«Возвращение в Чарлстон»

Преподобный Уильям Баррингтон прилаживал, пытаясь застегнуть, новый воротничок, эмблему своего сана и призвания, и руки у него тряслись. Его новый темный костюм мало что изменил: преподобный отец Уильям оставался все тем же Билли Баррингтоном двадцати двух лет от роду, и ему было страшно.

– Это всего лишь венчание, – сказал он себе, но ему стало еще хуже, когда он услышал собственный голос. Голос этот предательски дрожал. В сотый раз Билли пожалел о том, что мать заставила его сбрить бакенбарды, отпущенные в семинарии. И впервые о том, что в самом начале его поприща епископ вверил ему приход, хотя мог определить в помощники к более опытному священнику. А ведь после рукоположения, то есть всего неделю назад, ему казалось, что все сложилось прекрасно. И как же гордились его родители!

И вот теперь сидит он в этом взятом напрокат возке и говорит какие-то слова разбитой кляче, потому что боится ехать туда, где ему надо будет совершить церемонию. «Возлюбленные чада…» Это он снова решил попробовать голос. В ответ из леса, окаймлявшего с обеих сторон грязную дорогу, послышался издевательский отклик пересмешника и подняла голову старая лошадь. Билли рассмеялся и подстегнул ее, чтобы поторопилась. Минута страха была позади. Теперь он наслаждался очарованием ясного весеннего утра, звездочками цветущего кизила и благоуханием жасмина в лесу. Начиналось новое время года, первого года нового века, и ему предстояло освятить вступление мужчины и женщины в новую совместную жизнь. Что же плохого могло случиться, когда все в мире было так прекрасно и так правильно?

Билли свернул с дороги, и сердце у него забилось чаще, когда он миновал увитые плющом кирпичные колонны – знак въезда в имение Эшли Барони. Билли родился и вырос среди красноватых глинистых холмов и гор Южной Каролины. Всю жизнь он слушал рассказы об огромных плантациях в низменной части штата и теперь наконец должен был увидеть одну из них. Он чувствовал себя так, словно ему предстояло вот-вот встретиться с историей, открыть для себя тот самый патриархальный, доблестный и величественный Старый Юг, одно название которого в устах его деда звучало почти как «золотой век».