«Обрученные»

1.

Северная Англия, 1238 год

Верхом на вороном коне Гай Монтегю въезжал в замок Лонсдейл – так торжественно, как будто тот принадлежал ему по праву наследования. Полуденное солнце ярко отражалось в сверкающих латах барона, и вышедшие приветствовать его люди вынуждены были прикрывать глаза рукой. Вслед за Гаем скакали два десятка рыцарей в бело-голубых плащах, и на кончике копья у каждого из них развевался по ветру вымпел с родовым гербом Монтегю: белый волк на темно-синем геральдическом поле.

Внимательный взгляд Гая был прикован к замковым сооружениям. Строения во дворе были свежевыкрашенны, а массивные ворота с двумя навесными башнями, как и могучий шестиэтажный донжон, высящийся на холме посреди замка, находились в хорошем состоянии. Гай еще не встречался с бароном Лонсдейлом, но уже понял, что это рачительный хозяин, знающий цену своему имуществу. В том числе и маленькой разваливающейся крепости, которую он намеревался продать Гаю за огромные деньги.

Когда отряд миновал ворота, к Монтегю подскакал Эвард де Кордрей. Сняв шлем, он открыл взорам толпы обрамленное темными волосами мужественное лицо со светло-зелеными глазами. Оглядывая двор замка, Эвард, правая рука барона Монтегю, промолвил:

– Весьма теплый прием, не правда ли, милорд?

– Да, Эвард, для начала неплохо.

Солнце пекло немилосердно. Гай бросил недовольный взгляд на высокие каменные стены Лонсдейла, не пускавшие в замок прохладный летний ветерок, снял по примеру Эварда шлем и зажал его под мышкой, чем вызвал у встречающей толпы приступ одобрительного рева. Покачав головой, барон вздохнул:

– Они ведут себя так, будто я привез им подарки.

– Так оно и есть, – заметил Эвард, настороженно оглядываясь, как будто кто-то мог расслышать их слова сквозь шум толпы, конский топот и бряцание доспехов. – Их барон станет богачом после нашего приезда. Естественно, каждый здесь рассчитывает, что и на его долю что-нибудь достанется.

Гай еще раз поглядел на приветствовавших его людей, и теперь он заметил не только радостные улыбки, но и алчный блеск их глаз. Внезапно он почувствовал себя жирным боровом, попавшим в руки мясника.

– За деньги, которые барон требует с меня за крепость, я мог бы купить весь Лонсдейл, – мрачно промолвил он.

– У нас достаточно сил, милорд, чтобы вернуть себе Холфорд Холл с помощью оружия, – заметил Эвард. – Зачем же вы заключаете сделку с человеком, которому не доверяете?

Гай покачал головой.

– Война не даст обитателям Холфорда избавление от страданий! Я хочу обойтись без кровопролития, пока это возможно.

Эвард кивнул, однако не успокоился.

– Я по-прежнему считаю, что приезжать в Лонсдейл всего лишь с двадцатью рыцарями – большая ошибка. Это слишком рискованно, милорд.

– Я все рассчитал, Эвард. Лонсдейл прекрасно понимает, если он возьмет меня в плен, это лишь повлечет новую войну. Моя смерть не даст ему ничего, кроме кровопролития, в то время как гостеприимство принесет то, что он жаждет больше всего на свете, – золото. – Вороной конь начал всхрапывать и вскидывать голову, и Гай слегка отпустил поводья, не желая, чтобы животное почувствовало мрачное настроение своего хозяина. – Если же все-таки он замыслил предательство, то все равно у нас на руках все козыри. Мой шпион, я уверен, знает эту крепость лучше, чем сам барон Лонсдейл.

– Да, это дает нам некоторое преимущество, – согласился Эвард без особого энтузиазма.

Впереди засверкали витражи большого собора.

– Проследи, чтобы наших людей расселили вместе, – велел барон Эварду. – И постарайся, чтобы они отнеслись к хозяйской щедрости с осторожностью. Вина и эля – не больше кружки, и никаких девок!

– Им это не понравится, милорд.

– Им еще больше не понравится, если… – Гай запнулся, когда его взгляд наткнулся на затененный вход в собор. Перед его глазами предстало странное видение: парящий в воздухе, выплывающий из сумрака бледный овал женского лица. Внезапно солнечный луч прогнал тень, и Гай облегченно вздохнул – лицо принадлежало реальной девушке, чей взгляд был прикован к нему.

Гай смотрел на нее, не в силах отвести глаз, удивляясь, что она будто и не замечает шумную толпу. Девушка стояла, сложив руки, с таким тихим и безмятежным видом, что Гай почувствовал, как его понемногу отпускает напряжение, в котором он пребывал с самого утра. Процессия приближалась к церкви, и с каждым шагом черты лица девушки становились все определеннее. На таком расстоянии невозможно было различить цвет ее глаз, и все же эти глаза казались Гаю удивительно знакомыми. Где он мог их видеть?

Глаза были удивительны и неповторимы – чего нельзя было сказать о внешности девушки. Волосы ее были каштанового цвета, нос трудно было назвать красивым, скулы высоки и резко очерчены, что не могло скрыть низкую посадку головы. Гай откровенно разглядывал девушку на ступеньках церкви, пытаясь найти подходящее слово для того, чтобы описать ее красоту. Мало кто назвал бы ее хорошенькой или же привлекательной. Эти слова совсем не подходили к ней, они не могли передать ее мягкое обаяние. Гай вгляделся пристальней.

Утонченная. Это было уже ближе. Захватывающая дух – еще точней. Гай удивился, почему все эти люди, что толпятся вокруг, не пялятся на нее во все глаза, почему подобное совершенство не заставляет их замолчать в почтительном изумлении. Правда, в этот момент Гай едва ли сознавал, что происходит во дворе замка. Все его внимание было сосредоточено на девушке. Пусть черты ее лица не были идеальны, пусть они были вполне заурядны – все же это было лицо ангела.

Опущенная решетка с громким стуком упала за их спинами, и этот звук, казалось, разрушил странные чары, околдовавшие Гая. Он оторвал взгляд от лица девушки и оглядел ее фигуру, скрытую бледно-зеленым платьем. На этот раз он не почувствовал благоговейного трепета. Более того, в любом нормальном мужчине тело девушки могло бы пробудить вполне земные мысли. Платье с глубоким декольте подчеркивало полную грудь, а тонкая талия с поясом из желтых лент вызывала желание заключить ее в страстные объятия. Тяжелая ткань юбки обрисовывала длинные и, судя по всему, красивые ноги девушки. Толстая коса достигала колен. Если распустить эти волосы, подумал Гай, они закроют девушку как покрывалом.

Гай понял, что ему на редкость повезло. Если бы он не находился в седле, а стоял на ступеньках собора, лицом к лицу с этой незнакомкой, то вряд ли бы удержался на ногах, не в силах совладать с внезапно нахлынувшей горячей волной желания. Желания, вызванного этой женщиной с лицом Мадонны, телом, созданным для любви, и волосами, способными ввести в грех святого.

– Мой господин! – Эварду пришлось дважды окликнуть Монтегю, прежде чем тот отозвался.

– Эвард, ты должен выяснить, кто она! – придя в себя, хрипло произнес Гай.

– Кто? – удивленно спросил Эвард.

Процессия достигла собора, и Гаю пришлось отвести взгляд от девушки – в противном случае все присутствующие поняли бы, какие чувства владеют бароном Монтегю. Он резко натянул поводья, и конь недовольно тряхнул головой. Все в ней выдает благородное происхождение, подумал Гай – и богатый наряд, и царственная осанка. Возможно, она жена одного из рыцарей Лонсдейла. Неважно. Все, что ему нужно – знать ее имя.

– Там, на ступенях собора, женщина с каштановыми волосами в зеленом платье. Узнай о ней все, что сможешь.

Гай пришпорил коня и пустил его рысью. Им двигало отнюдь не стремление поскорее встретиться с хозяином Лонсдейла. Ему было необходимо как можно раньше оказаться в замке, где он мог бы разыскать своего шпиона и где Эвард мог бы выяснить, кто же эта незнакомка, так нежданно представшая перед ними на ступенях собора.

– Вы не пойдете на мессу в честь приезда барона Монтегю?

Клаудия Кьявари вырвала еще один сорняк из грядки с лекарственными травами и с улыбкой обернулась к юному монаху. Когда она заговорила, в ее мягком голосе послышались напевные звуки родной итальянской речи.

– Нет, брат Томас, я уже была в церкви сегодня утром.

Это было только частью правды, но более пространным объяснением Клаудия никого бы не удостоила. Брат Томас был единственным человеком в Лонсдейле, который не смеялся над ее акцентом, когда она говорила на этом трудном норманнском языке, единственным человеком, который не избегал ее. Англичане очень недоверчивы, они с подозрением относятся к чужестранцам. За те пять лет, что Клаудия провела в замке Лонсдейл, она выучилась понимать норманнскую речь, но сама употребляла ее нечасто – лишь тогда, когда к ней кто-нибудь обращался. И даже в этих случаях она старалась сокращать свои ответы до минимума. Ей казалось, что она произносит слова правильно, но собеседники жаловались, что ее трудно понять. Клаудия очень глупо себя чувствовала, когда бывала вынуждена по нескольку раз повторять одно и то же слово.

Брат Томас понимал ее речь с первого раза и беседовал с Клаудией, как ей казалось, с неподдельным удовольствием. Они быстро подружились, хотя Клаудия и понимала, что этой дружбе не суждено стать продолжительной. Молодой монах, совершавший паломничество в обитель Сент-Эндрю, прибыл в Лонсдейл немногим более двух недель тому назад. Как и многие другие пилигримы, он решил немного задержаться и заработать еду и припасы, необходимые ему для путешествия; и теперь каждый день он помогал Клаудии ухаживать за церковным садом.

– Тогда увидимся на пиру в честь гостей после мессы. – Томас отряхнул руки от приставшей грязи, откинул капюшон своей домотканой рясы. Глаза и волосы у него были одинакового темного цвета. – Двор замка похож сегодня на лужайку для ярмарки – всюду столы и шатры. Менестрели и жонглеры собираются со всей округи. Я ведь увижу вас там сегодня вечером, леди Клаудия?

Клаудия наклонилась над грядкой, пытаясь скрыть горькую улыбку.

– Нет, маня там не будет. Мне надо закончить работу в саду.

– Но сорняки никуда не убегут!

Клаудия промолчала.

– Вам запретил дядя? – догадался Томас.

– Он боится, что я поставлю его перед гостями в неловкое положение. Монтегю может подумать, что у барона Лонсдейла слабоумная племянница. – Не поднимая головы, Клаудия продолжала сосредоточенно заниматься своей работой. Она осторожно выпалывала дикий чертополох, опасаясь, что даже толстые кожаные перчатки не спасут ее от острых шипов. – В любом случае я не пошла бы на праздник. Там будет слишком людно и шумно, а к вечеру все напьются. Мне больше по душе этот сад. Здесь так тихо и уютно, и никто мне не мешает.

– Говорят, миледи, что этот Гай де Монтегю много путешествовал за границей. Сомневаюсь, что он сочтет вас слабоумной только потому, что вы итальянка. Позор, что ваш дядюшка так невежествен!

Его голос прервался от гнева, и глаза Клаудии удивленно расширились. Обычно монах был спокоен и уравновешен. Не успела она задуматься над причиной такого странного поведения собеседника, как Томас добавил, слегка поклонившись:

– Если вы позволите, леди Клаудия, мне пора идти в церковь.

Клаудия с сожалением смотрела вслед юному монаху, пока он огибал увитую розами беседку, расположенную посреди сада, и шел по направлению к воротам. Затем, слегка вздохнув, вернулась к прежнему занятию. Ей в самом деле будет лучше в саду, чем на шумном пиру. Здесь ее никто не потревожит. Правда, пришло в голову Клаудии, на празднике до нее тоже никому не будет дела. Обитатели Лонсдейла старались избегать племянницу барона, и ее такое отношение устраивало. Клаудия отогнала муху, назойливо вьющуюся вокруг головы. Глупая муха. Глупая английская муха.

Вслед за мухой появилась пчела, усевшаяся на белый цветок клевера. Клаудия как раз собиралась его рвать, но теперь присела на корточки, ожидая, пока насекомое соберет свою порцию нектара. Более разумная пчела давно присоединилась бы к рою, жужжащему в ветвях яблонь на другом конце сада. Деревья были так густо усеяны белыми цветами, что казались покрытыми снегом – на фоне мрачной стены замка это было особенно красиво. Нечастое для Англии в это время года солнце ярко сияло в голубом небе. Клаудия прикрыла глаза и слегка откинула голову, ловя солнечный луч. Воздух был напоен ароматами цветущих яблонь и душистых трав. В общем, эта Англия не так уж и плоха, подумала Клаудия. Может быть, когда-нибудь она даже выйдет замуж за англичанина. Если он будет похож на того человека на вороном коне, которого она видела сегодня утром.

При этой мысли Клаудия открыла глаза и с прежней решимостью взялась за работу. Она ведь не какая-нибудь изнеженная английская девица, предающаяся бесполезным фантазиям посреди роскошного сада! Хотя большую часть дня Клаудия думала о Монтегю. Впечатление, которое произвел на нее барон Монтегю в тот самый момент, когда она увидела его, въезжающего во главе отряда рыцарей в ворота замка, не давало ей покоя. Опять ее проклятое любопытство сослужило ей плохую службу – если бы она занималась своими обязанностями, ее бы не преследовали сейчас эти мысли. Но она так много слышала об этом человеке, что не могла не взглянуть на него хотя бы краешком глаза.

Со слов дяди о Гае де Монтегю у Клаудии сложился образ дородного человека средних лет, с неизгладимым отпечатком богатства и знатности. К ее удивлению, на вид он был немногим старше ее самой. Необыкновенная статность, возможно, объяснялась тем, что он был закован в латы. Но когда всадник снял шлем, Клаудия поняла, что дело тут не в латах: Гай Монтегю был самым привлекательным мужчиной, которого она когда-либо видела. Его густые темные волосы были испещрены золотыми бликами солнечного света, а синие глаза, взиравшие на приветствовавшую его толпу, светились умом. Черты его лица были резки и классически правильны – как у античных статуй у нее на родине, подумала Клаудия. Увидев Гая де Монтегю, она поняла, что имел в виду Бог, когда создавал мужчину.

На миг ей даже показалось, что он ответил на ее смелый взгляд. Хотя, конечно, это была необоснованная надежда – на ступеньках собора перед ней столпилось множество людей, размахивавших руками и яркими платками. Его взор мог быть направлен на любого из них. Почему он должен был обратить внимание на малозаметную, стоящую в тени девушку?

Однако этот довод не способен был побороть мгновенно вспыхнувшее острое желание оказаться рядом с ним. В слепом порыве Клаудия готова была растолкать стоявший перед ней народ и броситься вслед за всадником на черном коне. К счастью, ее вовремя отрезвил звук опустившейся решетки. Она чуть было не стала посмешищем толпы – как те грязные хихикающие служанки, преследующие Гая в тщетной надежде поймать хотя бы один его взгляд. Бесполезно – он обращал на них так же мало внимания, как и на Клаудию.

– Com'e bello questo giardino! (Как прекрасен этот сад!)

Глубокий мужской голос нарушил тишину, царившую в саду. Клаудия, склонившаяся над грядкой, замерла от неожиданности и удивления: никто в Лонсдейле не говорит на итальянском – к тому же с таким безупречным произношением. После минутного замешательства она вскочила на ноги и резко обернулась. Под соседней яблоней стоял барон Монтегю, опираясь на свисающую до земли ветку. Клаудия приоткрыла рот, чтобы ответить ему, но не нашла нужных слов. В этот момент все ее мысли были сосредоточены лишь на его стройном мускулистом теле, скрытом ранее латами, а теперь отчетливо вырисовывавшемся под дорогой туникой. Клаудия крепко сжала губы.

Гай подошел к ней ближе. Одежду его украшали драгоценности, которые сверкали на фоне темно-голубой туники, как звезды на ночном небе. Рукоять и ножны кинжала и меча были усыпаны сапфирами глубокого синего тона. Глаза его тоже были синими, но более светлого оттенка, цвета теплого южного океана.

Через плечо был повязан шарф из леопардовой шкуры. Казалось, барон намеренно надел его, чтобы подчеркнуть свою истинную природу – он сам напоминал леопарда, большую кошку, за чьим изысканным обликом кроется опасный зверь.

– Очень красиво, – повторил Монтегю, продолжая говорить на итальянском. Что-то подсказало Клаудии, что он имеет в виду совсем не сад. Его глаза скользнули по ней, и девушка ощутила, что от этого взгляда ничего не укрылось. Ее зеленое платье по сравнению с его роскошным одеянием казалось таким бедным, к измаранной землей юбке прилипли сухие травинки, и Клаудия внезапно почувствовала себя ребенком, которого родители поймали за игрой в грязной луже.

Она ответила на своем родном языке, радуясь редкой возможности вслух произносить итальянские слова.

– Откуда вы знаете итальянский, барон?

Он улыбнулся, и Клаудия поняла, что никогда еще не видела такой привлекательной улыбки. По всему ее телу прокатилась теплая волна.

– Я много раз бывал в Италии. – Гай говорил с едва заметным норманнским акцентом, и его голос был глубок и мягок. Он быстро огляделся по сторонам, не упуская ни одной детали. – Что вы делаете здесь в одиночестве? Вот-вот начнется праздник. Разве вы не намерены присутствовать на нем?

Как он догадался, что она итальянка? Почему ему пришло в голову заговорить с ней на ее родном языке? «Наверное, – подумала Клаудия, – дядя Лоренс был прав, и мое происхождение написано у меня на лице – я действительно так похожа на отца, что все это замечают». Она бросила взгляд на собор. Месса не могла так быстро закончиться, однако, судя по тому, что солнце уже начало опускаться, прошло не менее двух часов с тех пор, как ушел брат Томас. Из церкви выходили люди, и до сада доносились звуки их голосов.

– Без вас праздник не начнется, милорд. Я никак не ожидала увидеть сегодня вас одного, без свиты. Так что я могла бы спросить вас о том же.

– Не очень вежливо отвечать вопросом на вопрос. Смогу ли я поразить вас прекрасными манерами, если отвечу вам?

Клаудия с удивлением услышала, что рассмеялась. Что с ней творится? Она так давно не смеялась! С трудом заставив себя принять приличествующее леди величавое выражение лица, она промолвила:

– Сделайте одолжение.

Гая, казалось, позабавила ее попытка сохранить достоинство. Она надменно подняла подбородок, и его улыбка стала еще шире.

– Я сказал вашему дяде, что мне необходимо в одиночестве осмыслить вдохновенную проповедь, прочитанную только что епископом Жерменом. Ваш дядя, по-моему, был потрясен подобным проявлением религиозных чувств.

Клаудия почувствовала, что у нее пресеклось дыхание.

– Вы знаете, кто я?

– Да, леди Клаудия. Я знаю, что вы – племянница барона Лонсдейла. – Указав на мраморную скамью, стоящую за клумбой с розами, Монтегю предложил:

– Не желаете ли присесть?

Клаудия невольно шагнула назад.

– Я… мне надо работать.

– В честь торжества ваш дядя разрешил всем обитателям замка оставить на сегодня свои обязанности. Пировать без меня не будут, но праздник, готов поспорить, вот-вот начнется. До завтрашнего дня вы свободны от работы.

Покачав головой, Клаудия стала медленно снимать перчатки, стараясь придумать другую отговорку.

– Я не осмеливаюсь мешать вашим духовным размышлениям, барон, поэтому я вас покину. До свидания.

– Если вас увидят сейчас выходящей из сада, кому-нибудь это может показаться непристойным.

– Что вы имеете в виду?

Он пожал плечами с напускным безразличием. Клаудия обратила внимание, какие у него широкие плечи.

– Решат, что у нас здесь было назначено свидание.

– Я ухожу прямо сейчас, пока никому в голову не успела прийти подобная глупость! – Она решительно направилась к выходу. – Никто не подумает ничего неподобающего, если я уйду сразу же после вашего прихода.

– Леди, я здесь дольше, чем вы думаете.

Эти слова заставили Клаудию замереть на месте. Скомкав перчатки, она бросила на ворота встревоженный взгляд.

– Мой дядя рассвирепеет, если узнает, что я разговаривала с его гостем наедине, без дуэньи. Я не могу остаться! Это неприлично.

– Один из моих рыцарей стоит у ворот на страже, чтобы никто не помешал моим размышлениям. – Гай шагнул к Клаудии. – Присядьте со мной, леди Клаудия. Обещаю вам, никто не узнает о нашей встрече. – Увидев, что она испуганно отступает от него, Гай протянул ей руку. – У меня нет никакого настроения для религиозных размышлений, а ваше общество мне приятно. Подарите мне несколько минут, и я оставлю вас в покое.

Клаудия прикусила нижнюю губу. Если барон поставил у ворот своего человека, то же самое сделал ее дядя, который опасается упускать из вида Монтегю, пока тот находится в пределах замка. Если она выйдет из сада раньше барона, дядя непременно об этом узнает.

Не приняв предложенной руки, Клаудия подошла к скамье и села. Ничего хорошего из этого не выйдет, подумала она – пусть даже и не страх заставляет ее сердце биться так сильно. Нет, не страх тому причина, а этот привлекательный мужчина.

Спокойно и неторопливо он сел рядом, даже не спросив на то разрешения.

– Я был очень удивлен, не увидев вас на мессе. Только не говорите мне, что вы язычница или что по какой-то ужасной причине папа римский отлучил вас от церкви.

– Я была на мессе утром,– чопорно заявила Клаудия. Внезапно ее брови сошлись у переносицы. – Почему вы об этом спросили? Вы искали меня в церкви?

– Я искал вас повсюду. – Гай сказал это с такой непринужденностью, что Клаудии показалось, будто он над ней смеется. Взглянув ей прямо в глаза, он, казалось, прочел ее мысли. – Вы мне не верите?

У Монтегю был такой преувеличенно обиженный вид, что Клаудия не выдержала и улыбнулась, сознавая, что улыбается в лицо опасности. Такой человек даже змею очарует, если захочет.

– Нельзя искать того, кого не знаешь, барон.

– Я знаю о вас больше, чем вы думаете. Вы наполовину итальянка – по отцу. Вашей матерью была сестра Лоренса Лонсдейла. Пять лет тому назад, когда умерли ваши родители, вы с двумя братьями приехали в Англию. Братья скоро уехали, но вы остались в Лонсдейле и с тех пор живете здесь, отрабатывая свое содержание помощью по хозяйству. Это все, что я о вас знаю в настоящий момент, но мне хотелось бы знать больше. Гораздо больше.

Взгляд барона скользнул по ее лицу и задержался на губах. Возможно, потому, что от удивления она открыла рот. Осознав это, Клаудия плотно сомкнула губы.

– Как могло случиться, что вам столько известно обо мне?

– В моих же собственных интересах знать о бароне Лонсдейле и его семье как можно больше. Я приехал сюда, чтобы заключить с вашим дядей договор – поэтому постарался узнать о человеке, с которым имею дело, все, что только можно. – Он вытянул ноги и уселся поудобнее. – А что бы вы хотели узнать обо мне?

– Что бы я хотела… – Клаудия вовремя опомнилась. – У меня нет необходимости узнавать что-либо о вас, барон. Я думаю, вам лучше поговорить с моим дядей.

– Возможно, вы правы, но мы уже говорим с вами. – Он улыбнулся так плутовато, что ее сердце забилось быстрее. – Разве вы совсем нелюбопытны? Разве я вас совсем не интересую? Даю слово, я отвечу на любой ваш вопрос.

– Почему вы собираетесь заплатить столь значительную сумму за столь ничтожную крепость? – Вопрос сорвался с уст Клаудии прежде, чем она успела его обдумать. Сперва она вообще не хотела ни о чем спрашивать барона Монтегю, однако, начав говорить, осмелела. – Говорят, когда вы захотели купить Холфорд Холл, мой дядя потребовал в уплату за него целую кучу золотых флоринов, и вы без промедления согласились. Почему вы не отказались от столь невыгодной сделки?

Барон отвел глаза. Судя по мрачному выражению его лица, вопрос ему не понравился – однако он ответил на него, верный своему слову.

– Холфорд испокон веков принадлежал нашему роду. Когда я был ребенком, отец отдал его вашему деду. В Холфорде выросла моя мать, и я хочу, чтобы он вновь перешел под власть Монтегю.

– Так вы делаете это в память о матери? – Мысль о том, что такой могущественный человек может быть столь сентиментальным, показалась Клаудии невероятной, однако другой причины странному поведению барона она не находила. – Вы собираетесь вернуть себе ваше прежнее владение из-за ее детские воспоминаний?

Сперва барон сделал вид, что эти слова его позабавили, однако тут же вновь нахмурился.

– Я не хочу, чтобы родственники моей матери умирали от голода. Они все еще живут в Холфорде и не покинут его ни sat что на свете. А слуги вашего дяди, которые хозяйничают там сейчас, налагают на них немыслимые подати. Они отбирают даже ту дичь и зерно, которые мы посылаем им. В замке Монтегю все живут в покое и довольствии, а люди моей матери каждый год страдают от голода. Лонсдейл верно рассудил, что слух об их бедственном положении дойдет до меня, он даже сам известил меня, что охотно расстанется с Холфордом – за определенную плату, разумеется. Я согласился, чтобы покончить с этим делом.

Клаудия никак не предполагала, что Гай будет так искренен – она даже не думала, что он вообще ответит на ее вопрос.

– Вы не должны были открывать мне так много, барон. Мой дядя много бы отдал за эти сведения. Как вы решились быть таким откровенным с его родственницей?

– Мне кажется, я могу доверять вам, леди Клаудия. – Он произнес это так уверенно, что Клаудию охватило чувство гордости. – К тому же мне известно, что ваши отношения с дядей нельзя назвать близкими. Почему он вас не любит?

Все удовольствие Клаудии, вызванное доверием Гая, мгновенно исчезло.

– Дядя Лоренс ненавидел человека, за которого мать вышла замуж. Он говорит, что внешностью и характером я точная копия отца. – Она принялась счищать с платья грязь, не в силах взглянуть барону в глаза, однако чувствуя необходимость ответить откровенностью на откровенность. – Кроме того, проведя пять лет в Англии, я так и не научилась свободно говорить на вашем языке. Дядя говорит, что я оскорбляю его даже своей речью – он как будто слышит моего отца. Чтобы описать чувство, которое он испытывает ко мне, слов «не любит» недостаточно.

Гай некоторое время молчал. «Возможно, – думал он, – она рассердилась на меня за то, что я затронул больную тему».

– Ваша жизнь здесь должна быть очень непростой, леди Клаудия, – наконец сказал он.

Его голос звучал так мягко и нежно, что Клаудии захотелось расплакаться. Вместо этого она заставила себя улыбнуться.

– Нет, все не так уж и плохо. Лонсдейл велик, и мне не составляет труда не попадаться дяде на глаза. Бывают дни, когда мне кажется, что он забывает о моем существовании.

– Но вам приходится встречаться с ним во время трапез.

– Нет, что вы. Как правило, я ем на кухне или в своей комнате. – Ее улыбка погасла: похоже, этот человек чувствует к ней жалость. Ей это было неприятно. – Вообще-то мне нравится одиночество. В замке так много обитателей, что иметь собственную комнату – настоящее счастье. Кроме того, я люблю работать в саду, сюда могут входить только члены семейства и священники. – Она указала на стену, ограждающую сад. – Три года назад здесь не было ни одной виноградной лозы, а теперь с моей помощью они скоро покроют всю стену. Я ухаживаю за цветами, пропалываю грядки с лекарственными травами. Мой труд приносит мне радость.

– И все же – вы хотели бы жить в другом месте?

Клаудия вспомнила последнее письмо, полученное от ее брата Данте, с описанием чудесного уэльского замка, в котором он скоро будет жить. Если у Данте дела пойдут хорошо, что ж, может быть, однажды у нее будет свой собственный сад и свой дом, в котором она вновь почувствует себя счастливой.

– Да, я хотела бы жить в другом месте.

Пристально взглянув на Клаудию, Гай взял ее за подбородок и повернул ее голову к себе.

– У вас есть поклонник, леди Клаудия? Есть кто-нибудь, кто мечтает назвать вас своей женой?

Клаудия громко рассмеялась.

– Во всей Британии не найти такого человека! Из трех слов, что я произношу, никто не может понять более одного, и я уже вышла из того возраста, когда выходят замуж большинство девушек. – Она покачала головой. – Мужчины мечтают в основном о богатом приданом, а вот все мое приданое. – Клаудия вытянула перед собой руки с повернутыми кверху пустыми ладонями. – Только последний глупец захочет взять себе такую жену.

– Я хорошо знаком с одним таким глупцом, – сказал барон с загадочной улыбкой.

Клаудия растерялась, услышав эти странные слова. Затем она заметила с недоумением, что Монтегю придвигается к ней ближе.

– Что вы делаете, барон?

– Я хочу, чтобы вы называли меня по имени, – сказал он и наклонился к ней. Синева его глаз казалась бездонной, как морские глубины.

Клаудию охватила паника. Отодвинувшись на край скамьи, она уперлась руками ему в грудь, пытаясь удержать его на расстоянии. – Не смотрите на меня так, барон!

– Гай, – поправил он, поймав ее руку и прижав к сердцу, – меня зовут Гай.

Когда он коснулся ее руки, странная истома овладела Клаудией, в ушах зазвенело, перед глазами все поплыло. Монтегю наклонялся все ближе, но Клаудия осознала это, только когда их губы соприкоснулись. Даже в этот миг он не переставал смотреть на нее, и в его глазах полыхало голубое пламя.

Не зная, что делать, Клаудия закрыла глаза. Это не помогло. Гул в ушах усилился. Клаудия почувствовала, что теряет равновесие, и только сильная рука барона, обвившая ее талию, помогла ей удержаться на краешке скамьи. Его сердце билось совсем рядом, и по телу Клаудии разлилось удивительное тепло. Язык Гая проник в ее рот. Клаудия поймала себя на том, что в это мгновение ничто во всем мире не заставило бы ее прервать этот поцелуй, отстраниться от этих жестких мужских губ, которые, оказывается, могут быть такими нежными. Никто никогда не целовал ее, и она часто пыталась представить себе, на что это может быть похоже. Что ж, теперь она знала – так чувствуешь себя, когда дышишь горным разреженным воздухом. Клаудия хотела бы, чтобы этот поцелуй никогда не кончался. Она хотела бы…

Она сидела на его коленях!

Клаудия в ужасе попыталась вырваться. Для этого прежде всего надо было разомкнуть руки, обвившие его шею. Как они там оказались? Как вообще она позволила ему поцеловать себя? Уперевшись ладонями в его плечи, Клаудия сделала попытку освободиться, но барон слишком крепко держал ее в объятиях.

– Барон! Вы… вы забываетесь!

– Гай, – прошептал он и опять припал к ее губам, продлевая последний сладостный поцелуй. Затем, подняв голову, с надеждой заглянул ей в глаза и улыбнулся. – Вам придется научиться называть меня по имени. Клаудия попыталась вскочить с его колен, но безуспешно – он был слишком силен.

– Отпустите меня, барон!

– Никогда, – покачал головой Гай.

Она попыталась взять себя в руки. Бароном овладело безумие, он обуян похотью. Вот что означал тот странный огонь в его глазах, очаровавший ее вначале. Теперь этот огонь ее пугал. Подняв руку, Клаудия ударила Гая по щеке – не очень сильно, но достаточно, как она надеялась, чтобы привести барона в чувство.

Он неожиданности Гай прикрыл глаза. Когда он вновь открыл их, его взор больше не горел желанием.

– Почему вы ударили меня? – растерянно спросил барон.

– Почему? – Прижав ладонь к щеке, Клаудия глубоко вздохнула. Он не только безумен, но и просто глуп. – Чтобы вы пришли в себя, барон. Вы здесь не затем, чтобы целовать меня.

Гай ласково погладил девушку по голове и пропустил, непослушную прядь волос через пальцы.

– Я был уверен, что вы ждали моего поцелуя. Мне показалось, что откладывать незачем.

Клаудия резко отдернула голову. Гай посмотрел на нее так, будто она вновь ударила его.

– Я не понимаю, почему я допустила этот поцелуй. Больше ничего подобного не повторится. Это… это греховно!

– Может быть. – Казалось, подобное предположение его не очень смутило. – А может, и нет. Но вы были правы насчет сделки с Холфордом Холлом. Теперь на стороне вашего дяди большое преимущество.

– Что вы имеете в виду?

Гай вновь посмотрел на ее рот, и вид у него был смущенный.

– Прежде чем я смогу вам все объяснить, я должен поговорить с бароном Лонсдейлом. – Он покачал головой, будто пытался привести в порядок свои мысли. – В самом деле, я и так сказал уже слишком много.

Клаудией овладело ужасное предчувствие.

– Мой дядя придет в ярость, если вы откажетесь покупать Холфорд. Вы в его владениях, барон. Вы целиком в его власти! О своем отказе вам лучше сообщить, находясь в безопасности, за стенами Монтегю. Придумайте какую-нибудь уважительную причину, чтобы покинуть Лонсдейл – какую угодно, только, ради Бога, никому в этом замке больше не говорите то, что только что сказали мне.

– Я не настолько глуп, как вы, возможно, думаете, леди Клаудия. Барону Лонсдейлу не терпится заключить сделку, которая принесет ему богатство. Что ж, тут он не будет разочарован.

Гай поднялся, наконец отпустив Клаудию. Правда, он все еще обнимал ее за талию, и от этого прикосновения по всему телу девушки пробегала приятная дрожь.

– Это был ваш первый поцелуй?

Этот человек мог вывести из себя даже святого. Похоже, в нем есть что-то от дьявола.

– Да. – Какая-то сила заставила Клаудию ответить на этот нескромный вопрос.

Гай довольно кивнул, взял ее руку и страстно поцеловал запястье.

– Отлично. Я надеялся, что буду первым. – Посмотрев на тропу, которая вела к выходу из сада, он решительно нахмурился. – Мне необходимо идти, Клаудия. Не думаю, что до завтрашнего дня у нас будет возможность поговорить наедине. – Он легко коснулся поцелуем ее губ – так быстро, что она даже не успела отстраниться. – Не целуйте никого до завтра. Оставьте все поцелуи для меня.

Возмущенная Клаудия хотела было запротестовать, высказать ему, что он никогда больше не поцелует ее, но Гай быстро повернулся и направился к воротам.

2.

– Вы должны объяснить мне, что происходит. Барон Лонсдейл был вне себя от ярости, когда вернулся с празднества. – Меряя шагами спальню Гая, Эвард тер пальцами висок – верный признак того, что он очень встревожен.

– Я должен?

– Я сказал «должен»? Прошу меня простить, это была всего-навсего просьба. Ваш брат поручил мне охранять вас и в случае необходимости прикрывать со спины, но как я могу выполнить приказ, если не знаю, какая опасность вам угрожает?

Гай кивнул, признавая правоту Эварда. Хотя они были ровесники, порой Эвард обращался с ним, как с младшим братом, которого надо оберегать от необдуманных поступков, несмотря на то что Гай всегда точно рассчитывал каждый свой шаг. Эвард был вассалом Кенрика Реммингтонского – единокровного брата Монтегю, и к указаниям, исходящим от сюзерена, относился как к велениям самого Господа Бога. Если бы Гай был менее религиозен, то задумался бы, видит ли вообще Эвард разницу между своим земным и небесным хозяином.

Кенрик, опасаясь, как бы из-за странной склонности брата к торговле его меч не затупился, послал в Монтегю Эварда де Кордрея, чтобы тот не давал ослабнуть боевым навыкам Гая и руководил его войском. За три года службы в Монтегю Эварду редко приходилось бывать на поле битвы: сражения Гая происходили за столом переговоров, а противниками были купцы из далеких стран. Правда, у себя на родине эти купцы были могущественными и безжалостными властителями, и любой из них, не задумываясь, перерезал бы горло человеку, вставшему у него на пути, если бы дело того стоило. А поскольку безвременная кончина Гая де Монтегю сослужила бы добрую службу торговцам со всех краев света, Эварду неоднократно представлялась возможность доказать свою преданность – правда, совсем не так, как это изначально представлялось Кенрику.

Вместо того чтобы ответить своему рыцарю, Гай, сидевший на сундуке, откинулся назад и прислонился к каменной стене.

– Можешь успокоиться, Эвард, тебе не придется прикрывать меня со спины – позади нее стена.

– Но эта стена Лонсдейла, – горячо возразил Эвард.

– Мне она кажется достаточно надежной. – Гай наполнил кубок вином и высоко поднял его, показывая, что пьет за здоровье Эварда. – К тому же готов поспорить, что наш соглядатай рассказал тебе об этой крепости достаточно, чтобы ты знал здесь каждую щелку. Кстати, ты разработал с его помощью план?

– Да, но уже то, что мы вообще нуждаемся в таком плане, – чистое безумие. Если бы вы… – Не договорив, Эвард замер, устремив взгляд на руку Гая, сжимающую кубок с вином. – Стивен пробовал это вино перед тем, как принести вам?

– Ты сам знаешь, что пробовал, – слегка раздраженно сказал Гай, – он же оруженосец, и это входит в его обязанности.

Эвард пересек комнату и распахнул дверь, ведущую в прихожую. На расстеленном перед дверью соломенном тюфяке дремал светловолосый подросток лет четырнадцати. При виде Эварда сонливость мигом слетела с него, и он вскочил на ноги.

– Ты пробовал вино лорда Гая? – сурово спросил Эвард.

– Да, сэр Эвард, – усердно закивал головой мальчик, – оно не отравлено. Я не ощутил ни запаха миндаля, ни горького привкуса – никаких подозрительных примесей, которые вы научили меня различать.

– Очень хорошо, Стивен. Ты хороший слуга. – Эвард торжественным наклоном головы поблагодарил оруженосца, прежде чем закрыть дверь и вернуться в комнату.

– Ты зря беспокоишься, Эвард, – Гай сделал большой глоток из кубка. – Я нужен Лонсдейлу живым – иначе ему не получить мое золото.

– Мы в его замке, – заметил рыцарь, – а яды бывают разные, и не все из них убивают. Вы рассуждаете разумно, но разум может и подвести – когда Лонсдейл возьмет вас в заложники и потребует выкуп, вам будет не до рассуждений.

– Это не даст ему ничего, кроме новой войны, – возразил Гай. – Вот увидишь, скоро он поймет, что меня не так-то просто заставить свернуть с пути и что, договорившись со мной, он получит все, о чем мечтает.

– Свернуть с какого пути, милорд? Что вы сказали барону Лонсдейлу во время пира, после чего он ушел столь взбешенный? – Не успел Гай ответить, как Эвард сам нашел ответ. – Я догадываюсь – вы потребовали от него вернуть те припасы, которые мы посылали в Холфорд все последние годы. Вы действительно хотите получить от него что-либо, кроме крепости?

– Да, – медленно произнес Гай, – от барона Лонсдейла мне нужно значительно больше. – Он прикрыл глаза, и перед ним во всей своей красе предстало лицо Клаудии, в тот самый миг, когда он поцеловал ее. – У нее глаза изумрудного цвета.

– Это что, женщина? – растерянно спросил Эвард. Затем глаза его расширились: – О нет, только не это! Ради Бога, милорд, только не говорите мне, что хотите взять в любовницы племянницу Лонсдейла!

– Договорились, не скажу, – рассмеялся Гай. Позабавившись выражением ужаса, которое появилось на лице Эварда, Гай смягчился: – На самом деле ей больше подходит роль жены.

Эвард, казалось, лишился дара речи. Глубоко потрясенный, он несколько раз открывал и закрывал рот, тщетно пытаясь произнести что-либо осмысленное.

– Рано или поздно мне все равно придется жениться, – не дождавшись ответа, продолжил Гай. – Я всегда представлял свою будущую жену неким подобием моей золовки леди Тэсс – золотоволосой и голубоглазой, но никогда не задумывался, как полезно было бы иметь такую жену, как леди Клаудия. Ты же знаешь, что итальянские купцы – наши основные торговые партнеры. Насколько же больше они будут мне доверять, когда узнают, что я взял в жены их соотечественницу! С ее помощью в Монтегю они будут чувствовать себя как дома, а в Венеции нас двоих примут с распростертыми объятиями.

Эвард наконец пришел в себя.

– Милорд, вы сошли с ума! Лонсдейл разорит вас, прежде чем дать разрешение на свадьбу!

– Сомневаюсь, что Лонсдейлу известен истинный размер моего состояния. Вряд ли он представляет себе, что это значит – разорить меня, – усмехнувшись, ответил Гай. – Как бы то ни было, я готов заплатить любую сумму, которую он потребует. Клаудия стоит того. Ты только подумай, Эвард – раз ее отец родом из Италии, в глазах закона она тоже итальянка. Венецианцы не позволяют чужестранцам участвовать в их торговле с Востоком, а теперь я смогу приобретать суда от имени Клаудии – это позволит вдесятеро увеличить наш торговый оборот. – Мысль о женитьбе на Клаудии вызывала в воображении Гая множество разнообразных соблазнительных картин, но ни в одной из них не было и намека на итальянских купцов и торговые суда. Гай сдержал улыбку. – Пока что Лонсдейл знает только то, что наши переговоры затянутся – по какой причине, ему неизвестно. Завтра, во время оленьей охоты, я сообщу ему, что в качестве компенсации за все мучения, которые пришлось вынести обитателям Холфорда, он должен отдать мне руку Клаудии. Он в ответ наверняка потребует от меня очередную неимоверную сумму, и в конце концов мы сойдемся на цене, которая его более чем удовлетворит. Завтра в полдень состоится помолвка.

– Я едва могу поверить, что передо мной тот самый человек, который не далее чем две недели назад во всеуслышание заявлял, что не намерен торопиться с женитьбой. А теперь вы намерены связать себя на всю жизнь с женщиной, чей дядя – обыкновенный вымогатель? – Эвард покачал головой. – Три года я состою у вас на службе, и за это время я слышал от вас немало безумных идей, но такого еще слышать не приходилось.

– Разве хоть одна из этих безумных идей не сработала? – лукаво спросил Гай.

– Нет, но порой нам лишь чудом удавалось избежать смерти.

Оставив попытки убедить Эварда в достоинствах своего плана, Гай поднялся, давая понять, что разговор закончен.

– Постарайся этой ночью еще раз встретиться с нашим шпионом и рассказать ему все, что я сообщил тебе. Надо, чтобы он тоже был в курсе событий.

– Хорошо, милорд, – Эвард направился к двери, однако Гай окликнул его.

– И еще, Эвард, – Гай расстегнул ремень и положил меч рядом с кроватью, а кинжал засунул под подушку. – Лучше позаботься о собственной безопасности, друг мой. Я нужен Лонсдейлу живым, но к тебе это не относится. Твоя внезапная смерть его только обрадует.

Несколько часов спустя звук тяжелого удара разбудил Гая, и он потянулся к кинжалу, не успев даже открыть глаз. Комнату окутывал кромешный мрак. Гай прислушался, но его окружала ничем более не нарушаемая тишина. Странное оцепенение сковывало члены Гая, и, не в силах сопротивляться внезапно навалившейся небывалой усталости, он вновь погрузился в забытье.

Гаю снился удивительный сон: его несли два человека, держа за руки и за ноги, как выносят раненых с поля битвы. Но он не был ранен; кроме того, находились они вовсе не на открытом воздухе. Мимо него проплывали покрытые плесенью стелы узкого коридора. Впереди можно было различить силуэт третьего человека, факелом освещавшего их путь. Почему-то Гай не мог сосредоточить взгляд на пламени – оно танцевало перед его глазами неясным расплывчатым пятном. Гай перевел взгляд наверх, на сводчатый потолок, и им овладело чудесное ощущение необыкновенной легкости. Казалось, он может полететь, если захочет. Внезапно несущие его люди ускорили шаг, голова у него закружилась, и он вновь вынужден был закрыть глаза.

– Снимите с них одежду, – донесся откуда-то издалека незнакомый голос, после чего воцарилась долгая тишина. Блаженное чувство невесомости покинуло Гая, теперь его тело, казалось, налито свинцом. Он не смог бы пошевелиться, даже если бы захотел. Что за глупый сон!

Щеки Гая коснулось что-то теплое и нежное, источающее цветочный аромат, и рядом с ним кто-то заворочался и тихо вздохнул. Этот сон не так уж плох.

Женщина!

Он так долго обходился без женщин, что теперь видит их во сне. Что ж, скоро все изменится – ему помогут зеленые глаза и длинные, длинные каштановые волосы. Гай вновь потерся щекой о мягкую кожу, надеясь вызвать еще один тихий вздох. Услышав его, он улыбнулся.

Его веки были налиты невыносимой тяжестью, он едва мог разлепить их. С трудом открыв глаза, он удивился, различив серый утренний свет, струящийся в окно. Еще удивительнее было то, что вечером окно было расположено иначе. Впрочем, все это не имело никакого значения, пока его голова покоилась на женской груди. На груди Клаудии. Какая еще женщина могла появиться в его сновидении?

Сердце Гая забилось чаще. В его жизни не было места случайным, незапланированным событиям, а если порой они и происходили, то со временем становился очевиден их потаенный смысл. Гай всегда верил посылаемым свыше тайным знакам судьбы, а этот сон был явным предзнаменованием. Теперь он понял, что истинной, неведомой ему ранее причиной приезда в Лонсдейл была Клаудия. Она предназначена ему в жены.

И, судя по присутствию в его сне, Клаудия знала свою судьбу и приветствовала ее. Она скрепила их союз вчера днем, во время встречи в саду, вернув ему поцелуи с такой страстью, что в нем проснулся яростный огонь желания. Он готов был овладеть ею прямо там, на садовой скамейке. Теперь же, когда Гай знал, что Клаудия скоро станет его на всю жизнь, ему вполне достаточно было прикасаться к ней. Заключив девушку в объятия, он крепко прижался к ней, и его рука скользнула по ее спине. Она была обнажена – так же, как и он. Когда Гай понял это, у него вырвался негромкий стон наслаждения.

Чтобы увидеть Клаудию, Гай приподнялся на одном локте, мимоходом удивившись, почему для этого ему понадобилось такое усилие и почему комната ходит ходуном, как палуба корабля в сильный шторм. Клаудия спала, и ее длинные ресницы слегка подрагивали, как крылья бабочки. Гай коснулся ее лица, но рука почему-то плохо слушалась его. Кожа у нее была нежна, как лепестки роз. Гай провел рукой по ее шее, но движения давались ему с трудом, и он с недоумением остановился. Проклятие, его собственное тело не хочет ему повиноваться, а ведь он мечтал поразить воображение Клаудии своим любовным искусством, своим опытом, приобретенным за долгие годы. Она все еще спала.

– Клаудия! – тихо позвал ее Гай.

Ее ресницы дрогнули, как будто ей, как и Гаю немного раньше, тяжело было открывать глаза. Прижавшись к нему теснее, она опять легко вздохнула.

Это движение, полное бессознательной нежности, оказало на Гая потрясающий эффект: кровь запульсировала в венах, и волна желания накрыла его с головой.

– Проснись, Клаудия, – произнес он. Членораздельная речь давалась ему с трудом. Вообще в этом сне явно было что-то не то.

Клаудия повернулась к нему, и он забыл о своем внезапно возникшем беспокойстве. Ее зеленые глаза, напоминающие драгоценные камни, светились изумрудным блеском. Они были так чисты, что Гаю показалось, будто он заглядывает ей в самую душу. Здесь, в Лонсдейле, подумал Гай, Клаудия всегда старалась укрыться в собственном одиночестве, спрятаться от толпы, слиться с тенью. Она предпочитала сумрак, который помогал ей избегнуть чужих взглядов. Гаю захотелось вывести ее из мрака! к солнечному свету. Он вернет Клаудию к жизни. Он вновь научит ее улыбаться.

Он коснулся ее губ, затем скользнул вверх по щеке, и Гай опять поразился, насколько нежна ее кожа. Однако губы Клаудии оставались неподвижны, и безмятежное выражение лица не изменилось. Она не выглядела счастливой. Гай торжественно пообещал себе, что наполнит жизнь Клаудии смехом и радостью.

Чтобы скрепить клятву, он поцеловал ее в лоб. Продолжая пристально смотреть на него, Клаудия подняла руку, коснулась его рта и медленно и осторожно провела пальцами по губам, как будто хотела на всю жизнь запечатлеть в памяти их очертания. Затем боязливо дотронулась до щеки и погладила жесткую, отросшую за ночь щетину. Гай напрягся, затем судорожно вздохнул. Тонкие брови Клаудии сошлись у переносицы – она была озадачена такой реакцией на ее прикосновения. Быстро повернув голову, Гай обхватил кончик ее пальца губами и ласково поцеловал его. Ее глаза расширились от удивления, и она в свой черед невольно глубоко вздохнула.

Поймав руку Клаудии, пока она не успела убрать ее, он принялся покрывать легкими поцелуями ее ладонь, в его тяжелой руке казавшуюся такой маленькой и слабой. Поцеловав место на запястье, где сквозь тонкую кожу пробивался пульс, он обнаружил, что сердца их бьются в унисон, и приложил руку Клаудии к собственной груди, чтобы показать ей это. Затем Гай наклонился вперед, и губы их соединились в долгом, проникновенном поцелуе.

Поцелуй был хорош, но что-то в нем было не так. Губы Клаудии не отвечали ему с той же страстью, как днем, в саду. Теперь они были безжизненны и безвольны. Гай поднял голову и обнаружил, что ее глаза вновь закрыты. Черт возьми, она заснула! Но ведь это его сон – почему она так себя ведет?

Внезапная мысль заставила его застыть. Сможет ли он заниматься любовью с образом, созданным его воображением? Кровь пульсировала в его ушах так громко, что он никак не мог сосредоточиться. Закрыв глаза, Гай попытался собрать воедино разбегающиеся мысли, но приступ головокружения едва не лишил его сознания. Он открыл глаза и постарался успокоиться. Сердце его вновь отчаянно колотилось, на этот раз не от желания, а от ощущения опасности. Что-то было не так. Совсем не так. Откуда у него этот шум в ушах?

– Что вы… О, моя голова!

Клаудия сжимала обеими руками виски и тяжело дышала. Ее глубокое дыхание взъерошило волосы Гая и, казалось, рассеяло наконец туман, окутывавший его мысли.

Это был не сон.

Отбросив одеяло, Гай сделал попытку резко выскочить из постели, но вынужден был остановиться и схватиться обеими руками за голову, которую пронзила острая боль – настолько сильная, что перед глазами заплясали черные пятна. Шум в ушах превратился в оглушительный рев. Вино! Господи, вино все-таки было отравлено!

Он вспомнил о Стивене, который тоже отпил из его кубка, затем об Эварде и остальных, моля Бога, чтобы они были живы и невредимы. Если он умрет…

Едва эта мысль пришла ему в голову, как боль в голове начала утихать. Хотя он по-прежнему ощущал слабость во всем теле, призрак смерти отступил. Или он слишком мало выпил этого вина, или же яд, подмешанный в него, должен был не убить его, а одурманить. Гай взглянул на Клаудию, и его глаза сурово прищурились.

Она сидела на кровати, закутавшись в простыню и сжав голову руками. Действительно ли она опоена ядом или просто притворяется? Гай заскрежетал зубами.

– Вылезай из моей кровати!

– Вашей кровати? – Клаудия попыталась взглянуть на него, но ее голова непослушно склонилась. Только отняв одну руку от лба и уперев ее в подбородок, она наконец сумела посмотреть Гаю прямо в глаза. – Барон, но это моя кровать.

Гай наконец-то огляделся. Проклятие, она была права! Новая волна головокружения заставила его покачнуться, и он вынужден был прикрыть глаза, чтобы прийти в себя. Только теперь Гай понял природу шума в ушах, преследовавшего его с момента пробуждения – кто-то отчаянно колотил кулаком в дверь. Едва он осознал это, как стук прекратился, и чей-то приглушенный голос приказал:

– Ломайте дверь!

Первым побуждением Гая было защитить Клаудию, и он машинально потянулся за мечом, однако рука его не нащупала привычной рукояти. Это чужая спальня – как сюда мог попасть его меч? А как он сам сюда попал? Части головоломки начинали становиться на место. С проклятием Гай огляделся, пытаясь найти, чем можно было бы прикрыть наготу. По полу были разбросаны одежды, в которые он был одет вчера. Странно – он ведь разделся, когда шел спать. Почему его наряд здесь, а не в его собственной спальне вместе с этим чертовым мечом?

Ответ очевиден – это еще одно доказательство его преступления. Никто не поверит, что он отважился явиться сюда полуголым. Натягивая штаны, Гай заметил, что одежды разбросаны так, будто он раздевался в спешке. Ничего не скажешь – те, кто подстроил ему ловушку, явно не глупы.

Едва Гай успел надеть штаны, как дверь распахнулась, и в комнату ворвалось несколько солдат во главе с бароном Лонсдейлом и епископом Жерменом. Солдаты были вооружены с головы до ног, а у барона и епископа поверх длинных ночных рубах были накинуты темные плащи.

– Так вот как вы отблагодарили меня за гостеприимство! – Барон Лонсдейл метнул гневный взгляд на Клаудию, которая куталась в простыни, пытаясь укрыться от мужских взоров. – Вы совратили мою племянницу под моим собственным кровом! Вы заплатите мне за это, Монтегю, – и дорогую цену! – Он повернулся к епископу. – Когда часовой сообщил мне, что Монтегю вошел в спальню моей племянницы, я было решил, что он ошибся, но теперь я сам вижу горькую правду. Епископ, будьте моим свидетелем!

Гай едва удержался, чтобы не броситься на врагов и попытаться кровью смыть нанесенное ему незаслуженное оскорбление. Остановила его лишь внезапно пришедшая в голову мысль: Лонсдейл сделал первый ход в разыгрываемой им хитроумной игре. Стратегия! Чтобы победить, Гаю необходимо было срочно припомнить свои собственные стратегические замыслы. Крепко сжав кулаки, Гай стал глубоко и ритмично дышать, пытаясь стряхнуть с себя проклятую слабость, никак не желающую разжимать цепких объятий. Слава Богу, он лишь слегка пригубил отравленное вино – еще один кубок, и он до сих пор не способен был бы пошевелиться. Чтобы избежать неверного шага, который мог бы стоить ему жизни, Гаю сейчас понадобится вся его сообразительность.

– Где мой оруженосец? – спросил он.

– Я здесь, милорд! – Стивен протиснулся сквозь толпу солдат и предстал перед хозяином. На лице у него была написана озабоченность, но он низко склонился перед Гаем. – Эти люди пытались войти в ваши покои. Я не хотел их пускать, но они потребовали вас разбудить. Если бы я знал…

– Не переживай, Стивен. Ответь только на один вопрос – ты видел, как кто-нибудь входил в мою спальню прошлым вечером? Или выходил из нее? – Стивен отрицательно покачал головой. Гай помрачнел, хотя и ожидал такого ответа. Парнишка явно был чем-то встревожен, хотя, возможно, его тоже опоили. – Разбуди сэра Эварда и приведи его сюда.

Барон Лонсдейл положил руку на плечо мальчика.

– Это делать незачем! В данный момент ваш помощник вам ни к чему, лорд Гай. Парень никуда не пойдет.

Гай пожал плечами с напускным равнодушием, затем, не выпуская из поля зрения Лонсдейла, подобрал рубашку и принялся одеваться. Когда он выполнял эту непосильную задачу, комната закачалась у него перед глазами, и Гаю пришлось призвать на помощь все свое мужество, чтобы не выдать навалившуюся на него слабость. Он не мог сейчас позволить себе расслабляться.

– Какое снадобье вы использовали, Лонсдейл? Я оказался здесь не по своей воле, и вы прекрасно это знаете. Один кубок вина не мог привести меня в такое состояние.

– Вы пытаетесь отрицать очевидное? – Казалось, барон Лонсдейл не верит своим ушам. Возмущенный, он повернулся к епископу Жермену. – Епископ, вы сами видите, как искусно лжет этот человек! Он опутал невинную девушку сетями коварной лжи и соблазнил ее. Я верный сын церкви, и я требую возмездия! Епископ, я прошу вас быть вашим судьей.

Преувеличенное удивление епископа вызвало у Гая улыбку, однако при мысли о роли, которую, без сомнения, играла Клаудия в этом гнусном заговоре, улыбка исчезла. Слава Богу, у него достало ума ни с кем, кроме Эварда, не делиться своими брачными планами. Неужели он действительно полагал, что эта женщина не способна на предательство, что она достойна стать его женой?

Гай вновь улыбнулся – на этот раз в адрес собственной глупости. Он оказался в ловушке, позволив неуправляемым инстинктам взять верх над голосом разума – что по сравнению с этим козни Лонсдейла!

– Только законный муж имеет право лишить девушку невинности, – промолвил епископ, устремив тяжелый взгляд на Гая. Погладив двойной подбородок, он скрестил руки на жирной груди. – Вы в долгу перед бароном Лонсдейлом, лорд Гай. Вот мое решение как представителя церковной власти: только женившись на этой девушке, вы сможете заплатить свой долг.

Гай тоже скрестил руки на груди, повторяя позу епископа.

– А если я откажусь? – вызывающе спросил он.

Епископ пожал плечами.

– Что ж, тогда право осуществить правосудие перейдет к барону Лонсдейлу. Не забывайте, вы гость Лонсдейла и полностью находитесь в его власти. Как вы думаете, что ждет человека, осмелившегося совратить его племянницу? Возможно, при здравом размышлении мое предложение покажется вам более разумным.

Не слишком-то они хитроумны, если придумали такую незамысловатую ловушку. И уж совсем глупцы, если полагают, что он не сумеет избежать расставленных силков.

– Сколько времени отведено мне на размышление?

– Завтра утром вы должны сообщить о своем решении, – заявил епископ. – Никто не требует, чтобы вы торопились.

Помедлив немного – как будто он произносил проповедь и хотел придать своим словам больше веса – епископ продолжил:

– Я уверен, что вы примете разумное решение, служащее ко взаимной выгоде.

Да, брак, заключенный епископом после суточного размышления жениха, впоследствии непросто будет аннулировать.

– Но сначала мы заключим брачный договор, – вмешался Лонсдейл. – И оговорим в нем свадебный подарок. Пока я его не получу, церемония не состоится.

– А как насчет приданого невесты? – голос Гая был полон сарказма, но Лонсдейл невозмутимо ответил:

– В приданое Клаудии входит Холфорд Холл. Этого вполне достаточно. Что касается вашего подарка, то меня вполне устроит сумма, дважды превышающая ту цену, которую вы собирались заплатить за Холфорд.

– Я и не ожидал ничего иного, – заметил Гай, кинув взгляд на Клаудию.

– Пока брак не заключен, барон Монтегю будет содержаться под стражей, – заявил Лонсдейл, обращаясь к епископу, – чтобы ни у кого не появилось искушения похитить его и увезти за пределы моих владений. Полагаю, будет наиболее благоразумным, если люди сэра Гая перенесут свой лагерь за стены замка.

– Вы хозяин здесь, Лоренс, и свободны в своих решениях.

Барон обернулся и подозвал стражников.

– Отведите лорда Гая в привратную башню и поместите в комнату, где мы держим заложников. Позаботьтесь о его удобствах, но проследите, чтобы у него не было оружия и чтобы у дверей комнаты круглосуточно находился часовой. Кроме того, разбудите его людей и выпроводите их за пределы замка. Скажите им, что они смогут вернуться после церемонии бракосочетания.

Гай бросил еще один быстрый взгляд на Клаудию. Она беззвучно рыдала, и слезы текли по ее лицу, которое было белее простынь. Если это всего лишь актерская игра, то у нее большие способности.

– Я бы хотел сообщить моему помощнику о вашем… э-э… распоряжении, – сказал он Лонсдейлу. – Мои люди подчинятся охотней, если приказ будет исходить от Эварда де Кордрея.

– Как пожелаете. Он сможет встретиться с вами в ваших новых покоях. – Лонсдейл отвесил Гаю насмешливый поклон. – Мы с нетерпением будем ждать вашего решения, барон.

Не в силах пошевелиться, Клаудия наблюдала, как четверо солдат уводят Гая. Она с ужасом ощущала собственную наготу и боялась, что Лонсдейл прикажет и ее отвести куда-нибудь, не дав одеться. Сердце замерло у нее в груди, когда барон подозвал к себе еще одного солдата.

– Пришли сюда плотника. Я хочу, чтобы он починил дверь и приделал к ней снаружи засов. Затем распорядись, чтобы перед дверью днем и ночью дежурил стражник. Девчонка не должна покидать комнату ни по каким причинам! Еду ей будут приносить дважды в день.

– Слушаюсь, милорд. – Поклонившись, солдат бросился выполнять приказания.

Лонсдейл повернулся к Клаудии и холодно посмотрел на нее.

– До свадьбы ты будешь находиться здесь. Я не хочу, чтобы ты причиняла мне какое-либо беспокойство. Ты поняла меня?

Клаудия опустила голову, надеясь, что барон не видит выражение ее лица. Она никогда особенно не любила дядю, но отныне неприязнь переросла в настоящую ненависть. Вчера он опоил ее каким-то ядовитым зельем – так же, как отравил Гая, – а теперь хочет, чтобы она приняла участие в его подлом замысле. Клаудия едва заставила себя выдавить:

– Да, милорд.

– Вот и отлично. А теперь, – сказал Лонсдеил, обращаясь к епископу, – мне необходимо проследить, чтобы люди Монтегю покинули замок, как я приказал. Вы извините меня, святой отец?

– Я бы хотел поговорить с вами об этом деле еще раз, – сказал епископ.

– Очень хорошо. Давайте встретимся после обеда в солярии. – Судя по тону Лонсдейла, он без должного удовольствия отнесся к предложению. Епископ тоже был явно недоволен, что его заставляют ждать столько часов, однако в знак согласия коротко кивнул н последовал за Лонсдейлом, который во главе своих солдат покинул комнату Клаудии.

Лишь один стражник был оставлен стоять на часах в коридоре. Пользуясь тем, что дверь была сломана, он бесстыдно разглядывал девушку, вызывая у нее дрожь отвращения. Ее ночная рубашка лежала на полу, и Клаудия плотнее закуталась в простыни. Как это похоже на дядю – оставить ее обнаженной, как последнюю девку, под пристальным взглядом присматривающего за ней часового. Возможно, как раз этот солдат и раздевал ее. Эта мысль заставила Клаудию содрогнуться от омерзения.

Вместо того чтобы поднять с пола ночную рубашку, она, по-прежнему крепко прижимая к себе простыни, подошла к сундуку с одеждой и вытащила из него сорочку и шафрановое платье. Солдат не спускал с нее глаз. Слава Богу, что к комнате примыкает крошечная уборная – можно умыться и хотя бы немного прийти в себя после пережитого унижения. После того, что произошло этим утром, она никогда не сможет держать голову высоко поднятой. Вытерев краем сорочки набежавшие слезы, Клаудия вошла в уборную и принялась одеваться.

Когда она вернулась в комнату, плотник уже принялся за работу. На сундуке стоял поднос с едой – хлеб, сыр и кружка слабого пива. Придвинув к сундуку табурет, Клаудия принялась за скудный завтрак – для того, что она задумала, ей понадобятся силы. Она взглянула на каменную кладку, окружавшую камин. Мало кто обращал внимание, что некоторые камни не были скреплены известкой.

В первые дни ее жизни в Лонсдейле братья любили подшучивать над тем, сколько времени Клаудия тратит на изучение замка, тщательно, дюйм за дюймом, исследуя его стены. Однако Клаудия делала это неспроста – она помнила рассказы матери о секретных проходах, скрытых в этих стенах, о том, что только старшему сыну отец на смертном одре может поведать о тайнах замка. Поиски Клаудии увенчались успехом – теперь и ей было известно, как разыскать тайные ходы.

Именно с их помощью барон Лонсдейл осуществил свои грязный замысел. В этом она была полностью уверена. В воспоминаниях же о прошедшей ночи царил хаос – лишь смутно она припоминала неясные фигуры, кладущие Гая в ее постель, и неверный свет факела. Она воспринимала это как ночной кошмар, страшный сон – пока не была разбужена приходом зари и волнующими кровь ласками. Гай заставил ее забыть о странности происходящего. Его прикосновения вызвали в ней эмоции, казалось, забытые за долгие годы жизни в Лонсдейле: нежность, любовь, чувство радости оттого, что ты нужна кому-то. На один короткий, чудесный миг она ослабила обычную бдительность и ответила Гаю со всей любовью, которая скрывалась в глубине ее души, в том уголке, куда никто до сих пор не заглядывал. Гай первым заговорил с ней на языке страсти, и она отдала ему всю нерастраченную теплоту, таящуюся в ее сердце.

Затем иллюзия рассеялась. Она должна была понять раньше – не может быть правдой то, что слишком прекрасно. Гай явно не осознавал, в чьей постели он оказался. Он просто реагировал на нагую женщину, к тому же достаточно распутную для того, чтобы отвечать на его поцелуи. Клаудии стало стыдно за свое поведение. Затем пришел гнев.

Неужели этот миг блаженства – все, что позволено ей в жизни? На одно мгновение дать почувствовать высшее счастье, а затем отнять его навсегда – ничего более жестокого Клаудия не могла себе и представить. Но если она ничего не предпримет, то окажется навсегда связанной с человеком, который презирает ее, а такая жизнь – испытание еще более жестокое.

Внутри себя Клаудия ощущала пустоту, глубокую, черную пустоту. Конечно, она переживет и эту беду, как пережила смерть многих родных, но уже не будет прежней. Все, кого она любила, забирали с собой частичку ее сердца, покидая ее. Гай заберет с собой ту часть, о существовании которой Клаудия до сих пор и не подозревала. Заставив себя проглотить безвкусный завтрак, она запила его остатками пива. Плотник наконец закончил работу, пару раз испытал, хорошо ли работает щеколда, затем сказал несколько слов солдату, собрал свои инструменты и ушел. Клаудия отнесла поднос к двери и вручила его часовому.

– Служанка принесет ужин на закате, – бросил тот.

– Пожалуйста, передайте ей, пусть захватит немного воды.

Хмуро посмотрев на нее, солдат отрывисто кивнул и закрыл дверь. Клаудия услышала, как запор, щелкнув, встал на место.

Спустя несколько часов Клаудия медленно продвигалась вперед по скрытому за камином каменному лазу – такому узкому, как будто он был создан для ребенка. Все утро она обдумывала свое положение, и постепенно у нее созрел определенный план действий. Сперва она предполагала сбежать из замка, добраться до Лондона и дать о себе знать брату Данте. Но женщине не под силу совершить подобное путешествие в одиночку: в лесах полным-полно диких зверей, а по дорогам рыскают разбойничьи шайки. Кроме того, она может наткнуться на рыцарей барона Монтегю, которые разбили лагерь за стенами Лонсдейла. Они, конечно же, возлагают вину за произошедшее с Гаем на нее, и встреча с ними тоже не сулит Клаудии ничего хорошего.

Но если она устроит побег Гаю, в знак признательности он может предоставить ей отряд в качестве сопровождения для поездки в Лондон. Конечно, сбежать вдвоем гораздо сложнее, но это ее единственный шанс разыскать Данте. Решив до наступления темноты ничего не предпринимать с побегом, Клаудия собралась, по мере возможности, разузнать как можно больше о замыслах дяди.

Только бы не застрять в этом проходе! Стены все сужались, и Клаудии, чтобы двигаться дальше, пришлось повернуться боком. О крысах она старалась даже не думать.

Внезапно тайный ход закончился, и перед Клаудией открылась маленькая, освещенная тремя узкими окошками комната. Не успев еще услышать звук голоса барона Лонсдейла, Клаудия ощутила особый, свойственный ему только запах: тошнотворную смесь измельченной гвоздики и бальзама, которой он, по ему одному известным причинам, любил ароматизировать одежду. Клаудия заглянула в узкий проем.

Перед очагом, опершись на каминную полку, стоял ее дядя. Его светлые волосы были тронуты сединой, но в бледно-голубых глазах отражались ум и хитрость, которые не в силах было притупить время. Одежды его были окрашены в родовые цвета Лонсдейлов – бордо и золото.

Неподалеку от огня, в кресле с высокой спинкой, сидел епископ Жермен. Клаудии не видно было его лица – только краешек сверкающей лысины, но слова его она могла слышать отчетливо.

– Во что вы меня впутали, Лоренс? Готов жизнь прозакладывать, что утром вы сказали мне не всю правду.

– Не беспокойтесь, епископ, – успокоительно сказал барон, – я хорошо вам заплачу.

– Надеюсь, – отозвался епископ, – но тех торопливых объяснений, которые вы дали мне рано поутру, когда я еще толком не проснулся, мне недостаточно. И кроме того, прекратите утверждать, что Монтегю соблазнил девушку. Мы оба знаем, что это неправда.

– Мы оба знаем, что мой замысел принесет нам богатство. Монтегю понимает, что у него нет выбора, раз церковь решила, что брак необходим. Свадьба состоится, но перед этим он заплатит.

– А после этого начнет войну, – мрачно добавил епископ. – Вы не можете не понимать, что Монтегю захочет отомстить за то, что его обвели вокруг пальца. Что, Бога ради, заставило вас начать такое опасное дело?

Лонсдейл в задумчивости пригладил волосы.

– Он что-то заподозрил. Вчера во время пира я показал ему готовый договор относительно продажи Холфорд Холла, но он сказал, что ему необходимо время подумать, прежде чем подписать его. Видимо, он каким-то образом выяснил, что дело тут нечисто. Если Монтегю обнаружит, что Холфорд мне не принадлежит, я потеряю все.

– О чем это вы говорите? – недоуменно спросил епископ. – Холфорд не является частью майората, вы можете распоряжаться им по собственному желанию.

– В том-то и дело, что нет! Мой отец, купив Холфорд у старого барона Монтегю, записал его на имя моей сестры Катерины. Он хотел, чтобы у нее в Англии были собственные земли. А она завещала эту крепость своей дочери. Так что Холфорд не принадлежит мне, я всего лишь опекун. – Он остановился, чтобы отпить из кубка, затем промокнул губы платком. – Я показал Монтегю поддельные документы. Настоящие хранятся у моего сюзерена – у короля. Те из живущих в Лонсдей-ле, которые знают правду, уже умерли, а король, даже если узнает о продаже Холфорда, вряд ли захочет вмешиваться. Это слишком незначительная крепость. Ни для кого, кроме Гая де Монтегю, она не представляет абсолютно никакого интереса.

У Клаудии перехватило дыхание. Перед ее мысленным взором возникли картины долгих, томительных лет, проведенных в Лонсдейле, тысячи насмешек, обид и придирок. Сколько раз ей давали понять, что она – бедная родственница, которая должна отрабатывать свое пропитание или оставаться голодной. На самом деле она богата! Пока она пропалывала грядки в церковном саду, дядя Лоренс наживался на ее наследном владении, превращая его обитателей в нищих. Если бы ее не отделяла от комнаты каменная кладка, Клаудия пронзила бы сердце Лонсдейла своим кинжалом. Или, по крайней мере, попыталась бы сделать это.

– Наверняка Монтегю заметил, что документы поддельны, – продолжал Лонсдейл капризным тоном, который более приличествовал бы мальчику, а не взрослому мужчине. – Я должен был опередить его, пока он не обнаружил всю правду.

– Вы чересчур поспешны, – заметил епископ. – Вы всегда очертя голову бросаетесь в бой, не думая о том, к чему это может привести. Вы отдаете себе отчет, какие события последуют после свадьбы? Как только Монтегю окажется на свободе, первым делом он аннулирует брак, затем вернется во главе армии и будет осаждать ваш замок, пока не уморит вас голодом. Вы не подумали обо всем этом?

– Но я получу его золото! – защищаясь, ответил Лонсдейл. – С такими деньгами я смогу нанять целое войско наемников. Монтегю не осмелится напасть на меня.

– Да, наемники защитят вас, а потом просто захватят ваши владения. Так уже не раз случалось. – Епископ Жермен покачал головой. – Нет, или вы принимаете мой совет, или на вас обрушатся последствия ваших же собственных необдуманных поступков. Если мой совет поможет, вы отдаете мне половину золота, полученного от Монтегю.

– Половину! – взвился Лонсдейл. – Я, конечно, готов с вами щедро поделиться, но половину?!

– Посмотрите правде в глаза, Лонсдейл. Без моей помощи вам не справиться.

После продолжительной паузы Лонсдейл нехотя кивнул, и епископ удовлетворенно откинулся на спинку кресла.

– Так-то лучше. Итак, первое: нам необходимо убедить лорда Гая, что я не выступаю ни на чьей стороне. Все свадебные дары я предложу для безопасности отдать на хранение в монастырь и пообещаю Монтегю, что они там и останутся, пока законность брака будет под вопросом.

– Превосходно! – Лонсдейл пришел в восторг. – Монтегю непременно на это согласится гораздо охотнее, чем на требование отдать все деньги мне. – Внезапно он вновь нахмурился. – Да, но что это меняет? Все равно ведь скоро он обнаружит, что золото у меня. К тому же если он узнает о вашей истинной роли в этом деле, то без труда сможет добиться расторжения брака и вернуть себе свадебный подарок.

– Он не узнает. Он просто не успеет узнать.

Лонсдейл, казалось, не очень удивился, услышав из уст епископа Жермена смертный приговор Гаю де Монтегю. Скривив рот в горькой усмешке, он разочарованно махнул рукой:

– Ничего не выйдет. Я уже думал об этом, но я не так безрассуден, как вы думаете. Если Монтегю будет убит, никто не усомнится, что виновен в этом я. Так я заработаю себе только виселицу.

– А если нам удастся свалить вину на другого? Разве вам не кажется, что у кое-кого есть очевидная причина ненавидеть лорда Гая настолько, чтобы убить его?

– Вы говорите о… – Лонсдейл недоуменно посмотрел на епископа, затем его глаза озарились пониманием. – Клаудия! Ну конечно же! Боже мой, Джон, это великолепно!

– Возможно, – Согласился епископ. – Мы дадим Монтегю две недели на доставку золота, затем я совершу обряд бракосочетания. На следующий день людям Монтегю разрешат войти в замок. Вы сообщите им, что были свидетелем на свадьбе и что их господин отныне женат на вашей племяннице. Постарайтесь уверить их, что лорд Гай остался вполне доволен женой и что через несколько часов счастливая пара собирается отбыть в замок Монтегю. Затем мы пошлем одного из приближенных Монтегю в его комнату. Он обнаружит своего господина с перерезанным горлом, и рядом будет лежать кинжал Клаудин.

Епископ издал булькающий звук, отдаленно напоминающий хихиканье. На лице Лонсдейла появилась улыбка, которая с каждым словом его собеседника становилась все шире.

– Естественно, поднимется неимоверный шум. Тут появится кто-нибудь из ваших слуг, который заявит, что именно Клаудия соблазнила Гая де Монтегю, чтобы женить его на себе. Тогда я расскажу всем о ее убитом брате Роберто и о причинах, по которым она ненавидела всех представителей рода Монтегю. Мы отдадим Клаудию на суд людей лорда Гая, и на следующее утро ее повесят.

– Да, но они могут допросить ее, – заволновался Лонсдейл.

– Они будут вне себя от ярости. Сомневаюсь, что в их руках она протянет более часа. Они не поверят ни единому ее слову, да и не разберут, что она там бормочет на своем корявом английском. Даже если кто-нибудь из них усомнится в ее виновности, все равно ее повесят – слишком сильно будет желание отомстить. Ну, а затем мы сообщим королю, что люди Монтегю сами свершили правосудие, что они нашли и наказали убийцу. Когда Клаудия будет мертва, нам ничто не будет угрожать.

– Нельзя забывать о вассалах Монтегю и его семье, – задумчиво произнес Лонсдейл. – Особенно о его брате, Кенрике Реммингтонском. Это не такой человек, чтобы так легко принять смерть брата.

Епископ сделал успокаивающий жест.

– Никто не осмелится опровергнуть слова епископа без веских доказательств. У этого ублюдка не будет причины протестовать. Когда его братец умрет, не оставив завещания, он унаследует все его земли и деньги. В его же интересах принять все как есть.

Клаудия прижала руки ко рту, пытаясь удержать крик, рвущийся из самого сердца. На грани обморока, со слезами, застилающими взор, она поклялась самой страшной клятвой: или она нарушит чудовищные планы ее дяди и епископа, или умрет. И слезы, стоящие сейчас у нее в глазах, будут последними слезами, пролитыми ею в замке Лонсдейл.

3.

Прижавшись к стене превратной башни, Клаудия затаила дыхание. Внезапно взгляд ее упал на два медных кубка, которые она держала в руке, и невольное богохульство чуть не слетело у нее с уст. Кубки ярко сверкали в лунном свете. Едва Клаудия успела спрягать их под темный плащ, как во дворе замка появилось двое часовых, которые направлялись сменить стражу у западной башни. Только шум их шагов нарушал тишину, царящую во дворе. На расстоянии не более десяти метров они миновали то место, где пряталась Клаудия, и она решилась двинуться дальше, только когда солдаты скрылись за поворотом стены.

Стараясь не выронить из рук кубки и кожаную фляжку с вином, Клаудия подошла к двери башни и осторожно взялась за ручку. С легким скрипом дверь приотворилась, и Клаудия проскользнула в образовавшуюся щель. Ее встретила кромешная тьма, пропитанная острым запахом дегтя и смолы, которые хранились в башне на случай осады. Эти припасы могут уже в ближайшее время понадобиться Лонсдейлу, подумала Клаудия, если ее замысел увенчается успехом.

Нащупывая свободной рукой дорогу, Клаудия добралась до начала лестницы. Горящий где-то наверху факел освещал ступеньки тусклым, мерцающим светом. Клаудия в нерешительности остановилась: когда она ступит на лестницу, назад хода уже не будет.

Но ведь Гай – ее последняя надежда.

Так же, как и она его.

Эти мысли придали ей мужества, и Клаудия стала подниматься по ступеням. Насколько все было бы проще, если бы ей удалось обнаружить тайный проход – или даже два – в этой части замка!

Путь к следующему лестничному пролету лежал через большой зал, вымощенный каменными плитами. Деревянные двери вели в боковые помещения, и оттуда до Клаудии доносился могучий храп. Башню сторожило множество солдат, и Клаудия взмолилась, чтобы никто из них не проснулся этой ночью. На случай, если все же удача изменит ей, у нее было припасено вино – достаточно крепкое для того, чтобы усыпить самого выносливого из стражников.

Комната, в которую поместили Гая, находилась этажом выше – Клаудия бывала в ней и помнила роскошь этой тюрьмы, предназначенной для содержания благородных узников – рыцарей, взятых в плен на турнирах или в битвах. Они находились там до тех пор, пока их родственники не вносили выкуп. Но сейчас у этой комнаты был необычный обитатель: Гая ждала не свобода (пусть купленная за деньги), а смерть.

Клаудия всегда знала, что барон Лонсдейл – алчный, не имеющий совести себялюбец, но не подозревала вплоть до сегодняшнего дня, до какой низости он способен пасть. Будучи ее родным дядей, он спокойно приговорил ее к смерти от рук разъяренной толпы – и так же спокойно отправит на виселицу, если это ночное приключение окончится неудачей. Уж лучше ей обратиться за помощью к Гаю де Монтегю – унижение, которое она наверняка испытает при этом, ничто по сравнению с чувством вины, от которого она никогда не сможет избавиться, если Гай попадет в руки Лонсдейла. Пусть даже она не может быть уверена, что Гай, освобожденный ею из заточения, одобрит план побега. Возможно, он не захочет взять с собой в столь непростое путешествие женщину или просто не поверит рассказу о чудовищных планах ее дяди.

Рука Клаудии потянулась к воротнику плаща и нащупала спрятанные в ткани камни. После того как слуга принес ей ужин, она потратила целый час драгоценного времени, зашивая в плащ изумрудное ожерелье матери – последний остаток былой роскоши, одна из немногих ценных вещей, увезенных Клаудией и ее братьями из родного дома в Италии. Остальные давно были проданы, чтобы оплатить военную экипировку и боевых коней для Данте и Роберто, избравших себе ремесло наемников. Роберто хотел продать и ожерелье, но Данте настоял на том, чтобы оно осталось у Клаудии – тогда у нее будет хоть какое-то приданое, в случае, если ее братья все-таки не смогут достичь собственным трудом положения, приличествующего им по происхождению. Сегодня это ожерелье может сослужить Клаудии еще более важную службу – спасти жизнь и вернуть свободу.

Ступеньки кончились. Вся превратившись во внимание, Клаудия ступила на лестничную площадку и повернула за угол. Факелы, чадно горя, отбрасывали на стены мелькающие, дрожащие тени. Дверь в комнату, где содержался Гай, была приоткрыта, и часового нигде не было видно. Клаудия удивленно нахмурилась: солдат, наверное, зашел внутрь. Что ж, этот неожиданный поворот событии может пойти ей на пользу: возможно, ей удастся незаметно подкрасться к охраннику со спины.

Стараясь не шуметь, Клаудия осторожно поставила кубки и фляжку на пол, затем вынула из ножен, висящих у нее на поясе, маленький кинжал. Конечно, у нее никогда не хватит духа убить часового, но, возможно, она сможет его напугать. Глубоко вздохнув, Клаудия шагнула в комнату.

Внутри было темно, лишь слабые отблески висящих снаружи факелов освещали помещение. Насколько Клаудия могла видеть, оно было пусто. Несмотря на это открытие, ее пульс не остановил свой бешеный бег. Клаудия сделала еще один шаг и тихо, еле слышным шепотом позвала:

– Барон!

Внезапно боковым зрением она уловила какое-то движение. Повернувшись направо, она от неожиданности сделала шаг назад. У стены, в затененном углу стоял Гай. На нем были те же одежды, что и во время их первой встречи в саду – если не считать плаща, наброшенного на плечи. При виде барона Клаудию затопила волна нежданных воспоминаний. Она припомнила ощущение его шершавой от однодневной щетины щеки, ласку его губ, целовавших ее, прикосновения рук, которые заставляли ее тело трепетать.

Он шагнул к ней.

– Отдайте мне ваш нож, Клаудия.

Она взглянула на свой кинжал, о котором уже успела забыть. Его слова показались ей настолько неуместными, что она и не подумала повиноваться приказу.

– Где часовой? – спросила она.

– Часовой мертв, – тихо произнес Гай, – То же будет и с вами, если вы немедленно не отдадите мне нож.

Он не шутил. Пытаясь подавить дрожь испуга, Клаудия даже не осмелилась оглядеть комнату в поисках мертвого тела. Сейчас Гай совсем не походил на человека, который целовал ее в саду, на того ласкового, слегка насмешливого поклонника, который просил ее оставить для него все поцелуи. В нем не было ничего общего с нежным возлюбленным из ее туманных девичьих грез. Скорее он был похож на большого зверя, изготовившегося к прыжку и жаждущего крови. У Клаудии не было никакого сомнения, что он выполнит свою угрозу, если она ослушается его приказа.

– Неужели вы думаете, что мне бы пришло в голову угрожать вам этим маленьким кинжалом? – Испуг, владевший ей, не сказался на твердости ее голоса, возможно, ей придавало храбрости воспоминание о человеке, который скрывался под этой холодной и враждебной оболочкой. Клаудия покачала головой и протянула Гаю кинжал рукоятью вперед. – Я пришла сюда, чтобы спасти вас.

– Неужели? – саркастически спросил Гай, засовывая кинжал себе за пояс и бросая пристальный взгляд в коридор за ее спиной. – Полагаю, ваш дядя со своими солдатами уже наготове – ждут не дождутся, когда можно будет поймать сбежавших любовников?

– Я не обманываю вас, барон! – Клаудия в отчаянии стала искать способ убедить Гая в ее искренности. Ей может помочь только правда. – Я знаю, у вас нет причин доверять мне, но поверьте, я не принимала участие в заговоре против вас. Моя жизнь даже в еще большей опасности, чем ваша. Мы должны быть как можно дальше отсюда, когда обнаружат наш побег!

– Мы? – Гай покачал головой. – Вы умненькая маленькая кошка, которая всегда приземляется на лапы. Если бы вы не были участницей заговора, то тоже находились бы под стражей. Никто не позволил бы вам ночью бродить по замку и наносить мне визиты. Так что хватит играть в прятки – лучше скажите, где нас ждут солдаты?

– Никто нас не ждет, – с отчаянием сказала Клаудия, – я пришла сюда одна. Когда утром вас увели, дядя запер меня в моей комнате. Он уверен, что никому, кроме него, не известны тайные ходы замка – те самые, по которым вас принесли в мою комнату прошлой ночью. Ложась спать, я всегда запираю дверь изнутри. Разве не странно, что ваш оруженосец не заметил, как вы вышли из своей спальни?

Гай недоверчиво пожал плечами.

– Его, наверное, тоже опоили отравленным вином.

– Нет, просто вас пронесли через секретный ход. А вот меня действительно опоили, как и вас. – При воспоминании о том, как она лежала обнаженной в объятиях Гая, щеки Клаудии залил румянец. Усилием воли она заставила себя вспомнить, где находится. – Этим утром я проникла в тот же тайный проход и подслушала разговор моего дяди с епископом Жерменом. Дядя затеял весь заговор, потому что решил, что вы передумали покупать Холфорд. Тогда он придумал план, как заставить вас заплатить – и даже больше, чем было договорено. Епископ Жермен хочет втереться к вам в доверие, настаивая на необходимости свадьбы, но предлагая для безопасности отдать все свадебные дары на хранение в монастырь. На следующий после свадьбы день ваши люди найдут вас мертвым – и улики будут указывать на то, что убила вас я. А мой дядя и епископ поделят золото пополам.

Клаудия ожидала, что Гай ужаснется, услышав о намерениях Лонсдейла, однако вместо этого он улыбнулся – жесткой, лишенной всякого тепла улыбкой.

– Вы хорошо умеете рассказывать сказки, леди. Неужели вы считаете меня настолько легковерным, чтобы поверить в эту чушь?

– Но это правда! – чуть не плача, воскликнула Клаудия, но выражение лица Гая не смягчилось. Бесполезно рассказывать ему дальше, это только пустая трата времени. После всего случившегося он никогда ей не по-верит – и Клаудия не могла его в этом упрекать. Однако есть одна вещь, от которой он не сможет так же легко отмахнуться.

– Епископ сам составил брачный договор, и с его подписью он приобретает законную силу. Пока существует этот контракт, церковь не позволит вам вступить в другой брак. Даже если вы сегодня убежите, дядя все равно подаст церковным властям петицию, и вам придется забыть о желании иметь наследника, пока вы ему не заплатите. Шантаж богатого человека с помощью первоначального брачного договора – достаточно распространен, а на этом к тому же будет стоять печать епископа. Но если вы возьмете меня с собой, я поклянусь перед любым священником, хоть перед самим королем, что мой дядя заманил вас в ловушку. Если свидетелями выступим мы оба, контракт будет аннулирован.

Гай скользнул взглядом по дверному проему, затем вновь повернулся к девушке.

– Мне трудно поверить, что вы хотите предать собственного родственника. Я уверен, что ваш дядя отдаст вам какую-нибудь часть из моего золота, если вы будете молчать.

– Он отдаст меня на растерзание вашим людям! – выпалив это, Клаудия закусила губу. Если доводы разума не действуют на Гая, то эмоции помогут еще меньше. Она глубоко вздохнула. – Отныне у меня только один родственник – мой брат Данте. Последний раз он написал мне из Лондона почти год назад, но я уверена, если я разыщу его, он поможет мне.

– Мне казалось, у вас два брата. Почему вы хотите разыскивать именно его? Почему вы забыли о другом?

– Мой старший брат умер много лет назад. Кроме Данте, у меня никого нет. – Клаудия опустила глаза. Если Гай узнает, как звали этого брата, ей придется отказаться от последней надежды. Она заторопилась, стремясь опередить новые вопросы насчет Роберто. – Если вы поможете мне бежать, я смогу нанять отряд ваших людей, чтобы они сопровождали меня, пока я ищу Данте. У меня есть ожерелье, доставшееся мне от матери, в Лондоне я смогу продать его и заплатить вам. Я думаю, его хватит и на то, чтобы компенсировать вам все беды, причиненные моим дядей. Вы сможете быстро освободиться от меня и опровергнуть обвинения, которые выдвинет против вас дядя. Это самый простой способ избавиться от меня.

– Нет, не самый, – задумчиво произнес Гай, скрещивая руки на груди. – Все проблемы, связанные с вами, исчезнут, когда вы умрете.

Клаудия испуганно попятилась, хотя и сомневалась, что Гай намерен выполнить угрозу. Он просто хочет запугать ее. Разве нет?

Гай продолжал, уже более решительным тоном:

– Если я обнаружу, что…

Внезапно на пол между ними упала тень.

– Нет! – вскрикнул Гай и бросился вперед.

Решив, что он нападает на нее, Клаудия в испуге попыталась увернуться, однако не успела пошевелиться, как страшный удар обрушился ей на голову. Перед глазами ее проплыло встревоженное лицо Гая, и затем все покрыла черная пелена.

– Господи! Ты чуть не размозжил ей голову!

– Я уже дважды принес свои извинения, барон. Я ходил проследить за ночной стражей, а когда вернулся, она стояла спиной ко мне в дверях. Я знал, что вы увидели меня, и ошибочно принял ваши слова за приказ убить ее. Если бы вы не закричали в последний момент, она бы уже была мертва. Ей повезло – я ударил ее плоской стороной меча.

– Я хотел всего лишь напугать ее, а вовсе не убивать!

– Я понимаю, но вскоре вы, возможно, пожалеете, что остановили меня. Она для нас – мертвый груз. Ей придется связать руки, но как тогда вы с ней вдвоем сможете перебраться через стену? Что касается меня, я бы просто сбросил ее со стены на ту сторону. Никто в это время ночи не услышит шум падающего тела.

Клаудия пришла в себя как раз вовремя, чтобы услышать это жестокое предложение. Голос, произнесший его, показался ей знакомым. Ей понадобилось некоторое время, чтобы стряхнуть туман, заволакивающий сознание, и понять, что она лежит на полу на верхнем этаже одной из привратных башен замка. Затем глаза ее широко раскрылись от ужаса – она поняла, кого собирались сбросить со стены.

– Я не хочу проливать кровь женщины. И кроме того – что, если она придет в себя, пока мы будем нести ее вниз? Ее крики поднимут на ноги весь гарнизон.

– Не будет никаких криков – сперва я перережу ей горло, – последовал спокойный ответ.

Руки Клаудии инстинктивно поднялись к шее.

– Черт возьми! – с неудовольствием произнес убийца. – Она пришла в себя.

Закутанная в плащ фигура склонилась над ней. Клаудия с трудом поднялась, прислонившись к стене, и в этот момент облака, закрывавшие луну, исчезли с небосвода. Первым намерением Клаудии было броситься бежать, но то, что предстало перед ней в лунном свете, заставило ее застыть от изумления.

– Брат Томас?!

Мысль о том, что святой человек намеревается перерезать ей горло, поразила Клаудию даже больше, чем какое-либо другое событие последних суток. Брат Томас всегда был так добр к ней и отзывчив. В конце концов, он был ее другом!

Монах проигнорировал вопрос Клаудии, который скорее был возгласом удивления, и посмотрел на Гая.

– Так что же мы теперь будем делать?

Клаудия проследила за направлением его взгляда и увидела, что Гай стоит около амбразуры, укрепляя, веревку, привязанную к выступу в стене. Его лицо, ярко освещенное луной, выглядело жестким и угрюмым. Проверив прочность узла, он бросил на Клаудию мрачный взгляд.

– У вас есть выбор, леди Клаудия. Или вы спускаетесь со мной по веревке с кляпом во рту, который обеспечит ваше молчание, или же вы окажетесь по ту сторону стены без помощи веревки. Решайте сами.

Ни один из вариантов не устраивал Клаудию. Даже на садовую лестницу она не могла взобраться без головокружения – а тут надо было спускаться с высоты пятидесяти футов. Она до смерти боялась высоты, но угрозы брата Томаса пугали ее ничуть не меньше.

– Нам не нужна веревка, – заикаясь от испуга, произнесла Клаудия. – В стене есть потайной выход наружу.

Чтобы зубы не стучали, ей пришлось крепко сжать их.

– Конечно, есть, – насмешливо произнес брат Томас. – А рядом – часовой. Вы ведь это уже знали, когда шли сюда?

Раскрыв рот от потрясения, Клаудия посмотрела на него, не веря своим ушам.

– Вы знаете итальянский? Все это время…

Томас нетерпеливо махнул рукой.

– Только тот, кто знает ваш язык, может понять вас, когда вы говорите по-английски.

Он вновь повернулся к Гаю.

– Менее чем через, час придут сменить часового, которого я убил. Брать эту женщину с собой – чистое безумие. Позвольте мне поступить с ней так, как я предложил.

– Я не причиню вам никакого вреда! Клянусь! – в отчаянии воскликнула Клаудия. Длинный кинжал, который брат Томас сжимал в руке, заставил ее наконец решиться. – Я спущусь по веревке!

Гай шагнул к ней.

– Дайте мне вашу руку.

Клаудия непроизвольно отшатнулась.

– З-зачем?

Брови Гая сошлись у переносицы.

– Никогда не спорьте с людьми, которые скорее перережут вам горло, нежели отпустят на свободу. Дайте мне вашу руку, леди.

Не в силах скрыть дрожь, Клаудия протянула вперед правую руку, но когда Гай приблизился, быстро поменяла ее на левую. Если он хочет причинить ей увечье, пусть это будет левая рука, которая не так нужна, как правая.

Гай фыркнул, затем, резко дернув за длинный рукав ее платья, оторвал его у плеча.

– Повернитесь! – приказал он.

Клаудия не могла отвести глаз от рукава. Что он задумал оторвать теперь?

Гай, казалось, прочел ее мысли.

– Я сделаю из этого кляп, – нетерпеливо объяснил он. – Повернитесь!

Клаудия повиновалась, но тут же раскаялась в своей уступчивости: в таком положении им будет гораздо удобнее перерезать ей горло, тем более что кляп заглушит ее крик. Колени ее подогнулись, и она, чтобы не упасть, была вынуждена опереться на стену. Гай приложил кусок материи, превращенный в самодельный кляп, к лицу Клаудии и, едва она успела высвободить нос, завязал на затылке крепкий узел. Повернув девушку за плечи и осмотрев результат своей работы, он удовлетворенно кивнул и подтолкнул Клаудию к бойнице. Внезапно взгляд Гая упал на ее юбки.

– Так вы сломаете себе шею, – сказал он. Не успела она понять, что у него на уме, как он вытащил кинжал, опустился перед Клаудией на колени и разрезал юбку до уровня колен. Когда Клаудия собралась с духом и издала приглушенный протестующий звук, Гай уже убирал кинжал обратно в ножны.

– Томас поможет вам выбраться из окна. Прежде чем он отпустит вас, крепко ухватитесь за веревку. Он повернулся к Томасу.

– Если она промедлит хоть миг, перережь ей горло. А если на пути вниз она поднимет шум, обруби канат.

С этими пугающими словами Гай шагнул в бойницу и исчез.

Сжав руку Клаудии, брат Томас выглянул из амбразуры, чтобы проследить за продвижением барона.

– Надеюсь, вы крепче, чем кажетесь, леди, – сказал он. – Вам предстоит долгий спуск – для рук, которые не держали ничего тяжелее иглы с ниткой, это нелегкое испытание.

Если бы ее рот не был заткнут кляпом, Клаудия возразила бы монаху, что она сильнее, чем он предполагает. Каждый вечер в купальне ей приходилось вытаскивать из колодца несколько полных ведер, чтобы не использовать воду, оставшуюся после других. Теперь привычка к опрятности может сослужить ей хорошую службу.

– Он добрался до земли, – наконец сообщил Томас. Подтолкнув Клаудию к бойнице, он прошептал ей в ухо:

– Один только звук, одно неверное движение, и я перережу веревку. Вы поняли меня?

Клаудия изо всех сил закивала и ступила в проем, но тут же схватилась обеими руками за стены. Освещенная лунным светом, далеко внизу лежала каменистая земля. У подножия стены Клаудия увидела маленькую фигурку. Поняв, что это и есть барон Монтегю, она почувствовала, как в горле у нее застрял испуганный крик. Веревка, свисающая вниз по стене, лежала у ее ног, но проем был слишком узок, чтобы за нее можно было ухватиться. Как Гаю это удалось? И что же делать ей?

Проблему разрешил брат Томас. Одной рукой он крепко схватил ее за локоть, а другой толкнул вперед. Клаудию пронзила страшная догадка – они все-таки решили убить ее!

На этот раз она не смогла сдержать полузадушенный крик, полный ужаса. Свободной рукой Клаудия в отчаянии схватилась за стену, но равновесие было потеряно, и она стала падать. Падение, однако, закончилось, не успев начаться: Томас по-прежнему крепко держал ее за руку. Сердце Клаудии билось в сумасшедшем темпе, и она возблагодарила мадонну за то, что этот человек все-таки оставил намерение убить ее.

Томас опустил ее пониже и слегка ослабил хватку, чтобы Клаудия могла ухватиться за спасительную веревку обеими руками. Он держал ее, пока она не зажала веревку между колен. Не проделай бы Гай в платье нескромный разрез, ей не удалось бы справиться. Боясь, что Томас может вновь передумать, Клаудия кивнула ему, и монах отпустил ее руку.

Она была не в силах пошевелиться.

Ее руки и ноги, казалось, парализовало. Если она шевельнется, то упадет. Если так и будет висеть на одном месте, Томас перережет веревку. Клаудия понадеялась, что потеряет сознание прежде, чем ударится о землю.

– Самое сложное уже позади, – голос брата Томаса был на удивление мягок, но Клаудия не осмелилась поднять голову, чтобы увидеть выражение его лица. – Дальше дело пойдет само – главное, сжимайте веревку ногами и поочередно передвигайте руки.

Клаудия попыталась глубоко вздохнуть, но даже грудная клетка, казалось, перестала ей повиноваться. Все внимание она сосредоточила на каменной стене прямо перед ее глазами и на левой руке, медленно сползающей вниз по веревке. Передвинув руку, она позволила соскользнуть вниз на несколько дюймов и ногам, затем медленно оторвала от веревки правую руку и заставила ее последовать за левой. Движения повторялись вновь и вновь, пока Клаудии не стало казаться, что этот спуск длится вечно. Все ее тело болело от невыносимого напряжения. Неужели она действительно могла надеяться, что жалкие несколько ведер воды в день помогут ей справиться!

Наверное, она уже в аду. Томас, видимо, все-таки столкнул ее вниз. Она просто не помнит миг своей смерти. Но какие же тяжкие грехи она должна была совершить в жизни, чтобы теперь ее осудили на этот бесконечный спуск?

Кто-то схватил ее за лодыжку, и вздох облегчения вырвался у Клаудии из-под кляпа. Гай! Отпустив веревку, она рухнула на него, сбив барона с ног. Гай все-таки успел смягчить ее падение.

– Боже, да вы тяжелы, оказывается! – Он оттолкнул ее и поднялся на ноги.

Даже если Гай и думал, что она может попытаться сбежать, эта мысль его, похоже, не очень беспокоила. Достав кинжал из-за пояса, он отрезал от веревки кусок длиной в несколько футов, затем два раза дернул за нее и поднял голову. Сидя на земле, Клаудия видела, как брат Томас втянул веревку обратно в башню. Ей совсем не хотелось вставать, она так была рада вновь оказаться на твердой земле, что готова была целовать ее. Через неделю-другую, может быть, она найдет в себе силы подняться. Но, зайдя так далеко и пережив столько мучений, Клаудия уже не могла позволить себе вновь попасть в руки людей Лонсдейла. Заставив себя встать на ноги, она покачнулась от внезапного головокружения.

Гай повернулся к ней, держа в руках кусок веревки.

– Дайте мне ваши руки!

Теперь ему нужны обе руки. «Он хочет связать меня», – измученно подумала Клаудия. Когда она выполнила его приказ, Гай замешкался, пристально глядя на ее руки, затем связал их, но не так крепко, как ожидала Клаудия. Опустив глаза, она увидела, как изранены ее ладони. Он тоже заметил это.

– Все кончено, леди Клаудия. Теперь вам ничего не грозит.

Ничего? Разве что он имеет в виду падение со стены, но теперь Клаудия глядела в лицо ничуть не менее страшным опасностям. Гай, судя по всему, тоже понял, как неуместны его слова. Нахмурившись, он надвинул капюшон ей на голову.

– Держите голову ниже. Этот темный плащ незаметен на фоне скал, но если луна осветит ваше лицо, оно может привлечь внимание охраны.

Клаудия кивнула и опустила голову. Она больше была не в силах смотреть Гаю в глаза: в лунном сиянии она прочитала в них жалость и сочувствие, но Клаудии хотелось видеть проявление совсем иных чувств. Теперь, когда они находятся в безопасности за стенами замка, она вновь попытается объяснить Гаю, как несправедлив он к ней, и предложить ему ожерелье в уплату за отряд солдат, который сопроводил бы ее к Данте, где бы брат ни находился. Возможно, изумруды помогут ей узнать это.

4.

– Сидите спокойно! – раздраженно бросил Гай, чье терпение готово было лопнуть. Клаудия сидела скорее у него на коленях, нежели в седле, завернувшись в плащ, чтобы не был виден предательский разрез юбки. Она постоянно ерзала, и Гай не мог больше этого выносить.

Их бешеная скачка продолжалась уже много часов – с тех пор, как они встретились в лесу с рыцарями Гая во главе с Эвардом. Яркую луну, освещавшую им дорогу, сменили первые проблески рассвета. Клаудия вновь переменила позу.

– Да почему вы не можете сидеть тихо?

– У меня затекли ноги, – ответила Клаудия.

Гай не сразу понял, что кляп вообще-то должен был помешать ей разговаривать. Он откинул ее капюшон.

– Когда вы избавились от кляпа?

Прежде чем ответить, Клаудия широко зевнула, прикрыв рот все еще связанными руками.

– Вскоре после того, как вы усадили меня на это животное. Вам вообще не надо было затыкать мне рот, барон, мне и в голову не пришло бы поднимать тревогу.

Почему-то Гая раздражало, что она говорит на итальянском.

– Или молчите, или говорите на моем языке, – потребовал он.

Подняв голову, Клаудия вновь надела капюшон и вызывающе отвернулась от Гая.

– Вы никогда не научитесь правильно произносить английские слова, если не будете практиковаться, – уже не так грубо продолжал Гай, глядя ей в затылок.

Клаудия слегка наклонила голову, как будто признавала его логику, но не произнесла ни слова.

К ним подскакал Эвард.

– Солдаты ждут нас, барон, – сообщил он.

Гай посмотрел в направлении, указанном Эвардом. Широкую долину, лежащую перед ними, окутывал утренний туман, и в воздухе стоял благоухающий аромат трав и цветов, омытых росой. Эти земли относились к Холфорду, а горный кряж на горизонте служил границей между владениями Лонсдейла и Монтегю. Над горами поднимался тонкий столбик дыма.

– А мои кузены? Они извещены? – поинтересовался Гай.

– Да. Я послал в Холфорд гонца – перед тем, как вернуться к стенам Лонсдейла, чтобы встретить вас. Еще одного гонца я послал в Монтегю, и обоим было велено выполнить поручение другого, в случае если один из них не возвратится к рассвету. Этот дымовой сигнал означает, что оба успешно справились с задачей.

Как обычно, Эвард мало что оставил на волю судьбы. Гай одобрительно кивнул.

– Когда мы достигнем границы, сделаем привал. Мне надо будет встретиться с кузенами. Ты присмотришь за леди Клаудией.

В ледяном взгляде Эварда Клаудия прочитала все, что он думает о ней. Во время ночной скачки Гай с Эвардом обменялись всего несколькими словами, и о Клаудии речи не было. Эвард не спрашивал, по доброй ли воле она оказалась с ними, но определенно мог заметить, что Гай обращается с ней как с пленницей. Иначе зачем у нее связаны руки?

– Передай людям мои указания, – распорядился Гай.

– Слушаюсь, милорд, – Эвард хорошо знал своего господина, и по его тону понял, что тот хочет остаться в одиночестве.

Гай пристально всматривался в тонкую ленту дороги, ведущей в долину, более похожей на широкую тропу, чью поверхность бороздили две глубокие колеи. Дожди, наверное, превращают эту дорогу в болото. Отпустив поводья и позволив коню самому выбирать себе путь, он предался размышлениям о своей пленнице.

Гай почти поверил тем отчаянным небылицам, которые услышал от Клаудии, поскольку действительно дал Лонсдейлу повод заподозрить, что их сделка относительно Холфорда может не состояться. Но был еще один факт, который нельзя было не принять во внимание – они сумели сбежать из замка, не встретив никаких помех, если не считать одного-единственного стража у дверей его комнаты. Или Клаудия говорит правду, или Лонсдейлу их побег был выгоден. Клаудия сама упомянула причину, по которой ее дядя мог позволить им сбежать – пока у него в руках остается брачный договор, подписанный епископом, Гай не может жениться на другой женщине. С помощью этого договора Лонсдейл может шантажировать Гая до бесконечности. Но почему он позволил сбежать Клаудии? Или он все-таки вообще ничего не знал о побеге?

Гай чувствовал острое желание поверить Клаудии, в глубине души он понимал, что она не обманывает. Раньше интуиция никогда не подводила его, но теперь Гай знал – когда речь заходит о Клаудии, он уязвим. Он боялся поверить ей. Никому больше не удастся сделать из него посмешище.

Его размышления прервала Клаудия.

– Я ваша пленница?

– Вы обращаетесь ко мне или к моему коню?

Клаудия наконец-то повернулась к Гаю.

– Я не… – Она судорожно перевела дыхание, отчего ее ноздри затрепетали. – Я не разговариваю с лошадьми. Так я все-таки ваша пленница, или вы вернете мне свободу?

Она произносила слова медленно, прилагая очевидные усилия, чтобы ее поняли. Ее тягучий итальянский выговор неожиданно взволновал Гая, но он заставил себя сосредоточиться на смысле ее слов, а не на их звучании.

– Я решу вашу судьбу, когда мы достигнем замка Монтегю.

Ответ не удовлетворил Клаудию.

– Но про себя вы уже осудили меня и признали виновной?

Ее вопрос звучал столь мелодично, что скорей напоминал признание в любви. Гай сделал над собой усилие, чтобы не поддаться чарам ее голоса.

– Вам не стоит сейчас мучить меня расспросами, леди Клаудия. Позади долгая, утомительная ночь, и нельзя сказать, что я расположен к разговорам.

Клаудия высокомерно нахмурила брови и отвернулась. Ее горделивость раздражала Гая. Человек, участвовавший в заговоре против него, так себя не ведет. Или у нее стальные нервы, или она обладает необыкновенной храбростью.

Они начали пересекать долину, и туман вскоре поглотил их. Не видя перед собой дорогу, Гай ориентировался по солнцу, чьи слабые лучи едва пробивались сквозь туман с востока. Людская речь и стук копыт, доносящиеся сзади, звучали все глуше и наконец совсем смолкли. У Гая появилось ощущение, будто они с Клаудией одни в этой долине, и он поймал себя на мысли о том, как прекрасно было бы действительно остаться с ней наедине.

Ее предательство, казалось бы, должно было уничтожить всякое желание, но вопреки здравому смыслу Гай вновь ощутил всю прелесть ее тела, прижатого к нему, и понял, что цветочный аромат, которым был напоен воздух, исходил не от окружающих их лугов – это был опьяняющий запах самой Клаудии.

Опустив голову, он прижался щекой к ее капюшону. Наверное, он сошел с ума. Действительно ли тело ее столь прекрасно, как говорят ему воспоминания? Чтобы узнать это наверняка, он должен вновь увидеть ее обнаженной.

Гай поднял руку, чтобы протереть усталые глаза, и случайно задел голову Клаудии. Схватившись за затылок, Клаудия застонала и начала медленно падать с лошади. Гай крепко обхватил ее за талию.

– Вы в порядке? – встревоженно спросил он.

Она покачала головой.

– У меня болит затылок. Брат Томас… Это ведь он ударил меня?

– Да, – ответил Гай, ощущая запоздалое раскаяние. Он должен был проверить раньше, не поврежден ли череп. Одной рукой удерживая Клаудию, Гай ощупал ее затылок, пока не наткнулся на огромную шишку. Клаудия вскрикнула от боли.

– Уже все, – сказал Гай успокаивающе, – я больше не причиню вам боли. – Он попытался убрать с затылка волосы, чтобы рассмотреть ушиб. – Кровотечение было сильное?

– Нет, кровь вообще не шла. Просто очень болит голова, но через несколько дней все пройдет.

Гай нахмурился. Откуда, черт возьми, она это знает? И почему она раньше не жаловалась?

– Сейчас голова болит сильнее, чем раньше?

– Не беспокойтесь, скоро все пройдет.

Однако Гай не успокоился.

– Вы чувствовали припадки дурноты?

– Да, всю ночь, много раз. Но теперь мне уже легче.

Это хороший знак, облегченно подумал Гай.

– Положите голову ко мне на плечо, так боль быстрее успокоится, – предложил он. Когда она настороженно отстранилась, Гай добавил:

– Я не хочу, чтобы вы упали с коня.

Клаудия послушалась. Гай обнял ее за плечи и с радостью ощутил, что ее тело расслабилось. Она лежала в его объятиях, как дитя. Доверчивое и глупое дитя. Через некоторое время Клаудия тесно прижалась к нему и задышала ровнее. Гай с удивлением понял, что она заснула.

Как она может сейчас спать?

У нее связаны руки, и она знает, что в любой момент он может изменить свое решение сохранить ей жизнь. Она должна бодрствовать и быть начеку, а не спать. Вот уж действительно глупый ребенок – нежный, теплый ребенок, от которого исходит аромат душистых трав.

Гай прикрыл глаза. Он слишком долго обходился без женщины – только так можно объяснить его необъяснимую одержимость Клаудией. С другой стороны, предположил он, им двигало понятное желание довести до логического конца то, что началось в ее спальне. Вспомнив прикосновение ее обнаженного тела, он почувствовал такую страсть, какую не ощущал никогда в жизни. Стиснув зубы, Гай попытался сосредоточиться на дороге.

Она поднималась в гору, и вскоре туман вокруг них начал рассеиваться. На лишенном деревьев склоне холма впереди них Гай различил далекие фигурки солдат. Солдат его войска. Теперь они в безопасности, на земле Монтегю.

Пока Клаудия мирно спала у него на плече, природа вокруг них начала пробуждаться, и теперь отовсюду доносилось пение птиц и жужжание насекомых. Солнце проникло в долину, и туман испарился.

– Проснитесь, Клаудия, – Гаю вспомнилось когда-то слышанное им предупреждение, что глубокий сон после удара по голове может иметь непоправимые последствия. Он озабоченно потряс ее за плечо.

– Проснитесь!

Тихо вздохнув, Клаудия потерлась щекой о его плечо. Гай придал своему голосу сердитые интонации:

– Немедленно проснитесь, леди Клаудия!

Ее веки дрогнули, глаза открылись, и она посмотрела на Гая с нежной улыбкой, от которой у него внутри все перевернулось. Однако улыбка тут же исчезла, и с виноватым видом Клаудия выпрямилась.

– Я не хотела засыпать.

Однако это не меняло того факта, что она все-таки спала – пленник, уснувший в объятиях своего победителя. Но как он мог это позволить?

– Вот-вот мы окажемся в расположении моих главных сил. Дайте мне ваши руки.

– Зачем?

– Пожалуйста, не надо вопросов.

Гай развязал веревку, заметив при этом, что она старается избегать его прикосновений. Освободив ее, он осмотрел ее ладони.

– Ничего серьезного, – произнес он. – Легкие царапины.

– Можно мне снять это? – Она указала на кляп, сползший ей на шею.

Гай кивнул.

Клаудия расстегнула застежку, и плащ соскользнул с ее плеч. Взгляд Гая упал на изящную обнаженную руку, затем он отметил, что ткань платья плотно обтягивает упругую грудь девушки, когда та подняла руки, чтобы развязать кляп. Локоть Клаудии несколько раз задевал Гая, но он делал вид, что не замечает этого, пока удар не пришелся ему в нос.

– Осторожней!

– Извините, – смущенно произнесла Клаудия. Отвязав свой рукав, превращенный Гаем в кляп, она спрятала его в карман платья и вновь закуталась в плащ с ног до головы.

Дорога выровнялась, и Гай перевел лошадь на легкий галоп.

На поляне их ожидало около сотни солдат. Остановившись рядом со своими кузенами, Гай с сожалением подумал, что у него для них новости, которые вряд ли их обрадуют.

Подбежавший оруженосец схватил его лошадь под уздцы. Гай спешился, затем, обняв Клаудию за талию, помог ей сойти на землю. Некоторое время он продолжал поддерживать ее, пока не убедился, что она уверенно стоит на ногах. Раздался стук копыт, и рядом с ними остановился Эвард.

– Скажи людям, что они могут перекусить, – распорядился Гай. – Мы пробудем здесь около часа. И пусть оруженосец приторочит к моему седлу сумку с едой. Когда я закончу разговор с кузенами, то позавтракаю вместе с леди Клаудией. А пока что посторожи ее.

И Гай направился к своим двоюродным братьям, даже не взглянув на Клаудию.

Бросив беспомощный взгляд в спину удаляющегося Монтегю, Клаудия обернулась к Эварду де Кордрею. Помощник Гая соскочил с лошади, встал, сложив руки на груди, и сурово посмотрел на нее. Казалось, он ожидал, что она вот-вот совершит побег. Клаудия оглянулась и поняла, что солдаты Гая тоже не сводят с нее глаз. Но куда ей бежать? В лес, на растерзание диким зверям? Клаудия предпочитала двуногих хищников.

Эвард подозвал солдата и передал ему приказания барона. Поискав глазами Гая, Клаудия обнаружила, что он стоит на краю поляны, там, где начинался склон холма, и беседует с двумя людьми. Наверное, это и были те самые кузены, о которых он говорил с Эвардом. Расстояние было слишком велико, чтобы расслышать их тихий разговор. Ни капельки не похожие на Гая, его двоюродные братья казались значительно старше. У одного из них была седая шевелюра и окладистая борода, другой был черноволос и чисто выбрит. Весь их облик свидетельствовал об истощении, вызванном нелегкой жизнью. Клаудия заметила неподалеку молодой вяз с небольшим островком зеленой травы под ним.

– Могу я присесть под этим деревом? – спросила она Эварда. Тот нахмурил брови и ничего не ответил. Клаудия повторила вопрос. Брови рыцаря сомкнулись еще крепче, и он неприязненно покачал головой.

– Я вас не понимаю. Повторите еще раз, и помедленнее.

Стиснув зубы, Клаудия указала сначала на себя, затем на дерево.

– Можно – мне – сесть – там!

На лице у Эварда появилась недовольная гримаса. Он показал рукой на землю, а затем произнес громовым голосом, от которого бы понесла любая лошадь.

– Вы останетесь здесь!

Ответив ему лукавым взглядом, Клаудия перешла на итальянский:

– Parli piu forte per favore, non ti sento bene.

– He притворяйтесь, вы прекрасно его расслышали, – раздался сзади голос Гая. Клаудия обернулась к нему, но он, не посмотрев на нее, вновь вскочил в седло. – К тому же, если он заговорит еще громче, то перепугает всех лошадей.

Краем глаза Клаудия увидела, что лицо Эварда, до которого теперь дошел смысл ее слов, медленно заливал багровый румянец. Она так увлеклась этим зрелищем, что для нее было полной неожиданностью, когда Гай подхватил ее и усадил к себе в седло. Испуганно вскрикнув, она быстро запахнула полы плаща, чтобы скрыть от солдат разрез на платье. Они могли неправильно истолковать непорядок в ее одежде.

– Я хочу поговорить с леди Клаудией наедине, – сказал Гай своему помощнику. – Мы расположимся под старым дубом в трехстах ярдах отсюда, – добавил он, указывая в сторону леса, к которому вела единственная дорога. – Пусть нас никто не беспокоит – разве что наблюдатели заметят приближение армии Лонсдейла.

– Слушаюсь, милорд, – ответил Эвард, бросая на Клаудию взгляд, полный сочувствия – как будто ее ожидала страшная пытка.

Гай пришпорил лошадь.

По мере того как они углублялись в чащу, ветки деревьев, становившиеся все толще, постепенно заслоняли небо. Повсюду росли древние дубы, огромные, как башни замка. Остальные деревья, сами по себе немалой величины, казались карликами рядом с этими великанами и из последних сил пытались дотянуться до солнечных лучей. Даже трава здесь уступила место мху, из-за которого стук копыт звучал непривычно глухо. Воздух был напоен сыростью и ароматом давно минувших дней, которые в этом лесу, казалось, никогда не выветривались.

– Почему вы хотите остаться со мной наедине? – спросила Клаудия, невольно приглушая голос.

Вместо ответа Гай неопределенно хмыкнул.

Она взглянула на него, затем еще раз огляделась, пытаясь найти тот самый дуб, о котором Гай говорил Эварду. Почему он решил уединиться с ней? Ясно, что им двигали отнюдь не романтические соображения. Она ведь даже не нравится ему. Если же он хочет причинить ей какой-либо вред, то у него нет причин избегать посторонних глаз: его солдаты и пальцем не шевельнут, чтобы помочь ей. Возможно, не осмеливаясь собственноручно лишить жизни женщину, Гай хочет оставить ее одну, в лесу, полном диких зверей, что в конечном счете не сильно отличается от убийства.

– Вы ведь не бросите меня здесь, правда? – нерешительно спросила Клаудия, забеспокоившись.

– Нет, Клаудия, не брошу, – бесстрастно ответил Гай.

В его глазах; невозможно было прочитать, что он думает на самом деле, однако Клаудия почувствовала, что он говорит правду.

Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь плотную листву, окрашивали все вокруг в зеленый цвет, и Клаудия с удивлением обнаружила, что ее кожа приобрела какой-то удивительный оттенок. Конечно, это было лишь причудой освещения, однако очарованная Клаудия в одно мгновение припомнила старинные сказки, в правдивости которых была уверена до сих пор.

В таких лесах путник может повстречать духов и фей, а если осмелится заночевать здесь, наверняка столкнется с гоблинами и троллями. Клаудия перекрестилась, стараясь, чтобы Гай не заметил этого движения, и произнесла про себя молитву, отгоняющую нечистую силу. В то же мгновение ворон, хрипло каркнув, взлетел с низко нависающей над их головами ветки. Испуганно вцепившись в тунику Гая, Клаудия придвинулась к нему ближе.

– Пожалуйста, давайте остановимся здесь! Нас уже никто не слышит.

Ворон всегда предвещает беду. Ее не ждет здесь ничего хорошего. Гай покачал головой, и сердце Клаудии упало.

– Нам осталось совсем чуть-чуть.

– Докуда? Здесь каждое дерево подходит под ваше описание.

– Смотрите! – Гай указал прямо перед собой.

Перед ними рос гигантский дуб, который, похоже, был прародителем всех дубов на земле. Он возвышался над землей, как могучая крепость: корни казались дорогами, ведущими к башне, а пышная крона походила на странное зеленое небо. Если волшебные создания обитали в этом лесу, то именно здесь был их дом. Клаудия чувствовала, что не стоит их беспокоить.

– Что это? – благоговейно спросила она.

– Всего лишь старое дерево, – ответил Гай, – я нашел его, когда был ребенком. – Затем, почувствовав ее испуг, он улыбнулся: – А вы что подумали?

Клаудия покачала головой, затем указала на черный круг между корней:

– Какие-то существа разжигали здесь костер!

– Существа? – Гай громко рассмеялся. – Вы полагаете, здесь собираются духи?

– А разве нет?

Смех Гая оборвался. Спешившись, он помог спуститься Клаудии на землю.

– Подождите меня у дерева, – Гай снял с седла веревку. – Мне надо стреножить лошадь.

– Я помогу вам.

– В этом деле мне не понадобится ваша помощь, – резко сказал Гай и протянул ей сумку с едой. – Подождите меня здесь.

Клаудия поняла, что ей следует подчиниться – незачем сердить его лишний раз. Однако когда он отвел лошадь в сторону, она машинально последовала за ним, так что Гай, обернувшись, едва не споткнулся об нее.

Схватив девушку за плечи, он сердито воскликнул:

– Я же велел вам ждать меня под деревом!

Бросив опасливый взгляд на могучее дерево, Клаудия нерешительно произнесла:

– Я совсем не голодна. Мы не могли бы вновь пуститься в путь?

– Мы скакали всю ночь. Лишний час… – Внезапно взяв Клаудию за подбородок, Гай с усмешкой спросил: – А ведь вас пугает это место, верно?

Не беспокоясь, что он может счесть ее трусливой, Клаудия ожесточенно закивала головой. Складки коры на корявом стволе были похожи на искаженные мукой лица тех несчастных, которые, не послушавшись голоса разума, осмелились подойти к этому страшному дереву слишком близко.

Гай крепко взял Клаудию за руку и направился к дубу. Она попыталась вырваться, но хватка была слишком сильна.

– Не бойтесь, я хочу показать вам кое-что.

У Клаудии не было выбора, и она, смирившись, вынуждена была последовать за Гаем. Он стал пристально рассматривать ствол, как будто хотел найти что-то.

– А, вот где это!

На уровне плеч Гая отсутствовал кусок коры, и на оголившемся участке ствола были вырезаны буквы Г и М.

– Гай де Монтегю. Я вырезал эти буквы, когда мне было лет восемь, не больше. – В его голосе послышались хвастливые нотки. – Это дерево давным-давно перешло под мою власть, и все лесные духи чтут меня как своего господина.

Клаудия через силу улыбнулась.

– Вы хотите успокоить меня.

– Совершенно верно. Ну и как, получается?

Его шутливое настроение застало Клаудию врасплох. Не зная, как себя вести, она попыталась сменить тему разговора.

– Вы в таком юном возрасте приезжали в этот лес один?

– Нет, мой отец, когда охотился неподалеку, разбивал лагерь на той поляне, откуда мы с вами только что приехали. Он позволял мне исследовать этот лес, если я брал с собой пажа, и обычно со мной отправлялся паж по имени Томас.

Глаза Клаудии расширились от удивления.

– И этот самый паж теперь – простой монах?

– Этот самый простой монах – благородный рыцарь, состоящий на моей службе. – Увидев изумленное выражение лица Клаудии, Гай улыбнулся. – Я не настолько глуп, чтобы приехать в Лонсдейл, не зная ничего о замке и его обитателях. Томас в роли монаха сослужил мне хорошую службу.

– Притворяться божьим слугой – большой грех. – Если бы Томас притворялся рукоположенным священником, это действительно было бы серьезным преступлением. Но монахом? Клаудия не могла не признать, что план Гая был очень умен. – Вы поступили мудро. Я не знала, что потайную дверь в стене сторожит часовой. Мой план провалился бы.

Тень недовольства пробежала по лицу Гая, он промолчал и взял из рук Клаудии сумку с едой. Усевшись между двух больших корней, они принялись за завтрак – хлеб с холодным мясом, запивая вином из кожаной фляги. Гай сидел, скрестив ноги и прислонившись к корню. Сняв перевязь с мечом, он положил ее рядом с собой. Клаудия уселась напротив него, стараясь, чтобы разрез на платье не был слишком заметен. К сожалению, она не догадалась захватить с собой в это путешествие иголку с ниткой – их придется одолжить по прибытии в Монтегю. У нее не было денег на новое платье.

– Ранее вы задали мне вопрос относительно вашей дальнейшей судьбы, – вонзив свои крепкие белые зубы в кусок мяса, Гай откусил его и стал жевать, пристально глядя на Клаудию. Проглотив, он продолжил: – Признаюсь честно – я еще не решил, как поступить с вами.

Неотступный взгляд Гая заставил Клаудию вспомнить о правилах хорошего тона, и она подавила в себе желание жадно наброситься на еду. Долгая скачка пробудила в ней аппетит, и теперь ее одолевал голод. Бросив на кусок хлеба с мясом тоскливый взгляд, девушка заставила себя произнести деловым тоном:

– Позвольте мне нанять отряд ваших людей. Это все, что вы можете для меня сделать. Прошлой ночью я сказала вам правду. Перед тем как отправиться в Лондон, я в присутствии священника честно расскажу обо всех событиях, которые произошли в Лонсдейле. После этого вы избавитесь от меня навсегда, барон.

– Я не уверен, что хочу избавиться от вас.

Рука Клаудии с куском хлеба застыла на полпути ко рту.

– Что вы имеете в виду?

– Вы можете сказать другому священнику, что я силой заставил вас клеветать на дядю. Кроме того, меня не может не волновать то, что вы собираетесь нанять моих людей, не имея ни единой монеты в кармане. – Он пожал плечами. – Вы не можете не согласиться, что для меня это невыгодная сделка.

– Я никогда не беру свои слова назад, и я клянусь, что заплачу вашим людям!

– Я так и не видел это ваше знаменитое ожерелье. Сомневаюсь, что какая-то безделушка сможет возместить мне все расходы.

– Изумруды стоят достаточно, чтобы вы не остались в убытке, и я уже говорила вам, где оно зашито. – Клаудия продемонстрировала Гаю воротник плаща, – Видите? Если вы вернете мне кинжал, я разрежу швы и вытащу камни.

Гай насмешливо покачал головой.

– Леди, вы, видимо, не понимаете, какие траты вас: ждут. Чтобы чувствовать себя на пути в Лондон в безопасности, вам понадобится отряд, состоящий хотя бы из одного рыцаря, трех лучников и двух копейщиков. Каждый лучник будет стоить вам три пенса в день, копейщик – восемь, а рыцарь – двадцать. Не менее десяти пенсов будут уходить на ночлег и ужин в трактире – это если еще вам удастся каждый вечер находить трактир с конюшней и кормом для лошадей. Кроме того, для сохранения репутации вам необходима камеристка – это еще полпенса в день. Путешествие в Лондон займет у вас три недели – и то, если сохранится хорошая погода. В самом же Лондоне цены в два раза выше. И наконец. – Гай многозначительно посмотрел на нее. – Ведь это будет только начало ваших поисков?

– Я не представляла себе всего этого, – растерянно произнесла Клаудия, отщипывая кусок хлеба. – Все гораздо серьезней, чем я думала.

– Вот именно. К тому же никто из солдат не захочет присоединиться к вам, пока я не гарантирую их заработок. Так что вы будете должны мне, а не им. Сколько стоит ваше ожерелье?

– Я не знаю точной цены. – В глубине души Клаудия была уверена, что изумрудов ей хватит не на одно такое путешествие, однако речь Гая поколебала ее уверенность. – Братья говорили мне, что оно очень ценно, однако какую-либо сумму в золоте или серебре они не называли.

Гай насмешливо улыбнулся.

– Вы представляете интерес для любого ювелира.

– Вы полагаете, меня могут обмануть?

– Вы никогда не имели дело с купцами? – Клаудия покачала головой, и Гам хмыкнул. – Вас обберут до нитки.

– Может быть, я обойдусь только одним или двумя солдатами, а потом уже…

– Нет!

– Но я…

– Вы останетесь в Монтегю, – решительно прервал ее Гай. – Я куплю у вас ожерелье за его настоящую цену и отправлю своего рыцаря на поиски вашего брата. Я намерен обратиться к церковным властям с требованием аннулировать брачный контракт, но может пройти несколько месяцев, прежде чем дело решится в мою пользу. Все это время вы не покинете стен моего замка.

Клаудия хотела было возмутиться бесцеремонностью, с которой Гай распоряжался ее жизнью, однако до нее не могло не дойти, что в главном он был прав. Постоянно общаясь со множеством торговцев, он должен был знать истинную цену изумрудам, и, уж конечно, она доверяла ему больше, чем каким-то неизвестным чужеземным ювелирам.

– Один рыцарь будет стоить дешевле, чем целый отряд, – задумчиво произнесла Клаудия. – Как дорого мне обойдется его поездка?

– Об этом вам не надо беспокоиться, – сказал Гай. – Где именно в Лондоне живет ваш брат?

– Точно мне это неизвестно. Он никогда не упоминал об этом в письмах.

– А к какому цеху он принадлежит? Торговцы часто выбирают себе место жительства в зависимости от вида торговли, которой они занимаются.

– Данте не торговец, он – рыцарь!

– И кто же сеньор вашего брата?

– Не думаю, что он у него вообще есть. – Клаудия положила в рот кусок хлеба и стала медленно его разжевывать. – Его нанял ваш король. Сомневаюсь, что при таких обстоятельствах он сможет сохранять верность сеньору.

Брови Гая поползли вверх.

– Ваш брат – наемник?

– Для рыцаря, лишившегося своих наследных владений, это благородная профессия, – обиженно произнесла Клаудия. Судя по выражению лица Гая, он считал иначе. – Король Эдуард обещал даровать Данте за его службу крепость в Уэльсе. Если в Лондоне его не смогут найти, уверена, что надо искать его в этой крепости.

– Тогда уж скорее в могиле, – губы Гая сжались в узкую полоску. – Я понимаю, что непозволительно груб, но лучше называть вещи своими именами. Наемники не живут долго. Им платят, чтобы они выполняли смертельно опасные поручения. Никакой лорд не захочет рисковать жизнью своих собственных рыцарей. Поэтому… – Вдруг Гай замер. Его глаза медленно раскрывались от изумления. – Боже!

Он схватил ее за руки.

– Что с вами? – испуганно крикнула Клаудия.

– Какой же я дурак, святые угодники! – Он окинул ее пристальным взглядом. – Я же знал, что вы кого-то мне напоминаете! Я действительно видел раньше эти глаза! – Гай слегка встряхнул девушку. – Как звали вашего старшего брата?

– Роберто, – сорвавшимся голосом ответила Клаудия. Произнесенное вслух имя вызвало у нее поток воспоминаний о старшем брате, которого она когда-то безгранично уважала: о том, как озлоблен он стал после смерти родителей, и о его постыдной смерти, надолго запятнавшей честь семьи. С момента первой встречи с Гаем Клаудия понимала, что рано или поздно он обо всем узнает, и все же тешила себя надеждой, что это случится еще не скоро.

– Да, Роберто Равеннский. – Гай резко отпустил Клаудию, как будто брезговал касаться ее. – Еще один брат-наемник, выполнявший грязные делишки для короля Шотландии. Верно? – Его губы скривились от отвращения. – Если бы я знал, что вы сестра этого ублюдка…

– Роберто не был ублюдком! – Ее руки невольно сжались в кулаки. – Он дорого заплатил за ошибки, которые совершил, но он не был ублюдком!

– Ошибки? – презрительно посмотрел на нее Гай. – Он был убийцей! Он пытался убить моего брата вместе с женой, и я косвенным образом чуть не помог ему. Этот грязный тип, которого вы называете братом, втерся ко мне в доверие, когда я был в Лондоне, рассказал какую-то дурацкую историю о потерянных владениях в Италии и упросил подыскать ему место на службе у моего брата. Бог знает зачем, но я выполнил его просьбу. – Сузив глаза, он откинулся назад в обманчиво расслабленной позе. – Вы можете себе представить, каково это – чувствовать, что твой родной брат подозревает тебя в заговоре против него?

– Неужели ваш брат…

– Помолчите, Клаудия, – он прикрыл глаза и погрузился в раздумья.

Склонив голову, Клаудия умолкла. Он ненавидит ее. До сих пор он просто не слишком доверял ей, но, казалось, допускал возможность того, что она говорит ему правду. Теперь же он презирает ее, и это чувство останется с ним навсегда. Будущее внезапно показалось Клаудии весьма мрачным.

– Отравители, вымогатели, убийцы, наемники, – тихо пробормотал Гай, – хороша семейка. Я никого не забыл перечислить? Нет ли у вас в роду воров или расстриженных священников?

Не поднимая глаз, Клаудия покачала головой. Его слова были жестоки. Он намеренно причиняет ей боль. Ей внезапно захотелось, чтобы он оставил ее в этом лесу одну – просто поднялся и ушел, даже ничего не сказав на прощание. Что с того, что она окажется в одиночестве в чаще леса, беспомощная и безоружная? Эта проблема по сравнению с прочими казалась сущей ерундой.

– Вы плачете?

Клаудия отрицательно мотнула головой, и от этого движения две большие слезинки упали на ее руки. Сквозь мокрые ресницы она увидела, как Гай протянул к ней руку.

– Пожалуйста, не прикасайтесь ко мне!

Гай резко отдернул руку.

– Я не люблю плакать. Особенно, если кто-нибудь видит меня в это время. – Клаудия не понимала, почему ей понадобилось объяснять свое поведение. Какое ему до нее дело? Она вытерла глаза. – Если вы решите оставить меня здесь, я не буду осуждать вас.

Внезапно раздавшийся металлический звук заставил ее вздрогнуть. Клаудия подняла глаза, и сердце остановилось у нее в груди.

Гай вытащил меч из ножен.

5.

Клаудия судорожно вздохнула.

– Я… я не хотела…

– Тихо! – свистящим шепотом произнес Гай, поднимаясь на ноги. – Мы здесь не одни. Встаньте, но не делайте резких движений.

Он протянул ей руку ладонью вверх, но взгляд его был направлен поверх ее плеча.

– Вам придется взобраться на эту ветку над нами. Я подсажу вас. Используйте мою руку как опору.

Клаудия замешкалась.

– Здесь вепрь! – нетерпеливо воскликнул Гай. – Быстрее!

На этот раз она без промедлений подчинилась его приказу. Наклонившись, он подставил руку ей под ногу и поднял девушку без каких-либо видимых усилии. Клаудия уселась на широкой ветке всего в нескольких футах выше головы Гая и подобрала готовый уже упасть на землю плащ.

Гай начал осторожно отходить по направлению к своей лошади, внимательно наблюдая за лежащим неподалеку поваленным деревом. Когда-то давно его расколол надвое удар молнии, но теперь куст молодых побегов покрывал ствол. Ветки этого куста шевелились, хотя погода была безветренной. Внезапно лошадь Гая фыркнула, и в ответ послышалось глухое ворчание.

Гай заговорил тихим, монотонным голосом, не глядя на Клаудию:

– Сидите тихо – кричите, только если зверь нападет, пока я еще не сяду на лошадь. Но если это случится, кричите во все горло.

Клаудия догадалась, почему Гай велел ей так поступить. Дядя Лоренс и его рыцари, охотясь прошлым летом на оленя, внезапно наткнулись на кабана и много недель спустя все еще не могли успокоиться и рассказывали об этом происшествии. Вепрь – самый непредсказуемый из всех диких зверей. Никогда нельзя быть уверенным, отступит он в следующий момент или нападет на тебя. Решившись на атаку, он может взять верх над тяжеловооруженным рыцарем. По словам Лонсдейла, только дюжина всадников при полном вооружении смогла победить того случайно встретившегося им кабана. Меч Гая не сможет защитить их.

Лошадь испуганно заржала и встряхнула головой, почувствовав запах зверя. Звяканье уздечки громко разнеслось по лесу. Куст зашелестел: вепрь двинулся вперед.

Сперва Клаудия увидела его морду с длинными, изогнутыми клыками, затем показалась голова, и вот уже вепрь предстал перед ней в полный рост. Судя по позе, он изготовился к бою. Сердце Клаудии, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Этот кабан был даже крупнее той громадины, ставшей жертвой охотничьего азарта ее дяди. Массивное туловище зверя покрывала жесткая коричневая шерсть, а маленькие, налитые кровью глазки перебегали с Гая на лошадь и обратно. Он вновь угрожающе заворчал.

Когда Гай приблизился к лошади на расстояние в пять шагов, вепрь вновь двинулся вперед, затем резко остановился. Чем ближе подходил Гай к своей лошади, тем возбужденней становился зверь. Клаудия подумала, что вепрь ждет, когда можно будет напасть на человека и коня одновременно.

– Стоять! – отдал Гай тихий приказ. Лошадь, прекратив дрожать и нервничать, встала неподвижно. Гай был уже совсем близко от нее. В тот момент, когда его меч, сверкнув на солнце, разрубил единым взмахом спутывавшую ноги лошади веревку, вепрь прыгнул вперед. Пытаясь сдержать рвущийся из груди крик, Клаудия зажала рот рукой.

Конь смирно стоял на месте, пока Гай не взлетел в седло и не пришпорил его, чтобы избежать встречи с кабаном лицом к лицу. Когда дикий зверь, казалось, уже готов был вонзить клыки в вожделенную добычу, лошадь, повинуясь безмолвному приказу хозяина, взмыла в воздух.

Хотя вепрь задрал морду, чтобы распороть брюхо лошади, он не достиг успеха. Рассвирепев от разочарования, он пронзительно завизжал и бросился в погоню. К удивлению Клаудии, достигнув поваленного дерева, зверь остановился. Гай перешел на легкую рысь и, повернувшись лицом к врагу, обогнул лежащий перед ним ствол, направляясь к Клаудии.

Вепрь, не спуская с него глаз, припал к земле при его приближении. Когда Гай был не далее двадцати ярдов от дуба, вепрь вновь напал. На этот раз Гай развернулся и галопом поскакал по тропе, ведущей к лагерю.

С отчаянно колотящимся сердцем Клаудия смотрела на его удаляющуюся фигуру. Она ждала, что он вот-вот вернется и заберет ее с собой. Он должен вернуться. У него не хватит жестокости бросить ее одну, в компании с диким зверем, готовым сожрать ее. Но именно так он и поступил. Гай исчез из вида, и стук копыт замер в отдалении.

Он сбежал!

Вепрь повернулся и побрел к дереву, злобно поглядывая на Клаудию. Остановившись как раз под ее веткой, он обнюхал остатки завтрака и, громко чавкая, доел все, что нашел. Животное было столь близко от Клаудии, что она могла слышать его дыхание. Чтобы избавиться от отвратительного мускусного запаха, исходящего от его тела, ей пришлось зажать нос.

Подняв голову, вепрь внимательно взглянул на Клаудию, ясно давая понять, что, будь у него возможность, он убил бы ее, не задумываясь. Затем, смирившись с тем, что жертва для него недосягаема, он вернулся к поваленному дереву и принялся рыться около него. Сердце Клаудии постепенно стало биться ровней.

Но как Гай мог бросить ее? Она была совершенно беззащитна, у нее не было лошади, не было даже еды. Надежда, что он вот-вот вернется, с каждым мигом становилась все слабее, и в конце концов Клаудия перестала следить за тропой, по которой ускакал Гай.

– Ненавижу это дерево, – пробормотала она. Кабан, привлеченный звуком голоса, с интересом поднял голову, но вскоре вновь отвернулся. Ей придется подождать, пока зверю надоест сторожить ее и он уберется отсюда. Хорошо бы, если подальше. Но что ей делать потом? Куда она пойдет, когда спустится с ветки? И на каких еще животных наткнется?

Гай действительно бросил ее одну. Как это благородно с его стороны! Как мужественно! Как это…

Ее горькие размышления прервал приближающийся стук копыт – слишком громкий для того, чтобы принадлежать одной лошади. Вепрь, недовольно заворчав, вновь укрылся за кустом.

На тропу, сопровождаемый дюжиной рыцарей, с пикой наперевес, вылетел Гай. Лицо его было сурово, и он не ответил на радостную улыбку Клаудии. Но это уже не имело значения.

Он вернулся за ней!

Затем Клаудия победоносно взглянула на кабана, но ее улыбка сразу погасла. Издавая глухой рык, животное возбужденно рыло раздвоенным копытом землю. Опасность еще не миновала.

Выстроившись полукругом, рыцари наклонили пики. Гай подскакал к дубу и посмотрел вверх:

– Оставайтесь на месте, Клаудия. Не спускайтесь, пока это не будет безопасно.

– Мне некуда торопиться, барон, – ответила повеселевшая Клаудия.

Легкая улыбка появилась на губах Гая, затем он вновь нахмурился и повернулся к кусту. Вепрь прыгнул вперед и резко остановился, бросая вызов непрошеным гостям, нарушившим его территорию.

– Я бы предпочел, чтобы мы были вооружены копьями, – сказал Гай, обращаясь к рыцарям, – ведь пики предназначены для сражения на открытом пространстве. Поэтому будьте внимательны, если кабан нападет сбоку, осторожней орудуйте пикой, чтобы не ранить соседа. И не забывайте, что над нами ветки. Если же кабан атакует нас в лоб, пики используют только трое ближайших к нему, прочим же придется ограничиться мечами – иначе мы перебьем друг друга. Все понятно?

Послышались возгласы согласия, и отряд двинулся вперед. Гай скакал в центре, на корпус оторвавшись от остальных. Клаудия прикусила нижнюю губу – он что, не понимает, что таким образом первым подставляет себя под удар? Или он делает это намеренно?

Как бы то ни было, результат не замедлил сказаться. Кабан ринулся на противника, и в тот же момент всадники пустили коней галопом. Пальцы Клаудии судорожно впились в кору дерева, но она даже не почувствовала боли, настолько была захвачена разыгравшейся перед ней сценой.

В последний момент зверь изменил направление движения, и острие длинной пики Гая лишь скользнуло по его шкуре. Полученная царапина еще больше разозлила кабана, и он с утроенной яростью бросился на врага. Гай отбросил ставшую бесполезной пику, в одно мгновение выхватил меч, наклонился в седле и занес руку для удара. За миг до того, как клыки вепря готовы были вонзиться в лошадь Гая, зверя остановил сокрушительный удар – рыцарь справа от Гая обнаружил уязвимое место животного между грудной клеткой и задними ногами и точно вонзил в него свою пику. Вепря отбросило назад, но затем, когда пика сломалась, он вновь принял боевую стойку. Его маленькие глазки, по-прежнему направленные на Гая, полыхали непримиримой ненавистью.

– Эвард, Саймон! Пики! – выкрикнул приказ Гай, разворачивая лошадь. Она взбрыкнула задними ногами и со страшной силой обрушила на кабана железные копыта. Удар оглушил зверя, но и он не остался в долгу – лошадь громко заржала от боли, когда длинный клык глубоко вошел в ее ногу. В то же мгновение еще две пики настигли вепря – одна, вонзившись ему в шею, повергла зверя наземь, а вторая, когда он, собрав последние силы, попытался подняться, поразила его прямо в сердце. Раздался громкий визг смертельно раненного зверя.

Отвернувшись, Клаудия зажмурилась, не в силах вынести разыгравшуюся под ней кровавую сцену. До нее доносились торжествующие возгласы охотников, и от наполненных мукой, Почти человеческих стонов умирающего животного ей самой хотелось закричать.

Наконец все затихло, и Клаудия открыла глаза. Гай, спешившись, осматривал раненую лошадь. Поток ярко-красной крови струился по ее ноге, и животное беспокойно дрожало, испытывая, видимо, сильную боль. Краем глаза Клаудия видела группу солдат, сгрудившихся вокруг мертвого кабана, но что-то заставляло ее отводить глаза от этого зрелища.

– Вы можете спуститься, леди.

Вздрогнув от неожиданности, Клаудия посмотрела вниз. Прямо под ее веткой находился Эвард, по-прежнему сидящий на коне. Указав на круп своего скакуна, он протянул ей руку:

– Встаньте на спину коня, а я помогу вам сойти на землю.

Клаудия бросила взгляд на Гая.

– Барон должен позаботиться о своей лошади. – усмехнулся Эвард. – Вы же не хотите оставаться на этом дереве всю жизнь?

Покачав головой, Клаудия осторожно спустила ноги с ветки и встала на широкую спину лошади, которая, к ее радостному удивлению, стояла смирно. Затем Эвард помог девушке соскользнуть на землю.

– Благодарю вас, что пришли ко мне на помощь, – сказала она Эварду, медленно произнося слова, чтобы он мог понять ее.

– Вы должны благодарить барона, миледи, – Эвард почему-то избегал смотреть на нее. – По крайней мере, за этот случай.

Не успела Клаудия осмыслить этот странный ответ, как внезапно почувствовала дурноту. Острый приступ головокружения заставил ее покачнуться, и, чтобы удержаться на ногах, она вынуждена была прикрыть глаза и опереться о лошадь. В мгновение ока Эвард слетел с седла.

– Вам надо присесть, леди Клаудия, – произнес он, заботливо подводя ее к островку свежей травы между корнями дерева. Превозмогая слабость, Клаудия покачала головой.

– Все пройдет через минуту.

– Что это с вами? – спросил подошедший сзади Гай.

Эвард повернулся и посмотрел на барона обвиняющим взглядом.

– После всего пережитого леди плохо себя чувствует – что тут удивительного? Я побуду с ней.

Гай внимательно посмотрел на Эварда.

– Не думаю, что это умная мысль. Лучше пошли кого-нибудь за остальными людьми – мы отправимся в Монтегю прямо отсюда. Но сперва пусть Фрэнсис позаботится о моей лошади. Я возьму коня Стивена – ему придется скакать с другим оруженосцем в одном седле.

Эвард резко кивнул, но не двинулся с места.

– Я не предполагал, что вы способны обижать беззащитную женщину, – тихо и внятно произнес он, смерил Гая гневным взглядом и лишь затем отправился выполнять приказания.

Клаудия ошеломленно посмотрела ему вслед, не веря своим ушам. Неужели он действительно осмелился разговаривать со своим господином таким тоном? И почему его отношение к ней так неожиданно изменилось?

– Вы пришли в себя? – сурово спросил Гай.

С уст Клаудии готов был сорваться вопрос относительно странного поведения Эварда, но, подняв голову и встретив холодный взгляд Гая, она сдержалась.

– Да. Эти приступы длятся недолго.

– Отлично. – Он подобрал с земли перевязь и ножны, отброшенные им в момент появления кабана. – Прикройтесь, пока не подошли остальные солдаты.

Клаудия вспомнила, что сбросила плащ на плечи – длинное одеяние мешало ей влезть на дерево. Резко вздохнув, она закуталась поплотнее, прикрывая разорванное платье. Гай, не обращая на девушку никакого внимания, пристально рассматривал перевязь. Не найдя повреждений, он надел ее.

Посмотрев на другой конец поляны, на толпящихся там солдат, Клаудия поняла, что все они смотрят на них. Поймав ее взгляд, некоторые отвернулись, но большая часть продолжала беззастенчиво разглядывать ее. Солдаты тихо переговаривались, и было ясно, что предметом их беседы являются они с Гаем.

Неудивительно, что Эвард так вспылил. Он тоже заметил, что ее платье разодрано в клочья. Клаудии не потребовалось много времени, чтобы догадаться, к какому заключению пришли солдаты. Ее лицо вспыхнуло, она отвернулась и остановила Гая, который, спрятав меч в ножны, собирался присоединиться к своим рыцарям.

– Ваши люди… они думают…

– Я знаю, что они думают.

– Вы должны сказать им, что это неправда!

При виде ее отчаяния Гай мрачно усмехнулся.

– Зачем?

– Вы позволите вашим собственным людям подозревать вас в столь бесчестном поведении? – Она покачала головой. – Вы спасли мне жизнь, барон, и я не хочу, чтобы кто-то считал вас менее благородным, чем вы есть на самом деле.

– А что насчет вашей собственной репутации?

– О чем вы?

– Даже если я поклянусь на Священном Писании, что я не насильник, мало кто поверит мне. Если же я прикажу моим людям молчать, это тоже не поможет – пересуды невозможно остановить. Стоит им отправиться на первый же турнир, и слух о вашем позоре распространится далеко за пределами Монтегю. – Он скрестил руки на груди. – Ваша честь безнадежно опорочена, и с этим ничего нельзя поделать. Разве это не беспокоит вас больше, чем моя репутация?

– Нет, – честно призналась Клаудия, – при нашей первой встрече в Лонсдейле я объяснила вам, по каким причинам мне не светит замужество. Теперь к этим причинам прибавилась еще одна. Когда перед побегом я попросила вас взять меня с собой, я понимала, что в результате пострадает моя честь. Путешествовать вдвоем с мужчиной без служанки или камеристки означает окончательно загубить репутацию. Но что с того? – Клаудия пожала плечами. – Это недорогая цена за свободу – и тем более за жизнь.

Пристально посмотрев на нее, Гай медленно покачал головой.

– Я никак не могу понять – или вы чертовски хитры, или чересчур простодушны.

– Так вы объясните вашим людям их ошибку? – нетерпеливо спросила Клаудия.

– Я расскажу всю правду Эварду, – сдался Гай, – но это единственный человек, который поверит в нее. Слухи сильнее истины – чем больше начинаешь с ними бороться, тем больший вес они приобретают в умах людей.

Он был прав. Ложь выглядит тем правдивей, чем сильнее стараются ее опровергнуть. Вскоре слухи пойдут гулять по всей стране. Клаудию не особенно беспокоило, что о ней подумают англичане, но ведь был еще Данте. Если до него дойдет слух о ее бесчестии, он придет в безудержный гнев. Клаудии даже не хотелось думать о том, что может произойти, если ее брат узнает о случившемся из чужих уст.

– Я опасалась чего-то подобного. Именно поэтому я все время старалась прикрыть платье плащом, – сказала Клаудия, глядя в землю. – Простите меня за все, барон. Я очень благодарна вам, что вы не бросили меня одну.

– Поверьте, Клаудия, пересуды – лишь крошечная часть наших проблем. – Он взял девушку за подбородок. – Неужели вы действительно полагали, что я могу оставить вас наедине с диким зверем?

Прикосновение Гая было так нежно, что скорее напоминало ласку. Ресницы Клаудии затрепетали, и она почувствовала острое желание вновь испытать жар его тела, прижаться к нему, забыть обо всех невзгодах в кольце его сильных рук. Она глубоко вздохнула, пытаясь избавиться от неуместных грез, но вместо этого ощутила терпкий, мужской запах его кожи, к которому успела уже привыкнуть за ночь, проведенную с Гаем в одном седле.

– Клаудия?

Клаудия на всякий случай сделала шаг назад, в замешательстве опустив глаза.

– Да, барон. Я ведь знаю – вы презираете меня, как и всю мою семью. Мне показалось, вы не будете мучиться угрызениями совести, если бросите меня.

Она заставила себя поднять голову и встретить его взгляд. К удивлению Клаудии, глаза Гая были полны той же нежности и теплоты, что и его прикосновение. Она могла бы глядеть на него часами – особенно теперь, ведь еще недавно она была уверена, что никогда его больше не увидит.

– Но вместо того, чтобы бросить меня, вы спасли мне жизнь. Я докажу вам, что стою потраченных на меня усилий.

– В самом деле? – в голосе Гая не было и следа сарказма, лишь крайнее изумление/– И что же вы собираетесь предпринять?

– Я помогу вам избавиться от ответственности за меня, – решительно сказала Клаудия. – И еще… Еще я сделаю все возможное, чтобы вы смогли получить Холфорд Холл за справедливую цену.

Брови Гая сошлись у переносицы.

– Как вам удастся этого достичь?

Клаудия почувствовала, что сказала слишком много.

– Я еще не знаю точно, но обещаю сделать все, что смогу.

– Люди готовы. Мы можем отправиться в путь, – раздался сзади голос Эварда.

Клаудия обернулась. Солдат на поляне стало значительно больше – видимо, к ним присоединилась остальнал часть отряда, остававшаяся в лагере. Очевидно, внимание Клаудии так было поглощено беседой с Гаем, что она даже не заметила их приближения.

– Пусть несколько солдат займутся кабаном, – отдал распоряжение Гай. – Завтра мы изжарим его на обед. И вели Стивену приготовить для леди Клаудии место в повозке с поклажей. Нам предстоит слишком долгое путешествие, чтобы я мог обременять его лошадь лишним седоком. – Даже не взглянув на Клаудию на прощание, он повернулся и пошел прочь.

– Я позабочусь, чтобы вас устроили поудобнее, – сказал Эвард, неодобрительно наблюдая, как Клаудия, не отрываясь, смотрит вслед удаляющемуся Гаю.

– Вы очень добры, – тихо произнесла Клаудия. Она понимала причину его осуждения, но решила, что не ее дело вступать в объяснения с людьми Гая. В ближайшее время Эвард узнает всю правду от своего господина, и тогда его сочувствие наверняка испарится.

Рядом с ними остановилась двухколесная повозка. В нее был запряжен сивый мерин, на котором восседал оруженосец.

– Вон там, рядом с колчанами, вы можете устроить себе удобное сиденье, – Эвард указал на груду стрел, сваленную в центре повозки. На взгляд Клаудии, оружие и доспехи занимали всю свободную площадь, но Эвард, взобравшись наверх, принялся складывать арбалеты в одну кучу. – Теперь здесь для вас достаточно места, – удовлетворенно сказал он, закончив работу.

– Эвард!

Клаудия увидела, что Гай, гарцующий во главе отряда, повелительным жестом призывает к себе помощника.

– Прошу прощения, миледи. Юный Джек, – Эвард указал на оруженосца, – поможет вам устроиться поудобнее. Примерно через час мы остановимся у реки по ту сторону леса, чтобы напоить коней, и я проверю, все ли у вас в порядке.

В повозке действительно было очень тесно, но Клаудия, далекая от мысли жаловаться на неудобство, смирилась с отсутствием комфорта и постаралась заснуть. Она не надеялась на удачу – и только пробудившись, когда солнце стояло уже высоко, поняла, что проспала несколько часов. Клаудия с трудом заставила себя открыть глаза, чувствуя, что могла бы проспать еще целую вечность. Веки ее были налиты свинцом, все тело ныло, а голова болела так, будто добрый брат Томас ударил ее каменной палицей.

С тех пор, как она последний раз беседовала с братом Томасом в церковном саду, прошло, казалось, вовсе не два дня, а тысячелетие. Вся ее жизнь изменилась с того момента, как она встретила Гая – и с привычного ей мира как будто спала маска, скрывавшая его подлинное лицо. Полный душевного тепла монах обернулся соглядатаем и рыцарем, ее собственный дядя на пару с Божьим человеком – с епископом! – приговорили ее к смерти из-за нескольких жалких слитков золота. Мужчина, о котором она мечтала всю жизнь, наверняка забудет ее, как только они расстанутся. В довершение ко всему, Гай вслух высказал мысль, которую Клаудия гнала от себя на протяжении многих месяцев – Данте, возможно, уже нет в живых.

Сбросив с ног упавший на нее во время сна арбалет, Клаудия с трудом выпрямилась. Подумав, что жалость к себе ничем ей не поможет, она усилием воли прогнала мрачные мысли и вспомнила, что ее разбудили крики – требования открыть ворота и возгласы приветствия. Клаудия обнаружила, что они находятся перед стенами замка, который не мог быть не чем иным, как Монтегю. Пока она пыталась избавиться от остатков дремоты, отряд миновал ворота и въехал во двор. Здесь было гораздо просторней, чем в Лонсдейле. Вдоль стен располагались хорошо ухоженные дома, несколько здании стояло отдельно. Однако насколько все было опрятно на вид, настолько же ужасно пахло. Повозка остановилась, и Клаудия обнаружила источник вони – поблизости находились конюшни.

Двое юношей, одетые в ярко расцвеченные туники, с вилами в руках стояли возле кучи испачканной навозом соломы. Клаудия не сразу поняла, чем они занимаются – она не привыкла, что конюшни чистят в такой роскошной одежде. Конечно же, их послали сюда в наказание за какую-нибудь мальчишескую выходку – для слуг они слишком хорошо одеты.

Клаудия повернулась, чтобы рассмотреть остальных обитателей замка, которые бросили работу, чтобы приветствовать возвращение господина. В этой толпе не было ни одного бедно одетого человека. Две женщины, рядом с которыми в большом чане варилось сало, носили простые, но дорогие платья из батиста. Пожилой мужчина со связкой дров на спине был одет в темно-зеленые чулки и тунику из тканого льна того же цвета. Клаудия обвела взглядом весь двор, заполненный десятками людей. Среди них не было никого в простой робе из грубой холстины – наряды этих людей переливались всеми цветами радуги. Даже не каждый дворянин может позволить себе так одеваться. Но где же крепостные, где слуги?

– Идите за мной, леди Клаудия.

Девушка обернулась. Рядом с повозкой стоял солдат, протягивавший ей руку. Подождав, пока она преодолеет завалы из луков, стрел и мечей, он помог ей сойти на землю, повернулся и зашагал по направлению к донжону. Солдаты подъезжали к конюшням, соскакивали с седла и отдавали поводья подбегающим мальчикам. Эти юноши, видимо, не были простыми слугами, поскольку на каждом был наряд, достойный оруженосца. Однако не может же быть в замке столько оруженосцев? И потом, разве станет оруженосец прислуживать простому солдату?

Увидев Гая, Клаудия забыла о своем недоумении. Вместе с Эвардом и Фрэнсисом он стоял рядом со своей раненой лошадью, не подавая виду, что замечает девушку. Однако, идя вслед за солдатом, она чувствовала на себе его неотступный взгляд. Этот взгляд озадачил Клаудию, и она несколько раз оборачивалась, пока чуть не налетела на своего сопровождающего, когда тот задержался перед каменной лестницей, ведущей в жилую часть крепости. Покраснев, она стала внимательней следить за дорогой.

Поднявшись по ступеням, они пересекли громадную залу. Солдат торопился, и лишь мельком Клаудия смогла рассмотреть шелковые знамена, свисающие с потолочных балок, ярко расцвеченные витражи, роскошные гобелены на покрытых свежей побелкой стенах. Замысловатые узоры, украшающие колонны и арки, напоминали мозаики мавританских дворцов – где-нибудь в Гренаде или Севилье. И что самое удивительное, на столах были расстелены льняные скатерти кремового цвета. Неужели Гай готовился к приезду короля?

– Сюда, леди Клаудия, – подал голос солдат, указывая на винтовую лестницу. Опершись рукой о стену, Клаудия бросила последний взгляд на великолепную залу, потрясшую ее воображение.

После лестницы их ждал длинный коридор, в конце которого открытая дубовая дверь вела в какое-то помещение. Солдат жестом указал девушке, что она должна войти внутрь.

– Барон просил вас подождать его здесь, миледи. Он присоединится к вам, когда вы отдохнете после путешествия.

Клаудия попыталась понять, привели ли ее в комнату для гостей или в тюремную камеру, однако так и не смогла прийти ни к какому выводу. Она еще никогда не видела ничего подобного. Комната была полна разнообразных подушек и занавесей. У камина лежала целая груда больших голубых атласных подушек с золотыми кисточками, рядом у стены возвышалась громадная кровать, покрытая голубым покрывалом, с парчовым пологом того же цвета и с парчовыми же подушками. Изголовью и изножью искусным резчиком была придана форма морских волн.

Даже подоконник был устлан подушками в бело-голубую полоску. Рядом с окном стояли стол и два кресла с широкими подлокотниками, по сравнению с роскошной кроватью казавшиеся совсем простыми. Вдоль стен располагалось несколько сундуков. По левую руку от Клаудии висел темно-синий занавес, разделявший комнату на две части. Он был сделан из такой легкой ткани, что даже еле заметное дуновение ветерка, проникающее в раскрытое окно, шевелило его складки. Из скрытой от глаз части комнаты доносился звук льющейся воды. Внезапно занавес раздвинулся. Две леди, возникшие в образовавшемся проеме – брюнетка в светло-розовом одеянии с блио цвета спелой дыня, и блондинка в платье, окрашенном в пурпурные и кремовые тона, – приветствовали Клаудию легким реверансом. Она с удивлением заметила, что в руках эти дамы держали ведра с водой – до сих пор Клаудия считала себя единственной леди, самостоятельно таскающей такие тяжести. Эти двое, казалось, нимало не были обескуражены выполнением столь малопочетной работы.

– Добрый день, миледи, – поздоровалась блондинка. – Меня зовут Ленора, а это, – она указала на брюнетку, – Мэри. – Ленора выжидающе посмотрела на Клаудию. Не получив ответа, она повернулась к Мэри. – Сходи на кухню и принеси поднос с горячей едой. После долгого путешествия миледи, наверное, очень голодна.

– Вы служанки? – недоуменно спросила Клаудия, когда Мэри вышла из комнаты.

– Да, миледи, – Ленора явно удивилась вопросу. – Барон послал вперед всадника, чтобы предупредить мажордома о вашем прибытии. Мне поручили быть вашей камеристкой, если у вас нет возражений.

Клаудии показалось невероятным, что Гай проявляет по отношению к ней такую заботу. К тому же Ленора совсем не походила на камеристку.

– Но вы так странно одеты, – неуверенно произнесла она, – как и все в этом замке. Неужели барон столь богат, что наряжает своих слуг в одежды, достойные лордов и знатных дам?

– Одежда? – озадаченно переспросила Ленора. Взгляд ее темных глаз остановился на запыленном плаще Клаудии. – Ах, ну конечно! – облегченно воскликнула она. – Мажордом предупредил меня, что вам потребуется новая одежда. Я приготовила вам новый наряд.

Клаудии стало ясно, что Ленора не поняла смысла ее вопроса. Нельзя забывать, что надо говорить медленно и четко.

Ленора указала в сторону тонкого занавеса.

– Вода, наверное, уже остыла. Вы не хотите принять ванну, миледи?

– Конечно, хочу! – Это предложение вызвало у Клаудии безудержную радость. У нее было такое ощущение, будто кто-то вытряхнул на нее ведро пыли, пока она спала в повозке. Даже на зубах у нее скрипело. Вслед за Ленорой Клаудия прошла за занавес и резко остановилась, радостно изумленная открывшимся перед ней зрелищем. Почти всю эту часть комнаты занимала громадная мраморная ванна, к которой вели мраморные ступеньки. От воды, заполнявшей ванну, поднимался пар. Такая картина была типична для Италии, но здесь, в варварской Англии, Клаудия не ожидала увидеть ничего подобного.

Ленора, видимо, заметила удивленное выражение ее лица.

– Барон сделал это в прошлом году. Смотрите, – она указала в глубь ванны, – там есть пробка. Если ее вытащить, вода по трубам стекает в ров перед стенами замка, и не надо вычерпывать ее ведрами.

– Очень изобретательно, – в задумчивости пробормотала Клаудия, не замечая, что говорит по-итальянски.

– Простите меня, миледи, – Ленора умоляюще сложила руки. Ладони ее загрубели от работы и в отличие от одежды не могли скрыть низкого происхождения, – мажордом не сказал мне, что вы фламандка. Если желаете, я могу послать за кем-нибудь, кто знает ваш язык.

– Я итальянка, – стараясь говорить понятно, произнесла Клаудия. – Почему ты решила, что я фламандка?

– Я только предположила… – Тонкие брови Леноры сошлись у переносицы. – Все иностранцы, появляющиеся в Монтегю, родом из Фландрии. Пять лет назад барон выписал оттуда ткачей вместе с семьями, чтобы они научили нас своему искусству. Вместе с ремеслом многие выучили и их язык. – Девушка выглядела смущенной. – По-фламандски я едва могу сосчитать до десяти, а по-итальянски не говорю вовсе.

– Это не беда, – успокаивающе произнесла Клаудия. Ленора вела себя так, как будто незнание языков являлось большим недостатком. Какое странное место, этот Монтегю – его обитатели ни на кого не похожи не только платьем, но и образом мыслей. – Я тоже с трудом объясняюсь на вашем языке. Мне говорили, что я должна практиковаться. Если ты не будешь понимать меня, честно признайся в этом. Порой я слишком быстро произношу слова.

– Хорошо, миледи, – Ленора улыбнулась, но улыбка тут же исчезла с ее лица, когда Клаудия сбросила плащ. – Ваше платье! Оно разорвано!

– Если ты найдешь мне нитку с иголкой, я постараюсь зашить его. – Она повесила плащ на вешалку рядом с ванной и наклонилась, чтобы осмотреть разрез на юбке. Он был довольно велик.

– Но вы больше не сможете носить это платье. Теперь оно годится только на тряпки, – Ленора стала помогать Клаудии справиться со шнуровкой. – Одежда, которую я принесла, может быть вам немного велика, – она указала на темно-голубой наряд, тоже висящий на вешалке, – но теперь я знаю ваш размер и смогу подобрать для вас что-нибудь более подходящее. Барону не понравится, если вы будете носить эти лохмотья.

– Так это фламандские ткачи ткут одежду для слуг барона? – изумилась Клаудия.

– Нет, что вы, миледи. В основном ее делают подмастерья. – Ленора указала на едва заметное место на своей юбке, где ткань была слегка испорчена. – Мы шьем себе одежды из отбракованных тканей. Барон вполне мог бы продавать их тоже, потому что дефект, как правило, почти не виден, но он говорит, что репутация Монтегю для него важнее нескольких лишних талеров. Он знает себе цену, и знать всей Европы готова платить за его парчу и атлас любые деньги. Говорят, что при дворе некоторые смеются над склонностью нашего барона к торговле, но благодаря ему все в Монтегю процветают.

С помощью Леноры Клаудия сняла платье и, ступив в ванну, со счастливым вздохом погрузилась в воду. Здесь было так просторно, что Клаудии показалось, будто она плавает в согретом солнцем пруду. Взяв губку и ароматичное мыло, она принялась тереть свое усталое, ноющее тело, пока рука ее не заболела.

– Эти придворные, наверное, просто завидуют вашему, барону. Немногие могут позволить себе жить в такой роскоши. И во всех комнатах стоят такие ванны?

На лице у Леноры появилось озадаченное выражение, и она смущенно попросила Клаудию повторить ее вопрос. После второго прослушивания вопроса понимание озарило ее лицо.

– Нет, миледи. Такая ванна только одна – в спальне барона.

– В спальне барона? – тупо повторила Клаудия. Затем до нее дошла суть ответа. Ну конечно же, это комната Гая. Где еще может быть такое роскошное убранство, такая ванна! Подняв кучу брызг, Клаудия вскочила на ноги, но чуть не упала, поскользнувшись на скользком мраморе. Чтобы удержаться на ногах, она схватилась за край ванны.

– Мне надо одеться, Ленора. И как можно быстрее.

6.

Гай проскользнул в свою спальню, как вор. Сюда, в единственное место в замке, где он мог отдохнуть от повседневных забот и обязанностей, он должен был теперь возвращаться с опаской – и сам был тому виной.

На вид в комнате было тихо и спокойно – разожженный в очаге огонь отгонял вечерний холод, свечи озаряли помещение золотистым блеском. Однако, когда призрачный свет полной луны упал на стоящую у окна фигуру, ощущение уюта ушло. Платье Клаудии было темно, как ночное небо, а ее лицо ярко освещало лунное сияние – этот контраст света и тьмы поразил Гая. Клаудия стояла так неподвижно, что походила на статую – образ хрупкой женственной красоты, изваянный в мраморе неизвестным мастером.

Однако за два последних дня Гай убедился, что она совсем не так хрупка, как кажется. Она не раз демонстрировала такое мужество, какое скорее подходило бы мужчине. Или глупцу. Эта женщина – настоящая загадка. Когда Гай принимался спокойно и неторопливо обдумывать все, что произошло за последнее время, у него не возникало ни тени сомнения, что она так же коварна и хитра, как и все члены ее семейства. Но в ее присутствии ему в голову приходили какие-то пустяковые, но важные детали ее поведения, которые никак не соответствовали образу заговорщицы.

Конечно, нет никакого сомнения, что в какой-то степени его колебания вызваны сильнейшим физическим влечением, которое он испытывает по отношению к ней. Только мертвец сможет устоять перед ее красотой. И все же немалую роль здесь играет ее характер. Гаю за время его долгих путешествий не раз приходилось встречать интриганок и мошенниц всех родов, но у Клаудии не было с ними ничего общего. От нее исходило удивительное ощущение невинности и собственного достоинства. И эта ранняя зрелость ума – откуда она? Похоже, горьким опытом ей досталось знание того, что невинность редко способна помочь в этом жестоком мире.

– Зачем вы велели отвести меня в вашу спальню, барон? – спросила Клаудия, не оборачиваясь, как будто знала о присутствии Гая все то время, что он разглядывал ее.

Ее спокойствие разозлило Гая. Чувствительная женщина давно бы, обливаясь слезами, билась в истерике, предприимчивая – постаралась бы втереться к нему в доверие и извлечь максимальную выгоду из создавшейся ситуации. Но этот спокойный, взвешенный подход гораздо более уязвил его, нежели слезы или робкие взгляды. Менее всего ему сейчас нужна была святая Клаудия – он мечтал о страстной Клаудии, чувственной Клаудии, наконец, просто благоразумной Клаудии. Со святой ему сейчас не хватит терпения общаться. Надо было поместить ее в другую комнату – по крайней мере, он мог бы тогда хотя бы без помех выспаться.

– Я полагал, вам будет приятно принять ванну и поесть в спокойной обстановке. В бане и общем зале не так удобно.

Глаза Клаудии расширились от удивления, она оглядела Гая с головы до ног, затем покачала головой.

– Мне сложно поверить, что вы так внимательны по отношению к своим пленникам.

– Вы можете судить по себе, – парировал Гай. – И я бы не сказал, что вы моя пленница.

– Тогда кто же я?

– В послании королю я назвал вас гостьей. – Клаудия растерянно посмотрела на него, и Гай почувствовал некоторое удовлетворение. Он ведь тоже способен изображать святого. – Я попросил его сообщить моему гонцу, где он может разыскать вашего брата.

– Вы поможете мне найти Данте?

– Да, но на вашем месте я бы не питал особых надежд. – Сложив руки за спиной, Гай перевел взгляд с лица Клаудии на распахнутое окно. Луна, проглядывавшая сквозь облако, была похожа на хрустальный шар в руках цыганской гадалки, и в этом шаре Гай как будто мог читать будущее. – Наемники на службе короля не живут долго. Немногие могут протянуть год, и лишь особо удачливые – четыре или пять лет. Более чем вероятно, что мой посланник вернется с новостями о смерти вашего брата. – Он остановился, ожидая реакции со стороны Клаудии, хоть какого-нибудь признака того, что она услышала и поняла его. Она молчала, и Гаю стало стыдно за свою резкость. – Я не хотел зря заставлять вас волноваться, но, мне кажется, надо учесть все возможности. Вы думали о том, что будете делать, если Данте нет в живых?

– С Данте все в порядке, – убежденно заявила Клаудия, но стиснутые кулаки непроизвольно выдали ее неуверенность. – Он храбрый и сильный рыцарь, и никто не сможет победить его на поле чести.

Гай не стал говорить, что враги короля редко выходят биться на поле чести.

– Но ваш брат Роберто тоже состоял наемником на службе короля. Вы знаете, чем он закончил.

– Это разные вещи, – не сдавалась Клаудия. – Данте совсем не похож на Роберто. Он никогда не совершит бесчестного поступка.

– Вы думаете, у короля Англии меньше врагов, чем у короля Шотландии? Что он посылает своих наемников на менее опасные задания?

– Он жив, можете быть уверены, – величественно выпрямившись, Клаудия даровала Гаю взгляд, достойный королевы. – Он жив и вскоре приедет за мной.

Гай понял, что нащупал наконец слабое место в ее броне.

– Вы пытаетесь убедить меня или себя?

Все высокомерие Клаудии как рукой сняло, и она резко отвернулась к окну. Гнетущая тишина сгустилась в комнате. Казалось, даже поленья в камине прекратили потрескивать и пламя свечей потускнело.

Через несколько минут Гай почувствовал, что напряжение, владевшее Клаудией, ослабло – стена, которую она пыталась воздвигнуть вокруг себя, как будто дала трещину. Она заговорила тихим и мягким голосом, с печалью и доверительностью.

– Раньше каждые несколько месяцев Данте присылал мне письма – с торговцами и менестрелями, которые заезжали в Лонсдейл. Последнее письмо пришло ровно год назад. – Она взглянула на луну и продолжала говорить скорее для себя, чем для Гая. – Сперва я убеждала себя, что ничего страшного в этом нет – дороги ведь опасны, и посланцы просто могли не добраться до Лонсдейла. Затем я решила, что Данте отправился в Уэльс. В последнем письме он писал, что король даровал ему право владеть крепостью в Уэльсе и что он должен уехать на несколько месяцев отстраивать эту крепость. Между Лонсдейлом и Уэльсом ведь нет торговых сообщений, и ему не с кем было бы передать послание. Но в глубине души я понимала, что он никогда бы не покинул Англию, не сообщив мне об этом. Я даже не могла подумать, что мой брат может быть мертв. Когда мы были детьми, Данте всегда был рядом, если мне было плохо. И на этот раз он обещал вернуться за мной. – Клаудия взглянула на Гая. Глаза ее были полны болью. – Теперь я понимаю, что все это время просто обманывала себя.

Она умолкла. Гай вдруг испытал непреодолимое желание дотронуться до девушки, погладить по голове, успокоить. Лишь в шаге от нее он заставил себя остановиться. И так уже слишком часто он позволял себе расчувствоваться. Однако теперь, в непосредственной близости от Клаудии, он никак не мог отвлечься от запаха сандалового дерева, исходящего от нее. Так пахло его мыло – и этот знакомый аромат, смешиваясь с собственным запахом Клаудии, производил новое, волнующее впечатление. Как будто между ними возникла некая незримая связь. Усилием воли Гай подавил желание протянуть руку и коснуться Клаудии.

– А как насчет родственников вашего отца? Может быть, кто-нибудь в Италии сможет позаботиться о вас? Она покачала головой.

– Нет, они мне не обрадуются. После смерти родителей они возвели на них клевету, чтобы отобрать всю нашу собственность. Нет, я не могу возвратиться в Италию, пока Данте… – Ее голос пресекся, и она глубоко вздохнула. – Я не могу возвратиться в Италию.

Услышав, что Клаудии не к кому обратиться за помощью, Гай почувствовал укол совести – потому что это известие очень обрадовало его. Как раз о таком он и мечтал. Теперь все упростилось. Обняв Клаудию за плечи, он повернул ее к себе.

Ее густые серповидные ресницы взметнулись вверх, и Гай погрузился в бездонные серебристо-изумрудные озера ее глаз. Таинственная сила сблизила их, хотя Гай и не сдвинулся с места. Он почувствовал, что их ничто теперь не разделяет. Весь день он обдумывал те слова, которые собирался теперь произнести, но в этот момент они показались ему совсем неуместными. Тем не менее он пересилил себя.

– Позвольте мне позаботиться о вас, леди Клаудия. – Пальцы Гая помимо его воли ласково провели по ее щеке и остановились на подбородке. – Я отдам вам тот свадебный дар, который требовал от меня ваш дядя. Вам хватит его на всю жизнь.

Нахмурившись, Клаудия сделала нерешительный шаг назад.

– Вам нет нужды платить мне, барон. Я ведь сказала, что помогу вам избавиться от всех притязаний моего дяди. Я отдаю по доброй воле то, что полагаю справедливым, а не продаю за деньги.

Перед Гаем предстал образ Клаудии, отдающей себя не за золото, а по доброй воле, следуя велениям своего сердца. Во рту у него пересохло, и ему пришлось сделать усилие, чтобы слова его звучали разборчиво.

– Я не по этой причине хочу заплатить вам, Клаудия. Эту сумму я собирался отдать за Холфорд Холл, но теперь мне придется силой захватить его – в качестве компенсации за измену Лонсдейла. Тем не менее, пока выяснится вся несправедливость требований вашего дяди, может пройти много месяцев, и за это время все узнают, что вы находитесь в моем замке в одиночестве – без родственников, без сопровождающих, которые могли бы постоять за вашу честь. Что бы между нами ни произошло, в глазах общества ваше целомудрие пострадает. – Его взгляд был прикован к ее чувственным губам. – За золото нельзя купить счастье, но людскую молву – можно. Богатство делает человеческую память короткой.

Судорожно вздохнув, Клаудия сбросила руки Гая со своих плеч.

– Вы намереваетесь сделать меня вашей любовницей?

Не в силах отрицать очевидное, Гай попытался смягчить резкость ответа.

– Я не хочу ничего делать с вами, Клаудия. Я взял на себя заботу о вас, пока вы в Монтегю, независимо от того, что между нами случится.

– Но вы хотели бы все устроить к своей выгоде, не правда ли? – Она скрестила руки на груди и обожгла Гая гневным взглядом. – Только падшие женщины продают свою любовь.

– Я и не говорил ничего подобного, – Гаю понадобилось значительное усилие, чтобы заставить себя говорить рассудительно и терпеливо. Нельзя сказать, чтобы он полностью преуспел в этом. – Ради всего святого – мы ведь обручены! Тот, кто осмелится назвать вас падшей женщиной, будет иметь дело с Гаем де Монтегю.

– А как, по-вашему, меня назовут, когда вы объявите нашу помолвку расторгнутой?

Она попала в самую точку. К счастью, Клаудия ранее сама снабдила его ответом на этот нелегкий вопрос.

– Вы же сами говорили – вас не беспокоит, что о вас думают люди. Вы уже успели изменить свои взгляды? Ее щеки порозовели.

– Меня беспокоит другое – могу ли я уважать саму себя. Я не продам за мешок золота мою бессмертную душу.

– Каждый божий день женщины продаются, вступая в брак. Вряд ли я ошибусь, если предположу, что вы без всяких колебаний приняли бы эти деньги, если бы я предложил их в качестве свадебного дара. – Опомнившись, Гай умолк, но было уже слишком поздно – проклятые слова слетели с его уст.

– За все свои деньги вы не сможете купить меня, барон, – резко произнесла Клаудия. – Я не продаюсь ни за золото, ни за титул жены.

Гай предполагал, что его предложение встретит подобное негодование, но в то же время надеялся и на некоторую признательность. Вместо этого его щедрость была встречена с таким презрением, что он едва не почувствовал себя последним негодяем. Терпение Гая вот-вот готово было лопнуть.

– Все имеет свою цену, Клаудия.

– И вы действительно верите в это? – спросила Клаудия скорее удивленным, нежели оскорбленным тоном. В ее взгляде Гай прочел жалость, и это развязало ему язык. Надо же – она презирает его только за то, что он знает правду жизни лучше, чем она!

– Нет, я не верю в то, что все можно купить, – произнес он. – Я просто знаю это. И пусть я самый эгоистичный из всех живущих на Земле людей, но уж лучше вы получите этот урок от меня, чем от какого-нибудь мошенника, который не заплатит вам ни гроша. – Произнося эти жестокие слова, Гай видел, что глаза Клаудии распахиваются все шире и шире, но уже не мог остановиться. – Да, я хочу, чтобы вы стали моей любовницей. Вы это хотели услышать? Неужели я виноват в том, что желаю вас?

Клаудия безнадежно уронила руки, поняв, насколько далеко завели его ее обвинения.

– Я не хочу слышать ничего подобного.

– Но и вы виновны в том же грехе, – голос Гая наливался силой. – В то утро, когда я проснулся в вашей постели, вы готовы были стать моей по доброй воле. – Клаудия яростно замотала головой и сделала шаг назад. Она отступала до тех пор, пока не наткнулась на стул у стены. Гай надвигался на нее, продолжая свой монолог. – Вы не можете отрицать, что мы желаем друг друга. Я почувствовал это в тот самый момент, когда впервые увидел вас.

Клаудия упала на стул, и Гай опустился перед ней на одно колено – скорее для того, чтобы отрезать ей возможные пути к отступлению, нежели пытаясь оказаться еще ближе к девушке. Он сжал ее руки – крепко и вместе с тем ласково, и голос его, наполнившись внезапно искусительными нотками, понизился до шепота.

– Вы не можете отрицать того, что мы оба хотим одного и того же. Пусть случится то, что должно случиться.

Клаудия вырвала свои руки, как будто обжегшись.

– Когда вы оказались в моей кровати, я была опоена ядом! Нельзя судить обо мне по поведению в то утро!

– А как насчет нашей встречи в саду? Каким было ваше поведение тогда? – Он обнял ее за изящную талию. – Посмотрите мне в глаза! Скажите – неужели в моих объятиях вам было плохо? Неужели мои поцелуи были вам неприятны?

Закусив нижнюю губу, Клаудия отвела глаза. Гай понял, что означает ее молчание – она не могла отрицать очевидное. Теперь он знал, какова ее цена – знал так же твердо, как и то, что никогда не сможет ее заплатить. Он убрал руки с ее талии.

– Клаудия, я не могу жениться на вас.

– Я никогда не тешила себя мыслью, что вы хотите взять меня в жены.

Гай не поверил ей. Как могла она не замечать, что единственным его желанием было жениться на ней – пока не вмешался ее дядя? В церковном саду он едва не упал перед ней на колени, чтобы просить ее руки. Если бы не ее дядя, он бы сделал это при следующей же их встрече. Нет, конечно же, она все знала. Будет лучше, если она сразу поймет, что все его благие намерения остались в прошлом, и оставит все надежды. Гай постарался, чтобы голос его звучал как можно мягче.

– Вы ведь сами знаете, что брак для нас невозможен. Я не так глуп, чтобы стремиться оказаться в рабстве у вашего дяди. А что подумает мое семейство, если я женюсь на сестре Роберто Равеннского? Когда мой брат увидит вас, он скорее всего немедленно перережет вам горло, – сказал Гай, намеренно преувеличивая реальность. – Всем известно, насколько злопамятен Кенрик. К тому же он никогда не поверит в вашу невиновность, в то, что вы непричастны к заговору вашего дяди. Он, возможно, смирится с вашим существованием в качестве моей любовницы, но никогда – в качестве моей жены.

Клаудия бросила быстрый взгляд на Гая.

– А вы верите в мою невиновность?

Его сердце забилось чаще. Любой человек на его месте не сомневался бы в ее виновности. Он смущенно провел рукой по волосам.

– Да, Клаудия. Я верю, что вы невинны – невинны даже более, чем мне бы того хотелось.

– О чем вы говорите?

– Я говорю о том, что вы, видимо, и не подозреваете, как тяжело жить женщине с загубленной репутацией, оставшись без семьи и без денег. Невинность вам не сможет помочь, а вот я смогу. – Разочарование, ясно отразившееся на лице Клаудии, заставило Гая остановиться. Неужели она могла думать, что он будет почтительно боготворить ее на расстоянии, как какой-нибудь придворный ухажер? Она находится в его владениях, в его родовом замке, и он волен делать с ней все, что ему заблагорассудится – даже без ее на то согласия. Пусть радуется уже тому, что он достаточно благороден и ни за что на свете не применит силу, чтобы уложить ее к себе в постель.

Да, но что, если единственная приемлемая для Клаудии цена – брак? Едва мысль согласиться на брак пришла Гаю в голову, как он без колебаний отбросил ее. Это невозможно. Только полный дурак пойдет на такое. Помедлив, он заставил себя произнести слова, которые полагал окончательными:

– Я не могу дать вам мое имя, но могу пообещать всю жизнь защищать вас. Позвольте мне позаботиться о вас, Клаудия.

Опустив голову, Клаудия погрузилась в молчание. Стараясь успокоить свое неровное дыхание, Гай сосредоточился на тоненькой ниточке пульса, бившейся на виске Клаудии, на непокорном локоне, выбившемся из ее прически. Гаю хотелось еще раз увидеть эти волосы распущенными, струящимися по ее шелковистой коже. Дело не только в том, что в постели Клаудия могла даровать ему божественное наслаждение; он желал ее столь сильно еще и потому, что обладать ею – значило обладать чем-то редким и изысканным, чем-то таким, что еще никогда не встречалось ни одному мужчине. Из всех сделок, заключенных Гаем, эта казалась наиболее важной. Почему она не отвечает ему?

В эту же секунду, как будто прочтя его мысли, Клаудия подняла голову. Ее глаза, полные невыплаканных слез, сверкали, как драгоценные камни, но голос не выдавал владевших ею чувств:

– Вы очень щедры, барон, но боюсь, что не могу принять ваше предложение. Я буду считать брата живым, пока ваш гонец не вернется с известием о его смерти. Я буду молить Бога, чтобы этого никогда не произошло. Если Данте узнает, что я стала вашей любовницей, он перережет вам горло. – Она невесело улыбнулась. – Братья бывают порой столь злопамятны, не правда ли?

Гай хотел было возразить, но понял, что не может привести убедительных доводов.

– А пока что, – продолжала Клаудия, – я думаю, будет лучше, если я буду отрабатывать свое содержание в Монтегю, как делала в Лонсдейле. Я хорошо шью – а мне кажется, что вам пригодятся опытные швеи.

Гаю пришлось сосчитать до десяти, прежде чем он смог взять себя в руки и заговорить спокойным тоном:

– Я не допущу, чтобы вы были служанкой.

– А я не допущу, чтобы вы сделали из меня шлюху.

– Господи! Но ведь я… – Гай умолк. Он предложил ей заботу и опеку на всю жизнь, а она делает из него какое-то развратное чудовище. Да, он хочет спать с ней. Ну и что из того? Гай готов был поклясться, что она хочет того же. Он чувствовал это в ее прикосновениях, в ее поцелуях. Порой она глядела на него так, будто была готова немедленно задушить его в страстных объятиях.

Правда, сейчас на это ничто не указывало.

Гай понял, что ему нужно переменить стратегию. Разумные доводы на нее не действовали, – что ж, можно попробовать другие способы убеждения. Он подошел к постели, сел на нее и стал снимать башмаки.

– Ч-что… что вы делаете? – заикаясь от изумления, спросила Клаудия.

– Я не спал двое суток, и у меня нет теперь никакого настроения спорить с вами. Хотите быть служанкой – что ж, прекрасно. Я от вас не потребую ничего, кроме выполнения своих рабочих обязанностей.

Стащив один башмак, он принялся за второй, целиком увлеченный своим делом. Клаудия взглянула на дверь.

– Я буду счастлива отрабатывать свое содержание таким образом, барон. Если вы объясните мне, как найти помещение для слуг, я с удовольствием перестану надоедать вам.

– Пожалуйста, отправляйтесь к слугам, – безразлично произнес Гай, – только должен предупредить вас: слухи в этом замке распространяются быстро. Люди уже наверняка в курсе всего, что произошло в Лонсдей-ле. Если вы сейчас уйдете из моей спальни, они решат, что я уже пресытился вами, что вы теперь свободны и вполне можете перенести свою благосклонность на других. Кроме того, вскоре они узнают – если еще не узнали – что заключить помолвку меня заставили с помощью обмана. – Он снисходительно оглядел ее с головы до ног. – Должен вам заметить, что для солдат, как правило, любовные похождения – нечто вроде спорта. Чем больше вы сопротивляетесь, тем больше их возбуждаете. И я не уверен, что отказ, исходящий от служанки, они воспримут так же покорно, как отказ со стороны леди.

Клаудия оцепенела. Она и не подозревала, какие трудности связаны с положением служанки в Монтегю – как, наверное, и повсюду. Неудивительно, что Гай счел ее наивной дурочкой. Откуда ему знать, что она не нуждается в его опеке? Если Данте не приедет за ней, она всегда может продать Гаю Холфорд – а согласившись стать его любовницей, она вряд ли получит большую сумму. Но до чего же низок оказался Гай – как быстро он решил воспользоваться ее беспомощным положением! Подумать только, она ведь едва не сказала ему правду относительно Холфорда – то, что крепость будет его, стоит ему только жениться на ней. Он настолько страстно желает заполучить Холфорд, что наверняка немедленно предложил бы ей руку и сердце. Нет, теперь она никогда не согласится выйти за него замуж – даже если он будет умолять ее об этом, стоя на коленях. Все, что ему нужно от нее, – удовлетворение плотской страсти, физическое наслаждение. Жаль, что у нее так поздно открылись глаза.

Гай указал Клаудии на груду подушек перед очагом.

– Я думаю, это самая безопасная для вас постель в замке. Я сам порой сплю здесь. Ковер толст, подушки мягки, а в сундуке рядом с вами есть одеяла.

– Вы хотите, чтобы я спала здесь?

Он фыркнул, стягивая рубашку.

– Я же дал вам слово, что не потребую отныне от вас ничего, что не входило бы в обязанности швеи. Уверяю вас – я не склонен насиловать спящих женщин. Если же вы сомневаетесь в моем слове, могу показать, где спят слуги.

– Но я не могу… – Слова замерли у Клаудии на устах. Она не в силах была оторвать взгляд от обнаженного торса Гая, от волос, покрывавших его грудь, клином спускающихся к плоскому животу и исчезающих за поясом его штанов. Во рту у нее пересохло. Завороженная непривычным зрелищем, она с трудом поборола непреодолимое желание коснуться столь странной на вид мужской груди, провести по ней кончиками пальцев, чтобы очертания ее никогда не изгладились из памяти.

– Чуть не забыл! – Поднявшись с кровати, Гай пересек комнату и открыл дверь. Теперь он стоял к Клаудии спиной, и девушка обнаружила, что сзади он выглядит не менее привлекательно. Впечатление было даже чересчур захватывающим, и Клаудия заставила себя перевести взгляд с Гая на дверной проем. В коридоре Стивен раскладывал свой тюфяк, устраиваясь на ночь. Гай окликнул его.

– Передай Роланду и Герберту, что им не придется стоять на часах перед бывшей комнатой моей сестры – ни в эту ночь, ни в последующие. Леди Клаудия не будет ночевать в ней.

– Но я ведь не отказывалась! – возмутилась Клаудия.

Мальчик, не обратив на ее протесты никакого внимания, вихрем помчался выполнять поручение. Закрыв дверь, Гай повернулся к девушке.

– Эта комната предназначена для гостей, Клаудия. А слугам не положены личные апартаменты – как и стража у дверей. Два солдата в день стоят больше, чем швея может заработать за неделю.

Клаудия с досадой прикусила губу. Если бы она поменьше болтала, то могла бы провести эту ночь в своей собственной комнате, в нормальной кровати, а не на ковре перед очагом.

Возвращаясь к постели, Гай указал на свечи, стоящие на столе.

– Перед тем как пойдете спать, снимите с них нагар.

Он принялся расстегивать пояс. Клаудия с ужасом поняла, что Гай собирается раздеться, ничуть не стесняясь ее присутствия. Подбежав к столу и повернувшись спиной к кровати, она молниеносно задула свечи и замерла, крепко зажмурив глаза и судорожно сжав край стола – так крепко, что ногти ее почти впились в древесину. Даже когда дым от потухших свечей попал ей в ноздри, она не пошевелилась. Лишь услышав, как заскрипела под тяжестью тела кровать и зашелестели одеяла, Клаудия перевела дух и открыла глаза.

Лунный свет, проникающий в комнату, освещал ее своим тусклым сиянием. В камине весело трещало пламя, и в его отблесках Клаудия ясно видела Гая, который лежал, сложив руки за голову и закрыв глаза. Она полдня проспала в повозке, и все же усталость давила на нее свинцовым грузом, а ведь он не спал вовсе. Неудивительно, что он был столь резок. Если бы и это его недостойное предложение можно было приписать такому пустяку, как недостаток сна!

Клаудия бросила взгляд на сундук с постельным бельем. Неужели Гай и вправду предполагал, что она сможет спокойно спать в его спальне? Покачав головой, она поудобнее устроилась на устланном подушками подоконнике и приготовилась к долгому бодрствованию.

Погруженная в теплое атласное море, Клаудия заворочалась под одеялом. Кто-то тряс ее за плечо.

– Леди Клаудия!

Голос был не громче шепота, но Клаудия немедленно открыла глаза. В нескольких дюймах над ней в воздухе, казалось, парило чье-то обрамленное светлыми волосами лицо с огромными карими глазами. Клаудия невольно вскрикнула.

Ленора, стоящая на коленях перед ее ложем, испуганно вскочила, ударившись головой о столбик кровати, и замерла.

Сев, Клаудия откинула волосы со лба, стараясь понять, где она находится и как сюда попала. Она не могла припомнить момент своего погружения в сон, но была уверена, что не покидала подоконника. Видимо, Гай отнес ее на это ложе из подушек и укрыл атласным одеялом. Поняв это, Клаудия облегченно вздохнула – у нее всегда был чуткий сон, и она обязательно проснулась бы, попытайся Гай овладеть ею. То, что она не помнила ничего подобного, означало одно – Гай сдержал свое слово.

Она посмотрела на Ленору и заметила, что глаза девушки полны страха.

– Б-барон… барон велел мне прийти помочь вам встать, – запинаясь и поглядывая в сторону двери, проговорила Ленора. – Если вы не желаете меня видеть, я могу уйти.

Клаудия отрицательно покачала головой и одобряюще улыбнулась.

– Прости, Ленора. Просто ты испугала меня. А что ты здесь делаешь?

– Я ваша горничная, леди Клаудия. Барон поручил мне прислуживать вам.

Улыбка Клаудии угасла.

– Барон не упомянул, что в этом замке швеям дозволено иметь служанок.

– Что вы сказали, миледи? – недоуменно переспросила Ленора.

– Не имеет значения, – Клаудия провела рукой по растрепанным волосам. – Если у тебя найдется гребень, я буду очень признательна.

Встав, она принялась приводить в порядок так называемую постель, аккуратно раскладывая подушки перед камином. Бросившаяся ей помогать Ленора стала сворачивать одеяла.

– Вы упали ночью с кровати? – удивленно спросила Ленора. Клаудия бросила на нее быстрый взгляд, и девушка отвела глаза. – Простите меня, леди. Я не предполагала, что барон заставит вас спать на полу, как какого-то оруженосца.

– Он не заставлял меня спать на полу, – возразила Клаудия, не успев подумать. Почему она так старается защитить Гая? Леноре незачем знать подробности этой ночи.

Спрятав одеяла в сундук, горничная спросила дрожащим от волнения голосом:

– Могу я велеть солдатам принести ваши вещи?

– Я приехала налегке, – ответила Клаудия, пытаясь разгладить складки на голубом платье, в котором спала. Ткань была безнадежно измята. Подняв голову, она увидела, что Ленора смущенно улыбается.

– Платья, о которых я вчера говорила, уже готовы. Их перешили под ваш размер – в том числе сорочки и ночные рубашки. Барон сказал, что у вас ни в чем не должно быть недостатка. – Она подошла к двери, открыла ее и бросила несколько слов кому-то, кто стоял в коридоре. Через минуту два солдата внесли в комнату громадный сундук. Ленора показала им, куда его поставить, и, когда дверь за солдатами закрылась, повернулась к Клаудии. – Швеи работали всю ночь, чтобы перешить платья. Я надеюсь, вам понравится их работа, миледи.

Подняв крышку сундука, она жестом пригласила Клаудию заглянуть внутрь. Клаудия осторожно приблизилась – радостное возбуждение Леноры наполняло ее смутной тревогой. Ей не хотелось быть обязанной Гаю более прежнего – однако она не могла сдержать любопытства.

Первым, что она увидела, был великолепный набор серебряных гребней и зеркал. Взяв одно из зеркал, Клаудия обнаружила, что оно поистине филигранной работы: ручка была вырезана в виде переплетенных виноградных лоз, а на задней части были выгравированы розы. На гребнях также был затейливый рисунок из цветов и лоз.

– Они прекрасны, – прошептала Клаудия, вынимая следующее зеркало из сундука. Затем, заглянув в него, она помрачнела при виде открывшейся ей картины. – Жаль, что нельзя того же сказать о моем отражении.

Ленора окинула ее критическим взглядом.

– Ничего, дайте мне немного времени, и вы вновь станете сама собой.

– Боюсь, что это плохой комплимент.

Сделав вид, что не замечает саркастического тона госпожи, Ленора помогла вынуть из казавшегося бездонным сундука все таящиеся в нем сокровища – сорочки, чулки, платья, блио и туфли. В Лонсдейле у Клаудии никогда не было подобных богатств.

– Но откуда взялась вся эта одежда? – спросила Клаудия, изумленно глядя на Ленору, в руках которой, как по мановению волшебной палочки, возникали все новые и новые предметы.

– Из отбракованных товаров, конечно. – Откуда-то из самых недр сундука появилось темно-зеленое блио. Вслед за ним Ленора вытащила платье цвета летней свежескошенной травы и продемонстрировала его Клаудии, держа за плечики. – Швеи все перешили, используя мерку вашего порванного платья. В тканях есть небольшие дефекты, но они почти не заметны. Надеюсь, вас это не смутит?

– Конечно же нет! – воскликнула Клаудия.

– Да, еще барон сказал мне, что вы любите шить, – продолжала Ленора. – Он попросил меня отвести вас в кладовую, чтобы вы могли выбрать себе несколько кусков материи, а затем у швей мы раздобудем иголки и нитки. Барон сказал, что ему очень хочется иметь новую тунику, сшитую вашими руками. – Казалось, ее распирало сказать больше, но внезапно она остановилась, как будто с разбега налетела на стену, и уставилась в пол. Помедлив немного, она нерешительно посмотрела на дверь, как будто опасаясь подслушивания, затем заговорила заговорщическим шепотом: – Меня все спрашивают о вас, миледи. Правда, что… Верны ли слухи, которые ходят о вас в замке?

– Мне сложно сказать. Я ведь не слышала, о чем говорят, – холодно произнесла Клаудия, пожимая плечами.

– Один солдат сказал мне, что вы пытались обманом женить на себе барона, – лицо Леноры покрыл пунцовый румянец, однако, преодолев смущение, она продолжила, – что в Лонсдейле его оклеветали, будто он соблазнил вас, и в отместку он похитил вас и сделал фальшивые обвинения правдой. – Она украдкой бросила взгляд на кровать. – Вчера мне показалось, что вы здесь по своей воле, леди Клаудия. Барон не такой человек, чтобы… чтобы… – Закусив губу, Ленора умолкла. Клаудия слушала девушку, глубоко задумавшись. Вчера она утверждала, будто ее не волнует, что подумают о ней люди, но теперь поняла, что глубоко ошибалась. Ее это очень волновало. И – странное дело – еще больше ее волновало, что подумают люди о Гае. После ночи, проведенной в его спальне, бесполезно было бы говорить о своем целомудрии, но хотя бы часть слухов она была в силах остановить.

– Я здесь по своей собственной воле, Ленора.

Лицо девушки расплылось в улыбке.

– Я же говорила им, что барон не может быть так бессердечен!

Горько усмехнувшись при мысли, что Ленора скорее готова счесть ее распутной, чем барона – насильником, Клаудия произнесла:

– Ты не покажешь мне кладовые, Ленора? Мне хотелось бы узнать об этом замке как можно больше.

7.

Гай шел по длинному коридору, ведущему в солярий – большую, просторную комнату, с рядом высоких окон, выходящих на южную сторону крепостной стены. Свет, проникающий через окна, был достаточно ярок, чтобы можно было проверять записи в бухгалтерских книгах. По правде говоря, это скучное занятие было для Гая просто предлогом, чтобы уйти из своей комнаты, уйти от Клаудии. Никогда он не считал себя трусом, но сегодня, похоже, ему придется расписаться в обратном. Все было в его руках в это утро, а он бежал – бежал как последний трус. А ведь он всегда был так уверен в себе, в своем самообладании. Но с появлением Клаудии все пошло вверх дном.

Больше всего Гай мучился от свой нерешительности. Как ему себя с ней вести? Как с врагом? Как с узницей? Как с нежданной гостьей? А может быть, как со служанкой? По правде говоря, больше всего на свете ему хотелось бы обращаться с Клаудией как со своей любовницей. Только ее, кажется, совсем не устраивает такое незатейливое решение. Ничто не могло сломить необъяснимой твердости Клаудии – ни ее очевидная к нему симпатия, ни всеобщая уверенность в том, что она любовница Гая, ни его обещания обеспечить ей безбедную и безопасную жизнь. Ясно ему было и то, что никогда он не заплатит за ее согласие ту непомерную цену, которую она просила. Никогда он на ней не женится – он ведь ясно дал ей это понять. Так чего же Клаудии от него нужно?

В глубокой задумчивости он открыл дверь в солярий и неожиданно споткнулся, наступив на что-то мягкое. У его ног лежал кусок темно-зеленой парчи.

– Вообще-то я собиралась шить из этой материи тунику, а не коврик для ног.

Гай резко повернулся, услышав ее голос. В другом конце комнаты он увидел Клаудию, склонившуюся над длинным отрезом, расстеленным на персидском ковре. Это видение было так прекрасно и в то же время так неожиданно, что один из пухлых фолиантов выпал у него из рук.

Сойдя наконец с парчи и подняв упавшую книгу, Гай опустил глаза – ему нужно было набраться мужества, чтобы снова посмотреть на нее и снова испытать эти танталовы муки. Когда он вновь взглянул на девушку, она уже поднялась на ноги.

– Что вы здесь делаете, Клаудия?

– Ленора мне показала помещения, где работают ваши портные. Там для меня не было места, а здесь светлее, чем в вашей комнате. Странно, что в Монтегю понадобилась еще одна швея, когда их уже и так много.

Клаудия вновь склонилась над работой, а Гай еще крепче прижал к себе стопку книг. На ней было платье цвета бордо, цвета тонкого и нежного на вкус вина, вина для истинного ценителя. Гай чувствовал, что у него кружится голова при одном взгляде на нее – она пьянила его, словно настоящее «Бордо». Он с трудом отвел от Клаудии глаза, хотя искушение смотреть на нее вечно было невероятно велико.

Гай подошел к длинному столу и положил на него свои книги.

– Вы сами стремились отрабатывать ваше проживание здесь. Раз так, я хотел бы, чтобы вы сшили мне тунику, – его слова прозвучали резче, чем он сам того желал, и Гай попытался их смягчить: – Конечно, вы можете шить платья и для себя, если захотите.

Клаудия оглянулась и ровным голосом произнесла:

– Что вы, барон. За всю мою жизнь в Лонсдейле у меня не было такого количества платьев. Сегодня я даже растерялась, выбирая себе наряд в гардеробе. Вряд ли мне понадобится что-нибудь еще. Спасибо.

Она еще и недовольна! Недовольна его щедростью. Что ж, очередная тактическая ошибка с его стороны. Пожалуй, хватит забрасывать ее подарками.

– Дело ваше, – пробормотал он. В сложившейся ситуации отступление показалось ему единственным мудрым выходом. Гай сел за стол и раскрыл переплетенный кожей том.

Вскоре перед ним лежали раскрытыми все книги. Стола уже не было видно: он был беспорядочно устелен листами пергамента. Его перо ровно бегало по странице – он так же умело орудовал пером, как и мечом. Вдруг Клаудия запела, вряд ли отдавая себе отчет в том, что делает. Ее густой страстный голос плыл по комнате, лаская и укачивая невидимыми руками. Гай узнал любимую песню венецианских гондольеров, и перед его глазами предстала теплая летняя итальянская ночь.

Гай представил, как он плывет в такую ночь в гондоле, сжимая Клаудию в объятиях. Длинные колонки цифр перед его глазами превратились в темные каналы, усыпанные отражениями звезд. Он уже слышал плеск воды, легкий шум плывущей лодки, чувствовал запах роз, исходящий от прильнувшей к нему Клаудии. Гай закрыл глаза, и видение стало еще ярче. Он уже почти осязал сладость ее губ.

Наконец песня закончилась, и Гай медленно открыл глаза. Белое гусиное перо повисло над страницей, украшенной огромной чернильной лужей. Выругавшись, он отложил перо, понимая, что работу надо начинать сначала.

– Мне очень жаль, – ее тихие слова прозвучали так близко, что он чуть не подпрыгнул от неожиданности. Клаудия коснулась его плеча своей рукой.

– Я, право же, не хотела вас напугать, барон. Просто вы сидели над своими книгами с таким хмурым видом…

Гай повернулся и уперся взглядом в ее грудь. Смутившись и опустив глаза, он постарался сделать вид, что весь ушел в свои бумаги. Пальцы его были испачканы чернилами. Вытерев их промокашкой, он отбросил ее в сторону.

– Вы прочитали то, что я пишу?

– Простите, я совсем не хотела подглядывать.

– Тут нет особенных секретов, – успокоил ее Гай, – только головоломки.

– Головоломки? – недоуменно повторила она.

Он указал ей на свои книги.

– Загадки и головоломки. Здесь записи о всех сделках, заключенных моими агентами. По этим книгам можно проследить историю каждого рулона ткани, выпущенного в моих мастерских.

Клаудия нагнулась, чтобы получше разглядеть записи, и ее дыхание согрело ему щеку.

– А вы расскажете мне одну из таких истории?

В ату минуту он, кажется, готов был выполнить любую ее просьбу. Гай стиснул зубы, силясь взять себя в руки, пододвинул к себе одну из книг и открыл ее на первой попавшейся странице. Что ж, он расскажет ей о каком-нибудь из своих дел, расскажет со всеми подробностями; ей, разумеется, скоро это наскучит, и тогда наконец она оставит его в покое.

– На самом деле это одна длинная история, состоящая из нескольких частей. В апреле я заключил сделку с неким Валтасаром из Венеции. Я выменял у него партию сукна на 300 золотых флоринов, 180 рулонов кружев и пятьдесят связок стеклянных бус, – он взял другой том и перевернул несколько страниц. – А вот здесь мы видим, как один из моих агентов выменивает у норвежского негоцианта 50 связок стеклянных бус на 60 горностаевых шкурок. После чего 20 шкурок купил Альфред в Лондоне за 20 флоринов, а остальные один бургундский дворянин обменял на 5 бочонков вина. Ну и, наконец, вино это было продано английскому графу за 63 флорина, – он посмотрел на нее, уверенный, что она вот-вот заснет от скуки, но, к своему удивлению, увидел, что Клаудия внимательно читает записи – или, по крайней мере, делает вид. В любом случае, он не мог оторвать взгляда от ее задумчивого лица.

– Вообще-то это довольно простая сделка. Как правило, все бывает гораздо сложнее. Не всегда пути товаров можно так же легко проследить, однако в конечном счете я всегда знаю, сколько приносит мне дохода каждый рулон ткани.

Клаудия, опершись о стол одной рукой, наклонилась, чтобы получше прочесть написанное.

– А зачем вам это знать?

– О, по многим причинам. Мои писцы ведут учет всех моих средств. Мне же нужно быть уверенным, что сведения писцов находятся в согласии с отчетами моих агентов. Я сам слежу за балансом моей торговли, и, кстати, это делает моих честных служащих еще честнее. – Ему хотелось и дальше любоваться ее прекрасным профилем, но вместо этого он стал внимательно изучать чернильное пятнышко у себя на пальце. – К тому же эти записи помогают мне планировать новые сделки.

Перегнувшись через его плечо, Клаудия указала на одну из записей.

– Вы выручили на 23 флорина больше, меняя шкурки на вино, вместо того чтобы продавать их в Лондоне. Так, может, вам стоит увеличить ваш товарооборот в Бургундии?

– Возможно. – Гай удивленно посмотрел на нее: подсчет был верным. – Но нужно ведь учесть и все затраты: не забывайте, что шкурки занимают гораздо меньше места, чем огромные бочки с вином. Вы не учли стоимость перевозки. Но, конечно, если корабль плывет из Италии с полупустым трюмом, погрузить в трюмы бочки с бургундским чрезвычайно выгодно.

– Ясно. – Что-то в одной из далеко лежащих книг привлекло внимание Клаудии, она потянулась за ней, и ее грудь случайно коснулась плеча Гая. От этого вполне невинного прикосновения его бросило в жар, и он приложил огромное усилие, пытаясь понять, что она ему говорит, и не думать о том ничтожно малом расстоянии, которое их разделяет.

– Здесь, наверное, должно было быть написано 32 рулона кружев, а не 23 – иначе в сумме не выходит 180. – Клаудия взглянула на него и тут же смущенно потупилась, как будто поймала себя за каким-то недозволенным занятием. – Хотя, конечно, я могу ошибаться.

Гай изучил отчеты всех шестерых агентов, переписав оттуда все упоминания о кружевах. Затем он сложил все числа и обнаружил, что девяти рулонов не хватает. Подставив 32 вместо 23, он увидел, что все сходится.

– Вы что, подсчитали все в уме? – он в изумлении повернулся к ней.

Клаудия кивнула.

– Но как же вы могли понять, что ошибка именно здесь?

– Если я вам скажу, вы сочтете, что я не в своем уме.

– Не мучайте же меня!

– Все дело в том, что иначе сделка получается неравноценной. – Она настороженно поглядела на Гая и показала на первый том. – Вот эти 12 рулонов были проданы в несколько приемов, и в результате вы получили за них 16 флоринов. А вот в этой сделке участвовало 42 рулона, денег же выручено 58 флоринов чистого дохода, – она без запинки произносила суммы, вырученные за каждый рулон, и, наконец, еле заметно улыбнулась, когда ее палец, двигавшийся вниз по колонке цифр, замер напротив ошибки, – а вот здесь не сходится, поскольку цена этих рулонов 31 флорин. И если мы сравним среднюю цену рулона с ценой этой партии товара, то это будет скорее стоимость 32, а не 23 рулонов.

Святые угодники! И это ее-то он хотел смутить и усыпить своими денежными делами! Гай не верил своим ушам.

– Неужели вы в уме подсчитали среднюю стоимость?

Она кивнула:

– Вы можете получать 4 флорина чистой прибыли с каждых трех рулонов.

Она была права – Гай недавно сам получил эту сумму после долгих вычислений. Он решил проверить ее.

– Так какая же будет прибыль от 180 рулонов кружев? – он украдкой заглянул в книгу, но так, чтобы она не Могла видеть записанных там цифр.

– Примерно 240 флоринов.

– Ну а если бы мне удалось получать по 5 флоринов, а не по 4 за рулон, тогда что?

– 300 флоринов прибыли, разумеется.

Он откинулся на стуле и уставился на нее в полном изумлении.

– Я так и знала, что не нужно вам говорить. Теперь вы, наверно, решите, что я со странностями.

– Я решу, что вы – чудо! Кто научил вас так быстро считать?

– Мой отец говорил, что у меня от природы есть склонность к математике. Учителя моих братьев заодно учили и меня.

– Не сомневаюсь, вы были прекрасной ученицей. – Он внимательно следил за тем, как едва заметно изменилось ее лицо, прежде чем она ответила ему. Клаудия прекрасно владела искусством скрывать свои чувства, но ведь и он уже давно научился читать по лицам. Гай отлично понимал, что она сейчас злится на себя за то, что проболталась о своем прошлом, пытаясь понять, не навредила ли себе – жизнь в Лонсдейле, похоже, приучила ее к осторожности.

– Садитесь, – он встал со стула, – если вы и впрямь непременно хотите оплатить свое пребывание здесь, то уж лучше займитесь бумагами, а не шитьем. Портных у меня, слава Богу, и так хватает.

– Вы что, хотите сделать меня своим письмоводителем? – Клаудия была изумлена.

– А вы предпочитаете быть швеей?

– Нет-нет, что вы. Для меня это большая честь, но… женщина не может работать письмоводителем.

– Вы не обычная женщина, Клаудия. Я сделаю вас моим помощником… гм… помощницей. Никто и пикнуть не посмеет против моего решения.

– Ну а вы сами – вы же сомневаетесь в честности даже тех, кто давно уже верой и правдой служит вам. Зачем же вам верить мне?

– А зачем вам меня обманывать? – он взял другой стул и устроился напротив нее. – Приступим. Вот моя основная книга. Остальные – относятся к сделкам моих агентов. Я буду приводить в порядок их отчеты, а вы – записывать их в мою книгу. Вам нравится такой план?

– Да, барон, – Клаудия радостно улыбнулась и взялась за перо, – очень нравится.

В течение следующих трех часов тихая улыбка так и не сходила с губ Клаудии, даже когда она спорила с Гаем.

– Барон, по-моему, это неразумно, – она тряхнула кудрями.

Гай походил на пятилетнего мальчика, у которого отняли конфету:

– Ну и что случится, если корабль иногда будет приходить пустым, без груза. Я достаточно богат, чтобы стремиться получить прибыль с каждой сделки.

– Но ведь вся ваша торговля с Фламандией не приносит никакого дохода. Я не понимаю, зачем вообще вы отправляете свои корабли в подобные рейсы. Думаю, гораздо выгоднее было бы покупать их ткани и привозить сюда, в Англию, их парчу и шелк. Разве это не разумнее?

– Ничего подобного! – Гай стоял на своем. – Вы просто не знаете этих проклятых фламандцев. Они быстренько раскупают экзотические товары, привезенные из Венеции, зная, что все это добро куплено мной в обмен на наши ткани, но не забывают повторять, что мои работники никогда бы не смогли производить такую хорошую материю, если бы их не обучили фламандские ткачи. Они вечно должны подчеркивать свое превосходство: куда уж нам тягаться с их мастерами – у нас ведь за плечами нет девятисот поколений потомственных ткачей! Мы, получается, просто выскочки. От их золота я не собираюсь отказываться, но никогда не возьму ни ярда их тряпок, даже если они мне сами стали бы доплачивать.

Девятьсот поколений… Клаудия понимала, что это преувеличение, и все же изумилась. Целый день он объяснял ей премудрости своего ремесла, сопоставлял факты, рассказывал о сделках, зачитывал бесконечные колонки цифр, а теперь он пришел в ярость от одной мысли расширить торговлю с фламандскими купцами. Гай произносил слово «мы», как будто не отделял себя от своих людей. Да, действительно, среди знатных феодалов такой человек, как Гай, скорее исключение, чем правило. Типичный феодал, конечно, встанет на защиту своих подданных с мечом в руках, если им будет угрожать опасность – как вступился бы он за свою собственность. Но Гай защищал их репутацию и ради нее готов был даже терпеть убытки.

– Вы бы смогли удвоить вашу прибыль, покупая фламандские ткани и продавая их в Англии.

– Я вижу, вы уже лучше меня знаете, как мне вести дела, – он посмотрел на нее, скрестив руки на груди, и в его голубых глазах заиграла насмешка.

Клаудия почтительно склонила голову, однако не скрыла ироничную улыбку.

– Что вы, барон. Просто мне кажется, что вы не совсем правы. Ведь вы же платите своим агентам комиссионные. Поэтому, мне кажется, нечестно и несправедливо лишать их законных заработков, отказываясь от каких-либо сделок лишь на том основании, что вы не любите фламандцев.

Гай погладил подбородок и нахмурился.

– Пока никто не жаловался.

Клаудии вдруг бросилось в глаза, что щеки его нуждаются в бритве.

– Я бы тоже не жаловалась, если бы знала, что меня тут же вышвырнут с работы.

Его губы растянула ленивая улыбка.

– Вы считаете меня тираном? Значит, вы меня еще недостаточно хорошо знаете, если думаете, что я способен уволить работника из-за такого мелкого проступка.

Клаудия пожала плечами.

– Это было всего лишь предположение.

– Вы, возможно, удивитесь, но мои агенты ни за что не пойдут на сделку, если она будет против моих правил. – Гай замолчал и обернулся к окну. – Ладно, – сказал он намного спокойнее, – уже поздно. Вы поужинаете со мной?

– Поужинать с вами? – голос Клаудии прозвучал, словно слабое эхо. Никто и никогда еще не приглашал ее на ужин. Она не была уверена, что правильно истолковала его предложение.

– Ну да, я приглашаю вас поужинать со мной. Я хочу, чтобы вы сидели за столом рядом со мной.

Клаудия пришла в замешательство и не знала, что ответить. Гай хотел, чтобы она сидела во главе стола, на глазах у всех. Этим барон дал бы всем ясно понять, что относится к ней, как к гостье.

– Но почему вы так добры ко мне, барон? Я думала, что нахожусь в Монтегю на положении служанки. Но вы предоставили в мое распоряжение огромный гардероб, дали служанку мне самой, предложили заняться увлекательным делом; и, наконец, теперь вы сажаете меня на почетнее место за столом. Почему? – Клаудия внимательно смотрела на него.

– Разве я не могу просто быть добрым? – Он приложил руку к груди, как будто был глубоко обижен.

– До сих пор еще никто не был добр ко мне безо всякой на то причины.

Она запнулась. Прошлой ночью она боялась, что Гай попытается ее соблазнить и затащит к себе в постель. Но сегодня он держится с ней так, будто эта мысль просто не могла бы прийти ему в голову. Сегодня он – сама любезность и предупредительность. А ведь это гораздо опаснее, чем обычные уловки обольстителей. Их невинная дружеская беседа ослабила ее внутреннее напряжение, и она, похоже, совсем утратила бдительность. Клаудии стало не по себе. Та симпатия, которую она к нему испытывала, с подозрительной легкостью перерастала в какую-то странную дружбу. Лучше бы он ей совсем не нравился.

– Если я поужинаю с вами, вы позволите мне спать в отдельной комнате?

– Я вижу, вы решили поторговаться. – Гай задумчиво смотрел на нее. – Значит, у вас тоже есть причины быть доброй ко мне. Возможно, потому, что вы подозреваете, будто мое предложение небескорыстно?

– Честно говоря, вы угадали мои мысли, – смутилась Клаудия. Раз он выказывает ей такие знаки внимания, на это должны быть какие-то веские причины. Но она просто не могла противиться его обаянию. – Хорошо, барон, я поужинаю с вами. Но давайте все-таки заключим сделку: никаких условий ни с моей, ни с вашей стороны.

– Вы очень подозрительны, леди Клаудия. – Прежде чем кивнуть в знак согласия, он не меньше минуты пристально смотрел на нее. – Отлично. Я даю вам слово: никаких условий.

Гай положил руку на спинку ее стула и прошептал ей на ухо:

– Клянусь, у меня не было никаких дурных намерений.

– В самом деле? – Клаудия холодно улыбнулась. Она была уверена, что он обманул ее. Клаудия сделала усилие, чтобы не отодвинуться от него. Главное – не показывать, что все, происходящее вокруг, глубоко ранит ее.

В огромном зале витали ароматы изысканных блюд. Нестройный гул голосов пирующих смешивался с песнями менестрелей и лаем собак, беснующихся в ожидания подачки. Слуги расставляли на столах огромные блюда с яствами, виночерпия вновь и вновь наполняли кубки вином, стол украшало множество ваз с фруктами. Клаудии все это было так же безразлично, как если бы вся трапеза состояла из одной овсяной каши. Она заставляла себя брать очередной лакомый кусок, но насладиться едой была не в силах.

Если прежде кое у кого из сидевших за столом и были сомнения в том, что она является любовницей Гая, то теперь они явно рассеялись. Он хвастался ею, словно ценным трофеем. Она сидела рядом с Гаем на месте, иа котором могла бы сидеть его жена, и с его стороны это было жестокой шуткой. Все присутствовавшие в зале, казалось, оценили юмор Гая. Клаудию раздражало не то, что они глазели на нее, а то, как они это делали. Во взглядах некоторых мужчин читалось откровенное вожделение, женщины делали вид, что ее вовсе нет за столом, или смотрели на нее с плохо скрытой брезгливостью.

Обитатели Лонсдейла тоже всегда относились к ней с презрением. И она постепенно приучила себя не обращать на это внимание, не подавая вида, даже когда ее сердце кипело от негодования.

Она была такой же чужестранкой в Лонсдейле, как и в Монтегю. Все то, что было для этих людей естественно, как дыхание – друзья, семья, ощущение собственной безопасности, – было таким же непривычным для нее, как и их язык. Возможно, она когда-нибудь смогла бы привыкнуть к их жизни, но никогда ей не стать своей среди них. И все же Клаудия не потупилась, чтобы спрятаться от нескромных взглядов. Напротив, гордо подняв голову, она оглядела залу.

Ее взгляд привлек родовой цвет Монтегю – синий. Чтобы чем-то занять себя, она принялась подсчитывать, как часто он встречается в зале. Повсюду она видела синие платья, головные уборы, вымпелы, сапфирные украшения, раскрашенные в синий цвет арки. Она попробовала заняться вычислениями. Если количество синих платьев разделить на…

– Вы меня слушаете, Клаудия?

Она повернулась к Гаю:

– Получится 23. — Клаудия зарделась и прикусила язык. Неудивительно, что Гай так смущен. Число синих туник в зале не могло быть ответом на его вопрос. О чем же он ее спросил?

– Простите, барон, вы о чем-то спросили меня?

– Да, – вздохнул Гай, – но вы уже ответили на мой вопрос. Вообще-то обычно я предпочитаю говорить с собеседником, а не в пространство.

Она снова посмотрела на высокого человека с голубым пером на шляпе.

– Еще раз простите, милорд, я не хотела вас обидеть.

– Вот сейчас вы меня по-настоящему расстроили. – Под столом он крепко сжал ее руку. – Что вы делаете, Клаудия?

Прикосновение его руки удивило ее.

– Что вы имеете в виду?

– Что вы делаете? – повторил он. – Вы отвечаете на мои вопросы какими-то непонятными цифрами. Думаю, король мог бы смотреть на последнего свинопаса в своем королевстве более благожелательно, чем вы на моих людей.

– Пусть уж лучше считают меня чересчур гордой, чем узнают, как мне бывает порой…

Гай еще больше нахмурился:

– Если вы хотите, мы могли бы продолжить наш ужин в солярии. Или в моей комнате.

– И вы оставите ваши попытки выдать меня за свою любовницу? – она улыбнулась и покачала головой. – После того как вы столько сделали для меня, мне не хотелось бы показаться неблагодарной.

– Я пригласил вас совсем не для того, чтобы выставить напоказ. Сегодня вечером вы можете сидеть рядом со мной, как будто наша помолвка не одна лишь формальность.

Клаудия сделала пару маленьких глотков из своего кубка, чувствуя сильный соблазн залпом осушить его. Ее удерживала только мысль, что, напившись допьяна, она будет выглядеть еще глупее. И все же даже несколько глотков бургундского сыграли коварную шутку с Клаудией, развязав ей язык:

– Все те, кто сидит сейчас за этим столом, не хуже нас с вами знают, что у меня нет никаких шансов стать вашей женой. Так же, как и то, что я по собственной воле делю с вами постель, если, конечно, верны мои подозрения, что Ленора – страшная сплетница. Этим утром я в разговоре с ней опровергла слух, что вы силой принудили меня делить с вами ложе, дабы отомстить мне за мое предательство в Лонсдейле. – Она невесело улыбнулась. – Я бы не хотела, чтобы ваши люди плохо думали о вас или чтобы из-за меня пострадала ваша репутация.

Гай резко встал. Клаудия вдруг увидела, что в его глазах вспыхнуло голубое пламя. В зале все замерло.

– Что вы делаете, барон? – прошептала Клаудия в замешательстве.

Не ответив, Гай высоко поднял свой бокал и оглядел зал.

– Наполните свои кубки, я хочу сказать тост! – он повернулся к Клаудии. – За леди Клаудию, которая рисковала своей жизнью в Лонсдейле, чтобы спасти мою.

Все сидящие за длинным столом эхом повторили ее имя. Клаудия была потрясена не меньше, чем если бы Гай дал ей пощечину.

– Зачем вы это сделали?

Он допил вино, взял ее руку и склонился над ней в почтительном поцелуе, не отрывая взгляда от ее лица.

– Я бы не хотел, чтобы мои люди плохо думали о вас или чтобы из-за меня пострадала ваша репутация.

Гай сел. На его лице все еще оставалось торжественное выражение.

– Я только что приказал им обходиться с вами с должным уважением, иначе им придется иметь дело со мной.

– По-моему, вы сказали нечто совершенно иное.

– Услышанное часто бывает важнее сказанного, – он наклонился к ней, как будто искал что-то в ее глазах, – вам не придется прятаться в покоях замка, как это было в Лонсдейле. Здесь вы найдете друзей. Вам нужно сделать лишь маленький шаг им навстречу.

Желая выиграть время, Клаудия потянулась к соуснице и щедро сдобрила аппетитный ломтик баранины густой вязкой подливой.

– Я с трудом схожусь с людьми. У меня не было друзей, с тех пор как я покинула Италию. Англичане едва понимают меня. Возможно, в этом виноват мой неважный английский.

– Что касается меня, то я прекрасно понимаю вас. – Гай жестом подозвал своего оруженосца Стивена, который тут же вырос словно из-под земли с тарелкой дымящегося ростбифа. Гай принялся за еду. – Если вы почаще будете упражняться в английском языке, никто скоро не будет замечать, что вы родом не из Англии. Жители Монтегю совсем не такие нелюдимые, как лонсдейлцы. Мы давно привыкли к иностранцам.

– Может быть. – Клаудия задумалась: интересно, сможет ли она снова дружить с кем-нибудь? Не то чтобы ей хотелось завести друзей именно здесь, в Монтегю, ведь тогда ее отъезд будет еще мучительней. Проще жить, когда тебя ничего и ни с кем не связывает. Дядя Лоренс сделал все возможное для того, чтобы в Лонсдейле не было ни одной близкой ей души, ни одного человека, по которому она бы скучала. Ничто не удерживало ее, когда она сбегала оттуда. Пусть и теперь будет так же.

Клаудия посмотрела на Гая: нет, это было неправдой. О чем она думала до встречи с ним? Чей образ вставал перед ее мысленным взором, когда она закрывала глаза?

Она не могла вспомнить. Он вихрем ворвался в ее жизнь. Его глаза, глубокий звук его голоса, его улыбка и эта ночь в его комнате – все это должно в скором времени стать просто воспоминанием, которое она увезет с собой. И как знать – будет ли это воспоминание приятным, или она предпочтет забыть его?

Ничто не говорило о том, что ее пребывание в Монтегю принесет ей счастье. Конечно, оно изменит ее жизнь – в этом Клаудия не сомневалась. Но могла ли она надеяться, что перемена будет к лучшему? Клаудия вспомнила предложение Гая, и ответ стал ей очевиден. Его деньги не смогут купить ей счастье – и, продав себя Гаю, она не получит в ответ его любовь.

Клаудия вновь оглядела залу, все убранство которой говорило о власти и могуществе хозяина замка. Странно – Гай так хорошо знает жизнь, но при этом он поразительно наивен. Почему он не хочет понять, что ни его подарки, ни золото никогда не повлияют на ее решимость? Все, чего она хотела, – чувствовать его объятия, вновь пережить захватывающее дух упоение от его поцелуев. Да, но когда он устанет от нее, то заберет с собой частичку ее сердца, то немногое, что еще у нее оставалось.

«Все имеет свою цену, Клаудия».

Эти слова, казалось, теперь всегда будут звучать в ее голове. Нет, в ее случае Гай ошибался. Цена, которую он требовал от нее, была непомерно высока. Гай заплатит за удовольствие золотом, а она – своей душой.

По зале прокатился гул. Клаудия увидела богато одетого рыцаря, вошедшего в залу. С его широких плеч небрежно струились складки черного плаща. Одеяние дополняли черные облегающие штаны и черная же туника, а высокие сапоги доходили до середины бедра. Рыцарь был вооружен до зубов. За поясом у него было несколько кинжалов, а рукой он придерживал меч, чтобы тот не ударялся о плиты пола. Из сапог его выглядывала рукоять ножа. Это явно был человек, привыкший встречать опасность лицом к лицу.

Он подошел к Гаю и низко склонился перед своим лордом. Когда он выпрямился, Клаудия смогла получше рассмотреть его лицо: у нее возникло странное чувство, что она уже видела эти карие глаза и темные волосы. От удивления ее глаза широко раскрылись.

– Брат Томас!

– Леди Клаудия. – Томас улыбнулся и посмотрел на нее более чем откровенно: он никогда бы не осмелился смотреть на нее так в Лонсдейле. взгляд Томаса явно стремился проникнуть скорее под складки ее платья, чем в тайники ее души, что более пристало набожному монаху.

Клаудия была слишком ошеломлена, чтобы дать достойный отпор. Если бы не цвет волос, не разрез глаз, она нипочем бы не узнала его. Весь облик его неузнаваемо изменился: неуклюжий верзила, каким он выглядел в домотканой рясе, превратился в мускулистого красавца, знающего, как обращаться с оружием. Его лицо стало, самоуверенным, и немного жестокая усмешка была не лишена обаяния.

Гай обернулся к Клаудии:

– Мне нужно поговорить с Томасом. Эвард проводит вас в мою спальню.

– Но…

– Я поздно вернусь сегодня, – прервал он ее, – не ждите меня.

Повернувшись к Эварду, Гай велел ему отвести Клаудию в спальню и поставить у двери часового. Клаудия задумалась: должен ли часовой не впускать внутрь посторонних, или, может быть, ему будет ведено не выпускать ее из комнаты? Ответ был очевиден – вряд ли кто окажется настолько глуп, что осмелится без разрешения проникнуть в комнату барона. Вздернув подбородок и ледяным тоном попрощавшись с Гаем, Клаудия гордо удалилась.

Гай смотрел вслед Клаудии, понимая, что обидел ее. Но в данный момент его это не волновало. Ему нужно было услышать доклад Томаса прежде нее, чтобы решить, какую часть из рассказа рыцаря о событиях, произошедших в Лонсдейле после их побега, можно передать ей. Его разозлил оценивающий взор Клаудии, которым она окинула Томаса, и еще более распалил недвусмысленный взгляд рыцаря, брошенный вслед девушке.

– Садись, Томас, – Гай указал рыцарю на освободившееся кресло Клаудии и отпил из кубка, пока Томас занимал свое место.

– Приятно вновь оказаться дома, милорд, – сказал Томас, садясь и жестом подзывая слугу, чтобы тот принес ему еду. – Я умираю от голода. Я прискакал сюда прямо из Лонсдейла, останавливаясь лишь затем, чтобы напоить лошадей. – Протянув руку через стол, он придвинул к себе блюдо с мясом.

– Перед тем как ты набьешь рот едой, я хотел бы услышать твой рассказ о ситуации в Лонсдейле.

Лед в голосе Гая заставил Томаса отложить нож. Кинув на мясо жадный взгляд, он повернулся к Гаю.

– Вы уже почти женатый человек, милорд.

8.

Вернувшись к себе в комнату далеко за полночь, Гай застал Клаудию крепко спящей. В конце концов, он ведь сам попросил ее не дожидаться – и все же теперь он почувствовал острое разочарование. Она лежала возле камина, обложившись подушками, на ней было все то же темно-голубое платье, в котором она спала прошлой ночью. В распущенных волосах плясали медные отблески огня. Гай как зачарованный смотрел на эту чудесную картину. Ее нежная кожа казалась золотой в неверном свете пламени. Одну руку она подложила под щеку, в другой, покоившейся на зеленой парче, Клаудия все еще сжимала иглу.

Она хотела дождаться его! Гай улыбнулся, бесшумно снял с себя перевязь с мечом, осторожно положил возле кровати и присел рядом с Клаудией.

Спящая, она была столь же прекрасна, что и днем. Прошлой ночью он несколько часов напролет смотрел на нее не отрываясь – глаза уже сами собой закрывались от усталости, а он все никак не мог наглядеться. На ее нежные щеки падала густая тень от ресниц – как это он раньше не замечал, какие они у нее длинные? Рука как-то помимо его воли потянулась к ее лицу. Но Гай не решился прикоснуться к ней.

Как выяснилось, он имел на это полное право. Томас уверял его, что церковь в результате козней епископа Жермена действительно благословила их союз. Они, конечно, были обручены, но этого было недостаточно. Недостаточно для Клаудия. Гай осторожно высвободил иглу из ее расслабленной руки, погладил маленькие мозоли на ее ладони, потом легонько провел кончиками пальцев вдоль тонко вычерченных линий, пересекавших нежную кожу. Нет, это не была ладонь беспомощной, слабой девушки – когда потребовалось, Клаудия смогла спуститься по крепостной стене. Эта была рука девушки более опытной в торговых делах, чем все его служащие, рука девушки, которая шила всю ночь напролет тунику для него и заснула за своим рукоделием – а сейчас спала младенческим сном так близко от его бешено бьющегося сердца. По губам спящей девушки пробежала улыбка.

Он хотел всего лишь заботиться о ней, осыпать ее подарками, которые сделали бы ее счастливой. Ей надо было просто протянуть руку – и она стала бы одной из самых богатых женщин во всей Англии. Но Клаудия отвергала все его приношения, а улыбалась, лишь когда он просил помочь ему подвести баланс в его счетах. Что выводило его из себя больше всего – так это то, что сама она предпочитала оставаться нищей. Ее оскорбляло его великодушие!

Его, возможно, восхитило бы то, с какой твердостью она охраняла свою добродетель, если бы Гай не представлял себе слишком хорошо судьбу, которая ожидала ее, лишенную собственных средств к существованию. И если бы он не чувствовал этой сладкой муки каждый раз, когда украдкой смотрел на нее. Не надо ей было ни его подарков, ни его золота, ведь она была твердо уверена, что они не могут стать мужем и женой.

И все же порой Гай ловил на себе ее взгляд – столь недвусмысленный, что он чувствовал, как все его существо охватывает сладкая истома. По этим ее взглядам он, похоже, узнал о потаенных уголках ее сердца много больше, чем знала она сама. Страстная девственница. И это было именно то, о чем он всегда мечтал.

Он присел на корточки и в задумчивости обхватил подбородок. Никаких сомнений: свадьба – вот единственное средство. Но так ли это невозможно? Томас много чего ему порассказал о том, что творилось в Лонсдейле после их отъезда, так что не осталось никаких сомнении, что Клаудия невиновна. А если она и впрямь ни в чем не замешана, справедливо ли возлагать на нее ответственность за поступки ее дяди и братьев?

Очевидно, его родня ее возненавидит, но ведь Клаудии не придется жить с ними. Возможно, со временем они смирятся с этим браком, ну а если нет – что ж, не велика потеря. В конце концов, его свадьба – это его личное дело. Лишь король может возражать против, его выбора, но если они заручатся поддержкой церкви, вряд ли такое случится.

Дело осталось за выкупом. Дядя Клаудии не дождется от него ни одного флорина. В то же время ему не доставляла удовольствия мысль о том, что придется платить ее брату – если, конечно, Данте жив. Гай хорошо знал, что он замешен из того же теста, что и Роберта. Чтобы разобраться со всем этим, много времени не понадобится.

Он встал, прошелся по комнате и подошел к своей кровати, чувствуя, что сон овладевает им. В состоянии полудремы свадьба казалась ему не таким уж немыслимым делом. Совсем даже не страшным, а, возможно, и приятным. Он хотел жениться не для того, чтобы заключить политический альянс или получить поместья. Совсем не ради приданого. Ему нужны были наследники. Ему уже ясно представлялся зеленоглазый малыш. Нахмурившись, Гай протер глаза.

Пора кончать с этой одержимостью Клаудией. Почему она не могла проявить здравый смысл и просто стать его возлюбленной? Это было бы лучше и легче для них обоих. Никаких уз, никаких обязательств. А если они когда-нибудь устанут друг от друга – что ж, просто каждый пойдет своей дорогой.

Гай лег в постель, повернулся на бок, и его взгляд невольно вновь скользнул по фигуре спящей девушки. Она лежала спиной к нему. Он глядел на волнистый узор ее волос – в свете камина отчетливо вырисовывался каждый их завиток, каждая прядь, словно вырезанные из красного дерева. Большинство женщин, которых знал Гай, заплетали волосы на ночь, но не Клаудия, к вящему его восторгу и трепету. Теперь ему ничего так не хотелось, как прикоснуться к этим шелковистым струям, окунуть пальцы в этот живой ручей.

Он закрыл глаза, силясь отогнать это наваждение, но этим лишь вызвал к жизни новые видения. Сколько еще таких вот мучительных бессонных ночей сможет он вынести? Вот уже второй раз она спала в его комнате, непотревоженная и нетронутая, а ему казалось, что прошло не две ночи, а все двести. Он чувствовал, что скоро согласится на любые условия, лишь бы она оказалась рядом с ним в его постели – и не на одну-две ночи, а на те двести, что переполняли его измученное воображение.

Гай лег навзничь и уставился в потолок. Сейчас ему уже не казалось, что Клаудия может ему скоро наскучить. Возможно, она не наскучит ему никогда? Что за глупая мысль! Конечно, рано или поздно, он пресытится и ею. Ни одна женщина никогда не могла увлечь его больше, чем на несколько, недель.

Веки его сами собой сомкнулись.

Он спал, и ему снились зеленоглазые младенцы.

Клаудии снились крысы.

Она плыла на корабле, державшем курс на Англию, на баркасе, нагруженном бочками с вином и специями, а пассажиров капитан взял на борт столько, сколько поместилось в битком набитом трюме. А еще были крысы. Они шныряли повсюду. По обе стороны от Клаудии, оберегая ее от мерзких тварей, вышедших на ночную прогулку, лежали Данте и Роберто. Но они крепко спали, да и разве есть защита от крыс, снующих повсюду?

А крысы были везде. Казалось, они были уверены, что именно им принадлежит судно. Они ползали по телам спящих пассажиров, то и дело вонзая свои острые зубы в чью-нибудь незащищенную руку или ногу. Каждую ночь она тряслась от омерзения, когда чувствовала на своем теле дробную пробежку маленьких крысиных лапок. Она так и не смогла привыкнуть к соседству отвратительных грызунов, похоже, как и все остальные пассажиры. Она ненавидела этот корабль. И еще больше она ненавидела крыс.

Во сне она слышала их отвратительную возню, чувствовала их влажное, мускусное зловоние, которым пропитался трюм, она даже чувствовала тяжесть маленьких подвижных зверьков, пробегавших по ее ногам. Конечно, это был сон, порой Клаудия даже почти просыпалась и смутно понимала, что она в комнате и что здесь никак не может быть корабельных крыс. Ей нужно было просто проснуться еще чуть-чуть, и крысы исчезли бы без следа.

Наконец она открыла глаза и глубоко вздохнула от облегчения, когда в неверном лунном свете перед ней предстала комната Гая. Состояние полусна-полубодрствования вдвойне опасно из-за присущего ему смешения яви и наваждения. Уже понимая, где она находится, Клаудия никак не могла отделаться от призрачного присутствия крыс. Ей казалось, она по-прежнему чувствует их тошнотворный запах. Тут Клаудия ощутила, как что-то потянуло ее за волосы, кошмарный сон – если, конечно, это был сон – продолжался. В ту же секунду она заметила силуэт крысы, смутно вырисовывавшийся на фоне углей, догорающих в камине.

Отчаянный крик Клаудии заставил Гая выскочить из постели. Еще не до конца проснувшись, он схватился за меч. В неверном свете тлеющих углей он различал бесформенные очертания подушек, но, похоже, источник ужасного визга находился в другом месте. Тут он услышал, как заскрипела его кровать – Клаудия в ужасе вскочила на его постель.

– Santa cielo! Via! Vattene! (Святое небо! Прочь! Пошла вон!)

Затем рыдающий голос Клаудии вновь сорвался на визг, такой громкий, что у Гая едва не заложило уши. Он подошел поближе к Клаудии, продолжая в то же время лихорадочно оглядывать помещение, в любую секунду готовый защитить ее от неведомой угрозы. Спросонья Гай не сразу смог подобрать нужные слова, чтобы узнать у Клаудия, что произошло:

– Ма che ti prende? (Да что случилось?)

Оруженосец, опрометью ворвавшийся в комнату, тоже не мог ничего объяснить. А Клаудия, похоже, могла визжать сколь угодно долго.

Тут наконец Стивен сообразил принести факел, и они внимательно осмотрели комнату, но так и не обнаружили ничего подозрительного.

– Grazie a Dio! Toglieti dai pfedi! (Слава Богу! Вставай скорей!)

Клаудия, казалось, обезумела. Одной рукой она вцепилась в столбик кровати, а другой принялась что есть силы трясти свои длинные волосы, словно исполняя какой-то дикий танец у него на кровати. «Но un ratio nei capelli!» (У меня крыса в волосах!)

На мгновение она замерла, и Гая поразил безумный блеск ее изумрудных глаз, ее растрепанные волосы напоминали облако цвета красного дерева. Она вновь принялась немилосердно дергать себя за волосы.

– Un ratto! Oddio questi ratti! (Крыса! Ненавижу крыс!)

– Крыса? – Гай вздохнул с облегчением.

Клаудия продолжала причитать:

– Toglimelo dai capelli! (Убери ее!)

Гай положил бесполезный меч и присел рядом с ней на кровати. Он притянул ее к себе. Как же ему всегда хотелось запустить руки в ее густые прекрасные волосы, но, конечно же, не в поисках крысы. Или, допустим, мыши. Или что там еще запуталось в этих шелковистых тенетах. Стоило ему прикоснуться к ней, как она тут же замолчала и покорно, словно ребенок, позволила его быстрым пальцам исследовать ее волосы. Когда он погрузил руку в ее волосы на затылке и пропустил длинные пряди сквозь свои пальцы, то невольно залюбовался их изумительным блеском и ощутил их тяжесть. Он вновь повторил свой маневр – но уже не в поисках несуществующего грызуна, а просто потому, что никакая сила не могла удержать его от удовольствия еще раз окунуться в ату душистую атласную реку. Гай почувствовал, что Клаудию до сих пор бьет дрожь, и только тут сообразил, что должен утешить ее:

– Нет никакой крысы, дорогая. – Он обернулся к оруженосцу. – Зажги свечи, Стивен, и можешь оставить нас.

– Слушаюсь, милорд.

Гай продолжал гладить ее волосы, покуда Стивен исполнял его приказание. Казалось, Клаудия совсем успокоилась. А вот про Гая этого никак нельзя было сказать. Его сердце готово было выпрыгнуть из груди. Ему стало трудно дышать. Слуга наконец вышел, а Гай все продолжал ворошить теплую копну ее волос.

– Вы нашли что-нибудь? – обеспокоенно спросила Клаудия.

– Да, и крепко держу, – прошептал Гай в ответ.

Она еще немного пододвинула свои бедра к его коленям. Гай, у которого пересохло в горле, почувствовал, как дрожат у него руки, и невольно благословил небо за то, что она не видит этого. Он продолжал свой сладкий труд, осторожно расчесывая пальцами ее волосы, замирая от их нежного прикосновения к его обнаженным ногам.

Гай почти не помнил себя. Он изогнулся, чтобы не выдать своего вожделения. Мог ли он выдумать горшую пытку? Рубашка из конского волоса? Да разве могла она сравниться с щекочущим и терзающим прикосновением ее волос к его обезумевшей плоти. Нет, если уж искать сравнения, то это скорее напоминало дыбу. Он взглянул на свои руки, уже чувствуя, как они сжимаются в кулаки в ее волосах. Гай постарался разжать пальцы.

– Клянусь, они действительно были в комнате. – Клаудия обернулась к нему. Ее лицо зарделось не то от недавнего буйства, не то от смущения, а может, и от того, и от другого одновременно. Он ощутил мощный прилив плотского желания, зачарованно глядя на то, как вздымается в тесном вырезе платья ее грудь в такт ее неровного дыхания.

– Одна сидела у меня на груди, другая копошилась в волосах. Должно быть, эта тварь хотела там устроиться на ночлег. А еще одна пробежала по моим ногам!

Она опять была взволнована и так дрожала, что Гай, уже почти не сознавая, что делает, притянул ее к себе и попытался усадить на колени.

Клаудии, однако, это не понравилось. Упершись обеими руками ему в грудь, она попыталась высвободиться из его рук.

– Per l'amor del сiеlо! (Ради всего святого!) – ее глаза широко раскрылись. – Вы же обнажены!

– Вы заблуждаетесь, – он продолжал крепко сжимать ее стан в своих объятиях, хотя она уже не пыталась сопротивляться и сидела у него на коленях с неподвижностью изваяния.

– Я же вижу! – настаивала она.

Гай и не думал вставать, благоразумно решив, что созерцание набедренной повязки – не самое подходящее зрелище для юной девушки.

– Вам нечего опасаться, Клаудия. Вы испугались, и, если вы позволите мне, я постараюсь вас успокоить, вот и все.

Вряд ли сам Гай верил своим словам – да и вообще слышал, что говорил. Он был на грани помешательства. Задыхаясь, он несколько раз глубоко вздохнул. Слава Богу, Клаудия, казалось, и не подозревала, каких усилий стоило Гаю его внешнее самообладание, каким оно было зыбким.

Она недоверчиво посмотрела на него:

– Я не нуждаюсь в том, чтобы меня успокаивали, барон. Просто я не была готова к появлению этих мерзких тварей, но я вовсе не испугана, уверяю вас.

Столь неуклюжее вранье не могло не вызвать у него улыбку:

– Неужели? Может быть, это просто такой старинный итальянский обычай – при виде крысы скакать по кровати, тряся волосами? – он состроил глубокомысленную гримасу. – Думаю, так можно напугать даже самую отважную крысу.

Она надменно прищурилась:

– Ну, возможно, я и в самом деле немного струсила, почувствовав, что какая-то тварь забралась в мои волосы – ну а кто бы, по-вашему, не закричал спросонок, если бы по его постели шныряли крысы?

Она торжествующе тряхнула головой, словно нашла неоспоримый аргумент в свою пользу.

– Я и впрямь испугалась, а главное, удивилась – кто же мог ожидать, что ваш прекрасный дом по ночам посещают мерзкие грызуны. И, насколько я помню, барон, у вас я ни разу не видела кошки. Меня и в самом деле удивляет, как это вы позволяете этим тварям свободно разгуливать по дому. Когда в следующий раз я буду на маслобойне, непременно постараюсь подыскать какую-нибудь симпатичную полосатую кошку для охраны вашей комнаты, и тогда я уверена, что не пройдет и дня…

– Только не это.

–…как все крысы исчезнут. – Она в недоумении сдвинула брови. – Даже если кот не поймает ни одной, они, по крайней мере, никогда больше не посмеют и носа показать в вашей комнате, и потом…

– Никаких кошек. Я не переношу этих животных.

– Ну уж во всяком случае это лучше, чем грязные крысы. Кот – чистое и тихое животное, кроме того…

– Я же сказал: никаких кошек. Это трусливые и злопамятные твари, к тому же они лучшие приятели ведьм, – он приподнял бровь. – А вы, часом, не ведьма?

– Ведьма?! Да как вы… – не закончив фразы, она вдруг внимательно и насмешливо поглядела ему в глаза. – Ах вот оно что, барон, да вы, оказывается, просто боитесь кошек, не так ли?

– Вот еще! Чтобы я боялся этих пронырливых тварей?!

– Можете говорить что угодно, – ее голос звучал откровенно издевательски. – Я не сомневаюсь, что вы их боитесь, иначе я не могу объяснить то, что вы позволяете крысам хозяйничать в ваших покоях.

Гай свирепо посмотрел на Клаудию:

– Я ненавижу крыс, но я вынужден их терпеть. Если хотите знать, я заболеваю от присутствия кошки.

– Ах вот оно что, – насмешливо протянула Клаудия.

– Говорю же вам, это правда. От одного вида этих тварей я начинаю чихать. Глаза распухают до размеров куриного яйца, и из них начинают литься слезы.

Клаудия захохотала, но тут же постаралась сдержать смех, увидев, какими глазами Гай смотрит на нее. Его обиженный вид вынудил Клаудию сжалиться над ним:

– Не обижайтесь милорд, прошу вас. Я не хотела вас обидеть, понимаете, я просто представила, как ваши глаза превращаются в куриные яйца, и… – тут ее слова потонули в новом приступе смеха.

Негодующая гримаса на лице Гая мгновенно уступила место неожиданно застенчивой улыбке:

– Только, пожалуйста, никому никогда не рассказывайте об этом – мне же житья не будет, если мои люди узнают, что я завишу от такой малости, как кошки.

– Барон, отныне на моих устах печать. – Для большей убедительности она провела пальцем поперек своих губ, и его взгляд невольно повторил этот путь.

Он не мог отвести глаз от ее губ.

– Устах, – повторил он как эхо. Ему безумно хотелось поцеловать ее.

Клаудия вдруг ощутила, как горячая волна поднимается из потаенных глубин ее существа. Она тоже хотела поцеловать его. Ее вновь охватило то властное, пугающее чувство, которое она уже испытала однажды в лонсдейлском саду, когда Гай обнял ее и прикоснулся к ее губам. Вот только в тот раз он не был практически голым, и это происходило не в его постели.

– Какие новости привез Томас? – спросила Клаудия, прервав затянувшееся молчание.

Нахмурившись, он помедлил, как будто ему необходимо было время, чтобы понять ее слова.

– Ничего такого, чего бы я не знал раньше. Мы помолвлены.

Его губы приблизились к ее губам. Она мучительно перебирала в голове мыслимые и немыслимые предлоги, чтобы отвлечь его, но близость его жарких губ отнюдь не делала ее более сообразительной.

– Я… э-э… я как раз хотела… э-э… сказать, – она ощущала его горячее дыхание на своем лице. Еще мгновение, и он поцеловал бы ее. – Вспомнила! Это насчет вашей туники. Я бы хотела показать вам ткань, которую я выбрала для вас, к тому же мне необходимо проверить замеры, чтобы моя туника пришлась вам впору.

Его руки по-прежнему сжимали ее талию. Не похоже было, чтобы он так уж отвлекся.

– Да-а… Вот еще что… Я переложила ожерелье, зашитое в моем плаще, в сундук, где я храню платья, но, может быть, у вас в доме найдется какое-нибудь более надежное место?

– В вашем сундуке оно будет в безопасности.

– Не желаете взглянуть на него?

Он отрицательно покачал головой.

– Вы же хотели посмотреть на него, когда мы остановились в лесу. Ну вот теперь и посмотрите, – она показала рукой на сундук, – оно вон там. Вы могли бы прикинуть, сколько флоринов за него можно выручить – ведь рано или поздно, когда я покину Монтегю, мне придется с ним расстаться. Понимаете, я точно не знаю, сколько оно может стоить, но если верить моим братьям, то этой суммы должно хватить, чтобы обеспечить несколько лет вполне сносной жизни в Лондоне – ну, конечно, в том случае, если мне удастся отправиться туда, не собирая целую армию. Если я не ошибаюсь, ваши агенты при случае занимаются и драгоценными камнями. Не сомневаюсь, что им удалось бы заключить более выгодную сделку со скупщиком, чем мне. Как, по-вашему, согласится ли кто-нибудь из них взяться за это дело?

Гай тяжело вздохнул. Его руки разжались и бессильно повисли.

– Прекрасно. Я посмотрю ваше ожерелье, но, в любом случае, нельзя ручаться за его цену. В конце концов, цена любой вещи всегда зависит от того, насколько она желанна покупателю.

Вся та горькая ирония, которую он постарался вложить в свои слова, увы, пропала даром, поскольку у Клаудии не было времени обдумать его ответ. Она проворно вскочила с его колен и подошла к сундуку, чтобы достать ожерелье. Склонившись над сундуком и вынимая из него все новые и новые платья, Клаудия несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь сладить с бешено стучащим сердцем. Зов страсти еще звучал в ее разгоряченной крови. Проведи она хоть на мгновение дольше времени у него на коленях, и она сама бы поцеловала его, не дожидаясь, пока он решится. Она могла бы поспорить на любой изумруд из своего ожерелья, что он не возражал бы. Развратник.

Да нет, если кто действительно развратница – так это она. Гай, по крайней мере, не скрывал своих намерений. Она боялась сознаться самой себе, что вырвалась из его объятий лишь из-за малодушного страха, что рано или поздно он неизбежно ее покинет.

– Ну?

Клаудия вздрогнула. Ее рука наконец нащупала ожерелье, лежавшее на самом дне, и она вытащила его из сундука. Держа свое сокровище в обеих руках, она повернулась к Гаю – и из ее груди вырвался невольный вздох облегчения: пока она искала ожерелье, он успел надеть штаны. И хотя от этого непреодолимое притяжение, которое она чувствовала, глядя на его обнаженный торс, ничуть не уменьшилось, ей все-таки стало легче. Клаудия с ужасом подумала, что вряд ли их беседа была бы сколько-нибудь членораздельной, если бы, обернувшись, она увидала его наготу. Гай сидел на краю кровати. Она, и испуганная, и восхищенная, смотрела на его мощную мускулистую грудь и широкие плечи. Ее голос звучал не слишком твердо:

– Ну вот. Я никак не могла вспомнить, куда его сунула.

Гай издалека окинул ожерелье внимательным оценивающим взглядом, а потом поманил ее к себе:

– Я бы хотел рассмотреть его получше.

Она подошла к нему. Нити, унизанные изумрудами, тихо позванивая, свисали между ее ладонями драгоценной зеленой паутиной. Самые крупные камни имели форму продолговатых многогранников и были оправлены золотом, между ними тянулись золотые же нити с изумрудами поменьше. Крупных камней – и тех было множество, а уж сосчитать все мелкие у Гая ни за что не хватило бы терпения.

Он взялся рукой за одну из драгоценных нитей, зажал в пальцах большой камень:

– Эти изумруды… э-э… очень крупны.

– Да, немного грубовато, – согласилась Клаудия. – Может быть, имеет смысл вынуть камни из оправ – переплавленные золотые оправы и цепочки, несомненно, тоже стоят немало. Или вы думаете, ожерелье можно продать и в таком виде?

– Мало кто… – он оборвал себя на полуслове. – Я думаю, вынимать камни и переплавлять оправы слишком накладно. Мой агент Гарольд Милройскин знает толк в драгоценностях. Я посоветуюсь с ним при встрече.

Он взял ожерелье в руки, прикидывая, сколько оно могло бы весить.

– Знаете, Клаудия, это ведь не просто безделушка, как я себе представлял. Лучше, если оно будет храниться в моей сокровищнице под замком. – Он смерил ее холодным взглядом. – Разумеется, если вы достаточно доверяете мне.

– Вы ведь не вор, милорд. Я без малейшего страха доверила бы вам все, что у меня есть. Вернее, почти все, – уточнила она и подумала, что ее сердце вряд ли стоит в его глазах дороже, чем эти холодные, мертвые камни. Она почти выпустила ожерелье из рук, когда он остановил ее, взяв за запястье.

– Я уже много раз просил вас обращаться ко мне по имени, когда мы одни, я согласен показать это ожерелье своему агенту, только если вы обещаете звать меня «Гай».

Она посмотрела на свою руку – Гай нежно поглаживал большим пальцем пульсирующую венку у нее на запястье.

– Неужели для вас все на свете предмет торговли, Гай?

– Да. Эта привычка стала составной частью меня самого, и она неплохо мне служит. – Он повернул ее руку и повесил на нее ожерелье. – Почему бы эту ночь не подержать его в вашем сундуке? Завтра я помещу его в сокровищницу.

В его глазах пробегали таинственные искорки, и взгляд говорил, что он не забыл о своем желания поцеловать ее. Клаудия вновь спрятала ожерелье в сундук, чувствуя себя очень скованно от неотступного взгляда Гая, преследующего ее по пятам. Закрыв сундук, она вернулась к очагу и вновь взялась за тунику, которую начала шить вечером, затем принялась осматриваться в поисках иголки.

– Посмотрите на камине, – предложил Гай.

На каминной полке серебряным блеском посверкивала иголка с продетой в нее зеленой нитью.

– Простите меня, барон, я не хотела тревожить ваш сон. Если хотите, вы можете вернуться в постель.

– В самом деле? – его голос звучал с какой-то тягучей, медлительной ленцой – так, наверное, мог бы говорить голодный волк, обрети он дар речи. – А что намерены делать вы?

– Я хотела бы немного пошить, если, конечно, вам не помешает горящая свеча. Не думаю, что смогу сегодня заснуть на этих подушках.

– Вы могли бы спать в моей постели.

– Ай! – Игла вонзилась ей в палец. Клаудия вытащила ее и принялась сосать палец.

Гай похлопал по своей подушке.

– Здесь мягко и удобно. Обещаю, что в моей кровати крысы вас не побеспокоят.

Брови Клаудии приподнялись.

– Крысы – не самая большая опасность, ожидающая меня в вашей постели.

Гай улыбнулся, и Клаудия опустила глаза – его улыбка действовала на девушку слишком сильно.

– У меня в мыслях нет ничего, кроме хорошего, крепкого сна. А вот что в мыслях у вас?

Отойдя от него, Клаудия присела за стол и тщательно оправила помявшуюся юбку.

– А у меня в мыслях – лишь шитье до утра. Затем я найду Ленору и попрошу ее отвести меня в сад, к грядкам с лекарственными травами. Мне известно множество рецептов крысиных ядов.

– Наверное, какое-нибудь колдовское снадобье? – спросил Гай с легкой насмешкой.

Клаудия оставалась серьезной.

– Нет, простая смесь из тисового дерева, яблочных семечек и некоторых цветов. Моя мать обучила меня всему, что знала про травы и живительные силы организма. Ей было так же легко излечить человека от любой болезни, как и отравить его.

– Она, должно быть, брала уроки у вашего дяди, – усмешка постепенно сходила с его лица, пока и вовсе не исчезла. – Извините, Клаудия. Это было глупое замечание.

– На самом деле вы недалеки от истины. Мама рассказывала, что научилась этому искусству у дяди Лоренса, так что она могла защитить моего отца, когда они обручились. Она боялась, что дядя Лоренс может попытаться отравить его до того, как состоится свадьба. – Клаудия рассчитывала, что ее слова потрясут Гая, но он внимательно слушал, не проявляя ни малейшего волнения. Его молчание побудило ее продолжить повествование: – После свадьбы она познакомилась с алхимиком, служившим у моего отца, и тот научил ее еще большим тонкостям искусства отравления. У отца было много врагов – людей, про которых было известно, что они используют яды как способ расквитаться со своими противниками. Мама настояла на том, чтобы я и мои братья научились всему, что ей было известно про яды и противоядия к ним. – Клаудия посмотрела сквозь комнату отсутствующим взглядом. – И все-таки она не смогла спасти ни себя, ни моего отца. Дядя Лоренс говорит, что отец был проклят и что это проклятие перешло от него ко всем нам. Иногда я думаю, что он прав.

Клаудия не удивилась, почувствовав, что Гай опять гладит ее волосы, хотя и не слышала, как он пересек комнату и встал рядом с ее креслом. Его рука слегка коснулась плеча Клаудии и двинулась вниз, затем он поднял забытое шитье и отложил его в сторону. Он взял ее за руки и легко притянул к себе.

Так долго, как только это было возможно, она избегала пристального взгляда Гая, не желая видеть жалость в его глазах. Когда он приподнял ее подбородок, она увидела не жалость, но гнев, вызванный ее рассказом.

– На вас лежит не большее проклятие, чем на мне, Клаудия.

– Вспомните, что произошло с тех пор, как вы встретили меня, барон. Я принесла вам одни неприятности. Как вы можете…

Он поднес пальцы к ее устам, не давая продолжить.

– Я расскажу вам, что произошло. Я встретил женщину, чья красота поразила меня. Ту, которая даже в платье, испачканном травой, и с грязной щекой выглядит как прекрасное видение. Каждый последующий день открывал в ней все новые черты: смелость, находчивость, поразительный ум, честность – настолько редкие качества, что я до сих пор иногда сомневаюсь, не сон ли это.

Он приподнял ее руку и прижался губами к кончику пальца, который она уколола.

– Вы не прокляты. Вы всего лишь полны жалости к самой себе. И в этом нет ничего плохого, – добавил он, когда она попыталась отодвинуться. – Последнее время было нелегким для вас, но не давайте этой жалости завладеть вами. Вчерашний день ушел в прошлое и не может быть изменен. Выбросите его из головы, Клаудия. Живите будущим, а не прошлым.

– Когда вы говорите, все кажется так легко и просто.

– Нет, все это довольно сложно. Но воспоминания о минувших несчастьях ничуть не делают жизнь легче. – Его слова стали более жесткими. – Мой родной отец позволил прошлому управлять своим будущим и так же, как и вы, называл себя проклятым. Это убеждение затмило все хорошее, что было в его жизни. Он видел только плохое в том, что его окружало, в тех, кто был рядом, и никогда не задумывался над тем, что у жизни может быть и светлая сторона. Если не ждешь ничего, кроме несчастий, то рано или поздно эти ожидания принесут плоды.

– Вы избавили меня от чувства жалости к самой себе, – сказала она вполголоса.

Гай, казалось, обрадовался своему незначительному успеху. Он сконфуженно улыбнулся Клаудии:

– Вы, должно быть, считаете меня невыносимо замкнутым и угрюмым.

– Наоборот, я думаю, вы добры и терпеливы. И даже больше того, – добавила она тихо.

– Это что, комплимент? – огонек удивления вновь вспыхнул в его глазах и тут же погас. – Я знаю, вы сильно утомились. Сейчас вам нужно поспать, а не сидеть здесь всю ночь напролет. Мне кажется, крысы слишком напуганы вашими криками, чтобы вернуться раньше, чем через, по крайней мере, пару недель. – Он еле заметно сжал ее руку. – Пойдемте спать, Клаудия. Клянусь, сон – единственное, о чем я сейчас мечтаю. Я не смогу уснуть, если буду знать, что вы бодрствуете здесь, вскакивая при малейшем шорохе.

– При «малейшем» я не буду. – Она знала, что говорит неправду, но понадеялась, что слова прозвучат убедительно. Это последнее предложение Гая было столь же привлекательным, как и все предыдущие. И кроме того, до сих пор он всегда держал слово. В его постели ею мог овладеть лишь сон. Она взглянула на свое жалкое ложе на полу. – Мне больше не хотелось бы нарушать ваш сон.

– Хорошо. – Гай отпустил ее руку, чтобы поднять стеганое одеяло, затем набросил на кровать атласное покрывало. – Располагайтесь, как вам будет удобно. Я погашу свет, после того как вы устроитесь.

Клаудия заколебалась. Это была не лучшая идея. Однако отступать уже поздно – согласие дано, и нет никакой возможности уклониться без того, чтобы не выглядеть трусливой и недоверчивой.

Клаудия посмотрела на его кровать: та выглядела огромной. Она могла бы положить одеяло между ними – места для них по обе стороны все равно осталось бы предостаточно, но это может показаться Гаю подозрительным. Как будто налитыми свинцом ногами она сделала, первый шаг вперед, затем второй… Сложив одеяло пополам и постелив его с одной стороны кровати, Клаудия легла между двух половинок, следя за тем, чтобы юбки сохраняли свое благопристойное положение и не задирались. Положив голову на подушку, Клаудия глубоко вдохнула чистый мужской запах Гая, исходивший от белья, затем очень медленно выдохнула, наслаждаясь каждым мгновением этого запретного удовольствия. Матрас в самом деле был мягок, но вот ее тело было настолько напряжено, что она не могла оценить всех достоинств его кровати.

Гай гасил свечи одну за другой, и вскоре комната погрузилась в темноту. Пока они разговаривали, последние догорающие красные угольки превратились в пепел. Облака за окном скрыли взошедшую несколько часов назад луну. Держать глаза открытыми стало ни к чему, поскольку разглядеть что-либо в этой угольно-черной комнате было абсолютно невозможно, но зато все остальные органы чувств обострились, пытаясь скомпенсировать потерю. Сердце гулко билось, а дыхание было так учащено, как будто она только что остановилась после долгого бега. Где-то вдалеке завыла собака или волк, и этот одинокий заунывный звук заставил Клаудию поежиться. Запах от потушенных фитилей донесся до нее именно в тот момент, когда она почувствовала, как кровать прогибается под весом Гая, а затем услышала шелест покрывал – он устраивался рядом.

Ее нервы были напряжены до предела, но даже в таком состоянии она целиком сосредоточилась на мужчине, находившемся рядом. Добрый фут разделял их, но Клаудия ощущала каждое его движение, как если бы они лежали, касаясь друг друга, слышала равномерное глубокое дыхание, будто ее ухо прижималось к его груди.

Мысли Гая были так же далеки ото сна, как и ее. Она могла бы поклясться в этом. В конце концов, молчание стало нестерпимым:

– Вы не сказали мне тогда, что у меня на щеке грязное пятно.

В его голосе не было и намека на сонливость:

– О чем это вы?

Ей ужасно захотелось увидеть его сейчас.

– Я знаю, что в тот день, когда мы встретились, мое платье были измазано, но вам следовало бы сказать, что лицо у меня было тоже испачкано.

– А, это, – его голос отразил улыбку, видеть которой она не могла. Клаудия сообразила, что он лежит лицом к ней. Она повернулась к нему, не различая ничего, кроме чернильной темноты, и мысленно представляя себе невообразимую голубизну его глаз. – Это грязное пятнышко очень хорошо смотрелось. Оно было слишком очаровательно, чтобы позволить вам вытереть его самой. Я стер его, когда поцеловал вас.

При воспоминании о его поцелуях у нее внутри поднялась теплая волна.

– Я этого не припоминаю, – произнесла она едва слышно.

– Вы не можете вспомнить мои поцелуи? – спросил он низким чарующим голосом. – Вы помните, как я дотронулся до вас? Как обнимал вас и ласкал?

– Да, – прошептала она.

Его голос приобрел доверительные интонации:

– Ваша кожа была нежной, как лепесток розы. И ваш аромат – как благоухание роз. И сандалового дерева. В Монтегю сейчас цветут розы, и каждый раз, вдыхая их запах, я представляю, как касаюсь вас. И целую. Мысленно я целовал вас уже сотни раз.

Клаудия сдерживала дыхание, боясь самым незначительным движением нарушить возникшее между ними чувство близости. Его слова переворачивали ей душу и безумно волновали. Она никогда не предполагала, что вызывает в нем столь же сильные чувства, как и он у нее, никогда не думала о том, как могут на нее подействовать эти откровения. Ей потребовалось напрячь всю силу воли, чтобы не прикоснуться к нему.

– Немногие мужчины позволили бы себе признаться в таких чувствах, – продолжил он, – особенно своей возлюбленной. В таком случае женщина получает слишком сильную власть над мужчиной, возможность управлять им. Я много раз давал себе слово, что ни в коем случае не позволю женщине взять надо мной верх. И еще, я никогда не думал о женщине так много, как думаю о вас. Никогда я не желал женщины столь сильно. Я мечтаю о вас даже при дневном свете, когда глаза мои широко раскрыты. – Кровать прогнулась, когда он перевернулся на спину. – Все происходящее в моей жизни, Клаудия, я жестко контролирую. Все, кроме вас.

Она ожидала, что Гай скажет что-нибудь еще, например, каким образом он хочет добиться господства над ней. Но он хранил молчание. Значит ли это, что у нее действительно есть какая-то особая власть над Гаем? Может, он подозревает, что не все уже зависит лишь от него?

Возможно, он просто играет с ней, проверяет ее решимость сопротивляться. В уме она повторяла все, что он сказал, но не могла уловить ни единого слова, звучащего фальшиво. Клаудия ощущала невыносимое желание прикоснуться к нему, подчиниться страсти его поцелуев еще раз. Больше всего на свете она хотела оказаться в его объятиях. Но она также знала и цену его поцелуям. Губа болела, и, прикусив ее слишком крепко, Клаудия почувствовала солоноватый привкус крови. Как может она согласиться на его условия и отдаться ему, зная, как тяжела будет расплата?

Смутные очертания профиля Гая начали обретать форму по мере того, как туманный серый свет утренней зари проникал в покои. Клаудия напрягала зрение, чтобы разглядеть лицо Гая, надеясь увидеть его спящим, однако, так и не поняв, что его глаза открыты, сама заснула.

Гай ждал какой-нибудь реакции на свои слова, ждал, казалось, несколько часов, может быть, дней, надеясь хоть на какой-нибудь знак, который бы указывал, что она готова положить конец его страданиям. Ужасно, но она продолжала молчать. Солнце поднималось все выше над горизонтом, и комната из серой, погруженной в полумрак, постепенно превращалась в светло-золотистую. Он повернулся, чтобы посмотреть на Клаудию. Она лежала лицом к нему, и рот ее был слегка приоткрыт. Она спала крепким сном. Как может она спать на расстоянии вытянутой руки от него, зная, насколько сильно он желает ее? Ему приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы удержаться от побуждения прикоснуться к ней, что сон был невозможен. Что заставило его уговорить Клаудию лечь к нему в постель и при этом дать обещание не дотрагиваться до нее? Безумец, он совсем потерял голову. Такую пытку он не пожелал бы и худшему врагу.

Гай посмотрел на груду подушек на полу, раздумывая, не перейти ли ему к камину, чтобы поспать хотя бы час-другой. Он отбросил покрывало в сторону, но Клаудия пошевелилась при этом движении, и Гай замер на месте. Она тихо вздохнула во сне и провела рукой по его груди, будто желая убедиться, что он все еще рядом. Гай попытался высвободиться из-под ее руки, однако Клаудия всем телом придвинулась ближе к нему, обняв его за талию.

Гай застонал. Ее рука жгла кожу, как раскаленное железо. Ему хотелось скорее избавиться от этого непосильного бремени, обнять Клаудию и крепко прижать к себе. Но Гай знал – стоит ему пошевелить хотя бы пальцем, и он погиб.

– Клаудия!

Она не отвечала. Покрывала переплелись вокруг ее ног, и она, высвободив из-под них колено, положила его на ногу Гая. Ее лоб уперся ему в руку, как будто Клаудия пыталась спрятаться под ней.

– Клаудия, проснитесь! – Неудивительно, что голос его звучал напряженно – это соответствовало состоянию каждого мускула его тела. Каким-то образом его рука обвилась вокруг нее, а его плечо стало ей подушкой. Тихое теплое дыхание Клаудии струилось по его груди, щекоча волосы и напоминая ему пожар, распространяющийся по сухому лесу. Ее тело было тлеющим углем, а сам Гай – сухим деревом.

– Боже мои, Клаудия! Проснитесь, прошу вас!

Клаудия распахнула глаза, и перед Гаем предстали драгоценные камни ее очей, в которых отражался утренний солнечный свет. Она всматривалась в его лицо, как будто впервые увидев, исследуя каждую черточку, затем заглянула в глаза, и он заметил, что солнечный свет в ее зрачках превратился в зеленый огонек. Он пропал.

Ее губы раскрылись, и он понадеялся, что с них вот-вот слетят слова, которые сделали бы его свободным. Слова «я твоя» или просто «возьми меня» прекрасно бы подошли.

– Я… – она замолчала, и у него едва не вырвалось: «Ну скажи же!» Клаудия облизала губы, и Гай проследил движение ее маленького розового язычка взглядом, каким ястреб наблюдает за своей жертвой. – Вы… вы можете поцеловать меня, если хотите.

Он до скрежета стиснул зубы. Ну разумеется, он хотел.

– Нет.

– Нет? – опешила она. Ее глаза расширились от удивления.

В любой другой момент он бы улыбнулся, видя, как явно она разочарована. Но сейчас он сконцентрировал все свои усилия на медленном, глубоком дыхании и на том, чтобы голос его не казался резким хрипом:

– Вы можете поцеловать меня. Если желаете.

Она приподнялась на одном локте и пристально посмотрела на него. Боже, она собиралась это сделать. У него перехватило дыхание.

– Почему?

– Почему – что? – выдавил он.

– Почему я должна целовать вас?

Гай едва мог дышать и еще меньше – думать. Неужели она полагает, что он способен сказать, чего ждет от нее? Она сведет его с ума.

– Мне бы не хотелось, чтобы после этого вы говорили, будто я соблазнил вас.

– Ох, – насупилась она в замешательстве, – после чего?

– Вы не можете быть настолько наивной. Вы в моей постели, Клаудия. Что, по-вашему, произойдет, когда я поцелую вас?

Она вспыхнула:

– Вы не сможете обойтись только одним поцелуем?

– Сомневаюсь, что вы позволите мне остановиться. – Он замолчал, удивленный тем, что вообще может сейчас соображать, подбирая при этом мало-мальски разумные слова. – Представьте себе – вы в моих объятиях, ваши легкие вздохи сводят меня с ума, ваше тело подо мной так нежно и горячо! Не говоря ни слова, вы бы заставили меня давать обещания.

– Не заставила бы. – Ее еле слышному отказу не хватало уверенности. По-видимому, встречаться в этот момент с ним взглядом ей было слишком стыдно, и потому она посмотрела на его рот.

– Нет, Клаудия. Заставили бы. – Он решил отплатить ей той же монетой: медленным обольщающим движением он облизал губы, внимательно следя за тем, сыграет ли она отведенную ей роль и испустит ли нежный вздох. – Вы бы смогли, поскольку вы хотите, чтобы я прикоснулся к вам, поцеловал, обнял, ласкал вас и занялся с вами любовью. И я хочу того же, но не буду принимать решение за вас. Если вы еще раз попросите о поцелуе, то можете догадаться о последствиях. – Он глубоко вздохнул. Боже, сделай так, чтобы Клаудия попросила поцеловать ее. – Скажите, что вы согласны на мои условия, или оставьте мою постель.

Ее глаза напоминали зеркала, в которых отражалась, каждая ее мысль. Искушение, желание и… страх. Почему она так боится его?

– Вы сказали, я могу спать здесь.

Гай почувствовал горечь поражения. Клаудия приняла решение. Оно ясно читалось в ее глазах, и это еще больше воспламенило его изголодавшееся по страсти тело.

– В таком случае ухожу я. Я сам виноват, что предоставил вам свою постель. – Господи, как он желал быть с ней! Он предпринял еще одну попытку убедить ее: – Вы же знаете, я никогда не сделаю ничего, что причинит вам боль или страдания, Клаудия. Я бы нежно любил вас, если бы вы мне позволили.

Страх исчез из ее глаз, оставив такую глубокую печаль, что он почувствовал, как эта печаль охватывает и его. Ее голос был не громче шепота;

– И как долго?

На этот вопрос у него не было ответа. Никто никогда не задавал ему столь оскорбительный вопрос.

У Клаудии же было на это право.

Она опустила ресницы и отодвинулась, проведя рукой по его груди, как будто неохотно отпуская Гая от себя. Он не пытался остановить ее.

Как долго?

Он бы и сам хотел знать. Достаточно ли месяца, чтобы пресытиться ею? Года? Целой жизни? Нет, никакая женщина не могла бы удержать его интерес к себе так долго. Он был не из тех самодовольных придворных щеголей, которые клялись своим дамам сердца в вечной любви. Гай помнил, что именно так вел себя летом того года, когда ему исполнилось шестнадцать и когда он встретил леди Дженифер, леди Пэттисон-Холл.

Будучи на два года старше его, Леди Дженифер уже успела овдоветь. У нее начисто отсутствовали какие-либо духовные интересы, и именно это казалось Гаю неотразимым. Для него леди Дженифер была самым прекрасным существом на свете. Ее муж погиб на турнире за год до того, и она совершила путешествие ко двору Эдуарда, чтобы подыскать там себе нового супруга. Гай всерьез намеревался добиться этого звания. Он посвящал ей сонеты и пел каждую ночь у нее под окном. Он следовал за ней повсюду, бегал у нее на посылках, прекрасно зная, что она играет его чувствами, и не обращая на это внимание. Не было такого поручения, которое леди Дженифер не могла бы попросить его исполнять. Несомненно, он был единственным человеком при дворе, не понимавшим, что леди Дженифер никогда не выйдет замуж за почти что безденежного юношу, у которого всего только и есть, что небольшая надежда унаследовать титул. Ее помолвку с графом Сент-Джоном огласили как раз в тот момент, когда Гай был занят вплетением лент в гриву ее верховой лошади. После этой истории над ним смеялся весь двор.

Это был первый и последний раз, когда он воображал себе, что влюблен в женщину. Унизительный урок, навсегда заученный им. Всю дальнейшую жизнь он был уверен, что любовь – это не больше чем страстное увлечение. Неважно, что его чувства по отношению к леди Дженифер не шли ни в какое сравнение с глубочайшей страстью к Клаудии. В определенный момент всякие страстное увлечение приходит к концу. Неужели Клаудия надеется, что он солжет и поклянется в вечной любви к ней?

Он допускал, что именно этого она и ждет. Клаудия перебралась на свою сторону кровати и отвернулась. Она так далеко отодвинулась, что он поразился, как ей удается не упасть на пол. Хотя она не шевелилась и не издавала никаких звуков, он был уверен, что она плачет. Да, если сейчас он заглянет ей в лицо, то увидит крупные прозрачные слезы, бесконечным потоком струящиеся по ее щекам.

Клаудия бросила взгляд через плечо:

– Мне послышалось, вы сказали, что уйдете.

Ее глаза были сухи. Она даже не выглядела хотя бы чуть-чуть расстроенной. Из-за него не стоило пускаться в слезы?

Сначала его возбуждают до предела, а теперь еще и вышвыривают из собственной постели! Гай поглядел на повернувшуюся к нему спиной девушку.

Мысль о том, что она спокойно проспит целый день, в то время как он совершенно лишился сна, действовала на нервы. Поднявшись одним молниеносным движением, он подобрал одежду, которую сбросил с себя накануне.

– Вы сегодня опять поможете мне со счетами. Встретимся через три часа в солярии.

Она ответила чопорным тоном, который он уже начинал ненавидеть:

– Как пожелаете, милорд.

9.

– Ваши руки слишком нежны для этой работы, миледи. – Не успела Клаудия возразить, как Томас подхватил корзинку с наперстянкой с ее колен.

Ленора захихикала.

Клаудия метнула на девушку недовольный взгляд, но Ленора склонила голову над корзиной с тисом, делая вид, что занята своим делом. Ленора, казалось, нашла в постоянном вмешательстве Томаса в их работу неиссякаемый источник юмора. Клаудии изрядно надоели оба. Она сидела между ними на длинной каменной скамье в саду Монтегю, а повсюду были расставлены корзины с яркими цветами. Своей красотой цветы вводили в заблуждение: яд, который Клаудия собиралась приготовить из них, был одним из наиболее смертоносных. Крыс, обитающих в Монтегю, уже скоро постигнет безвременная кончина.

Она едва ли не была счастлива, что крепость Монтегю кишела грызунами, поскольку из-за этого у нее появилось хоть какое-то осмысленное дело, помогавшее ей убивать время. Бездумное шитье слишком часто заставляло ее погружаться в мысли о Гае. Помогать с его счетами было бы еще ужаснее. Она уже страшилась тех часов, которые ей предстояло провести за этим занятием вместе с Гаем, зная, что его присутствие рядом кружило ей голову настолько сильно, насколько смертелен яд, предназначавшийся для крыс. Часы, которые она провела у него в постели, доказали это сполна.

Просыпаться в объятиях мужчины было наслаждением, о существовании которого она раньше и не предполагала. Конечно, не всякого мужчины, поправилась она. В объятиях Гая. Только Гая. Понимание этого лишь притупляло способность сопротивляться соблазну и подталкивало ее уступить собственной слабости.

Но он может использовать ее и выбросить за ненадобностью.

Именно эта мысль удержала ее от катастрофы. Слова Гая расслабляли ее, прикосновения приводили в трепет, его логика заставляла сомневаться в своих убеждениях, однако, в конце концов, она ни на минуту не забывала, что он – мужчина и, как всякий мужчина, легко поддается похоти.

В течение многих лет она слушала, как ее братья говорили женщинам всякого рода притягательную ложь, лишь бы заманить их к себе в постель. Действия Роберто не удивляли ее, поскольку он всегда поступал, как ему нравилось, ничуть не заботясь о последствиях. Однако вереница разбитых сердец, которую оставлял за собой Данте, помогла ей ясно осознать, что мужчины во многом похожи друг на друга, когда дело касается женщины. Сам процесс соблазнения захватывал их, вызывая охотничий азарт. Однажды одержав победу, мужчины быстро теряют интерес к завоеванному призу и нацеливаются на новую жертву, принося ей еще более фальшивые клятвы, говоря еще большую неправду.

Гай не лгал ей. Он указал на ложь, которую Клаудия и сама могла бы произнести. Она попросила, чтобы он поцеловал ее, и он отказался. Отказался не потому, что не хотел поцеловать ее, а потому, что зная ее иного лучше, чем она саму себя. Этим утром ей страстно хотелось отдаться ему, узнать, наконец, тайну отношений между мужчиной и женщиной. Позже она сумела бы успокоиться, унять свою нечистую совесть, твердя себе, что это он овладел ее чувствами, лишил ее собственного выбора. Это дало бы ей повод ожесточиться против него и тем самым защититься от естественной боли, которую он причинит ей рано или поздно, отвергнув ее.

Почему он не может быть, как все мужчины, и просто лгать?

– Hai delle belle mani, donna Claudia (У вас очень красивые руки, леди Клаудия). – Томас кинул беглый взгляд на Ленору и снова повернулся к Клаудии. От его страстных взглядов она ощущала какое-то смутное беспокойство. Ее друга, доброго и отзывчивого брата Томаса, более не существовало. Рыцарь Томас был совершенно иным человеком, и блеск в его глазах оставлял в ее душе неприятный осадок, а многозначительные улыбки и самоуверенные манеры настораживали Клаудию.

Она взглянула на свои руки и удивилась, как он может считать их красивыми. Томас взял ее за запястье, повернул руку ладонью кверху и провел по ней кончиками пальцев. Девушка сжала руку в кулак и попыталась освободиться:

– Обычные руки, сэр Томас. Как раз пригодные для такой работы.

Она ответила на его языке, но он, видимо, решил продолжить разговор на итальянском:

– A contrario – sono belle, delicate e feminili. (Совсем наоборот – они красивы, нежны и женственны.)

Низкий голос вдруг отозвался на нескромную лесть Томаса:

– Bugiardo! (Лжец!)

– Лжец? – с гневом произнес Томас. Он резко обернулся в поисках оскорбителя. Прислонившись плечом к каменной арке и сложив на груди руки, у входа в парк стоял Гай. Его непринужденная поза никак не соответствовала мерцавшему в глазах опасному огоньку. Томас вздрогнул и отпустил руку девушки. Клаудия улыбнулась.

Гай поднял руку и стал с деланным равнодушием рассматривать свои ногти.

– Что ты здесь делаешь, Томас?

Томас поднялся со скамьи и учтиво поклонился.

– Я помогаю леди Клаудии собирать разные травы и растения для снадобья, которое она собирается приготовить.

– Выглядит так, как будто вы просто вышли собирать цветы. – Гай потер костяшки пальцев о темно-синюю тунику. – Почему ты не на учебном плацу?

– Я был там ранним утром с Эвардом, а сегодня днем я должен возглавить южный дозор. Я решил, что мое отсутствие в течение нескольких часов не будет замечено. – Томас переступил с одной ноги на другую. – Если вы позволите, милорд, я вернусь на плац.

Гай не ответил. Его молчаливый непроницаемый взгляд, похоже, заставлял Томаса нервничать. Казалось, воздух между двумя мужчинами медленно накалялся.

– Я намеревался только возобновить свое знакомство с леди Клаудией, – оправдывался Томас. – Мы ведь часто встречались в саду Лонсдейла. Я не думал, что вы можете быть против, если я составлю ей компанию здесь.

– Я разве сказал, что я против? – Тон Гая был обманчиво дружелюбным, но его улыбка – зловещей.

– Ленора была с нами все это время. Ничего неподобающего здесь не происходило. – Томас обернулся; – Ведь правда, Ленора?

Ленора крепко сжала руки и неловко кивнула. Это лишь немного успокоило Томаса. Ленора же выглядела страшно напуганной. Клаудия погладила дрожащую руку девушки:

– Успокойся, Ленора. У тебя нет причин бояться гнева милорда.

Томас и Ленора уставились на нее, словно она говорила на непонятном им языке. Может быть, ее акцент смутил Ленору, но с чего вдруг Томас выглядит таким растерянным?

– Вы говорите о лорде Гае? – изумился Томас, но тут же закрыл рот, как будто сказал что-то лишнее. Услышав тихий смех Гая, он весь сжался.

– Леди Клаудия знает мой мягкий нрав. – Выражение лица Гая смягчилось, как только он перевел взгляд на Клаудию. – Хм… она также знает, что я не буду сильно сердиться, если обнаружу ее здесь, в парке, хотя я просил ее встретить меня в солярии.

– Вы сказали, через четыре часа, – возразила Клаудия, – и у меня еще предостаточно времени до встречи с вами.

– Я сказал, через три, и вы опоздали.

– Через четыре.

Ленора поймала руку Клаудии и сжала ее, но Клаудия оставила без внимания это бессловесное предупреждение. Она поднялась, отодвинув корзинку в сторону, и поправила складки на юбке.

– Ты знаешь, что я хотела сделать с этими растениями, Ленора. Я присоединюсь к тебе позже. – Она повернулась к Гаю, все еще стоящему под аркой. Его лицо было так напряжено, что казалось высеченным из камня.

– Я готова, милорд.

Насмешливо кланяясь и протягивая ей руку, он приказал Томасу:

– Ты можешь удовлетворить свою неожиданную любовь к садоводству, помогая Леноре в отсутствие леди Клаудии.

– Да, милорд, – отозвался Томас несчастным голосом.

Гай взял Клаудию под руку, но не сердито, как она ожидала, а очень нежно. Пройдя пару шагов, он ласково и заботливо обвил Клаудию за талию и направился к замку. Наклонившись к ее уху, он прошептал:

– Мне кажется, вы не созрели для того, что я готов предложить вам, Клаудия.

Смутное опасение заставило ее затрепетать. В его глазах она заметила голубую вспышку, но он уже перевел взгляд на дорожку перед ними. Почему он так сердит?

Ряд высоких деревьев отделял тропинку от парка, словно зеленая стена, прерывающаяся через равные промежутки сводчатыми проходами, ведущими в разные части сада. Южная стена замка, мрачная и неприступная, выросла на их пути. Не успели они добраться до окованных железом массивных дверей, как Гай свернул и повел ее в одну из арок.

– Куда мы идем?

– Пожалуй, речь шла действительно о четырех часах. Это значит, что нам нет нужды торопиться. – Его большой палец прочертил невидимую линию вдоль ее позвоночника и остановился на талии. – Здесь есть кое-что, что я хотел бы показать вам.

Они двинулись дальше. В этой части парка деревья были выше. Дорожка, бежавшая до сих пор прямо, начала время от времени сворачивать, огибая искусно отделанные деревянные решетки, скрытые аккуратно подстриженными розовыми кустами. Они миновали усеянный желтыми розами гигантский зеленый куст в форме меча, чье острие было устремлено в небо. Дальше последовал куст красных роз в виде всадника и куст с бледно-розовыми бутонами, изображавший даму. После этого Гай провел Клаудию по небольшому деревянному мосту к миниатюрной сторожке, примыкавшей прямо к стене парка.

Каменная скамья у внешней стены парка ожидала их внутри беседки. Несколько дюжин гибких ветвей, переплетаясь, образовали густой зеленый навес, усыпанный белыми розами. Сквозь него просачивались золотистые солнечные лучи. У Клаудии возникло ощущение, будто она попала в колдовское царство. Гай оставался в тени, затем, шагнув, пересек узкую полоску солнечного света, теперь его красивое лицо было хорошо видно.

– Вот что я представляю себе каждый раз, когда вдыхаю аромат роз. – В голосе его не осталось и следа неудовольствия. Быть может, она просто ошиблась и приняла суровое выражение лица за раздражение. В этот момент она ясно осознала, что пробудило блеск в его глазах. Это была страсть. И судя по всему, безудержная страсть.

Она попыталась отступить, увидев, что он протягивает руку в ее сторону, и почувствовала себя глупо, когда Гай зашелестел стеблем у нее над головой и сорвал прекрасную белоснежную розу. Рука Клаудии автоматически потянулась принять дар, но он отрицательно покачал головой.

– Я думаю об этих цветах всякий раз, когда смотрю на вас. – Гай глубоко вдохнул аромат розы, касаясь лепестков верхней губой, затем поднес цветок к лицу девушки и провел бархатистым бутоном по щеке Клаудии, по ее подбородку и губам. – Воспоминания говорят мне, что вы нежнее этого цветка, хотя время от времени я начинаю в этом сомневаться. – Он медленно размял лепестки пальцами, они отрывались и падали на землю, кружась как снежинки. – Разрешите мне объяснить свои слова?

Клаудия кивнула, чувствуя себя полностью в его власти. Гай нежно провел пальцами по тем местам, которые ласкал цветком, – по щеке, по подбородку, затем задержался на ее губах, как бы исследуя их форму. Она подавила необъяснимое желание дотронуться кончиком языка до его пальцев, ощутить запах розы, который все еще чувствовала на его руке, ощутить запах Гая.

Он как будто прочитал ее мысли и, легко касаясь, одним пальцем провел вдоль ее губ. Рот Клаудии приоткрылся, и она услышала резкий вздох Гая. Или этот звук издала она? Рука Гая оставалась неподвижной. Взгляд, прикованный к ее рту, казался таким пристальным, словно его обладатель выполнял трудную задачу, требующую от него большого мужества.

Искушение было слишком велико, и она дотронулась кончиком языка до его пальца.

Они посмотрели друг другу в глаза, и Клаудия заметила какую-то беспомощность в его взгляде. Вот она – власть, о которой он говорил, контроль над ним, право на который никому не было дано. Это было опьяняющее чувство, которое придало Клаудии еще больше смелости. Она стала ласкать палец Гая языком, будто слизывала с него сладкий мед.

– Святые апостолы, – шепот прозвучал одновременно как молитва и как проклятие. Гай не двигался и не сводил с нее глаз. Или просто не мог оторваться от нее. Клаудия ощутила, что его жар передается ей; пламя, медленно разгоравшееся внутри, разошлось по венам, охватывая все тело девушки.

В конце концов он убрал руку, застонав, словно от боли. Его дыхание было прерывистым и неглубоким, таким же, как и ее. В течение какого-то времени Гай просто смотрел на нее. Вдруг он схватил ее руку и притянул к своему рту. Клаудия вся затрепетала, ясно понимая, что он навязывает ей ту же пытку. Ее захлестнула волна сильнейшего желания.

Гай сжал ее тонкую руку в своих больших ладонях. Его голос был полон страсти:

– Томас не лгал. У вас действительно красивые руки.

Он начал целовать тыльную сторону ее ладони, после чего перешел к кончикам пальцев. Один за другим Гай целовал их, слегка сжимая губами и лаская языком. Клаудия почувствовала, как у нее ослабели ноги, и поняла, что значит почувствовать себя беспомощной. Услышав стон, она не сразу осознала, что звук исходил из ее горла:

– О, Гай!

Он взглянул на нее и улыбнулся.

– Клаудия!

Он поцеловал ладонь, запястье, затем, приподняв рукав ее платья, запечатлел несколько возбуждающих поцелуев по руке до локтя и остановился.

Она вдруг обнаружила, что каким-то образом очутилась в объятиях Гая. Его губы двигались, и ей пришлось приложить усилие, чтобы сконцентрировать свое внимание на его словах. Рот Гая так пленял, казался таким мужественным и чувственным…

– Здесь и сейчас я прошу вас о поцелуе. – Он поднес свою ладонь к ее щеке и медленными кругообразными движениями стал ласкать ее. Пламя у Клаудии внутри разгорелось с новой силой.

– Один поцелуй, Клаудия. Даруйте мне это блаженство, и я дам вам…

Она успела приложить пальцы к его губам, до того как он попытался сторговаться с ней. Хотя бы раз не будет сделки между ними. Никаких обещаний – ни данных, ни нарушенных. Она поразилась, насколько решительны и вместе с тем нежны были его губы.

– Поцелуйте меня.

Он очень медленно склонил голову. Его взгляд, казалось, проникал ей в душу. Их губы встретились, и Клаудия закрыла глаза. Его горячее дыхание, чем-то напоминающее теплый солнечный свет, заставило ее губы разомкнуться. Она задохнулась от изумления перед великолепием этого мига. В то же мгновение ее напряженные мышцы расслабились, но она не потеряла равновесия. Гай крепко держал Клаудию, его руки обхватывали и сжимали ее, напоминая гибкие ветви над их головами. Клаудия почувствовала в Гае особую силу и мощь, которые могли сокрушить ее, будь на то его воля. Но пока он сдерживался, терпеливо подталкивая Клаудию к поражению, склоняя ее разделить, падение с ним.

Он осыпал ее поцелуями, страстными, нежными, долгими, все более и более чувственными; в них был привкус сандалового дерева и экзотических пряностей, привкус мужского вожделения. Его язык очертил контур ее губ, отступил и снова вернулся, чтобы продолжить сладостную пытку. Из его груди вырвался звук, свидетельствующий о нетерпении, и в конечном счете она расценила этот звук как приглашение. Она дотронулась кончиком языка до губ Гая и медленно очертила языком их контур. Он еще сильнее прижал ее к себе, будто желая приучить к тому, что там, где ее тело мягко, его – напряжено. Она затрепетала – урок был усвоен.

Его рот разбудил в ней чувственность: его язык ласкал ее и домогался ответных ласк, так что она почувствовала легкое головокружение. В этот момент Гай завладел кончиком ее языка и начал посасывать его, как он делал раньше с одним из ее пальцев. В изнеможении Клаудня осела в его объятиях.

Они стояли на коленях на полу сторожки. Клаудия никак не могла вспомнить, как они очутились в таком положении. Она потеряла контроль над собой. Нет, она все еще продолжала его терять. Собрав последние остатки воли, девушка запрокинула голову назад, потом отвела ее в сторону, безнадежно пытаясь вырваться и тем самым спастись.

– Гай, – сдавленным шепотом она произнесла его имя. Он целовал ее шею самыми сладострастными поцелуями, которые она раньше даже не могла себе вообразить. – Пожалуйста, вы говорили… только… – Она опять запрокинула назад голову. Несомненно, его губы оставляли на ее коже следы. Если бы она взглянула на свое отражение в зеркале, наверняка увидела бы ожога по всей шее, и каждый ожог формой напоминал бы рот Гая. – Вы сказали…

Что он сказал? В сущности, о чем она говорит? Ее руки сплелись в его блестящих волосах, притягивая Гая все ближе и ближе, но его губы ускользнули, и он прижал ее голову к плечу. Руки Клаудии все еще обвивали его, их тела сливались воедино. Она представила его стремительным конем, запыхавшимся после долгого бега. Возможно, это всего лишь разыгралось ее воображение, однако на мгновение ей показалось, что по его телу пробегает дрожь, подобная той, что охватила ее. Он еще крепче сжал ее в объятиях, словно пытаясь доказать, что она ошибалась.

– Я не вправе снова целовать вас, – тихо пробормотал он. Его голос звучал столь же хрипло, как и ее. Он потерся щекой у ее уха – нежностью смягчая резкость слов. – Боже мой, я погиб. Не позволяйте мне снова дотрагиваться до вас, Клаудия. – Он приблизил к себе ее Лицо, зарывшись руками в волосы на затылке, забыв, казалось, о только что произнесенных словах: – Пока только…

Она не представляла, что это возможно, но Гай еще теснее прижался к ней, пылкий, страстный и вместе с тем напряженный, как натянутая тетива. Ее тело отреагировало таким же образом, Клаудия попыталась поднять голову, но Гай не отпустил ее. Его безмолвный вопрос напугал ее. Ответив однажды на его поцелуи, она боялась теперь собственных слов.

– Ничего не говорите, – прошептал он, – я все уже знаю. Я могу почувствовать в вас это настолько же отчетливо, насколько я чувствую вашу страсть. – Рука, которой он ограничивал движения ее головы, принялась нежно гладить ее волосы. – Розы. Мне следовало бы знать лучше. – Он шумно вздохнул. – Возвращайтесь к Леноре. Прямо сейчас, пока я не передумал. До того, как я попытаюсь своими поцелуями заставить передумать и вас.

– Это не то, что я…

– Боже правый, Клаудия. Не спорьте со мной хотя бы теперь. – Гай крепко сжал ее плечи и легонько оттолкнул от себя. Не в силах выдержать ее взгляд, он отвернулся. – Оставьте меня.

Клаудия поднялась, Хотя ноги не держали ее, и оступилась. Слезы застилали ей глаза, но все же она смогла разглядеть какое-то разочарование у него на лице. Недовольство ею или собой – кем именно, она не была уверена. Скорее ею, решила Клаудия. Она повернулась и побежала.

– Где она?

Двое солдат, стоявших перед Гаем, отступили на шаг назад. Тот, что был пониже, осмотрел внутренний двор замка, как будто ища удобный путь к отступлению.

– М… мы не видели ее, барон, – выдавил из себя другой солдат.

– А Томас? – настойчиво спросил Гай.

– Лорд Гай. – Эвард въезжал через ворота в низкой стене. Он приподнял одну руку, приветствуя Гая.

Когда Эвард подъехал к нему, Гай взмахом руки отпустил солдат.

– Ты нашел ее?

– Леди Клаудию? – удивленно спросил Эвард. – А разве вы ее потеряли?

– Не дразни меня, – предупредил Гай. Он зашагал вдоль конюшен. Эвард повернул свою лошадь и последовал за ним. – Сегодня утром у нас был… э-э… разговор, который расстроил ее. Я искал ее, но безуспешно. Ее нет ни в парке, ни в спальне, ни в солярии, ни у швей. Вероятно, она не так поняла меня и убежала из замка. Мы должны снарядить отряд, чтобы…

– Она не покидала замка, милорд.

Гай остановился как вкопанный.

– Ты знаешь, где она?

– Да, – Эвард перекинул негу через седло, соскочил с лошади и жестом подозвал мальчишку, стоявшего перед группой оруженосцев рядом с конюшнями, которые наблюдали за гневом барона с безопасного расстояния. Мальчишка оглянулся на друзей, пытаясь найти у них ободрение, и нерешительно шагнул вперед.

– Может быть, вы предпочтете вести эту беседу при меньшем количестве любопытных, – предложил Эвард.

– Я хочу знать, где моя… – Гай стиснул зубы. – Я хочу знать, где она, черт побери!

Эвард отдал поводья своему оруженосцу и указал в направлении ворот:

– Я отведу вас к ней.

– Через наружный двор? – спросил Гай, поравнявшись с Эвардом. – Что она делает на наружном дворе?

– Ее там нет. Это просто самый быстрый путь к месту, где мы можем найти ее. И наименее людный. – Он неодобрительно посмотрел на Гая. – Вы поднимаете из-за какой-то ссоры слишком большой шум, барон. Ваши люди уже начинают думать, не колдовские ли это чары вашей любовницы.

– Наплевать я хотел на то, что говорят люди, – прорычал Гай. – Мне кажется, что кое-кому следовало бы призадуматься над тем, что Она ценная узница и что мое будущее в значительной степени зависит от того, находится ли она в этих стенах.

– Да, это так, – согласился Эвард. – Но некоторые люди удивляются, почему она рыдает, когда милорд отсылает ее от себя, и почему потом он неистово разыскивает ее повсюду. Это хороший повод для сплетен.

– Ты сам чересчур любопытен. – Гай покосился на Эварда. – Она плакала?

Эвард кивнул.

– Я нашел ее позади часовни. Несколько солдат видели, как она забежала туда, но побоялись последовать за ней. Вообще-то говоря, они не знали, какова будет ваша реакция на новость, и потому послали за мной.

Руки Гая сжались в кулаки.

– Томас был с ней?

– Томас? – удивился Эвард. – Почему Томас должен был быть с ней?

– Я обнаружил их вместе в парке, – неохотно ответил Гай. – Этот развратный сук… Он пытался соблазнить Клаудию. Прямо у меня под носом. Ей-богу, он обхаживал ее, осыпал комплиментами и всячески обольщал ее прямо в моем парке!

Некоторое время Эвард переваривал услышанное.

– Все знают, что леди Клаудия ваша любовница, барон. Никто даже в мыслях не осмелится занять ваше место. Я уже слышал, что многие хотели бы попытаться найти у нее расположение, когда она перестанет разделять одну с вами постель, но Томас никогда ничего подобного не говорил. Я готов биться об заклад, что Томас не ищет ничего, кроме ее дружбы, чтобы миледи обратила на него внимание, когда вы устанете от нее.

– Я никогда не устану от нее! – Вырвавшиеся слова потрясли Гая, казалось, еще сильнее, чем Эварда. Они подозрительно походили на правду. Гай потряс головой, чтобы избавиться от этой навязчивой мысли.

Эвард никак не ответил на этот всплеск чувств. Выражение его лица оставалось спокойным.

Гай нахмурился и отпустил тунику Эварда:

– Я отрежу руку любому, кто к ней прикоснется.

– Вне всякого сомнения, барон. – Эвард потер висок. – И еще одна вещь меня интересует: что с ней станет, когда вы разрешите спор с ее дядей.

– Ничего с ней не будет, – сердито ответил Гай. – Ее дядя не захочет, чтобы Клаудия возвращалась. Она пробудет в Монтегю сколько пожелает. Когда и если она уедет отсюда, то получит свое имущество и деньги. Получит достаточно, чтобы не иметь нужды отдаваться какому-либо мужчине.

Голос Эварда звучал чуть громче шепота:

– Так как вы бы хотели, чтобы она отдалась вам?

– Ты слишком далеко заходишь, Эвард.

– Да, и у меня хватит безрассудства, чтобы зайти еще дальше. Вы отошлете ее из Монтегю с вашим золотом, но безо всякой защиты, но это лишь сделает ее желанной добычей.

– То есть?

– Я имею в виду, что вы не слишком хорошо продумали свой план, если только, конечно, это не ваша цель – отдать Клаудию первому же мужчине, который вознамерится подвести ее к алтарю. У нее нет родственников, которые могли бы защитить ее от посягательств разных негодяев. В Англии немало рыцарей, способных перерезать дюжину глоток, лишь бы завладеть такой невестой.

– Я дам ей солдат для защиты.

– Солдат можно подкупить, – заметил Эвард. – Более того, возможно, кому-то из них самих взбредет в голову жениться на ней. Мужчине стоит только поклясться перед священником, что он был близок с ней, и у нее не останется выбора.

Эвард был прав. Богатая незамужняя женщина была той желанной наградой, о которой нищие рыцари мечтали по ночам. Золото, которое он дал бы Клаудии, могло стать камнем у нее на шее. Господи, да она уже владеет состоянием, большим, чем то, что он намеревался предоставить в ее распоряжение. Одни только изумруды позволят ей до конца дней своих жить в роскоши. Или какому-нибудь мужчине, вынудившему Клаудию стать его женой.

Гай помрачнел еще больше.

Эвард, видимо, угадал его мысли:

– Леди Клаудии нужен муж до того, как она покинет Монтегю, милорд. Человек, который не обманет и не ограбит ее. Я никогда не требовал никаких наград, будучи у вас на службе, но сейчас я прошу у вас руки леди Клаудии. Я не прошу о приданом, – поспешно добавил он. – Она урожденная леди и воспитана как леди. Я – рыцарь, и я давал клятву защищать честь любой леди.

– А я нет? – Голос Гая звучал глухо и беспощадно.

– Нет, милорд. Всем очевидно, что ваше положение и титул мешают вам быть справедливым по отношению к леди Клаудии. Никто не ждет, что вы обвенчаетесь с женщиной, которую принудили к сожительству. Я бы взял ее открыто, не обращая внимания ни на ее состояние, ни на ее прошлое.

– Ты бы взял? – Гай сложил руки на груди. Отважный Эвард, сраженный женщиной. Кто бы мог предположить? Будь это не Клаудия, а любая другая женщина, он бы рассмеялся. – Ты ее любишь?

Эвард насупился:

– Я провел не так много времени в ее обществе, чтобы определенно ответить на этот вопрос.

– Ты бы это знал, если бы любил, – сказал Гай. – Мне стоило лишь взглянуть на нее, и я сразу понял…

Что он понял? Он умолк, глядя куда-то сквозь Эварда. Он страстно желал Клаудию и ничего больше. Но если он хотел только ее тело, то почему просто не затащил к себе в постель, не переспал с ней и не прекратил их общую пытку? Он чувствовал ее желание в каждом прикосновении, в каждом взгляде. Она хотела его, но не соглашалась принимать условия, которые он мог бы предложить ей – положение любовницы, а не жены. Было ли в его чувствах что-то еще?

Гай повернулся и пошел по направлению к замку, погруженный в свои мысли. Он думал о глазах Клаудии – столь же бесценных и таинственных, как ее изумруды. Откуда у ее матери такие драгоценности? Он считал, что знает о ее семье все, что хотел знать. Но оказалось, что ему еще многое неизвестно. Ее прошлое может пролить свет на настоящее и ответить на вопрос, почему она просила о поцелуях, но отказывалась принять их естественное продолжение. Несомненно, она поняла, что значит для него много больше, чем просто мимолетное увлечение.

Но как долго?

Ее слова эхом прозвучали у него в ушах. Они не давали покоя. Ничего Клаудия не поняла. До этого момента она, как и он, не подозревала, что Гай хотел от нее большего, чем физическое, наслаждение, большего, чем просто краткая связь, которая бы закончилась через несколько месяцев. Впервые он позволил себе подумать о том дне, когда они могли бы расстаться. Он не мог представить себе и минуты без того, чтобы не слышать нежные сладострастные звуки ее голоса, чтобы не вдыхать аромат роз – ее аромат и чтобы не сходить с ума от этого запаха, от слабого покачивания бедрами, от мягкого прикосновения ее волос к его коже. Любая ее улыбка стоила всего золота мира!

И он собирался отправить ее в этот жестокий мир, где сотни мужчин с жадным вожделением ухватятся за то, от чего он так неосмотрительно отказался. Они бы особенно не тревожились, улыбается ли Клаудия вообще. Да, он знал, что станет с ней. Но что будет с ним самим?

– Милорд, – Эвард положил руку ему на плечо. – Вы идете не в том направлении.

– Что? – Гай остановился и в замешательстве посмотрел по сторонам. Он стоял на дорожке, ведущей к дверям замка. Где же еще она могла быть?

Эвард указал на другую тропинку, уходящую вокруг восточной стены:

– Леди Клаудия на кухне. Это самый короткий путь.

– На кухне? Что она там делает? Она теперь что, собирается стать кухаркой?

– Нет, милорд. Она сказала, что обещала Леноре вернуться и помочь с приготовлением яда. – Нерешительная улыбка мелькнула на устах Эварда. – Надеюсь, не для вас?

Гай с отвращением посмотрел на него.

– Для крыс. У меня совершенно вылетело из головы, что она этим занимается. Нужно было начать поиски с горничной.

– Мне показалось, что она поглощена работой с Ленорой, – сказал Эвард. – Надеюсь, яд докажет свою эффективность. Крысы сбегаются в замок отовсюду. Ходят слухи, что этим вечером несколько из них забрались даже в вашу спальню.

– Существует ли хоть что-нибудь, о чем бы ты не слышал?

– Мало что остается незамеченным внутри этих стен, и особенно, как вам известно, когда это затрагивает вас, барон.

– Тогда послушай меня, Эвард. Ты распространишь слух, что всякий мужчина, который смотрит на леди Клаудию не просто с преданностью и любовью подданного к своей госпоже, а с надеждой на какие-то более близкие отношения, в полной мере ощутит на себе мой гнев. Короче говоря, я превращу его жизнь в кромешный ад. Любой мужчина, кто с вожделением притронется к ней, будет иметь дело со мной. Мы обручены, и она моя. Только моя. Я ясно объяснил?

– Да, милорд. – Эвард улыбнулся. – Я знал, что вы перемените свое решение не вступать в брак.

– Я этого не знал до тех пор, пока не присмотрелся к ней поближе.

– Так вы собираетесь на ней жениться?

Гай прищурился:

– Ты намеренно подталкиваешь меня к признаниям?

– Да, – весело ответил Эвард, не замечая сердитого взгляда Гая.

– В Лонсдейле ты советовал мне не торопиться с женитьбой. Ты убеждал меня, что я не должен допускать принуждать себя к браку.

– Не стоит обращать внимание на болтовню подданных.

– Доводы моего брата приобретут больший вес, когда он узнает, что из себя представляет ее семья.

Гай уже рассказал Эварду о родстве Клаудии и Роберто на пути в Монтегю, и, вспомнив об этом обстоятельстве, Эвард нахмурился.

– Клаудия никак не похожа на своих родственников, и я не собираюсь из-за них скрывать ее от своей семьи. Кенрик и его солдаты прибудут сюда меньше чем через две недели, чтобы помочь мне в осаде Холфорда. И я представлю его Клаудии до того, как он узнает, что Роберто – ее брат.

Эвард засомневался:

– Он может узнать ее так же, как это сделали вы. Весьма сомнительно, чтобы лорд Кенрик не заметил сходства.

– Я хочу сам сообщить ему об этом. Ясно?

– Да, милорд.

– Хорошо, – Гай повернулся на каблуках и пошел обратно к воротам, ведущим на средний двор.

Эвард поспешил вслед за ним.

– Лорд Гай, вы опять идете не туда.

– Нет, на этот раз я выбрал верное направление. Если я сейчас встречусь с Клаудией… – Он попытался не думать, чем бы он хотел заняться с ней в эту минуту. – Я должен тщательно поразмыслить, как вести себя, до нашего с ней разговора. Леди Клаудия иногда неверно истолковывает то, что я говорю, и поэтому мне нужно приложить все усилия, чтобы подобрать нужные слова.

– Барон! – Рыцарь на коне махнул им рукой от ворот и пришпорил лошадь. Боевой конь плавно остановился перед ними, оставив своими копытами большие коричневые следы на подстриженной траве. Выражение лица всадника заставило обоих мужчин схватиться за мечи. – Альфред только что вернулся из дозора, раненный в спину арбалетной стрелой. Он ничего не успел нам сказать перед тем, как потерял сознание. Лекарь сообщил, что надежды очень мало. Сэра Томаса и остальных его людей до сих пор нет.

10.

Он покидал ее.

Сидя в кресле, Клаудия смотрела, как оруженосец Гая помогал ему облачиться в доспехи, и вспоминала своих братьев, которых так же заковывали в латы, чтобы разлучить с ней.

И с тех пор она их не видела.

Стиснув руки так, что побелели пальцы, она прижалась к деревянной спинке кресла, не обращая внимания на боль в спине. Гай вернется. Ведь Монтегю его дом. Глупо думать, что он просто ускачет прочь, чтобы никогда не появиться снова. Ничто не сможет помешать ему вернуться в замок. Ничто – разве что стрела, как та, что пронзила его солдата. Или меч. А может быть, булава или копье.

Руки Клаудии задрожали. Зачем он обрекает ее на эту муку – смотреть на то, как он покидает ее? Там, на кухне, она узнала бы о его отъезде, лишь когда Гая уже не было бы в замке. Ей не пришлось бы тогда стараться запечатлеть его в памяти таким, какой он есть сейчас, ужасаясь при одной мысли, что они больше не увидятся. Зачем он послал за ней, после того как они попрощались в саду?

На ее руку скатилась слеза. Стараясь сдержать учащенное дыхание, Клаудия стряхнула ее – Гай не должен увидеть, что она плачет. Возможно, он все-таки заметил это. Гай почти не отрывал от нее взгляда, пока Стивен затягивал его в кожаный панцирь и помогал надеть кольчугу. Испытает ли он радость, поняв, что является причиной ее слез? Клаудия взглянула сквозь слипшиеся ресницы – он стоял нахмурившись.

– Перестаньте плакать, Клаудия. Я отыщу Томаса, и мы вместе вернемся домой. Скорее всего он преследует напавших, кто бы они ни были.

Клаудия медленно прикрыла глаза. Неужели Гай думает, что она плачет из-за Томаса? Внезапно ее охватило чувство стыда – она совсем забыла о Томасе, о том, что пропавший дозор и был причиной, по которой Гай собирается покинуть ее.

– Солнце почти уже зашло, – взяв себя в руки, сказала она, повернувшись к окну. – Может быть, стоит подождать до утра и отправиться в путь на свежую голову?

– Нет, я знаю, каким путем они собирались ехать, и сегодня уже почти полнолуние. Если мои люди ранены, я не могу бросить их на всю ночь в этой чащобе.

Перед мысленным взором Клаудии предстали все демоны, которые обитали в местных лесах. Некоторые из них, она знала это наверняка, существовали, об остальных можно было лишь догадываться. Ничто на свете не заставило бы ее дядю покинуть замок после заката. Зачем Гай проявляет столь безрассудное благородство?

Преданность своим людям была характерной чертой Гая, которую Клаудия готова была возненавидеть, если бы смогла. Она вспомнила, какие чувства испытывала, оказавшись одна в лесу, думая, что Гай покинул ее. Его люди, которые знают его лучше, наверняка не сомневаются, что он непременно отправится на их поиски. Должно быть, эта мысль утешает их в трудные минуты.

– Стивен, посмотри, готов ли мой конь, и жди меня в конюшне.

– Слушаюсь, милорд.

Когда оруженосец удалился, Клаудия заставила себя не отрывать взгляда от пола. Они остались одни. Клаудию обуревало безумное желание броситься в объятия Гая, излить все, что переполняло ее сердце, пока еще не слишком поздно.

Это было нелепое желание – возможно, он вернется до рассвета. Нет никакой необходимости открываться ему. Ведь Гай не ждал ни ее прикосновений, ни поцелуя, вообще никаких проявлений чувств. Этим утром он приказал ей оставить его в покое. Клаудии ничего не оставалось, как сидеть в этой ужасающей тишине и наблюдать за его отъездом. Может быть, это своего рода наказание?

Она услышала приближающиеся шаги и обнаружила, что сидит, упершись взглядом в носки его сапог. Завладев руками Клаудии, Гай заставил ее подняться на ноги. Глядя на белого волка – герб Монтегю, вышитый на синем фоне у него на груди, она подумала, что заключить Гая в объятия – значило склонить голову перед этим ужасным зверем. Казалось, изображение не случайно находится так близко к его сердцу – один безжалостный хищник на груди у другого.

– Мы обручены, Клаудия, и мне не нравится, что вы проливаете слезы по другому.

Что за навязчивая мысль? Почему его так беспокоят ее чувства к Томасу? Сердце Клаудии принадлежало лишь одному человеку, и он стоял перед ней. Неужели Гай не видит этого? Наверное, нет. Она не собиралась объяснять истинное положение дел.

Слегка коснувшись пальцами подбородка девушки, он заставил ее взглянуть ему в глаза.

– Мне было бы приятнее видеть вашу улыбку.

– Тогда не уезжайте, – прошептала она. – Пошлите вместо себя другого.

Лицо Гая напряглось. Он пристально вгляделся в глаза Клаудии.

– Неужели вы плачете из-за меня?

Неуверенность, прозвучавшая в его голосе, сломила и без того хрупкую решимость девушки. Она обхватила руками его широкую грудь, прижавшись щекой к вышитому волку – зверю, способному, казалось, поглотить ее целиком. Грубый металл кольчуги впился в нежную кожу, но Клаудия словно не замечала этого. Ей хотелось услышать успокаивающий, ровный стук его сердца, но он все равно не смог бы пробиться сквозь толщу доспехов. Клаудия ощущала лишь трепет в собственной груди, и отчаянное сердцебиение гулом отдавалось у него в ушах.

– Прошу вас, Гай! Не оставляйте меня!

Она прижалась к нему сильнее, но он словно не замечал ее. Эта отстраненность привела Клаудию в отчаяние.

– Я согласна на все, только не уезжайте. Я не вынесу этого.

Боже, как глупо она выглядит! Гай стоял неподвижно, конечно же, потрясенный этой истерикой, испытывая к ней, по меньшей мере, отвращение. Прежде чем он смог внять ее мольбам, Клаудия разжала руки и бросилась к двери. Ладонь Гая скользнула по рукаву платья, но ее внезапный порыв был слишком неожиданным, и он не успел задержать девушку. Гай попытался окликнуть ее, но захлопнувшаяся дверь заглушила сорвавшееся с его губ имя.

К рассвету Гай не вернулся. Не вернулся он и позже, утром, когда Леноре удалось уговорить Клаудию спуститься на кухню, где они закатали в тесто приготовленную для крыс отраву. Почти весь день они провели, засовывая катышки яда в щели, раскладывая их по карнизам и другим уголкам, куда могли добраться только крысы. Несмотря на эти предосторожности, Клаудия все же попросила Ленору предупредить о яде каждого. Глаза служанки засияли, ведь благодаря этому поручению ей, несомненно, удастся немного посплетничать.

Теперь, когда присутствие Леноры не отрывало ее от размышлений, Клаудия направилась к дорожке, которая огибала внешние стены замка – ей не хотелось видеть комнату Гая и солярий. Там она сошла бы с ума от беспокойства – так живо напоминали о нем эти места.

Часом позже она набрела на Эварда.

– Я не знал, что камеристки сегодня с вами нет, миледи. Могу ли я составить вам компанию?

Эта фраза, обычная дань вежливости, показалась Клаудии предостережением. Эвард, наверное, хотел сказать, что ей не стоит оставаться в замке в одиночестве. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Она кивнула головой.

– Конечно, сэр Эвард. Это как нельзя более кстати – ведь я надеялась поговорить с вами.

Положив руки на зубчатый парапет, она облокотилась на них подбородком. Простиравшаяся перед ней живописная равнина напоминала прекрасный гобелен, однако взгляд девушки был прикован лишь к дорогам, которые вели в Монтегю. Не мелькнет ли на них хоть что-нибудь, не появится ли облако пыли, возвещающее о возвращении Гая? Казалось, с тех пор как он уехал, с тех пор как Клаудия, томясь от любви, наговорила столько глупостей, прошло значительно больше суток. Прошлой ночью она лежала в огромной опустевшей постели Гая, шепча все то, что ей действительно хотелось бы сказать тогда. Она снова и снова повторяла эти слова, пока они не зазвучали как надо. Сейчас она охотно поборола бы свою гордость, лишь бы иметь возможность поговорить с ним.

– Вы хотели что-то спросить у меня, миледи? – напомнил о себе Эвард.

– Ах, да, – отозвалась Клаудия, взглядом невольно возвращаясь к дороге, ведущей в лес. – У вашего барона вспыльчивый характер?

– У лорда Гая? – в голосе Эварда зазвучало недоумение. – Что вы, миледи! Не знаю, что могло навести вас на такие мысли.

– Ленора и сэр Томас вчера в саду, когда лорд Гай рассердился, вели себя очень странно, – объяснила Клаудия, искоса взглянув на собеседника. – Я бы даже сказала, они его испугались.

Эвард на секунду задумался.

– Скорее, это была настороженность, а не страх. Барон вовсе не жесток, и его нельзя назвать несправедливым, однако те, кто вызвал его недовольство, знают, что понесут суровое наказание, которое запомнится надолго.

– Что вы хотите этим сказать?

– Лорд Гай знает каждого из своих людей достаточно хорошо, чтобы придумать самое действенное наказание, – ответил Эвард. – Несколько месяцев назад милорд обнаружил, что один его торговый агент проиграл деньги своих подмастерьев, которые те накопили для вступления в цех. Тогда барон отослал его работать в коровник в течение двух недель, а заработок приказал отдавать подмастерьям.

Клаудия наморщила нос – рассказ не произвел на нее особенного впечатления.

– По-моему, это не выглядит особенно суровым наказанием. Большинство баронов приказали бы хорошенько его выпороть, чтобы отучить играть.

– Лавочник до смерти боится коров, миледи, – на губах Эварда заиграла улыбка. – Лорд Гай не бьет и не калечит своих людей, однако, если знать, на что обращать внимание, его влияние ощущается почти повсюду. Взять, к примеру, пьяниц – в Монтегю их почти нет. Каждый в замке знает: стоит ему напиться, как на следующее утро на рассвете его поднимут и заставят чистить господское платье.

Задумчиво поглаживая рукой подбородок, Эвард бросил взгляд на небо.

– Я помню, был один молодой рыцарь, который, стремясь доказать барону свою преданность и доблесть, ввязался в стычку с наемниками, оставив своих людей без командира. Целый месяц после этого случая сэр Томас приглашался к завтраку на час раньше, чем его подавали, а отпускали его на час позже остальных. Вероятно, он вспомнил об этом вчера, когда барон вышел из себя. – Эвард покачал головой. – Нет, я бы не назвал лорда Гая вспыльчивым, но многие, кому довелось познакомиться с его характером, сказали бы, что он очень хитроумен.

– Неудивительно, что слуги никогда не жалуются, – проговорила Клаудия, поражаясь, как хорошо Эвард изучил своего господина. В самом деле, хитроумен – очень верное определение. – Случись мне раздосадовать барона, какое наказание он бы придумал для меня?

Эвард выглядел окончательно сбитым с толку.

– Не знаю, миледи, – ответил он, беспомощно пожав плечами.

Клаудия снова облокотилась на стену и устремила взор в сторону леса.

– Думаю, он вполне мог задержаться с возвращением на сутки, зная, какое беспокойство причиняет мне каждая секунда его отсутствия, – сказала она почти с надеждой в голосе. – Наверное, в этом и есть причина задержки, как вы думаете?

Оба долго молчали.

– Вероятно, вам виднее, миледи.

Когда в ожидании прошло еще три дня, Клаудия окончательно уверилась, что столь долгое отсутствие Гая не имеет ничего общего с наказанием, о котором она думала. Никто не выражал своих опасений вслух, но беспокойство сквозило почти в каждом взгляде.

– Барон вернется сегодня, – уверенно проговорил Эвард.

Он стоял у стола в солярии Гая, с притворным интересом передвигая костяшки на счетах.

– Предчувствие редко меня обманывает, и оно подсказывает мне, что вернуться он должен именно сегодня.

В душе Клаудия предпочла бы, чтобы Эвард нашел себе какое-нибудь другое занятие – стук счет был слишком назойливым. Однако, подавив растущее раздражение, она вновь склонилась над шитьем. Серебряная иголка замелькала в ее пальцах, покрывая ровными стежками парчовый отрез. Четыре тысячи триста восемьдесят семь, триста восемьдесят восемь, триста восемьдесят девять стежков. Еще несколько рядов, и туника – вышитая руками, не находившими себе места от беспокойства, туника, которую, возможно, Гай уже никогда не увидит, – будет готова.

Собравшись с духом, Клаудия заставила себя поделиться с Эвардом томившими ее опасениями.

– Мой дядя, попади Гай к нему в руки, обязательно потребовал бы выкуп. Значит, он не в плену – слухи об этом уже дошли бы до нас. Мне кажется, Эвард, боюсь, он не вернется.

– Причиной его задержки могли послужить разные вещи, – откликнулся тот. – Лорду Гаю не страшны самые жестокие схватки, и он выехал из замка, готовый к любым неожиданностям. Не думаю, что он мог попасть в ловушку.

– Я уверена, дядя какой-то хитростью завлек Гая подальше от Монтегю, – продолжала настаивать девушка. – Я стараюсь не думать о самом страшном, но каждую ночь, когда я представляю, что… – Клаудия попыталась спрятать руки в складках туники – так сильно они задрожали при одной мысли об этом. – Вся вина ляжет на меня.

– Напрасно вы даете волю своему воображению, миледи, – заговорил Эвард, и в его голосе прозвучали незнакомые ей прежде жесткие нотки. – У меня приказ самого барона, и я буду защищать вас, леди Клаудия, пусть даже ценой собственной жизни. Никто в замке не посмеет вас тронуть.

– Кто станет новым бароном, если придет известие о гибели Гая? – решилась спросить Клаудия, бросив на него быстрый взгляд.

Нахмурившись, Эвард отвел глаза. Клаудия давно уже задумывалась, рассказал ли кому-нибудь Гай о ее брате, Роберто. Теперь она знала ответ. Если бароном станет Кенрик, Эвард не сможет ее защитить.

– Вы совсем не верите в своего господина, леди.

– Совсем наоборот. Ничто не может поколебать моей веры в него. Но именно это не позволяет мне обманывать себя, – возразила, склонив голову, Клаудия. – К тому же он мне не господин, Эвард. Лишь те, кто присягал ему на верность, могут рассчитывать на его помощь, и незаконное обручение меня не спасет.

– Еще одно проявление слабости, леди Клаудия. Меня самого гложет беспокойство, однако я знаю барона слишком хорошо, чтобы заранее скорбеть о нем.

Оставив счеты, Эвард принялся шагать по комнате. Он взъерошил рукой волосы, и теперь они стояли дыбом, придавая ему еще более взволнованный вид.

– У лорда Гая, как у кошки, – семь жизней.

Губы Клаудии тронула невеселая улыбка.

– Гай не любит кошек.

Эвард сделал нетерпеливый жест.

– Здесь слишком душно, миледи. Может быть, нам стоит совершить прогулку вокруг замка?

Клаудия знала, почему он заговорил об этом. Каждый день до наступления сумерек они, под предлогом прогулки на свежем воздухе, обходили стены замка, тщетно стараясь увидеть хоть какой-нибудь знак, свидетельствующий о скором возвращении Гая. Но теперь уже не было нужды вглядываться вдаль – того, чего так ждали они оба, не случится ни сегодня, ни завтра, вообще никогда. Все же Клаудия не нашла в себе силы расстаться со смутной надеждой и отложила вышивание в сторону.

– Неплохая мысль, Эвард. Тучи сгущаются, так что придется поторопиться, пока не начался дождь.

– Я бы предпочел, чтобы вы остались.

От звука знакомого голоса сердце Клаудии замерло. Оборачиваясь, она убеждала себя, что это всего лишь плод больного воображения и она слышит голос Гая только потому, что так страстно желает его услышать. Прошлой ночью Клаудия готова была поклясться, что слышит, как он зовет ее, и через секунду проснулась – одна в холодной постели, уткнувшись лицом в подушку, которая, казалось, все еще хранила его запах. Может быть, это призрак, откликнувшийся на ее страстные мольбы о возвращении? Неужели и после смерти образ Гая будет так же неотступно преследовать ее? Судорожно вздохнув, Клаудия нашла в себе силы и оторвала взгляд от земли.

Представший перед ней человек был точной копией барона. Он стоял в дверях комнаты, прислонившись плечом к стене, одетый точно так же, как и Гай в то злополучное утро, когда ускакал из замка. Призраки не улыбаются, однако на губах Гая появилась улыбка. Подавшись вперед, он двинулся к ней, протягивая руки, чтобы заключить Клаудию в объятия.

Внезапно и Гай, и комната – все поплыло перед ее глазами. Клаудия попыталась сделать шаг навстречу и упала без чувств.

– Извелась от беспокойства…

– Хорошо спала вчера? Она выглядит, как будто…

Обрывки разговора понемногу стали проникать в ее сознание, однако никак не хотели складываться вместе, и вскоре Клаудия отказалась от попыток что-либо понять. Понемногу их заглушил шум воды или, может быть, ветра. Звук, казалось, рождался прямо в голове, и, как только она осознала это, затих.

– Прикажи поднять сюда поднос с ужином. И пусть найдут что-нибудь посущественнее.

– Слушаюсь, милорд.

Гай и Эвард. Почему ей снится их разговор об ужине? Внезапно Клаудия вспомнила о своем видении. Ей захотелось тут же открыть глаза, проверить, не рассыпался ли призрак ее мечты в прах, но веки, казалось, были налиты свинцом.

– Клаудия?

Она готова была разрыдаться. Как часто за эти мучительно тянувшиеся дни ей хотелось еще раз услышать из этих уст свое имя! Все это было так похоже на правду, и в то же время… Наконец веки девушки затрепетали, и она открыла глаза.

– Клаудия, что с тобой?

Она смутно осознавала, что лежит на постели Гая. Сам он сидел на краю кровати. Слегка склонившись и внимательно поглядев на нее, он изумленно приподнял брови.

– Почему ты так странно на меня смотришь?

Клаудия могла лишь догадываться, какое выражение лица было у нее в эту минуту. Пытаясь совладать с обуревавшими ее чувствами, она робко протянула руку и коснулась его плеча. Вместо того, чтобы пройти насквозь, ее пальцы ощутили под собой вполне реальную плоть. Глубоко вздохнув, она с облегчением обхватила его запястье. Оно было теплым и восхитительно настоящим.

– Вы не погибли!

Выражение беспокойства на его лице тотчас же уступило место улыбке.

– Не стоит говорить об этом с таким разочарованием.

Его слова, как ножом, резали исстрадавшееся сердце Клаудии.

– Неужели вы можете смеяться над моим горем?

– Боже милостивый! – улыбка тотчас же исчезла с его лица. – Вы действительно считали, что меня уже нет в живых?

Лицо Гая расплылось в потоке хлынувших из глаз Клаудии слез. Казалось, он словно ожидал этого. Прижав девушку к груди, Гай принялся нежно, как ребенка, успокаивать ее. Плащ и большую часть доспехов он успел сбросить, пока Клаудия все еще была без чувств, и теперь она прижималась щекой к теплой ткани его одежды. От Гая пахло дорогой, лошадьми и еще чем-то своим, неуловимым, и таким успокаивающим.

– Не плачь, любимая, теперь я с тобой. Не нужно плакать.

Его слова лишь усилили рыдания, но, казалось, Гай не замечал этого. Он продолжал укачивать ее в объятиях, словно не сознавая, что делает.

– Тише, моя любовь, тише, – он перешел на хриплый шепот, – я не вынесу вида твоих слез. Как ты могла подумать, что я не вернусь?

В ответ раздавались лишь приглушенные всхлипывания. Пусть Гай считает ее полной дурой, теперь уже все равно. Клаудия плакала не из-за той мучительной тревоги, которая терзала ее сердце все эти дни, она оплакивала тех, кого любила и потеряла, и еще от неописуемого облегчения, что Гай снова здесь. Прижимаясь к его груди еще крепче, она хотела слиться с ним, стать его частью и никогда, никогда не отпускать от себя.

– Это была всего лишь шайка наем… нет, воров и грабителей, – продолжал Гай, когда рыдания понемногу стихли. – Томас не знал, что его посланник пал от их руки. Вместе со своими людьми он двинулся на север, думая, что нам известны его планы. У нас ушел целый день на то, чтобы догнать их, а затем еще один, чтобы доставить пленников в укрепления в Карлайле. Имея на руках больше двадцати разбойников, я не мог ослабить свой отряд и послать весточку в Монтегю. Я догадывался, что ты будешь беспокоиться, но не думал, что это настолько серьезно.

Клаудия ощутила на виске легкое прикосновение его губ – так отец целует расстроенного ребенка.

– Клянусь, я всегда буду возвращаться, Клаудия. Верь мне.

Ей хотелось отбросить прочь все сомнения. Все стало бы так просто, даже знай она, что это всего лишь ложь, призванная успокоить, но все-таки ложь. Данте говорил ей то же самое.

И все же Гай был здесь, и в полной безопасности. По крайней мере, теперь у нее есть еще немного времени, чтобы сильнее полюбить его, отдать все свое сердце без остатка. Клаудия чувствовала, что эта связь принесет ей одно лишь горе, однако что-то подсказывало, что сожалеть о несбывшемся было бы еще мучительней. Гай однажды сказал, что она живет исключительно прошлым, однако он ошибался. Скорее Клаудия всеми помыслами была в будущем, где существует только то, что может случиться. Она уже не сомневалась, что ей суждено оказаться в объятиях Гая – на день ли или на целую жизнь, не все ли равно? Клаудия уже отдала ему свое сердце, так что теперь терять было нечего.

Наверное, цена, которую он просил за свою любовь, не была столь уж высока. Взглянув на руку Гая, лежавшую у нее на бедре, Клаудия легонько провела по ней пальцем. От ритмичных движений руки, медленно поглаживающей длинные локоны девушки, приходило успокоение. Клаудия наслаждалась каждым прикосновением, мягким и таким желанным. Ей хотелось остановить неумолимо летевшее время и навсегда остаться в его объятиях здесь, в этой комнате, где не было никого, кроме них двоих.

Внезапно в дверь постучали.

Не трогаясь с места, Гай глубоко вздохнул.

– Вот и наша еда. Ты голодна?

Клаудия лишь покачала головой, втайне надеясь, что он не ответит на стук.

Коснувшись губами ее лба, Гай осторожно опустил девушку на кровать.

– Со времени моего отъезда ты похудела. Думаю, тебе не повредит немного подкрепиться.

Он приказал стучавшему войти, и на пороге появился Стивен с подносом в руках. Пока оруженосец расставлял тарелки на столе, Гай прошел за занавеску, разделявшую комнату, и вскоре вернулся с льняным платком в руках.

– На сегодня все, – бросил он Стивену. – Прикажи нагреть мне воды для купания. Я дам знать, когда буду готов.

Поклонившись, оруженосец удалился, и Гай, подойдя к кровати, протянул платок Клаудии.

– Вытри слезы, любимая, и мы разделим с тобой эту скромную трапезу. Нам нужно о многом поговорить.

Взгляд Гая скользнул по ее телу, и тень удовлетворения, мелькнувшая в нем, подсказала, о чем они будут говорить. Прикладывая к лицу платок, Клаудия внезапно ощутила, что ей вовсе не хочется этого разговора. Она еще не была готова выразить словами обуревавшие ее чувства. Точно так же ей претило выслушивать условия еще одной сделки, которую он ей предложит. Все и так уже было решено.

– С твоего позволения, я сяду за стол в домашнем платье, – сказал Гай, уже берясь за застежки. – Одежда насквозь пропахла лошадьми, а мне успела порядком надоесть компания этих благородных животных.

Отбросив тунику в сторону, он принялся снимать и рубашку, но остановился, заметив, что Клаудия наблюдает за ним. В глазах Гая промелькнула все та же искра страсти, и руки, уже взявшиеся за ворот, опустились сами собой.

– Еда остывает.

– Тут всего лишь хлеб и окорок, оставшиеся с обеда, милорд. – Поднявшись с кровати, Клаудия отбросила платок в сторону, не в силах оторвать взгляд от его лица, но все же не двигаясь с места. Еда не имела ровно никакого значения – тот, по кому она изголодалась, стоял перед ней. – Все и так уже холодное.

– Тогда нам стоит проследить, чтобы она, как и мы, не успела чересчур разгорячиться, – заметил он, в то же время протягивая к ней руки. Клаудия покорно прильнула к нему, но Гай покачал головой. – Есть вещи, которые нам нужно обсудить, Клаудия.

– Нет, сначала я должна оказать милорду достойный прием, – возразила она, приложив палец к его губам. – Помните, вы говорили, что когда мне захочется, я могу вас поцеловать.

Гай еще крепче сжал ее в объятиях, но не произнес ни слова, пока Клаудия не убрала палец от его рта.

– Не милорд, а Гай, – прошептал он. – Ты должна звать меня по имени, а не…

Не договорив, он обеими руками повернул к себе лицо девушки – осторожно, почти нерешительно.

– Ты понимаешь, что значат твои слова?

Клаудия заставила себя кивнуть.

– Да, вы говорили, что именно я должна поцеловать вас первой, что вы не хотите принуждать меня. – Ее взгляд скользнул по четко очерченным губам Гая. – Так вот, я сделала свой выбор.

– Ты сейчас слишком взволнованна. – По его голосу было заметно, что он все еще колеблется. – С моей стороны было бы не слишком благородно воспользоваться этим.

Медленно склонив голову, Клаудия запечатлела на его широкой ладони поцелуй и услышала, как его дыхание участилось. Этот невольный отклик придал ей сил, и она прильнула к нему, уверенная, что идет по верному пути.

– Неужели вы отвергнете меня?

– Как я могу это сделать? – прошептал Гай, нежно поглаживая ее плечи. – У тебя лицо святой девы, но всякий раз, когда твоя рука прикасается к моей, во мне просыпается грешник.

Не дожидаясь поцелуя, Гай припал губами к ее рту. В его движениях не было даже намека на грубую силу, но все же в них сквозило нечто собственническое. Он прижал ее голову к себе и еще глубже впился в ее губы. Клаудия ощутила вкус его поцелуя, полностью отдаваясь этой притягательной силе. Недавние страхи девушки быстро уступали место разгорающемуся желанию. Все, что она почувствовала, когда Гай впервые прикоснулся к ней, с новой силой пробудилось в ее груди, и с каждым мгновением, с каждым новым поцелуем она все больше понимала, что такое всепоглощающая страсть. Какая-то непреодолимая сила внутри нее жаждала познать глубину этой страсти до конца. Если это чувство и было грехом, то неудивительно, что на земле существовало столько грешников.

Объятия этих сильных рук давали чувство удивительной защищенности, близость его могучего тела кружила голову, глаза Гая, обращенные к ней, были полны призывного огня. Это был огонь, который, поддайся она ему хоть на секунду, уже невозможно будет потушить. Так пусть они сгорят в этом пламени вместе!

Руки Гая пробирались ниже, лаская ее бедра, и прикосновения почему-то казались такими знакомыми. Из его груди вырвался полустон, полувздох, и он приподнял ее, обхватив за талию так, что ноги Клаудии почти не касались пола. Сжатая в объятиях, с трудом переводя дыхание, она инстинктивно попыталась ухватиться за него покрепче, обвившись вокруг него ногами. Широкие юбки не стесняли ее движений, и она не осознавала, насколько нецеломудрен этот порыв.

Оторвавшись от ее губ, Гай вздрогнул всем телом. Голова его склонилась на плечо Клаудии, как будто это она сжимала его в своих объятиях. Частыми поцелуями он касался ее шеи, щек, мочки уха.

– Осторожней, Клаудия. Мы можем рухнуть на пол.

Звуки его голоса заставили ее задрожать – это было как неизведанная доселе ласка, пронизавшая ее словно вспышка молнии. Руки Клаудии притягивали Гая все ближе, будто пытаясь добраться до самого центра бушующей в нем бури. Комната качнулась, и Клаудия почувствовала, как Гай бережно опустил ее на кровать. Они лежали на подушках, все так же прижавшись друг к другу. Не в силах оторваться от него, Клаудия задвигалась под весом его тела. Руки Гая сжали ее бедра, пытаясь сдержать ее неуверенные движения.

– Тише, любовь моя. Я не могу позволить этому закончиться, не начавшись.

По лицу Клаудии пробежала тень беспокойства.

– Я слишком навязчива?

Снова зашевелившись, она попыталась отодвинуться, но Гай продолжал удерживать ее. От этого их тела лишь прильнули друг к другу еще ближе, и тонкий покров разделявшей их ткани не мог защитить Гая от жара, исходившего от нее. Все же Клаудия казалась встревоженной, как будто она чувствовала, что в ее движениях есть что-то непозволительное.

Гай попытался ободрить ее улыбкой, хотя это и не вполне ему удалось.

– Об этом не может быть и речи, когда дело касается тебя.

Клаудия снова попыталась отодвинуться – еще одна запоздалая попытка принять более целомудренное положение. Стон, вырвавшийся из груди Гая, заставил ее замереть.

– Вы весь дрожите, как только я пошевелюсь. Если дело не в моем бесстыдстве, тогда в чем же?

Клаудия даже не подозревала, какие мучения приходится испытывать Гаю, чтобы заставить себя сдержаться. Он попытался рассмеяться, но никак не мог перевести дыхание.

– Такой ты нравишься мне еще больше, – хрипло проговорил он, поглаживая нежную кожу ее щеки, обеспокоенный тем, как дрожат руки. – Если кого и можно обвинить в нетерпеливости, то только меня. Мне хотелось ласкать тебя как можно нежнее, чтобы постепенно познакомить с радостями, которые нам предстоит разделить на этом ложе.

Казалось, Клаудия раздумывает над этими словами.

Боль внизу живота стала почти нестерпимой, но в этом не было ничего нового – последние четыре дня Гай провел в состоянии почти непроходящего возбуждения. Сколько раз он мечтал о той минуте, когда сможет заключить ее в свои объятия, о том, какими долгими и страстными будут его ласки. Эти мечты преследовали его ежечасно – все время их вынужденной разлуки, однако реальность заставила поблекнуть даже самые смелые из них.

Если он все еще надеется овладеть ею нежно и неторопливо, нужно наконец отвлечься и успокоиться, но это почти невозможно, пока он чувствует жар ее тела так близко, видит эти припухшие от страстных поцелуев губы, блеск зеленых глаз. Клаудия настолько сильно завладела всеми его чувствами, что внимание Гая сосредоточилось лишь на женщине, которая сейчас была рядом с ним. Его тело буквально горело под ее прикосновениями. Все краски окружающего мира в его восприятии стали ярче. Увидев румянец, заигравший на щеках Клаудии, и вдохнув нежный запах ее кожи, Гай подумал о распустившемся кусте роз в саду. Нежность к Клаудии затопила его сердце. Но тут же ощущение пробуждающейся в ней страсти заставило его затрепетать от возбуждения.

Взгляд Гая опустился ниже – на ее восхитительные груди. Но платье мешало ему в полной мере насладиться видом ее обнаженной груди. Он попросит ее раздеться саму, и на секунду перед мысленным взором Гая предстала эта восхитительная картина. Однако уже через мгновение непроизвольное движение ее тела заставило его вернуться к настоящему положению вещей. Хорошо, пускай платье подождет.

– Мне нравится прикасаться к вам, – проговорила Клаудия мягким и в то же время полным страсти голосом. – Иногда мне так сильно хочется этого, что каждая секунда промедления причиняет боль.

Подняв руку к лицу Гая, она в который раз коснулась его щеки. Когда пальцы двинулись дальше – к губам, и вниз, вдоль шеи, спускаясь на грудь, ему показалось, что эти прикосновения жгут его кожу раскаленными углями. Гай попытался сосредоточиться на том, что говорила Клаудия.

– А мне вы как раз не кажетесь нетерпеливым. Вы нежнее всех, кого я знаю.

Нежный? Терпеливый? Гай почувствовал, что еще секунда, и он, как дикий зверь, готов будет поглотить ее целиком. К дьяволу платье. Он приник губами к ее рту, все же стараясь не причинить ей боли – ее губы и так уже распухли от его жадных поцелуев. Тело Гая двигалось, словно оно уже не было подвластно его сознанию. Одна рука скользнула по ее стройной ноге и, пробравшись под тонкую ткань, проделала еще более удивительный путь наверх, ощутив под собой нежную прохладную кожу. Гаю захотелось приподняться и убедиться собственными глазами, настолько ли прекрасны и стройны ее ноги, как подсказывали ему ощущения. Но он просто не мог остановить град поцелуев, который обрушил на нее. Его рука настойчиво пыталась добраться до обнаженного бедра Клаудии. Его порыв сдерживала лишь легкая ткань платья.

Гай испустил возглас, в котором прорывалось сдавленное рычание, – как будто хищник, проснувшийся внутри него, требовал своей добычи. Он никогда бы не подумал, что способен издать такой звук – это должно было напугать ее до полусмерти. Невероятно, но она, казалось, не обратила на это никакого внимания. Клаудия пыталась проникнуть в своем поцелуе еще дальше, подчиняясь правилам той самой игры, которой он только что ее обучил. Гай не сопротивлялся, пока мог хоть как-то противостоять этому соблазнительному приглашению, но уже через пару секунд сам возобновил атаку, снова почувствовав себя хозяином положения. Руки Клаудии двигались вдоль его спины и гладили плечи, как будто пытаясь что-то отыскать. Гай знал, что именно она инстинктивно пыталась найти, и, стиснув зубы, обещал себе вытерпеть, покуда Клаудия сама не найдет верного пути. Схватив за ворот его рубашку, она, казалось, хотела сорвать ее, и это движение заставило Гая издать еще один стон. Как страстна его Клаудия!

Его Клаудия. Теперь она действительно принадлежит ему и будет принадлежать всегда. Гай надеялся, что хотя бы эта мысль остудит кровь, кипевшую в его жилах, но тщетно. Клаудия снова взялась за ворот, и Гай помог ей стянуть рубашку через голову, с сожалением оторвавшись от губ девушки.

Когда их взгляды встретились, в глазах Клаудии сквозила все та же неуверенность. Она потянулась к завязкам платья, пытаясь освободиться от него неверными движениями дрожащих рук, но вскоре отказалась, уверившись в бесплодности этих попыток. Как будто взамен, Клаудия притянула Гая к себе, заставив все его тело затрепетать.

Он готовился к долгим уговорам и ухаживаниям, однако страстный ответ на его ласки возбудил Гая больше, чем он мог ожидать. Не он, а она соблазняла его, словно изголодавшись по этим прикосновениям, от каждого из которых с ее губ слетал тихий стон удовлетворения. Внезапно Гай осознал, что долгие годы Клаудия была лишена малейшего проявления любви и заботы. Неудивительно, что теперь это нашло отражение в страстности, столь неожиданно овладевшей ею. Мысль, пришедшая ему в голову, заставила Гая еще раз пообещать себе, что именно он должен искупить все эти годы одиночества своей нежностью. Но сначала ему снова потребуется выйти из этого сладостного забытья. Губы Гая коснулись ямочки на ее шее – он был не в силах отказаться еще от одного поцелуя перед тем, как оторвется от нее.

– Клаудия, я… – начал он, приподнимаясь на локте.

– Не уходи, – взмолилась та.

Ее страх едва не пробил брешь в решимости, которую Гай ощущал еще секунду назад. Нет, ему нужно утешить ее, а то, что пылало в его груди, было вовсе не тем утешением, в котором нуждалась Клаудия. Вспомни, ведь она еще девственница, уговаривал себя Гай. Не стоит смешивать любовь, столь нужную ей, с бурей собственной страсти.

– Прошу тебя, – в последней отчаянной попытке прошептала девушка.

Руки Гая уже трудились над застежками штанов, и через секунду, не успев осознать, что делает, он торопливо откинул ее нижние юбки ровно настолько, чтобы наконец овладеть ею.

Все четыре дня, пока его не было в замке, Гай представлял себе эту минуту, уверенный, что способен дать ей все мыслимые наслаждения на земле. И вот, когда он почти уже вторгся в ее нежную плоть, все могло закончиться в любую секунду.

– Клаудия, – почти что взмолился он, но та уже не смогла бы сдержать его, даже если бы захотела. Теперь уже ничто бы не остановило Гая, разве что возможность умереть от этого неземного блаженства. Его сердце, казалось, готово было вырваться из груди.

Гай попытался остановить взгляд на лице Клаудии и увидел, как в нем смешались испуг, страсть и благоговение. Неужели его мысли в это мгновение читались так же ясно? Клаудия кивнула, и ему захотелось спросить, было ли это случайным совпадением или она действительно знала, о чем он думает.

– Прости меня, любимая, – прошептал Гай.

Тело Клаудии источало тепло, неудержимо зовущее к себе. Гаю захотелось кричать от переполнявшего его счастья, шептать ей самые нежные слова, однако он не мог раскрыть губ.

Когда его разгоряченная плоть встретила доказательство невинности Клаудии, ногти девушки впились Гаю в плечи, и гримаса боли, на долю секунды исказившая ее лицо, заставила его потерять последние остатки самообладания. Он вторгся в ее тело, словно стремясь окончательно утвердить свою власть над ней.

От вскрика, сорвавшегося с губ Клаудии, огонь в его груди разгорелся еще сильнее. Их тела казались созданными друг для друга. Гай замер в неподвижности, балансируя на самой грани восхитительного облегчения. От движений рук Клаудии, инстинктивно сжавших его, у Гая закружилась голова.

Стоило ему сделать лишь одно небольшое движение, и мир в его голове распался на тысячи сверкающих звезд. Тело Гая двигалось словно без его участия, неторопливо, мягко – казалось, это будет продолжаться целую вечность.

Все закончилось так неожиданно, что Гай, обессиленный, рухнул на кровать, подминая Клаудию под себя.

11.

Открыв глаза, Гай увидел, что Клаудия пристально смотрит на него. Каким-то образом ему удалось перевернуться, так что теперь она лежала сверху. Вместо того чтобы прильнуть к его груди, на что он втайне надеялся, Клаудия приподнялась, опершись на руки, чтобы получше видеть его. Локти девушки больно давили Гаю на грудь, но гораздо больше его беспокоило выражение испуга на ее лице. Он смутно вспомнил, как что-то выкрикнул. Оставалось только надеяться, что не богохульство. В эту минуту у Гая не осталось сил, чтобы приносить какие бы то ни было извинения – ни по поводу ее потерянной Невинности, ни за то, что все закончилось так внезапно. Как только его сердце перестанет так бешено колотиться, он обязательно должен сказать Клаудии, что в следующий раз все будет иначе, что он действительно может быть терпеливым и нежным.

Клаудия попыталась перевернуться на бок, но ей мешали его руки, крепко сжимавшие ее бедра.

– Подожди немного, любимая, не двигайся. Давай хоть несколько секунд отдохнем.

– Не могу, – ответила она. В ее голосе чувствовалось напряжение. – Ты придавил мое платье.

Только сейчас Гай почувствовал, в какой неудобной позе лежит Клаудия. Платье тянуло ее в сторону и не давало расслабиться. Повернувшись, он дал ей свободу. Опустив глаза, Клаудия принялась поправлять на себе одежду. Легкие движения, которыми она разглаживала смявшиеся складки, внезапно вернули его к способности мыслить.

О Господи! Он даже не снял с нее платье.

Быстрый взгляд, брошенный в его сторону, подсказал Гаю, что он произнес эти слова вслух. Боль и неуверенность, промелькнувшие в глубине этих чудесных глаз, заставили его нахмуриться. И это после того, как он так сдерживался, позволял ей вдоволь насытиться прикосновениями к его телу. Гай подождал, не взглянет ли она еще, но Клаудия вновь прикрыла свой взор надежной броней густых ресниц. С ней он только что познал счастье, которое ему не приходилось испытывать до сих пор ни с кем иным, а в глазах Клаудии стояли слезы. Приводя в порядок собственную одежду, Гай продолжал хмуриться. Он познал достаточно женщин, чтобы быть уверенным в своем мастерстве любовника, и все же именно той, что была для него желаннее всех, он не смог доставить удовольствия. Вспоминая все свои любовные приключения, Гай не мог припомнить ни одного существенного промаха – кроме того, что произошло сегодня. Он никогда еще настолько не терял над собой контроля. Что же Клаудия сделала с ним?

– Все произошло не так, как мне хотелось. Прости меня, Клаудия.

Ресницы взметнулись вверх, открывая изумленный взгляд.

– Ты сожалеешь, что мы любили друг друга?

– О нет, конечно, нет. Я только… – Гай плотно сжал губы. Внезапно ему пришло в голову, что по части мужчин Клаудия все так же неопытна, как и раньше. Попытайся он объяснить, почему попросил прощения, она просто не поняла бы, о чем идет речь. – Неважно. У нас еще будет время об этом поговорить. Сейчас меня больше интересует, как ты? Я причинил тебе сильную боль?

Вспыхнув, Клаудия отвернулась в сторону.

– Все было не так уж плохо.

Губы Гая тронула улыбка, и, притянув Клаудию к себе, он обнял ее.

– Многие мужчины живут, страдая от неизвестности, в ожидании того дня, когда их суженая скажет: «Это было не так уж плохо».

Тело Клаудии под прикосновениями его рук внезапно застыло в неподвижности, со щек сбежал румянец.

– Я предпочла бы, чтобы история с незаконным обручением не становилась предметом для шуток.

– Я вовсе не шутил. – Гай мысленно выругался. Ничто с тех пор, как он вернулся в Монтегю, не шло по его планам. Нет, скорее с тех пор, как он встретил Клаудию. И все же его голос смягчился, когда он произнес слова, которые Клаудия должна была услышать еще до отъезда. – Мы обручены по-настоящему. Я не могу забыть об этом, точно так же, как не могу забыть тебя. Клаудия, мы сможем пожениться, как только я договорюсь со священником замка.

Гай замер в ожидании – сейчас Клаудия улыбнется так, как может улыбаться только она. Ведь ей хотелось выйти за него замуж с самого начала.

– Но почему? – нахмурила брови Клаудия.

– Почему? – ошарашенно повторил он. – Тебе нужны объяснения?

– Да.

Клаудия хотела знать наверняка, не ослышалась ли она. Эта новость своей внезапностью поразила ее не меньше, чем то, что произошло между ними сегодня. Она с самого начала знала, что, оказавшись в постели Гая, полюбит его еще сильнее. Клаудия принадлежала ему целиком – душой и телом, ему, и никому больше. Испытывал ли Гай такое же чувство по отношению к ней?

Внутренний голос подсказывал Клаудии, что его решение не было связано с порывом страсти, охватившим его недавно. Удивление в ее голосе быстро сменила осторожность.

– При данных обстоятельствах мне кажется, я имею право знать причину столь внезапной перемены настроения.

– В этом нет ничего внезапного, – возразил Гай, защищаясь. – Я внимательно обдумал этот вопрос за те четыре дня, пока меня не было в замке. Мне и в голову не приходило, что ты потребуешь объяснений. – По закону, я не обязан отчитываться ни перед кем, кроме своего короля и Господа Бога, – добавил он.

– Ну и какую причину вы выбрали бы для них?

Клаудия представила, как, прикрывшись маской надменности, Гай лихорадочно обдумывает ответ, стремясь найти наиболее убедительную ложь. Не отводя взгляда, она ждала ответа.

– Я считал, что ты обрадуешься. – Он был явно сбит с толку. – Ты же ясно дала понять, что предпочла бы стать моей женой, нежели любовницей.

– Я предпочла бы иметь золотистый цвет волос, чем этот грязно-мышиный, но, случись столь невероятная перемена, у меня точно так же возникло бы несколько вопросов.

– Кто осмелился назвать твои волосы мышиными?

– Я. – Клаудия нетерпеливо вздохнула. – Вы пытаетесь отвлечь меня, барон.

– Гай, – поправил он.

– Хорошо, Гай. Откуда такое внезапное желание взять в жены женщину, которая еще четыре дня назад была недостойна столь славного звания? – Облокотившись на локоть, она взглянула прямо ему в лицо. – А вам не приходило в голову, что я не захочу вступать в семью, где меня ненавидят?

Гай тоже приподнялся на кровати.

– Ты выйдешь за меня, и неважно, по какой причине. Нас обручили, и теперь я имею право назвать тебя своей женой. Я не позволю никому воспользоваться этим правом и не допущу, чтобы другой взял то, что принадлежит мне.

– Насколько мне известно, я и так никому не нужна, – тихо проговорила Клаудия.

– Ты нужна мне. – Гай бросил на нее взгляд, который заставил Клаудию усомниться в собственных словах. – И поскольку у меня превосходный вкус, наверняка не мне одному.

Взгляд Клаудии скользнул по его лицу – сжатые губы, нахмуренный лоб. Она задумалась, скольких людей гнев барона привел бы в ужас, и с удивлением обнаружила, что нисколько не боится. Странно, но Клаудия внезапно почувствовала себя под защитой Гая; еще более невероятным казалось, что больше всего на свете ей хотелось бы поцелуями стереть с его лица все заботы. Она покачала головой – Гай мог привести ее в замешательство, не произнося ни слова.

– Итак, вы хотите жениться на мне лишь из-за чувства собственника?

– Ничего подобного я не говорил, – возразил он. – Похоже, у тебя привычка переиначивать мои слова.

– Я не переиначиваю. Никаких других причин и не было, – заметила Клаудия, ожидая, какие последуют объяснения.

Гай упрямо хранил молчание. Он явно что-то скрывал, что-то очень важное. Неожиданно Клаудия поняла – она догадалась о единственной причине, по которой он внезапно захотел жениться на ней.

– Вы узнали про Холфорд!

– Что я мог узнать про Холфорд? – быстро спросил Гай, взглянув на нее.

– Вы отлично знаете, о чем я. – Клаудии показалось, будто на грудь навалилась неимоверная тяжесть. Может быть, он получил послание от короля? Дядя Лоренс боялся, что Гай все равно узнает правду, а когда – это было лишь вопросом времени. Все еще теплившаяся в груди надежда, о которой Клаудия и не подозревала, рухнула. – Точно так же, как я знаю, почему гожусь вам в жены.

– О чем ты говоришь?

Клаудия тщетно пыталась отыскать на его лице хотя бы тень коварства. Неудивительно, что Гаю удается совершать очень выгодные сделки. Так умело воспользовавшись ее чувством, он мог скрыть любые следы вины, даже если они и были.

– Откуда вы об этом узнали?

– Мне надоела игра в загадки, Клаудия. – Гай не повысил голоса, но в его тоне явно чувствовалась угроза. – Пора наконец объясниться.

– Холфорд Холл, – ответила она. – Вы решили жениться на мне, так как он входит в приданое.

В комнате надолго воцарилось молчание. Увидев в глазах Гая это холодное, как лед, выражение, Клаудия впервые за все их знакомство почувствовала страх.

– Ты собиралась позволить своему дяде продать мне то, что ему не принадлежит?

– Я и не подозревала тогда, что Холфорд Холл мой, – запротестовала Клаудия. О Боже, он ни о чем не догадывался! И это она открыла ему глаза, выбрав для этого самый неподходящий момент. – О приданом я узнала в тот же день, когда услышала, что дядя собирается вас убить. Еще мой дед оставил матери Холфорд как часть приданого, а она, в свою очередь, передала его мне. Дядя Лоренс надеялся получить деньги до того, как вы догадаетесь.

– И ты знала об этом с тех пор, как мы покинули Лонсдейл.

Хотя обвинение было брошено, не оно, а именно молчаливый укор – ведь Клаудия ему не доверилась – заставил девушку покраснеть.

– Мне казалось, что лучше об этом не рассказывать. Зная правду, вы заставили бы меня стать вашей женой.

– Неужели? – Откинувшись назад, Гай окинул ее быстрым взглядом. – Кажется, ты способна проникать в самые сокровенные помыслы людей.

– Я знаю, вы привыкли добиваться своего любой ценой. Вы собирались заплатить за Холфорд целое состояние, когда он не стоил и десятой его доли, вы не закупаете фламандское полотно, так как вам не нравятся их купцы. Раньше вы пытались склонить меня стать вашей любовницей, обещая мне денег – а теперь я должна поверить, что барон согласен взять меня в жены после того, как я добровольно ложусь с ним в постель? – Казалось, сами слова убеждали Клаудию, что она не ошиблась. Она энергично кивнула. – Я знаю достаточно о вашем характере. Барон Монтегю способен на многое, чтобы поступать по-своему.

– Конечно, ты права. Знай я о Холфорд Холле, я похитил бы тебя и силой принудил к женитьбе, как только мы оказались бы в замке. Очевидно, с тех пор в твоих глазах я утвердился в репутации безжалостного проходимца.

– Вы смеетесь надо мной.

– Да? – От улыбки Гая, вполне любезной, но в то же время хищной, по спине у нее забегали мурашки. – По правде говоря, я просто пытаюсь разобраться, почему ты решила скрыть от меня эту новость. Может быть, скажешь сама? Из страха, что я лишу тебя законного наследства? Что умыкну из этого уютного гнездышка – Лонсдейла? Или ты приберегала свой рассказ в качестве приятного сюрприза?

– Я собираюсь продать вам Холфорд по разумной цене, – ответила, потупив взор, Клаудия.

– Ну и когда же ты намереваешься это сделать?

Неужели она никогда не научится держать рот на замке? Клаудия пожала плечами, понимая, что ее слова только разозлят его еще больше.

– Тебе принадлежит всего лишь ничего не значащий клочок бумаги. – Гай покачал головой, как будто она должна была знать все наперед. Как ни странно, в выражении его лица было больше раздражения, чем злости. – Настоящий владелец тот, кто контролирует замок. Сейчас это люди твоего дяди, но уже скоро там буду я. Уж не думаешь ли ты, что я собираюсь платить за то, что уже почти захватил собственными руками?

Что могла ответить ему Клаудия? Что она не задумывалась об этом раньше? В наступившей тишине Гай, казалось, читал ее мысли.

– Ты нарочно стараешься меня разозлить, или это получается само собой? – хмуро осведомился он. Клаудия мудро решила обойти этот вопрос.

– Так вы накажете меня за то, что я не сказала про Холфорд?

– Нет. – Взъерошив рукой волосы, Гай все еще продолжал хмуриться. – Но тебе следовало признаться раньше.

– Теперь я знаю, – прошептала Клаудия. Она была к нему несправедлива, и Гай понимал это. Внезапный порыв утешить его поборол осторожность. Протянув руку, Клаудия дотронулась до его щеки. – Вы очень сердитесь?

– Нет, скорее, сильно раздражен. – Гай скосил глаза на гладившую его руку. – Это что, попытка меня успокоить?

– Да. – Проведя рукой по его разгоряченному лбу, Клаудия коснулась виска. На лице девушки появилась застенчивая улыбка. – Вам приятно?

Уголки рта Гая дрогнули.

– Очень.

Ее пальцы двинулись дальше, спускаясь по мускулистой шее к обнаженной груди. Огонь, погасший было в глазах Гая, разгорался с новой силой.

– Мне потребуется множество утешений, если не теперь, то потом, – проговорил он. – Хотелось бы знать, какие еще открытия ты припасла для меня.

Клаудия водила пальцем по его широкой груди. Ей хотелось сидеть вот так, лаская любимого, а не спорить.

– Не могу припомнить ничего особенного.

– Расскажи мне о своих родителях.

Рука Клаудии дернулась и замерла. Что Гай мог узнать о них?

– О родителях? – осторожно проговорила она, решив прощупать почву, прежде чем скажет что-нибудь, о чем потом придется пожалеть.

– Да, например, откуда у твоей матери такие превосходные изумруды?

– В этом нет ничего таинственного, – помедлив, ответила Клаудия. – Отец был состоятельным человеком, и он любил делать матери подарки.

Наверное, сейчас было бы не так страшно раскрыть Гаю последнюю тайну, связанную с их семейством. Хотя выбрать для такого рассказа подходящее время – дело нелегкое. Гай наверняка сочтет эту историю еще более отвратительной, чем та, в которой замешан Роберто. Прикусив губу, Клаудия решила промолчать.

– Если твой отец был богат, почему же вы с братьями остались фактически без гроша?

– Его родственники задумали поживиться за счет наследства, и нам пришлось бежать из дома, захватив лишь то, что можно было унести на себе, – объяснила Клаудия, гладя его плечо. – Вы уверены, что не злитесь на меня за Холфорд?

Однако Гая не так-то легко было отвлечь.

– Как погибли твои родители?

Вот он, тот вопрос, которого Клаудия так опасалась.

– Вам не понравится мой рассказ, – наконец сказала она, тяжело вздохнув.

– Неважно, я все равно хочу знать. – Он приподнял ее подбородок, заставив смотреть ему в глаза. – Поделись со мной своей тайной, Клаудия. Никакие слова не изменят моих чувств к тебе.

– А что именно вы чувствуете?

– Сначала твой рассказ, – покачал головой Гай.

Нет, он не ведает, о чем просит. Устремив невидящий взгляд поверх его плеча, Клаудия задумалась о доме, н перед ее мысленным взором предстали родители. Отец всегда казался ей великаном – высокий, со жгуче-черной копной волос и ярким блеском зеленых глаз; и все же, больше всего Клаудии запомнилась его улыбка. По сравнению с отцом мать казалась хрупкой, чертами лица и светлыми кудрями она пошла в Лонсдейлов. Из воспоминаний о матери у Клаудии сохранилось лишь тревожное выражение глаз, редко покидавшее их. Хотя ее родители и были полной противоположностью друг другу, как внешне, так и по характеру, дочь никогда не сомневалась в их любви к детям. Для них семья была самым главным в жизни. При посторонних они не допускали и намека на какие бы то ни было неурядицы, и точно так же передавались семейные тайны – только друг другу на ухо. И все же Гай имел полное право знать о ее семье, если действительно собирался взять Клаудию в жены. Она представила себе залитый солнцем замок, в котором выросла, бесчисленные ряды виноградных лоз, разбросанные тут и там рощицы оливковых деревьев и плывущий над всем этим аромат цветущего миндаля.

– Неприятности начались, когда сестра отца, Джо-ванна, вышла замуж за соседа, обедневшего вельможу. Между обеими семьями часто бывали раздоры, начавшиеся из-за какого-то соперничества, но это было так давно, что никто уже не помнил настоящей его причины. Кое-кто считал, что свадьба поможет наладить отношения.

– Насколько я понимаю, этого не произошло?

Клаудия посмотрела на могучую грудь Гая, борясь с искушением прижаться к ней и слушать успокаивающий, ровный стук его сердца.

– Нет, Джованна стала лишь орудием в руках своего супруга. Лоренцо хотел большего, чем просто женитьба на девушке из семьи Кьявари, – ему нужны были деньги, принадлежавшие им. Как только Джованна родила ему крепыша-сына, Лоренцо задумал план, который позволил бы ему завладеть всем.

– Он обложил осадой ваш замок? – догадался Гай.

– Осада замков – не такое уж частое дело в Италии, – отозвалась Клаудия. – Для достижения своей цели Лоренцо выбрал значительно более трусливый способ.

Теперь, когда она решилась рассказать ему все, пришло неожиданное облегчение. Глупо было надеяться, что Гай никогда не станет расспрашивать ее о родителях, но она же не подозревала, что он попросит ее руки. Клаудия отчетливо осознала, что их свадьба – всего лишь еще одна мечта, которой никогда не суждено сбыться. Гая должна была сразить уже весть о том, что Роберто – ее брат, но тогда дело не касалось непосредственно их самих. То, о чем она собиралась рассказать, до сих пор будоражило Клаудию. Так же будет и с ним. После этого разговора Гай не захочет ее – даже в качестве любовницы.

Похорони Клаудия эту тайну в себе, он, возможно, со временем привязался бы к ней, даже полюбил. И тогда внезапное открытие причинило бы страдания им обоим. Было уже поздно заботиться о собственных чувствах, но Клаудия не могла вынести мысли о том, что молчанием предаст Гая. Она решительно продолжала, думая, что вот-вот дойдет до самого страшного.

– У отца не было братьев, но зато он мог похвастаться тремя наследниками в самом расцвете сил. Лоренцо был слишком умен, чтобы убить нас всех – никто не поверил бы в его непричастность. Вместо этого он отравил моего отца. Его люди проникли к нам в дом под видом слуг, они и совершили это злодеяние, а потом поклялись, что убийство задумали и привели в исполнение моя мать и ее алхимик. Лоренцо воспользовался своим браком, чтобы получить над нами опекунство, а мать его люди увели через день после смерти отца. Через неделю мы узнали, что она умерла под пытками, отказавшись признать свою вину.

Клаудия старалась не подпускать близко к сердцу воспоминания об этих ужасных днях, пытаясь сосредоточиться лишь на своем рассказе. Голос ее звучал почти бесцветно.

– Алхимик оказался более сговорчивым. Его пытали, пока смерть не стала казаться ему блаженством, пока он не понял, что от мучении его спасет лишь признание. Перед священниками и магистратом он поклялся, что в течение долгих лет был любовником моей матери и отцом ее детей, а убийство было задумано, чтобы они смогли наконец пожениться.

Проведя языком по пересохшим губам, Клаудия вспомнила вкус поцелуев Гая. Теперь, когда он знает, что в глазах церкви она – дочь убийцы, ей никогда не доведется ощутить этот вкус снова.

– Лоренцо подал прошение признать брак родителей недействительным, – бесстрастно продолжала Клаудия. – Сам папа подписал соответствующий указ, и нас с братьями объявили бастардами[1]. Роберто и Данте сделали все возможное, чтобы убедить церковь в невиновности матери, но Лоренцо продумал свой план очень тщательно. Его сын был назван, как ближайший из оставшихся родственников, единственным наследником. Данте и Роберто решили, что нам лучше бежать в Англию, когда один из слуг скончался, отпив вина из бокала, предназначавшегося для меня. Понимаете, таким образом Лоренцо намекал, что в Италии мы никогда не почувствуем себя в безопасности.

Когда рассказ был окончен, в комнате воцарилась гробовая тишина. Клаудия ждала, что Гай отпрянет, как только оправится от ужаса, или выразит свое отвращение каким-нибудь другим способом. Но в то же время, возможно, ему все равно, что церковь считает ее незаконнорожденной, и перед свадьбой ей придется лишь исповедаться священнику. Если свадьба состоится. Она заставила себя взглянуть на него. Увидев застывший взгляд Гая, Клаудия похолодела. Слабая надежда, что он все еще хочет быть с ней, исчезла без следа. Гай продолжал всматриваться в ее лицо, как будто пытаясь в нем что-то отыскать.

Протянув руку, он провел ладонью по мертвенно бледной щеке Клаудии.

– Неужели ты не оплакиваешь своих родителей и братьев?

– Слезы – знак слабости. Я научилась скрывать их.

– И все же из-за меня ты плакала.

Она опустила глаза, не в силах больше глядеть ему в лицо.

– Я… Мне кажется, когда речь заходит о вас, я тут же теряю голову.

– Твои слезы причинят мне боль, но я не хочу, чтобы ты страдала, пытаясь их скрыть. Теперь в этом нет никакой нужды. – Прежде чем Клаудия успела понять, что происходит, Гай уже заключил ее в свои объятия. Его поцелуй был чист и нежен. – Ты ожесточилась, чтобы выжить, и привыкла во всем полагаться лишь на одну себя. Я угадал?

– Почти, – прошептала она. На самом деле, никогда еще Гай не был так близок к истине. Клаудия никак не могла понять, откуда в нем эта нежность. История их семьи должна была навсегда оттолкнуть его. – Вы понимаете, что многие считают меня незаконнорожденной, дочерью убийцы?

– Конечно. – Гай, казалось, был озабочен этим не больше, чем сообщением, что к вечеру может пойти дождь.

– Значит, вы уже отказались от этой сумасшедшей мысли о женитьбе? – Сжав губы, Клаудия с замиранием сердца ждала ответа на свой вопрос.

– Вовсе нет. – Его голос прозвучал достаточно твердо, чтобы заставить Клаудию, отодвинувшись, взглянуть Гаю в лицо.

– Барон не может взять в жены незаконнорожденную, – проговорила она. – Только если это дочь самого короля. Вы… Почему вы смеетесь?

– Из-за того, как ты подбираешь слова. – Склонившись над ее лицом, он поцеловал ее так крепко, что Клаудия на секунду забыла об этой улыбке, впрочем, как и обо всем остальном. Оторвавшись от губ девушки, Гай приложил к ним палец, как будто стараясь запечатлеть свой поцелуй навечно. – Мне все равно, кем тебя считают люди, я ведь знаю, какая ты на самом деле, как знаю, кем ты станешь, и очень скоро. Никто не осмелится обращаться к тебе иначе, как «баронесса».

– Почему вы так настойчиво говорите о женитьбе? – прошептала Клаудия. – Ведь не можете же вы хотеть породниться с теми, кто остался в моей семье. Мое приданое ничего не стоит, ведь вы и так почти что его владелец, а ожерелье – все, что у меня осталось, – не сделает вас богаче. И все же вы продолжаете настаивать. Почему?

– Неужели ты не догадываешься?

Клаудия вздохнула, едва не доведенная до отчаяния.

– Да ведь я только что сказала, почему не могу этого сделать. Единственное, что осталось – низменная страсть, но и это отпадает, ведь вы знаете, что я и так ваша, и вовсе не из-за надежды стать вашей женой.

– В самом деле? – В голосе Гая сквозило изумление, хотя он и старался сохранять невозмутимое выражение лица. – Ты готова утолять мою страсть по собственной воле?

– И кто же теперь передергивает? – Клаудия дотронулась до его плеча. – Так вы скажете мне, в чем настоящая причина?

– Хмм. – Гай задумчиво посмотрел на нее. – Думаю, не стоит. Мне кажется, сейчас это было бы не самым мудрым решением. Клаудия, ты ведь говорила, что знаешь меня достаточно хорошо, так что скоро сама найдешь ответ.

– Вам нужен наследник? – Еще одна попытка, и снова верится в это с трудом. – За барона пошла бы любая. И вовсе не нужно жениться именно на мне, чтобы обзавестись наследником.

– Возможно, я хочу, чтобы у него были зеленые глаза, – поддразнил ее Гай. Взяв Клаудию за руку, он прижал ее к груди. – Вот где лежит разгадка. Здесь именно то, что ты ищешь.

– Я найду ответ, дотронувшись до вас? – разочарованно спросила Клаудия. – Так, значит, это все-таки желание.

В ответ Гай лишь улыбнулся и покачал головой.

– Тебе нравится прикасаться ко мне?

– Я же уже говорила, что очень, – отозвалась она, пораженная столь внезапной переменой в облике Гая. Отстраненное выражение его глаз исчезло, уступив место взгляду, который нравился ей больше всего на свете. Вместо того чтобы разгневаться на нее, он лишь улыбался и поддразнивал. Да, этого человека ей не понять никогда.

Пальцы Гая тянулись к завязкам платья.

– Знаешь, мне тоже приятно к тебе прикасаться.

– Что вы делаете?

– Хочу взглянуть на тебя. – Склонившись над полулежащей Клаудией, он освободил другую руку, чтобы ленты наконец поддались.

Одно лишь ощущение его тела рядом заставило девушку затрепетать. Даже звук его голоса пробуждал в ней немедленный отклик.

– На всю твою красоту.

Клаудия попыталась отвести его настойчивые руки, но Гай лишь отмахнулся, словно не заметив этого. Оставив бесплодные попытки отодвинуться, она сжала его лицо руками.

– Неужели то, что я рассказала, не играет никакой роли?

– Конечно, – заверил ее Гай, с удовлетворением оглядывая распутанный узел. Их взгляды снова встретились, и, пока он ослаблял шнуровку, какой-то особый блеск промелькнул в его глазах. – Я готов осушить все твои слезы, если это в моих силах, но не собираюсь заставлять тебя отвечать за не зависевшие от твоей воли обстоятельства. История твоей семьи лишь заставила меня оценить по достоинству дар твоей любви. Долгие годы ты подавляла в себе все чувства и теперь сопротивляешься, опасаясь меня потерять, как была потеряна семья, оставившая тебя.

– Никто меня не оставлял!

– Ты права, они умерли, – мягко согласился Гай. – Но результат оказался тем же. Неужели ты станешь спорить, что все эти годы чувствовала себя заброшенной и одинокой?

Губы Клаудии пытались сложиться в слова, но наружу вырвался лишь слабый шепот.

– Нет.

– Теперь одиночества больше не будет, – Гай запечатлел на ее ладони страстный поцелуй. – У меня нет завистливых родственников, а угрозы твоего дяди скорее помеха, нежели серьезная опасность. Я взял бы тебя в жены, будь ты незаконной дочерью рыбака или королевой Англии – неважно, кем. Скоро у нас появятся дети, и ты будешь заботиться о них так же нежно, как я о тебе. Я не оставлю тебя, Клаудия. Что бы ни случилось, одиночеству пришел конец.

Клаудия покачала головой, не в силах поверить в его слова, опасаясь, что Гай воспользуется тем, что она рассказала.

– Ну же, Клаудия. Ты моя и, значит, находишься под моей защитой. Наши дети не узнают страха, с которым ты жила все это время. – Он провел рукой по ее губам. – Со временем ты тоже забудешь об этом. Я хочу, чтобы каждое утро меня встречала твоя замечательная улыбка.

Гай целовал ее глаза, губы, уголки рта, и эти мягкие, нежные поцелуи неуклонно подтачивали ее недоверчивость.

– Вот одна из причин, по которой ты должна стать моей, любимая. Твоя улыбка, терпкая и пряная, как старинное вино, пробуждает чувства, о которых я и не подозревал. Ты нужна мне.

Прежде чем Клаудия успела что-либо ответить, их губы уже слились в глубоком и страстном поцелуе. Она чувствовала таящуюся в нем силу, обволакивающую ее со всех сторон. Клаудия вновь испытала то странное чувство покоя и защищенности, которое каждый раз охватывало ее в объятиях Гая. Он обвил руками ее шею. Каким блаженством отзывались в Клаудии его прикосновения!

– Не так быстро на этот раз, – прошептал Гай, когда смог оторваться от манящих его губ. – Медленно и осторожно.

Потянув за платье, он помог Клаудии высвободиться из тесного тканого кокона. Она, не отрываясь, смотрела ему в глаза, пока взгляд Гая не опустился ниже, словно лаская ее обнаженное тело. Испытав внезапный прилив стыдливости, Клаудия попыталась прикрыться, но Гай поймал ее руки и прижал их к постели.

– Я хочу полностью насладиться тобой, – проговорил он, окидывая Клаудию страстным взглядом. – Каждой восхитительной, роскошной частичкой твоего тела.

Он поцеловал ложбинку, пролегшую между ее грудями. Клаудия почувствовала, как внутри с новой силой разгорается пламя, ей хотелось самой ласкать его, и она беспокойно задвигалась.

– Не торопись, я должен научить тебя еще очень многому. – Губы Гая путешествовали по ее груди, потом он приник к соскам, слегка покусывая их.

Клаудия попыталась вздохнуть, но что-то словно сковало все ее тело. Прикосновения Гая жгли ее, и теперь хотелось лишь одного – ощутить напор его страсти сполна. Внезапно его уже не было рядом с ней, и, открыв глаза, Клаудия увидела, что Гай стоит перед кроватью, стягивая с себя одежду.

На этот раз она не отвернулась, а, наоборот, приподнялась, чтобы получше рассмотреть его. Одним взглядом Клаудия охватила широкие плечи, мускулистые руки и, наконец, его возбужденную плоть. Выпрямившись, Гай застыл в неподвижности.

– А теперь твои волосы. – Казалось, он играет с ней своим мягким, полным соблазна голосом.

Потянувшись к лентам, стягивающим косы, Клаудия увидела, какое наслаждение ему доставляет следить за каждым движением ее тела. Она принялась было расплетать косы, но Гай покачал головой.

– Платье, – проговорил он чуть хрипло. – Сними его совсем.

На щеках Клаудии заиграл стыдливый румянец, но она все же повиновалась. Отложив платье в сторону, так, чтобы не поддаться соблазну прикрыть им свою наготу, она замерла. Гай хотел видеть ее тело. Это чувство было ей понятно. Ведь зрелище обнаженного тела Гая доставляло Клаудии особое удовольствие. Пусть и у Гая будет такая же возможность. И все же ей не терпелось ощутить тело Гая рядом со своим.

Гай не смел двинуться с места, и лишь его взгляд выдавал восхищение – ведь он лицезрел самое прекрасное из всего, что могла создать природа, – обнаженную любимую женщину. Грудь Клаудии, казалось, просилась ему в руки, тонкая талия поражала совершенством. Нежные округлости ее бедер притягивали Гая, как магнит, и все же он застыл, завороженный ее поистине неземной красотой. Да, в эту минуту Клаудия была похожа на Еву, стоящую у самых врат Эдема.

Он сделал шаг, другой, ноги Гая отяжелели. Глаза Клаудии словно молили его не медлить долее. Знай она, каких усилий стоит ему сдерживать обуревавшее его желание, Клаудия, вероятно, давно уже выбежала бы из комнаты.

Спокойней, не торопись, уговаривал себя Гай, одним коленом уже стоя на кровати. Ласкай ее, дай возможность дотронуться до тебя.

Он взял Клаудию за руку, заставив сесть лицом к себе, легонько поглаживая ее бедра.

– Прикоснись ко мне.

Пальцы Клаудии скользнули по груди, сжали его сильные плечи. Она прикусила нижнюю губу, и Гай почувствовал, что не может больше сдерживаться. Прижавшись к ее лицу, он разомкнул ее сжатые губы и впился в них долгим поцелуем. Клаудия легонько застонала.

– Ласкай меня еще, ниже, ниже, – хрипло бормотал Гай, стараясь сосредоточиться на движениях ее рук.

Он сошел с ума – еще немного, и он потеряет над собой контроль. Рука Клаудии опустилась, и Гай вздрогнул всем телом. Резкое движение почти испугало ее.

– Я сделала что-то не то? – спросила Клаудия обеспокоенно.

– Нет, нет, прошу тебя, не останавливайся.

Наверное, это хриплый звук голоса заставил Клаудию бросить на него быстрый взгляд. О Боже, он не вынесет этой сладкой муки.

– Спокойней, любимая, – едва смог выговорить Гай.

– У вас такое мягкое тело, – прошептала Клаудия с благоговением. – И в то же время кажется, что вы – как натянутая тетива, весь в напряжении. Я никогда не видела ничего подобного.

Гай застонал, ему уже не хватало воздуха. Он еще раз поцеловал ее, затем опустил на подушки. Одно прикосновение этих рук могло свести с ума любого мужчину. Нет, на этот раз все должно быть по-другому. Он хотел любить ее часами, ласкать до тех пор, пока Клаудию не охватит столь же безумное желание, что мучит его.

Он с трудом выговорил: «Клаудия». Имя прозвучало одновременно как ласка, мольба и проклятие собственной слабости.

Клаудия чуть заметно пошевелилась и легла так, чтобы впустить его в себя. Раскрытые от удивления глаза подсказывали, что в этих движениях она следовала лишь охватившей ее слепой страсти. Гай овладел ею и в этот момент почувствовал, что нечто большее, чем простое слияние двух тел, было заключено в этом единении. Странно – как у него могли быть другие женщины, кроме этой?

Медленные, ритмичные движения разливались по его телу волнами наслаждения. В этот момент Гай почувствовал в себе всесокрушающую силу, которая через него передавалась и Клаудии. Вот она, причина, которую так старалась найти его возлюбленная – волшебство любви.

Это и в самом деле было волшебство. Гай хотел выкрикнуть это, но голос его сорвался. Глаза Клаудии сияли слепящим блеском, и их тела одновременно содрогнулись в сладостных конвульсиях. Страстные крики смешались воедино, это длилось какое-то мгновение, и затем он уже не в силах был сдержать ударившую из него животворную струю. Казалось, этому не будет конца, что от них ничего не останется. Но теперь это уже не имело никакого значения. Ради одного такого мгновения стоило прожить целую жизнь.

12.

Вздрогнув, Гай проснулся. Устремив взгляд в потолок, он некоторое время полежал, приходя в себя, попутно отметив, что уже наступило утро. Он не помнил, как заснул, но сейчас они с Клаудией, уютно прильнувшей к его плечу, лежали под покрывалом на кровати. Странно, что Гай не помнил, как они укладывались спать. Последнее, что проступало сквозь пелену забытья – они с Клаудией занимаются любовью, потом… Боже милостивый! Он отключился. И не только отключился, но и проспал, не шелохнувшись, до самого утра. Обычно Гай пробуждался ночью по крайней мере дважды.

Он нахмурился, взглянув на разметавшиеся по подушке волосы Клаудии, как будто именно из-за этой женщины он настолько потерял над собой контроль. Впрочем, это случилось действительно из-за нее. Ни с одной другой женщиной ему не приходилось засыпать, полностью истощив все свои силы. Похоже, Клаудия неплохо справилась – каким-то образом ей удалось затащить его под покрывало. Пряди ее каштановых волос лежали, рассыпавшись по подушке. Гай представил, как лежит на кровати, не шелохнувшись, точно заваленный на охоте медведь, пока она приводит себя в порядок на ночь. Интересно, долго ли она любовалась им, а может быть, даже касалась распростертого перед ней тела? Ей не занимать любопытства и, что самое главное, смелости. Господи, как он мог все проспать!

Осторожно, стараясь не разбудить Клаудию, он повернулся на бок, чтобы увидеть ее. Пошевелившись во сне, она лишь пристроилась поудобнее у него на груди и, издав удовлетворенный вздох, снова задышала спокойно и ровно. Слегка дотронувшись пальцем до ее губ, Гай вспоминал все ласки, которыми они осыпали друг друга, и то, с какой готовностью она откликалась на его порывы. Он никак не мог насладиться нежностью ее кожи, снова и снова проводя по прильнувшей к нему щеке. Вспомнив ее замечание по поводу его тела, одновременно напряженного и мягкого, Гай почувствовал, что снова приходит в возбуждение. Боже, он ненасытен.

Никогда еще после близости с женщиной ему не хотелось повторить все так скоро. Но с другими женщинами это было не больше чем удовлетворение чувственного голода, в то время как с Клаудией соединялось не только его тело, но и душа, которую насытить не так просто.

Конечно, для нее было бы слишком рано снова отдаться ему прямо сейчас. В первый раз он причинил Клаудии боль, во второй принес удовлетворение, но лучше пока не торопить события. По правде говоря, было приятно просто лежать рядом с ней. Гай привлек спящую к себе, пока она не вытянулась, прижавшись к нему, во весь рост. Сонное тело Клаудии, казалось, повторяет все изгибы его фигуры. Гай с довольной улыбкой поглаживал Клаудию по спине, зная, что наконец отыскал то, за чем так долго охотился. Когда он впервые увидел ее, что-то подсказало – вот та, которая будет рядом с тобой. Скоро она будет носить его фамилию, а потом и его детей.

Эта мысль невольно заставила Гая крепче сжать объятия, но Клаудия едва пошевелилась. Во сне выражение ее лица было невинным, почти ангельским, на губах играла едва заметная улыбка. Что же ей снится? Гай надеялся, что сон был о нем. Ему хотелось знать ее так близко, чтобы можно было читать ее самые сокровенные мысли.

Ему хотелось сказать ей, что он ее любит.

От одной этой мысли Гай почувствовал в душе облегчение. Да, скоро он скажет это, но не сейчас. Нужно время, чтобы завоевать доверие Клаудии, убедить, что он никогда не оставит ее, что с ним она будет в безопасности. Без этого Клаудия не сможет по-настоящему любить его. Так что нужно подождать, теперь уже совсем немного.

Его размышления прервал тихий стук в дверь. Поцеловав Клаудию, Гай решил не отвечать, но стук, теперь уже более настойчивый, вскоре повторился. Со вздохом сожаления он бережно отстранил от себя спящую девушку и укутал ее покрывалом. Гай не помнил, чтобы когда-нибудь ему так не хотелось вставать. Кто бы ни стучал в дверь, он об этом пожалеет. Не удосужившись даже одеться, Гай прошел через комнату и приоткрыл дверь, ровно настолько, чтобы увидеть стучавшего.

Бросив на хозяина быстрый взгляд, Стивен с преувеличенным интересом устремил глаза в потолок.

– К вам едет ваш брат, милорд. Часовой заметил его знамя на дальнем перекрестке восточной дороги. С ним около двадцати рыцарей, и они будут в замке меньше чем через час.

Эта новость только усилила недовольство Гая.

– Всего двадцать человек? Может быть, позади него скачет еще один отрад?

– Нет, милорд.

– Что ж, передайте на кухню, что к столу у нас будет двадцать проголодавшихся гостей. Люди лорда Кенрика умудряются нагулять себе такой аппетит, как будто он не кормит их неделями. – Бросив взгляд на остатки вчерашнего ужина, он почувствовал, насколько голоден, и в то же время отметил, что Клаудия успела вечером поесть. На секунду он отвлекся, представив себе, как она, обнаженная, не торопясь ест и наблюдает за ним, спящим на кровати. Он вновь мысленно поклялся в следующий раз не засыпать так быстро. Гай тряхнул головой, стараясь прогнать это сладостное видение. – Сообщи Эварду, что я жду его в центральном дворе. Да, ты тоже мне понадобишься.

– Слушаюсь, милорд. – Стивен помедлил в нерешительности. – Мне приготовить коня и копье?

Гай задумчиво погладил подбородок.

– Не надо. На этот раз я встречу брата только с мечом.

Клаудия остановилась перед входом в большую залу. Картина, представшая взору, едва не заставила ее вскрикнуть от изумления. Там не было ни души. В первый раз за все свое пребывание в замке Клаудия обнаружила залу пустой. Днем здесь неустанно сновали слуги, занятые на кухне, собирались солдаты, освободившиеся из дозора, чтобы скоротать время. Ночью прислуга спала тут же, на длинных скамьях. Но сейчас гулкое эхо отдавалось в пустом помещении, когда Клаудия прошла, чтобы поставить принесенное ведро. Теперь она вспомнила, что пока шла сюда по замку, тоже никого не встретила. Все это было более чем странно.

Бросив взгляд на ведро, Клаудия задумалась, где теперь ей искать Ленору. Вообще хоть кого-нибудь. Наверное, это Гай приказал служанке не будить ее, и она сладко проспала все утро – ведь вчера Клаудия засиделась далеко за полночь, глядя, как спит барон, размышляя над тем, что он говорил ей, не говоря уж о том, что между ними произошло. Это была самая восхитительная ночь в ее жизни.

Когда Клаудия проснулась, отсутствие Гая ее не обеспокоило. Он заснул вчера так рано, что, очевидно, уже отправился куда-то по делам. Не зная, чем занять время, Клаудия оделась и отправилась в залу, чтобы вместе с Ленорой собрать подохших от яда крыс – так она рано или поздно наткнется на Гая в переходах замка. Ей хотелось убедиться, что вчерашняя ночь не приснилась ей, что все произошло на самом деле. Теперь, теряясь в догадках, она не знала, что и думать. От холодной пустоты залы Клаудию пробрала дрожь. Вдруг до нее донеслись приглушенные крики толпы, приветствовавшей кого-то.

Повернувшись к массивным дверям, из-за которых доносились эти звуки, Клаудия открыла одну из них и оказалась на площадке, выходившей на главный двор. В этот момент толпа – казалось, внизу собрались все обитатели замка – издала еще один приветственный возглас. Солдаты стояли плотным кольцом, а остальные – слуги, оруженосцы и крестьяне – пытались выглядывать из-за их широких спин. На ступенях рядом с Клаудией тоже стояли несколько слуг.

– Что здесь происходит? – осведомилась она, дернув одного из них за рукав.

– Поединок. Лорд Гай только что пустил ему кровь, но я все равно поставил деньги на Мясника. Он еще ни разу не проиграл.

– Мясника? – Клаудия перевела взгляд на круг, который образовали солдаты, и тут же заметила Гая, едва успевшего поднять меч, чтобы отразить удар, от которого ему пришлось опуститься на одно колено. Вид человека, или, скорее, существа, нанесшего удар, заставил ее замереть от ужаса. Да, это был настоящий гигант, нет, людоед, невероятных размеров черноволосый варвар. Он казался порождением ночного кошмара.

Гай снова поднялся на ноги. Теперь он кружил вдоль кольца зрителей, спиной к ней. Клаудия отчетливо видела лицо его соперника, обезображенное шрамом, рассекшим щеку, лицо, жестокое и безжалостное. Он напоминал животное или демона – лишь они убивают, не выказывая при этом никаких чувств. Меч великана со свистом рассекал воздух, и то и дело раздавался звон железа, когда клинки, скрещиваясь, высекали снопы искр.

Было очевидно, что Гай встретил достойного противника. Большинство людей его сложения выглядели бы неуклюжими и медлительными, этот же, казалось, нес с собой верную смерть. Он был обнажен до пояса, и яркое солнце играло на его залитой потом груди. Даже с такого расстояния Клаудия видела, что все тело гиганта покрыто шрамами. Гай тоже снял рубашку, но его спина, не несшая на себе этих ужасных увечий, казалась самим совершенством. Его соперник, однако, твердо намеревался изменить положение вещей. Высоко подняв свой меч, он отбил отчаянный выпад Гая, а затем обрушил на него удар сверху. На этот раз Гай опустился на колено нарочно, чтобы поднять оружие над головой – единственный шанс защититься от удара, едва не раскроившего ему череп.

Не сознавая, что делает, Клаудия сбежала по ступенькам, не отрывая от сражающихся тревожного взгляда, пока те не скрылись за головами толпы. Оглядывая восхищенные лица, она изумилась – неужели забава увлекает их настолько, что они будут стоять и смотреть, пока их барон борется с верной смертью?

Проклятие сорвалось с ее губ, и девушка ринулась протискиваться сквозь толпу, собравшуюся вокруг сражающихся. Некоторые толкали ее локтями, не желая уступать своего места, затем кто-то обернулся, и толпа расступилась. Наверное, все дело в кинжале, успела подумать Клаудия.

Обычно она пользовалась этим кинжалом за обедом, разрезая мясо, и Клаудия усомнилась, способен ли он причинить противнику Гая хоть какой-нибудь вред. Но ничего, он сможет задержать его ровно настолько, чтобы Гай успел нанести удар. Она не позволит этим предателям стоять и смотреть, как он умирает. Она набросилась бы и на зрителей, но не могла оторвать взгляда от поединка. Мясник снова поднял меч над головой, но в последнее мгновение изменил направление удара, и мощным взмахом сбоку рассек кожаный панцирь, защищавший грудь Гая. Тот отшатнулся, а противник уже готовился нанести смертельный удар.

Краем уха Клаудия услышала, как кто-то вскрикнул тонким, почти нечеловеческим голосом. Нож в ее руке поднялся, словно сам собой, нацеленный в спину гиганта. Оскалив зубы, сама почувствовав себя диким зверем, она бросилась к чудовищу, пытавшемуся отнять у нее любимого. Она заставит его дорого за это заплатить.

Уже на полпути к цели кто-то схватил ее сзади. Клаудия пыталась вырваться, но могучая рука сжала ее кисть так сильно, что, вскрикнув от боли, она выронила кинжал. Даже чувствуя подбородком холод приставленного кинжала, Клаудия продолжала бороться. Лезвие уже впивалось в кожу, но она все равно бы вырывалась, однако в этот момент Гай обернулся и увидел ее. Меч Мясника скользнул к его незащищенной шее, и Клаудия в ужасе закрыла глаза.

Гай заметил, что Клаудия пробирается сквозь толпу, и с его губ едва не сорвалось проклятие. Ей здесь не место. Немного найдется мужчин, способных вынести унижение на глазах у возлюбленной, – а Кенрик был очень грозным противником. Если бы он знал, что Клаудия будет наблюдать за схваткой, то вызвал бы на бой Роджера Фиц-Алана, своего шурина. Гаю уже удалось победить его пару раз, в то время как в поединке с Кенриком он и не надеялся выиграть. Вопрос был лишь в том, насколько суровым будет его поражение.

Кенрик уже нанес ему несколько ударов, которые могли покалечить или даже убить его, если бы брат использовал острие меча, а не бил плашмя. По опыту Гай знал, что чем дольше он будет сопротивляться, тем суровее станут удары, пока он не признает, что побежден. Однако на глазах у Клаудии он не мог выступать в роли поверженного.

Ничего не подозревая о причинах, которые заставляли Гая продолжать поединок, Кенрик подбирался к нему все ближе и ближе, словно предупреждая, что теперь без пары царапин ему не обойтись. Меч Кенрика рассек панцирь ударом, способным выпустить незащищенному человеку кишки. Брат играл с ним, как с котенком. Отшатнувшись, Гай сделал несколько шагов, чтобы вновь обрести равновесие. Он готов был уже признать Кенрика победителем, смирив гордыню, когда услышал крик Клаудии.

Роджер Фиц-Алан обхватил ее руками, приставив к горлу острый кинжал. Клаудия пыталась вырваться, и на лезвии блеснула кровь. Глаза Гая заволокла красная пелена ярости.

Кенрик уже занес меч для нового удара, но Гай парировал его с такой силой, что оружие вырвалось у того из рук, вызвав немалую панику в рядах зрителей, расступившихся перед упавшим мечом. Гай даже не успел почувствовать удовлетворения, хотя до сих пор разоружить Кенрика не удавалось никому. Бросившись вперед, он приставил острие меча к груди шурина.

– Отпусти ее!

– У меня были причины схватить эту девку, – спокойно ответил Фиц-Алан, бросив на Гая вызывающий взгляд. – Она хотела броситься на одного из вас.

– Отпусти ее!

Опустив кинжал, Фиц-Алан развел руками.

– Говорю же, она хотела убить тебя или Кенрика. Я сразу узнал этот взгляд – она жаждала крови.

Гай притянул Клаудию к себе, все еще угрожая Фиц-Алану мечом. Приподняв ее голову за подбородок, он осмотрел ранку на шее. Звук собственного голоса показался Гаю чужим.

– Он ранил тебя.

Вырвавшись, Клаудия провела рукой по его рассеченному панцирю. Глаза девушки радостно сверкнули.

– Вы целы. Ни одной царапины.

Не обращая внимания на ее слова, Гай смотрел на кровь, стекавшую по шее Клаудии. Протянув руку, он растер упавшую на нее каплю между пальцами. В ушах у него стучало, рассудок словно отказал ему.

– Ты ранил ее.

Фиц-Алан смотрел на него широко раскрытыми от удивления глазами.

– Гай! Что с тобой?

– Мне тоже хотелось бы это знать, – сердито проговорил стоявший рядом Кенрик. – Опусти меч. Гай, ты не в себе. Он всего лишь поцарапал девку.

Клаудия, от потрясения перешедшая на итальянский, тоже пыталась его успокоить.

– Гай, все в порядке. Этот человек не хотел причинить мне вреда.

Это была явная ложь, но Гай ощутил, что она просто старается умерить его ярость. Кенрик прав – он действительно на секунду лишился рассудка. Опустив оружие, он переводил взгляд с Фиц-Алана на брата.

– С этой «девкой» мы обручены и вскоре поженимся. Никто, кроме меня, не смеет прикасаться к ней.

Обменявшись с Кенриком многозначительным взглядом, Фиц-Алан кивнул и даже смог выдавить из себя улыбку.

– Прими мои извинения, брат. Я не имею привычки встречать будущих членов нашего семейства лезвием кинжала. – Он поклонился Клаудии. – Простите и вы, леди.

Приподняв бровь, Фиц-Алан взглянул в сторону Гая.

– Судя по всему, эта дама итальянка. Неужели она и есть та самая леди Клаудия, о которой ты писал в своем послании?

Клаудия замерла и прижалась к Гаю покрепче.

– Addio… e tuo fratello (Боже… Это ваш брат?)

– Нет, любимая. Фиц-Алан – муж моей сестры.

Обняв ее за талию, Гай кивнул в сторону Кенрика.

– А это мой брат, Кенрик, барон Реммингтонский.

Он увидел, как Клаудия взглянула на его недавнего противника, и в ее глазах отразился испуг – мрачное лицо барона произвело на нее то же впечатление, что и на многих других.

– Но он же пытался убить вас!

– Ты и впрямь так подумала? – Гай улыбнулся. От чувства облегчения у него все еще кружилась голова. – Это было всего лишь состязание.

– Состязание? – повторила Клаудия, снова взглянув на Кенрика, и ее невольно пробрала дрожь. – Вы рисковали жизнью ради состязания?

– Он мой брат, и никогда не причинил бы мне вреда, – заверил ее Гай. – Просто Кенрик исполнен решимости обучить меня всему, что знает о поединках. Все знают, что эти состязания – что-то вроде традиции, мы устраиваем их всякий раз, когда встречаемся.

– Но я-то этого не знала, – возразила Клаудия.

Гай с улыбкой наблюдал, как к ней постепенно возвращается самообладание.

– Просто не могу поверить, что ты и в самом деле хотела нас остановить. Броситься в самую гущу поединка на мечах, вооружившись лишь кинжалом! Что на тебя нашло? Большей глупости и представить себе нельзя!

Не успел Гай произнести эти слова, как понял, что допустил непростительную ошибку.

– Из-за этих глупых развлечений я опозорилась перед вашей семьей! – отозвалась Клаудия, все еще говоря по-итальянски. С гордо поднятой головой она поправила платье, глядя на него, словно королева, выносящая приговор своему подданному. – Надеюсь, вы извинитесь. Я буду ждать в нашей комнате.

Гай лишь усмехнулся, заметив ее дерзко поджатые губы. Значит, она пыталась спасти его от собственного брата.

Внезапно улыбка исчезла с его лица. Гай понял, что свирепый вид Кенрика был не единственной причиной ужаса, мелькнувшего во взгляде Клаудии, когда он представил их друг другу. Да, перед его семьей она выглядела довольно глупо, но не стоило забывать и о том, что Клаудия оказалась лицом к лицу с убийцами ее брата. И Гаю предстоит еще объяснять, как случилось, что он хочет взять в жены сестру предателя.

– В нашей комнате? – сухо проговорил Фиц-Алан. – Неплохо придумано – завоевать доверие девчонки, соблазнив ее. С послушными пленниками всегда приятнее иметь дело.

– Предлагаю посадить эту девку под замок, пока она не узнала, что ты вовсе не собираешься на ней жениться, – предложил Кенрик. – В лице обманутой женщины можно найти опасного врага, а эта будет похлестче многих.

Гай бросил взгляд на столпившихся вокруг солдат. Те, что стояли поближе, с жадностью ловили каждое слово их беседы, а люди из задних рядов старались протиснуться вперед, чтобы тоже иметь возможность послушать. Он удивился, с каких это пор его родственники стали такими тугодумами.

– Может быть, вы привыкли обсуждать дела при своих солдатах, однако я не намерен этого делать. – Гай кивнул в сторону главной залы. – Думаю, там нам будет значительно спокойнее.

Фиц-Алан вложил свой кинжал в ножны, а оруженосец Кенрика принес своему господину одежду, приняв у него ненужный больше меч. Стивен тоже появился с туникой Гая, и он натянул ее быстрыми резкими движениями. Оглядев толпу в поисках Эварда, он жестом подозвал рыцаря поближе.

– Прикажи управляющему приготовить моим гостям горячей воды и что-нибудь подкрепить силы. Кстати, мне тоже нужно помыться.

У Эварда хватило наглости улыбнуться.

– Вода, которую вы просили вчера, все еще на огне.

Глаза Гая сузились от гнева.

– Это все, Эвард.

– Слушаюсь, милорд. – Низко поклонившись, он отправился выполнять приказание.

Поборов искушение отвесить ему на прощание хорошего пинка, Гай снова повернулся к Кенрику и Фиц-Алану, глядевшему на него с легким подозрением.

– По зрелом размышлении я решил, что вам стоит отдохнуть, пока я займусь другими делами. Встретимся наверху через пару часов, нам многое нужно обсудить. – Он склонился в полушутливом поклоне. – А теперь, с вашего позволения, мне еще нужно принести извинения.

Не обращая внимания на их недоверчивые взгляды, Гай направился в сторону залы. Ему вовсе не хотелось объяснять свою озабоченность состоянием Клаудии – он почувствовал, что за гордостью, которую она напустила на себя, скрывался страх. Гай не хотел, чтобы она снова замкнулась в себе, осталась наедине со своими опасениями. Да, приезд Кенрика и Фиц-Алана был абсолютно некстати. Впрочем, пара часов отдыха им не повредит, а Клаудия, предоставленная самой себе, может вообразить невесть что. Сейчас она была для него важнее, чем семья.

Эта мысль заставила его остановиться посреди лестницы, ведущей к спальне. За всю свою жизнь Гай никого не ставил превыше семьи. Лишь Клаудия сумела добиться этого. И даже большего – все его помыслы сосредоточились на ней одной. Казалось, Гай уже не представляет себе жизни без нее.

Раньше он опасался, что это увлечение сделает его слабым и уязвимым, но теперь в нем проснулись новые силы, впереди появилась цель. Клаудия заполнила ту пустоту, зиявшую в его душе, о которой Гай еще недавно и не подозревал. Скопленные им богатства, торговля – все это не значило ровным счетом ничего без человека, с которым можно было разделить свое состояние, без того, кто понимал бы его и руководствовался его интересами как своими. Никто раньше не мог понять, почему ему интересна торговля. Клаудия разобралась в его побуждениях и снова вела к цели, когда он, казалось, уже потерял ее из виду. Гай способен был избавить ее от постоянного страха, под гнетом которого протекала его дальнейшая жизнь, а она, в свою очередь, могла не дать ему погрязнуть в пучине суеты. Наконец настало время признаться – он одержим ею, и не нужно противиться этому чувству.

Предмет своих размышлений Гай отыскал наверху в спальне. Клаудия сидела с поджатыми ногами на подушках, разбросанных у очага, разложив на коленях бело-зеленую тунику. Звук захлопнутой двери был достаточно громким, чтобы оповестить Клаудию о его появлении, но она упорно не отрывала глаз от шитья. Довольный возможностью насладиться прекрасными чертами ее лица в профиль, Гай стоял, прислонившись к стене, и ждал. Когда ожидание затянулось, он перевел взгляд на темно-синее платье, которое было на Клаудии. Оно подчеркивало все достоинства ее фигуры – вырез достаточно глубокий, чтобы пробудить его воображение, и в то же время достаточно скромный, чтобы носить это платье на людях. Длинная коса повторяла изгиб изумительных бедер. Гай представил, как он проводит по нему рукой, и тут же почувствовал предательский жар внизу живота.

– Вы пришли извиниться? – поинтересовалась наконец Клаудия.

– Да. Примите мои глубочайшие извинения, миледи.

Руки, до этого занятые работой, замерли, и Клаудия устремила на него задумчивый взгляд.

– Я не ожидала, что вы это сделаете.

– Чтобы я рисковал потерять расположение миледи? – Гай улыбнулся и покачал головой. – О нет, ни за что на свете.

Она опустила глаза.

– Возможно, я поспешила, требуя этого. Я не сознавала, что говорю. Наверное, мой поступок и вправду был глупостью.

– Тогда я беру назад свои извинения и с удовольствием приму твои.

Клаудия надула губки.

– Вы смеетесь надо мной, милорд. Значит, ваши извинения были просто попыткой ублажить меня?

– Да. А она сработала?

Надменное выражение ее лица сменилось улыбкой, от которой по всему телу Гая разлился жар.

– Я не собираюсь поощрять столь непочтительное поведение.

Гай подумал, что поощрять его еще больше было бы просто бесполезной тратой времени. Опустившись на подушки, он вытянул ноги так, что Клаудия оказалась сидящей между ними.

– Эта туника предназначается для меня?

Руки Гая принялись разглаживать ткань, особенно заботясь, чтобы там, где она касалась колен Клаудии, не осталось ни единой складки.

Она попыталась помешать ему, в то же время стараясь не уколоть иголкой.

– Да, она для вас. Я сняла мерку с вашей старой одежды, Так что почти уверена, что она придется вам впору.

– Что это, собака? – Его рука остановилась на изображении животного, вышитого Клаудией на рукаве. Эмблема лежала как раз на ее колене, и Гай провел пальцем по вышивке, Клаудия вздрогнула и подвинула ногу. Гай с улыбкой отметил, что Клаудия, оказывается, боится щекотки.

– Вообще-то я вышивала волка, – сказала Клаудия нерешительно. Она склонила голову набок – явное приглашение, которым Гай не преминул воспользоваться. Его губы скользнули по длинной, нежной шее девушки.

– Нет, это собака. – Он снова провел пальцем по эмблеме, и Клаудия заерзала, пытаясь избежать щекотки. – Видишь? Для волка тело слишком вытянутое и тонкое. К тому же волк Монтегю должен быть на синем фоне, а не на зеленом.

– Вам не нравится?

Пальцы Гая двинулись к полоскам, нашитым на ткани там, где она касалась бедра Клаудии.

– Совсем наоборот. Думаю, это будет моя любимая туника.

Хихикнув, Клаудия попыталась остановить его руку.

– Перестаньте.

– Почему? – Гай и не думал прекращать – он двинулся к колену, положив на него ладонь и слегка сжав. Смех Клаудии заставил его еще раз улыбнуться. – Ты боишься щекотки?

– Нет. О, пожалуйста, прекратите. – Она все отталкивала его руку, трясясь от тихого смеха. – Да, признаюсь. Боюсь. Остановитесь!

Гай наконец опустил руку.

– Хм. Интересно, а где еще ты ее боишься?

Локти Клаудии инстинктивно прижались к бокам.

– Нигде.

– В самом деле? – Столь откровенная ложь позабавила Гая. Он отодвинул тунику вместе с воткнутой иголкой в сторону, чтобы проникнуть под плотно прижатые локти к боку Клаудии. – Неужели тебе не щекотно здесь?

– Нет. О! Ха-ха-ха! – Смех перешел уже в хохот, она безуспешно попыталась хоть как-то сдержаться и стукнула обеими руками по его коленям. – Прекратите!

Гай был беспощаден – он уже и сам хохотал, настолько заразителен был ее смех. Клаудия вертелась и извивалась под его руками, пока наконец не оказалась распростертой у него на коленях. Она уже почти обессилела от смеха, когда Гай наконец остановился – одна рука обнимала ее за талию, другая обхватывала бедро.

Клаудия откинулась на подушки, ее упругое тело, казалось, обмякло. На глазах у девушки от смеха выступили слезы. Накрыв ладонями руки Гая, она пыталась перевести дух.

– Вы просто безжалостны.

– Мне нравится, когда ты смеешься. – Вытянувшись на подушках рядом с ней, Гай приподнялся на локте и заправил ей выбившийся локон за ухо. – Попозже, когда мы уляжемся спать, ты сможешь мне отомстить. Я тоже боюсь щекотки, но вот где – не скажу. Ты должна отыскать это место сама.

Клаудия перевернулась на бок и потянулась пальцами к его подмышке.

– Может быть, я найду его прямо сейчас.

Гай покачал головой на попытки Клаудии пощекотать его.

– Вряд ли ты угадаешь, пока на мне одежда. Однако если ты хочешь раздеть меня прямо сейчас, то мне ничего не остается, кроме как надеяться, что ты будешь милосердна.

– Звучит заманчиво, но… – Клаудия задумалась, затем опустила глаза. – Я не хочу отвлекать вас от гостей. Они и так уже думают обо мне плохо.

– Тогда они были уверены, что ты пыталась убить меня или Кенрика. Но теперь же все объяснилось. – Он провел кончиками пальцев по мягкой щеке Клаудии. – Я тронут твоей заботой, однако боюсь, что когда-нибудь ты попадешь из-за меня в беду. Не суди обо мне по поединку с Кенриком. Я могу позаботиться о себе в схватке.

– Вы проигрывали, – тихо заметила Клаудия.

– Да, как и всякий другой, кто дерется с моим братом. Кенрик непобедим – с мечом ли, с копьем, взять над ним верх невозможно. Это правда, – заверил он ее в ответ на недоверчивый взгляд. – Ты когда-нибудь слышала о нем?

Клаудия пожала плечами.

– После смерти Роберто я слышала несколько историй о человеке, убившем его. Теперь я вижу сама – он похож на огромного быка, разве что не хватает рогов. Он… он ужасен.

– Он не причинит тебе вреда, Клаудия, обещаю. Возможно, когда-нибудь он даже тебе понравится. – По выражению лица Клаудии он понял, что это вряд ли произойдет в ближайшее время. Он попробовал начать с другого конца. – Они с Фиц-Аланом признают, что мы обручены, и тогда, если со мной что-нибудь случится, ты сможешь быть уверена в защите и поддержке моей семьи.

– А они знают, кто я?

– Нет, но узнав правду, они не станут призывать тебя к ответу за поступки брата.

– Думаю, вы преувеличиваете готовность вашей семьи забывать и прощать.

– Вот увидишь, – пообещал Гай. – Просто будь сама собой, когда мы спустимся к ним, и скоро они станут как шелковые.

Клаудия покачала головой.

– Нет, я не могу снова встретиться с ними, по крайней мере пока.

– Неужели ты хочешь сказать, что струсила? – Гай взглянул на нее с притворным испугом. – А я расписывал братьям, что ты храбра, как лев, что стены замка для тебя ничто, а в схватке с вепрем ты победишь в мгновение ока. Теперь они сочтут меня лжецом.

– Верно, ведь вы же все выдумали, – парировала Клаудия. Все же она улыбалась. Гай собрался с духом.

– Сегодня я встречусь с ними наедине. Есть вопросы, которые нам лучше обсудить, когда вокруг не будет толпиться народ, как в большой зале. А завтра мы устроим пир, чтобы отметить их приезд. – Он внимательно следил за лицом Клаудии. – Ты тоже должна быть там, чтобы занять свое законное место рядом со мной.

Вместо того, чтобы возражать, она приложила ладонь к его щеке.

– Для вас это настолько важно?

– Да, – серьезно ответил Гай. – Я заставлю тебя доказать им свое мужество. Тебе нечего стыдиться, и я не вижу причин, по которым тебе нужно прятаться. С другой стороны, я понимаю, что у тебя есть основания бояться и избегать их общества. Но все же, это мои родственники, Клаудия, а скоро станут и твоими. Способна ли ты забывать и прощать, если хочешь от них того же?

Прикусив губу, Клаудия нахмурилась.

– Как вам удается так ясно читать мои мысли?

– Вы тоже добились на этом поприще кое-каких успехов, миледи. – Кончиком пальца он провел по ее губам. – Кстати, ты должна помочь мне подготовить праздник. Договорились?

– Хорошо. – Клаудия глубоко вздохнула. Да, это была не самая приятная перспектива. – Но только если вы позволите удалиться сразу, как только все встанут из-за стола. Они действительно ваши родственники, но мне нужно время, чтобы привыкнуть к мысли, что мы породнимся. По правде говоря, я все еще не верю до конца, что стану вашей женой.

– В этом нет никаких сомнений, – заверил Гай, глядя на ее губы, самые чувственные, какие только можно себе представить. Его пальцы двигались вдоль выреза платья, лаская ее нежную кожу. – Вчера ночью я говорил совершенно серьезно, любимая.

Клаудия вся затрепетала под его прикосновениями, но не пыталась остановить Гая в этой соблазнительной игре.

– А что, если ваши родственники меня не примут?

– Этого не случится.

– Но откуда…

Гай склонился над ней, чтобы прервать возражения поцелуем, потом еще одним. Когда он целовал ее уже в третий раз, Клаудии наконец удалось высвободить губы.

– Откуда такая уверенность? Разве не вы говорили, что Кенрик, наверное, перережет мне глотку, когда узнает, что я сестра Роберто?

Вспомнив об этих словах, Гай нахмурился – как это у него могла вырваться такая глупость?

– Я преувеличил, сейчас уже не помню, по какой причине, однако уверяю тебя, никто в моей семье тебя не тронет.

Клаудия приподняла подбородок, с сомнением указывая на недавний порез.

– По-моему, это не было особенным преувеличением. Вы уверены, что они не знают, кто я?

– Это же было недоразумение, и тебе отлично об этом известно.

По выражению лица Клаудии Гай почувствовал, что не убедил ее до конца.

Он притянул ее к себе.

– Клаудия, ты знаешь, как погиб твой брат? Я имею в виду, подробности произошедшего?

Палец Клаудии описывал круги вокруг ямки у него под горлом.

– Мне известно, что Роберто пытался убить жену Кенрика, а тот перерезал ему горло.

Поймав руку Клаудии, он прижал ее к груди.

– Твой брат был ранен, любимая. Между Кенриком и твоим братом должен был состояться поединок. Роберто получил смертельную рану. Надежды на то, что он поправится, не было, его ожидали лишь долгие мучения, пока рана не сделает свое дело, и Кенрик прекратил его страдания. Перед смертью Роберто признался в своих планах.

Гай знал, что говорит правду, хотя она и приобрела несколько иной оттенок из-за пары намеренных опущений и перестановки событий. Роберто был мертв, и его уже не воскресить. Сейчас он просто старался, чтобы в глазах Клаудии Кенрик перестал выглядеть чудовищем. Задумчивое выражение ее лица говорило, что, возможно, это ему удастся.

– Твой брат все равно бы погиб, – настаивал он. – Кенрик лишь укоротил его жизнь на несколько часов, самое большее на сутки, избавив от мучительных страданий.

Клаудия нахмурила брови.

– Я не знала этого.

– Ты скоро выяснишь, что большинство рассказов о моем брате звучат страшнее, чем на самом деле. И для них с Фиц-Аланом не будет иметь никакого значения, кто ты, когда я объясню им причину своего выбора. Уверен, они одобрят мое решение.

– Мы опять возвращаемся к этим таинственным причинам?

– Да. – Взгляд Гая скользнул по ее платью, пытаясь отыскать, где же на нем завязки. – По-моему, да.

Клаудия положила ладонь ему на грудь.

– Но Кенрик и ваш шурин ждут встречи с вами.

– Я же пришел, чтобы извиниться, – с лукавой улыбкой напомнил ей Гай, снимая тунику. Он приподнялся, чтобы отложить ее в сторону. – И я хочу извиняться как можно дольше.

– Гости сразу догадаются, почему вы задержались.

– Пускай. – Он сбросил с себя остатки одежды и, откинувшись на подушки, вытянулся. – Тебя это волнует?

– О да, – прошептала Клаудия, и Гай понял, что этот ответ не имеет никакого отношения к его родственникам.

Она либо не подозревала о выражении своего лица, либо ее не заботило, что Гай заметит, как волнует ее лежащее перед ней обнаженное тело. Когда-то он мечтал о любовнице, которая смотрела бы на него с таким же страстным желанием, но найти все это в жене он даже и не мечтал. Перед ним было само совершенство, и эта женщина принадлежала ему!

– Я отдаю себя в ваши руки, миледи. Целиком и полностью.

– Вы хотите пасть жертвой насилия, барон?

– Я желаю этого сильнее всего на свете.

Клаудия окинула его чуть озабоченным взглядом.

– Я не очень хорошо представляю, с чего начинать. Мне как-то не приходило в голову, что женщина может насиловать мужчину. Возможно, вам придется дать мне кое-какие указания, милорд.

– Ты хочешь прикоснуться ко мне?

– Это мое сокровенное желание. – Клаудия склонилась над ним, проведя рукой по его широкой груди. – Вы позволите мне делать все, что захочется?

– Да. – От предвкушения кровь застучала у него в висках.

Гай лежал, полностью отдавшись во власть ее рук. Мускулы Гая напрягались, как только она дотрагивалась до него, и это привело Клаудию в восторг. Его реакция на менее целомудренные ласки поначалу обескуражила ее, но любопытство вскоре побороло скромность. Постепенно Клаудия отыскала определенные движения, которые заставляли Гая стонать от удовольствия. Он лежал почти неподвижно, но все его тело покрылось испариной, дыхание участилось.

– Мне продолжать?

Она провела кончиками пальцев по его животу, и Гай, задрожав всем телом, кивнул. Клаудия вдруг почувствовала, насколько чувствительна ее собственная кожа, даже под платьем, и попыталась представить, на что это похоже – ощущать столь же сокровенные прикосновения, как те, которыми она ласкала Гая.

– Не знаю, получаете ли вы от этого удовольствие или просто терпите, чтобы я могла удовлетворить свое любопытство, – проговорила она, взглянув в его напряженное лицо.

Из груди Гая вырвался вздох, такой глубокий, что Клаудия поразилась, насколько долго он, должно быть, не мог перевести дыхание.

– Я хочу, чтобы ты изучила мое тело и знала его так же хорошо, как свое собственное. То же самое собираюсь проделать и я. – Глаза Гая, скользнувшие по груди Клаудии, заставили всю ее затрепетать. Он мог привести ее в возбуждение одним только взглядом! – Ты разденешься передо мной, потом откинешься на подушки и будешь ожидать всех ласк, которые только способны изобрести мои руки и губы. Думаю, я начну со вздохов.

Пальцы Клаудии двигались, массируя мускулы на его груди и животе.

– Со вздохов, милорд?

– Да, я буду ласкать твои руки, твои белые нежные плечи, а ты будешь тихонько вздыхать от удовольствия. Потом я спущусь ниже, по бокам, как раз там, где ты так боишься щекотки, к самым бедрам и дальше, вдоль твоих восхитительных ног. Ты затрепещешь, а я буду их поглаживать, чтобы ты немного успокоилась, точно так же, как ты проделывала его со мной. Тогда ты поймешь, что подобный массаж может сделать с телом. Это заставит тебя застонать.

– Да? – спросила Клаудия почти неслышным шепотом.

Гай кивнул и закрыл глаза.

– Я буду подниматься наверх очень медленно, не обходя ни один уголок. Ты почувствуешь, что кожа у тебя под коленями настолько чувствительна, что легкое прикосновение к ней уже заставит тебя трепетать. Предвкушение заставит мускулы твоего живота сжаться, тебе захочется еще более нежных ласк, но я не прекращу игры так скоро, поддавшись твоему желанию.

– Для вас это действительно игра?

Руки Клаудии спустились ниже. Она исследовала его бедра почти до самого верха и почувствовала, как у Гая перехватило дыхание.

– Да, Клаудия. И этой любовной игрой, самой восхитительной на свете, мы будем заниматься очень часто.

– Что же произойдет потом?

– Я перейду к твоему животу. – Воздух со свистом вырвался у него из груди, когда пальцы Клаудии проследовали тем же путем. – Теперь мне будет уже недостаточно ощущать тебя руками, я захочу целовать тебя, чтобы почувствовать на губах вкус твоего тела.

Она прижалась губами к его животу, кончиком языка дотронувшись до его разгоряченной кожи. С губ Гая сорвалось ругательство, заставившее ее покраснеть.

– Что дальше? Поцелуи спустятся ниже или выше?

Тело Гая словно само ответило за него, но его слова шли вразрез с этим непроизвольным движением плоти.

– Мои губы устремились бы выше. Твоя грудь настолько прекрасна, что я гладил бы соски пальцами, пока…

К изумлению Клаудии, его собственные соски, до сих пор почти незаметные и плоские, стали под ее руками наливаться. Она наклонилась, чтобы поцеловать их, затем легонько прикусила. Из груди Гая вырвался стон.

– Клаудия. – Его хриплый голос был почти неузнаваем, и Клаудия чуть отстранилась, чтобы взглянуть на него. Руки Гая, сплетенные на затылке, все еще были неподвижны, но каждый мускул его тела был напряжен настолько, что, казалось, вот-вот лопнет. – Прошу тебя, Клаудия. Нужно заканчивать эту игру. Я больше не выдержу.

Она была более чем рада повиноваться, просто не знала, как правильно это сделать.

– Снять платье?

Гай покачал головой.

– Нет времени.

– Но тогда…

– Садись сверху. Ну же!

– Что?

Клаудии никогда не приходило в голову, что они могут заниматься любовью таким образом, и она была более чем заинтригована. Она расправила платье, и с каждым прикосновением ткани тело Гая вздрагивало.

– Скорее, любовь моя.

Клаудия готова была поклясться, что Гай был уже на той грани, где терпение кончается, и все же он даже не коснулся ее, чтобы поторопить ее неопытные движения. Она передвинулась выше, пока разгоряченная плоть Гая не соприкоснулась с ее собственной. То, что она не снимала платья, казалось, еще больше усиливало наслаждение. В это мгновение тело Гая изогнулось, ища облегчения, и он медленно вошел в нее.

Так же медленно, как соединились их тела, Гай раскрыл глаза. Яростный огонь, пылавший в них, заставил Клаудию вздрогнуть. В другой ситуации выражение его глаз испугало бы Клаудию, но сейчас он был полностью в ее власти. Откуда-то у Клаудии появилась уверенность, что такого с ним раньше не было. Никому другому он бы не позволил подчинить полностью себе его волю. Она почувствовала, что за этим кроется нечто более важное, то, что сквозило во взгляде Гая.

Внезапно она поняла.

Гай не прикасался к ней только потому, что она не позволяла ему этого. Все ее ласки тянулись так долго только потому, что Клаудия не хотела их прекращать. Он готов был сделать для нее абсолютно все. Да, это была игра, но она должна была показать Клаудии, что Гай принадлежит ей душой и телом.

Глаза Клаудии заволокли слезы, и она склонилась, чтобы поцеловать его и прошептать: «Это так чудесно, милорд. Простите мои слезы и сожмите в своих объятиях».

Гай притянул ее к груди, чтобы впиться в ее губы страстным поцелуем, словно искупавшим его недавнюю сдержанность. Но даже в эту минуту в его действиях не было и намека на грубую силу. Первые же движения его сильного тела отозвались в Клаудии дрожью наслаждения, и Гай сжал ее крепче, одновременно отдавая и впитывая в себя охватившее их обоих пламя вожделения. Слова любви, которые шептала ему Клаудия, потонули в крике, вырвавшемся из груди Гая, когда он выплеснул в нее свою страсть. Этот крик был «Клаудия!».

13.

Последний раз одернув тунику, Гай открыл дверь в залитую солнцем комнату. Фиц-Алан, погруженный в глубокие размышления, сидел в углублении амбразуры, а Кенрик, сложив руки за спиной, расхаживал перед камином. Услышав голос Гая, они обернулись.

– Надеюсь, у вас было достаточно времени, чтобы отдохнуть.

– У нас было столько времени, что мы могли бы завоевать половину Шотландии, – пробурчал Кенрик. – Чем ты там занимался?

– Осторожней, барон, – Фиц-Алан поднялся и налил себе еще один кубок вина, – ты заставляешь мальчика краснеть.

– Чем я занимался, тебя не касается, – не очень любезно ответил Гай. Затем, повернувшись к Фиц-Алану, он заметил: – Кстати, ты в моем возрасте был уже отцом.

– Так ты торопишься меня перегнать? – Фиц-Алан вздохнул с преувеличенно обеспокоенным видом. – Надо же, у меня появился соперник. Вина? – предложил он, прежде чем Гай успеть произнести еще что-нибудь. Не дожидаясь ответа, он наполнил кубок. – Клянусь всеми святыми, у тебя отличные погреба. Откуда это вино?

– Из Бургундии, – буркнул Гай. Он взял кубок и сделал из него большой глоток, стараясь умерить свою раздражительность. Гнев ему не помощник. Гай был младшим в семье, и об этом ему всегда напоминали, хотя теперь он был, по крайней мере, не менее могуществен, чем брат и зять. Обычно он добродушно воспринимал насмешки, когда эта парочка начинала обращаться с ним, как с ребенком, но сейчас был не тот случай.

– Прежде чем мы начнем разговор, я должен прояснить одну вещь. Я не позволю никому из вас говорить о Клаудии так, как вы это делали сегодня во дворе. Мои люди любят ее, и я не хочу, чтобы несколько неосторожных слов изменили их отношение.

Подняв темную бровь, Кенрик внимательно посмотрел на брата.

– Ты играешь с этой шлюхой в опасные игры. Она тебя не доведет до добра. Судя по всему, ты уже получил от нее все, что хотел. Почему бы теперь не отправить ее в тюрьму, где ей самое место, пока она не обнаружила, что ты водишь ее за нос? Или эта сцена во дворе означает, что она уже все поняла? Кто знает, кого она хотела зарезать. По крайней мере, надо отнять у нее кинжал и приставить к ней надежного человека.

Слова Кенрика настолько ошеломили Гая, что некоторое время он оставался безмолвен. Затем он сообразил, что Кенрик мало что знал о Клаудии – Гай написал ему о ней только однажды, тогда, когда был еще уверен в ее виновности. Он заставил разжаться судорожно сжимавшие серебряный кубок пальцы, пока те не успели деформировать форму сосуда.

– Я не играю с Клаудией ни в какие игры. Вскоре после того, как я написал тебе, мне стало совершенно очевидно, что она не принимала никакого участия в заговоре. Напротив, она рисковала собственной жизнью, чтобы помочь мне сбежать из Лонсдейла. За прошедшее с тех пор время я обнаружил, что у нее есть все достоинства, которыми должна обладать моя будущая жена. Я намерен жениться на ней. Наша свадьба состоится в течение двух ближайших недель.

Кенрик негодующе фыркнул.

– Ты что, совсем ослеп? Она заморочила тебе голову и заставила поверить, что ты в нее влюблен. Ты даже чуть не убил Фиц-Алана, который всего лишь хотел помешать девчонке прирезать одного из нас! Она уже настроила тебя против твоей собственной семьи! – Он покачал головой. – Послушай мой совет – запри ее в подземелье, пока она не успела окончательно отравить тебе жизнь.

Чувствуя нарастающую ярость, Гай с трудом взял себя в руки и произнес преувеличенно спокойным голосом:

– В отличие от тебя, я не собираюсь заключать в тюрьму свою жену, в чьей невиновности уверен. Мое намерение жениться на Клаудии окончательно.

Гнев, загоревшийся в глазах Кенрика, быстро угас, и он повернулся к Фиц-Алану.

– Постарайся пробудить в этом глупце здравый смысл, а то придется открыть ему глаза другим способом.

Держа кубок с вином за ободок, Фиц-Алан покачивал им, задумчиво рассматривая кроваво-красную жидкость.

– Твой брат прав, Гай. У этой девчонки есть повод ненавидеть всех нас. Сложно поверить, что она питает к тебе искреннюю привязанность.

– Сложно поверить, что она стала бы рисковать жизнью ради спасения человека, которого ненавидит, – возразил Гай. – Сегодня утром она хотела с одним кинжалом напасть на тяжеловооруженного рыцаря. Ты несправедлив к ней, Кенрик. Она увидела, что ее любимый вот-вот будет побежден в схватке, и, естественно, не стала медлить и задавать вопросы. Разве не ясно, что больше всего на свете ее страшит моя гибель? Разве это ничего не доказывает?

– Нет, – ответил Кенрик, – это доказывает лишь одно – девчонка понимает, что в случае твоей смерти у нее не останется защитника. В этом замке есть только один человек, которого она сумела одурачить.

– Ее зовут Клаудия, – произнес Гай сквозь стиснутые зубы, – не «эта девчонка», не «шлюха» и не… – Он метнул на Фиц-Алана быстрый взгляд. – Что ты имел в виду, когда сказал о поводе ненавидеть всех нас?

Фиц-Алан пожал плечами.

– Она сестра Роберто Равеннского. По-моему, вполне достаточный повод. – Его брови сошлись у переносицы. – Ты ведь уже знал об этом?

– Да. – Гай в замешательстве провел рукой по волосам. Теперь ему стала ясна причина их враждебности. Неудивительно, что они так настроены против Клаудии. – А тебе откуда это стало известно?

Фиц-Алан махнул рукой в сторону Кенрика.

– Твой брат еще пять лет назад выяснил о Роберто и его семье все, что только мог. Мы знали, что он родственник Лонсдейла. Поэтому твое послание нас не очень удивило – предательство у этих людей в крови.

– Но почему никто из вас не предупредил меня? – возмущенно спросил Гай. – Если бы я знал о связи Роберто и Лонсдейла, то не вел бы переговоры о Холфорд Холле, а захватил его силой.

– Когда мы это выяснили, тебя не было в Англии, и в то время Лонсдейл не представлял особой угрозы. Конечно, это был промах с нашей стороны, – признал Фиц-Алан. – А ты знаешь, что у нее есть еще один брат?

– Да, Клаудия рассказала мне о Данте. – Кенрик и Фиц-Алан обменялись понимающим взглядом, и Гай поспешил добавить: – Я знаю, что он наемник короля Эдуарда.

Последовало долгое молчание. Наконец Кенрик, откашлявшись, произнес:

– Данте Кьявари не просто наемник. Он…

– Так он жив? – прервал Кенрика Гай упавшим голосом. Живой брат усложнял дело – хотя даже это препятствие не помешает ему жениться на Клаудии.

– Да, – кивнул Кенрик, – по крайней мере, он был жив несколько месяцев назад, когда король со своей свитой останавливался в Реммингтоне. Так вот, – продолжал он, – он вовсе не обычный наемник, которых у Эдуарда целая толпа. Данте Кьявари – королевский убийца. Если ты не хочешь избавиться от Клаудии просто потому, что она – предательница, сделай это из-за ее брата: стоит ему обнаружить, что ты взял ее в любовницы, и ты можешь заказывать себе гроб.

Королевский убийца. Два этих слова эхом отдавались в ушах Гая. Брат Клаудии – исполнитель самых грязных замыслов короля. Боже мой, что за семья!

– Ты уверен? – мрачно спросил Гай.

– Абсолютно. Король советовался со мной по одному вопросу, и по ходу дела ему пришлось признаться, кто такой Кьявари. Я не могу нарушить слово, данное королю, и передать тебе этот разговор, но поверь мне – Данте Кьявари гораздо опаснее своего брата Роберто.

– Мало кто знает, как он выглядит, – добавил Фиц-Алан. – Появляясь при дворе, он носит наряд язычника – тюрбан и шарф, скрывающий его лицо. Все лицо – кроме глаз. Зеленых глаз, типичных для семейства Кьявари. – Фиц-Алан покачал головой. – Это так всех пугает, что никто больше не осмеливается лелеять предательские замыслы. Говорят, что тот, кто увидит его лицо, может распроститься с жизнью.

Гай поглядел на двух людей, которые были так могущественны, что внушали почтительный ужас даже властителям отдаленных стран.

– Вы и сами как будто боитесь его.

– У нас нет причин для страха, – ответил Фиц-Алан, – чего нельзя сказать о тебе.

– Может быть, – задумчиво произнес Гай, – а может, и нет. Клаудия не имеет о Данте никаких новостей уже год. Она не видела его с тех пор, как он покинул Лонсдейл. Если бы его заботила судьба сестры, он давно бы забрал ее к себе. И даже если в последнюю минуту он вспомнит о своих обязанностях, не понимаю, какие возражения он сможет выдвинуть против брака. Наоборот, он должен благодарить меня – я взял на себя роль защитника Клаудии, то есть выполняю его же собственный долг, которым он пренебрег. Если бы не я, у Клаудии бы никого не было. – С молчаливым вызовом Гай посмотрел брату прямо в глаза. – Я т это все, что есть у Клаудии, а она – все, что мне нужно в жизни.

– В нашей семье нет места такой женщине, – решительно произнес Кенрик. – Я доверяю ей не больше, чем ее братьям. Ты совершил ошибку, сделав ее своей любовницей, но еще не поздно ее исправить. – Он ответил брату тяжелым взглядом. – Женитьба – это не выход. Ты прекрасно знаешь, что легко Можешь разорвать совершенную с помощью обмана помолвку.

– Так что же ты предлагаешь? – со зловещим спокойствием спросил Гай.

Кенрик скрестил руки на груди.

– Она опасна. Не исключено, что она и ее дядя замыслили убить тебя. Отправь ее в темницу, где ей самое место.

– Где она и умрет, если нам повезет?

Кенрик равнодушно пожал плечами, и это окончательно взбесило Гая.

– Ты, конечно, мой брат, но я не позволю…

– Милорды! – вмешался Фиц-Алан, становясь между ними и успокаивающе поднимая руки. – Этот спор нас никуда не приведет. Гай, в послании ты написал, что подозреваешь леди Клаудию в участии в заговоре. Прежде чем мы продолжим наш разговор, объясни нам, что заставило тебя столь резко поменять точку зрения. Возможно, тогда мы лучше сможем понять тебя. – Произнеся эти слова, Фиц-Алан предостерегающе посмотрел на Кенрика.

Подумав немного, Гай неохотно кивнул и поведал о событиях последнего времени – значительно подробнее, чем в письме. Он описал побег из Лонсдейла, сообщил содержание доклада Томаса, который подтвердил слова Клаудии относительно замыслов Лонсдейла, затем передал, как Клаудия добровольно предлагала освободить его от навязанной помолвки, как она хотела разыскать Данте в Лондоне. Сперва он хотел объяснить свое желание жениться на Клаудии логическими причинами, но не удержался и пустился в описание лучших черт ее натуры: храбрости и духовной энергии, ума и сообразительности.

Гай понимал, что в глазах родственников выглядит влюбленным глупцом. Возможно, они никогда не смогут увидеть Клаудию его глазами и принять в свою семью. Поэтому он рассказал больше, чем хотел первоначально, давая понять, что предпочтет Клаудию родне, если Кенрик с Фиц-Аланом вынудят его делать этот выбор. Ему больно будет расстаться с семьей, но он не мог представить себе жизнь без Клаудии. Ради нее он готов на любые жертвы.

Когда Гай закончил, глубокая тишина воцарилась в комнате. Кенрик стоял у окна, устремив взгляд в безоблачное небо. Фиц-Алан сидел, широко расставив ноги, уперев локти в колени и перекатывая кубок в ладонях. Во взгляде его не было ни тени обычной иронии. Это был плохой знак. Гай приготовился к худшему.

Внезапно им овладела ярость. Неужели они так мало доверяют ему? Неужели они считают его неопытным юнцом, способным прельститься хорошеньким личиком и сладкими речами? Господи, Клаудия верит ему больше, чем его собственная родня. Неужели…

– Возможно, женитьба не такой уж и опрометчивый шаг.

Гай, не веря своим ушам, уставился на Кенрика. Он предполагал услышать слова понимания от Фиц-Алана, но от Кенрика не ожидал ничего, кроме гневного молчания.

– Меня по-прежнему совсем не радует перспектива стать родственником Кьявари, – продолжал Кенрик. – Сомневаюсь, что когда-нибудь смогу полюбить эту девушку. Тем не менее мне очевидно, что ты сделал свои выбор, и я принимаю его. Раньше твое чутье никогда не подводило тебя. Молю Бога, чтобы так случилось и на этот раз.

Это была не окончательная победа – но Гай даже не надеялся и на такой результат. Он повернулся к Фиц-Алану.

– А ты принимаешь мои выбор?

– Да, – сказал Фиц-Алан, тяжело вздыхая. – Ты влюблен по уши, Гай. Это безнадежный случай. Мне кажется, что ты спятил, но то же самое твой брат думал обо мне, когда я попросил руки твоей сестры. Я никогда не жалел о своем решении, и, надеюсь, ты тоже не пожалеешь. – Поднявшись и поставив кубок на стол, Фиц-Алан протянул Гаю руку. – Прими мои наилучшие пожелания. Когда состоится свадьба?

Облегченно вздохнув, Гай крепко пожал протянутую руку.

– Утром я разговаривал со священником. В следующее воскресенье мы скрепим наш союз перед Господом.

– А ты не хочешь пересмотреть сперва брачный договор? – резко спросил Кенрик.

– Я намерен опротестовать его, – ответил Гай. – Если Лонсдейл будет настаивать на своем, я дойду до самого архиепископа. В его окружении есть люди, которые мне симпатизируют и склонны скорее поверить мне, нежели Лонсдейлу. Человек, замышлявший убить меня, не может рассчитывать на мои деньги.

– Хорошо, – кивнул Кенрик, – рад видеть, что ты все же не совсем превратился в простака после общения с этой девицей.

– С Клаудией, – поправил брата Гай.

– Ладно, ладно. Как бы ее там ни звали, хорошо, что ты не до конца потерял здравый смысл. Может быть, даже ты не столь безумен, как кажешься.

Гай насмешливо поклонился.

– Твоя вера в силу моего ума, брат мой, переполняет меня гордостью.

– Эй, эй, – вмешался Фиц-Алан, – не успели мы прийти к согласию, как вы опять готовы вцепиться друг в друга. Почему бы нам не поговорить о чем-нибудь более приятном? Например, об осаде Холфорд Холла?

– Господи, до чего же они противны! – Ленора, держа в одной руке ведро с крысиными трупами, другой зажала нос.

– Конечно, – согласилась Клаудия, – но живые еще противней.

Вытряхнув свое ведро в выгребную яму, Клаудия торопливо отошла прочь от воняющей дыры.

– Вы научите меня делать лавандовое масло? – заискивающе спросила Ленора, последовав примеру госпожи и сопровождая ее обратно в замок. Поймав резкий взгляд Клаудии, она смутилась собственной дерзости. – Конечно, розовое масло тоже чудесно, и моя кожа теперь выглядит такой нежной, но мне ужасно нравится запах лаванды!

Облегчив душу, Ленора вновь радостно заулыбалась. Последнее время она стала относиться к Клаудии как к эксперту по части всех женских дел, постоянно прибегая к ней советоваться относительно причесок, покроя платьев, вышивок и духов. Клаудия не привыкла, что кто-то интересуется ее мнением и тем более так высоко его ценит. Ленора, казалось, воспринимала ее как старшую сестру. Это неожиданное внимание было так приятно Клаудии, что у нее не хватило мужества осадить Ленору, ставшую чересчур фамильярной.

– Лавандовое масло делается практически так же, как розовое. Берегись, Ленора, скоро ты будешь знать так много, что барон назначит тебя своим личным парфюмером.

Сперва удивившись, Ленора искренне заинтересовалась этим предположением.

– В Монтегю нет парфюмера. Вы действительно считаете, что я справлюсь?

– Если ты не забудешь все то, чему я тебя научила, то у тебя все получится. – Клаудия свернула на ведущую через сад тропу, огороженную высокой изгородью. Не в силах удержаться от искушения, в приступе озорства Клаудия провела рукой по прутьям – совсем как мальчишки, которые на бегу стучат палкой по решетке. Наверное, это просто от ощущения полноты жизни, предположила Клаудия.

Уже давным-давно у Клаудии не было так легко на сердце – невзирая на то, что всего через несколько часов ей предстояла тягостная встреча с будущими родственниками. Воспоминания о последних нескольких днях, проведенных с Гаем, кружили ей голову. Она постоянно улыбалась, тело трепетало от неизведанной прежде страсти, сердце было переполнено нежностью и любовью. Она никогда еще не была так счастлива. Гай занял такое важное место в ее жизни, что просто не мог теперь исчезнуть. Никто ведь не отважился бы украсть солнце с неба. Гай был особенным человеком, всегда добивающимся того, чего он хочет. Как это ни удивительно, он хотел ее – и теперь Клаудия даже была ему благодарна за это.

Ленора продолжала болтать о цветах и цветочных ароматах. Мечтательно улыбаясь, Клаудия смотрела на пушистые облака, погруженная в свои думы. Она не заметила, как Ленора, прекратив болтовню, замедлила шаг. Внезапно рука, опустившаяся Клаудии на плечо, заставила ее испуганно вздрогнуть и остановиться.

– О чем задумалась, малышка? – Заключив Клаудию в объятия, Гай повелительно кивнул Леноре. – Леди будет ждать тебя в ее покоях. Сейчас ты свободна.

Ленора присела в реверансе, склонив голову, чтобы скрыть улыбку.

– Слушаюсь, милорд.

– Ч-что… что вы делаете здесь? – спросила Клаудия, все еще не придя в себя от изумления после его неожиданного появления.

Забрав у нее ведро и поставив его на землю, Гай увлек Клаудию в укромный уголок, образованный изгородью и склоненными ветвями дерева. Улыбнувшись своей широкой белозубой улыбкой, он положил руки ей на талию, и тела их тесно прижались друг к другу.

– Поджидаю любимую, конечно же.

Эти слова, произнесенные столь нежно, как будто он в первый раз признавался ей в любви, заставили Клаудию затрепетать от счастья. Гай крепче сжал объятия и наклонил голову для поцелуя. Сперва Клаудия слабо сопротивлялась – мало ли кто может наткнуться на них здесь. Однако опасность сделала удовольствие еще слаще, рука Гая скользнула к ее груди, и губы Клаудии, в порыве опьяняющей страсти забывшей о требованиях приличия, приоткрылись.

Гай опомнился первым. С трудом оторвавшись от ее губ, он спрятал лицо у нее на плече.

– Святые апостолы, я никак не могу насытиться тобой, – он погладил ее бедра и крепко прижал их к себе, чтобы она почувствовала силу его желания.

– Мне казалось, вы остались довольны мной утром, милорд. – Рука Клаудии проскользнула между их телами. Физическое проявление его страсти сводило ее с ума, и ощущение его горячей плоти пробудило в ней ответный жар. – Если вы хотите вернуться в спальню, чтобы доказать мне мою ошибку, я не смею возражать.

– Не сейчас, дорогая, – прошептал он, сжав запястье Клаудии и медленно отводя ее руку. Потеревшись лбом о ее плечо, он добавил с улыбкой: – Тебе нравится мучить меня, маленькая ведьма.

Обвив шею Гая руками, Клаудия наклонила его голову и покрыла быстрыми поцелуями манящие губы.

– Мне нравится доставлять вам удовольствие, милорд. Если я делаю что-то не так, вы сами виноваты. Пока мы не встретились, я была совершенно неопытна – вы научили меня всему, и теперь должны расплачиваться.

– Да, у тебя настоящий талант мучить мужчину! – он вновь крепко обнял ее и зарылся губами в ее волосы. – Прости, но сейчас у нас нет времени. Позволь мне просто подержать тебя в объятиях.

– М-м-м, – закрыв глаза и крепче сжимая его шею, пробормотала Клаудия, – это тоже очень приятно. Почти так же приятно, как и все остальное.

– Как бы не так, радость моя. Я с ума схожу, до чего мне хочется поднять твои юбки. Вот после этого, быть может, мне вполне достаточно было бы обнимать тебя.

В его голосе слышалась улыбка, от которой сердце Клаудии забилось чаще. С самого первого раза, когда Гай занимался с ней любовью, она чувствовала его нежность, но теперь она желала большего. Может, он хочет, чтобы она первой произнесла эти слова? Или эта привязанность – все, на что он способен? Гай говорил ей раньше, что нужно искреннее проявлять свои чувства. Теперь настало время быть искренней во всем.

– Гай, я…

– Тс-с, – внезапно он встревоженно поднял голову. – Кто-то идет сюда.

Гай поднял упавшее ведро, затем, выпрямившись, одернул тунику. Нельзя сказать, что она целиком скрывала его возбужденное состояние. Пригладив ее растрепавшуюся прическу, он сказал:

– Возвращайся к Леноре, девочка. Мне надо вернуться к братьям. Я оставил их в загоне для овец восторгаться новой выведенной мною породой, но, боюсь, они уже заметили мое отсутствие. Мы увидимся в нашей спальне за час до начала пира. – Он прижался к ее губам последним жарким поцелуем. – За час – не забудь, любимая.

Когда Клаудия, чьи губы все еще горели от поцелуя, открыла глаза, Гай уже исчез. Его как будто и не было здесь – хотя она еще ощущала его объятья. Улыбаясь, Клаудия наклонилась, чтобы подобрать ведро. В то же самое время на тропинке перед местом, где она скрывалась, появились двое солдат. Увидев руку, тянущуюся откуда-то из-за изгороди, один из них от испуга отпрыгнул в сторону и схватился за меч. Видимо, ему показалось, что изгородь ожила.

– Леди Клаудия! – воскликнул он, увидев, кому принадлежит рука. – Вы так напугали меня!

Второй солдат воспринял внезапное появление Клаудии спокойнее.

– Лорд Кенрик велел нам разыскать его брата, – произнес он, быстро осматриваясь. – Вы не могли бы подсказать нам, где мы можем найти барона?

– Ну-у… точно я не знаю. – Она почувствовала, что краснеет. Интересно, заметили ли это солдаты? – По-моему, он говорил что-то о загоне для овец.

– Большое спасибо, леди Клаудия, – вежливо поклонившись, солдаты исчезли за поворотом тропинки.

Клаудия вновь направилась к замку, по пути заглянув на поляну, где находились солнечные часы. Ни за что на свете она не хотела бы пропустить назначенное ей Гаем свидание, прекрасно понимая, почему он захотел ее увидеть за целый час до праздника. Клаудия чувствовала себя самой распутной женщиной на свете, но ее это нимало не беспокоило – настолько хорошо ей было с Гаем.

Продолжая улыбаться, она решила зайти в гостиную – там тоже надо было собрать мертвых крыс. Она надеялась, что в течение нескольких дней все крысы перемрут. Хотя подбирать трупы этих мерзких грызунов было поистине отвратительным занятием, но дело того стоило – кошмары по ночам больше не мучили Клаудию. Правда, в этом есть и немалая заслуга Гая.

Застенчивая улыбка, сияющая на лице Клаудии, оказывала странное воздействие на встречавшихся ей по пути обитателей Монтегю – они улыбались ей в ответ, а некоторые даже дружелюбно приветствовали ее. Как же все-таки хорошо жить здесь, где так много добрых людей, где после долгих лет одиночества она, казалось, вновь обрела родной дом – свой собственный дом. Вернее, не только свой – один на двоих с Гаем.

Войдя в комнату, Клаудия решила заняться крысами и отложить размышления о будущем счастье на потом – будет для этого и лучшее время. Повернувшись, чтобы закрыть дверь, она окликнула Ленору:

– Ты когда-нибудь могла предположить, что здесь столько крыс? Готова поспорить… – Она сделала шаг вперед, и при виде открывшейся перед ней картины слова замерли у нее на губах, а ноги приросли к полу. Перед ней стояли братья Гая – вернее, брат и шурин. Кенрик находился всего в нескольких ярдах от нее, а Фиц-Алан сидел в другом конце комнаты. В руках у него был точильный брусок, которым он затачивал свой меч. Клаудия испуганно прикрыла рот ладонью.

– Простите, милорды, я не знала… – Она стала отступать к двери, но Кенрик, протянув огромную руку, взял ее за локоть.

– Не торопитесь, миледи.

Резко высвободившись, Клаудия отодвинулась подальше от гиганта. К несчастью, при этом ей пришлось отступить от двери.

– Прошу вас, милорд, я… я не люблю, когда меня берут за руки.

– Ну что ж. – Кенрик спрятал руки за спиной. – Так лучше?

Клаудия кивнула. Сама того не замечая, она подняла ведро и прижала его к груди, как будто тонкая древесина могла защитить ее от этих людей. Краем глаза она увидела, что Фиц-Алан осторожно отложил меч в сторону, как будто боялся напугать ее.

– Если вы ищете лорда Гая, то он отправился к загону для овец. Он думал, что вы там.

– На сегодня с меня достаточно овец. Я насмотрелся на них на всю жизнь вперед, – улыбнулся Фиц-Алан. – Мы полагали найти Гая здесь, поскольку ваша горничная сообщила, что вы вот-вот придете сюда. Легко было предположить, что Гай не оставит вас одну.

У Клаудии мелькнула мысль сбежать, но быстрый взгляд, брошенный на дверь, лишил ее всякой надежды: массивная фигура Кенрика загораживала выход. Она была в ловушке. Смирившись с неизбежным, Клаудия нашла в себе силы посмотреть великану прямо в глаза.

– Вы о чем-то хотите поговорить со мной, милорды?

Вместо Кенрика ответил Фиц-Алан.

– Поскольку вы здесь, мы хотели бы задать вам пару вопросов. Присядьте и расслабьтесь – так вам будет удобнее разговаривать.

Клаудия покачала головой – с таким же успехом она могла бы расслабиться в медвежьей берлоге. Прошлой ночью Гай рассказал ей, что Кенрику и Фиц-Алану известно о ее родстве с Роберто. Не скрыл он и то, что Данте жив и действительно находится на службе у короля. Радость ее при известии о Данте была безгранична, но еще сильнее была тревога. Данте – где-то далеко, в Лондоне, а эти двое – здесь, под одной с ней крышей. А теперь еще и в одной с ней комнате. Гай уверял ее, что братья приняли его выбор, но эти клятвы успокаивали Клаудию, только пока она находилась в самом безопасном на свете убежище – в его объятиях.

– О чем вы хотели спросить меня, милорды?

– Нас интересует, каким образом вам удалось вовлечь нашего брата в эту женитьбу, – решительно сказал Кенрик.

К своему удивлению, Клаудия рассмеялась.

– Но ведь ваш брат не признается, каким образом ему удалось уговорить меня стать его женой. Почему же вы спрашиваете меня?

Глаза Кенрика сузились от гнева, но из угла, где сидел Фиц-Алан, донесся легкий смешок.

– Хорошо сказано, леди. Позвольте мне изменить форму вопроса. Лорд Кенрик имел в виду следующее – что вы хотите получить от Гая в качестве свадебного дара?

– Мне ничего не нужно от вашего брата, – строго произнесла Клаудия. – Я жажду его богатств не больше, чем он – моих. – Внезапно она нахмурилась. – Нет, это не совсем верно. Он стремится завладеть Холфорд Холлом, а крепость входит в мое приданое.

Не веря своим ушам, Кенрик и Фиц-Алан обменялись изумленными взглядами. Недолгое молчание нарушил Фиц-Алан.

– Ваше приданое – Холфорд?

– Разве Гай не сказал вам? – Клаудия пожала плечами. – В любом случае это не имеет большого значения – Гай все равно намерен силой захватить эту крепость. Вряд ли он полагает, что барон Лонсдейл уступит хоть часть своих владений по доброй воле.

– И все-таки: ваше приданое – Холфорд? – подозрительно переспросил Кенрик.

– Да, Холфорд и изумрудное ожерелье, – ответила Клаудия. Ей стало ясно, что до сих пор они рассматривали ее как нищую мошенницу, стремящуюся залучить в свои сети их богатого брата. Что ж, она не могла их в этом упрекать. Они не знали, что Гая мало волнует денежная сторона их брачного договора – изумруды не произвели на него должного впечатления, а Холфорд он и так получит. Ему нужна она сама. Скоро у нее будет свои дом и человек, которого она любит. – Ожерелье можно найти в сокровищнице Гая – вы можете увидеть его, если желаете.

– Гай де Монтегю хранит ожерелье в своей сокровищнице? – изумленно переспросил Фиц-Алан.

Клаудия смутилась.

– Вы плохо понимаете мою речь? Я могу говорить медленнее. Ваш брат и его люди понимают меня без труда, но посторонним, наверное, сложно воспринимать мой акцент.

– Посторонним! – лицо Кенрика стало пунцово-красным. – Леди, я попросил бы вас не называть нас посторонними в стенах этого замка.

Клаудия наклонила голову – высокомерно и едва ли не пренебрежительно. Их упрямство заслуживает такого отношения, решила она.

– Расскажите нам об этом ожерелье, – попросил Фиц-Алан. – Почему Гай считает его настолько ценным, что держит у себя в сокровищнице?

Клаудия никогда не думала об ожерелье с такой стороны. Гая оно, казалось, не очень интересовало.

– Оно состоит из двух десятков продолговатых камней величиной с воробьиное яйцо. Меньшие камни, размером с горошину, я не считала. Если ожерелье размотать, его длина из конца в конец составит два ярда. Мой брат Данте уверял меня, что все изумруды – высшего качества.

Фиц-Алан посмотрел на Кенрика и улыбнулся.

– Теперь все проясняется – Гай из всего может извлечь выгоду. Он нашел себе невесту с богатым приданым, если она говорит правду.

– Вы думаете, я стану лгать вам? – голос Клаудии зазвенел, я она покраснела от негодования. – Если хотите знать правду, я не заставляла вашего брата жениться на мне. Наоборот, я делала все, чтобы отговорить его от этого намерения. У меня не больше желания войти в вашу семью, чем у вас – принять меня. Если вы стремитесь не допустить этот брак, вы говорите не с тем человеком. Вам нужно разговаривать с Гаем – намерение исходит от него. А теперь я прошу меня извинить – мне необходимо выполнить еще множество дел, прежде чем начнется пир в честь вашего приезда.

Повернувшись, Клаудия решительно направилась к двери. Она совершенно не представляла себе, как поступит, если Кенрик вновь попытается остановить ее, но в последний момент он уступил ей дорогу. Гордо и величаво Клаудия миновала его, надеясь, что он не заметит, как дрожат ее коленки, и не поймет, в каком смятенном состоянии ее чувства.

Закрыв дверь за Клаудией, Кенрик повернулся к Фиц-Алану.

– Надо воздать тебе должное – у тебя большие дипломатические способности. Тебе очень пошла бы роль королевского посланника.

Взяв меч, Фиц-Алан провел большим пальцем по только что отточенному лезвию. На пальце выступила кровь, и он пробормотал ругательство.

– А девушка-то совсем иная, чем я ожидал.

– Да, ты прав, – согласился Кенрик. – Все, что о ней наговорил Гай, похоже, в самом деле правда. Она действительно отважна, и я готов поспорить на своего коня, что она не принимала участия в заговоре своего дяди. А еще я готов поспорить, что она сочла нас невежественными грубиянами.

– Да уж, разговор у нас получился не из лучших, – Фиц-Алан воткнул меч в деревянный пол. – Как ты думаешь, она все расскажет Гаю?

Кенрик пожал плечами.

– Если она имеет целью поссорить его с семьей, наверняка передаст все до последнего слова. Если же нет – сохранит все в тайне. Интересно будет узнать, откуда дует ветер.

– Тебя она тоже заставила почувствовать себя последним скотом, – спросил Фиц-Алан, – или эта честь принадлежит мне одному?

Кенрик с размаху хлопнул Фиц-Алана по Спине, и его громовой хохот разнесся по комнате.

– Нет уж, тут тебе придется остаться в одиночестве. Я почувствовал себя всего лишь последним глупцом.

14.

– Мне исключительно не везет! – воскликнул Гай, входя в спальню. Он заключил Клаудию в объятия, крепко поцеловал, затем отодвинулся на расстояние вытянутой руки. Блуждая горячим взором по ее телу, он начал расстроенно объяснять причину задержки.

– Я уже почти вошел в спальню, когда мне сообщили, что прибыл гонец от короля. Он привез послание на шести страницах и передал, что Эдуард ждет немедленного ответа. Боже, ты восхитительно выглядишь. Откуда у тебя это платье?

– Это все Ленора, – объяснила Клаудия. Она привыкла к изобретательности Леноры, но все равно удивилась, когда та сшила платье золотого цвета с длинными рукавами и вставками из темно-бордовой венецианской парчи. К нему очень подходило вишневое блио. Изумрудное ожерелье дополняло наряд, и на золотом фоне камни полыхали зеленым пламенем. Клаудия надела ожерелье лишь для того, чтобы произвести впечатление на родственников Гая – пусть они убедятся, что она не нищая и не обманщица. По восхищенному взгляду Гая она поняла, что он оценил ее усилия.

– Пир должен был начаться уже час назад. Я… – Внезапно она осознала, что за новости могли содержаться в письме короля, и ее глаза испуганно расширились. – Королевский гонец? Он привез известия о Данте?

Гай помрачнел.

– Да, король пишет, что намеревается сообщить Данте о происшедшем в Лонсдейле и о нынешнем местопребывании его сестры. Он специально предупредил меня об этом заранее, поскольку уверен, что вскоре твой брат захочет нанести мне визит.

– Это чудесно! – Клаудия захлопала в ладоши от радости, чувствуя, как тяжелый груз беспокойства за судьбу брата упал с ее плеч. Однако при виде хмурого лица Гая ее настроение изменилось. – Это ужасно! Что, если Данте не поймет, что вы всерьез решили жениться на мне? Он придет в ярость! Он…

– Успокойся, – прошептал Гай, беря ее за руку и нежно целуя в ладонь. – Король обещал проследить, чтобы Данте не принимал поспешных решений. Тем не менее к тому времени, когда Данте приедет, я хочу обвенчаться с тобой, чтобы не возникало вопросов, кому ты принадлежишь.

– Я… я не думаю, что Данте будет возражать против женитьбы. – Клаудия сделала ошибку, погладив Гая по щеке. В его глазах немедленно загорелся уже знакомый ей огонек страсти. – Если он увидит, как вы смотрите на меня, я думаю, он будет даже настаивать на браке.

– К тому времени мы уже будем мужем и женой. Нельзя настаивать на том, что уже и так совершено, – он наклонился к ее губам, но Клаудия отстранилась.

– Для этого нет времени. Гай. Я велела мажордому подать к столу вино, пока нас ждут. Если мы задержимся еще на час, то будем единственными трезвыми людьми на пиру.

– Ты – возможно, но не я. Я тоже пьян – только от желания, – он привлек ее к себе и коснулся тонких, заплетенных лент, украшавших ее прическу. – Ты же знаешь, твои волосы сводят меня с ума.

Клаудия повернула голову, чтобы избежать поцелуя, но от прикосновений Гая по всему ее телу пробежала дрожь. Его руки ласково провели по ее спине и замерли, добравшись до плавного изгиба бедер. Страсть Гая к ней казалась ненасытной, но была ли причиной тому любовь, или же это просто необузданная похоть? В любом случае сейчас не время размышлять об этом. Клаудия произнесла, едва владея голосом:

– Мы не можем больше заставлять людей ждать.

– Почему же, можем, – улыбнулся Гай, затем, пристально взглянув ей в глаза, глубоко вздохнул. – Но тогда они угадают причину нашего отсутствия. Ты этого боишься?

Клаудия благодарно кивнула, чувствуя все же некоторое разочарование.

– У нас будет время после праздника.

– Ты неправа – у нас будет время во время праздника. – Он уткнулся в ее шею, затем игриво потянул зубами за мочку уха. – Пир затянется на много часов. После дюжины кубков вина никто не заметит наше исчезновение, к тому же менестрели отвлекут их внимание. – Он впился в ее губы долгим, чувственным поцелуем, во время которого у Клаудии, казалось, перестало биться сердце. Оторвавшись от нее, он повернул ее, нежно погладил по ягодицам и подтолкнул вперед. – Смотри, не подходи ко мне близко, пока я переодеваюсь, а не то наш с тобой праздник начнется немедленно.

Гай подошел к сундуку с одеждой, а Клаудия уселась в кресло, стоящее рядом со столом. Пока он раздевался, она пыталась решить – стоит рассказывать Гаю о разговоре с его братьями или не стоит. Отложив рубашку и начав снимать штаны, Гай бросил на Клаудию понимающий взгляд и улыбнулся. Он уже успел понять, что ей нравится видеть его обнаженным. Подперев руками подбородок, она, как завороженная, следила за открывающимся веред ней зрелищем.

Вид могучего тела Гая безотказно подействовал на нее, и мысли о его братьях уступили место воспоминаниям о том, как ее руки ласкали эти широкие плечи и грудь, затем спускались к сильным бедрам, как жесткая поросль волос чуть ниже приятно щекотала кончики ее пальцев. Она провела языком по пересохшим губам и недовольно вздохнула, когда Гай натянул темно-синие кожаные штаны.

– Я разбудил в тебе аппетит, малышка? – То, что он увидел в ее глазах, заставило его издать легкий смешок. Подобрав рубашку, он надел ее через голову. – Твой вид говорят сам за себя. Если ты будешь так глядеть на меня за столом, боюсь, что праздник закончится в рекордно быстрые сроки.

Клаудия покраснела, слегка обескураженная своим возбужденным состоянием.

– Я постараюсь не отрывать взгляд от еды, милорд. Пусть люди думают, что я никогда не пробовала таких изысканных блюд.

Гай вздохнул.

– Люди буду думать, что при виде тебя меня поражает немота. Если у тебя в сердце есть хоть капля жалости, ты, по крайней мере, не будешь облизывать пальцы. Должен тебя предупредить – это до добра не доведет.

– Это угроза? – невинным тоном спросила Клаудия. – Или просьба?

– Я предоставляю вам самой ответить на этот вопрос, миледи, – с преувеличенной серьезностью ответил Гай, затем не выдержал и улыбнулся своей широкой улыбкой. Теперь на нем была та же усыпанная жемчугом туника, что и в первый день их встречи. В довершение наряда он перекинул через плечо леопардовую шкуру и перепоясался мечом и кинжалом, чьи ножны были украшены сапфирами.

– Откуда у вас шкура леопарда? – удивилась Клаудия.

Гай нежно погладил мех.

– Этот приятель попытался съесть меня на обед – меня и берберского купца, который вздумал сделать из него домашнего зверя. Бербер подарил мне эту шкуру – в знак признательности за то, что я спас ему жизнь. Он сказал, вручая мне подарок, что мех леопарда удесятеряет мужскую силу его обладателя. – Гай лукаво улыбнулся. – Тебе лучше знать, прав он был или нет.

– О да, – искренне произнесла Клаудия. – Он не соврал вам, милорд.

Гай протянул руку.

– Пойдем, дорогая. Чем быстрее мы присоединимся к пирующим, тем быстрее сможем приступить к самой важной задаче – задаче продолжения рода Монтегю.

Перед дверью спальни их дожидался Эвард, у которого в руках был список рыцарей, желающих принять участие в завтрашнем турнире между людьми Гая и Кенрика. Пока мужчины разговаривали, Клаудия обдумывала, стоит ли рассказывать Гаю о ее встрече с Кенри-ком и Фиц-Аланом. С одной стороны, ей неприятно было жаловаться на них, но с другой – не хотелось ничего скрывать от Гая. Она крепче сжала его руку.

– Я должна рассказать вам кое-что, прежде чем…

Клаудия онемела, когда увидела, во что превратилась главная зала замка. В любой из дней недели в ней безо всякого стыда можно было принимать короля. Но сейчас она была специально подготовлена к празднеству, и роскошь убранства поразила Клаудию. Она знала, что мажордом хотел выполнить оформление залы на тему охоты, но результат потряс воображение Клаудии: в зале как будто вырос сказочный лес. С потолка спускались густые ветви и еловые лапы, арки и колонны превратились в деревья и кусты, над покрытыми льняными скатертями столами склонялись плакучие ивы, чьи ветки были украшены золотыми лентами. Повсюду среди зеленых листьев, как живые, сидели птицы – Клаудия знала, что чучела были умело изготовлены после того, как повара вырезали необходимые им для пирогов и прочих блюд куски мяса. Под деревьями же виднелись дикие звери, только что, похоже, замершие в результате какого-то колдовства. Из кустарника, выросшего за утро вокруг одной из колонн, выглядывали два оленя – казалось, звери наблюдают за пирующими.

Когда Гай об руку с Клаудией спустился в залу, музыканты заиграли на лютнях, виолах и тамбуринах веселую мелодию, тут же заглушенную стоящим за столом шумом. Рыцари и солдаты Кенрика возобновляли старое знакомство с товарищами, состоящими на службе в Монтегю, и смех и разговоры сливались в один нестройный гул. Ведя Клаудию к их местам во главе центрального стола, Гай то и дело останавливался, чтобы ответить на приветствия.

Здороваясь с гостями, Гай, казалось, совсем забыл о существовании Клаудии, но время от времени он ласково пожимал ее руку, покоящуюся в его ладони. Только однажды он взглянул на нее – когда поздоровался с Томасом и рыцарем по имени Хаскннс. В этом быстром взгляде, которым Гай хотел показать, что не забыл о ней, Клаудия прочла такую нежность, что сердце ее затрепетало. Порой она была почти уверена, что он любят ее.

Вновь повернувшись к собеседникам и сохраняя на лице выражение вежливой заинтересованности, Гай продолжал время от времени пожимать ее руку. Это помогало ей успокоиться, но все же она не могла сосредоточиться на беседе с Томасом и Хаскинсом. Ее взгляд все время возвращался к Кенрику и Фиц-Алану, которые поджидали их, сидя на высоких стульях во главе стола. Пытаясь отвлечься, Клаудия принялась подсчитывать листья на свисавших с потолка ветках.

– Ты вновь превзошел сам себя, – произнес Фиц-Алан вместо приветствия, когда Гай с Клаудией добрались наконец до своих мест. Они с Кенриком также были превосходно одеты – Кенрик во всем черном, Фиц-Алан в красно-желтом наряде. – Я еще никогда не пировал в лесной чаще. Даже слуга и служанки переодеты охотниками и дриадами. Ты оказал нам большую честь, Гай.

– Смеем надеяться, вас порадовало наше жалкое гостеприимство, – с преувеличенной скромностью сказал Гай.

Кенрик неопределенно хмыкнул – как догадалась Клаудия, так он демонстрировал свой сарказм.

– Твое жалкое гостеприимство! То-то жена умоляла меня взять ее с собой. Ее не смутило даже то, что она вот-вот должна родить, – его черная бровь изогнулась. – Твое послание прибыло в самый неподходящий момент.

– Я всегда рад видеть твою очаровательную жену и всех твоих детей, – извиняющимся тоном произнес Гай, – и мне страшно хочется познакомиться с моим новым племянником.

– Тэсс взяла с меня слово, что мы вновь съездим к тебе, как только она и ребенок достаточно окрепнут, – предупредил Кенрик. – Так что скоро твое желание сбудется.

Клаудия попыталась представить себе, как выглядит жена Кенрика. Почему-то она была уверена, что эпитет «очаровательная» в применении к ней был со стороны Гая лишь данью вежливости. Чтобы вынашивать детей Кенрика, она должна быть одной комплекции с мужем. Затем Клаудии пришел в голову вопрос: так ли сестры Гая высоки и могучи, как их братья? Господи, в этой семье она будет чувствовать себя карлицей.

Гай усадил Клаудию слева от себя, сам сев слева от Кенрика и Эварда. Они немедленно вовлекли его в беседу относительно интриг при дворе. Фиц-Алана и Томаса, сидящих по левую руку от Клаудии, казалось, интересовал только их собственный разговор. Пирующих увеселяла труппа бродячих жонглеров, и в воздухе мелькали ярко раскрашенные шары. По ходу представления в дело пошли более опасные предметы – кинжалы и горящие факелы.

Клаудия была не в настроении забавляться искусством жонглеров. Гай больше не держал ее за руку, и она только сейчас поняла, как это много значило для ее душевного спокойствия. Не желая погружаться в детское чувство жалости к самой себе, Клаудия возобновила подсчет листвы.

– Что-нибудь не в порядке, Клаудия?

Она озадаченно взглянула на Гая.

– Простите, милорд?

Он недовольно прищурил глаза.

– Что вы считаете?

– Считаю? Я не понимаю, что вы… – Увидев скептический изгиб его бровей, она решила сознаться. – Листья.

– Листья? – эхом отозвался Кенрик. – Господи, что за нужда считать листья?

Пирующие повернули к ним головы, желая услышать ответ. Клаудия почувствовала жар румянца на своих щеках.

– Это наша с ней игра, – сказал Гай, помогая ей выпутаться из неловкого положения. – Ладно, забудь о листьях, Клаудия. Есть более интересные вещи. Вот, например, Кенрик получил разрешение построить крепость в одном из своих владений, и подрядчик сказал, что…

– Почему ты рассказываешь ей это? – прервал его Кенрик, бросая пренебрежительный взгляд на Клаудию. – Тэсс всегда засыпает, когда я завожу речь о Вестфорде. Твою леди это заинтересует еще меньше.

Клаудия не могла себе представить женщину, которая могла бы заснуть в присутствии Кенрика – сама она испытывала вызванный страхом озноб всякий раз, когда ловила на себе его взгляд. И все же она слегка воспрянула духом, услышав, что Кенрик, обращаясь к Гаю, называет ее «твоя леди». Возможно, братья действительно могут согласиться с выбором Гая. Однако насчет их симпатии к ней Клаудия не питала никаких иллюзий.

– Ты сейчас поймешь, – сказал Гай Кенрику и вновь повернулся к Клаудии. – Я остановился на том, что подрядчик сказал Кенрику, будто бы на сооружение крепости должно уйти много месяцев, хотя вся постройка не так уж и велика.

Далее он рассказал о работниках, занятых на строительстве, описал их количество и квалификацию, сообщил, сколько работы каждый из них может сделать за день и сколько всего нужно строительного материала, чтобы возвести крепость.

– Подрядчик говорит, что на все уйдет сто пятьдесят дней и триста флоринов, – закончил свой рассказ Гай. Он довольно откинулся на спинку кресла и выжидательно посмотрел на Клаудию. – Он прав или нет?

– Чего ты хочешь добиться? – недоумевающе спросил Кенрик и сочувственно взглянул на Клаудию. В первый раз в его глазах она смогла прочитать нечто, похожее на благожелательность. – Твои писцы смогли ответить на этот вопрос хотя бы в первом приближении не раньше, чем через час. Нет никакого смысла беспокоить им твою невесту. Конечно же, она не в состоянии разрешить эту проблему самостоятельно.

Такая поддержка лишила Клаудию почвы под ногами, и она заколебалась.

– По-моему, это не очень хорошая идея, милорд.

– Доверься мне, – прошептал Гай. – Скажи свой ответ.

– Вы уверены? – спросила она, обводя окружающих взглядом. На этот раз все, кроме Гая, избегали смотреть на нее, делая вид, что им глубоко безразлично происходящее. Гай ободряюще ей улыбнулся, и Клаудия со вздохом сдалась. – Крепость может быть сооружена в сроки, указанные подрядчиком, но только при условии, что он наймет на работу трудолюбивых язычников. – Она подняла глаза и заметила шеренгу слуг, выскользнувших из кухни. Изобразив на лице улыбку, она захлопала в ладоши с преувеличенной радостью. – Смотрите, смотрите! Вот и первое блюдо! Готова поспорить, что у Гая самые лучшие повара на свете. Видите, они испекли пироги в виде цветов и деревьев!

Гай сделал вид, что не заметил ее попытку сменить тему разговора.

– Я уверен, что ты можешь объяснить смысл твоего ответа.

Клаудия принялась перекладывать лежащие перед ней столовые приборы с места на место, как будто это было самым важным делом на текущий момент.

– Подрядчик не принял во внимание воскресные дни и церковные праздники. Кроме того, он не учел, что кто-то может заболеть или пораниться и что работе могут помешать снег или дождь.

– Если непогода будет отнимать по одному рабочему дню каждые две недели, и если подрядчик позволит работникам отдыхать по воскресеньям и по праздникам, сколько всего уйдет на строительство времени и почем оно обойдется Кенрику? Предполагая, конечно, – добавил Гай, – что работники будут получать одну и ту же ежесуточную оплату вне зависимости от погоды или праздников.

– Сто девяносто четыре дня, а денег уйдет триста восемьдесят восемь флоринов.

– А что, если по праздникам работникам будут платить в два раза меньше, а за воскресный отдых – вообще не будут?

– А когда начнется строительство? – спросила Клаудия. – Дело в том, что в разное время года – разное количество праздников.

– Ну, скажем, на следующей неделе.

Погрузившись в вычисления, Клаудия нахмурила брови.

– Тогда будет сто восемьдесят восемь дней и триста тридцать четыре флорина.

Гай торжествующе повернулся к Кенрику.

– Могу дать тебе хороший совет – когда подрядчик будет представлять тебе свои расчеты, проконсультируйся с леди Клаудией.

– Неужели она права? – требовательно спросил Кенрик.

– Конечно, – с улыбкой произнес Гай. – Поразительно, не правда ли?

Кенрик ошеломленно покачал головой.

– Значит, она приносит тебе не только богатое приданое. Ты собираешься вовлечь ее в свои торговые операции?

Гай оставил вопрос без ответа.

– Откуда у тебя сведения о богатом приданом Клаудии?

– Она разве не сказала тебе? – Кенрик бросил на Клаудию быстрый взгляд. Она попыталась легким покачиванием головы предупредить его, что не сообщила Гаю об их встрече. К ее удивлению, Кенрик улыбнулся.

– Мы с Фиц-Аланом немного поспорили с леди Клаудией насчет условий вашей женитьбы. Она наткнулась на нас в гостиной, куда мы сбежали от твоих овец, пока ты отлучался на свидание с невестой. Ты что думаешь, мы не заметили, как ты бросил нас одних в овечьем загоне?

Братья, казалось, поменялись местами – Кенрик стал весел и добродушен, а лицо Гая потемнело.

– Что вы наговорили ей?

– Мы вели себя настолько грубо, что даже нет смысла об этом рассказывать, – смущенно признался Кенрик. – Правда, Фнц-Алан?

– Да, ужасно грубо, – согласился Фиц-Алан, сожалеюще склонив голову. – Только хорошие манеры и мягкий характер твоей леди заставили нас опомниться. В ее глазах мы, должно быть, выглядели полными ослами. Надеюсь, ты простишь нас, если мы принесем ей наши искренние извинения.

Гай взглянул на Клаудию.

– Что они сказали тебе?

– Не так уж и грубы они были со мной, – примирительно произнесла Клаудия, встревоженная гневными нотками в его голосе. Она положила руку на его ладонь, и этим, казалось, немного успокоила его. – Они просто очень заботятся о вас, Гай. Вы не можете не согласиться, что ваше решение жениться на мне любому покажется странным. Даже если не брать во внимание вражду между нашими семьями, я с трудом могу найти причину, по которой вы выбрали меня.

– Ты и есть эта причина, – коротко произнес он и перевел взгляд с Фиц-Алана на Кенрика. – Мне кажется, я уже заявил об этом достаточно ясно.

– Мы очень хорошо понимаем тебя, – спокойно сказал Кенрик. – Она сделает бесспорными твои притязания на Холфорд, а ее математические способности совершенно необходимы в твоих делах. Теперь ясно, почему ты решил взять в жены леди Клаудию.

– Конечно, ясно, – прошептал Гай, прижал руку Клаудии к губам и внимательно заглянул ей в глаза. – Ясно всем – кроме одного человека.

Клаудия не в силах была понять, что означают эти слова.

Внезапно раздался истошный крик.

Гай вскочил на ноги, пытаясь разглядеть, кто кричал, и Клаудия, как и все остальные, последовала его примеру. Один из рыцарей Гая оттащил от стола свою жену, на чей поднос с едой упал большой серо-коричневый ком шерсти. Затем на то же место рухнуло несколько веток, ранее прикрепленных к стропилам. Листья зашуршали, на свет показался длинный безволосый хвост, и вскоре стало ясно, что под ветками находится крыса, оглушенная падением и ядом. Прижав ладони ко рту, Клаудия смотрела на крысу, которая, собрав последние силы, выбралась на волю из-под листвы и, пошатываясь, побежала по столу. Сидящие за столом рыцари тщетно пытались попасть по ней мечами, каждый раз промахиваясь на несколько дюймов. Один особенно сильный удар сбросил крысу со стола, и она упала на пол, где привлекла внимание собак.

Выскочив из-за стола, Клаудия бросилась бежать по направлению к упавшей крысе. Если собаки вздумают сожрать ее, яд убьет и их.

– Vattene! – Она принялась ожесточенно размахивать руками, и все собаки, кроме одной, разбежались, разочарованно поскуливая, как будто их лишили редкого наслаждения. Лишь один громадный мастиф остался на месте. Крыса, к которой был прикован его взгляд, уже в агонии упала на бок, однако по-прежнему всякий раз, когда пес начинал ее обнюхивать, оскаливала зубы.

– Пошел прочь! – Клаудия решила перейти на английский, становясь более осторожной по мере приближения к животному. Пес был ростом с жеребенка и явно не питал к ней дружеских чувств. Повернув к ней огромную голову, он обнажил клыки и угрожающе зарычал. Начало было не слишком многообещающим, но Клаудия не могла позволить глупому зверю по ее вине умереть в мучениях. Она продвинулась чуть ближе и попыталась дотянуться до усаженного шипами ошейника.

– Сидеть! Это нельзя есть, – увещевающе обратилась она к мастифу.

За мгновение до того, как пес прыгнул вперед, крепкая рука схватила Клаудию за талию и оттащила в сторону. Устрашающие челюсти сомкнулись всего лишь в нескольких дюймах от ее руки, затем могучий удар ноги, обутой в тяжелый сапог, отбросил собаку прочь. Клаудия с облегчением перевела дух.

– Ты с ума сошла? – гневно спросил Гай. Он повернул ее к себе и оглядел с головы до ног, как будто пытался понять, все ли с ней в порядке. – Собака могла откусить тебе руку!

– Крысиный яд убил бы вашу собаку, – объяснила Клаудия. Подозвав слугу и велев ему убрать труп крысы, она положила руку на грудь Гаю. Голос ее упал до шепота. – Мы тут с вами устроили целый спектакль, милорд. Давайте вернемся к столу.

Гай закатил глаза, однако взял Клаудию за руку и повел обратно к их местам, по пути наставительно произнося:

– Клянусь всем, что только есть святого, из-за тебя я состарюсь раньше срока! Никогда не веди так себя с животным, у которого острые зубы. Пусть хоть все собаки в замке подохнут от крысиного яда! Разве тебе никто не объяснял, что нельзя отнимать у зверя его еду?

– Это была ошибка с моей стороны, – признала Клаудия, занимая свое место за столом. – Обещаю, что больше не заставлю вас волноваться, милорд.

Клаудии настолько была приятна забота Гая о ее безопасности, что раскаяние ее было не совсем искренним. С удивлением она заметила, что все пирующие улыбаются. Все – кроме Гая, который сердито подозвал Стивена и велел ему подавать еду на стол. Клаудия проследила, чтобы кубки вновь были наполнены вином.

– Когда женщина говорит мужчине, что никогда не заставит его волноваться – это дурной знак, – заметил Кенрик. – Но ничего, подожди, когда пойдут дети. По сравнению с ними все беспокойства, которые тебе причиняет жена, – сущие пустяки.

– Никогда не замечал, чтобы леди Тэсс оказывалась в опасности всякий раз, когда ты отворачиваешься, – проворчал Гай.

Клаудия плотно сжала губы, а Кенрик разразился громким хохотом:

– Значит, ты плохо знаешь мою жену! Разве я не рассказывал тебе, где я обнаружил ее всего лишь через неделю после рождения Филиппа?

Кенрик пустился в повествование о выходках жены, которое умерило раздражение, овладевшее Клаудией. Похоже, эта леди Тэсс не была образцом совершенства. За одной историей последовали другие, и вскоре уже Фиц-Алан завел разговор о своей семье.

Клаудия слушала братьев, радуясь духу товарищества, царящему между ними. Было очевидно, что они очень близки друг другу и много времени проводят вместе. Внезапно она почувствовала желание познакомиться с сестрой и невесткой Гая – так же, как с его племянниками и племянницами. Ведь уже очень скоро она войдет в их семью.

Кенрик с Фиц-Аланом ласково улыбались Клаудии – возможно, подумала она, в конце концов они смирятся с тем, что Гай собирается взять ее в жены. Истории, которые они рассказывали, Гай, судя по его реакции, уже слышал – это заставило Клаудию задуматься, не затем ли они звучат, чтобы она почувствовала себя своим человеком в их тесном кругу. Было похоже, что жены Кенрика и Фиц-Алана – близкие подруги, и у Клаудии появилась надежда, что и она сможет с ними подружиться. Как это странно, должно быть, на равных разговаривать с замужними женщинами, с женщинами, которые знают, как вести хозяйство, растить детей и заботиться о муже. Улыбнувшись, Клаудия положила в рот засахаренный фрукт и машинально облизала пальцы.

Гай под столом сжал ей руку. Наклонившись к Клаудии, он прошептал ей в ухо:

– Я же просил, чтобы ты не искушала меня! – Большим пальцем он пощекотал ей ладонь, вызвав у нее воспоминания о более интимных ласках. От его шепота у Клаудии пробежала дрожь возбуждения по всему телу. – Скоро труппа бродячих комедиантов начнет представление. Никто не заметит, как мы сбежим. Как только появятся актеры, скажи, что ты должна посоветоваться с мажордомом относительно угощения. Через некоторое время я извинюсь и уйду. Мы встретимся в спальне. Хорошо?

Клаудия кивнула, стараясь не выдать окружающим своего волнения. Мысль о том, что вскоре они смогут наконец-то остаться наедине, лишала ее покоя. Ухитрившись сохранить на лице сдержанную улыбку, она пробормотала:

– Да, милорд.

Гай вновь принял прежнюю позу. Клаудия взяла еще один цукат и надкусила его, хотя мысли ее были далеки от еды. Ее губы горели, как будто она страдала от жажды, и ей пришлось провести по ним языком.

– Эти конфеты очень вкусны, милорд, – она с достоинством протянула Гаю остаток цуката. – Не хотите ли попробовать?

– Благодарю вас, миледи, – вежливо ответил Гай и губами взял из ее руки сладость. При этом пальцы Клаудии также погрузились в его рот, где их встретила тайная ласка языка. Затем Гай отпустил ее руку, и Клаудия вынуждена была побороть непреодолимое желание погладить его по щеке.

Гай проглотил угощение, и взор его опустился на ее корсаж.

– Да, давным-давно я не пробовал ничего столь же сладкого. У вас прекрасный вкус, миледи.

Это звучало более чем двусмысленно. Пожалуй, хватит его дразнить, подумала Клаудия, ощущая всем телом раздевающий взгляд Гая. Где же эти комедианты?

– Гай сказал нам, что мы можем ожидать скорого визита вашего брата, – вдруг сказал Фиц-Алан, и Клаудия вышла из мечтательного оцепенения, вызванного молчаливыми чарами Гая. – Как вы думаете, он одобрит брак?

Клаудия повернулась к Фиц-Алану. Гай испустил тяжкий вздох, и краем глаза она заметила, что он припал к кубку с вином. Что ж, по крайней мере, она не одна мучается.

– Мне кажется, в конце концов он приветствует его.

– Значит, по вашему мнению, у него возникнут возражения?

– А у вас возникли возражения, когда Гай сообщил о своих намерениях?

– Конечно. Но теперь я понимаю, что он был прав.

– Так же и мой брат нуждается в убедительных доводах, – заметила Клаудия. На самом деле она с трудом представляла, что подумает Данте, когда узнает о ее замужестве. Возможно, король убедит его, что Гай – благородный, достойный человек, который сможет стать ей хорошим мужем. Внезапно Клаудия поняла, что король ничего не знает о планах Гая.

– О Господи… – прошептала она.

– Простите, что вы сказали? – переспросил Фиц-Алан.

– Нет, нет, ничего существенного, – успокоила его Клаудия, понимая, что говорит неправду. Она повернулась к Гаю. Он должен знать, что Данте приедет отнюдь не с мирными намерениями – особенно если до него дойдут слухи об их связи. Гай уже пристально смотрел на нее – странным, оценивающим взглядом. Клаудия понизила голос.

– Когда мы будем одни, мне надо будет поговорить с вами о Данте.

– Это не то, о чем мы договаривались, Клаудия. И к тому же актеры еще не появились.

Он наклонился к ней.

– С другой стороны, зачем ждать актеров?

Глаза Клаудии расширились от удивления, когда Гай взял ее руку и с какой-то животной страстью поцеловал внутреннюю сторону запястья.

– Гай! Что вы делаете? – ахнула она.

В ответ он лишь улыбнулся, и эта медлительная, ленивая улыбка пробудила в Клаудии тревогу. Когда он вновь наклонился к ее запястью, она отдернула руку. Уголки рта Гая горько изогнулись, и он обиженно произнес:

– Почему ты так жестока, Клаудия?

Она ничего не ответила, лишь предостерегающе нахмурилась. Кривая улыбка Гая заставила ее задуматься о количестве вина, которое он успел выпить. Странно – она хорошо помнила, что слуга наполнял его кубок лишь однажды. Всего несколько минут назад с ним, казалось, все было в порядке, а теперь его рука дрожала, когда он потянулся к вину. Не донеся кубок до рта, он неожиданно замер и поставил его обратно на стол, как будто внезапно поняв, что и так уже выпил слишком много.

– Вы хорошо себя чувствуете? – прошептала Клаудия.

– Да, – он вновь улыбнулся, но взгляд его был непривычно тускл. – Хорошо, как никогда, любовь моя.

– Вы уверены?

Этот вопрос почему-то чрезвычайно рассмешил Гая. Его отрывистый смех привлек внимание Кенрика с Эвардом. Бросив взгляд через плечо, Клаудия обнаружила, что Фиц-Алан и Томас тоже пристально наблюдают за ними. Она отрезала Гаю большой, сочный кусок мяса.

– Поешьте немного, милорд, мясо отлично приготовлено.

Он потряс головой – неуклюже, как большой, косматый пес, отряхивающийся после купания.

– Нет, у меня нет аппетита. По крайней мере, к еде.

Он потер лоб.

– Да и вообще ни к чему.

Он наклонился к Клаудии, затем отодвинулся, как бы желая получше рассмотреть ее.

– Почему ты больше не улыбаешься, Клаудия?

Он откинулся назад и упал бы, если бы Кенрик не схватил его за плечи. Вне себя от беспокойства, Клаудия прижала руку к его лбу. Кожа его была суха и холодна – слишком холодна для столь жарко натопленного помещения.

– Что с вами происходит, Гай?

– Все в порядке, – пробормотал он, – просто я чуть-чуть устал. А может, выпил слишком много.

Его веки опустились, в то время как глаза Клаудии широко раскрылись от ужаса. Кенрик окликнул брата по имени и слегка потряс его. Клаудия нащупала пульс на шее Гая, затем посмотрела на его руки. Ногти на них были неестественно темного, почти синего цвета.

– О, Боже! – выдохнула Клаудия. Схватив Гая за тунику, она изо всех сил встряхнула его. – Гай, проснитесь!

– Его отравили, – неправдоподобно спокойным голосом произнес Фиц-Алан, вставая из-за стола и направляясь к Гаю. – Томас, вели закрыть ворота. С этого момента и до следующего приказания никто не покинет замка и не войдет в него.

Томас бросился выполнять приказ. Двести человек, до этого непрерывно шумящих, разом умолкли, и небывалая тишина опустилась на залу.

Кенрик встряхнул Гая сильнее, чем смогла бы Клаудия, и тот открыл глаза. Его взгляд остановился на Клаудии, и он попытался заговорить, но безуспешно. То, что Клаудия увидела в его глазах, ужаснуло ее. Зрачки его сузились до размеров булавочных точек, и лицо было покрыто смертельной бледностью. Так и не сумев вымолвить ни слова, Гай вновь провалился в бездну забытья.

– Гай, – прошептала Клаудия. От ужаса язык еле повиновался ей. – Пожалуйста, Гай! Не спите!

– Уберите ее от него! – резко приказал Кенрик, обнимая потерявшего сознание брата и прислоняя его к своему могучему плечу. – Эвард, проверь еду и вино. Я должен знать, как и чем его отравили, чтобы найти противоядие.

– Я могу помочь ему! – воскликнула Клаудия, не отрывая взгляда от лица Гая и пальцев – от его туники. – Ему дали опиум – возможно, подмешали в вино. В растворенном виде он быстрее действует.

Различать симптомы отравления опиумом ее научила мать, но Клаудия никогда не думала, что встретит нечто подобное в Англии. Правда, корабли Гая путешествовали по всему свету… Может быть, его отравил кто-то из его же собственных людей?

Не особо задумываясь над тем, откуда взялся этот редкий яд, Клаудия принялась вспоминать средства борьбы с ним. Она не понимала, что ее слова прозвучали обвинением против нее самой, пока не подняла голову. Горящий холодной ненавистью взгляд Кенрика заставил ее вздрогнуть, и она открыла рот, чтобы объяснить свою невиновность.

Кенрик не стал слушать ее.

– Уберите ее от него! – повторил он властно.

Сильные руки схватили Клаудию за плечи. Она попыталась сопротивляться, крепко сжимая тунику Гая, но Фиц-Алан был сильнее.

– Нет! Вы должны позволить мне помочь ему! – закричала она.

– Вы уже и так сделали достаточно, – отрезал Кенрик и подозвал своих людей. – Помогите мне унести лорда Гая.

Клаудии казалось, что ее мучает ночной кошмар. Обморок Гая, зала, превращенная в сказочный лес, недавние улыбки Кенрика и Фиц-Алана, обращенные к ней – все проплывало перед ней, как во сне. Конечно же, все это ей лишь снится. Вот-вот она проснется и обнаружит себя спокойно лежащей в объятиях Гая – как это уже было однажды, когда ей привиделись крысы. Однако крепкая хватка Фиц-Алана, больно сжавшего ее руки, разрушила иллюзию. Он стал оттаскивать ее от Гая, а она изо всех сил сопротивлялась.

– Гай, ну проснись же, пожалуйста! – взмолилась она.

Гай открыл глаза, и надежда вспыхнула в Клаудии. Он нащупал руку Кенрика, бессильно сжал ее и с мучительным усилием, голосом, не громче свистящего шепота, произнес:

– Стереги ее… Охраняй ее…

Затем рука его упала, и глаза закатились. Клаудия ощутила, как океан тьмы затопил ее сердце. То, что она услышала, не могло быть правдой. Гай не мог поверить, что она отравила его. Просто она неверно поняла его – так же, как и Кенрик. Мрачный взгляд гиганта пронзил ее, и то, что она увидела в этих беспощадных глазах, было почти так же пугающе, как и вид лежащего без сознания в его объятиях Гая. Кенрик хотел убить ее. В этом у Клаудии не было никаких сомнений.

– Хорошо, брат, – промолвил Кенрик, не отводя тяжелого взгляда от Клаудии, – я постерегу ее.

Фиц-Алан прошептал ей на ухо:

– Если Гай умрет, леди, ваша смерть будет еще мучительней.

В этом для нее не было ничего нового. Клаудия уже и так догадалась, что ждет ее теперь.

15.

Тонкий луч света проникал из-за двери темницы. Клаудия старалась не обращать на него внимание – надежда, которую он невольно вселял, делала ее заточение еще невыносимей. Тьма, окружавшая ее, казалась живой, от каменных стен исходил леденящий холод. Солнце никогда не заглядывало сюда. Клаудия уже успела сосчитать камни во всех четырех стенах, ощупывая их пальцами, и вычислила точное количество шагов от одного конца темницы до другого. Эти подсчеты позволили ей занять голову хоть на какой-то срок. Правда, срок этот был слишком мал.

Бессильный гнев по поводу ее несправедливого осуждения приходил и уходил, но страх был с ней рядом постоянно. Долгие часы, прошедшие с тех пор, как Фиц-Алан запер ее в этой темнице, она провела, припоминая то немногое, что знала относительно отравления опиумом. Если Гай протянет эту ночь, это будет хороший знак – хотя он может несколько дней провести без сознания и затем все же умереть. Клаудия понадеялась, что ему промыли желудок – нужно, чтобы в кровь попало как можно меньше яда. И обязательно надо постараться вывести его из забытья.

Клаудия объяснила все это Фиц-Алану, понимая, что вряд ли он послушает ее. Как можно доверять убийце лечение ее же жертвы? В глазах всех она виновна. Возможно, даже в глазах Гая.

Шершавая поверхность каменной стены напомнила Клаудии, как жестка была щетина Гая по утрам. Темнота делала воспоминания только ярче, и перед Клаудией, как живой, предстал Гай. Теперь она понимала, что означал тот странный огонек, который зажигался в его глазах всякий раз, когда она касалась его – это был признак плотской страсти, сильного, острого желания. Но желание – слишком ненадежное чувство. Никто не будет испытывать страсть к своему убийце. Кенрик счел, что у Гая были веские причины для женитьбы – приданое Клаудии и ее математические способности. Гай не стал возражать ему, хотя в разговоре с Клаудией со смехом отнесся к предположению брата. Но почему же он не объяснил Кенрику истинное положение дел – разве что тот был прав?

При этой мысли ее ногти вонзились в каменную стену, и Один из них сломался. Вскрикнув от боли, Клаудия затрясла рукой. Когда это не помогло, она засунула пораненный палец в рот и вновь начала мерять помещение шагами. Боль постепенно утихла. Клаудия вспомнила, сколько раз Гай целовал ее пальцы – только для того, чтобы доставить ей удовольствие. Он так старался сделать ее счастливой, заставить забыть все горести. Он так хотел, чтобы она радовалась каждой проведенной с ним минуте. Все-таки, может быть, Гай испытывал к ней нечто большее, чем обыкновенное желание? Если он собрался жениться на ней исключительно из-за Холфорда, ему было бы совершенно безразлично, счастлива она или нет.

В сердце Клаудии воскресла надежда. Ей пришло в голову, что просьба, с которой Гай обратился к Кенрику перед тем, как окончательно впасть в забытье, могла быть вызвана желанием обеспечить ее безопасность. Гай понимал, что Клаудию несправедливо обвинят в попытке отравления, и попытался защитить ее. Как только он придет в себя и узнает, где она, то сам освободит ее – и заставит братьев просить на коленях у нее прощение. Он сожмет ее в объятиях и, вытирая слезы с ее щек, будет нашептывать ей на ухо нежные слова. Но если он умрет…

Отогнав эту мысль прочь, Клаудия зашагала быстрей. Гай не может умереть. Как она будет жить без него? И как она сможет жить, если он не умрет, но все-таки вслед за братьями поверит в ее виновность?

Клаудия горько улыбнулась. Ее не должны беспокоить эти вопросы. И в том, и в другом случае ей недолго придется ждать смерти. Спасти ее может только доверие Гая – и его любовь. Потому что лишь любовь может победить подозрения. Ведь надо признать, что обвинения против нее звучат очень убедительно. Ни у кого здесь, в Монтегю, не может быть больше причин желать смерти Гая, и ни у кого не было такой возможности отравить его. Братья Гая наверняка исходят из этих соображений. Только дурак поверит в ее невиновность. А Гай – отнюдь не дурак.

Закрыв глаза, Клаудия прижала руки ко лбу. Эти мысли сведут ее с ума. Как может ночь длиться так долго? Почему темница с каждым часом кажется все меньше и меньше?

Хорошо хоть, тюрьма сама по себе не так мрачна, как могла бы быть. Темницы в Монтегю были чище, чем где бы то ни было. По иронии судьбы, именно Клаудия отдала приказ вычистить их. Разбрасывая отраву для крыс, они с Ленорой добрались даже до этой отдаленной части замка. Сначала Клаудии внушало страх это место, но оказалось, что в большинстве холодных, темных помещений хранятся бочонки с вином и запасы еды. В одном крыле находилась сокровищница, на часах у которой находились двое солдат. Теперь вдобавок к золоту и драгоценностям им приходится стеречь еще и Клаудию.

Порой, когда она напрягала слух, до нее долетали обрывки беседы часовых, и их разговор позволял Клаудии не совсем терять чувство времени. Эти двое заступили на стражу около двух часов назад – значит, теперь почти полночь. Клаудия должна была бы чувствовать себя крайне утомленной, но в глазах у нее не было ни крупинки сна, и в состоянии крайнего нервного возбуждения она продолжала свою бесконечную прогулку по тюрьме. Может быть, это последние часы ее жизни.

– Семь очков!

Возглас часового заставил Клаудию остановиться и подойти к толстой дубовой двери темницы.

– Твой черед бросать кости, – продолжал тот же голос. – Возвращайся побыстрее, и доиграем.

Клаудия надеялась услышать что-нибудь о Гае, хотя в то же время боялась этого. Столь быстрые новости могли быть только плохими. Каждый прошедший час означал еще один час его жизни. Эта мысль немного успокоила Клаудию. Она провела рукой по холодной стене, вновь пересчитывая камни, затем закрыла глаза и попыталась подсчитать, сколько раз Гай целовал ее.

Металлический звон ключей заставил ее обернуться к двери. Кто-то хочет войти к ней. Но у часовых нет причины делать это. Наверное, это Кенрик или Фиц-Алан пришли сообщить самое страшное.

У Клаудии замерло сердце, когда дверь медленно отворилась. Ослепляюще яркий свет факелов из коридора проник в камеру, и Клаудия зажмурилась, за долгие часы привыкнув к кромешной тьме. Открыв их вновь и слегка приспособившись к освещению, она никого не увидела в камере, хотя дверь была по-прежнему распахнута. Клаудия в растерянности стала оглядываться, затем уловила краем глаза движение и резко повернулась. Перед ней стояла темная фигура.

От человека исходило почти физическое ощущение опасности, и Клаудия, чье сердце готово было выпрыгнуть из груди, стала медленно отступать к стене. Это не Кенрик – тот выше ростом и шире в плечах. Может быть, Фиц-Алан? Незнакомец был закутан в плащ, и капюшон скрывал черты его лица.

– Но fatto tutto questo soltanto per liberarti, Claudia. (Я сделал все это только затем, чтобы освободить тебя, Клаудия.)

Ее рука потянулась к горлу. Этот человек говорил голосом ее отца! Кровь с такой силой запульсировала в ее ушах, что она едва могла расслышать звук своих слов.

– Данте!

Откинув капюшон, человек сделал шаг вперед, и Клаудия наконец-то разглядела его лицо – отчетливо очерченную линию подбородка, высокие скулы, благородный прямой нос. Он протянул к ней руку.

– Да, это я, Клаудия.

Данте! Она едва верила своим глазам. Гай предупредил ее, что он может приехать, но она не смела все же надеяться на это. Целых пять лет она жила только этой надеждой, каждый день тщетно ожидая его возвращения. Клаудия пошатнулась, и Данте схватил ее за плечи.

– Только не падай в обморок, – повелительно произнес он. – Нам надо уходить отсюда как можно быстрее, и я не собираюсь нести тебя на руках.

– Но почему нам надо… – Клаудия запнулась. С чего вдруг она решила, что Кенрик и Фиц-Алан послали Данте освободить ее? Братья Гая никогда не отпустят ее на свободу по своей воле. Данте пришел, чтобы помочь ей сбежать.

Ее голову переполняло такое количество мыслей, что Клаудия не могла сосредоточиться ни на одной из них. Данте вернулся к ней! Обняв брата, она прильнула к его широкой груди. Помедлив мгновение, он тоже обнял ее. Клаудия еле слышно прошептала:

– Я думала, что уже никогда тебя не увижу. Почему ты оставил меня одну в Лонсдейле на целых пять лет?

– Я надеялся, ты там будешь в безопасности, – сказал он спокойно, – Дядя Лоренс не питает ни к кому из нас родственной любви, но я никак не мог предположить, что он способен причинить тебе вред. Из всех мест, куда я мог взять тебя в эти годы, Лонсдейл был самым безопасным.

– Ты перестал писать, и я не знала, где тебя искать. Ты можешь представить себе, как я волновалась? – Она слегка отодвинулась, чтобы получше разглядеть его. – Неужели ты забыл обо мне?

– Я никогда не забывал тебя! – Его голос был полон раскаяния, и он крепче сжал ее плечи, как бы доказывая искренность своих слов. – Никогда, сага (дорогая). Ни на один день! Я живу не такой жизнью, чтобы ты могла гордиться мной, и взять тебя с собой значило подвергать тебя опасности. Только поэтому я не приехал к тебе раньше. У меня и сейчас нет безопасного убежища, куда я мог бы отвезти тебя, но уж лучше ты умрешь в моих объятиях, чем попадешь в руки Монтегю.

– Король рассказал тебе о послании Гая?

– Да, – резко произнес Данте. – И я много узнал с тех пор нового. Этим утром я вошел в замок, переодевшись слугой. Во время праздника я был в зале и видел все – в том числе то, что барон Монтегю обращается с тобой так, как будто он имеет на тебя права.

– Он собирается жениться на мне, – быстро сказала Клаудия, вступаясь за Гая. Она не хотела рассказывать Данте о своих подозрениях – у него самого, конечно, их хватало. И они оба могут быть неправы. Она должна верить Гаю, пусть даже и не уверена в его доверии к ней. – Как только Гай придет в себя, он велит освободить меня.

– Он велел посадить тебя в тюрьму. Его братья хотят повесить тебя.

– Гай не говорил ничего подобного, – возразила Клаудия. – Он попросил братьев охранять меня, но они неверно поняли его слова. Кенрик и Фиц-Алан знают, что Роберто – наш брат. К тому же они приехали сюда, чтобы помочь Гаю отомстить нашему дяде. Разве можно упрекать их, что они сочли меня виновной?

Данте рассмеялся тихим, безрадостным смехом, от которого у Клаудии пробежали мурашки по спине.

– Я как раз и рассчитывал, что они сочтут тебя виновной.

– Ч-что… что ты имеешь в виду?

– Это я отравил Монтегю, – сказал Данте. – Это был единственный способ спасти тебя.

Клаудия с расширившимися от ужаса глазами отступила назад. Если Данте хочет убить кого-нибудь, этого человека ждет неминуемая смерть. Слабая надежда, которая поддерживала в ней жизнь все эти последние мрачные часы, внезапно рухнула.

– Ты убил Гая?

Данте схватил ее за руку и притянул к себе.

– Нет, Клаудия. Я не мог подвергать тебя риску – вдруг Монтегю захочет изобразить галантного кавалера и предложит тебе отпить из своего кубка. Кроме того, король заставил меня поклясться, что я не стану убивать Монтегю или кого-нибудь из его людей. Он будет страдать, но не умрет. По крайней мере, не теперь.

Клаудию охватила дрожь.

– Гай будет жить?

– Разве я уже не сказал тебе? – Он достал из-под плаща темный сверток. – Надень эту накидку. Мы должны уходить немедленно, или все будет потеряно.

– Но я не могу! – Клаудия оттолкнула накидку. Руки ее дрожали, и мысли беспорядочно мешались друг с другом. Данте сделал все это, чтобы помочь ей, а о Гае он и не подумал. Ей захотелось ударить брата, заставить его почувствовать такую же боль, какую он причинил ей. В один ужасный момент она даже пожалела, что он вновь появился в ее жизни. Теперь у нее не было выбора – Данте должен покинуть ее.

– Я останусь здесь, чтобы исправить все, что натворил ты. Гай придет за мной, когда очнется от действия твоего яда, и я расскажу ему всю правду. Не беспокойся – он не сочтет меня ответственной за чужие поступки.

– Ты сошла с ума! – Данте ошеломленно провел рукой по волосам. – Он повесит тебя.

– Он… он любит меня, – запинаясь, произнесла Клаудия.

Данте покачал головой и глубоко вздохнул.

– Он обманывает тебя, сестра. Монтегю не любит тебя и не доверяет тебе – иначе ты бы не находилась сейчас здесь.

– Здесь меня держат братья Гая. Гай никогда…

– Твой драгоценный Гай пришел в сознание несколько часов назад. – Данте вновь взял Клаудию за плечи и слегка встряхнул ее. – Гай и есть твой тюремщик. Он тоже считает, что именно ты хотела отравить его. Если ты останешься здесь, на рассвете тебя повесят.

– Но Гай…

– Он повесит тебя, – холодно повторил Данте.

«Гай и есть твой тюремщик». Эти слова вновь и вновь звучали в ее ушах. Гай ни на одну минуту так и не поверил в ее невиновность. Клаудия закрыла глаза, но волна боли, которую она ждала, так и не пришла. Вместо этого руки ее задрожали, затем онемение стало охватывать все тело. Но даже теперь она не в силах была отказаться от собственной лжи.

– Гай придет за мной!

– Да, с веревкой в руках, – Данте покачал головой. – Ты должна идти со мной. Немедленно.

Ей надо остаться здесь. Зачем – чтобы быть повешенной? Данте прав – Гай обманывал ее. Он поклялся, что не будет винить ее за чужие поступки, но яд, подсыпанный Данте, заставил его передумать. Его братьям даже не понадобится убеждать его. Она могла представить себе, какие злодейства приписывают ей сейчас Кенрик с Фиц-Аланом, какие слова нашептывают они на ухо Гаю, чтобы ожесточить его сердце. Здесь, в этом замке, она чужая. На кого другого могут пасть подозрения? К тому же никому не известно, что Данте был на пиру. Клаудия пристально вглядывалась в лицо Данте, стремясь заглянуть ему в глаза.

– Хорошо, Данте. Я пойду с тобой.

Гай очнулся на рассвете следующего дня. Голова у него была ясной – почему-то это показалось ему странным. Он повернулся на бок и протянул руку в поисках Клаудии. В тот же момент на него накатила волна головокружения, и он вспомнил все, что вчера произошло: пир, яд, тяжелые кошмары, мучившие его всю ночь, и рвотное, которое дал ему врач, чтобы очистить желудок от остатков отравы. Гай почувствовал страшную слабость во всем теле.

– Он вновь очнулся, – донесся до него голос Кенрика.

С трудом подняв веки, Гай нашел взглядом Кенрика и Фиц-Алана, сидящих за столом. Встав, они подошли к кровати. Гай попытался сесть. Обнаружив, что голова его не так ясна, как показалось ему вначале, он потер лоб рукой, пытаясь прийти в себя.

– Где она?

– Об этом можно поговорить после, – ответил Кенрик, открывая сундук и доставая оттуда тунику и штаны. – Лекарь сказал, что тебя больше не будет рвать. Я одену тебя, если хочешь.

– Я могу одеться самостоятельно, – запинаясь, с трудом произнес Гай, неуверенный, что сможет выполнить обещанное. Оглянувшись, он поискал глазами какой-нибудь напиток, которым можно было бы смягчить воспаленное горло. Хотя, судя по состоянию желудка, любое питье сейчас скорее повредят ему, нежели пойдет на пользу.

Кенрик бросил одежду напостель.

– Тебе нужно двигаться, чтобы вывести яд из организма.

– Врач хотел ночью пустить тебе кровь, – добавил Фиц-Алан, когда Гай попытался запротестовать. – И вырвать для полноты ощущений пару зубов. Мы убедили его отложить эти меры до утра, если тебе не станет лучше. Если хочешь сохранить свои зубы в целости, в твоих же собственных интересах встать и пойти с нами на прогулку.

Единственным желанием Гая было вновь улечься и погрузиться в сон. Кенрик с Фиц-Аланом тоже выглядели усталыми, как будто всю ночь не смыкали глаз. Скорее всего, подумал Гай, так оно и было. На обоих были те же одежды, что и во время праздника.

Гай откинул одеяло.

– Если этот шарлатан осмелится приблизиться ко мне со своими щипцами, я из него котлету сделаю. – Он стал натягивать тунику, стараясь не показывать, с каким трудом ему дается эта несложная задача. – Где Клаудия?

– В тюрьме, – ответил Кенрик, – вот твои башмаки:

Гай замер.

– Где-где? – хриплым шепотом переспросил он.

– В тюрьме, – хмуро повторил Кенрик, затем, взглянув на Фиц-Алана, добавил: – Ты же сам велел взять ее под стражу.

– Я велел охранять ее! – закричал Гай. Схватив штаны, он принялся надевать их, игнорируя протесты желудка. – Я хотел, чтобы вы охраняли ее – ото всех, кому придет в голову обвинить ее в попытке убить меня. Господи, я надеялся, что вы не окажетесь в числе этих недоумков!

Сильный приступ головокружения чуть не заставил его потерять сознание, и он упал бы, если бы его не подхватил Фиц-Алан. Придя в себя, Гай отбросил его руку.

– Вы что, не могли остановиться и подумать, что вы делаете?

– Здесь все ясно! – отрезал Кенрик. – Мы вновь спасли тебя от этой шлюхи. Судя по горам крысиных трупов, разбросанных по всему замку, эта девка хорошо знает свое дело. Она уже пыталась убить тебя в день нашего приезда. Вчера она чуть не добилась успеха. Если бы я мог предположить, что ты станешь отрицать очевидное, я бы сразу приказал ее повесить.

Схватив Кенрика за ворот туники, Гай произнес сквозь стиснутые зубы:

– Тебе повезло, что ты этого не сделал, брат. Я убил бы тебя без раздумий.

– У тебя не все дома, – спокойно произнес Кенрик, легко освобождаясь от хватки Гая.

В нынешнем ослабленном состоянии Гай не в силах был выдержать поединок с Кенриком. Он глубоко вздохнул.

– Ты прав. Я не смог бы убить тебя, но не из-за отсутствия желания.

Сев на кровать, он стал натягивать башмаки.

– Крысы – единственные живые существа, которым Клаудия способна причинить вред. Неужели вы не помните, как она испугалась, что собака может умереть от ее яда? И вы хотите сказать, что при этом она хладнокровно обрекала меня на тот же удел?

Ни Кенрик, ни Фиц-Алан не ответили. Гай фыркнул от отвращения.

– Вам не пришло в голову, что у барона Лонсдейла в Монтегю может быть шпион? И что яд – его рук дело?

– Мы думали об этом, – сказал Фиц-Алан, – и поэтому приказали запереть ворота и удвоить стражу. Никто не входил в замок и не покидал его. – Он строго посмотрел на Гая. – Мы не такие глупцы, как ты думаешь. Конечно, есть вероятность, что леди Клаудия здесь ни при чем. Но прими также во внимание, что наша способность здраво рассуждать не затуманена безрассудной страстью.

– Отравлен ты был один, – вступил в разговор Кенрик. – Твой оруженосец проверил все кубки с вином, что были на столе, однако нигде больше не смог обнаружить ни следа яда. Это значит, что яд подмешал в твой кубок тот, кто мог сделать это незаметно. Если говорить конкретней – один из нас. Ты прекрасно знаешь, что ни мы, ни Томас с Эвардом этого сделать не могли. Остается только Клаудия. Не стану отрицать – она производит впечатление благородной и глубоко преданной тебе леди. Но не странное ли совпадение, что она родом из семейства, члены которого известны своей склонностью к отравлениям? – Кенрик покачал головой. – Эта женщина околдовала тебя, ты стал слеп от страсти. То, что ты любишь ее, не снимает с нее вины. Чтобы доказать ее непричастность к преступлению, нужны более серьезные доказательства. Мы делаем все, что полагаем необходимым, дабы обеспечить твою безопасность. На нашем месте ты поступил бы так же.

Оценивая ситуацию объективно, Гай не мог не признать, что у Кенрика есть веские причины отстаивать свою точку зрения. Легко понять, почему Клаудия не вызывает у его братьев ни малейшего доверия. Гай задумчиво молчал, все же не в силах согласиться с железной логикой Кенрика. Страсть не ослепила его – просто он любил Клаудию за те качества, которые позволяли ему быть уверенным в ее невиновности. К тому же он знал ее гораздо лучше, чем его братья – да и вообще чем кто-либо на свете.

– Спасибо за вашу заботу обо мне, – спокойно и рассудительно промолвил Гай. – Я понимаю, сейчас вы считаете, что я не в своем уме, но со временем вы поймете, как я был прав. Я попросил вас охранять Клаудию только потому, что уверен – в Монтегю есть по меньшей мере один шпион Лонсдейла. Возможно, их больше. Барон Лонсдейл наверняка уже знает, что вы двое находитесь здесь. Ему не составит труда догадаться, что мы намереваемся осадить Холфорд. Не исключено, что он боится, как бы мы не захотели штурмовать сам замок Лонсдейл. Одно твое войско, Кенрик, вполне в состоянии захватить его. Если же мы объединимся, нашей армии не сможет противостоять ни одна крепость в Англии.

Посмотрев на братьев, Гай заметил, что в их глазах затеплилось понимание. Обрадованный этим, он перешел к главному доказательству своей правоты. Яд помешал ему рассказать об этом вчера.

– У меня есть причина подозревать барона Лонсдейла. Когда он планировал убить меня во время моего визита к нему, то полагал, что моя семья не станет мстить за меня, если я умру при подозрительных обстоятельствах в стенах его замка. Он хотел представить мою смерть как дело рук Клаудии, затем выдать ее моим людям. Ее казнь должна была, по его замыслу, удовлетворить жажду мести у моей родни.

Обведя братьев взглядом, он продолжил:

– К тому же не забывайте, что Клаудия отнюдь не глупа. Неужели вы думаете, что она отравила бы меня, зная, что именно ее вы оба сочтете виновной в преступлении? Если Клаудия все же столь сильно меня ненавидит, зачем ей убивать меня до свадьбы – ведь она стала бы богатой вдовой, сделав это через две недели! – Гай покачал головой. – Она могла пойти на такое, только желая погибнуть в муках.

Кенрик и Фиц-Алан нерешительно переглянулись.

После недолгого молчания Фиц-Алан неуверенно произнес:

– В письме ты не сообщил нам подробности заговора Лонсдейла и ничего не рассказал об этом после нашего приезда. Если бы мы знали… – Он пожал плечами, давая понять, что все же и новые сведения не доказывают убедительно невиновность Клаудии.

– И кто кого тогда должен упрекать в слепоте? – Гай неприязненно посмотрел на братьев и направился к двери. Комната раскачивалась у него перед глазами, и он вынужден был опереться о стену. Даже эти несколько шагов дались ему с невероятным трудом, и сложно было представить, что он в состоянии самостоятельно держаться на ногах долгое время. Отринув гордость, он вынужден был попросить братьев сопровождать его.

– Я готов совершить прогулку, на которой вы настаивали. Мы идем в темницу.

Двумя часами позже Гай судорожно сжимал луку седла, страстно желая, чтобы земля перестала кружиться у него под ногами. Вернее, под ногами его лошади. Он знал, что его скакун смирно стоит на месте, но мир вокруг плясал в сумасшедшем танце. Виною этому было не только действие яда – ничуть не меньше на Гая подействовало исчезновение Клаудии.

Отправившись в тюрьму, Гай добрался только до залы, когда встретил Эварда и Томаса, спешивших к нему с плохими новостями: солдаты, посланные сменить стражников Клаудии, обнаружили их связанными, с заткнутыми кляпом ртами. Та же участь постигла часовых, охранявших запасной выход. Двое из них, по всей видимости, были опоены тем же ядом, что и Гай, а третий потерял сознание от сильного удара по голове. Никто не успел толком рассмотреть нападавшего. И, что хуже всего, Клаудия исчезла без следа.

Раздавая приказания и наблюдая, как две сотни рыцарей в полном вооружении седлают коней, Гай никак не мог избавиться от ощущения, что вот-вот проснется и все случившееся окажется не более чем еще одним вызванным ядом кошмаром, каких он уже немало насмотрелся этой ночью. Казалось невозможным, что Клаудия была теперь вне его досягаемости, что он был лишен возможности защитить ее. Стоило Гаю закрыть глаза, как перед ним представала Клаудия – такой, какой он видел ее в последний раз, когда она с испуганным выражением лица склонилась над ним, одурманенным отравленным вином. Гай прошептал самое страшное ругательство, какое только мог припомнить.

Услышать его смогли только находившиеся поблизости Кенрик и Фиц-Алан. Томас с Эвардом были заняты формированием боевого отряда. Все внимание Фиц-Алана было сосредоточено на арбалете, который он приторачивал к седлу, и, услышав ругательство, он пожал плечами.

– Мы найдем ее, – уверенно произнес Кенрик, садясь на своего боевого коня. Его лицо напоминало маску, настолько оно было бесстрастно. – Надеюсь, хоть теперь-то ты убедился в ее виновности.

Гай мрачно взглянул на брата и не промолвил в ответ ни слова.

– Ты должен взглянуть правде в лицо, – продолжал Кенрик. – Она сбежала по своей воле. Если бы ее убили, тело мы бы нашли в камере. Если бы ее вынесли в бессознательном состоянии – предварительно опоив или ударив – в туннеле, ведущем наружу, мы бы нашли потверждающие это следы. Даже человек маленького роста не пройдет там, не согнувшись в три погибели. Нет никаких признаков того, что по нему волочили бесчувственное тело. Все это может означать только одно – она убежала добровольно.

– Возможно, ей угрожали ножом. – Гай знал, что его словам недостает убедительности. Кенрик и Фиц-Алан были уверены в виновности Клаудии, а у него было слишком мало сил, чтобы тратить их на бессмысленные споры. Сначала надо найти Клаудию, а затем можно будет во всем спокойно разобраться. Пока что ему не обойтись без помощи братьев. Гай не был уверен, сможет ли он вести за собой отряд – даже для того, чтобы просто сидеть на лошади, он был вынужден тратить слишком много сил.

– Чтобы выбраться из крепости, им надо было миновать, по крайней мере, десяток солдат, – заметил Кенрик. – Сопротивляйся она хоть самую малость, их бы услышали. Нет, никакого ножа не было – она ушла добровольно.

– Умный план, ничего не скажешь, – вмешался Фиц-Алан. – Сперва шпион подсыпает тебе отраву, понимая, что мы обвиним в этом Клаудию. Затем мы сажаем ее в тюрьму и отправляем всех солдат сторожить стены, после чего убежать становится элементарным делом. – Подняв бровь, он кивнул Кенрику. – Мы должны были заподозрить нечто в этом духе и усилить охрану тюрьмы.

– Клаудию похитили, – упорно повторил Гай. – Она никогда бы не пошла по своей воле с людьми ее дяди.

– Да, это маловероятно, – согласился Кенрик и выжидающе посмотрел на Гая. Гай молчал, и Кенрик нетерпеливо вздохнул.

– Ты что, до сих пор ничего не понял? Ведь это же совершенно очевидно.

У Гая не было сил отгадывать загадки. Мысли его мешались друг с другом, и он едва мог следить за ходом рассуждений его собеседников. Все его силы уходили на то, чтобы не свалиться с коня.

– Нет, не понял. Просвети меня.

Кенрик, привязывающий к седлу меч, ответил не сразу. Он поднял голову, и в его серых глазах Гай прочел странное, беспокойное выражение, от которого у него засосало под ложечкой.

– Она ушла со своим братом.

Пытаясь догнать Данте, Клаудия пустила лошадь быстрее. На этом участке леса дорога расширялась, но ветви деревьев все же опасно свисали низко над головой. Клаудия пригнулась, чтобы проехать под веткой дуба, и поравнялась с Данте. Ей пришлось закричать, чтобы он мог расслышать ее голос сквозь стук копыт.

– Данте! Я не могу так больше. Мы не можем остановиться и передохнуть?

Не глядя на сестру и сосредоточив все внимание на дороге, Данте покачал головой.

– Пока нет. Потерпи немного, Клаудия.

Его конь вновь вырвался вперед. Серая в яблоках кобыла Клаудии затрясла в знак протеста головой и в который уже раз закусила удила. Руки девушки болели от постоянных усилий удержать лошадь и не дать ей перейти в отчаянный галоп. Кобыла хотела быть лидером, для Клаудии же важнее было не вылететь из седла.

Последний раз они отдыхали на рассвете и с тех пор скакали с одной и той же изнуряющей скоростью. Судя по положению солнца на небе, они направлялись на восток, но Данте ни словом не обмолвился о цели их путешествия. Сперва Клаудия предполагала, что путь их будет лежать на юг, к Лондону или в Уэльс. Возможно, Данте хочет избежать дозоров, которые наверняка выслал за ними Гай. Ведь тот прежде всего перекроет дорогу на запад, к Лонсдейлу. Данте уверил Клаудию, что ее побег в первую очередь свяжут с кознями ее дяди, и спохватятся, только когда они будут уже недосягаемы для преследователей. Недосягаемы для Гая.

Внезапное воспоминание пронзило Клаудию острой болью. Она вспомнила, как Гай улыбался ей, когда они последний раз были наедине в их спальне. Взглянув на мелькающие деревья, Клаудия попыталась выбросить из головы непрошеный образ – как и мысль о том, что она совершила непоправимую ошибку, не оставшись в Монтегю. Утром она рассказала о своем беспокойстве Данте, и тот вновь поклялся ей, что Гай решил повесить ее. В холодном свете наступающего дня в это поверить было еще сложнее, нежели во мраке темницы. Но зачем Данте лгать ей? И все же Клаудия никак не могла избавиться от мучительного ощущения, что брат говорит ей неправду. Прошедшей ночью она думала, что ничего не может быть хуже, чем находиться в состоянии неизвестности, не зная, жив Гай или нет. Сегодня Клаудия обнаружила новую, ничуть не меньшую муку – не знать, что с ней хочет сделать Гай – убить или сохранить ей жизнь. Если бы она осталась в тюрьме, в этот самый момент вокруг ее шеи обвивалась бы веревка. А может быть, руки Гая, шепчущего ей на ухо нежные слова. Стоило ей закрыть глаза, как в ушах ее начинал звучать его голос.

Ее лошадь чуть не врезалась в коня Данте. Вздрогнув, Клаудия резко натянула поводья, останавливая кобылу. Всадник, скакавший впереди лих, также остановился. Его звали Арманд, и он был рыцарем на службе у Данте. Они встретились с ним в лесу за стенами Монтегю, где он поджидал их с лошадьми. Это был красивый, молчаливый человек, открывавший рот только тогда, когда Данте обращался к нему.

Клаудия перевела взор на Данте. Он выглядел уставшим до изнеможения. Под глазами у него были темные круги, а волосы взъерошены, хоть он и приглаживал их постоянно рукой. Клаудия пристальней вгляделась в него, пытаясь понять, что же в ее брате изменилось с тех пор, как она видела его в последний раз, почему же он выглядит совсем иным человеком. Черты его лица остались прежними, разве что вокруг глаз и рта пролегли отсутствовавшие прежде морщинки. Но то, что таилось внутри глаз, всерьез обеспокоило Клаудию. Она заглянула в их темно-зеленую глубину и увидела… бездонную пустоту, как в глазах призрака. Перед Клаудией была лишь тень человека, которого она знала раньше.

– Здесь впереди распутье, – произнес Данте. – Невдалеке есть ручей. Мы доедем до него. Арманд, ты поскачешь вдоль ручья, по крайней мере, на полмили вперед, затем догонишь нас лесом. Мы будем ждать тебя на ферме.

– Слушаюсь, милорд, – Арманд слегка поклонился, бросил на Клаудию непроницаемый взгляд и пришпорил коня.

Данте и Клаудия, пустив лошадей шагом, миновали широкую поляну, которую пересекала еще одна дорога. Арманд скрылся за поворотом не оборачиваясь.

– Ты думаешь, они будут искать нас даже здесь? – спросила Клаудия.

– Да, – односложно ответил Данте.

Клаудия подождала, надеясь, что он скажет еще что-нибудь. Данте молчал, тревожно озирая дорогу и деревья вокруг нее, и это молчание сводило Клаудию с ума. Дорога была хорошо утоптана, однако за все время пути они не встретили еще ни одного путешественника, никого, кто мог бы сообщить Гаю о встрече с ними. Клаудия больше не в силах была постоянно мучиться вопросом, хорошо это или плохо. Если бы только она могла еще раз увидеть Гая, заглянуть ему в глаза и спросить, действительно ли он считает ее виновной! Разве правда не стоит того, чтобы отдать за нее жизнь? Тяжело вздохнув, Клаудия постаралась выкинуть из головы мучительные мысли.

– Куда мы направляемся? – поинтересовалась она, чтобы отвлечься.

– На ферму.

– Это я уже знаю, – нетерпеливо произнесла она. – Но почему именно туда? Разве мы не можем поехать в Лондон? Или в твою крепость?

Данте искоса взглянул на нее.

– Ты задаешь слишком много вопросов.

– Это еще не преступление, – возразила Клаудия. – Я просто хочу знать, что меня ждет в будущем. По-моему, это вполне естественное желание.

– Хорошо, – немного помолчав, сказал Данте, – Две недели тебе придется провести вместе с Армандом на этой заброшенной ферме. Затем мы все отправимся на юг, в Чешир, а уже оттуда ты в сопровождении Арманда и Оливера поедешь в Уэльс. Мне необходимо будет вернуться в Лондон, но к началу зимы я буду в Уэльсе. – Он замолчал и резко взглянул на Клаудию. – Ну что, теперь твое любопытство удовлетворено?

– Кто такой Оливер, и почему ты не останешься со мной на этой ферме?

Данте раздраженно передернул плечами.

– Оливер – один из моих людей. Мы с ним должны заняться одним делом, на которое уйдет примерно неделя. Арманд будет заботиться о тебе, пока мы не вернемся.

– Ты настолько доверяешь Арманду, что не боишься оставить меня с ним наедине?

– Могу дать голову на отсечение, что Арманд ие воспользуется твоей беззащитностью, как это сделал Монтегю. С ним ты будешь чувствовать себя в безопасности.

Уверения Данте не улучшили настроение Клаудии.

– А что это за дело, которым ты должен заняться?

Его лицо помрачнело.

– У меня есть одно правило, которое все почитают за лучшее соблюдать. Надеюсь, ты последуешь их примеру. Мое дело – это мое дело, и никто не должен в него вмешиваться.

Клаудия пристальней вгляделась в брата. Это был не тот человек, чей образ она носила в сердце все последние пять лет. Их родители часто посмеивались над простодушной открытостью Данте. Сейчас в это сложно было поверить. Веселый юноша с беззаботной улыбкой на устах исчез без следа. Этот новый Данте был значительно старше своих лет, и Клаудии он был совершенно незнаком. Что ж, она, наверное, тоже изменилась. Прожитые годы сделали их мудрее и печальнее.

– А в Чешире у тебя тоже есть дело? – поинтересовалась она.

– Да. – Он осадил лошадь перед небольшой речкой, пересекавшей дорогу. – Теперь нам нужно заставить лошадей двигаться задом наперед. Натяни слегка поводья и ударь каблуками по бокам кобылы. – Обернувшись, он указал на упавшее дерево, лежащее у края дороги в добрых двадцати шагах от них. Видимо, оно находилось там уже долгое время, потому что ствол был покрыт мягким зеленым мхом. – Вот до этого дерева ты должна доехать. Затем я скажу тебе, что делать дальше.

Послушавшись, Клаудия коснулась лошади каблуками. К ее удивлению, кобыла поняла приказ и начала пятиться назад, неуклюже переставляя ноги.

– Но зачем все это? – недоуменно спросила Клаудия.

– Твои вопросы начинают мне надоедать, – Данте недовольно прищурился. – Раньше ты не была столь любопытна. Видимо, природа берет свое – все женщины чересчур любопытны. А ты ведь, с тех пор как я тебя не видел, успела стать женщиной.

Не став вступать в дискуссию относительно женской природы, Клаудия выдавила из себя преувеличенно любезную улыбку.

– Какой чудесный комплимент! Я вижу, при дворе короля Эдуарда ты научился хорошим манерам. Говорят, ты прячешь лицо, когда появляешься на людях. Так, конечно, удобней говорить гадости – неизвестно ведь, у кого требовать удовлетворения.

– Что тебе известно о королевском дворе? И откуда ты знаешь, в каком виде я появляюсь на людях?

Внезапная напряженность, прозвучавшая в его голосе, испугала Клаудию, она отпустила поводья, и лошадь резко остановилась. Спохватившись, девушка заставила кобылу продолжить движение.

– Я знаю только то, что мне сказал Гай – ты сам никогда не рассказывал о своей жизни при дворе.

– Что этот ублюдок сказал тебе? – потребовал ответа Данте.

– Он не ублюдок! Гай добр и…

– Меня не интересует то, что ты о нем думаешь, – отрезал Данте. – Я хочу знать, что он наговорил тебе.

– Гай сообщил мне, что из всех рыцарей двора ты наиболее приближен к королю, – спокойно ответила Клаудия, – и что ты внушаешь всем придворным священный ужас. Он сказал, что ты прячешь лицо – видимо, потому, что слишком скромен и не любишь привлекать к себе лишнего внимания.

Сперва Данте слегка оторопел, затем улыбнулся своей хмурой улыбкой.

– Судя по всему, у барона Монтегю есть чувство юмора.

– Так что, он солгал мне?

– Нет, не солгал. Все, что он сказал – правда, однако любые факты можно истолковывать по-разному. Мне кажется, у него настоящий талант заставлять тебя верить в то, во что он захочет.

Клаудия была не расположена разгадывать его загадки.

– Что ты имеешь в виду?

– Он заставил тебя поверить в его любовь, – глухо произнес Данте. – Монтегю может любить Кьявари не больше, чем летать. Он воспринимает тебя лишь как временное развлечение, как возможность удовлетворить свой пресыщенный аппетит. Завоевать твою любовь для него – просто новая интересная игра. Такое развлечение принято среди английских аристократов его пошиба. – Данте покачал головой. – Ты должна выкинуть Монтегю из головы и сердца. Для него ты – лишь приятное провождение времени. Смирись с этим, поскольку ты никогда его больше не увидишь.

Слова Данте острым ножом полоснули по сердцу, и Клаудия отшатнулась, как будто он ударил ее.

– Ты не прав! Гай любил меня!

– Я прав, как никогда, – хрипло промолвил Данте. Они достигли упавшего дерева, и он остановил лошадь. – В Лонсдейле ты вела уединенную жизнь, и ничего не знаешь о внешнем мире. Тем более о мужчинах. Ты должна доверять мне – поверь, я разбираюсь в этих вопросах лучше. Я твой брат и все, что ни делаю, делаю ради твоего же блага – в отличие от таких типов, как Монтегю, который просто использовал тебя.

– Я вела не такую уж уединенную жизнь, как ты думаешь, – резко произнесла Клаудия. – Дядя Лоренс часто приглашал в гости своих придворных друзей. Когда я с ними познакомилась, то поняла, что надо держаться от них подальше. Ты считаешь, что Гай ничем не отличается от тех аристократических выродков, которых ты знаешь, хотя никогда с ним не встречался. Поэтому я не могу уважать твое суждение о нем – так же, как и твое решение оставить меня в Лонсдейле на пять лет.

Опомнившись, Клаудия замолчала, но было уже слишком поздно. Она не хотела обижать Данте, но запальчивость завела ее слишком далеко. В глазах его наконец появилась жизнь, но этот огненный, бурлящий гнев, которым горел теперь его взгляд, пугал Клаудию даже больше, чем прежние холод и отстраненность.

– Я не собирался держать тебя в Лонсдейле столько лет, – произнес он, сдерживая ярость. – Лоренс согласился отправить тебя в монастырь, как только я пришлю ему золото, которое требует любая богатая обитель от вновь постриженных монахинь. Год назад я послал ему эти деньги – вернее, епископу Жермену, который пообещал мне все устроить. Я написал тебе тогда письмо, в котором объяснял мое решение, но Жермен сказал, что это письмо должно стать последним, поскольку ты теперь будешь далека от мирской жизни.

Данте пристально смотрел на Клаудию, ожидая ее реакции, но она от потрясения не могла вымолвить ни слова.

– В тюрьме я сказал тебе, что у меня много врагов, – продолжал Данте, – и эти люди ждут не дождутся возможности отомстить мне. Монастырь – единственное безопасное место, где до тебя никто никогда не доберется.

Клаудия наконец обрела дар речи.

– А тебе никогда не приходило в голову, что я могу и не захотеть уходить в монастырь? – Она едва сдерживалась, чтобы не закричать. – Что я хочу выйти замуж и рожать детей? Что я хочу иметь семью?

Данте сжал губы.

– Я никогда не позволил бы тебе выйти замуж за английского лорда и рожать от него детей. Они вырастут и пойдут по стопам отца. В мире и так более чем достаточно этих английских выродков, и я не хочу, чтобы моя сестра увеличивала их количество.

– Значит, ты хочешь постричь меня в монахини вовсе не из-за моей безопасности, – Клаудию душил гнев. Данте всегда был единственным человеком, которому она верила без раздумий. А теперь выяснилось, что он собирался заточить ее в монастырь и забыть о ней навсегда. – Все дело в том, что ты не хочешь выдавать меня замуж за англичанина! Ты забыл, что сам – наполовину англичанин? Что ты служишь английской короне? Как ты можешь так ненавидеть эту страну и этот народ?

– Мой меч принадлежит Англии, но не мое сердце. А что касается крови в моих жилах, – Данте сумрачно прищурился, – наша мать, выйдя замуж, стала Кьявари. Наш род происходит от благороднейших патрициев Римской империи, и я не чувствую в себе ничего общего с англичанами.

Клаудия поняла, что ей не под силу переубедить брата. Что бы ни случилось с Данте за эти последние годы, изменения, произошедшие с ним, были слишком серьезны. Клаудия вспомнила, как неприязнь к дяде, который настраивал против нее своих людей, она переносила на любого, именующего себя англичанином. Только Гай научил ее, что не все уроженцы этой страны одинаковы. Его люди полюбили ее, и многие из них относились к ней так, как будто она уже была баронессой. Внезапно ее поразила мысль – она ведь никогда не ощущала себя одинокой в Монтегю! В первый раз за долгие годы к ней вернулось чувство родного дома!

Когда Данте предстал перед ней в темнице, она была слишком смятена, чтобы доверять своим собственным суждениям. Она доверилась брату и только теперь поняла, что совершила непоправимую ошибку. Клаудия была не в состоянии столь легко, как ожидал этого Данте, вытравить образ Гая из сердца и не желала остаток своих дней проводить в бесплодных догадках – что было бы, останься она в Монтегю, что, если брат все же солгал ей и Гай не верит в ее виновность. К тому же у Данте, должно быть, желание поместить ее в монастырь теперь только усилилось. Она больше никогда не увидит Гая.

– Подержи мою лошадь, – велел Данте, спрыгивая на землю и протягивая Клаудии поводья. Он подошел к краю дороги и обогнул рухнувшее дерево, тщательно изучая его со всех сторон. Заметив что-то на противоположной стороне ствола, он довольно улыбнулся, вернулся к лошадям и помог сестре спешиться. – Оставайся здесь. Я вернусь через несколько минут.

Клаудия при всем желании не смогла бы никуда уйти. От долгого пребывания в седле ее ноги дрожали и подкашивались. Сжав поводья в одной руке, другой она судорожно вцепилась в лошадиную гриву. Данте вновь вскочил на коня и пришпорил его. Скакун грациозным прыжком перемахнул через дерево. Лошадь Клаудии попыталась последовать за ним, и Клаудии пришлось изо всех сил натянуть поводья, чтобы удержать животное. Данте вновь появился из-за упавшего ствола, но на этот раз он шел пешком, неся в руке большую, полную листьев ветку.

– Я перепрыгну на твоей кобыле через дерево, – сказал он. – А ты пока сотри этой веткой наши следы, ведущие сюда от дороги. Я буду ждать тебя на опушке леса по ту сторону.

Кивнув и взяв ветку, Клаудия внимательно рассмотрела дорогу. В глинистом грунте отчетливо виднелись следы копыт, ведущие к реке. Если она выполнит приказ Данте, никто не сможет понять, где беглецы свернули с дороги. Даже если Гай все же додумается искать их здесь, его поиски не увенчаются успехом. Она проведет остаток жизни в глухой уэльской крепости или в мрачной монастырской келье и никогда не узнает правду. Правда, ей казалось, что она угадывает истину сердцем, но может быть, просто выдает желаемое за действительное? Есть только один способ выяснить это, но тогда она подвергнет риску свою жизнь и жизнь Данте. Да, но брат только отвезет ее на ферму и тут же уедет – так что в опасности окажется Арманд, которому Клаудия ничем не обязана.

Дайте вскочил в седло, и Клаудия приняла решение. Когда лошадь перескочила через ствол, она быстро положила ветку на землю, раздвоенным концом к дороге, изобразив таким образом нечто вроде указующей стрелки.

– Клаудия!

Чувствуя себя предательницей, Клаудия вскочила и обернулась. Данте стоял на опушке леса, держа за поводья лошадей.

– Да? – отозвалась Клаудия, стараясь вести себя как ни в чем не бывало.

– Поторопись, – велел он. – У нас мало времени.

Кивнув, она наклонилась, делая вид, что сметает следы. Внезапно, повинуясь неожиданному импульсу, она сорвала с груда изумрудное ожерелье, благодаря про себя Бога, что Фиц-Алан не отнял его, заключая ее в тюрьму. Если Гай или кто-либо из его людей найдут ожерелье, то легко опознают его.

– Уже почти все, Данте. Потерпи немного, – крикнула она через плечо и положила ожерелье рядом с веткой. Только бы на него не наткнулись воры или проезжие путешественники! Вся жизнь, все будущее Клаудии зависело теперь от изумрудов ее матери. Сверкающие камни, лежащие на голой земле, выглядели брошенными и одинокими, и точно так же сейчас ощущала себя Клаудия. Повернувшись, она направилась к лесу.

16.

Клаудия открыла глаза. Единственная комната заброшенной хижины была погружена во мрак, и только тлеющие в жаровне угли отбрасывали слабые отблески на стены помещения. На полу неподалеку от жаровни виднелся смутный силуэт Арманда, который спал, завернувшись в одеяло. Рыцарь храпел с такой силой, что мог бы разбудить мертвеца.

Вздохнув, Клаудия повернулась на спину, тщетно пытаясь найти удобную позу. Грязный пол служил ей постелью, а седло, подложенное под голову – подушкой. По крайней мере, подумала девушка, эта ночная серенада, состоящая из храпа и свиста, держит на почтительном расстоянии всех лесных обитателей, которые могли бы польститься на их скудные запасы еды. Хижина мало защищала от окружающего мира – штукатурка давно отвалилась от стен, и в образовавшиеся щели легко мог пробраться даже не самый маленький зверь. Дверь, на которой отсутствовал засов, висела на одной петле и скорее была прислонена к косяку, нежели закрыта. Что касается соломенной крыши, то добрая ее часть была разрушена случившимся в незапамятные времена ураганом. Клаудия надеялась, что храп Арманда не даст залететь к ним летучим мышам.

Странно, что человек, столь молчаливый днем, ночью становится таким шумным. Каждое утро, с первыми лучами солнца, когда Клаудия еще спала, Арманд вставал и занимал свой сторожевой пост, влезая на большой дуб и наблюдая за окружающими их лугами и лесами. Деревья росли здесь не слишком густо, возможно, в результате деятельности жившего прежде в этой хижине дровосека. Из своего смотрового гнезда Арманд легко мог заметить приближение врага, откуда бы тот ни появился. Он провел на дереве три дня от рассвета до темноты, в то время как Клаудия пыталась найти себе занятие на земле. Она обнаружила пару ягодных кустов, почти задушенных сорняками и объеденных птицами, и ухитрилась собрать несколько горстей ягод, которые скрасили их скромные трапезы. В орешнике она сорвала столько орехов, что почувствовала себя белкой. И каждый раз, собирая ягоды, срывая орехи или просто гуляя, Клаудия наблюдала за окрестностями – столь же пристально, как Арманд, и по тем же причинам.

Если бы только она могла знать, добром кончится прибытие их преследователей или нет! И найдут ли они их вообще? Постоянные сомнения настолько измучили Клаудию, что она вздрагивала при малейшем шуме – пролетала ли то птица у нее над головой, прыгал ли в кусты испуганный ее приближением кролик, или какой-нибудь крупный зверь ломал ветки, пробираясь по лесу. Тысячу раз Клаудия задавалась вопросом – разумно ли она поступила, оставив ожерелье на земле. Что это принесет? Смерть Арманда? Смерть ее брата? Или она сама погибнет? Даже если Гай не верит в ее вину, сможет ли она жить с ним, находясь в вечном страхе перед его родственниками? Вопросов было бесчисленное множество – и ни одного ответа.

Арманд заворчал, поворачиваясь на бок, и, удобно устроившись в новой позе, возобновил свой мерный храп. Лучше бы половину энергии, расходуемой на это занятие, он тратил на разговоры. Может быть, тогда он бы начал отвечать на ее постоянные расспросы, не ограничиваясь сакраментальной фразой «Лучше спросите об этом вашего брата, миледи». Арманд был столь неизменно вежлив, столь невыносимо любезен и благопристоен, что Клаудия буквально возненавидела его. Что может быть несносней – отвечать на вопросы либо гробовым молчанием, либо набором бессодержательных слов. Еще один день с этим человеком, и она…

Внезапно неизвестно откуда взявшаяся рука зажала ей рот и нос, и тихий голос прошептал на ухо:

– Ни звука, если хотите, чтобы ваш рыцарь остался в живых.

Клаудия закивала головой, давая знак, что поняла приказ, и судорожно попыталась вздохнуть. Чужая ладонь спустилась ниже, освобождая нос, но рот оставался крепко зажатым. Еще одна рука подняла ее на ноги, и храпение Арманда немедленно прекратилось.

– Миледи? – тихо окликнул он Клаудию, садясь. Меч в его руке тускло сверкнул. – Что-нибудь не в порядке, леди Клаудия?

Из-за спины Клаудии по направлению к жаровне протянулся какой-то длинный и тонкий предмет. Коснувшись углей, факел ярко вспыхнул.

Арманд вскочил на ноги, но было слишком поздно. Открыв ослепленные неожиданной вспышкой глаза, Клаудия с изумлением обнаружила, что хижина полна солдатами, чьи обнаженные мечи были направлены на Арманда. Оглядевшись, рыцарь понял, что ему не справиться с заметно превосходящими силами противника. Он перевел взгляд на Клаудию и опустил меч.

– Если ты навредишь этой леди, можешь распрощаться с жизнью, – негромко произнес он, глядя куда-то за спину девушки.

– Я не намерен причинять ей вред, – Клаудия узнала голос Фиц-Алана. Значит, это он держал ее. – Где остальные люди Кьявари?

– Кроме меня, здесь нет никого, милорд.

– Ты думаешь, я поверю, что Данте Кьявари оставил свою сестру наедине с тобой?

– Это как вам будет угодно, – ответил Арманд, все с той же ненавистной Клаудии вежливостью.

– Свяжите его, – приказал Фиц-Алан. Сняв руку со рта Клаудии, он вывел ее наружу.

Хижина была окружена солдатами. В тусклом лунном свете невозможно было представить точное их количество. Отправив оруженосца за лошадьми, Фиц-Алан отпустил руку Клаудии и повернулся к ней.

– Мы нашли ваше ожерелье, леди Клаудия. Вы его оставили, чтобы указать нам путь, или эта новый трюк вашего братца?

– Это я его оставила, – Клаудия сделала шаг назад, надеясь, что Фиц-Алан не видит, как дрожат у нее руки. – Гай выжил?

– Да, он выжил и теперь вне себя от ярости из-за предательства вашего брата. Сразу после вашего исчезновения он отправился на поиски, хотя был так слаб, что едва мог сидеть на коне. Вряд ли его обрадует то, что вас пришлось искать так долго.

– Его поэтому нет с вами? – спросила Клаудия. – Потому что он все еще слишком болен?

Фиц-Алан скрестил руки на груди.

– Вы разве не знаете?

– Знаю что? – Ее сердце забилось чаще.

– Ваш брат вызвал Гая на поединок. Они должны встретиться завтра перед стенами аббатства Келсо.

– Но ведь Данте… – Клаудия запнулась. Фиц-Алану вряд ли известно, что Данте поклялся не убивать Гая. Что же он тогда задумал? В любом случае ничего хорошего из этого не выйдет. Уж в, этом Клаудия была твердо уверена. – Вы должны отвезти меня к этому аббатству.

– Именно это я и хотел сделать, – в голосе Фиц-Алана, к удивлению Клаудии, слышались ироничные нотки. – Я рад, что наши желания сходятся.

– Вы в этом сомневались?

– Ваш брат приложил множество усилии, чтобы вы могли сбежать из Монтегю, – заметил Фиц-Алан. – И, судя по всему, вы последовали за ним добровольно.

– Даете предупредил меня, что меня повесят, если я останусь. Он сказал, что Гай сам отдал приказ о моей казни, как только пришел в себя.

Фиц-Алан долгое время молчал.

– Ваш брат – лжец, миледи, – сказал наконец он. – Гай очнулся, только когда вы были уже далеко от Монтегю. Он, правда, бредил, но и в бреду не отдавал таких приказов.

– Гай верит, что я участвовала в заговоре Данте?

Фиц-Алан прищурился.

– Я не могу взять на себя смелость отвечать на такой вопрос. Об этом вам лучше спросить самого Гая.

За три дня, проведенных в обществе Арманда, Клаудия устала от таких ответов. Фиц-Алан был последним человеком, которому она могла доверять, однако она по своей воле намеревалась ехать с ним. Вряд ли он обманул ее, рассказав о поединке Данте с Гаем. Клаудия должна увидеть их, пока один не убил другого.

– Как далеко мы от аббатства?

Высокие облака покрывали широкую долину мозаикой теней. Но даже в тени невозможно было найти желанную прохладу, и над сочными зелеными лугами воздух дрожал от жара. Гай находился на краю укрепленного лагеря, разбитого его армией. Его боевой конь, которого донимали мухи, то и дело встряхивал головой. Гай не обращал внимания ни на мух, ни на жару, хотя под доспехами буквально плавал в поту. Сквозь щель шлема он пристально наблюдал за воротами аббатства Келсо, высящегося перед ним на холме. Наконец, после долгого ожидания, в воротах показался одинокий рыцарь в полном боевом снаряжении, сопровождаемый скачущим на кобыле оруженосцем. Всадники неторопливо спустились вниз по склону, потревожив покой пасущихся на нем овец, которые разбежались в разные стороны, протестующе блея. Затем всадники скрылись из вида, въехав в небольшую рощу.

Деревья росли вдоль берета пересекающей долину речки. Под их сводами, наверное, приятно укрыться от жары, с легкой завистью подумал Гай и обернулся к Кенрику. У того было опущено забрало, и выражение его лица осталось для Гая загадкой.

– Он умно поступил, спрятавшись в монастыре, – произнес Кенрик. Голос, исходивший из-под опущенного забрала, был непривычно глух. – Но надолго ума ему не хватило, раз он решил покинуть убежище.

Гай вновь посмотрел на рощу.

– Кьявари не совершил еще ни одного глупого поступка. Наоборот, он всех нас выставил дураками. Сперва он выкрадывает Клаудию, затем, когда я прочесываю в его поисках округу, возвращается в Монтегю и прикрепляет вызов на поединок прямо к двери моей спальни. Я много бы отдал, чтобы узнать, как он ухитрился все это проделать.

– Как и мы все, – согласился Кенрик, – но вот-вот удача отвернется от него. От Фиц-Алана поступили хорошие новости. Скоро мы поймаем эту лису в ее же собственную западню.

– После тех новостей Фиц-Алан не дает о себе знать вот уже три дня, – хмуро заметил Гай. – Так что лиса по-прежнему опережает охотников.

Из-за деревьев показались Данте и его оруженосец, и Гай прекратил разговор с Кенриком. Не было ни одного человека на свете, кого бы Гай ненавидел с большей силой, чем брата Клаудии. Даже барон Лонсдейл не вызывал у него таких чувств. Данте был гораздо искушеннее в искусстве предательства, нежели его дядя. Он отравил Гая, похитил его невесту, затем заставил его впустую рыскать по всему графству. Он обвел его вокруг пальца, как мальчишку. Глядя на скачущего к нему всадника, Гай поклялся, что этот человек заплатит ему за все. И что самое важное – Данте несет ответственность за измену Клаудии. За эти пять дней у Гая было достаточно времени, чтобы обдумать последние события. Ему было совершенно очевидно, что Клаудия не участвовала в заговоре брата. Гай слишком хорошо знал Клаудию, чтобы не понять! выражение ее лица в тот момент, когда на пиру он почувствовал яд в крови – в глазах ее отражался лишь страх за любимого человека н сострадание. Гай сделал вывод, что она ничего не знала о Данте, пока тот не явился за ней в темницу. Конечно, Данте сказал сестре, что дал Гаю не смертельную дозу отравы. Но как он убедил ее бежать с ним?

Гаю вспомнились клятвы, которые он давал ей, клятвы одурманенного любовью глупца. Сколько раз он говорил, что готов ради нее пожертвовать семьей! Когда перед ней встал аналогичный выбор, она предпочла быть с братом. Стоило Гаю подумать об этом, у него начинало мучительно ныть сердце.

Клаудия предала его. Но хуже всего было то, что ее предательство ничего не меняло. Он никогда больше не сможет доверять ей, но его решение жениться на ней осталось неизменным. Неважно, что она за человек, неважно, кому она предана больше – он полюбил ее навсегда. Клаудия – его величавшая и единственная слабость. Хотя бы по этой причине он должен жениться на ней – в руках врага она будет страшным оружием против него. Доказательство тому – вызов Данте.

Прищурившись, Гай посмотрел на приближающуюся к нему судьбу в образе Данте. Одинокий рыцарь скакал без малейших признаков волнения, невзирая на то, что его ждала неприятельская армия из двух сотен рыцарей. Храбрый дурак, подумал Гай. К тому же еще и богатый: Золотые и серебряные насечки на его доспехах ярко сверкали на солнце, а белые перья, украшавшие Шлем и уздечку лошади, стлались по ветру с царственным великолепием. За спиной у Данте развевался темно-красный плащ, и в левой руке он сжимал щит того же цвета. На щите не было ни герба, ни девиза, и из рассказов Клаудии Гай знал этому причину: не будучи ничьим вассалом и признанный бастардом, Данте мог выступать лишь от своего собственного имени. Кроваво-красный цвет, который он выбрал для себя, шел ему как никакой другой – королевский убийца пролил, конечно же, немало крови.

Гай ожидал, что Данте будет держаться на безопасном расстоянии, готовый при первом же признаке опасности ускакать назад в аббатство. Вместо этого он остановился на расстоянии вытянутой руки от Гая. Самоуверенный наглец, подумал Гай.

– Я привез вам послание короля, – произнес Данте. Прорезь в его шлеме имела форму креста, и голос звучал гулко и полнокровно. К удивлению Гая, в речи Данте отсутствовал даже намек на итальянский акцент, который был так свойственен его сестре. Сняв латную перчатку, Данте достал из нее небольшой свиток и протянул его Гаю. – Я могу и на словах передать его содержание, хотя не сомневаюсь, что вы захотите иметь письменное подтверждение.

Не произнеся ни слова, Кенрик подъехал к Данте, забрал бумагу я вернулся на свое место рядом с братом. Сломав печать, он развернул свиток и начал его читать.

– Король призывает вас решить разногласия мирным путем, – продолжал Данте. – Перед тем как я выехал из Лондона, Эдуард заставил меня поклясться, что я не убью вас в отместку за позор моей сестры. Но он ничего не сказал о честном поединке. – Внезапным движением Данте бросил перчатку на землю перед Гаем. Кони занервничали, и все три всадника до предела натянули поводья, чтобы удержать животных на месте. – Я вызываю тебя на бой, Гай де Монтегю!

Гай поднял забрало, желая, чтобы голос его звучал в полную силу.

– Если принять во внимание мое нынешнее настроение, ты поступаешь весьма опрометчиво, бросая мне перчатку.

– Я знаю, что делаю, – холодно ответил Данте. – Я хочу биться с тобой до смерти!

На лице Гая появилась жесткая улыбка.

– Но почему ты полагаешь, что я приму твой вызов, Кьявари? Я могу убить тебя прямо сейчас – за твое предательское поведение. Я не давал никаких обещаний королю насчет твоей жизни.

– Я думаю, будет лучше, если сначала ты прочтешь послание короля, – хладнокровно сказал Данте.

Гай взглянул на Кенрика, который, также подняв забрало, читал бумагу.

– Что там?

– Эдуард велит тебе соблюдать такое же соглашение, какое он заключил с Данте, – произнес Кенрик. – И еще он удостоверяет, что Данте – законный защитник леди Клаудии. Ее дядя не имел права заключать от ее лица свадебный договор. – Он многозначительно посмотрел на Гая. – Король полагает, что тебя порадуют эти новости, поскольку помолвка была совершена насильно. Эдуард объявляет ее недействительной.

Гай почувствовал, что у него перехватывает дыхание. Их помолвка недействительна – это означает, что у него нет законных прав на Клаудию. Внезапно новая мысль пришла Гаю в голову, и он метнул быстрый взгляд на Данте, Может быть, поединок для него – просто способ пересмотреть условия брачного договора? Ведь теперь, заполучив Клаудию, он имеет все козыри на руках.

– Чего ты хочешь от меня, Данте?

– Твоей крови, – последовал уверенный и быстрый ответ.

– Я не сделал ничего, что могло бы наложить на твою сестру клеймо позора, – спокойно произнес Гай, хотя и понимал, что множество его людей слышат их беседу. К сожалению, вряд ли Данте так глуп, что согласится на встречу с глазу на глаз в шатре Гая. – Насколько я знал, Клаудия была обручена со мной, и в моих глазах и в глазах закона она была моей. У тебя нет причин вызывать меня на бой, поскольку я обращался с Клаудией со всем уважением, достойным моей нареченной. В течение двух недель я собираюсь назвать ее моей женой.

– Ей никогда не быть твоей женой, – бесстрастно промолвил Данте. – Клаудия будет пострижена в монахини. Ты никогда ее больше не увидишь, Монтегю.

Дальше продолжать разговор не было смысла. Гай взмахнул рукой, подавая знак. Двести мечей с громким лязгом покинули ножны, и Гай произнес два слова, которые решали его будущее:

– Взять его!

Поднеся ко рту кубок с вином, Гай посмотрел поверх него на Данте. Брата Клаудии, казалось, нимало не смущало то обстоятельство, что его руки и ноги были привязаны к центральному столбу шатра Гая. Мгновение назад с него сняли шлем и латы, открыв таким образом лицо, столь долго бывшее загадкой для всей Англии. Гай узнал бы это лицо повсюду.

В Данте, как в зеркале, отразились черты Клаудии. Тот же профиль, тот же цвет волос и глаз. Это фамильное сходство человека, к которому он питал искреннюю ненависть, и женщины, которую он любил, сводило Гая с ума.

Еще больше его раздражало то, что взгляд Данте был абсолютно невозмутим. Гай уже сталкивался с Таким выражением лица – некоторые купцы считали должным сохранять его за столом переговоров. Неоднократно Гай сам успешно его имитировал. Это был холодный взгляд стороннего наблюдателя, свысока взирающего на происходящие вокруг события и не проявляющего к ним никакого интереса. Данте не оказал ни малейшего сопротивления своим захватчикам, не протестовал, когда его, лишив доспехов, привязали к столбу. Казалось, его ничуть не волновала его дальнейшая судьба. Гай понимал, что невозможно перехитрить человека, не представляя себе хотя бы примерно ход его мыслей. Данте оставался для него загадкой. Это бесконечно раздражало Гая и в то же время заставляло восхищаться выдержкой противника.

Гак подозревал, что единственным ответом на его вопросы будет презрительное молчание. Возможно, упрямству Дате надо противопоставить собственную терпеливость. Что ж, можно и подождать. Поудобнее устроившись на походной кровати, Гай принялся медленно потягивать вино. Два человека пристально смотрели друг на друга – один в неудобной позе привязанный к столбу, другой – спокойно раскинувшийся на кровати. Целый час прошел в молчании, и Данте был первым, кто не выдержал.

– Это ни к чему не приведет, барон.

– Что ни к чему не приведет? – спросил Гай, пряча торжествующую улыбку.

– Вы не можете убить меня, а я ни за что на свете не признаюсь, где Клаудия. Вам же никогда не разыскать ее самостоятельно.

– Ты так думаешь? – с искренним интересом спросил Гай. – Наиболее подходящие места для поисков – запад и юг. Тупице вроде меня никогда не придет в голову обследовать восточную дорогу на Олстед – я уж не говорю о тайной лесной тропе, которая начинается там, где разветвляется дорога на Тайн.

Эти, слова не вызвали реакцию, на которую рассчитывал Гай, Данте как будто вообще их не расслышал – лицо его оставалось бесстрастным, а глаза – глазами стороннего наблюдателя.

– Хочешь получить шанс пролить мою кровь, Кьявари?

– Да.

– Я предлагаю тебе сделку, – задумчиво произнес Гай. – Я приму твой вызов, но на других условиях.

– И каковы эти условия?

– Пеший бой, – сказал Гай. – Оружие – мечи, и оба мы будем без доспехов.

На лице Данте появилось слабое подобие улыбки.

– Вы хотите умереть быстро?

– Нет, у меня нет ни малейшего желания умереть от твоей руки. Равно как и убивать тебя. Твоя смерть мне ни к чему. Мы будем биться до первой крови, и призом победителю будет Клаудия. Если победишь ты, то сможешь беспрепятственно покинуть аббатство и отправиться куда заблагорассудится. Даю слово, что никто не будет тебя преследовать и что я немедленно прекращу поиски Клаудии. Она тоже будет вольна покинуть мои владения, и я не буду пытаться встретиться с ней. Если же одержу верх я, Клаудия станет моей женой. Ты благословишь нас и не будешь больше вмешиваться в нашу жизнь. – Он скрестил руки на груди. – Таковы, мои условия.

В ожидании ответа Гай пристально смотрел в глаза Данте. Он хотел, чтобы тот убедился в его искренности, поверил в честность его намерений. Возможно, тогда Данте не заметит лазейки, которую оставил для себя Гай. Дело в том, что победить он должен был независимо от исхода поединка. Если король, получив прошение от своего верного вассала, издаст указ о браке между Гаем и Клаудией, у Данте не будет выбора. По крайней мере, если он хочет остаться на службе у короля – и вообще в Англии. Результат будет тот же – просто, победив в поединке, Гаю будет проще решить все проблемы.

После долгого размышления Данте кивнул.

– Я согласен.

– Отдайте мне поводья, – потребовала Клаудия. – Я ведь уже дала вам слово, что не попытаюсь сбежать. Единственное мое желание – добраться до аббатства как можно скорее.

Фиц-Алан бросил сумрачный взгляд через плечо.

– Именно поэтому я и держу поводья, леди. Сегодня слишком жарко, и вы загоните лошадь, если я дам вам волю.

– Вовсе нет! – воскликнула Клаудия. – Разве мы не можем перейти хотя бы на рысь? Этот луг совершенно ровен, а дорога хорошо утоптана. Передвигаться шагом – пустая трата времени.

– Мы и так сильно опередили мой отряд, как вы и хотели, – ответил, не оборачиваясь, Фиц-Алан. – Удовлетворитесь этим.

– Но я…

– Взгляните на вашу лошадь. Вам не кажется, что мы уже основательно измучили животных?

Клаудия опустила глаза. Сердце ее упало. Шея кобылы была покрыта пеной, и она тяжело дышала. И все же девушка не хотела признавать правоту собеседника.

– После такой продолжительной скачки лошади должны пройти некоторое время шагом, – продолжал Фиц-Алан, – и только затем им можно позволить свободно пастись.

– Что? Вы же не будете останавливаться, пока мы не доберемся до аббатства?

Фиц-Алан улыбнулся.

– Конечно, нет, леди. Зачем нам останавливаться, когда мы уже и так почти приехали.

Глаза Клаудии сузились.

– Я спрашивала вас, сколько еще нам осталось скакать, менее часа назад. Вы ответили – полдня. Почему вы обманули меня?

– Потому что я догадывался – стоит вам узнать, что мы недалеко от аббатства, и вы ни за что не захотите ехать шагом. К тому же я вас не обманывал. Если бы вы окончательно загнали лошадь, пешком нам действительно пришлось бы добираться до аббатства полдня. Вы же не уточнили, о каком способе передвижения идет речь.

– Вы прекрасно поняли, что я имела в виду, – отрезала Клаудия. – Отдайте мне поводья!

Фиц-Алан покачал головой.

– Нет, леди. Лошади больше не выдержат скачки, А пешком нам отсюда идти еще час.

Сжав губы, Клаудия отвернулась. Что за гадкий человек!

Впереди них, на краю луга, после которого дорога спускалась в равнину, находилась густая роща, которая по мере их приближения становилась все более похожа на внушительных размеров лес. Под сводами деревьев воздух был напоен сосновым ароматом, и путников встретило несмолкаемое щебетание птиц. Постепенно растительность стала редеть, а гул птичьих голосов – умолкать, заглушенный другими громкими звуками: отдаленным криками многих людей и отчетливо различимым звоном металла о металл.

Сердце Клаудии чуть не выскочило из груди.

– Это Гай и Данте! Я должна остановить их!

Она попыталась ускорить движение лошади, но Фиц-Алан крепче сжал поводья.

– Имейте же терпение, леди Клаудия! На этот раз вы не должны вмешиваться. Если это та самая схватка между Гаем и Данте, о которой мы слышали, то она совсем не будет похожа на бескровный поединок между братьями. Здесь речь идет о жизни и смерти, и ваше появление может сыграть самую пагубную роль. Я уже видел, какое воздействие вы оказываете на Гая. Его сейчас нельзя отвлекать – это может стоить ему жизни. Когда мы будем в поле зрения солдат, я дам им знак. Поединок, будет остановлен, и тогда вы сможете появиться перед Гаем безо всякой опасности для него.

Едва Фиц-Алан закончил, как они, миновав последнее дерево, выехали на поляну. Клаудия нетерпеливо кивнула.

– Очень хорошо, только поторопитесь!

Внизу под ними виднелись десятки шатров, на которых развевались флаги с гербом Монтегю. Вся армия Гая собралась в центре лагеря, образовав большой круг вокруг двух сражающихся людей, С холма, где находилась Клаудия, невозможно было разглядеть черты их лиц, но она узнала бы Гая с любого расстояния. Как и во время поединка с Кенриком, он был обнажен до пояса, и щита у него не было. Ничем не отличался от него и противник – которым мог быть только Данте. Но что заставило их снять доспехи? Клаудия едва верила своим глазам. Они сошли с ума!

Вложив два пальца в рот, Фиц-Алан издал протяжный свист. Кобыла Клаудии запрядала ушами, но это была единственная реакция на свист – к разочарованию Клаудии, солдаты Гая даже не обернулись в их сторону. Лязг мечей заглушал для них все остальные звуки. Фиц-Алан с Клаудией вынуждены были начать осторожный спуск по крутому каменистому склону, хотя девушке: непреодолимо хотелось погнать измученных лошадей отчаянным галопом. Смотреть издали на схватку и с ужасом понимая, что ты не можешь ничего сделать, было тяжелейшим испытанием.

Насколько Клаудия могла заметить, силы Гая и Данте были равны. Будучи одного роста и веса, оба владели мечами с одинаковым мастерством. Гай некоторое время отражал яростные атаки Данте, затем сам перешел в наступление и обрушил на врага серию жестоких ударов, заставляя его отступать. Данте отбивался, пока спиной не уперся в преграждавших ему путь солдат, затем вновь начал атаковать. Грациозные и уверенные движения бойцов напоминали жуткий танец смерти, где танцор не имеет права на ошибку.

– Они испытывают силы друг друга, – произнес Фиц-Алан, – значит, поединок начался недавно. Правда, если они действительно столь равны, как это кажется, такое сражение может продолжаться много часов. Не волнуйтесь, леди Клаудия. Прежде чем кто-либо из них будет ранен, солдаты заметят наше появление.

Фиц-Алан хотел успокоить Клаудию, но голос его дрогнул, выдавая, как встревожен был он сам. Лошадям предстояло еще пройти довольно много.

Когда они были на середине спуска, Клаудия поняла, что у нее появился шанс. Фиц-Алан поднялся на стременах и свистнул, еще раз, пытаясь привлечь внимание солдат. Клаудия подъехала к нему поближе, потянулась за поводьями и одновременно ударила каблуками по бокам лошади. Поводья оказались у нее в руке как раз в тот момент, когда кобыла рванулась вперед.

– Черт возьми, Клаудия, вернитесь!

Она почти доскакала до шатров, когда Фиц-Алан настиг ее. Схватив ее лошадь за уздечку, он вынудил ее остановиться. Клаудия соскользнула с седла и бросилась бежать по прихотливо извивающейся между шатрами тропе, слыша за своей спиной тяжелое дыхание Фиц-Алана, также вынужденного соскочить с коня на землю. Внезапно она увидела пряно перед собой арбалеты, заряженные и составленные вместе на случаи внезапной атаки. Слегка замедлив бег, Клаудия выхватила из стойки центральный арбалет, в остальные разлетелась в разные стороны. Бросив взгляд через плечо, она увидела, что Фиц-Алан, пытаясь преодолеть неожиданное препятствие, споткнулся и растянулся на земле. В тот же момент Клаудия, не успев затормозить, налетела на солдата, стоящего с краю толпы, и инерция ее движения вынесла, их в передний ряд наблюдающих за ходом поединка.

– Mi scusi (Извините), – пробормотала она, отдышавшись. Отовсюду слышались изумленные восклицания узнавших ее солдат, но Клаудия на обращала на них внимания.

Гай и Данте находились всего в нескольких шагах от нее. Оба были так поглощены схваткой, что даже не заметили ее появления. Никто из них не произносил ни слова, но Гай при каждом взмахе меча издавал низкий горловой звук. Клаудия заметила, что теперь Гай атаковал иначе – если раньше он только проверял защиту соперника на прочность, то теперь его удары были направлены на поражение.

Гай стал описывать мечом суживающиеся вокруг лезвия противника круги, выпады чередовались с рубящими ударами, и наконец после неуловимого движения его руки меч Данте взлетел в воздух и упал в нескольких ярдах от сражающихся. Не успел его владелец осознать потерю, как меч Гая описал широкую дугу, и только быстрая реакция спасла Данте. Лезвие прошло в дюйме от его живота. Потеряв равновесие, Данте упал на землю и откатился в сторону.

– Стойте!

Услышав голос Клаудии, Гай мгновенно обернулся.

Ярость битвы, полыхавшая в его глазах, сменилась неподдельным изумлением. Увидев Клаудию, он опустил меч и шагнул к ней.

– Монтегю!

Окрик Данте заставил Гая остановиться. Клаудия вспомнила предостережение Фиц-Алана – вмешавшись в битву, она может отвлечь внимание Гая. В тот же момент боковым зрением она заметила движение – Данте привстал с земли, и его рука тянулась к голенищу сапога. Клаудия знала, что там он прячет кинжал. Когда Гай повернется, Данте не составит труда поразить его прямо в сердце. Паника затопила ее, и она бросилась вперед. Кинжал мелькнул в воздухе серебряной вспышкой.

17.

Клаудия с недоумением смотрела на украшенную драгоценными камнями рукоять, торчащую из ее плеча. Ей казалось странным, что она может с таким интересом рассматривать искусную отделку кинжала. На эфесе изумрудами была выложена буква «С» – начальная буква фамилии Кьявари на итальянском – и мастерски выгравирована первая половина их родового девиза: «Во славу Господа». Вторая половина – «И без пощады к врагам» – находилась, должно быть, на противоположной, скрытой сейчас от глаз Клаудии, стороне рукояти. Именно этой частью семейной клятвы руководствовался Данте в своей жизни. Откуда-то издалека до нее донесся полный ярости крик Гая – хотя Клаудия знала, что он находится совсем рядом. Разве не его руки обнимают ее? Подняв голову, она увидела бледное, искаженное болью лицо Данте. Как хорошо все же, что в ее брате есть еще место для чувства – пусть это даже чувство ужаса. Он слишком многое прячет в себе, пытаясь глубоко схоронить то, что осталось от его сердца. Ему нужно было напомнить, что он все же человек, а не бездушный зверь, которого никогда не мучают угрызения совести. На этот раз он раскаивался – об этом Клаудии сказали его глаза. Она ласково улыбнулась ему, пытаясь сказать, что все будет хорошо.

Но почему так трудно стало дышать?

Сквозь дымку, застилавшую ей глаза, она видела, как Гай осторожно опускает ее на землю. Подбежав, Данте встал перед ней на колени, но сильный удар кулака Гая отбросил его назад.

– Не подходи к ней! – прошипел Гай, затем вновь повернулся к Клаудии, и ледяная ненависть, переполнявшая его взгляд, мгновенно сменилась нежным участием. Он убрал непослушный локон с ее лба.

– Кинжал попал тебе в плечо, Клаудия. Больно, конечно, но ничего страшного. Держись, сейчас я его вытащу.

– Лезвие отравлено, Монтегю. – Данте отчаянно пытался вырваться из могучей хватки Кенрика, заломившего ему руки за спину. – Отпустите меня, Бога ради, или она умрет!

Гай резко выпрямился.

– У тебя есть противоядие? – Клаудия никогда еще не слышала у него такого взволнованного голоса. Это немного испугало ее.

– Конечно, – ответил Данте и крикнул через плечо: – Оливер! Быстро принеси мою дорожную сумку и стакан вина!

Обменявшись взглядом с Кенриком, Гай кивнул, и гигант отпустил Данте. Тот вновь опустился на колени рядом с Клаудией, и она улыбнулась ему.

– Еще раз привет!

– Что с ней? – гневно спросил Гай.

– Яд начинает действовать, – бросил Данте и повернулся к Кенрику. – Принесите как можно больше чистых бинтов. Рана будет кровоточить больше обычного.

– Надо вытащить кинжал, – сказал Гай, протягивая руку к рукояти.

Данте остановил его.

– Подождите, пока принесут бинты. И пошлите кого-нибудь за чистой водой. Прежде чем коснуться раны, мне надо смыть с рук грязь.

Гай закричал, требуя принести воды. Данте склонился над сестрой.

– Ты видишь меня, сага?

В голосе Данте слышались такая нежность и забота, что глаза Клаудии наполнились слезами.

– Si, Dante, ma mi gira la testa. (Да, но у меня кружится голова.)

– Ничего, небольшое головокружение – это нормально, – успокоительно произнес он. – Ты чувствуешь, как я сжимаю твою руку?

– А ты разве ее держишь?

Данте помрачнел.

– Вот бинты, – Кенрик склонился над лежащей Клаудией и улыбнулся ей. А может быть, нахмурился? На всякий случай Клаудия тоже улыбнулась.

– Привет!

– Чему она улыбается? – недоуменно спросил Кенрик.

Никто не ответил ему. Внезапно Клаудия почувствовала слабый укол в плече, затем что-то тяжело навалялось ей на плечо.

– Ты что-нибудь чувствуешь? – озабоченно спросил Данте.

Зачем Данте понадобилась колоть ее иглой в плечо? Почему-то это напомнило ей о тунике, которую она шила для Гая. Пока Гай не видел ее, надо бы вышить на ней эмблему волка.

– Где я оставила мое вышивание? – задумчиво спросила она. – Гай, ты не поможешь мне найти нитку с иголкой?

Терпеливо ожидая ответа, Клаудия пыталась лучше рассмотреть его лицо. Слезы, стоящие у нее в глазах, мешали ей. Или дело тут было не в слезах? Почему же он не отвечает?

– Мне надо закончить тунику, которую я шью для тебя. Может, я опять оставила иголку на камине?

Голос Гая звучал очень странно, как будто что-то мешало ему говорить.

– Я поищу твою иголку, любимая. Ты пока поспи.

– Нет, Клаудия, тебя нельзя спать! – закричал Данте, когда она послушно закрыла глаза. – Это действует ад, cara! He засыпай!

Но Клаудия не в силах была бороться со сном. Был уже столь поздний час, и она так устала за день. Погружаясь в забытье, она услышала звук голоса Гая, полный какого-то неизвестного ей чувства. Правда, слова его показались ей знакомыми.

– Если она умрет, ты умрешь вместе с ней.

Желание убивать заполняло сознание Гая. Его удивила собственная кровожадность – он никогда не считал себя особенным любителем насилия. Зрелище мучающейся Клаудии удесятеряло его жажду уничтожить что-нибудь или кого-нибудь. Последние два дня ее постоянно рвало – так сильно, что каждый раз открывалось кровотечение раны, пока наконец ее не прижгли раскаленным добела ножом. Никто не обратил внимания на отчаянные уверения Клаудии, что небольшое кровотечение ей не повредит. Данте выполнил эту ужасную операцию, пока остальные крепко держали девушку.

Гаю казалось, что крики Клаудии будут сниться ему в кошмарах до конца его дней. Каждый раз при взгляде на Данте он вспоминал запах горящей плоти и вид обожженной нежной белой кожи. Гай боялся, что Клаудия не выдержит суровые методы врачевания, применяемые ее братом.

Долгие часы после этого Клаудия лежала без сознания. День сменился ночью, но Гай никак не мог заставить себя покинуть ложе больной. Сперва он должен был увериться, что она будет жить. Данте тоже, не смыкая глаз, охранял покой Клаудии, и это было для Гая тяжелейшим испытанием его силы воли. Он не мог позволить себе выдать то, что происходило у него в душе – Клаудия не должна была знать об опасности своего положения, а Данте – о подлинных чувствах Гая, Не было никаких сомнений, что Данте использует все слова и поступки Гая против него. Пристально наблюдая за Клаудией в поисках следов выздоровления, не менее тщательно Данте изучал Гая, пытаясь найти его уязвимые места. Нельзя было давать этому человеку возможность торжествовать над Монтегю. Гай не верил Данте, а теперь не верил и Клаудии. Когда она выздоровеет, он не даст ей ни одного повода заподозрить, что его сердце по-прежнему занято ею. Да, но что он будет делать, если она не выживет?

Гай попытался утешиться, представляя себе, как подвергает Данте самым ужасным мукам на свете. Однако, как ни странно, присутствие этого молчаливого человека не столько питало гнев Гая, сколько внушало надежду. Гай так хорошо успел изучить Клаудию, что даже ее брат не составлял теперь для него загадки. Выражение безграничного горя ушло из этих знакомых зеленых глаз, и его сменило сумрачное облегчение. Теперь Гай знал, что Клаудия будет жить.

Он повращал головой, пытаясь расслабить мускулы, затекшие от долгих часов напряженного ожидания. Масляная лампа, стоящая на походном сундуке рядом с дверным проемом, тускло освещала большой шатер. Ночной ветер шевелил складки полога, прикрывавшего вход, и пламя отбрасывало на стены странные, изломанные тени. Вместе с ветром в шатер проник слабый запах дождя, и вдалеке раскатисто прогрохотал гром. Внезапная вспышка молнии возвестила о приходе бури.

Клаудия застонала, и Гай сжал кулаки, изо всех сил сопротивляясь желанию коснуться ее, заключить в ласковые объятия, смягчить ее страдания. Однако боль, мучавшая ее, судя по всему, отступала, и теперь Клаудия. просто мирно спала. Порыв ураганного ветра сотряс стены шатра, но она даже не пошевелилась.

– Когда она проснется? – спросил Гак. Данте провел рукой по глазам, борясь со сном.

– Завтра, может быть, раньше. Я дал ей довольно слабое снотворное. Нельзя было рисковать – в ее организме еще слишком много яда.

– Слишком много твоего яда, – уточнил Гай. Удары грома заглушали их тихую беседу. – Мне не терпится увидеть, как ты будешь расплачиваться за это преступление. Я, возможно, убью тебя, даже если она выживет.

– Что ж, попытайтесь, – произнес Данте, скрещивая руки на груди. Однако в позе его было больше усталости, чем вызова. – В данный момент я не расположен сражаться.

смогу быть уверен, что Клаудию больше не поразят кинжал, пущенный рукой труса.

– Возможно, вы правы.

Гай некоторое время оставался безмолвен.

– Полагаю, бесполезно пытаться вывести тебя на себя. Я некогда не встречал человека, которого настолько не заботят его собственная судьба. Удивительно, что ты еще жив.

– Я проживу еще достаточно, чтобы разрушить твои планы относительно моей сестры, – сказал Данте. – Кроме Клаудин, из моей семьи не осталось никого в живых. Одного Кьявари вы уже убили, и еще одной смерти я не допущу.

Гай поднял бровь.

– Неужели ты думаешь, я позволю тебе вновь похитить ее у меня?

– В тот раз это было не так уж сложно сделать. – Данте потянулся и зевнул. – Когда она окажется за стенами монастыря, ни ты, ни твоя родня до нее не смогут добраться.

– Ты слишком самоуверен, – задумчиво произнес Гам. – Странно – ведь и ты, и твои рыцари находитесь у меня в плену. Тебя удерживают от цепей только твои медицинские познания. Когда твоя сестра придет в себя, ты мне будешь больше не нужен. Мало кто удивится, если с человеком, ведущим такую жизнь, как ты, случится несчастный случай. Почему-то я уверен, что многих такая новость только обрадует.

– Хорошенько подумайте перед тем, как убить меня, барон. Вы захватили не всех моих людей. У тех, кто остался на свободе, ясные приказы – в случае моего убийства вы подпишете себе смертный приговор. – Холодная улыбка коснулась губ Данте. – Кроме того, Клаудия никогда не сможет простить гибели второго ее брата от руки Монтегю.

– Ты зря полагаешь, будто я собираюсь учитывать чувства твоей сестры, – с невозмутимым видом произнес Гай, и самодовольная усмешка исчезла с лица Данте. – Мне не нужно ее расположение. В Клаудии меня интересует лишь ее приданое.

– Вы зря стараетесь меня обмануть, – сказал Данте. – Я видел вас в Монтегю. Я бы сказал, вы обращались с ней с большой нежностью.

– Я готов признать, что испытываю определенную привязанность к женщине, которую беру в постель. Но подмешанный в вино яд действует охлаждающе на чувства мужчины. Мне придется принять меры, чтобы в будущем подобные случаи не повторялись.

Гай ожидал, что Данте заявит о непричастности Клаудии к отравлению, о ее невиновности, в которой сам Гай не сомневался. Это была старая тактика поведения на торговых переговорах – если хочешь узнать, когда собеседник лжет, выясни, когда он говорит правду. К сожалению, Данте оказалось не так легко заманить в ловушку.

– Вы не стали бы жениться на Клаудии только из-за Холфорда.

– Неужели ты полагаешь, что я позволю кому-то другому обладать Холфорд Холлом? Мне казалось, все знают, насколько ценна для меня эта крепость. Твой дядя потребовал от меня 400 золотых флоринов, а когда я согласился, предал меня. Женитьба на Клаудии кажется мне более выгодной сделкой.

– Ублюдок!

– Законность моего рождения, Данте, не подвергается никаким сомнениям, а вот у тебя с этим проблемы, насколько мне известно со слов твоей сестры. Кроме того, онарассказала мне, что цель твоей жизни – отомстить человеку, по вине которою и ты, и она стали считаться бастардами. Ты поэтому поступил на службу к Эдуарду?

Глаза Данте сузились.

– Что вам известно о моей службе у короля?

– Мне известно, что ты – личный убийца короля, – холодно сказал Гай. – Человек, который помогает ему избавляться от недругов. Ты получаешь удовольствие от такой работы? Или тебя привлекает золото Эдуарда?

Данте нахмурился и бросил быстрый взгляд на Клаудию.

– Я не такой зверь, чтобы убивать просто ради удовольствия пролить кровь. Деньги здесь тоже ни при чем.

– При дворе всегда много людей, которых не интересует золото и которые не испытывают радости, от пребывания в этом змеином логове. Они ищут расположения Эдуарда. Король способен своей властью влиять на множество вещей – в частности, он может добиться того, что церковный акт о признании человека незаконнорожденным будет объявлен недействительным. Такое решение сделает тебя наследником громадного состояния, верно?

Губы Данте дрогнули. От внимательного взгляда Гая не укрылась эта едва заметная реакция, и он понял, что наконец-то нащупал у Данте слабое место. Если у человека есть слабость, его можно купить за ту или иную цену.

– Ты никак не можешь предотвратить мой брак с Клаудией. Тем не менее я прекрасно понимаю, что, находясь в Англии, ты представляешь для меня угрозу. Есть два возможных решения этой проблемы: или я устраняю тебя, или предпринимаю некие шаги, в результате которых ты оказываешься слишком далеко за пределами Англии, чтобы причинить мне какой-либо вред. – Гай задумчиво погладил подбородок. – Мы оба знаем, что твоя смерть сулит мне много неприятностей. Меня больше устраивает твое изгнание.

– И кто из нас излишне самоуверен? – фыркнул Данте. – Эдуард слишком ценит мои услуги, чтобы так легко их лишиться.

– С твоей стороны было бы большой ошибкой недооценивать мое влияние на короля, – спокойно произнес Гай. Дав собеседнику время поразмыслить над этим предостережением, он продолжал: – В моих силах заставить тебя покинуть Англию, и в моих интересах сделать так, чтобы ты был слишком занят своими делами и не вмешивался в мои. Возможно, ты также недооцениваешь мое влияние в Италии. С моей помощью ты сможешь осуществить свою месть, Данте.

Вспышка молнии озарила стены шатра, однако никто из собеседников не вздрогнул. Они пристально смотрели друг на друга, и воздух между ними, казалось, был пропитан ненавистью. Наконец Данте отвел взгляд.

– Вам не удастся подчинить меня своей воле, барон. Я никогда не стану просить милостей у одного из Монтегю. Скорее я перережу вам горло.

Гай пожал плечами. Что ж, надо дать ему возможность подумать над предложением. Время и терпение все-таки подчинят Данте его воле.

Клаудия вновь закрыла глаза, пока никто не заметил, что она проснулась. От слов, которые она подслушала, ей хотелось плакать, но глаза ее были сухи и воспалены. Скорее они могли породить песок, чем слезы. Буря снаружи шатра бушевала с той же силой, что и буря в сердце Клаудии. Данте хотел поместить ее в монастырь. Гаю нужно было от нее всего лишь приданое. Она была обузой для брата и источником обогащения для любимого человека, а ее стоимость была подсчитана в деньгах и землях.

То, что Гай находился рядом, лишь усугубляло мучения Клаудии. Ей была больно даже глядеть на него. Гай женится на ней лишь затем, чтобы получить Холфорд, он же сам только что имел глупость признаться в этом Данте. Это пугало Клаудию больше всего остального. Если она выйдет замуж за Гая, самая важная частичка ее души умрет.

Два человека, сидящие по обе стороны ее кровати, продолжали молчать, и летняя гроза постепенно утихала, превращаясь в слегка накрапывающий дождь. Физическая боль, поселившаяся в теле Клаудии, боролась с болью душевной, и, не выдержав этой схватки, Клаудия вновь провалилась в тяжелый сон.

В следующий раз она проснулась, когда лучи утреннего солнца уже проникали сквозь стены шатра. Гая у ее постели не было. Клаудия была наедине с братом.

Данте сидел на стуле у ее изголовья, опустив голову и подперев ее руками. Глаза его были закрыты, и измученное лицо говорило о бессонной ночи.

Клаудия попыталась заговорить, но вместо этого издала какой-то хриплый звук. Глаза Данте медленно открылись, и он поднял голову.

– Тебе опять нужно ведро?

В животе у Клаудии теперь царил мир, и она слабо покачала головой.

– Воды.

Сделав большой глоток, она ощутила, что горло у нее саднит уже не так сильно.

– Почему, Данте? – еле слышно, но вполне различимо спросила она.

В глазах его появилось раскаяние.

– Я никогда бы нарочно не причинил тебе вред, cara. Кинжал предназначался Монтегю.

– Я понимаю это, – сказала Клаудия. – Я хочу звать, зачем ты вызвал его на поединок? За что ты так ненавидишь его? Настолько ненавидишь, что обманываешь меня? Только твоя слова убедили меня покинуть Монтегю. Почему ты сказал, мне неправду? Ты ведь знал, какую боль мне причиняешь!

– Ты ожидала, что я смогу оставить тебя? Он уверен, что ты отравила его. Я солгал тебе, но если бы ты осталась, моя ложь могла бы оказаться правдой.

– Ты неправ, – прошептала Клаудия. – Если бы я осталась, Гай поверил бы в мою невиновность. Мой побег убедил его в моей вине. Теперь он никогда не будет мне доверять.

– Все это неважно. Гай де Монтегю недостоин тебя. Я хочу забрать тебя отсюда. Ты больше никогда его не увидишь.

– Мы пленники, – напомнила Клаудия. – Когда я была в Монтегю, братья Гая были уверены, что он собирается жениться на мне из-за Холфорда. Тогда я не верила им. Теперь верю. Холфорд для него значит больше, чем ты думаешь. Ои не позволит мне сбежать еще раз.

Данте сжал кулаки.

– Пока я жив, Монтегю не получит тебя.

Эти слова вселили ужас в сердце Клаудии. Она выйдет замуж за человека, который ее не любит, а брат ее будет мертв. Она видела свое будущее так же ясно, как и выражение глаз Данте, которое говорило, что он готов умереть за же. Но его смерть ничего не изменит.

– Гай убьет тебя без колебаний, если ему придется это сделать. Он собственник, Данте, более собственник, чем кто-либо другой. Он упрям и не задумывается, к чему приведет его упрямство. Если Гай однажды решится на что-либо, ничто не заставит его свернуть с дороги. Поверив в мою виновность, он еще больше захотел жениться на мне. Естественно, какая месть может быть лучше. Он приобретет абсолютную власть надо мной.

– И ты думаешь, что я обреку тебя на такую участь? Знай, что ты всю жизнь будешь расплачиваться за преступление, которого не совершала? – Данте покачал головой. – Каким же чудовищем ты меня считаешь!

– Ты не понял меня, Данте. Гай не будет бить меня и мучить. Он не жесток.

– Он англичанин, – отрезал Данте. – Ты будешь страдать с ним.

Он был прав. Она будет страдать, живя с Гаем. Клаудия заставила себя отвести взгляд, пока Данте не успел прочесть ее мысля. Ей нужно время, чтобы привести их в порядок.

– Я очень устала. Ты не против, если я еще немного посплю?

Не сознавая, куда он идет, Гай подошел к шатру Кенрика, раздвинул полог и шагнул внутрь. Кенрик и Фиц-Алан сидели за сундуком, превращенным в обеденный стол. Перед ними стояла миска со свежим хлебом и кувшин с элем, привезенным из аббатства. То, что они увидели на лице Гая, заставило их забыть о еде. Достав еще один деревянный кубок, Кенрик наполнил его вином, протянул Гаю и тихо спросил:

– Она умерла?

Гай заставил себя отрицательно покачать головой, затем единым глотком осушил кубок с дурманящим напитком и вернул его Кенрику.

– Еще!

Кенрик оценивающе взглянул на него.

– Пожалуй, хватит. Сомневаюсь, чтобы за последние два дня ты хоть раз нормально поел и выспался. Тебя что-то мучит, и вино здесь не поможет. От второго кубка тебя просто вывернет.

– Ты прав, как всегда, – согласился Гай. Его желудок уже начал болезненно реагировать на вино. Поставив кубок на сундук, он сел на походную кровать Кенрика. – Мне нужно более сильное средство, чем вино. Клаудия проснулась, и ясно, что она выздоровеет.

– Такую новость стоит отпраздновать! – воскликнул Фиц-Алан. – Правда, судя по выражению твоего лица, ты думаешь вовсе не о празднике.

– Я оставил ее не более чем на полчаса, – сказал Гай, – только затем, чтобы отдать приказы утренней страже. Когда я вернулся к шатру, то невольно подслушал ее разговор с Данте. Она спрашивала, почему он солгал ей в Монтегю. Не знаю, что этот ублюдок сказал ей, но именно его слова заставили ее убежать.

– Так ты не знаешь?

Встрепенувшись, Гай посмотрел на Фиц-Алана.

– А ты знаешь?

– Да, – ответил Фиц-Алан, – Данте сказал ей, что ты пришел в себя вскоре после пира, что ты знал о ее заключении в тюрьму. И более того, что ты велел ее повесить утром.

Сжав кулаки, Гай с наслаждением представил себе, как разбивает ими в кровь лицо Данте.

– Почему же ты не рассказал мне это сразу по возвращении?

– Сейчас впервые при нашей беседе не присутствует ее брат. – Фиц-Алан оторвал от каравая толстый кусок, и аромат свежеиспеченного хлеба наполнил шатер. Половину он предложил Гаю. – И к тому же раньше ты не спрашивал. По пути в аббатство Клаудия рассказала мне, как потрясли ее внезапное появление Данте в темнице и новости, которые он принес ей. Несложно представить, какое впечатление это должно было произвести на человека, запертого в подземелье замка. Он ее родной брат. У нее не было причин не верить ему, хотя, как она сказала, с самого начала ее мучили сомнения в правдивости рассказанной им истории. Кроме того, судя по ее словам, заставил ее убежать еще и страх за безопасность Данте.

– А ожерелье? – спросил Гай, желая услышать ответ и одновременно страшась этого. – Это была ловушка?

– Какая тут могла быть ловушка? Данте хорошо спрятал Клаудию. Не будь ожерелья, мы никогда не разыскали бы ее. Никто не устраивает ловушку, оставляя в засаде одного-единственного рыцаря. Судя по всему, Клаудия действительно оставила изумруды в качестве указателя, в надежде, что это поможет нам найти ее. Она была уверена, что Данте уехал выполнять очередное поручение короля, и рисковала только своей жизнью и жизнью охранявшего ее рыцаря. Клаудия ничего не знала о том, что Данте вызвал тебя на поединок.

– Ясно. – Теперь Гаю очень многое действительно стало ясно – яснее даже, чем хотелось. Он представил себе Клаудию в темнице, вообразил, какой страх должен был владеть ею. Данте только подтвердил ее худшие опасения. Как заносчив и самонадеян он был, ожидая, что она сможет выдержать такое испытание и сохранить ему верность! Клаудия покинула его только тогда, когда узнала, что он осудил ее на смерть, узнала из уст единственного человека на свете, которому безгранично доверяла. Данте солгал ей, и теперь Клаудия была уверена, что он, Гай, солгал ей также, что он хочет жениться на ней лишь из-за Холфорда. Неудивительно, что она сочла его бессердечным. Данте был прав. Он не заслужил ее доверия, не заслужил ее любви. Так или иначе, но он должен исправить содеянное им. Но что, если уже слишком поздно?

Резко встав и не сказав ни слова братьям, Гай быстро вышел наружу, остановившись лишь затем, чтобы велеть двум стоящим у входа солдатам следовать за ним. Подойдя к своему бело-голубому шатру, он услышал голос Данте, и гнев в нем загорелся с новой силой.

– Я не могу сказать это с уверенностью, Данте.

– А когда сможешь?

Клаудия помедлила. Из-за снотворного, которое дал ей Данте, она чувствовала слабость и головокружение, но тема, которую затронул ее брат, живо взволновала ее.

– А почему ты спрашиваешь?

– По-моему, мой интерес вполне понятен. Если ты беременна, наше путешествие в Уэльс отменяется. Нам придется отправиться в какое-нибудь более цивилизованное место, где бы ты могла разрешиться от бремени.

Клаудия вздохнула с облегчением. В один ужасный миг она предположила, что у Данте другие причины интересоваться ее состоянием. Существует несколько снадобий, помогающих избавиться от ребенка в чреве матери, и Данте, конечно же, знает их. Стоило Клаудии представить, что она вынашивает ребенка Гая, как ее переполнило смешанное чувство благоговейного трепета и страха. Ее собственная судьба была покрыта мраком – какая же жизнь может ждать ее ребенка?

– Все это кажется дурной шуткой, – продолжал Данте. – Если бы я мог предположить, что мою сестру растлит Монтегю, то поместил бы тебя в монастырь сразу по приезде в Англию.

– Он не растлевал меня! – Клаудии показалось кощунством, что Данте с таким презрением относится к самым чудесным ее воспоминаниям. Наиболее интимная часть ее взаимоотношений с Гаем никак не была связана с Холфорд Холлом и приданым. Гай действительно любил ее в такие моменты – хотя, возможно, лишь самую малость. – В том, что было между нами, нет греха. Мы ведь обручены.

– Вы были обручены. Я не позволю…

– Не думаю, что в твоем положении ты можешь позволять что-либо или не позволять, – бросил Гай, входя в шатер. Глаза его полыхали гневом, и Клаудии пришло в голову, что он мог подслушать их беседу. – Данте, два стражника отведут тебя туда, где ты получишь завтрак. Я сообщу им, когда ты сможешь вернуться к сестре. – Он повелительно кивнул головой в сторону выхода. – Оставь нас!

Данте недобро прищурился.

– Я не…

– Пожалуйста, – прошептала Клаудия. – Со мной все будет в порядке.

– Ты голодна? – заботливо спросил Данте.

– Нет, только немного хочется пить.

Гай взял кувшин с водой.

– Позаботься о своем завтраке, Данте. Я позабочусь о Клаудии.

Метнув последний мрачный взгляд на Гая, Данте вышел.

Гай повернулся, чтобы налить в кубок воды, и у Клаудии появилась возможность как следует его рассмотреть. Как и у Данте, волосы его были непричесаны, а одежда так измята, как будто он спал в ней. Темные круги под глазами говорили о длительной бессоннице. Когда он наконец подошел к ней, в глазах его не было больше ни тени гнева. После своего возвращения Клаудия не видела ничего, кроме косых и хмурых взглядов, и выражение глубокой нежности, написанное на лице Гая, поразило ее до глубины души.

Он прочистил горло.

– Ты выглядишь… гораздо лучше.

Клаудия удивилась – как же ужасно она выглядела раньше, чтобы заслужить такой сомнительный комплимент. Затем она вспомнила, сколь часто ее рвало в его присутствии за последние дни. Большего урона ее самолюбию нельзя было и представить.

– Вы выглядите очень усталым, милорд.

– Ну, не так уж я и устал.

Почему он так беспокоен? Клаудия решила бы, будто он по какой-то причине нервничает в ее присутствии – если бы не знала, что это невозможно. Гай взглянул на кубок, который держал в руках, и на его лице отразилось удивление, как будто он забыл о его существовании.

– Хочешь воды?

Разве она уже не просила пить? Клаудия кивнула, и Гай сел рядом с кроватью. Пока она пила, он осторожно, чтобы не задеть рану, поддерживал ее за плечи. Клаудию удивила его нежность – он касался ее так, как будто боялся, что она отбросит его руку.

Когда Клаудия осушила кубок, Гай отставил его в сторону, затем, продолжая обнимать ее за плечи, взял за руку и прижался губами к ее ладони.

– Я обещал тебе свою защиту, Клаудия, но не справился. Даю тебе слово, что в будущем такого не повторится. – Он уложил ее на подушки и поцеловал запястье, на котором нежно голубели тонкие вены. – Я обещал доверять тебе, но это обещание тоже не выполнил.

Клаудия вспомнила, как ночью Гай говорил Данте, что никогда не позволит больше ей отравить его. В то же время его прикосновения напоминали о других, более счастливых временах, и Клаудия с трудом удержалась от непрошеных слез.

– Почему вы должны защищать меня и доверять мне, барон? Ведь вы думаете, что это я подсыпала вам яд.

– Нет, Клаудия. – Он крепче сжал ее ладонь. – Я знаю – ты никогда бы не причинила мне вреда, любимая.

– Но я же слышала ваш разговор с Данте!

– Я хотел заставить Данте говорить мне правду. Я никогда не думал, что это ты отравила меня. Ни на минуту. Спроси у моих братьев! Они считали, что я окончательно спятил. Я продолжал верить в твою невиновность, даже когда казалось, что все улики указывают на тебя.

– Они не усомнились ни на миг, что я убийца. Если бы вы умерли, ваши братья повесили бы меня, не колеблясь. – Клаудия вздрогнула, припомнив ночь, проведенную в тюрьме замка Монтегю, и взгляд Кенрика, когда он велел отвести ее туда. – Не думаю, что смогу поверить вашим братьям хоть в чем-либо.

– Мои братья знают тебя не так хорошо, как я, а твой собственный брат сделал все, чтобы я не смог защитить тебя. Кенрик и Фиц-Алан поняли свою ошибку. Они никогда больше не обидят тебя. Когда мы поженимся…

Клаудия вырвала у него свою руку.

– Зачем вам это, барон? Вы хотите так наказать меня – жениться на мне, чтобы каждый день видеть мои страдания?

Гай отшатнулся, как будто она ударила его.

– Я сделаю все, что в моей власти, лишь бы в браке со мной ты была счастлива, Клаудия.

– Если мы поженимся, Данте убьет вас. Вы думаете, это сделает меня счастливой?

– Я собираюсь договориться с твоим братом.

– Да, – прошептала Клаудия. – Об этом я тоже слышала.

Гай открыл рот, чтобы ответить, однако закрыл его, так ничего и не сказав. Встав, он взял пустой кубок и пошел поставить его на место в другой угол шатра. Движения его были медленны и осторожны, и он так внимательно смотрел на кубок, как будто нес в руках величайшую драгоценность. Затем Гай заговорил, обращаясь, казалось, скорее к себе самому.

– До сегодняшнего дня я не подозревал, какая ложь заставила тебя покинуть Монтегю. Я знал только то, что ты ждала возвращения Данте пять лет. Все указывало на то, что ты предпочла мне брата. – Он провел рукой по волосам, и рука его задержалась на затылке. – Вот откуда взялись те горькие слова, которые ты слышала. Я ревновал, и меня душил гнев оттого, что король объявил нашу помолвку недействительной. Ложь твоего брата пропитана тем же ядом, что и его кинжалы.

Гай взглянул на нее, и выражение глаз его, полных надежды и боли, поразило Клаудию. Она опустила глаза, чтобы избежать его пронизывающего взгляда, но от слов его укрыться было негде.

– Ты можешь попросить у меня все, что угодно, я ни в чем не откажу тебе. Я выполню все твои желания. Есть только одно исключение. Оно касается твоего брата. Он думает, что ты будешь страдать со мной, но сам является причиной всех твоих страданий. Не проси меня оставаться в стороне, ибо он может причинить тебе еще большую боль.

Он хочет жениться на ней, чтобы защитить от брата? Клаудия не знала, чему верить. Гнетущая тишина повисла в шатре.

– Я вижу, ты устала от моего общества. Тебе лучше отдохнуть. – Гай направился к выходу.

– Гай, – Клаудия едва могла говорить, настолько перехватило у нее горло, однако даже произнесенное шепотом его имя заставило Гая замереть. – Это действительно правда – вы хотите жениться на мне не только из-за Холфорда?

– Разве у тебя такая короткая память, любовь моя? – Слова его звучали столь нежно, что скорее напоминали ласку. – Холфорд может стать моим в любое время. Наша свадьба на это никак не влияет.

Глаза Клаудии расширились от удивления. В круговороте событий последних дней она совсем забыла, что Гай намерен силой захватить Холфорд, вне зависимости от того, кто его законный обладатель. Раз так, Холфорд не имеет никакого отношения к их свадьбе, а ведь Гай не оставлял решения жениться на ней даже тогда, когда был уверен в ее предательстве. Если все это правда, то ее побег ранил его даже глубже, чем она могла себе представить. Значит, все эти дни его мучила та же страшная, не отпускающая ни на минуту боль, что и ее.

– Простите меня, Гай! Простите за все, что я сделала! – дрожащим голосом произнесла Клаудия.

Гай уже отодвинул полог шатра. Прежде чем выйти, он обернулся. Голос его прозвучал глухо и невыразительно:

– Мне нечего прощать тебе, Клаудия. Это я должен просить у тебя прощения.

18.

Когда бы Гай в течение следующих двух дней ни заходил в свой шатер, Клаудия или уже спала, или засыпала. Это бесконечно расстраивало Гая, хотя он и понимал, что с его стороны эгоистично так реагировать – чтобы выздороветь, Клаудии нужен полный покой. Если Данте всего лишь ранил ее тело, то Гай разбил ей сердце. Каждый раз, заглядывая Клаудии в глаза, он видел там столь глубокую печаль, что у него сжималось сердце.

Больше всего Гая беспокоили не физические, а душевные раны Клаудии, терзавшие ее сердце. Даже когда ему удавалось обменяться с нею несколькими словами, она ничего не говорила о предательстве брата. Несмотря на молчание Клаудии, Гай чувствовал, как ее беспокоит судьба Данте, и неоднократно прерывал их разговоры. Однако его попытки оставались тщетными – Клаудия не желала ничем делиться с ним, используя сон как последнее оружие против его вопросов. Этот невысказанный отказ довериться ему причинял Гаю сильную боль. Неужели все-таки Данте удалось украсть у него сердце Клаудии?

– У тебя день ото дня портится настроение, – заметил Кенрик. Последние несколько ночей он делил с Гаем свой шатер, и теперь они завтракали, сидя друг против друга за сундуком. – А леди Клаудия с каждым днем выглядит все лучше. К концу недели она достаточно оправится от болезни, и можно будет совершить в аббатстве ваше бракосочетание. Если, конечно, у тебя не пропало к этому желание.

– Нет, не пропало. Два дня назад я разговаривал с аббатом Грегори, и он согласился обвенчать нас, – сказал Гай. – Но Клаудия по-прежнему не хочет разговаривать со мной на эту тему. Думаю, Данте делает все возможное, чтобы отговорить ее от свадьбы.

– Уж в этом ты можешь быть уверен, – усмехнувшись, промолвил Кенрик, – он и не думает скрывать свою ненависть к нам. К счастью, ни ты, ни леди Клаудия не нуждаетесь в его согласии. Аббату достаточно знать о твоем желании, чтобы осуществить обряд. Пока Клаудия находится у тебя, ты имеешь право взять ее в жены. Если же ты позволишь, чтобы Данте вместе с сестрой вновь сбежали от тебя, все твои права улетучатся, как дым. Тогда он будет определять ее будущее. Если ты намерен жениться на леди, сделай это сейчас, пока ее брат – твой пленник.

– Все это не так просто, – задумчиво сказал Гай. – Все помыслы Данте лишь о мести, но он и слышать не хочет о моих предложениях насчет Италии, хотя я знаю, что глубочайшее его желание – отомстить за свою честь. Каждое мое новое предложение он встречает либо оскорблениями, либо гробовым молчанием. Он ясно дает понять, что не смирится с нашим браком. Чтобы быть уверенным в собственной безопасности, я должен убить его.

– Так сделай это.

Гай раздраженно поморщился.

– Ты, по-моему, ничего не понимаешь. Неужели ты всерьез думаешь, что Клаудия сможет простить меня, если я из желания поскорее сыграть свадьбу убью ее брата?

– Конечно, – усмехнулся Кенрик. – Если помнишь, моя жена не очень долго переживала, когда я убил ее брата.

– Во-первых, сводного брата, – уточнил Гай, – а во-вторых. Гордон Маклейф был последним подонком, когда-либо ступавшим по земле. Он не был связан с Тэсс узами крови, и, уж конечно, не был ее единственным родственником. Данте – совсем иное дело.

– Тогда вызови его на поединок, – предложил Кенрик, – я наблюдал за вашей схваткой и могу показать тебе, где его слабое место. Ты победишь его, и он будет вынужден благословить ваш с Клаудией союз.

Гай мрачно покачал головой.

– Слову Данте нельзя доверять. Он строит свою жизнь на лжи.

– Ты не можешь убить его, не можешь доверять ему и, возможно, поплатишься жизнью, если возьмешь в жены его сестру, – подвел итог Кенрик. – Есть только один способ победить такого противника.

– Да, – согласился Гай, – я знаю, что мне надо делать. Один мудрец сказал как-то: – если хочешь иметь за своим столом друзей, посади поближе к себе врагов.

Кенрик выглядел довольным.

– Очень хорошо. Ты посадишь Данте в свою тюрьму или предпочтешь мою – чтобы у него было меньше возможностей посылать вести сестре?

– Ты не понял смысла изречения, брат, – улыбнулся Гай. – Я должен заслужить доверие человека, который никому не доверяет, и заставить его поверить, что он может извлечь выгоду из моей слабости. Вряд ли мне удастся добиться этого, если я посажу его в тюрьму. – Гай задумчиво потер лоб. – Нет, чтобы перехитрить Кьявари, надо действовать гораздо тоньше. Я должен стать его лучшим другом.

Скорее Гай согласился бы подружиться со змеей, чем с Данте. Он не видел особой разницы между ними – разве что Данте был гораздо опаснее. Правда, если его план сработает, ему недолго придется наблюдать хмурую физиономию Данте. Эта мысль заметно улучшила его настроение.

Он попрощался с Кенриком и решительно направился к своему шатру. Утреннее солнце ярко сияло на безоблачном небе, обещая еще один невыносимо жаркий день. Гай почти дошел до цели, когда его будущий друг, откинув полог, вышел из шатра.

Бросив косой взгляд через плечо, Данте зашагал навстречу Гаю. Лицо его, как всегда, было холодно и невозмутимо. Гай выдавил из себя сердечную улыбку.

– Доброе утро, Данте. Как поживает твоя сестра?

– Она продолжает поправляться. Сейчас вам нельзя ее видеть.

Улыбка исчезла с лица Гая.

– Тем не менее я как раз намерен это сделать.

– Она купается.

– И ты оставил ее одну? – Гай направился ко входу в шатер. – Она же так слаба, что может утонуть!

Схватив Гая за руку, Данте заставил его остановиться.

– Клаудия обтирается губкой, Монтегю. Она не обрадуется, если вы будете подглядывать за ней.

Гай хотел было поведать Данте, что Клаудии нравится, когда он за ней подглядывает, но вовремя передумал. Сейчас он уже не был в этом так уверен, как неделю назад. И к тому же вряд ли описание интимных моментов их жизни с Клаудией – верный способ завоевать дружбу ее брата.

– Что ж, возможно, – согласился Гай. Он взглянул направо, на лес у реки. – Как тебе нравится эта погода? Опять придется целый день изнывать от жары. Не хочешь отправиться со мной к реке? Там неподалеку от берега есть источник. Вода в нем холодная, как лед.

Рука Данте потянулась к поясу, к пустым ножнам, в которых не было кинжала.

– Я не испытываю жажды.

– У тебя есть более интересное занятие?

– Да, мне надо поговорить с оруженосцем.

– Вот и отлично, – весело сказал Гай. – Я тоже не прочь повидать твоего оруженосца. Он очень похож на рыцаря, с которым я сражался три года тому назад на турнире в Йорке. Может быть, они в родстве?

Повернувшись, Данте посмотрел на лес.

– Ладно, мне внезапно захотелось пить. Вы идете, барон?

– Конечно, – на устах Гая вновь появилась улыбка – на этот раз неподдельная. Пока они шли к реке, он хранил молчание.

Монахи из аббатства Келсо приладили к источнику желоб, подперев его со стороны реки бревном. В результате чистая родниковая вода маленьким водопадом струилась в реку. Гай спустился к берегу по утоптанной тропинке, подставил сложенные руки под струю и вдоволь напился. Подняв голову, он увидел, что Данте и не думал следовать за ним. Стоя на пригорке, тот подозрительно озирал окрестности.

– Так как насчет глотка воды? – спросил Гай.

– В какую игру вы играете, Монтегю?

– Игру? – невинно переспросил Гай. Ему пришло в голову, что в таком уединенном месте человек может утонуть, и никто этого не заметит. Или же умереть по другим причинам, а смерть его можно будет представить как результат неосторожного купания. Судя по настороженному поведению Данте, та же мысль посетила и его.

– Я надеюсь, Данте, ты не думаешь, что я собираюсь утопить тебя. Тебе не кажется, что это было бы слишком очевидным убийством – ведь половина лагеря, и твой собственный оруженосец в том числе, видели, как мы направляемся к реке? – Гай выпил еще одну пригоршню воды, затем вытер рот рукавом. – Убивать – твое ремесло, а не мое. Даю честное слово, что не замышляю против тебя ничего дурного.

– Вам не удалось бы меня утопить, даже если бы вы попытались, – бросил Данте, спускаясь по тропинке. – Я прекрасно плаваю, и меч, что висит у вас на боку, вас самого утянул бы на дно, как камень на шее.

Гай не смог удержаться от желания взглянуть на медленно струящиеся речные воды. Ему было известно, что прямо под тем местом, где они стояли, был глубокий омут. Когда он поднял голову, Данте улыбался:

– Не бойтесь, Монтегю. На сегодня я лишу себя удовольствия убить вас. Как вы сами сказали, это было бы слишком очевидным убийством.

– Я намерен излечить тебя от желания убить меня, – решительно сказал Гай, бросая на Данте сердитый взгляд и вновь наклоняясь к источнику.

Данте громко рассмеялся, и Гай изумленно воззрился на него. Улыбка придавала Данте почти человеческий вид. Не то чтобы его можно было принять за нормального человека, но все же в нем появилось нечто живое.

– У тебя сегодня необычайно хорошее настроение, Данте.

– Вы правы, барон. Через несколько дней Клаудия совсем поправится, а это значит, что мы с вами скоро расстанемся. Очень забавно наблюдать, как вы тщетно пытаетесь придумать способ избавиться от меня или, по крайней мере, заставить меня исчезнуть из вашей жизни. Ваше бессилие, наверное, злит вас бесконечно. Вы не можете убить меня и не можете безбоязненно жениться на моей сестре. – Он оглядел поляну. – Это что, еще один ваш план? Не в силах подкупить меня, вы решили заморочить мне голову фальшивым дружелюбием? – Данте усмехнулся. – Вы, англичане, очень наивны.

Гай вытер руки о тунику и скрестил их на груди.

– А ты – глупец!

Улыбка застыла на устах Данте.

– Я иного мнения, барон.

– Самый настоящий глупец! Половина Англии спит и видит, как бы оказаться на твоем месте. А ты настолько глуп, что даже не хочешь увидеть свое счастье.

– Не соблаговолите ли объясниться?

– Чего ты больше всего хочешь на свете? Почему ты не бросаешь свою службу у короля, хотя тени твоих жертв, должно быть, являются тебе каждую ночь?

Данте вновь замкнулся в высокомерном молчании. В его глазах опять нельзя было прочесть никаких эмоций – лишь холодный взгляд человека, которого не заботит его будущее.

Но Гай уже научился проникать сквозь эту маску.

– Потому что ты хочешь восстановить справедливость, подвергнуть убийцу твоих родителей суровому суду и вернуть себе то, что причитается тебе по праву. Я прав?

Данте резко кивнул.

– А пока что ты с потрохами продался королю, который по меньшей мере дюжину лет будет манить тебя пустыми обещаниями, прежде чем ты наконец сможешь приступать к отмщению – это вместо того, чтобы выдать сестру замуж за человека, единственное желание которого – сделать ее счастливой.

– Странный же у вас способ делать ее счастливой, – ядовито произнес Данте. – Каждую ночь она плачет во сне и отказывается говорить даже со мной, едва речь заходит о вас.

– И кто же, по-твоему, виновен в ее страданиях?

Данте недоверчиво посмотрел на Гая.

– Вы хотите сказать, что это я заставляю ее страдать?

– А ты как думаешь? – гневно спросил Гай. – Именно твоя ложь разрушила ее веру в меня, твоя ложь заставила меня поверить в ее измену. Со временем, надеюсь, Клаудия сможет простить меня, но не уверен, откроет ли она когда-нибудь свое сердце – мне или кому бы то ни было. Она верила нам, как никому другому, и мы оба предали ее. – Он с отвращением посмотрел на Данте. – А теперь, насколько я понимаю, ты хочешь окончательно испортить ей жизнь.

– Вы любите ее, – ошеломленно прошептал Данте и отступил на шаг, пораженный своим открытием. – Вам нужен не Холфорд, вам нужна Клаудия.

Гай принял вид оскорбленного достоинства.

– Человек, занимающий мое положение, не может жениться по любви. Я с самого начала знал, что Холфорд – часть приданого Клаудии. Это единственная причина, по которой я хочу взять ее в жены.

– Вы хороший человек, барон, – произнес Данте обвиняющим тоном, как будто наконец раскусил притворство Гая. – Я не мог этого даже предположить. Все это время я думал…

– То, что ты думал, меня не касается, – равнодушно сказал Гай. – Я собираюсь жениться на Клаудии вне зависимости от твоей точки зрения. Пусть даже она будет мучиться в браке, каждый день ожидая смерти мужа от руки брата. Тебе никогда не приходило в голову, что перед твоим появлением в Монтегю больше всего на свете она боялась моей смерти – того, что я умру и вновь оставлю ее в одиночестве?

– Я думал, вас не волнуют ее чувства.

– Я не хочу, чтобы она была несчастлива.

– Неужели? – Свет понимания забрезжил в глазах Данте. – Вы говорили мне, что вам безразлично, хочет ли Клаудия выходить за вас замуж или нет. Скажите, ради Бога, как можно сделать счастливой женщину, силой взяв ее в жены?

– Ты извращаешь мои слова, – угрюмо сказал Гай. – Я не говорил ничего подобного.

– Говорили, барон. Недаром я удивлялся – Холфорд даже для вас не может быть столь ценен, чтобы вы готовы были поплатиться жизнью за право обладать им. Теперь я понимаю причины вашего страстного желания заключить брак с Клаудией. Вы поступили неосторожно, открыв мне свои истинные чувства! – Данте развел руками. – Что ж, теперь мне гораздо проще будет выполнить задуманное.

– Ты действительно думаешь, что я позволю тебе уехать и забрать с собой Клаудию? Жизнь, которую ты ведешь, делает ее легкой мишенью для твоих врагов.

– Я способен защитить ее! – горячо воскликнул Данте.

– Разве? Так ты поэтому так горишь желанием поместить ее в монастырь? Не потому ли, что надеешься в качестве наемного убийцы прожить долгую и счастливую жизнь? – Гай фыркнул. – Откуда, ты думаешь, проистекают все ее страхи? Ты – все, что осталось от ее семьи, а я готов поспорить на свою душу, что, продолжая служить Эдуарду, ты не проживешь и двух лет. Предложение, которое я сделал тебе, связано не с щедростью моей натуры – просто я хочу, чтобы Клаудия могла спать спокойно. У нее появится возможность зажить мирной и счастливой жизнью, а у тебя – возможность увидеть когда-либо седину в своих волосах. Единственный для меня способ вернуть утраченное доверие Клаудии – сделать все, чтобы у нее не было причин беспокоиться за твою судьбу.

Данте метнул на Гая настороженный взгляд.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что я более могуществен, чем ты можешь себе представить. – Многолетний опыт торговых переговоров подсказал Гаю, что сделка уже совершена. Оставалось лишь нанести завершающий удар. – Ты хочешь сурового наказания для убийцы твоих родителей, для этого Лоренцо. Знай же – я обладаю большим влиянием в Италии, нежели короли Англии и Шотландии, вместе взятые. Сотни итальянских купцов, дворян, кардиналов и князей многим обязаны мне. И расположение еще стольких же я могу купить. Я готов сделать для тебя все, чего ты захочешь – если в ответ ты согласишься заключить со мной честную сделку. Но ты в ответ на все мои предложения осыпаешь меня насмешками и оскорблениями, сообщая, что скорее готов обречь и себя, и Клаудию на нищету.

Гай стиснул зубы. Возможно, только кулаки могут вбить здравый смысл в голову этого упрямца.

– Да, Данте, ты величайший глупец, которого я только встречал. Только слабоумный не способен понять, что я пущу в ход все свое могущество, лишь бы ты не разрушил жизнь Клаудии, как собираешься сделать. Твоя собственная жизнь меня интересует мало, но я не позволю тебе увлечь ее за собой на тропу, ведущую в ад. Радуйся, что тебе безразличен твой удел. Если ты не опомнишься и не примешь мое предложение, любой нормальный человек содрогнется, узнав, какая кончина постигла тебя.

Гай повернулся на каблуках и зашагал прочь, зная, что Данте ошеломленно смотрит ему вслед. Только когда деревья скрыли от него Данте, на лице у Гая заиграла победоносная улыбка.

Вернувшись в лагерь, Гай направился прямо к своему шатру. Не став предупреждать о своем приходе, он просто отодвинул полог и шагнул внутрь. Клаудия, одетая в светло-коричневое платье, обернулась к нему. Небольшая белая повязка на левой руке поддерживала ее раненое плечо в неподвижном состоянии. Гай так удивился, увидев Клаудию на ногах, что замер на месте.

– Вы привезли с собой мою одежду, – благодарно сказала она, проводя рукой по юбке. Лицо ее все еще было слишком бледно, но в целом Клаудия выглядела значительно лучше, чем вчера. Прошлым вечером, когда Гай видел ее последний раз, ее глаза постоянно слипались, и стоило только ему завести речь об их свадьбе, как она погрузилась в сон. Сейчас же Клаудия робко улыбалась ему. – Я думала, мне придется одолжить тунику и штаны у одного из ваших оруженосцев или рясу у какого-нибудь монаха из аббатства. Как вам пришло в голову захватить с собой мою одежду?

– Я знал, что найду тебя, где бы ты ни скрывалась, – нетерпеливо сказал Гай, не желая обсуждать столь маловажный вопрос. Его голову занимали более серьезные проблемы, нежели ее наряды. – Почему ты избегала меня последние два дня?

Клаудия смущенно отвела взгляд.

– Я все время была здесь. Как я могла избегать вас?

– Стоило мне только войти к тебе, как ты засыпала или притворялась спящей. Вчера вечером ты была настолько слаба, что даже не могла говорить со мной, а сегодня, – Гай нахмурился, – у тебя достаточно сил, чтобы купаться и одеваться без посторонней помощи. Никогда не видел столь быстрого выздоровления.

– Ну, что до этого… – Клаудия повернулась к нему спиной. Обнаженной спиной. Платье не было застегнуто на поясе, а сорочка под ним отсутствовала. Тело Гая немедленно отозвалось при виде столь возбуждающего зрелища. – У меня не получается зашнуровать платье. Вы не могли бы помочь мне?

Один вид нежного тела Клаудии побудил Гая сделать шаг вперед. Просьба о помощи послужила лишь дополнительным стимулом. Он взялся за пояс платья, но не стал зашнуровывать его.

– Сперва скажи, почему ты не хочешь говорить со мной.

– Но сейчас я же говорю, – с нарочитой беззаботностью ответила Клаудия.

Отпустив тесьму, Гай провел пальцами по ее спине и с радостью почувствовал, как она вздрогнула при его прикосновении.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– А вы, конечно же, знаете, как я плохо себя чувствовала последние дни, – голос Клаудии звучал неуверенно, и Гай продолжал поглаживать ее бархатную кожу легкими, возбуждающими движениями. – Мне было очень плохо.

Ее легкий вздох заставил Гая улыбнуться. В последнее время он начал опасаться, что Данте не только отравил ее тело, но и каким-то образом ожесточил ее сердце. Теперь же, когда он выяснил, что его прикосновения действуют на нее с прежней силой, его тревога на этот счет улеглась. Наклонившись, он поцеловал тонкий изгиб ее шеи.

– Я рад, что ты поправилась. Нам надо многое обсудить.

– Я знаю, – сказала Клаудия обреченно. Гай обнял ее за талию и крепко прижал к себе, стараясь не беспокоить рану. Она положила голову ему на плечо и еще раз вздохнула. На этот раз во вздохе ее не было ничего чувственного – он был полон печали.

Гай потерся щекой об ее волосы.

– Все со временем уладится, Клаудия. Я не позволю Данте похитить тебя еще раз.

Клаудия напряглась и попыталась вырваться, но руки, обнимавшие ее, были слишком сильны.

– Я не могу остаться с вами, Гай. Тому, чего вы хотите, не суждено сбыться. Теперь я это поняла.

Гай судорожно перевел дыхание.

– Нет никакой надежды, что ты можешь простить меня?

Голос Клаудии был еле слышен, и Гаю пришлось наклониться, чтобы различить ее слова.

– Я простила вас два дня назад.

– Господи, я боялся, что на это уйдет гораздо больше времени, – Гай почувствовал огромное облегчение, как будто с его плеч свалилась гора. Закрыв глаза, он пробормотал тихую благодарственную молитву, затем ласково провел пальцами по щеке Клаудии и не ощутил ответной реакции. – В чем же дело, Клаудия? Почему ты не сказала мне об этом раньше?

Она крепче прижала его ладонь к своей щеке.

– Потому что ничто не изменит того факта, что я не могу выйти за вас замуж.

– Нет, ты можешь. И хочешь к тому же, – Гай желал бы всю жизнь прижимать ее к себе. Легко, но страстно он поцеловал ее в ухо.

Она еще сильней напряглась.

– Пожалуйста, Гай! Если вы хоть немного любите меня, забудьте об этом браке! Я… я не перенесу, если из-за меня погибнете вы или мой брат. Если мы поженимся, один из вас умрет. Данте поклялся в этом.

– Я намерен изменить его помыслы на этот счет.

– Вы не знаете его, – задыхаясь от волнения, произнесла Клаудия. – И я его не узнаю. Что бы я ему ни говорила, он не хочет меня слушать. Вы – Монтегю, и одного этого достаточно, чтобы он возненавидел вас. Сейчас вас защищает клятва, которую Данте дал королю, но скоро он пошлет вам еще один вызов. Если ему не удастся победить вас в честном бою, он подстроит вашу смерть от какого-нибудь несчастного случая или неожиданной болезни. Все будут его подозревать, но доказать его вину никто не сможет. – Она отчаянно посмотрела на Гая. – Только вашим братьям доказательства не будут нужны. Скоро все мы будем мертвы.

Гай знал, кто внушил Клаудии такие мрачные мысли. Он пожалел, что не столкнул Данте в реку, когда имел отличный шанс сделать это.

– Мои братья больше не совершат прежней ошибки, – успокаивающе произнес он. – Теперь они знают, что ради меня ты готова пожертвовать жизнью, и всячески приветствуют мое решение жениться на тебе. Что касается Данте, я постараюсь сделать так, чтобы он не стоял у нас на пути. – Почувствовав, что Клаудия задрожала от ужаса, он нахмурился. – Не волнуйся, твой брат не умрет от моей руки, хотя, признаться, у меня неоднократно появлялось такое желание. Если он не образумится в ближайшее время и не согласится на наш брак, его ждет такая же жалкая жизнь, какую он уготовил тебе.

Нельзя сказать, что от этих слов Клаудия вздохнула с облегчением.

– Что вы хотите сделать с ним?

В воображении Гая появился образ Данте, прикованного к стене темницы, затем он представил его в цепях, в трюме корабля, плывущего на край света. Конечно, ради спокойствия Клаудии он предпочел бы, чтобы Данте отправился в Италию, где смог бы удовлетворить свою жажду мести.

– У меня есть несколько идей на этот счет, но точно я еще не решил. Пока я не проработаю все детали, он останется моим пленником.

– И вы ожидаете, что мне это понравится?

– Все это только на тот случай, если Данте отвергнет мое последнее предложение. Ключ от его свободы у него в руках.

– А если все-таки он не примет предложение?

– Вспомни, что Данте готов заключить тебя в монастырь до конца твоих дней, что он с большим удовольствием сделает тебя вдовой, перенеся при этом свою слепую ненависть на детей, которых ты можешь зачать от меня. – Гай пропустил между пальцами ее локон и глубоко вдохнул, чтобы насладиться цветочным ароматом, исходящим от ее волос. – Я надеюсь, что со временем твой гнев, вызванный моим решением, сменится жалостью к брату. Ты будешь скорбеть за него, понимая, что он не оставил мне другого выбора.

– Я сделала все возможное, чтобы убедить его в непреклонности вашего решения, но он так же упрям, как и вы, милорд.

– Да, он таков, – согласился Гай. – За последние пять дней я тоже испробовал все разумные и неразумные способы уладить это дело к взаимному удовлетворению. Но Данте отказывается заключать перемирие и настойчиво пытается сделать из меня врага. Если он не опомнится, ему придется заплатить за это.

– И у меня нет никакого выбора? – убито спросила Клаудия. – Вы, как и Данте, хотите сами решить мою судьбу?

Суровое выражение глаз Гая смягчилось. Он повернул девушку лицом к себе и заглянул ей в глаза.

– Ты действительно хочешь сама выбирать, жизнь кого из нас двоих разрушить? Ты возьмешь на себя тяжкую ответственность решить судьбу брата? Или, может быть, мою? Мое сердце принадлежит тебе, Клаудия. Я смогу прожить без сердца, но что это будет за жизнь?

Внезапный порыв ветра зашевелил складки полога – как будто сами небеса вздохнули, не в силах вынести печаль Клаудии. В глазах ее мерцали слезы.

– Как такие прекрасные слова могут звучать столь жестоко?

– Правда редко бывает добра, любовь моя, – он вытер ей глаза. – Я знаю, что ты любишь брата, пусть даже он не самый лучший человек на свете, и знаю, что ты любишь меня. С моей стороны менее жестоко самому сделать выбор, чем заставлять делать это тебя.

Гай чувствовал ее мучительные колебания и понимал, что разрывает ей сердце. Но и он сам обнажил перед ней свое сердце. Если он ошибся насчет ее любви, то только что самолично вручил ей страшное оружие против себя. Что ж, другого пути не было. Торговец в нем пытался заключить сделку с дьяволом, а воин – завоевать любовь с помощью силы. Если бы не ее рана, Гай бы постарался победить сомнения Клаудии своими объятиями, своей страстью, своим любовным искусством. Но ему нужно было не только ее тело – гораздо больше он стремился обладать ее душой. Она должна знать, что он ни перед чем не остановится, чтобы получить эти сокровища. И больше всего он нуждался в ее доверии.

– Если бы Данте привел какие-то разумные причины, чтобы опасаться за твое счастье и благополучие в браке со мной, я бы согласился с ним, – продолжал Гай. – Но все наоборот – я знаю, во что он может превратить твою жизнь, каким опасностям он подвергнет тебя, сколько у него врагов. Ни ты, ни я не должны расплачиваться за ошибки, которые он совершил в жизни. Даю тебе слово, что буду так мягок и снисходителен по отношению к Данте, как это только возможно в данных обстоятельствах, но я должен быть уверен, что он никогда не сможет вмешиваться в нашу жизнь.

Клаудия опустила взор, и Гай больше не мог следить за ходом ее мыслей по выражению глаз. Затаив дыхание, он стал ждать. Если она будет настаивать, он отдаст выбор в ее руки. Силой он не будет удерживать ее. Никогда – если ему нужна любовь Клаудии. А он нуждался в ней больше всего на свете. У Гая было ужасное ощущение, что она из-за дурно понятого чувства кровной преданности предпочтет ему своего брата-убийцу. Если Данте вновь не проглотит наживку, как Гай сможет отпустить Клаудию?

– А что насчет короля? Что сделает Эдуард, когда узнает, что вы держите Данте в заточении?

Гай молча смотрел на Клаудию, никак не в силах поверить, что она позволила ему решать ее судьбу. Она доверяла ему! Она любила его, и ничего, сказанное или сделанное Данте, не могло изменить этот факт. Ему хотелось закричать от радости, прижать ее к своей груди, расцеловать…

– Так что король? – настойчиво повторила Клаудия.

– Ах да, король… – Гай прочистил горло и попытался сосредоточиться на вопросе. Это далось ему с трудом – гораздо больше хотелось говорить о своей любви. – Твой брат думает, что его близкое знакомство с королем охраняет его, но ничего не знает о моих отношениях с Эдуардом. Конечно, королю не понравится то, что я сделаю с Данте, но он слишком многим обязан мне и не забудет Ьб этом. Он сообщит мне, какие долги я могу зачесть ему, а вместо уплаты закроет глаза на заточение Данте.

– Король должен вам деньги? Я думала, он достаточно богат.

– Король очень богат, – согласился Гай, – но даже самый богатый человек вынужден порой делать те или иные долги, и даже у королей есть своя цена.

– Вы подкупили короля?

– Ты не поняла, – усмехнувшись, сказал Гай. – Конечно, я не преподносил королю мешок с золотом и не говорил при этом: «Теперь вы должны мне пять сотен флоринов, Ваше Величество». Долги столь высокопоставленных особ – гораздо более тонкого свойства. По своим торговым делам я бываю при королевских и княжеских дворах всей Европы, и зачастую мне становится известна информация, представляющая большое значение для Эдуарда. Например, я узнаю, что некий король зарится на его владения в Нормандии, некий князь – на его дочь, а некий кузен – на его трон. Мой долг сообщать сюзерену о подстерегающих его опасностях, а мудрый господин никогда не замедлит вознаградить подобное проявление вассальной верности. Конечно, некоторые долги носят более денежный характер, однако, как правило, королям больше нужна информация, нежели золото.

– Неудивительно, что вы полагаете, будто всех можно купить.

Могущество Гая не внушило Клаудии, казалось, никакого благоговейного трепета. Вот и еще одна причина, по которой он любил ее. Под его началом сотни людей, которые, не рассуждая, выполнят любые его приказы, вокруг него толпы льстецов, которые, чтобы заслужить его благосклонность, согласятся с любым его словом, смешают себя с грязью, лишь бы смягчить его гнев. Клаудия же всегда держалась даже с какой-то вызывающей гордостью, всегда сохраняла чувство собственного достоинства. Она ровня ему во всем. Гай заглянул в ее сверкающие, как бриллианты, глаза и понял, что нашел достойную спутницу жизни.

– Ты – единственный для меня бесценный человек в мире.

– Вы говорили о том, что ваше сердце принадлежит мне, – застенчивая улыбка коснулась ее губ. – Это же настоящее сокровище. Вы думаете, мое собственное сердце будет вам достаточным вознаграждением?

– Да, – прошептал Гай, опуская голову и приникая к ее устам долгим, упоительным поцелуем. – Это более чем выгодная сделка.

– Я люблю тебя, Гай!

Этих слов, казалось, он ждал всю жизнь. Теплым летним дождем они омыли его душу. Гай замер, горло у него перехватило, и он не в силах был вымолвить переполнявшие его слова любви. Клаудия, поняв состояние Гая, обвила руками его шею и притянула к себе. Гай откликнулся без промедления, как голодный откликается на приглашение к праздничному столу. Его руки сжали ее талию, затем спустились ниже, на соблазнительные округлости бедер. Каким-то чудом он заставил себя сдержать страстное желание задушить ее в объятиях. Повязка на левой руке Клаудии напомнила ему, что он причинит ей боль, если даст волю своей страсти, однако чувственная ласка ее языка во время поцелуя едва не заставила Гая забыть об осторожности. Она насиловала его с помощью поцелуев, и он не сопротивлялся, понимая – в основе ее отчаянного порыва лежит не только страсть, но и необходимость увериться, что он никуда не исчезнет, что он останется с ней навсегда. Гай отвечал на ее поцелуи с не меньшим отчаянием.

Его решимость слабела, и он заставил себя вспомнить, как ее плечо выглядело всего несколько дней назад. Эта картина навсегда останется в его памяти, так же, как на плече Клаудии навсегда останется след от раскаленного ножа Данте. Она испытала столько бурных событий в прошлом и теперь нуждалась в покое, тепле и уюте. Клаудия покрывала его шею быстрыми, нежными поцелуями, затем ее рука пропутешествовала по его груди и провокационно поползла вниз. Гай запаниковал. Она сознательно пыталась соблазнить его.

И почти преуспела в этом.

Гай перехватил ее руку и вновь прижал к своей груди.

– Нет, дорогая. Не сейчас.

– Но я хочу тебя! – прошептала она срывающимся шепотом, продолжая целовать его чувственными, но в то же время нежными и невинными поцелуями. Это сводило его с ума. – Люби меня, Гай! Пожалуйста! Позволь мне забыть обо всем в твоих объятиях!

Гай услышал собственный стон.

– Но тогда ты вспомнишь о своей ране, маленькая ведьма. Я не хочу причинять тебе боль.

– Ну просто поцелуй меня, – сказала она, вновь приникая к его рту. – Всего один поцелуй. Или два.

Или три, если быть точным. Гай попытался вспомнить, как ему раньше удавалось избежать чар других женщин, но безуспешно – женщина, находившаяся сейчас в его объятиях, лишала его свободной воли. Он начал уже обдумывать, каким образом можно было бы заняться с Клаудией любовью, не тревожа ее плечо. Поцелуи превращали его кровь в жидкий огонь. Внезапно раздавшийся сзади голос превратил ее в лед.

– Такое обращение не пойдет на пользу ране моей сестры, Монтегю.

Клаудия судорожно вздохнула и повернулась к брату. Тихо вскрикнув, она вспомнила о шнуровке, схватила ленты и попыталась засунуть их в руку Гая.

– Это не то, что ты думаешь, Данте. Просто я не могла самостоятельно зашнуровать платье и попросила Гая помочь мне. А потом, понимаешь, одно повлекло за собой другое, и я попросила его поцеловать меня.

Гай оставил без внимания отчаянные жесты ее рук за спиной, призывающие его заняться шнуровкой. Вместо этого он обнял девушку и жестом собственника прижал к себе.

– Это касается только нас двоих, Клаудия. Ты не должна никому ничего объяснять.

Двое мужчин с безмолвным вызовом взирали друг на друга, и атмосфера в шатре становилась все напряженнее. Наконец Данте разжал кулаки и соединил руки за спиной.

– Он прав, Клаудия. Теперь это уже не мое дело.

– Что ты сказал? – Клаудия не верила своим ушам. Даже Гай засомневался, правильно ли он все расслышал. Неужели ему наконец удалось победить этого строптивца?

– Я хотел сперва поговорить с сестрой, – продолжал Данте, как будто не слышал вопроса, – но поскольку вы здесь вдвоем, я избавлю себя от неприятной задачи дважды повторять одно и то же. – Он посмотрел на Гая. – Вы были правы, называя меня глупцом. И были правы, говоря, что все, о чем я мечтал годами, теперь в моей власти. Я готов принять ваше предложение.

– Каковы твои условия? – без промедления спросил Гай.

– Вы сейчас же предоставляете мне свободу, – сказал Данте, – и даете слово, что не будете вмешиваться в мою жизнь. Как и я в вашу.

Гай не сводил с него настороженного взгляда.

– И это все?

– На данный момент мне от вас больше ничего не нужно. Мне достаточно знать, что вы у меня в долгу, – циничная улыбка появилась на лице Данте. – Смотрите, не ошибитесь, Монтегю. Настанет день, когда я потребую вернуть долг.

Гай прекрасно понимал, что захочет от него получить Данте, как понимал, что, помогая ему добиться признания законности его рождения, он поможет ему также покинуть Англию. Гаю это казалось превосходной сделкой. Клаудия, похоже, не была с ним согласна.

– Ты собираешься продать меня? – спросила она шепотом, едва владея собственным голосом. – Значит, я для тебя только товар для выгодного обмена?

Мелькнувшая в глазах Данте боль быстро исчезла.

– Много лет назад я обещал, что у тебя будет свой дом, – его голос звучал бодро и уверенно, – место, где ты будешь чувствовать себя в безопасности. Считай, что я выполнил свое обещание, Клаудия.

Она повернулась к Гаю и спрятала лицо у него на плече. Он успокаивающе погладил ее по голове. Теперь у него было все, чего он так страстно хотел, о чем мечтал всю жизнь. Поцеловав Клаудию, он скрепил сделку с Данте:

– Согласен!

19.

В полдень Гай и Данте оседлали коней, собираясь отправиться в аббатство Келсо, чтобы подписать брачный контракт и совершить последние приготовления к брачной церемонии. Свадьба должна была состояться на следующий день. Поднеся к губам руку Клаудии, Гай быстро поцеловал ее.

– Ты уверена, что хочешь остаться?

Клаудия кивнула. Измена Данте искренне удручила ее – хотя в этом чувстве было что-то от детского эгоизма. Ей неприятно было сейчас находиться в обществе брата.

– Моя подпись на контракте не требуется, а поездка будет слишком утомительной для меня. Лучше я останусь и отдохну.

– Сегодня опять очень жарко. У тебя будет тепловой удар, если ты проведешь весь день в шатре. – Гай указал на Кенрика и Фиц-Алана, стоящих неподалеку. – Мои братья хотят взять тебя с собой к реке. В четверти мили вверх по течению есть отмель. Ты сможешь полежать в тени на берегу или искупаться, если захочешь. Вода прохладна и хорошо освежает.

Провести целый денье братьями Гая будет ненамного приятней, чем остаться в одиночестве. Клаудия не доверяла им. Однако возможность сбежать от невыносимой жары заставила ее согласиться.

– Очень хорошо.

– Я разыщу тебя там через несколько часов, – пообещал Гай, явно обрадованный ее спокойным и ровным настроением. Нежно пожав Клаудии руку, он пришпорил лошадь.

Данте молча последовал за ним, не попрощавшись с Клаудией. Она подумала, что облегченно вздохнет, когда завтра он уедет. Его присутствие только напоминало Клаудии о том добром, рассудительном брате, которого она когда-то знала. Этот новый Данте был совсем чужим человеком. Он заботился о сестре лишь постольку, поскольку она представляла для него выгоду.

Данте был очень доволен, когда Гай освободил его рыцарей – Оливера и Арманда, и немедленно велел им готовиться в путь. Они собирались отбыть завтра на рассвете, перед тем как начнется церемония. Клаудия пыталась убедить себя, что она рада этому. Своей угрюмостью Данте испортит весь праздник.

Кенрик отдал приказ седлать коней, и Фиц-Алан подвел к Клаудии ее кобылу.

– Леди Клаудия! – окликнул Кенрик девушку. Клаудия отвела взгляд от удаляющихся Гая и Данте, и Кенрик указал на кобылу.

– Я помогу вам сесть в седло, если желаете.

Повязка все еще опоясывала ее левую руку, и Клаудия вынуждена была согласиться. Кенрик поднял ее за пояс, как будто она была не тяжелее перышка, бережно усадил в седло и даже помог поправить платье, когда Клаудия села по-мужски, решив на время забыть о скромности. Сейчас, когда ее плечо еще далеко от выздоровления, она не имела ни малейшего желания упасть с лошади.

Когда все оседлали коней, Кенрик двинулся вперед неспешным шагом – наверное, из-за нездоровья Клаудии. Не было никакой причины торопиться, и Клаудия спокойно наслаждалась прохладой, стоящей в лесу, по которому они проезжали. Фиц-Алан попытался было развлечь ее беседой о необычайно жаркой погоде, но сдался, когда несколько его реплик были встречены молчанием. Тропа разветвлялась, и Кенрик выбрал дорогу, ведущую вверх по реке. Когда наконец они достигли отмели, Клаудия вынуждена была согласиться, что это место выглядело очень привлекательно. У противоположного берега быстрое течение покрывало воду рябью, но над песчаной отмелью река текла неторопливо, и солнце отражалось в ней яркими бликами. Кенрик и Фиц-Алан стреножили коней, а Клаудия подошла к самой воде.

Большое подмытое рекой дерево рухнуло на полузатопленную мель столь давно, что лишившийся коры ствол был отполирован до блеска. Сбросив туфли, она осторожно подобрала юбки, вошла по щиколотку в реку и присела на дерево. Прохладная вода приятно холодила ноги.

– Так вы сгорите на солнце, – предупредил Фиц-Алан, усаживаясь на другой конец ствола, оставшийся на берегу, и снимая башмаки.

Клаудия поболтала ногами в воде, и стайка пескарей бросилась прочь. Несмотря на всю нелюбовь и недоверие Клаудии к братьям Гая, исходящая от них мужественная сила успокаивала ее и рождала чувство безопасности. Однако она продолжала упрямиться.

– Ваше бледное английское солнце не в силах подействовать на мою кожу.

Фиц-Алан пожал плечами и вошел в реку. Когда вода подступила к его перевязи, он отстегнул ножны с мечом и положил их на дерево, затем направился дальше, туда, где мель кончалась и начиналась настоящая глубина.

Клаудия повернула голову и увидела, что Кенрик по-прежнему стоит на берегу, опершись на еще одно большое дерево, склонившееся к реке. Вряд ли его заботило, что под весом его тела дерево может упасть в воду. На лице Кенрика была написана лишь скука. Да, это было бы чудесное место для отдыха, если бы не присутствие Кенрика и Фиц-Алана.

Фиц-Алан стоял, замерев в склоненной позе, руки его были погружены в воду, как будто он мыл их. Это продолжалось довольно долгое время, и любопытство наконец одолело Клаудию:

– Что вы делаете?

– Ловлю рыбу, – прошептал Фиц-Алан.

С уст Кенрика сорвался легкий смешок.

– Иэн Дункан – единственный известный мне человек, который может ловить рыбу таким способом.

– Каким способом? – недоуменно спросила Клаудия.

– С помощью рук, – объяснил Кенрик, – Фиц-Алан считает свое лицо настолько неотразимым, что даже рыбы, по его мнению, не могут перед ним устоять. Смотрите, как он улыбается им! Он думает, что какая-нибудь жирная форель влюбится в него и сама приплывет в его объятия.

Клаудия не выдержала и рассмеялась, даже Фиц-Алан улыбнулся.

– Аббат Грегори сказал мне, что эта река полна форелью, и я решил поупражняться в рыболовной технике, которую нам показывал Иэн.

Кенрик издал неразборчивое фырканье. Клаудия предположила, что таким образом гигант выражал свое веселое настроение.

– И много ты уже наловил?

– Нет, но я… – Внезапно взгляд Фиц-Алана заблуждал, как будто следуя за движением чего-то видимого только ему одному.

Привстав и осторожно придерживая над водой платье, Клаудия вытянула шею.

– Это рыба?

Фиц-Алан не ответил. Бросив взгляд через плечо, Клаудия увидела, что Кенрик тоже заинтересовался. Внезапно резкое движение вновь привлекло внимание Клаудии к Фиц-Алану: его руки метнулись под воду, затем с громким всплеском вынырнули, сжимая добычу. Он бросил ее на берег, и на секунду в воздухе повисла мерцающая радуга из водяных капель. Потрясенный до глубины души, Кенрик отшатнулся, и форель Фиц-Алана шлепнулась прямо к его ногам. Присмотревшись, Кенрик расслабился и улыбнулся, затем поднял лежащую перед ним длинную плоскую речную гальку и швырнул ее обратно в реку. Фиц-Алан согнулся пополам от смеха.

– Ну и шутки у тебя, – беззлобно проворчал Кенрик. – Это все, что ты способен поймать – если не считать пиявок?

– Пиявок? – Клаудия быстро села на дерево, вытащила ноги из воды и принялась пристально их рассматривать.

– Не думаю, что там, где вы сидите, водятся пиявки, – успокоил ее Кенрик. – Эти твари предпочитают…

Внезапно он умолк, и в воздухе послышалось легко узнаваемое жужжание летящей стрелы. Затем раздался громкий удар – стрела, задрожав, воткнулась в дерево всего в нескольких дюймах от головы Кенрика. Со стороны, где стоял Фиц-Алан, раздался громкий всплеск. Кенрик бросился вперед, схватил Клаудию и помчался вместе, с ней по лежащему дереву, удивительным образом умудряясь сохранять равновесие. В воздухе вновь загудели стрелы, но Кенрик, добравшись до конца ствола, прыгнул в воду, продолжая сжимать в стальных объятиях Клаудию.

Вода сомкнулась над ее головой, и жгучая боль, пронзившая плечо, чуть не лишила ее сознания. Клаудия вынырнула на поверхность, фыркая и отряхиваясь, но Кенрик неумолимо тащил ее за собой к рухнувшему дереву, где их уже поджидал Фиц-Алан.

Волны ударялись об их плечи, но погруженные в воду ветки держали дерево на плаву даже на середине реки. Клаудия вытянула ноги, пытаясь достать до дна, и судорожно схватилась за ветку, скользкую от налипших водорослей. Течение здесь было значительно быстрей, но, к счастью, Кенрик крепко держал девушку за талию. Они прятались, насколько это было возможно, за большой, торчавшей вверх веткой. Переждав дождь стрел, Кенрик и Фиц-Алан осторожно выглянули из-за их жалкого укрытия.

– Вот они! – прошептал Фиц-Алан. Из леса вышла группа солдат, одетых в темно-зеленые и коричневые одежды, делавшие их незаметными среди деревьев. Половина из них была вооружена луками, у остальных были мечи. Клаудия тихо вскрикнула:

– Это же мой дядя, барон Лонсдейл!

Кенрик с Фиц-Аланом молча переглянулись, затем принялись изучать окрестности, ища путь для отступления. Их мечи были бессильны против луков. Прежде чем им удалось бы добраться хотя бы до одного солдата Лонсдейла, они оказались бы уже утыканы стрелами.

– Вряд ли Лонсдейл прячет где-нибудь других солдат, – рассуждал Кенрик, – в этом нет никакого смысла. Наверное, нескольких он оставил неподалеку с лошадьми, но их тоже должно быть немного. Не думаю, что он стал бы рисковать, появляясь с большими силами поблизости от нашего лагеря.

– Да, но мы поднялись слишком высоко по реке, – заметил Фиц-Алан. – Даже часовые не услышат наш призыв о помощи.

Поймав пристальный взгляд Фиц-Алана, направленный вверх по реке, Кенрик мрачно усмехнулся:

– И не думай об этом. Даже если она и умеет плавать, ей будут мешать юбки и поврежденное плечо.

– Юбки можно обрезать, – возразил Фиц-Алан. Кенрик покачал головой.

– Нам самим очень повезет, если мы справимся с этим, а у нас со здоровьем все в порядке. К тому же, чтобы обрезать юбки, тебе понадобится меч.

Поглядев на меч, до сих пор лежащий на середине дерева, Фиц-Алан пробормотал проклятье и начал осторожно передвигаться вдоль ствола, стараясь держать голову пониже, чтобы не попасться на глаза лучникам Лонсдейла.

– Что вы хотите сделать? Для чего нужно, чтобы я умела плавать? – забеспокоилась Клаудия.

Не отводя глаз от Фиц-Алана, Кенрик неохотно объяснил ей:

– Мы могли бы выбраться на середину реки, где течение быстрее, нырнуть и проплыть под водой как можно больше. Надеюсь, нам удастся вынырнуть уже за поворотом. Солдатам же Лонсдейла придется гнаться за нами по земле, продираясь сквозь кустарник, который там как раз особенно густ. Мы их здорово опередим, и доберемся до тропы, ведущей в наш лагерь, гораздо быстрее их.

Внезапно его тело напряглось. Фиц-Алан протянул руку к мечу, и в воздух вновь взвились стрелы. Крепко сжимая оружие, Фиц-Алан прижался к стволу и погрузился в воду как можно глубже. Лонсдейл отдал приказ, и два лучника побежали вдоль берега, чтобы занять позицию, откуда им удобнее было бы обстреливать Фиц-Алана.

Тихо выругавшись, Кенрик крикнул, обращаясь к Лонсдейлу:

– Что вам надо?

– Мне нужна девушка! – ответил тот. – Отдайте мне мою племянницу, и я сохраню вам жизнь.

Лучники отпустили тетиву как раз в тот момент, когда Фиц-Алан достиг достаточно глубокого места. Он нырнул, и стрелы ударились в ствол как раз в том месте, где за мгновение до того находилась его голова. Через минуту Фиц-Алан вынырнул рядом с Кенриком, за ветвями, прикрывающими от града стрел. Клаудия облегченно перевела дыхание.

– Вы должны поплыть вниз по течению за подкреплением, – произнесла она, стараясь ничем не выдать свой страх. – Я не боюсь остаться здесь в одиночестве. Дядя не причинит мне вреда.

Мужчины недоуменно уставились на нее. К Кенрику первому вернулся дар речи.

– Дядя, который только что приказал стрелять в нас, который хотел убить Гая и повесить за это злодеяние вас? Этот дядя не причинит вам вреда?

Клаудия раздраженно поморщилась.

– Я имела в виду – пока не почувствует себя в безопасности, далеко отсюда. И вряд ли он вообще собирается что-либо со мной делать. Я не сомневаюсь, что нужна ему как заложница. Если он хочет получить за меня от Гая деньги, то сохранит мне жизнь.

– Мы не оставим вас здесь, – тоном, не терпящим возражения, отрезал Кенрик.

– Но если его лучники подойдут поближе, они смогут без помехи расстрелять нас в упор! – запротестовала Клаудия. – Это только вопрос времени. Если вы останетесь здесь, он убьет вас обоих!

– Поживем – увидим, – пробормотал Фиц-Алан.

Кенрик слегка отодвинулся от Клаудии, чтобы извлечь из ножен меч.

– Что ж, мы попадали и в худшие переделки.

Клаудии показалось, что она имеет дело с сумасшедшими.

– Но вы ведь можете спасти себе жизнь! Почему вы не уходите, пока это еще возможно?

Они посмотрели на нее так, как будто она сама знала ответ на этот вопрос. Все же Кенрик решил просветить ее:

– Мы не можем оставить женщину в такой опасности, Клаудия. И тем более если эта женщина – член нашей семьи. Вы оскорбляете нас, если предполагаете, что мы способны на подобные низости.

Клаудия открыла было рот, но не нашла подходящего возражения. Неужели они действительно считают ее членом своей семьи?

Кенрик усмехнулся.

– Я так и думал, что это заставит вас замолчать.

– Гай вернется через час или два, – сказал Фиц-Алан. – Возможно, нам удастся сдерживать их до того времени.

– Не думаю. Они не собираются ждать, – Кенрик взглянул на левый берег. – Нам надо выманить их из леса в воду. Река тут глубже, чем они думают, и нам, возможно, удастся…

Лес позади солдат Лонсдейла взорвался криками, и на берег вырвался еще один отряд солдат – на этот раз одетых в бело-голубые цвета Монтегю. У каждого был щит, защищающий от вражеских стрел. Отбросив ставшие бесполезными луки, воины Лонсдейла выхватили мечи. Клаудия увидела Гая и Данте, следующих за своими солдатами.

– Господи! – воскликнул Фиц-Алан. – Он привел с собой всего шестерых солдат!

– Пошли, мы нападем на людей Лонсдейла с тыла! – крикнул Фиц-Алану Кенрик, направляясь к берегу. Остановившись, когда вода дошла им до пояса, он отпустил Клаудию. – Вы сможете удержаться на ногах, если мы оставим вас здесь?

Клаудия оперлась здоровой рукой о дерево.

– Да.

– Вот и хорошо. Только пригнитесь! Мы позаботимся о лучниках слева. Смотрите, не подставьтесь под выстрелы других!

Кенрик с Фиц-Аланом стали выбираться на берег. К удивлению Клаудии, они двигались медленнее, чем она ожидала, стараясь не производить лишнего шума, способного привлечь внимание противника. Лучники, повернувшиеся к ним спиной и отражавшие нападение солдат Гая, слишком поздно осознали свою ошибку. Кенрик и Фиц-Алан быстро покончили с ними, затем нашли себе новый объект для атаки.

Клаудия выглянула из-за ствола и обнаружила, что солдаты Лонсдейла забыли о ее существовании. Теперь у них были дела поважнее. Она поискала глазами дядю, но его нигде не было видно. Затем Клаудия заметила Гая – он бежал к ней, но внезапно остановился, вынужденный сразиться с напавшим на него вражеским солдатом. Тот не продержался долго и рухнул за миг до того, как еще один противник атаковал Гая сзади. Гай быстро повернулся – как раз вовремя, чтобы отразить смертельный удар. Сердце Клаудии было замерло, но вскоре, когда стало ясно, что и этот противник вот-вот упадет, девушка облегченно вздохнула.

Стук копыт множества лошадей примешался к звукам битвы. К силам Гая прибыло подкрепление – второй отряд был даже больше первого. Гай вновь устремился к Клаудии, но внезапно остановился, огляделся и побежал по берегу вверх по реке. Там кусты росли густо, и вскоре Гай исчез за стеной зелени.

Клаудия подумала, что он, наверное, обнаружил прячущегося там солдата Лонсдейла – возможно, даже ее дядю. Громкие крики вновь привлекли ее внимание к разворачивающемуся перед ней сражению. Люди Гая окружили вражеских солдат, и те перед лицом многократно превосходящего их неприятеля побросали оружие. Данте кинул взгляд через плечо, затем, как и Гай немногим раньше, бросился к Клаудии. Внезапно он замер.

– Клаудия! Сзади!

Но было уже слишком поздно. Клаудия обернулась, когда перед ней из воды выросла темная фигура. Не успела Клаудия разглядеть лицо с выцветшими светлыми волосами и острыми голубыми глазами, как ее дядя схватил ее и прижал кинжал к горлу, прячась за девушкой, как за живым щитом.

– Мне нужен безопасный проход, мне и моим солдатам, – закричал Лонсдейл людям на берегу. – Бросьте оружие!

Данте первым подчинился ему, с яростью отбросив меч.

– Как это похоже на тебя, дядя, прятаться за женской юбкой. Странно, что я не вижу здесь твоего старого друга епископа. Он тоже большой специалист по пополнению своей казны с помощью моей сестры. Неужели ты думаешь, что я не смогу выяснить, куда ты отвезешь ее?

– Она отправится в монастырь, когда я наконец совершу сделку с бароном Монтегю относительно Хол-форд Холла. С твоей сестрой ничего не случилось бы, если бы Монтегю сдержал слово. И ты никогда бы не узнал, что она оставалась в Лонсдейле дольше задуманного. Я компенсирую тебе все твои расходы.

Клаудия чувствовала, что Лонсдейла от страха бьет крупная дрожь. Отчаяние подвигло его на крайние меры. Если ему каким-то образом удастся скрыться вместе с ней, в его руках она проживет недолго. Лонсдейл сильней сдавил ее руку, не имея причин заботиться о ее раненом плече, и у Клаудии вырвался легкий стон.

– Ты грязный лжец, дядя. – Данте вытащил из-за пояса кинжал и потрогал лезвие. Затем он перевел взгляд на Лонсдейла, как будто пришел к какому-то решению. – Сейчас ты заплатишь за свои злодейства.

– Я перережу ей горло! – завопил Лонсдейл. – Клянусь, я это сделаю!

– Ты действительно полагаешь, что я отпущу тебя живым? – Данте отрицательно покачал головой, как бы отвечая на собственный вопрос. – Сначала тебе придется убить меня.

Лонсдейл сделал шаг назад. Внезапно пара рук схватила его, и завязалась борьба. Широко раскрытыми от ужаса глазами Клаудия смотрела на кинжал, который отодвинулся от ее горла и теперь покачивался в непосредственной близости от ее лица. Рука Лонсдейла дрожала в тщетном усилии вернуть кинжал на прежнее место, но его запястье было крепко зажато в стальном захвате большой, знакомой руки. Клаудия почувствовала, что теперь она свободна, и в тот же момент услышала голос Гая:

– Беги, Клаудия! Быстро!

Наклонив голову, чтобы не задеть кинжал, она извернулась, сделала шаг в сторону и упала. Не обращая внимание на острую, пульсирующую боль в плече, она мгновенно вскочила на ноги и отбежала в сторону, стараясь оказаться как можно дальше от дяди, затем повернулась, боясь оставаться к нему спиной. Гай боролся с Лонсдейлом, обхватив его руками и пытаясь вырвать у него нож. Внезапно серебряной вспышкой мелькнул еще один кинжал, закончивший свои полет в горле Лонсдейла. С выражением невероятного изумления на лице барон упал на колени. Не вынеся ужасного зрелища, Клаудия отвернулась.

– Он сделал тебе больно? – Гай заключил ее в объятия и осторожно коснулся плеча. Когда она невольно вздрогнула от боли, он громко выругался.

– Ничего страшного, со мной все в порядке, – тихо сказала Клаудия.

Однако лицо Гая оставалось мрачным, и он решительно направился к берегу. Перевес был на стороне его людей, и Гай резким кивком подозвал к себе Кенрика.

– Разыщи, где они спрятали лошадей, и пошли дозор на поиски остальных солдат Лонсдейла.

– Хорошо, – ответил Кенрик. – Один из раненых уже признался, что еще один отряд ожидает их неподалеку. Мы с Фиц-Аланом приготовим им небольшой сюрприз.

– Отлично. Я с Клаудией вернусь в лагерь и буду ждать вас там. – Гай направился к своему коню.

– Монтегю! – Услышав окрик, Гай замер и обернулся. Подошедший Данте обеспокоенно посмотрел на сестру.

– Ты не ранена, cara?

– Нет, я не ранена, – Клаудия сердито взглянула на него. – Ты понимаешь, что твой кинжал мог бы попасть в Гая? Если бы Лонсдейл сделал шаг в сторону, Гай был бы сейчас мертв!

Данте выпрямился, и на лице его появилась ледяная улыбка.

– Нет, такого быть не могло, уверяю тебя.

– Разве, Данте? – Ей так хотелось верить ему, но она не знала, могла ли это себе позволить. – Ты можешь дать слово, что никогда не попытаешься убить Гая? Ты можешь поклясться мне в этом?

– Сейчас не время и не место спорить. – Осуждение, сквозившее в голосе Гая, удивило ее не меньше, чем предостерегающий взгляд, который он послал ей. – Вы сможете поговорить об этом позже, в лагере.

– Думаю, что не сможем. – Одним плавным движением Данте вернул меч в ножны. – Мои люди готовы к отъезду, а я уже и так слишком сильно задержался у вас. Бумаги, которые я подписал в аббатстве, означают, что я сложил со своих плеч ответственность за тебя, Клаудия. Желаю тебе счастья в замужестве.

Не промолвив более ни слова, Данте повернулся на каблуках и направился к своей лошади, где его ждали Оливер и Арманд. Клаудия не стала смотреть ему вслед.

– Верни его, – сухо сказал Гай.

Клаудия покачала головой.

– Нет, я сделала свой выбор. Моя верность принадлежит тебе.

– Я не просил тебя выбирать между нами. Я просил только…

– Пожалуйста, Гай! Я не желаю говорить о нем. – Она не хотела давать волю слезам, хотя они стояли у нее в глазах. – Пусть Данте уезжает. Он принес нам только горе.

Гай сжал губы.

– Не благодари меня за то, что я снисходителен к твоему упрямству. Придет время, когда ты пожалеешь о своих словах.

Это время наступило раньше, чем Клаудия могла предположить. Они возвращались в лагерь вместе с группой солдат, и Гай дал ей понять, что не хочет разговаривать в присутствии посторонних. Клаудия прилагала все силы, чтобы выкинуть из головы мысли о Данте, но эти попытки не увенчались успехом – равно как и усилия прекратить осмысливать произошедшие на реке события. Поймав предостерегающий взгляд Гая, она заставила себя удержаться от расспросов, пока они не оказались наедине в шатре Гая, и пока он не распорядился, чтобы их не беспокоили.

Уловив на лице Клаудии нетерпеливое выражение, он улыбнулся.

– У тебя, наверное, есть ко мне парочка вопросов?

– Парочка?! – Она откинула со лба мокрые волосы. – Как ты оказался сзади дяди Лоренса, когда он напал на меня? Почему ты так быстро уехал из аббатства? И почему пришел к нам на помощь всего с шестью солдатами? – Клаудия остановилась, чтобы перевести дух. – Ты знал, что твои братья не оставят меня одну, даже ради спасения своей жизни? Ты знал…

Гай поднял руку, призывая ее к молчанию.

– Клаудия, Прошу тебя! Я не могу отвечать сразу на все вопросы. Повернись, и я расшнурую твое платье, пока буду объяснять.

– Ты хочешь раздеть меня? Прямо сейчас? – Клаудия нахмурилась, затем взглянула на свое промокшее платье, и чело ее разгладилось. – Господи, ты прав. Мне надо переодеться.

– Да, и к тому же я хочу сменить тебе повязку, – сказал Гай. – Но ты недалеко ушла от истины, заподозрив у меня другие намерения.

Его глаза горели желанием, и Клаудия догадалась, что ее мокрое платье плотно облегало все те места, которые жаждали его прикосновений, – то есть все ее тело. С одежд Гая тоже стекала вода, и под ними отчетливо вырисовывались его тугие, упругие мускулы, которые так приятно было ласкать и целовать. Клаудия не могла дождаться момента, когда можно будет приступить к этому упоительному занятию. Она облизала губы. Заметив, как пристально он наблюдает за движением ее язычка, Клаудия повторила его, на этот раз лишь затем, чтобы разжечь его аппетит.

Гай, сделав над собой усилие, отвел взгляд.

– Я должен взглянуть на твою рану и проверить, не пострадала ли она. Данте оставил мазь?

Кивнув, она указала на сундук, на котором стояла маленькая коробочка.

– Отлично! Теперь повернись. – Клаудия повиновалась, и Гай принялся расшнуровывать ее платье – медленно и осторожно, стараясь не дергать за ленты слишком сильно. Несколько раз она ощутила, как его пальцы пробегают по ее обнаженной коже. – Отвечаю на первый вопрос. Я направлялся к тебе, когда увидел Лонсдейла, который плыл вдоль упавшего дерева, и понял, что он хочет взять тебя в заложницы, и что я не успею добраться до тебя раньше него. Тогда я побежал вверх по берегу, затем проплыл по реке вниз и оказался позади него. Ты помнишь, что случилось дальше.

– Да. Данте чуть не убил тебя! – Она вспомнила, какой ужас испытала при виде рассекающего воздух кинжала, когда не знала, чем закончится его полет.

Гай развязал повязку и снял ее с плеча, осторожно поддерживая левую руку Клаудии.

– Данте отчетливо видел цель, и в этот раз никто не бросался ему наперерез. Он признался мне, что в случае со мной промахнулся первый раз в жизни. До сих пор никто из тех, кому предназначался его кинжал, не оставался в живых.

– Данте стал чудовищем, – прошептала Клаудия.

– Может быть, – уклончиво ответил Гай, – но я думаю, что где-то глубоко в нем по-прежнему таится нечто человеческое. Он не до конца убил в себе душу, хотя сильно изувечил ее. У него осталось больше чувств, чем это может показаться на первый взгляд.

– Почему ты так думаешь?

– Он подписал брачный контракт только потому, что желает тебе счастья. Я думаю, его убедил тот факт, что со мной ты будешь в безопасности, в то время как он может предложить тебе лишь жизнь, полную тревог, хотя сомневаюсь, что он когда-либо признается в этом. И я готов поспорить на половину моего состояния, что ты обидела его в лучших чувствах, когда обвинила в попытке убить меня.

– У него больше нет чувств, – возразила Клаудия. – А брачный контракт он подписал лишь потому, что хочет сделать тебя своим должником.

– Ты неправа, Клаудия. Если бы это была единственная причина, он немедленно потребовал бы уплаты долга. Или, по крайней мере, захотел зафиксировать его на бумаге. Он понимает, что я, заполучив тебя в жены, буду связан лишь своим Словом. Если принять во внимание полное отсутствие между нами дружбы, риск был бы слишком велик.

Клаудия молчала, размышляя.

– Но он же пытался убить тебя в день, когда я вернулась! И я слышала, когда лежала больной, как вы оба угрожали друг другу смертью.

– Я думаю, он изменился с тех пор. – Гай спустил платье с ее плеч, и она явственно ощутила, как его горячий взгляд блуждает по ее телу. Платье соскользнуло на бедра Клаудии и затем упало в грязную лужу у ее ног. Гай судорожно втянул в себя воздух.

– Возможно, ты прав, – задумчиво произнесла Клаудия. – Может быть, я ошиблась. Я не подумала, что должен был ощутить Данте, когда понял, что человек, которого он считал врагом, преуспел там, где не добился успеха он сам. Помнишь, Данте сказал мне, что с тобой я обрету дом и безопасность, которую он обещал мне. – Она направилась к сундуку, стараясь изо всех сил не обращать внимания на собственную наготу.

– Я… э-э… это…

Взглянув на Гая, Клаудия поняла, что он не имеет ни малейшего представления о предмете разговора.

– Мы говорили о Данте, – напомнила она.

– Да, конечно. О Данте, – он смущенно посмотрел на нее и застенчиво улыбнулся. – Не бойся, любовь моя, мы еще увидим твоего брата. Король, разумеется, захочет, чтобы я представил свою жену ко двору, и, скорее всего, там мы встретим Данте. Эдуард последнее время не появляется на людях без него.

Он придвинулся к ней ближе и провел пальцем по ее спине, опускаясь все ниже и ниже, пока она не вздрогнула.

– У тебя ямочки в самых неожиданных местах.

Румянец залил щеки девушки и достиг груди. Клаудия резко обернулась.

– Как ты думаешь, когда мы…

Она замерла, не в силах отвести взгляд от штанов Гая. Материя на них, казалось, готова была лопнуть под напором его возбужденной плоти. Во рту Клаудии внезапно пересохло. Пожалуй, она слегка поторопилась. Схватив тунику Гая, лежащую на кровати, она прижала ее к себе, затем села, скрывая наготу.

– Ты хотел сменить мне повязку?

Гай кивнул, но не шелохнулся.

– В сундуке есть свежие бинты, – сказала Клаудия, – а где мазь, я тебе уже показывала.

Он шагнул к сундуку. Вода стекала с его туники, и Гай остановился, чтобы стащить ее через голову. Клаудия сняла с плеча влажную повязку, оставив лишь квадратный кусок материи, прикрывавший непосредственно рану.

– Позволь, я позабочусь о тебе, – Гай опустился перед ней на колени и удалил остаток повязки. – Что ж, все лучше, чем я мог надеяться. Я боялся, что бинт прилипнет к ране. Шрам уже не столь красен и вздут, как вчера, но до полного выздоровления, конечно, еще далеко. Возможно, купание в холодной реке только пошло тебе на пользу.

Он обработал мазью подсушенную рану, и его нежные прикосновения не причиняли Клаудии ни малейшего беспокойства. Мысль о том, что так же нежен и осторожен Гай будет во время занятий любовью, рассеяла последние остатки ее тревоги.

– Отвечаю на последний твой вопрос, – вернулся он к их разговору. – Именно благодаря твоему брату мы узнали об опасности. Он не был уверен, что тебя можно оставить на попечение моих братьев, и приказал своим людям незаметно проследить за тобой. Как только они увидели, что солдаты Лонсдейла входят в лес, Арманд помчался в аббатство предупредить нас, а Оливер послал нам навстречу ближайший дозор. Еще один отряд отправился к намла помощь, как только до лагеря дошло известие о стычке, но мы уже и так почти овладели ситуацией к этому времени.

– Это как раз в тот момент, когда солдат Лонсдейла чуть не размозжил тебе голову, пока ты был занят схваткой с его товарищем?

– Да, как раз в этот момент, – Гай улыбнулся, но его улыбка исчезла, когда пальцы Клаудии разжались и туника упала на пол. Он отвернулся, чтобы размотать свежий бинт, затем, отводя взгляд, передал Клаудии новый лоскут материи. – Прижми его к ране, а я обмотаю бинтом твое плечо.

– Только не слишком крепко, – попросила Клаудия, – а то мне немного больно, когда я активно двигаюсь.

– Сегодня тебе больше не придется активно двигаться.

Она провела рукой по его щеке, подождала, пока он не поднимет голову, и произнесла нежным, настойчивым голосом:

– А мне бы так хотелось!

– Не искушай меня! – Гай попытался вновь прикрыть ее туникой, но безуспешно – Клаудия отбросила ее в сторону.

– Ты должен закончить повязку!

Он стал выполнять ее просьбу, но она запустила ему пальцы в волосы, щекоча макушку. Гай никак не мог сосредоточиться.

– Мы не будем сегодня заниматься любовью, Клаудия. Прекрати эти шутки.

– Это не шутки, – прошептала она, и пальцы ее принялись поглаживать его грудь. – После всего, что произошло сегодня, было бы так хорошо оказаться в твоих объятиях.

– Я готов обнимать, целовать тебя, делать все, что ты захочешь, но мы не будем заниматься любовью. Еще не время. – Он жадно посмотрел на ее груди. – Я чувствую себя великим грешником, даже когда просто думаю о…

Клаудия прижала кончики пальцев к его устам, превратив это движение в ласку.

– Между нами не может быть греха. Ты разве не помнишь – мой брат благословил наш брак. Значит, мы опять обручены.

Гай закончил перевязку, убедившись, что она не беспокоит Клаудию.

– Греховна каждая моя мысль, которая связана с тобой. – Он взял ее руку, запечатлел поцелуй на ладони, затем перешел к запястью и постепенно стал подниматься все выше. Их взоры встретились, и Клаудия увидела в его глазах отражение ее собственного желания. – Когда я впервые увидел тебя, стоящую на ступенях церкви, я принял тебя за небесное видение. Теперь я начинаю подозревать, миледи, что вы вовсе не святая.

Засмеявшись, Клаудия принялась доказывать Гаю, как справедливы были его последние слова.

Эпилог

Замок Монтегю, три месяца спустя.

– Как ты мог не предупредить меня! – Клаудия положила руки на спину Гая, прекрасно понимая, что на самом деле ему не нужен был расслабляющий массаж. Нельзя же было, в самом деле, поверить, что он так уж устал после только что закончившегося поединка с Кенриком. Просто Гай любил, когда она мяла ему спину. Поскольку Клаудии тоже нравилось это занятие, она предпочла сделать вид, что приняла его слова за чистую монету. Кроме того, после утомительного дня, проведенного с семьей Гая, ей тоже понадобится утешение.

– Я чувствовала себя последней дурой! Ты должен был предупредить меня!

Гай лежал на груде подушек перед очагом. Взглянув на нее через плечо, он усмехнулся с мальчишеским задором.

– И испортить сюрприз? Я много месяцев мечтал увидеть выражение твоего лица, когда ты увидишь Тэсс и Элен, въезжающих в ворота!

– Я целый час после их приезда не могла прийти в себя! Ты же знал, что я ожидала увидеть великанш. Ты сам намекал, что жена Кенрика чуть ли не больше его самого. А на самом деле? Твоя сестра Элен выше меня не более чем на полдюйма и красива ничуть не менее своего брата. А при виде Тэсс я чуть не упала в обморок. Она так мала ростом и хрупка, как будто ее мать была феей, а отец – эльфом. А эти золотые кудри, а глаза цвета фиалок! – Клаудия покачала головой. – Мне придется долго привыкать к мысли, что она замужем за этим медведем, которого ты зовешь братом.

– Даю тебе несколько дней, – усмехнулся Гай. – Скоро ты будешь удивляться, как кому-то может прийти в голову, что они – неподходящая пара. Кенрик и Тэсс горячо любят друг друга.

– Да, – согласилась Клаудия. – Я сразу это поняла, увидев, насколько другим человеком выглядит твой брат в ее присутствии. Я даже не думала, что он может столько улыбаться. Я едва могла оторвать от него глаза, хотя леди Тэсс это, кажется, не очень понравилось. – Она прекратила массировать спину Гая и наклонилась к нему. – Как ты думаешь, твои сестры когда-нибудь смогут полюбить меня?

– Они уже любят тебя, – ответил он уверенно.

– Не думаю. – Она опять принялась за работу. – Мне кажется, они очень близкие подруги. Вряд ли им нужна еще одна.

Гай весело рассмеялся.

– Друзей никогда не бывает слишком много, любимая! Тебе надо лишь быть самой собой, и со временем они узнают тебя получше. Элен уже сообщила, что у меня отличный вкус. Она считает, что я не мог выбрать себе лучшую жену.

– Но леди Тэсс я, похоже, не очень понравилась. Во время обеда она то и дело сердито на меня посматривала. Не понимаю, что могло ее обидеть.

– Она думает, что ты домогаешься ее мужа, – объяснил Гай.

Клаудия недоверчиво уставилась на него. Гай лежал, довольно прикрыв глаза, и на его лице не было ни следа насмешки.

– Но почему ей могло такое прийти в голову?

На губах Гая заиграла легкая улыбка.

– Тэсс кажется, что все женщины на свете влюблены в ее мужа. Никто, по ее мнению, не может устоять перед красотой Кенрика.

– Перед красотой Кенрика? Мы говорим о твоем брате, или я чего-то не понимаю?

– Тэсс находит своего мужа неотразимым. Ничего, постепенно она поймет, что тебя вполне устраивает твой собственный супруг.

– Ты смеешься надо мной! – Клаудия не могла себе представить, как Кенрика можно находить неотразимым.

Гай поглядел на нее с благородным негодованием:

– Как, вас не устраивает ваш муж, миледи?

Она прижала ладонь ко лбу и испустила громкий вздох.

– Увы, добрый сэр, вы раскрыли мою тайну. Я обречена на жизнь с супругом, который всего лишь возвышается над другими людьми, а не глядит на них, как на муравьев. И лицом он напоминает скорее скучную древнеримскую статую, нежели варварского идола. – Она прикусила нижнюю губу и задумчиво покачала головой. – Однако он обладает одним или, может быть, двумя качествами, которые искупают его многочисленные недостатки, – Например? – давясь от смеха, спросил Гай.

Откинувшись назад, Клаудия погладила его ноги.

– Все женщины мечтают о муже, который с готовностью просыпается в любое время ночи, когда ими овладевает… ну, скажем, жажда общения. – Клаудия пожалела, что не попросила Гая снять перед началом массажа штаны. Ее руки поднялись выше, и она ощутила, как его тело напряглось. – И очень удобно при атом иметь дело с человеком, который так боится щекотки. Не составляет никакого труда найти у него чувствительные местечки.

Гай перевернулся на спину, и Клаудия увидела в его глазах разгоравшееся пламя желания.

– Уверяю вас, миледи – у вашего мужа есть местечки, которые особенно чувствительны к прикосновениям жены.

Решив проверить это, Клаудия сладострастно потерлась своими бедрами об его, и в ответ услышала негромкий стон наслаждения.

– Есть еще один вопрос, который возбуждает мое любопытство, милорд. Как вы думаете, будут ли дети моего супруга так же красивы, как и дети его братьев?

– Милая Клаудия, ваша озабоченность этим вопросом доставляет мне боль, – с лукавой усмешкой Гай прижался к ней источником этой боли. Его руки, забравшись к Клаудии под юбку, начали медленно и умело ласкать ее бедра. – Мне кажется, нам надо вместе поискать ответ – прямо сейчас.

Клаудия уперла руки в его грудь, и на губах ее появилась таинственная улыбка.

– Вы и так сделали уже все, что могли, милорд. Ответ мы узнаем ближе к весне.

Сперва озорное выражение лица Гая не изменилось, но затем до него дошел смысл ее слов, и глаза его расширились от удивления.

– Ты уверена? У нас будет ребенок?

– Не понимаю, что тебя удивляет, – поддразнила его Клаудия. – Ты ведь редко даешь мне отдохнуть от выполнения супружеского долга. Как правило, в результате получаются дети.

– Неизвестно еще, кто кому не дает отдохнуть, любимая. – Его руки вновь потянулись к ее бедрам, но внезапно замерли. – Мужчина не должен удовлетворять свое плотское желание с женщиной, которая находится в тяжести.

– Ты думаешь, я спокойно буду наблюдать, как ты удовлетворяешь его с другими? – Клаудия ущипнула его за мускулистый живот.

– Ай! Прекрати свои шутки, маленькая ведьма! – Он схватил ее руки и прижал к своим губам. – Я скорее согласен превратиться в монаха, а не то, боюсь, ты сделаешь меня евнухом. Ты прекрасно знаешь, что мое желание принадлежит тебе одной. Просто мы должны позаботиться о ребенке. – Он сел и снял Клаудию со своих колен. – Сколько времени должно пройти после родов, чтобы женщина вновь была способна заниматься любовью?

– Сколько времени… – Ее взгляд был полон недоумения. – Ты хочешь, чтобы у нас не было близости до весны?

Гай раздосадованно провел рукой по голове.

– Я очень мало знаю о детях и беременных женщинах. Что, если я причиню тебе боль?

– Но прошлой ночью мне не было больно, – возразила Клаудия, кладя руки на его бедра. Запечатлев невинный поцелуй на его шее, она неожиданно чувственно прижалась к нему всем телом, и подавленный вздох Гая вызвал у нее улыбку. – И позапрошлой ночью, и две ночи назад.

– Ты права, – с явным облегчением согласился Гай. – Похоже, в этом действительно нет вреда.

– Твои братья наверняка сведущи в этих вопросах более тебя. – Она покрывала быстрыми, нежными поцелуями уголки его рта. – Почему-то я уверена, что они не оставляли своих жен в одиночестве, пока те вынашивали детей.

– Похоже на то. – Страстно обняв Клаудию, Гай прильнул к ее устам долгим, медлительным поцелуем. Теперь она вновь сидела у него на коленях. – Завтра я спрошу их совета.

Он наклонил голову для очередного поцелуя. Настойчивый стук в дверь заставил его остановиться в дюйме от ее губ, и он шепотом выругался.

– Не обращай внимания, – предложила Клаудия, – и они уйдут.

Гай, криво улыбнувшись, озабоченно нахмурился.

– Есть некое дело, которым, возможно, я должен заняться.

Он направился к двери.

– Какое дело? – спросила Клаудия, садясь и поправляя юбку. Гай, не обратив на вопрос никакого внимания, слегка приоткрыл дверь, и до Клаудии донесся отчетливый голос Эварда.

– Пришли новости из Лондона, милорд! Как вы и ожидали, король назначил цену за Данте, живого или мертвого, – двести серебряных монет.

Гай вышел в коридор, прикрыв за собой дверь, и Клаудия замерла, оцепенев от ужаса. Вернувшись через несколько минут, Гай хмуро посмотрел на жену.

– Ты слышала?

Она кивнула, не в силах произнести ни слова.

Широкими шагами Гай пересек комнату, поднял Клаудию с пола и положил на постель.

– Доверься мне, Клаудия. Все не так плохо, как кажется.

– Король назначил цену за голову Данте. – Она взглянула на него, пытаясь удержать слезы. – Это, по-твоему, хорошо?

– Это всего лишь легкая неприятность, – Гай взялся за застежку штанов и через мгновение предстал перед ней в обнаженном виде.

Глаза Клаудии расширились, и она резко села.

– Как ты можешь сейчас думать об этом?

– В твоем положении нельзя расстраиваться. Это вредно и тебе, и ребенку, – он вновь ласково уложил ее на подушки. – Ты послала Данте примирительное письмо сразу после нашего возвращения в Монтегю, но ответа не могла дождаться несколько недель. Разговоры о твоем брате всегда расстраивают тебя. Забудь о нем. Подумай о чем-нибудь более приятном.

С сердитым видом Клаудия вновь села. Гай невозмутимо расшнуровывал ее корсаж.

– Я не так податлива, как ты думаешь. Неужели ты полагаешь, что я могу оставить без внимания такие новости?

– Да. – Уверенно кивнув, Гай спустил ее платье и рубашку на бедра, затем захватил ее губы крепким поцелуем и вновь заставил лечь.

Она укусила его за язык.

– Эй! У тебя слишком острые коготки, кошечка! – воскликнул Гай, поднимая голову. – Мне больше нравится, когда ты мурлычешь.

– О чем ты мне не рассказываешь?

– Ни о чем, любимая. – Он погладил ее живот, затем принялся ласкать груди. – Я не замечаю в тебе никакой перемены. Ты уверена, что беременна?

Прикосновения Гая пробудили в Клаудии привычное пламя, но она продолжала упорствовать.

– Скажи мне правду, Гай! Почему ты так уверен, что я не должна волноваться за Данте?

– Ты веришь мне? – прошептал он ей на ухо.

Клаудия кивнула.

– Тогда поверь и сейчас. Твой брат в безопасности. Тебе не о чем беспокоиться. – Его голос проникал, казалось, в самые глубины ее сердца. – Он там, где никому не придет в голову искать его.

Руки Гая вновь возобновили свою настойчивую, умелую ласку, возбуждая в ней ненасытное желание. Решимость медленно оставляла Клаудию, и ее руки пустились в странствие по его телу, чтобы полной мерой вернуть даруемое им наслаждение. Гай придвинулся к ней ближе, но она попыталась отстранить его, желая, чтобы прежде он ответил на ее вопрос.

– Где он, Гай?

Но было слишком поздно. Его рука проникла ей между ног, и Клаудия уронила голову на подушку, вся раскрываясь перед чудесными прикосновениями его пальцев. В голосе Гая зазвучали нотки победителя:

– Иди ко мне, любимая!

Она повиновалась ему без вопросов – так же, как без вопросов доверяла. Пальцы Гая сделали свое нежное дело, и, когда он вошел в Клаудию, она уже забыла о своем беспокойстве. Чудо их любви не переставало восхищать Клаудию, и она испытывала благоговейное изумление каждый раз, когда их тела сливались в единое целое – в этот миг даже души их, казалось, соприкасались. А после бури воцарялось небывалое умиротворение, в котором растворялись все беды и заботы.

Свернувшись калачиком на груди мужа, Клаудия старалась прогнать сон, смыкавший ей веки. Ей нужно было вновь расспросить Гая о Данте, потребовать, чтобы он выложил всю правду. Через минуту-другую она это сделает, но сейчас она не могла лишить себя удовольствия вслушиваться в удары его сердца, чувствовать нежные поглаживания его руки, просто лежать в его объятиях, зная, что ничто на свете не заставит Гая разорвать их.

С тех пор, как Клаудия встретила Гая, она узнала наслаждения, о существовании которых никогда не подозревала. В тесном кольце его рук она наконец-то нашла свой дом, а в его сердце – любовь, о которой даже не смела мечтать. Скоро они станут семьей в полном смысле этого слова. Клаудия тихо улыбнулась и смежила веки. Гай поцеловал ее в лоб, и сквозь подступающий сон до нее донесся его шепот:

– Монтегю, любимая. Данте находится в Монтегю.

Примечания

1

Незаконнорожденными

(обратно)

Оглавление

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

11.

12.

13.

14.

15.

16.

17.

18.

19.

Эпилог . .