Знаете, улыбка и смех вам к лицу, – добавил Паскаль, вытаскивая из ее волос какую-то веточку.

– Мне идет улыбка?… – Лили густо покраснела. – Прежде никто так не говорил.

– Неужели? А может, вы прятали от всех свою улыбку, – тихо сказал Паскаль. Он внимательно смотрел на жену – и удивлялся. Сейчас она казалась необычайно искренней, ранимой… и очень даже привлекательной. К тому же румянец был ей к лицу. Тут их взгляды встретились, и Паскаль отметил, что глаза у нее – зеленовато-дымчатые и очень красивые. И у него вдруг возникло необъяснимое желание: захотелось осторожно стереть грязь с ее щек и поцеловать нежные розовые губы, чтобы она снова улыбнулась. Но он быстро отбросил эту идею, посчитав ее абсурдной и дикой. В этот момент она заговорила, и вновь его ждал сюрприз.

– Возможно, вы правы, – сказала Лили, глядя в землю. – Меня, наверное, трудно рассмешить. Да и мне никогда никого не удавалось развеселить, если не считать Жан-Жака и… Как я могла забыть?! Еще Чарли! Но его-то может рассмешить все что угодно.

– У Чарли очень развито чувство юмора, это верно. Вы ведь с ним поладили? Фасолинка, сидеть!

– Я никогда еще не встречала таких приятных молодых людей, как Чарли. Мне кажется, он ко всем относится без предубеждения и никаких… подвигов ни от кого не ждет. Он принимает людей такими, какие они есть. – Лили вновь посмотрела мужу в глаза. – Думаю, именно таким и должен быть настоящий друг.

– Да, пожалуй, – пробормотал Паскаль, гадая, что же могло вызвать столь внезапную перемену в настроении Элизабет – она вдруг сделалась печальной. Каким одиноким, наверное, было ее детство! Сердце его вдруг переполнилось сочувствием к ней. Судя по тому немногому, что она рассказала о себе, и по тому, что он сам видел в ее доме, детство Лили было на редкость безрадостным. И Паскаль вдруг увидел свою жену маленькой девочкой, несчастной жертвой своего отца и падре Меллита. Девочкой, выросшей без матери. Девочкой, за которую некому было заступиться. Девочкой, у которой единственным близким человеком был только брат – такой же беспомощный, как и она. А если бы она выросла в Рейвенсуолке, где не стихает смех, где любовь плещет через край, то могла бы стать совсем другой…

И очень может быть, что за этим колючим фасадом, под маской высокомерной эгоистки, пекущейся только о собственных интересах, скрывалась нежная и добрая душа. Разумеется, Паскаль прекрасно понимал, что за игру вела с ним Элизабет, и понимал, зачем она это делала. Она оказалась на редкость плохой актрисой. Но он знал, что сейчас жена говорила с ним искренне, хотя, наверное, сама не сознавала, что забыла о той роли, которую решила играть. Лили напоминала ему зверька, с которым дурно обращались. Зверька, который отчаянно жаждал любви, но боялся принять ее, опасаясь новых побоев.

И она увидела в Чарли друга… Выходит, Чарли сделал для нее больше, чем он, ее муж. Выходит, он, Паскаль, упивался собственным гневом вместо того, чтобы поискать способ избавиться от негативных эмоций. Жалея себя, он забыл о том, что страдал не он один. А ведь гнев и холодность – это совсем не то, в чем сейчас нуждалась его жена. И того, и другого ей с лихвой хватало в родном доме. Ей нужны улыбки и смех. И еще – осознание того, что о ней заботятся. Собственно, ей требовалось все то, что требовалось любому другому живому существу. И прежде всего ей нужен друг. Но сейчас не время углубляться в подобные размышления, потому что время уходит, а им, если они хотят успеть в Бержерак до темноты, надо поторапливаться. У него будет время подумать в пути.

Подняв щенка на руки, Паскаль сказал:

– Пойдем, Элизабет. У нас не так уж много времени.

Лили молча кивнула и, повернувшись к нему спиной, быстро зашагала к экипажу.

Паскаль посмотрел ей вслед, потом взглянул на Фасолинку. Встретив взгляд хозяина, собачка принялась поскуливать и вертеться у него на руках.

– Видишь, – тихо сказал он щенку, – у твоей хозяйки броня не такая уж прочная, и, возможно… Нет, это всего лишь допущение, но, быть может, ей просто нужно прийти в себя… Что ты скажешь на это?

Щенок радостно лизнул его шею. Паскаль улыбнулся и пошел следом за женой, оценивая открывшиеся перспективы.

Лили в очередной раз взглянула на мужа. Сегодня вечером он был… каким-то другим, и это весьма ее озадачивало. Взгляд ее скользнул по его темным волосам, а потом – по длинным пальцам; в этот момент он был занят разрезанием мяса. Но все-таки что же в нем изменилось? Вроде бы он стал не таким строгим, хотя и не сказал ничего такого, что могло бы заставить ее по-другому к нему относиться.

В памяти вдруг всплыли картины их сегодняшнего отдыха в лесу. Лили вспыхнула, вспомнив, как Паскаль, держась за живот, громко хохотал, стоя на коленях. И этот смех совершенно его преобразил. В те мгновения она заметила лучистые морщинки в уголках его глаз и глубокие бороздки в уголках губ. Наверное, надо много смеяться, чтобы они появились… А потом он помог ей подняться и посмотрел на нее… почти нежно. И вытащил какую-то щепку из ее волос. Причем прикосновение его было таким же ласковым, как и голос. И от всего этого она почувствовала себя… очень странно. Так странно, что на глаза вдруг навернулись слезы. Никто никогда не прикасался к ней так. Ощущение было очень необычное, и менее всего она ожидала такого от негодяя мужа.

Лили отвернулась от него. Чувства ее были в смятении. Как же так?… Она ведь его ненавидела, презирала!

Внезапно он поднял на нее глаза, взгляды их встретились. А затем… Лили вдруг испытала то же самое ощущение, что и тогда, на стене монастыря. Ей почудилось, что внутри нее все перевернулось… Она старалась не думать о том, что с ней тогда случилось, старалась вычеркнуть это воспоминание из памяти, – и вот опять…

– Элизабет, почему вы не едите? Что, не вкусно?

– Я… Спасибо, было очень вкусно. Просто я уже наелась. Но, может быть, вы… Может, вы хотите еще немного баранины, мистер Ламартин? – Лили кивнула на тарелку. – Там еще осталось несколько очень аппетитных кусочков.

– Спасибо, но я тоже наелся. И, пожалуйста, называйте меня по имени. Я бы тогда чувствовал себя гораздо комфортнее. Ведь в конце концов, мы с вами муж и жена. К чему такая официальность?

– Как пожелаете, – скромно потупившись, ответила Лили, вспомнив, что решила быть послушной.

– Спасибо. Приятно, что вы готовы уступить без борьбы.

– У меня нет желания с вами бороться. Зачем мне это?

Паскаль приподнял бровь.

– Вы действительно хотите, чтобы я ответил на ваш вопрос?

– Я… Нет, не надо. – Лили заставила себя посмотреть мужу в глаза – и тотчас пожалела об этом. Снова тот же взгляд! – Я хочу сказать… спасибо, не надо. В этом нет необходимости.

– Стоит ли вас понимать так, что вы готовы зарыть боевой топор?

– Боевой топор? О чем это вы?… – в растерянности пробормотала Лили, покусывая нижнюю губу.

Паскаль внимательно за ней наблюдал.

– Да, боевой топор. Тот самый, который вы впервые занесли над моей шеей в аббатстве Святого Кристофа. Тот самый, что вы, вероятно, собирались вонзить мне в спину, дождавшись, когда я усну. Но должен признаться: когда мы покинули Рейвенсуолк, я понял, что, скорее всего, останусь в живых.

– Я вас не понимаю… – пробормотала Лили.

– «Закопать топор» – это метафора, – пояснил Паскаль. – У североамериканских индейцев есть обычай закапывать в землю топор в знак заключения мира. У меня ощущение, что вы пытаетесь заключить мир, и я все время спрашиваю себя, чем обязан такой перемене.

Лили замерла. Неужели он догадался о ее планах?!

– Вы считаете, что я изменила к вам отношение? – еще больше растерявшись, спросила она.

– Да, – кивнул Паскаль. Положив вилку и нож на тарелку, он утер губы салфеткой, затем бросил ее на стол и, осторожно отодвинув стул, встал из-за стола.

Они остановились на ночлег в довольно скромной гостинице; здесь было довольно чисто и опрятно, но обстановка оказалась вполне спартанской. Паскаль продал карету и лошадей, которыми снабдил их отец Элизабет, а вырученные деньги потратил на дорогу – чтобы оплатить морское путешествие и приобрести небольшую крытую повозку с одной лошадью.

– А может, эта перемена имеет какое-то отношение к тому, что я везу вас к брату? – спросил Паскаль, грея руки над жаровней.

Лили потупилась и сложила руки на коленях. С минуту помолчав, проговорила:

– Вы были чрезвычайно добры, согласившись помочь моему брату. Именно поэтому я просто обязана быть с вами любезной. Кроме того… Вы же сами сказали, что не хотели бы, чтобы мой брат увидел, что мы с вами на ножах. Да мне и самой не хочется расстраивать Жан-Жака. У него и без того хватает проблем.

Паскаль кивнул, внимательно разглядывая носок своего сапога.

– Очень разумный подход, – заметил он.

– Конечно, разумный. Я все хорошо обдумала и поняла, что у меня есть причина… – Слова застряли у Лили в горле. – Быть вам благодарной, – пробормотала она.

– Да, понимаю. – Паскаль снова кивнул. Он стоял, прислонившись плечом к каминной полке, и смотрел на жену сверху вниз. – Но мне не хотелось бы вызывать у вас слишком сильное чувство благодарности, а то вы вот-вот им подавитесь.

Лили хмуро взглянула на мужа… и вдруг увидела у него на губах веселую улыбку, а в глазах – озорной блеск.

– Вы надо мной смеетесь! – возмутилась она.

– Да. И не стоит по этому поводу кипятиться. Вы должны научиться смеяться, в том числе – и над собой. В мире и так хватает несчастий, так не лучше ли обратить взгляд к светлым сторонам жизни? А дуться и хмуриться – значит, тратить драгоценное время впустую.

Лили мгновенно забыла о своем решении быть милой и благонравной.

– Кто бы говорил! Это вы все время ходите надутый!..

– Неужели? – с улыбкой спросил Паскаль. – Уверяю вас, я обычно веду себя совсем по-другому. Вы ведь не думаете, что у меня от природы хмурая и унылая физиономия? Но если это так… Тогда я – несчастнейший из смертных! Скажите, у вас не найдется зеркала?

Лили молча смотрела на него и никак не могла взять в толк, к чему он клонил.

– Что-то не так, Элизабет? Вы боитесь, что я, увидев свою хмурую физиономию, так расстроюсь, что разобью зеркало? Я так уродлив?

– Я… Я не думаю, что у вас проблемы с внешними данными, – пробормотала Лили. – И вы прекрасно об этом осведомлены.

Паскаль усмехнулся.

– Теперь вы обвиняете меня в том, что я слишком хорош собой? Я нахожу вас необычайно противоречивой натурой, Элизабет. Никак не могу разобраться, то ли я вам ужасно не нравлюсь, то ли, напротив, вам ужасно нравлюсь. До сих пор мне казалось, что я вам ужасно не нравлюсь.

– Вы мне абсолютно безразличны, – сообщила Лили. – И я считаю вас крайне самодовольным. Но разве Дом Бенетард не говорил вам, что тщеславие – великий грех?

– Не помню, чтобы мы беседовали на эту тему. Мне кажется, его больше интересовали другие черты моего характера.

– Какие же? – осведомилась Лили.

– Хм… дайте подумать. Ведь я – всего лишь скромный садовник, и память у меня никуда не годится. Ах да, вспомнил!.. Кажется, он говорил, что я слишком забывчив.

Лили невольно улыбнулась.

– Правда? А что еще он вам говорил? Если, конечно, вам удастся вспомнить…

Паскаль склонил голову к плечу и сделал вид, что задумался.

– Кажется, он говорил… что у меня лучше получается выращивать овощи, чем их готовить. Видите ли, когда я дежурю на кухне, лазарет всегда полон. Думаю, все дело в капусте. Но надеюсь, вы не сочтете это недостатком характера. Если же говорить о недостатках… О боже! Не могу припомнить ни одного.

– Тщеславие, – с ухмылкой заявила Лили. – И надменность.

– В сущности, это одно и то же, – заметил Паскаль. – А больше ничего не можете подсказать?

– Может, корыстолюбие? – предложила Лили.

– Право же, Элизабет, вы ко мне несправедливы, – обиделся Паскаль. То есть сделал вид, что обиделся.

– Что ж, возможно. Но не ошибусь, если скажу, что вы изображаете из себя бессребреника. Падре Меллит называет это грехом ложного смирения.

– Хм… Возможно, так и есть. В этом вопросе нетрудно запутаться. Но я подумаю над вашими словами. Видите ли, я никогда не могу точно определить, то ли я и впрямь строю из себя скромника, то ли просто глуповат.

Лили подавилась смешком. Падре Меллита хватил бы удар, если бы он услышал подобное.

– А как со сквернословием? – с ухмылкой спросила Лили.

– О, такое вполне возможно. Дом Бенетард действительно время от времени поднимал вопрос о моем словарном запасе, но что я мог поделать? Я обучился некоторым выражениям, когда был Николасу по колено, ну, может, по грудь. Как бы там ни было, Николас оказал на меня существенное влияние. Боюсь, что кое-кто из монашеской братии мог бы обвинить меня и в святотатстве, но Дом Бенетард проявил куда больше понимания. Лишь иногда меня отправляли в мою келью на целый день в качестве наказания.

– А как вы встретились? – спросила Лили.

– С Домом Бенетардом? В отличие от вас, я вошел в монастырь через парадный вход, – с улыбкой ответил Паскаль.

– Нет, я имела в виду графа. То есть Николаса.

Улыбка Паскаля мгновенно исчезла, и он со вздохом проговорил:

– Это долгая история, и она не для этого вечера. Достаточно сказать, что я обязан ему жизнью.

Лили почувствовала себя так, словно ее строго отчитали. Щеки ее вспыхнули, и она тихо сказала:

– Прошу прощения… Я не хотела ни о чем допытываться и…

– Вы ничего дурного не сделали, – перебил Паскаль. – Просто есть темы, на которые трудно говорить. Возможно, когда-нибудь, когда мы лучше друг друга узнаем и между нами установится доверие, я смогу поговорить с вами об этом. Но пока такое время не пришло.

Сердце Лили как-то странно екнуло. Ей сделалось неловко из-за того, что она невольно затронула больную для мужа тему. И к этой неловкости примешался стыд; ведь Паскаль не стал притворяться, он был с ней предельно честен.

– Простите, – прошептала Лили, и на сей раз она нисколько не притворялась. – Я больше не буду об этом спрашивать.

– Знаете что, Элизабет?… – Паскаль быстро подошел к ней и, взяв ее лицо в ладони, заглянул ей в глаза. – Никогда не бойтесь о чем-либо у меня спрашивать. Я лишь прошу вас запомнить: иногда я не смогу дать вам ответ или же мой ответ окажется не очень-то для вас приятным. Но меня куда больше устроила бы абсолютная честность между нами, чем глупые игры, которые никуда не ведут. – Отступив на шаг, Паскаль добавил: – Я собираюсь прогуляться с Фасолинкой перед сном. Нам завтра надо выехать рано утром, если мы хотим доехать до Сен-Симона до заката. Доброй ночи и сладких снов.

Покинув гостиную, Паскаль осторожно прикрыл за собой дверь. Лили же почувствовала себя так, словно в ее душе вновь произошел какой-то перелом, но как это произошло и почему, она не понимала. Однако сомнений быть не могло: впервые с тех самых пор, как ее передали Паскалю Ламартину, она не чувствовала ни гнева, ни обиды, ни страха. Более того, впервые в жизни в душе ее пробудилась надежда. Надежда на то, что все у нее сложится. Прикоснувшись к лицу, Лили вдруг обнаружила, что по щекам ее текут слезы. И это тоже было непонятно. В этот момент она не могла сообразить, что впервые в жизни к ней отнеслись с участием.

Глава 9

А утром муж пригласил ее занять место рядом с ним на козлах, хотя прежде никогда подобного не предлагал. В первый момент Лили растерялась, но после непродолжительных колебаний быстро забралась на сиденье. Место кучера имело ряд преимуществ по сравнению с пассажирским – здесь и обзор получше, и свежий воздух. Кроме того… Лили скорее проглотила бы язык, чем в этом призналась, – но она была рада обществу мужа. И она никогда еще не сидела рядом с кучером, а новые впечатления – это всегда интересно.

Обсаженная с обеих сторон серебристыми тополями, дорога петляла среди живописных зеленых холмов и плодородных долин. И повсюду были разбросаны небольшие деревеньки; некоторые из них взбирались на вершины холмов, другие же, напротив, затаились в ложбинах между холмами. Но все они так естественно вписывались в ландшафт, что казались творением природы, а не делом рук человеческих.

Какое-то время они ехали через лес с густыми дубовыми и каштановыми зарослями, и Лили с наслаждением вдыхала терпкий запах влажной земли и молодой листвы. А потом, когда лес остался позади и повозка покатила мимо обширных полей со всевозможными злаками, Лили заметила, что весенние ароматы уступили место летним. Солнце припекало все сильнее, но Лили это нравилось. Нравился ей и теплый ветерок, ерошивший волосы. Фасолинка же то и дело прижималась к ней, и это тоже было приятно. Лили знала, что грешно получать удовольствие от чувственных ощущений, но ей было все равно.

Паскаль говорил мало, и взгляд его был устремлен на дорогу, но Лили это вполне устраивало. Она все еще чувствовала себя не вполне уверенно после того странного приступа, что случился с ней вчерашним вечером. Но что же именно с ней случилось? Наверное, ее состояние можно было описать двумя словами: смятение чувств. Лили долго и упорно убеждала себя в том, что ее муж – редкостный негодяй и ничтожество. И ведь этот человек мог, оказывается, улыбаться, смеяться и даже шутить! Более того, он испытывал душевную боль…

Лили украдкой взглянула на мужа. Ветер слегка шевелил его шелковистые волосы. С темными волосами, карими глазами и бронзовым загаром он вполне мог бы сойти за цыгана. И разве цыгане живут не так, как сейчас живет она, Лили? Живет, не связывая себя никакими условностями, и колесит по бесконечным дорогам со своим верным псом. Как замечательно, когда между тобой и солнцем нет ничего, кроме неба! Впереди же у тебя ничего, кроме дороги, и позади тебя ничего, кроме последней стоянки…

Паскаль перед отъездом из гостиницы купил хлеба, сыра и бутылку вина, и Лили предстояло порезать хлеб и сыр. Она взялась за дело – и цыганская жизнь потеряла свою привлекательность. Лили кое-как смогла порезать хлеб, но ломти получились еще более уродливые, чем за завтраком с Чарли. А что касается сыра, то мышь справилась бы с этой задачей лучше нее – всякий раз, как Лили пыталась отрезать кусочек, сыр крошился под ножом, и в конце концов вместо целого куска остались лишь крошки.

Лили снова взглянула на мужа, проверяя, заметил ли он ее огрехи. Но он смотрел только вперед, на дорогу. Тогда она попыталась быстренько вдавить крошки сыра в хлеб, затем протянула ломоть Паскалю. Тот взял свою порцию и на всякий случай переложил хлеб на другую сторону сиденья, подальше от Фасолинки. Собачка очень внимательно следила за процессом сервировки, а потом, при раздаче еды, приняла стойку.

– Спасибо, – сказал Паскаль, не глядя на жену.

Лили пристально на него посмотрела. Ей показалось или она действительно заметила смешливые искорки у него в глазах?

– Открыть вино? – спросил он.

Лили медлила с ответом. Наконец решительно заявила:

– Я сама это сделаю. У меня тут где-то штопор есть. – И она принялась за дело.

Через несколько минут, когда стало ясно, что она вогнала пробку внутрь, на середину горлышка, Паскаль потянулся за бутылкой и вручил ей поводья – еще одно испытание! Лили запаниковала – даже забыла обидеться.

– Просто держите их свободно, – сказал Паскаль. – Нет, не натягивайте. Держите свободно. Вы же не хотите поранить рот бедному животному. Да, вот так. Правильно, Элизабет. – Он ободрил ее улыбкой. – Лошадь сама прекрасно знает свое дело. Так, дайте мне штопор, а не то мы умрем от жажды. Нет, не смотрите на меня, смотрите на дорогу. Вот так, хорошо.

Через минуту-другую этот негодяй умудрился-таки вытащить пробку. Затем налил вино в кружки, которые вытащил из заплечного мешка, лежавшего рядом с ним на сиденье, и протянул одну из кружек жене, после чего забрал у нее поводья.

– Вы никогда прежде не управляли лошадьми? – спросил он словно невзначай.

– Нет, мне никогда не представлялась возможность, – ответила Лили, вонзая зубы в хлеб с сыром.

Тут Паскаль вдруг проникся интересом к пастбищу, находившемуся слева от дороги.

– Полагаю, ваш отец считал, что управлять экипажем – занятие не для леди, – сказал он спустя минуту или две.

– Причина не в этом, – ответила Лили, глотнув вина, чтобы запить суховатый хлеб. – Он считал занятия такого рода баловством и пустой тратой времени. Мол, есть дела поважнее…

– И что же это за дела? – Паскаль скормил кусок хлеба с сыром Фасолинке, после чего с любопытством взглянул на жену.

– Учеба, чтение, молитвы…

– А вышивание?

– Да, и еще вышивание. Но читать – только отрывки из Библии. Мне понадобилось четыре года, чтобы закончить «Первое послание коринфянам». – Сказав это, Лили невольно вздрогнула.

Паскаль уставился на нее во все глаза.

– Вы серьезно?…

– Да, конечно. Вам, должно быть, такие занятия очень нравятся, раз вы жили в монастыре.

– Что, вышивание? – усмехнулся Паскаль. – Вообще-то нет, не нравится. Я предпочитаю садоводство.

– Но вы же поняли, что я имела в виду, – в раздражении проговорила Лили. – Я говорила о молитвах… и прочем в этом роде. Я понимаю, что вы там просто работали. Но разве вы не должны были ходить в церковь по пятнадцать раз в день?

Паскаль тихо рассмеялся.

– Ну, не пятнадцать. Но верно, мне это нравилось.

– Нравилось?! – изумилась Лили. – Такое не может нравиться! Не может и не должно!

– Не должно нравиться? Тогда для чего же молиться, если вы не получаете от этого удовольствия?

– Для того, чтобы с тоской вспоминать все свои прегрешения и просить у Бога прощения.

– В самом деле? – с каменным лицом спросил Паскаль.

– Да, конечно. Неужели монахи вас этому не научили? – проворчала Лили.

Паскаль медленно покачал головой.

– Нет, не научили.

– А следовало бы. Но я полагаю, они решили, что это не их дело. Ведь монахи мало говорят, верно? – Лили достала из мешка два яблока и взяла нож, но Паскаль тут же отобрал у нее одно из них, не позволив ей его искромсать.

– Я предпочитаю есть яблоки такими, какими их создал Господь, – пояснил он все с той же смешинкой в глазах. – Знаете, вы заставили меня взолноваться. Возможно, мне следует написать Дому Бенетарду и проинформировать его о том, что у него неправильное представление обо всем, что касается теологии и отправления культа. Ведь в монастыре монахи идут на молитву с радостью. Они понятия не имеют о том, что по замыслу Божьему должны чувствовать себя несчастными.

Лили недоверчиво посмотрела на мужа.

– Вы снова меня дразните, да?

– Да, я вас дразню. И я совсем не удивлен тому, что вы не верите в Бога, если имеете о Нем такое жуткое представление. Я бы тоже в Него не верил на вашем месте. Кто захочет постоянно чувствовать себя несчастным? Скажите, вы когда-нибудь были свидетельницей рождения новой жизни?

Лили молча покачала головой.

– А видели, как что-либо погибает?

Лили пожала плечами.

– Нет. Хотя… Да, однажды я видела раздавленную колесом кареты лягушку. Это выглядело омерзительно.

– Да, могу представить. Но суть в том, что вера – это не то, чему можно найти объяснение. Она или есть, или ее нет. Но если видишь руку Господа в каких-то событиях, что происходят у тебя на глазах, то поверить проще. Так вот, наблюдая рождение и смерть, я обнаружил, что таким образом можно упорядочить свое представление о мире.

– Не думаю, что мне захочется видеть роды или смерть. – Лили поморщилась. – Ни то, ни другое не кажется мне приятным для глаз.

Паскаль взглянул на жену с восхищением.

– У вас и впрямь интересные представления о жизни, – заметил он. – Вижу, нам с вами предстоит много трудиться…

– Если вы надеетесь обратить меня в свою веру, то зря теряете время, – язвительно проговорила Лили. – Падре Меллит очень старался, только ничего у него не вышло. Я своего мнения не изменю. У меня к жизни научный подход, и я не верю в то, что не имеет разумного объяснения.

Паскаль вонзил зубы в яблоко.

– Насчет научного подхода я с вами согласен, – сказал он, прожевав.

– Правда?… – удивилась Лили.

– Да, конечно. Знания и мастерство необходимы в самых различных делах. – Паскаль снова куснул яблоко. – Так вот, я… Я думаю, что наши с вами взгляды на жизнь различаются в следующем: я верю, что мы существуем на этой земле не просто в результате биологического процесса. Мы существуем благодаря биологическому процессу… в высшей степени совершенному. И наше тело – лишь временное пристанище. Тело преходяще, а мы – нет. Теперь понимаете?

Лили молча пожала плечами. Она никогда прежде не слышала, чтобы так говорили о вере, и подобные речи мужа вызывали у нее тревогу, но в то же время интриговали.

– А как насчет греха? – спросила она с лукавой улыбкой. Лили прекрасно знала, что ее муж – грешник, закоренелый к тому же, так как никогда в своих грехах не признается.

– Что насчет греха? – переспросил Паскаль. – Если вы спрашиваете о человеческих слабостях, то ответ будет один: мы все им подвержены.

– Нет-нет! – теряя терпение, воскликнула Лили. – Я имею в виду настоящий грех, тот самый, из-за которого вам век в аду гореть.

Паскаль пожевал нижнюю губу, затем скосил взгляд на жену.

– Я должен сделать признание, – сказал он. – Я не верю в ад.

– Так я и знала! – возликовала Лили. – Так можете ли вы назвать себя христианином? А в рай вы верите?

– Да, в рай верю.

– Но как можно верить в одно и не верить в другое? – спросила Лили. – Вы непоследовательны.

– Пожалуй, я мог бы объяснить свою позицию, – с улыбкой ответил Паскаль.

– Так объясните же, – сказала Лили. Ох, почему он так посмотрел на нее?! Ведь когда муж так на нее посмотрел, она не могла не подумать о том, что он представляет серьезную опасность для женских сердец. И в этом не было ничего удивительного. При его-то внешних данных! И если кому-то и стоило переживать из-за перспективы попасть в ад, то это ее негодяю мужу!

– Я верю, что Господь любит все Свои создания вне зависимости от их ошибок, – сказал Паскаль, глядя куда-то вдаль. – И поэтому Он не отправляет тех из нас, кто сбился с пути, в геенну огненную – это было бы совершенно бессмысленно. Я думаю, Он дает нам шанс возвращаться вновь и вновь, пока мы не исправимся окончательно.

– Тогда вы не можете считать себя католиком, – сказала Лили, глядя на мужа так, словно перед ней был черт с рогами. – Вы вообще христианином быть не можете! Как вас пустили в монастырь?!

Паскаль тихо засмеялся.

– С этим проблем не возникло. Может, вы и правы, считая меня никчемным католиком. Но я очень хороший садовник. К тому же хочу вам напомнить: я не был там монахом. Кроме того, Элизабет, Бог есть Бог – как бы вы на Него ни смотрели.

– Существует только одна истина, – с важным видом заявила Лили.

– Неужели?… А чем же тогда занимался Бог до того, как был составлен символ веры? Наказывал Своих тварей за пробелы в теологии?

Лили насупилась. Она никогда не думала о Боге таким образом.

– Но разве вы не должны верить в то, что Христос – Сын Божий, что он умер и смертью своей искупил наши грехи, благодаря чему мы приобрели жизнь вечную? То есть так считается, – поспешно добавила Лили.

– Да, я верю в это. Хотя не совсем так, как излагает Церковь. Как-нибудь спросите меня о первых двух Вселенских Соборах – Никейском и Константинопольском. Они проливают интересный свет на некоторые теологические доктрины.

Лили закатила глаза.

– Никейский Собор состоялся в 325 году, а Константинопольский – в 381. И Константинопольский Собор был созван специально для того, чтобы покончить с доставляющими неприятности еретиками вроде вас.

– Да, так считается. Но моя версия того, что на самом деле происходило на обоих этих Соборах, сильно отличается от той, которой потчевали вас. Церковь порой передергивает факты ради собственной выгоды. А вас, Элизабет, так закормили теологией, что хватит на всю жизнь. Потому я не могу вас осуждать.

– Вы так и не ответили на мой вопрос, – ехидно заметила Лили. – Что же все-таки происходит с нехристианами, если Господь не поленился послать нам Христа со Словом Божьим?

– Я думал, что ответил на ваш вопрос. Рай остается раем, Элизабет, верите вы в него или нет. Неужели вы считаете, что Господь может отвергнуть Им же созданных тварей только потому, что они не являются адептами какой-то определенной религии? Есть ли в этом смысл?

У Лили не было ответа на этот вопрос.

– И все же я считаю вас еретиком, – заявила она.

– А вы – атеистка. Мы составляем прекрасную пару, не находите? Как вы думаете, какого мнения о нас был бы падре Меллит? Скорее всего, он бы очень пожалел о том, что не может вернуть испанскую инквизицию.

Лили ухмыльнулась.

– Он и есть испанская инквизиция!

– Я тоже так думаю. Впрочем, не важно. Падре Меллит больше не имеет отношения к вашей жизни.

«Зато ты имеешь, – подумала Лили. – И мне хотелось бы знать, что из этого получится».

Когда впереди показались скалистые отроги из белого известняка, Лили поняла, что они уже близки к цели, и затаила дыхание.

И действительно, вскоре они приблизились к повороту, за которым открывался вид на поместье Сен-Симон, которое Лили любила больше, чем Сазерби-Парк или любое из отцовских имений (включая и те, что принадлежали ей, вернее – ее мужу, как это ни печально). В Сен-Симоне было нечто такое – несмотря на его запущенность, – что находило горячий отклик в ее душе, а чувства, которые она испытывала к этим местам, были сродни тем, которые мать может испытывать к своему младенцу. Поместье нуждалось в защите, в надлежащем уходе, но главное – в любви. Конечно, ее сводный брат не был беспомощным младенцем, но Лили относилась к нему именно как к младенцу.

Маленькая речка Сер (приток гораздо более полноводной реки Дордонь), по мосту через которую они только что проехали, таинственно поблескивала, и Лили, глядя в ее воды, радостно улыбалась.

– Смотрите, смотрите туда! – воскликнула она, дергая Паскаля за рукав. И указала рукой наверх.

Шато де Сен-Симон – древний замок – был построен предками Жан-Жака на вершине холма, и казалось, что прямоугольные башни и островерхие крыши замка, упирались прямо в закатное небо.

Паскаль остановил лошадь и, задрав голову, посмотрел на замок. Он тотчас узнал серый и желтый известняк, послуживший материалом для строителей, оценил изящество зубчатых стен и башенок, формой напоминавших перечницы, затем перевел взгляд на холмы, склоны которых были засажены лозой. Но виноградники эти вовсе не выглядели здоровыми и сильными. Паскаль закрыл глаза и сделал глубокий вдох, пытаясь прочувствовать место. Сен-Симон произвел на него неожиданно сильное впечатление, а от красоты замка дух захватило. Но куда важнее земля, а она явно была больна, и это обстоятельство показалось Паскалю довольно странным – ведь все прочие земли, через которые они проезжали, выглядели вполне здоровыми. Так отчего же тут земля бесплодна?

Прищурившись, Паскаль вновь окинул взглядом холмы с виноградниками и соседние земли. Он не заметил каких-то явных различий в топографии; возможно, здесь был какой-то особенный микроклимат, но ничего определенного нельзя было сказать, пока он тщательно все не изучил.

– Сразу же отведете меня к вашему брату, – сказал Паскаль, обернувшись к жене. – Тут предстоит много работы.

Глава 10

Стоя у окна, Жан-Жак с удивлением смотрел на замковый двор, куда только что по перекидному мосту въехал экипаж. С тех пор, как три года назад он перебрался из Парижа в эту глушь, к нему мало кто заглядывал – и слух о том, что у него кончились деньги, быстро разнеслись по столице. А где нет денег, там и веселья нет – эта истина в столице известна всякому.

Жан-Жак уже потирал руки в предвкушении от встречи с кем-то из старых друзей, но одно обстоятельство смущало… Экипаж был незнаком ему, а на дверце он не увидел герба. К тому же на запятках не было лакеев. Да и единственная лошадь не слишком впечатляла своим видом… Недоумения его разрешились, когда он услышал голос сестры. Жан-Жак высунулся из окна библиотеки и присмотрелся. Да, это действительно Элизабет, которая, к тому же, сидела рядом с кучером.

Жан-Жаку тотчас захотелось запереться от сестры в одной из многочисленных башен; он совершенно не был готов к общению с Лили, давно уже вынашивавшей планы, касавшиеся Сен-Симона, – планы, воплощать которые в жизнь Жан-Жак отнюдь не стремился. Втайне он испытывал облегчение, когда сестра, уехав от него среди ночи, так и не вернулась. Прочитав оставленную ею записку, Жан-Жак заключил, что она отправилась в Англию, где и собиралась искать «решение его проблем». С тех пор он не получил от Лили ни весточки, что вообще-то было вполне в ее духе. Кроме того, Жан-Жак был уверен: вернувшись в Сазерби-Парк, Лили получила от отца надлежащее внушение, и теперь он уже никогда не повторит своей ошибки и не выпустит ее не то что из страны, а даже из дома.

И все же она опять здесь, в Сен-Симоне! Более того, сестра приехала в сопровождении мужчины, которого Жан-Жак никогда прежде не видел. Компаньонки же, что не менее странно, при Лили не было.

Жан-Жак со стоном закрыл глаза. Куда бы ни направилась его сестрица, следом за ней вереницей тянулись неприятности, и ему даже подумать было страшно о том, чем может закончиться ее очередная эскапада. А у него, Жан-Жака, не было ни малейшего желания общаться с отцом Лили… Его даже передернуло при воспоминании об этом деспоте.

Увы, неизбежное произошло – раздался стук в дверь. Жан-Жак вздохнул и пошел открывать, поскольку Оливер, совмещавший обязанности привратника, охранника и дворецкого, куда-то запропастился. Впрочем, местонахождение слуги нетрудно было угадать; скорее всего, он сейчас кувыркался в постели с горничной – обычное для него занятие. Жан-Жак отворил тяжелую дверь.

– Жан-Жак! – воскликнула Лили и бросилась на шею к брату, едва лишь он открыл дверь. – О, Жан-Жак, как я рада тебя видеть! После нашей последней встречи и месяца не прошло, а я уже скучаю так, словно целый год тебя не видела! Как ты? Здоров ли? Есть хорошие новости?

Жан-Жак взглянул за спину сестры, пытаясь понять, кто же такой ее спутник.

– Нет, ничего нового, – ответил он, стараясь высвободиться из объятий Лили. – А у тебя как? Где успела побывать? Чем занимаешься? И кто, смею спросить, этот джентльмен, с которым ты приехала? Кстати, почему с тобой нет компаньонки?

– Это Паскаль Ламартин, мой муж. И он приехал, чтобы занять у тебя место управляющего, – с жизнерадостной улыбкой сообщила Лили.

Жан-Жак замер на мгновение. После чего протер глаза и, уставившись на сестру, пробормотал:

– Твой муж?…

– Да, муж, – ответила Лили.

– А твой отец… Он в курсе?…

– Конечно, в курсе! Он благословил наш брак. Видишь ли, месье Ламартин – католик.

– А… понятно. Это все объясняет.

– Ну… не все, но не волнуйся. Папа ничего не имел против нашего брака, он даже ему способствовал. И теперь, когда он сбыл меня с рук, никакая опасность со стороны моего отца нам не грозит. А вот самая главная и самая радостная новость!.. Мы приехали сюда жить, и мой муж, поскольку он садовник… В общем, он предложил свои услуги по управлению твоим поместьем. Чудесно, правда?

– Так в этом и состоит твое «решение моих проблем»? – Жан-Жак со вздохом провел ладонью по волосам. – Ты вышла замуж за садовника, чтобы я обзавелся управляющим? Ты в своем уме?! – Он повысил голос до крика.

– Разумеется, в своем. И все произошло совсем не так, как ты думаешь. То, что месье Ламартин садовник, – это просто совпадение. И он был настолько любезен, что предложил свою помощь, когда узнал про твои трудности.

Жан-Жак снова вздохнул.

– Лили, но я не понимаю…

– Ничего удивительного, – внезапно перебил хозяина Паскаль. – У вашей сестры очень своеобразная манера изложения. Может, нам всем стоит присесть? Возможно, я смог бы лучше объяснить вам ситуацию. Кроме того, я бы хотел получить ответы на кое-какие вопросы, чтобы определить, что именно следует сделать в вашем положении и можно ли вообще его исправить.

Жан-Жак кивнул, отошел от двери и жестом пригласил гостей в дом.

– Прошу вас, заходите. Лили, я поговорю с месье Ламартином наедине. А ты пока погуляй или посиди где-нибудь.

Паскаль обернулся к жене.

– Фасолинке неплохо бы размяться. Только держите ее на поводке и не забудьте, о чем я говорил вам вчера. Требуется твердость. И еще, Элизабет… Пожалуйста, не волнуйтесь. Мы с вашим братом разрешим все недоразумения. Желаю приятной прогулки. Полюбуйтесь закатом, он сегодня обещает быть особенно красивым. Вы ведь любите смотреть на закат, не так ли? – Паскаль улыбнулся жене, и в глазах его снова заплясали веселые искорки.

А потом Жан-Жак повел его в замок, а Лили осталась стоять у двери. Чуть помедлив, она отправилась за Фасолинкой, запертой в экипаже.

– Не переживай, Фасолинка, – шепнула Лили в бархатное ушко собачки, крепко прижимая ее к себе. – Ты же слышала, что сказал Паскаль. Как-нибудь все устроится. А сейчас давай-ка погуляем. – Лили опустила щенка на землю и пристегнула поводок. – Нет, еще рано. Сидеть!

Но Фасолинка почему-то не выполняла ее команды и тотчас же бросилась бежать, волоча за собой поводок, так что Лили вынуждена была погнаться за ней.

Паскаль обвел взглядом пустой холл, обратив внимание на те места, где, скорее всего, еще совсем недавно висели картины и гобелены. Замок находился в столь плачевном состоянии, как и казалось Лили, но было совершенно очевидно, что деньги отсюда утекали, а не вкладывались, – хотя именно последнего требовала любая недвижимость.

Жан-Жак проводил гостя в удобную и хорошо обставленную библиотеку; эту комнату хозяин, видимо, решил пощадить. Налив себе и гостю по бокалу коньяка, Жан-Жак протянул один из бокалов Паскалю и проговорил:

– Так почему же вы женились на моей сестре?

– Потому что ее отец хотел этого союза, – ответил Паскаль. – Вероятно, герцог посчитал, что его дочь засиделась в девицах. Он хочет наследников, если я не ошибаюсь.

Жан-Жак криво усмехнулся.

– Герцог ничего не хочет в этой жизни. За исключением своего, как он полагает, почетного места в раю. Я искренне надеюсь, что он его не получит, даже если доберется до небес. Но почему именно вас он выбрал на роль поставщика наследников?

– Потому что я оказался ему удобен, – ответил Паскаль, глядя прямо в глаза собеседнику.

– Удобен?… Мне, право, совсем нетрудно в это поверить. Но должен признаться, я совершенно ничего о вас не слышал. Ламартин, говорите? Не думаю, что мне знакома семья с такой фамилией.

– Ничего удивительного. Мои родители – не из аристократических кругов.

– А… вы представитель буржуазии?

Паскаль промолчал, давая понять, что ответ очевиден.

– Странно, что мой отчим дал согласие на ваш брак, – в задумчивости пробормотал Жан-Жак. – Вы утверждаете, что действительно любите мою сестру?

– Нет, я этого не утверждаю, – с грубой прямотой ответил Паскаль. – Я едва ее знаю. И я хотел этого брака не больше, чем она. Но выхода не было. Монкрифф принял решение, и я вынужден был поступить так, как он решил.

– Значит, все это дело рук Монкриффа, а вы тут ни при чем? – с усмешкой проговорил Жан-Жак. – Но с чего бы ему вдруг принять такое решение?

– Как я уже говорил, ему так было удобно. Воспользовавшись моим обещанием – я дал его одному дорогому мне человеку, – герцог заставил меня жениться. И я бы предпочел более не распространяться на эту тему. Что же касается вашей сестры, то у нее просто не было выбора. Ваш отчим и падре Меллит заперли ее в часовне на десять дней, чтобы заставить подчиниться.

Жан-Жак нахмурился, вспомнив, как его самого запирали и регулярно избивали.

– Будь он проклят, этот падре! Будь прокляты они оба! Господи, эти двое стоят друг друга!

– Как бы то ни было, Лили выжила, и теперь мы – муж и жена.

– И вы с ней – здесь, что по меньшей мере странно. Однако же, принимая во внимание богатство Лили, то есть все то, что вы получили в качестве приданого… Выходит, вы неплохо устроились, месье. Скажите, моя сестра рыдала у вас на плече и умоляла приехать сюда, чтобы спасти меня?

– Вообще-то я узнал о ваших проблемах от своего брата, с которым Элизабет решила поделиться. – Так и не сделав ни глотка и поставив свой бокал на стол, Паскаль пояснил: – Женившись на вашей сестре, я лишился работы, а ваша ситуация показалась мне интересной, и потому я предложил приехать сюда и посмотреть, что можно сделать.

– Не думаю, что вы можете что-либо исправить, месье Ламартин. Если, конечно, вы приехали не для того, чтобы предложить мне деньги, о чем Лили наверняка вас просила.

– Нет, я не намерен снабжать вас деньгами. Напротив, потребую платить мне жалование.

Жан-Жак хрипло рассмеялся.

– Жалование?… Вы говорите о жаловании, имея в своем распоряжении все имущество моей сестры? Вы, верно, шутите!

– Нисколько. Я отказался прикасаться к деньгам вашей сестры, и мне нужно зарабатывать на жизнь.

Ошеломленный этим заявлением, Жан-Жак молчал.

– Я также должен внести ясность и по другому вопросу. Я не возьмусь за эту работу, пока не осмотрю виноградники, – продолжал Паскаль. – Но если потом мы с вами придем к согласию и заключим договор, вы должны будете делать все, что от вас потребуется. Более того, я настаиваю на том, чтобы вы дали мне слово. В противном случае наш разговор окончен.

Жан-Жак в изумлении уставился на гостя.

– Я… Простите, я правильно вас понял? Вы именно «настаиваете»? Да вы понимаете, с кем говорите, месье?

– Да, я знаю, что вы – герцог Сен-Симон. Впрочем, мне абсолютно безразлично, кто вы такой. Мне достаточно того, что вы – брат моей жены и хозяин этой земли с умирающими виноградниками.

– Я прекрасно знаю, чем владею, месье, – проговорил Жан-Жак; скулы его покрылись красными пятнами.

– Мне кажется, вы кое о чем забыли, – продолжал Паскаль. – Я должен напомнить вам о том, что ваши виноградники умирают. Но если они будут спасены, то не только вы обеспечите себе доход. Ведь будет спасена и целая деревня, которая от вас зависит. Я внимательно смотрел по сторонам, когда мы проезжали по вашим землям. И то, что я видел… Это самая настоящая нищета. Люди в отчаянии, они выглядят так, словно едва сводят концы с концами. И такое продолжается не один год…

– Не я в этом виноват, – бросил в ответ Жан-Жак. – Так было задолго до того, как я сюда приехал.

– А если я найду способ заставить вашу лозу давать урожай, то многие обогатятся. И тогда отношение к вам будет уже совсем другое. Вы со мной согласны?

Жан-Жак в недоумении заморгал. С ним никто прежде не говорил в таком тоне, если не считать отчима и падре Меллита, от которых он сбежал при первой же возможности и очень этому радовался. И что-то странное было в этом человеке… Наружность он имел приятную, не кричал, не вращал глазами, говорил же очень спокойно, – но почему-то у Жан-Жака было ощущение, что он стоял один на поле боя, а на него наступала целая неприятельская армия. Этот Паскаль Ламартин, как видно, не испытывал ни малейшего уважения к титулам, как, впрочем, и к богатству.

Взяв себя в руки – он не позволит какому-то простолюдину запугать его! – Жан-Жак с надменным видом проговорил:

– Хорошо, осмотрите виноградники. И если посчитаете, что сможете что-то сделать, беритесь за дело. У меня все равно нет никого, кто мог бы этим заняться. Но предупреждаю: я смогу платить вам лишь жалкие крохи.

– Я готов подписать договор, по которому вы сейчас будете платить мне самое скромное жалование. Но если урожай окажется таким, на какой я надеюсь, то я захочу получить небольшую долю прибыли. Скажем, пятнадцать процентов. Это, как я рассчитываю, устроит и вас. Если же мои усилия не принесут плодов, то дополнительная плата мне не нужна.

– Надеюсь, вы не рассчитываете жить здесь, в замке, – сказал Жан-Жак, нервно вращая в руке бокал.

– Нет. Я предпочел бы жить в любом другом месте, хотя оно должно находиться рядом с виноградниками. Если у вас есть какой-нибудь дом для сдачи в аренду, который в настоящий момент пустует, я был бы вам очень благодарен. Нам с женой не надо особых удобств.

– То есть вы хотите сказать, что сами не хотите жить в замке? – удивился Жан-Жак.

– Не думаю, что это было бы мудрое решение.

Жан-Жак не мог поверить в такую удачу. Расплывшись в улыбке, он сообщил:

– Неподалеку отсюда есть коттедж. Он находится у подножья холма, перед въездом в городок. Поезжайте по той узкой дороге, что ведет направо. Вы не сможете не заметить этот дом. С западной стороны к нему пристроен амбар, а на южной стороне разбит то ли сад, то ли огород. Домик невелик, и он не в самом лучшем состоянии. И я не знаю, сколько мебели…

– Мы справимся.

– Вы – возможно. Но как же Лили?…

– Ваша сестра будет жить там, где живу я.

Жан-Жак усмехнулся.

– А… укрощаем строптивую? Понятно. Желаю удачи. Многие пытались до вас, но никому это не удавалось. И меньше всего – ее отцу и его сообщнику.

Глаза Паскаля сверкнули гневом.

– Я не имею с ними ничего общего! И прошу вас не отзываться о моей жене столь неуважительно. Вы же сами заметили, что дома с ней обращались не лучшим образом…

Жан-Жак пожал плечами. «Почему же этот Паскаль Ламартин так на меня действует?» – спрашивал он себя.

– Да, вы правы, месье. Поверьте, я не имел в виду ничего дурного.

– Рад это слышать. Я встречусь с вами завтра утром, после того, как осмотрю виноградники. Десять часов вас устроит?

– Десять?… – переспросил Жан-Жак, для которого утро обычно начиналось не раньше полудня. – Да, я смогу принять вас в десять.

– Вот и хорошо. Тогда до встречи. – Паскаль протянул герцогу руку.

– Я… Э… Все это так неожиданно… – пробормотал Жан-Жак, пожимая руку гостя.

– Да, я вас понимаю. Скажите, кто-нибудь может рассказать мне о виноградниках? О том, какими они были в прошлом…

– Полагаю, месье Жамард, – ответил герцог. – Только хочу вас сразу предупредить: вы услышите одни лишь нелепые легенды. Всякую чушь о наследниках и о том, что земля так и не оправилась от горя…

– Ваша сестра мне ничего подобного не рассказывала, – нахмурившись, заметил Паскаль.

– Не рассказывала, потому что все это – вздор, в который она не верит. Так же, как и я. Здешние крестьяне думают, что виноградники не дают урожай все эти годы, потому что наследник покинул свои земли. И они считают, что земля не оправится, покуда наследник не вернется. Что тут скажешь? Наследник-то вернулся, а люди по-прежнему недовольны. Я не знаю, какого дьявола они от меня ждут! Я что, волшебник? Они думают, я взмахну волшебной палочкой – и все будут процветать?! – Жан-Жак поморщился и сокрушенно покачал головой. – Ленивое дурачье – вот кто они такие. А если вы меня спросите, то я скажу, как было дело… Эпидемия тифа, свирепствовавшая в этих местах, выкосила всех толковых людей, за лозой стало некому ухаживать, и она начала чахнуть. Вот вам и объяснение…

– Эпидемия тифа? А после этой трагедии были заболевшие?

– Насколько мне известно – нет. Но я живу здесь только три года, и мне никто ничего не рассказывает. Впрочем, не думаю, что тут свирепствует тиф. А почему вас это интересует?

– Так, просто стало интересно… Иногда одно связано с другим, хотя на первый взгляд так не кажется.

– О чем это вы?… О суевериях?

– Нет, не об этом. Но знаете… Когда людьми овладевает отчаяние, рождаются суеверия. Это же самое относится и к земле. Очень часто здоровье людей зависит от здоровья земли – и наоборот. – Паскаль пожал плечами. – Но сейчас не время об этом говорить. Скоро стемнеет, а нам надо устраиваться на ночлег. У вас есть лишние свечи, немного хлеба, сыра или, возможно, холодного мяса, что мы могли бы взять с собой? Да… и еще постельное белье. Одеяла тоже нам пригодились бы.

– Да-да, конечно. Мой слуга соберет для вас все необходимое и привезет на место. Если я правильно помню, в амбаре должны быть дрова. – Жан-Жак не заглядывал в эту хижину уже три года, но был уверен, что дрова все еще там.

– Я поищу, – сказал Паскаль. – Спасибо. – С этими словами он развернулся и вышел из комнаты.

Герцог же с облегчением вздохнул. С сестрой он бы еще мог кое-как ужиться (особенно в том случае, если бы она взяла на себя все расходы по своему – да и его, Жан-Жака, – содержанию), но Паскаль Ламартин… Рядом с этим человеком Жан-Жак чувствовал себя крайне неуютно. Этот простолюдин отдавал приказы с таким видом, словно делал это всю жизнь. Конечно, ему, Жан-Жаку, это не нравилось. Но, увы, в его положении лучше не спорить. Более того, он должен быть благодарен сестре за то, что привезла к нему садовника. Герцог также понимал, что должен был испытывать чувство вины из-за того, что его сестра вышла за садовника. Ведь она сделала это, пытаясь хоть как-то помочь своему беспечному брату. Какая невероятная – хотя и глупая – жертва! Впрочем, Лили всегда была ему предана…

И еще Жан-Жаку было стыдно из-за того, что он вынудил сестру жить в крестьянском доме. Но ему не хотелось, чтобы Ламартин поселился в замке, а больше поселить их было некуда. «Может, Лили это даже пойдет на пользу», – успокаивал себя Жан-Жак.

И едва ли Ламартин решил прибрать к рукам состояние его сестры. Скорее всего, он вознамерился преподать девочке урок. Так стоило ли вставать между мужем и женой? Пусть Лили поживет несколько дней в крестьянской хижине, пусть подрастеряет спесь, а потом муж за ее же деньги подыщет для них более приличное жилье.

Как бы там ни было, он, Жан-Жак, ничего не потерял, а только приобрел. Приобрел очень дешевого управляющего, который, похоже, думает, что разбирается в виноградарстве. Но если вдруг случится чудо и дела пойдут на лад… О, тогда можно будет вернуться к прежнему образу жизни.

А вот если денег не будет… Герцог тяжко вздохнул. Тогда Виолетта найдет себе другого покровителя. Ах, красавица Виолетта! Ради нее он готов был на все, и она, чертовка, прекрасно об этом знала.

Жан-Жак грустно улыбнулся и поднял бокал за здоровье красотки Виолетты.

– За тебя, моя сладкая, – пробормотал Жан-Жак. – За тебя и за сладкое будущее. – Допив коньяк, он швырнул бокал в камин – на счастье. И тут же об этом пожалел, так как хрусталь был дорог.

Достав из буфета другой бокал, герцог потянулся к бутылке с коньяком и стал строить планы на парижское будущее.

– Как это, мы не остаемся?! – закричала Лили, подбоченившись. – Вы с ним что, уже успели поругаться? Нет, я никуда не поеду. Вы ведь сказали, что поможете моему брату, вы обещали… Вы не можете нарушить свое слово! Это… Это бесчестно! У вас, конечно, нет ни капли чести и никогда не было, но я все же думала о вас лучше! О, что вы сделали с моим доверием?! Вы оказались именно таким, каким я вас всегда считала. Вы грязное животное! Вы хам и невежа! – Лили топнула ногой.

– Тихо, Элизабет, – с ноткой угрозы в голосе сказал Паскаль. – Прекратите кричать и послушайте.

– Не буду я вас слушать! Почему я должна вас слушать? Вы просто придумаете какое-нибудь жалкое оправдание своему самодурству и потащите меня Бог знает куда!

– Я всего лишь намерен отвезти вас к дому, что находится у подножья холма, перед въездом в город. Ваш брат предоставил нам этот коттедж, и если вы сейчас же не прекратите этот концерт, то я потащу вас туда волоком. А сейчас… Забирайтесь на сиденье.

Лили замерла на мгновение.

– Так мы остаемся?! – воскликнула она, не веря своему счастью.

– Да. По крайней мере до той поры, пока я не осмотрю виноградники.

– Но почему мы не остановимся в замке? И что вы имеете в виду под коттеджем? – Лили прищурилась, заподозрив неладное. – Вы ведь не имеете в виду жалкую хижину, в каких живут крестьяне? Вы, должно быть, хотели сказать, что Жан-Жак сдал нам дом где-то неподалеку. Как любезно с его стороны… Он очень милый, вы согласны?

– Когда я называл этот дом «коттеджем», я имел в виду один из тех домиков, в которых живут небогатые крестьянские семьи. Приготовьтесь к худшему. Потому что ваш брат дал понять, что дом находится не в лучшем состоянии. Поскольку же я согласился остаться только при условии, что смогу вылечить виноградники, лучше бы вам помолиться о том, чтобы вблизи они выглядели лучше, чем издали. – Паскаль кивнул на экипаж. – А теперь полезайте на козлы или забирайтесь на пассажирское сиденье. Но делайте это поскорее, потому что вот-вот стемнеет.

Решив, что не доставит негодяю удовольствия от нее отдохнуть, Лили забралась на козлы. Фасолинка ласково прижалась к хозяйке – словно хотела ее утешить и защитить от бессердечного и никчемного мужа. Впрочем, Лили была уверена, что брат позаботился о ее комфорте, и потому к «худшему» готовить себя не собиралась. Жан-Жак, наверное, подумал, что семейную жизнь лучше начинать в отдельном жилище, поэтому и предоставил им этот дом.

Лили нахмурилась, пытаясь вспомнить, не говорил ли брат чего-то об иной недвижимости в Сен-Симоне, кроме самого замка. Но Жан-Жак совсем не обладал деловой хваткой и, скорее всего, просто не счел нужным рассказать ей о пустующем доме.

Вскоре они проехали по мосту над поросшим травой рвом и начали съезжать с холма. Лили все это время молчала; молчала и тогда, когда Паскаль свернул не на узкую дорогу даже, а тропинку, уходившую вправо. Увидев ветхую хижину, Лили раскрыла рот – и замерла на мгновение. Потом в ужасе вскрикнула.

– Вот мы и дома, – сообщил негодяй. Спрыгнув с козел, он протянул ей руку.

– Нет, не может быть… – пролепетала Лили. – Не может такого быть. Это просто шутка.

– Вовсе не шутка. И если вы сию же минуту не слезете со своего насеста, то вам придется провести ночь на улице. А ночь, судя по всему, будет прохладной. – Паскаль снова протянул к ней руки. – Давайте сюда Фасолинку. Пусть побегает. Не думаю, что она убежит слишком далеко.

Опустив щенка на землю, Паскаль протянул руку жене, но Лили, насупившись, отвернулась.

– Элизабет… – Паскаль чуть повысил голос. – Дайте мне руку.

Лили повиновалась, но вовсе не потому, что вдруг сделалась послушной; просто она пребывала в шоке. Ведь эта хижина… О боже, такая могла бы привидеться ей в кошмарном сне! Это была лачуга с грязными, затянутыми паутиной окнами и со ставнями, висевшими на одной петле.

– Вот и хорошо, – сказал Паскаль. – А теперь давайте посмотрим, что это за дом. Скоро здесь появится слуга вашего брата с самым необходимым, но мы должны навести хоть какой-то порядок, не дожидаясь его прихода. – Паскаль снял с запяток дорожный сундук жены и, взвалив его на плечо, понес к дому.

Тяжко вздохнув, Лили поплелась следом за мужем. К горлу ее подступила тошнота.

– Дверь на замке, – констатировал Паскаль, подергав ручку. – Как же я не догадался попросить ключ? Но ничего страшного. Попробуем проникнуть в дом из амбара.

Паскаль зашел за угол и уже через несколько распахнул входную дверь. Пригнувшись, чтобы не задеть за притолоку, Лили переступила порог. Сделав шаг-другой, осмотрелась. В голове не укладывалось, что в этом месте ей предстояло жить. Повсюду висела паутина, а воздух был ужасно затхлый, что неудивительно.

Лили снова осмотрелась. Стены тут были выложены из необработанного камня, и мелкие обломки этого камня усыпали весь пол, покрытый, к тому же, толстым слоем белой пыли. В углу комнатки находился камин, черный от копоти, а над необструганной доской, служившей каминной полкой, копоть, как видно, накапливалась много лет.

За этой маленькой комнатой находилась вторая, побольше, но с такими же стенами. Посреди комнаты стоял огромный дощатый стол, а на одной из стен, прямо посередине, висел ручной рукомойник, под которым, на грубо сколоченном столике, стоял таз. В этой комнате также имелся очаг, только гораздо больше, чем в первой, и на решетке стоял над жаровней старый-престарый чайник. К восточной стене были приделаны ступени, но перил не было. И оказалось, что лестница вела на довольно просторную галерею; там валялся тонкий тюфяк – и больше ничего.

Через несколько минут негодяй принес из амбара дрова и занялся растопкой камина в большой комнате. Его, конечно, нисколько не заботило ни то, что она, его жена, думала, ни то, что она чувствовала. Он стоял на коленях перед камином, заталкивая в него деревяшки и бумагу, и вид у него был такой, словно он получал огромное удовольствие от того, что делал.

Лили расправила плечи и, сделав глубокий вдох, проговорила:

– Месье Ламартин, вам не кажется, что вы могли бы предложить мне присесть на один из этих, с позволения сказать, стульев?

Муж взглянул на нее через плечо.

– Нет, не кажется. Если хотите сесть, садитесь. Я пытаюсь обеспечить нас теплом, как вы видите. А вы пока могли бы поискать тряпки для уборки. Похоже, тут много лет никто не жил.

– Не могу с вами не согласиться. Пожалуй, я прямо сейчас отправлюсь в замок. Я отказываюсь оставаться здесь даже на одну ночь.

Тут муж выпрямился во весь рост, и Лили тотчас же почувствовала себя маленькой и жалкой. И ей совсем не понравилось выражение его лица – оно внушало ей страх.

Лили судорожно сглотнула, однако не смогла вымолвить ни слова. А ее муж проговорил:

– Элизабет, позвольте мне кое-что прояснить прямо сейчас, до того, как вы закатите очередную истерику. Так вот, это наш дом, и нам здесь предстоит жить. Поэтому вы никуда не пойдете. И уж точно – не в замок к вашему брату. А если все-таки попытаетесь, то очень об этом пожалеете. Поверьте, брат не поблагодарит вас за необдуманные поступки. И я тоже.

– Мой брат никогда бы не отправил меня сюда! Вы, должно быть, куда-то не туда поехали…

– Ваш брат дал мне исчерпывающие объяснения, касающиеся местоположения того дома, который он счел нужным нам предоставить. – Паскаль взял жену за плечи. – Вы, Элизабет, – моя супруга, и, следовательно, вы должны вести себя соответственно и подчиняться мне. Ваш брат будет жить в своем доме, а мы – в своем. Я весьма сожалею о том, что это жилище находится в столь плачевном состоянии, но в данный момент я ничего с этим поделать не могу.

– А вам все равно! Вы хотите только одного – держать меня подальше от моего брата. Поэтому вы так ужасно со мной поступаете! – Лили закрыла лицо ладонями.

– Нет, ошибаетесь. – Паскаль отстранил ее руки от лица и заставил жену посмотреть ему в глаза. – Если вы захотите увидеться с братом, я не стану вам мешать. Но для этого вы должны вести себя разумно.

– Жан-Жак – единственный на свете человек, который меня понимает. Я люблю его, и я хочу быть с ним рядом. Что же в этом неразумного? – всхлипывая, проговорила Лили.

– Вы все правильно сказали, но у вас будет много дел именно здесь. Поэтому не рассчитывайте на то, что вам удастся много времени проводить в замке. Как только закончите все домашние дела, можете заниматься тем, чем пожелаете. Но не раньше.

Лили прикусила губу.

– Вы и впрямь негодяй! И я вас презираю! Я думала, вы пытаетесь стать мне другом, но теперь я понимаю: вы всего лишь хотели втереться в доверие к моему брату, чтобы он дал вам работу!

– Чтобы он дал мне работу? – переспросил Паскаль. – Вы действительно так думаете?

– Да, конечно! И ваш план сработал, разве нет? Должно быть, вы наговорили ему про меня гадостей, раз он так со мной поступил.

– Вообще-то я почти ничего ему не рассказывал. Только то, что наш брак был заключен против нашей воли. И прошу вас, Элизабет, хватит об этом.

Лили уставилась на грязный пол.

– Это еще почему? Жан-Жак – мой брат, и я имею право знать, о чем вы говорили.

Паскаль со вздохом откинул со лба волосы.

– Да, вы правы. Мы еще говорили о виноградниках вашего брата и об их состоянии.

– Я вам не верю. Вы чего-то не договариваете. Вы наверняка сказали ему что-то такое… из-за чего он меня отправил в такую развалюху.

– Я сказал только об одном… О том, что мы нуждаемся в собственном жилье. И вот еще что… Как хотите, так и трактуйте мои слова, но ваш брат ясно дал понять, что не хочет, чтобы мы жили с ним под одной крышей. Так что в этом наши желания совпали. Именно поэтому мы будем жить здесь. Придется довольствоваться тем, что имеем. А сейчас… Пожалуйста, поищите свечи. Ночь надвигается, а когда прибудет слуга вашего брата – неизвестно.

Слуга из замка так и не появился. Ни в этот вечер, ни на следующее утро. Лили легла спать на матрасе на галерее, завернувшись в подбитый бархатом плащ, который извлекла из дорожного сундука. «Судя по всему, так мне и придется спать всю оставшуюся жизнь», – думала она, то и дело вздыхая. Негодяй же предпочел спать на соломенном тюфяке, который притащил из амбара и положил перед камином. Ему, наверное, было тепло, а вот она, Лили, всю ночь дрожала от холода и ворочалась. Даже Фасолинка ее бросила, отдав предпочтение теплому местечку у камина рядом с негодяем.

Лили проснулась с занемевшими членами и начинающимся насморком. Проснулась – и тут же уткнулась лицом в бархат, чтобы не видеть все, что ее окружало. Ощущения были сродни тем, что она испытывала, ночуя в часовне, хотя здесь у нее было одно очевидное преимущество: ее никто не держал взаперти. Посмотрев вниз, Лили увидела пустой матрас, куртку мужа на полу, а на этой куртке – свернувшуюся клубочком Фасолинку. В камине же догорали последние угольки.

Лили позавидовала Фасолинке; та, по крайней мере, не мерзла всю ночь. Встав с матраса, Лили потянулась, ополоснула лицо холодной водой из оловянной кружки, оказавшейся рядом с матрасом, затем оделась и быстро спустилась вниз. И она про себя ругала мужа последними словами. Этот негодяй обрек всех на голод и холод, ему не было дела ни до нее, ни до себя самого.

Фасолинка, радостно подпрыгнув, подбежала к хозяйке и уткнулась в ее лодыжки холодным носом.

– Чего тебе? – пробурчала Лили. – А… ты, наверное, проголодалась? Понятно. Убери от меня свой нос. Мне и без тебя холодно. – Лили подошла к буфету и достала остатки от вчерашнего хлеба. – Вот, бери… – сказала она.

Щенок в растерянности смотрел на хлеб.

– Это твой завтрак, – объяснила Лили. – Это еда, понимаешь? А ты чего ждала? Парной говядины?

– Ей было бы понятнее, чего от нее хотят, если бы вы не совали ей весь этот ломоть.

Лили вздрогнула – и обернулась. В проеме двери, ведущей в амбар, стоял ее муж. Он держал в руках еду – и ухмылялся! О, как же ее бесила эта его ухмылка! Но больше всего выводило из себя другое: он вовсе не выглядел уставшим.

– Я… Я всего лишь пыталась ее накормить, – пробормотала Лили.

– Если вы выйдете из дома, то увидите флягу с молоком, которое я надоил у коровы, любезно позволившей мне это сделать. Разломите хлеб на кусочки, затем найдите миску и вымочите хлеб в молоке несколько минут. Миску можно выставить за дверь. Фасолинка слишком мала, чтобы есть хлеб в том виде, в котором вы ей его предлагаете.

Лили не нашла, что сказать, лишь вздохнула.

– Но вначале, – оставив еду на столе, муж вернулся в амбар и сейчас нес в дом дрова, – я бы вышел с ней погулять. Должно быть, ей ужасно хочется в туалет.

– О!.. – в смущении воскликнула Лили. Как же она сама до этого не додумалась?

– Все очень просто, Элизабет. Подумайте, что нужно вам, и примените те же критерии к собаке. Только вначале удовлетворите ее потребности, а потом уже свои. Как вы, наверное, помните, туалет находится за домом. Фасолинке больше повезло, согласитесь! Она может присесть, где захочет, лишь бы не в доме.

– Вы могли бы и сами ее выпустить, когда встали, – проворчала Лили.

– В пять утра? Знаете, я попытался это сделать. Но она проигнорировала мое предложение и снова уснула. Как и ее хозяйка, Фасолинка рано вставать не любит. – Сказав это, негодяй отвернулся и стал разжигать огонь в камине.

Лили же вдруг поняла, что с радостью воткнула бы ему в него тот самый «боевой топор». Но Фасолинка смотрела на нее с такой мольбой, что Лили не стала медлить и побыстрее вывела ее из дома.

Когда Лили вернулась, Паскаль уже приготовил завтрак – яйца и свежий хлеб. Он даже кофе умудрился сварить. Лили посмотрела на стол, потом на своего мужа, потом – снова на стол.

– Как… Как вам это удалось?

– Я встал пораньше и сходил в деревню. – Муж кивнул на миску с молоком. – Поставьте ее у двери.

Лили поставила миску с собачьим завтраком на пол у выхода, а сама села за стол.

– Спасибо, – буркнула она.

– Завтра вы сами можете это сделать, – продолжал Паскаль. – А теперь ешьте, пока яичница не остыла. И холодный кофе пить тоже невкусно. Вчера мы так толком и не поужинали, так что вы, наверное, проголодались. А мне надо осмотреть виноградники. Побудите дома одна, ладно?

Лили очень хотелось сказать, что она отказывается оставаться дома одна, но гордость не позволила ей этого сделать.

– Да, конечно.

– Вот и хорошо. Работы предстоит много, и чем раньше вы к ней приступите, тем лучше. На вашем месте я бы сосредоточил усилия на уборке внутри. В амбаре есть метла и тряпки. Вы ведь знаете, как проделать уборку?

Лили вздрогнула – и уставилась на мужа. Ей хотелось визжать от злости и унижения, но она сдержалась.

– Я, знаете ли, не совсем беспомощная, – проворчала она. – Идите же. Но не думайте, что вас тут будет ждать обед.

– Я об этом и не помышлял. Приятного вам утра. Я все вам расскажу, когда вернусь.

Лили дождалась, когда дверь за мужем закроется, потом швырнула ему вслед оловянную кружку, после чего со вздохом посмотрела на глиняную посуду и на жирную сковородку – все это ей предстояло отмывать. И еще… Снова вздохнув, она обвела взглядом грязный пол, грязные окна, затянутые паутиной, и такие же стены и потолки. Лили вспомнила обо всех тех женихах, которым так и не удалось добиться ее благосклонности. А ведь стоило ей ответить согласием одному из них, и она имела бы ту жизнь, которую заслуживала. Теперь же ее удел – вот это… Но, что хуже всего, Жан-Жак и пальцем не пошевельнул, чтобы ей помочь.

Лили уронила голову на руки и заплакала.

Паскаль обошел все виноградники, которые только мог найти, но времени на это ушло не так уж много, потому что везде он видел одну и ту же картину. К счастью, в середине зимы была сделана подрезка, но сейчас многие растения страдали из-за какой-то грибковой инфекции, и, насколько Паскаль мог судить, это была не «мучнистая роса», которую считали полезной, если она поражала определенные сорта спелого белого винограда. Паскаль не мог точно сказать, что за болезнь поразила лозу, однако он заметил маслянистые пятна на некоторых листьях – раньше он таких пятен никогда не видел.

Но, как бы то ни было, грибок остается грибком, и виноградники следовало немедленно обработать, пока болезнь не разрушила листву и плоды. К счастью, он, кажется, знал эффективный способ борьбы, поскольку участвовал в дискуссии со знаменитым ферментологом, экспертом по виноделию, а предметом обсуждения были как раз грибковые болезни винограда и методы их лечения.

Однако Паскаль подозревал, что грибок – не единственная проблема. Инфекции были подвержены только ослабевшие растения; поскольку же, по словам Лили, положение не менялось к лучшему на протяжении многих лет, следовало принять во внимание и прочие факторы. Судя по всему, почвы были истощены, что и объясняло болезненный желтоватый оттенок листвы.

Паскаль нагнулся и поднял комок земли. Понюхал его, а затем потер между пальцами, анализируя состав почвы. На всех полях – одно и то же: глина, мел и кремний, то есть состав вполне подходящий, даже наиболее предпочтительный для выращивания хорошего винограда, но минеральный состав, как видно, не пополнялся много лет. В идеале землю следовало удобрять после каждого последнего урожая, – но кто знает, когда был тот самый последний урожай? Но листья казались молодыми, на лозе еще даже цветы не появились, и, следовательно, была надежда.

Паскаль поднял взгляд на замок. Оценить ситуацию в замке оказалось еще проще, чем ситуацию на прилегавших к нему полях, а исправить положение – куда сложнее. Паскаль уже поставил Жан-Жаку диагноз и назвал болезнь «синдром Сазерби-Парк»; это было нервное расстройство, вызванное комбинацией ряда негативных факторов – таких, как отсутствие любви, религиозный фанатизм и постоянно внушаемое представление о том, что самое важное в жизни человека это деньги и титул. Подобное воспитание оказывает на характер человека ужасное воздействие, оно сродни тому, что оказывает на растение «мучнистая роса» в сочетании с истощенностью почв.

Но Лили отличалась сильным характером, бойцовским духом, а вот Жан-Жак казался человеком слабым. Кроме того… До сих пор не верилось, что любящий брат мог бы отправить сестру в полуразвалившуюся лачугу и забыть прислать слугу с едой и одеялами. А герцог, вероятно, решил, что о сестре позаботится кто-нибудь другой, и тут же забыл о своем обещании.

Паскаль с усмешкой покачал головой. Забавно, но ситуация оказалась именно такой, о какой он мог только мечтать, хотя с грязью и паутиной вышел, пожалуй, перебор. Такое у Господа, вероятно, чувство юмора. Что ж, шутка удалась, но Лили все же жалко. Глядя на нее, Паскаль не знал, то ли ему смеяться, то ли плакать. Они, конечно, не пропадут, но Лили придется испытать на себе, что такое бедность. Разумеется, он позаботится о том, чтобы они не голодали и не мерзли. А она будет так занята, что ей некогда будет думать о глупостях. В том, что Лили от исполнения своих обязанностей уклоняться не станет, Паскаль не сомневался.

Жан-Жак – дело другое. Чтобы заставить герцога выполнить взятые на себя обязательства, придется немало потрудиться.

– Дабы исправить ситуацию, нам понадобится большое количество сульфата меди и гашеной извести. Такая смесь называется «бордоская жидкость». И еще потребуется сульфат железа, который надо обильно внести в почву, чтобы вылечить хлороз лозы…

– Мне не нужны подробности. – Жан-Жак взмахнул рукой, едва не перевернув кружку с элем. – Сколько все это стоит?

Паскаль посчитал стоимость материала, прибавил, не скупясь, стоимость работы – стимул трудиться на совесть следовало создать с самого начала, – присовокупил возможные накладные расходы и назвал сумму, показавшуюся ему вполне разумной.

– У меня таких денег нет, – заявил герцог. – Разве Лили ничего не сказала вам о моем плачевном финансовом положении?

– Даже если у вас нет наличных, кое-что все же имеется, – сказал Паскаль. – Некоторые вещи можно продать или заложить в банке, в том числе – само поместье. Впрочем, едва ли вам придется прибегать к крайним мерам. Ведь я не так уж много прошу…

– Да вы в своем уме?! Вы же просите у меня целое состояние! И какой банк даст ссуду под залог виноградников, которые вот уже тридцать лет не дают никакого дохода и только чахнут?

Паскаль ответил не сразу. Жан-Жак, метавшийся по комнате, вел себя как ребенок, и следовало дождаться, когда он хоть немного успокоится. Через минуту-другую Паскаль наконец проговорил:

– Возможно, вы не нуждаетесь в моих советах, но имейте в виду: в этом году вы урожая не увидите. Как и во всех последующих. Ваша проблема серьезна, но разрешима. И можете считать себя счастливчиком уже хотя бы потому, что вам не надо выкорчевывать весь свой виноград и чистить почву, а ведь и такое иногда случается.

– Не вижу особой разницы. Что выкорчевывать, что не выкорчевывать… – Жан-Жак допил эль и мрачно уставился в пустую кружку.

– Разница есть. Если вы продолжите выжимать из поместья все, что только можно, ничего в него не вкладывая, то источник иссякнет в ближайшее время. Если же вы станете вкладывать средства в виноградники, то получите надежный доход на долгие годы.

– Почему я должен вам верить? Никто до вас не мог предложить мне решение, а вы – всего лишь садовник.

– Меня в качестве управляющего вы можете себе позволить, потому что я не прошу у вас больше, чем просил бы обычный садовник. Кстати, в свободное время я изучал ферментологию и виноградарство. Наверное, я чего-то не знаю, что не удивительно, ибо всего не знает никто, но зато я имею возможность получить консультацию у тех, кто знает.

– Даже так? – усмехнулся Жан-Жак. – Вы признаетесь в собственном невежестве?

Паскаль сделал глубокий вдох, призывая себя к смирению и кротости.

– В определенном смысле – да, так и есть. И сегодня я собираюсь написать несколько писем специалистам. Однако я не стану терять время впустую, если вы не готовы вкладываться в это дело. Вы уже знаете, какие средства требуются, так что решать вам.

Жан-Жак ненадолго задумался, потом спросил:

– И какую, по-вашему, прибыль я смогу получить уже в этом году?

Паскаль пожал плечами.

– Точно сказать не могу. Возможно, вы вообще никакой прибыли не получите. Главное сейчас – время. Нам надо успеть спасти урожай. Впрочем, надежда на прибыль все-таки есть, но не могу дать никаких гарантий. Я ведь не могу гарантировать, что погода будет благоприятной, – а именно погода, как вам известно, является одним из решающих факторов.

– Конечно, мне это известно, – проворчал Жан-Жак.

– Вот и хорошо. Кроме того, имейте в виду: даже если в этом году прибыли не будет, вы все равно обеспечите основу для урожая следующего года. Возможно, несколько лет вы не сможете продавать хорошее вино, зато сможете продать виноград другим виноделам, если, конечно, ваша лоза будет здоровой, а плоды – хорошего качества. Если же вообще ничего не получится, вам в любом случае терять нечего. Что такое одна-две картины, когда на другой чаше весов – неизбежное и полное разорение?

– Но если вы так уверены в успехе, почему бы вам самому не взять денег взаймы? – спросил Жан-Жак. – Такое решение кажется наиболее простым и очевидным.

Конечно же, эта мысль уже приходила Паскалю в голову, и он нисколько не удивился вопросу. Более того, такой вариант действительно являлся самым простым и очевидным, но он не нравился Паскалю в принципе. Жан-Жак должен был посвятить всего себя этой земле, и Паскаль подозревал, что если герцог будет платить из собственного кармана, то с большей долей вероятности почувствует себя хозяином этой земли и в итоге им станет.

– Я не могу этого сделать, – возразил он. – Сожалею, но не могу, потому что изначально решил предложить вам услуги управляющего, а не банкира. А вы должны решить, доверяете ли вы мне или нет. Если не доверяете, то мы с вашей сестрой сегодня же покинем Сен-Симон.

Паскаль внимательно наблюдал за герцогом, на лице которого отражалось все, что сейчас происходило в его душе. Интересное, между прочим, занятие – пытаться найти семейное сходство или констатировать его отсутствие. Общего у Лили с Жан-Жаком было не так уж много; оба обладали роскошной густой шевелюрой рыжевато-каштанового оттенка и имели довольно широкие красиво очерченные скулы, но этим сходство и ограничивалось, если, конечно, не считать хрупкого телосложения. У Жан-Жака глаза были карие, а нос – крупный, с горбинкой; у Лили же носик был маленький и чуть вздернутый. И если Жан-Жак злился или был чем-то удручен, то губы его вытягивались в нитку, тогда как Лили, напротив, надувала губы, придавая им сходство с разгневанным бутоном, если, конечно, таковые имелись в природе. И подбородки у них были разные; у Жан-Жака подбородок был скошенный, переходящий в шею, у Лили же он был хоть и маленький, но резко очерченный и заостренный. А если уж она выставляла его вперед, то можно было не сомневаться: она идет в наступление.

– Ладно, хорошо, – сказал наконец Жан-Жак, прерывая досужие размышления гостя. – Я согласен сделать то, о чем вы просите. Можете заказывать все необходимое в кредит от моего имени. Я где-нибудь найду деньги. Главное – чтобы вы обеспечили урожай. И больше не докучайте мне отчетами, поскольку я ничего в этом не понимаю и понимать не хочу.

– Как пожелаете, – ответил Паскаль. – Я буду вас навещать только в случае необходимости. Но мне нужно знать, когда вы получите деньги, чтобы я мог продолжать работы. Я ведь не могу постоянно заказывать все необходимое в кредит. И вам также следует задуматься о том, что надо сделать после того, как урожай будет собран. Если у нас получится вырастить нормальный урожай, то мы должны быть готовы к производству вина.

– Да-да, конечно… – чуть ли не зевая от скуки, пробормотал герцог.

– У меня пока не было возможности посетить винодельню, – продолжал Паскаль. – Но, возможно, вам понадобится грамотный винодел. Винодельня должна быть полностью укомплектована, а бочки должны быть готовы, вы со мной согласны?

Жан-Жак протер глаза.

– Да, согласен. Со всем согласен.

– Очень хорошо. И не могли бы вы отправить к нам своего слугу с вещами, которые обещали вчера вечером? Ваша сестра не привыкла к тем спартанским условиям, которые мы обнаружили в коттедже.

Жан-Жак покраснел.

– Ах да, конечно! Как Лили?!

– Справляется. Спасибо. Но она была бы очень вам благодарна за постельное белье, свечи и теплые одеяла. Что ж, всего доброго. Нет-нет, не утруждайте себя. Я сам найду дорогу.

Гость вышел из комнаты, а Жан-Жак так и остался стоять у камина; в эти мгновения он походил на угрюмого школьника, которого отчитал строгий учитель.

Покинув замок, Паскаль сделал глубокий вдох; при общении с Жан-Жаком он постоянно испытывал нехватку воздуха. Его следующим собеседником оказался месье Жамард, чье имя герцог упомянул во время их вчерашнего разговора. Месье Жамард был жив и здоров и потягивал коньяк в «уличном кафе» на главной площади Сен-Симона.

– Месье, можно к вам присоединиться? – спросил Паскаль, подходя к столику, на который указал хозяин заведения.

Старик поднял на него взгляд, прищурился и молча кивнул, указав на стул напротив.

Паскаль сел и заказал кофе – любопытный официант уже крутился у столика и, судя по всему, очень хотел узнать, какие же дела у незнакомца с месье Жамардом. Но незнакомец заговорил лишь после того, как разочарованный официант удалился.

– Месье, я недавно приехал в ваш городок. Меня зовут Паскаль Ламартин, и мы с женой взяли в аренду старый коттедж перед въездом в город. Это сразу за тем холмом на повороте.

– Коттедж Бомерда? Да-да, знаю, конечно. Но, месье, почему вы все это мне рассказываете? – спросил старик, и взгляд у него был настороженный.

– Мне предстоит управлять поместьем Сен-Симон, и хозяин поместья сказал: если я хочу узнать историю болезни виноградников, то должен обратиться именно к вам.

Месье Жамард вздрогнул и пробормотал:

– Значит, вам на меня сам герцог указал? А вы – его винодел? Невероятно!

– Я не винодел, месье. Я всего лишь немного разбираюсь в земледелии. И я вижу, что эта земля больна, а причина – скорее всего, небрежение.

– Что же навело вас на эту мысль? – спросил старик. Судя по его тону и взгляду, Паскаль не вызывал у него доверия.

– Я много времени посвятил изучению различных почв. Не стану утверждать, что знаю все о выращивании винограда, но я, что называется, чувствую землю. И мне кажется, я могу ее вылечить. Но для этого мне нужно знать, как она заболела. Может, расскажете?…

Месье Жамард сделал глоток коньяка и надолго задумался, что-то бормоча себе под нос. Наконец кивнул и проговорил:

– Значит, Ламартин? Люди с такой фамилией жили в здешних местах, но вот уже несколько лет, как никого из них нет в живых. Мы многих потеряли во время мора.

– Сочувствую, – сказал Паскаль. – Должно быть, вам всем нелегко пришлось.

– На все Божья воля, – со вздохом изрек месье Жамард и, пристально взглянув на Паскаля, добавил: – Мои глаза не так хороши, как когда-то, но ваша внешность мне знакома. Откуда родом твоя родня, парень?

– Из Парижа, месье.

– А… должно быть, кого-то из родственников наших Ламартинов судьба занесла в столицу. Наши Ламартины были людьми хорошими, честными и трудолюбивыми.

– Я рад, что вы о них такого высокого мнения.

Старик кивнул и вновь заговорил:

– Да, хорошие были времена до того, как умер шестой герцог и вся его семья. Он дорожил землей и людьми тоже. Мы тогда процветали, и урожаи были отменными, хотя, конечно, некоторые года были получше, другие похуже. А потом пришел тиф и унес герцога, а на его место пришел брат. Для Сен-Симона семь – число несчастливое. – Старик сплюнул на землю.

– То есть вы были о брате герцога не самого высокого мнения, – осторожно заметил Паскаль.

– Никчемный человек. Транжир и мот. И с женой обходился не по-людски. Она, кстати, была у него англичанка и дружила с покойной герцогиней. Но потом она жила сама по себе, потому что новый герцог здесь появляться перестал. Ему не было дела ни до жены, ни до своего сына. Когда же седьмого герцога по ошибке подстрелили на охоте, ничего не изменилось. То есть все пошло прахом после смерти шестого герцога. А теперь у нас тут новый хозяин, сын седьмого герцога. И этот совсем рукой махнул на землю. Вот она и умирает… – подытожил старик

– Нет, земля не умрет, – возразил Паскаль. – Нам нужно лишь немного удачи и очень много работы, и тогда земля оживет, я в этом уверен.

– Ну, тогда… Что ж, возможно, легенда правду говорит, и с возвращением наследника все снова будет расти и плодоносить. Лучше поздно, чем никогда. Вы обратились как раз по адресу, месье. – Старик глотнул коньяка, осторожно поставил рюмку на стол и, сказав, что отлучится ненадолго по нужде, покинул своего собеседника.

– Между нами говоря, – сообщил он, вернувшись, – этот новый герцог туп как пень. – Старик опустился на стул и потянулся к своему коньяку. – Даже странно, что он рассказал вам обо мне. Ведь он никогда меня не слушал. Ни меня, ни других. Думает жить своим умом, а ума-то как раз и нету.

– Никто и не ждет от него разумных поступков, месье. Хотя кое-что разумное он все же сделал – нанял меня. И теперь я буду делать за него его работу. Месье герцог осознает, что не умеет хозяйничать на земле и вряд ли когда-нибудь научится, но он видит, в каком запущенном состоянии находится лоза. И, понимая это, а также учитывая то, что страдает не только лоза, но и люди, живущие на его землях, он пожелал исправить положение.

– Давно пора. Слава богу! Но даже Господу будет не просто вернуть к жизни эти больные виноградники. Впрочем, ближе к делу. Что ты знаешь о лозе, мальчик? Чему тебя учили? Мне нет смысла терять время, если ты в этом совсем не разбираешься.

Паскаль пододвинул стул ближе к столу и приступил к деликатному процессу – пытался завоевать доверие человека, давно уже никому и ничему не верившего.

Глава 11

Лили с ног валилась от усталости. Увы, все окна были в разводах, отчего пропускали света еще меньше, чем до того, как она решила их помыть. Но зато полы были тщательно выметены, и паутины почти не осталось.

Со вздохом опустившись на стул, Лили положила локти на стол и уронила голову на руки. Она едва сумела ее приподнять, когда услышала, как открылась входная дверь.

– Элизабет, вы, похоже, устали, – сказал Паскаль, опустив на стол большой холщовый мешок. – Вижу, вы хорошо поработали. Я впечатлен.

– Идите к черту, – буркнула Лили.

– Пока не время. Знаете, день оказался весьма плодотворным. И вот, у нас даже ужин имеется. И котелок, в котором можно его сварить. Где Фасолинка?

Лили тяжко вздохнула.

– Я привязала ее в амбаре, чтобы не убежала, после того как целый час выманивала ее из какой-то чертовой норы.

– А вам не пришло в голову взять собаку на руки и унести подальше?

Лили провела ладонью по лбу. Голова была ужасно тяжелой и болела.

– Хватит делать из меня дуру. Если бы я могла просто взять ее на руки и унести, то так бы и поступила. Но проклятая нора была на другом берегу речки, а моста через нее поблизости не было. И потому я стояла и звала ее целый час, пока она наконец не соизволила вернуться ко мне. Вы удовлетворены?

– Вполне. Мне очень жаль, что вам пришлось столько страдать, – сказал Паскаль с самым серьезным видом. Однако глаза его смеялись.

Лили снова вздохнула. Ей хотелось высказать мужу все, что она думала по поводу его злорадства, но жуткая усталость лишила ее боевого настроя, к тому же…

Паскаль вдруг принялся доставать из мешка всевозможную снедь, и по дому поплыли вкуснейшие запахи. Тотчас забыв про свою обиду, Лили наблюдала, как муж готовил ужин. Сначала он развел огонь в очаге. Затем, нарезав бекон, морковь, лук и чеснок, сложил все это в котелок и поставил тушиться. После чего, вернувшись к столу, принялся резать какое-то мясо.

– Что это? – спросила Лили и тут же пожалела об этом. И действительно, какое ей дело до того, кем это мясо было при жизни?

– Кролик, – ответил Паскаль. – Фермер подарил мне его, когда я помог ему починить колесо телеги.

– Он был мертвый?

– Да, конечно. Я бы не рискнул принести на ужин живого кролика. – Паскаль бросил куски мяса в котелок, и вскоре мясной аромат присоединился к прочим пленительным запахам.

У Лили слюнки потекли, и она спросила:

– А ужин скоро приготовится?

Паскаль подлил в котелок белого вина и присыпал содержимое какими-то травами, которые достал из кармана куртки. После чего накрыл котелок крышкой и с улыбкой ответил:

– Часа через полтора. Знаете, а не растопить ли печь, чтобы согреть воды? Ведь вы, наверное, хотите помыться…

Лили тут же закивала.

– Да-да, пожалуйста! Я сама хотела вас об этом попросить. – Она с удовольствием дала бы себе пинка за такой жалобный тон, однако же… если положить на одну чашу весов вкусный ужин и горячую воду для мытья, а на другую – гордость, первая всегда перевесит.

Паскаль растопил печь, и в комнате сразу стало тепло… и как-то уютнее. Оказалось, что он где-то раздобыл медную ванну, которую и наполнил горячей водой. Ванна была не очень большой, но сидя Лили вполне в ней помещалась, и – ей-богу! – забравшись туда, она почувствовала себя на седьмом небе.

Хорошенько помывшись, Лили обнаружила, что в ее жизни не так уж все плохо. Однако усталость взяла свое; от тепла ее разморило, и ужасно хотелось улечься прямо перед печью и уснуть до утра. Она и улеглась бы, если бы не голод – из соседней комнаты шел невероятно вкусный запах! Похоже, негодяй кое-что все-таки умел делать…

Лили вошла в комнату, где готовился ужин. Муж, сидя со столом, что-то писал, но при ее появлении отложил перо.

– Вам лучше? – спросил он.

– Да, спасибо. А что вы делаете?

– Пишу письма. Впрочем, сейчас я хотел бы как следует помыться.

– Но для того, чтобы согреть еще столько же воды… На это уйдет очень много времени… А ужин вот-вот приготовится, верно?

– Верно. Но воду греть не придется. Я оставил на плите два лишних котелка. Мне их вполне хватит.

Паскаль встал из-за стола и направился в смежную комнату.

Лили густо покраснела.

– Я… Я всю воду использовала, – пробормотала она.

Паскаль остановился и обернулся.

– Вы вылили на себя всю воду?

– Да, я вымыла голову.

– И вам в голову не пришло, что мне тоже надо будет помыться?

– Нет, не пришло, – призналась Лили.

Паскаль вздохнул.

– Ладно, пустяки! Вы, наверное, считаете, что люди вроде меня в любое время года моются в ледяных ручьях или не моются вовсе. Должно быть, вы с тревогой думали о том, что вскоре вонь от моего немытого тела начнет доставлять вам неудобства. Хочется надеяться, что вы не задали мне этот вопрос лишь из деликатности.

– Пожалуйста, простите меня, – пролепетала Лили. Ей казалось, что муж над ней подтрунивал, но она не была в этом уверена.

– Ничего страшного, Элизабет. Как-нибудь переживу.

– Я не привыкла к такой жизни… – По щекам Лили заструились слезы, и она отвернулась; ей было ужасно стыдно.

Тут муж вдруг подошел к ней и, взяв за плечи, развернул к себе лицом.

– Элизабет, я знаю, что вы к такому не привыкли. И понимаю, как вам трудно. Знаете, вы проделали огромную работу. Стоит только на окна посмотреть. Они… Они… – Паскаль попытался подобрать подходящее слово, чтобы не слишком погрешить против истины и в то же время не обидеть жену, явно очень старавшуюся, но сумевшую лишь размазать грязь по стеклам.

– Они ужасны, – со вздохом сказала Лили. – Я не знаю, что тут не так, но они стали еще грязнее после того, как я их помыла.

– Не беда. Уксус, вода и газета сотворят чудеса. Я научился этому у монахов, хотя раздобыть в монастыре все необходимые для этого дела ингредиенты не так уж просто. Но вам все-таки удалось очистить дом от пыли, копившейся здесь годами! – Паскаль ничего не сказал о горе мусора, о которую он едва не споткнулся, переступая порог. – И забудьте о горячей воде, она не стоит того, чтобы так расстраиваться. Просто постарайтесь в следующий раз не забывать о том, что нас тут двое.

Лили утерла слезы и пробурчала:

– Хорошо, попытаюсь… Все это очень ново для меня…

– Я знаю. Потом будет намного легче, обещаю.

– Все было бы легче уже сейчас, если бы вы позволили моему брату нам помочь. И все было бы намного легче, если бы не ваше упрямство… насчет моих денег.

– Ваш брат не предлагал помощи. И он не делал тайны из того, что не желает, чтобы мы жили с ним в замке. Он, судя по всему, привык жить один.

– Жан-Жак не такой, – стояла на своем Лили. – Он добрый, щедрый и заботливый. Вы просто его не знаете и относитесь к нему предвзято, потому что он – мой брат.

– Я отношусь и к нему, и к вам без всякой предвзятости. И думаю лишь о том, как восстановить виноградники и вдохнуть в них новую жизнь. Ведь тогда все в этих местах изменится к лучшему.

– Но я точно знаю: Жан-Жак понятия не имеет о том, в каком плачевном состоянии находится этот коттедж. В противном случае он бы меня сюда не отправил.

– Да, безусловно, – кивнул Паскаль. Он солгал, потому что пожалел Лили. Разумеется, ей все равно придется расстаться с иллюзиями, но с этим не следовало торопиться. Со временем, как он надеялся, Элизабет увидит своего брата в ином свете и сама все поймет.

– Мы не могли бы потратить немного денег на то, чтобы слегка подремонтировать этот дом? – с надеждой в голосе спросила Лили.

– Нет. Мы будем жить по средствам. Я не считаю, что ваши деньги могли бы чем-то помочь вашему брату, а уж нам они точно помочь не могут.

– Деньги никогда не бывают лишними, – чуть не плача, возразила Лили.

– С этим можно поспорить.

– Но я не знаю, как смогу пережить еще одну ночь в этом доме… Матрас – весь в комках. А по стенам ползают пауки, хотя я и старалась уничтожить всю их паутину.

– Вы почувствуете себя лучше, когда поедите. И я думаю, вы будете спать так крепко, что не заметите ни вмятин на матрасе, ни пауков, на которых вы нагнали сегодня столько страху, что они побоятся показаться вам на глаза. Они, должно быть, решили, что после стольких лет безбедной счастливой жизни на них обрушился тайфун.

Лили робко улыбнулась.

– Да, вы, наверное, правы. И все же я не очень-то люблю пауков.

– Сомневаюсь, что они вас очень любят. Так что ваши чувства взаимны. Как бы там ни было… Сейчас я пойду смывать с себя грязь, а потом мы славно поужинаем и запьем еду добрым местным вином. Вы не положите Фасолинке в миску немного рагу из котелка? А пока ее еда будет остывать… Не могли бы вы выпустить ее погулять на несколько минут? Я быстро управлюсь. И знаете, Элизабет?…

– Да, слушаю.

– Я считаю, что вы держитесь замечательно.

– Вы действительно так думаете? – изумилась Лили. В устах ее мужа эти слова звучали как невероятно лестный комплимент.

– Да, я так думаю. Радикальное изменение жизненного уклада ни для кого не проходит безболезненно, а уж для вас… Вас лишили привычного комфорта, но вы не опустили руки, – напротив, закатали рукава и взялись за дело. Вы должны собой гордиться.

– Спасибо, – прошептала Лили. Слова мужа тронули ее до глубины души, и она даже испытывала к нему что-то вроде благодарности, что, конечно же, было полным абсурдом.

– Элизабет, это не комплимент, а чистейшая правда. Вы не накроете на стол?

– Да, конечно, – пробормотала Лили, все еще пребывавшая в растерянности от похвалы мужа.

Лили поставила на стол две тарелки, два стакана, положила ножи и вилки, затем она, немного нервничая, взглянула на разделочную доску, где лежал принесенный Паскалем багет. Решив, что хлеб проще будет резать на неподвижной доске, чем у себя на коленях в экипаже, Лили взяла нож и осторожно принялась за дело. Отчего-то куски все равно получались неровные, но все-таки выглядели они гораздо лучше, чем прежние.

Довольная достигнутым результатом, Лили наполнила миску для Фасолинки, не забыв намотать на руку чистую тряпку перед тем, как снять крышку с котелка. Крышку снимать было неудобно, но она и с этим справилась.

Из котелка вырвался пар, а запах сводил с ума; Лили подумалось, что никогда в жизни она не нюхала ничего вкуснее. Живот сводило от голода, и Лили, держа в руках миску с дымящимся рагу, с трудом подавила желание съесть все то, что положила для собаки. Но она все же сообразила, что Фасолинка, должно быть, так же голодна, как и ее хозяйка. И еще вспомнила о том, что дочери герцога не следовало есть из собачьей миски. Тяжело вздохнув, Лили поставила миску на пол и пошла в амбар – отвязывать Фасолинку.

Выбежав из дома, Фасолинка долго резвилась – словно не понимала, для чего ее выпустили. Лили же стоически терпела голод. Потом она наконец-то привела Фасолинку домой и с завистью смотрела, как та с аппетитом поглощала рагу. Затем отвела собаку обратно в амбар, сама же вернулась в комнату и, усевшись за стол, стала ждать Паскаля.

Он появился спустя несколько минут. Его влажные волосы блестели, а на свежевыбритом подбородке Лили заметила царапину.

– Если бы у вас был слуга, – наставительно заметила она, – вы бы не порезались.

– Если бы у меня была горячая вода, – ответил муж не без сарказма, – я бы распарил лицо перед бритьем, что обычно помогает предотвратить подобные неприятности.

– У вас когда-нибудь был камердинер? – спросила Лили, пытаясь уйти от неприятной темы.

– Когда я жил в Рейвенс-Роуэнз-клоузе, Бинкли был там и дворецким, и лакеем, и камердинером. Он бы не потерпел вторжения на свою территорию. А потом у меня иногда были помощники, но ни одного – в роли камердинера.

– А почему вас не устраивал обычный камердинер? – спросила Лили. – И кто же тогда на вас работал?

– Мне довольно часто приходилось нанимать на работу носильщика или проводника, исполнявшего также и обязанности носильщика. А камердинеры… Им, знаете ли, не слишком нравится карабкаться по горам с поклажей за спиной.

– В самом деле? Вам доводилось путешествовать в горах? И перебираться через перевалы? Чарли говорил, что вам очень нравится… забираться в какие-нибудь отдаленные уголки.

– Чарли вам про меня рассказывал? – спросил Паскаль.

Он выкладывал рагу на тарелки, и Лили вдруг заметила влажный темный завиток у него на затылке. Заметила и то, как натянулась льняная рубашка на его мускулистых плечах. Покраснев, она отвернулась и пробурчала:

– Да, рассказывал. И если вы хотите знать мое мнение, то место, где мы сейчас оказались, возможно, даже дальше от цивилизации, чем те самые «отдаленные уголки».

Паскаль выпрямился с озорным блеском в глазах. Поставив тарелки на стол, заявил:

– А я бы сказал, Сен-Симон – центр цивилизации. – Он тут же откупорил бутылку с темно-красным вином и разлил вино по стаканам. – Ну… давайте есть. Я ужасно проголодался.

Ему не пришлось повторять приглашение – Лили набросилась на еду так, словно ела последний раз в жизни.

– Как вам удалось так вкусно все приготовить? – спросила она, утолив первый голод.

– Вы же сами все видели. Берете все, что у вас имеется, нарезаете, добавляете каких-нибудь трав и специй, если есть, подливаете вина, а если вина нет, то и вода подойдет, и ставите в котелке на огонь. Когда мясо начнет отделяться от костей, считайте, что еда готова. Но вы, должно быть, переоцениваете мои кулинарные способности. Народная мудрость утверждает: аппетит – лучшая приправа. Судя же по тому, как вы едите, аппетит у вас очень хороший.

– Никогда ничего подобного не ела, – пробормотала Лили, подбирая хлебом остатки соуса с тарелки.

– А вы знаете, из чего готовилось то, что вы ели в Сазерби-Парк? Сколько времени вы проводили на тамошних огромных кухнях? Осмелюсь предположить, что вы туда ни разу не заглядывали.

– Иногда для того, чтобы спрятаться от учителей, – ответила Лили. – Но дальше буфетной я не забиралась. – Она сделала глоток вина, с наслаждением вдыхая его аромат; по телу же ее растекалось приятное тепло.

– Так я и думал, – кивнул Паскаль. – А жаль. Приготовление пищи – занятие очень увлекательное.

– Знаете, а я никогда об этом не думала… Еда просто появлялась на столе, а как она готовилась и из чего, – мне даже в голову не приходило об этом задуматься.

– Неудивительно. Ведь голова у вас была забита всякой религиозной чепухой. От всех этих поучений у любого голова распухнет. Я исхожу из собственного опыта общения с падре Меллитом. В его компании самая вкусная еда встанет поперек горла.

Лили с энтузиазмом закивала.

– Да-да, конечно! Значит, падре Меллит и вам досаждал за столом?

Взяв у жены пустую тарелку, Паскаль с усмешкой ответил:

– Он нес ужасную чушь. Я бы сбежал от него на кухню при первой возможности, но увы… А вот вам было бы гораздо приятнее есть на кухне вместе со слугами, чем делить трапезу с падре Меллитом.

– Нам не позволялось общаться со слугами, – сказала Лили, устремив взгляд на половник, которым орудовал Паскаль, накладывая ей в тарелку добавку.

– Очень жаль. – Паскаль протянул ей тарелку со второй порцией рагу. – Вы бы многому могли у них научиться.

– Не представляю, чему именно… – пробормотала Лили. – Я ведь получила превосходное образование.

Паскаль рассмеялся.

– Чуть меньше образования и чуть больше внимания к реалиям жизни сотворили бы для вас чудеса. Полезно знать, как себя прокормить, вы не находите?

– Наверное, вы правы. – Лили взяла еще один кусок хлеба.

Вновь наполнив стаканы вином, Паскаль продолжал:

– Одно из самых лучших мест, чтобы этому научиться, – крестьянская кухня. Потому что крестьяне знают, как добиться лучшего от самых простых продуктов. – Он кивнул на тарелку Лили. – Взять, к примеру, сегодняшний ужин. Кролик, которого мы едим, был обычным диким кроликом, сломавшим колесо – и свернувшим себе при этом шею.

– Правда? Ни за что бы не подумала, что такой маленький зверек может сломать колесо. – Лили ела с огромным аппетитом, не испытывая к бедному кролику ни малейшего сочувствия.

– Бедняге не повезло, – сказал Паскаль, накладывая себе добавку. – Колесо на телеге болталось, вот кролик и угодил в зазор между колесом и осью. Я не стал возражать, когда фермер протянул мне беднягу, а заодно и мешок с овощами. Надо же было из чего-то готовить ужин… – Паскаль виновато улыбнулся. – Видите ли, в том, что касается мяса, я далеко не лучший добытчик. Я с удовольствием ем мясо, но убивать не могу.

– Неужели? А как насчет рыбы? – спросила Лили, вспомнив рассказ Чарли.

– Рыбу я могу убить, но поверьте, мне это делать очень тяжело.

– А птицу можете убить?

– Нет, – с гримасой боли ответил Паскаль. – Я не могу есть то, что летает. Цыплята по определенной причине не в счет, но любые другие птицы – не для меня. Должно быть, вы считаете меня ненормальным.

«Нет, я думаю, что говорить так, как ты, может только очень добрый и душевный человек», – подумала Лили, но тут же одернула себя. Этот человек никак не мог быть ни добрым, ни душевным. Вероятно, вино и усталость сыграли с ней злую шутку. Нет-нет, она ни за что не забудет о том, что все ее беды и несчастья – из-за этого негодяя!

– Наверное, у вас есть свои причины для таких странностей, – заметила Лили.

– Да, есть. Но говорить о них не стоит. Я рад, что вам понравилось рагу. – Паскаль внезапно умолк. И теперь ел молча, глядя в свою тарелку.

У Лили же возникло неприятное чувство – словно муж перед самым ее носом захлопнул дверь. И она не понимала, почему это так ее задевало. Ведь всю жизнь двери захлопывались перед самым ее носом – пора бы и привыкнуть…

Нарушив молчание, которое длилось минут пять, не меньше, Лили проговорила:

– Я сказала что-то такое, что вас рассердило?

Явно озадаченный вопросом жены, Паскаль поднял на нее глаза.

– С чего вы подумали, что я на вас сержусь? Из-за того, что я раньше сказал насчет горячей воды? Я всего лишь шутил.

– Я знаю, – сказала Лили. И почувствовала, как вспыхнули ее щеки.

– Слава богу, – ответил Паскаль, откинувшись на спинку стула. – А то я уже начал думать, что Господь обделил вас чувством юмора. Но вы не ответили на мой вопрос. Почему вы решили, что я сержусь?

– Потому что у вас изменилось выражение лица. Вы… как будто ушли в себя.

– Неужели? – Паскаль посмотрел на жену с неподдельным интересом. – А до того, как я «ушел в себя», какое у меня было лицо?

– Ну… не знаю. Не такое строгое.

Паскаль ненадолго задумался, потом сказал:

– Значит, я кажусь вам строгим? Мне грустно слышать, что вы находите меня похожим на падре Меллита.

– Нет-нет, вы совсем не похожи на падре, – поспешно проговорила Лили. – Просто у вас иногда бывает такое лицо… Кажется, что вы ушли и закрыли за собой дверь. И я тогда не могу понять, о чем вы думаете.

– Вам важно знать, о чем я думаю?

– Нет, разумеется, – пробурчала Лили.

Ненадолго воцарилось молчание.

– Да, понимаю… – протянул Паскаль и отвел взгляд.

А Лили вдруг почувствовала, что снова задела какой-то больной нерв. И в тот же миг в груди у нее что-то сжалось, и она пробормотала:

– Я сказала неправду. Поверьте, мне важно, что вы думаете.

Паскаль молча смотрел на нее. Огонь, пылавший в очаге, озарял его лицо, и Лили вдруг заметила, что у мужа чуть облупился кончик носа, – очевидно, обгорел на солнце. А он вдруг смахнул слегка вьющуюся прядь, упавшую ему на лоб, и с усмешкой сказал:

– Знаете ли, не все, что вы говорите, имеет для вас пагубные последствия.

– Вы снова шутите? – в растерянности спросила Лили.

– Нет, сейчас я говорю вполне серьезно, – тихо ответил Паскаль.

Лили опустила глаза, ей вдруг сделалось неуютно под его пристальным взглядом. Когда он так на нее смотрел, ей казалось, что он видел ее насквозь.

– Полагаю, я привыкла к тому, что язык мой – враг мой. И потому я не жду от своих слов ничего, кроме неприятностей.

– Да, знаю, – кивнул муж. – Более того, я знаю, что вы часто пользуетесь языком для защиты – отстоять свою независимость.

При этих словах Лили вздрогнула и закричала:

– Что за чушь?!

Паскаль, как ни странно, не обиделся. И, улыбнувшись, сказал:

– Вот вам и доказательство. – Тут же сменив тему, он добавил: – Думаю, вам пора спать. Не волнуйтесь, посуду я вымою сам.

Лили молча кивнула и встала из-за стола.

– А я сейчас прогуляюсь с Фасолинкой, – продолжал Паскаль. – Когда вы проснетесь, я, скорее всего, уже уйду на работу. Но перед этим я принесу из деревни молока, хлеба и сыра и оставлю все на столе.

– Ох, не знаю, о чем я думала, но я забыла спросить о виноградниках. Так вы сможете исправить положение?

– Пока не знаю. – Паскаль пожал плечами. – Надеюсь, что смогу. И я намерен приложить к этому все силы. Ваши молитвы тоже были бы не лишними.

– Я не молюсь, – проворчала Лили, уже поднимаясь на галерею.

– Знаю, Элизабет. Но никогда не поздно начать. И, уж поверьте, результаты вас, возможно, удивят.

– Вы можете молиться, а я иду спать, – заявила Лили. Она едва держалась на ногах от усталости.

– Спокойной ночи, герцогиня, – тихо сказал Паскаль.

– Спокойной ночи, садовник, – ответила Лили, продолжив путь наверх. Но, укладываясь в постель, она с удивлением подумала: «Неужели мне показалось?… Или последние слова этого негодяя действительно прозвучали так нежно?…»

Глава 12

Она ненавидела этот проклятый дом, ненавидела тяжелую работу, ненавидела свою жизнь!

Вот уже три недели Паскаль каждое утро исчезал на рассвете и возвращался на закате с какой-нибудь снедью для ужина. За день Лили так уставала, что ей было почти все равно, что есть, однако ела она всегда с удовольствием. А Паскаль за ужином потчевал ее рассказами о жителях городка. Но Лили так и не смогла понять, что интересного он находил в них. Собственный опыт общения с местным населением – правда, ограниченный – внушил ей стойкое отвращение к этим людям. Впрочем, нелюбовь была взаимной; обитатели этих мест сильно недолюбливали ее брата, а заодно и Лили. «Наверное, так они относятся ко всем, кто стоит выше их на общественной лестнице», – думала Лили.

Первые несколько дней она считала, что Жан-Жак ее разыгрывал – хотя и довольно жестоко – и вот-вот придет ее выручать. Но он так и не появился. Спустя неделю, забыв о гордости, Лили сама отправилась в замок за объяснениями. Почему брат махнул на нее рукой? Должна же быть причина!

– Мне очень жаль, – сказала открывшая дверь служанка, – но герцог уехал в Париж пять дней назад.

– В Париж? И мне ничего не сказал?

Служанка лишь пожала плечами.

– Простите. Я больше ничего не знаю.

Совсем упав духом, Лили поплелась обратно в свою хижину. Потом Паскаль сообщил ей, что герцог уехал за ссудой для виноградников. По этому поводу они крупно повздорили, с криками и бранью. Вернее – кричала и бранилась Лили, а негодяй просто ее не слушал. И уступать ей не стал.

– Жан-Жак должен нести ответственность за свою собственность, – заявил муж. – В противном случае, ничего хорошего ему его владения не принесут. Ни ему, ни тем, кто живет на его земле. Ведь он бы не поселился в Сен-Симоне, если бы у него не закончились деньги в Париже, верно? Что, по вашему мнению, он сделает с поместьем, если его не остановить? Конечно же, промотает. Как и все остальное.

– Я не позволю вам говорить о моем брате в таком тоне!

– Я не хочу его оскорбить, Элизабет. Я всего лишь указываю на очевидные факты. Что вы увидели, когда в начале года приехали навестить своего брата? Он хоть что-то делал, чтобы улучшить положение?

– Он был ужасно подавлен, – заявила Лили. – Он не знал, что делать, поэтому я и поехала… Впрочем, не важно.

– Поэтому вы поехали – куда? – спросил Паскаль. Подняв глаза от бумаг, он пристально посмотрел на жену.

– И поэтому… Поэтому я поехала к отцу, – ответила Лили. Ей не хотелось говорить правду. – Я собиралась попросить его о помощи или, по крайней мере, попросить, чтобы выделил мне часть моего приданого. И тогда я смогла бы помочь Жан-Жаку.

– Да вы шутите! Вы ведь не думаете, что я вам поверю? Вы же сами мне сказали, что ваш отец и Жан-Жак постоянно были на ножах и что они друг друга терпеть не могли.

– Да, они друг друга недолюбливали. Но я не могла придумать ничего лучше. И мне больше не к кому было обратиться.

– Пожалуй, что так, – согласился муж. – Но поймите, Элизабет, ваш брат должен сам о себе позаботиться.

– Почему же я не могу ему помочь? Почему не могу позаботиться о его благополучии?

– А он очень заботится о вашем благополучии?

Лили вскинула подбородок.

– У него просто нет такой возможности!

– У него нет, и у нас тоже. Так что давайте оставим эту тему. – Паскаль склонился над счетами, давая понять, что разговор окончен.

Лили же не могла успокоиться до самой ночи – и нарочито громко гремела горшками, сковородками и кастрюлями, наводя порядок на кухне. Но на негодяя это никак не действовало.

И еще она выплескивала свой гнев на его постиранных штанах, выкручивая их изо всех сил, представляя, что это – не его штаны, а шея! Лили чувствовала себя всеми покинутой и всеми забытой, отданной на растерзание упрямцу, у которого не было ни капли сочувствия ни к ней, ни к ее брату и которому было плевать на то, что его жена – герцогиня, а не крестьянка. Да и что этот простолюдин вообще мог знать о тонком душевном устройстве аристократов? Как мог он понять ее страдания?!

Каждый день муж уходил в поля – словно поденщик. Впрочем, он, по сути, и был батраком, поэтому и водил дружбу с крестьянами – наверное, чувствовал себя счастливым в их обществе. Возвращался же домой в грязной одежде, которую ей приходилось стирать, чем она, кстати, и занималась сейчас, – как и всегда в эти утренние часы.

Лили выпрямилась и шумно выдохнула. Спина ныла и болела, а на костяшках пальцев кожа потрескалась. Она бросила мокрую одежду в корзину и понесла развешивать на веревках, протянутых на заднем дворе. И еще этот негодяй насмехался над ней, когда впервые увидел результат ее трудов. «О, дорогая герцогиня, – сказал он, – я думаю, вам надо кое-чему поучиться. Послушайте, если вы повесите рубашки рукавами вниз, а не так, как сейчас, они потом будут выглядеть куда приличнее и вам придется меньше махать утюгом. – Он показал ей, как надо вешать белье. – То же правило применимо к вашим юбкам и нижнему белью. И еще – смотрите: одной прищепкой можно зацепить сразу две вещи, если повесить их вот так, рядышком…» Ей тогда ужасно захотелось подвесить сушиться его самого!

И еще был случай, когда муж застал ее стоявшей на четвереньках перед цыпленком, которого он принес домой. Слава богу, негодяй сам его ощипал, но как разрубить цыпленка на маленькие аккуратные кусочки, – этого Лили не знала. Немного подумав, она взялась за топор – и едва не покалечилась! Негодяй же хохотал до колик в животе! Но что же его так развеселило? Ей-то самой хотелось плакать, а не смеяться. Она и плакала. Плакала утром, стирая белье. Плакала, когда полола огород. Плакала, делая уборку в доме. И плакала, когда засыпала вечером и просыпалась утром. Только во сне она не плакала. Спала же крепко; и ей часто снились красивые сны. Но, открыв утром глаза, Лили вновь оказывалась там, где хотелось не то что плакать – хотелось выть от тоски и отчаяния. И тогда слезы ручьями струились по щекам, потому что новый день не сулил ничего, кроме изнурительной нескончаемой работы…

Фасолинка была единственным утешением, и Лили порой часами с ней говорила. Собаке, похоже, это нравилось, и она все время держалась поблизости – грелась на солнышке, когда хозяйка трудилась в огороде, разбитом по настоянию негодяя, или же сидела у очага, если хозяйка, словно рабыня, трудилась в доме. Хорошо, хоть собака была рядом. Пусть даже на сочувствие Фасолинки рассчитывать не приходилось.

– Человеку ведь нужно с кем-то разговаривать, верно, Фасолинка? – сказала Лили, вытирая руки. – Знаешь, порой мне кажется, что даже нудные наставления падре Меллита были лучше, чем эта проклятая тишина. Хотя… Насчет падре я, пожалуй, не права. Хуже него нет ничего на свете. Ну вот, со стиркой покончено. Пришло время прополки. Только на этот раз, пожалуйста, не залезай в салат.

С каждым днем становилось все теплее, и поэтому негодяй уже не волновался из-за того, что заморозки повредят лозу до цветения. Хорошо, что больше не придется слушать его жалобы. Он переживал из-за виноградников так, словно они были ему дороже всего на свете. Уж дороже ее – это точно!

Конечно, ей следовало бы радоваться, ведь он ей совсем не докучал, но ее мучила ревность. Ведь он проводил со своими виноградниками все дни! Когда же возвращался домой – читал о них. Виноград и его болезни – только это его интересовало. А ее миром были прополка, стирка… и слезы. Она бы все на свете отдала – лишь бы вырваться отсюда. Но куда она после этого пойдет?…

Лили вдруг вспомнила о маленьком сундучке – его муж привез из Роуэнз-клоуза, сундучок этот сейчас стоял в углу комнаты.

– Жаль, я не знаю, что он там хранит, Фасолинка, – пробормотала Лили. – Ведь сундучок под замком, а ключ он где-то прячет. Может, там деньги? Нет, едва ли… Если бы он любил деньги, то мог бы иметь их в любом количестве. Потому что все мои деньги – в его распоряжении. Значит, там что-то такое, о чем я, по его мнению, знать не должна, – подытожила Лили, выдернув очередной сорняк. – А может, он там хранит компрометирующие его любовные письма? Это было бы очень на него похоже, верно? Или же… Может, там что-то такое, что изобличает его как жестокого преступника? – Лили помассировала спину, потом вдруг воскликнула: – Наверное, в том сундучке – мертвое тело! Но тело туда бы не поместилось. А что, если порубить его на мелкие кусочки?… Впрочем, нет. Ведь запах же…

Фасолинка радостно завиляла хвостом, а Лили, вздохнув, продолжала:

– Как бы там ни было, нам следует знать: если бы мне удалось найти там что-то такое, что изобличило бы в нем преступника, я смогла бы аннулировать этот чудовищный брак и зажить по-человечески.

Лили мечтательно вздохнула и закрыла глаза. Волшебные видения – мягкие постели и услужливые слуги – тотчас возникли перед ее мысленным взором, и она представила галантных кавалеров, целующих ее ухоженные руки. И ей-богу, она не станет воротить нос, даже если ухажер окажется не в ее вкусе. И еще она каждый день будет закатывать пиры. Много-много вкусной еды – сладости, десерты, сочное мясо!.. Но главное – рядом с ней не будет негодяя!

– Размечтались, да? – послышался над ее головой знакомый низкий голос, и Лили вздрогнула от неожиданности.

В следующее мгновение мир ее фантазий подернулся зябью и исчез, а вместо него перед ней появился муж. Лили безотчетно зажала рот ладонью. О боже! Сколько же времени негодяй тут стоял?… А ведь она, не замечая его, наверное, говорила сама с собой все это время…

– Я… Что вы делаете дома в это время? – пробормотала Лили.

– Очень ласковый прием, – с усмешкой ответил негодяй. – Вообще-то я решил заняться ремонтом дома. Вы стойко терпели мое отсутствие, но сейчас, когда подрезка почти завершена, я решил провести вторую половину дня дома. – Паскаль окинул взглядом коттедж. – Пожалуй, начну со ставень. Несколько гвоздей и болтов, а также свежая краска – это сотворит чудеса.

Лили молча кивнула.

– Но почему вы выглядите так, словно в чем-то провинились? – продолжал Паскаль. – У вас что, любовник прячется под юбкой? Или вы обдумывали какие-то ухищрения, способы избавиться от меня? Должна же быть причина у той блаженной улыбки, что я увидел на вашем лице.

Лили делано рассмеялась. О боже, ведь он почти догадался!

– Вообще-то я думала о мягкой постели, – пробормотала она.

– О, это все объясняет. – Негодяй снова улыбнулся.

– Но для вас-то мягкая постель ничего не значит. Ведь вы, как мне кажется, больше всего любите спать на голой земле.

– О, герцогиня, мне нравится спать под звездами. А если честно… Да, мне действительно нравится спать под открытым небом, когда погода хорошая. Поверьте, это довольно приятно. Вам стоит как-нибудь попробовать.

– Даже не мечтайте! Уж лучше я всю жизнь буду спать на своем комковатом матрасе.

– Да, конечно. При вашем-то упрямстве едва ли вы захотите попробовать что-то новенькое. А я принес угощение. И раз уж погода выдалась такая славная… Давайте поедим на свежем воздухе.

– А что вы принесли?! – оживилась Лили.

– Зайдите в дом – и увидите, – сказал Паскаль, подавая ей руку.

Демонстративно проигнорировав руку мужа, Лили поднялась без его помощи и спросила:

– Так что там у вас?

Паскаль пожал плечами.

– Для пира не годится, но все равно лучше, чем хлеб и сыр.

Лили чуть не расплакалась, когда увидела аппетитный жирный паштет, аккуратно завернутые в вощеную бумагу маринованные телячьи щеки и сиявшую головку салата. Ее ждал настоящий пир, и она не верила своему счастью.

Накрыв стол под раскидистым деревом, Лили открыла бутылку холодного белого вина и, отступив на шаг, залюбовалась своей работой. Идеально! Как в приличных домах! Ну, не совсем, конечно… До приличных домов этому столу далеко, поскольку на нем не имелось скатерти, а вместо хрустальных бокалов были простые стаканы из толстого стекла. Но, как правильно заметил негодяй, эта трапеза была куда богаче ее обычного обеда, состоявшего из хлеба и сыра. День же выдался теплый и солнечный. И Паскаль наконец-то собрался починить ставни!

За углом дома уже раздавался стук молотка – муж принялся за ремонт покосившихся ставней. Но Лили решила, что перед работой ему не мешало бы подкрепиться. Она пошла звать Паскаля к столу, однако, увидев его, забыла, зачем шла. Забыла даже о вкусном паштете – смотрела на мужа, задрав голову и зажав ладонью рот.

Он стоял на верхней ступеньке стремянки. Рубашка же его была перекинута через перекладину, бронзовая от загара спина блестела на солнце, между лопатками текла тонкая струйка пота, а мускулы перекатывались под кожей при каждом ударе молотка.

Лили никогда прежде не видела голую спину, только свою собственную, когда она, чуть ли не сворачивая шею, смотрела на себя в зеркало. Но ее спина не имела с этой спиной ничего общего. Спина Паскаля казалась произведением искусства; он выглядел точь-в-точь, как мужчина на карандашном наброске Леонардо да Винчи, который Лили обнаружила в папке на отцовском столе в библиотеке. Лили забрала этот рисунок с собой, чтобы изучить во всех подробностях в своей спальне, где ей никто не мешал; и она рассматривала рисунок каждый вечер до тех пор, как ее не застукала за этим занятием Коффи. Няня, разумеется, отняла у нее рисунок. Да еще и строго отчитала, долго рассказывая о грехах плоти. Ох, все вокруг только и делали, что говорили ей о грехах плоти! И сейчас Лили наконец-то поняла, почему они это делали. Да-да, она вдруг почувствовала, что где-то в животе, глубоко внутри, возник пульсирующий жар – ощущение было странным, прежде не знакомым, и у нее внезапно перехватило дыхание, и вся она… словно наполнилась каким-то непонятным томлением.

Лили сглотнула вязкую слюну, втайне порадовавшись тому, что падре Меллит ее сейчас не видел. А если бы увидел… Наверное, приказал бы кожу с нее содрать. Что ж, неудивительно, что они с отцом брали к себе на службу одних только уродов. Должно быть, догадывались, что она, Лили, не сможет устоять перед искушением плоти…

Лили со вздохом закрыла глаза, надеясь, что пугающие ощущения отхлынут так же быстро, как и нахлынули. Когда же она открыла глаза, ничего никуда не исчезло. И негодяй был на том же месте, такой же, как и прежде. Ей ужасно хотелось провести ладонями по его спине и почувствовать, как бугрятся мышцы. И еще хотелось…

Тут он вдруг обернулся и посмотрел на нее сверху вниз – возможно, почувствовал, что она его разглядывала.

– Что это с вами, герцогиня? У вас такой вид, словно с вами случилось что-то необыкновенное.

«Так и есть», – подумала Лили, тотчас же отметив, что спереди негодяй был так же прекрасен, как и со спины. Ох, а она-то думала, что Леонардо да Винчи идеализировал мужскую фигуру…

– Вы ведь не уронили на землю паштет? – с ухмылкой спросил Паскаль. – Даже представить не могу, что еще могло бы так вас…

– Нет, не уронила, – пробурчала Лили. – Паштет на столе. Я пришла сказать вам, что все готово. Пора за стол, пока вино не нагрелось.

Бросив на жену озадаченный взгляд, Паскаль молча кивнул и слез со стремянки, не забыв прихватить рубашку. Лили же опустила глаза и, отвернувшись, быстро пошла к столу. Паскаль появился спустя несколько минут и сел напротив нее. Его лицо и руки все еще были влажными после умывания. Он потянулся к бутылке с вином, и Лили уставилась на тонкие темные волоски у него на руках. Теперь она знала, что такие же волоски у него и на груди. И она невольно залюбовалась его длинными изящными пальцами, которыми он брал ломоть хлеба из корзинки.

Они ели молча, и Лили не поднимала глаз от тарелки. Думать же могла лишь об одном – о теле сидевшего напротив мужчины, являвшегося, как ни странно, ее мужем.

– Вот что, Элизабет… – покончив с едой, он утер рот салфеткой. – Элизабет, в чем дело? Вы очень странно себя ведете…

– Я… Я привыкла быть днем одна, – пробормотала Лили. Встав из-за стола, она принялась убирать посуду.

– Да, знаю. И мне очень жаль, что я вынужден оставлять вас в одиночестве на целый день. Но до тех пор, пока я не удостоверюсь в том, что виноградникам ничего не угрожает, я буду вынужден большую часть дня проводить вне дома. – Паскаль протянул руки, чтобы забрать у нее посуду.

– Нет, я сама отнесу! То есть я хотела сказать, что прекрасно справляюсь и без вас. И я нисколько не страдаю от того, что вас нет рядом.

– Даже так? Почему же? Вы предпочитаете обходиться без моей помощи?

– Нет, я не отказываюсь от вашей помощи. Просто я бы предпочла, чтобы вы делали только ту работу, с которой мне самой не справиться. К примеру… Я не сумею поправить крыльцо и починить забор.

– Да, само собой разумеется. Но почему вы отводите глаза? Словно что-то от меня скрываете… Скрываете – и вам из-за этого стыдно. Ей-богу, мне даже в голову ничего не приходит. Может, вы действительно прячете где-то здесь фермерского сына? – добавил Паскаль с улыбкой.

Лили сделалась пунцовой.

– Вот уж нет! Я бы никогда такого не сделала!

– Почему? Потому что это было бы супружеской изменой? Или вас просто не устраивает фермерский сын?

Тут Лили не выдержала и взорвалась.

– Что вы обо мне думаете?! – гневно воскликнула она. – Я целыми днями только и делаю, что убираю, стираю и выпалываю с грядки сорняки, как бесправная рабыня! – Гнев и возмущение, копившиеся неделями, вырвались мощным потоком, и Лили, не в силах остановиться, продолжала: – Сначала вы попытались меня изнасиловать, а потом лишили всего, что мне привычно и знакомо, и вынудили жить как… как животное! И все потому, что гордость не позволяет вам принять мое приданое! А теперь… Теперь ко всему прочему вы еще и обвиняете меня в супружеской измене! Как вы смеете?!

– Элизабет, поверьте, это была всего лишь шутка. Но должен признаться, вы удивили меня своей истерикой. Я думал, эта ваша привычка осталась в прошлом.

– Я не истеричка, – заявила Лили, стараясь овладеть собой. – И мое возмущение вполне оправдано. Вы, кажется, полагаете, что имеете полное право уходить на весь день и делать то, что вам нравится, тогда как я должна сидеть дома и делать за вас всю домашнюю работу.

– Просто каждый из нас несет свою ношу, вот и все. – Паскаль говорил, не повышая голоса, но лицо его сделалось почти того же пунцового цвета, что и у жены, а глаза метали гневные искры.

– Но я вовсе не отказываюсь нести свою ношу! В чем вы никак не можете меня обвинить – так это в том, что я уклоняюсь от работы!

– Я вас не обвиняю. И поверьте, я…

Но Лили, перебивая мужа, вновь закричала:

– И раз уж я стала женой садовника, то фермерский сын – самая подходящая для меня компания! Уж лучше проводить время с ним, чем в одиночестве! Кстати, откуда мне знать, не кувыркаетесь ли вы с какой-нибудь пышногрудой фермерской дочкой? Это было бы вам как раз по душе! Неудивительно, что вам так нравится спать под открытым небом! Лоза, должно быть, славно смотрится, если смотреть на нее снизу вверх!

– Вы говорите совершенно абсурдные вещи и сами об этом прекрасно знаете. Сожалею, что вам тут одиноко, но я был занят – пытался спасти виноградники вашего драгоценного братца. А почему я это делаю? Потому что, черт возьми, вы меня об этом просили!

– Мне ничего вашего не надо! И я у вас ничего не просила! Разве что… отдать часть моих же денег моему брату, но вы отказались это сделать.

– Да, в этом я вам отказал, но привез вас сюда, не так ли? – сквозь зубы процедил Паскаль.

– Вы привезли меня сюда, потому что вам нужна была работа, – заявила Лили. – Очевидно, вы больше нигде не могли ее найти. – Ей захотелось ткнуть его пальцем в грудь, но она передумала. – А потом, когда вы меня сюда привезли, вы решили унизить меня окончательно, затащив меня в эту хижину и заставив стать вашей бесправной рабыней.

– Рабыней?… Вы в своем уме? Чего вы ждете от меня? Чтобы я приходил домой с работы и делал за вас всю работу по дому? Вы тоже тут живете, и вы, черт возьми, должны вносить свою лепту! И прекратите жаловаться! Ваши жалобы все равно ничего не изменят!

Лили с ненавистью посмотрела на мужа.

– Что же, надеюсь, вы вполне счастливы, – сказала она. – Надеюсь, вы полностью удовлетворены, потому что я – несчастна. Я ненавижу это все! И я ненавижу вас за то, что все это – из-за вас! Даже мой брат постыдился навестить меня перед отъездом, так как знал, наверное, во что я превратилась…

Паскаль вдруг замер, пораженный чудовищной нелепостью происходившего. Лили сейчас походила на ангела мщения. Щеки ее пылали, глаза метали молнии, волосы разметались по плечам, а солнце, подсвечивавшее их со спины, создавало вокруг лица огненный ореол. И эта Лили была какой-то другой, не такой, как прежде.

Последние три недели он был так занят виноградниками, что он не обращал внимания на происходившие в ней перемены – за исключением того, что прекратилось постоянное нытье. Но вот она стояла перед ним, и сейчас он видел, что ее лицо слегка позолотил загар, а на переносице появились маленькие веснушки. Да и тело ее стало каким-то другим – более стройным и гибким. Должно быть, сказался ежедневный физический труд. И эта новая Лили… Казалось, она была ближе ему и к ней можно было прикоснуться. Более того, к ней хотелось прикоснуться! Сам себе удивляясь, Паскаль вдруг почувствовал влечение к этой женщине.

Он невольно отвел от нее взгляд и уставился в землю.

– Вам что, нечего сказать? – спросила Лили.

– Прошу прощения, Элизабет, – пробормотал Паскаль.

– Что?… – Она от неожиданности всплеснула руками.

– Я сказал, что прошу прощения. – Он поднял на нее глаза. – Вы правы. Ваш гнев оправдан, но я вовсе не собирался унизить вас или сделать несчастной.

– И вы рассчитываете, что я вам поверю?

– Да, рассчитываю.

– Так вот, знайте: я вам не верю!

– Очень жаль, – тихо сказал Паскаль. – Мне бы хотелось, чтобы вы научились мне доверять. И не только в этом вопросе…

Лили прищурилась и процедила:

– Думаю, вы перегрелись на солнце.

– Да, должно быть, у меня солнечный удар. И посему я пойду чинить ставни, чтобы вам больше не пришлось слушать мой бред. Знаете, герцогиня, а вы и впрямь превращаетесь в приятную особу. Я думаю, вы мне даже нравитесь. Или вы в самом деле считаете, что от солнца у меня повредились мозги? – Резко развернувшись, Паскаль пошел за угол.

Глядя ему вслед, Лили подумала: «А может, это у меня мозги повредились от солнца?»

– Положить еще? – спросила Лили за ужином, предлагая мужу рагу из цыпленка.

– Нет, спасибо, – пробормотал он в ответ.

Все это время Паскаль не мог отвести глаз от губ жены – они были такие нежные, такие чувственные, такие сочные… И ему ужасно хотелось их поцеловать. Вообще-то женские губы никогда не казались ему предметом, достойным исследования, но в губах Лили он вдруг обнаружил нечто такое… Ее губы всецело захватили его воображение, и он не переставал думать о них весь день и весь вечер.

– Вы уверены? – спросила она.

– Что?… – И еще – ее шея… Такая гладкая и нежная кожа… И к ней так и тянуло прикоснуться. Вначале он прикоснулся бы к ней кончиками пальцев, а затем…

– Паскаль, вы меня слышите? Паскаль, где вы?!

«С тобой в постели», – ответил он мысленно. И тут же проговорил:

– Простите, я что-то задумался. Доедайте рагу.

– Я не голодна, – сказала Лили, откинувшись на спинку стула.

– Не голодны? – переспросил Паскаль, любуясь ее румянцем. Он принялся передвигать по столу вилку – словно надеялся таким образом навести порядок в собственных мыслях и чувствах. Отчасти ему это удалось, и он снова взглянул на жену. И на сей раз ее румянец вызвал у него серьезную озабоченность. – Элизабет, вы ведь не заболели? Вы бы сказали мне, если бы почувствовали себя плохо, верно?

– Не смешите меня, – в раздражении проговорила Лили. – Даже если бы я заболела, вы все равно не смогли бы мне помочь. Вы ведь ничего не смыслите в медицине. Но вам в любом случае беспокоиться не о чем. Я просто перегрелась и устала, работая целый день на солнцепеке.

Тут Паскаль вдруг поднялся и, приблизившись к жене, приложил ладонь к ее шее, всем своим видом давая понять, что он всего лишь пытался определить, нет ли у нее жара – так обычно делали медики.

Лили вздрогнула и отпрянула от него.

– Что вы себе позволяете?! – воскликнула она, прикрыв рукой то место, где только что находилась его ладонь.

– Я пытался понять, действительно ли вы перегрелись на солнце. Потому что в этом случае у вас бы повысилась температура, – не повышая голоса, ответил Паскаль и мысленно поздравил себя с победой; ему удалось не выдать себя, – а ведь сердце билось прямо-таки оглушительно…

– И что же? У меня нет температуры, не так ли? В следующий раз прошу верить мне на слово и не давать волю рукам.

– Я нижайше прошу у вас прощения, герцогиня. Но я всего лишь заботился о вашем благополучии.

– Вот как? – усмехнулась Лили. – Вы снова взялись за старое? Но мы оба знаем, к чему это ведет, не так ли?

– Элизабет!.. – не выдержав, взревел Паскаль. Она все же сумела вывести его из себя. – Довольно, Элизабет! Сколько можно меня изводить?!

– О чем это вы? Я не в ответе за ваши грехи, и если вам не нравится, когда вам о них напоминают, то это ваши проблемы, а не мои.

– Вы самая несносная женщина из всех, созданных Богом, – заявил Паскаль. Он готов был рвать на себе волосы. И если уж начистоту, то не прочь был бы и у жены вырвать клок. – Когда до вас наконец дойдет, что у меня никогда и в мыслях не было вам досаждать?

– Неужели? Поэтому вы и заставляете меня целыми днями трудиться на солнцепеке, стирать вашу одежду и полоть ваш проклятый огород?

Паскаль тяжко вздохнул и пробормотал:

– По правде говоря, солнце идет вам на пользу, а не во вред. И со здоровьем у вас, похоже, все в полном порядке.

Лили презрительно фыркнула.

– Это вам так кажется, потому что вас никогда не бывает дома. А когда вы дома, все равно ничего не замечаете.

– Вы не женщина, вы исчадие ада, – сквозь зубы процедил Паскаль.

– А вы сами?… Думаете, вы похожи на сладостный сон? – язвительно спросила Лили. Ох, ей было бы куда проще, если бы он был низеньким толстяком с усыпанной бородавками физиономией. Ужасно трудно противостоять оппоненту, если он – настоящий красавец с огненным взором и длинными черными ресницами. – По сути, – добавила она уже не так уверенно, – только во сне я могу избавиться от вас.

– И вы говорите так после того, как только что жаловались, что меня целыми днями не бывает дома? – процедил Паскаль. – Определитесь, Элизабет.

– Знаете, а вы и впрямь негодяй, – проворчала Лили.

– Я уже неоднократно это от вас слышал, и, видит Бог, вы искушаете меня. Я ведь действительно начну вести себя как негодяй.

– Я вас искушаю?… – изумилась Лили. – Да вы самый настоящий негодяй! И всегда им были!

Паскаль сокрушенно покачал головой и уставился в землю.

– Ох, Элизабет… Что бы я ни делал и что бы ни говорил, на вас это не оказывает ни малейшего влияния.

– Еще как оказывает! Я только не пойму, с чего вы взяли, что ваши слова и поступки должны изменить мое мнение о вас в лучшую сторону. Может, вы в свое время одурачили немало женщин, но я не настолько глупа и наивна, чтобы поддаваться вашим… вашим мужским чарам.

– Что?… – Паскалю казалось, что он ослышался. – Моим мужским чарам?

– Да, именно так. Но можете держать свои чары при себе. – Почувствовав, что попала в цель, Лили ухмыльнулась и добавила: – А сейчас я иду спать.

– Уже? – Паскаль окинул ее оценивающим взглядом. – Это мои мужские чары вас так напугали?

– Глупости. Просто я ужасно устала, – пробурчала Лили.

– В таком случае… Спокойной ночи, Элизабет. Если вам что-нибудь понадобится, я буду в палисаднике.

Она молча кивнула, не встречаясь с ним взглядом, и убежала наверх.

Паскаль со вздохом пожал плечами и тоже отправился спать. Но уснуть ему не удалось – всю ночь он лежал, глядя на звезды, мерцавшие у него над головой.

Вот так он отметил свой тридцатый день рожденья.

Глава 13

Следующие две недели работы в виноградниках было столько, что он почти не виделся с Лили, что, впрочем, его вполне устраивало. Если несколько недель назад ему показалось, что Элизабет смягчилась и даже прониклась к нему расположением, то сейчас она очень напоминала свернувшегося в клубок ежа, ощетинившегося иголками.

Почти каждое его замечание встречалось резкой отповедью. И если она не грубила ему в ответ, то демонстрировала свое полное к нему безразличие. И он никак не мог подобраться к ней поближе, какую бы тактику ни использовал. Но все-таки что-то в ней изменилось… Ее поведение уже не было поведением той капризной и вздорной девочки, на которой он женился. У Паскаля было ощущение, что она боялась чего-то – но чего именно? Казалось, она привыкла к своей новой жизни, но по-прежнему никуда не отходила от их домика. Однако Паскаль не сомневался: когда вернется ее брат, она несомненно захочет с ним повидаться.

Элизабет сделалась колючей как еж в тот самый день, когда он решил устроить ей сюрприз и пришел пораньше. Паскаль не понимал, что могло так ее расстроить, разве что его неудачная шутка по поводу фермерского сына. Впрочем, она и до его прихода уже была не в себе…

Паскаль вновь и вновь мысленно возвращался к той ситуации и в конце концов пришел к выводу: Лили, наверное, что-то замышляла против него и в ее планах каким-то образом был задействован брат, но каким – непонятно. Наверное, все оказалось бы проще, если бы ему было наплевать, как к нему относилась жена, – но, увы… Теперь он отчетливо понимал, что Лили ему небезразлична, и это очень усложняло ситуацию!

И – словно этого было мало! – на Паскаля навалилась другая напасть. Он вполне осознанно ограждал себя от общения с женщинами в течение очень долгого времени, и это никогда не доставляло ему неудобств. Но, с другой стороны, ему никогда не приходилось жить с женщиной бок о бок, – если, конечно, не считать родственниц. Но Лили – совсем дело другое. Она стала неотъемлемой частью его жизни, и жилище их было таким маленьким, что скрыться от нее не было никакой возможности.

Похоже, он больше не мог держать в узде животные инстинкты. Когда по вечерам Лили что-то шила перед очагом, Паскаль украдкой любовался нежными округлостями ее грудей. И она приходила к нему во сне – дразнила сочными губами, обнимала, льнула к нему… О, женщина! Необъяснимое явление, вечная загадка!

Хотя угрозы заморозков давно миновали и лозе больше ничего не грозило, Паскаль продолжал спать под открытым небом, ибо чувствовал себя тем самым похотливым животным, каким и считала его Лили. Он предпочитал не рисковать, поскольку не был уверен в том, что сможет сдержаться, если на него в очередной раз накатит желание. Ох, если бы только он мог взять назад свою клятву – клятву, которая обрекла его на эти адские муки…

Впрочем, если бы он даже взял свои слова обратно, это ничего бы не изменило, потому что Лили определенно не испытывала к нему ни малейшей симпатии. И, как ни странно, его это очень задевало.

Закончив прищипывать побеги, Паскаль выпрямился, потирая спину. Что он станет делать, когда придет зима? Будет с коровами спать?

– Эй, Ламартин, заботы спину гнут?

Паскаль обернулся на голос. Пьер Маршанд стоял чуть выше по склону, и по его раскрасневшемуся добродушному лицу стекал трудовой пот.

– Выше нос, месье! Идите к нам! Перекусим хлебом и вином. Мужчине не пристало трудиться натощак! – Пьер приблизился и хлопнул Паскаля по плечу мясистой ладонью. – Отчего это вы никогда с собой еду не берете? Вашей жене не нравится вас кормить? Взгляните, что жена Клюбера завернула ему с собой на память! – Пьер взял тощую колбаску за кончик и помахал ею под дружный смех других виноградарей.

Паскаль ухмыльнулся.

– Благодарю. Не сомневаюсь, что мадам Клюбер прекрасно разбирается в колбасе.

Слова Паскаля были встречены дружным взрывом смеха.

– Да, возможно. Но видели бы вы, что моя жена может сделать со славной толстой колбасой, – заявил Маршанд. Живот его сотрясался от смеха, когда он протянул Паскалю стакан с вином. – Она просто гений. И я тоже гений.

– Может, ты и гений, – сказал юный Алан Ласкард, который уже успел перекусить и собрался возвращаться к работе, – но у Клюбера жена на восьмом месяце, что говорит о высоком качестве колбасы.

– Ха! – воскликнул Пьер. – Да что тебе об этом знать, Алан? Тебе ведь всего шестнадцать. Молоко на губах не обсохло. У тебя, наверное, и женщины еще не было.

Алан покраснел до корней волос, и Паскаль тут же проникся к нему симпатией.

– Я бы на твоем месте не обращал на них внимания, – сказал он парню. – Они просто завидуют твоей молодости. Неудивительно, что лоза так дружно идет в рост. – Паскаль повернулся к работникам постарше. – Навоз ей пришелся по вкусу.

– А… дерьмо?… – протянул Клюбер, словно смакуя бранное слово. – Лучше его нет ничего.

И смех снова прокатился по виноградникам. Паскаль чувствовал себя своим среди этих людей. Он был благодарен им за то, что они приняли его в свою компанию. Но самое главное – они хоть ненадолго отвлекли его от мыслей, не дававших покоя ни днем, ни ночью.

Сегодня у Лили был особенный день. Помимо писем на имя Паскаля, которых каждый день приходил целый ворох из самых разных мест, пришло письмо, адресованное ей лично. От Жан-Жака. Дрожащими руками она раскрыла его, быстро прочла – и тотчас же ухватила суть. Жан-Жак возвращался! Он сумел раздобыть деньги, причем – гораздо больше, чем рассчитывал, поэтому был очень доволен и самим собой, и жизнью.

Лили улыбнулась и прижала письмо к груди. Она подозревала, что благодушие Жан-Жака было вызвано не только тем, что брат сумел найти деньги, но и тем, что он побывал в своем любимом Париже и встретился с друзьями. Лили знала, как много для него значили друзья. Жан-Жак любил людей, и они отвечали ему взаимностью. А вот ее, Лили, никто никогда не любил… Наверное, потому, что характер у нее скверный. А уж язык у нее… От него одни только беды!

Впрочем, Лили не так уж плохо чувствовала себя в одиночестве, тогда как Жан-Жак не мог обходиться без общества. В одиночестве он увядал, как цветок без солнца. О, как же страдал ее бедный братец в Сазерби-Парк! Ведь он привык к тому, что все его любили и восхищались им… Лили же в этом не нуждалась и не рассчитывала на то, что ее будут любить, и поэтому в Сазерби-Парк находила себя вполне сносно. Более того, она терпеть не могла лесть, поскольку знала, что за фальшивой похвалой всегда скрывается желание получить какую-то выгоду.

Лили вздохнула, сняла фартук и отвела Фасолинку в амбар – чтобы не убежала. Ее муж тоже получил письмо от Жан-Жака, и она знала, что он давно ждал этого письма, поскольку не получал от ее брата никаких вестей все пять недель, что герцог был в отъезде. Паскаль, верно, считал Жан-Жака неудачником. Так пусть негодяй сейчас лопнет от злости, пусть узнает, что ее брат все так замечательно устроил…

Решив, что надо передать письмо брата немедленно, Лили направилась к виноградникам, но, не сделав и пяти шагов, остановилась. Может, пусть письмо подождет до вечера? Готова ли она вновь увидеть Паскаля полуобнаженным? Стоит ли подвергать себя очередному испытанию?

Подумав немного, Лили решила: чему быть, тому не миновать. И отправилась в путь.

Впрочем, увидит ли она негодяя полуголым или нет – особой разницы не было. Муки желания терзали ее почти непрестанно с той самой минуты, как с ней случился этот проклятый «солнечный удар». Она лишь надеялась, что огонь, вспыхнувший внезапно, так же внезапно и погаснет. Но, увы, теперь вся ее жизнь превратилась в сплошную пытку: негодяй был ее заклятым врагом – но при этом от одной лишь его улыбки по телу растекалось сладостное тепло, а ноги становились как ватные… Что уж там говорить о случайных прикосновениях! А по ночам Лили просыпалась, тоскуя по его ласкам. Собственное тело ее предавало! Она чувствовала себя грязной и жалкой и была самой себе противна.

Все, что она могла сделать, – это держаться от мужа подальше. Однако же она не смогла устоять против искушения – хотелось лично доставить ему письмо от Жан-Жака. Лили прекрасно знала, как он относился к Жан-Жаку, пусть даже они старательно избегали этой темы. Ну так вот, теперь негодяю и сказать будет нечего!

Паскаль сообщил перед уходом, что будет работать на южных склонах, и Лили с удивлением отметила, что подниматься наверх ей показалось намного легче, чем три месяца назад, когда она пошла в деревню искать священника, решив узнать его мнение о напавшей на виноградники хвори.

В полях же кипела работа; вооруженные вилами мужчины доставали что-то из больших ведер и бросали на землю. Запах стоял препротивный – такой же, какой был у той мерзкой субстанции, что Паскаль закапывал в их небольшой огород, который она ежедневно полола. Лили брезгливо поморщилась.

Некоторые работники, увидев ее, приподнимали головные уборы, и она вежливо кивала в ответ. Лили полагала, что ее никто не узнает в этом новом обличии. Она и сама себя с трудом узнавала, когда изредка смотрелась в маленькое зеркало, которое привезла с собой из Сазерби-Парк вместе с нижним бельем и одеждой, здесь совершенно ей не требовавшейся.

Мужа она сразу заметила – он был намного выше всех прочих. Паскаль увлеченно что-то говорил работникам, а те слушали его и смеялись, очевидно, считая негодяя необычайно остроумным.

Он, наверное, рассказывал им о случае с мышью. Ну как она могла не закричать вчера вечером? Ведь мышь упала прямо ей на голову, провалившись сквозь дыру в потолке. Проклятая мышь запуталась у нее в волосах, а негодяй, дабы еще больше ей досадить, осторожно вызволил гадкое животное, но не убил, а просто вынес из дома! И смеялся тогда так же громко и весело, как сейчас.

Тут Паскаль обернулся и увидел ее. Затем, сказав что-то остальным – что именно, Лили не расслышала, – направился к ней. Вид у него был удивленный, и он улыбался – видимо, все еще под впечатлением собственного рассказа. Волосы же его растрепались от ветра, а рубашка – слава богу! – была расстегнута лишь наполовину.

– Элизабет, что вас сюда привело? Неужели вы принесли мне поесть? – В глазах его плясали смешинки.

– Я принесла вам кое-что получше еды. – Лили протянула ему письмо. – Вот… Это от Жан-Жака. Не тяните, раскрывайте.

Муж бросил на нее настороженный взгляд, в котором она увидела также и любопытство. Затем, взяв письмо, распечатал его и пробежал глазами. Тревога на его лице сменилась удивлением, и он, проведя ладонью по волосам, пробормотал:

– О господи, зачем он взял в долг такую огромную сумму? Ведь я сказал ему, что нам нужно только… – Паскаль умолк и тут же добавил: – Впрочем, не мое дело. Но это очень важная новость.

– Вот видите? Разве я вам не говорила? О, Паскаль, я так рада!

– И я рад. – Он улыбнулся. – И знаете, я думаю, мы получим очень хороший урожай, который окупит все наши труды. Посмотрите на эту лозу. Видите, какого она цвета? Она пока еще не такая, какой должна быть, но силы к ней возвращаются.

Лили внимательно осмотрела ничем с виду не примечательный виноградный куст.

– А это виноград? – поинтересовалась она, указав на крохотную зеленую гроздь.

– Да, это действительно виноградная гроздь, вернее – ее зачаток. Если сухая погода продержится, развитие плодов пройдет успешно. Нам лишь надо продолжать удобрять почву и защищать лозу от болезней. В общем, я надеюсь на хороший урожай.

Лили просияла.

– Жан-Жак будет счастлив!

Паскаль кивнул.

– Не сомневаюсь в этом. Будут счастливы также и торговцы, которые доставили нам все необходимое в обмен на обещание, что им заплатят. Не надо забывать и о том, как счастливы будут жители здешних мест, когда наполнятся их карманы и животы.

– А разве вы им не платите?

– Плачу. Правда, лишь часть обещанного жалования. Но вы ведь понимаете, что невозможно кормить людей одними обещаниями. Жан-Жак ничего не оставил для оплаты их трудов, и мне пришлось перевести некоторую сумму из Англии.

– Вы же сказали, что не притронетесь к моим деньгам! – изумилась Лили.

– Я и не притрагивался. У меня имеются некоторые накопления. Работая, я тратил не все деньги – часть откладывал. Скопить удалось не так уж много, но вполне достаточно для того, чтобы платить хотя бы скудное жалование людям до тех пор, пока Жан-Жак не вернется с необходимой суммой. Когда же он расплатится со мной, еды у нас станет больше.

– Замечательно! – радостно воскликнула Лили.

Паскаль рассмеялся, потом взял ее лицо в ладони и поцеловал в щеку.

– Вы и впрямь все это время недоедали? Примите мои извинения за то, что морил вас голодом.

Лили лишилась дара речи от изумления. Щека у нее в том месте, где ее коснулись теплые губы Паскаля, горела огнем, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

– Что… Зачем вы это сделали? – пролепетала она.

– Зачем? Сегодня чудесный денек, вы пришли сюда, чтобы отдать мне письмо, которое я очень ждал… и вам очень идет румянец. Вы прелестно выглядите. Неужели этого мало?

Лили в растерянности кивнула.

– Я… Я не помню, чтобы кто-то меня целовал. И я совсем не выгляжу прелестно.

– Вы прелестны, уж поверьте мне. Скажу больше, вы выглядите так, что к вам хочется прикоснуться.

Лили уже собиралась сказать ему, чтобы не болтал глупости, но тут со стороны дороги раздался душераздирающий крик:

– Алан, берегись!

Лили с Паскалем обернулись одновременно. И от того, что Лили увидела, сердце ее едва не остановилось. Алан лежал на дороге, а лошадь, пятясь, могла вот-вот столкнуть тяжелую повозку прямо на парня.

Паскаль же, не теряя ни секунды, побежал вниз к дороге, но остановить повозку не успел. А Алан не успел откатиться в сторону.

В следующее мгновение заднее колесо наехало ему на живот и покатилось дальше, распарывая несчастному живот. Алан отчаянно закричал, царапая ногтями землю, но колесо продолжало медленно катиться. Парень затих лишь тогда, когда колесо, переехав его, наконец-то скатилось на землю.

Алан держался за живот, из которого вываливалось… что-то блестящее. Лили думала, что ее стошнит, когда она поняла, что парень прикрывает ладонями собственные кишки.

А Паскаль тотчас бросился к лошади и ухватился за повод, заставив ее наклонить голову. Прикрыв рукой глаза испуганного животного, он что-то тихо забормотал на ухо лошади. Она вздрогнула – и успокоилась. А переднее колесо замерло в полушаге от того места, где лежал Алан. Передав поводья подбежавшему вознице, он сказал:

– Держите лошадь покрепче какое-то время. Скоро она окончательно успокоится. – Перепуганный возница молча закивал, а Паскаль, повернувшись к ошеломленным работникам, распорядился: – И отправьте кого-нибудь в деревню за его родителями. Быстрее! – После этого он полез под телегу к несчастному парню.

– Помогите мне! – прохрипел Алан, одной рукой хватая Паскаля за рубашку, а другой придерживая внутренности. – Пожалуйста, помогите мне. Не дайте мне умереть.

– Все будет хорошо, – сказал Паскаль тем же тоном, каким разговаривал с лошадью. – Я помогу тебе, обещаю. Но вначале мне надо переместить тебя в такое место, где я смогу тебе помочь. Я попытаюсь сделать это так, чтобы тебе не было больно.

Он взял Алана под мышки и осторожно вытащил из-под телеги. Затем опустился на колени и мягко, но настойчиво стал разжимать парню руки, не переставая тихо с ним говорить:

– Расслабься, Алан. Я не смогу помочь тебе, пока я не увижу, что там. Ну вот, молодец. Не переживай, я все сделаю как надо.

Алан зажмурился, но послушно разжал руки. Паскаль осторожно развел их в стороны и принялся осматривать повреждения. Алан со стоном открыл глаза и обвел взглядом молчавшую толпу – словно надеялся найти утешение. Однако, как заметила Лили, никто не осмелился встретиться с ним взглядом. Мужчины избегали смотреть ему в глаза – как будто стыдились чего-то. Хотя на вспоротый живот несчастного почти все смотрели с любопытством.

Лили протолкнулась вперед, поближе к мужу. Она не понимала, что в этой ситуации он мог сделать. Разве что скрасить мальчику последние минуты жизни… Ведь с такими ужасными ранами люди не живут.

Тут Паскаль вдруг взглянул на нее и сказал:

– Слушайте внимательно, Лили… – точно таким же тоном он говорил с Фасолинкой, когда требовал от нее беспрекословного послушания. – Бегите домой так, словно за вами черти гонятся. Откройте сундук в углу рядом с дверью в амбар – ключ в переднем кармане моего заплечного мешка, что висит рядом с дверью, и принесите мне кожаный саквояж, который найдете в сундуке. И еще мне понадобятся одеяла. Торопитесь!

И Лили побежала. Так быстро она никогда в жизни не бегала. Она остановилась передохнуть лишь на мгновение, когда добежала до дома, и только тогда вдруг осознала, что произошло… удивительное! Муж назвал ее Лили! «Впрочем, сейчас не время об этом думать», – сказала она себе.

Ключ оказался там, где Паскаль говорил. Лили дрожащими руками провернула ключ в скважине и откинула крышку сундука. Вытащив кожаный саквояж и прихватив два одеяла, она пулей выскочила из дома, не обращая внимания на отчаянный лай Фасолинки, доносившийся из амбара.

Алан по-прежнему лежал на спине с разведенными в сторону руками. Лицо его было белым как простыня, а губы посинели. И он то и дело вздрагивал. Паскаль же стоял над ним на коленях, но Лили не видела, что он делал с парнем. Еще один мужчина держал Алана за плечи. Осмотревшись, Лили заметила в толпе плачущую женщину, которой раньше тут не было. Рядом с женщиной стоял мужчина и что-то тихо ей говорил – верно, пытался утешить.

Подойдя ближе к Паскалю, Лили увидела, что он промывал кишки несчастного в ведре с водой, поливая их из чашки, а затем осторожно укладывал промытые внутренности обратно в живот парня.

– Вот ваша сумка, Паскаль. – Лили опустила сумку рядом с мужем. Она никогда ничего подобного в жизни не видела. И, как ни странно, происходившее сейчас не вызывало у нее отвращения – напротив, пробудило острое любопытство и даже отчасти восхищало.

Паскаль же взглянул на нее и тихо сказал:

– Вы замечательно держитесь. Накройте грудь Алана одним одеялом, а ноги другим. Вот так, хорошо. Теперь откройте саквояж. Внутри вы увидите бутылку с голубой жидкостью. Налейте эту жидкость в ведро с водой.

Лили сделала так, как велел Паскаль, а он продолжал промывать кишки парня, а затем укладывал их в живот. Причем делал он все это с таким видом, словно не находил в таком занятии ничего странного. И казалось, что от рук его исходило нечто вроде мерцания – так бывало иногда в жаркие дни, когда чудилось, что воздух дрожит и переливается. Но свечение, исходившее от рук Паскаля, имело отчетливый розоватый оттенок.

– Лили, – сказал он, когда почти все внутренности были уложены, – в моем саквояже есть маленькая деревянная коробка. Достаньте оттуда иглу и нитку, затем вденьте нитку в иголку. У иголки странная форма, но вы справитесь.

Лили действительно справилась, хотя сделать это было не так-то просто – только сейчас она обнаружила, что у нее дрожали руки. Что ж, неудивительно. Ведь она никогда ничего подобного не видела.

– Очень хорошо, – сказал Паскаль, когда она протянула ему иголку с продетой в нее ниткой. – А теперь слушайте… Достаньте из саквояжа льняные салфетки, но на землю их не кладите. Они должны быть чистыми. Я собираюсь зашить Алану живот, и я хочу, чтобы вы вытирали кровь так, чтобы я мог видеть, что делаю. Если вы думаете, что не справитесь, скажите об этом сейчас, и я попрошу кого-нибудь другого. Так справитесь?

Он посмотрел ей в глаза, и Лили вдруг почувствовала: для того, чтобы выполнить его просьбу, требовались не только крепкие нервы. И еще ей почудилось, что муж, глядя на нее сейчас, как бы делился с ней своей силой и уверенностью.

Лили утвердительно кивнула, и он тут же сказал:

– Вот и хорошо. Тогда начинаем.

Зажав правую сторону брюшной стенки между указательным и большим пальцами, Паскаль проткнул кривой иглой кожу, одновременно следя за тем, чтобы не задеть внутренности. Затем осторожно соединил стежком правую и левую стороны, туго натягивая нить – так, чтобы стороны разрыва плотно смыкались. Завязав узел, он стал раз за разом повторять те же самые действия.

Следующие полчаса прошли для Лили словно в тумане. И она всецело сосредоточилась на действиях Паскаля, так что почти забыла о том, что заглядывала во внутренности человека. Дважды Паскаль просил ее вдеть в иглу новую нить, и она выполняла его просьбу, а потом возвращалась к своему основному занятию – вытирала кровь.

Алан же, как ни странно, был спокоен – дернулся всего один раз, чем вызвал неудовольствие Паскаля, что-то пробормотавшего себе под нос. А Лили в этот момент, решив успокоить парня, тихо проговорила:

– Тебе очень повезло, что мой муж оказался поблизости. Раз уж он взялся, то непременно поможет. Вот увидишь, когда придет осень, ты вместе со всеми будешь плясать на празднике урожая. Ты ведь умеешь танцевать?

Алан опустил ресницы.

– Вот и хорошо, – кивнула Лили. – Потому что тебе придется танцевать со мной. Правда, должна тебя предупредить: я танцую отвратительно, но тебе все равно придется со мной танцевать. Ты должен будешь отблагодарить меня за то, что я не свалилась в обморок прямо на тебя, пока мой муж упражняется в шитье.

При этих ее словах глаза Паскаля вспыхнули, а Лили продолжала:

– Думаю, надо подыскать ему какой-то более подходящий материал. Ведь учиться вышивать, используя для этого тела своих работников, – это не дело. – Лили понимала, что несла чушь, но ей было все равно – лишь бы это помогло Алану.

– Ну вот, Лили… – через несколько минут сказал Паскаль со смешинкой в голосе. – Теперь уже можете не щебетать. Не знаю, шок ли тому виной или предложение с вами потанцевать, – но Алан, слава богу, в глубоком обмороке. Мне нужна еще одна нитка.

Выполнив просьбу мужа, Лили с тревогой спросила:

– Он выживет?

– Надеюсь, что да, – ответил Паскаль по-английски и начал новую серию стежков. – Непосредственная угроза жизни миновала. Ему повезло – внутренности остались целы. В противном случае шансов выжить было бы куда меньше. В этой ситуации самая большая опасность – инфекция, которая могла попасть внутрь. Но раствор, который вы добавили в воду, должен этому воспрепятствовать.

Паскаль вскоре закончил, и сейчас на животе мальчика «красовался» длинный, чуть изогнутый шов. Кожа рядом с проколами опухла и покраснела, но все-таки живот теперь был похож на живот.

Несколько минут Паскаль осторожно втирал в кожу вокруг шва какую-то мазь. Затем накрыл рану чистой льняной тряпицей, после чего примотал ее к телу с помощью льняного бинта.

Вскоре Алан начал шевелиться, и Паскаль, улыбнувшись ему, сказал:

– Добро пожаловать назад, мой друг. Все уже закончено.

Алан, казалось, о чем-то задумался. Потом осмотрелся и с удивлением пробормотал:

– О, месье… Я все еще жив?

– Конечно. – Паскаль снова улыбнулся.

И тут из толпы стали доноситься радостные возгласы, вскоре слившиеся в громкий хор. Женщина же, до этого горько плакавшая, упала перед Паскалем на колени и стала целовать его руки, потом лицо Алана. Из глаз ее вновь полились слезы, но теперь уже это были слезы радости.

– Не волнуйтесь, маман, – слабым голосом проговорил Алан. Он с опаской опустил взгляд на свой живот, но, увидев лишь белую повязку, с облегчением выдохнул и добавил: – Слава богу.

– И месье Ламартину, Алан. Он наш спаситель! Как нам вас отблагодарить, месье? Вы вырвали из лап смерти нашего единственного сына!

– Уверяю вас, мадам, я не сделал ничего такого, чего не смог бы сделать любой другой, если бы нашлась вода, а также игла с нитью. Вы могли бы поблагодарить мою жену за то, что она так быстро принесла эту иглу. Если бы не ее быстрые ноги, мы бы оказались в весьма затруднительном положении.

Мать парня улыбнулась Лили.

– Простите меня, мадам, за то, что плохо о вас думала. Мы благодарны вам за то, что вы так скоро управились, и за то, что помогали месье. И знаете… Позвольте мне сказать вам, что вам очень и очень повезло с мужем.

Лили ответила поклоном, однако промолчала – то, чему она стала свидетельницей, привело ее в замешательство. И ей было ужасно стыдно за свои подозрения относительно содержимого таинственного сундука. Ведь оказалось, что там не было ничего, кроме книг и материалов, необходимых для спасения жизни.

Отец Алана похлопал Паскаля по спине и крепко пожал руку. Затем, сняв берет, поклонился супругам.

– Наша вечная благодарность вам, месье и мадам. Мы перед вами в неоплатном долгу. Я видел все собственными глазами и… Поверьте, вы сотворили чудо!

– Никаких чудес, месье. Только здравый смысл и немного практики. А что касается того, как со мной расплатиться… Трудитесь не покладая рук, и мы вместе порадуемся урожаю. – Паскаль порылся в саквояже и достал оттуда склянку с мазью. – Втирайте это снадобье в рану трижды в день и меняйте повязку – чтобы все время была чистая. Я каждый день буду навещать Алана. Через десять дней швы можно будет снять, но Алан не должен выполнять никакой работы. Все это время пусть отдыхает.

– Как скажете, месье, – кивнула мать Алана.

А Паскаль тем временем продолжал:

– Из еды давайте ему только прозрачный бульон первые три дня. Чай из коры белой ивы снимет боль и не даст подняться температуре. У вас она есть? Нет? Тогда я принесу вечером. А пока давайте соорудим носилки, на которых отнесем вашего сына домой. – Он посмотрел на Алана. – Ты храбрый парень. Прости за то, что причинил тебе боль.

– Спасибо вам, месье, – пробормотал Алан. – Я обязан вам жизнью.

– Ты обязан выздороветь. И тогда не будешь мне ничего должен. Но если ты меня подведешь, то очень сильно меня огорчишь. Так что все свои силы употреби на то, чтобы выздороветь.

– Клянусь, месье, я так и сделаю.

– Вот и хорошо. – Паскаль тихо рассмеялся и добавил: – Ты ведь не захочешь упустить возможность испытать нечто такое, что выпадает только раз в жизни и то не каждому?

Парень едва заметно улыбнулся.

– Конечно, не захочу, месье.

– Вот и хорошо. А пока – засыпай. – Паскаль провел по лбу Алана ладонью, потом, повернувшись к Лили, тихо сказал:

– Что это с вами? Вы в порядке, герцогиня? Так… Садитесь быстро на землю и голову опустите между коленями. Вы очень побледнели. Это я виноват. Мне не следовало…

– Я в порядке, – перебила Лили. Голова у нее шла кругом, и она едва удерживалась от истерического смеха. До нее наконец-то дошла истинная суть всего с ней произошедшего, и ключевым словом было слово «чудо».

«В аббатстве святого Кристофа есть монах, который может творить чудеса со всем, что живет на земле, – сказал ей тогда отец Шабо. – Его там все зовут чудотворцем».

Отец Шабо ошибся лишь в том, что назвал его монахом. И оказалось, что она, Лили, буквально упала под ноги тому человеку, которого отправилась искать. А сейчас, по странной прихоти судьбы, она была за ним замужем.

И теперь ей хотелось и плакать, и смеяться.

Глава 14

– Ладно, хорошо… Я отвечу на ваши вопросы. При условии, что вы мне скажите, что за мысли у вас в голове. Мне все равно никогда не понять вашу странную логику, – добавил Паскаль.

Положив на стол картофелину, которую чистил, он вдруг заметил, что Лили смотрела на его руки так, словно видела их впервые. Конечно, он привык к тому, что люди на него пялились, раскрыв рты, но ему совсем не хотелось, чтобы и Лили точно так же на него таращилась.

– Я думала о ваших руках… Ведь ваши руки, совсем недавно сотворившие чудо, сейчас заняты таким будничным делом, как очистка картофеля. – Лили выложила на стол пучок моркови и принялась ее рубить.

– Что ж, спасибо за откровенность, – сказал Паскаль. – И вам стало противно?

– Нет, совсем не противно. Хотя… Если бы вы задали мне этот вопрос сегодня утром, я бы наверняка сказала «да». А сейчас… скорее мне просто любопытно. Откуда вы знали, что надо делать?

Паскаль выдохнул с облегчением. Здоровое любопытство – это куда лучше, чем благоговейное почитание или подозрения в колдовстве. Впервые Паскаль мог сказать, что почти рад тому обстоятельству, что Лили не верила в Бога – ему ужасно не нравилось, что некоторые считали его чуть ли не святым. По правде говоря, жизнь с Лили имела некую прелесть новизны, поскольку жена, в отличие от всех прочих, считала его законченным негодяем.

– Паскаль, мне не следовало спрашивать, да?

– Что?… О, нет-нет, конечно, можете спрашивать. Все очень просто. Меня этому научили. – Паскаль взял со стола картофелину и продолжил ее чистить быстрыми уверенными движениями. Он не хотел говорить Лили всей правды, но, с другой стороны, он ведь сегодня не сделал ничего сверхъестественного, не так ли? И потому он чувствовал себя в относительной безопасности.

– А где вы учились? – спросила Лили, забыв о морковке. Она сидела, подперев голову кулаком, и ее серовато-зеленые глаза блестели, как глаза ребенка, предвкушающего обещанную новую сказку.

– Я учился во многих местах. Начало моей учебе положила Джорджия, которая и сама – опытная целительница. Я очень многому у нее научился. И садоводству я тоже начал учиться у нее. Потом я изучал медицину в университете, а после этого занимался самообразованием.

– Вот как?… – пробормотала Лили. – И что же было в синей бутылке?

– Вытяжка из зверобоя, – ответил Паскаль, удивленный вопросом.

– А что собой представляет мазь?

– Ланолин и календула, смешанная с окопником. Поможет шву поскорее затянуться.

– А игла?

– Иглу мне подарили в Китае. Она специально сделана изогнутой, чтобы удобно было сшивать кожу.

Лили кивнула.

– Да, я это видела…

Паскаль поднял на нее взгляд, затем нарезал картофель кубиками и, бросив в котелок, проговорил:

– А вы удивили меня сегодня. Вы не растерялись, сохраняли ясную голову и даже не поморщились ни разу. Вы мне очень помогли.

Лили густо покраснела, так что румянец залил не только ее щеки, но и шею.

– Я была рада помочь. А вы, Паскаль, удивили меня. Я не знаю ни одного человека, который смог бы сделать то, что сделали вы.

– Наверное, так и есть. Потому что никому из ваших знакомых не пришло бы в голову попытаться.

– Ну, если честно, то и мне не пришло бы такое в голову. Зато теперь, случись что-то вроде сегодняшнего, я буду знать, что делать. Ну, может не все, но кое-что. Но мне хотелось бы знать побольше…

Муж окинул ее долгим оценивающим взглядом.

– Вам действительно интересно?

Лили кивнула.

– Да, очень. Хотя не знаю, получится ли у меня… До сих пор у меня мало что получалось – разве что злить людей. Но сегодня я увидела, как повозка переехала парня, и подумала, что ему не выжить. Я чувствовала себя совершенно беспомощной…

– Да, могу себе представить… – ответил Паскаль. Сейчас ему было куда комфортнее, чем в начале разговора.

– И я тогда подумала, что вы вытащили его из-под телеги просто по доброте душевной, – продолжала Лили. – Мне даже в голову не могло прийти, что вы его поставите на ноги. Ну, пусть не на ноги, но все же… – Она нахмурилась. – И еще, Паскаль…

– Что?

– Почему никто не смотрел Алану в глаза? Почему они все… как будто чурались его – словно он им чужой? Ведь они, должно быть, все прекрасно его знают…

– Такого рода происшествия слишком уж наглядно напоминают людям о том, что они смертны. Чувство самосохранения заставляет их держаться подальше от умирающего, – ответил Паскаль, с любопытством глядя на жену – оказывается, она подметила эту особенность.

– Тогда почему они все не разбежались? И почему глазели на его живот, словно стадо глупых коров?! – Лили принялась яростно кромсать несчастную морковь.

Паскаль, наблюдая за ней, улыбался. Красиво очерченные брови Лили нахмурились, а поджатые губы напоминали разгневанный цветочный бутон, если такие существовали в природе. Но особую пикантность ситуации придавал тот факт, что на сей раз ее гнев был направлен не на него.

– Знаете, а вы правы, – сказал Паскаль, разводя огонь. – Чаще всего в подобных ситуациях люди впадают в ступор. И вывести их из него не так-то легко. Мне пришлось трижды обратиться к ним – только после этого кто-то из них принес наконец ведро с водой.

– Кстати, о воде. Зачем она была нужна?

– Во-первых, для того, чтобы промыть внутренности, – ответил Паскаль, глядя на жену через плечо. – И еще их необходимо постоянно увлажнять. Кишки – они ужасно жадные, все время хотят пить.

– Да, я заметила. Они высыхали почти мгновенно. А что вы пытались обнаружить, когда первый раз осматривали Алана?

– Я смотрел, нет ли прободения кишечника. И еще я хотел удостовериться в том, что у него ничего не повреждено внутри.

– А что могло повредиться?

Паскаль подошел к жене и провел ладонью по ее щеке.

– Вы очень кровожадная, верно?

– Нет, не верно! – возмутилась Лили. Отстранившись, она принялась возиться с завязками фартука. – Я всего лишь хотела узнать побольше. И я не вижу в этом ничего дурного.

– В этом и нет ничего дурного. Напротив, я очень даже рад, что вы хотите учиться. И я буду с удовольствием учить вас всему, что умею сам.

– Вы меня научите, правда?! – радостно воскликнула Лили. – Вы не шутите?

– Нет, не шучу. И мне понадобится ваша помощь. И знаете… Думаю, что после сегодняшнего случая у меня будет еще меньше свободного времени, чем раньше. – Паскаль улыбнулся. – Учиться придется много, но я вам могу дать почитать кое-какие книги, если хотите. Будет замечательно, если вы научитесь распознавать растения, собирать их и смешивать в нужных пропорциях. Боюсь, моих запасов надолго не хватит.

Лили прикусила губу.

– Почему вы держали сундук под замком?

– Там есть много всего такого, что может оказаться опасным, если использовать неправильно. А почему вы спрашиваете?

После недолгих колебаний Лили криво усмехнулась и заявила:

– Я думала, вы держите там расчлененное тело. Или что-то в этом роде.

Паскаль уставился на жену в изумлении, потом вдруг громко расхохотался.

– О боже, герцогиня… – пробормотал он, держась за живот. – С чего вам такое приходит в голову?

Лили широко улыбнулась.

– Сама не знаю. Может, все дело в том, что я знаю, какой вы злодей? А что еще может быть в сундуке у злодея?…

– Теперь-то вы убедились, что никакой я не злодей? – Паскаль пристально взглянул на жену.

– Ну, со временем увидим… – ответила она уклончиво. – Если вы неделю-другую не будете злодействовать, то я, возможно, изменю свое мнение о вас.

– Ах вы… – Паскаль бросился к Лили, но та с визгом выскочила за дверь и помчалась в сторону огорода.

Паскаль опустился на стул, глядя ей вслед. Лили была неподражаема. Но все же… улыбка покинула его лицо. Неужели ему придется всю жизнь доказывать ей, что он не злодей? И что произойдет, когда он ей это докажет и когда она узнает о нем правду? Возможно, все изменится только к худшему. Но ведь рано или поздно она узнает… Так случалось всегда. И если Лили станет смотреть на него как на святого, сможет ли он это вынести? Едва ли. Но как еще она будет к нему относиться? Какой еще у нее останется выбор? Она никогда не поймет, что происходит на самом деле. Да и можно ли такое понять?…

Тяжко вздохнув, – он не имел ни малейшего представления о том, что делать в сложившейся ситуации, – Паскаль продолжил готовить ужин.

Опустив на колени рубашку, которую сейчас штопала, Лили украдкой взглянула на мужа. Он занимался счетами – как обычно после ужина. И, судя по выражению лица, все его мысли были заняты только счетами. Похоже, он даже забыл о ее существовании. Ну и ладно!

Голова у Лили шла кругом с того самого момента, как она осознала, кем на самом деле является ее муж. Он, оказывается, вовсе не садовник, а ботаник. И еще – лекарь.

Что ж, теперь все встало на свои места. Впрочем, нет, не все. Она все еще не знала, что он делал в монастыре. И конечно же, ни в какие чудеса она не верила. Просто ее муж был очень образованным человеком, он был ученым.

Сделав такой вывод, Лили удовлетворенно вздохнула. Негодяй обещал учить ее медицине, и тем самым он почти искупил свои грехи. Почти – но не совсем. Она никогда не забудет, при каких обстоятельствах произошла их первая встреча. Не забудет и не простит. Не простит она ему еще и многое другое.

Но Лили очень хотелось научиться делать то, что умел делать он, и ради этого она готова была пойти на определенный компромисс, хотя клятву свою, конечно же, нарушать не собиралась.

Разумеется, работать с ним бок о бок будет непросто, но без этого, как догадывалась Лили, она ничему научиться не сможет. Когда Паскаль был дома, она по-прежнему не находила себе места. И, увы, – ей стыдно было в этом признаться, – но порой Лили мучительно хотелось, чтобы муж к ней прикоснулся.

Но как же она могла испытывать такие чувства к человеку, который обращался с ней хуже некуда? Как могла она питать какие-то чувства к мужчине, который презирал ее брата настолько, что отказывал ему в деньгах, столь необходимых Жан-Жаку? И неужели она могла желать мужчину, который заставил ее, герцогиню, вести жизнь крестьянки, работать не покладая рук и спать на полу, словно животное?

Но она и впрямь превратилась в животное, в похотливое животное, ибо порядочная леди с хорошей родословной никогда бы и помыслить не могла о том, о чем она, Лили, теперь думала почти постоянно. Вот как низко она пала! Она даже думать стала как простолюдинка. И во всем виноват он один!

Даже сейчас она ничего не могла поделать со своим желанием. Он был такой… красивый! Такой сильный, такой мускулистый, такой высокий и стройный!

Тихонько вздыхая, Лили поглаживала ладошкой лежавшую у нее на коленях рубашку мужа – как будто рубашка могла заменить ей самого мужа.

Даже Жан-Жак, которого она считала самим совершенством во всех отношениях, внешне все же значительно уступал негодяю. Какая несправедливость!

Тут Паскаль поднял голову, и взгляды их встретились. Лили отчаянно покраснела, но оторвать от него глаза так и не смогла. Дыхание ее участилось, так как он… При всей своей неопытности она разглядела в его взгляде желание!

– Знаете, Лили, – проговорил он хриплым шепотом.

– Что? – Она опустила глаза и сделала вид, что возится с его рубашкой.

– Вы как-то очень странно на меня посмотрели, Лили. О чем вы думали? – Черты его лица словно исказила боль.

– Я… Я думала о Жан-Жаке.

Лицо мужа мгновенно изменилось – стало холодным и непроницаемым.

– А что именно вы думали о Жан-Жаке?

– Я просто радуюсь тому, что он вернулся, – в растерянности пробормотала Лили.

– Конечно, вы в восторге от его приезда. – продолжал Паскаль, отложив перо. – Но неужели вы действительно думали только об этом?

– Я бы хотела, чтобы вы перестали меня допрашивать, – сказала Лили. «А вдруг он догадается?» – подумала она, уронив на пол рубашку. – Я не обязана перед вами наизнанку выворачиваться!

– О, простите, Лили. Я просто… Впрочем, не важно. – Он снова взялся за перо, потом вдруг бросил его на стол и встал. – Пойду проведаю Алана. Увидимся завтра.

Взяв свой саквояж, Паскаль вышел из дома. И даже слепой бы увидел, что он расстроен. А виновата – его жена.

– Мне так жаль… – прошептала Лили. – Мне ужасно жаль, что я не могу сказать правду. Господи, почему мне так плохо? – Она всхлипнула – и расплакалась.

Паскаль пошел седлать лошадь. Гнев жег его словно каленое железо. Но он злился не столько на Лили, сколько на себя самого. Он не имел права спрашивать, о чем она думала. Не его это дело. Ему бы помолчать, но нет, все-то ему надо знать! И вот, получил! Она думала о своем проклятом братце!

Когда взгляды их встретились, ее глаза казались такими ласковыми, такими томными… и он вдруг подумал, что она чувствовала то же, что и он. А она, оказывается, думала о брате!

Пришпорив лошадь, Паскаль пустил ее в галоп. Что ж, он получил то, что заслуживал!

Открыв дверь комнаты, где лежал Алан, Паскаль все еще думал о Лили, но сразу забыл про нее, увидев в комнате священника – тот сидел у кровати Алана, сжимая в ладонях руку парня и читая молитву. Услышав скрип двери, священник поднял голову.

– Простите, святой отец, – сказал Паскаль. – Я не хотел вам мешать. Я пришел проведать Алана, но с этим можно и подождать.

Священник смертельно побледнел и, перекрестившись, прошептал:

– О, Пресвятая Матерь Божья…

«О, только не это», – подумал Паскаль.

– Мне уйти? – спросил он у священника.

– Нет-нет, сын мой. Вы… Вы Паскаль Ламартин?

– Да, святой отец. – Паскаль поставил свой саквояж на пол возле кровати. – А вас как величать?

– Меня зовут Мишель Шабо. Я живу в этой деревне и уже много лет служу в здешнем приходе. – Священник встал, уступая место Паскалю.

– Тогда, должно быть, вы многое знаете о прошлом Сен-Симона, – сказал Паскаль и, взяв Алана за руку, нащупал пульс.

– Иногда даже слишком много… – произнес священник. – Но я в любом случае иду туда, где во мне есть нужда. – Священник смотрел на Паскаля с некоторой опаской.

– Не беспокойтесь, святой отец. Я не причиню парню вреда.

– Это я понимаю, – ответил священник. – Родители Алана рассказали мне о том, что вы сегодня сделали для их сына. Я очень благодарен вам. Но люди в деревне… Они, естественно, взбудоражены…

– Да, разумеется, – отозвался Паскаль. – Но вы-то, святой отец… Вы, похоже, человек образованный, а смотрите на меня так, словно видите самого дьявола.

Толстенький священник поклонился – голова у него была совершенно лысая – и пробормотал:

– Сожалею, что вам так показалось. Просто ваша внешность… Простите, месье.

– Не за что, – ответил Паскаль. «Уж не появился ли у меня над головой нимб?» – подумал он со вздохом.

Священник же откашлялся и проговорил:

– Видите ли, много лет назад я был знаком с Анри Ламартином, который жил здесь, в Сен-Симоне. Может, он вам приходится родственником?

Паскаль пожал плечами.

– Если и так, я о нем ничего не знаю. Ламартин – довольно распространенная фамилия. Должен признаться, святой отец, я заметил ваше замешательство при моем появлении. Скажите, причина – моя фамилия? Или события сегодняшнего дня?

– Ни то, ни другое, – ответил священник с улыбкой. – И вы нисколько не похожи ни на одного из тех Ламартинов, которых я знаю. Вопрос мой был вызван всего лишь праздным любопытством. Что же касается событий сегодняшнего дня… За то, что спасли Алана, – большое вам спасибо. Но я, должен признаться, удивлен. Верно ли люди говорят, что вы женаты на сестре герцога?

– Я не знал, что об этом знает уже вся деревня. Я ведь никому об этом не говорил. Но Элизабет – действительно моя жена. Элизабет теперь редко выбирается из дома, но сегодня она принесла мне письмо, и люди ее, наверное, узнали.

– Узнали ее? Вы так буднично об этом говорите, а ведь для нас всех это важное событие. – Священник провел ладонью по своей круглой лысой голове. – Послушайте, Ламартин, вы ведь должны понимать, что местным людям все происходящее кажется странным и удивительным. Хозяин этих земель никакого интереса к виноградникам не проявлял. Да и сейчас не проявляет. Но зато его управляющий, невесть откуда взявшийся, принимается за работу, вкладывая в дело всю душу. К тому же этот управляющий очень неплохо разбирается в виноградниках.

– Я ботаник по образованию, святой отец.

– В самом деле? Ну, это, конечно, все объясняет. И знаете, ваше появление всколыхнуло наш сонный городок. А сегодня вдруг выясняется, что новый управляющий женат на сестре герцога, побывавшей тут всего три месяца назад. И вела она себя тогда… Уж прошу меня простить, но вела она себя как Мария-Антуанетта, которая, как всем известно, особой любовью народа не пользовалась.

Паскаль, в этот момент осматривавший пациента, поднял взгляд на собеседника и пробормотал:

– Да, верно, ее не очень любили.

– И вот сегодня, – продолжал священник, – она на глазах у крестьян помогает мужу зашивать рваную рану, на которую слабонервным лучше не смотреть. Все это представляется невероятным, вы не находите?

Паскаль пожал плечами.

– Пожалуй, что так, святой отец. Но сейчас Элизабет – совсем не та, что была раньше.

– Совершенно верно, – согласился священник. – И в довершение ко всему, месье, я узнаю, что тот же самый человек, этот таинственный управляющий, который приходится герцогу зятем, спас Алана Ласкарда от смерти.

– И каких слов, святой отец, вы от меня ждете? Все, что вы сказали, – чистейшая правда. Только это я и могу вам сообщить.

– Да, понимаю… Но обстоятельства, при которых люди узнали, кто такая ваша жена… они весьма драматичны. Многим было любопытно взглянуть на жену нового управляющего, но она до этого никогда не появлялась в деревне. Поэтому люди заключили, что она у вас очень робкая. И все, разумеется, думали, что она – из семьи буржуа, как и вы. Но сестра герцога?… – Священник нахмурился. – Мне сообщили, что вы живете в старом коттедже Бомерда. Это так?

– Да, мы живем там с позволения его светлости.

– Дом был далеко не в лучшем состоянии, когда вы там поселились, – без обиняков заявил священник.

– Совершенно верно, святой отец, – ответил Паскаль. – Это не дом, а ветхая лачуга. Он и сейчас в ужасном состоянии. У меня в данный момент нет денег на ремонт, а герцог Сен-Симон не считает нужным выделять мне на это средства.

Отец Шабо поспешно закивал, а Паскаль, понимая, что священнику понадобится какое-то время, чтобы осмыслить услышанное и собраться с мыслями, снова склонился над парнем. Сняв ненадолго с раны повязку, он с удовлетворением отметил, что шов не загноился. Дыхание же у Алана было ровным, а кожа – прохладной на ощупь. Теперь не стоило беспокоить парня до утра – сон был ему необходим.

Вновь укрыв больного, Паскаль пристально посмотрел на священника. Он уже успел составить мнение об этом человеке. Отец Шабо казался человеком честным и добросердечным, и, судя по всему, ему можно было доверять.

– Я хотел бы поговорить с вами откровенно, – сказал Паскаль. – Но лучше, чтобы наш разговор состоялся в другом месте. Алан спит, и его не следует беспокоить.

Священник кивнул.

– Да, конечно. Мы можем перейти в соседнюю комнату. Она пустует.

Пока они зажигали лампы, у Паскаля было время подумать.

– Я понимаю причину вашей растерянности, – проговорил он минуту спустя. – Так вот, мы живем в старом домике Бомерда, поскольку брат Элизабет не мог предложить нам иное жилье. Элизабет приходится нелегко, но она пытается приспособиться к непривычным для нее условиям.

– Да, понимаю… – кивнул отец Шабо, опускаясь на стул с высокой спинкой. – Но как ко всему этому относится ее брат?

Едва сдерживая внезапно накативший гнев, Паскаль проговорил:

– Если не считать одного-единственного письма, брат Элизабет полностью игнорирует ее с момента нашего приезда, скорее всего – из-за того, что она вышла за меня. Вероятно, он считает, что теперь она – ниже его. Не думаю, что Элизабет успела прийти к такому же заключению, и это хорошо. Потому что тогда она могла бы… – Паскаль замялся.

– Продолжайте, сын мой, – тихо сказал священник.

Паскаль вздохнул. Ему очень хотелось излить кому-то душу, а к этому человеку он испытывал симпатию.

– И если быть до конца честным, то она теперь… Она мне дорога, – продолжал Паскаль, тщательно подбирая слова. – Я не знаю, когда это произошло, но она мне небезразлична – это факт. Однако… Видите ли, я не очень хорошо с ней обращался.

– Вы хотите исповедаться? – спросил священник.

– Нет, спасибо, святой отец. Но я – католик, поэтому вскоре буду на исповеди – как полагается. А сейчас мне просто нужно, чтобы меня выслушали. Мне, по правде говоря, не с кем поговорить, особенно на столь деликатную тему. И я был бы очень благодарен вам за совет.

– Как вам будет угодно, – ответил священник, придавая своему лицу торжественное и строгое выражение. Сложив на коленях пухлые руки, он устремил на Паскаля внимательный взгляд, который, однако же, оставался вполне дружелюбным. – Так что вас беспокоит, сын мой?

Паскаль подошел к окну и, упершись ладонями в подоконник, уставился во тьму.

– Видите ли, нас обвенчали против нашей воли, и мы испытывали друг к другу острую неприязнь. – Паскаль повернулся к священнику и развел руками. – И вот к чему мы пришли…

Отец Шабо откашлялся и спросил:

– Так к чему же вы пришли?

– Ну, в том-то и проблема. Я не понимаю, какие у нас теперь отношения. И не знаю, что из всего этого выйдет. – Паскаль сокрушенно покачал головой. – У нас с ней каждый день все меняется, и я никогда не знаю, чего ожидать в следующую минуту. С моей женой всегда так.

– А… понимаю. Вы хотите сказать, что ваша жена слишком импульсивна.

– Да уж… импульсивна, – усмехнулся Паскаль. – И меня это порой ужасно злит. Я чувствую себя загнанным в угол обстоятельствами, которые возникли совсем не по моей вине. И я был зол на Лили – ведь именно из-за нее мы оба оказались в этом затруднительном положении.

– И как же вы в это затруднительное положение попали?

Паскаль вздохнул и почесал в затылке.

– Ну, наверное, вам покажется странным то, что я вам сейчас расскажу, однако же… Видите ли, Лили буквально свалилась на меня с монастырской стены.

Маленькие глазки отца Шабо едва не вылезли из орбит.

– О боже, она упала со стены?… – переспросил он с дрожью в голосе.

– Да, с монастырской стены. Один Господь знает, зачем она на эту стену забралась, зачем по ней ползла и почему она шипела на меня как обезумевшая рептилия. Она так и не взяла на себя труд внятно объяснить причины своего столь странного поведения. Лишь сказала, что вскарабкалась на дерево у стены, чтобы взглянуть на монастырский двор.

– О боже!..

– Вот именно. Я примерно так тогда и подумал. Как бы там ни было, она свалилась со стены, а потом сказала аббату, что я на нее набросился. А я всего лишь проверил, не разбилась ли она насмерть. То, что она приняла за попытку изнасилования, было всего лишь медицинским осмотром.

Из горла священника вырвался какой-то странный сдавленный звук, и он снова откашлялся. Немного помолчав, спросил:

– Но что вы делали в монастыре, сын мой? Может, вы были послушником?

– Нет. Я восстанавливал сады и лечил людей в округе.

Отец Шабо густо покраснел – словно его застали во время кражи церковной утвари.

– Да-да, понимаю… – пробормотал он.

– Как бы там ни было, – продолжал Паскаль, – отец Лили настоял на том, чтобы мы поженились. Чтобы избежать скандала. По крайней мере, он так сказал. Но я-то считаю, что он нашел удобный способ сбыть с рук свою непослушную дочь. И герцог знал, что я дал слово аббату… Я сказал, что выполню…

– И вы сдержали слово, – со вздохом перебил священник.

– Да, сдержал. А Лили… Ей не оставили выбора. Так что, как видите, оба мы счастливыми себя не чувствовали.

– И все же?… – с надеждой в голосе произнес отец Шабо.

– И все же я больше не чувствую себя таким уж несчастным. Хотя, конечно, не могу сказать, что я на седьмом небе. Даже не знаю, как описать свое состояние. Я знаю лишь одно: Лили мне больше не безразлична. Я даже… Она мне даже начала нравиться.

– Так это же чудесно! – Лицо священника озарила улыбка.

– Не так уж и чудесно, – проворчал Паскаль. – Лили по-прежнему считает меня мерзким похотливым животным, пытавшимся ее обесчестить. Она почему-то уверена, что я сделал несчастными множество женщин, и я, как ни стараюсь, не могу ее разубедить. – Паскаль в раздражении провел ладонью по волосам. – Ирония же в том… Видите ли, я никогда не был с женщиной. Хотя ей я говорить об этом не собираюсь.

Паскаль умолк и отвернулся к окну. Немного помолчав, вновь заговорил:

– Она не позволяет мне приблизиться к ней. Или же смотрит на меня так, словно я вот-вот наброшусь на нее. Сразу после того, как нас обвенчали, я в гневе сказал ей, что никогда не стану спать с ней, и я остаюсь верен своему слову. То есть поступаю именно так, как ей хочется… Но беда в том, что я в последнее время только и думаю о том, как бы оказаться с ней в постели.

– В самом деле? – вежливо поинтересовался отец Шабо.

– Да, да, да! И это доводит меня до отчаяния! Ведь она – моя жена, черт побери! О, прошу прощения, падре. Всего два месяца как из монастыря… и уже богохульствую.

– Ничего страшного, сын мой. Скажите мне… А что вы намерены делать в этой ситуации? Ведь брак в глазах Господа, как и в глазах людей, не считается браком, если он не был консумирован. Вы же это знаете?

– Да, конечно, знаю. Но я прежде никогда не сталкивался ни с чем подобным. Я просто не знаю, как быть…

– Скажите, сын мой, а вы… Вы избрали целибат как дар Богу?

Паскаль густо покраснел; щеки его горели так, что огня хватило бы на полдеревни.

– Нет, не совсем так… – пробормотал он, ужасно смущаясь. – Просто так получилось. То есть я хочу сказать… Я, конечно же, и прежде интересовался женщинами, но я…

– Да-да, это все вполне естественно, – проговорил священник. – Но для того, чтобы хранить целибат все это время, должны быть причины, не так ли?

«Причина-то была, – подумал Паскаль, – но как ему объяснишь?»

– Я просто никогда не испытывал… Я не считал, что Господь создал меня для того, чтобы я предавался удовольствиям плоти, не помышляя о святости брака. Я не старался научиться тому, что, как я думал, мне никогда в жизни не понадобится.

– Если вам нужен совет из этой области, – с оттенком иронии проговорил священник, – то вы обратились не по адресу. Боюсь, что в нашем случае слепец поведет слепца.

Паскаль криво усмехнулся.

– Да, понимаю… Но я не просил вас давать мне инструкции, святой отец. Полагаю, я и сам бы во всем разобрался, если бы мне выпал случай. Вовсе не это меня беспокоит. Просто я… как бы сделать так, чтобы такой случай мне выпал?

– Но разве для этого надо что-то делать? Мне кажется, что это было бы вполне естественно, если бы двое взрослых людей, состоящих в браке, время от времени вступали бы в близость. И это тем более естественно, раз вам нравится ваша жена.

– Да, но я-то ей совсем не нравлюсь! И прежде всего потому, что, отказавшись жить в замке, я вынудил ее вести жизнь, которую она находит унизительной. Она меня из-за этого ненавидит, – добавил Паскаль, потупившись.

– Ненавидит – слишком сильное слово, сын мой. Возможно, она просто вами недовольна.

– Нет-нет, – возразил Паскаль, – она меня ненавидит. У нее есть множество поводов для ненависти, и я, наверное, заслуживаю такое к себе отношение. – Паскаль уже мысленно составил список своих прегрешений, пока ехал в деревню. – Я был с ней холоден и груб. Я наговорил ей множество гадостей – пусть даже то, что я говорил, было правдой в тот момент. Я много раз при ней выходил из себя. Я был слишком горд, чтобы возразить ей, когда она делала относительно меня ложные предположения.

– Да? И почему же?…

– В основном потому, что я предпочитал, чтобы она, фигурально выражаясь, метала копья в ложные мишени, но не попадала в цель. Лили умеет задеть за живое, и это очень меня злит.

– Да, понятно… – в задумчивости произнес отец Шабо, потирая ладонью подбородок.

– И еще – ее брат, – продолжал Паскаль. – Лили обожает мерзавца. Любовь слепа, говорят, и он – свет всей ее жизни, а я – единственное препятствие на его пути к счастью. По мнению Лили, разумеется.

– То есть вы – досадная помеха?

– Вот именно! И ей совершенно безразлично, что я для него делаю в его виноградниках. – Паскаль стукнул кулаком по подоконнику. – Лили требует, чтобы я передал ее состояние брату. Но ведь этот безответственный субъект промотает все ее деньги! Я же отказываюсь прикасаться к ее деньгам. И, разумеется, я не собираюсь передавать их Жан-Жаку. А она меня ненавидит за это.

Отец Шабо закивал.

– Да-да, понимаю. Все это несколько осложняет вашу ситуацию.

– Еще как осложняет! Я бы в два счета уложил Лили в постель, но только я не думаю, что, уложив в постель жену, которая меня ненавидит, я поступлю согласно воле Господа. В том-то и проблема…

В очередной раз кивнув, отец Шабо проговорил:

– Элизабет очень упряма, и если уж она решила, что вы достойны презрения, то разубедить ее будет очень непросто.

– Так вы знакомы с моей женой?… – удивился Паскаль.

– Да, немного, – ответил священник.

– И брата Лили вы тоже знаете?

– С ним я знаком… лишь едва. Но должен признаться, я согласен с вашей оценкой герцога. Он не такой уж плохой человек, но ужасно ленивый и праздный. И своим поведением не снискал любви местных жителей. Как, впрочем, и ваша жена во время своего приезда несколько месяцев назад. Но сегодняшние события во многом будут способствовать изменению ситуации, – добавил священник.

– Надеюсь, – пробормотал Паскаль. – И знаете… поведение Лили во время сегодняшней трагедии во многом характеризует ее с самой лучшей стороны.

– Ну что же, сын мой… В качестве совета могу сказать следующее: твоя… э… растущая привязанность к жене со временем переломит ситуацию. Ты не можешь заставить Элизабет вести себя иначе, но, возможно, со временем – дай Бог тебе терпения – она сочтет возможным ответить на твои чувства.

– Если учесть, что Лили поклялась ненавидеть меня вечно, ждать придется долго, – с усмешкой заметил Паскаль.

– Да, вечность – это и впрямь очень долго, – согласился священник.

– По мне – так слишком долго, – буркнул Паскаль. – Святой отец, я так больше не могу.

Священник помолчал немного, потом спросил:

– А Лили хорошо вас знает?

Паскаль ненадолго задумался.

– Ну… кое-чего Лили не знает. Я уже говорил вам, что именно. Исправить эти ложные представления труда не составит, но есть кое-что другое, и я не хочу, чтобы она об этом знала. Хотя, если честно… Даже не представляю, как смогу это скрыть.

– Вы что, не доверяете ей? Считаете, что она не сможет принять тот факт, что Господь создал вас для чего-то особенного? – тихо спросил отец Шабо.

Паскаль пристально посмотрел на священника.

– Что вы имеете в виду? – спросил он довольно резко.

– Видите ли, я наслышан о вас, – смутившись, ответил собеседник. – Ведь слухи быстро распространяются… Я правильно полагаю, что монастырь, о котором вы говорили, это монастырь Святого Кристофа?

Паскаль тяжело вздохнул.

– Да. Я жил в аббатстве Святого Кристофа.

– И это о вас я наслышан?

– Да, обо мне. – Паскаль не видел смысла отрицать очевидное. Теперь-то ему стала понятна первая реакция священника на его, Паскаля, появление. – Я действительно тот самый человек, – добавил он, отвернувшись.

– Тогда нам необыкновенно повезло, что вы сейчас у нас, – сказал отец Шабо. – Однако смею предположить, что у вас была какая-то особая причина для пребывания в монастыре. Наверное, вам тяжело нести такую ношу, как ваш Божий дар.

– Вы необыкновенно проницательны, святой отец.

– Ну, не знаю насчет проницательности, сын мой, но я сорок лет выслушиваю людей, изливающих мне душу. Неудивительно, что Элизабет вызывает у вас раздражение. Она ведь вытащила вас из вашего тайного убежища…

Паскаль с усмешкой заметил:

– Делать свое дело там, где ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что на все – воля Божья, гораздо проще.

– Верно. А сейчас вы здесь, и все начинается сначала.

– Да, – со вздохом кивнул Паскаль.

– Выходит, Алан поправится?

– Да, Алан поправится. И для того, чтобы он выздоровел, ни ему, ни другим не придется прилагать особых усилий. Хотя я бы не стал говорить об этом никому, кроме вас. Я из кожи вон лезу, чтобы заставить людей думать, будто я – самый обычный лекарь.

– Понимаю, – с сочувствием произнес отец Шабо. – Но ведь долго так продолжаться не сможет, не так ли?

– Вы правы, – согласился Паскаль. – Люди будут приходить ко мне, и после того, как произойдет нечто такое, что невозможно будет объяснить обычным медицинским вмешательством, те же самые люди начнут при встрече со мной креститься или плевать через плечо, пытаясь уберечься от козней дьявола. Они будут улыбаться и жать мне руку, но дистанцию все равно будут держать. Так всегда поступают с теми, кто отличается от обычных людей.

– И вы не хотите говорить правду вашей жене, поскольку теперь стали относиться к ней иначе?

– Я начинаю задаваться вопросом: не наделил ли вас Господь даром Провидения? – сказал Паскаль, пристально глядя на священника.

– Не от вас первого слышу такие слова, – ответил отец Шабо, скромно потупившись. – Итак, я полагаю, что вы должны довериться промыслу Божьему. Он дал вам в жены Элизабет, не так ли? Не думаю, что Господь даровал бы вам жену, которую бы смутил другой дар Господа. Доверьтесь ей. Скажите ей то, что сказали мне.

– Лили, скорее всего, рассмеялась бы мне в лицо, если бы я ей все это рассказал. Она ведь не верит в Бога.

– Тогда найдите способ показать ей Его лик. Ей придется познакомиться с Ним, если ей суждено узнать вас, сын мой.

Паскаль снова вздохнул и провел ладонью по лицу.

– Пожалуй, эта задача еще сложнее, чем затащить Лили в постель.

– О, что-то мне подсказывает, что постель вот-вот произойдет. Вы дали Господу обет целомудрия, а Он в ответ дал вам жену. Сомневаюсь, что Он настолько жесток, чтобы требовать от вас целомудрия.

Паскаль невольно рассмеялся.

– Вы слишком приземленный человек для священника, святой отец. Да благословит вас за это Господь. И спасибо вам. После нашего разговора мне стало гораздо легче.

– Я рад, сын мой. Да, а как насчет виноградников?

– Не беспокойтесь, святой отец. – Паскаль улыбнулся. – Растения меня любят, но пока что я не могу сказать, что все трудности позади.

Как только Паскаль ушел, отец Шабо опустился на колени и с жаром стал молиться за него. Он был уверен, что Алан поправится – ведь Ламартин так сказал. А сомневаться в том, что Паскаль был отмечен Господом, у отца Шабо не было причин; он был абсолютно уверен в том, что на Ламартине – благодать Божья.

После благодарственной молитвы отец Шабо помолился также и о том, чтобы Господь дал ему мудрость и свои наставления, поскольку знал, что он будет сильно нуждаться и в том, и в другом. При этом священник точно знал, что скоро поползут слухи. Он даже немного удивлялся тому обстоятельству, что слухи еще не поползли. И было совершенно очевидно: Паскаль Ламартин очень походил на своего отца.

Глава 15

На следующее утро Паскаль встал на рассвете и отправился на лужайку на вершине холма, высившегося позади их с Лили скромной хижины. Отсюда, с вершины, открывался прекрасный вид на разноцветные лоскуты полей и виноградников, среди которых серебристой змейкой пробегала река Дордонь. Один лоскут – алый от маков, другой, ярко-желтый, был засаженный горчицей. И повсюду среди разноцветных полей были разбросаны деревни и городки, ближайшим из которых являлся мирный и сонный Сен-Симон.

К западу, на вершине другого холма, стоял замок, чьи башни упирались в окрашенное малиновым цветом небо. Солнце же, освещавшее белый известняк построек, придавало им охристый оттенок. Это было так красиво, что дух захватывало…

В столь ранний час людей в округе почти не было видно – разве что какой-нибудь фермер или его жена выходит подоить коров. Паскаль очень любил это время суток – время гармонии и душевного покоя, время утренней молитвы.

Сев на траву, Паскаль поджал под себя скрещенные ноги и, положив ладони на колени, сделал глубокий вдох, затем выдох. Он тщательно, минуту за минутой, стал вспоминать вчерашний разговор со священником. Было совершенно ясно: отец Шабо – хороший и добрый человек, пастырь по призванию. Мало кто из знакомых Паскалю священнослужителей обладал такой интуицией, сочетавшейся со здравым смыслом, добродушием и чувством юмора.

Отец Шабо являлся полной противоположностью падре Меллиту. И если бы отец Шабо занимал столько же места в жизни Лили, сколько отец Меллит, ей бы жилось куда лучше, а результаты воспитания были бы, несомненно, совсем иными.

«Покажи ей Его лик», – посоветовал Шабо. Но как это сделать? Ведь Лили совершенно равнодушна к красоте окружающего мира. И уж если ее не впечатляли творения Создателя, то как же сам Создатель мог произвести на нее впечатление? И возможно даже и такое, что она, представ перед лицом Того, в чье существование не верила, отчитает Его за то, что не подкрепил Свое существование научными доказательствами.

Паскаль улыбнулся при этой мысли и, закрыв глаза, погрузился в медитацию.

Но тут вдруг что-то холодное и мокрое уткнулось ему в колени. Он открыл глаза и увидел Фасолинку, радостно вилявшую хвостом. А чуть позади брела ее хозяйка. В одной руке у нее была корзинка, а в другой – книга о лекарственных растениях; Паскаль тотчас же узнал ее. И Лили шла, уткнувшись носом в эту книгу. Очевидно, она всерьез взялась за учебу, если не поленилась встать с рассветом, чтобы успеть собрать растения, пока солнце не высушило содержащиеся в них масла (к несчастью, она проглядела тот параграф, в котором говорилось о том, что вначале должна высохнуть роса).

Поглаживая собаку, Паскаль с восхищением наблюдал за женой; она то и дело посматривала на травы, росшие у нее под ногами, а затем тщательно сверялась с картинками в книге. И, конечно же, она была предельно сосредоточена, а ее губы, сейчас плотно сжатые, очень напоминали спелую клубнику, которую так и хочется съесть.

Хотя Паскаль ни разу не был с женщиной, с инстинктами у него все было в полном порядке, и он не мог оторвать взгляда от Лили. Платье ее сильно полиняло от постоянных стирок; к тому же здесь, в деревне, Лили перестала утруждать себя ношением нижних юбок, и теперь очертания ее ног просматривались на просвет. Корсет также был забыт за ненадобностью, и соски виднелись также отчетливо.

Паскаля бросило в холодный пот, а сила его возбуждения могла бы впечатлить даже братца Чарли. Он уже принял решение незаметно улизнуть, но не успел осуществить задуманное – Лили, повернув голову, внезапно увидела его. Схватив собаку, Паскаль усадил ее себе на колени, надеясь спрятать свидетельство своего возбуждения.

– Паскаль, что вы тут делаете? – спросила Лили. – Должно быть, вы промокли насквозь. – С этими словами она решительно направилась к нему.

– Я медитировал, – сказал Паскаль, надеясь, что жене его голос не покажется подозрительно хриплым.

– А по какому поводу медитируете? – спросила Лили, склонив голову к плечу. – И зачем вам это?…

– Я каждое утро медитирую, так что мне повод не нужен. А что касается вашего второго вопроса, то у меня на него нет ответа. Для меня медитация – это что-то вроде молитвы, только без слов. Но конечный результат будет такой же. – «Скорей бы уж успокоиться», – подумал он. Но, увы, Фасолинка ерзавшая у него на коленях, очень усложняла задачу.

– Как это скучно! – Лили закатила глаза. – Не понимаю, как можно этим заниматься по своей воле!

Тут Фасолинке надоело сидеть у хозяина на коленях, и она, спрыгнув, бросилась в сторону перелеска. Паскаль же с облегчением вздохнул; ему все же удалось овладеть собой; хотя вполне возможно, что этому отчасти способствовала Лили, вернее – гримаса, появившаяся у нее на лице.

– Мне будет нелегко вам это объяснить, – сообщил Паскаль. – Вам надо самой попробовать, и тогда сами решите, нравится вам это занятие или нет.

И тут его осенило! Взяв жену за руку, Паскаль усадил ее на траву напротив себя.

– Что вы себе позволяете, грубиян?! – воскликнула она.

– Тише, Лили. Вы напрасно…

– Лили?! Вы назвали меня Лили? – перебила жена. – И вчера – тоже! Но почему? – Она смотрела на него так, словно подозревала какой-то подвох.

– Потому что вас так зовут, – ответил Паскаль. – А теперь слушайте меня внимательно. И внимательно смотрите на меня.

– На что именно смотреть? – спросила она.

– Просто смотрите. Смотрите на долину. Смотрите на то, что вокруг вас. Смотрите на туман, что стелется по траве. Смотрите на яркую зелень, на черепичные крыши домов – смотрите куда угодно.

Лили хмыкнула и заявила:

– Я, знаете ли, не слепая. Я и так все это вижу.

– Но вы ведь вчера сказали, что хотите учиться, не так ли? Так вот, все это – часть обучения. Для овладения искусством врачевания важно научиться быть внимательным к деталям. А для того чтобы научиться вниманию, надо научиться смотреть. Смотреть и слушать. И не только меня, но и себя.

– Ладно, хорошо, – согласилась Лили, надув губу. – Если вы так настаиваете… Хотя я думаю, что все это ужасно глупо.

– Не так глупо, как вам кажется. – Паскаль выпустил запястье жены и теперь касался лишь кончиков пальцев. – Итак, закройте глаза, – продолжал он. – И слушайте, что происходит вокруг вас. Слушайте звуки, слушайте тишину… а, когда наслушаетесь, вберите все это в себя. И вам сразу же станет хорошо и спокойно. Главное – не надо препятствовать тому, что произойдет.

Лили была почти уверена, что ее муж сошел с ума. Но она все же подчинилась и закрыла глаза.

– Дышите глубже, – послышался голос Паскаля, и Лили сделала несколько глубоких вдохов.

Вскоре дыхание ее выровнялось, но вначале она не слышала ничего, кроме птичьего щебета. Однако через минуту-другую Лили стала распознавать и другие звуки. Вот подул ветерок, а вот, чуть погодя, зашелестели листья… А потом она услышала голоса – тихие, но вполне различимые, доносившиеся снизу, из деревни. И она слышала ровное дыхание Паскаля.

Прошло еще несколько минут – и вот ее уже обволакивает пелена спокойствия. Необыкновенно странное ощущение, ни с чем не сравнимое! Чудесное ощущение мира и душевного покоя… И казалось, что ощущение это исходило из пальцев Паскаля, все еще прикасавшихся к ее пальцам.

Кроме того, она чувствовала внутри… какое-то странное теплое сияние – словно в груди у нее вдруг вспыхнуло маленькое солнце. И это солнце дотягивалось своими лучами до самых кончиков пальцев у нее на руках и на ногах. Лили казалось, что она заново училась жить – как только что появившийся на свет младенец, трогательно беззащитный и открытый всем радостным жизненным ощущениям.

Какое-то время Лили словно плыла по течению – плыла, не зная ни волнений, ни тревог. Но затем она начала осознавать: что-то манило ее, влекло так сильно, что просто она не могла противостоять этому влечению, как не могла не дышать.

Сделав глубокий вдох, Лили открыла глаза и увидела перед собой Паскаля, с улыбкой смотревшего на нее, цепко удерживавшего ее взгляд своим взглядом. И она как будто провалилась в этот взгляд, после чего вокруг нее распространялось золотистое сияние, в центре которого находилась бездонная чернота мужниных глаз; и эта бездна неумолимо затягивала ее. Она медленно погружалась в эту бездну, и при этом все отчетливее ощущалось какое-то внутреннее жжение, временами переходившее в боль. Пламя же разгоралось все ярче, и казалось, что по жилам ее струился огонь, а место чуть пониже сердца все раскалялось и раскалялось… И вот уже боль стала совершенно невыносимой, и ей захотелось закричать.

Однако же эта была совсем не та боль, которую она впервые почувствовала при отъезде матери. И вовсе не та, которую она ощутила, когда уехал Жан-Жак. Нет, эта боль была порождена избытком радости – радость наполняла ее волна за волной, и Лили казалось, что она вот-вот не выдержит и лопнет. Но тут волны вдруг начали отступать, и вскоре совсем исчезли – осталось лишь желание разрыдаться.

А в следующее мгновение Лили поняла, что по щекам ее катятся горячие слезы.

– Милая, милая Лили… – бормотал Паскаль, а мерцающий ореол вокруг него дрожал, переливался и постепенно исчезал. И вскоре таинственный свет померк совсем – остался только свет солнечный.

– Паскаль, – с дрожью в голосе прошептала Лили, – что это было?

– Некоторые люди называют это Богом, – тихо ответил муж. – Другие же зовут это соприкосновением душ.

– Значит, вы знаете, что я имею в виду?

– Да, знаю. – Он осторожно смахнул с ее лица слезинки.

– Но откуда это берется? Как вам это удалось?

– Это вам удалось, а не мне, – сказал муж, ласково ей улыбаясь. – Я думаю, вы очень хорошо меня слушали.

– Так вы… Вы тоже там были? Вы тоже это чувствовали?

Паскаль улыбнулся еще шире.

– Да, я тоже там был. И я тоже это чувствовал.

Лили на мгновение задумалась, потом спросила:

– А вы можете сделать так, чтобы это повторилось?

Паскаль вдруг расхохотался.

– О, Лили!.. А вы и впрямь удивительная женщина!

– Так можете или нет? – с надеждой и страхом пробормотала Лили.

– Это зависит не от меня, а от вас – целиком и полностью, – ответил муж с ухмылкой. И теперь он выглядел как обычно, то есть как тот самый негодяй, к которому Лили привыкла.

Она невольно вздохнула и с сомнением в голосе спросила:

– А вы уверены, что это имеет непосредственное отношение к моему обучению?

Паскаль вытянулся на траве и подпер ладонью щеку.

– Если вы верите в то, что тело и душа связаны между собой, то да, имеет. – Соорудив два кольца из стебельков травы, он продел одно в другое. – Вы можете приказывать телу излечиться, пока не посинеете, вы можете лечить больного самыми изощренными способами, – но у вас ничего не выйдет, пока душа больного вас не слушает.

Лили нахмурилась и проговорила:

– А вчера?… Алан вчера слушал?

– Да, конечно, – подтвердил Паскаль. – Если бы Алан не хотел оставаться на этом свете, он бы с легкостью его покинул. Но он действительно хотел остаться, поэтому слушал очень и очень внимательно.

– И вы это знали?

– Да, конечно.

– Но каким образом вы об этом узнали? – допытывалась Лили.

Паскаль невольно улыбнулся – его жена охотно открывалась навстречу новому опыту, и это не могло не радовать. Увы, он не мог рассказать ей все, так как боялся ее отпугнуть. Но с другой стороны… Ведь отказавшись отвечать на вопрос Лили, он снова восстановит ее против себя. Кроме того, ему впервые задавали подобные вопросы напрямую, и это Паскалю нравилось.

В приемной семье про его дар узнали почти сразу и никаких вопросов не задавали. В монастыре его дар тоже воспринимался как данность. Отец Шабо отнесся к его дару так же, как и монахи. Медики либо игнорировали его, либо называли шарлатаном. Люди же, которых Паскаль вылечил, были ему благодарны, но вели себя так, словно он не был таким же смертным, как и они.

А вот Лили, в отличие от всех прочих, относилась к нему как к самому обычному человеку, причем – с немалой толикой здорового скепсиса.

– Так как же? – не унималась она.

– Я не могу объяснить все словами, – сказал Паскаль. – Все делается… на уровне ощущений. С помощью особого чутья я как бы прощупываю человека. Примерно так же, как с помощью зонда исследуют рану. Я понятно говорю?

Лили уставилась на него во все глаза.

– И вы еще спрашиваете?! Негодяй! Ведь вы только что проделали со мной этот самый фокус! Вы прощупывали меня. Да вам надо уши оторвать за такую непозволительную вольность! – Лили вырвала пучок травы и бросила в мужа.

– Но я не позволил себе ни единой вольности! – воскликнул Паскаль, закрываясь ладонью. – Только немного пообщался с вашей душой, вот и все.

– Значит, признаете?… Я так и знала, – проворчала Лили.

– Мне ведь надо было кое-что доказать наглядно, – сказал Паскаль. – Я не думал, что вы будете против.

– Лично я считаю, что вы чересчур много себе позволяете. Подумать только! Без спроса залезать людям в душу и хозяйничать там! Вы, верно, возомнили себя мессией.

– Вы очень непоследовательны в своих суждениях о моей персоне, – с насмешливой улыбкой сказал Паскаль. Он был очень рад, что жена на него не злилась. – Помнится, совсем недавно вы считали меня простым садовником, не так ли?

– Ну, в этом все осталось по-прежнему, – заявила Лили. – Я продолжаю считать вас… безродным и злонамеренным негодяем! К тому же садовником, склонным ковыряться во внутренностях окружающих. И даже не надейтесь, что я думаю, будто это ваше… прощупывание не имеет научного объяснения.

Паскаль искренне рассмеялся.

– И какова же ваша научная теория? – спросил он.

– Откуда мне знать? Ученый-то вы, а не я.

– Наконец-то вспомнили, – сказал Паскаль. – Должен признаться, я удивлен.

Лили промолчала. А Паскаль с любопытством наблюдал за сменой эмоций, отражавшихся на ее лице. Он увидел и гордость, и нерешительность, и полную растерянность. А потом, наконец, решимость; казалось, она одержала победу в какой-то битве с самой собой.

– Знаете, Паскаль… – пробормотала она. И щеки ее при этом пылали.

– Слушаю, Лили. – По выражению ее лица Паскаль понял, что она вполне готова к серьезному разговору. – Ну, говорите же… В чем дело, герцогиня? – Паскаль взял жену за руку.

– Я прошу прощения, – тихо прошептала Лили.

– Прощения? Но за что?

– Я не понимала… – произнесла Лили, опустив голову, и теперь Паскаль не видел ее глаза.

– Мы с вами не можем понять очень многого. Но неужели именно это вас так опечалило, герцогиня?

– Нет, не это. А то, что я не понимала вас. – Лили подняла голову и, смахнув волосы с лица, посмотрела на мужа с мрачной серьезностью. – Я действительно думала, что вы – простой садовник. И я ошибалась.

«Ну вот… – подумал Паскаль. – Кажется, началось. Но пусть уж лучше все решится здесь и сейчас».

– Ошибались? – переспросил он. – Так кто же я такой?

– Вы ученый. Ботаник, – с уверенностью ответила Лили.

Паскаль уставился на жену в изумлении. Он никак не ожидал услышать от нее такой ответ. И этот ответ являлся полной противоположностью того, которого он так страшился…

– Да, верно, – ответил он наконец. – Да, я действительно ученый-ботаник.

– Тогда что же вы делали в монастыре? Может, грехи искупали?

– Искупал грехи? С чего вы взяли?

– Ну… разве не этим занимаются обычные люди в монастыре?

– Крайне редко. Некоторые приходят туда ненадолго, чтобы спрятаться от мира. Другие же не уверены в том, что призваны Господом служить Ему, и хотят проверить себя. А третьи спасаются от врагов. Поверьте, из всех причин, побуждающих человека уйти в монастырь, искупление грехов – едва ли не самая редкая.

– А что привело туда вас?

– Меня пригласили, – ответил Паскаль. – Монастырские сады сильно пострадали, и им был нужен хороший специалист. Дом Бенетард знал, что монастырская жизнь для меня привычна, поскольку я учился в монастыре в Тибете. Так что отлучение от внешнего мира для меня совсем не наказание. Но какое это имеет отношение к… Почему вы меня об этом спрашиваете сейчас?

– Потому что мне стыдно за то, что я сомневалась в ваших знаниях. Но я не понимаю, почему вы мне раньше все не объяснили. Действительно, почему вы раньше не открыли мне глаза?

Паскаль улыбнулся.

– Я не думаю, что вы стали бы меня слушать. Вы ведь многое не желали слышать, не так ли?

– А сейчас – слушаю. Вы велели мне слушать, вот я и стараюсь.

Эти слова жены глубоко тронули Паскаля, и он вдруг подумал: «Все-таки странно… Ведь раньше почти все ее слова, поступки и жесты вызывали у меня раздражение, а теперь – ничего подобного». Впрочем, этому, наверное, не следовало удивляться. Прежде он забирался в душу человека только для того, чтобы вылечить его, но сейчас цель была совсем иной, и Паскаль понимал, что все будет по-другому; он понял это в ту же секунду, как принял решение. И все же… одно дело понимать, что делаешь, и совсем другое – справляться с последствиями содеянного.

Он хотел, чтобы Лили заглянула в свою душу, и он намеревался помочь ей в этом, а если потребуется, то и стать ее проводником в этом нелегком «путешествии»… Но он никак не ожидал, что сам затеряется в лабиринтах ее души, растворится в ней. Он пробирался через мрачные туннели страха и боли, он видел шрамы на ее душе и на себе испытал все то, что пришлось пережить ей.

Сердце его стонало от боли, но Паскаль продолжал этот их тяжкий совместный путь. И в конце концов он почувствовал, как смягчается ее сердце – и почувствовал, как сливаются воедино их души. Такого с ним прежде никогда не случалось, и вот сейчас… О боже, они с Лили действительно стали одним целым – одной душой, общим биением сердца, общим дыханием…

И свет был необычайно ярким и чистым, наполненным любовью… А вместе со светом пришло и понимание, ошеломившее его: оказалось, что он любил Лили – причем полюбил ее навечно, навсегда.

Но как долго он утаивал от себя эту неоспоримую истину? И почему? Не потому ли, что боялся любви – боялся, что не выдержит этой тяжкой ноши? Он никогда не думал, что ему суждено полюбить, и, разумеется, никогда не просил у Бога любви, полагая, что это – не для него.

И все же это случилось… Несмотря ни на что – случилось. Впрочем, ему следовало бы это понять еще во время разговора с отцом Шабо…

– Почему вы так на меня смотрите? – послышался вдруг голос Лили; она нервно покусывала нижнюю губу.

Паскаль промолчал. Да и что бы он мог ответить?

– Паскаль, вы меня слышите? – окликнула его Лили.

– Да-да, конечно. А смотрю я на вас так, потому что не смею сделать ничего другого. Так что остается только смотреть, – прохрипел он и судорожно сглотнул. – Если же я пойду на поводу у своих инстинктов… Ох, не знаю, что тогда произойдет.

– Каких инстинктов? – спросила Лили, и голос ее был таким же хриплым.

– Вот этого, например, – сказал Паскаль; он обнял жену за шею и привлек к себе.

И, как ни странно, Лили не оказала ему ни малейшего сопротивления – была покорной и податливой. И даже позволила ему себя поцеловать.

Губы же Лили оказались нежными и сочными… И Паскаль чувствовал… О боже, он не знал, что делать с собой – он безумно желал Лили, однако же…

В следующее мгновение Паскаль вскрикнул – и едва не задохнулся от боли – кулак у Лили оказался весьма крепким.

– Я так и думала! – гневно воскликнула она. – Значит, все делалось ради этого самого, да? Вы от меня только этого хотели? Ах вы… Похотливое животное – вот кто вы такой!

– Лили, клянусь, все совсем не так. Вы должны знать, что я…

– Не так?! А как же еще?! Объяснитесь, скотина!

– Я… Я не могу, Лили. – Паскаль тяжко вздохнул. И вдруг рассмеялся – причем смеялся вполне искренне. – Ну и тяжелая же у вас рука, герцогиня! – воскликнул он в восхищении. – А я-то думал, что ваше главное оружие – язык.

– Негодяй!.. – снова закричала Лили.

Она хотела опять его ударить, но Паскаль вовремя перехватил ее запястья.

– Лили, чего вы так испугались? Я вас всего лишь поцеловал – какой же в том вред? К тому же… В конце концов, вы – моя жена.

– Я ею только считаюсь, не более того! И не думайте, что я вас испугалась, – добавила Лили, оправляя юбки. – Я вас нисколько не боюсь…

– Знаете, Лили… – Отпустив ее запястья, Паскаль немного отодвинулся. – У вас совсем неподходящее имя для такой злобной кошки. Когда-то я знал одну Лили. Она была горничной в Роуэнз-клоузе, и мы с ней были добрыми друзьями. Потом она вышла замуж по любви и нарожала с полдюжины детишек.

– Ах, вы сравниваете меня с горничной?! Что ж, я нисколько не удивлена.

– Прекратите, герцогиня, – тихо сказал Паскаль. – Успокойтесь, пожалуйста.

Лили выставила вперед свой остренький подбородок – то был верный признак ее боевого настроя. Но в следующее мгновение она вдруг потупилась и прошептала:

– Простите, Паскаль. Я бы хотела стать более сговорчивой, но не знаю, как измениться…

– Может, и так. – Протянув к ней руку, Паскаль погладил ее по волосам. – Возможно, вы просто не умеете вести себя по-другому. Но я здесь, с вами. И я не собираюсь вас покидать, даже если бы вы очень этого захотели. А вы этого хотите?

Лили подняла на мужа глаза, в которых блестели слезы.

– Я… я не знаю… Я теперь ничего не знаю, – пробормотала она.

– Мне нравится, что вы сейчас честны со мной. – Паскаль смахнул слезинку с ее щеки. – Но вы не были честны со мной вчера вечером, верно?

Лили вновь опустила голову.

– Я запуталась. Совсем запуталась… – прошептала она.

– Да, понятно, – с улыбкой ответил Паскаль. – Но скажите, о чем вы на самом деле думали вчера вечером?

Лили нервно теребила юбку.

– Я не могу этого сказать, – прошептала она.

– Ладно, не говорите. – Паскаль, взял жену за руку. – Тогда скажу вам, о чем думал я. Я думал о том, что хочу вас поцеловать, очень хочу.

Лили стрельнула в него глазами.

– Правда?

– Вы прекрасно знаете, что я говорю правду, потому что сами думали о том же, верно?

Лили раскрыла рот, но так ничего и не сказала; она не могла вымолвить ни слова. А муж поднес к губам ее ладонь и поцеловал жилку на запястье. Лили казалось, что она вот-вот лишится чувств – и в то же время каждая клеточка ее тела радостно пела.

– Так думали или нет? – спросил Паскаль.

Лили кивнула и, судорожно сглотнув, пробормотала:

– Да, думала. Хотя мне совсем не следовало об этом думать.

– Но почему же не следовало, любимая? – Паскаль коснулся губами ее руки у локтевого сгиба.

Лили вздрогнула и прокричала:

– Не называйте меня любимой! – Она высвободила свою руку.

Паскаль засмеялся, а Лили, потупившись, спросила:

– Почему вы меня поцеловали?

– Потому что мне захотелось. А почему вы меня ударили?

– Потому что захотелось! – с улыбкой воскликнула Лили.

Паскаль провел ладонью по ее волосам, пропуская пряди сквозь пальцы. Снова рассмеявшись, спросил:

– Так вы намерены бить меня всякий раз, как я дотронусь до вас? Если так, то мне придется запастись гипсом и арникой. Ведь переломы и синяки неизбежны…

– А вы собираетесь часто до меня дотрагиваться? – осведомилась Лили. – Вы же сказали, что не будете ко мне прикасаться. Помните? Вы сказали это сразу после того, как нас обвенчали…

– Я все прекрасно помню, и я был тогда глупцом, – пробормотал Паскаль. – Я тогда не кривил душой, но ведь в наших отношениях за последнее время многое изменилось, не так ли? Я хочу вас, Лили, – добавил Паскаль, взяв ее лицо в ладони.

Лили молча смотрела на него, и в ее глазах стояли слезы. Она чувствовала себя ужасно несчастной, так как точно знала, что хотела того же – хотела негодяя!

– Нет беды в том, что вы желаете своего мужа, – тихо сказал Паскаль, пристально глядя ей в глаза.

– Нет-нет, это дурно! – воскликнула Лили, глотая слезы. – Ведь вы – мой враг! Как же я могу вас желать?!

У Паскаля не было ни малейшего повода сомневаться в искренности ее слов, но ему было от этого не легче.

– Я давно понял: говорить что-либо тому, кто отказывается тебя слышать – напрасная трата сил, – сказал он, стараясь сохранять спокойствие. – И потому, Лили, я не стану много говорить. Скажу лишь одно: я вам не враг. Когда-нибудь вы услышите меня, но до тех пор я к вам не прикоснусь – как бы сильно того ни хотел. Бог мне свидетель – так и будет!

Лили всхлипнула и закрыла лицо ладонями. «Славная и милая Лили… – думал Паскаль. – Она ведь только что отведала самого лучшего и самого хмельного вина, поданного в бокале из чистейшего хрусталя…» Да-да, и этот напиток, и это таинство – оно могло быть ниспослано им только самим Господом! А все то, что Лили пробовала раньше, – все это было дешевой подделкой, незрелой кислятиной из оловянной кружки. И Лили тоже это знала. Но, увы, до тех пор, пока она еще раз не попробует поддельное вино, ей не распознать вина настоящего. Скорей бы уже это случилось!

– Лили, дорогая, не убивайтесь вы так, – проговорил Паскаль. – Всему свое время. Поверьте, все наладится. – Он одним движением поднялся на ноги. – А теперь я должен идти. Виноградники ждут.

Лили кивнула, не поднимая головы. И он ушел. Ушел, ни разу не оглянувшись.

Обхватив голову руками и горестно всхлипывая, Лили шептала:

– Я не должна, я не должна…

И все же она не могла запретить себе чувствовать то, что сейчас чувствовала. Ведь всего лишь полчаса назад их души слились воедино. А потом он лучезарно улыбнулся, и ей стало так тепло, словно само солнце ей улыбнулось. А сердце ее… оно словно вывернулось наизнанку.

И теперь она знала, что это было. Более того, она знала, что увидела на монастырской стене, когда он вдруг поднял голову и взглянул на нее. И она знала, почему так внезапно свалилась.

Интересно, многих ли женщин он заставил пережить то, что пережила она? И многим ли он вначале воспламенил душу, чтобы потом зажечь их тела?

Лили вздрогнула и прижала ладонь к губам. Ох, когда он ее поцеловал, она подумала, что вот-вот вспыхнет – как солома! Еще секунда-другая – и она бы легла с ним прямо на земле и позволила бы ему делать с ней все, что ему заблагорассудится. Но она не сдастся. Ни за что не сдастся! Самоуважение и верность брату – вот все, что у нее осталось, и она останется верной и себе, и Жан-Жаку.

Лили проглотила комок, застрявший в горле, Лили приказала себе собраться и позвала Фасолинку. Направившись домой, она лишь в самый последний момент вспомнила про книгу и корзинку с травами. Ох, сейчас у нее было такое настроение, что даже жить не хотелось. И в то же время она никогда еще не чувствовала себя такой живой. Необъяснимый парадокс…

Глава 16

– Лили, передайте мне мазь с эхинацеей, пожалуйста. – Паскаль протянул к ней левую руку; правой же проводил над обожженным плечиком малышки Дженни Моро.

Когда девочку привели, она визжала от боли; в некоторых местах кожа у нее покраснела, а кое-где даже вздулись пузыри. Паскаль первым делом обмыл руку холодной водой с добавлением экстракта ромашки, и пузыри стали сдуваться, а боль поутихла.

Лили подала Паскалю мазь, и он, наложив мазь на воспаленные участки, сделал перевязку.

– Дженни поправится через два-три дня, – сказал он, обращаясь к мадам Моро. – Повязку нельзя пачкать, а тем более – мочить. И не позволяйте девочке ее снимать. Если что-то пойдет не так, приходите, не стесняйтесь.

Паскаль, как обычно, отказался брать плату. Когда же за мамой и дочкой закрылась дверь, он потянулся и пробормотал:

– А что у нас сегодня на ужин? Я ужасно проголодался.

– Полуощипанный цыпленок, – с ехидной усмешкой сообщила Лили. – Мое фирменное блюдо.

Паскаль застонал.

– Что, снова с перьями?

– В прошлый раз перьев было больше. Хотите верьте, хотите нет, но мое мастерство растет. – Лили убрала со стола и, положив в теплую воду испачканные бинты, вышла в огород за салатом.

Осмотревшись, Лили срезала головку салата с самыми нежными листочками. Выпрямившись, взглянула на венчавший вершину холма замок с его игрушечными башенками. Сердце ее болезненно сжалось. В золотистых лучах закатного солнца замок сверкал и переливался словно сказочный. Лили старалась пореже смотреть в сторону замка. Прошел почти месяц с тех пор, как она получила от Жан-Жака письмо, в котором он обещал вернуться в течение недели.

Лили очень скучала по брату; она хотела, чтобы он поскорее увидел свои виноградники, уже усыпанные наливавшимися гроздьями. И ей ужасно хотелось увидеть его улыбку, хотелось порадоваться вместе с ним – порадоваться вместе с самым близким ей человеком, с тем, кто напомнит ей об Элизабет Боуз, которой она была когда-то.

Лили со вздохом закрыла глаза. Если бы у нее имелся выбор, она безусловно выбрала бы другую жизнь – ту, в которой были бы красивые наряды, праздники, столы, ломившиеся от яств, расторопные слуги, а также покладистый муж, который бы позволил ей жить так, как она захочет.

Или все же выбор ее был бы иным? И действительно, как насчет мадам Моро и ее милой малышки? И как быть с Аланом? И с десятками других, приходивших в их домик со своими разнообразными болячками? И как насчет Жан-Пьера Хьюберта, который сломал себе руку так, что кости торчали наружу?

И что было бы с крошкой Мари-Клер, которую принесла к ним обезумевшая от горя мать? Шестимесячная малютка уже посинела и перестала дышать, но Паскаль проткнул ей грудину и вставил трубку, после чего она вновь задышала; а потом, с помощью пинцета, он достал из ее горла сливовую косточку. И она, Лили, помогала ему, удерживая Мари-Клер во время всех манипуляций.

Ей очень нравилось работать с Паскалем. И нравилось учиться ночами напролет. Ей также нравилось готовить лекарства, а еще…

А как насчет самого Паскаля?

Ох, поскорее бы вернулся Жан-Жак! Он поможет ей во всем разобраться! Он вернет в ее мир порядок, вернет уверенность в завтрашнем дне.

Паскаль отложил свернутый в рулон чистый бинт и, принявшись за второй, взглянул на Лили. Взглянул – и забыл обо всем на свете. Она сидела перед пылавшим камином и читала английский перевод старинного травника, написанного легендарным китайским императором Шэнь-нуном в глубокой древности. Солнце уже уходило за горизонт, и его косые лучи то и дело вспыхивали в волосах Лили темно-рыжим пламенем. Она сидела, поджав под себя ноги и высунув кончик языка, качавшийся точно маятник от одного уголка губ к другому. Паскаль же, глядя на нее, чувствовал, что все сильнее возбуждается. Конечно, ничего нового в этом не было, подобные ощущения на грани боли он испытывал в присутствии Лили почти постоянно, но, став привычными, они не стали менее мучительными. С каждым днем он хотел ее все сильнее…

Тут Лили перевернула страницу, и Паскаль, глядя на ее пальцы, подумал о том, что лучше бы эти пальчики ласкали его, а не переворачивали страницы. На лбу у него выступил пот, и он с трудом заставил себя отвернуться и перестать фантазировать.

Паскаль старался сосредоточиться на своем занятии, но, увы, из этого ничего не получалось, и он тихо выругался, выронив уже свернутый бинт; собственное тело превратило его жизнь в одну сплошную пытку. Он ловил себя на том, что постоянно наблюдает за женой, любуясь природной грацией ее движений. И ему очень нравилось смотреть, как она улыбалась. Зарождалась же эта улыбка в ее глазах, а затем, медленно разгораясь, освещала теплым светом все личико. Иногда же в ее глазах, точно рябь на воде, появлялся смешливый блеск, и этот блеск придавал ей еще больше очарования.

И, конечно же, Лили не переставала удивлять его своей жаждой знаний. Весь этот месяц она постоянно училась и ассистировала ему, когда он принимал больных. Она делала все, что требовалось, делала без устали и без жалоб. А все свои вопросы она задавала лишь после того, как пациенты уходили. Ответы же выслушивала очень внимательно и запоминала почти все им сказанное.

И самое приятное: Лили ни разу не дала понять, что видит в нем нечто необычное. Похоже, она и не видела ничего необычного в том, что все его пациенты быстро и без осложнений выздоравливали. Такова была ее непоколебимая вера в научную медицину!

Паскаль не собирался разубеждать ее; он вообще не хотел вселять в нее какие-либо сомнения. И он был безмерно рад тому, что Лили возвращалась к жизни – так возвращалась к жизни земля, за которой он, Паскаль, любовно ухаживал. Эта земля, ужасно изголодавшаяся и жадно поглощавшая подкормку, благодарно откликнулась на его заботу. Вначале на лозе появились здоровые ростки, потом цветы, а теперь уже – и здоровые крепкие гроздья. Так и Лили расцветала на свежем воздухе, обласканная южным солнцем. И не только с телом ее происходили чудесные перемены, но и с душой, наполнявшейся теплом и добротой. Но если бы он сказал об этом самой Лили, она ни за что бы с ним не согласилась.

Паскаль в очередной раз отважился на нее взглянуть. Она была предельно сосредоточена, и грудь ее вздымалась и опадала в такт дыханию. Паскаль невольно улыбнулся, снова подумав о том, как изменилась его жена. Их хижину она превратила в уютный домик, расставив по комнатам вазы с цветами. И она постоянно поддерживала чистоту. Лили даже соорудила шторы из той симпатичной ткани, что принесла мадам Ласкард после того, как Алан встал на ноги.

Лили явно освоилась в роли хозяйки, и временами ему казалось, что она была вполне довольна своей новой жизнью. Однако она по-прежнему не подпускала его к себе. Или думала, что не подпускает. Лили даже представить не могла, в какой тесной близости постоянно с ним пребывает. Но вторгаться в ее душу Паскаль уже не решался – нужно было, чтобы она сама его туда впустила.

Интересно, о чем она сейчас думает? Вот уже несколько минут как Лили перестала переворачивать страницы, и взгляд ее был устремлен куда-то в пространство…

Словно в ответ на его невысказанный вопрос, она вдруг взглянула на него и спросила:

– Паскаль, а что заставило вас отправиться в Китай, в Японию… и во все прочие отдаленные места?

Паскаль отложил в сторону очередной бинт и охотно ответил:

– Я хотел изучить тамошние растения. И решил некоторые из них привезти в Европу для разведения.

– А как вы узнали о китайской медицине? Она во многом отличается от европейской, а ведь вы – ботаник, а не лекарь.

– Что ж, пожалуй, – согласился Паскаль. – Но дело в том… Видите ли, медицина и ботаника крепко связаны, поскольку большинство лекарств делают именно из растений.

– Да, наверное, вы правы. – Лили закрыла книгу. – И все же вы, кажется, очень много знаете про какие-то тайны китайцев…

Паскаль насторожился; он боялся сделать неверный шаг.

– Ну… некоторые приемы западной медицины оставляют желать лучшего. А в тех странах, где я побывал, можно было многому научиться. В результате я обнаружил удивительную общность в традиционных методах лечения в восточных странах.

– Правда? Например?

– Например, в Индии и в Китае названия лекарств могут различаться, но в них используется один и тот же состав против одних и тех же заболеваний. Должен признаться, что многие из приемов азиатских целителей для меня до сих пор загадка. И потому, если вы спросите меня о различных энергиях, чакрах и прочем в том же роде, я не смогу вам ответить.

– А как насчет энергетических потоков, которые описаны здесь? – Лили указала на книгу, которую недавно читала.

– Из того, что я видел собственными глазами, практика иглоукалывания – самый наглядный пример того, как теоретические знания об энергетических линиях организма помогают лечить людей, – пояснил Паскаль. – Результаты были очень впечатляющими. Мне посчастливилось наблюдать, как проводилась сложная операция на пациенте, которого полностью обезболили, воткнув иголки в определенные точки. Больной ни разу даже глазом не моргнул.

– Да-да, я как раз об этом читала, – закивала Лили. – Но я говорю о другом. Я не понимаю, почему ни в одной из ваших книг ничего не сказано про цвета.

– Про цвета?… – переспросил Паскаль, стараясь не выдать своего волнения.

– Да, конечно. Например, такое слабое свечение, что исходит из ваших рук, когда вы лечите больного. – Лили внимательно посмотрела на мужа и добавила: – Вы ведь понимаете, что я имею в виду? Когда вы работали с ожогом Дженни, свет был холодным и синеватым. Вы научились этому в Китае? Мне ведь ничего не почудилось, верно? – Она уставилась на него широко распахнутыми глазами.

Паскаль медлил с ответом. Кроме Лили, она знал только одного человека, видевшего свет различных оттенков. И этот человек был тибетским монахом. Но Лили, в отличие от монаха, рассматривала это свечение как очередной научный факт, не более того.

– Нет, вам ничего не почудилось, – ответил он наконец. Ему ужасно хотелось сгрести жену в охапку – и расцеловать.

Было ясно: Лили обладала даром видеть ауры. Но никто никогда не говорил ей, что именно она видела. Поэтому Лили не считала себя какой-то необычной – и точно так же, как не считала необычным его, Паскаля.

– Отчего у вас такое… самодовольное выражение? – спросила она неожиданно.

– Потому что вы, Лили, – не просто способная ученица. Вы, любовь моя, – вы гениальны!

– С чего вы это взяли? Если вы насчет цветов, то я лишь констатировала очевидное.

– Но не все видят то, что видите вы, – в радостном возбуждении проговорил Паскаль. – У вас – особый талант!

– Правда? – Лили раскраснелась от удовольствия. – Но что же в этом таланте особенного?…

– У некоторых людей очень хороший слух. У других необычайно тонкое обоняние. Но ваш дар состоит не в том, что у вас какое-то особенно острое зрение, а в том, что оно – другое. Даже очень хорошее зрение не поможет увидеть «цвета», как вы их называете. Ваш дар имеет нематериальную природу. То, что вы называете «цветами», на самом деле – различные энергии. Цвета меняются, потому что каждый вид энергии имеет свое назначение, свою вибрацию. И обычно вместе со свечением появляется тепло. Но не всегда…

Лили ненадолго задумалась, потом пробормотала:

– Кажется, я вас понимаю… На лужайке, когда вы проделывали со мной эту… этот фокус, вокруг всего вашего тела был свет – чистый и белый. И это походило… Ну, я не знаю, что это было, но только свет казался не таким, как всегда. Когда вы лечите людей, свет совсем другой, верно?

– Да, все верно, – кивнул Паскаль.

– Что ж, хорошо… – Лили улыбнулась. – Возможно, со временем и я буду в этом разбираться.

– Я думаю, вы уже в этом разбираетесь. Вы учитесь очень быстро и оказываете мне огромную помощь.

– Мне нравится вам помогать. И нравится помогать людям, которые к нам приходят. Они всегда так благодарны… Приятно быть нужной людям. – Лили вдруг улыбнулась и добавила: – Кроме того, очень приятно открывать дверь и обнаруживать подношения. Еда – это всегда здорово. Но больше всего мне понравилась кровать от месье Ласкарда. Когда я ее увидела… Ох, думала, умру от радости!

– До сих пор не могу понять, как он узнал, что у нас нет нормальной кровати, – пробормотал Паскаль. Тема была крайне щекотливая, и он, сконфузившись, опустил глаза.

– Это я ему сказала, – с улыбкой заявила Лили. – Он все допытывался, каким образом может с вами расплатиться. Поскольку же вы отказываетесь брать за работу деньги, а месье Ласкард – плотник… Вот я и сказала ему, что мы были бы весьма благодарны за кровать.

Снова взглянув на жену, Паскаль проговорил:

– Вы не должны ничего просить у тех, кому мы помогли. Это обесценивает все, что мы делаем.

– О, будьте благоразумны! – воскликнула Лили. – Ведь месье Ласкард страдал из-за того, что не мог выразить вам свою благодарность. И он считал, что той ткани, которую подарила нам его жена, явно недостаточно. И потому я сделала то, что подсказывал здравый смысл. Теперь он счастлив, потому что знает: кровать – это именно то, что нам было нужно. И выходит, что он расплатился с вами за то, что вы спасли его сына. Ох, Паскаль, иногда вы слишком упрямый…

– Упрямый? И это говорите вы?…

Лили с улыбкой кивнула.

– Да, настолько упрямый, что вас невозможно переубедить! Особенно в тех случаях, когда речь заходит о том, чтобы попросить о чем-то. Вам повезло, что у вас практичная жена. Потому что в противном случае… Даже не знаю, как бы мы с вами жили. Право, Паскаль, вам надо лучше понимать окружающих.

Ему нечего было на это сказать – разве что вволю посмеяться. Но Паскаль удержался от смеха; сказалась выучка, полученная за три месяца жизни с Лили. Отвернувшись, он стал разливать по бутылкам настойку, которую приготовила его жена.

Лили уже неплохо освоилась с работой травницы. Она научилась собирать и высушивать растения, а недавно начала самостоятельно готовить настойки и мази. Теперь в их домишке все время пахло чем-то особенным. Впрочем, Паскаль предпочел бы забыть тот день, когда Лили, прочитав о полезных свойствах боярышника, решила собрать его цветы. Беда в том, что цветы боярышника, в отличие от плодов, имели запах тухлой рыбы, который только усилился, когда Лили растерла цветы в ступке. Этот ужасный запах пропал лишь на третьи сутки проветривания. К счастью, Лили подобной ошибки больше не совершала, и Паскаль уже начал задаваться вопросом: а не обладала ли его жена истинным даром целительницы? Это объяснило бы необычайную быстроту обучения, а также ее выдержку и полное отсутствие брезгливости во время лечения. К тому же она видела ауры…

– Скажите, Лили, – спросил он, затыкая пробкой очередную бутылку, – а как давно вы видите цвета? Это у вас от рождения или недавно появилось?

– Право, не знаю… Я редко попадала в руки к докторам, но я помню один случай. Мне тогда было десять лет, у меня была лихорадка, и очень болело горло. – Нахмурившись, Лили вздрогнула и обхватила себя за плечи. – Пожалуй, тот случай был единственный. Руки у того человека были грязные, и от них исходил какой-то мерзкий коричневый свет. Ох, я ужасно не хотела, чтобы он до меня дотрагивался…

Чуть помолчав, Лили с усмешкой закончила:

– И я закатила такую истерику, что он вынужден был уйти и забрать с собой своих пиявок. После этого я почти сразу же выздоровела.

– Я рад, что вам хватило благоразумия закатить истерику.

«Выходит, у нее этот дар – от природы. Что ж, можно было бы догадаться…» – подумал Паскаль.

А Лили, поежившись, проворчала:

– После этого падре Меллит так отстегал меня розгами, что я четыре дня сесть не могла.

Паскаль замер с бутылкой в руке.

– Падре Меллит стегал вас розгами? – пробормотал он с удивлением.

– Да, разумеется. Думаю, это было его любимым времяпрепровождением. Если не считать молитв, конечно. Всякий раз, когда я делала что-то не так, глаза его загорались, – и вот я уже в часовне… Стою спиной к падре, стою, перегнувшись через ограду алтаря с задранными юбками… А он, стегая меня, не уставал повторять, что розга жжет нагую плоть в двадцать раз сильнее, чем через ткань – даже если это всего лишь тонкая нижняя юбка. Кстати, мой отец, наказывая меня, никогда не задирал мне нижнюю юбку. Я думаю, падре Меллит меня ужасно не любил. Паскаль, почему вы так побледнели? Жан-Жаку доставалось куда больше, чем мне. Скажите, вас ведь, конечно, тоже наказывали розгами?

– Нет, не наказывали! – заявил Паскаль, с трудом сдерживая гнев. Если бы падре Меллит оказался сейчас здесь – ему бы не поздоровилось! – Продолжайте, Лили, – процедил он сквозь зубы.

– Да мне и добавить-то больше нечего. После порки падре Меллит всегда становился добрее. Даже давал мне конфету или гладил меня как собаку, говоря, что Бог меня простит, если я буду хорошей девочкой. Но мы с ним оба знали, что я никогда не буду хорошей девочкой. Однако я притворялась, делала вид, что верю ему. Потому что если бы не притворялась, меня бы снова выпороли. Уж этот-то урок я усвоила. И тогда он улыбался… Ох, видели бы вы эту его жуткую улыбку!..

Паскаль кивнул, глядя в пол. Он боялся поднять на Лили глаза – чтобы она не увидела охватившую его ярость! И теперь стало ясно: ее отношение к Богу вполне оправданно.

– Это все? – спросил Паскаль.

– Нет-нет, – сказала Лили. – Потом наступало самое худшее. Хотя тогда… По крайней мере, тогда тело мое было прикрыто платьем. Я должна была повернуться лицом к алтарю и снова перегнуться через ограду в знак покорности Богу. А отец Меллит читал надо мной очистительную молитву. И, читая, он тер мой высеченный розгами зад чем-то твердым и противным.

– Что он делал?! – воскликнул Паскаль.

Лили передернула плечами – словно от озноба.

– Он водил по мне… чем-то твердым. Я думаю, это было распятие, хотя не уверена. И потом он опускал ладонь на то место, которое стегал розгами, и читал «Санктус». Мне всегда при этом делалось ужасно стыдно – как бы я ни старалась внушить себе, что все это ничего не значило.

– Как долго это продолжалось? – Паскаль с силой стиснул бутылку, так что костяшки пальцев побелели.

– Мой отец заставил его прекратить порки, когда мне исполнилось четырнадцать. Я думаю, падре Меллит был в ярости от того, что теперь он мог только сажать меня на хлеб и воду и заставлять всю ночь читать молитвы. Коффи пыталась защитить меня, но ей не всегда это удавалось.

Лили всхлипнула и, утирая слезы, пробормотала:

– Даже не знаю, зачем я вам все это рассказала. Должно быть, вы считаете меня вздорной и глупой. Я вижу, что вы злитесь.

Паскаль ответил не сразу и осторожно поставил бутылку на стол – боялся ее разбить. Затем в три шага преодолел разделявшее их с женой расстояние и упал перед ней на колени. Прижав Лили к себе, он молча гладил ее по волосам, а она тихо плакала, изредка всхлипывая.

Был ли он зол? Еще как! Но не мог же он ей сказать, почему так разозлился… Лили была так наивна, так невинна, и он мог лишь радоваться ее невинности и удивительной наивности. К счастью, она не понимала, что на самом деле проделывал с ней Меллит. Распятие?… Едва ли это было распятие… Но Лили не следовало об этом знать. Она и так слишком много пережила.

Минут через пять Лили успокоилась, и Паскаль, убрав волосы с ее лица, с ласковой улыбкой спросил:

– Теперь лучше?

Лили подняла голову и взглянула на мужа. Его темные глаза смотрели на нее с сочувствием и нежностью, и ей вдруг снова захотелось расплакаться.

– Мне действительно лучше, – сказала она. И теперь уже окончательно успокоилась. Тихонько вздохнув, она добавила: – Но я все равно чувствую себя ужасно глупо из-за того, что рассказала вам об этом.

– Не надо огорчаться, – прошептал Паскаль, взяв ее лицо в ладони. – То, что делал с вами падре Меллит… Такое невозможно простить. Действия этого больного не имели никакого отношения к Богу, и вы, Лили, должны были бы уже это понять. Поверьте, я никогда не слышал из уст священника такого бреда. Вы можете себе представить, чтобы отец Шабо говорил нечто подобное и вел себя подобным образом?

Лили утерла рукавом глаза и даже вымучила улыбку. Она успела проникнуться симпатией к отцу Шабо – тот заглядывал к ним по вечерам, справляясь о тех окрестных жителях, которых лечил Паскаль. А иногда они просто болтали за ужином о всяких пустяках. И отец Шабо никогда не устраивал теологических диспутов.

– Нет, такое трудно представить, – согласилась Лили. – Но он и не похож на священника. Он скорее похож на толстенького брата Тука, приятеля Робин Гуда. Брат Тук был такой же любитель пошутить. И по нему не скажешь, что он ставит духовные ценности выше земных благ, верно?

– Он именно такой, каким и должен быть настоящий пастырь. Иначе как же найти общий язык со своей паствой?

– Мне он нравится, – сказала Лили.

– А вы нравитесь ему, Лили. Очень нравитесь. И вас тут все любят. Вы об этом знаете?

Лили отстранилась и пробурчала:

– Вы что, хотите меня успокоить, да? Жалеете меня?

– Нет, я говорю то, что есть. Честное слово. Отец Шабо не заглядывал бы сюда так часто, если бы ему было неприятно ваше общество. Ему с вами весело. И в городе о вас говорят только хорошее. – Поднявшись с коленей, Паскаль продолжал: – Про вас говорят, что вы очень милая и практичная. И люди поражаются тому, как легко вам удается успокаивать тех детей, которые боятся лечения. Да-да, поверьте… Вас действительно тут очень любят, – добавил он с улыбкой.

Лили густо покраснела, польщенная похвалой. Она прекрасно знала, что ее муж был не слишком щедр на похвалу, но если уж он говорил что-то приятное, то делал это искренне.

Паскаль же, снова ей улыбнувшись, вернулся к запечатыванию бутылок.

Немного помедлив, Лили опять взялась за книгу, но читать не смогла. Ох, с каждым днем ей становилось все труднее держать мужа на расстоянии, и она знала, что долго держать оборону не сможет. Не сможет уже хотя бы потому, что рядом с Паскалем она чувствовала себя защищенной. Ведь чувствовать себя защищенной – значит доверять, а доверять – значит любить. Но как же так?… Любовь ведь еще никого не защитила…

И самое страшное: обратного пути не было, так как она уже любила Паскаля.

Глава 17

Фасолинка насторожилась и громко тявкнула. В следующее мгновение Лили услышала перестук колес. Подбежав к окну, она увидела, что к замку, поднимая столбы пыли, ехал кортеж из шести экипажей.

– Жан-Жак возвращается! – воскликнула Лили и бросилась к двери.

– Вовремя, – сухо проронил Паскаль.

– О, не будьте занудой! – Лили сияла от радости. – Я должна немедленно повидаться с ним! – Она бросила в таз грязные бинты и выбежала за дверь, не обращая внимания на оклик мужа.

Почти во всех окнах замка горел свет, и Лили бежала, ни на минуту не останавливаясь. Вот уже позади остался мост, перекинутый через ров. Еще несколько мгновений – и Лили, задыхаясь, вбежала во двор замка. Тут кипела жизнь; весь двор был заставлен экипажами, а разодетые господа слонялись без дела, дожидаясь, когда слуги разгрузят и отнесут в комнаты их багаж.

Лили поискала глазами брата, но как в такой толчее его разглядеть?! Наконец она увидела его. Он стоял у входа в замок рядом с крупным цветущего вида джентльменом с золотым зубом и с золотым же галуном на жилете. И Жан-Жак от души чему-то смеялся.

Чтобы подойти к брату, Лили пришлось расталкивать толпу. И она не обращала внимания на возгласы возмущения – ей было не до хороших манер.

– Жан-Жак! – позвала она брата. Приблизившись к нему, потянула его за рукав.

Герцог резко обернулся и окинул ее равнодушным взглядом.

– Пошла вон, женщина! – Он взмахнул рукой, словно отгонял назойливую муху. – Боже мой, я всего несколько минут как вернулся, а попрошайки уже тут как тут. Убирайся подобру-поздорову, а не то придется силу применить. – Жан Жак брезгливо поморщился. – Ах, эти нищие… от них нигде нет спасения, – пояснил он, повернувшись к своему собеседнику.

Лили замерла в изумлении.

– Жан-Жак, ведь это… – Горло ей сдавил спазм. – Жан-Жак, это я, Лили.

Жан-Жак вздрогнул и снова к ней повернулся. Потом вдруг схватил ее за плечи и впился в нее пристальным взглядом. Через несколько секунд глаза его в ужасе расширились, и он, отпрянув от нее – словно боялся подцепить заразу, – прошептал:

– Лили, что с тобой?

– Ты о чем? – спросила она. Опустив глаза на свой грязный фартук, Лили поняла, в чем дело. – Я забыла переодеться. Мы с Паскалем вскрывали нарыв. – Она засмеялась. – Это дело очень грязное, знаешь ли!

Жан-Жак побледнел и бросил быстрый взгляд на своего друга – тот наблюдал за происходящим с нескрываемым интересом. И не он один. Лили вдруг почувствовала на себе множество взглядов, в которых любопытство смешивалось с брезгливостью. Более того, некоторые из гостей брата начали перешептываться.

– Что ты тут устроила? – прошипел Жан-Жак, оттащив сестру туда, где их не могли подслушать. – Ты погубишь мою репутацию. С тобой вечно одни проблемы. Когда же ты наконец оставишь меня в покое? Уходи, пока ты окончательно не разрушила все то, что мне далось таким трудом! Быстро, пока тебя не узнали!

Лили замерла, не веря своим глазам – брат смотрел на нее с ненавистью!

– Ты… Жан-Жак, ты шутишь? – пролепетала она.

– Уходи, – с угрозой в голосе повторил брат. Когда же Лили робко подняла руку, чтобы прикоснуться к нему, его передернуло от отвращения.

– Жан-Жак, ты не хочешь меня признавать? – спросила она.

– Я не могу, – ответил он шепотом. – Посмотри на себя. Этот твой муж сумел подмять тебя под себя, но меня в это не впутывайте! Пожалуйста, уйди поскорее, а то люди уже начали перешептываться. Мне не хочется, чтобы они узнали в тебе мою сестру.

Лили сжала кулаки и подняла на брата полные злой обиды глаза.

– Будь ты проклят, предатель, – свистящим шепотом сказала она. – Пусть Бог покарает тебя за глупость, за то, что ты прогоняешь единственного человека, любившего тебя по-настоящему. Я хотела для тебя только самого лучшего. Я хотела для тебя только счастья…

Но герцог, посчитав разговор законченным, уже развлекал гостей; он отослал Лили прочь небрежным взмахом руки – отделался от нее, как от дешевой шлюхи.

Паскаль нашел жену на лужайке на берегу реки – там, где она обычно полоскала белье. Лили стояла, обхватив плечи руками, и смотрела на воду – смотрела, но, казалось, ничего перед собой не видела.

Опустив свой саквояж на землю, Паскаль подбежал к ней и заключил в объятия.

– Он вас обидел, – сказала он. – Я знаю, что обидел.

– Да, обидел, – отозвалась Лили. – Не думаю, что он сделал это нарочно, но ему было стыдно перед друзьями за то, что у него такая сестра. Я – его позор! Господи, что же со мной стало? – Лили уткнулась лицом в плечо мужа и горестно заплакала. Она плакала так, словно оплакивала лучшего друга. И в каком-то смысле так и было.

Паскаль тяжко вздохнул. Если бы он только мог оградить Лили от всех мирских печалей и бед, если бы мог защитить ее от жестокости мира, – непременно бы это сделал, но, увы, в данном случае он был бессилен. Дав жене выплакаться, он взял ее лицо в ладони и, глядя ей прямо в глаза, прошептал:

– Мы поговорим об этом позже, любимая. А сейчас мне нужна ваша помощь. Месье Жамард приходил. У его внучки Эмили трудные роды. Нельзя терять ни минуты, иначе могут погибнуть и ребенок, и мать.

Лили сделала глубокий вдох. «Пора брать себя в руки», – сказала она себе.

– Подождите меня. Я должна переодеть фартук. – Лили направилась к дому, но, обернувшись, с тревогой спросила: – Значит, роды? Я никогда прежде не принимала роды.

– У нас нет выбора. Просто делайте то, что я вам буду говорить. Тогда все получится.

Лили кивнула. О предательстве Жан-Жака она подумает позже – времени у нее для этого будет предостаточно. А сейчас… Если она чему-то научилась у Паскаля, то это тому, что на первом месте должна стоять помощь людям.

Паскаль откинул простыню и осторожно провел ладонью по животу роженицы. Было совершенно очевидно, что ребенок лежал неправильно. А мадам Клюбер, смертельно бледная, с испариной на лбу, вцепилась побелевшими пальцами в матрас.

– Вы позволите мне вас осмотреть? – спросил Паскаль.

Мадам Клюбер молча кивнула; у нее уже не было сил говорить.

Паскаль вымыл руки и взялся за дело. Повернувшись к мужу Эмили Клюбер, спросил:

– Сколько времени это продолжается?

– Несколько часов, месье. Может, три, может, больше…

– А схватки сколько длятся?

– Я же сказал, часа три.

– О боже! – воскликнул Паскаль, в отчаянии хлопнув себя по колену. – Почему же меня раньше не позвали?

– Я не хотел, чтобы другой мужчина прикасался к моей жене, – пробубнил, опустив голову, Чарлз Клюбер. – Я ждал повитуху.

– Но она, очевидно, прийти не смогла, верно?

– Я позвал священника, – дрожащим голосом прошептал Чарлз, смахивая слезы. – На все воля Господа.

– Чепуха! – в раздражении бросил Паскаль. – Просто у вашей жены неправильное расположение плода. Это третий ребенок Эмили?

Клюбер молча кивнул.

– Так вот, Чарлз, в настоящий момент ваша жена и ваш ребенок, которому предстоит появиться на свет, куда больше нуждаются в услугах доктора, а не священника. И если мы с Лили начнем помогать Эмили прямо сейчас, то нам, возможно, повезет. А вам лучше уйти. Вам не стоит на это смотреть. Да и вашей жене станет спокойнее, если она не будет видеть, как вы нервничаете.

Чарлз тотчас же вышел. Паскаль же, едва дверь за ним закрылась, обратился к Эмили:

– Я могу вам помочь, – сказал он, гладя ее по светлым волосам. – Вы мне позволите?

Эмили судорожно сглотнула и кивнула.

– Все будет хорошо, – продолжал Паскаль. – Скоро вы будете держать своего ребеночка на руках. Просто делайте то, что я буду говорить. И постарайтесь расслабиться. Мне надо повернуть ребенка так, чтобы он смог выйти в мир.

Говоря с женщиной, Паскаль поглаживал ее по голове, и вскоре она, казалось, начала засыпать. После этого Паскаль взял жену за руку и положил ее ладонь на живот роженицы.

– Чувствуете? – спросил он. – Вот это – головка, а вот тут – плечи. Сейчас ребенок идет боком, поэтому нам надо его повернуть. Это делается вот так…

Паскаль начал поворачивать ребенка, причем делал это быстро и уверенно.

– Лили, следите за тем, чтобы головка малыша находилась затылком к вам. Если не получается повернуть малыша за плечи в одну сторону, попробуйте повернуть в другую. Ну вот… Теперь чувствуете, что головка идет вниз, а попка поднимается вверх?

Лили молча кивнула, и через некоторое время Паскаль сказал:

– А теперь готовьте полотенца. И достаньте ножницы и нить из моего саквояжа.

Лили немедленно выполнила распоряжение. Никогда еще она не замечала у мужа такого волнения – даже когда Алан попал под телегу, – поэтому старалась выполнить все как можно быстрее.

Паскаль же снова обратился к роженице.

– Все в порядке, Эмили. – Он прикоснулся к ее лбу. – А теперь пора.

Эмили широко раскрыла глаза. Взгляд у нее был затуманенный – словно она до этого спала и ее внезапно разбудили.

– Тужьтесь, – приказал Паскаль. – Тужьтесь изо всех сил.

Эмили тужилась, неотрывно глядя Паскалю в глаза, и казалось, она черпала у него силы.

В какой-то момент в дверь постучали, и Лили пошла открывать. В комнату, тяжело дыша, вошел отец Шабо. По всей видимости, он бежал всю дорогу.

– Здравствуйте, Элизабет, – сказал он, осматриваясь. – Как Эмили?

– Она в изнеможении, – тихо сказала Лили. – Паскаль буквально вытягивает ребенка на свет.

Паскаль глянул через плечо.

– А, Мишель… Хорошо, что вы здесь. Спуститесь на первый этаж и дайте Чарлзу стаканчик чего-нибудь покрепче – в медицинских целях. А потом поднимайтесь сюда. И побыстрее.

Отец Шабо перехватил тревожный взгляд Паскаля и все понял.

– Да, хорошо. Я скоро, – сказал он и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Лили утирала влажной губкой пот со лба Эмили, а Паскаль тем временем говорил с роженицей, воодушевляя ее, вдыхая в нее силы.

Отец Шабо вскоре вернулся и стал у стены, сжимая в руках флакон со святой водой. Лили же сполоснула губку и вернулась к роженице, мысленно повторяя, что все будет хорошо. Паскаль знает свое дело. Паскаль никому не даст умереть.

– Мужайтесь и постарайтесь помочь вашему малышу, – говорил он женщине. – Подумайте о нем. Он почти вышел. Тужьтесь еще. И глубоко дышите. Вдохните и тут же выдохните. А теперь – снова тужьтесь!

Эмили схватила себя за бедра и громко застонала. И тут Лили вдруг увидела, как показалась головка ребенка, покрытая темными волосами. Ничего более чудесного она в жизни не видела.

Паскаль подставил ладонь под головку, уговаривая Эмили тужиться еще. Но лицо его было мрачным.

– Ладно, Эмили, последний раз, – сказал он. – Все почти закончено…

Эмили жалобно закричала, и в этом крике было отчаяние и признание поражения. Голова ребенка оказалась у Паскаля на ладони, а потом – и плечики. Это был мальчик. Маленькое неподвижное тельце.

Но тело было синеватым, а ручки и ножки безвольно висели. Ребенок не шевелился и не издавал никаких звуков. Паскаль, шлепнув младенца по ступне, попытался заставить его закричать, но потерпел неудачу. Он стал вдыхать воздух в рот ребенку, но из этого тоже ничего не получилось. Грудь младенца оставалась неподвижной, а тело – безжизненным.

– О, Паскаль, – прошептала Лили. – Сделайте же что-нибудь? Вы же можете что-нибудь сделать?

Он поднял голову, и Лили увидела мужа таким, каким никогда не видела – его лицо исказила мука.

– Да поможет мне Бог, – пробормотал он срывающимся голосом. – Лили, не уходите от меня. Прошу вас, не уходите.

– Я здесь, – ответила Лили; она чувствовала его боль всем своим существом, но сделать ничего не могла.

Паскаль перевязал и отрезал пуповину, затем прошептал молитву и взял безжизненного младенца на руки. Одну ладонь он положил ему на голову, другой накрыл грудь. И, закрыв глаза, прошептал:

– Возвращайся, малыш, ты нужен нам здесь. Твое время еще не пришло.

И тут Лили увидела вокруг Паскаля необыкновенно яркое сияние. Золотистый свет дрожал и вибрировал; причем казалось, что он исходил из груди Паскаля. Распространяясь по всей комнате, свет этот пронизывал все углы, превращая воздух в мерцавшее золото.

Лили чувствовала, как грудь ее распирало от любви; ее любовь к Паскалю была поистине божественной, и она наполняла ее тихой радостью и благоговением. Эта любовь была такой же чистой и ясной, как окружавший его свет. Его и младенца. Они были как два ангела, спустившиеся с небес. Небожители – и при этом живые люди.

И потом она заметила что-то еще в этом золотистом потоке… Заметила розовато-серебристую искру, и почему-то она знала, что это – сердце младенца. Внезапно малыш зашевелился и икнул. А кожа его сделалась розовой, вначале – в районе груди. Маленькое сердечко разгоняло кровь по всему телу – и вот уже порозовели ручки, ножки и пальчики. Малыш стал сучить ручками и ножками и, наконец, издал громкий крик – крик здорового младенца!

«Вот она, жизнь, – подумала Лили, ошеломленная увиденным. – Я только что видела, как у человека отняли жизнь, а потом снова вернули. И вернул ее он. Он сделал это с помощью любви».

Слезы струились по ее лицу – слезы благодарности и слезы радости. Лили не понимала, что с ней происходит, но это не имело значения.

Отец Шабо упал на колени, молитвенно сложив руки. Глаза его были закрыты, а губы шевелились; он молился, и лицо его сияло радостью.

Паскаль же, склонив голову, поцеловал младенца в лоб и тихо сказал:

– Добро пожаловать в мир. – Золотистое сияние уже начало бледнеть, оставались лишь редкие сполохи – словно круги на воде. – Живи и радуйся. Будь здоровым и сильным.

Младенец смотрел Паскалю в глаза, смотрел не по-детски пристально, не мигая. И Лили готова была поклясться, что видела, как мальчик улыбнулся своему спасителю.

И Паскаль ему улыбнулся.

– Теперь, дружище, ты сам по себе, – пробормотал он, передавая младенца матери; она во все глаза смотрела на Паскаля, и щеки у нее были в слезах.

– Дайте ему сильное имя, Эмили, – сказал Паскаль. – Ваш ребенок – настоящий борец. Благодарите за него Бога. Он будет хорошим человеком. – Паскаль погладил младенца по щеке и отошел. – А теперь приложите воина к груди. Мы должны кое-что закончить, и сделать это нам будет проще, если вы пока его покормите.

Паскаль показал Лили, как принять плаценту. И вел он себя так, словно эти роды были самыми обычными родами.

– Приберете тут все без меня, ладно? – тихо попросил он. – Увидимся позже. – Паскаль вышел из комнаты, лишь вскользь взглянув на отца Шабо.

Лили посмотрела ему вслед. Ей хотелось выбежать за мужем, но чувство долга пересилило. Поведение Паскаля казалось очень необычным. Он прежде никогда не покидал своих пациентов в спешке, всегда находил для них какие-то добрые слова, порой даже шутил. Но сегодня он ужасно устал, и было ясно, что ему хотелось побыть одному.

Лили обмыла мать и младенца, затем навела чистоту в комнате и упаковала саквояж, с которым пришел Паскаль. Чтобы загладить неловкость, вызванную поспешным уходом мужа, она немного поговорила с хозяевами, после чего распрощалась и ушла – ей хотелось побыстрее увидеть Паскаля. Но едва Лили вышла за дверь, как ее нагнал отец Шабо.

– Элизабет! – окликнул ее священник.

Лили обернулась и сказала:

– Да, падре, я слушаю вас.

Отец Шабо взял ее под руку, и они зашагали по дорожке.

– Вы замечательно держались, – проговорил священник. – А ребенок и впрямь был Божьим даром, верно?

Лили пожала плечами.

– Право, святой отец, я не могу подобрать слова, чтобы дать определение тому, что случилось. Вы ведь все видели? Вы видели, что сделал Паскаль?

– Да, – кивнул священник с улыбкой. – И то, что Господь позволил мне увидеть, я считаю Его благословением.

Лили вдруг нахмурилась и пробормотала:

– Но я не понимаю… Так ведь не бывает. Ребенок был мертв. Жизни в нем не было совсем, даже искорки. И, судя по выражению лица Паскаля, он умер не в тот момент, когда появился на свет, а раньше – еще в утробе матери. Как он это сделал?

– Ваш муж – особенный, Лили. Можно я вас буду так называть?

– Да, конечно. Мне нравится, когда меня зовут Лили.

– Вот и хорошо. Я чувствую, что мы с вами – друзья. А после того, чему мы оба стали сегодня свидетелями, мы связаны еще крепче. Поэтому я решил, что должен с вами поговорить до того, как вы пойдете к мужу. Не хотите ли немного прогуляться?

У Лили не было выбора, и она ответила:

– Да, конечно, падре.

– Разумеется, – продолжал отец Шабо, – ваш муж – необычный человек. Но вы, вероятно, сами это знаете.

Лили не знала, что на это сказать. Не в первый раз Паскаля при ней называли особенным. Несколько месяцев назад примерно так же говорил о нем Чарли.

– И вы, конечно, понимаете, что Паскаль – тот самый человек из монастыря Святого Кристофа, о котором я вам когда-то говорил?

Лили кивнула.

– Вы называли его чудотворцем, если мне память не изменяет. Но я не верю в чудеса, святой отец. Я даже в Бога не верю.

– Не верите? Тогда как же назвать то, что мы только что видели? – Отец Шабо улыбался и смотрел на Лили весело, без тени осуждения.

Лили нахмурилась и снова пожала плечами.

Так что же она видела сегодня? Медицина не в состоянии вернуть мертвого к жизни – уж это Лили знала точно. А Паскаль сделал именно это. К тому же тот чудесный свет, что наполнил комнату… Казалось, этот свет наполнил душу ее райским блаженством. Но ведь она уже много лет не верила в существование рая.

– Вы хотите сказать, что я видела Бога? – спросила Лили. Но если это действительно был Бог, то Он не имел никакого сходства с карающим и безжалостным Богом ее детства. Падре Меллит никогда не говорил ей о Боге, который утешает, о Боге надежды, любви и жизни, о Боге, который живет в чертогах света и радости, а вовсе не в холодной и мрачной часовне, где ею пролито столько слез.

– Ты видела, как твой муж делает работу Господа, дитя мое.

– Ну… не знаю. Зачем Паскалю так близко знаться с Господом? А впрочем… Что ж, когда своими силами сделать ничего не получается, дружба с Богом действительно бывает полезна. Святой отец, я действительно не знаю, что мне об этом думать.

– А думать-то как раз ни к чему, – заявил падре. – Что вам говорит ваше сердце?

– Мое сердце? Мое сердце говорит мне: то, что я видела, – это и есть чудо. А голова говорит мне, что чудес не бывает… – Лили тяжело вздохнула. – Но я чувствовала тогда столько любви, чувствовала столько радости и покоя, когда Паскаль держал на руках того маленького мальчика… О, мне казалось, что жизненная сила… перетекала из него в младенца. И все было охвачено золотистым огнем! Было так красиво! Вы же видели свет, падре? – спросила на всякий случай Лили.

Священник виновато улыбнулся.

– Я видел лишь слабое свечение вокруг головы вашего мужа. Что-то похожее на нимб.

Лили утвердительно кивнула.

– Да, можно и так это назвать. Только свет был очень яркий! И не только вокруг его головы. Я уже раз видела нечто подобное – он тогда весь светился. Но только тот свет… Он был какой-то другой. Хотя вызывал те же ощущения. И знаете… – Она помолчала. – Когда Паскаль работает, свет появляется почти всегда. И этот свет – целительная энергия – так говорит Паскаль. Но он также говорит, что видят ее немногие.

Отец Шабо в задумчивости кивнул.

– Да, понимаю… Как интересно, что вы – одна из этих немногих.

– Я не вижу в этом ничего особенного. Впрочем, должна признать: вначале я видела этот свет не так отчетливо, как сейчас. Наверное, дело в практике.

– А вы видели этот свет… Свет, идущий от него… Вы видели его с самого начала? – с восхищением глядя на Лили, спросил священник.

Она в смущении покачала головой.

– Нет-нет. Я ведь не знала, кто он такой. Да и нашла я его… совершенно случайно.

Отец Шабо тихо засмеялся.

– Да, я в курсе. Вы выбрали весьма необычный способ поисков нужного вам человека. Не всякая женщина решится для этого влезть на монастырскую стену.

– Он вам рассказал? – встревожилась Лили. – Но вы ведь не сказали ему, зачем я на самом деле отправилась в монастырь Святого Кристофа? То есть… вы не стали ему говорить, что я отправилась туда затем, чтобы найти его? Ну… не совсем его. Я же тогда не знала, кто он такой…

– Это вы расскажите ему сами, Лили. И если честно… Я чувствую себя немного виноватым из-за своего участия в этом деле. Но все же я думаю, что в конечном итоге все сложилось как надо. Ведь ясно же, что он жить без вас не может.

– Вы думаете… Думаете, я ему нужна? – спросила Лили, схватив отца Шабо за рукав. Внезапно все прочее отступило на второй план, и главным вопросом стал именно этот – вопрос, на который она немедленно должна была получить ответ. – Зачем ему такая, как я? Ведь я – ужасная женщина!

– Ошибаетесь, милая, – с ласковой улыбкой сказал отец Шабо. – Вы добрая, любящая женщина, которую никогда не любили и никогда не ценили по достоинству. Поэтому вы и сами себя не цените. Однако вы достойны того, чтобы вас любили всей душой. И Паскаль вас любит.

Лили остановилась – и замерла.

– Нет, этого не может быть, – проговорила она с дрожью в голосе.

– Это именно так, моя милая. Потому что без вас он всего лишь половина целого, без вас он одинок и напуган.

– Паскаль… напуган? – в изумлении переспросила Лили. – Какие глупости! Да ведь он – самый сильный человек на свете!

– Лили, дитя мое, вы ведь видели его сегодня. И видели, что он не такой, как все остальные.

Лили молча пожала плечами. Если Паскаль и впрямь был особенный, как же он мог ее полюбить? Ведь даже обычные люди не считали ее достойной любви…

– Разве вы не представляете, как ему одиноко? – продолжал падре. – Разве вы не представляете, как он страшится того, что теперь…

– Он самый обычный человек! – в отчаянии воскликнула Лили.

Отец Шабо взял ее за руки и тихо проговорил:

– Дитя, вы знаете правду. Полагаю, вы знали ее с самого начала, потому и убедили себя в том, что он – нечто вроде демона. Ведь гораздо безопаснее считать кого-то демоном, чем святым.

– А что он сам вам сказал?…

– Ему не дает покоя клятва, которую вы себе дали. Клятва о том, что вы будете ненавидеть его всегда. Но пора посмотреть правде в лицо, моя милая.

Лили молчала. Теперь-то она понимала, что с самого начала знала правду, о которой говорил отец Шабо. И эта правда… она разрывала ей сердце.

Да, она знала с самого начала… Она не могла не вспомнить те чувства, которые испытала, когда впервые увидела лицо Паскаля, когда увидела его тоскливый взгляд – взгляд падшего ангела, как ей тогда показалось. Но он был не падшим ангелом, а ангелом, упавшим на землю. Ангелом, который заблудился и вместо рая оказался здесь. Сегодня у него даже нимб был виден. И сегодня он явил чудо.

– О, святой отец, я не знаю… – всхлипнув, пробормотала Лили. – Я не знаю, как ему помочь. Я ведь никогда не видела Бога.

– Никогда не видели? – с мягкой улыбкой переспросил отец Шабо.

– Да, не видела! Я видела лишь темные сырые стены и безжалостный гнев! А если милосердный Бог и существует, то мне Он Себя ни разу не являл.

– Он явил вам то, что видели очень немногие. Он явил вам Свой свет.

– Но зачем? – пролепетала Лили.

– Полагаю, по той же причине, по которой Он послал вас Паскалю.

– С чего бы Богу посылать Паскалю безбожницу? – пробурчала Лили, глядя прямо в глаза священнику – ей хотелось увидеть правду в его глазах.

– Вы безбожница в той же мере, что и я. – Отец Шабо снова улыбнулся. – Вы просто забили себе голову чепухой.

– Но я же вздорная, упрямая, избалованная! Зачем я Паскалю?!

Падре тихо рассмеялся.

– Вы именно та женщина, которая ему нужна. И вы – та женщина, которую он любит. – Пристально глядя на Лили, отец Шабо продолжал: – Вы что, не слышали, о чем он вас умолял перед тем, как взял на руки ребенка? Он нуждался в вас. Паскаль понимал: спасая малыша, он мог потерять вас. И все же он сделал то, что должен был сделать. Но вы видели, какой ценой далось ему это решение?

Лили отвернулась от священника и устремила взгляд на их с Паскалем домик. Да, конечно, ее муж был особенным человеком. Он был отмечен Богом и… Она тихонько всхлипнула и прошептала:

– Падре, что я могу сделать?

– Любите его, Лили, – ответил священник. – И позвольте ему быть таким, каким ему надлежит быть. Господь сделал вам великий подарок, дитя мое, но и наделил столь же великой ответственностью.

Лили снова всхлипнула. По щекам ее катились слезы.

– И вам надо заботиться о нем, хорошо заботиться, – добавил священник.

Стоя у нее за спиной, отец Шабо тихо прочел молитву. Когда же Лили повернулась к нему – его уже не было.

Лили медленно брела в сторону дома. Она не знала, что скажет Паскалю, когда придет. И не знала, что скажет ей он. Но она понимала, почему он так быстро ушел. Понимала, потому что знала, что такое страх быть отвергнутым.

– Паскаль!.. – Лили открыла дверь. В доме было темно и тихо. – Паскаль, где вы?

Она открыла дверь в амбар, и вылетевшая оттуда Фасолинка принялась радостно прыгать вокруг хозяйки.

– Привет, Фасолинка! – Присев, Лили почесала собаку за ушами. – Я ужасно рада тебя видеть, но все же мне очень хотелось бы знать, где мой муж. Понимаешь, Фасолинка?

Вместо ответа собака лизнула ее в лицо. Лили вздохнула и осмотрелась. Было ясно: Паскаль куда-то ушел. Но куда именно?…

– Знаешь, Фасолинка, – продолжала Лили, – не стоит ему сейчас оставаться одному. И не стоит мучить себя предположениями о последствиях того, что он сегодня сделал. Он должен быть со мной, чтобы я могла ему сказать, что никогда его не брошу. Никогда. Я даже не хочу, чтобы он спал один под звездами.

Фасолинка завиляла хвостом и побежала к двери. Лили ее выпустила и снова вздохнула. В доме было как-то странно – необычно пусто и тихо. Она зажгла керосиновые лампы – очередной подарок благодарного пациента. Осмотревшись, Лили увидела, что Паскаль прибрался в доме, пока она ходила повидаться с Жан-Жаком.

Ох, братец… Совсем не этого человека она любила всю свою жизнь, не ему была беззаветно предана. Тот человек, которого она любила, заключил бы ее в объятия – как бы она ни была одета. Он бы представил сестру своим друзьям и порадовался бы ее успехам. И он, конечно же, не прогнал бы ее…

Лили посмотрела на замок. В окнах мигали огоньки, и оттуда доносились веселые голоса. Жан-Жак, наверное, устроил очередной праздник для своих драгоценных гостей. Праздник в честь своего возвращения! Ему и дела не было до того, что сейчас чувствовала его сестра, жившая в жалкой лачуге.

– Будь ты проклят, Жан-Жак! – в сердцах воскликнула Лили и отвернулась от окна. Какой же она была глупой!..

Долгое время она была всей душой предана брату. Его виноградники, его благополучие, его счастье – все это было для нее куда важнее счастья собственного. И она, оставаясь верной Жан-Жаку, мужественно боролась со своим чувством к Паскалю. Увы, она была слепа и не видела настоящей любви, потому что глаза ей застил дым, вернее – тонкий дымок, оставшийся от их с Жан-Жаком любви друг к другу. И если бы страдала только она! Ведь из-за нее страдал и Паскаль! Лили смахнула жгучие слезы. Господи, как же она заставляла его страдать! И она не могла сказать в свое оправдание, что не знала о его чувствах… Ведь Паскаль все сказал ей тем утром на лужайке!

Минут через десять Лили впустила нагулявшуюся Фасолинку, затем опустилась на стул у холодного очага и, скинув туфли, приготовилась ждать Паскаля. Собачка же улеглась у ее ног и, положив голову на лапы, уставилась на нее умными глазами. Похоже, Фасолинка чувствовала, что у хозяйки неспокойно на душе.

Лили со вздохом подняла с пола корзинку с шитьем. Там лежали брюки Паскаля, которые она начала зашивать еще днем. На этот раз он протер дыру на колене. Лили невольно улыбнулась. Он все время возвращался домой в рваной одежде, но орудовать иголкой Лили даже нравилось.

– Я стала прямо-таки мастерицей по пришиванию заплат, – сказала она, любуясь своей работой. – Правда, Фасолинка? Кроме того, я отлично умею мыть полы и горшки, а также выращивать овощи. Какая знатная дама может похвастаться такими навыками?

– Интересно, как бы к этому отнесся Жан-Жак? – проговорила Лили минуту спустя. – Наверное, пришел бы в ужас. И что бы он сказал, если бы увидел наше жилище? – Она откашлялась и, подражая брату, воскликнула: – Лили, что с тобой стало?! Ты меня позоришь!

Фасолинка вдруг тявкнула, и Лили, с улыбкой взглянув на нее, продолжила:

– Это он сам себя опозорил, отправив нас жить в этот разваливавшийся дом, где не было не то что чистого постельного белья, но и нормальной кровати. На что он рассчитывал?! – возмущалась Лили, доставая из корзинки требовавший штопки носок. – Не знаю и знать не хочу! Паскаль мной гордится. Ему нет дела до того, как сильно я испачкалась. И его вполне устраивает моя коса! – Воинственный настрой Лили вскоре сошел на нет, и она со вздохом добавила: – Знаешь, Фасолинка, я ведь его люблю всем сердцем, и я должна сказать ему об этом, потому что он должен это знать.

Внимательно выслушав речь хозяйки, Фасолинка снова тявкнула и завиляла хвостом. После чего облизала хозяйкину ногу.

Лили рассмеялась и, глядя на собаку, заявила:

– Сегодня я присутствовала при родах, и я видела, как свершилось чудо.

Фасолинка облизала другую ее ногу, и Лили добавила:

– Но не так-то легко свыкнуться с тем, что Паскаль… Что он является тем, кем является.

Лили опустила взгляд на свои руки с длинными тонкими пальцами, а потом вдруг вспомнила руки Паскаля. Вроде бы самые обычные руки… И она много раз видела, как эти руки вписывали цифры в бухгалтерские книги, забивали гвозди, а также готовили мази. И в то же время они, эти руки, излучали свет, божественный свет…

В задумчивости покусывая губу, Лили пробормотала:

– Знаешь, Фасолинка, а я, кажется, понимаю, что имел в виду отец Шабо, когда говорил о его одиночестве. Скажи, что должен чувствовать человек, на которого все смотрят так, словно он святой, достойный поклонения? Кому же придет в голову по-дружески общаться со святым? Вот-вот, Фасолинка, и я о том же… Но знай, я не допущу, чтобы к Паскалю относились как к существу из другого мира. Я объясню им, что мой муж – самый обычный человек с необычным талантом. А они поступают по-свински, когда говорят с ним так, как будто он – какой-то особенный. Хотя он и в самом деле особенный… Возможно – ангел, упавший с неба.

Лили нахмурилась. Ей было трудно представить Паскаля в образе ангела. Если же он им и являлся, то уж точно не вел себя как ангел. Например, часто ворчал и становился угрюмым, когда уставал. И был чертовски упрям. К тому же ангелы не хохочут во все горло и не рассказывают непристойные анекдоты. И, уж конечно, они не могут внушать женщине плотские желания. Как, впрочем, и святые.

– Нет, – решительно заявила Лили, – Паскаль – самый обычный человек. Человек, который ведет обычную жизнь, много работает, помогает тем, кто нуждается в помощи, смеется, болтает и ссорится со своей самой обычной женой… – Лили осеклась, удивленная собственными словами. Немного помолчав, вновь заговорила: – Я ведь самая обычная жена, верно, Фасолинка? Я точно такая же жена, как любая другая замужняя женщина в городке. Я так же, как и они, забочусь о доме и о своем муже. И знаешь, Фасолинка, мне это нравится!

Лили не могла бы сказать, с каких пор ей начала нравиться ее новая жизнь. Отношение к происходившему менялось постепенно – и вот вдруг как-то так случилось, что она стала счастливой женщиной. Более того, она полюбила свою жалкую лачугу и своего мужа.

И тут Лили внезапно почувствовала, как на нее нисходит удивительный покой…

Опустив шитье в корзинку, она обвела взглядом их с Паскалем дом. С потолочных балок свисали пучки ароматных трав… В углу стояло ведро, в котором отмачивались грязные бинты… А на полке, над плитой, блестела аккуратно расставленная посуда, напоминавшая о том, что они с Паскалем еще не ужинали…

– Ничего, Фасолинка, – сказала Лили, – у нас еще осталось мясо со вчерашнего дня, и мы можем поесть его с салатом, когда Паскаль вернется домой.

Лили снова окинула взглядом комнату. Вот заставленный книгами шкаф, который Паскаль сделал собственными руками. В основном это были книги о медицине и растениях. Хотя имелась и изрядно потрепанная поваренная книга, которую где-то раздобыл для нее Паскаль. Лили часто в нее заглядывала, когда пыталась приготовить что-нибудь новое. Вкусно выходило не всегда, но Паскаль проявлял удивительную терпимость в этом вопросе. Хорошо, что у него было чувство юмора…

В шкафу стояла также Библия и еще – несколько других книг на религиозные темы. Книги о буддизме, например.

– Паскаль не слишком разборчив в поисках Бога, верно? – сказала Лили, обращаясь к Фасолинке. – Похоже, он находит Бога в самых разных местах – в монастырях, в деревенских домах, на лужайках и…

Лужайка!.. Лили устремила взгляд в окно.

– Да-да, конечно! Как я сразу не поняла?! – Оставайся здесь, Фасолинка, и сторожи дом! – Лили вскочила со стула и вылетела за дверь, забыв даже обуться. Она стрелой понеслась к Паскалю.

Глава 18

Он сидел на траве, подтянув колени к груди и опустив голову на руки. Легкий ветерок тихонько шелестел в густой траве, а на небе уже появилась полная луна.

Лили подошла к мужу и опустилась рядом с ним на колени.

– Паскаль… – Она осторожно прикоснулась к его руке.

Он вскинул голову, и Лили увидела влажные подтеки у него на щеках. В глазах же его были мука и боль.

– Я же велел вам идти домой, – сказал он и отстранился, словно ему было неприятно ее прикосновение. Чуть помолчав, он с беспокойством спросил: – С Эмили и ребенком все в порядке?

Лили кивнула.

– Да, в порядке.

– Хорошо, – отозвался Паскаль, глядя куда-то в сторону. – Завтра я их проведаю.

– Эмили выглядела неважно, но я думаю, ей просто нужно хорошенько выспаться, – добавила Лили.

– Роды дались ей тяжело. Чарлза Клюбера отхлестать бы за то, что не обратился за помощью пораньше. – Паскаль сорвал какой-то колосок и принялся ощипывать его.

– Мужчины порой ведут себя очень глупо, – заметила Лили.

– Это вы о чем?! – встрепенулся Паскаль и, прищурившись, посмотрел на нее.

Она пожала плечами.

– Все очень просто. Он не послал за вами только потому, что не хотел, чтобы чужой мужчина прикасался к его жене в интимных местах. Как будто вам в такое время могли прийти в голову нескромные мысли… Ведь глупо же, верно?

Паскаль утвердительно кивнул.

– Конечно, глупо. И я думаю… Послушайте, Лили, у меня дурное настроение, и я едва держу себя в руках. Поэтому я и пошел сюда, а не домой.

– Я хочу побыть с вами, – прошептала Лили.

– Для чего? – спросил он со вздохом. – Чтобы терзать меня вопросами?

– Нет, просто хочу побыть с вами. А терзать вас вопросами я начну завтра.

– Кто бы сомневался… – пробормотал Паскаль, потирая шею. Он выглядел несчастным, но в то же время всем своим видом давал понять, что в утешении не нуждался.

Однако Лили была к этому готова. Едва заметно улыбнувшись, она сказала:

– Рождение человека – прекрасное зрелище. Спасибо, что взяли меня с собой.

Паскаль пожал плечами.

– Полагаю, месье Клюбер был рад вашему присутствию, поскольку знал, что я не стану насиловать его жену на глазах у своей.

– Паскаль, может, хватит? Почему вы так со мной говорите?

– Я уже сказал. Мне надо побыть одному.

– Не валяйте дурака. Что вам точно не нужно – так это быть одному.

Паскаль окинул жену долгим взглядом и тихо сказал:

– Вы понятия не имеете о том, что мне нужно.

Лили вспыхнула. Задача оказалась сложнее, чем она думала. Как же заставить Паскаля поверить в то, что ей его «чудеса» совсем не мешают? Ведь он даже не позволяет ей начать этот разговор!

Судорожно сглотнув, Лили проговорила:

– Паскаль, я виновата…

– В чем? – спросил он с усмешкой. – В том, что вышли за меня? Или, возможно, в том, что вынуждены вести ту жизнь, которую я вам навязал? – Он невесело рассмеялся. – Что ж, а я виноват перед вами, Лили. Такой женщине, как вы, должно быть, стыдно жить рядом с таким, как я. – Паскаль вдруг поднялся на ноги и, глядя на жену сверху вниз, добавил: – Мне следовало бы с самого начала дать вам возможность жить так, как вы хотите, а не принуждать вас… к этому.

– Не надо! Прошу вас, не надо! – воскликнула Лили. – Все совсем не так, честное слово.

– Не так?… А как же тогда? Теперь-то вы знаете, что ваш муж – не только похотливый безродный негодяй, но еще и уродец. Должно быть, я вам противен.

– Нет! Меня все устраивает! – Лили протянула к мужу руки, но он тут же отступил на шаг.

– Устраивает? С чего это вдруг?

– Паскаль, выслушайте меня… – Лили пыталась найти нужные слова. И она прекрасно понимала, что гнев и боль мешали мужу ее услышать. – Паскаль, я говорила про вас ужасные вещи, но я далеко не всегда думала о вас плохо. Просто я боялась вас, боялась себя, боялась чувствовать… И я… Я была не права. – Лили всхлипнула и, утирая слезы, пробормотала: – Паскаль, пожалуйста, простите меня… – схватив мужа за руку, она поцеловала ее.

– Лили, не надо, – простонал он. – Ради Бога, встаньте. Я не… Лили, только не вы… – Он упал на колени и взял жену за руки. – Разве вы не понимаете, что именно этого я и боялся, когда… – Горло его сдавил спазм, и он прохрипел: – Я не хочу, чтобы вы так обо мне думали.

– Что я не должна о вас думать? – спросила Лили и снова всхлипнула.

Паскаль запрокинул голову, глядя в небо.

– Черт, я не допущу, чтобы вы думали обо мне так же, как все другие. Я не хочу, чтобы вы опускались передо мной на колени, – процедил он сквозь зубы, словно каждое слово давалось ему с болью.

Лили покачала головой.

– Нет-нет, Паскаль, вы все превратно поняли. Я стала перед вами на колени только потому, что виновата перед вами. Я была к вам несправедлива, и теперь я, ваша жена, прошу у вас прощения за то, что плохо о вас думала.

Паскаль нахмурился и пристально посмотрел на нее.

– Почему вы здесь? – спросил он очень тихо.

Лили тяжело вздохнула.

– Потому что я люблю вас, Паскаль. – Ей было ужасно трудно сказать эти слова, так как она боялась быть отвергнутой. Когда-то она очень любила своего брата, но ее любви оказалось недостаточно для того, чтобы он полюбил ее в ответ. И все же, превозмогая страх, она сказала то, что должна была сказать. Она решила, что должна быть с Паскалем честной. Она должна была открыть перед ним сердце так же доверчиво, как он открыл перед ней свою душу.

– Только поэтому? – прошептал он, боясь шелохнуться. И в ожидании ответа затаил дыхание.

– Да, только поэтому. И я уже давно вас люблю. Но я была слишком глупой и слишком гордой, чтобы признаться в этом.

Паскаль вздохнул и покачал головой; ему казалось, он ослышался.

– Я знаю, как вы рисковали сегодня, когда вернули жизнь тому младенцу, – продолжала Лили. – Я ведь все видела. Видела чудесный свет, наполнивший комнату. И видела, как вы, взяв с собой мальчика, оказались в раю, а потом вернулись вместе с ним.

По телу Паскаля прокатилась дрожь.

– Лили, вы действительно все это видели?

– Да, – кивнула она в ответ.

Он на мгновение зажмурился и воскликнул:

– О господи, что вы, должно быть, обо мне думаете!

– Я думаю, что вы чудесный, – прошептала Лили.

– Вполне уместная интермедия. Номер называется «Святой Паскаль и его Исцеляющие руки».

– Нет, Паскаль, вы не святой. Вы мой муж, которого я люблю так сильно, что это меня даже пугает.

Паскаль взял жену за плечи и, чуть отстранив от себя, пристально посмотрел ей в глаза.

– Лили, почему вы говорите это именно сейчас? Из-за того, что я сделал сегодня?

Она покачала головой.

– Нет, не из-за того, что вы сделали, а из-за того… Из-за вас самого, Паскаль. Я люблю вас вовсе не за ваши способности, хотя и они – тоже часть вашей личности.

– Вы в этом уверены?… – пробормотал он так, словно каждое слово давалось ему с огромным трудом.

– Да, конечно. Абсолютно. Разве рискнула бы я сказать вам такое, если бы не была уверена в своих чувствах к вам? – Лили провела ладонью по его щеке, чувствуя тепло его кожи, чувствуя, как пробивавшаяся щетина царапает ее пальцы. Ох, он был самый настоящий мужчина. Из плоти и крови.

– Лили, эти мои способности… Людям трудно их принять.

– У некоторых людей плохо с воображением, – со вздохом констатировала Лили.

– Можно, конечно, отшутиться, но ведь легче от этого не станет, – со вздохом сказал Паскаль. – Этот мой дар… Он создает барьер между мной и всеми остальными.

Лили ласково улыбнулась мужу.

– Паскаль, я вовсе не пытаюсь отшутиться, но лично я никакого барьера не чувствую. Наверное, мне повезло, потому что для меня… Знаете, чудо куда легче понять и принять, когда видишь, как оно происходит, когда видишь, как красиво золотое сияние, заполняющее все вокруг, – кажется, что солнце исходит из вашей груди и из рук. И это сияние… Оно придает тому, что вы делаете, вполне земную достоверность. Вы понимаете, о чем я?…

Паскаль молчал. И он смотрел на жену с опаской, смотрел так, словно боялся ей поверить. А она между тем продолжала:

– И я уверена: всему, что вы делаете, можно найти вполне разумное объяснение. Разве вы со мной не согласны?

– Разумное объяснение? Вы сами-то себя слышите? В чем же оно состоит, это ваше разумное объяснение?

– Послушайте же меня, упрямец! Месяц назад вы сделали нечто такое, что изменило меня! Вы тогда взяли меня с собой, и после этого мне стало ясно: мы с вами – одно целое.

Паскаль кивнул, как бы соглашаясь с ней, и тут же пробормотал:

– Но тогда… Это было совсем другое…

– Отчего же? Оттого, что все происходило только между нами, а не между вами, Богом и младенцем? В тот день вы вернули мне мою жизнь точно так же, как сегодня вернули жизнь тому ребенку. И вы прекрасно знаете, что именно вы сделали, – потому что вид у вас тогда был… весьма самодовольный.

Паскаль едва заметно улыбнулся.

– Самодовольный? Даже так?

– Да, именно так.

– Что ж, если честно… Да, верно, я был доволен собой. Но и вами – тоже.

– Тогда почему бы вам и сейчас не быть довольным? Да, конечно, я не могла отправиться с вами туда, куда вы отправились с ребенком Эмили и Чарлза. Ведь у меня нет вашего дара… Но все-таки я смогла кое-что увидеть, а главное – кое-что почувствовать. И я действовала в точном соответствии с тем, чему вы меня учили. Я действовала так, потому что поняла: вы, Паскаль, делаете царство Бога реальным.

Он опустил голову. И не произносил ни слова.

И тут Лили взяла мужа за руку и прижала губы к его ладони.

– Почему такая красота должна разделять нас вместо того, чтобы сделать ближе друг другу? – прошептала она.

Паскаль поднял на нее взгляд и увидел в ее глазах слезы.

– Я… Я не могу… – Он умолк и судорожно сглотнул.

– Я начинаю думать, что вы в меня не верите, – сказала Лили. – Вы ведете себя так, словно это вы – неверующий!

Паскаль привлек ее к себе.

– Лили, вы необыкновенная. Мне давно следовало бы это осознать, но я думал…

– Что вы думали? Что покажетесь мне гадким?

– Да, именно так. И даже хуже… Думал, вы будете смотреть на меня с благоговейным страхом. Эта мысль была мне невыносима. Но я не знал, что вы так далеко продвинулись. Просто не думал, что такое возможно.

Лили улыбнулась, уткнувшись лицом в его рубашку.

– Я люблю вас, Паскаль. Может, вы и упрямый, как баран, – говорила Лили, поглаживая мужа по спине, – но зато вы мой упрямый баран.

– Так и есть, герцогиня, – прошептал Паскаль.

Лили вдруг отстранилась от него и окинула насмешливым взглядом.

– А что до благоговейного страха… Если вы рассчитываете, что теперь я буду обращаться с вами не так, как до сих пор, то вас ждет горькое разочарование. Может, вы многих и одурачили, заставив поверить в то, что вы – что-то вроде святого, но меня вы не проведете.

– Даже так? – Паскаль приподнял брови.

– Даже так. И знаете… Я тщательно все обдумала и решила: святым не подобает иметь плотские желания, которые вы, дорогой муж, совершенно определенно имеете! – Лили задорно улыбнулась. – И, следовательно, никакой вы не святой, а самый настоящий сердцеед, каким я вас и считала с самого начала.

– Но Лили, ведь я…

Приложив палец к его губам, она продолжила:

– Да, не сердцеед, конечно. Для сердцееда вы слишком уж нерасторопны. Другой бы на вашем месте не стал бы медлить.

– Вы просите, чтобы я вас поцеловал? – Паскаль улыбнулся.

Вместе ответа Лили обхватила руками его шею и прижалась губами к его губам. Паскаль осторожно опустил ее на траву и оторвался от ее губ только тогда, когда она начала задыхаться.

– Довольны ли вы, герцогиня? – прохрипел он, тяжело дыша.

– Нет еще, – ответила Лили. – Будьте же вы настоящим развратником, Паскаль. Ей-богу, я не переживу, если вы сейчас начнете корчить из себя святого.

Он рассмеялся – и долго не мог остановиться. Наконец, отсмеявшись, крепко обнял жену и мысленно воскликнул: «Спасибо Тебе, Господи, спасибо! Спасибо за то, что послал мне Лили!»

И действительно, какая из женщин могла бы сорваться с монастырской стены – и свалиться ему под ноги? Только Лили! Выходит, он зря гневил Господа, считая, что Он к нему жесток. Лили была дана ему не в наказание, а как милость.

– Паскаль… – Она гладила его по волосам.

Он приподнялся на локте и заглянул ей в глаза.

– Да, милая…

– Паскаль, вы будете заниматься со мной любовью?

Он в растерянности заморгал.

– Прямо здесь, сейчас?…

Лили с улыбкой кивнула.

– Да, конечно. По-моему, здесь самое подходящее место. Разве не так, Паскаль?

– Ах, Лили… – пробормотал он, целуя ее в лоб. – Добрая, невинная и ласковая…

Лили закрыла глаза и запрокинула голову, подставив ему шею для поцелуя.

– Какая я развратная, правда? – прошептала она со вздохом.

– Желать своего мужа – не грех, – с улыбкой ответил Паскаль. – Это желание – один из даров Господа. Господь благословил нас любить друг друга и получать наслаждение в этой любви, вот так… – Прикоснувшись губами к ее губам, он тут же услышал ее тихий стон, а затем – прерывистый шепот:

– О, Паскаль, я люблю тебя, Паскаль…

– И вот так… – продолжал он, покрывая поцелуями ее шею. О, как долго он мечтал об этом! И он чувствовал упругую нежность ее грудей, чувствовал сквозь тонкую ткань платья, как отвердели ее соски…

Тут Лили снова застонала, и Паскаль, приподняв голову, проговорил хриплым шепотом:

– Я хочу тебя, Лили, я так долго тебя хотел… Но ты должна знать: в тот день, в монастырском саду, у меня и в мыслях не было ничего такого… Ты ведь веришь мне?

Она промолчала. И вдруг, отодвинувшись от него, поднялась на ноги. «Вот и ответ на мой вопрос», – промелькнуло у Паскаля.

Но тут Лили расплела косу, и волосы ее огненными потоками заструились по ее плечам. Затем она расстегнула пуговицы на платье и сбросила его на землю – это и был ее ответ.

В следующее мгновение на траву, рядом с платьем, упала и сорочка Лили. И теперь она стояла перед ним в первозданной наготе, а ее единственным украшением была красота, данная ей Богом. Причем Господь, украшая ее, не поскупился. Высокая грудь была нежной и белой как сливки, соски – бледно-розовые, а между изящных длинных ног отчетливо виднелся в лунном свете очаровательный треугольник с золотистыми завитками.

Стыдливо потупившись, Лили стояла перед ним, вся залитая серебристым лунным светом, и ничего прекраснее ее Паскаль никогда еще не видел. Медленно поднявшись на ноги, он хриплым от волнения голосом проговорил:

– Спасибо тебе, любимая. – И с этими словами пали последние оковы, удерживавшие его.

Тут Лили подняла голову, и взгляды их встретились.

– Как жаль, что я только сейчас все поняла… – сказала она тихим шепотом.

– А мне нет, – ответил Паскаль, стягивая ботинки. – Если бы ты не считала меня распутником, нас бы здесь сейчас не было, верно?

Лили прикусила губу.

– Но мне следовало бы раньше понять, что вы – не распутник.

– Слава богу, что ты сейчас это понимаешь. Не знаю, насколько бы еще меня хватило. Были моменты, когда мне ужасно хотелось… наброситься на тебя.

– Ах, какой распутник… – пробормотала Лили с робкой улыбкой.

«Скорее – неопытный болван», – подумал Паскаль. Расстегнув рубаху, он поспешно стащил ее. При виде его обнаженной груди Лили облизнула губы, а он, усмехнувшись, принялся расстегивать брюки.

Минуту спустя Паскаль предстал перед женой обнаженный; она же смотрела на него с неподдельным восхищением, и он в восторге осознал: божественный дар ни при чем – Лили восхищалась им так, как женщина восхищается мужчиной, не более того. Так что теперь… Что ж, до сих пор все шло как надо, а дальше оставалось положиться на инстинкт…

– Пойдем? – сказал он, протянув ей руку.

Лили медленно подняла руку, но тут же опустила ее, устремив взгляд… куда-то в центр его груди.

– О боже, что теперь?… – со стоном пробормотал Паскаль.

– Я думаю… Мне почему-то вдруг стало страшно, – прошептала Лили.

Шумно выдохнув, Паскаль шагнул к ней, обнял и снова стал целовать. И целовал до тех пор, пока она не успокоилась. Когда же Лили, бессвязно что-то бормоча, прильнула к нему, Паскаль вдруг понял, что никогда еще ему не было так хорошо, как в эти мгновения. Ведь сейчас тела их сливались в абсолютной гармонии – словно были созданы друг для друга.

– О, Лили, – прошептал он, – о, моя ненаглядная герцогиня…

Она скользнула губами по его груди, и он, тихо застонав, опустил ее на землю, покрытую пружинистым зеленым ковром. После чего накрыл своим телом и приготовился узнать, что же было у Господа на уме, когда Он создавал мужчину и женщину так, чтобы они находили наслаждение друг в друге.

Переплетая пальцы с пальцами Лили, Паскаль покрывал поцелуями ее груди; она же металась под ним, тихонько вскрикивая, и ему казалось, что ничего приятнее этих звуков он никогда еще не слышал. Спину его обдувал прохладный ночной ветерок, а Лили… она была обжигающе горячей.

– О, Паскаль… Паскаль, я больше не могу… – пролепетала она.

У него не было совершенно никакого опыта, но это, судя по всему, не являлось помехой – было очевидно, что он делал именно то, что следовало делать.

Тут он легонько прикусил ее сосок, и она громко вскрикнула. Да-да, все верно! Он делал все правильно.

– О, герцогиня, я люблю тебя, – прошептал Паскаль и вновь стал ее целовать. Этому он, кажется, научился. И как быстро!..

Удивительно – оказывается, он был способен превратить ее тело в пламя, не прибегая к помощи высших сил, лишь с помощью рук и губ, созданных из плоти и крови. И он чувствовал пьянящий женский запах – запах ее возбуждения, к которому примешивались запахи земли и трав. Он с жадностью, словно новорожденный младенец, прижимался губами к ее груди – и чувствовал себя так, словно родился заново. И он знал: вот-вот они сольются воедино и станут единой плотью и кровью.

– Как ты? – прошептал он, глядя ей в глаза.

– О, Паскаль… – прошептала она, гладя его по волосам. – Как я могла этого не понимать? Паскаль, я люблю тебя больше жизни, люблю до боли…

Он невольно содрогнулся. Он даже не мечтал о том, что когда-либо услышит такие слова, а в устах Лили… О, в ее устах эти слова были бесценными!

– Ты такая красивая… Господи, как же я хочу тебя. Хочу быть в тебе. А ты этого хочешь?

Она кивнула, но он заметил страх, промелькнувший в ее глазах. И, судорожно сглотнув, пробормотал:

– Я буду осторожен, любимая. Клянусь, я буду осторожен. – Откинув со лба волосы, он поцеловал ее в лоб и прошептал: – Не бойся меня, пожалуйста, не бойся…

– Я боюсь не тебя. – Лили поглаживала мужа по спине. – Я просто… не знала. – Лили провела кончиком языка по нижней губе и в смущении добавила: – Видишь ли, никто не предупреждал меня, что мужской орган… что он так резко меняется. То есть я хочу сказать… – Лили шумно выдохнула. – В общем, никто никогда не говорил мне, что он будет… вот так торчать.

Паскаль невольно усмехнулся. Он любил в Лили все, в том числе – ее прямоту и откровенность.

– Ты ведь видела сегодня рождение ребенка, верно? По моим прикидкам, он весил фунтов семь, не меньше. Так что ты наверняка разместишь в себе объект менее скромных размеров, не так ли?

Лили робко улыбнулась.

– Да, пожалуй. Эта мысль… как-то не приходила мне в голову. Но, Паскаль, я все же никак не могу назвать твой орган скромным.

Паскаль взял жену за руку и поцеловал в ладошку. Затем, опустив руку вниз, сомкнул ее пальцы вокруг той «скромности», что нагнала на Лили столько страха.

– Вот, чувствуешь? И имей в виду: Бог создал меня для тебя, для того, чтобы я дарил тебе наслаждение. Не мог же Он прогадать с размером… Ты согласна, Лили?

Она долго молчала. Паскаль же, в ожидании ответа, затаил дыхание и даже зажмурился. И вдруг послышался голос Лили:

– Ты красивый… Такой красивый!..

Не в силах вымолвить ни слова, Паскаль принялся ее целовать. Наконец, задыхаясь, прохрипел:

– Милая, сначала будет больно, но боль быстро пройдет. – Он очень надеялся, что и в этом не ошибался.

– Да, знаю, – ответила Лили.

– Тогда… ты позволишь? – Он замер в ожидании ответа.

– Да-да, конечно! Да, Паскаль!

Лили тихонько вскрикнула, когда муж коснулся пальцами ее влажного лона.

– Хорошо, – прошептал он, – очень хорошо. – Теперь он знал: вопреки всем своим страхам, она готова была его принять.

Более того, Лили то и дело со стонами приподнималась ему навстречу, и было совершенно ясно: она хотела его не меньше, чем он ее.

Одна за другой его накрывали горячие волны желания, а Лили, взывавшая к нему, впивалась ногтями ему в спину, и с губ ее раз за разом срывались отчаянные возгласы и стоны.

– Моя герцогиня… – пробормотал Паскаль, приподнимаясь над ней. Он очень надеялся, что не оплошает и сделает все как надо.

Сосредоточившись на ощущениях, которые были божественно приятны, Паскаль все же не мог не задаться вопросом: зачем Создатель так все усложнил, придумав девственную плевру?…

И тут Лили вдруг громко вскрикнула, впившись ногтями ему в спину. Паскаль замер на мгновение, уткнувшись лбом ей в шею. Он чувствовал себя виноватым уже хотя бы потому, что получал наслаждение, в то время как любимая испытывала боль.

Подняв голову и заглянув в ее затуманенные глаза, он тихо прошептал:

– Лили, прости, что сделал тебе больно. Прости, любимая.

Она взяла его лицо в ладони и шепотом ответила:

– Паскаль, я хочу, чтобы ты любил меня. Ведь это – наша первая брачная ночь, – добавила она, пытаясь улыбаться.

– Да, наша первая брачная ночь, – повторил он, чувствуя, как его переполняет любовь к этой женщине. – И я обещаю исполнить все то, что произносил тогда в той жуткой часовне в поместье твоего отца. Я не собирался их исполнять, но сейчас… Сейчас я беру ответственность за каждое произнесенное мной тогда слово. Бог мне свидетель, любимая.

– Тогда поклянись сейчас, – прошептала Лили. – Произнеси все те слова, пока будешь брать меня, ладно?

Паскаль перевел дыхание. Он опасался, что не сможет сказать ни слова, но опасался зря; слова шли из самого его сердца, и от него не требовалось никаких усилий. А звезды, смотревшие на него с небес, все видели и, казалось, внимали ему с одобрением.

– Я, Паскаль Ламартин, беру тебя, Лили, в жены… – Он почувствовал, что жене все еще больно, и замер на мгновение. Поцеловав ее, продолжал: – В горе и в радости, в богатстве и бедности… – Он с силой вошел в нее еще глубже.

Тут Лили громко вскрикнула – и оба замерли. И тотчас же стало ясно: теперь уже преград не осталось.

– Прости, любимая. – Паскаль поцеловал жену. – Мне очень жаль, что я причинил тебе боль, но, к счастью, все позади.

Лили заставила себя улыбнуться и пробормотала:

– Пока смерть не разлучит нас.

– Да, любимая. Пока смерть не разлучит нас, – подтвердил Паскаль. – Боже, как я люблю тебя, Лили.

Почувствовав, что боль отступила, она улыбнулась – уже по-настоящему – и ответила:

– А я люблю тебя, распутник…

Паскаль невольно рассмеялся.

– О, моя маленькая храбрая герцогиня!.. – Он возобновил движение и теперь ощущал лишь упругую жаркую плоть, распалявшую его все сильнее. А она крепко обнимала его, и он чувствовал биение ее сердца – чувствовал, что их сердца бились как одно.

Когда же настал момент апогея и наслаждение сделалось невыносимым, он излил в Лили свое семя и, нежно поцеловав ее, прошептал:

– Я люблю тебя, герцогиня.

В следующую секунду их взгляды встретились, и она в ответ прошептала:

– А я люблю тебя, мой ненаглядный развратник.

Паскаль тихо рассмеялся, уткнувшись носом в шелк ее волос.

После этого они еще дважды повторили консумацию брака, и все у них прошло успешно.

Глава 19

Лили очнулась от глубокого сна с рассветом. Голова у нее была чуть затуманена, и она не сразу поняла, что именно изменилось, хотя точно знала: кое-что изменилось. Впрочем, долго размышлять не пришлось – чья-то мускулистая нога лежала меж ее ног и столь же мускулистая рука лежала у нее на талии.

Лили поежилась, вспоминая… Ночь была долгой и…

В молчании они вернулись домой, и она накрыла стол, но они едва притронулись к еде. А затем, когда посуда была вымыта и Фасолинка выгуляна, наступил момент… В общем, пора было отправляться в постель. Паскаль вопросительно посмотрел на нее, а потом вдруг подхватил ее на руки и отнес наверх. И он был не ангел – совсем не ангел, а гораздо лучше.

Осторожно освободившись из его объятий, Лили чуть отодвинулась и, повернувшись к нему лицом, стала смотреть на него. Она никогда прежде не видела мужа спящим. Волосы его разлохматились, а дыхание было глубоким и ровным. «Какой же он красивый, – думала Лили. – Прямо-таки сказочно прекрасный…» Ресницы у него были необычайно длинные и густые, и они отбрасывали тени на высокие скулы. А губы… Ах, у него были замечательные губы! Впрочем, и руки тоже. Руки, которые творили с ней такое – словами не описать… Ох, она была одержима страстью, и он подпитывал эту страсть – не давал пожару утихнуть ни на мгновение. И тот огонь, что разжигал в ней Паскаль, был под стать огню, коим ведал сам враг рода человеческого.

Да уж… Паскаль точно не был ангелом.

Осторожно, чтобы не разбудить мужа, Лили встала с постели, накинула халат и пошла вниз – нагреть воды и вывести на прогулку Фасолинку. Услышав его шаги на лестнице, обернулась. На Паскале не было ничего – лишь простыня вокруг бедер. А брюки и рубашку он держал в руке. Лили показалось, что он выглядел немного усталым, что, впрочем, было вполне объяснимо.

– Уже встала? – с улыбкой сказал он. – Значит, мне не удалось вымотать тебя до изнеможения?

– О, в этом ты как раз преуспел, – ответила Лили, вздохнув с облегчением – Паскаль, к счастью, вел себя как обычно. – Но, знаешь ли, меня ждут дела. Дом сам себя убрать не может. Да и овощи из огорода сами в котелок не прыгают…

Паскаль оставил рубашку и брюки на стуле и, подойдя к ней, обнял ее. Обнял своими такими теплыми, такими сильными руками!

– Точно? Ты уверена? – спросил он, целуя ее в шею за ухом.

И тут Лили вдруг почувствовала, что ей почему-то трудно говорить. Поэтому она ограничилась кивком.

– Ты немного не в себе, герцогиня? Словно тебя подвесили на заборе вверх ногами? – спросил Паскаль, поглаживая ее по спине.

– Да, все верно, – пробурчала Лили. – А ты не чувствовал бы себя точно так же в моем положении?

– Не знаю… А о каком положении речь?

– Ну… – Лили густо покраснела. – Ведь трудно чувствовать себя в своей тарелке, когда не знаешь, как себя вести после того как… В общем, после произошедшего этой ночью.

– Да, понимаю… – протянул Паскаль, делая вид, что обдумывает ее слова. – Ты хочешь сказать, что для таких случаев должны существовать какие-то особые правила поведения?

– Не знаю… – Лили пожала плечами. – Мне об этом никогда ничего не говорили. Единственное, о чем мне сообщили, – так это о потере девственности. И, уж конечно, никто ничего не говорил мне о… Ну, ты знаешь…

– О, да-да, – с ухмылкой закивал Паскаль. – Конечно, я знаю… Но как тебе могли об этом рассказать, если… – Он взъерошил ей волосы. – Если тебе, милая, неустанно внушали, что иметь плотские желания – великий грех? – Опустив голову, он принялся целовать жену, освежая в ее памяти все то, что произошло всего лишь несколько часов назад.

– О Паскаль… – с дрожью в голосе проговорила Лили, когда он наконец оторвался от ее губ. – Я думаю, что тебе не следует… целовать меня вот так при свете дня.

– Неужели? – пробормотал он, накрыв ладонью ее грудь. – Почему же?

Голова у Лили шла кругом; она чувствовала, что и он ее хотел, и это путало все карты.

– Потому что это… непристойно, – пролепетала она.

– Ммм… – Паскаль уже развязал пояс ее халата. – Да, так и есть. – Спустив халат с плеч Лили, опустился на колени и проделал с ней… нечто абсолютно непристойное и в то же время невыразимо прекрасное.

– О Паскаль! – воскликнула она.

– Ммм… – пробормотал он, целуя ее самые сокровенные места. – Приятно…

Приятно?! Да он и в самом деле распутник!

В следующее мгновение Лили уже лежала на залитом солнечным светом полу, охотно позволяя своему мужу делать с ней все то, что настоящая леди, конечно же, никогда бы не позволила.

Открыв глаза, Лили осмотрелась и шумно выдохнула; лоб ее покрывала испарина, волосы тоже были влажными. Она лежала в объятиях Паскаля, чувствуя, как гулко бьется ее сердце.

Лили невольно улыбнулась. Ох, даже не верилось, что человеку могло быть так хорошо…

Тут и Паскаль открыл глаза и, чуть приподнявшись, со стоном перевернулся на бок, увлекая за собой Лили. Он все еще оставался в ней.

– Господи, как же хорошо… – простонал он.

Лили смотрела на него во все глаза.

– Паскаль, а так… часто бывает?

– Понятия не имею. Но надеюсь, у нас с тобой так будет часто.

– Что ты хочешь этим сказать? Как это… понятия не имеешь? – Лили нахмурилась. – Ты ведь наверняка должен знать. При твоем-то опыте…

Он молчал, глядя куда-то в сторону.

– Паскаль, так как же?… – пробормотала Лили.

– У меня опыта ничуть не больше, чем у тебя.

Лили в изумлении таращилась на мужа.

– Я тебе не верю, – сказала она наконец.

– Придется поверить. Я был вчера девственником, вот так-то. – Паскаль принялся целовать ее пальчики.

Лили по-прежнему смотрела на него во все глаза. И она вдруг заметила, что он действительно был смущен – на скулах у него даже появился румянец.

– Но почему?… – пробормотала она.

– Не считал нужным, – ответил он, продолжая целовать ее пальцы. – Полагаю, я дожидался тебя, герцогиня.

На глаза Лили накатились слезы, и она воскликнула:

– Как же я была неправа, когда говорила тебе все эти гадости! И как, должно быть, я тебя злила!

– Иногда я злился на тебя, это верно, – сказал он, поглаживая ее шею. – Иногда мне даже хотелось тебя придушить. – Паскаль помолчал немного. – Скажи мне, с чего ты решила, что я – развратник? Из-за того, что я притронулся к тебе?

Лили покачала головой.

– Нет. Я решила так сразу же, как только тебя увидела. Ты был такой красавчик… Опасный красавчик.

– Опасный? Лили, я в тот момент медитировал. Как я мог показаться тебе опасным? Безобидным – тут я мог бы согласиться.

– Вообще-то я впервые увидела тебя, когда ты работал в монастырском саду. Ты обернулся и посмотрел вверх – наверное, хотел по солнцу определить время. Я-то думала, что ты, скорее всего, будешь похож на уродливого пса, но ты оказался совсем другим.

– Задать следующий вопрос вслух – или сама догадаешься? – усмехнувшись, спросил Паскаль.

– Пожалуй, у меня уже тогда были в отношении тебя нескромные мысли. То есть плотское желание… – в смущении пробормотала Лили; ей было очень стыдно.

– Неужели? – ухмыльнулся Паскаль. – Греховные мысли – на монастырской стене?…

– Не надо меня дразнить. Я действительно думала, что ты насквозь пропитан грехом. Мой отец предупреждал меня, чтобы я держалась подальше от красивых мужчин. Потому что любой красивый мужчина якобы смертельно опасен, кем бы он ни был и где бы он мне ни встретился. И вот потом, когда ты притронулся ко мне, я, конечно же, не могла думать ни о чем, кроме самого худшего. Мне очень жаль, что я думала о тебе плохо. Честное слово…

– А я могу лишь повторить то, что сказал тебе вчера: не надо ни о чем сожалеть, дорогая. Слава богу, что тебе тогда полезли в голову такие мысли. Ведь если бы ты ни о чем таком не подумала, у меня не было бы этих мыслей сейчас.

– Сейчас? – изумилась Лили. – Прямо сейчас?

– Именно так, – отозвался Паскаль. – Конечно, у меня нет никакого опыта, но я намерен наверстать упущенное. К примеру…

Он уже оживал внутри нее, и Лили, закрыв глаза, полностью отдалась его воле.

Солнце еще не поднялось слишком высоко, когда Паскаль подошел к виноградникам на южном склоне. У него было неспокойно на душе, и, как выяснилось, не зря. Чарлз Клюбер не терял времени даром. Все в округе уже знали о том, что произошло накануне вечером.

Поднимаясь на склон, Паскаль видел, как оглядывались на него люди, и слышал возбужденный шепот. Ему давно бы пора к этому привыкнуть, но все равно было ужасно неприятно. «Что ж, придется распрощаться с непринужденностью в общении», – думал он. Увы, те счастливые дни, когда его здесь считали обычным человеком, канули в Лету…

Паскаль вежливо улыбался и раскланивался со всеми. Как всегда по утрам, первым делом он взялся за осмотр лозы. Чарлз Клюбер побежал к нему со всех ног, а потом долго жал ему руку.

– Месье, вы так быстро ушли вчера, что я не успел поблагодарить вас как положено. Эмили все мне рассказала. Рассказала и о том, что вы вернули жизнь нашему сыну. Я перед вами в неоплатном долгу, месье.

– Пустяки, Чарлз, – сказал Паскаль. – Вашего сына надо было только немного подтолкнуть. Ему пришлось нелегко при родах. Как сегодня чувствуют себя ваша жена и сын?

– Лучше не бывает! – просиял Чарлз. – У меня теперь есть и сын! Мой первый сын! А если бы не вы, месье, я бы сегодня его хоронил, – со вздохом добавил Чарлз.

– Как я уже сказал, его нужно было лишь немного подтолкнуть, вот и все, – пробормотал Паскаль. – Как назвали ребенка?

– О, я, конечно, сразу должен был сказать! – оживился Чарлз. – Мы назвали его Джозеф-Жан, в честь двух святых. Мы дали ему сильное имя, как вы и советовали. И, знаете, месье… То, что вы сказали моей жене, – это правда?… Ну… насчет того, что Господь одарил его своей милостью и что он будет совершать богоугодные дела… Он будет воином, мой сын?

– Ваш сын замечательный боец. Но я не думаю, что его предназначение в том, чтобы заливать кровью поля брани. Он силен духом, ваш Джозеф-Жан, – проговорил Паскаль, пристально изучая лозу, обремененную тяжелыми гроздьями. Виноградины меняли цвет с зеленого на черный. А от «мучнистой росы» не осталось и следа. – Вот, взгляните, – сказал Паскаль, чтобы отвлечь Клюбера от бесконечных изъявлений благодарности. – Ни единого пятнышка! Образцовая гроздь! Если сухая погода продержится, то в этом году у нас будет славное каберне! И белый виноград, хоть его и немного, тоже даст неплохой урожай. И вино из него выйдет вполне приличного качества. А вот на красные сорта я возлагаю особые надежды…

– Да-да, месье, – радостно закивал Чарлз. – Это все потому, что вы догадались в прошлом месяце сощипнуть немного листьев с каждого растения.

– Не знаю, почему мне это раньше в голову не пришло… Ведь не надо большого ума, чтобы понять: чем больше солнца и воздуха будет попадать на плоды, тем выше шанс избавиться от грибка. – Паскаль в задумчивости почесал подбородок. – Я, конечно, не знаю, какое влияние окажет солнце на вкус и аромат плодов, но привкуса плесени у вина точно не будет, и это – уже достижение.

– Достижением можно назвать уже то, что у нас вообще будет урожай. Говорят, земля наконец ожила. И все благодаря вам!

– Еще несколько слов благодарности, Чарлз, и я за себя не отвечаю!

– Чтобы вы, месье, вышли из себя?… Такого просто быть не может. Я ни разу не видел, чтобы вы на кого-то прогневались. Прошедшая ночь – не в счет. Я сам был виноват, так что получил по заслугам.

– Да вы меня не знаете совсем, – ухмыльнулся Паскаль. – Спросите мою жену. Она считает, что у меня несносный характер.

Чарлз тоже ухмыльнулся.

– Все жены считают своих мужей несносными, месье. Но ваша, по крайней мере, вас слушает.

– Даже представить не могу, с чего вы это взяли. Что же касается медицины, то в этом она меня действительно слушает, – но лишь потому, что я в таких делах разбираюсь лучше. А вот во всем остальном? – Паскаль рассмеялся. – Слушает, только если мне очень сильно повезет!

Чарлз кивнул.

– Видно, что вы очень любите свою жену, месье.

– Да, очень, – согласился Паскаль. – Но пора вернуться к работе. Весь этот склон нужно прополоть и удалить поврежденные ягоды. – Паскаль вернулся к осмотру растений, но он еще долго чувствовал спиной взгляд Чарлза – взгляд человека, который не знает, что о нем думать.

И так продолжалось все утро. Паскаль переходил от лозы к лозе, отдавая какие-либо распоряжения, и всюду он встречал одни и те же пристальные и настороженные взгляды. Кроме того, он частенько замечал, что люди, глядя на него, украдкой крестились. Можно было лишь благодарить Господа за то, что Лили воспринимала его по-другому. Не хотелось даже думать о том, что произошло бы, если бы она оказалась такой же, как все остальные.

Он разговаривал с Пьером Маршандом, когда вдруг услышал голос Лили. Паскаль даже вздрогнул от неожиданности. Лили могла прийти на виноградники только в одном случае – если бы что-то произошло… Но, обернувшись, он увидел, что жена совершенно спокойна. И она несла в руке корзинку, небрежно перекинув через руку тонкое одеяло.

Улыбаясь и любезно здороваясь со всеми, кого встречала по дороге, Лили кокетливо покачивала бедрами, шагая между рядов виноградных кустов. В простеньком платье, с лентой в волосах, она могла бы сойти за крестьянку, если бы не королевская осанка и не совершенство фигуры. Но держалась эта красавица совсем не так, как держалась бы чопорная герцогиня.

– Лили, в чем дело? – спросил Паскаль, когда жена подошла к нему.

И тут она вдруг приподнялась на цыпочки и на глазах у ошеломленных зрителей поцеловала Паскаля в губы.

– А разве мне нужен повод, чтобы навестить мужа на работе? – спросила она, опустив перед ним корзинку. – Я принесла тебе поесть. Ты пропустил завтрак, и я подумала, что ты сильно проголодался. Когда я по дороге заглянула к мадам Клюбер, она передала для тебя одну из своих знаменитых колбасок. – Лили говорила громко и отчетливо – чтобы каждый смог бы ее услышать.

Совершенно обескураженный произошедшим, Паскаль молчал. А Лили с улыбкой добавила:

– Ну, сделай же перерыв. Ты слишком много трудишься последнее время. Денек выдался славный, так почему бы нам не устроить пикник? Вы ведь не против, месье? – с обворожительной улыбкой обратилась Лили к Пьеру Маршанду. – Я его надолго не задержу.

– Пикник, говоришь? – Паскаль окинул жену оценивающим взглядом. – Ты прежде никогда не приносила мне еду. Дорогая, что ты задумала? – спросил он, переходя на английский.

– Сейчас сам увидишь, – ответила Лили на том же языке. Переходя на французский, она вновь обратилась к Маршанду: – Прошу нас извинить, месье. Как ваша жена? Как дети? Выздоровели?

– Спасибо, хорошо, мадам, – в смущении пролепетал Маршанд. Глаза его, казалось, вот-вот вылезут из орбит.

– Рада это слышать. Ветрянка – болезнь неприятная, как, впрочем, и любая болезнь. – Сказав это, Лили потянула мужа за рукав, увлекая в сторону тенистого орехового дерева, что росло ниже по склону, у края виноградников.

Деловито расстелив под деревом одеяло, Лили принялась выкладывать из корзинки разнообразную снедь.

– Что ты делаешь? – посмеиваясь, спросил Паскаль.

– Кормлю своего мужа, – с жизнерадостной улыбкой ответила Лили. – Тебя ведь надо время от времени подкармливать, а то ты так долго не протянешь.

Тоже улыбнувшись, Паскаль сел на траву.

– Видит Бог, я понятия не имею, что за игру ты ведешь, моя милая. Но должен признаться, что я не прочь взять тебя прямо здесь и сейчас.

– Именно этого я и добиваюсь, – с ухмылкой сообщила Лили и толкнула мужа в грудь, опрокинув на землю.

– Что? Неужели все так серьезно? Я-то думал, что после сегодняшнего утра ты сможешь продержаться хотя бы до вечера. – Паскаль тихо рассмеялся. – Между прочим, половина мужского населения Сен-Симона сейчас с завистливым любопытством наблюдает за нами.

– Я знаю, – сказала Лили, отрезав кусок колбаски мадам Клюбер. – Но что же они сейчас видят? Видят, как довольная во всех отношениях женщина обихаживает своего горячо любимого мужа. – Она поднесла кусочек колбаски к его губам.

– Рад это слышать… – Паскаль принялся жевать. – Но почему об этом должно быть известно чуть ли не половине Сен-Симона?

Лили откупорила бутылку вина.

– Потому что, – ответила она, разливая вино по стаканам, – мадам Клюбер, похоже, убеждена в том, что я по вечерам ложусь у твоих ног словно Мария Магдалина у ног Христа.

Паскаль хмыкнул и пробормотал:

– Она глубоко заблуждается.

Лили рассмеялась и заявила:

– Я не пыталась ее переубедить, поскольку у меня создалось впечатление, что она все равно мне не поверила бы. Однако я намекнула, что ты… что ты…

– Что ты ей сказала?! – насторожился Паскаль.

Лили дала ему еще один кусок колбаски, после чего радостно сообщила:

– Сказала, что ты – похотливый дьявол, который не дает мне передышки ни днем, ни ночью.

Паскаль едва не подавился колбасой.

– Надеюсь, ты ничего не имеешь против, – с улыбкой продолжала Лили. – Я подумала, что эта глупость будет хорошим противоядием от другой глупости. Ну, ты понимаешь, о чем я…

– Не уверен, что понимаю твою стратегию, – пробормотал наконец Паскаль. – Ведь того, что произошло вчера, изменить все равно нельзя.

– Еще как можно! В том, что меня воспитывали религиозные фанатики, все же есть кое-какие плюсы. Я очень хорошо понимаю психологию католиков.

– А я нет?

– Нет, у тебя слишком либеральные взгляды. И вообще, мне кажется, что тебе плевать на догмы. Моя стратегия очень проста, Паскаль. Мадам Клюбер убедила себя в том, что ты – святой. Она сама мне об этом сказала.

Паскаль вздохнул и проворчал:

– Ее муж тоже времени не терял… Его послушать – так я могу пройти по морю как посуху, причем делаю это каждый день.

– Именно этого я и опасалась. Поэтому мне пришлось придумать что-то такое, что убедило бы людей в том, что в тебе нет ни капли святости. И я нашла идеальное решение… – Лили принялась загибать пальцы. – Во-первых, святые не интересуются земными делами, а ты целыми днями только и делаешь, что копаешься в земле. Во-вторых, святые хоть и имеют прямую связь со Всевышним, всегда были либо священниками, либо мучениками. А ты ни то, ни другое. В-третьих, ни один святой не может получать истинное удовольствие от совокупления с женщиной, даже если эта женщина – его жена. А вот ты – получаешь. И занимаешься этим неустанно, – с хитрой улыбочкой добавила Лили. – И из всего сказанного следует, что ты – такой же мужчина, как и все остальные, а плоть твоя чаще управляет духом, чем наоборот.

Паскаль посмотрел на жену с восхищением.

– Ты и впрямь все это сказала Эмили?

– Не этими словами, однако же… Когда я закончила, она была под большим впечатлением от твоей мужской силы. – Лили погладила мужа по бедру.

– Да, понимаю… – кивнул Паскаль. – Вижу, ты совсем запутала мадам Клюбер в том, что касается некоторых личных качеств. Но события прошедшей ночи так и остались без объяснения, не так ли?

– Ничего подобного! – воскликнула Лили. – Господь никогда не даст погрязшему в мирских делах похотливому сластолюбцу способность творить чудеса, верно? – Она провела пальцами по паху мужа.

Паскаль тут же накрыл ее руку ладонью.

– Остановись, Лили! Не то мне действительно придется взять тебя прямо здесь и сейчас, тем самым подтвердив то, в чем меня уже подозревает половина Сен-Симона. – Паскаль пристально на нее посмотрел. – Ты ведь этого добиваешься, да? Хочешь, чтобы слухи о моей сверхъестественной мужской силе, которые наверняка уже начала распускать мадам Клюбер, нашли подтверждение?

– Ты попал в яблочко, – сказала Лили, и вид у нее был чрезвычайно довольный. – А что касается чуда, то Эмили уже не так уверена в том, что видела именно то, что видела. Я сказала ей, что она временами теряла сознание. Кроме того, я в красках расписала, какая у тебя замечательная медицинская подготовка.

– А что, если нечто подобное случится еще раз? Что тогда, Лили?

– Я бы не стала насчет этого переживать, – ответила она с улыбкой. – После того, что я рассказала о тебе мадам Клюбер, люди скорее будут смотреть на твой пах, чем на твои руки.

Паскаль рассмеялся.

– Мне бы следовало тебя придушить, и ты об этом знаешь!

Лили пожала плечами.

– Так что тебя больше устроит – чтобы тебя считали жеребцом или святым?

– Конечно, жеребцом! – со смехом ответил Паскаль.

– Вот и договорились, – ухмыляясь, резюмировала Лили. – А, знаешь ли, мадам Клюбер не лгала. – Лили дала мужу кусок хлеба с сыром, а потом отрезала хлеба и себе.

Наблюдая за ней, Паскаль вдруг подумал о том, что эта Лили не имела совершенно никакого сходства с тем капризным и вздорным ребенком, каким она была всего несколько месяцев назад. Эта Лили наполняла его сердце желанием и любовью. И еще – благодарностью. Какое счастье, что она принадлежала ему! Ему в жизни выпала редкая удача.

– Что ты смотришь на меня так странно? – Лили подняла на него глаза.

– Я считал благодеяния, выпавшие на мою долю, и благодарил Бога за то, что послал мне тебя в жены.

– Я люблю тебя, Паскаль. Очень люблю. – Лили обняла его за шею и поцеловала в губы.

И он ответил на поцелуй жены, даже не вспомнив о тех людях, которые сейчас, возможно, смотрели на них.

Тяжело дыша, месье Жамард поднимался по южному склону холма; внучка попросила его кое-что передать мужу, работавшему в виноградниках. Выполнив поручение, Жамард остановился поболтать с Пьером Маршандом – тот в этот момент с любопытством наблюдал за управляющим и его женой.

– Ты только взгляни на них! – Пьер ткнул пальцем в направлении орехового дерева. – Вот так чудеса! Ламартин целует сестру герцога прямо в поле. Может, не так уж он свят, как думает Чарлз? Судя по тому, как она на него смотрит, он заставляет ее громко стонать в постели. – Пьер от души рассмеялся. – Дядя, ты что? – с удивлением спросил он, глядя на старика, крепко схватившего его за плечо.

– Герцог, – прошептал Жамард.

– А что с ним не так? Герцог сидит себе в замке и попивает вино, пока мы все на него работаем.

– Я не об этом, – прошептал старик. – Я о прежнем герцоге. Я был тут в тот день и видел их вместе. И они точно так же целовались. Я с самого начала знал, кого он мне напоминает!

Руки у Жамарда задрожали, и Пьер похлопал его по плечу.

– Успокойся, старина. О чем это ты?

– Посмотри вокруг, сынок, – сказал старик, окинув взглядом виноградники, радовавшие глаз тяжелыми гроздями. – И подумай о том, что говорится в легенде.

Пьер кивнул.

– Да, так и есть. Наследник герцога вернулся, и земля начала оживать – как и было предсказано. Хотя наследник оказался никчемным прохвостом… Но что ты так раскипятился?

– Да не об этом наследнике речь, дурачина, – в раздражении сказал Жамард. Впрочем, ты еще слишком молод, чтобы помнить… – Жамард ткнул пальцем в сторону Паскаля. – Вот кто наследник!

Пьер посмотрел на своего дядю так, словно тот спятил на старости лет.

– Э, да ты успокойся… Давно тебе стали чудиться покойники? Прежний герцог уже тридцать лет как в могиле.

Старый Жамард презрительно поджал губы.

– Сегодня я приду к вам на ужин. Нам надо серьезно поговорить о месье Паскале Ламартине.

– Анри Ламартин, говоришь? – Пьер Маршанд с удовлетворением поглаживал туго набитый живот. – А ты уверен, что именно это имя видел в метрической книге?

Кристиан Жамард кивнул.

– Да, я уверен. Ламартин уехал, когда умер шестой герцог. Тогда многие поспешили покинуть Сен-Симон. И мне уже давно не дает покоя одна мысль… Вначале я думал, что тут – простое совпадение, ведь этот Паскаль Ламартин сказал, что его родные жили в Париже. С чего бы ему лгать? И все же… Не верю я в такие совпадения.

– Но, Ламартин – довольно распространенная фамилия, – возразил Пьер. – Ты ведь сам говорил, что он нисколько не похож на Анри Ламартина.

– Вот и я об этом! – в раздражении воскликнул месье Жамард. – Говорю тебе, он похож на прежнего герцога. Может, они и не на одно лицо, но сходство есть, и его нельзя не заметить. К тому же это многое бы объяснило… – Кристиан сокрушенно покачал головой. – Почему ты такой тугодум, Пьер? Прямо как твой отец, да упокоит Господь его душу. Но даже твой отец… если бы он был жив, сказал бы тебе то же, что говорю я.

– Не знаю, дядя… – почесав в затылке, пробормотал Пьер. – Мне эта твоя идея кажется слишком уж невероятной. Фамилия как у бывшего управляющего поместьем, который уже тридцать лет как уехал, и небольшое внешнее сходство с герцогом – да разве этого достаточно, чтобы строить такие догадки?

Месье Жамард встал и подошел к окну. Ткнув пальцем в сторону виноградников, проговорил:

– Вот, видишь? Ты самое главное, кажется, позабыл. Виноград-то зреет!

Пьер пожал плечами.

– Месье Ламартин знает свое дело. Ты же мне сам это говорил.

Кристиан вновь покачал головой.

– Ты все еще думаешь, что это – совпадение? Да что у тебя с мозгами, сынок?

– С мозгами у меня полный порядок, – заявил Пьер. – Не я же придумываю всякие небылицы… Я просто слушаю месье Ламартина, делаю, что он говорит, и лоза выздоравливает. Что тут удивительного? И если уж начистоту… Сдается мне, что возвращение к жизни мертвых младенцев – куда более интересная тема. Что на это скажешь, а?

Жена Пьера, что все это время молча мывшая посуду, решила вмешаться в мужской разговор.

– Сегодня днем ко мне заглядывала Эмили, и если верить тому, что она говорит, то месье Ламартин никакой не святой, – заговорщически улыбаясь, сказала Мари.

– Если ты о том, как он ведет себя со своей женой, то я и сам все видел, – сквозь зубы процедил Пьер.

– Ненасытный, говорят, – добавила Мари, ухмыляясь. – Бедная мадам Ламартин.

– Да уж, бедная… Не думаю, что ее что-то не устраивает.

– Он и впрямь ненасытен, – продолжала Мари. – Эмили говорит, что ей сама мадам об этом рассказывала. Он ее, конечно, изматывает, но она его любит, – что же тут прикажете делать? Неудивительно, что мы ее совсем не видели первое время. Ведь они только недавно поженились. Она, видно, и ходить-то едва могла – разве что по дому. Только сейчас, наверное, пришла в себя.

Брови Пьера поползли на лоб, да и месье Жамард, до этого в задумчивости глядевший в окно, повернулся к племяннику и его жене. Есть темы, которые никогда не перестанут будоражить умы жителей больших и маленьких городов и деревень.

– Да, похоже на то, – согласился Пьер. – Видно, бедняга может удержать своего дружка в штанах только во время работы. Видела бы ты его сегодня, Мари, когда жена пришла его проведать.

– Очень похоже на прежнего герцога, – заметил месье Жамард. – Не мог ни одной юбки пропустить, пока был холостяком. Но как только женился, все как отрезало. Своей супруге он хранил верность.

– Но если он был так верен жене, то как же, скажи на милость, мог сделать ребенка на стороне? – сказал Пьер.

Месье Жамард взглянул на замок.

– Может, это случилось, пока герцогиня носила ребенка? – предположил он, пожав плечами. – Мужчине нужна разрядка, в конце концов. Особенно такому мужчине, как герцог Серж. И ему хватило чуткости не приставать с этим к своей беременной жене, – добавил старик, довольный своей догадкой.

– Что ж, возможно, так и было, – пробормотал племянник. – А жена Анри Ламартина, говорят, была вполне себе симпатичная, хотя с простыми людьми она дружбу не водила.

– Думаю, история твоего дяди очень похожа на правду, – сказала Мари, вытирая руки. – Согласись, Пьер, совпадений слишком много. К тому же женщины сплошь и рядом рожают детей не от своих мужей. Что ж в этом удивительного? – Мари тяжело опустилась на стул и вздохнула. – Симпатичный герцог решил поразвлечься с женщиной, живущей с ним под одной крышей, и она не стала ему отказывать, что вполне естественно. Да, я почти уверена, что дядя прав.

Пьер молчал, а его жена продолжала:

– Интересно, а сам Анри Ламартин знал, что мальчик – не его сын? И сколько на свете таких вот рогоносцев, что всю жизнь воспитывают чужих детей? – Мари посмотрела на мужа с насмешливой снисходительностью.

Пьер ущипнул ее за плечо и с ухмылкой пробурчал:

– Смотри, чтобы я не признал в наших детях сходство с соседом мясником, иначе тебе не поздоровится.

Мари достала из корзинки с шитьем дырявый носок и замахнулась им на мужа.

– Ты о Луи? Фу! С ним – никогда. А вот Паскаль Ламартин – дело другое, – добавила она, причмокнув губами.

Пьер погрозил ей пальцем.

– Месье Ламартин слишком занят своей женой, чтобы обращать на тебя внимание, Мари. Придется тебе довольствоваться тем, кто сидит перед тобой.

Мари закатила глаза.

– Того, кто сидит передо мной, можно год прождать – и все без толку!

Месье Жамард не прислушивался к семейной перепалке. Он думал над разгадкой тайны.

– Налей мне еще вина, Пьер, – приказал он.

Пьер поспешил угодить гостю, но, наливая вино в стакан дядюшки, все же сказал:

– Только запомни: что бы мы тут ни болтали, на самом деле нам ничего не известно наверняка.

Кристиан глотнул терпкого красного вина.

– Ты, Пьер, может, и не знаешь ничего, но я-то точно знаю, даже если Ламартин родился у простолюдинки, все равно он остался сыном герцога. И как только на эту землю вернулся сын герцога, она наконец-то ожила.

– Видит Бог, ты была права, герцогиня, – давясь от хохота, сказал Паскаль. Не успел он войти и опустить на пол свой докторский саквояж, как Фасолинка бросилась к нему с радостным лаем. – И двух часов не прошло, а я уже стал знаменит.

Вечером, после работы, Паскаль решил проведать Эмили и младенца. Лили, вполне освоившаяся в роли медицинской сестры, пошла с ним. Всю обратную дорогу Паскаля прямо-таки распирало от смеха.

– Эмили покраснела, как только тебя увидела, – заметила Лили. – Сама не знаю, как я смогла столько времени высидеть у нее с серьезным выражением лица.

– Если ты думаешь, что у тебя было серьезное лицо, то ты сильно ошибаешься. И знаешь, я заметил, как вы переглядывались, когда я ее осматривал.

– Ты хоть представляешь, о чем она думала? – Лили расплылась в улыбке.

– Ладно бы только Эмили… Я могу представить, что думал ее дед. Месье Жамард прямо-таки поедал меня глазами. Знаешь, я еще в виноградниках заметил, как он показывал на нас пальцем. Думаю, мы шокировали его своим поведением. – Паскаль зашел в соседнюю комнату и, стянув рубашку, принялся мыться.

– Не знаю, как насчет дедушки Эмили, но все остальные мужчины очень тебя зауважали, – со смехом сообщила Лили, нарезая помидоры для салата.

Паскаль высунул голову из двери.

– Выходит, я стал настоящим героем, – заявил Паскаль, вытираясь. – Настоящий Дон Жуан! – Он подошел сзади к жене и обнял ее за талию. Щекоча дыханием ее затылок, прошептал: – Любимая, я хочу тебя. Весь день ужасно хотел…

– А с ужином как быть? – спросила Лили внезапно охрипшим голосом.

– Ужин может подождать, а твой муж, дорогая, – нет. И ты сама в этом виновата. Не надо было приносить мне еду и напоминать о себе.

Лили засмеялась гортанным смехом, и в тот же миг Паскаль подхватил ее на руки и понес наверх бережно и гордо – словно доставшийся в трудной борьбе трофей. Он сделал лишь одну остановку на середине пути, чтобы поцеловать Лили. Избавляя жену от одежды, он покрывал поцелуями ее тело.

– Пожалуй, тебе во всей округе нет равных, – сказала Лили, едва успев отдышаться. Лукаво улыбнувшись, добавила: – А вот насчет всей Франции – не уверена.

– Не спеши с выводами, дорогая, – со смехом ответил Паскаль. – Дай мне немного времени, и я стану лучшим во всей Европе.

– Дай мне знать, когда завоюешь и Азию, – сказала Лили, блаженно улыбаясь.

– Зачем мне Азия? Кстати, Тибет – очень милый уголок. А Гималаи – сплошные горные пики и глубокие ущелья.

Лили потянула мужа на себя.

– Вы могли бы с тем же успехом попытать счастья в швейцарских Альпах, месье шевалье.

Что он и сделал.

Глава 20

Стратегия Лили достигла цели. В течение десяти дней, последовавших за воскрешением младенца, Паскаль наблюдал постепенное возвращение к прежней непринужденности в отношениях. Не только он смеялся и шутил вместе со всеми, но и над ним время от времени подшучивали, хотя и с некоторой оглядкой. Все-таки обстоятельства рождения Джозефа-Жана наложили свой отпечаток на отношение к нему жителей Сен-Симона. Его медицинские навыки были все так же востребованы, однако в личной жизни Паскаль старался соответствовать той репутации, что создала для него Лили. И никаких трудностей при этом он не испытывал.

Паскаль мог бы сказать, что полностью доволен жизнью, если бы не одно «но». Хотя в замке на холме веселье по-прежнему било ключом и каждый день приезжали все новые гости, Жан-Жак ни разу не спросил у своего управляющего, как обстоят дела с будущим урожаем. Лили тоже не получала никаких вестей от брата, что совсем не удивляло Паскаля. Ему лишь было обидно за жену, чья любовь к брату, увы, оказалась не взаимной.

«С другой стороны, может, даже и хорошо, что Жан-Жак не стремится увидеться с сестрой…» – думал Паскаль. Он в раздражении бросил перо на стол. Завтра в очередной раз следовало заплатить работникам и он исправно заполнял бухгалтерские книги. Все расходы были записаны, но вот расплачиваться с поставщиками он мог только обещаниями. Собственные же ресурсы были у него на исходе. Понятно, что денег будет в избытке, когда удастся сбыть урожай, но до начала сбора винограда оставалось еще две недели, и к этому времени надо было нанять винодела, а также подготовить винокурню и бочки для вина.

В конце концов, Паскаль решил, что с него хватит. В четыре часа пополудни Жан-Жак, наверное, уже должен был встать с постели. Хотя не исключено, что как раз в это время он решил прилечь, чтобы отдохнуть перед предстоящей оргией. О том, что в замке регулярно происходили оргии, Паскаль знал. Дочерей и жен виноградарей часто нанимали на работу в замке с тех пор, как вернулся герцог, и о том, что они там видели, женщины рассказывали родне, а потом услышанное обсуждалось за работой в виноградниках. Так что Паскаль был хорошо информирован.

Взяв со стола бухгалтерские книги, он заглянул в огород. Лили подвязывала помидоры, увешанные тяжелыми плодами, и вид у нее был очень довольный.

– Я ненадолго отлучусь, герцогиня, – сказал Паскаль.

Лили с улыбкой выпрямилась. Нос у нее был испачкан землей, а коса растрепалась.

– К ужину вернешься? – спросила она.

Паскаль перегнулся через изгородь и поцеловал ее в губы.

– Надеюсь, что вернусь гораздо раньше. А что у нас на ужин?

– Месье Уолбер принес ветчину. – Лили смахнула волосы с лица, испачкав землей еще и щеку. – Он сказал, что чувствует себя гораздо лучше.

– Хм… – Паскаль залюбовался женой. – Но увидишь, как только он окончательно придет в себя, сразу начнет уплетать масло, сливки и прочие жирные вкусности, от которых ему и стало плохо.

– Зато у нас мясо не будет переводиться, – с улыбкой заметила Лили.

– Вполне возможно. – Паскаль снова ее поцеловал. – А где Фасолинка?

– Убежала гоняться за кроликом – нашим завтрашним ужином, если, конечно, она не забудет принести его в дом.

– Слава богу, у нас есть Фасолинка – замечательная охотница.

– Я бы не стала переоценивать возможности Фасолинки, – сказала Лили. – Гораздо ценнее то, что у нас есть мясник, а у мясника – хроническое воспаление желчного пузыря, благодаря которому мы не останемся без мяса.

– Согласен. Мы славно устроились, герцогиня. Жди меня к ужину. – Паскаль еще раз поцеловал жену и отправился в замок с бухгалтерскими книгами под мышкой.

Он отвечал на приветствия и улыбки, но настроение у него портилось с каждой минутой, с каждым шагом, приближавшим его к цели.

Когда Паскаль постучал в дверь замка, ему открыл вполне солидный дворецкий в ливрее. Окинув визитера взглядом, дворецкий вопросительно приподнял бровь.

– Я пришел к герцогу по делу, – сообщил Паскаль. – Я Ламартин, его управляющий.

Дворецкий был явно удивлен.

– Месье Ламартин, герцог занят. Я не знаю, когда…

– Сейчас же! – перебил Паскаль. Он успел заметить, что хозяин замка не только нанял нового дворецкого, но и обил шелком стены замка, а также уставил его красивой новой мебелью. – Да-да, сейчас, – повторил Паскаль.

Дворецкий пожал плечами и прошел к двери, ведущей в библиотеку. Распахнув ее, доложил хозяину о посетителе.

Жан-Жак сидел, развалившись в кресле и водрузив ноги на табурет, а в руке держал бокал с коньяком. И он был в библиотеке не один; вместе с ним тут находился дородный вычурно одетый господин, с которым Жан-Жак обменивался саркастическими замечаниями, касавшимися, очевидно, кого-то из гостей.

Паскаль мгновенно узнал дородного джентльмена, и с трудом подавил приступ тошноты. К несчастью, Жан-Жак, по всей видимости, попал под тлетворное влияние графа Мориса Пасси. Паскаль встречался с ним пять лет назад, когда граф был в Англии с визитом. Впрочем, граф едва ли его запомнил.

Но Паскаль-то запомнил Мориса Пасси на всю жизнь. Никто не внушал ему большего отвращения, чем этот… вполне вроде бы приличный джентльмен.

Пасси был человеком весьма влиятельным, способным возвысить того, кому благоволил, и уничтожить того, кого считал недругом. Что еще хуже – он разрушал не только карьеры, но и души. За год, последовавший после встречи с Пасси, Паскаль успел навести о нем справки и теперь знал о графе куда больше, чем тому хотелось бы. И, судя по всему, знакомство с Пасси не сулило герцогу ничего хорошего.

И если в тот недоброй памяти вечер, когда Жан-Жак прогнал сестру из замка, рядом с ним был Пасси, то поведению Жан-Жака имелось объяснение…

– Ваша светлость… – во второй уже раз сказал дворецкий и покашлял, надеясь привлечь к себе внимание хозяина.

– Что опять?… – с раздражением спросил герцог. – Я ведь сказал, что не желаю, чтобы меня беспокоили. – Он даже не дал себе труда повернуться к двери.

– Но с вами пожелал увидеться джентльмен…

Гость коснулся плеча дворецкого, и слуга попятился. А Паскаль вошел и закрыл за собой дверь.

– Ваша светлость, – заявил он, – я желаю с вами переговорить без посторонних.

Жан-Жак стремительно обернулся.

– Вы?! – воскликнул он, с глухим стуком опустив ноги на пол. – Как вы смеете являться ко мне без приглашения?!

– Я здесь благодаря вашему дворецкому, у которого, очевидно, благоразумия больше, чем у вас.

– Кто этот наглый выскочка?! – в возмущении воскликнул Пасси. Цвет его лица, и так нездорово красный, сделался свекольным.

– Ламартин, мой управляющий, – ответил Жан-Жак, лениво махнув рукой в направлении Паскаля. – Простите его. То, что ему недостает в воспитании, он восполняет раздутым представлением о собственной значимости.

– Вы так думаете? – с невозмутимым видом осведомился Паскаль. – Возможно, дело не в моем раздутом самомнении, а в отсутствии у вас чувства ответственности. Кто-то ведь должен заниматься Сен-Симоном, если вам недосуг.

– Как вы смеете разговаривать с герцогом в таком тоне?! – брызжа слюной, воскликнул Пасси.

Паскаль лишь мельком взглянул в сторону графа.

– Это не ваше дело, месье.

– Месье Ламартин, – возмутился Жан-Жак, – не забывайтесь! Вы обращаетесь к самому графу Пасси!

– Доброго вам дня, – бросил Паскаль в сторону графа и вновь обратился к брату своей жены. – То, что я собираюсь вам сказать, касается вашего поместья и вас. Только вас, ваша светлость.

– Вы можете говорить в присутствии графа. Давайте побыстрее покончим с этими вашими делами. Я хочу вернуться к прерванной вами беседе.

Паскаль пригляделся к Жан-Жаку и заметил расширившиеся зрачки и остановившийся взгляд.

– Как вам будет угодно, – сказал он. Интересно, сколько времени герцог баловался опийной настойкой? – У нас с вами есть договоренность относительно виноградников, но вы не выполняете своих обязательств.

– Ситуация изменилась, – пожав плечами, сказал Жан-Жак.

– Вы написали мне два месяца назад о том, что вам удалось получить в свое распоряжение солидную сумму, которую вы желаете вложить в поместье. Тогда же вы написали, что собираетесь в ближайшее время вернуться в Сен-Симон. Но вы этого не сделали.

– Не знал, что обязан перед вами отчитываться, месье, – с усмешкой произнес Жан-Жак, глотнув коньяку. Вращая бокал двумя пальцами, он скривил губы, давая понять, что ему ужасно скучно.

– Будучи вашим управляющим, я действовал от вашего имени – как вы и распорядились, – сказал Паскаль. – Это было в двадцатых числах мая. Сейчас конец августа, а приобретенные мной материалы так вами и не оплачены. И работникам я тоже вынужден платить из своего кармана. Вы уже десять дней как здесь, а до сих пор не потрудились рассчитаться со мной. Почему?

Герцог пожал плечами.

– Я все время был занят.

– Заняты? – с сарказмом в голосе переспросил Паскаль. – Что ж, полагаю, что развлекаться все ночи напролет – довольно-таки утомительное занятие.

– Что вы можете знать об этом?! – Жан-Жак смерил Паскаля презрительным взглядом. – Вы даже не в состоянии прилично одеться, когда приходите ко мне. И, к слову сказать…

– Да, к слову, – кивнул Паскаль. – Так что же вы собирались еще мне сказать?

Жан-Жак бросил взгляд в сторону Пасси – тот внимательно прислушивался к разговору – и, нахмурившись, проворчал:

– Как вы смеете являться сюда и со мной торговаться?!

– Смею! Потому что у меня есть определенные обязанности, как и обязательства перед людьми. Напомню вам, что я согласился работать на вас на определенных условиях. И вы с этими условиями согласились. – Паскаль подошел к столу и швырнул на него бухгалтерские книги. – Я требую, чтобы вы ознакомились с содержанием этих книг и затем выписали мне чек на указанную сумму. Тем, кто на вас работает, надо платить, и я – не исключение.

– Даже так? – с циничной усмешкой пробормотал Жан-Жак.

– Даже так, – кивнул Паскаль, с трудом справившись с приступом ярости. – Полагаю, я достаточно четко объяснил вам свое финансовое положение при нашей первой встрече. Оно осталось неизменным – разве что карманы мои опустели еще больше в результате того, что я вынужден был в ваше отсутствие оплачивать труд ваших работников из собственных средств.

– Что подтверждает вашу глупость. Я ведь говорил вам, чтобы вы взяли кредит, – сказал герцог.

Паскаль обвел взглядом комнату. Библиотека, как и вестибюль, претерпела изменения и выглядела богаче.

– Я не могу расплачиваться с рабочими обещаниями, – заявил он.

Паскаль чувствовал на себе пристальный взгляд Пасси. Очень хотелось верить, что граф его не узнавал.

– Ладно, хорошо, – сказал Жан-Жак, рассматривая свои ногти. – Оставляйте свои книги здесь. Я займусь ими, когда найду время.

– Боюсь, что это невозможно, – возразил Паскаль. – Я требую, чтобы вы занялись ими немедленно.

Герцог привстал и процедил сквозь зубы:

– Что вы себе позволяете? Кто вы такой, чтобы так со мной разговаривать?

Паскаль промолчал и криво усмехнулся, когда Жан-Жак вновь опустится в кресло. Было совершенно очевидно: герцог не хотел, чтобы Пасси узнал о том, что женщина, говорившая с ним во дворе замка, была его сестрой. И уж тем более он не хотел, чтобы Пасси узнал, за кем была замужем его, Жан-Жака, сестра.

Впрочем, Паскаль тоже этого не хотел. Он слишком хорошо знал, кто такой Пасси. Этот человек был способен на любую подлость.

– Я женатый человек, и я отвечаю за благополучие моей жены, – проговорил наконец Паскаль. – И моя жена – одна из тех, кому завтра нечего будет есть, если ее муж не получит жалования. Вы же не хотите, чтобы моя жена голодала? – добавил он с усмешкой.

Пасси, прищурившись, переводил взгляд с Паскаля на графа. Этот хитрый лис чувствовал, что они многого не договаривали.

– Хорошо, – сказал Жан-Жак, явно нервничая. – Я заплачу вам. Я расплачусь за все, что задолжал вам вплоть до сегодняшнего дня. Но ни франка больше я не дам на эти ваши жалкие виноградники.

Паскаль замер на мгновение.

– Что вы хотите этим сказать? Что значит ни франка больше? Вы ведь намерены исполнять свои обязательства?

– Я заключил с вами договор от отчаяния, – сказал герцог, стараясь не встречаться с Паскалем взглядом. – Теперь я больше не испытываю нужды, поэтому не вижу смысла бросать на ветер деньги ради урожая, который не даст мне приличной выгоды ни в этом году, ни в следующем.

Пристально глядя на собеседника, Паскаль проговорил:

– Вам нужны виноградники, чтобы вы могли и впредь получать доход от вашего поместья. Вы не можете позволить себе лишиться этого дохода.

– Мне не нужно ни это поместье, ни тот доход, который оно, возможно, когда-нибудь начнет приносить, – ответил герцог.

Паскаль нахмурился.

– Тогда каким же образом вы рассчитываете расплатиться по ссуде, которую взяли?

Пасси рассмеялся – смех у него был противный, лающий – и громко сказал:

– Давай, Жан-Жак, скажи ему, чтобы не мучился. Скажи все этому выскочке, а после вышвырни его отсюда!

Жан-Жак самодовольно усмехнулся и закинул ноги на табурет.

– Мне не понадобилось брать ссуду. Я справился сам.

– Как? – встревожился Паскаль. – Что именно вы сделали?

– Я выиграл состояние, – ответил Жан-Жак и сделал глоток коньяка. – Никаких процентов платить не надо, потому что я никому ничего не должен. Я богатый человек, поэтому больше в вас не нуждаюсь. И уж точно мне совершенно ни к чему эти чертовы виноградники.

Паскалю сделалось не по себе. Он тяжело опустился в кресло и попытался прийти в себя.

– Играя, вы поставили на кон Сен-Симон? – спросил он со вздохом.

Жан-Жак пожал плечами.

– А что же еще? Больше у меня ничего не было. Да и пользы от него не было никакой.

– Вы доверили судьбу Сен-Симона прихоти рулетки и…

– Вообще-то мы играли в карты, – перебил Жан-Жак. – И госпожа Удача была со мной. Я не мог проиграть.

И тут Паскаль взорвался.

– Мне наплевать, кто там был с вами! – заорал он, ударив кулаком по подлокотнику кресла. – Вы рисковали всем своим состоянием, не думая ни о ком, кроме себя! Вы хоть раз подумали о людях, которые здесь живут? У них ведь тоже есть память рода, есть семейные реликвии и предания, и последние тридцать лет им явно не везло с герцогами!

– Я никак не пойму, почему это вас так заботит, – проворчал Жан-Жак. – Вы ведь здесь лишь потому, что я из жалости позволил вам тут поселиться.

– Я здесь потому, что сам так решил, ваша светлость! – в гневе прокричал Паскаль. – И мне есть, что вам сказать. Возможно, после того как я закончу отчитываться, вы измените свое мнение о виноградниках.

– Своего мнения я не изменю, – в раздражении заявил Жан-Жак. – Но уж если не существует иного способа избавиться от вас, то так тому и быть. Валяйте, докладывайте…

Паскаль взял со стола первый гроссбух и, бросив взгляд на Пасси, сказал:

– Чтобы дать пояснения по всем позициям, понадобится некоторое время.

Жан-Жак проглотил наживку и проговорил:

– Что же, нет смысла заставлять вас скучать, Морис. – Он махнул рукой в сторону двери. – Идите же… Если увидите Виолетту, скажите ей, что я о ней не забыл.

Ни слова не говоря, граф покинул библиотеку, перед выходом бросив на Паскаля очень пристальный взгляд.

Дождавшись, когда за Пасси закроется дверь, герцог проворчал:

– Право, с чего вы взяли, что можете говорить…

– Помолчите, – перебил его Паскаль. – И возьмите себя в руки, ничтожество! Прошу меня не перебивать. – Паскаль швырнул гроссбух на стол и тяжелым взглядом пригвоздил Жан-Жака к креслу. – Я знаю, как вы поступили со своей сестрой. Вашим действиям нет ни прощения, ни оправдания. Но вы – герцог, и потому, как я полагаю, считаете, что вам все дозволено, не так ли?

Жан-Жак мрачно смотрел на Паскаля, и руки его дрожали.

– Вы абсолютно правы, я – герцог. И вы не смеете говорить со мной в таком тоне.

– Еще как посмею, – тихо сказал Паскаль. – Так вот, я не желаю смотреть, как вы пускаете на ветер то, что создавалось многими поколениями ваших предков, которые заслужили доверие и любовь подданных именно тем, что целиком посвящали себя этой земле и этим людям. Вы имеете хоть каплю уважения к тем, кто зависит от вас, Жан-Жак?

– Разумеется, – ответил герцог, вращая в пальцах бокал.

– Тогда докажите это. Оплатите свои счета. – Паскаль открыл гроссбухи. – Здесь все учтено. Проверьте мои цифры. Вы ведь умеете считать?

Жан-Жак, судя по его лицу, готов был вцепиться своему управляющему в горло.

– Да, я умею считать, черт вас дери.

– Тогда считайте. Я подожду.

– Если бы не моя сестра… – пробормотал Жан-Жак, доставая из выдвижного ящика бланки платежных поручений.

– Если бы не ваша сестра, – с нажимом проговорил Паскаль, – я бы уже давно размозжил вам голову о стену. Но мне дорога ваша сестра, а она все еще продолжает любить вас, пусть уже и не так, как раньше. И потому я вас пощажу.

– Вы наглый мерзавец! – заорал герцог. – Как у вас хватает дерзости говорить, что вы любите мою сестру?! Я же видел, до чего вы ее довели! Я был в ужасе, слышите вы меня, я был в ужасе, когда увидел ее. Я принял Лили за нищенку!

– И вы не замедлили тут же ей об этом сообщить, – заметил Паскаль, стараясь держать себя в руках. – И не говорите, что сказать ей об этом вас побудила братская любовь. Смею предположить, что вам вообще никогда не было до нее дела. А зря, Жан-Жак. Лили – замечательная женщина. Спросите у местных жителей, если вы мне не доверяете.

Герцог уставился на Паскаля, раскрыв рот от удивления. Потом воскликнул:

– Вы что, влюбились в нее?! – Он хлопнул ладонью по столу. – Невероятно! Так вот в чем дело!..

– Нет, дело в том, что вы должны оплатить счета и выполнить свои обязательства. Если вы сейчас откажете мне в финансировании, урожая не будет. Некому будет полоть, некому будет подрезать растения. Некому будет собирать виноград, давить его и заливать сусло в бочки. Ваш урожай сгниет на корню.

Паскаль уперся ладонями в стол и чуть подался вперед, глядя Жан-Жаку прямо в глаза.

– И вы сгниете вместе со своим урожаем, – продолжал он. – Вы уже наполовину сгнили. Ваш драгоценный граф Пасси об этом позаботился. И он проследит за тем, чтобы довести дело до конца. Опий в вине, дикие оргии, политические игры – все это только начало. Он оплетет вас своей паутиной, он высосет вас до дна, а потом вышвырнет за ненадобностью.

Жан-Жак поежился и, заикаясь, пробормотал:

– Как… как вы смеете?…

– Я смею, потому что знаю, о чем говорю. И кто-то должен вас предупредить. Я знаю, на что способен этот человек. Господи, я ведь видел, на что он способен! – Паскаль судорожно вздохнул – тот день встал у него перед глазами во всех своих отвратительных подробностях.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – сказал Жан-Жак. – Откуда вам знать хоть что-то о графе Пасси? – Герцог презрительно скривил губы. – Ведь вы – безродное ничтожество. Только зависть заставляет вас говорить гадости о тех, кто выше вас.

Паскаль решил пропустить слова герцога мимо ушей. Поднявшись на ноги, он провел ладонью по волосам. Наверное, он мог бы сейчас уйти, но ведь кто-то должен был спасти Сен-Симон и его обитателей от глупости герцога…

– Я говорю лишь о том, что знаю, – сказал Паскаль. – И как-то раз мне пришлось спасать того, с кем ваш друг решил развлечься. Парень едва не умер. Ему было всего пятнадцать, и он служил конюхом.

Жан-Жак побледнел.

– Нет, я вам не верю, – пробормотал он. – Пасси не такой, он любит только женщин. Я, знаете ли, сам видел…

– Не сомневаюсь, что видели, – сказал Паскаль. – Пасси не может жить без извращений. Но он не ограничивает себя одним только женским полом.

– А может быть, вам… Может, вам все же лучше рассказать мне, что именно вы имеете в виду, – с дрожью в голосе проговорил Жан-Жак.

Паскаль тяжко вздохнул.

– Тем утром, когда я увидел Жульена, я не знал, что убьет парня быстрее – повреждения внутренних органов или потеря крови. К счастью, он выжил, хотя и остался увечным на всю жизнь. Пасси не только лишил его невинности, но и едва не лишил рассудка.

– Мальчик заявил о нападении? Он назвал имя Пасси?

Паскаль промолчал.

– Вот! – с ликованием воскликнул Жан-Жак. – Я так и знал!

– Он ничего не сказал, – сквозь зубы процедил Паскаль, – потому что Пасси лишил его языка в самом буквальном смысле. Вырезал у парня язык, после того как надругался над беднягой.

Жан-Жак смертельно побледнел.

– Нет… – застонал он. – О боже, нет!

– Да, так и было. Но Пасси не приходило в голову, что Жульен умел читать и писать. Вот какого друга вы себе нашли, ваша светлость.

– О господи… – прошептал Жан-Жак. – Где же это случилось? И каковы доказательства?

– Случилось это в Англии, в графстве Девон. Спросите у своего друга, бывал ли он когда-нибудь в Хедингтон-Хилл-Холле. Пять лет назад там произошла встреча торговых представительств двух стран – обсуждались перспективы торговли с Китаем.

– А вы что там делали? Может, тоже служили на конюшне? – с глумливой усмешкой поинтересовался Жан-Жак.

Паскаль сохранял спокойствие.

– Нет, я не служил на конюшне. Я участвовал в переговорах в качестве советника. Приемный отец пригласил меня поехать с ним, поскольку я тогда только вернулся из Азии, где по его поручению занимался поисками новых торговых путей.

– Вот как?… – в растерянности пробормотал Жан-Жак.

А Паскаль между тем продолжал:

– В тот вечер Пасси был не в настроении, поскольку переговоры пошли не совсем так, как бы ему хотелось. Я помню, что мне он тогда показался взвинченным и даже агрессивным. Граф ушел сразу после ужина, сказав, что хочет пораньше лечь спать.

– Но он не пошел спать?

– Нет, сразу – нет. Пасси отправился на конюшню, находившуюся на достаточном отдалении от главного здания. В главном же здании громко играла музыка, и там вообще было довольно шумно, так что он мог не опасаться того, что крики беззащитного мальчика будут услышаны.

Жан-Жак судорожно сглотнул.

– И вас попросили прийти на помощь? Но почему?

Паскаль снова опустился в кресло.

– Потому что человек, который нашел Жульена утром, работал на моего приемного отца. И он знал, что я смогу помочь. – Тяжко вздохнув, Паскаль уставился на свои руки.

Боже, он никогда не забудет, каким впервые увидел Жульена. Тот беспомощно всхлипывал, лежа в лесу, где оставил его умирать Пасси. Тело несчастного сводила судорога невыносимой боли, рот был полон крови, а нижняя часть тела тоже была залита кровью. Жизнь медленно и мучительно вытекала из него…

– Я потратил почти все утро на то, чтобы остановить кровь, – продолжал Паскаль. – А большую часть дня зашивал раны. Жульен не мог кричать, он лишь мычал и всхлипывал. Разумеется, он навсегда остался немым.

– Это случилось в Англии, говорите? И вы думаете, что я вам поверю? В Англии вы не имеете права лечить без лицензии. Вас бы давно посадили в тюрьму.

– У меня есть лицензия, – заявил Паскаль. – И получил я ее как раз для того, чтобы не сидеть в тюрьме. Но я не рассказываю о ее наличии, поскольку не беру денег за работу. По крайней мере, за эту работу.

– Как же так? Почему не берете? А на бедность жалуетесь… – пробормотал Жан-Жак.

– Я не жалуюсь на бедность. Да и какая вам разница, как я зарабатываю на жизнь? И если уж начистоту… Вы же понимаете, что жалование, которое вы мне обещали, но, кстати, так и не заплатили, нельзя назвать иначе, чем жалкой подачкой.

Щеки Жан-Жака сделались пунцовыми.

– Тогда зачем вы вообще тут работаете?

– Я уже отвечал на этот вопрос. Потому что я так решил.

– Тогда вы мошенник! Вы ввели в заблуждение мою сестру и меня, давая понять, что вы – садовник. А теперь вы называете себя лекарем…

– Я получил медицинское образование, и у меня даже диплом имеется, – сквозь зубы процедил Паскаль. – Но я называю себя ботаником, так как у меня и по этой дисциплине есть научная степень, да будет вам известно.

– С какой стати я должен вам верить? – стоял на своем Жан-Жак.

Паскаль помолчал, подбирая ключ к человеку, которого теперь воспринимал совсем не так, как прежде. То, что делал сейчас Паскаль, было сродни тщательному медицинскому осмотру – только в данный момент ревизии подвергалась личность пациента. И, как всегда при постановке диагноза и выборе методов лечения, доктору требовалось сохранять спокойствие. А у Паскаля, увы, терпение было на исходе. «Но ведь и с Лили вначале было нелегко…» – напомнил он себе.

Мысленно досчитав до тридцати, Паскаль вновь заговорил:

– Я говорил вам только правду. И про Пасси тоже – все правда.

– У вас нет доказательств, – упорствовал Жан-Жак.

– Жульен все предельно ясно изложил.

– Тогда что с ним сейчас? Где он? Вы можете его предоставить?

– Я не намерен никого вам предоставлять. Я целый год держал его подле себя, поддерживая в самый трудный для него период жизни. А затем я отвез его в монастырь, о котором был наслышан, и оставил парня там для дальнейшего выздоровления. – Он умолк, вспоминая тот день, когда передал Жульена заботам Дома Бенетарда, взявшего мальчика под свое крыло. – И Жульен останется в монастыре Святого Кристофа до конца жизни, – продолжал Паскаль. – Он недавно принял постриг. Вы можете навести справки у аббата, если не желаете верить мне.

– Тогда почему Пасси вас не узнал? – спросил Жан-Жак. – А Морис гордится тем, что у него прекрасная память на лица…

– В Хедингтоне было довольно много людей. Я же имел весьма скромный статус советника. А вот мой приемный отец – куда более важная персона, и его Пасси, скорее всего, помнит. Графа Рейвена трудно забыть.

Герцог уставился на Паскаля так, словно у него внезапно выросла вторая голова.

– Граф Рейвен – ваш приемный отец?! – изумился он.

– Да. И он тоже скажет вам, что я говорю правду о Пасси. Но у меня возникает вопрос… – в задумчивости протянул Паскаль. – Чего же Пасси хочет от вас?

– Но… Он ничего не хочет, – заявил Жан-Жак. – Мы просто друзья, вот и все.

– У графа Пасси нет друзей, у него есть марионетки. И я не исключаю того, что это он устроил ваш баснословный карточный выигрыш. Но для чего ему это понадобилось?… – Паскаль встал и начал ходить по комнате, напряженно размышляя.

Герцог покачал головой, и на лбу у него выступили бисеринки пота.

– Нет, я не могу в это поверить, – проговорил он.

Паскаль пристально взглянул на него.

– Почему вы не можете в это поверить, Жан-Жак? И знаете… Я, пожалуй, мог бы рассказать вам, как дальше будут развиваться события… Скажите, ведь это Пасси предложил вам сыграть по-крупному?

Герцог нерешительно кивнул.

– Так я и думал, – с улыбкой сказал Паскаль. – Он привел вас в закрытый клуб, где ставки невероятно высоки, не так ли?

– Но откуда вы знаете?! – снова изумился Жан-Жак.

– Все очень просто, – усмехнулся Паскаль. – Вероятно, ему стало известно о ваших долгах от одного из своих ручных банкиров. Затем он организовывает для вас игру в карты, где вы выигрываете, причем выигрыш превосходит ваши самые смелые надежды.

– Но как можно такое подстроить? – спросил Жан-Жак. – Я выиграл честно, и в начале игры не обошлось без нескольких пугающих проигрышей.

– Ну конечно!.. – закивал Паскаль. – Видите ли, все должно было выглядеть более или менее правдоподобно. Это вам пришло в голову поставить на кон поместье? Или это была его идея?

– Его, – признался Жан-Жак; с каждым мгновением он выглядел все более испуганными и жалким. – Граф сказал, что это – единственный выход. Сказал, что ни один банк не даст денег под заклад Сен-Симона, потому что на протяжении многих лет это поместье остается убыточным. И это правда. Я нигде не мог получить ссуду. А он сказал, что я мог бы рискнуть. И тогда либо выиграю состояние, либо навсегда избавлюсь от головной боли из-за поместья.

– Спасибо за честность, – сказал Паскаль. – Но остается вопрос: зачем ему понадобилось затруднять себя? Что вы должны будете ему предложить? Ведь у него хватает своих денег и своей недвижимости… Скажите, у вас ведь нет полезных политических связей?

– Как я вам уже говорил, мы просто друзья, – в раздражении проговорил Жан-Жак. – Не понимаю, почему вам в каждом углу чудится заговор…

– Не понимаете? – Паскаль пожал плечами. – Ну, вероятно, это потому, что вы не знаете о своем друге то, что знаю я. После того, что случилось с Жульеном, я взял на себя труд выяснить об этом человеке все, что только возможно, и мне помогал мой приемный отец. У него много полезных связей в британском правительстве.

– Лорд Рейвен?… – пробормотал Жан-Жак.

– Да, он самый, – сказал Паскаль, усмехнувшись. – Так вот, мы обнаружили, что Пасси уже несколько лет находится под наблюдением британского правительства.

– Но почему? – Жан-Жак нервно облизнул губы.

– О, по целому ряду причин. Между прочим, французы тоже за ним пристально приглядывают. А он верен лишь самому себе, и для него не существует иных интересов, кроме своих собственных. Что вновь приводит нас к вам, Жан-Жак.

– Но ведь я – никто. Да, конечно, у меня есть титул, но какая ему польза от моего титула? И у меня нет никаких политических связей.

Паскаль задумался, потом вновь заговорил:

– Он, должно быть, планирует использовать вас как разменную пешку в одной из своих игр. И для этого ему необходимо, чтобы вы были богаты и находились у него под колпаком. И знаете… Скажите, этот затянувшийся домашний праздник – его идея или ваша?

– Его, – буркнул Жан-Жак. – Пасси знает, что я терпеть не могу деревню, но он сказал: пригласив гостей в Сен-Симон, я произведу «нужное впечатление на нужных людей».

– А гости кто? Ваши знакомые?

– Выбор гостей был за ним. Он сказал, что хочет, чтобы я вошел в узкий круг влиятельных персон.

– Их имена… – проговорил Паскаль.

Жан-Жак стал оглашать список, и с каждым названным именем Паскаль все яснее понимал происходящее. Он хоть и удалился от мира на два года, но благодаря Николасу был в курсе событий, поскольку регулярно получал письма. В частности, Николас в одном из писем упомянул о деятельности некой группы бонапартистов. Правда, он не упоминал Мориса Пасси, но более половины имен гостей были Паскалю знакомы по тому письму. Луи Наполеон Бонапарт, в настоящее время находящийся в изгнании в Англии, вероятно, готовил еще один переворот, и Пасси, очевидно, стоял за этим заговором.

– Что вы на меня так смотрите? – нервно спросил герцог.

– Вас, Жан-Жак, используют в очень опасной игре, – ответил Паскаль. – Я начинаю понимать, почему Пасси выбрал именно вас. Вы не мелькали в обществе целых три года, верно? А теперь, после довольно непродолжительного присутствия в светских столичных кругах, вы вновь удаляетесь в глушь, в Сен-Симон, но при этом имеете достаточно средств, чтобы устраивать пышные увеселения для своих гостей.

– Да. И что же?…

– Это означает, что Пасси и его друзья – заговорщики, а вы, ни о чем не догадываясь, предоставляете им удобную возможность плести политические интриги.

– О каком заговоре речь?… – в ужасе пролепетал герцог.

– Я бы предпочел не говорить об этом до поры до времени.

Вначале надо было, чтобы Пасси убрался отсюда, а организм Жан-Жака очистился от опиума, которым настойчиво потчевал его граф, делая из него безвольную марионетку. Пасси знал счет своим деньгам, и каждый франк, вложенный в Жан-Жака, окупился бы сторицей. Но если бы король Луи-Филипп узнал о заговоре, все заговорщики оказались бы в тюрьме, если не на плахе.

– А теперь слушайте меня очень внимательно, – продолжал Паскаль, взвешивая каждое слово. – Пасси вас использует. Он эксплуатирует ваше тщеславие и приучает вас к опиуму, чтобы иметь над вами абсолютный контроль. А со временем, чтобы добиться от вас всего, чего он пожелает, ему будет достаточно лишить вас ежедневной порции опиума. И вы приползете к нему на коленях и сделаете для него все, что он потребует, вот так-то, Жан-Жак.

Герцог густо покраснел.

– Откуда вы узнали, что я принимаю опий?

– Натренированный глаз. – Кивнув на бокал с коньяком, Паскаль спросил: – Как долго вы пьете это?

– Я… Я не знаю точно, – в растерянности пробормотал Жан-Жак. – Возможно – месяца два?

– И сколько бокалов в день? Один? Пять? Десять?

– Примерно пять, – признался Жан-Жак.

Паскаль оценил бледность его кожи, а также дрожь в руках и вынес вердикт:

– Если вы прекратите принимать опий прямо сейчас, я смогу вам помочь. Я дам вам одно средство, которое сделает отмену зелья не такой мучительной. Но я даю гарантию: если будете продолжать в том же духе, ситуация усугубится настолько, что помочь вам никто уже не сможет. И тогда вы навсегда окажитесь в полной власти Пасси.

Жан-Жак кивнул. Вид у него был довольно жалкий.

– Кстати, о Пасси… – продолжил Паскаль. – На вашем месте я бы избавился от него под благовидным предлогом. И чем быстрее, тем лучше. Вы в опасности, и весьма вероятно, все закончится тем, что вас принесут в жертву. Если что-то случится, Пасси, не моргнув глазом, предаст вас, чтобы спасти собственную шкуру.

– Я… Я чувствую себя круглым дураком, – прошептал Жан-Жак. – Но мне никогда даже в голову не приходило… Я так гордился тем, что меня приняли в круг избранных.

– Вы действительно вошли в их круг, но эти люди – не самая подходящая для вас компания, Жан-Жак. Вы никогда не станете одним из них – и слава богу. Вам нравится красивая жизнь, вы любите предаваться удовольствиям, и вы любите дружеские компании. А эти люди знать не знают, что такое дружба.

– Мне никогда не было с ними комфортно, – с дрожью в голосе пробормотал Жан-Жак. – Но опий помогал. Так как же заставить их уехать?…

Паскаль задумался. Потом с ухмылкой сказал:

– Как насчет эпидемии дифтерита? Ее нетрудно организовать.

– Правда? Но как?

– У меня немало друзей, которые с удовольствием мне подыграют, – продолжал Паскаль. И вдруг поймал себя на том, что ему, как ни странно, все больше нравилось то, что раньше вызывало стойкое неприятие. Оказалось, что шпионаж и контршпионаж – занятие вполне увлекательное. Теперь-то он стал понимать Николаса, которому очень нравилась подобная деятельность. – Так вот, Жан-Жак, я распущу слух, а затем… Уж, будьте уверены, очень скоро ваши слуги разнесут его по всему дому. От поломоек и лакеев слух перекинется на горничных и камеристок, те расскажут своим хозяйкам… и дело сделано.

– Очень умно, – кивнул герцог.

– И вот еще что… когда Пасси придет к вам завтра и спросит, что вы знаете об эпидемии, вы должны сказать ему, что не верите в это, хотя я предупреждал вас о вспышке заболевания.

– Но Пасси не так-то просто обвести вокруг пальца… – пробормотал Жан-Жак.

– Чепуха, – ответил Паскаль. – Мы побьем графа его же оружием. Притворитесь, что вы в отчаянии из-за того, что ваши друзья хотят вас покинуть. Скажите, что не представляете, как останетесь тут в одиночестве. И при этом потрите горло, слегка покашляйте и добавьте, что хотите поехать в Париж вместе с ним.

– Знаете, если кто и мастер плести интриги, то это вы, Ламартин, – заметил Жан-Жак.

– Я начинаю думать, что так и есть, – сказал Паскаль. – Потому что у меня родилась еще одна мысль. Если вы откажетесь от опия прямо сейчас, то к полудню завтрашнего дня вас должно слегка трясти. Вы будете очень бледны, и на лбу у вас выступит испарина. Я, как и обещал, зайду и принесу вам средство, которое облегчит ваше состояние, но дворецкому сообщу, что пришел осмотреть ваше горло. И если уж это их не насторожит… Ну, тогда мне остается только руками развести.

– Не знаю, как отблагодарить вас за помощь, месье Ламартин.

Паскаль улыбнулся.

– Очень просто. Порадуйтесь за сестру. Она чувствует себя здесь в своей стихии. Поверьте, ее любят, очень любят – и я не имею в виду одного себя. Полагаю, вам пора взглянуть на нее по-другому и, возможно, извиниться перед ней. Как вам мое предложение?

Жан-Жак густо покраснел, но все же кивнул.

– Вот и хорошо, – сказал Паскаль. – Мы будем рады видеть вас у себя в любое время. Хотя я бы предпочел дождаться отъезда ваших гостей. Вы должны оставаться в постели и притворяться больным, а если кто-то увидит, что вы выходите из замка, то наша легенда рухнет. И еще… – Паскаль указал на гроссбухи. – Вы могли бы выписать чеки прямо сейчас? Кстати, у вас в этом году будет очень неплохой урожай, если сухая погода продержится. Тогда прибыль будет весьма значительной.

– Прибыль?! – изумился Жан-Жак. – О чем вы говорите?…

– Полагаю, меня не должно удивлять то, что вы не нашли время взглянуть на виноградники. Так вот, они переполнены плодами, здоровыми плодами. Чтобы этого добиться, пришлось проделать громадную работу, и за такой результат вы должны быть благодарны едва ли не каждому трудоспособному мужчине в Сен-Симоне.

– Значит, лоза дала плоды?… Здоровые плоды?…

– Если не произойдет ничего непредвиденного, то у вас будет отличное вино. При условии, что вы наймете хорошего винодела, Жан-Жак.

Герцог встал и подошел к окну. Паскаль последовал за ним и, стоя у него за спиной, посмотрел вдаль, на покрытые лозой склоны.

– Скоро ваше красное вино вновь станет знаменитым. Его будут любить, и им будут восхищаться, – сказал Паскаль.

– Вы действительно думаете, что это возможно?

– Да, я так думаю. Но вначале вы должны оплатить счета.

Жан-Жак вернулся к столу, открыл один из гроссбухов, но почти тотчас прикрыл глаза ладонью и со вздохом пробормотал:

– Не могу сосредоточиться на цифрах…

Паскаль сел напротив него.

– Если вы мне доверяете, я все заполню за вас. Все, что мне нужно, – это ваши подписи на платежных поручениях. – Паскаль быстро заполнил бланки и протянул герцогу перо.

И Жан-Жак, обмакнув перо в чернила, оставил свою подпись везде, где ему велели.

Глава 21

Паскаль был немногословен в тот вечер. Лили знала: нет смысла вызывать мужа на разговор, когда ему хочется помолчать. И потому она не стала ни о чем допытываться. Поскольку же пациентов в этот вечер принимать не пришлось, Лили накрыла ужин раньше обычного. Паскаль ел, но, казалось, даже вкуса еды не чувствовал – витал мыслями где-то очень далеко…

Лили помыла посуду, а ее муж занимался бухгалтерией, как всегда после ужина. Но было ясно: он думал о чем-то другом. Лили подошла к нему со спины и прижала ладонь к его теплой щеке. Паскаль машинально накрыл ее руку своей ладонью. Не добившись от него внимания таким испытанным способом, Лили наклонилась и поцеловала его в щеку.

Он улыбнулся, подняв на нее глаза.

– Прости, герцогиня. Я для тебя сегодня – не лучшая компания.

– Не беда, Паскаль. Меня не надо развлекать. Но я вижу, ты что-то задумал… Может, я чем-нибудь могу помочь?

– Да, но не сейчас. Я обдумываю детальный план того, как пресечь творящееся в замке безобразие. Я говорил с твоим братом сегодня днем.

– И до чего вы договорились?

– Жан-Жак оплатил все счета. Он также решил, что больше не желает развлекать своих друзей.

– Он… что? – Лили прищурилась. – Ну-ка, выкладывай, что ты там с ним делал. Залез ему в голову?

– Ты о чем? – с невинным видом спросил Паскаль. – Мы встретились, и я рассказал ему о том, как обстоят дела с виноградниками. Он остался доволен услышанным и увидел смысл в том, чтобы и дальше вкладывать средства в землю.

– Я думала, что вы об этом с самого начала договорились. Разве не так?

– Да, так. Но Жан-Жак не платил по счетам, и я решил напомнить ему о взятых на себя обязательствах. Оказалось, что он на какое-то время передумал участвовать в возрождении виноградников, но сейчас решил, что должен сосредоточиться на деле. А постоянное присутствие в доме шумных и дурно ведущих себя людей мешает работе.

Лили усмехнулась и пробормотала:

– Хитрый же ты дьявол… Ты ведь покопался у него в голове, да?

– Да, все-таки пришлось вмешаться. Но, честное слово, я действовал очень осторожно. – Паскаль усадил жену к себе на колени, и она прижалась щекой к его груди. – По правде говоря, вначале я был очень груб, но затем Жан-Жак увидел свет…

– Я так и знала… – прошептала Лили.

– Нет, не тот свет, – возразил Паскаль. – Он увидел свет разума. Свет разума в доводах, представленных твоим очень хитрым мужем.

– Понимаю, – отозвалась Лили, покрепче прижимаясь к нему. – Что еще сделал мой очень умный муж?

– Я вызвал эпидемию дифтерии.

– Что?! – Лили вскочила с коленей мужа. И в тот же момент в дверь постучали.

– Должно быть, это ее начало, – с ухмылкой заявил Паскаль.

На пороге стоял отец Шабо, смотревший на хозяев с недоумением.

– Мишель, пожалуйста, проходите, – сказал Паскаль с улыбкой.

– Я получил вашу записку, но я не вполне понимаю, что именно мы должны предотвратить? – пробормотал священник.

– Сейчас объясню, но сначала… Могу я предложить вам стаканчик вина?

– Пожалуй, вино мне не помешает, – пробурчал отец Шабо.

Лили поставила на стол три стакана и откупорила бутылку, а затем и сама села за стол. Она была озадачена не меньше священника. У Паскаля сейчас был самодовольный вид мальчишки, задумавшего всех удивить какой-то грандиозной выходкой.

– Так вот, – со вздохом сказал Паскаль, – мне следует начать с самого начала, но предупреждаю: история будет грустной. – Он начал с Жульена и Пасси и закончил разговором с Жан-Жаком, ничего не утаив.

Лили, ошеломленная, молчала. Молчал и отец Шабо. А Паскаль подытожил:

– Поэтому я намерен всех их отсюда выгнать, а вы мне в этом поможете. Вот, Мишель… – Он достал из кармана список и протянул священнику. – Мне нужно, чтобы вы посетили дома предполагаемых жертв эпидемии. Начнете рано утром и будете ходить весь день или столько, сколько потребуется. Я уже говорил с Пьером, с Чарлзом и со всеми прочими, кто есть в списке. Они все согласились.

Лили с радостным изумлением смотрела на мужа.

– И как все это будет происходить? – спросила она.

– Мари свалится ночью. Эмили уже тяжело болеет. Я позаботился о том, чтобы меня увидели как можно больше людей, когда я заходил в ее дом с медицинским саквояжем. Разумеется, следующим сляжет Джозеф-Жан. Само собой, в домах заболевших должен быть введен карантин, и лишь вы, отец Шабо, как духовное лицо, можете и должны оказывать несчастным всяческую поддержку.

– Нечасто меня призывают участвовать в такого рода розыгрышах, – неодобрительно заметил Шабо. Но тут же добавил: – Ох, чего не сделаешь ради доброго дела?!

– Прекрасно, – кивнул Паскаль. – К сожалению, будут немало встревожены те, кто не посвящен в наши планы, но у нас нет выхода. Надо во что бы то ни стало избавиться от Пасси.

– По поводу Пасси… – нахмурившись, пробормотал отец Шабо. – Речь о крупном мужчине с красным лицом и пренебрежительными манерами?

– Да, это он, – ответил Паскаль. – А почему вы спрашиваете?…

– Сегодня его видели в виноградниках. Он наводил справки о вас с Лили. Ко мне уже приходили трое. Люди волнуются.

Лили с тревогой посмотрела на мужа.

– Он не мог тебя вспомнить?

– Нет, не думаю. – Паскаль покачал головой. – Скорее всего, его озадачило мое неуважительное отношение к столь титулованным особам. Я понимаю, что допустил ошибку, но я был так зол, что гнев застил мне разум. Однако, я уверен, Пасси лишь хотел выяснить, имею ли я какое-то влияние на твоего брата, а если имею, то какое именно. Кто-нибудь ответил на его вопросы, Мишель?

– Увы… Один губошлеп проговорился. Но его имя я называть не стану. Но Пасси теперь знает, что ваша жена – сестра Жан-Жака. Знает и о том, где вы живете и какие о вас ходят слухи. Боюсь, что он может использовать это против вас…

Паскаль снова покачал головой.

– Нет-нет, Мишель. Если вы говорите о маленьком Джозефе-Жане, то этот слух давно почил. – Паскаль с улыбкой посмотрел на Лили. – Моя жена об этом позаботилась.

– Нет, я не об этом. Боюсь, что слух, о котором я говорю, может вызвать у вас чувство неловкости. – Отец Шабо не знал, куда девать глаза.

– Да уж, тот слух, что пустила обо мне Лили, смутит любого, – с ухмылкой заметил Паскаль. Но при взгляде на священника улыбка сползла с его лица. – В чем дело, Мишель? Вы какой-то… слишком уж серьезный.

– Так вы ничего не знаете? – спросил Шабо. – И вы, Лили, тоже?

Лили нахмурилась.

– Понятия не имею, о чем речь.

Священник со вздохом проговорил:

– Я думал, вы слышали, но не придавали значения тому, что слышали, потому что посчитали это бессмыслицей.

– Мишель, переходите уже к существу вопроса, – проворчал Паскаль. – Сен-Симон изобилует слухами. О каком из них речь?

– Наверное, вам это покажется странным, но слух касается вашего происхождения.

– Моего происхождения? – с удивлением переспросил Паскаль. – А что с ним не так? Может, вы о том, что я был усыновлен английской семьей? Но кому до этого дело? И вообще, кто об этом знает?

Отец Шабо вскинул брови.

– Лично я ничего об этом не знал. Когда это было? Вы, кажется, говорили, что жили в Париже?

– Да, я жил в Париже. Мои родители умерли, когда мне исполнилось десять. Да хватит уже тянуть! В чем, собственно, дело?

Отец Шабо в смущении пощипывал переносицу.

– Не знаю, что вы на это скажете, но люди говорят… Люди говорят, что вы – внебрачный сын шестого герцога.

Паскаль в изумлении уставился на священника.

– Да вы шутите!

– Нет, не шучу.

– Но это же… Это переходит всякие границы. Да, я знаю, здешние люди суеверны, но чтобы настолько! – Паскаль взглянул на жену и пожал плечами. – Полагаю, это из-за легенды о том, что земля оживет.

– Да, верно, – согласился отец Шабо. – Слух этот отчасти связан с легендой.

– Впрочем, бастардом меня называли уже не раз. Так что я привык. – Паскаль усмехнулся и подмигнул Лили. – Хотя бастардом герцога я еще не был. Полагаю, это должно сильно поднять мою самооценку. Должно быть, меня записали в родственники к местным Ламартинам и сочинили роман между герцогом и мадам Ламартин.

– К вашему сведению, Анри Ламартин был управляющим в поместье Сен-Симон при шестом герцоге, – проговорил отец Шабо, водя пальцем по столу.

– В самом деле? Что ж, интересно… И теперь понятно, каким образом сложилась моя новая родословная. Хотя все это не может вызывать ничего, кроме смеха. – Паскаль рассмеялся. – Хватит делать серьезное лицо, Мишель. Пусть люди думают, что хотят. Меня это совершенно не интересует.

– Я рад, что вы находите ситуацию забавной, – сказал отец Шабо.

– А как же иначе? Впрочем, есть во всем этом и грустная сторона. Тут все будут очень разочарованы, когда окажется, что мои родители – самые обычные люди, которым кусок хлеба давался столь же тяжело, как и прочим обитателям Сен-Симона. А моя мать… Уверен, что она была всецело предана отцу. И верна ему, конечно. Она никогда бы не взглянула на другого мужчину. Да-да, я в этом абсолютно уверен.

– Скажите, а что случилось с вашими родителями? Если, конечно, вам не слишком неприятно об этом рассказывать.

– Нет, я готов рассказать. Они умерли во время эпидемии тифа в Париже весной 1819 года. Мне тогда было десять лет.

Отец Шабо упорно смотрел на свои руки.

– И что же сталось с вами после смерти родителей?

– Меня поместили в сиротский приют, но через месяц я оттуда сбежал. – Паскаль бросил взгляд на жену. – Вы были правы насчет парижских улиц, герцогиня.

– О, я так сожалею о том, что говорила! – В голосе Лили звучало искреннее раскаяние.

– Да, знаю, – кивнул Паскаль. – Но ты попала в яблочко, хотя я не хотел, чтобы ты это поняла.

Лили ласково коснулась руки мужа.

– Как же ты выживал?

– Понемногу попрошайничал, понемногу воровал. Все было не так уж плохо. Кроме того, я был не один такой. Мы, бездомные мальчишки, объединялись в банды. Порой нам бывало очень даже весело. Особенно в тех случаях, когда удавалось надуть полицейских, – с усмешкой добавил Паскаль.

– И тебя ни разу не схватили? – спросила Лили, живо представив Паскаля мальчишкой, оставившего с носом всю жандармерию Парижа.

– Конечно, нет, – с гордостью заявил он. – Но к началу второй зимы на улице я решил, что мне нужна крыша над головой и еда каждый день. И тогда я устроился поваренком на британский торговый корабль. Готовить я не умел, но решил, что эта должность обеспечит мне неограниченный доступ к запасам продовольствия.

Отец Шабо негромко хохотнул.

– Очень практично…

– Слишком практично, – печально улыбнулся Паскаль. – И эта практичность едва меня не сгубила.

– Тебя поймали, когда ты воровал еду? – спросила Лили.

– Нет. – Паскаль вращал бокал по столу, в задумчивости глядя куда-то вдаль. – Корабль пошел ко дну.

Лили тихо вскрикнула и пробормотала:

– Какой кошмар тебе пришлось пережить.

– Да уж, пришлось. У побережья Суссекса мы попали в шторм, и нас выбросило на скалы. Корабль разбился в щепки. – Паскаль невольно поежился. Ему никогда не забыть оглушающий рев ветра, отчаянные крики и грохот обрушивавшихся на палубу волн. – Я был напуган, чертовски напуган, – добавил он шепотом и помотал головой, словно стараясь выбросить из памяти жуткие воспоминания.

На глаза Лили навернулись слезы.

– Не надо, Паскаль, не мучай себя! – воскликнула она.

– Нет-нет, все в порядке. Когда-то ты спросила меня, как я познакомился с Николасом. Тогда я не мог ответить тебе по ряду причин, но сейчас, кажется, пришло время.

У Лили в горле встал ком. Она помнила слова мужа. «Возможно, когда-нибудь, когда мы будем друг другу доверять, я смогу поговорить об этом с тобой», – сказал он ей тогда.

– Спасибо, Паскаль, – прошептала Лили.

Он посмотрел на нее, и взгляд его был наполнен любовью, – конечно же, он помнил тот вечер.

– Вы бы хотели, чтобы я ушел? – тактично спросил отец Шабо.

– Нет, Мишель, в этом нет необходимости. К тому же… То, что я собираюсь рассказать, возможно, представляет для вас интерес как для священника. Вы до сих пор с пониманием относились ко всему, что происходило здесь с моим участием, и это дает мне надежду, что и сейчас вы все правильно поймете. Признаюсь, все это, от начала до конца, я рассказал только троим, и Николас с Джорджией – двое из этих людей. Кстати, они и есть мои приемные родители. Третий же человек – Дом Бенетард.

Отец Шабо кивнул. Лицо его хранило торжественную серьезность, когда он тихо сказал:

– Я очень польщен…

– Не стоит придавать этому столько значения, – заметил Паскаль. – Просто у меня возникло желание поговорить о себе, что я и делаю. К тому же я считаю вас своим другом.

Однако отец Шабо, судя по его лицу, вовсе не воспринимал этот разговор как всего лишь дружескую беседу. А у Лили было чувство, что муж вот-вот расскажет нечто такое… Расскажет то, что потрясет священника до глубины души.

– Так что же случилось потом? – спросила она, подпирая кулаком щеку.

– Случилось то, что все мы оказались за бортом. Но, в отличие от многих других несчастных, меня не бросило на скалы. Волна вынесла меня обратно в море.

– А ты умел плавать?

– Да, но в такой шторм не имеет значения, умеешь ты плавать или нет. Так-то вот, герцогиня. И все, что я помню… Помню, что вода была очень холодная. Меня нещадно мотало из стороны в сторону, и уже через несколько минут я окоченел. Поэтому перестал бороться. И мне сразу стало хорошо. Я чувствовал, что засыпаю. Все вокруг вдруг стало спокойным и безмятежным, и я увидел свет, прекраснее которого нет ничего. Этот сверкающий белый свет манил к себе и сулил счастье. Там, откуда исходил этот свет, было явно лучше, чем в ледяном бушующем море. И я вошел прямо в это сияние.

Паскаль посмотрел жене в глаза.

– Помнишь, что ты чувствовала, когда наблюдала, как возвращается Джозеф-Жан?

Лили утвердительно кивнула.

– Вот так это и было, но только ощущения казались острее. И казалось, что я сам превратился в свет. Мои мать с отцом тоже находились в этом свете, но слишком далеко, так что я не мог до них дотянуться. Были и какие-то другие люди, но я не мог разглядеть их в том ослепительном сиянии. Однако я точно знал, что они любили меня, и это было чудесно. Я хотел бежать к ним как можно быстрее.

– Что же остановило тебя? – спросила Лили.

– Женщина-ангел. И она была невероятно прекрасна… Прекрасна как ангел. Ты ведь знаешь, как обычно изображают ангелов?

– Пожалуй, знаю, – кивнула Лили. – Идеально правильные черты лица, золотистые воздушные волосы, белые одежды и громадные крылья, верно?

– В общем… верно. И у меня защемило сердце, когда я увидел ее. Когда же она сказала, что я не могу идти дальше, я был ужасно разочарован.

– Понятное дело… – пробормотала Лили.

– Она сказала мне, чтобы я возвращался, что у меня остались незаконченные дела. Мне ужасно не хотелось обратно в ледяную воду, но, как хороший мальчик, пусть и уличный, я сделал так, как было велено.

– Сомневаюсь, что ты был пай-мальчиком. Но если тебя не пустили в рай, то что же еще тебе оставалось делать?

Паскаль улыбнулся.

– Ты у меня очень сообразительная. Но все же она позволила мне побыть там еще чуть-чуть и закутала меня в свою любовь, готовя к обратному путешествию. А потом случилось… нечто необыкновенное.

– Что же именно?

– Я посмотрел вниз… Ну, не совсем вниз. Впрочем, это не важно. Так вот, я увидел еще одного ангела. Но этот ангел был другой. Он тоже выглядел как ангел, но каким-то образом я понимал, что это – не ангел.

– Но кем же он был?…

– Человеком, – тихо ответил Паскаль. – Он был самым храбрым, самым замечательным человеком на свете, и я знал: он оказался там, чтобы вытащить меня из моря, рискуя собственной жизнью.

– Николас? – прошептала Лили. – Это был Николас?

– Да, это был Николас. Из того, что было потом, я помню немного, так как потерял ощущение времени. Но я помню, что шел на зов. И помню, что мне было больно и горько из-за того, что я был вынужден покинуть женщину-ангела и тот волшебный свет. Но она пообещала мне, что однажды я смогу вернуться. Она знала, как склонить на свою сторону одиннадцатилетнего мальчика. Она меня подкупила.

Лили засмеялась.

– Дальше я ничего не помню. Помню лишь, как очнулся в постели. Бинкли сообщил мне, что я утонул и что меня вытащил из воды Николас. И еще сказал, что Джорджия очень много времени провела на берегу, пытаясь привести меня в чувство. Оказалось, что я три дня был без сознания и бредил. Так что большинство людей мой рассказ об ангеле, чудесном свете и прочем сочтут игрой больного воображения или сном.

– Они скажут всякие глупости, – заявила Лили. – Паскаль, какая чудесная история! Спасибо, что рассказал ее.

Он улыбнулся жене, затем отодвинул стул и поднялся на ноги. И Лили тут же забыла маленького тощего утопленника, ибо видела сейчас перед собой высокого, прекрасно сложенного и очень красивого мужчину, которого любила до слез. «О, спасибо вам, Николас и Джорджия! – мысленно воскликнула она. – И спасибо вам, Бог и Ангел. Спасибо за то, что не пустили Паскаля тогда в рай».

– Итак, Мишель, – обратился он к молчавшему священнику, – что вы обо всем этом думаете?

Отец Шабо осторожно покачал головой – словно приходил в себя после обморока.

– Даже не знаю, что сказать, – пробормотал он. – Вы дали мне обильную пищу для размышлений. Я никогда ничего подобного не слышал.

Пристально посмотрев на него, Паскаль проговорил:

– Поверьте, Мишель, рассказав вам об этом, я вовсе не хотел подвергать испытанию вашу веру. Скажу больше: я рассказал вам о своем опыте для того, чтобы укрепить вас в вашей вере.

Отец Шабо как-то странно на него посмотрел и тихо ответил:

– Само ваше присутствие здесь укрепляет меня в моей вере, Паскаль. Тот дар, что вы получили от Господа, служит укреплению моей веры. Вне всякого сомнения, если бы ваш рассказ был услышан каким-нибудь епископом, весь епископат упал бы на колени.

– Поскольку в мои намерения не входит выступление перед церковными властями, наш епископат вне опасности, – с усмешкой заметил Паскаль.

– Вы знаете, – пробормотал отец Шабо, – более непочтительных людей, чем вы и ваша жена, мне никогда еще встречать не приходилось. Если бы я сейчас был при исполнении своих пастырских обязанностей, – непременно отчитал бы вас и потребовал уважительного отношения к таинствам Господа. И при этом вы – те самые люди, которые видят эти чудеса и воспринимают их как должное. Особенно вы, Паскаль. – Отец Шабо почесал свой лысый череп. – Ангелы, божественный свет… Наверное, для вас это – вполне заурядные явления, раз вы живете с ними изо дня в день.

– Заурядные явления? – переспросил Паскаль, приподняв бровь. – Конечно же, нет. Я не настолько циничен. Но жена научила меня принимать жизнь такой, какая она есть, и я ей очень за это благодарен. Моя Лили, – добавил Паскаль, положив ладони на плечи жены, – необыкновенная женщина.

– Да, я это заметил, – с улыбкой сказал отец Шабо.

– Ничто не может сбить ее с пути, Мишель, даже ангелы. Так что уж говорить о моей скромной персоне… Я мог бы сказать ей, что являюсь реинкарнацией фараона Рамсеса, и это бы ее нисколько не впечатлило.

Лили улыбнулась.

– Ты совершенно прав, Паскаль. Я знаю, какой ты, и я люблю тебя именно таким. Так зачем же притворяться?

– Вот видите? – с улыбкой сказал Паскаль, обращаясь к священнику. Но улыбка тотчас же сползла с его лица, и он добавил: – Мишель, я лишь хочу, чтобы вы поняли: Господь наделил меня необычными способностями, а в остальном я такой же, как все. И я не хочу жить в одиночестве. Никогда на хотел. Много лет я искал то место, где я буду чувствовать себя дома, и таких людей, для которых я буду свой. И вот я наконец-то нашел свое место в жизни. И оно здесь, в Сен-Симоне, среди вас. А больше мне ничего не нужно. – Паскаль провел ладонью по волосам и вновь заговорил: – Именно поэтому мне все равно, кем меня считают – хоть бастардом герцога, хоть побочным сыном деревенского дурачка. Мне нужно только одно – чтобы во мне видели человека.

Отец Шабо кивнул, однако промолчал.

Паскаль отважился вновь заговорить на больную для него тему лишь поздно вечером, когда они с женой уже готовились ко сну. Он сидел в постели, укрывшись одеялом, и наблюдал, как Лили проводит щеткой по волосам – привычка, которую, вне сомнения, привила ей Коффи. «Интересно, – думал Паскаль, – кто научил ее сбрызгивать волосы настойкой розмарина? Тоже Коффи?»

– Все, хватит. Иди ко мне. – Он протянул к жене руки.

Лили положила щетку на стол и ступила в кольцо его рук.

– А теперь скажи, – проговорил Паскаль, вдыхая аромат ее волос, – что ты на самом деле думаешь о моем рассказе?

– Я думаю, – ответила Лили, целуя его в грудь, – что твой ангел был абсолютно прав. Вернее – права. Ведь ангелом была женщина, верно? Так вот, если бы она не развернула тебя тогда, тебя сейчас со мной бы не было. И ты бы не делал со мной ничего такого чудесного… и совсем не ангельского.

Паскаль засмеялся.

– Чудесного? Должно быть, мое мастерство растет.

Лили искоса взглянула на него.

– Это в тебе Рамсес говорит?

– Нет. – Он провел пальцем по ее губам. – Это говорит недавний девственник, который очень старается угодить своей жене. – Сказав это, Паскаль стал целовать жену в губы.

Через час Лили в сонном изнеможении лежала в его объятиях.

– Кое о чем я тебе не рассказал, – прошептал ей на ухо Паскаль. – Я не хотел этого говорить в присутствии Мишеля, но ты должна знать.

Лили тотчас повернулась к мужу лицом – и сонной истомы в ее глазах уже не было.

– Так что же ты не рассказал?! – оживилась она.

– Это касается не меня, а Николаса, – пояснил Паскаль. – Назвав Николаса храбрым, я сильно преуменьшил его заслуги. То, что он сделал для меня… Это превосходит все мыслимые представления о человеческой храбрости.

– Так что же он сделал для тебя? Я знаю, что он рисковал ради тебя жизнью. И если это не подвиг, то что же тогда подвиг?

– Он рисковал ради меня не только жизнью, но и рассудком. И он едва не сошел с ума. – Паскаль тяжело вздохнул и, сев в кровати, обхватил колени руками.

– Едва не сошел с ума? Что ты хочешь этим сказать? – спросила Лили, приподнявшись на локте.

– Видишь ли, Николас, будучи еще ребенком, едва не утонул. Корабль, на котором он находился вместе с родителями, потерпел крушение – как и мой. Родители Николаса утонули, но ему удалось спастись. И всю жизнь этот печальный опыт отравлял его существование, напоминал о себе ночными кошмарами. Николас боялся воды. Его трясло даже при виде глади озера.

– О боже! И он вошел в море за тобой?

– Не только за мной. Он вытащил из воды многих людей. – Паскаль невидящим взглядом смотрел куда-то вдаль. – Меня он вытащил из воды последним, когда уже никто не верил, что еще кого-то можно спасти. К тому времени он ужасно замерз и едва держался на ногах от усталости. Но все равно пошел за мной в море.

Лили прикусила губу.

– О Паскаль… – прошептала она.

– Он вынес меня на берег и в отчаянии рухнул на песок – думал, что опоздал, – продолжал Паскаль.

– А что потом произошло?

Паскаль долго молчал. Когда же вновь заговорил, голос его уже звучал увереннее:

– Николас как бы ушел в себя. Душевная боль его была слишком сильной, и он, не в силах ее вынести, ушел. Разумеется, тело его оставалось на месте, но только одно тело. И так продолжалось шесть недель. Шесть недель он жил в своем собственном аду. Я помню едва ли не каждую минуту тех бесконечных шести недель.

– И ты не мог ему помочь?

– В одиннадцать лет? Я делал все, что мог. Я беспрерывно говорил с ним. Возможно, именно я сумел вернуть его к жизни, потому что утомил своей болтовней. Слава богу, для Николаса все закончилось хорошо, и рассудок к нему вернулся.

Лили немного помолчала.

– Так вот когда это случилось с тобой, да? Я имею в виду твой дар… Ты думаешь, эта женщина-ангел передала его тебе? А может, он всегда был с тобой? Может, по этой причине тебя и отправили обратно к людям?

Паскаль откинулся на подушки.

– Я думаю, это произошло после моего второго рождения. Но я понял, чем владею, не сразу. Осознавал это постепенно. К тому времени, как мне исполнилось четырнадцать, я уже полностью осознал, в чем состоит мой дар и что с ним делать.

– Как в случае с Чарли и вепрем? – спросила Лили.

– Да, – кивнул Паскаль. – Как с Чарли и вепрем. И тогда, слушая, как Чарли рассказывал тебе об этом случае, я натерпелся такого страху, что и не передать. Я думал, у меня сердце остановится. Но ты, да благословит тебя небо, с таким пренебрежением относилась ко мне, что я вскоре понял: бояться мне нечего. – Паскаль засмеялся.

– Я только сейчас поняла, почему ты не ешь ничего с настоящими крыльями, – с улыбкой сказала Лили.

Паскаль уставился на нее в изумлении, а потом, усмехнувшись, спросил:

– А я никогда не говорил тебе, что терпеть не могу баранину?

– Неужели? – спросила Лили.

– Да, именно так, – кивнул Паскаль. – Должно быть, все дело в моем имени. Трудно есть баранину, когда тебя назвали в честь жертвенного агнца.

Лили расхохоталась.

– И что же мне теперь с тобой делать, Паскаль?

– Ну, ты могла бы… – Он изобразил задумчивость. – У меня есть ряд предложений. Например, ты могла бы получить удовольствие от этого бедного ягненка, – заявил Паскаль, сунув руку под одеяло.

И Лили с радостью откликнулась на его предложение.

Глава 22

План Паскаля сработал замечательно, и Лили, сидя на крыльце, наблюдала, как с замкового холма съезжала последняя карета.

– Погляди, Фасолинка, – обратилась она к дремавшему на предвечернем солнышке щенку, – это граф Пасси спасается бегством. Должно быть, он держался до последней минуты, но в итоге страх за свою жизнь оказался сильнее политических амбиций.

Фасолинка открыла один глаз, посмотрела на хозяйку и вновь задремала. А Лили улыбнулась, думая о том, какой же у нее все-таки умный муж. Она принялась сортировать собранные травы, потом вдруг вскинула голову, услышав, как карета свернула на узкую грунтовую дорогу, ведущую к их скромному жилищу. Ничего хорошего это не сулило.

Вчера Пасси наводил справки о Паскале, и делал он это явно неспроста. Что же задумал этот коварный интриган? С ним нельзя допустить промашки. Только бы у нее хватило ума…

Лили осторожно опустила растения на расстеленную на ступенях чистую тряпицу и встала. В этот момент карета остановилась прямо перед домом.

Граф вышел из кареты и сказал:

– Добрый вечер, мадам. А вы, наверное, жена месье Ламартина?

– Да, я его жена, – сдержанно, стараясь никак не проявлять своего отношения к мерзкому графу, ответила Лили.

– Ваш муж дома? – Пасси прижимал к носу и губам надушенный платок. «Интересно, – подумала Лили, – с помощью платка он надеется уберечься от инфекции или спасается от предполагаемой вони?»

– Его нет дома, месье. Он лечит заболевших в деревне. – Лили посмотрела на собаку, которая, оскалившись и вздыбив шерсть, зарычала на незваного гостя. – Фасолинка, перестань. Фасолинка, лежать! – Фасолинка неохотно повиновалась и легла, но скалиться продолжала. – Простите мою собаку. Она привыкла меня защищать, когда я одна дома.

Пасси с отвращением взглянул на собаку, затем смерил взглядом Лили.

– Разве ваш муж не должен сейчас находиться в замке? Герцог, возможно, заболел.

– Герцогу придется подождать, месье. В деревне три человека при смерти, в том числе новорожденный мальчик.

– Незаметно, чтобы вы слишком переживали из-за собственного брата. А ведь он, вероятно, тоже заразился дифтерией, – сказал Пасси, пристально глядя на собеседницу.

– Мы с братом не в ладах, – сообщила Лили. – Мне даже странно, что он рассказал вам о моем существовании. Мне-то он ясно дал понять, что я не должна появлялась в замке, поскольку мне там не место. Насколько я помню, вы были свидетелем того, как мой брат прогнал меня в тот вечер, когда вернулся из Парижа. И теперь ни его здоровье, ни благополучие меня не касаются.

Пасси осмотрелся.

– Грустно смотреть на то, во что вы превратились, – заметил он, брезгливо поморщившись.

– Я знаю, о чем вы, наверное, думаете, но что я могу поделать? – сказала Лили, пожав плечами. – Я всего лишь жена простого труженика. Прав никаких у меня нет, и я обязана поступать так, как мне велят.

Пасси кивнул и пробормотал:

– Действительно, мадам, ваша история весьма печальна. Полагаю, вас заставили вступить в этот брак, не так ли?

– Так и было, месье, – ответила Лили, опустив взгляд. Немного помолчав, добавила: – Честно говоря, я сама во всем виновата. Но я никак не ожидала, что Жан-Жак не придет мне на помощь.

Пасси деликатно покашлял.

– Мадам, простите меня, но вы, возможно, вели себя не слишком скромно, если оказались в такой вот ситуации…

Лили тянула время. Пусть граф думает, что ей надо набраться храбрости для признания.

– Мой муж – красивый мужчина, – проговорила она наконец. – Вот я и совершила ошибку.

Пасси посмотрел на нее с любопытством. И вновь заговорил:

– Что ж, вас не так уж трудно понять. Но быть замужем за простолюдином – это ведь настоящая трагедия.

Лили ужасно хотелось врезать посильнее по самодовольной физиономии мерзавца.

– Да, месье. Мой отец полагал, что меня защитит мое состояние, но мой муж – мужчина очень гордый. Он не желает к нему прикасаться. – Лили тяжело вздохнула.

– Я вчера с ним познакомился, – сообщил Пасси. – И он действительно гордый. Слишком гордый, я бы сказал.

– Значит, вы меня понимаете, – подхватила Лили. – О, какое облегчение знать, что тебя понимают… Выходит, вам не надо объяснять, почему я вынуждена жить в этой лачуге. – Лили кивнула в сторону своего уютного домика с недавно выкрашенными в зеленый цвет ставнями, с цветами в ящиках на окнах второго этажа и с нарядной клумбой у входа.

Граф пожал плечами.

– Могу представить, как вас это расстраивает. Но я не могу понять, почему ваш брат вам не поможет.

– Он говорит, что я должна отвечать за свои поступки. – Лили отвернулась и сделала вид, что смахивает слезу.

– Ах, мадам, какая трогательная история… – проговорил Пасси. – Ваш брат, да простится мне моя откровенность, просто глупец.

– Спасибо вам за сочувствие, – ответила Лили, для пущей убедительности – с дрожью в голосе. – Никто из моей прежней жизни больше не желает со мной говорить. Вы даже представить не можете, как мне приятно, что вы не пожалели своего времени и заехали, чтобы сказать мне пару теплых слов.

Пасси сокрушенно покачал головой, и его обвислые, как у старого бульдога, щеки задрожали.

– Должен признаться, я был шокирован, узнав о вашей участи, мадам.

Лили опустилась на ступеньку крыльца.

– Сделать ничего нельзя, и потому я должна довольствоваться тем, что имею, – проговорила она со вздохом.

– Как мне вас жаль… – Пасси вновь покачал головой, и щеки его снова задрожали – Лили от этого зрелища едва не стошнило.

– Вообще-то, – скромно потупившись, сказала она, – не все так ужасно. Как я уже говорила, мой муж – очень красивый мужчина.

Пасси усмехнулся, и Лили поняла, что граф тоже в курсе известного слуха.

– Что ж, у вас есть некоторое утешение, – заметил он. – И все же женщина с вашей родословной и воспитанием замужем за простолюдином – это нонсенс. Вы ведь, конечно, знаете, что люди говорят о вашем муже?

Лили мысленно поблагодарила отца Шабо за то, что предупредил их с Паскалем. Решив обернуть слух в свою пользу, она спросила:

– Вы о том, что он якобы побочный сын прежнего герцога? Да, я знаю об этих слухах. Но ведь герцог так и не признал его своим сыном. А мой муж ради доброй памяти матери никогда не говорит об этом.

Глаза Пасси недобро блеснули.

– Говорят, ваш муж и ваш брат не ладят друг с другом.

– Не ладят? Да они терпеть друг друга не могут, месье. Мой брат ненавидит моего мужа за ту жизнь, которую он вынуждает меня вести, а мой муж презирает моего брата за безответственность. – Лили пожала плечами. – Но муж, по крайней мере, проявляет заботу об этой земле и о людях, которые на ней живут. У него это в крови. Он смотрит на то, что происходит в замке, и ему от этого тошно.

Лили мысленно похвалила себя за хитрый ход. Пасси наверняка решит, что Паскаль поселился тут навсегда, чем создаст не самую благоприятную ситуацию для тех, кто использовал замок как штаб-квартиру заговорщиков.

– Да, я вчера слышал, как они ссорились, – продолжал граф, облизнув губы. А Лили испугалась, что ее и впрямь вот-вот стошнит. И в тот же миг она подумала о бедном израненном брате Жульене…

– Тогда вам известно, – сказала она, – что Паскаль желает, чтобы деньги вкладывались в землю, а Жан-Жак думает лишь об удовольствиях. При таком отношении к деньгам брат скоро все промотает.

– Да, ваш брат и в самом деле к деревенской жизни не приспособлен. – Пасси смахнул носовым платком пылинку с камзола, после чего вновь прижал платок к лицу.

– Жан-Жак никогда не заботился о других, – заявила Лили. – Он всегда любил только самого себя. Именно по этой причине брат проигнорировал вчерашнее предупреждение моего мужа о вспышке дифтерии и тем самым подверг риску всех, кто находится в замке. – Лили изобразила озабоченность. – Если вы соблаговолите принять мой совет, месье, я бы не рекомендовала вам тут слишком долго задерживаться. Мой муж всерьез озабочен происходящим. Болезнь распространяется с катастрофической быстротой. – Она нахмурилась. – Вы, должно быть, слышали, что половина населения Сен-Симона вымерла во время эпидемии тифа тридцать лет назад? Мой муж опасается, что дифтерия может вызвать те же последствия.

И у нее получилось! Если у Пасси и были какие-то сомнения относительно целесообразности отъезда, то теперь их не оставалось.

– Да-да, конечно… – поспешно проговорил он. – Что ж, мне, пожалуй, пора. Я надеюсь, ваш брат выздоровеет. Всего вам доброго, мадам.

– И вам всего доброго, – ответила Лили. – Спасибо за заботу. И лучше поезжайте в объезд Сен-Симона.

Пасси молча кивнул и быстро забрался в карету. Через несколько мгновений экипаж скрылся из вида.

Лили радостно рассмеялась. Паскаль был очень умным мужчиной, но и она, его жена, – очень даже не глупа.

Вся деревня от души посмеялась над тем, как Паскаль обманул гостей герцога, но для долгого веселья времени не было – начиналась уборка урожая. И сейчас очень многое зависело от погоды. Люди знали: стоит начаться дождям – и урожай пропал. Поэтому все принялись за дело, и вскоре винокурни были отмыты дочиста, а дубовые бочки и прессы – тщательно проверены. Тридцать лет прошло с тех пор, как в Сен-Симоне собирали приличный урожай винограда, и все в городке пребывали в состоянии радостного возбуждения.

Погода, к счастью, не подвела, и сейчас Паскаль, сидя на корточках, внимательно осматривал плоды. Люди же, затаив дыхание, ждали его вердикта. Многие крестились.

Наконец Паскаль улыбнулся и, подняв руки над головой, радостно воскликнул:

– Пора собирать!

– Пора, пора! – пронеслось над виноградниками, и внезапно все пришло в движение. Мужчины, женщины, дети, соседи из ближайших деревень – все вышли на работу как на праздник. Виноград уродился на славу, и каждая пара рук была на вес золота.

Две недели шел сбор. Волы тащили нагруженные виноградом телеги на винокурню, где ягоды сортировали и давили. Люди трудились с раннего утра до позднего вечера, но никто и не думал жаловаться – все были счастливы.

К концу последнего дня все устали донельзя. Впрочем, на празднование кое-какие силы люди все же оставили. Накрытые на главной площади Сен-Симона столы ломились от яств, и на пир были приглашены все, кто принимал участие в сборе урожая. В воздухе витал аромат жареного мяса – поросята на вертелах жарились тут же. «Славный будет праздник», – думал Паскаль, подходя к винокурне – надо было все еще раз проверить перед тем, как закрыть ее на ночь.

От зрелища, представшего перед его взором, у него перехватило дыхание. Женщины давили виноград в дубовых чанах, но Паскаль видел только Лили. Задрав юбку выше коленей, она смеялась, запрокинув голову. Босоногая, рыжеволосая, она сейчас походила на танцующую вакханку.

– Лили! – окликнул ее Паскаль.

Она посмотрела на него и с улыбкой помахала ему рукой.

– Лили, подойди ко мне! – крикнул он.

– Минутку! – Она выбралась из чана, затем вытерла ноги насухо чистой льняной тряпицей, после чего побежала к нему босиком, держа в руке чулки и туфли.

– Что-то случилось? – спросила она.

– Ничего не случилось. По крайней мере – ничего плохого, – проговорил Паскаль, увлекая жену к южному краю теперь уже пустынного виноградника.

Вскоре они добрались до вершины холма, и Паскаль, встав позади Лили, положил руки ей на плечи. Заходящее солнце окрасило небо пурпуром, и окна замковых башен сверкали золотом, отражая последние солнечные лучи. А внизу бесконечными рядами протянулись зеленые виноградники, более не обремененные плодами.

– Посмотри вокруг, герцогиня, – с радостной улыбкой сказал Паскаль. – Мы совершили чудо!

– Это ты совершил чудо, – ответила Лили. Повернувшись к мужу, она обвила руками его шею.

– Бог позволил случиться чуду, – прошептал он у самых ее губ. – Знаешь, Лили… Ты нужна мне здесь и сейчас. – Не дожидаясь ее ответа, он стал ее целовать.

– Да, – прошептала она, прижимаясь к нему. – Да, Паскаль.

Он застонал и опустился на землю, увлекая жену за собой. Они обошлись без прелюдии.

Лукаво улыбаясь, Лили пробормотала:

– Я чувствую себя Деметрой. Но, Паскаль, для католика ты ведешь себя… очень странно. Можно подумать, что ты язычник.

– А тебе это не нравится? – спросил он, целуя ее в шею.

– Мне нравится временами превращаться в язычницу, – сказала Лили, жмурясь от удовольствия – Паскаль щекотал губами ее ухо. – Я думаю, что в этом какая-то прелесть…

Паскаль еще раз поцеловал жену в губы, затем отвернулся и застегнул брюки.

– Ты так думаешь? Что ж, значит, так и есть. Видит Бог, я ужасно хотел тебя, герцогиня.

Лили взяла его лицо в ладони.

– А я хотела тебя. Причем именно так – быстро и яростно. И если честно… Я думала только о тебе, когда давила виноград. И ты пришел и воплотил в жизнь мои фантазии.

Паскаль засмеялся и осторожно укусил Лили за палец. Затем встал и подал ей руку.

– Пора на праздник, моя милая. Будет чудесный, языческий праздник. Этой ночью мы все повеселимся на славу.

«Он не ошибся в своих прогнозах», – думала Лили, наблюдая, как Паскаль танцевал с мадам Маршанд, вращая эту дородную даму словно юную девушку. А сама мадам как будто скинула несколько десятков лет; глаза ее блестели, а румянец заливал щеки. Лили уже успела потанцевать с Аланом Ласкардом, который густо краснел, танцуя с ней, но держал ее крепко и вел уверенно.

Паскаль же в распахнутой у ворота белой рубашке с подвернутыми по локоть рукавами, с непослушным черным локоном, то и дело падавшим на лоб, с белозубой ослепительной улыбкой – ах, он был так хорош, что глаз не оторвать. Глядя на него, Лили ловила себя на том, что ждет не дождется окончания праздника. Скорей бы уже домой, где Паскаль будет принадлежать ей, и только ей одной!

Потягивая вино, Лили наблюдала за Мари Маршанд. Эта бойкая хохотушка стреляла глазами и кокетничала напропалую. Вино же текло рекой, и чем больше люди пили, тем раскованнее становились.

Вернув Мари мужу, Паскаль сел рядом с Лили, и она тотчас спросила:

– Что там Мари шептала тебе на ухо?

– Она рассказывала мне о своих мозолях. Бедная женщина… Как она ужасно страдает…

– Правда? Ты что, наступил ей на мозоль?

Паскаль рассмеялся.

– Ревнуешь, герцогиня?

– Нет, просто я проголодалась, – с лукавой улыбкой прошептала Лили.

Паскаль не успел ответить – месье Тенон, житель соседней деревни, перегнулся через стол и протянул ему руку. Паскаль вежливо ответил на рукопожатие, но левую руку спрятал под стол и, завладев рукой жены, просунул ее под лежавшую у него на коленях салфетку.

Изо всех сил стараясь сохранять невозмутимость, Лили наблюдала, как Паскаль общается с месье Теноном. Не в силах удержаться, она в какой-то момент, стиснула возбужденную плоть мужа. И следовало отдать ему должное – он ничем себя не выдал, даже бровью не повел. Месье Тенон все говорил и говорил, а Паскаль продолжал вежливо ему отвечать. Лили снова стиснула его, на этот раз – чуть покрепче. И тотчас же заметила, как Паскаль вздрогнул и стиснул зубы. Схватив жену за руку, он убрал ее, положив ей на колени, но свою руку не убрал.

Лили едва не лишилась чувств, когда пальцы его безошибочно отыскали нужное место, прикрытое несколькими слоями ткани. Она слегка раздвинула ноги, и Паскаль не преминул этим воспользоваться.

– …Вы правы, месье, я действительно посчитал, что бордоская смесь жизненно необходима для восстановления виноградников, – говорил Паскаль, лаская жену.

А Лили с трудом удерживалась от стона. Если бы она могла отдаться мужу прямо здесь и сейчас, непременно бы это сделала.

– Нет, месье, – говорил Паскаль, в очередной раз надавливая на заветный бугорок, – мы действительно ничего не узнаем, пока не закончится вторичная ферментация…

И тут Лили, не выдержав, закрыла глаза и прикусила губу, чтобы не вскрикнуть. Паскаль же с невозмутимым видом продолжал:

– Со дня на день мы ждем приезда специалиста. И тогда все смогут вздохнуть спокойно. Спасибо вам, месье. Нам всем было очень приятно. – Они вновь пожали друг другу руки, и месье Тенон наконец удалился.

– Что я вижу, герцогиня, – с улыбкой сказал Паскаль, повернувшись к жене. – Вы как-то очень уж раскраснелись. Может, выпили лишнего?

Лили закрыла лицо ладонями.

– Мне бы тебя убить! – заявила она.

– Не думай, что я остановлюсь на полпути. Обещаю закончить работу как положено, но только попозже, – с тихим смехом сказал Паскаль. – Но в следующий раз, когда тебе захочется опозорить меня на людях, подумай о последствиях.

– Ты сам напросился, – с озорной улыбкой возразила Лили.

– Как и ты. Бог знает, что обо мне подумал месье Тенон. Я сам не знаю, что я нес. Смотри, Лили! – воскликнул Паскаль, кивнув на дорогу. – Твой брат пришел.

Лили пожала плечами.

– Не очень-то он торопился, – пробурчала она. Ее отношение к брату уже никогда не станет прежним. Для нее он навсегда сошел с пьедестала.

– Не будь к нему слишком строга, – сказал Паскаль. – Жан-Жак старается загладить свою вину перед тобой, но люди быстро не меняются. Вспомни, какой ты была, когда приехала сюда.

– Не напоминай об этом, – смутилась Лили. Чтобы угодить Паскалю, она решила проявить снисходительность к тому, кого когда-то боготворила.

При виде герцога люди расступались и кланялись, но без особого почтения. Паскаль же, напротив, пожал Жан-Жаку руку, демонстрируя уважительное отношение к хозяину этих мест.

– Не смущайте людей, – прошептал Паскаль во время рукопожатия. – Сегодня их праздник, и они его заслужили.

Жан-Жак кивнул и, откашлявшись, проговорил:

– Э… Продолжайте праздновать. Веселитесь, вечер только начался.

И праздник продолжился. Когда Паскаль, забравшись на скамью, захотел произнести тост, ему пришлось минут пять стучать ножом по бокалу, добиваясь тишины.

– Друзья мои, выпьем за урожай! – прокричал он.

Тост был встречен гулом одобрения.

– Еще один тост за вас, жителей Сен-Симона, за тех, чей труд принес нам урожай!

И этот тост был встречен такими же радостными криками.

– И третий тост за вашего герцога, благодаря которому мы смогли добиться урожая.

Народ откликнулся довольно вяло, но выпили все. А Жан-Жак был явно смущен.

– И, наконец, если вы позволите, – продолжал Паскаль, – я бы хотел предложить тост за мою жену, которая всегда помогала мне и поддерживала меня. Мне повезло в жизни. Залезай-ка ко мне, Лили. – Он помог жене забраться на скамью. – За Лили! – повторил Паскаль, высоко поднимая бокал. Выпив, он обнял жену и чмокнул в губы под восторженные крики толпы. – Я люблю тебя, герцогиня, – прошептал он, прижимая ее к себе. – Господи, как же я тебя люблю. – Он снова ее поцеловал, на этот раз – забыв о том, что на них смотрели…

Тут грянула музыка, праздник выплеснулся на улицы, и все пустились в пляс.

Паскаль и Лили по-прежнему стояли на скамье, возвышаясь над толпой. В очередной раз окинув взглядом площадь, Паскаль заметил отца Шабо, лихо отплясывавшего в паре с мадам Дюпон. Чарлз и Эмили Клюбер вели себя словно молодожены. В городке царила особая атмосфера – словно этот праздник знаменовал собой начало новой и счастливой эпохи для всех и каждого. Паскаль встретился глазами с месье Жамардом, и они молча кивнули друг другу.

Лили прижалась к мужу, и он, обняв ее за талию, проговорил:

– Посмотри на них, дорогая. Ты видишь по-настоящему счастливых людей. О господи… – пробормотал Паскаль, глядя куда-то в сторону.

– Милый, что там? – Лили проследила за его взглядом – и замерла, не в силах поверить собственным глазам.

Перед входом в церковь стояла Коффи, и свет уличного фонаря падал прямо на ее лицо. А за спиной у нее стояла женщина, которую Лили не видела целых пятнадцать лет.

Это была ее мать.

Глава 23

– Но как… – Паскаль умолк и тут же пробормотал: – Впрочем, не важно. А что это за женщина рядом с мисс Маккофферти? У нее такое лицо, словно она только что увидела призрака.

– Это герцогиня Монкрифф, – проговорила Лили. – И в каком-то смысле она действительно увидела призрак – свою дочь.

От радостного румянца на лице Лили и следа не осталось; теперь она была бледна как смерть. Паскаль уже давно понял, что мать – запретная для нее тема, хотя он знал о чувствах жены больше, чем она думала. Не зря он все-таки копался в ее подсознании.

Спрыгнув со скамьи, Паскаль помог Лили спуститься.

– Чего ты хочешь, любимая? – спросил он, гладя ее по спине. – Хочешь, подойдем к ней вместе?

– Нет. – Она покачала головой. – Я хочу поговорить с Жан-Жаком. Должно быть, это он все устроил.

Лили подошла к брату и обратилась к нему по-английски.

– Жан-Жак, у меня для тебя маленький сюрприз.

– Сюрприз? – приятно удивленный, переспросил герцог. – Что за сюрприз?

– Наша мать. Ты ведь помнишь нашу мать, верно? Так вот, она здесь.

– Мать?… – Жан-Жак таращился на сестру в изумлении.

– Да, наша мать здесь. Стоит у входа в церковь. – Лили подбоченилась. – Хочешь сказать, что ты ничего об этом не знаешь?!

Жан-Жак в недоумении заморгал. И он был не на шутку встревожен.

– Но что она тут делает? Она ведь никогда не покидала монастырь! Ты уверена, что это она? Ты ведь последний раз видела ее, когда была совсем маленькой.

– Да, я уверена, – прошипела Лили в ответ. – Она стоит рядом с Коффи. Поверь, у меня с памятью все в порядке. Я помню ее лицо. И ясно, что она приехала не просто так. Так вот, я хочу знать причину ее появления.

Жан-Жак приподнялся на цыпочки и приподнялся в сторону церкви.

– Пресвятая Дева, ты права, – прошептал он.

– Разумеется, я права. И раз она тут с Коффи, то скорее всего, пришла по мою душу. Но о том, что я здесь, она могла узнать только от одного человека. И этот человек – ты. – Лили смерила брата тяжелым взглядом.

– Ну… – Жан-Жак явно смутился. – Я действительно ответил на ее письмо, которое получил, когда вернулся из Парижа. Но сразу забыл о нем. – Жан-Жак виновато потупился. – Она спрашивала, знаю ли я что-нибудь о тебе. Коффи рассказала ей о каких-то твоих неприятностях. Я решил, что речь идет о твоем браке.

– Надо полагать, ты сообщил ей о том, что я теперь живу в Сен-Симоне? И расписал мой брак в самых мрачных красках, да? Из-за тебя она и явилась, понял?!

– Я сообщил ей только правду – вернее… то, что я считал правдой на тот момент.

– Правду? Да что ты знаешь о правде?! Тебе ведь никогда не приходило в голову докопаться до правды! Ты всегда довольствовался своими ничем не подкрепленными предположениями!

Герцог вспыхнул и проворчал:

– Я уже сказал, что сожалею… А ты что, собираешься до конца дней держать на меня зло? Я не понимаю, в чем проблема, Лили. И к чему так суетиться из-за того, что тебе нанесли визит?

– Ты хочешь знать, почему я так суечусь? – с недобрым прищуром спросила Лили. – Мать исчезла из моей жизни, когда мне было всего восемь лет! Вышла из дома – и пропала! Думаю, что это – достаточная причина для того, чтобы «суетиться».

– Как бы там ни было, моей вины в этом нет, – прошипел в ответ Жан-Жак. – Это твой отец выгнал ее из дома, а не мой. И она не только тебя бросила, но и меня тоже, не забыла?

– Тебе тогда было шестнадцать, и тебе уже не нужна была мать!

– Так не бывает, чтобы сегодня тебе нужна мать, а завтра – уже не нужна! – гневно воскликнул Жан-Жак. – Я тоже имею право злиться на нее. Она оставила меня на попечение твоего проклятого отца!

Тут к ним подошел Паскаль. Положив ладони на плечи Лили, он сказал:

– Если вы перестанете шипеть друг на друга, то нам, возможно, удастся узнать, зачем сюда приехала ваша мать. Кто-то должен подойти к ней и поздороваться, вы не находите?

Лили поджала губы.

– Я не желаю с ней разговаривать.

– Послушай, Лили, – тихо проговорил Паскаль, – мне кажется очевидным тот факт, что ты ей не безразлична. В противном случае она не стала бы писать твоему брату и не приехала бы сюда. Могу представить, как ей было нелегко возвращаться в мир из монастыря. Поверь мне, я-то знаю, о чем говорю.

Лили молчала, мрачно глядя перед собой. А ее муж тем временем продолжал:

– Сколько лет твоя мать провела в монастыре? Пятнадцать? Знаешь, ей ужасно труднее возвращаться в те места, где она была так несчастна…

– Откуда ты знаешь, что она была тут несчастна? – сквозь зубы процедила Лили.

– Месье Жамард и Мишель Шабо мне об этом рассказали. Представляю, как ей сейчас не по себе. Вас двое – против нее одной. Вы друг другу готовы вцепиться в глотки, а с ней что намерены сделать? Разорвать на куски?

Брат с сестрой молча уставились на Паскаля. Тот немного помолчал, затем со вздохом сказал:

– Что ж, можете и дальше ругаться, а я поздороваюсь с вашей матерью и мисс Маккофферти.

– Нет, так нельзя, – пробормотала Лили. – Я пойду с тобой, Паскаль. Думаю, я должна дать ей понять, что узнала ее. Пусть даже мне это ужасно неприятно.

– Никто не говорит, что тебе должно быть приятно, герцогиня, – сказал Паскаль, целуя жену в макушку. – Я горжусь тобой, милая. Я знаю, как тебе сейчас трудно. А вы, Жан-Жак?

– Конечно, я пойду. Я же все-таки герцог…

Паскаль кивнул.

– Вот и хорошо, ваша светлость. И знаете… Пользуясь своими привилегиями, вы могли бы проложить нам путь сквозь толпу.

Жан-Жак направился к церкви, и его подданные, кланяясь, расступались перед ним. Паскаль, державший Лили под руку, шепнул ей:

– Я буду рядом, так что не беспокойся. – Паскаль чувствовал, что его жена на грани нервного срыва, и это очень его тревожило.

Лили и впрямь была в смятении. Конечно, она обрадовалась, увидев Коффи. Но вот мать… Что можно было сказать той женщине, которая, навсегда покидая своих детей, даже не оглянулась на прощанье?

Лили встретилась глазами с Коффи и тут же отвела взгляд. Няня предала ее! Она знала, какие чувства испытывала Лили к матери, но все же – не без помощи Жан-Жака – устроила эту неприятную встречу.

Но почему же так получается?… Почему ее, Лили, бросают самые близкие люди? В чем она виновата? Из-за чего мать оставила ее, отец сбыл с рук, не утруждая себя мыслями о том, будет ли его единственная дочь счастлива с мужчиной, за которого ее выдали насильно, а любимый брат с отвращением оттолкнул ее?

Лили судорожно сглотнула, наблюдая, как Жан-Жак целовал мать в обе щеки, словно был ужасно рад ее видеть.

«Притворщик, – с ненавистью думала Лили. – Помимо всего прочего, ты еще и лжец, Жан-Жак». Ее всю трясло от гнева.

Тут мать повернулась к ней, и Лили заметила седые пряди в ее темно-рыжих волосах. На лице же появились морщинки, которых Лили не помнила. Но глаза матери остались прежними, и прежней была улыбка, которая когда-то вселяла в Лили уверенность в том, что она любима и что все в этом мире устроено замечательно. Теперь же при виде этой улыбки сердце Лили болезненно сжалось. За долгие пятнадцать лет ее боль, боль отверженного ребенка, нисколько не притупилась. И в тот же миг ею вдруг овладело странное желание броситься в объятия матери и выплакаться у нее на груди, вымолить у нее объяснение… Но затем новая волна гнева захлестнула ее, прогнав непростительную слабость.

– Маман… – Лили сделала реверанс. – Какая неожиданность…

– Лили, как это… Как чудесно видеть тебя вновь. Ты даже не представляешь… – пробормотала мать.

– Полагаю, что действительно не представляю, – холодно проговорила Лили.

– Конечно, не представляешь. Мне так много надо сказать тебе, Лили. А пока позволь мне просто насладиться возможностью на тебя посмотреть. Коффи, конечно же, писала мне о тебе, но читать о тебе и видеть собственными глазами – совсем не одно и то же. Ты превратилась в красивую женщину.

Лили пропустила комплимент мимо ушей.

– Полагаю, Жан-Жак сообщил тебе, что я замужем. Ты из-за этого приехала?

По лицу герцогини пробежала тень, когда она взглянула на Паскаля, но она торопливо отвела взгляд, словно давала понять, что этот человек ее совершенно не интересовал.

– Да, так и есть, Лили… И я… Даже не знаю, что сказать. Может, мы могли бы поговорить без посторонних?

– Я думаю, тут нет посторонних, мама. Могу я представить своего мужа Паскаля Ламартина?

– Добрый вечер, месье Ламартин, – холодно бросила герцогиня, не подав ему руки и даже не взглянув на него.

– Надеюсь, что известие о нашем венчании не стало для вас слишком серьезным потрясением, ваша светлость, – вежливо сказал Паскаль.

– Жизнь всегда преподносит сюрпризы, – ответила герцогиня.

Паскаль едва заметно кивнул.

– Да, это так. – Обратившись к Коффи, он добавил: – Мисс Маккофферти, вот уж не думал, что снова увижу вас. Какая приятная встреча…

Коффи посмотрела на него недоверчиво.

– Не знаю, как расценивать ваши слова, месье. Ведь с учетом обстоятельств нашей последней встречи… Странно, что вам так быстро удалось выучить английский.

Паскаль улыбнулся.

– Я бы мог похвастать своими необыкновенными способностями, но если честно, то я говорю на английском всю свою жизнь.

– Но я думала… Как все странно… Это совсем не то, что я ожидала, все совсем не так, – затараторила Коффи.

– Полностью с вами согласна, – кивнула герцогиня. Повернувшись к сыну, она сказала: – Я приехала во Францию, чтобы выручить дочь, чтобы помочь расторгнуть навязанный ей брак. И что я вижу?! Элизабет целует этого мужчину! Целует на глазах у всего Сен-Симона! И ты, Жан-Жак, спокойно на это смотришь? Может, находишь такое поведение вполне приличным? Да вы оба с ума сошли!

Эта речь показалась Лили настолько нелепой, что она, не выдержав, рассмеялась. И, рассмеявшись, уже не могла остановиться.

– Ты ничего не понимаешь… – сквозь смех бормотала она. По щекам же ее струились слезы боли, переполнявшей сердце. – Мама, ты ничего, совершенно ничего не понимаешь…

Паскаль обнял жену и, прижимая к себе, проговорил:

– Я думаю, этот разговор следует продолжить утром. Жан-Жак, почему бы вам не отвести вашу мать и мисс Маккофферти в замок? У них был трудный день. А утром подойдем мы с Лили.

Следующие полчаса прошли для Лили как во сне. Паскаль не мог уйти, не попрощавшись со всеми, и все время, пока он улыбался, пожимая людям руки, она находилась с ним рядом и тоже улыбалась и пожимала руки. Она уже почти не помнила, как они поднялись на холм и как зашли в свой домик. А потом Паскаль раздел ее и обнял, уложив в постель. Он молчал, и Лили была ему за это благодарна – ей не хотелось ничего слышать. И думать ни о чем не хотелось. Хотелось только одного – побыстрее заснуть.

Муж по-прежнему обнимал ее, и вскоре Лили провалилась в сон, лежа в теплом кольце его рук. Но где-то среди ночи, не вполне проснувшись, она вдруг ощутила его в себе и тихо вздохнув, улыбнулась. Паскаль, однако, не двигался. И ничего не требовал от нее. Нежно ее поцеловав, он сказал:

– Лили, любимая, она приехала сюда, потому что любит тебя.

– Нет, – всхлипнув, прошептала Лили.

– Да, любит. – Он начал медленно двигаться в ней. Убрав с ее лица прядь волос, проговорил: – Подумай, Лили… Если бы у нас родился ребенок, плод нашей любви, неужели мы не любили бы его?

Лили снова всхлипнула. А ее муж продолжал:

– Я видел глаза твоей матери. Поверь, она никогда не переставала тебя любить. Ты должна ее выслушать. Бог мне свидетель, эта женщина бросила тебя не по своей воле. Ее заставили уйти. – Паскаль коснулся губами ее губ.

Лицо Лили исказилось гримасой боли, и он поцеловал морщинку, образовавшуюся у нее на лбу. Бедра же его ритмично двигались.

В очередной раз всхлипнув, Лили прошептала:

– Хоть ты не бросай меня, Паскаль.

– Никогда, любимая.

И тотчас же тугой ком в ее груди начал рассасываться, боль стала уходить, и вскоре в душе воцарился мир. И она знала, что это Паскаль помогал ей, знала, что душевный покой исходил от него.

Дворецкий проводил Лили к двери библиотеки. Она уже пообещала Паскалю, что выслушает мать, но не была уверена в том, что сможет ее понять. Сердце напоминало о себе постоянной ноющей болью. Лили взялась за ручку двери и медленно повернула ее. Ей казалось, что не дверь она сейчас открывает, а ящик Пандоры. И она была уверена: добром эта встреча не кончится.

Мать сидела на диване, а брат стоял у окна. И они о чем-то разговаривали. Коффи же сидела в кресле напротив холодного камина – сидела неестественно прямо, сложив руки на набалдашнике трости. Лили сразу поняла, что разговор шел о ней, – стоило лишь взглянуть на Коффи. Няня тут же опустила глаза, а Лили сказала:

– Доброе утро, мама.

Ей больше ничего не пришлось говорить – вместо нее заговорил возмущенный Жан-Жак.

– Лили, почему ты не сказала мне, что Ламартин пытался воспользоваться твоей беспомощностью? Да еще в монастыре!.. Он же настоящий извращенец!

Лили лишь мельком взглянула на брата. Она была не в том настроении, чтобы вступать с ним в перепалку. Она злилась на него не меньше, чем на мать.

– Ты так ничему и не научился, – прокомментировала она слова Жан-Жака. – И ты, как всегда, торопишься с выводами. Паскаль всего лишь пытался оказать мне помощь.

– Но Лили, – вмешалась Коффи, – ты же сама настаивала, нет, ты поклялась аббату, что мистер Ламартин на тебя набросился. А теперь ты утверждаешь, что этого не было?

Лили пожала плечами.

– Я допустила ошибку. Так бывает.

– Думаю, тебе следует объясниться, – сказала мать.

– Я не считаю, что обязана отчитываться перед кем-либо, – заявила Лили. – А перед тобой, мама, и подавно не обязана. Однако ради Паскаля, чье доброе имя я не позволю опорочить, я все же скажу вам кое-что. И Коффи, и отец постоянно внушали мне, что мужчины – главный источник опасности, что все они хотят меня погубить. А тебя, мама, не было рядом, и ты не могла объяснить мне то, что следовало объяснить. Вот я и решила, что Паскаль пытался удовлетворить свою похоть.

– Он дипломированный медик, мама, – сообщил Жан-Жак. – Он сам мне об этом сказал.

Лили с удивлением взглянула на брата, но промолчала, решив, что лучше спросить у самого Паскаля, почему он не счел нужным сообщить об этом своей жене.

– Понятно, – кивнула герцогиня и, повернувшись к дочери, спросила: – Но твой отец, зная об этом, все же счел тебя скомпрометированной?

– Нет, он поверил Паскалю, – сквозь зубы процедила Лили. – И неудивительно. Ведь мое мнение для него никакой ценности не представляло. Я была для него пустым местом. Он увидел возможность выдать меня замуж и не преминул ею воспользоваться. А падре Меллит был в восторге. Он тоже хотел поскорее от меня избавиться, и его мечта сбылась.

– Да, понимаю… – с горечью сказала герцогиня. – Я знаю, о чем ты говоришь.

Лили смерила мать долгим взглядом. «Сейчас начнутся лживые отговорки, – думала она. – Не стоит себя утруждать, мама. Я уже знаю правду».

Герцогиня похлопала по дивану и тихо сказала:

– Иди сюда, Лили. Присядь рядом со мной. Должно быть, все эти годы ты хотела узнать, почему я уехала и почему ты не получала от меня никаких вестей.

– Да, поначалу мне хотелось получить ответы на подобные вопросы, но потом я перестала об этом думать, – ответила Лили, стоя перед матерью. – И теперь мне ничего от тебя не надо, мама, в том числе и объяснений.

Герцогиня побледнела.

– Лили, я пыталась писать тебе, но мои письма никогда до тебя не доходили. Их всегда перехватывали.

– В самом деле? Какая драма! Так кто же их перехватывал? Ревнивый Бог? В конечном итоге нас, своих детей, ты предпочла Ему, так что Он своего добился.

– Нет-нет, все совсем не так. – Герцогиня была на грани истерики. – Позволь мне рассказать тебе, как все было на самом деле.

– Зачем? – Лили чувствовала, как ее душат жаркие слезы. – Зачем рассказывать? Ведь все это уже не имеет значения. Вернуть прошлое нельзя, и нельзя его изменить. Ты оставила нас, не сказав ни слова на прощанье. И тем самым ты ясно дала понять, как к нам относишься. К чему еще слова? – Лили сжала кулаки. – Ты что, не понимаешь?! Мне все равно!

Герцогиня как-то сразу осунулась и сгорбилась. Отвернувшись, она прикрыла лицо ладонями. Лили получила удовлетворение, но победа не принесла ей радости.

В комнате воцарилось тягостное молчание, но в какой-то момент вдруг раздался стук. Звук показался Лили знакомым, но она не сразу узнала его. Оказалось, что это Коффи стукнула палкой по полу.

– Ты выслушаешь мать, Элизабет, – строго сказала няня. – Я не для того тебя воспитывала, чтобы ты разбила сердце женщине, которая двадцать три года назад подарила тебе жизнь и с тех самых пор никогда не переставала тебя любить. Ты ведешь себя как капризная неблагодарная девчонка, – и это неудивительно, если вспомнить, за какого ужасного человека ты вышла замуж. Куда подевались твои манеры?

Помянув Паскаля – пусть и недобрым словом, – Коффи заставила свою воспитанницу сменить гнев на милость. Он всегда был против намеренной жестокости, и ради него, Паскаля, Лили умерила свой вполне оправданный гнев.

– Прошу прощения, – прошептала она.

– Так-то лучше, дитя мое. А теперь выслушай свою мать, поскольку ей есть, что тебе рассказать. Признаю, ей давно следовало бы с тобой поговорить начистоту, но лучше поздно, чем никогда. Я готова подтвердить каждое ее слово, потому что все происходило у меня на глазах.

– Ладно, хорошо, – кивнула Лили. Она села на стул и, сложив руки на коленях, добавила: – Я тебя выслушаю, мама. Но на большее не рассчитывай.

– Спасибо, – сказала мать. – Я постараюсь быть краткой. Я не хотела уезжать из Сазерби-Парк. Но у меня не было выбора, так как…

– Неужели? – с усмешкой перебила Лили. – Если ты бросила нас не ради Бога, то, должно быть, причиной твоего отъезда стала неспособность родить наследника. Дочь вас с отцом, очевидно, не устраивала.

– О, нет-нет, причина не в этом. Я обожала свою маленькую девочку.

– Обожала?… Ты не устаешь меня удивлять. Обычно матери не бросают своих детей – особенно тех, которых любят. Может, тебе стало скучно? – Лили изучала орнамент персидского ковра на полу. Если бы у нее родился ребенок, она бы ни за что его не бросила. Она бы любила его и пестовала. Она никогда бы не допустила, чтобы ее ребенок чувствовал себя никчемным и нелюбимым.

– Лили, пожалуйста, выслушай!.. – взмолилась мать. – Ты должна меня понять. Все началось с падре Меллита. Он меня ненавидел.

Лили подняла голову. В это она, конечно же, могла поверить.

– Следует сказать, что он вообще не любил женщин, – продолжала мать, теребя висевший у нее на шее крестик. – И, что еще хуже, он знал, что мы с твоим отцом любили друг друга. Решив, что я оказываю на отца слишком сильное влияние, падре Меллит заставил его прогнать меня.

– Как же он умудрился заставить человека, якобы любившего свою жену, прогнать ее?

Герцогиня густо покраснела и спросила:

– Ты помнишь, кто у нас в то время был дворецким?

– Помню. Его звали Робертс, – ответила Лили, немало удивившись столь странному вопросу. – Я его запомнила, потому что он казался мне необыкновенно красивым.

Герцогиня кивнула.

– Робертс действительно был очень хорош собой, чем и воспользовался коварный падре Меллит. – Мать откашлялась и продолжала: – Падре сказал твоему отцу, что он… застал нас вместе. Должно быть, он хорошо заплатил Робертсу, потому что тот подтвердил слова Меллита. Подтвердил то, чего не было никогда.

– Но как папа мог поверить в то, что ты на такое способна?

– Он не хотел верить, но падре Меллит поклялся, что видел нас собственными глазами, и Робертс это подтвердил. Я не смогла переубедить отца. Робертс был уволен, а меня отправили в монастырь и запретили мне искать с тобой встреч. – Герцогиня потупилась, и на лице у нее появилось какое-то странное отсутствующее выражение.

Лили невольно вздохнула, почувствовав себя кем-то вроде судьи или даже палача. Вся ее жизнь могла бы сложиться совсем иначе, если бы не падре Меллит и не готовность отца верить каждому его слову. Но винить одного отца было бы несправедливо. Ведь если бы у матери хватило смелости противостоять падре, правда восторжествовала бы.

И теперь Лили стало понятно, почему отец нанимал на службу таких уродливых мужчин и почему постоянно призывал ее бороться с искушениями плоти. При этом он не замечал того, что плотский грех в самой извращенной форме торжествовал в его собственном доме. Более того, отец предоставил извращенцу полную свободу действий! А игрушкой в руках этого извращенца была собственная дочь набожного герцога!

Ей хотелось выплеснуть свой гнев… хоть на кого-нибудь. Ведь ее обокрали, ее лишили родительской любви, над ней надругались! За что?!

– Лили?… – тихо окликнула ее мать.

Лили с усилием подняла голову. По лбу ее струился холодный пот, и она, с трудом сдерживала тошноту, проговорила:

– Теперь ты рассказала мне свою историю, но это вовсе не означает, что ты все исправила.

– Я понимаю, что правда… что она тебя потрясла, – тихо сказала герцогиня.

– Потрясла?… – переспросила Лили. – Нет, правда меня не потрясла, а лишь послужила мне напоминанием. Ты оставила нас, зная, в чьих руках ты нас оставляешь. Ты знала, что за человек падре Меллит, и при этом доверила ему своих детей. Ты знаешь, что он делал со мной, мама? Полагаю, ты даже не представляешь, что он делал со мной. – Лили дрожала. Только сейчас правда предстала перед ней во всей своей омерзительной и чудовищной наготе. Только сейчас она поняла, что происходило всякий раз, когда падре Меллит заставлял ее перегибаться через ограду алтаря. И поняла, каким именно твердым предметом он тер ее ягодицы. Лили зажала рот ладонью и крепко, прикусив ее, почувствовав привкус крови.

– Лили, что с тобой? О чем ты говоришь?… – изумилась герцогиня.

– Пустое… – пробормотала Лили. – Господи, все пустое. – Ей хотелось побыстрее вернуться к Паскалю. Хотелось, чтобы он обнял ее, пожалел, утешил. Ей нужно было, чтобы он очистил ее от скверны.

– Мне очень жаль… – сказала мать. – Мне жаль, что я не могла быть рядом с тобой и поддержать тебя. Но сейчас-то я здесь. Ты позволишь мне помочь тебе? Может, мы могли бы подать петицию об аннулировании брака? Брак, совершенный против твоей воли…

– Я не хочу аннулировать свой брак! – гневно воскликнула Лили. – Почему вы не можете понять, что я наконец счастлива?!

Явно озадаченная словами дочери, герцогиня нахмурилась и проговорила:

– Как ты можешь быть счастлива, если тебя насильно выдали замуж за мужчину, которого ты ненавидела?

– Да, меня выдали за него насильно, – подтвердила Лили. – Но оказалось, что Паскаль – прекрасный муж. И я его очень люблю. Я была бы тебе, мама, весьма благодарна, если бы ты не лезла в мою жизнь. Ты не имеешь права вмешиваться. Ты лишилась этого права, когда меня бросила. Мне жаль, что ты зря потратила время, приехав сюда.

Герцогиня молчала. И смотрела на дочь так, словно не узнавала ее. Наконец она встала, оправила юбки и, пригладив и так безукоризненную прическу, спросила:

– Ты хочешь сказать, что влюбилась в простолюдина?

– Паскаль – замечательный человек, и его происхождение не имеет для меня абсолютно никакого значения. Ты могла бы хотя бы попытаться узнать его, прежде чем выносить суждения, мама.

Герцогиня, подумав, сказала:

– Тогда изволь объяснить, почему этот замечательный человек вынуждает тебя жить в нищете, когда тебе принадлежит одно из самых больших состояний в Британии?

Лили с вызовом вскинула подбородок.

– Мы вовсе не живем в нищете, что бы там ни говорил тебе Жан-Жак. Мы живем в маленьком уютном домике. Он был совсем не таким уютным, когда Жан-Жак нас там поселил, – добавила Лили, бросив на брата неприязненный взгляд. – Нам пришлось вселиться в развалюху. И кто же в этом виноват?…

– Твой муж отказался жить в замке, – поспешно сказал Жан-Жак. – Что еще мне оставалось делать?

– Ты мог хотя бы матрас нам прислать и постельное белье. Ты мог бы найти время для того, чтобы хоть раз проведать меня. – Лили снова повернулась к матери. – Но сейчас этот дом вполне пригоден для жизни. Хотя заслуги Жан-Жака в том нет никакой.

– Но, Лили, ты ведь можешь позволить себе буквально все, что угодно. И при этом, если верить Жан-Жаку, твой муж отказывается прикасаться к твоим деньгам. Я не понимаю… Если он тебя любит, разве ему бы не хотелось, чтобы ты жила в комфорте?

Лили хмуро взирала на мать.

– У меня вполне комфортная жизнь. Куда комфортнее, чем была до замужества. Ты что, не понимаешь? У меня есть все, что мне нужно. Дом, муж, который меня любит, цель в жизни. Паскаль много работает, и мы живем в ладу со своими соседями. Мы с ним – свои среди жителей Сен-Симона. – У Лили словно что-то оттаяло в душе. – И Паскаля тут все любят. Должно быть, ты и сама это вчера заметила.

Герцогиня кивнула.

– Да, я действительно заметила, что его любят. И то, что я увидела вчера… Это напомнило мне о тех далеких временах, когда Сен-Симон процветал. Еще до того, как случилась эпидемия.

– Ты не одна так думаешь, – в раздражении заметил Жан-Жак. – Слышала бы ты, какие слухи ходят об этом человеке.

– О чем это ты? – насторожилась Лили.

– А ты разве не слышала? Говорят, что твой муж – побочный сын моего дяди. – Жан-Жак хрипло рассмеялся. – Вот это шутка так шутка!

– Ах, ты об этом?… – со вздохом облегчения пробормотала Лили. – Да, я знаю. Но это, конечно, неправда.

– Да, разумеется, – буркнул Жан-Жак. – Это все из-за урожая. Лучше бы они в науку верили, чем в старые сказки. Для чего тогда в землю зарыто столько дорогих удобрений?

– Людям свойственно верить в чудеса, и ничего дурного в этом нет. Порой чудеса случаются, – заявила Лили.

– О чем вы говорите? – в растерянности проговорила герцогиня. – Урожай – это всего лишь урожай. Что же касается бывшего герцога… О, Серж обожал Кристину. Они были счастливой парой. Я очень им завидовала. И я думаю… Пожалуй, ты права, Лили. Наверное, мне следует поближе познакомиться с твоим мужем, прежде чем выносить о нем суждения. Мне нелегко смириться с твоим выбором, но ты выглядишь счастливой женщиной.

– Но если ты, мама, действительно любишь меня, то для тебя только это и должно быть важно, не так ли?

Герцогиня откашлялась и проговорила:

– Происхождение – это очень важно, что бы ты там ни думала. Твои предки с обеих сторон – потомственные аристократы. А твой муж – простолюдин, и тебе придется рожать от него детей. Смогут ли они гордиться своей родословной? Ты об этом подумала?

Лили пожала плечами.

– Я не племенная кобыла, я – женщина. А Паскаль – мужчина. Мы любим друг друга. Для меня только это имеет значение.

– Да, кстати… Какие бы нежные чувства ты ни питала к этому мужчине, тебе не следует демонстрировать их прилюдно. Возможно, он, в силу своего происхождения, не знает о том, что ведет себя неприлично, но ты-то должна об этом знать.

Лили не знала, что на это ответить. Слова матери вызывали смех, вот и все.

– Конечно, я никак не могу одобрить твой выбор спутника жизни, – продолжала мать, – но теперь мы с ним родственники, поэтому не можем не поддерживать отношения. В общем, я требую, чтобы вы с мистером Ламартином пришли сегодня вечером в замок на ужин.

– Спасибо за приглашение, – сказала Лили. – И можешь не переживать, у Паскаля застольные манеры не хуже, чем у тебя, мама.

Герцогиня неодобрительно хмыкнула, а Жан-Жак рассмеялся.

– Не переживай, Лили, – сказал Жан-Жак, выпроваживая сестру из библиотеки. – Я ей все объясню насчет Паскаля. Это я виноват, что у нее сложилось о нем неправильное представление.

– Можешь не стараться. Ее снобизм ничем не перешибешь.

– Мы все снобы, но твой муженек в два счета собьет с нее спесь. У него к этому талант.

«Что верно, то верно», – с улыбкой подумала Лили.

Атмосфера за ужином была весьма напряженной. Лили знала, что Паскаль чувствовал на себе пристальный взгляд матери, но делал вид, что ничего такого не замечал – уж это он прекрасно умел. И все же столь навязчивое внимание к его персоне не могло Паскаля не раздражать. Она на его месте давно бы уже вспылила. Лили ужасно хотелось сказать матери в глаза все, что она думала о ее хваленом воспитании. Пригласить на ужин гостей, а потом смотреть на одного из приглашенных свысока – ведь это верх неприличия!

Во время десерта герцогиня проговорила:

– Мой сын сказал мне, что вы были усыновлены графом Рейвеном, это верно?

«Ну вот, началось!» – подумала Лили.

– Да, верно, ваша светлость, – ответил Паскаль. – Хотя мой отец получил титул только семь лет назад.

– Я в курсе. А где вы родились, месье Ламартин? – поинтересовалась герцогиня, подцепив ложечкой лимонный пудинг. «Вот бы сейчас размазать этот пудинг по всей ее физиономии», – подумала Лили.

– Меня уже допрашивал ваш муж, миледи, – ответил Паскаль. – Стоит ли все это повторять?

«Паскаль определенно раздражен», – промелькнуло у Лили.

– Я не осведомлена о том, какие беседы и с кем ведет мой муж, – сказала герцогиня. – Поскольку же Элизабет – моя единственная дочь… В общем, вы не можете не понимать, что мне любопытно, за какого человека она вышла замуж.

– Прошу прощения, но я думал, что Лили рассказала вам обо мне. Я родился в Монтре в самой обычной семье, ваша светлость. – Паскаль осторожно перевел дыхание, и только Лили знала, что он едва держал себя в руках.

– Значит, ваши родители – родом из Монтре?

– Мой отец был родом из этого города. Он познакомился с моей матерью в Париже за три года до того, как я появился на свет. И они поженились в Монтре за четырнадцать месяцев до моего рождения. Так что все приличия были соблюдены.

– О, месье Ламартин, я не хотела намекать на то, что вы… – У герцогини хватило такта изобразить смущение.

– Мы переехали в Париж летом 1810-го, когда мне исполнился один год, – продолжал Паскаль. – Мои родители умерли спустя девять лет. Потом меня усыновили. Больше мне сказать нечего.

Герцогиня молчала, и Лили могла только гадать, о чем мать сейчас думала. Но в одном можно было не сомневаться: герцогиня от всей души презирала своего зятя простолюдина.

– Очень жаль, – сказала наконец герцогиня, и тон ее был на удивление дружелюбным. – Я думала, что вы, возможно, приходитесь родственником тем Ламартинам, которых я знала. Они жили здесь, в Сен-Симоне. Ваша фамилия сразу показалась мне знакомой.

– Да, мне сказали, что здесь жил управляющий по имени Анри Ламартин, – заметил Паскаль. – Меня уже не раз об этом спрашивали.

– Что ж, неудивительно. И действительно, какое совпадение… Я не слишком хорошо знала Анри, но с его женой была хорошо знакома. Мы, можно сказать, были почти подругами. Она служила секретаршей у Кристины, сестры моего мужа. Во время эпидемии они уехали из города.

– Тиф распространяется стремительно, а бороться с эпидемией очень трудно, – сказал Паскаль. – Они мудро поступили. Ведь то, что произошло потом…

– Да-да, – закивала герцогиня. – Произошла трагедия. Мы с мужем тоже потеряли родственников. Нам повезло – мы в тот момент жили в Париже. – Она поежилась и вновь заговорила: – Жан-Жаку тогда едва исполнился год, и он тоже мог умереть. Но мы дождались окончания эпидемии, и только после этого отправились в Сен-Симон, чтобы принять наследство Сержа.

– Должно быть, вам было непросто разобраться с делами в отсутствие управляющего, – заметил Паскаль.

– Трудно – не то слово! Анри ведал тут всем и никого в свои дела не посвящал, кроме Сержа и, возможно, своей жены Анны. Мы были в полном замешательстве.

Паскаль осторожно опустил ложку на тарелку.

– Вы сказали, его жену звали Анной?

– Да. И она была чудесной женщиной. Мне очень нравилось общаться с ней потому, что она была англичанкой, – я ведь так часто чувствовала себя одинокой среди французов. Мы часами говорили с ней о всякой всячине, когда мой муж Хьюберт привозил меня сюда.

– Вы не могли бы описать этих людей? – попросил Паскаль. – Мне начинает казаться, что я их знаю.

Лили бросила на него тревожный взгляд. Она уловила в голосе мужа интонации, которых не слышала с тех пор, как сразу после венчания у них случилась жуткая ссора и она обвинила его во всех смертных грехах. И тогда у него было такое же бледное напряженное лицо…

– Ну, я попробую, – ответила герцогиня. – Я так давно о них не вспоминала… Анри обладал вполне заурядной внешностью, хотя безусловно был умен и обходителен. Телосложение – хрупкое и… И еще – редкие светло-каштановые волосы. А вот Анна была очень даже привлекательной. – Герцогиня отвела взгляд и задумалась. – Миниатюрная. Маленькие руки и ноги. Кроме того, у нее были темные волосы, а также круглое лицо и прелестные голубые глаза…

– И родинка слева на подбородке? – спросил Паскаль.

– Да-да, и родинка на подбородке! Так вы ее знали?…

– Да, я ее знал. Анна Ламартин была моей матерью. Простите меня, герцогиня, мне надо выйти… на свежий воздух.

Глава 24

В столовой замка воцарилась гробовая тишина, которую нарушало лишь гулкое эхо шагов Паскаля, проходившего по вестибюлю. Сначала Лили собиралась вскочить и броситься следом за ним, но передумала, сообразив, что мужу лучше побыть наедине с самим собой.

К тому же она сейчас могла воспользоваться случаем и расспросить мать об этих Ламартинах.

– Мама, а у Анны Ламартин были дети, когда ты с ней познакомилась? – спросила она.

– Нет, – ответила герцогиня. Она, как и ее дочь, пребывала в недоумении. – Но, полагаю, она могла быть беременной, когда уезжала.

– Возможно, – согласилась Лили. – Но почему же родители Паскаля рассказали ему совсем другую историю? Хотя… Когда случилась та эпидемия? Я знаю, что тридцать лет назад, – но в каком именно месяце?

– Весной 1809 года, – ответила мать.

– И Паскаль родился девятого июня того же года. Я знаю, потому что ему этим летом исполнилось тридцать. Так что Анна была беременна, когда уезжала. Не могла не быть… И если это не был ребенок Анри… То тогда на ум приходит только одна возможность.

Герцогиня молча покачала головой. А Жан-Жак, сидевший в противоположного конце стола, нахмурился и проворчал:

– О чем, черт вас дери, вы говорите? С чего вы взяли, что ребенок был не от Ламартина?

Лили с презрением взглянула на брата. Да, она явно переоценивала его умственные способности. А вот Паскаль сразу все понял.

– Ты описала Анри Ламартина, мама, но Паскаль совсем на него не похож, верно?

– Да, совсем не похож, – шепотом ответила герцогиня.

– А как насчет шестого герцога, мама? Серж, да? На него Паскаль похож?

– Я… Мне трудно судить. Серж был высоким, как и твой муж. И у него… были темные волосы… – С герцогиней происходило что-то странное; она побледнела и, казалось, вот-вот упадет в обморок.

– О боже, Лили!.. – пробормотал Жан-Жак. – Ты всерьез полагаешь, что эти слухи – правда?

– Не знаю. Но ради Паскаля я узнаю правду.

– Лили, – взмолилась герцогиня, – может, не стоит?! Может, лучше оставить все как есть? К чему ворошить прошлое?

– Не очень-то приятно узнать, что все, во что ты верил, сплошная ложь. И я знаю, о чем говорю, мама. Я сама через это прошла.

– Мне очень жаль, что я так тебя расстроила, – сквозь зубы процедила герцогиня. – Но в случае с твоим мужем у нас нет никаких доказательств того, что он – не сын Анри Ламартина. Если, конечно, не считать доказательством тот факт, что Ламартины зачем-то ввели его в заблуждение рассказом о прежнем местопребывании. Но откуда нам знать, какие у них на это были резоны?

– И все же я докопаюсь до истины. А сейчас… Уж извините, но я пойду искать Паскаля.

Лили вышла из замка и осмотрелась. Но искать мужа ей долго не пришлось – она увидела его у западной стены. Он стоял, упершись ладонями в парапет, и тяжело дышал.

– Паскаль… – тихо окликнула его Лили.

Муж обернулся, и Лили увидела, что он весь дрожал. Когда же он утер губы, она поняла, что его стошнило.

– Они лгали мне, – сказал он обнимавшей его жене. – Они мне лгали.

– Должно быть, они хотели… защитить тебя от правды, – прошептала Лили.

– О боже… Этой лжи есть только одно разумное объяснение.

– Да, верно. Значит, люди не ошибались, когда говорили, что ты – сын Сержа.

– Побочный сын, – с горечью уточнил Паскаль.

– Ну и что с того? Мне все равно, законный ты сын или побочный. Ты – мой Паскаль. Кто бы ни был твоим отцом, я все равно тебя люблю и буду любить, – заявила Лили.

Паскаль поднял на нее глаза и пробормотал:

– Не в моих силах что-либо изменить. Мы с тобой – одна семья, и бремя позора нести нам обоим.

– Ни о каком позоре и речи нет, – возразила Лили. – К тому же… Ведь мы пока еще ничего точно не знаем. Вполне вероятно, что это – случайное совпадение.

– Вся моя жизнь до сих пор представлялась мне невероятным совпадением, – с горькой усмешкой сказал Паскаль. – А теперь я узнал, что все это – огромный мыльный пузырь лжи. Видит Бог, если я что и ненавижу, так это ложь и тех, кто лжет. Но оказалось, что мои собственные родители… Почему они утаили от меня правду? Зачем лгали мне? – Слезы блеснули в его глазах, и он, поморщившись, смахнул их ладонью.

– Я убеждена: у них были для этого серьезные причины, – сказала Лили.

– Черт возьми, ты так спокойно говоришь… Говоришь так, словно для тебя в порядке вещей ложь родителей. А ведь каждый имеет право знать, кто произвел его на свет!

– Паскаль, чего ты хочешь от меня? Чтобы я кричала и топала ногами? И потом, как я уже говорила, правды мы пока не знаем…

– Неужели? А тебя не настораживает такое количество противоречий? Ведь моего отца звали Поль, а не Анри. И он был не из тех, кому можно безнаказанно наставлять рога. – Паскаль сжал кулаки. – Скажу больше: моя мать совсем не походила на женщину, изменяющую своему мужу. Хотя… Очевидно, я был о ней слишком высокого мнения.

Гнев, растерянность, душевная боль – все это сейчас отражалось на лице Паскаля. Опустившись на траву, он уронил голову на руки. Лили же встала перед ним на колени, пытаясь заглянуть ему в глаза, пытаясь хоть как-то его утешить.

– Возможно, она изменила твоему отцу всего один раз, а потом всю жизнь сожалела об этой ошибке.

– Ничего не складывается! Если даже я действительно побочный сын Сержа, – то с чего бы моим родителям хранить в тайне свое прошлое? И в Париже все знали меня лишь как сына Поля Ламартина. Даже намека никто не делал на то, что это не так.

– Я тоже этого не понимаю, – сказала Лили. – Возможно, они не рассказали тебе о Сен-Симоне, потому что не хотели, чтобы ты вернулся туда и узнал правду?

– Как бы то ни было, я здесь, – сверкая глазами, заявил Паскаль. – И по мне – так это самая невероятная из возможных случайность.

Лили прикусила губу. Это она была во всем виновата. Если бы она не отправилась искать того, кто сможет заставить плодоносить виноградники, Паскаль никогда не оказался бы в Сен-Симоне. Но она решила, что сейчас – не самый подходящий момент для того, чтобы говорить об этом.

– Пойдем домой, – сказала Лили. – Ведь дома и стены лечат…

– Я бастард, и это – навсегда, – со вздохом проговорил Паскаль.

– Так и есть. – Лили взяла мужа за руку и прижала его ладонь к своей щеке. – Но помнишь, что ты сказал отцу Шабо в тот вечер, когда впервые услышал, что говорят о тебе в Сен-Симоне?

Паскаль молча покачал головой.

– Ты сказал, что тебе все равно, кем считают тебя люди, но при условии, что ты для них – свой. Так вот, ты тут свой, Паскаль. И при этом тебя считают бастардом герцога. Выходит, что ни для кого этот факт ничего не меняет.

Паскаль провел ладонью по волосам.

– Наверное, ты права.

– Ты также сказал, что долго пытался понять, кто ты и каково твое место в жизни, а нашел себя здесь, в Сен-Симоне. Ты привязался к этой земле еще до того, как ступил на нее. Возможно, ты действительно плоть от плоти этих мест, и этому есть вполне понятное объяснение.

Паскаль вымучил улыбку.

– Спасибо, любимая, за то, что пытаешься поднять мне настроение. Я больше не могу об этом говорить. По крайней мере сегодня. – Паскаль погладил жену по щеке. – Я постоянно благодарю Господа за то, что послал мне тебя. Ведь если бы не ты… Ох, не знаю, что бы со мной стало.

Поднявшись с травы, Паскаль взял жену за руку и тихо сказал:

– Пойдем домой, герцогиня.

В ту ночь Паскаль совсем не спал. Но и ворочаться в постели не мог – был напряжен до предела, лихорадочно пытаясь выстроить события своей жизни в логическую цепочку. Увы, ничего не выходило. Слишком много было странностей и несоответствий.

Итак, к тридцати годам он стал человеком без прошлого, без корней. Он даже не знал наверняка, кто был его отцом. В груди его закипала обида. Что он расскажет своим детям об их бабушке и дедушке? Что их звали Поль и Анна Ламартин, что они были добропорядочными католиками и любили друг друга? Или он скажет им, что родился на свет в результате супружеской измены?

Лили мирно спала рядом. Она уснула, утомленная его любовью. Он вонзался в нее с яростью отчаяния, словно мог таким образом избавиться от своей боли. Она же подавалась ему навстречу с отчаянной страстью, и стоны их сливались в один стон, а сердца бились как одно.

Красивая Лили, щедрая Лили, благородная Лили… Она пыталась убедить его в том, что для нее не имело значения, кто он и откуда родом. Для нее – может, и не имело. Но для него, Паскаля, без прошлого не было и будущего. А ведь еще вчера картина его жизни казалась ему предельно ясной и промысел Божий был вполне понятен. И вот он вновь перед извечным вопросом о том, кто он и зачем пришел в этот мир.

Паскаль встретил рассвет, так и не сомкнув глаз. Ох, если бы Господь мог осветить его жизнь с той же легкостью, с которой каждое утро освещает мир… И, если уж на то пошло, он бы очень хотел, чтобы Господь перестал протягивать ему руку с дарами лишь для того, чтобы отнять то, что дал. Паскаля не оставляло ощущение, что жизнь постоянно испытывала его на прочность. Но что же Господь потребует от него в следующий раз? Принести Ему в жертву первенца?

Он знал, кто может дать ему ответ на самый главный вопрос. И знал, что каждое утро по средам Мишель Шабо чистил церковную утварь и потому приходил в церковь очень рано.

Паскаль зашел в ризницу как раз в тот момент, когда священник варил себе кофе.

– Доброе утро, Мишель.

Отец Шабо с удивлением поднял голову.

– Паскаль, что вы делаете в моих пенатах в столь ранний час? – Мишель улыбнулся. – Теперь, когда урожай собран, других дел себе не найдете? – Освободив место на столе, священник предложил гостю кофе.

– Нет, спасибо, – отказался Паскаль. – Я пришел, чтобы попросить вас подтвердить тот слух, о котором вы мне рассказали. Но вы можете и опровергнуть его. Думаю, это в ваших силах.

Отец Шабо поперхнулся, едва не расплескав кофе.

– Простите, я не хотел вас смутить, – сказал Паскаль. – Я лишь хотел сообщить… Видите ли, имеется весьма веское доказательство в пользу версии о моем незаконном происхождении.

– Вы думаете, я могу вам помочь? – пробормотал отец Шабо, поглаживая лысину ладонью.

– Да, я так думаю, – кивнул Паскаль. – Я узнал, что мои родители, Анри и Анна Ламартин, жили здесь до эпидемии. При нашей первой встрече вы упомянули имя моего отца, назвав его Анри, хотя позже он жил под именем Поль.

– Да, понимаю… – отозвался отец Шабо с совершенно невозмутимым видом.

– Понимаете?! – воскликнул Паскаль. – А вот я, черт побери, ничего не понимаю! Мои родители говорили мне, что они познакомились в Париже в 1805 году и поженились в Монтре в 1808-м, где и прожили до 1810 года. И при этом мне теперь достоверно известно, что весной 1809 года они находились в Сен-Симоне.

– Да, так и было, – кивнул священник. – И они не регистрировали брак в Монтре. Они обвенчались в Сен-Симоне в этой самой церкви. Я сам проводил церемонию. Это было… Дайте припомнить… Да, это было осенью 1805 года.

Паскаль смотрел на священника во все глаза.

– О боже… – прошептал он. – С каждой минутой все больше странностей.

– Да, – согласился отец Шабо. – Интересная картина, верно? Могу представить, как ошеломило вас это открытие.

Паскаль криво усмехнулся.

– Да уж… Но зачем им понадобилось скрывать от меня правду? К чему такое нагромождение лжи?

Отец Шабо взял в руки потир и принялся полировать его ритмичными круговыми движениями.

– Этого я не могу вам сказать, – ответил он.

Паскаль хлопнул ладонью по столу.

– Не можете сказать? Или не хотите?! Моя мать была доброй католичкой, Мишель. Она не могла перед вами не исповедаться. Уж вам ли не знать, кто был моим отцом?!

Спокойно встретив взгляд собеседника, священник ответил:

– А вам ли не знать о тайне исповеди? Я не могу нарушить ее даже ради вас.

Паскаль покраснел.

– Простите, отец Шабо. Я не хотел вас об этом просить, однако же… Мне приходит на ум только объяснение всех странностей… Вероятно, моя мать забеременела от Сержа Сен-Симона, после чего она и мой… и Ламартин уехали, чтобы спасти ее репутацию. Или для того, чтобы уберечь меня от всевозможных слухов.

– Я думаю, что ничего не нарушу, если скажу, что они оба очень старались вас уберечь, – ответил отец Шабо, опуская на стол потир. – Они оба были хорошими людьми. Я имею в виду Анри и Анну… И все отпущенное им Богом время они были вам хорошими родителями. Печально, что они оба слишком рано покинули этот мир, оставив вас одного.

Паскаль провел ладонью по волосам.

– Ладно, я понимаю, что больше ни слова от вас не добьюсь. Но я думаю, вы сказали мне все, что мне необходимо знать. Мишель, если вы их венчали, могу я, по крайней мере, взглянуть на церковные записи?

– Разумеется. – Отец Шабо вытащил из кармана ключ и подошел к шкафу, в котором хранил книги. Отыскав книгу записей за 1805 год, он открыл ее на октябре месяце и в раскрытом виде положил на стол, указав на нужную строчку.

Паскаль откашлялся и прочитал:

– Анна Элизабет, в девичестве Сторм, выдана замуж за Анри Поля Ламартина пятого октября 1805 года. – Подписи обоих супругов были на месте – как и подпись Мишеля Шабо и двух свидетелей.

– Спасибо, – сказал Паскаль, возвращая книгу священнику. – По крайней мере одна загадка разгадана. Второе имя Анри Ламартина – Поль.

– Насколько мне помнится, Анна так его и называла, – согласился отец Шабо, убирая книгу обратно в шкаф. – Она как-то сказала, что Поль – приятнее ее слуху. Звучит… почти по-английски.

Паскаль почесал в затылке.

– Что ж, пожалуй, мне пора, – пробормотал он. – Спасибо, что рассказали мне то, что могли.

– Мне жаль, что я не могу рассказать больше, – сказал отец Шабо.

– Нельзя же допустить, чтобы вам пришлось держать ответ перед Богом за то, что вы нарушили клятву из-за такой мелочи, как установление отцовства, – сквозь зубы процедил Паскаль.

– Я никогда так не говорил, – укоризненно заметил отец Шабо.

– Верно, не говорили, – пожав плечами, согласился Паскаль. – Все и так ясно, без слов.

Паскаль вышел из церкви полный решимости во что бы то ни стало докопаться до истины.

Все это утро отца Шабо одолевали тревожные раздумья. Разумеется, он всегда знал, что Анна и Анри Ламартин не сказали Паскалю правду о его рождении. Отец Шабо очень хотел бы усадить Паскаля рядом с собой и спокойно все ему объяснить, но, увы, это было совершенно исключено. И проблема, казалось, не имела решения. Сколько бы отец Шабо ни просил Бога его вразумить, озарение не приходило.

Мишель Шабо протирал напрестольный крест, когда услышал, что кто-то зашел в церковь. Повернувшись к двери, он едва крест не выронил.

Отец Шабо познакомился с Фрэнсис Дампьер, будущей герцогиней Сен-Симон, много лет назад, когда она была глубоко несчастной женой жестокого и безжалостного человека. Он стал тогда ее наперсником. И отец Шабо видел, с каким облегчением приняла Фрэнсис весть о гибели мужа, ставшего жертвой несчастного случая во время охоты. Да и сам отец Шабо мог бы признаться, что никогда еще не служил похоронную мессу с такой радостью. И он никогда в этом не раскаивался.

Фрэнсис уехала на следующий день после похорон, и с тех пор Мишель Шабо ее не видел. Красота этой женщины не померкла с годами. Напротив, с возрастом она даже стала благороднее, аристократичнее. И походка осталась королевской. Но отец Шабо заметил страдальческие складки в уголках губ этой все еще очень красивой женщины. Фрэнсис не выглядела счастливой. Очевидно, жизнь ее после отъезда из Сен-Симона не очень-то сложилась.

– Фрэнсис, – сказал отец Шабо, осторожно опустив на престол священную реликвию, – это действительно вы? Я думал, что вы удалились в монастырь.

– Рада вас видеть, Мишель. И я очень рада тому обстоятельству, что вы по-прежнему служите в Сен-Симоне, – тихо добавила женщина. – Вы не очень изменились.

– О, стал старше, толще и, надеюсь, немного мудрее. И я рад вас видеть, Фрэнсис. Какой приятный сюрприз.

– Не уверена, что после нашего разговора вы по-прежнему будете считать этот сюрприз приятным, Мишель. Признаюсь, я провела весьма беспокойную ночь.

– Вы пришли, чтобы исповедаться? – с приличествующим такому вопросу выражением лица спросил священник.

– Мне нужно поговорить с вами предельно откровенно, но я не стала бы называть этот разговор исповедью.

Мишель видел, что герцогиня встревожена, и причин тому могло быть немало. Но отцу Шабо хотелось верить, что Фрэнсис здесь потому, что Господь услышал его молитвы.

– Проходите и помолимся вместе. А затем и поговорим, хорошо?

После молитвы отец Шабо присел на скамью рядом со своей бывшей прихожанкой.

– Вы приехали, чтобы навестить своих детей? – спросил священник, чтобы помочь гостье начать разговор.

– Да, – ответила герцогиня. Ее руки, лежавшие на коленях, были крепко сжаты. – Я не видела их долгое время…

Герцогиня вкратце обрисовала ситуацию, и Мишелю стало понятно происхождение этих скорбных складок у ее губ.

– Я не знал, что вас постигла такая беда, – с сочувствием сказал отец Шабо. – Но сейчас вы наконец-то воссоединились с детьми. Наверное, их сердца переполнены радостью.

– Увы, это не так. – Герцогиня вздохнула. – Мы, конечно же, учимся понимать друг друга, но с Лили мне очень трудно. У нее столько обиды на меня и на ее отца… Однако я пришла к вам не для того, чтобы жаловаться на своих детей. Мишель, я стою перед ужасным выбором. Если я помогу одному ребенку, то погублю другого.

Отец Шабо взял герцогиню за руку.

– Что же случилось? Расскажите… – тихо попросил он.

Фрэнсис снова вздохнула. В глазах ее стояли слезы.

– Вчера вечером я познакомилась с мужем Лили, с Паскалем Ламартином.

Отец Шабо боялся вздохнуть. «Вот оно и случилось!» – мысленно воскликнул он.

– Вообще-то я познакомилась с ним еще накануне, но видела его, можно сказать, мельком. К тому же было темно… Однако же… Мишель, я ожидала увидеть совсем другого человека. – Герцогиня говорила сбивчиво – сказывалось волнение. – Вчера вечером я начала размышлять, и тогда… Тогда я все поняла.

– Что именно вы поняли? – осторожно спросил отец Шабо.

– Насчет Анри и Анны Ламартин. Жан-Жак рассказал о здешних слухах… Якобы муж Лили – незаконнорожденный сын Сержа. Я, само собой, с ходу отмела подобную возможность. Должно быть, вы помните, как Серж и Кристина любили друг друга?

– Конечно, помню, – кивнул отец Шабо.

– Мы все знаем, что Анна Ламартин была бесплодна, и потому она никак не могла родить ребенка, – продолжала герцогиня. – А Паскаль за ужином сказал мне, что они жили совсем в другом месте. Тогда я решила, что сходство мне просто мерещится. Но Мишель, они с Сержем похожи! Поразительно похожи. Когда же он сказал, что его мать звали Анной, а мое описание Анны Ламартин идеально совпало с его воспоминаниями о ней… О, тогда я наконец все поняла!

– Что же вы поняли?

– Ох, теперь мне кажется, что я все поняла уже тогда, когда увидела его на празднике. Он стоял на скамье, обращаясь к тем, кто собрался на площади. И он был удивительно похож!.. Та же благородная стать и та же уверенная сила в движениях…

Герцогиня умолкла. Ее била дрожь, и отец Шабо взял гостью за руку. Немного успокоившись, герцогиня вновь заговорила:

– Он унаследовал не только рост и цвет волос отца, не только характерную форму его носа, но еще и ее рот. Конечно, рот у Паскаля более мужественный – но эта его нижняя губа, эта улыбка… И еще – взгляд. Он смотрит на собеседников прямо и очень серьезно, а потом его лицо вдруг словно освещается… и веселье так и брызжет из глаз. Вы ведь все это видели, Мишель?

– Да, видел.

– Я ведь ничего не придумала, верно?

– Нет, Фрэнсис, вам ничего не почудилось. Я заметил все это в первый же момент нашей с ним встречи. Но полагаю, у меня было перед вами преимущество: я знал, что этот день настанет рано или поздно.

– Выходит, я права. – Герцогиня высвободила руки из рук священника.

– Да, вы правы, – согласился отец Шабо.

– И Анна была бесплодна, не так ли? – сказала Фрэнсис, отвернувшись.

– Да, – подтвердил священник, – Анна была бесплодна. Но она растила ребенка, который не выжил бы, оказавшись на попечении вашего мужа.

Герцогиня молчала, опустив голову. Когда она снова взглянула на собеседника, по щекам ее катились слезы. Тихо всхлипнув, она проговорила:

– Я думаю, что Кристина все правильно сделала. – Вытащив платок, герцогиня вытерла глаза. – Кристина знала, на что способен Хьюберт, знала, как он одержим властью. Он бы не позволил младенцу лишить его титула.

– Да, верно. Пока был жив Серж, их сын находился в безопасности. Когда же Сержа не стало, Кристина поняла, что младенец в смертельной опасности – и не только из-за тифа. Поэтому она сделала то, что должна была сделать. Сама-то она тоже умирала…

– Сымитировать смерть собственного ребенка – на такое не каждая мать решилась бы. – Фрэнсис теребила в руках носовой платок.

– Возможно, этот поступок кому-то покажется кощунственным, – заметил отец Шабо, – но она ведь знала: если Анна и Анри просто вывезут Александра из города, мальчика это не спасет. Вы разве не считаете, что Хьюберт сделал бы все, что в его силах, чтобы их выследить?

Фрэнсис вновь вытерла глаза.

– Да, полагаю, он так и поступил бы.

– Так что, как видите, она все сделала правильно. Я никогда никому и словом об этом не обмолвился, поскольку дал обещание хранить их тайну. Но поскольку вы сами обо всем догадались… Что же, в таком случае я не нарушил свое обещание. Но скажите, что же вы намерены делать теперь, когда обо всем знаете?

– Я… Я не знаю… – Фрэнсис снова заплакала. – Возможно, будет лучше, если я вообще ничего не буду делать.

– Но вы ведь понимаете, что Жан-Жак – незаконный наследник?

– Да, конечно. Но уже столько лет прошло… Жизнь течет своим чередом, так стоит ли нарушать ее течение? В конце концов, Кристина сама выслала своего сына из этих мест. И все давно уже считают, что он умер от тифа.

Отец Шабо скосил взгляд на алтарь и тихо сказал:

– Кристина хотела, чтобы Анна и Анри рассказали мальчику правду, когда он достигнет совершеннолетия.

– Откуда вам знать?

– Я знаю, потому что она говорила об этом в моем присутствии. Я изложил ее волю на бумаге, и она подписала документ и передала его Анне вместе с перстнем-печаткой. Увы, и письмо, и перстень, должно быть, потерялись после смерти Анны и Анри. Кристина хотела, чтобы ее сын узнал, чей он ребенок, но судьба распорядилась так, что Ламартинам не удалось ему об этом рассказать. Зато судьба предоставила такой шанс вам, Фрэнсис.

– Но он вполне доволен тем, что имеет. А Лили все равно станет герцогиней. Ее отцу удалось добиться для нее разрешения унаследовать титул и передать его по наследству своему сыну, когда он у нее родится. Почему я должна лишать Жан-Жака того единственного, что у него есть? Неужели вы не понимаете меня, Мишель?

– Вы считаете, что муж вашей дочери не должен знать правду о своем происхождении? Фрэнсис, вам не кажется, что он имеет на это полное право?

Герцогиня со вздохом покачала головой.

– Ох, не знаю… Я просто не знаю, как поступить. Ему ведь нравится жить так, как живут крестьяне. Красивые вещи и утонченные развлечения его не прельщают. Зачем такому, как он, герцогство? А Лили с ним счастлива. И у нее все устоялось. К тому же… Ведь неизвестно, как ко всему этому отнесется Паскаль. Возможно, ему очень не понравится то, что он узнает.

Отец Шабо медленно поднялся со скамьи. Немного помолчав, проговорил:

– Мне думается, вам надо пообщаться со своей совестью, Фрэнсис. Я понимаю ваши тревоги. Но вы – единственный человек, который может исправить положение. Вы же знаете, что я ничего не могу сделать, так как обещал молчать.

– Спасибо, что выслушали. – Герцогиня тоже встала. – Я дам вам знать, когда приму окончательное решение, – сказала она.

– Только не откладывайте, а то, возможно, опоздаете, – предупредил ее отец Шабо. – Трудно жить с таким грузом на душе, а умирать – тем более.

– Последствия в любом случае будут тяжелыми. И я лишь должна решить, в каком случае придется платить меньшую цену.

Вернувшись от Шабо, Паскаль нашел на столе записку Лили, в которой его жена сообщала, что пошла в замок, чтобы поговорить с матерью.

– Могла бы не затруднять себя, любимая. Герцогиня не сможет сказать тебе больше, чем уже знаю я, – пробормотал Паскаль, прочитав записку.

Смяв листок, он швырнул его в камин, решив, что пойдет в замок за женой. Сейчас он как никогда нуждался в ее обществе; Лили была его единственной надеждой в этом мире, рушившемся прямо на глазах.

Паскаль выпустил Фасолинку погулять и, присев на крыльцо, стал ждать, когда собака сделает свои дела. Взгляд его случайно упал на удочку, стоявшую у стены; очевидно, его хозяйственная жена собралась на рыбалку после возвращения из замка. Паскаль улыбнулся. За лето Лили превратилась в отменного рыболова, и она, в отличие от него, рыбу не выпускала обратно в реку. Из ее улова они не раз готовили отменные блюда.

Все было таким обыденным, таким привычным – словно в той жизни, что они с Лили создали для себя, совершенно ничего не поменялось. Но, увы, хотя декорации остались прежними, спектакль был уже совсем другой… И он, Паскаль, тоже стал каким-то другим человеком – чужим самому себе. Выходит, его родители были совсем не такими, какими он их знал и помнил, а сам он… Кто же он такой?…

Увы, он пришел в этот мир в результате супружеской измены, и первые десять лет его жизни строились исключительно на лжи. А последующие двадцать он продолжал в этой лжи утверждаться. Но он не мог изменить прошлое, и ему оставалось лишь надеяться, что когда-нибудь он научится с этим прошлым жить. И еще он надеялся, что Лили не станет его презирать из-за того, что она оказалась права – ведь он действительно был жалким презренным бастардом.

Поднимаясь на второй этаж, Паскаль отчетливо слышал звонкий голос Лили; голос же ее матери звучал тише. Он уже собирался постучать в приоткрытую дверь гостиной, когда услышал от Лили нечто такое… Паскаль замер, ошеломленный.

– Нет, мама, ты не понимаешь. Я намеренно отправилась в монастырь Святого Кристофа, чтобы найти его, потому что я подумала, что он сможет вернуть землю к жизни, ведь Жан-Жак находился в бедственном положении…

Выходит, Лили поехала в монастырь специально для того, чтобы найти его, Паскаля? Выходит, она знала о том, что, согласно легенде, только прямой потомок герцога может вернуть к жизни умирающую землю? Но неужели она уже тогда все о нем знала? Нет, не может быть! Но ее слова свидетельствовали о том, что…

– Вот почему я чувствую себя виноватой, – продолжала Лили. – Я никогда не говорила Паскалю правду, и я не знаю, как признаться ему сейчас. Представь, каким это будет для него жутким потрясением. Я хочу сказать, что… Ведь я, упав с той стены, предъявила ему ложные обвинения… Но то, что он был вынужден на мне жениться, и то, что я привезла его сюда, где он узнал о себе все, – это уже слишком даже для него. Как ты думаешь, что он сейчас должен чувствовать?

– И все-таки я не понимаю… – послышался голос герцогини. – Как ты вообще о нем узнала?

– От отца Шабо. Он сказал мне, где его найти, и я немедленно туда отправилась, – ответила Лили.

Паскаль тяжко вздохнул. Больше оставаться тут не имело смысла. Он услышал все, что следовало, и даже больше. Неудивительно, что она называла его ублюдком, когда они направлялись в Англию, к ее отцу. И неудивительно, что она обвинила его в домогательствах. Как еще смогла бы она затащить его в Сен-Симон? Он бы ни за что не покинул аббатство Святого Кристофа по собственной воле.

Лили с самого начала все знала и все спланировала, и ей удалось доставить побочного сына герцога не землю его предков.

Паскаль прислонился к стене, обхватив плечи руками. Он чувствовал себя так, словно его окатили ушатом ледяной воды. Ледяные струи вливались ему в душу, добираясь до самых потаенных уголков. На мгновение ему даже представилось, что он тонет в ледяной воде. Это было нетрудно: однажды он уже такое пережил.

А сейчас он опускался на дно отчаяния, он тонул, хотя телу его ничто не угрожало. Зато в смертельной опасности был его дух. И на сей раз его ждало не райское блаженство, а лишь эхо произнесенных Лили слов – свидетельство ее предательства. Он должен был как можно скорее уйти отсюда. Уйти до того, как услышит еще что-нибудь – что-то такое, после чего ему уже никогда не оправиться…

Одно дело, когда тебе лгали родители, которых уже двадцать лет нет в живых, совсем другое – когда тебе лжет священник, которого ты считаешь другом. Но то, что он услышал сейчас… Ведь он любил Лили больше жизни, а она… Этого он уже вынести не мог.

Паскаль не помнил, как вышел из замка. И не помнил, как спустился с холма и написал записку Лили, сообщая ей о своих намерениях. Побросав в мешок свои вещи – только самое необходимое, – он оседлал коня и покинул Сен-Симон, ни разу не оглянувшись. Потому что Сен-Симон стал для него воплощением ада на земле.

Глава 25

Облегчив душу перед матерью, Лили почувствовала некоторое удовлетворение, хотя отношения между ними ничуть не стали лучше. Но кому еще она могла рассказать о том, как случилось так, что Сен-Симон стал ей домом? Мать, по крайней мере, когда-то жила тут и была в курсе тех давних событий… И она довольно спокойно восприняла новость о том, что Паскаль – незаконнорожденный сын шестого герцога Сен-Симона. По крайней мере, восприняла лучше, чем можно было ожидать.

– Если честно, то я думала, что у нее случится истерика, Фасолинка, – делилась Лили со своей собакой. – Тем более что она дружила с женой Сержа.

Лили склонила голову к плечу.

– Фасолинка, что это с тобой? Ты какая-то грустная… Не переживай! Паскаль со временем привыкнет к мысли, что он – не сын Анри Ламартина. Все будет хорошо, вот увидишь.

Собака жалобно смотрела на хозяйку, и Лили спросила:

– Может, хочешь сходить со мной на рыбалку? Пойдем. Ты же любишь ловить рыбу!

Фасолинка еще больше погрустнела, и Лили, наклонившись, потрогала нос собаки. Нос оказался холодным и влажным. И Фасолинка выглядела вполне здоровой. Но, возможно, съела какую-то гадость, и у нее заболел живот… Лили решила заварить ей ромашку – на всякий случай.

Когда Лили ставила воду на плиту, она заметила на столе записку, написанную четким почерком Паскаля. И записка была адресована ей. Но ведь Паскаль обычно не утруждал себя обращением… Если уж хотел попросить ее о чем-то или что-то ей сообщить, то сразу писал, что именно от нее требуется, и оставлял листок на столе. А сейчас…

Ей пришлось схватиться за спинку стула, чтобы не упасть. Склонившись над столом, она прочитала следующее:

«Лили, я слышал твой разговор с матерью сегодня в замке. Как бы мне хотелось, чтобы я этого не слышал! Я не могу продолжать жить в браке, который с самого начала строился на лжи. Какими бы искренними ни были наши отношения сейчас, эта ложь всегда будет стоять между нами.

Я взял одну из лошадей, но оставил другую и коляску тоже. Я напишу Николасу и попрошу, чтобы он открыл тебе доступ к твоим деньгам, так что ты ни в чем не будешь нуждаться.

Я возвращаюсь в монастырь Святого Кристофа. Не пытайся меня вернуть, Лили. Отпусти меня. Ради Бога, отпусти, если я тебе хоть немного дорог».

Подпись он не оставил.

Лили застонала и рухнула на колени. Нет, не может этого быть! Он не мог ее бросить! Паскаль не мог так поступить с ней! «Не бросай меня, Паскаль! Никогда не покидай меня, мой любимый. Никогда!» – кричала она мысленно.

Но, увы, он ее оставил.

Десять недель Лили плакала днем и ночью – просто не могла не плакать. Она чувствовала себя так, словно ее лишили всего, словно сама ее душа, самая ее суть, то, что полюбил в ней Паскаль, – словно все это исчезло вместе с ним. И теперь она превратилась в живой труп и жила в мире теней, а тот настоящий мир – он стал невыносим.

Она отказалась перебираться в замок. Этот маленький домик напоминал ей о Паскале, и она продолжала жить в нем – убирала в комнатах, выполняла привычную работу, готовила ужин и каждый вечер, по привычке, стояла у входной двери, ожидая мужа.

О Паскале напоминал его сундук с книгами, его рубашка – она так и висела на бельевой веревке, – а также его любимая кружка. И тем страшнее было сознание того, что он ушел навсегда.

Вначале она не верила, что его уход – окончательный, но те письма, что она каждый день писала ему, приходили обратно нераспечатанными, и Лили в конце концов смирилась с ужасной правдой. Было ясно, что Паскаль вычеркнул себя из ее жизни.

Лили знала, что удивляться тут нечему – таков был закон ее жизни. Ее бросали все, кого она любила. Она могла бы давно догадаться, что и Паскаль не станет исключением из правила. Она могла бы подготовить себя к неизбежному, но вместо этого окунулась в любовь с головой, потому что верила, что любовь Паскаля – бесконечна и вечна… Она, к несчастью, ошиблась. Значит, не так уж он ее любил…

Одним ноябрьским утром Лили, как всегда, проснулась несчастной. Она ненавидела те моменты, когда сон отступал и реальность наваливалась на нее всей невыносимой тяжестью одиночества. Ночью, во сне, она чувствовала его присутствие; ночью они были вместе и, как и прежде, сплетаясь друг с другом телами и душами, были беззаботны и счастливы. Но каждый раз неизбежно наступал новый день, снова приносивший боль и отчаяние.

Услышав стук в дверь, Лили пробурчала:

– Войдите.

На пороге стояла Коффи; она приходила каждое утро и каждое утро с беспокойством смотрела на свою воспитанницу.

– Со мной все в порядке, Коффи, – поспешила сообщить ей Лили, предупреждая дальнейшие расспросы. И тут же добавила: – Спасибо, что зашла, но нет, спасибо, у меня нет желания общаться ни с матерью, ни с братом, ни с отцом Шабо. И прогуляться я тоже не хочу.

Коффи окинула ее пристальным взглядом и строго сказала:

– Все, Лили, с меня довольно. Я больше этого не потерплю. Все супружеские пары ссорятся, но то, что произошло между вами, – это ни в рамки!.. Посмотри на себя! На тебе же лица нет. С этим надо кончать!

– Такой же совет ты дала и моим родителям, когда у них случилась размолвка? – с сарказмом поинтересовалась Лили. – Ты ведь, кажется, написала моей матери, советуя ей взять себя в руки и забыть несчастье, не так ли? Забавное совпадение, не находишь? Сначала моя мать хоронит себя в монастыре, а теперь и муж решил, что в монастыре ему нравится больше, чем дома. Похоже, я не могу равняться с Богом в привлекательности.

– Не святотатствуй, – сквозь зубы процедила Коффи. – Что же касается твоего мужа, то мне хотелось бы знать: как долго он просидит в монастыре после того, как узнает, что ты ждешь ребенка? Мне показалось, что он не из тех мужчин, которые бросают своих детей на произвол судьбы.

Лили во все глаза уставилась на няню.

– Коффи ты в своем уме? Ты думаешь, я стану лгать ему лишь для того, чтобы заставить его вернуться домой? Я не настолько глупа!

– Может, и не глупа, но хорошим манерам ты так и не научилась. Могла бы, по крайней мере, предложить старухе присесть. – Коффи прошла в комнату и, выдвинув из-за стола стул, присела. – С меня довольно этой чепухи, – заявила она.

– Говоришь «чепухи»?! – набросилась на нее Лили. – Коффи, да у тебя и впрямь сердца нет! Ты что, не видишь, что я страдаю?! Я потеряла Паскаля, и мне в этом некого винить, кроме себя самой! Почему ты не можешь оставить меня в покое? – Лили опустилась на стул и, глотая слезы, закрыла лицо ладонями.

Взгляд пожилой женщины потеплел, и она тихо проговорила:

– Милая, ты не понимаешь, да?

– Что я не понимаю? – пробурчала Лили, не отнимая ладоней от лица.

– Ну подумай же хорошенько, – продолжила няня. – Сколько времени прошло с твоих последних регулов? Когда они пришли в последний раз?

Лили совсем об этом не думала. Время перестало для нее существовать, и меньше всего ее заботило отсутствие регулов.

– Не знаю… – пробормотала она в растерянности. – Может, до начала сбора урожая…

– Так я и думала, – с удовлетворением кивнула Коффи. – Значит – в сентябре. А сейчас уже почти декабрь. Да и выглядишь ты именно так, как положено выглядеть женщине, которая носит ребенка.

Лили окинула себя взглядом.

– Коффи, ты действительно думаешь, что я беременна? И я… Меня и впрямь то и дело тошнит…

– Сухое печенье натощак по утрам очень помогает. Тебе надо думать о будущем ребенке, Лили. А весь этот твой траур… Это только повредит и ему, и тебе. Лучше бы ты тратила силы на то, чтобы придумать, как вернуть мужа домой, где ему самое место. – Тяжело опираясь на палку, Коффи поднялась и вышла, не сказав больше ни слова.

Едва дождавшись, когда дверь за ней закроется, Лили провела дрожащими руками по животу. Да, так и есть – округлился! И грудь побаливала. Она так горевала из-за отъезда Паскаля, что ей даже не пришло в голову, что она, возможно, ждет ребенка.

Лили подошла к полке и вытащила одну из медицинских книг Паскаля. Полистав ее, нашла раздел о вынашивании ребенка и с увлечением погрузилась в чтение. Через некоторое время поставила книгу на место и снова села. Радость, которую она не испытывала уже несколько месяцев, накрыла ее с головой, и душа ее, проснувшись, как будто засияла.

В ней рос ребенок Паскаля. Он был еще совсем крошкой, но он являлся его частью. Лили осторожно погладила живот. Она почти наверняка знала, когда был зачат ребенок.

– О, Паскаль, – сказала она с чувством, – клянусь тебе, что буду любить нашего малыша до последнего своего вздоха. Я никогда его не брошу и никому не отдам. Я всегда буду сама о нем заботиться и буду защищать его от всех невзгод. До самой своей смерти. – Лили вздохнула. – Мне только очень хотелось бы, чтобы и ты мог жить с нами – жить для него. Паскаль, пожалуйста, возвращайся.

Лили подперла щеку кулаком. Ребенку нужен отец. Но как вернуть отца ребенку, если тот заперся в монастыре и даже писем ее не читает? Лили чувствовала себя абсолютно беспомощной.

И тут ей пришла в голову совершенно безумная мысль. Губы ее расплылись в улыбке – она улыбнулась впервые с тех пор, как Паскаль ее бросил. Может, он и сейчас не станет читать ее письма, может, откажется встречаться с ней, – но от собственного ребенка Паскаль не откажется.

Да, план ее был беспроигрышным. Абсолютно беспроигрышным!

Паскаль поднял глаза от книги, услышав, как кто-то скребется в дверь. Настало время ужина, но аппетита у него не было. Жульен не давал ему голодать и приносил еду, – хотел он есть или нет. Паскаль ни с кем не общался; он либо работал в одиночестве в саду, либо находился у себя в келье. А ночь проводил за молитвой в церкви. По-прежнему в одиночестве.

Жульен его понимал, так как по собственному опыту знал, что порой в аду живешь и при жизни. Паскаль по-прежнему не верил в загробный ад, но теперь-то понял: Господь, избавив бессмертную душу человека от адских мук, не защитил ее от страданий, вызванных плотской природой человеческого тела.

Паскаль дождался, когда Жульен уйдет, после чего открыл дверь и, взяв со столика за дверью, поднос с едой, взглянул на пищу безо всякого интереса. Сыр, хлеб, вино… и письмо из Сен-Симона!

Один взгляд на это письмо – и боль вонзилась в него, словно хищные зубы зверя, терзающие беззащитную жертву. Паскаль глухо застонал. Но почему же Жульен на сей раз не выбросил письмо?!

Паскаль снова взглянул на конверт и понял, что адрес написан не почерком Лили, но безусловно женским. Письмо могло быть лишь от герцогини, что и объясняло его присутствие на подносе. Он не давал Жульену указаний возвращать непрочитанными письма от герцогини, поскольку ему не приходило в голову, что она могла ему написать. И действительно, с чего бы? Ведь она должна радоваться тому, что он исчез…

Паскаль глубоко задумался. Было совершенно ясно: герцогиня не стала бы ему писать, не будь у нее на то серьезных причин. Но что же это за причина? Вероятно, с Лили что-то случилось. При этой мысли он в панике схватил письмо и мгновенно распечатал его.

Глаза его бегали по строчкам. Вначале им владел страх, а потом… Он не верил собственным глазам. Письмо казалось сбивчивым и нервным, но не допускало двойственных трактовок.

«Достопочтимый мистер Ламартин,

мне очень трудно писать это письмо. Я долго и упорно сражалась со своей совестью, но теперь вижу, как вас не хватает людям Сен-Симона. И у них есть полное право скорбеть о том, что вас с ними нет. А я не права в том, что не даю вам воссоединиться.

Земля возродилась от вашей заботы не без причины. Эта земля по праву принадлежит вам. Вы – законный сын Сержа и Кристины де Сен-Симон, и по закону о наследовании вы – седьмой герцог Сен-Симон.

Я знаю, что это заявление может показаться вам вздорным, но это – правда, и Мишель Шабо готов поклясться под присягой, что все так и есть. Он исповедовал перед смертью вашу мать, и он же проследил за тем, чтобы вас отдали на попечение Ламартинам для того, чтобы уберечь от моего мужа. Я ничего об этом не знала до того дня, как вы уехали из города – лишь кое о чем догадывалась. Чтобы подтвердить или опровергнуть свою догадку, я пошла к Мишелю Шабо. Он не мог сказать вам правду, но очень настаивал на том, чтобы с вами поговорила я.

Простите меня за то, что не писала вам раньше. Я думала, что смогу хранить молчание, но это стало невозможным. Отец Жан-Жака не любил ни сам Сен-Симон, ни его обитателей. В отличие от вашего отца, который вкладывал в эту землю и в этих людей душу и сердце. А мой сын Жан-Жак безразличен к Сен-Симону. Он не заботится об этой земле так, как должен заботится настоящий хозяин. Но вы – другое дело. Мне не следовало держаться за Сен-Симон ради своего сына. Если вы сможете простить меня, я буду вам благодарна. Но о чем я буду молиться неустанно, – так это о том, чтобы вы нашли в себе силы простить мою дочь. Она страдает.

Ваша сестра во Христе,

Фрэнсис Монкрифф»

Сжимая в руке письмо, Паскаль сел на жесткую койку. Он прочел послание герцогини еще раз, а потом выронил листок, и тот, покружив в воздухе, опустился на пол. А Паскаль, прижав голову к коленям, безуспешно пытался унять боль, пронзившую насквозь, словно острым ножом, его и без того израненное сердце.

Когда же он снова поднял голову, сумерки превратились в ночь. И к этому моменту он уже принял решение. Может, он и законный хозяин Сен-Симона, но он никогда не вернется туда, чтобы заявить права на землю, на которой был рожден.

– Простите, Элизабет, – в который раз сказал Дом Бенетард, – мне бы хотелось вам помочь, но я не могу. Ваш муж выбрал уединение и молчание. И я не позволю его беспокоить.

– Но почему? – не унималась Лили. – Я ведь должна с ним поговорить. Он не отвечает на мои письма. Как еще я могу с ним связаться? Прошу вас, падре, это очень срочное дело. Если бы я могла встретиться с ним хоть бы на несколько минут, я бы все смогла уладить…

– Элизабет, когда ваш муж будет готов поговорить о том, что его мучит, он придет ко мне. И тогда я сообщу ему о вашем визите. А пока будет лучше, если вы вернетесь домой.

Лили была абсолютно убеждена в том, что ей удастся увидеться с Паскалем, и отказ аббата был для нее как гром среди ясного неба. Она шла через арку главного входа, глотая слезы.

– Не надо так сильно расстраиваться, – уговаривал ее отец Шабо, гладя по руке. – Аббат ведь сказал, что Паскаль придет к нему, когда будет готов.

– Но почему он не мог хотя бы сказать Паскалю, что мы здесь?

– Дом Бенетард объяснил, что ваш муж избрал одиночество в качестве средства борьбы со своей болью.

– А как насчет моей боли?! – в гневе воскликнула Лили. – И вообще, как мы оба можем почувствовать себя лучше, если не можем даже поговорить друг с другом? Аббат должен был это понять и сходить за Паскалем.

– После того, как он сказал, что не желает никого видеть, а я вас – в особенности? – веско заметил отец Шабо.

– Это было почти три месяца назад. Но Паскаль ужасно упрям! Как же до него достучаться!

Лили уставилась на высокую стену, разделявшую их с мужем. Возможно, он сейчас находился совсем рядом, может быть, работал в саду. Ведь Паскаль – не из тех, кто целыми днями сидит сложа руки.

Невольно замедлив шаг, Лили снова взглянула на стену. Выходит, эти чертовы камни стали для нее камнями преткновения? Ну уж нет! И не такая уж эта стена высокая… Она ведь уже однажды на нее забиралась. Почему бы не забраться вновь? Возможно, дело рискованное, но ничего страшного. И на этот раз она будет очень осторожна…

– Знаете, отец Шабо… – проговорила Лили, решив сделать так, чтобы отец Шабо оставил ее одну. – Знаете, я хочу немного побыть в одиночестве.

– Да-да, конечно, – закивал священник.

– Я бы хотела прогуляться вокруг стены, – продолжила Лили.

Отец Шабо пристально посмотрел на нее, потом кивнул.

– Ладно, хорошо. А я пока прогуляюсь вокруг церкви. Говорят, там очень красивая каменная кладка.

Лили дождалась, когда священник скрылся за углом, затем подошла к вязу, задрала плащ и юбки и, подтянувшись, повисла на нижнем суку. На этот раз она взбиралась на дерево куда осторожнее. Тогда она не носила под сердцем ребенка Паскаля. Тогда она думала только о лозе Жан-Жака, и Паскаля в ее мире не было вовсе. Тогда от успеха ее миссии зависел только урожай винограда, теперь же на карту было поставлено все – их с Паскалем будущее и будущее ребенка.

Лили не обращала внимания на царапины на ладонях, но не могла не обращать внимания на страх, которого прежде не было. Через несколько минут ей наконец удалось забраться достаточно высоко, и она сумела заглянуть в монастырский сад. Увы, сад был пуст.

Лили на мгновение зажмурилась, и тяжко вздохнула. Если Паскаля сейчас не было в саду, то он сегодня уже не выйдет. И следовательно, она, Лили, потерпела неудачу…

Наверное, Паскаль стал затворником. Наверное, никогда не покидает келью. Он сделал все, чтобы она больше никогда его не увидела и никогда к нему не прикоснулась. И теперь у нее остались лишь воспоминания и сны.

Тихонько всхлипнув, Лили подумала, что вот-вот умрет от горя. А в следующее мгновение…

Да-да, она услышала скрип двери, заставивший ее вздрогнуть. Подняв голову, Лили увидела, что из сарая, находившегося в ярдах двадцати от ее наблюдательного пункта, вышел мужчина, который…

Лили крепко вцепилась в сук; ее вдруг захлестнула волна радости, – столь мощная, что могла бы, пожалуй, и смыть с дерева. Это был Паскаль! Не мираж, не сон, а живой Паскаль, из плоти и крови! Когда же он повернулся и глянул через плечо, она, как и в первый раз, увидела падшего ангела, вернее – упавшего на землю ангела. Существо не из этого мира. Впрочем, на сей раз в его взгляде было нечто такое, чего не было в первый раз, нечто… привязывавшее его к земле. Это была боль, очень земная и вполне человеческая боль.

Ей, Лили, была знакома эта боль не понаслышке, и она точно знала, что смогла бы избавить от нее их обоих. Закрыв глаза, Лили начала молиться так, как никогда еще не молилась; она молилась с искренней верой в то, что будет услышана. «Господи, пожалуйста, помоги мне. Ты дал его мне однажды, так не будь несправедливым, не забирай его к Себе. Я люблю его так же сильно, как и Ты, клянусь».

Тут Паскаль вдруг остановился и осмотрелся. Затем в недоумении покачал головой и плотнее запахнул на груди куртку.

Лили зажмурилась – слезы жгли глаза. Выходит, он чувствовал ее присутствие, ее любовь. Значит, он не отдалился от нее. Пока еще не отдалился, и, следовательно, у нее еще был шанс…

Внезапно Лили поняла, что должна делать. Только бы получилось! Только бы Паскаль не изменил своим привычкам.

И тут Паскаль вдруг направился прямо к ней. Лили затаила дыхание. А он, верный своим привычкам, сел на каменную скамью, поджав под себя ноги. Он сидел к ней спиной, но Лили знала, что он закрыл глаза. И знала, что его дыхание замедлилось.

Лили очень осторожно спустилась с дерева на стену и медленно поползла по ней. Остановилась, же прямо позади него, вернее – над ним. Теперь оставалось лишь сесть и свесить со стены ноги.

Закрыв глаза, Лили замедлила дыхание – так ее учил Паскаль. И вот она уже словно плыла по воздуху, приближаясь к мужу, пытаясь до него дотянуться…

Паскаль пытался очистить сознание; ему становилось все труднее обрести покой. Мысли о Лили не оставляли его даже там, где, казалось бы, царила полная безмятежность. Он думал, что боль со временем притупится… но ошибся – боль со временем становилась сильнее. Так что же делать?… Как избавиться от этих страданий? Вырезать у себя сердце? Или душу? Ни тот, ни другой вариант не представлялся возможным, но он не отказался бы от любого из них, так как иначе мог бы сойти с ума. Возможно, уже сходил.

Отогнав эти мысли, Паскаль сосредоточился на созерцании света. «Чистый, прозрачный, небесный, – говорил он мысленно, – исцели меня. Господи, пожалуйста, исцели меня. Я больше так не могу».

И ответом ему был поток любви. Любовь вливалась в него и протекала сквозь него звенящими чистыми струями; она была как музыка, и у нее был голос, но тембр этого голоса был иным, совсем иным, чем у его Божественного Отца.

Глаза Паскаля широко распахнулись, и он, вскочив на ноги, обернулся и в недоумении уставился на стену. Затем взгляд его медленно пополз вверх – и Паскаль замер в изумлении.

– Лили, – прошептал он. – О боже, Лили…

Она открыла глаза и посмотрела на него сверху вниз, едва заметно улыбаясь.

– Приветствую вас, садовник, – сказала она как ни в чем не бывало. – Хороший сегодня денек, правда?

– Хороший денек?… – прохрипел с непривычки Паскаль; все это время он провел в молчании и лишь во сне звал Лили. И вот сейчас… Сейчас она сидела на стене аббатства, беззаботно покачивая ногой. – Ты что, с ума сошла?! – преисполнившись гневом, воскликнул Паскаль. – Что ты тут делаешь?!

Лили чуть наклонилась вперед.

– А ты как думаешь? Вот, сижу… Говорю с тобой…

– Я просил тебя не преследовать меня!

– Я должна была тебя увидеть, – возразила Лили.

– Зачем? Ты задумала снова упасть к моим ногам и заявить о попытке изнасилования? Ничего не выйдет. Я уже на тебе женат. Что ты сейчас можешь со мной сделать?

– Может, вызволить тебя отсюда? – предложила Лили.

– Ублюдок, за которым ты явилась сюда в первый раз, уже вернул к жизни землю твоего брата! – в ярости закричал Паскаль. – Чего еще ты от меня хочешь?! Герцогского титула?

Лили в недоумении смотрела на мужа.

– Паскаль, чем ты?…

– О твоем вранье, вот о чем! О том, как ты использовала меня, чтобы получить желаемое.

Дымчато-серые глаза Лили вспыхнули гневом.

– Так вот что ты обо мне думаешь? Ты думаешь, что я тогда отправилась тебя искать, потому что знала, что ты – бастард Сержа? Да ты совсем спятил!

– Хватит прикидываться! Я слышал твой разговор с матерью. Каждое слово слышал!

– Может, ты и слышал каждое слово, но ничего не понял. Паскаль, что с тобой? Я думала, ты знаешь меня всю, снаружи и изнутри – в буквальном смысле.

– Я тоже так думал, – со вздохом пробормотал Паскаль. – Думал до того момента, как услышал, что ты чувствуешь себя виноватой из-за того, что все это затеяла.

Лили стукнула кулаками по стене.

– Ты и впрямь думаешь, что я настолько глупа?! Думаешь, я стала бы бросаться с шестиметровой стены, рискуя разбиться насмерть?!

– Нет, ты бросилась со стены, так как знала, что я буду вынужден проверить, не пострадала ли ты. И после этого ты заявила, что я тебя домогался! Неудивительно, что ты так спокойно восприняла сообщение о том, что у меня есть медицинская подготовка. Ты знала об этом до того, как полезла на стену!

– Да ты и впрямь сошел с ума.

– Ты так думаешь, Лили? Я уверен: ты знала, что аббатство зависит от пожертвований твоего отца и что Дом Бенетард считал себя ответственным перед ним за твое благополучие. И ты знала, как поступит твой отец.

Лили в изумлении покачала головой.

– Неужели ты думаешь, что я плела интриги для того, чтобы женить тебя на себе? Неужели считаешь, что я вышла за тебя лишь для того, чтобы вернуть к жизни виноградники Жан-Жака? И все это – из-за какого-то суеверия?! Так насколько же я, по-твоему, глупа? И как ты вообще можешь подозревать меня в таком коварстве? Ты оскорбляешь меня, Паскаль!

– Но разве есть иное объяснение? Ты не можешь отрицать факты. Мы оба знаем, что именно так все и произошло.

– Я не бросалась тебе под ноги, а упала, – с возмущением заявила Лили. – И я не приходила сюда… за бастардом. Откуда мне было знать, кто ты такой? Я даже имени твоего не знала!

– Тогда почему же ты сюда явилась? Слишком уж много в этой истории подозрительных совпадений…

– Опять ты со своими совпадениями?! Я тут ни при чем. Это все работа Всевышнего. В тот момент я даже не была уверена в том, что ты – тот самый человек, которого мне рекомендовали. Я узнала об этом лишь спустя несколько месяцев. Мне сказали, что тот, кто может мне помочь, – монах!

– А я что, похож на монаха?

– Нет, ты не похож на монаха! – крикнула Лили. – В том-то все и дело! Я подумала, что раз ты не монах, то, возможно, не откажешься со мной поговорить и скажешь, как найти того… монаха-ботаника.

– Как же тогда ты узнала об этом ботанике? Только не говори, что Мишель тоже о нем знал!

– Вообще-то он знал, – со вздохом, сказала Лили. – Отец Шабо не знал твоего имени, но слышал о тебе и твоих талантах. И он считал их Божьим даром. А я считала, что твои успехи – следствие научного подхода. Я верила в науку. До сих пор верю.

Паскаль знал, что в этом-то Лили не врала, но не собирался сдавать позиции. Потому что, сдав позиции, он оказался бы во власти ложной надежды.

– Ты хочешь сказать, что Мишель понятия не имел о моих родственных связях с Сержем де Сен-Симоном? И ты хочешь, чтобы я в это поверил?

Лили снова вздохнула.

– Один из друзей отца Шабо написал ему письмо о тебе, – пояснила она. – Отец Шабо рассказал мне об этом письме, и я решила, что ты можешь мне пригодиться, поскольку ничто другое виноградникам не помогало.

– То есть ты утверждаешь, что все остальное – просто совпадение?… – в задумчивости пробормотал Паскаль; было очевидно, что теперь он уже сомневался в своей правоте.

– Конечно, совпадение. А что же еще? Если ты меня знаешь, то не можешь не понимать: я никогда бы не стала плести интриги. И так убедительно лгать тебе я бы тоже не смогла. – Гнев ушел, и теперь Лили выглядела ужасно несчастной. – При всех своих недостатках я всегда была с тобой честна. Я думала, ты это понимаешь, – добавила она чуть не плача.

И тут Паскаля словно молнией поразило. Ему вдруг стало ясно: Лили и впрямь была предельно честной. И часто эта честность причиняла ей множество неприятностей, особенно – в детстве. Притворство было не в ее натуре. И, конечно же, Лили никак не могла знать, кто его отец. В противном случае она бы выглядела сейчас виноватой, а не несчастной. А о том, что по Сен-Симону ходили все эти слухи, Лили узнала тогда же, когда и он, Паскаль. Он собственными глазами видел ее реакцию на слова Мишеля. К тому же… Когда они в первый раз соединились душами, он бы почувствовал в ней ложь, если бы ложь была…

– О боже, Лили… – в ужасе пробормотал Паскаль. – Как же это… – Он почувствовал, как подгибаются колени.

А потом вдруг черный туман отчаяния, в котором он жил последние месяцы, начал рассеиваться, и на него полился свет – чистый и яркий свет любви, дарующий жизнь. И Паскаль с жадностью впитывал в себя тепло этого света, он стремительно оттаивал.

– Не могу поверить, что ты мог в чем-то подобном подозревать меня, – с обидой в голосе сказала Лили. – Ты очень обидел меня, Паскаль, и мне будет трудно тебя простить.

– Я виноват, – прошептал Паскаль. Ох, если бы он только мог вычеркнуть из жизни три месяца непрерывной боли! Три таких трудных месяца для них обоих… – Я признаю свою вину, Лили, и очень жаль, что ты раньше не сказала мне все это. Ты бы нас обоих избавила от страданий. – Он посмотрел на нее с удивлением. – Почему ты этого не сделала? Чего ты боялась? Да я бы, наверное, хохотал до колик!..

– Я не была уверена, что ты поймешь, – ответила Лили, кусая губу.

– Но почему?

Она тихо вздохнула.

– Вначале я не хотела, чтобы отец узнал, что я поехала в аббатство Святого Кристофа, чтобы помочь Жан-Жаку. А потом мне было стыдно за мою глупость. Я собиралась тебе все рассказать, но никак не могла найти подходящий момент.

– Ладно, – кивнул Паскаль. – Я тебя понимаю. Но и ты должна меня понять. То, что я случайно услышал… Я просто не мог истолковать это иначе, – добавил он со вздохом.

– Ты не слишком в меня веришь, верно? – с горечью сказала Лили. – Я знаю, что совершила немало ошибок, но и ты не без греха. Ты мог бы повременить с бегством, мог бы расспросить меня, а не исчезать, оставив лишь записку. Ты хоть понимал, что со мной делаешь? И ведь ты бросил меня после того, как обещал, что никогда меня не бросишь. Как мне теперь тебя простить?

– Тогда мне казалось, что для меня все кончено, – пробормотал Паскаль.

– Но ты мог хотя бы прочесть мои письма!

– Я… Я не мог, – прохрипел Паскаль. – Честное слово, не мог. Мне и без этого было нелегко. Честно говоря, я думал, что не выживу.

– Я знаю, о чем ты… – отозвалась Лили. – Я думала, что больше никогда тебя не увижу, думала, что ты ушел из моей жизни навсегда. Я думала, что не вынесу этого… – Лили тихо всхлипнула и смахнула со щеки слезинку.

– Прости, прости, любимая. Я знаю, как тебе было больно.

– Нет, ты не можешь этого знать. Ведь как бы тебе ни было плохо, ты мог в любой момент вернуться. То есть все зависело от твоего решения, а мне оставалось лишь принять свою судьбу. И ты покинул меня без каких-либо объяснений. Оставил мне на память о себе лишь короткую записку. Мне не хотелось жить, Паскаль. Не хотелось до тех пор, пока я не узнала о ребенке. Когда же я приехала сюда и мне сказали, что ты, видите ли, не в настроении разговаривать…

– Что?! Что? Что ты сказала, герцогиня?! – закричал Паскаль.

– Я сказала, что у нас будет ребенок.

Муж уставился на нее во все глаза. А потом радостно закричал:

– Господи, Лили, ты беременна?!

– Да. Я узнала об этом только четыре дня назад. Коффи открыла мне глаза. До этого я думала, что меня мутит от горя.

– О, Лили, любимая!.. Ребенок!.. – Паскаль расплылся в блаженной улыбке.

– Мне очень приятно, что ты так этому рад. Но я должна заметить, что была вынуждена сообщить тебе эту радостную новость сидя на стене в шесть метров высотой. И все из-за твоего упрямства!..

– Стена?… О господи, тебя надо оттуда снять! Ведь там… опасно. Не шевелись! Я принесу стремянку. Только, пожалуйста, не шевелись!

Паскаль бросился в сарай, отыскал стремянку и побежал обратно, в спешке больно ударив себя стремянкой по голени. Прислонив стремянку к стене, он посмотрел наверх и вздохнул с облегчением, убедившись, что жена все еще сидела на том же месте. При мысли о том, что его драгоценная беременная Лили может упасть, на лбу у него выступил холодный пот. У Лили ведь сложились весьма непростые отношения с этой стеной…

– Не двигайся! – крикнул он. После чего молниеносно забрался наверх.

– Что ты сейчас намерен предпринять? – спросила Лили.

– Спустить тебя на землю, – ответил Паскаль. И тотчас же, подхватив жену, взвалил ее на плечо.

Лили пронзительно взвизгнула, но этим ее протест и ограничился, что ясно указывало на то, что она не возражала против спуска с небес на землю.

Паскаль же действовал с предельной осторожностью. Доставив жену вниз, он осмотрел ее с головы до ног, а затем сделал именно то, что и требовали обстоятельства – крепко обнял ее и поцеловал. Поцелуй этот длился и длился; а когда им наконец пришлось его прервать – не хватало дыхания, – обоих била дрожь.

– Не смей больше так со мной поступать! Никогда! Слышишь, никогда! – заявил Паскаль.

– Никогда больше меня не бросай, – прошептала Лили, уткнувшись лицом ему в шею.

– Господи, герцогиня, ты думаешь, я этого хотел? Ты не понимаешь, я думал, что не выживу. Мне казалось… Меня словно разрубили пополам! – Паскаль схватил жену за плечи. – Мы с тобой неразделимы, понимаешь? Связь между нами так крепка, что даже страшно становится.

– Тогда почему ты сразу не распознал правду?

– Потому что… – Паскаль тяжко вздохнул. – Потому что я всего лишь человек. – Он снова прижал жену к себе, чувствуя ее каждой клеточкой своего тела. С тех пор, как он последний раз держал ее в объятиях, прошла, казалось, целая вечность.

– Ты был со мной по ночам, – сказала она, положив голову ему на плечо. – Каждую ночь.

– Знаю, – ответил Паскаль. – Я также видел тебя постоянно. Я пытался оттолкнуть тебя, но ничего не получалось. И я боялся посмотреть правде в лицо. Глупо, что боялся. – Он вздохнул и добавил: – А если бы я заставил себя смотреть, то увидел бы, что ты ждешь ребенка. И избавил бы нас обоих от долгих мук. Лили…

– Что, любимый? – Она заглянула ему в глаза.

– Ребенок… Можно его потрогать?

Лили тихо всхлипнула и распахнула полы плаща. Паскаль осторожно накрыл ладонью ее чуть округлившийся живот. Закрыв глаза, замер ненадолго и предельно сосредоточился. Потом открыл глаза и радостно улыбнулся – казалось, он весь светился от счастья.

– Мальчик!.. Лили, у нас будет сын, славный маленький мальчуган. Ты его чувствуешь?

Лили покачала головой, глаза ее блестели от слез.

– Не так, как ты. Я чувствую любовь, нежность и потребность его растить и лелеять. Но я с ним пока не знакома, лишь знаю, что он – часть тебя и меня, и мне этого достаточно. Я… Я думала, он – это единственное, что мне от тебя осталось.

Лили всхлипнула, уткнувшись носом в куртку мужа. Поглаживая ее по волосам, Паскаль прошептал:

– Я люблю тебя, герцогиня.

– А я люблю тебя, – прошептала она в ответ.

Губы их снова слились в поцелуе, и теперь Паскаль чувствовал себя так, как, должно быть, чувствует себя человек, получивший помилование перед самой казнью. Он уже собирался сказать об этом Лили, но тут вдруг заметил Дома Бенетарда – аббат шел прямо к ним.

– Ну вот… Аббат снова нас застукал, – пробормотал он, поморщившись.

– Ох, эти монахи так назойливы, – сказала Лили, пряча улыбку. – Я думаю, все дело в их вынужденном целомудрии.

Паскаль молча на нее посмотрел, после чего повернулся к аббату и проговорил:

– Простите, падре. Случилось то, чего я никак не ожидал. Моя жена появилась.

К удивлению Паскаля, аббат рассмеялся.

– Сын мой, я рад, что вы справились со своими трудностями. Отец Шабо предупредил меня, что ваша жена может прибегнуть к весьма необычным мерам, дабы привлечь ваше внимание. И, кажется, он был прав.

– Простите меня, падре, – смутившись, сказала Лили. – Должно быть, я доставляю вам массу неприятностей, но ничего другого я не смогла придумать.

– Я все понимаю, Элизабет. Вы преданно любите своего мужа. И ему очень повезло.

– Необычайно повезло, падре, – с ухмылкой сказал Паскаль. – И я дважды благословлен Небом. Лили ждет ребенка.

– Да, понимаю… – Аббат улыбнулся Лили. – Я имел беседу с отцом Шабо, который на многое открыл мне глаза. Мы беседовали в церкви в ожидании, когда вы разрешите существовавшие между вами разногласия. И я узнал много интересного, – добавил аббат, вопросительно взглянув на Паскаля.

Тот вздохнул и тихо проговорил:

– Неделю назад я получил письмо. Вы ведь это имеете в виду, верно?

– Дорогой, о чем речь?… – спросила Лили.

– Похоже, любимая, что я вовсе не бастард Сержа.

– О, Паскаль, да это же чудесно! Выходит, Анри Ламартин все же был твоим отцом?!

– Нет, – криво усмехнувшись, ответил Паскаль. – Ламартин не был моим отцом.

Лили молча посмотрела на мужа. Потом тихо проговорила:

– Паскаль, я знаю, что у тебя есть весьма необычные таланты, но ведь не мог же ты родиться сам по себе? Кто-то должен был тебя зачать, не так ли?

Дом Бенетард издал смешок, и Лили густо покраснела.

– Простите, святой отец, я не имела в виду…

– Все в порядке, дитя мое, – сказал аббат. Глаза его весело поблескивали. – Я начинаю понимать, почему отец Шабо уверен, что вы с Паскалем созданы друг для друга.

Лили мечтательно улыбнулась.

– Наверное, Господь действительно желал, чтобы мы были вместе, раз уж Он так старался нас поженить. А сколько Ему пришлось хлопотать для того, чтобы мы поселились в Сен-Симоне! Кстати, раз уж мы заговорили о Сен-Симоне… – Лили повернулась к мужу. – Если ты не бастард Сержа и не сын Анри – то кто же ты?

– Я…э… Я законный хозяин Сен-Симона. Дорогая, твой муж – седьмой герцог, а Серж и Кристина де Сен-Симон были моими родителями.

Лили замерла с раскрытым ртом, а Паскаль продолжал:

– Твоя мать прислала мне письмо, в котором рассказала все, что знает о моем происхождении. Она сообщила, что Мишель Шабо с самого начала все знал, но не мог говорить, связанный словом, данным моей матери, которую он исповедовал перед смертью.

Лили судорожно вздохнула, но по-прежнему молчала. Взглянув на нее с беспокойством, Паскаль спросил:

– Дорогая, ты не рада? Но ведь ты не станешь спорить, что у нашего сына получилась неплохая родословная. Или станешь?

Лили со слезами в глазах смотрела на мужа.

– Значит ли это, что нам придется покинуть наш домик? – В голосе ее звучала неподдельная грусть.

Паскаль поперхнулся смешком.

– О, моя любимая герцогиня, ты неподражаема! Но, отвечая на твой вопрос, скажу: переехать нам все же придется. Нам ведь понадобится более просторное жилье, чтобы хватило места для всех тех детишек, что ты мне нарожаешь.

– Если только так… – согласилась Лили. Но тут глаза ее округлились, и она зажала рот ладонью.

– Дорогая, что опять? – встревожился Паскаль.

– А как же Жан-Жак? – пробормотала Лили. – Я знаю, он не очень-то толковый хозяин и жители Сен-Симона будут только рады замене, но все же… как быть с ним?

– Обещаю тебе, Лили, он внакладе не останется, – сказал Паскаль. – Он – наш родственник, и я позабочусь о его благополучии. – Назвав Жан-Жака родственником, Паскаль имел в виду только то, что Жан-Жак приходился братом Лили. И лишь через несколько секунд до Паскаля дошло, что этот человек приходился кровным родственником и ему тоже, причем – единственным оставшимся в живых кровным родственником. Ну почему Жан-Жак? Неужели Господь не мог припасти для него родню поприличнее?

– Ему некуда ехать, и он ничего не умеет. Он не в состоянии заработать себе на жизнь, – со вздохом проговорила Лили.

– Я, кажется, знаю, как ему помочь, – сказал Паскаль. – Я сделаю ему предложение, приняв которое, он получит даже больше, чем имеет сейчас. Но я расскажу тебе об этом позже.

– Ладно, хорошо, – кивнула Лили. – У тебя и впрямь множество всяких талантов, Паскаль. И один из них – находить выход из самых безвыходных положений.

Паскаль посмотрел в ее доверчивые и любящие глаза.

– Я буду очень стараться ни в чем тебя не разочаровывать, – сказал он, нисколько не покривив душой.

Дом Бенетард с улыбкой посмотрел на супругов и проговорил:

– Я думаю, вам обоим пора покинуть пределы монастыря, пока вас, Элизабет, тут не увидели. Предлагаю воспользоваться запасным выходом из церкви, в которой нас ожидает отец Шабо. Теперь, когда герцогиня сообщила вам правду, Паскаль, отец Шабо может говорить, не опасаясь, что выдаст чужую тайну. И, уж поверьте, ему есть что вам сообщить.

– Как пожелаете, падре. – Паскаль взял Лили за руку, и они направились следом за аббатом. При этом он в который уже раз задавался вопросом: «Ну почему так получается, что я всегда узнаю последним обо всех важных подробностях моей жизни?»

Глава 26

Весть о том, что они едут в Сен-Симон, достигла городка раньше, чем их карета. Вдоль дороги толпились жители городка и окрестных деревень. Появление же кареты было встречено громкими криками.

– Наш герцог вернулся! – радостно восклицали люди.

– Похоже, ваша светлость, вам тут рады, – сказала Лили.

Паскаль крепко держал жену за руку. У него не было слов – одни эмоции. Он очень боялся, что его подданные, узнав правду, будут сконфужены и неприязненно отнесутся к нему – ведь еще совсем недавно он был одним из них, был им ровней, а теперь вознесся так высоко, что и не дотянуться. Но опасения его оказались напрасны, и новоявленного герцога встретил неожиданно теплый и сердечный прием.

А то, что услышал Паскаль от Мишеля Шабо… Как бы тактично и деликатно ни старался излагать факты священник, рассказ его ошеломил Паскаля. Но, с другой стороны… Наконец-то нашлись ответы на многие его вопросы. Но, конечно же, ему было не по себе… Ощущения его были сродни ощущениям человека, которого после многочасового пребывания в темнице вдруг вывели на залитую солнцем площадь. Впрочем, в каком-то смысле так и случилось: три месяца он провел во мраке отчаяния – и внезапно увидел свет. Увидел свет, ненадолго его ослепивший.

Конечно, непросто вдруг стать герцогом. Но все-таки куда проще, чем жить в мучительном разладе с самим собой. И гораздо проще, чем жить в разлуке с Лили. Но теперь они вместе, и это – самое главное. А ко всему остальному он со временем привыкнет.

А вот Лили на удивление невозмутимо воспринимала все рассказанное отцом Шабо. Когда же священник рассказывал о последних часах жизни его матери, Лили держала его за руку. А ночью, в гостинице, не выпускала его из объятий. Она принимала его в свое тело и душу, давая ему возможность утолить в ней свои печали. А потом она нашла для него нужные слова, которые помогли заделать брешь, вызванную разлукой. Конечно же, они снова любили друг друга, и Паскаль был напорист и полон страсти – словно хотел утвердиться в своих правах на нее.

А сейчас, в экипаже, Лили смотрела на него, сияя от счастья.

– Все очень тебе рады, Паскаль. Словно они сами выбрали тебя своим герцогом.

Паскаль лишь покачал головой – горло сдавил спазм, и он не мог говорить.

– Вы больше похожи на своего отца, чем можете себе представить, – заметил отец Шабо, искоса взглянув на него. – Сержа всегда так встречали, когда он возвращался в Сен-Симон.

– Но как они узнали?… – в изумлении пробормотал Паскаль.

Отец Шабо взглянул на Лили и тихо проговорил:

– Я рассказал вашей матери о том, что вы ждете ребенка. Рассказал перед самым нашим отъездом. – Священник виновато потупился. – Мне показалось, что я не сделаю ничего плохого, если дам ей возможность поступить правильно.

– Вы все правильно сделали, – ответила Лили. – Мой муж заслуживает того, чтобы его принимали как положено.

– Поразительно… – пробормотал Паскаль. – Люди, кажется, и впрямь довольны. – Он не стал сворачивать в сторону замка, а выехал прямо на городскую площадь.

Народ, ликуя, обступил экипаж, и от приветственных возгласов закладывало уши. Паскаль, сидевший на козлах, наклонился и крикнул сияющему Алану Ласкарду, чтобы тот придержал лошадей. А затем Паскаль встал во весь рост и замахал руками, требуя тишины. И тотчас же все умолкли.

– Друзья!.. – Он обвел взглядом толпу, мысленно отметив, что люди, собравшиеся на площади, – действительно его друзья. Здесь были все – и Пьер, и Чарлз, и их жены, и месье Жамард, и все остальные… – Друзья, я… – Тут голос его сорвался, и Паскаль так и не смог договорить.

На помощь ему пришла Лили, стоявшая с ним рядом.

– Друзья, – закричала она звонким голосом, – мой муж так рад возвращению домой, что позабыл все слова! Такое с ним не так часто случается, уж поверьте мне! Но зато и мне наконец-то удалось слово вставить!

Ответом ей был дружный хохот, и Паскаль мысленно поблагодарил жену за находчивость и такт. Лили дала ему возможность собраться с мыслями, и теперь он, откашлявшись, продолжил свою речь:

– Я действительно хотел вам кое-что сказать. Эта новость стала для меня такой же неожиданностью, как и для вас. – Паскаль улыбнулся. – Возможно, для меня даже большей неожиданностью… Ведь, насколько мне известно, вы все еще раньше решили, что я – сын Сержа. И мне приятно осознавать, что я – живое свидетельство порядочности моего отца.

Слова Паскаля были встречены взрывом смеха и несколькими не слишком пристойными шутками, которые Паскаля не только не расстроили, но и порадовали. Может, он и сделался герцогом, но эти люди продолжали относиться к нему так, словно он оставался все тем же Паскалем – любителем веселой шутки и острого словца.

Он вновь вскинул руки, попросив тишины, и теперь уже заговорил серьезно:

– Как сын своего отца, я хочу принести вам клятву. Я обещаю заботиться о вас и об этой земле, пока я жив, а сын мой будет заботиться о вас и об этой земле после меня. – Паскаль умолк, не пытаясь перекричать толпу – это было бы бесполезно.

– А когда нам ждать этого сына?! – раздался голос Пьера Маршанда.

– Если верить моей жене, то к началу июня! – прокричал Паскаль и улыбнулся Лили.

И тут снова раздались восторженные крики. Паскаль же спустился с козел и стал принимать поздравления, обмениваясь рукопожатиями. А потом, оставив Мишеля Шабо на растерзание толпе, вернулся к экипажу и повез Лили в замок.

«Пожалуй, за Мишеля можно порадоваться, – думал он, въезжая на замковый холм. – Приятно, наверное, выговориться после тридцати лет вынужденного молчания». Впрочем, отец Шабо скорее достоин сочувствия – далеко не каждый поймет, к чему была такая щепетильность.

Паскаль поднял взгляд на замок. Никогда ему не забыть тот вечер, когда он увидел его впервые, – увидел ослепительно прекрасным под косыми лучами заходящего солнца. Уже тогда он почувствовал, как защемило в груди. Уже тогда он услышал призывный голос этой земли. Он лишь не понимал, отчего его так тянуло сюда. Теперь же все стало на свои места.

Он был плотью от плоти этой земли. Он был рожден, чтобы любить ее, защищать ее, передавать потомкам. И так тому и быть. Бог ему свидетель, он сделает то, что должен.

Он любил эту землю до боли, до стеснения в груди. И он приехал домой.

– Просторно тут, да? – спросил Паскаль, заглядывая в очередную комнату.

– После нашего домика тут прямо-таки заблудиться можно, – сказала Лили.

– И сквозняки гуляют, – заметил Паскаль. – С этим надо что-то делать. Я не могу допустить, чтобы моя беременная герцогиня сидела на сквозняке.

Лили ухмыльнулась.

– А я ведь и впрямь твоя герцогиня. Забавно, правда?

– Ты ведь не ожидала этого, когда за меня выходила, – признайся!

– Паскаль, с тех пор, как ты вошел в мою жизнь, в ней не осталось ничего предсказуемого. Вся моя жизнь – бесконечная череда неожиданностей. Когда я тебя увидела в первый раз с монастырской стены, я приняла тебя за садовника, у которого есть жена и целый выводок детишек. А потом я увидела твое лицо и решила, что ты – падший ангел.

– Ах, ну да… Распутник и негодяй.

– Но откуда мне было знать, что ты – девственник? Ты совершенно не походил на девственника.

– Неужели?… – ухмыльнулся Паскаль. – А как должен выглядеть девственник?

– Совсем не так, как ты. Девственники выглядят… наивными. А у тебя был такой вид, словно ты все-все уже знаешь про этот мир.

– Ты сделала неверные выводы из верных предположений, – заметил Паскаль. В глазах его плясали озорные огоньки.

– И после этого ты считаешь, что у меня от тебя секреты? Ты хоть можешь представить, что я испытала, когда ты оживил Джозефа-Жана?

Паскаль чмокнул жену в нос.

– Ладно. Ты, наверное, права. Возможно, мне стоило тебя предупредить.

– Да, пожалуй. Хотя я и так подозревала, что что-то с тобой не так, когда ты забрался прямо мне в душу.

– Так и было, – кивнул Паскаль. – И тебе не стоит опасаться того, что я когда-нибудь от тебя уйду. Я очень дорожу собственным рассудком и не хочу его лишиться.

– Вот и хорошо. Потому что я не намерена никуда тебя от себя отпускать. Так-то вот, ваша светлость. Кстати, о вашей светлости… Должна сказать, что для бывшего парижского клошара ты как-то очень уж быстро освоился со своим новым статусом.

– Я неплохо подготовился к любым жизненным обстоятельствам, верно?

– Да, верно, – с улыбкой ответила Лили. – Тебе везде хорошо – и в хижине, и во дворце. Что же касается меня, то я совсем не обрадовалась, когда ты привел меня в ту лачугу у подножья холма.

– Я просто хотел, чтобы ты знала о жизни столько же, сколько знал я. И мне это удалось, не так ли? – Паскаль обнял жену за плечи.

– Мне никогда не постичь всего, что постиг ты, Паскаль. Ведь я – всего лишь герцогиня, не более того. А ты – герцог, ботаник, медик… Кстати, о медицине. Почему ты не сказал мне, что у тебя есть лицензия на оказание медицинских услуг? Я узнала об этом от Жан-Жака.

– Я не хотел, чтобы ты думала, что я слишком много всего знаю и умею, – с улыбкой ответил Паскаль. – А если серьезно… На самом деле я не сказал, потому что тогда мне бы пришлось объяснять, почему я не беру денег за свою работу. – Паскаль засмеялся. – Я получил диплом медика, потому что решил, что это будет полезно, если вдруг возникнут какие-то неприятные вопросы. Но для того, чтобы зарабатывать себе на жизнь, мне пришлось стать ботаником.

– Что тут скажешь?… При таком изобилии виноградников ботаника тебе будет только в помощь. Как, кстати, и навыки плотника. В таком большом доме, как наш замок, всегда найдется, что починить. А вот и главная спальня!

– Я чувствую себя тут… немного неловко, – пробормотал Паскаль. – Понимаешь, я ведь фактически прогнал отсюда Жан-Жака и…

– Чепуха, – перебила Лили. – Ты отличный дипломат. Поручить Жан-Жаку найти рынки сбыта для нашего вина – это и впрямь блестящая мысль.

– Жан-Жаку Париж нравится гораздо больше, чем Сен-Симон, и в этом смысле он только выиграл от переезда. Но все же не так-то легко смириться с потерей титула…

– По правде говоря, мне не показалось, что прощание с титулом было для него таким уж болезненным. Жан-Жак всегда тяготился ответственностью. Кроме того, огромный выигрыш остался при нем. – Лили одарила мужа чуть насмешливой улыбкой. – Я рада, что ты наконец согласился воспользоваться средствами из моего приданого.

– Я все переживаю за Жан-Жака. Состояние, которое он выиграл в карты, осталось при нем, это верно, но всю прибыль от продажи урожая я забрал себе. Не думаю, что он счел мое решение справедливым.

– Я думаю, что ты поступил справедливо. Не было бы тебя, не было бы урожая, а значит – и прибыли. К тому же… Изменить все равно ничего нельзя, не так ли?

– Да, я не могу повернуть время вспять. Но я видел, что Жан-Жак в ярости. И я могу его понять. Непросто терять то, что имеешь, особенно – если теряешь это не по своей вине. А ведь у него, кроме герцогского титула, и не было ничего. С чем он сейчас остался?

Лили погладила мужа по щеке.

– Жан-Жак остался с тем, что нельзя ни у кого отнять. Он остался самим собой, то есть тем, кем он был и кем является. Возможно, для него пришло время получше познакомиться с собственной персоной. Может, это станет для него подарком судьбы, кто знает? Последнее время судьба только и делает, что раздает нам всем подарки. То, что сейчас кажется несчастьем, завтра может обернуться счастьем, ты не находишь?

Паскаль улыбнулся в ответ.

– Любимая, ты прямо-таки на глазах становишься мудрым философом.

Лили рассмеялась.

– Мудрости у меня теперь побольше, чем тогда, когда мы встретились. С этим не поспоришь. И у меня хватит мудрости, чтобы дать тебе совет. Не оглядывайся назад, Паскаль, и не вороши прошлое. Да, кстати… Спасибо, что не обделил мою мать. Я знаю, что она оценила твою щедрость и благородство.

Паскаль пожал плечами.

– Это она поступила благородно. Могу представить, чего ей стоило принятое решение. Но в конечном счете совесть взяла верх, и твоя мать может считать это своей большой победой. Что же касается меня… Наверное, ты права. Мне надо кое-чему поучиться. И я уже учусь, вживаюсь, так сказать, в роль герцога.

– И почему бы не начать вживаться прямо сейчас, – сказала Лили, распахивая дверь спальни.

Жан-Жак перед отъездом забрал с собой все личные вещи, и теперь эта огромная комната выглядела странно безликой. Посреди спальни стояла широченная кровать под богато расшитым шелковым балдахином. По потолку же плыли пухлые облака с сидящими на них мужчинами и женщинами в нескромных драпировках. Многие держали в руках бокалы. Надо полагать, с амброзией.

Паскаль расхохотался, задрав голову.

– Простим художнику неточности. – Он подошел к кровати и посмотрел на жену. – Интересно, я был зачат здесь?

– Если вы с твоим отцом хоть в чем-то похожи, – с серьезнейшим видом сказала Лили, – ты мог быть зачат где угодно.

Паскаль улыбнулся в ответ, но тут же погрустнел.

– Жаль, что я совсем их не знал, – пробормотал он. – Я знаю, что они любили меня, но так странно не иметь никаких воспоминаний о людях, благодаря которым ты появился на свет. Моя мать девять месяцев носила меня под сердцем, а я даже представить не могу, какой она была. И не знаю, каким был мой отец.

– Ты знаешь, что они были хорошими людьми и что их тут любили, – сказала Лили, прекрасно понимая, что этого все-таки мало.

– Да, конечно, – кивнул Паскаль. – И я благодарен Мишелю за то, что он попытался их описать. Но я имею в виду совсем другое… Я чувствую… странную пустоту внутри. Словно какая-то часть моей души где-то не здесь. Я не могу этого объяснить…

Лили ненадолго задумалась.

– Паскаль, я знаю, что делать! – воскликнула она. – Пойдем в галерею. Там наверняка есть их портреты.

Лили схватила мужа за руку и вывела из спальни. Они прошли по коридору, а затем спустились по ступеням. Портретная галерея располагалась в другом крыле. Лили знала, где она находилась, потому что уже побывала там однажды, хотя в тот раз особенно не приглядывалась к лицам на портретах. Если бы она знала, что ей предстояло стать женой седьмого герцога Сен-Симона, – тогда, конечно, проявила бы больше интереса.

В галерее было довольно холодно, как и везде в замке. Открывая дверь, Лили невольно поежилась.

– Знакомьтесь с вашей семьей, ваша светлость, – сказала она.

– О господи! – воскликнул Паскаль, войдя в прямоугольную комнату, стены которой были увешаны портретами всех размеров – от миниатюр до громадных полотен от пола до потолка. – Ты только посмотри на них! А я-то прожил всю жизнь, думая, что у меня нет родственников…

– Что тут сказать? Ты, Паскаль, – единственный известный мне человек, который может похвастаться тем, что имеет три пары родителей. Но в тебе течет кровь вот этих людей. Боже, а кто эта уродливая старуха?…

Лили уставилась на пожилую даму с огромным крючковатым носом и в нелепом напудренном парике. Впрочем, нос Паскаля был очень похож на нос на портрете, хотя выглядел гораздо привлекательнее…

– Лизетт Мария Сен-Симон, – прочел Паскаль надпись на медной табличке. – Портрет написан в 1604 году. Она похожа на боевой топор, верно?

– Жуткая старуха, – согласилась Лили.

Она обвела взглядом комнату и наконец нашла то, что искала, в самом дальнем конце. Это был мужчина, одетый по моде тридцатилетней давности и изображенный во весь рост. Он явно был высоким и крепко сложенным. На губах его играла едва заметная улыбка, а умные глаза смотрели чуть насмешливо. Лили узнала отца Паскаля не столько из-за внешнего сходства, сколько из-за чего-то почти неуловимого, но явно роднившего этих двух мужчин.

Лили подошла к портрету.

«Серж Александр, шестой герцог Сен-Симон», – гласила надпись на табличке. Портрет был написан в 1808 году, за год до его смерти.

– Паскаль, я нашла твоего отца.

Паскаль тотчас подошел к портрету. Он ничего не говорил, но слова и не требовались – все эмоции отражались у него на лице, и сейчас это были и грусть, и сожаление, и любовь…

– Я не очень-то на него похож, верно? – сказал он наконец.

– На самом деле ты на него все-таки похож, – немного подумав, ответила Лили. – Но отец Шабо говорил, что ты больше похож на мать, чем на отца.

Тут Лили заметила портрет, висевший неподалеку от портрета Сержа. На нем была изображена красивая светловолосая женщина в голубом платье с высокой талией. Глаза у нее были той же формы, что и у Паскаля, а губы – чувственные, причем нижняя – припухшая.

– Посмотри, Паскаль, мне кажется, это твоя мать. Ты действительно похож на эту женщину, и ты…

Лили умолкла, изумленная реакцией мужа.

– Господи… – прошептал он. – О боже… – Он смотрел на портрет так, словно увидел привидение. – Да ведь это она…

– Кто? – спросила Лили. Паскаль смертельно побледнел. – Кто она?…

Муж не ответил. Приблизившись к портрету, он коснулся его дрожащей рукой.

– Моя мать… – проговорил он осипшим голосом. – Все это время… Моя мать… А я не знал и не мог знать…

– Чего ты не знал? – в растерянности пробормотала Лили.

И тут он повернулся к ней, и лицо его осветилось такой чистой радостью, что у Лили перехватило дыхание.

– Помнишь, я рассказывал тебе о кораблекрушении и о том, что я увидел в том ярком божественном свете?

Лили кивнула.

Паскаль снова посмотрел на портрет.

– Она была моим ангелом.

Часовня, находившаяся в западной части замка, была встроена в фортификационную стену. Паскаль распахнул дубовую дверь и осмотрелся. Тут было тихо и покойно. И очень красиво. Купол опирался на венок из восьми арок, а расположенные вдоль стен надгробные плиты украшала замысловатая резьба.

Паскалю не пришлось долго искать то, ради чего он зашел сюда.

«Серж Александр. Кристина Вероника». И на плитах были выбиты также даты рождения и смерти.

Паскаль провел рукой по надписям на камне.

– Спасибо, – прошептал он. – Спасибо, отец, за то, что дал мне жизнь и эту землю. Спасибо, мама, за то, что позаботилась обо мне тогда, когда я больше всего нуждался в твоей заботе. Спасибо тебе за то, что так меня любишь.

А затем он провел рукой по собственному имени, данному ему при рождении. «Александр Андре Филипп. Родился 9 апреля 1809 года». Неудивительно, что Ламартины назвали его Паскалем. Он был рожден в канун Пасхи. «Умер 30 апреля 1809 года».

«Но он не умер, – преисполненный невыразимой благодарности, думал Паскаль. – Ему позволили выжить, найти Лили и найти свое место на этой земле».

Паскаль опустился на колени и поблагодарил Бога, который наконец счел возможным привести его домой.

Эпилог

Отец Шабо, зачерпнув воды из крестильной чаши, плеснул немного на затылок младенца, после чего елеем начертил крест у него на лбу.

– Я крещаю тебя во имя Отца, Сына и Святого Духа и нарекаю Андре Николасом Сержем, – торжественно провозгласил святой отец.

Андре сморщил личико, его нижняя губа задрожала, и Лили не смогла сдержать смеха, когда младенец возмущенно заорал. Она взглянула на Паскаля, который, судя по всему, испытывал облегчение по завершению обряда. Для человека, который был знаком с Царством света не понаслышке, он слишком уж подозрительно нервничал во время крещения своего сына.

– Должен сказать, что Паскаль так же громко голосил, когда я его крестил, – сказал отец Шабо, пока Джорджия закутывала Андре в пеленки перед тем, как передать Лили. – Он вопил не меньше пяти минут, и лишь потом успокоился.

Паскаль посмотрел на своего сына, который перестал кричать и теперь икал.

– Мы с ним люди чувствительные, – сказал он с улыбкой. – Нам не нравится, когда нам льют воду на голову.

С обожанием глядя на малыша, Джорджия осторожно провела ладонью по его темному затылку.

– Должна сказать, он похож на тебя.

– Я искренне на это надеюсь, мадам, – ответил Паскаль с серьезнейшим видом. – Все были бы в замешательстве, если бы он был похож на кого-то другого.

Николас кивнул и проговорил:

– Тебя любой отец поймет. – Осмотревшись, граф добавил: – Красивая часовня. Построена в шестнадцатом веке, да?

– Месье, вы, как всегда, правы, – ответил Паскаль. Он принялся описывать интересные архитектурные детали храма, и к разговору тотчас подключился и отец Шабо, которому было что сказать по этому поводу.

Лили была несказанно рада за мужа. Она с улыбкой наблюдала, как он общался с Николасом и Джорджией – они успели приехать к самому началу церемонии. Паскаль попросил приемных родителей стать крестными для его сына, и все понимали, почему выбор пал именно на них.

– Ваш муж выглядит счастливым человеком, – тихо сказал отец Шабо, стоявший у Лили за спиной.

– Так и есть, святой отец, – подтвердила Лили, обернувшись к священнику. – Я как раз думала о том, что во время его последней встречи с Николасом и Джорджией он выглядел совсем иначе. Конечно, он был тогда несчастен и зол, хотя и старался скрывать свои чувства. Слава богу, что сейчас он этого не делает. Но ведь перемена произошла не только в этом, верно?

Отец Шабо, казалось, о чем-то задумался. Наконец он проговорил:

– Человеку важно знать, где его корни, а тут еще такая радость – рождение первенца. Но мне кажется, что главная причина произошедших в нем изменений – это вы, Лили. И ваша любовь к нему. Господь, должно быть, доволен.

– Отец Шабо…

– Мне пора уходить, милая. Меня ждут в городе. А Паскалю скажите: когда у него будет свободная минутка, пусть зайдет к Морису – тот опять слег с несварением. – Отец Шабо погладил по голове маленького Андре, улыбнулся Лили и ушел, сделав вид, что не заметил слез в ее глазах.

Лили наблюдала за мужем во время праздничного ужина в честь крещения младенца и думала о словах отца Шабо. И действительно, Паскаль выглядел вполне счастливым. Для человека с самыми простыми потребностями он очень даже легко вжился в роль герцога. Впрочем, Паскаль не изменил своим привычкам, и местные жители все так же его любили. Конечно, теперь они относились к нему с большим пиететом, но Паскаль понимал, что таковы правила жизни, как понимал и то, что власть накладывает на него серьезную ответственность.

Паскаль по-прежнему лечил заболевших и лишь посмеивался, когда те, кому он вынужденно причинял боль во время своих медицинских манипуляций, в сердцах ругали его.

Да, ее муж по-настоящему радовался жизни, но Лили знала, что самым радостным в его жизни стал тот день, когда у него родился сын. Когда же оглушительно зазвонили колокола, когда Сен-Симон высыпал на площадь, и это был замечательный праздник!

– Моя храбрая умница, моя герцогиня, – говорил он ей тогда, и любовь сияла в его глазах, когда он взял на руки сына после утомительных, но прошедших без осложнений родов. – Моя красавица герцогиня. Он… Он у нас – само совершенство. – И у Лили болели глаза от ослепительно яркого света, окружавшего его тогда. Причем в этом свете она увидела ангельское создание, очень похожее на ту женщину, которую Лили увидела на портрете в галерее. На мать Паскаля…

И сейчас, наблюдая за мужем, Лили думала о том, какая же она все-таки счастливая женщина…

Паскаль перехватил ее взгляд и улыбнулся ей. И эта его улыбка напоминала о том, что касалось только их двоих, – напоминала обо всем том сладостно приятном, чего она, увы, была лишена последнее время. Паскаль даже не думал сдерживаться до самого рождения Андре, но после родов он был тверд – никакой близости в течение месяца. Лили не считала, что такого рода запрет необходим, и ей отчаянно хотелось быть с ним, хотелось чувствовать его в себе…

Паскаль прочел ее мысли; она поняла это по тому, как он опустил глаза и как крепко сжал в руке вилку.

– Как поживает ваш брат, Лили? – спросил Николас, и по веселому блеску в его глазах Лили определила: он перехватил их с Паскалем молчаливый обмен посланиями. – Насколько мне известно, он добился больших успехов в продвижении на рынок вин из Сен-Симона.

– Он здоров. Спасибо, что спросили. Жан-Жаку нравится Париж.

– Париж, очищенный от графа де Пасси, за что вам, месье, огромное спасибо, – добавил Паскаль. – Не знаю, согласился бы Жан-Жак вернуться в столицу, если бы Пасси не посадили в тюрьму.

– Должен признаться, мне доставил немало удовольствия процесс передачи Пасси законным властям. И еще раз спасибо тебе, Паскаль, за список заговорщиков. Все очень удачно сошлось. Мы полагали, что Бонапарт предпримет еще одну попытку переворота в августе, но теперь у него гарантированно ничего не выйдет. – Николас обратил взгляд на Лили. – Ваш брат оказался полезнее, чем он сам мог бы предполагать.

– Что ж, я рада, что он хоть в чем-то преуспел, – ответила Лили. – Мне с самого начала не нравилось, что он притащил сюда этого негодяя.

Лили решила умолчать об инспирированном де Пасси приезде в Сен-Симон ее отца и падре Меллита. При одном упоминании о Меллите Паскаль впадал в ярость. Однако, к удивлению Лили, тему поднял сам Паскаль. Положив на стол яблоко, которое собрался почистить, он сказал:

– Не помню, чтобы я вам когда-нибудь говорил, что Пасси, оказывается, написал письмо отцу Лили, в котором обвинял Жан-Жака и меня в том, что мы дурно обращаемся с его дочерью. Полагаю, Пасси решил таким образом выместить свою обиду – ведь мы помешали ему превратить Сен-Симон в тайное логово заговорщиков.

– Мне понравилась твоя инсценировка эпидемии дифтерита, – сказала Джорджия. – Сразу видна рука мастера.

– Спасибо, мадам. Мне и самому понравилась моя задумка. Но Пасси, очевидно, не разделял наших чувств.

– Не знаю, чего он пытался добиться своим пасквилем, – пробормотала Лили. – Мой отец едва ли смог бы хоть чем-то мне помочь, даже если бы Пасси написал ему правду.

Взглянув на жену, Паскаль тихо сказал:

– О, не будь наивной, Лили. Твой отец нашел бы способ доставить мне неприятности и сильно насолить Жан-Жаку, если бы захотел.

– Очень интересно… – заметил Николас. – Вполне в духе Пасси. Закрутить интригу и сделать все чужими руками. Так что же тут произошло? Монкрифф явился сюда судить и казнить?

– Явился, а как же?… И прихватил с собой своего падре. Разумеется, к тому моменту он уже узнал всю правду обо мне, и мы с Лили жили здесь, а не в коттедже.

Николас откинулся на спинку стула и, скрестив руки на груди, проговорил:

– Паскаль, если уж ты берешься за что-то, то не остановишься, пока не добьешься своего. Вначале ты женишься на женщине, которая наследует титул герцогини, потом сам становишься герцогом и, наконец, производишь на свет сына, который будет дважды герцогом – и все это за один год. Впечатляет.

– Спасибо, месье, – с ухмылкой ответил Паскаль. – Хотя я вижу свою заслугу только в том достижении, которое вы упомянули последним. Все остальное было чистой воды случайностью. Но титул оказался не лишним. Он помог мне поставить Монкриффа на место. И беременность Лили пришлась кстати. Однако Монкрифф никак не ожидал увидеть тут и мать своей дочери. Бедняга, он испытал настоящий шок! А уж падре Меллит как расстроился!..

– С чего бы? – спросил Николас, внимательно глядя на приемного сына, вертевшего в руках нож.

Паскаль ответил не сразу. И Лили точно знала, о чем он сейчас думал.

«Потому что его наконец вывели на чистую воду! Ложь, извращения – все это перестало быть тайной! Потому что я его едва не задушил этими вот руками!» – вот что сейчас мысленно кричал ее муж.

И действительно, на Паскаля было страшно смотреть, когда он разоблачал падре. Да-да, пусть уж лучше это останется между ними. Лили предпочла бы не распространяться на эту тему и никогда об этом не вспоминать.

Тут Паскаль положил нож на стол и проговорил:

– Потому что падре Меллит – жалкий растленный негодяй. – Он с трудом сдерживал гнев. – Он стал между мужем и женой и разрушил брак, который мог бы стать счастливым. Как только Монкрифф узнал о деяниях падре, он тут же его прогнал.

– Замечательно! – воскликнула Джорджия. – Хотелось бы на это посмотреть!

Паскаль тяжело вздохнул.

– Родителям Лили былого счастья уже не вернуть, но, может быть, Сазерби-Парк станет более приятным местом для жизни после того, как падре Меллит избавил его от своего присутствия. А мать Лили воссоединилась со своими детьми; ей и Коффи, похоже, нравится путешествовать. Но все это – пустяки. Расскажи мне о Чарли. Как у него дела в Бомбее? Я получил от него очень радостное письмо, в котором он пишет, что прекрасно проводит время. Но как же это соотносится с коммерцией?

Николас кивнул и проговорил:

– Хорошо, я готов рассказать тебе о Чарли и Бомбее. – Граф начал свой рассказ, и вскоре уже все весело смеялись.

Паскаль вновь наполнил бокал Николаса, а хрустальный графин поставил на стол.

– Мне приятно, что вам нравится мой коньяк, месье. Зная о том, какой у вас тонкий вкус, я принимаю вашу похвалу как высокую награду.

– Мне и жена твоя нравится. И в этой области я тоже весьма разборчив. Лили сильно изменилась с тех пор, как мы встречались в последний раз. И вы, как мне кажется, счастливы вместе. – Граф наклонился и потрепал Фасолинку за ушами.

– Мы действительно счастливы. Я люблю Лили всем сердцем. – Паскаль вернулся в кресло и взял свой бокал. – Год назад я даже представить не мог, что такое возможно. А теперь я не могу представить жизнь без нее. Более того, я имел возможность убедиться в том, что без нее мне жизни нет.

– Ты имеешь в виду свой последний уход в монастырь? – Николас поднял свой бокал, пристально изучая на просвет янтарную жидкость. – Да, сочувствую… Но, по крайней мере, до тебя дошло, что ты не создан для монашеской жизни. Не в этом твое предназначение.

– Верно, не создан, – криво усмехнулся Паскаль. – Сохранять целомудрие целый месяц – теперь это тяжкое для меня испытание.

Николас рассмеялся.

– Рад это слышать. Я никогда не мог понять, как ты можешь выдерживать так долго без женщин.

– Это не так уж трудно, если не знаешь, чего себя лишаешь, – ответил Паскаль. И тоже рассмеялся, увидев, как вытянулось лицо Николаса.

– И все-таки я не могу в это поверить… – пробормотал граф. Немного помолчав, добавил: – Хотя, может быть, и могу.

– Отсрочка того стоила, – с улыбкой сказал Паскаль. – Лили стоит того, чтобы я берег себя для нее. Было важно… чтобы мы пришли друг к другу девственными.

– Но почему? Прости за то, что спрашиваю, но разве у нас не принято, чтобы мужчина вступал в брак, будучи опытным?

Паскаль задумался, подыскивая правильные слова. Наконец медленно проговорил:

– Полагаю, что мужчина и женщина, заявляя права друг на друга, должны быть чистыми и душой, и телом. – Он вдруг нахмурился и спросил: – Я понятно излагаю?

– Паскаль, ты побывал в таких местах, где никому из нас никогда не побывать. И ты делал такое, что никому из нас до конца не понять. Тебе представляется вполне естественным воспринимать сексуальность сквозь призму духовного. Но вот ты мне скажи, Лили тебя понимает? Понимает твой дар?

– О да, конечно. Поэтому она считает меня самым обычным человеком. Видишь ли, Господь мне сделал подарок, дав такую жену. И Лили тоже видит небесный свет.

Позже, когда уже наступила ночь, Паскаль осторожно открыл дверь спальни. Лили спала на боку, подложив ладони под щеку.

Паскаль проскользнул в комнату и тихо разделся, потом осторожно забрался под одеяло. Глаза Лили тотчас открылись, и он понял, что она готова его принять, очень даже готова… А он не мог больше ждать ни мгновения!

Паскаль поцеловал жену в губы, а она обвила руками его шею.

– Любимый, – пробормотала она, – наконец-то ты в постели.

– Ты очень наблюдательная, – ответил Паскаль, целуя ее в шею.

Лили взяла его лицо в ладони, и их губы снова слились в поцелуе.

– Значит ли это, что нам больше не придется ждать? – спросила она минуту спустя.

– Нам не придется ждать больше ни минуты, если ты меня не прогонишь, герцогиня, – сказал Паскаль, проводя рукой по ее полной груди.

– Ни за что не прогоню, – пробормотала Лили. Она улеглась на спину и с улыбкой добавила: – Я так по тебе соскучилась, Паскаль…

– И я по тебе, любимая.

Глубокой ночью Лили уснула в его объятиях, а Паскаль смотрел в потолок, разрисованный нелепыми облаками и ангелами-кутилами. Он улыбался всякий раз, как видел эту картину, – так далека она была от реальности.

– Ну ладно, Господь, – прошептал он, – может, Ты и сотворил меня иным. И я, честное слово, не прочь время от времени заглядывать в рай, чтобы совершать чудо во имя Твое, Господи. Но, будучи обычным человеком, я должен тебе сказать: нет ничего сладостнее того рая, что я обрел на земле, в своем собственном доме и в своей постели.

Паскаль улыбнулся и, покрепче прижав к себе Лили, закрыл глаза.

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg