«Соблазнение строптивой»

Шарлин Рэддон Соблазнение строптивой

Книга посвящается Уосатчскому объединению писателей, без которого я никогда бы не добилась успеха. Я всех вас люблю. А также моему агенту Джойсу А. Флагерти за то, что верил в меня, и моему редактору Джону Скогнамиглио, который решил дать мне иланс. Не могу передать словами, как я вам благодарна.

Глава первая

Одно дело – обнаженная грудь мужчины, говорила себе Дженна Ли-Уиттингтон, пробираясь сквозь густой кустарник. В конце концов, на дворе 1879 год, а не средневековье, и ей уже приходилось видеть верхнюю часть мужского тела. Дома, в Иллинойсе, работники ферм часто снимали рубашки, когда трудились под жарким солнцем.

Но пятнадцать лет назад, будучи развитым семилетним ребенком, Дженна решила, что никогда не повторит ошибку матери и не отдаст сердце мужчине. Поэтому из всех частей мужского тела обнаженными она рассчитывала увидеть разве что руки и грудь.

И вот теперь, в Юте, больше чем за тысячу миль от дома,[1] переодетая в мальчика, Дженна выполняет эту жуткую, опасную работу, делает то, на что женщины считаются неспособными, – и все это, чтобы обеспечить себе свободу, а вместо того чтобы бояться за собственную жизнь, она переживает из-за перспективы увидеть обнаженной нижнюю часть мужского тела.

Короткий индейский лук Дженны цеплялся за ветки кустов, когда она пробиралась к лагерю, близость которого предательски выдавал запах кофе. Молодая женщина бесшумно высвободила лук. Почва была влажной и пахла травами. Дженна мысленно фыркала от отвращения – грязь и трава въедались в ее куртку и брюки – и молилась, чтобы грязные пятна не остались единственными сувенирами на память о приключениях этой ночи. Ей нужны были еще и деньги, обещанные за поимку преступника.

Но даже награда была не самым важным. Она взялась за дело. Мужское дело. И доведет его до конца.

Уже много дней Дженна и ее гнедой жеребец Джент гнались за этим человеком от Денвера до Шайенна, а затем дальше на запад, через все захолустные полустанки, разбросанные вдоль железной дороги «Юнион Пасифик». До сих пор ему удавалось ускользать от Дженны и даже ни разу не попасться ей на глаза. Она вынуждена была признать, что он умеет выбирать лошадей. Но теперь он попался. Из этой расселины, что лежала к западу от Эванстона, расселины, благоухающей полынью, калохортусами,[2] полной калифорнийских чернохвостиков,[3] увенчанной красными зубчатыми утесами Эхо-Каньона, нет выхода.

Чтобы не привлекать внимания, Дженна оставила жеребца в главном каньоне и пешком отправилась вверх по расселине. Теперь она могла видеть сквозь ветки того, за кем охотилась. Он развалился на земле, опираясь на седло, и жевал кусочек вяленого мяса. Слышно было, как неподалеку от костра бьет копытом и хлещет себя хвостом лошадь. Дженна позавидовала лошади, имеющей длинный хвост. Целое полчище комаров присосалось к открытым участкам кожи, но Дженна не смела пришлепнуть даже одного кровопийцу. Слишком много шума.

Стальные мышцы заиграли под льняной рубашкой и желто-коричневыми джинсами мужчины, когда он выпрямился, чтобы выудить из седельной сумки очередной кусочек мяса. Черная ковбойская шляпа «стетсон» затеняла глаза. В тусклом свете костра трудно было определить цвет его усов и бороды, но они казались темными. Достаточно темными, чтобы укрепить Дженну в уверенности, что это именно тот человек, которого она искала.

Черный Валет Мендоза, карточный шулер, завсегдатай салунов, любитель ночных бабочек, грабитель поездов. Убийца.

Отчаянный, опасный человек.

У Дженны во рту пересохло от мысли, что сейчас она окажется с ним один на один. Впрочем, теперь поздно бояться. Судорожно сглотнув, молодая женщина вытащила из кобуры армейский револьвер «старр» сорок четвертого калибра и приготовилась к встрече. Большим пальцем Дженна взвела курок, и этот легкий щелчок взорвал ночную тишину, словно рев канонады.

Мужчина вскочил на ноги и так быстро вытащил револьвер, что Дженна даже не заметила, как это произошло.

– Спокойно, мистер, уберите револьвер, – хрипло прокаркала Дженна. – Вы у меня на мушке.

Бренч Макколи замер, выискивая во тьме противника; его живот влип в позвоночник, словно голодный барсук в бревно.

Наверное, он уже стареет, раз позволил застать себя врасплох. Мендоза превратился из дичи в охотника? Судя по голосу, противник молод. Какой-то глупый, жаждущий славы малец идет за ним по пятам от одного городка к другому? Макколи предпочел бы встретиться с Мендозой. Дьявол, да ведь он с нетерпением ждал, когда эта скотина окажется на расстоянии выстрела!

Предусмотрительно стерев с лица эмоции, в любой момент готовый к нападению, Макколи опустил револьвер в кобуру и стал ждать появления противника. Незваный гость вышел из тени. Макколи нахмурился.

Мальчишка. Тринадцати? Четырнадцати лет?

Широкополая шляпа не могла скрыть мягкие черты лица, нежную кожу, которой еще не касалась бритва. Мешковатые брюки и слишком просторная куртка висели на худощавой фигуре, как на огородном пугале. На одном плече у мальчика болтался лук, на другом – колчан со стрелами. А где-то между ними просматривалось некое подобие мужественности. Глаза у мальчика были величиной с блюдца – «От страха», – подумал Макколи, – а руки маленькими, тонкими и хрупкими. Но Макколи решил, что хрупкость эта обманчива, принимая во внимание тяжелый револьвер, нацеленный ему в грудь.

Да, это уж точно не Мендоза.

Макколи стиснул зубы. Чертовы мальцы! Убийство было для них лишь способом прославиться. Они не думали о призраках. Не испытывали сожаления. А он-то решил, что его навыки могли пригодиться ему только на золотых приисках Колорадо. Видимо, зря. Бренч надеялся, что симпатичное невинное лицо этого мальчика не будет являться ему в кошмарах. В кошмарах, населенных мертвецами из его прошлого.

Дженна нахмурилась, изучая мужчину при мерцающем свете костра. Телосложение – что надо. И лет ему около тридцати, сколько и Мендозе. Но что-то не сходилось.

Начальник полиции Денвера описал Мендозу как испорченного аристократа, слишком занятого ухаживаниями за госпожой Удачей и другими дамами, чтобы подходить на роль грабителя поездов, не говоря уже о роли убийцы. А стоящий напротив мужчина был слишком стройным и мускулистым для испорченного аристократа и чересчур настороженным и бесстрастным, как для дамского любимчика.

Дженне он казался типичным наемником-убийцей: хладнокровный и собранный, готовый к прыжку. Похожий на большого желтого кугуара, притаившегося на выступе скалы. Или на гремучую змею, скрутившуюся в плотное кольцо. В любом случае, укус будет смертельным.

Несмотря на свежий ночной ветерок, пот стекал по ее коже. Дженна не могла забыть, с какой молниеносной скоростью ее противник вытащил револьвер. Что она здесь делает? Как она собиралась поймать преступника, которого не смог одолеть агент Пинкертона? Нет, она ничем не хуже мужчин и вполне способна арестовать Мендозу. Она должна в это верить. Все равно придется довести дело до конца. Открытым оставался один-единственный вопрос: Мендоза это или нет?

– Кто вы, мистер?

– Кто я? Черт возьми, кто ты такой?

Дьявол! Неужели все мужчины настолько самовлюбленны и самонадеянны, что не могут, хотя бы для разнообразия, посмотреть на ситуацию глазами другого человека?

Дженна глубоко вздохнула, успокаивая нервы. На мед летит больше мух, чем на уксус, поговаривал старик Чарли Длинный Лук. Дженна сочла, что мухам может понравиться лохматое существо, стоящее напротив, и решила попробовать тактику дружелюбия.

– Послушайте, я просто услышал запах кофе и подумал, что у вас может найтись глоток бодрящего напитка и на мою долю, вот и все. Пришлось прибегнуть к некоторым предосторожностям перед тем, как заявиться в лагерь к незнакомому человеку. Думаю, это можно понять.

Свет костра блеснул на ровных белых зубах незнакомца, когда его губы растянулись в холодной улыбке, приподняв усы.

– Не помню, чтобы звал кого-то на кофе, но я сыграю в твою игру. Меня зовут Бренч Макколи. Теперь твоя очередь.

Его улыбка лишала Дженну присутствия духа. В ней не было веселья, только смертельная беспощадность, от которой у молодой женщины все холодело внутри. Сейчас она жалела, что не телеграфировала Уильяму Пинкертону и не попросила дальнейших указаний, а бросилась очертя голову вслед за преступником.

– Я Джим… Джим Уайт, – солгала она.

– Хорошо, Джим, как насчет немного пооткровенничать? Ты меня ищешь?

– Я не ищу человека по имени Бренч Макколи. Если вас действительно так зовут, вам не о чем беспокоиться.

В огромных невинных глазах читалась искренность. Макколи расслабился.

– В таком случае… рад буду налить тебе чашку кофе.

Бренч потянулся за побитым эмалированным котелком цвета гранита. Следующая фраза незваного гостя заставила его замереть в полусогнутом положении.

– Мне было бы уютнее, если бы вы сначала отложили в сторону револьвер.

Холодный, как монтанская[4] сталь, Макколи выпрямился, положив руку на кобуру.

– Еще бы. Однако это не слишком согласуется с моими понятиями о собственном благополучии.

«Вот и все дружелюбие», – подумала Дженна. Что теперь? Молодая женщина сжала колени, чтобы они перестали трястись, и проглотила комок страха, застрявший в горле.

– Послушай, – сказал Макколи, перенося вес тела на одну ногу, – почему бы тебе не отложить револьвер и не присесть? Быть может, я что-то знаю о hombre,[5] за которым ты охотишься.

Hombre. Испанское слово. Мендоза тоже испанец. Должно быть, это он и есть. Нужно его обезоружить. Неожиданность показалась Дженне лучшим способом. Она нажала на курок «старра». Пуля забрызгала грязью латаные башмаки незнакомца. Тот подпрыгнул и вскрикнул, будто обжег ступни.

– Черт побери, мальчонок, война со мной не принесет тебе ничего, кроме шестифутовой[6] ямы.

– Заткнись и брось мне револьвер, или я превращу твои башмаки в решето. Зрение ведь может меня и подвести.

Дженна навела ствол на его пах.

– Я тебя понял, – прорычал Бренч, отстегивая ремень с кобурой и бросая его мальчишке.

Револьвер у ног Дженны оказался совсем не тем разукрашенным оружием, какое она ожидала увидеть у наемника. Ни ручки из слоновой кости, ни гравировки на стволе. Обычный револьвер «миротворец» сорок четвертого калибра, который изготовили и носят для одной цели – убивать. От этой мысли Дженне стало нехорошо.

– Ладно, – сказала она, возвращаясь к делу. – Вам это не понравится, мистер, но я не знаю другого способа проверить, кто вы такой на самом деле. Спускайте штаны.

– Что?!

Дженна съежилась от грозного выкрика, но тут же гаркнула в ответ:

– Ты слышал… Спускай!

Секунды тянулись как часы, пока незнакомец гневно взирал на Дженну. Когда он расстегнул верхнюю пуговицу плотно прилегавших к телу джинсов, щеки молодой женщины вспыхнули, но она не в силах была отвести взгляд от больших рук, расстегивавших пуговицы одну за другой.

Мужчина спустил джинсы с бедер, и Дженна затаила дыхание. Плотные и грязные, штаны сползли лишь до колен. Под ними обнаружилось вылинявшее шерстяное сдельное белье, такое же, как у Дженны. Оно настолько плотно прилегало к телу незнакомца, что в его мужественности не осталось никаких сомнений.

Голос Дженны прозвучал низко и хрипло:

– А теперь повернись ко мне спиной и отстегни нижнюю часть белья.

– Ага, щас!

Бренч шагнул к мальчишке, но спущенные джинсы мешали ему двигаться. Выругавшись, он ткнул в незваного гостя пальцем.

– Я не показываю голую задницу мужчинам, а тем более желторотым салагам, которые не способны даже имя себе придумать. Понял?

В ответ Дженна выстрелила снова, зацепив на этот раз носок его башмака. Бренч отскочил и чуть не упал.

– Может быть, я и молод, – огрызнулась молодая женщина, – но стрелять умею. – А теперь разворачивайся и отстегивай нижнюю часть. Или ты хочешь, чтобы я отстрелил чертовы пуговицы?

Макколи взревел, словно угодивший в капкан медведь, но все же стал медленно поворачиваться, пока не оказался спиной к мальчишке. Затем расстегнул пуговицы на белье и позволил нижней части упасть, обнажив две упругие ягодицы, белые, словно всходившая на востоке луна. Дженна подошла ближе, силясь разглядеть трехдюймовый[7] шрам, который Мендоза заработал, убегая от пули ревнивого мужа.

Ничего. Только сильные мышцы под гладкой кожей.

Макколи взглянул на нее через плечо.

– Ну что, поглазел или хочешь увидеть больше?

Дженна покраснела, все ее тело обдало жаром.

– Простите, мистер, вы не тот, кого я ищу. Сейчас я уйду. Держите руки над головой, медленно сосчитайте до ста, и все будет хорошо.

Была уже глухая ночь, когда Дженна наконец решила, что можно, не опасаясь нападения, остановиться на берегу реки Уибер и пару часов поспать. Расседлав и обтерев гнедого жеребца, она принялась собирать сухие ветки для маленького костра без дыма: так научил ее разводить костер Чарли Длинный Лук. Если бы старый индеец мог видеть ее этой ночью! Дженна знала, что он гордился бы ею.

Шесть месяцев она пилила Пинкертона и следила за кондукторами поездов, которые прикарманивали плату за проезд, – и вот ей удалось получить задание на прославленном Западе. Но сразу, как только Дженна прибыла на место, все пошло шиворот-навыворот.

Направляемая агентом Пинкертона по имени Снайп, Дженна должна была завязать дружеские отношения с некой проституткой и передавать агенту любую информацию о местопребывании Черного Валета Мендозы, которую ей удалось бы получить. Но Мендоза первым добрался до Снайпа. С мертвым агентом не поработаешь. Здравый смысл говорил, что нужно возвращаться домой. Однако отчаянное материальное положение и ехидные замечания начальника полиции Денвера о том, что женщина должна знать свое место, подтолкнули Дженну к действиям, и она в одиночку отправилась на поиски убийцы.

Что-то зашумело прямо над головой. Дженна подпрыгнула и едва сдержала себя, чтобы не завизжать, когда сова с криком, больше похожим на собачий лай, вылетела из гнезда и скрылась в ночи. Молодая женщина шагнула в пространство между стволами деревьев и смахнула паутину с лица. Когда что-то прошуршало в листве прямо под ногами, Дженна вскрикнула, подпрыгнула на добрых три фута[8] и бегом бросилась к своему лагерю.

Мышь. Это точно была мышь. Дженна ненавидела грызунов еще больше, чем мужчин.

Независимость и прославленный Запад начинали терять для нее привлекательность. Дженна вполне могла бы сейчас променять все это на двадцать пять центов, горячую ванну и мягкую постель.

Ожидая, пока закипит кофе, молодая женщина спустилась к реке и с удовольствием стянула с ног новые ботинки, на покупке которых она настояла, чем вызвала презрение у старого Чарли. Высокие каблуки, узкие носки и затейливое шитье. Ноги отекли и болели. Дженна принялась разминать стиснутые пальцы и снова подумала о горячей ванне. Однако сегодня придется обойтись ополаскиванием ступней в реке.

Холодная вода притупляла боль. Дженна массировала полузамерзшие ступни и гадала, как Уилл Пинкертон воспринял новость, что она в одиночку отправилась на поиски Мендозы. Он наверняка отослал бы ее домой под тем предлогом, что ловить убийц – слишком опасная работа для женщины. Но Дженна отправилась на Запад не для того, чтобы только и думать о своей безопасности. Она приехала, чтобы найти одного человека.

Двух, если считать и Черного Валета Мендозу.

Этой ночью она совершила ошибку. Приходилось это признать. Кем бы ни был Бренч Макколи, он оказался бесцеремонным и опасным – сочетание, почему-то волнующее Дженну. «Чересчур волнующее», – подумала Дженна, когда от воспоминания о шерстяном белье, плотно облегавшем его тело, на нее снова стали накатывать волны жара. «Как бы он выглядел без этой ужасной бороды?» – промелькнула мысль.

Ответом стали четыре отчетливых щелчка «миротворца», приставленного к ее спине.

Дженна вскочила на ноги и мгновенно повернулась, нащупывая «старр». Кобура была пустой.

– Макколи!

Его оскал казался белой вспышкой на фоне темных, густых, спутавшихся волос.

– Точно, малец.

Бренч махнул револьвером Дженны в сторону лагеря, показывая, что идти нужно туда, и вернул «миротворец» в кобуру.

– Не видел несамовзводных «старров» со времен войны. Хороший револьвер. Украл у папочки?

– Нет, это мое оружие.

Дженна подняла ботинки и начала медленно обходить Макколи.

Присев у костра, молодая женщина стряхнула грязь со ступней и натянула носки. Бренч уселся на корточки напротив, и его улыбка, освещенная теперь пламенем костра, пугала Дженну почти так же, как и тяжелый ледяной взгляд. И то и другое явно говорило о намерении отомстить. Высокий и долговязый, Макколи мог бы быть привлекательным, если бы не борода. Мужчины, убившие, как она думала, ее отца, носили бороды. Поэтому с семи лет растительность на лице ассоциировалась у Дженны с горем и смертью.

– Твой, да? – Голос Макколи был низким, хриплым и полным сомнения. – Хочешь сказать, отец разрешил тебе шататься где попало и заставлять мужчин раздеваться под дулом револьвера?

Внезапная и почему-то очень острая боль пронзила Дженну.

– Отцу теперь уже наплевать, чем я занимаюсь. Этот револьвер дал мне старый индеец.

Сочувствие захлестнуло Бренча, словно волна. Его собственное детство было наполнено любовью и тем шумным весельем, которое возможно только когда тебя окружают братья и сестры. Потеряв стольких родственников и оказавшись внезапно изгнанным из дома, Бренч стал трепетнее относиться к счастливой заре своей жизни. Любому мальчику нужны опека и руководство. А Джимми Уайта, похоже, некому было опекать, кроме старого индейца с его родовой гордостью, задурившего мальчику голову байками о храбрых воинах. Этим объяснялись лук и стрелы. И гордость.

– Прости, парень.

– Оставь при себе фальшивое сочувствие и делай то, зачем пришел.

С вызовом поднятый подбородок и напряженные расправленные узкие плечи маленького воина притупили гнев Макколи. Мужество. Оно было необходимо мальчику, оставшемуся один на один с миром в столь раннем возрасте. Тем не менее если малец будет ко многим людям приставать так, как к нему, Бренчу, то не доживет до времени, когда его голос перестанет в пределах одной фразы меняться от сопрано к альту.

– И как ты думаешь, зачем я пришел?

– Уж точно не попросить сахара. Ты хочешь растянуть это на всю ночь?

– Нет, но всем должно везти по очереди.

Бренча раздражало то, что он ощущал необходимость оправдывать свои действия.

Дженна держала спину прямо, как будто железный штырь проглотила, изо всех сил стараясь сдерживать страх. Макколи заткнул «старр» за пояс и сел на полусгнившее бревно. Взгляд молодой женщины скользнул к луку и стрелам, лежащим рядом с седлом. Слишком далеко.

– Ну… – Макколи большим пальцем сдвинул шляпу со лба, – так ты собираешься спускать штаны или ждешь, что я, на твой манер, немного поупражняюсь в стрельбе?

Дженна не могла позволить Бренчу прикоснуться к себе – тогда он обнаружит, что она – женщина. Она глубоко вздохнула.

– Послушай, я сожалею о том, что произошло. Ты подходил под описание и…

Глаза Макколи сузились. Рука потянулась к «старру».

– Приступай.

Дженна повернулась к нему спиной и задрала полы куртки. Кровь барабанила в висках. Дрожащими пальцами она отстегнула ремень с кобурой, бросила его на землю и стала возиться с веревкой, которая удерживала мешковатые брюки на талии.

– Стой, – Макколи поманил ее пальцем. – Иди сюда.

Он указал на место прямо перед собой. На таком близком расстоянии он не только сможет рассмотреть ее ягодицы, но даже поцеловать их. Дрожь, частично вызванная испугом, частично волнением, прокатилась по телу.

Дженна отвернулась, пряча покрасневшее лицо. Она хотела было выхватить палку из костра, но решила, что Макколи отнимет ее прежде, чем удастся ею воспользоваться. Дженна взмолилась про себя, чтобы противник удовлетворился только ее унижением.

Но у Бренча Макколи были другие планы.

Как только Дженна отстегнула низ сдельного белья, он перебросил ее через колено лицом вниз. Удерживая ее на месте одной рукой, второй он стал от души шлепать по голым ягодицам. Дженна обеими руками вцепилась в бедра Макколи, стараясь не коснуться его грудью, и прикусила губу, чтобы не кричать. Внутри у нее все клокотало.

– Это тебя научит, – приговаривал Бренч между ударами, – не шутить с людьми, которым ничего не стоит тебя убить.

Макколи ожидал, что мальчонок станет брыкаться и визжать так, что могут полопаться барабанные перепонки, но маленький пленник не издавал ни звука, и ни одна его мышца не дернулась.

– Тебе еще много нужно узнать о том, что значит быть мужчиной, – шлеп! – Урок первый: никогда не угрожай оружием человеку, которого не готов убить, – шлеп! – Второе: никогда не нарывайся, если противник сильнее тебя; и третье: если не хочешь, чтобы тебя нашли, держись подальше от воды и не разжигай костров. Я думал, твой друг индеец научил тебя хотя бы этому.

Последний раз шлепнув мальчишку, Макколи стряхнул его с колен.

Дженна с глухим стуком приземлилась на воспаленное мягкое место, тут же стала на колени, одной рукой массируя чувствительную плоть, и вскричала:

– Как ты смеешь!

Макколи покачал головой. А ведь до этого малец демонстрировал такую выдержку! С отвращением он заметил:

– Ты говоришь как девчонка.

Дженну так трясло от негодования, что ее шляпа сползла на затылок. Макколи потирал руку, будто та пострадала сильнее, чем ее мягкое место. Видя это, молодая женщина рассвирепела пуще прежнего. Она схватила комок грязи и швырнула его в Бренча.

– Если бы ты следовал собственным советам, я бы тебя не обнаружила, ты, эгоистичный осел!

Макколи усмехнулся, пригибаясь и закрывая лицо рукой. Когда Бренч выпрямился, у него глаза полезли на лоб, а сердце чуть не выскочило из груди.

Шляпа юного Джимми Уайта упала на землю. Толстая коса цвета ночи свисала с плеча, а ее конец доставал до талии. Они уставились друг на друга, замерев, словно два чернохвостых оленя,[9] почуявших опасность. Только сейчас Бренч обратил внимание на большие дымчато-голубые глаза, окаймленные густыми черными ресницами. Тонкие изящные брови. Курносый нос, говорящий об упрямом характере. Губы, так же подходящие мужчине, как кружевной корсет. Макколи посмотрел на свою руку, и жаркий трепет пошел по телу, когда он осознал, что аккуратная попка, которую он отшлепал, принадлежит отнюдь не мальчику.

Дженна видела, что взгляд Бренча становится пронзительным от осознания ее женственности. Сердце от страха забилось сильнее. Дженна нахлобучила шляпу, засунула под нее косу и вскочила на ноги.

В мгновение ока Макколи сорвался с бревна. Он схватил молодую женщину за куртку и притянул к себе. Дженна беспомощно глядела, как Бренч разорвал на ней рубашку, выставив на обозрение упругие холмики, подчеркнутые облегающим шерстяным бельем.

– Святая Дева Мария! – Макколи обхватил рукой маленькую круглую грудь. – Ты женщина!

Дженна ударила обидчика по руке и рывком высвободилась.

– Если подумываешь воспользоваться этим открытием – забудь.

Молодая женщина молниеносно подтянула штаны и закрепила их на талии. Затем, расставив ноги на ширину плеч и сжав руки в кулаки, как учил Чарли Длинный Лук, она приняла защитную позицию, по которой молодые люди в ее родном городке определяли, что им объявлена война.

Макколи стоял как вкопанный; рука его будто по-прежнему сжимала упругую теплую грудь. Женскую грудь. Желание кипящей волной прошло по позвоночнику. На золотых приисках представительницы прекрасного пола были редкостью, и прошло уже слишком много времени с тех пор, как Бренч последний раз был с женщиной. Пытаться заглушить реакцию своего организма было все равно, что гнаться за луной. Но можно показать девчонке, что могло бы произойти, если бы вместо него она подшутила бы над Мендозой. Сверля Дженну откровенным взглядом, Макколи сказал:

– Уж не думаешь ли ты, что смогла бы мне помешать, если бы у меня действительно появилась такая идея?

Оттопыренные локти и с вызовом поднятый узкий подбородок девчонки делали ее похожей на нахохлившуюся шотландскую куропатку. Болезненная пульсация в области паха лишила эту картину комичности.

– Знаешь, ты напрашиваешься на это, разъезжая по округе и заставляя мужчин спускать штаны. Мне просто интересно, какого черта тебе надо? Чего ты добиваешься?

– Это не твое дело. Я уже один раз извинилась. Второго раза не будет, так что убирайся из моего лагеря.

Секунды тянулись, будто вечность, пока Макколи молча разглядывал незнакомку. Несмотря на горящие глаза и воинственную позу, она выглядела юной, маленькой и уязвимой. Образ сестры Мауры, сдерживавшей толпу агентов Пинкертона, в то время как он ускользал из дома через заднюю дверь, вспышкой возник перед внутренним взором. Но о Мауре было кому позаботиться: с ней были Слоан, Дэн, а главное – ее муж Сэл, тогда как «колючей» девчонке, что стояла перед ним, некому было помочь.

– Прости, не могу этого сделать.

– Что значит – не можешь? Забыл дорогу к своему лагерю?

Макколи невесело ухмыльнулся.

– Да нет, я помню обратную дорогу. Но мать так меня воспитала, что я не могу бросать беспомощных особ на произвол судьбы. Какими бы крутыми они себя ни считали. Скажи, куда ты направляешься? Я позабочусь, чтобы ты добралась туда благополучно, и пойду своей дорогой.

Сказанное ошеломило Дженну. У Макколи имелось гораздо больше причин оставить ее, чем когда-либо было у ее отца. Тем не менее, Джеймс Ли-Уиттингтон без зазрения совести покинул их с матерью. Дженна с интересом взглянула на наемника. Наверное, ему что-то от нее нужно. А поскольку он мужчина, очевидно, чего он хочет.

– Только попробуй еще раз ко мне прикоснуться! Я убью тебя!

Макколи поднял глаза к небу.

– Господи, спаси и сохрани! Ты доверчива, как…

– Как курица в лисьей норе, – закончила мысль Дженна. – И ты не можешь отрицать, что у меня есть на то веские основания.

Неужели его желание столь очевидно? Макколи с трудом удержался, чтобы не взглянуть на свои джинсы, которые он этой ночью уже снимал по требованию незнакомки, и расплылся в ленивой улыбке.

– Не хочешь дать мне шанс доказать, что ты ошибаешься, так ведь?

Свет костра упал на лицо Бренча, когда тот снял шляпу, чтобы большим и указательным пальцами поправить волосы. Его борода была не черной, как сначала показалось Дженне, а насыщенного апельсиново-рыжего цвета, перекликавшегося с языками пламени, что отражались в холодных зеленых глазах. Их взгляд был настолько алчным, будто она на самом деле была курицей, а он лисом.

– А ты бы доказал?

Макколи пожал плечами.

– Может быть, и нет. Послушай, дорогая, над сколькими мужчинами ты уже подшутила таким образом? И как тебя до сих пор за это не пристрелили… или и того хуже?

От похотливой ухмылки, засиявшей на лице Макколи, Дженне ужасно захотелось продемонстрировать, как она поступает с такими невыносимыми, отвратительными, эгоистичными ослами, как он. К несчастью, «старр» сорок четвертого калибра был по-прежнему у Бренча за поясом. Ощутить бы палец на курке!

– Я уже говорила, это не твое дело.

Макколи нахмурился, так что брови затенили глубоко посаженные глаза.

– Леди, с того момента, как вы велели мне спустить штаны, это дело стало моим.

– Наши дела закончились, когда я покинула твой лагерь. Раздался хриплый рваный смех.

– Наивная, да? Где тебя вообще воспитывали? В каком-нибудь милом монастыре на востоке? С каких пор там начали учить стрелять?

Дженна стиснула зубы. Необходимость стереть с лица Макколи эту ухмылочку стала ощущаться слишком остро. Молодая женщина бросилась на него. Не дав вцепиться в себя ногтями, Бренч перехватил запястья и резко притянул ее к себе. Дженна вскрикнула от неожиданности, у нее перехватило дыхание, когда стальные руки сомкнулись вокруг ее тела.

Вожделение в ледяных зеленых глазах Бренча придало Дженне новых сил в борьбе за свободу. Она брыкалась, вырывалась и ругалась. Но хватка Макколи только усилилась. Одна рука обхватывала спину, вторая стала подниматься вверх, к затылку. Не обращая внимания на попытки Дженны вырваться, губы Бренча искали ее губы.

– Не смей, – прошипела та.

Макколи подался к ней бедрами и обхватил ее круглую попку, еще плотнее прижимая Дженну к своим напрягшимся чреслам.

– Ты не в том положении, чтобы командовать, ведьмочка.

Веселье сбежало с лица Бренча, и теперь оно выражало такую несгибаемую решимость, что молодая женщина задрожала. Подразнить и исчезнуть было любимой игрой Дженны дома, и ей всегда удавалось выходить сухой из воды. До сих пор.

– Только помни, – прорычал Макколи прямо в ее губы, – ты сама напросилась.

Дженна почти услышала, как хихикнул старик Чарли: «Дженна, девочка, ты встретила свою пару».

Глава вторая

Макколи завладел ртом молодой женщины с такой свирепостью, что ее зубы врезались в нежную плоть. Его дерзость ошеломила Дженну. Долгие несколько секунд она не могла ничего делать, кроме как наслаждаться его вкусом, уникальной смесью ароматов кофе, табака и страсти. Потом ее захлестнуло негодование.

Как он смеет пользоваться ею? Уж не думает ли он, что она какая-нибудь шлюха из салунов, завсегдатаем которых он наверняка был?

Дженна уперлась руками в грудь Макколи и попыталась отвернуться, но тот крепко держал ее. Преисполненная решимости проучить нахала, молодая женщина незаметно потянулась к рукояти «старра», торчавшего за поясом у Бренча. Макколи сомкнул железные пальцы вокруг запястья Дженны и заставил положить руку себе на шею. Вторая рука оказалась под ягодицами молодой женщины, подтягивая ее вверх, пока ее бедра не оперлись на бедра Макколи. Болтая ногами в воздухе, Дженна была в состоянии сделать только одно – обеими руками обхватить шею Бренча и держаться покрепче.

Тем не менее, она не сдавалась. Дженна открыла рот, чтобы укусить обидчика, но едва зубы коснулись полной нижней губы Макколи, как тот воспользовался ее маневром и проник языком вглубь, посягая на внутреннюю, особо чувствительную поверхность ее рта.

Захлестнутая ощущениями, воспламенявшими все тело, Дженна замерла. Таких неукротимых, опустошающе приятных ощущений ей не приходилось испытывать прежде. Мир превратился в жидкое солнечное сияние и рассыпающиеся во все стороны звезды одновременно. В мягкий бархат и полированный мрамор, взбитые сливки и перечную мяту.

Разум кричал, что нужно сопротивляться, а тело предательски таяло под напором жгучих губ и языка. Теплая истома охватила молодую женщину, лишая способности здраво мыслить. Дженне казалось, что она висит в воздухе – ни корней, ни прошлого, ни будущего. Она держалась за Бренча, боясь пошевелиться или даже вздохнуть, чтобы пьянящие ощущения, которые он в ней вызывал, не исчезли и она не сорвалась в смертоносную пропасть разочарования.

Еще одно мгновение – и она заставит Макколи прекратить это. А пока хочется узнать, что он предпримет дальше. Хочется насладиться, продлить эти невероятные ощущения… хотя бы еще на одну секундочку.

Когда Бренч почувствовал, что тело молодой женщины тает под его руками, а мягкие губы отдаются на милость его ищущего языка, его гнев улетучился. Осталось только вожделение. Волосы незнакомки пахли жимолостью, а на ощупь были как волнистый шелк. Макколи не ожидал от нее такой реакции, не предвидел, насколько приятно будет прижимать к себе ее хрупкое тело или ощущать вкус ее невинных, юных, но чувственных губ. Теперь Бренч уже не сжимал, а ласкал затылок молодой женщины. Губы его стали нежными и мягкими.

Макколи понимал, что будет дураком, если не оттолкнет свою пленницу и не бросится бежать от нее куда глаза глядят. В его объятиях была сейчас не обычная женщина. Дело даже не в ее особе, а в том, что еще ни на одну женщину его организм так не реагировал.

Глупости, сказал себе Бренч. Он полностью контролирует и себя, и девчонку. И он в полной мере воспользуется преимуществами своего положения. Во-первых, ему нужно получить ответы на свои вопросы, и теперь он знает, как этого добиться.

– Тебе нравится, я вижу это, – прошептал Макколи в губы незнакомки. – Скажи, кто ты и что здесь делаешь, и я дам тебе все, что пожелаешь.

Дженна замерла. Какой же она была дурой! Пошла у него на поводу, черт бы его побрал!

Изо всех сил Дженна пнула Бренча по голени, забыв, что на ногах у нее только носки. Его хватка ослабла, и молодая женщина высвободилась.

Прыгая на одной ноге и держась за ту, которой нанесла удар, Дженна от души выругалась. Бренч ухмылялся с таким видом, будто она вообще не причинила ему боли. Он просто стоял, уперев руки в бока, уверенный в себе, сильный и довольный ее неуклюжим танцем. Взгляд Дженны упал на «старр», по-прежнему торчавший у Бренча за поясом, и она снова выругалась.

Когда молодая женщина рухнула на бревно, чтобы помассировать пылавшие пальцы ушибленной ноги, Макколи низко ей поклонился.

– Захватывающее представление. А теперь, если ты закончила, я жду ответа. Как твое настоящее имя и почему ты здесь?

– А тебе не все равно? Исчезни, катись в свою крысиную нору и оставь меня в покое. Ты получил что хотел.

Как бы не так! Макколи опустился на корточки напротив Дженны и ткнул ей пальцем в нос.

– Ты послушаешься меня, нравится тебе это или нет. Чтобы женщина в одиночку разъезжала по стране – это полнейшее безрассудство.

Дженна открыла рот, чтобы ответить, но Бренч поднял руку, призывая ее к молчанию.

– Мальчишеский наряд поначалу ввел меня в заблуждение, но тайное рано или поздно становится явным, ты в этом только что могла убедиться. Большинство мужчин, что живут в этих краях, будут безмерно счастливы просто взглянуть на тебя, но есть еще и множество тех, кому этого будет мало.

– Таких, как ты?

– Хуже. Послушай, я всего лишь пытаюсь уберечь тебя от серьезных неприятностей.

– Мне не нужна твоя помощь. Я сама о себе забочусь с тех пор, как мне исполнилось семь лет.

Бренч поморщился, уловив в ее голосе боль, но нельзя было показывать свою нерешительность.

– Я прилипну к тебе как банный лист. Другого не дано.

Дженна нахмурилась. Видно было, что Макколи говорит серьезно.

– Ты будешь держать руки при себе?

«Эта задача может оказаться невыполнимой», – подумал Бренч, глядя в ее дымчато-голубые глаза и на гладкую, молочного оттенка кожу. Как бы она выглядела в платье, с распущенными волосами? Если бы ее женственность раскрылась в полной мере, а не была упрятана под мешковатыми брюками и рубашкой? Каково было бы снять с нее эту мальчишескую одежду и почувствовать под собой ее обнаженную плоть, горячую и податливую? «Берегись!» – одернул себя Макколи. Сейчас как раз ему грозили неприятности. Но он постарается их избежать.

– Никаких прикосновений, обещаю.

– Хорошо, – молодая женщина вскинула подбородок и надменно взглянула на Бренча. – Меня зовут Юджиния Ли-Уиттингтон, и я кое-кого ищу.

Юджиния Ли-Уиттингтон? Макколи окинул взглядом хрупкую фигурку и расхохотался. Чересчур громкое имя для такой пигалицы. Увидев, что Юджиния угрожающе прищурилась и стиснула зубы, Бренч поднял руки и подавил смех.

– Хорошо, скажи, кто тот несчастный, за кем ты охотишься, мисс Юджиния Ли-Уиттингтон?

– Мужчина.

Макколи усмехнулся.

– Что ж, ты его нашла. И что бы ты хотела со мной сделать?

– Я ничего не хочу с тобой делать. Ну разве что чуть-чуть выпустить тебе кишки.

– Я тебе не нравлюсь? Если тебя не прельщает моя задняя часть, может, проверишь переднюю? – Макколи подмигнул Дженне. – Похоже, большинство женщин находит эту часть моего тела более привлекательной.

Дженна подавила желание кулаком стереть невинную улыбочку с его лица.

– Я, вообще-то, леди, Макколи. Как ты смеешь обращаться со мной как с… женщиной из салунов?

– Леди не переодеваются в мальчиков и не ищут мужчин, вооружившись шестизарядным револьвером. Хочешь, чтобы я из тебя это клещами вытаскивал? Без проблем, у меня вся ночь впереди.

– Нет! – молодая женщина стала лихорадочно соображать, как отделаться от его расспросов. – Я… я устала. Мне нужно прилечь.

Бренч улыбнулся, остановив взгляд на грудях, выглядывающих из растерзанного ворота рубашки.

– Вообще-то мне нравятся более… женственные особы, но, думаю, я смогу сделать тебе одолжение, если ты расскажешь мне то, что я хочу знать.

Дженна вскочила на ноги, сжав руки в кулаки.

– Я не имела в виду…

– Не волнуйся, – Бренч тоже встал. – Утром ты не упадешь в моих глазах.

– Ты самый жалкий, мерзкий, самый отвратительный…

– Тише-тише. – Он приблизился к Дженне. – Или мне снова придется тебя поцеловать, чтобы ты замолчала?

Молодая женщина метнулась на противоположную сторону костра.

– Ты не посмеешь.

– Ты уже пробовала бросать подобный вызов.

– Думаешь, ты особенный, да? – презрительно произнесла Дженна. – Настоящий ловелас. – Она смерила собеседника уничтожающим взглядом. – У меня для вас новость, мистер Бренч Макколи. Вы всего лишь невежественный ирландский папист, только-только высунувший нос со своей картофельной фермы. И даже если бы вы были величайшим любовником всех времен и народов, я бы не позволила вам ко мне прикасаться.

Его глаза блеснули, словно сталь.

– Так ли это? Может, проверим?

Вспомнив, как Бренч прижимал ее к своему мускулистому телу, Дженна вздрогнула. Нельзя позволять ему снова к себе прикасаться.

– Ладно, черт тебя побери. Я ищу человека по имени Черный Валет Мендоза.

К ее удивлению, Макколи нахмурился.

– И ты можешь определить его по голому заду?

– У него есть шрам.

Об этом Бренч не знал. Он запомнил эту информацию на будущее и продолжил:

– Чего ты от него хочешь?

Дженна возмущенно скрестила руки на груди и вперила в чересчур любопытного собеседника испепеляющий взгляд. Если прознают, что за Мендозой охотится агент Пинкертона, его ни за что не удастся поймать. Кроме того, Бренч Макколи только посмеется над ней, как это сделал начальник полиции Денвера. Мужчины отказывались верить, что женщины способны выполнять какую-либо работу так же хорошо, как они сами.

– Это личное, – сказала она наконец, – и даже твои угрозы не заставят меня раскрыть это.

К удивлению молодой женщины, Бренч просто кивнул и направился куда-то в темноту, в ночь. Дженна все еще размышляла над загадочным поведением Макколи, когда тот вернулся, ведя под уздцы лошадь.

– Выбери себе место для ночлега и свари кофе. Мы отправляемся с первыми лучами солнца.

– Что означает это «мы»?

Не удостоив ее даже взглядом, Бренч отвязал от седла свою походную постель и бросил ее рядом с костром.

– Положи свои одеяла где хочешь, или этим займусь я.

Угроза была завуалированной, но Дженна поняла: если позволить Макколи распорядиться ее одеялами, те окажутся на его постели, которую он и предложит ей разделить. Дженна поспешила разложить постель как можно дальше от лежбища Бренча.

За час до восхода солнца Дженна откинула одеяла и встала на колени, вглядываясь в человека, что сидел по другую сторону костра.

– Макколи! Макколи, ты спишь?

Долгие часы Дженна не смыкала глаз, дожидаясь, пока заснет Бренч, и теперь все ее тело одеревенело и ныло. Молодая женщина потянулась и придвинулась ближе к костру.

Макколи даже не закутывался в одеяла. Облокотившись на седло, он курил сигарету за сигаретой, потирал подбородок и прихлебывал крепкий черный кофе, пока, наконец, веки не начали слипаться. Даже когда Бренч уронил голову на грудь и ритм его дыхания замедлился, стал ровным, Дженна продолжала ждать. Но теперь пришло время действовать. Она поднялась на ноги.

– Куда-то собралась? – прозвучал низкий голос.

Черт!

– Мне нужно прогуляться в кусты, – проворчала молодая женщина. – Ты не против?

– Если только ты не будешь заходить далеко. – Бренч потянулся за котелком и обнаружил, что он пуст. – Займись полезным делом, набери сюда воды, раз уж решила пройтись.

Дженна собиралась было доходчиво объяснить Макколи, что он может сделать со своим котелком, но тут вспомнила о кустах красной бузины, которые она видела раньше на берегах реки. Очаровательно улыбнувшись, молодая женщина взяла котелок и вышла из освещенного костром круга.

– Что ты там так долго делала? – спросил Бренч, когда Дженна вернулась.

Уничтожающий взгляд, которым он смерил молодую женщину, был встречен лишь сдержанной улыбкой. Дженна отсыпала горсть кофе, бросила его в котелок и поставила на камни у костра. Макколи изумленно поднял рыжие брови.

– С каких это пор мы стали такими сговорчивыми?

– Не могу спать, когда ты вот так сидишь и караулишь меня, словно какой-то чересчур усердный надсмотрщик. Я ведь с таким же успехом могу встать, и, пожалуй, не прочь выпить с тобой чашечку кофе.

– Я не против компании.

Макколи запустил руку в карман за самокруткой.

«Ждать недолго», – подумала Дженна. Иногда месть остается единственным оружием женщины.

Когда кофе был готов, Дженна наполнила две чашки. Одну она вручила Макколи, а подняв вторую, словно салютуя, шутливо произнесла:

– Твое здоровье.

С трудом выудив самокрутку, Бренч склонил голову набок и, прищурившись, внимательно посмотрел на молодую женщину. Дженна уже начала пить кофе и встретила пристальный взгляд Макколи, глядя поверх края чашки. Вынув из кармана какую-то веточку, она принялась жевать ее.

– Что это у тебя во рту?

– Подмаренник. Хочешь?

– Почему бы и нет? Последний раз жевал подмаренник еще когда был мальчиком.

Воцарилось молчание. Бренч попивал крепкий кофе, грыз стебли подмаренника и смотрел на потрескивающий костер. Небо на востоке начало потихоньку сереть. Дженна отставила чашку и пошла к своей постели.

– Светает, – сказал Макколи. – Ты собираешься спать?

– Нет. – Дженна скатала одеяла, перевязала их ремнем и понесла к лошади.

Макколи нахмурился, когда молодая женщина водрузила седло на спину гнедого жеребца и потянулась к подпруге. У этой мисс характер покруче, чем у любой из бывалых девиц, что он когда-либо встречал. Даже чересчур крутой.

– Знаешь, я не собираюсь отпускать тебя одну.

Дженна взглянула на него и улыбнулась. К удивлению Бренча, в этой улыбке были и огонь, и вызов, но, увы, к чувственности это не имело никакого отношения.

– Тебе не остается ничего другого.

– Черта с два!

Макколи вскочил на ноги, и тут его кольнуло в первый раз.

Укол перерос в полновесный приступ острой боли, заставивший лицо исказиться, а руки – прижаться к животу.

Улыбка молодой женщины стала шире.

Догадка вспышкой пронзила сознание Бренча, и он все понял.

– Ты подсыпала в кофе отраву! Ее смех был легким и мелодичным.

– Все не так драматично, но, думаю, ты какое-то время не сможешь следовать за мной.

Макколи согнулся в три погибели, обеими руками схватившись за живот. Дженна подошла к нему и сделала манящий жест рукой:

– Отдай мой револьвер.

Бренч покачал головой и попытался схватить молодую женщину, но она легко увернулась, поскольку ее противника скрутил очередной приступ боли. Казалось, кто-то вырывал у него внутренности. Застонав, Бренч упал на колени, не в силах теперь дождаться, когда Дженна уйдет, чтобы не унизиться, испачкав перед ней штаны.

Молодая женщина вынула «старр» из-за пояса Макколи и положила в свою кобуру, потом вскочила в седло и натянула поводья.

– Счастливо оставаться, Макколи! – бросила она через плечо и ускакала прочь.

Бренч выругался и заковылял к кустам, дрожащими руками расстегивая на ходу штаны.

Глава третья

Спустившись к следующей террасе Уосатчских гор, Дженна перевела гнедого на шаг. Смотритель одного из полустанков рассказывал, что эта терраса была когда-то берегом древнего озера Бонневиль, которое в те времена заполняло всю долину. Постепенно на горизонте вырастал город, гнездившийся у подножия одного из боковых ответвлений Уосатчской горной цепи. Дженна остановила лошадь, чтобы полюбоваться видом.

Луженый купол здания суда и большую овальную крышу одного из молельных домов, табернаклей, легко было распознать среди крыш кирпичных и деревянных магазинов и контор. А дальше, за городом, сверкали на солнце воды Большого Соленого озера.

Может, где-то среди этих зданий, кучками разбросанных по городу, у Бренча Макколи есть свой дом? Жена? Возможно, дети? Ее это, конечно, не волнует. Просто интересно.

Подъезжая к городу, Дженна то и дело замечала между отдаленными фермами и недавно засаженными полями остатки каменной стены. Наверное, стену соорудили для защиты от индейцев в первые годы колонизации, предположила она. А теперь некогда важная постройка осталась один на один с разрушительными ветрами и дождями. На горном склоне, к северу от того места, где стояла всадница, она приметила скопление зданий вокруг плаца. На вывеске значилось «Кэмп-Дуглас».

Была пора сева. На полях мужчины вспахивали плугами землю, женщины шли за ними, бросая семена в идеально ровные канавки. А дети перепачканными босыми ногами забрасывали семена землей и хохотали, швыряя друг в друга комки грязи.

Мормоны. Но только по одной женщине на мужчину, насколько могла видеть Дженна. И рога ни у кого не росли. После всех баек, что рассказывали дома, в Иллинойсе, Дженна почувствовала одновременно и облегчение, и разочарование.

На подъезде к центру города гнедой пронес свою всадницу мимо величественной арки, что возвышалась над воротами в высокой глинобитной ограде. С верхней точки арки на путников и человека, собирающего с них плату за проезд, настороженно взирал вытесанный из камня орел. За оградой, в глубине двора, над крутым склоном школьной крыши возвышалась колокольня. Когда Дженна проезжала мимо, зазвонил колокол, оповещая не занятых на полевых работах детей о конце учебного дня. Голуби выпорхнули из башни и разлетелись во все стороны, испугав Джента. Всадница засмеялась и пригнулась, когда одна из пернатых фурий промчалась низко над головой. Лошадь успокоилась.

Вдоль немощеных улиц росли трехгранные и обычные тополя, робинии и акации, орошаемые водой из канав, что тянулись по обе стороны каждой дороги. Здания были построены в основном из дерева и самана. Но некоторые домики могли пощеголять кладкой из кирпича или красного песчаника, верандами, огражденными решетками для вьющихся растений, с низкими плоскими крышами, поддерживаемыми колоннами.

Свернув на Ист-Темпл, главную, деловую улицу, что тянулась с севера на юг, Дженна принялась искать гостиницу. Она проезжала мимо меблированных комнат, ресторанов, адвокатских контор и агентств по продаже недвижимости, банков, платных конюшен и небывалого, как для мормонского города, количества салунов.

Поравнявшись с большим зданием с односкатной крышей, украшением которого была веранда, Дженна направила гнедого к столбу, где привязывали лошадей, и спешилась. Над головой поскрипывала на штыре вывеска «Солт-Лейк Хаус». Войдя внутрь, Дженна оставила свое имя в книге записи постояльцев и заплатила за сутки.

Лысеющий портье быстро заморгал, будто ему глаза засыпали песком. Он изучил имя, которое написала Дженна, вытянул шею, словно готовый раскулдыкаться индюк, и осмотрел новую постоялицу с ног до головы, как будто никак не мог поверить, что перед ним женщина.

– Обеды подают в столовую, вон дверь в нее… мадам, – проговорил портье в перерывах между морганиями. – Если пожелаете принять ванну, просто дайте мне знать, и я сразу же пришлю наверх мальчика с горячей водой.

– Ванна была бы очень кстати, – Дженна направилась к лестнице, ведущей в ее комнату, но вдруг резко остановилась. – А сколько в городе купален?

– Четыре или пять, где-то так. – Глаза портье округлились от внезапной тревоги. – О, но они не для леди.

– Конечно, – Дженна постаралась не рассмеяться. Ее собеседник от потрясения даже перестал на несколько секунд моргать. Молодая женщина подмигнула портье. – Но понаблюдать за ними может оказаться полезным, если леди ищет некоего джентльмена.

Когда Бренч Макколи въехал в город, только начинало вечереть. Он отправился прямиком в контору федерального маршала.

За видавшим виды столом, запрокинув голову на спинку стула, сидел коренастый мужчина. На веках у него лежали дольки переспелого яблока. Покачав головой, Макколи сказал:

– Привет, Слид. Что ты пытаешься вылечить этими яблоками? Головную боль?

Маршал Слид Хендрикс поднял голову, ловко подхватив яблочные дольки. На его теле было достаточно волос, чтобы обеспечить париками добрую сотню мужчин, однако его собственная голова была гладкой, как луженый купол здания суда.

– Переутомление глаз. Начитался всех этих проклятых листовок о розыске преступников. От головной боли у меня горчица и теплая вода. – Он указал на таз, в котором отмокали его ноги. – Что привело тебя в город, Макколи? Привез гробовщикам свою очередную жертву?

– Я никогда не стрелял в людей, если только они первыми на меня не нападали, и ты это прекрасно знаешь, Слид. Просто зашел спросить об ограблении поезда, том, что случилось пару месяцев назад возле Огдена.

Бренч насыпал немного табака на полоску бумаги, зубами натянул шнурок на кисете и спрятал его в карман, потом свернул бумагу в трубочку и подогнул концы.

– А что с ним? Я прочесал практически каждую чертову милю в Юте и даже выезжал за пределы штата в поисках сукиного сына, который совершил этот налет. Если что-то знаешь об этом деле, говори.

Макколи затянулся самокруткой и бросил на стол игральную карту.

– Я знаю только то, что ты якобы нашел такую в багажном вагоне.

Хендрикс вытер короткие огрубелые ступни, отставил тазик и только после этого взял в руки мятую карту. Маршал сощурился и, вытянув руку, осмотрел карту с обеих сторон.

– Когда ты уже купишь себе очки, Слид? Это пиковый налет.

– Я вижу! – Слид бросил карту на стол. – Три ограбления поездов за последние два месяца, и чертов ублюдок каждый раз оставлял такие вот визитки. Черный Валет Мендоза. Знаешь его?

Взгляд Макколи стал холодным и тяжелым. Он положил карту в карман.

– Слышал, и если это он оставляет такие метки, можешь быть уверен, я найду подонка.

«Пока его не нашла некая юная леди», – добавил он про себя.

Маршал откинулся на спинку стула и выпятил грудь.

– Ну-ну. Только смотри мне, чтобы не выходил за рамки закона. Понял?

– Не выйду.

– «Юнион Пасифик» предлагает за него награду, только сегодня утром узнал. Пятьсот долларов, – Хендрикс сощурился. – На листовке не написано «живого или мертвого», но, между нами говоря, я бы предпочел второе. Мендоза уже достаточно давно здесь разбойничает. Он не заслуживает поблажек.

Хендрикс натянул изношенные носки и грязные башмаки. Из-под стола вышла дворняга с коричневым пятном вокруг одного глаза и ухом, по которому, казалось, прошлись паровой машиной, и положила Хендриксу морду на колени. Маршал погладил собаку по грязной голове и вздохнул.

– Уже не поездишь, однако, по холоду без последствий. Артрит. Все суставы выкручивает. Вот дерьмо! А стареть-то противно.

Макколи усмехнулся. Впервые он встретился с Хендриксом в 76-м в Колорадо, и с тех пор тот постоянно жаловался на какую-нибудь болячку.

– Если речь идет о суставах пальцев, тут все понятно – ты ведь ими вечно хрустишь.

Хендрикс фыркнул.

– От вас, молодых да наглых, не дождешься уважения.

– Тебе ведь и пятидесяти еще нет, Слид.

Отворилась дверь, и в комнату вошел худой как спичка человек. Одной рукой он удерживал в равновесии поднос, а другой закрыл за собой дверь. У вошедшего глаза были, как щелочки. А по лицу, наверное, потоптались вскоре после того, как его обладатель появился на свет. От этого человека исходило странное сочетание запахов – аралии, жевательного табака и лавровишневой воды.[10]

– Вирджил! – узнал вошедшего Макколи.

Заместитель маршала Вирджил Годби искоса взглянул на Бренча, ставя поднос на стол, потом сел и принялся чистить револьвер с таким видом, будто ожидал вскорости пустить его в ход. Хендрикс отодвинул листовки и снял с подноса крышку. К потолку от чашки с кофе и бифштекса, плавающего в лужице бобовой подливки, заструился пар. Пес заскулил.

– Подожди, Регс, папочка про тебя не забудет.

Хендрикс отрезал кусок бифштекса и вилкой сбросил ее на пол. Регс один раз чавкнул – и мяса как не бывало.

– Ну? – маршал отрезал себе кусок. – Будешь рассказывать, каким боком ты причастен к этим проклятым ограблениям поездов?

Вирджил резко поднял голову и, бросив на беседующих полный скрытого смысла взгляд, снова принялся быстрыми отрывистыми движениями чистить оружие.

Макколи оперся бедром о стол маршала и стал смотреть в окно, чтобы не видеть жирную подливу вокруг рта Хендрикса.

– Никаким.

Взгляд Бренча помутнел от душевной боли. Он двумя пальцами растер тлеющий кончик самокрутки и бросил окурок на пол.

– Три недели назад моего брата застрелили среди бела дня в Парк-Сити, один выстрел из винтовки, откуда-то из переулка. Эту карту, – он постучал пальцем по пиковому валету, – нашли рядом с гильзой от патрона.

Вирджил снова многозначительно посмотрел на Бренча и Хендрикса и отвернулся. Он засунул палец в ноздрю, немного там поковырялся, затем вытащил палец и легким щелчком стряхнул с него добытое, Макколи считал Годби человеком таким же приятным, как коровьи лепешки, и умным, как фонарный столб, однако подозревал, что он чего-то недоговаривает, что-то ему известно о Мендозе.

Хендрикс влил в себя кофе и уставился на стрелка.

– И ты думаешь, что Мендоза убил твоего брата?

– Я у тебя хотел об этом спросить.

– Жаль, но ответа у меня пока нет. И все же я достану этого подонка, будь уверен.

Макколи очень в этом сомневался, но промолчал.

– У тебя есть какие-то предположения, где он может скрываться?

– Думаешь, я тогда сидел бы здесь?

Макколи не был в этом уверен. Он встал и направился к двери.

– Если что-то узнаешь, буду признателен за информацию, Слид.

Хендрикс отложил вилку, поднялся и проводил гостя до деревянных подмостков.

– То же самое касается и тебя, – Хендрикс заложил большие пальцы под подтяжки. – Только не болтайся здесь слишком долго. Не нужно обеспечивать местных гробовщиков работой, да и мне лишние трупы ни к чему.

– Я пробуду в городе столько, сколько понадобиться. Не меньше.

Маршал кивнул, повернулся, чтобы вернуться в контору, но остановился.

– Насчет Мендозы. Могу кое-что сказать: он неравнодушен к одной девице из…

Макколи не слушал. Его взгляд был прикован к противоположной стороне улицы, будто он только что увидел призрака. Хендрикс потянулся за револьвером.

– Мендоза?

– Нет, – Макколи кивнул в сторону молодой женщины, которая шла по противоположной стороне улицы. Одета она была во все черное, туго затянутый корсет подчеркивал стройную фигуру, а белый воротничок эффектно оттенял нежный цвет лица и темные волосы. Юбка облегала изящные бедра и легонько шуршала при каждом шаге. – Ты знаешь эту женщину?

– Лакомый кусочек эта, в черном. Заходила незадолго до тебя, спрашивала, можно ли повесить вон ту листовку.

Макколи подошел ближе. На листке было написано: «Награда пятьдесят долларов за информацию о местонахождении Джеймса Ли-Уиттингтона. Чтобы получить, пишите по адресу: почтовый ящик 555, Солт-Лейк-Сити».

– Она показала мне фотографию этого человека, – сказал Хендрикс. – Я посоветовал ей обратиться в городскую полицию и дать объявление в газету. Сказал, что поспрашиваю о нем.

– Кто он? Муж? Отец?

Хендрикс пожал плечами.

– Это меня не касается.

Маршал избегал смотреть в глаза Бренчу. Он явно чего-то недоговаривал.

– Она спрашивала о Мендозе?

– Ас чего бы ей спрашивать об этом мерзавце?

Макколи начал выходить из себя и потому предпочел не отвечать. Его интересовало, какую выгоду хочет извлечь Хендрикс из небывало щедрого предложения помочь молодой женщине.

– Дай мне знать, если появятся новости о Мендозе, – сказал Бренч. – Я пару дней побуду в городе.

Маршал улыбнулся, глядя, как Макколи перешел улицу и последовал за молодой женщиной. Слид знал, что легкая хромота недавнего посетителя означает, что тот близок к полному истощению. Хендрикс инстинктивно помял правое запястье. Три года назад пуля раздробила кость, и она срослась неправильно. Маршал положил много сил, чтобы научиться стрелять левой рукой, и поклялся однажды добраться до того, кто его подстрелил. Повернув голову к конторе, он заорал:

– Эй, Вирдж, иди-ка сюда!

Когда появился заместитель, Хендрикс указал на женщину в черном.

– Ты следил за ней, как я тебе велел?

– Да, но она только и делала, что ходила по магазинам. Повесила еще несколько листовок, показывала людям ту фотографию, – Вирджил почесал под мышкой. – Единственная странная вещь, которую она сделала, – это посетила купальни.

– Купальни?

– Да, с черного хода. Разговаривала с прислуживающими мальчиками и уходила.

– Ха! Как думаешь, ей интересно, «что мужчины прячут в штанах»? Может, она платила, чтобы ей дали подсмотреть?

Вирджил похабно хихикнул.

– Я был бы не прочь показать ей, Слид. Мне нравятся темненькие.

– Да-а.

Усмехнувшись, Хендрикс вернулся в кабинет. Взяв пустую тарелку, начисто вылизанную Регсом, он сунул ее Вирджилу.

– Только смотри: когда она найдет, этого своего отца, ты должен узнать об этом. По чертову ублюдку Ли-Уиттингтону давно плачет пуля, и я позабочусь, чтобы он ее получил.

Бренч Макколи заглянул в окно лавки Перкинсов. В просвете между выставленными в витрине домашними мужскими куртками на стеганой атласной подкладке он увидел Юджинию, прогуливавшуюся между рядами заставленных товаром полок.

Интересно, знает ли она, что находится в мормонском заведении, которое не стал бы посещать ни один уважающий себя не мормон. Его самого, однако, это никогда не останавливало.

Казалось невероятным, что это та самая ведьмочка, которую он отшлепал в Эхо-Каньоне. Та самая, которая подмешала что-то в кофе и оставила его умирать. Бренч кипел от гнева, наблюдая, как молодая женщина рассматривает стенд с кружевами. Юджиния примерила шляпку, украшенную перьями и миниатюрными птичками, потом взяла в руки книгу, в которой Макколи опознал последний детективный роман Анны Катарины Грин «Преступление в Ливенворте[11]».

Наконец она повернулась. Один из последних лучей солнца прорвался сквозь высокое окно, окрасив лицо молодой женщины в розовые закатные тона. У Макколи перехватило дух. Темные локоны были аккуратно зачесаны назад, и только несколько легких завитков порхали вокруг лица. Дженна выглядела изящнее тонкого ирландского кружева и аппетитнее свежеиспеченных ирландских сконов[12] с маслом и медом.

Юджиния Ли-Уиттингтон была самой соблазнительной леди из всех, кого Бренч когда-либо встречал. Чресла Макколи запылали жаром, когда он вспомнил ощущение ее тела в своих руках, ее вкус. Он цеплялся за свой гнев, за желание отомстить. Но низ тела по-прежнему болел. Из-за нее. Еще одна порка голой рукой по восхитительной голой коже – вот что ей нужно и что он намеревался сделать. Но разве можно пороть леди?

И тут Юджиния подняла глаза. В ее взгляде был тот же огонь, та же взрывная бравада, которыми он имел возможность насладиться в Эхо-Каньоне. Этот безудержный независимый нрав делал ее такой невыносимой, такой исключительной, такой притягательной!

Ведьмочка никуда не исчезла, но спряталась в леди. Его ведьмочка.

Макколи потерял Дженну из виду, когда та отошла вглубь магазина. Бренч вошел в лавку и, держа дистанцию, стал следить за каждым шагом молодой женщиной. Когда Юджиния обошла стол с постельным бельем и направилась в его сторону, он опустил голову, делая вид, будто читает «Книгу Мормона» в кожаном переплете.

– Я могу вам чем-нибудь помочь, сэр?

Бренч вздрогнул от неожиданности. Подняв взгляд, он обнаружил прямо перед собой владельца лавки, Мартина Перкинса.

– Брат Макколи! Я не узнал тебя.

– Привет, Мартин.

Взгляд Мартина выразил сначала удивление, а потом радость – когда он заметил, что за книгу держит в руках Бренч. Однако он ничего не сказал.

– Ты давно в городе? Луэлла расстроится, если ты не зайдешь на ужин, прежде чем снова отправишься на эту свою шахту.

Перкинс был невысоким мужчиной с тонкими ногами, казавшимися слишком хрупкими, чтобы удерживать дородное, похожее на бочонок туловище. Бренч выручил семейство Перкинсов, когда у их вагончика сломалось колесо. После того случая они стали хорошими друзьями. Тот факт, что Бренч был католиком, а семейство Перкинсов – мормонами, ничуть не мешал их дружбе. Однако наносить визиты Перкинсам ему уже не так хотелось: пятнадцатилетняя Айла с некоторых пор начала смотреть на Бренча как на неженатого священника их церкви – небывалую роскошь для полигамного общества.

Краем глаза поглядывая на Юджинию, Бренч прошептал:

– Это не увеселительная поездка, Мартин.

Он рассказал о смерти брата и о том, как поиски убийцы привели его в Солт-Лейк-Сити.

– Слоан был еще ребенком, когда я покинул Пенсильванию. Я почти не знал его, но он был моим братом, да и никто не должен умирать так рано.

– Мне очень жаль. Мне известно, что значит для тебя семья. – Мартин утешительно потрепал Бренча по руке. – Если я могу чем-нибудь помочь…

Владелец лавки не договорил, его внимание привлек шум перебранки, идущий откуда-то из угла магазина. Собеседники повернулись на крики и увидели грузную матрону, громко отчитывающую подростка.

– Посмотри, что ты наделал, юноша: рассыпал все мои покупки по полу. Теперь они грязные! – разгневанная дама повернулась к женщине помоложе, что стояла рядом. – Я просто не понимаю, как брат Перкинс может позволять работать здесь слабоумному, даже если это его собственный сын. Ребенок – полный идиот. Только посмотрите на него: это же отвратительно!

Сын Перкинса висел, перегнувшись через прилавок, и силился поймать падавшие ночные рубашки и нижнее шерстяное белье. Он уже начал заворачивать покупки, когда груда одежды свалилась на пол. Две вещи лежали на полу, еще одна висела на плече и голове мальчика, частично закрывая ему обзор и мешая спасти еще оставшиеся в руках покупки.

Тихонько выругавшись, Мартин Перкинс бросился на помощь сыну.

– А вот и вы, брат Перкинс! – воскликнула кипящая от негодования покупательница. – Этот ваш мальчик ни на что не годится, вы понимаете? Клянусь, если вы от него не избавитесь, я буду делать покупки где-нибудь в другом месте.

– Вот так, Роберт. – Мартин помог сыну встать на ноги, потом взял у него смятые вещи. – Я позабочусь о сестре Смайт, сынок. Все будет хорошо. А ты отдохни пару минут, отойди в сторонку.

Из открытого перекошенного рта Роберта начала сочиться слюна. Он стал пятиться от пронзительно верещавшей женщины. На выпученных глазах мальчика блестели слезы, а руки были крепко прижаты к ушам. Бренч подавил желание «посоветовать» грубиянке заткнуться. Он направился было к Роберту, чтобы утешить мальчика, но тут к прилавку подошла Юджиния.

– Простите, Роберт… Вас ведь так зовут? – Она улыбнулась, когда мальчик повернулся к ней. Роберт заморгал и убрал руки от ушей. Юджиния продолжила ласковым голосом: – Не могли бы вы помочь мне, Роберт? Когда вы разговаривали с миссис Смайт, я заметила, как хорошо вы разбираетесь в мужских ночных сорочках. Вам несложно будет помочь мне выбрать одну для моего отца?

Роберт расплылся в улыбке и кивнул. Бренч наблюдал, как Юджиния ловко увела мальчика подальше от возмущенной покупательницы, все еще изливавшей гнев на Мартина. С помощью всего-навсего нескольких слов и улыбки она сумела перевернуть мир Роберта с головы на ноги, заставив его вновь поверить в себя, насколько это вообще было возможно. Как только миссис Смайт покинула лавку, Юджиния забрала свои покупки и направилась к двери. Бренч ждал ее снаружи.

– Привет, – сказал он, неожиданно оказавшись с нею рядом.

– А, это ты, – беспечно пожала плечами Дженна, пряча страх. – Ты, должно быть, решил, что мне необходима еще одна порка.

– Либо это, либо купание в кипящем масле. Я как раз решал, то ли выбрать один из этих двух вариантов, то ли прибегнуть к публичной порке, когда сестра Смайт решила потренировать голосовые связки. Я еще не принял окончательного решения, но… после того, что ты сделала для Роберта, я, пожалуй, смогу относиться к тебе мягче. Если будешь хорошо вести себя по отношению ко мне. Перкинс и его семья – мои друзья.

Дженна остановилась и сердито посмотрела на Бренча.

– Ты был в лавке? Следил за мной?

Щеки молодой женщины залила краска, а глаза сделались серыми, как грозовая туча. «Самая настоящая ведьма», – подумал Макколи.

– Я поначалу даже не был уверен, что это ты, – улыбнулся Бренч, окинув Юджинию одобрительным взглядом. – Разительная перемена. Даже «старр» исчез. Или он спрятан где-то в юбках?

– Очень рада, что тебе нравится. Что касается револьвера, думаю, я позволю тебе и дальше пребывать в неведении.

Молодая женщина пошла быстро, но тут заметила хромоту Бренча. Тогда она остановилась, чтобы заглянуть в витрину какого-то магазина, а дальше шла уже медленнее.

Макколи разгадал ее хитрость и предпочел увидеть в этом вежливость и признание вины, а не жалость.

– Скажи, что ты подсыпала в кофе?

– Кору красной бузины. Это старинный индейский рецепт от непроходимости кишечника. Подмаренник тоже помогает.

Бренч положил руку на живот и поморщился при воспоминании о часах, которые он провел, стоная в зарослях кустарника.

– Чертовски эффективное лекарство. Вот только жаль, что моей жизнедеятельности и без него ничего не мешало. Кроме тебя, конечно.

Дженна не сочла нужным скрыть улыбку.

– У меня в запасе еще много таких проклятий. Не забывай об этом, когда захочешь взять реванш.

Бренч усмехнулся.

– А ты не привыкла стесняться в выражениях!

Щеки молодой женщины залил обворожительный румянец.

– Я такая, какая есть, мистер Макколи.

Бренч не высказал вслух возражения, которое первым пришло ему на ум.

– Что ж, в магазине ты была очень милой. Глаза Дженны сузились, в них зажегся вызов.

– Достаточно милой, чтобы забыть о старых обидах?

Бренч пожал плечами.

– Возможно. Роберт всегда был для меня в каком-то смысле особенным. Он немного медлителен, но совсем не такой, каким его видят матроны вроде миссис Смайт. Мартин говорит, что Роберт был абсолютно нормальным малышом, пока не переболел жестокой лихорадкой. Он тогда чуть не умер, и с тех пор…

Дженна ничего не сказала. Она прекрасно знала, что значит иметь дело с не совсем нормальными людьми. Однако она не была готова рассказать о матери человеку, который, по сути, по-прежнему оставался для нее незнакомцем, а быть может, даже врагом.

– В любом случае, – продолжил Бренч, – я благодарен за то, что ты сделала, и думаю, Мартин со мной солидарен.

Юджиния бросила на спутника осторожный взгляд.

– Так благодарен, что согласишься освободить меня от этих ночных сорочек и нижнего белья? Ума не приложу, что с ними теперь делать.

– Кстати, а почему ты выбрала именно этот магазин? Лавка Перкинсов – мормонское заведение, – глаза Макколи блеснули, когда он склонился к собеседнице. – Не мормоны туда не ходят.

– Но ты, как видно, там частый гость. Значит ли это, что ты мормон?

Сердце быстрее забилось в груди Бренча, когда он заметил разочарование, мелькнувшее во взгляде молодой женщины.

– Нет. Просто я ничего не имею против тех, кто ими является. – Макколи изумленно поднял бровь, взглянув на огромный сверток в руках Юджинии. – А Роберт, похоже, растет в профессиональном плане.

– На самом деле он славный мальчуган.

К своему удивлению, Бренч обнаружил, что у него отличное настроение. Он вдруг осознал, что если Юджиния окажется в его руках, то он уж точно не станет ее пороть. Было еще слишком рано, чтобы отправляться в поход по игорным домам в поисках Черного Валета Мендозы. Времени хватит еще как минимум на ужин с мисс Ли-Уиттингтон. И ванну.

Кроме того, Бренчу все еще хотелось разузнать, зачем молодой женщине понадобился этот аферист.

– Вот что я тебе скажу: ты соглашаешься со мной поужинать и потом, возможно, прокатиться в экипаже, а я отдаю это Мартину и возвращаю тебе потраченные деньги. Как ты на это смотришь?

Дженна надула губки. Что делает его таким привлекательным сегодня? Дело не только в широких плечах и сильных руках, и даже не в мужественных чертах его лица. Возможно, Макколи казался таким волнующим и притягательным из-за своего хищного, по-настоящему мужского взгляда. Несмотря на бороду. И хромоту, которая почему-то вызывала у Дженны желание заботиться об этом человеке.

– Я не хочу, чтобы у Роберта были неприятности.

– Я позабочусь, что у него их не было.

– Хорошо. Во сколько?

– Скажем… через час? Этого времени мне должно хватить, чтобы вернуть твои покупки и принять ванну. – Макколи подмигнул спутнице. – Не хочешь присоединиться и потереть мою знаменитую заднюю часть?

– Скорее печально известную, Макколи. Ну нет, я не хочу. – Дженна сгрузила Бренчу на руки пакеты с одеждой. – Встретимся на выходе из гостиницы «Солт-Лейк Хаус» в шесть часов. До встречи…

Дерзко улыбнувшись, Юджиния махнула Бренчу рукой, изящно повернулась на каблуках и быстро зашагала вниз по Ист-Темпл.

Наблюдая за легким соблазнительным колыханием юбок удалявшейся Юджинии, Бренч улыбнулся и покачал головой. Ведьма или леди, мисс Юджиния Ли-Уиттингтон была не только самой несносной из всех женщин, но и самой очаровательной.

Пятнадцать минут спустя Макколи снова покинул лавку Перкинсов, напевая старую ирландскую песенку. Он пошел вверх по Ист-Темпл, а потом свернул на улицу Фест-Саус. Пройдя еще полквартала, Бренч, прихрамывая, вошел в купальню «Уосатч», мечтая опустить разболевшуюся ногу в ванну с горячей водой.

Дженна сняла платье и погрузила мягкую мочалку в чашу с водой.

Какой же надо быть дурой, чтобы согласиться на ужин с Бренчем Макколи! Это безумие. Как раз с этим человеком ей меньше всего хотелось связываться. Наемник, прости Господи его грешную душу. Конечно, должны у него быть и положительные стороны, раз он по-дружески относится к такому мальчику, как Роберт Перкинс. Но женщина, позволяющая себе увлечься мужчиной, будь он святым или грешником, – идиотка.

А Дженна отнюдь не была идиоткой.

Она нахмурилась, когда в дверь постучали. Они с Макколи распрощались не больше двадцати минут назад. Он не мог так быстро принять ванну и добраться сюда. Кроме того, она назначила Бренчу встречу внизу. Схватив полотенце с вешалки над дубовым умывальником, Дженна подошла к двери.

– Кто там?

– Билли, мэм. Вы сказали, что дадите мне доллар, если я увижу в купальне мужчину со шрамом на… ну, вы знаете, где.

Дженна приоткрыла дверь и, выглянув, увидела светловолосого мальчугана двенадцати лет, одетого в латаный полукомбинезон и пахнущего пеной для бритья.

– Можешь его описать, Билли?

– Он старый, мэм, могу поспорить, что ему больше тридцати, и темный. Но у него большой застарелый шрам на… вы понимаете.

Сомнительно, но проверить надо. По крайней мере, это решает проблему свидания с Макколи, что само по себе хорошо.

– Ладно, Билли. Я встречу тебя у черного хода в купальню через десять минут.

Дженна уже почти закрыла дверь, но вдруг рывком отворила ее снова.

– Подожди, Билли. Какая это купальня?

– «Уосатч», мэм, на Фест-Саус.

Глава четвертая

Бренч Макколи, по-прежнему напевая под нос песенку, погрузил свое тело в горячую воду. Он потянулся, насколько позволяла овальная лохань, и расслабился. Вода согревала усталое тело и нежила разболевшуюся ногу, и это было почти так же приятно, как предвкушение ужина с Юджинией. Последняя мысль вызвала укол вины.

Всего несколько недель назад он похоронил Слоана. Боль от внезапного воспоминания с прежней силой сдавила грудь. Бренч запрокинул голову на край ванны и закрыл глаза. При мысли, что жизнь брата безжалостно оборвали в столь юном возрасте, лишив его возможности испытать хотя бы половину мирских радостей, Макколи закипал от гнева.

В свои двадцать девять лет Бренч видел слишком много смертей. Матери и маленького Шеннона не стало еще в 58-м; отца – шесть лет спустя; брат Син погиб на войне между штатами; Патрик, его самый старший брат, умер всего три года назад, а еще были погибшие товарищи по Армии Союза,[13] Джонни Ребс, преступники, умиравшие прямо у него на руках. Так много лиц… Со всеми этими смертями оставалось только смириться, но Слоан… Как бы ни противно было Бренчу насилие, за смерть Слоана он должен отомстить.

Бренч открыл глаза и сделал глубокий вдох, успокаиваясь. Сейчас стены Солт-Лейк-Сити скрывают от него Черного Валета Мендозу. Но перед тем как, вернуться домой, Бренч перевернет вверх дном каждый вонючий салун, каждый игорный и публичный дом и разыщет этого мерзавца. Тогда он позаботится, чтобы Мендозу повесили. И долг его будет исполнен.

Мужчина в соседней лохани, судя по смуглой коже – латиноамериканец, позвал прислуживающего мальчика потереть спину. Тот с неимоверной скоростью выполнил процедуру и кинулся за полотенцем для следующего клиента. Мальчика, обслуживающего ванны на стороне Бренча, не было на месте.

Бросив взгляд на Макколи, латиноамериканец сказал:

– После долгой дороги нет ничего лучше, чем горячая ванна. Вы согласны, senor?[14] – Он подкурил дорогую кубинскую сигару, глубоко затянулся и выпустил кольца дыма в высокий потолок. – Кроме разве что женщины, si?[15]

На губах собеседника заиграла улыбка, придававшая ему порочный шарм. На несколько лет старше Бренча, он был худым, жилистым и весьма привлекательным, как для латиноамериканца. Бренч подозревал, что этот парень пользуется просто-таки непристойным успехом у женщин. Он улыбнулся в ответ.

– Похоже, мы здесь по одной и той же причине.

– О, вы тоже с дороги, да? Мне нравится бывать на юге, но я всегда тиу[16] счастлив вернуться в домашний уют.

Бренч прищурился, изучая смуглого мужчину в соседней лохани.

– В Мексику?

Испанец рассмеялся.

– На юг, но совсем не так далеко. Я навещал родственников в Манти-Ла Саль,[17] что над городком Маунт-Плезант. Вам знакомы эти места?

– Это к юго-востоку от Нефи, не так ли?

Бренч перевел взгляд на противоположную сторону комнаты, где в ряд выстроились комоды с мраморными крышками и деревянные вешалки для каждого посетителя.

Купальня «Уосатч» была одной из лучших в Солт-Лейк-Сити. Каждый клиент мог насладиться здесь чистой водой, в отличие от многих других подобных заведений, где воду меняли только после неоднократного использования. Купальня «Уосатч» также была хорошо меблирована и могла похвастаться фарфоровыми раковинами, бритвами, ароматной пеной для бритья и пушистыми махровыми полотенцами, что все время подогревались на огромной печи в центре зала.

На вешалке, которую использовал испанец, висели однобортное короткое пальто, брюки и хорошего качества жилет, а также шелковая рубашка, галстук «аскот», широкие, наложенные один на другой концы которого были сколоты красивой булавкой, и трость с серебряным набалдашником. На полу стоял чемодан. Никакого оружия. Ничего, что могло бы охарактеризовать личность владельца или его профессию, кроме того, что он был богат.

Бренч потянулся за виски, купленным в вестибюле. Сделав приличный глоток, он стал думать, как получить необходимую информацию.

– Я сам только что вернулся из Денвера.

– Хороший город. Я стараюсь каждое лето туда съездить.

– Давно там не были?

– Si, с прошлого года.

Бренч попивал виски и рассматривал картину, изображавшую обнаженную красавицу с оливковой кожей и темными волосами, полулежащую на атласных подушках кушетки; на коленях у девушки провокационно устроился щенок. Нарисованная красавица напоминала Бренчу Юджинию. Молодая, нежная, соблазнительная. Однако обнаженная девушка на картине выглядела покорной. Юджиния Ли-Уиттингтон никогда не будет такой. Чтобы оказаться с ней в постели, придется одержать победу в битве характеров. И так во всем, что имело к ней отношение. Вызов, стоящий того, чтобы его принять. Тут Макколи мысленно обругал себя за то, что отвлекся. Он хотел было спросить у испанца, как того зовут, но вдруг отворилась дверь черного хода.

Бренч занимал последнюю, а значит, ближайшую к черному ходу лохань. Он вздрогнул, когда холодный воздух каньона вслед за мальчиком-слугой, которого не было какое-то время, ворвался в помещение.

Какой-то мужчина в одном лишь полотенце на бедрах, брившийся в дальнем конце комнаты, потребовал воды для ополаскивания. Мальчик в полукомбинезоне поспешил к клиенту со смешанным выражением страха и возбуждения на лице, оставив дверь открытой.

Следом вошел парень постарше, в мешковатых брюках, слишком большой для него куртке и низко надвинутой на глаза шляпе. Бренч прищурился. В этом юноше было что-то смутно знакомое. Краем глаза Макколи заметил, как парень отодвинул полу куртки, под которой обнаружился ремень с кобурой. Дрожащие пальцы вытащили револьвер, и у Бренча чуть не перехватило дыхание. Это был несамовзводный «старр» сорок четвертого калибра.

Бренч сдвинул руки под водой, чтобы прикрыться.

– Черт побери, Юджиния, какого дьявола ты здесь делаешь?

Взгляд молодой женщины метнулся к нему, щеки приобрели здоровый розовый цвет, но голос остался спокойным.

– Я делаю то, ради чего приехала в Юту.

Мальчик в полукомбинезоне мигом оказался рядом с Дженной.

– Нужно спешить, мэм. Меня точно уволят, если поймут, что вы женщина.

Но было уже поздно – все без исключения мужчины в комнате вытаращились на нее.

– Как ты назвал этого парня? Юджиния?

– Разве это не женское имя?

– Боже правый, да ведь это женщина!

Юджиния не стала изменять голос. Она подняла «старр», чтобы его увидели все.

– Соблюдайте спокойствие, джентльмены. И пожалуйста, не вставайте. – Повернувшись к мальчику, она спросила: – Который из них, Билли?

Билли не мог оторвать огромных, как пончики, глаз от револьвера в руках Дженны.

– Вы собираетесь застрелить его, мэм?

– Нет, если он не станет делать глупостей. Который?

У Бренча самого чуть глаза на лоб не полезли, когда мальчик указал на ближайшую к нему лохань. Испанец пожал плечами.

– Ах, эти senoritas,[18] им всегда удается меня разыскать, нет?

– Повернись спиной и встань на ноги, – приказала Дженна, наведя «старр» на грудь мужчины.

В ответ прозвучал его мягкий баритон:

– Всегда рад сделать даме приятное.

Испанец поднялся из ванны, словно золотой морской бог: вода хлынула по широкой спине к упругим круглым ягодицам, подпорченным трехдюймовым шрамом.

– Господе Иисусе! – пробормотал Бренч.

Черный Валет Мендоза. Убийца Слоана!

Бренч вскочил на ноги, расплескав воду по полу. Он отмахнулся от голоса Юджинии, заглушившего яростный рев в его голове. Но отмахнуться от грянувшего в потолок выстрела он не смог.

– Сядь, Макколи.

Ногти молодой женщины оцарапали предплечье Бренча, когда она отдернула его от Мендозы. Подняв руки, будто собираясь задушить Мендозу, Макколи резко повернулся к Юджинии. Она отпрянула, потрясенная и напуганная гневом, исказившим его лицо. Но в следующую секунду навела «старр» на грудь Бренча и еще раз крикнула:

– Сядь!

– Нет, черт побери, этот ублюдок…

– Я продырявлю руку, которой ты обычно стреляешь, Макколи.

Бренч знал, что Юджиния на это способна. В Эхо-Каньоне она весьма наглядно продемонстрировала умение обращаться с револьвером. Целую минуту они молча сверлили друг друга взглядами. Огромные руки Макколи были сжаты в кулаки, а зеленые глаза излучали такой ледяной холод, что могли заморозить горячую воду в лохани; Юджиния же стояла, упрямо выпятив подбородок, а в ее дымчато-голубых глазах плясали огоньки. Вокруг них сгустилась такая тишина, что потрескивание дров в печи казалось ревом гейзера.

Дженна лаконично спросила у Мендозы, где тот оставил лошадь, и послала мальчика привести животное.

– Теперь одевайся, Мендоза. Ты поедешь со мной.

– С удовольствием, chiquita,[19] – Испанец поклонился. – Никогда еще не встречал женщину, так страстно жаждущую моего внимания.

Напускное спокойствие Юджинии, попеременно следящей за ним и Мендозой, словно для нее привычным делом было наблюдать, как одеваются голые мужчины, только сильнее подогревало ярость, и без того кипящую в душе Бренча.

– Послушай меня, Юджиния…

– Тебе придется извинить меня, Макколи. Может быть, мы поужинаем как-нибудь в другой раз… если ты сбреешь эту жуткую бороду. Из-за нее кажется, что тебя самого должны разыскивать за преступление.

Бренч глубоко вдохнул, стараясь держать себя в руках. Нужно как-то объяснить ей.

– Ты не понимаешь, что делаешь. Я…

– Я прекрасно понимаю, что делаю, и если ты будешь продолжать мне мешать, я велю мальчику связать тебя и заткнуть рот кляпом. А теперь помолчи. И сядь.

– Юджиния…

– Сядь!

Пуля пробороздила воду в лохани Бренча и сделала дыру в стенке.

Макколи рухнул, словно камень, окатив Дженну мыльными брызгами. Вода тонкой струйкой фонтанировала из пробитой пулей дыры. Макколи всю жизнь учился контролировать эмоции. Он смотрел, как постепенно убывает вода, открывая на всеобщее обозрение его обнаженное тело, но видел только, как шанс расплатиться с Мендозой за убийство Слоана вылетает в сточную трубу.

Мендоза вытерся и направился к деревянной вешалке. Одеваясь, он не сводил глаз с молодой женщины, будто хотел удостовериться, что она наслаждается зрелищем. Бренч уверял себя, что догонит Юджинию, прежде чем та успеет скрыться с Мендозой. Он вглядывался в лицо молодой женщины, пытаясь понять, зачем ей понадобился этот парень. Мендоза мог обманом выиграть у ее отца крупную сумму или соблазнить ее сестру. Это не имело значения – ее мотивы не могут быть важнее, чем его собственные.

– Как ты узнала, что он здесь?

Она горделиво улыбнулась.

– Я просто спросила себя, кому легче всего заметить шрам на голом заду мужчины. Если бы подкуп мальчиков, прислуживающих в купальнях, не принес результатов, я бы, в конце концов, решилась на бордели.

Юджиния ни разу не опустила ресниц, ни разу не запнулась на слове, которое женщины ее круга не согласились бы произнести даже под страхом смерти. Она просто констатировала факты, какими бы они ни были: хочешь – слушай, не хочешь – дело твое. Бренч был поражен.

– Что ты собираешься с ним делать?

– Это тебя не касается.

– Дьявол, Юджиния, нам нужно поговорить об этом!

– Я же сказала: мне жаль, что так получилось с ужином, Макколи. Но делу время, а потехе час. Быть может, наши пути еще когда-нибудь пересекутся, и тогда я заглажу свою вину.

– Мне плевать на ужин. Нам нужно поговорить о Мендозе, – процедил Бренч сквозь зубы, силясь держать в узде свой ирландский темперамент.

– Тут не о чем говорить.

Мендоза галантно склонился перед Юджинией, обнажив в ослепительной улыбке белые ровные зубы.

– Вам, bella senorita,[20] я с радостью отдаюсь. – Он повернулся к Бренчу. – Не волнуйтесь, senor. Senorita необычайно нетерпелива, но я позабочусь о ее удовольствии.

Мендоза смотрел на Юджинию, как койот на жирного зайца. По крайней мере, так казалось Бренчу. Новая волна ярости захлестнула его.

– Предупреждаю тебя, Юджиния, если ты выйдешь отсюда вместе с ним та…

– Не нужно ревновать, Макколи. Я ведь сказала, что руководствуюсь исключительно деловыми мотивами.

Мендоза приложил ладони к сердцу.

– Будьте милостивы, senorita, а я ведь могу и поделиться.

Дженна и Бренч одновременно гаркнули:

– Заткнись, Мендоза!

Юджиния вручила мальчику моток веревки, висевший у нее на плече.

– Вот, Билли, свяжи моему пленнику руки, только крепко.

– В этом нет необходимости, – сказал Мендоза, улыбаясь уже не так радужно. – Я не сопротивляюсь.

Дженна резко повернулась к мальчику.

– Приступай, Билли.

Раздуваясь от гордости, мальчик взялся за дело.

– Он преступник?

Мендоза усмехнулся, но Бренч видел, что его уверенность тает.

– Нет, nino,[21] – сказал испанец, – леди неловко признаться в своих чувствах, но мы, мужчины, все понимаем, si?

Дженна проверила работу мальчика и кивнула в знак одобрения.

– Хорошо, Мендоза, давай выбираться отсюда. Держи веревку, Билли, мне нужна будет твоя помощь, чтобы привязать его к лошади.

– Конечно, мэм. Вы из полиции?

– Не совсем.

Мальчик вывел Мендозу через черный ход. Когда Юджиния тоже направилась к двери, Бренч снова вскочил на ноги.

– Юджиния!

Она повернулась. Ее взгляд заскользил по груди Бренча – белой от мыльной пены, которая облепила, словно жемчуг, рыжеватые волосы, – к узкой талии, подтянутым бедрам и крепким жилистым голеням. Когда Юджиния снова встретилась взглядом с Макколи, она слегка покачала головой.

– Ты наверняка ужасно гордишься своим мужским достоинством, Макколи. Вот только не могу понять почему. Не забудь побриться.

С этими словами Дженна скрылась за дверью.

Дождь не поднимал Бренчу настроения. Это была всего лишь морось, но Макколи промок к тому времени, когда добрался до Каньона Переселенцев. Он надвинул шляпу, по которой стекала вода, поглубже на лоб. В тысячный раз после фиаско в купальне Бренч проклинал свою глупость и невезение, глядя, как дождь смывает следы лошадей Юджинии и ее пленника.

Они не могли далеко уйти. Тогда в купальне Бренч натянул одежду на мокрое тело и кинулся прямиком в конюшню. Сейчас было уже почти темно. Юджиния будет искать сухое место, где можно остановиться на ночь.

Вопрос, который мучил Бренча со дня убийства Слоана: зачем? В Юте никто, кроме самого Бренча, Мауры и ее семьи, не знал Слоана. И никто не ожидал его приезда. У парня просто не было времени насолить кому-либо: он едва успел сойти с дилижанса, как его застрелили. Единственное приемлемое объяснение: убийца думал, будто стреляет в Бренча. Они были похожи и телосложением, и цветом волос.

А вот у Бренча действительно было много врагов. Годы работы в охране перевозки золота не сблизили его с преступным миром – он преследовал слишком благородные цели. Дьявол, да одного его умения обращаться с «миротворцем» достаточно, чтобы кому-нибудь захотелось попытать счастья, пойдя против него. В основном, конечно, молодым амбициозным – «крутым» – парням. Бренч убивал, только защищая собственную жизнь, но это не облегчало мук совести и не спасало от кошмаров.

Еще Бренчу не давало покоя то, что Мендоза почему-то сказал ему – абсолютно незнакомому человеку, – что находился более чем в ста милях[22] к югу от Парк-Сити, когда Слоан был убит. Испанца предупредили, что Бренч ищет его, и тот решил сбить его со следа? Но Мендоза не мог знать, что Бренч придет в купальню, и никто, кроме самого Бренча, не разговаривал с испанцем до появления Юджинии.

За ручейком показался пласт горной породы, вышедшей на поверхность. Похоже, здесь можно укрыться от стихии. По крайней мере, спрятаться от ветра. А Юджиния наверняка будет искать укрытие. Бренч направил коня к ручью, но вдруг остановился.

Ветер пронзительно выл в вершинах тополей, ручей приглушенно рокотал. Но не этот шум привлек внимание Макколи. Звук, который он услышал, мог издавать рассвирепевший кугуар. Или женщина.

Дженна спутала ноги гнедого и подошла к Мендозе. Руки испанца были примотаны к седлу, а ноги стянуты ремнем под животом лошади. Связанного таким способом Мендозу легко было контролировать, правя лошадью вместо него. Но ведь нельзя держать его в седле все десять-двенадцать дней пути! Теперь предстояло решить проблему: как освободить испанца от пут, чтобы тот помог устроить ночлег и в то же время не имел возможности напасть на нее.

Мендоза больше походил на избалованного взрослого ребенка, а не на убийцу. Пытаться доставить в Денвер преступника, за голову которого назначена награда, было безумием. Дорога была длинной и безлюдной; по пути могло произойти все что угодно. Насколько Дженне было известно, ее пленника может даже где-то поджидать его собственная банда. А ведь можно было сдать Мендозу федеральному маршалу в Солт-Лейк-Сити! Но беда была в том, что самодовольные заявления начальника полиции Денвера, якобы женщинам не хватает ни ума, ни сил для сыскной работы, по-прежнему не давали Дженне покоя. Ей безумно хотелось заставить этого ханжу забрать свои слова обратно.

Мендоза улыбнулся. Он выглядел ненатурально веселым, учитывая обстоятельства.

– Почему ты мне не доверяешь, chiquita? Ведь я говорил, что не совершал преступлений, в которых меня обвиняют, и пообещал не пытаться бежать.

Дженна фыркнула.

– Ты мужчина, Мендоза. Это веская причина для недоверия.

Дразнящий огонек потух в темных глазах, когда испанец всмотрелся в лицо молодой женщины сквозь пелену дождя. У Дженны появилось неприятное ощущение, будто Мендоза видит ее насквозь.

– Кто-то обидел тебя, и ты ожесточилась, – испанец говорил мягко, с подкупающим сочувствием. – Я мог бы снять этот камень с твоего сердца, если позволишь.

Дженна смерила пленника сердитым взглядом.

– Предоставь мне самой решать свои проблемы.

– Ах, в этом как раз и состоит вся горечь ситуации. Такая женщина, как ты, не должна беспокоиться о подобных вещах. Ее должны лелеять и любить, чтобы она мурлыкала, как еl gato.[23]

Вытащив из-за пояса нож, Дженна сказала:

– Не бойся. Я лишь разрежу веревки, чтобы освободить твои руки и ноги. Я буду держать тебя на прицеле, так что без глупостей.

– Обещаю, никаких… глупостей, как ты говоришь.

Дженна, пребывая в сомнении, подняла бровь и приставила нож к мокрой веревке. Отсоединив связанные руки Мендозы от седла, молодая женщина вытащила револьвер, направила его на пленника и только после этого одним быстрым движением разрезала ремень, стягивавший его ноги. Потом она отступила назад.

– Хорошо, теперь слезай, только медленно, без резких движений.

Ступив на мокрую землю, Мендоза поднял руки.

– А эти, chiquita? Теперь ты разрежешь эти веревки?

– Нет. Сними сначала свое седло, потом мое.

Испанец не сдвинулся с места. Ветер швырял Мендозе в лицо его черные влажные волосы, но он, казалось, этого не замечал.

– Как убедить тебя, что я всего лишь азартный игрок, а не грабитель поездов? И не нападаю я на людей в темных переулках. Посмотри на меня. Разве не видишь? Мигель Мендоза любовник, а не убийца.

– Прекрати пытаться меня соблазнить и снимай седла.

– Ты огорчаешь меня, senorita. – Мигель наклонился к Дженне, сложив руки на груди и искренне глядя ей в глаза. – Ты слишком молода и красива, чтобы быть такой черствой. Тебе не хватает хорошего мужчины, который полюбил бы тебя. Научил, что значит быть женщиной.

Образ обнаженного мокрого тела испанца возник перед мысленным взором Дженны, но тут же сменился другим. Образом мужчины с мощными плечами и руками. С мыльной пеной на рыжих волосах, покрывавших грудь. Волосяной покров сужался к животу и снова густо разрастался там, где… Молодую женщину бросило в жар. Она тряхнула головой, чтобы отогнать воспоминания, отвлекающие от важного дела.

Внезапно Мендоза оказался на расстоянии всего двух футов[24] от нее и уже тянулся к «старру», Дженна резко отпрянула.

– Черт тебя побери! Возвращайся к своей лошади.

– Не думаю, что ты действительно этого хочешь, querida.[25] Я только что видел страсть в твоих глазах. Позволь обнять тебя, только на мгновение, и…

Щелкнувший курок заставил испанца замолчать. Он нахмурился. В следующее мгновение Мендоза резко вскинул голову. Его полный тревоги взгляд приковало к себе нечто за спиной Дженны.

– Ты слышала это? Похоже, медведь, там, между деревьями.

– Где?

Молодая женщина лишь слегка повернула голову, но этого оказалось достаточно. Мендоза выбил револьвер из ее рук. Испанец зажал голову молодой женщины между связанными руками и с силой притянул ее к себе.

Дженна сопротивлялась, проклиная Мендозу и себя. Она не попалась бы ему в руки, если бы сейчас при ней, как обычно, был бы лук. А теперь ее руки были прижаты к бокам, и она могла лишь царапать ногтями спину испанца. Дженне оставалось только извиваться и бить ногами по голеням противника.

– Тише, chiquita, – его губы коснулись ее уха. – Не сопротивляйся. Мигель не причинит тебе зла.

Из-за связанных рук Мендозе неудобно было удерживать Дженну. Он подхватил ее под ягодицы, чтобы защититься от яростных пинков, и теперь бедра молодой женщины оказались плотно прижатыми к его паху. Дженна услышала стон Мигеля и ощутила реакцию его тела. Ее захлестнула новая волна страха. Дженна попыталась оттолкнуть испанца.

– О, но тебя так приятно обнимать! Неужели тебе это не нравится?

Мендоза стал целовать щеки, глаза и уже подбирался к губам Дженны, когда та издала грудной стон наслаждения и обмякла в его руках. Испанец довольно усмехнулся.

– Не теряй сознания, querida, мне мешает веревка на запястьях.

– Я перережу ее, – прошептала молодая женщина.

Как только Мендоза начал поднимать руки, державшие Дженну в ловушке, та засадила ему коленом между ног. Но она немного не рассчитала – руки испанца, когда тот согнулся от адской боли, упали вдоль тела молодой женщины, снова ее заточая. Дженна отклонилась под весом Мигеля и не смогла удержать равновесия. Она вскрикнула, когда вместе с Мендозой повалилась на землю.

Испанец спрятал лицо в изгибе нежной женской шеи, борясь с тошнотой и болью, а Дженна брыкалась и извивалась под ним.

– Вон оно что! – послышался низкий голос. – Похоже, я не вовремя.

– Макколи? Это ты?

– Угадала.

Бренч появился в поле зрения, держа «миротворец» в правой руке. Левой он поднял «старр» и заткнул его за пояс.

Бренч уже давно выучил, что оружие очень плохо сочетается с неконтролируемым гневом. Но, даже обладая выработанной с огромным трудом выдержкой, тяжело было не застрелить Мендозу на месте. Увидев, что этот ублюдок лежит на Юджинии, Бренч готов был взорваться. Однако заставил себя действовать спокойно и неторопливо.

– Не хочу мешать влюбленным голубкам. Я подожду под этим уютным навесом, пока вы закончите.

– Не смей бросать меня вот так! Макколи! Черт тебя побери, Макколи, ты еще здесь?

– Я здесь.

Его голос был жестким и холодным. Дженна не могла понять, какого дьявола он злится. Разве он не рад лично убедиться в ее некомпетентности? Стиснув зубы, молодая женщина мысленно поклялась прострелить Бренчу ступню, если он отпустит по этому поводу еще хоть одну шуточку.

– Ну! – взревела она – Ты собираешься его с меня снимать или нет?

– Думаю об этом.

Бренч боялся подходить к ним близко, пока не убедился, что полностью себя контролирует.

– Прошу вас, сеньор, не могли бы вы думать немного подальше отсюда? – Мендоза приходил в себя после удара Дженны, но голос его все еще был хриплым. – Нам с сеньоритой нужно закончить одно дельце.

– Не сомневаюсь.

Вскипая от гнева и отчаяния, Дженна стала колотить испанца ногами.

– Не смей, Макколи!

Бренч подошел к ним. Нагнувшись, он дернул Мендозу за руку.

– Ладно, веселье закончилось. Вставай с нее.

– Терпение, мой друг. У меня связаны руки.

Макколи отступил назад. Он держал Мендозу на прицеле, пока тот с трудом поднимался. Когда испанец наконец сел, Юджиния оказалась между его ногами. Мендоза поднял руки через голову молодой женщины и встал. Взглянув на Макколи, испанец грустно улыбнулся.

– Вы так жестоко поступили, помешав нам. Я никогда не проявил бы такой бестактности по отношению к вам, сеньор.

– Я – не ты.

Юджиния кое-как поднялась на ноги. Она вся была в грязи и листьях. Шляпа слетела во время потасовки, и волосы рассыпались по плечам спутанными грязными прядями. Голубые глаза горели огнем, нежные выразительные губы сжались в жесткую линию. Молодая женщина подошла к Мендозе, сложила обе руки в один кулак и что было силы ударила испанца в живот.

– Чтобы такое больше не повторялось, чертов мексиканец!

Мендоза обхватил живот руками и поднял на Юджинию хмурый взгляд.

– Я не мексиканец, – произнес Мигель, когда наконец смог дышать. – Семья моего отца переехала сюда из Испании задолго до англичан. Моя мать француженка. Мы аристократы, я и моя семья. Наш дом в Сент-Луисе – настоящий дворец.

– Если ты чертовски богат, зачем занялся грабежом поездов?

– Я уже говорил, что не грабил их.

Дженна подошла ближе и ткнула Мендозу пальцем в грудь.

– Тогда почему тебя разыскивают? И за твою поимку назначена награда?

– Награда? – Мендоза стал белым как полотно. – Хочешь сказать, что ты охотилась за мной ради… ради денег?

– А ты думал, все дело в твоей внешности? – прогремел Макколи.

Мендоза в замешательстве уставился на Бренча. Он не мог поверить своим ушам.

– Наемница? Но ведь она женщина, и такая молодая!

– Слишком молодая. Тем не менее, дело обстоит именно так.

«А еще слишком женственная», – добавил про себя Макколи. Юджиния стояла, уперев руки в бока, нос к носу с ирландцем.

– Мне двадцать два года, Макколи. Насколько мне известно, это означает, что я взрослая женщина.

– Достаточно взрослая, чтобы кто-нибудь из мужчин уже поставил на тебе свое клеймо и одарил парочкой непослушных малышей, и тогда бы ты сидела дома – от греха подальше. В чем дело – не смогла найти дурака, который согласился бы взять тебя в жены? Господь свидетель, к таким мегерам, как ты, не приблизится ни один мужчина, у которого есть хоть немного мозгов.

– Неужели? – Еще один мужчина объясняет ей, что ее место на кухне! Или в постели. – Возможно, тебе будет интересно узнать, Макколи, что у меня достаточно, как ты говоришь, мозгов, чтобы не связывать себя с каким-либо мужчиной. И вообще, что ты здесь делаешь? Ты преследовал меня, чтобы сделать мою жизнь невыносимой, или нанес мне визит с другой целью?

– Чертовски важной целью, – голос Бренча грохотал над их головами, словно раскаты грома. – Я освобождаю тебя от твоего пленника. Ты искала грабителя поездов, а я охотился за убийцей.

Юджиния открыто и бесстрашно смотрела на Макколи.

– Если ты говоришь об агенте Пинкертона, которого Мендоза убил в Денвере, забудь. Поздно – он мой пленник.

– Хочешь сказать, был твоим. Он может убивать столько агентов Пинкертона, сколько ему будет угодно. Честно говоря, я только «за». Но я добьюсь, чтобы его повесили за убийство моего брата, даже если это будет стоить мне жизни.

Дженна часто заморгала и попятилась.

– Твой брат работал на Пинкертона?

– Дьявол, нет! Слоан был всего лишь ребенком, не причинившим никому вреда. Мендоза застрелил его просто так, без причины, и я позабочусь, чтобы он за это поплатился.

Дженна смотрела на Бренча, разрываемая противоречивыми мыслями, бурлившими в голове, словно грозовые потоки вокруг них. У Макколи действительно было больше прав на Мендозу. Но если она упустит награду, ее планы рухнут. Как только она сдаст Мендозу и заберет деньги, Макколи сможет потребовать у начальника полиции Денвера перевести преступника в тюрьму Солт-Лейк-Сити. Она цеплялась за этот вариант, чтобы решимость ее не покинула. После паузы Дженна сказала:

– Ты получишь его только через мой труп.

– Как тебе будет угодно.

Они повернулись, каждый намереваясь забрать пленника. Но место, где они оставили Мендозу, пустовало. Их лихорадочно ищущие взоры натыкались только на сгибаемые ветром деревья и напоминающий пещеру каменный навес, под которым Дженна собиралась разбить лагерь.

Черный Валет Мендоза исчез.

Глава пятая

Дженна не верила своим глазам. Куда мог пропасть Мендоза? Как? Был только один вариант. Она резко повернулась и обнаружила, что на месте, где стояли лошади, пусто. Преступник скрылся, прихватив и свою лошадь, и гнедого жеребца Дженны.

Стиснув руки в кулаки, убийственно сверкая голубыми глазами, молодая женщина повернулась к Макколи.

– Ну что, доволен? Благодаря тебе Мендоза не достался никому.

Взгляд Бренча тоже был испепеляющим.

– Не пытайся сделать меня виноватым. Если бы ты занималась своим делом, а не пыталась делать мужскую работу, переодевшись мальчиком, я бы уже давно упрятал Мендозу за решетку, где ему и положено быть.

Дженна скрестила руки на груди и склонила голову набок.

– Да ну? А ты всегда принимаешь ванну с убийцей, на которого охотишься?

Лицо Макколи вспыхнуло от гнева. Он сжал руки, чтобы не поддаться искушению ударить Юджинию. Не успел Бренч и рта открыть, как молодая женщина ткнула его пальцем в грудь.

– Ты даже не знал, что он там, Макколи. И скорее всего, не узнал бы, если бы не появилась я. Это ты влез куда не просили, ты позволил Мендозе сбежать. И что ты собираешься теперь с этим делать?

Бренч схватил Дженну за запястье и притянул к себе.

– В одном ты, мисс Зазнайка-Наемница, можешь быть уверена: я доберусь до него, и когда это произойдет, тебе я его не отдам, это уж точно.

– А тебе и не придется, – зло бросила Юджиния, осознавая, что они с Бренчем уже оказались нос к носу, – потому что первой его найду я, как это произошло в Солт-Лейк-Сити.

– И как ты собираешься этого добиться без лошади?

Неуверенность мелькнула во взгляде молодой женщины, но она тут же справилась с собой.

– Могу задать тебе тот же вопрос, Макколи. Ты ведь не думаешь, что Мендоза забрал мою лошадь, а твою решил оставить?

Черт, дерзости ей было не занимать!

И красоты.

Бренч смотрел в неимоверные дымчато-голубые глаза Юджинии, беспомощный, как ребенок, перед ее горячим телом, переплавлявшим гнев в похоть. Медленно, но решительно Макколи стал прижимать к себе молодую женщину все крепче и крепче, пока мягкий животик не коснулся его затвердевших чресл. Ее глаза сузились и потемнели, однако она не делала попыток сопротивляться. Она только вскинула подбородок, словно бросая ему вызов.

Бесконечно долгое мгновение они испепеляли друг друга взглядами. Внезапно Бренч отпустил Юджинию и отвернулся.

Дженна открыла рот, глядя на широкую промокшую спину исчезавшего в темноте Макколи. Разочарование, вызванное тем, что ее не поцеловали, раздражало молодую женщину еще больше, чем заносчивость и эгоизм Бренча. Потом Дженне пришло в голову, что Макколи может и вовсе не вернуться. Она смахнула капли дождя с ресниц и стала всматриваться в черноту ночи. Вскоре Дженна уже металась из стороны в сторону, бормоча проклятья.

– Кого-то потеряли, мисс Наемница?

Дженна резко повернулась. За ее спиной, прислонившись к дереву и скрестив руки на груди, стоял Бренч. Черный как ночь жеребец, привязанный к дереву в нескольких футах от хозяина, всхрапнул – наверное, в знак приветствия.

– Удивлена, что ты до сих пор не исчез.

Юджиния возилась с пуговицами на куртке, молясь, чтобы Макколи не оставил ее здесь одну. Бренч молчал, продолжая пронизывать молодую женщину холодным оценивающим взглядом.

– Ты разве не собираешься его преследовать? – спросила она. Макколи ничего не ответил, и тогда Дженна в отчаянии вскинула руки. – Как ты можешь спокойно стоять, когда убийца твоего брата ускользнул из-под носа?

Макколи заложил ногу за ногу. Когда вспышка молнии на мгновение осветила Дженну, губы Бренча искривились в едва заметной улыбке. Она выглядела как мокрая мускусная крыса. И тем не менее он хотел ее.

– Посмотри назад. Видишь следы, которые ты только что оставила? Дождь размывает следы, как только мы их делаем.

Он был прав. Дженна обхватила себя руками, только сейчас почувствовав, что мокрые волосы лезут ей в лицо, а одежда облепила покрытую мурашками кожу. Крохотные капельки дождя то и дело срывались с ресниц. Вода хлюпала в грязных ботинках.

– Тогда что ты собираешься делать?

Макколи подошел к вороному, отвязал поводья и, ведя коня под уздцы, прошагал мимо Дженны.

– Я не собираюсь мокнуть под дождем всю ночь. – Остановившись, он оглянулся на молодую женщину. – Ты идешь?

– Это приглашение?

– С каких это пор тебе нужно приглашение, чтобы заявиться в лагерь мужчины?

Бренч продолжил путь. Дженна испытывала какое-то извращенное удовольствие от того, что хромота Макколи, которую она впервые заметила в городе, стала заметнее.

Оказавшись под каменным навесом, Макколи соорудил маленький костер из веток, оставленных теми, кто ранее находил здесь пристанище. Он бросил свою постель и седельные сумки рядом с продуктами и повернулся, намереваясь заняться конем. Дженна стояла у входа в неглубокую пещеру, задумчиво всматриваясь в темные углы. Бренч самодовольно улыбнулся.

– Не бойся, там нет медведей, летучих мышей и пауков.

Дженна смерила его гневным взглядом.

– Любой дурак догадается, что здесь нет медведей, Макколи. В этой пещерке едва ли хватит места для мыши. – Легкая дрожь пробежала по телу молодой женщины при упоминании о мышах. Дженна поспешила продолжить, надеясь, что Бренч ничего не заметил. – И я не какая-нибудь мнительная особа, чтобы бояться летучих мышей или пауков.

Макколи улыбнулся едва заметно, уголками губ. Его нескромный взгляд пробежал по телу молодой женщины, облепленному мокрой одеждой.

– Но ты и не закаленный работой ковбой. А теперь предлагаю войти и спрятаться, наконец, от дождя.

Дженна показала язык спине Бренча, когда тот вжал голову в плечи, выходя под дождь, и только после этого осторожно вошла в пещеру.

Когда Макколи вернулся, насквозь промокшая Юджиния жалась к дальней стенке пещеры и смотрела, как с края навеса стекает вода. Она взяла у него кофе и поставила на огонь уже знакомый ей помятый котелок.

– Твой особый рецепт? – Бренч кивнул в сторону котелка. На мгновение лицо молодой женщины стало непроницаемым.

Потом она щелкнула пальцами и вскочила на ноги.

– Спасибо, что напомнил. Мне нужно выйти кое-что поискать.

Макколи схватил Юджинию за руку, когда та сделала вид, что собирается выйти из пещеры.

– На этот раз обойдешься. – Он сдернул с Дженны мокрую грязную куртку. – Раздевайся.

– Прошу прощения?

– Ты хочешь простудиться? – Макколи бросил ей старое армейское одеяло. – Завернись в это, когда разденешься, а я разложу твою одежду сушиться.

Юджиния изящно вскинула бровь и надула губки.

– И что же ты будешь делать, пока я раздеваюсь?

Бренч улыбнулся.

– А ты как думаешь, что в такой ситуации может делать здоровый темпераментный ирландец? Наблюдать, конечно.

– Черта с два! Ты такой же мокрый, как и я. Ты тоже разденешься догола?

Макколи потянулся за седельными сумками.

– Почему бы и нет?

Дженна наблюдала, как Бренч установил сковородку на окружавшие костер почерневшие камни и приготовился нарезать ломтиками бекон. Капля воды сбежала с волос Дженны на лоб и попала ей в глаз. Она начала стучать зубами.

Тихонько вздохнув, молодая женщина отошла от костра настолько далеко, насколько позволял каменный навес. Накинув одеяло на плечи, она принялась расстегивать рубашку. Дженна неуклюже пыталась выбраться из мокрой одежды, при этом удерживая свое прикрытие, но вдруг почувствовала, что спасительное одеяло вырывают у нее из рук. У молодой женщины перехватило дух, когда она, глядя через плечо, увидела у себя за спиной Бренча. Не говоря ни слова, тот поднял одеяло, отгородив от себя Юджинию. Секунду спустя она бросила на землю рубашку. Ботинки, пояс с кобурой и брюки постигла та же участь.

Запах влажного шерстяного белья защекотал ноздри Бренча. К нему примешивался аромат женщины, проникающий, казалось, глубоко в тело и распаляющий кровь. Искушение было слишком сильным. Макколи чуть-чуть опустил одеяло и заглянул за край.

Влажные обнаженные плечи Юджинии засияли, как роскошный, цвета слоновой кости атлас, когда она начала медленно снимать нижнее белье. Кровь застучала у Бренча в ушах, заглушая шум дождя. Пульс ускорился.

– Ты отправишься за ним утром? – Юджиния как раз нагнулась, чтобы освободиться от мокрых рукавов, и голос ее прозвучал приглушенно.

«Святая Мария!» – воскликнул про себя Бренч, почувствовав реакцию своего тела. Он легко мог обхватить талию молодой женщины двумя пальцами. За краешком одеяла показались две ямочки, когда Юджиния принялась стаскивать белье с нежной округлости бедер. Бренчу стало настолько тяжело контролировать себя, что мышцы задрожали от напряжения.

Макколи велел себе не думать о Юджинии. Все его мысли должны быть только о Слоане, пока Мендоза не окажется за решеткой. Или не будет убит. Но правда состояла в том, что сейчас Бренчу хотелось одного – отбросить в сторону одеяло и насладиться красотой этой женщины, почувствовать ее нежное тело в своих руках. Прикасаться, чувствовать ее вкус и запах. По-прежнему стоя спиной к Макколи, Дженна подняла вверх руки.

– Все, теперь я возьму одеяло.

Бренч не мог пошевелиться. Добровольно закрыть глаза и не видеть волшебные изгибы женского тела было непосильной задачей для простого смертного.

Внезапно Дженна насторожилась. Стала похожей на испуганного ежика. Повернув голову на тонкой шее, которую Бренч мечтал поцеловать, она сердито взглянула на Макколи поверх одеяла.

– Макколи, ах ты гад!

Бренч швырнул ей одеяло и отошел к костру. Кофе кипел, а бекон уже пора было перевернуть. Но Макколи не решился опуститься на колени: штаны чересчур плотно облегали сейчас его тело.

Хорошенько закутавшись в одеяло, Дженна опустилась на землю по другую сторону костра.

– Похоже, я не могу пожаловаться, что меня не предупреждали. Если раньше я сомневалась, можно ли тебе доверять, то теперь этот вопрос решен.

– Я не собирался смотреть.

– Конечно нет.

Макколи принялся за собственную рубашку. Расстегнув верхнюю пуговицу, он улыбнулся уголками губ.

– Теперь твоя очередь поквитаться.

– Нет, спасибо. Я уже видела все, что ты можешь предложить.

Жар из чресл Бренча переметнулся к лицу. Черт бы ее побрал! Когда он целовал ее в Эхо-Каньоне, она не казалась такой равнодушной. Чертова ведьмочка хочет, чтобы он чувствовал себя червячком под ее ботинком. Однако Макколи подозревал, что довольно легко может коренным образом изменить ситуацию. Его губы расплылись в улыбке. Бренч устремил на молодую женщину многозначительный взгляд и начал снимать куртку.

Юджиния сердито смотрела на него.

– Может, хотя бы отвернешься? – бросил он.

Улыбка Макколи стала шире. Он повесил куртку на выступ скалы и снял рубашку. Вспышка молнии осветила пещеру, когда Бренч принялся расстегивать ширинку. Скалы эхом отозвались на его смех, когда Дженна вскочила на ноги и отвернулась к стене.

Когда стих шорох одежды и слышен был только рокот удалявшейся, наконец, грозы, молодая женщина решилась бросить взгляд через плечо. Бренч сидел у костра, поджав под себя ноги; нижняя часть его тела была обернута одеялом. Макколи подмигнул Юджинии, и та снова отвернулась. Почему дома обнаженная грудь работающих на ферме мужчин никогда не оказывала на нее такого действия?

Выдержать напряженное молчание, повисшее между ними, было выше сил Макколи.

– Расскажи мне о своем друге, индейце Чарли.

– Тут нечего рассказывать. Он просто старый индеец, выполняющий тяжелую работу в нашем с матерью доме.

– А где ваш дом?

– Мидоувуд. Это маленький город под Чикаго.

– У тебя, наверное, там много друзей, – сказал Макколи. – Почему именно этот индеец?

Измученный взгляд Дженны, устремленный в темноту, сказал Бренчу, что его предположение неверно – у нее не было много друзей. У Макколи возникло странное ощущение, что он смотрит в глаза человеку, который прожил уже целую жизнь. Глаза, в которых часто отражались боль и страдания, казались чужими на молодом и невинном лице. Бренч моргнул, и печальный образ растаял, но не полностью, он остался где-то на дне сознания, мешая снова сосредоточиться на Юджинии.

Молодая женщина расправила плечи, бессознательно выражая упрямство и гордость.

– Чарли всегда был рядом, – произнесла она таким тоном, будто защищала индейца. – Он никогда не пытался забивать мне голову бесполезными знаниями: как накрыть на стол или украсить вышивкой шарф. Он учил меня ездить верхом, стрелять, выслеживать зверя. В общем, тому, что необходимо человеку для выживания.

– Большинство женщин полагаются в таких делах на мужчин.

При этих словах напряженными стали не только плечи, но и все тело Юджинии.

– Я – не большинство женщин.

С этим Бренч не мог поспорить, и это было одной из причин, почему Юджиния его так привлекала. Но он не мог отказать себе в удовольствии подразнить ее.

– И чем же, интересно, ты отличаешься от остальных?

– Хотя бы тем, что не намерена быть на содержании у кого-либо из мужчин. Я сама могу о себе позаботиться.

На мгновение Дженна ощутила себя дома: она снова была худенькой двенадцатилетней девочкой-подростком и гладила мать по голове, а та плакала, уткнувшись в ее хрупкое плечо. «Все хорошо, мама. Папа тебе больше не нужен – я буду о тебе заботиться».

Расстроенная этим воспоминанием, Дженна отогнала его прочь. Вытерев руки об одеяло, она пошла проверить одежду. Обнаружив, что нижнее белье высохло, женщина втянула его в палатку, сооруженную из одеяла. Воображение Бренча разыгралось не на шутку, пока он наблюдал за рывками и подпрыгиваниями палатки, внутри которой возилась Юджиния, натягивая нижнее белье. Потом, завернувшись в одеяло, Дженна откатилась к стене пещеры, положила рядом с собой «старр» и закрыла глаза.

Бренч курил пришедшуюся очень кстати самокрутку и, ожидая, пока молодая женщина уснет, думал обо всем, что узнал о ней, – больше о том, о чем она умолчала, чем о сказанном ею. Ранимость, которую Юджиния, сама того не осознавая, показала, тронула Макколи еще больше, чем её дерзость и бравада.

Когда Бренч решил, что Дженна заснула, он тихонько подошел к ней и потянулся за «Старром». Завладев револьвером, Макколи лег рядом с молодой женщиной, нечаянно коснувшись спиной ее колен, когда устраивался под своим одеялом. В то же мгновение она подняла голову, открыв рот от неожиданности.

– Что это ты надумал? Найди себе другое место для ночлега.

– Нет.

Не успела Дженна даже пошевелиться, как Бренч повернулся к ней лицом, сдернул армейское одеяло и отбросил его в сторону. Юджиния взвизгнула и вцепилась в ветхую шерстяную ткань. В мгновение ока Макколи поймал запястья молодой женщины и прижал их к каменному полу по обе стороны от ее головы. Удерживая ногой бедра Юджинии, он приковал ее взгляд к своим сверкающим как изумруды и холодным как лед глазам.

– Заруби себе на носу: я не буду рисковать – не хочу проснуться завтра утром и обнаружить, что ты скрылась вместе с моей лошадью. Мы положим одно одеяло под нас, вторым укроемся и так и будем спать, устроившись уютно, как две горошины в стручке, и так же близко. Понятно?

– Мне не понадобится твоя чертова лошадь. Джент сбежит от Мендозы и к утру найдет дорогу назад.

– Если это правда, тебе досталась на редкость хорошая лошадь, но я все равно не хочу рисковать. Как насчет посотрудничать?

Ответом ему было молчание, однако глаза Юджинии, едкие, как кислота, сказали многое.

– Хорошо, – продолжил Макколи. – Сейчас я тебя отпущу, но будь уверена: если попытаешься прибегнуть к этим своим женским штучкам, я без колебаний свяжу тебя по рукам и ногам. Я намерен немного поспать.

Руки Бренча перестали сжимать запястья Юджинии. Потом он убрал с нее ногу. Еще пару секунд Дженна гневно смотрела на своего обидчика.

– Хуже тебя, Макколи, нет никого и ничего. Ты об этом знаешь? Я должна была понять это, как только увидела твою чертову бороду. Кому-нибудь следует назначить награду за твою голову. Мендоза просто ангел по сравнению с тобой.

Губы Бренча искривились в усмешке.

– И я точно знаю, кто первым попытается эту награду получить.

– Ты чертовски прав.

Юджиния плюхнулась на бок, повернувшись к Макколи обтянутой шерстяным бельем спиной.

– Ты ничего не забыла? – тихо спросил он.

– Что?

– Ну, если хочешь спать на голых камнях, дело твое. Лично я, однако, предпочитаю ощущать под собой теплое одеяло.

Дженна вскочила на колени и отодвинулась. Бренч расстелил одеяло и сделал жест галантного кавалера, бросившего накидку под ноги даме, чтобы та не промочила ноги в луже. Сузив глаза в немом предупреждении, Юджиния легла на одеяло. Макколи усмехнулся и уютно устроился рядом, спина к спине; потом протянул руку и пошлепал Дженну по попке.

– Спокойной ночи, дорогая, приятных снов.

Дженна что-то недовольно буркнула в ответ. Она знала: уснуть в такой интимной обстановке ей не удастся. Каждый ее нерв был напряжен до предела. Молодая женщина зажмурилась и попыталась отогнать воспоминания о том, как нога Макколи ласкала ее бедра и живот, об испытанной ошеломляющей муке, когда его колено скользнуло по самому сокровенному месту, воспламенив ее. Что с ней происходит? Раньше она легко пресекала всякие поползновения мужчин. Их поцелуи и ласки оставляли ее холодной, а иногда ее от этого даже тошнило. Почему же этот никчемный бородатый наемник вызывал у нее такую реакцию?

Когда Бренч поцеловал Юджинию в первую ночь, ей казалось, что ее еще никогда и не целовали до этого. Его язык, трепетно скользящий по чувствительной внутренней поверхности губы, пробудил что-то в самой глубине ее тела. С тех пор каждый раз, когда Макколи смотрел на нее или прикасался к ней, каким бы невинным ни было это прикосновение, все внутри у нее начинало пульсировать и гореть, как светлячки ночью. Это пугало Дженну. Но это было захватывающим ощущением! И все же она не могла – не хотела – позволить себе сдаться. Ей нужно было довести до конца одно дело, более важное, чем поимка Мендозы. Нельзя позволять отвлекать себя от цели. Нужно как-то спастись от Бренча Макколи.

И держаться от него подальше.

* * *

На следующее утро первым проснулся Бренч. Прошлой ночью он несколько часов лежал без сна, раздражаясь от ощущения напряженного тела Юджинии рядом с собой. Наконец Макколи почувствовал, что она расслабилась, сломленная усталостью. Только после этого он позволил собственному телу обмякнуть и погрузился в уютные глубины столь необходимого сна.

Однако в первые затуманенные моменты после пробуждения Бренч еще не помнил ни о прошлой ночи, ни о чем-либо другом. Ощущение холодного воздуха спереди и приятного тепла сзади возникло на подсознательном уровне. Макколи инстинктивно повернулся на другой бок, чтобы прижаться к источнику тепла. Нежные плавные изгибы тела рядом с ним стали ближе, и с губ Бренча сорвался тихий стон наслаждения.

Осознание того, где он находится и кого обнимает, пришло медленно, почти против его желания. Еще один стон – на этот раз не его – заставил Макколи широко раскрыть глаза. Спиной к нему, свернувшись калачиком, лежала Юджиния. Голова молодой женщины покоилась на его левой руке, а в правой Бренч обнаружил спелую грудь. Во сне Дженна неосознанно прижималась бедрами к налившимся кровью чреслам Бренча.

Это был рай. И ад. Если она проснется и увидит, как он воспользовался ситуацией, она убьет его. По крайней мере, попытается.

Юджиния опять застонала и Макколи замер.

– Ешь, мама, пожалуйста, ешь! – по-детски непосредственно вскрикнула она. – Я как следует намазала блинчики сиропом, я знаю – ты так любишь. Теперь все будет хорошо… Мне тоже страшно, но плохие люди уже ушли и… и… папа должен завтра вернуться домой. Пожалуйста, мама, ты мне нужна!

Образ маленькой Юджинии, испуганной и беззащитной, мгновенно погасил страсть Бренча. Когда женщина затихла, Макколи осторожно вытащил из-под нее руку и отодвинулся на пару дюймов. Опершись на локоть, Бренч стал рассматривать лицо спящей Юджинии. Темная блестящая коса распустилась, и непослушные пряди беспорядочно рассыпались вокруг головы. Один завиток лежал на щеке цвета слоновой кости. Бренчу непреодолимо захотелось убрать этот локон и ощутить под пальцами нежную кожу. Юджиния пахла дождем, землей и женщиной, и запах этот сводил с ума сильнее изысканнейших французских духов. Она уже далеко не маленькая девочка. Макколи едва не застонал, когда пульсирующая боль между ног снова принялась терзать его.

Даже мысли о Слоане не могли облегчить его страданий. Только враждебность молодой женщины не позволяла Бренчу искать избавления от мук внутри ее совершенного тела.

Нет, это неправда. Его сдерживал страх. Никакой мужчина не может заняться любовью с женщиной, которая выглядит и пахнет, как Юджиния, с такой, как она, на вкус и на ощупь, и уйти после этого целым и невредимым.

Удрученно вздохнув, Бренч вылез из-под одеяла. Натянув на возбужденные чресла штаны, он с трудом смог застегнуть ширинку. Одевшись, Макколи вышел из пещеры. Занимаясь своей лошадью, он размышлял над скрытым значением слов, которые бормотала во сне Юджиния. От предполагаемого смысла услышанного острая боль пронзила левую часть его груди. Откроет ли он когда-нибудь тайну этой загадочной то ли женщины, то ли ребенка?

Черт ее побери в любом случае! Ведь он теперь не успокоится, пока не добьется этого.

Дженна проснулась и обнаружила, что рядом с ней никого нет. Мысль, что Макколи уехал и бросил ее здесь одну, заставила молодую женщину мгновенно вскочить на ноги.

Дождь к утру прекратился. В пещере весело потрескивал костер. Запах табака и кофе наполнял омытый дождем воздух. С противоположной стороны костра, скрестив ноги и склонившись над шахматной доской, сидел Макколи. Слава Богу, полностью одетый.

Бренч поднял голову, позволив взгляду скользнуть по каждому изгибу ее облаченного в шерстяное белье тела, и снова перевел внимание на доску.

– Что ты делаешь? – Юджиния потянулась за одеждой.

– Играю в шашки.

Макколи наблюдал, как Дженна влезает в штаны. При движении ее груди слегка покачивались под шерстяным бельем. Когда молодая женщина опустила руки, чтобы застегнуть ширинку, Бренч шумно сглотнул, представив, как на этом месте оказываются его руки, и процесс начинает идти в обратном направлении.

– Шашки?

– Да, именно так я и сказал.

Она застегивала уже вторую пуговицу. Бренч позавидовал, как легко дается Юджинии эта задача, в то время как его собственные штаны в который раз стали ужасно тесными.

– Сам с собой?

Третья пуговица.

– Я люблю выигрывать.

Черт! Не тяни, женщина!

Застегнув последнюю пуговицу, Юджиния покачала головой. Потом, спрятав улыбку за занавесью волос оттенка красного дерева, обула ботинки. Заправлять рубашку она не стала. Набросив куртку, Дженна вышла из-под навеса посмотреть на пасмурное, затянутое облаками небо.

Волосы женщины, доходившие ей до талии, были спутаны, и Бренчу безумно захотелось расчесать их пальцами. Макколи представил, как зарывается лицом в эти волосы, ощущает шелковистые возбуждающие пряди на своем обнаженном теле. Вместо этого Бренч трясущимися руками потянулся за табаком. Сдавленным голосом он спросил:

– Куда-то собралась?

– Я голодна. Как насчет кролика?

Когда Юджиния взяла лук и колчан и направилась к влажному подлеску, ее глаза, точь-в-точь серо-голубые жемчужины одного цвета с небом, бросили вызов: рискни меня остановить!

Бренч взялся за черную шашку, перепрыгнул ею через три красных и остановился на пустой клетке на другом конце доски.

– Дамка, – пробормотал он, глядя на кусты, в которых исчезла Юджиния. – До конца этой партии я еще поймаю в ловушку вражескую королеву.

Вороной был великолепен.

Семнадцать ладоней[26] в высоту, лоснящаяся шерсть, умный, крепко сбитый, с хорошими легкими, сильный.

Мускулистый. Темпераментный.

Как Макколи.

Дженна осторожно подошла к жеребцу, чувствуя, что эта лошадь норовиста, подозрительна, так что хозяин у нее может быть только один. Макколи.

Отчего-то казалось правильным, что такой мужчина ездит верхом на жеребце, а не на кобыле.

Вороной вскинул голову и захрапел, глядя на Юджинию, когда та поднесла руку к его морде, позволяя себя обнюхать.

– Тише, мальчик. Я безобидна.

За спиной хмыкнул Макколи.

– Хочешь переманить мою лошадь с помощью вранья?

Дженна резко повернулась. Через плечо у Бренча было перекинуто седло. В свободной руке он держал попону.

– Вранья?

Макколи снова хмыкнул и все время, пока набрасывал на вороного попону, косился на молодую женщину. Этим утром она сдержала слово: вернулась в лагерь не больше чем через десять минут и принесла жирного кролика, насаженного на стрелу.

– Ты так же безобидна, как взрослая гремучая змея.

– Только для мужчин, которые не находят ничего лучшего, кроме как ошиваться около меня.

Ошибаться – это несколько не то, что я планировал. Вороной послушно стоял, пока Бренч расправлял попону, выискивал в шерсти колючки и прилаживал на место седло. Дженна гладила лоб лошади, давая той возможность привыкнуть к себе. Бренч смотрел на это с одобрением.

– У него есть имя? – спросила она.

– Сатана.

Молодая женщина рассмеялась.

– Ему подходит.

Так же, как и Макколи. Бренч затянул подпругу.

– Ты готова?

– Как только будешь готов ты.

Приторочив седельные сумки, он повернулся к Дженне.

– Для вас, леди, я готов всегда.

Юджинии ужасно не понравилось, как легко вогнала ее в краску насмешливая реплика Бренча. Это выводило ее из равновесия и заставляло чувствовать себя по-детски неуклюжей.

– Где ты хочешь?

Макколи расплылся в улыбке, она была томной, чувственной и многозначительной. Дженна покраснела и тут же прокляла себя за это.

– Черт тебя побери, Макколи! Ты знаешь, о чем я говорю.

Бренч наклонился к ней ближе, голос его стал хриплым.

– Тебе не приходило в голову, что, проведя ночь в моей постели, ты могла бы называть меня по имени?

Голубые глаза превратились в аспидные сверкающие щели.

– Садись на свою чертову лошадь, Макколи. Я сяду сзади.

Усмехнувшись, Бренч вскочил в седло. Потом вытащил ногу из стремени и наклонился, чтобы помочь Юджинии взобраться на лошадь.

– Кстати, о лошадях. Сдается мне, ты говорила, что твой гнедой к этому времени вернется.

Дженна не стала поддаваться на провокацию. Она старалась как можно дальше отодвинуться от Макколи, сидя на свернутой походной постели за седлом, и держала рот на замке. Вскоре она заметила, что Бренч выбирает самые крутые подъемы, заставляя ее держаться за его талию, чтобы не сползти с широкого крупа Сатаны. Чтобы досадить Макколи, молодая женщина вцепилась в его жилетку из овчины.

Бренч посмотрел на пробивавшееся сквозь дымку солнце.

– Становится теплее, ты не находишь? – произнес он, снимая жилетку. – Вот, положи это под одеяла.

По пути Макколи всматривался в землю под ногами, надеясь, что Мендоза пережидал где-нибудь дождь и в таком случае должен был оставить за собой следы на размокшей почве. Но пока ничего не было видно.

Постепенно клены, дубы и тополя Каньона Переселенцев остались позади. Они оказались в районе, где совсем не было сосен, – те пошли на строительство жилых домов и зданий под конторы в долине Солт-Лейк. Внезапно прозвучал выстрел. Пуля с такой силой прорезала воздух между ними, что взбила волосы молодой женщины. Не успела Юджиния вскрикнуть или дернуться, как Бренч сбросил ее с вороного и приземлился сверху, закрыв ее собой от пуль и уже держа в руке револьвер.

Шлепок по крупу погнал Сатану прочь, чтобы в коня не попала случайная пуля. Когда над головой снова просвистела пуля, Бренч выругался.

– Он за оврагом. Оставайся здесь. Я подберусь к нему сзади.

Дженна сделал попытку пойти следом.

– Я зайду с другой стороны, тогда он окажется в ловушке.

Бренч фыркнул.

– Чтобы мы друг друга подстрелили? Просто прикрывай меня, Юджиния. Я хочу, чтобы ты оставалась здесь, в безопасности.

Дженна смотрела, как Макколи по-крабьи перебегал от деревца к деревцу; молодая поросль всего на несколько футов возвышалась над травой. Мухи зудели над головой, и только этот звук нарушал зловещую тишину. «Старр» становился все тяжелее. Мысли о том, где сейчас Бренч и что с ним, сводили Юджинию с ума. Неверие Макколи в ее способность помочь действовало на нервы. К тому времени, как Бренч подал сигнал, что возвращается, Дженна была готова сама его застрелить. Вскоре она увидела, что Макколи не один. Улыбаясь, она поднялась с земли. Старый Чарли хорошо выдрессировал гнедого.

– Кто бы это ни был, он ушел, – сказал Бренч, подойдя ближе, – но мы его найдем. На этих холмах не так много мест, где можно скрыться.

– Думаешь, это не Мендоза?

Макколи бросил на нее раздраженный взгляд.

– Стрелял в нас?

– Да, стрелял в нас.

– Из чего? У него ничего не было, кроме той щегольской трости.

Дженна нахмурилась.

– Но… кто же еще?

– Очевидно, кто-то, кому один из нас не по душе.

Бренч помог молодой женщине взобраться в седло, потом подозвал свистом Сатану. Он даже виду не подал, как ему будет не хватать Юджинии за спиной, как приятны были прикосновения ее грудей, когда они карабкались вверх по крутым тропам.

Путники снова двинулись вперед, и спустя какое-то время их уже окружали величественные горы Уосатч, снежные вершины которых утопали в облаках. Вскоре Дженна заметила, что, отгороженный невысокой грядой, почти параллельно их курсу тянется еще один каньон. Когда Макколи свернул на тропу, что вела к нему, Юджиния запротестовала:

– Куда мы едем?

– В Парк-Сити.

– Зачем?

– Дела.

Черт возьми, из него каждое слово клещами вытаскивать надо!

– Дела поважнее, чем поимка убийцы твоего брата?

Бренч только пожал плечами.

– А как же я? Мне нужно искать Мендозу.

– Мендоза будет стремиться попасть в город, где можно заняться любимым делом и затеряться среди местных жителей. Здешние поселения мормонские; в них запрещены азартные игры. Поэтому остаются золотые прииски, и Парк-Сити – ближайший подходящий пункт.

Этот город показался Дженне местом, где можно поискать и отца. Мысли о семье заставили молодую женщину задуматься о судьбе брата Макколи, и она спросила, как был убит Слоан.

Бренч ответил не сразу. Вопрос Юджинии напомнил ему, что нельзя забывать о своей основной цели. Молодая женщина слишком отвлекала его. Макколи решил, что разговор о Слоа-не поможет ему сосредоточиться на том, чем он должен заниматься.

– Пистолетный выстрел из переулка в Парк-Сити.

– Прямо как с Леонардом Снайпом, – прошептала Дженна.

– Леонард Снайп?

– Агент Пинкертона, которого застрелили в Денвере. – Дженна нахмурилась. – Ты не находил игральную карту возле тела?

Макколи кивнул.

– Пиковый валет.

– Визитная карточка Мендозы, так мне сказали. – Парень явно не скучал без работы. Интересно, откуда у него берется время еще и на азартные игры? – Я две недели выслеживала его, мотаясь от Денвера до Солт-Лейк-Сити. Когда был убит твой брат?

– Почти четыре недели назад. После этого Мендоза дал деру через Скалистые горы,[27] а я был у него на хвосте.

– Перевалы уже были проходимы?

– Мы прорвались.

– Знаешь, Макколи, ты просто золотая жила сведений.

Он усмехнулся.

– По-моему, я просил называть меня Бренчем.

– Я зову по имени только друзей… Макколи.

– А ты умеешь задеть за живое!

Говоря это, Бренч осознал, что так оно и было: его действительно задевало то, что Дженна не считает его своим другом.

В молодости, когда Макколи по десять и больше часов в день работал в шахтах, у него не было времени на друзей. После войны его тяготили жуткие воспоминания, и он не знал, как с ними быть, и только «Молли Магвайрс»[28] дала ему новую цель, ради которой стоило жить. Женитьба на Лилибет заставила Бренча держать всех мужчин, не исключая даже собственных братьев, на расстоянии – пока она не сбежала с горным мастером и не развелась с ним.

В Колорадо он встретил Рембрандта, и они со стариком очень сблизились. Они нуждались друг в друге, так чувствовал Макколи. Они оба бежали от прошлого. Но если Бренч забывался, подвергая свою жизнь опасностям, неизбежным при охране перевозимого золота, Рембрандт пытался утопить горе в виски.

Что до Юджинии, то это совсем другая история. Разговор, который они сейчас вели, можно было пока считать самым дружелюбным. Бренч улыбнулся, вспомнив, как Юджиния осмелилась напасть на него в его же лагере в первую ночь в Эхо-Каньоне. Она храбрая, с этим не поспоришь. А еще у нее есть шипы, острые, как «арканзасская зубочистка».[29] И колючие, как кусты ежевики. Но эти ягоды настолько вкусны, что охотника ими полакомиться не останавливает перспектива быть исколотым.

Мысль о том, как приятно было, проснувшись этим утром, обнаружить Юджинию в своих объятиях, стерла улыбку с лица Макколи. Лучше думать о Слоане, сказал он себе. И все же он осознавал, что они с младшим братом никогда не были близки.

Семилетняя разница в возрасте разделила их. В прошлый раз, когда Бренч был дома, со Слоаном все было в порядке, он ходил за старшим братом, не сводя с того глаз, в которых светилось обожание. Месяц назад, когда Макколи смотрел на пронзенное пулей тело Слоана, на его юное лицо, частично обросшее, как и у него самого, бородой, ему казалось, что он видит мертвым себя – так они с братом были похожи.

Вся жизнь тогда пронеслась перед глазами Бренча, заставив признать неминуемость собственной смерти и задуматься о том, как случилось, что испарились его возвышенные мечты – организовать на каждой шахте Америки профсоюз, покончить с детским трудом, четырнадцатичасовым рабочим днем и превращением в своего рода рабов шахтеров, которые жили в поселках, принадлежащих компаниям.

«Пинкертоны – вот что случилось», – со злостью напомнил себе Макколи.

Могли ли они нанять Мендозу, чтобы выследить его? Пуля, лишившая жизни Слоана, предназначалась Бренчу. Других разумных объяснений не было.

Я доберусь до этого подонка ради тебя, Слоан! Ничто и никто меня не остановит, обещаю.

Даже ведьма по имени Юджиния Ли-Уиттингтон.

Глава шестая

Бренч натянул поводья и остановил лошадь у двухэтажного некрашеного здания с односкатной крышей, спрятавшейся за высоким декоративным фасадом. Дом был зажат между «Дворцом Покера Келли» и салуном «Голубой рог». Окинув взглядом Мэйн-стрит, Дженна решила, что здесь, должно быть, десятка два салунов и игорных домов. Возможно, Макколи прав, и Мендоза действительно направился в Парк-Сити – город был раем для всякого рода мошенников.

Заинтересовавшись, почему они остановились именно у этого здания, Юджиния посмотрела на вывеску над головой. На ней было написано «Гостиница и лавка "Серебряный слиток"».

Бренч спешился и подошел помочь своей спутнице. Тепло волной пробежало по телу Юджинии, когда Макколи подхватил ее и поставил на ноги, крепко удерживая за талию сильными руками. Он был так близко, что молодая женщина чувствовала тепло его тела. Взгляд у Бренча был холодным и оценивающим, его непроницаемые глаза излучали зеленый свет. Долгое мгновение Дженна и Бренч смотрели друг на друга, и каждый старался прочесть чужие мысли. Потом Макколи отступил и опустил одну руку. Оставив вторую на талии Дженны, он повел молодую женщину вверх по ступенькам к широкому крыльцу магазина.

Заскрипело кресло-качалка, и навстречу молодым людям вышел болезненного вида мужчина. На нем было длинное свободное пальто из хорошего твида и модный темно-синий жилет – с золотой цепочкой для часов и всем прочим, и все это сочеталось с джинсовыми рабочими брюками желто-коричневого цвета и башмаками с брезентовым верхом. Широкополая ковбойская шляпа выглядела так, словно ее пожевал осел, а платок, повязанный вокруг шеи вместо галстука, был изрядно потрепан.

Как и Бренч Макколи, этот мужчина носил бороду. Только у Макколи она была аккуратно и коротко подстрижена, а незнакомец отпустил длинную, густую, белую как снег бороду. Лишь по курительной трубке можно было определить, где в этой бороде спрятан рот. «Ему бы еще кирку в руку и ослика рядом, – подумала Дженна, – и получится самый настоящий старатель».

Речь незнакомца, когда тот обратился к Макколи, была речью культурного, образованного человека, а голос оказался чистым и звучным, а не мягким и слабым, как предполагала Юджиния. Выражение тревоги и теплоты на лице старика наполнили сердце Дженны тоской. Почему таким не мог быть ее дед, Бенедикт Тредуэлл, холодный и суровый человек со взглядом деспота, под которым она чувствовала себя гадкой и нелюбимой?

– Привет, Попс,[30] – Бренч улыбнулся, пожав руку старика. – Тут все в порядке?

– Ты вовремя вернулся домой, – Попс бросил взгляд на Юджинию, будто не знал, можно ли при ней говорить. – Мне хочется поскорее узнать твое мнение по поводу подрывных работ, которые мы проводили во втором штреке.[31]

Бренч полез в карман за табаком.

– Неожиданный результат?

– Можно и так сказать.

Поймав пытливый взгляд старика, Дженна пожалела, что у нее не было возможности привести себя в порядок. Подобно Бренчу вся она была в грязи. Волосы, которые она спрятала под низко надвинутой на глаза шляпой, тоже были перепачканы.

– Ты ведь не станешь говорить, будто щеночек, что рядом с тобой, и есть тот мерзавец, который застрелил твоего брата? – поинтересовался Попс. – По виду ему не хватит злости, чтобы убить зайца, не говоря уже о взрослом мужчине.

Бренч завернул концы самокрутки, чтобы не высыпался табак, и усмехнулся.

– Не стоит недооценивать этого «щеночка». У нее самый злобный лай из всех, что мне доводилось слышать, да и укус не из приятных.

Взгляд выцветших серых глаз скользнул по мешковатым брюкам и мальчишеской куртке.

– Она, значит. Ну и ну! Сейчас не знаешь, чего ожидать от женщин, правда?

Бренч посмотрел на Дженну сквозь табачный дым.

– Особенно от этой. Но она, определенно, относится к женскому полу.

Словно в подтверждение сказанного, Макколи сдернул с Юджинии шляпу. Волосы рассыпались по плечам спутанными темными завитками, а взгляд дымчато-голубых глаз обжег Бренча. Дженне пришла в голову невероятная мысль, будто в тоне Макколи прозвучали нотки восхищения. Затем Бренч повернулся к старику. Тот резко выпрямился и встревоженно наморщил лоб.

– С тобой все в порядке, Попс?

И тут Дженна заметила, что старик побледнел как полотно, а глаза его остекленели. Трубка вывалилась изо рта, но Попс, похоже, не заметил этого.

Бренч своими сильными руками обхватил старика за плечи, не давая тому упасть.

– Черт, ты что, опять прикладывался к бутылке?

Попс оторвал взгляд от Дженны. Прокашлявшись, он сказал:

– Нет, я в порядке, сынок, в порядке. Наверное, поперхнулся и втянул дым в легкие.

Бренч поднял с крыльца трубку и протянул ее старику. Они молча стояли, пока Попс вычищал из трубки недокуренный табак. Все еще хмурясь, Макколи окинул старика проницательным, оценивающим взглядом.

– Кстати, не проезжал ли здесь утром какой-нибудь незнакомец?

Попс удивленно посмотрел на Бренча.

– Думаешь, убийца настолько глуп, что вернется сюда?

Макколи пожал плечами.

– Мы потеряли его во время грозы прошлой ночью в Каньоне Переселенцев. Он не осмелился бы вернуться в Солт-Лейк. Если он думает, что я все еще преследую его, ориентируясь по оставленным на раскисшей дороге следам, то может заехать сюда, чтобы какое-то время отсидеться. Никто его не опознает, кроме меня. И Юджинии, – он повернулся к молодой женщине. – Прошу прощения. Юджиния Ли-Уиттингтон, познакомьтесь с Рембрандтом, моим партнером.

Дженна протянула старику руку.

– Вы отец Бренча?

Бренч усмехнулся, но Рембрандт очень бережно взял руку молодой женщины в свою, длинную и тонкую, и сказал:

– Нет, к сожалению, только его партнер и друг. Надеюсь, мы с вами тоже станем хорошими друзьями.

– Было бы здорово.

Чувствуя себя неловко под внимательным взглядом серых глаз, ставшим вдруг необычайно пытливым, Дженна размышляла, как бы разрядить обстановку. Высвободив руку, она полезла в карман и достала поблекшую фотографию.

– Возможно, вы сможете мне помочь. Вам нигде не встречался этот человек? Я пытаюсь найти его.

Взгляд Юджинии метнулся к Бренчу и тут же вернулся обратно. Заметив страх и неуверенность в дымчато-голубых глазах, Макколи подошел ближе, чтобы лучше разглядеть фотографию. Женщина, как две капли воды похожая на Юджинию и примерно такого же возраста, стояла, положив руку на плечо сидящему на стуле мужчине. Это, несомненно, были родители Юджиний. Женщина была симпатичной, но ей недоставало огня и твердости характера, отличавших Юджинию. Мужчина тридцати с небольшим лет был гладко выбрит, и глаза его сияли, будто весь мир лежал у его ног, и он знал об этом.

– Твой отец? – спросил Рембрандт.

– Да, мой отец.

Голос молодой женщины был безжалостным, даже убийственным, как острый нож за поясом у Бренча.

У Рембрандта затряслись руки, и он, наверное, выронил бы фотографию, если бы Дженна вовремя ее не забрала.

– Вы уверены, что с вами все в порядке? – спросила Юджиния.

– Да, я только отдохну здесь еще пару минут. А вы идите. Бренч, Маура дождаться тебя не могла.

– Хорошо, Попс, но я вернусь проверить как у тебя дела. – Макколи властно обхватил Дженну за талию. – Пойдем. В этих краях мало женщин, так что Маура вполне может все уши тебе прожужжать, но ты поймешь, что она хорошая женщина, как только она замолчит, чтобы перевести дух.

Лавка «Серебряный слиток» походила на большинство магазинчиков, которые Дженна видела в маленьких городках на Западе, если не считать сверкающих слитков золота и серебра, сложенных на платформенные весы под вывеской «Экспресс-контора». Несколько человек беседовали о чем-то, наблюдая за взвешиванием слитков. Ароматный дым сигар и трубок облаком висел над их головами.

Вдоль стен тянулись полки, заставленные разнообразным – от башмаков до консервов – товаром. Среди зонтов, фонариков, медных чайников, лопат, кирок и умывальников, что свисали с потолка, выделялась одноместная латунная клеть подъемника. В стеклянных лотках на прилавках лежали карманные ножи, курительные трубки и часы. На краю одного из прилавков стояла изящная красная кофемолка.

Дженна вдохнула привычную смесь запахов картошки и едких паров керосина. Шерсть, черный порох, корица, лук. Соленья и мята. У Дженны заурчало в животе. Они не ели с самого утра.

В центре комнаты, между бочонками с крекерами и корзинами с овощами, возле раскаленной пузатой кухонной плиты, пахнущей дымом, стояло с полдюжины стульев. На столе Дженна увидела доску с уже расставленными, готовыми к бою шашками.

Все находящиеся в комнате мужчины смотрели на Юджинию так, словно она была особой королевской крови. Шляпы слетели с голов, недокуренные сигары оказались под ногами. Бросив на Бренча нервный взгляд, молодая женщина собралась было сказать, что лучше подождет его на улице, как вдруг из-за конторки вышел подросток в нарукавниках.

– Мам! Смотри, это дядя Бренч!

Рыжеволосая женщина с веснушками на носу и кожей кремового цвета выбежала из дальнего угла комнаты и бросилась в объятия Бренчу.

– Хвала Господу, ты вернулся целым и невредимым! Сегодня вечером я прочитаю десять молитв, можешь быть уверен. И я закажу отцу О'Коннору новенну,[32] когда он зайдет в следующий раз.

– Что? А как же свечи для Богородицы?

– Да, это я тоже сделаю, с превеликой радостью.

Смеясь, Бренч подхватил женщину на руки и закружил по комнате. Юбки рыжеволосой незнакомки вздымались, словно от порыва ветра. Женщина уткнулась лицом в шею Макколи. Когда Бренч поставил ее на ноги, она провела руками по его лицу и широким плечам, потом отступила назад, чтобы осмотреть его полностью, будто проверяя, цел ли он. Наконец она довольно улыбнулась и снова прижалась к Бренчу. Лицо рыжеволосой женщины просто светилось любовью, и Дженна ощутила болезненный укол, причиной которого отказалась признать ревность.

– Ну что, ты поймал его? – Женщина посерьезнела. – Все кончено?

– Еще нет, но я скоро доберусь до него.

Макколи перевел взгляд на Юджинию, и та поспешила отвернуться, испугавшись, как бы он не разгадал ее чувства по выражению лица. Она ведь просто завидовала близким отношениям, связывавшим пару. Без братьев, сестер и друзей детство Дженны было очень одиноким. Но Бренч, конечно, истолкует ее чувства с точки зрения своего мужского эго.

– Маура, это Юджиния, – Макколи обнял женщину одной рукой и с любовью посмотрел на нее. – Маура помогает здесь вести дела.

Улыбнувшись, женщина протянула Юджинии руку.

– Очень приятно познакомиться с тобой, Юджиния. В этой дыре, куда затащил меня муж, так мало женщин. Новому лицу всегда невероятно рады.

Когда Дженна пожала маленькую мозолистую руку, Маура прильнула к ее уху и прошептала достаточно громко, чтобы услышал Бренч:

– Он, конечно, об этом не говорит, потому что, полагаю, стесняется меня; но правда в том, что этот неотесанный здоровяк приходится мне братом, и если внимательно посмотреть на нас, сходство можно уловить.

Дженна заставила себя улыбнуться, чтобы удержать вздох облегчения. Бренч отвергнул обвинение сестры, сказав:

– Не слушай Мауру. Вся сладкоречивость нашего рода досталась ей.

– Ну да, а тебе, судя по всему, ни капли не перепало, – подколола его Маура.

Дженна засмеялась.

– Он свое получил, ручаюсь. Рада познакомиться с тобой, Маура. Бренч не говорил, что у него есть сестра.

– Нас две, если бы только он соизволил это признать, – Маура укоризненно посмотрела на Бренча, а потом подхватила Дженну под руку. – Пойдем поболтаем, пока я нагрею воды, чтобы ты могла помыться и переодеться. Жуть как хочется узнать о том, что сейчас в моде. В этой Богом забытой дыре невозможно достать даже «Гоудиз ледиз бук».[33]

Дженна бросила на Бренча растерянный взгляд.

– Почему Маура говорит с таким очаровательным акцентом, а у тебя его нет?

– У меня сохранился такой сильный акцент, потому что я жила в округе Скулкилл, в Пенсильвании, – сказала Маура. – Там было так много ирландцев, что казалось, будто по-прежнему живешь в Ирландии. Кроме того, мне было семь лет, когда семья переехала в Америку, а мой скиталец-брат родился и вырос здесь. А тот акцент, что у него еще оставался, он потерял, прожив несколько лет вдали от дома.

Дженна удивленно подняла бровь.

– Ты старше Бренча?

– На десять лет, но очень мило с твоей стороны думать, что я моложе. – Маура подмигнула Бренчу. – Я постараюсь не отпускать от себя Юджинию, дорогой братец. Ты ведь не против, да?

– Нисколько, – ответил Макколи и удивился, осознав, что это больше, чем правда.

Бренч подмигнул Мауре, благодарный за то, что она умолчала, как трудно было ему справиться с акцентом. Наемный стрелок не может позволить себе такую заметную отличительную черту. Но лучше, чтобы поменьше говорили о его занятиях.

Маура повела Юджинию в жилые комнаты в одном из торцов здания, а Бренч неторопливо пошел за Рембрандтом. Старик, тихо шаркая, вошел в дом и сел за стол с доской. Бренч поставил ногу на скамью и уперся локтем в бедро.

– Ну что, Попс, не хочешь рассказать, что тебя беспокоит?

– Я лучше расскажу тебе об этом в шахте. – Он многозначительно посмотрел на мужчин, наблюдавших за дверью, за которой скрылись Маура и Юджиния. – Этот вопрос лучше обсуждать без лишних свидетелей.

– Хорошо, отправимся туда после ужина.

Бренч отвлекся, когда Маура, ее старшая дочь Кэтлин и Юджиния вернулись, неся по два ведра горячей воды. Мужчины в комнате снова обнажили головы. Как только женщины юркнули на лестницу, подросток в нарукавниках подошел к Бренчу. Его прыщавое лицо горело от смущения.

– Дядя Бренч, те люди… В общем, они послали меня спросить, кто эта леди.

Бренч усмехнулся и достал бумагу для самокрутки.

– Я знал, что Юджиния произведет фурор, но как посмотришь на этих болванов, кажется, будто кроме нее в городе вообще нет женщин.

– Если не считать проституток и нескольких замужних женщин, она на самом деле единственная женщина в городе. По крайней мере, подходящего возраста, – вмешался Рембрандт. – Встретить на золотых приисках такую молодую леди – все равно что наткнуться на основную жилу. И если бы пришлось выбирать между этими двумя вариантами, некоторые из здешних парней, наверное, решили бы побороться за Юджинию. Честно говоря, я их понимаю. Юджиния очень мила.

– Да уж… – Бренч нехорошим взглядом окинул собравшихся в комнате мужчин. – Если я замечу, что кто-то из них забывается, брошу его на дно самой глубокой шахты, какую только смогу найти. Скажи им, Пэдди, что она друг и находится под моей защитой.

– Хорошо, дядя Бренч.

Пэдди вернулся к клиентам.

Рембрандт улыбнулся, в глазах его блеснул лукавый огонек.

– Ты сам хочешь за нее побороться, сынок?

На мгновение показалось, что Макколи застали врасплох. Потом он нахмурился и проворчал:

– Забудь. Возникали еще какие-нибудь проблемы?

– О, проблемы есть всегда. Мне пришлось уволить этого новичка, братца Джека.[34] Чертов корнуоллец вшил в штаны потайные карманы и пытался утянуть домой десять фунтов[35] руды. Еще жаловались на нового пробирщика. Такое впечатление, что практически каждый образец, который ему приносят, он оценивает как самый высококачественный. Подозреваю, что он берет взятки, чтобы владельцы участка могли при продаже назначать более высокие цены.

Маура и Кэтлин спустились по лестнице с пустыми ведрами в руках. Юджиния, очевидно, принимала ванну. Бренч поднял взгляд к потолку; воображение его разыгралось не на шутку.

– Ты меня слышал, Бренч?

Макколи вздрогнул, а потом сказал:

– Н-да, может быть, стоит подстроить нашему пробирщику ловушку: отослать ему кусок обычного камня и посмотреть, как он его оценит.

– Хорошая идея. Думаю, я схожу в «МакГенри-Хаус» и узнаю, что по этому поводу думают другие владельцы шахт. Не желаешь присоединиться?

Бренч почти не слышал собеседника. Маура снова вынырнула из кухни с огромным чайником, полным воды. Макколи бросил окурок в плевательницу.

– Эй, сестренка, этот чайник слишком тяжел для тебя. Я отнесу его наверх, если нальешь мне чашечку твоего чудесного кофе.

– Сам готовь себе кофе и перестань подлизываться. Это вода Дженне для ополаскивания волос.

– Дженне?

Маура посмотрела на брата, как на сумасшедшего.

– Ну да, твоей подруге. Ты что, уже забыл о ней?

– Ты хотела сказать – Юджинии?

– Она попросила называть ее Дженной. На мой взгляд, это имя ей больше подходит.

В ответ Бренч только насупил брови. Он забрал у сестры чайник, стараясь взяться за то место, где горячую ручку закрывало полотенце.

– Готовь кофе. Давай-давай.

Обрадованная небывалым интересом брата к молодой женщине, Маура лишь для приличия возразила:

– Но ведь она в ванной. Как же она возьмет у тебя чайник?

Бренч нагнулся и зашептал на ухо сестре, подражая ее провинциальному акценту:

– Я отдам его ей в руки и, понятное дело, закрою при этом глаза.

Услышав, что дверь открылась и в комнату зашли, Дженна подняла руку и сказала:

– Ты как раз вовремя, Маура. Мне мыло попало в глаза. Дай, пожалуйста, полотенце.

– С удовольствием.

Молодая женщина широко раскрыла глаза.

– Бренч! Ах… – В глазах запекло, и Дженна вырвала пушистое махровое полотенце из рук Бренча. Она стала вытирать глаза, и последовавший гневный возглас прозвучал приглушенно: – Как ты здесь оказался? Я попросила закрыть дверь, а ключ от всех дверей гостиницы у Мауры.

– Поскольку я являюсь совладельцем этой гостиницы, у меня есть собственный ключ, который подходит ко всем дверям.

В подтверждение сказанного щелкнул замок, и дверь снова оказалась запертой.

Все еще моргая от едкого мыла, Дженна утопила полотенце в воде, чтобы прикрыться, и гневно посмотрела на Бренча.

– Что ты себе позволяешь? Впрочем, ты уже видел все, что хотел. Можешь проваливать.

Он улыбнулся.

– Всем должно везти по очереди, помнишь? Ты ведь видела, как я принимаю ванну.

– Я помню: доверять тебе – все равно что поручить мыши охранять кусок сыра.

– Ну что ты, зачем же сразу сердиться. А я собирался было предложить потереть тебе спинку.

– Спасибо, не надо, просто убирайся отсюда и оставь меня в покое.

Темные волосы молодой женщины, скрученные узлом, лежали на ее правом плече, контрастируя с кожей цвета слоновой кости, безупречную гладкость которой нарушали лишь следы от мочалки – коричневато-красные полоски под белой пеной. Насыщенный запах мыла вместе с паром поднимался к ноздрям Бренча вместе с едва уловимым ароматом, который он уже стал распознавать как собственный запах Юджинии. Полотенце пропиталось водой и облепило груди молодой женщины. А ниже оно проваливалось между ног, сияя чистой белизной на фоне разгоряченной, раскрасневшейся кожи выглядывавших из воды колен.

Господи, как она прекрасна! Щеки Юджинии раскраснелись от горячей воды, в глазах полыхали огоньки гнева, а губы… Святые праведники, да ведь они умоляли о поцелуе! Острое желание вытащить Дженну из ванны и проверить, так ли хороша ее кожа на вкус, как выглядит, было непреодолимым. Бренчу хотелось исследовать каждый дюйм ее тела, прикасаться к ней, целовать ее, чувствовать на себе ее руки, а самому проникать глубоко-глубоко в ее тело.

Только стремление защищать Юджинию, оберегать ее от всего дурного, заставляло Макколи оставаться на месте, терпя боль в налитых кровью чреслах.

Дженна заметила, что взгляд Бренча помутнел от страсти, его тело стало напряженным, но он старался держать себя в руках. Молодая женщина позволила взгляду скользнуть вниз по мускулистому, сильному телу Макколи и ощутила трепет во всем теле, когда стало понятно, почему вздыбилась джинсовая ткань его брюк. Волнение и страх, словно молния, пробежали по жилам, настолько обострив чувственное восприятие, что Юджиния вдруг явственно ощутила грубое полотенце на груди, тяжесть промокшей ткани на животе. Соски затвердели, а дыхание стало неровным.

Бренч заметил, как у молодой женщины расширились глаза и приоткрылись губы. Рука, удерживавшая на груди полотенце, дернулась, словно хотела отбросить сковавшую тело ткань. Держать себя в узде стало практически невозможно.

– Сядь. – Его голос прозвучал низко и хрипло. – Я смою с тебя пену.

Юджиния понимала, что должна выставить Макколи из комнаты, должна закричать, если в этом возникнет необходимость. Вместо этого она подалась к нему, чтобы Бренч мог лить па нее воду из чайника, не расплескивая на пол.

– Что значит – совладелец?

Макколи опустился на колени перед лоханью, и Дженна зажмурилась, когда чистая вода потекла по голове.

– Я построил это заведение и предложил Мауре с мужем половину за то, что они будут им управлять.

Прикосновения сильных пальцев Бренча, разделявших пряди волос, поглаживавших кожу головы, заставили Юджинию обмякнуть и затрепетать от ощущений и желаний, которые только он смог в ней разбудить. Она гадала, испытывая одновременно нетерпение и отвращение к самой себе, что Макколи станет делать, когда в чайнике закончится вода.

– У тебя такие густые волосы, – хриплый голос Бренча прозвучал над ухом. Казалось, что он намерен зарыться носом в мокрые пряди, которые собрал в руку. – Такие прекрасные.

Дженна почувствовала, что он слегка потянул ее за волосы, распрямляя их, чтобы ополоснуть концы. Пальцы нежно коснулись плеча молодой женщины, и та, ничего больше не замечая вокруг, затаила дыхание, ожидая, что будет дальше. Макколи еще раз потянул за волосы, на этот раз сильнее. Дженна сквозь чувственный туман, поняла, что Бренч пытается высвободить несколько прядей из-под полотенца. Она приспустила полотенце и ощутила, как прохладный воздух покалывает кожу там, где ее раньше закрывали волосы.

У Бренча перехватило дух, когда полотенце немного сползло, обнажив большую часть одной бледной сферы. Желание поразило его, словно удар молнии. Макколи стиснул зубы и сосредоточился на выполнении задачи, которую сам перед собой поставил, тогда как внутренний голос отметил, что ему вообще не следовало бы здесь находиться. Нужно сейчас же встать и выйти за дверь. Он обманывает сам себя, обвинял голос, думая, будто сможет контролировать эту игру, сможет продолжать в том же духе и все же не тронет молодую женщину. Бренч проигнорировал внутренний голос.

– Какой длины у тебя волосы? Похоже, они достанут до самого дна лохани. Можно проверить?

Дженна вздрогнула от дразнящего прикосновения пальцев к ее шее и плечам, когда Макколи разделил густые вьющиеся пряди и развел их в стороны.

– Если распрямить их вот так, – прошептал он в ухо, – как думаешь, достанут?

Юджиния не в силах была что-то сказать и даже пошевелиться. С каких это пор запах табака, лошадей, кожи и мужчины стал таким возбуждающим? Дженна судорожно, крошечными глотками, ловила воздух. Думать о чем-либо стало невозможно.

Юджиния могла только чувствовать, запутавшись, словно муха, в паутине шелковых слов и неимоверных ощущений, пробуждавших внутри нее безудержность, о существовании которой она и не подозревала. Спокойно сидеть было пыткой. Ей необходимо было двигаться, касаться Бренча, как он касался ее, прижаться к нему и… и что?

– Достают.

Открыв глаза, женщина поняла, что Макколи прав. Она также заметила, как близко находилось сейчас лицо Бренча и что забрызганная водой рубашка прилипла к мощным рельефным мышцам его плеч и груди. Молодая женщина прикрыла глаза, борясь с желанием коснуться Макколи, молить о поцелуе.

– Клянусь, твои волосы, наверное, фута четыре[36] длиной.

Локон за локоном, Бренч позволил их спутанной влажной массе выпасть из его рук. Волосы рассыпались по воде и какое-то мгновение веером покрывали ее поверхность. Потом они стали завиваться, скручиваться, пока снова не оказались на груди молодой женщины. Затаив дыхание, Макколи опять протянул к ним руку.

– Они прекрасны вот так, в воде, – прошептал он. – Мне нравится, как они путаются и завиваются. Мне нравится вдыхать их аромат и прикасаться к ним.

Дженна почувствовала, как нос и усы Бренча защекотали ей щеку, когда тот придвинулся, чтобы вдохнуть свежий цветочный аромат. Теплое дыхание достигло мочки уха, и по спине Дженны побежали мурашки.

Затаив дыхание, боясь, что Юджиния всполошится, Макколи запустил пальцы в длинные распущенные локоны. Легко, очень-очень легко костяшки пальцев очертили изящный изгиб шеи, нежный мысик ключицы, опускаясь все ниже, к пышным соблазнительным возвышениям грудей, освобождая их от сковывающего веса пропитавшегося водой полотенца. Ее кожа была как теплый атлас. Бренч сглотнул готовый вырваться из горла стон и закрыл глаза, мучимый болезненной пульсацией в паху, прекратить которую могло лишь соитие его тела с телом Юджинии.

Боясь раньше времени зайти слишком далеко, Макколи приостановил движение руки, чтобы помять между пальцами волосы молодой женщины, ощущая под костяшками пальцев такой же отчаянный трепет сердца, как и у себя в груди. Дженна склонила голову набок, словно предлагая ему шею для ласк. Бренч с радостью откликнулся, найдя губами точку под челюстью Юджинии, где отчетливо бился пульс. Затем его губы стали легко, как крылья бабочки, касаться шеи, спускаясь по ней. Молодая женщина приоткрыла губы и тихонько застонала, когда Макколи слизнул капельку воды, что попала в ямку у основания шеи, и принялся вплотную изучать нежную кожу, наслаждаясь ее утонченным ароматом.

Пальцы Бренча лежали так близко к болезненно затвердевшим соскам, что Юджиния не могла не выгнуться навстречу. Совершает ли она ошибку, отдаваясь на милость его прикосновений? Отпуская и без того едва держащееся на ней полотенце, позволяя делать, что он хочет? Как она сейчас жалела, что не слушала внимательнее, когда девчонки шептались о том, что происходит в такие моменты между мужчиной и женщиной. Тогда, в подростковом возрасте, подобные разговоры смущали Юджинию, побуждая соревноваться с мальчиками в стрельбе из лука или умении быстро ездить верхом.

Теперь она понимала, почему те девичьи разговоры приводили ее в смущение – она была развратной. Глубоко в душе она всегда это знала и боролась с этим, отрекаясь от своей женственности. Она превратила себя в одного из мальчишек, заставила их воспринимать себя как ровню и ни за что не захотела бы лишиться безопасности, которую обеспечивало такое положение вещей, безопасности, для нее равнозначной независимости.

«К черту независимость!» – подумала Юджиния, беспокойно двигаясь под замершими пальцами Бренча Макколи.

Довольный реакцией Дженны, Бренч стал осторожно опускаться ниже, пока не почувствовал невероятную мягкость ее нежных холмиков и упругие соски, затвердевшие от ласк. Осыпая поцелуями влажные плечи молодой женщины, Макколи обхватил соски большими и средними пальцами и легонько сдавил их. Грудной стон Юджинии чуть не свел Бренча с ума. «Спокойно, – напомнил он себе, – медленно и спокойно».

Борода Макколи покалывала кожу, но Дженне это казалось таким же возбуждающим, как и прикосновения его мозолистых пальцев. Огонь, бушевавший глубоко внутри, перекинулся выше, опаляя Юджинию жаром, пока ей не стало казаться, что она сейчас сгорит, превратится в кучку пепла, так и не получив удовлетворения, которое она не могла ни назвать, ни представить. Бренч клеймил ее жаркими губами, поглощал ее, лишал воли, свободы. Давние страхи пробудились, и молодая женщина стала извиваться под ласками Макколи, не позволяя ему обрести над собой власть.

Но руки Бренча уже обхватили упругие груди, он нежно мял их, мимолетно касаясь большими пальцами сосков. Новые ощущения подлили масла в огонь, бушевавший внутри, и Дженна окончательно потеряла над собой контроль.

Язык Макколи жадно слизывал воду с пылающей кожи, услаждая так, что молодая женщина вздрагивала от каждого прикосновения. Но этого Бренчу было мало. Его тело требовало освобождения. Боль в паху стала непереносимой. С отвагой, рожденной отчаянием, он стал настойчиво приближать поцелуи к груди Дженны, нашептывая нежные слова, сливавшиеся с ее сладкими стонами. Но когда Макколи осторожно обвел языком затвердевший сосок, Юджиния выдохнула:

– Бренч!

– Все хорошо, милая. Не бойся. Я не причиню тебе вреда. Если хочешь, чтобы я прекратил, так и будет. Ты такая красивая, такая сладкая. Позволь мне любить тебя, Дженна.

Юджиния чуть не закричала от облегчения и разочарования, когда губы Макколи покинули ее тело. Она почувствовала, что он прижимает ее спиной к бортику лохани. Бренч обхватил ладонями ее лицо, поворачивая к себе. В следующую секунду его язык обжег скулу, пробираясь к губам.

Молодая женщина внутренне сжалась, ожидая, предвкушая поцелуй Макколи, и в то же время сожалея, что его губы оставили грудь. Поцелуй оказался дразняще легким. Но в следующее мгновение Бренч завладел губами Юджинии с первобытной свирепостью, которая была соразмерна снедавшей ее изнутри жажде. Молодая женщина инстинктивно повторяла движения Макколи, покусывая, посасывая, открываясь ему. Она упивалась шелком его влажных губ, покалыванием усов. Языки танцевали и переплетались в одном ритме с рукой Бренча, продолжавшей колдовать над грудью Дженны. Молодой женщине казалось, что она сейчас умрет. Она взлетала к небу, все выше и выше, тянулась за чем-то, чего не могла распознать.

– Твой вкус прекрасен, – прошептал ей в губы Макколи. – Господи, Дженна, я хочу тебя!

Она не могла ответить. Не знала как.

Бренч встал на ноги, потянув за собой молодую женщину. Юджиния открыла глаза и смотрела на Макколи доверчиво и невинно, испуганно, но и с вожделением, пока тот оборачивал вокруг нее сухое полотенце, позволив мокрому соскользнуть с ее тела в воду. Обняв Дженну одной рукой за плечи, а второй подхватив под колени, Бренч поднял ее. Неотрывно глядя в глаза Юджинии, он неторопливо двинулся к кровати. Нельзя было совершить оплошность и испугать ее.

Бренч поставил Дженну на ноги перед собой. Одной рукой молодая женщина обвила его шею, а второй крепко держала полотенце. Макколи ужасно хотелось скользнуть руками под мягкую ткань, но он боялся, что Юджиния запаникует, и поэтому ограничился тем, что прижал ее к себе, давая почувствовать свое желание.

– Это неправильно, – сказала Дженна с мольбой в мутно-голубых глазах. Она уперлась носками во влажный коврик, намереваясь отстраниться, но тело отказывалось это делать.

– Тогда почему нам так приятно, так хорошо?

– Я… я не знаю.

Макколи снова, как коршун, накинулся на ее губы и стал неистово их целовать.

– Тебе страшно?

– Да.

– Хочешь, чтобы я прекратил, ушел?

– Да. Нет! Не знаю.

– Расслабься, милая, я не причиню тебе вреда.

Бренч прижал Дженну крепче, овладевая ее ртом в поцелуе, который был одновременно нежным и свирепым. В поцелуе, которым он называл ее своей. «Независимость!» – кричал разум молодой женщины, и она пыталась сопротивляться. Но она никогда в жизни не испытывала такого удовольствия, какое дарил ей сейчас Макколи. Ей хотелось продолжения.

Юджиния утопила пальцы в волосах Бренча, приоткрыла губы, робко встречая его язык своим, приглашая его вовнутрь, в то время как тело таяло в его объятиях. Бренч понял, что победил.

Из-за двери послышался голос Мауры:

– Ужин готов, я уже могу подавать на стол. Дженна, ты скоро?

Задергалась дверная ручка.

Глава седьмая

Бренч опустил руки, и Дженна резко отстранилась, вдруг и испугавшись, и застыдившись.

– Ответь, – прошептал Макколи. – Дверь закрыта, она не сможет войти.

– Д-да, – крикнула Юджиния, отбиваясь от рук Бренча. – Я сейчас буду.

Последовало недолгое молчание, потом шаги Мауры стали удаляться по коридору. Слышно было, как она легонько постучала в дверь комнаты Бренча. После этого она наконец спустилась по лестнице. Бренч выдохнул.

Вот дурак! Маура поймет, где он был. Но Макколи знал, что сестра не станет смущать Дженну лишними вопросами. Посмотрев на женщину, трепещущую в его руках, Бренч погладил ее по плечам через толстое полотенце и стал придумывать слова ободрения. Юджиния сбросила его руки и скрылась за ширмой, стоявшей в углу, чтобы переодеться.

– Дьявол, Дженна, не прячься от меня! Мне больно, точно так же, как и тебе.

Глотая слезы, молодая женщина заставила себя говорить ровным голосом, хотя у нее дрожали колени.

– Они ждут нас. Маура станет тебя искать. Она была права; он не мог с этим поспорить.

– Могу я прийти в твою комнату позже.

Молодая женщина медлила с ответом, и у Макколи защемило сердце.

– Пожалуйста, Дженна, нам нужно поговорить.

– Хорошо. Позже.

Ни слова больше не говоря, Бренч направился к двери и вышел из комнаты. Юджиния с такой силой задвинула за ним щеколду, что его передернуло.

Час спустя Бренч поднял взгляд, заслышав на лестнице шорох. юбок. Юджиния, снова одетая в черное платье – единственное, которое она привезла с собой из Чикаго, – шагнула с последней ступеньки лестницы.

– А вот и Дженна! Чудесно выглядишь в этом платье, – Маура с лукавой улыбкой повернулась к брату, когда тот последовал за ними в кухню. – Ты так не думаешь, Бренч? Не зря она так долго принимала ванну и переодевалась.

Макколи выругался про себя, когда стыд проступил слезами в глазах Дженны и заставил вспыхнуть щеки. Теперь она, наверное, и на десять футов[37] его к себе не подпустит благодаря дорогой сестрице.

Дженна. Еще одна тема, которую надо будет с ней обсудить: почему она предложила Мауре называть себя так, а с ним об этом не заговаривала?

Посадив Дженну за стол рядом с Бренчем, а Рембрандта напротив него, Маура заняла свое место и представила гостью уже подошедшим детям. Маура попросила старшую дочь прочитать молитву перед трапезой, и все склонили головы. Едва Кэтлин открыла рот, как через черный ход в комнату влетел Сэл Треноуэт. Он только что мыл руки и умывался у колонки во дворе и потому был мокрый.

– Очень вовремя, – проворчала Маура, хотя просто светилась от радости, увидев мужа. – Посмотри, кто приехал, и, заметь, не один. Мой братец привез с собой леди погостить.

– Прости, что опоздал.

Дородный шахтер обнял жену, а потом обратился к зятю на свойственный корнуоллцам манер:

– Бренч, друг мой, рад твоему возвращению. Рембрандт, наверное, уже рассказал тебе о…

– Еще нет, – перебил старик. – Я решил просто показать ему.

– Что ж, я хочу при этом присутствовать.

Сэл подмигнул Рембрандту и улыбнулся, словно кот, придумавший, как самому доить корову.

Дженну познакомили с главой семейства, и все приступили к ужину, который был приправлен непринужденной беседой и едва скрываемым любопытством Треноуэтов. Слегка растерявшаяся от града вопросов детей Дженна сообщила, что выросла недалеко от Чикаго и совсем недавно приехала на Запад.

– Но я некоторое время жила в Колорадо, когда была маленькой.

– Ах! – Маура передала гостье блюдо с картофельным пюре. – Замечательное место Колорадо. Бренч говорил, что там даже лучше, чем у нас. Как раз там он встретил Рембрандта. Три года назад, когда впервые отправился из Пенсильвании на Запад.

Дженну интересовало прошлое Бренча, и она спросила, есть ли у них еще родственники в Колорадо.

– Да. – Маура тяжело вздохнула. – Хотя нас становится все меньше…

– Маура, красавица моя, передай, пожалуйста, подливу.

Бренч уловил в тоне Сэла предостережение, адресованное жене.

Что-то было не так, ему о чем-то не хотели рассказывать. Макколи перевел взгляд с сестры на зятя и произнес ледяным тоном:

– Так… Выкладывайте, что произошло?

Маура открыла было рот, но тут же закрыла его. Выражение лица у нее было мученическим, и Бренч не мог этого не заметить. Губы Мауры задрожали, но в следующую секунду она выпрямила спину и взяла себя в руки.

– Наш племянник, Син. Он… Ах, Бренч, мальчик умер.

– Син! Ему ведь всего одиннадцать лет. Что случилось?

– Энни не смогла заставить себя написать об этом сразу. Я получила письмо на следующий день после твоего отъезда. Рабочие устроили забастовку где-то около месяца назад. Через две недели, когда владельцы не смогли заставить рабочих повиноваться, привлекли пинкертонов и…

– Дьявол!

Бренч вскочил на ноги и стал метаться из угла в угол, пока наконец не остановился рядом со стулом Сэла и не посмотрел на сестру. Его глаза, темные, полные ненависти, сейчас напоминали цветом замороженный трилистник.[38] В комнате стало так тихо, что звук падения крупинки золотого песка на пол показался бы грохотом каменной глыбы. Дженна поймала себя на том, что затаила дыхание.

– Продолжай, – проревел Бренч. – Расскажи остальное.

– Их были полчища, Бренч, целая армия, – продолжила Маура испуганно. – Они охраняли не пожелавших вступить в профсоюз рабочих, которых бросили на разгон забастовщиков. Никто точно не знает, с чего все началось, но забастовка переросла в мятеж. У рабочих были дубинки, камни и обрывки цепей, даже у маленького Сина, но пинкертоны – у них были револьверы. Син… – голос подвел Мауру, – пуля вонзилась ему в мозг.

Маура смолкла и разрыдалась. Кэтлин встала из-за стола и подошла к матери. Маура обняла девочку и уткнулась в маленькую, но уже зрелую грудь.

– Он даже не успел понять, что произошло, – спустя некоторое время сказал Сэл. – Нужно быть благодарными хотя бы за это.

– Черта с два я буду благодарным!

Бренч резко отвернулся к стене; сжатые в кулаки руки упирались в бедра, одна нога подогнулась, что Дженна часто за мим замечала. Легкая дрожь в плечах выдавала, что Макколи сдерживает слезы.

После произошедшего в ее комнате Юджиния думала, что никогда больше не сможет смотреть в глаза этому человеку. А теперь ловила себя на желании подойти к Бренчу, обнять его на плечи и постараться утешить. Дурацкая мысль. Она для Макколи совершенно чужая, в то время как его окружают ближайшие родственники.

Дети печально уставились в тарелки, наблюдая, как подлива, застывая, превращается в жирные коричневые лужицы. Еще недавно казавшийся райским запах зеленого горошка под сметанным соусом, бифштекса с нежной корочкой и пюре теперь развеялся и потерял привлекательность.

– Будь прокляты эти чертовы пинкертоны! – Бренч вытер глаза рукой. – Будь они прокляты, все до единого, ублюдки и детоубийцы.

Дженна подняла голову и уже открыла рот, чтобы стать на защиту организации, в которой работала. В этот момент Бренч отвернулся от стены. Его взгляд был полон негодования и ненависти, и Юджиния интуитивно поняла, что эта враждебность вызвана не только смертью Сина.

– Почему я не был там? – Голос Бренча стал тихим, таким тихим, что Дженна едва различала слова, но в то же время жестким и неумолимым. – Я не должен был убегать, словно поджавший хвост трусливый койот.

Маура подняла голову и вытерла глаза.

– Нет, Бренч, ты должен был уехать. Они повесили бы тебя, как нашего Патрика, и…

– Неужели ты не понимаешь? – заорал Бренч. – Это я, я должен был получить пулю, а не Син. – Он покачал головой и продолжил глухим от боли голосом: – Нет… Син со смеющимися глазами и целой жизнью впереди. Дьявол!

Мощно замахиваясь, Бренч стал бить кулаком в стену, снова и снова. Звуки ударов гремели у Дженны в ушах, от них под ней задрожал стул. Взятый в рамку рисунок, на котором была изображена лавка «Серебряный слиток», с грохотом упал на пол. Только когда деревянная стена треснула и кулак провалился наружу, Макколи остановился. Все размышления Юджинии, что она ему чужая, испарились без следа.

– Ах, Бренч, не надо! – воскликнула Маура, вскочив на ноги, но Дженна ее опередила.

Оказавшись между Бренчем и пробитой стеной, молодая женщина вцепилась в его руки.

– Пожалуйста, не надо. Этим ты ничего не поправишь, а только причинишь себе боль.

Макколи стряхнул ее руки, снова сжал кулак и оскалился. Его зеленые глаза горели таким диким гневом, что Юджиния вздрогнула.

Он намеревался еще раз ударить по стене. Ему нужна была эта боль, нужно было наказать самого себя. Дженна обхватила кулак Бренча обеими руками, чтобы остановить его. Ее руки казались маленькими и хрупкими по сравнению с кулачищем Макколи.

– Бренч!

Только тогда Бренч посмотрел на молодую женщин и увидел страх и тревогу в ее глазах. Откинув голову, он выдохнул, выпуская вместе с воздухом и ярость. Схватив Дженну за плечи, он притянул ее к себе.

Сидящий за ним Сэл вопросительно взглянул на жену. Маура пожала плечами, но в глазах ее горела искорка надежды.

Юджиния вдруг заметила, какое напряженное молчание сгустилось вокруг них с Бренчем. Она осторожно высвободилась из его объятий.

Макколи повернулся и увидел, что его партнер и родственники смотрят на них с Дженной.

– Простите. Я не хотел испортить вам ужин. Не обращайте внимания, доедайте. Мне… – он бросил взгляд на Дженну, – мне нужно выйти покурить.

Когда Бренч вышел, Маура обессиленно плюхнулась на стул.

– Я знала, что он тяжело это воспримет. На долю нашей семьи выпало так много потерь! Моя бедная матушка родила одиннадцать детей, и только пятеро из них живы. А теперь смерть забирает ее внуков.

Дженна вернулась на свое место.

– Одиннадцать?

– Да. Трое умерли, не достигнув пятилетнего возраста. Слоана убили всего месяц назад, Патрика повесили за три года до этого. Нашего брата Сина, тезку маленького Сина, убили на войне между штатами, а Бренч – мой добрый, умный брат – тут же сбежал из дома проверить, получится ли и у него тоже найти свою смерть. Слава Богу, отец до этого не дожил. Если бы пневмокониоз не свел его к тому времени в могилу, гибель двоих сыновей на войне наверняка стала бы причиной его смерти.

– Бренч воевал?

– Папа тоже был на войне, – пискнул кто-то из детей.

– Да, и Бренч, и Сэл, – Маура с любовью посмотрела на мужа. – Хвала Господу, мой муж вернулся целым и невредимым. А вот Бренч, когда переутомляется, все еще страдает из-за ранения в ногу.

«Вот, значит, чем объясняется его хромота», – подумала Дженна.

– Но ведь Бренч тогда был слишком молод, чтобы воевать.

– Ему было четырнадцать, – со вздохом сказала Маура.

– Мы все пытались его отговорить, – добавил Сэл, – но мой дорогой шурин упрям, как осел.

– Все Макколи упрямы. – Маура улыбнулась Дженне. – Тебе не помешает об этом помнить, милая.

Стыдливый румянец покрыл щеки молодой женщины при этом намеке.

– А можно спросить, где живет твоя семья, Юджиния? – вмешался в разговор Рембрандт. – В Солт-Лейк-Сити? Полагаю, тебе не пришлось проделать весь долгий путь из Чикаго в одиночестве.

– Я вполне способна о себе позаботиться.

– Значит, у тебя здесь никого нет? – спросила Маура.

– Нет. То есть… На самом деле я не уверена. Я приехала сюда, чтобы разыскать отца, если он еще жив.

Рембрандт поставил стакан с водой, который держал в руке.

– Значит, ты какое-то время его не видела?

Глаза Дженны теперь напоминали кусочки дымчатого стекла.

– Он бросил нас, когда мне было всего семь лет.

Рембрандт вздрогнул, будто даже не мог допустить подобного.

– Бросил?! Ради всего святого, скажи, почему ты так решила? Может быть, с ним что-нибудь случилось, что-то, над чем он был не властен.

– Полагаю, это возможно, но маловероятно.

– Удивительно, что ты вообще хочешь с ним встретиться после стольких лет, – сказала Маура.

– О, я хочу гораздо большего, чем просто встретиться, – свирепость в голосе Дженны соответствовала ожесточенному выражению ее лица. – Я хочу, чтобы Джеймс Ли-Уиттингтон знал, как он заставил страдать мою маму. Как она до сих пор страдает из-за него. И я хочу, чтобы он знал, как я его ненавижу.

Макколи не удивило, что именно Рембрандт вышел узнать, как он. Всего двух человек из всех, встреченных Бренчем за всю его жизнь, не обескураживал его характер. Рембрандт всегда видел его насквозь, всегда знал, что он больше лает, чем кусается.

А Лилибет был типичной женщиной, знающей о своей власти над мужчиной. Он тогда был молод – слишком молод. Не успев прийти в себя после ужасов войны, он нуждался в женской ласке. Женской любви.

Бренч презрительно фыркнул про себя, потешаясь над собственными мыслями. От Лилибет он получал только чувственное удовольствие. А когда женился, и этого не стало. С тех пор ни одна женщина не подбиралась к нему ближе, чем Лилибет. Он позаботился об этом.

– Хочешь рассказать мне о ней?

Вопрос Рембрандта, прервавший размышления о Лилибет, застал Бренча врасплох. Старик ведь не знал о существовании Лилибет, если только Маура или Сэл не рассказали ему. Но уже через секунду Бренч понял, о какой женщине говорит Рембрандт. Макколи стряхнул нагоревший столбик пепла с самокрутки, послужившей ему предлогом покинуть дом.

– О ком?

– Об этой девушке, Юджиний. Где ты ее нашел?

Бренч хрипло рассмеялся.

– Она сама меня нашла и с тех самых пор прицепилась и мешает, как колючка под хвостом.

Рембрандт посмотрел на Макколи сквозь сгущающийся сумрак и улыбнулся упрямству и слепоте своего молодого партнера. Старик видел, что Бренч сражен Юджинией. Большинство мужчин на золотых и серебряных приисках были молоды, неженаты и весьма легкомысленны. Только некоторые, в основном сверстники Рембрандта, познали горькую сторону жизни, подобно Бренчу. Если в их жизни недоставало, по мнению Рембрандта, самого замечательного, то есть жены и детей, обычно виной тому была их собственная глупость. Старик надеялся, что Бренч не повторит подобной ошибки.

Рембрандт вынул из кармана трубку и насыпал в нее приятно пахнущий табак «Одинокий Джек». Он делал это осторожно, так как у него внезапно начали дрожать руки. На этот раз он обрадовался образу, всплывшему в воображении. Аромат лимонной вербены,[39] казалось, пропитал воздух. Руки перестали дрожать, и Рембрандт закрыл глаза, почти упиваясь тоской и болью, с которыми он пытался справиться уже столько лет.

Болью, от которой хотел уберечь своего партнера.

– Я однажды видел, как одна лошадь поступила с надоедливой колючкой, – Рембрандт открыл глаза и стал поджигать трубку. – Она выдрала ее зубами, но не выплюнула, как можно было бы подумать. Осторожно, почти благоговейно, она взяла колючку в рот, как некоторые мужчины взяли бы женскую грудь. А потом разжевала и проглотила – так она позаботилась о том, чтобы колючка больше ее не побеспокоила.

Бренч всмотрелся в собеседника, лицо которого уже плохо было видно в сумеречном свете.

– То ли ты пытаешься дать мне мудрый совет, то ли ты слишком много времени провел на конюшне Уоттса и Бриззи. Предлагаю докурить и отправиться в шахту – ты ведь хотел мне что-то показать. Идет?

– Я бы сказал, это отличная идея. Но не торопись. Я скажу остальным, куда мы пошли, и встречу тебя у парадного входа.

Рембрандт вернулся в дом, а его мудрые слова застряли в голове Бренча, как колючки в гриве лошади.

Помогая Мауре и ее дочерям перемывать и вытирать посуду, Дженна ощущала, что ей не хватает пары мудрых советов. Мозг закипал от всей той информации, что поступила за последние несколько часов. Веселая болтовня окружавших ее людей пролетала мимо ушей. Вопросы градом стучали в голове молодой женщины, пока ей не стало казаться, что она сейчас сойдет с ума. Почему Бренч так ненавидит пинкертонов? И что имела в виду Маура, когда сказала, что он правильно сделал, уехав из Пенсильвании, так как в противном случае его повесили бы? «Как нашего Патрика», – сказала она.

Дженна надеялась, что ей удастся узнать ответы на некоторые вопросы, пока вместе с другими женщинами убирала в кухне. Но Маура и девочки так старались поддерживать хорошее настроение, что Юджиния не решилась затронуть несомненно больную для них тему.

Позднее, уже у себя в комнате, молодая женщина сидела у окна и рисовала большую желтую луну, медленно поднимавшуюся над линией темных гор на востоке. Придет ли Бренч к ней, когда вернется из шахты? Что она ему скажет? Дженна не могла отрицать, что он очень сильно воздействует на нее. Стоило лишь представить, как руки Бренча касаются ее тела, и Дженна начинала дрожать. Пульсирующий жар из глубины ее естества расходился по всему телу, и она снова ощущала сладкую боль между ног.

Отвернувшись от окна, Юджиния отбросила в сторону альбом для рисования и повалилась на кровать. Уткнувшись лицом в голубое ситцевое покрывало, она сжала кулаки, пытаясь заставить образы, жар и боль исчезнуть, оставить ее в покое.

У нее были дела. Она не могла позволить себе влюбиться в Бренча Макколи или любого другого мужчину. Любовь была всего лишь средством, с помощью которого мужчина обретал власть над женщиной и заставлял ее исполнять свою волю, превращал ее в игрушку, рабыню. Дженна не желала становиться такой, как ее мать: та настолько зависела от мужчины, что не могла жить без него.

Воспоминание заставило Дженну вскочить на ноги. Она стала мерить комнату быстрыми, яростными шагами, чуть не спотыкаясь о лилово-голубой тряпичный коврик, стоя на котором Бренч обнимал ее всего несколько часов назад.

Нет, нельзя думать об этом.

Черный Валет Мендоза. Вот причина того, что она здесь. Награда за его поимку позволит ей остаться на Западе и искать отца. Мендоза и Джеймс Ли-Уиттингтон – единственные мужчины, о которых она может позволить себе думать, пока не доведет до конца то, ради чего сюда приехала.

Где сейчас Мендоза? На реке Уибер, если предположения Макколи верны. Наверное, в Хенефервиле или на станции Уибер. Если все сделать правильно, она может поймать Мендозу, устроив ему ловушку. Она уже будет на пути в Денвер к тому времени, как Макколи обнаружит ее исчезновение.

Дженна поспешила обратно к окну. Раздвинув голубые чинцовые шторы, она толкнула раму и выглянула в темноту в надежде, что все запомнила правильно. Точно, водосточная труба проходила вдоль окна. Юджиния улыбнулась. Конечно, еще придется пробраться на первый этаж за всем необходимым, но теперь она знала, что ее план можно осуществить.

Дженне понадобилось не много времени, чтобы облачиться в рубашку и брюки и пристегнуть к поясу ремень с кобурой. Затем, повесив за спину лук и колчан со стрелами и перекинув чемодан через плечо, она взобралась на подоконник и потянулась к водосточной трубе.

«Странная штука жизнь, – думал Бренч, спеша верхом на Сатане по извилистой, залитой лунным светом тропинке обратно в город, – плохие и хорошие новости в один и тот же день».

Макколи сосредоточился на находке в шахте; думать о Сине было слишком больно.

Жеода! Он все еще не мог до конца поверить своей удаче. Бренч слышал о жеодах такого размера, но вряд ли ожидал увидеть нечто подобное. И уж точно не такую, на какую они наткнулись во втором штреке шахты «Серебряный слиток». Он рассмеялся. Это самая ценная на сегодняшний день находка, по крайней мере, в Парк-Сити. А может быть, и во всех Уосатч-ских горах. Рембрандт правильно сделал, что поставил охрану у входа и приостановил работы, пока они не решат, как поступить дальше. Однако старик предложил показать жеоду Дженне.

Дженна. Ждет ли она его? В ней чувствовалась невинность, что-то говорило Бренчу, что до него к ней никто не прикасался. Ее чистота одновременно захватывала и пугала. Девственницы, по его мнению, были чем-то сродни гремучим змеям или холере. Шлюхи безопаснее.

И все же с того самого случая на реке Уибер, когда неряшливый мальчишка превратился в женщину прямо под его руками, Юджиния Ли-Уиттингтон обрела силу заставлять его кровь с неимоверной скоростью приливать к паху. Даже сейчас при воспоминании, как Дженна, мокрая и обнаженная, сидела в ванне, а шелковистые волосы лишь отчасти закрывали идеальной формы груди, его плоть как никогда болезненно затвердела. Молодая женщина охотно отвечала на его поцелуи, и это обещало больше страсти, больше восторга, чем он поначалу представлял. Макколи был почти уверен, что не сможет устоять перед Юджинией. Как раз это его пугало больше всего.

Сегодня ночью он будет с ней, чего бы это ему ни стоило. И никакие полотенца не прикроют наготу ее тела, когда он крепко прижмет ее к себе. Никто и ничто им не помешает и не будет сдерживать их.

Он насладится каждым дюймом ее тела, проникнет в самое сокровенное и потайное. Только когда Дженна будет извиваться под ним, умоляя дойти до конца, он осторожно разрушит стену, за которой она станет принадлежать ему. И тогда он проникнет глубоко вовнутрь ее, все глубже и глубже во влажную, открывшуюся ему теплоту, что само по себе казалось залогом избавления от одиночества. Бренч не представлял, что может стать лучшим завершением дня. Любого дня. Быть может, каждого дня.

Джинсы вдруг стали очень тесными, и Бренч заерзал в седле, пришпоривая жеребца.

На грязных улицах города было тихо. Конечно, сегодня ведь не суббота. Хотя несколько шумных гуляк было в салуне Пейпа и дальше, в «Голубом роге».

Низко пригнувшись, Бренч въехал на Сатане в широкие ворота конюшни, примыкающей к «Серебряному слитку». Быстро обтерев жеребца, Макколи засыпал овса в кормовое ведро, заполнив его до половины. Отправившись к колонке, он разделся до пояса и стал мыться, пока по замерзшей коже не побежали мурашки. Тогда Бренч вытерся рубашкой и тихо вошел в темную кухню.

Преодолевая по две ступеньки за раз, он поднялся на второй этаж и достал ключ, который подходил ко всем дверям. Макколи не собирался рисковать, разбудив кого-нибудь стуком в дверь Дженны, или терять время в ожидании, пока она впустит его в комнату.

Из-под двери не пробивался свет. Бренч улыбнулся, представив, как Дженна ждет его на кровати, прикрытая только накрахмаленной простыней.

Ключ скользнул в замок бесшумно, как нож в масло. Дождавшись щелчка, Бренч повернул ручку и тихонько открыл дверь.

– Дженна? Это я.

Молчание.

Макколи на ощупь добрался до кровати, заметив, что лохань убрали. Кожа от волнения покрылась испариной. Сердце колотилось в груди, будто он был шестнадцатилетним мальчишкой и впервые пробрался в девичью спальню. Окно было открыто настежь. Ветерок прохладой дышал на пылавшую кожу Бренча, когда он присел на край кровати и провел рукой по нежному изгибу бедра, скрытому под одеялом.

– Дженна, милая, ты уснула, пока меня ждала? Волосы молодой женщины темнели на белой наволочке.

Макколи склонился, чтобы поцеловать Дженну в щеку.

– Проснись, солнышко, я здесь… Тьфу! – Бренч подскочил с кровати, отплевываясь и хватаясь за лицо руками. – Какого черта?

Найдя на комоде спички, он зажег лампу. Когда пламя осветило комнату, Макколи сгреб одеяла и швырнул их на пол. Волосы, которые он поцеловал, были не чем иным, как щетиной обувной щетки отвратительного коричневого цвета. Бренч поднес ее к носу и скривился. Крем для обуви. Неудивительно, что вкус был таким мерзким. Обтерев рот тыльной стороной кисти, Бренч осмотрелся.

Она скатала подушку и половичок и засунула их под одеяло, имитируя изгибы своего тела. Потертый чемодан Дженны исчез из-под кровати. Со спинки стула не свисал ремень с кобурой и «старром» сорок четвертого калибра. Крючки для одежды за ширмой для переодевания пустовали.

Макколи обнаружил только альбом для рисования, краешек которого выглядывал из-под кровати. Он пролистал засаленные страницы, изучая по-детски грубоватые изображения лошадей, птиц, шишковатых деревьев и старого индейца, наверное, Чарли Длинного Лука.

Альбом был единственным, что осталось в комнате от Дженны. Самой ее и след простыл.

Глава восьмая

– Итак, джентльмены, монте[40] по три карты. Кто играет?

Мигель Мендоза обвел взглядом просторное помещение с высоким потолком, в котором размещались столовая и бар станции Уибер. Время было выбрано идеально. Все девять пассажиров, сошедшие с дилижанса в два часа ночи, доели остатки жирной тушеной оленины и теперь заказывали виски. Поскольку кроме перезрелой жены мормона – начальника станции отвлекать посетителей было некому, Мендоза имел все основания рассчитывать на успех. Госпожа Удача танцевала за его плечом. Его гладкие пальцы так и чесались в предвкушении выигрыша.

Вложив в улыбку ровно столько обаяния и магнетизма, сколько было нужно, Мигель добавил еще немного невинности в качестве приманки. Хотя сегодня на нем был не элегантный сюртук, а свободного покроя пиджак, он знал, что выглядит достаточно презентабельно в толпе шахтеров, лавочников и фермеров, коих было здесь большинство. Фальшивый бриллиант в булавке галстука сверкал при свете фонаря, а чистый шелковый платок выглядывал из нагрудного кармана, как белоснежная вершина горы. Уверенность Мендозы воспарила до небывалых высот, и он принялся тасовать карты.

Старый седеющий траппер[41] оторвал от сосновой стойки локоть с кожаной заплатой и неторопливо подошел к парням, работникам местных ферм, уже собравшимся за столом Мендозы. Картежник выбрал карту и помахал ею, разгоняя волны табачного дыма.

– Вот первая. – Он постарался, чтобы его голос был слышен в каждом углу. – Вот вторая.

Дверь со скрипом отворилась, пропустив в комнату порцию холодного воздуха и юношу-индейца с луком за спиной.

– Ну же, друзья, даете шанс, а?

Мендоза махнул рукой пассажирам дилижанса, приглашая к столу. Лавочник с козлиной бородкой пожал плечами, пробормотал: «Почему бы и нет?» и встал из-за обеденного стола. Еще трое последовали его примеру.

– А теперь вот что, джентльмены, – Мендоза показал последнюю карту первого круга монте по три карты, – этот пиковый валет выигрывает. Не упускайте его из виду. Следите за ним взглядом, когда я буду тасовать карты.

Индеец с луком прижался к стене. Индюшачьи перья украшали его длинную черную косу. Мешковатую рубашку стягивал широкий ремень, но револьвера не было. Мендоза проводил взглядом жену начальника станции, когда та подошла к маленькому воину, и увидел, что nino отрицательно покачал головой, отвечая на ее вопрос.

Мигель положил три карты на стол рубашкой вверх и проворно перемешал их.

– Вот он, теперь здесь. Нет, вот он, а теперь…

Все не отрываясь смотрели на быстрые как молния руки картежника. Все, кроме индейца. Мендоза чувствовал взгляд nino, приклеившийся к его лицу, как лист бумаги к стене. Индейцы люди азартные, но монте по три карты, должно быть, неизвестная для них игра.

– …где пиковый валет, mis amigos?[42] Кто может на него указать?

– Я! – крикнул кто-то из фермеров.

– Тогда покажи, мой наблюдательный друг.

Фермер, одетый в коричневый парусиновый полукомбинезон, подтянутый до подмышек, ткнул в среднюю карту грязным потрескавшимся ногтем. Мендоза убрал карту и заменил ее пиковым валетом, которого спрятал в ладонь, тасуя карты. Все прошло гладко, как по маслу.

– И вы правы, senor. Если бы вы заключили пари, то выиграли бы. Видите, как это просто, друзья мои? Кто будет держать пари на следующий круг?

Мужчины вокруг стола улыбались и перешептывались. Серебряные доллары позвякивали, падая на крышку стола. Поверх голов Мендоза наблюдал за юным воином, затаившимся у двери. Nino был не из племени юта, и у Мендозы не было причин его опасаться. Тем не менее, ему было неуютно под тяжелым взглядом индейца.

– Хорошо, джентльмены, поехали, – Мигель поднял пикового валета. – Вот он. Следите за ним снова.

Он смешал карты.

– Пиковый валет, моя визитная карточка. И победная карта. Я не принимаю ставок от бедняков, калек и сирот. Если дома ваши денежки ждет трехсотфунтовая[43] жена, отойдите в сторону. Мигель Мендоза не допустит, чтобы из-за него голодала женщина или ребенок. Пиковый валет, запомните, не сводите с него глаз, пока я…

И тут он понял, в чем причина его беспокойства. Мендоза снова бросил взгляд на маленькую фигурку у двери. Это она, наемница. Как изменил ее наряд индейца! Несмотря на это, Мигель не мог поверить, что с первого взгляда не узнал ее. В его тридцать три нечего было пенять на старость. Просто случилось еще одно из множества странных событий, что преследовали его в последнее время: госпожа Удача, по-видимому, хотела что-то ему сказать. Женщина узнала его, но не сдвинулась с места. Мигелю оставалось только нагло делать вид, что все в порядке, и ждать.

– Пиковый валет. Моя работа, друзья, двигать руками так быстро, что вы не сможете за ними уследить. Если вам хватит зоркости, вы выигрываете и я плачу. Если нет, я заберу ваши деньги. Кто поставит десятку?

– Хватит и доллара, – прогремел кто-то.

Пальцы Мигеля едва заметно дрогнули, но этого было достаточно. Кто-то стукнул его тростью по руке и закричал:

– Смотрите, он прячет в ладони еще одну карту!

Мигель поднялся в полный рост, во все свои пять футов и десять дюймов.[44] Приняв как можно более надменный вид, он отступил от стола и потянулся за своей тростью с потайным клинком.

– Вы обвиняете меня в шулерстве, senor?

– Если не он, то это точно сделаю я, – старый траппер вынул из-за пояса огромный нож. – Вам стоит поучиться хотя бы у вон того индейца, прежде чем снова браться за эту игру, мистер. По сравнению со снейками[45] или кроу[46] вы медлительны как черепаха. По части ловкости рук индейцы дадут вам хорошую фору.

Фермер, который думал, что угадал в первом круге, словно тисками сжал руку Мендозы и выдавил из ладони валета.

– Так-так, надуть меня хотел? Ребята, он и вправду жульничал.

– Подонок! Давайте выведем его отсюда и покажем, как здесь поступают с мошенниками.

В воздухе что-то просвистело и, пронзив табачный дым, и крышку стола с силой воткнулась стрела, аккуратно, словно столяр молотком, пригвоздив забытую колоду карт к рубцеватой поверхности. Стулья с грохотом попадали на пол, когда мужчины вскочили со своих мест.

Дженна взобралась на стол, чтобы удостовериться, что стрела никого не задела. Такое положение придало молодой женщине уверенности, необходимой, чтобы утихомирить разгневанную толпу. Никто не успел пошевелиться, как она уже снова натянула тетиву и приготовилась стрелять. Дженна жестом велела Мендозе подойти.

Остальные ошарашено смотрели, как Мендоза собирает нечестно выигранные деньги. Воцарилась такая тишина, что слышно было, как ветер гудит в щелях между толстыми, плохо проконопаченными бревнами. Огонь в камине потрескивал и шипел.

Дженна с шумом втянула воздух в легкие, и ее чуть не стошнило от омерзительных запахов мочи, разлитого спиртного, переполненных плевательниц и жирной жареной картошки с протухшей свининой.

– Макколи ждет снаружи, – тихо пробормотала она, когда картежник приблизился, – так что без глупостей.

– У меня и в мыслях такого не было, chiquita. Ты не представляешь, как я рад тебя видеть.

– Да уж, но надолго ли хватит твоей радости?

Ночная погоня никак не соответствовала представлениям Бренча Макколи о приятном времяпрепровождении. Да и мастаком в подобных делах он не был. Но Бренч решительно настроился прижать Дженну к стенке и выяснить, почему она удрала. Если она снова решила отправиться за Черным Валетом Мендозой в одиночку, Макколи должен был позаботиться, чтобы она не ушла далеко. По Мендозе веревка плачет, но если от Бренча хоть что-то зависит, то повесят мерзавца в Парк-Сити, а не в Денвере.

Макколи почуял неладное уже когда добрался до станции Уибер, так и не наткнувшись на следы Юджинии или Мендозы. Он ожидал нагнать беглянку гораздо раньше. Уже рассвет подкрашивал розовым облака на востоке, и Бренч не знал, то ли вернуться, так как он мог обогнать Дженну, то ли двигаться дальше и искать ее в Эхо-Каньоне.

И вот он сидел на широкой спине Сатаны и спорил с самим собой. Стайка сорок шумно скандалила на ветвях тополя, растущего во дворе станции. Из-за двери послышался смех, и на улицу, шатаясь, вышел старый седеющий траппер. Он явно был пьян и стал справлять нужду в нескольких футах от входа, не замечая, что не один.

Бренч подождал, пока старик завершит начатое, и окликнул его:

– Эй, дружище, можно задать тебе парочку вопросов?

– Что? – Траппер пошатнулся и чуть не упал, разворачиваясь лицом к Макколи. – А, вот ты где. Чего тебе надо, парень?

– Вы были здесь почти всю ночь?

– А тебе это зачем?

– Я ищу человека, картежника, среднего роста, смуглый, хорош собой…

– С коротышкой-индейцем, щеголяющим луком и стрелами?

Бренч хмыкнул, одновременно и удивившись, и развеселившись.

– Да, это он.

– Ты его друг?

– Скорее наоборот, мистер.

– Хорошо, тогда я скажу тебе. Чертов болван пытался нас развести. Я бы показал ему, где раки зимуют, если бы не индеец. – Траппер закашлялся и сплюнул в темноту, потом рассмеялся: – А этот маленький воин-оборванец умеет-таки стрелять! Не видел ничего подобного с тех пор, как последний раз был у старика Вашаки.[47] Засадил стрелу точно в центр карточной колоды, тютелька в тютельку.

– Где они теперь?

– Я знаю не больше тебя, дружище. Они ни копейки у нас не взяли, так что мы просто их отпустили.

– Спасибо, старина.

Бренч сжал коленями бока вороного, пуская его шагом.

– Берегись индейца, если отправляешься за ними, – прокричал траппер. – Не успеешь глазом моргнуть, как он уже всадит тебе стрелу в лоб.

Бренч выругался, направляя Сатану к раскисшей дороге в Эхо-Каньон. Дженна наверняка думает, что перехитрила его. Снова. Эдак она точно свернет себе где-то шею. В здешних местах путники нечасто попадали в беду, но Дженна отличалась от тех, кто встречался на этих пустынных дорогах. Она была женщиной, упрямой ведьмочкой, упорно ищущей приключений на свою голову. У Макколи появилось желание хорошенько отшлепать Дженну, но для этого надо было настигнуть ее.

* * *

Дженна выронила чашку и вскочила на ноги, когда выстрел винтовки зловещим эхом прокатился по каньону, отражаясь от его высоких стен. Рука выхватила револьвер из кобуры, снова пристегнутой к поясу.

Мендоза тоже отбросил чашку и схватился за веревку, опутавшую его ноги.

– И не мечтай, Мендоза. – Дженна взвела курок «старра». Она пыталась определить, откуда шел звук. – Стреляли близко, но не в нас.

– Почему ты так уверена, chiquita? Кто-то повесил на меня убийство, в совершении его и ты меня обвиняешь. Может быть, им надоело ждать, пока меня повесят.

– Перестань меня так называть. Я даже не знаю, что это означает.

– Это означает всего лишь «маленькая». Так я ласково называю тех, кого высоко ценю.

– Да? Тогда не цени меня так высоко, ладно? Я твой враг, а не друг.

Мендоза одарил молодую женщину одной из своих обаятельных улыбок, к которым она уже начала привыкать.

– О, но я бы хотел, чтобы наши отношения стали более близкими, милая gringa.[48]

– Опять ты с этими своими мексиканскими словечками.

– Испанскими, а не мексиканскими, и это означает всего-навсего…

Прозвучал еще один выстрел, на этот раз ближе. Дженна засунула револьвер в кобуру и поспешила к своему пленнику.

– Заведи руки за спину, Мендоза. Мне нужно разузнать, что там за выстрелы, и я хочу быть уверенной, что ты не сбежишь под шумок.

– Я бы никогда так не поступил с тобой, chi…

– Да тише ты!

Дженна вскарабкалась по склону лощины, которую выбрала местом для полуденной передышки. Добравшись до верха, она легла на живот и всмотрелась в открывшуюся внизу долину. Ее взгляд уловил движение. Внизу, на расстоянии сотни ярдов от лощины, какой-то человек, пригнувшись в седле, пробирался между крутым склоном горы и стволами ив, густо растущими вдоль русла ручья. Пока Дженна наблюдала, как всадник стегал лошадь по крупу шляпой, гоня ее прочь от линии огня, третья пуля просвистела у него над головой.

Лошадь понесла, сбросив всадника, но вскоре остановилась у спасительного входа в лощину. Она была огромной и черной, как уголь. «Есть только одна такая лошадь, – сказала себе Дженна, – Сатана». Это означало, что человек, которого обстреливали внизу, был Бренч.

Укрывшись за камнем, Дженна через голову выдернула из-за спины лук и вернула на место шляпу. Вытащив из колчана стрелу, она натянула тетиву и выстрелила.

Бренч пригнулся, когда стрела со свистом пронеслась над его головой. Она воткнулась во влажную почву всего в нескольких ярдах от него. С местными индейцами уже много лет не было проблем, да и стрелу пустили явно откуда-то у него из-за спины. Оставалось одно объяснение – Дженна! Бренч скользнул взглядом вверх и увидел ее на краю склона. Дженна показала на вход в лощину и помахала револьвером.

Макколи кивнул, давая знать, что понял ее. Как только Дженна открыла огонь по нападавшим, Бренч кинулся к спасительному укрытию.

Дженна стреляла, пока в револьвере не кончились патроны. А потом взяла лук.

Бренчу оставалось пробежать всего несколько ярдов, но тут преследователи снова открыли огонь. Они пару раз выстрелили по Дженне, но остальные пули потратили на Бренча.

Молодая женщина натянула тетиву и замерла. Вскоре один из нападавших выскользнул из укрытия. Мужчина был высоким и худым, но находился слишком далеко, чтобы его можно было узнать. Дженна увидела, что он махнул рукой кому-то, кто прятался за камнями, а сам побежал к скалистому выступу, находившемуся на несколько футов выше. Дженна тщательно прицелилась и выпустила стрелу. Внизу раздался приглушенный крик.

Бренч пробрался через последние заросли кустарника и бросился бежать по руслу к лагерю Дженны. Переводя дух, он свирепо уставился на испанца, подумывая, не забрать ли пленника и не сбежать ли с ним, пока Юджиния не вернулась. Макколи напомнил себе, в каком состоянии оставила его Дженна, когда они в прошлый раз были в этом каньоне, но даже это не заставило совесть замолчать. Эта женщина, как-никак, только что спасла его шкуру. Может, застрелить ублюдка и сказать, что это была шальная пуля?

Мендоза самодовольно улыбнулся, будто знал о намерениях Бренча. И понимал, что тот не сможет их осуществить.

Выругавшись, Бренч отправился на поиски Юджинии. Он нашел ее на склоне перезаряжающей револьвер. Даже в мешковатых брюках и слишком свободной куртке, с туго заплетенной косой вместо водопада темных локонов она казалась ему красивой как никогда.

Только теперь он знал, что спрятано под этой ужасной одеждой. Эта мысль вызвала прилив крови к паху. Бренчу невыносимо захотелось обнять молодую женщину и целовать, пока она не станет умолять о большем, но момент был явно неподходящим.

– Достала кого-нибудь из них?

– По-моему, одному я попала стрелой в ногу, – Дженна дерзко улыбнулась ему. – Не хочешь поблагодарить меня за спасение твоей никчемной шкуры?

– Я тоже по тебе соскучился, – проворчал Бренч.

Он окинул взглядом каньон и голые, поросшие только травой холмы, окружавшие лощину, в которой они укрылись.

– Сейчас это не самое безопасное убежище. Они могут перекрыть выход отсюда, поджечь кустарник и взять нас тепленькими, когда мы попытаемся прорваться.

– Дьявол, Макколи! Я остановилась здесь, чтобы дать отдых лошадям и попить кофе. Я не ждала нападения.

Огонь во взгляде Юджинии еще сильнее разжег пламя, сжигавшее чресла Бренча. До того места, где он сейчас лежал, долетал запах жимолости. «Если бы женщины узнали, что могут кружить мужчинам головы при помощи такого простого аромата, парфюмерная индустрия пошла бы ко дну в тот же день», – подумал Макколи.

– Да, верно, но ты задержалась здесь «чуточку» дольше, чем надо. Пойдем, нужно выбираться отсюда.

Бренч попытался взять Дженну за руку, чтобы помочь спуститься с крутого склона. Та вырвала руку.

– Я не беспомощна, Макколи.

– Верно, но ты колючая, словно кактус. Ну подумай: что плохого в том, чтобы позволить мужчине помочь тебе?

Бренч стал спускаться первым, чтобы затормозить падение молодой женщины, если та вдруг поскользнется. За спиной совсем неженственно фыркнули.

– Ты хотел сказать – позволить ему сделать из меня рабыню. Нет уж, спасибо, я и сама неплохо справляюсь.

Бренч повернулся и окинул Юджинию тяжелым, как каменная глыба, взглядом.

– Пока что, возможно, так и есть. Но может настать день, когда тебе, ведьмочка, понадобится помощь мужчины, но рядом никого не будет. Что ты тогда станешь делать?

– То же, что делала с семи лет, и буду делать, когда мне будет семьдесят, – заботиться о себе сама.

Макколи поджал губы. Резко отвернувшись, он зашагал вперед, предоставив ей возможность спускаться самой.

Мендоза все еще лежал на боку; его ноги были загнуты и привязаны к рукам сзади. Пока Дженна закидывала грязью маленький костер, Бренч схватил картежника за воротник и грубо поставил на колени.

– Ты, конечно же, понятия не имеешь, кто эти люди, так, Мендоза? – с трудом сдерживаясь, поинтересовался Бренч. У него так и чесались руки схватить мерзавца за горло и придушить. – Может, твоя банда?

– Я всего-навсего картежник, сеньор. Какой мне толк от банды?

– Никакого, если карты единственное твое занятие. А вот наемному убийце банда пришлась бы очень кстати, – Бренч пнул испанца ногой и потянулся за пистолетом. – Лживый ублюдок, мне следовало бы застрелить тебя здесь и сейчас…

– Хватит, Макколи. – Дженна положила ему руку на плечо.

Мендоза передернул плечами, поправляя на себе рубашку. Обычно выражавшее радушие лицо испанца стало напряженным от гнева, не отразившегося, однако на его тихом голосе.

– Я уже говорил вам, сеньор, что никого не убивал. У меня даже нет пистолета, кроме пистолета-кастета, который отобрала сеньорита. Я держу его в манжетной кобуре для самозащиты, когда играю в карты.

– Тридцать второго калибра, – сказала Дженна. – Сомневаюсь, что из него можно поразить что-либо на расстоянии больше пятнадцати футов.[49]

– Слоана застрелили не из карманного «дерринджера»,[50] но Мендоза вполне мог избавиться от револьвера, которым совершил убийство. – Бренч повернулся к Дженне и указал на испанца. – Как ты можешь верить такому подонку?

Молодая женщина спокойно потянулась за кофейником.

– Не важно, верю я ему или нет. Его виновность определит суд… в Денвере.

– Черта с два! Я забираю его в Парк-Сити.

Дженна принялась гасить угли остатками кофе. Бренч заорал на нее:

– Эй, не выливай! Благодаря тебе я ничего не ел со вчерашнего ужина.

– Никто не звал тебя на эту вечеринку, – сказала Юджиния, когда Бренч вырвал котелок у нее из рук. – Если ты уйдешь, я буду только рада.

– Только вместе с ним. И только после того как ты расскажешь, почему сбежала от меня прошлой ночью.

– Я приехала сюда заниматься делом, Макколи. У меня нет времени на… – Она бросила взгляд на испанца и понизила голос: – На то, о чем ты подумал.

– Нет времени… или смелости?

– Возможно, сеньориту тяготит ваше внимание, сеньор, – насмешливо произнес Мендоза.

Бренч в ту же секунду повернулся к испанцу; глаза его сверкали, как осколки зеленого льда:

– Не лезь в это, Мендоза. Я еще окончательно не отказался от идеи пристрелить тебя здесь и сейчас. То, что происходит между молодой леди и мной, тебя не касается.

Идеальные белые зубы Мендозы блеснули, когда тот улыбнулся.

– О, но согласна ли с вами леди?

Бренч сжал кулаки и оглянулся на Дженну. Та складывала вещи в седельные сумки, словно происходящее абсолютно ее не касалось. Макколи ощутил острое желание задушить обоих.

Дженна подошла к Мендозе и разрезала веревку, которой были связаны его ноги.

– Садись на лошадь.

Испанец, несмотря на связанные руки, легко встал, наклонился к молодой женщине и прошептал:

– Я бы не обращался с тобой так бессердечно, как он, chiquita. Co мной ты ощущала бы себя желанной и была бы тиу удовлетворена.

Это было уже слишком. Бренч набросился на испанца, отшвырнул того от Дженны и поднес кулак к его носу.

– Садись на лошадь, Мендоза! Сейчас же, или я позабочусь, чтобы ты больше не прикоснулся ни к одной женщине.

– Я и без твоей помощи могу справиться со своим пленником, Макколи, – вмешалась рассерженная Дженна.

– Как ты справлялась с ним, когда я застал вас в Каньоне Переселенцев?

Покраснев до корней волос от гнева и смущения, Дженна повернулась к Мендозе:

– На лошадь. Сейчас же!

Когда все трое готовы были ехать, Бренч направил свою лошадь так, чтобы оказаться между Дженной и нападавшими стрелками.

– Когда я скомандую трогать, хорошенько пришпорь лошадь. Пригибай голову и не останавливайся, пока я не крикну, что мы в безопасности.

Дженна кивнула. Она повернула своего гнедого и лошадь Мендозы на восток. Бренч повернул на запад.

– Сюда, женщина! – Бренч махнул рукой. – Черт возьми, только не начинай опять нести чепуху о Денвере.

– По-твоему, лучше дать тем убийцам еще один шанс всадить в тебя пулю? Нам бы только выбраться из каньона, ведь и другие пути ведут туда, куда ты хочешь попасть. А пока давай уйдем от тех, кто хочет твоей смерти.

Проворчав что-то неразборчивое, Бренч развернул вороного и теперь стал замыкающим.

– Ладно, поехали!

Не успели всадники выехать на открытое пространство, как на них обрушился град пуль. Они плотнее прижались к шеям лошадей и пришпорили животных. Дженна вытащила револьвер и выстрелила наугад, зная, что Бренч делает то же самое, хотя едва могла различить грохот выстрелов из-за стука копыт и барабанящего в груди сердца. В какой-то момент ей показалось, что Мендоза что-то выкрикнул по-испански, проклятье или молитву. Наверное, и то и другое.

Пуля просвистела над головой, обломив ветку на дереве, что стояло у Дженны на пути.

– Давай, Джент! – подгоняла она гнедого. – Вывези меня отсюда живой, и я насыплю тебе целое ведро овса.

Жгучим пламенем ей обожгло бок, как бывает, когда слишком долго и быстро бежишь. Юджиния рискнула бросить взгляд через плечо и увидела, что оба мужчины по-прежнему в седлах, хотя Бренч был дальше, чем ей хотелось бы. Она поняла: Макколи пытается защитить ее, и от этого нехорошо защемило сердце. Проклятый болван! Если он погибнет из-за меня, я…

Брызги пены с шеи Джента разъедали глаза. Молодая женщина чувствовала, как дрожит под ней мощное тело гнедого, и поняла, что тот начал уставать. Юджиния продолжила подбадривать лошадь словами, молясь, чтобы они поскорее смогли отдохнуть.

Минуты тянулись, как часы, ярды казались милями. Джен-не представлялось, что они сто раз перепрыгивали через ручей. Ветки царапали по лицу и рукам и цеплялись за одежду. Шляпа слетела. Толстая коса хлестала по спине, словно кнут. Волосы растрепались и лезли в глаза. Пальба постепенно стала стихать. Наконец Бренч оказался рядом и крикнул, что можно замедлить ход.

– Вроде мы оторвались от преследователей, – прокричал он, когда они перешли на рысь. – Держись поближе к ручью, так будет легче найти укрытие в случае необходимости.

Дженна кивнула. Она вдруг ощутила, что стало невыносимо жарко. Пот заливал ей глаза и стекал между грудями. Она скорчилась от не желавшей утихомириваться боли в боку. Чтобы побороть тошноту, Дженна стала с силой втягивать в себя воздух.

Бренч нахмурился, разглядывая ее.

– С тобой все хорошо? Ты белая, как рождественское воскресенье.

– Я в порядке, просто запыхалась.

– Уверена? Мне не нравится твой вид.

– Я тоже не в восторге от того, как ты рыглядишь, Макколи. Хочешь остановиться на пикник или всё-таки едем дальше?

Молодая женщина пришпорила лошадь и снова поскакала впереди. Брови Макколи сошлись на переносице, он встревоженно посмотрел вслед Дженне. Он видел боль в ее глазах. Да и говорила она немного невнятно. Поравнявшись с Мендозой, вцепившимся обеими руками в край седла, Бренч велел тому приглядывать за Дженной и крикнуть, если что-то случится. После этого Макколи приотстал.

«Как быстро миновал день! – удивлялась Дженна. – Но еще не должно вечереть». Однако света становилось все меньше. Они свернули в узкое, но неглубокое ущелье, уходящее на юго-восток от главного каньона. Дорога вела круто вверх, и лошади сбавили темп до быстрого шага. Когда они снова поскакали рысью, Дженна этого уже не осознавала.

Для нее существовала только боль. Нечто раскаленное добела в боку. Молодая женщина пыталась не поддаваться ей, но тошнота и головокружение усиливались с каждой секундой.

В какой-то момент ей показалось, что кто-то выкрикнул ее имя, однако ночь уже наступала с поразительной быстротой. И вот она уже ничего не слышит – ни грохота копыт по неровной почве, ни свиста ветра в ушах, ни даже стука собственного сердца или усталого сопения Джента.

Она почувствовала, что что-то не так, когда поводья стали выскальзывать из рук. Слишком обессиленная, чтобы о чем-то думать, Дженна просто отпустила их.

А потом она соскальзывала… погружалась… уплывала во тьму… глубже, глубже в боль.

Дикий крик Мендозы заставил Бренча моментально поднять голову. Он увидел, как лошадь Дженны стала замедлять ход, будто растерялась. Дженна отпустила поводья – и своей лошади, и лошади Мендозы. Она почти лежала на шее гнедого, схватившись правой рукой за бок. Левая безвольно болталась.

В этот момент Макколи понял, что Юджиния ранена. В нее попала пуля, а она ни словом не обмолвилась. Проклятая дуреха!

Мышастая[51] лошадь Мендозы приостановилась, напуганная тем, что внезапно ею перестали управлять. А потом снова поскакала вперед.

Бренч пустил Сатану отчаянным галопом. Увидев, что Дженна начала падать, он выкрикнул ее имя. Пронзительный звук отразился от холмов и вернулся безумными стенаниями обреченного.

Мышастая нагоняла гнедого Дженны, когда та тихо – о, как тихо! – сползла на землю. Если мышастую никто не остановит, она затопчет Юджинию. Острая боль, какой Бренчу еще в жизни не приходилось испытывать, пронзила сердце.

Он понял, что не успевает, хотя осталось проскакать всего семьдесят пять ярдов.[52] Бренч решил было пристрелить мышастую, но слишком велик был риск попасть в Дженну.

Матерь Божья, не дай ей попасть под копыта!

– Поверни лошадь коленом, Мендоза! – снова и снова кричал Бренч, пока вороной летел к Дженне. – Поверни чертову лошадь! Давай!

Глава девятая

Кто-то держал Дженну. Они пронзали ей бок кинжалом. Она судорожно хватала ртом воздух и пыталась отбиваться от них руками.

Стрелки… наверное, это стрелки.

Нет, охотники за землей. Они забрали папу и обижали маму.

– Папа, папа, пожалуйста, вернись!

Дышать стало невозможно, как будто кто-то засунул в горло руку. Боль была невыносимой. Веки пекло от слез. Она пыталась их побороть. Побороть невидимые руки, которые держали ее.

– Не надо, мама. Мне страшно, когда ты вот так разговариваешь с папой. Его больше нет… помнишь? Шериф сказал, что папа умер, но я позабочусь о тебе. Не плачь, мама.

Руки стали касаться ее нежнее. Одна гладила ее лицо, как раньше любил делать папа.

– Тише, милая, не отбивайся от меня. Нужно промыть твою рану.

Голос не был папиным.

Дженна заставила себя открыть глаза. Свет был тусклым. На мгновение перед ней мелькнул образ какого-то мужчины – лохматого. Охотники за землей были лохматыми. Но ведь они умерли, разве нет? Нет… только не тот, кто забрал ее папу. Наконец картинка перед глазами прояснилась, и она увидела его.

– С возвращением, ведьмочка!

– Макколи?

Его улыбка была такой нежной, что у Дженны замерло сердце. Двухдневная щетина покрывала щеки Бренча там, где он обычно ее сбривал. Шея под скулами тоже заросла. Под усталыми глазами были темные круги.

– В тебя попала пуля, милая, но все будет хорошо. Я как следует о тебе забочусь.

– Пуля?

Только тут Дженна заметила, что лежит на кровати, а Макколи на корточках сидит рядом. В комнате было темно, лишь отбрасывала круг света масляная лампа, что стояла возле кровати. Тихий дождик мерно шелестел по ставням.

Она ощутила прикосновение Бренча к своей коже. Он склонился над ней и что-то делал. Опустив взгляд, Дженна увидела, что одета в свободную, обшитую кружевом домашнюю рубашку с тонкой желтой лентой по краю горловины. Подол был закатан до груди, почти обнажая ее и полностью открывая талию с правой стороны. Там-то Бренч и работал.

– Что ты делаешь? И почему я голая?

– Ты не голая. На тебе домашняя рубашка и панталоны, которые Маура нашла в твоем чемодане. – Дразня ее улыбкой, он добавил: – К несчастью для меня. Что касается первого вопроса, я уже говорил тебе: промываю рану. Тебя подстрелили, помнишь?

На Дженну нахлынули воспоминания – как они бежали из Эхо-Каньона. Она вспомнила о жгучей боли в боку, которая никак не хотела проходить, о тошноте и головокружении. Известие о том, что ее подстрелили, стало для нее потрясением. Она была слишком молода, к тому же сама очень хорошо стреляла, чтобы оказаться так близко к смерти.

Бренч слегка коснулся нижней части груди костяшками пальцев. Дженна дернулась, словно от удара молнии. Стиснув зубы от боли, она потянула тонкую рубашку вниз. Бренч вернул ее на место.

– Прекрати. Знаешь, мне вообще-то нужно видеть, что я делаю.

– Где Маура? Почему она не может ухаживать за мной?

– Мауре делается плохо при виде крови. Она не может даже обработать поцарапанные коленки своих детей. Я посылал за Безумной Розой. Ее у нас в городке считают кем-то вроде лекаря. Она взглянула, сказала, что я и так хорошо за тобой ухаживаю, и вылетела на метле прочь.

Бренч стал легкими движениями наносить на красную сморщенную рану жутко воняющую мазь. Дженна застонала от боли и попыталась оттолкнуть его руку.

– Фу! Что это за мерзость?

– Эта мерзость предотвратит инфекцию и поможет залечить рану. – Он отставил баночку с мазью. – А теперь, дорогая, мне, наверное, понадобится твоя помощь. Пуля попала тебе в мягкие ткани вот здесь, на боку, и прошла насквозь. Я обработал выходное отверстие. А теперь мне придется повернуть тебя на бок, чтобы добраться до того места, куда пуля вошла. Отверстия находятся всего в нескольких дюймах одно от другого. Тебе чертовски повезло, что жизненно важные органы не задело, но ты потеряла много крови, пока я вез тебя до дома. От этого и слабость.

Дом. Каким приятным на слух было это слово! «Но неправильным», – сказала себе Дженна. Это не ее дом. И все же, как ни удивительно, она чувствовала себя в безопасности и почти окруженной заботой. После стольких одиноких лет ухаживания за матерью так чудесно было осознавать, что кто-то хлопочет над ней. Чудесно и в то же время страшно.

Дженна попыталась перевернуться на бок, чтобы облегчить Макколи задачу, и прокляла себя за стон, сорвавшийся с губ.

– Хорошо, – произнес он через минуту. – Осталось только перевязать ее. Неделя-две в постели, и будешь как новенькая.

Бренч скользнул рукой под ее тело, чтобы протянуть бинт. Но рука как-то сама собой пошла не туда и оказалась на груди, ощущая чудесную упругую плоть.

Дженна вздрогнула.

– Черт побери, Макколи! Я ведь знала, что тебе нельзя доверять.

Молодая женщина оттолкнула руку Бренча, но тот успел почувствовать, как от возбуждения затвердел ее сосок. Кровь в его жилах откликнулась на эту сладостную реакцию. Макколи закрыл глаза и заставил тело повиноваться. Как бы страстно он ни желал Юджинию, момент явно был неподходящим.

– Дай сюда, – пробормотала она. – Я сама справлюсь.

– И как же ты собираешься это сделать? Ты даже не можешь увидеть свои раны.

– Я чувствовала, как ты их обрабатывал. Знаешь, у меня вообще-то есть мозги.

Макколи рассерженно вздохнул и отдал Дженне бинт. Откинувшись на спинку стула, он стал наблюдать, как молодая женщина силится подняться, опираясь на локоть. Юджиния старалась скрыть боль, но он видел ее в глазах женщины и сжал руки в кулаки, чтобы не вырвать бинт у нее из рук. Маленькая упрямая ослица!

Когда Дженна оперлась-таки на локоть, кожа на боку растянулась, и горячая волна боли растеклась по всему телу. Пот выступил на лбу, когда она попыталась сесть прямо; у нее просто не хватало сил. Дженна закусила губу, чтобы не заплакать, и почувствовала вкус крови. До ужаса противно было признавать поражение, но она понимала, что выбора нет.

Ни слова не говоря, Дженна отдала бинт Макколи, благодарная за то, что тот не стал отчитывать ее за упрямство. Его руки были такими же нежными, как и раньше, и он изо всех сил старался прикасаться к ней только в случае необходимости. Это наставило Дженну ощутить себя маленькой беспомощной девочкой. Черт бы его побрал! Он хочет, чтобы она почувствовала себя виноватой, думая, что так ему легче будет вскружить ей голову. Дженна должна была признать, что Бренч действительно обладал привлекательностью – какой-то грубой, жесткой се разновидностью.

Каждый раз, когда Макколи низко склонялся над ней, чтобы сделать очередной виток бинта, его дыхание ласкало щеку, напоминая о его поцелуях. От него, как и тогда, пахло табаком и чем-то еще, Дженна подозревала, что и виски тоже. Несмотря пи на что, молодая женщина, посмотрев на Бренча через плечо, поняла, что не может отвести глаз от полных чувственных губ, частично скрытых рыжей бородой и усами.

– Вот и все, – Макколи закрепил концы повязки и опустил рубашку. – Хочешь чего-нибудь поесть?

Желудок молодой женщины заурчал при мысли о еде. Бренч усмехнулся и направился к двери, прихватив миску с розоватой водой.

– Я сейчас вернусь. Не вылезай из окна, пока меня не будет.

– Подожди, Макколи. Что ты сделал с моим пленником? Если ты сдал его властям и забрал награду, я…

Улыбка сползла с лица Бренча и взгляд стал таким ледяным, что, казалось, мог заморозить ад. Сквозь стиснутые зубы он произнес:

– Если ты говоришь об убийце моего брата – он прикован цепью к столбу на платной конюшне Уоттса и Бриззи. Это что-то вроде местной тюрьмы. Можешь забрать чертову награду. Все, что мне нужно, – это правосудие. И не думай, мисс наемница, я не позволю тебе стать на моем пути. Заруби себе на носу.

У Дженны хватило такта смутиться.

– Прости. Конечно, отплатить ему за убийство твоего брата гораздо важнее денег. Просто… эта награда – единственная возможность для меня остаться здесь и заняться поисками отца.

Кусочки льда растаяли в глазах Макколи, когда он вспомнил, что бормотала Дженна, когда приходила в сознание. Она много страдала в юном возрасте. Бренч догадывался, что Юджиния фактически сама себя воспитала, да еще и заботилась о матери. И все из-за отца, исчезнувшего, как туман в утренних лучах солнца. Неудивительно, что она так рвется быть самостоятельной. Макколи надеялся оказаться рядом, когда Дженна найдет отца. Он бы хотел сказать старику пару слов лично от себя.

– Можешь забрать деньги, – произнес Бренч, – при условии, что Мендозу повесят. Он жалуется на условия содержания и на то, что я не даю ему мыться и бриться. Я еще не видел таких изнеженных денди, как этот ублюдок. Он постоянно о тебе спрашивает. И вообще, что, черт возьми, происходило между вами в Эхо-Каньоне до моего появления?

Дымчато-голубые глаза Дженны потемнели до цвета индиго.

– Ничего! И это не твое дело.

Широко шагнув, Бренч снова оказался у кровати, расплескав по полу воду из миски, которую сжимал в руках так, что побелели костяшки пальцев.

– Теперь будет мое.

– По какому праву?

– Я всего-навсего спас тебе жизнь. Этого не достаточно?

Дженна ничего не ответила. Макколи долго испепелял ее взглядом, а воздух между ними шипел и трещал, как при разряде молнии между двумя громоотводами. Потом, не говоря больше ни слова, он развернулся на каблуках и, хлопнув дверью, вышел вон.

Увидев, что Бренч, рассерженно поджав губы, с грохотом спускается по лестнице, Рембрандт встал из-за столика с шашками.

– Ей хуже?

– Нет, она пришла в сознание и жалится, как рогатая ящерица.

Маура, помогавшая Джейку Лонгену примерить пару башмаков с парусиновым верхом, отвернулась от покупателя на полуслове и набросилась на брата:

– Ясное дело, а ты бы не жалился, если бы испытывал такую боль? Тебя ведь не покинуло твое пресловутое терпение, ты же не обидел бедняжку, верно, братец?

Бренч зло посмотрел на сестру. Маура не осталась в долгу, и под ее сердитым взглядом Макколи в конце концов ссутулился, опустил глаза в пол и пожал плечами.

– Думаю, как раз это я и сделал. – Он снова поднял голову, и его глаза сверкнули. – Но, клянусь, я не встречал еще ни одной женщины, которая бы мне так действовала на нервы. Почему она не может понять, что я хочу как лучше?

– А ей самой не дозволено решать, что для нее лучше? – Маура тщетно попыталась сдержать улыбку. – Ты ревнуешь, Бренч?

– К кому? К этому никчемному шулеру, которому светит виселица? Мне плевать, с кем водится эта упрямая ведьмочка, если только она не лишит меня удовольствия посмотреть, как повесят Мендозу. – Он сунул сестре миску с водой. – Отнеси ей чего-нибудь поесть. Мне что, нечего больше делать, кроме как нянчиться с рогатой ящерицей?

– Ага, могу поспорить, что интереснее занятия ты себе не придумаешь.

Мигель Мендоза, больше известный как Черный Валет Мендоза, съежившийся, сидел на соломе, прислонившись спиной к неотесанным доскам стены конюшни. Металлические наручники врезались в чувствительную истерзанную кожу запястий, когда он возмущенно загремел цепью, соединявшей наручники с оковами на лодыжках. Связующей цепи едва хватало, чтобы согнуться над отхожим местом в углу. Еще одна крепкая цепь, прикрепленная к ножным кандалам, не давала Мигелю отойти от добротного углового столба.

Испанец убрал черные как смоль волосы со лба и опустил руки на колени. В руках так не хватало карт! Все его колоды были в седельных сумках, где-то в этом холодном, как пещера, сарае. То и дело слышался нетерпеливый стук копыт, фырканье или тихое ржание лошадей. Мигель пытался звать Фортуну, убеждая себя, что от осознания, что его кобыла где-то рядом, станет легче. Это, конечно же, был самообман.

По-настоящему больно было признавать тот факт, что Фортуна – римская богиня судьбы, или же госпожа Удача, – быть может, покинула его.

Почему? Чем он навлек на себя такую немилость богов? Пятнадцать лет назад, когда он был довольно молод – и довольно дерзок, чтобы считать себя бессмертным и неуязвимым, это было бы понятно. Он тогда наделал много глупостей. Например, связался с шайкой охотников за землей.

Мигелю хотелось кричать, биться в ярости от несправедливости случившегося с ним. Разве не искупил он своих ошибок? Не усвоил уроков? Отец лишил его наследства за пристрастие к азартным играм. И женщинам. За другие опрометчивые поступки. Разве этого не достаточно? То, чем он раньше занимался ради удовольствия, стало средством обезопасить себя. Заработать на хлеб, ради всего святого!

Ему оставалось лишь дергать железную цепь, пока безжалостные металлические браслеты не впились в запястья глубже и не пошла кровь.

Мигель выругался, осматривая раны, боясь, что на руках, его прекрасных ловких руках, теперь останутся шрамы.

Какой-то шорох заставил Мигеля перевести взгляд на противоположную шероховатую стену в четыре фута[53] высотой. Желто-черно-белый пятнистый кот легко взобрался на ограду и притаился там. Бесстрастные зелено-золотые глаза уставились на Мигеля. И все же испанец был рад пушистому охотнику на мышей. В его присутствии ослабевал один из страхов Мендозы – крысы наводили на него ужас.

Шершавым кораллово-розовым языком кот тщательно вымыл сначала одну, потом вторую переднюю лапу. Наблюдая за этим, Мигель провел языком по желтым зубам. Если испанец чего-то по-настоящему не мог терпеть – кроме, конечно, крыс, – так это не чистить зубы. Как будто мало было посадить его на цепь, словно бешеного пса!

Ведь этим gringo bastardos[54] ничего не стоило бы позволить ему сохранить достоинство. Волосы, – жирные, полные соломы, на которой спал Мигель, – лезли в глаза. И Мендоза чувствовал, что от него плохо пахнет – когда мерзкий запах собственной мочи и экскрементов не перебивал других зловоний сарая.

По крайней мере, солома была чистой, и на ней было теплее, чем на полу. Жаловаться было бы напрасной тратой времени.

Услышав, как отворилась большая дверь сарая, Мигель испугался, что посетителем может оказаться молодая senorita. Испанцу невыносимо было бы предстать перед ней в таком виде.

В следующее мгновение из-за двери конюшни показалось лицо Макколи.

– Ах, давно пора вам навестить меня, senor. Я уж начал было думать, что вы забыли обо мне и оставили умирать здесь в одиночестве.

– О, ты не умрешь в одиночестве, могу тебя в этом уверить. – Бренч рывком открыл дверь и вошел в конюшню. – Я ни за что не лишу себя удовольствия посмотреть, как ты умрешь. Честно говоря, будь на то моя воля, ты бы уже болтался на ближайшем дереве.

Мигеля передернуло. Голос gringo был холодным и пронизывающим, как январская вьюга, а взгляд таким же бесстрастным, как у кота на ограде. Испанцу впервые пришло в голову, что жалкое положение, в котором он оказался, может грозить много большими неприятностями, чем грязь и неудобства.

– Почему вы так говорите, senor? Я не сделал вам ничего плохого.

– Да неужто? – Бренч присел как раз на таком расстоянии от испанца, чтобы тот чуть-чуть до него не дотягивался, и достал из кармана свой табак «Булл Дарем».

Мигель наблюдал, как Макколи свернул самокрутку, подкурил ее и глубокую затянулся. В тусклом свете тлеющий кроваво-красный кончик самокрутки казался сверкающими огнями ада. От тяжелого взгляда Макколи мурашки бежали по коже, и Мигель подумал, что ад – не самое худшее, что может быть. По крайней мере, там тепло.

– Зачем ты убил моего брата, Мендоза?

– Я даже не знал вашего брата. Зачем мне его убивать?

Ноздри Бренча раздулись, выпуская дым. Взгляд стал еще тяжелее.

– Вот и скажи, зачем. И постарайся все объяснить как следует. Может статься, это твой последний шанс облегчить душу.

Мигель заметил, как Бренч сжал кулаки, чуть не раздавив догоравшую самокрутку. Макколи сдерживался из последних сил. Сердце испанца похолодело от страха. Если не удастся убедить этого gringo в своей невиновности, можно и не дожить до суда.

– Клянусь… – Мигель положил руку на сердце, – могилой моей дорогой матушки, senor. Я никого не убивал.

Макколи долго изучал тлеющий кончик самокрутки, восстанавливая в памяти разговор, который произошел между ними с испанцем в купальне «Уосатч». Потом, удерживая глаза Мендозы в стальных тисках своего взгляда, Бренч сделал последнюю затяжку и потушил самокрутку голыми пальцами.

– Я слушаю, – только и мог он сказать.

Мигель глубоко задумался. Фортуна дарит ему еще один шанс. Нужно воспользоваться им как можно лучше.

На следующее утро у Дженны прибавилось сил, а боль начала стихать. Она отбросила одеяла и опустила ноги с кровати. Поднявшись, молодая женщина поняла, что она слабее, чем ей вначале показалось. Тем не менее, ей удалось добраться до ширмы и воспользоваться ночным горшком. Почувствовав себя немного увереннее на обратном пути, Юджиния задержалась у окна.

Снаружи солнце рисовало тени рядом со зданиями, и получалось что-то вроде лоскутного одеяла. Грязь на улицах подсыхала и меняла цвет с шоколадно-коричневого на темно-серый. Дженна попыталась открыть окно и обнаружила, что оно легко поддается. «Еще одно подтверждение, что силы возвращаются», – подумала молодая женщина. Тонкие ноздри раздулись, когда Юджиния вдохнула свежий воздух и вместе с ним дым костра, аромат травы, дикой мяты, роз и только что срубленной сосны. Молодая женщина не стала обращать внимания на запахи конского навоза и капусты, которую кто-то тушил в такую рань.

Когда в дверь постучали, Дженна резко повернулась и чуть не упала. Бренч задушит ее, если увидит, что она встала с постели без посторонней помощи. Юджиния расправила плечи и потянулась за халатом, который одолжила ей Маура. Она ни за что не позволит Бренчу Макколи превратить себя в хныкающую особу, не способную о себе позаботиться.

Из-за двери, явно чувствуя себя очень неуверенно, показался Рембрандт.

– Я подумал, что тебе здесь скучно теперь, когда ты пошла па поправку.

Под мышкой он зажал шахматную доску.

– Вы угадали. Заходите, мистер Рембрандт.

– Просто Рембрандт, если можно.

Дженна кивнула и села в единственное кресло, которым могла похвастать комната, чтобы продолжать наслаждаться открытым окном.

– По-моему, я никогда раньше не играла в шашки, но я хотела бы попробовать, если научите.

Глаза старика расширились. От удивления или от испуга – Дженна так и не смогла определить. Но он сказал лишь:

– Это игра кажется нетрудной, пока не пытаешься тягаться силами с моим молодым партнером, – подмигнул Рембрандт. – Он жульничает.

Дженна рассмеялась.

– Даже когда играет сам с собой?

– Он опять это делал?

– Он говорит, что только так может выиграть.

– Ручаюсь, что это наглая ложь. – Рембрандт присел на край кровати. – Похоже, игра в шашки расслабляет его и успокаивает. Обычно если он играет сам с собой, то делает это потому, что встревожен.

Старик подвинул лампу, что стояла на маленьком столике между ними, чтобы освободить место для доски. Он взял альбом для рисования, который в прошлый раз забыла Юджиния. Рембрандт смотрел то на молодую женщину, то на рисунки карандашом, изображавшие обстановку ее комнаты. Мебель была нарисована в обход законов перспективы: просто неуклюжие коробки непропорциональных размеров.

– Твоя работа?

Дженна пожала плечами.

– Знаю, полное отсутствие таланта. Но маме нравилось смотреть, как я рисую. Думаю, это просто вошло в привычку.

Старик поджал губы, которые были едва видны под густыми белыми усами.

– Но твоей матери сейчас нет здесь, и мне кажется, что тебе не нравится рисовать. Почему ты продолжаешь это делать?

Взгляд Юджинии скользнул к двум рисункам углем, висящим над ее кроватью по обе стороны деревянного распятия. С первого на нее смотрел Иисус с бородой, со второго – Дева Мария. Линии были слегка неровными, как будто их наносили нетвердой рукой, но лица излучали нежность, одобрение, безмятежность, что делало их прекрасными, поистине божественными.

– Если бы я умела так рисовать!

Рембрандт взглянул на рисунки и пренебрежительно фыркнул.

– Паршивая работа, и, думаю, ты сама это видишь.

– Лучше, чем моя. Эти рисунки напоминают мне о мамином портрете, который нарисовал отец. Тогда мама была гораздо моложе, хотя выглядит она сейчас почти так же. – Губы Дженны искривились в печальной улыбке. – Может быть, когда живешь прошлым, остаешься молодым.

– Что значит… живешь прошлым?

– Ничего. – Юджиния принялась доставать шашки из коробки и сортировать их по цвету. – Какими будете играть, красными или черными?

– Я питаю слабость к красным, – немного рассеянно ответил старик. Он прочистил горло. – Ты сказала, что никогда раньше не играла в шашки. Разве вы с братьями и сестрами не играли в настольные игры?

– Нас было только трое: мама, я и экономка Айза.

– Ни братьев, ни сестер? Уверена?

Дженна была несколько озадачена.

– Конечно уверена.

– Я вырос в большой семье, как и Бренч. Мне трудно представить, как это – быть единственным ребенком в семье.

– А я не могу представить, как это, когда так много родственников.

– Да, пожалуй.

На мгновение глаза старика затуманились печалью. Дженне была неприятна мысль, что Рембрандту жаль ее из-за одинокого детства. Но потом молодая женщина убедила себя, что слишком болезненно все воспринимает, и сосредоточилась на правилах игры, которые ей объясняли. На самом деле одинок Рембрандт, иначе зачем ему понадобилось бы проводить время с чужим человеком?

– Этот ваш любящий жульничать партнер сейчас спускается по улице, – сказала Юджиния, выглянув в окно. – Он, наверное, ходил в конюшню проведать Мендозу.

– Хорошо. Может быть теперь, когда ты снова на ногах, я смогу уговорить его вернуться к работе в шахте.

– Что вы имеете в виду?

– Он почти не выходил из этой комнаты с тех пор, как привез тебя после перестрелки. Ты разве не знала?

Дженна нахмурилась и стала грызть ноготь на большом пальце.

– Я почти все время спала. Он и ночью здесь оставался?

– Насколько я знаю, да.

Обкусав ноготь большого пальца до крови, Юджиния перешла к указательному, раздумывая, зачем Макколи понадобилось так поступать.

– Интересно, что об этом думает его сестра.

Рембрандт усмехнулся.

– Сдается мне, Маура слишком счастлива тем, что Бренч увлекся достойной молодой леди, чтобы быть чересчур строгой.

– Она зря теряет время, если надеется свести меня с Макколи. Может, нам лучше поменяться местами… на случай, если он вдруг зайдет.

Рембрандт поднял взгляд от доски и внимательно посмотрел на молодую женщину.

– Тебе еще нельзя вставать с постели?

– Вы ведь не станете меня выдавать, правда? Этот ваш партнер больше подходит на роль грозного сержанта, чем няньки.

Расхохотавшись от души, старик отрицательно покачал седой головой.

– Мне бы не хотелось, чтобы тебя посадили на гауптвахту, – уж слишком приятно проводить с тобой время.

– Настолько приятно, что можно простить мне один нескромный вопрос? Как вы оказались в одной команде с наемным стрелком?

Рембрандт поднял бровь, но улыбка не исчезла с его лица.

– Бренч сложный человек. Не спеши судить его, милая.

Детский крик заставил Дженну снова посмотреть в окно. На улице двое мальчишек мутузили друг друга кулаками. Маленькая собачонка вертелась у них под ногами, щелкая зубами и лая.

– Трус! – кричал один.

– Сам ты трус!

Бренч подошел к мальчишкам как раз в тот момент, когда они упали в грязь и скатились в лужу.

– Хватит, хватит, так споры не решают.

Заслышав голос Бренча, Рембрандт встал и тоже подошел к окну. Бренч, вытянув руки, держал мальчишек подальше друг от друга.

– Так, – сказал он, – и что же вы не поделили?

Ни тот ни другой, похоже, не горели желанием объяснять что-либо. Мальчишки лишь таращились на Макколи расширенными от страха глазами. Бренч ослабил хватку и присел на корточки между ними. У того, что повыше, были светлые волосы, у второго – темные. Оба были босоногими и перепачканными в грязи. Бренч вытер чумазую щеку светловолосого:

– Тут будет синяк. Думаю, мама не слишком этому обрадуется.

Мальчик кивнул, ковыряя носком грязь в луже.

– Это Чарли виноват.

– Неправда! – возразил Чарли.

– Правда.

– Нет.

Бренч отвернулся, и Дженна улыбнулась, зная, что он старается сдержать смех.

– Это все он виноват, мистер Макколи. Он предложил мне подбежать к вам и дотронуться до вашего «миротворца», а когда я отказался, он назвал меня трусом.

Улыбка сползла с лица Бренча, и он поднялся на ноги.

– Зачем ты предложил ему это сделать, Чарли?

Мальчик повесил голову.

– Я не хотел ничего дурного, сэр. Просто… Ну, все знают, что вы наемный стрелок.

Бренч снова присел на корточки между мальчишками.

– Вы меня боитесь?

Оба молчали, и тогда Макколи сказал:

– Мне было бы жутко неприятно узнать, что кто-то из детей меня боится. Я – человек, такой же, как ваш папа или другие люди.

– Но вы убиваете людей, – возразил светловолосый. – И вы ничего не боитесь.

Бренч с минуту внимательно смотрел на мальчиков, потом огляделся по сторонам и, пригнувшись, прошептал им что-то, чего Дженне не удалось расслышать. Глаза мальчиков стали круглыми, как солнце, что светило над головой.

– Правда?

– Ой, да вы просто шутите над нами!

– Нет, мальчики, не шучу. Я вам вот еще что скажу: чтобы совершать обдуманные поступки, требуется больше храбрости, чем на необдуманные.

Дженна по тону поняла, что Рембрандт улыбается:

– Таков Бренч. Ему претит насилие, как это ни странно.

– Тогда почему…

Смутившись, Дженна не договорила.

Старик вернулся на место и передвинул красную шашку на новую клетку.

– Он вырос в угольной шахте… в буквальном смысле. Всего девяти лет от роду и худой, как щепка, – если верить Мауре – он впервые спустился в эту черную яму вместе с отцом и старшими братьями. Он работал по десять часов в день шесть дней в неделю. И большая часть его жалкого заработка шла на уплату семейного долга магазину компании, единственному месту, где можно было купить продукты и вещи.

– И из-за этого становятся убийцами?

– Мать и сестра Бренча умерли от лихорадки у него на глазах, потому что не было денег на лечение. Позднее его отец долго и мучительно умирал от пневмокониоза. Слишком распространенная причина смерти шахтеров. Когда растешь в мире, где жизнь ценится так дешево, а насилие – обычное дело, то либо привыкаешь к нему до такой степени, что перестаешь замечать, либо начинаешь ненавидеть его до глубины души.

Дженна снова посмотрела в окно. Внизу, на улице, Бренч теперь стоял в полный рост и тихо разговаривал с мальчиками. Молодой женщине трудно было представить Макколи ребенком, да еще и тощим. Рубашка на его плечах, шириной, похоже, в целый ярд, едва не расползалась под напором мускулов.

Рембрандт перепрыгнул через две ее шашки и снял их с доски.

– Иногда мне кажется, что, как бы человек ни стремился идти выбранной дорогой, жизнь еще больше старается все делать так, чтобы он шел в противоположную сторону, словно хочет наказать человека за дерзкое предположение, будто он может сам делать выбор.

Дженна сделала ход, и старик тут же «съел» ее шашку. Теперь уже половины ее шашек не было на доске.

– А я думала, что только женщинам запрещено выбирать собственный путь, – с горечью сказала она.

Рембрандт долго смотрел на Юджинию; в его старых выцветших глазах были удивление и вопросы, на которые молодой женщине очень не хотелось отвечать. И старик их не задал.

– Нет, моя милая. Нами, мужчинами, Бог правит точно так же, как и вами, более нежными и хрупкими созданиями.

– И все же я не понимаю, как Бренч мог стать наемным стрелком.

– Повзрослев, он вступил в организацию, борющуюся за права рабочих, под названием «Молли Магвайрс».

Дженна резко подняла голову. Она слышала о «Молли» в Чикаго. Фанатичная банда головорезов и смутьянов, если верить пинкертонам. Организация зародилась в Ирландии во время картофельного голода 1846 года и мигрировала вместе с ирландцами в пенсильванские угольные шахты в 1860-е. Члены организации боролись за повышение оплаты и улучшение условий труда шахтеров, но методы использовали жестокие. Им приписывали многочисленные убийства и обстрелы. И Бренч был одним из них?

Словно прочитав мысли Дженны, Рембрандт сказал:

– Но Бренч ненавидел насилие. Он так рьяно пытался убедить их попробовать разбираться с владельцами шахт мирными методами, что это начало вызывать подозрение. Когда уже никто не сомневался, что среди них есть шпион, некоторые указали на Бренча. Его били и запугивали, пока он не купил пистолет и не научился им пользоваться. А потом начался кромешный ад. Настоящий шпион, пинкертон, затесавшийся в ряды «Молли», сбежал. Когда все закончилось, девятнадцать членов организации были повешены, в том числе и брат Бренча Пэт.

Теперь Дженна поняла странные слова, произнесенные Маурой в первый день, когда Бренч узнал, что его племянника убили. Маура тогда сказала, что Бренча повесили бы, если бы он не уехал, – как их Патрика.

– Когда Бренч оказался на Западе, его первой работой стала охрана руды, которую везли из шахт, – продолжил Рембрандт. – Он научился очень хорошо обращаться с револьвером, настолько хорошо, что мог переплюнуть известных стрелков. Но кое-кому захотелось его переплюнуть. Приходилось либо убивать, либо самому подставляться под пули. И все из-за одного лишь умения хорошо стрелять.

Взгляд старика стал каким-то отстраненным и печальным.

– Но ведь мало кому из нас удается идти желанной дорогой.

Слушая тихий перестук шашек в руке Рембрандта, Дженна поняла, что тот думает уже не о Бренче Макколи. Интересно, какую дорогу закрыла перед Рембрандтом жизнь, и припрятала ли судьба для нее самой подобную злую шутку.

Бренч в этот момент потрепал по голове светловолосого мальчишку, и сердце Дженны сжалось от переполнявших ее чувств, но она не хотела обстоятельно разбираться в причинах этого. Когда Бренч отвернулся от мальчиков, чтобы продолжить свой путь к гостинице, Чарли быстро протянул руку и дотронулся до «миротворца».

– Видишь, трусишка, я не испугался, – поддразнил он второго мальчика.

Стук в дверь застал Дженну врасплох. Маура в это время дня была слишком занята, а Бренч не мог дойти сюда так быстро. Юджиния пригласила стучавшего войти, и в дверь просунул голову мужчина средних лет со светло-каштановыми, мышиного оттенка волосами.

– Прости, Рембрандт, ты мне нужен на минутку.

Рембрандт поднялся на ноги.

– Конечно. Юджиния, это Джейк Лонген. Он работает с нами на шахте.

Молодая женщина кивнула и улыбнулась. А Лонген принялся с интересом ее рассматривать, пока Рембрандт не взял его под руку и не вывел из комнаты. Когда мужчины вышли, Дженна взяла фотографию, стоявшую возле вазы с полевыми цветами, которые Маура принесла вместе с завтраком.

Что-то в Джейке Лонгене показалось Юджинии знакомым. «Пожалуй, линия рта», – подумала она, изучая мужчину на бесценной для нее фотографии. И овал лица такой же. Джеймсу Ли-Уиттингтону было бы сейчас сорок пять, примерно столько же и Лонгену. У них даже инициалы одинаковые. Совпадение?

Сердце затрепетало от волнения, но Дженна вынудила его вернуться к прежнему ритму. Большинство здешних мужчин смотрели на нее так, как Лонген, и у многих при этом было болезненно-тоскливое выражение изможденного от невзгод лица. Все потому, что здесь было очень мало женщин, говорила ей Маура. Здешние мужчины скучали по женам, матерям, любимым и даже дочерям. Один только взгляд на Дженну словно делал к ним немножко ближе тех, кого они оставили дома, отправившись выковыривать себе состояние из суровой, скудной земли Западной Америки.

Если Джейк Лонген был ее отцом, он сменил имя. Чтобы спрятаться от Дженны и ее матери? Или на то были какие-то другие причины? В любом случае была вероятность, что он не сознается, даже если спросить его напрямую. В конце концов, если бы ему нужны были жена и дочь, он бы сам к ним вернулся, и ее бы сейчас здесь не было.

Возможно, Чарли Длинный Лук прав. Может быть, лучше оставить все как есть.

Глава десятая

Хорошенько выспавшись и поужинав приготовленным Маурой горячим куриным супом с питательной лапшой и большими кусочками моркови, Дженна устроилась у окна и принялась любоваться закатом, подобно вору скользившему по Парк-Сити и отбиравшему у дня свет и тепло.

Молодая женщина стиснула зубы, пытаясь разделить спутанные, свалявшиеся пряди волос, за которыми не ухаживала уже четыре дня – с тех пор, как ее ранили. Грязная, с жирным блеском коса частично расплелась, и непослушные завитки торчали во все стороны.

Мимо по улице проезжал какой-то шахтер и напевал песенку. Продолжая приглаживать волосы, Дженна позволила его голосу отвлечь себя от боли. Стук копыт и дребезжание металлического ведра были аккомпанементом певцу: «Потому что шахта – это дом трагедий, худшая из тюрем: в безжалостном камне вырыта, в бесплодных глубинах спрятана…» Лошадь была цвета ночи и такой же изнуренной и угрюмой, как песня шахтера.

При виде этой лошади, черной, как Сатана, Дженна вспомнила о Бренче. Молодая женщина со вздохом уронила руки на колени. Как держать его на расстоянии, застряв в его же собственной гостинице? Она уже поняла, что не стоит прятаться от него за закрытыми дверями. Ведь у него есть ключ от всех замков.

И в то же время каждый раз, как только Бренч приближался к ней, она оказывалась не в состоянии контролировать свое тело, свои эмоции. Стоило лишь подумать о нем, о том, что делали с ней его руки и губы, и огненные стрелы пронзали ее от макушки до самых пяток, наполняя томлением. Хуже того, он даже начинал ей нравиться. От Макколи исходила опасность, простая и ясная, от которой она намерена была как можно скорее укрыться.

Словно призванный непослушными мыслями Дженны, Бренч стукнул в дверь и, сияя улыбкой, тут же влетел в комнату.

– Говорят, ты училась играть в шашки. – Он плюхнулся на край кровати, как будто и не было их утренней ссоры. – Надеюсь, старый негодяй позволил тебе выиграть пару партий?

Дженна подняла руки, возвращаясь к начатому делу – распутыванию волос. При этом необдуманном движении вырез халата разошелся, позволив Бренчу через тонкую ткань рубашки увидеть ложбинку между грудями.

– Милому старику не пришлось позволять мне выигрывать, – ответила Дженна. – Он победил в первых трех партиях, а потом одну выиграла я. И, прошу заметить, исключительно благодаря своим способностям.

Песня шахтера стихла, когда тот проехал дальше по улице, и ее сменил отдаленный стук молотков, идущий оттуда, где что-то строили. Поближе хрюкали свиньи, ковырявшиеся в объедках, которые выбросили из кухни «Реган-Хауса». Дальше по улице вырывались языки адского пламени и проклятия – «Иоанн Креститель» отложил шахтерскую кирку и принялся выполнять ритуал субботнего вечера, пытаясь спасти заблудшие души за порогом салуна «Голубой козел».

Дженна прикрыла грудь волосами и взяла расческу. Она поморщилась и дернула сильнее, когда зубцы застряли в прядях. Движение вызвало острую боль в боку. Молодая женщина приложила руку к ране и застонала.

– Позволь мне. – Бренч встал, но Юджиния замахала рукой, чтобы он вернулся на место.

– Нет, я справлюсь.

Но она не могла. Оттого что Бренч сидел на ее кровати, такой красивый и довольный собой, молодая женщина до того разнервничалась, что у нее начали трястись руки, и она лишь делала себе больнее и еще больше запутывала волосы. Макколи покачал головой.

– Сядь сюда и дай посмотреть, что можно сделать.

Он похлопал по постели рядом с собой.

– Нет. Мне просто нужно немного передохнуть. Расскажи, как держится мой пленник.

– Он в порядке, не то что ты. А теперь иди сюда, чтобы я мог вытащить расческу.

– Макколи…

– Меня зовут Бренч.

Он поднялся, взял Дженну за руку и перетащил ее на кровать. Не обращая внимания на рассерженный взгляд и недовольно поджатые губы, Бренч усадил молодую женщину по центру кровати, а сам сел на край матраса за ее спиной.

Стоило Бренчу прикоснуться к волосам Юджинии, как ее разум затуманили яркие воспоминания об их первом дне в Парк-Сити, когда он ворвался комнату, где она принимала ванну. В глубине ее женского естества вдруг стало влажно, внутри все затрепетало.

Бренч почувствовал дрожь молодой женщины и улыбнулся. Он тоже вспоминал. Как она выглядела, пахла, каково было к ней прикасаться. Чистая, в мыльной пене, прекрасная. Макколи потребовалась вся сила воли, чтобы не прижать к себе Дженну в предвкушении утонченной страсти, пробуждение которой он увидел в тот день. Но на этот раз его никто не остановит. И как бы Бренч ни хотел этого, как бы он ни хотел Юджинию, не было ни малейшего сомнения, что заниматься с ней любовью будет ошибкой.

Несмотря на невыносимый характер, Юджиния Ли-Уиттингтон была из тех женщин, которых мужчины берут в жены, а не из тех, с кем флиртуют, а потом бросают. А Бренч не желал больше связывать себя ни с какими женщинами. Он уже один раз попробовал, что такое брак, и ему хватило с головой.

В любовь он тоже не верил. От таких фантазий Лилибет излечила его навсегда.

– Ай! – Дженна остановила руку Бренча. – Ты что делаешь – выдираешь волосы у меня из головы, чтобы выпутать расческу?

– Прости. Кажется, я на секунду отвлекся.

– Послушай, я тебя сюда не приглашала и не просила расчесывать мне волосы, так что, если тебя ждут другие дела, можешь быть свободен.

Бренч усмехнулся.

– Тише, ведьмочка. Не распускай перья. Мое время всецело принадлежит тебе. Кроме того, я, похоже, почти распутал этот клубок. – Он высвободил расческу. – А теперь посмотрим, что можно сделать со всем остальным.

– Я сама, Макколи.

– Молчи, или я перекину тебя через колено.

Дженна скрестила руки на груди и проворчала:

– Тогда давай быстрее.

– Ты о расчесывании? Или о порке?

В комнате становилось все темнее – сумерки сгущались, но Бренч не спешил зажигать лампу. Он отделял прядь за прядью, вычесывал грязь и солому, въевшиеся в волосы Дженны, когда та получила ранение и упала с лошади. Мягкие прикосновения щетки к коже головы, легкие подергивания, когда Бренч проводил расческой по всей длине волос, были так приятны, что Дженна не смогла заставить себя продолжить препираться. Она закрыла глаза и предалась удовольствию.

Молчание затянулось, но ни Юджиния, ни Бренч этого не заметили. Оно не тяготило их.

Макколи растворился в ощущениях – прикосновении волос молодой женщины и мириадах оттенков, которыми переливались локоны – от насыщенного цвета красного дерева до золотисто-каштанового. Доходя до кончика пряди, Бренч отпускал ее струиться у себя по коленям, гадая, каким было бы прикосновение этих чудесных волос к его обнаженной коже. Тело тут же отреагировало на фантазии разума.

– Сухие они кажутся даже длиннее, чем мокрые.

Горячее дыхание коснулось уха, и по спине Дженны побежали мурашки. Она закашлялась, чтобы скрыть предательскую реакцию, и заставила себя сесть ровнее.

– Может быть, гуще, но сомневаюсь, что длиннее, Макколи.

– Они шелковые на ощупь.

Его голос шелковый.

– Они грязные.

– Они вьются вокруг моих пальцев, словно не хотят, чтобы я останавливался.

Они не хотят… я не хочу.

Пальцы легонько коснулись шеи, когда он взял следующую прядь. На этот раз Дженна точно вздрогнула. Бренч улыбнулся, вопреки намерению не поддаваться чувству довольный тем, что Дженна, как и он сам, не могла оставаться равнодушной. Глядя на край волос над шеей, он не сдержался и прикоснулся губами к нежному шелку кожи в легком, едва ощутимом поцелуе.

– М-м-м, чудесно.

Да, чудесно.

Губы Бренча скользнули по шее к плечу Дженны, нежно сдвигая широкую бретельку сорочки, пока та не сползла по руке. Застонав, он стал целовать плечи и грудь молодой женщины, покалывая кожу бородой.

Дженна не смогла сдержать восторженного стона. Ее губы приоткрылись, голова запрокинулась, открыв шею.

Одним грациозным движением Бренч прильнул к Дженне, прижав ее бедра к своим длинным ногам. Нежные, как перышки, поцелуи продолжали опускаться по гладкой тонкой колонне ее шеи, пока не остановились в ямочке у основания шеи.

Его нежный язык нашел волнующую влажность на коже Дженны; текучий жар пробуждал ее тело, словно оно дремало сотню лет. Сердце трепетало, будто кружевные крылья фей, магия которых, воплощаемая губами Бренча, необратимо околдовывала ее.

– Господи, Дженна, твой вкус великолепен, напоминает персиковый бренди. Я опьянен твоей сладостью!

Я тоже хочу насладиться твоим вкусом.

Но Макколи осыпал быстрыми, настойчивыми поцелуями ее щеку, ухо, висок.

Решимость Дженны держать Бренча на расстоянии таяла под напором невероятных ощущений, которые он в ней возбуждал. Все, чего ей сейчас хотелось, – утонуть в них. Дженна повернулась и нашла губами губы Бренча, наслаждаясь его вкусом с неожиданной, не свойственной ей алчностью, одновременной пугавшей и очаровывавшей ее.

Разделив волосы молодой женщины на две части, Бренч рассыпал их по плечам и груди. Потом он притянул Дженну ближе, бережно прижав ее к себе, словно ребенка. Кончиком языка Бренч стал обводить контуры ее губ и влажной линии между ними, пока они не открылись ему, позволяя проникнуть к спрятанным внутри сокровищам.

Язык Дженны застенчиво выглянул навстречу, потом двинулся дальше, к гладкому атласу внутренней поверхности губы Макколи и твердым ровным краям его зубов. Бренч зарычал от удовольствия и углубил поцелуй. Он почувствовал, как легкая вибрация ответного стона молодой женщины дошла до самого его паха, и в том месте тело стало еще напряженнее, еще нетерпеливее. Неприятное ощущение давления тугих джинсов превратилось в муку, которой необходимо было положить конец.

Макколи, не оборачиваясь, сбросил свободные шахтерские башмаки с парусиновым верхом и оттолкнул их от кровати. Подняв ногу на кровать, он пяткой отодвинул в сторону одеяла и одновременно скользнул руками под теплую попку Дженны. Бренч перетащил молодую женщину к себе на колени, распрямил ноги и уютно усадил ее между ними. После этого Макколи откинулся на переднюю спинку кровати, и с губ его слетел вздох облегчения и восторга.

Где-то в далеких закоулках сознания Дженна понимала, что Бренч залез к ней на кровать. И знала, что это неправильно. Глупо. Опасно. Что это безумие.

Разве не от этого она так рьяно себя оберегала? Ведь женщина превращается в рабыню, когда влюбляется. Но, в конце концов, это ведь не любовь, это физический акт, никак не связанный с сердечными переживаниями. Значит, мало отречься от брака и детей? Неужели она должна отказывать себе еще и в этой радости?

Бренч изменил позицию в считанные секунды и ничем не нарушил их поцелуя. Запах Дженны, горький и сладкий одновременно, опьянял сильнее всех полевых цветов парка Парли, вместе взятых. Ее застенчивые, невинные прикосновения возбуждали сильнее, чем ласки самых опытных любовниц из тех, кого он познал. Потребность обладать Дженной, сделать ее своей переполняла Бренча.

Она англичанка. Она протестантка. Она до невозможности упрямая ведьмочка, которая сводит его с ума. Она – угроза его свободе, покою его неистово оберегаемого сердца. И все же он должен овладеть ею.

Ласкающая талию рука Бренча сводила Дженну с ума. Его язык снова и снова погружался в рот в диком ритме, которому хотело вторить ее тело, вот только не знало как. Потом Дженна почувствовала, как вторая рука Макколи стала медленно спускаться по ее длинным волосам. Когда она приблизилась к груди, пламя, снедавшее тело, разгорелось еще сильнее. Сердце бешено колотилось, дыхание стало неровным.

Бренч словно почувствовал в ней перемену, и поцелуи его стали нежнее. Он тихонько посасывал то нижнюю, то верхнюю губу. Дженне казалось невероятным, что медленное движение его языка по чувствительной внутренней поверхности губ и легкие покусывания могут быть еще более волнующими, чем недавний яростный штурм ее рта. В этот момент рука, лежавшая на талии, скользнула на живот. Пальцы Бренча стали через ткань панталон рисовать на коже круги, заставляя Дженну дрожать всем телом. Молодая женщина замерла в ожидании следующего шага.

Долго ждать не пришлось.

Под шелком ее волос Бренч поймал в ладонь налитую грудь. Он нашел затвердевшую вершину, и та отозвалась на надавливание его большого пальца, наполнив сердце ликованием. Эта частичка чувствительной плоти была сейчас Бренчу дороже всего, что могла принести шахта «Серебряный слиток».

Он нежно поглаживал и сдавливал. Он дразнил и сводил с ума, пока Дженна не начала извиваться. Пока она не прижалась к нему, отчаянно желая большего.

А пока одна рука терзала грудь, вторая продолжала чертить все расширяющиеся круги на животе, ближе и ближе подбираясь к потайной сладости между ногами.

Бренч сдвинулся в сторону и отнял руку от груди молодой женщины, чтобы убрать мешающие волосы. Дженна выкрикнула что-то нечленораздельное и схватила Макколи за руку, чтобы вернуть ее обратно.

– Тише, солнышко, – послышался хриплый шепот, и Бренч склонился над налитыми грудями, выглядывавшими из-под рубашки.

Большой палец снова нашел сосок Юджинии. Она блаженно застонала и растаяла в руках Бренча.

Макколи не знал, сколько еще сможет так выдержать. Его плоть терзалась таким невыносимым желанием, что, казалось, пуля была бы милосерднее. Бренч изо всех сил сдерживался, чтобы не сорвать с себя брюки и не войти глубоко вовнутрь женского естества, еще и еще, пока удовлетворение не изгонит из тела неистовое желание.

Однако какое бы удовольствие ему не подарило тело Юджинии, оно будет недостаточным, если она тоже не испытает блаженства. Именно блаженства. А для этого требовалось терпение.

И все же Бренч не мог не подкрадываться потихоньку пальцами к вместилищу удовольствия – к теплой влажной сокровенности женщины, которую он держал в объятиях, женщины, которую он хотел сильнее, чем кого-либо раньше.

Через тонкую ткань пальцы нащупали жесткие волоски. Близко, теперь он так близко! Сердце Бренча вторило стремительному неровному ритму сердца Дженны, что трепетало под его рукой. Хотя он не прекращал целовать ее, ему казалось, что он совсем перестал дышать.

Досадуя на то, что ткань закрывала от него плоть Дженны, Бренч принялся возиться с крохотными пуговичками рубашки. Они стали с треском отрываться и рассыпаться по полу. Макколи обезумел от жажды большего. Когда его губы сомкнулись вокруг соска, Дженна что-то тихонько промурлыкала и выгнулась навстречу.

В эту секунду ищущие пальцы Бренча достигли цели. От прикосновения к сокровенному месту, которого никто никогда не касался, тело Дженны пронзили раскаленные стрелы восторга. Это было слишком. Этого было недостаточно.

Молодая женщина вскрикнула и забилась в объятиях Бренча в поисках завершения своей пытки.

В следующее мгновение она уже закричала по-иному.

– В чем дело? – Бренч разрывался между необходимостью отстраниться и посмотреть, что причинило Юджинии боль, и желанием прижать ее ближе и утешить. – Я сделал тебе больно?

– Мой бок… – Голос молодой женщины сорвался от сдавленного всхлипывания. – О Господи, как больно!

Бренч спрыгнул с кровати и положил Дженну на спину. Даже в тусклом свете, исходившем от уличного фонаря, он увидел красное пятнышко, расползавшееся по ее рубашке.

Рембрандт сидел за столом в дальнем углу, когда Джейк Лонген зашел в салун Пейпа, Сонная Салли и шотландец – шахтеры называли всех шотландцев «Скотти», – известный как Кирпич, чуть не сбили Джейка с ног, пронесшись мимо в дикой вариации на тему берлинской польки. После того как Скотти однажды упал с лошади и единственным его ущербом оказался прерванный сон, люди решили, что голова у него должна быть покрепче мормонского кирпича. Прозвище прижилось. Джейк отмахнулся от извинений, которые прокричала Сонная Салли, и подошел к стойке бара.

Когда Джейк поставил перед Рембрандтом стакан виски, тот отодвинул выпивку и продолжил что-то рисовать в большом блокноте.

– Спасибо, но, к сожалению, я не пью ничего, кроме отвара аралии.

Джейк сел напротив Рембрандта.

– Это для детей и бабушек. Я принес тебе мужской напиток.

– Ну, тогда можешь выпить его за меня.

– У меня есть свой.

Джейк подвинул стакан обратно.

Рембрандт вдохнул чудесный аромат. «Не из дешевых, – заметил он про себя. – Первоклассное ирландское виски». Он облизнул губы и сосредоточился на рисунке.

Если бы Пейп знал, для кого Джейк заказал вторую порцию виски, то ни за что бы не налил ее. В городе было правило: не продавать виски мужчинам, семьи которых нуждались в деньгах, или мужчинам, которые в свое время пили слишком много. Или Рембрандту.

Пейп и другие владельцы салунов очень уважали Бренча Макколи. Если уж не его самого, то его умение обращаться с «миротворцем». А Бренч сказал: еще стакан, и мозг Рембрандта навеки заспиртуется. Бренч хотел видеть своего партнера живым и здоровым. То есть трезвым.

Джейк сделал глоток из своего стакана, от удовольствия облизнул губы и ухмыльнулся, когда юбки Сонной Салли поднялись в вихре танца, позволив ему взглянуть на полные обнажившиеся бедра.

– У пианиста быстрые пальцы, не так ли? – заметил Джейк, постукивая в такт носком башмака.

Рембрандт кивнул и добавил еще пару штрихов к рисунку, изображавшему танцующую пару. Джейк подался ближе, чтобы взглянуть на рисунок.

– Эй, да твои пальцы, смотрю, тоже не отстают. Поэтому тебя называют Рембрандтом? Потому что ты умеешь так рисовать?

– Да, поэтому.

– По-моему, я никогда не слышал твоего настоящего имени.

– Меня уже так давно им не называли, что я, похоже, забыл.

«Пожалуй, неплохой парень», – подумал Рембрандт. Но когда у старика было настроение порисовать, он предпочитал уединение. Он снова вдохнул запах виски. Аромат показался еще лучше. Рембрандт почти ощущал его вкус. Джейк засмеялся.

– Давай, пей. Ночь только начинается, и я угощаю.

– Что за повод?

– Сегодня я на шахте «Серебряный слиток» получил первый конверт с зарплатой. Вечером переезжаю из своей холоднющей палатки в пансион миссис Пауэр. Такое событие стоит отпраздновать, верно? Давай, выпей со мной за мое новое жилище.

«Некрасиво отказываться», – сказал себе Рембрандт. Тем более что Джейк заплатил за выпивку хорошие деньги. От одного маленького глоточка ничего плохого не случится. Старик поднял стакан и чокнулся с Джейком.

Джейк подал Пейпу знак повторить.

– Та женщина, что живет у Макколи, сногсшибательно выглядит, ты не находишь?

– Юджиния?

– Ее так зовут? – Джейк порылся в карманах в поисках наличности. – Знаешь, она напомнила мне дочь.

– Не знал, что у тебя есть дети.

– Я потерял ее и жену много лет назад. Думаю, моя девочка была бы сейчас примерно такого же возраста, как эта Юджиния. Тяжело вспоминать. А ты? У тебя есть семья?

Рембрандт поднес к губам стакан и позволил языку ощутить насыщенный вкус виски. Господи, какой же чудесный напиток! А судьба действительно издевается над человеком, преподнося ему резкие повороты и жестоко подшучивая над ним. Виски помогает.

Час спустя Джейк Лонген извинился и покинул салун. Выйдя за дверь, он сел на лошадь и направился на окраину городка. Вечер был интересным, но ведь он еще не завершился. Джейк поехал по узкой тропинке, вьющейся по склону горы, он был внимателен на распутьях – ему хотелось побыстрее добраться до шахты «Серебряный слиток».

По сравнению с другими шахтами она была маленькой. Главный штрек уходил под утлом вглубь горы на несколько сотен футов,[55] а потом сворачивал вправо и упирался в жилу толщиной в десять дюймов,[56] содержащую свинец и серебро. Второй штрек пробили в надежде найти основную жилу, но работы на нем внезапно приостановили пару недель назад. На шахте работало пятнадцать шахтеров, не считая Бренча Макколи и его партнера. Джейк нанялся сюда всего неделю назад.

Приблизившись к шахте, Джейк свернул с главной тропинки. Оставив лошадь в густой тени осины, остаток пути он преодолел пешком. Но Джейк пошел не к основному штреку. Прячась в тени, он пробрался к месту, откуда хорошо был виден второй штрек. По обе стороны от входа были вбиты бревна, а на них навешена тяжелая дверь. Вход перекрывала также цепь с массивным навесным замком.

Примерно каждые полчаса кто-то из работающих в главном штреке подходил сюда, чтобы проверить, все ли в порядке. Однажды ночью Джейк наблюдал за вторым штреком больше двух часов и так и не увидел, чтобы кто-нибудь заходил внутрь, хотя знал, что Макколи и Рембрандт бывают там каждый день. Это навело Джейка на мысль, что в заколоченном штреке скрыто нечто большее, чем взрывчатка, о которой говорил Рембрандт. Джейк намеревался при первой же возможности разузнать, что к чему.

На следующее утро Бренч ногой открыл дверь в комнату Дженны и как раз успел мельком увидеть ее голую спину. Молодая женщина рывком подтянула верхнюю часть шерстяного белья к плечам и просунула руки в рукава, продолжая стоять спиной к Макколи.

– Что, черт возьми, ты затеяла, женщина? Ты почему не в постели?

– У меня слишком много дел, чтобы весь день валяться. – Она застегнула половину пуговиц на белье и схватила рубашку. – Ты сказал, что констебля Мора и судьи Стрита не будет еще неделю, поэтому я собираюсь в Солт-Лейк-Сити. Знаешь, Макколи…

– Бренч.

– …то, что я несколько раз позволила себя поцеловать, Макколи, не дает тебе права врываться ко мне в комнату без стука.

Бренч грохнул поднос с завтраком на столик возле кровати и повернулся к Дженне.

– Между нами произошло кое-что еще, кроме нескольких поцелуев. А теперь раздевайся – ты никуда не едешь.

Молодая женщина уперла кулаки в бока и угрожающе наклонилась вперед, позабыв о расстегнутой рубашке и распахнувшемся вырезе шерстяного белья.

– Я тебе не принадлежу. Я вольна ехать куда хочу, когда хочу и с кем хочу.

– Ты никуда не едешь, а остаешься в постели, – прорычал Макколи и кинулся к ней.

Юджиния увернулась, и нападавшему достался лишь с треском разорвавшийся край рубашки. Спрятавшись за ширмой для переодевания, Дженна натянула сначала одну штанину, потом вторую.

– Черт тебя побери, ведьмочка!

Бренч схватил ширму. Та пролетела через всю комнату и врезалась в столик у кровати, сбросив поднос с завтраком на пол. Дженна уловила запах кофе, свежесваренной, приправленной корицей овсянки и густых сливок перед тем, как Макколи притянул ее к себе.

– Мне что, привязать тебя к кровати? – хрипло, низким голосом прорычал он.

Изменившийся голос наверняка означал, что Бренч возбудился. Дженна не могла позволить ему себя поцеловать – тогда она потеряет власть над собой. Ее раскрытая ладонь обожгла его щеку жгучей пощечиной. Не дав молодой женщине нанести следующий удар, Бренч схватил ее за запястья одной рукой и завел за спину обе руки Дженны, а второй откровенным жестом прижал ее бедра к своим.

– Ты так скоро забыла, что вчера чуть не открылась твоя рана! Дьявол, женщина, ты напугала меня тогда до полусмерти. Я не хочу, чтобы это случилось снова.

– Она только немного покровила. А ты забыл, как это произошло?

Дженна замерла, остро ощущая прижатую к ней пульсирующую твердость.

Бренч знал, что должен отпустить ее, но не в силах был убедить в этом свое тело.

– Что мне сделать, чтобы ты слушалась?

– Отпусти меня.

– Ты вернешься в постель?

– Только до тех пор, пока ты не уберешься к черту из моей комнаты, упертый папист… болотный житель.[57]

Старая издевка по поводу происхождения задела Бренча, но он пропустил ее мимо ушей, понимая, что в Дженне сейчас говорит злость.

– Тогда, может быть, мне все-таки стоит забраться в постель вместе с тобой, если только так тебя можно там удержать.

Сапфирные глаза сузились в щелочки.

– Если тебе хоть на минуту показалось, что я готова ублажить твою «ирландскую зубочистку», ты еще более сумасшедший, чем Безумная Роза.

Столь вульгарного и пренебрежительного замечания о своем мужском достоинстве Бренч стерпеть не смог. Оттолкнув от себя Дженну, он широко зашагал к двери и захлопнул ее с такой силой, что затрясся весь дом. Опершись одной рукой о дверь, а вторую уперев в бок, он так и стоял, боясь, взглянув на молодую женщину, потерять самообладание.

– Откуда такие познания об «ирландских зубочистках»?

К этому моменту Дженна уже достаточно изучила Бренча, чтобы понять: обманчиво мягкий тон означает недоброе – с большой буквы «Н». Глубоко вдохнув, молодая женщина постаралась унять свой гнев. Потом подошла к кровати и села. Бок пульсировал болью, но Дженна постаралась не обращать на это внимания.

– Пожалуйста, Бренч, я могла бы кое-что предпринять в Солт-Лейк-Сити, чтобы найти отца. Я схожу здесь с ума от бездействия.

Сладкий звук собственного имени, слетевший с губ Юджинии, и мольба в ее голосе растворили гнев Макколи и разбили остатки его решимости. Подойдя к окну, Бренч оперся плечом о стену и достал из кармана самокрутку.

– Расскажи о нем, Дженна. Что ты о нем помнишь?

«Боль», – подумала она. Боль от сознания, что он никогда не вернется. Юджиния закрыла глаза и призвала гнев, которым она, как щитом, закрывалась все эти годы. Не получалось. Вместо этого в голове всплыли воспоминания о многих жалких хижинах, в которых она неизменно оказывалась, попадая в лагеря золотоискателей, – этим воспоминаниям она редко позволяла выйти на свет сознания.

– Нежные руки, – тихо сказала она. – Смех, громкий и веселый, как будто он на самом деле был таким же большим, каким я его помню. Капелька крема для бритья, которую он всегда садил мне на нос, когда я смотрела, как он точит лезвие бритвы. Как они с мамой хихикали в постели по ночам. Надежда. Оптимизм. Он всегда был уверен, что богатая, прекрасная жизнь ждет всех нас буквально за углом. Он собирался доказать маминому отцу, что она все-таки правильно сделала, выйдя за него замуж. – Дженна открыла глаза и принялась грызть ногти. – Да уж, он доказал деду! Когда мы вернулись в Иллинойс после того, как нам сказали, что папа умер, дед не захотел нас даже видеть. Он всем говорил, что мама умерла, ведь для деда – до самого его смертного часа – так оно и было.

Бренч выбросил недокуренную самокрутку в окно и оттолкнулся от стены. Он осторожно поднял Дженну на ноги и ласково обнял. Губы легонько коснулись ее макушки.

– Напиши, что необходимо сделать, милая. Я сейчас же отправлюсь в Солт-Лейк-Сити и управлюсь за тебя со всеми делами. Мы найдем его.

– Я должна сама заниматься поиском отца, Макколи.

– Ты еще нездорова. – Он выпустил молодую женщину из объятий и пошел к двери. – Когда я вернусь, будь здесь. Мы с тобой не закончили.

– Если ты о прошлой ночи…

– Я о гораздо большем, чем это. Просто будь здесь.

Глава одиннадцатая

Уже давно наступила ночь, когда Макколи въехал в Солт-Лейк-Сити. Большую часть дня он потратил, чтобы заехать в Коулвилль, где оставил Черного Валета Мендозу под присмотром заместителя констебля Мора. Дженна разорвет его на мелкие кусочки, если узнает, что теперь Мендоза не под ее контролем и увез он испанца без предварительного обсуждения с ней. Но Бренч чувствовал себя спокойнее, зная, что испанец за решеткой и под постоянным наблюдением. Если Дженна, как обещала, останется в постели до его возвращения, то ничего не узнает.

Долгая дорога дала Бренчу возможность обдумать все, что рассказал Мендоза о своем местопребывании в течение последнего месяца. Макколи по-прежнему не хотел верить испанцу. Картежники – прирожденные лгуны, разве не так? И тот факт, что единственный человек, кто мог бы подтвердить версию Мендозы, – проститутка, был не в его пользу. Тем более, если эта проститутка питает особые чувства к Мендозе. Но об этом он сможет судить после визита в «Пансион юных леди» тетушки Фэнни.

Больше всего Бренча раздражало, что при других обстоятельствах ему, наверное, пришлось бы по душе общество Мендозы, хотя они с испанцем разнились, как сахар и уксус, – причем в роли уксуса Бренч видел себя. Он фыркнул.

Мендоза во многом оставался еще маленьким мальчиком, считавшим весь мир своей личной игровой площадкой. Он мог смеяться над предъявляемыми обвинениями в убийстве, так как не мог вообразить, что с ним может случиться что-нибудь плохое. Он был азартным игроком и верил в богиню Фортуну, как Бренч верил в Деву Марию, – так его учили. Жизнь избороздила лоб Макколи морщинами тревоги и сомнений, а на привлекательном смуглом лице Мендозы сохранились лишь морщинки от улыбок и смеха. Испанец принимал радости жизни как должное и отмахивался от всего дурного, как от шляпы, что не пришлась по размеру. Быть может, именно благодаря этим различиям между ними установился контакт – Бренч ощущал это, сидя в зловонном старом сарае и разговаривая с Мендозой.

Был ли у Дженны подобный контакт с испанцем? Она рассуждала так же здраво, как и Бренч, и, подобно ему, склонна была верить худшему. По крайней мере, если это касалось мужчин.

Теперь, узнав, какой была жизнь Дженны, когда отец ее бросил, Бренч стал лучше понимать, почему она так относилась к мужчинам. Но почему она боялась любви? Видит Бог, у Бренча имелись веские основания отречься от любви и брака, и он чувствовал, что Дженна еще не все ему рассказала.

Она была совсем не похожа на Лилибет. Его бывшая жена не боялась страсти; она просто рассматривала ее как средство достижения собственных целей. Но Бренч открывал в Дженне фонтан страсти. Он ощущал запах желания и томления, исходивший от ее разгоряченной кожи, дрожь, вызванную его прикосновениями.

Нет, что-то случилось такое, из-за чего теперь Дженна боится позволить себе влюбиться в мужчину. И это что-то наверняка связано с ее детством. По возвращении в Парк-Сити он разгадает эту тайну. А потом придумает, как излечить молодую женщину от страхов, и откроет ей, сколько радости можно получить, отдавшись мужчине телом и душой.

Не успела эта мысль появиться в голове, как Бренч ее тут же отогнал. Как можно просить Дженну отдать ему сердце, если он не готов отдать свое? В жизни Бренча Макколи не было места женщине. Он хотел Дженну, но не более. Вожделение, просто вожделение. И больше ничего. Просто он слишком давно не был с женщиной, но это дело поправимое, ведь он намерен нанести визит в «Пансион юных леди» тетушки Фэнни.

Музыка и смех лились на изрытую колеями дорогу из открытых дверей игорных домов и салунов, когда Бренч медленно ехал по улице Фест-Саус. Женщины с нарумяненными щеками, одетые в платья из ярко-красного атласа и желто-зеленого шелка, держали под руку мужчин с чересчур сияющими глазами и шаткой походкой. Эти парочки явно направляясь в публичные дома на Регент-стрит. Бренч уловил аромат дешевых духов и подумал, что одна из этих женщин может оказаться смуглой дамой с высокими скулами, питающей слабость к испанским картежникам.

Дженна не верила своим глазам, осматривая пустое стойло платной конюшни Уоттса и Бриззи, где должен был находиться Мигель Мендоза. Цепь, прикрепленная к угловому столбу, лежала на соломе, будто свернувшаяся кольцом змея. Запах конского пота и пропитанной мочой соломы наполнял воздух. Только наручники, темные от засохшей крови, надтреснутая ночная ваза и смятое одеяло свидетельствовали о недавнем пребывании здесь человека.

Молодая женщина попятилась, развернулась на каблуках и принялась метаться от стойла к стойлу. Ничего – кроме лошадей и желто-черно-белого пятнистого кота.

Медленно, шаркающей походкой, она вернулась к первому стойлу.

– Черт тебя побери, Макколи, – прошептала она. – Что ты с ним сделал?

– Сделал с чем?

Дженна резко повернулась.

– А, Рембрандт. Куда эта крыса, приходящаяся вам партнером, дела моего пленника?

Старик бросил взгляд на пустое стойло, затем перевел его на молодую женщину. Его густая белая бровь поднялась, когда он встретил гневный взгляд Дженны. Старик усмехнулся. Она слишком молода, слишком мила, чтобы быть такой свирепой.

– Учитывая, сколько злобы в твоем голосе, я не уверен, стоит ли сообщать тебе это. Что ты собираешься делать с «этой крысой», когда догонишь ее?

Дженна испепеляла взглядом пустую соломенную подстилку и смятое одеяло, судорожно пытаясь понять, что здесь произошло.

– Могу сварить кофе по особому рецепту или изрешетить его башмаки.

– Изрешетить? Кофе по специальному рецепту? Как по мне, месть так себе.

– Просто вы не пробовали мой кофе. Куда он забрал Мендозу?

– Туда, где его будут надежно охранять и откуда ему будет тяжелее сбежать, чем из этого сарая, теперь, когда Бренч в отъезде. Разве тебе не следует лежать в постели и набираться сил, вместо того чтобы рыскать по старой конюшне?

– У меня есть дела поважнее, чем валяться в постели. А о здоровье больше надо будет волноваться Бренчу… как только я до него доберусь.

Глаза молодой женщины потемнели до цвета сапфиров, а сталь в голосе способна была разрезать сыромятную кожу. И все же старику затруднительно было всерьез воспринять ее гнев. Он сунул морщинистые руки в карманы и многозначительно посмотрел на бумаги, зажатые у Дженны под мышкой.

– И что за дела?

Юджиния вручила ему кипу листовок.

– Например, развесить их по городу, чтобы найти отца.

Рембрандт прочитал листовку и посерьезнел.

– Понятно.

– Где Мендоза, Рембрандт?

Старик вздохнул: он понимал, что произойдет, если он расскажет ей, о чем она просит.

– Бренч забрал испанца в тюрьму Коулвилля, чтобы не думать о нем, пока съездит в Солт-Лейк-Сити.

– Я слышала, что констебль Мор уехал на какое-то разбирательство вместе с судьей Стритом.

– Там есть заместитель. Он вполне способен охранять Мендозу.

Дженна сдвинула брови.

– Может, и так, но Мендоза – мой пленник. Я должна им заниматься. Я попрошу кого-то из детей развесить эти объявления о награде. Мне нужно в Коулвилль.

Рембрандт понимал, что пытаться остановить Дженну бесполезно. Но когда она протянула руку за листовками, он отказался отдавать их.

– Я сам об этом позабочусь.

– Спасибо, Рембрандт. – Она положила руку ему на предплечье и улыбнулась. – Жаль, что ваш партнер не такой хороший, как вы.

Старый шахтер накрыл руку Дженны своей мозолистой ладонью.

– Он тоже хороший, по-своему. Поверь мне, дитя, он сделал это, считая, что так будет лучше.

– Может быть, но почему, черт возьми, почему он не хочет учитывать мнение других? – Дженна только сейчас заметила, как устало ссутулились плечи старика и какие воспаленные у него глаза. – Вы хорошо себя чувствуете?

– Просто болит голова. Со мной все будет в порядке.

Рембрандт проводил Юджинию до больших двустворчатых дверей конюшни, а потом смотрел, как она быстро зашагала к гостинице, снова одетая в мешковатые брюки и мальчишескую рубашку, которые нравились ей, похоже, больше платья. На бедре молодой женщины красовался револьвер в кобуре. Старик покачал головой, чем вызвал новый приступ боли.

– Так-так-так, что у нас здесь?

Заслышав этот голос, Мигель Мендоза поднялся с вонючей койки навстречу человеку, при косвенном участии которого пятнадцать лет назад его жизнь перевернулась кверху дном.

– Buenas noches,[58] Слид. Ты здесь в качестве должностного лица?

Маршал ухмыльнулся и надменно прошествовал к крошечной камере, похрустывая костяшками пальцев здоровой руки.

– Могу поспорить, ты тоже невероятно рад меня видеть, не так ли, Мендоза?

Мендоза окинул правоохранителя сонным взглядом, свойственным мексиканцам, прибереженным для случаев, когда нужно скрыть истинные чувства.

– Si, Мигель всегда рад видеть друга.

– Да ну? – Хендрикс провел большим металлическим кольцом с тюремными ключами по решетке камеры. Резкий звук зловещим эхом отразился от толстых каменных стен. – Тогда ты обрадуешься еще больше, если я вытащу тебя отсюда, так ведь?

Мигель заставил себя лениво улыбнуться и кивнул.

Хендрикс рассмеялся. Он вставил ключ в скважину и провернул. Замок заскрежетал, потом щелкнул. Слид распахнул тяжелую дверь и мотнул головой в сторону дверного проема, ведущего в шумную контору. Мигель пошаркал в комнату настолько грациозно, насколько позволяла короткая цепь между железными кандалами на ногах.

Когда они вошли, заместитель констебля вручил Мигелю его трость. Потом макнул перо в чернильницу и передал его маршалу.

– Просто распишитесь вот здесь, маршал Хендрикс, и он ваш.

Маршал склонился над документом и печатными буквами аккуратно вывел свое имя.

– Вирдж, ты нашел лошадь Мендозы?

В другом конце комнаты Вирджил Годби достал палец из носа и вытер его о грязные штаны.

– Она возле крыльца, Слид.

– Сади его.

Взяв заключенного под руку, Вирджил вывел его на улицу. Вместе они подошли к лошади. Ухмыляясь, Вирджил освободил ноги Мигеля от кандалов.

– Ты все равно что покойник. Ты ведь знаешь это, верно?

Мендоза взобрался в седло и положил на колени трость.

Когда помощник маршала снова защелкнул оковы под животом Фортуны, Мигель сказал:

– Si, мне приходило это в голову.

Дородная женщина в белом гофрированном фартучке поверх строгого черного платья и с такой же белой кружевной наколкой на кудрявой голове вышла на стук Бренча Макколи из двери пансиона.

– Я ищу женщину по имени Голубка, – ответил он на немой вопрос.

– Что вам от нее нужно?

Служанка нахмурилась, когда, окидывая мускулистое тело посетителя внимательным взглядом, заметила на его бедре «миротворец». Женщина была с ним почти одного роста, и Бренч не сомневался в ее способности преградить путь любому, кто придется ей не по вкусу.

– Скажите ей, что меня прислал Мигель.

– Гм. Только начало полудня, девочки еще даже не встали, – пробормотала она, уступая посетителю дорогу. – И как прикажете делать уборку, если мужчины начинают обивать порог, не дожидаясь даже захода солнца?

Бренч проследовал за служанкой в комнату, которая была так заставлена мебелью и безделушками, что оставалось лишь удивляться, как больше чем двум-трем людям удается маневрировать в этом пространстве, ничего не разбивая. К удивлению Бренча, здесь не было бархатных штор с бахромой на окнах и дверных проемах. Алебастровые статуи обнаженных женщин красовались на пьедесталах в каждом углу в окружении папоротников и пальмовых деревьев в горшках и ваз с выкрашенными в пурпурный цвет перьями. Под стенами стояли шикарные кресла и диваны, обитые зеленой и розовой парчой. В первую очередь внимание привлекало пианино. На нем на длинной гофрированной салфетке стояли фотографии в рамках и коллекция пустых хрустальных флаконов из-под духов.

Бренч ступил на огромных размеров шкуру белого медведя и вдохнул аромат трав и высушенных цветов, витавший над драпировками, светильниками, вазами и поднимавшийся к вершинам массивных сервантов, где сверкающие бокалы и графины из граненого стекла ожидали ночных посетителей.

– Присаживайтесь, – сказала служанка. – Я узнаю, расположена ли мисс Голубка развлекать в такую несусветную рань.

Макколи сдвинул груду подушек – они все до одной были в наволочках, гофрированных либо украшенных бахромой и вышивкой в виде переплетенных сердец и роз, – и сел на диван. Над мебелью и растениями с лепного карниза свисали взятые в рамку изображения соблазнительных полунагих женщин. «Клиент чувствует себя здесь, как в уютном гнездышке», – заключил Бренч. Это могло понравиться изголодавшемуся по дамскому вниманию мужчине – по крайней мере, на один вечер.

– Вы друг Мигеля?

Бренч вскочил с дивана при виде стоящей в дверях молодой женщины с кожей цвета темного меда. Ее кремовый пеньюар был настолько прозрачным, что бросались в глаза медные соски и более темный треугольник между вершинами стройных бедер. Вспомнив, что, по словам экономки, девочки еще не вставали, Бренч понял, что эта, видимо, спала обнаженной. Мысль тут же вызвала соответствующие ощущения в чреслах.

Женщина подходила под описание блудницы, наполовину индианки, данное Мигелем; говорила она на пристойном английском, которому учат детей в мормонских семьях. И все же, прикрывая пах шляпой, Макколи спросил:

– Вы Голубка?

Черные волосы, прямые и гладкие, как водопад, грациозно покачивались вокруг бедер молодой женщины, пока она шла к стулу на ножке в виде когтистой лапы, что стоял у пианино.

– Так меня называют. Вы не ответили на мой вопрос. Откуда вы знаете Мигеля?

Бренч остался стоять, понимая, что сидеть теперь будет слишком неудобно.

– Он в беде, мэм…

Макколи протянул руку к женщине, когда та побледнела и встала.

– Сейчас он в относительной безопасности. Но он послал меня к вам, так как думает, что вы можете помочь.

Голубка бросила взгляд в сторону холла.

– Ничего больше не говорите здесь.

Бренч поднялся вслед за женщиной на второй этаж. Они прошли по коридору мимо нескольких запертых дверей, не встретив никого по дороге. Наконец она остановилась почти по центру коридора.

Образ Дженны возник в голове Бренча, когда он шагнул в комнату проститутки и увидел ее неубранную кровать. Он быстро отогнал видение.

Дженна подняла голову, пропуская сквозь пальцы набранную в ладони воду и вслушиваясь в звуки, идущие откуда-то от верховьев реки. Голоса. Мужские голоса. Если это Бренч Макколи, то лучше бы ему быть в компании Мендозы, иначе она всадит в него столько стрел, что он станет похож на дикобраза.

Молодая женщина вытерла рот тыльной стороной кисти, отмахнулась от комаров и поднялась на ноги. Голоса не становились громче или тише, и это означало, что мужчины остановились. Оставив гнедого стреноженным, Юджиния стала красться между ивами и тополями, густо росшими по берегам реки Уибер, пока не стала ясно слышать голоса.

Мужчины сидели на лошадях. Их было трое, остановились они на открытом месте на дальнем конце крутой излучины реки. Из своего укрытия в кустарнике Дженна могла хорошо их разглядеть и тут же узнала. Федеральный маршал и его помощник, один приземистый и коренастый, второй высокий и тощий, как скелет. Третьим был Черный Валет Мендоза.

Их слова, доносимые ветром через широкое русло реки, звучали ясно, как журчащая у ног вода.

– Как ты мог подумать, что я обману такого старого сотрапего,[59] как ты, Мигель? – услышала Дженна слова маршала.

– Думаю, это не стало бы большой проблемой для тебя.

– Что ты такое говоришь?

Мендоза усмехнулся.

– Это называется honestidad,[60] мой друг… честность. Если ты действительно хочешь меня отпустить, тебе должна быть от этого какая-то выгода, нет?

Теперь рассмеялся Хендрикс.

– А ты стал умнее. Скажем так: если бы тебя повесили, это помешало бы мне вести некоторые, э-э… дела.

– Дела, да?

Все трое засмеялись. «Немного нервозно», – подумала Дженна.

– Например, касающиеся ограбления поездов? – спросил Мендоза.

– Может быть. – Хендрикс махнул своему помощнику. – Сними с него наручники, Вирдж.

Дженна сощурилась, наблюдая, как Вирджил Годби слез с лошади и хромая подошел к испанцу, чтобы расстегнуть наручники. Мигель говорил правду, он действительно не грабил поезда. А убийства? Маршал тоже повесил их на картежника?

Мигель помассировал натертую кожу освобожденных запястий. Взяв из рук Вирджила поводья, он кивнул Хендриксу.

– Я благодарен тебе, mi amigo.

– Да что там. Мы, старые companeros, должны помогать друг другу, верно?

Улыбка Мигеля, как заметила Дженна, была печальной и смиренной.

– Еще раз спасибо, – сказал он. – Думаю, мы вряд ли увидимся снова.

– Да уж. Это очень сомнительно. Пока, Мигель.

Мендоза резко развернул лошадь и стукнул по крупу тростью. Мышастая пулей понеслась к деревьям. Дженна не спускала глаз с представителей закона, при необходимости готовая выпустить из «старра» пулю сорок четвертого калибра. Хендриксу она не доверяла, а от мертвого Мендозы ей пользы не было.

Хендрикс вытащил оружие и прицелился в спину Мендозе. Маршал выстрелил, и одновременно Дженна нажала на курок «старра». Револьвер дернулся в руке, а грохот двух выстрелов слился в один.

Лошадь Хендрикса пронзительно заржала и упала набок. Вирджил кинулся на землю и стал судорожно оглядываться по сторонам. Дженна выругалась: ей было жаль убитой лошади.

Маршал скатился с трупа животного и трижды выстрелил в направлении Дженны. Когда он по-крабьи бросился в укрытие, молодая женщина хорошо прицелилась и выстрелила еще раз. Хендрикс вскрикнул, револьвер вылетел у него из рук, а потом маршал пропал из виду.

– По другую сторону излучины, Вирдж! – послышался его крик. – Я не дам ублюдку скучать, а ты зайди сзади и достань его. Быстрей!

Дженна не видела ни помощника маршала, ни Мендозу. Она отвечала на выстрелы Хендрикса, а он стрелял часто, это заставляло ее низко прижиматься к земле, и выстрелы приходилось делать наугад. Смесь сильного аромата плодородной почвы и едкого запаха жженого пороха въедалась в ноздри. В ушах звенело от выстрелов собственного револьвера и визга пуль, пролетавших над головой.

Когда наконец все стихло, молодая женщина подняла голову и вгляделась в пространство за блестящей поверхностью воды. Тишина казалась оглушительной после грохота перестрелки. Решив, что маршал, должно быть, перезаряжает пистолет, Дженна стала пробираться сквозь кусты к лошади, намереваясь спастись бегством.

Джент, несмотря на стрельбу, спокойно ждал хозяйку на том месте, где она его оставила. Конь тихонько заржал и стал тыкаться носом в плечо Дженны, когда та подняла поводья и приготовилась прыгнуть в седло.

Юджиния поставила одну ногу в стремя и уже заносила вторую, как кто-то схватил ее за руку и дернул на себя, разворачивая. Потеряв равновесие, молодая женщина упала на траву. Не успела Дженна перевести дух, как сверху на нее навалилось чье-то тело. Она увидела перед собой пошло ухмыляющееся лицо Вирджила Годби.

– Привет, девочка. – Между тонкими губами показались почерневшие зубы, словно паутиной оплетенные нитками слюны: горбоносый мужчина улыбнулся. – Что скажешь, если мы немного повеселимся, прежде чем я отдам тебя Слиду, а?

Дженна поморщилась, когда помощник маршала принялся ерзать на ней, вдавливая костями таза мягкий живот, скребя острыми коленями по голеням.

– Дьявол, а тебя приятно пощупать, – выдохнул ей в лицо Вирджил. – Вся такая мягкая и женственная. И пахнет от тебя хорошо. Жимолостью… Моя мама пахла жимолостью. Ты уже когда-нибудь была с мужчиной? Надеюсь нет. У меня еще не было девственницы.

С губ Юджинии сорвался стон боли, когда Годби схватился за грудь и сдавил ее.

– Не волнуйся, девочка. Вирджил займется тобой как следует, ты по-настоящему хорошо проведешь время. Да, сэ-эр!

Вирджил впился в губы молодой женщины с липкой точностью, хотя она пыталась отвернуться. Почерневшие зубы скоблили нежные губы Юджинии, и вскоре она почувствовала, как рвется кожа, и на языке появился металлический привкус крови. Его узловатые пальцы были повсюду, он словно палками прощупывал ее плоть, а от зловонного дыхания к горлу женщины подступила тошнота.

Когда Вирджил приподнялся над своей жертвой, чтобы разорвать на ней рубашку, Дженна успела вскрикнуть, но в следующую секунду кулак врезался в ее скулу.

– Не надо этого делать, девочка. На твой крик бегом примчится старина Слид и захочет первым тобой полакомиться. Вирдж не любит делиться, слышала?

Дженна силилась оставаться в сознании. Через тьму, грозящую опуститься на нее, и рев в ушах она лишь смутно различала голос помощника маршала. Молодая женщина почувствовала, как он снова рванул рубашку; прохладный воздух ожег кожу, когда он обнажил ее груди. Острые зубы вонзились в сосок, причинив такую жгучую боль, что у Дженны появились силы для продолжения борьбы.

Она вцепилась ногтями в лицо Вирджила и стала отчаянно колотить ногами, чтобы сбросить его с себя, как вдруг он дернулся. Потом вскрикнул. Глаза помощника маршала расширились от боли и недоумения, потом остекленели, и его потяжелевшее тело придавило молодую женщину к земле.

Дженна поняла, что он мертв. Она услышала смертельный клокот в глубине его горла перед тем, как он обмяк. На ней лежал мертвый мужчина, вцепившийся одной рукой в ее грудь. Дженна в панике принялась сталкивать с себя мертвеца. Она открыла рот, чтобы закричать.

Но тут над плечом Вирджила появилось смуглое лицо.

Глава двенадцатая

– Мендоза!

– Si, chiquita. Ты цела?

– Да, но как… что…

– Прежде чем отвечать на любые вопросы, позволь снять с тебя эти excremento,[61] эти останки бешеного пса.

Испанец вытащил из спины Вирджила кинжал с загнутой ручкой из слоновой кости и вытер его о рубашку мертвеца. Потом спрятал кинжал в тонкую длинную трубку. Загнутая ручка кинжала превратилась в набалдашник теперь невинно выглядевшей трости, которую Дженна уже видела у Мендозы.

– Эта трость все время была с тобой. – Дженна прикрыла грудь остатками рубашки и нижней сорочки, когда испанец стащил с нее помощника маршала. – Почему же ты не воспользовался ею, когда был нашим с Макколи пленником, чтобы сбежать?

Он улыбнулся.

– В Каньоне Переселенцев в этом не было необходимости. А позже, когда ты настигла меня в Эхо-Каньоне, я понял, что нужно доказать тебе свою невиновность. Побег выставил бы меня в еще менее благоприятном свете, разве нет?

– Я слышала, что говорил маршал перед тем, как попытался тебя убить; я знаю, что ты не совершал ограблений, – Дженна указала в сторону помощника маршала. – Что ты собираешься с ним делать?

Мендоза лениво пожал плечами.

– Этим мясом, думаю, побрезгует и койот. Но для парочки грифов-индеек это неплохой обед.

– Если маршал найдет его, он нас самих затравит, как койотов.

Челюсть болела сильнее задетого зуба. Юджиния осторожно потрогала его языком, чтобы убедиться, что он не сломан. Старая рана в боку так разболелась от жестокого нападения, которое пришлось пережить молодой женщине, что она сомневалась, сможет ли ехать верхом.

– Хоронить его нет времени, chiquita.

Мендоза поднялся на ноги и огляделся по сторонам. В двадцати футах[62] от них лежал трехгранный тополь, корни которого подмыло течение реки. Мощное корневище торчало над землей. У дальнего края разросся сладко пахнущий куст шиповника. Взяв мертвеца за ступню, Мендоза потащил его к упавшему дереву.

Вспомнив о хромоте помощника маршала, Дженна остановила Мигеля, пока тот не набросал на труп валежника. Поддернув штанину Вирджила, она обнаружила на икре грязную повязку.

– Я так и думала. Он один из подонков, что напали на Макколи в Эхо-Каньоне. Моя стрела попала в цель.

– Меня это не удивляет. – Мигель наломал веток и прикрыл ими тело. – Пойдем, нужно выбираться отсюда.

Испанец легко забросил Дженну в седло, взял поводья и повел гнедого вверх по реке, туда, где в сотне ярдов ждала его кобыла Фортуна. Первую милю они держались густых зарослей, тянувшихся вдоль реки.

– Куда мы едем? – спросила Дженна.

Мигель улыбнулся, повернувшись через плечо, будто они были парой ребятишек, игравших в прятки.

– Я знаю хижину, где мы будем в безопасности, и где ты сможешь отлежаться.

Молодая женщина растерянно посмотрела на испанца. Тот усмехнулся.

– Ты хорошо скрываешь боль, но я вижу ее в твоих глазах.

Копыта лошадей почти неслышно касались плодородной влажной земли поймы. Мелодичный зов краснокрылого дрозда, доносившийся из поросшей рогозом топи, казался Дженне преисполненным печали. Она наморщила нос от вони пурпурного посконника, раздавленного копытами лошадей.

– Знаешь, Мендоза, я начинаю думать, что ты гораздо проницательнее, чем кажешься на первый взгляд. Ты знал, что маршал собирается тебя застрелить, так ведь?

– Я подозревал, что он попытается.

– Из того, что мне удалось услышать, выходит, что вы с маршалом когда-то были друзьями. Почему он решил повесить ограбления поездов именно на тебя?

Мигель усмехнулся.

– Это долгая история, chiquita. Ее лучше рассказывать у костра в лагере старых маунтинменов[63] или зимой в типи.[64]

Дженна попыталась представить Мендозу в индейском типи, но ничего не получилось.

– Тогда расскажи сокращенный вариант.

– Много лет назад, будучи глупым мальчишкой, в голове у которого было мало мозгов, я встретил Слида Хендрикса в игорном зале. У него было mucho dinero,[65] и женщины слетались к нему, как мухи на мед. Всю неделю мне не везло за карточным столом. Когда Слид сказал, что я могу, как и он, набить карманы золотом, я заинтересовался. И когда он отправился за очередной порцией золота, я поехал следом. Но его методы были нечестными, и мне не понравилось, как он обращается с женщинами, поэтому, когда подвернулся случай, я вышел из игры. Слида это разозлило, и он поклялся со мной расквитаться. Думаю, сегодня как раз и должен был наступить момент расплаты.

Беззаботность испанца поражала Дженну. Влиятельный человек, представитель закона поклялся ему отомстить, а он шутил по этому поводу. Однако Дженна заметила, каким тяжелым стал взгляд Мигеля, когда он говорил о дурном обращении Слида Хендрикса с женщинами, и почувствовала, что для него все это было гораздо серьезнее, чем он пытался показать.

С другой стороны, сегодня она многое узнала о маршале, И о Вирджиле. При воспоминании о костлявом помощнике маршала и его узловатых пальцах по телу побежали мурашки.

– Кажется, мне следует извиниться перед тобой за арест, – сказала Дженна. – По крайней мере, в части того, что касается ограблений.

Испанец одарил ее обаятельнейшей улыбкой.

– Я уже говорил, chiquita, что ты прекрасна? Не будь я женат на богине Фортуне, в честь которой я назвал эту замечательную кобылицу, я бы приложил все усилия, чтобы завлечь тебя в постель. А так… – Он пожал плечами. – Но это вовсе не означает, что мы не можем хорошо проводить время вместе, верно? – Испанец сорвал с головы серую шляпу «дерби»[66] и, подмигнув, поклонился. – Моя репутация любовника не знает равных.

Дженна рассмеялась.

– И шрам это подтверждает.

– Si. Быть может, мой шрам возбуждает тебя, chiquita? – Он подмигнул. – Не желаешь ли увидеть его снова?

– Нет, твой шрам и без того доставил мне много беспокойства.

Черная бровь взлетела до полей «дерби», снова красовавшейся на голове испанца.

– Ты расскажешь Мигелю об этом, нет?

– Может быть, когда мы лучше узнаем друг друга.

С Мигелем невозможно было вести серьезную беседу. Какая-то часть Дженны была этому рада. Невиновность Мигеля в ограблениях означала, что следует попрощаться с деньгами, обещанными за его поимку, и поставить крест на надежде доказать этому болвану, начальнику полиции Денвера, что она способна не только готовить еду и вынашивать детей.

Всадники поднялись по горному склону, объезжая узкий извилистый каньон, и оказались в маленькой долине, где на ручье было несколько бобровых запруд. На дальнем конце луга бобриха с пятнистым хвостом подняла голову, протрубила сигнал тревоги и скрылась. Пятнистый хвост то исчезал из виду, то выглядывал из-за розовых степняков, фиолетовых мытников и разноцветных диких ирисов.

Мигель ускорил темп, проезжая открытое пространство. Дженна поравнялась с ним, когда он придержал кобылу на опушке осиновой рощи.

– Подожди, Мигель.

Испанец натянул поводья и повернулся к подъехавшей всаднице. Пронзая его взглядом, Дженна произнесла:

– Я должна знать. Ты говорил, что никого не убивал. Это правда, не так ли?

– Si, правда.

Он не моргнул и не опустил взгляда. И в седле он не ерзал, не вертелся.

Дженна опустила голову.

– Черт!

– Из-за моей невиновности у тебя проблемы?

Дженна проследила взглядом за полетом темноглазой юнко,[67] хвостовые перья которой мелькнули в воздухе былой вспышкой.

– Справлюсь.

– Дело в награде за мою поимку, да?

Она вздохнула, сощурившись, будто от яркого полуденного света, и пустила Джента быстрым шагом.

– Как я уже сказала, справлюсь. Мигель быстро ее нагнал.

– Мне больно, что из-за меня у тебя неприятности, милая Юджиния. Деньги для меня не проблема, госпожа Удача заботится об этом. Позволь мне помочь…

– Нет, Мигель. – Молодая женщина смягчила резкий тон улыбкой. – Меня зовут Дженна. Но мне нравится, как звучит испанское слово, которым ты меня называешь. Оно ласковое и приятное.

Снова ослепительная улыбка.

– Как и ты, chiquita. Но Дженна тоже тебе подходит. Теперь мы amigos, да?

Она рассмеялась.

– Да, друзья. Думаю, это значит, что мне следует вытащить тебя из этой передряги, не то кто-нибудь еще попытается получить награду за твою голову.

– Дружеские отношения означают, что можно задать личный вопрос, да?

– Наверное.

– Тогда скажи… ты и сеньор Макколи, между вами что-то есть?

– Нет, мы просто путались друг у друга под ногами, пока искали тебя.

– Но он тебе нравится, si?

Дженна быстро отвернулась.

– Этот деспотичный, упертый ирландец? Я похожа на сумасшедшую?

Взгляд Мигеля смягчился, он кивнул.

– Стрелки умирают рано; в их жизни мало места для любви.

Дженна фыркнула.

– В жизни Бренча Макколи вообще нет места для любви. И в моей тоже. Но, возможно, именно он поможет нам вернуть тебе честное имя. Сама я могу не справиться.

– Думаю, он уже работает над этим, ведь он хочет мне помочь. – Мигель стал необычно серьезным. – Я считаю, что если он попытается убедить Слида в моей невиновности, то может оказаться в опасности.

– Ты прав. Маршалу не понравится, если кто-то попробует тебя защищать. Но почему ты думаешь, что он делает это?

В нескольких словах Мигель изложил суть своей вчерашней беседы с Бренчем. Дженна нахмурилась.

– Значит, он все равно собирался в Солт-Лейк-Сити. Наглая морда, подлец! А делал вид, что едет туда исключительно ради меня.

– Что бы ты сделала, если бы он сказал правду, chiquita?

– Если бы я узнала, что он намерен найти доказательства твоей невиновности и лишить меня заработка, я бы… – Дженна покраснела, осознав, что собиралась сказать. – Но я бы никогда не сдала властям человека, если бы знала, что он невиновен. Клянусь, Мигель.

– Не переживай. Суть вот в чем: Макколи чувствовал, что никому не стоит говорить лишнего, даже тебе.

– Хорошо, но как нам предупредить его о маршале? Я не могу ехать в Солт-Лейк-Сити, а если бы поехала, Макколи содрал бы с меня три шкуры. Мне еще нельзя было даже вставать с постели.

– Возможно, нам поможет Голубка.

– Ты имеешь в виду проститутку, которая может подтвердить, что тебя не было в этих местах, когда убили брата Макколи?

Улыбка Мигеля была снисходительной.

– Дружба слишком ценная вещь, что пренебрегать ею, chiquita, где бы мы ее не находили.

Дженна закрыла глаза и со свистом выпустила воздух из легких.

– Прости, Мигель, я должна была понимать, что она значит для тебя больше, чем… Ах, черт побери меня и мой длинный язык!

По дороге Мигель и Дженна обсуждали, как можно пробиться к Голубке в заведении тетушки Фэнни и передать через нее послание Бренчу. Мигель как раз убеждал спутницу, что именно ему следует отправиться на такое опасное задание, но тут они выехали из рощи на широкий луг. Маленькая бревенчатая хижина стояла в тени, рядом с бегущим ручейком. Окна, закрытые ставнями от непогоды, придавали ей заброшенный вид.

– Траппер, построивший эту хижину, был моим другом, chiquita. Он умер прошлой осенью. Здесь ты будешь в безопасности, и там внутри есть еда.

Дженна остановилась перед дверью, но осталась в седле.

– Нет, Мигель. В город поеду я. Слид Хендрикс видел меня лишь однажды, и я была тогда не в мужском платье. Даже если он меня узнает, то не свяжет с тобой или Макколи. Это единственная возможность.

– А твоя рана? Если она снова откроется…

– Это мои проблемы. Я обещаю быть осторожной.

Не дав испанцу возможности придумать новый довод, молодая женщина развернула коня и поскакала прочь. Через дюжину ярдов она остановилась и повернулась вполоборота, так, что ее лицо было обращено к Мендозе, хотя взгляд остался прикованным к земле.

– При нашей первой встрече я пару раз обозвала тебя мексиканцем, – неуверенно произнесла Дженна.

– Si?

– Я хочу извиниться.

Мигель запрокинул голову и расхохотался.

– Andale, mi amiga.[68] Я уже по тебе соскучился.

Потом испанец спешился и скрылся в темном проеме, ведущем внутрь хижины. Дженна заметила, как он распахнул ставни, и пустила Джента галопом.

Когда Слид Хендрикс въехал в Солт-Лейк-Сити, люди останавливались поглазеть на труп, перекинутый через круп лошади маршала. Дети, преследуемые по пятам собаками, бежали за всадником, подначивая друг друга дотронуться до окоченевших рук, тихонько покачивавшихся в такт поступи животного. Мухи уже роились над телом и собирались на темных липких пятнах на спине.

– Кто это, маршал?

– А вы не на лошади Годби едете?

– Что случилось? Это вы его везете?

Хендрикс не утруждал себя ответами. Он ехал прямиком к гробовщику, занимавшемуся погребением не мормонов, мормоны сами заботились о своих умерших. Гил Фанкауз ждал у перил, к которым привязывали лошадей. Своей седой шевелюрой, загнутым носом и желтыми глазами навыкате он напоминал большую серую сову.

– Ты привез мне клиента, Слид?

Хендрикс постарался, чтобы его голос был слышен всем собравшимся.

– Я наконец поймал этого чертового убийцу Черного Валета Мендозу. Но ублюдка поджидала его банда. Мы отъехали от Коулвилля лишь на пять миль, как они набросились на нас у реки Уибер.

– Весь этот выводок надо вздернуть!

– Вы зацепили кого-нибудь из них, маршал?

– Нет, ребята. Стыдно признаться, но всем им удалось скрыться, – Хендрикс поднял левую руку, обернутую окровавленным платком. – Они первым делом убили мою лошадь и прострелили руку, в которой я держу револьвер. Вирдж бросился за одним из них и получил нож в спину.

– Мы доберемся до них, маршал.

– Да, вы позаботьтесь о раненой руке, а мы займемся Черным Валетом Мендозой.

– Именно это я вам и собирался предложить; если дадите доку пару минут, чтобы меня заштопать, я поеду с вами. Кто-нибудь, помогите Гилу занести беднягу Вирджа в дом. Остальные отправляйтесь за оружием. Встречаемся возле моей конторы через полчаса. И будьте готовы к ночевке – к тому времени, как мы доберемся на место, солнце уже почти сядет.

– Может, следует подождать до утра, маршал?

Слид всмотрелся в небо.

– Сегодня ночью, скорее всего, пойдет дождь. Не хочу рисковать, ведь их следы может смыть, пока я туда вернусь. Мне нужен сукин сын, который сделал это с Вирджем. Он мне очень нужен.

Толпа расступилась, когда маршал поехал прочь, склонив голову как раз настолько, чтобы напомнить людям о том, что он был другом Вирджила, и разжечь негодование по поводу его нелепой смерти.

Пятнадцать минут спустя, когда вооруженные люди начали уже собираться возле конторы маршала, дверь отворилась, и к свежему воздуху с улицы примешался легкий цветочный аромат. Хендрикс поднял голову и улыбнулся.

– Здорово, Фэнни, ты слышала о Вирдже?

Фэнни Беббит, больше известная своим клиентам как Адская Бестия Фэнни, положила зонтик на стол маршала и поправила павлиньи перья длиной добрых три фута,[69] свисавшие со шляпы. Платье на ней было светло-голубое, украшенное орхидеями и невероятно скромное.

Фэнни считала, что больший аппетит в мужчинах разжигает то, чего они не видят, чем то, что выставляется напоказ. Поэтому она одевала своих девочек в приличные платья и настаивала на том, чтобы они вели себя достойно, подобно благодетельным женщинам. В результате ее заведение стало считаться лучшим в округе, привлекая богатых мужчин с хорошей репутацией.

– Слышала. Как твоя рука?

– Док подлатал ее. Скоро будет как новенькая.

– Я рада. Я так переживала, учитывая, насколько беспомощна твоя вторая рука… по крайней мере, при обращении с оружием. – Она взяла левую руку маршала и поцеловала. – Правда ли, что это сделал Черный Валет Мендоза?

– Он и его банда.

– В таком случае, ты должен кое-что знать.

Фэнни элегантно взгромоздила пышные ягодицы на стол и придвинулась ближе к маршалу, чтобы тот сполна мог насладиться ароматом нового французского парфюма, который ей привезли по заказу прямо из Парижа.

Хендрикс бросил взгляд в окно и, убедившись, что никто не смотрит, обхватил рукой полную грудь Фэнни. Женщина убрала руку и спрыгнула со стола.

– То, что мы уже три года поддерживаем отношения, не дает тебе права лапать меня когда вздумается, Слид. Особенно на людях.

Он усмехнулся.

– Хорошо. Тогда я буду лапать тебя, когда прогоню эту ватагу по всем горам.

Фэнни вернулась к столу и оперлась руками о столешницу темного дерева, наблюдая, как Хендрикс вытирает пот с лысины.

– Бренч Макколи приходил сегодня ко мне в пансион повидать Голубку. Ты знаешь, как она мила с Мендозой.

– Да? Что от нее хотел Макколи?

– Я не уверена, но подумала, что тебе стоит знать: он вился вокруг нее неспроста, это уж точно.

Регс уткнулся мокрым носом в руку Хендрикса, лежащую на бедре. Когда это не дало результата, пес заскулил. Хендрикс почесал дворнягу за ухом. Второй рукой он поскреб собственную щетину, отросшую за день на подбородке.

– В твоих словах, пожалуй, что-то есть. Макколи сдал Мендозу заместителю констебля в Коулвилле. Он сказал, что вернется за ним, но не затем, чтобы отвезти в Солт-Лейк-Сити. По-моему, Макколи уж чересчур заботится о нем, принимая во внимание, что он три недели охотился за Мендозой, считая его убийцей брата.

– Я смекнула, что он что-то затевает: явился среди бела дня и все такое. Я подслушивала у двери Голубки и могу сказать, что пружины не скрипели. Они разговаривали тихо, как заговорщики.

– И ты поспешила доставить сюда свое прелестное тело вместе с новостями, как только узнала, что я вернулся, да? – Маршал улыбнулся и встал из-за стола. – Похоже, следует вознаградить тебя за это.

Фэнни, в соответствии со своими представлениями о благородных манерах, опустила глаза, потом взглянула на Хендрикса из-под накрашенных ресниц и кокетливо улыбнулась.

– Мне тоже так кажется.

Слид снова посмотрел в окно. Подтянулось еще несколько человек, но они горячо спорили по поводу того, вздернуть ли Мендозу на дереве или соорудить виселицу и сделать все как полагается. Хендрикс отвел Фэнни в торец комнаты и запер дверь. Все камеры пустовали, и в каждой имелась койка с тонким соломенным матрасом, но для того, что задумал Слид, кровать не требовалась.

Прижав Фэнни к холодным металлическим прутьям, маршал стал целовать ее, меся руками полные груди. Когда Хендрикс наконец поднял голову и увидел страсть в глазах женщины, он заставил ее опуститься на колени и расстегнул ширинку.

Фэнни подавила вспыхнувший гнев и обхватила затянутыми в перчатки пальцами наливающуюся кровью плоть.

Как это похоже на Слида – посчитать наградой для нее собственное удовлетворение. Фэнни противно было то, чего он от нее хотел, но она была уверена, что мудрая женщина должна, пусть и с деланой радостью, выполнять все, чего вожделеет ее мужчина. Но может быть, она ошибалась?

Фэнни начинала даже подозревать, что в ее всепоглощающей любви к Хендриксу было что-то нездоровое. Но она твердо решила стать миссис Слид Хендрикс, всеми уважаемой дамой, и стремилась к этому всю сознательную жизнь. Если приходится добиваться этого на коленях, так тому и быть.

Бренч вылез из джинсов, и забрался на кровать в чем мать родила. Он лежал с открытыми глазами. После визита к Голубке он провел вечер в гостях у Мартина Перкинса.

Луэлла приготовила чудесный ужин, но потом они с Мартином решили, что вечер слишком чудесен, чтобы тратить его попусту, и Бренч вскоре обнаружил, что прогуливается при лунном свете с юной Айлой Перкинс. Полчаса он отбивался от попыток девушки вынудить его сделать ей предложение, а потом сбежал в гостиницу. И сейчас Бренч находился в слишком взвинченном состоянии, чтобы заснуть.

Он подумал о Голубке. Наполовину индианка, эта проститутка была головокружительно красивой женщиной. Таким телом соблазнился бы и святой, и Бренч хотел ее. Или убеждал себя в этом. Но приходилось признать, что постель Голубки осталась нетронутой не потому, что ее сердце принадлежало Мигелю Мендозе. Причина была в Дженне.

Что сделала с ним эта ведьмочка? Она оплела его сердце, как дикий клематис – тополиный ствол, и освободиться от ног не было никакой возможности. При одном воспоминании о ней кровь приливала к паху. Бренч застонал и закрыл глаза руками.

Если не найти способа избавиться от ее воздействия на своп тело и душу к моменту возвращения домой, в Парк-Сити, случится что-то серьезное. Даже на расстоянии тридцати миль[70] она полностью контролирует его тело. Дьявол, ей подвластны даже его мысли, его сердце! Он не мог не думать о ней, не желать ее. Бренч перекатился на живот, но грубая ткань дешевых гостиничных простыней, трущаяся о тело, только усугубила его состояние. Макколи тут же перевернулся обратно на спину и стал обдумывать идею отправиться в салун «Твин Пике» за хорошей выпивкой. Он все еще размышлял над этим, когда в дверь робко постучали. Бренч отбросил одеяло и потянулся за «миротворцем», свисавшим в кобуре со спинки кровати.

– Кто там?

– Мистер Макколи?

– Кто его спрашивает?

– Мисс Голубка из пансиона тетушки Фэнни попросила передать вам послание, мистер.

Выругавшись, Бренч натянул штаны и с трудом застегнул пуговицы над возбужденной плотью. С «миротворцем» наготове он отпер дверь и чуть приоткрыл ее, чтобы можно было выглянуть в коридор. Темнокожий мальчик с бегающими глазами в этот момент тоже заглянул в дверную щель.

– Что за послание?

Мальчик прочистил горло, но голос все равно сорвался, когда он начал говорить.

– Тетушка Фэнни… то есть мисс Голубка из пансиона тетушки Фэнни, так вот, она велела сказать, что вспомнила еще кое о чем, что вам следует знать, и чтобы вы прямо сейчас пришли туда.

– Это все?

Белки глаз мальчика разительно контрастировали с темной кожей. Он дважды моргнул и шумно сглотнул слюну.

– Да, сэр, это все.

Бренч нащупал в кармане пенни, бросил монету мальчишке и закрыл дверь. Через две минуты Макколи был уже одет и шел но коридору к черному ходу гостиницы. По случаю воскресного вечера в городе было тихо. По изрытой канавами улице протарахтела, гремя цепями, телега. Привязанные возле салунов лошади тихонько всхрапывали – переговаривались друг с другом. Мул с провисшей спиной фыркнул и поднял заднюю ногу.

Добравшись до «пансиона» тетушки Фэнни, Бренч обогнул здание и тихонько вошел через черный ход. В кухне кто-то напевал песенку, а негритенок тарабанил по клавишам пианино в гостиной. Скорее всего, мальчонок, которого Голубка послала к нему в гостинцу, и был пианистом. Пробираясь по холлу к черной лестнице, Бренч на секунду задержался, подивившись, где негритенок научился так хорошо играть на пианино.

Макколи перепрыгивал через две ступеньки. На площадке после первого пролета он остановился, чтобы удостовериться, что в коридоре второго этажа никого нет. Потом он пробежал по коридору и тихонько постучал в дверь комнаты Голубки. Ответа не последовало. Бренч нахмурился. Вероятно, Фэнни отправила девушку в холл, где от клиентов, как всегда, не было отбоя, несмотря на воскресный, Господень день. Бренч толкнул дверь и обнаружил, что она не заперта. Он вошел в комнату, удивившись, почему Голубка не оставила лампу зажженной.

Приглушенный звук просигнализировал об опасности за долю секунды до того, как что-то твердое и тяжелое с силой опустилось ему на голову. Бренч попытался бороться с опускающейся тьмой, но у него ничего не вышло.

Глава тринадцатая

Как только Дженна подъехала к гостинице и лавке «Серебряный слиток», молодой шахтер сбежал по ступенькам с крыльца, чтобы помочь ей спешиться, нисколько не смущаясь ее мужской одеждой. «Я никогда не привыкну к таким реверансам», – подумала молодая женщина.

В тот день, когда адвокат деда переселил их в старый дощатый дом на ферме в Мидоувуде, что в Иллинойсе, после того как отца убили – нет, напомнила она себе, когда он их бросил, – она поклялась никогда не попадать в зависимость от мужчины. В первый же день в школе она поставила Роберту Элиоту синяк под глазом за то, что мальчик попытался помочь ей донести книги, и выбрала курс, по которому шла по жизни.

Теперь, пятнадцать лет спустя, Дженна предпочла бы спрыгнуть со спины Джента и взбежать по ступенькам, не заботясь о приличиях и условностях. Так жить было безопаснее. Но обожание, которым светилось лицо шахтера, заставило ее сдержаться.

Дженна заставила себя улыбнуться и спокойно поднялась по ступенькам в магазин. Оказавшись внутри, она поспешила к «Экспресс-конторе», где Пэдди взвешивал сверток для миссис Снайдер.

На стене висела доска, на которой мелом было написано время отправления дилижансов в Солт-Лейк-Сити и указана стоимость проезда: 1 доллар 50 центов. Рядом с доской висел пожелтевший экземпляр правил поведения пассажиров дилижанса. Дженна улыбалась, читая перечень: «Лучшее место – рядом с кучером. Если упряжка понесет, сидите спокойно и надейтесь, что вам повезет. Те, кто спрыгивает, в девяти из десяти случаев получают повреждения. Не курите крепкий табак в коляске. Сплевывайте на подветренную сторону. Не падайте на соседа во сне. Ни в коем случае не стреляйте во время движения, так как шум может испугать лошадей. Не обсуждайте религию и политику. Не смазывайте волосы, потому что дорога пыльная».

У Дженны оставалось двадцать минут, чтобы поспеть на очередной рейс. Она побежала вверх по ступенькам, крикнув через плечо:

– Пэдди, скажи маме, что я еду на дилижансе в город и точно не знаю, когда вернусь.

Двадцать семь минут спустя чемодан Юджинии лежал в багажном отделении, а сама она уютно устроилась в ярком, выкрашенном в красный и желтый цвета, дилижансе. Кучер щелкнул кнутом, и коляска дернулась вперед, чуть не швырнув Дженну на колени трех шахтеров. Рука, ухватившая молодую женщину за локоть, спасла ее от сего позора.

Юджиния улыбнулась и кивнула Альберту Эрли, молодому торговцу обувью, которого она видела в лавке Бренча. Сидевший рядом с ней Альберт крепко зажал между ступнями свой чемоданчик с образцами. Шахтеры нарядились, чтобы погулять вечером в городе, и новенькие красные подтяжки были ярким штрихом в ансамбле, состоящем из поношенных бесцветных рубашек и джинсов. Все пассажиры были не старше двадцати пяти лет, и каждый смотрел на молодую женщину с таким благоговением, будто она была статуей Девы Марии. Или свежеиспеченным яблочным пирогом.

Черт! Мужская одежда ничего не дает, если все знают, что под ней женщина. С таким же успехом можно было ехать в платье, но переодеться не хватило времени. Кроме того, в брюках было удобнее, самое главное – под них не требовалось надевать корсет или нижние юбки.

Дженна направила взгляд в пыльное окно. Учитывая, сколько всего молодой женщине нужно было обдумать, она вскоре полностью погрузилась в собственные мысли, позабыв о попутчиках. Всего один день резко изменил ситуацию, и планы найти отца оказались под угрозой. Дженна все больше падала духом, уясняя, какими могут быть последствия произошедшего.

Виновность Мендозы в ограблении поездов была под большим вопросом; она лично слышала, как маршал Хендрикс фактически признал свою вину. Эта часть денежной награды была для нее потеряна. Что касается убийств агента Пинкертона и брата Макколи, то в этом случае приходилось полагаться лишь на честное слово Мендозы. И все же Дженна верила, что испанец невиновен. Обещание помочь было искренним, хотя доказав невиновность Мигеля, она лишится денег, которые были ей нужны для поисков отца в Юте.

С отчаянием, с каким голодающий набрасывается на корку хлеба, Дженна цеплялась за идею найти работу. Не было сомнений, где бы ей хотелось остаться. Но в гостинице и лавке «Серебряный слиток» уже были Маура, Сэл и дети, и новые работники там не требовались. Кроме того, как бы Дженне ни хотелось больше подружиться с Маурой, опасность постоянно сталкиваться с Бренчем делала поиск работы в Парк-Сити предприятием неразумным. Нет, уж если она останется в этих местах, то переберется в Солт-Лейк-Сити.

При мысли оказаться так далеко от Бренча грудь словно придавили неимоверно тяжелым камнем. Дженна откинулась на мягком сиденье, прикрыла нос красным платком, чтобы не дышать пылью, и закрыла глаза, пытаясь отогнать пугающее томление, растущее внутри. Все тело до боли жаждало прикосновений его сильных рук, его губ. Вспомнив, как жуткая рыжая борода легонько покалывала груди, молодая женщина почувствовала неутолимую пульсирующую боль между ног.

Дженна распахнула глаза, осознав, что прозвучавший страстный стон был ее собственным. Четыре пары голодных глаз тут же устремились на нее, добавляя румянца и без того покрасневшим щекам. Юджиния заерзала на сиденье. То, что она выбрала четырехчасовое путешествие в дилижансе вместо целого дня езды верхом перестало казаться таким уж правильным.

На первой же станции, где меняли лошадей, Дженна перебралась наверх, к кучеру. Джордж Финни, носивший прозвище Баранье Ребрышко за похожие на это ребрышко густые бакенбарды, откусил желтыми выщербленными зубами от плитки жевательного табака и окинул пассажирку внимательным взглядом.

– Парни, что едут вместе с тобой, говорят, что ты же-е-ен-щина. – Он произнес последнее слово с такой интонацией, будто женщина в данном случае была чем-то вроде двуглавого теленка. – Твое дело, если хочешь сидеть здесь, на ветру и в пыли. Но леди ты или не леди, я плюю, когда мне вздумается. Если не нравится, это твои проблемы, а не мои.

– Плюйте сколько душе угодно, – ответила Дженна, – Я просто хотела полюбоваться, как умело вы правите такой непростой упряжкой.

С этого момента они с Бараньим Ребрышком стали лучшими друзьями. После третьей остановки для смены лошадей и сотого настойчивого предложения пожевать табака Дженна стала сомневаться, не совершила ли она еще одну ошибку. Она использовала все свои дипломатические способности, чтобы не испортить настроение вздорному старику и при этом не отведать его зловонного, жуткого на вид, прессованного табака.

На последнем участке пути кучер вручил Дженне поводья и сложил руки, растянув улыбку от одного «бараньего ребрышка» до другого. Молодая женщина не посмела колебаться. Она щелкнула кнутом, и дилижанс полетел вперед.

Когда они прибыли на станцию дилижансов в Солт-Лейк-Сити, начинало смеркаться. Дженна спрыгнула с козел. Она была такой растрепанной и пыльной, что отмываться, по ее мнению, пришлось бы целую неделю. Однако помятый вид молодой женщины не смутил Альберта Эрли. Он настоял на том, что проводит Юджинию, куда бы та ни направлялась.

Дженна посмотрела прямо в глаза молодому человеку.

– Вам известно заведение, которое называется «Пансион тетушки Фэнни»?

Альберт сделался красным, как дверь дилижанса.

– Вы уверены? То есть, я хотел сказать, знаете ли вы, каких «постоялиц» берет к себе тетушка Фэнни?

– Одну из ее постоялиц мне как раз и нужно увидеть; и да, я знаю, кто она такая.

Алберт вынул часы из кармана жилета.

– Они еще не начали работать. Возможно, сейчас как раз лучшее время, э-э, нанести им визит. Пойдемте, я вас провожу.

Они дошли до конца Ист-Темпл, свернули налево на Секонд-Саус, а потом еще раз налево, на Регент-стрит.

– Вы правильно выбрали наряд, мисс Дженна.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, вообще-то, такой благопристойной женщине, как вы, было бы небезопасно находиться на этой улице, но в подобной одежде почти все примут вас за мальчика и не обратят никакого внимания.

Переходя улицу, Альберт шел по левую сторону от спутницы, чтобы закрыть ее от грязи, летевшей с колес проезжавших экипажей. Дженна не знала, чувствовать ли себя польщенной или досадовать на джентльменские манеры Эрли.

Альберт остановился перед крыльцом дощатого, выкрашенного в белый цвет здания с огороженной верандой и оформленным в том же стиле балконом на втором этаже. В огромных горшках, расставленных вдоль ограды, росли розовые петунии и желтоглазые бархатцы.

– Это здесь. – Альберт окинул взглядом непритязательный домик. – Хотите, чтобы я пошел с вами?

– В этом нет необходимости. – Дженна похлопала рукой по «старру» сорок четвертого калибра, висевшему на бедре. – Я сама справлюсь.

– Увижу ли я вас снова? – Желтоватая кожа молодого человека вспыхнула светло-коралловым. – Я хотел сказать, что пробуду в городе еще неделю. Для меня будет честью, если вы согласитесь поужинать со мной в один из вечеров.

– Я не знаю, насколько задержусь здесь, Альберт. Посмотрим, как сложатся дела. Хорошо?

Эрли кивнул, хотя Дженна видела, что он разочарован.

– Я остановлюсь в гостинице «Калхун», если передумаете.

Дженна проводила Альберта взглядом до поворота на Секонд-Саус и только после этого обратила внимание на скандально известный пансион. Где-то в этом доме находится индианка по имени Голубка.

Один взгляд на Мигеля, когда он объяснял свои отношения с этой проституткой, сказал Дженне, что, несмотря на постоянный флирт с другими женщинами, испанец влюблен в Голубку.

Дженне пришлось признать, что ей интересна особа, три года занимавшаяся ублажением клиентов в «пансионе» и тем не менее способная завоевать глубокую привязанность такого мужчины, как Мигель Мендоза.

Дженна поднялась по ступенькам и прошла через длинную веранду к двери. Громадная женщина с таким видом, будто она только что жевала лимон, открыла на стук. Женщина сверху вниз окинула Дженну взглядом, задержав его на чемодане, а затем стала вглядываться в ее лицо, затененное широкими полями шляпы.

– Это не приют, – сказала она низким неприветливым голосом и хотела уже захлопнуть дверь.

Глаза Юджинии расширились от удивления, а потом гневно сузились. Она вставила в дверной проем ногу и сдернула с головы шляпу, отпустив на волю длинную толстую косу.

– Я не ребенок и не ищу приюта. Это «Пансион юных леди» тетушки Фэнни, не так ли?

Мейбл Шакс сначала уставилась на лицо с изящными тонкими чертами, а потом на блестящую, цвета соболиного меха косу, свисавшую до талии девушки. В дымчато-голубых глазах были невинность и ум, две черты, которые Фэнни считала главными при отборе девушек в свое заведение. Просторная куртка и мешковатые брюки не позволяли оценить фигуру посетительницы, но Мейбл и без того была уверена, что Фэнни с удовольствием возьмет ее к себе. Женщина открыла дверь и жестом предложила девушке войти.

Дженна подняла чемодан и вошла внутрь.

– Жди здесь, – сказала ей великанша. Она степенно прошла через прихожую и протиснулась в открывающуюся в обе стороны дверь.

Оставшись одна, Дженна с любопытством принялась рассматривать заставленный мебелью холл. Столы, на которых громоздились папоротники, плющи и фарфоровые статуэтки, образовывали уютные уголки, где небольшие двухместные диванчики, казалось, так и подстрекали украсть поцелуй. С высоко го потолка на разной высоте тоже свисали растения. Однако за исключением статуэток и романтических уголков ничто не говорило о том, что это бордель. Разочарованная, Дженна выглянула в гостиную и удивилась, не обнаружив безвкусных золотых кистей, красного бархата – и полунагих проституток.

Дверь в холл распахнулась, пропустив маленькую изящную женщину, на взгляд Дженны, приближавшуюся к тридцати годам, лицо которой, однако, было все еще прекрасным. Женщина окинула гостью взглядом – у нее были проницательные кофейно-карие глаза – и радушно улыбнулась.

– Я тетушка Фэнни, дорогая. Почему бы нам не расположиться в моем кабинете? Мейбл принесет нам чаю, и ты сможешь все о себе рассказать.

Фэнни скорее походила на благопристойную даму, жену и мать, чем на хозяйку публичного дома. Дженна проследовала за женщиной в элегантно обставленную комнату в торце здания. Здесь не было обычного викторианского беспорядка – только добротный письменный стол из орехового дерева, вращающееся кресло, обитое переливчатой синей тканью, и множество книжных полок. Дженне стало интересно, на самом ли деле тетушка Фэнни читала эти книги или держала их здесь, чтобы создать ложное впечатление благородства.

– Садись, дорогая, – Фэнни указала Дженне на кресло рядом со столом, а сама села в синее. – А теперь расскажи, как тебя зовут, откуда ты и как оказалась у моего порога.

Дженна не планировала выдавать себя за падшую женщину, оказавшуюся здесь в поисках приюта и оплачиваемой работы. Однако теперь этот способ связаться с Голубкой показался ей не хуже других. Она успеет скрыться прежде, чем ей начнет угрожать какая-либо опасность.

– Меня зовут Дженна… Дженна Ли, и мне больше некуда идти. Моя мать умерла десять лет назад от лихорадки, а папа… – Она постаралась выжать из глаз пару слезинок, призвав воспоминания о дне, когда шериф сообщил им с матерью, что они вполне могут считать Джеймса Ли-Уиттингтона мертвым. – Папу несколько месяцев назад убили охотники за землей.

Дженна не собиралась рассказывать даже этого. Слова просто лились из нее, помимо ее воли.

Своему успеху Фэнни Беббит отчасти была обязана способности разбираться в людях. Девушка нервничала. Пальцы то и дело касались изящно очерченных губ. Ногти большей частью были уже обгрызены до крови. Но Фэнни видела искреннее горе в живых глазах девушки, когда та рассказывала о смерти отца.

– У тебя нет родственников или друзей семьи, к которым можно было бы обратиться? – спросила Фэнни.

– Нет. Родственники по отцовской линии где-то в Англии. Мать была единственным ребенком в семье, а ее родители умерли.

Это также было правдой.

Тетушка Фэнни потянулась к гостье через опрятный стол, в ее карих глазах светилось сочувствие и понимание.

– Мне очень жаль, дорогая. Я хотела бы тебе помочь, но сначала нужно убедиться, что твое место здесь.

Принесли чай, и Фэнни прервала беседу, чтобы наполнить чашки. Потом она спросила:

– Ты девственница, Дженна?

Юджиния почувствовала, как щеки залились краской. Если сказать правду, ей могут отказать.

– Нет, мэм.

– Такой милой девушке, как ты, даже несмотря на это не составит труда найти мужа. В первую брачную ночь можно выдать себя за девственницу. Пусть ты и не будешь его любить, такая жизнь все равно легче, чем у тебя будет здесь.

Фэнни умолчала, что ей каждый год приходилось отдавать жаждущим жениться мужчинам как минимум двух из своих «постоялиц», обычно вот таких, начинающих, как Дженна. Там, где женщины вообще были редкостью, благопристойность уже не считалась необходимым условием брака.

Дженна достаточно повидала на золотых приисках Парк-Сити, чтобы знать то, о чем не стала говорить Фэнни, но Маура также рассказывала, что в мормонских общинах все обстояло иначе.

– Только не там, откуда я родом, мэм. Понимаете, я жила в семье мормонского священника, когда меня застали с… с торговцем обувью. Они велели мне уходить. В городе все узнали об этом. Кроме того, я не хочу выйти замуж и состариться, истирая пальцы до костей работой на какого-то мужчину. Насколько я могу судить, мужчина может дать женщине только две вещи: чувственные удовольствия и деньги.

– Это он поставил тебе синяк, священник?

Рука Дженны метнулась к челюсти. Она забыла о синяке, которым наградил ее Вирджил Годби.

– Да, мэм, это он.

Несмотря на все эти разглагольствования, в девушке было слишком много невинности, чтобы поверить в ее искушенность. Если она и не девственница, то и не в полной мере женщина, к тому же она достаточно мила, чтобы мужчина, который проведет с ней первую ночь, заплатил за нее приличные деньги как за новую девушку «пансиона». Похоже, сегодня у Фэнни Беббит счастливый день.

– Что же, Дженна, мне небезразлична твоя судьба, и я не выставлю тебя за порог. Одна из девушек как раз покинула меня на этой неделе. Можешь занять ее комнату, – Фэнни поднялась. Выйдя из-за стола, она взяла Дженну за руки, подняла ее с кресла и, обнимая за плечи, вывела из комнаты.

– Кстати, дорогая, ты знаешь, как уберечься от беременности?

Дженна недоуменно уставилась на тетушку Фэнни.

– Я не знала, что женщина может как-то уберечься. Она просто принимает то, что суждено судьбой, и надеется, что это не убьет ее раньше времени.

– К сожалению, для большинства женщин дело обстоит именно так. Методы предотвращения беременности сурово осуждаются, особенно у нас, в Юте, но мы ведь должны беречься, не так ли? В конце концов, если бы такие женщины, как мы, беременели, подобно большинству, каждый год, то умерли бы с голоду, я права? – Смех Фэнни был безоблачным. – К счастью, это не обязательно. Нужно лишь вставить маленький кусочек пропитанной уксусом марли на входе в матку. После каждого клиента вынимаешь марлю, подмываешься и вставляешь новый тампон. Но я покажу, как это нужно делать, когда придет время.

Дженне пришлось прикусить язык, чтобы не вскрикнуть от радости, когда ее ввели в комнату на втором этаже, находящуюся рядом с черной лестницей. Лучшего варианта для побега, когда придет время, и придумать было нельзя. По словам Мигеля, комната Голубки находилась через две двери по северной, противоположной, стороне коридора.

Комната оказалась небольшой, но Дженна видела и поменьше. Дубовая кровать была простой, но постель – мягкой как пух. На желто-зеленом лоскутном одеяле лежало несколько подушек. За лакированной ширмой для переодевания в углу, рядом с дверью, прятался умывальник – зеленая узорчатая раковина и такого же цвета кувшин. Рядом с раковиной ждали своего часа бутылка уксуса и спринцовка для подмывания. В противоположном углу у окна стоял шкаф для белья и одежды.

В стороне, у дальнего края кровати, возле окна, стояло кресло. Еще в комнате были ночной столик с серебряным подсвечником и маленький туалетный столик с вращающимся зеркалом. Пол из твердой древесины был застлан овальными тряпичными ковриками в желтых и зеленых тонах.

– Можешь добавлять какие угодно штрихи, чтобы уютнее чувствовать себя в комнате, – сказала Фэнни.

– Она и так замечательная, – проявляя вежливость, пробормотала Дженна.

Фэнни одарила ее довольной улыбкой.

– В соседней комнате у нас ванна, где ты найдешь приспособление для опускания ночной вазы на первый этаж, в кухню. Маленькое удобство, которое я заказала встроить. Я прикажу, чтобы сюда немедленно подали горячую воду. А теперь, дорогая, есть ли у тебя платье, чтобы переодеться?

Дженна кивнула.

– Хорошо. Тогда почему бы тебе не принять ванну, одеться, а потом спуститься в кухню? К тому времени будет готов ужин, и ты сможешь познакомиться с остальными девочками.

– Я не слишком голодна.

– Тогда, быть может, тебе лучше отдохнуть. Позже будет время познакомиться с остальными.

Фэнни повернулась к выходу, но задержалась в дверях.

– Я предпочитаю, чтобы мои девочки одевались для гостей привлекательно, но пристойно. Мы поддерживаем репутацию благородного заведения. Наши гости ожидают встречи с интересными и умными женщинами, с которыми можно и поговорить на различные темы, и… реализовать другие свои таланты. Я зайду за тобой, когда придет время спускаться. Если у тебя нет подходящего платья, уверена, мы сможем что-то подыскать. И еще мы как-нибудь спрячем твой синяк. А теперь чувствуй себя как дома, дорогая. Тебе будет очень хорошо с нами, я уверена.

Оставшись одна, Дженна положила чемодан на кровать. Кто-то в коридоре тихонько напевал песенку, и приятный мотив делал еще более домашней атмосферу в заведении, чего Дженна никак не ожидала от подобного места.

Как бы поступил Бренч, если бы обнаружил ее здесь? Наверняка разозлился бы. Но он ведь все равно на нее рассердится, поскольку она ослушалась его и встала с постели. «Интересно, – подумала молодая женщина, – где сейчас Бренч, и удалось ли ему что-нибудь узнать об отце?»

Пока все ужинали, следовало разведать обстановку. Можно найти комнату Голубки и подождать ее там, чтобы никто не догадался, что их что-то связывает. Как только она узнает, где найти Бренча, сразу же выскользнет из дома через черный ход. Дженна скрепя сердце надела старое черное платье со строгим белым воротничком и маленьким турнюром.[71] Она знала, что довольно привлекательно выглядит в этом наряде, правда, без корсета и только с одной нижней юбкой трудно было достичь максимального эффекта. Но с этим ничего нельзя было поделать. В брюках она здесь не может показаться.

Маура этим утром помогла ей вымыть голову, поэтому длинные, цвета соболиного меха волосы растрепались и торчали во все стороны. Дженна скрутила их в пучок и закрепила его шпильками на затылке, однако несколько завитков тут же выскользнули на свободу. Молодая женщина распустила волосы и попыталась сделать прическу заново, но волосы все равно не держались. Наконец, совсем отчаявшись, она гладко зачесала непослушные волосы назад, скрутила боковые пряди в маленький узелок, закрепила его шпилькой, а остальную шелковистую массу оставила струиться по спине. На все это ей потребовался почти час. Скоро должен был закончиться ужин, и у Дженны оставалось совсем мало времени, чтобы проскользнуть в комнату Голубки до ее возвращения.

Дженна как можно тише открыла дверь и выглянула в коридор – ни души. Снизу, из кухни, доносились приглушенные голоса. Хихиканье. Звон фарфоровой посуды. Толстые ковры поглотили звуки шагов Дженны, когда та поспешила к комнате Голубки, находящейся почти по центру коридора. Еще раз окинув быстрым взглядом коридор, молодая женщина нащупала дверную ручку.

* * *

Бренч Макколи очнулся, ощущая слепящую головную боль. Сознание было затуманенным. Стон, сорвавшийся с губ, прозвучал приглушенно, и было такое ощущение, что рот набит чем-то жестким и воняющим потом. Бренч попытался приложить руку к голове прямо над ухом, где боль казалась острее всего, и обнаружил, что оба его запястья к чему-то привязаны. Так же, как и ноги. Макколи поднял голову, сощурившись от боли. В комнате была кромешная темнота. Нельзя было разглядеть даже собственных ног. Но Бренч определил, что лежит на кровати и что кто-то снял с него башмаки.

Голубка. Она передала ему послание, а когда он вошел в ее комнату, его ударили, и он потерял сознание. Наверное, он сейчас на ее кровати. В ее ли руке находилось оружие, которым его вырубили? Бренч лежал с распростертыми руками и ногами и чувствовал себя в этой глупой ситуации дьявольски уязвимым.

Тихий скрип поворачиваемой дверной ручки заставил его снова поднять голову. На этот раз боль была не такой острой, но все равно достаточно сильной.

Повернув голову на скрип ручки, Макколи разглядел длинную узкую ниточку света и предположил, что там находится дверь. Попытавшись позвать на помощь, он обнаружил, что во рту действительно кляп. Удалось издать лишь едва уловимый невнятный звук.

Ручку стали дергать, словно человек, пытавшийся войти, терял терпение или злился. В следующую секунду по дереву тихо постучали костяшками пальцев.

– Голубка?

Голос был женским и смутно знакомым. Бренч дернулся, но веревки оказались крепкими.

– Голубка? – снова послышался голос. – Меня зовут Дженна. Я подруга Мигеля. Пожалуйста, если ты там, открой дверь.

Дженна! Какого черта она здесь делает? Рассвирепев, Бренч заметался по кровати. Он так сильно дернул за веревки, которыми были привязаны его руки и ноги, что кровать приподнялась над полом и с глухим стуком опустилась на место.

– Я слышу, как ты там двигаешься, – снова донесся из-за двери голос Дженны. – Тебе плохо?

– Точно, черт побери, мне плохо, – промычал Бренч в кляп, зажмурившись от боли. Слова превратились в глухой рокот.

– Послушай, я… – голос Дженны стих, потом зазвучал снова: – Я еще вернусь, хорошо? Я на самом деле друг, поверь мне.

Дженна! Дженна, дьявол тебя побери, не вздумай уйти и оставить меня здесь! Молчание. Черт!

Любопытство толкнуло Дженну проверить остальные шесть дверей второго этажа. Они не только были незапертыми, нигде даже не было видно ключей. Ванная койната пустовала. Голубка стала пленницей. Это было единственным разумным объяснением.

Связано ли это с Бренчем? Возможно, одна из девушек была в сговоре с маршалом Хендриксом. Она могла подслушивать, когда Голубка согласилась помочь Бренчу доказать невиновность Мигеля, и что-то сделала с индианкой, а может, даже убила ее, чтобы та хранила молчание. Если дело обстоит именно так, нужно найти Бренча, и как можно скорее, пока он не стал очередной жертвой. Дженна представила Макколи лежащим в переулке, и окровавленную карту – пикового валета, – оставленную рядом с телом.

Сердце сжалось, будто его скрутили жгутом. Как она могла так быстро привязаться к этому мужчине? Единственный разумный ответ состоял в том, что она и не привязывалась, нисколечко. Чтобы прогнать от себя незваные мысли, молодая женщина вернулась в свою комнату и стала думать, как отыскать Макколи.

В городе было много гостиниц и пансионов. Он мог остановиться у друзей или даже заночевать в конюшне вместе с Сатаной. Времени было слишком мало. Внезапно она вспомнила о Мартине Перкинсе. Если лавочник и не знал, где находится Бренч, он, по крайней мере, мог помочь ей в поисках. А к дому Перкинса ей точно кто-нибудь покажет дорогу.

Дженна вскочила и потянулась за чемоданом.

– Готова, дорогая?

Молодая женщина резко повернулась и увидела в дверном проеме тетушку Фэнни.

– Прости, я напугала тебя, Дженна?

– Нет, я просто не ожидала вас увидеть. Я не слышала, как открылась дверь.

– Ну-ка, повернись, дай на тебя посмотреть.

Дженна повиновалась.

Поначалу платье показалось Фэнни чересчур строгим. Потом хозяйка заведения решила, что оно как раз подчеркивает юность и невинность девушки, на которых она планировала сыграть, чтобы поднять ее цену. Корсет не портил гибкие линии юного тела. Волосы выглядели идеально. Фэнни задумалась, а не выставить ли девушку на показ на вечер-два, чтобы слух о ее появлении разлетелся по городу. Чем богаче клиенты, которые будут за нее бороться, тем выше поднимется ее цена.

Всмотревшись в лицо Дженны, Фэнни уловила страх и неуверенность, мелькнувшие в ее глазах перед тем, как опустились густые черные ресницы, подобно занавесу после первого акта пьесы. Ожидание даст Дженне возможность расслабиться и почувствовать себя увереннее в новой обстановке. Но, с другой стороны, у нее появится больше времени, чтобы передумать. Полагаясь на свое чутье, Фэнни решила, что лучше попользоваться птичкой, попавшей в руки, чем дать ей упорхнуть, уютнее устраивая для нее гнездышко.

Да, в полночь мисс Дженна Ли уже будет развлекать первого клиента, а Фэнни Беббит – подсчитывать выручку за вечер и мечтать о дне, который теперь настанет гораздо скорее, о том дне, когда она сможет отойти от дел и стать респектабельной матроной, и желательно, чтобы ее тогда называли миссис Слид Хендрикс.

Глава четырнадцатая

Дженна с приближением полуночи все больше нервничала. Тетушка Фэнни прилипла к ней, как помада к губам, и уже успела познакомить как минимум с дюжиной этих чертовых мужчин. Каждый раз, когда мужчина просил отвести Дженну наверх, хозяйка борделя находила отговорки. Искушенная в игре словами и намеками, Фэнни сумела у каждого клиента создать впечатление, что Дженна девственница, не говоря этого напрямую. К изумлению Дженны, все без исключения мужчины тут же повышали сумму оплаты. Но им удавалось выудить из Фэнни лишь обещание выбрать первого «кавалера» для своей новой девочки, когда пробьет полночь, чтобы у всех мужчин был шанс познакомиться с ней.

Назначенный час приближался, и Дженна все больше паниковала. Эльмо уже десятый раз играл на пианино «Грезы любви» Листа. Камилла, худенькая бледная девушка с волосами цвета спелой пшеницы, стояла в передней, провожая своего десятого кавалера. Три девушки флиртовали с недавно пришедшими клиентами. Четвертая взяла под руку тучного мужчину средних лет, прижавшись к нему при этом грудью, и повела к лестнице. По меньшей мере шестеро мужчин различного возраста, телосложения и роста разбрелись по комнате, попивая шампанское, которое Фэнни открыла в честь первого вечера Дженны в пансионе. Они ожидали наступления полуночи, а молодая женщина молила, чтобы она и вовсе не наступила.

Пятнадцать минут назад Голубка удалилась наверх со своим кавалером. Встреча с прекрасной индианкой стала для Дженны потрясением – настолько она была уверена, что в комнате заперта именно Голубка. Целый вечер Дженна ждала случая, чтобы сбегать наверх и проверить, заперта ли по-прежнему та комната. Даже когда молодая женщина решила выйти под предлогом посещения комнаты с удобствами, Фэнни настояла, чтобы Мейбл показала ей дорогу и подождала у двери. Еще больше огорчало Дженну то, что не было никакой возможности поговорить с Голубкой наедине.

Тетушка Фэнни вновь наполнила бокал Дженны.

– Изысканный джентльмен, что за пальмовым деревом, владеет банками как на востоке, так и здесь, – сказала она. – Он никогда не выбирает одну и ту же девушку два раза подряд и показывается у нас только раз в два месяца. И я не никогда не видела, чтобы он проявлял к кому-нибудь такой интерес, как к тебе. Если сможешь сделать его постоянным клиентом, это будет шикарным трофеем. – Фэнни постучала ухоженным ногтем по крошечным белым зубкам. – Да, выбрать его в качестве твоего первого кавалера – это, пожалуй, весьма мудрое решение.

Дженна отступила на несколько дюймов влево, чтобы получше разглядеть банкира, и почувствовала, как к горлу поднимается тошнота. Ему, наверное, было около пятидесяти, но Дженне он показался семидесятилетним стариком, учитывая узкие сухие плечи и обвислый живот. Длинные, редкие, седые пряди были зачесаны вперед, на белые густые брови, чтобы создать иллюзию густой шевелюры. У него были глаза, как у горностая, и зубы, как у крысы.

Когда Дженна снова повернулась к хозяйке заведения, то обнаружила, что та о чем-то шепчется с Мейбл. Из вестибюля донеслись громкие мужские голоса. Энтони, похожий на быка привратник, спорил с новым посетителем. На мгновение Дженна воспрянула духом, подумав, что это Бренч явился ей на помощь. Но потом поняла, что голос у «незваного гостя» совсем другой.

Фэнни коротко кивнула Мейбл. Экономка скрылась, а хозяйка повернулась к Дженне.

– Прости, дорогая. Похоже, в вестибюле какая-то проблема. Пей шампанское, я сейчас вернусь.

Неужели это шанс, которого она ждала? Дженна бросила взгляд на каминные часы. Одиннадцать сорок пять. Она не станет торчать здесь, ожидая, пока ее пошлют наверх с первым «кавалером».

Как только внимание тетушки Фэнни полностью переключились на шумного джентльмена у парадной двери, Дженна вылила содержимое бокала в горшок с папоротником. До завтра несчастное растение наверняка погибнет от излишнего полива шампанским, которое Дженна весь вечер выливала в горшок. Потом беспечной, как она надеялась, походкой Дженна пересекла комнату и оказалась в вестибюле. Завернув за угол, молодая женщина врезалась прямо в грозную тушу Мейбл.

– Смотри, куда идешь, растяпа! – прогремела экономка.

Проглотив негодование, Дженна извинилась. Она попыталась отойти, но с досадой заметила, что ее юбка зацепилась за что-то, свисавшее с пояса Мейбл.

– Посмотри, что ты наделала! – проворчала экономка. Их руки переплелись в попытке освободиться друг от друга.

Дрожащие пальцы Дженны наткнулись на холодную твердость металла, и она сразу поняла, что это ключи. Мейбл выругалась и с такой силой дернула юбку Юджинии, что ткань чуть не порвалась.

За спиной молодая женщина услышала, как Фэнни выкрикнула имя Мейбл. Дженна схватилась за ключи, а экономка еще раз дернула юбку и наконец освободилась. Выругавшись, Мейбл поспешила на зов хозяйки.

Дженна закрыла глаза и с силой втянула воздух в легкие. Кровь стучала в висках, руки дрожали. Собравшись с духом, она сделала два неуверенных шага к лестнице.

– Дженна, дорогая, куда ты?

Черт! Дженна повернулась. Рядом с Фэнни стоял банкир с сухими плечами и обвислым животом.

– Мисс Дженна Ли, – представила ее Фэнни. – А это наш дорогой друг Генри.

Фамилии клиентов никогда не упоминались в заведении Фэнни.

Дженна сподобилась на слабую улыбку, когда Генри взял ее руку и приложился слюнявыми губами к ладони, пожирая глазами грудь.

Фэнни твердой рукой подтолкнула молодую женщину ближе к клиенту.

– А теперь, милые мои, поднимайтесь наверх и познакомьтесь поближе.

Рука Генри скользнула по спине Дженны и нырнула под руку, дотянувшись до упругой груди. Дженна прикусила губу, чтобы не фыркнуть. Ей безумно хотелось вырваться из мерзких объятий и броситься со всех ног к двери. Генри удивительно крепко держал ее за руку и повыше талии.

Не успела Дженна попытаться освободиться, как банкир быстро потащил ее вверх по лестнице. Скоро, скорее, чем хотелось бы, они оказались возле ее комнаты. Дженна судорожно искала выход из ужасной ситуации, в которой оказалась.

Генри запыхался от быстрого подъема, но ему хватило сил скользнуть рукой по юбкам молодой женщины и обхватить ее ягодицы. Если девушки Фэнни еще пытались создать какую-то видимость благородства, то клиенты о подобных вещах точно не беспокоились.

Дженна рывком распахнула дверь и поспешила внутрь, сжимая кулаки и силясь не врезать банкиру как следует.

На глаза молодой женщине попался тяжелый серебряный подсвечник, стоявший на ночном столике.

– Почему бы нам не устроиться удобнее? – сказала Дженна, присев на кровать. – Ботинки до ужаса сдавили мои бедненькие ножки. – Густые черные ресницы задрожали, и она стрельнула глазками, подражая тому, как девушки вели себя с ухажерами. – Могу я попросить вас снять их?

Генри встал перед молодой женщиной на колени и обхватил изящную ступню скрюченной рукой. Второй рукой он поднял юбки выше колен и, пробежав потными пальцами вверх по черному шелковому чулку, достиг обнаженной плоти. Его голос был низким и дребезжащим от растущего желания.

– Я бы предпочел лишить тебя некоторых других предметов одежды, сладкая моя, но почему бы не начать с ботинок?

– И закончить ими, – сказала Дженна, резко опуская подсвечник банкиру на голову.

Слида Хендрикса выворачивало от злости. Подобно стаду перепуганных коров, отряд добровольцев метался по пятачку, где Вирджила Годби убили и засунули под упавшее дерево. Если там и были какие-то улики, к этому времени их уже, несомненно, глубоко втоптали в землю – до самого Китая. Один из добровольцев подъехал к Хендриксу.

– Люди ничего не нашли, маршал.

– Черт, меня это не удивляет. Вели им рассредоточиться по местности и искать следы Мендозы.

– Конечно, маршал.

Хендрикс проводил собственное расследование на противоположном от основного отряда берегу реки, как вдруг услышал, что кто-то неспешно приближается. Слид поднял голову и увидел, что к нему скачет Джейк Лонген.

– Здорово, Слид, что случилось?

Хендрикс пошел навстречу Лонгену.

– Черный Валет Мендоза засадил Вирджу нож в спину, убил его.

– Господи, не может быть!

– Может. Какого дьявола ты тут делаешь?

Лонген спешился и отвел лошадь к реке напиться.

– Я направлялся к тебе в Солт-Лейк-Сити и по пути наткнулся на Бикмора. Он сказал, что ты едешь сюда с отрядом добровольцев.

Хендрикс снова стал ходить взад-вперед, выискивая следы ублюдка, который застрелил его лошадь и помог Мендозе скрыться. Вспомнив о лошади, маршал снова вскипел от ярости. Пять лет гнедой был его лучшим другом, после Регса. Он поклялся, что умрет, но отправит этого сукина сына на виселицу.

– Что ты ищешь, Слид?

Хендрикс забыл о Лонгене.

– У тебя есть новости? – прорычал он.

– А то!

Сдерживаемое радостное волнение в голосе Джейка заставило маршала насторожиться.

– Так давай, выкладывай, идиот. Ты пробрался в этот заколоченный штрек на шахте «Серебряный слиток»?

– Конечно, но если хочешь узнать подробности, разговаривай со мной повежливее. Я не виноват, что ты потерял своего помощника.

Хендрикс ни разу даже не вспомнил о Вирджиле Годби с тех пор, как нашел его труп под деревом, но промолчал об этом.

– Рассказывай, Лонген. Что ты обнаружил в этой чертовой шахте?

Джейк сглотнул от волнения и быстро заговорил, не дожидаясь, пока у маршала иссякнет терпение.

– Такого ты не мог представить и в самых смелых мечтах, Слид. Ты не поверишь!

Хендрикс схватил Лонгена за грудки и притянул к себе.

– Ближе к делу, парень. Есть в том штреке серебро или нет?

Джейк вытаращил глаза. Он не блистал умом, но умел определить, когда ему угрожает опасность. И сейчас от маршала Хендрикса исходила такая же смертельная угроза, как от нитроглицерина.[72] Лонген, успокоившись при виде приближавшегося отряда, сказал:

– Ты узнаешь все, что хочешь знать, Слид, но сейчас неподходящее время. Кто-то идет.

Хендрикс выругался и оттолкнул Джейка.

Туфли Генри зацепились за тряпичный коврик, когда Дженна тянула его к ширме в углу комнаты. Осознав, что коврик мешает тащить банкира, молодая женщина выругалась. Секунда, потребовавшаяся, чтобы отцепить помеху, показалась часом. Наконец она спрятала так и не пришедшего в себя «кавалера» за ширмой. После этого Дженна схватила плетеные шелковые шнурки, которыми были подхвачены занавески на окнах, и связала ими руки и ноги Генри. Собственный платок банкира оказался у него во рту, а льняное полотенце закрепило кляп.

Прошло несколько драгоценных минут, прежде чем Дженна схватила чемодан, побросала туда ботинки и одежду и кинулась к двери.

Молодая женщина осторожно приоткрыла дверь и выглянула наружу. Заметив движение в противоположном конце коридора, она тут же шагнула в комнату. Приоткрыв дверь снова, Дженна увидела, что Голубка с клиентом вышла из комнаты напротив. Пока парочка спускалась по ступенькам, Дженна размышляла, почему Голубка поменяла комнату. Если дальше по коридору заперли не индианку, то кого же?

И тогда Дженна вспомнила о ключе, который достался ей после столкновения с Мейбл. Вытащив ключ из кармана юбки, куда она спрятала его при появлении Фэнни и Генри, молодая женщина посмотрела на это металлическое изделие. Будет невероятным везением, если этот ключ подходит ко всем дверям второго этажа. Хотя у нее не было времени проверять комнату и она не знала, зачем это делать, любопытство все же привело Дженну к запертой двери. Изнутри не доносилось никаких звуков. Она тихо постучала, потом позвала:

– Здесь есть кто-нибудь?

В ответ прозвучал глухой стук.

Дженна оглянулась по сторонам и, удостоверившись, что поблизости никого нет, вставила ключ в замочную скважину. Она не рассчитывала на удачу, но замок щелкнул и открылся. Ручка повернулась.

Заслышав шаги на парадной лестнице, Дженна толкнула дверь, ступила в темноту и закрылась изнутри. Приглушенный звук донесся откуда-то из глубины комнаты.

– Я слышу тебя, – прошептала молодая женщина. – Подожди, я найду лампу.

Целую вечность она слепо ощупывала захламленную поверхность туалетного столика. Под пальцами возник керамический распылитель духов. К ноздрям поднялся тонкий аромат фиалок вместе с запахом киноварных румян и помад, пудры, уксуса и страха.

Высокий стеклянный предмет качнулся, задетый ее рукой. Дженна с благодарностью схватила его, поняв, что наконец нашла лампу. Едкий запах серы перебил фиалковый аромат, когда молодая женщина чиркнула спичкой из коробка, что лежал рядом со светильником. Она подняла стекло лампы и подожгла фитиль. Комнату залил мягкий свет. С лампой в руке Дженна повернулась к кровати.

На ней, распростертый, лежал мужчина, руки и ноги которого были привязаны к спинкам кровати. Пламя светильника отразилось от рыжей бороды, и Дженна застыла в изумлении.

– Макколи?

Ответом ей был приглушенный рык.

Бросившись к кровати, Дженна всмотрелась в разъяренное лицо Бренча. Не обязательно было вынимать кляп, чтобы понять, что он требовал разрезать веревки. Он корчился, нетерпеливо дергая за веревки и скрипя пружинами кровати. Юджиния понимала, что нужно выбираться из этой комнаты как можно скорее, но желание воспользоваться ситуацией было слишком сильным.

– Если считаешь, что меня снова нужно выпороть, я могу и не захотеть тебя освободить.

Кровать затряслась сильнее – Бренч попытался броситься на Дженну. Его глаза превратились в кусочки зеленого льда, брови свирепо сошлись на переносице. Веревки содрали кожу на запястьях. Свежая кровь побежала по предплечью Макколи, когда он потянулся к молодой женщине привязанными руками.

– Спокойно, Макколи, так ты только причиняешь себе больше вреда.

Бренч что-то пробормотал в кляп, это походило на попытку годовалого ребенка произнести ругательство.

– Я не понимаю тебя, – сказала Дженна. – И даже не уверена, что хочу понять. Если желаешь, чтобы я вынула кляп, веди себя хорошо.

Он зарычал и дернул за веревки.

– Это не слишком вежливо. Пожалуй, я зайду к тебе позже. – Она повернулась к двери. – Не поверишь, меня внизу ждет столько клиентов!

Кровать так подпрыгнула, что на добрых пару дюймов[73] отодвинулась от стены. Бренч был настолько разъярен, что, казалось, способен был разгрызть железнодорожный костыль. Лицо его пошло красными пятнами, а глаза казались уже черными, а не зелеными.

– Хорошо, хорошо. Не выпрыгивай из штанов. Мне нужно найти что-то, чем можно разрезать веревки.

Бренч дернул головой в сторону ног и покрутил ступнями.

– Хочешь, чтобы я сначала освободила твои ноги? – спросила Дженна.

При этих словах Макколи отчаянно замахал головой в знак отрицания. Молодая женщина нахмурилась, пытаясь понять, что он хотел сказать. А потом вспомнила про нож, который Бренч носил в башмаке.

– Только попробуй поднять на меня руку после всего, что я ради тебя сделала, и я заору на весь дом, – предупредила Дженна, разрезая путы.

Веревка распалась на две части, как только лезвие разделалось с последним пеньковым волоконцем. Бренч вытащил кляп изо рта и швырнул его в другой конец комнаты. Дженна отступила назад, чтобы освободить ноги Макколи. Он рванулся к молодой женщине, схватил ее за юбки и притянул к себе. Потом, обхватив Дженну рукой за талию, Бренч положил ее на себя. Зеленые глаза стали голубыми от гнева. Голос был низким и прорезал воздух, как шахтерская кирка.

– Какие, к дьяволу, клиенты тебя ждут внизу?

Дженна ожидала, что Макколи разгневается, но не думала, что по этому поводу. Застигнутая врасплох, она сказала правду.

– Тетушка Фэнни устроила аукцион и отдала меня тому, кто заплатил больше. Неудачники ждут внизу своей очереди. – Рана болела, но гораздо острее было ощущение горячего тела Бренча. – Но я не сказала, что собираюсь их порадовать.

– Ждут только неудачники?

Дженна опустила взгляд.

– Скажем так, внизу остались только они.

– Я убью любого, кто к тебе прикоснется! – проревел Бренч, отпуская Дженну. – А теперь разрежь оставшиеся веревки.

Протрясенная темпераментом Макколи, молодая женщина пролепетала:

– Я уронила нож, когда ты схватил меня.

– Найди его.

Она нашла. Через несколько секунд Бренч уже растирал запястья, возобновляя циркуляцию крови, тогда как Дженна занялась его лодыжками и ступнями.

– Давай башмаки. – Он быстро обулся и огляделся в поисках револьвера. – И что же, черт побери, они сделали с моим револьвером?

– Тетушка Фэнни, наверное, спрятала его у себя в кабинете. Как ты вляпался в такую передрягу?

– Голубка. Она знает, кто ты? Ты с ней говорила?

– Еще не было возможности. Это она с тобой такое сделала?

– Я пришел сюда по ее просьбе. – Он подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул в коридор. – Похоже, никого. Пойдем, я забираю тебя отсюда.

Они были на полпути к черной лестнице, когда услышали женский смех и вслед за ним страстный мужской шепот.

– Кто-то идет, – прошептала Дженна.

Молодая женщина заметила, что они находятся как раз напротив ее комнаты. Бренч не стал возражать, когда она потянула его за рукав, он позволил Дженне втолкнуть себя в комнату. Когда парочка проходила мимо, прогремел мужской смех, потом было слышно, как запирают дверь изнутри.

– Ладно, давай попробуем еще раз.

Едва переступив порог комнаты, Дженна услышала голос Фэнни. Посмотрев через перила вниз, молодая женщина увидела, что хозяйка борделя, поставив ногу на вторую ступеньку, разговаривает с Мейбл.

– Вели ему подождать, – донесся до парочки, замершей наверху, голос Фэнни. – Я хочу заглянуть в смотровую щель и проверить, как наша новая девочка справляется с Генри.

– Смотровая щель! – Дженна повернулась к Бренчу. – Что нам теперь делать? Она здесь все вверх дном перевернет, если не найдет меня.

– Где твоя комната?

– Мы только что в ней были.

Последний взгляд, брошенный через перила, подтвердил: Фэнни уже поднимается. Тихонько выругавшись, Бренч втолкнул Дженну обратно в комнату и осторожно запер дверь.

– Снимай платье.

– Что?

Он сел на кровать и стянул башмаки.

– Я сказал – снимай платье. Она ожидает увидеть тебя в постели с мужчиной, и она это увидит. Поторопись.

Бормоча что-то о чудовищных ситуациях, в которые Бренч умудряется ее впутывать, Дженна повернулась к нему спиной и принялась расстегивать пуговицы на платье. За ширмой для переодевания места для нее не было.

Макколи уже разулся и избавлялся от рубашки. Дженна сняла платье и уронила его на пол. Она оглянулась через плечо на мускулистые руки Бренча и его широкую грудь с бледно-золотистой порослью в форме буквы «Т», ножка которой уходила куда-то под пояс джинсов. Внизу живота у нее запылал жар, а сердце стало гулко биться в ритме стаккато.

– Макколи, я не уверена, что это хорошая идея.

Бренч встал и рывком повернул молодую женщину к себе лицом.

– Сейчас не время спорить. Фэнни уже, наверное, поднялась по лестнице.

Стоя перед Дженной, Бренч поймал себя на том, что смотрит на отделанный кружевами вырез ее рубашки. Словно ощущая жар, хлынувший к его паху, молодая женщина стала развязывать нижнюю юбку, как ему показалось, с убийственной медлительностью, но наконец позволила и ей упасть на пол. Потом она избавилась от турнюра, и тот тоже оказался на полу. На ней осталась лишь рубашка и шелковые панталоны.

Святые великомученики, как она прекрасна! Сердце Бренча норовило выскочить из груди. Чресла затвердели. Если он не овладеет ею, то умрет. Никогда еще он так не хотел женщину. И в то же время Бренч остро осознавал и ужасался тому, что они в публичном доме и хозяйка может в любой момент посмотреть на них через смотровую щель. Макколи отбросил одеяла и улегся на кровать.

– Давай.

Дженна видела желание в его глазах, слышала его в хриплом голосе. Страх перед пламенной реакцией своего тела пригвоздил женщину к полу.

– Не паникуй, милая, – прошептал он. – Просто ложись на кровать, и все будет хорошо.

Дженна юркнула в постель и принялась укладываться как можно дальше от Бренча.

– Обхвати меня бедрами, – сказал он.

– Обхватить…

– Давай!

Молодая женщина поспешила повиноваться, вспыхнув, когда ее самое интимное место коснулось соответствующей точки на его теле. Бренч быстро набросил сверху одеяло, чтобы не было видно, что он все еще в джинсах. После этого он притянул к себе молодую женщину, рассыпал ее волосы так, чтобы спрятать за ними свое лицо, и прильнул к нежным губам.

Снаружи тетушка Фэнни отодвинула взятую в рамку гравировку, изображавшую статуи Родена «Поцелуй», и прижалась глазом к небольшому отверстию в стене. Такая смотровая щель имелась в каждой комнате. Обзор был ограничен, но его хватило, чтобы удостовериться, что новое ценное приобретение борделя занимается делом.

Девушка лежала на Генри, а тот перебирал в руках ее великолепные вьющиеся волосы, устраивая из них подобие занавески. Фэнни подивилась, почему раньше не замечала, какие молодые и сильные руки у банкира. Он с такой страстью целовал Дженну, что у самой Фэнни между ног начала пульсировать сладостная боль.

Внизу ждал Кайл Дриггс. Он был молод и весьма симпатичен. Каждый раз, посещая заведение Фэнни, он просил хозяйку заняться им лично. Она уже два года отказывала молодому кавалеру, блюдя себя для Слида, несмотря на слухи, будто бы маршал посещает другие бордели на Регент-стрит. Фэнни вернула гравюру на место и поспешила вниз по лестнице. Сегодня Кайл Дриггс получит даже больше, чем просил. Пришла пора позаботиться о собственном удовольствии.

Никогда еще Дженна не казалась Бренчу слаще. Дьявол, еще ни с одной женщиной он так не целовался! Он не мог насытиться. Через тонкую ткань рубашки Бренч ощущал прикосновение мягких грудей, чувствовал затвердевшие соски.

При одной мысли, как мало было сейчас одежды на Дженне, его жажда становилась просто невероятной. Фэнни Беббит вместе со своей смотровой щелью была предана забвению. Существовала только Дженна и рай, который обещало ее тело.

Дженна недовольно застонала, когда Бренч оставил ее губы. Он стал осыпать поцелуями ее шею, погружаться языком в ямочку у основания тонкой колонны, а потом двинулся ниже. Макколи взял молодую женщину под мышки и приподнял, чтобы можно было ласкать губами спелые груди. Стон наслаждения, сорвавшийся с милых губ, подхлестнул Бренча. Он принялся сосать грудь, пока тонкая рубашка не намокла, потом отстранился, подул прохладным ветерком на влажную ткань и увидел, как затвердел под ней темный комочек плоти. Дженна снова притянула Бренча к груди, но мешавшая рубашка оставила его разочарованным и неудовлетворенным.

Неожиданно для Дженны Макколи вдруг сел на кровати. Ответом на вопросительный взгляд затуманенных страстью глаз стал поцелуй.

Молодая женщина вторила движениям Бренча, посасывая его нижнюю губу, проводя по ней языком, а потом робко встретила языком его язык, когда он стал погружаться глубже. Сильные руки медленно поднялись к ее грудям, обхватили их, дразня соски круговыми движениями больших пальцев. Дженне казалось, что она вот-вот упадет в обморок. Это было слишком волшебно, чтобы происходить на самом деле.

Нежность Бренча затронула в ней что-то глубинное, пробуждая одни желания и утоляя другие. Он дарил ей нечто большее, чем чувственное удовольствие. Она ощущала себя обожаемой, любимой. Только далеко-далеко, в самых темных закоулках сознания, она хранила воспоминания о теплой мужской привязанности. О привязанности отца. Ожидания и стремления, похороненные вместе с воспоминаниями об отце, пробудились и требовали большего.

Но только лишь нежной привязанностью нельзя было утолить голод, разжигаемый в ней Бренчем Макколи. Под ласковыми прикосновениями его рук и губ желание геенной огненной разгоралось в ее душе, в ее теле. Она растворялась в языках алчного пламени, не зная, как потушить дикий, неуправляемый пожар. Оставалось лишь отдаться на милость Бренчу в надежде, что он знает ответы, которые неизвестны ей.

Бренч не только знал ответы, он видел всю глубину ее страсти и ликовал, понимая, что она не меньше его собственной. Он был твердо намерен позаботиться об удовлетворении Дженны. Равно как и о собственном.

Не успела молодая женщина понять, что происходит, как Бренч спустил бретельки рубашки с плеч, потом ниже, по рукам. Внезапно исчезла раздражающая преграда, не дававшая губам насладиться теплым атласом ее кожи.

Макколи оставил губы Дженны и поймал ртом темно-коричневый сосок, вырвав из ее груди восторженный стон, на который тут же отозвался его пах. Бренч лег на спину, увлекая за собой молодую женщину и ни на мгновение не отрываясь от ее груди. Сильными руками он прижал ее бедра к нужному месту и выгнулся навстречу.

Дженна ощутила твердость этого места и ответила на ищущее давление его тела с пылкостью, которая одновременно ошеломляла и возбуждала. Она теперь понимала, почему так вздулись джинсы Бренча, и не боялась этого… а только чувствовала растущее желание, угрожавшее взорвать ее изнутри. Если бы он в этот момент спросил, кто такая Фэнни Беббит, она не смогла бы ответить. «Пансиона юных леди» тетушки Фэнни не существовало. Были только Бренч и она – и страсть, пылавшая между ними.

На секунду Бренчу показалось, что мучительный стон сорвался с губ Дженны. Испугавшись, что причинил молодой женщине боль, он приподнял ее над собой и всмотрелся в прекрасное лицо. Ее губы распухли от поцелуев, глаза с поволокой были полузакрыты и горели страстью. Никаких признаков боли.

И тогда стон раздался снова. Бренч огляделся по сторонам и сел, внезапно вспомнив, где они находятся.

– Дженна! Дженна, прости, – прошептал он ей в шею. – Я не должен был так забываться.

Макколи поднял голову, услышав третий стон. Теперь он уже точно знал, что стонала не Дженна.

– Какого черта…

Реальность обрушилась на Дженну. Быстро и жестоко, как удар кулаком в живот. Она схватила воздух ртом.

– Генри! Я забыла про Генри.

– Что это еще за Генри?

Дженна взглянула на Бренча, покраснела и спрыгнула с кровати.

– Он… он был моим… Он заплатил за меня. Я…

Со скоростью молнии Бренч вскочил с кровати и оказался перед молодой женщиной, уперев кулаки в бока. Сквозь стиснутые зубы он процедил:

– Хочешь сказать, твой первый клиент? Тот, который не остался ждать внизу?

Юджиния пожала плечами и поправила рубашку, прикрыв обнаженную грудь. Глаза ее сверкали при свете лампы.

– Это как-никак публичный дом, Макколи.

Глава пятнадцатая

– Мне известно, что это публичный дом, – прорычал Макколи. – Что мне неизвестно, так это какого черта здесь делаешь ты.

– Я пыталась связаться с Голубкой, чтобы предупредить тебя, что ограбления поездов совершил маршал Хендрикс. Он подставил Мигеля.

– С чего ты взяла?

За ширмой для переодевания Генри что-то мычал.

– Не думаю, что это стоит обсуждать здесь, Макколи.

Бренч заглянул за ширму. Волосы Генри на затылке стояли дыбом, напоминая пышное оперение. Он мог бы сойти за индейца, если бы не умоляющее выражение щенячьих глаз.

– Ты права, – сказал Бренч. – Одевайся и давай выбираться отсюда.

Он снова высунулся из двери, оглядывая коридор. В нем было пусто, как в кровати старой девы.

– Пойдем.

Бренч вытолкнул Дженну из комнаты.

Они спустились только до середины черной лестнице, как вдруг одна из девушек Фэнни стала подниматься навстречу. Бренч и Дженна остановились как вкопанные, а потом поспешили вниз, узнав Голубку.

Завидев их, блудница индианка вздрогнула.

– Бренч! Что ты здесь делаешь?

– А ты не знаешь?

Женщина покачала головой, в ее черных глазах отразилось искреннее недоумение.

– Разве ты не отправляла мне послание с просьбой прийти сюда? – спросил Бренч.

– Нет.

– Тогда кто же? Как только я проскользнул в твою комнату, меня ударили по голове. Очнулся я привязанный к кровати.

Глаза Голубки расширились.

– Так вот почему они меня переселили! Фэнни сказала, что Мейбл видела в моей комнате крысу.

Бренч насмешливо фыркнул.

– Видела, только это был я.

Голубка положила Бренчу руку на плечо. Вид у нее был встревоженный.

– Это Фэнни, Бренч. Она влюблена в Слида Хендрикса. Должно быть, он велел ей держать тебя здесь.

– Теперь кое-что начинает проясняться. Фэнни и Слид, видимо, догадались, что я приехал к тебе просить помочь оправдать Мигеля. Если Дженна права, и ограбления поездов совершал Слид, а вину перекладывал на Мигеля, Хендрикс меньше всего хочет, чтобы испанцу вернули его доброе имя. – Продолжая держать Дженну за руку, Бренч спустился еще на пару ступенек. – Пойдем. Надо выбираться отсюда. Тебе лучше пойти с нами, Голубка. Хендрикс, не колеблясь, убьет тебя – свидетели ему не нужны.

– Могу я подняться за вещами?

– Нет времени.

Только сейчас Голубка заметила чемодан в руках Дженны.

– Ты не можешь забрать ее с собой.

– Черта с два!

– Бренч, она новое сокровище Фэнни. Тут начнется ад кромешный, как только заметят ее исчезновение. В гостиной ждут по крайней мере пятеро мужчин, заплативших за нее.

– Не говори мне об этом, – буркнул Бренч. – Я пристрелю любого, кто попытается меня остановить.

– Как? – спросила Дженна. – У тебя нет револьвера.

Макколи перевел гневный взгляд на нее.

– Я найду его.

Бренч снова стал спускаться по лестнице, но Голубка остановила его, неожиданно сильно дернув за рукав.

– Позволь мне идти первой. Никто ничего не заподозрит, увидев меня, но стоит тебе попасться кому-нибудь на глаза, и тут же поднимут тревогу.

– Хорошо, – ответил Бренч. – Но мне нужен мой револьвер.

– Я добуду его, – пообещала Голубка.

Бренч и Дженна спустились вслед за Голубкой в кухню, потом бросились к черному ходу, пока индианка отвлекала Мейбл и повариху, споривших по поводу завтрашнего меню. Убедившись, что беглецы благополучно выскочили за дверь, Голубка сказала Мейбл, что ее ищет Фэнни. Как только экономка скрылась в вестибюле, индианка взяла в кабинете Фэнни «миротворец» Бренча и присоединилась к Бренчу и Дженне, которые поджидали ее на крошечном заднем дворе. Оттуда Макколи повел женщин на платную конюшню, где оставил Сатану. Наняв еще двух лошадей, беглецы тронулись в путь.

Было уже позднее утро, когда измотанная троица выехала на альпийский луг, где в сколоченной без затей хижине их ждал Черный Валет Мендоза. Мигель заметил приближение всадников и вышел им навстречу. На смуглом лице засияла улыбка, когда испанец увидел Голубку. Он поспешил снять ее с лошади.

– Querida,[74] что ты здесь делаешь? – спросил Мигель, заключив индианку в объятия.

– Слид, видимо, догадался, зачем я к ней приехал, – опередил Голубку Бренч. – Это его люди меня оглушили и связали у Фэнни.

Мигель поднял бровь.

– Тебя держали пленником в публичном доме? Dios,[75] да ведь об этом мечтает каждый мужчина, друг мой.

Взгляд Бренча непроизвольно метнулся к Дженне. Его голос был низким и тихим, будто он говорил только для нее.

– Должен признать, мне еще никогда не доводилось так хорошо проводить время в подобных заведениях.

На щеках Дженны вспыхнули красные пятнышки. Она отвернулась, чтобы не видеть пылкого взгляда Макколи, и стала снимать седло с кобылы, которую он взял для нее напрокат. Когда Бренч положил руку на плечо молодой женщины, та отстранилась, не поднимая взгляда.

– И как же тебе удалось сбежать, amigo? – спросил Мигель.

– Я его нашла, – проворчала Дженна, когда рассердившийся Бренч отошел. – Но он еще не осознал, что должен быть мне благодарен за это.

Макколи наградил молодую женщину таким взглядом, что она поняла: в ближайшее время не стоит ждать от него благодарности.

Почувствовав, что между Бренчем и Дженной возникло напряжение, Мигель повел Голубку к хижине, оставив их наедине. Прежде чем Мендоза и индианка скрылись внутри, Дженна услышала, как испанец сказал возлюбленной, что та прекрасно выглядит. Голубка ответила, что это хорошо, так как одежда, которая сейчас на ней, – это все, что у нее теперь осталось. Дженна обтирала кобылу, остро ощущая присутствие Бренча, который занимался двумя остальными лошадьми и то и дело растерянно поглядывал в ее сторону.

Молодой женщине очень хотелось бы присоединиться к Голубке и Мигелю в хижине. Она знала: Бренч расстроился из-за того, что она дала ему отпор. Он, без сомнения, заговорит об этом при первой же возможности, как только они останутся наедине. Дженна не собиралась давать ему такого шанса. Макколи стоило лишь начать ласкать ее, и она забывала о намерении никому не отдавать своего сердца. Нужно держаться от этого мужчины подальше.

Бренч закончил приводить в порядок Сатану и перешел к мышастой кобыле, на которой ехала Голубка. Дженна вырвала пучок травы и как никогда быстро закончила обтирать свою лошадь. После этого она направилась к хижине. Молодая женщина сделала вид, что не услышала, как Бренч окликнул ее по имени.

Когда Дженна проходила мимо открытого окна, до нее донесся чувственный голос Мигеля, разговаривавшего с индианкой.

– Почему ты не разрешаешь себя поцеловать, mi corazon?[76] Всякий раз, когда я платил, чтобы провести с тобой время, ты не позволяла даже прикоснуться к себе.

– Я шлюха, Мигель. Меня использовало слишком много мужчин, чтобы я когда-нибудь почувствовала себя достаточно чистой для твоего прикосновения.

– Мне нет дела до других, querida. Они использовали только твое тело. А мне нужно твое сердце.

Дженна не хотела слушать остального. Боль пронзила душу, и причиной тому была зависть, откровенная и ничем не прикрытая. И ей это было противно. Противно, что она такая слабая. С самого детства, когда Дженна, потеряв отца, пыталась утешать мать, она строила и укрепляла стену вокруг своего сердца.

К ней шел Бренч. Его зеленые глаза были холодными, взгляд непреклонным и безжалостным. Дженна почувствовала себя загнанной в ловушку.

То, что Дженна стеснялась его прикосновений и даже не решалась смотреть на него, озадачивало Бренча в той же степени, в какой и раздражало. Что случилось с ведьмой, которая не моргнув глазом ворвалась в полную голых мужчин купальню? Которая нанялась в бордель проституткой, только чтобы поговорить с одной из тамошних «работниц»? Почему ее так мучает то, что он практически занимался с ней любовью? Или она просто боится?

Дьявол, глубина чувств к Дженне его самого пугала до смерти. Но он слишком хотел ее, чтобы позволить себе и ей убежать от того, что между ними происходило.

Дженна бросала испуганные взгляды то на хижину, то на Бренча, шагавшего к ней, то на лес. От него некуда было скрыться. Он приближался. Еще несколько секунд – и будет слишком поздно.

Движимая отчаянием, молодая женщина подобрала юбки и со всех ног бросилась к густой осиновой роще, подступавшей к хижине.

– Дженна! – услышала она крик Бренча. – Дженна, черт возьми, вернись! Нам нужно поговорить.

Мягкая почва поглощала глухой стук шагов, и только шелест приминаемых листьев и травы отмечал путь молодой женщины. В воздух с пронзительным криком взлетела малиновка. Не добежав нескольких футов до деревьев, Дженна рискнула бросить взгляд через плечо. До Бренча было меньше двадцати футов.[77] Ах, если бы вместо чертового платья на ней были штаны, ему ни за что не удалось бы ее догнать.

Юджиния кинулась в рощу. Густая поросль значительно замедляла бег, но она знала, что Бренчу приходится преодолевать те же трудности. Подобрав юбки чуть ли не до бедер, молодая женщина перепрыгивала через поваленные деревья и протискивалась между толстыми белыми стволами осин, словно через частокол. Дыхание стало хриплым, ей не хватало воздуха. Подмышки повлажнели от пота. Ветки цеплялись за волосы, развевавшиеся за спиной, будто флаг.

Бренч выкрикивал ее имя. Дженна до конца не понимала, почему бежит от него, но знала: если он прикоснется к ней снова, она сдастся. Это пугало молодую женщину сильнее, чем перспектива заблудиться в лесу или наткнуться на гризли. Или даже попасть в плен к индейцам.

Дженна споткнулась о наполовину вылезший из земли корень, поцарапала голень и выругалась. Из густых зарослей кустарника выскочила лань и бросилась влево. Молодая женщина дышала уже с трудом, а в боку сильно кололо.

Бренч по-прежнему преследовал ее по пятам.

Она не смела оглянуться, чтобы определить, насколько он близко. Земля под ногами пошла под уклон. На середине склона из земли выросли огромные, покрытые мхом валуны – светло-зеленые пятна на сером. За камнями виднелись золотистые стволы сосен. Их густые кроны, казалось, обещали рай. Если удастся до них добежать, возможно, получится спрятаться под низко опущенными ветвями.

– Дженна! Стой, черт возьми! Что с тобой случилось?

Что случилось? Вопрос эхом отдавался в голове, пока она петляла между осин. Руки царапались о жесткую кору. Ветви хлестали по лицу. Что можно ему ответить, если она сама точно не знает?

Бренч Макколи хотел ее. Он достаточно ясно дал это понять. Но можно ли отдать ему тело, а сердце оставить при себе? И что больше всего пугало и приводило ее в ярость – даже сейчас, когда она убегала от Бренча, часть ее хотела, чтобы он ее догнал.

Дженна обогнула каменные валуны и бросилась в просвет между двумя соснами. До нижних веток от земли было как минимум три фута.[78] Почва была так густо усыпана хвоей, что на ней больше ничего не росло. Спрятаться было негде. Дженна продолжала бежать.

В какой-то момент лес стал таким густым, что кроны практически заслонили солнечный свет. Но в следующую секунду молодая женщина вылетела на полянку, густо поросшую мягкой травой и цветами. Оставалось только попробовать добежать до осиновой рощи на другой стороне, пока Бренч не настиг ее.

Посредине поляны Дженна услышала, что не только ее ноги приминают высокую траву. Не только ее прерывистое дыхание нарушает тишину маленькой прогалины.

Она перепрыгнула через неширокий ручей, наступила изящными ботинками, обутыми специально под платье, на веселые розовые соцветия губастика и увязла в болотистой почве. Высвободившись, молодая женщина продолжила бежать.

«Осталась половина», – сказала себе Дженна между судорожными заглатываниями воздуха.

В этот момент сильная рука схватила ее за плечо и развернула. Твердое, как ствол дерева, тело врезалось в нее, и они вместе покатились по благоухающей траве.

Грудь Дженны высоко поднималась, пытаясь насытиться воздухом. Каждая клеточка тела болела от столкновения. Колющая боль в боку никак не проходила. Бренч всем своим весом навалился на нее. Его голова лежала у нее на груди, нижняя часть тела – между ее ногами. Спина пропитывалась влагой от земли, но у Дженны не было сил, чтобы попытаться освободиться.

Отдышавшись достаточно, чтобы заговорить, Бренч поднял голову, позволив шляпе упасть на землю. Он пронзил молодую женщину тяжелым ледяным взглядом:

– С тобой все в порядке?

Дженна утвердительно кивнула, не зная, хватит ли ей воздуха, чтобы что-то произнести.

– Святой Христофор! – Задыхаясь, Макколи уткнулся лбом в ее грудь. – Женщина, ты меня в могилу сведешь.

– Тогда уйди от меня, – смогла наконец вымолвить Дженна. – Только после того, как мы кое-что уладим.

Молодая женщина попыталась столкнуть с себя Бренча. Усилие было слабым, но Макколи понимал, что если сейчас же не поднимется с Дженны, то не поднимется с нее еще долго. Пока не насытится ею. Но даже сейчас он сомневался, что это произойдет в ближайшем будущем. Тело уже начинало реагировать на нежные изгибы под ним. Голова Бренча оказалась между грудями молодой женщины, и он не мог не замечать их мягкости, а также мускусного запаха женщины, смешанного с привычным ароматом жимолости. Так легко было поцеловать эти холмики нежной плоти, оказавшиеся совсем рядом с губами. Господь свидетель, желание переполняло его. Бедра вклинились между ногами Дженны, и казалось, что им там самое место. Оставалось лишь податься немного вверх, чтобы напряженные чресла оказались там, где им положено быть.

Вместо этого, уверенный, что совершает самый трудный поступок в своей жизни, Бренч приподнялся и оказался в сидячем положении, потянув за собой Дженну.

– Ладно… А теперь рассказывай, что все это значит.

Дженна отдернула руку.

– Что – это?

Макколи поднял глаза к небу.

– Я теряю терпение, Дженна.

– Тогда возвращайся к хижине и оставь меня в покое. Мне что, нельзя побыть одной?

– Побыть одной для чего?

Дженна стиснула зубы и гневно посмотрела на Бренча. Тот ответил не менее сердитым взглядом.

– За хижиной есть специальная кабинка для уединения, – сказал он. – Или ты не заметила?

Молодая женщина отвернулась, пропустив вопрос мимо ушей. Потом, вспомнив о трюке, с помощью которого Мендоза провел ее в Каньоне Переселенцев, Дженна подалась вперед, изобразила тревогу во взгляде и посмотрела куда-то за спину Бренча.

– Что это было? Ты слышал?

Макколи тут же повернул голову туда, куда смотрела молодая женщина. Дженна вскочила на ноги и кинулась наутек. Но добежала лишь до края прогалины, когда Бренч настиг ее. Она снова оказалась прижатой к земле весом его тела.

На этот раз Бренч сразу вскочил, заставив Дженну тоже встать на ноги, и прижал ее спиной к стволу осины, пресекая попытки к бегству.

– Еще раз такое выкинешь, ведьма, и я раздену тебя догола и выпорю так, что не сможешь сидеть. Понятно?

– Только прикоснись ко мне! Ты очень об этом пожалеешь.

– В мои планы входит гораздо больше, чем прикоснуться к тебе, женщина.

Его губы впились в ее губы в жестком, властном поцелуе.

Открытая ладонь Дженны обожгла щеку Бренча хлесткой пощечиной, которая чуть не вывела его из равновесия. Молодая женщина отклонилась, замахиваясь для следующего удара. Бренч перехватил оба ее запястья и заломил руки за ствол дерева; одной рукой удерживая их вместе, он крепко прижался к Дженне. Губы растянулись в зверином оскале, когда он прорычал:

– Нравятся грубые игры, да?

Дженна испуганно посмотрела на Бренча. Ее изящно очерченные губы приоткрылись. Он заметил, как розовый язычок высунулся и скользнул по нижней губе, увлажняя ее, и жар тут же разлился по всему телу, как будто она лизнула его самого. Желание, настолько сильное, что перехватывало дух, стрелой пронзив его тело, поразило пах.

– Дьявол, ты и вправду можешь свести мужчину с ума, – прошептал Макколи, снова ища губы молодой женщины.

Дженна попыталась увернуться. Бренч большим и указательным пальцами пленил ее подбородок и пронзил ее взглядом, который не леденил, а томил на медленном огне. Сердце Дженны затрепетало. Пульс ускорился.

С беспощадной свирепостью Бренч завладел ее губами. Снова и снова, в первобытном ритме, таком же настоятельном, как потребность выжить, язык врывался в ее рот, а губы постоянно вжимались в ее губы.

Глубоко внутри нее, в самом сокровенном месте, вспыхнула искра. Она пожаром разлилась по каждому нерву, побуждая Дженну воспринять запах, вкус, ощущение Бренча. Чувства обострились, она трепетала, осознавая, что его железный торс прижат к ее бархатной груди, а смертоносные пули патронташа, его мужская твердость, вдавливаются в ее мягкий животик.

Запах табака, смешанный с сосновым ароматом и влажным едким духом плодородной почвы; первобытные запахи и мужской вкус пробуждали в ней что-то – голод, гнев, томление, – она не знала, что. Но знала, что должна была ответить на этот вызов, должна была оставить свою отметину на мужчине, столь жестоко давшем волю чувствам, которых она не хотела испытывать.

Мозолистые пальцы ласкали ее щеку и скулу, потом скользнули к затылку, чтобы запутаться в распущенных шелковых кудрях. Бренч посасывал ее нижнюю губу, ловил ее крепкими белыми зубами, позволяя на время выскользнуть из плена.

Дженна ответила укусом, но в нем чувствовалась, однако, и нежность. Хриплое рычание вырвалось из горла Бренча. Он усилил поцелуй, требуя пропустить его язык внутрь. Дженна обнаружила, что в ответ в ней нарастает не гнев, как ей хотелось бы, а страсть, граничащая с отчаянием.

Молодая женщина встретила язык Бренча своим, борясь за инициативу, за право брать, что хочется. Макколи с радостью отдавал столько же, сколько брал, освободив даже запястья Дженны, чтобы обнять ее.

Гневная потребность сопротивляться уступила место любопытству, и пальцы Юджинии принялись изучать мышцы и связки на сильных руках и плечах под рубашкой Бренча. Рыжеватые волосы длиной по шею, такие гладкие по сравнению с ее собственными локонами. Твердую гряду позвоночника. Сужение торса к талии, а ниже – кожаный ремень с кобурой, наискось опоясывающий бедра. Потом твердые круглые ягодицы.

Любопытство переросло в желание, когда языки жидкого пламени поднялись по жилам, превращая тело Дженны в расплавленную лаву. Она застонала и обмякла в руках Бренча; ее колени подогнулись.

Макколи повалился на траву, увлекая за собой безвольную Юджинию, смягчая своим телом ее падение. Его рот продолжал соблазнять, а бедра начали колебательные движения, по напору не соответствующие выпадам языка. Прохлада дохнула на обнаженную кожу, когда его ловкие пальцы расстегнули пуговицы на спине платья.

Подогнув ноги Дженны, чтобы они оказались широко расставленными по обе стороны его тела, как это было на кровати у тетушки Фэнни, Бренч сел. Он быстро избавился от ремня с кобурой, давившего молодой женщине в колени. Теплые губы касались шеи Дженны, а его руки стаскивали платье с ее плеч и рук, пока оно ворохом не упало к бедрам.

– Ты не представляешь, как приятно, когда ты вот так сидишь на мне, – прошептал Макколи.

Когда Бренч потянулся к рубашке Дженны, она накрыла ладонями его руки.

– Бренч, я думаю…

– Не думай, сладкая моя. Просто позволь мне любить тебя.

Руки и губы медленно двинулись по линии выреза к плечам, а потом вниз, вместе с рубашкой, присоединившейся к платью у бедер. Ладони Дженны так и остались на руках Бренча, дрожащие, но не оказывающие сопротивления.

– Ты заслуживаешь кровати с атласными простынями, – прошептал Бренч, – но я не могу так долго ждать. Господи, Дженна, ты пахнешь прекраснее весеннего луга, у тебя райский вкус.

Он легонько обводил языком то один сосок, то другой, пока Дженне не захотелось кричать от жажды большего. Борода немножко колола кожу, усиливая ощущения. Молодой женщине казалось, что она карабкается на высокую гору, вершина которой спрятана в тумане и не видна, но добраться до нее необходимо. Дженна обхватила руками голову Бренча, прижала ее к себе и захныкала от неистовой жажды чего-то, что нельзя было описать словами.

– Скажи, чего ты хочешь. – Его язык наносил быстрые сладкие удары по затвердевшему соску. – Тебе нравится это?

– Я-я не знаю. Мне… мне почти больно, но одновременно так хорошо!

Его смех был низким и хриплым.

– Мне тоже больно, милая. Мы займемся этим… в свое время.

Снова распростершись под Юджинией, Бренч взял в рот одну мягкую грудь. Он начал ее сосать, поначалу нежно, потом сильнее. Дженна застонала и запрокинула голову. Длинные темные волосы образовали вокруг любовников щит, мягкий, как шелк.

Руки молодой женщины лежали у Бренча на груди, пальцы запутались в коротких вьющихся волосках. Между ее ногами, под жесткой джинсовой тканью, было спрятано затвердевшее мужское начало Макколи. Дженна потянула за смятую ткань своих юбок. Ей хотелось чувствовать Бренча, сидя на нем верхом, как это было в «пансионе» тетушки Фэнни.

Поняв, чего хочет Дженна, Макколи приподнял ее и встал, увлекая с собой. Очень скоро платье, нижняя юбка, а также турнюр оказались на смятой траве. Рубашка не замедлила к ним присоединиться. Когда Бренч занялся шнурками панталон, Дженна снова его остановила.

Бренч заключил ее в объятия и стал осыпать лицо поцелуями.

– Не бойся. Я не причиню тебе зла и не сделаю ничего против твоей воли.

Как же хорошо в его объятиях! Дженна положила голову на плечо Макколи и обвила руками его торс. Воздух, касавшийся обнаженной кожи, был прохладным и добавлял чувственности. Но шероховатая ткань рубашки Бренча стала грубой для груди, сделавшейся чувствительной от его дразнящих ласк и посасываний. Дженне было интересно, каково это – прикасаться к обнаженному Бренчу.

Будто читая ее мысли, Макколи отступил назад и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Дженна несмело продолжила, остановившись на поясе. Расстегнув верхние пуговицы ширинки, Бренч выдернул рубашку из джинсов и бросил ее на землю. После этого он снова обнял молодую женщину, с тихим стоном прижимаясь голой грудью к ее мягким холмикам.

Дженна улыбнулась оттого, что короткие вьющиеся волосы на его груди щекотались. Она прильнула губами к шее Бренча, ощутив его солоноватый вкус; ей стало интересно, каков вкус остальных частей тела.

На этот раз, когда Дженна почувствовала, что Макколи развязывает шнуровку панталон, она не сопротивлялась. Казалось невероятным, что есть что-либо прекраснее уже испытанного в руках Бренча, но молодая женщина обнаружила, что хочет – нет, жаждет! – это проверить.

Когда Дженна осталась совершенно нагой, Бренч разложил на траве ее одежду. Он уложил ее на импровизированное покрывало и сам растянулся рядом. Опершись на локоть, Макколи стал водить рукой по роскошным изгибам ее тела.

– Ты так прекрасна, что я мог бы смотреть на тебя вечно.

Юджиния покраснела и отвернулась. Взяв подбородок молодой женщины большим и указательным пальцами, Бренч снова повернул ее к себе лицом, а потом склонил голову и поцеловал.

– Нет ничего постыдного в том, что мужчина находит твое тело прекрасным, дорогая, – кровожадно улыбнулся он. – Если этот мужчина – я.

Ее ресницы великолепным опахалом опустились на кожу цвета слоновой кости.

– Тебе стыдно, Дженна?

– Нет. – Тонкие пальцы пробороздили волосы у него на груди.

Бренч услышал недосказанное «но» и спросил:

– Страшно?

– Да.

– Моя ведьмочка! – Он обхватил рукой грудь, ущипнул сосок и медленно двинулся вниз, к мягкому животику. – Та самая, что взяла на мушку беспощадного наемника Бренча Макколи.

Дженна молчала, тогда он продолжил:

– Хочешь, чтобы я остановился? – и затаил дыхание в ожидании ответа.

Молодая женщина подняла взгляд, пылкость которого была приглушена застенчивостью.

– Нет, я-я хочу…

– Чего, Дженна? Чего ты хочешь?

Пальцы легко, как пушинку, очерчивали пупок каждый раз более широким кольцом, все ближе и ближе подбираясь к чувствительной области между ног, как это уже однажды происходило.

Предвкушение мешало говорить. Наконец Дженна сумела произнести:

– Я хочу увидеть тебя таким… таким, какой меня видишь ты.

Бренч сглотнул – новая волна радостного возбуждения пронеслась по телу, угрожая лишить его возможности контролировать ситуацию. Он молча встал. Одну за другой он расстегнул оставшиеся пуговицы ширинки, завороженный и возбужденный тем, как смотрела на него Дженна. Никогда еще он не чувствовал себя таким сильным и мужественным.

Заложив большие пальцы за пояс, Бренч стал медленно спускать джинсы по бедрам. Когда его затвердевшая плоть вырвалась на свободу, глаза Дженны округлились. Ее взгляд метнулся к лицу Макколи, потом снова вниз. Она шумно сглотнула. Бренч мог бы усмехнуться, если бы сердце не застряло у него в горле.

Теперь уже быстро, стараясь не испугать молодую женщину, Макколи сбросил башмаки и джинсы и лег рядом с ней.

Дженна сглотнула, когда возбужденная плоть Бренча уткнулась ей в бедро, горячая и твердая. Она не в силах была отвести от нее взгляд. Пульс резко ускорился, и ей вдруг невыносимо захотелось вскочить на ноги и убежать.

Но в следующую секунду Бренч уже целовал ее, удерживая горячей рукой за талию и закрывая своим телом обзор. Постепенно Дженна расслабилась и стала отвечать на поцелуи. Губы Макколи двинулись по щеке к ушку. Он легонько куснул мочку и повторил внутренние изгибы кончиком языка. Теплое дыхание ворвалось в ухо, пустив по спине дрожь. Бренч поцеловал ее в скулу и стал опускаться по шее к ямочке между ключицами. Он приблизился к груди, Дженна застонала и прижала его голову к болезненно пульсирующему соску, судорожно глотая воздух от удовольствия, когда он взял его в рот.

Расплавленные страстью, опасения Дженны улетучились. Она принялась исследовать грудь Бренча, улыбнувшись его стону, прозвучавшему, когда рука коснулась маленького мужского соска. Впервые молодая женщина почувствовала, что может отдавать часть наслаждения, которое дарил ей Макколи, и теперь ей было мало просто лежать, принимая его волшебный дар. Ей самой захотелось немножко поколдовать.

Сдвинувшись ниже, Дженна лизнула маленький бугорок, и почувствовала, как Бренч вздрогнул. Упиваясь только что обретенной властью, она толкнула Макколи, заставляя его лечь на спину, и стала экспериментировать со ртом, языком, пальцами, повторяя движения, которыми он покорял ее. Она прижалась лицом к светлым вьющимся волосам на его груди, потом двинулась вниз по шелковистой рыжеватой дорожке, пока язык не обнаружил пупок, а рука не скользнула по налитой кровью плоти.

Бренч застонал.

– Господи, женщина, ты вынудишь меня взорваться.

Дженна снова оказалась на спине. Теперь в поцелуях Макколи появилось безумие. Неистовство, нашедшее отражение в ней самой. Рука двинулась к вершинам ее бедер в поисках влажного жара. Дженна застонала и стала извиваться под Бренчем, когда его пальцы предприняли разведку, сильнее разжигая адское пламя, что снедало ее.

Ложбинка между вершинами гор была уже близко. Дженна стремилась к смутной, скрытой в дымке цели, толком не представляя, что найдет, но жаждала это узнать. Она замерла, ощутив себя на грани, затаила дыхание, ожидая, что скользнет в…

Внезапно рука исчезла. Она вскрикнула в знак протеста.

– Тише, милая.

Обняв Дженну за плечи обеими руками и перенеся вес тела на локти, Бренч стал опускаться на нее, заставляя восхитительные бедра раздвинуться, дать ему дорогу.

Дженна не сводила с него глаз, мучимая ожиданием.

– Будет больно, – Бренч задержался, нависнув над ней. – Но только мгновение.

Молодая женщина ощутила, как что-то горячее и набухшее вторглось во влажный центр ее чувственности, и тихо вскрикнула от нового наслаждения. Бренч начал осторожно продвигаться вперед, растягивая, наполняя ее. Он остановился. Склонив голову, он поцеловал Дженну с такой нежностью, что у нее на глазах выступили слезы. Потом он глубоко вдохнул. Бренч плотно прикрыл глаза, выдохнул сквозь зубы и устремился вперед, сделав быстрый мощный выпад.

Дженна закричала от боли.

Бренч тут же начал осыпать ее поцелуями, шептать на ушко нежные успокаивающие слова, покусывать шейку.

Почувствовав, что Дженна расслабилась, Макколи едва заметно подвигался, чтобы удостовериться, что боль прошла. Молодая женщина закрыла глаза и повторила его движение. Облегченно вздохнув, Бренч опустился на нее, наслаждаясь мягкостью прижатой к нему груди и потрясающей плотностью, внутри которой он оказался. Никогда ему еще не было так хорошо. Познав многих женщин, Макколи поражался, что ни разу не испытал чего-либо подобного.

Дело было в Дженне. С внезапной, ощеломляющей ясностью Бренч осознал, что подобной женщины у него никогда больше не будет.

Он любит ее.

Лилибет была всего лишь увлечением, чувственной потребностью. То, что жена так быстро устала от него и вскоре ему изменила, было жестоким ударом для его эго. Но его чувства к Лилибет были ничем по сравнению с теми, что возбуждала в нем Дженна.

Бренч едва смог скрыть усмешку, подумав, что с любой другой женщиной было бы невозможно так долго сдерживаться. Действовать не спеша, медленно разжигая страсть Дженны, вместо того чтобы бросить ее на спину и с силой войти, как он мог бы поступить с другой женщиной, было сущей пыткой. Но он не получил бы никакого удовольствия, если бы она не прошла с ним вместе каждую ступеньку пути. Мысль о том, на какие вершины блаженства может вознести финальный взрыв восторга, разделенного с Дженной, снова вызвала сомнение в способности контролировать себя.

Дженна зашевелилась под Бренчем.

– Это… Это все? – спросила она хриплым шепотом. – Все закончилось?

Тут Бренч уже не смог сдержать смеха. Он поцеловал возлюбленную в нос.

– О нет, дорогая.

Руки молодой женщины попытались остановить Бренча, когда тот медленно подался назад. Протестующее бормотание Дженны превратилось в судорожный вдох, когда Макколи начал с силой входить в нее, с каждым разом все резче и резче, нагнетая напряжение и поднимаясь вместе с ней к туманной вершине.

Обхватив возлюбленную руками за бедра, Бренч поднял ее и обвил вокруг себя ее ноги. Дженна набирала высоту, но уже не карабкалась, а, словно бестелесный дух, летела на крыльях сквозь туман – к невесомым облакам наслаждения. Спеша, изо всех сил стремясь, мчась к неведомой вершине.

И вдруг она замерла на пике ощущений, плененная ни с чем не сравнимым мгновением, когда перестает биться сердце, перехватывает дух и весь мир переворачивается. Тело неконтролируемо содрогалось. А в следующую секунду она уже летела вниз, и каждый спазм наслаждения превращался в маленькую райскую ступеньку спуска.

Еще один, последний раз погрузившись во влажное пламя, Бренч замер. Он запрокинул голову и испустил гортанный крик ликования. Дженна ощутила, как Бренч пульсирует внутри, как содрогается его сильное тело, вторя только что происшедшему с ней самой, и восхитилась неимоверной радости, которую дал им разделить Господь.

Глава шестнадцатая

Дженна балансировала на грани сна, тело насытилось и обмякло, а через дремоту медленно текли мысли о том, какие волшебные ощущения возбудили в ней ласки Бренча, Она теснее прижалась к его нагретому солнцем телу, гадая, испытывала ли мать нечто подобное с отцом. Если да, то теперь ей становилось понятнее, почему Аде было так трудно принять гибель Джеймса Ли-Уиттингтона.

Над головой, ярко вспыхнув оранжево-розовым, промелькнул пестрый дятел и сел на дерево. Черную в кремовых пятнах грудку легко было разглядеть в зеленых листьях осины. Дженна наблюдала, как дятел бьет по коре клювом в поисках насекомых. Когда птица подняла голову и испустила пронзительное «кик-кик», Дженна бросила взгляд на Бренча, проверяя, не разбудил ли его этот крик.

Спутанные волосы и расслабленное во сне лицо придавали Бренчу трогательный мальчишеский вид. Бренч лежал на спине, подогнув ногу; одной рукой он закрывал лицо от солнца, а второй обнимал Дженну.

Молодая женщина скользнула взглядом по сильной, мускулистой фигуре, заметив, как солнце отразилось от светлых рыжеватых волос на груди и уютно устроилось на густом рыжем пучке, где соединялись ноги. Эта часть его тела выглядела совсем иначе, чем несколько минут назад. Дженна с нежностью улыбнулась, пораженная тем, что желание, вызванное ею, могло привести к таким изменениям.

– Не смейся над ним, иначе он больше не сможет поднять свою гордую головку, – пробормотал Макколи.

Взгляд Дженны метнулся вверх, к лицу Бренча, и она покраснела. Макколи улыбался. Юджиния снова положила голову ему на плечо, чтобы спрятать пылающее лицо, но тут почувствовала, что его тело содрогается от беззвучного смеха. Она стукнула его кулаком.

– Эй! – Теперь он открыто расхохотался, крепче прижимая Дженну. – Будь со мной нежной, а не то берегись!

– И что будет?

Он поцеловал ее в нос, губы, подбородок, потом стал покусывать шею. Рука обхватила грудь.

– Я что-нибудь придумаю.

Сердце молодой женщины забилось быстрее.

– Мигель и Голубка станут волноваться, думать, куда мы исчезли.

– Хм, и, наверное, будут надеяться, что мы подольше не вернемся и дадим им возможность заняться тем, чем мы только что занимались сами.

Он обвел большим пальцем ее сосок.

– Сомневаюсь. Она еще никогда не позволяла ему к себе прикоснуться.

Бренч фыркнул.

– Она проститутка, Дженна.

– Это не значит, что у нее нет чувств. Думаю, она его любит.

Бренч повернулся на бок, лицом к Дженне.

– Тогда они на равных. У Мигеля десятилетний сын от ее сестры – ты знала об этом? Он бы женился на Голубке, когда умерла его жена, если бы у него была такая возможность.

– А что случилось?

– Трое белых мужчин нашли ее и еще одну девушку, когда они далеко от поселка собирали коренья. Они изнасиловали их. А потом забрали с собой на золотые прииски, разбили лагерь и стали продавать их шахтерам. Но это было только начало.

Дженна содрогнулась.

– А я гадала, как она оказалась у тетушки Фэнни. Это печально. Она так прекрасна и… величественна.

– Она гордая, в ней говорит индейская кровь. Но хватит о Голубке, меня волнует другое.

Он опустил голову к груди Дженны.

– Бренч, сейчас середина дня.

– Несколько минут назад это не имело ни малейшего значения. Только не говори, что в моей ведьмочке прячется занудная пуританка.

– Я не занудная!

– Тогда почему твое лицо так порозовело? – Он провел пальцем по ее щеке.

– Может, я обгорела на солнце.

Макколи взглянул на свои ноги, такие бледные по сравнению с загорелой верхней частью тела.

– Если кто-то и может сгореть, так это я. Твои ноги темные по сравнению с моими.

– Моя бабушка была итальянкой. Она становилась шоколадной на солнце, если не соблюдала осторожность.

– Итальянкой, да? – Бренч многозначительно улыбнулся, поглаживая Дженну по бедру. – А ее горячий латинский темперамент тоже передался тебе по наследству?

– Может быть, ее вспыльчивость.

– Я не совсем то имел в виду.

– Знаю. Разве мой темперамент был недостаточно горяч для тебя несколько минут назад?

Его взгляд посерьезнел и потеплел.

– Я, определенно, не жалуюсь.

Бренч наклонился, чтобы поцеловать молодую женщину, но упоминание о бабушке уже направило ее мысли в другое русло.

– Ты искал в записях имя моего отца, как обещал?

– Да, но ничего не нашел.

Он легко коснулся ее губ, потом провел языком по краю ушка.

– Его не было в списках переписи населения?

– Обязательно обсуждать это сейчас?

– Да.

Макколи вздохнул и перекатился на спину.

– Проверил все вплоть до 64-го. В официальных записях о смерти тоже ничего нет.

Дженна нашла рубашку и прикрыла свою наготу.

– Как насчет заявлений о вступлении в брак? Официальных записей о рождении?

– Ничего, дорогая. – Бренч встал и натянул штаны. – Твой отец даже не подавал заявок на открытие рудников в Юте. По крайней мере, под именем, которое ты мне дала. – Он сел на траву и внимательно посмотрел на Дженну. Его голос звучал мягко, нежно. – Тебе не приходило в голову, что он мог скрываться под другим именем? Или даже умереть?

Боль пронзила ее мгновенно и беспощадно.

– Да, я думала об этом. Бренч, что тебе известно о Джейке Лонгене?

– О Джейке? Он появился здесь несколько недель назад, искал работу. Сказал, что пытался найти ценную руду в Каньоне Литл-Коттонвуд и остался без денег. Мы взяли его на работу в «Серебряный слиток». А что?

Она пожала плечами.

– Он примерно того же возраста, что и мой отец, и немного похож на него.

Бренч поджал под себя ногу и оперся подбородком о колено, разглядывая молодую женщину.

– Он совсем на тебя не похож.

– Говорят, что я как две капли воды похожа на мать.

Макколи обхватил ладонями лицо Дженны, проведя большим пальцем по губам и щеке. Его голос был низким и хриплым.

– Значит, она чертовски привлекательная женщина.

Дженна смущенно отвела взгляд.

– Много же ей это принесло счастья! Почему мужчины так поступают, Бренч? Как он мог просто уйти и бросить ее, зная, что те люди убьют ее, если он не вернется?

Боль в голосе Дженны эхом отозвалась у Бренча в сердце.

– Какие люди, Дженна? Что произошло пятнадцать лет назад?

Молодая женщина рассеянно смотрела, как трепещут на ветру листья осины. Пятнадцать лет назад они точно так же танцевали на деревьях, растущих на холме, куда выходили окна хижины, где жили они с родителями.

– Мне было тогда лишь семь лет, – начала рассказывать Дженна. – Папа взял меня с собой, чтобы я могла навестить свою подругу. Эмми Спенсер была единственной девочкой моего возраста на много миль вокруг. Знаешь, как это было на золотых приисках Колорадо: никто подолгу не задерживался на одном месте. Даже если находили перспективные участки, то продавали их и снова начинали поиски. Людей больше прельщал именно поиск золота, а не обладание им. По крайней мере, для большинства это было так. Но отец Эмми сдался. На следующий день они должны были отправиться в путь, намереваясь вернуться в Огайо, так что это был мой последний шанс повидаться с подругой. Нам было так весело вместе, и тем вечером я плакала, уверенная, что никогда больше не найду себе новых друзей.

Дженна смолкла, только сейчас осознав, что у нее действительно больше не было друзей, кроме Эмми. Только Чарли Длинный Лук.

Тихонько вздохнув, она продолжила:

– Когда на следующее утро папа не приехал меня забрать, мистер Спенсер посадил меня на своего мула и повез домой.

Бренч расслабился, позволяя повествованию Дженны перенести его во времени и через горы Колорадо в суровые шахтерские лагеря ее детства.

– Была осень, – задумчиво произнесла она. – Осины поменяли зеленый цвет на желтый – яркий и золотистый на фоне темно-красных кленов и уксусных деревьев, что росли в каньонах. Помню, я ехала позади мистера Спенсера на старом, тяжело ступавшем муле с провислой спиной и смотрела, как стаи диких уток и канадских казарок[79] летят на юг. Пронзительные крики птиц наполняли воздух. В ветре чувствовалась свежесть, предвещавшая холодную погоду, и я знала, что мама скоро станет предупреждать, чтобы я держалась подальше от мест, где растут лесные ягоды, потому что медведи будут подкрепляться ими перед долгим сном. Где-то в глубине леса взревел лось. Мистер Спенсер остановился на гребне холма и прислушался. Думаю, если бы ему не надо было заботиться обо мне, он бы поохотился на того лося. Любое мясо, которое не требовалось в пищу его семье, было бы продано в лавку в каком-нибудь городке за неплохие деньги. А потратить деньги было на что. Я изо всех сил всматривалась в лес, надеясь разглядеть лося, и тут заметила между деревьями родительскую хижину. На пороге стоял незнакомый мужчина. Бородатый мужчина, – уточнила Дженна с отвращением и дрожью в голосе. – Он был с ружьем наперевес и ходил взад-вперед, будто охранял дом. Не знаю почему, но тогда именно его вид испугал меня.

Голос Юджинии стал тихим, в нем ощущалась тревога, как у маленькой девочки из прошлого, и Бренч почувствовал это. Он погладил себя по усам, понимая теперь, почему молодой женщине так не нравились бороды. Дженна взяла его руку и крепко сжала, будто искала якорь, которым можно зацепиться за настоящее, описывая давно минувший день.

– Когда я указала на незнакомца мистеру Спенсеру, тот поджал губы и насупил брови. Я поняла, что он встревожен, и от этого стало еще страшнее. Он спешился и снял меня с мула. Потом мистер Спенсер велел мне ждать рядом со старушкой Салли, пока он разведает обстановку. Я осталась стоять, гладя нос мула и жалея, что не могу пойти с мистером Спенсером, – Дженна коснулась своей щеки, словно хотела ощутить бархатный мягкий нос старушки Салли. – Несколько раз, когда он шел сквозь густые заросли, я теряла его из виду. Наконец он появился на опушке. Он пробрался к краю хижины, и в руках у него был пистолет. В тот момент я поняла, что случится что-то ужасное. Едва я начала спускаться с холма, как громкий треск выстрела заставил меня остановиться.

Юджиния крепче сжала руку Бренча. Она заговорила громче.

– Страх пронзил все мое существо, как молния небо в грозовую ночь. Сердце глухо стучало в груди. Никогда я еще не была так напугана. Папа был там, внизу, и я не могла разобрать, в кого выстрелили. Я побежала со всех ног, поскальзываясь на гравии и мокрых листьях. Один раз я упала и катилась вниз, пока не врезалась в дерево. От этого у меня перехватило дух. Отдышавшись, я поняла, что мой дом уже близко. Все вокруг затихло: ни щебечущих птиц, ни белок. Даже ветра не было. Не видно было ни мистера Спенсера, ни незнакомого мужчины. О присутствии живых существ говорил только дым, поднимавшийся из трубы хижины. Я подкралась ближе и увидела, что на земле перед домом лежит человек. Сердце подскочило мне почти в самое горло, но я продолжала идти. Это был незнакомец с ружьем. Он лежал лицом вниз, и возле него не было крови. Но я решила, что он мертв, потому что он лежал абсолютно неподвижно. Я раньше никогда не видела мертвых… От этого зрелища у меня скрутило живот. А потом прозвучал еще один выстрел. На этот раз в самой хижине. Я так сильно испугалась, что замерла на месте. Я не знала, что делать. Дверь была открыта, но ничего не было видно. Наконец я услышала мамин голос… Она плакала. Я подошла к двери и заглянула внутрь. Мистер Спенсер помогал ей лечь в постель. Пока я бежала с холма, думала только о папе. Я молилась про себя: пожалуйста, Господи, пусть с папой все будет хорошо, пусть с ним все будет хорошо! А услышав мамин плач, я почувствовала себя такой виноватой, что не включила ее в свою молитву, что тоже начала плакать.

Слеза сбежала по щеке Дженны. Бренч поймал ее пальцем и вытер, но Юджиния так увлеклась рассказом, что даже не заметила этого.

– Внутри хижины, у окна, лежал еще один мертвый человек с револьвером в руке, его глаза были открыты. Этот ничего не видящий взгляд напоминал о тушах оленей, которых папа убивал ради мяса. Мамины швейные ножницы торчали у него из спины. Папы нигде не было видно. Мама все повторяла: «Мой ребеночек, мой ребеночек». Я подумала, что мама волнуется за меня, поэтому подбежала к кровати и сказала, что я здесь, что все в порядке. Она, казалось, даже не слышала меня… только продолжала причитать о ребеночке. Потом я видела, как мистер Спенсер вырывал у мамы из рук какой-то сверток. Он был обернут куском фланелевого одеяла, которое мама обшивала тесьмой несколько дней назад. Мама заплакала громче и пыталась не отдавать сверток. Мистер Спенсер настаивал, что должен забрать его, что его нужно похоронить.

Только тогда я уловила запах. Пот, кровь и… и экскременты. Он исходил от скомканной простыни, которая валялась на полу. Мистер Спенсер забрал и ее. Когда он вышел, я спросила маму, где папа. Она сказала: «Они забрали его. Они издевались надо мной и убили моего ребенка, а потом забрали его. Он даже не знал, он не знал». «Какого ребенка?» – спросила я.

Слезы ручьями текли по лицу Дженны. Бренч обнял ее и крепко прижал к себе. Уткнувшись ему в шею, Дженна плакала и продолжала говорить:

– Мама не говорила мне, что ждет ребенка, до самого конца не говорила. Он родился мертвым. И папа не знал. Он до сих пор не знает.

Бренч утешал ее, как мог, прижимал к себе, осыпал поцелуями лицо. Он шептал нежные слова утешения, и постепенно Дженна пришла в себя – вернулась в настоящее.

Она вытерла слезы рубашкой и села, смутившись, что плакала на глазах у Бренча. Молодая женщина подняла взгляд на кроны деревьев и стала смотреть, как трепещут на ветру серебристо– зеленые листья осин, подобно тому, как трепетала она сама – внутренне.

– Думаю, это была самая долгая ночь в моей жизни, – сказала она спустя некоторое время. – У меня по-прежнему стоит в ушах плач матери. Я все еще ощущаю запах крови и… того, что сопровождает рождение. Помню звук, с каким мистер Спенсер вытащил ножницы из спины мертвого человека. Он дал их мне и велел помыть. Потом потащил труп на улицу, оставляя кровавый след и царапая доски деревянного пола башмаками убитого.

Дженна вздрогнула и позволила Бренчу снова заключить себя в объятия.

– Я прислушивалась, ожидая возвращения папы, но слышно было только, как тихо плачет мама да как скрипит лопата и разлетаются кусочки гравия – это мистер Спенсер выкапывал могилы в бедной каменистой земле. В этой проклятой пустынной земле.

Дженна смолкла, погрузившись в горькие воспоминания. Какое-то время спустя Бренч спросил, сколько они ждали возвращения отца.

– Три дня, – сказала она. – Тем вечером мистер Спенсер привез жену и детей, чтобы они побыли с нами. Их повозка была уже полностью нагружена и готова тронуться в путь, в Огайо. Мама Эмми делала для моей мамы все, что могла, но та только лежала и плакала. Когда Спенсеры не могли уже дольше ждать, они отвезли нас в ближайший городок. Шериф искал отца, но никто толком не знал, где его рудник. У папы никак не получалось подать на него заявку. Наконец шериф сказал, что мы можем считать отца мертвым.

От избытка чувств у Дженны перехватило горло. Она шумно сглотнула.

– Каждый день я наблюдала, как мама прячется в своем собственном тихом мирке. Она всегда плакала перед сном, прижимая к груди еще одно фланелевое одеяло, которое она отделала голубой атласной тесьмой. Я изо всех сил старалась ее накормить. Казалось, она не хочет жить без моего отца.

Бренч вытер слезинку с щеки Юджинии и крепче обнял женщину.

– Не надо, милая. Не мучай себя. Не нужно дальше рассказывать.

Но сейчас она впервые за пятнадцать лет говорила о тех жутких днях. Это было все равно, что открыть паводковый шлюз. Дженна не могла остановиться, не рассказав все до конца.

– Шериф посадил нас на поезд. Он написал указания на листке и приколол его к моему переднику, потому что мама, кажется, вообще не понимала, что происходит. В Денвере проводник пересадил нас на другой поезд, который привез нас в Чикаго, где нас встретил мистер Меннинг. Он был адвокатом отца моей матери. Я никогда не видела деда, – она посмотрела на Бренча. – Ни разу. Он купил для нас дом в маленьком городке под Чикаго и присылал через адвоката деньги. Айза поддерживала порядок в доме и готовила для нас. Айза – крупная женщина, немка, чопорная, каких мало, и строгих правил, как все немцы. Стыдно признаться, но мне нравилось терроризировать бедную даму.

– Хочешь сказать, ты уже тогда была ведьмочкой? – под дразнил ее Бренч.

Дженна попыталась улыбнуться.

– Да, когда не ухаживала за матерью.

Бренч усадил Юджинию к себе на колени и бережно прижал к груди, словно она по-прежнему была такой же маленькой девочкой, как и пятнадцать лет назад.

– Больно думать, как тяжело тебе было все это пережить.

Дженна сорвала пучок травы и принялась выдергивать из него по стебельку.

– Думаю, таким же, а то и более жестоким ударом стало, когда в прошлом году адвокат приехал к нам сообщить, что дед умер. Когда Айза отвела маму наверх, я узнала, что дед потерял в депрессию почти все деньги. Все, что осталось, он завещал брату. Маме он не оставил ни копейки. Мистеру Меннингу было жаль нас, поэтому он сказал мне, что отец не умер, а находится где-то в Юте, на рудниках.

– Откуда он знал?

– Раз в несколько лет дед нанимал пинкертонов, чтобы те наводили о нем справки.

Голос Бренча стал жестче.

– Хочешь сказать, он все эти годы знал, где твой отец, но решил, что для вас лучше считать его мертвым?

Дженна подскочила на ноги и стала одеваться.

– Верно. Но меня очень интересует, где отец был все это время. Я найду его, Бренч. Умру, но найду. Он узнает, через что вынудил пройти мою мать. Я заставлю его страдать, клянусь, что заставлю.

Сумерки сгущались над долиной, когда Бренч, Дженна, Мендоза и Голубка въехали в Парк-Сити. На горных вершинах собрались дождевые тучи, темные и угрожающие. Вокруг все стихло в напряженном ожидании грозы.

Пэдди Треноуэт подметал парадное крыльцо гостиницы и лавки «Серебряный слиток», когда измученные путники остановилась у коновязи.

– Здравствуйте, дядя Бренч. Вас искал Рембрандт. Он сказал, что на шахте какая-то проблема.

Бренч устало вздохнул. Он поднял взгляд на зловещее небо, потом перевел его на Дженну.

– Это может подождать до завтра. Если я отправлюсь прямо сейчас, то промокну до нитки, не проехав и полдороги.

Дженна улыбнулась, даже скорее ухмыльнулась. Она знала, почему Бренч не хочет ехать. Поскольку надвигалась гроза, пришлось бы заночевать на шахте, а это означало, что он не смог бы позже пробраться к ней в постель. Однако молодая женщина поднялась вслед за Макколи по ступенькам, не проронив ни слова.

Только когда Маура выудила из молодых людей мельчайшие подробности их приключений, им позволено было уйти в спальни, чтобы выспаться – все они почти не спали прошлой ночью. Поначалу Маура не хотела верить в невиновность Мигеля, но обаяние испанца и мнение брата, которому она доверяла, сделали свое дело. К разочарованию Бренча она настояла на том, что необходимо нагреть воду для купания Дженны и Голубки.

– Ложись спать, – сказал он Мауре, пытаясь от нее отделаться. – Я позабочусь, чтобы леди получили все, что нужно.

– Ага, только ты понятия не имеешь о том, что может понадобиться леди. Предоставь это мне и позаботься о собственных нуждах. – Она похлопала Мигеля по руке и подмигнула ему. – А также о нуждах своего друга. Тебе с ним придется спать вместе. Остальные комнаты сданы в наем.

«Я как раз и хотел позаботиться о собственных нуждах», – проворчал Бренч, слишком тихо, чтобы могла услышать сестра. Макколи заметил, как Дженна отвернулась, чтобы скрыть усмешку, и ощутил желание проучить ее. Ей и правда безразлично, проведут ли они эту ночь вместе, и что в этом смешного? Может, на сегодня она насытилась им? По правде говоря, Бренч предполагал, что Дженна будет испытывать болезненные ощущения, если так скоро уступит его настойчивости. Эта мысль немного смягчила гнев Макколи, поднимавшегося вслед за женщинами на второй этаж с большим баком дымящейся воды; Мигель нес ведро.

– Не волнуйся, друг мой, – сказал испанец, когда они оставили женщин в комнате, в которой тем предстояло вместе спать, и вошли в свою. – Будут еще ночи.

Но тон Мигеля говорил, что распределение по комнатам ему нравится не больше, чем Бренчу.

– У вас с Голубкой все наладилось?

– Я надеялся, со временем… – начал Мигель.

– Хочешь сказать… если у тебя будет целая ночь?

Испанец расплылся в улыбке.

– Si, целая ночь может дать мне все то, к чему я стремлюсь.

Мужчины сменяли друг друга у открытой двери своей комнаты, чтобы не пропустить момента, когда женщины завершат купание. Когда наконец все стихло, Мигель прокрался по коридору к комнате женщин. Он тихонько постучал и позвал Голубку. Когда индианка открыла дверь, Мендоза вытащил ее в коридор и объяснил, что Бренч очень хочет побыть с Дженной наедине, и он не обманывал Голубку.

Понимающе улыбнувшись, Голубка вернулась в комнату и тихонько прикрыла дверь.

– Дженна, это Мигель. Ты не могла бы на минутку оставить нас одних?

– Да, конечно, – Дженна посмотрела на ночную сорочку, которая уже была на ней. – Но куда я пойду в таком виде?

– В комнату Бренча.

Лукавая улыбка индианки объяснила все без слов.

– Понятно. Это была идея Бренча. Голубка, ты не должна этого делать, если…

– Сомневаюсь, что Мигеля пришлось упрашивать. И, – Голубка отвела взгляд в сторону, – по правде говоря…

Дженна кивнула и тут же вздрогнула, ощутив сладкое томление внизу живота.

– Хорошо, если только Маура не узнает.

– Я попрошу Мигеля постучать к вам до рассвета.

Дженна набросила поверх рубашки свободный халат и вышла из комнаты. Она лишь на мгновение встретилась взглядом с Мигелем и тут же, покраснев, опустила глаза. Он улыбнулся и коснулся ее щеки костяшками пальцев.

– Любовь – это самое главное в жизни, chiquita. Никогда не стыдись того, что у тебя на сердце. На земле слишком многие не умеют любить и быть любимыми.

Дженна поблагодарила испанца, чмокнув его в щеку, и поспешила дальше по коридору.

Мужчин устроили в самой дальней комнате. Дверь отворилась так быстро, что Дженне стало ясно: к ее шагам прислушивались. Ни слова не говоря, Бренч увлек ее в комнату и заключил в объятия. После долгого поцелуя он взял Дженну за руку и повел к кровати. На нем были только джинсы. Его волосы были влажными после мытья и сияли в тусклом свете огня, пылавшего в простом кирпичном камине.

Комната была в два раза больше той, где должна была спать Дженна, она занимала весь торец вытянутого здания. Одна ее половина была обставлена как спальня – огромная кровать, гардероб и ящик для белья. Вторую половину занимал письменный стол, заваленный бумагами. Стену украшали сделанная вручную карта-схема местных шахт и несколько рисунков. Пол перед камином закрывал ковер из медвежьей шкуры, на котором стояло большое мягкое кресло и маленький столик. Комната освещалась только пляшущими языками огня в камине.

И улыбкой Бренча.

– Я знала, что ты найдешь способ добиться своего, – дразнящее произнесла Дженна.

– Во всем… – он прижал к себе молодую женщину, уткнулся носом ей в шею и принялся нащупывать кружевной край полы халата, – что касается тебя. Запомни это.

Дженна и пальцем не пошевелила, когда Бренч стянул с ее плеч халат, позволив ему упасть к ногам. Ее голос был низким и хриплым.

– Могу напомнить, что пару раз не получилось по-твоему… и это касалось меня.

– Обязательно было ставить это мне на вид, – прорычал Макколи. Он покусывал ушко любимой, борясь с крошечными пуговицами на ее ночной сорочке. – Скажи, вы, женщины, нарочно повсюду пришиваете эти дьявольские пуговицы, чтобы выводить из терпения нас, мужчин?

Дженна хихикнула и повернулась к нему лицом, чтобы ветретиться с губами Бренча.

– Нет, мы делаем это, чтобы получить больше поцелуев, прежде чем вы добьетесь своего.

– Ах, вот как?

Его руки замерли, потом скользнули по ее бокам. В ту же секунду Дженна почувствовала, что они задирают ее ночную сорочку.

– Но я могу получить что хочу, ничего с тебя не снимая. Дженна выскользнула из объятий Макколи, смеясь.

– Ну уж нет! Если чего-то от меня хочешь, придется отдать столько же, сколько возьмешь.

Макколи бросился к ней, обхватив руками за талию и не давая вырваться. Они повалились на кровать, Бренч оказался сверху.

– Я отдам, женщина. – Он стал целовать Дженну, пока у той не перехватило дыхание. – Я отдам тебе все, что хочешь, а может, даже немножко больше.

Он, теперь уже быстро, снял с женщины ночную сорочку, а с себя джинсы. Его руки и губы, казалось, были повсюду. Дженне чудилось, что ее водоворотом уносит вверх – Бренч начал пробуждать в ней чувственность и наполнять ее горячей страстью, казалось, способной сжечь заживо.

Позже, укутавшись в лоскутное одеяло, они лежали в объятиях друг друга на мягком меховом ковре и обсуждали планы, как поймать в ловушку Слида Хендрикса.

Поцеловав Дженну в макушку, Бренч спросил:

– Что будешь делать, когда все это закончится и ты встретишься с отцом?

– Я еще так далеко не загадывала. Нужно будет поехать домой, узнать, как там мама.

Бренч мог предположить что угодно, но только не то, что она может покинуть Юту.

– А ты, наверное, вернешься в свою шахту, – сказала она.

Мысль о возвращении к тому, что до смерти Слоана было в порядке вещей, принесла Бренчу тревогу и разочарование. Смерть брата не имела к этому никакого отношения. Разве что, по случайному стечению обстоятельств, именно поиски Мендозы способствовали его встрече с Дженной.

Только сейчас Бренч понял, насколько был одинок все это время. Рембрандт дарил ему дружбу и помогал в работе, a May-pa и ее дети позволяли ему чувствовать себя в окружении семьи. Другие свои нужды он удовлетворял в публичном доме Нел, что на улице Диа-Валли. Однако с тех пор как он познакомился с Дженной, ему и в голову не приходило отправиться к проституткам, за исключением короткого мгновения, когда Бренч впервые увидел Голубку. Он хотел Дженну и только Дженну. А после того, что произошло сегодня, он сомневался, что вообще когда-нибудь захочет какую-либо женщину, кроме нее.

О такой страстной любовнице мог мечтать любой мужчина. И она заставляла его смеяться. Она делала его счастливым. Бренча поражало, что он понимает, как сильно ему нужна Дженна, как он ее любит, и при этом не паникует. Он боялся только одного: что она не захочет разделить с ним будущее.

– Будущее, – пробормотал он себе под нос. – Я давно уже не заглядывал дальше завтрашнего дня.

– У тебя наверняка есть мечты, что-то, чего ты всегда хотел.

Было время, когда ему отчаянно хотелось, чтобы какая-нибудь женщина полюбила его, разделила с ним жизнь и родила ему детей. Лилибет разбила эту мечту. Были и другие, но он тоже похоронил их в Пенсильвании. Бренч горько усмехнулся, подумав, каким наивным был все то долгое время, пока состоял в «Молли Магвайрс».

– В юности, – тихо заговорил он, – мне нравилось думать, что я буду лидером рабочего движения. Человеком, который добьется для работяг приличного заработка и нормального рабочего дня. Я хотел, чтобы в шахтах заработали профсоюзы – необходимо было ослабить мертвую хватку владельцев шахт, вцепившихся в горло своим рабочим.

Дженна вспомнила, как Рембрандт рассказывал о том, как на глазах у Бренча умирали его мать и сестра, потому что не могли себе позволить соответствующего лечения. О долгих часах изнурительной работы на шахтах в детстве. И как Бренч стал ненавидеть насилие.

– По-моему, прекрасная мечта. Почему у меня такое чувство, что ты от нее отказался?

Бренч вздохнул.

– Хотя бы потому, что я уже не в Пенсильвании.

– А ты не думаешь, что когда-нибудь местные шахты тоже станут достаточно крупными, чтобы нуждаться в профсоюзах? Может быть, даже твоя шахта?

На самом деле Бренч действительно считал, что несколько местных шахт могут со временем расшириться.

– Существуют причины, Дженна, почему я приехал на Запад и не хочу привлекать к себе слишком много внимания.

– Ты говоришь о беде, в которую попал, будучи членом «Молли Магвайрс»?

Бренч недоуменно поднял брови. Но в следующее мгновение его лицо просветлело.

– Понятно, Маура все тебе разболтала.

Дженна пожала плечами.

– Я думаю, что нельзя отказываться от мечты, Бренч. Может быть, тебе удастся вернуть себе доброе имя в Пенсильвании. Потом можно было бы изучать право или заняться чем-нибудь еще.

– Право?

– Почему нет? Разве шахтерам не может понадобиться адвокат, чтобы защищать их права? Даже профсоюзам наверняка требуется юридическая помощь, чтобы выигрывать дела в судах и все такое.

К своему удивлению, Бренч обнаружил, что идея ему по душе. Бренч Макколи, адвокат в суде, специалист по правам рабочих. Он улыбнулся.

– А знаешь что, я подумаю над этим, если ты подумаешь над тем, чтобы остаться здесь, в Парк-Сити.

Пропустив мимо ушей второе условие предлагаемой сделки, Дженна сказала:

– Ты мог бы даже помогать таким людям, как Мигель, если бы стал адвокатом.

– Думаю, когда все это закончится, Мигель женится на Голубке и вернется с ней к ее народу. – Бренч провел рукой по атласной коже руки молодой женщины. – Он хочет быть рядом с сыном, теперь, когда тот становится старше.

– Сомневаюсь, что Голубка станет спорить. Сегодня ночью она, похоже, очень хотела быть с ним.

– А ты? – Бренч сдвинулся ниже, так, чтобы его голова оказалась у Дженны на коленях; его длинные ноги остались неприкрытыми, равно как и груди молодой женщины. Он поцеловал сначала одну светлую сферу, потом вторую. – Ты не хотела меняться комнатами?

– Разве было похоже, что я не хотела?

Он улыбнулся.

– Господи, нет! Мне так нравится смотреть на тебя, когда мы занимаемся любовью. У тебя такое выразительное лицо.

Дженна покраснела и попыталась прикрыть краем одеяла грудь. Оно отказалось настолько растягиваться.

– Не стыдись, милая. Только не меня. Ты так прекрасна! Тебе совершенно нечего стесняться.

Слова Бренча напомнили о совете, который дал ей Мигель, отправляя в комнату к другу.

– Странно. Но мне почему-то на самом деле не стыдно. Я знаю: то, что мы сделали, неправильно. Но я не чувствую вины.

– Это не неправильно, Дженна. Теперь ты моя. Когда все уляжется, я собираюсь попросить отца О'Коннора развесить объявления, чтобы мы могли пожениться.

– Пожениться!

Дженна столкнула его голову с колен и вскочила на ноги. Свет из камина освещал каждый изгиб, каждую округлость обнаженного тела молодой женщины, когда она в гневе уставилась на Бренча; ее грудь тяжело поднималась и опускалась от частого дыхания. Глаза Дженны напомнили Бренчу глаза оленихи, напуганной видом охотника.

– Ты слишком много на себя берешь, Макколи. Я не принадлежу ни тебе, ни кому-либо другому. Понял? И я не собираюсь выходить замуж и позволять мужчине обрести надо мной власть. Никогда!

Он медленно поднялся на ноги.

– О чем ты говоришь? Черт побери, женщина…

– Не чертыхайся на меня, ты… наглый папист! Убирайся из моей комнаты!

Бренч приблизился к ней.

– Это моя комната, и я никуда не уйду. До тех пор, пока ты не образумишься.

– Хорошо, тогда уйду я.

Дженна кинулась к своим вещам, лежавшим на краю кровати. Макколи выхватил одежду у нее из рук.

– Ты сумасшедшая, и я никуда тебя не пущу.

– Сумасшедшая, да?

Дженна набросилась на Бренча, когда он попытался схватить ее. Кулак отскочил от его плеча.

– Ты ведьма. Чего ты от меня хочешь?

– Ничего. Мне ничего от тебя не нужно, кроме того, чтобы ты оставил меня в покое.

Бренч схватил ее за плечи и встряхнул.

– Я люблю тебя. И ты тоже меня любишь. Думаешь, мы тут в игры играли?

Глаза Дженны стали дикими, она попыталась вырваться.

– Нет! Я не могу тебя любить! Я не могу любить ни одного мужчину. Отпусти, дай мне уйти отсюда.

– Ладно, ладно. – Он бросил ее на кровать и потянулся за штанами. – Уйду я. Я хочу, чтобы ты оставалась здесь, в безопасности.

Дженна закуталась в простыню и свернулась калачиком на кровати, как потерявшийся ребенок. Бренч застегнул джинсы и взял рубашку и башмаки. На долгое мгновение он задержался у двери, глядя на Дженну. Хотя на ее глазах блестели слезы, она вскинула подбородок с выражением упрямой непокорности. Ни слова не говоря, Бренч вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Глава семнадцатая

Бормоча под нос ругательства, Бренч гнал Сатану сквозь моросящий дождь по тропинке, ведущей по горному склону к шахте «Серебряный слиток». На сердце было тяжело, казалось, что в груди у него камень. Нужно как-то переубедить Дженну. Он не мог ее сейчас отпустить. Насколько ему было известно, она уже могла понести от него. От этой мысли Бренчу на мгновение стало легче, но ему тут же пришло в голову, что, учитывая упрямство Дженны, ребенка может оказаться недостаточно, чтобы избавить ее от страха перед любовью и убедить выйти замуж.

Черт бы побрал этого Джеймса Ли-Уиттингтона! Окажись подонок прямо сейчас у него в руках, он бы разорвал его на маленькие кусочки за то, что тот так поступил со своей дочерью.

Макколи удивился, когда, устало спустившись с седла, увидел свет из окна хижины, которую они с Рембрандтом использовали в качестве конторы, и где старик обычно ночевал. В бараке, стоявшем в пятидесяти ярдах от конторы, где жили несколько работавших на них шахтеров, было темно. От костра поднимался дым. В загоне ревел мул. За исключением грозы, во время которой Бренч промок насквозь, так что дрожал всем телом, все казалось тихим и мирным.

У двери хижины Макколи вытер с башмаков грязь об край грубо сработанной деревянной ступеньки. Войдя внутрь, он увидел Рембрандта сидящим возле камина в деревянном кресле с огромным альбомом для рисования в руках. Седая голова склонилась над работой, а рука порхала над листом бумаги. Рембрандт так увлекся, что не слышал, как Бренч вошел.

– Привет, Попс.

Бренч повесил мокрую куртку и шляпу на гвоздь в стене.

Старик выпрямился и посмотрел на Макколи. Складки вокруг рта, казалось, стали глубже, и от этого Рембрандт выглядел старше. Белки его глаз подернулись паутинкой красных линий, а одежда была в полном беспорядке. Первой мыслью Бренча было, что старик снова прикладывался к бутылке. Потом он заметил новые морщины на лбу Рембрандта и напряженность, отразившуюся в чертах его лица.

– С Юджинией все в порядке? – Старик поднялся на ноги, позволив альбому упасть на пол. Узловатые пальцы были черными от угля, который он использовал для рисования.

Удивленный тем, что Рембрандт тревожится по поводу Дженны, Бренч кивнул.

– Да, несмотря на упрямство и море глупостей в голове, она в порядке. Что ты…

Бренча наткнулся взглядом на портрет Дженны, взиравшей на него с грубой бревенчатой стены, и голос его оборвался. На стенах хижины всегда были развешаны какие-нибудь рисунки. Но теперь они были повсюду. И на всех до единого была изображена Дженна. Поражали изящные, точные линий этих рисунков, что было совсем не похоже на неуверенные штрихи, обычно отличавшие работы Рембрандта. Похоже, вдохновение укрепило руку старика и возродило талант, которым он когда-то мог гордиться.

– Матерь Божья! – пробормотал Макколи, переходя от одного рисунка к другому. – Это все ты нарисовал?

Старик хранил молчание, наблюдая за тем, как младший партнер рассматривает портреты.

– Никогда не видел ничего прекраснее, – благоговейно прошептал Бренч. – Кроме самой Дженны.

Он повернулся к Рембрандту. Старик стоял по другую сторону стола, опустив руки. Несмотря на явную усталость, видно было, что он горд собой. Что-то в нем изменилось, но Бренч не мог понять что.

Повисло неловкое молчание, Бренч продолжал разглядывать рисунки. Казалось, он не мог отвести от них глаз. Чуть повернув голову, он сказал:

– Пэдди говорил, что тут какая-то проблема.

– Так и есть. Кто-то пробрался в штрек номер два позапрошлой ночью.

Бренч тут же повернулся лицом к старику.

– Ты знаешь, кто?

– Нет, но он захватил с собой приличный кусок руды.

– Черт!

Рембрандт вернулся в кресло.

– Мы снова все заперли, но, кто бы это ни был, он обязательно вернется.

– Да, и в следующий раз он может прийти не один. – Бренч задумчиво погладил бороду. – Ты уверен, что это не кто-нибудь из наших людей?

– Если это был кто-то из наших, то только Джейк Лонген. Он единственный, кого я не смог допросить. Я послал его в Солт-Лейк-Сити забрать динамит, который мы заказали. А взлом обнаружил только после его отъезда.

– Джейк, да? Дженна спрашивала о нем сегодня.

Рембрандт нахмурился.

– Почему? Он докучал ей?

Грозный тон старика удивил Бренча.

– Она размышляла, не может ли он оказаться ее отцом. Джейк примерно его возраста. А что? Ты что-то узнал о Джейке, что так тебя разволновало, Попс?

– Скажем так, я ему не доверяю.

– Но ведь доверял, когда мы его нанимали. Брось, Попс, что здесь происходит?

Поднявшись с кресла, Рембрандт посмотрел на Макколи.

Что-то в позе и суровом взгляде старика заставило Бренча почувствовать себя мальчиком, которого сейчас будут вычитывать.

– Сначала ты мне кое-что скажи.

Бренч кивнул и приготовился услышать вопрос, но все же он застал его врасплох.

– Ты любишь Юджинию? – спросил старик.

Бренч уставился на Рембрандта, не понимая, почему он об этом спросил.

– Да, я люблю ее.

Губы старика медленно растянулись в улыбке, но взгляд оставался печальным.

– Только одно может сделать меня счастливее, чем эти твои слова.

– Что же?

Старик посмотрел в сторону. Его голос был таким тихим, что Бренч едва расслышал:

– Если она меня простит.

По позвоночнику Бренча побежала дрожь предчувствия.

– За что Дженне тебя прощать, Попс?

Рембрандт устало опустился в кресло и стал смотреть на пламя в камине.

– За то, что я поверил Бенедикту Тредуэллу. За то, что принял слова этого ублюдка за бесспорную истину. А еще за то, что не проявил должного усердия при поиске ее и ее матери в течение этих пятнадцати лет.

Побагровев от гнева, Бренч схватил партнера за грудки и рывком поставил его на ноги. Над головой старика Дженна улыбалась ему со стены.

– Хочешь сказать, что ты отец Дженны?

– Да, сынок, именно это я тебе и говорю.

Слид Хендрикс хохотал так, что посетители, стоявшие за резной ореховой стойкой бара в салуне «Долина обетованная» в Солт-Лейк-Сити, поворачивали головы.

– Все время, что я искал этого ублюдка Ли-Уиттингтона, он был у меня прямо под носом.

Джейк Лонген смущенно нахмурился.

– Ты искал отца этой девушки?

– Именно, – Хендрикс с грохотом обрушил на стол пустой стакан и дал бармену знак принести еще бутылку. – Пятнадцать лет назад он подстрелил меня, чуть не убил. И вдобавок обманом лишил меня золотого прииска. Я поклялся, что доберусь до него, – снова расхохотался маршал. – И теперь наконец-то я смогу это сделать.

Лонген улыбнулся.

– Хочешь сказать, это он испортил тебе «стрелковую» руку?

Улыбка сползла с лица Хендрикса.

– Нет, это был Макколи, но я заодно и с ним поквитаюсь.

– Что ж, только не забывай, кто тебя на него вывел.

Похлопав Лонгена по плечу, Хендрикс сказал:

– Не волнуйся, Джейк, не забуду.

Бармен принес виски и поставил бутылку на стол. Хендрикс заплатил и, качая головой, проводил бармена взглядом, снова размышляя над тем, как это Джеймс Ли-Уиттингтон смог водить его за нос все эти годы.

– Не могу поверить. Старина Рембрандт! Так его называют из-за дрянных рисунков, которыми он расплачивался за выпивку, пока Макколи его не отучил пьянствовать. Интересно, почему он такой седой? Он ведь не старше тебя, Джейк.

– Кто угодно поседеет, если будет знать, что у тебя на него зуб.

Хендрикс усмехнулся, снова наполняя стаканы.

– Да, может, причина в этом. Давай выпьем за его симпатичную дочурку. Если бы она не появилась на горизонте, я мог бы так никогда и не найти сукина сына.

Джейк влил в себя все содержимое стакана и протянул его маршалу для следующей порции.

– Выпей за меня, Слид. Если бы я не подпоил его тем вечером, ты бы до сих пор этого не знал.

– Конечно, Джейк, конечно. И за тебя тоже выпьем. – Они одновременно глотнули огненной жидкости и оба удовлетворенно причмокнули, когда она добралась до желудка. – А теперь к делу. Нам нужно разработать план. До конца недели Ли-Уиттингтон и его партнер будут мертвы, а я стану новым владельцем шахты «Серебряный слиток».

– А девчонка? Что ты планируешь с ней сделать?

– А что? Ты ее хочешь, Джейк?

Джейк оскалился.

– Я бы точно не отказался немного повеселиться с такой милашкой. Нет, сэр, точно не отказался бы.

– Тогда она целиком и полностью твоя. – Хендрикс нагнулся к собеседнику через липкий стол и ткнул жирным пальцем в грудь Лонгена. – Но когда навеселишься, сам придумывай, как навсегда закрыть ей рот, слышишь? Мы не должны оставлять свидетелей, которые могут нам все испортить, так ведь?

– Да, Слид, конечно не можем.

Спустившись утром на первый этаж, Дженна тут же почувствовала, что Маура напряжена, хотя она была тиха и сдержанна, когда поспешила к ней из отдела мануфактуры, расположенного в дальнем конце магазина.

– Где Бренч? – шепотом спросила Маура, нервно оглядываясь по сторонам и тесня Дженну к кухне.

Почувствовав облегчение от того, что Макколи нет поблизости, молодая женщина ответила:

– Не знаю. Ты еще не видела его этим утром?

– Нет, и это к лучшему. Пойди поешь – я разогрела тебе завтрак.

– Прошу прощения, – раздался за спиной Дженны мужской голос.

– Поторопись, а не то твой завтрак остынет.

Маура потянула молодую женщину за рукав, пытаясь поскорее выпроводить ее из помещения.

– Вы Дженна Ли-Уиттингтон? – спросил голос.

Юджиния повернулась и увидела мужчину лет двадцати пяти со светлыми волосами и глазами цвета золотистого меда.

– Я Дженна.

Незнакомец с язвительно усмешкой приподнял шляпу.

– Джесон Таттл, мэм, денверское отделение Национального детективного агентства Пинкертона.

Застигнутая врасплох, Дженна молча уставилась на агента. Теперь понятно, почему так нервничала Маура. Учитывая, как люто Бренч ненавидел пинкертонов, Дженна не сомневалась, что будь он сейчас здесь, то уже давно налетел бы на Таттла с кулаками.

Зеленые глаза Мауры сердито вспыхнули.

– Конечно, он ждал тебя с того самого момента, как я открыла магазин, путался под ногами и докучал мне.

Таттл проигнорировал слова Мауры и обратился к Дженне:

– Уильям Пинкертон лично попросил меня найти вас, мисс. Получив телеграмму, в которой сообщалось, что вы отправляетесь за этим убийцей Черным Валетом Мендозой в одиночку, он встревожился и в то же время не на шутку рассердился.

– Что ж, теперь можете к нему вернуться и сказать, что я нашла Мендозу и скоро выйду на связь.

– Вы нашли его? Могу я спросить, где вы его держите?

– Кто-то произнес мое имя или мне показалось? – спросил Мигель, спускаясь вместе с Голубкой по лестнице.

– Нет! – быстро ответила Дженна, пытаясь дать испанцу сигнал помолчать. – Мы говорили о другом человеке. Маура приготовила вам завтрак. Идите в кухню, я скоро к вам присоединюсь.

Таттл смерил Мигеля внимательным взглядом.

– Кто вы?

– Мигель Мендоза, к вашим услугам. С кем имею удовольствие беседовать, senor?

– Черный Валет Мендоза?

Мигель поклонился.

Агент гневно спросил Дженну:

– Почему вы не посадили его под замок?

– Потому что он невиновен. – Юджиния указала на Голубку. – Эта женщина может подтвердить, что Мигель посещал поселок индейцев племени юта, когда было совершено последнее ограбление и когда застрелили Слоана Макколи и Леонарда Снайпа.

Таттл с сомнением взглянул на Голубку.

– Вы были с ним?

Индианка спокойно и с достоинством смотрела на него.

– Нет, но перед тем, как покинуть город, он приходил ко мне предупредить об отъезде.

– И едва успел вернуться, как я арестовала его в первый раз, – вставила Дженна.

Таттл поднял бровь.

– В первый раз?

– Не важно. Суть в том, что Мигель невиновен.

Агент смерил Голубку оценивающим взглядом. Он презрительно ухмыльнулся, глядя на ее атласное платье.

– Вы индианка?

Голубка гордо вскинула голову и посмотрела на Таттла.

– Я из племени, которое вы называете юта.

Агент перевел взгляд на Дженну.

– Никакой суд не станет прислушиваться к словам скво.[80]

Мигель двинулся к Таттлу. Понимая, что испанец намерен вступиться за Голубку и зная, что Таттл использует любое применение силы по отношению к себе как предлог, чтобы взять Мигеля под стражу, Дженна выбросила вперед руку, чтобы остановить испанца.

– А как насчет моих? Моих слов вам достаточно?

– Может быть. Вы можете доказать, что он не убивал Снайпа и Макколи?

Молодая женщина побледнела, но не опустила голову. Таттл припер ее к стенке, и она понимала это. Оставалось только блефовать. Она еще не готова была открыть карты.

– Я могу доказать, что он не совершал ограблений поездов, и, когда придет время, я также докажу, что он никого не убивал.

Таттл улыбнулся.

– Что ж, а пока это время не пришло, я заберу его в Солт-Лейк-Сити и…

– Вы не имеете права! – Дженна преградила агенту путь. За ее спиной Мигель с деланным спокойствием произнес:

– Я сдался этой женщине, senor, но никому более.

– Мне все равно, мистер. Она не обладает здесь властью. Я вас арестовываю, здесь и сейчас.

Не успел Таттл и шагу сделать, как в руке Дженны оказался «старр».

– Вы никуда его не заберете. Он – мой пленник, и я позабочусь, чтобы он никуда не делся, пока не будут расставлены все точки над «i».

В глазах агента вспыхнул гнев.

– Он должен сидеть под замком. Кто вы такая, чтобы позволять ему разгуливать на свободе в надежде, что сможете доказать его невиновность?

– Я сама посажу его под замок, но сделаю это здесь, где смогу присматривать за ним. – Виновато улыбнувшись Мигелю, Дженна взяла его за руку и повела к двери. – Прости, Мигель. Похоже, тебе придется вернуться в конюшню.

Таттл отправился следом, чтобы удостовериться, что Дженна надела кандалы на запястья и лодыжки Мендозы. Бросив на агента гневный взгляд, молодая женщина спросила:

– Довольны?

– Пока да.

– Хорошо. Возвращайтесь в Денвер. Когда будете на месте, передайте ослу, который заведует там полицией, что он ошибся – женщины способны не только готовить, убирать и растить детей. И скажите, что Дженна Ли-Уиттингтон тому доказательство.

Таттл язвительно усмехнулся.

– Боюсь, вам придется сказать это самой.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, маленькая леди, что до выяснения всех обстоятельств я остаюсь здесь и буду присматривать за вами. И за вашим другом Мендозой.

* * *

Была уже середина дня, когда Бренч вернулся в Парк-Сити. Он думал о встрече с Дженной в равной степени с нетерпением и ужасом.

Как же он не догадался, что Рембрандт ее отец? Просматривая заявки на разработку рудников в Солт-Лейк-Сити, он находил заявку на «Серебряный слиток», поданную им совместно с Джеймсом Ли. Насколько Бренчу было известно, это единственный случай, когда старик использовал укороченный вариант своего настоящего имени. Его всегда называли Рембрандтом. Однако сейчас все это казалось столь очевидным, что Бренч не мог понять, как не догадался об этом раньше.

Макколи поставил лошадь в стойло, умылся у колонки и, войдя в дом, повесил шляпу на крючок в стене. Маура и Дженна сидели за большим столом, перед ними стояли чашки с кофе. Бренч вдохнул насыщенный аромат, смешанный с запахом баранины и жареной картошки, оставшихся после ленча. Едва уловимое благоухание жимолости, также витавшее в кухне, поразило его в самый пах.

Завидев брата, Маура тут же вскочила со стула. Она встревоженно посмотрела на дверь в лавку и поспешно подошла к Бренчу.

– Бренч, тебя так долго не было! Дженне нужно с тобой поговорить. Почему бы вам не прогуляться и…

– Где Мигель? Нам нужно с ним кое-что обсудить.

Он не мог даже смотреть на Дженну, не то что говорить с ней, так как опасался увидеть в ее глазах те же страх и отчуждение, что и прошлой ночью, когда она выгнала его из собственной спальни. Опасался, что по его лицу она прочтет правду о Рембрандте.

– Дженна расскажет об этом на улице, – Маура подтолкнула брата к черному ходу, сняла с крючка шляпу и дала Дженне знак идти следом. – Давайте, давайте, прогуляйтесь.

Бренч даже не посмотрела на шляпу, которую ему протягивала сестра.

– Что происходит? Почему вам так припекло спровадить меня отсюда?

Дженна встала и подошла к нему; лицо ее было бледным и встревоженным.

– Пожалуйста, Бренч…

– Полагаю, они пытаются не дать вам поговорить со мной. Хотя я толком не знаю почему.

Бренч резко повернулся и увидел в дверном проеме, ведущем в лавку, какого-то мужчину. Он был молод и хорош собой, и у него был настороженный взгляд человека, не расстававшегося с кольтом. Стрелок, жаждущий поквитаться с ним? Наемник из Пенсильвании, желающий получить награду за его голову? Или кто-то из прошлого Дженны? У Бренча внутри все сжалось.

– Кто вы?

– Джесон Таттл, – улыбнулся мужчина. – Я ждал вас, чтобы поговорить, к чрезвычайному неудовольствию этих леди.

Бренч мельком взглянул на Дженну и увидел в ее глазах разочарование и гнев.

– Бренч, прошу, давай выйдем во двор и я все объясню.

Она взяла Макколи за руку и снова попыталась направить его к задней двери. Он мягко отстранил ее.

– Что здесь происходит? – От нехорошего предчувствия у него похолодело внутри. Мужчина не был похож на кровного родственника Дженны, и в то же время Бренч чувствовал, что, по какому поводу не явился бы этот незнакомец, это имело к ней прямое отношение. – Кто вы такой и что вас связывает с Дженной?

– Я уже сказал, кто я. Что до связи между мной и этой юной леди, тут особо нечего рассказывать. Мы просто работаем на одну организацию.

– И что же это за организация?

Дженна застонала. Она круто развернулась и направилась к двери. Бренч схватил ее за руку и рывком вернул на место.

– Продолжайте, Таттл. Где она работает?

Мужчина самодовольно улыбнулся, глядя на Дженну.

– В Национальном детективном агентстве Пинкертона. А что? Разве она вам не говорила?

Краска сбежала с лица Бренча. Он услышал, как Дженна вздохнула, и понял, что Таттл сказал правду. Не говоря больше ни слова, он зашагал в лавку, волоча молодую женщину за собой.

За спиной Маура прокричала:

– Бренч, вспыльчивый дурак, не отмахивайся от того, что она скажет. Слушай сердцем и держи в узде свой тяжелый нрав, слышал?

Он слышал. Боль пронизывала грудь, а кровь в ушах так громко стучала от гнева, что удивительно было, как он еще что-то слышал. Он протащил Дженну через магазин и стал быстро подниматься по ступенькам, не обращая внимания на то, что от его железной хватки на коже молодой женщины остаются синяки и что покупатели смотрят на них. Она споткнулась и упала, он продолжал идти.

– Бренч, пожалуйста…

На ее мольбы не было никакой реакции. Юбка порвалась, когда Дженна, попытавшись встать на ноги, наступила на подол. Края деревянных ступенек больно царапали лодыжки. Один ботинок слетел с ноги и так и остался лежать на ступеньке.

– Черт тебя побери, Макколи, ты делаешь мне больно!

– Эй, что происходит? Нельзя с ней так обращаться! – прокричал кто-то снизу.

Бренч остановился и окинул гневным взглядом собравшихся на первом этаже мужчин. В его ледяных глазах читалось: «Только попробуйте вмешаться!..» Мужчины попятились, а Бренч перекинул молодую женщину через плечо и продолжил путь. Дженна закрыла глаза, всем сердцем жалея, что вообще приехала в Юту.

Макколи ногой распахнул дверь своей комнаты. Войдя внутрь, он бросил Юджинию на кровать, захлопнул дверь и запер ее изнутри.

Дженна отползла в самый дальний угол кровати. Было очевидно, что Бренч ничего не станет слушать, пока не успокоится. Она молча ждала, в то время как Макколи мерил шагами комнату, уперев кулаки в бедра. Его лицо сделалось белым от бешеного гнева.

– Пинкертонша, – бормотал он. – Чертова пинкертонша!

Он подошел к кровати, бросил на Дженну свирепый взгляд, потом снова принялся шагать по комнате. Она ждала.

Наконец Бренч остановился у двери. Он уперся ладонями в косяк и наклонил голову, пытаясь взять себя в руки.

Женщина, которую он любит, – агент Пинкертона. И она даже не сказала ему об этом. Страх ли заставил ее молчать? Или известное всему миру женское коварство? Она пришла за ним? Нет, если бы она знала о награде, обещанной за его голову в пенсильванском округе Скулкилл, то сразу же попыталась бы его арестовать. Таттл, видимо, тоже ничего не слышал об этой награде.

Бренч фыркнул, испытывая отвращение к самому себе. Всего несколько часов назад она занималась с ним любовью. Потом отвергла его предложение о браке и сообщила, что не намерена ни за кого выходить замуж. Боль от воспоминаний пронзала тело сотнями острых кинжалов.

Неужели она всего лишь еще одна Лилибет, желающая прибрать к рукам все, что попадается на глаза? Неужели она просто использовала его?

Дьявол! Как изгнать ее из своей жизни? Он должен как-то покончить с этой болью. Хотелось задушить эту женщину, но он понимал, что никогда намеренно не причинит ей вреда. Он любит ее, черт бы ее побрал! Но она, очевидно, никаких чувств к нему не испытывает.

Не придумав ничего лучше, Бренч стукнул кулаком по двери. Дерево треснуло и поддалось. Кровь сочилась из поцарапанных костяшек пальцев, когда он вырвал руку из пролома. С физической болью проще справиться, чем с той, которая гложет сердце.

Но этого ему было мало. Бренч повернулся к Дженне.

Она стояла на коленях на кровати, закусив нижнюю губу. Молодая женщина протягивала к нему руку, и в глазах ее была боль. Встретив взляд Бренча, Дженна быстро опустила руку и села на кровать. Она вскинула подбородок, а на ее лице теперь читался вызов.

– Почему, Дженна? – Его голос был хриплым от боли. – Почему ты не сказала мне?

– А ты бы отреагировал как-то по-другому?

– Да, черт возьми! Я… – Бренч собирался сказать, что, когда они встретились, он не был влюблен в нее. Гордость заставила об этом умолчать. Она никогда больше не услышит от него слова «любовь». – У тебя не было причин лгать той первой ночью в Эхо-Каньоне.

– Мне нельзя было рассказывать о себе никому, кроме агента, работать в паре с которым меня послали, Бренч. А он был мертв. Я не могла позволить, чтобы до Мендозы дошел слух, что на него охотится агент Пинкертона. Работа на эту организацию была для меня возможностью попасть в Юту. Когда я оказалась на месте, мне уже было наплевать на задание, вот только награда за поимку Мигеля была мне нужна, чтобы я могла заниматься поисками отца. Позже, узнав, как ты относишься к пинкертонам, я побоялась тебе сказать.

Бренч молча смотрел на молодую женщину, а кровь с пальцев капала на медвежью шкуру, на которой они лежали в объятиях друг друга всего лишь прошлой ночью. Ноздри раздувались от интенсивного дыхания, губы были так плотно сжаты, что почти исчезали в усах. Как же ей хотелось знать, что творится сейчас в его голове!

Макколи чуть не смеялся над самим собой: он влюбился в агента Пинкертона! Жизнь – сплошной фарс. Она играет с человеком, как кошка с мышкой, и потешается над ним. Она и сейчас, наверное, веселится, ибо несмотря ни на что он все еще хочет эту женщину. Дженна гордо вскинула голову, спокойно и с вызовом глядя на него. Воспоминания о том, что они прошлой ночью делали на кровати, на которой она теперь сидела, разожгли неукротимое пламя в паху Бренча. Ему хотелось одного: здесь и сейчас раздеть Дженну донага и вторгнуться в нее.

Может, так и следует сделать? Она ведь использовала его, разве нет?

Он медленно подошел к кровати.

Глаза Дженны округлились, когда Бренч расстегнул рубашку и швырнул ее на пол. Она, словно завороженная, смотрела, как он снимает ремень с кобурой и вешает его на спинку стула. Неотрывно глядя ей в глаза, Бренч сел и снял башмаки, потом носки. Когда он потянулся к ширинке джинсов, Дженна ощутила между ног волну жидкого жара. Сердце глухо билось в ребра, а груди напряглись в предвкушении ласк.

Приспустив штаны так, чтобы Дженне была видна густая поросль рыжих волос, Бренч встал и подошел к кровати. Он притянул молодую женщину, развернул ее к себе спиной и чуть не поотрывал пуговицы, снимая с нее платье. Так же быстро он расправился с остальными предметами одежды. В прикосновениях не было нежности, а во взгляде – любви, когда Бренч толкнул ее, обнаженную, на кровать.

В мгновение ока он полностью разделся и опустился на Дженну, раздвигая коленом ее ноги. Бренч ни на секунду не переставал смотреть в глаза молодой женщины. Его взгляд был жестким и холодным как лед. Дженне казалось, что он пытается сказать что-то, но ей не хотелось этого знать.

И вот он вошел в нее. Горячие волны наслаждения стали прокатываться по телу Дженны. Она обвила руками шею Бренча и закрыла глаза. Макколи сбросил с себя руки молодой женщины и прижал их к матрасу над головой.

– Смотри на меня, Дженна. – Он по-звериному оскалился, с силой входя в нее, резче, быстрее. – Дьявол, смотри на меня!

Она смотрела. И видела его боль, его желание, ярость и сожаление.

Когда все закончилось, Бренч поднялся с нее и оделся. Дженна покраснела и прикрылась одеялом, когда Макколи смерил ее взглядом.

– Всегда хотел отыметь пинкертонов, – сказал он. – Вот только не ожидал, что об этом позаботится моя собственная маленькая пинки.

С этими словами Бренч ушел.

Дженна легла на бок лицом к стене, свернулась калачиком и заплакала.

Глава восемнадцатая

Рембрандт только около полуночи нашел Бренча за угловым столиком салуна Пейпа. Он сидел на стуле, положив руки на рубцеватую деревянную столешницу с засохшей лужей виски. Голова Бренча покоилась на руках. Он крепко спал. На столе валялась перевернутая бутылка виски, стоял пустой стакан и пепельница, полная окурков.

– Он здесь полдня пробыл.

Пейп за стойкой бара протирал стаканы. Поскольку завтра предстоял рабочий день, большинство посетителей разошлись по домам. Трое все еще играли в покер за дальним столиком. Еще двое стояли у бара, поправляя здоровье на сон грядущий.

– Ни разу не видел, чтобы он так напивался, – сказал Пейп. – Наверное, у него очень серьезные проблемы.

Рембрандт встряхнул Бренча.

– Проснись, сынок.

Сухие, как песок, веки дрогнули, Бренч открыл глаза и поднял голову. Боль пульсировала в висках. Он скривился. Потом закрыл глаза и со стоном уронил голову на руки.

Рембрандт встряхнул его сильнее.

– Только засни, и я вылью на тебя ведро холодной воды.

– Спокойно, Попс. – Бренч отмахнулся от старика и сел. Перед глазами расплывалось лицо партнера, с которым он проработал три года. – Ну что, слышал? Каково оно, когда дочка – агент Пинкертона?

– В данный момент паршиво. Что ты с ней сделал? Она отказывается выходить из комнаты.

Бренч быстро протрезвел, вспомнив, как взял Дженну и какие жестокие слова бросил ей перед уходом. Чувство вины комком подступило к горлу. Он показал ей, что значит терпеть поражение. Это его обманули. Он предложил ей свое сердце, а она его растоптала. Не найдя в себе сил посмотреть отцу Дженны в глаза и будучи слишком упрямым, чтобы признать ошибку, Бренч пробормотал:

– Я всего лишь сделал с ней то, что она пыталась сделать со мной.

Кулак появился из ниоткуда. Стул наклонился, и Бренч повалился на пол. Лежа на спине, запутавшись ногами в ножках стула, Макколи потер челюсть и уставился на старика, удивляясь силе удара.

– Ты был мне как сын, Бренч. – Рембрандт помассировал напухшие костяшки пальцев. – Ты вытащил меня из канавы, которую я сам себе вырыл, и я благодарен тебе за это. Когда ты рассказал о своих чувствах к Дженне, я был счастлив, думая, что она нашла такого мужчину, какого я только мог для нее желать. Я знаю, что тебе больно, но это тебя не оправдывает. Ты с ней обошелся, как последний мерзавец.

Рембрандт пошел к двери, потом вернулся.

– Тот пинкертон настоял, чтобы Мендозу посадили под замок. Дженна отвела Мигеля в конюшню, но она ничего не сможет сделать, если детектив решит его забрать. Если не можешь взять себя в руки ради нее, сделай это ради Слоана. Это его убийца безнаказанно разгуливает на свободе, пока ты напиваешься и жалеешь себя. Черт возьми, Бренч, ты же мужчина! Так веди себя по-мужски.

Еще долго после ухода Рембрандта Бренч сидел на стуле, жевал губу и размышлял над услышанным. Попс был прав, и Бренч знал это. Он повел себя с Дженной как ублюдок. Но ведь она ясно показала свои чувства к нему, не так ли? Ее желание было очевидным, однако это не любовь. А на меньшее он не согласен. Правда, после того, что он с ней сегодня сделал, любви от нее ждать не приходится.

Важнее добраться до убийцы Слоана. В этом Рембрандт тоже был прав.

Когда на следующее утро Бренч вошел в кухню, Голубка помогала Мауре сливать жир из сковородки, доверху наполненной хрустящим жареным беконом, а Кэтлин ставила в духовку противень с пресными лепешками.[81]

У стола, счищая с картофелины кожуру на старый выпуск газеты «Новости пустыни», стояла Дженна.

Внезапное желание, которым налилось тело при одном только взгляде на молодую женщину, принесло боль и ощущение пустоты и с новой силой разожгло гнев. Склонившись к Дженне, словно для поцелуя, Бренч прошептал:

– Доброе утро, пинки. Соскучилась?

Она схватила его за бороду и приставила к носу нож.

– Может, я и заслужила то, что произошло вчера, Макколи, а может, и нет. Но если ты еще хоть раз ко мне прикоснешься, я выпущу тебе кишки. И сделаю это без помощи снадобий. Понял?

Не дожидаясь ответа, Дженна швырнула нож вниз. Он перевернулся в воздухе и глубоко вонзился в толстую сосновую столешницу. Не говоря больше ни слова, молодая женщина оттолкнула Бренча и вышла из комнаты.

– Ну, и что ты натворил, братец? – призвала его к ответу Маура.

Бренч посмотрел на нож. Костяная ручка вибрировала с громким жужжанием, эхом отдававшимся в больной голове. Макколи закрыл глаза и рухнул на стул.

– Конечно, теперь ему себя жалко, – зло сказала Маура. – Но не жди от меня того же, я тебя жалеть не стану. Мне стыдно за тебя, Бренч Макколи; никогда не думала, что мне будет так стыдно за кого-то из родни.

– Перестань, Маура, и приготовь мне кофе. Голова болит, будто кто-то взрывает в ней динамит.

– Хорошо. Как насчет жирного бекончика и яиц к кофе?

Желудок скрутило при одной мысли о застывшем жире и растекающихся яйцах всмятку. Бренч схватился рукой за живот и скривился.

Усмехнувшись, Маура принесла кофе и села рядом, пока брат попивал горячий напиток.

– Если серьезно, братец, ты очень сильно обидел Дженну и знаешь это. На ее месте ты поступил бы точно так же. Сейчас важны только ваши чувства друг к другу, и что вы собираетесь по этому поводу делать.

Бренч уставился в чашку с темной жидкостью, не желая признавать правоту Мауры.

– Теперь уже ничего не поделаешь. Нужно найти способ заставить Хендрикса высунуться, чтобы вернуть Мигелю доброе имя и отомстить за убийство Слоана.

– А что потом? Он пожал плечами.

– Оставь, Маура. Иногда все разрешается само собой.

– Да, только в большинстве случаев ничего так и не разрешается.

Бренч вышел из кухни. Маура, подбоченившись, смотрела вслед брату. Ее губы медленно расплылись в улыбке. Голубка усмехнулась.

– Если я чему-то научилась у тетушки Фэнни, так это определять, когда женщина что-то замышляет; и, если не ошибаюсь, сейчас как раз такой момент.

Маура рассмеялась.

– Угадала, девочка моя. Ой, как угадала!

Бренч провел утро на платной конюшне Уоттса и Бриззи с Мигелем и Рембрандтом, обсуждая, как загнать в ловушку Слида Хендрикса.

– Можешь выбить из него признание, – предложил Рембрандт. – Это соответствовало бы стилю, которого ты в последнее время придерживаешься.

Бренч сердито посмотрел на него.

– Знаешь, Попс, я не уверен, что ты был создан для отцовства.

Нежная, но с горчинкой улыбка появилась на губах старика.

– Возможно, поэтому судьба лишила меня такого шанса. Дженне, наверное, со мной было бы хуже.

Мигель смотрел то на одного собеседника, то на второго, и наконец остановил взгляд на Рембрандте.

– Вы, senor, ее padre?[82]

– Верно, – ответил Бренч. – Но она пока об этом не знает, так что помалкивай.

– Я бы никогда не выдал секрета, но должен признать, меня разбирает любопытство, как это могло случиться. Бренч фыркнул.

– Это случилось точно так же, как все обычно случается, Мендоза.

Положив руку на плечо Бренча, Рембрандт сказал:

– Ты ведь знаешь, что он не то имел в виду. Я не против ответить на его вопрос, сынок.

Когда старик завершил рассказ, Мигель нахмурился.

– Говорите, это случилось в Колорадо пятнадцать лет назад?

– Где-то за десять миль[83] от Централ-Сити.

– Ах, senor, жизнь странная штука, вы не находите?

– Что ты хочешь этим сказать?

Мигель поднял руку.

– Пожалуйста, выслушайте меня до конца, а тогда уж судите, si?

Рембрандт недоуменно посмотрел на него, но кивнул.

– Пятнадцать лет назад я был еще мальчишкой, – начал Мигель. – Я был, как вы говорите, упертым, и моя богиня Фортуна не улыбалась мне. К своему стыду должен признать, что связался с шайкой bandidos.[84] Когда они стали издеваться над женой одного человека, чтобы заставить его отказаться от золотого прииска, я вмешался. Женщина была беременна, и я не мог смотреть, как ей причиняют боль. За свой поступок получил синяк под глазом.

Рембрандт округлил глаза.

– Мексиканский мальчик, пытавшийся их остановить! Вот почему ты мне казался смутно знакомым. Вожак шайки заставил тебя пойти с нами, когда повел меня искать заявление. Он решил, что если ты примешь участие в грабеже, тебе придется помалкивать об их гнусных делах.

– Si, Хендрикс. Когда вы бросились на него, я решил, что это мой шанс скрыться. Но мне печально слышать, что ваша жизнь после этого пошла не слишком хорошо, senor. Мне следовало остаться и помочь вам.

– Думаю, это могло бы что-то изменить. – Рембрандт опустил печальный взгляд на устеленный соломой пол, вспоминая тот давно минувший день. Потом он поднял голову и посмотрел на испанца. – Почему ты сказал – Хендрикс? Причем здесь маршал?

Мигель поднял бровь.

– Вы не знали? Слид Хендрикс был вожаком той шайки охотников за землей. Это он приказал, чтобы вашу жену убили, если он не вернется в течение дня.

– Боже милостивый! – Рембрандт встал и прошелся взад-вперед по коридорчику рядом со стойлом, где был прикован Мигель. – Как же я не догадался? Конечно, когда я видел его в последний раз, у него были волосы на голове. И борода.

– Кроме того, он был намного моложе, не забывай, – заметил Бренч. – На двенадцать лет моложе, чем когда ты в следующий раз встретился с ним здесь, в Юте.

– Да, и тогда он не был таким толстым, – Рембрандт покачал головой. – Он поклялся, что поквитается со мной, когда я в него попал. Я прятался прямо у него под… – старик провел ребром ладони по белой густой бороде —…и топил горести в ирландском виски. Когда люди стали звать меня Рембрандт, я поощрял это. Мне было выгодно скрывать свое настоящее имя.

– Попс, по-моему, ты только что нашел решение нашей проблемы.

Рембрандт взглянул на Бренча.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что Хендрикс тоже наверняка не знает, кто ты.

– А ведь ты прав! Если бы он узнал меня, то давно бы уже нашел способ убить. Но как это поможет решить нашу проблему?

– Просто. Мы отправим Слиду послание от Мигеля, в котором предложим твою шкуру в обмен на его освобождение. Мы скажем ему, что, если ты ему нужен, пусть приходит сюда – или еще куда-нибудь, неважно. Ты заставишь его признаться, что он отнял у тебя рудник, и мы захлопнем капкан. Тебе, наверное, не меньше моего хочется отомстить этому мерзавцу – за жену и за Дженну.

– Был период, когда я только об этом и думал, но я никогда не дружил с огнестрельным оружием. В тот день я ранил его по чистой случайности. Сначала я надеялся, что он мертв. Даже возвращался на то место и искал тело. Но я слишком жалел себя, чтобы восставать против судьбы. Без Ады и моей малышки всякая борьба потеряла смысл. Кроме того, Хендрикс исчез из той местности, и никто не знал куда.

При мысли о том, сколько Рембрандту и Дженне пришлось выстрадать из-за Хендрикса, у Бренча вскипела кровь. Может ли маршал иметь какое-то отношение к смерти Слоана? Пока он не видел связи. Даже если тот думал, что стреляет в Бренча, какие им двигали мотивы? У Хендрикса не было причин желать смерти Бренчу Макколи. По крайней мере, Бренчу о них не известно.

– Младенец, senor, – Мигель обратился к Рембрандту, – Дженна слишком взрослая, чтобы быть малышом, которого ваша жена вынашивала всего пятнадцать лет назад. Что случилось с bebe?

Рембрандт с грустью покачал головой.

– Думаю, ребенок погиб. Дженна говорила, что у нее нет ни братьев, ни сестер. К тому же, когда я оправился от ран и вернулся домой, за опустевшей хижиной была крошечная могилка.

– Мои соболезнования, senor. Услышав вашу историю и узнав о своей роли в ней, я как никогда хочу, чтобы Хендрикс поплатился за совершенные злодеяния, – Мигель повернулся к Бренчу. – Я вот думаю, а не согласится ли тот агент Пинкертона выступить в роли свидетеля, когда мы заставим маршала раскрыться?

– Я не подарю ему такого удовольствия! – проревел Бренч. – Позовем на помощь констебля Мора.

Рембрандт покачал головой.

– Не знаю. Мы затеваем войну против федерального маршала. Хендрикс пользуется здесь большим влиянием, кроме того, они с Мором долго работали вместе. А что, если Мор решит поверить ему, а не тебе? Он может предупредить Хендрикса.

Бренч снял шляпу и запустил пальцы в рыжеватую шевелюру.

– Что же нам тогда делать, черт возьми?

– Побори в себе ненависть к пинкертонам, сынок, по крайней мере, на время, пока все это не разрешится. Пинкертоны просто люди, которые выполняют свою работу. Докажи им, что они в данном случае ошибаются, вместо того чтобы сидеть сложа руки и позволять ненависти пожирать тебя изнутри.

Как Бренчу ни противно было признавать, в словах старика присутствовал здравый смысл. Как и в совете Дженны изучать право, чтобы можно было делать что-то действительно полезное для простых рабочих. А что касается этого случая, не только пинкертоны будут использовать его, но и он их.

– Хорошо, давай поговорим с Таттлом.

Бренч и Рембрандт вместе покинули конюшню и, выйдя на улицу, обнаружили, что она полностью заблокирована. Лошади, мулы, фургончики и не меньше двух сотен мужчин толпились у крыльца гостиницы и лавки «Серебряный слиток».

– Матерь Божья! Какого черта здесь происходит? – пробормотал Бренч.

Бренч локтями проложил себе путь сквозь толпу к лавке, пропуская мимо ушей недовольные оклики людей.

– Эй, встань в очередь, как все остальные, – крикнул какой-то шахтер.

– Да, в очередь.

– Ой, да пропустите его. Такой грубиян нам не конкурент в борьбе за мисс Дженну.

– Заткнись, идиот; это Макколи.

– Тот самый стрелок?

Рембрандт пробирался вслед за Бренчем, пока они не достигли входной двери. Внутри была такая же давка, как и снаружи. В начале очереди они увидели Мауру с карандашом за ухом. Вторым она записывала имена мужчин.

– Приходите завтра в десять, – сказала она парню не старше восемнадцати лет с волосами песочного цвета. Тот поблагодарил и вышел. – Следующий, – выкрикнула Маура.

– Какого дьявола ты тут устроила, Маура? – вмешался Бренч.

– Соблюдайте порядок, мистер. Следующий я, а не вы.

Мужчина доходил Бренчу только до подмышек, но плечи у него были, как у быка, и силы, по виду, хватало, чтобы взвалить на спину вагонетку с рудой. И все же Бренч занес кулак, намереваясь ударить его.

Рембрандт встал между ними.

– Постойте, нет нужды применять силу. Мы с моим другом являемся владельцами этого заведения. Нам всего лишь нужно поговорить с миссис Треноуэт.

Шахтер отступил. Бренч поволок сестру в угол, где они могли бы переговорить с глазу на глаз.

– Ну, так что здесь происходит?

Маура пожала плечами, придав своему лицу выражение невинности.

– К тебе, братец, это не имеет никакого отношения. Похоже, просочился слух, что у нас живет незамужняя леди. Я просто стараюсь навести порядок, так как ситуация стала взрывоопасной. Бедную девочку чуть не затоптали, когда она попыталась выйти на улицу.

– Хочешь сказать, что все эти люди пришли увидеть Дженну?

– Да, но каждый сможет поговорить с ней всего в течение пятнадцати минут. Позже я повешу на двери список тех, кому она разрешит за собой ухаживать. Из них она выберет счастливчика, который будет ее спутником на завтрашнем празднике.

– Каком празднике?

– Ты что, забыл? Завтра День независимости.

Рядом появилась улыбающаяся Голубка.

– Все эти мужчины напоминают мне о заведении тетушки Фэнни, а тебе, Бренч?

– Может, следует отправить к ним тебя? – огрызнулся Макколи. – Будучи профессионалкой, ты найдешь с ними общий язык.

Голубка пропустила злые слова мимо ушей.

– О, я им неинтересна.

– Почему нет?

– Потому что уже занята. Мигель предложил мне выйти за него замуж, и я согласилась.

Напоминание о неудаче с предложением руки и сердца поразило Бренча с силой двойного бура.

– Где Дженна?

– У себя в комнате, только на этот раз не кричи на нее. Не ее вина, что мужчины здесь так изголодались по женщинам.

Похожий на гризли, у которого только что украли запас меда, Бренч взбежал по ступенькам.

Дженна расчесывала волосы, совершенно не реагируя на светопреставление, творившееся внизу, когда в комнату ворвался Бренч, а вслед за ним Маура. Резко повернувшись к нему, молодая женщина сказала:

– Кем ты себя возомнил, что врываешься в мою комнату, как…

– Я не из толпы, которая собралась внизу, чтобы обслюнявить тебя с ног до головы, будто ты знатный кусок говядины или что-то в этом роде.

– О чем ты говоришь?

Маура махала ей из-за спины Бренча. Дженна нахмурилась.

– Что ты делаешь, Маура?

Бренч повернулся к сестре. Та прижимала палец к губам, отчаянно жестикулируя свободной рукой. Он вытолкал ее из комнаты и запер дверь.

– Ты понимаешь, о чем я говорю. Я хочу знать, что за кашу ты на этот раз заварила.

Чтобы выиграть время и навести порядок в спутанных мыслях, Дженна присоединила непослушный завиток к рассыпавшейся по спине блестящей массе волос, связанных лентой на затылке.

– По-моему, на завтрак была овсянка. А что?

Макколи схватил молодую женщину за плечи и повернул лицом к себе.

– Черт побери, Дженна, все те мужчины внизу ждут, надеясь поухаживать за тобой. Ты же говорила, что не собираешься ни за кого выходить замуж.

Дженна подошла к окну и выглянула наружу. Она не совсем понимала, что происходит, но знала: за всем этим стоит Маура, и план задуман для того, чтобы помирить их с Бренчем. Самой Дженне это показалось отличной возможностью подразнить Макколи.

– Ты не слышал последних новостей, Макколи. Агент Таттл сообщил, что меня уволили. Возможно, мне придется выйти замуж, чтобы как-то прокормиться. – Она выскользнула из рук Бренча и стремительно отошла в другой конец комнаты. – А. тебе, вообще, какая разница? Ты ведь ненавидишь меня, забыл?

– О господи! Правильнее всего было бы отшлепать тебя и…

Дженна вытащила «етарр» из кармана юбки и положила на стол.

– Попробуй, Макколи. Только попробуй.

Бормоча проклятия, Бренч кинулся к двери и дернул за ручку, позабыв, что сам же запер дверь изнутри. Он потеребил ручку, но дверь по-прежнему не открывалась. Взревев от ярости, он стал молотить ногой по доске, пока не выбил дверь. Выйдя наружу, он оглянулся на Дженну и сказал:

– Советую держать этот револьвер под рукой, пинки, потому что мы еще не все между собой выяснили. Только не забывай, что я сказал тебе тогда в Эхо-Каньоне. Не бери на мушку человека, которого не готова пристрелить.

С этими словами он ушел.

Следующую ночь Бренч тоже провел с Рембрандтом на шахте. Маура переселила Дженну в его комнату на время, пока в той, где она проживала, не починят дверь. Молодая женщина вертелась на кровати, явственно чувствуя запах табака «Булл Дарем» на простынях и подушке. Запах Бренча.

Его присутствие ощущалось повсюду. В гребне из рога бизона, зубной щетке и лавровишневой воде «Оукли» на умывальнике. В грязных рубашках и шерстяном белье, сваленных в кучу рядом со шкафом. В потертых рабочих башмаках в углу. Здесь негде было от него скрыться. Неодолимы были также воспоминания о тех моментах, когда она оказывалась в его постели.

Когда ночь стала уступать место утру, Дженна оставила попытки уснуть. Накинув взятый взаймы халат, молодая женщина подошла к окну и выглянула наружу. Короткий дождик оставил после себя свежесть и прохладу. Ветер доносил едва уловимый запах сосны – наверняка с лесопилки, поскольку холмы вокруг города уже давно остались без деревьев.

Подойдя к умывальнику, Дженна взяла гребень. Один светлый волосок зацепился за зубцы. Молодая женщина вытащила его и обернула вокруг пальца. Спит ли сейчас Бренч или, подобно ей, лежит без сна? Она ни разу еще не видела его таким злым. Он пришел в бешенство, когда увидел всех этих мужчин, что ждали встречи с ней. Еще он был таким, когда узнал, что она агент Пинкертона. Это могло бы вызвать у нее улыбку, если бы она не чувствовала себя такой несчастной.

Когда найдется отец, она в любом случае не останется здесь. Теперь об этом не могло быть и речи. Чем скорее она покинет Юту, тем скорее сможет выбросить из головы Бренча Макколи. Может быть, в Чикаго удастся найти работу в одном из детективных агентств, подобных организации Пинкертона. Чикаго казался ей слишком большим, слишком многолюдным городом, но поскольку нужно было заботиться о матери, возможностей оставалось мало. В Мидоувуде женщина могла рассчитывать лишь на должность жены и матери. Дженна такие варианты даже не рассматривала.

Обнаружив, что благодаря хитроумному плану Мауры по их с Бренчем воссоединению придется беседовать почти с двумя сотнями одиноких шахтеров, Дженна захотела пристрелить рыжеголовую ирландку и ее сообщницу-индианку. После встречи с первыми двенадцатью мужчинами желание переросло в убежденность. Четверо предложили ей руку и сердце, только увидев ее. Двое попытались ее поцеловать. Один говорил только по-немецки.

Они рассказывали о своих домах на востоке, о рудниках, делились планами на будущее. Многие от волнения готовы были расплакаться. Чтобы отделаться от них, Дженна пообещала написать трем матерям, испечь четыре яблочных пирога, прицепить к волосам потертую голубую ленточку, которую годами носили в пропитанном потом кармане, и научиться играть на лютне. Единственным обещанием, которое она намеревалась выполнить, было уговорить всех знакомых женщин в Иллинойсе немедленно переехать в Юту.

Маура поклялась, что завтра сообщит всем неженатым мужчинам Парк-Сити, что Дженна решила вернуться в Иллинойс и выйти замуж за тамошнего давнего поклонника. Перед тем как на самом деле убраться к черту из Юты, Дженна хотела увидеть только одного мужчину – Джеймса Ли-Уиттингтона.

Но сначала нужно было оправдать Мигеля, а потом прижать к стенке Джейка Лонгена и выяснить раз и навсегда, приходится ли он ей отцом. Улегшись на кровать, Дженна принялась выдумывать новые способы убийства Мауры и Голубки.

Глава девятнадцатая

Утром Дженна отказывалась завтракать с семейством Треноуэтов, пока Голубка не поклялась священными могилами матери-индианки и отца-шотландца, что Бренча нет поблизости.

По словам Мауры, городские власти собрались, чтобы обсудить последние приготовления к празднику и попытки объединить жителей Парк-Сити. Они хотели, чтобы Бренч стал первым городским шерифом. «И он хорошо бы справился с этой работой», – с необъяснимой болью подумала Дженна.

Закончив завтрак, молодая женщина тут же скрылась у себя в комнате. Маура предложила дать ей поносить какое-нибудь платье взамен того, которое порвал на ней Бренч, но она отказалась. Дженна отлично себя чувствовала в брюках и рубашке, особенно теперь, когда каждый мужчина в городе был решительно настроен за ней поухаживать. Она застегнула на бедрах ремень с кобурой, взяла лук и стрелы и зашла в кухню.

День независимости и Рождество были единственными праздниками шахтеров. Все магазины и конторы города, включая лавку «Серебряный слиток», в эти дни были закрыты. Благодаря кутерьме, что скоро поднимется в Парк-Сити, может удаться выскользнуть из города незамеченной. Прогулка верхом по горам в одиночестве гораздо больше привлекала Дженну, чем соревнования в беге, конкурсы по поеданию пирогов и состязания в меткости.

– Смотри, Дженна!

Кэтлин нанесла последний мазок красной глазурью на корж и постучала по блюду, привлекая внимание Дженны к сладкой версии звездно-полосатого флага.

– Смотрится очень мило, – сказала молодая женщина.

Кэтлин просияла.

– Мама укладывает в твою корзину жареную курицу, картофельный салат, маринованный сассапариль,[85] пресные лепешки и пирожки с яблоками. Корзину выставят на аукционе вместе с остальными после выступлений на сцене, которую мужчины построили за городом.

Малышка Мэри вскарабкалась на табурет рядом с Дженной. Пальцы девочки были почему-то синеватого цвета.

– Пэдди говорит, что, если бы мама разрешила, он разбогател бы, беря взятки с мужчин, которые захотят узнать, какая из корзин твоя.

– Помолчи, Мэри, – пожурила дочь стоявшая у плиты Маура.

Озорно улыбнувшись, Мэри потянулась к уху Дженны и прошептала:

– Но единственным, кто узнает, будет дя…

– Я сказала, помолчи! – Маура сняла девочку со стула, поставила на пол и шлепнула по попе. – Выйди вон! Лучше пойди посмотри, оделся ли уже Пэдди. Позже мне понадобится его помощь, чтобы отнести пироги для соревнования.

Когда малышка убежала, Маура повернулась к Дженне.

– У этого ребенка воображение больше Железной горы.

Дженна выдавила улыбку.

– Ничего страшного, только ты зря теряешь время – я имею в виду корзину. Я собираюсь пойти в конюшню проведать Мигеля.

– Конечно, и поздравь его с Днем независимости от меня. Я вижу, у тебя с собой лук. Будешь принимать участие в соревнованиях по стрельбе?

– Возможно.

– Хотелось бы посмотреть для разнообразия, как наших самодовольных мужчин поставит на место женщина. Забавное будет зрелище, – Маура засмеялась и вернулась к курице, что жарилась на плите. – В десять все собираются в начале Мейн-стрит, а потом процессия двинется через весь город к ферме, где построили сцену. Так что не опаздывай. Ты ведь не хочешь пропустить песнопения и речи надутых простофиль, управляющих городом вместо мэра?

– Не знаю, не знаю.

В конюшне за лавкой Дженна накормила и напоила свою лошадь и направилась к заведению Уоттса и Бриззи. Дети даже подпрыгивали от радости в предвкушении праздника. Они кричали и улюлюкали, гоняясь за свиньями, таким образом готовясь к состязаниям. У Дженны не было настроения веселиться. Спокойная прогулка верхом дала бы возможность подумать, как строить свою жизнь после того, как она разыщет отца.

Оказавшись за городом, она найдет подходящее местечко, чтобы тоже поупражняться в меткости. Дженна уже сто лет не стреляла из лука. С того самого дня, как Хендрикс и Вирджил напали на Бренча в Эхо-Каньоне.

На полпути к конюшне молодая женщина встретила Джейка Лонгена, проезжавшего по улице верхом. Он остановил лошадь и вежливо приподнял шляпу.

– Я как раз хотел поговорить с вами, мэм.

– Со мной? Зачем? Что я могу для вас сделать, мистер Лонген?

– В общем-то, меня послал Рембрандт. Он просил передать, что, если вы хотите узнать, кто ваш отец, вам следует прямо сейчас приехать на шахту.

Было очевидно, что нужно ехать. И тем не менее Джекна почему-то колебалась. Почему на шахту? Особенно сегодня, когда все в городе. И почему Рембрандт выбрал посланником Аонгена? Значит ли это, что Лонген не ее отец? Или наоборот? Но какой смысл в этих досужих размышлениях? Ответ ждет ее на шахте «Серебряный слиток».

– Я схожу за лошадью. Вы можете указать мне путь на шахту?

– Даже более того, мэм. Я провожу вас туда.

– Не нужно, просто…

– Босс настаивал, чтобы я доставил вас туда в целости и сохранности.

Лонген следовал по пятам за молодой женщиной, пока та возвращалась в конюшню, а потом стал помогать седлать для нее Джента. Спустя несколько минут они тронулись в путь.

Когда они с Лонгеном скакали по горной тропе, у Дженны было такое чувство, будто по ней ползают муравьи. Ожидание становилось невыносимым. Хотелось погнать Джента галопом и как можно скорее добраться до шахты. Однако страх тоже холодил кровь – страх и смятение. Спустя долгие пятнадцать лет она встретится с отцом!

Воспоминания нахлынули на Дженну, плохие и хорошие. Она то чувствовала на глазах сентиментальные слезы, то багровела от гнева. Чтобы как-то отвлечься, молодая женщина решила что-нибудь выудить из Джейка.

– А с Рембрандтом был кто-нибудь, когда он попросил вас съездить за мной?

– Насколько мне известно, никого.

Может быть, Лонген не знает, что она его дочь? Если дело обстоит так, нужно расспрашивать его не так прямолинейно. Осмотревшись по сторонам, Дженна сказала:

– Очень милый пейзаж. Вы уже давно в Юте, мистер Лонген?

– Несколько лет.

Да уж, его не назовешь болтуном. Она попыталась снова:

– Ваша семья с вами?

– Я потерял семью несколько лет назад.

– Простите. – Молодая женщина погрузилась в молчание, чувствуя, что сердце забилось чаще. Может ли быть простым совпадением, что он потерял семью, а она потеряла отца? Нужно больше информации. – Вы тогда жили в Юте?

Затаив дыхание, Дженна ждала ответа, но Лонген только покачал головой.

– Простите, мэм, но мне бы не хотелось говорить на эту тему.

Не зная, какой вывод сделать из реакции Джейка, молодая женщина принялась осматриваться. Пейзаж нельзя было назвать милым. Прожорливые орды охочих до золота и серебра шахтеров ободрали с земли всю растительность и изрешетили ее поверхность бесчисленными дырами. Серовато-коричневые шишки испещряли холмы – это были кучи выработанного грунта; штольнями и шахтами были усеяны горные склоны, что делало их похожими на гигантские муравейники. На севере виднелся город, а за ним парк Парли. Остальное скрывалось из виду за поворотом тропинки и густыми зарослями кустов черемухи.

– Мы с мамой до недавнего времени считали отца погибшим, – спустя некоторое время произнесла Дженна. Она не собиралась отступать. – Я приехала сюда в надежде отыскать его, но вам, наверное, это уже известно. Вы знаете, кто он?

– Нет, – Лонген указал на каньон, к которому они, по-видимому, направлялись. – Но вы скоро с ним встретитесь. Шахта вон там.

Улыбка Джейка была слишком холодной и оценивающей, чтобы успокоить молодую женщину– Она была уверена, что Лонген знает, кто ее отец, и про себя потешается над ней. Почему? Потому что знает, как она будет разочарована, когда познакомится с этим человеком? Зря она считала его возможным кандидатом. Не было необходимости ехать с ней в такую даль, чтобы сообщить, что он ее отец. Наверное, Джеймсом Ли-Уиттингтоном был кто-то другой, один из шахтеров. Иначе зачем было ехать сюда? Может, она уже видела его, говорила с ним, не зная, кто он на самом деле?

Тропинка вливалась в изрезанную колеями гужевую дорогу, серпантином вьющуюся по горному склону. Очевидно, тропинка позволила им срезать путь. Джент проследовал за лошадью Лонгена через открытое пространство. По каменистой осыпи они въехали в осиновую рощу, направляясь к каньону. На дорогу перед ними выбежал дикобраз. Усмехнувшись, Джейк вытащил револьвер и застрелил медлительное животное.

– Зачем вы это сделали? – в ужасе спросила Дженна.

– Да черт с ним, их все равно слишком много развелось. Есть дикобразов нельзя. Так какая от них польза?

Дженна вдруг поймала себя на том, что молится, лишь бы Джейк Лонген не оказался ее отцом. Чем дальше всадники углублялись в поросший лесом каньон, тем больше нервничала молодая женщина. Потом они снова выехали на открытое пространство. На противоположном конце неглубокой долины виднелась блекло-коричневая бревенчатая хижина, а сбоку от нее – насыпь выработанного грунта, как две капли воды похожая на остальные кучи отходов, отмечавшие здесь, в горах, каждую шахту. Кровь стучала в висках и текла по жилам все быстрее и быстрее. А что, если ее отец окажется таким же омерзительным, как Джейк Лонген? Что, если он ее отвергнет? Дьявол, Дженна, возьми себя в руки! Разве не все равно, понравишься ты ему или нет?

– Это здесь? – спросила она. Лонген оглянулся на нее.

– Ага, уже недолго осталось.

На этот раз его улыбка выражала нечто среднее между похотливостью и подлостью.

Дженна остановила коня.

Джейк тоже остановился и повернулся в седле, чтобы посмотреть на нее.

– Испугались?

– Просто… нервничаю.

– В любом случае надо взять себя в руки.

Внутренний голос кричал, чтобы она убиралась отсюда к черту. Здравый смысл не соглашался. Это собственность Бренча. Где-то здесь должен быть Рембрандт. Ее опасения – всего лишь трусливая попытка избежать неминуемой встречи. Дженну злило, что после долгих месяцев составления планов и ожидания страх одолел ее сейчас, когда она так близка к достижению цели. Она рисковала жизнью, чтобы отыскать отца. Оставалось только встретиться с ним лицом к лицу.

Сжав коленями бока Джента, молодая женщина пустила его рысью. Лонген теперь скакал рядом. Когда они приблизились к хижине, Дженна заметила, что рядом есть и другие здания. И вот она увидела темную квадратную дыру в скалистом склоне: это и был вход в шахту. Тележки для руды стояли у входа и ждали, чтобы их завезли внутрь и наполнили сокровищами. Дженне они показались какими-то заброшенными. Такими, какой она чувствовала себя.

Лонген указал на второе по величине здание. Он спешился, закрепил поводья на короткой коновязи и потянулся за поводьями Джента. Как только ноги молодой женщины коснулись земли, Джейк схватил ее за руку. Что-то подсказало Дженне, что это не джентльменский жест, а мера предосторожности, чтобы не дать ей сбежать. Лонген открыл дверь и пропустил ее вперед. Пожалев, что никому не сказала, куда направляется, Дженна опустила руку на ствол револьвера и переступила порог.

Фонарь бросал тусклый желтый свет на грубые бревенчатые стены. Вдохнув, Дженна осталась стоять с открытым ртом. С каждой стены, подобно дюжинам зеркал, на нее смотрело ее собственное лицо. Улыбающееся, томящееся, задумчивое, рассерженное, страстное. Портреты отображали мельчайшие оттенки ее настроений.

– Впечатляют, правда?

Дженна резко повернулась на голос. Маршал Слид Хендрикс стоял прямо у нее за спиной. Ее глаза встревоженно расширились, пальцы обхватили рукоять «старра», а ум начал судорожно искать причину, по которой здесь мог оказаться Хендрикс.

Разгадав ход ее мыслей, Слид усмехнулся.

– Нет, маленькая леди, я не твой отец. – Взгляд маршала прошелся по каждому дюйму тела молодой женщины, отчего ей снова показалось, что по коже ползают муравьи. – И, честно говоря, – хрипло сказал он, – я чертовски рад этому. Было бы немного неловко трахать собственную плоть и кровь.

Гневный стук ножки стула привлек внимание Дженны к затемненному углу комнаты. На стуле, за столом, заваленном всякой всячиной, сидел Рембрандт. В его рот был засунут конец грязной тряпки, обвязанной вокруг его седой головы; руки и ноги тоже были связаны. И все же старик, глаза которого потемнели от ярости, сделал отчаянное усилие встать и добраться до маршала.

Хендрикс рассмеялся. Дженна начала вытаскивать револьвер. Но не успело оружие на дюйм показаться из кожаной кобуры, как маршал схватил молодую женщину за руку. Жирные пальцы впились в нежную кожу, и Слид вырвал у нее револьвер. Он заткнул «старр» себе за пояс, по-прежнему усмехаясь.

– Не делай резких движений, маленькая леди, – предупредил ее Хендрикс. – Подобные вещи не терпят суеты. Не так ли, Лонген?

– Да, но давай поторопимся, Слид. И не забывай, что ты обещал девку мне.

Дженна гневно уставилась на Лонгена. В ответном взгляде Джейка читались насмешка и похоть. Молодой женщине стало нехорошо. Как можно было подумать, что он ее отец? Слава Богу, она ошибалась. Но если Лонген не ее отец, то… Взгляд Дженны метнулся к старику, привязанному к стулу.

Хендрикс взял ее за руку и подтолкнул к Рембрандту.

– Давай, милочка, познакомься с человеком, на которого ты охотилась все эти недели.

Портреры на стенах, казалось, насмехались над молодой женщиной, когда она замерла перед седовласым мужчиной. Кровь стучала у нее в ушах, руки тряслись.

– Дьявол, Слид! – сказал Лонген. – Вытащи у парня кляп изо рта, что бы он мог поздороваться с дочуркой.

Дженна, словно завороженная, наблюдала, как Хендрикс следовал совету Лонгена. Ее глаза молили Рембрандта сказать правду. Но даже когда кляп вытащили, старик продолжал хранить молчание. Его усталые глаза тоже молили о чем-то. О чем? Понять? Принять?

Простить?

Дженна успела привязаться к старику, к его тихой, какой-то выцветшей нежности, доброте и участливости. Когда-то, вспомнила она, ей так хотелось, чтобы он был ее дедушкой вместо равнодушного, бессердечного Бенедикта Тредуэлла. Но Рембрандт не мог быть ее отцом. Хендрикс и Лонген используют старика, чтобы чего-то от нее добиться.

Повернувшись к Хендриксу, Дженна сердито спросила:

– Зачем вы это делаете? Рембрандт слишком стар, чтобы быть моим отцом. Чего вы пытаетесь добиться?

– Чего мы пытаемся добиться? – Хендрикс громко расхохотался. Он указал на Рембрандта. – Вот этот старый осел все это время водил тебя за нос. Дьявол, он и меня одурачил этой своей бородой и всем остальным. Пятнадцать лет я искал его, и все это время он был под самым моим носом. – Маршал оборвал смех. Его голос стал жестким. – Он считал себя чертовым умником… решил, что хитрее меня.

Маршал наотмашь ударил старика, так что у того мотнулась голова.

Дженна шагнула к нему. Рембрандт взглядом попросил ее остановиться.

Хендрикс продолжал говорить:

– Но он поплатится за это. Да, он пожалеет, что не умер от моей пули еще много лет назад. Однако сначала ему предстоит подписать некоторые бумаги.

– Какие бумаги? – спросил Рембрандт.

– Узнаешь. Будем кончать с этим.

Маршал достал нож, наклонился и разрезал веревки на запястьях Рембрандта. Ошеломленная и все еще до конца не понимающая, что происходит, Дженна наблюдала, как Хендрикс достал из внутреннего кармана куртки пачку бумаг и положил их на стол перед стариком. Слид взял ручку с пером, обмакнул ее в чернильницу и сунул Рембрандту.

– Подпиши здесь и здесь.

Рембрандт стал читать документ. Дженне хотелось закричать, чтобы все прекратили суетиться с бумагами, когда ее жизнь, казалось, висит на тоненькой ниточке в ожидании правды. Правды, к которой она шла столько лет.

Хендрикс с силой хлопнул старика по плечу и подтолкнул бумаги ближе.

– Я сказал – подпиши. Можешь не читать чертовы бумаги. Я с радостью сообщу тебе, что в них написано. – Его улыбка была одновременно злой и ликующей. – Как только Макколи попадет сюда и присоединит к твоей подписи свою, я стану новым владельцем шахты «Серебряный слиток».

– А я – его партнером, – добавил Лонген.

Хендрикс недобро глянул на Джейка. В глубине его глаз Дженна разглядела жадность и холодный расчет. «Джейка Лонгена ждет сюрприз», – подумала она.

Твердо прозвучавший голос Рембрандта заставил маршала прислушаться к его словам.

– Пятнадцать лет назад я смог сберечь свой рудник. Почему ты думаешь, что я уступлю на этот раз, Слид?

– О, ты подпишешь! – Хендрикс подошел к Дженне. Она стала пятиться, но маршал схватил ее. Удерживая молодую женщину одной рукой, он погладил ее по щеке второй. – Если, конечно, не хочешь, чтобы Джейк вставил твоей симпатичной доченьке прямо у тебя на глазах.

Маршал двумя пальцами больно сжал щеки молодой женщины. Голубые глаза Дженны потемнели от гнева, однако она не стала доставлять Хендриксу удовольствия и обнаруживать свой страх. Слид скользнул рукой с лица Юджинии на ее грудь. Это было уж слишком. Молодая женщина размахнулась и что было сил нанесла удар. Пощечина была звонкой, она заставила Хендрикса потерять равновесие.

Слид быстро выровнялся, не дав Дженне освободиться. Маршал ударил молодую женщину с такой силой, что она упала бы, если бы он все еще не держал ее. Он рассмеялся.

– Дьявол! Люблю норовистых женщин. Гораздо веселее развлекаться с ними, правда, Джейк?

– Конечно, Слид. Только я первый, не забудь.

Только сейчас Дженна заметила, что Рембрандт поднялся на ноги. Его руки были сжаты в кулаки, костяшки пальцев побелели. Лонген отошел от двери и навел на старика револьвер. Рембрандт не обратил на Джейка никакого внимания, он обращался к маршалу:

– Если с ее головы упадет хоть один волос, я лично переломаю каждую твою косточку, прежде чем предать тебя мукам ада.

Дженне стало еще страшнее.

– Пожалуйста, Рембрандт…

Хендрикс поволок молодую женщину к старику и остановился на расстоянии вытянутой руки от него. На этот раз, когда маршал стал распускать руки, Дженна ничего не могла сделать. Ее запястья были крепко сжаты у нее за спиной.

– Тогда побыстрее начинай возить чертовой ручкой по бумаге, – сказал Хендрикс, – иначе увидишь, как пострадают не только ее волосы.

Покрытое морщинами лицо Рембрандта побледнело, когда Слид принялся грубо ласкать Дженну. Но это не сломило старика.

– Со мной это может сработать, но ты сам себя обманываешь, если думаешь заставить Бренча отписать тебе свою долю.

– О, он отпишет. И по той же причине, что и ты, – заявил Хендрикс злорадно. – Или ты не знал, что Макколи приударяет за твоей озорной дочуркой?

Рембрандт ничего не сказал. Он смотрел на Дженну, и в его взгляде была боль.

– Что бы здесь ни случилось, Юджиния, я хочу, чтобы ты знала: все эти годы я считал тебя и твою мать погибшими. Это правда.

Железный кол застрял в горле. Веки жгли неизлитые слезы. Дженна хотела задать много вопросов, но рука, стиснувшая грудь, напоминала, что сейчас не время для этого.

– Ах, как умилительно! – бросил Хендрикс. – Подписывай чертовы бумаги, Ли-Уиттингтон! У вас будет время порыдать друг над другом, пока мы будем ждать Макколи.

Рембрандт снова перевел взгляд на маршала.

– И если мы подпишем, что ты с нами сделаешь, Слид?

– Ну, а ты сам как думаешь? Мы не можем оставить в живых свидетелей, которые потом будут выдвигать против нас обвинения, так ведь? Конечно, вы с партнером отправитесь на тот свет раньше девчонки.

«Они собираются нас убить! – мысленно крикнула Дженна. – Только не Бренча! – взмолилась она. – Господи, пожалуйста, только не Бренча!»

Подобно взрывающейся картечи, смех Хендрикса рикошетом отскакивал от стен и нарисованных углем портретов Дженны, пока ее сердце и душа не разбились на мелкие кусочки.

Пять лошадей со всадниками на бешеной скорости пронеслись по Мейн-стрит, когда Бренч проталкивался сквозь веселую толпу в поисках Дженны. Рот угрюмой прорезью темнел под рыжими усами. От переживаний и недосыпания лицо вытянулось и приняло суровый вид. Раненая нога болела.

Последние два дня стали кошмаром, начиная с того момента, как Дженна отвергла предложение выйти за него замуж и выставила его из его собственной комнаты.

Агент Пинкертона! Ему все еще трудно было в это поверить. Чем настойчивее он старался выбросить Дженну из головы, тем глубже она въедалась в его мысли. Как репейник в конский хвост.

Бренч так и не нашел возможности поговорить с Таттлом. Им с Рембрандтом пришлось отложить планы по разоблачению Хендрикса до окончания праздника. Вдобавок ко всему Снай-дер и остальные руководители города настойчиво предлагали ему стать шерифом.

«Большинство людей и так уже обращаются к тебе, когда возникает какая-нибудь проблема, – отметил Снайдер. – Мы избрали тебя на сегодня почетным шерифом. Так мы получаем человека, который будет поддерживать порядок во время празднований, а ты – возможность повысить свой авторитет у граждан».

Они твердо намерены превратить Парк-Сити в респектабельный город, где будет царить закон и порядок. Здесь будут построены школы, церкви и все остальное. К осени планировалось подвести сюда телеграфные линии. Потом железную дорогу. Газовое освещение, телефоны. Они хотели получить все.

Большую часть дня Бренч провел, разнимая дерущихся, протрезвляя напившихся и пытаясь разобраться, кто виновник перестрелки, произошедшей в пансионе миссис Пауэр. Сейчас ему было все равно, станет ли когда-нибудь Парк-Сити настоящим городом. Он только хотел расставить на свои места все, что касалось Мигеля и Хендрикса, а потом разобраться с собственными проблемами.

То есть с Дженной.

У столов, накрытых для соревнований по поеданию пирогов, Макколи разглядел огненно-рыжие волосы. Маура тоже заметила брата и направилась к нему. Повсюду раздавались радостные крики, поздравления. Несколько шахтеров, которые были позавчера в лавке и видели, как Бренч тащил Дженну по лестнице, искоса поглядывали на него. Макколи не обратил на них внимания.

– Бренч… – начала Маура, как только добралась до брата.

– Она там?

Без лишних объяснений было понятно, о ком спрашивает Бренч.

– Нет, Бренч. Боюсь, Дженна попала в беду…

Макколи прищурился.

– Только не говори мне, что один из пламенных поклонников украл ее.

– Не думаю.

– Что значит – не думаю? Если так и случилось, она это заслужила. Черт бы ее побрал! Я ведь говорил, что надо запереть ее в комнате.

Глаза Мауры вспыхнули.

– Ну да, будто она твоя собственность. Она свободная женщина, вот так вот, и не станет называть тебя или кого-то другого своим господином.

– Не напоминай. – Он запустил пальцы в волосы. – Эта чертова баба упрямее мула с колючкой в заднице. Ты не знаешь, где она может быть?

– Не ругайся! Да, я совершенно точно знаю, где она, только ты не хочешь меня слушать.

Только сейчас Бренч заметил страх в зеленых глазах сестры. Рука, которую она положила ему на плечо, дрожала. Дурное предчувствие иголками вонзилось в затылок и быстрее погнало кровь по жилам.

– В чем дело? – Он схватил сестру за плечи и легонько встряхнул. – С ней что-то случилось? Говори же, черт возьми!

Маура открыла рот, но голос отказал ей. Ее взгляд устремился куда-то за спину Бренча. Макколи повернулся и увидел за собой Пэдди. Юноша стоял, расправив плечи и сжав руки в кулаки с выражением железной решимости на лице.

– Отпустите маму, дядя Бренч.

Бренч опустил руки. Он смотрел то на Мауру, то на ее сына. Господи, до чего довела его любовь к Дженне! Он набрасывается на своих близких! Гнев исчез, как грунт, вымытый из лотка золотоискателя.

– Ах, Бренч, я так волнуюсь за тебя! Я не видела тебя таким подавленным с того времени, как Патрик…

– Мама, скажи ему, – вмешался Пэдди.

Бренч выпрямился, предчувствие опасности захлестнуло его с новой силой.

– Что?

Маура глубоко вдохнула.

– Это случилось сразу после пикника. Маленький Бобби Уортон подошел ко мне и вручил записку. Он сказал, что какой-то человек заплатил ему пятак, чтобы он вручил записку тебе. Но он увлекся, попал в праздничный водоворот и забыл. А потом не мог тебя найти.

Она достала грязный обрывок бумаги из кармана платья и протянула его брату.

Бренч развернул записку и прочел про себя послание: «Если хочешь, чтобы твой партнер и девчонка прожили этот день, приходи на шахту. Сейчас и один!»

Лицо Макколи стало белым как мел, потом побагровело – когда гнев снова овладел им.

– Бобби узнал того человека?

– Нет. Я спрашивала; он сказал, что это был шахтер, такой же, как и все остальные.

– Когда это произошло?

– Утром, перед началом шествия.

– Черт возьми! Если они с ней что-то сделали…

Бренч не смог договорить. Боль, сильнейшая из всех, что ему когда-то приходилось испытывать, пронзила сердце при мысли, что его ведьмочка попала из-за него в беду.

Рембрандт, конечно, остался на шахте, давая остальным рабочим возможность повеселиться на празднике. Вот почему о нем упоминается в записке. Если кто-то хотел разобраться с Бренчем, опустевшая шахта в качестве места действия была ничем не хуже других. Дженна была всего лишь приманкой. Бренч сжал кулак, сминая обрывок бумаги, а затем швырнул его на землю. Макколи развернулся/и, слегка прихрамывая, снова принялся проталкиваться сквозь толпу.

Глава двадцатая

Как только Рембрандт подписал документы, передающие права собственности на шахту «Серебряный слиток» Слиду Хендриксу, Дженну отпустили. Та подавила в себе непроизвольный импульс броситься к человеку, который вроде бы приходился ей отцом, и заключить его в объятия. Вместо этого Дженна отошла от Хендрикса как можно дальше. Еще на слишком многие вопросы предстояло получить ответы, прежде чем решить, прощать ли Джеймса Ли-Уиттингтона.

Мог ли он и в самом деле быть ее отцом? Под усталыми глазами собрались морщинки, у него вид измученного, озабоченного человека. Но больше всего его старили седые волосы и борода. Неужели седина скрывает такое же молодое лицо, как у Лонгена?

Дженна смотрела, как Рембрандта заталкивают на кровать, как заново связывают. Горе, болезни, даже злоупотребление спиртным могли преждевременно состарить человека. Горевал ли он? Он сказал, что все эти годы считал ее и мать погибшими. Какая-то часть ее хотела в это верить. Другая часть привычно ощущала горечь и ненависть. Ах, если бы они были одни и могли поговорить! Дженна не намерена была обсуждать личные вопросы при таких мерзавцах, как Слид Хендрикс и Джейк Лонген.

С другой стороны, кто знает, сколько времени им еще отведено? Она подошла к Рембрандту.

– Вы действительно… – Дженна не смогла произнести «мой отец». Вместо этого она спросила: – Вы Джеймс Ли-Уиттингтон?

Он улыбнулся.

– Ты родилась в Блэкхоке, но мы задержались там не намного дольше, чем в других лагерях на золотых приисках. На твой шестой день рождения я поехал в Централ-Сити и купил куклу. С фарфоровой головой, руками и ногами. Мать сшила для нее такое же платье, какое было у тебя.

Дженна быстро заморгала, чтобы не расплакаться. Платье было насыщенного розового цвета с длинным муслиновым фартучком в полоску. Кукла стала для нее самой дорогой вещью. И остается по сей день.

– Почему ты думал, что мы погибли?

Рембрандт вздохнул.

– Я чуть не умер – в меня попала пуля, когда я напал на Хендрикса. К тому времени…

Жестокий смех маршала прервал его рассказ.

– Не могу выразить словами, как я рад это слышать.

– Не влезай в это, черт тебя побери! – крикнула Дженна. Хендрикс только ухмыльнулся. Молодая женщина снова повернулась к отцу. – Продолжай.

– К тому времени, как я вернулся домой, вас с матерью уже не было. В хижине поселились какие-то шахтеры. Они сказали мне, что людей, которые жили здесь раньше, убили охотники за землей. Больше никто не мог мне ничего рассказать о том, что с вами произошло, поэтому я телеграфировал Бенедикту Тредуэллу. Он телеграммой ответил, что у меня больше нет ни жены, ни дочери. И мне хватило глупости ему поверить.

Правда читалась в его глазах. Это прозвучало убедительно, и все же пятнадцать лет страданий не позволяли принять что-либо с такой легкостью. Дженна вспомнила об их первой встрече. Рембрандт не мог отвести от нее глаз и бережно, словно какую-нибудь драгоценность, взял ее руку.

– Поверь, Юджиния, ничто не помешало бы мне вернуться к вам с матерью, – сказал он, – если бы я знал, что вы живы.

Молодая женщина опустила взгляд и отвернулась. Ее переполняли чувства. Так много хотелось сказать – прокричать – ему. О том, как страдала мать. Как страдала она, Дженна. Голос отказывался ей служить. Молодая женщина наклонила голову, пытаясь разобраться со своими чувствами, но все обостряющееся ощущение тяжелого взгляда Хендрикса заставило ее посмотреть на него.

Маршал стоял, прислонившись к стене, и лениво посматривал на револьвер, который удерживал в расслабленной жирной руке. Но Дженна почти слышала жужжание его мозгов, рассчитывавших, как использовать создавшуюся ситуацию с максимальной выгодой для себя.

Слид поймал ее взгляд. От улыбки, в которой искривились его тонкие, жестокие губы, по спине молодой женщины прошла дрожь страха и отвращения.

– Лонген! – бросил он.

– Да?

Джейк закончил связывать Рембрандта и теперь пожирал Дженну голодными хитрыми глазами.

– Пройдись немного по тропинке. Найди место, откуда хорошо видно дорогу, но смотри, чтобы Макколи не заметил тебя, когда будет подъезжать. Как только увидишь его, поднимай свою чертову задницу и бегом сюда.

Джейк вышел, закрыв за собой дверь. Почему Хендрикс не велел связать ее, как Рембрандта? Дженна напряженно ждала, опасаясь, что знает ответ.

Как только Джейк ушел, маршал повернулся к ней. По взгляду, которым он окинул ее фигуру, Дженна поняла, что страх оправдан. Даже свободная рубашка, застегнутая до самого подбородка, не помешала похотливому Бзгляду ощупывать ее тело. Молодая женщина гневно взирала на Хендрикса, чувствуя себя грязной, будто он уже касался ее. Слид ухмыльнулся, многозначительно глядя на ширинку ее брюк и опуская руку на собственную. Он подошел к койке напротив той, которую занимали Дженна и ее отец, плюхнулся на нее и похлопал по месту рядом с собой.

– Почему бы тебе не перебраться сюда, чтобы мы поближе познакомились, а, милая?

– Не называй меня так!

Ласковое обращение, которое так приятно было слышать от Бренча, показалось грубее самых бесстыдных ругательств, когда оно слетело с языка Хендрикса.

Маршал прищурился.

– Я буду называть тебя, как мне вздумается. А теперь иди сюда.

– Оставь ее!

Рембрандт взял Дженну за руку.

Со скоростью взорвавшегося динамита Хендрикс вскочил с кровати. Огромный, похожий на молот кулак врезался в челюсть Рембрандта, сминая его лицо, как землетрясение неукрепленный тоннель шахты.

– В этом не было необходимости! – Дженна склонилась над стариком. Тот был без сознания.

– Думаешь? – бросил Хендрикс. – Тогда иди сюда, а то хуже будет.

Он дернул молодую женщину за руку и стал тащить к кровати.

– Отпусти!

Она вцепилась ногтями в руку маршала. Это было все равно что выковыривать золото из горной жилы с помощью зубочистки.

Хендрикс швырнул Дженну на кровать и осклабился, положив «старр» на пол вне зоны досягаемости. Затем он снял свой ремень с кобурой.

– Давай-ка позабавимся. Не волнуйся, у нас еще много времени до прихода твоего ухажера.

Молодая женщина заставила себя опереться на локти, принять расслабленный вид и язвительно улыбнуться.

– Тебя ждет неприятный сюрприз, маршал.

– Да ну? Какой же? – Его пальцы опустились к пуговицам ширинки. – Макколи надел на тебя пояс верности или что-то вроде того?

– Нет. Видишь ли, он совсем недавно выяснил, что я работаю на Пинкертона. Ты хоть представляешь, как он ненавидит пинкертонов, маршал? Что бы Макколи ко мне ни испытывал, теперь это в прошлом. Он люто ненавидит меня.

Руки Хендрикса замерли.

– Что ты пытаешься сказать мне этим, девочка?

Она рассмеялась. Сдавленный звук, вырвавшийся из горла, усилил хрипоту, которую Дженна пыталась изобразить.

– Я говорю, что тебе лучше придумать какой-нибудь другой способ заставить Макколи подписать бумаги, потому что он скорее предложит помочь меня придушить, чем пойдет на это.

Маршал долго смотрел на молодую женщину. А потом расстегнул последнюю пуговицу ширинки и улыбнулся.

– Что ж, это не означает, что мы не можем немного поразвлечься, пока ждем его, так ведь? Раздевайся.

– Разогналась!

Она рванулась, пытаясь соскочить с кровати.

Хендрикс поймал молодую женщину и швырнул обратно, на этот раз прижав ее своим жирным, тяжелым телом. От этого у Дженны перехватило дух. К тому времени, когда она оправилась и обрела способность двигаться, маршал разорвал на ней рубашку и уже рвал исподнюю сорочку.

Лицо Слида было так близко, что от его дыхания, зловонного, как помои, в которых рылись свиньи на улицах Парк-Сити, стало тошно. Дженна чувствовала на себе давление его жирного пуза, а ниже – чего-то твердого, о чем ей не хотелось думать. Руки Хендрикса вцепились в нежные плечи, удерживая молодую женщину под собой, несмотря на ее отчаянные попытки высвободиться. Ощущение его рта на шее казалось поцелуем дохлой, раскисшей в воде рыбы. Дженна издала стон отвращения и дернулась в сторону, когда маршал попытался завладеть ее губами.

– Не нравятся мои поцелуи, а, сучка? – прорычал Хендрикс, задыхаясь от усилий. – Я сделан точно таким же, как Макколи. Думаю, трахаем мы тоже одинаково.

Дженна сказала с издевкой:

– Только у него не болтается толстая кишка. И от него не разит, как от прошлогодней выгребной ямы.

Маршал отвесил ей звонкую пощечину.

– Может это заставит тебя стать немного дружелюбнее, а?

– Не с такой свиньей, как ты. Ничто не…

– Да ну? Посмотрим, как ты заговоришь, когда я окажусь внутри тебя.

Молодая женщина принялась лупить Хендрикса кулаками, бросать в его потное лицо оскорбления по поводу его коренастого уродливого тела и что было сил брыкаться.

Гневно зарычав, маршал отклонился, уходя от острых ногтей, и снова ударил Дженну, на этот раз кулаком. Она обмякла, но пыталась сопротивляться тьме, грозившей окутать сознание, что дало бы Слиду возможность расстегнуть штаны. Хендрикс дернул пояс ее брюк. Пуговицы полетели в разные стороны.

Тьма отступила. Дженна собрала каждую крупицу оставшихся сил и снова бросилась в атаку. Она со злостью вдавила большие пальцы в глаза противника. Тот попытался перехватить ее запястья. Она успела увернуться, одновременно с этим больно ударив Хендрикса ногой. Застигнутый врасплох, тот повалился на бок. Дженна согнула ногу в колене и нацелилась в пах маршалу.

Хендрикс заблокировал удар собственным коленом, в последний момент помешав молодой женщине размозжить ему гениталии.

– Ты, сучка, я заставлю тебя пожалеть об этом!

– Я заставлю тебя жалеть еще больше!

Слид занес кулак. Пригнувшись, Дженна избежала удара и с силой врезалась головой в жирный живот. Воздух со свистом покинул легкие Хендрикса. Молодая женщина наконец смогла оттолкнуть маршала в сторону и нырнула за револьверами, которые лежали на полу.

Не успела Дженна коснуться рукояти «старра», как пальцы Хендрикса вцепились в ее распущенные волосы. Он дернул ее на себя, а свободной рукой обхватил ее за талию и вернул на кровать. Запястья молодой женщины оказались стиснутыми мясистой рукой и прижатыми к матрасу над головой. Хрипло усмехнувшись, Слид придавил толстым бедром ноги Дженны ниже колен и принялся стаскивать с нее брюки и панталоны, которые она надела вместо нижнего шерстяного белья.

– Сейчас проверим, какая ты крутая, а, малышка? Ты все еще думаешь, что можешь победить?

Пот закапал со лба Хендрикса на почти полностью обнаженные груди, когда он склонился, чтобы прильнуть влажными губами к коже молодой женщинй. Дженна вжалась бедрами в матрас, силясь не дать маршалу снять с себя брюки.

На противоположной койке застонал, приходя в себя, Рембрандт. Ему удалось встать. Увидев, что происходит, он закричал:

– Будь ты проклят, Хендрикс, ублюдок, слезь с нее!

Хендрикс поднял голову и хрипло хохотнул.

– Я не причиню ей вреда, папочка, только немножко попользуюсь. Как уже наверняка сделал твой партнер.

Дженна услышала страдальческий стон Рембрандта, а потом глухой стук, когда тот повалился на пол.

Хендрикс прервал попытки стащить с Дженны брюки, чтобы пробежать рукой по голому животику.

– Черт, а тебя щупать приятнее, чем свиное ухо. Ты даже пахнешь хорошо, не этой французской дрянью.

– Такому кабану, как ты, наверное, не привыкать общаться со свиньями? – прошипела Дженна. Она знала, что отец пытается до нее добраться.

Маршал как раз приближал слюнявый рот к губам молодой женщины, когда снаружи грянул выстрел.

Выругавшись, Хендрикс вскочил на ноги. Он схватил револьвер Дженны и свой и направился к двери, позабыв, что его штаны расстегнуты. Брюки сползли с круглого пуза и обвислых ягодиц до колен, и он запутался в них. С глухим стуком маршал рухнул на пол лицом вниз, но тут же поднялся на ноги. Пытаясь втянуть живот, чтобы осмотреть себя, Слид выругался:

– Черт бы побрал этого идиота Лонгена! Если я схватил занозу, он пожалеет, что еще не сдох.

– Скорее всего, он уже мертв. – На штанах Дженны осталось слишком мало пуговиц, чтобы они могли держаться на талии. Она надела ремень с пустой кобурой, чтобы мешковатые брюки не болтались вокруг лодыжек. – Там Макколи. Очень скоро ты будешь жалеть, что еще не сдох, Хендрикс.

– Заткнись!

Маршалу удалось вернуть на место грязные брюки. В следующую секунду он бросился к окну и стал всматриваться в него. Дженна подошла к отцу и помогла ему вернуться на кровать.

– Ты в порядке?

Рембрандт окинул ее взглядом.

Дженна покраснела и стянула края изорванной исподней сорочки, потом связала свободные полы рубашки под грудью.

– Он заплатит за то, что сделал с тобой, Юджиния. Клянусь, заплатит.

– Не думай сейчас об этом. Снаружи послышался чей-то голос.

– Эй, в хижине, выходи, пока я не изрешетил дом и не накормил тебя свинцом.

– Кто ты, черт возьми, такой? – прокричал Хендрикс в ответ. – И что тебе здесь нужно?

– Я тот, кто только что убил твоего подручного, там, на дороге. Я знаю, что ты держишь здесь Дженну Ли-Уиттингтон. Выпусти ее из хижины, и если с ней все в порядке, мы, может быть, заключим перемирие.

– Ты влезаешь в дела, которые тебя не касаются, мистер. Я федеральный маршал Слид Хендрикс. Девчонка здесь под стражей. Предлагаю тебе вернуться в горы и не совать нос в чужие дела.

– Это Таттл! – сказала Дженна.

Хендрикс резко повернулся к ней.

– Кто, ты говоришь?

– Джесон Таттл. Он агент Пинкертона.

– Дьявол! Я знаю Таттла, он чертовски хорошо стреляет.

Дженна улыбнулась.

– Занервничал, маршал?

– Это ему стоит нервничать. Он не сможет подойти близко, не выходя на открытое пространство. И когда он это сделает, я не упущу момент.

Хендрикс снова стал смотреть в окно. Таттл крикнул:

– Что скажешь, если мы это обсудим, маршал? Выходи, я встречу тебя на полпути.

– Хорошо. Ты первый покажись. Если ты тот, за кого себя выдаешь, поболтаем, как ты и предлагаешь.

Напряжение в комнате сгустилось, как пролитая кровь. Дженна и ее отец ждали, что произойдет дальше. Хендрикс не сдвинулся с места. Курок на его револьвере был взведен. Плечом и боком маршал прижался к бревенчатой стене у окна. Каждые несколько секунд он поглядывал на пленников на кровати, практически не давая Дженне шанса неожиданно наброситься на него.

Молодая женщина осматривала хижину в поисках возможного оружия. Если Таттл будет достаточно долго отвлекать маршала, у нее может появиться шанс. На глаза Дженне попалась лопата, прислоненная к стене в нескольких футах от кровати. Сердце радостно забилось – у нее появилась надежда. Дженна приготовилась к броску и замерла в ожидании, когда Хендрикс снова повернется к окну.

Не успела она что-либо предпринять, как Слид усмехнулся, поднял револьвер и выстрелил. Последовавший крик боли сказал Дженне, что ее шанс упущен. Она пригнулась и бросилась к лопате.

Хендрикс заметил это, когда ее пальцы сомкнулись вокруг деревянной ручки. Маршал прицелился в голову молодой женщины, но передумал и направил револьвер на Рембрандта.

– Брось, сука, или твоему папочке крышка.

Лопата со звоном упала на пол.

Слид жестом велел пленникам подойти к нему.

– Пойдете первыми. Вперед.

Дженна помогла Рембрандту встать на ноги.

– Как он, по-твоему, будет идти со связанными ногами?

Хендрикс выругался и махнул Дженне револьвером.

– Отойди от него, вон туда, в угол.

Когда молодая женщина выполнила требуемое, маршал достал нож. Нацелив на Дженну револьвер, он подошел к Рембрандту и одним быстрым движением перерезал веревки. Потом быстро попятился к двери.

– Вперед, на выход.

Рембрандт и Юджиния вышли за дверь. После темной хижины солнце слепило глаза. Дженна сощурилась и разглядела распластавшегося агента Таттла, одетого в ту же голубую рубашку и черные брюки, что и вчера. Он лежал на земле на другом краю пустыря.

Хендрикс осторожно подошел к Таттлу с двумя взведенными револьверами. Обоих пленников он вел перед собой в качестве щита. Он увидел, что агент ранен, но все еще жив. Кровь текла из раны в его правом плече.

– Возьми его револьвер и брось в кусты, – приказал Хендрикс Дженне. – Только без глупостей. Револьвер нацелен прямо в голову твоему папаше.

Молодая женщина швырнула кольт как можно дальше, надеясь, что он упадет на дорогу по другую сторону молодой дубовой поросли, – на случай, если Бренч не знал, куда едет. Если он заметит револьвер, то заподозрит неладное.

– А теперь поставь его на ноги, – сказал Хендрикс.

Таттл застонал, когда Дженна помогала ему подняться. Агент тяжело оперся о плечо молодой женщины, крепко зажимая левой рукой рану, чтобы остановить кровотечение.

– Что-то подсказывало мне, что не следует ему доверять, хоть он и маршал, – пробормотал Таттл, прибавив крепкое ругательство.

Хендрикс повел их к шахте.

– Осмотрим мою новую шахту, пока будем ждать Макколи.

Дженна сердито посмотрела на него.

– Она еще не твоя, маршал. Макколи умен. И с реакцией у него все в порядке. Знаешь, он заработал себе такую репутацию не потому, что ловко бросал камешки по воде. С ним будет не так легко справиться, как со стариком и женщиной.

– С этим же я разобрался, не так ли? – Хендрикс махнул в сторону агента Пинкертона.

– Таттл тоже не чета Бренчу Макколи. И ты забываешь, что потерял своего прихвостня. С Джейком у тебя еще оставались какие-то шансы, но в одиночку против Макколи…

Она решила не договаривать, позволяя воображению Слида закончить фразу.

Хендрикс рассмеялся. Он нацелил один револьвер в голову Дженне, а второй – Рембрандту.

– Мне не нужен ни Джейк, ни кто-то другой.

Маршал повел всех ко второму штреку. Замок уже был взломан. «Здесь орудовали ломом, – подумала Дженна, – судя по выемкам, оставшимся в толстых дубовых досках двери». Керосиновый фонарь свисал с гвоздя прямо на входе. Внизу, на полу, стояла жестяная банка со спичками, коробка с белыми сальными свечами и три шахтерских подсвечника с острыми шипами, чтобы насаживать их на деревянные подпорки.

Когда маршал приказал зажечь фонарь, Дженна нагнулась к жестянке за спичками. Стоя спиной к Хендриксу, она незаметно бросила один из подсвечников себе за пазуху, решив, что он может стать неплохим оружием. Потом Дженна встала, сняла фонарь с гвоздя, зажгла фитиль и поправила калильную сетку.

Желтый свет лишь на двадцать футов[86] расширил их поле зрения. Дженна всмотрелась в неровные каменные стены тоннеля. Толстые горизонтальные балки, поддерживающие потолок, опирались на вертикальные подпорки, которые были установлены через каждые восемь футов.[87] Из темных глубин доносился усиленный эхом звук падающих капель. Стены влажно блестели в свете фонаря, свидетельствуя о том, что горная порода содержит много воды, а это было самым страшным проклятием шахтеров, разрабатывавших скальную породу в горах Уосатч в Юте.

Дженна повернулась и предложила фонарь Хендриксу. Тому пришлось бы сунуть за пояс один из револьверов, чтобы взять его. Мог бы появиться шанс напасть на маршала.

Хендрикс усмехнулся.

– Нет, эту штуку сама держи, – он махнул револьверами. – А мне этого хватит.

Рембрандт поддерживал пинкертона, Дженна шла впереди, держа в руке фонарь. Хендрикс замыкал процессию. Так они углублялись в тоннель, ширина которого составляла восемь футов.

Дженне казалось, что они идут уже много миль. То и дело в стенах появлялись зияющие черные дыры – боковые штреки, как она предполагала. Чем дальше они шли, тем холоднее становился воздух – это остро ощущала взмокшая от страха кожа. Стены начали сходиться. Дженна дернулась, заслышав в темноте какой-то шум, – она испугалась, что мышь или крыса залезет ей на ногу.

– Бренч случайно наткнулся на этот рудник… м-м-м, где-то около года назад, – сказал Рембрандт. Дженна благодарно посмотрела на старика, решившего немного отвлечь ее. – Он тогда искал меня, – продолжил Рембрандт. – Бренч сел на камни, чтобы передохнуть, и заметил на сером граните черный галенит и зеленую медь. Он отколол кусок и сдал его пробирщику. Руда оказалась менее ценной, чем можно было предположить, но и этого было вполне достаточно. И у нас ни разу не случалось обвалов. Здесь ты в такой же безопасности, как и в гостинице.

– Может, и так, но я бы все же предпочла быть там, а не здесь, – пробормотала Дженна. – Хендрикс, как ты собираешься добраться до Макколи из такой глубины?

– Посмотришь.

– Ты не можешь оставить меня подождать его? Ты мог бы спрятаться в тени и держать меня на прицеле. Я уговорю его подписать бумаги и скажу, что встречусь с ним позже в городе.

– Забудь, девочка. Я задолжал Макколи и не собираюсь об этом забывать.

– Что ты ему должен? – настаивала она.

– Три года назад я был первоклассным стрелком, ничуть не хуже его. У нас возникли разногласия по поводу прав на владение вагоном с золотой рудой, и он выстрелил в меня, проклятый ублюдок. Пуля размозжила мне запястье. Мне пришлось заново учиться стрелять. Сейчас я чертовски хорошо стреляю левой, но не так, как когда-то правой. Макколи заплатит за это.

– Смерть Макколи не поможет тебе стрелять лучше.

– Может, и нет, но мне будет дьявольски приятно посмотреть, как издохнет этот сукин сын.

Голоса зловещим эхом отражались от стен. Впереди свет фонаря заиграл на сплошной каменной стене. «Пришли», – подумала Дженна. Но когда они приблизились, стало видно, что тоннель просто резко сворачивает вправо.

– Почему так резко поворачивает тоннель? – спросила она.

– Это называется штрек, а не тоннель, – пояснил Рембрандт. – Мы стараемся идти по жиле. Иногда мы теряем ее, и приходится сворачивать вбок, чтобы найти ее снова. Такие повороты, как мы только что прошли, называются перевернутыми домами. Большинство ответвлений прорыто под наклоном для стока воды. Они никуда не ведут и обычно уходят всего на несколько дюжин ярдов в глубину. Некоторые довольно сильно затоплены, в особенности весной. Жила в этом штреке оказалась не слишком ценной.

– Поэтому у вас два тоннеля? То есть штрека?

– Другой штрек – наш первый и главный, но даже там жила тонкая и руда не слишком богата. Бренч нанял специалиста, который посоветовал искать здесь.

Хендрикс хмыкнул у них за спиной.

– И вы нашли кое-что неожиданное, в чем не слишком торопились признаваться, так ведь, Ли-Уиттингтон?

– Я не знаю, о чем ты говоришь.

– Да ну? Что ж, скоро сами увидим, не так ли?

Дальше они шли молча. Таттл споткнулся. Дженна согнулась под весом агента, стараясь удержать его. Обхватив детектива одной рукой за талию, молодая женщина отвела фонарь как можно дальше, чтобы от жара не загорелась одежда.

– С вами все в порядке?

– Бывало и лучше. – Чуть тише Таттл прошептал: – Что произойдет, если погаснет фонарь?

Рембрандт ответил:

– Мы окажемся слепыми, как летучие мыши.

– Что это вы вдруг зашептались? – сердито спросил Хендрикс.

– Пытаемся придумать, как взять над тобой верх, конечно, – ответила Дженна.

– Да? Тогда вы зря теряете время.

– Возможно.

Дженна не была уверена, что сможет выдержать погружение в полную темноту, находясь так глубоко в недрах земли. Она и так собрала в кулак все мужество, чтобы продолжать идти. Они могут заблудиться здесь навсегда. При одной мысли об этом по коже побежали мурашки. И все же это натолкнуло ее на одну идею.

Где сейчас Бренч? Переживает ли он из-за того, что она попала в беду? Или в сказанных ею маршалу насмешливых словах, что Бренч скорее поможет над ней издеваться, чем станет спасать ей жизнь, было больше правды, чем хотелось бы думать? От осознания того, что Бренч на нее ополчился, было гораздо больнее, чем ожидала Дженна. Но эта боль ничего не значила по сравнению с тем, что она испытывала, думая о возможной гибели Макколи. Нужно как-то выбраться из этой передряги и предупредить его. Жаль, что она так мало знает о планах Хендрикса.

Обернувшись, молодая женщина сказала:

– И все-таки не понимаю, для чего ты забрался сюда, маршал. Ты точно знаешь, что делаешь?

– Я сказал – увидишь. А теперь закрой рот и подними фонарь выше. Ты его так держишь, что я не могу ничего разглядеть и в несчастных пяти футах[88] перед собой.

Дженна подняла источник света как можно выше. Не прошло и пяти минут, как рука начала болеть. Впереди что-то засверкало в слабом свете.

– Мы почти дошли, – сказал Рембрандт.

– Куда?

– До конца штрека.

Голос молодой женщины прозвучал нетвердо. Конец дороги. Убьет ли их сейчас Хендрикс? Если маршал планирует напасть на Бренча из глубины штрека, ему не нужны заложники. Дженне показалось, что ее живот набит гигантскими червями, извивающимися и скручивающимися внутри нее. Она загнала внутрь страх и заставила ноги идти вперед, несмотря на то, что колени все норовили подогнуться.

Спустя несколько секунд из головы вылетели все мысли – фонарь открыл их взорам сверкающую волшебную страну.

– Что это?

Дженна услышала, как Рембрандт вздохнул, и поняла: старик жалеет, что они оказались здесь. Что бы их ни ожидало впереди, в этом как раз и заключалась причина, почему на массивной входной двери висел тяжелый навесной замок. И почему Слид Хендрикс так отчаянно хотел стать владельцем шахты «Серебряный слиток».

– Это каверна, – сказал старик.

– Каверна?

– Подземная пещера. Гигантская жеода, выложенная изнутри кристаллами драгоценных минералов.

– У нашего школьного учителя была жеода, – вспомнила Дженна. – Это был полый камень не больше моего кулака. Он использовал его в качестве пресс-папье.

– Что ж, и это жеода, только она больше.

Если бы не вертикальная полоска фосфоресцирующего сияния в левом углу штрека, могло бы показаться, что они зашли в тупик. Дойдя до полоски, Дженна увидела, что вход в пещеру на самом деле был довольно широким, он круто уходил влево.

– Еще три фута вправо, и мы бы ее пропустили, – угрюмо произнес Рембрандт, будто сожалел, что так не случилось.

– Мне повезло, что вы этого не сделали, – бросил Слид. За поворотом открылось своеобразное помещение примерно десять футов в длину,[89] восемь[90] в ширину и пятнадцать футов в высоту.[91] Стены сияли и переливались миллионами разноцветных кристаллов – белого, черного, желтого и насыщенного голубого цвета. Инкрустированные черным полоски серебра и чистого золота испускали слепящие лучи, подобно отраженным в зеркале лучам солнца.

Дженна кружилась по неровному полу, который уже очистили от сокровищ, и, раскрыв рот, с благоговейным трепетом смотрела на усыпанные драгоценностями стены. Двигающийся вместе с ней фонарь бросал пляшущие блики на неровную поверхность, делая обстановку еще призрачнее и нереальнее.

– Боже правый! – пробормотал Таттл. – Да здесь, наверное, целое состояние.

– Тут в основном серебро, но есть также золото, свинец и цинк, – сказал Рембрандт.

Хендрикс стоял у входа, будто молнией пораженный. Он начал тихо посмеиваться. Отраженный от стен звук усилился и приобрел угрожающий тон.

– Неудивительно, что вы заколотили вход и держали все в тайне.

Пройдя вглубь помещения, маршал дулом револьвера отковырнул от стены кусок белого кварца с черными и серебристыми кристаллами. Хендрикс поднял его, как наполненный вином кубок победителя в насмешливом тосте за своих заложников.

– Я стану самым богатым сукиным сыном в долине. И все благодаря двум ублюдкам, которых я больше всего ненавижу. Ну разве это не чудесно? Осталось только спрятаться в одном из боковых ответвлений и подождать, когда Макколи явится искать вас.

Пленники повернулись к Хендриксу, но тот видел только сокровища, усыпавшие неровные стены и куполообразный потолок. Наступил момент, о котором молилась Дженна.

Одним плавным быстрым движением она прочертила рукой широкую дугу. Огонь в фонаре ярко вспыхнул. Ее пальцы распрямились, отпуская проволочную ручку. Фонарь полетел через пещеру и врезался прямо в бочкообразную грудь Хендрикса.

Тот взвыл от боли и страха, когда стеклянная чаша разбилась, разбрызгав по нему пылающий керосин. Револьвер маршала с грохотом упал на пол. Слид, как безумный, прыгал и вертелся, хлопая по языкам пламени, пожиравшим его рубашку и брюки.

Дженна нырнула за револьвером и, когда упала на землю, почувствовала укол острой боли под левой грудью. Предоставив Таттла самому себе, Рембрандт повалил орущего маршала на пол и принялся перекатывать его с боку на бок, гася огонь. Последняя искра потухла, и подземная пещера погрузилась в ужасающую непроницаемую тьму.

Глава двадцать первая

Хрипы и стоны наполнили пространство пещеры. Дженна одной рукой вцепилась в револьвер, а второй пощупала под грудью, чтобы определить источник боли. Хендрикс не мог подстрелить ее перед тем, как уронил револьвер, – грохот выстрела до сих пор бы эхом блуждал по пещере. И все же что-то ударило ее. Под рубашкой пальцы наткнулись на нечто узкое и твердое, что-то вроде толстой проволоки.

Подсвечник! Она забыла о нем.

Двинувшись дальше, пальцы нащупали липкую влагу. Кровь. Острый, как кинжал, шип подсвечника впился в нее при падении. Маленький прокол не казался таким уж опасным. Медленно выдохнув, Дженна втянула новую порцию воздуха и ощутила запах. Едкий запах керосина и горелой ткани наполнил ноздри вместе с вонью жженых волос и плоти.

– Со всеми все в порядке? – спросила она.

В ответ послышался шорох, заскребли чьи-то ноги. Стон.

– Я в порядке, – голос Рембрандта был слабым и сдавленным. – С тобой все хорошо, Юджиния?

– Да. – Она чуть не назвала его папой.

И тут Дженне пришло в голову, что она все еще могла потерять отца в этой передряге, едва успев обрести его. Она и сейчас может его потерять. Им предстояло как-то выбраться из этой отделанной драгоценностями могилы.

– Таттл?

– Если не считать дыру в плече, я в порядке. Что будем делать?

– Думаю, Хендрикс без сознания, – сказал Рембрандт.

– С тобой точно все хорошо? – Дженна снова едва удержалась, чтобы не назвать его папой. «Интересно, – подумала она, – остались ли еще у меня сомнения в том, что он мой отец?»

– Да, да. Нужно связать маршала. Найди свечи в дальнем конце пещеры и зажги хоть одну.

Молодая женщина на четвереньках поползла по холодному каменистому полу, осторожно нащупывая путь, пока рука не уперлась в неровную, с выступающими гранями многочисленных камней стену. Дженна стала двигаться вдоль нее, пока пальцы не нащупали продолговатый деревянный предмет, оказавшийся ручкой кирки. Рядом лежали зубило и маленькая деревянная коробка. Обоняние подсказало, что в коробке находятся сальные свечи и серные спички.

Дженна вынула из-за пазухи подсвечник, нащупала тупой конец свечи и вставила ее в металлическую чашечку. Внимательно ощупав спичку, чтобы взять ее правильно, молодая женщина чиркнула ею по камню и подожгла фитиль.

Таттл стоял спиной к входу в пещеру, прижав руку к раненому плечу. Его лицо было серым. Плотно сжатые губы окружала белая полоска, а на переносице появились две глубокие морщины.

– Вам лучше сесть, – посоветовала Дженна.

Ближе к выходу ее отец сидел, склонившись над неподвижным телом маршала. Дженна пересекла пещеру и опустилась на колени рядом с ним. Лицо Рембрандта побелело так, что стало одного цвета с бородой, и исказилось от боли.

– В чем дело? Ты ранен, да? Старик поднял взгляд.

– Ударился ногой о стену, пытаясь спасти этого презренного… – он кивнул в сторону Хендрикса. – Кажется, у меня перелом.

Дженна передвинулась к ступням Рембрандта.

– Левая.

Она осторожно сняла тяжелый рабочий башмак и шерстяной носок. Дженна услышала, как старик втянул воздух от боли, когда она стала ощупывать ступню в поисках повреждения.

– Я ничего не нашла, но ступня распухла.

– Мне уже лучше, – сказал Рембрандт.

– Только потому, что я сняла башмак. Ты не сможешь становиться на эту ногу.

Дженна осмотрелась, чувствуя себя потерянной и напуганной. Как они выберутся отсюда, если Рембрандт не сможет показывать дорогу? Носилки не из чего было сделать, они никак не могли его нести. Ах, если бы здесь был Бренч! Внезапная потребность оказаться в его объятиях была так сильна, что Дженну отбросило на пятки, к горлу подступил комок, а на глаза навернулись слезы. Она быстро заморгала, чтобы не расплакаться, жалея, что со страхом нельзя справиться так же легко.

– Достань у него из-за пояса револьвер, – сказал ей отец.

От привычного ощущения «старра» в руке стало немного спокойнее. Молодая женщина закрыла глаза и представила темное морщинистое лицо старого друга Чарли, впитывая силу из образа, как раньше делала это в Мидоувуде. Она выпрямилась и снова огляделась.

– Мы подождем, пока ты отдохнешь, а потом будем искать выход отсюда, – сказала она отцу. – Правда, тут не на что удобно облокотиться, стены слишком грубые.

– Тебе придется самой отправиться за помощью, милая. Таттл потерял слишком много крови, у него не хватит сил, а я, как ты сама сказала, не смогу идти. Есть что-нибудь, чем можно связать Хендрикса?

– Нет, ничего такого нет.

Ее начала охватывать паника. Отправиться одной? Через этот адский лабиринт… одной? Она с силой втянула воздух в легкие и медленно выдохнула его.

– Перетащи Хендрикса в штрек, – посоветовал Таттл. – Оставь его у одной стены, а нам помоги добраться до другой. Оставь нам его револьвер, чтобы мы держали его на прицеле, пока не подоспеет помощь. Мы справимся.

Хотелось возразить: «А что, если я заблужусь и не найду выхода наружу?» Но Дженна не могла такого сказать. Ничего не оставалось, кроме как последовать их советам. Она запретила себе думать о долгих, казавшихся милями, ярдах темноты и мышах или крысах, которые могут встретиться по дороге.

Сколько сейчас времени? Получил ли Макколи записку с требованием прийти на шахту? Придет ли он? Может быть, ради Рембрандта. Только не ради нее.

– Будь очень осторожна, Юджиния, – сказал отец. – Я говорил тебе о дренажных ответвлениях, но есть и другие. Одно из них заканчивается на расстоянии дюжины ярдов от первого штрека естественной пропастью, которую нам не удалось преодолеть. Если потеряешься в этом штреке, велика опасность разбиться насмерть.

– Может, ей лучше дождаться Макколи вместе с нами? – спросил Таттл. – Мне не нравится, что женщина будет бродить по этим тоннелям одна.

– Думаешь, мне нравится? – отозвался Рембрандт. – Господи, парень, она же моя дочь! Дочь, которую я до недавнего времени считал погибшей. Нам больше ничего не остается. Что, если Бренч не получил записку? Без неотложной помощи Хендрикс умрет… и из тебя кровь льется, как из недорезанной свиньи. Говоря начистоту, Таттл, ты тоже долго не протянешь.

Дженна подняла руку.

– Все нормально. Я справлюсь.

Строгое предупреждение отца и последовавший короткий спор прояснили рассудок. Теперь она снова мыслила рационально.

– Если запомнишь все, что я тебе расскажу, так и будет, – уверил ее Рембрандт. – Придется очень внимательно сосредоточиться на направлении. Запутаться можно из-за боковых ответвлений. Можно даже оказаться в шахте Мэрфи.

– В шахте Мэрфи?

– Да, мы пытались уйти западнее и соединились с шахтой братьев Мэрфи. Она заброшена уже больше года. Их штреки меньше по высоте и ближе к поверхности, чем наши. Один из них проходит так близко от ручья в каньоне, что вода постоянно затекает внутрь. Однажды весной они потеряли двух людей, когда растаяло много снега и штрек затопило.

Рембрандт замолчал, чтобы достать из кармана трубку и кисет с «Одиноким Джеком» – ему нужно было успокоиться.

– Но вход в шахту Мэрфи открыт. Просто держись восточнее, когда выберешься из нее, и придешь к «Серебряному слитку». Что бы ты ни делала, не паникуй и не беги. Не забывай, что каждый твой следующий шаг может таить в себе опасность, если свернешь не в тот штрек. Как думаешь, справишься?

Стены снова попытались сомкнуться над ней. Хотелось закричать, что она совсем не уверена, что справится. Вместо этого Дженна глубоко вдохнула, беря себя в руки, и сказала:

– Обязана справиться, правда?

Ответом ей было молчание.

Спереди рубашка Хендрикса сильно пострадала от огня, но заднюю часть можно было использовать. Дженна разорвала ее на полосы, переплела их между собой и связала маршалу руки и ноги. Слид жалобно стонал, когда его переворачивали, тащили и связывали, но молодая женщина не обращала внимания на его страдания.

В темноте она сняла нижнюю сорочку и снова надела рубашку. Скомканную сорочку она отдала Таттлу, чтобы он мог зажать рану, хотя это не слишком помогло остановить кровотечение.

– Как вы узнали, что я на шахте? – спросила она агента.

– Я опасался, что вы отпустите своего мексиканского друга, стоит мне только отвернуться, и потому следил за вами. Я узнал Лонгена – его разыскивают в Канзасе за ограбление банка. Когда вы поехали с ним, я отправился следом. – Таттл печально улыбнулся. – Похоже, мне следует перед вами извиниться.

– Извинитесь лучше перед Мигелем. И он испанец, а не мексиканец. – Дженна еще некоторое время постояла, склонившись над детективом, растроганная тем, что он пытался спасти ей жизнь. – Если я выберусь отсюда и вовремя приведу подмогу, мы будем квиты, – сказала она.

Улыбка Таттла стала шире. На щеке у него была грязь, а к губам приклеились несколько крупинок песка. Детектив вытер окровавленную руку о штанину и протянул ее Дженне.

– Больше чем квиты. Она пожала руку.

Устроив мужчин настолько удобно, насколько позволяли условия холодного штрека, Дженна зажгла еще одну свечу, капнула воском на сухое место на полу и установила ее туда.

– Я возьму с собой две, а остальные пусть будут у вас, чтобы вы не сидели в темноте.

Рембрандт кивнул. Дженна спрятала под рубашку вторую свечу, засунула в карман брюк несколько спичек и взяла подсвечник. Она сделала все необходимое. Пришло время отправляться в путь.

Однако она не могла сдвинуться с места.

Дженна всмотрелась в бледное изнуренное лицо отца. Жгучий гнев и злость, с которыми она жила пятнадцать лет, притупились, и осталась только горечь. Она успела узнать Рембрандта с тех пор, как приехала в Парк-Сити, его никак нельзя было назвать бессердечным человеком, каким она считала своего отца. У нее еще было много вопросов. Ей хотелось облегчить душу.

Просто уйти сейчас казалось жестоким и неправильным. Но что можно было сказать? Глухой стон Хендрикса напомнил, что сейчас не время для разговоров.

Дженна взяла подсвечник, прикрывая пламя рукой. У них будет время потом. Нужно верить в это. Она шагнула в черноту штрека.

– Юджиния!

Она медленно повернулась и посмотрела на отца.

– Меня никто так не называл с тех пор, как мне исполнилось десять лет, и я уже могла поколотить почти любого мальчишку-сверстника.

– Хорошо… Дженна. Мне просто вспомнилось… – Он смолк, потом снова заговорил: – Чаще всего, думая о тебе все эти годы, я вспоминал о том, как ты раньше встречала меня, когда я возвращался домой. Ты помнишь?

Она помнила, но ничего не сказала в ответ.

– Ты подбегала и прыгала мне в объятия, – сказал Рембрандт. – Твои маленькие ручки обвивались вокруг моей шеи, и ты дарила мне большой мокрый поцелуй, а потом требовала, чтобы я поцеловал тебя в ответ. Мне… мне очень не хватало этого.

Последняя искра гнева и сопротивления вспыхнула и погасла. К горлу подкатил комок. Он действительно помнил. Он думал о ней все эти годы. Дженна подавила желание всхлипнуть.

– Мне тоже, папа, – тихо сказала она. В следующее мгновение она высоко подняла свечу, отгоняя темноту, и вышла из пещеры.

Бренч выскочил из-за кустов черемухи, служивших ему укрытием, неуклюже двигаясь из-за хромоты. Перебегая от дерева к дереву, он добрался до вершины холма. На самом верху лежал большой камень. Бренч залег за ним и выглянул посмотреть, что происходит внизу. На видневшиеся вдалеке постройки шахты падали лучи, которые отбрасывало спешащее за горизонт солнце. Уже через полчаса начнет темнеть. Тогда можно начинать штурм.

Взгляд уловил какое-то движение, и сердце в груди екнуло. С дерева на мусорную кучу за хижиной, которую они называли конторой и в которой спал Рембрандт, спрыгнула белка. Кто бы ни держал Дженну в заложницах, он, скорее всего, поджидал Бренча именно в конторе.

Мысль, что он может потерять любимую, перемалывала его внутренности подобно тому, как на толчейной фабрике в Онтарио железными молотами размельчают руду. В памяти всплыли слова Рембрандта, что пинкертоны – всего лишь люди, выполняющие свою работу. Макколи не был целиком и полностью с этим согласен. Бренч слишком хорошо помнил, с каким воодушевлением пинкертоны тащили его брата Патрика прочь из дома за несколько дней до того, как его повесили, в тот самый день, когда сам он покинул Пенсильванию.

Однако он не мог не согласиться со стариком: следует показать пинкертонам, что они ошибаются, а не сидеть сложа руки и позволять ненависти пожирать себя изнутри. С деньгами и дипломом юриста у него будет возможность действовать конструктивно, пытаясь помочь шахтерам и профсоюзным организациям. Единственное, что ему еще понадобится, – это чтобы Дженна была рядом.

Последнее соображение как-то незаметно проскользнуло в его мысли. Впрочем, зачем теперь отрицать свои чувства? То, что Дженна может не пережить этого испытания, заставило Бренча посмотреть правде в глаза. Уже не имело значения то, что она работает на Пинкертона. Если удастся вытащить ее из этой передряги живой, он приложит все силы, чтобы пробить стену, которой она отгородила свое сердце, и научит ее не бояться любить.

Трель козодоя заставила Бренча поднять голову. Наверное, Сэл Треноуэт что-то обнаружил. Макколи сполз с камня и стал пробираться на звук. Своего зятя он нашел в зарослях кустарника возле дороги. Не было сказано ни слова. Сэл просто махнул головой в направлении противоположного края зарослей. Когда Бренч посмотрел туда, то увидел Джейка Лонгена, лежащего лицом вниз в луже крови. Даже не проверяя пульс, Макколи понял, что Лонген мертв. Из раны уже давно перестала течь кровь, и над телом гудел рой мух.

– Он начинает вонять – убит, наверное, много часов назад, – прошептал Сэл. – Давай выбираться отсюда.

Бренч кивнул. Они двинулись против ветра и нашли Мигеля, притаившегося за сломанной вагонеткой.

– Все тихо, мой друг, – сказал испанец, когда Бренч и Сэл присоединились к нему в укрытии.

– Однако они там, – отозвался Макколи. – Это гнедой Дженны стоит привязанным возле конторы.

Сэл выглянул из-за ржавой металлической тележки, чтобы взглянуть на хижину.

– Ты узнаешь вторую лошадь?

– Не уверен. Может, Джейка? Однако за всем этим стоит Хендрикс. Он догадался, что мы готовим на него облаву и, видимо, решил первым нанести удар, – Бренч прокрутил барабан своего «миротворца» сорок четвертого калибра, в десятый раз проверяя, полностью ли он заряжен. – Эта скотина сделала большую ошибку, попытавшись использовать Дженну в качестве приманки. Он мне за это заплатит.

Мигель бросил взгляд на солнце. Оно было похожим на апельсин, наколотый на зубья пилы.

– Скоро стемнеет. Тогда мы сможем подобраться ближе.

Бренч не был уверен, что сможет ждать так долго. Дженна пробыла в хижине целый день, ожидая, что он придет на помощь. Хендрикс мог решить, что он не намерен являться. Этот ублюдок, потеряв терпение, мог застрелить и Дженну, и Рембрандта. Бренч понимал, что маршал не собирался никого выпускать из хижины живым.

Нервы Макколи были натянуты, как полоска мокрой сыромятной кожи, сохнущая под полуденным солнцем. Мышцы налились, готовые к действию. Бренч немного попятился, сел, скрестив согнутые ноги, и достал самокрутку, пытаясь вернуть контроль над телом и разумом. Такая ситуация ничем не отличается от дуэли со стрелком посреди пыльной улицы. Спокойствие и терпение – вот что требуется в подобных случаях. К сожалению, Бренч еще никогда так не боялся за исход поединка. На этот раз на карту было поставлено гораздо больше, чем его собственная жизнь.

* * *

Сколько времени она уже бродит в этой проклятой холодной тьме? Казалось, вечность.

Свечи должно было хватить на три часа, но треть ее оплавилась еще в пещере. Оставался маленький огрызок. Ах, если бы она считала боковые ответвления, попадавшиеся ей по пути, считала шаги – что-нибудь, по чему можно было бы определить, сколько еще осталось до выхода! Теперь он наверняка недалеко. Она уже прошла два ответвления и резкий поворот, который Рембрандт назвал «перевернутым домом».

Тусклый свет сальной свечи разливался всего футов на двенадцать. Дженна двигалась медленно, впиваясь глазами в неровную, изрытую поверхность стен и пола, выискивая тонкохвостых грызунов, к которым питала сильное отвращение.

Вода капала на голову с поддерживаемого балками потолка. Она сбегала по стенам и собиралась в грязные лужи на неровном полу. Сам воздух был влажным, плотным и безжизненным. Вода, земля, дерево, камень – запахи природы. Дженна ощущала их с каждым тяжело дававшимся вдохом. Воздуха, казалось, все время не хватало. Легкие всякий раз требовали больше. Дженну озаботило то, что огонь свечи отнимает у нее столько кислорода. Однако мысль остаться в темноте пугала ее.

Она споткнулась и упала на колено. Камни врезались в плоть. Брюки напитались влагой. Дженна оперлась предплечьем о стену, свободной рукой уперлась в ногу и встала. Задыхаясь, как она уверила себя, от недостатка кислорода, молодая женщина прижалась к стене, безвольно опустив руки.

Ощущение жара предупредило об опасности прежде, чем Дженна увидела, что держит свечу фитилем вниз, так что пламя лизало руку. Осознание этого вызвало чувство боли. Она вскрикнула и отдернула руку. Локоть врезался в стену, и по руке потекла немеющая боль. Подсвечник выпал из руки и шлепнулся в мелкую лужу на полу.

Зажав поврежденную руку между бедер, Дженна смотрела, как пламя, шипя, гаснет.

Как только все вокруг поглотила тьма, стены обрушились на молодую женщину с мощью горы. Нечеловеческий вопль сорвался с губ Дженны, когда она судорожно стала ощупывать рубашку в поисках второй свечи. Она не стала тратить времени и поднимать упавший подсвечник. Вой угас до негромких душераздирающих всхлипываний, когда Дженна достала из кармана спичку и попыталась чиркнуть ею о влажные камни. Спичка задымилась, зашипела и погасла, наполнив воздух запахом тухлых яиц. Дженна выбросила бесполезную тонкую палочку с серой и полезла в карман за второй спичкой.

Крысы! Нужно зажечь свечу, пока ее не нашли крысы. Пока они не побежали по ногам, не залезли под рубашку и не впились в плоть.

Она в отчаянии искала сухой камень, чтобы зажечь спичку. Безнадежно. Влага была повсюду. Раз за разом Дженна чиркала спичкой, выбрасывала ее и лезла за следующей, пока карман не опустел.

– Нет! Нет! Я не могла совершить подобной глупости! – Ответом было зловещее эхо, прокатившееся по черной пустоте.

Дженна опустилась на пол, уже не замечая луж. Она стукнула кулаками по бедрам, проклиная себя за непростительнейшую глупость. Когда гнев утих, молодая женщина положила голову на согнутые колени и заставила себя медленно и глубоко дышать, пока спокойствие и рассудительность не вернулись к ней.

Бренч, ах, Бренч, где ты?

«Может настать день, когда тебе, ведьмочка, понадобится помощь мужчины, но рядом никого не будет. Что ты станешь тогда делать?»

Дженна всмотрелась в темноту, слушая, как гулко бьется в груди сердце, хотя понимала, что его голос прозвучал у нее в голове. Когда он говорил ей эти слова? Очень давно. Целую вечность назад. И тем не менее он был прав. Как жаль, что она не может сейчас признаться ему в этом. Что он далеко и не скажет ей: «А я ведь предупреждал». Дженна всем сердцем желала, чтобы Бренч оказался рядом, отогнал от нее мерзких тварей и спрятал от всех несчастий в своих объятиях.

Отдохнуть, ей просто надо несколько минут отдохнуть. Потом она сможет идти дальше. Может быть, Бренч ждет ее в хижине. Дженна снова положила голову на колени, повернув ее так, чтобы расслышать любой звук, издаваемый зверьком, и закрыла глаза.

Разбудил Дженну настойчивый раздражающий писк. Кровать под ней дрожала. Кромешная, как в преисподней, тьма встретила ее, когда она открыла глаза.

Она почувствовала запах мокрой земли и собственного пота. Произошло землетрясение. Земля разверзлась и поглотила ее.

Нет, это был сон. Тело окоченело. Это дрожит она, а не кровать. Одеяла исчезли, а кровать превратилась в камень. Никогда, даже в безлунные ночи, в ее комнате не было так темно. Нигде не было настолько темно. Не в этой жизни.

Писк стал громче. Что-то коснулось ее лица. Крошечная холодная лапка. Сердце екнуло – так колесо экипажа налетает на камень. Она не одна. В ее комнате что-то было. Открой глаза. Скорее, Дженна, открой глаза!

Но они уже были открыты. Она уверена, что открыты. Однако ничего не было видно.

Дженна подняла руку к щеке. Что-то поспешило прочь. Ощущения молниеносным потоком полились сквозь сознание: теплый мех, мускусный запах зверька, маленькие острые зубы, крошечные лапки, вцепившиеся в ее незащищенное лицо, пронзительный писк.

Крысы!

Испуганно вскрикнув, она вскочила. Память в одно мгновение вернулась к ней. Шахта!

Она, должно быть, уснула.

Стоя на коленях, Дженна вытянула перед собой руки и стала ощупывать стену закоченевшими пальцами. Она вся промокла. Ее трясло, словно в лихорадке. Голова раскалывалась. Удивительно, что она не замерзла насмерть.

Стараясь думать о том, что если она шелохнется, то рухнет в бездонную яму, Дженна осторожно двинулась вперед, не обращая внимания на позывы полного мочевого пузыря. Стена, которую удалось нащупать, оказалась сырой, но ощущение ее твердости успокаивало. Дженна заставила себя подняться и стала на ощупь пробираться дальше, прислушиваясь, постоянно прислушиваясь, не слышен ли звук приближающихся шагов – уже неважно чьих. Прошло много времени, прежде чем она дошла до деревянной подпорки. Ощупывая поверхность бруска, Дженна загнала под ноготь занозу. Выругавшись про себя, она сунула палец в рот, пытаясь высосать боль. Язык различил вкус зернистой грязи и горькой от минералов воды. Дженна облегчилась на сырой пол и двинулась дальше.

Дважды ей попадались боковые ответвления. Ничего не видя вокруг, вытянув перед собой руки, она нащупывала путь через пространство, осторожно делая каждый следующий шаг. Один внутренний голос выкрикивал имя Бренча, а второй постоянно молился, чтобы она не запуталась и не сбилась с пути.

Дженна узнала, что значит постоянно спотыкаться во тьме, заключенной в толщу гранита. Она узнала, что в темноте невозможно определить, сколько времени. Узнала, что слепота обостряет восприятие каждого звука так, что собственное дыхание кажется ревом торнадо. Узнала истинное значение слова «одиночество». А еще она узнала, что обладает качествами, которые ей не нравятся.

Дженна Ли-Уиттингтои была трусихой. Даже в детстве она была трусихой. Девочке не хватало мужества признать, что ее мама отличается от остальных матерей, и поэтому она всем ломала носы, пока эти все не отказались от попыток заставить ее посмотреть правде в глаза. Она не хотела прощать отца за то, над чем он был не властен, потому что ей не хватало смелости дать ему еще один шанс. Дженна презирала всех женщин, включая собственную мать, за то, что они позволяли мужчинам управлять собой. А самой страшно было стать настоящей женщиной и рискнуть испытать женскую боль.

Она боялась крошечных зверьков с тонкими голыми хвостами. И она испытывала чудовищный, позорный ужас перед темнотой.

Последняя фобия была для Дженны новой. И у нее возникло чувство, что от этого страха она нескоро избавится – если проживет достаточно долго, чтобы выбраться из этой каменистой преисподней.

Паника червем подползала к сердцу, заставляя его стучать быстрее. А не заблудилась ли она? С того времени, как она проснулась и стала на ощупь пробираться по штреку, прошло, наверняка, уже много часов. Бренч! Ах, Бренч, где ты?

Дженна снова и снова ловила себя на том, что молится, чтобы он нашел ее и покончил с этим ужасом. Делая каждый следующий шаг, хотя и двигаясь очень осторожно, она боялась провалиться в дыру, о которой предупреждал отец, – в штреке, пролегающем рядом с основным тоннелем шахты «Серебряный слиток» и заканчивающимся тупиком.

Во многих отношениях было бы предпочтительнее оказаться в этом штреке, поскольку Дженна пришла к выводу, что если она не там, то, должно быть, заблудилась где-то в заброшенной шахте Мэрфи.

Желудок урчал от голода. Мысли прыгали в голове, как пули в металлическом барабане. Из пересохшего саднящего горла вырвался хриплый смех, когда Дженне вспомнилось, как кто-то из шахтеров говорил ей, будто женщина под землей – это дурная примета. Она и тогда рассмеялась, но в том смехе не было нотки помешательства. Все еще хихикая, Дженна провела языком по губам, чтобы увлажнить их, и попыталась свистнуть – еще один предвестник неудачи. Не получилось никакого звука, кроме шипения выходящего из сжатых губ воздуха. Ну и ладно. Ей и без этого не везет.

А может, это гном, о котором рассказывали шахтеры? С такими длинными руками, что может, не нагибаясь, застегивать сандалии? Может, это он подставил подножку и заставил ее уронить подсвечник? А шуршание и скрежет, исходивший, как она думала, от крыс, на самом деле издавали томминокеры, маленькие мстительные воображаемые существа, наводившие ужас странными голосами в стенах, зловещими постукиваниями и звуками сверления там, где ничего не сверлили. Если ее так и не найдут, она пополнит ряды «призраков гор» – духи жертв обвалов и несчастных случаев на шахтах обречены вечно бродить по подземным тоннелям.

Дженна открыла новый страх – страх сойти с ума.

Она начала читать про себя литанию,[92] повторяя свое имя, место рождения, все параметры тела снова и снова, уверенная, что если будет помнить, кто Она, то сможет не потерять рассудок.

Молодая женщина чувствовала, что теряет сознание. Она привалилась к стене, опустила голову и стояла так, пока мироощущение не пришло в норму. Тогда она двинулась дальше.

Крысы теперь все время были рядом. Они бежали по пятам, повторяя путаный маршрут Дженны, и смеялись над ней тоненькими писклявыми голосами.

Ей никогда уже не увидеть дневного света, говорили они. Она никогда ничего не съест и не почувствует во рту сладкую весеннюю воду. Никогда не сможет сказать отцу, что он прощен.

Никогда больше не увидит Бренча.

Больше не было смысла обманывать себя. Она заблудилась, и никто никогда ее не найдет – кроме крыс. Крысы, крысы, повсюду только крысы.

Глава двадцать вторая

Камень застучал по стенкам расщелины, падая в пропасть и разрезая тишину тупикового штрека зловещим эхом. Растянувшись на животе над краем обрыва, Бренч вытянул руку с фонарем как можно дальше и всмотрелся в холодные черные глубины. Постепенно грохот стих и вокруг наступила тишина – как в могиле.

Свету фонаря не под силу было проникнуть в черноту глубокой дыры. Никак нельзя было определить, там Дженна или нет. И если она там, он уже ничего не мог для нее сделать. Она не выжила бы после падения. Скалистая пропасть навеки стала бы для нее могилой.

Бренч отогнал мрачные мысли. Он не смирится со смертью Дженны, пока собственными глазами не увидит ее безжизненное тело. Даже если придется спускаться на веревке к самому дну этой бездны.

– Нехорошее тут место, мой друг. – Мигель стоял на приличном расстоянии от зазубренного края жуткой пропасти, упираясь руками в колени и заглядывая Бренчу через плечо. Его голос был тихим и тревожным. – Видишь что-нибудь?

– Нет. – Бренч неловко поднялся, потирая больную ногу. – Ее там нет.

– Этого нельзя знать наверняка, amigo. Нигде больше нет ее следов. Куда еще она могла…

– Черт побери, Мигель, я сказал: ее там нет.

Испанец отступил, подняв руки.

– Тогда где нам искать твою novia?[93] Скажи?

«Возлюбленная – так Мигель назвал Дженну. По-прежнему ли она моя возлюбленная?» – подумал Бренч, вглядываясь в темноту штрека.

– В шахте Мэрфи.

– Мэрфи… Ах, si, заброшенная шахта, о которой ты рассказывал. Та, с которой вы соединились, когда пытались свернуть к западу. Думаю, это возможно.

– Она должна быть там. Пойдем скорее.

Пятнадцать минут спустя, пройдя по главному тоннелю второго штрека, они увидели впереди свет. Бренч остановился как вкопанный и высоко поднял фонарь. Кто бы это ни был, он должен был идти от входа, до которого оставалось уже недалеко. Наверное, это возвращался Сэл Треноуэт после того, как доставил Рембрандта, Таттла и Хендрикса в Парк-Сити. И все же…

– Дженна?

В его крике была надежда и страх.

Согласно тому, что Макколи узнал от отца Юджинии, прошло уже почти двадцать четыре часа с тех пор, как она отправилась за помощью. Ее никто не видел. Бренч тысячу раз проклял себя за то, что медлил со штурмом хижины, ведь та оказалась пустой.

Вскоре после наступления темноты стал моросить дождь, и это значило, что по следам невозможно определить, куда Хендрикс увел заложников. Спасательный отряд, конечно, начал искать в шахте, но надо было действовать осторожно, а это очень замедляло процесс. Пришлось потратить полночи, чтобы удостовериться, что первый штрек пуст. Прошло еще несколько часов, прежде чем они обнаружили в каверне троих травмированных мужчин.

Дженна могла выбраться из шахты Мэрфи и вернуться в «Серебряный слиток». Но не успела эта мысль оформиться в голове Бренча, как его надежды разбил хриплый мужской голос, ответивший на крик.

– Это я – Сэл. Вы нашли ее? Я привел несколько твоих работников на помощь.

Плечи Макколи обреченно ссутулились, когда он опустил фонарь. С корнуоллцем пришли пятеро мужчин, одетые в типичные рабочие костюмы, которые здесь называли диггерами.[94] На головах у них были защитные шляпы «вкрутую», сшитые из желтой промасленной ткани с жесткой подкладкой, – необходимое условие работы на шахте «Серебряный слиток», о чем Бренч позабыл, в панике бросившись на поиски Дженны. У каждого из пришедших в руке была зажженная свеча или фонарь, а в кармане запас сальных свечей.

– Можешь не переживать за Рембрандта, друг, – сказал Сэл, подойдя к Бренчу. – Он скандалил, как женщина, не желая ехать в больницу в Солт-Лейк, но все-таки поехал! Я пригрозил вставить ему кляп. Маура обложила коляску подушками, чтобы его не так трясло.

– А что с Хендриксом и Таттлом?

– Их тоже отправили. – Вытянутое, угловатое лицо Сэла расплылось в улыбке. – Однако моя жена несколько небрежно отнеслась к созданию комфорта для маршала.

– Напомни, чтобы я поцеловал ее потом, – сухо сказал Бренч.

Тимоти Макнэб, бригадир шахтеров, выступил вперед. Это был невысокий мужчина с вывернутыми внутрь коленями и щербатыми зубами.

– Что нам делать, босс?

– Разделитесь. Я хочу, чтобы вы еще раз проверили каждый штрек, каждое боковое ответвление. Я отправляюсь в шахту Мэрфи. Может, она где-то между нашей и той шахтой, или заблудилась в старых заброшенных штреках.

Бренч заметил, что работники встревожено переглянулись, и почувствовал, как у него внутри все сжалось.

– В чем дело?

– Снаружи ужасная гроза, – сказал Макнэб.

Бренч побледнел.

– Сильный дождь?

– Настоящий ливень. Начался уже, м-м-м, где-то больше часа назад. Вы знаете, как сильно протекают тоннели в шахте Мэрфи. До сих пор помню, как два шахтера утонули…

Бренч уже не слушал бригадира. Собственные воспоминания перенесли его больше чем на год назад, в тот день, когда обычный ливень, соединившись с мощным потоком талого снега, привел к внезапному наводнению в главном штреке шахты Мэрфи. Два человека погибли. У них не было шансов. На следующий день шахту закрыли, и с тех пор работы в ней прекратились. Если Дженна там, то об опасности, которая ей грозит, невыносимо даже думать.

Было около полудня, когда Бренч, Мигель и Сэл Треноуэт вышли из «Серебряного слитка» и направились к входу в шахту Мэрфи. Черные тучи сердито взирали на горы. Было темно, как ночью, и только внезапные вспышки молний время от времени освещали небо. Над головой трещал гром, стихая до недовольного ворчания.

На случай, если Дженна скатилась с заросшей дороги, ведущей к шахте Мэрфи, и была ранена, мужчины разделились и продирались сквозь мокрую траву и подлесок. К тому времени, когда они добрались до входа в старую шахту, одежда промокла насквозь, а следов Дженны они по-прежнему не обнаружили.

– Вы двое отправляйтесь назад и помогите остальным, – Бренч всмотрелся в темноту штрека.

За поломанными досками криво свисавшей с ржавых петель двери виднелись лохмотья паутины. Ноздри наполнились запахом плесени, пыли, сырости и отчаяния.

– Не дури, Бренч, – возразил Сэл. – Одному туда идти нельзя. Посмотри, как льет: там уже почти по щиколотку. В любую секунду может начаться потоп.

Мигель положил Бренчу руку на плечо, сдерживая его.

– Он прав, друг мой. У меня сердце разрывается при мысли, что она может быть там, но ты только погубишь себя, если попробуешь туда спуститься. Ты изнурен, и теперь уже слишком поздно спускаться туда.

Бренч резко повернулся к спутникам.

– И что же вы, черт побери, предлагаете мне делать? Вернуться в город и греться у камина со стаканом виски в руке? Просто забыть о Дженне? Оставить ее один на один с…

Макколи поднял руку и безвольно ее уронил. Он не в силах был договорить. Перспектива не найти Дженну живой и здоровой казалась чудовищной. Лучше было бы умереть самому. Отбросив руку Мигеля, Бренч дернул обветшалую дверь. Та с грохотом рухнула к его ногам, забрызгав всех водой. Бренч чуть не вывихнул больную ногу, отскакивая назад.

Одной рукой он стал рвать паутину, а второй держал фонарь.

– Отправляйтесь на помощь к остальным. Я хочу, чтобы кто-то дежурил в западном штреке, там, где он соединяется с шахтой Мэрфи. Скажите им, чтобы смотрели в оба. Я пошел.

Мигель философски пожал плечами в ответ на встревоженный взгляд Сэла и шагнул вслед за Бренчем в зловещий тоннель. Чертыхнувшись себе под нос, Сэл отправился за ними.

Они не прошли и пятидесяти ярдов, как Бренч остановился и поднял руку, требуя тишины. Сквозь мерное журчание потока под ногами Макколи расслышал звук, от которого у него волосы встали дыбом.

– О Боже! – Сэл вздрогнул и поспешил уверить себя, что пронзительный, почти кошачий вой ему послышался.

Бренч вжался в неровную гранитную стену и высоко поднял фонарь, осветив угрюмым бледным пламенем адский мрак вымершей шахты.

– Бренч, – Сэл потянул зятя за рукав, – не губи себя. Начинается потоп, это ясно как день. Смирись, парень: она уже, наверное, мертва. Слышишь меня, Бренч?

Макколи чертыхнулся и сунул фонарь Сэлу.

– Возьми и убирайся отсюда к черту. Ты тоже, Мигель.

Сэл взял фонарь, но не двинулся с места.

– А ты? Неизвестно, сколько у тебя осталось времени. Старайся держаться ближе к выходу, иначе у тебя не будет надежды на спасение.

Бренч вытащил из кармана свечу и стал искать спички.

– Идите же, а я следом за вами.

– Amigo, это неразумно… – начал Мигель.

– Я сказал: убирайтесь отсюда. Сейчас же!

Сэл понимал, что Бренч солгал и не пойдет следом за ними. Но он понимал и другое: ничто не в силах удержать его зятя от выполнения задуманного. Треноуэт повернулся и подал Мигелю знак уходить. Сэлу нужно было заботиться о Мауре и детях. А Мигелю о Голубке.

Голод, холод и постоянный страх – все это сказывалось на состоянии Дженны. Пульс, казалось, застрял на быстром галопе. Левый глаз дергался – верный признак того, что нервы натянуты до предела.

Жажда. Абсурдно страдать от жажды, когда вокруг так много влаги. Однако недостаточно, чтобы набрать в руки. Дженна слизывала воду со стен. Горькую, болотистую, с металлическим привкусом. И все равно хотелось пить.

Но страх, постоянный страх, был хуже всего.

Крысы, мыши, гномы, призраки на сплетенных из паутины подобиях вагонеток. Они смеялись над ней. Преследовали ее. Высасывали из нее рассудок.

Иди. Просто продолжай идти.

Но куда?

Просто иди.

Ноги в шерстяных носках и промокших ботинках болели. Стерлись до крови, как казалось Дженне. Неважно. Все остальное тоже болело.

До слуха донесся новый звук. Она прислушалась. В какое-то мгновение ей показалось, что ее зовет Бренч. «Томминокеры», – сказала она себе. Новый звук ни на что не был похож. Это не стук, не сверление, не голоса. Вода. При одной только мысли о воде Дженна судорожно сглотнула. Она пошла на звук. Разве кто-то говорил что-нибудь о водопаде? Или это ручей протекает в штрек?

Прекрасный стремительный поток. Вода плескалась под ногами. Дженна наклонилась, опустила в нее руку. Холод, влага. Пальцы стали сладкими. Дженна упала на колено и стала зачерпывать воду и жадно глотать ее. Она черпала и черпала.

Холодную сладкую воду. Разве бывает что-то прекраснее?

Дженна попыталась встать, но пошатнулась и привалилась к стене. Голова кружилась. Когда мир выровнялся, Дженна продолжила идти в поисках источника воды.

Шум перерос в рев. Двигаясь ему навстречу, она слышала все более громкий плеск воды. Если вода как-то попадает внутрь, то ей, возможно, удастся вырваться наружу. А если нет, что ж, так хотя бы можно не волноваться из-за крыс. Крысы будут держаться подальше от воды.

И тут она почувствовала его на лице: туман, легкий, как поцелуй любовника, и такой же приятный. Дженна дотронулась руками до щек и ощутила песчинки грязи, которые не в силах был смыть туман. Она сделала шаг вперед, потом еще один. Вода теперь уже покрывала ступни. Дженна вытянула перед собой руки, и в них с силой ударил поток. Хотелось стоять под водопадом, избавиться от порванной грязной одежды и позволить воде смыть глубоко въевшуюся грязь, боль и страх.

Как жаль, что водопада не видно! Она подняла лицо к источнику воды и различила в черноте что-то движущееся, серых оттенков. Вверху должна быть дыра, но Дженна не могла ее разглядеть. Снаружи сейчас ночь?

Шум водопада и запах свежести почему-то смягчили ощущение одиночества. В этих черных затхлых катакомбах рядом с ней появилось что-то живое. Что-то кроме мерзких крыс и гномов.

Дженна воспрянула духом. Теперь она точно знала, где находится, – в старой шахте Мэрфи. Она будет следовать за потоком воды и выберется наружу.

Сквозь приглушенный рев водопада послышался другой звук, резкий и громкий, как треск грома в штормовую ночь. За ним последовали гулкие раскаты. Гневные. Зловещие. Рот искривился в усмешке: гроза глубоко в недрах земли! Видимо, она все еще на грани помешательства.

Дженна развернулась на сто восемьдесят градусов и пошлепала вниз по штреку. Голос водопада летел следом, как ревнивый поклонник. Она попыталась рассмеяться. Над собой. Над своими страхами. Хохот получился истеричным.

Вода добралась до лодыжек и поднималась выше. Дженна продолжала идти. Сердце, будто подхваченное стремительным потоком, беспокойно забилось в груди. Молодая женщина дрожала от влажного холода прилипшей к телу одежды. Волосы распустились и свисали с плеч беспорядочной массой. Дженна убрала с глаз мокрую прядь и подумала об ирландском рагу Мауры. В животе заурчало.

Когда поток завертелся вокруг колен, грозя засосать Дженну в свои глубины, ее охватил ужас. В этой шахте утонули два человека – вспомнилось ей сейчас. Рембрандт рассказывал. Из-за ливня шахту быстро затопило, и люди не успели выбраться наружу.

Ливень под землей уже не казался чем-то забавным.

Дженна ринулась вперед, хватаясь руками за стены, чтобы не упасть, позволяя течению направлять себя. Пот заливал глаза, несмотря на ледяной холод.

Теперь она жила в мире без красок, в мире, где зрение ни к чему, где все воспринимается посредством остальных четырех чувств, обостренных страхом и отчаянием: зернистая твердость стен, рыхлый мох на расщепленном дереве. Сырость. Запах воды, пота и страха. Прерывистый хрип собственного дыхания. И рев – повсюду оглушающий рев – неистового потока, вознамерившегося, казалось, изгнать ее из этой подземной гробницы ада.

Когда вода поднялась до бедер, пришлось двигаться медленнее и осторожнее. Дженна достала «старр» из кобуры и засунула за пояс, чтобы револьвер не намок. Ноги цеплялись за что-то. Она восстанавливала равновесие и спотыкалась снова. Дженна уже свыклась с ревом и даже не заметила, как сила звука внезапно возросла.

Понимание неминуемости смерти возникло интуитивно. Дженна не могла видеть надвигавшейся угрозы. Но воображение работало отлично. Поднимающаяся вода и непонятные колебания звука породили в ее голове образы, от которых горло сжалось, а сердце застучало, как огромные камни по зыбкому склону.

До слуха донесся новый звук – ее сдавленные всхлипывания.

Напряжение возрастало вместе с глубиной воды и оглушительным грохотом. Вырвавшийся из груди крик застрял в горле, а она продолжала, спотыкаясь, пробираться вперед, охваченная усиливающимся ужасом перед незримой катастрофой.

Внезапный шквал налетел на нее, швырнул в лицо волосы, украл дыхание, лишил опоры под ногами. Дженна раскинула руки, пытаясь удержать равновесие, и перевернулась головой вниз. Вода нахлынула не нее, попала в открытый рот. Теперь Дженна скребла руками пол, а гневный рев сменила тишина.

Дженна попыталась плыть. Течение было слишком сильным. Она нашла ногами пол и оттолкнулась, подгребая руками, молясь о том, чтобы пробиться на поверхность, – и о глотке воздуха.

Силы ее уже истощились. Она не справится, она утонет.

Господи, пожалуйста, крошечный глоточек воздуха!

Когда боль в легких стала слишком сильной, а надежда почти умерла, когда исчез даже мир влаги, губы Дженны разлепились, рот раскрылся, поднятые руки врезались во что-то твердое, а голова вдруг оказалась над водой.

Дженна одним жадным глотком втянула влажный воздух, и вода снова вернула ее себе. Поток швырял ее из стороны в сторону, бил об стены. В легкие попала вода. Колени царапались о шершавую гранитную поверхность. Дженна отталкивалась, гребла к поверхности, оказывалась над потоком, глотала воздух, и ее снова затягивало вниз.

Укрытая водным саваном, Дженна ощутила холодный мокрый поцелуй самого Харона и поняла, что присоединилась к теням в его лодке, которых перевозили через подземные реки в царство Аида.

Тело сделалось тяжелым. Дженна чувствовала, как оно плывет по течению, падает, тонет.

Стальные руки поймали ее – хватка была мертвой. Они прижали ее к железному телу, которое казалось почему-то человеческим. Дженна почувствовала тепло и странное ощущение безопасности. Обман: теперь только Харон мог обнимать ее, а его объятия были пронзительно холодной хваткой смерти.

Дженна отдалась на волю этим рукам, позволила телу обмякнуть, разуму опустеть. Последняя осознанная мысль была о Бренче, о правде, которую она так старалась отвергнуть, – о правде, которую он никогда не узнает. Она любила его.

* * *

Дженна кашляла и хрипела. Легкие горели огнем. Желудок конвульсивно сжимался, и ее рвало водой. Что-то двигалось по телу, выдавливая из нее жизнь.

Руки. Они вжимали ее в мягкую грязь, волокли вверх и снова толкали вниз. Изо рта и носа выливались новые порции воды. Дженна застонала и слабо оттолкнула надоедливые руки. Ей нужен был только сон. Сон и забвение.

– Дыши, Дженна. Пожалуйста, дыши, – для меня.

По телу разлилось тепло. Спокойствие. Но оно было только внутри. А снаружи плоть осталась ледяной.

– Давай же, милая. Нужно выкачать воду из твоих легких.

Руки снова давили ей в спину. Почему они не оставят ее в покое? Она так устала. Но руки не унимались. Ее опять вырвало.

– Умница.

Теплота охватила ее. Объяла ее тело. Она двигалась, ее несло. Вода? Нет, сейчас ей хорошо, спокойно. Что-то треснуло, упало. Шаги по дереву. Ее опустили на что-то мягкое. Руки ласкали ее лицо.

– Открой глаза, ради меня, Дженна. Пожалуйста, будь хоть пинкертоном, только открой глаза.

Веки весили по пятьдесят фунтов.[95] У нее не было сил открыть их. Однако сделать это хотелось. Ради голоса. Ради него.

Дженне удалось приподнять тяжелые веки, чего едва хватило, чтобы различить неясный образ. Лицо: Знакомое, прекрасное. Она постаралась изо всех сил и открыла глаза шире. Его лицо колыхалось перед ней, как туман от водопада.

– Бренч? – У нее был голос простуженной лягушки.

– С возвращением, милая, – послышался его голос. – Как ты себя чувствуешь?

– Плохо. У меня все болит.

– Знаю. У тебя все тело в синяках оттого, что тебя било водой об стены штрека. Но с тобой все будет хорошо. Переломов нет.

– Холодно, очень холодно.

– Держись, я тебя согрею.

Дженна проводила взглядом размытую фигуру Бренча, когда тот проковылял через всю комнату к большой черной чугунной плите. Когда он открыл заслонку, из топки вырвались языки пламени. Макколи подбросил дров. Глаза Дженны медленно закрылись.

Она вскрикнула, когда одеяло стянули с ее тела. Зубы застучали. Быстро и нежно Бренч снял с нее изорванную мокрую одежду. Потом он накрыл ее ворохом одеял. Он тер ей ступни, икры, предплечья и кисти, осторожно пряча их под одеяло, когда завершал процедуру. Когда и это не смогло остановить дрожь в ее теле, Бренч тоже разделся. Он скользнул под одеяла рядом с Дженной и обнял ее, бережно прижимая ее к себе, отдавая ей свое тепло.

Дженна слабо оттолкнула его.

– Я слишком устала, Бренч.

Он хрипло рассмеялся.

– Я просто согреваю тебя самым эффективным способом. Расслабься. Засни, если можешь.

Она могла. Жар и уют тела Бренча были для нее бальзамом. Кошмар закончился. Она в безопасности. Дрожь прекратилась, и вскоре она крепко заснула.

Но опасность для жизни Дженны еще не миновала. Больше недели она то теряла сознание, то вновь приходила в себя, борясь с приступами леденящего холода, сменяющимися жаром лихорадки.

Бренч оставлял Дженну только чтобы справить нужду в уборной, что стояла за хижиной. Еду приносил пожилой старатель, который готовил для шахтеров «Серебряного слитка». Один из рабочих регулярно наполнял бочку, что стояла за дверью, питьевой водой, а деревянную коробку – хворостом для растопки. Другой взял на себя заботу о Сатане. Каждое утро Мигель привозил чистые простыни и другие припасы и узнавал, как дела. Уезжая в город, он забирал грязное белье и простыни, чтобы Маура и Голубка постирали их дома. Иногда испанец привозил свежий бульон и луковые пластыри от Мауры или индейские травяные снадобья от Голубки.

Дважды Маура приезжала в коляске, настаивала, что Дженну нужно забрать в гостиницу. Бренч отказывался. Погода по-прежнему была дождливой, и он боялся перевозить больную. Тряска в дороге не пойдет ей на пользу, говорил он. Маура и Голубка хотели приехать на шахту, чтобы помочь ухаживать за Дженной. Бренч настоял на том, что будет сам о ней заботиться. Он бережно обтирал ее разведенным спиртом, чтобы сбить температуру. Он терпеливо вытирал бульон и лекарства, вытекавшие изо рта у Дженны, когда он давал их ей. Он помогал ей пользоваться ночным горшком, когда она была в состоянии делать это, а в противном случае менял испачканные простыни. Он чуть не потерял ее, и мысль даже на мгновение выпустить ее из виду пугала его.

В бреду Дженна лопотала что-то о крысах, томминокерах и непроглядной тьме. Она проклинала Хендрикса и выкрикивала предостережения Бренчу. Она снова и снова повторяла: «Дженна Ли-Уиттингтон, родилась в Блэкхоке, Колорадо, третьего апреля 1857 года. В здравом уме, нужно оставаться в здравом уме».

Она детским голосом звала маму. Иногда она пыталась утешить мать: «Со мной все хорошо, мама. Не волнуйся. Я найду папу, заставлю его поплатиться. Не волнуйся».

Чаще всего она звала Бренча. «Прости, Бренч, прости. Не нужно меня ненавидеть. Я не вынесу, если ты будешь меня ненавидеть».

– Все хорошо, – шептал Бренч, прижимая к себе Дженну. – Я не ненавижу тебя, я бы никогда не смог тебя ненавидеть. Я люблю тебя, Дженна, и не важно, что ты агент Пинкертона.

Он осушал поцелуями ее слезы и шептал нежные слова любви и утешения, пока она не затихала.

Бренч урывками дремал на второй койке, испуганно просыпаясь, когда осознавал, что крепко заснул. В такие моменты его взгляд сразу же устремлялся к Дженне. Если она лежала тихо, он впивался взглядом в укрывавшие ее одеяла и, затаив дыхание, ждал, когда поднимется и опустится ее грудь, чтобы удостовериться, что она жива.

Он часами просиживал у ее кровати, упершись локтями в колени и положив подбородок на сцепленные пальцы рук. Он гипнотизировал каждую черточку, каждую ямочку и выпуклость ее лица. Изящные арки бровей, черные веера ресниц на щеках. Наблюдал, как ее ноздри расширяются при вдохе. Он молился присланному Маурой изображению Христа с терновым венцом на голове. Пылающее жизнью сердце Спасителя было нарисовано поверх обнаженной груди.

Борода Бренча стала всклокоченной и неухоженной, волосы пожирнели. Он мало ел, а спал и того меньше. Поврежденная нога болела постоянно.

Он говорил Дженне о своей любви и о том, как отчаянно он в ней нуждается. О будущем, которое, как он надеялся, они разделят. И он много думал.

В конце второй недели, когда Дженна спала – в кои-то веки спокойно, – Бренч решил пройтись к стойлам, больше чтобы подышать свежим воздухом и размяться, чем проведать жеребца. Неистовая буря, принесшая Дженну из шахты Мэрфи к нему в руки, продолжалась два дня. Частые ливни не давали с тех пор земле подсохнуть. У Бренча до сих пор стояло в ушах сердитое ворчание потока, несущегося по ложбине на земле Мэрфи и огибавшего «Серебряный слиток».

Сатана ржал и бил копытом, приветствуя хозяина, но мысли Бренча были заняты другим, и он не обращал внимания на лошадь. Он думал о том, что фактически изнасиловал Дженну в день, когда узнал, что она работает на Пинкертона, и об отвратительных словах, сказанных ей. Шершавое дерево охладило лоб, когда Бренч прислонился к столбу в углу стойла. Со столба на теплую руку переполз клоп. Макколи смахнул насекомое пальцем и пожалел, что нельзя так же легко избавиться от угрызений совести.

– Матерь Божья, я позволил себе опуститься ниже любого пинкертона.

Гнев и ненависть к самому себе пронеслись сквозь Бренча с такой же разрушительной силой, как наводнение в шахте Мэрфи. Это он должен просить у Дженны прощения, а не наоборот. И она имеет полное право отказать ему в этом.

Кризис миновал. Она будет жить. Он спас ее от смерти, но понимал, что все еще может потерять ее.

– Будь проклята моя бессмертная душа!

Бренч стукнулся головой о столб и насладился болью. Дженна заслуживает лучшего мужчину, чем он. Нужно просто убраться из ее жизни. Сейчас. Уйти, пока она спит и не видит его. Но, Господи, как он будет жить без нее?

Макколи сжал кулаки и стал бить по столбу снова и снова, будто толстое дерево было боксерской грушей. Наконец боль в посиневших костяшках пальцев сравнялась с болью в сердце и вытеснила ее.

Изнуренный, он вернулся в хижину. Дверь скрипнула, когда Бренч толкнул ее, входя в комнату. Макколи бросил взгляд на Дженну и увидел, что она по-прежнему спит. Склонив голову, он подошел к плите и подбросил в топку дров. Он отсутствовал дольше, чем рассчитывал, и в комнате стало прохладно.

– Бренч?

Он неуклюже повернулся и встретил ясный, абсолютно сознательный взгляд Дженны. Макколи, хромая, подошел к кровати и приложил ладонь ко лбу молодой женщины, определяя температуру. Кровь капнула с его истерзанной руки на лоб Дженны. Бренч вытер ее рукавом.

– Жара нет. Как ты себя чувствуешь?

– Как будто кто-то бил меня топорищем.

– Тебе еще нужен отдых, но теперь все будет хорошо.

– Сколько я уже болею?

Дженне хотелось прикоснуться к Бренчу, но не хватало сил, чтобы поднять руку.

– Две недели.

Две самые долгие недели в его жизни. Бренч пошел к умывальнику, чтобы вымыть руки. Это был предлог, чтобы отойти от Дженны. Если бы он еще хоть мгновение побыл рядом, то поцеловал бы ее.

Макколи повернулся к Дженне, осторожно промокая разбитые костяшки пальцев полотенцем.

– Наверное, еще пару недель потребуется, чтобы к тебе вернулись силы. Теперь, когда самое плохое позади, я съезжу в город за коляской, чтобы перевезти тебя в гостиницу.

Когда Бренч направился к двери, Дженна проводила его взглядом.

– То есть… прямо сейчас?

– Почему бы и нет? Я скоро вернусь. Отдыхай.

Он закрыл за собой дверь. Дженна прислушивалась к звуку его удаляющихся шагов. Минуту спустя послышалось приветственное ржание Сатаны. Дженна смотрела на дверь, пока не услышала, что Бренч ускакал, с каждой секундой чувствуя на душе все большую тяжесть и тоску. Он не простил ее. Иначе зачем бы он так торопился покинуть ее теперь, когда ей стало лучше?

Влага заблестела на ресницах, когда Дженна закрыла глаза от боли. Не важно, что Бренч ее больше не любит, сказала она себе. Она ведь все равно не выйдет за него замуж, так что будет лучше, если они больше никогда не увидятся.

Она нашла отца. Им с Джеймсом Ли-Уиттингтоном нужно еще кое-что прояснить. Но как только с этим будет покончено, можно возвращаться домой. Она ведь этого хочет, не так ли?

Ответа не было, и Дженна чувствовала себя слишком усталой, чтобы пытаться найти его. Вместо этого она решила пока ни о чем не думать а, следуя совету Бренча, поспать.

Глава двадцать третья

Забирать Дженну из хижины на шахте приехали Мигель и Голубка. Мигель собрал все вещи и вынес ее на улицу. С помощью Голубки он уложил Дженну на мягкую постель, устроенную из нескольких лоскутных одеял и пуховой перины. Потом испанец запрыгнул на козлы и взял поводья. Голубка села в коляску рядом с Дженной, и они стали спускаться по горному склону в Парк-Сити.

– Где Бренч?

Дженна не хотела спрашивать, но ей нужно было это знать.

– Он поехал в Коулвилль.

Голубка отвела взгляд в сторону, когда отвечала. «Уклончивый ответ», – подумала Дженна.

– В День независимости была перестрелка, – сказал через плечо Мигель. – В pension, в пансионе миссис Пауэр.

– Бренч арестовал ирландца, который стрелял, – добавила Голубка. – Его зовут Мэрфи, и он дразнил немца, который…

– Тот самый Мэрфи, владелец шахты? – перебила ее Дженна.

– Нет, другой. В общем, немец получил ранение, и его пришлось отправить в больницу Святого Марка в Солт-Лейк-Сити. Джесон Таттл оказался в той же палате, но его уже выписали. Бренч сдал Мэрфи констеблю Мору перед тем, как отправился тебя искать. Сегодня утром он узнал, что арестованный сбежал, так что ему надо было поехать к Мору.

Дженна ничего не сказала. История звучала правдоподобно, однако она чувствовала, что ей чего-то недоговаривают. Бренч, скорее всего, не вернется, пока она не уедет. Дженна поклялась, что сделает это как можно скорее. Но ей было больно. Она и не представляла, что может быть так больно.

Почти всю следующую неделю Дженна провела во сне. Она ела все, что приносили Маура и Голубка, послушная, как новорожденный ягненок. Однако тело медленно набирало силу. Дженне не нужно было объяснять, что ее мрачное настроение тормозит выздоровление. Но с этим ничего нельзя было поделать.

Солнце светило в окно, рисуя неправильный светло-желтый прямоугольник на голом деревянном полу за лилово-голубым тряпичным ковриком, что лежал рядом с кроватью Дженны. Внизу, на улице, кричали и смеялись дети, слышно было, как мимо проезжают коляски и лошади. Дженна гадала, может ли среди этих лошадей оказаться Сатана, когда в дверь постучали. Молодая женщина пригласила стучавшего войти, ругая себя, что молится, чтобы им оказался Бренч.

– Юджиния? – Мужчина со снежно-белыми волосами и бледным лицом просунул голову в приоткрытую дверь. – Можно войти?

Дженна уставилась на незнакомца, не понимая, что могло ему от нее понадобиться. Тот вошел в комнату, опираясь на костыли, и прислонился к двери. Одна нога незнакомца была в гипсе.

– Рембрандт! – воскликнула Дженна и села прямо. – Ты совсем по-другому выглядишь без бороды, моложе… и очень привлекательно. Неудивительно, что мама влюбилась в тебя. Как твоя нога?

Рембрандт небрежно махнул рукой и заковылял к кровати.

– Несерьезный перелом. Срастется за пару недель. Тебе лучше?

– Я в порядке, просто еще слаба. Пожалуйста, садись.

Дженна смотрела, как Рембрандт подтащил к кровати стул и опустился на сиденье. Он похудел, заметила молодая женщина. Она не кривила душей, когда говорила, что он выглядит моложе – моложе на все двадцать лет. Дженна бросила взгляд на фотографию, что стояла на ночном столике. Теперь сходство было очевидным. Как он, наверное, был потрясен, когда впервые увидел ее и она показала ему его собственную фотографию в день свадьбы.

– Как агент Таттл? – спросила она. – Голубка сказала, что его выписали из больницы. Он здесь, в Парк-Сити?

– Он вернулся в Денвер несколько дней назад. Хендрикс теперь в тюрьме, а с Мигеля сняли все обвинения.

Дженна знала о Хендриксе и Мигеле, но почему-то удивилась отъезду Таттла.

Рембрандт полез в куртку и достал из внутреннего кармана конверт.

– Таттл заходил, чтобы оставить это для тебя.

Дженна взяла простой белый конверт и повертела его в руках. На лицевой стороне значилось ее имя. Конверт был запечатан.

– Давай, прочти. Узнай, что там, милая.

Молодая женщина нехотя вскрыла конверт, уверенная, что послание содержит какой-нибудь упрек. Когда она развернула письмо, на колени упал банкирский чек.[96] Дженна судорожно сглотнула, увидев сумму.

– Тысяча долларов! Не понимаю.

– Это награда за поимку преступника.

– Но Мигеля оправдали. И за него в любом случае было назначено только пятьсот.

– Пятьсот долларов за поимку грабителя поездов – кем бы он ни был. А остальное – от Пинкертона за поимку убийцы денверского агента. Леонарда Снайпа и Слоана Макколи застрелил Вирджил Годби, но он нажимал на курок по приказу Хендрикса. Слид предстанет перед судом и за это. Таттл сказал, что ты заслужила обе награды, и я согласен с ним, – Рембрандт указал на бумагу, которую Дженна все еще держала в руках. – Там, наверное, записка?

– Ах да, – Дженна покраснела от удовольствия, пробежав глазами несколько строк. – Уильям Пинкертон согласился оставить меня на работе, если я пообещаю никогда больше не действовать в одиночку без его на то позволения.

Рембрандт улыбнулся.

– Я знал, что Таттл ему телеграфировал. Я очень горжусь тобой, Дженна.

Она снова стала читать записку.

– Таттл пишет, что сочтет за честь работать со мной. Что я обладаю хладнокровием и ловкостью, необходимыми каждому детективу.

– Так и есть.

Дженна по-мужски фыркнула и смяла в кулаке письмо.

– Он не видел, как я бродила по той шахте. Если бы Бренч вас не нашел, Таттл мог до смерти истечь кровью, пока я привела бы помощь. – Она устремила взгляд в пустоту, вспоминая. – Холодным в том тоннеле оставалось только мое тело. Я тогда почти окоченела. Если бы меня не вынесло потоком наружу, я бы до сих пор рыскала в темноте, пугаясь крыс и… и еще кое-чего.

Дженна вздрогнула.

Рембрандт усмехнулся. Он стал гладить ее руку.

– Я видел, как взрослые мужчины в два раза больше тебя становились белыми как полотно, заслышав странные звуки в штреке. Так возникают истории о привидениях и злых существах, моя хорошая. У меня у самого пару раз волосы вставали дыбом, когда я был в шахте один.

Ее отец был добрым человеком. Когда она знала его только как Рембрандта, то принимала его доброту как должное. Он просто был таким, и все. Оказалось, что человек, которого ей хотелось видеть своим дедушкой, на самом деле был ее собственным отцом. Это было странно и одновременно хорошо.

Рембрандт опустил взгляд на ладонь Дженны и посерьезнел. Его пальцы загрубели от мозолей. Но голос его был мягким, а поднявшийся навстречу взгляд – наполненным болью.

– Я должен кое-что спросить. – Он глубоко вздохнул, чтобы собраться с силами. – Твоя мать была на шестом месяце беременности, когда я покинул ее. Но ты говорила, что у тебя нет ни братьев, ни сестер. Я чуть с ума не сошел, гадая, что могло произойти, но слишком боялся расспросить тебя об этом.

Дженна долго смотрела на отца, прежде чем ответить. Судьба сыграла с ними злую шутку. Молодой женщине вспомнилось, какой меланхоличный вид был у Рембрандта, когда он зашел проведать ее после пулевого ранения. «Мало кому удается идти той дорогой, которой больше всего хочется», – сказал он тогда. Теперь она знала, о чем он горевал: дорога, которую перед ним закрыли, вернула бы его к жене и дочери пятнадцать лет назад.

– Думаю, грубое обращение, которое пришлось пережить маме, вызвало преждевременные роды, – сказала Дженна. – Она никогда о своей беременности не говорила. Наверняка я знаю лишь, что ребенок был мертв, когда мы с мистером Спенсером добрались до хижины. Он похоронил его на заднем дворе. Это был мальчик.

– Мальчик, – голос Джеймса дрожал. – У меня был сын. Я почему-то так и думал…

Рембрандт встал и подошел к окну, держась спиной к Дженне, но она услышала, как он засопел.

Дженна столько раз представляла, как встретится с отцом и как заставит его пожалеть, что он их бросил, но ей никогда не приходило в голову, что он тоже страдает. Она вспомнила, как о Рембрандте рассказывали, что он спивался, пока Бренч не заставил его бросить пить и не указал ему новую цель в жизни.

Ли-Уиттингтон, взяв себя в руки, вернулся к кровати и сел.

– Это из-за Хендрикса я потерял сына. Я пытался помешать им мучить Аду, но они как следует избили меня и бросили лицом на пол, а вожак банды нацелил на меня револьвер. Оставалось лишь немедленно согласиться отвести их в ущелье, где я нашел самородки, которые так беспечно показал бармену по пути домой.

– Почему ты не убил Хендрикса, когда приехал сюда и встретил его?

Рембрандт вздохнул.

– Это было двенадцать лет спустя. Сомневаюсь, что я убил бы Хендрикса, но уж точно упек бы его за решетку. Однако, как ни странно, я не узнал его. – Он провел рукой по гладко выбритому подбородку и задумчиво покачал головой. – Тогда у него была борода и пышная шевелюра.

Рембрандт снова покачал головой и невесело рассмеялся.

– Каким же я был идиотом! – В этот момент он поднял глаза и встретил взгляд Дженны. – А твоя мать расплатилась за мою глупость. Я так по ней скучаю! Пожалуйста, расскажи о ней. Как ее здоровье? Она счастлива?

– Счастлива? – Дженна посмотрела на солнечные зайчики на полу. Полдень уже миновал. Прямоугольник желтого цвета превратился в узкую полоску. – Мама целыми днями плакала, когда мы с ней остались одни. Она повсюду носила с собой детское одеяльце и иногда говорила так, будто все еще ждала ребенка. Думаю, ее сознание не смогло справиться с потерей тебя и малыша.

Рембрандт сжал руки так, что побелели костяшки пальцев.

– Господи, моя бедная Ада!

Дженна знала, что отцу больно слышать ее слова, но она также понимала, что он должен узнать все до конца.

– Она до сих пор так себя ведет. Я не имею в виду ребенка. Это прекратилось довольно быстро. Но когда приходили гости – это стало редкостью, когда люди решили, что мама не совсем в своем уме, – она всегда говорила им, что ты на шахте, или спишь, или поехал за продуктами. Она очень изобретательна.

– В городе ее называли Чудачкой Адой… пока не обнаружили, что нужно считаться со мной. В первый год нашей жизни в Мидоувуде у меня не успевали сходить с лица синяки, а потом старый индеец, работавший на нас, научил меня драться.

Дженна нахмурилась и сокрушенно покачала головой.

– Мама, похоже, даже не замечала, как к ней относятся. Сомневаюсь, что в городе найдется кровать без сшитого ею лоскутного одеяла… или чайник без связанной ею грелки. Она все время что-то мастерит и раздаривает.

– Она всегда была такой, – тихо сказал Рембрандт; свет воспоминаний превратил его глаза из серых в нежно-лиловые. – Это одна из черт, которые меня в ней привлекали. Это гордость заставляет ее прятаться за обманом. Она ведь гордая.

Дженну коробило, что он так хорошо знает ее маму. С другой стороны, почему нет? Он был женат на ней и прожил с ней почти десять лет, пока судьба их не разлучила. Последовало долгое молчание, а потом Рембрандт вздохнул.

– Мне не терпится лучше узнать свою взрослую дочь, – произнес он с улыбкой маленького мальчика. – Но думаю, что и мне, и тебе сначала нужно уладить неотложные дела.

– Мама?

– Да, и Бренч.

Внезапно она почувствовала себя очень усталой. Дженна откинулась на подушки, которые Маура подложила ей под спину, когда приносила ленч, и закрыла глаза. Ее миссия в Юте завершена. Но ничто уже не сможет вернуть покой в ее мир теперь, когда она созналась себе в своих чувствах Бренчу… слишком поздно.

– Бренч меня ненавидит. – Она открыла глаза и принялась изучать свои ногти. Они стали длинноватыми, пока она лежала без сил. – Он теперь даже близко ко мне подходить не хочет.

– Только потому, что чувствует вину перед тобой. Теперь он думает, что не достоин тебя. Ты любишь его, не так ли?

Дженна стала грызть ноготь.

– Да, но…

– Но что? Он, как-никак, отправился за тобой в шахту, хотя и знал, что ее вот-вот затопит.

– В шахту Мэрфи?

Рембрандт кивнул.

– Он выловил тебя из проносившегося мимо потока. Он закрывал тебя своим телом, когда вас бросало о камни и стены штрека. Потом он выкачал из тебя воду и отнес тебя в хижину на шахте «Серебряный слиток». Он ухаживал за тобой, пока опасность для твоей жизни не миновала, и отказывался принимать чью-либо помощь. Сомневаюсь, что он хотя бы пару часов подряд поспал или ел хотя бы столько, сколько необходимо колибри, чтобы не умереть с голоду. Все его мысли были только о тебе.

Дженна спрятала руки между коленями и прикусила губу, чтобы не расплакаться.

– Ах, папа, я так запуталась! Я всё эти годы видела, как мама страдает из-за того, что отдала сердце…

Она не договорила, чтобы не причинять отцу еще большей боли.

Ее мать чудовищно страдала из-за того, что отдала сердце мужчине. Дженна поклялась, что никогда не повторит ее ошибки. Однако теперь она знала, что это жизнь так жестоко поступила с Адой, а не ее отец. Ада Ли-Уиттингтон никогда не теряла веру в своего мужа. Теперь Дженна это тоже понимала. Возможно, как раз ее мать все эти годы здраво мыслила. Должно быть, Ада знала, что сердцем ее муж всегда оставался с ней. И для нее этого было достаточно.

– Тебе нужно ехать к ней, папа. Ты ей очень нужен.

– Как раз это я и намерен сделать, Дженна. Но перед тем как отправиться в путь, я должен быть уверен, что у тебя все хорошо. Я хочу иметь полное право сказать твоей матери, что ты счастлива.

Дженна очень сомневалась, что с ней когда-нибудь будет все хорошо. Тем не менее она мужественно изобразила улыбку и сказала:

– Со мной все будет в порядке. Я хочу быть с тобой, когда мама увидит тебя и…

– Но у тебя здесь личные дела. Нельзя, чтобы люди думали, будто ни один из Ли-Уиттингтонов не может счастливо устроить свою жизнь.

Джеймс убрал со лба дочери непослушную прядь и нежно улыбнулся.

– Я горжусь тобой, милая. Наблюдать за тобой и узнавать тебя в течение этих нескольких недель было для меня большой радостью. Однако кое-что меня все-таки беспокоит.

Дженна нахмурилась.

– Что же?

– Не могу решить, то ли начать давать тебе уроки рисования, то ли просто сжечь твой альбом.

Смеясь, молодая женщина сказала:

– Сожги его, папа. Я безнадежна, и мы оба это знаем. Рембрандт усмехнулся.

– Я тебя утомил, поэтому пойду, но я должен сказать еще кое-что о Бренче. Он хороший человек, и он любит тебя. Прислушайся к голосу сердца, прежде чем решишь запереть его в сейф, как скряга мешок золота.

Он встал и заковылял к двери, но потом снова повернулся к дочери.

– Знаешь, я бы с удовольствием обнял тебя, как в старые добрые времена.

– Я бы тоже, папа. Дженна раскрыла объятия.

На следующее утро Дженна завтракала с семейством Треноуэтов. Она твердо решила объясниться с Бренчем. Если отец прав, и Макколи сторонится ее потому, что считает себя недостойным ее, она намерена разубедить его в этом. Если Рембрандт ошибся, и Бренч действительно не хочет больше ее видеть, она должна точно знать это, чтобы иметь возможность перевернуть страницу и жить дальше. Но Бренча не было.

– Он отправился шестичасовым дилижансом в Солт-Лейк-Сити, – объяснила Маура.

– Он не сказал, зачем уехал?

– Нет, и не сообщил, когда вернется.

Остаток утра Дженна провела, играя с отцом в шашки и слушая, как Мигель и Голубка обсуждают планы на будущее. Их брак зарегистрирует судья Стрит, когда состоится очередная выездная сессия суда в Парк-Сити, то есть на следующей неделе. После этого они отправятся на юг, чтобы найти племя Голубки – они собирались остаться там.

Через два дня Рембрандт уедет в Мидоувуд, чтобы наконец встретиться с женой. Все строили планы и радовались жизни, кроме Дженны. Она чувствовала себя лишней, а потому была раздражительной и держалась отстраненно.

Почему Бренч уехал сейчас – сейчас, когда она снова здорова? Быть может, он надеется, что она покинет Юту к тому времени, как он вернется? Она может уехать вместе с отцом. Ей так хотелось увидеть лицо матери, когда Джеймс Ли-Уиттингтон откроет дверь после стольких лет разлуки. Когда все ногти были обгрызены до крови, Дженна решила, что именно так она и поступит.

Когда Дженна сообщила Рембрандту, что отправится вместе с ним в Мидоувуд, тот смерил ее долгим тяжелым взглядом. Но потом улыбнулся и сказал, что ему приятна будет ее компания. Молодая женщина понимала, что нелепо чувствовать разочарование оттого, что отец не попытался ее убедить остаться, но ничего не могла с собой поделать. Она приняла это за молчаливое подтверждение того, что ее решение порвать отношения с Бренчем Макколи правильно.

Утром Дженна растянула губы в самой широкой улыбке, на какую только была способна, и, пританцовывая, спустилась в кухню, веселая и разговорчивая. Голубка помогала Мауре накрывать на стол. Дети уже заняли места, и Дженна слышала, как Сэл напевает что-то возле колонки, умываясь после работы в конюшне. Дженна прощебетала:

– Доброе утро! – и направилась к плите, чтобы заглянуть под крышку кастрюли, от которой шел восхитительный аромат.

– Так-так, – сказала Маура, ставя на стол блюдо с сосисками, – и отчего ты такая веселая сегодня, девочка моя?

Дженна громко втянула носом воздух и причмокнула в предвкушении, увидев ломтики жареной картошки, приправленной луком, зеленым перцем, грибами и сыром.

– Просто оттого, что скоро буду дома. Завтра я уезжаю вместе с отцом. Мы поедем на поезде. Не терпится снова увидеть маму и папу вместе.

Маура и Голубка озадаченно переглянулись.

– Бренч знает, что ты уезжаешь? – спросила Голубка.

Дженна налила себе кофе и села за стол.

– Как же я могла предупредить его, если он не показывался мне на глаза больше недели? – Она вспомнила, что забыла улыбнуться, но заглушить сарказм в голосе было делом практически невыполнимым. – Разве вы не рады за меня? Моя миссия в Юте выполнена, и теперь я еду домой. Мои родители снова встретятся после долгих лет разлуки; в Чикаго меня будет ждать работа в агентстве Пинкертона. Чего еще можно желать?

Маура набрала в миску хрустящего картофеля и со стуком поставила ее на стол.

– Дженна…

Голубка мягко положила руку Мауре на плечо. Рыжеволосая женщина со вздохом отвернулась. Сэл вошел через черный ход и повесил шляпу на крючок. Его взгляд остановился на собравшихся вокруг стола.

– Доброе утро.

– Ты как раз вовремя, любимый, – сказала Маура, наливая мужу кофе. – Сегодня вечером мы устроим праздничный ужин, чтобы как следует проводить Дженну и ее отца, поскольку завтра они уезжают.

Сэл недоуменно поднял бровь, глядя на жену, потом перевел взгляд на Дженну.

– Это правда, хорошая моя? Ты нас покидаешь? – Уже пора, вы так не думаете?

Дженна ответила на взгляд корнуоллца неприкрытым вызовом.

– Ну, я-то думал…

Маура дипломатично перебила мужа:

– Я начну готовиться к вечеринке сразу после завтрака. Дженна, тебе нужно будет собрать вещи, так что предоставь все нам с Голубкой. И обязательно отдохни – мы хотим, чтобы тебе хватило сил пару раз станцевать джигу.

– Может, плутишка Пэдди научит меня нескольким движениям, чтобы я не выглядела совсем уж глупо?

Дженна подмигнула мальчику. Пэдди покраснел и выронил вилку с куском яичницы-болтуньи, который собирался съесть. Маура рассмеялась.

– Конечно же, Пэдди умеет танцевать настоящую ирландскую джигу, это уж точно, но…

Она чуть было не сказала, что Бренч танцует еще лучше. Вместо этого Маура пробормотала что-то вроде того, что мальчик в таком юном возрасте еще немного неуклюж.

Обретя уединение в своей комнате, Дженна тут же позволила себе расслабиться. Она склонила голову и на минуту отдалась боли, сжимавшей сердце и подступавшей к горлу, но потом снова взяла себя в руки.

Она едет домой. С этой секунды и до тех пор, пока Парк-Сити не скроется из виду, она будет думать только о том, как это здорово – снова увидеть маму. И Чарли Длинного Лука.

А о скольких приключениях она поведает старому, внешне угрюмому индейцу!

Только, конечно, она расскажег ему не все. Кое-что она оставит при себе, спрячет в сокровищницу своего сердца. Может быть, наступит день, когда она сможет достать оттуда эти воспоминания и убедиться, как мало они на самом деле для нее значат.

И тогда боль покинет ее.

Остаток дня тянулся бесконечно, и к вечеру Дженна измучилась почти так же, как в штреках шахты без свечи, когда только воображаемые томминокеры указывали ей путь. Маура запретила ей заходить в кухню, объяснив, что так не получится сюрприза, который готовит для нее семья.

И вот, наконец-то, до ужина остался всего час. Дженна укладывала волосы перед зеркалом, как вдруг дверь распахнулась. Дженна резко повернулась.

– Бренч?!

Он лениво оперся о дверной косяк, скрестив на груди руки. Прищуренные глаза придавали ему сонный вид, однако Дженна почувствовала гнев в его небрежной позе.

– Я слышал, что вы с Рембрандтом уезжаете завтра в Чикаго. Что это значит? – произнес он.

Дженна снова повернулась к зеркалу, пытаясь сохранять видимость спокойствия, но кровь так неистово прилила к голове, что думать было почти невозможно.

– Мы едем домой, в Мидоувуд. А в Чикаго просто сходим с поезда. Я телеграфирую Чарли Длинному Луку, чтобы он встретил нас на наемном экипаже.

Последняя шпилька оказалась на месте, закрепив тяжелый узел волос на макушке. Чтобы не смотреть в глаза Бренчу, Дженна устроила совершенно необязательную возню с воротником.

– Не знаю, предупредить ли маму, что я везу папу домой. Как думаешь?

Бренч поднял взгляд к отражению в зеркале. Дженна увидела, как сжались губы Макколи, как он посмотрел в потолок, словно в поисках ответа или, возможно, пытаясь сдержать эмоции. Потом его руки безвольно упали. Долгое мгновение он смотрел на нее, а затем развернулся на каблуках и исчез в коридоре, направляясь в свою комнату.

Дженна опустила плечи. На нее нахлынули смешанные чувства: облегчение от того, что сцена, которой она так боялась, закончилась, разочарование – потому что Бренч не попытался отговорить ее, и, наконец, гнев из-за того, что он так легко ее отпускал. Опустошенность. Взрыв динамита не мог бы произвести такого разрушительного действия. Дженна шумно сглотнула и сделала глубокий вдох, чтобы справиться с подкатывавшими к горлу рыданиями. Не успела она выдохнуть, как Бренч вернулся.

Не говоря ни слова, он прошествовал на середину комнаты и швырнул на кровать большую коробку, в какие упаковывают платья, и несколько коробок поменьше.

– Надень это.

Дженна нахмурилась, посмотрев сначала на коробки, потом на Бренча.

– Зачем? Что…

– Просто сделай, как я говорю. Я вернусь через десять минут. Если ты не будешь в этом, я все сам на тебя надену.

С этими словами он вылетел из комнаты, хлопнув дверью.

Дженна уставилась на закрытую дверь, борясь с желанием выбежать следом за Бренчем, чтобы сказать ему, каким эгоистичным ослом она его считает. Только воспоминания о том, какой жалкой она себя чувствовала, когда думала, что потеряла его, удержали ее на месте, Очевидно, он проделал весь этот путь в Солт-Лейк-Сити и обратно, чтобы купить то, что содержалось в коробках. Это должно кое-что значить. Мужчина не дарит подарков женщине, с которой больше не хочет иметь дела.

Если только это не откуп. За предоставленные услуги.

Но в таком случае Бренчу было бы все равно, будет она когда-нибудь носить это или нет. Он бы точно не угрожал ей тем, что оденет ее сам. Дженна подошла к краю кровати и подняла самую маленькую коробочку. Дрожащими руками она развязала ленту, подняла крышку и убрала хрустящую оберточную бумагу, защищавшую содержимое. Внутри была пара красных туфель из мягкой кожи с тонкими каблуками и испанской вышивкой на носках. Самые прекрасные туфли, какие ей только доводилось видеть.

Во второй коробке Дженна нашла комбинацию[97] из тонкого темно-красного шелка с пуговицами до самого разреза на месте шагового шва. Несколько дюймов изысканного валансьенского кружева и черная лента с бусами украшали глубокий присборенный вырез. Штанины тоже были отделаны кружевом и лентами и заканчивались гофрированными оборками. Вытачки на талии выгодно подчеркивали грудь. Под комбинацией обнаружился корсет, обтянутый черным атласом и украшенный тонким кружевом. Комплект дополняли черные шелковые чулки с красными кружевными подвязками, в которые были вплетены черные атласные ленты.

От одного прикосновения к ним Дженна почувствовала себя женственной и привлекательной. Сгорая теперь от приятного волнения, молодая женщина открыла следующую коробку и обнаружила украшение для волос, сделанное из красных роз и черных лент. Там же была и шаль из черного кружева.

Оставалась только самая большая коробка. Дженна долго держала ее на коленях, поглаживая пальцами черную ленту из тяжелого рубчатого шелка, которой она была перевязана. Что же Бренч хотел этим сказать? Дженна боялась слишком глубоко заглядывать в свое сердце в поисках ответа. Что, если она ошибалась? Тихий стук в дверь заставил ее резко вскочить на ноги. Коробка упала на пол. Неужели десять минут так быстро пролетели?

Дверь открылась, и в комнату заглянула Маура.

– Бренч прислал меня, чтобы помочь тебе одеться, – сказала она, улыбаясь.

– Ах, я…

Дженна виновато посмотрела на коробку у ног. Лента, ослабленная нервными подергиваниями ее пальцев, развязалась, когда коробка соскользнула на пол. Алый атлас пролился из-под отлетевшей крышки на коврик.

Маура подошла и вернула картонную коробку на кровать.

– Мужчины абсолютно не разбираются в женской одежде. Давай посмотрим, как с этим обстоят дела у моего братца.

Она забрала оберточную бумагу и достала из коробки элегантное бальное платье, при виде которого у Дженны совершенно перехватило дух.

Глубокий вырез и низ узкого лифа имели форму буквы V. Короткая волнистая оборка из черного кружева поверх красной вставки не давала вырезу быть совсем уж неприличным. Рукава украшали короткие буфы с черными бантами и красные шелковые розы по линии плеча. Из разреза в алой верхней юбке, схваченной сзади в буфы и отделанной шелковыми розами и лентами, выглядывала основная юбка из такого же атласа, но забранного черными кружевами.

– У моего брата вкус гораздо лучше, чем я ожидала. – Маура аккуратно разложила платье на кровати и радостно посмотрела на Дженну. – Что ж, моя девочка, давай проверим, как оно будет смотреться на тебе. Бренч просил, чтобы ты была готова через десять минут, не позже.

Дженне пришла в голову идея проверить на прочность нервы Бренча, приняв сначала ванну, но она отвергла ее. В таком настроении, как сейчас, он вполне мог бы выломать дверь и отнять у сестры пять лет жизни, вытащив Дженну из воды и одев ее сам, как и грозился.

Как оказалось, Маура все же заставила брата подождать лишних пять минут, потребовавшихся, чтобы завершить туалет Дженны. Наконец дверь распахнулась и молодая женщина повернулась к стоящему на пороге Бренчу.

Недовольство улетучилось с лица Макколи, когда он окинул Дженну взглядом. Он не пропустил ни малейшей детали, начиная с цветов в ее блестящих, темных, с оттенком красного дерева волосах, и заканчивая носками туфель, выглядывавших из-под черного кружева нижней юбки. Его рот раскрылся и растянулся в улыбке. Теплота прокралась в холодные зеленые глаза. Бренч поклонился молодой женщине до пояса и предложил ей руку.

Ни единого слова не было сказано, пока Макколи вел Дженну вниз по лестнице, хотя у молодой женщины было множество вопросов. Сияющий взгляд Бренча и роскошь юбок, соблазнительно шелестящих вокруг ног при ходьбе, заставляли Дженну чувствовать себя женственной и прекрасной. Ее ладонь по всем правилам приличия опиралась на согнутую руку спутника. Все это было похоже на начало сказки, и не хотелось, чтобы она заканчивалась.

Мужчины с завистью и мучительным томлением смотрели на пару, державшую путь через лавку к парадному крыльцу. Снаружи их ждал легкий двухместный экипаж, запряженный гнедой кобылой. Бренч помог Дженне забраться в коляску, после чего занял место рядом с ней. Он взял поводья, щелкнул ими, и кобыла пустилась легким галопом.

Пока коляска неслась вперед, направляясь к горам, Дженна краем глаза наблюдала за Бренчем. Рыжеватые, светло-земляничного оттенка волосы, выглядывавшие из-под его шляпы, были чистыми и недавно подстриженными, так же, как и борода. На Макколи был коричневый пиджак свободного покроя, коричневые в зеленую полоску брюки и жилет из золотой парчи, а ворот снежно-белой накрахмаленной рубашки был повязан черным галстуком. Никогда еще Бренч не выглядел так привлекательно.

Когда он слегка повернул голову и поймал на себе взгляд Дженны, та быстро опустила глаза и сильнее закуталась в черную кружевную шаль, несмотря на теплоту вечернего воздуха.

– Позволено ли мне спросить, куда меня везут? – произнесла молодая женщина.

– Скоро узнаешь.

– Узнаю, позволено ли мне спросить или куда мы едем? Его губы дрогнули в улыбке.

– Куда мы едем.

Вечерние тени придавали пейзажу глубину и загадочность, словно были в сговоре с мужчиной, что сидел рядом с Дженной. Молодая женщина любовалась полевыми цветами и сдерживала свое любопытство. Однако невозможно было обуздать трепещущее в груди сердце или поселившихся в животе мотыльков.

Бренч, рискуя жизнью, спускался за ней в затопленную шахту Мэрфи. Он ухаживал за ней, не подпуская никого, пока не убедился, что с ней все будет хорошо. Мужчина, которому не терпится избавиться от женщины, так себя не ведет. С другой стороны, с тех пор как Бренч привез ее в гостиницу, она в глаза его не видела до сегодняшнего дня.

Что он задумал?

Глава двадцать четвертая

Бренч и Дженна ехали не по той дороге, которой воспользовался Джейк Лонген, когда Слид Хендрикс решил взять молодую женщину в заложницы, чтобы отобрать у ее отца и Бренча шахту «Серебряный слиток». Спустя некоторое время Макколи свернул на дорогу, которая была не так хорошо наезжена и вела вверх, серпантином виляя по горному склону, пока не достигала холмистой долины, где густые осиновые и еловые рощи отбрасывали продолговатые тени на сочную траву.

Дженна рассмеялась, когда барсук, додумавшийся вырыть себе нору прямо посреди дороги, погнался за ними, рыча и скалясь на колеса.

– Тебе не было бы так смешно, если бы ты шла пешком, – сказал Бренч, улыбаясь.

– Я знаю, что этот зверек злее, чем кажется, – улыбнулась в ответ Дженна. – Просто его поражение в этом поединке предопределено.

– Возможно. – Обращенный на молодую женщину взгляд стал серьезным и напряженным. – Иногда приходится бросать вызов неизбежному.

Коляска ехала дальше, через вершину, холма и затем вниз, к ложбине, которую сделал зеленой и пышной ручеек, с веселым журчанием пробегавший посередине. Дорога свернула влево. Они пробрались сквозь благоухающие леса, где росли энгельмановы ели и дугласовы пихты,[98] пересекли поросший ивами ручей и поехали дальше, через заросли падуболистного дуба и кусты смородины с тяжелыми переспевшими плодами.

Веселое щебетание гаичек,[99] прерываемое хриплыми криками ворон и стеллеровых соек,[100] аккомпанировало грохоту колес. Дженна вертелась на мягком кожаном сиденье, пытаясь разглядеть птичек. Это было легче, чем стараться предугадать, что произойдет, когда они доберутся до места назначения.

Бренч не отрывал глаз от дороги, то и дело цокая, когда кобыла пыталась замедлить шаг. Дженна наблюдала, как его большие руки расслабленно и уверенно держат поводья. Тыльные стороны кистей Бренча были испещрены толстыми голубыми венами и узором шрамов. Эти руки могли быть нежными и одновременно властными. Когда Дженна представила, как руки Бренча ласкают ее, глубоко внутри вспыхнуло желание и стало теплыми волнами расходиться по телу. Это было так давно. Слишком давно.

Почему? Зачем они позволили нелепым мелочам стать на их пути друг к другу?

Нет, одернула себя Дженна. Ее страх позволить мужчине распоряжаться ее сердцем – совсем не мелочь. Она по-прежнему боялась. Однако тот факт, что отец оставил их с матерью не по своей воле, вынудил Дженну переосмыслить отношение к браку. Она считала мать слабой женщиной, сломленной опустошающей потерей человека, которого любила больше всего на свете. Теперь Дженна понимала, что Ада не уходила от нестерпимой реальности, а просто решила во что бы то ни стало не терять надежду.

Веру. Из-под опущенных ресниц Дженна бросила взгляд на сидящего рядом мужчину. Недостаток веры в него мог стоить ей его любви. Молодая женщина закрыла глаза и мысленно попросила у Бога дать ей шанс все исправить.

– Это здесь.

Голос Бренча вывел Дженну из задумчивости. Она широко раскрыла глаза.

Впереди заросшая извилистая дорожка поднималась на пологий бугор, где возвышался обветшалый остов величественного здания, казавшегося великаном на темно-зеленом фоне елей и пихт. У подножья холма тек ручей, берега которого являли собой буйство цветущих кустарников, наполнявших благоуханием вечерний воздух.

– Что это за место? – спросила Дженна.

Бренч не спешил с ответом. Кобыла ускорила шаг, будто почувствовала, что впереди ждет ведро с кормом. Коляску подбрасывало и качало на каменистой дорожке, едва различимой в траве и цветах. Когда они подъехали ближе к недостроенному зданию, Дженна сама ответила на свой вопрос, удивленная и одновременно смущенная:

– Это дом. Особняк.

Бренч остановил экипаж перед высокими ступеньками из красного песчаника, ведущими на широкую веранду, которая тянулась вдоль всего фасада здания и боковых стен. Весь фундамент тоже был сделан из красного песчаника. В северовосточном углу была возведена башенка, обращенная окнами на ручей.

– Кто его владелец?

– Пока никто. Человек по имени Коннер Бредфорд начал строить его для своей жены. Он пообещал ей соорудить особняк, достойный королевы, когда отправился на поиски золота. У него были грандиозные планы, но им не суждено было осуществиться.

Бренч спрыгнул на землю и подошел к Дженне, чтобы помочь ей спуститься. Он не стал рассказывать молодой женщине о трагическом завершении истории Бредфорда, чтобы не омрачать блеск собственных планов. Когда Макколи поставил Дженну на ноги, в его зеленых глазах были загадка и, несомненно, приглашение.

Дженна едва дыша подняла на него взгляд, с надеждой ожидая поцелуя. Однако Бренч лишь поклонился и указал на ступеньки.

– Ужин подан, – сказал он, таинственно улыбаясь.

Поддерживаемая под локоть Бренчем, Дженна аккуратно подобрала юбки и поднялась на веранду, осматривая посеревшие балки и гадая, где были бы двери, если бы строительство завершилось.

– Сюда.

Бренч сопроводил ее внутрь.

Из центра холла на второй этаж поднималась широкая лестница из неотшлифованного дерева. Два абсолютно одинаковых камина смотрели друг на друга с противоположных стен холла, а их дымоходы из красного кирпича, казалось, символизировали бренность человеческой жизни. В очаге того камина, что был ближе к ручью, весело потрескивало пламя. Дженна удивилась, как можно было не заметить дым и приятный запах сгоравших сосновых дров, когда они с Бренчем подъезжали к особняку.

Рядом с камином стоял маленький стол, накрытый белой льняной скатертью. Он был сервирован на две персоны фарфором, столовыми приборами, льняными салфетками и хрустальными бокалами. На каждой тарелке лежало по розе. Медвежья шкура из комнаты Бренча в гостинице закрывала пол между столом и очагом. Свечи разных размеров и во всевозможных подсвечниках были расставлены по обе стороны камина. Пляшущие язычки пламени мерцали над охапками роз, окружавших свечи и наполнявших ночной воздух сладким ароматом.

– Ах, Бренч, это прекрасно!

Дженна повернулась и заметила, как Макколи коротко махнул кому-то, очень похожему на Пэдди, и тот скрылся в сгущавшейся тьме.

– Тебе нравится? – спросил он, возвращая свое внимание Дженне, когда топот копыт растаял в ночи.

– Да, – усмехнулась она. – Только твой весьма знакомый с виду помощник забыл еду.

– Она в коляске, но сначала… – Он достал из кармана коробок спичек, зажег сальную свечу, что стояла в серебряном подсвечнике на столе, потом отодвинул стул. – Присядь, пожалуйста, я принесу ужин.

Несколько минут спустя стол был уставлен восхитительно пахнущими яствами. Дженна подняла крышку и жадно вдохнула запах молодого картофеля, пропитанного сливочным маслом и посыпанного свежей зеленью петрушки. На других блюдах оказалось тушеное мясо молодого барашка, спаржа под лимонным соусом, салат из артишоков, которые, как знала Дженна, Маура заготовила прошлым летом, сдобные булочки, воздушные, как кроны осины, и ароматные пирожные, украшенные сахарной глазурью. Бренч взял откупоренную бутылку вина и наполнил бокалы.

– Начнем ужинать? – сказал он.

Вопросительно подняв бровь, Дженна провела рукой по своему шикарному платью, указала на огонь в камине, стол и великолепную еду.

– Что все это значит?

– Ты не можешь просто наслаждаться, не заглядывая в темные углы в поисках темных мотивов?

«Могу, – подумала Дженна, рассматривая Бренча. – И я бы с радостью делала так каждый день своей жизни, если бы рядом со мной был ты». Она подняла бокал.

– Хорошо. За что выпьем?

Бренч чуть прикрыл веки, что придало ему тот сонный вид, ту чувственность, от которой у Дженны по спине бежали мурашки.

– Почему не за нас?

Действительно, почему нет? Дженна снова подняла бровь. Она прочистила горло, но вечер казался слишком приятным, слишком наполненным надеждой, чтобы рисковать испортить его пререканиями.

– Тогда за нас.

Хрусталь нежно зазвенел, когда бокалы коснулись друг друга. Вино было одного цвета с насыщенно-рубиновым небом над горными вершинами на западе, за которые тактично скрылось солнце. По вкусу напиток был как жидкий лунный свет, он согревал молодую женщину изнутри, заставляя ее пульс участиться. Пламя свечей отражалось во влажном следе ее губ на хрустале. Взяв у Дженны бокал, Бренч провел языком по краю, словно хотел насладиться изысканным вкусом ее губ вместе с оставшимся благоухающим вином. Дженна видела в глазах Макколи одновременно угрозу и обещание, и сердце ее замирало в предвкушении.

Бренч отставил бокал и накрыл лежащие на столе руки Джен-ны своими руками.

– Проголодалась?

Молодая женщина улыбнулась краешками губ.

– Умираю от голода.

– Я тоже. – Его взгляд снова сделался напряженным. – Ты себе даже не представляешь.

Бренч предложил Дженне блюдо с бараниной. Она положила по кусочку мяса сначала на его тарелку, потом на свою. Макколи не сводил глаз с лица молодой женщины, пока она раскладывала по тарелкам еду – сначала ему, потом себе. Щеки Дженны горели, и она надеялась, что сумеречный свет скроет ее румянец.

Когда все было готово, Бренч взял пальцами кусочек баранины.

– Я просил, чтобы приготовили жареную курицу. Гораздо приятнее есть, когда можно брать пищу руками, ты не находишь?

Дженна вежливо улыбнулась и отрезала с помощью ножа и вилки кусочек баранины, лежащей на ее тарелке. Это глупо. Они ведут себя как чужие люди на первом свидании, такие сдержанные и вежливые. Бренч, откусив мяса, принялся жевать. На его губах заблестел жир, и Дженне захотелось его слизнуть.

Макколи указал рукой, в которой держал мясо, на ее тарелку.

– Тебе нравится?

Она поднесла ко рту маленький кусочек, прожевала и проглотила.

– Да, очень вкусно.

На самом деле мясо было едва теплым, но Дженну это не волновало.

Бренч взял росток спаржи и обмакнул его в соус. Затем протянул через стол руку и провел сочным зеленым лакомством между сомкнутыми губами Дженны.

– Ты любишь спаржу?

Подавив нервный смешок, Дженна открыла рот и откусила кончик ростка. Бренч продолжал держать перед ней зеленый овощ, и тогда она откусила еще кусочек, потом еще и еще, пока ее губы нежно не сомкнулись вокруг кончиков его пальцев.

– У тебя масло на губах, – сказал он.

К радости Дженны, Бренч перегнулся через стол и сделал то, на что у нее самой не хватило храбрости – очистил ее губы языком, не спеша повторяя контуры пухлой атласной поверхности.

Дженне казалось, что она сделана из масла – горячего, жидкого и мягкого.

Не успела молодая женщина прийти в себя, как Бренч уже кормил ее картофелиной так же, как и спаржей, – держа пальцами. Когда с картофелиной было покончено, Макколи взял еще одну и протянул ее Дженне. Поняв намек, та принялась кормить Бренча нежным клубнем. Он откусывал понемногу, театрально закатывая глаза, будто наслаждался каждым кусочком. Ладони Бренча ласково сомкнулись вокруг запястья Дженны, удерживая ее руку. Его глаза закрылись, и он продолжил покусывать – ее пальцы, ладонь, чувствительную точку на запястье. Крошечные фейерверки желания взрывались внутри молодой женщины. Ей хотелось сорвать прекрасное платье и позволить Бренчу поглотить каждый дюйм своего тела.

– Бренч…

Его глаза раскрылись. Он увидел, как в дымчато-голубой бездне взгляда Дженны расцвела страсть, и издал низкий грудной стон.

– Господи, Дженна, я соскучился по тебе.

– Я-я тоже по тебе соскучилась.

В мгновение ока Бренч покинул место за столом и прижал к себе возлюбленную, заключив ее в железные объятия. Его поцелуй был диким и голодным. Его пальцы тонули в волосах Дженны, безжалостно разрывая украшение из цветов. Шпильки полетели во все стороны.

Молодая женщина обвила руками шею Макколи и прижалась теснее. Здравый смысл призывал к осторожности, но сердце напоминало об обещании попробовать довериться Бренчу.

Его руки были повсюду, лаская спину, руки, тонкую талию. Его губы скользнули к уху.

– Прости меня, я вел себя как глупец.

– Я тоже.

– Когда думаю, как близок я был к тому, чтобы потерять тебя в той шахте…

Бренч уткнулся носом ей в шею, потом провел языком по изгибу скулы и почувствовал, как она вздрогнула.

Дженна обхватила его лицо руками и стала целовать каждый дюйм, куда только могла дотянуться.

– Знаю, знаю.

Его рука скользнула между их телами и нежно сомкнулась на груди молодой женщины, тогда как язык Бренча опустился в ямку у основания тонкой шеи.

– Моя пинки, моя ненаглядная ведьмочка пинки. Господи, как же ты мне нужна, женщина!

– Замолчи, Макколи, и займись со мной любовью.

Дженна нашла его губы своими губами.

– А я, по-твоему, что пытаюсь сделать? – шутливо прорычал Бренч.

Алое платье было сброшено и, по настоянию Дженны, аккуратно повешено на стул. Бренч наверстал упущенное время, разорвав корсет и отбросив его в сторону. Потом пришла очередь комбинации. Дженна сдернула с Бренча рубашку и зарылась лицом в мягкие завитки, покрывавшие его грудь. Она осыпала поцелуями грудь между сосками.

Бренч застонал.

– И как я должен тебя раздевать, когда ты меня так терзаешь? Я даже не вижу, что делаю.

Он медленно скользнул рукой по животу молодой женщины к теплому гнездышку между ее ног.

– Спасибо Господу за панталоны с разрезом, – промурлыкал Бренч и погрузил палец в ее влажный жар. – Расстегни мне ширинку, милая. Думаю, я не смогу дождаться, когда ты будешь совсем голой.

– Еще как сможешь, – Дженна выскользнула из его объятий. – Ты сам заставил меня надеть все это. Не хватало только чехла на корсет.

Бренч сорвал с себя штаны.

– Все равно не понимаю, зачем вам нужна вся эта ерунда.

– А мне и не нужна.

Она стояла, уперев руки в бедра, высоко подняв голову, с дерзкой улыбкой на губах. Верх красной шелковой комбинации неплотно прилегал к телу, и Бренч видел ложбинку между грудями и даже, намеком, розовый бугорок соска. Волосы рассыпались по плечам в буйном беспорядке; один завиток повторял контур груди. Дженна была так прекрасна, что у Бренча перехватило дух.

– Ты глазеешь на меня, – произнесла она хриплым шепотом.

– Мне нравится на тебя глазеть.

Бренч потянулся к молодой женщине, и та отскочила, оставив за собой журчащий смех, подобно шлейфу изысканного запаха. Жимолости и женщины.

Дженна повернулась посмотреть на Макколи. Он стоял, частично скрытый тенью, широко расставив ноги, расправив плечи, скрестив сильные руки на широкой волосатой груди, такой мужественный и богоподобный, что ему нельзя было не поклоняться. С гибкостью кошки она медленно пошла к Бренчу, от сладкого предвкушения ускоряя шаг. Сердце вырывалось из груди, соски затвердели, а в том месте, где ей больше всего не хватало его прикосновения, собралась горячая влага. Приблизившись, Дженна стала на колени на меховой ковер и почти с благоговением коснулась Бренча.

Он опустил сжатые в кулаки руки, с силой втянул носом воздух и замер в ожидании ее следующего хода. Долго ждать не пришлось.

Легчайшее касание губ Дженны пронзило его жаром. Бренчем овладело такое острое, такое сильное желание, что ему показалось, будто его поразила молния. Его руки опустились на плечи молодой женщины, и сквозь стиснутые зубы прорвались слова:

– Господи, женщина, ты понимаешь, что со мной делаешь?

Дженна повернула голову, глядя на него снизу вверх и не переставая ласкать и дразнить руками.

– Я думала, что заставила себя возненавидеть.

– Это ты меня отвергла. – Его шепот был хриплым. – Ты не приняла моего предложения выйти замуж.

– Ты не предложил, ты… объявил.

– Тогда позволь начать сначала и сделать все как надо. Этому и посвящен сегодняшний вечер.

Бренч опустился на шкуру напротив Дженны и прикоснулся к ее воспламененной коже. Он нашел губами губы молодой женщины и стал долго и крепко целовать, скользя руками по всему ее телу и восхищаясь бархатистой кожей, не уступавшей в нежности шелку. Одним пальцем он сдвинул лиф комбинации и оставил губы Дженны, чтобы провести языком по набухшему соску. Бренч улыбнулся ее тихому радостному возгласу и поднял голову.

– Не прекращай! – выкрикнула она.

– Не прекращать делать предложение? Или не прекращать тебя целовать?

Дженна легонько укусила его за нижнюю губу.

– Сам выбирай, я не могу решить.

Бренч усмехнулся и поцеловал ее. Большим и указательным пальцем он нежно сжал затвердевший сосок. Дженна прижималась все крепче и крепче по мере того, как он углублял поцелуй. Макколи хотел попросить ее сбавить темп, чтобы не спеша осыпать поцелуями каждый дюйм ее тела, боготворить ее, как в тысяче чувственных мечтаний, терзавших его с того самого злосчастного дня, когда выяснилось, что она агент Пинкертона.

Она была чересчур прекрасной. Горячей, влажной, нетерпеливой.

Его сердце переполнилось чувствами. Благодарностью за то, что его жестокое обращение с Дженной не разрушило их отношения, что ненависти Слида Хендрикса и бессердечной стихии в затопленной шахте Мэрфи не удалось отнять у него возлюбленную. Хотелось лелеять ее, своими прикосновениями, своей нежностью показать силу своей любви. Но тело горело нетерпением. Физическая потребность в Дженне была такой же неодолимой, как и бушующие воды, которые вынесли их тогда из шахты.

Тело Бренча и жадные руки Дженны победили. Издав низкий гортанный стон, он толкнул женщину на шкуру. Ее ноги обвились вокруг него, как он мечтал, а руки направили его туда, где ему следовало быть. Растворившись в водовороте ощущений, понесших обоих любовников на бурлящих волнах восторга, Бренч погрузился в Дженну. Все быстро закончилось, но ощущение восторга еще долго оставалось в них. В мыслях. В сердцах. Позже Дженна заерзала рядом с Бренчем.

– Мне нужно принять ванну.

Макколи приподнялся на локте и спрятал лицо между грудями молодой женщины. Он слизнул соль с ее кожи и вдохнул мускусный запах, оставленный их страстными ласками. Бренч улыбнулся, почувствовав, как его тело снова наливается вожделением.

– Твое желание для меня закон. – Он потерся о Дженну с лукавой улыбкой на губах. – Если ты уверена, что хочешь именно искупаться.

– Я хочу искупаться, – улыбнулась в ответ молодая женщина, – но это не единственное мое желание.

– Первое? – Он нежно потянул за сосок зубами. Его дразнящие пальцы нырнули к треугольнику темных кудряшек. – Или второе?

Дженна надула губки и нахмурилась.

– М-м-м, не могу решить.

Бренч отстранился и начал подниматься.

– В таком случае…

– Подожди.

Она попыталась поймать его руку и промахнулась.

– Нет, ты сказала, что хочешь принять ванну. И ты ее примешь.

Он ушел, великолепный в своей наготе.

Ощущая под собой чувственную мягкость меха, Дженна наблюдала за игрой сильных мышц Бренча, пока тьма не поглотила его целиком. В дальнем углу холла пробудился к жизни фонарь. Желтый свет отбрасывал на величественное тело Бренча пляшущие тени, пока тот нес фонарь в теплую ночь, к ручью, что делал поворот за особняком. Несколько минут спустя Макколи вернулся, неся огромный латунный котел с деревянными ручками. Когда Бренч поставил его на тлеющие угли камина, через края перелилось немного воды.

Дженна засмеялась.

– Это моя ванна?

– Станет ею.

Он налил вина, сел рядом с Дженной на ковер и предложил ей бокал. Она приняла напиток и сделала маленький глоток.

– Не думаю, что смогу поместиться в эту кастрюлю, – поддразнила его молодая женщина.

– Во дворе есть еще одна, горячая и с нетерпением ожидающая купальщицу.

Дженна округлила глаза.

– Я не видела костра, когда мы подъезжали.

– Потому что он был потушен. Я подогрел воду и оставил на солнце, перед тем как поехать за тобой. Теперь она должна быстро нагреться.

Бренч сдержал слово. К тому времени, как бутылка вина опустела, а холодная баранина была обглодана до костей, вода нагрелась. Используя в качестве прихваток собственные носки, Бренч снова потащил котел на улицу; мышцы на его руках вздулись от усилия. Дженна ждала, умирая от любопытства и гадая, каким окажется это купание. Вернувшись, Бренч подхватил молодую женщину на руки и вынес ее во двор.

Трава прохладой коснулась кожи Дженны, когда ее поставили на ноги. В кругах света, расходящихся от фонаря и костра, молодая женщина увидела огромную овальную лохань. Края ванны были обшиты полированными деревянными планками, слегка скошенными к внешнему краю по бокам и сильнее в торцах. Изнутри лохань была выстлана сияющей медью.

– Какая чудесная! – Дженна склонилась, чтобы провести рукой по гладкому дереву. – Как она сюда попала?

– Ее сделал Бредфорд. Его жена любила принимать ванну, – Бренч склонился, чтобы попробовать воду. Потом добавил ведро холодной воды из ручья и попробовал снова. – Кажется, температура подходящая.

Макколи брызнул на молодую женщину теплыми каплями с пальцев, а затем помог ей забраться в ванну. Пушистые полотенца уже ждали на табурете рядом. Дженна со вздохом опустилась в теплую воду, и ее волосы шелковым веером рассыпались по поверхности, прежде чем начали медленно тонуть.

Так замечательно было разогнуть ноги вместо того, чтобы поджимать их под грудь.

– Почему он не достроил дом?

Этого вопроса Бренч надеялся избежать.

– Жена умерла.

– Как ужасно.

Дженна села прямо, вдруг чувствуя себя виноватой, что наслаждается сокровищем, предназначенным другой женщине. Бренч улыбнулся, пытаясь вернуть настроение вечера.

– Это не значит, что его усилия должна пропасть зря.

Он шагнул в ванну.

– Что ты делаешь?

– Здесь достаточно места для двоих.

Ноги их переплелись, когда Бренч сел напротив Дженны. Вода поднялась, коснувшись груди молодой женщины. Она оперлась о гладкую медную стенку и улыбнулась Бренчу.

– По-моему, это нехорошо.

– Потому что женщина, для которой все это построили, умерла?

– Нет, потому что это непристойно. Даже семейная пара постыдилась бы купаться вместе.

– Смотря какая пара. Если я добьюсь своего, ты еще очень-очень долго будешь делить со мной эту ванну.

Дженна запрокинула голову, упершись затылком в край медной лохани, и закрыла глаза. Ее грудь тяжело поднималась и опускалась. Она шумно сглотнула. Бренч наблюдал, затаив дыхание и чувствуя, как гулко стучит сердце в ожидании ее ответа. Мысль, что Дженна может исчезнуть из его жизни, оставила в душе холодную бездну, грозившую поглотить его целиком. Бренч понимал: если Дженна уйдет, он не перенесет удара.

– Ты задумал украсть эту ванну? – спросила молодая женщина.

Сказанное было настолько неожиданным для Бренча, что тот рассмеялся.

– Я подумываю купить этот особняк и достроить его. То есть, если ты этого захочешь, конечно.

Дженна села на корточки, развернулась и устроилась между ногами Бренча.

– Потри мне спинку, и я подумаю об этом.

По крайней мере, она не сказала «нет». Он взял мыло, хорошенько взбил пену и отложил ароматный брусок в сторону.

Дженна жадно вдохнула запах лаванды. Ее глаза закрылись. Слезы обожгли нежные веки. Дженна понимала, о чем он ее спросил. Часть ее безумно радовалась, что Бренч по-прежнему хочет разделить с ней жизнь. Но другая часть… Дженна старалась подавить страх.

– Я – не твой отец, Дженна. – Бренч укрыл благоухающей пеной спину и плечи возлюбленной, медленно опускаясь по рукам. – И ты – не твоя мать. Твой отец скоро вернется к ней. Теперь тебе не нужно быть кормильцем семьи. Все в этой жизни рискованно. Но, только рискуя, можно чего-то добиться.

Бренч склонил голову, чтобы поцеловать изящный изгиб шеи, и почувствовал вкус мыла на губах. Он старался не коснуться груди Дженны. Чувственное удовольствие не имело отношения к тому, о чем он ее сейчас попросит.

– Дай нам шанс, – прошептал Бренч.

В голосе Дженны, нежном, словно полночь, ощущалась дрожь предчувствия.

– Это ты так предложение мне делаешь, Макколи? Ты просишь выйти за тебя замуж?

– Я прошу тебя соединить свою жизнь с моей, взять мое имя, рожать мне детей. Делить со мной горе и радости. И позволить мне делать для тебя то же самое. Я хочу состариться рядом с тобой, Дженна. Хочу любить тебя до конца своих дней. – Бренч глубоко вдохнул и с новыми силами продолжил, понимая, что сейчас нельзя ничего упустить, недосказать: – Я прошу любить меня. Прошу отдать мне свое сердце, верить, что я не причиню тебе зла. И я предлагаю тебе свое сердце. Я рискую не меньше тебя.

Мыльная вода разбилась волнами о грудь Бренча, когда Дженна повернулась к нему лицом. Он заметил капельки влаги на роскошных ресницах и понял, что эта вода не из ванны. Дженна села на корточки между ногами Бренча.

– Как раз потому, что я люблю, очень сильно люблю тебя, мне так страшно.

Дженна прикоснулась к щеке Бренча, и тот склонил голову, чтобы поцеловать ее влажную ладонь.

– Никогда не думала, что мне захочется почувствовать, как во мне растет новая жизнь, – сказала она. – Я так боялась, что не смогу как следует позаботиться о ребенке, повторю ошибки своих, как я думала, непутевых родителей. Но… – Дженна прижала пальцы к плоскому животику. – От одной мысли, что во мне может расти твой ребенок… у меня дух перехватывает, а по телу бегут мурашки. Ах, Бренч, я не хочу тебя терять, и я правда хочу выйти за тебя замуж. Но я всю жизнь училась быть независимой. Это не так легко изменить.

– Тебе незачем меняться, – Бренч нежно сжал руки Дженны. – Разве не понимаешь? Я люблю тебя такой, какая ты есть, и не собираюсь ни в чем тебя разубеждать, какие бы глупости ты не вбивала в свою прелестную головку.

Губы Дженны изогнулись в улыбке, такой похожей на грустную улыбку Бренча. Молодая женщина провела влажным пальцем по его нижней губе.

– Даже если через пятьдесят лет я по-прежнему буду ведьмочкой, как и все наши дочери?

Бренч легонько прикусил ее палец.

– Да, если ты будешь моей ведьмочкой. А о наших дочерях пускай зятья волнуются.

– Тогда я подумаю.

Бренч простонал.

– Могу я что-нибудь сделать, чтобы ты поскорее приняла решение?

– В общем-то, да.

Дженна обвила руками шею Бренча и поцеловала его. То был долгий, медленный и сладкий поцелуй.

– Давай выбираться из ванны. В ней невозможно как следует приблизиться друг к другу.

– Давай сначала завершим купание.

Бренч снова намылил руки. Он стал наносить пену на груди молодой женщины, лаская и дразня, пока ее соски не сделались твердыми как гранит, а губы не расплылись в улыбке чистого наслаждения. Глаза Дженны сами собой медленно закрылись. Набирая в ладони воду, Бренч смыл пену с нежной кожи. Его губы обхватили влажный сосок. Дженна всхлипнула и схватилась за края ванны, когда Бренч принялся жадно сосать грудь.

Он намылил бедра, живот и ягодицы молодой женщины, ни на секунду не выпуская ее грудь изо рта. Он гладил, ласкал и возбуждал. Бренч смыл с Дженны мыло и стал вытирать – собственным языком. Везде, куда только мог дотянуться. Она застонала и снова предложила выбраться из ванны.

Бренч в ответ попросил Дженну сесть и опереться о заднюю стенку лохани. Одну за другой, он вымыл и ополоснул ее ступни. Неотрывно глядя в глаза молодой женщины, Бренч начал слизывать воду с ее подошв и пальцев, потом поцелуями проложил себе путь по икре к ямочке под коленом. Невероятные ощущения заставили ее трепетать и гореть от желания. Однако Бренч не обращал внимания на мольбы Дженны о том виде освобождения, которого она так страстно желала.

Он велел женщине встать, а сам опустился на колени и принялся мыть ее бедра. Дженна схватилась за плечи любовника и прикусила губу, когда его пальцы нежно проникли между бедрами и нырнули вглубь. Женщина запрокинула голову. Мокрые волосы прилипли к спине и тугим ягодицам.

Прикосновения Бренча не позволяли стоять спокойно. Дженна тихонько хныкала и извивалась, словно дикий зверь, балансируя на грани восторга и муки. Она представить себе не могла, что можно испытать более сильные ощущения. Однако Бренч еще не завершил пытку.

Его ищущий язык заставил молодую женщину вскрикнуть – одновременно от потрясения и восторга. Спазмы наслаждения вспыхивали и разливались по телу. Пальцы Дженны впились в плечи любовника, а ноги безвольно подогнулись. Бренч быстро опустил ее к себе на колени и пронзил собственным взывающим вожделением. Его бедра задвигались под возлюбленной, а руки обхватили ягодицы, помогая ей отдаться ритму. Дженна двигалась в унисон с Бренчем, встречая каждый сладостный удар, когда тот стремился унести ее с собой высоко-высоко и вместе упасть в небеса.

Улыбка обнажила стиснутые губы Бренча, когда она почувствовал, как сначала сжались, а потом начали содрогаться внутренние мышцы молодой женщины. Дженна вскрикнула, и Бренч, взорвавшись внутри любимой, присоединил к ее голосу свой, наполнив темноту ночи диким ликующим ревом, повторить который не смогло бы ни одно животное.

Она принадлежит ему, он никогда ее не отпустит. Бренч положил голову между грудями Дженны и слушал, как стучит ее сердце, в унисон с его собственным. Подняв голову, он завладел губами женщины, смешивая дыхания, символически отдавая и забирая один и тот же воздух, проникающий глубоко в душу.

Они были единым целым. Теперь никто и ничто не могло этого изменить. В самых сокровенных глубинах своего естества Бренч знал это. Знал и ликовал. И все-таки ему нужно было услышать слова.

– Скажи, что выйдешь за меня замуж, Дженна, – прохрипел Бренч. – Скажи, чтобы я знал, что все это происходит на самом деле, и перестал, в конце концов, бояться.

С губ Дженны сорвался едва слышный звук – то ли смех, то ли вздох. Разве он не понимает, как страшно ей?

– А ты не сдаешься, да?

В свете фонаря глаза Бренча блеснули, словно два кусочка слюды. Взгляд его стал тяжелым.

– Нет. Черт побери, что же мне… подписать документ, удостоверяющий, что я никогда тебя не брошу? Я сделаю это. Хочешь дом в Парк-Сити вместо этого? Я дам тебе все что угодно. Десятки модных платьев. Или носи брюки, мне все равно. Я даже сбрею бороду. Только скажи, что выйдешь за меня.

Движимая страхом, Дженна попыталась встать, но Бренч удержал ее на месте. В душе молодая женщина понимала, что у нее нет выбора. Она любит его. Она не допускала мысли, что может уйти от него. Кроме того, Бренч прав: все ценное в этой жизни требует риска. Ничего не дается просто так. Но это не означает, что ей не следует стремиться к собственным целям или не помогать Бренчу достичь своих.

– Мне даже начала нравиться твоя борода, и я не хочу, чтобы ты ее сбривал. Но я не смогу изо дня в день сидеть дома и вязать салфетки или заготавливать горошек, Макколи. Я способна на большее, и я хочу делить с тобой не только постель. Какое будущее ты мне предлагаешь? Планируешь обеспечивать меня на жалование шерифа? Или изучать юриспруденцию, как мы обсуждали?

– Я должен занять должность шерифа, Дженна. Я обещал, да и лучшей кандидатуры нет. Однако над идеей стать юристом я очень серьезно размышлял. На самом деле одной из первых твоих обязанностей в качестве моей жены станет собрать информацию о юридических школах. Мне бы не хотелось без крайней необходимости возвращаться на Восток.

Дженна поджала губы и, вдруг очень посерьезнев, кивнула. Она с вызовом посмотрела Бренчу в глаза.

– Я хочу быть твоим помощником.

– Помощником! Проклятие, Дженна, я должен быть сумасшедшим, чтобы назначить тебя на такую опасную должность.

Молодая женщина вырвалась из объятий любовника и вскочила на ноги. Она упрела руки в бока, обрызгав Бренча водой, и гневно уставилась на него.

– А кто пришел на помощь, когда Хендрикс и Вирджил прижали тебя в Эхо-Каньоне, Макколи? Кто увел Мендозу прямо у тебя из-под носа в Солт-Лейк-Сити? Ты знаешь, что я умею стрелять, и я…

Бренч тоже встал на ноги напротив Дженны. Вода хлынула с его тела и перелилась через края ванны.

– И что из этого? Как, скажи на милость, ты собираешься бороться с грабителями банков или вести за собой отряд вооруженных людей и одновременно заботиться о семерых детях?

– Семерых? – Руки Дженны скользнули вниз, а рот сам собой открылся. – Ты хочешь семерых детей?

Бренч улыбнулся, довольный, что попытка ошеломить собеседницу и переменить тему удалась.

– Ну да, а ты что, не хочешь?

– Я не знаю, – пролепетала Дженна, совершенно сбитая с толку. – Я… а у меня есть выбор?

– Нет, – Бренч подошел ближе, в его глазах сверкнула беспощадность. – И я ожидаю, что первый из них родится ровно через девять месяцев.

– Черта с два, Макколи!

Дженна толкнула Бренча руками в грудь и выскочила из ванны.

Макколи взмахнул руками и, словно выброшенный на берег кит, со страшным шумом упал. Сплюнув воду, Бренч сумел быстро вскочить на ноги, но Дженна была юркой, как форель, и не попалась ему в руки.

Женщина схватила полотенце и на бегу обмотала его вокруг тела. Бренч настиг ее на полпути к дому. Запах смятой травы и влажной почвы наполнил воздух вместе со смехом, когда любовники кубарем покатились по земле.

– Ладно, ладно, – выдохнул Бренч, силясь удержать Дженну. – Перестань сопротивляться, я беру тебя на работу.

Молодая женщина замерла под ним.

– Правда? Я буду помощником шерифа?

Дженна вплела пальцы в волосы Макколи и подняла на него огромные, невинные, дымчато-голубые глаза.

Бренч тяжело вздохнул, всем своим видом изображая поверженного.

– Да, но только при условии, что ты перестанешь работать на Пинкертона. Сама понимаешь, делать и то и другое невозможно.

– Хорошо. Я все равно уже передумала быть помощником шерифа, – Дженна попыталась притянуть к себе голову Бренча для поцелуя.

Настороженный ее последней фразой, тот, однако, воспротивился.

– Это значит, что ты намерена оставаться агентом Пинкертона?

– А ты против?

Дженна легонько укусила Бренча за шею.

– А если и против, это что-то изменит?

– Нет.

– Я так и думал.

Макколи отстранился и поднялся на ноги. Гнев ясно читался в напряженности его мышц, когда он зашагал к дому.

Ничуть не смущаясь показной бравадой Бренча, Дженна нежно сказала ему вслед:

– Я и не собиралась оставаться агентом Пинкертона.

Позволяя темноте скрыть радостное предчувствие победы, которым озарилось его лицо, Бренч повернулся к Дженне:

– Не собиралась?

– Нет.

Он медленно пошел навстречу к ней.

– Хорошо… Пинки, и что же ты задумала?

Дженна встретила Бренча на полпути. В лунном свете ее зубы блеснули в кошачьей улыбке.

– Я решила побороться с тобой за должность шерифа.

– Да ну? – Лицо Бренча стало удивленным. Но в следующую секунду рот раскрылся в ослепительном хищном оскале. – Я знаю, как этому помешать.

Кокетливо улыбаясь, Дженна попятилась. Она наслаждалась его пылким взглядом, скользящим по ней, словно горячее масло. Кровь застучала в висках от радостного волнения, а голос стал хриплым.

– О? И как же ты собираешься это сделать?

Бренч засмеялся по-волчьи, это больше напоминало звериный рык.

– Мы начнем работать над семерыми детьми. Здесь и сейчас.

С этими словами Бренч поймал Дженну.

Смех молодой женщины плавно перешел в стоны наслаждения, и покрывало ночи укрыло любовников, сжимавших друг друга в объятиях на зеленой траве.

Он любит ее! Все остальное неважно. Когда-нибудь, когда они будут седыми и старыми, в окружении внуков, она, быть может, даже скажет ему об этом.

Примечания

1

1000 миль = 1609 км.

(обратно)

2

Калохортус – растение с цветами в форме белых колокольчиков с зеленым обрамлением. Распространено на западе США, особенно у побережья Тихого океана. Цветок-символ штата Юта.

(обратно)

3

Чернохвостый калифорнийский заяц, имеет очень длинные уши с черными кончиками. Обитает на западе Северной Америки в районах, где в изобилии имеется растительность и вода.

(обратно)

4

Монтана – штат США.

(обратно)

5

Hombre – человек, мужчина (исп.). В английском языке используется как сленговый заменитель слов «человек», «мужчина».

(обратно)

6

6 футов – 183 см. Примерно такова длина могилы.

(обратно)

7

3 дюйма – 7,5 см.

(обратно)

8

3 фута – 91,5 см.

(обратно)

9

Чернохвостый олень – крупное животное с длинными ушами, черным хвостом и своеобразно выгнутыми рогами. Масса до 90 кг. Обитает на западе США и в Канаде.

(обратно)

10

Лавровишневая вода – настой, приготовляемый из семян или листьев лавровишни, употребляется в медицине и парфюмерии.

(обратно)

11

Ливенворт – город на северо-востоке штата Канзас, на реке Миссури.

(обратно)

12

Скон – пшеничная или ячменная лепешка из несдобного дрожжевого теста; обычно разрезается и намазывается маслом.

(обратно)

13

Армия Союза – армия северных штатов.

(обратно)

14

Senor – сеньор, господин (исп.).

(обратно)

15

Si – да (ucn.).

(обратно)

16

3 Muy – весьма, крайне (ucn.).

(обратно)

17

Манти-Ла Саль – сейчас Национальный лесной заказник США, штат Юта.

(обратно)

18

Senoritas – сеньориты (исп.).

(обратно)

19

Chiquita – малышка (исп.).

(обратно)

20

Bella senorita – красавица (исп.).

(обратно)

21

Nino – мальчик (исп.).

(обратно)

22

100 миль – 160 км.

(обратно)

23

El gato – кошка (исп.).

(обратно)

24

2 фута – 61 см.

(обратно)

25

Querida – любимая (исп.).

(обратно)

26

Ладонь – мера длины, равна 4 дюймам; сейчас используется только для измерения роста лошадей. 17 ладоней – 173 см.

(обратно)

27

Скалистые горы – крупнейшая горная система в Кордильерах Северной Америки, образующая их восточную ветвь. Тянется по территории США и Канады.

(обратно)

28

«Молли Магвайрс» – тайная организация шахтеров ирландского происхождения (1867–1877), была инициатором волнений пенсильванских горняков в 1870-е гг. Призывала к террору, направленному против владельцев и управляющих шахт. Ее члены совершили ряд дерзких и жестоких убийств.

(обратно)

29

«Арканзасская зубочистка» – длинный охотничий нож, который арканзасские поселенцы в первой половине XIX в. использовали не только для разделки мяса и как орудие кровавых вендетт, но и в качестве зубочистки.

(обратно)

30

Здесь игра слов: Pops (Попс) может означать также «отец» или «папаша» в разговорной речи.

(обратно)

31

Штрек – горизонтальная выработка.

(обратно)

32

Новенна – в католицизме девятидневное моление.

(обратно)

33

Журнал для женщин, основан Л. Гоуди в Филадельфии в 1830 году.

(обратно)

34

Братец Джек – прозвище уроженца Корнуолла, особенно распространенное среди горняков.

(обратно)

35

10 фунтов – 3,73 кг.

(обратно)

36

4 фута – 122 см.

(обратно)

37

10 футов – 3 метра.

(обратно)

38

Трилистник – клевер, символ Ирландии.

(обратно)

39

Вербена лимонная – вечнозеленое растение семейства вербеновых, представляющее собой кустарник с густой кроной и мелкими пурпурными цветками.

(обратно)

40

Монте – азартная карточная игра испанского происхождения.

(обратно)

41

Траппер – охотник на пушного зверя. В 1820-е трапперы и торговцы мехами стали пионерами освоения Дальнего Запада.

(обратно)

42

Mis amigos – друзья мои (исп.).

(обратно)

43

300 фунтов – 112 кг.

(обратно)

44

5 футов и 10 дюймов – 178 см.

(обратно)

45

Снейк – неправильное название индейцев шошонской группы, живших в районе р. Снейк на юге современного штата Айдахо и на части территории современных штатов Вайоминг, Монтана, Невада, Орегон и Юта. Это название часто использовалось в конце XVIII – первой половине XIX вв. торговцами пушниной и первыми путешественниками.

(обратно)

46

Кроу – племя североамериканских индейцев.

(обратно)

47

Вашаки – вождь северных шошонов, известный друг и защитник белых.

(обратно)

48

Gringa – не говорящая по-испански; американка (исп.).

(обратно)

49

15 футов – 4,5 метра.

(обратно)

50

Дерринджер – короткоствольный крупнокалиберный карманный пистолет времен Гражданской войны; назван по фамилии изобретателя.

(обратно)

51

Мышастая (о масти лошади) – серовато-пепельная, цвета золы.

(обратно)

52

75 ярдов – 68,5 метров.

(обратно)

53

4 фута – 122 см.

(обратно)

54

Gringo bastardos – американские ублюдки (исп.).

(обратно)

55

1 фут – 30,48 см.

(обратно)

56

10 дюймов – 25,4 см.

(обратно)

57

Болотный житель – пренебрежительное прозвище ирландца.

(обратно)

58

Buenas noches – добрый вечер (исп.).

(обратно)

59

Companero – товарищ, друг (исп.).

(обратно)

60

Honestidad – честность (исп.).

(обратно)

61

Excremento – экскременты, испражнения (исп.).

(обратно)

62

20 футов – 6 метров.

(обратно)

63

Маунтинмены – искатели приключений, устремившиеся в первой половине XIX в. в регион Скалистых гор в поисках ценной пушнины, особенно меха бобра. Этим они содействовали заселению отдаленных районов страны.

(обратно)

64

Типи – коническая разборная палатка, служившая жилищем индейцам племен Великих равнин.

(обратно)

65

Mucho dinero – много денег (исп.).

(обратно)

66

Шляпа «дерби» – американское название шляпы-котелка.

(обратно)

67

Юнко – американская овсянка, небольшая птица. Оперение ее сверху синевато-аспидное, голова, шея и грудь черновато-аспидные, брюшко грязно-белое.

(обратно)

68

Andale, mi amiga – вперед, моя подруга (исп.).

(обратно)

69

3 фута – 90 см.

(обратно)

70

30 миль – 48,3 км.

(обратно)

71

Турнюр – принадлежность женского туалета, изготавливалась в виде подушечки, которая подкладывалась под платье сзади ниже талии для придания фигуре пышности (мода конца XIX в.).

(обратно)

72

Нитроглицерин – сложный эфир глицерина и азотной кислоты, используется как взрывчатое вещество и как лекарственный препарат.

(обратно)

73

2 дюйма – 5 см.

(обратно)

74

Querida – любимая, дорогая (исп.).

(обратно)

75

Dios – Господи; Боже мой (исп.).

(обратно)

76

Mi corazon – любовь моя, душа моя (исп.).

(обратно)

77

20 футов – 6 метров.

(обратно)

78

3 фута – 91 см.

(обратно)

79

Канадская казарка (или канадский гусь) – водоплавающая птица и-t семейства утиных, самая крупная из рода черных казарок.

(обратно)

80

Скво – индейская женщина.

(обратно)

81

Пресные лепешки – делаются на соде, в тесто добавляется довольно много растительного масла или маргарина; на такой лепешке часто подается с подливкой мясное жаркое или жареная курица.

(обратно)

82

Padre – отец (исп.).

(обратно)

83

10 миль – 16 км.

(обратно)

84

Bandidos – бандиты, разбойники (исп.).

(обратно)

85

Сассапариль – кустарники или полукустарники с вьющимися или лазящими стеблями и сетчато-жилковатыми листьями с усиками у основания. Корень и молодые побеги (усики) используются в пищу.

(обратно)

86

20 футов – 6 метров.

(обратно)

87

8 футов – 2,5 метра.

(обратно)

88

5 футов – 1,5 метра.

(обратно)

89

10 футов – 3 метра.

(обратно)

90

8 футов – 2,5 метра.

(обратно)

91

15 футов – 4,6 метра.

(обратно)

92

Литания – молитва, которая читается или поется во время службы; со держит многократные просьбы и обращения к Богу.

(обратно)

93

невеста, любимая девушка (исп.).

(обратно)

94

Диггер – от англ. digger – «рудокоп», «золотоискатель».

(обратно)

95

50 фунтов – 22,7 кг

(обратно)

96

Банкирский чек – приказ о выплате денег, выданный одним банком другому либо одним филиалом банка другому филиалу того же банка.

(обратно)

97

Комбинация – женское белье, объединяющее нижнюю сорочку и панталоны.

(обратно)

98

дерево до 40 м высотой; хвоя довольно длинная, сизо-зеленая; шишки округлые. Дугласова пихта – пирамидальное хвойное дерево, символ штата Орегон. Играет огромную роль в экономике штата, сделало Орегон лидером национальной деревообрабатывающей промышленности. Названа в честь шотландского ботаника.

(обратно)

99

Гаичка – вид синицы.

(обратно)

100

Стеллерова сойка – очень красивая ярко-синяя птица, распространена в западной части Северной Америки.

(обратно)

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Реклама на сайте