«Ложь во спасение любви»

ОТ АВТОРА

В начале XIX столетия воровство в королевстве Великобритании каралось очень жестоко. Виселица ждала каждого, виновного даже в самой незначительной краже, «если таковая имела место быть в лавке или амбаре, на конюшне или в дилижансе, на сумму не менее пяти шиллингов».

Подстреленный в чужих угодьях заяц или фазан в лучшем случае предполагал как особую милость каторжные работы в Новом Южном Уэльсе сроком до семи лет.

Тюрьмы содержались отвратительно, полицейских не хватало. Работа полиции страдала скверной организацией и плохо оплачивалась, что часто вело к злоупотреблениям со стороны полицейских.

Ребенка, стащившего кусок хлеба, могли арестовать, забрать в тюрьму, выпороть, а потом отправить домой без единого пенни в кармане.

Выборные комитеты, созданные в 1817 году, направляли в Парламент многочисленные ходатайства, но принятия новых законов оставалось ждать еще долгие годы.

Глава 1

— Тимоти, прекрати пинать Люси и есть ее кашу! — сказала Кармела.

— Нет!

Тимоти, толстый противный мальчишка лет семи от роду, по мнению Кармелы, совершенно не умел себя вести.

Чтобы досадить своей воспитательнице, он отвесил сестре Люси очередной пинок, и та расплакалась.

— Сейчас же перестаньте, слышите? — резко, повысила, голос Кармела, не сомневаясь, что ее слова не возымеют никакого эффекта. Она оказалась права.

В ответ Тимоти лишь поднял свою тарелку с овсянкой и нарочно опрокинул ее на скатерть.

Ко всему прочему младенец, разбуженный всхлипываниями Люси, тоже начал плакать в своей кроватке.

Кармела с тоской подумала, тяжело все-таки справляться с детьми пастора.

«Этого следовало ожидать, — размышляла она, и подобные мысли уже не в первый раз приходили ей на ум с тех пор, как она пришла в пасторский дом, — поскольку эти дети наверняка хуже всех детей в деревне, и взрослым с ними сложнее всего».

Чувствуя, что ей и сейчас не совладать с Тимоти, а Люси ни за что не заставить успокоиться, она подошла к детской кроватке и стала утешать малыша, покачивая его на руках.

Тут дверь открылась, и сама пасторша просунула голову в дверной проем:

— Неужели нельзя заставить детей замолчать? Ты же знаешь, пастор пишет завтрашнюю проповедь, — проворчала она.

— Простите, госпожа Купер, — извинилась Кармела.

Жена священника не стала дожидаться ответа, лишь-с силой захлопнула дверь.

Как только мать исчезла за дверью, Тимоти заорал во все горло, пытаясь перекричать сестру:

— Дай мне яйцо!

— Вы получите его после овсянки, — спокойно ответила Кармела, понимая, что сражается с ветряными мельницами.

И словно в подтверждение ее мыслям, стоило только девушке отойти от стола, Тимоти схватил подставку с яйцом (из тех, что были приготовлены для него, Люси и Кармелы), срезал верхушку и начал нетерпеливо поедать его.

Кармела с отчаянием сознавала всю тщетность своих попыток сговориться с этим мальчишкой.

Став нянькой в пасторском доме, она была почти уверена, что не поладит с Тимоти, несмотря на свой опыт и умение общаться с разными детьми.

Родители, должно быть, так же бессильны перед ним с самого появления его на свет. Они всякий раз потакали его выходкам и разрешали вести себя, как вздумается. В результате Тимоти, подобно кукушонку в чужом гнезде, отпихивая и отталкивая других детей в сторону, неизменно получал желаемое.

Иногда вечерами, ложась спать, Кармела чувствовала себя слишком утомленной и подолгу не засыпала. Она думала, что не смогла бы посвятить свою жизнь заботе о детях, подобных Тимоти. Она слишком явно сознавала неспособность оказать пусть малое, но положительное влияние на этого безобразника.

После смерти отца она вынуждена была искать себе хоть какую-то работу. И когда жена пастора, госпожа Купер, предложила ей место в своем доме, это показалось девушке лучшим решением всех проблем.

«По крайней мере, — говорила она себе, — я останусь среди знакомых мне людей, которых не буду бояться».

Она стойко сносила все удары судьбы, но признавалась себе, что страшится одиночества, выхода в чужой, враждебный ей мир, и больше всего — боится показаться неспособной к труду и мало знающей.

И хотя отец всегда считал Кармелу весьма образованной девушкой, этого оказалось совсем недостаточно, чтобы уметь самостоятельно зарабатывать, используя свои способности и полученное образование. Сам отец пытался обеспечивать семью, продавая свои картины, но они, к сожалению, не пользовались спросом.

Лишь изредка, если речь шла, например, о портрете местного сановника, отцу удавалось получить кое-какие деньги, которые казались Кармеле и ее матери огромной суммой. Но картины, особенно любимые отцом, получались, как правило, «слишком хорошими, чтобы их можно было купить за деньги».

Именно так мама однажды образно обрисовала ситуацию, и они с отцом долго смеялись над маминой шуткой.

Однако Кармела правильно угадывала подтекст, понимая, почему работы не находили отклика у традиционного покупателя.

Ей же самой картины отца казались изумительными. Когда она рассматривала его пейзажи — туман, поднимающийся над рекой на рассвете, или закат на фоне отдаленных холмов, — она ощущала, как оказывается в том мистическом мире, который существовал только для них с отцом.

С этим миром она познакомилась еще ребенком, когда отец рассказывал ей истории про фей и волшебников, эльфов и нимф, показывал шляпки большущих грибов на полянах, где маленькие гномы танцевали ночью, ожидая их прихода.

Кармела никогда не сомневалась в реальности этого дивного сказочного мира, но вряд ли его стоило переносить на холст. Чарующие картины Перегрина Линдона так и оставались стоять в магазине продавца художественных ценностей, пока тот не отсылал их обратно владельцу как непроданные вещи.

Мама Кармелы умерла раньше отца, и с тех пор в их крохотном доме на краю деревни достатка стало еще меньше.

Отец Кармелы сильно горевал по любимой жене, и находил слабое утешение, лишь творя на свои любимые сюжеты.

Он отказывался рисовать упитанных членов городской управы торгового городка, находившегося в пяти милях от их селения, или писать портреты местных эсквайров.

Ее отца местные жители считали очень милым и отзывчивым, называли даже «респектабельным джентльменом», и каждый считал большой честью, если он соглашался писать чей-либо портрет.

Но, к сожалению, лишь немногие в Хантингдоне могли позволить себе подобную роскошь, и доходы Перегрина Линдона оказывались ничтожны.

Постепенно дом заполнялся картинами. После смерти матери Кармела иногда по вечерам, когда день уже близился к закату, заходила посмотреть, что нарисовал отец. Он слишком часто браковал свои картины, уничтожал написанное, затем заново грунтовал холст и все начинал сначала.

— Я всегда вспоминаю твою маму, когда смотрю на восход солнца и вижу, как оно появляется над линией горизонта.

Добиваясь совершенства, он писал один и тот же сюжет много раз, но зачастую так и не находил удовлетворения.

И лишь силой отобрав у него холсты после двух или трех неудачных по мнению отца попыток, Кармеле удавалось сохранять шедевры. Ей приходилось прятать картины в своей спальне и любоваться ими в одиночестве.

Прошлой зимой ее отец умер от воспаления легких. Он простудился, поддавшись неудержному желанию писать звезды с натуры, когда на дворе стояла лютая стужа. Придя в себя от потрясения, Кармела поняла, что остались у нее в этом мире лишь картины, которые никто не хотел приобретать, и несколько фунтов стерлингов, вырученных от продажи кое-какой мебели. Дом они только недавно арендовали, и хотя арендная плата составляла крайне небольшую сумму, Кармела вынуждена была искать работу, чтобы оплачивать ее.

Девушка пребывала в глубоком отчаянии после потери отца, которого она нежно любила, и в тот момент предложение госпожи Купер поработать у них показалось ей лучом света, прорвавшим мрак ее жизни.

И только когда Кармела переехала в чужой дом и столкнулась с невероятно своевольными и непослушными детьми пастора, она поняла, что ошиблась.

Но как иначе она могла поступить?! Здесь у нее, по крайней мере, были крыша над головой и пропитание — за все это она не смогла бы платить сама.

Немного поколебавшись, госпожа Купер предложила девушке десять фунтов в год, и поскольку Кармела понятия не имела, щедро это или нет, она с благодарностью согласилась.

Теперь же, ей казалось, она бы лучше голодала, чем мучилась с детьми, которые на все ее старания поладить с ними отвечали лишь грубостью и вызывающим непослушанием.

Кармела полагала, что все люди в состоянии договориться друг с другом, какими бы разными и непохожими они не были.

Они с отцом часто рассуждали о миссионерах, странствующих по местам, где живут дикие племена. Миссионеры, порой не зная языка этих племен, так или иначе добивались доверия населения.

— И мужчинам, и женщинам следовало бы понимать друг друга без слов, ведь даже животные каким-то образом общаются между собой, — объяснял Перегрин Линдон.

Он и сам был уверен, что в мире существуют люди, которые могут понять то сокровенное, которое он пытался выразить в своих творениях, ведь все нарисованное шло из глубины его сердца и отражало его восприятие мира.

— Я думаю, папа, ты просто опередил свое время, — как-то сказала ему Кармела. — Сейчас художники предпочитают лишь зримые образы. Правда, в прошлом встречались мастера, подобные Боттичелли и Микеланджело, как и ты, воплощавшие в работах свои фантазии.

— Я горжусь этими именами, к которым ты меня причисляешь, — улыбнулся отец. — Но ты права. Мне скорее хочется отобразить на холсте свои мысли и чувства, нежели реальную действительность. Но раз мы вдвоем, ты и я, это понимаем, зачем же волноваться за других?

— И, право, зачем?! — согласилась Кармела.

Однако богатое воображение не оплачивало счета ни мяснику, ни пекарю, ни бакалейщику, а их землевладелец и вовсе не смыслил ничего в высоком искусстве.

Младенец, устав плакать, заснул, и Кармела осторожно уложила его в кроватку. Да, сейчас он замечательный малыш, но она знала, что пройдет время, и он станет похож на своих братца и сестрицу.

Не успела она повернуться к столу, как Люси вскрикнула.

— Тимоти ест мое яйцо! Остановите его, мисс Линдон, Он ест мое яйцо!

Так и оказалось. Кармела увидела, как Тимоти, расправившись со своим яйцом, принялся за коричневое, стоявшее в Стороне специально для Люси.

И это яйцо он заглатывал, поблескивая своими маленькими глазками, бросая вызов Кармеле и будто специально нарываясь на грубость.

— Не переживай, Люси, — постаралась успокоить маленькую девочку Кармела, — ты можешь взять мое яйцо.

— Но я хочу коричневое! — отчаянно настаивала Люси. — Я ненавижу своего брата, я ненавижу его! Он всегда таскает мои вещи!

Кармела посмотрела на Тимоти и решила, что тоже ненавидит этого мальчишку.

Из тарелки, которую Тимоти, переворачивая, разбил, выползала и растекалась по столу бесформенной жижей овсянка.

Впопыхах он уронил и подставку для яйца. На скатерть вывалилась пустая яичная скорлупа, рядом лежала скорлупа от второго яйца.

Вся его белая рубашка, которую Кармела вчера так долго и тщательно отстирывала и отглаживала, оказалась забрызгана.

Девушка молча поставила свое яйцо перед Люси, срезала верхушку и вложила чистую ложку в ее руку.

— Я хочу коричневое яйцо, коричневое! — голосила Люси. — Я не люблю белые!

— Внутри они все одинаковые, — утешала ее Кармела.

— Вы — лгунья! — дерзко бросил Тимоти.

— Правильно! Вы — лгунья! — повторила за ним Люси, забыв про гнев на брата, довольная тем, что нашла союзника против общего врага.

— Коричневые яйца совсем другие на вкус! Я хочу коричневое яйцо!

Кармела вздохнула и присела за стол. Она наполнила свою чашку дешевым и дурно пахнущим чаем, который обыкновенно подавался в доме пастора, и отрезала кусок от вчерашнего, уже несвежего каравая.

Люси все еще требовала коричневое яйцо, но тут, словно впадая в настоящую истерику, прихлопнула яйцо тыльной стороной ладони.

Яйцо пролетело вдоль стола и разбилось о заварной чайник. Скорлупа разлетелась во все стороны, и большая часть ошметков попала Кармеле на руку.

Она открыла рот, готовая отчитывать Люси, но внезапно осеклась: «Это уж слишком!».

Она почувствовала, как слезы подступают к глазам, но в этот миг дверь позади нее открылась.

Она напряженно замерла, ожидая услышать брюзгливый голос госпожи Купер, требующий угомонить детей, пока пастор, окончательно выйдя из себя, не успокоил их всех силой.

Но вошедший не проронил ни слова, и Кармела, повернув голову, оцепенела, не спуская глаз с дверного проема.

Там, будто не решаясь ступить в эту неопрятную комнату, застыло само воплощенное очарование.

Красавица в высокой шляпке, украшенной цветами, в узорчатом миткалевом платье с высокой талией, расшитом волнами сиреневых лент, с весьма привлекательным лицом, невероятно большими синими глазами и яркими губами улыбалась ей.

— Привет, Кармела!

— Фелисити!

Кармела выскочила из-за стола, и, оттерев испачканную руку, подбежала и расцеловала девушку, так неожиданно появившуюся в доме пастора.

Это была леди Фелисити Гэйл, самая близкая подруга Кармелы, с которой они почти не расставались, лишь когда Фелисити гостила у своих знакомых.

— Давно ты вернулась? — спросила Кармела. — Я… так тосковала по… тебе.

Эти слова, казалось, вырвались из груди Кармелы сами, и леди Фелисити, нежно поцеловав ее, ответила:

— Я вернулась только вчера вечером. Мне все рассказали, но я никак не могла поверить, будто ты пошла служить в этот дом!

— Мне некуда было больше податься после смерти папы.

— О, Кармела, мне очень жаль! Я и не знала о его смерти.

Кармела не ответила, не справившись со слезами, застилавшими глаза.

Ей удавалось держаться, пока кто-нибудь не начинал разговор об отце. При одном упоминании о нем, сколько бы ни пыталась, она не могла скрыть тяжелых переживаний.

— Теперь я вернулась, — решительно заявила леди Фелисити, — и ты мне нужна, нужна сейчас же. Немедленно собирайся, Кармела!

— Но я… работаю… здесь.

Леди Фелисити взглянула сначала на стол, потом на детей, которые при ее появлении раскрыли рты от удивления.

— У меня найдется для тебя кое-что получше, нежели следить за этими маленькими дьяволятами! — сказала она. — Я помню Тимоти. Он всегда плевался и корчил рожицы в церкви, стоило его отцу отвернуться.

Кармела рассмеялась.

— А вы кто? — спросила Люси, обидевшись, что перестала быть в центре внимания.

— Та, кто собирается увести эту хорошую, добрую мисс Линдон подальше от вас, — ответила ей леди Фелисити. — И я надеюсь, ваш отец все-таки найдет на ее место кого-нибудь, кто сумеет наподдать вам, как вы того заслуживаете!

В ее голосе не было злобы, девушка явно подшучивала над детьми, произнося свою угрожающую речь. Затем, взяв Кармелу под руку, она потребовала:

— Собирай свои вещи. Экипаж ждет у порога.

— Но я не могу… уйти вот так… как же… — возразила Кармела.

— Можешь, — ответила Фелисити, — А пока ты упаковываешь вещи, я объясню госпоже Купер, что мне просто необходимо забрать тебя с собой прямо сейчас.

— Она будет вне себя! — заметила Кармела. — Она никогда не наймет меня снова.

— Ей и не представится такой возможности, — заявила Фелисити. — Я все объясню тебе, когда мы уйдем отсюда.

Она оглядела комнату и добавила:

— Поспеши, Кармела, я не в состоянии находиться в таком беспорядке дольше нескольких минут. Представить не могу, как ты выносила это.

— Это было неприятно, — призналась Кармела. — Но, Фелисити, я должна уведомить хозяев надлежащим образом.

— Я все улажу, — настаивала Фелисити. — И делай, что я говорю.

— Мне… Я думаю, мне не следует… так поступать…

Не дав Кармеле договорить, Фелисити подтолкнула ее к выходу своей тонкой ручкой, затянутой в перчатку.

— Ты мне нужна, я отчаянно нуждаюсь в твоей помощи, Кармела, и ты не можешь отказать мне.

— Разумеется, нет, — все еще сомневаясь, соглашалась Кармела. — И ты знаешь, как я хочу уйти вместе с тобой, Фелисити.

— Тогда пакуй вещи, впрочем… нет, не надо… они тебе больше не понадобятся. Для тебя все найдется в замке.

Кармела озадаченно взглянула на нее, но та продолжала:

— Делай, как я говорю. Захвати с собой лишь самое дорогое для тебя. Полагаю, в первую очередь надо взять картины.

— Они там, внизу, в надворной постройке. Здесь для них не хватило места.

— Я прикажу лакею забрать их, — решила Фелисити, — А затем он поднимется к тебе и возьмет твой дорожный сундук. Пойду, поговорю с госпожой Купер.

Кармела не успела даже слово вымолвить в ответ, подруга повернулась и вышла из комнаты.

Дети не отрываясь смотрели ей вслед, пока Люси не спросила:

— Вы уходите с этой леди?

— Мама не позволит вам уйти, — заметил Тимоти.

Грубый тон этого наглого мальчишки заставил ее решиться.

— Да, я ухожу, — отрезала Кармела и побежала в маленькую комнату по соседству со столовой.

Нигде в доме не нашлось иного места для «ее одежды, кроме небольшого готового вот-вот развалиться комода, в котором хранилась одежда Люси, поэтому вещи Кармелы в основном так и лежали не распакованными в дорожном сундуке.

Она поспешно упаковала остальное. Кинула туда же набор туалетных принадлежностей своей матери, сунула платок, заменявший ей одеяла, так как в доме их не хватало, и стянула ремнем свой сундук. В тот же миг в дверном проеме появился лакей в великолепной ливрее, украшенной серебряными пуговицами, с цилиндром в руке, на котором красовалась кокарда.

— Доброе утро, мисс Кармела, — с улыбкой приветствовал он ее.

— Доброе утро, Бен.

— Ее милость приказала забрать ваш сундук.

— Он там, — указала Кармела. — Вы один справитесь?

— Конечно!

Он надел цилиндр, поднял сундук и легко понес его к выходу.

Дети все еще сидели за столом, с удивлением наблюдая за происходящим.

Выйдя из спальни в плаще, который носила еще ее мама, и простой дешевой шляпке с черными лентами на тулье, Кармела подумала, что рядом с Фелисити, наверное, напоминает воробья подле райской птицы.

К тому же она немного нервничала, представляя возможную реакцию госпожи Купер.

Спускаясь по лестнице, она раздумывала над тем, что жена священника имеет полное право рассердиться и даже оскорбиться из-за столь стремительного отъезда няньки.

Кармела всегда слушалась Фелисити, хотя и была всего на несколько месяцев младше подруги. Временами ей казалось, будто Фелисити много старше и умнее ее.

Фелисити верховодила всегда и во всем. Она отличалась завидной уверенностью в себе и никогда ни в чем не сомневалась. Может быть, потому, что часто и подолгу путешествовала, и в своих странствиях встречалась со многими знатными и важными персонами. Она, как с улыбкой отмечала Кармела, в определенном смысле, повзрослела еще до того, как успела вволю побыть ребенком.

В маленьком плохо освещенном холле Кармела увидела Фелисити, которая беседовала с госпожой Купер.

С колотящимся от испуга сердцем, Кармела подошла ближе, приготовившись выслушать поток ворчливых нареканий, так свойственных вечно недовольной госпоже Купер. Но, к ее удивлению, жена пастора улыбалась.

— О, вам везет, и не спорьте! — заговорила она, не дав Кармеле опомниться. — Ее светлость как раз сообщила мне о своих видах на вас, это пойдет вам на пользу.

— Госпожа Купер проявила любезность и понимание. Она не станет препятствовать твоему благополучию, — сказала Фелисити.

Кармеле стоило только взглянуть на подругу, чтобы заметить, как лукаво искрятся ее глаза. Фелисити заговорила пасторшу своим мягким вкрадчивым голосом, который всегда выручал ее, заставляя людей непременно с ней соглашаться.

— Как вы… как любезно с вашей стороны, — Кармела запнулась.

— Мне будет не хватать вас, не стану притворяться, будто это не так, — ворковала госпожа Купер. — Но ее милость обещала прислать мне одну из ее молодых служанок, чтобы уладить проблему, и это будет помощь, о, настоящая помощь!

— Я пришлю сразу же по возвращении домой, — подтвердила Фелисити. — И спасибо еще раз, дорогая госпожа Купер, вы так добры. Пожалуйста, напомните обо мне пастору. К сожалению, я не смогу посетить церковь в это воскресенье, так как мы с Кармелой уезжаем, быть может, вы будете столь любезны и положите мою маленькую поминальную записку на поднос?

Фелисити тут же открыла симпатичную атласную сумочку, которую держала в руках, вытащила небольшой кошелек с завязкой в виде петли, отсчитала пять золотых гиней и вложила в протянутую руку госпожи Купер.

— Это действительно очень любезно с вашей стороны, — удовлетворенно повторила госпожа Купер. — Очень, очень любезно! — Она переложила монеты в другую руку, чтобы попрощаться с Кармелой.

Подруги поспешили к поджидавшему их экипажу, причем Фелисити стремительно двигалась впереди, подобно судну под парусами при хорошем ветре. Кармела, следовавшая за ней, казалось, пребывала во сне. Госпожа Купер, проводив их, еще долго махала рукой, стоя на пороге.

И только когда экипаж выехал через узкие ворота на широкую дорогу, Кармела смогла заговорить:

— Неужели ты и правда… спасла… меня?

— Похоже, ты действительно нуждалась в помощи, — заметила Фелисити. — Господи, Кармела, и все это приключилось с тобой за такое короткое время?!

— Папа умер в конце января, — объяснила Кармела, — и я не могла ничего сообщить тебе, ведь я понятия не имела, где ты и куда тебе писать.

— Я была во Франции, гостила сначала у одних друзей бабушки, потом у других, — рассказывала Фелисити, — поэтому, даже если бы ты и написала, сомневаюсь, что письмо нашло бы меня.

— Ты, наверное, сильно тоскуешь по бабушке…

Бабушка Фелисити, вдовствующая графиня Гэйлстон, жила с ней с детских лет.

Эта властная женщина, внушавшая страх всем окружающим, тем не менее благоволила родителям Кармелы и даже поощряла ее отца заниматься живописью, приобретая кое-какие его картины.

В окрестностях было не много детей возраста Фелисити, с которыми бабушка разрешала общаться, поэтому Кармелу иногда приглашали в замок. Со временем две девочки стали неразлучны, никто не сомневался, что произошло это не без влияния самой графини.

Взрослея, девочки получали совсем разное воспитание и представление об окружающем их мире.

Фелисити очень часто отправляли за границу, иногда даже одну, если сама бабушка не сопровождала ее по причине своего нездоровья.

Но все-таки, как только она возвращалась домой, их дружба возобновлялась, Кармела каждый раз с удовольствием и без тени зависти выслушивала рассказы о путешествиях своей подруги.

— Я имела успех! Большой успех! — хвасталась Фелисити после очередной поездки, и Кармела всегда доверчиво восхищалась ей.

Вот и теперь, совсем как раньше, Фелисити найдет им обеим занятия, а сама Кармела с радостью будет во всем потакать подруге.

— Каковы твои планы? — спросила она, очнувшись от грез.

Экипаж в этот момент повернул к огромным кованым воротам с красивыми каменными башнями по обе стороны.

За ними начиналась длинная парадная аллея, ведущая к замку.

— Именно об этом мне надо поговорить с тобой, — начала Фелисити, — для осуществления моих планов нужна твоя помощь.

— Моя помощь? — удивилась Кармела.

Фелисити наклонилась к ней и заговорила, чуть понизив голос:

— Ты поможешь мне, Кармела? Обещай, что ты поможешь мне!

— Конечно, дорогая, — заверила Кармела. — Ты же знаешь, я сделаю для тебя все, что в моих силах.

— Я ожидала услышать от тебя именно это, — обрадовалась Фелисити. — Все может показаться тебе немного странным, но я приехала к тебе. Я знаю, ты никогда не подведешь меня.

— Разве я могу подвести тебя или отказать тебе? смутилась Кармела. — Ты всегда так по-доброму ко мне относилась.

Она замолчала, мучительно раздумывая над словами подруги. Фелисити казалась слишком серьезной и слишком взволнованной. Было ясно, что речь пойдет о чем-то необычном и, возможно, трудновыполнимом.

Фелисити все смотрела вперед, где возвышался замок, башни которого четкими линиями вырисовывались на фоне неба.

Его заново перестраивали не так давно, поэтому замок был в современном стиле. Графиня купила его у предыдущего владельца после траура по графу Гэйлстону.

Кармела не раз слышала эту историю. Графиня, первая красавица и душа общества, спустя какое-то время после смерти мужа поссорилась со своим сыном, вступившим в права наследования, и решила навсегда порвать с ним все отношения.

Конечно, она слыла особой весьма властной и решительной, насчет всего имевшей собственное мнение, но все равно сначала никто не поверил в твердость ее намерений.

Однако после длительных ожесточенных споров и бесконечных писем сыну графиня наконец оставила дом, доставшийся ей как вдове, в котором она поселилась после смерти графа.

Забрав все свое имущество, графиня заявила семейству Гэйлов во главе с ее сыном, что впредь она не желает видеть кого-либо из них.

Гэйлы поначалу не осознавали, насколько серьезна ситуация, тем не менее графиня увезла с собой крохотную дочь сына.

По правде говоря, эта девочка и явилась основным поводом для раздора между графиней и ее сыном. Мать Фелисити умерла при родах, а графиня совсем не одобряла современные методы воспитания девочки.

Все внимание молодой граф переключил на своего сына, а матери позволил взять на воспитание Фелисити, полагая, что ребенок поможет рано или поздно устранить конфликт между ними.

Графиня, однако, окончательно обосновалась в другой части Англии и не имела ни малейшего желания мириться с сыном.

Поскольку ее сын отличался таким же упрямством, их отношения с матерью лишь ухудшались, пока в конце концов связь между ними не прекратилась вовсе.

Графиня умерла, а Фелисити направилась во Францию погостить к друзьям своей бабушки. Кармела не знала, вернется ли ее подруга в семью, в сущности совсем чужую и незнакомую для нее.

Конечно, это маловероятно, но жить в замке одной, даже без компаньонки, вряд ли правильно.

— Мы едем домой, — сказала Фелисити, — и дома, как только останемся одни, я расскажу тебе все по порядку.

— Ты заинтриговала меня, — Кармеле не терпелось поскорее все выяснить. — Кто-то ждет нас в замке?

— Нет, пока нет.

Тон Фелисити звучал не совсем естественно, и Кармела всю дорогу боролась со снедающим ее любопытством.

Что же собиралась сообщить ей подруга, и каким образом это касалось лично ее?

Но сейчас более всего прочего Кармелу переполняло чувство благодарности к подруге. Фелисити дала ей возможность покинуть дом пастора, где все, абсолютно все, угнетало девушку, начиная от безобразной обстановки и заканчивая отвратительным поведением детей и грубостью их родителей.

Кармела так и не смогла заставить себя хорошо относиться к пастору и его жене, хотя понимала, что должна благодарить этих людей, они совершенно не вызывали у нее никакой симпатии.

Пастору особенно недоставало христианского милосердия и терпения, а госпожа Купер оказалась недалекой, утомительной в общении, нервной женщиной, перегруженной пустыми делами и заботами, к тому же совсем не любившей своих детей.

Стоит заметить, что семья пастора была чужой здесь, они сравнительно недавно поселились в деревне, но так и оставались чужаками вот уже лет шесть. Новый пастор сменил предыдущего священника, который около полувека исполнял обязанности до самой своей смерти.

И сейчас для Кармелы существовало только одно — она снова входила в замок и вновь видела перед собой образец совершенного вкуса, царившего во всем его убранстве.

Портьеры не просто шили из дорогой парчи, но их тщательно подбирали под цвет стен, сохраняя тот же мягкий и. спокойный оттенок. Картины повсюду радовали взор.

В комнатах в больших вазах стояли цветы, их благоухание ощущалось уже издали. Слуги в удобной, умело пошитой форменной одежде доброжелательно улыбались Кармеле, которую они хорошо знали. Все вокруг будто говорило ей, что и она сама, подобно Фелисити, вернулась домой.

Фелисити, скинув плащ и сняв шляпу, направилась в очаровательную гостиную, еще с детства считавшуюся у обеих девочек их собственной.

Графиня обставила эту комнату специально для внучки.

Синяя обивка диванов и стульев гармонировала с цветом глаз Фелисити, по стенам были развешаны картины в стиле Фрагонара, изображавшие элегантных молодых женщин, Кармела никогда не сомневалась, что ее подруга не уступает в изяществе героиням сюжетов этих полотен.

— Хотите что-нибудь освежающее, ваша светлость? — поинтересовался дворецкий, не переступая порог гостиной.

Фелисити посмотрела на Кармелу, но та отрицательно покачала головой.

— Нет, спасибо, Бат.

Дворецкий закрыл дверь, и они остались одни.

— Ты уверена, что не голодна? — уточнила Фелисити. — Ты же не съела тот ужасный завтрак!

— От одного воспоминания о завтраке меня начинает мутить! — ответила Кармела. — О, Фелисити, я не смогла присматривать за детьми. По крайней мере — за такими детьми!

— Меня это не удивляет, — заметила Фелисити. — Как ты вообще решилась на подобную глупость? Кто тебе сказал, будто это то место, где ты была бы счастлива?

— А что мне оставалось делать? — оправдывалась Кармела.

— Тебе не следовало забывать, что я с радостью приняла бы тебя здесь, — продолжала Фелисити, — и не притворяйся слишком гордой, я все равно тебе не поверю!

Они обе рассмеялись, ведь это была их старая шутка о гордецах.

— Когда люди говорят о милосердии, они обычно подразумевают деньги, — объясняла однажды им графиня. — Но гораздо труднее, хотя в этом и заключается милосердие, дарить людям свою душу, самого себя.

Девочкам показалась забавной эта мысль старой графини, и однажды Фелисити, возвратясь в замок, поведала о своем поступке бабушке:

— Я проявила большое милосердие сегодня, бабушка. Я проговорила дольше десяти минут с этой скучной мисс Добсон и не сомневаюсь теперь, что поднялась на несколько ступеней выше по лестнице к Небесам!

— Ну да, я слишком гордая, — согласилась Кармела, — но, если ты желаешь проявить великодушие и позаботиться обо мне, я не против.

— Я тоже, — промолвила Фелисити, — но теперь, дорогая, выслушай меня.

— Я готова. Правда, у меня сильное предчувствие, что ты затеваешь какую-то авантюру.

— Думаю, можно именно так сказать, — призналась Фелисити. — Как это ни странно, я собираюсь выйти замуж!

Кармела выпрямилась.

— Замуж? О, Фелисити, как романтично! Но… за кого?

— За Джимми, за кого же еще?

Кармела застыла.

— Джимми Солвика? Но Фелисити, я и не знала, что его жена умерла.

— Она не умерла!

Кармела не спускала с подруги широко раскрытых глаз.

— Как… я не понимаю.

— Она при смерти, но еще не умерла. Мы уедем с Джимми во Францию, где и останемся, пока не сможем пожениться.

Воцарилась тишина. Потом Кармела едва выговорила:

— Но, Фелисити, ты не можешь так поступить! Подумай о своей репутации!

— Тут не о чем спорить, — тихо сказала Фелисити. — Я не могу поступить иначе, и ты, Кармела, должна мне помочь!

Кармела разволновалась.

Она уже больше года знала о любви Фелисити и лорда Солвика, их ближайшего соседа.

Этот симпатичный и очень обаятельный молодой человек стал владельцем огромного, но очень старого родового дома и обедневшего имения, и, как это часто бывает, не имел денег на содержание всего этого.

Фелисити всегда знала, что сама она кое-что унаследует, поэтому молодые люди тщательно скрывали свои чувства. К тому же, узнай старая графиня о выборе Фелисити, она непременно бы воспротивилась этим отношениям. Ибо, даже если бы Джеймс Солвик был свободен, она никогда не сочла бы этого, пусть и весьма приятного молодого человека, достойной партией для своей внучки.

Графиня всегда вращалась в самых высоких кругах общества, а в ранней молодости даже служила фрейлиной при королеве.

Поэтому она готовила Фелисити в жены какому-нибудь именитому дворянину, состоявшему на службе при дворе и входившему в список наиболее влиятельных и состоятельных герцогов или маркизов.

— Бесполезно спорить с бабушкой, — снова и снова Фелисити возвращалась к этой теме в разговорах с Кармелой. — Ты же знаешь, как она отстаивает свое мнение, ее совершенно невозможно переубедить. А если я буду упорствовать и говорить, что не пойду замуж ни за кого другого, она только изо всех сил начнет препятствовать нашим встречам.

— Признаюсь, я тебя понимаю, — соглашалась Кармела, — но как быть, если она все-таки найдет того, кто, по ее мнению, станет для тебя идеальной парой?

Впрочем, ничего подобного не случилось, так как графиня тяжело заболела, а Фелисити отослали к родственникам во Францию, которых было несметное количество, ибо в жилах графини текла преимущественно французская кровь.

Как только война закончилась, и жизнь во Франции потихоньку наладилась, Фелисити отправили погостить в огромном замке на берегу реки Луары в общество аристократов, которые чудесным образом пережили не только революцию, но и все социальные реформы, проводимые Наполеоном Бонапартом. Правда, связи графини простирались далеко за пределы Франции. Фелисити совершила путешествие в Нортумберланд, где навестила герцога, в Корнуолле она останавливалась в некоторых семьях старинного знатного рода, гордившихся своими корнями и достойными потомками, и даже забралась далеко на север и побывала в Эдинбурге.

Она всегда возвращалась домой с рассказами о многочисленных поклонниках, не сумевших устоять перед ее чарами. Но, оставаясь наедине с Кармелой, Фелисити признавалась: единственным любимым человеком для нее всегда будет Джимми Солвик.

Родители Джимми устроили его брак, когда он был еще совсем молод. Его жена оказалась психически больной, и с годами ее состояние лишь ухудшалось. В конце концов ее поместили в частный приют для душевнобольных.

Жестокая судьба для молодого человека. Он оказался навеки связан с женщиной, с которой никогда даже не общался, и избавление могла принести лишь ее смерть.

Поэтому он не мог не отдать свое сердце той, которая оказывалась в трудную минуту рядом, пусть даже соседке, знакомой с детства.

Неудивительно, что он полюбил Фелисити. Кармела не раз замечала, как при встрече с Джимми ее подруга вся преображалась, вся начинала сиять от переполняющих ее чувств.

Мимо такого сияния прошел бы только слепой, коим лорд Солвик, конечно же, не был.

Но Кармела и подумать не могла о бегстве Фелисити.

Это было непостижимо.

— Но объясни мне, милая, почему вы не можете подождать еще. Вы ведь столько ждали, и, если сейчас жена Джимми при смерти, то вам осталось всего лишь несколько месяцев, ну, возможно, год. Неужели это имеет значение?

» Тем более, — подумала Кармела, — нет больше бабушки Фелисити, которая могла бы противиться выбору внучки «.

— Да, ты права, но все обернулось гораздо сложнее.

— Почему?

— Видишь ли, вернувшись в Лондон из Франции, я узнала, что бабушка мне оставила огромное наследство.

— Огромное наследство? — машинально переспросила Кармела.

— Не просто огромное — колоссальное, действительно колоссальное! — подтвердила Фелисити. — Я никогда не имела ни малейшего понятия, насколько богата была моя бабушка.

Кармела не произнесла ни слова, и, сделав паузу, Фелисити стала объяснять дальше:

— Как ты знаешь, она рассорилась с моим отцом и другими родственниками. Она постоянно твердила, что они предпочитали жить в роскоши и безделье, причем за ее счет. Вечно ждали, когда она оплатит их счета, и это ее, естественно, раздражало.

— Я никогда не сомневалась в ее богатстве, ведь она жила здесь, в этом замке, — задумчиво рассуждала Кармела.

— Да, безусловно, богатой она и была, но я никогда не задумывалась, насколько, — продолжала Фелисити, — бабушка же обладала состоянием, в гигантские размеры которого я сама с трудом могу поверить! Она хранила это в тайне.

— Видимо, она не желала, чтобы твой отец узнал о деньгах.

— Теперь я ее понимаю, — согласилась Фелисити, — ведь все это намного усложнило мне жизнь.

— Но как?

— Сразу после разговора со своим поверенным, а он с нетерпением ожидал моего возвращения из Франции, я немедленно покинула Лондон и без промедления выехала сюда.

Кармела не скрывала своего недоумения, а Фелисити про» должала:

— Я твердо решила, что мне необходимо срочно уехать с Джимми, пока он не узнал о моем наследстве и пока Гэйлы не попытались прибрать к рукам бабушкино богатство.

Кармела еще больше изумилась:

— Ничего… не понимаю.

— Ну, пойми же, все очень просто, — растолковывала Фелисити. — Во-первых, стоит только Джимми прослышать о моем состоянии, он тут же оставит меня.

—  — Почему ты так решила? — недоумевала Кармела.

— Он слишком горд, и он не допустит того, чтобы всякий мог назвать его охотником за приданым. В конце концов он откажется от меня и разобьет мое сердце!

Фелисити излагала свои доводы слишком убедительно, и Кармела не могла не признать ее правоту.

Джеймс Солвик был гордым человеком. Его мучили отсутствие средств, неспособность восстановить дом и невозможность из-за этого управлять имением, как полагается.

К тому же, очень много для него значило здоровье его жены, он глубоко переживал ее трагедию и стал излишне щепетилен в отношении людских пересудов. Кармела помнила, как долго он скрывал свои чувства к Фелисити, не в силах предложить ей ничего определенного.

Фелисити влюбилась в него сразу же, как только увидела впервые на охоте.

Каких только поводов ни находила Фелисити, дабы повидать возлюбленного, хотя он еще ни о чем не подозревал.

Она отправляла к нему посыльных и заманивала его в замок под различными предлогами.

Когда наконец, не в силах больше утаивать чувств, он признался ей в любви, Фелисити стало страшно потерять его.

— Он любит меня, он любит меня! Но говорит, что не встанет у меня на пути, если я захочу выйти замуж за другого, просто исчезнет, и я никогда не увижу его снова!

При этих словах Фелисити даже вскрикнула от ужаса и добавила:

— Как я могу потерять его? О, Кармела, я не могу потерять его!

Теперь Кармела вспомнила рассказы подруги и задумалась. Действительно, если Джеймс Солвик узнает об огромном богатстве любимой, он уйдет навсегда.

Вслух она спросила:

— А он поедет с тобой?

— Он уедет, когда услышит о том, что должно случиться.

— Ты мне еще чего-то не рассказала?

— Когда я возвратилась сюда из Лондона, как ты думаешь, что я нашла здесь?

— Что же?

— Письмо от кузена Селвина, нового графа Гэйлстона.

— С чего бы это он написал тебе?

Кармела знала, что брат Фелисити, гордость и радость ее отца, погиб незадолго до битвы при Ватерлоо. Граф год назад умер от разрыва сердца, не оставив прямого наследника, к которому мог бы перейти его титул.

Так титул достался сыну его брата.

Таким образом, нынешним графом Гэйлстон стал двоюродный брат Фелисити по отцу, сравнительно молодой человек, служивший в армии и никогда раньше не мечтавший о графском титуле.

Кармела помнила, что всегда рассеянно и без особенного внимания слушала рассказы Фелисити о Гэйлах, ведь та сама мало интересовалась родственниками, с которыми за всю свою жизнь ни разу не встречалась.

Даже о смерти отца она узнала лишь из газетных сообщений.

— Разве это имеет какое-нибудь отношение ко мне? — недоуменно спросила она, когда Кармела указала ей на некролог. — Бабушка терпеть его не могла, и мне было достаточно ее рассказов. Отец невзлюбил меня за то, что я стала причиной смерти матери при родах.

— Как-то не совсем хорошо ненавидеть свою родню, — задумчиво произнесла Кармела.

— Нянюшка всегда учила меня больше думать о друзьях, ведь родственники никуда не денутся, — парировала Фелисити.

Кармела решила, что, очевидно, нет ничего странного в интересе, проявленном настоящим графом, теперь, когда Фелисити осталась совсем одна. Хотя не поздновато ли?! Ведь с тех пор как Фелисити исполнилось пять лет, они не пытались даже повидать ее.

— И что же вынудило нового графа написать тебе? — поинтересовалась она.

Выражение лица Фелисити стало жестким, и она сердито сказала:

— Он проинформировал меня, что после смерти бабушки становится моим опекуном, и мне следует (приказывает, будто я один из его солдат), прибыть в Гэйлстон немедленно, поскольку у него есть планы относительно моего будущего.

У Кармелы перехватило дыхание:

— Неужели он так и написал!

— Именно так! Ты должна увидеть письмо. Но если он Думает, что я собираюсь повиноваться, он сильно ошибается.

— Но… а если он и правда твой опекун?

— Сейчас он отстаивает свои права на опеку, так как прослышал про деньги, которые оставила мне бабушка, — прервала ее Фелисити. — Но я вовсе не такая глупышка.

Если бы я унаследовала небольшую сумму, на которую можно прожить без лишнего шума, кузен Селвин и не побеспокоился бы обо мне, разве только поинтересовался, жива ли я еще. Но теперь я — богатая наследница, и это меняет дело!

— Но откуда ты знаешь, будто он именно такой? — уточнила Кармела. Она никак не могла смириться с сердитым тоном подруги и ее ожесточенным взглядом.

Все это, так или иначе, не нравилось Кармеле, она любила Фелисити слишком сильно и не ожидала увидеть ее когда-нибудь столь циничной.

— Бабушка утверждала, будто все они «грабители с большой дороги», — и она не ошибалась! — заявила Фелисити, — Я совершенно уверена, он услышал о моих миллионах. Кузен Селвин хочет погреть свои грязные руки на этом!

— О, Фелисити, ты заходишь слишком далеко! — восклицала Кармела.

— Но почему ты-то его защищаешь? — насторожилась Фелисити. — Папа умер год назад, но только теперь, после смерти бабушки, объявился новый граф, приказывающий мне, — только подумайте! — прибыть в Гэйлстон. Да я лучше умру!

— Нет, нет, только не это!

Фелисити внезапно рассмеялась.

— Ну, естественно, я и не думаю об этом. Я собираюсь жить и поскорее выйти замуж за Джимми, пока он не узнал, насколько я богата. Как только мы поженимся, и ему, и графу придется со всем этим смириться!

— В твоем решении, конечно, есть смысл, — согласилась Кармела. — Но вы с Джимми не можете пожениться… ведь его жена… жива.

— Она умирает! Я уже сказала тебе об этом! Джимми получил письмо от врача, который заботится о ней, и там сказано, что у нее опухоль мозга. Я спрашивала у многих, и все утверждают: человек с такой опухолью долго не живет.

— Я не могу притворяться, что мне жаль, — заметила Кармела, — но, тем не менее, прошу тебя, пожалуйста, подожди, Фелисити. Пожалуйста, рассуди все здраво, прежде чем ты сделаешь что-нибудь… необдуманное.

— Я ничем не рискую!

— Но представь, граф находит вас там, где вы скрываетесь, и возвращает тебя?

— Именно возможность подобной опасности я и собираюсь использовать, дабы заставить Джимми увезти меня, — призналась Фелисити. — Я покажу ему письмо кузена Селвина, он обо всем узнает и на все согласятся.

Она замолчала, потом продолжила:

— Джимми безусловно заподозрит тайный подвох, с чего вдруг кузен так интересуется мной, но я не дам ему догадаться о деньгах. Я принадлежу к роду Гэйлов и именно поэтому попадаю под опеку, а там уж граф сумеет воспользоваться моей молодостью и, несомненно, красотой!

— Ты думаешь, Джимми тебе поверит?

— Он поверит в это, если захочет поверить, и ты знаешь, так же как и я, Кармела, что он действительно любит меня.

Голос Фелисити смягчился, и Кармела заторопилась сказать ей:

— Да, дорогая, я знаю, он любит тебя, а ты любишь его.

Однако это… все же… вам… нехорошо, ., не правильно быть… вместе, пока вы не… муж и жена.

Кармела не сомневалась в своей правоте, все задуманное Фелисити сильно смущало ее, но не хотелось обижать подругу своими словами.

Однако Фелисити взглянула на обескураженное выражение лица Кармелы и хмыкнула:

— Понимаю, Кармела. Но не думаю, что тебе стоит так волноваться за меня. Джимми — лучшая мне защита и порука. Я совершенно уверена, он не станет делать ничего, по твоему мнению, предосудительного, пока мы по-настоящему не поженимся. — Тут ее подбородок задрожал от злости, и она продолжала:

— Но если кузен Селвин только попытается аннулировать брак, так как я еще не достигла совершеннолетия, я сделаю все, чтобы забеременеть!

Кармела запротестовала, Фелисити обхватила ее руки.

— Пожалуйста, дорогая моя, поверь, я знаю, что делаю.

В этой жизни у меня есть только Джимми, и мое счастье зависит от того, будем ли мы вместе. Именно поэтому ты должна мне помочь.

— Но… каким образом, как я могу помочь? — удивилась Кармела.

— Все просто, — ответила Фелисити. — Ты отправишься в Гэйлстон вместо меня и останешься там, пока я не выйду замуж за Джимми!

Глава 2

— Я не могу этого сделать… Это невозможно! — в который раз попыталась протестовать Кармела.

Но она чувствовала — ее голос звучит все менее убедительно, и ей все сложнее противостоять подруге.

Так случалось всегда, с тех самых пор, когда они были еще совсем крохами.

Если Фелисити что-нибудь замышляла, она так настойчиво и упорно доказывала это, что ей просто невозможно было отказать.

— Но почему же? Ни один из моих родственников не видел меня с пяти лет, и до сих пор, как ты прекрасно знаешь, никто из них не проявлял никакого интереса к моей особе.

Она перевела дыхание и, помолчав, с горечью заметила:

— Я не получила от них ни единой весточки. После смерти бабушки никто из моих кузин, кузенов, тетей или дядей не позвал меня пожить с ними. И вот теперь пришло это письмо от Селвина! Но его-то уж явно интересует мое наследство.

— И как это твоей бабушке удалось сохранить от всех такую важную тайну? — спросила Кармела.

— Скорее всего, большая часть ее денег была вложена в дело на Ямайке, и ее капитал чрезвычайно возрос из-за спроса на сахар за эти несколько лет. Поверенный объяснил мне, что и здесь, в Англии, ее вложения оказались весьма прибыльными. По-видимому, так оно и есть, судя по сумме, которую она оставила мне, Кармела молчала. Фелисити вздохнула.

— Право же, эти деньги для меня лишь большая ответственность, а вовсе не божья милость. Ведь, полагаю, Джимми будет отнюдь не в восторге от моего нового положения. А самой мне придется научиться разбираться в людях, ведь кому-то нужна буду именно я, а кому-то — мое состояние.

— Но тебя всегда будут любить. Ведь ты — это ты, — подбадривала Кармела, и Фелисити улыбнулась подруге.

— Как бы мне хотелось этому верить, — призналась она, — и я вовсе не желаю становиться похожей на бабушку. Она искренне ненавидела всех этих Гэйлов, которые, как ей всегда казалось, просто охотились за ее деньгами.

— Пожалуйста, не позволяй деньгам испортить себя, — от всей души взмолилась Кармела. — Я понимаю, как тяжело тебе вынужденно скрывать все от Джимми.

— Ну, раз ты все понимаешь, ты обязательно поможешь мне, — быстро сориентировалась Фелисити.

— Но никто не поверит, будто я — это ты, — снова попыталась возразить Кармела.

— Почему же нет? — удивлялась Фелисити. — Ты ничуть не хуже меня, такая же хорошенькая. А если ты наденешь мое платье, мы и вовсе станем похожи. Честно говоря, нас вообще легко принять за сестер.

В ее словах имелась некоторая доля правды, обе девушки были светловолосы, голубоглазы, с чуть бледноватым оттенком лица и неизменным, будто застенчивым, легким румянцем на щеках, вызывающим восхищение у мужчин и зависть у женщин.

Но если Фелисити отличалась утонченностью манер, изящностью и элегантностью, Кармела больше напоминала простушку, сельскую девушку, которой явно недоставало лоска. Правда, лоск можно было придать, заменив ее наряды и научив уверенно держаться и подавать себя в обществе.

Критически осмотрев подругу, Фелисити встала и взяла ее за руку.

— Пошли наверх, — сказала она.

— Зачем? — поинтересовалась Кармела.

— Надо, чтобы ты как можно больше походила на меня, — Объяснила Фелисити. — Начнем с прически. Тебя надо по-модному причесать, и я уже решила дать тебе с собой все те платья, которые я носила после смерти бабушки.

Кармела подумала, что это было бы весьма кстати. Насколько она поняла, Фелисити еще не сняла траур, и лиловый цвет преобладал в ее нарядах.

Сама она после смерти отца не сумела ни приобрести, ни сшить ничего нового. Единственное, что она могла себе позволить, это поменять ленты на шляпке и надеть черный пояс.

Только сейчас, рядом с Фелисити, она увидела, настолько потрепанным и жалким выглядел ее наряд по сравнению с платьем подруги.

К тому же ей не удалось переодеться, покидая дом пастора, и неудивительно, что на ее юбке виднелись не только старые разводы, но и красовались свежие пятна от яйца, разбитого Люси.

Они поднялись по широкой лестнице в очаровательную спальню, принадлежавшую Фелисити.

Горничной в комнате не оказалось. Несколько дорожных сундуков так и стояли нераспакованными.

— Я велела не трогать вещи, поскольку завтра же уезжаю, — объяснила Фелисити Кармеле, не дожидаясь вопросов с ее стороны. — Но сундуки мне не пригодятся, ты возьмешь их с собой. Там все мои платья, сшитые за последнее время — черные либо лиловые.

— А что же будешь носить ты сама? — едва улыбнувшись, поинтересовалась Кармела.

— Я думаю заставить Джимми отвезти меня в Париж.

Ну, а уж там я позабочусь о своих нарядах.

— Париж? Разве это разумно, отправляться сейчас в Париж?

— Видишь ли, все французские знакомые живут в других частях Франции, вряд ли я встречу кого-нибудь из них. Если же и встречу, всего лишь представлю Джимми своим мужем.

Не вижу никаких причин, почему бы им не поверить мне.

— Похоже, у тебя нет и тени сомнения, что Джимми согласится на столь рискованный план.

При этих словах Кармела заметила беспокойство в глазах Фелисити, но та твердо заявила:

— Если Джимми любит меня, а я уверена в его любви, он не захочет, чтобы я отправилась в Гэйлстон, где меня заставят вступить в брак с избранником моего кузена Селвина.

Кармела не стала спорить, не находя аргументов против слов подруги:

Но ей все же не хотелось верить, будто все Гэйлы так отвратительны, какими они казались Фелисити.

Однако она прекрасно знала, что любой опекун обладал неограниченной властью над молоденькой девушкой, пока той не исполнится двадцать один год. Власть эта ничем не отличалась от дарованной богом родительской.

И если граф действительно задумал выдать свою подопечную замуж, Фелисити никак не сможет помешать его планам, и ей придется предстать перед алтарем и поклясться в верности нелюбимому человеку.

Родители Кармелы были для дочери образцом, счастья и любви. Ей всегда представлялось, как и они с Фелисити однажды найдут свое счастье. Теперь она надеялась, что Джимми окажется для ее подруги тем единственным любимым, о котором она грезила.

— Но мне по-прежнему кажется… тебе не следует так поступать… Это не правильно.

Фелисити даже не слушала ее, отбрасывая крышку дорожного сундука, с которого сняли перевязь, и открывая следующие замки.

— Мне кажется, я заметила в Лондоне, как горничные, укладывая сундук, положили тот наряд на самый верх, — бормотала она, — я еще тогда подумала, что он отлично подойдет тебе для путешествия.

— Вижу, тебе и в голову не приходило, будто я могу отказаться, — заметила Кармела.

— Неужели ты смогла бы отказать мне, когда это так много для меня значит? — удивилась Фелисити. — Ты ведь знаешь, если бы существовало другое решение проблемы, я бы избавила тебя от всего этого.

— Ты принесла мне избавление от этих ужасных детей, — улыбнулась Кармела.

— И каким бы свирепым ни оказался кузен Селвин, он не может быть хуже Тимоти Купера! — проговорила она уже со смехом, но тут же серьезно сказала:

— Мне становится страшно при одной мысли о… поездке в Гэйлстон…

Я каждую минуту буду с ужасом ожидать разоблачения и позора…

— Это не должно продлиться слишком долго, — успокаивающе заверила Фелисити. — Как только я выйду замуж за Джимми, ты уедешь оттуда.

— А как мне поступить потом?

— Отправишься сюда и в доме Джимми будешь ждать, пока мы не вернемся из-за границы. Тогда мы обсудим твое будущее, и я обещаю, дорогая моя подруга, мы все устроим.

Так, чтобы тебе жилось спокойно и счастливо.

— Ты же знаешь, я не смогу принять денег… — неловко запротестовала Кармела.

— Если ты начнешь подобные разговоры, я тебя побью! — заявила Фелисити. — Ты думаешь, будто я собираюсь выслушивать все эти недовольства по поводу моего капитала от тебя или от Джимми, словно это какие-то грязные деньги?

Вы дождетесь, что все, чем я обладаю, я засуну в мешок и выброшу в море!

Ее яростный выпад заставил Кармелу засмеяться, тем не менее, она настаивала:

— Я обязательно найду, чем заниматься, и стану сама зарабатывать себе на жизнь.

— Тебе просто придется выйти замуж, — возразила Фелисити. — Мы отыщем тебе очаровательного мужа, почти такого же хорошего, как Джимми, и вы счастливо проживете всю оставшуюся жизнь вместе.

— Вряд ли… — начала было Кармела, но Фелисити уже вытаскивала платья из дорожного сундука, и слова замерли на губах девушки.

Она и представить себе не могла, насколько прекрасны эти наряды, сшитые по случаю траура из разных тканей лилового, фиолетового и сиреневого оттенков.

В сундуке лежало и белое платье, расшитое фиалками, с лиловыми лентами в цвет вышивки, а также вечернее платье, все сверкавшее стразами, напоминавшими блеск аметистов и бриллиантов.

— Ты и правда… собиралась надевать все эти наряды?.. — спросила Кармела.

— Конечно! — ответила Фелисити. — Но, по правде сказать, дорогая, мне они смертельно надоели! Я тоскую без бабушки, тоскую без нее безмерно. Но ты же знаешь, она всегда говорила, люди, слишком долго оплакивающие умершего, невыносимы. Христиане должны верить в вечную жизнь своих близких там, на небесах.

— И моя мама тоже так считала, — согласилась Кармела, — хотя, что говорить, я никак не могла себе позволить приобрести специальное платье в знак траура по отцу.

— Ну, значит, ты сможешь надевать эти еще месяца два, и если жена Джимми не умрет к тому времени, я пришлю тебе что-нибудь более яркое из Парижа.

— Не покажется ли это странным окружающим? — спросила Кармела.

— С деньгами, которыми, как предполагается, владеешь ты, можно с головы до ног облачаться в золото и бриллианты!

— Я и в этих нарядах буду ощущать себя так, словно на мне надеты все сокровища мира, — заметила Кармела.

— Тогда давай скорее примерь что-нибудь, — заторопила ее Фелисити. — И нам следует как-нибудь уложить твои волосы.

Спустя час Кармела смущенно разглядывала себя в зеркале.

На ней было платье цвета пармских фиалок с большим букетом этих фиалок на талии.

Марта, горничная Фелисити, слегка припудрила небольшой прямой нос девушки, чуть тронула бальзамом ее губы, и подруги стали похожи так, что вполне могли сойти за сестер-двойняшек.

Марта, многие годы служившая Фелисити и хорошо знавшая с детства Кармелу, была единственным человеком, посвященным в, тайный план девушек.

— Я не одобряю ее милость, — призналась Марта Кармеле, — но бесполезно спорить с барышней, раз она так задумала.

— Это правда, — согласилась Кармела, — но неужели и ты, Марта, думаешь, будто кто-нибудь, хоть на секунду, сможет принять меня за Фелисити?

— Подождите-ка, мисс, пока я закончу с волосами, — ответила Марта.

С новой прической Кармела вынуждена была признать, что совсем не похожа на себя.

— Будь очень осторожна, Марта, и не проговорись никому внизу, — предупредила горничную Фелисити, — говори только о нашем завтрашнем отъезде.

— Они уже знают о вашем отъезде, — сказала Марта, — но меня ни о чем не расспрашивали.

— Слава богу!

Марта вышла из комнаты, и Кармела обратилась к подруге с вопросом:

— Почему ты во всем так уверена? Ведь Джимми еще не согласился на твой план?

— Он согласится, — уверила подругу Фелисити, — и он скоро должен приехать.

— Ты хотела бы остаться с ним наедине? — спросила Кармела.

— Да, непременно. Я покажу ему письмо кузена Селвина. И я знаю, когда он прочтет письмо, он согласится на мой план.

Кармела минуту колебалась, потом все же решила высказаться:

— Не думаешь ли ты, дорогая Фелисити, что честнее было бы сказать ему всю правду? Когда после вашего бракосочетания, он все же узнает о том, что ты скрыла от него свое богатство, разве он не разгневается и не перестанет доверять тебе в будущем?

Глядя на плотно сжатые губы своей подруги, Кармела поняла, что та не раз уже думала и теперь твердо знала ответ.

— Мне придется рискнуть, — призналась она, — но я не могу избавиться от чувства, что, когда мы с Джимми поженимся и сможем наконец быть вместе, все остальное не будет иметь уже никакого значения для нас обоих.

Позже, размышляя над этими словами, Кармела поверила Фелисити, достаточно было взглянуть на лорда Солвика, когда он смотрел на Фелисити. Без сомнения, он сильно любил ее, любил всем сердцем. Для него идеальное счастье было связано только с этой девушкой, которой предстояло когда-нибудь стать его женой.

Джимми Солвик прибыл как раз перед ланчем, и Фелисити не успела сообщить ему о случившемся. Ей пришлось дождаться, пока они не закончат небольшой, но восхитительный ланч, приготовленный поваром, служившим старой графине на протяжении десяти лет.

Солвик, вероятно, мечтал увидеть Фелисити, и теперь он не мог отвести от нее глаз. Влюбленные старались спокойно рассказывать о днях, проведенных в разлуке, но порой в разговоре возникали паузы. Прерываясь на полуслове, они лишь молча обожающе взирали друг на друга.

Когда Кармела перед ланчем спустилась вниз в гостиную, лорд Солвик сначала даже не узнал ее.

Потом он воскликнул:

— Как вы изменились, Кармела! Я было думал, что вы одна из знатных приятельниц Фелисити, приехавших с ней из Лондона.

— Нет, это всего лишь я, — рассмеялась Кармела, — но яркие перья даже курицу могут превратить в павлина!

— О, вы и одеты иначе, — растерянно произнес лорд Солвик, — и волосы уложены как-то совсем по-другому.

— Совсем как у меня, — заметила Фелисити. — Дорогой, я обо всем расскажу тебе после ланча.

Стоило только Фелисити заговорить с Джимми, он тут же забыл обо всем на свете, его внимание переключилось на возлюбленную, заполнившую своим присутствием для него весь мир вокруг. Как только они закончили трапезу, Кармела поспешила подняться наверх.

— Я пошлю за тобой, когда смогу убедить Джимми последовать моему плану, — предупредила подругу Фелисити перед приездом лорда Солвика.

— Будь осторожна и не запутайся в собственной лжи!

— Конечно, я постараюсь, — согласилась девушка.

Когда Кармела оказалась одна в спальне Фелисити, ее одолели тяжелые мысли. Глядя на сундук, в котором помещалось столько нарядов, сколько она не успела бы сносить за всю свою жизнь, она не могла отделаться от гнетущих сомнений: правильно ли они поступают, или их план — полнейшее безумие.

Она повторяла, что главное сейчас — помочь Фелисити, которую очень любит. Ей не следует думать о себе.

Но вот так вдруг отправиться в незнакомый дом. И жить там среди чужих людей! Особенно таких, как Гэйлы, одно упоминание о которых внушало ей ужас. Это было сродни возвращению в дом пастора, где снова предстояло бы столкнуться с неугомонными чадами.

— Я должна набраться смелости и почувствовать вкус к приключениям, — внушала себе Кармела.

Но она, однако, не ощущала ни особой храбрости, ни тяги к необычайным поворотам судьбы. Ее охватило лишь непреодолимое чувство беспомощности, совсем как тогда, после смерти отца.

А если она подведет Фелисити? Предположим, сразу же по ее приезде кто-то из родственников, о существовании которого Фелисити и не вспоминала, объявит ее самозванкой?

Множество опасностей подстерегало Кармелу, ведь, прожив тихо и неприметно все эти годы, она вряд ли сумеет изображать из себя светскую даму, привыкшую к званым вечерам, торжественным обедам, балам и приемам, много путешествовавшую за границей.

— Возможно, Гэйлы и не знают об этом, — успокаивала себя Кармела, но, как известно, в мире всегда находятся любопытные глаза и язвительные язычки!

Всегда найдутся «доброжелатели», только и ожидающие возможности посудачить о старой графине, так решительно порвавшей со своим семейством и самостоятельно, без их помощи воспитывавшей свою красавицу-внучку.

Окончательно раздосадованная и обеспокоенная, Кармела направилась к окну. Случайно, мельком она увидела себя в высоком зеркале.

Мгновение девушка едва могла поверить, что перед ней собственное отражение. Потом признала, что какие бы внутренние опасения ни мучили ее, внешне она и впрямь соответствовала той, которую ей предстояло сыграть.

Она не была бы обычной девушкой, если бы не пришла в восторг от своего наряда. Никогда раньше ей не доводилось носить столь прекрасных платьев.

— Папе захотелось бы нарисовать мой портрет, если бы он увидел меня такой, — подумала Кармела, но решила, что отец наверняка предпочел бы писать ее в образе нимфы, в прозрачном одеянии, словно укутанную туманом над водой.

А если бы он рисовал ее ночью, наряд сливался бы на картине с небесным сводом, усыпанным звездами.

— Сейчас я, по крайней мере, довольна, — улыбнулась «

Кармела. Она посмотрела на те платья, которые Фелисити набросала на кровать. Ей никогда и не мечталось, что она сможет надеть нечто подобное.

В дверь спальни неожиданно постучали, и этот стук вернул девушку к действительности. Кто-то из слуг попросил ее спуститься вниз.

Входя в гостиную, где ждали лорд Солвик и Фелисити, она глубоко вздохнула.

Влюбленные казались счастливыми. Фелисити держала руку лорда Солвика и не выпустила даже тогда, когда он встал при появлении Кармелы.

— Присоединяйся к нам, дорогая Кармела. Я рассказала Джимми про твою доброту, про то, как ты собираешься нам помочь, и он очень благодарен тебе.

— Я и правда переполнен благодарностью, Кармела! — воскликнул лорд Солвик. — Но, похоже, мы слишком обременим вас своей просьбой.

— Я… мне хотелось бы помочь вам… — нерешительно произнесла девушка.

— И ты сумеешь помочь нам, одним только своим пребыванием в Гэйлстоне до тех пор, пока мы не поженимся, — сказала Фелисити.

— Мне остается надеяться… я надеюсь достойно сыграть свою роль.

— Теперь я вижу, насколько вы с Фелисити похожи, — признался лорд Солвик, — но…

Он прервал себя на полуслове, словно понял, что все сказанное им может прозвучать невежливо, и Кармела закончила предложение.

— ..Но Фелисити — намного, намного прекраснее, чем я смогу казаться при всем моем старании.

— Да, именно так я и подумал, — улыбнулся лорд Солвик, — надеюсь, никто здесь не сомневается в моей пристрастности.

— А я надеюсь, ты всегда будешь такого же мнения, — заметила Фелисити. — В противном случае, я предупреждаю вас, Джимми, я буду очень, очень ревнива!

— Но ты и наполовину сильнее не можешь ревновать меня, чем я ревную тебя, — сказал он. — Если ты только взглянешь на другого мужчину, я убью его!

Фелисити восхищенно рассмеялась и прижалась щекой к руке Джимми.

— Мы обязательно будем счастливы, — сказала она, — и в нашей жизни не будет места никому другому.

— В этом, моя любимая, ты можешь быть уверена, — убедительно произнес лорд Солвик. — Жаль только, все не так просто и мы не можем пожениться прямо сейчас.

— Должно быть, нам все же не долго придется ждать, — С надеждой в голосе произнесла Фелисити, — я не смогу потерять тебя.

— Этого никогда не случится, — заверил Джимми, — и хотя я прекрасно понимаю, что мне не следовало бы так поступать, я все же не могу позволить тебе подчиниться кузену. Мне очень не хочется впоследствии узнать о твоем замужестве с человеком, которого он сам выбрал.

— Не сомневаюсь, именно это он и замышляет, — подхватила Фелисити. — А иначе зачем бы ему пришло в голову посылать за мной так внезапно, когда раньше он и строчки мне не писал?

— Согласен, во всей этой истории слишком многое непонятно, — признался лорд Солвик. — Мы поступим именно так, как ты того желаешь. Мне необходимо лишь съездить домой и отдать все распоряжения относительно поместья и лошадей, о которых тоже следует позаботиться во время моего отсутствия.

— О да, поезжай обязательно! И не забудь, мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь из твоих людей сопровождал Кармелу в Лондон.

Кармела удивленно посмотрела на Фелисити, и та пояснила:

— Опрометчиво отправлять с тобой старину Гиббонса.

Вдруг он проговорится Гэйлстонам. Ну а если и не проговорится, то обязательно забудет называть тебя» ваша милость «.

— Ты права, — согласилась Кармела, — но…

— Я все продумала, — прервала ее Фелисити. — У Джимми есть новый кучер, он никогда раньше тебя не видел. Джимми прикажет ему приехать сюда и отвезти молодую госпожу (он решит, будто меня) в Лондон в карете моей бабушки, в той, с гербами на дверях.

— А когда я доберусь до дома Гэйлстонов в… Лондоне? — едва слышно прошептала Кармела.

— Кузен Селвин договорился о ночевке, а утром следующего дня его лошади доставят тебя в Гэйлстон. Он обо всем заранее позаботился, явно не ожидая от меня никакого сопротивления.

— Возможно, он всего лишь очень вежлив и старается позаботиться о тебе как опекун, — рассудительно произнес лорд Солвик.

— Да, когда дело касается его собственной выгоды! — рассердилась Фелисити. — Не забывай, дорогой, он ни строчки не написал мне после смерти бабушки.

— Согласен, с его стороны это непростительно.

— Теперь меня мучит только один вопрос, — продолжила Фелисити, — кого из этих транжир Гэйлов, промотавших свое состояние, он пророчит мне в мужья.

Кармела бросила на подругу предостерегающий взгляд, опасаясь, как бы лорд Солвик не заподозрил, насколько богата теперь Фелисити.

Но тут вспомнила, что даже без этого, неожиданно свалившегося на нее наследства, бабушка оставила бы кое-какие средства своей любимице, не говоря уже о перешедшем к ней праве владения замком и близлежащими землями.

Как будто прочитав мысли Кармелы, Фелисити поспешила добавить:

— В замке пока все останется как есть до тех пор, пока все не уладится и Джимми не решит, какие вещи нам следует перевезти в его дом.

— Но в таком случае, мне лучше вернуться… сюда сразу же… после получения известия… о вашем бракосочетании? — нерешительно предложила Кармела.

Фелисити покачала головой.

— Возможно, тебе придется спасаться бегством, и если кузен Селвин попытается преследовать тебя или пожелает как-нибудь с тобой рассчитаться, лучше отправляться туда, где он не будет искать.

— О… да. Конечно, — задумчиво проговорила Кармела, — но надеюсь, он все же не станет… сильно гневаться… когда узнает, как его… обманули.

Фелисити пожала плечами.

— Ну а если и так, какое это имеет значение? К тому времени я уже выйду замуж, и мы позаботимся о тебе, правда, Джимми, любимый?

— Конечно, — согласился лорд Солвик. — Мы позаботимся, и вам больше не придется возвращаться в пасторский дом, или искать себе другое место. О да, простите меня, я не высказал своих соболезнований, я не знал о смерти вашего отца, пока сегодня Фелисити не сказала мне об этом.

Кармела почувствовала, как слезы подступили к глазам, и не смогла говорить от волнения. Фелисити обняла подругу.

— Ну, ну, успокойся, родная. Отныне ты не одинока в этом мире. Ты с нами! Мы любим тебя, и тебе никогда больше не придется страдать от людей, подобных Куперам.

— Им казалось, они проявили доброту, взяв меня в воспитательницы их детей, — заметила Кармела, пытаясь не расплакаться.

— Люди, у которых растет такое маленькое чудовище, как Тимоти, не в состоянии проявлять доброту, — отпарировала Фелисити.

Действительно, слово» доброта» не могло относиться к семейке Куперов. Кармела хмыкнула.

— Жаль, но мне и правда пора уходить, — вздохнул лорд Солвик. — Я пришлю карету к девяти часам. Успеете ли вы собраться?

— Несомненно! У меня будет очень мало вещей, ведь я собираюсь полностью обновить свой гардероб во Франции, чтобы ты не разочаровался в моей красоте, — ответила Фелисити.

— Как ты можешь сомневаться в своей красоте?! Для меня ты всегда и во всем прекрасна.

— Никто ничего не знает, кроме Кармелы и Марты, — продолжила Фелисити. — Слугам я скажу, будто возвращаюсь в Лондон.

— Ты там переночуешь? — поинтересовалась Кармела, которой самой предстояло провести ночь в Лондоне.

— Да, но не в доме бабушки, чтобы никто не узнал об этом. Я остановлюсь в гостинице под вымышленным именем, и только достигнув Франции, мы с Джимми станем называть себя лордом и леди Солвик.

— Ты непременно будешь леди Солвик, непременно, — проникновенным голосом обещал Джимми.

— Это мое самое заветное желание — отныне и навсегда, — заключила Фелисити. Влюбленные посмотрели друг на друга и снова забыли о Кармеле.

Понимая, что им хотелось бы попрощаться, она выскользнула из комнаты и оставила их наедине.

В тот вечер Фелисити прямо светилась от счастья. Ведь все, казалось, шло как по маслу, и она сумела добиться своего.

Девушки весело смеялись, вспоминая забавные случаи из детства. Только перед сном Фелисити вдруг серьезно произнесла:

— Я очень, очень благодарна тебе, родная! Я не могу жить без Джимми, мой план — единственно возможное средство не потерять его.

— Надеюсь, этого никогда не случится.

— Я дам тебе немного денег, — продолжала Фелисити. — Представляю, как унизительно было для тебя жить в пасторском доме, не имея никаких средств.

Они прошли в ее спальню, и она достала запечатанный пакет из ящика туалетного столика:

— Здесь 100 фунтов в банкнотах и в золотых монетах.

— 100 фунтов? — воскликнула Кармела. — Но зачем мне столько!

— Тебе непременно нужно иметь при себе деньги, — настаивала Фелисити. — Вот также чек еще на 100 фунтов, который ты сможешь обналичить в любое время в банке Коутс.

— Но это так много, — возражала Кармела.

— Не забывай, ты ведь очень богата, если не миллионерша, — напоминала ей Фелисити. — Твои чаевые должны свидетельствовать о твоей щедрости, да и вообще могут понадобиться деньги, вдруг придется, например, поспешно скрываться, когда наступит время. Тебе, скорее всего, предстоит возвращаться в почтовом дилижансе. Так или иначе, это будет катастрофой, если не хватит денег на дорогу. Я должна точно знать, что этого не случится.

— Ты… так добра… ко мне.

— Вовсе нет! Это ты добра ко мне, — ответила Фелисити. — Но когда все кончится, я всеми силами постараюсь обеспечить твое будущее и дать столько денег, чтобы ты никогда больше ни в чем не нуждалась, и тебе не пришлось, ни голодать, ни стеснять себя в чем-либо.

Кармела уже приготовила отговорки, что ее гордость не позволит ей ничего взять у подруги. Но тут обе девушки вспомнили старую присказку графини о гордости и милосердии и одновременно расхохотались.

— Не смей ничего говорить! — предупредила Фелисити. — С этой минуты я за тебя отвечаю, а поскольку, скорее всего, я выйду замуж первой, я обязана буду вывести тебя в общество и помочь найти судьбу.

И они снова расхохотались над абсурдностью этой ситуации. Но, оставшись одна, Кармела не могла не согласиться, что подруга права.

Рядом с Фелисити, обладавшей большим житейским умом и много больше знакомой с жизнью, Кармела чувствовала себя школьницей, вступающей в мир, о котором она ничего не знала.

Однако жажда приключений все-таки охватила ее. Кармеле безумно захотелось наконец начать яркую жизнь.

— Бог не оставит меня, — подумала девушка, укладываясь спать.

Она не сомневалась, что и отец с матерью не бросят ее на произвол судьбы и будут хранить и защищать ее, какие бы последствия ни повлек за собой обман, на который она решилась, дабы помочь Фелисити, — Как бы ни сложилось, — пообещала сама себе девушка, — я постараюсь ни о чем не пожалеть…

Граф Гэйл сидел в библиотеке большого дома в Гэйлстон Парке и рассматривал разложенный перед ним план поместья.

— Поскольку последний раз я бывал здесь маленьким мальчиком, — обратился он к управляющему, стоящему подле него, — вам придется напомнить мне названия некоторых лесных угодий и фермерских хозяйств. Кроме того, я непременно хотел бы знать все о нынешних арендаторах.

— Полагаю, ваша светлость найдет ответы на все интересующие его вопросы в составленной мною памятке, которую я представил вашей светлости, когда вы приехали.

— Я ознакомился с ней, — заметил граф, — но она не показалась мне исчерпывающей, и я бы хотел получить от вас более подробную информацию.

Он почувствовал, что управляющий занервничал. Видимо, его подозрения оказались ненапрасными. Управляющий явно был не просто не осведомлен и ленив, но и, вероятно, нечист на руку.

Прибыв в Гэйлстон, граф старался ко всему относиться непредвзято, понимая, насколько ошибочным было бы с его стороны менять что-либо коренным образом слишком поспешно.

Ведь он, еще будучи офицером, обычно напутствовал нового младшего, поступающего в полк: «Вам следует сначала пообтереться».

Даже в самых своих сокровенных желаниях нынешний граф никогда не надеялся унаследовать ни титул, ни какое бы то ни было имение.

Его отец был младшим сыном в семье, и он всегда знал, что по английским законам все состояние доставалось по старшинству, поэтому младшим братьям, не говоря уже о племянниках, не стоило ни на что надеяться.

Он предпочел посвятить себя армейской службе и предполагал оставаться в своем полку до самой отставки.

Поскольку Селвин Гэйл оказался хорошим военным, то рос по службе благодаря только своим качествам, вовсе не думая и не имея возможности оплачивать очередное повышение звонкой монетой. Он дослужился уже до звания полковника, когда:, словно гром среди ясного неба, пришло известие о внезапной кончине его дяди. Так, неожиданно для себя, полковник Гэйл превратился в седьмого графа Гэйлстона.

Без сомнения он знал, что прямой наследник дяди, его кузен, погиб накануне своего совершеннолетия. Но дядя был еще сравнительно молод, да и вдовел уже не раз. Поэтому, если Селвин Гэйл бы и задумался бы обо всем этом, наверняка пришел бы к выводу, что шестой граф женится и родит другого сына.

Подобная мысль однажды мельком пришла ему на ум, но он тут же забыл о ней, погрузившись, как водится, в свою службу и не думая о чем бы то ни было еще.

Поступив в полк, он несколько лет провел в Индии, затем вместе с сэром Артуром Уэллсли, участвовал в кампаниях против Наполеона в Португалии и Испании, и наконец во Франции, где в сражении при Ватерлоо было нанесено окончательное поражение французскому императору.

Потом Селвин Гэйл служил в оккупационных частях, лишь спустя несколько месяцев после получения титула весьма неохотно распрощался с армией и начал новую жизнь, которая сильно отличалась от его прежней.

Он был потрясен необъятностью своих владений и властью, полученной вместе с титулом, а также безусловной значимостью своей персоны, которую ощутил, как только вступил в права наследования.

Его поразили размеры полученного богатства. Недостаток денежных средств всегда являлся основным препятствием во всех начинаниях на протяжении всей его жизни, теперь же оказалось, что привыкнуть к богатству ничуть т легче, чем мириться с проблемами бедности.

Он считал, что годы, проведенные на службе, научили его слишком многому, и об этом он никогда не забудет. А еще эти годы заставили относиться его с пониманием к нуждающимся, кто в силу обстоятельств (как, впрочем, и он сам когда-то) экономит на всем.

Лишь одно граф никогда не умел терпеть и прощать. Непорядочность приводила его в крайнее бешенство.

Он легко обнаруживал среди своих подчиненных тех, кто позволял себе красть, жульничать и, вместо честного заработка, стремился все получать обманом.

Став графом, он сразу учел то, что любой богатый человек всегда рассматривается в качестве «добычи» всеми, кто не упускает случая подзаработать и поживиться, стоит только проявить невнимание, Вот почему граф не слишком торопился и последовательно отмечал любые траты, при этом никому не говоря о своих выводах. Он наблюдал за каждым, кто за его счет наполняет свои карманы, и терпеливо поджидал, когда сможет предъявить обвинения, не оставив мошеннику возможности оправдаться. Вот сейчас он снова взглянул на карту, разложенную перед ним, и обратился к управляющему:

— Выходит, вы недавно продали много древесины, Мэтью. Мне хотелось бы взглянуть на счета и узнать, кто же купил ее.

Управляющий сверкнул глазами, и граф понял, что в этих счетах обязательно найдутся явные несоответствия.

— И вот еще, — продолжал он, — я не смог отыскать часть сельскохозяйственного инвентаря, указанного здесь. Насколько я понимаю, все это должно храниться в каком-нибудь определенном месте, где я смогу осмотреть и сверить наличие инструментов с описью!

Управляющий даже вспотел от напряжения, и хозяину без слов стало ясно, что счета подложны, а половина указанного в описи инвентаря приобреталась лишь на бумаге, — Предоставьте всю интересующую меня информацию к завтрашнему утру, Мэтью, — приказал граф, — кроме того, я желал бы видеть счетовода, который ведет все расходные книги. Приходите вместе с ним.

— Его зовут Лэйн, ваша светлость.

— Я знаю, — заметил граф, — а поскольку у меня нет никакого желания впустую тратить время, попросите его где-нибудь через час принести мне книги, чтобы я заранее их просмотрел.

Лицо управляющего неожиданно приобрело нездоровую бледность, и граф окончательно уверился — он не ошибся в своих подозрениях. Эти двое оказались в сговоре, и все в расходных книгах окажется в «ажуре». Он встал.

— Ну, а сейчас все, Мэтью, — сказал он. — Жду вас завтра утром в десять часов.

— Будет исполнено, ваша светлость.

Управляющий направился к двери, но на полпути остановился. Видимо, решал, стоит ему признаться во всем сразу либо подать прошение об увольнении.

Но, поколебавшись, он не сделал ни того, ни другого и вышел вон из комнаты. Он удалялся по коридору, и шаг его все замедлялся и замедлялся.

Граф не сомневался, что к завтрашнему утру управляющий или соберет свои вещи и скроется, или попытается выставить «козлом отпущения» счетовода, заставив того взять всю вину на себя.

При мысли о чрезвычайной доверчивости дяди губы Селвина крепко сжались.

Более того, Селвин подозревал, что управляющий лишь один из многих, кому в конечном счете придется покинуть поместье и кого предстоит заменить более добросовестными и честными служащими.

Сказать, что он расстроился — не сказать почти ничего.

Новоиспеченный граф надеялся встретить в поместье порядочных слуг, воспринимающих свои должности как благо и уважающих семейство, которому годами должны были бы служить верой и правдой. А вместо этого столкнулся с настоящим преступлением.

Потом граф пришел к выводу, что проявляет нелепый идеализм и слишком многого ожидает от поместья, в котором еще предстоит навести порядок.

Подводные камни есть в любой самой тихой лагуне, а тернии подстерегают человека на каждом повороте судьбы.

И даже в великолепном Гэйлстоне могут скрываться мерзкие гидры людского порока.

Он надеялся — пусть это была лишь слабая надежда — что в таком прекрасном имении, которое теперь досталось ему по наследству и которым он готов гордиться всю жизнь, все будет совершенно.

Но каким же надо было быть глупцом, ожидая, будто где-то в мире есть совершенство! Селвину предстояло упорно трудиться и бороться, чтобы достичь этого совершенства, которого он искал, и приготовиться к сильнейшим разочарованиям, с которыми еще не раз придется столкнуться в этой борьбе.

Но все равно он не мог не испытывать упоительного восторга. Чувство глубокого удовлетворения рождалось и крепло в его душе, все его существо пело победные гимны, когда он стоял у окна, выходившего на озеро, за которым возвышались старые деревья парка, и думал о десяти тысячах акров земли, принадлежавших ему. Ведь отныне все это великолепие перейдет впоследствии, если повезет, к его сыновьям.

— Маловато будет одного сына, — подумал граф, вспомнив убийство двоюродного брата в бою. — Я хотел бы иметь целую дюжину сыновей!

Его рассмешили собственные мысли, поскольку для начала ему следовало бы подыскать себе жену.

Впрочем, вряд ли это составит большого труда теперь, ведь он в состоянии предложить своей избраннице такое богатство.

Когда он был солдатом, ему казалось почти невозможным» что он когда-нибудь женится, если, конечно, не попадется богатая невеста. Ну а это было еще менее вероятным, и не потому, что ему претила сама мысль о женитьбе на женщине более состоятельной, сколько из-за того, что ни одна, нравившаяся ему, не сумела бы прожить на жалованье военного.

Военная служба забрасывала его в разные страны. Там всегда находились прекрасные дамы, с которыми у Селвина Гэйла, красивого и обаятельного мужчины, завязывались полные страсти романы.

Но им не суждено было длиться долго. Им посвящалось лишь то короткое время, которое он мог выкроить из своих многочисленных служебных обязанностей.

К тому же он прекрасно понимал, что ни одна из пламенных возлюбленных не могла бы стать спутницей его жизни. Все эти дамы обожали силу объятий, жар поцелуев, разжигавший в них необузданные чувства, но ни одна не имела ни малейшего желания следовать за ним и жить походной жизнью в военных лагерях.

— Я люблю вас, Селвин! — воскликнула самая прекрасная из его любовниц как-то ночью. — Ну почему, дражайший мой, вы не богатый герцог или маркиз. Ведь тогда мы могли бы навеки осчастливить друг друга после кончины Гарри (что само собой разумеется, если учесть, сколько он пьет сейчас)?

Но даже столь душещипательное признание не помешало Селвину Гэйлу цинично отметить про себя, насколько недолговечна так мастерски сыгранная страсть очередной любовницы.

По правде говоря, он и минуты не сомневался, что, когда наступит момент расставания и ему придется вернуться в полк, каждая трепетавшая в его объятиях найдет утешение у любого другого офицера.

Больше того, если быть честным до конца, распрощавшись, он и сам не вспомнит о той, которую находит сейчас очаровательной.

Женитьба никогда не входила в его планы, разве только после отставки, чтобы было с кем коротать долгие зимние вечера.

Теперь, когда ему исполнилось тридцать три года, его будущее круто изменилось. Отныне брак с подходящей женщиной, которой предстояло стать матерью его детей, приобретал важное место в его жизни.

«Мне следует серьезно подумать над этим, когда я приведу в порядок свое поместье», — решил он.

Он признавался себе, что никогда раньше не был столь счастлив. Он не только реорганизовывал хозяйство и реконструировал дом, но одновременно менялся и сам.

Ему всегда нравилось что-нибудь усовершенствовать, хотя в полку частенько подтрунивали над этой его страстью. У Селвина Гэйла был не только явный организаторский талант. Он никогда не мог избавиться от тяги к нововведениям, улучшающим быт и хозяйство.

Служа в армии, он разрабатывал тактику ведения боя, неизменно направленную на уменьшение людских потерь (и это ему удавалось лучше многих других командиров). Теперь же он задумал поработать в поместье и был готов спланировать собственную жизнь до последней детали.

«Начнем с самого начала!»— думал граф, глядя на парк.

Дверь за спиной открылась, и появившийся дворецкий произнес:

— Его королевское высочество принц Фредерик прибыл, ваша светлость! Я провел его в гостиную.

— Спасибо, Ньюман, сейчас я присоединюсь к нему, — ответил граф.

Он повернулся к окну, чтобы еще раз посмотреть на залитый солнцем парк.

Ему предстояло справиться с еще одной задачей, но он с удовлетворением подумал, что уже нашел решение.

Все шло, как задумано, и сознание, насколько четко он контролирует ситуацию, доставляло ему чувство огромного удовлетворения.

С усилием он отвернулся от окна и направился к двери.

Покидая библиотеку, он заставил себя отложить свои собственные проблемы в сторону и заняться делами принца, ожидавшего его сейчас.

Он вспомнил интересное высказывание Наполеона о «буфете для мыслей», образно выражавшее привычку императора последовательно заниматься делами, отводя для размышлений о каждой проблеме особое время. «Храните каждое дело в отдельной ячейке, при этом, открывая очередную ячейку, тщательно закрывайте дверцу предыдущей».

Мысль эта развеселила его, и на губах Селвина заиграла улыбка. Он быстро двигался по длинному коридору, уставленному сокровищами, более столетия собираемыми членами семейства Гэйлов. В гостиной его ждал принц Фредерик.

Глава 3

Приближаясь в карете графа, запряженной превосходной четверкой лошадей, к имению Гэйлстон, Кармела все больше переживала.

Когда вчера она ехала в карете графини в Лондон, все было великолепно, и даже оказавшись в доме Гэйлстонов на Парк-Лэйн, она не чувствовала себя взволнованной.

Все объяснялось просто: она твердо знала, что, как следовало из письма, которое показала ей Фелисити, самого графа там не будет.

Ее встретил секретарь Гэйла, пожилой человек с изысканными манерами. Словно старый друг, он сердечно приветствовал Кармелу и с уважением отозвался о покойной графине, которую знавал в прошлом.

Утомленная длительной поездкой, Кармела обрадовалась возможности поужинать в спальне и поскорее заснуть.

По совету Фелисити она лицемерно, но очень убедительно посетовала, что, к сожалению, ее горничная в последний момент заболела, и ее пришлось оставить дома. Вот отчего она и вынуждена путешествовать в одиночестве.

— Я подумывала отложить свой отъезд, — объясняла она секретарю графа, — но предположила, что задержка доставит неудобства его светлости, и поэтому прибыла одна.

— Как это некстати, ваша светлость, — заметил секретарь, — но я позабочусь обо всем, и завтра, во время поездки в Гэйлстон, вас отправится сопровождать одна из наших старших слуг.

Кармела, относительно спокойно проведя ночь, немного удивилась, увидев пожилую горничную, которой предстояло сопровождать ее в поместье, В шляпе с бесформенными полями с седыми волосами, в строгой черной накидке и простом платье, она выглядела уж слишком чопорно, и Кармела решила, что в Гэйлстоне не найдется человека, который не будет потрясен их видом по прибытии на место.

Они оживленно беседовали всю поездку, и Кармела узнала много интересного для себя.

Во-первых, граф только два месяца назад вернулся с континента.

Как она поняла, этот факт, несомненно, объяснял его отсутствие на похоронах графини, о кончине которой он ничего не знал и потому не послал даже венка.

Кроме того, горничная называла его «прекрасным, честным и строгим джентльменом, но привыкшим командовать солдатами».

Эти сведения подсказали Кармеле, что Фелисити все-таки права в своих догадках. Этот человек отличается весьма деспотичным нравом, не допускающим и мысли о неподчинении его воле.

Горничная продолжала рассказывать о старых временах, и Кармела догадалась, что слуги взволнованы переменами не на шутку и новыми своими обязанностями, о которых раньше и не подозревали.

Все это немного тревожило Кармелу, и она начала опасаться уже самой мысли о предстоящей встрече с графом и пребывании, пусть даже на короткое время. Под его попечительством.

Если раньше она сомневалась, разумно ли Фелисити скрываться с лордом Солвиком, не будучи за ним замужем, теперь она не могла отделаться от чувства, что подруга сильно рисковала бы своим счастьем, отправившись в Гэйлстон, как ей наказывали сделать.

«Я должна быть крайне осторожна, чтобы меня не разоблачили, пока Фелисити и Джимми не поженятся», — думала Кармела.

Она вознесла молитву всевышнему, чтобы все проблемы разрешились, а Фелисити, которую она искренне любила, нашла свое счастье .

Единственное, что вселяло Кармеле уверенность в своих силах, это ее многочисленные наряды.

Горничные пришли бы в ужас, если бы ей пришлось надеть то же самое платье, что и накануне.

Сейчас они достали из дорожного сундука очень симпатичное платье из белого муслина с вышитыми по подолу лилово-сиреневыми анютиными глазками и расшитое лентами, в тон ее высокому капору.

Поверх платья Кармела надела обтягивающий фигуру изящный шелковый плащ бледно-сиреневого цвета с фиолетовыми кнопками, бархатным воротником и манжетами того же оттенка.

Он был сшит по последней моде, словно его только на днях прислали из Парижа, впрочем, девушки-горничные в этом и не сомневались.

— Жаль, вы не побудете здесь подольше, ваша светлость, — сетовали они, — тогда нам удалось бы увидеть все ваши очаровательные наряды. У нас в доме так давно не бывали по-настоящему элегантные дамы.

— Думаю, граф скоро начнет давать балы, — заметила Кармела, чтобы хоть что-то сказать.

— Как бы хорошо! — воскликнула одна из горничных. — Здесь бывает так тоскливо, когда нет особой работы, и все одинаково, день за днем, месяц за месяцем. Но раз его светлость еще молод, может, он и женится.

Тут они весьма выразительно посмотрели на Кармелу, и она поняла — они уже видят в ней невесту графа.

Она постаралась убедить себя в нелепости их догадок. В конце концов, граф и Фелисити приходятся друг другу двоюродными братом и сестрой, а в большинстве семей такая степень родства считается слишком близкой для брака.

«Если он и нашел мужа Фелисити, — размышляла Кармела, — скорее всего, он выбрал кого-то из Гэйлов, нуждающегося в средствах. Мне нужно быть осторожной и не дать никому надежды, если, конечно, меня не выдадут замуж обманным путем, прежде чем я вообще соображу, в чем дело!»

Эта мысль испугала ее, но она успокоилась, подумав, что не стоит расстраиваться заранее, и лучше не рассуждать на подобные темы.

Насколько Кармела знала, в обществе считалось хорошим тоном устраивать длительные помолвки. Оставалась лишь надежда исчезнуть из жизни Гэйлов через месяц-другой, когда умрет жена Джимми.

Правда, сколько Кармела ни пыталась хладнокровно оценить создавшуюся ситуацию, как бы решительно ни уговаривала себя, что нет никакой необходимости волноваться, все-таки ее сердце неистово заколотилось, когда горничная воскликнула:

— Вот мы и приехали, ваша светлость! Теперь вы сами сможете убедиться, помните ли, как прекрасен дом Гэйлстон.

— В последний раз я была здесь в пятилетнем возрасте, — ответила Кармела, — едва ли я вспомню хоть что-нибудь.

Однако несколько минут спустя, когда огромный дом предстал их взору, она подумала, что хоть раз в жизни увидев подобное великолепие, забыть его уже не смогла бы.

Давным-давно она слышала от графини, будто дом на этом месте первоначально строили для монастыря ордена цистерцианцев, затем его переделали. Каждое последующее поколение Гэйлов изменяло, улучшало и достраивало свое родовое поместье.

Дедушка Фелисити в прошлом столетии пристроил к дому новый фасад с высокими коринфскими колоннами, для этого он специально в Греции покупал статуи и урны для украшения верхней части здания.

В результате всех перестроек дом получился внушительных размеров, просто непомерно большим, и Кармела представила себя рядом с ним маленькой, до крайности ничего не значащей. Ей стало совсем жутко.

Словно почувствовав дом, лошади ускорили ход, и хотя хорошие рессоры не давали пассажирам ощутить неровности дороги, им все-таки пришлось слегка понервничать. Прежде чем лошади как вкопанные остановились перед внушительной парадной дверью, карету все-таки слегка занесло на переезде через каменный мост.

К парадной двери вел лестничный марш, и как только карета остановилась, на ступенях лестницы расстелили красный ковер, по которому Кармеле нужно было подняться наверх.

Чувствуя себя, словно ей предстоит взойти на гильотину, она вылезла из кареты. Вдоль лестницы выстроились лакеи в напудренных париках и праздничных ливреях, и каждый вежливо кланялся, когда она проходила мимо.

Немного смущенно девушка улыбалась в ответ. Наверху, у парадной двери, ее приветствовал пожилой дворецкий, больше напоминавший архиепископа:

— Добро пожаловать домой, ваша светлость! Это счастливый день для тех из нас, кто помнит вашу светлость и рад видеть вас снова.

— Благодарю, — ответила Кармела. — Жаль, со мной нет моей бабушки.

— Мы все скорбим, ваша светлость, а то было бы совсем как в старые добрые времена, — поддержал беседу дворецкий.

Он вел ее через большой мраморный зал, украшенный статуями и фресками отличной работы.

— Его светлость ожидает вас, барышня. Он присоединится к вам в гостиной.

Дворецкий открыл дверь шикарной комнаты, увешанной картинами, с окнами, выходящими в сад, изобилующий весенними цветами, сиренью и чубушником.

— Я сообщу его светлости о вашем прибытии, — сказал дворецкий и оставил ее в одиночестве. Кармела затаила дыхание.

Она не стала осматривать комнату и подошла к окну.

Ее охватила внезапная тоска по дому. Как бы хорошо сейчас оказаться там и смотреть, как отец пишет очередную странную, мистическую картину. Ничто тогда не волновало бы ее, кроме оплаты счетов, по которым они задолжали в деревне.

Теперь, когда она окончательно вовлечена в этот маскарад, обманывая графа и выдавая себя за Фелисити, ее положение не только рискованно, но и крайне предосудительно.

Как могла она согласиться на подобную ложь, когда ее мать сотни раз повторяла:

— Кем бы мы ни были, любимая, в этой жизни — нет большей трусости, чем уклоняться от правды, и мы должны всегда смело противостоять всему, что готовит нам жизнь.

«Но я ведь обманываю не ради себя самой», — возражала сама себе Кармела.

Но у нее не получилось избежать чувства вины и найти оправдания, в которые поверят, когда обо всем станет известно.

Тут она услышала звук открывающейся двери и почувствовала, как замерло в груди сердце. Медленно повернувшись, она увидела графа. Она никогда не представляла, как может выглядеть этот человек, но поскольку Фелисити яростно ненавидела его, Кармела ожидала увидеть нечто мрачное и устрашающее.

Ему надлежало обладать грубым лицом и, по ее мнению, следовало походить на пуритан, которых она всегда ненавидела за победу над роялистами.

Но граф явно не подходил под эти описания. Ей навстречу шел очень красивый, высокий и стройный мужчина, одетый по последней моде.

Как предположила Кармела, судя по его выправке, он предпочел бы облачиться в военную форму.

Она не успела определить, почему именно так она подумала. По мере того, как граф приближался, она заметила, что он смотрит на нее проницательным и оценивающим взглядом. Тут же Кармела заподозрила, что, в конечном счете, этот человек действительно может оказаться, как они и ожидали с Фелисити, «великаном-людоедом» из страшной сказки.

— Счастлив встретиться с вами, кузина Фелисити, — произнес граф, поравнявшись с ней, и Кармела, присев в реверансе, протянула руку.

Когда граф взял руку и она ощутила силу его пальцев, ее пронзила неприятная мысль о плене, из которого будет нелегко бежать.

— Надеюсь, поездка не сильно утомила вас? — поинтересовался он.

— Все хорошо, спасибо, — ответила Кармела. — У вас быстрые лошади, и мы не задерживались в пути.

— Проходите и присаживайтесь, — предложил граф, — хотите что-нибудь освежающее?

— Нет, спасибо.

— Завтрак будет скоро готов. Уверен, вы не отказались бы осмотреть места, которые не видели столько лет.

— Да, несомненно, — согласилась Кармела.

Девушка смущалась и старалась не смотреть на графа.

Но она постоянно чувствовала на себе его взгляд, который, казалось, не просто внимательно изучает ее, но и проникает глубоко внутрь, как будто он уже подозревает, что она не та, за кого себя выдает.

Но Кармела постаралась не думать об этом.

Она походила на Фелисити, она была одета как Фелисити, и поскольку никто из Гэйлов не видел ее подругу на протяжении многих лет, почему вдруг один из них стал бы сразу подозревать ее в обмане?

— Вижу, вы все еще в трауре по вашей бабушке, хотя прошла уже половина срока, — заметил граф. — Меня не было в Англии, когда она умерла, я лишь месяц назад узнал, что вы остались одна.

Кармела промолчала. Она просто склонила голову, отметив про себя, что граф одновременно узнал и о наследстве, завещанном Фелисити.

Но он, казалось, ожидал ее ответ, и после некоторой паузы она заговорила тихим голосом:

— Я была во Франции… Гостила у друзей бабушки.

— Во Франции? — удивился граф. — Я знал о вашем отсутствии, но не предполагал, что вы за границей.

— Бабушка отчасти француженка и она всегда стремилась привить мне любовь к Франции, храня светлые воспоминания о ней, довоенной.

— И что вы думаете о стране теперь? — поинтересовался граф.

— Я полюбила эту страну и ее людей, — уклончиво отвечала Кармела.

— Они очень страдали во времена Наполеона, — заметил он. — Мы можем только надеяться, что они смогут восстановить себя как нацию и внесут свою лепту в вооружение Европы.

Он говорил так, будто это имело значение для него лично. Наконец взглянув на него, Кармела хотела было поговорить с ним о Франции, но решила не рисковать и не касаться столь опасной для себя темы, поскольку сама знала слишком мало о стране. Вместо этого она сказала:

— Я всегда знала о величественности и великолепии этого дома, но он превзошел все мои ожидания.

Граф улыбнулся.

— Подобные чувства испытал и я, когда вернулся из Европы, чтобы занять место главы семейства.

Он поколебался, потом добавил:

— Вы понимаете, Фелисити, отныне я — ваш опекун, и как опекун имею планы относительно вашего будущего, которые мы обсудим сегодня чуть позже. А теперь я полагаю, вы хотели бы переодеться к завтраку.

— Да, конечно, — сказала Кармела, стремительно поднимаясь на ноги.

Граф вышел из комнаты вместе с ней и немного проводил ее. У лестницы он, взглянув на гостью, произнес:

— Наверху вас ждет миссис Хантли, домоправительница, по ее словам, она помнит, как вы родились. Она покажет вашу комнату. Думаю, она сумеет позаботиться, чтобы вам было удобно.

— Благодарю вас.

Поднимаясь по лестнице, Кармела чувствовала, что с облегчением оставляет графа.

Встреча с миссис Хантли несколько утешила Кар мелу.

Было приятно слушать ее экспансивные рассказы о том, какой очаровательной маленькой девочкой была она, то есть Фелисити, и как все тосковали по ее бабушке.

— В доме никогда больше не появлялось никого, хоть немного напоминавшего ее светлость, — ни на минуту не умолкала миссис Хантли, помогая Кармеле высвободиться из дорожного костюма. — Когда здесь, в Гэйлстоне, устраивали балы, она выглядела… ну совсем как королева. Такие вот дела, тогда я была еще молода, и сам дом казался мне настоящим королевским дворцом.

— Да, он и сейчас такой! — улыбнулась Кармела.

— Право, мы сильно надеемся, его светлость не забудет об увеселениях, и балы опять будут проводиться здесь, как в старые добрые времена, — призналась миссис Хантли.

И она продолжала рассказывать, как тоскливо стало в доме, когда пришло известие о гибели молодого виконта во Франции, и как граф, отец барышни, так никогда и не оправился от удара.

— Его светлость не смог вынести трагическую весть, это так! — заметила миссис Хантли. — Я, бывало, жалела, что вы не возвратились сюда ободрить его. Как-никак, ваша светлость, вы ведь родная ему, плоть и кровь, если уж так говорить.

— Думаю, никому и в голову не приходило, будто я вернусь когда-либо сюда! — отрезала Кармела.

Она почувствовала, что миссис Хантли словно упрекает ее за невнимание к отцу. Но домоправительница заключила:

— Вся эта борьба внутри семейства — плохое дело, ваша светлость, и спорить тут не о чем! И так нехорошо, когда народы между собой воюют, но когда мать — против сына, и семья разбита, совсем уж не правильно, и никто не сможет доказать мне обратное!

— Я совершенно согласна с вами, — призналась Кармела.

— Вот и ладно, теперь вы вернулись назад, ваша светлость, и хотя ваш отец не с нами, господь да упокоит его душу, не сомневаюсь, вы поможете его светлости, новому графу, как никто другой не сможет ему помочь.

Кармела, однако, была склонна предполагать, что его светлость достаточно самостоятелен и не нуждается ни в чьей помощи.

Чем больше она думала о нем, тем больше приходила к убеждению, сколь опасен этот человек. Хотя опасен вовсе не тем, чего опасалась Фелисити.

Она твердо знала: ей следует быть аккуратной в общении с ним. Граф слишком внимательно следит за каждым ее шагом, она ощущала это почти физически.

Для Селвина Гэйла было естественно относиться ко всему настороженно. Так бы он воспринял любого, кто прожил вдали от семьи столько лет. Но Кармеле это не нравилось.

Когда она переоделась в очередное, как всегда, восхитительное платье Фелисити, на этот раз белое, миссис Хантли проводила ее к лестнице. Траур подчеркивала лишь лиловая лента в волосах, да скромные лиловые домашние туфли.

— Вы прямо, как картинка, ваша светлость, вам все так идет! Хорошо бы вам здесь понравилось! Мы-то как рады вашему приезду. А если вам здесь будет в радость, то тогда и всем станет хорошо!

При этом миссис Хантли украдкой бросила взгляд поверх перил в холл, будто на всякий случай проверяя, не слышал ли ее граф.

«Даже слуги боятся его!»— подумала девушка и невольно задалась вопросом, почему. Она спускалась по лестнице, уверенная в непревзойденности своего внешнего вида — все было на высоте; и платье, и новая прическа, и незаметный слой пудры.

Пока лакей спешил открыть ей дверь, она услышала голоса и поняла, что граф не один.

К этому она не была готова, но постаралась взять себя в руки, приготовиться для встречи с кем-нибудь еще, втайне надеясь, что, если там и окажутся другие родственники Фелисити, она не допустит никакой ошибки и не скажет что-нибудь лишнее.

Войдя в гостиную, Кармела увидела беседовавшего с графом молодого человека, великолепно сложенного, выглядевшего именно так, как она обычно представляла себе настоящего денди.

Шейный платок ослепительно белого цвета был повязан сложным и хитрым узлом вокруг ворота рубашки, кончики которого торчали высоко вверх, выше линии его подбородка.

Его сюртук плотно облегал тело, и создавалось впечатление, словно его изваяли вместе с ним, так же неотразимы были панталоны цвета шампанского.

Высокие сапоги с золотыми пряжками были до блеска начищены, а когда он переложил руку, драгоценный камень в его перстне заиграл в солнечном луче, падавшем из окна.

Пока Кармела приближалась, граф и его собеседник молча наблюдали за ней. Она подошла к графу, и он сказал:

— Позвольте представить вам, сударь, мою кузину Фелисити Гэйл. Его королевское высочество принц Фредерик фон Хорнгельштейн!

Кармела не позабыла присесть в реверансе, принц в ответ поклонился и сказал на превосходном английском:

— Рад познакомиться с вами, ваша светлость!

— Моя кузина бывала здесь в Гэйлстоне только ребенком, — пояснил граф, — и она, — как и я, находит дом потрясающим.

— Это должно разительно отличаться от обветшалых и неудобных квартир для постоя, которые вы занимали во время войны, — заметил принц.

— Особенно в Португалии, — согласился граф. — Но в вашей стране, сударь, я жил весьма комфортно.

— Чего я не могу сказать о себе! — рассмеялся принц.

Теперь, оказавшись рядом с гостем, Кармела заметила в его облике нечто необычное. Будь она внимательнее, она с первого бы взгляда на молодого человека догадалась, что перед ней иностранец.

Ее заинтриговало присутствие в доме принца. Из разговора мужчин она поняла, что по окончании военных действий граф, в то время служивший в оккупационных войсках, попал в страну принца.

Она судорожно попыталась вспомнить, где находится Хорнгельштейн, предположив, что, по всей видимости, так называлось одно из небольших германских княжеств, захваченных Наполеоном. Насколько она помнила, эти княжества согласно Венскому договору восстанавливались в их королевском статусе.

Однако она осознавала свою явную неосведомленность в этом вопросе и была благодарна мужчинам, которые, довольствуясь общением друг с другом, не собирались подключать ее к беседе.

Но принц вовсе не был намерен игнорировать ее.

Позже, за столом, Кармела все время чувствовала на себе проникновенные взгляды принца. Он, казалось, все время оценивал девушку, как это делал совсем недавно граф, пытаясь составить свое мнение о ней, или, как решила про себя Кармела, «пронумеровать и зафиксировать» ее положительные качества.

Она не сумела определить, почему принц находился в Англии, но очевидно, что они с графом были в очень хороших отношениях, порой даже принц обращался к «ее» кузену с нескрываемым восхищением и благодарностью.

«Судя по всему, граф помог принцу восстановиться на троне», — заключила она и решила при первой же возможности отыскать атлас и почитать про страну, о которой ничего не знала.

Завтрак был превосходен, большое количество лакеев прислуживало за столом.

Серебро отличалось великолепием, а комната, где они обедали, впечатляла своим богатым убранством и целой галереей портретов Гэйлов, выполненных известными художниками.

«Жаль, папа ничего этого не видит», — подумала про себя Кармела.

Он не только легко бы определил, чьей кисти принадлежат представленные картины, но и поведал бы множество забавных коротеньких историй из жизни самих художников.

Она вспомнила, как однажды, в разговоре о картинах, он неожиданно сказал: «Мне хотелось отвезти тебя во Флоренцию или Рим».

Здорово было бы, окажись он рядом с ней здесь, ведь Гэйлы, она слышала это от графини, владели прекрасной коллекцией картин не только английских, но французских и голландских мастеров.

Кармела все еще вспоминала отца, когда граф неожиданно обратился к ней:

— Вы выглядите крайне озабоченной, Фелисити. Что так беспокоит вас?

— Нет, нет, все в порядке, — поспешила ответить Кармела. — Я задумалась о великолепных картинах.

— Когда я верну домой свою коллекцию, украденную Наполеоном и вывезенную в Париж, — вмешался принц, не дождавшись, пока граф ей что-нибудь ответит, — вы найдете там не только красивые, но и редчайшие, ценнейшие экземпляры. Некоторые из них являются великолепными образцами средневековой живописи, и они непременно заинтересуют вас.

— Мне интересны буквально все картины, — призналась Кармела. — Но вы сказали, вашу коллекцию украли… а теперь, когда война закончена, сможете ли вы вернуть ее назад?

— Именно это я и пытаюсь сейчас выяснить, — объяснил принц, — и я нуждаюсь в помощи его светлости, дабы удостовериться, что французское правительство меня не обманывает.

— Я уже говорил с герцогом Веллингтоном относительно вашей просьбы, — сказал граф, — и он обещал мне сделать все, чтобы справедливость восторжествовала.

— Это — все, о чем я прошу, — заметил принц, — и я полагаю, сударыня, вы согласитесь, мы вправе рассчитывать на справедливость после перенесенных ужасов и лишений войны.

— Разумеется, — согласилась Кармела. — Я надеюсь, вашему королевскому высочеству будет сопутствовать удача в поисках.

— С вашей помощью и я не сомневаюсь в успехе, — ответил принц.

Кармела изумленно посмотрела на него, ей показалось, она не правильно что-то расслышала.

Он, скорее всего, имел в виду ее помощь своему кузену и опекуну в розысках сокровищ и их возвращении на родину.

По окончании завтрака они перешли в большую, внушительных размеров библиотеку. Принц извинился и ненадолго оставил графа и Кармелу наедине.

Кармела, поглощенная восторженным созерцанием книжных полок, даже ничуть не смутилась, оставшись с графом наедине.

Как много там хранилось книг, которые ей хотелось бы прочитать! Начать предстояло с атласа, и она надеялась найти его прямо сейчас.

Как только дверь за, принцем, закрылась, она обратилась к графу:

— Поскольку я, к сожалению, даже понятия не имею, где находится страна его королевского высочества, как вы думаете, смогу ли я найти атлас среди этого великолепного собрания книг?

— Я уверен, что хотя бы один есть в наличии, — ответил граф. — Давайте я попробую отыскать, С этими словами он направился к столу, на котором лежали какие-то книги и бумаги, и уже у стола обернулся к ней:

— Мне приятно слышать, что вас заинтересовал Хорнгельштейн.

— Да, мне любопытно, где это, и какой народ там живет.

Судя по имени принца, они говорят по-немецки.

— Хорнгельштейн находится на границе Германии и Франции, а население — наполовину немцы, наполовину французы, — объяснил ей граф. — Вам они покажутся очаровательными, дружелюбными людьми, и вы увидите, как их переполняет радость по случаю окончания войны.

— Их радость разделяют и многие другие народы, — согласилась Кармела.

Граф поворошил бумаги на столе и обрадованно воскликнул:

— О, а вот и нашел! Как я и полагал, нашел, хотя последний хранитель библиотеки уволился.

Отыскав нужную страницу, он вручил Кармеле атлас в красном кожаном переплете. Она положила его на бюро, стоящее почти в самом центре комнаты.

Она с любопытством переворачивала страницы, потом вернулась к карте Европы, и граф указал ей на крохотную страну, расположенную на границе Франции, и сказал:

— Это Хорнгельштейн, Ваша будущая страна!

Кармела онемела. Минуту спустя сумела переспросить:

— Вы сказали… моя страна?

— Я думал, вы уже догадались, почему принц гостит здесь.

Кармела подняла глаза на графа и с трудом произнесла:

— Я… не… понимаю, о чем это вы… говорите.

— Тогда позвольте мне все пояснить, — согласился граф. — Как ваш опекун я принял соответствующие меры и позаботился о вашем замужестве, честно говоря, я подыскал вам весьма и весьма блестящую партию — его королевское высочество принца Фредерика!

В Кармеле закипал гнев.

— Вы обо всем договорились, не спросив моего… согласия?

— Не могу поверить, будто вы станете возражать.

В голосе графа девушке явственно послышалось неподдельное удивление, и она заторопилась высказаться:

— Но, само собой разумеется, я возражаю! Неужели вы полагаете, будто я, или любая другая женщина, стремилась бы выйти за человека, с которым никогда ранее не встречалась и успела поговорить всего лишь несколько минут?

Граф смотрел на нее с таким выражением, словно с трудом понимал сказанное. Поразмыслив немного, он сказал:

— Я и вообразить себе не мог, что вас не восхитит перспектива стать принцессой.

— Действительно, с чего бы это вам вообразить подобное? — ехидно поддела его Кармела. — Вам трудно поверить в это, тем не менее женщины тоже умеют чувствовать, как и все другие существа на свете!

На мгновение граф, казалось, лишился дара речи. Наконец он произнес:

— Возможно, я и ошибаюсь, но, по-моему, молодым девушкам всегда устраивают браки их родители, и они принимают подобные предложения без возражений.

К неудовольствию Кармелы, в его словах была значительная доля правды, Ведь и родители Джимми Солвика и родители его невесты посчитали когда-то брак своих детей выгодным для обеих семей и принудили их пожениться еще в юном возрасте. Вопрос же, любят ли друг друга молодые, не обсуждался вовсе.

Она также вспомнила рассказы Фелисити о судьбе ее подруг, которых выдавали замуж за мужчин, вызывавших у них лишь отвращение. Никакие протесты юных девушек не могли предотвратить подобные браки.

Теперь она убедилась — опасения Фелисити оказались не напрасными, ведь та ничем не сумела бы противостоять решению своего опекуна и не смогла бы сопротивляться ему.

Сейчас предстояло бороться Кармеле. И не только потому, что граф считал девушку настоящей наследницей огромного состояния, в то время как она таковой не являлась.

Родные отец и мать учили Кармелу всегда самостоятельно принимать решения, касающиеся лично ее.

Даже если бы принц действительно вдруг захотел жениться на Кармеле Линдон, бесприданнице, она и тогда не стала бы принимать предложение принца, как не приняла бы его ни от кого другого, будь оно сделано в принудительной форме.

Отныне можно было не сомневаться в абсолютной правильности оценок Фелисити, когда та называла Гэйлов бесчеловечными деспотами.

В мужья Фелисити предназначался вовсе не Гэйл, как предполагали девушки, но Кармела уловила из разговоров за завтраком, что принц отчаянно нуждался в средствах для восстановления своего государства, разоренного войной.

Поэтому граф и устраивал ему брак с такой богатой молодой наследницей.

Кармела чувствовала озадаченный взгляд графа. Если бы ее в этот момент не обуревали бы столь противоречивые эмоции, вся эта ситуация могла бы показаться весьма забавной.

— Допустим, — уступил он после минутного размышления, — мне не стоило обрушивать на вас эту новость, а следовало поговорить обо всем заранее, более осторожно и мягко. Но поверьте, я ручаюсь, что принц один из самых обаятельных молодых людей, каких я знаю. Он терпел оскорбления, испытал нищету, потерял страну под натиском французов, его дворец разворовали, с ним произошло множество других неприятностей, нередких в военное время.

— И, как я осмелюсь предположить, занят поиском денег!

— Конечно, — согласился граф, — и я не могу представить лучшего применения вашему огромному наследству, Фелисити, чем помочь этому способному молодому человеку, одновременно осчастливив тем и его подданных.

Кармела не реагировала, а он продолжал:

— Страна нуждается в школах и больницах, необходимо восстанавливать церкви. Я уверен, вы найдете в этом смысл и интерес.

— Выйдя замуж за человека, которого я не знаю? — опять спросила Кармела.

— Я уже сказал вам, он — бесподобный молодой человек.

— Но таково ваше мнение, — настаивала она, — а лично вам не придется жить с ним в незнакомой стране в окружении чужих людей.

— Я не сомневаюсь, вы скоро подружитесь с принцем и его соотечественниками, — терпеливо отвечал граф.

— Возможно, если бы я действительно этого хотела, — парировала Кармела. — Но позвольте мне выразиться более ясно, ваша светлость. В настоящее время я не имею никакого желания вступать в брак, и тем более за иностранного принца, с которым познакомилась всего лишь час назад!

Граф резко швырнул атлас на стол и подошел к девушке.

— Но, право, это смешно, Фелисити! — начал он. — Ваша позиция кажется мне не правильной. Полагаю, вы не совсем верно воспринимаете ситуацию. Я уже принес извинения за поспешность, которую проявил по ошибке, но вам следует твердо уяснить, что рано или поздно вы выйдете замуж, и я не собираюсь наблюдать, как вас станут преследовать охотники за состоянием.

— А кем, по-вашему, тогда является этот принц?

Она была слишком сердита в тот момент, забыв даже про свой страх. Она искренне радовалась удаче, которая позволила Фелисити вместе с Джимми быть уже на пути во Францию, а не отчаянно бороться здесь против графа, который, как она понимала, тоже начинал сердиться.

Волевой подбородок, твердый взгляд этого человека явно свидетельствовали об упрямстве и настойчивости, по рассказам Гэйлов, они всегда готовы встретить любое сопротивление, любое противодействие с чьей бы то ни было стороны. Они с графом замолчали, бросив вызов друг другу. Но граф был широкоплеч и значительно выше ее ростом, он словно подавлял ее. Кармела не могла избавиться от пораженческих настроений.

Но Кармела являлась не его богатой кузиной Фелисити, а лишь ее бледной, почти нищей в своей бедности тенью, и это давало ей значительное преимущество в их борьбе. Она могла сражаться за свои принципы и выиграть этот спор.

Стоит только делу дойти до «откровенного обмена мнениями», принц и сам не пожелает жениться на ней, безродной сироте-бесприданнице.

— По-моему, — убежденно заговорила она, — абсолютно не правильно продавать женщину, словно она — товар, выложенный на прилавок. Как я уже сказала, мы тоже умеем чувствовать, и я лично не выйду замуж за первого встречного, пусть даже и родовитого, если я не… полюблю его, а он… меня.

— Вы изумляете меня! — откровенно заметил граф. — Но, коли так, ответьте мне на простой вопрос. Каким образом вы, владелица огромного состояния, узнаете, полюбил ли мужчина именно вас, а не ваши деньги?

Кармела затихла на мгновение. Но, подумав, она попыталась объяснить:

— Мне кажется, любовь… истинную любовь… невозможно ни скрыть, ни разыграть! И если не говорить о совершенных глупцах, то никто не станет принимать льстивые комплименты, продиктованные только жадностью, за слова любви, которые идут… от самого сердца.

Не сумев найти достойного ответа, граф отошел к окну и стал смотреть на парк. После длительной паузы он все же сказал:

— Я не очень разбираюсь в молодых женщинах и никогда не имел с ними ничего общего, поэтому я никак не ожидал, даже на мгновение, что вы не примете мое решение, как большое благо. Честно говоря, я искренне надеялся оказать вам покровительство в ваших же интересах.

— Да, скажите еще, протекцию, которая на самом деле оскорбляет мое достоинство!

— Я всегда считал, что девушки, недавно вышедшие из ученичества, неловки и глуповаты, — признался граф, — но вы явно не из их числа!

— Вы никогда не встречали мою бабушку, но вы, вероятно, все же слышали о ней, — заметила Кармела. — Старые слуги здесь никогда не забудут ее, и я могу поручиться — жизнь с ней в одном доме стоила курса обучения в любом из самых престижных университетов.

Граф усмехнулся.

— Теперь я начинаю понимать, почему все родственники, с кем бы мне ни доводилось столкнуться с тех пор, как я унаследовал это имение и титул, всегда упоминали ссору между вашим отцом и его матерью, словно то была по-настоящему судьбоносная драма.

— Видимо, так оно и случилось. Она оставила дом и поклялась никогда больше не возвращаться, устроив свою жизнь в другом месте.

— Вы уехали с нею, поэтому выросли столь же упрямой, как и она, и станете внушать мне благоговейный ужас! — улыбнулся граф.

— Надеюсь, — согласилась Кармела, при этом вспомнив свое безмерное восхищение старой графиней и свою детскую привязанность и любовь к ней. Она не лукавила. Истина как раз и состояла в том, что пребывание рядом с графиней уже само по себе являлось образованием, и им с Фелисити здорово повезло общаться с такой замечательной женщиной.

Воцарилась тишина. Затем заговорил граф:

— Вам всего восемнадцать, Фелисити. И какое бы хорошее образование вы ни получили, ваша бабушка умерла, отныне я — ваш опекун, и вам придется повиноваться мне.

— А если я откажусь это делать?

— Тогда я вынужден буду найти средства, которые не имею никакого желания применять, чтобы вынудить вас под — чиниться моей власти.

— И какие, например? — спросила Кармела, презрительно улыбаясь. — Запрете меня в темнице, если таковая имеется в доме? Станете морить меня голодом или бить меня, пока не подчинюсь? А то и просто силой потащите меня к алтарю, а я буду сопротивляться и кричать?

Она говорила задиристо, но поскольку ее голос не терял своей удивительной мягкости и мелодичности, слова не звучали так агрессивно, как ей хотелось бы.

Наступила пауза.

Потом граф сказал:

— Я думаю, есть более легкое и эффективное средство, чем все упомянутые вами. До вашего совершеннолетия я в качестве опекуна имею право распоряжаться вашими деньгами и могу самостоятельно расходовать их.

Кармела тут же сообразила, что в таком случае он может заморозить банковские счета Фелисити, и ей вряд ли удастся предупредить подругу об опасности.

Она лихорадочно соображала, как бы ей выпутаться из создавшейся ситуации, что-нибудь сделать или как-то возразить, и ей показалось, граф, высказав последний свой аргумент, увидел ее замешательство и злорадствовал по этому поводу.

«Ненавижу его!»— думала она.

Сейчас он сумел перехитрить ее, дальше ей следует вести себя очень, очень осторожно, дабы не причинить вреда Фелисити.

В комнате надолго повисла тишина, потом наконец граф отвернулся от окна и обратился к ней.

— Думаю, Фелисити, мы оба довольно преуспели в размахивании кинжалами и борьбе друг с другом, не задумываясь о том, что в схватке можно и пострадать.

Кармела молча смотрела на него.

— Давайте начнем сначала? Я еще раз извиняюсь за свои слишком поспешные действия, а взамен прошу вас внимательно и непредвзято рассмотреть мои доводы.

Кармела хорошо его поняла. Он уступал ей эту маленькую победу, но сражение еще ни в коем случае не завершилось, и она ни капельки не сомневалась в его намерении выйти победителем в битве.

Тем не менее он протягивал ей пальмовую ветвь мира, и мудрее было принять ее, поэтому она тихо ответила:

— Вы и правда застали меня врасплох, но если я, как вы предлагаете, сумею принять ваши доводы и узнаю принца много лучше, нежели знаю его сейчас… возможно, я стану думать… иначе.

Закончив говорить, она догадалась, что граф остался доволен собой.

— Тем более, — заторопилась добавить она, — вы не можете не учитывать, что бабушка умерла совсем недавно, и я все еще в трауре, а, следовательно, не могу и думать о бракосочетании в течение нескольких месяцев.

Граф нахмурился, и Кармела поняла, что он не подумал об этом, более того, ей и самой ранее не приходило это на ум.

— Я не могу поверить, — заговорил он после недолгого замешательства, — что ваша бабушка желала бы видеть вас в трауре столь долгое время.

— Думаю, вопрос о сроках траура зависит более от чувств скорбящего, нежели от установок в обществе, — елейным голоском произнесла Кармела.

— Признаю вашу правоту, — согласился граф. — Но все-таки, Фелисити, постарайтесь подумать обо всем хорошем, что вы сможете сделать людям с помощью вашего состояния, какую пользу принесет ваше великодушие и, чему я искренне верю, какое счастье вы обретете с замечательным и восхитительным молодым человеком.

— Я обязательно подумаю обо всем, — заверила Кармела.

Граф протянул ей руку.

— Рад слышать это, — сказал он. — А тем временем давайте попробуем стать друзьями? Нам действительно нельзя начинать еще одну войну среди Гэйлов.

Выбора у нее не было, и Кармела в ответ протянула ему руку, еще раз ощутив силу его пожатия.

Она чувствовала, что он обезоруживает ее, и ей следует напрячь все свои силы, чтобы оказать ему достойное сопротивление.

Глава 4

Спускаясь по лестнице к обеду в красивом платье, Кармела думала, что не будь она так напугана выполнением своей миссии, провал которой вызвал бы негативные последствия для Фелисити, ситуация в целом выглядела довольно забавно.

Граф объявил перемирие, теперь он старался быть обходительным и обращаться с ней, как с умной и образованной женщиной, а не глуповатой школьницей.

За последние два дня она по достоинству оценила усилия, которые граф прилагал в общении с ней, возможно, ему впервые в жизни приходилось считаться с чувствами малознакомой женщины больше, чем со своими собственными.

Теперь он подключал ее к их беседам с принцем. Спрашивал ее мнение по тому или иному вопросу, и даже порой прислушивался к ее словам.

Она, безусловно, не сомневалась: единственное, о чем он мечтал — настоять на своих решениях и заставить всех и вся безоговорочно ему подчиняться.

Однако правила поведения в обществе и хорошие манеры вынуждали его считаться с принцем, хотя бы внешне.

Правда, это не составляло ему большого труда, поскольку молодой человек относился к своему другу с восхищением, граничившим с обожанием.

Кармеле отводилась роль противовеса в их компании. Когда она могла быть собой без опасения навредить Фелисити, она наслаждалась беседами с графом, больше походившими на выпады в фехтовальном зале.

Она поразила его своими познаниями в искусстве, она ведь разбиралась в картинах намного лучше его. Она также прекрасно понимала политическую ситуацию в Европе, и Это удивило графа даже больше, нежели превосходное знание живописи.

Этим она была обязана не столько отцу, который, конечно же, учил ее разбираться в живописи, сколько графине.

Графиня благодаря своему знакомству с государственными мужами и политическими деятелями всегда интересовалась политическими событиями, как за границей, так и в своей стране.

Каждый день Кармеле и Фелисити приходилось вслух зачитывать бабушке речи членов парламента, публиковавшиеся в газетах «Тайме»и «Морнинг пост».

А потом графиня объясняла им непонятные слова, а так как она лично знала многих из спикеров, то рисовала девочкам портреты этих людей без всяких прикрас.

Фелисити находила подобные занятия довольно скучными, но Кармелу все это интересовало чрезвычайно, и вот теперь она использовала приобретенные здания, удивляя и даже отчасти смущая графа.

«По какому праву он смеет считать всех молоденьких девушек глуповатыми?»— с негодованием спрашивала она себя, намереваясь доказать ему безосновательность подобной точки зрения.

Накануне вечером у них возник горячий спор относительно экономических реформ в деревнях, с проведением которых, к несчастью, сильно запоздали, и граф сказал:

— Возможно, я долгое время жил за пределами Англии, но неужели дела идут так плохо, как вы говорите.

— К сожалению, дела идут даже хуже, — ответила Кар» мела. — Дешевое продовольствие из Европы наводняет рынок, и фермеры Англии скоро совсем разорятся.

По выражению лица собеседника девушка решила, что он не поверил ей, и добавила:

— Поинтересуйтесь, сколько земельных банков закрыли свои двери в прошлом году, а если вы поговорите с вашими фермерами-арендаторами, а не с наемными сельскохозяйственными рабочими, вы узнаете, как отчаянно они борются за выживание.

Граф затих на мгновение. Подумав, он сказал:

— Мне казалось, молодые леди вашего возраста слишком заняты танцами, чтобы знать о подобных проблемах.

— Но ничто не мешает нам смотреть и видеть, так же, как и слушать и слышать, — парировала Кармела. — Но вернемся к теме. Ваша светлость может поинтересоваться положением солдат, раненных и искалеченных на войне, и узнать, как им живется в стране, которая не дает даже пенсии после увольнения из армии, и, очевидно, ожидает, будто они смогут прожить подаянием на улицах.

Ее возмущали страдания людей, которые она видела даже в Хантингдоншире и о которых читала в газетах, поэтому она говорила резко и уверенно.

Граф с удовольствием отметил, как хороша его кузина со сверкающими в гневе глазами.

Он взглянул на принца, надеясь, что тот не только слушает девушку, но и восхищается ею, но увидел, как Фредерик, глядя вниз в свою тарелку, рассеянно крошит кусочек хлеба.

— Что вас так волнует, сударь? — поинтересовался граф.

Принц очнулся, словно только что мысленно блуждал где-то совсем далеко. И после паузы он ответил:

— Я задумался, раз подобное происходит в такой богатой и преуспевающей стране вроде Англии, то что же творится В Хорнгельштейне?

Воцарилась тишина. Кармела поняла, о чем подумал граф, Ответ на этот вопрос казался совсем простым. Скоро принц получит в свое распоряжение состояние леди Фелисити и сможет потратить его на нужды своего королевства.

Тема становилась опасной для обсуждения, и девушка заторопилась отвлечь собеседников:

— Давайте поговорим о чем-нибудь более интересном для его королевского высочества. Мне кажется, ему следовало бы в это время года отправиться в Лондон и посетить вечера, устраиваемые принцем-регентом в Карлтон-хаусе.

— Вам доводилось бывать на этих приемах? — поинтересовался принц.

Кармела отрицательно покачала головой.

— В этом году я должна была быть представленной королеве в Букингемском дворце, если бы моя бабушка не умерла.

— Вы, вероятно, сильно расстроились.

— Гораздо тяжелее было потерять бабушку, она была замечательным человеком.

Кармела из-под ресниц бросила взгляд на графа и вызывающе добавила:

— Ее отличал острый ум и яркая индивидуальность, слишком яркая для семейства Гэйлов! Они, однако, так никогда и не узнают, сколько потеряли из-за ее отсутствия в течение всех этих лет после ее отъезда.

— Но вам вряд ли следует обвинять лично меня во всей той истории, — удивленно заметил граф.

— Бабушка всегда утверждала: Гэйлы упрямы, догматичны и очень неохотно признают чужую точку зрения, отличную от их собственной.

Граф рассмеялся.

— Надо полагать, вы придерживаетесь такого же мнения и обо мне?

— Я не рискнула бы показаться невежливой по отношению к гостеприимному хозяину дома и обвинить его в подобных недостатках, — сказала Кармела, притворно потупив глазки. — Но, несомненно, вы — истинный Гэйл!

— Но и вы тоже, — отразил ее выпад он.

— В семье не без урода.

— Это вы о себе? — спросил он с вызовом. — Я бы подобрал для вас более лестные характеристики.

— И я тоже, — вмешался в их перепалку принц. — Вы очень красивы, леди Фелисити, полагаю, мужчины наперебой и не раз говорили вам об этом.

Его слова звучали слишком ординарно, чтобы свидетельствовать об искренних чувствах, и Кармела, глядя на него, понимала — сердце принца холодно к ней, хотя он и восхищается ею.

Она вдруг обратила внимание и на другое. Часто принц, казалось, был весь поглощен беседой и даже произносил комплименты в ее адрес, но какая-то часть его души витала где-то вдали. Кармела твердо решила выяснить, права ли она.

Возможность представилась после обеда, когда мужчины присоединились к ней в гостиной, и почти в тот же миг графа куда-то вызвали.

Вошел дворецкий и на ухо сказал графу что-то важное.

Граф поднялся, пробормотав свои извинения, и последовал за слугой из комнаты.

— Интересно, что случилось? — заметила Кармела.

— Разве это имеет значение? — спросил принц.

— Держа в руке бокал бренди, он присел около нее на диване и сказал:

— Теперь я могу поговорить с вами. Иногда мне кажется, что наш хозяин, само собой, замечательный человек, слишком уж опекает нас с вами.

— Но нам нечего сказать друг другу такого, о чем графу не следовало бы знать.

— Это не совсем так, — возразил принц. — Я предпочел бы поговорить с вами наедине, леди Фелисити, мне очень сложно проявлять свои чувства на глазах у публики.

Кармела быстро отвела взгляд.

— Давайте оставим эту тему, — попросила она. — Мы только… мы совсем недавно познакомились, ваше королевское высочество… И как вы, безусловно, понимаете… мне хотелось бы остаться вашим другом… но речь не может идти Об ином… между нами.

Она говорила неуверенно, с особой осторожностью подбирая слова, и после некоторой паузы принц поинтересовался:

— Но вы знаете, что ваш опекун согласился на мой брак с вами?

— Да, он сказал мне об этом, но я ответила ему, что я не выйду замуж за человека, пока не полюблю его.

Принц поставил свой бокал на маленький столик около дивана и наклонился вперед, чтобы взять руку Кармелы в свои ладони. Она сжалась от его прикосновения.

— Вы нужны мне и моей стране.

— То есть вы хотите сказать, — заметила Кармела, — вы нуждаетесь в моем… состоянии, дабы восстановить разрушения, причиненные войной.

Она не хотела оскорблять принца и торопливо добавила:

— Это — очень большая честь для меня, что ваше высочество пожелал жениться на мне… Но я — обыкновенная английская девушка, и я хочу выйти замуж за кого-то, кого полюблю, и кто… полюбит меня.

— А вы не допускаете, что вы полюбите меня со временем, когда мы лучше познакомимся друг с другом? — спросил принц.

— Теоретически это возможно, — согласилась Кармела, — но я не могу избавиться от мысли (пусть ваше высочество простит меня, если я ошибаюсь), ваше сердце отдано другой.

Она отважилась рискнуть, и это был большой риск. Тем не менее Кармела почти не сомневалась в своей правоте.

Принц слишком часто впадал в задумчивость, вероятно, из-за кого-то, кто находился вдали от него.

Услышав ее слова, он оживился. Вместо того чтобы отдернуть руки в порыве гнева, он крепко сжал ее, будто признаваясь, как сильно он нуждается в ее поддержке.

— Но как вы догадались? — горячо спросил он.

— Я лишь почувствовала, что вы думаете о ком-то, — ответила она, — та женщина слишком много значит для вас.

Принц глубоко вздохнул.

— Вы — как это говорят… вы — ясновидящая!

— Значит я права?

Он кивнул в знак согласия.

— И вы, в силу каких-то обстоятельств, не можете на ней жениться? — осторожно поинтересовалась Кармела.

Принц снова вздохнул.

— Мне бы так этого хотелось, — признался он, — но, по правде говоря, я — трус.

— Трус? — засомневалась Кармела.

Его пальцы, казалось, вновь вцепились в ее ладонь, словно черпая в этом силы для признания.

Наконец он выговорил:

— Она для меня — все в этом мире! Но она — француженка!

Они оба помолчали немного. Затем Кармела сказала:

— Я понимаю. Ваша страна сильно пострадала от Наполеона Бонапарта, ваши подданные неохотно примут принцессу французского происхождения.

— Возможно, они бы и смирились с этим со временем, — признался принц, — если бы не было альтернативы.

Кармела все поняла.

— Ваше королевское высочество хочет сказать, — предположила она, — когда мой кузен решил, что вам необходима богатая невеста, вы не посмели рассказать ему о собственных чувствах.

— Вы все правильно поняли, — пробормотал принц.

— Не сомневаюсь, — подтвердила Кармела. — Вам следует набраться храбрости и жениться на женщине, которую вы любите, а не поддаваться давлению и брать в жены ту, кого для вас выбрали.

— Но ведь этого хочет ваш кузен, который возглавлял оккупационный корпус в моей стране и совет министров в Вене, — объяснил принц.

— Они вправе думать, будто нашли лучшее решение ваших проблем, — сочувственно откликнулась Кармела. — Но не все в жизни получается так гладко, как на бумаге. Ведь для счастья ваших подданных в первую очередь необходимо иметь счастливого человека во главе их страны.

— Если бы я только мог поверить в это, — сказал принц.

— Расскажите мне о той, кого вы любите, — ласково попросила его Кармела.

— Она дочь знатного человека, подданного Франции, жившего на границе с Хорнгельштейном. Пока Наполеон не стал императором и не захватил власть в Европе, у нас складывались добрососедские отношения и с французами, и с жителями других стран, расположенных к северу и к востоку от нас.

— Все нормализуется теперь, когда Наполеон побежден и сослан на остров Святой Елены, — как могла, обнадежила его Кармела.

— Я с вами согласен, — подхватил принц, — но ведь ваш кузен своим появлением спас нас от последних очагов сопротивления наполеоновских войск и не только восстановил меня на троне, но и обещал помочь всем, что в его силах, чтобы восстановить нашу промышленность и облегчить участь бедствующих моих подданных.

Какое удовольствие доставила бы графу реорганизация целой страны, становление ее, как он полагал, на правильный путь. Вслух Кармела сказала:

— По-моему, люди, которые думают, будто они лучше других знают, в чем состоит всеобщее благо, как правило, оказываются в итоге деспотами или тиранами, и если остальные имеют хоть каплю характера, им следует самим решать свои проблемы.

— Именно так я и хотел поступить, — признался принц, понизив голос, — но Габриэла убедила меня прежде всего подумать о Хорнгельштейне и забыть ее.

— Если она сказала это, — рассудила Кармела, — я уверена в истинности ее чувств.

— Вы правда так думаете? — нетерпеливо спросил принц.

— Ну конечно же! — ответила Кармела. — Если женщина действительно любит кого-то всем сердцем, она пытается поступать только во благо ему и готова, не задумываясь, принести себя в жертву.

Она искренне верила в свои слова. Любая женщина, не говоря уже о француженках, которые с молоком матери впитывают особое благоговение перед знатностью происхождения и титулами, способна отказаться даже от престола, если она всей душой любит своего избранника. Это могло означать только одно — Габриэла любила принца слишком сильно и не могла причинить ему боль.

«По крайней мере, я бы чувствовала нечто похожее», — подумала Кармела и продолжила:

— Вам просто необходимо вернуться к любимой и спросить ее, хватит ли у нее мужества предстать перед вашими соотечественниками, которые все еще враждебно настроены по отношению к французам, и помочь вам начать устраивать дела в стране.

— Они полюбят ее, как и я, — заметил принц. — Я в этом уверен.

— Ну а поскольку некоторые из ваших подданных и сами имеют французскую кровь, — предположила Кармела, — мне думается, в конечном счете все пройдет значительно легче, чем вы представляете сейчас!

Она перевела дыхание:

— Я читала в газетах, что Европа испытывает сейчас отчаянный дефицит всех видов материалов, инструментов и других товаров, которые не выпускались во время войны, когда все усилия были брошены на изготовление оружия.

— Это правда, — согласился принц.

— Наверное, есть какие-нибудь производства, традиционные в Хорнгельштейне, — рассуждала Кармела. — Убеждена, если вы попросите ссуду здесь, в Англии, или у тех, кто занимается европейскими делами в Вене, они предоставят заем, который позволит вам, по крайней мере, столкнуть дела с мертвой точки и побудить работать ваших людей.

Принц поднес ее руку к своим губам.

— Благодарю вас, о, как я вас благодарю! — прошептал он. — Вы вдохнули в меня жизнь, и теперь я попробую вести себя как настоящий мужчина.

Он глубоко вздохнул, распрямился, как будто скинул бремя с плеч, и проникновенно сказал:

— Я стыжусь себя. Мне не следовало потакать вашему кузену, когда тот соблазнял меня предложением решить все проблемы за счет женитьбы на очень богатой женщине. Он пообещал найти мне невесту, и, по его словам, все выходило легко и просто. Я не сомневался в правильности решения, готов был принести в жертву и себя и свои собственные чувства во благо моей страны. Теперь я понимаю, что проявил лишь детскую слабость, и, как вы, англичане, это называете, — не правоспособность.

Кармела улыбнулась.

Она вспомнила, как графиня всегда повторяла: «Гэйлы не позволяют ничему и никому вставать у них на пути, когда они приняли решение».

— С вами произошла вполне тривиальная история, — объяснила она, — вы уверовали сладкозвучным речам продавца, не сомневающегося в превосходстве своих товаров, но даже не желающего поинтересоваться, в чем, собственно вы нуждаетесь.

Принц рассмеялся.

— Думаю, вы слишком резко судите о вашем кузене. Хотя, бесспорно, он мастерски умеет подчинять людей своей воле.

— Все Гэйлы — такие.

— Кроме вас, — отметил принц. — Вы не просто само очарование, вы вдохновили меня на подвиги.

Он еще раз поцеловал руку Кармелы и сказал:

— Благодарю вас, спасибо вам большое! Мне хотелось бы познакомить Габриэлу с вами, самой красивой и обаятельной женщиной, которую я когда-либо встречал.

— Буду польщена таким знакомством, — улыбнулась Кармела.

— Мы восстановим мою страну вместе, — глаза принца блестели, голос радостно звучал. Прежде Кармела ни разу не видела его таким воодушевленным. — А когда вы приедете погостить у нас, леди Фелисити, вы изумитесь, взглянув на наши достижения!

— Не сомневаюсь, все так и будет, — рассмеялась в ответ Кармела.

Тут принц неожиданно нервно посмотрел на дверь, словно внезапно вспомнил о существовании графа:

— Что же мне теперь сказать вашему кузену? Если объясню ему, почему изменил свое решение, он придет в ярость, и, возможно, воспримет это как личное оскорбление.

Подумав немного, Кармела предложила:

— А вы можете сообщить ему, будто получили известие от вашего канцлера или премьер-министра с просьбой немедленно возвращаться в Хорнгельштейн в связи с какой-нибудь непредвиденной ситуацией?

Принц внимательно слушал, не перебивая, Кармела рассуждала:

— Вы можете сказать о своем отъезде на несколько дней, в крайнем случае, на неделю. А сами тем временем немедленно отправляйтесь к любимой и начинайте подготовку к свадьбе.

Произнеся последние слова, Кармела вдруг радостно вскрикнула и хлопнула в ладоши.

— Разве не чудесно! Ведь королевская свадьба, кем бы ни оказалась избранница его высочества, сама по себе уже событие, которое всколыхнет и ободрит вашу страну, и подданные перестанут чувствовать унижение и подавленность от лишений военного времени?

Она улыбнулась.

— Все женщины без исключения захотят приодеться и сшить себе новые наряды, чтобы отпраздновать такое романтичное событие, а если вы еще и красноречиво расскажете им, как сильно любите свою будущую жену, уверена, они искренне пожелают вам счастья, не придавая значения ее национальности.

Она не сомневалась: уже сам факт, что их принц влюблен, найдет отголосок в сердцах молодежи, особенно молоденьких женщин. Если им с Габриэлой удастся деликатно обойти наиболее острые моменты, они вскоре преодолеют любые оппозиционные настроения в народе.

— Вы правы, я уверен в вашей правоте! — с жаром откликнулся принц.

На мгновение он задумался, затем сказал:

— К счастью, именно сегодня я получил несколько писем. Курьер привез их из нашего посольства в Лондоне, но там не было ничего важного.

— Граф не должен знать об этом.

Немного поразмыслив, Кармела предложила:

— Объясните ему, что вы не хотели портить вечер своим сообщением. А затем, дабы не вызвать никаких подозрений, расскажите, как мы беседовали, сидя здесь вдвоем, и я пообещала продолжить дальнейшее обсуждение наших дел, когда вы вернетесь.

Принцу потребовалось какое-то время, чтобы осмыслить ее слова. Затем он улыбнулся, и в его глазах запрыгали чертики.

— Весьма дипломатично, леди Фелисити, — одобрил он, — это исключает всякие подозрения, какое только может возникнуть у графа по поводу причины моего отъезда.

— Да, само собой разумеется, было бы ошибкой навести его на мысль, что вы обыкновенным образом спасаетесь бегством.

Принц рассмеялся, звонко, заливисто, как мальчишка.

— Вы великолепны! Возможно, я все-таки совершаю непростительную ошибку, не настаивая на нашем браке. Тогда вы бы правили моей страной, совсем как Екатерина Великая!

— Это оказалось бы самым невыносимым испытанием для вас в жизни! — подметила Кармела. — Без тени лести говорю вашему королевскому высочеству — вы сумеете стать очень хорошим монархом, я в этом не сомневаюсь.

— Спасибо, — поблагодарил принц, — еще раз спасибо!

Трудно передать словами, что вы сделали со мною, и как отныне я совсем по-иному вижу свое будущее.

— Вы решите, будто я снова применяю свои провидческие способности, но вы с Габриэлой определенно найдете свое счастье, — сказала Кармела, — и вместе превратите Хорнгельштейн в процветающий край.

— Я надеюсь на это! Я искренне надеюсь на это! — ответил принц. — Я приложу все усилия, чтобы ваши слова сбылись.

Сжав обе руки Кармелы, он с искренним жаром от всей души снова и снова благодарил ее. Они улыбались друг другу.

Дверь отворилась, и в комнате появился граф.

Поскольку девушка сидела лицом к двери, она увидела графа первой. А точнее, он первым увидел, как они, улыбаясь и взявшись за руки, сидят на диване.

Несомненно, он сделал не правильные выводы, и удовлетворенное выражение появилось на его лице, пока он шел к ним.

Принц выпустил руку Кармелы и поднялся с дивана.

— Я как раз сейчас сообщил леди Фелисити, ваша светлость, — начал он, — неутешительную новость о моем отъезде в Хорнгельштейн на несколько дней.

— Вы уезжаете от нас? — удивился граф.

— Это действительно так, хотя у меня нет никакого желания покидать вас, — продолжал принц, — но этим утром я получил письмо от моего премьер-министра, который просит меня возвратиться и уладить небольшой конституционный кризис, касающийся трона.

Он вздохнул весьма правдоподобно и добавил:

— Эта проблема требует моего личного присутствия, но, надеюсь, недолгого. Я рассчитываю возвратиться на следующей неделе.

Граф сначала нахмурился, но после обещаний вернуться хмурое выражение исчезло с его лица, и он сказал:

— Мне будет не хватать вас, сударь, и я тешу себя надеждой, что вы поспешите сюда как можно скорее.

— Я уже признался очаровательной леди Фелисити, — сказал Принц, — это единственное мое стремление.

Он лукаво и даже немного кокетливо улыбнулся Кармеле. Она чуть было не рассмеялась в ответ, но вместо этого сочувственно произнесла:

— Вам предстоит столь утомительная поездка, ваше королевское высочество, правда, все говорят, в наши дни и в это время года стало намного легче путешествовать через Францию, чем бывало прежде.

— Истинно так, — согласился принц, — и если я уеду завтра утром, я надеюсь вернуться сюда в конце следующей недели.

— Мы будем ждать вашего возвращения, — поддержала его Кармела, — не так ли, кузен Селвин?

— Да, безусловно, — кивнул граф. — Я позабочусь, чтобы мои самые быстрые лошади домчали вас в Дувр, где моя яхта будет ждать вас. Так вы скорее переправитесь через Ла-Манш, и вам не придется дожидаться обычного судна, которые подрабатывают теперь перевозкой пассажиров через пролив, кажется, дважды в день.

— Вы очень любезны. Право, мне трудно выразить словами мою благодарность за все сделанное вами для меня.

— Тогда, пожалуй, и не пытайтесь, — торопливо перебил его граф. — Пойду отдам распоряжения о вашей поездке.

Вы, несомненно, правильно рассудили. Разумнее выехать рано утром.

С этими словами он направился к двери, и как только граф вышел, принц повернулся к Кармеле;

— Удалось! Право же, нам и впрямь все удалось!

— Ну разумеется, — ответила она, — но будьте крайне осторожны и постарайтесь никак не вызвать подозрений относительно ваших истинных намерений.

— О да, несомненно, я буду осторожен, — пообещал принц.

Тут он остановился, словно неожиданно что-то смутило его:

— А после моего отъезда вы скажете ему о моем плане?

— Нет, если только меня не вынудят какие-нибудь непредвиденные обстоятельства, — ответила Кармела. — Лично я не имею никакого желания вызывать его гнев на свою голову.

— Он был так добр ко мне и оказал мне столь существенную помощь, — признался принц. — Мне претит сама мысль о необходимости обманывать его. Но в то же время…

— Ваше будущее принадлежит вам, а не ему, — прервала принца Кармела прежде, чем он успел закончить свою мысль.

При этом она понимала, что для графа будет лучше, если его план провалится и сватовство «не выгорит».

«Он слишком глубоко погряз в устройстве чужих дел», — призналась она самой себе, размышляя над тем, как удачно все складывалось. Ведь, в отличие от Фелисити, вступая в схватку с графом, она ничего не теряла. Все выглядело бы иначе, если бы на ее месте находилась сама подруга, которую вынудили бы вступить в этот брак, хотя сердце принца принадлежало другой.

«Как хорошо, что я обо всем догадалась», — подумала Кармела, Ее природное чутье, или «ясновидение», как сказал принц, с детства помогало ей. Подобным даром Фелисити не обладала.

«Итак, принц будет счастлив, — размышляла она, — а я смогу продержаться еще какое-то время, пока Фелисити Не выйдет замуж».

Они с принцем мирно беседовали до возвращения графа, и снова, войдя в комнату, он увидел их склоненные друг к другу головы. Селвин Гэйл еще больше уверился, будто все идет по его плану, и молодые люди начинают симпатизировать друг к другу. Кармела и граф остались вдвоем, когда? принц пожелал им доброй ночи и ушел к себе в комнату, чтобы проверить лишний раз, все ли упаковано должным образом.

— Крайне досадно, — отметил граф, — что принцу Фредерику придется оставить нас в тот момент, когда вы так хорошо поладили.

— Он — приятный молодой человек, — уклончиво сказала Кармела, — и даже более образованный, нежели я ожидала.

— Весьма напыщенное замечание для девицы вашего возраста, — едко заметил граф.

— У вас забавные представления о возрасте, — не преминула подметить Кармела. — Позвольте мне, обратить ваше внимание на одно обстоятельство, о котором вы, как мне кажется, имеете весьма отдаленное представление. Не существует единой мерки наподобие той, что устанавливают в детской для измерения роста, для определения изменения уровня интеллекта от года к году, поскольку все люди развиваются по-разному.

— Я в этом не сомневаюсь, — сказал граф.

— Но в таком случае вам не следует сомневаться и в том, что некоторые женщины в тридцать — всего лишь фривольные, легкомысленные пустоголовые куклы, в то время как девушка даже моего возраста в состоянии порой весьма разумно соображать своей хорошенькой головкой.

Граф расхохотался.

— Когда вы рычите на меня подобно полосатому котенку, — заметил он, — ваши глаза так и рассыпают искры огня, и я ослеплен вашей свирепостью.

— Мне жаль, что это смущает вас.

— Напротив, меня это интригует, — ответил граф. — Очевидно, это интригует и нашего королевского гостя. Но теперь он уезжает, и мне следует определиться, чем же занять вас до его возвращения.

— Здесь есть лошади для верховой езды, а я еще не успела увидеть большую часть поместья, — сказала Кармела.

— Похоже, я тоже, — ответил граф, — но меня интересует, желаете ли вы встречаться с другими членами семейства, которые, безусловно, стремятся познакомиться с вами, проявляя естественное в данном случае любопытство. Или с теми моими соседями, которые, как я полагаю, уже наведывались ко мне, но с кем я еще не виделся.

Поскольку в его предложении таилась опасность, Кармела отреагировала стремительно:

— О, пожалуйста, давайте побудем вдвоем! В данный момент у меня нет никакого желания выдерживать пытку, которой меня обязательно подвергнут члены семьи, засыпав вопросами о жизни бабушки и о ней самой. И неужели в такую прекрасную погоду вам захочется проводить время в четырех стенах, учтиво поддерживая малосодержательные беседы с местными кумушками, которые будут проявлять лишь любопытство, — взмолилась она.

— Да простит меня Боже всемилостивый! — пылко произнес граф. — Но кто-то может посчитать весьма странным ваше пребывание здесь, ведь с нами не проживает ни одна из родственниц женского пола.

Кармела представила, как этот «кто-то» счел бы все еще более странным, узнай, кто она на самом деле.

Решив про себя, что даже пожилая компаньонка сделает ее жизнь невыносимой, она поспешила отмести подобную идею графа:

— Весьма искренне полагаю, никто, даже Гэйлы, не могли бы иметь ничего против моего пребывания здесь с отцом.

В данном случае вы занимаете его место!

Граф расхохотался.

— Сразу видно, как вы относитесь к родственникам, произнося «даже Гэйлы».

— Я знаю, как они относились к бабушке, — вспылила Кармела.

— Безусловно, не намного хуже, нежели она к ним, — примирительно произнес граф. — Мне остается только надеяться, в будущем вы измените свое мнение.

— Поскольку вы — единственный из Гэйлов, которого я пока встретила, я сообщу вам о своих домыслах.

— Вы пугаете меня! — сказал граф с усмешкой.

— Я не нарушаю нашего перемирия, — поспешила заверить его Кармела.

— Надеюсь, это так. Кроме того, я доволен тем, как идут дела, и питаю большие надежды на дальнейшее развитие событий.

Кармела не сомневалась в его намеках, и, решив обмануть бдительность графа, «застенчиво» опустила глаза в пол, прикрыв их темными ресницами, особенно темными на фоне бледных щек. Так, в ее представлении, следовало демонстрировать смущение, якобы охватившее ее.

В комнате воцарилась тишина, затем, в тот самый миг, когда она уже заволновалась, не заподозрил ли чего граф, он вдруг внезапно прервал паузу:

— Вы очень красивы, Фелисити, а если принимать во внимание еще и ваше невероятное богатство, принц — просто глупец. Уезжать именно сейчас, не заполучив вашего обещания выйти за него замуж!

— Но он уезжает ненадолго, — сказала Кармела после мгновенного замешательства.

— Я знаю, — ответил граф. — Но все случается, и я почему-то боюсь, а вдруг архангел Гавриил спустится с небес и унесет вас, или объявится другой, более перспективный претендент на вашу руку, и я сочту невозможным отклонить его предложение.

Теперь рассмеялась уже Кармела.

— Весьма маловероятно, ваша светлость, чтобы сам архангел Гавриил стал вмешиваться. Но возможно, Аполлон мог бы предложить мне место в своей колеснице, пролетая по небу, и уж ему, несомненно, мне было бы трудно отказать.

— Лошади Аполлона — не быстрее моих, — похвастался граф, — и я пообещаю принцу, что по его возвращении они будут поджидать его в Дувре. Тогда у вас не останется шанса избежать брака с ним.

— Вы говорите так, будто я попытаюсь улизнуть.

— Вы намеренно провоцируете меня запереть вас и держать в неволе, — отметил граф.

— Такого со мной еще не случалось, — ответила Кармела. — Что ж, все, несомненно, зависит от того, кто мог бы стать моим тюремщиком.

Она подняла глаза на графа, желая увидеть его реакцию, Они опять, в который раз, ввязались в словесную дуэль друг с другом.

Но сейчас граф, без сомнения, заподозрил ее в обыкновенном кокетстве. ***

Проснувшись следующим утром, Кармела ничуть не изменила своего вчерашнего мнения.

Она хихикнула про себя от одной этой мысли, что граф хоть на миг мог предположить, будто она стремится очаровать его. Ничего подобного ей и в голову не приходило. Но любой посторонний наблюдатель не нашел бы в этом ничего странного. Если забыть о его властном характере, во всем остальном он казался вполне респектабельным и привлекательным.

«Как он мог подумать, как он мог вообразить себе хоть на мгновение, будто его кузина Фелисити станет мечтать о нем?»— размышляла Кармела.

Если граф поверит, что она видит в нем не своего опекуна, а мужчину, это подвигнет его на более решительные меры, чтобы поскорее выдать ее замуж и избавиться от нее.

Было нетрудно догадаться, какой тип женщин привлекает графа: судя по его высказываниям, он явно не искал внимания молоденьких девушек.

Когда Кармела все обдумала, она решила, что в его представлениях о молоденьких девушках вообще, и в частности о его кузине, есть нечто оскорбительное. Он явно ожидал покладистую глупышку с «куриными мозгами», с готовностью бросающуюся выполнять все его указания, как только их услышит, вместо того, чтобы думать своей головой.

Когда она перебирала в памяти все их беседы в последнее время, она еще раз отмечала: он с трудом скрывал свое удивление, стоило ей произнести что-нибудь умное или затронуть тему, которая заставляла и его напрягать свои мозги.

«Хорошо бы, — решила она, — попытаться каким-то образом преподать ему урок, который навсегда избавил бы его от излишней самоуверенности».

Таким уроком ему послужит известие о намерении принца не возвращаться и жениться на француженке Габриэле, на той, о ком, возможно, граф никогда и не слышал.

«Конечно, он будет безмерно удивлен, особенно когда я сообщу ему всю правду», — подумала Кармела с удовлетворением.

Жаль, придется ждать так долго победы над графом, когда он поймет наконец, как заблуждался, планируя выдать замуж свою кузину и удовлетворить собственные амбиции.

«Осмелюсь подумать, в армии здорово ценили его замечательные организаторские способности», — презрительно хмыкнула Кармела. «Интересно, какие рапорты отправлял он герцогу Веллингтону?! Прекрасно! Мне все ясно! Он заблуждался в своих способностях! — сказала она себе. — Так же, впрочем, как он заблуждается в отношении будущего Фелисити! Он оказался не готов слушать мои доводы в споре».

Облачившись в костюм для верховой езды, она направилась вниз, рассматривая на ходу портреты Гэйлов, развешанные по стенам. Казалось, они наблюдали за ней с вызовом, и, задрав подбородок, она дерзко бросила вызов им в ответ.

Они с графом договорились отправиться на верховую прогулку в десять часов. По правде сказать, она была готова раньше, но решила не ждать его внизу, скорее ему подобает ждать ее.

Однако она не нашла его в холле. Он стоял на улице, лаская лошадей и разговаривая с конюхом, который держал в поводу великолепную лошадь, предназначенную для нее.

Линдоны не могли позволить себе держать дорогих, хорошо выезженных лошадей, были только охотничья лошадь для отца и та, на которой ездила мама.

Но Кармеле везло. Ей разрешали кататься на лошадях из конюшни замка, и инструктор по верховой езде тренировал их с Фелисити. Поэтому она не стыдилась теперь своего умения сидеть в седле — оно было безупречным.

Ей показалось, граф обрадовался, увидев ее, когда она спускалась по ступенькам. Возможно, ему понравилось, что она не опоздала.

Она надеялась, конюх поможет ей сесть в седло, но граф сам поднял ее, поддержав за талию, и удивился:

— До чего же вы легкая, как я погляжу. Неужели вы сумеете справиться с таким большим и сильным жеребцом, как Флайкетчер?

— Не бойтесь, он не понесет меня, если, конечно, вы именно это имеете в виду, — рассердилась Кармела.

— Вообще-то я пытался сделать вам комплимент, — сдержанно пояснил граф. — В любом случае пока слишком рано для споров с кем бы то ни было!

Кармела засмеялась.

— Не сердитесь! По правде сказать, я боялась, вы заставите меня пересесть на какую-нибудь послушную лошадку, а мне так понравился Флайкетчер!

— В таком случае, обещаю не забирать его у вас, — сказал граф, вскакивая на своего коня.

Они долго мчались галопом. Щеки Кармелы зарумянились, глаза сияли от восхищения.

Когда они перешли на рысь и поравнялись, граф обратился к ней:

— Вы великолепно ездите, и я вновь замечу, подобного умения я не ожидал от девушки ваших лет.

— После таких слов я сразу же вспоминаю мою бабушку, которая всегда повторяла, будто Гэйлы всегда упрямо стоят на своем, даже если ошибаются.

— Нет правил без исключений, — улыбнулся граф.

Какое-то время они молча ехали рядом.

Сияло солнце, на деревьях пели птицы, бабочки порхали над цветами, и мир вокруг казался необыкновенно прекрасным. Кармела чувствовала себя совершенно спокойно и не имела ни малейшего желания ни с кем сражаться.

Еще недавно она жила в доме пастора, пыталась справиться с Тимоти и постоянно выслушивала жалобы Люси.

Ей казалось, это нищенское существование будет длиться вечно, и нет никакой надежды что-либо изменить.

Теперь, словно по мановению волшебной палочки, все переменилось.

Она носила наряды под стать настоящей принцессе, каталась на лучшей лошади благороднейшей породы, своими качествами превосходившей любую другую, и оттачивала свою мысль, участвуя в словесных баталиях с самым привлекательным мужчиной, которого она когда-либо встречала.

Она мысленно одну за другой возносила хвалы всевышнему и повторяла, что обязана преклонить пред ним колена в знак благодарности.

Проговорив все известные ей молитвы, она поймала себя на том, что смотрит на графа с восхищением. Пожалуй, она оказалась слишком близка к действительности в своих нынешних оценках. Сегодня граф и правда был весьма обаятелен и умопомрачительно красив. И вдруг, помимо ее собственной воли, словно враг, незаметно подкравшийся в расположение ее воинских частей, неожиданно для нее самой в душе прозвучал вопрос:

«Предположим, только предположим… Смогла бы я всегда жить рядом с ним? Вот так, как сейчас, постоянно сопровождать его?»

Глава 5

— Сегодня утром, — сказал граф, как только они выехали за ворота, — мне хочется попасть на вершину горы Гэйлов. В детстве я любил туда ездить и до сих пор не могу забыть прежнего впечатления.

Кармела подумала, что она определенно что-то слышала от графини об этом месте. Но она смутно помнила рассказ графини, поэтому постаралась не касаться этой темы, когда не слишком быстрая скачка не мешала им поддерживать беседу.

Наконец они начали подниматься по склону сквозь густой лес, затем они достигли небольшой поляны, еще более круто уходившей вверх, и она поняла, что, когда они доберутся до вершины, оттуда откроется прекрасный вид на окрестности.

Они уже отъехали по крайней мере мили три от дома.

Лошадям приходилось двигаться медленно. Дорожка была не шире овечьей тропы.

Когда в конце концов они забрались на самый верх, она убедилась в своих догадках. С горы действительно открывался панорамный вид, а на вершине оказалось какое-то сооружение, напоминавшее памятник.

Когда они спешились, Кармела обратилась к своему спутнику:

— Я ожидала увидеть нечто подобное. Очередной дорогостоящий каприз. Так оно и есть. Зачем здесь воздвигли это?

— Сейчас я вам все покажу, — улыбнулся граф. Он направился вперед, взяв свою лошадь под уздцы, и Кармела последовала за ним, ведя за собой Флайкетчера.

Когда они подошли ближе к монументу, она увидела большую плоскую плиту с разметкой, как у компаса, вырезанной на камне. Тут она вспомнила рассказ графини и воскликнула:

— Теперь я вспомнила, я уже слышала про него!

Граф огляделся вокруг, потом взглянул на камень. По кругу компаса проступала надпись, гласившая: «Вся земля, которую вы видите с вершины этого холма, принадлежит семейству Гэйлов с 1547 года».

Кармела вслух прочла выбитые на камне слова.

— Помню, как я в первый раз попал сюда. Я был настолько мал, что с трудом прочитал надпись.

— А я помню, как бабушка говорила, будто эта фраза несколько преувеличивает владения Гэйлов, — заметила Кармела, — и что в ясную погоду отсюда можно разглядеть целых три графства, то есть землю, вовсе не принадлежащую Гэйлам.

Граф внимательно посмотрел на нее. Затем он спросил:

— Это правда?

— Я только повторяю услышанное от бабушки. Когда она предавалась воспоминаниям и рассказывала о поместье, она всегда отмечала, насколько Гэилы обожают хвастать своими владениями.

Она поддразнивала графа, надеясь рассмешить его. Но вместо этого он все больше хмурился, перечитывая старую надпись на компасе. Внезапно он яростно произнес:

— Я прикажу сбить эту надпись. Если и есть на свете что-то, к чему я испытываю отвращение и ненависть — так это ложь и обман!

Он явно рассвирепел. Кармела озадаченно смотрела на него, не понимая, почему столь незначительное обстоятельство задело его так сильно.

Граф продолжал сердиться, и она попыталась успокоить его:

— Простите меня… Я не хотела ни огорчить, ни рассердить вас… Мне, видимо, не следовало повторять слова, сказанные бабушкой, ведь, откровенно говоря, она могла… ошибаться.

На мгновение оба замолчали.

Потом граф проговорил:

— Возможно, мне стоит принести свои извинения, но я ненавижу, когда мне лгут, а в этом поместье я уже имел слишком неприятный пример подобного обмана.

— Что-то случилось? — спросила Кармела.

Сначала она подумала, что он не станет отвечать и объяснять, чем вызвано его смятение.

Но он, видимо, решил рассказать ей подробности:

— Как только я прибыл сюда, я понял, каким нерадивым хозяином во многих отношениях оказался ваш отец, и те, кого он нанимал, извлекали из этого свою выгоду.

— Вы хотите сказать, они обворовывали его?! — уточнила Кармела. Граф утвердительно кивнул.

— И в весьма крупных размерах. Фактически не меньше тысячи фунтов уплывало ежегодно, и не только за счет мелких хищений, но и путем хорошо спланированного и организованного мошенничества служащих.

— Какой ужас! — воскликнула Кармела. — Гэйлстон кажется настолько совершенным, и звучит вдвойне кощунственно, когда подобные вещи происходят под его сенью.

— И я думал о том же, — сказал граф твердо, — мне уже удалось выявить двух самых отъявленных преступников, хотя убежден, что кое-кто еще остался.

— Какие должности они занимали? — спросила Кармела.

— Самым большим жуликом оказался управляющий, человек по имени Мэтью, — ответил граф, — а помогал ему счетовод, Лэйн, который, конечно, значительно облегчал тому задачу, и так они воровали в течение многих лет.

Кармела вздохнула:

— Как все это грустно.

— А я еле сдерживаю себя от гнева.

— Так вы выгнали их?

— Безусловно, — подтвердил он. — Я дал им сорок восемь часов, чтобы они убрались, и сказал обоим, что непременно приму меры, дабы они нигде и никогда не получили нового места.

— Полагаю, они заслуживают именно этого, — согласилась Кармела.

— Они могли бы сесть в тюрьму или даже оказаться среди повешенных, по крайней мере, отправиться на каторжные работы или на поселение в колонии, — резко заметил граф. — Но я решил отпустить их, защищая имя вашего отца и всю семью от скандала в случае суда над ними.

— Вы проявили доброту.

Граф плотно сжал губы.

— Моя доброта была вознаграждена, когда Мэтью сжег дотла свой дом перед тем, как он покинул поместье! Теперь я не знаю, следовало ли мне отпускать его без ареста.

Кармела не отвечала.

Она думала о своем. В сложившейся ситуации можно было понять человека, сильно ненавидевшего ложь, и она невольно задумалась, какие же чувства будут обуревать его, когда граф узнает, что она, Кармела, тоже обманывает его.

Она понимала, что ей придется бежать без оглядки и скрываться где-нибудь подальше. И бежать придется немедленно, как только она узнает о замужестве Фелисити, ведь предстать пред разъяренным графом — не пожелаешь даже врагу.

И хотя этот человек не имел морального права распоряжаться судьбой Фелисити и пытаться выдать ее замуж за принца, не задумываясь о ее чувствах, Кармела все-таки не желала причинять ему страдания.

Потом она стала убеждать себя в том, что вряд ли ее поступок причинит графу сильную боль. Конечно, она бы на его месте не простила такого никому, но вряд ли его чувства вообще будут задеты.

Граф казался ей настолько уверенным в себе, независимым и неуязвимым, что он наверняка лишь с досадой убедится в ошибочности своего о ней представления.

Она видела, что постепенно сближается с графом, их отношения становятся все дружественнее и теплее, они охотно беседуют и получают удовольствие от совместных поездок верхом.

«Он определенно находит меня симпатичной и приятной в общении и, я думаю, доверяет мне», — признавалась она сама себе.

Кармела снова посмотрела на компас и почувствовала: она боится момента, когда граф узнает, что она не та, за кого себя выдавала, и вся насквозь пропитана ложью, — сплошной обман с самого ее появления в доме.

Беспокойство, вызванное подобными размышлениями, переполняло ее. Граф, стоящий подле, все еще сохранял хмурое и сердитое выражение лица. Кармела заставила себя окинуть взглядом открывающийся с вершины горы вид, издали напоминавший макет. Все вокруг было залито солнечным светом. Земли простирались до самого горизонта. Внизу, ближе к подножию расположился сам дом, за ним раскинулось озеро и сады.

Она видела деревья в парке, оленя, бредущего куда-то, лебедей на озере и флаг на крыше дома, развевающийся на ветру, статуи и мраморные вазы в парке.

Граф проследил за ее взглядом и сказал уже более спокойно, но каким-то другим, изменившимся голосом:

— Мне хочется сохранить все это.

— Как было бы хорошо! — согласилась Кармела и продолжила, машинально высказав вслух свои мысли. — Не сомневаюсь, раз вы взяли на себя эти заботы, вы восстановите это совершенство, и никакие ваши труды не пропадут даром.

Не успела она договорить, как вдруг заметила, что граф больше не смотрит на дом, а разглядывает ее, невольно усмехаясь.

— Неужели вы искренне дарите мне этот комплимент, Фелисити? — ехидно спросил он. — Что-то не припомню подобного со дня вашего приезда сюда.

— Вы, похоже, считаете меня легкомысленной, нечуткой, и, конечно же, слишком неблагодарной.

— Просто пытаюсь понять, где скрыты «подводные рифы»в нашей беседе! — ответил он.

Она засмеялась.

— Надеюсь, я не поразила вас излишним красноречием в оценках Гэйлстона и вас, его владельца, ведь я была просто потрясена великолепием всего, к тому же чувствовала… некоторое смущение.

— А теперь? — поинтересовался граф, подняв брови.

— Вы вынуждаете меня сказать, будто «близкое знакомство порождает разочарование».

— Я надеялся, — признался он, — более близкое знакомство поможет расположить вас ко мне и к родовому поместью, и вы полюбите нас и сохраните эти дружеские чувства в дальнейшем.

Его голос звучал так проникновенно, и она уже собиралась сказать, что действительно счастлива здесь, когда вдруг вспомнила о причине его хорошего отношения к ней.

— Если вы желаете, чтобы я была счастлива здесь, — проговорила она, — зачем же вы тогда отсылаете меня, лишая места, которое я начинаю любить, в чужую страну, страну… предчувствие не обманывает меня… где у меня никогда не появится настоящего дома?

У нее мелькнула мысль, что все ее рассуждения не найдут никакого отклика, и граф просто лукавил, преследуя собственную цель и используя теперь более изощренные методы.

Но к ее изумлению, он ничего не ответил и по-прежнему продолжал смотреть на дом внизу, хотя, казалось, он ничего не видел перед собой. Неожиданно он предложил:

— Кажется, нам пора возвращаться, но лучше спускать лошадей очень медленно, чтобы не попасть в беду.

По его голосу девушка догадалась, что он не хочет продолжать беседу. Возможно, граф догадался о ее намерении использовать свое вынужденное замужество и ее попытках изменить его мнение насчет этого.

Не желая раздражать его, она подыграла ему:

— Не окажете ли вы мне любезность, не поможете ли взобраться на Флайкетчера? Боюсь, одной мне это не удастся.

— Да-да, конечно, — согласился граф.

Он намотал уздечку своей лошади на руку и ловко подсадил Кармелу прямо в седло, затем расправил ее юбку вдоль стремени.

— Спасибо, — поблагодарила его Кармела, посмотрев вниз на него.

Услышав слова благодарности, он поднял к ней голову.

Их взгляды встретились. Внезапно у Кармелы возникло странное чувство, словно Селвин Гэйл готов сказать ей то, чего не говорил прежде, что-то очень и очень важное.

Но граф отвернулся и стал сам взбираться в седло, поэтому она решила, будто все это ей только почудилось.

Тем не менее, пока они спускались с холма, ее не покидало странное ощущение в груди — как будто сердце ее билось необъяснимо часто.

Назад они поехали другой дорогой, сначала через лес, затем повернули к дому.

Ближе к полудню они наконец миновали парк и поскакали по мосту, перекинувшемуся через небольшое озеро.

Как только они смогли различить фасад дома, они сразу заметили три кареты, оставленные у парадного входа.

У Кармелы перехватило дыхание.

— Вы не говорили мне, что ваши друзья прибудут к ланчу!

— Я никого не приглашал, — отрезал граф.

— Тогда кто же это?

— Я могу ошибаться, — ответил он, — но что-то подсказывает мне, вам предстоит встреча с родственниками.

— О нет, надеюсь, нет! — в тревоге воскликнула Кармела, однако граф оказался прав.

Кармеле, конечно, следовало ожидать визита родственников. Рано или поздно слух о ее приезде, как и всякую деревенскую сплетню, должны были разнести на своих хвостах все окрестные сороки, и эта новость неизбежно вынудила родственников Гэйлов стайками потянуться туда, где они смогли бы познакомиться, как им думалось, с Фелисити.

Как только Кармела, сменив костюм для верховой езды на премилое платье, вошла в гостиную, она увидела вокруг себя живые подобия портретов на стенах и сразу заключила — в доме, несомненно, собрались Гэйлы.

Некоторые из женщин выглядели особенно привлекательно, хотя среди них не было таких хорошеньких, как ее подруга Фелисити. Тем не менее большинство из них походили друг на друга, и в целом они казались красивым семейством.

Странно не то, что они приехали, прослышав о возвращении Фелисити в семью, а то, что они каким-то образом узнали об огромном наследстве графини.

Вскоре после того, как ее по очереди представили каждому члену семейства, к ней подошла пожилая дама, потянула ее к дивану и заговорила:

— Мне всегда очень хотелось еще раз повидать тебя, девочка, хотя я сомневаюсь, помнишь ли ты, как часто мы встречались с тобой, когда ты была совсем маленькой.

— Боюсь… нет.

— Ты с трудом произносила мое имя «кузина Луиза», — продолжала родственница. — Я была привязана к твоей бабушке, и едва ли не каждую неделю мы встречались с ней и сплетничали.

— Вы, должно быть, сильно тосковали, когда она уехала, — посочувствовала Кармела.

— Я не только скучала без нее, мне было очень обидно не получать от нее писем в ответ на мои послания.

Кармела ничего не могла объяснить этой женщине и поэтому продолжала хранить молчание.

— Когда я узнала о ее смерти, о том, что она ничего не оставила мне, пусть даже напоминание о глубокой взаимной привязанности (а я полагала, мы испытывали таковую друг к другу), я с трудом могла поверить в это!

— Вряд ли бабушка хотела оставлять «что-нибудь на память» кому бы то ни было, — утешала ее Кармела.

— Я знаю это! — последовал ответ. — Все досталось только вам! Вы можете считать себя весьма удачливой, раз вам удалось получить такое наследство, когда всех остальных членов семьи просто проигнорировали.

Визгливые нотки в голосе собеседницы заставили Кармелу задуматься, откуда той стало известно про завещание графини, хотя и Фелисити, и граф ссылались на строжайшую тайну.

— Когда я заехала в контору семейного поверенного, — продолжала кузина, — и потребовала, чтобы мне огласили завещание твоей бабушки, я не поверила своим ушам, узнав о размерах ее состояния. Она, видно, разбогатела после своего отъезда отсюда.

Кармела сочла претензии герцогини чересчур наглыми и была неприятно удивлена неблагоразумием и опрометчивостью поверенного, сообщившего этой даме излишние, по ее мнению, подробности.

В этот момент граф, словно почувствовав некоторое замешательство Кармелы, подошел к ним со словами:

— Думаю, Фелисити, не стоит позволять герцогине полностью завладевать вашим вниманием, ведь и другие родственники стремятся поговорить с вами.

Кармела немедленно поднялась с дивана, и граф ответил на мучивший ее вопрос. Герцогиня внушала благоговейный страх своим титулом, поэтому поверенный не смог отказать ей.

Остальные гости были не столь имениты. Дамы в основном оказывались женами дворян из окрестных имений, и Кармела с трудом запоминала, кем именно они приходились ее подруге, путаясь в разросшемся роде Гэйлов.

Она поняла, что гости, появившиеся в доме без приглашения, тем не менее собирались остаться на ленч, и это явно озадачило графа.

— Ну разумеется, Селвин! — услышала она щебетанье одной величавой пожилой дамы. — Неужели ты собирался отпустить нас домой, не предложив немного перекусить!

К этому времени всем подали шампанское. Кармела по достоинству оценила мастерство местного повара, когда все уселись за превосходно сервированный стол, подобный которому обычно начинают готовить за несколько дней до события.

Беседа с герцогиней помогла различать теперь Кармела любопытство, зависть и затаенную злобу, сквозившие во взглядах ее «родственников».

Она будто слышала металл в голосах, когда речь заходила о ее планах на будущее или о выборе ее дальнейшего местожительства.

— Она может переехать ко мне, как только пожелает, — предложила герцогиня. Но, не дав Кармеле ответить, кто-то заметил:

— Вы же знаете, это создаст вам неудобства, Луиза. Я как раз подумала, Фелисити хорошо бы пожить у меня. Как-никак, Мэри почти одного с ней возраста, и девочки могли бы подружиться.

Это заявление вызвало бурю высказываний, и скоро Кармела уже чувствовала себя костью, брошенной огромной своре голодных псов.

Она не сомневалась, что весь этот переполох вызван лишь огромным наследством Фелисити.

Нетрудно представить эффект разорвавшейся бомбы, какой вызвало бы признание Кармелы, что у нее нет ни гроша и что она была бы счастлива найти гостеприимный дом, куда могла бы пойти, покинув Гэйлстон.

Конечно же, в комнате моментально повиснет тишина и все предложения застынут на губах тех, кто их сейчас щедро раздаривал.

Теперь правота Фелисити, решившейся на побег с Джимми, подтвердилась.

Внезапно она почувствовала жгучий стыд за этих людей, рожденных в знатных и богатых семьях, которые вот так надрывались сейчас, не пытаясь скрывать столь очевидной жадности.

Конец бурному обсуждению положил граф, вмешавшийся в разговор своим властным тоном, не допускающим пререканий:

— Я уверен, все вы великодушны, предлагая Фелисити свой кров, но как ее опекун я уже наметил кое-какие планы (Относительно ее будущего, и вы будете проинформированы о них своевременно и должным образом.

— Планы? — заверещала герцогиня. — Но почему это ты, Селвин, берешь на себя опеку над Фелисити?

— Фелисити — сирота, а я — старший мужчина в семье! — отрезал граф.

Наступила пауза, видимо, Гэйлы не могли возразить графу. Притихшие, они показались Кармеле такими растерянными, что она заговорила тихим, мягким голосом:

— Благодарю вас… благодарю вас всех… всех, кто приехал сюда… это так любезно с вашей стороны. Я очень… тронута вашим вниманием ко мне, и теперь я не чувствую себя одиноко, как… прежде.

— О дорогое дитя, тебе нет нужды чувствовать себя одинокой! — воскликнула какая-то дама. — Все мы — Гэйлы и должны помогать друг другу и держаться вместе.

— Безусловно, — поддержала ее герцогиня. — Разве кто-нибудь из нас может позволить себе думать иначе?!

Решение бабушки Фелисити покинуть всех, порвать с семьей и при этом забрать внучку могло бы ответить на этот риторический вопрос герцогини.

Но никто из Гэйлов не имел ни малейшего желания вспоминать об этом, поэтому все замолчали, а затем продолжили беседовать на другие темы, и совсем скоро Кармелу оставили в покое.

Правда, после завтрака каждая из дам по очереди отводила девушку в сторонку, чтобы шепнуть ей на ушко нечто вроде;

— У меня нет никакого желания мешать Селвину строить планы относительно твоей жизни, милое дитя, но прошу тебя, сообщи мне, если тебе станет грустно.

Герцогиня, однако, выразилась более прямолинейно и резко.

— Если тебя будут заставлять делать то, что ты делать не желаешь, — сказала она решительно, — я позабочусь о тебе, в память о твоем отце.

— Благодарю вас, — промолвила Кармела.

Тут герцогиня взяла девушку под руку и отвела ее немного дальше от гостей.

— Теперь слушай, дитя мое, — начала она. — Не спеши выходить замуж за первого мужчину, которому тебя сосватают. С таким наследством, как у тебя, ты можешь и попривередничать.

Кармела улыбнулась, но ничего не сказала в ответ.

— И разумнее всего, — продолжала герцогиня, — спросить моего совета, а потом сделать окончательный выбор.

— Вы так добры, вы волнуетесь за меня, сударыня.

Немного помолчав, герцогиня поинтересовалась:

— Я слышала, тут у графа гостил какой-то иностранный принц. Он что — соискатель твоей руки?

Кармела не знала, как повести себя с герцогиней, решив поэтому сказать правду, спокойно ответила;

— Думаю, да.

Герцогиня фыркнула.

— Я могла бы догадаться, узнав сегодня утром о его пребывании здесь. Будь осторожна с иностранцами, детка. Им нельзя доверять, а когда речь заходит о выборе мужа, то нет никого лучше англичанина. Поверь мне на слово.

— Я буду помнить все ваши советы, сударыня, — пообещала Кармела.

Герцогиня поглядела вдаль, туда, где граф разговаривал с гостями.

— Селвин слишком долгое время провел за границей, — сказала она, словно беседуя сама с собой. — Он обомнется и обвыкнется через год-другой, на это вся надежда.

Кармелу так позабавила речь герцогини, что она едва не рассмеялась.

Как раз в этот момент какая-то дама прервала их беседу:

—  — Я живу всего в четырех милях отсюда, и позволь пригласить тебя, Фелисити, заглянуть к нам на ленч в следующее воскресенье. Мне бы очень, очень хотелось представить тебе моих сыновей. И хотя матерям не пристало расхваливать своих детей, они оба чрезвычайно приятны в общении.

К тому же совсем неплохо, когда кузены с кузинами поддерживают дружеские отношения.

— О дружбе тут речь не идет. Ты просто надеешься женить одного из них на Фелисити. Правда, тогда все ее деньги уйдут на оплату карточных счетов, — раздраженно вмешалась герцогиня.

— Ну Зачем же вы так зло говорите, Луиза? — жалобным тоном спросила оскорбленная мать.

— Я всегда прямолинейна, вы это знаете, — ответила герцогиня, — и именно поэтому Фелисити следует слушать меня, а не желающих всучить ей неходовой товар. А теперь мне пора ехать.

Герцогиня ушла прощаться с графом, и мать двоих сыновей снова повернулась к Кармеле:

— Не слушайте кузину Луизу. Мы все ее уважаем, но временами она просто невыносима. Обещайте принять мое приглашение.

— Я переговорю с его светлостью, — ответила Кармела. — Как вы понимаете, мне придется получить его разрешение.

— Ну, конечно. Но хотя Селвин самым серьезным образом принимает на себя обязанности главы нашей семьи, все-таки он еще слишком, слишком молод для опекуна молоденькой девочки.

— Полагаю, я вправе сам решать подобные вопросы, — вмешался в разговор граф.

Обе собеседницы вздрогнули от неожиданности, ни одна из них не слышала, как он подошел.

— Я не имела никакого желания оскорбить вас! — поспешила оправдаться дама. — Я лишь размышляла над тем, насколько веселее было бы Фелисити, живи она в моей семье.

Граф не ответил, но Кармела по вспыхнувшим гневом его глазам поняла, что он не менее ее самой поражен шквалом гостеприимных предложений, вызванных скорее наследством Фелисити, чем ее приездом.

Когда наконец последний из собравшихся Гэйлов отвесил прощальный поклон, граф воскликнул:

— Надеюсь, вы в полной мере получили наслаждение от этого проявления вопиющего лицемерия!

Кармела рассмеялась.

— Интересно, — продолжил он, — были бы они столь же любезны, не окажись у вас ни гроша в кармане.

Кармела и сама размышляла над тем же, но ей захотелось поспорить с ним:

— Возможно, они действительно искренне желали добра.

— Люди всегда добры к богатым.

— Весьма желчное высказывание с вашей стороны! — дерзко заметила Кармела. — Это может быть справедливо применительно к некоторым людям, но не ко всем же.

— Ко всем, когда речь идет о ваших родственниках. Я вынужден просить вас все сказанное ими в ваш адрес воспринимать с хорошей «ложкой дегтя»!

— Но это также относится и к вам лично, — не преминула отметить Кармела.

— Мне следовало ждать от вас подобной реакции, — ответил он, — но, предлагая вам выйти замуж за принца Фредерика, я искренне убежден, что для женщины нет более выгодной или более привлекательной партии.

Он говорил с подкупающей искренностью, и Кармела чувствовала — он не обманывает.

Однако, желая немного подразнить графа, она сказала;

— Что ж, по крайней мере, у меня окажется весьма богатый и разнообразный выбор! Догадываюсь, что у всех моих родственниц есть на примете достойный претендент на мою руку — и, не без этого, на мой карман!

— Ну а теперь, кто из нас циничен? — съязвил граф. — Так или иначе, хотел бы напомнить, вам необходимо получить мое одобрение до того, как вы соберетесь выйти замуж за любого из них.

— Не хотите ли вы сказать, будто намерены отстранить от участия в конкурентной борьбе всю свою родню? — поинтересовалась Кармела. — Мне кажется, они не одобрят вашего поведения, поскольку сами-то вы поставили на другую лошадь.

Граф искренне и от души расхохотался.

— Вы продолжаете удивлять меня, Фелисити! — признался он. — Я уверен, большинство женщин не могли бы относиться к своему замужеству столь легкомысленно.

— Вы предпочли бы видеть меня потупившей глазки, в полнейшем замешательстве, не в силах оторвать взгляд от пола? — спросила Кармела. — Не стану спорить, нечто подобное я испытала, когда вы впервые упомянули о моем замужестве, но теперь, когда это, похоже, становится основной темой в беседах с кем бы то ни было, мне все труднее вспыхивать от смущения.

Граф задумался. Потом сказал:

— У меня создается впечатление, Фелисити, словно вы не отдаете себе отчета в важности ситуации, и мне хотелось бы, чтобы вы со всей серьезностью отнеслись к моим словам.

Немного помолчав, он продолжил:

— Мне трудно сформулировать свои мысли. Как я уже сказал, я крайне несведущ в том, что касается юных девушек, но… но есть нечто такое, совершенно определенно, — даю руку на отсечение! — вы меня дурачите.

Несомненно, он оказался более проницателен, чем ожидала Кармела.

Он не мог выразить свои ощущения словами, но внутренний голос подсказывал: она не была напугана тем, что ее поведут под венец невестой принца, и что, пусть пока неизвестно каким образом, она, в конечном счете, сумеет избежать этой свадьбы.

Вероятно, граф впервые оказался озадачен поведением того, кто пребывал под его руководством.

Именно богатый опыт управления совершенно разными людьми, представителями всех слоев и сословий, подсказывал ему: она не такая, какой должна быть. Но он не мог найти никакого логического объяснения этому.

Кармела сочла дальнейшие рассуждения о ее поведении слишком опасными, поэтому сказала:

— Я отказываюсь думать об этом сейчас, и, если вы помните, мы собирались во второй половине дня проверить, сможем ли поймать хоть какую-нибудь рыбу в озере, как когда-то у вас получалось в юности.

— Я не забыл, но решил, что вы забыли, — ответил граф.

— Теперь-то вы ловите на живца немного иным способом, — хитро улыбнулась ему Кармела. — А что мы, собственно, ждем?

Граф засмеялся, они вышли через парадную дверь на лужайку и пошли к озеру.

Позже, когда Кармела укладывалась спать, она вспомнила, что, наверное, никогда раньше у нее не бывало таких великолепных вечеров.

Они спокойно беседовали с графом, без его неизменной чересчур вежливой и учтивой манеры общения в обществе, обсудили множество различных тем — во всем было столько очарования, что едва ли можно передать эти ощущения словами.

Прекрасный вечер подарил ей такую радость, какой она не ведала с тех пор, как умер ее отец. Частенько они с отцом часами засиживались в столовой, покончив со своим скудным ужином, просто потому, что им легче было говорить, по выражению отца, «упершись локтями в стол и подперев руками подбородок», чем сидя в гостиной.

Оставаясь дома, в воображении они путешествовали по всему миру, по странам и континентам. Они обсуждали жизнь разных народов, вопросы религии и философии. Для Кармелы открывались новые горизонты или, как иногда говорил ее отец, она «штурмовала высоты познания», которых до этого не знала.

Разговор с графом напомнил ей вечерние беседы с отцом. Вернувшись с прогулки, граф заметил:

— Вы прекрасно образованы. Я представлял вас совершенно другой.

— Неловкой и глуповатой, думаю, вы это хотели сказать, — улыбнулась Кармела.

— Теперь я должен не только изменить свое мнение о вас, но и заняться самообучением, развивать собственный интеллект, — заключил граф.

— Ваше признание достойно исповеди, и мне искренне жаль, что я не могу пришпилить его подобно цветку в свой гербарий, — поддразнила его Кармела.

Они рассмеялись, затем разговорились снова, и беседовали до тех пор, пока Кармела не заметила, что пора ложиться спать.

— Вы говорили, мы завтра рано утром отправляемся на конную прогулку? — уточнила она.

— Мне кажется, хорошо бы добраться до дальней границы поместья, — предложил он, — но на это уйдет несколько часов, и если вы сможете ограничиться хлебом и сыром в придорожной гостинице, мы бы предприняли подобную экспедицию.

— С удовольствием, я обожаю хлеб с сыром.

— Отлично, — обрадовался граф. — Значит, решено, я прикажу подать завтрак к восьми часам, если вы спуститесь вниз к этому времени.

— Я не опоздаю, — пообещала Кармела. — Доброй ночи, кузен Селвин, мне понравился наш сегодняшний вечер.

— Мне тоже.

Она присела в реверансе, и граф нежно взял ее руку.

— Доброй ночи; Фелисити. И, пожалуйста, продолжайте удивлять меня. Возможно, признаюсь, даже ослеплять, доставляя мне этим огромное удовольствие.

Его слова прозвучали очень серьезно. Затем он поднес ее руку к губам и поцеловал.

Кармела не ожидала ничего подобного. Прикосновение его губ вызвало у нее странное ощущение, которого она никогда не знала прежде.

На мгновение она затихла, вопросительно глядя на графа.

Затем от застенчивости отдернула руку и поспешно выбежала из комнаты. Не оглядываясь, девушка миновала холл и буквально взлетела по лестнице.

Казалось, он смотрит вслед, но она решила, что, вероятно, вес это выдумки.

В спальне горничная помогла ей раздеться, но стоило только улечься в кровать, Кармела невольно начала размышлять о графе, гадая, почему он вдруг поцеловал ее руку.

Такой галантности она могла бы ждать от принца, но никак не от графа. Хотя, казалось, все произошло как-то само собой, естественно. Конечно, изысканные манеры графа, высокого, атлетически сложенного мужчины, не могли показаться неуклюжими или неловкими ни при каких обстоятельствах.

Она мысленно перебирала в памяти то, о чем они разговаривали с графом, и невольно вспомнила типичных персонажей пьес эпохи Возрождения, которые она иногда вечерами читала отцу вслух.

«Его остроумие и богатые познания заставляют меня всегда быть начеку, чтобы не попасть впросак», — подумала Кармела.

Она стала придумывать, о чем бы таком поговорить с ним завтра, чтобы проявить небывалую изобретательность и тонкость ума.

Она уже почти засыпала, когда услышала, как открывается дверь ее спальни.

В комнате появился свет, исходящий от свечи, которую держала чья-то рука.

— Что, что случилось? — спросила она.

Когда фигура приблизилось к кровати, она узнала молоденькую служанку, иногда помогавшую горничной, которая прислуживала ей.

— Что случилось, Сьюзи? — спросила она снова.

— Мне жаль будить вас, ваша светлостью — ответила Сьюзи, — но его светлость спрашивает, не могли бы вы спуститься вниз. Произошел несчастный случай, и он просит вас помочь.

— Несчастный случай, — взволнованно повторила за ней Кармела, уже сидя на кровати. — Что, произошло?

— Я думаю, одна из собак, сударыня. Его светлость приказал мне привести вас.

Кармела поднялась с постели.

Она вспомнила, что какие-то собаки жили в конюшне, правда, им не позволяли входить в дом.

— Мне нужны мои собственные собаки, которые будут всегда со мной, — как-то сказал ей граф, — но сейчас полно важных дел, которыми необходимо заняться, потом я смогу подумать и о собаках.

Однако она видела, как всякий раз, направляясь к конюшням, он ласкал собак, живущих в конурах неподалеку, они же радовались его приходу и всегда играли с ним. Возможно, какая-нибудь из них пострадала.

Надев мягкие шлепанцы, она оглянулась в поисках халата. Обычно она носила очень тонкий пеньюар, подвязывавшийся пояском, но Сьюзи подошла к платяному шкафу и достала оттуда тяжелый халат из плотного атласа с подкладкой, который более подходил для зимы и был слишком теплым. Но пока Сьюзи помогала ей одеваться, Кармела подумала, что на улице так будет и лучше, и скромнее.

Застегиваясь спереди на крохотные жемчужные пуговицы, которые шли до самого подола, она знала, сколько ни запахивай и ни застегивай это ночное одеяние, кое-кто из «родственников Гэйлов», сегодня утром знакомившихся с ней, узнав, в каком виде она спускалась ночью вниз, пришел бы в ужас.

Но ее мало волновали их чувства. Главное, граф Селвин нуждался в ее помощи, и следовало спешить.

— У его светлости есть бинты? — спросила она.

— Да, госпожа, — ответила служанка. — У него все есть, но он просит вас о помощи.

Кармела поспешно откинула со лба волосы:

— Я готова!

— Я покажу вам дорогу, ваша светлость.

Приподняв повыше свечу, Сьюзи вышла в коридор.

Кармела закрыла дверь и быстро двинулась по коридору, который вел к парадной лестнице, но девушки не спустились по ней, а направились в западное крыло дома.

Там они подошли к узкой лестнице, по которой и стали спускаться.

По правде говоря, Сьюзи бежала настолько быстро, что теперь, оказавшись вдали от света свечей главной части здания, Кармела испугалась остаться одна в темноте.

Они вышли в плохо освещенный коридор, который, скорее всего, находился уже в той части дома, где жили слуги, но Сьюзи продолжала идти, не оглядываясь.

Кармела решила, что они идут к конюшням, где граф ждет их с раненой собакой. Внезапно Сьюзи остановилась и повернула в боковой проход, который выходил, как могла разглядеть Кармела, к наружной двери.

Теперь ей хотелось скорее добраться до графа и выяснить точно, что же случилось.

Сьюзи открыла незапертую дверь и шагнула в темноту.

Кармела последовала за нею. Но в тот самый миг, когда она вышла в ночь, внезапно ей на голову что-то набросили.

Она вскрикнула от ужаса, но ее голос заглушила толстая ткань.

Одновременно чьи-то грубые руки подхватили ее.

— Что… происходит? Опустите меня… поставьте меня на землю! — тщетно взывала она.

Ее голос был совершенно не слышен. Чужие руки сжимали настолько сильно, что Кармеле невозможно было даже пошевелиться.

Затем ее грубо швырнули, как она поняла, в карету, и едва она оказалась внутри, лошади тронулись с места, слышен был лишь звук вращающихся колес.

Наконец весь ужас происходящего дошел до ее сознания. Кармела поняла: ее похитили.

Глава 6

Карета то подпрыгивала на кочках, то мягко двигалась по траве, не разбирая дороги. Кармела невольно задавалась вопросами, где находится и кто ее похитил.

Даже через ткань, которая укрывала ее до колен, она ощущала присутствие в карете незнакомца.

Он отпустил ее, как только затолкнул внутрь кареты, но от того, что он был так близко, ей хотелось кричать от страха и звать на помощь.

Однако девушка понимала тщетность подобных усилий.

Во-первых, ее никто не услышит, а во-вторых, ей с трудом приходилось даже дышать. Воздух почти не проникал сквозь толстую материю, в которую ее замотали.

Ей казалось, похитители накинули на нее войлок, материал легко скручивался и обволакивал тело, но на ощупь был неприятно грубым.

Ее не сильно беспокоили неудобства, но очень волновало дальнейшее. Вопрос, зачем ее похитили, не давал ей покоя.

Впрочем, повод для похищения определить было не трудно.

Теперь, когда размеры состояния Фелисити стали известны всем Гэйлам, сплетни разнеслись по всей округе, и не только представители благородного сословия, но и их слуги Знали все. Было вполне очевидно, кто-то решил получить за нее выкуп, и ей оставалось только надеяться на расторопность графа и его согласие заплатить.

Тут она сообразила, что в этом случае ей будет не по силам возместить сумму выкупа, разве только Фелисити сможет дать деньги.

Тот факт, что сама она не имела ни гроша, лишь усложнял дело. Она не знала, как поступила бы Фелисити в сложившейся ситуации, если бы была похищена именно она, как и надеялись злоумышленники.

«Единственное, что мне не следует делать, — рассуждала про себя Кармела, — так это оказывать им сопротивление», Девушка читала рассказы об истязаниях похищенных, когда те отказывались признаться, где спрятаны сокровища. Насчет себя Кармела не сомневалась, что по натуре она вовсе не герой!

Она струсит и не посмеет пойти против воли похитителей под угрозой расправы.

Тут ей пришло в голову: а вдруг граф поступит иначе, совсем не так, как она предполагает.

Ее похищение приведет его в бешенство, несомненно, но он не сможет вынести позора и унижения, выплачивая выкуп за нее, вместо того чтобы арестовать преступников.

Предположим, он откажется платить?!

Она почувствовала, как от страха дрожь пробежала по всему телу. Из-за его нежелания платить, скорее всего, поплатится именно она.

Кармела вспоминала ужасные истории о том, как в подобных ситуациях жертву калечили, лишь бы принудить родственников выплатить требуемую сумму.

Сначала графу послали бы палец Кармелы, затем ухо, и наконец нос, а он так и продолжал бы отказываться выплатить выкуп.

Эта мысль безумно испугала Кармелу, она решила — лучше ей не думать о подобных вещах. Лишь где-то в глубине души она верила, что будет стремиться выжить любыми способами и постарается сохранить способность думать.

Карета продолжала свой путь. Девушка легко могла шевелить руками под тем саваном, который на нее набросили похитители, но она боялась даже попытаться скинуть его. Вдруг человек, сидевший рядом с ней, снова применит силу.

Она почувствовала, как одна нога замерзает, видимо, она потеряла шлепанец, когда ее тащили от порога дома в карету.

Она стала осторожно и очень медленно, чтобы не привлечь внимание, тереть ступню о другую ногу, затем, внимательно прислушавшись, различила тяжелое дыхание мужчины.

Один раз он закашлялся и беспокойно зашевелился. Когда карету качнуло на ухабах, он ткнулся в нее плечом, от этого прикосновения девушка вся вжалась в угол, насколько только смогла.

Теперь лошади двигались очень медленно, вероятно, дорога под колесами кареты стала совсем неровной.

Кармела в ужасе представила, какой длинный путь они уже проделали, и в отчаянии подумала, что, даже если бы граф и стал искать, он никогда не сумел бы найти ее.

Лошади остановились. Незнакомец открыл дверь кареты, и впервые она услышала его голос.

— Ты разве не можешь подобраться ближе, Артур?

Голос явно не принадлежал человеку воспитанному и хорошо образованному, но он оказался не так груб, как можно было ожидать.

Затем она услышала ответ:

— Нет, мы тогда застрянем среди деревьев.

— Ладно, — сказал первый. — Привяжи лошадей и принеси фонарь.

«Похоже, мы находимся в лесу», — подумала Кармела, Человек вышел из кареты со своей стороны, и наступила тишина.

Затем он открыл дверцу с другой стороны и подхватил девушку на руки.

Ей снова захотелось крикнуть, но она сумела заставить себя молчать.

Мужчина оказался крупным и сильным. Ему, видимо, не стоило никаких усилий нести ее, одной рукой держа чуть выше талии, а другой подхватив под коленями. Теперь она могла слышать сухой хруст сучьев у него под ногами и чувствовала, как он бесконечно петляет между деревьев. Они прошли какое-то расстояние и остановились.

— Открой дверь, — приказал тот, кто ее нес.

— Осторожнее, побереги голову, — предупредил другой.

Он прошел еще несколько шагов, затем Кармелу усадили на что-то жесткое.

Чтобы не упасть, она уперлась руками и коснулась не досок, а обычной земли, сухой и твердой, словно ее долго трамбовали.

Она слышала, как те двое, притащившие ее сюда, двигались где-то поблизости. Кармела, опасаясь, чтобы они случайно не наступили на нее, подтянула ноги под себя. Особенно она берегла ногу, с которой слетел шлепанец.

Внезапно кто-то содрал с нее тряпку, в которую она была закутана, и отбросил ее куда-то в угол. От неожиданности она вздрогнула, но теперь она хотя бы могла видеть.

Она разглядела лица мужчин, внимательно осматривавших ее в свете фонаря.

Тот, что постарше — мужчина средних лет — совсем не походил на облик, нарисованный воображением Кармелы.

Перед девушкой стоял вовсе не грубый бродяга, и даже не неотесанный поденщик.

Второй мужчина казался моложе первого, с узким бледным лицом, на его длинном носу повисли очки.

Ни один из них не проронил ни слова, и, глубоко вздохнув, Кармела спросила:

— Кто вы… и почему вы… принесли меня… сюда?

«Дурацкий вопрос», — подумала она, но осталась довольна тем, что ее голос не дрожал, хотя прозвучал не слишком громко, ей еще было трудно ровно дышать.

Старший из мужчин неприятно усмехнулся.

— Могу сказать, почему мы притащили вас сюда, леди Фелисити, — ответил он. — Мы хотим денег, и мы хотим их быстро!

— Его светлость… мой опекун… не знаю… дает ли он их… вам.

Мужчина засмеялся..

— Неужели вы полагаете, мы собираемся спрашивать его об этом?

Он посмотрел на человека в очках:

— Давай, Артур, объясни, что от нее требуется.

Кармела увидела, как второй мужчина, стоявший у большого грубо сколоченного деревянного ящика, достал из карманов какие-то бумаги и разложил их около фонаря.

— Вам, ваша светлость, предстоит немного потрудиться, — сказал он каким-то визгливым, срывающимся голосом. — Извольте подписать вот этот чек, который я выписал от вашего имени, а также письмо, его я тоже написал от вашего имени.

Кармела молчала, и после паузы другой мужчина произнес:

— Мы ничего не требуем лишнего, нам нужно то, что принадлежит нам по праву.

— Что вы хотите этим сказать? — недоумевала Кармела, ей показалось, будто эти двое ожидают от нее какой-либо реакции.

— Ваш опекун, как вы его называете, выкинул меня на улицу без единого пенни после стольких лет усердной работы, да и Лэйн вот оказался в таком же положении.

Теперь Кармеле стало ясно, кто эти люди. Один из них был управляющим поместья, другой счетоводом. Это на них гневался граф, когда узнал, что они разворовывали имение, и один из них, Мэтью, сжег дотла свой дом перед отъездом.

Кармела решила было пытаться противостоять им, сказать, что им крупно повезло, раз их не посадили в тюрьму или не повесили.

Но затем она поняла, насколько глупо разговаривать с ними. Что бы она ни заявила, это не изменит их намерений получить деньги.

Она также понимала, что не имеет смысла признаваться в своей нищете, они только рассмеются в ответ и ничему не поверят.

Они, казалось, ожидали услышать от Кармелы хоть какие-то слова, и, выждав паузу, она произнесла:

— Когда я подпишу чек, о котором вы говорите… как вы намерены… поступить… со мной?

На последних словах ее голос дрогнул, и она высоко вскинула подбородок, словно доказывая, что не боится вовсе.

Мэтью противно усмехнулся.

— Полагаю, вас рано или поздно разыщут, — сказал он, — а коли вы проголодаетесь немного в ожидании своего спасителя, вы сразу вспомните о том, как ваш хорошенький, добренький опекун заставил голодать нас.

— Но вы же понимаете, если вас поймают за получение денег… путем вымогательства… — заговорила Кармела, — это только усугубит вашу вину, и… наказание будет очень… серьезным?

— Нас не поймают, — заверил Мэтью. — Мы уезжаем из Англии, не так ли, Артур? Но вы могли бы попросить его светлость, если он считает себя великодушным, позаботиться о наших семьях от нашего имени.

На лице его возникла самодовольная ухмылка:

— Там, куда мы едем, полно женщин!

— Ты слишком много болтаешь, — оборвал его Лэйн. — Займись делом, давай заканчивать со всем этим.

Кармеле даже показалось, что Мэтью выпил «для храбрости».

Когда он приблизился к ней, чтобы помочь подняться на ноги, она почувствовала неприятный запах спиртного и поняла, что была права.

Ощутив его прикосновение к своей руке, она с отвращением встряхнула ею и с достоинством направилась к деревянному ящику, но это было трудно сделать в одном шлепанце, когда земляной пол обдавал холодом ее необутую ногу.

Подойдя к ящику, она увидела позади него пень, который можно было использовать вместо стула.

Как только Кармела присела, Лэйн достал из маленького кожаного мешочка чернильницу, которую сразу же открыл, и два остро оточенных пера.

Он выложил все перед нею, и девушка увидела письмо, написанное каллиграфическим почерком клерка. Она взяла его в руки и прочитала:

Банку Коутс.

Господа, будьте любезны обменять на деньги приложенный чек на сумму 10000 фунтов стерлингов, по предъявлении последнего господином Ф. Дж. Мэтью. Искренне Ваша

Кармела разглядела в верхней части письма тиснение с короной графа поверх слов «Гэйлстон Парк»и догадалась, что Лэйн украл бумагу перед своим бегством.

Оба злоумышленника внимательно наблюдали, как, прочитав письмо, она положила его на ящик со словами:

— Неужели вы надеетесь, что банк спокойно, без всяких сомнений выдаст вам наличными такую огромную сумму?!

— А почему бы и нет? — хладнокровно отреагировал Лэйн. — Ваша жизнь, сударыня, стоит намного больше, но мы благоразумно и здраво рассудили не рисковать и предъявить документы на сумму, которая ни у кого не вызовет сомнения.

— Что до меня, — влез в разговор Мэтью, — я считаю, нам следовало бы получить гораздо больше. Давай, пиши двадцать тысяч, Артур. Нам ведь нужны деньги.

Лэйн отрицательно покачал головой.

— Нет! Им покажется странным, зачем этой юной леди столько денег наличными. Они и так-то могут задуматься.

— Но ты говорил, десять тысяч — безопасно! — рассердился Мэтью.

— Все может быть опасно! — отрезал Лэйн. — Но я подумал, они учтут размеры состояния и решат, что ее светлость собирается приобрести какое-нибудь украшение, поэтому обналичивает столь крупную сумму.

— Если ты ошибся, я убью тебя! — прорычал Мэтью. — Ну хватит, давай скорее!

Лэйн посмотрел на Кармелу и указал пальцем на конец страницы.

— Поставьте здесь свое имя, ваша светлость.

Кармела задумалась, стоит ли ей аккуратно подделать подпись Фелисити или подписаться так, чтобы в банке сразу же заподозрили неладное. Сначала эта мысль показалась ей великолепной. Тогда эти двое сполна ответят за свои дела.

Но потом она решила не делать этого. При первых же признаках опасности Мэтью и Лэйн скроются, а пока из банка сообщат о случившемся, может пройти уйма времени, И ей придется сидеть взаперти в этой хижине, построенной дровосеками. И пока граф сумеет отыскать ее, она пробудет в темнице не один день, а то и не одну неделю, без единого шанса на спасение.

Выходит, ей самой следует позаботиться о себе, и для этого попытаться вступить в сделку с похитителями.

Не трогая перо, она спокойно спросила:

— Если я подпишу документы, а вы получите свои деньги, вернетесь ли вы сюда освободить меня?

Чуть было не выпалив, что его мало волнует, сгниет ли она здесь, Мэтью колебался.

Затем коварно усмехнулся и ответил:

— Конечно, ваша светлость! Вы с нами — честно, и мы с вами — честно, разве можно иначе?

Он лгал, и Кармела поняла, что у них и в мыслях не было возвращаться и выпускать ее. Как только они получат деньги, их и след простынет, «Я подпишусь за Фелисити своим собственным почерком», — решила Кармела.

Но тут Лэйн, словно прочитав ее мысли, пригрозил:

— Если вы задумали нас перехитрить, вам придется пожалеть об этом, ваша светлость!

— Как это — перехитрить нас? Объясни-ка мне, что она может сделать, — засуетился Мэтью.

— Она может подписаться так, чтобы в банке не оплатили ее чек, — пояснил Лэйн, — мне кажется, именно это она и задумала.

— Только попробуй! — словно дикий зверь, в ярости прорычал Мэтью. — Только попробуй, и я тебе все лицо изуродую! Хватит с меня графа, чтобы я еще от тебя что-то терпел!

Сердце у Кармелы сжалось от ужаса, и она нерешительно пробормотала:

— Но я подпишу все правильно.

— Так-то лучше! — угрожающе произнес Мэтью и повернулся к Лэйну. — Ты-то знаешь ее подпись?

— Откуда мне знать?

— Тогда нам придется поверить ей.

— Придется, — согласился Лэйн. — Ты ведь не забыл, что обещал вернуться освободить ее, как только мы получим деньги в банке.

Он произносил слова с расстановкой, явно намекая Мэтью, интонацией давая понять тому, что это единственный выход для них. Только в этом случае мошенники могли быть уверены в правильности ее подписи. Но Мэтью, поглупевший от спиртного, не понимал его.

— Я не вернусь к этой… тьфу ее… — он едва успел сдержать слова, готовые сорваться с его губ, и наконец разобрался в знаках, которые, подавал ему Лэйн из-за спины Кармелы.

— Хорошо, — сказал он. — Пусть будет по-вашему. Мы вернемся.

Слегка вздохнув, Кармела подумала, что все это бессмысленно. Они и не собирались возвращаться. Но она все равно боялась обмануть их. Они могли силой рассчитаться с ней, Без лишних слов она опустила кончик пера в чернильницу и медленно, осторожно стала выводить буквы, расписываясь в письме вместо подруги. Лэйн положил перед ней чек на имя Фелисити. На чеке было указано название другого банка, тщательно перечеркнутое, а вместо него аккуратно вписано: «Коутс и Компания».

Глядя на сумму, она невольно прикинула, сколько бы это значило для ее семьи. Им приходилось частенько экономить, перебиваясь несколькими фунтами в месяц, когда отцу не удавалось продать ни одну картину.

Но потом она решила, что потеря этой казавшейся ей огромной суммы не сильно скажется на состоянии Фелисити, в случае если Мэтью и Лэйн сумеют скрыться с полученными деньгами.

Она молча поставила на чеке имя Фелисити. Мэтью и Лэйн наблюдали за каждым ее движением. Когда Лэйн принялся посыпать не просохшие еще чернила песком, Мэтью заторопил его:

— Ну, давай, посмотрим, как быстро лошади, которых ты нанял, смогут домчать нас до Лондона.

— Мы будем там до открытия банков, — заверил Лэйн.

Он положил чек и письмо в карман, тщательно завернул крышку чернильницы и аккуратно уложил ее вместе с перьями обратно в мешочек.

— Надеюсь, вам будет тут удобно, ваша светлость, — произнес Мэтью язвительно. — А пока подумайте над старой пословицей: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним!»

С этими словами он направился к двери, пригибая голову, чтобы не удариться о притолоку. За ним засеменил Лэйн, освещая путь фонарем.

— Пожалуйста, не оставляйте меня здесь одну! — крикнула им вдогонку Кармела.

Но они уже были за порогом, и единственным ответом на ее слова был скрип закрывающейся двери, которую они с силой захлопнули.

Она услышала, как щелкнула задвижка, и поняла, что ее заперли, и дверь можно открыть только снаружи.

Девушка осталась в полной темноте. Окон в хижине не оказалось, иначе она видела бы отблеск фонаря, пока ее похитители пробирались сквозь деревья.

Она все еще сидела перед ящиком на обрубке полена, как на стуле.

Она сложила руки и попробовала посчитать, сколько времени уйдет на ее поиски, и когда у нее появится хотя бы слабый шанс на спасение.

Теперь она чувствовала, как ее пробивает дрожь, но уже не столько от страха, сколько от холода, а необутая нога немеет.

«Я должна собраться с мыслями, — велела себе Кармела, — и подождать, пока рассветет, тогда я смогу что-нибудь придумать, если вообще существует какая-нибудь возможность выбраться отсюда».

Что-то ей подсказывало всю тщетность подобных попыток.

Она видела раньше эти хижины лесорубов для хранения пил и топоров, в которых можно было переждать непогоду, когда на улице становилось слишком сыро для работы.

Она знала: обычно эти хижины сооружались из стволов деревьев, расщепленных вдоль и вкопанных глубоко в землю. Крышу, как правило, делали из тех же стволов, только накрывали их еще чем-нибудь, чтобы они не протекали в ДОЖДЬ.

Пилы, топоры — все стоило слишком дорого, и ни один лесоруб не желал потерять свои инструменты, поэтому хижины строились крепкими и были недоступны ворам.

«Возможно, меня найдут, но слишком поздно, — мрачно думала Кармела. — Я умру от голода, и от меня останутся одни кости».

Но потом она стала отгонять от себя безрадостные мысли.

Ей не приходилось сомневаться в небесном заступничестве, ведь Бог обязательно должен был услышать ее молитвы.

Она и правда испытывала страх, но решила, что будет разумнее сесть на землю, прижаться спиной к стене, и тогда, может статься, вскоре удастся задремать.

Она обошла всю хижину и присела в углу, как можно лучше прикрыв ноги своим халатом.

Мысленно она поблагодарила Сьюзи, ведь горничная подобрала ей халат потеплее, но тут же сообразила, что служанка совершенно очевидно помогала Мэтью и Лэйну.

— Как это расстроит и разгневает графа, — подумала она, — еще один человек в сговоре против него! И кто?

Сьюзи — служанка в господском доме.

Ей стало жалко Селвина Гэйла, и она с тоской вспомнила, что тоже обманывала его, лгала ему прямо в лицо.

И все-таки ей хотелось верить, что, как только он узнает о ее исчезновении, он приложит все свои силы и возможности и разыщет ее.

Самое раннее, это должно случиться в восемь часов утра, когда она не выйдет к завтраку, как они договаривались.

Именно тогда он обо всем узнает. Он едва ли подумает о побеге, ведь она не взяла с собой ничего из одежды, кроме; своего халата. Горничная обязательно ему об этом скажет.

«Он найдет меня… Он будет искать… и найдет меня!»— успокаивала себя Кармела.

Она знала, на это уйдет немало времени, но чувствовала, что так будет. И, словно пламя очага, эта мысль согрела ей душу, и она воспрянула духом. Она прижалась к стене, прислушалась и сквозь стены едва различила звуки леса, доносившиеся извне.

Далеко-далеко послышалось тявканье лисицы, где-то бухала сова, и Кармеле показалось, что она слышит, как стремительно пробежали мимо хижины чьи-то крошечные лапки.

Там, вне стен хижины, она не стала бы так бояться, в этом она не сомневалась.

Лес так часто становился участником сказок, которые рассказывал отец, когда она была еще совсем маленькой.

Ей очень хотелось, чтобы старички-лесовики, живущие где-то под землей в корнях деревьев, пробрались сейчас через пол хижины и помогли ей, или волшебные птицы отправились к графу, разбудили бы его и прощебетали о приключившейся беде.

Но она не могла послать к нему птиц, поэтому стала мысленно призывать его на помощь. Ее послания улетали на призрачных крыльях над лесом к далекому дому.

— Помогите мне! Помогите мне! — стонала она.

Граф, конечно, мог бы услышать мольбы попавшей в беду, но все-таки их мало что объединяло, они не были духовно близки друг другу, чтобы он сразу откликнулся на ее призывы. Она чувствовала это.

Затем она вспомнила, как он поцеловал ее руку, когда они желали друг другу спокойной ночи. Она все еще ощущала прикосновение его губ, теплых, мягких, ласковых.

— Помогите мне! Помогите мне!

И Кармеле опять почудилось, что зов о помощи полетел, словно на крыльях, уносясь из темницы, куда ее заточили, к единственному на свете человеку, который мог спасти ее.

Душа и тело тосковали по нему, и словно вспышка молнии, ее осенило, — она полюбила этого человека всем сердцем.

Граф проснулся, ожидая чего-то необыкновенно приятного впереди.

Селвин вспомнил о планах отправиться с Фелисити в дальнюю поездку верхом. Конечно, благодаря этой поездке он, несомненно, узнает много нового о своем поместье. Но главное, она доставит им с кузиной огромное удовольствие.

Он потянулся в постели, зевнул и вдруг вспомнил, что просыпался ночью от тревожного чувства, хотя так и не смог понять, в чем же, собственно, было дело.

Он пролежал с открытыми глазами достаточно долго, размышляя о Фелисити, ее привлекательности и неожиданно ярком уме и образованности.

«С ней никогда не надоедает разговаривать, — думал он, — но мозги женщине все-таки ни к чему».

Если у него когда-нибудь родится сын, он бы очень хотел вырастить его умным и сильным. Но для дочери ум и образованность вряд ли будут иметь хоть какое-нибудь значение.

Впрочем, может, и стоит дать ей образование. И хотя многие наверняка не одобрят этого, оно поможет ей всегда оставаться для мужа загадкой.

«Принцу не надоест общество Фелисити», — решил он.

Но вслед за этой пришла и другая мысль:

«А как быть, если сам принц не сможет соперничать умом с моей кузиной? Полагаю, рано или поздно она будет управлять Хорнгелышейном, — сделал он неутешительный вывод, — и Фредерик не сможет ничего с этим поделать».

Он также признал, что сам обязательно бы возненавидел женщину, которая подмяла бы его под свой каблучок, будучи явно умнее его.

Тут он подумал, что его будущая жена, а женитьбой он непременно займется ради прямых наследников, в которых он нуждается, преспокойно может оказаться как умной, так и глупой.

Граф перебирал в памяти всех знакомых ему женщин, свои бурные, но короткие романы. Ему не удавалось припомнить ни одну, с которой можно было бы разговаривать на серьезные темы. Впрочем, о разговорах с ними ему вообще не приходилось думать. А вот с Фелисити все складывалось совсем иначе.

Сегодня, когда они остановятся на завтрак в придорожной гостинице, она обязательно развлечет его своей беседой и непременно станет поддразнивать его.

Как приятно, когда она поглядывает на него из-под чуть загнутых кверху, как у ребенка, ресниц. А в глазах появляется озорной блеск, который он уже научился распознавать.

— Проклятье! — выругался он. — Она слишком хороша для этого зеленого юнца Фредерика! Он очарован ее смазливым личиком и не может оценить гибкость и остроту ее исключительного ума.

Стоило ему подумать о Фелисити, ее образ явственно предстал перед ним, настолько явственно, словно она стояла подле кровати, разговаривая с ним.

Тогда он перевернулся на другой бок, заставляя себя думать о других вещах, и постараться уснуть снова.

Камердинер графа бесшумно вошел в комнату, чтобы поставить около кровати поднос, на котором стоял чайник с чаем и лежали тончайшие ломтики хлеба с маслом.

Он подошел к окну, отдернул занавески и впустил в комнату утреннее солнце.

— Отличный денек, Джарвис, — заметил граф.

— Да, ваша светлость. Простите, сударь, но миссис Хантли в волнении.

— Чем же она так взволнована? Что-нибудь произошло в доме? — поинтересовался граф, наливая себе чай.

— Она нигде не может найти ее светлость, сударь?

Граф не смог скрыть удивления.

— Что вы имеете в виду, говоря «она нигде не может найти ее светлость»?

— О, простите, ваша светлость, молодой госпожи нет в комнате. Она попросила разбудить ее рано утром, собиралась ехать кататься с вашей светлостью, но теперь ее нигде нет.

— Скорее всего, она встала пораньше и отправилась к конюшням, — предположил граф.

— Нет, ваша светлость, миссис Хантли тоже так подумала сначала, но ее светлость не одевалась. По сути, по словам миссис Хантли, в шкафу барышни недостает только теплого халата, который она ни разу и не одевала с тех пор, как приехала сюда.

— Звучит таинственно, — добродушно улыбнулся граф, — но полагаю, всему этому существует какое-то объяснение.

При этом он решил, что Фелисити поднялась на крышу полюбоваться рассветом или пошла в библиотеку, выбрать почитать какую-нибудь книгу.

Он всегда считал миссис Хантли слишком суетливой и часто взволнованной из-за всяких пустяков, и сегодняшний случай — отличное тому подтверждение.

Раздался стук в дверь, и Джарвис пошел открывать ее.

Он поговорил с кем-то за дверью и через минуту возвратился в комнату.

— Ну что там еще? — спросил граф, потягивая чай.

— Миссис Хантли попросила меня сообщить вашей светлости, что одна из черных горничных только что нашла вот это за дверью черного хода.

С этими словами Джарвис протянул графу светло-сиреневый шлепанец.

— Вы говорите, это нашли у двери черного хода? — уточнил граф.

— Да, ваша светлость, и мистер Ньюман говорит, он обнаружил следы колес кареты. Он клянется, их не было там вчера вечером, когда он возвращался в дом.

Граф поставил чашку и быстро поднялся. Он спешно оделся и вышел из комнаты, направляясь в спальню Кармелы.

Миссис Хантли, как он и ожидал, в отчаянии запричитала:

— Как я рада, что вы пришли, ваша светлость! С нашей барышней никогда не было никаких хлопот, ни разу, с тех пор как она приехала сюда. Я посылала горничных искать ее повсюду, и нет ни одной комнаты в доме, где бы мы не пытались ее найти.

— Ничего не понимаю! — воскликнул граф.

— И Сьюзи тоже исчезла, — продолжала миссис Хантли, — нет, не подумайте, будто я считаю, что она с ее светлостью, нет, Сьюзи ужасно безответственная девушка, я даже подумывала, как бы нам от нее избавиться поскорее.

— Сьюзи? — машинально переспросил граф, — Сьюзи Лэйн, ваша светлость.

Граф замер от неожиданности.

— Вы сказали: Сьюзи Лэйн?

— Да, да, сударь.

— Она имеет какое-то отношение к Артуру Лэйну, счетоводу поместья?

— Она его племянница, ваша светлость, — объясняла миссис Хантли. — Он попросил взять ее в дом, и, хотя она показала себя далеко не с самой лучшей стороны, я давала ей шанс за шансом и не чинила ей неприятности, если можно так сказать.

— И вы утверждаете, будто она сбежала? — переспросил Граф.

— Да, Эмили, которая спит с ней в одной комнате, сообщила мне, что та, должно быть, ушла из комнаты вчера ночью, когда Эмили уснула. Утром ее уже не было.

Граф не стал медлить. Он поспешил вниз и прошел к двери черного хода, чтобы лично осмотреть свежие следы от колес кареты, о которых сообщил Ньюман.

— Я не видел следов, ваша светлость. Как раз перед ужином я совершаю небольшой моцион, и…

— Да, да! — перебил его граф. — Вы точно уверены, что вечером никаких следов здесь не было?

— Уверен, сударь, я очень наблюдателен, и как ваша светлость может убедиться самостоятельно, в карету были впряжены две лошади.

Графу показали место, где нашли шлепанец Кармелы.

Он поручил лакею в срочном порядке собрать всех слуг: конюхов, садовников, лесничих и дровосеков.

Приблизительно через двадцать минут слуги, работавшие в поместье, собрались у парадного входа.

Граф рассказал об исчезновении барышни и попросил всех приступить к поискам, каждый на своем участке, так, чтобы ни один куст, или канава, или строение не остались неосмотренными.

— Ваша светлость полагает, что ее светлость могли похитить? — задал вопрос главный конюх.

— Не исключено, — ответил граф кратко. Он достаточно ясно представлял, в какие только рассуждения не пускалась вся родня об огромном состоянии Фелисити, и понимал, что все слуги уже были осведомлены об этом. Эта сногсшибательная новость распространилась по деревням подобно огненному смерчу.

«Гори они огнем, эти деньги! — думал он про себя. — Лишь бы Фелисити осталась цела!»

Раздав указания собравшимся, он вскочил в седло своего жеребца и сам тоже отправился на поиски девушки.

Он не мог оставаться в стороне. Чувства переполняли его. Никогда раньше он не испытывал ничего подобного.

Искать! Искать и обязательно найти!

Внезапно ужас сковал его сердце. Что, если похитители опоили ее зельем, причинили боль, ранили, убили?!

Даже если они и не применяли силу, они могли обидеть, унизить ее. Он хорошо узнал, насколько чувствительна эта девушка.

— Я должен найти ее как можно скорее! — громко выкрикнул граф и погнал коня галопом.

Глава 7

Граф натянул поводья. Конь взмок под ним от быстрой езды, да и сам Селвин ощущал жар во всем теле.

Он оказался на границе своих владений и с отчаянием думал, что если Лэйн и Мэтью увезли Фелисити в другое графство, найти ее будет почти невозможно.

Он искал уже более четырех часов, и тоска по ней все возрастала и возрастала, переполняя его. Селвин Гэйл уже давно понял, как много она значила для него. Никогда раньше, ни к кому он не относился так, как к своей кузине.

Его охватило страстное желание найти и уничтожить тех, кто похитил ее. Одновременно он корил и винил себя за свое благодушие. Ему следовало отдать мошенников под суд за их преступления, как только он узнал, какие дела творятся в его поместье.

Он осмотрелся и понял, где находится. Вокруг шли вырубки леса под пашню.

Гэйла внезапно осенило, что впервые после вступления в права наследования он столкнулся с воровством Мэтью, поймав его на махинации с продажей древесины. Возможно, извращенный ум управляющего, ослепленного жаждой мщения, заставил привезти Фелисити сюда, полагая, что это будет последнее место, где ее станут искать.

Словно сами небеса подсказывали ему. Но теперь он уже сам разглядел след между деревьями и направил коня вперед.

Граф не надеялся найти Фелисити именно там. Но в отчаянии подумал, что это его последняя надежда отыскать ее.

Спустя несколько минут он увидел перед собой грубо сколоченную, но прочную деревянную хижину лесорубов.

Кармела поняла, что наступил рассвет, когда слабые лучики света стали проникать через узкие щели между бревнами, из которых была сделана хижина.

Голосили птицы, а она все сильнее чувствовала холод. Окоченевшее тело занемело, но сильнее холода ее сковывал страх.

Ей становилось все страшнее. Она хорошо сознавала: ее шансы на спасение крайне ничтожны.

Она не сомневалась, что лес, в котором ее запрятали, находится в той части имения, куда редко кто забредает. Ей надо смириться, что придется пробыть здесь очень долго, пока следопыты, если таковые вообще имеются, найдут ее.

Тут ей показалось, будто она различила какие-то странные звуки снаружи. Она тотчас же рванулась к двери, взывая о помощи:

— Помогите! Помогите!

В ответ она услышала удаляющийся шум, создаваемый каким-то зверем, пробирающимся через подлесок. Вероятно, это олень брел напролом, он-то и привлек ее внимание.

Кармеле стало стыдно за свою панику, и она возвратилась на место, где провела остаток ночи, стараясь успокоить частое биение сердца, вырывавшегося наружу, и восстановить дыхание.

— Мне страшно! — признавалась она себе. — Очень, очень страшно!«

Свет, пробивающийся сквозь маленькие щели в стенах, становился ярче, время шло, а для нее ничего не менялось.

Поскольку ей едва удалось уснуть этой ночью, Кармела начала дремать теперь от нервного истощения. Вдруг раздался звук задвижки, поднимаемой на двери, и она вся сжалась в тревоге, напуганная тем, что это вернулись Лэйн или Мэтью. Солнечный свет ворвался в дверной проем, и она увидела мужчину, высокого и широкоплечего. Когда его силуэт определился на фоне деревьев, она закричала от радости, которая, казалось, заполнила всю хижину музыкой, Граф стоял напротив, раскрыв ей свои объятия. Она уткнулась в него, бессвязно бормоча:

— Вы… нашли… меня! Вы… нашли меня! Я… молилась… об этом!.. Я… так боялась… что… умру… вы не найдете меня.

— Я нашел вас, — произнес граф голосом, изменившимся до неузнаваемости.

И когда слезы радости потекли по щекам Кармелы, — он приник к ней в продолжительном поцелуе.

Ошеломленная и смущенная одновременно, она в тот момент не могла ни о чем думать, кроме того, что он рядом.

Ощутив прикосновение его губ, она почувствовала, как все остальное исчезло и померкло вокруг. Граф спас ее, он крепко прижимал ее к себе. Она… она же… просто она любит его.

Его поцелуи становились все более требовательными, более настойчивыми, они возносили ее к солнцу, оставляя весь ужас позади. Не было больше страха, был только он, крепкие объятия его рук и жар его сердца.

Словно золотые лучи солнечного света просачивались по всему ее телу и наполняли теплом ее грудь, губы. Счастье и любовь царили вокруг, и он испытывал те же ощущения. Ее любовь достигла его сердца.

Селвин сжал ее в объятиях и стал поцелуями осушать слезы на ее щеках. Он целовал глаза, лоб и снова возвращался к губам. Кармела прижималась к нему с чувством упои — , тельного восторга, которое он пробудил в ней и которого она никогда не ведала прежде.

Ей казалось, они купаются в лучах солнца, их взаимное притяжение достигло наивысшей точки, и радость жизни переполняла ее, все было так упоительно, так замечательно!

Но тут Кармела не выдержала напряжения и, пробормотав нечто невразумительное, уткнулась лицом в шею графа. Но она была не в силах оторваться от него, словно все еще опасалась, что он исчезнет и она снова останется одна.

— Как же я мог потерять вас?! — внезапно охрипшим и немного дрожащим голосом проговорил граф.

— Я… боялась… вы… никогда не найдете… меня.

— Но вот я отыскал вас, и больше никогда не допущу, чтобы подобное повторилось.

Он осторожно приподнял ее лицо, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Я почти обезумел от ужаса и отчаяния! — едва слышно сказал он, словно говорил сам с собой.

Затем, не дав ответить ей, он поцеловал ее медленным страстным поцелуем. Поцелуй заставил ее ощутить себя частью его, как будто она больше не могла существовать самостоятельно.

В тот самый миг, когда прикосновение его губ совсем лишило ее чувства реальности, и она уже не знала, где находится, на небесах или все еще на земле, она вдруг услышала голос графа:

— Я должен отвезти вас домой.

Девушка подняла голову и бессвязно забормотала:

— Люблю вас! Я… пыталась мысленно… позвать вас… этой ночью и сообщить… где я… но я… боялась… вы… могли… не… услышать меня.

— Я проснулся с мыслями о вас, — признался граф, — мне потребовалось время, чтобы получить ваши послания, но вот я здесь, и это — главное.

И тут Кармела внезапно осознала невероятное: граф поцеловал ее, а она в ответ призналась в своей любви. Но этого нельзя было допустить, и она решительно попыталась высвободиться из его объятий.

— Вы же признались мне — вы любите меня, моя любимая. А я уже тогда знал, когда бросился искать вас, что я не только люблю вас, но и не смогу больше жить без вас.

Кармела смотрела на него широко раскрытыми от удивления глазами, и он добавил;

— Да, мы двоюродные брат с сестрой, но это несущественно, раз вы моя, я никогда не позволю вам покинуть меня.

Вот Кармела и возвратилась к действительности. Она знала одно: ей необходимо сказать ему правду. Она должна это сделать, но сейчас это было невозможно.

Почувствовав внезапную слабость, она прижалась лбом к его плечу. Словно в бреду, Кармела лихорадочно пыталась придумать, как же ей поступить, каким образом сообщить ему о своем обмане, лжи, сопровождавшей все время их общения.

Но опять его близость затмила реальность. Снова ничего не существовало в целом мире, кроме его объятий и слов любви.

Селвин обнял девушку и поднял на руки.

— Когда вы пропали, — рассказывал он, — и, точно Золушка из сказки, потеряли свой башмачок, я понял: с вами случилось что-то ужасное.

— Но вы не… не могли знать… кто похитил меня, — тихо добавила Кармела, — и привез меня сюда… в этот лес.

— Когда я узнал, что племянница Лэйна тоже исчезла, — объяснил граф, — я сразу разобрался во всем. Но мы поговорим об этом позже. Вы и так слишком замучились. Мне надо отвезти вас домой.

Так, разговаривая с ней, он усадил ее на спину своего коня, затем отвязал от дерева поводья.

Селвин забрался в седло позади Кармелы, и, крепко прижав ее к себе, поехал назад через лес.

Кармела закрыла глаза.

Ей хотелось думать только о том, что она в безопасности и рядом с ней ее любимый. Она во всем признается ему, но позже, когда почувствует себя более сильной.

Подъезжая к дому, граф поинтересовался:

— Мэтью и Лэйн не говорили, как они собирались поступить с вами? Им нужен был выкуп?

— Нет, — ответила Кармела. — Они уже все получили, заставив меня подписать чек на десять тысяч фунтов стерлингов, а также письмо банку Коутс с распоряжением выдать им эту сумму.

— Десять тысяч фунтов стерлингов! — пробормотал граф, — Они сказали, что как только получат деньги, уедут из страны.

— Мне следовало отдать обоих под суд, но я вовремя не посчитал это нужным, — признался граф.

— Но все равно они рано или поздно будут болтаться на виселице, а я заплатил бы в тысячи раз больше, лишь бы с вами ничего не случилось.

Его руки обхватили ее крепче, и, обернувшись к нему, Кармела поняла, что он хочет ее поцеловать, но их могли уже видеть из дома.

В доме, когда граф нес ее на руках по лестнице, а вокруг радостно и возбужденно суетились слуги, довольные, что ее удалось найти целой и невредимой, Кармела снова поняла, какой ценой обходится ей ложь.

Ей придется объяснить все и этим людям, и самому графу. Она задрожала от испуга, представив его в гневе.

Граф, почувствовав, как она дрожит, ласково спросил:

— Вам холодно?

— О нет… нет! Мне хорошо… я счастлива вернуться, — поспешила успокоить его Кармела.

— А я счастлив, что нашел вас, — прошептал он.

Он внес ее в комнату и бережно положил на кровать.

— Уложите ее светлость, — обратился он к миссис Хантли, которая хлопотала вокруг, как испуганная наседка. — Дайте ей что-нибудь поесть, и пусть поспит.

— Да, да, ваша светлость, конечно, сударь, — закивала миссис Хантли. — Я рада-радешенька, что барышня вернулась целой и здоровой.

Граф внимательно посмотрел на Кармелу, откинувшуюся на подушки. Никогда раньше не доводилось ей замечать у него такого выражения лица.

— Мы поговорим с вами позже, — пообещал он, наклонившись к девушке, и, с трудом оторвав от нее взгляд, вышел из комнаты.

Ей отчаянно захотелось вцепиться в него и никуда не отпускать.

Потом Кармела ела, спала, просыпалась и снова засыпала. Но после чая она сказала, что хочет спуститься вниз к обеду.

— Его светлость граф запретил вам спускаться вниз, пока вам не станет лучше, — заспорила с ней миссис Хантли.

— Со мной уже все в порядке.

Она все еще ощущала некоторую слабость, но не могла больше оставаться в спальне и не видеть графа. Ей хотелось быть рядом с ним, говорить с ним. Ей хотелось, чтобы он снова целовал ее. Легкая дрожь пробегала по ее телу каждый раз, когда она вспоминала о его поцелуях. Там, в лесной хижине дровосеков, он навсегда покорил ее душу и ее сердце.

Вслед за восхитительными воспоминаниями коварно подкралась мысль о Селвине Гэйле, который не сможет простить ей лжи. Как он разгневается, когда узнает, что она притворялась перед ним его кузиной Фелисити!

Кармела обратила пылкие молитвы к небу, прося Бога вступиться за нее и не дать Гэйлу в гневе забыть про свои чувства! Она молилась все время, пока одевалась, и неожиданно успокоилась, уверив себя, что еще нельзя рассказывать ему всей правды о себе.

Пока Фелисити не вышла замуж, Кармеле следует продолжать изображать из себя богатую наследницу.

Несмотря на всю свою любовь к графу, Кармела сохраняла преданность и верность Фелисити и считала себя обязанной сдержать данное слово и занимать место подруги до тех пор, пока в этом не отпадет необходимость после смерти жены Джимми.

Разрываемая на части противоречивыми желаниями, она не могла определиться, чего же ей самой хочется больше: поведать всю правду любимому человеку или оставить его в мире иллюзий, наслаждаясь вместе их призрачным счастьем.

Но расплата была неминуема. Если в порыве гнева граф прогонит ее, жизнь без него потускнеет и навеки потеряет всякий смысл, и больше никогда она не узнает, что такое счастье.

» Я люблю его! Люблю его! Я люблю его!«— стучало в висках с каждой ступенькой, пока Она преодолевала лестницу, спускаясь в гостиную.

Войдя в гостиную через раскрытые двери, она застыла, увидев его в противоположном углу комнаты напротив камина. Так она и стояла какое-то время, любуясь его красивой и величавой фигурой в вечернем костюме.

Потом глаза их встретились, чуть заметная улыбка тронула его губы, и Селвин Гэйл раскрыл навстречу ей объятия.

Вскрикнув от радости, Кармела бросилась к нему.

Он схватил ее и стал целовать. Целовать с пылом и страстью, словно давно изголодался по этим поцелуям.

— Я люблю вас, — проникновенно произнес граф. — Скажите же и вы слова, что я услышал от вас сегодня утром.

— Я люблю вас, — призналась Кармела. — И ничего не могу поделать с этим.

— Пусть так будет всегда, — заключил он и снова стал целовать ее.

Только когда вошел дворецкий объявить, что обед готов, они отстранились друг от друга.

Когда Кармела взяла графа под правую руку, он накрыл ее кисть своей рукой и почувствовал, как она дрожит от его прикосновения.

Он молча улыбнулся ей. В словах не было никакой надобности: каждый знал, какие чувства обуревали их обоих.

За обедом их губы говорили одно, а глаза другое, и Кармеле казалось, будто бы они вдвоем погружены в наполненное небесным сиянием облако.

Обед закончился, и они вернулись в гостиную, и как только она присела на диван, граф сказал:

— Теперь предстоит обсудить наше с тобой будущее, моя любимая.

Она уже готова была просить его отложить все дела и серьезные разговоры до следующего дня, тогда она смогла бы обдумать все на ясную голову, но вдруг дверь открылась, и вошел Ньюман с серебряным подносом в руке.

— Что это, Ньюман? — в голосе графа проскользнуло недовольство. Он не желал, чтобы его отвлекали.

— Лошади как раз возвратились из Дувра, ваша светлость, — ответил Ньюман, — и возница привез это письмо от его королевского высочества, которое тот написал на борту вашей яхты до ее отплытия.

Граф взял с подноса письмо и начал открывать. Поскольку дворецкий уже вышел из комнаты, Селвин повернулся к Кармеле:

— Боюсь, что нашему венценосному другу придется поискать себе невесту в другом месте. Может статься, вместе мы и сумеем ему помочь в этом.

Нерешительно, лишь после недолгой паузы, Кармела все-таки ответила графу:

— Я… не думаю, будто принц станет… сильно переживать… о такой потере.

Но тут она заметила, что граф ее вовсе не слушает, а ошеломленно разглядывает полученное письмо, которое держит в руке.

Он словно онемел. Кармела занервничала:

— В чем дело? Что… сообщает вам его королевское высочество?..

— Невероятно! — только и сумел вымолвить граф. — Едва могу поверить, мне все это определенно снится.

— Что же случилось? — переспросила Кармела.

Граф снова взглянул на письмо:

— Принц Фредерик сразу же, как только взошел на борт яхты, написал мне это письмо. Он благодарит меня за гостеприимство и чрезвычайно доволен предоставленной ему яхтой, не говоря уж о моих лошадях. Он посылает вам свои приветы в самых приторно-вежливых и льстивых выражениях.

Кармела слушала озадаченно и никак не могла взять в толк, что такого странного и невероятного граф находит в обычных изъявлениях благодарности принца. Но тут он продолжил:

— Здесь есть еще приписка, вот послушайте:» Уже на причале я повстречал одного из сотрудников нашего посольства в Лондоне. Он здесь проездом из Парижа, и он отдал. мне парижскую газету, купленную этим утром. Не сомневаюсь, когда вы прочтете заметку, которую я вам посылаю, вы удивитесь не меньше меня!«

— Заметку? — удивилась Кармела. В ответ граф вручил ей крохотную заметку, вырезанную из газеты. Еще не прочитав ни строчки, она уже знала, что это означает.

На мгновение, казалось, газетные строчки заплясали у нее перед глазами. Затем она стала читать, с ужасом сознавая прочитанное:

— Вчера на рю де Фобург Сент Оноре, в церкви при посольстве ее величества королевы Великобритании во Франции состоялось бракосочетание лорда Солвика, британского пэра, и леди Гэйл Фелисити, дочери шестого графа Гэйлстона. Счастливая пара начинает свой медовый месяц пребыванием в гостинице Фонтенбло на Елисейских полях.

Кармела прочла заметку до конца. Руки у нее нервно дрожали.

Затем, не глядя графу в глаза, она еле слышно, прерывающимся от испуга голосом проговорила:

— Простите меня… прошу вас, простите меня… Я сама собиралась обо всем рассказать вам, когда… стало бы можно говорить… об этом.

— Вы хотите сказать… все, написанное в газете, — правда? — граф смотрел на нее недоверчиво.

Кармела ничего не смогла произнести в ответ, и спустя какое-то время граф опять обратился к ней.

— Но если вы не моя кузина Фелисити, тогда кто же вы?

— Ее… Я ее подруга… Кармела Линдон.

Граф встал со своего места, прошелся по комнате, остановился у камина и, облокотившись на каминную доску, повернулся лицом к Кармеле.

Девушке казалось, он навис над ней всем своим могучим телом.

— Мне так жаль, я… сильно виновата перед вами, — шептала она, — но Фелисити… она очень сильно любит… лорда Солвика… они… давно любят друг друга.

— Почему же в таком случае она не вышла за него замуж раньше? — озадаченно поинтересовался граф.

— Дело в том… его светлость тогда еще был женат… несчастливо… но его жена… находилась при смерти…

Не смея поднять глаз, Кармела все же чувствовала, как он сердито поджимает губы, и старалась хоть как-то исправить создавшееся положение.

— Я… согласилась… поехать сюда… Это было единственно возможным… Только так я могла помочь Фелисити… иначе она не смогла бы остаться с ним… во всяком случае, она не хотела, чтобы он узнал о ее… богатстве.

— Отчего же?

Вопрос графа прозвучал сурово и резко. Кармела с отчаянием сознавала, как велико его бешенство. Она помогла Фелисити сохранить Джимми, но свое счастье потеряла безвозвратно.

Граф ждал ответа, и, немного поколебавшись, она попыталась объяснить.

— Фелисити не сомневалась… что гордость графа Солвика не позволит ему… взять ее в жены… теперь, когда она так богата.

— Итак, получается, в то время как вы дурачили меня, моя кузина лгала своему будущему мужу.

— Я понимаю… любая ложь достойна порицания, но… пусть это и звучит кощунственно… то была ложь во имя любви.

У нее перехватывало дыхание, но она все-таки попыталась продолжить;

— Знаю, вы осуждаете любой обман. Фальшь, лицемерие… претят вам, и им нет прощения… Но, поверьте… есть ситуации, когда… люди прибегают ко лжи ради спасения, избавления от страданий, которые может принести потеря… любимого…

Она говорила с таким вдохновением, словно боролась за самое дорогое для себя на этом свете. Но при мысли, что он все равно не поймет и не простит ее, она не смогла сдержать рыданий, и слезы хлынули у нее из глаз. Сотрясаясь от рыданий, она еле сумела выговорить:

— Прошу вас… хотя вы, скорее всего… и не поверите мне, но я полюбила вас всем сердцем… и если вы сейчас прогоните меня, никогда больше, сколько бы мне ни пришлось прожить… никого не смогу так любить.

Граф не спускал глаз с девушки, словно пытался заглянуть в ее душу.

И в тот момент, когда Кармела, как натянутая струна, безнадежно ждала, что он вот-вот с гневом погонит ее прочь, он вдруг улыбнулся. Перед его улыбкой, казалось, померкли свечи, освещавшие гостиную.

— Значит, вы любите меня! А я люблю вас! И как же теперь вы прикажете нам поступить, Кармела?

Ее собственное имя в устах Селвина Гэйла прозвучало для девушки чудеснейшей музыкой.

Не в силах совладать с собой, Кармела вскочила и подбежала к графу. Но остановилась и, не смея дотронуться, только внимательно, с тревогой смотрела, опасаясь, что не правильно поняла его слова.

— Я люблю вас! — повторил он, развеяв ее последние страхи. — Ну а поскольку вы не приходитесь мне двоюродной сестрой и, следовательно, не находитесь под моей опекой, все становится значительно проще.

— Вы… вы… неужели вы хотите сказать… неужели… это правда?

— Да, это правда!

С этими словами граф обнял Кармелу и начал целовать.

Он целовал ее до тех пор, пока у нее голова не пошла кругом, и она не перестала ощущать под собой опору.

Его поцелуи вознесли ее в небо, он протягивал ей луну и надевал ожерелье из звезд. А когда Кармеле казалось, словно оба они уже покинули свою телесную оболочку и растворились в небесной мгле, граф, не ослабляя своих крепких объятий, неожиданно спросил:

— И как же теперь, моя вероломная любовь, как же теперь нам выпутываться из всей этой кутерьмы, избежав при этом скандала? Каковы ваши соображения на сей счет?

Кармела недоуменно подняла на Селвина глаза, и он пояснил:

— Вы, молодая девушка, все это время живете здесь, в одном доме со мной и, кроме вас, здесь больше нет дам. И как должны реагировать на все это мои родственники, которым вы представлены под другим именем, когда вы неожиданно для них окажетесь рядом со мной перед алтарем. По меньшей мере они сочтут все это экстравагантным.

— Возможно, мне все-таки лучше… уехать…

Граф рассмеялся, крепче обнимая ее.

— Вы думаете, я позволю вам это сделать? Вам никогда не удастся убежать от меня, моя дорогая, но самое главное, вы никогда не станете больше вводить меня в заблуждение или обманывать. Я в этом даже не сомневаюсь!

— У меня и мысли такой нет… разве смогу я солгать вам… когда я люблю вас так сильно?

— Да я и не предоставлю вам больше такой возможности, — парировал он. — Тем не менее нам все-таки придется еще раз прибегнуть ко» лжи во спасение» или, как вы ее называете, «ложь во имя любви».

Он прижался губами к ее лбу и задумался над чем-то.

— А с настоящей кузиной Фелисити вы хоть немного схожи? — поинтересовался он.

— Да, мы очень похожи, — ответила Кармела, — но, конечно, я изменила прическу, дабы еще больше напоминать ее, и она отдала мне все свои наряды.

Вспомнив о прошлом, она торопливо выпалила, запинаясь на ходу:

— Я же ничего не рассказала вам… но у меня совсем… у меня нет никаких средств… а мои папа и мама умерли. После смерти… папы… я все время жила в семье пастора… работала… присматривала за его детьми… заботилась о них.

Ее голос звучал взволнованно и испуганно, но граф только крепче прижимался к ней губами:

— У вас будет предостаточно забот, милая моя, когда вы станете присматривать за нашими собственными детьми, А денег у меня достаточно, и я не нуждаюсь ни в ваших деньгах, ни в деньгах моей кузины Фелисити.

Кармела облегченно вздохнула, а он продолжал:

— У меня появился план, полагаю, нам следует немедленно приступить к его исполнению.

— План?..

Граф говорил медленно, словно вслух рассуждая.

— Завтра утром мы выезжаем в Париж. Там мы отыщем Фелисити и ее новоиспеченного мужа. Потом постараемся сделать так, чтобы в английских газетах, особенно в «Лондонской газете», появились сообщения не только о бракосочетании лорда Солвика и Фелисити, но и о бракосочетании графа Гэйла тоже.

Кармела выглядела озадаченной, и он пояснил:

— Вы ведь объяснили мне, каким образом старались походить на вашу подругу, мою кузину. Теперь я хочу, чтобы вы стали самой собой, обожаемая моя девочка.

Кармела все поняла:

— Вы думаете, когда мы… вернемся, Гэйлы не сумеют разглядеть во мне меня прежнюю, в облике Фелисити, и поверят, будто бы я, ваша жена, — другая женщина? И будут думать, что раньше они встречались с самой Фелисити?

— Я думаю, вы скоро сами убедитесь, — сказал граф, — как это легко получится. Люди видят лишь то, что они хотят видеть, и когда вы, дорогая моя, приоденетесь по последней парижской моде и приобретете парижский шик, все вместе мы сумеем обмануть их весьма умело — это будет нашей «ложью во имя любви».

— Какой вы умный! — воскликнула Кармела. — Действительно, стоит вашей родне увидеть Фелисити, они легко поверят, что именно с ней они встречались здесь, когда приезжали знакомиться сюда вчера.

— Если и нет, постараемся убедить, — граф был настроен решительно. — Но сейчас самое важное для меня состоит в другом: я хочу, чтобы вы стали моей женой.

Его слова заставили Кармелу покраснеть, и она снова уткнулась ему в плечо.

— Я этого страстно желаю! — сказал ей граф. — Я чувствую себя сейчас так, будто закончилось очень трудное для меня сражение, родная моя.

— Но… ведь вы одержали в нем победу! — прошептала Кармела.

Граф смотрел на ее полные любви глаза, видел слезы, застывшие в них, и губы, чуть дрожащие от переполнявших ее эмоций. И тихо-тихо ласково произнес:

— Я обожаю ваше лицо, преклоняюсь пред умом, скрытым в такой юной и восхитительной головке, восторгаюсь вашей изящной фигурой, но это не все — я благоговею перед вашей любовью ко мне.

— Все это — ваше, — сказала Кармела, — и возьмите… все… остальное… все мое без остатка. Скажите только, что вы прощаете меня. Ведь я хочу, чтобы вы доверяли мне и не теряли веры в меня никогда… Никогда больше я не стану вам лгать или… хитрить с вами.

— Я знаю. И я полностью доверяю вам, очарование мое.

Вы сейчас вся так и сияете добродетелью. Мое сердце верит вам, и я доверяю вам свое сердце. Никогда и никому я не доверял его.

Кармела даже вскрикнула.

— О, какое бесценное сокровище вы поручаете моим заботам. Как замечательно! Я буду дорожить им неустанно!

Граф улыбнулся такому искренне восторженному проявлению чувств.

Он прижал возлюбленную к себе. Он целовал ее снова и снова, пока Кармела не почувствовала глубокий смысл его слов. Граф и правда подарил ей свое сердце, как она подарила ему свое.

Что бы ни случилось в будущем, они никогда не потеряют друг друга. Их любовь — это правда, которая будет длиться вечно.

Оглавление

ОТ АВТОРА

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7