«Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 1»

Все началось с той самой вечеринки в доме профессора. Разумеется, я нисколько не сомневалась в том, что ничего недостойного не произойдет. Ведь профессор приходился отцом Инге, от которой исходило приглашение. Что могло произойти в присутствии этого исключительно порядочного человека? Увы, ничего и еще раз ничего.

Однако время было смутное, военное,[1] и ветер приключений кружил наши буйные студенческие головы своими буйными порывами. Селедочный паштет казался изумительным лакомством, юбки укорачивались, серьги удлинялись, стихи наполнялись самыми мрачными пророчествами. И мы, молодые люди, вздумавшие в столь неподходящий момент вкусить плодов немецкой философии, приспосабливались ко времени, кто как мог; одни ежились и поднимали воротники; другие, распахнув куртки, подставляли грудь буре. Мне было девятнадцать; я родилась и выросла здесь, в этом, в сущности, небольшом германском городе, прославленном своим университетом. Скромный почтовый чиновник, отец; мать, сама ходившая на рынок за провизией на неделю; строжайшая экономия дома и тоскливая дисциплина в пансионе, затем в девической гимназии; и книги, книги, книги. Книги попросту давали мне возможность пожить совершенно иной жизнью. Впрочем, кому только они не дают этой прекрасной возможности! Завершилось все бунтом, выразившемся в отчаянном желании изучать философию в университете. Хотя, надо сказать, моих родителей и до сих пор нисколько не трогает то обстоятельство, что наш город прославлен во всем мире своим университетом, и именно кафедрой философии.[2] Итак, я стала студенткой, и родители смирились с тем, что перспектива моего благополучного замужества отодвинулась на неопределенное время. Мать бранила меня, называя старой девой, а отец подозревал наши скромные студенческие вечеринки во всех смертных грехах. Вот и в тот день мне пришлось несколько раз заверить родителей в том, что я отправляюсь вечером всего лишь в дом профессора. Отец и мать. Да, с тех пор, то что называется, утекло немало воды, их уже нет среди живых; я вспоминаю о них с грустью и жалею о том, что, быть может, отличалась в молодости чрезмерной резкостью.