«Искусство стать любимым»

— Ах! Я самая несчастная женщина на свете! — она бросилась на диван и, всхлипывая, разрыдалась, в то время как Ланской, глядя на эту сцену, начал громко хохотать. — Как? Вы еще изволите смеяться, мерзкий?

— Я только радуюсь победе моей теории, — спокойно констатировал Ланской, — похоже, я весьма основательно обучился у вас искусству стать любимым, поскольку четверти часа холодного равнодушия с моей стороны оказалось достаточно, чтобы в вас, которая находила мою мечтательность и нежность такими скучными, такими невыносимыми, вспыхнула страсть.

— Итак, вы действительно отвергаете меня, Ланской?

— Нет, очаровательная графиня, — с тонкой улыбкой на губах ответил молодой офицер, — я намерен даже весьма усердно поухаживать за вами, если вы удовлетворитесь тем обстоятельством, что я позволю вам любить меня, но сам при этом буду пылать чувствами к другой женщине.

— Ах! Да неужели ж она действительно такая красивая? — спросила графиня. Она немного успокоилась, вытерла слезы и со сладким томлением взглянула на Ланского.

— Даже греческие ваятели не создали ничего более совершенного, — промолвил в ответ Ланской, — когда бы свет мог справедливо судить о современниках, он изваял бы эту великолепную женщину из мрамора и установил бы в храме как богиню любви.

— Вот как! А я эту женщину знаю? Мне хочется знать, кто она такая, Ланской, — воскликнула графиня Браниша.

— Если вы угадаете имя моей богини, я отпираться не стану, — предложил он.

— Вы лишили меня покоя, — сказала маленькая очаровательная женщина, — и я хочу отомстить. Я убью вас… естественно, поцелуями.

Она вдруг с грациозностью вакханки, резвясь, смеясь и ликуя, заскакала по комнате, поймала и пухлыми руками обняла Ланского, принялась целовать его, отчего у того буквально перехватило дыхание, и снова пустилась в пляс, кружась и вертясь до тех пор, пока башня ее волос не рассыпалась и в воздух не взметнулось облако белой пудры.

Когда на следующий день около полудня Ланской вошел в салон графини Браниша, он застал ее уже в grande parure,[3] готовой к выезду, башня ее волос, искрившаяся точно свежевыпавший снег, была увита ювелирными украшениями всех цветов, образуя радугу исключительной ценности, две юбки из тяжелого шелка, нижняя из которых была расшита пестрыми цветами, а верхняя — золотом и серебром, крупными складками вздувались одна над другой.