«Мечты умирают первыми. Бегство из Занаду»

Мечты умирают первыми. Бегство из Занаду (fb2) - Мечты умирают первыми. Бегство из Занаду (пер. Ирина А. Забелина,Г. Н. Бушкова) (Роббинс, Гарольд. Сборники) 3129K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Гарольд Роббинс

ГАРОЛЬД РОББИНС МЕЧТЫ УМИРАЮТ ПЕРВЫМИ БЕГСТВО ИЗ ЗАНАДУ

МЕЧТЫ УМИРАЮТ ПЕРВЫМИ

Перевод И. Забелиной

Книга первая ВНИЗУ

Глава 1

Проснулся я в пять вечера. Комната провоняла табачным дымом и дешевым красным вином. Я скатился с кровати и чуть было не упал, споткнувшись о голого парня, который спал на полу. Я в изумлении уставился на него, и мне никак не удавалось припомнить, каким образом он здесь очутился, откуда взялся, а что хуже всего, кто он такой.

Я пересек комнату, поднял штору и открыл окно. Парень даже не шевельнулся. В одной песне утверждается, что в Южной Калифорнии никогда не бывает дождя. Не верьте. Порыв ветра окатил меня дождевыми струями, как холодным душем. Я выругался и захлопнул окно.

Кое-что досталось и парню, однако он все равно не проснулся, а только перекатился на другой бок и свернулся клубком, прижав колени к груди. Я обошел его и направился в ванную. У меня оставалось еще полчаса, чтобы добраться до конторы по безработице и получить чек. Если постараться, то можно успеть.

Спустя десять минут я уже стоял у входной двери. Инкассатор поджидал меня в своем новом красном «Ягуаре-68», который стоял поперек улицы, мешая потоку машин с автострады на Хайлэнд. Он поднял руку. Я перебежал исхлестанный дождем тротуар и нырнул в автомобиль, с ходу выпалив:

— У меня пока ничего нет. Я как раз собрался в контору.

Блестящая черная физиономия Инкассатора расплылась в улыбке:

— О’кей, Гарис. Я так и понял. Я тебя подброшу.

С этими словами он влился в поток движения, не обращая внимания на сердито и разноголосо взвывшие позади машины.

— Дела, видно, идут неважно, если Лонеган посылает тебя за такой мелочью.

Улыбка не исчезла.

— Лонеган считает, что если заботиться о каждом пенни, то доллары позаботятся о себе сами.

Крыть мне было нечем. Я так давно состоял в списках Лонегана, что почти забыл, когда все это началось. Месяца три, а может, и четыре тому назад, когда я сел на мель после первого чека по безработице. С тех пор я так и не поднялся: мешал постоянный десятидолларовый взнос. Каждую неделю я отдавал ему свой шестидесятидолларовый чек и получал взамен пятьдесят наличными. Сумей я протянуть хоть неделю без пятидесяти, и я бы расквитался. Да где там! Без денег не жизнь.

Инкассатор свернул на парковку и подрулил прямо ко входу.

— Я буду здесь. Чеши.

Я выскочил из машины и метнулся к дверям: как раз вовремя, потому что охранник собрался уже запирать. За моим окошком сидела мексиканка Верита.

— Господи, Гарис! — воскликнула она. — Почему так поздно?!

— А ты как думаешь? Искал работу.

— Ну да, — протянула она, извлекая из-за конторки свои формы и придвигая поближе ко мне. — Просто за окном дождь, вот ты и решил полежать еще в постельке да потрахаться: авось кончится.

— Тебя не было, беби, — сказал я, подмахивая форму. — Никакой другой леди не под силу удержать меня от прихода сюда.

Она с улыбкой протянула мне чек.

— Держу пари, ты говоришь то же самое всем девчонкам подряд.

— Ничего подобного, — возразил я, сложив его и пряча в карман. — Спроси у них сама.

— Сегодня я ужинаю дома. Фаршированная черепаха, такос с отличной говядиной, красное вино. Придешь?

— Не могу, Верита. Честно. Надо встретиться с одним мужиком по поводу работы.

Она скорчила недовольную рожицу.

— Когда какой-нибудь парень говорит мне «честно», я знаю, что он лжет.

— Может быть, на следующей неделе, — сказал я, направляясь к дверям.

— Следующей недели не будет! — крикнула она мне вслед.

Но я уже был на улице, так что смысл ее слов дошел до меня только в машине.

Инкассатор сидел уже с ручкой наготове. Я подмахнул чек и протянул ему. Он глянул на подпись, затем спрятал чек в карман, кивнул и ровным голосом произнес:

— Прекрасно. А теперь вылезай.

Я в изумлении уставился на него.

— Ты забыл про мои пятьдесят.

— Все. Кредит исчерпан.

— Но как же так? У нас же твердое соглашение.

— Только до тех пор, пока ты получаешь чеки. В отличие от Лонегана ты плохо следишь за текущими событиями. Он знает, что этот твой чек — последний на ближайшие три месяца.

— Вздор. Мне-то что делать? Я в ауте.

— Работать, вместо того чтобы зарабатывать триппер от мальчишек.

Крыть было нечем. Похоже, Лонегану известно абсолютно все.

Инкассатор перегнулся через меня и распахнул дверь. Я уже собрался вылезать, как он придержал меня за локоть:

— Лонеган велел передать, чтобы ты — если действительно собираешься взяться за работу — заглянул к нему сегодня в кабинет в районе двадцати трех.

Затем он захлопнул дверь и отъехал, а я остался стоять. Дождь струями сбегал по лицу. Я порылся в кармане и извлек мятую пачку. Там осталось еще три сигареты. Я отошел поближе к стенке, отвернулся от ветра и закурил, а когда поднял глаза, то увидел, как Верита выводит с парковки свой старенький «валиант». Я помахал. Она остановилась. Я побежал к машине и сел.

— Моя встреча переносится на двадцать три, так что если твое предложение еще в силе…

Ее квартирка располагалась на Оливьера. Если высунуться из окна, можно было полюбоваться яркими огнями этой вечно деловито кипящей улицы. Чиканос, похоже, не обращали на дождь ровно никакого внимания. После ужина — время прогулок, и точка. Они шатаются с места на место, таская за собой детей, до двух часов утра, когда все закрывается. Тогда бедолаги с отпрысками поневоле отправляются по домам, а остальные — туда, где еще открыто. Мексиканцы не любят спать по ночам.

— А вот и Джонни! — Голос Эда Мак-Магона раздался из телевизора, который стоял позади меня на полу у кровати.

Я поднял голову. Ее руки снова притянули меня к ее животу.

— Не отвлекайся, Гарис. Так хорошо…

Я посмотрел на девушку. Ее лицо было сосредоточенным, как всегда на пороге оргазма. Я запустил в нее три пальца и мягко покатал зубами сосок. Ее тело изогнулось и напряглось, дыхание вырвалось с судорожным вздохом. Мои ладони ощутили, как замирает подрагивание ее ягодиц. Я подождал, пока она совсем остановится и откроет глаза.

— Ты так здорово делаешь это, Гарис, — произнесла она, медленно покачав головой. — Ни у кого не получается лучше, чем у тебя.

Я промолчал.

Пальцы Вериты скользнули вдоль моей спины и погрузились в волосы, убирая их со лба.

— Мне нравится видеть твою светлую голову меж моих ног. Твои волосы кажутся почти белыми, а мои — еще чернее.

Я перекатился на бок и собрался встать. Верита удержала меня.

— Тебе в самом деле надо идти? Дождь так и не перестал. Ты мог бы сегодня провести ночь со мной.

— У меня действительно назначена встреча по поводу работы. Я не лгал.

— И кто же это предлагает работу в двадцать три часа вечера? — скептически поинтересовалась она.

Я потянулся за джинсами.

— Лонеган.

— О!

Она скатилась с кровати и пошла в ванную.

— Я сейчас быстренько помою писку и вернусь. Так уж и быть: подвезу тебя.

В машине мы молчали до тех пор, пока она не остановилась перед заведением Лонегана позади Дома кино.

— Подождать?

— Не надо. Я не знаю, сколько это продлится.

Верита поколебалась.

— Он плохой человек, Гарис. Будь осторожен.

Я посмотрел на нее вопросительно.

— Ему нужны люди без гроша в кармане. Он ловко их обставляет. Я знаю немало таких парней и девчонок. Время от времени он посылает Инкассатора ждать их у конторы в тот день, когда они получают свой последний чек. Как тебя сегодня.

Я испытал неприятное удивление: мне казалось, что Верита его не заметила.

— Я никому не дам себя провести.

Ее глаза подозрительно блестели.

— У тебя есть деньги?

— Как-нибудь достану.

Она достала из кошелька десятидолларовый банкнот и сунула мне в руку.

— Возьми. Нельзя встречаться с Лонеганом, если в карманах пусто.

Я медлил.

— Это взаймы, — быстро добавила она. — Вернешь, когда получишь работу.

Я посмотрел на десятку, кивнул и спрятал ее в карман, затем перегнулся через сиденье и поцеловал девушку.

— Спасибо.

Дождь немного утих. Я подождал, пока огни ее машины скроются вдали, и только потом направился к бару «Серебряный гвоздь».

Бар был пуст, если не считать нескольких молодчиков, посасывавших свои напитки. Они деловито оглядели меня и моментально скинули со счетов. Для богатых с холма было еще рано. Я прошел дальше. В кабинет Лонегана нужно было подняться по лестнице в противоположном конце зала.

Рядом с ней за неосвещенным столиком сидел Инкассатор. Увидев меня, он поднял руку.

— Лонеган задерживается. Его пока нет.

Я кивнул.

— Садись, выпей, — предложил он, указав на стул рядом с собой.

Я посмотрел на него, удивленно приподняв брови. Его физиономия расплылась в улыбке.

— Я плачу́. Что предпочитаешь?

— Виски со льдом, — сказал я, садясь.

Официант поставил передо мной стакан. Я сделал глоток и поболтал его во рту. Напиток был холоден и бодрящ.

— Ты выглядишь потрепанным, — заметил Инкассатор. — Слегка переел мексиканочку, да?

— Откуда тебе столько известно про меня? Неужели я такая важная персона?

— Ты нет, — усмехнулся Инкассатор. — Зато Лонеган да. А он любит знать о людях, с которыми собирается вести дела, абсолютно все.

Глава 2

Лонеган появился около часа ночи. Он прошел мимо и поднялся по лестнице в сопровождении телохранителей, даже не глянув в сторону нашего столика. Я сделал движение, чтобы подняться, но Инкассатор жестом остановил меня:

— Он пошлет за тобой, когда ты ему понадобишься.

— Он проскочил так быстро, что наверняка даже не заметил меня.

— Заметил. Он все замечает.

С этими словами Инкассатор махнул официанту принести еще стакан.

Я поднял рюмку и оглядел бар. Он постепенно заполнялся. «Кралечки» из Беверли-Хиллз и Бел-Эйра явно закончили официальный ужин своего общества и теперь с чувством выполненного долга искали развлечений. Один из этих «дамочек» поймал мой взгляд и направился было к столику, однако заметил Инкассатора и вернулся к бару.

Инкассатор издал короткий смешок.

— Ты красавчик. С такими светлыми волосами можно делать неплохие деньги, разыгрывая ковбоя.

— Лонеган собирается предложить мне что-то наподобие?

— Откуда мне знать? Я не его поверенный.

Примерно через полчаса один из телохранителей спустился по лестнице и кивком позвал меня. Я оставил виски на столе и поднялся следом за ним. Он открыл передо мной дверь кабинета, затем закрыл, оставшись в холле.

Отличная звукоизоляция и слабое гудение кондиционера заглушили все звуки из бара. В заставленном мебелью кабинете прежде всего бросался в глаза огромный стол, заваленный бумагами, которые освещала круглая флюоресцентная лампа под абажуром.

Лонеган сидел за столом. Его лицо тонуло в полумраке. Он поднял глаза.

— Привет, Гарис.

Голос был столь же ни к чему не обязывающ, как галстук, белая рубашка и сюртук от «Братьев Брукс» с тремя пуговицами.

— Привет, дядя Джон.

Я не сделал ни одного движения по направлению к стулу перед столом.

— Садись.

Я молча уселся на жесткий стул с прямой спинкой.

— Твоя мать не слышала о тебе уже больше двух месяцев.

Я не ответил.

— Она беспокоится, — безучастно продолжил он.

— Я полагал, что ты держишь ее в курсе.

— Нет. Тебе известны мои правила. Я никогда не вмешиваюсь в семейные дела. Она моя сестра, ты — ее сын. Если у вас проблемы с общением, решайте их сами.

— Зачем тогда поднимать эту тему?

— Она просила меня.

Я собрался встать.

— Мы еще не закончили, — сказал дядя, поднимая ладонь. — Я говорил, что у меня есть к тебе предложение.

— Инкассатор упоминал о работе.

— Люди тупы, — покачал он головой. — Они никогда ничего не передают без искажений.

— О’кей.

Глаза Лонегана поблескивали за старомодными очками в золотой оправе.

— С годами ты перестаешь соответствовать разыгрываемой тобой роли. Тридцатиоднолетний хиппи кажется переростком.

Я не ответил.

— Кирияк, Гинсберг, Лери — все это вчерашний день. Их не слушают даже дети.

Я извлек из кармана последнюю сигарету и закурил. Непонятно, к чему он клонит.

— Куда подевались все твои герои?

— У меня никогда не было никаких героев. Быть может, за исключением тебя. Да и тот вылетел в окно вместе с отцом.

Его голос так и не приобрел никакого выражения.

— Твой отец был слабаком.

— Мой отец не смог вынести мысли, что ему придется сесть за решетку из-за тебя. Он предпочел быстрый конец.

— Он мог бы получить четыре вместо шести и, выйдя, кататься как сыр в масле.

— Если это так просто, почему ты не оказался на его месте?

Губы Лонегана тронула мрачная улыбка.

— Потому что нужно было продолжать бизнес. Твой отец знал это, когда мы заключали сделку.

Я молча сделал несколько затяжек.

Лонеган взял со стола одну из бумаг.

— Тебе известно, что даже ФБР махнуло на тебя рукой? Они решили, что следить за тобой — только даром время тратить.

— Не очень лестно, верно? — усмехнулся я.

— А знаешь почему? — Он не дал мне времени ответить. — Ты слишком интеллектуален. Из таких хороших революционеров не получается. Ты всегда видишь обе стороны любой проблемы и находишь аргументы для каждой из них.

— Именно поэтому они так лезли из кожи, чтобы сорвать меня с самой хреновой работы, которую удавалось получить?

— Это было до того, как они тебя раскусили. Теперь им чихать.

— Мне все равно не легче. Дело уже сделано. Я попал в черные списки всех стоящих работодателей.

— Вот поэтому я за тобой и послал. — Лонеган помолчал немного. — Не пора ли тебе открыть собственное дело?

— Какое? Ты собираешься купить мне такси, дядя Джон?

— Как насчет собственной еженедельной газеты?

У меня отвисла челюсть.

— Издеваешься?

— Нет, — ровно ответил он.

— Где-то здесь заковырка.

— Только одна. Реклама моя. С остальным местом можешь делать что угодно. Печатай, что хочешь. Мне плевать.

— Реклама — это деньги. А что останется мне?

— Тираж. Получишь чистый доход плюс десять процентов от рекламных поступлений на покрытие издержек.

— Кто будет владельцем газеты?

— Ты.

— Где взять деньги, чтобы начать?

— Газета уже выходит. Можешь полюбопытствовать. Это «Голливуд экспресс».

Я сжал зубами папиросу. Появившееся было чувство энтузиазма мгновенно угасло. «Голливуд экспресс» был бросовым листком, который я однажды — не слишком давно — обнаружил в своем почтовом ящике.

Дядя словно читал мои мысли.

— А что ты хотел? «Лос-Анджелес таймс»?

— «Экспресс» — не газета.

— Это как посмотреть. По мне, восемь страниц печатного текста — уже газета.

Я поискал в пачке сигарету, но не нашел. Лонеган пододвинул ко мне коробку. Я закурил.

— Твое пособие по безработице кончилось. Ни одна газета или журнал даже не прикоснутся к тебе. Ты недостаточно хорошо пишешь, чтобы зарабатывать, поставляя статьи в журналы, а твой роман отвергли все издательства, даже самые бульварные.

— А почему именно я, дядя Джон? Ты мог бы получить для своей газеты кого-нибудь получше.

Наши взгляды встретились.

— Спиши на тщеславие, — ответил он, позволив себе легкую улыбку. — В тебе кое-что есть. Может быть, это твое мнение о себе и обществе. Твой скепсис по поводу всего в сочетании с до сих пор не исчезнувшей верой в людей. Не важно. Во всяком случае, мне.

Тут он резко сменил тему:

— Сколько времени прошло с тех пор, как ты покинул армию?

— Пять лет. Я прослужил еще год после Вьетнама. Думаю, им не нравилась мысль о «зеленом берете», который будет шататься вне казарм и разглагольствовать против войны.

— Ты можешь получить солдатский кредит, чтобы начать газету.

— Ты серьезно? — спросил я, не в силах скрыть изумления.

— Я всегда серьезно, когда речь идет о деле, — ровно произнес дядя Джон.

— А что получаешь ты?

Он снял очки, протер их и водрузил обратно на нос. Взгляд его ясных глаз был тверд и жесток.

— Четыре страницы классифицированной рекламы по тысяче долларов за страницу. Это четыре тысячи еженедельно.

— Невозможно. Паршивый листок не продаст и десяти строчек в месяц.

— Это уже мои сложности. Чтобы заработать десять процентов, тебе всего-навсего надо хорошо составить объявления.

— То есть написать самому?

Лонеган кивнул.

— А кто за них заплатит?

Он пожал плечами.

— Деньги наличными. Доллар строчка, от четырех до десяти — объявление. Пишешь и получаешь свои десять процентов.

Теперь все наконец-то стало на свои места. Дядя в большом бизнесе с крупными наличными. Отличный способ отмыть деньги. Средняя ставка на черном рынке для этого — от сорока до пятидесяти процентов. Лонеган сообразил, как обойтись всего десятью.

— Мне надо подумать, — сказал я.

— Думай. Завтра утром Билл подберет тебя у дома и отвезет в офис газеты. Посмотришь на обстановку.

— Билл?

— Инкассатор.

— А!

До сих пор мне не приходилось слышать, что у него есть имя. Я встал.

— Завтра вечером придешь ко мне сюда в это же время и дашь ответ.

— О’кей.

Я направился к двери.

— Кстати… тот мальчишка в твоей квартире. Если ты с ним трахался, то сходи заправься пенициллином. У него триппер.

Лонеган достал из кармана двадцатку и кинул ее на стол.

— На случай, если у тебя нет денег. Здесь хватит и для тебя, и для той мексиканочки, с которой ты ужинал.

Я поглядел сперва на двадцатку, потом на дядю.

— Не нуждаюсь.

С этими словами я закрыл за собой дверь, спустился по лестнице, пересек бар и вышел на улицу.

Жалко, что Верита уехала. Я медленно стал спускаться с холма. Чтобы добраться до ее жилища понадобится не меньше часа, но ничего не поделаешь. Она не заслужила, чтобы я награждал ее триппером.

Кошмар состоял в том, что я так и не вспомнил, баловался я с тем парнем или нет. Я вообще ничего не помнил о прошлой ночи, сколько не тряс сердито головой.

Вернувшись из Вьетнама, мне не раз случалось терять день или ночь. Затем провалы в памяти прекратились. Интересно, уж не собираются ли они снова появиться?

Глава 3

Выжженный жарой дождь поднимался с мостовых спертыми, удушливыми парами. В восточной части Лос-Анджелеса улицы узки, а дома лепятся так близко, словно поддерживают друг друга. Все огни уже погасли, так что дорога утопала во тьме. Но и сейчас за окружавшими меня тенями были жизнь и движение. Я не видел их, зато чувствовал. Внезапно я обнаружил, что иду по середине улицы, настороженно обшаривая глазами темноту. Будто опять очутился во Вьетнаме.

Наверное, я схожу с ума. Это же Лос-Анджелес. Я иду по городской улице, а не по тропе в джунглях…

Я не успел ничего увидеть или услышать, просто автоматически увернулся. Мимо головы просвистел набитый песком носок.

И, только выпрямляясь, я наконец заметил нападавшего. Он стоял с глупой улыбкой на кремовой физиономии с носком в одной руке и бутылкой апельсинового сока в другой.

— Я тебя стукну, беломордый.

Его взгляд плавал, а тело слегка покачивалось в такт только ему слышимой музыке.

— Я тебя стукну, беломордый, — повторил он все с той же глупой улыбкой.

Я пристально посмотрел на него, пытаясь пробиться сквозь героиновый туман, и спокойно ответил:

— Давай. А потом я тебя убью.

Музыка внутри его черепа, похоже, стихла. Он перестал качаться и даже каким-то образом собрал глаза.

— За что? Я тебе ничего не сделал. — Это прозвучало озадаченно.

Из-за угла вывернула какая-то машина, и в свете ее фар я его разглядел. Почти ребенок. Лет семнадцать. Усы и бородка не скрывали юношеских прыщей. Пятясь, мы медленно разошлись по разным сторонам улицы. Машина проехала между нами.

За это время он успел скрыться в тенях, из которых возник. Я внимательно оглядел улицу, но ничего не увидел, однако не двинулся с места до тех пор, пока локатор в моей голове не просигналил, что он действительно ушел. Затем я вернулся на середину улицы и пошел дальше, твердя про себя: «Ты становишься стар и глуп, Гарис. У тебя нет никаких оснований жалеть этого юнца. Носок чуть было не проломил тебе череп».

И все-таки мне было жалко мальчишку. Тот, кто не знает сладкого оцепенения после болезненного укола, может, чувствует иначе, но если вы хоть раз испытали его, то на вашу долю остается только ощущение горя и пустоты. Во Вьетнаме от иглы погибло больше парней, чем от пуль.

Было уже три тридцать, когда я нажал на звонок Вериты. Через пару секунд из латунного микрофона донесся ее слабый, испуганный голосок:

— Кто там?

— Гарис. Можно подняться?

— Что случилось?

— Ничего. Просто нужно поговорить.

Замок с гудением отворился. Я толчком распахнул дверь и поднялся по лестнице. Верита ждала меня, стоя на пороге. Я вошел, и она заперла за нами дверь.

— Извини, что разбудил.

— Пустяки. Мне все равно не спалось.

В спальне действительно работал телевизор. Я достал из кармана десять долларов и протянул их девушке.

— Возьми. Мне не нужно.

— Не стоило возвращаться ради этого.

— Возьми. А то я не в своей тарелке.

Верита взяла деньги и спросила:

— Хочешь кофе?

— Было бы кстати.

Я пересек вслед за ней комнату, сел за стол. Она приготовила мне чашку растворимого, другую взяла себе и уселась напротив меня. В ее глазах застыло вопросительное выражение.

Я сделал глоток. Напиток был крепким и горячим.

— Я мог подхватить заразу и передать ее тебе, — произнес я, глядя Верите в глаза.

Она немного помолчала, затем безропотно поинтересовалась:

— Почему ты не сказал об этом раньше?

— Я не знал.

— А кто тебе сообщил?

— Лонеган. Он посоветовал мне зарядиться пенициллином. Тебе тоже.

Верита поднесла чашку с кофе к губам.

— У тебя найдется сигарета?

Она кивнула, вытащила из ящика пачку и пододвинула ее ко мне.

— Извини. Если хочешь, я сейчас уйду.

— Нет. Я не сержусь. Большинство знакомых мне мужчин вообще бы промолчали. Завтра я схожу к доктору.

— Я оплачу тебе курс сразу, как смогу.

— Он будет бесплатным. Мой врач работает в клинике.

Верита еще немного помолчала, затем спросила:

— Это все, что тебе хотел сказать Лонеган? Работы у него не нашлось?

— Нет. Он хочет, чтобы я купил газету.

— Купил? Газету?! Он, наверное, рехнулся.

— Давно рехнулся, но дело не в этом.

— Откуда, он считает, ты раздобудешь денег на газету?

— Солдатский кредит. Он сказал, что может достать его для меня.

— А что он получит взамен? — подозрительно спросила девушка.

— Рекламу. Она пойдет через его компанию.

— И какую же газету ты сможешь купить?

— «Голливуд экспресс».

— Ах, эту!.. — протянула она со странной интонацией.

— Ты что-нибудь про нее знаешь? Тогда скажи.

— Ничего хорошего, — произнесла она, покачав головой. — Сплошные неприятности.

— Какие?

— В нашей конторе есть список работодателей и компаний, не уплативших вовремя налоги. «Экспресс» должна порядка тридцати тысяч с процентами. Если ты ее купишь, долг автоматически станет твоим.

— Как по-твоему, Лонегану это известно?

— Ему все известно, — пожала плечами Верита.

Я кивнул. Такое обстоятельство дядя просто не мог упустить из виду. Интересно, что у него на уме. Какой смысл впутывать меня в подобную историю?

— Ты уже что-нибудь обещал?

— Я обещал подумать. Завтра утром мне предлагается осмотреться на месте.

Верита потянулась за сигаретой.

— Мне бы хотелось присутствовать при этом.

— Зачем? Что ты можешь сделать?

— Весьма вероятно, ничего. Но я дипломированный бухгалтер и аудитор. По крайней мере, в книгах разбираюсь.

— Дипломированный бухгалтер? С лицензией и всем прочим?

Она кивнула.

— Тогда что же ты делаешь в конторе по безработице?

Я еще не успел договорить, как уже устыдился глупости вопроса. Вряд ли найдется много работы для бухгалтера-мексиканки. Если вообще найдется.

— Я буду очень признателен, если ты пойдешь со мной.

— О’кей, — улыбнулась Верита. — Когда?

— Инкассатор собирается заехать за мной утром. Я сейчас пойду домой и дам тебе возможность хоть немного поспать.

— Уже пятый час. Ты останешься здесь. Утром я подкину тебя на машине.

— А как же твоя контора?

— По субботам она закрыта.

Верита поставила кофейные чашки в раковину.

Когда мы в десять часов утра подрулили к моему дому, красный «ягуар» Инкассатора уже торчал там. Я подошел к машине и нагнулся к открытому боковому окну.

— Ты когда-нибудь спишь?

— Не тогда, когда Лонеган, — ухмыльнулся Инкассатор, бросив взгляд в зеркало заднего вида на автомобиль Вериты. — Как цыпленочек воспринял плохие новости?

— Нормально.

— Я так и подумал, когда увидел, как она везет тебя в клинику в Кедры. Получили укольчики?

— Только не я. Лонеган мог бы поручить тебе более важное дело, чем шляться за мной.

— Делаю, что приказано. — Инкассатор достал сигарету и сунул ее в рот. — Ты готов?

— Только заскочу к себе и переоденусь. А затем мы в твоем распоряжении.

— Мы?

Я махнул головой в сторону Вериты, которая шла к нам.

— Она тоже едет.

— Зачем? Лонеган ничего про нее не говорил.

— Она мой аудитор. Даже Лонегану известно, что никто не покупает дело, пока его аудиторы не пробегутся по книгам.

Впервые Инкассатор потерял долю своей уверенности.

— Я не знаю…

— Вот телефон, — указал я под приборную доску. — Позвони и выясни. Я пока поднимусь к себе. Если все в порядке, погуди, и я спущусь. Если нет, забудем про это.

Он взялся за телефон, а мы с Веритой вошли в здание. Она поднялась вслед за мной в квартиру. Я открыл дверь и застыл в изумлении. Никогда не видел ничего подобного.

Комната была вылизана настолько, что сверкали даже окно и мягкая мебель. Я прошел в спальню и обнаружил, что вся моя одежда отглажена, а рубашки выстираны и аккуратно сколоты булавками, словно в магазине.

— Ты, оказывается, отличный хозяин, — произнесла Верита. — Вот уж не ожидала.

Прежде чем я успел открыть рот, из ванной вышел давешний парень. Он по-прежнему был гол, если не считать фартука. В одной руке у него была бутылка с очистителем, а в другой щетка. Он с удивлением уставился на нас и спросил:

— Вы кто?

— Я Гарис и здесь живу, — сказал я.

Парень широко улыбнулся.

— А, Гарис. Я тебя люблю. Я буду для тебя готовить, убираться, стирать и гладить. Я хочу стать твоим рабом.

В этот момент с улицы донесся автомобильный гудок. Я стоял, открыв рот, и переводил глаза с Вериты на парня и обратно. Полная чепуха.

— Мне кажется, — сказала Верита, и голос ее подозрительно дрогнул, как от сдерживаемого смеха, — тебе лучше отправить его в клинику за уколом. Но не раньше, чем он покончит с ванной.

Глава 4

Офис «Голливуд экспресс» помещался в облезлом складе на бульваре Санта-Моника примерно в квартале от Гольдвиновских студий. Инкассатор затормозил прямо перед дверью, не обратив внимания на запрещающий знак и умудрившись занять своим «ягуаром» место, которого хватило бы на пол-автобуса.

Окна были замазаны грязно-белой краской, которая не позволяла заглянуть внутрь. Кривые черные буквы сообщали название газеты.

Инкассатор открыл дверь и вошел. Вдоль стен склада стояло восемь или девять пустых столов. У задней стенки возвышался широкий стеллаж, заваленный бумагами, сколотыми красными, желтыми и синими скрепками.

— Есть кто-нибудь? — подал голос Инкассатор.

Хлопнула туалетная дверь. Оттуда показался усталый мужчина средних лет, который на ходу вытирал руки бумажным полотенцем. Увидев нас, он швырнул его на пол и быстро подошел.

— Вы опоздали на целый час!

— Это не я опоздал, а ты пришел слишком рано, — спокойно ответил Инкассатор.

— Лонеган сказал…

Тут человек поймал взгляд Инкассатора и умолк.

— Гарис Брендан, — махнул в мою сторону Инкассатор. — Джо Перски.

Представленный без всякого энтузиазма потряс мою руку. Даже его пальцы оставляли ощущение усталости.

— Очень приятно, — пробормотал он.

Я кивнул.

— Это Верита Веласкес, мой аудитор.

Джо Перски обменялся рукопожатием и с ней, затем обратился ко мне:

— Лонеган сказал, что вы заинтересованы в покупке газеты.

— Рад, что он поставил вас в известность. Лично я впервые услышал об этом прошлой ночью.

Перски повернулся к Инкассатору, и в его голосе прорезались эмоции:

— Какого черта затеял Лонеган? Он же говорил, что пришлет набитого деньгами покупателя.

Инкассатор только молча посмотрел на него.

Перски снова налетел на меня:

— Так вы хотите купить или нет?

— Может быть. В зависимости от обстоятельств. Чтобы прийти к определенному решению, мне бы хотелось ознакомиться с тем, как обстоят дела.

— Не́чего тут смотреть. И так все видно.

— Непохоже, чтобы вы горели желанием продать. Скорее всего, нам следует забыть об этой затее.

— У него нет выбора, — заявил Инкассатор. — Лонеган сказал, что он продаст.

В помещении воцарилась тишина; затем Перски устало поинтересовался:

— Что вы хотите знать?

— Как обычно. Тираж, сбыт, доходы от рекламы, себестоимость. Думаю, мы быстро во всем разберемся, если вы покажете книги мисс Веласкес.

— Мы не вели книг, — угрюмо буркнул Перски.

— Но какие-то записи у вас должны быть. Иначе как вы следите за ходом дел?

— Я в основном оперировал наличными. Деньги поступали, я расплачивался, и все.

— Лонегану это известно? — спросил я у Инкассатора.

Тот пожал плечами. Вопрос, разумеется, был глупым. Лонегану известно все. Я опять обратился к Перски:

— У вас должны быть конкретные цифры. Хотя бы для регистрации налогов.

— У меня не сохранилось копий.

— Но у кого-то они есть. У вашего бухгалтера, например.

— У меня нет бухгалтера. Я все делал сам. Даже разносил газету по почтовым ящикам.

С меня было достаточно. Если Лонеган рассчитывал, что я сунусь в подобное болото, он свихнулся гораздо сильнее, чем я полагал.

— Пошли, — бросил я Инкассатору.

Я едва успел уловить движение его руки. Перски отлетел к столу с широко открытым ртом, сразу же согнувшись чуть ли не пополам и прижав руки к животу.

— Ты покажешь этому человеку все, что он просит, — ровным тоном сказал Инкассатор.

— Откуда мне знать? — хрипло выдавил из себя Перски. — Вдруг этот тип со своей дамочкой из налоговой инспекции? Нет такого закона, чтоб наговаривать на себя.

— Балда! Кой черт налоговой инспекции потеть над тем, как вернуть Лонегану его денежки?

Перски с трудом выпрямился. Его лицо постепенно приобретало нормальный оттенок.

— Книг здесь действительно нет. Они в моей квартире.

— Мы пойдем туда и посмотрим, — сказал я. — Куда двигаться?

— По лестнице. Квартира прямо над складом.

Верита разложила бухгалтерские книги и кучу бланков-форм на кухонном столе.

— Мне понадобится некоторое время, чтобы разобраться во всем этом.

— Сколько? — спросил я.

— Вероятно, весь остаток дня. Порядком тут и не пахнет. У вас найдется блокнот на четыре колонки? — Последний вопрос относился к Перски.

— Я все достал. Больше у меня ничего нет.

— Я сбегаю за ним в магазин, — сказала Верита.

Когда она ушла, Перски посмотрел на меня и спросил:

— Хотите пива?

— Не откажусь.

Мы прошли на кухню. Перски извлек из холодильника две банки и перелил их в кружки.

— Ты хоть раз делал газету? — поинтересовался он, переходя на «ты».

— Нет.

Я сделал хороший глоток. Пиво оказалось прохладным, но не холодным по-настоящему. Перски, очевидно, следил за моим лицом, поскольку счел нужным пояснить:

— Что-то случилось с проклятым холодильником. Он то работает, то нет. Слушай, если ты никогда не делал газету, то что заставило тебя заинтересоваться именно этой?

— А я и не говорил, что заинтересован. Это идея Лонегана.

— Почему он считает, что ты справишься?

— Не знаю. Наверное, потому, что я когда-то пытался писать и работал в нескольких журналах.

— Это не одно и то же. — Тут Перски кинул на меня проницательный взгляд. — Ты, выходит, как я? У него на крючке?

— Нет. Между нами все чисто.

Это была правда. В данный момент я не был должен Лонегану ни пенни.

Перски немного помолчал.

— Будь осторожен. Лонеган держит половину мира за хвост и не прочь прихватить за то же место остальную половину.

Я ничего не ответил.

Внезапно лицо Перски впервые выразило какую-то заинтересованность:

— Пробовал писать, говоришь? А что?

— Статьи, комментарии, стихи, фантастику. Всего понемножку.

— И как, удачно?

— Не очень.

— Я бы управился, кабы знал, с какой стороны браться за ручку. А так… Получается, что слова-то у меня есть, только вот в приличные предложения они никак не складываются. Было время, когда мне казалось, что они сложатся. Отсюда и газета.

— А раньше ты чем занимался?

— Распространением нескольких подобных газетенок по штату. Шли они хорошо. И вообще: все казалось настолько просто, что я мигом ухватился за этот вот листок, как только представился шанс. — Он тяжело вздохнул. — Только «просто» не получилось.

— А как ты попал на крючок к Лонегану?

— Как все. Берешь немного. Потом выясняется, что должен уже много.

— У тебя есть, точнее, было дело. Как насчет банков?

— Глухо. Я махнул на них рукой почти сразу.

— Сколько ты должен Лонегану?

— Хрен его знает. Сам дьявол не разберется после этого растительного существования «шесть за пять» неделя за неделей. Не удивлюсь, если целый миллион.

К шести часам вечера, когда Верита кончила разбираться в бумагах, выяснилось, что Перски должен Лонегану девятнадцать тысяч долларов. Плюс около восьми тысяч типографии и за бумагу и тридцать семь тысяч невыплаченных федеральных и местных налогов. И никакого имущества, кроме пары вшивых старых столов.

— Всего шестьдесят пять тысяч долларов, — подытожил я.

— Иисусе! — прошептал он, глядя на желтый листок с аккуратными записями Вериты. — Я знал, что очень много, но столько… Это ужасно!

— Фактически вам абсолютно нечего продавать, — мягко заметила Верита. — Вам остается только объявить себя банкротом.

Перски пристально посмотрел на нее.

— Банкротство освободит меня от уплаты налогов?

— Нет. Налоги не прощаются.

— Как и задолженности Лонегану. Во всяком случае, если вам дорога своя шкура, — мрачно сказал он и, не договорив, повернулся ко мне. — Что будем делать?

Мне стало его жаль. Потом вспыхнуло раздражение. Что-то я больно жалостливый. Даже во Вьетнаме мне было жалко тех, кто попадал в перекрестье моего оптического прицела. Сперва я не мог нажать на курок, пока по кустарнику вокруг меня не начинали щелкать пули. Только тогда я осознавал, что тип в прицеле — мой враг, и жалость исчезала. Я нажимал на курок. Автоматическая очередь перерезала его почти надвое… Мне незачем было испытывать жалость там, нет смысла чувствовать ее и здесь: ни к тому пацану, который пытался ударить меня прошлой ночью, ни к этой ослиной морде, которая сгорает от желания подсунуть меня Лонегану вместо себя.

— Пойдем, — сказал я Верите. — Обойдемся без «Голливуд экспресс».

Она встала. Перски вцепился в мою руку:

— Но Лонеган сказал…

Я грубо стряхнул его.

— Чихать мне на его слова. Если Лонегану нужна твоя газета, пусть сам ее и покупает. На свои деньги, а не на мои.

— Инкассатор вернется за вами в семь. Что мне передать ему?

— Что слышал. Пусть доложит Лонегану. А я пошел домой.

Глава 5

Верита оставила свою машину перед моим домом, так что нам действительно пришлось возвращаться пешком. Это заняло около часа.

— Я к себе, — сказала она, когда мы наконец добрались.

— Нет, поднимайся ко мне. У меня есть бутылка вина. Освежимся. Мне хочется отблагодарить тебя.

Она улыбнулась.

— Забавно. Я училась этой работе шесть лет, и лишь сегодня мне впервые выпал случай применить свои знания на практике.

Меня внезапно толкнуло:

— Ты говоришь не как чикано!

— Акцент для конторы по безработице, — рассмеялась она. — Бухгалтера ворочают языком иначе.

Я проникся к мексиканке уважением.

— Пошли. Обещаю, что мы будем говорить только по-американски.

Верита искоса поглядела на меня.

— А… мальчишка?

Я улыбнулся в ответ:

— Он, наверное, уже ушел.

Но я ошибся.

Стоило открыть дверь, как нас приветствовал восхитительный аромат жареного мяса. Стол был накрыт на двоих: фарфор, хрусталь, лен, литое серебро столовых приборов и подсвечников.

— Кучеряво живешь, — глянула на меня Верита.

— Впервые все это вижу! У меня ничего подобного нет.

Я ринулся в кухню. Давешний парень стоял у плиты. Одет он был в легкий клетчатый жакет и белые льняные слаксы, а воротник шелковой рубашки аккуратно стягивал фуляр святого Лаврентия. На звук моих шагов парень оглянулся.

— Обед будет через двадцать минут, — возвестил он с широкой улыбкой. — Возвращайся пока в гостиную и отдыхай. Я сейчас приготовлю коктейли.

Я молча повернулся и вышел из кухни.

— Он говорит, что сейчас приготовит коктейли, — подавленно объявил я Верите.

— Кажется, ты сделал неплохое приобретение, — улыбнулась она.

Парень возник из дверей кухни, подошел к маленькому бару в стене и открыл его. На полке красовался целый ряд бутылок: водка, джин, скотч, вермут. Парень молча достал из золотого ведра лед, положил его в бокал и налил скотч.

— Ты ведь предпочитаешь именно это, верно? — спросил он у меня.

Я кивнул и взял бокал.

— Что вы предпочитаете? — обратился он к Верите.

— Водку с тоником? — вопросительно произнесла она.

Парень кивнул и извлек с нижней полки бутылку тоника, затем быстро приготовил коктейль для Вериты. Она машинально взяла бокал, и мы оба застыли, глядя на него. Парень сделал приглашающий жест в сторону кушетки.

— Я сделал несколько сигарет с марихуаной. Они в коробке на кофейном столике. Сделайте пару затяжек, чтобы расслабиться. У вас обоих очень напряженный вид.

— Эй! — нерешительно позвал я, когда он снова направился было в кухню.

— Да?

— Откуда все это взялось?

— Я заказал по телефону.

— Заказал? Просто так?.. Позвонил, и все?

Парень кивнул.

— Они были очень любезны. Я просил поторопиться, чтобы успеть к обеду.

— И у тебя не спросили денег? — подозрительно поинтересовался я.

— Зачем? Я подписал чек.

Я начал закипать.

— А тебе не пришло в голову, каким образом мне за все это придется расплачиваться? У меня же нет ни гроша!

— Это не важно. Я говорил тебе, что я богат.

— Когда?

— Прошлой ночью. Разве ты не помнишь?

— Абсолютно ничего не помню, — покачал я головой.

— Ты читал стихи, окно было открыто, начинался дождь. Ты был гол и сказал, что Господь смывает с тебя грехи. Это было так красиво… Затем ты заплакал и сказал, что весь мир сошел с ума из-за денег и что, если бы каждый рождался богатым, не было бы никаких проблем. И ты пожалел меня. Именно тогда я тебя и полюбил. Меня еще никто никогда не жалел.

— А, чепуха, — пробормотал я. — Наверное, у меня просто шарики за ролики заехали.

— Ничего подобного, — живо возразил он. — Ты дал мне возможность взглянуть на мир гораздо яснее, чем я делал это прежде.

— Я?!

Он кивнул.

— Я позвонил отцу и сказал, что прощаю его.

У меня в голове была полная каша. Очевидно, и выражение лица соответствующее.

— Ты в самом деле ничего не помнишь? — спросил он.

Я покачал головой.

— Ты ловил попутку на бульваре Голливуд…

В мозгах у меня внезапно что-то щелкнуло:

— Серебристо-голубой «роллс» с откидным верхом?

— Да. Я остановился, чтобы подобрать тебя, и мы разговорились. Я предложил отвезти тебя до самого дома, но ты сказал, что там такую машину обязательно обворуют. Поэтому мы поставили ее в гараж за несколько кварталов.

Я постепенно стал припоминать события прошлой ночи. Мы заглянули в винный магазинчик, где он заплатил за несколько бутылок вина, потом отправились в мою квартиру и долго разговаривали. В основном об его отце, который никак не мог смириться с тем, что его сын «голубой». И еще он постоянно прятал его существование от своей паствы. В конце концов преподобный Сэм Гэннон был знаменит так же, как Билл Грахам, Орал Робертс и Кэтрин Кульман вместе взятые. Чуть ли не каждую неделю он возникал на телевизионных экранах, вещая миру, что Господь исцеляет все. Однако даже сам Господь был бы не в силах исправить своего сына. Во всяком случае, Иисус поступал по-своему и сам расплачивался за последствия своего поведения. Кажется, именно это я сказал в ту ночь парню, посоветовав передать мои слова отцу. Вспомнил я и кое-что еще. Мы только разговаривали. Мы не трахались.

— О’кей, Бобби, — бросил я, внезапно припомнив имя парня, — теперь знаю.

— Прекрасно, — улыбнулся он. — Тогда отдыхайте, пока я управлюсь с обедом.

— Мы, кажется, собирались поговорить?

Он кивнул и добавил:

— После обеда.

Я обернулся к Верите, которая все это время не спускала с нас глаз:

— Зря мы кололись. Я с ним не спал.

В ее взгляде явно промелькнуло облегчение.

— Что же, это доказывает только одно: Лонегану все-таки известно не все.

Я плюхнулся на диван и потянулся за сигаретой.

Верита осталась стоять.

— Лонеган будет не в восторге, — сказала она, глядя на меня сверху вниз.

— Чихать.

— Чихом не отделаешься. Он упрям и обычно добивается своего.

— Только не в этот раз.

Ее глаза стали озабоченными.

— Ты еще услышишь о нем.

Она была права. Мы еще обедали, когда раздался стук в дверь. Я дернулся, чтобы подняться.

— Допивай кофе, — сказал Бобби и пошел открывать. За его плечом появилась фигура Инкассатора.

Он протиснулся внутрь, отпихнув мальчишку, и оценивающим взглядом окинул обстановку.

— Наслаждаешься?

— Пытаюсь.

— Лонеган хочет тебя видеть.

— О’кей. Скажи ему, что я загляну попозже.

— Он хочет тебя видеть немедленно.

— К чему такая гонка? Нам не о чем говорить. Кроме того, я еще не кончил обедать.

Я не столько увидел, сколько почувствовал его движение. Конечно, семь лет назад, в качестве «зеленого берета», мне приходилось действовать и быстрее, однако, вопреки ожиданиям Инкассатора, улиткой я еще не стал. Колено и локоть взметнулись одновременно, причем колено угодило ему как раз по яйцам, а локоть заехал в адамово яблоко. Инкассатор захрипел и рухнул на колени, затем медленно перекатился на спину с выпученными глазами и голубовато-серой рожей. Широко открытый рот хватал воздух, а руки судорожно сжимали гениталии.

Я смотрел на него сверху вниз. Спустя некоторое время его лицо стало приобретать свой натуральный черный цвет. Тогда, не вставая со стула, я взял разделочный нож, приставил кончик к его горлу, а другой рукой расстегнул жакет и извлек из поясной кобуры его пушку. Тем временем Инкассатор немного отдышался.

— Не люблю, когда меня торопят. Я сказал, что загляну попозже.

Инкассатор покосился на нож у горла. Из-за все еще открытой двери раздался голос Лонегана:

— Ну как, Гарис, тебе теперь лучше?

Лонеган вошел в комнату с хитрым выражением на бледном лице. Его глаза за стеклами в золотой оправе были прищурены. Телохранитель не отставал от него ни на шаг.

— Ты уже взял верх. Можешь отпустить его.

Я распрямился и положил нож на стол. Наши с Лонеганом взоры скрестились.

— Тебе передали?

Он кивнул.

— Меня эта газета не интересует. Какой смысл покупать обанкротившееся издание? Чтобы самому разориться?

— Ты прав.

Я промолчал.

— Если бы ты заключил эту сделку, я бы вышел из игры. Не выношу тупости.

— Так чего тебе надо?

— Ты возьмешься за эту газету, если получишь ее чистенькой от всяких денежных претензий?

Я покосился на Вериту. Девушка слегка кивнула.

— Да.

— Но тебе все равно придется получить кредит на текущие расходы.

Прежде чем я успел открыть рот, Верита выпалила:

— Это возможно лишь в том случае, если он получит двадцать процентов с рекламы.

— У тебя въедливый бухгалтер, — заметил Лонеган. — Хорошо. Двадцать процентов.

Я посмотрел на Вериту.

— Двадцати процентов нам хватит, — сказала она. — Но в обрез.

— Дай мне подумать. Я сообщу о своем решении завтра утром.

— Немедленно, — жестко сказал Лонеган.

Я напряженно заворочал мозгами. Даже если газета свободна от всяких денежных претензий, какого фига я понимаю в этом деле?

— Дрейфишь, Гарис? Все большие проекты выпуска своей стряпни в свет предстают иначе, когда доходит до кармана?

Я по-прежнему молчал.

— Твой отец, по крайней мере, попытался, хоть кишка оказалась тонка. А твоих кишок, похоже, не хватает даже на то, чтобы начать, — ледяным голосом проронил Лонеган.

Этот голос я знал с детства. В нем сквозило сдержанное презрение ко всем и вся. Я рассердился. Не позволю впутать себя в дело, к которому не готов, пусть хоть охрипнет!

— Мне нужна помощь. Профессиональная помощь. Перски останется в пределах досягаемости?

— Если он тебе понадобится.

— Мне нужен художественный директор, репортеры, фотографы.

— Существуют службы, дающие их на прокат. Тебе вовсе не обязательно чересчур расширять собственную ведомость по зарплате.

— Ты прикинула, сколько экземпляров нужно продать, чтобы удержаться на плаву? — поинтересовался я у Вериты.

— Около пятидесяти тысяч. Только учти, что за этот листок никто еще не заплатил ни гроша.

— Знаю. Но у меня будет нечто совсем иное. Я не хочу упускать шанс подзаработать.

Лонеган неожиданно улыбнулся. На секунду мне даже показалось, что у него есть чувство юмора.

— Гарис, да ты, похоже, повзрослел. Первый раз слышу, чтобы ты заинтересовался деньгами.

— А в чем дело, дядя Джон? Лично тебе, кажется, деньги жить не мешают.

— Они могут помешать тебе.

— Посмотрим.

— Выходит, договорились?

Я кивнул, затем нагнулся и помог Инкассатору встать. Отдал ему пушку. Он взял.

— Извини, — сказал я. — Резкие движения меня нервируют.

Он проворчал что-то неразборчивое.

— Горло поболит пару дней, — продолжил я, — но ничего страшного. Пополощи его теплой соленой водой, и все пройдет.

— Пошли, Билл, — бросил Лонеган, направляясь к двери. — Дай этим милым людям закончить обед.

С порога он обернулся:

— Завтра в одиннадцать часов утра в моем офисе на Беверли-Хиллз.

— Я буду.

— Спокойной ночи, Гарис.

— Спокойной ночи, дядя Джон.

Когда дверь закрылась, я сказал Верите:

— Похоже, мы начали издательское дело.

Она промолчала.

— Ты, конечно, меня не бросишь.

— Но моя работа…

— Я предлагаю тебе лучшую. У тебя появляется возможность делать то, чему ты училась. Кроме того, ты мне нужна. Тебе прекрасно известно, что я не бизнесмен.

Она молча смерила меня взглядом.

— Пока я могу взять отпуск, а там посмотрим.

— Идет. Во всяком случае, что бы ни случилось с моей задницей, твоя при этом не пострадает.

— У меня очень странное ощущение, — тихо произнесла она.

— Какое?

— Твои звезды стали в противодействие, и направление твоей жизни изменилось.

— Понятия не имею, что это значит. Это хорошо или плохо?

Она поколебалась.

— По-моему, хорошо.

В дверь постучали. Я было направился к ней, но Бобби меня опередил.

— Мистер Лонеган спрашивает, прислать ли машину, — кинул поверх головы паренька лонегановский телохранитель.

— Спасибо, не надо. У меня есть на чем доехать.

Дверь закрылась. Бобби подошел ко мне с широко раскрытыми глазами.

— Ты действительно покупаешь газету?

— Да. Не то чтобы совсем газету, но кое-что.

— У нас в колледже была газета. Я был художественным директором.

— О’кей, — улыбнулся я. — В таком случае, ты получил работу. Теперь ты художественный директор «Голливуд экспресс».

Мы втроем рассмеялись, сами не понимая над чем. Возможно, Верита была права: все дело в звездах, и мир переменился.

Глава 6

Я бережно поднес к ноздре маленькую золотую ложечку и глубоко вдохнул. Кокаин взорвался внутри черепа солнечной вспышкой. Меня охватил такой прилив энергии, что в мире не осталось ничего невозможного.

Бобби и Верита как раз покончили с тарелками. Я расхохотался, и они, как по команде, повернулись ко мне.

— Динамит, — сказал я. — Чистый динамит. Где ты его раздобыл?

— Продавец уверял, что он чистый, — ответил Бобби.

— Суперчистый, — со смехом воскликнул я, протягивая ему ложечку и пузырек с кокаином. — Это ослепительно!

Бобби вопросительно глянул на Вериту, но та покачала головой.

— Нет, спасибо. У меня будет мигрень.

Бобби тоже нюхнул и спрятал пузырек обратно в карман. Его глаза сияли.

— Ты серьезно?

— О чем?

— Что я стану художественным директором твоей газеты?

— Конечно. Только я не смогу много платить.

— Это не важно. Мне нужен именно такой шанс. До сих пор никто не предлагал мне настоящей работы.

— Теперь ты ее получил.

— А что за газета?

— В данный момент — паршивый рекламный листок. Но больше она такой не будет, когда я за нее возьмусь.

— А чем она будет?

— Помесью подпольных газет и «Плейбоя». Будем бить в самое яблочко. По яйцам.

— Я не понимаю, — признался Бобби.

— «Плейбой» врет, — пояснил я. — Он раскрашивает свои статьи так же, как промежности своих девочек. А подпольные газетенки так старательно роются в фекалиях, что пальцы начинают вонять, стоит только дотронуться до краешка. Думаю, существует некий баланс: способ сказать читателю, как все происходит на самом деле, не вываливая его при этом с ног до головы в грязи.

— Но это вовсе не то, чего хочет Лонеган, — вставила Верита. — Газета нужна ему именно в том виде, в каком она есть.

— Лонеган покупает себе прачечную. Четыре страницы рекламы, чтобы отмыть свои наличные. На остальное ему плевать, даже если мы будем печататься на туалетной бумаге.

— Не знаю… — с сомнением протянула Верита.

— А я знаю. Я знаком с ним, сколько себя помню. Его единственной страстью всегда были деньги.

— Ты назвал его дядя Джон.

— Он и есть мой дядя. Брат моей матери.

Она перевела дух, наконец поняв.

— Ты его не любишь?

— Скорее, он мне безразличен.

Однако это была ложь. Уж чем-чем, а безразличием тут и не пахло. Похоже, в моей жизни не осталось ничего, на что так или иначе не повлиял бы дядя Джон, а началось это еще до моего рождения. Сперва мать, потом отец.

— Я устал и ложусь, — коротко бросил я.

— Тогда мне лучше пойти домой, — живо произнесла Верита.

— Совершенно незачем, — сказал Бобби. — Я лягу на диван.

— Чепуха, Верита, — поддержал его я. — Уже слишком поздно.

— Ты уверен?

— Конечно! — обиделся я. — Кокаин всегда превращает мой сучок в рог. Пошли в кровать. Я затрахаю тебя так, что попке жарко станет.

Я решительно двинулся в спальню, но застыл, увидев, как на глаза Бобби набежали слезы.

— Что с тобой?

— Гарис, я люблю тебя! — взвыл он. — Я хочу быть твоим рабом. Хочу, чтобы ты тоже любил меня.

Я обнял его за плечи и поцеловал в щеку.

— Я люблю тебя, Бобби, только иначе. Как старший брат.

Он вытер глаза.

— У меня никогда не было брата.

— У меня тоже.

Он улыбнулся.

— Мне нравится. Это чисто.

— Суперчисто. Как кокаин. Ну, я пошел в кровать.

Верита присоединилась ко мне десять минут спустя. Я в нетерпении сорвал с нее одежду. Мой хвост был, как каменный. Мы трахались до тех пор, пока я не отпал в полном изнеможении. Но я еще не кончил. Все из-за кокаина. Она заснула едва ли не прежде, чем я скатился с нее. Я тоже закрыл глаза.

Казалось, прошли часы, когда ее нос пощекотал мои яйца. Еще толком не проснувшись, я запустил ладони в ее волосы и ввел свой хвост ей в рот. Ее губы были теплы и двигались со знанием дела. Иногда мне даже казалось, что она собирается проглотить меня живьем.

— О, беби, у тебя так здорово получается, — пробормотал я и взорвался. Оргазм словно выжал все соки из моего тела, оставив одну пустую оболочку. Через пару секунд я нырнул обратно в глубокий сон.

Проснулся я от бьющего в глаза солнца и зашевелился, чтобы сесть. Верита открыла глаза. Я поцеловал ее в лоб.

— Вот уж не подозревал, что ты так искусна. Ты выжала меня всего вплоть до самых мозгов.

Ее глаза удивленно расширились.

— Ты о чем?

— О прошедшей ночи.

Верита покачала головой.

Я спустил ноги с кровати и наткнулся на спину Бобби. Он инстинктивно отодвинулся, не просыпаясь. И тут до меня дошло. Сначала я рассердился, потом начал смеяться.

— В чем дело? — озадаченно спросила Верита.

Я указал на пол, и она, свесившись со своей стороны кровати, увидела голого мальчишку.

— О, Господи! — выдавила девушка и тоже заулыбалась.

— Проклятый ублюдок провел меня!

— Он провел нас обоих. Ты меня и не тронул.

— Черт!

— Тебе-то на что жаловаться? — поинтересовалась Верита. — Ты ведь насладился.

В Беверли-Хиллз нас отвез Бобби на своем всюду пропускаемом «роллсе». Я чувствовал себя запоздавшей золотой пташкой, которая возвращается в гнездышко после попойки мимо всех грузовиков Нью-Йорка, застывших в одной цепочке, чтобы получить право доставить в элитный район яйца, сливочный сыр и булочки к воскресному завтраку.

Двери здания, где располагался дядин офис, оказались заперты. Я позвонил. Сквозь застекленное окошко выглянул сторож в форме.

— Лонеган! — прокричал я.

Он кивнул и отпер дверь.

— Мистер Брендан?

— Да.

— Мистер Лонеган вас ждет. Верхний этаж.

— Я голоден, — сказал Бобби. — Пойду перекушу.

— О’кей, — откликнулся я и последовал вместе с Веритой за привратником к лифту. Нас встретил дядин телохранитель. Он молча провел нас по коридору к офису Лонегана и открыл дверь.

Дядя сидел за столом. С ним был Перски. Само помещение резко отличалось от голливудских контор. В нем пахло деньгами: шелковые шторы, плотный ковер и стол от Луи Квинзе.

— Доброе утро, — поздоровался я.

Дядя жестом пригласил нас сесть и нажал какую-то кнопку. Через секунду боковая дверь отворилась. Из нее вышел человек с папкой.

— Мой адвокат Марк Колер, — сказал дядя. — Он приготовил все бумаги, включая соглашение купли-продажи и кредитные документы.

Глядя на Лонегана, я не мог не признать, что он действительно удивительный человек. Насколько мне известно, вряд ли он лег раньше пяти утра, однако вид имел такой, словно дрых часов двенадцать. Кроме того, стало ясно, что он нисколько не сомневался в исходе дела, поскольку физически было невозможно собрать все нужные бумаги между прошлым вечером и этим часом утра.

Колер разложил документы на столе передо мной.

— Хотите ознакомиться?

Я пододвинул их к Верите.

— Мисс Веласкес сделает это за меня.

Колер коротко глянул на девушку, потом опять посмотрел на меня.

— Она аудитор?

Верита ответила сама за себя:

— Бухгалтер и аудитор. С дипломом, хотя и без практики.

На Колера, похоже, подействовало. Во всяком случае, он молчал, пока она проглядывала бумаги.

Тем временем я обратился к Перски.

— Мистер Лонеган сообщил вам, что я хотел бы вас оставить?

— Да, — ответил Перски, — но я не могу себе этого позволить. Нужно же что-то есть, а я уже шесть месяцев без пособия на детей.

— Я и не предлагаю вам работать даром.

— А за сколько?

Я понятия не имел о действующих ставках и потому сказал наобум:

— Полтора в неделю плюс премиальные.

— Не могу. В «Дэйли таймс» мне предложили двадцать пять.

Мне не нужно было ничьих советов, чтобы сообразить, что двести пятьдесят долларов далеко превышают мои возможности.

— Полтора это максимум.

— Он согласится, — ответил за Перски мой дядя.

Перски попытался было запротестовать, однако учел выражение дядиного лица.

— С такими деньгами мне не погасить векселей, мистер Лонеган, — нерешительно промямлил он.

— Еще труднее сделать это с больничной койки, — холодно ответил дядя. — Ты отделался так легко лишь потому, что мне нужна эта сделка. Учти.

Перски взглянул на меня. Он умел признать поражение.

— Я согласен, — сказал он.

— Прекрасно, — улыбнулся я. — Если нам повезет, заработаете не только на хлеб, но и на масло.

— Ловлю на слове, — ответил он, вскидывая руку. — Заметано.

— Все в порядке, — подала голос Верита. — Но по-моему, необходимо еще одно, а именно, гарантия освобождения от прошлых долгов и налогов, подписанная мистером Лонеганом.

— Мистер Лонеган не является участником данной сделки, — обиженно заявил Колер. — Ему совершенно незачем подписывать подобный документ. Кроме того, у вас уже есть подпись мистера Перски.

Верита взглядом попросила меня о поддержке.

— Мистер Колер, — сказал я, — я не в состоянии платить мистеру Перски даже ту сумму, которая сделала бы его подпись ценнее бумаги, на которой она поставлена. Мистер Лонеган говорил, что газета перейдет ко мне свободной от любых денежных претензий. Либо так, либо никак.

— Мистер Лонеган никогда… — начал было Колер.

— Мистер Колер, приготовьте требуемую гарантию, — перебил его дядя. — Я подпишу.

— Я не в состоянии сделать этого до завтрашнего утра. Сегодня в офисе никого.

— Ты получишь бумагу завтра, Гарис. Моего слова достаточно?

— Да, дядя Джон.

Дядя улыбнулся.

— Прекрасно. Тогда перейдем к подписанию прочих документов.

Я условился с Перски о встрече в конторе на следующее утро и, уходя, был уже владельцем газеты. Мы с Веритой протолкались сквозь толпу в «Нэйт н’Эл’с» к столику Бобби.

— Ну, как? — спросил он.

— Мы уже в деле.

Глава 7

Всего через пару недель Лонеган лично явился в мою контору, сжимая в руке первый номер «Голливуд экспресс». К моему столу ему пришлось проталкиваться сквозь целую толпу мальчишек, занятых уборкой и покраской.

Лонеган швырнул газету мне под нос.

— Какого черта ты тут тиснул?

— Ты хотел, чтобы газета вышла как можно скорее. Я ее выпустил.

— И ты называешь это газетой? — обрушился он на меня. — В ней нет ничего, кроме моей рекламы. Кто, по-твоему, на нее взглянет?

— А кто бы взглянул на все остальное?

— А твой заголовок?! «Это издание выпущено в свет исключительно для того, чтобы не разочаровывать читателей, которые плохо себя чувствуют без туалетной бумаги высшего качества». Мне не кажется, что это забавно.

— А мне кажется.

— Вульгарно и вдобавок отдает плохим вкусом.

— Верно, — согласился я.

— Надеюсь, ты не ждешь, что я буду платить тебе триста двадцать долларов в неделю за вот такое? Если хочешь получить их, сделай что-нибудь более приличное.

— Запла́тите, дядя Джон, — спокойно возразил я. — У нас на руках подписанное вами соглашение. Там сказано, что мы публикуем четыре страницы рекламы в каждом выпуске, и нет ни слова о том, что мы обязаны печатать что-то еще.

— Я не собираюсь платить.

— Значит, собираетесь нести судебные издержки сверх названной суммы. Это чертовски солидное соглашение.

Лонеган внезапно заулыбался.

— О’кей. Я заплачу. Теперь, может, все-таки объяснишь, зачем ты все это затеял?

— Чтобы выпустить настоящую газету, по моим мыслям, мне понадобится от восьми до десяти недель. А до тех пор нужны средства для жизни — деньги, которые дает твоя реклама.

— Ты мог бы сообщить мне об этом. Я бы дал тебе время.

— Но не деньги. Трехсот двадцати долларов на хлеб хватит с избытком.

— Но мы все равно не можем выпускать такое безобразие! Налоговая служба не бык, чтобы дразнить ее красной тряпкой.

— Это не мои проблемы.

— Если я ссужу тебе деньги, ты уймешься, пока газета действительно не будет готова?

— Нет. Ссуду зарабатывают или возвращают.

Лонеган помолчал.

— Если я дам тебе двадцать пять тысяч наличными без налогов и обязательств, ты уймешься?

— Без возврата и каких-либо условий?

— Без всяких условий.

— Идет.

Он извлек из кармана чековую книжку, выписал чек и вручил его мне.

— Спасибо, дядя Джон.

— Меня утешает только одно, Гарис. Раз уж меня нагрели, это, по крайней мере, не вышло за пределы семьи.

Я рассмеялся:

— Мне есть с кого брать пример, дядя Джон.

Лонеган огляделся.

— Что делают здесь все эти юнцы?

— Убираются. Газета, которую я собираюсь выпускать, не может выходить в сарае.

— Откуда они взялись?

— Из Юношеской Службы преподобного Гэннона. Они работают в свое свободное время за пятьдесят центов в час и жертвуют их в пользу церкви.

— Папаша твоего дружка, похоже, разбирается в бизнесе получше нас с тобой.

— Ему помогает Иисус Христос.

Дядя снова перевел взгляд на газету.

— У тебя еще много осталось?

— Нет.

— Скверно. Узнай я об этом вовремя, мы бы помешали их распространению.

— Не тревожься, дядя Джон. Никто, кроме тебя, этого листка не видел.

— Откуда такая уверенность?

Я улыбнулся.

— Было напечатано всего двадцать пять экземпляров, и все они попали прямиком к тебе.

— Мистер Брендан, — раздался чей-то мягкий голос. — Извините за беспокойство, мистер Брендан.

Я поднял глаза. Передо мной стояла девушка из Юношеской Службы преподобного Сэма. Она чувствовала себя очень неловко. Плотные джинсы ловко обтягивали попку, а свободная мальчишеская рубашка подчеркивала линию грудей. Ее лицо и руки были перепачканы краской.

— Извините за беспокойство, мистер Брендан, — повторила она, — но мы готовы перейти к этой части помещения.

— Конечно. Сейчас только уберу из стола свои бумаги и перестану вам мешаться.

— Вам помочь, мистер Брендан?

— Спасибо. Если вы возьмете вот это, я прихвачу все остальное.

Она приняла у меня стопку папок, я поднял пишущую машинку, и мы поднялись по задней лестнице в жилые комнаты. Я расположился на одном из столов, которые мы перетащили в бывшую гостиную.

— Могу ли я сделать для вас еще что-нибудь, мистер Брендан?

— Не думаю.

Однако девушка не собиралась уходить.

— Вам что-то нужно? — поинтересовался я.

— Бобби говорил, что вы ищете секретаршу, только не можете предложить слишком большое жалованье.

— Верно.

— Я секретарша с дипломом бизнес-колледжа.

— Вы умеете стенографировать?

— Не очень хорошо. Зато я быстро печатаю. Восемьдесят слов в минуту. — Она откинула назад свои длинные каштановые волосы. — И я умею обращаться с бумагами.

— Как вас зовут?

— Дениза Брэйс.

— Где ты живешь, Дениза?

— При Службе.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать. В следующем месяце исполнится восемнадцать.

— Как вышло, что ты ушла из дома?

Взгляд ее темных глаз встретился с моим.

— Я забеременела, и отец вышвырнул меня за дверь. Преподобный Сэм взял меня к себе и позаботился обо мне.

— А ребенок?

— Преподобный Сэм устроил так, чтобы его усыновили. Мне тогда было всего шестнадцать.

— И с тех самых пор ты живешь при Службе?

Она кивнула.

— Преподобный Сэм относится ко мне… ко всем нам необыкновенно хорошо. Ему нужно, только чтобы мы были счастливы и служили Богу.

— А когда вы работаете, то всю зарплату отдаете ему?

— Нет, Службе.

— А себе вы разве ничего не оставляете? — полюбопытствовал я.

— Зачем? — серьезно спросила она. — Мне ничего не нужно. Служба обеспечивает нас всем необходимым.

— И много вас там таких, как ты?

— Человек шестьдесят или семьдесят. Больше девушек, чем парней.

— И все до одного отдают свои деньги Службе?

Она кивнула.

— Что же вы делаете, когда не работаете?

— Служим проводниками Божественной любви. Продаем брошюрки и листовки. Мы всегда заняты.

— А все деньги идут преподобному Сэму?

— Не ему. Преподобный Сэм не интересуется деньгами. Деньги идут церкви и Службе на добрые дела.

Лонеган был прав: преподобный Сэм лучше разбирался в делах, чем мы оба вместе взятые. Я посмотрел на чистое, невинное лицо Денизы.

— Знаешь, ты очень симпатичная девушка.

— Спасибо, — слегка кокетливо улыбнулась она.

— Не знаю, стоит ли мне брать тебя на работу. Это может оказаться слишком тяжелым искушением. Весьма вероятно, что мне захочется переспать с тобой.

— Мне это нравится, — просто сказала она.

— Я имею в виду, переспать по-настоящему, а не просто потискать.

— Я так и поняла.

— А как же преподобный Сэм? Разве это не считается грехом?

— Только не в глазах преподобного Сэма. Он учит, что наши тела, как и души, имеют свои стремления и что любовь можно выразить ими обоими.

Я задумался, а затем спросил:

— В вашей Службе много занимаются сексом?

— Не очень. Только те, кто любит друг друга.

— А ты не боишься снова забеременеть?

Она рассмеялась.

— Ни малейшего шанса! Главная нянечка строго следит, чтобы мы ежедневно принимали по таблетке перед завтраком, а тех, кто не может, снабжает влагалищными кольцами. Или спиралями.

— А как же преподобный Сэм? Он балуется с кем-нибудь из девушек?

— Нет. Преподобный Сэм выше всего этого. Он достиг последнего уровня.

— То есть секс ему совершенно не нужен?

— Я так не говорила. Просто мы все стоим на разных уровнях. Я, например, на пятом. Мне позволено сходиться только с людьми, которые не поднялись выше третьего уровня. А к преподобному допускаются физически лишь те, кто достиг первого или второго.

— Понятно. А что нужно сделать, чтобы перейти на более высокий уровень?

— Хорошо трудиться. Посещать церковь и молиться. Быть абсолютно честным по отношению к другим людям.

— И все?

Она кивнула.

— Но деньги вы все-таки обязаны отдавать Службе?

— Нет, — живо сказала Дениза. — Мы вовсе не обязаны. Мы отдаем их добровольно.

— И ты будешь продолжать делать это, если поступишь на работу ко мне?

— Да. — Она пристально поглядела мне в глаза. — Можно задать вам один вопрос?

— Конечно.

— Я знаю, что Бобби занимается с вами любовью. И думаю, что эта девушка, Верита, тоже. А вы испытываете к ним влечение?

— Я люблю их.

— Но вы с ними спите?

— Да.

— Мне тоже хотелось бы спать с вами. Как вы думаете, это возможно?

Я не ответил.

— Вы не обязаны брать меня на работу, — быстро сказала она.

— Не в этом дело.

— А в чем?

— Мне до вас не дотянуться. Во-первых, вы стоите на более высоком уровне, а во-вторых, вам еще нет восемнадцати.

Дениза неожиданно улыбнулась.

— Это сказано откровенно, что автоматически передвигает вас на пятый уровень.

С этими словами она направилась к двери, но с порога оглянулась:

— Подождите меня. Я вернусь через месяц в свой день рожденья.

Глава 8

— Без макета дистрибьютеры со мной и разговаривать не желают, — сказал Перски. — А еще они заявляют, что если ты собираешься делать выпуск без хороших иллюстраций, то можно не тратить время.

— Что ты подразумеваешь под хорошими иллюстрациями?

— Девок. Сиськи и задницы у них уже есть. Им нужна промежность.

— Ты рассказал им о направлении газеты?

— Им плевать. Читать начинают уже после того, как газета куплена. Покупают же из-за картинок.

— О’кей. Будут им картинки.

— Не так все просто. Фотографы и агентства обдерут тебя как липку. Исключительного права на публикацию нам в жизни не купить.

— Нащелкаем сами.

— У тебя есть знакомые фотографы?

— Найдем. А пока свяжись с киношниками. Мне нужны их списки для печати. Они еще никогда не отказывались прислать фотографии начинающих звездочек.

— Речь шла об иллюстрациях совсем иного рода.

— Знаю, но это только начало. Может, кое-что нам и подойдет.

— У меня идея, — сказал Перски.

Он отошел к своему столу за «дипломатом», достал из него какие-то журнальчики и разложил их передо мной.

Заголовки были оглушительны: «Анальный секс», «Оральный секс», «Лесбиянство», «Групповой секс». Я быстро пролистал один из них. Содержание полностью соответствовало обещанному.

— Откуда ты это взял?

— Ронци дал. Точнее, не он сам, а его дистрибьютеры. Они продают их из-под прилавков по всему городу по пять баксов номер. У них есть предложение: мы даем им исключительное право на распространение, а они в упор не видят некоторых картинок. Нам остается только поаккуратнее орудовать ножницами, чтобы не навести ни на чей след.

— На газету наложат арест сразу же, как в ней появится нечто подобное.

— Мы вырежем одних девок.

— Кто стоит за Ронци?

Перски заерзал.

— Не знаю. Поговаривают, что ребята с Востока.

— Мафия?

— Я же сказал, что не знаю.

— Что еще им надо, кроме исключительного права?

— Чтобы мы никуда нос не совали.

— Организуй мне встречу. Я хотел бы сам побеседовать.

— Конечно Я как раз…

Он замолк, не закончив фразы. Я проследил за направлением его взгляда. Перед дверью тормозил черный «Мерседес-600». Стоило ему остановиться, как из него тут же выскочил шофер в униформе и предупредительно распахнул заднюю дверцу.

Я мгновенно узнал человека, который вышел из автомобиля. Я часто видел его по телевидению. Только никогда не отдавал себе отчета, какой это великан: выше шести футов четырех дюймов и с такими широкими плечами, что в дверь ему пришлось протискиваться боком.

Юнцы бросили работу. В их голосах прозвучало сдержанное почтение:

— Мир и любовь, преподобный Сэм.

Он вскинул руку жестом благословения и пророкотал с теплой улыбкой:

— Господь есть любовь, дети мои.

— Господь есть любовь, — хором откликнулись они.

Преподобный Сэм направился прямиком к моему столу. Я встал. По сравнению с ним все казалось каким-то карликовым.

— Мистер Брендан?

— Да, преподобный Сэм.

Он протянул мне руку:

— Господь есть любовь. Рад познакомиться с тобой, мальчик.

Я пожал его руку и ощутил не только чудовищную силу, но и поток почти электрической энергии.

— Очень приятно, сэр. Чем могу служить?

Преподобный Сэм покосился на Перски.

— Мы можем где-нибудь побеседовать с глазу на глаз?

— Конечно. Пойдемте.

Я провел его по лестнице наверх и закрыл за нами дверь.

— О’кей?

Он кивнул. Я жестом пригласил его занять место за кухонным столиком.

— Чашечку кофе или еще чего-нибудь?

— Нет, спасибо. — Преподобный Сэм окинул меня оценивающим взглядом. — Я пришел, чтобы лично поблагодарить вас.

— За что?

— За моего сына Бобби. Вы сделали то, что мне никогда не удавалось: направили его на путь истинный.

Наверное, у меня стал такой ошарашенный вид, что преподобный Сэм закудахтал, улыбаясь.

— Я хочу сказать, в некотором роде.

Я тоже засмеялся.

— Думаю, я не достоин особого доверия с вашей стороны.

Улыбка преподобного Сэма не исчезла.

— Его впервые в жизни заставили работать.

— Быть может, раньше никто ему не предлагал работы?

— Я предлагал, и неоднократно. Но он всегда отказывался.

— Вы отец. С его точки зрения, ваши предложения шли не в счет.

— Весьма вероятно. Во всяком случае, теперь он стал другим человеком. Он перестал болтаться.

Я промолчал. Конечно, я мог поведать о Бобби гораздо больше, но готов был поручиться, что из паренька еще выйдет толк.

— Вам известно, что Бобби — гомосексуалист?

Я кивнул.

— А вы?

— Не думаю, — улыбнулся я.

— Вы не уверены?

Я пожал плечами.

— Когда-то был уверен. Теперь не знаю.

Преподобный Сэм обвел взглядом комнатушку.

— Вы живете здесь?

— Буду жить, когда Бобби покончит с обстановкой. Как раз в данную минуту он носится по комиссионкам в поисках мебели.

— Он сказал мне, что вам нужна реклама, чтобы удержаться на плаву.

— Верно.

— Она у вас уже есть?

— Я имею гарантированную рекламу четырех страниц в каждом номере.

— А еще место найдется?

— Безусловно.

— Моя церковь регулярно помещает рекламу в газетах, на радио и по телевидению. Я могу занять определенное место на полосе и попросить бизнесменов из моих прихожан сделать то же самое.

— Я бы согласился, но, быть может, вы сперва посмотрите, какую именно газету мы собираемся выпускать?

— Вы против религиозной рекламы?

— Нет. Но вам может не понравиться то, что мы делаем.

— Бобби мне уже все рассказал. Вы собираетесь печатать фотографии обнаженных женщин и писать о сексе и наркотиках. У меня это не вызывает никаких возражений. Такова жизнь. Я проповедник, а не святой и не моралист. Мне хочется помочь людям найти себя и жить счастливо. Разве не то же самое — только иными средствами — пытаетесь сделать вы?

— Пытался. Но идеалы давно погибли. Теперь я пытаюсь только побольше заработать.

— И в этом нет ничего страшного. — Преподобный Сэм издал глубокий смешок. — Мне прекрасно удается сочетать обе цели.

Уж об этом-то он мог бы не рассказывать. Об источниках его богатства я слышал достаточно.

— Я с удовольствием купил бы часть вашей газеты.

— Извините, но прежде, чем Ввязаться в это дело, я принял строгое правило: никаких партнеров.

Глаза преподобного Сэма сощурились.

— Я слышал, Лонеган имеет свою долю.

— У вас неверные сведения. У него есть контракт, который гарантирует четыре страницы рекламы в каждом выпуске, на которую он, в свою очередь, заключает контракты через агентство. К самой же газете и ее выпуску он не имеет ровно никакого отношения.

— Ловко.

По манере, в какой это было сказано, я заключил, что преподобный Сэм догадался о затее Лонегана.

— Первый выпуск будет готов через две-три недели. Вы можете посмотреть, а затем сообщить мне о вашем решении.

— Я уже решил. Что вы скажете по поводу целой страницы?

— Пока не знаю. Мы еще не установили цену листа.

— Какую сумму Лонеган гарантирует за одну страницу?

— Восемь сотен.

— По-вашему, это справедливо?

Я кивнул.

— Я покупаю одну страницу в неделю в течение года, — сказал преподобный Сэм, сунул руку в карман, извлек оттуда охапку банкнот и начал отсчитывать прямо на столе тысячедолларовые билеты.

Дойдя до сорока, он остановился и подпихнул ко мне эту кучку.

— Думаю, покупка года в кредит дает мне право на две недели бесплатно.

— Вы можете получить и больше.

— Мне достаточно.

— Вам вовсе не стоит расплачиваться в кредит. Что, если газета не продержится целый год?

Преподобный Сэм улыбнулся.

— Аванс повысит ваши шансы остаться на плаву. С такими деньгами вы сможете выпустить газету лучшего качества.

— Но ведь гарантий все равно нет.

— В таком случае, деньги пойдут черту, — сказал он, вставая. — Я покупаю вашу душу. Если вы свернетесь раньше, чем истечет год, то приходите в любую из моих Служб, и вы найдете чек оплаченным.

Глава 9

Дистрибьютерский офис Ронци размещался в старом одноэтажном складе в Анахейме. Я прошел вслед за Перски по разгрузочному скату в длинное узкое здание. Вдоль стен без всякой видимой системы тянулись штабеля книг и журналов. Мы миновали несколько рабочих столов, на которых какие-то мужчины занимались подбором заказанной продукции, затем добрались по грязному проходу до отделенной стеклянной перегородкой части помещения, которая должна была представлять собой сам офис.

За стеклом, кроме пары-тройки столов обычного размера и одного громадного стола, отодвинутого в угол, почти ничего не было. За обычными столами сидели две женщины и мужчина, причем женщины принимали заказы по телефону, а мужчина выписывал счета. При нашем появлении он поднял голову:

— Ронци ждет вас. Я позвоню.

С этими словами он взялся за трубку.

Спустя несколько минут в помещение вошел развязной походкой сухощавый итальянец с густой черной гривой курчавых волос и не менее густыми бровями. Он не стал тратить слов даром.

— Я Джузеппе Ронци. Проходите и садитесь.

Мы устроились у большого стола. Ронци скинул на пол мешавшие сесть книги и журналы. Одна из девиц тут же молча поднялась из-за своего стола и подобрала их.

— Макет есть? — был следующий вопрос итальянца.

— Нет, но…

Он тут же перебил меня, воинственно уставившись на Перски:

— Я предупреждал, чтобы вы не заявлялись сюда без макета. У меня нет времени возиться с любителями. Черт! — это он бросил уже вставая. — И так трудно вести дела без…

— Мистер Ронци, — тихо произнес я, — что вы скажете по поводу исключительного права распространения по Лос-Анджелесскому округу «Плейбоя»?

Он недоверчиво уставился на меня:

— Что такое?

Я повторил погромче:

— Вы разве не слышали?

— Я слышал, что вы что-то сказали по поводу «Плейбоя».

— Значит, вы слышали меня, — сказал я еще громче. — Вы заинтересованы?

— Я не сумасшедший, чтобы отказываться!

— Так вы и сказали Хефнеру, когда он впервые показался на горизонте?

— Какого фига? Он меня ни о чем не просил.

— Так не повторите подобной ошибки дважды.

— Как я могу ошибиться дважды, если не сделал ее и один раз? — взвыл Ронци, а затем спросил у Джо: — Свихнулся этот тип, что ли?

— Свихнулся, — с улыбкой подтвердил Джо.

Я встал:

— О’кей, Джо. Пошли.

Перски поднялся со стула. Ронци тоже.

— Куда это вы? — завопил он. — Вы вроде пришли сюда на деловую встречу.

— Вы сказали, что вам нужен макет. Поскольку у нас его нет, мы не станем отнимать у вас время.

— Давайте садитесь. Раз уж вы здесь, можно и поговорить.

Я снова сел.

— О’кей.

— Кто стоит за вами? Лонеган?

— А за вами? Мафия?

— Без глупостей. Вам нужно, чтобы мы распространяли газету или нет?

— Пока не знаю. Я еще не слышал условий.

— О каких условиях я могу говорить, если не представляю, что именно вы собираетесь продавать?

— Хороший вопрос.

— Если ту же чепуху, что и раньше, то она мне даром не нужна.

— Мне тоже.

— Я распространяю до восьми тысяч пачек.

— Прекрасно.

— Две из них могу дать вам под порно. Десять в каждой. Это двадцать тысяч копий. Восемь центов из десяти вам, два мои, но чистыми. Это неплохо.

— Для вас. Только мне требуется не меньше пятидесяти тысяч в выпуске, чтобы окупить качество издания.

— Совсем свихнулся! В городе нет такой газеты, которая расходилась бы по пятьдесят тысяч экземпляров еженедельно!

— Так вы и сказали Хефнеру, — подытожил я.

— Сколько можно повторять, что я в глаза его не видел?!

— Это просто такой оборот, — улыбнулся я. — Вы наверняка ответили бы ему то же, что и мне.

— Вы пока еще не Хью Хефнер!

— Верно. Но, как знать, что будет завтра?

— Как это тебе удается приводить ко мне одних сумасшедших? — поинтересовался итальянец у Джо.

— Те, кто в здравом уме, за такое не берутся, — рассмеялся он.

Ронци снова повернулся ко мне:

— Тридцать тысяч копий гарантировано. Предоплата наличными. Весь возврат обязуюсь съесть лично, но за исключительное право продажи.

— Мало. Сорок тысяч по цене двадцать с половиной центов на тех же условиях и исключительное право только на первый год.

— Мои партнеры на это не пойдут. Я буду вынужден работать без страховки. А если эта хренота лопнет? Вы смоетесь, а я так и останусь с поднятым хвостом?!

— Вы в любой момент можете предложить мне больше.

Итальянец скривился.

— Нельзя ли хоть намек на то, что именно я покупаю?

Я понял, что сделал его. Макаронник поверил, что говорит с будущим Хью Хефнером. Но решающего довода еще не хватало.

— Кто покупает подобные газеты и журналы? — спросил я, чтобы выиграть время.

— Козлы, разумеется.

— А зачем?

— Полюбоваться на попки. Они на них кайф ловят и всегда ищут что-нибудь новенькое.

Сам того не желая, он подал мне блестящую идею.

— Вот-вот, уже теплее, — поощрительно проворчал я.

— Теплее? — озадаченно переспросил Ронци.

Я взглянул на Джо. Его физиономия выражала уважение, хотя, скорее всего, это было обычное любопытство: как, мол, он выпутается. Идея уже сложилась, но мне не хватало буквально пары секунд, чтобы оформить ее окончательно, поэтому я решительно ввел в игру своего напарника:

— О’кей, Джо. Ты будешь говорить или предоставишь продолжать мне?

— Ты босс, ты и рассказывай, — не совсем уверенно отозвался он.

Я понизил голос:

— Учтите, строго конфиденциально! Ни слова за стенами этой конторы! Я не хочу, чтобы кто-нибудь свистнул идею.

— Считайте меня пастором в исповедальне, — торжественно заявил Ронци. — Я не издам ни звука.

Я невольно улыбнулся: не очень-то этот тип тянул на пастора.

— Новые попки! — веско сказал я.

— Новые попки? — вопросительно повторил он.

Я кивнул.

— На первой странице броский заголовок «НОВАЯ ДЕВОЧКА УЖЕ В ГОРОДЕ!» и фотография красивой цыпочки в макси-поясе или лосинах с дорожной сумкой на фоне автобуса или в аэропорту. А точно по пиписке белыми буквами: «Смотри ее голой на развороте!» Каждую неделю другая девчонка. Сорок две за год.

Итальянец сидел, раскрыв рот.

— Гениально!!! Какого дьявола, Джо, ты не сказал об этом раньше?!

— Он не мог разглашать секреты, — пришел я на выручку.

— Грандиозно! Знаете, что мне нравится больше всего? Голой она будет внутри газеты, а не снаружи, так что им придется купить, чтобы посмотреть на нее.

— Вот именно.

— Согласен на сорок, но вы даете мне десять тысяч дополнительного тиража на партию и бесплатную страницу рекламы в каждом выпуске.

— Идет при цене пятьдесят центов, но никакой бесплатной рекламы. Платите, как все, по восемь сотен баксов за страницу.

— Объясни этой бестолочи, что значит жить! — воззвал Ронци к Джо. — Я не прошу больше положенного.

— Это верно, Гарис.

— О’кей, я буду вежлив. Пятьдесят процентов скидки. Страница рекламы встанет всего в четыре сотни.

— А сам товар? При пятидесяти центах мне придется крутиться как белке в колесе. За тридцать пять я спихну их при любых условиях. Мне же приходится делиться с дилерами: пять центов за экземпляр — и всего два для меня!

— Сейчас запла́чу.

— Хрен прибабахнутый!

— Спасибо. Мой адвокат составит договор.

— Кому нужен какой-то адвокат?! Моего слова вполне достаточно.

— Вам нужен, потому что за свое слово я не ручаюсь, — сказал я.

Перски не произнес ни звука до тех пор, пока мы не очутились на автостраде к Лос-Анджелесу.

— Не понимаю, — проронил он.

— Тут нечего понимать, — закуривая, произнес я.

— Такие типы не терпят розыгрышей. Он убьет тебя, если ты не поставишь товар.

— Мы поставим.

— Когда? — поинтересовался Перски. — Мы пыхтим уже четыре недели, а газетой пока и не пахнет.

— Через две недели, — ответил я.

— Нет, ты точно сумасшедший. Надо же: продать набор фотографий, о котором даже речи не было, и плюс к этому ни слова текста! Откуда, по-твоему, все возьмется? С неба свалится?

— Может быть, — улыбнулся я. — А пока у меня есть для тебя еще работенка.

— Какая же? — подозрительно осведомился Персии.

— Менеджер по рекламе.

— Ну нет! С этим я вязаться не стану! Ни один законный рекламодатель не вложит в нашу газету ни цента.

— Верно. А незаконные рекламодатели? Существуют тысячи баров, дискотек и массажных кабинетов без вывесок, которые не могут рекламировать себя в нормальных изданиях. Введем развлекательную рубрику и продадим им восьмую часть страницы со скидкой до семидесяти пяти долларов. Я планирую четыре таких страницы.

— Фигушки. Такие типы боятся печати, как черт ладана. Им главное не попасться.

— Всем нравится видеть свое имя в газете. Они купят.

— Не знаю, — покачал головой Перски.

— «Не знаю» даст тебе пятьдесят долларов прибавки за пробуждающийся разум, а «сделаю» — еще сотню сверх того.

— Сделаю! — воскликнул Перски с внезапно вспыхнувшим энтузиазмом, но тут же озабоченно добавил: — А как же сама газета?

— Ты, Джо, занимайся своей работой, а я займусь моей.

Глава 10

— Ты потратил массу денег! — заявила Верита.

Я опустил эскиз газеты, в которой вычитывал текст и просматривал компановку рекламы и иллюстраций:

— У нас кончились средства?

— Нет. Но стоимость этого выпуска уже составила одиннадцать тысяч долларов. Это предел. Еще немного — и мы вообще останемся без прибыли.

— Первый выпуск всегда дороже — слишком много всего надо. Дай-ка мне калькуляцию.

Верита подхватила со стола один из листков:

— Печать и бумага для первого выпуска. Семь тысяч. Тысячу можно сэкономить, если ты откажешься от глянца на первой странице.

— Глянец — это класс. Оставим. Иначе мы будем выглядеть, как прочее барахло.

— Фото, рисунки и оформление — две тысячи пятьсот. У Бобби дорогие вкусы: ему нельзя давать волю.

— Я велел ему ужаться. Девятьсот пятьдесят за студию, а остальное?

— Жалованье, попутные расходы и так далее.

— С этим ничего не поделаешь: люди должны получать зарплату. — Я закурил. — Что ты предлагаешь?

— Ужаться на следующем выпуске. Убрать глянец и срезать бюджет Бобби наполовину.

— Сказано истинно по-бухгалтерски, — улыбнулся я. — Я придумал кое-что получше. Сколько у нас сейчас в банке?

— Около восьмидесяти тысяч.

— Почему бы не взять деньги и не махнуть в Мексику? На такую сумму можно неплохо устроиться.

Верита подняла на меня глаза, чтобы проверить, не шучу ли я. Я ответил ей самым невинным взглядом с оттенком серьезности.

— Это было бы бесчестно.

— Ну и что? Зато беспроигрышно.

Она покачала головой:

— Если бы мне хотелось жить в Мексике, я бы давно уехала туда. Но я американка. Мне нравится здесь.

— Мне тоже, — улыбнулся я.

В глазах Вериты промелькнуло облегчение.

— А я уж было подумала, что ты всерьез.

— Послушай, не все так плохо, — сказал я. — Бобби нащелкал достаточно девочек, чтобы мы могли продержаться шесть выпусков, а заодно разработал внешнее и внутреннее оформление журнала. Нам остается только его использовать. В общем его дальнейшие расходы составят не больше штуки в неделю.

— Это уже лучше. А глянец?

— Останется. Мы просим тридцать пять центов за экземпляр, что на десять центов больше, чем у остальных газет, а покупатель видит прежде всего обложку. Нужно, чтобы у него создалось впечатление качества.

— О’кей, — сдалась Верита и достала из папки счет. — Вот, только что пришел.

Счет был от «Акме Фото». Три тысячи долларов за камеры и оборудование. Я отдал его Верите:

— Оплати.

— Он купил самые дорогие камеры: «ролли», автоматический «никон» плюс объективы и треногу.

— Мог бы и подороже. Это подержанное оборудование. Новое стоило бы десять штук, но не важно. Он собирается щелкать сам, что экономит нам сотню в час на фотографа.

— Сдаюсь!

— Ты слишком уж беспокоишься, — ухмыльнулся я. — Интересно, когда тебя последний раз мяли?

Она наконец-то улыбнулась:

— Тебе виднее. Разве что ты тем временем успел сцапать какую-нибудь цыпочку из миссии, забыв поставить меня об этом в известность.

— Из Службы, а не из миссии, — поправил я, откладывая карандаш.

Последние десять дней были сплошным кошмаром. Мне ни разу не удалось выбраться из офиса раньше двух ночи, поскольку все приходилось писать самому, если не считать хреновой бесплатной рекламы киношников. Я насовал ее всюду, где можно, но еще оставалось много свободного места, и пришлось засесть за работу. Первое, что я мысленно пообещал себе сделать, если пойдут деньги, — это нанять пару корреспондентов. С меня довольно.

Я посмотрел на часы. Почти полночь. Мы с Веритой остались вдвоем.

— Как насчет пары бифштексов у «Воришки Пита», прежде чем пойти домой и потрахаться?

— Моя идея лучше.

— Слушаю.

— У тебя есть замороженные бифштексы. Я вполне могу сунуть их в духовку, а пока они жарятся — покачаемся.

— Твоя идея действительно лучше. Так чего, интересно, мы ждем?

Я действительно спал — тем самым черным сном, в которых у мужчин случаются полюции. Так что я спал и телефона не слышал. Его услышала Верига.

Она растрясла меня и сунула трубку на подушку вплотную к уху.

— Твоя мать.

— Привет, мама, — пробормотал я.

— Кто эта девочка? — раздался голос моей матери.

— Какая девочка? — переспросил я, еще толком не проснувшись.

— Которая взяла трубку.

— Это не девочка. Это мой бухгалтер.

— У нее мексиканский акцент, — заявила моя мать.

У меня мгновенно раскрылись глаза. Мама всегда умела этого добиться.

— Она к тому же еще и черная, — сказал я.

— Почему ты меня избегаешь?

— И не думаю. Просто я перестал играть в теннис.

— Не смешно. Ты помнишь, какой сегодня день?

— Господи, мама! Откуда мне знать? В такую пору суток я не совсем уверен, какой сейчас год.

— Уже десять утра. Ты нисколько не изменился. Я прекрасно понимала, что рассказы дяди Джона о тебе не могут быть правдой.

— А что он рассказывал?

— Что ты действительно взялся за ум и очень напряженно работаешь. Ему бы следовало знать тебя лучше. Ты наверняка просадил все его деньги.

— Чепуха, мама. Давай лучше к делу. Зачем ты звонишь?

— Сегодня четвертая годовщина со дня смерти твоего отца. Мне кажется, что нам следовало бы поужинать вместе — ты, Джон и я.

— Это его не вернет, мама.

— Знаю. Но совместный ужин в день смерти твоего отца — наша память о нем. В восемь, договорились?

— О’кей.

— Надень галстук, если он у тебя еще есть. У меня новый дворецкий. Я не хочу, чтобы он счел моего сына лодырем.

С этими словами она повесила трубку.

— Это была моя мать, — сообщил я Верите, протягивая руку за сигаретой.

— Знаю, — сказала она и чиркнула спичкой. — Ты, когда крепко спишь, похож на ребенка. Мне ужасно не хотелось тебя будить.

— Что это? — спросил я, услышав шум на кухне.

— Не знаю. Ты не ждал, что Бобби вернется на ночь?

Я покачал головой и вылез из кровати. Стоило открыть дверь спальни, как до меня донесся аромат жарящегося бекона. Я прошел на кухню.

Бобби стоял у плиты.

— Возвращайся в кровать. Я подам завтрак, — сказал он, не поворачивая головы.

— Бобби занят, — сообщил я Верите, вернувшись в спальню.

— Пожалуй, я все-таки что-нибудь накину, — улыбнулась она.

Но только она встала с кровати, как дверь открылась. Верита мигом прыгнула обратно и прикрыла грудь рубашкой. Бобби вошел с широкой улыбкой в костюме дворецкого: брюки, собранные у щиколоток, широкий сюртук и галстук-бабочка. В руках у него был белый поднос с завтраком.

— Завтрак подан, сэр, — возвестил он, переступая через порог.

Послышалось чье-то фырканье, и из-за спины Бобби возникла Дениза в форме французской горничной: черное блестящее мини-платье в обтяжку, черный капрон, тонкий белый фартук и шляпка. В руках у нее тоже был поднос.

— Завтрак подан, мадам, — хихикнув, объявила она.

Они торжественно опустили подносы к нам на колени.

— Какого черта происходит? — поинтересовался я у Бобби.

Он улыбнулся еще шире.

— Пей свой сок с шампанским. Сегодня знаменательный день. — Его губы не могли сдержать улыбку. И его рука полезла во внутренний карман сюртука за сложенной газетой. — Утренняя газета, сэр. Первый оттиск из типографии.

Я посмотрел на броский черный заголовок: «Голливуд экспресс». Ниже шла двухцветная фотография Денизы, вылезающей из автобуса на станции Грейхаунд. Через нее бежала надпись: «В ГОРОДЕ НОВАЯ ДЕВОЧКА!»

— Ты уже раздобыл! — возбужденно заорал я.

— Мы смотались в типографию к шести, — со смехом пояснил Бобби.

— Господи, — пробормотал я, листая страницы. Все-таки одно дело — возиться с макетом, гранками, и совсем другое — держать в руках настоящую газету. От нее словно било током.

— Нравится? — спросил Бобби.

— Эй! — завопил я вместо ответа на вопрос. — Звони Перски. Пусть катится сюда и начинает распространение.

— Он уже здесь. Первые пять тысяч экземпляров едут к Ронци.

Бобби сходил еще за двумя бокалами апельсинового сока с шампанским и протянул один Денизе.

— За «Голливуд экспресс»! Пусть он никогда не слетит под откос!

Странно, но я так и не мог поверить, что все это происходит не во сне. Я еще раз пробежался по страницам и остановился на развороте. Там была Дениза: голая и очень красивая. На всех страницах с фотографий буквально фонтанировала здоровая деревенская чувственность — этакая невинная сексуальность, которая говорит сама за себя.

На Вериту газета произвела сходное впечатление.

— Что ты думаешь? — спросил я ее.

— Думаю, что сегодня я оплачу все счета, — просто сказала она.

— Иллюстрации просто сенсационны, Бобби. И знаешь, Дениза, я буквально не могу поверить, что ты такая красивая.

Она мило улыбнулась.

— Спасибо. Я ужасно боялась, что фотографии не получатся.

— Она боялась, что покажет на них слишком много. Пришлось уговаривать, что это уже моя забота.

— Ретушировал?

Бобби потряс головой:

— Ты же сам сказал: никакой ретуши. Я просто взял правильный ракурс. Получилось чувственно, как считаешь?

Я ухмыльнулся.

— Можешь разрекламировать себя, как знаток цыпочкиных передниц. Будешь их причесывать и грести деньги лопатой.

Внезапно я почувствовал зверский голод и набросился на яичницу с беконом.

— А вы? — пробормотал я, немного погодя между глотками. — Вы уже завтракали?

— Я уж было решил, что ты так и не спросишь, — бросил через плечо Бобби, вылетая из комнаты. Спустя несколько секунд он вернулся с другим подносом.

Они с Денизой забрались на кровать и сели, скрестив ноги, лицом к нам. В голове у меня что-то щелкнуло.

— А как реклама твоего отца? — спросил я у Бобби. — Я так ее и не видел.

— Мы вставили ее вчера поздно вечером. В заднем углу.

Я перевернул газету. Обычная фотография улыбающегося преподобного Сэма, которую я неоднократно видел в самых разных изданиях, но текст отличался кардинально. Всего две простые строчки под броским заголовком «ЦЕРКОВЬ СЕМИ УРОВНЕЙ», которые гласили: «Что вы творите со своими телами — ваше дело. Что вы творите со своими душами — наше. Мы поможем вам найти Господа на ваших условиях».

— Он действительно так думает, Бобби?

— Да, — ответила за него Дениза. — Я сказала ему, что собираюсь сниматься. Он не возражал. А еще я рассказала ему о моих чувствах к тебе.

— Это-то тут при чем?

Она улыбнулась.

— Ты, наверное, забыл. — С этими словами она перегнулась через поднос и поцеловала меня в губы. — Мне сегодня исполнилось восемнадцать.

Глава 11

Дистанция между Голливудом и Бел-Эйром составляет миллион долларов. Когда я проехал через главные ворота, патрульные не удостоили меня даже взглядом, поскольку я вел «роллс» Бобби, что являлось автоматическим пропуском. Впрочем, без задержки пускались также «кадиллаки» и «линкольны-континентали». Я вывернул на шоссе Стоун-Каньон, которое вело к дому моей матери.

Улицы были темны и пустынны. В окнах светились огни, но оттуда не доносилось ни звука. Автомобиль Лонегана уже стоял на парковочной площади перед домом моей матери: большой черный «кадиллак», к которому лениво прислонился шофер. Я затормозил рядом и вылез. Парень поглядел на меня с любопытством. Наверное, «роллс», строгий костюм и галстук сразили его наповал, потому что он сделал вид, будто встречает меня впервые.

Я тронул кнопку звонка. Раздался мелодичный перезвон колокольчиков. Дверь открыл незнакомый дворецкий.

— Я Гарис, — бросил я, проходя внутрь.

Его лицо не выражало никаких эмоций.

— Мистер Лонеган в библиотеке. Ваша мать спустится через минуту.

Ничего особенного. Восемь часов ровно означали, что мать будет готова к восьми тридцати.

Лонеган стоял у библиотечного окна с бокалом в руке, глядя на бассейн с подсветкой и теннисный корт.

— Позволите ли предложить вам напиток, сэр? — осведомился дворецкий.

Лонеган повернулся.

— Что вы пьете? — спросил я у него.

— Сухой мартини.

— То же самое, — сказал я дворецкому.

— Дом остался таким же красивым с тех самых пор, как вы въехали в него. Ты помнишь, Гарис?

— Вряд ли. Помимо всего прочего, мне тогда был лишь годик.

Дворецкий подал мне бокал и исчез. Я сделал осторожный глоток, который взорвался в моем желудке, словно бомба. Я слишком поздно вспомнил, что не смогу выпить мартини. Пришлось потихоньку отставить бокал.

Лонеган не сводил с меня изучающего взгляда.

— Я и забыл. Время иногда бежит слишком быстро.

Я не ответил.

— Ты изменился, — добавил он.

— Это «сбруя» — пожелания мамы, чтобы я выглядел, как надо.

— Тебе следует почаще так одеваться. Тебе идет.

— Спасибо. — Я подошел к бару и смешал себе скотч с водой, пояснив: — Мартини для меня слишком крепок.

— Бокал перед ужином пробуждает аппетит, — сказал Лонеган, улыбнувшись, затем отошел от окна и сел на кушетку. — Не жалеешь, что уехал отсюда?

— Нет.

— Почему?

— Это гетто.

— Гетто?

Я сел на другую кушетку. Между нами был только столик для коктейлей.

— Это место отгорожено от остального мира глухой стеной. Значит, здесь гетто, пусть и богатое. Разница только в том, что отсюда не хотят вырваться.

— Я всегда думал иначе, — сказал дядя, сделал еще глоток мартини и без всякого перехода добавил: — Мне не нравится твоя газета. Я снимаю рекламу.

— И здорово обложишься на этом, — спокойно ответил я. — У нас контракт.

— Издание аморально. Фотографии голых девок и неприкрытая писанина о сексе. В стране не найдется ни одного суда, который откажется разорвать контракт, если я предъявлю там экземпляр.

Я рассмеялся.

— Лучше не пробуй. У тебя слишком много деловых интересов, которые не потерпят детального расследования. По крайней мере, с точки зрения морали.

— Ты так думаешь?

Я пристально посмотрел ему в глаза:

— Рекомендую поверить. Именно ты заставил меня заняться этой газетой. И чего же ты ждал? Что я обанкрочусь вслед за Перски? Я решил делать деньги, а не разыгрывать из себя тутового шелкопряда, который снабжает тебя рубашками за хреновые листочки.

— Сколько экземпляров ты выпустил?

— Пятьдесят тысяч. Это на тридцать пять больше, чем удавалось Перски в лучшие дни. С таким тиражом тебе бы следовало позаботиться прикупить еще пару страниц, пока не поздно. Учти.

— Откуда уверенность, что тираж удержится?

— Удержится. Ронци не дурак. Он вцепился руками и зубами.

— Ронци — мафия, — недовольно произнес дядя.

— Вот как?

— Тебе бы не следовало связываться с подобными людьми.

— Он говорил то же самое о тебе, — улыбнулся я.

На лестнице послышались шаги матери.

— В понедельник жду тебя у себя в офисе, — сказал дядя. — Там и поговорим.

— Не о чем тут говорить. Кроме того, я занят. Мне нужно готовить следующий выпуск.

Мать вошла в комнату, и мы встали. Я не мог не признать, что она хороша. В свои пятьдесят два она выглядела на тридцать пять и ни на день старше: гладкое, без морщин лицо, светлые, как в дни моего детства, волосы, подтянутое благодаря теннису, в который она играла каждый день, тело. Она подошла ко мне и подставила щеку для поцелуя.

— Ты исхудал.

Это было обычное ее замечание. Я внезапно превратился в пятнадцатилетнего тинейджера: сплошные локти, ноги и полное отсутствие языка.

Впрочем, она и не ждала ответа.

— Тебе не кажется, Джон, что он чересчур худ?

Дядины губы скривились в легкой улыбке.

— На твоем месте я бы о нем не беспокоился, — сухо сказал он. — Парень выглядит достаточно взрослым, чтобы позаботиться о себе самостоятельно.

— Он понятия не имеет о правильном питании. Держу пари, что он целыми месяцами не ест зеленых салатов. Верно, Гарис?

— Вот уж не знал, что от зеленых салатов толстеют.

— Не язви. Ты отлично понимаешь, что я имела в виду.

— Мама, — резко сказал я.

Ее голос внезапно задрожал.

— Что?

Я подавил раздражение, понимая, что ей так же трудно разговаривать со мной, как мне — достучаться до нее. У нас не было общих безопасных тем. Жаль. Чертовски жаль. Я постарался сказать как можно беззаботнее:

— Ты такая красивая, мама.

— Ты действительно так считаешь? — улыбнулась она.

— Конечно.

Единственная безопасная тема. Ее тема. Она мгновенно успокоилась.

— Я стараюсь. Молодость сейчас стала настоящим культом.

«Только не среди молодых», — подумал я про себя, а вслух произнес:

— Давай я сделаю тебе коктейль.

— Предпочту стакан белого вина. Меньше калорий.

Не успел я достать бутылку из холодильника, как мелодично прозвенели колокольчики. Я открыл бутылку и вопросительно взглянул на мать. Мне казалось, что ужинать мы должны были втроем.

Она отлично поняла невысказанный вопрос.

— Я решила пригласить еще одного человека, чтобы уравновесить стол. Девушку, — пояснила она, принимая у меня бокал. — Ты ее помнишь. Элен Шеридан. Ей очень нравился твой отец.

Спорить было совершенно некогда, хотя я прекрасно помнил, что, когда умер мой отец, Элен еще носила на зубах пластинки. Мать встретила ее у дверей библиотеки. Элен изменилась с тех пор, как я видел ее последний раз. Сильно изменилась.

Я все еще стоял за баром. Она протянула мне руку через стойку и улыбнулась. Зубы были ослепительно белыми и ровными.

— Привет, Гарис. Приятно встретить тебя снова.

— Элен, — только и смог выдавить я. Ее прикосновение здорово отдавало Бел-Эйром: этакая смесь экспансивности девчонок из Беверли-Хиллз и вялой благопристойности девиц Холмсби-Хиллз — сердечное, вежливое, умеренно теплое.

— Что ты будешь пить? — поинтересовался я.

— А что пьете вы? — ответила она вопросом на вопрос.

Все верно. Сперва оглядись, приспособься к окружению. Ни в коем случае не делай волны. И тут я вспомнил, что всего несколько минут назад поступил точно так же.

— Я пью скотч, дядя Джон — сухой мартини, мама — белое вино, в котором мало калорий.

— Я тоже предпочту поменьше калорий.

Некоторое время все молчали.

— У тебя красивый «роллс-ройс», — сказала Элен, пытаясь поддержать беседу.

— «Роллс-ройс»? — немедленно переспросила мать. — Ты не говорил мне, что обзавелся «роллс-ройсом».

— Ты же сама просила меня надеть галстук, мама. Хорош бы я был, если бы приплелся сюда при полном параде, но пешком.

— Тогда чья же это машина? — спокойно поинтересовалась мать.

Богатые приятели дозволялись.

— Одного друга.

— Той мексиканки, которая утром подняла трубку телефона? — подозрительно осведомилась она.

— Нет, мама, — рассмеялся я. — У той девушки потрепаный старый «валиант», который ни за что не пропустили бы через главные ворота.

— Не хочешь говорить, — обвинительным тоном подытожила она.

— О’кей. Если тебе действительно так интересно, то эта машина принадлежит молодому парню, который живет у меня. Он решил стать моим рабом.

Она, кажется, не поняла сути сказанного.

— Рабом?

— Ну да. Готовить, убирать и все такое.

— И у него есть «роллс-ройс»? Откуда?

— У него, помимо всего прочего, есть богатый отец.

До матери внезапно дошло.

— Он… э-э?..

— Гомосексуалист? — выговорил я за нее. — Да, мама. Он «голубой».

Она уставилась на меня, застыв с бокалом на полдороге ко рту.

— Ужин подан, — возвестил с порога дворецкий.

Я улыбнулся матери:

— Пойдем есть?

Мы молча проследовали в обеденный зал. Мать явно решила блеснуть: золотые приборы, коальпортский фарфор и баккара. В высоких подсвечниках горели свечи. Основания подсвечников скрывали цветы.

— Изумительно красивый стол, миссис Брендан, — сказала Элен.

— Спасибо, — с отсутствующим видом ответила мать.

Больше мы не обменялись ни одним словом до тех самых пор, пока дворецкий не удалился, поставив перед нами салат. Только тогда мать наконец произнесла:

— Я не понимаю тебя, Гарис. Как ты можешь делать такие вещи?

— Я ровным счетом ничего не делаю, мама. Я сказал, что он живет у меня. И все.

Мать внезапно поднялась из-за стола.

— Кажется, мне сейчас станет плохо.

— Маргарет! — резко сказал дядя. — Сядь!

Она пару мгновений не сводила с него пристального взгляда, потом медленно опустилась обратно на стул.

— Ты пригласила его на спокойный ужин в кругу семьи, — мягко продолжил дядя Джон, — и цепляешься к нему с тех самых пор, как только он переступил порог.

— Но… но, Джон.

— Так давай наконец поужинаем в милой семейной обстановке, — перебил он ее. — А если тебе требуются рекомендации в пользу выросшего сына, то позволь мне сказать, что он гораздо больше похож на мужчину, чем его отец.

— Да будет мир его праху, — несколько грубовато закончил я и обратился к Элен: — Мне действительно очень приятно возобновить знакомство.

С этими словами я встал.

— Спасибо за поддержку, дядя Джон, только все напрасно. Я ушел отсюда. Давно уже ушел. Извини, мама.

Дядя Джон догнал меня у самой входной двери.

— Не будь ребенком, Гарис.

— Я не ребенок, — горько сказал я. — Ребенок сидел бы там и старался соответствовать происходящему бреду.

— Она очень расстроена, — терпеливо продолжил дядя. — Ты прекрасно знаешь, как важен для нее этот ужин. Пожалуйста, вернись за стол.

Я уставился на него в полном изумлении. Кажется, Лонеган впервые произнес при мне слово «пожалуйста».

— Не надо обострять. Глупо сердиться из-за слов. Это не поможет ни тебе, ни ей.

Я кивнул. Дядя был прав. Я в самом деле вел себя, как ребенок. При матери я просто не мог вести себя иначе. Никогда. А если заходило слишком далеко, то я удирал дуться в одиночестве.

Я вернулся к столу.

— Извини, мама, — повторил я и сел.

Остаток ужина прошел без всяких стычек.

Глава 12

После еды мы вернулись в библиотеку, чтобы выпить кофе. Кофе был подан в средних чашках, а коньяк разлит в большие бокалы для бренди.

— Твой отец любил пить кофе именно здесь, — сказала мать. — Он всегда сидел на кушетке и любовался фонтаном и подсветкой бассейна.

Внезапно она заплакала. Элен обняла ее за плечи.

— Не надо плакать, миссис Брендан. Все в прошлом.

— Только не для меня, — напряженно, почти сердито ответила мать.

— Во всяком случае, до тех пор, пока я не пойму, почему он так поступил со мной.

— Не с тобой, мама, а с собой, — поправил я.

— Я не понимаю, зачем он сделал это. Ему всего-навсего хотели задать несколько вопросов. Ведь в ходе расследования выяснилось, что он ни в чем не виноват.

Она действительно в это верила. На самом же деле правительство учло, что не может посадить труп за решетку, и быстренько свернуло следствие. Я кинул взгляд на дядю. Его лицо было бесстрастным.

— Может быть, дядя Джон, ты объяснишь ей?

— Я уже объяснял. Я говорил твоей матери, что он был дурак. Ему ничего не грозило.

Я в это не верил. Дядя тоже. Просто для меня у него была одна история, а для матери — другая.

— Чего же он тогда испугался? — спросил я. — Он ведь не был виноват в том, что школьное здание рухнуло.

— Вероятно, он боялся, что политиканы, которые пренебрегли обязанностью ввести должный контроль качества, переложат свою вину на него, — бесстрастно произнес дядя.

— А не могло так быть, что кто-то добрался до политиканов и предложил им удобный выход? — поинтересовался я.

— Не знаю, — сказал дядя, не моргнув глазом.

— Дядя Джон прав, — подвел я итог. — Отец строго придерживался контракта. Если контракт был плох — не его вина. Но к сожалению, сам отец не мог убедить себя в этом. Он знал, что стандарты не дотягивают. Поэтому он сделал то, что сделал, и тебе остается только принять происшедшее. Иначе ты никогда не вернешься к нормальной жизни.

— Для меня не существует нормальной жизни, — возразила мать.

— Не говори чепухи, мама. Ты ведь не прекратила играть в теннис, правда?

Ее веки слегка дрогнули. Мать знала, что я хотел сказать. Ей нравились начинающие, причем кое-кто из них оказывал гораздо более значительные услуги, чем подача теннисных мячиков.

— Тебе не приходило в голову еще раз выйти замуж? — спросил я.

— Кому нужно жениться на такой старухе?

— Ты вовсе не старуха, — улыбнулся я. — Ты леди. Красивая леди с несколькими миллионами в банке. Беспроигрышная комбинация. Нужно только немного расслабиться и перестать швыряться кубиками льда в парня, который приближается к тебе с определенными намерениями.

Это ей польстило, хотя она изо всех сил постаралась сохранить достойный вид.

— Не забывай, Гарис, что ты разговариваешь с матерью!

— Я помню, мама, — рассмеялся я. — Просто мне, как продукту вовсе не непорочного зачатия, хотелось напомнить тебе, что подобные вещи все еще приняты.

Она покачала головой.

— С тобой просто невозможно разговаривать, Гарис. Осталось ли для тебя хоть что-нибудь святое?

— Нет, мама. Уже нет. Было время, когда я верил во множество вещей. Например, в честность, порядочность, доброту. После пары ударов мордой об стол это проходит. Лично я получил достаточно.

— Тогда ради чего ты живешь?

— Я хочу быть богатым. Не просто богатым, как был отец, и даже не очень богатым, как дядя Джон, а сверхбогатым. Только сверхбогатые держат мир за хвост. Деньги купят все: общественность, политиканов, любое имущество, власть. Нужно только иметь возможность заплатить. Самое смешное заключается в том, что когда у вас есть деньги, то уже даже не нужно платить. Вам все подадут на блюдечке бесплатно, да еще передавят при этом друг друга, торопясь успеть первыми.

— И ты рассчитываешь, что твоя газета даст тебе такую возможность? — с легкой издевкой в голосе поинтересовался Лонеган.

— Нет, дядя Джон. Но это начало. — Я встал. — Уже одиннадцатый час, мама. Мне надо еще кое-что сделать.

— Что именно?

— Этим утром газета поступила в киоски Голливуда. Мне хочется проверить, как она пошла.

— Я ее так и не видела. Ты пришлешь мне экземпляр?

— Конечно.

Дядя Джон откашлялся.

— По-моему, Маргарет, газета подобного сорта тебя не заинтересует.

— Почему?

— Она… э-э… порнографическая.

— Это так? — спросила мать у меня.

— Так считает дядя Джон. Я придерживаюсь иного мнения. Лучше прочти ее сама и реши.

— Так я и сделаю, — твердо сказала она. — Пришли экземпляр.

— Я, наверное, тоже пойду, — произнесла Элен, вставая. — Завтра у меня уроки с самого утра.

Мы пожелали друг другу доброй ночи, я поцеловал мать в щеку и оставил ее с дядей Джоном, выйдя вместе с Элен. На парковке стояли только «роллс» и огромный «кади».

— Где твоя машина? — спросил я у Элен.

— Я пришла пешком, так как живу всего в двух домах отсюда, помнишь?

Я помнил.

— Залезай. Подкину.

Мы сели в автомобиль. Элен открыла сумочку.

— Хочешь травки?

— У тебя есть?

— Всегда. Никогда ведь не знаешь, чем обернется вечер.

Она прикурила, а я тем временем выехал с парковки. Элен глубоко затянулась и передала самокрутку мне.

У поворота к ее дому она мягко коснулась моего локтя:

— Можно мне поехать с тобой в город?

— Конечно, — сказал я, вернул ей травку и нажал на газ. Ее лицо слегка освещали огоньки на приборной доске.

— Зачем ты пришла сегодня?

— Захотелось увидеть тебя. Я слышала такое… — Элен порывисто повернулась ко мне. — Ты ведь не «голубой», правда?

Я пристально поглядел ей в глаза.

— Только иногда.

— Большинство «голубых», которые утверждают, что они «би», врут.

— Хочешь, докажу? — спросил я, взял ее руку и положил на свой хвост. Травка и подходящая компания успели сделать свое дело.

Она быстро отдернула руку.

— Верю.

— Отвезти тебя домой?

— Нет. В конце концов мне тоже интересно взглянуть на твою газету, чтобы составить свое мнение.

Я завел «роллс» на расчерченную стоянку перед Ранч-Маркет на Ла-Бри. Мы сидели в машине и наблюдали за действием. Тут болтались одни ночные фаны с видом покорной терпеливости. Для них было еще слишком рано. Гудеж начнется не раньше полуночи. Если счет не откроют до часа ночи, то игру будут считать состоявшейся завтра.

Мы вылезли из машины, заперли ее и перешли на другую сторону улицы. Я начал прочесывать от самого угла и методично заглядывал во все ряды книг в мягкой обложке и журналов, высматривая свою газету. Нашел я ее рядом с кассой.

Элен не отставала от меня ни на шаг. Я прикинулся покупателем, взял экземпляр, попытался открыть его, но мне помешала небольшая полоска липкой ленты, стягивающая уголки.

Человек за кассой, не отрывая взгляда от бесконечных рядов, коротко бросил:

— Передний вид стоит пятьдесят центов.

— Обдираловка. А вдруг там вовсе ничего нет?

Продавец коротко махнул большим пальцем себе за спину, Я посмотрел: там действительно была прикреплена газета вразворот.

— Пятьдесят центов, — повторил он дребезжащим голосом.

— Никогда не видел этой газетенки, — сказал я, протягивая ему монету.

— Появилась только сегодня.

— И как идет?

— Около полудня привезли пятьдесят экземпляров. Осталось штук пять.

Тут его глаза впервые сфокусировались на мне.

— Вы представитель закона?

— Нет, издатель.

Обветренное лицо продавца расплылось в улыбке:

— Горячий номерок получился. Ты, сынок, сделаешь хорошие деньги, если не зароешься.

— Спасибо.

— Может, посодействуешь? Я звонил Ронци, просил еще сотню экземпляров на выходной. Тут всегда большой наплыв.

— А он что?

— Никаких шансов. У него, видите ли, ничего не осталось. Теперь вот жалею, что отказался сразу взять сотню, когда он навязывал.

— Я попробую что-нибудь сделать.

То же самое повторялось во всех остальных местах — на Голливуде, Бульваре, Сансете, Западной авеню. Уже на обратной дороге к дому Элен мы остановились у аптеки МФК отеля «Беверли-Уилшир». Газеты на ее небольшом стенде не было. Она была в автомате по цене пятьдесят центов. Пока мы стояли и смотрели, какой-то мужчина сунул в щель два двадцатипятицентовика и взял последний экземпляр.

Я заказал кофе для Элен и темную соду с зельтерской для себя. Смакуя горьковатую жидкость, я наблюдал, как девушка просматривает газету. Наконец она подняла на меня глаза:

— Неплохо.

— Спасибо, — сказал я и закурил.

— Могу сделать несколько замечаний, если только они не ранят твое «я».

— Валяй.

— Газета живая и смелая, — начала она, перехватив у меня сигарету, — но ты многого не учел.

Я ободряюще кивнул и раскурил другую сигарету.

— Прежде всего, стиль всех заметок одинаков. Выглядит так, словно их писал один и тот же человек.

— Так оно и есть. Писал я.

— Неплохо. Но нужно было дать часть кому-нибудь на правку. Другой недостаток: главная статья помещена у тебя на седьмой странице. А она всегда должна быть на третьей, чтобы читатель мог сразу найти ее.

Я промолчал.

— Мне продолжать?

Я кивнул.

— Печать должна быть четче. Эта слишком глухая. Создается впечатление, что наборщик не имел никакого понятия о содержании. Хороший шрифт и правильное расположение строчек оживляет газету. Кто отвечает за печать?

— Типограф.

— Он наверняка обдирает тебя как липку. Купи собственную машину тысячи за три. Получишь гораздо лучшее качество, а затраты окупятся за пару месяцев.

— Ты говоришь, как специалист.

— Четыре года журналистики. Получила диплом и последние пару лет работаю главным редактором «Трояна».

— Тогда ты действительно специалист. Принимаю твои замечания целиком и полностью. Они очень толковые.

— Если хочешь, я загляну в издательство и посмотрю, чем смогу помочь.

— Это было бы очень любезно с твоей стороны, но почему?

— Может быть, потому, что у тебя получилось нечто новое. Я пока толком не поняла, но, кажется, ты открыл новый вид издания. Издания, обращенного ко всем. Газета разговаривает с людьми о том, о чем они, вероятно, всегда думают, но никогда не выражают вслух.

— Спасибо за комплимент.

— Я просто высказала свое мнение.

— Спасибо. Уже поздно, я отвезу тебя домой. Позвони, когда надумаешь зайти, ладно?

— Как насчет завтра после полудня? — спросила она, улыбнувшись.

Глава 13

Когда я дотащился до офиса, там еще горел свет. Дверь была незаперта. За столом сидел Перски.

— Я ждал тебя, — сказал он.

— В чем дело?

— Ронци не слезает с меня с семи часов вечера. К утру ему нужно еще пять тысяч экземпляров. Дилеры трезвонят ему со всего города.

— Хорошо. Откажи ему.

— Он обещал расплатиться наличными.

— Пусть увеличит заказ на следующий выпуск. А покупатели подождут. От этого их аппетит только разыграется. Ронци вполне может себе это позволить. Мы условились на тридцать пять центов, а он пустил газету по пятьдесят, ободрав нас таким образом на пятнадцать центов с каждого экземпляра. Пес с ним.

— Мне кажется, я смогу толкнуть ему десять тысяч. Это еще пятнадцать сотен, Гарис.

— Если он потерпит, то на следующей неделе сможет получить дополнительных двадцать. Скажи ему, что я не согласен.

— Гарис, я уже давно в этом деле. Если не ловить момент, легко все завалить.

— Мы не собираемся бросать все завтра же. Давай не будем бегать, пока не научились толком ходить. — Я направился к лестнице и уже через плечо бросил: — Сколько стоит печатный станок?

— Хороший бывший в употреблении штуки три, новый восемь.

— Завтра поищи хороший станок, бывший в употреблении, — велел я, подумав, что Элен говорила дело. — Бобби еще здесь? Я привел его машину.

Перски поглядел на меня как-то странно.

— Он уехал в такси около часа тому назад. Сказал, что собрался на костюмированный ужин или что-то в этом роде.

— Какой еще костюмированный ужин?

Перски рассмеялся:

— Никогда еще не видел его таким. Весь раскрасился. Духи, губная помада, ресницы намазал, брови. А обрядился в блестящую кожу. Лосины такие узкие, словно приклеенные.

— Он сказал, куда идет?

— Ни слова. Просто упорхнул, как летучая мышь.

— Вот дьявол.

Я знал, что должен был бы отвести «роллс» в гараж, но он находился за четыре квартала отсюда, поэтому никакого вдохновения я не испытывал.

— Доброй ночи, — бросил я Перски и поднялся наверх.

Стоило мне открыть дверь ключом, как из спальни вышла Дениза все еще в костюме французской горничной, в котором была утром.

— Разрешите взять ваш пиджак, сэр?

— Что ты здесь делаешь?

— Бобби оставил меня на посту, сэр, — серьезно сказала она.

— На посту?

— Да, сэр. Он уехал на вечеринку.

— Где Верита?

— Она вернулась домой. Она сказала, что уже неделю не ходила в прачечную.

Дениза зашла мне за спину и помогла снять пиджак.

— Приготовить вам коктейль?

— Он мне просто необходим, — сказал я, вытягиваясь на кушетке.

Дениза захлопотала у бара. У нее была хорошенькая попка. Я сделал большой глоток из протянутого ею бокала.

— Чем вы тут втроем занимались? Тянули жребий, кому из вас я достанусь сегодня ночью?

— Нет, сэр.

— Ради бога, прекрати называть меня «сэр». Ты знаешь мое имя.

— Но я на службе, сэр. Когда Бобби позвонили, то он попросил меня побыть с вами. Он сказал, что вы не любите оставаться один.

— Когда же ему позвонили?

— Около десяти. Он пришел в жуткое возбуждение. Я еще никогда не видела, чтобы он столько времени тратил на одевание. Он на самом деле что-то затеял. Даже принял две огромные дозы кокаина.

С таким количеством кокаина Бобби мог взлететь до луны.

— Ничего себе вечеринка. Он хоть сказал, кто ее устраивает?

— Нет. Я только слышала, как он разговаривал с каким-то Китти.

Мое лицо невольно напряглось. Дениза сразу это заметила.

— Что-нибудь не так?

— Не знаю, — мрачно сказал я.

Если речь шла действительно о том самом Китти, Бобби нарвался на крупные неприятности. Джеймс Хачинсон по прозвищу Китти возглавлял всех кожаных и «кралей» в городе. Он происходил из старинной пассаденской семьи, в которой не было ничего, кроме денег и прикрытия в верхних эшелонах политики. Про устраиваемые им вечеринки ходил слух, что они называются «Цыпленочек месяца» и что некоторые из парней, удостоенных этой чести, оказываются в госпитале. Если бы не его связи, его давно бы вышвырнули из штата.

— Бобби говорил, где именно будет сходка?

Дениза покачала головой.

Я взялся за телефонную книгу. Ни одного Хачинсона. Попробовал найти через телефонистку, но и у нее не значился такой абонент.

— Какое такси он вызвал, Дениза?

— Желтое.

Я позвонил, но компания не дала мне никакой информации. Они, видите ли, имеют право отвечать на вопросы только полицейским.

Я нажал на рычаг и набрал очередной номер.

— «Серебряный гвоздь», — ответил хриплый голос.

— Мистера Лонегана, пожалуйста. Говорит Гарис Брендан.

Секунду спустя из трубки раздался голос дяди:

— Да, Гарис?

— Дядя Джон, мне нужна твоя помощь. Кажется, у моего юного друга неприятности.

— Какого сорта?

— Он, похоже, сподобился быть выбранным «Цыпленочком месяца» на вечеринке Джеймса Хачинсона.

— И что я должен сделать?

— Он поехал туда в желтом такси. Мне нужно знать, куда именно.

— Подожди минутку.

Дядя повесил трубку. Не успела пройти обещанная минута, как телефон зазвонил снова. Никто в городе не мог отказать Лонегану. Адрес попадал на самый центр фешенебельного квартала особняков по Мульхолланду.

— Спасибо, дядя Джон.

— Погоди, — поспешно произнес он. — Что ты собираешься делать?

— Поехать туда и забрать его.

— Один?

— Под рукой больше никого нет.

— Тебя убьют.

— Так мне говорили и во Вьетнаме. А я до сих пор жив.

— В данном случае медали ты не получишь. Ты сейчас где?

— В своей квартире над офисом.

— Жди там. Минут через десять прибудет помощь.

— Не стоит, дядя Джон. Это не твои трудности.

— Ты, кажется, мой племянник? — раздраженно поинтересовался он.

— Да.

— Тогда жди. Ты сам основная моя трудность, — закончил Лонеган, и в трубке раздались гудки.

— Все в порядке? — встревоженно спросила Дениза.

— Будет в порядке. Где Бобби держит кокаин?

— В среднем ящике над баром.

Я сделал пару понюшек. Мне тоже понадобится энергия. Лонеган не подкачал. Через десять минут под моим окном раздался автомобильный сигнал. «Ягуар» Инкассатора приткнулся к бамперу «роллса». Я кинулся к двери.

— Тебе ничего не грозит? — обеспокоенно сказала Дениза.

— Отдохни пока. Я скоро.

Я скатился по лестнице и сунул голову в окно «ягуара».

— Запри машину. Поедем в «роллсе».

— Лонеган сказал, что ты введешь меня в курс дела, — проговорил Инкассатор, когда я включил зажигание.

— Мой дружок попал в «Цыпленочка месяца» на хачинсоновской вечеринке.

— И мы собираемся его вытаскивать?

— Точно.

— Ревность?

— Нет.

— Тогда зачем, браток? Цена таким мальчишкам цент за десяток. Раньше или позже, все они этим кончают. — Инкассатор достал сигарету. — Им нравится. Они ради этого из кожи вон лезут.

— Он еще романтик. Не знает, что может серьезно пострадать.

— Тем им приятнее.

— Если бы я был уверен, что он хочет именно этого, мы бы туда не ехали.

К этому моменту мы уже поднимались на склон Кольдвотера.

Инкассатор достал из кармана пару кожаных перчаток и принялся их медленно натягивать.

— Я прихватил и для тебя пару, — сказал он, вручая ее мне. — Не люблю портить руки.

Перчатки оказались странно тяжелыми и тугими. Я вопросительно посмотрел на Инкассатора.

— Армированы стальной проволокой, — пояснил тот. — Знаю я это сборище.

Дом стоял в стороне от дороги за высокой стеной и стальными воротами. Я увидел огни в окнах и круглый ТВ-монитор в переговорном пункте.

— Пригнись, — велел я Инкассатору, достав трубку через окно автомобиля.

Стоило мне взяться за нее, как машину залил свет прожектора, а оживший монитор уставился на меня своим стеклянным глазом. В приемнике щелкнуло. Оттуда донеслись отзвуки громкой музыки.

— Кто это? — поинтересовался чей-то тонкий голос.

Я посмотрел прямо в монитор.

— Гарис Брендан. Бобби Гэннон сказал мне встречать его здесь.

Еще раз щелкнуло. Монитор немного повернулся, дав возможность говорящему рассмотреть автомобиль. Хорошо, что я взял «роллс».

— Минуточку, — гулко раздался в моем ухе писклявый голос.

Прошло минут пять, пока он возник снова:

— Здесь нет никого с таким именем.

Я заговорил как можно резче и сердитее:

— Скажи Китти, что он балуется с моим рабом и что, если он меня не впустит, я прошибу эти хреновые ворота.

— Минуточку.

Спустя немного послышалось:

— О’кей. Поставь машину сразу за воротами, где парковка, и поднимайся по дороге.

Ворота начали медленно открываться. Дорога была ярко освещена, следовательно, ее контролировали другие мониторы.

— Не вылезай, — велел я Инкассатору. — Подожди, пока я войду в дом и погаснут прожектора. Тогда подведи машину к дверям и жди меня.

— А если я тебе понадоблюсь?

— Я взвою.

— О’кей.

Поднимаясь по шоссе, я буквально кожей чувствовал на себе мониторы. Дверь открылась прежде, чем я успел дотронуться до звонка.

Меня встретила плотная «кралечка». Настоящий бугай. Он махнул большим пальцем себе за спину:

— Вечеринка там.

В комнате гремела музыка и черт-те чем воняло, но, кажется, съедобным. Свет был приглушен настолько, что мне понадобилось время, чтобы привыкнуть. В помещении было пять-шесть «кралечек», двое в джинсовках, остальные в пестрой коже. Бобби нигде не было видно.

Одна из джинсовых «кралечек» медленно направилась ко мне. Этот тип напоминал Мэя Веста: раздувшийся ублюдок в светлом парике кудряшками. Губы ярко накрашены пурпурной помадой, на искусно подкрашенные тушью глаза наложены густые синие тени. Заговорило это создание хриплым баритоном, пытающимся казаться сопрано:

— Я Китти. Выпей чего-нибудь.

Глава 14

Я прошел вслед за ним к бару и бросил маленькому филиппинцу в белой куртке:

— Скотч со льдом.

Пока он готовил напиток, я не спускал с него глаз и сразу же взял поданный бокал. Рисковать было незачем, да и валять дурака явно не хотелось.

— Приятно повеселиться, — сказал я, повернувшись обратно к Китти. На вкус виски было чистым. — Где Бобби?

Китти улыбнулся:

— А ты упрямый. Сам же видишь, что его здесь нет.

Я притворился озадаченным.

— Не понимаю. Он сказал мне встречать его здесь.

— Когда это?

— Я нашел записку, когда вернулся домой после ужина у матери.

— Лучший друг мальчика — его мама, — сказал Китти.

— Выпьем за это, — предложил я, поднимая бокал.

Глаза Китти остановились на моих руках.

— Почему ты не снимаешь перчаток?

— У меня на руках гнойники типа фурункулов.

— Я услышал все, что хотел, — рассмеялся Китти. — Присоединяйся к обществу. Девочки, — крикнул он остальным, — это Гарис. Он пришел за своим рабом.

Присутствующие захихикали, а один из парней в коже пошел ко мне.

— Он симпатичный, — прошептал парень. — Я бы сам согласился стать его рабом.

— Ты слишком большой. Я тебя испугаюсь. Мне нужно что-нибудь помягче, понежнее.

— Я могу быть нежным, — шепнул он, взяв меня за локоть. Его пальцы впились, как стальные когти. — Я не слишком сильно покалечу тебя.

Продолжая улыбаться, я взял его за горло, защемив кадык между большим и указательным пальцами.

— Я тоже не стану тебя сильно калечить, — пообещал я, когда его лицо побагровело. Парень стал хватать ртом воздух, его рука соскользнула с моего локтя.

— Он задыхается, — спокойно отметил Китти.

— Ага, — тем же тоном ответил я, но не ослабил хватки.

— Осторожнее. У него слабое сердце.

Я разжал пальцы. Кожаная «краля» опустилась на колени, едва дыша.

— Людям со слабым сердцем не рекомендуется затевать жесткие игры, — поучительно произнес я.

Парень в коже поднял на меня глаза и прохрипел:

— Это было прекрасно. Такой фантастический оргазм! Мне показалось, что я умираю.

Я не ответил.

— Я хочу пососать тебя.

— Говорю, ты не мой тип, — ухмыльнувшись и, глядя на него сверху вниз, я обратился к Китти: — Уютное гнездышко.

— Спасибо, — жеманно улыбнулся он.

Я направился к изящному столику рядом с диваном.

— Милая вещица.

— Настоящий бесценный чиппендейл. — В голосе Китти послышалась гордость. — У меня их два. По обеим сторонам дивана.

— Неужели?

Я вскинул руку движением каратэ. Столик разлетелся вдребезги, и я двинулся к другому.

— Что ты делаешь? — взвизгнул Китти.

— Разве Бобби не говорил? Я обожаю ломать мебель, — сказал я, поднимая руку.

— Остановите его кто-нибудь! — заверещал Китти. — Эти столики стоят тридцать тысяч каждый!

В комнату ввалился бугай из прихожей. Секунду-другую он прикидывал, что происходит, затем метнулся ко мне. Я пнул его в лицо, не отходя от столика. Он рухнул на пол, заливаясь кровью из носа и рта.

— Мои белые ковры! — завизжал Китти. — Я сейчас упаду в обморок!

— Лучше не надо, — посоветовал я, — потому что, проснувшись, ты не найдешь во всем доме ни одного целого стула.

— Ты, наверное, действительно любишь мальчишку.

— Рекомендую поскорее в это поверить, — мрачно сказал я.

— О’кей. Пошли. Я отведу тебя к нему.

— Сперва открой входную дверь.

Китти кивнул. «Краля» в джинсовке засеменила к дверям и распахнула их.

— Билл! — взревел я.

Не успел я закрыть рот, как в дверном проеме возникла мощная фигура Инкассатора. Стоило ему увидеть бугая на полу, как его черную физиономию осветила белозубая улыбка.

— Неплохо проводишь время.

— Присмотри за остальными. Я с Китти пошел за парнишкой.

В руке Инкассатора блеснул «Магнум-357».

— О’кей, мальчики или дамочки, или кто вы там. Быстренько на пол мордой вниз и лапки за голову.

Спустя мгновение все лежали на ковре.

— Вот и хорошо, — довольно кивнул Инкассатор.

Я прошел вслед за Китти по коридору к лестнице в подвал. Она вела в комнату — особую комнату.

Стены были отделаны тисненой мягкой коричневой кожей и подушками. Среди подушек торчали крюки, на которых красовался богатейший набор кнутов, наручников и ножных оков, равного которому мне еще не приходилось видеть. В центре комнаты были два предмета, о которых я прежде только слышал. Одним из них являлись колодки типа тех, какими пользовались пуритане. Руки и ноги жертвы зажимались в таком положении, что она не могла подняться с колен. Основание этого орудия пытки было усыпано обрывками кожаной одежды, а рядом с платформой валялась пара башмаков.

Вторым было колесо, на котором лежал распятый совершенно голый Бобби. Его ягодицы выпирали через центр самым непристойным образом, голова свесилась на грудь, глаза были закрыты.

— Бобби, — позвал я.

Он поднял голову и попытался открыть глаза.

— Гарис, — пробормотали вспухшие губы. — Ты пришел на вечеринку.

Его голова снова упала на грудь.

Я обвел взглядом крюки на стенах и нашел то, что мне было нужно, — широкий кожаный собачий ошейник с шипами и коротким поводком.

— К стене! — велел я Китти.

В его голосе впервые промелькнул страх:

— Что ты собираешься делать?

Ударом ладони между лопатками я послал его на стену и как следует прижал. Затем снял свободной рукой ошейник, надел ему на горло и рывком затянул.

Китти пискнул от боли и вцепился пальцами в шею.

— Господи, и ты играешь, — шепнул Бобби, попытавшись улыбнуться.

Дернув за поводок, я поволок Китти к колесу.

— Сними его.

Китти начал рвать зажимы. Я стоял рядом, чтобы успеть подхватить Бобби, когда он соскользнет с колеса. Его тело безжизненно повисло у меня на плече.

Я опять дернул за поводок.

— Наверх.

Увидев Китти в ошейнике, Инкассатор широко ухмыльнулся:

— Завел себе новую собачку?

— Пошли, — бросил я.

Мы направились к открытым дверям. Я продолжал волочь за собой Китти.

— Открой ворота.

Он взял телефонную трубку рядом с дверью и нажал две кнопки. Над телефоном ожил телевизионный экран. Я увидел медленно отворяющиеся ворота и взял у Инкассатора револьвер.

— Отнеси Бобби в машину.

Он бережно, как хрупкую вазу, принял у меня Бобби, а я обратился к джинсовой «крале»:

— Чем вы его накачали?

— Ничем. Он сам захотел, чтобы с ним так сделали.

Я дернул за поводок, и Китти удушливо закашлялся.

— Не врать! Я видел его глаза.

Китти потянул за ошейник, чтобы слегка ослабить его.

— Ангельский порошок и кислоту.

Я мгновение смотрел на него, затем бросил поводок и пошел к выходу.

— Ты ему в самый раз, — окликнул сзади Китти. — Он, вообще говоря, так себе. Мы все его имели.

Не дав себе труда оглянуться, я ответил хорошим пинком, почувствовав, как моя пятка вошла в его челюсть. Любопытство пересилило. Обернувшись, я увидел, что подбородок «крали» явно задрался к носу. Изо рта забила кровь.

— Сука! — коротко бросил я.

Инкассатор уже сидел за рулем. Я плюхнулся рядом с ним.

— Ты видел спину пацана? — спросил он.

Я посмотрел на заднее сиденье. Бобби лежал на животе. От плеч до ягодиц было сплошное кровавое месиво. С него разве что кожу не содрали.

— В пункт неотложной помощи, Билл.

Мы уже проехали через ворота.

— Они сообщат полиции. А полицейские задают вопросы.

— Парню нужен врач.

— Я знаю место, где не задают вопросов.

Это оказался маленький частный госпиталь в западной части Лос-Анджелеса, однако там знали, что делают. Я болтался в приемной до тех пор, пока врач не вышел из операционной.

— Как он?

— Все будет хорошо. Но ему придется остаться здесь по меньшей мере на три недели.

— Я не думал, что дело так плохо.

— Наркотики пустяки. Даже спина лучше, чем кажется. Основные повреждения внутри. Порвана прямая кишка, есть разрывы и выше. Вот что в него запихнули.

Врач поднял руку и показал десятидюймовый искусственный пенис в кулак толщиной.

На секунду мне показалось, что я сейчас грохнусь в обморок.

— Я свяжусь с его отцом, — проговорил я.

Доктор торжественно кивнул.

— Можете заверить преподобного Сэма, что мы будем чрезвычайно сдержанны.

— Вы знаете парня? — с удивлением спросил я.

— Нет. Но мистер Лонеган позвонил нам и сказал, что вы, возможно, обратитесь за помощью.

Лонеган, как всегда, подумал обо всем. Может быть, он даже знает способ, каким можно сообщить отцу, что человек, которому он доверил присматривать за своим сыном, не оправдал надежд.

Глава 15

Когда я вернулся в приемную, Инкассатор стоял у платного телефона.

— Лонеган хочет поговорить с тобой.

— Как мальчишка? — спросил дядя ровным голосом.

— Здорово пострадал, но выкарабкается. Я собирался позвонить его отцу.

— Я уже сделал это. Он едет в госпиталь. Я высылаю машину, чтобы забрать тебя домой.

— У меня «роллс».

— Его ищет полиция. Оставь ключи преподобному Сэму и выметайся.

— Я думал, что у них хватит мозгов держаться подальше от полиции.

— Ты упек двоих в госпиталь, — сухо сказал дядя, — а полиция вечно всем интересуется. Однако ты пока чист Твое имя еще не всплыло.

Дядя не переставал изумлять меня. Похоже, у него везде были уши.

— Сиди дома и жди, пока я с тобой свяжусь. К утру я буду лучше знать обстановку.

— Мне нужно поговорить с преподобным Сэмом. Объяснить ему, что случилось.

— Сделаешь это завтра. А сейчас живо выметайся, чтоб духу твоего не было.

Телефон умолк. Кажется, я впервые довел дядю до того, что он повысил голос.

Инкассатор протянул руку:

— Ключи от машины.

Я машинально отдал их и пошел вслед за Биллом к приемному столику, где тот передал ключи нянечке. В следующий момент мы оказались на улице.

— На следующем углу есть кафе, которое открыто всю ночь, — сказал Инкассатор. — Машина подберет нас там.

Мы молча побрели к кафе. В тишине раздавался только звук наших шагов да шорох шин случайных автомобилей. Часы за стойкой кафе показывали пятнадцать минут пятого.

Официант поставил перед нами чашки дымящегося кофе.

— Что будем заказывать?

— Яичный сандвич с ветчиной и сыром, — распорядился Инкассатор и перевел взгляд на меня.

— Ничего, — покачал я головой.

Кофе был обжигающе горячим. Я похлопал по карманам в поисках сигарет. Инкассатор предложил мне пачку. Я взял одну сигарету и закурил.

Инкассатор откусил гигантский кусок сандвича и спросил с набитым ртом:

— Ты в армии научился всем этим штучкам?

— Каким штучкам?

— Приемам дзюдо. Пинки и все такое.

В его голосе явственно сквозила нотка уважения.

— Это не дзюдо. И в армии такому не учат.

— Что же это?

— Саво. Французская борьба. Я брал уроки у сержанта Иностранного легиона, который остался в Сайгоне, когда французов выперли.

Он откусил еще кусок и закашлялся.

— Слушай, мне бы так. Красиво, как в балете. Лонеган сказал, что понадобилось целых три часа, только чтобы заштопать челюсть этому типу. Ему придется три месяца питаться через соломинку.

— Сучонку повезло, что он вообще остался в живых.

Инкассатор поймал мой взгляд.

— Странный ты человек, Гарис. Я совершенно тебя не понимаю. До сих пор я считал тебя полным ничтожеством и не сек, почему это Лонеган так в тебе заинтересован.

— Теперь знаешь. Я его племянник.

— Не только. Лонеган не настолько прост, чтобы позволить родственничкам сесть себе на шею. Ты сам кое-что значишь.

Он перевел взгляд на окно и поднялся, кинув на стол пару долларов.

— Машина пришла. Идем.

Когда я наконец увидел дверь собственной квартиры, весь кокаин из меня давно выветрился, так что я едва тащился. Я сунулся было за ключом, но дверь оказалась открытой. В гостиной горел свет.

Дениза, все еще в одежде французской горничной, спала на кушетке, прикрываясь локтем от света люстры.

Я прошел в спальню, взял там покрывало и набросил на нее. Она не пошевелилась. Я покачал головой. Невинные. Им кажется, что они такие умные. А на самом деле не знают ровным счетом ничего.

Денизе восемнадцать, Бобби девятнадцать. Жизнь для них все еще мечта, прекрасный добрый идеал.

Вздор. Я вернулся в спальню, стряхнул ботинки и повалился на кровать. Когда-то и я был невинным. Когда-то… был.

Мои глаза закрылись, и я заснул.

Затем почувствовал чью-то руку на своем плече.

— Гарис! Гарис! Проснись!

Голос явно не относился к сну. Я открыл глаза. Дениза изо всех сил трясла меня.

— Что? Что такое? — пробормотал я.

— Ты стонешь и кричишь.

— Да нет вроде, — покачал головой я.

— Тебе снился кошмар.

— Извини.

Я сел и потянулся за сигаретой. Мои руки тряслись.

— С тобой все в порядке?

— Да.

— Ты нашел Бобби?

— Да.

Сигарета оживила меня.

— Он здорово пострадал. Я отвез его в госпиталь.

Лицо Денизы напряглось.

— С ним все будет в порядке, — поторопился добавить я.

— Что с ним сделали?

— Накачали наркотиками, затем избили и изнасиловали.

Внезапно у меня на глаза навернулись слезы. Я попытался было прогнать их, но не смог и заплакал.

Дениза распрямилась.

— Я согрею тебе чашку молока.

Она была уже у двери, когда я окликнул ее:

— Я уже достаточно взрослый, чтобы пить виски.

— Нальем его в молоко. А тем временем раздевайся и ложись.

Бутылка виски красовалась на подносе рядом с чашкой теплого молока. Дениза осуждающе поглядела на рубашку и брюки, которые валялись рядом с кроватью.

— Ты неряха.

— А я никогда не утверждал обратного.

Она подобрала мою одежду и спрятала ее в шкаф. Я сделал глоток молока, сдобренного виски. Вкус был кошмарный. Я отставил чашку и хлебнул виски прямо из горлышка.

— Это нечестно, — бросила Дениза через плечо. — Пей молоко.

Я смотрел, как она направляется ко мне через комнату. Форма горничной помялась.

— Ты что, собираешься носить эту глупую одежду до конца жизни?

— Не пытайся изменить тему. Пей молоко.

Я послушно осушил чашку.

— О’кей. Теперь скидывай это тряпье и лезь в кровать.

Она немного поколебалась, затем села на стул у изножья кровати. Не спуская с меня взгляда, девушка наклонилась вперед, расстегнула застежки на фирменных кожаных лодочках и изящным движением стряхнула их, потом медленно скатывающими движениями сняла черные шелковые колготки, повесила их на спинку стула, встала и взялась рукой за молнию на спине.

— Погаси свет. Я не хочу, чтобы ты возбудился. Тебе нужно спать.

— Поздно. Если бы у тебя было что-то еще, что можно снять, я бы, наверное, кончил.

— Погаси свет, — повторила Дениза, не двигаясь.

Я подчинился. Ее платье зашуршало, затем я почувствовал, как она легла на кровать, и потянулся к ней.

Дениза поймала мои руки и твердо сказала:

— Нет. Ты слишком перенапрягся. Я хочу заниматься с тобой любовью, а не служить сливом.

— Но что тут такого? Разве есть лучший способ разрядиться?

— Да. Упражнения пятого уровня.

— Это еще что за дьявольщина? Какое-нибудь мумбо-юмбо, которому ты научилась в Службе?

— Делай, как я скажу, — велела она, опуская мои руки мне по бокам. — Ложись ровно на спину и закрой глаза. Расслабь все мышцы тела и открой рот. Я буду дотрагиваться до тебя ладонями в самых разных местах. Правая ладонь свяжет тебя с синь, левая с янь. Энергетические потоки твоего тела потекут через меня и таким образом вернутся к своему естественному равновесию. При каждом прикосновении я буду спрашивать, чувствуешь ли ты меня. Скажи «да», когда ощутишь обе ладони. Понятно?

— Да.

Она положила ладонь мне на грудь и мягко прижала. Потом, когда я ровно лег на спину, вытащила у меня из-под головы подушку, скатала одеяло и подсунула его под мои ноги.

— Удобно?

— Да.

— Закрой глаза, и начнем.

Ее мягкие, легкие, как перышки, пальцы легли на мои виски.

— Чувствуешь меня?

— Да.

Они переместились на щеки. На лодыжки. На колени. На плечи. На соски. На локти.

— Чувствуешь меня?

— Да.

На ребра. На бедра. На подбородок. На икры. На пах. Я хихикнул.

— Чему ты смеешься? — терпеливо спросила она.

— Я жду, когда ты коснешься моих шариков.

Она не ответила. Я снова ощутил ее руки на висках одновременно с теплым дыханием. Дениза наклонилась надо мной.

— Чувствуешь меня?

— Да.

Тут мне пришла в голову одна идея.

— Послушай, если твои ладони синь и янь, может быть, твои груди тоже синь и янь?

Она немного подумала.

— Возможно.

— Ну и?

— Ты — трудный случай, — объявила Дениза и скользнула в кровати поближе ко мне. Затем ее рука обхватила меня за голову и притянула к груди:

— Так лучше?

— Да.

Ее груди были теплыми. Очень теплыми. Я спрятал свое лицо между ними.

— Постарайся уснуть, — тихо сказала она.

Я закрыл глаза. Меня охватило ощущение совершенной безопасности, клубки в животе куда-то делись, и даже сами кости, казалось, стали мягкими. Я прижался губами к груди девушки и с трудом — такая вдруг накатила усталость — произнес:

— Ты знаешь, что у тебя очень красивая грудь?

Мне почудилось, что она прошептала в ответ «спасибо», но не уверен, так как провалился в глубокий сон.

Глава 16

В дверь постучали. Я с огромным усилием выплыл из тьмы:

— Войдите.

Сквозь открывшуюся дверь хлынул солнечный свет. Я заморгал. Появилась Дениза с подносом, на котором стояли апельсиновый сок и кофе. Девушка молча опустила поднос на кровать. Вошла Верига.

— Мне жаль будить тебя, Гарис, — сказала она с чуть более заметным акцентом, чем обычно, — но Перски уверяет, что это очень важно.

Мои глаза наконец-то привыкли к свету.

— Сколько времени?

— Одиннадцать утра.

Я выбрался из кровати и босиком прошлепал в ванную.

— Что ему надо? — крикнул я оттуда, со стуком отбрасывая крышку туалета.

— Внизу мистер Ронци. Требует с тобой встречи.

— Скажи, что я спущусь через десять минут, — велел я, встал под душ и включил его на полную мощность.

Когда я вернулся назад в спальню, Верита исчезла. Дениза ждала меня с апельсиновым соком.

— Выпей, — сказала она, протягивая мне стакан.

Я пригубил. Сок был очень свежий и холодный, как лед.

— Долго ты еще собираешься носить эту дурацкую сбрую?

— Тебе не нравится?

— Не в этом дело. Сам по себе костюмчик очень мил, но он заставляет меня держаться на расстоянии. Когда-то я молился на французскую горничную.

— То есть? — непонимающе спросила Дениза.

Я рассмеялся.

— Была у нас одна такая горничная, когда я еще не вырос из детских штанишек. Я всегда старался встать внизу лестницы, чтобы украдкой заглянуть ей под платье. А затем быстренько бежал в свою комнату и мастурбировал.

Она даже не улыбнулась.

— Глупо.

— Может быть. Но так многие делают. Кстати, напомни мне, чтобы я вставил это в один из следующих выпусков.

Дениза взяла у меня стакан из-под сока и протянула кофе.

— Тебе несколько раз звонили.

С этими словами она достала листки бумаги.

Я сел на кровать, прихлебывая кофе.

— Прочти. Я сейчас вряд ли на это способен.

— Мисс Шеридан осведомлялась, можно ли прийти сегодня в два. Мистер Лонеган ждет звонка. Твоя мать просит позвонить сегодня вечером.

— От преподобного Сэма ничего?

Дениза покачала головой.

Мне это не понравилось.

— Постарайся разыскать его, — велел я, отставив чашку.

Пока я одевался, Дениза крутила диск. Я успел натянуть джинсы и обуться, когда она опустила трубку.

— Его нет ни дома, ни в церкви, ни в Службе.

— Попробуй позвонить в госпиталь.

Я застегивал последнюю пуговицу на рубашке, когда она протянула мне трубку:

— Он сейчас подойдет.

— Гарис? — Голос преподобного Сэма словно утратил всю свою силу.

— Да, сэр. Как Бобби?

— Его только что вернули в операционную.

— Я думал…

— Кровотечение не прекратилось, — перебил он. — А причину его без операции установить не могут.

— Я сейчас буду.

— Нет, — сказал преподобный Сэм чуть громче. — Вы ничего не сможете сделать. Он пробудет в операционной пару часов. Хватит того, что я здесь. Я перезвоню, как только будут новости.

— Простите меня. Я не знал, что он собирался туда пойти. Иначе я остановил бы его.

— Не вините себя, — мягко ответил преподобный Сэм. — Вы сделали все, что могли. В конце концов за свои поступки каждый должен отвечать сам.

С этим спорить не приходилось, хотя я не мог так легко стряхнуть с себя чувство вины. Бобби относился к пассивному типу, а от такого настроя недолго до тяжелой формы мазохизма. Просто он был слишком наивен и думал, что все останется шуткой.

— Как он? — спросила Дениза.

— Его только что вернули в операционную, — пробормотал я. — Они не могут остановить кровотечение, пока не обнаружат его причины.

Она положила свою руку на мою ладонь.

— Я помолюсь за него.

Глаза Денизы были сосредоточены и серьезны.

— Помолись, — сказал я и направился к двери.

Ее голос остановил меня.

— Ты ведь веришь в Бога?

Мне припомнилась вся жестокость, смерть и разруха, какие я видел в жизни.

— Нет.

— Мне очень тебя жаль, — тихо произнесла Дениза.

В ее глазах я заметил слезы. Только невинные могут верить в Бога.

— Не надо меня жалеть. Не меня изуродовали.

Взгляд Денизы словно проникал в самую душу.

— Не лги мне, Гарис. Именно тебя изуродовали и продолжают уродовать. Больше, чем всех, кого я знаю.

— Давай мне еще десять тысяч экземпляров, и в понедельник их уже не будет, — заявил Ронци.

— Не могу.

— Не будь размазней! Сделал горячий номер — лови удачу за хвост. Откуда тебе знать, будет ли следующий таким же.

— Он будет лучше. Если ты действительно деловой человек, то заказывай сразу семьдесят пять тысяч.

— Совсем рехнулся! Не было еще газеты, которая перешагнула бы рубеж пятидесяти.

— Первый выпуск перешагнет, если я допечатаю нужные тебе десять тысяч.

Ронци не ответил. Я продолжал жать:

— Получается, что он составил бы шестьдесят. А для того, что я готовлю на следующую неделю, семьдесят пять будет в самый раз.

— И что же ты готовишь?

— Разворот и обложку в четыре краски.

— Прогоришь. Тридцать пять центов это не окупят.

— Не мути воду: ты уже повысил цену до пятидесяти. Так оно и останется.

— Парень совсем свихнулся, — обратился Ронци к Перски.

Тот промолчал.

Я кивнул Верите:

— Принеси мне цветные фотографии восемь на десять следующей девчонки.

Спустя несколько секунд она разложила фотографии на моем столе. Они были сделаны в аэропорту. Красивая евразийка с волосами до самой попки. Я вручал отпечатки Ронци один за другим, начиная от спуска по трапу самолета до последнего снимка, где та же девочка лежала голая на кровати, подтянув коленки к груди.

— Ты не сможешь этого напечатать, — заявил Ронци. — Видны губы.

— Уже печатается.

— Тебя сцапают.

— Это мои проблемы.

— И мои тоже. Я дистрибьютер, а у меня и без того достаточно сложностей.

— Выходишь из дела?

— Этого я не говорил, — живо бросил Ронци.

— Я тебя ни на что не толкаю. Погоди, подумай. Думаю, если ты откажешься, я без труда уговорю Эйка или Картиса.

— Хрен с тобой, — яростно зыркнул на меня Ронци. — Я согласен.

— Семьдесят пять тысяч.

— Семьдесят пять, — согласно кивнул он, потом оглянулся на Перски и спросил: — Есть здесь место, где мы могли бы поговорить с глазу на глаз?

— Можешь свободно говорить прямо здесь, — ответил я.

— Это личный вопрос. К делам не относится.

Я провел его вверх по лестнице. Дверь открыла Дениза. Дурацкая форма горничной исчезла: девушка снова была в рубашке и джинсах. Так ей больше шло. Я отвел Ронци в спальню и закрыл дверь, затем жестом предложил ему сесть на стул, а сам опустился на краешек кровати.

— О’кей. В чем заключается личный вопрос?

— Я связался кое с кем на Востоке. Мы считаем, что у тебя в этом бизнесе большое будущее.

— Спасибо за доверие. Что это значит?

— Это значит, что мы хотим войти в дело. Лонеган мелко плавает. Мы можем вывести тебя на национальный уровень. Это уже настоящие деньги. Большие деньги.

— Никаких партнеров. Я предпочитаю работать один.

— Не заливай, Гарис. Нам известно, что за тобой Лонеган.

— Нас связывает с ним только контракт на рекламу и ничего больше. Я, наверное, плохо объяснил.

— О’кей. Тем лучше. Мы даем тебе сто штук за пятьдесят процентов. Ты по-прежнему делаешь газету, а мы распространяем ее по стране.

— Нет.

— Болван! Мы превратим тебя в миллионера.

— Я обижусь, если ты мне предложишь миллион сейчас за половину газеты.

— Совсем спятил! — взорвался Ронци. — С чего ты решил, что твой вонючий листок стоит миллион?

— С твоих слов.

— Только в том случае, если он станет национальным.

— Станет.

— Без нас — нет. У нас исключительное право на распространение. Если мы откажем, никто тебя никуда не пустит.

— Наша сделка в силе всего год.

— За это время твою газету сдерут по всей стране. Выходить на национальный уровень будет поздно.

Я промолчал. Ронци был прав. Без него я не мог предпринять ничего. Глухо.

— Мне надо подумать.

— И долго собираешься думать?

— Месяц.

— Даем две недели. Это предел.

Ронци встал и направился к двери, но, взявшись за ручку, обернулся:

— Странный ты тип, Гарис. Всего несколько недель назад у тебя оставались одни яйца да заложенное пособие по безработице. Сегодня я предлагаю тебе сто тысяч чистыми, а ты еще собираешься раздумывать. В чем дело? Тебе не хочется быть богатым?

— Ты упускаешь один важный момент, Ронци.

— Какой?

Я улыбнулся.

— Деньги не так уж много для меня значат. Видишь ли, я родился богатым.

Глава 17

— У нас неприятности, — сказал Перски. — Типограф только что заявил, что не хватает четырех страниц.

— Как, черт возьми, это могло случиться? Сколько у нас времени?

— Сутки. Ему нужно все к понедельнику, чтобы успеть тиснуть семьдесят пять тысяч экземпляров.

— Дьявол!

Я кинулся к столу. Имевшихся заготовок на следующую пару выпусков с трудом хватало на две страницы.

— Ответ нужно дать немедленно. Иначе он никак не успеет к сроку.

— Скажи ему, что к понедельнику все будет.

Перски вернулся за свой стол. Я кинул взгляд на Элен, которая появилась несколько минут назад и теперь сидела напротив меня со слабой улыбкой на лице.

— У вас в газете тоже, наверное, бывают подобные трудности?

— Нет. Нас ограничивают строгие школьные рамки. — Она встала. — Я, пожалуй, пойду. У тебя и без меня хлопот выше головы. Поговорим как-нибудь в другой раз.

— Тебе совершенно незачем уходить, — поспешно возразил я. — Все не так плохо, как кажется. У меня впереди тридцать шесть часов.

— Гарис, тебе нужны корреспонденты. Ты не можешь делать все сам.

— Займусь этим на следующей неделе. А пока придется выплывать самому. Кстати, может быть, ты захочешь мне помочь? Есть у меня одна идея, но лучше, если на подобную тему будет писать женщина.

— У меня мало времени. Я очень занята в школе.

— О’кей. Я просто так. Тебя это, скорее всего, не заинтересует.

Элен опустилась обратно на стул:

— Любопытно послушать.

— Именно сейчас все журналы насилуют мужчин с их сексуальными фантазиями. Мне кажется, что статья о женских фантазиях пройдет просто на «ура».

Элен задумалась.

— Возможно.

— Как по-твоему, ты в состоянии написать ее?

— Погоди. Что я могу знать об этой теме? Я же не специалист.

— Я тоже. Я понятия не имею об издательском деле, однако собираюсь выпускать по газете каждую неделю.

— Это совсем другое.

— Разве у тебя нет сексуальных фантазий? — улыбнулся я.

— Идиотский вопрос. Конечно, есть. Как и у всех.

— Выходит, ты специалист. Особенно если напишешь о самой себе.

— Но это же личное! — запротестовала она.

— А мы никому не скажем. Введем имена, и все. Пусть отвечают Мэри Икс, Джейн До и Сусанна А.

Элен рассмеялась:

— Как просто!

— Мне кажется, получится забавно.

— Ты решишь, что у меня очень грязное воображение.

— Зато хорошая голова. Ну, как?

— Я попробую. Только я ничего не могу обещать.

— Вон там свободный стол с пишущей машинкой.

— Ты хочешь, чтобы я начала прямо сейчас?

— У нас всего тридцать шесть часов.

Взглянув на заготовки, я понял, что передо мной лишь начало постоянной и неизбежной битвы с пустыми строчками.

— Послушай, Элен. Ты абсолютно права. Мне необходимы помощники для сочинения статей. Не пойдешь ко мне редактором?

— Ты не слишком быстро скачешь? Ведь пока даже не известно, гожусь ли я вообще.

— Вполне годишься, если только твое воображение не чище, чем тебе кажется.

Элен довольно улыбнулась.

— Погоди, пока я не закончу статью. Потом решим.

— Идет! — вскинул я руку.

— До сих пор не понимаю, как тебе удалось уговорить меня, — покачала она головой, но рукопожатием мы все-таки обменялись.

— Именно так сказала Вирджиния, — заметил я и поднялся по лестнице к себе, оставив Элен за пишущей машинкой глазеть на листок чистой бумаги.

Холодный душ должен был помочь. Я слишком мало спал прошлой ночью и уже начинал вянуть.

Когда я вышел из ванной, меня ждала Верита.

— Я принесла на подпись чеки.

— О’кей.

Она прошла вслед за мной на кухню и положила папку на стол.

— Как у нас дела? — спросил я, подмахивая чеки.

— О’кей, — довольно произнесла Верита. — Семидесятипятитысячный тираж на следующей неделе даст нам одиннадцать тысяч двести пятьдесят долларов чистыми на одной только продаже, а с учетом рекламы мы выйдем на пятнадцать тысяч долларов.

— Чистыми?

— Чистыми, — с улыбкой подтвердила она.

«А Ронци не дурак», — подумал я. Сотня штук за три четверти против миллиона долларов в год совсем недурная сделка. Для него. Но у него передо мной серьезные преимущества. Я посмотрел на Вериту:

— Может быть, теперь ты бросишь работу в своей конторе?

— Я вчера подала заявление.

— Прекрасно. Начиная со следующей недели, ты получаешь на сто долларов больше.

— Не стоит.

— Без тебя ничего этого не было бы. Если у меня идет на лад, то у тебя должно идти тоже.

— Ты знаешь, Гарис, что дело не в деньгах.

— Знаю.

Я наклонился через стол и поцеловал Вериту в щеку.

— Сегодня вечером мы празднуем. Я отвезу тебя в «Ла Кантину» на лучший мексиканский ужин, который можно получить в этом городе. А затем вернемся сюда и пообщаемся.

— Такая программа мне нравится.

— Мне тоже.

Но к сожалению, ничего не получилось. Спустя полчаса мне позвонили из госпиталя. Бобби хотел меня видеть. Я схватил ключи от машины Вериты и побежал.

«Роллс» так и стоял там, где я его оставил. Я загнал маленький «валиант» на соседнюю парковочную площадку. Преподобный Сэм ждал чуть ли не на пороге.

— Как он? — спросил я.

Лицо преподобного Сэма было серым от усталости.

— Им наконец удалось остановить кровотечение.

— Хорошо.

— Некоторое время все висело на волоске. Он терял кровь быстрее, чем они успевали закачивать. Он не хочет спать, пока не увидит тебя.

С этими словами преподобный Сэм взял меня за руку.

— Я приехал.

Преподобный Сэм открыл дверь в палату Бобби. Я вошел следом. Бобби лежал на спине под капельницей с солевым раствором. Одна трубочка тянулась к его вене, другая к носу.

Медицинская сестра встала со стула, окинула меня неодобрительным взглядом и направилась к двери, предупредив:

— Не слишком задерживайтесь.

Мы подошли к кровати.

— Бобби, — позвал преподобный Сэм.

Он не шевельнулся.

— Бобби, Гарис приехал.

Он медленно открыл глаза, нашел меня взглядом, и по белым губам промелькнула слабая улыбка, но тут же исчезла.

— Гарис, ты не сердишься на меня? — прошептал Бобби.

— Конечно, нет.

— Я боялся… ты сердишься. — Он прикрыл глаза и тут же открыл их снова. — Я люблю тебя, Гарис. Честно.

Я бережно накрыл своей ладонью его руку:

— Я тоже люблю тебя.

— Я… я ничего такого не думал. Мне казалось, будет просто весело.

— Все уже позади. Забудь.

— Моя работа… Я не хочу терять ее.

— Тебе это и не грозит. Только поправляйся скорее. Она тебя подождет.

— Я не хочу, чтобы ты сердился на меня.

— Я не сержусь. Думай только о том, чтобы поскорее поправиться. Ты нам очень нужен. Твои фотографии позволили распродать весь первый выпуск.

— Неужели? — он снова слабо улыбнулся.

— Честное слово. Ронци заказал на следующую неделю тираж в семьдесят пять тысяч.

— Я рад. — Бобби слегка повернул голову к отцу. — Прости, папа.

— Все в порядке, сынок. Слушайся Гариса и выздоравливай. Это все, что мне нужно.

— Я люблю тебя, папа. Всегда любил. Ты знаешь.

— И я тебя тоже. Знаешь ли ты это, сынок?

— Знаю, папа. Но я никогда не был таким, каким ты хотел бы меня видеть.

Преподобный Сэм посмотрел на меня. В его глазах стояли слезы, взгляд выражал мучение. Потом он снова повернулся к Бобби, наклонился и поцеловал его в щеку:

— Ты мой сын. Мы с тобой любим друг друга. Больше мне ничего не надо.

В палату решительным шагом вернулась медицинская сестра.

— Вам пора, — серьезно сказала она. — Больному необходимо отдохнуть.

Мы вышли.

— Вы тоже обязательно отдохните, не то нам придется занять здесь еще одну палату, — заметил я преподобному Сэму уже в коридоре.

— Не знаю, как благодарить тебя, — ответил он, устало улыбаясь.

— Не стоит, — сказал я, тоже переходя на «ты», — друзья на то и созданы. Кроме того, Бобби — необыкновенный ребенок.

— Ты действительно так думаешь?

— Да. Ему нужно только время. Он найдет себя.

Преподобный Сэм тяжело покачал головой.

— Не понимаю. Что же это за люди, которые способны на такое?

— Больные.

— Я прежде не представлял себе, что существует подобное… Нужно что-то предпринять. Наверняка Бобби — не единственная их жертва.

— По-видимому.

Преподобный Сэм покосился на меня:

— Лонеган просил не обращаться в полицию, чтобы не навлекать на твою голову неприятностей.

— Двое из них угодили по моей милости в госпиталь и не сумели держать язык за зубами. Полиция разыскивает меня, так что ваш звонок здорово помог бы ей в этом.

— Ни один суд в этой стране не вынесет тебе обвинительного приговора, когда услышит правду.

— Возможно. Однако Бобби пришел туда по своей воле, а я явился непрошеным и совершил нападение. «Голубой» парень, который позволил себя изнасиловать, вряд ли вызовет сочувствие у суда.

— Выходит, такое случалось и прежде? — спросил Сэм после недолгого молчания.

— Да раз десять тысяч в год только в одном этом городе.

— Господи! — глубоко вздохнул он.

Я положил руку на его плечо:

— Возвращайся домой и ложись спать. Поговорим завтра.

Мы были уже у самого выхода, когда сестра в приемной окликнула:

— Мистер Брендан!

— Да?

— Вас к телефону.

— Идите, преподобный Сэм. Встретимся завтра.

Его длинный «мерседес» отъехал, когда я взялся за телефонную трубку.

— Алло.

— Соединяю вас с мистером Лонеганом, — ответил женский голос.

Раздался щелчок.

— Гарис, где ты? — спросил дядя.

— В госпитале, разумеется.

— Прекрасно. В свой офис не возвращайся.

— У меня масса работы. Мне надо подготовить следующий выпуск.

— На кладбище тебе этого вовсе не удастся, — ровным, без всяких эмоций голосом парировал дядя. — Я только что узнал, что заказано твое убийство.

— Ты, кажется, впадаешь в детство.

— Я никогда не шучу подобными вещами, — раздраженно сказал дядя. — Выметайся из города, пока я все улажу.

— Интересно, каким образом они предполагают взяться за это дело.

— У твоих малолетних приятелей хватило ума приволочь пару бугаев. Я, разумеется, уберу их, однако на это потребуется время. До тех пор постарайся остаться в живых.

— Чепуха.

— Никто не должен знать, где ты. Люди имеют привычку болтать, хотят они того или нет. Одно неосторожное слово — и тебя закопают.

Я внезапно рассердился.

— Мне не нравится, если мной помыкают! Я немедленно отправляюсь на Мульхолланд и убью этого сукиного сына!

— Собираешься упростить им задачу? Тебя прикончат у самых ворот. Делай, как я сказал.

Я не ответил.

— Ты слышишь?

— Да.

— Послушаешься?

— У меня есть выбор?

— Нет.

— Тогда послушаюсь.

Дядя вздохнул, однако я не мог сказать, было ли это вздохом облегчения.

— В таком случае, немедленно уноси свою жопу. Позвонишь мне завтра вечером около шести. Я дам дальнейшие указания.

— О’кей.

— И будь поосторожнее, — предостерег он. — Действуют профессионалы. Они не станут валять дурака.

Телефон смолк.

— Все в порядке? — поинтересовалась приемная сестра.

— Спасибо, хорошо, — ответил я и вышел из здания.

Глава 18

Я понял, что сделал ошибку, в ту же минуту, как вышел на парковку и увидел двух типов рядом с «роллсом». В следующий раз надо быть повнимательнее к советам Лонегана, если он порекомендует мне держаться осторожнее. Следовало бы немедленно смыться, однако они заметили меня. Бежать сейчас значило получить пулю в спину. Я спокойно направился к «валианту», словно ничего необычного не происходит. Пока я садился в машину, вставлял ключи и заводил мотор, они не спускали с меня глаз.

Самый высокий из двух типов обошел «роллс» и положил руку на полуоткрытое с моей стороны окно «валианта».

— Знаешь кому принадлежит этот «роллс»?

— Нет.

— Мы ищем высокого парня примерно твоего размера, который на нем приехал. Видел в госпитале кого-нибудь похожего?

— Вы из полиции?

— Мы частные детективы. Парень скрывается от алиментов.

Я взглянул на «роллс», потом снова на него.

— За двадцать баксов могу проследить за этой машиной.

— Не умничай, — скривился тип. Его рожа приняла свирепое выражение. — Ты видел или нет?

— Нет.

— О’кей. Тогда дуй отсюда.

Я включил заднюю скорость и попятился было со стоянки.

— Погоди! — крикнул второй тип, который стоял с другой стороны «роллса».

В голове у меня промелькнуло, не стоит ли газануть, однако я моментально отказался от этой мысли, заметив в его руке поблескивание голубоватого «Магнума-357» с глушителем. От пули не уедешь. Я остановил машину и только сейчас заметил седан, припаркованный рядом с «роллсом».

Тип с «магнумом» открыл заднюю дверцу. На полу кто-то лежал.

— Эй, ты! — велел он. — Вылезай.

Фигура зашевелилась. Когда она вылезла, у меня внутри что-то оборвалось. Я бесстрастно смотрел в лицо Денизы и молился.

— Знаешь этого парня?

Под ее глазом вспух огромный черный синяк. Я изо всех сил сжал руль, чтобы унять дрожь в руках. Дениза моргнула и разлепила вздувшиеся губы:

— Нет.

Тип еще раз окинул меня взглядом. Я затаил дыхание.

— Чеши отсюда, — милостиво кивнул он.

Я опять начал пятиться со стоянки, а он запихнул Денизу обратно в седан и захлопнул за ней дверь.

Затем оба гангстера зашли за «роллс» и прислонились к дереву.

В зеркало заднего вида я наблюдал, что они не двинулись с места, провожая меня взглядами, пока я не выбрался со стоянки и не выехал на дорогу. Только тогда они повернулись ко мне спинами. Я мог бы спокойно уехать, однако увидел лицо Денизы, прижатое к заднему окну седана.

В моем горле поднялся горький комок. Невинные. Господи, почему влипают именно они? Мне показалось, что я снова во Вьетнаме. Мы вошли в деревню. На площади лежала груда истерзанных женских и детских тел.

Я действовал практически рефлекторно. В отключке. Когда я перешел на первую скорость и до отказа выжал газ, в голове не было ни одной мысли. Маленький «валиант» буквально прыгнул.

Тип с револьвером начал выпрямляться и вскидывать руку. В ветровом стекле промелькнуло его ошарашенное лицо. Я крутанул руль и прижал их боком машины к «роллсу».

Удар, треск, крики боли. Маленький «валиант» врезался в тяжелый «роллс», как в парке аттракционов. Я еще раз крутанул руль, развернулся на сто восемьдесят градусов, тормознул и выскочил из машины.

Гангстеры валялись на земле. Их искалеченные, сломанные ноги торчали под невозможным углом. Тип с револьвером вообще вырубился. Его голова очутилась под бампером «роллса». Второй полусидел, привалившись к этому же бамперу. Его искаженное белое лицо покрывали крупные капли пота. Револьвер лежал рядом.

Пока Дениза выбиралась из седана, я подхватил револьвер. Девушка плакала. Я не дал ей произнести ни слова:

— Быстро в машину.

Она, казалось, была в шоке. Я грубо ее встряхнул.

— Все в порядке. Живо в машину.

Она так и не двинулась. Я склонился над гангстером:

— На кого работаете?

— Чтоб ты …, чертов ублюдок!

Я убрал предохранитель и вогнал в землю у его ног пулю.

— Следующую получишь в яйца.

Он стиснул губы.

Я сунул дуло в его ширинку.

— Не знаю! — завизжал он.

— Врешь. — Я сделал вид, что собираюсь нажать на курок.

— Нет! — завопил гангстер. — Нас наняли с Востока. Штуку, чтобы убрать тебя.

Я пристально посмотрел ему в глаза. Не родился еще тот мужчина, который мог бы врать, чувствуя у себя на яйцах дуло.

— Джонни хотел пристрелить тебя сразу, как ты появился на стоянке. Это я остановил его.

— Он говорит правду, Гарис, — внезапно вмешалась Дениза. — Я слышала.

— Лезь в машину, — кинул я ей, не оборачиваясь.

— Я спас тебе жизнь! — продолжал визжать гангстер. — Ей, кстати, тоже.

Я выпрямился и снова поставил револьвер на предохранитель.

— О’кей. Я пришлю тебе письменную благодарность.

Затем я схватил Денизу за локоть и пихнул к «валианту». Двери с пассажирской стороны были совсем покорежены, поэтому я втолкнул девушку в машину со стороны шофера, а сам залез следом. Прежде чем из госпиталя успели выскочить люди, мы уже убрались.

И только проехав четыре квартала, я поинтересовался:

— Как они тебя взяли?

— Они уже стояли перед офисом, когда я выходила. Высокий вылез из седана и спросил, там ли ты. Я ответила, что ты отправился в госпиталь. Он спросил, не на «роллсе» ли. Что-то заставило меня подтвердить это. Тогда он спросил, в какой именно госпиталь. Я сказала, что не знаю. Он ударил меня и затащил в машину. — Дениза опять заплакала. — Я не хотела говорить, но они били меня снова и снова.

Я обнял ее за плечи и притянул к себе:

— Все хорошо. Все в порядке.

Чуть погодя она успокоилась.

— Кто эти люди? Почему они охотятся за тобой?

— Бывшие друзья Бобби играют грубо. Им не понравилось мое поведение прошлой ночью.

— Твое сегодняшнее поведение поправится им еще меньше.

Я метнул на Денизу быстрый взгляд. Однако она говорила искренне, без всякого намека на шутку.

— Мне кажется, ты права, — улыбнулся я.

— Что ты собираешься делать?

— Мне надо на некоторое время исчезнуть из города. Лонеган сказал, что он все уладит, однако ему нужен срок. Вот я и прикидываю, куда ехать.

— Я знаю, куда, — быстро сказала Дениза. — Там нас никто не найдет.

— Нас?

— Ну да. Без меня тебе туда не попасть. Посторонних пускают только в том случае, если их приводит член церкви.

— А что это за место?

— Ферма преподобного Сэма в Фуллертоне.

— Там живет кто-нибудь из тех мальчиков, которые работали у меня в офисе?

— Да.

— Тогда мне туда нельзя. Я должен уехать в такое место, где меня никто не знает.

Дениза пристально посмотрела на меня.

— Покрась волосы. Тогда тебя не узнает даже родная мать.

Примерно в семь часов вечера я сидел в номере мотеля, на голове у меня красовалась пластиковая шапочка, под которой шел бурный процесс окраски волос, лицо же было намазано специальной пастой для быстрого загара. В таком виде я позвонил в офис. Ответила Верита.

— Где ты? Мы звонили в госпиталь, но там ответили, что ты уехал часа два назад.

— Возникли неожиданные затруднения. Лонеган порекомендовал мне на несколько дней исчезнуть из города. Подробнее объяснить по телефону не могу, но все уладится.

— Ты уверен?

— Да. Только тебе придется проследить, чтобы газета вышла вовремя. Перски и Элен там?

— Да.

— Тогда пусть возьмут параллельные трубки и слушают.

Телефон щелкнул.

— Элен? Я собираюсь попросить тебя об особом одолжении. Пожалуйста, заполни все пустые места в готовящемся выпуске.

— Но, Гарис! Я не знаю, что писать!

— Меня совершенно не волнует, как ты это сделаешь. Печатай все, что под руку подвернется: письма читателей, обращения в прессу, что угодно, лишь бы заполнить страницы до тех пор, пока я не вернусь. Самое главное, чтобы выпуск вышел вовремя. Это очень важно. Поняла?

— Да.

— Спасибо.

— Как продвигается твоя статья?

— Оказывается, у меня даже больше материала, чем я думала.

— Прекрасно. Растяни. Быть может, получится рубрика. Перски?

— Да, Гарис?

— Не слезай с типографа. Ронци непременно должен получить свои семьдесят пять тысяч экземпляров.

— Он только что мне звонил. Хочет, чтобы ты с ним немедленно связался. Кажется, ему нужны распоряжения.

— Я позвоню сразу же, как получится. Самое главное — продолжать выходить. Если мы пропустим выпуск, завалим все дело.

— Можно мне нанять писать ребят из школы? — спросила Элен.

— Делай, как считаешь нужным. Ты — издатель, пока меня нет. Решай сама.

— А чеки? — спросила Верита.

— Будешь платить сама. В банке есть образец твоей подписи.

Тут Дениза решительно постаралась привлечь мое внимание. Пора было смывать краску.

— Кстати, присмотри себе другую машину. Твою я основательно уделал.

— Ты ранен? — встревоженно выпалила Верита.

— Не беспокойся, со мной все в порядке. Если газета выйдет, купим тебе новый автомобиль.

Дениза уже буквально плясала передо мной, показывая на голову.

— Мне пора. Я перезвоню в течение нескольких дней, — сказал я и нажал кнопку прерывания связи.

— Еще один звонок, — пояснил я затем Денизе, набирая номер Ронци.

Ответил он сам.

— Гарис, — сказал я. — В чем дело?

— Ты рассердил очень важных людей на Востоке. Мне только что сообщили об этом.

— Ну и?

— На тебя напустили наемников.

— Знаю. Лонеган все уладит. Это ошибка.

— Мертвым не важно, убили их по ошибке или нет.

— То есть?

— Мои друзья говорят, что, будь мы партнерами, с тобой ничего бы не произошло. Никто не осмелится задирать семью.

— Сколько мне дается на размышление?

— Двадцать четыре часа.

— Я перезвоню. А пока у нас есть договор на семьдесят пять тысяч, верно?

— Верно. Сделка есть сделка.

— Именно это мне и хотелось услышать, — сказал я и повесил трубку. Затем перевел взгляд на Денизу: — Что будем делать дальше?

— Смоем шампунем остатки, — сказала она, натягивая пару пластиковых перчаток.

Я отправился в ванную и наклонил голову над раковиной. Дениза дважды промыла шампунем мои волосы. Когда я наконец выпрямился и взглянул в зеркало, то не смог не признать правоту ее слов.

Какая там родная мать! Я сам себя не узнавал.

Глава 19

Уже успело перевалить за полночь, когда мы наконец затормозили на грязной дороге перед фермерским домом. В окнах не было ни огонька. На дворе стояла тишина. Я погасил фары, заглушил мотор и повернулся к Денизе:

— Похоже, все спят.

— Ну и что, — ответила она. — Комнаты для гостей никогда не запираются.

Я поднялся вслед за ней по ступенькам на веранду и вошел в дом. Слышалось только поскрипывание досок под нашими ногами. Я налетел на стул.

— Возьми меня за руку, — сказала Дениза.

Наши передвижения были похожи на игру в жмурки. Я не видел, куда она меня ведет, однако Дениза отлично знала дорогу. Я даже не врезался ни в одну стену и больше не спотыкался о мебель.

Наконец мы остановились перед какой-то дверью. Дениза тихонько постучала.

— Это на случай, если комната занята, — шепотом пояснила она.

На стук никто не ответил. Она открыла дверь, ввела меня в комнату и беззвучно закрыла за нами.

— У тебя есть спички?

Я нащупал коробок в кармане. Дениза чиркнула спичкой — у противоположной стены стояли узкая кровать и комод с выдвижными ящиками, украшенный фарфоровой миской и кувшином. Над ним висело зеркало. У другой стены был невысокий деревянный шкаф. Над ним виднелась створка окна. Спичка погасла.

Дениза в темноте пересекла комнату и открыла один из ящиков. В следующую секунду она снова чиркнула спичкой. На этот раз, чтобы зажечь вынутую свечку. Затем Дениза поставила ее в подсвечник рядом с миской, и по комнате распространился колеблющийся желтый свет.

Я посмотрел на потолок. Там была электрическая лампочка.

— Почему ты просто не повернула выключатель?

— В девять часов вечера электричество отключается автоматически с целью экономии. Мы ведь встаем здесь рано, в пять утра. И сразу беремся за работу. После девяти засиживаются очень немногие.

— А сколько вас здесь?

— В зависимости от. Тридцать — иногда сорок.

— В зависимости от чего?

— От того, хотят здесь оставаться или нет. Здесь в основном молодежь, которая хочет избавиться от тех или иных привычек.

— От наркотиков?

— И алкоголя.

— И что же они здесь делают?

— Работают на ферме. Молятся. Получают советы.

— Что же выращивает ферма?

— Преподобный Сэм говорит — людей.

Я помолчал, затем кивнул. Быть может, преподобный Сэм прав. Он, во всяком случае, пытается это сделать. Я выудил из кармана сигарету и прикурил от свечки. Дениза за это время успела стряхнуть обувь и вытянуться на кровати.

— Устала? — спросил я.

Она кивнула.

— Я тоже, — сказал я, снимая жакет. — Как ты думаешь, сможем мы поместиться здесь, чтобы не спихивать друг друга?

Дениза продолжала молча смотреть на меня. Внезапно в ее глазах блеснули слезы, она задрожала.

— Что случилось? — спросил я и только тут понял, что она заметила у меня за поясом револьвер.

Я вытащил пушку и положил ее на комод.

— Я боюсь, — шепнула Дениза, стуча зубами.

Я присел на краешек кровати и прижал ее голову к своей груди.

— Все уже позади. Бояться больше нечего.

— Они хотели убить тебя.

— Ну не убили же!

— Они попытаются снова.

— Лонеган все уладит через несколько дней, и мы вернемся к нормальной жизни.

Дениза внимательно посмотрела мне в глаза.

— Ты убил бы того человека, если бы я тебя не остановила?

— Не знаю. Когда я вернулся из Вьетнама, мне претила сама мысль о насилии. Я был сыт им по горло. Но в тот момент, когда я увидел твое лицо, у меня все мысли отшибло. Я просто вышел из себя.

Я взял девушку за подбородок и бережно провел пальцами по ее щеке.

— Знаешь, к утру у тебя будет громаднейший прожектор.

Она озадаченно нахмурила брови.

— Синяк под глазом, — пояснил я.

Не успели эти слова сорваться с моих губ, как Дениза уже очутилась перед зеркалом.

— Ой! Какой кошмар!

— Мне приходилось видеть и похуже, — улыбнулся я.

— Можно что-нибудь сделать?

— Обычно рекомендуется подержать на ушибленном месте сырой бифштекс.

— Но у нас нет бифштекса.

— Сделай компресс изо льда.

— Льда тоже нет.

— Тогда будет синяк.

— Да, наверное. Я выгляжу смешно?

Я моментально прогнал улыбку:

— Нет.

Дениза быстро задула свечку.

— Все. Теперь ты ничего не увидишь.

— Пустяки.

— Нет, не пустяки. Не люблю казаться смешной.

Я сделал глубокую затяжку. Кончик сигареты ярко заалел в темноте, и в его свете стало ясно, что Дениза расстегивает рубашку. Послышался шорох снимаемой одежды, и девушка нырнула ко мне в постель. Я повернулся, чтобы коснуться ее, однако она уже забралась под одеяло.

Я встал, затушил о подсвечник сигарету и начал раздеваться.

— Гарис?

— Да?

— Можно я тебя раздену?

Не дожидаясь ответа, она поднялась на колени, расстегнула мне рубашку, стянула рукава и бросила ее на пол. Затем пальцы девушки легко коснулись моих сосков.

— Мерзнешь?

— Нет. — Я потянулся к ней.

Дениза мягко прижала мои руки к бокам.

— Не сейчас.

Ее губы, язык, зубы касались, лизали, втягивали и покусывали мою грудь, в то время как руки расстегивали пояс и открывали молнию. Джинсы соскользнули на пол к моим ногам, а ее руки легли на яйца.

— Они такие большие и пухлые, — прошептала она и прижалась щекой к моему животу, пытаясь поймать пенис ртом. Зубы слегка сжали налившийся орган.

— О’кей, достаточно, — сказал я, отрывая девушку от себя.

В ее голосе зазвучала боль.

— Что случилось, Гарис? Тебе так не нравится?

— Очень даже нравится, — рассмеялся я, — но, если я не выпутаюсь из этих джинсов, то обязательно расшибу себе нос.

Кровать была потрясающей для секса: узкой и жесткой, однако спать на ней было можно только валетом. Я прижался спиной к стене и подложил руки под голову Денизы, помогая ей устроиться поуютнее.

— Удобно?

— М-м-м-м.

Я закрыл глаза.

— Тебе было хорошо? — шепнула она.

Любимый вопрос всех женщин. В этом отношении возраста не существует.

— Просто прекрасно.

Она немного помолчала, потом сказала:

— Ты опять становишься твердым. Я чувствую.

— Давай попробуем заснуть. Это пройдет.

Она прижалась ко мне ягодицами.

— Господи! Так дело не пойдет! — запротестовал я.

— Сунь его в меня, — настойчиво прошептала она. — Я хочу, чтобы и во сне ты был внутри меня.

Она слегка шевельнулась, и я вошел в нее легко, как горячий нож в масло. Дениза пропустила руку между ногами и поймала мои яйца.

— Так приятно! Вот если бы ты и их мог засунуть в меня…

Некоторое время мы лежали тихо. Я начал дремать.

— Гарис, а кто тебе больше нравится: девочки или мальчики?

— Девочки. Давай спать.

— Я хочу, чтобы ты попробовал со мной в попку.

— Спи.

— Честное слово, Гарис. Я хочу в попку.

Я открыл глаза.

— Зачем? Почему тебе это так важно?

— Но ведь именно так ты трахаешь мальчиков?

— Да. И девочек тоже.

— Тогда почему ты не хочешь сделать этого со мной?

— Я не говорил, что не хочу, — устало пробормотал я. — Просто сейчас уже хватит. Я хочу спать. В следующий раз.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Меня еще никогда не брали через попку. Я возбуждаюсь при одной мысли об этом.

— Не думай.

— Я хочу, чтобы ты проделал со мной все то, что делал с остальными.

— Давай начнем со сна.

— Я хочу выполнять любое твое желание. Я люблю тебя, Гарис. Ты — прекрасный человек. Я до сих пор не встречала еще никого, кто бы так заботился о других.

Вот так. Спустя секунду она уже крепко спала, зато я окончательно проснулся. Пришлось потихоньку вылезти из кровати, одеться, снова сунуть револьвер за пояс и поискать дверь на веранду.

Я открыл эту дверь и вышел. На востоке светало. Я облокотился на перила и закурил. Утро было холодным. Я поплотнее запахнулся в пиджак. Доски позади меня скрипнули. Я резко обернулся, успев выхватить револьвер.

В глубине веранды стоял бородатый мужчина, одетый в клетчатую шерстяную рубашку и полинялые джинсы. Его темные глаза скользнули по оружию, однако голос не выразил ни малейшего волнения:

— Можете убрать револьвер. Вам здесь рады. Я брат Джонотан.

Он улыбнулся, и эта улыбка своей теплотой скрасила некоторую ядовитость следующей фразы:

— Кстати, когда в следующий раз будете красить волосы, не забудьте о бровях.

Глава 20

Я спрятал револьвер обратно за пояс. Брат Джонотан подошел поближе и встал рядом со мной.

— Ваша машина?

— Да.

— Выглядит так, словно вы поцеловались боком с грузовиком.

Я промолчал.

— Загоните ее лучше в сарай с задней стороны дома. Дорожная полиция проезжает по шоссе каждое утро около восьми. — Тут он посмотрел на меня. — Вы скрываетесь от полиции?

— Нет.

По крайней мере, это была правда.

— Но от кого-то вы скрываетесь?

— Да.

Я бросил окурок в грязь перед домом и понаблюдал, как он гаснет. За это время я успел решиться. Не стоило здесь болтаться. Слишком уж на виду это место при дневном свете.

— Вы не могли бы передать Денизе кое-что от меня?

— Что передать? — удивленно спросил брат Джонотан.

— Скажите ей, что я подумал и решил уехать. Попросите ее держать связь с офисом. Я вернусь сразу же, как все уладится.

С этими словами я начал спускаться по ступенькам.

— Вам не нужно уезжать, Гарис. Здесь вы будете в безопасности.

Эта фраза заставила меня остановиться.

— Откуда вы знаете мое имя?

Он фыркнул.

— Не беспокойтесь. Я не обладаю способностями к телепатии. Дениза по дороге сюда позвонила из мотеля. Она сказала, что привезет вас и что никто не должен знать, кто вы.

— Не стоило ей этого делать.

— Не сердитесь на нее. Так или иначе, но она должна была сказать мне правду. Мы не лжем друг другу.

— Чем больше людей знают, кто я, тем опаснее. Для всех. Я лучше пойду.

— Здесь вы можете называть себя просто братом. Ваше имя останется в тайне.

Я промолчал.

— Куда вы собираетесь идти? Вы выглядите совершенно измотанным. Вы хоть немного поспали этой ночью?

Я посмотрел ему прямо в глаза:

— В этой узкой кровати?

— Узкой? — Брат Джонотан недоуменно нахмурился, затем его лицо расплылось в широкой улыбке. — Вы были в очень маленькой комнатке? Где помещается только комод и шкафчик?

Я кивнул. Брат Джонотан захохотал.

— Что тут забавного?

— Маленькая лисичка! — хрюкал он. — Я ведь велел ей отвести вас в большую комнату. Где две кровати.

Я ошарашенно уставился на него, затем сам расхохотался. Похоже, женская хитрость беспредельна.

— Пойдемте, — сказал брат Джонотан, отсмеявшись. — Я угощу вас кофе и уложу. Кажется, я начинаю понимать, почему вы выглядите таким усталым.

Я загнал машину в сарай и пошел вслед за братом Джонотаном на кухню. Она оказалась просторным помещением в задней части дома со старомодной ресторанной кухонной плитой. Вода в чайнике уже кипела. Брат Джонотан сделал две чашки растворимого кофе, и мы уселись за деревянный стол.

— Вам придется привыкнуть к нашей рутине, иначе станете выпирать, как больной палец.

— О’кей. В мои намерения не входит делать волну.

— Подъем в пять, служба в пять тридцать. В шесть мы уже в поле. Ленч в одиннадцать, затем снова за работу до трех тридцати. Обед в шесть. До него у вас свободное время, после — тоже: до девяти, когда гаснет свет.

— Похоже на здоровый образ жизни.

— Так и есть. Сколько вы предполагаете пробыть здесь?

— Я не знаю. В худшем случае пару недель, но, может быть, всего день или два.

— Мне придется попросить вас оставить револьвер у меня. Я верну его, когда вы захотите уйти.

Я безропотно вручил ему револьвер. Брат Джонотан проверил предохранитель и положил его на стол.

— Суровая игрушечка.

— Вы разбираетесь в оружии?

— Я был отставным полицейским, который шатался без цели в жизни, пока не встретил преподобного Сэма и не уверовал. Теперь я обрел цель и смысл. — Он внимательно посмотрел на меня. — Вы верите в Бога?

Я не отвел глаз.

— Не совсем.

— Скверно, — в его голосе проскользнула горестная нотка. — Вы упускаете нечто хорошее.

Я не ответил.

Он взглянул на часы.

— Почти пять. Лучше будет, если я провожу вас в вашу комнату до подъема, а то вам так и не удастся уснуть. Когда проснетесь, загляните ко мне. Я буду где-нибудь поблизости.

Проснулся я после того, как все уже закончили работу. Моя одежда исчезла. Вместо нее на стуле висели клетчатая шерстяная рубашка и такие же джинсы, какие были на брате Джонотане. Я прошлепал босиком в ванную и встал под душ. Горячей воды не было. Холодный душ заставил меня проснуться окончательно. Я выскочил из-под него, лязгая зубами, и яростно растерся грубым полотенцем. Не успел я толком натянуть джинсы, как дверь отворилась и вошла улыбающаяся Дениза.

— Уже проснулся?

Я кивнул.

— Я заходила час назад. Ты еще спал. Брат Джонотан посылает тебе эту бритву и карандаш для бровей.

Я промолчал.

— Ты сердишься на меня?

— Нет.

— Тогда почему ты молчишь?

— Просто нечего сказать.

Я взял бритву, карандаш и вернулся в ванную. Дениза подошла к двери и смотрела, как я бреюсь. Я видел ее лицо в зеркале.

— Твой синяк оказался не таким уж страшным.

— Это макияж. На самом деле он ужасен.

Дениза направилась ко мне.

— Можно я подрисую тебе брови?

Я кивнул, вернулся в спальню и сел на край кровати. Дениза, стоя передо мной, начала легкими движениями водить карандашом по бровям. От нее дышало теплом Я обнял ее за талию.

— Ну и зачем ты привела меня в ту комнатушку?

Дениза помолчала, затем посмотрела мне в глаза.

— Я боялась, что иначе ты никогда не ляжешь со мной. Что ты считаешь меня ребенком.

— Ты так поступаешь со всеми, кого хочешь?

— Мне никогда никого так не хотелось.

— Но почему именно меня?

Дениза лизнула кончик карандаша и снова взялась за дело.

— Не знаю. Просто стоит мне оказаться рядом с тобой — и я сразу начинаю млеть.

— Даже сейчас?

Она кивнула.

— Наверное, я кажусь тебе ужасной?

— Нет. Я не понимаю, вот и все.

— Тогда, должно быть, ты еще никого не любил по-настоящему. — С этими словами Дениза убрала карандаш. — Ну, кажется, все. Посмотрись в зеркало.

— Действительно, все, — признал я, рассматривая незнакомое отражение.

— Брату Джонотану хотелось бы увидеть тебя на вечерней встрече пятого уровня.

— Когда?

— В четыре часа.

— А долго продолжается эта встреча? В шесть мне надо позвонить Лонегану.

— Около часа.

— Хорошо.

Дениза внезапно улыбнулась.

— Я рада. Сейчас раздобуду тебе что-нибудь поесть, а потом пойдем вместе на встречу.

Комната была небольшая, примерно четырнадцати квадратных футов, без окон, со сводчатым потолком. Когда мы с Денизой вошли, там уже находились три юноши и три девушки. Они сидели парами, глядя на стену с деревянным распятием. Единственный свет шел от свечей перед фигурой Христа.

Я, как и Дениза, снял ботинки, оставил их за дверью и сел рядом с девушкой у стены прямо на пол. Никто из присутствующих даже не повел глазами в нашу сторону. Секундой позже от двери донесся какой-то звук. Я оглянулся через плечо. Это был брат Джонотан в коричневой рясе до самых щиколоток и тоже босиком. Он молча закрыл и запер дверь, затем прошел в центр комнаты и сел на пол под самой высокой точкой потолка. Несколько секунд царила полная тишина, затем брат Джонотан заговорил:

— Он ходил меж нас две тысячи лет тому назад. Человек среди людей. Но Он был Сыном Божьим, пришедшим на землю искупить наши грехи и избавить нас от страхов. И именно из-за наших грехов и наших страхов Он отдал Свою жизнь на кресте. Могила Его была в небольшой пирамиде, построенной иудеями, бегущими из Египта, за много тысячелетий до этого события. И именно через вершину той пирамиды Господь вернул жизнь Своему единственному Сыну, и Иисус встал из могилы, неся нам весть: «Я умер за вас, и потому для вас доступен дар вечной жизни со мной. Дайте мне ваши грехи и вашу верность, и вы во веки веков пребудете со мной в царствии небесном».

Тихий хор голосов ответил «аминь». Брат Джонотан продолжил:

— С тех самых пор люди стараются взобраться по ступеням пирамиды на небо, но скользят по ее сторонам из-за своей слабости. И так было, пока преподобный Сэм не открыл Принцип Семи Уровней. Лишь после этого Истина стала явной. Нельзя достичь Бога, если не избавишься от семи смертных грехов: гордости, зависти, похоти, гнева, чревоугодия, алчности и лени. Чем больше грехов у человека, тем ниже уровень его существования и тем дальше расстояние от Бога. Чем меньше у него грехов, тем выше уровень его существования и тем ближе он к Богу. И лишь с высшего уровня может человек достичь вершины пирамиды и войти в чистый свет Господа. Преподобный Сэм показал, что подобную цель может достичь любой из нас. Он протягивает руку, чтобы помочь нам подняться до чистого света Господа. Хвала Господу Иисусу Христу. Аминь.

Все слегка зашевелились, тихим хором ответив «аминь», затем снова воцарилась полная тишина.

Брат Джонотан мягко произнес:

— Мы все, собравшиеся здесь, стоим на пятом уровне по дороге к небу. Нам всем предстоит взобраться еще по пяти ступеням, чтобы войти в чистый свет вершины. Начнем мы с покаяния друг перед другом в том грехе, который смущает нас больше всего. Кто первый исповедуется?

Тишину прорезал голос Денизы:

— Я, брат.

— В каком грехе ты исповедуешься, сестра?

Я обвел глазами комнату. Никто из присутствующих не смотрел на Денизу. Все сидели спокойно, сложив руки на коленях и глядя на крест. Дениза тоже не сводила взгляда с распятия.

— Я исповедуюсь в грехе похоти, брат.

Она закрыла глаза и заговорила приглушенным голосом:

— Несколько недель назад я встретила одного человека. С тех самых пор тело мое горит, а мысли полны похотливых желаний и образов. Когда я думаю о нем, мои колени слабеют, а сексуальное влечение становится непреодолимым. Я лежу в постели и мастурбирую, представляя, что он лежит рядом со мной. В своей неудержимой похоти я ложилась с другими мужчинами и использовала их тела, чтобы утолить жажду моего тела. Теперь я спала и с ним, но все еще не удовлетворена. Моя тяга к нему не ослабевает ни на мгновение. Все мои мысли только о сексе. Блуд, насилие, оргазм, содомия. Я — рабыня своей похоти, неспособная думать ни о чем больше.

Ее голос стих. Дениза склонила голову. Она плакала. Через мгновение она едва слышно добавила:

— Я исповедуюсь в своем грехе и молю Господа о руководстве.

— Присоединимся к молитве нашей сестры, — сказал брат Джонотан.

По комнате пронесся шепот голосов. Когда он стих, брат Джонотан заговорил снова:

— В глазах Господа лишь одна любовь, сестра, а любовь принимает многие формы. Любовь бывает духовной и бывает телесной. Иногда нет иных способов выразить эту любовь, как только с помощью тела. Внимательно посмотри в свое сердце, сестра. Быть может, ты питаешь к этому человеку истинную любовь?

— Не знаю, брат, — тихо ответила она. — До сих пор все мои ощущения были чисто физическими. Я знаю, что он не хочет меня так сильно, как я его, но это знание не может приглушить моей тяги. Даже сейчас, говоря о нем, я не могу противостоять сексу, и меня сжигает желание.

— Готова ли ты передать это желание кинетическому кондуктору?

— Да, брат.

— Тогда подойди ко мне, сестра.

Дениза медленно поднялась на ноги. Ее глаза были полуприкрыты, словно в трансе. Она отвернулась от распятия и пошла к брату Джонотану, на ходу расстегивая пуговицы рубашки. Дойдя до него, она скинула рубашку и спустя мгновение джинсы, затем нагая легла перед ним.

— Сестра Мэри и сестра Джоан будут держать сестру Денизу за руки и за ноги. Остальные пусть повернутся к нам и присоединятся к нашим молитвам.

Две девушки встали и подошли к Денизе. Они по очереди поцеловали ее в губы, затем одна села, скрестив ноги, у нее в головах и стала придерживать руки, другая уселась в ногах, взявшись за щиколотки Денизы. Я посмотрел на остальных. Их лица были задумчивы, но без тени любопытства. Видимо, все уже успели пройти через эту церемонию.

Брат Джонотан шевельнулся. Рядом с ним я заметил нечто похожее на небольшой трансформатор. В руке он держал какой-то прозрачный посох примерно в фут длиной. От стены к трансформатору тянулся черный провод. Брат Джонотан занимался юстировкой[1]. Раздался легкий треск, и конец посоха вспыхнул голубым светом. Через мгновение в воздухе запахло озоном. Посох светился ровно. В его странных лучах лица присутствующих казались бледными Потрескивание усилилось.

Брат Джонотан высоко воздел посох.

— Господи! Молю тебя во имя сына твоего Иисуса Христа. Прислушайся к нашей грешной сестре, когда она обратится к тебе силой энергии, через которую ты даешь нам жизнь.

— Аминь, — хором ответили остальные, громче, чем прежде.

Брат Джонотан медленно опустил посох. Глаза Денизы были закрыты. Она не двигалась.

— Ты готова, сестра?

— Я готова, брат, — шепотом ответила она.

Он коснулся посохом ее правой руки Потрескивание еще более усилилось. Рука Денизы непроизвольно дернулась, и девушка снова застыла. Брат Джонотан медленно провел посохом до плеча, затем по другой руке. Дениза зашевелилась снова только тогда, когда кончик посоха стал приближаться к груди. Сперва она едва заметно корчилась, затем потянулась телом к посоху, почти как в оргазме, наконец, начала стонать. Я знал, что она испытывает. Именно такие стоны неслись из ее груди прошлой ночью, когда мы лежали вместе.

Стоило посоху коснуться груди, как соски ее налились и Дениза начала бешено извиваться. Теперь я понял, зачем были нужны две другие девушки: без их усилий она не осталась бы лежать.

— О, Господи! — кричала она. — Я приближаюсь к концу! Я не могу удержаться! Я иду, иду!

Посох скользил уже по животу, и Дениза подняла бедра навстречу ему, словно он был животворящей силой.

— Я не могу остановиться!

Посох достиг низа живота.

— Сунь его в меня! — взвыла она. — Возьми меня им! Пусть он сожжет мне матку!

Брат Джонотан с бесстрастным лицом задержал посох на последней точке в волосах. Дениза вертелась, изгибалась и кричала:

— Господи, я не могу! Я не могу остановиться!

Ее лицо мучительно кривилось, голова билась из стороны в сторону.

— Я кончаю! Иисусе! Это уже слишком! Слишком!

Внезапно все ее тело изогнулось дугой.

— Нет! Все внутри меня взрывается! — завизжала она почти на ультразвуке и бессильно упала назад с бледным лицом и закрытыми глазами.

Брат Джонотан молча провел посохом по ногам Денизы до самых ступней, затем прижал его кончик к трансформатору. Голубое свечение медленно сошло на нет Брат Джонотан отложил посох.

Дениза лежала совершенно неподвижно. Тишину в комнате нарушало только наше дыхание.

Брат Джонотан посмотрел на двух девушек-помощниц. Они тут же встали и вернулись на свои прежние места.

Дениза открыла глаза.

— Уже все?

Брат Джонотан кивнул.

— Да. Нужно ли тебе помочь добраться до комнаты?

Дениза села и потянулась за рубашкой.

— Думаю, что со мной все в порядке.

Надев джинсы, она подняла руку. Рука не дрожала.

— Спасибо, брат Джонотан. И вам спасибо, братья и сестры. Я люблю вас.

— И мы любим тебя, сестра, — ответил хор.

Брат Джонотан встал, положил руки на плечи Денизы и поцеловал ее в губы.

— Помни, сестра: тело — это только плоть. Жизнь ему дает душа, а объединяет Их любовь.

Дениза кивнула, повернулась и, даже не взглянув на меня, тихо направилась в свою комнату.

Брат Джонотан, напротив, посмотрел на меня с сочувствием.

— Спасибо вам, братья и сестры. Встреча окончена. Мир и любовь.

— Мир и любовь, — ответили они и стали покидать комнату.

Я подождал, пока остальные ушли. Брат Джонотан, стоя на коленях рядом с трансформатором, натягивал на него чехол.

— Эта штука действительно работает?

— Моисей говорил с Богом через пламенеющий куст.

— Это не одно и то же.

— Годится все, что помогает человеку общаться с Богом, — терпеливо пояснил брат Джонотан.

— Спасибо, брат Джонотан.

— Мир и любовь.

Уходя, я взглянул на часы. Почти шесть. В данный момент для меня гораздо важнее было пообщаться не с Богом, а с Лонеганом.

Глава 21

— Ты никогда не думал о том, чтобы пожить в Мексике? — тихо раздался в моем ухе усталый голос Лонегана.

— Не могу пить воду. У меня от нее понос.

— Жизнь ты мне этим не облегчишь, не думай. Им не нравится, когда их мальчиков впутывают в неприятности.

— Значит, мы в одинаковом положении. Мне не нравится, когда меня собираются убить. Давай откровенно, дядя Джон. Ты можешь избавить меня от них или нет?

Я услышал его слабый вздох и внезапно понял, что он больше уже не дядя Джон моего детства. Он приближается к семидесяти, и часы для него тикают двадцать четыре часа в сутки.

— Не знаю, — ответил он. — Прежде речь шла всего лишь о контракте, теперь о личном. Один из тех типов больше никогда не встанет на ноги.

— М-да, круто.

— Мне нужно иметь возможность предложить им что-нибудь, — тут Лонеган сухо кашлянул. — Кроме тебя, разумеется.

— Ронци сказал, что они успокоятся, если я возьму их в качестве партнеров.

— Это было прошлым вечером, до того как они узнали о происшествии на стоянке. Ронци позвонил мне утром и велел передать тебе, что предложение снимается.

— Я должен был связаться с ним сегодня.

— Не надо. Весьма вероятно, что у него на аппарате определитель номера. Они сядут тебе на хвост прежде, чем ты опустишь трубку.

— В таком случае, что мне делать?

— Ничего. Просто не вылезай. Возможно, через недельку-другую они остынут и я смогу с ними побеседовать.

— А газета? Все же развалится.

— Пусть валится. Впрочем, можешь попросить их завернуть себя в свежий экземпляр вместо савана.

Я не ответил.

— Гарис?

— Да?

— Не делай глупостей. Дай мне еще немного времени.

— Все время в твоем распоряжении, дядя Джон. В отличие от меня. Если газета не появится в течение двух недель, я снова окажусь на улице.

— Но по крайней мере, живым. Найдешь себе другую игрушку.

— Разумеется.

Я повесил трубку, повернулся и обнаружил Денизу, застывшую в нескольких шагах от меня.

— Я пришла, чтобы отвести тебя на ужин.

Я кивнул и молча пошел рядом с ней.

— Извини, — сказала она.

— За что?

— Я сделала твое положение более тяжелым. Сказала им, где ты.

— Это не твоя вина.

Дениза взяла меня за локоть, заставив остановиться.

— Я действительно веду себя глупо, правда?

Я поглядел на нее, но ничего не ответил.

— Кинетический кондуктор на этот раз оказался бессилен. Он впервые не помог мне. Брат Джонотан сказал, что понадобится еще несколько сеансов, чтобы освободить меня от этого греха.

— Ты уверена, что это грех?

— Я не понимаю…

— Разве преподобный Сэм не учит, что любовь — не грех? Что любить друг друга — хорошо? А любовь иногда может принимать чисто физические формы.

— Именно так говорит брат Джонотан. Но я не знаю. Я прежде никогда не испытывала того, что чувствую сейчас. Я постоянно тебя хочу, и больше ни о чем другом думать не могу.

Мы с ней стояли на пороге обеденного зала. Дениза поспешно продолжила:

— Впрочем, я постоянно говорю только о своих ощущениях. А ты? Что ты испытываешь по отношению ко мне?

— Я думаю, что ты очень красивая.

— Нет, нет! Я о твоей реакции на мои ощущения.

Я снисходительно улыбнулся.

— Чувствуй и расти, детка. Такое бывает только в молодости. Ты скоро перерастешь их.

— Ты действительно так думаешь? — с болью в голосе спросила она.

Я не ответил.

— Скажи мне правду! — настаивала Дениза.

Пришлось сказать ей чистую правду:

— Знаешь, в данный момент моя голова занята настолько, что чуть не лопается, причем вопрос физических наслаждений стоит на самом последнем месте.

Дениза резко повернулась и побежала по коридору, оставив меня стоять на пороге. Я заглянул в комнату и увидел брата Джонотана. Тот приветливо указал на пустое место рядом с собой.

За столом сидело шестеро молодых людей. Они мне кивнули, но жевать не прекратили.

— Мы обслуживаем себя сами, — сказал брат Джонотан, махнув в сторону большой кастрюли, которая стояла посередине стола.

Говяжий бульон, заправленный морковкой и картошкой, оказался хорош, несмотря на свою простоту. Я обмакивал хлеб в тарелку, потому что масла на столе не оказалось. Затем из кувшина, красовавшегося рядом с кастрюлей, я налил стакан холодного и удивительно освежающего молока. За едой все молчали. Окончив ужин, молодые люди по очереди встали и вышли из-за стола со словами «мир и любовь».

Я огляделся. Когда я вошел в обеденный зал, тут было человек тридцать пять — сорок. Теперь осталось не больше пяти-шести, убиравших посуду.

— Кофе я пью в своем кабинете, — сказал брат Джонотан. — Хотите присоединиться?

— С удовольствием.

Кабинет оказался маленькой комнатушкой прямо у входа. Брат Джонотан закрыл за нами дверь и через несколько мгновений поставил передо мной чашку растворимого кофе.

— У меня еще есть виски.

— Но это же против правил?

— Только для медицинских целей, — улыбнулся он.

— Самочувствие у меня так себе, — кивнул я.

Брат Джонотан наполнил две маленькие рюмки:

— Мир и любовь.

— Мир и любовь, — ответил я.

Он опрокинул виски, как истинный профессионал, и наполнил свою рюмку вторично прежде, чем я успел прикончить первую порцию наполовину.

— Вы не можете оставаться здесь. Сами понимаете, — сказал брат Джонотан, глядя мне в глаза.

— Почему? Из-за Денизы?

— Нет. С этим мы справимся. Из-за себя. За вашу голову назначена награда. Буквально через несколько дней сюда нагрянут.

— Это вам сказала Дениза?

— Нет.

— Тогда откуда вы знаете?

— Я же говорил, что я — бывший полицейский. У меня еще сохранились кое-какие контакты. Прошел слух, что вы удрали вместе с Денизой. Следовательно, только вопрос времени, пока они сообразят, куда она могла податься.

Я промолчал.

— Извините. Но я не могу рисковать. Слишком много людей может пострадать.

— Они все равно найдут Денизу, даже если меня не будет.

— Не найдут. Я отошлю ее прочь. К завтрашнему вечеру она окажется за тысячу миль отсюда.

Я допил виски.

— Когда вы хотите, чтобы я ушел?

— Сегодня, когда все уснут. Я зайду за вами. Побудьте в той маленькой комнате, куда вчера вас привела Дениза. Там уже приготовлена ваша одежда.

— Спасибо, брат Джонотан, — сказал я, вставая.

— У вас достаточно наличных?

— Да. Все о’кей.

— Мир и любовь.

— Мир и любовь.

С этими словами я вышел из кабинета.

Моя тщательно отглаженная одежда висела на вешалке с внутренней стороны двери. Я быстро разделся и прошел в ванную, но не успел принять душ, как свет погас. Я чертыхнулся, затем вспомнил о заведенных порядках. Пришлось завернуться в мохнатое полотенце и отправиться искать свечку. Я не знал, что Дениза в комнате, пока не зажег свечу.

Маленькая и одинокая, она сидела на краю узкой кровати. Косметика немного стерлась, так что ее глаз снова выглядел припухшим и темным.

— Ты уходишь, — сказала она.

Я молча вытер голову полотенцем.

— Я поняла это, когда брат Джонотан вернул твою одежду.

Я кончил вытираться и потянулся за рубашкой.

— Я хочу с тобой.

— Нельзя, — резко бросил я.

— Почему? — спросила она как-то совершенно по-детски.

— Потому что тебя могут убить, вот почему. Брат Джонотан не хочет, чтобы это случилось с кем-нибудь из нас.

— Мне все равно. Я хочу быть с тобой.

Я натянул джинсы и сел на стул, чтобы обуться.

Дениза поднялась с кровати и встала передо мной на колени.

— Пожалуйста, возьми меня с собой. Я люблю тебя.

— Не могу. Извини.

Она спрятала лицо в ладони и заплакала, тоненько причитая:

— Я всегда все делаю не так. Мне казалось, что здесь будет так хорошо. Что здесь мы будем в безопасности.

Я погладил ее по волосам. Она схватила мою руку и прижала к губам.

— Если я останусь здесь, то никто не будет в безопасности: ни ты, ни брат Джонотан, ни остальные ребятишки. А они-то уж тут совершенно ни при чем.

— Я же прошу не навсегда, — прошептала из-под моих пальцев Дениза. — Я понимаю, что не могу стать для тебя всем. Я хочу только побыть рядом с тобой немного. А затем, когда ты устанешь, я уйду.

Я взял девушку за подбородок и поднял ее голову:

— Не в том дело, малышка. Совсем не в том. Пострадали уже очень многие, и я не хочу занести эту заразу сюда.

Дениза немного помолчала, глядя на мою ладонь.

— Ты знаешь, что у тебя две линии жизни?

Я с трудом освоился с резкой переменой темы.

— Нет.

Она провела пальцем по всей линии, начиная от основания ладони и кончая бугорком у указательного пальца.

— С тобой ничего не случится. Ты проживешь долгую жизнь.

— Это меня успокаивает.

— Но сейчас твои жизненные линии бегут параллельно друг другу. — Ее палец коснулся центра моей ладони. — Вот здесь кончается первая из них.

— Это хорошо или плохо?

Взгляд Денизы был серьезен.

— Я не знаю. Но это значит, что одна из твоих жизней скоро придет к концу.

— Надеюсь, не та, которая связана с дыханием.

— Я не шучу.

Я промолчал.

— Я хорошо умею читать по руке.

— Верю.

— Нет, — с обидой возразила она.

Я улыбнулся:

— Если мы поссоримся, тебе станет легче?

Губы Денизы задрожали.

— Я не собираюсь ссориться с тобой. Во всяком случае, не в наш последний вечер.

— Тогда успокойся.

— Когда ты уходишь?

— Брат Джонотан пообещал зайти за мной.

— Наверное, это будет около полуночи, когда он делает последний обход. Значит, у нас есть время для того, чтобы покачаться на прощание.

— Ну и упрямая же ты! — громко рассмеялся я.

— У-гу!

Дениза вскочила и принялась расстегивать рубашку.

— Стоит мне взять тебя за руку, как у меня все влагалище взмокает, а попка — та самая, которую ты обещал взять, — краснеет.

Я взял девушку за руки:

— Нет, детка. Моя голова забита настолько, что ничего больше в нее не идет. Не знаю даже, как за это взяться.

— Не важно. В данном случае за тебя буду думать я.

Я был прав, а она — нет, но это действительно не имело значения. Она придумывала столько разных способов, что под конец уже было все равно, кто теряет, а кто выигрывает. Когда брат Джонотан постучал в дверь, мы успели одеться.

Он одним взглядом оценил обстановку: смятую кровать и все такое.

— Пора, — сказал я Денизе.

— Я провожу тебя до машины.

Мы молча обогнули дом и дошли до сарая. Брат Джонотан толчком распахнул двери. Они громко скрипнули в темноте. Я сел в машину. Старенький «валиант» не подкачал: мотор завелся сразу же и без протестов.

Брат Джонотан просунул руку в открытое окно:

— Удачи, Гарис. Мир и любовь.

Затем он повернулся и вышел из сарая, оставив Денизу. Девушка прислонилась к окну и поцеловала меня.

— Ты позвонишь мне, когда вернешься?

— Конечно.

— Я буду ждать тебя здесь.

Только сейчас я понял, что Дениза не знает о решении брата Джонотана отослать ее. Поскольку просвещать девушку не входило в мои планы, я просто кивнул.

— Я люблю тебя, — сказала она и еще раз поцеловала меня, потом отступила от машины. — Мир и любовь.

— Мир и любовь, — ответил я, медленно выбираясь задним ходом из сарая.

Уже с грязной дороги я разглядел в зеркало заднего вида, как брат Джонотан обхватил Денизу за плечи и повел обратно в дом. Затем дорога свернула, и позади меня не осталось ничего, кроме ночи.

Глава 22

Только зарулив на бензозаправку шоссе на Сан-Франциско, я заметил на сиденье рядом с собой коричневый конверт. Дежуривший парень сунул голову в окно.

— Полный, — бросил я ему.

Он зашел за машину, а я вскрыл конверт. Там оказалась тысяча долларов стодолларовыми банкнотами и сложенная записка: «Я скинул ваш револьвер. Отправляйтесь в миссию преподобного Сэма «Мир и любовь», Сан-Франциско, Северная Бухта, и спросите брата Гарри. У него будет билет на завтрашний рейс в Гонолулу. Он же скажет вам, к кому там обратиться. Мир и любовь».

Подписи не был, но она и не требовалась. Я переложил деньги в карман, еще раз прочел записку, разорвал ее на мелкие кусочки, вылез из машины и швырнул обрывки в мусорный ящик.

— Проверить под капотом? — спросил техник.

— Все проверить, — велел я и пошел в сортир.

Техник поджидал меня с листочком бумаги в руке.

— Я долил кварту масла, проверил радиатор и воду. Шесть пятьдесят.

Я протянул ему семь долларов и вернулся в машину. В пять тридцать, можно сказать, среди бела дня, я очутился на территории миссии в Северной Бухте. Миссия оказалась старым серым зданием, больше похожим на склад, чем на гостиницу. Над единственным свободным для машины местом висел знак «Парковка только для посетителей миссии». Я выбрался из автомобиля и направился к двери.

Она открылась прежде, чем я успел постучать. За ней стоял человек средних лет в коричневом костюме.

— Брат Гарис? — спросил он тенорком.

Я кивнул. Человек протянул руку.

— Я брат Гарри. Мир и любовь.

— Мир и любовь, — сказал я, отвечая на рукопожатие. Его рука была мягкой.

— Заходите. Я жду вас с четырех часов и уже начал беспокоиться.

— «Валиант» не гоночная машина, — улыбнулся я.

— Главное, что вы здесь.

Брат Гарри провел меня по коридору.

— Я приготовил для вас комнату. Вы можете переждать в ней до отлета самолета.

— Когда?

— В три сорок пять. Не беспокойтесь. Я зайду за вами.

Он открыл передо мной дверь в комнату.

— Можно получить ключи от вашей машины?

Я удивленно уставился на него.

— Мне сообщили, что машина горячая. Будет торчать, как больной палец.

Я отдал брату Гарри ключи.

— Что вы собираетесь с ней делать?

— Сунуть под пресс.

Возразить на это было нечего. Именно так избавляются от надоевших машин. Следов не остается. Но мне все равно было несколько не по себе: слишком много мы пережили со стареньким «валиантом» вместе.

Я огляделся в комнате — узкая кровать, узкий стул, узкий комод и узкое окно. Прекрасное помещение для худого человека. Внезапно на меня навалилась страшная усталость. Думать я больше не мог. Хотелось только спать.

— Через несколько часов я принесу вам завтрак. Мне кажется, вам не следует покидать комнаты. Чем меньше вас будут видеть, тем лучше.

Я кивнул. У меня не оставалось сил даже открыть рот. Стоило только брату Гарри закрыть за собой дверь, как я растянулся на кровати, стряхнув только башмаки, и сразу же вырубился.

Завтрак я, разумеется, проспал, но брат Гарри позаботился разбудить меня к ленчу.

— Вам нужно будет попасть в аэропорт за час до отлета, — пояснил он извиняющимся тоном, ставя на стул поднос.

— О’кей, — сказал я и взглянул на поднос. Разумеется, говяжий бульон. — Собственно говоря, я пока не голоден. Перехвачу что-нибудь попозже в аэропорту.

— Ванная вот здесь. Рекомендую вам побриться. Светлая щетина не идет к темным волосам. Бритву найдете в медицинском кабинете.

Бритье и душ поправили дело. Я снова ожил. Когда же вышел из ванной, то брат Гарри ждал меня с бульоном. Все это меня как-то не вдохновило.

— Есть какие-нибудь возражения, если я окажусь в аэропорту пораньше?

— По-моему, нет. Хотите уйти прямо сейчас?

— Да.

Мне внезапно стало тошно от тесных комнаток и узких кроватей.

Брат Гарри подогнал свой старый «форд» к центральному входу здания аэропорта, порылся в кармане и вручил конверт.

— Вот ваш билет. В Гонолулу вас встретит брат Роберт и отвезет в миссию.

— Как он выглядит?

— Он сам вас найдет.

— Спасибо.

— Всегда рады вас принять. Мир и любовь.

— Мир и… Послушайте, можно задать вам один вопрос?

— Конечно.

— Ради чего вы так возитесь со мной? Я ведь даже не член вашей церкви. Неужели хватило просьбы брата Джонотана?

— Нет, нет, — быстро возразил брат Гарри. — Брат Джонотан не располагает таким влиянием. Просил не он.

— Тогда кто?

Прежде чем этот вопрос сорвался с моих губ, я уже знал ответ.

— Преподобный Сэм, — понизив голос, сказал брат Гарри. — Ничто в церкви не происходит без его ведома. Он заботится обо всех нас. Да благословит его Бог. Мир и любовь.

— Мир и любовь.

Я выбрался из машины и посмотрел, как «форд» влился в движение по направлению к городу. В здании аэропорта я первым делом взглянул на табло. Два тридцать. Мне оставалось ждать еще час с четвертью. Я поплелся в ближайший коктейль-бар.

Народу там было немного, так что я спокойно занял один из маленьких столиков и заказал двойной скотч со льдом.

Похоже, брат Джонотан связался с преподобным Сэмом сразу, как только я появился в его миссии. Самому ему все так организовать было явно не под силу. Тут чувствовалась твердая рука.

Но почему преподобный Сэм решил, что я нуждаюсь в защите?

— Повторить, сэр?

Я с удивлением поднял глаза. Оказывается, я уже успел осушить бокал. Наверное, они тут сильно разбавляют виски водой. Я кивнул официанту. Он быстро поставил передо мной еще бокал. На часах за спиной бармена было два сорок пять.

— Есть здесь телефон? — спросил я.

— Прямо у двери, сэр.

Я расплатился, предупредил, что еще вернусь, и, оставив бокал на столе, направился к телефону.

Преподобный Сэм был дома.

— Как Бобби? — спросил я.

— Гораздо лучше. Врачи считают, что уже к концу недели его можно будет перевести на нормальную пищу. — Тут голос преподобного Сэма понизился. — Где ты?

— В аэропорту Сан-Франциско.

— Так ты летишь в Гонолулу? — с облегчением произнес он.

— Рейс через час.

— Прекрасно. Когда Лонеган сообщил мне, как обстоят дела, я сразу понял, что нужно вмешаться.

— Мой отлет — это идея Лонегана?

— Нет. Но он одобрил, когда узнал, что мы можем сделать. С его точки зрения, это удачный выход. Я в долгу перед тобой.

Я промолчал.

— Я отдал все необходимые распоряжения. Тебя хорошо примут.

— Спасибо.

— Не стоит благодарности. В конце концов неприятности свалились на тебя исключительно из-за Бобби. — Преподобный Сэм слегка замялся. — Если что нужно, звони.

— Все в порядке.

— Не беспокойся. Лонеган наверняка скоро все уладит, и тогда ты сможешь вернуться.

— Конечно.

— Счастливого полета. Господь с тобой.

— Мир и любовь.

Я повесил трубку и набрал еще несколько номеров, пытаясь разыскать Лонегана Однако его нигде не было ни дома, ни в кабинете в «Серебряном гвозде» И никто не знал, где он. Молчал даже телефон в его машине.

Странно. Слишком ловко все складывается. Лонегану известно, что я не хочу уезжать. Вместе с тем, я все больше и больше удаляюсь от того места, где хочу быть. Мне по-прежнему неизвестно, успели ли подготовить очередной экземпляр газеты. Я сунул в телефон еще четвертак и позвонил в свой офис.

— «Голливуд экспресс», — ответила Верита.

Я счел за лишнее представляться.

— Ты о’кей?

— Да. А ты?

— Нормально. Можешь говорить? Ты одна?

— Одна. Все ушли.

— Макет в типографии?

— Да. Твоя приятельница — что надо. Она работала всю ночь.

— Прекрасно.

— Ты возвращаешься?

— Странный вопрос. Конечно. Почему ты спрашиваешь?

— Лонеган сказал, что ты не вернешься. Он был здесь вместе с Ронци. Они о чем-то совещались с Перски наверху. Когда они спустились, Лонеган сказал, что ты продаешь газету Ронци, а Перски будет вместо тебя. Как только он вместе с Ронци ушел, Перски заявил, что мои услуги, начиная с той недели, не понадобятся.

Во мне поднялась волна холодного гнева. Дядя, как обычно, разыгрывает из себя Господа Бога.

— Не выйдет, — заявил я.

— А что ты можешь сделать? Если ты вернешься, тебя убьют. Они очень дурные люди.

— Иди домой и жди от меня вестей.

Я опустил трубку и направился к табло. В три тридцать был рейс на Лос-Анджелес.

Я улетел на нем.

Глава 23

Почтенный Джон, продающий подержанные автомобили, прищурился на послеполуденное солнышко.

— Это же звезда недели. Хоть по ТВ снимай.

Я еще раз взглянул на машину. Черную доску и виниловые сиденья только что вычистили, а желтый корпус так и сверкал от натирки.

— Сколько?

— Восемь сотен, включая осмотр. Дешевле не бывает За новую дают двадцать три. Приметь себе, что она почти не бегала.

— «Почти» это как?

— Глянь на спидометр.

Я последовал совету. Шестьдесят тысяч миль. Я закрыл дверцу и снова поглядел на Джона.

— Шестьдесят, верно, — кивнул он. — Пустяки. Машинка-то годна на всю сотню.

— Ральф Нэйд так не считает.

— А что он знает-то? Как людей облапошивать? Эту машинку я водил сам. Послушна, как детская коляска, и так же надежна, как детская коляска в руках матери.

Я открыл капот. Мотор выглядел хорошо. По крайней мере, его толком прочистили. Провода тоже вроде в порядке. Шестьдесят тысяч миль по ним не дашь. Я зашел с другой стороны и глянул на бак. В «корвее» все задом наперед: мотор сзади, бак спереди. Крышка не болтается. Даже темные полосы от резины. Я перевел взгляд на почтенного Джона.

Ответ у него был наготове.

— Ведь знаете, какие бывают люди. Жмоты. Ни за что не разорятся на новую прокладку.

— Точно. Можно проехаться вокруг квартала для пробы?

— А зачем? У нас же гарантия. Если вы чем-нибудь недовольны, то в течение девяноста дней можете вернуть машину и взять любую другую, а разницу получить.

— Я все-таки попробую. Хочу проверить, удобно ли в ней.

— Откиньте спинку назад и почувствуете себя, как в утробе матери. Это не машина, а одно удовольствие.

— Тем лучше. В таком случае проверю, как она бегает.

Почтенный Джон немного подумал и кивнул.

— О’кей. Эй, Чико! Сядь с этим парнем.

Мексиканец, полировавший другую машину, бросил тряпку и подошел к нам. Я сел за руль и завел мотор. Вроде не капризничает. Я включил радио. Из динамика вырвался рок. Я проверил дворники, откинул верх. Крыша мягко отъехала. Я включил фары и вылез, чтобы посмотреть. Все лампы горели. Я зашел спереди.

— Давай дальний свет.

Мексиканец нажал на кнопку. Действует.

— Теперь габаритные.

Правый, левый. Тоже работают. Я зашел сзади. Почтенный Джон ждал меня со странным выражением лица.

— Я просто хотел проверить.

— Разумеется.

Я сел обратно за руль и проехал пару кварталов. Тормоза в порядке, все скорости работают, ход плавный, если учесть вес машины. Когда мы вернулись, Джон так и не сошел с места.

Мексиканец вылез и снова взялся за полировку Я остался сидеть. Джон наклонился к дверце.

— Ну как?

— О’кей. Шесть сотен.

Он рассмеялся.

Я достал из кармана пачку, чтобы запахло деньгами.

— Наличными.

Он посмотрел на зеленые, затем на меня.

— Семь пятьдесят.

Я провел пальцем по банкнотам.

— Шесть с четвертью.

— Семь.

— Шесть семьдесят пять и по рукам.

— Идет. Пойдемте в офис, заполним бумаги.

— О’кей.

Я повернул ключ зажигания, а когда вышел, на лице Джона возникло то же самое странное выражение.

— Вы рок-певец?

— А что?

— Да так. Они всегда чудят. Я еще никого не видел с оранжевыми волосами.

Я взглянул в зеркало бокового вида. Мои волосы действительно приобрели ярко-оранжевый цвет. А, черт! Интересно, какую именно краску вымазала на меня Дениза.

— Ваша мать была рыжей?

— Нет.

— А отец?

Я ухмыльнулся.

— Не знаю. Я никогда не видел его без шляпы.

— Странно.

— Это уж точно.

Я заполнил документы на имя Лонегана, воспользовавшись его служебным адресом. Наконец документы были прикреплены к ветровому стеклу. Следующее, что я сделал, — поехал в ближайший магазин и купил четверть фунта замазки. Затем позвонил Верите домой.

— Алло, — нервно отозвалась она, но, когда услышала мой голос, испытала явное облегчение. — О, Гарис! Я так тревожилась из-за тебя. Где ты?

— В городе.

— Двое в черном «бьюике» следили за мной от офиса до самого дома. Сейчас они стоят напротив моей квартиры.

Ясно. Рано или поздно они перекроют все мои контакты. Самое главное, кто они?

— Они похожи на полицейских?

— Не знаю. Номера невадские.

Это уже кое-что. Парни не из полиции. Кто бы они ни были, это лучше, чем бегать от всех копов Лос-Анджелеса.

— Не беспокойся. Тебя они не тронут. Им нужен я.

— Знаю. Но я хочу с тобой встретиться.

— Обязательно. Ты можешь связаться со своим кузеном, Джулио Васкесом? Мы были с ним во Вьетнаме. Он может помочь.

— Он опасный человек, Гарис.

— Знаю.

Джулио Васкес был главарем округа. Ничто в пределах его территории не происходило без его ведома.

— Типы, с которыми нам приходится иметь дело, тоже опасны.

— Я позвоню ему.

— Попытайся договориться о встрече со мной. — Я посмотрел на часы. Почти шесть тридцать. — В девять, если можно.

— Попробую.

— Прекрасно. Я перезвоню тебе через час.

Я едва удержался, чтобы не добавить «мир и любовь». Привязчивая фраза. Затем я отправился в ближайшую забегаловку и отлично поужинал жарким с картошкой.

— Он сказал, что не может встретиться с тобой раньше десяти.

Голос Вериты выдавал тревогу.

— Прекрасно. Где?

— Он велел мне привезти тебя в гараж.

— Скажи, в какой. Я сам доберусь.

— Не могу. Он взял с меня слово не говорить никому, даже тебе.

— Ты сказала ему о двух типах перед домом?

— Нет.

— Перезвони и скажи. Я свяжусь с тобой через пятнадцать минут.

Я выпил еще чашечку кофе и снова набрал номер Вериты.

— Что он сказал?

— Говорит, не стоит беспокоиться. Он сам позаботится об этом.

— О’кей.

— Он велел тебе подогнать машину к моему дому и остановиться за углом. В девять тридцать я выйду. Он спрашивает, какая у тебя машина.

— Желтый «корвей» с темным верхом.

— Взял на прокат?

— Купил.

— Зря. Ральф Нэйд говорит, что машина небезопасна.

— Я начинаю привыкать к опасностям, — засмеялся я.

Когда я завернул за угол дома Вериты, то обнаружил прислонившегося к фонарю мексиканца в кожаной куртке. Было ровно девять двадцать пять. Мексиканец направился к машине. Блестящие заклепки на его груди образовывали надпись «Дж. В. Кинг».

— Сеньор Брендан?

— Да.

— Пересаживайтесь назад. Я поведу.

Я послушно пересел на заднее сиденье, а мексиканец сел за руль.

— Ложитесь на пол, — велел он, не поворачиваясь.

Из-за мотора места сзади было явно маловато. Я переложил замазку на сиденье.

Через минуту раздался голос Вериты.

— Что случилось? — спросила она по-испански.

Мексиканец затараторил на том же языке. Хлопнула дверца. Я почувствовал через спинку кресла, что Верита села. Она опять заговорила по-испански. Я уловил только слово «бьюик».

— О’кей, — ответил мексиканец, заводя мотор. Машина отъехала от тротуара. Вряд ли мы миновали и четверть квартала, как сзади нас раздался скрежет. Я неосознанно выглянул в заднее стекло.

«Бьюик» врезался в фонарный столб, укрепленный на двух бетонных тумбах поперек дороги.

— Назад! — бросил мексиканец.

Я оглянулся и поймал на себе взгляд Вериты.

— Привет, крошка! — ухмыльнулся я, снова ложась на пол.

— Гарис! — шокированно воскликнула она. — Что ты сделал со своими волосами? Они же оранжевые!

Глава 24

Я понятия не имел, куда мы едем. С пола были видны только пролетающие мимо фонари. Минут через десять я почувствовал, что машина резко въехала вверх по скату, а по характерным лампам я сообразил — мы в закрытом гараже. Автомобиль двигался еще некоторое время, затем остановился.

Мексиканец вылез первым и скомандовал:

— Выходите.

Я выкарабкался из-под сиденья, посидел, чтобы размять затекшие мышцы, затем встал. Верита бросилась ко мне.

— Я так беспокоилась за тебя!

— Со мной все о’кей, — сказал я, целуя ее в щеку. — А как ты?

— Тоже о’кей. Я рада, что вижу тебя.

— Идемте, — перебил нас мексиканец, направляясь к лифту.

Табличка рядом с дверью гласила: «Парковка 5 этаж». В кабине мексиканец нажал нижнюю кнопку. Лифт послушно пополз вниз. Затем мы прошли по тускло освещенному коридору к двери, за которой оказалась комната, залитая ярким светом.

Несколько мексиканцев, тоже в кожаных куртках, с интересом смотрели цветной телевизор. Наше появление не вызвало в них любопытства: окинув нас равнодушными взглядами, они снова вернулись к телепередаче.

Привезший нас шофер подошел к другой двери, открыл ее и быстро заговорил по-испански. Чей-то голос ответил ему. Он отступил.

— Джулио приглашает вас войти.

Мы последовали приглашению, и мексиканец закрыл за нами дверь. Джулио сидел за столом, на котором лежали бумаги и грозно поблескивающий сталью девятимиллиметровый кольт. При нашем появлении он встал из-за стола и подошел ко мне с протянутой рукой. Несмотря на небольшой рост, рукопожатие его было сильным.

— Привет, лейтенант.

— Привет, сержант, — сказал я, отвечая на рукопожатие.

Его зубы сверкнули из-под усов в широкой улыбке. В голосе прозвучало легкое удивление.

— Ты изменился. А почему рыжий?

— Чепуха.

Джулио обнял Вериту и обменялся с ней парой слов по-испански, затем снова сел за стол, а нам предложил занять стулья напротив.

— Верита моя кузина, однако я не часто вижусь с родственниками. У нас очень большая семья. Иногда мне даже кажется, что мы все здесь в родстве.

Я молча кивнул.

— Мы ею гордимся. Она ведь окончила массу колледжей и университетов.

— Джулио! — воскликнула Верита и снова перешла на испанский.

Джулио улыбнулся.

— Моя кузина скромничает. Она не любит, когда я начинаю хвастаться ее успехами. — Его улыбка исчезла. — У тебя крупные неприятности, приятель.

— Как обычно. Не одно, так другое.

— На этот раз тебя все-таки хорошо прижало.

Я уставился на Джулио. Похоже, в этом городе не бывает секретов. Всем всегда все известно.

— Да уж.

Зазвонил телефон. Джулио снял трубку, немного послушал, затем положил ее обратно.

— Те два типа из «бьюика» угодили в тюремный госпиталь. Полиция обнаружила в их машине два бластера и автомат. Это люди синдиката из Вегаса. — Тут Джулио закурил папиросу. — Судя по тяжелой артиллерии, ты им чертовски нужен.

Я улыбнулся.

— Им вряд ли понравится, когда они обнаружат, что грохнулись по твоей милости.

— Им никто не давал права являться в мой город, не спросив у меня разрешения.

— А ты бы им разрешил, если бы они попросили?

Глаза Джулио встретились с моими.

— Убрать тебя — да. С Веритой — нет.

Мы помолчали. Джулио прекрасно знал, о чем я думаю. Нам с ним было отлично известно, что может бластер. Насмотрелись во Вьетнаме. Вериту перерезало бы пополам, будь она в момент выстрела в двух футах позади меня.

— Зачем ты хотел меня видеть? — спросил Джулио.

— Я думал, ты знаешь.

Он еще немного помолчал.

— Это не моя война.

— Во Вьетнаме тоже была не наша война. Однако мы оба там сидели.

Джулио прекрасно понимал, о чем я. Однажды он угодил под перекрестный огонь вьетконгонцев. А укрыться можно было только за трупами. Пули ложились плотно, им чуть-чуть не хватило времени, чтобы прогрызть мертвую плоть и добраться до него. Его вытащил я.

— Лейтенант, я твой должник, — сказал тогда Джулио, когда я дотащил его до медпомощи с пулей в бедре. Его комиссовали в Сайгон, где он обеспечил себе работенку в интендантской службе при госпитале. Когда я снова встретился с ним несколько месяцев спустя, он уже превратился в крупного поставщика наркотиков солдатам.

Услышав, что я в отпуске, Джулио заглянул, и четыре следующих дня я жил, точно в сказке. Он перевел меня из барака в лучший отель Сайгона, и началось: ликер, шампанское, любые допинги от травки до ангельского порошка, кокаин, кислота плюс неограниченная жратва и девочки. Он даже выправил бумаги, которые позволяли мне остаться в Сайгоне, однако в ту пору я все еще был молодой и глупый… и вернулся.

Я вспомнил, как стоял тогда у трапа, говоря Джулио: «Это уж слишком. Как ты собираешься продолжать такую жизнь, когда приедешь домой?» Джулио улыбался, но лицо его было серьезным: «Я богат, лейтенант, и многому научился. Когда я вернусь, то стану хозяином города. Пришло время мексиканцам отобрать его назад».

Позднее я слышал, что вернулся он не только со счетом в швейцарском банке, но и с прибавкой в весе на десять килограмм. А все за счет чистого «снега» в целлофане, обвернутом вокруг всего тела от подмышек и до яиц. В двадцатикратном разбавлении «снежок» стоил десять миллионов долларов в городах на востоке страны.

Кто-то рассказывал мне, где он нашел сбыт. «Пусть берут негры и спики, а мексиканцев не вмешивайте. Они нюхают, глотают, курят, пьют и жрут, однако когда дело доходит до того, чтобы всадить в себя иглу, все поголовно оказываются трусами. Они не выносят вида собственной крови».

Такова одна версия. Другая в том, что он спихнул товар синдикату по десять центов за доллар с условием, что получит взамен город.

Не знаю, какое из предположений более соответствует правде, тем не менее одно было несомненно: город действительно стал его. Теперь в Мексиканском квартале значительно спокойнее. Даже посещаемость школ возросла.

Я обратился к Верите:

— Мне с твоим кузеном нужно поговорить кое о чем. А тебе не стоит в это вмешиваться.

— Я уже вмешалась. Я привезла тебя сюда.

— Ты знаешь законы и прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. Ты не подпадаешь под определение соучастника до тех пор, пока не знаешь, о чем пойдет речь.

Лицо Вериты выразило упрямство. Она не шелохнулась.

Джулио что-то затараторил по-испански. Его интонации были резкими, повелительными. Не говоря ни слова, Верита встала и вышла из комнаты.

— Ну? — бросил он мне.

— Мне нужно, чтобы ты прикрыл ее.

— Уже сделано. С той самой минуты, как она позвонила и сообщила о тех двух типах.

— Отлично. Еще мне нужно примерно шесть парней на ближайшие двенадцать часов.

— С оружием?

— Нет. Стрельбы не будет. Это должны быть простые крепкие парни, умеющие позаботиться о себе.

Джулио немного помолчал.

— При чем тут я? Почему ты не пришел к Лонегану? Он твой партнер.

— Не партнер, а дядя. Я ему не доверяю. Он не успел услать меня на Гавайи, как уже занялся распродажей моей собственности. Пока он соберется все уладить, я опять окажусь с голой жопой.

— Но живым.

— Хватит с меня! Мне тоже пора попробовать хорошей жизни. Ты пытался втолковать мне это тогда, во Вьетнаме, но я был слишком глуп.

Глаза Джулио никак не отражали белозубой улыбки.

— Как ты собираешься выбираться? У тебя нет шансов. Эти не отступят.

— Как во Вьетнаме, с той только разницей, что теперь война касается лично меня. Они скоро почувствуют, что шесть человек — это уже армия. Надеюсь, мне удастся выторговать вполне приличные условия мира. На газету чихать — пусть подавятся. Главное, сохранить достаточно денег, чтобы начать нечто новое.

— Например?

— Журнал. Пока весь рынок монополизировал «Плейбой». Я могу сделать лучше и получить на этом невероятную прорву денег.

— Кредиты не проблема. Журнал может финансировать Лонеган, могу я. Ты вообще в состоянии получить сотни подобных предложений.

— Мне не нужны партнеры. Хозяином должен быть я.

— У всех есть партнеры.

— И у тебя?

Джулио опять помолчал.

— Я не хочу, чтобы мои парни пострадали.

— Они не пострадают.

— А если кто-нибудь начнет по ним стрелять?

Я не ответил.

Джулио взял револьвер со своего стола и встал.

— Пошли.

Я двинулся за ним следом. Дверь, через которую мы вышли, вела в коридор. Джулио зажег свет. В конце коридора стояли мишени.

— Ты когда-то неплохо обращался с этой игрушкой, — сказал он, протягивая мне револьвер.

Я щелкнул предохранителем и навскидку разрядил оружие в мишень. Джулио отправился в конец коридора и вернулся с пробитым листком. На месте яблочка зияла одна сплошная дыра.

— Неплохо. Все в одну точку.

Я промолчал.

— Ты, как пистольеро, будешь отвечать за моих мальчиков.

— О’кей.

Мы вернулись в его кабинет. Джулио вручил мне новые патроны. Я перезарядил револьвер, проверил предохранитель и сунул оружие за пояс.

— Итак, к делу. Что в итоге получу я?

Я широко улыбнулся:

— Четыре дня в Сайгоне, как тогда, и мы будем квиты.

Джулио ошарашенно глянул на меня, затем расхохотался:

— Эх, хорошо тогда погудели!

Глава 25

Я проследил, как парни укладывают последний мешок с песком в передний багажник «корвея». Три таких мешка были плотненько уложены к решетке, а поддерживали их в этом положении еще два. Я заглянул под машину проверить, как там клиренс. Вроде все в порядке. Упоры работали. Я сел за руль и завел мотор, затем осторожно провел машину вокруг гаража. Она отлично слушалась руля и не тряслась на ходу. Я заглушил мотор и вышел.

Ко мне тут же направился тот мексиканец, который привез нас с Веритой сюда.

— У нас есть шлем безопасности и наплечники.

— Дай-ка попробую.

Я примерил шлем — сидит отлично, — затем швырнул его на переднее сиденье. Сняв рубашку, приладил наплечники и снова надел рубашку. Она треснула при первом же движении.

— У механиков есть размером побольше, — сказал мексиканец.

— Спасибо. Я буду внизу в кабинете.

— Таблички готовы. Хотите взглянуть?

— О’кей.

Я последовал за мексиканцем туда, где работали художники. На досках перед ними были расстелены тонкие белые полоски.

— Приложите к машине, — велел мексиканец. — Пусть посмотрит.

Художники мигом приладили готовые таблички на кузов. Сияющие черные буквы вещали: «ЦВЕТОЧНАЯ ФЕРМА», — эта надпись шла аркой, а под ней размером поменьше «Беверли-Хиллз». Выглядело достаточно шикарно.

— Отлично, — сказал я. — Спрячьте в машину. Повесите, когда скажу.

В кабинете Джулио разговаривал с Веритой. При виде меня он спросил:

— Все о’кей, лейтенант?

— Лучше быть не может.

— Ты порвал рубашку, — заметила Верита.

— Одену другую.

— Ты собираешься сделать что-нибудь со своими волосами?

— Угу. Вернусь сюда к десяти тридцати.

— Я устала. Заходи ко мне домой.

— Нет, ты останешься здесь. Это не детские игры. Когда они узнают, что сталось с их людьми, могут явиться за тобой. Я не хочу.

— Я отвезу ее к себе, — сказал Джулио. — Мать будет очень рада.

В дверь постучали, и вошел мексиканец с выцветшей голубой рубашкой механика. Ее хватило бы на двоих таких, как я. Я переоделся. Рубашку в джинсы заправлять не стал.

На часах было два сорок пять.

— Пора.

Верита встала.

— Будь осторожен.

— Я всегда осторожен, — ответил я, целуя ее в щеку, и повернулся к Джулио: — Спасибо.

Его лицо не дрогнуло.

— Все о’кей. Я держу марку.

— Все равно спасибо.

— Позаботься о моих парнях.

— Обязательно.

Я поднялся в гараж и направился к машине. Рядом с ней стоял мексиканец.

— Матрац положили?

— На заднее сиденье, как вы велели.

— Хорошо.

Я заглянул в машину. Даже свернутый, матрац занимал все заднее сиденье.

— Один из вас может сесть со мной. Остальные в грузовичок.

— Я сяду с вами.

Ни в городе, ни на шоссе движения не было. В двадцать минут четвертого я остановился перед складом Ронци. Грузовичок приткнулся рядом.

Соседним зданием был другой склад в конце квартала. Улица словно вымерла. Я вылез из машины. Мексиканец, сидевший рядом со мной, тоже. Еще к нам присоединился один из грузовичка.

— Ждите здесь, — велел я. — Пойду проверю, как там ночной сторож. Если услышите какой-нибудь шум, сматывайтесь. Ясно?

Мексиканец кивнул.

Я перешел через улицу, поднялся на платформу для разгрузки грузовиков и заглянул в окно. В кабинете на дальней стороне склада горел свет, но я не мог различить, есть ли там кто-нибудь. Я спрыгнул с платформы, обошел здание и поднялся по ступенькам к двери. В окно отлично просматривался кабинет. Он был пуст.

Собственно говоря, я так и рассчитывал. Ронци чувствовал себя в чертовской безопасности. С его связями вряд ли кто решился бы его грабануть.

Я спустился, прошел на парковку и сосчитал грузовики. Четырнадцать. Я вернулся к ребятам.

— Все чисто.

Затем я извлек из-под заднего сиденья мешок с замазкой. Парни окружили меня.

— Значит, так. По четверти кружки этой вот штуки в бак для горючего всех грузовиков.

— А что будет? — спросил один из парней. — Взорвутся?

— Нет. Посадят моторы.

— То есть не заведутся?

— Еще как заведутся, но миль через пять — десять завязнут наглухо.

Ребята расхохотались.

— Вот здорово! Они лопнут от злости!

— Действуйте, — велел я и повернулся к ехавшему со мной мексиканцу. — Нам понадобится самое большее десять минут. Пусть кто-нибудь сидит за рулем обеих машин, чтобы мы могли смотаться сразу, как вернемся.

Он кивнул и быстро произнес что-то по-испански. Один из парней недовольно поплелся назад к грузовичку.

— Вы подождите в машине, — обратился мексиканец ко мне.

— Нет. Я пойду с вами. Пусть подождет кто-нибудь другой.

Мексиканец опять кивнул и жестом велел другому парню сесть за руль моей машины. Мы помчались на парковку.

— Действуем попарно, — шепнул я. — Один открывает, другой сыплет.

Парни провели всю операцию так, будто занимались этим каждый вечер. Меньше чем через пятнадцать минут нас уже и след простыл.

В четыре мы уже были в Лос-Анджелесе перед «Серебряным гвоздем». Я свернул на боковую улицу. Грузовичок последовал за мной. Примерно через полквартала я остановился.

— О’кей.

Мексиканец кивнул. Он знал, что делать. Пока я одевал защитный шлем, мексиканец вылез из машины и пересел к остальным в грузовичок. Они вернулись к «Серебряному гвоздю» и припарковались рядом с ним, развернувшись лицом ко мне.

Я перетащил матрац с заднего сиденья на пассажирское, спрятался за ним, тщательно закрепил ремни безопасности и просигналил фарами.

Грузовичок ответил. Одна вспышка. Ребята готовы. Я нажал ногой на сцепление, перевел рычаг на первую скорость, изогнулся так, чтобы держать руль, и стал ждать.

Казалось, прошел целый час, хотя на деле наверняка не больше чем пятнадцать минут. Наконец последовал очередной сигнал. Две короткие быстрые вспышки фарами. Улица чистая. Я нажал на газ, плавно отпуская сцепление.

Перелетев на другую сторону улицы, я вспрыгнул на тротуар со скоростью не меньше тридцати миль в час. Едва хватило времени, чтобы натянуть на себя матрац. Машина врезалась в двери, как бомба. Звон бьющегося стекла и скрип смешались с ревом охранной сигнализации. Автомобиль пролетел через весь зал, стойку бара и зеркало на стене, прежде чем остановился.

Какую-то долю секунды я приходил в себя, потом инстинктивно потянулся к ключу зажигания, чтобы заглушить мотор. Салон превратился в месиво. Я живо отстегнул ремни, выбил ногами заклинившую дверь и кинул прощальный взгляд на машину.

Нэйд врал. Ветровое стекло даже не треснуло. Я выскочил на улицу и на ходу сел в грузовичок.

— Привет! Неплохо! Он настоящий брачеро! — приветствовали меня возбужденные голоса.

— Тихо! — шикнул на парней мексиканец. Он сидел за рулем. — Что теперь? — был его следующий вопрос.

Я посмотрел на часы. Четыре тридцать. Нужно выждать еще четыре часа.

— Поищи какой-нибудь ресторан. Надо перекусить.

В десять минут девятого я остановил грузовичок перед воротами особняка на Мульхолланде и, протянув руку в окно, нажал сигнальную кнопку.

Сначала загудела камера, потом раздался голос:

— Кто это?

— Поставка цветов.

Камера повернулась. Я знал, что она покажет табличку на кузове.

— О’кей.

Ворота отворились, и я проехал к самому дому, затем выбрался из-за руля, обошел машину и открыл задние дверцы. Ребята с улыбками наблюдали, как я беру гигантскую корзину с цветами и ковыляю к дверям.

Не успел я позвонить, как двери уже распахнулись. За ними стоял бугай. Я пихнул ему корзину. Он машинально схватился за нее обеими руками, и тут его челюсть поползла вниз при виде револьвера.

— Тихо! — негромко произнес я, сунув дуло ему под нос и заталкивая в коридор.

Ребята уже стояли за мной с бейсбольными битами в руках. Мексиканец вручил мне защитный шлем.

Лицо бугая побелело от страха. Думаю, что наш вид в шлемах с опущенными визорами мало успокаивал.

— Аккуратненько поставь цветы на пол и не делай шума, тогда останешься цел, — пообещал я ему.

Бугай подчинился.

— Где спальня хозяина?

— Вверх по лестнице.

— О’кей. На пол, лицом вниз.

Он послушно растянулся и уже через несколько секунд оказался связанным по рукам и ногам и с кляпом во рту.

— Один пусть ждет здесь, — велел я мексиканцу. — Остальные со мной.

Он кивнул, и я быстро — через две ступеньки — взлетел по лестнице. На верхнем этаже были всего две двери. Я открыл ближайшую. Что-то среднее между офисом и кабинетом. Никого.

Китти был в соседней комнате. Он сидел на кровати и сосал через соломинку апельсиновый сок. Лицо было забинтовано так, что кроме соломинки вряд ли что-нибудь пролезло в оставшуюся щель.

— Какого черта? — невнятно пробормотал он, протягивая руку к кнопке.

Я показал ему револьвер.

— Валяй, жми. В аду откроют.

Он поспешно отдернул руку назад и дрожащим голосом осведомился:

— Что вам нужно?

Не отвечая, я кивнул мексиканцу. Парни знали, что им делать. Один из них направился в ванную, остальные — за исключением все того же мексиканца — рассыпались по дому. В следующий момент послышался грохот.

Я подошел к кровати и убрал подальше кнопку сигнализации.

— Здесь нет ни денег, ни драгоценностей, — заметил Китти.

— А мы пришли не за этим.

— Тогда зачем?

Рядом с кроватью лежали ножницы. Я передал револьвер мексиканцу.

— Подержи-ка, — а затем взял ножницы и стал срезать бинты.

— Что вы делаете? — завизжал Китти.

— Мне просто интересно, как заштопали твое личико, дорогой.

— Ты?!

До него впервые дошло, что происходит.

Я поднял визор шлема.

— Еще раз привет. Не ждал?

Китти тупо глазел на меня, потеряв дар речи.

Бинтов к этому времени уже не осталось. Я придирчиво осмотрел его челюсть.

— Интересно, что получится, если сейчас убрать все эти проволочки и ниточки?

Китти отшатнулся. Ребята стали по одному возвращаться в комнату.

— Они закончили, — сказал мне мексиканец.

Я взял обратно свой револьвер.

— О’кей. Оставьте-ка нас. Я сейчас спущусь.

— Пристрелишь? — деловито поинтересовался один из парней.

Я не ответил.

— Пошли! — по-испански распорядился мексиканец.

Я подождал, пока комната очистилась, потом заговорил:

— Мне просто хотелось убедить тебя, что у меня тоже есть друзья. Даю тебе время до шести вечера. Затем либо я услышу, что ты разорвал контракт, либо заказывай гроб. Если за это время со мной что-нибудь случится, ты тоже сдохнешь. Так что лучше помолись о моем здоровье. Понял?

С этими словами я ткнул дулом револьвера ему в лоб. Ждать ответа было бессмысленно: Китти хлопнулся в обморок сразу же, как только я щелкнул курком.

Выйдя из комнаты, я стал пробираться к входной двери. В доме не осталось ни одной целой вещи.

По дороге в город ребята держались удивительно тихо. Наконец один из них не выдержал:

— Вы убили его?

— Нет. Только до смерти перепугал.

Парень помолчал.

— Знаете, мне никогда еще не приходилось видеть такого дома. Даже жалко было громить всю эту красоту. Честное слово.

Глава 26

В кабинете Джулио я рухнул на диван и не открывал глаз до двух тридцати дня. Джулио наблюдал за мной, сидя за столом. Я перекатился на другой бок и сел.

Джулио молча встал, открыл какую-то дверцу, наполнил из электрической кофеварки, которая красовалась наверху маленького холодильника, чашку кофе и принес ее мне.

Я сделал глоток обжигающе горячей черной жидкости и почувствовал, что оживаю.

— Спасибо.

— Пустяки, — ответил он, возвращаясь к столу. — Лонеган в поисках тебя перевернул весь город.

— Что ему надо?

Джулио пожал плечами.

— Кто знает? Не в привычках Лонегана болтать.

— Пожалуй, пора ему позвонить. Можно, я воспользуюсь твоим телефоном? — спросил я, допив кофе.

— Будь моим гостем.

Девушка на телефоне сказала было, что Лонегана невозможно разыскать, но тут же извинилась, стоило ей услышать мое имя. Через несколько секунд Лонеган был на проводе.

— Где ты?

— Не на Гавайях. Это совершенно точно. Говорят, ты меня ищешь.

Тон дядиного голоса не изменился.

— Ты с ума сошел? Что ты затеял?

— Во Вьетнаме я твердо усвоил одну истину: тот, кто в бою делает налево кругом и улепетывает во все лопатки, получает пулю в спину.

— Именно поэтому ты и включил меня в список прошлой ночью?

— Ты продал мою газету в ту же минуту, как решил, что я убрался из страны и с дороги.

— Я выкупал твою жизнь.

— Не слишком успешно. Взять к примеру хотя бы гангстеров с бластерами, которые поджидали меня у квартиры моей девчонки.

— Я не знал об этом, — произнес дядя после небольшой паузы.

— Финтишь, дядя Джон. Мне-то казалось, что знать все — твой бизнес.

— «Краля» разорвал контракт, однако они все еще очень сердятся на тебя, а Ронци пообещал разорвать тебя собственными руками при следующей же встрече.

— Можешь передать ему, что он еще легко отделался. При желании на воздух могло взлететь все. У этих усатых миллионный бизнес. Хотят играть — пусть платят. А заодно повторят арифметику. Авось поймут, что не стоит связываться.

— Не слишком ли ты петушишься?

— Они на виду, а я как вьетконговец. Могу стукнуть и смотаться прежде, чем они сообразят, что к чему.

— Почему ты так уверен, что сумеешь выкарабкаться?

— Я кое-чему научился в миссии преподобного Сэма. Мечи праведных остры, а я на божьей стороне.

— Тебя поддерживает миссия?

— Их девиз «мир и любовь», — рассмеялся я. — Кому и знать, дядя Джон, как не вам.

— Что ты предлагаешь?

— Скажи Ронци, что я принимаю его условия. Сто тысяч долларов, и пусть забирает газету, помещение и все остальное, а я тихо-мирно удаляюсь.

— Позвони мне через час.

Я опустил трубку и взглянул на Джулио.

— Влип ты, лейтенант. Стоит тебе выйти отсюда, и ты покойник.

— Сколько у меня времени?

— Когда ты обещал перезвонить ему?

— Через час.

— Вот до тех пор.

Дверь отворилась, и появился юноша с закрытым подносом. Он молча поставил его на стол и вышел. Джулио снял крышку. Поднос был заставлен тарелками с черепахами, фаршированными и вареными, гамбургерами и бокалами с горячим ароматным чили.

— Голоден? — спросил Джулио.

Я кивнул, сглатывая слюну. Он пододвинул ко мне поднос, а я поспешно приволок еще стул. Смертникам, кажется, всегда подают роскошный обед.

— Ронци говорит, никаких сделок, пока не встретитесь, — сообщил Лонеган.

Я немного подумал. Конечно, меня могла ждать ловушка. С другой стороны, выхода все равно не было. Я уже исчерпал свой кредит, а Джулио поддержал свою марку.

— О’кей. В офисе газеты в десять.

— До встречи, — сказал Лонеган и повесил трубку.

Я взглянул на Джулио.

— Я ухожу. Спасибо за все.

— Не стоит благодарности, — равнодушно кивнул он.

— Последняя просьба: прикрой Вериту, пока не получишь весточку от меня или обо мне.

— Я так и собирался, — ответил он.

Я двинулся к двери.

— Лейтенант!

Я оглянулся.

— Сделай что-нибудь со своими оранжевыми волосами. Мне противно думать, что тебя убьют в таком виде. Все решат, что ты затраханный гомосек.

— Ладно, — рассмеялся я.

Он улыбнулся и вышел из-за стола с распростертыми руками.

— Удачи, лейтенант.

Объятье его было крепким.

— Спасибо, она мне понадобится.

— Если после того, как все кончится, ты передумаешь, можешь располагать моими деньгами.

— Учту, Джулио.

Я открыл дверь.

— С Богом, лейтенант.

На улицах была толпа: преимущественно женщины с сумками на колесиках и семенящие за ними детишки. Все без исключения таращились на мою шевелюру, как на последний аттракцион.

Я мимоходом глянул на себя в ближайшую витрину. Джулио был прав. Мои волосы даже перестали быть оранжевыми. Они превратились в совершенно мандариновые. Зрелище действительно получилось весьма забавное. Еще один день — и меня выберут главной «кралей» Лос-Анджелеса.

Заметив на противоположной стороне улицы салон красоты, я решил не проходить мимо. Зал был поделен на две части: одна для женщин, другая для мужчин.

Ко мне моментально засеменил парень в розовато-малиновом жакете:

— Чем могу быть вам полезным, сэр?

— Вы можете вернуть моим волосам натуральный цвет?

— Какой именно, сэр?

Я расстегнул рубашку и предъявил растительность на груди.

— Вы же натуральный блондин! — завизжал парень. — Как вы могли сотворить с собой такое?!

— Долго старался.

— Обратный процесс потребует времени. Нужно будет снять краску, обработать кондиционером…

— У меня есть время, — перебил я парикмахера.

Он проводил меня к креслу, затем запустил пальцы в волосы, чтобы проверить их состояние.

— Вы пришли вовремя. Ваши волосы сожжены настолько, что ломаются в руках. Еще пара дней, и они начали бы выпадать. Придется сделать очень короткую стрижку. Это единственная возможность обработать вашу голову, чтобы волосы могли дышать и расти.

— Делайте, что угодно.

— Получится дорого.

— Сколько?

— Тридцать долларов.

— О’кей.

— Наличными. Никаких чеков.

— Хотите авансом? — спросил я, рассмеявшись и показывая деньги.

— Не надо. Я понял, что вы порядочный человек, сразу, как вы вошли. Не то что другие типы.

Он начал закрывать меня простыней.

— Может быть, заодно маникюр?

— Давайте действуйте.

«Действие» заняло три часа. Когда я встал с кресла, было уже семь, и к этому моменту я знал полную историю его жизни. Его последний любовник бросил его ради богатой «крали» из Санта-Барбары, так что бедняга был совершенно уничтожен.

— У меня едва не случился нервный срыв. — Щелк, щелк. — Можете мне поверить. И это после того, что я для него сделал! Когда я его подобрал, он даже не знал, какой вилкой пользуются для салата. — Щелк, щелк. — А теперь катается как сыр в масле. Часы по индивидуальному заказу, бриллиантовые кольца, «кадиллак». Но я сильный человек. Вы даже не представляете, какой сильный. Я взял себя в руки и сказал себе: «Чарли, это смешно. В море есть еще рыбки. Найдешь другую. Ты всегда находил и всегда найдешь». Проклятая шлюшонка не хотела работать. Никогда. А я трудяга. Я рвал пупок, чтобы делать деньги, деньги и еще деньги, а он валялся дома перед телевизором и чесал свой хвост. Он отлично знал, как я люблю эту вещицу, которая торчит на полмили перед ним. Первое, что он делал, когда я приходил домой совершенно измотанный — ну, просто абсолютно без сил, — он вытаскивал его и махал перед моим носом, а в следующий момент я уже оказывался перед ним на коленях, старательно обрабатывая языком эту вещицу.

Он последний раз провел гребешком по моим волосам и мягко пригладил виски.

— Кажется, подействовало. Ну, как вам?

Я взглянул в зеркало. Мои волосы последний раз были такими короткими перед поступлением в начальный класс школы. Однако цвет весьма напоминал мой собственный.

— Прекрасно.

— Вы даже кажетесь моложе, не правда ли?

Я кивнул.

— Не забывайте про кондиционер. По крайней мере, дважды в неделю, пока волосы снова не отрастут, а затем разок в неделю. Тогда они будут сильными и здоровыми.

— Конечно.

Он начал снимать полотенце с моей шеи.

— Я даже рад, что избавился от него. Так гораздо лучше. Я даже начал снова откладывать деньги. Даже не подозревал, сколько он мне стоил, пока он не ушел. Дамочка жрала за шестерых.

Я встал.

— Сколько?

— Тридцать за волосы, два за бритье и два за маникюр. Тридцать четыре доллара.

Я протянул парикмахеру две двадцатидолларовые банкноты.

— Пять возьмите себе, два отдайте маникюрщику.

— Спасибо.

Парикмахер проводил меня до дверей.

— В следующий раз позвоните, если соберетесь прийти. Спросите Чарли. Я всегда найду для вас время.

— Так и сделаю. Спасибо, Чарли.

— Если вы ничем не заняты, мы могли бы поужинать. Тут поблизости есть превосходный мексиканский ресторанчик.

Есть мне что-то не хотелось.

— Я не любитель мексиканской кухни. Кроме того, в десять у меня назначена встреча.

— У них есть превосходные стейки. И обслуживают быстро. Мне очень понравилось толковать с вами.

Последнему я верил. Он, похоже, мог говорить без остановки. Но мне предстояло тем или иным способом убить еще два с половиной часа, а сидеть в ресторане приятнее, чем болтаться в одиночестве по улицам.

— О’кей. Только плачу я. Это жестко.

Он не стал возражать.

Улица была пуста. Я вставил ключ и начал было его поворачивать, как вдруг разглядел проволочку, диагонально протянутую через стеклянную дверь. Волоски на моей спине моментально встали дыбом. Я бросился на землю как раз в то мгновение, когда вся передняя стена взорвалась с оглушительным грохотом.

Я все еще лежал, прикрывая голову руками, как к тротуару подкатила машина Лонегана. Я заметил это уголком глаза. Дверца распахнулась, стоило мне подняться.

Лонеган, не выходя, спросил:

— Ты в порядке, Гарис?

Я обернулся, чтобы посмотреть на дверь. Она исчезла.

— В полном порядке.

— Залезай. Вряд ли тебе захочется дожидаться здесь полицию.

Я сел в машину и захлопнул дверцу. Лонеган мгновенно отъехал от тротуара и свернул за ближайший угол. Я откинулся на сиденье и искоса поглядел на него. Дядя слегка улыбался.

— Что смешного? — раздраженно поинтересовался я.

— Детишкам вредно играть во взрослые игры.

— Меня же могло убить! — сердито сказал я.

— Тогда ты оказался бы не таким ловким, каким я тебя считал, — холодно заметил дядя. — Но тебе предстоит еще многому научиться.

Я угрюмо зыркнул на него.

— Как ты думаешь, долго ли ты продержался бы, если бы я не защищал тебя? — ледяным тоном осведомился дядя. — Сперва с преподобным Сэмом, потом с Джулио Васкесом. Через две минуты после звонка твоей девушки он связался со мной. Если бы я не дал добро, тебя бросили бы на растерзание волкам.

Некоторое время я глазел на него, затем кивнул.

— О’кей, дядя Джон. Прошу прощения. И что же мы будем делать теперь?

— Это уже лучше, Гарис. — Дядя с улыбкой откинулся на спинку сиденья. — Прежде всего, мы отправимся к Ронци и избавимся от газеты. Собственно говоря, этот вздорный листок никогда меня особенно не интересовал, однако он, по крайней мере, вытянул тебя с улицы.

— А дальше что, дядя Джон?

Он посмотрел мне в глаза.

— Все будет целиком и полностью зависеть от тебя. Начиная с этого мгновения, ты вольная пташка. Конечно, мне было бы приятно, если бы ты вошел в мое дело.

— Это не мои игрушки, дядя Джон, — помолчав, мягко ответил я. — Ты сам это как-то сказал.

Взгляд дяди стал задумчивым.

— Ты сам-то знаешь, чем хотел бы заняться?

— Да, дядя Джон. Думаю, что знаю.

Книга вторая НАВЕРХУ

Глава 27

Повинуясь пилоту, наш «Ли» соскользнул с высоты трех тысяч футов и вошел в плавную петлю, открывая взорам все побережье Мазатлана, где сине-зеленые воды Тихого океана разбивались о сверкающую белизну песчаных бухт. Мурта перетянулся через стол и коснулся пальцем иллюминатора:

— Мы сейчас пролетим над ним, мистер Брендан.

Я поглядел в указанном направлении, но не увидел ничего, кроме зеленых джунглей. Затем внезапно между деревьями возникла узкая просека взлетной полосы, а за нею отель.

Первое впечатление, которое оставляла эта одиннадцатиэтажная бетонно-стальная конструкция, — полная чужеродность и неуместность среди дикой природы. Однако затем замелькали тростниковые крыши коттеджей с бассейнами, теннисные корты, площадки для гольфа, общий бассейн олимпийских размеров, кабинки для переодевания, причал с прогулочными лодками — они качались у пристани, как чайки, — и до меня дошло, что здание отеля просто является частью особого мира.

— Где предполагается устроить казино? — спросил я.

— Как в Лас-Вегасе, — ответил Мурта. — Прямо у входа в отель.

Здание уже успело остаться далеко позади нас. Показались дома Пуэрто-Валларты, а в отдалении смутно просматривались плоские пески Ла-Пазы. Поворот закончился, и пилот начал плавное снижение к взлетной полосе. Шасси выдвинулись, заставив машину слегка вздрогнуть, и в следующее мгновение мы уже коснулись земли. Пилот слегка задел кустарник. Нас вжало в спинки кресел, потом отпустило, когда самолет покатился по направлению к зданию.

Лонеган сидел рядом со мной с непроницаемым выражением лица. Верита и Бобби на другой стороне салона уже отстегивали ремни. Сидевшие за ними четыре фото-модели весело болтали, два ассистента Бобби деловито начали собирать свое оборудование.

Бобби выбрался из кресла.

— Если мы поторопимся, то до заката успеем отщелкать пленку. На фоне захода солнца в бухте может получиться нечто весьма удачное.

— Мы будем готовы, — пообещал один из ассистентов.

— Какие планы? — спросил Бобби у меня.

— Я проведу несколько встреч, а ты действуй. Увидимся за ужином.

Бобби со своими подручными выкатился из самолета и помчался к бухте прежде, чем Мурта кончил церемонию представления встречающих лиц.

Их было шестеро, включая мэра города. Все низенькие, кроме одного: некоего Дитера фон Хальсбаха. Это был голубоглазый блондин добрых шести футов с загорелым лицом и сверкающими зубами. По рождению он, как и все прочие, был мексиканцем, но по происхождению немцем. Его родители эмигрировали в Мексику после войны. При первом же рукопожатии выяснилась еще одна любопытная деталь, которой не было в представленных досье: этот тип явно «голубой».

Мы с Лонеганом прошли вслед за Дитером к белому «кадиллаку». Верита, Мурта и остальные сели в другую машину.

— Я забронировал для вас три бунгало, мистер Брендан, — сказал Дитер.

— Спасибо, — ответил я.

Вряд ли он при этом столкнулся с большими трудностями. Судя по тому, что я слышал, мы были единственными гостями. Я взглянул в окно. Машина ехала по ухоженному парку.

— Вы здесь неплохо потрудились.

— Мы с отцом не экономили. Любим, чтобы все было наилучшим образом.

Я покосился на Лонегана. По нему не было заметно, что увиденное произвело на него впечатление. Машина промчалась мимо входа в отель и свернула на боковую дорогу к бухте. Немного погодя, она затормозила перед бунгало.

Дитер провел нас через ажурные железные ворота на художественную лужайку с плавательным бассейном перед коттеджем. Теплый со слабым привкусом соли воздух пьянил апельсиново-лимонным ароматом, который струился от густо усыпанных плодами деревьев. Двери коттеджа распахнули дворецкий и горничная — оба были в форме.

В гостиной нас ждал коктейль-бар.

— Располагайтесь поудобнее, джентльмены, — пригласил Дитер. — Мы с отцом понимаем, что путешествие было утомительным и вам надо отдохнуть. Встретимся за ужином в десять.

«Кадиллак» уехал. Слуги занялись нашим багажом.

— Ну как? — спросил я Лонегана.

— Восемнадцать миллионов слишком дорого, — бесцветно произнес он.

— Они вложили сюда тридцать.

— Так уж для них сложилось. Я заметил, что он не повез нас в отель. Наверное, не хотел показывать, как там бьют баклуши.

Я рассмеялся.

— Похоже, дядя Джон, ты подозрителен от природы.

— Они потеряли шесть миллионов в первый год после открытия, четыре миллиона — в прошлом году. Получается целых десять. А ведь работают они всего два года.

— У них просто неверный подход к делу. Они попытались сделать здесь постоянный рай для элиты, а элита не любит постоянства.

— Думаешь, у тебя получится лучше? — слегка улыбнулся дядя.

— В противном случае меня бы здесь не было.

— И все-таки восемнадцать миллионов слишком дорого.

— Дело не в деньгах.

— Не стоит дергаться. Мы еще даже не успели осмотреться.

— Выпьешь что-нибудь? — спросил я, направляясь к бару.

— Нет, спасибо. Я, пожалуй, последую совету молодого человека: устроюсь поудобнее и отдохну.

Лонеган скрылся в своей комнате, а я сделал себе скотч со льдом. Из окна открывался вид на бухту: белый песок, голубая манящая вода. Я вышел из дома с бокалом в руке и отправился к пляжу. Вода выглядела замечательно. Я окинул бухту взглядом. Вроде бы никого. Тогда я поставил бокал, разделся и нагишом полез в море.

Вода действительно оказалась мягкой и теплой. Я заплыл от берега на порядочное расстояние, затем развернулся. Передо мной открылся весь омываемый волнами изгиб побережья, на котором расположился гостиничный комплекс.

Примерно в пяти сотнях ярдах от меня Бобби со своей бандой готовился начать съемки. Уже были установлены гигантские серебряные отражатели. Насколько я мог судить, их шторковые фильтры пришли в движение. Бобби даром времени не тратил. Он, пожалуй, действительно успеет отщелкать первую пленку еще до захода солнца.

Я окунулся с головой и медленно поплыл обратно к берегу ленивым кролем. Солнце приятно пекло спину. Ребятки не ошиблись. Им было что предложить, а именно, хорошую жизнь. Они только не поняли, что хорошая жизнь должна быть доступна всем, а не избранным.

Когда я вылез из воды, то обнаружил девушку, которая стояла рядом с моей одеждой, держа на вытянутых руках большое махровое полотенце. Я молча приблизился, и она обернула его вокруг меня.

— Я Марисса. Граф Дитер назначил меня вашим переводчиком.

Ее длинные черные волосы, темные глаза и высокие скулы противоречили имени, равно как свободная деревенская блуза и мягкая мексиканская юбка.

— Это не мексиканское имя, — заметил я.

Девушка улыбнулась, блеснув ровными белыми зубками.

— Моя мать — мексиканка, а отец — австриец. Меня назвали в честь его матери.

— Ты родственница Дитеру?

— Да, я его кузина.

Девушка подобрала с песка мою одежду.

— Вернемся в коттедж? Слуги не говорят по-английски. Если вам что-нибудь понадобится от них, я с удовольствием переведу.

— Почему бы и нет? — сказал я, направляясь к дому. У дверей коттеджа я повернулся к девушке и отобрал у нее свою одежду. — Мне не нужен переводчик. Мой управляющий говорит по-испански.

Девушка немного поколебалась, затем кивнула. В ее голосе прозвучало разочарование.

— Отлично. Но если вам все-таки что-нибудь понадобится, я всегда к вашим услугам. Меня можно найти в отеле в отделе обслуживания.

— Спасибо.

— Граф Дитер просил меня показать вам одну вещь. Можно?

Я кивнул. Девушка вошла вслед за мной в коттедж. От нее слабо пахло вербеной. Она наклонилась над кофейным столиком, нажала сбоку маленькую кнопку, и из него бесшумно выдвинулся ящик. Я заглянул через ее плечо.

Тут было все, что душе угодно: деревянная сигаретная шкатулка с травкой (сигареты были скатаны с помощью машины и снабжены фильтрами), пластиковые пакетики с кокаином и четыре серебряные ложечки к ним, а также еще одна коробочка с растительной крошкой.

— Мескалина? — поинтересовался я.

Девушка кивнула.

— Спасибо.

Она закрыла ящик.

— Я могу идти?

Я улыбнулся.

— Вы будете ужинать?

— В том случае, если вы захотите меня видеть.

— Мне было бы очень приятно.

— Тогда до ужина.

Когда девушка ушла, я открыл ящик, взял марихуану, отправился в ванную комнату и наполнил ванну теплой водой. Курить, принимая теплую ванну, — это прекрасно.

Затем я прилег.

Глава 28

Разбудил меня телефонный звонок. Это был Бобби.

— Можно мне заскочить на минутку? У меня грандиозная идея.

— Заходи, — ответил я, выбрался из кровати и натянул на себя купальный халат. Гостиная оказалась пуста, дверь в комнату Лонегана открыта. Я заглянул. Дяди Джона нигде не было видно. Часы показывали девятый час вечера, но было еще светло.

Появился, сверкнув белозубой улыбкой, дворецкий:

— Си, сеньор?

— Скотч со льдом, — рискнул распорядиться я.

Он кивнул и отправился к бару. Что же, по крайней мере, настолько его познаний в английском хватило. Я принял бокал и вышел на лужайку. Солнце исчезло, но воздух все еще был теплым.

Мне было очень хорошо. Какая-то успокоенность, расслабленность. Местечко, определенно, стоящее. Это вам не Лос-Анджелес, где окружающий мир буквально скребет по нервам. Здесь можно действительно отключиться.

Ажурные ворота распахнулись, и появился Бобби.

— Они тут неплохо понимают, что к чему. Мы все получили отдельные бунгало: я с мальчиками в одном, девочки в другом по соседству.

— Как прошли сборы?

— Нормально. Я сделал несколько хороших снимков. Вот только девочки не были готовы.

— То есть?

— Тут уж я дал маху: забыл их препарировать.

Я расхохотался.

— Казалось бы, им следовало самим об этом подумать, — огорченно продолжил Бобби. — Хотя бы пару движений бритвой. Знали же, что едут сюда показывать свои гвоздички, — и такое! Блондинки еще куда ни шло. А вообще-то с тем же успехом можно фотографировать в густом лесу.

— Ну и как ты поступил?

— Отправил всех поголовно к маточному парикмахеру. Будут готовы к утру.

— Не сомневаюсь, — иронически заметил я.

Названый парикмахер был одним из ассистентов Бобби. В его обязанности входило подрезать волоски, выбривать промежность между ягодицами и наносить на губы макияж.

— Я бы тоже хотел избавиться от сомнений, — угрюмо буркнул Бобби. — Если он будет развлекаться вместо работы, я его просто прикончу.

— Так что там у тебя за грандиозная идея?

— Пригнать сюда Кинг Донга для серии с девочками в джунглях. Потрясный сюжет: девочки в одежде белых охотниц налетают на Кинга. А на нем только набедренная повязка, из-под которой во всей красе свисает здоровенное такое болтало. Девки встают на уши и пытаются его приручить, он же всю дорогу опрокидывает столы и в конце концов отправляет полетать первого сводника в городе.

— Неплохо, — согласился я, — но трудно в исполнении. Прошлый раз из-за его участия нам пришлось выдержать настоящий ракетный удар.

— Вопили одни сопляки бесхвостые. Зато выпуск разошелся самым большим тиражом, какой только был за все время. На сто тысяч экземпляров больше предыдущего.

— Распространители утверждают, что его покупали одни «голубые».

— Конечно. Но на баб тоже действует. Я же сам видел: стоит ему достать свою игрушку, как у них стекленеют глаза и дыхание перехватывает. Даже у самых опытных моделей, которые уже успели отработать сотни постельных сцен.

— Не знаю. Нам ведь приходится считаться со всяким расистским бредом. Черные голосят, что мы их унижаем, играя на старых страхах, а красношееи — что мы втаптываем в грязь достоинство белой женщины.

— Дай мне только получить снимки! А затем сам посмотришь.

— О’кей, — рассмеялся я. — По крайней мере, это будет забавно. Скажи, когда нащелкаешь. Я взгляну, что получилось.

— Надеюсь, у тебя не возникнет комплекса неполноценности? Парень больше похож на быка, чем на человека. Двенадцать дюймов в длину и шесть оргазмов за четыре часа по данным наших последних сборов.

— В случае чего обольюсь водичкой, чтоб не увять, — пообещал я.

— Когда ужин? — спросил Бобби.

— В десять.

— Пойду ополоснусь и переоденусь.

— Не спеши, — сказал я, вернулся в дом и достал из ящика еще одну марихуану. — Вот тебе динамит. Сперва ополоснись, а потом выкури в ванной. Божественно.

Бобби понюхал сигаретку.

— Спасибо. Только сперва позвоню в контору, чтобы они посадили Кинга на утренний рейс.

С этими словами Бобби исчез. Немного спустя вернулись Лонеган с Веритой. В гостиной мгновенно возник дворецкий.

— Выпьете что-нибудь? — предложил я.

— Сухой мартини, — сказал Лонеган.

— Текилу, — распорядилась Верита.

— Мне казалось, ты предпочитаешь скотч, — удивился я.

— Мы же в Мексике, — улыбнулась девушка. — Я дома.

Дворецкий подал напитки и исчез. Лонеган уселся напротив меня. Верита пристроилась рядом с ним в плетеном кресле.

— Мы тут прошлись по окрестностям, — начал Лонеган.

— И как?

— Они неплохо вложили деньги. Придраться не к чему. Однако Верита раскопала кое-что интересное. Думаю, тебе стоит послушать.

— Да?

— Я весь вечер болтала с персоналом, — начала Верита. — Это самый верный способ разузнать все подробности. Обслуге часто известно больше, чем владельцам.

Я кивнул.

— Они составили свое мнение, почему дела идут туго.

— Я вас слушаю.

— Отель заложили «голубые».

— То есть?

— Дитер привлек сюда интернациональную толпу. Следом потянулись они, причем в таком количестве, что, когда Дитер попросил их немного поостыть, они на него окрысились и пустили про отель дурную славу. Сам знаешь эти толпы. Они буквально роятся в шикарных местах. Куда они — туда и общество. Возьми хоть Капри, Акапулько, юг Франции. Но стоит брякнуть, что курорт вышел из моды, — и поток пересыхает начисто. Как Ага-Кан на Сардинии, побережье Патино и Порто-Церво.

— Чушь какая-то, — возразил я. — С чего бы Дитеру обижать приятелей?

— Поговаривают, что один из богатых «кралечек» стянул его любимца. Вот Дитер и вышел из себя.

Верита слизнула с тыльной стороны ладони немного соли и сделала глоток текилы.

— Ходит и другой слух. Мол, вмешался его отец и заставил выгнать приятелей. Старику хотелось, чтобы Дитер женился и продолжил род. Он даже раздобыл для этой цели подходящую девчонку — двоюродную сестру или нечто в этом роде.

— Ее имя, случайно, не Марисса?

Верита кивнула.

— Кажется, да. Она работает в отеле. Вы уже встретились?

— Да. Дитер послал ее в качестве переводчика. Я отказался от услуг, поскольку ты здесь, но пригласил ее на ужин.

— Я думал, ты спишь, — заметил Лонеган.

— Это произошло до того, как я прилег, — со смехом пояснил я. — Просто решил искупаться, а когда вышел из воды, она уже была тут как тут.

— Теперь тебе никогда не удастся вернуть богатых клиентов, — сказал Лонеган, возвращаясь к делу.

— И хорошо, — ответил я. — Потому что в таком случае фон Хальсбаху больше не к кому обратиться. Мы его единственный шанс.

Я направился к бару и еще раз наполнил свой бокал.

— А раз так, то условия, которые я собираюсь предложить ему, окажутся в два раза хуже.

— Ты собираешься предложить девять миллионов?

— Нет. Это половина того, что просят. Я же говорю о половине того, что согласен дать. Было двенадцать, стало шесть.

— Думаю, тебе следует знать кое-что еще, — заметил Лонеган.

— А именно?

— Со мной только что связались из офиса. Поговаривают, что в местных аферах серьезно участвует Джулио.

— Доказательства?

Лонеган пожал плечами.

— Это место очень удобно для перелета из Кулакана.

Прозрачнее намекнуть было нельзя. Кулакан — центр по производству наркотиков в Мексике. Практически каждая доза героина, которая просачивается в Соединенные Штаты из Мексики, либо делается в нем, либо перепродается оттуда.

— Есть какие-нибудь данные, что замешаны наши хозяева?

— Этого я ни смог узнать.

Я осушил бокал и поглядел на Вериту:

— Ты завтра пройдешься по книгам?

— Мурта обещал все приготовить.

— О’кей. Держи глаза и уши открытыми. И обязательно дай мне знать о любой мелочи, которая окажется не к месту. Ясно?

Когда мы вошли в основное здание, Дитер с отцом ждали нас у бара. Граф оказался сухощавым, чуть пониже своего сына человеком пятидесяти двух — пятидесяти трех лет с коротко постриженными седыми волосами, острыми льдышками голубых глаз и дуэлянтским шрамом на левой щеке. Ему только монокля не хватало, а во всем остальном — настоящий персонаж сороковых из фильмов «Уорнер Бразерс».

— Я с нетерпением ждал встречи с вами, мистер Брендан, — произнес он по-английски с мягким акцентом. — Я много о вас слышал.

— Хорошего, надеюсь?

— Конечно, — улыбнулся граф. — Мы всегда стараемся слушать о людях только хорошее.

— Иначе очень трудно жить, — согласился я, но, кажется, не в тон. — Спасибо за приют. Изумительно удобно и красиво.

— Приятно слышать. Надеюсь, что вы найдете возможным уделить нам достаточно времени, чтобы оценить красоту и удобства как следует.

— Попытаюсь.

К нам направилась Марисса. При виде ее глаза графа заблистали. Похожая на индианку девушка исчезла. Она превратилась в высокую аристократку в облегающем белом платье, которое выгодно подчеркивало ее смуглую кожу и ниспадающие по плечам черные волосы. Марисса поцеловала графа в щеку.

— Моя племянница, баронесса Марисса, — с гордостью представил он ее.

— Мы уже встречались, — сообщила девушка, протягивая мне руку. — Мистер Брендан.

— Баронесса, — с улыбкой ответил я.

Она выпустила мою руку и повернулась к остальным. В следующую минуту мы уже шли за графом в сад, где под большим деревом был сервирован стол. Марисса заняла место между графом и мной, и я, честное слово, не мог решить, откуда доносится благоухание: из сада или от нее.

Ужин был в европейском стиле, очень формальный и крайне скучный. Разговоры велись самые благопристойные и ничего не значащие. Бобби с его моделями и ассистентами, в отличие от нашего стола, было гораздо веселее. Судя по выкрикам и взрывам смеха, им удалось найти собственный источник удовольствий. Все явно накурились.

Лонеган и старый граф быстро нашли общий язык. Может быть, дело было в их возрасте, а может, дядя Джон искренне наслаждался обедом и болтовней своего собеседника. Мне же скоро стало совсем невмоготу, и, сославшись на головную боль, я вернулся в бунгало.

Первое, что я там сделал, это раскурил марихуану, затем уселся в саду и уставился в ночное небо. Никогда еще мне не приходилось видеть столько звезд. Интересно, есть ли еще кто-нибудь в этой бесконечной ночи, кто занимается тем же, чем я, и кому в голову приходят те же мысли?

Скрипнули ажурные ворота. Белое платье Мариссы поплыло в темноте, словно облако.

— Я пришла навестить вас, — сказала девушка.

— Не знал, что ты баронесса.

— Собственно говоря, нет. Но дяде жутко приятно представлять меня именно таким образом.

— Затянись-ка, — предложил я ей, протягивая травку.

— Нет, спасибо. От этой штучки я схожу с ума.

— Еще немного, я свихнулся бы даже без ее помощи, — рассмеялся я.

— Мой дядя очень старомоден.

— Зачем же он полез в это дело? Оно настолько не в его характере.

— Просто чтобы чем-нибудь заняться. Вся земля принадлежит ему. Власти же потребовали, чтобы участок тем или иным образом осваивался, иначе они его реквизируют и раздадут кампесиносам.

— Это еще не причина бросать на ветер тридцать миллионов долларов.

— В землю и строения он вложил не больше шести, десять дало правительство, а остальное — частные инвесторы.

— Кто именно?

— Не знаю.

— Мексиканцы или иностранцы?

— Не знаю.

— Ему было бы выгоднее пригласить кого-нибудь из Лас-Вегаса, чтобы выпутаться из этой затеи.

Марисса промолчала.

Я сделал еще затяжку и подтянул к себе кресло.

— Садись сюда.

Она не шелохнулась.

— Ты пришла по своей воле или тебя послал Дитер?

— Дитер, — призналась она после недолгого колебания.

— Он, случайно, не обмолвился, что в твои обязанности входит физическое ублажение?

Ответа опять не последовало.

— Что будет, если я откажусь заключить сделку?

— Власти грозят лишить права пользования. Они потеряют все.

— Тяжеловато взваливать на твои плечики тридцать миллионов. Это нечестно.

Марисса молча закинула руки за голову, а когда опустила их, то платье соскользнуло с ее тела. Она переступила через него и нагая остановилась передо мной. Теперь понятно, какое благоухание доносилось до меня за столом.

Я сидел не двигаясь.

— Ты красива.

Она действительно была красива.

— Что я могу для вас сделать?

— Найти мне пару таблеток аспирина, — проговорил я, наклоняясь и поднимая платье, — у меня действительно болит голова, — добавил я, протягивая его ей.

Она прижала платье к груди. В голосе проскользнули озадаченные нотки:

— Ты не хочешь…

— Хочу, конечно, — рассмеялся я. — Только это напоминало бы получение кредита под фальшивые проценты. Я пока еще ничего не решил. Вот и выходит: мы переспим, я не куплю, а ты зря старалась.

Марисса впервые рассмеялась. Платье снова упало на землю.

— Какие уж счеты между друзьями?

Глава 29

Телефон зазвонил в восемь утра. Я снял трубку. Судя по силуэту за стеклянной дверью душевой и плеску воды, Марисса была в ванной.

— Угу, — буркнул я в телефон.

— Похоже, у тебя была бурная ночь, — раздался голос Элен.

— Да уж. В чем дело?

— Просто захотелось дать тебе знать, что, пока вы там наслаждаетесь на юге, в конторе кое-кто все-таки работает.

— Мы немедленно исправим это обстоятельство! Оно компрометирует наш образ. Мир не должен подозревать, что мы занимаемся чем-то еще кроме отдыха.

— Я прилечу следующим же самолетом, — в голосе Элен зазвучали дразнящие нотки. — А тем временем почему бы тебе не узнать о паре хороших новостей?

— Рассказывай.

— Мы только что получили цифры по распространению за январь — февраль. Рубеж в три с половиной миллиона взят!

— И как?

— Это еще не все. «Лайфстиль дайджест» достиг миллиона. По-моему, неплохо.

— Что мы делаем не так?

— Не знаю, но мне кажется, лучше продолжать в том же роде.

Я рассмеялся.

— А что на юге? — спросила Элен.

— Пока не знаю. Верита сегодня разберется с книгами, а я займусь оценкой обстановки на местности.

— Не понимаю, зачем тебе курортный комплекс. При двух доходных журналах.

— То же самое говорили, когда я занялся клубами. А между прочим, только один лондонский клуб приносит шесть миллионов в год.

— Потому что в нем играют. Нью-Йорк, Чикаго и Лос-Анджелес удачно проедают его доход.

— Они нам необходимы для создания образа. Играть будут еще в Атлантик-Сити. Это местечко тоже имеет лицензию.

— Не проще ли отправиться в Вегас?

— Я жду открытия. А пока работает туристическое агентство. Думаю, оно вполне в силах собрать сюда гостей.

— Это всего при двух коммерческих рейсах в день?

— Организую чартерную службу из Анджелеса и договорюсь об остановке с «Принцесс Лайнс».

— Сложи все вместе, и выйдет, что доходы от журналов как языком слизнуло. Чистых три миллиона ежемесячно.

— Ну, Элен! Твой тон!

— Я серьезно. Ради чего?

— Это поступок, — сказал я, немного подумав.

— Сомневаюсь, — сказала Элен. — Может быть, мы поговорим об этом, когда у тебя высвободится немножко времени. Мне не хватает тебя.

Телефон умолк прежде, чем я успел раскрыть рот. Истинная леди. Точно знает, когда надо остановиться. Ни спешки, ни давления — просто ожидание своего времени. А время на ее стороне. Мы оба это понимаем. Рано или поздно, но я приду.

Марисса вышла из ванной, кутаясь в просторный турецкий халат.

— Доброе утро.

— Доброе утро.

— Хорошо спал?

— Кажется, да.

— Прекрасно.

Она зашла за ширму и открыла маленькую сумочку, которую принесла с собой. Спустя несколько секунд на ее теле очутилось бикини. Поймав в зеркале мой взгляд, Марисса пояснила:

— Глупо отправляться на службу в вечернем платье.

Я кивнул.

— Хочешь чего-нибудь?

— Не отказался бы от кофе.

— Сейчас. — Девушка нажала на кнопку рядом с дверью. — Что-нибудь еще?

Я выбрался из кровати и направился в ванную, но с порога оглянулся:

— Не будьте такой официальной, баронесса. Мне казалось, что мы успели подружиться. Очень неприятно думать, что ты просто отрабатывала задание.

Выйдя из ванной, я обнаружил за раздвижной стеклянной дверью на террасу небольшой столик с желтой льняной скатертью, такими же салфетками и желтой розой в высокой серебряной вазе. Завтрак был континентальным: апельсиновый сок, кофе и горячие рогалики с маслом.

Марисса стояла у перил, глядя на море. На звук моих шагов она обернулась.

— Я должна извиниться.

— Все отлично.

— Нет. Я вовсе не собиралась принимать неприступный вид. Просто… просто раньше я ничего подобного не испытывала и не делала. Мне крайне неловко. Я не знала, что сказать.

— Ты все говорила правильно до тех самых пор, пока мы оставались друзьями.

— Мы ими и остались, — улыбнулась девушка. — Кофе?

— Черный, пожалуйста.

Я принял чашку у нее из рук. Напиток оказался густым и крепким.

— Какая программа на сегодня?

— Дитер будет ждать в десять в главном здании, чтобы показать весь комплекс.

— Ты будешь сопровождать нас?

— Вряд ли. У меня работа. Однако в семь вечера тебя ждет коктейль с местными представителями власти. Я буду присутствовать.

— А как насчет ужина?

— Я приду, если хочешь.

— Хочу. Только прихвати с собой что-нибудь более подходящее, чтобы вернуться в отель утром. По-моему, являться в офис в бикини так же глупо, как в вечернем платье.

Осмотр продолжался до полудня. Затем солнце начало жечь так, что даже океанический бриз, проникавший сквозь шторки джипа, не приносил облегчения. Машину вел Дитер. Я сидел рядом с ним, Лонеган — на заднем сиденье. Несколько раз я оглядывался на него, но по дяде невозможно было определить, испытывает ли он хоть какие-то неудобства, несмотря на то, что он был единственный в пиджаке и при галстуке. Впрочем, чувствовалось, что он все же обрадовался возвращению в отель с кондиционерами.

Первым делом мы направились к бару. Лонеган, как обычно, заказал сухой мартини. Я остановился на джине с тоником, а Дитер взял текилу. Мы успели объехать два поля для гольфа — на восемнадцать и на девять лунок, — двенадцать теннисных кортов, конюшню на сорок лошадей и семнадцать бунгало. Осталось только осмотреть главное здание.

— Здесь сто восемьдесят номеров, — рассказывал Дитер, — каждый из спальни, гостиной, кухни-бара и с двумя ванными комнатами. Все отвечают классу люкс. При цене в среднем две сотни долларов в день окупаются сорок процентов аренды.

Лонеган кивнул.

— Судя по цифрам, у вас получалось не больше пятнадцати процентов.

— Честно говоря, меньше, — признался Дитер.

— А каков максимум? — поинтересовался я.

— Из расчета два человека на номер и четверо на бунгало четыреста двадцать восемь.

— Получается, при ста долларах в день в среднем на гостя вы планировали самоокупаемость шестнадцать тысяч?

— Включая питание, — кивнул Дитер.

— А без учета питания?

— Десять, но сюда входит обязательный по условиям лицензии континентальный завтрак.

— Можно ли переделать номера в отдельные спаренные?

— Да. Мы уже думали над этим, но не могли позволить себе вложить еще миллион.

— Понятно. — Я сделал знак наполнить себе бокал заново. — Как по-вашему, почему отель не дает денег?

— По двум причинам, — затараторил Дитер. — Во-первых, самолетные компании не сдержали обещания увеличить количество рейсов, а во-вторых, власти не позволяют нам открыть казино, пока не пройдут выборы, хотя и выдали лицензию.

— Почему вы считаете, что они не откажут теперь?

— Потому что не захотят допустить закрытия. Они пошли на слишком крупные инвестиции.

— У вас есть письменное соглашение?

— Это Мексика, — улыбнулся Дитер. — Здесь не принято писать. Бумажки, даже если они есть, редко что значат.

— Получается, возможен отказ?

— Все возможно, но вряд ли. Составьте собственное мнение. Вечером на коктейле будут губернатор штата и представитель казначейства из Мехико. Решать будут именно они.

Зазвонил телефон. Бармен передал трубку Дитеру. Тот послушал, коротко ответил по-испански и повернулся ко мне:

— Самолет из Мехико только что коснулся полосы. Я должен идти встречать. Вы меня извините, джентльмены?

— Разумеется.

— Я забронировал в саду столик для ленча.

— Спасибо.

— К вам сейчас присоединится баронесса, чтобы составить компанию и позаботиться о ваших удобствах.

— Еще раз спасибо.

Когда Дитер ушел, Лонеган сказал:

— Мне это не нравится. Что-то нечисто.

— А именно?

— Не думаю, что тут пахнет казино. Иначе сюда уже слетелись бы парни побогаче, чем ты.

— Может быть, ты и прав. Однако доиграем до конца. Завтра мы будем знать больше, чем сегодня.

В бар вошла Марисса.

— Кажется, самое время пообедать, — закончил я.

Глава 30

Ленч по своему великолепию не уступал ужину прошлым вечером. Здесь была свежепойманная в пруду перед отелем рыба, изумительнейшее «Монтраше», которое почти пропало для меня, однако произвело неизгладимое впечатление на дядю, а также свежайшее лимонное мороженое и кофе. Мягкий бриз, просачивающийся сквозь листву раскидистых деревьев, не давал солнцу слишком сильно жечь наши спины.

Когда мы поели, Марисса встала.

— В офисе меня ждут дела. Понадоблюсь ли я вам еще этим вечером?

Я покосился на дядю. Тот слегка покачал головой.

— Нет, спасибо. Мы, собственно говоря, собирались просто вернуться в коттедж и отдохнуть перед коктейлем.

— О’кей. Но если вам что-нибудь понадобится, вы знаете, где меня найти.

Марисса ушла, и мы тоже встали из-за стола.

— Какая фигура! — одобрительно заметил дядя, глядя ей вслед. — Высший класс.

Я метнул на него скептический взгляд. Быть может, в этом виновато было солнце, однако мне показалось, что Лонеган вспыхнул. Во всяком случае, он поспешно сменил тему:

— Пройдемся вдоль берега?

— С удовольствием.

Стоило нам очутиться у линии прибоя, как дядя неожиданно наклонился, снял ботинки вместе с носками и закатал повыше брюки. Затем, держа обувь в руках, он с наслаждением вошел в волну, но на всякий случай оглянулся на меня:

— Ничего?

— Да, пожалуйста.

Дядя вел себя как ребенок: плескался, отскакивал назад, когда вода подходила к икрам, и снова лез обратно. На его губах играла слабая улыбка, а взгляд стал странно отсутствующим.

— Мне всегда хотелось сделать это. С тех самых пор, когда я был мальчишкой.

— Ты никогда?..

— Ни разу! Я пошел работать, едва мне стукнуло одиннадцать. Твоя мать была еще младенцем, дед умер, а бабушка стирала не покладая рук, чтобы поставить на ноги семью.

— И чем же ты занялся?

— Я подметал и чистил плевательницы в салуне Кланциса, что напротив лос-анджелесского вокзала.

Я промолчал. Собственно говоря, сказать было нечего: я впервые об этом услышал. Никто в моей семье никогда не упоминал, с чего начал Лонеган.

— Твой дед и Кланцис вместе работали на железной дороге, именно поэтому я и получил возможность подзаработать.

Дядя застыл, глядя на море.

— Я до сих пор помню, как встречал тихоокеанский товарный, как бежал рядом с рельсами и махал рукой отцу и Кланцису, которые сидели в кабине огромного паровоза. А было это на бульваре Санта-Моника.

— Мы далеко ушли от Санта-Моники.

— Да. Мы оба. Помнится, ты тоже начал там.

Я кивнул. Трудно поверить, но всего пять лет тому назад я стоял на приморском бульваре Санта-Моника и следил, как грузчики под руководством Перски выносят последнюю мебель из офиса «Голливуд экспресс».

Перски последний раз обвел помещение глазами, стараясь не смотреть в мою сторону. Склад был пуст, если не считать обрывков бумаги и прочего мусора на полу.

— Кажется, все.

С этими словами Перски направился к двери в сопровождении грузчиков. Плотник уже успел обшить досками разнесенный фасад. Перски попробовал, как действует дверь, затем повернулся ко мне:

— Это встанет в сотню баксов.

— Дай ему чек, — велел я Верите, которая стояла рядом со мной.

— Никаких чеков. Наличными.

На какой-то момент я рассердился, потом сообразил, что это глупо. На его месте я бы повел себя точно так же, увидев, как выносят мебель. Пришлось сунуть руку в карман, достать здоровую пачку и отделить сверху стодолларовую банкноту.

— Спасибо, — сказал Перски, явно впечатленный внушительным видом. — Если что понадобится, звякни.

Я запер за ним дверь и сказал Верите:

— Ну вот. Так я и знал. Все было слишком хорошо, чтобы продолжаться долго.

— Могло быть гораздо хуже. По крайней мере, тебя не убили. И ты не разорился. С двадцатью пятью тысячами, которые ты получил от Ронци, у тебя на счету восемьдесят одна.

— Посмотрим, сколько останется, когда я оплачу все векселя.

Мы с Веритой поднялись по лестнице и разложили на кухонном столе бухгалтерские книги.

— Начнем с крупного, — предложил я. — Сколько осталось от аванса преподобного Сэма?

Верита зашуршала страницами.

— Он дал сорок тысяч. Ты выпустил шесть страниц. У него в активе тридцать четыре тысячи.

— Выпиши чек.

Я подождал, пока она пододвинет мне чек на подпись.

— Дальше Лонеган.

— Ты ничего ему не должен. Сегодня утром он позвонил мне и сообщил, что списал все на инвестицию.

— На фиг. В подачках не нуждаюсь.

Верита промолчала.

— Мы отдали его долю от рекламы в последнем выпуске?

— Нет.

— На сколько она тянет?

— Три тысячи сто.

— Добавь двадцать пять тысяч аванса и выпиши чек.

Верита, не говоря ни слова, подчинилась. Счета из типографии и прочая мелочевка съели еще двенадцать тысяч. На жалованье ушло тысяча семьсот.

— Итак, сколько у нас осталось?

— Пять тысяч триста, — ответила Верита, даже не сверяясь с документами.

— Ты права. Я не разорен.

По щекам девушки побежали слезы.

— Послушай, не ты ли сама говорила, что могло быть хуже? Всего несколько месяцев назад я был на нулевой отметке, а теперь имею целых пять штук.

— Я… Мне жаль, Гарис.

— Не надо, — сказал я, взяв ее за руку. — Делать дело было чертовски приятно, и, уж во всяком случае, в сто раз лучше, чем болтаться безработным.

Верита отняла руку. Ее глаза были опущены.

— Вчера я заходила в свою прежнюю контору. Начальник говорит, что я могу начать работать с понедельника.

— Мне положено пособие?

— Нет.

— Тогда ты туда не вернешься. Я же не смогу занять очередь перед твоим окошком.

— Но мне надо где-то работать, Гарис.

— А ты и работаешь. Я тебя, кажется, не увольнял, верно?

— Нет, но… Я думала, что все кончено.

— Кончено? — Я поднялся со стула и достал из холодильника банку с пивом, вскрыл ее, сделал хороший глоток… — Я только начинаю! До газеты я болтался, как дерьмо в прорубе, воняя на весь мир. Теперь хватит! Все! Пройденный этап. Я уже знаю, как схватить жизнь за хвост.

Верита невольно произнесла по-испански:

— Usted está muy macho[2].

— Вот! — воскликнул я, смяв банку из-под пива и швырнув ее в мусор. Затем схватил Вериту и закружил по комнате. — Именно это я и искал!

— Не понимаю.

— «Махо», — рассмеялся я. — Название журнала! Нашего нового журнала!

Глава 31

Нам потребовалось шесть месяцев, чтобы первый выпуск поступил в продажу… и он блистательно провалился. Рынок успел завоевать недавно появившийся в Штатах «Пентхаус». По сравнению с ним и с «Плейбоем» наш «Махо» выглядел так же невзрачно, как «Голливуд экспресс» рядом с «Нью-Йорк таймс». Слегка размытые фотографии бородачей в «Пентхаусе» заставили всю Америку отпустить усы. Перед такой лобовой атакой пошатнулся даже «Плейбой», однако он мужественно продолжал подкрашивать своих девочек. «Самые красивые попки в стране!» Нас разбирал смех при виде подобного, хотя особых причин для веселья не было. Мы понесли ощутимые убытки и, что хуже всего, не видели способа превзойти конкурентов ни содержанием статей, ни иллюстрациями. На них работало слишком много крупных талантов, а таланты всегда идут туда, где деньги. У нас же пока не было ничего, кроме обещаний.

Второй выпуск вышел через месяц в основном для того, чтобы дать распространителям возможность сбыть еще часть от первого выпуска. Третий тоже вышел через месяц, но нам уже всерьез грозило банкротство. Национальный дистрибьютер прислал напоминание об истечении срока соглашения. Традиционный прием. Это значило, что в дальнейшем нам самим придется заботиться о продаже. У меня скопилось векселей тысяч на пятьдесят и не было ни малейшей надежды набрать денег на следующий выпуск.

Мы сидели за кухонным столом, мрачно уставившись на кучу неоплаченных счетов.

— Все? — спросил я.

Верита кивнула.

— Сорок девять тысяч триста пятьдесят семь долларов шестьдесят центов, не считая увольнительных.

— А сколько людей увольняется?

Верита обменялась взглядом с Бобби и Элен.

— Все, кроме нас.

Они держались со мной уже десять недель.

— Спасибо. Сколько у нас в банке?

— Около семи сотен, — сказала Верита, сверившись с документами.

— Грандиозно. Похоже, мне придется расплачиваться до конца жизни.

— Зачем? — спросила Верита. — Ты можешь объявить банкротом себя и компанию в придачу. Освободишься от долгов и при желании сможешь начать все сначала.

— А что при этом случится с названием?

— «Махо»?

Я кивнул.

— Потеряешь вместе с остальным имуществом. Оно принадлежит компании.

— Интересно, каким остальным? Ты о паре второсортных снимков и двух-трех статьях, которые никому не нужны?

— Отец говорит, что мог бы одолжить денег, — подал голос Бобби.

— Поблагодари его от моего имени, но с тем же успехом он может отправить их в мусоросжигалку. Нам их не отработать.

— Может быть, еще один выпуск — и дела начнут поправляться?

— Нет. Ни в коем случае, пока мы будем продолжать делать то, что другие умеют лучше. — Я потянулся за сигаретой. — Нам нужен новый подход, иначе так и останемся в положении третьесортных подражателей.

— А какой тут возможен новый подход? — спросил Бобби. — Щелкай себе девочек в разных видах, и все. Пока борода не отрастет.

Я уставился на него с таким чувством, словно в моей голове начали ворочаться шарики. Дело было не столько в словах Бобби, сколько в том, как он их произнес.

— Кроме того, — вставила Элен, — «Плейбой» и «Пентхаус» расхватали практически все сексуальные темы. Нам тут мало что осталось.

Шарики опять заворочались.

— Быть может, все оттого, что мы играем по их правилам. С «Экспрессом» повезло, потому что мы не знали правил и выдумывали их на ходу…

— Национальный журнал — это не местная газета, — возразила Верита.

— Неужели? По-твоему, остальные американцы в корне отличаются от жителей Лос-Анджелеса? А по-моему, их интересуют те же самые вещи.

— Лос-Анджелес отличается бо́льшей свободой нравов, чем, например, Сквиданк.

— Надо понимать, в Сквиданке не трахаются?

— Скорее всего, трахаются, но особенно не распространяются на эту тему.

— Мне глубоко наплевать, что там принято говорить. Главное, чтобы про это думали и об этом читали.

— Читают. Они же покупают «Плейбой» с «Пентхаузом», даже если не понимают всех слов.

— И на картинки смотрят, — вставил Бобби. — Тираж «Пентхауза» в первый год достиг почти трех миллионов, а все снимки бородачей на ранчо плюс секс. Хефнер почуял прокол и столковался с Джучионе о выпуске нового журнала, быстренько договорившись с французским «Луи» об обмене фотографиями и материалами. Название будет «Уй!». Один мой приятель видел сигнальный экземпляр. Говорит, классный секс.

— То есть?

— Никаких лохм. Девочки тщательно причесывают свои бородки.

Мы расхохотались.

— Но они продолжают гнуть всю ту же линию. Оба. Как говорится, сборная солянка: французские вина, моды, отдых, спорт, кино, книги, еда. Всего понемногу. Специально для мистера Голубого Воротничка, чтобы он знал, как лучше потратить шестьдесят семь пенсов на биг-мак и в какое кино лучше свозить свою старуху.

Девушки фыркнули, однако мне было не смешно. Я встал.

— Сегодня мы вряд ли что высидим. Я собираюсь проваляться весь уик-энд и как следует пораскинуть мозгами. Меня преследует странное ощущение, что упускается очевидное.

— И в чем состоит это очевидное? — поинтересовался Бобби.

— Звучит, наверное, глупо, зато чистая правда: я не знаю.

Телефон зазвонил почти сразу, как за Веритой, Элен и Бобби закрылась дверь.

— Гарис? — холодно осведомился Лонеган.

— Да, дядя Джон.

— Я хочу тебя видеть.

Этот телефонный разговор был первым за четыре месяца, однако не прозвучало ничего похожего на «здравствуй», «как дела» или на другое приветствие. Просто «я хочу тебя видеть». На сегодня с меня было явно достаточно. Без дяди я вполне мог обойтись, поэтому ответил весьма агрессивно:

— Тебе известно, где меня найти.

— Ты можешь приехать в полночь в «Серебряный гвоздь»?

— На кой черт?

— У меня есть для тебя интересное предложение, — невозмутимо сообщил дядя.

— В прошлый раз из-за твоего интересного предложения меня чуть не убили.

— Сам виноват. Решил сам справиться, вместо того, чтобы предоставить действовать мне. Жду в полночь.

Я немного поколебался, затем согласился.

— О’кей.

— Гарис?

— Да, дядя Джон?

— На сей раз сделай милость, оставь машину на улице, ладно?

Дядя тихо фыркнул и повесил трубку, не дожидаясь ответа. Он мог не беспокоиться. Я так и не купил себе машины, что оказалось к лучшему: ее давно отобрали бы за долги.

«Серебряный гвоздь» был неузнаваем. Зеркальные окна не позволяли видеть, что делается внутри, — только пара небольших белых овалов давали возможность оценить неон вывески. Но заглянуть в них с улицы было невозможно.

Еще сильнее изменился интерьер. Бар красного дерева, деревянные столы и панели уступили место хрому и черному пластику. С потолка в центре зала свешивались четыре кинопроектора, которые отбрасывали немое изображение на экраны по углам. Порнуха для «голубых»: голые парни с большими хвостами совокуплялись, мастурбировали, занимались оральным сексом и содомией по всей комнате. На небольшой эстраде позади бара восседала дикого вида черномазая красотка, бацала на пианино и хрипло пела. Из-за царящего шума разобрать слова было невозможно. Однако, подойдя поближе, я уловил блатной припевчик «голубой» лирики.

Пробиться сквозь толпу к лестнице удалось почти без потерь: меня разок потрепали за хвост, дважды за ягодицы и какая-то старая «краля» предложила сотню долларов за ночь в его доме на Голливуд-Хиллз. Инкассатор, как обычно, сидел за столиком.

— Что здесь происходит? — спросил я.

— То же самое, что каждый вечер после переделки. Вечный предновогодний бардак.

Он жестом предложил занять место рядом. На столе красовалась бутылка скотча. Инкассатор швырнул в бокал пару кубиков льда из пластикового ведерка и подпихнул его ко мне:

— Займись самообслуживанием.

Я плеснул в бокал виски.

— Когда переделались-то?

— А сразу, как ты припарковал машину в баре, — ухмыльнулся Инкассатор. — Думаю, Лонеган был крайне благодарен. Страховая компания оплатила все.

— В таком случае, надо будет взять с него комиссионные.

— Попробуй, — фыркнул Инкассатор и наполнил свой бокал. — Как живешь?

— Как обычно.

— Лонеган задержится. — Взгляд Инкассатора переместился за мое плечо. — Ты видел цыпленочка за пианино?

— Ага.

— Настоящая дикарка, а?

— Угу.

— Эх, трахнуть бы, — пробормотал он себе под нос. — Я из-за нее готов на стенку лезть.

— Так предложи.

— Уже предлагал. Не хочет. Ни в какую.

— Может, она «розовая».

— Не-е! Ничего похожего. Просто она хочет стать звездой. Ждет возможности сделать ставку.

— Здесь она ее вряд ли дождется.

— Не скажи. Ночные гости оч-чень ценят эту цыпочку, а многие из них имеют вес. — Тут Инкассатор поднялся. — У нее сейчас будет перерыв. Я вас познакомлю.

— Зачем?

— А хрен его знает. Э-эх! Если у меня не окажется предлога, она даже не сядет за мой столик.

— О’кей. Я скажу ей, какой ты большой парень.

Похоже, девка здорово его зацепила. Но в одном он не ошибся: ей действительно нужен шанс. Не успела она очутиться за столиком, как сразу затараторила:

— Билл сказал, что вы издатель. Я хочу показать вам пару песен, которые написала сама.

— Я издаю литературу другого рода.

— Какую?

— Журнал «Махо».

Ее лицо вытянулось.

— Никогда не слышала. На что он похож?

— На «Плейбой», «Пентхаус».

— Я не позирую в голом виде, — ровным голосом сообщила она.

— У меня не было намерения просить об этом. Ты слишком тощая, — почему-то обиделся я.

— На кой черт ты заставляешь тратить меня время на всяких слизняков? — налетела она на Инкассатора. — А еще говорил, что он может оказаться полезным.

— Может, и могу, — произнес я медовым голосом.

Ее тон мгновенно изменился.

— Да? — спросила она почти вежливо.

— Если твои нижние губы не уступают по размерам твоему рту, я готов дать тысячу долларов за разворот.

Она мгновение таращилась на меня, затем вскочила, бросила: «Козел!» — и убежала.

Я посмотрел на Инкассатора. Сплошное уныние.

— Вряд ли я оказал тебе услугу.

— Не помог, это уж точно, — тяжело вздохнул он и опять наполнил наши бокалы.

Мы выпили, и он немедленно налил еще раз.

— А ты действительно думаешь, что ее нижние губы такие же широкие, как рот?

— А что?

Лицо Инкассатора расплылось в улыбке.

— Просто если так, то я готов залезть туда с головой.

Я рассмеялся и отсалютовал ему бокалом. Вот она, истинная любовь! Когда Лонеган наконец появился в час тридцать после полуночи, я был так пьян, что едва вскарабкался по лестнице в его кабинет.

Глава 32

— Ты пьян, — с отвращением сказал дядя.

— Еще какие новости? — едва ворочая языком, пробормотал я.

— В таком состоянии бесполезно разговаривать о делах.

— Верно. — Я приложил все усилия, чтобы сосредоточить на нем взгляд. — Ты действительно хочешь, чтобы я протрезвел, дядя Джон?

— Это важно.

— О’кей. Распорядись, чтобы мне принесли черный кофе. Я вернусь через пару минут.

С этими словами я отправился в личную ванную Лонегана и сунул два пальца в горло — ликер пошел обратно. Затем я засунул голову под кран с холодной водой и не вынимал до тех пор, пока не утихла боль в висках. Осталось только как следует растереться полотенцем и вернуться в кабинет.

Лонеган пододвинул мне большую чашку дымящегося черного кофе.

— Ты похож на мокрую крысу.

— Зато на трезвую, — заметил я, осушив сразу почти половину чашки. — Итак, о чем ты хотел поговорить со мной?

— Как у тебя дела с журналом?

— Ты сам знаешь. Зачем же спрашивать?

— Хочется услышать это от тебя.

— Я сворачиваюсь. Выжался. Разорился. Еще вопросы есть?

— Да. Почему?

Я допил кофе, чтобы дать себе возможность собраться с мыслями.

— Тебя интересуют оправдания или правда?

— Правда.

— Потому что я был туп. До меня дошло, но слишком поздно. Я пытался издавать «Плейбой» и «Пентхаус». Ввязался не в свое дело.

— А в чем заключается твое дело?

— Я уличный писака. Именно по этой причине «Голливуд экспресс» получил успех. Я могу задеть за живое «голубых» на улицах, но не в том случае, когда они нацепили на себя накрахмаленный белый воротничок вместе с социальными претензиями. Этим занимаются Хефнер с Джучионе. Я умею действовать на нутро. Голова — не мой профиль.

Лонеган помолчал.

— Ты считаешь, что все-таки можешь состряпать окупаемый журнал?

— Да.

— Что для этого нужно?

— Прежде всего, деньги. Затем, распространитель. Второе даже сложнее из-за благоприобретенной репутации. Мне нужно отыскать такого, кто захотел бы рискнуть.

— Если у тебя будут деньги и журнал, ты вернешься к Ронци?

— Этот хрен не в моем вкусе. Кроме того, он мелко плавает. Для журнала нужен национальный масштаб.

— А если он вырастет до национального дистрибьютера?

Я окончательно протрезвел. Лонеган никогда ничего не говорит без причины.

— Не надо вилять, дядя Джон. В чем там дело с Ронци?

— Перски вместе с «Экспрессом» вылетел в трубу, и Ронци занервничал. Чтобы оправдаться перед своими восточными коллегами, ему срочно нужно что-нибудь хорошее.

— И он просил тебя связаться со мной?

— Об этом речь не шла. Просто он дал мне понять, что при случае не откажется от сделки.

— Я не собираюсь возвращаться к «Экспрессу».

— Я и не прошу. Речь идет о журнале. Твоем журнале. «Махо». Итальянцам такие вещи по душе.

— Я не собираюсь вязаться с усатыми. Ни в коей мере. Никаких партнеров.

— Журнал твой. Они могли бы стать дистрибьютерами.

Я немного подумал.

— Чтобы вытянуть журнал, мне нужны деньги. Я должен пятьдесят штук, и кредиторы не станут ждать.

— Быть может, мне удастся уговорить их дать сто в качестве аванса за исключительное право распространения на два года.

— На год. И никакой личной ответственности, если журнал сдохнет. Они теряют деньги, и все.

— Твердая линия для человека, который сидит в луже.

— Почему бы и нет? — улыбнулся я. — Что мне терять?

— Бросал бы лучше пить. Тогда с тобой было бы гораздо проще иметь дело.

— Почему? — Тут у меня в голове что-то мелькнуло. — Или ты участвуешь в аферах Ронци?

— Нет. Однако он считает, что я участвую в твоих. Таковы итальянцы. Они могут никому не верить, но не сомневаются, что кровь гуще воды.

До меня внезапно дошло. До сих пор Лонеган не имел с меня ничего, что и без того не принадлежало бы ему. Он использовал меня, однако и я использовал его, а под конец сдох бы, если бы он меня не прикрыл.

— Дядя Джон, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Я передумал.

— По поводу чего?

— Мне нужен партнер. Ты.

Его кадык двинулся, словно он сглотнул хорошую порцию воздуха. Затем дядя заморгал, протер очки в золотой оправе и снова водрузил их на нос.

— Я польщен. Сколько мне это будет стоить?

— Я должен пятьдесят. Но даже после уплаты мне понадобится еще сотня, чтобы выпустить такой журнал, какой я хочу. Аванса от Ронци хватит в обрез. Пятьдесят дадут тебе десять процентов.

— Мелочевка, — пожал плечами дядя. — Во столько встанет один вступительный взнос без учета инвестиций.

— Это уже мое дело.

Дядя внимательно посмотрел на меня.

— Могу предложить тебе кое-что получше. Я дам тебе сотню под двадцать процентов. Делаешь выпуск и получаешь старт.

— А если лопнет?

— Тогда я буду долго рыдать, но возврата долгов с тебя не потребую.

Я вытаращил глаза. Вот уж не подозревал, что пойду на такое. Во всяком случае, не после того, что случилось с моим отцом. Они с Лонеганом тоже были партнерами, и отец вышиб из себя мозги, потому что дядя Джон отказался ему помочь.

Лонеган словно бы прочел мои мысли:

— Твой отец был слабым человеком. Он сделал то, чего не должен был, а когда попался, то постарался уладить все, вовлекая других. Тех, кто не делал ничего плохого. Когда он обратился ко мне, то я уже ничем не мог помочь. Никто не смог бы. Я посоветовал ему признаться и смириться с необходимостью отсидеть, пообещал помочь начать заново, когда он выйдет… Но он не смог взглянуть правде в глаза. Он думал о своей репутации больше, чем о тебе или о твоей матери. Поэтому он оставил записку, где все свалил на меня. Эта записка попала на первые страницы газет, после чего очень многие мои недоброжелатели охотно ей поверили. Но ты ни разу не задался вопросом: почему, если обвинения соответствовали правде, никто не привлек меня к судебной ответственности?

Я слушал, не перебивая.

— Каждое слово и буква были проверены. Властями. Местными и федеральными. Но не всплыло ничего. Ничего. Иначе меня бы с радостью повесили на первом же дереве.

Дядя снял очки и еще раз протер их.

— Извини. Сам не понимаю, что на меня нашло. Я не думал, что заговорю с тобой об отце в таком тоне. Но это всегда стояло между нами. Когда это произошло, ты был ребенком и вырос с этим. Именно отсюда твои стычки с матерью. Ты не понимал, как мы можем поддерживать отношения друг с другом, словно ничего и не произошло.

Я молча смотрел на дядю. Мне нечего было сказать. Все уже в прошлом, и его не изменишь. Он опять будто прочитал мои мысли:

— Но это позади. И оно не имеет ничего общего с предметом нашего разговора.

Я кивнул.

— Итак, договорились? — спросил дядя несколько неуверенным тоном, словно боясь отказа.

— Да, партнер, — сказал я, протягивая ему руку.

Он схватил ее обеими руками и крепко пожал. Его глаза за стеклами очков блестели.

— Вот увидишь, все будет как надо.

Я тоже невольно заморгал.

— Конечно. Я буду из кожи лезть, чтоб ты не разорился.

— Теперь, сынок, когда мы партнеры, я скажу вот что: этот генуэзский ублюдок должен будет выложить не меньше двух сотен, если рассчитывает на эксклюзивное право в национальном масштабе.

— Дядя Джон, а ты не забыл про наше условие? Выпуск делаю я.

— Я не собираюсь вмешиваться, — поспешно сказал он. — Но у тебя хватит возни с журналом, а с итальянцем лучше меня никто не справится. Ему прекрасно известно, что при желании я могу вовсе выжить его из Лос-Анджелеса.

Спорить тут не приходилось. Лонеган умел разговаривать с усачами на том единственном языке, который они понимают.

— О’кей, дядя Джон. Ты начал с Ронци, ты с ним и заканчивай.

Внезапно я почувствовал, что зверски голоден, и встал.

— Ты куда?

— Я умираю с голоду. Уже два часа ночи, а у меня с самого ленча во рту ни крошки не было.

Дядя сунул руку в карман.

— У тебя нет денег?

— Есть, — рассмеялся я. — У меня не было времени. Я был слишком занят.

— Куда ты собрался?

— На Фэйрфакс в «Деликатесы Багеля». Они открыты допоздна.

— Билл отвезет тебя туда, подождет и доставит домой. Я не хочу, чтобы ты ночью шатался по улицам.

— Я уже большой, дядя Джон. Ты прежде никогда не беспокоился о том, где я шатаюсь.

— Прежде мы не были партнерами. А теперь я вложил в тебя еще кое-что, кроме крови.

Глава 33

«МАХО» — гласили огромные черные буквы на королевском вельветово-голубом фоне. Слева белые буквы помельче объявляли: «Для посвященных мужчин». Справа тем же шрифтом шло: «Выпуск 2, номер 1».

Абсолютно голая девчонка в белой ковбойской шляпе, стоя в классической позе, агрессивно целилась из двух револьверов в читателя. Ее пиписку и соски прикрывало кружевное бикини, напечатанное на целлофановой обложке. Сквозь кружева просвечивали розовые выпуклости и волосики. С одной стороны фотографии бежала надпись: «Настоящий ли ты мужчина», — с другой: «Чтобы сорвать мой купальник?»

И все. Только цена в правом верхнем углу — один доллар двадцать пять центов.

На второй странице черный заголовок «Наш новый символ» — и гигантскими красными буквами: «БОЕВОЙ ПЕТУХ»! Иллюстрация: прямой напряженный фаллос, в который вписан петух с багровым поднятым гребнем, выставленным вперед клювом и острыми шпорами на когтистых лапах, сжимающих пухлые тестикулы. Петух словно завис в воздухе перед тем, как спикировать на распростертое на спине нагое женское тело. Надпись: «Для посвященных мужчин. Мужчина, готовый биться за то, что он хочет, всегда получает желаемое».

Третья страница. Заявление редактора:

«НЕ ПОКУПАЙТЕ ЭТОТ ЖУРНАЛ, ЕСЛИ —

Вы любите крольчатинку. Купите кролика.

Вам нужно нечто любимое. Купите пуделя.

ПОКУПАЙТЕ ЭТОТ ЖУРНАЛ,

ЕСЛИ ВЫ ЛЮБИТЕ ДЕВОЧЕК

В этом номере их шесть. Тридцать страниц голых красоток. Любые формы, размеры и цвета, чтобы доставить Вам удовольствие и напомнить о возможностях, которые предоставляет жизнь.

ВЫ ЛЮБИТЕ СЕКС

У нас есть рассказы, заметки, анекдоты, карикатуры, фантазии, амулеты — и все на ту тему, о которой мужчины больше всего говорят, больше всего думают и больше всего хотят: даже больше, чем денег. Шестьдесят страниц только о сексе! Мы не скажем Вам, какую машину, стереосистему или видеокамеру покупать и что Вам носить. Да и кто может себе это позволить? Зато Вы наверняка можете себе позволить одно, а именно:

УДОВОЛЬСТВИЕ. Секс — это удовольствие. А мы всего за бакс с четвертью в месяц собираемся доставить такое удовольствие, которое Вам и не снилось.

ЭТО Я ГАРАНТИРУЮ.

(подпись) Гарис Брендан,

Издатель.

ПОСТСКРИПТУМ. ОСОБОЕ ЗАМЕЧАНИЕ ИЗДАТЕЛЯ!

В этом номере и ежемесячно вы найдете сложенный разворот размером 22 на 34 дюйма с изображением в натуральную величину девочки, которую мы выбрали ЛУЧШЕЙ ПОПКОЙ МЕСЯЦА!

Уже одна эта гигантская фотография в натуральную величину красивой розовой пиписки гарантирует, что Ваш БОЕВОЙ ПЕТУХ ринется в бой, а изо рта потекут слюнки от желания увидеть и другие части девчонки с такой попкой. Поэтому переверните несколько страниц, и Вы найдете еще десять захватывающих фотографий ЛУЧШЕЙ ПОПКИ месяца.

А если и это не подействует, последуйте одному из двух советов или сразу обоим:

1. СХОДИТЕ К ВРАЧУ.

2. Положите разворот в конверт вместе с Вашим именем и адресом и отправьте его нам. Мы вернем полную стоимость журнала. Оставшиеся страницы можете сохранить вместе с нашими наилучшими пожеланиями.

(подпись) Г. Б.

Издатель.

Мы с Лонеганом стояли и смотрели на макет журнала. После нашего разговора в его кабинете прошло три месяца. Макет — страница за страницей — висел на стене. Оценщик из типографии ходил вдоль него, делая свои пометки. Наконец он закончил и вернулся к нам.

— Справитесь? — спросил я.

— Мы можем справиться с чем угодно. Но это будет стоить.

— Сколько?

— Какой тираж вы предполагаете дать?

— Пока еще не решил. Какова базовая цена?

— У вас два спецзаказа: прозрачная обложка и разворот. Для этого понадобятся особые машины. — Оценщик еще раз посмотрел на стену. — Это уже тридцать тысяч для начала, вне зависимости от того, печатаете вы сотню или миллион. Полагаю, цветная печать и бумага по две сотни за тысячу поднимут цену до восьмидесяти тысяч.

— Себестоимость составит сорок центов за экземпляр, — сказала Верита. Она, как и Ронци, разумеется, тоже присутствовала при разговоре. — Ронци причитается двенадцать с половиной центов с экземпляра за распространение и еще пятнадцать центов в счет долга. Вычитаем шестьдесят два с половиной дилерских и остаемся с тридцатью пятью центами плюс дефицит для первого номера пять центов на экземпляр.

Я взглянул на Лонегана. Тот молчал.

— Это без учета наших затрат и перерасхода, которые на данный момент составляют двадцать тысяч, — продолжила Верила. — С ними потери составят пятнадцать центов на экземпляр.

— Сколько встанет миллионный тираж? — спросил я оценщика.

Его карандаш замелькал по исписанному блокноту.

— Мы сможем уложиться приблизительно в сто сорок тысяч плюс или минус несколько долларов.

В отличие от него, Верите блокнот не понадобился.

— Даже при сорока процентах продажи наша прибыль составит девяносто тысяч долларов.

— А если мы распродадим сто процентов?

— То расцветем пышным цветом. Это еще четверть миллиона долларов, что даст триста сорок тысяч чистыми.

Я обратился к Ронци, который до сих пор молчал как рыба.

— Как по-твоему? Мы продадим миллион экземпляров?

— Не знаю.

— Тогда другой вопрос. Ты можешь распределить миллион экземпляров по стендам?

— Могу, но не гарантирую, что их туда повесят.

— Доложишь пятьдесят штук к моим ста пятидесяти на рекламную кампанию?

— Что я с этого буду иметь?

— Во-первых, сто штук за продажу дополнительных восьмисот тысяч, а к этому плюс еще пять процентов от меня, что даст тебе тридцать тысяч чистыми.

— Десять, не меньше.

— Идет.

— Погоди. Не так быстро. Я еще не согласился. До сих пор никому не приходило в голову рекламировать подобный журнал.

— Это не значит, что его нельзя рекламировать, — улыбнулся я.

— И куда ты поместишь рекламу?

— Где обычно. Газеты, радио, ТВ.

— Они не примут.

— А если уже приняли?

— Поверю, когда увижу.

— Тогда пошли.

Я провел их по лестнице в квартиру. Там на столе лежала газетная реклама: контурное изображение женщины в сдержанно-сексуальном неглиже, которая с озабоченным лицом стоит рядом с креслом, где восседает ее муж, уставившись в телевизор. Ниже шел простой текст: «МАХО». Новый журнал для посвященных мужчин. Внимание! Леди! Дайте вашим мужьям по экземпляру сегодня! Это подействует лучше любых витаминов. Не упустите свой шанс».

— По ТВ пойдет та же картинка с озвученным текстом. Десять секунд. Такой же текст по радио. Реклама рассчитана на первую неделю после появления журнала на стендах. Все обговорено. Не хватает только моей подписи на контракте.

— Нет, ты все-таки сумасшедший.

— Ты уже вложил в дело двести тысяч. Что такое на их фоне еще пятьдесят? Зато я выведу тебя в люди. Сделаю большим человеком с усами отсюда и до Востока.

— Или обеспечишь симпатичным цементным пальтишком.

— Серый цвет тебе к лицу.

Ронци еще раз изучил рекламу.

— Миллионный тираж, — пробормотал он. — А если мы не продадим миллион? Я получу процент за продажу первого миллиона, когда бы это ни случилось?

— Справедливое требование.

— О’кей. Я согласен. Когда, по-твоему, мы сможем попасть на стенды?

— Сколько времени вам понадобится? — обратился я к представителю типографии.

— Шесть недель, если пройдут цветовые пробы.

— Ты слышал, — повернулся я к Ронци. — Два месяца.

Но мы оба ошиблись. Чтобы подготовить журнал к печати, понадобилось чуть больше четырех месяцев, и в продажу мы поступили только в апреле следующего года. Нас ждали все трудности, которые могут подстерегать при тиражировании: розовое было недостаточно розовым, а сфотографированные пиписки напоминали сушеный чернослив. Как и все остальное в женщинах, они выглядели несравненно лучше с макияжем и прической. Именно по этой причине нам пришлось создать целое новое направление: кабинет красоты для женских половых органов.

Глава 34

Бобби орал на модели. Лонеган вышел из воды на песок и тут же прыгнул обратно.

— Господи! Жжет, как сковородка.

— Погоди. Я пошлю за полотенцем, чтобы ты смог вытереть ноги и обуться.

Я сложил руки трубочкой и крикнул в сторону камеры, чтобы принесли полотенце.

Через минуту к нам подбежала одна из девушек: совершенно голая. В ее руках трепетало полотенце.

— Вы его просили, мистер Брендан?

— Да.

Дядя смотрел на океан, отвернувшись от девушки. Я улыбнулся про себя.

— Как тебя зовут?

— Саманта Джонс.

— Саманта, не поможешь ли ты мистеру Лонегану вытереть ноги и обуться?

— Не стоит, — живо возразил дядя. — Я справлюсь сам.

— Не глупи. Саманта не обидится.

Девушка опустилась на колени рядом с дядей. Лонеган не сводил глаз с моря. В результате, когда она взяла его ногу, чтобы вытереть, он чуть не потерял равновесие.

— Быть может, вы обопретесь о мое плечо? — предложила Саманта.

— Не стоит, — сказал дядя и снова едва не упал.

Она поймала его за локоть и заставила положить руку на свое плечо.

— Так удобнее, правда?

Лонеган не ответил. Он стоял на одной ноге и глядел на море.

— Ты в надежных руках, — сказал я дяде. — Пойду посмотрю, что у них там происходит.

Когда я добрался до камеры, Бобби продолжал орать на модель.

— Безмозглая дырка! Предполагается, что ты должна быть в упоении от этого самого, а не от себя! Немедленно сделай вид, что умираешь от желания!

Девчонка едва сдерживала слезы.

— Но, Бобби! Тут такое странное ощущение… Я никогда себя еще не видела… Все причесано, побрито, выпирает…

— Так и задумано, идиотка! — взорвался Бобби. — Что, по-твоему, мы собираемся снимать? Твои глазки?

Он с отвращением повернулся к ней спиной и увидел меня.

— Ох, черт. Этак мы будем снимать вечно.

— Отойдем-ка на пять минут.

— Пять минут перерыва! — крикнул он через плечо и пошел со мной вдоль бухты. — В чем дело?

Я внимательно поглядел на него. Красный как рак от жары. На лбу капельки пота.

— Долго ты жаришься на этом солнце?

— Часа два.

— Ну и как?

— Жарко. Мне еще в жизни не было так жарко.

— А девочкам?

Бобби пару секунд глазел на меня в молчании. Затем растерянно произнес:

— Но мы не можем обойтись без солнца.

— Если ты продержишь их на нем еще немного, вы все загремите в госпиталь.

— Я так никогда не отсниму пленку.

— Дощелкаешь в студии. Когда появится Кинг Донг?

— Этим вечером.

— Можешь начать завтра с утра. Эпизоды, где нужны натурные съемки. Ты позаботился о костюмах?

— Он привезет их с собой.

— Тогда у тебя будет все, что нужно.

— Да. Завтра в семь утра мы поедем в «Убежище».

— Какое еще убежище? — не понял я.

— Миссия моего отца. Она примерно в семнадцати милях отсюда на краю джунглей.

— Странное место для миссии. Кого же они обращают? Индейцев?

Бобби рассмеялся.

— Это совсем другая миссия. Она больше похожа на школу. Кандидаты на вторую ступень проходят курс подготовки на учителей. А «Убежищем» она называется потому, что не имеет никаких связей с внешним миром: ни радио, ни телефона. Только машины, которые время от времени поставляют все необходимое.

Тут он озабоченно нахмурился.

— Гарис, я вел себя ужасно?

— Ты просто перегрелся на солнце.

— Извини. Я заработался.

— Все в порядке. Только не забывай, что люди — не камеры, а модели — не часть прочего оборудования.

Бобби кивнул и пошел обратно. До меня донесся его голос:

— Сворачивайтесь. На сегодня все. Завтра в семь утра.

Лонеган догнал меня по дороге к коттеджу.

— Зря ты так поступил.

— Как? — сделал я невинные глаза.

— Сам знаешь. Не нужно было заставлять голую девчонку вытирать мне ноги. Очень неудобное положение. А вдруг кто-нибудь сделал снимок?

— Черт! Так и знал, что забуду! — охнул я с притворной досадой.

— Право не знаю, ради чего я с тобой вожусь.

— Я знаю, — сказал я, открывая перед дядей дверь коттеджа. — Кто еще дал бы тебе возможность исполнить мечту детства: пройтись босиком по прибою?

Верита ждала меня, держа в руке бокал с текилой и лимонным соком.

— Вы долго возвращались после ленча.

— Лонеган решил прогуляться вдоль воды, — сказал я. — А ты быстро все просмотрела.

— Мурта не врал: все действительно оказалось просто. Все как на ладони. Никаких трюков. Книги слово в слово подтверждают их отчет. И стоимость, и убытки.

— Но у тебя остались какие-то сомнения?

— Да так… Слишком уж все в порядке. Не похоже на Мексику. — Она сделала глоток коктейля. — Проанализировав книги, я решил прогуляться до посадочной полосы и поговорить с механиками…

Появился дворецкий. Я заказал скотч со льдом, Лонеган, как обычно, сухой мартини. Когда слуга ушел, Верита продолжила:

— Тебе известно, что каждую неделю на эту полосу садится до тридцати частных самолетов?

— Нет.

— Половина из них принадлежит крупным землевладельцам из этих мест.

— А другая?

— Транзит. Посадка, заправка и дальше. Они редко остаются на земле дольше одного часа.

— Никаких соображений, откуда они?

— Механик говорит, полуостров Баха. Но это не имеет смысла. Ла-Паз гораздо ближе. Получается петля в две сотни миль. Кроме того, все они летят в одном направлении. На север. Без остановок.

— На аэродроме ведутся записи?

— Нет. Это не в мексиканском стиле. У них стоит сейф, куда складывают деньги за посадку, заправку и тому подобное.

— Мексиканский таможенник тут есть?

— Нет. Только местный полицейский. А он все время спит.

— Что ты думаешь? — повернулся я к Лонегану.

— Похоже на наркотики. Но это еще не Значит, что тут замешаны фон Хальсбахи. Иначе они бы не торопились избавиться от отеля. Деньги большие. Покрыли бы любые потери.

— Каким образом нам это проверить?

Лонеган посмотрел на Вериту.

— У них есть частные инвесторы. В книгах была какая-нибудь информация по их поводу?

— Нет. Часть денег они вложили сами, остальное поступило из синдиката.

— Можно как-то узнать, кто входит в синдикат? — спросил я.

— Швейцарские банки, — пожал плечами Лонеган.

— А Джулио не может знать? — поинтересовался я у Вериты.

Она допила свой бокал.

— Спроси у него сам, когда мы вернемся в Лос-Анджелес.

Но мне не пришлось так долго ждать. Джулио очутился этим вечером на приеме. И Элен тоже.

Когда они появились, коктейль почти подошел к концу. Я же только что поблагодарил представителей власти за проявленный ими интерес и добрую волю, выразившуюся в изменении планов для встречи со мной.

— Нет-нет, сеньор Брендан, — запротестовал губернатор на почти безупречном английском. — Это мы крайне признательны вам за проявленный интерес. Ведь мы здесь располагаем одним из красивейших курортных мест во всем мире, которое может стать истинным раем благодаря усилиям таких людей, как вы. Я предлагаю вам любое содействие.

— Спасибо, ваше превосходительство. В данный момент меня заботит только одно: когда будет получено разрешение открыть казино. Без него я не смогу добиться успеха.

— Все местные разрешения получены. Остается дождаться только разрешения федерального правительства.

— Как по-вашему, сколько его придется ждать?

— Мы приложим все усилия, чтобы получить его как можно скорее.

Но я не позволил ему так просто уйти от ответа:

— Без точной даты, ваше превосходительство, я не смогу взять на себя инвестирование этого великолепия.

— Я сделаю все, чтобы дать вам ответ как можно раньше, — увернулся он. — Но сейчас, к сожалению, я должен идти. Мне нужно успеть в Ла-Паз на очень важный ужин.

— Еще раз спасибо, ваше превосходительство.

— До свиданья, сеньор Брендан. — Губернатор отвесил легкий поклон и подал руку. Пожатие было вежливым, теплым. Он еще раз поклонился и направился к выходу из помещения, прощаясь с другими гостями.

Следом молча двигались два его телохранителя. Их сюртуки в обтяжку не могли скрывать кобуры.

Я подошел к Лонегану.

— Без комментариев. Зато масса обещаний.

Лонеган не ответил. Его взгляд скользнул к двери. Я тоже посмотрел в том направлении и увидел входящих в зал Джулио с Элен.

Губернатор остановился, не в силах скрыть изумления. Затем они с Джулио обнялись и обменялись сердечным рукопожатием, а также парой фраз, после чего Джулио направился в зал, а губернатор вышел в коридор.

У меня сложилось впечатление, что Джулио знал здесь абсолютно всех. Он то и дело задерживался поболтать. И еще одна деталь: манера, в какой ему отвечали. Он держался, как король. Все остальные старались, только чтобы он их заметил. Губернатору подобных знаков внимания не оказывали.

Элен сразу подошла ко мне и подставила щечку для поцелуя, шепнув на ухо:

— Сюрприз!

Я рассмеялся.

— Привет, дядя Джон, — поздоровалась она с Лонеганом.

Он улыбнулся и тоже поцеловал ее в щеку.

— Дорогая…

Элен точно выделила из толпы Мариссу, которая щебетала с Дитером и еще двумя мексиканцами.

— Та самая?

— Ш-ш! Помнишь уговор? Я не спрашиваю тебя, ты — меня.

— Она красива.

На лице Элен появилось знакомое выражение. Время от времени ей нужна была девочка. Похоже, такой момент опять наступил.

— Снова? — простонал я. — Ну почему всегда кто-то из моих цыпочек?

— У нас одинаковые вкусы, — улыбнулась Элен. — Я тебе уже не раз говорила.

— Когда ты узнала, что он собирается сюда? — спросил я, указав на Джулио, который застрял посреди зала.

— На самолете. Я-то мечтала, что смогу всю дорогу играть с потрясающим посохом Кинг Донга, но не вышло. Рядом со мной сидел Джулио.

— И что он говорил?

— Очень мало. Ты знаешь, что он родом отсюда? Здесь до сих пор живет вся его семья.

— Нет.

— Странно. Я думала, Верита тебе рассказала.

— Ни словом не обмолвилась.

Элен взяла меня под руку.

— Твоя подружка смотрит на нас. По-моему, пора и познакомиться.

Глава 35

Я сидел в теплой ванне в пышной пене до самого носа, курил марихуану и размышлял о приятных вещах, когда дверь открылась и вошла Элен.

— Ужинать еще рано. Мы только что закончили коктейль, — пробормотал я.

— К тебе пришли. Джулио и фон Хальсбахи.

— Вздор. Я слишком накурился, чтобы разговаривать, — пробурчал я, сползая поглубже в воду. — Скажи, что встретимся за ужином.

Элен кивнула, вышла, но спустя минуту вернулась.

— Джулио говорит, что это важно.

— Черт! — Я встал. — Спроси, не захочет ли дядя Джон присоединиться к нам. Я сейчас буду.

Пришлось влезть под холодный душ. Голова прочистилась только минут через пять. Я вытерся, завернулся в широкий махровый халат и поплелся в гостиную.

Дядя Джон при полном параде посасывал свой сухой мартини. Остальные пили текилу. Я направился к бару и налил себе стакан ледяной воды. Элен исчезла. Я прислонился к бару.

— О’кей, Джулио. Что такого важного?

— Верита сказала, что она уже проверила книги и что все в порядке.

— Верно.

— И как ты решил?

— По поводу чего?

— По поводу предложения.

— Пока еще думаю.

— Ты располагаешь всей необходимой информацией. Что тебе еще надо?

Я взглянул на Лонегана. Его лицо, как всегда, ничего не выражало.

— Фактически ничего. Однако должен сознаться, что меня мучает легкое любопытство. Ты-то тут с какого боку?

— Швейцарский банк — это я, — бесстрастно сообщил Джулио.

Я кивнул.

— Ты, похоже, не удивился.

— Так оно и получалось. Просто я не предполагал, что ты располагаешь такими деньгами.

— Я много тружусь.

— Тогда зачем ты просаживаешь тяжело заработанные капиталы здесь? — спросил я, глядя Джулио в глаза.

Он вспыхнул.

— Моя семья родом отсюда. Из бедных кампесиносов. Я воспользовался случаем привлечь сюда бизнес, чтобы им жилось немного лучше.

— Посылать им по сто баксов в месяц обошлось бы дешевле.

— Мы очень гордые люди, — сухо парировал Джулио. — Не терпим милости.

— Помощь семье — это не раздача милостыни, — сказал я и сделал глоток холодной воды. — Чувствую, что для моих родственников такой подарок окажется слишком жирным.

— С азартными играми здесь будет золотое дно.

— Джулио, мы с тобой давно знаем друг друга. Я тебя когда-нибудь обманывал?

— Нет, лейтенант, никогда.

— Тогда не обманывай меня. Мы оба понимаем, что азартных игр здесь не будет. По крайней мере до тех пор, пока они не появятся по всей Мексике. Неужели ты полагаешь, что Акапулько вежливо подвинется, чтобы не мешать снимать сливки?

— Но нам обещали. Самые высокие лица.

— Обещания остаются обещаниями. Поживем — увидим. Впрочем, лично мне губернатор сказал, что он ждет согласия федерального правительства. — От травки у меня пересохло во рту. Я сделал еще глоток воды. — Без игры это место не стоит и головешки.

Джулио промолчал.

— Оно может стать доходным, если наладить туризм. Вы сами так говорили, — подал голос старый граф.

— Если удастся привести в исполнение все мои планы, да и то при других ценах. Мне еще крупно повезет, если удастся просто покрыть расходы.

— Иными словами, вы не заинтересованы?

— Я сказал, что пока думаю. А тем временем не стесняйтесь. Пообщайтесь с более заинтересованными гостями, если они есть.

Граф встал.

— Спасибо за откровенность, мистер Брендан. Мы встретимся, когда вы придете к определенному решению.

— Да.

Дитер тоже поднялся и пошел вслед за отцом к дверям. Джулио не шелохнулся.

— Я задержусь на пару минут, — сказал он, подождал, пока за фон Хальсбахами закрылась дверь, и повернулся ко мне. — О’кей, лейтенант. Теперь мы можем поговорить.

— Я не куплюсь на сентиментальную чепуху о родичах, Джулио. У тебя должна была быть более веская причина, чтобы выложить четыре миллиона.

— Например?

— Например, типа пятнадцати частных самолетов в неделю. Которые все, как один, летят на север.

Джулио молча поднял бокал и сделал хороший глоток текилы. На его губах заиграла улыбка, но глаза остались ледяными.

— Где ты услышал про это?

— Нельзя запретить людям болтать. Тебе это прекрасно известно.

— За подобную болтовню могут и убить.

— Подобная болтовня может выпихнуть меня из бизнеса, если я вложу сюда деньги.

— Отель не имеет ничего общего с движением самолетов. Полоса даже не принадлежит нынешним хозяевам.

— А кому она принадлежит?

— Местным властям.

Я рассмеялся.

— Выходит, бедолаги фон Хальсбахи даже не имеют побочных доходов? Ты буквально бросил их на произвол судьбы.

— Отель строил не я.

— А кто заставил их поверить в возможность открытия казино? У тебя здесь масса приятелей. Я полюбовался на коктейле.

— Ничего бы не произошло, если бы Дитер не позволил своим дружкам охаять курорт. До этого момента все складывалось как надо.

— Теперь с этим уже ничего не поделаешь.

— А в чем заключается ваш интерес, мистер Лонеган? — обратился Джулио к моему дяде. Тон был весьма почтительным.

— Я просто наблюдатель. Ваш бизнес меня не интересует. Я не участвую.

Джулио опять повернулся ко мне:

— Если ты купишь курорт, какая доля останется мне?

— Никакой. Швейцарский банк никуда не денется, но чтобы частных самолетов и духу поблизости не было.

— Для меня это большие деньги.

— Вот и решай. А в зависимости от твоего решения решу уже я.

Джулио встал.

— Нам обоим нужно крепко подумать.

— Верно.

Когда он ушел, я спросил у дяди:

— Ну?

— Не знаю. Он привык иметь дело с миллионным оборотом в неделю. Вряд ли он уступит так легко.

— Джулио очень расстроен, — сказала Верита за обеденным столом. — Он чувствует, что перестал тебе нравиться.

— Ничего подобного. Он очень мне нравится. Лично. Только я не хочу, чтобы он проворачивал свои сделки под боком у меня.

— Ты не пригласил его ужинать.

До меня внезапно дошло. Лицо. Все дело в сохранении лица. А кроме того, мы ведь старые приятели. Были вместе в армии.

— Где он?

— В своей комнате.

— Позвони ему и спроси, не хочет ли он спуститься. Скажи, что я был уверен в его обязательном присутствии, поэтому и не пригласил.

Верита кивнула и вышла из-за стола.

— Что случилось? — спросила Элен.

— Ничего.

Она перевела взгляд на Лонегана.

— Дядя Джон, почему ты не велишь ему держаться за журналы? Остальное совершенно излишне.

— Он и мальчиком никого не слушал, так с чего начинать прислушиваться к чужим советам сейчас?

Верита вернулась.

— Он сейчас спустится. Он очень счастлив.

Спустя пять минут появился лучащийся улыбкой Джулио в ослепительно-белом тропическом костюме.

— Извините за опоздание, — сказал он.

Еще через несколько минут к нам присоединились Дитер и Марисса, и начался очередной великолепный ужин. Из-за стола мы поднялись чудовищно объевшимися.

— Сегодня вечером на берегу бухты морское шоу и национальные танцы, если вы интересуетесь подобными вещами, — сообщил Дитер.

— Я давно уже не молод, — сказал Лонеган. — Лучше пойду спать.

Я внимательно посмотрел на него. В Лос-Анджелесе дядя никогда не ложился раньше пяти утра, а сейчас всего полночь.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Прекрасно. Я просто не привык к такому количеству солнечного света и свежего воздуха.

Дядя распрощался и ушел по тропинке к коттеджу.

Остальные вслед за Дитером направились к бухте. На берегу горел костер, на песке были расстелены одеяла. Рядом с огнем группа из пяти человек играла «Кукарачу». Мы скатали несколько одеял в валик и уселись. Остальные гости рассосались по бухте.

Дитер пустил по кругу золотой портсигар:

— Дымка?

Это оказалась не травка, а чистый динамит. Я воспарил после первой же затяжки. Девушки, похоже, чувствовали то же самое. И сам Дитер. Зато Джулио равнодушно попыхивал, как обычной сигаретой, словно наркотик вообще на него не действовал.

Вступили танцоры. Это были любители: в основном обслуживающий персонал отеля, но плясали они хорошо и с явным удовольствием. Мы подхватили ритм. Марисса внезапно вскочила и закружилась с ними, затем к ней присоединилась Верита и, после секундного колебания, Элен. Джулио с улыбкой наблюдал за девушками. Верита схватила его за руку и заставила встать.

Они оказались такой красивой парой, что вскоре все прекратили танцевать и стали любоваться ими. Я откинулся на одеяло. Напротив меня сидел Дитер.

— Вы, мистер Брендан, должно быть, считаете нас очень глупыми, раз мы не замечаем, что творится под самым носом, — начал он.

Я не ответил.

— Но мы просто ничего не могли поделать. Не забывайте, что мы — чужие, пришельцы. Одно слово — и мы могли лишиться всего.

— Но если такое грозит вам, гражданам Мексики, то что говорить обо мне?

— Вы в другом положении. Вы американец, гринго. Даже если здесь и не любят американцев, то уважают их деньги и деловые связи. Они не посмеют вас тронуть. Кроме того, у вас есть дядя.

— А он при чем?

— Он очень важный человек в Лос-Анджелесе, не так ли? И кажется, единственный, кого уважает Джулио. — Дитер раскурил еще одну сигарету. — Джулио большая шишка в этих местах, но ваш дядя еще важнее. Мы слышали, что без его разрешения Джулио не мог бы закрепиться в Лос-Анджелесе.

Счастливый, белозубый Джулио плясал с Веритой. Внешне он не отличался от тех мужчин, которые стояли вокруг и следили за их танцем. Он действительно был здесь дома.

А Лонеган пошел спать. Внезапно я осознал, что его поведение изменилось с момента появления Джулио. Он захлопнул створки, как босс, который не может себе позволить опуститься до уровня подчиненных. Когда-то он сказал мне: «Как ты думаешь, стал бы Джулио защищать тебя хоть мгновение, если бы я ему не разрешил?»

Я перевел взгляд на Дитера.

— Сколько вы знаете в действительности?

— Достаточно, чтобы быть уверенным в одном: ради вас Джулио не прекратит пользоваться взлетной полосой. Единственный человек, который может заставить его сделать это, — ваш дядя.

Глава 36

Я лежал на спине на одеяле и плыл в звездах под звуки музыки. Ночное небо было бархатно-черным. Звезды мигали, как огоньки на рождественской елке. Я пробирался сквозь них и решал, существует ли Санта-Клаус.

— Твоя подружка настоящая красавица, — нежно дохнул мне в ухо голос Мариссы.

Я перекатился на живот и протянул ей сигарету.

— То же самое она сказала про тебя.

Марисса сделала несколько затяжек и вернула травку мне.

— Грустно.

— Почему? Здесь так приятно жить.

— В мире нет ничего, что было бы таким, как кажется. Ты согласен?

— Реальность такова, какой ты ее видишь. Даже если никто больше не согласен с тобой, она от этого не становится менее реальной.

Марисса улыбнулась.

— У тебя на все готов ответ.

— Если бы, — пробурчал я, садясь. — Жизнь стала бы гораздо проще.

Наше внимание привлек громкий взрыв смеха. Оказывается, к компании присоединились Бобби, Кинг Донг и модели вместе с ассистентами. Они бешено скакали вокруг костра.

Бобби плюхнулся на одеяло рядом со мной.

— Стоит им заслышать музыку, как их ничем не удержишь!

— Все о’кей. Пусть забавляются.

— Ничто их завтра в семь не поднимет.

— Расслабься, — предложил я, протягивая ему травку.

Бобби глубоко затянулся.

— Как дела?

— О’кей.

— Ты решился?

— Нет пока.

— Если дело в деньгах, то мой отец просил передать тебе, что он заинтересован.

— Дело не в деньгах.

Бобби повернулся к Мариссе:

— Я охотно занялся бы тобой.

Девушка явно растерялась.

— Он говорит о фотографиях, — пояснил я.

— О! — Она улыбнулась. — Не думаю, что мне захочется.

— У тебя великолепное тело, — продолжил Бобби. — Ты красива.

— Я принадлежу к другому типу. Мне было бы слишком стыдно.

— Объясни ей, что мы люди холодные, — обратился ко мне Бобби.

— Я уверен, что она это знает.

— Не очень-то ты помогаешь, хоть и издатель. Какой разворот получился бы!

— Если бы я делал твою работу не хуже своей, то стал бы Бобом Джучионе.

Бобби еще разок затянулся, передал сигарету мне и встал.

— Раз уж их нельзя выпороть, придется присоединиться. Музыка бесподобна.

Начался новый танец. Я протянул руку Мариссе:

— Пойдем?

— Минутку, — сказал Дитер, доставая кокаин и ложечку. — Подзаведитесь сперва.

Не успели мы с Мариссой закончить, как нас уже окружили остальные. Ложечка мгновенно пошла по рукам. Когда она вместе с флаконом вернулась к Дитеру, кокаин кончился, а все были в ударе. Дитер послал за очередной порцией, и вечер бухнул с новой силой.

Музыканты жарили вовсю, а Бобби вдобавок к коке и травке приволок коробочку с маком. Через час с нас градом катил пот, все как-то приелось. Я сел обратно на одеяло. Все-таки годы сказываются.

Саманта — фотомодель — не выдержала первой. Она сорвала с себя лифчик и юбку и кинулась к морю:

— Айда за мной! Последний — вонючка!

Через мгновение все модели стали срывать с себя одежду и бросились следом за Самантой, а потом и мы припустили к воде, швырнув предметы туалета на песок. Внезапно музыканты смолкли. Тишина была шокирующей.

Я оглянулся. Все — мужчины и женщины — уставились на Кинг Донга, который медленно перешагнул через свои брюки. Раздался коллективный вздох.

Глаза Дитера вспыхнули. У Джулио отвисла челюсть. Девчонки молча застыли, не в силах отвернуться. Я обвел их глазами. Только окончательный псих может утверждать, что большая палка не производит на женщин впечатления.

— Бык! — нарушило тишину восклицание Джулио.

Все расхохотались.

— Невероятно! — почти благоговейно произнес Дитер и пошел к Кинг Донгу, но тот уже бежал к воде. Он красиво вошел в волну и вынырнул посреди девочек. Те завизжали и захохотали.

Элен хлопнулась на одеяло рядом со мной.

— У меня колени подкашиваются.

— Разобрало? — засмеялся я.

— Просто пот градом. Я едва не впала в оргазм от одного взгляда. А еще воображала, что уже все видела.

— Так то были картинки. А тут натура.

— Интересно, каков он в твердом виде? — мечтательно произнесла она.

— Вот этого ты никогда не узнаешь.

— Почему?

— Потому что он не успеет подняться и наполовину, как отсосет из тела всю кровь, так что мужик поневоле грохнется в обморок, — с серьезным видом произнес я.

— Издеваешься? — обиженно отозвалась Элен и подняла руку, словно для удара. Потом рассмеялась.

Я заметил, что Марисса смотрит на нас со странным выражением, и протянул ей руку. Она взялась за нее, и я подтащил девушку поближе к себе. Она казалась очень напряженной. Я поцеловал ее в мягкие, влажные губы.

Марисса отпрянула.

— Мне лучше пойти к себе.

— Я надеялся, что ты побудешь со мной.

Она покосилась на Элен.

— Ведь приехала твоя подружка.

— Ну и что? Мы же все здесь друзья.

— Верно, — нежно произнесла Элен. — Друзья.

Она мягко провела пальцами по лицу Мариссы.

— Друзья делятся. Друзья любят.

Глаза Мариссы широко раскрылись.

— Я не знаю. Я никогда… — Тут по ее телу пробежала дрожь. — Я слишком накурилась.

Она порывисто встала и застыла, слегка покачиваясь.

— Я иду к себе.

С этими словами Марисса сделала два шага и начала падать. Я подхватил ее прежде, чем она коснулась песка, и осторожно уложил на одеяло. Девушка была очень бледна. На верхней губе блестели капельки пота. Я пощупал пульс. Все в порядке.

Элен испугалась.

— Она просто отключилась, — успокоил я.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Мокрый компресс на голову не повредит.

Элен побежала к прибою, на ходу срывая с шеи платок. Особой пользы, конечно, не будет, но, по крайней мере, у Элен появится занятие. Единственное, что действительно могло помочь Мариссе, — это сон.

Вдвоем мы каким-то образом сумели дотащить ее до коттеджа. Я уложил девушку на кушетку. Мой взгляд привлекла записка на кофейном столике. Я взял ее.

«Гарис, мне кажется, что нам обоим будет удобнее, если сегодня я переночую в главном здании. Увидимся утром. Л.»

— Можно устроить Мариссу в другой спальне, — сообщил я. — Дядя Джон на сегодня съехал.

Элен осталась раздевать Мариссу, а я вернулся в гостиную и смешал себе скотч. Травка выветрилась. Я спустился с небес и чувствовал себя странно трезвым. Сна ни в одном глазу, конечно, это действие кокаина.

Я прихватил бокал с собой на веранду и сел в плетеное кресло. Издали доносились взрывы смеха фотомоделей, которые возвращались в коттеджи, и голос Бобби, дающий ассистентам инструкции на завтра. Потом упала тишина. Я сделал глоток. Вечер закончился.

Из дому вышла Элен и остановилась рядом с креслом.

— Она спит.

Я не ответил.

— Я улечу утренним рейсом.

Я взглянул на нее.

— Мне не следовало приезжать. Мне нечего здесь делать. Я работаю в журнале.

— Послушай, у тебя нет никаких причин для подобного настроения.

— Я сгорала от ревности. Когда ты путаешься с девчонками в Лос-Анджелесе, то как-то еще могу с этим примириться, но, когда ты далеко, буквально схожу с ума. Мне все кажется, что ты встретишь «ту настоящую» и ускользнешь навсегда.

— Если такое случиться, ты узнаешь первая. Не переживай.

Но Элен не была расположена шутить.

— Катись ты! Я не хочу узнать первой. Расскажи лучше своей мамочке. Она вторая женщина, которая хочет видеть тебя женатым. По ее словам, тридцать пять — самая пора, чтобы остепениться.

Вот это неожиданность.

— Она действительно надеется, что к этому приложишь руку ты?

— Да, — горько отрезала Элен.

— Но почему она мне ничего не сказала?

— Откуда я знаю?! — взорвалась она. — Твоя мать боится тебя. Она говорит, что никогда не могла общаться с тобой. В следующий раз, когда она пристанет с этим вопросом, я пошлю ее подальше. К черту, какое мне дело, с кем ты трахаешься?!

Я поймал ее руку.

— Спокойнее.

Элен как-то сразу обмякла и позволила усадить себя в соседнее кресло. Я нежно потрепал ее по щеке. Она была мокрой от слез.

— Не так уж все плохо.

— Нет, именно так, — возразила она, выпрямляясь. — Я сама виновата, верно? Я нарушила все условия. Перешла черту.

— Тихо, девочка, — шикнул я, прижимая свой палец к ее губам. — Мне не известны условия, которые определяли бы, как следует любить.

Элен на мгновение уставилась на меня, затем опустила голову мне на грудь.

— Гарис! — зашептали ее губы. — Почему все стало таким сложным? Почему нельзя, как обычно?

Я не ответил.

— Помнишь, как было, когда мы только начинали журнал? Как нам не хватало времени в сутках, и я переселилась к тебе в ту квартирку над складом? Там были только ты и я.

— Да, — отозвался я, продолжая поглаживать ее по щекам.

Какая все-таки странная вещь — память. Она для каждого своя. Каждый помнит лишь то, что хочет Детали, которые не кажутся важными, выпадают почти мгновенно.

Со своей точки зрения Элен была права Мы с ней действительно были вдвоем. Но она забыла, что с нами жила Дениза.

Глава 37

— Вот «Мысленные экскурсы» для майского номера, — устало сказала Элен, кладя передо мной папку на кухонный стол. — Тысяча слов для «Его фантазий» и две двести для «Ее фантазий».

— Как так получилось? — поинтересовался я. — Я, конечно, знал, что женщины болтают больше, но настолько.

Элен слишком вымоталась, чтобы ответить на укол.

— Мне легче описывать сексуальные фантазии женщин, чем мужчин. Только, похоже, я уже полностью исчерпалась и в том и в другом плане. Больше ничего в голову не лезет. Нам нужна помощь.

Я открыл папку. С иллюстрациями статью можно было растянуть страниц на шесть.

— Подкалывай, беби. На следующей неделе мы поступаем в продажу. Если все пойдет, как я надеюсь, ты сможешь нанять себе в помощь полгорода.

Тут я кинул взгляд на часы. Третий час утра.

— Отправляйся домой и поспи. Завтра продолжим.

— Завтра воскресенье.

Я еще раз посмотрел на часы. Элен была права. «Селко» утверждали то же самое, а японцы никогда не врут. По крайней мере, со времен второй мировой.

— Тогда поспи подольше.

— Мне еще нужно написать четыре заметки и третий эпизод из «Современной Фанни Хилл».

— Это подождет до понедельника.

— А ты чем займешься?

— Бобби оставил мне шесть серий. Нужно будет отобрать фотографии, выбрать «Лучшую попку», а затем написать подзаголовки и комментарии. У меня, к сожалению, аналогичные неприятности: все идеи, пригодные для нимфоманьяков, подошли к концу.

— А они обязательны?

— Ну как ты думаешь? — улыбнулся я. — О чем, предполагается, размышляет девица, которая на всех фотографиях играет со своей пипиской? О том, что в воскресенье надо сходить в церковь?

— Все это так убого. Временами мне кажется… — Элен встала, не закончив предложения.

— Что тебе кажется?

— Не важно. Наверное, я просто устала.

— Выкладывай. Раз пришло в голову, говори.

— Мы все упрощаем до дешевки. Будто в мире ничего не осталось кроме мужских и женских органов. Мне стыдно пользоваться журналистским опытом для такого.

— У тебя есть убеждения. В таком случае, не занимайся тем, что тебе не по нраву.

— Гарис… а у тебя есть убеждения?

— Кончились. Когда-то мне казалось, что есть, но это прошло. Вернувшись из Вьетнама, я ходил и грезил. Я собирался показать всем, какие мы сволочи. Только никто не слушал. Собственно говоря, никому до этого не было дела, кроме нескольких политиков, которые желали выехать хоть на чем-нибудь. Остальным было наплевать. Потом мечты исчезли. И теперь я собираюсь скармливать им то, чего они действительно жаждут, даже если все это такой же самообман, как их автомобили, пиво и телевидение.

— Ты действительно так считаешь?

— Нет. Просто сужу по себе. — Я встал из-за стола. — Только мне кажется, что я все-таки вырос. Раз уж нельзя переделать общество на свой лад, остается идти в ногу с ним и стараться выжать из этого самое лучшее. А правила игры называются «деньги». Если я прав, то сумею сделать большие деньги.

— И станешь от этого счастливее?

— Не знаю. Только я не испытывал особого счастья, пока не имел ни гроша. Думаю, будучи богатым, гораздо удобнее чувствовать себя несчастным.

Элен задумчиво кивнула.

— Может быть, ты и прав. — Тут она не смогла сдержать усталого вздоха. — Пожалуй, я последую твоему совету и поваляюсь завтра в постели.

— Прекрасно. Я провожу тебя до машины.

Улицы были почти пустынны. Мы дошли до угла, где стояла машина Элен, и нас лишь раз обогнал случайный автомобиль.

Девушка отперла дверцу, села и опустила окно.

— По-моему, страшно глупо уезжать каждую ночь домой только затем, чтобы с утра пораньше вернуться.

Я промолчал.

— Гарис, почему ты никогда не предлагаешь мне переночевать?

— В моей квартирке? Ты ведь знаешь, как она выглядит. Натуральное стойло, да еще повсюду валяются бумаги.

— Но ты же водишь в нее девочек. И мальчиков тоже. Почему не меня?

— Ты другая.

— Разве? Мне тоже доставляет удовольствие трахаться.

— Не в этом дело, — покачал я головой.

— Ты все еще думаешь обо мне, как о ребенке, а я давно уже выросла. Я прекрасно понимаю, к чему тебя влечет, и нисколько не осуждаю. Я тоже занимаюсь этим делом с девочками. Так что же? Важно не это, а связи. И ты мне небезразличен.

— Знаю. Только с тобой иное. Ты — вроде обязательства.

— А ты не любишь обязательств?

— Не люблю, пока не определюсь кто я и что я.

Элен повернула ключ зажигания. Мотор мягко заурчал. Она просунула голову в окошко, и я поцеловал ее.

— Я знаю, Гарис, кто ты, — тихо сказала девушка. — Почему же ты не знаешь этого сам?

Некоторое время я смотрел вслед машине, удаляющейся в сторону Беверли-Хиллз, затем медленно поплелся обратно.

— Эй, Гарис! — окликнули меня с другой стороны улицы. Я обернулся и увидел тощего затянутого в кожу парня, который направлялся ко мне. Его лицо попало в свет фонаря, и я узнал толкача, уже несколько лет работавшего в «Серебряном гвозде».

Мы обменялись звучным рукопожатием.

— Привет, Дэнни. Откуда ты тут взялся?

— Да вот хочу прогуляться по бульвару Голливуд, авось найду развлечение.

Дэнни заглянул мне в лицо:

— Чем занимаешься?

— На меня не ставь. Мне надо работать.

— Выходит, цыпочка тебя полностью выжала? — не сдерживая циничной нотки, спросил он.

— Мне действительно надо работать, — сказал я, рассмеявшись.

— Эх, приятель. Мир — это дерьмо.

— В «Гвозде» сегодня нечем заняться?

— Да нет, все как обычно. Просто ребятки выжили меня. Представляешь, являются четырнадцати-пятнадцатилетние, не старше шестнадцати, и начинают прыгать под свои фоны, как сумасшедшие. А «крали» обожают цыпляток. Для них я уже старик.

— Честно говоря, до старости тебе еще пахать и пахать.

— В нашем деле двадцать пять — уже глубокая древность.

— У тебя просто несчастливая полоса. Она скоро кончится.

Дэнни уныло потряс головой:

— Сегодня меня обокрали. Моя девчонка оказалась последней сволочью. Представляешь, он заявил, что я не платил ему целыми неделями!

— Прибей.

— Ну да. Эту каланчу, которая на тридцать фунтов тяжелее меня. Если так будет продолжаться, я найду другой подход: перейду на полную занятость. Чтоб времени не было.

Он опять заглянул мне в лицо и зашептал:

— Хочешь целый грамм горного хрусталя?

— Сколько?

— Шестьдесят пять.

Я скривился, и Дэнни быстро добавил:

— Для тебя пятьдесят.

Приняв в ладонь бумажку, он сунул мне целлофановый пакетик, который я тут же опустил в карман.

— Спасибо, — буркнул Дэнни. — Теперь пойдет на лад.

— О’кей.

Мы медленно пошли по улице к моему складу.

— Никому больше не нужен стиль, — снова завел ноющим тоном Дэнни. — Все хотят свеженького.

Я промолчал.

— Господи, да я заткну за пояс любого из этих молокососов. Если бы «кралечки» только знали… Ведь я языком могу сделать больше, чем любой из этих ребяток с помощью двухфутового хвоста.

Мы очутились у моей двери.

— Не отчаивайся, — посоветовал я. — Класс даст себя знать.

— Ага. Верно. — Он внимательно посмотрел на меня. — Про тебя идет хорошая слава. Поговаривают, что толк будет. Особенно теперь, когда позади тебя Лонеган. Он ставит только на победителей.

Мы снова хлопнули друг друга по рукам.

— Ну, счастливо, — пожелал Дэнни. — Увидимся еще.

— Тебе тоже счастливо.

Я проводил его взглядом до угла, затем полез за ключами. Только они мне не понадобились. Дверь открылась, стоило мне взяться за ручку, — оказывается, я забыл опустить «собачку». Я вошел, запер замок и поднялся в свою квартиру.

Кухонный стол был усыпан бумагами. «Голливуд экспресс» по сравнению с журналом оказался детскими бирюльками. С газетой гораздо проще: ее легче готовить, легче печатать и оформлять — в журнале же важно все вплоть до скрепок.

Мне пришла в голову мысль о только что купленном кокаине. Щепотка, пожалуй, не повредит. На худой конец она подзарядит меня, по крайней мере, на несколько часов работы. Я достал лезвие, стеклянную тарелку и купленный кристаллик. Он был похож на зазубренную горную вершину размером чуть меньше моего большого пальца и слегка поблескивал, как свежий снег. Я смочил указательный палец, потер им кристалл и лизнул. Вкус солоноватый, язык защипало, — значит, о’кей. Я принялся аккуратно строгать кристалл. На тарелку падала тонкая стружка. Удалось набрать порядочную дозу, а кристалл вроде даже не уменьшился. Приличная упаковка мне попалась.

Я опустил остаток обратно в целлофановый пакетик и растер стружку в мелкую пыль, затем разделил пудру на четыре части. Каждой хватит на добрую понюшку. Скатав десятидолларовую банкноту в импровизированную соломку, я дважды вдохнул, а остальное отставил на потом.

Кокаин был хорош. Он дошел до меня почти мгновенно: голова прояснилась, глаза раскрылись, а ноздри защипало, и они слегка онемели, словно забились пылью.

— Да-а, — произнес я вслух.

Затем я сделал себе чашку растворимого кофе, сел и раскрыл первую папку. Заглавие заставило меня расхохотаться: «Как узнать характер человека по форме попы». Смысл статьи заключался в том, что девические попки свидетельствуют о характере не хуже, чем лицо. Дальше анализировались подробности, как то: высота, приопущенность, ширина, плотность, твердость, мягкость, пухлость, гладкость, волосатость, большая или маленькая, торчит вверх или вниз и даже что значит, если одна ягодица больше другой. За этот опус мы заплатили одному знакомому Элен по колледжу двадцать пять долларов за страницу. Ребенок отработал в них каждый пенни. Он действительно провел глубокое изучение предмета. Чем дольше я читал, тем громче хохотал, пока не сообразил, что чересчур приятно провожу время. Никакая писанина сама по себе не в состоянии вызвать подобного веселья, видимо, я слишком высоко воспарил. Прямо как воздушный змей.

Я допил кофе. Состояние не изменилось, так что читать было явно бесполезно. Придется заняться фотографиями, сказал я сам себе и выключил верхний свет, затем зажег диапроектор. На экран упало белое пятно. Я нажал кнопку. Первый слайд скользнул в рамку, и я уставился на самую большую, самую красивую пиписку, которую только видел в своей жизни. В мозгу полыхнула мысль о поезде, влетающем в Голландский туннель. Я опять нажал кнопку. На этот раз вид половых губ сзади вместе с анусом. Розовое и коричневое. Два поезда, подумал я и громко расхохотался.

Затем я выключил проектор и откинулся на спинку кресла. Это уже чересчур. Мне не справиться. Я вскарабкался слишком высоко и уже не мог вернуться, чтобы взять себя в руки.

За спиной вроде бы скрипнула дверь спальни. Я потряс головой. Не хватало только слуховых галлюцинаций. Я твердо знал, что в квартире больше никого нет. Тут дверь снова скрипнула, и я встал.

Нет, на этот раз я точно тащусь. Кто-то подмешал к кокаину кислоту, и у меня начались глюки. В дверях спальни стояла Дениза, одетая, как почти год тому назад, в форму французской горничной.

— О, черт, — пробормотал я.

Она медленно пошла ко мне. Ее глаза были широко раскрыты.

— Гарис, — зазвучал ее нерешительный голос. — Можно мне вернуться на прежнюю должность?

На какой-то миг у меня отшибло дар речи. Затем дошло, что это все-таки не глюк. Я протянул к девушке руки. Она кинулась в мои объятья и прижалась лицом к груди.

— Привет, беби, — пробормотал я. — Где ты пропадала?

Тело Денизы сотрясала мелкая дрожь, а голос из-за моей рубашки прозвучал глухо, но не настолько, чтобы утратить боль:

— Гарис, Гарис. Ты так и не послал за мной, хоть и обещал.

Глава 38

Она оседлала меня, как жокей: колени согнуты, бедра прижаты к моим бокам, ляжки слегка напрягаются и ослабевают, мягко поднимая и опуская ее тело. Мой петух словно плавал в теплом масле. Потом она наклонилась вперед, нежно коснувшись сосками моей груди, и поцеловала в губы, одновременно скользнув пониже и поближе, вжимаясь в меня как можно крепче. Ее тело вздрогнуло от очередного оргазма.

— О, мой любимый!..

Я крепко сжал ее голову. Спустя мгновение она села и посмотрела на меня. Я все еще был внутри, но она не сделала попытки отпустить меня.

— Твои энергетические частички рассосались.

— Так и должно быть, — улыбнулся я. — Мы трахаемся уже несколько часов.

В окне уже начинало светать.

— Это не повод. Я кончала уже тысячи раз, а ты — еще ни разу.

— Из-за кокаина. Он всегда ставит меня торчком, но если в таком состоянии переусердствовать, я не могу кончить.

— Дело не в кокаине. Просто я теперь на третьем уровне. Мне приходилось слышать о таких вещах.

— Ах да, я и забыл. Мир и любовь.

— Мир и любовь, — автоматически ответила Дениза. — С последней нашей встречи я очень многому научилась.

Она поднялась на колени и поползла вперед, пока не очутилась над моим лицом.

— Выпей меня!..

Я положил ладони на ее ягодицы и притянул к себе. Она была медом, мирром, померанцем, мандаринкой, мускатным вином, горной росой и всеми нежными вкусами и запахами любви. Скоро мышцы ее ягодиц напряглись и задрожали, а я все купался в ее сладости.

На этот раз Дениза скатилась на спину. Ее грудь тяжело вздымалась и опадала.

— Я не могу кончить! Мое нутро жжет, словно электрическим кондуктором.

Я промолчал.

В следующее мгновение Дениза села и снова наклонилась надо мной. Ее рука сомкнулась вокруг моей палки.

— Я люблю эту штучку, — сказала она, целуя уд. — Она такая красивая.

Затем она взяла его в рот и нежно провела языком по самому кончику, но тут же выпустила, прижалась к нему щекой и закрыла глаза.

— Мне так хотелось бы, чтобы ты кончил.

— Это кокаин. Я уже говорил.

Дениза открыла глаза и внимательно посмотрела на меня.

— Нет, это не кокаин.

— Тогда что же?

— Ты ее любишь, — уверенно сказала она.

— Люблю? — удивился я. — Кого?

— Элен.

— Ты с ума сошла.

— Нет, — серьезно возразила Дениза. — Я же сказала, что теперь я на третьем уровне. Теперь я вижу все гораздо четче. Когда ты вышел с Элен, я стояла на другой стороне улицы. Вы шли к машине, а я видела ваши ауры, которые любовно проникали друг в друга. Когда же ты поцеловал ее, они вспыхнули так ярко, что ночь едва не превратилась в день.

— А что еще ты видела? — спросил я.

— В подворотне напротив машины стоял человек. Он ждал тебя. Его самого я не видела, но чувствовала его ауру, поэтому знала, что он не хочет тебе зла. Я не стала смотреть дальше, а просто поднялась в твою квартиру.

Я не знал, что сказать.

— Не могу понять только одного, — озадаченно продолжила Дениза. — Почему ее нет здесь, рядом с тобой.

Я выразительно поглядел на нее.

— Мне не было бы обидно, — сказала она. — Я люблю тебя, а ты любишь всех, поэтому, разумеется, я люблю и ее тоже.

Полдень давно уже прошел, когда я проснулся. Солнце начинало клониться к западу. Я сел и потянулся за сигаретой. Дверь спальни была закрыта, однако в другой комнате работало радио. Я закурил и направился в ванную, а когда вышел оттуда, Дениза ждала меня с подносом в руках.

— Ложись, — велела она.

— Мне надо работать.

— Ложись и позавтракай, — твердо возразила она. — Сегодня ты не работаешь. Лежи и набирайся сил.

При виде яиц и дымящегося свежесваренного кофе у меня слюнки потекли. Я даже не подозревал, что так голоден, поэтому без дальнейших споров полез в кровать, и Дениза поставила мне на колени поднос.

Пока она наливала кофе, я взялся за стакан с апельсиновым соком.

— Вот уж не подозревал, что у нас в холодильнике осталась еда.

— Пока ты спал, я сбегала в магазин, — пояснила Дениза. — У тебя не было абсолютно ничего.

Я допил сок и принялся жевать. Дениза секунду-другую наблюдала за мной, затем направилась к двери.

— Позови, когда позавтракаешь. Я заберу поднос, а ты опять ложись спать.

— Чем же будешь заниматься ты?

— Уборкой. У тебя тут невероятный беспорядок. Такое впечатление, что никто не убирался уже несколько месяцев.

Дениза закрыла за собой дверь, а я набросился на стейк. Он был выше всяких похвал: розовый, поджаристый, ароматный. Яйца тоже оказались сваренными как надо, в сумочку, когда желток горячий, но еще мягкий. Я очистил тарелку так, словно проголодал месяц.

Дениза, похоже, обзавелась встроенным сенсором, потому что появилась как раз в нужный момент, чтобы налить вторую чашку кофе. Затем она взяла поднос.

— Оставь кофейник, — попросил я.

— Хватит с тебя двух чашек. Тебе нужно спать.

— Мне совершенно не хочется спать.

Но я ошибся. Стоило мне только на минутку откинуться и прикрыть глаза, как время каким-то непонятным образом переместилось на девять часов вечера. Сенсорное устройство Денизы опять сработало, поскольку она тут же очутилась в комнате.

— Что ты мне намешала? — поинтересовался я. — Я вырубился, как лампочка.

— Абсолютно ничего. Просто твоему организму необходимо было выспаться. А теперь прими горячую ванну и расслабься, пока я сменю простыни. Затем одевай что-нибудь самое удобное, и мы вместе поужинаем. У меня в духовке стоят замечательные цыплята.

Против подобной программы у меня не было ровно никаких возражений. Я уже давно не чувствовал себя так хорошо.

— Послушай, почему ты так добра ко мне? — спросил я, вылезая из кровати и целуя Денизу в нос.

— Я люблю тебя, — пожала она плечами. — А теперь быстро в ванну.

На ночном столике я приметил уже готовую к употреблению травку и прихватил ее с собой. Очень приятно курить в горячей воде. Это лучший из известных мне способов хорошенько отдохнуть и восстановиться. Взлетаешь, но не слишком. В общем, простенько и со вкусом. Когда я через полчаса вылез из ванной, мир цвел и благоухал. Причесавшись, я поискал глазами одежду, но ее нигде не было. Тогда я прошел в спальню. Вот она, лежит на кровати, свежевыстиранная и аккуратно подколотая булавками. Я оделся, вошел в гостиную — и застыл на пороге от изумления.

Комната выглядела совершенно иначе. Она даже вроде бы вдвое увеличилась в размере благодаря по-новому расставленной мебели. Рабочий уголок переехал к входной двери и отлично там уместился, вместо того, чтобы занимать, как раньше, всю комнату. Диван отодвинулся к дальней стене. Перед ним стоял коктейльный столик, а сбоку — удобное кресло. Получилось милое убежище для бесед. Небольшой круглый обеденный стол покинул кухню и занял место у окна. Он был удачно сервирован фарфором и серебром на льняной скатерти гвоздичного цвета. В центре красовалось сложное сооружение из хрустального подсвечника с вазой. В вазе стояла одинокая роза на длинном стебле, а в подсвечнике горела красная свеча. Тут же, распространяя свой аромат, возвышалась уже открытая бутылка «Шато Маутон Ротшильд».

Но окончательно добило меня то, что я увидел Элен, которая шла ко мне с бокалом скотча со льдом.

— Нравится? — спросила она с дрожащей улыбкой. — Мы работали весь вечер.

Я уставился на нее, как манекен. К нам подошла Дениза с чемоданом.

— Вы пока садитесь и выпейте по коктейлю, а я распакую вещи Элен.

У меня наконец прорезался голос.

— Что заставило тебя прийти? — спросил я Элен.

— Я позвонила ей и рассказала про ваши ауры, — спокойно ответила вместо нее Дениза.

— Бред какой-то, — пробормотал я.

— Разве? Да вы только посмотрите на себя. Светитесь на всю комнату.

Дениза отправилась в спальню, а я не сводил глаз с Элен.

— Ты веришь всей этой чепухе?

— Приходится. Ведь я здесь, не так ли?

Я отставил бокал, и Элен бросилась в мои объятья. Ее губы были мягкими, теплыми, сладкими, а тело, крепко прижавшееся к моему, словно никогда и не отрывалось.

Стол был накрыт только на двоих. Когда я попросил Денизу присоединиться к нам, она отказалась.

— Ваши ауры пока не готовы принять меня.

Я не помню, о чем мы тогда говорили с Элен. Не помню, что ели, но ужин был превосходен. Просто внезапно настала полночь, а Дениза исчезла. Ни Элен, ни я не заметили, как она ушла.

— Куда она делась?

— Я не знаю.

— А вдруг она Золушка, как по-твоему? — спросил я, сделав глоток вина.

Элен рассмеялась.

— Золушка — это я. А ты мой Принц.

Я взял бутылку.

— Пошли в спальню.

Открыв дверь, я застыл на пороге. Магия Денизы поработала и здесь: кровать заправлена, уголок одеяла приглашающе откинут, на ночном столике горит свеча, а на подушке лежит записка.

Элен подошла к кровати и взяла листок.

— Что там? — спросил я.

— Мир и любовь.

Я поставил бутылку на столик.

— Ты так и не ответила, что заставило тебя прийти сюда.

— Она сказала, что тебе удастся кончить только со мной. Что одна я в состоянии заставить твои энергетические железки перегруппироваться и снова наполниться.

— И ты поверила?

— Конечно. Она сказала, что вы занимались любовью всю ночь напролет, но ты так и не кончил. Ни разу.

Элен приблизилась ко мне и начала расстегивать пуговицы, затем прижалась губами к моим соскам, прошептав:

— Сегодня ночью все будет иначе.

Ее пальцы мягко скользнули по животу.

Тогда я еще не знал, насколько она была права, но скоро в этом убедился. Быть внутри ее не значило совокупляться. Это значило вернуться домой. Пить ее не значило пить — я глотал эликсир жизни. Когда я сосал ее грудь, я превращался в ребенка, жаждущего молока, приготовленного ею специально для меня. И каждый раз, когда она отдавалась мне, она брала меня всего, поскольку была глубинной сутью моей жизни.

Я лежал, распростершись на подушках. Ее голова покоилась на моем плече. Она повернула ко мне лицо:

— Я люблю тебя.

Я попытался ответить, но она быстро прижала палец к моим губам:

— Молчи. Не надо. Еще не время.

Я промолчал, понимая, что должен как следует разобраться в себе.

— Поцелуй меня на ночь, любимый, и давай спать.

Проснулся я, когда начало светать, и потянулся к Элен. Она глубоко и спокойно спала — такая мягкая, ранимая. Мне хотелось обнять, разбудить ее, но вместо этого тихонько выскользнул из кровати, поплотнее задернул шторы и вышел в гостиную, а оттуда направился в кухню и взялся за кофеварку.

— Я сейчас приготовлю кофе, — раздался у меня за спиной голос Денизы.

Я круто развернулся. Девушка, еще без одежды, стояла на пороге.

— Откуда ты взялась?

— Отсюда. — Она показала на простыню, подушку и одеяло на диване.

— Я думал, ты ушла.

— Как я могу? — спросила она, отбирая у меня кофеварку. — Я ведь работаю здесь, не так ли?

С этими словами она начала сыпать ложками кофе.

— Просто мне казалось, что вам обоим надо немного побыть наедине.

— Очень мило с твоей стороны. Когда же ты вернулась?

— Сразу, как только вы погасили в гостиной свет.

— Выходит, ты всю ночь была здесь?

— Да. — Дениза улыбнулась. — Это было прекрасно. Сам знаешь: я оказалась права. Элен сумела заставить твои энергетические железки перестроиться. Ты кончал четыре раза.

— Извини, не считал, — саркастически произнес я. — Чем ты занималась? Подглядывала через замочную скважину?

— Я в этом не нуждаюсь, — серьезно ответила она. — Я проникла в твою ауру и каждый раз кинетически кончала вместе с тобой.

— Вздор, — недовольно буркнул я. — Получается, теперь у меня вовсе не будет частной жизни. Слушай, так нельзя.

— Не надо такой негативной реакции. Мы все прекрасно подходим друг другу. Вот увидишь, все будет хорошо.

Дениза подошла поближе и положила руку на низ моего живота.

— Вот видишь? Я знаю, что говорю. Ты снова успел затвердеть. Я почувствовала это по твоей ауре, едва ты вошел в комнату.

Я уставился на нее, потеряв дар речи.

— Хочешь слегка размяться, пока готовится кофе? — серьезно спросила она.

Я быстро высвободился. На лице Денизы появилось озадаченное выражение.

— Ты очень красива, — сказал я, целуя ее в макушку. — Но в данный момент я больше всего хочу в туалет.

Глава 39

«Махо» угодил в распродажу на третьей неделе апреля. Со следующего же понедельника началась масштабная рекламная кампания. Наш текст прозвучал по пятидесяти пяти независимым телевизионным станциям, по четырехстам девяти радиостанциям и появился в ста шестидесяти газетах в главных городах по всей стране Такая массированная подача должна была идти полную неделю, однако жизнь все повернула иначе.

В среду мы полностью вылетели с телевидения. Из газет продолжали нас печатать только двадцать одна, а пускать в эфир лишь сто сорок радиостанций. В пятницу полиция сразу нескольких городов конфисковала журнал с девяноста трех стендов и арестовала сорока двух продавцов газет. Газеты всей страны подняли вой, как вообще можно рекламировать такое безобразие, стыдливо умалчивая о том факте, что сами помещали эту рекламу в понедельник и вторник. В воскресенье два детектива из ЛАПД вручили мне повестку в суд на следующую пятницу, чтобы я держал там ответ по обвинению в нарушении общественного спокойствия и порядка. Сие событие немедленно разлетелось по проводам и было подхвачено в масштабах страны телевидением, радио и газетами. В среду — за два дня до моей явки в суд — Ронци завопил, чтобы я немедленно запускал печатный станок. Мы распродались. Мы продали миллион экземпляров.

В четверг, поздно вечером, Филлис Диллер, которая замещала в «Вечернем шоу» Джонни Карсон, появилась на экране в огромной белой ковбойской шляпе и пластиковом коконе поверх платья; на пластике — разумеется, прозрачном — был изображен желтый кружевной купальник-бикини. В руках Филлис держала два шестизарядных револьвера. Она решительно подошла к самому краю эстрады и резко выкрикнула в микрофон: «Настоящий ли ты мужчина, чтобы сорвать мой купальник?» Док Северинсен тут же сбацал «Мама, упакуй мне пистолеты», и аудитория впала в неистовство.

Мы услышали об этой программе от одного дистрибьютера с Востока, который успел увидеть ее на три часа раньше, и всем скопом сидели у телевизора.

— Теперь точно запускай станок, — выпалил Ронци. — После такого мы продадим еще полмиллиона экземпляров.

— Поезд ушел. Я распорядился шлепать следующий номер.

— Но это означает, что у нас ничего не будет на стендах как минимум две недели!

— Верно.

Ронци в отчаянии повернулся к Лонегану:

— Хоть вы можете заставить его слушаться?

— Он — издатель, — улыбнулся Лонеган.

— Господи! — завопил Ронци. — У нас в руках были еще триста штук, и вы спокойно позволяете им ускользнуть между пальцев!

— Ничего подобного, — возразил я. — Я просто подогреваю их аппетиты. Ребятки обязательно побегут за вторым номером, чтобы посмотреть, что они упустили в первом.

— А мне каково? Я-то уже ничего не заработаю, — кисло буркнул Ронци.

— Ты уже заработал. Пять процентов на первом выпуске.

— Те же условия, и я распродам тебе миллион экземпляров второго.

Я расхохотался.

— Больше никаких льгот! Они были одноразовые: просто чтобы убедить тебя в реальности моих планов. Но шанс я тебе все-таки дам. Следующий тираж миллион двести пятьдесят.

— Нет, ты все-таки сумасшедший. Почему ты уверен, что такое количество разойдется?

— Ты сам меня убедил. Раз просишь пять процентов, значит, дело верное.

— А что будет на обложке?

— В основном та же идея. Но на этот раз девчонка будет стоять спиной, опираясь руками о колени и оглядываясь через плечо. На голове перышки, попка едва прикрыта красной мини-юбкой. Юбка на глянцевом покрытии, которое легко удалить, просто подцепив ногтем. Надпись практически та же: «Настоящий ли ты мужчина, чтобы сорвать с меня юбку?»

— Неплохо, — одобрительно кивнул Ронци.

— Благодарю за комплимент. Как там поживают арестанты?

— Все, кроме двух, отделались легким штрафом или вообще оправданы. Это нам обошлось в одиннадцать штук, включая судебные издержки.

— А остальные двое?

— Слушание на следующей неделе. Никаких неприятностей не ожидается.

— Прекрасно. Пошли всем пострадавшим по сотне баксов от моего имени в знак признательности за поддержку.

— На кой фиг? Стоит пойти слуху, и дилеры начнут гоняться за полицейскими по всей стране, умоляя забрать их в каталажку.

Я рассмеялся.

— Все-таки пошли.

— О’кей. Это твои деньги.

Когда Ронци ушел, я сказал Лонегану:

— Надеюсь, завтра у меня тоже не будет крупных неприятностей.

— Можешь не беспокоиться, — холодно ответил он. — Обвинение будет снято.

Именно так и произошло.

В суд я явился вместе с адвокатом, однако с тем же успехом мог прийти и один, поскольку адвокату даже не представилось возможности открыть рот. Едва только огласили обвинение, судья, даже не подводя меня к присяге, пригласил к себе представителей обеих сторон.

Я судорожно ловил долетающие слова. Обвинитель бормотал что-то по поводу распространения порнографии, судья возражал. Я разобрал только «не подпадает под… нарушение общественного… спокойствия». Затем он знаком предложил адвокатам вернуться на спои места и стукнул молоточком, не дожидаясь, пока они усядутся: «Обвинение снимается по причине несоответствия выдвинутой статье».

В коридоре меня поджидали газетчики и ТВ, мгновенно взяв в плотное кольцо:

— Вы удовлетворены решением суда?

— Разумеется.

— Ваше мнение: по какой причине суд склонился к данному решению?

Я взглянул на своего адвоката. Наконец-то ему представилась возможность заговорить:

— Думаю, судья снял все обвинения с мистера Брендана как неосновательные, поскольку увидел, что для них действительно нет никаких оснований.

— Значит ли это, что ваш журнал в ближайшее время снова окажется на стендах?

— Он никогда и не исчезал оттуда, — сказал я.

— Я пытался купить номер во многих местах, но безуспешно, — возразил репортер.

— Вы просто опоздали. Тираж разошелся полностью.

— Где можно достать хоть один экземпляр?

— Попробуйте спросить у соседа. Если он не захочет продать, авось хоть уступит ненадолго.

— Вы собираетесь продолжать выпуск журнала?

— Да. Следующий номер уже в печати и появится в продаже примерно через две недели.

— Будет ли его обложка такой же провокационной, как первая?

— Судите сами, — сказал я, извлекая из своего «дипломата» макет обложки. Защелкали фотовспышки, загудели камеры.

Вот так обложка нового выпуска попала на телеэкраны. Журнал разошелся за одну неделю. Каждый следующий месяц приходилось добавлять по пятьдесят к запланированному стотысячному увеличению тиража. Через полгода «Махо» достиг устойчивого спроса в полтора миллиона экземпляров ежемесячно, и мы наваривали с каждого номера по полмиллиона долларов чистыми.

В августе я понял, что мы попали в большой бизнес. Мы расширили исходное помещение, арендовали еще один склад в том же квартале и в конце концов были вынуждены занять дополнительную площадь в нескольких кварталах от первой. На старом месте остались издательский офис и юридическая служба. В подчинении Вериты оказалось семь клерков и две секретарши, у Элен четыре секретарши и двенадцать репортеров, включая редакторов. Одну из новых площадей целиком занял Бобби под фотостудию. В штате у него состояло четыре фотографа, три ассистента, главный помощник, декоратор, костюмер, художественный редактор и две секретарши. Кроме того, в последнем помещении еще двенадцать человек занимались непосредственно изданием, не говоря уж об отделах, занимающихся почтой, бумагой и оформлением. Всего на нас работало шестьдесят четыре человека, включая двух телефонных операторов, которые прятались под лестницей в главном здании.

У Денизы больше не было никакой возможности держать мою квартиру в порядке из-за бесконечных встреч днем и ночью. В итоге там воцарился полный бардак, даже несмотря на помощь бригады уборщиков, которые работали по ночам.

Августовская жара не спала с заходом солнца. Кондиционеры в окнах работали, но практически впустую. Заседание подходило к концу. Началось оно в девять, сейчас была почти полночь.

— Есть еще предложения или закругляемся? — спросил я.

— У меня, мистер Брендан, — нерешительно подал голос молодой негр, который руководил почтовым отделом.

Он впервые раскрыл рот за все три месяца, в течение которых присутствовал на подобных собраниях.

— Да, Джек?

Он гордо огляделся.

— Не знаю, насколько это относится к теме, но вы помните серию статей «в помощь супругам», которая шла несколько месяцев назад?

— Да.

— С тех самых пор мы получаем пятьсот — шестьсот писем еженедельно с вопросами, где можно купить упомянутые там приспособления.

— Разработайте стандартный ответ с советом посетить ближайший секс-шоп, — пожал я плечами.

— Почти все эти письма приходят из маленьких городов и местечек, где секс-шопами и не пахнет. Жители просто не представляют, что это такое, и скорее умрут на месте от стыда, чем зайдут, даже если их поставить прямо перед дверью.

Джек явно к чему-то клонил.

— Резонно, — подбодрил я его.

— Я подумал немного, — продолжил он более уверенным тоном, — зашел в секс-шоп у театра «Пусси-Кэт» и потолковал с владельцем. Тот пришел в восторг и предложил купить две полные страницы рекламы в каждом номере. Когда я сказал, что мы не принимаем рекламу, он сделал другое предложение: организовать отдел заказов по почте и платить нам двадцать процентов комиссионных с объема продажи.

— Интересно, — сказал я, чувствуя, что Джек еще не закончил.

— Я сам об этом подумывал, — продолжил он, — поэтому стал прикидывать дальше. Нашел, где можно достать товар, а заодно узнал разницу между себестоимостью и продажной ценой. Повсюду от двухсот до тысячи процентов, так что двадцать процентов, которые хотел предложить тот тип, — капля в море.

— У тебя есть идея?

— Да, сэр. В соседнем квартале наше помещение располагает большим подвалом. Я могу завалить его самыми популярными товарами, и мы, просто отвечая на приходящие письма, получим не меньше тридцати — сорока тысяч в месяц, из которых не меньше половины будут чистыми.

Я кивнул. Вне зависимости от того, организуем мы отдел заказов или нет, Джек не засидится долго на своей должности. Черепушка у него явно варит.

— Отличная мысль. Свяжись с Веритой, и прикиньте, во сколько это обойдется. Я приму решение, когда цифры лягут на бумагу.

— Спасибо, — поблагодарил Джек.

Я оглядел собравшихся.

— Еще предложения?

Их не последовало, и заседание окончилось. Скоро в квартире остались только Бобби, Верита, Элен и Дениза. Девушки занялись уборкой стаканов и вытряхиванием пепельниц.

— Как тебе идея Джека? — спросил я у Вериты.

— Интересно. Он говорил мне об этом две недели назад.

— Почему ты ничего не сказала?

— Это его идея, — улыбнулась Верита.

Элен с Денизой вернулись с кухни и устало опустились в кресла.

— Вы сейчас похожи на чудом оставшихся в живых утопленниц, — заметил Бобби.

— Дни никогда не кончаются, — вздохнула Элен.

Бобби достал из кармана пузырек с кокаином и золотую ложечку.

— Думаю, нам всем не повредит принять по щепотке. Беда в том, что дела не оставляют времени для развлечений.

Я вдохнул с обеих ноздрей и передал пузырек Элен. Вслед за ней пришла очередь Денизы и Бобби. Верита отказалась.

Кокаин пробрал и приподнял, но не особенно сильно.

— Что будешь щелкать завтра? — поинтересовался я у Бобби.

— Кое-что весьма любопытное, — ухмыльнулся он.

— Да-а?

— Ты видел близняшек в офисе Пауля Гитлина? Новые секретарши в юридической консультации. Динамит чистой воды; лет девятнадцать-двадцать. Уговорил их попробовать.

— А Пауль в курсе?

— Ну уж нет! — рассмеялся Бобби. — Ты ведь знаешь: он человек прямой. Узнает — сразу убьет. Пока он только согласился — да и то под давлением загоревшихся близняшек — на то, чтобы я щелкнул их в маске.

— И как ты предполагаешь это устроить?

— У меня уже есть идея: огромные солнечные очки и косматые парики. А для разворота я щелкну их вместе. Одна будет стоять на коленях, другая лежать на спине, расставив ножки. Впервые на арене суперпопка-близнец!

— Представляю, что получится, если Пауль их все-таки узнает! — расхохотался я.

— Если узнает, значит, он вовсе не такой прямой и добродетельный, каким кажется, — улыбнулся Бобби. — Впрочем, я в любом случае обещал девочкам, что мы примем их на работу сразу, как выгонят.

— А они хорошие секретарши?

— Пауль утверждает, что лучших у него еще не бывало.

— Тогда без проблем. Мы еще и выиграем. Ты, пожалуй, все-таки позаботься, чтобы журнал попал ему в руки.

Бобби встал.

— Ну ладно, я выметаюсь. Хочу заглянуть еще в «Серебряный гвоздь», посмотреть программу. Составите компанию?

— Нет, спасибо. Я уже достаточно насмотрелся за день.

— Я тоже, — сказала Верита. — Больше всего мне хочется добраться до кровати. Завтра с утра заявятся аудиторы проверять нашу деятельность за шесть месяцев.

— А как выглядит документация?

— Знаешь, даже говорить страшно, насколько хорошо. Самой не верится.

— Хоть намекни.

— Тебе известно, что уже сейчас с тебя причитается одних налогов на полтора миллиона? И даже вложить эти деньги некуда. Прямо хоть правительству переводи.

— Может, еще и не переведем, — улыбнулся я.

— Это что-то новенькое. Выкладывай.

— Я задумал еще один журнал.

— К черту! Этого только не хватало! — взорвалась Элен. — Сегодня же упаковываю свои манатки и выметаюсь отсюда!

— Какая муха тебя укусила?

— Навозная! В твоем облике! Мы ютимся в этом свинарнике, как последние твари, не имея ни минуты на личную жизнь, а до тебя так еще и не доперло, что ты богат и можешь жить, как хочешь. Ты даже машины себе еще не купил! До сих пор заимствуешь колеса и стреляешь сигареты у кого ни попадя!

С этими словами Элен ринулась в ванную и с треском хлопнула дверью. Дениза последовала за ней. Я ошарашенно повернулся к Верите:

— Неужели она права? Я богат?

— Богат, — кивнула Верита.

— Сколько же?..

Верита глубоко вздохнула.

— После выплаты всех налогов у тебя останется около двух миллионов чистыми, а к концу года, если дела пойдут по-прежнему, ты будешь стоить примерно в два раза больше.

— Иисусе! — сказал я, зажег сигарету и долго сидел в полном отупении. Верита давно ушла, девушки не показывались из ванной, а я все сидел и курил. Затем поднялся, сделал себе скотч со льдом и поплелся в спальню.

Дверь комода была распахнута настежь, одежда Элен валялась по всему полу, а сама она сидела на краю кровати и всхлипывала на груди у Денизы.

— Эй, детка, извини, — проговорил я.

— Убирайся! — крикнула Элен. — Мы тебя ненавидим!

На следующий день мы перебрались в бунгало отеля Беверли-Хиллз.

Глава 40

Дайджест «Стиль жизни» вышел в тот день, когда нас покинула Дениза.

Первый номер вышел тиражом двести пятьдесят тысяч экземпляров. Внешне журнал напоминал не столько «Риджер дайджест», сколько «Коронет», но этим сходство и ограничивалось.

В середине было десять страниц цветных фотографий, поровну поделенных между девочками, мальчиками и любовными парами, как гетеро- так и гомосексуальными. Статьи же набирались из соответствующих журналов по всему миру. Я, пока не занялся этим вплотную, и не подозревал, насколько распространен подобного рода бизнес. Журналы для мужчин выходили в каждой стране и на всех языках — во многих странах сразу по нескольку. Кроме того, мы обнаружили, что при переводе иностранные статьи приобретают особую прелесть, — может быть, из-за своей исходной ориентированности на другой рынок. Разумеется, особое внимание мы обращали на темы, которых не касались в «Махо». Дайджест «Стиль жизни» сделал главной своей темой превознесение ценностей недостижимой мечты: роскошных автомобилей, самых потрясающих стереосистем, камер и необычного отдыха — в общем, чистый снобизм, материалы для которого найти очень просто. Специализированные журналы снабжали нас подробностями практически бесплатно. Вдобавок ко всему этому у нас была скандальная колонка, где мужчинам и женщинам предоставлялась возможность обнародовать свое недовольство касательно секса и иных поводов, колонка с советами и «знаю как» с полным охватом всей темы, начиная от контроля за рождаемостью вплоть до преждевременной эякуляции. Сто пятьдесят страниц всего за семьдесят пять центов.

Заглавие отличалось исключительной простотой: «Дайджест Стиль жизни. Для тех, кто любит жить». На обложке в белом кругу силуэты мужской и женской голов в профиль, нежно касающихся друг друга губами.

В тот день, когда вышел первый номер, Элен ушла домой рано, а мне пришлось задержаться, чтобы подписать кое-какие чеки и привести в порядок бумаги. Мой кабинет располагался в нашей прежней квартире, только полностью переделанной. Собственно, кабинет занял бывшую спальню. Помещение оделось в деревянные панели и белую кожу. Гостиная разделилась на две части стеклянной стеной. Ближе к входной двери разместился секретариат, вторая половина превратилась в конференц-зал с круглым столом, директорскими креслами и плотными шторами. Кухня пряталась за раздвижной дверью.

У меня уже начал было разыгрываться ишиас и неметь рука, когда в кабинет вошла одна из Боббиных близняшек с последней стопкой чеков.

— Больше ничего не будет, мистер Брендан.

— Спасибо, Дана.

— Я Шана, — улыбнулась она.

Близняшки работали у меня уже шесть месяцев. Пауль Гитлин позвонил в ту же секунду, как узнал, что девушки позировали для разворота против его воли.

— Если вы напечатаете хоть слово о том, что девки работали у меня, я вас привлеку к суду, — бесцветным голосом сообщил он.

— Вы сказали «работали»? — переспросил я.

— Вот именно.

Я опустил трубку и тут же перезвонил Бобби. Наутро обе близняшки появились в моем офисе. Прошло, как уже сказано, шесть месяцев, но я так и не научился их различать.

— Придется вам как-нибудь это уладить. Начиная с сегодняшнего дня, будете носить табличку с инициалами, ясно?

— Да, мистер Брендан, — ответила девушка и вышла.

Я знал, что они не послушаются: разговор об этом заходил не в первый раз. Им просто нравилось меня дурачить. Иногда мне хотелось пристрелить близняшек на месте, однако они были слишком хорошими работниками. И красивыми к тому же. Две абсолютно одинаковые голубоглазые блондинки придавали офису шикарный вид.

Я подписал последний чек и нажал кнопку. Девушка вернулась.

— Можете послать на оплату, Шана.

— Я Дана, — улыбнулась она, элегантно собирая со стола чеки.

Бесполезно. Опять они за свое.

— Как вы различаете друг друга, когда просыпаетесь утром? — саркастически поинтересовался я.

— Очень просто, мистер Брендан, — ответила она с самым серьезным видом. — Я сплю слева.

— А если ты случайно заснешь справа?

— Тогда я целый день буду Шаной.

Первый раз я услышал от них что-то дельное. Оказывается, они просто взаимозаменяемы. Я решил переменить тему:

— Мы все сделали?

— Да, мистер Брендан.

— Тогда принеси мне скотч со льдом и спроси Бобби, не подкинет ли он меня в отель.

Девушка достала уже готовый бокал из бара и вышла из кабинета. Я пригубил коктейль. Телефон на столе загудел. Я снял трубку.

— Мистер Ронци на первой линии, — сообщила она.

Я нажал кнопку.

— Да?

— Я просто хочу сообщить, что первые данные обнадеживают. «Стиль жизни» идет вторым после «Риджер дайджест».

— Неплохо, — сказал я.

— К концу недели будет яснее. Впрочем, я стану держать тебя в курсе.

— Хорошо.

Я нажал другую кнопку и набрал номер Вериты.

— Сколько мы потратили на этот номер «Дайджеста»?

— Пятьдесят пять тысяч. Нам надо продать сто семьдесят тысяч экземпляров, чтобы окупить затраты.

— Мы сделали это. Подходящий повод, чтобы выпить?

— Извини, но не могу. Я выметаюсь. У меня свидание.

— Снова с тем судьей?

— Да.

— Он мне нравится. Передай ему привет.

Я положил трубку и вернулся к скотчу. Личный кабинет все-таки довольно неприятная штука. Люди перестают заходить. Они звонят, чтобы условиться о встрече.

Телефон снова загудел. Бобби подберет меня через десять минут. Я устал сидеть на одном месте поэтому отставил скотч и спустился на первый этаж.

Все уже ушли, кроме Джека, который разговаривал с одним из бухгалтеров. При моем приближении он встал.

— Добрый вечер, мистер Брендан.

— Как дела, Джек?

— Прекрасно, мистер Брендан. Действительно прекрасно. Мы получили за последний месяц семьдесят тысяч, чистыми пятьдесят.

— Потрясающе. Прекрасная работа, Джек.

— Спасибо, мистер Брендан. — Он неуверенно поглядел на меня. — Быть может, вы как-нибудь выберете время, чтобы взглянуть на наши операции?

— Конечно. Только дай мне несколько дней, чтобы окончательно разобраться с новым журналом.

С улицы донесся автомобильный гудок.

— Это меня. Убегаю.

— До свиданья, мистер Брендан. Удачи вам с «Дайджестом».

Я уже было направился к двери, но при последних словах резко обернулся. Вот чего мне весь день не хватало! Джек был первым человеком, который сегодня пожелал мне удачи с журналом. Всем остальным и в голову не пришло.

— Спасибо, Джек. До завтра.

Я сел в «роллс», и Бобби влился в поток движения.

— Закурить есть?

— В бардачке, — ответил он. — Если хочешь, у меня там прекрасные китайские палочки.

— Я возьму «Лаки», — сказал я, закурил и уставился в окно.

— Я знаю одного парнишку, с которым хотел бы тебя познакомить. Он тебе наверняка понравится. Настоящий красавчик.

— Угу.

Бобби метнул на меня внимательный взгляд.

— Что-нибудь не так?

— Да нет. Все в порядке. Почему ты спрашиваешь?

— Ты какой-то подавленный.

— Наверное, просто устал.

— Ничего удивительного. На твою долю приходится достаточно.

— Послушай, ты не замечаешь во мне никакой перемены?

— Нет, — быстро ответил Бобби, но тут же запнулся и добавил: — Да.

— Какую?

— Ты как-то отдалился. — Бобби, казалось, тщательно подбирал слова. — На большую дистанцию. Стал недоступен. Обособлен.

— Но я-то не чувствую себя другим. Я не изменился.

— Изменился. Только не по своей воле. Просто так должно было случиться. Все накапливалось очень постепенно, но до меня, кажется, дошло в тот вечер, когда на тебя рассердилась Элен. Ты тогда внезапно напомнил мне моего отца. Понимаешь, вся власть в твоих руках. А ведь начинали мы совсем по-другому. Тогда мы все работали вместе, теперь же работаем на тебя. Это уже другое.

— Но, Бобби, я по-прежнему вас всех люблю.

— Я тоже тебя люблю. Только мой отец объяснил мне, что каждый человек идет по своему пути. Наши дороги стали расходиться, вот и все.

Он нажал на тормоз.

— Приехали.

Я с удивлением понял, что мы остановились перед входом в отель. Смит распахнул передо мной дверцу, и я вышел, однако тут же просунул голову обратно в машину:

— Может, заскочишь? Выпьем…

— Нет, спасибо, — ответил Бобби. — Мне нужно переодеться. Сегодня предстоит грандиозный вечер: я выслужился до королевы года.

Я рассмеялся.

— Приятно провести время! Спасибо, что подбросил.

Бобби помахал мне и уехал. Я посмотрел вслед его машине, вошел в отель и прямиком направился в открытый бар, чтобы пропустить стаканчик перед тем, как поплестись в бунгало. Однако мне понадобилось целых три бокала, чтобы собраться с мыслями.

Изменился не я. Я остался таким же. Это они все изменились, а винят за это меня. И ничего тут не поделаешь.

Успокоения, правда, подобные мысли не принесли, однако хотя бы кое-что прояснили. Я расплатился чеком и пошел в бунгало. Постучал, постоял, отпер дверь ключом…

Элен лежала на диване с глазами, полными слез.

— Что случилось?

— Дениза ушла.

— Ушла?

— Да. — Элен протянула мне листок бумаги. — Она оставила тебе записку. Сказала, что ты поймешь.

Я начал читать:

«Дорогой Гарис,

в жизни каждого наступают минуты, когда надо расстаться. Меня только что призвали пройти школу второй ступени. После нее я смогу стать учителем, а потом, когда поднимусь на первую ступень, для меня будет доступно сестринство. Однако, чтобы достичь этого, я должна разорвать все связи, кроме связи с Богом, оставив себе лишь одно призвание. Поэтому я должна вырвать тебя из своего внутреннего бытия ради освобождения тела от физической зависимости. Я никогда вас не забуду и всегда буду любить.

Мир и любовь.

Дениза».

— Вздор! Почему ты не остановила ее?

— Неужели ты до сих пор так плохо ее знаешь? Я пыталась, но она не поддалась ни на какие уговоры. Я тоже люблю ее. Мне будет ее не хватать.

Я сел на диван рядом с Элен. Она положила голову мне на плечо.

— Знаешь, Дениза сказала, что она жалеет только об одном.

— О чем же?

Элен отвернулась со странной улыбкой на лице.

— Честное слово, я не могу повторить.

Тут она внезапно рассмеялась. Рассмеялась до слез.

— Если это так забавно, ты просто обязана сказать мне.

Элен перевела дух и вытерла глаза.

— Она жалеет только о том, что так и не успела попробовать переспать с тобой в попку.

Глава 41

Мексиканское солнце разбудило меня рано. Я влез в джинсы и направился к главному зданию, чтобы позавтракать вместе с Лонеганом. Элен еще спала, Марисса тоже не вставала. Перед тем как уйти, я позвонил Лонегану в холл.

Никто не ответил. Я взглянул на часы: восемь утра. Скорее всего, Лонеган завтракает в кафетерии. Однако там его тоже не было. За столиком в гордом одиночестве сидела Верита. Я подошел к ней.

— Доброе утро. Почему ты уже на ногах в такую рань?

— Хочу успеть на утренний рейс. Аудиторы подготовили отчет по клубам. Надо просмотреть.

— Зачем такая спешка? — поинтересовался я, усаживаясь напротив. Тут же подлетел официант и поставил передо мной чашку кофе. — Тут красиво. Почему бы не остаться и не позагорать? Аудиторы подождут.

— Легко тебе говорить. Оно и понятно: не тебе же продираться сквозь эти цифры.

Я пригубил кофе. Напиток был черным, горячим и горьким.

— Одного кофе вполне достаточно, чтобы отвадить всех покупателей, — скривился я.

— Мексиканцам нравится именно такой.

— Мексиканцы в данном отеле не останавливаются. — Я внимательно посмотрел на Вериту. — Твое мнение об этом месте?

— Здесь действительно красиво, но мы в нем не нуждаемся. Оно превратится в вечную головную боль, даже если будет приносить деньги.

— А по-твоему, нам удастся сделать на нем деньги?

— Почему бы и нет? — пожала она плечами. — Все может быть. До сих пор все твои идеи работали.

— Но потерять тут мы можем?

— Нет, если инвестиции не превысят четырех миллионов долларов. В ином случае уже вопрос. — Верита тоже отхлебнула кофе. — Изменения, которые ты хочешь провести, не могут стоить дороже миллиона. Следовательно, покупай не дороже, чем за три.

— На это они не пойдут.

— Тогда я молчу.

— С годами ты становишься все консервативнее.

— Ты платишь мне не за то, чтобы я ввязывалась в рискованные предприятия. Со своими деньгами играй сам. Я могу только искренне отвечать на вопросы.

— Ладно, не подкалывай. Знаю.

Верита промолчала.

— Ты не встречала где-нибудь поблизости Лонегана?

— Он ушел буквально за несколько минут до твоего появления.

— Куда не знаешь?

— Нет. Хотя, кажется, он сел в машину с Джулио.

Я кисло посмотрел на свой кофе. Верита понимающе подмигнула, подозвала официанта и распорядилась по-испански:

— Для сеньора кофе по-американски, пожалуйста. Знаешь, — обратилась она ко мне, когда официант ушел, — Лонеган начинает мне нравиться.

— Почему?

— Он сел за мой столик, выпил кофе, а между делом расспросил, что я думаю об отеле. Я откровенно рассказала.

— А он что?

Верита покачала головой.

— Ты же его знаешь. Разумеется, он ничего не сказал. Просто сидел и кивал. Мне показалось, что он соглашается со мной. А уходя, даже улыбнулся и пожелал мне приятного полета.

Официант вернулся с кувшином горячей воды и банкой американского растворимого кофе. Я приготовил себе чашку и попробовал. Значительно лучше.

— Чем ты собираешься заняться? — спросила Верита.

— Пока не знаю, — ответил я, шаря по карманам в поисках сигареты. Она протянула мне пачку. — Лонеган, случайно, не упомянул, куда отправляется?

— Нет. — Верита чиркнула спичкой и поднесла ее мне.

Я вспомнил вчерашние слова Дитера. Лонеган единственный человек, который может заставить Джулио отказаться от использования взлетной полосы. Интересно, о чем они разговаривают?

— У тебя не было возможности поговорить с Джулио?

— Практически нет. Но он, похоже, в восторге, что ты хочешь купить отель. Он считает, что тебя ждет большой успех.

— Держу пари, — рассмеялся я. — У него действительно много родственников в этих краях?

— Чистая правда, — кивнула Верита. — По-моему, он в родстве буквально со всеми. И все они живут отелем: либо работают здесь, либо поставляют продукты. Ведь практически все фермеры. Отель скупает продукцию на корню.

— Ты с ними тоже в родстве?

— Нет. Я попала в кузины Джулио благодаря браку. Мой отец был профессором. Преподавал в университете в Мехико. С Джулио же я познакомилась, только когда мы переехали в Лос-Анджелес.

В этот момент в зал вошел Мурта. Он приветственно махнул рукой и начал пробираться к нам между столиками.

— Как дела?

— Прекрасно, — ответил я.

— Вы узнали все, что хотели?

— Да.

— Замечательно. Если понадобится что-нибудь еще, вам стоит только намекнуть мне…

— Спасибо, я полностью удовлетворен.

— Когда вы предполагаете встретиться с фон Хальсбахами?

— Я сообщу об этом сегодня во второй половине дня.

Мне не хотелось предпринимать что-либо, пока не узнаю, чем закончилась встреча Лонегана с Джулио.

— Замечательно, — сказал Мурта. — Дитер только что уехал на целый день. Он просил передать, что вечером вернется и будет целиком в вашем распоряжении.

— Куда же он отправился? — полюбопытствовал я.

— Кажется, в «Убежище». Он ведь фотограф-любитель. Полагаю, ему интересно посмотреть, как работают профессионалы.

Мурта ушел. Я повернулся к Верите. Она улыбалась, прекрасно понимая, о чем я думаю. Бобби целых два дня щелкал прямо у отеля, а Дитер не потрудился даже выглянуть в окошко.

— Еще одна жертва Кинг Донга, — сказал я вслух. — Как ты думаешь, Дитер влюбился?

Верита рассмеялась и поднялась из-за стола.

— Мне нужно подняться к себе и собрать вещи, если я хочу успеть на самолет.

— Я провожу тебя.

— А как же Элен и Марисса? — невинно поинтересовалась она.

Я предпочел игнорировать подначку.

— Судья встретит тебя в аэропорту?

Верита вспыхнула.

— Настолько серьезно? — улыбнулся я.

— Гарис, мы с ним хорошие друзья, и только. Я уважаю его за то, чего он сумел достичь. Не так уж много мексиканцев смогли пройти так далеко.

— Безусловно. А он уважает тебя за ум.

— Верно.

— Тогда дай ему попробовать сладенького, и он втюрится в тебя по уши, — посоветовал я.

— Гарис, неужели ты ни о чем другом не можешь думать?

— Конечно, — рассмеялся я. — Ведь это мой бизнес!

Примерно в пятнадцати милях от отеля мы свернули на грязную проселочную дорогу.

— До «Убежища» осталось две мили, — сказала Марисса. — Нужно только проехать лесок.

— Отличная изоляция, — пробурчал я.

Последние десять миль мы не встретили ни одного жилья.

Марисса покосилась на меня, потом снова перевела глаза на дорогу. Ей явно было неловко.

— Им так хочется. В сезон дождей даже эта дорога становится совершенно непролазной.

В последнем я нисколько не сомневался: машина так и прыгала по ухабам. Я взялся за ручку на дверце и обернулся, чтобы посмотреть, как чувствует себя на заднем сиденье Элен. Она не выглядела особенно счастливой.

— Мерзкий способ лечить похмелье, — проговорила она с гримаской в ответ на мой взгляд.

— Нельзя получать от жизни только удовольствия! — рассмеялся я.

Машина вылетела из леса на яркий свет солнца. Перед нами открылось «Убежище»: низенькие американские бунгало в стиле ранчо. Они казались удивительно знакомыми. И тут я вспомнил! Это же практически дубликат фермы преподобного Сэма в Фуллертоне. Такое же центральное здание и окружающие его деревянные сараи. Единственное отличие — ограда из ржавой проволоки и ворота, перекрывающие дорогу.

Мы остановились, но никто не появился. Все словно вымерло. Я взглянул на часы. Уже одиннадцать, даже двенадцатый.

— Интересно, где все? — спросил я, вылезая из машины.

— Все в поле, — пояснила Марисса, присоединяясь ко мне. — А может быть, обедают.

Элен тоже вышла на солнышко, вытирая лицо салфеткой:

— Жарко.

Я поднялся по ступенькам на веранду и попробовал дверь… Открыто. Мы вошли в дом, который сильно походил на фуллертонскую ферму. Внутри было гораздо прохладнее. Я направился прямиком в кабинет. Дверь, разумеется, тоже была открыта. Я вошел. Сидящий за столом человек поднял голову.

— Мир и любовь, брат Джонотан.

— Мир и любовь, — машинально ответил он, и тут лицо его дрогнуло.

— Гарис!

Улыбаясь, он встал из-за стола.

Я протянул руку. Он крепко ее пожал.

— Ты по-прежнему возникаешь в самых неожиданных местах!

— Как и ты.

Я представил брату Джонотану своих спутниц. Мариссу он уже знал.

— Что привело тебя сюда?

Я объяснил, что живу в отеле и приехал посмотреть, как идут дела у Бобби.

— Ах да. Я видел их сегодня утром. Они снимают у старой индейской деревни.

— Я знаю где это, — сказала Марисса.

— Предложить вам что-нибудь прохладительного или кофе? — осведомился брат Джонотан.

— Не стоит беспокоиться. Мы прямо сейчас проедем в деревню.

— Ну что вы! Никакого беспокойства. Пройдемте в зал.

Мы прошли вслед за братом Джонотаном по коридору. Из кухни доносились голоса работающих там людей, но только когда мы уселись за стол, оттуда кто-то вышел. Это оказался молодой человек с бородой. Мы все заказали кофе.

— Насколько я понимаю, ваши дела идут хорошо, — сказал брат Джонотан. — Мне это очень приятно.

— Спасибо. — Тут молодой человек вернулся вместе с кофе. — Давно вы здесь?

— Уже два года. Я помогал строить это место. Большая часть материала осталась при возведении отеля.

— Скучаешь по дому?

— Нет. Мой дом там, где мое дело. Если преподобный Сэм считает, что я окажусь полезнее для него здесь, мне этого достаточно.

Я попробовал кофе. Одного глотка вполне хватило, чтобы молча отставить чашку.

— Это школа?

— Собственно говоря, нет. Скорее, семинария. Мы собираем здесь членов, достигших второй ступени, чтобы они могли совершенствоваться дальше и учить.

— И долго длится их пребывание?

— Зависит от обстоятельств. Кому-то легче, кому-то труднее избавиться от прежних проблем. Два года, три года, кто знает? Они уходят, когда чувствуют себя готовыми. Формального ограничения времени не существует.

— А как Дениза?

Брат Джонотан поколебался, прежде чем ответить.

— Она еще здесь.

— Можно ее повидать?

— Можно. Но я бы предпочел, чтобы этого не произошло. Для ее же блага, — поспешно добавил он. — Вряд ли для тебя ново, что ее чувства к тебе очень сильны. Ей исключительно сложно преодолеть это влечение, и боюсь, что ваша встреча отбросит ее на исходные позиции, сделав все затраченные усилия тщетными.

— Но я же не ходячая инфекция!

— Извини. Я вовсе не хотел тебя обижать. Просто она уже прошла долгий путь, и мне бы не хотелось мешать ей. Она начала обретать покой.

— Я понимаю. Но как-нибудь в подходящий момент ты скажешь ей, что мы были здесь и спрашивали про нее?

По лицу брата Джонотана скользнуло выражение облегчения.

— Разумеется.

— Нам пора. Спасибо за кофе.

— Вам спасибо. — Брат Джонотан встал из-за стола.

— Если вам что-нибудь понадобится, свяжитесь со мной, когда я вернусь в Штаты, и все будет сделано.

— Спасибо, но преподобный Сэм обеспечивает нас всем необходимым.

Брат Джонотан проводил нас до машины. Я помахал ему через открытое окно:

— Мир и любовь.

Он поднял руку жестом благословения:

— Мир и любовь.

Машина выехала за ворота и свернула к индейской деревне, а брат Джонотан так и стоял на веранде и смотрел нам вслед.

Глава 42

Дорога вилась вдоль принадлежащих «Убежищу» полей. На каждом из них работало четыре-пять человек, мужчин и женщин. Они не особенно усердствовали: скорее, просто апатично перемещались с места на место под палящим солнцем. Все были одинаково одеты в хлопковые рубашки и штаны цвета хаки и местные сомбреро, которые полностью закрывали лица. Никто из них не удостоил нашу машину взглядом, хотя они не могли не слышать звук мотора. Примерно через полторы мили поля кончились. Мы выехали на небольшую поляну.

— Сейчас мы находимся на территории сеньора Карилло, — сказала Марисса. — Вы видели его на приеме. Он самый крупный землевладелец в этих краях и близкий родственник губернатора. Его брат — староста.

— А чем занимается он сам?

— Ничем. Он богат.

— Я хотел спросить, что он держит. Фермы? Стада?

— Всего понемногу. Но этим в основном занимаются его арендаторы. Он собирает ренту. Индейская деревня тоже его собственность. Он потомок самой древней семьи в этом штате. Ему-то не угрожали лишением имущественных прав, как моему кузену, — продолжила Марисса с ноткой горечи в голосе, — хотя земли у него раза в четыре больше.

Деревня представляла собой скопище полуразрушенных глинобитных и деревянных хижин, на вид полностью покинутых.

— Где же люди? — спросил я.

— Здесь уже лет двадцать никто не живет, — ответила Марисса. — Предполагается, что последние индейцы ушли в горы, но никто точно не знает.

— Глупости. Люди не исчезают бесследно. Должны же они поддерживать какие-то связи.

— Никаких. — Девушка немного поколебалась и продолжила: — Одно время шептались, что Карилло просто разделался с ними. Никто не стал выяснять, ведь это всего лишь индейцы.

Мы проехали по пыльной деревенской улице и попали в очередной перелесок, а затем очутились на открытом пространстве, где и шли съемки.

Первое, что мне бросилось в глаза, — это вооруженные люди в форме. Их было тридцать-сорок. Каждый бросил на наш автомобиль короткий взгляд и еще быстрее отвернулся.

— Полицейские? — спросил я Мариссу.

— Нет. Телохранители Карилло.

— Что они здесь делают?

— Охраняют посетителей. В этих краях немало бандитов, путешествовать в одиночку опасно.

Мы вылезли из машины и направились к съемочной группе. Бобби посмотрел в нашу сторону, потом на часы и махнул рукой:

— О’кей. Перерыв на ленч.

— Как дела? — спросил я.

— Замечательно. Четыре пленки уже есть. Если до вечера прибавится пятая, считай, что мы закончили. Если хочешь, присоединяйся. Мы прихватили из отеля шесть коробок с ленчами.

— Действуй, — распорядился я и повернулся как раз вовремя, чтобы заметить, какими глазами Марисса с Элен смотрят на Кинг Донга, одевающего брюки. Процесс был сложный. Ему оказалось очень непросто упаковаться так, чтобы штаны не мешали. Я рассмеялся.

— Эй, девушки, хотите заморить червячка?

Мы уселись в тени деревьев и отлично пообедали холодным пивом, вином, цыплятами, жареной говядиной, заливной рыбой, черепахами и французским хлебом.

— В деревне мы отсняли три плети, — говорил Бобби. — Великолепный антураж. Сделаем там еще одну и отправимся в гости к Карилло. Он любезно разрешил нам воспользоваться его садами. Говорят, у него там целые акры цветов.

— Звучит неплохо, — согласился я, вскрывая очередную «Карта Бланка». — Дитер не показывался?

— Не видел, — покачал головой Бобби.

— Мне сказали, что он направился сюда.

— Нет, не показывался.

— А Лонеган с Джулио?

— Тоже.

К нам подошел один из ассистентов Бобби:

— Мы готовы.

Бобби тут же вскочил на ноги:

— Тогда за работу.

— Девушки, хотите остаться и посмотреть? — спросил я у Элен с Мариссой.

Дурацкий вопрос. Они, разумеется, пошли за Бобби. Несколько минут я наблюдал, как модели готовятся к следующему снимку. Голый Кинг Донг лежал на спине, его руки и ноги были привязаны к колышкам. Сцена предположительно означала его пленение, а девицы, соответственно, решали, что с ним делать, а тем временем дразнили и мучили. Судя по тому, как они действовали, игра в любой момент грозила перерасти в действительность. Они буквально не выпускали его из рук. Кинг Донг уже явно не выдерживал. Он встал торчком, и тут Бобби завопил:

— Господи, да будь профессионалом! Ты чертовски хорошо знаешь, что нельзя печатать снимки, показывающие полную эрекцию! Опусти хвост, ублюдок!

— Я ничего не могу поделать, мистер Бобби, — прохныкал Кинг Донг. — Пусть девчата прекратят дурачиться. В конце концов я всего лишь человек.

— Хватит, девочки. Не галопировать! — распорядился Бобби. — Вы на работе.

— Плеснуть на него холодной водичкой? — предложил ассистент.

— Пробовали уже в прошлый раз, — недовольно скривился Бобби. — Не помогает.

— Я не понимаю, мистер Бобби, почему вы так переживаете, — лисичкой заюлила Саманта Джонс. — Я сейчас все приведу в порядок.

— Вздор! Нам некогда этим заниматься.

— Честное слово. Я вовсе не собираюсь с ним трахаться или заниматься чем-нибудь в этом роде. Одно время я работала нянечкой, и у нас в госпитале был один приемчик. Действует безотказно.

— О’кей, — разрешил Бобби.

Саманта опустилась на колени рядом с Кинг Донгом и осторожно, тремя пальцами вытянула вверх его фаллос.

— Ну как? — спросила она с милой улыбкой.

— Здорово, — широко ухмыльнулся Кинг Донг.

Другая рука девушки быстро дернулась. Раздался хлопок, и хвост Кинг Донга стукнулся о его бедро.

— Ой! — взвыл он.

Саманта поднялась и посмотрела на Кинг Донга. Эрекции как не бывало.

— Ни разу не подвело, — очаровательно улыбнулась она.

— Скважина! — зыркнул на нее Кинг.

— О’кей! — вмешался Бобби. — Возвращаемся к работе!

Я понаблюдал еще несколько минут, затем пошел назад в деревню. Ничего не имею против разглядывания картинок, однако не вижу смысла присутствовать при их производстве. Скоро я заметил, что вслед за мной двинулись два охранника. Держались они примерно в двадцати ярдах.

В ветхих хижинах не было ни одного стекла, двери едва висели на покореженных петлях. Ради интереса я заглянул в одну из них: ничего, кроме обломков скудной мебели, песка и пыли. Охранники остановились в начале улицы.

Откуда-то со стороны углового здания раздался голос:

— Гарис!

Я огляделся, но ничего не увидел.

— Смотри наверх!

На подоконнике второго этажа сидела Дениза, свесив ноги.

— Лови меня! — крикнула она.

Я чисто автоматически поднял руки в тот момент, когда она прыгнула.

— С ума сошла? — сердито осведомился я, ставя ее на землю.

Она схватила меня за руку.

— За мной! Скорее!

Мы помчались по улице, свернули за угол, пробежали через поле и влетели в лес. Чтобы добраться до деревьев, за которыми начиналась изгородь из колючей проволоки, потребовалось почти пять минут. Мы сели у ствола какого-то гиганта, надежно скрывшего нас от посторонних взглядов.

— В чем все-таки дело? — поинтересовался я, отдышавшись.

— Нам не положено забираться на территорию Карилло.

— Господи!

— Именно поэтому он держит охрану, — серьезно пояснила Дениза.

— Единственное, что в их силах, это вышвырнуть нас вон. Пристрелить нас они все равно не могут.

— Они могут все. Это его собственность.

— Бред какой-то.

— Здесь Мексика. — Дениза подняла на меня глаза. — Я не хотела уходить от тебя. Ты сам знаешь.

— Никто тебя не гнал, — ответил я, помолчав.

— Я должна была идти. Но я не знала, что все окажется так…

— Плохо?

— Плохо, что я не могу без тебя.

— Тогда возвращайся.

— Тоже не могу. Если я вернусь, то никогда не взойду на вторую ступень.

— Подумаешь! Гораздо важнее, чтобы ты чувствовала, себя счастливой.

— Брат Джонотан говорит, что я буду счастлива, когда смогу разорвать старые связи. Просто одним это сложнее, чем другим.

— Он был против нашей встречи.

— Он оберегал меня.

— От кого? Он знал, что я не причиню тебе боли.

— От меня самой. Только ему не пришлось ни о чем говорить. Никому не пришлось. Я знала, что ты здесь.

— Каким же образом?

— Я почувствовала твою ауру.

— Продолжай в том же духе. Глядишь, в конце концов даже я поверю в эту чушь.

— Это правда. Только у меня не было полной уверенности. Три дня назад он предназначил мне вступить на путь познания.

— Чего?

— Это расширение сознания с помощью мескалины. — Дениза наклонилась ко мне и слегка погладила пальцами лицо. Зрачки ее глаз были расширены. — Даже сейчас я не вполне уверена, что это действительно ты. Что я не ошибаюсь.

— Это действительно я.

— Я не знаю. — Она начала всхлипывать. — Я больше ничего не знаю.

— Это правда, — сказал я, притягивая ее голову к себе на грудь.

Дениза немного помолчала.

— А Элен и Бобби тоже здесь?

— Да.

— Я так и думала. Я их тоже чувствую. — Дениза отодвинулась. — Но притянул меня ты. Я пошла вслед за твоей аурой из «Убежища».

Я промолчал.

Она порылась в нагрудном кармане, извлекла желтую, скатанную машиной сигаретку, прикурила, сделала две глубокие затяжки и протянула ее мне. Я тоже глубоко втянул в себя дым. Взрыв! Такой травы мне еще пробовать не доводилось.

— Откуда это? Настоящий динамит!

— Она растет здесь повсюду. Тут настоящий рай: мескалина, пейота, марихуана и сотня других трав, которых я даже не знаю, как назвать. Требуется только пойти в поле и набрать их.

Дениза вынула у меня из пальцев сигаретку, аккуратно затушила и бережно спрятала обратно в карман. Затем она поднялась на ноги и посмотрела на меня сверху вниз.

— Мне пора возвращаться. Пока люди на полях не сообщили, что видели, как я шла сюда.

Меня вело так, что я совершенно растекся.

— Какая разница? Они, наверное, даже и не заметили. На нашу машину и то не взглянули, когда мы проезжали мимо.

— Они видели вас, но это не важно. Они все были в трансе.

— В трансе? В смысле, накурились? Тогда как же они работали?

— Они не работали, — засмеялась Дениза.

— Но посадки…

— Для отвода глаз. На деле мы ничего не выращиваем. Мы просто выходим в поля, чтобы медитировать. Всю необходимую пищу присылает Карилло. Мы не делаем ничего: только готовим себя для второй ступени.

— У вас все на наркотиках?

— Практически все. Кроме некоторых. Но они уже на второй ступени и могут постигать без вспомогательных средств. Брат Джонотан на первой. Ему ничего не требуется.

Я вспомнил виски, которое брат Джонотан прятал в своем кабинете в Фуллертоне. Возможно, он далеко не так бесстрастен, как кажется Денизе.

— Возвращайся вместе со мной, — предложил я.

— Я не могу. Я только-только начала учиться справляться с желаниями своего тела. Я знаю, что смогу пройти весь путь.

— Какой путь?

— К свободе, Гарис. К той точке, когда я смогу бестелесно воспарить над землей и связаться духовно с теми, с кем пожелаю. Я буду жить на многих планетах и на многих уровнях сознания. Я стану едина с универсумом.

У меня пропал дар речи.

Дениза наклонилась ко мне:

— Ты никому не скажешь, что мы встречались?

— Никому.

Ее губы тронула слабая улыбка.

— До свидания, Гарис. Мир и любовь.

— Мир и любовь, — ответил я.

Но Дениза уже исчезла. Я медленно поднялся на ноги. Голова кружилась так, что пришлось опереться рукой о дерево. Все казалось призрачным. То ли свидание действительно было, то ли у меня пошли глюки от травы, а может, от перегрева на солнце. Головокружение постепенно прекратилось, и я побрел обратно в деревню. Охранники дожидались меня. Они позволили мне пройти мимо, а затем, не говоря ни слова, проводили до автомобиля.

Глава 43

Когда я вернулся на поле, там уже стоял автобус, куда грузили съемочное оборудование. Кинг Донг с моделями сидели внутри.

— Поедешь с нами? — спросил Бобби.

Я покачал головой.

— Я, наверное, вернусь, — и добавил, глядя на Элен с Мариссой: — Если хотите, присоединяйтесь. Я и один найду дорогу домой.

— Мы вернемся с тобой, — ответила Элен сразу за двоих.

— О’кей, — сказал Бобби и полез в автобус. — Увидимся вечером.

Мы все втроем направились к машине. Марисса снова села за руль, развернулась и повезла нас обратно по той же дороге. В полях по-прежнему были люди. На этот раз я пригляделся к ним внимательнее — точно накачавшиеся. Чувствовалась в них какая-то вялость, которая никак не вязалась с тяжелой работой.

Когда мы проезжали мимо ворот «Убежища», я импульсивно велел Мариссе завернуть и попросил девушек немного подождать в машине.

Брата Джонотана в кабинете не было. Я прошел дальше. Обеденный зал тоже пуст, зато, на кухне работали несколько мужчин и женщин.

— Мир и любовь, — поздоровался я. — Брат Джонотан где-нибудь поблизости?

— Мир и любовь, — хором ответили они, а один из мужчин спросил: — Разве его нет в кабинете?

— Нет.

Они переглянулись, затем самый молодой выступил вперед:

— Я отыщу его для вас.

— Не стоит беспокоиться. Мне не хотелось бы помешать вам. Просто скажите, где его можно найти.

— Что вы, никакого беспокойства. Он, скорее всего, в лаборатории.

— В лаборатории?

— Так мы называем здесь церковь, — улыбнулся юнец.

Он вышел в обеденный зал. Я последовал за ним.

— Подождите, пожалуйста, пару минут. Я сейчас вернусь.

Я порылся в кармане и закурил. Через пару минут он действительно вернулся, но один.

— Брат Джонотан просит извинить, что не может встретиться с вами. Он проводит молящего по переходу и не в состоянии отвлечься.

— Долго ли происходит эта процедура?

— Заранее предугадать невозможно, — ответил юнец. — От десяти минут до трех дней, если нет общения.

Я немного подумал.

— Можно задать вам один вопрос?

— Конечно, — улыбнулся он. — Мы здесь для того, чтобы служить и помогать.

— Что случается, если кандидат на второй уровень не может достичь его?

— Ничего. Только такого еще ни разу не было. Мы все решительно стремимся к достижению цели.

— Но если кандидат вдруг раздумает, он может вернуться домой?

Юнец опять улыбнулся:

— Мы не пленники. Мы пришли сюда по доброй воле и уйти можем по доброй воле.

С этими словами он извлек из нагрудного кармана билет на самолет и протянул его мне:

— Каждому, кто появляется здесь, дают обратный билет. Мы обязаны всегда носить его с собой в качестве напоминания, что вольны уйти в любой момент.

Я взглянул на билет: обратный рейс на Чикаго. Оплачен заранее. Добавить к этому было нечего.

Юнец спрятал билет обратно в карман и гордо сказал:

— До сих пор никто из нас еще не воспользовался своим билетом.

— Спасибо. Мир и любовь.

— Мир и любовь, — ответил он.

С порога я обернулся:

— Извините, чуть не забыл. Я хотел попросить у брата Джонотана парочку сигарет, которые вы здесь скатываете. Тех, что в желтой бумаге.

— Конечно. — Он опять порылся в нагрудном кармане и протянул мне три сигареты. — Этого хватит?

— Мне бы не хотелось отбирать у вас последние.

— Я в любой момент могу получить еще. Нам полагается по четыре в день.

— Еще раз спасибо, — поблагодарил я, пряча сигареты в карман.

— Всегда рады вас видеть. Мир и любовь.

— Мир и любовь.

Я вернулся к машине. Ничего удивительного, что никто не уходит отсюда: с такой дозой просто некогда спуститься с облаков. Да и кому в здравом уме и твердой памяти захочется свалиться с неба?

— Куда теперь? — нарушил мои мысли голос Мариссы.

— Обратно в отель.

Первое, что я собирался сделать, вернувшись в Лос-Анджелес, — отправить эти самокрутки в лабораторию. У меня не было ни малейших сомнений, что в них не просто марихуана. А затем, если мои подозрения подтвердятся, я пойду к преподобному Сэму. Он должен знать, что происходит в его «Убежище».

В отель мы вернулись уже в пятом часу. Лонеган еще не появлялся. Мы стояли в холле.

— Хочешь присоединиться к нам и что-нибудь выпить? — спросил я Мариссу.

— Думаю, мне следует как можно скорее оказаться в своем кабинете. Меня не было весь день, и наверняка там скопилась куча дел.

Я кивнул.

— Тогда поужинаем?

— Конечно, — улыбнулась она.

Мне пришла в голову одна идея.

— Как насчет ужина в коттедже? Признаться, мне надоело обедать в большой компании.

— Как угодно. Скажи только, когда и на какое количество персон.

— На нас троих.

— Будет сделано.

— Еще одно. Ты можешь организовать самолет, чтобы он был готов увезти меня в Лос-Анджелес завтра часа в два дня?

— Разумеется. Отвезти вас в бунгало, пока я еще не поднялась наверх?

— Не стоит. Мы пройдемся пешком. Хочется прогуляться.

Солнце все еще жгло, так что, когда мы с Элен добрались до коттеджа, я был весь мокрый. Бассейн выглядел чертовски заманчиво.

— Поплаваем? — спросил я.

Мы сорвали с себя одежду и нырнули. Вода оказалась теплой, но освежающей. Я подплыл к краю и позвал дворецкого.

— Да, сеньор? — отозвался он по-испански, совершенно не реагируя на нашу наготу.

— Фруктовый пунш? — спросил я Элен. Она кивнула. Я поднял два пальца. — Два.

Дворецкий расплылся в улыбке.

— Да, сеньор. Два фруктовых пунша.

Я поплыл назад к Элен.

— Отличная жизнь.

— Ты что-то задумал.

— Почему ты так считаешь?

— Я давно тебя знаю. Итак, что же?

— Не знаю, — сказал я чистосердечно. — Правда, не знаю.

Элен молча окинула меня взглядом.

Я медленно поплыл от нее вдоль бассейна и снова вернулся к ней.

— Мне самому хотелось бы знать. Только размышления тут бесполезны. Это инстинкт. Дикий инстинкт джунглей. Подарок Вьетнама. Я не могу понять, в чем дело, но все не так.

Элен легко коснулась меня губами.

— Ты разберешься, я знаю.

Вернулся дворецкий с двумя бокалами на серебряном подносе, опустил его на край бассейна и удалился. Мы взяли бокалы.

— За хорошую жизнь! — сказал я.

— За хорошую жизнь.

Мы с Элен сделали по глотку. Крепкая штука. Дворецкий, должно быть, смешал не меньше четырех сортов рома, чтобы достичь такого потрясающего эффекта.

— Ух! — закашлялась Элен. — Живой огонь!

Я рассмеялся. Она была права: чистое пламя. Я поставил свой бокал:

— Тебя когда-нибудь ели под водой?

Элен пьяно хихикнула:

— Нет еще.

Я отобрал у нее бокал и поставил рядом со своим:

— Тогда держись!

И нырнул.

Бобби вернулся в восемь и без сил рухнул в кресло:

— Сделано! В следующий раз, когда меня осенит блистательная идея, пошли меня к черту.

— Тебе нужна хорошая понюшка, — заметил я, открывая ящик коктейльного столика. Маленький флакон и серебряная ложечка были на месте.

Бобби жадно затянулся с двух ноздрей, прежде чем вернуть флакон мне. Я обошелся одной ложечкой и убрал все на место.

— Ну как?

— Да-а! — Глаза Бобби сияли.

— Успели отснять?

— Тютелька в тютельку перед тем, как исчез свет. Слушай, ты знаешь, какой хвост у этого парня?

— Честно говоря, меня это не волнует.

— Четырнадцать с половиной! Он говорил, что двенадцать, но на самом деле четырнадцать с половиной дюймов.

— Зачем же он преуменьшает свои достоинства?

— Именно это я и спросил, — сказал Бобби. — Он посмотрел на меня печальными карими глазами и грустно заявил: не хочу, мол, чтобы люди считали меня уродом!

Я расхохотался.

— А каким же образом вы вывели его на чистую воду?

— Это все Саманта. Поставила его торчком и достала сантиметр. Слушай, дай еще.

Я протянул ему кокаин, и Бобби сделал еще две затяжки.

— Черт, как мне этого не хватало! — Он встал. — Чем ты занимаешься вечером?

— Спокойно ужинаю в компании Элен и Мариссы.

— Почему бы тебе затем не заглянуть к нам? Будет весело. Дэнни с девочками скинулись по две сотни на круг. Все началось, когда Дэнни заявил, что он сумеет выжать из Кинг Донга больше, чем все они вместе взятые.

— По-моему, вы все перегрелись.

— Да нет, тем и должно было кончиться. В прошлый раз получилось то же самое.

— Кинг Донг, наверное, собирается стать восьмым чудом света.

— Вроде бы нет. Он утверждает, что у его младшего брата больше.

— Вот это да! Почему бы тебе не щелкнуть их вместе?

— Нельзя. Мальчишке всего пятнадцать. — Бобби пошел было к двери, но остановился. — Кстати, знаешь, кто их всех окончательно разогрел?

Я вопросительно поглядел на него.

— Дитер. Он поднялся перед самым концом работы и вызвался быть судьей.

— А что он там вообще делал?

— Не знаю. Мы снимали в цветочках позади дома, из которого он и вышел. А когда мы закончили, он вернулся обратно в дом.

Я закурил и тоже поднялся.

— На завтра я заказал самолет. Ты останешься здесь или вернешься со мной?

Бобби не колебался ни секунды.

— Я вернусь с тобой. Здесь больше нечего делать.

Глава 44

Я лег поглубже в ванну. Мягкий аромат пены и трав был лучше любого фимиама. Элен встала из-за туалетного столика и направилась к гардеробу.

— Ты выглядишь просто великолепно! — сказал я, и это было правдой.

Нагая, она была похожа на русалку из сна.

— Не знаю, что одеть, — пожаловалась она.

— Какая разница? Мы будем только втроем.

Элен смерила меня уничтожающим взглядом, затем извлекла длинное черное платье и приложила к себе:

— Ну как?

— Красиво.

Она повесила его обратно и достала другое из гвоздичного шифона:

— А это?

— Тоже хорошо.

— От тебя никакого толку, — недовольно произнесла она и опять повернулась к гардеробу. — Одену, пожалуй, белое от Аззаро.

Я сделал еще затяжку, и тут зазвонил телефон.

— Не возьмешь трубку?

Элен подошла к телефону:

— Да?

Послушав пару мгновений, она перенесла аппарат к ванне.

— Это дядя Джон.

— Чем ты занимаешься? — спросил Лонеган.

— В данный момент сижу в ванне, дымлю травкой и любуюсь на показ мод.

— Я серьезно, — в голосе дяди прозвучало неодобрение.

— Ты же сам поинтересовался, чем я занимаюсь.

— По-моему, нам надо встретиться.

— О’кей. Как насчет завтрака?

— Сегодня, — бесстрастно сказал дядя. — Думаю, я нашел решение нашей проблемы Сколько тебе понадобится, чтобы прийти в себя?

— Полчасика, хорошо?

— Зайдешь ко мне.

Я положил трубку, выбрался из ванны и побрел под душ.

— Ужин, вероятно, слегка откладывается. Мне нужно в отель к Лонегану, — сообщил я Элен и включил на полную мощность холодную воду.

— Заходи, выпей, — пригласил меня Лонеган. — Я только что приготовил себе сухой мартини.

Я прошел вслед за ним к бару и взобрался на стул. Лонеган быстро сделал скотч со льдом. Я пригубил.

— Неплохо.

— Лучше, чем неплохо, — отозвался дядя, решив сразу взять быка за рога. — Джулио согласен перенести свои операции подальше отсюда.

— Что же его убедило?

— Скорее, кто. Восемьдесят три родственника, которые так или иначе работают на отель.

— Веская причина, — задумчиво сказал я, сделав еще глоток. — Почему ты уверен, что он сделает, как обещал?

— Он дал мне слово, — холодно ответил дядя.

И все. Абсолютный конец. Финиш. Лицо Лонегана не выражало ровно никаких эмоций. Будь я на месте Джулио, я бы подумал не раз и не два, прежде чем перейти ему дорогу.

— И все-таки я не уверен. Вряд ли мы получим разрешение на открытие казино. Во всяком случае, не в обозримом будущем. А без игры расходы слишком велики.

— Об этом я тоже позабочусь, — сказал Лонеган.

— Тебе придется повозиться.

— Все уже устроено, — без тени улыбки сказал он. — Они берут аренду с опционом.

— Интересно. Сколько?

— Двести пятьдесят тысяч в год плюс двадцать процентов от прибыли с отеля и пятьдесят процентов от прибыли с казино, если мы получаем разрешение. Контракт на пять лет. В течение этого периода ты можешь купить отель в любое время за десять миллионов долларов наличными. Единственное, что требуется, — твоя гарантия выделения миллиона долларов на переделки и ремонт, без чего тебе не обойтись в любом случае.

Я быстро прикинул: рента, оплата персонала, накладные расходы и амортизация добавляли к основной стоимости еще не меньше восьми сотен тысяч долларов в год.

— Ты сведешь концы с концами уже при тридцати пяти — сорока процентах, — продолжил дядя. Он был прав.

— Это много.

— Верно.

— Мне надо подумать. Интересно, что заставляет их идти на подобную сделку.

— Внезапно прорезавшийся реализм. Кроме того, им просто больше некуда податься.

— А как сеньор Карилло? — нанес я неожиданный удар.

Дядя метнул на меня пронзительный взгляд.

— Ты знаешь о нем?

— Только по газетам.

— Этим вечером мы с ним виделись. Он гарантировал согласие властей.

— Он обладает таким влиянием?

— В этом штате он владеет практически всем.

— А где индейцы? — спросил я.

— Я не знаю, о чем ты, — озадаченно сказал дядя.

— Не важно, — усмехнулся я. — Так когда им нужен ответ?

— Как можно скорее.

— Тогда до утра. Ответ будет готов прежде, чем я сяду в самолет.

— О’кей. — Дядя сделал глоток мартини.

— Дядя Джон, ты не сказал мне еще одного.

— Чего?

— Как ты относишься к этой сделке. Она хорошая?

— Настолько хороша, насколько ты вообще можешь рассчитывать. Однако последнее слово за тобой. Это твои деньги.

— Твои тоже. Ты партнер.

— До сих пор я еще не потерпел убытков, следуя за тобой. Поэтому решай, как хочешь. Мне все равно. Я-то в любом случае ничего не потеряю, — ответил он, провожая меня к двери.

— То есть?

Дядины губы тронула легкая улыбка.

— Мне удалось пройтись босиком по прибою.

Элен остановилась на черном платье. Когда она открыла мне дверь, ее глаза сияли. Я глянул на столик для коктейлей. Так и есть: серебряный подносик, а на нем флакон и ложечки.

— Это нечестно! — запротестовал я. — У тебя фора!

— Я настолько вымоталась, что мне было совершенно необходимо взбодриться. Как там у тебя с дядей Джоном?

Прежде чем ответить, я сделал две добрые понюшки. По жилам пробежал огонь.

— Все улажено. Нужно только мое согласие.

— Ты его дашь?

— Еще не решил.

Лицо Элен приняло озабоченное выражение. Она подошла ко мне:

— Не делай этого, Гарис. У меня дурные предчувствия.

— Быть может, ты и права. Но здесь пахнет большими деньгами.

— Гарис, тебе нужны деньги?

— Деньги, пожалуй, нет. Важна игра.

— Никакое удовольствие от игры не окупит потерь.

— Я могу позволить себе проиграть.

Глаза Элен потемнели.

— Да, если ты потеряешь всего лишь деньги. Но я не об этом.

— Тогда о чем?

— Не знаю, — покачала головой Элен. — Быть может, у меня просто депрессия.

Она схватилась за флакон и сделала две хорошие затяжки.

— Так лучше. — Ее глаза разгорелись еще сильнее.

— С кокаином все кажется лучше, — улыбнулся я.

Появился дворецкий с изысканными мексиканскими закусками, смешал скотч со льдом для меня, мартини для Элен и жестом указал на обеденный стол, явно дожидаясь нашего одобрения.

Стол был изящно сервирован на троих со свечами, льняной скатертью и салфетками, хрусталем и бутылкой «Дом Периньона» в ведерке. Я призвал на помощь все свои ограниченные познания в испанском:

— Муй ирмоса.

Дворецкий расплылся в довольной улыбке и рассыпался в поклонах:

— Мучас грациас, сеньор.

В дверь постучали. Я отправился открывать. На пороге стояла Марисса в том самом белом платье, которое было на ней в первый вечер.

— Ты изумительно красива! — сказала Элен.

Марисса довольно улыбнулась:

— Ты тоже.

Дворецкий, не говоря ни слова, принес ей коктейль «маргаритка».

— Минутку, — остановил я ее, взяв флакон с кокаином. — Сперва две ложечки.

В глазах Мариссы промелькнуло сомнение:

— Не знаю… После прошлой ночи…

— На тебя плохо подействовала смесь, — рассмеялся я. — Сегодня я позабочусь, чтобы этого не произошло.

— О’кей, — согласилась Марисса и сделала две отличные понюшки.

Я поднял бокал:

— За счастье!

Все выпили.

— Не хватает только одного, — сказала Элен. — Если ты купишь это место, я потребую, чтобы в каждом номере была музыка.

— Здесь есть музыка, — вмешалась Марисса, — я, наверное, просто забыла показать.

Она подошла к бару и нажала кнопку в стене. Комнату заполнили мексиканские ритмы.

— У нас есть и американская музыка, — добавила она, еще раз нажимая на ту же кнопку.

Френк Синатра запел «День и ночь».

— Это мне нравится, — сказал я. — Потанцуем?

— С кем из нас? — поинтересовалась Марисса.

— Не задавай глупых вопросов, тогда не будешь получать глупых ответов, — поучительно заметил я. — С обеими, конечно.

Девушки придвинулись ко мне, и я обхватил их руками. Элен склонила голову на мое левое плечо, Марисса прижалась лицом к правой щеке, их духи смешались. Мы медленно двигались, все теснее и теснее вжимаясь друг в друга. Это было прекрасно.

Как и ужин. А затем мы все занялись любовью.

Золотой свет камина играл на нагих телах девушек, спавших на ковре из зебры в объятьях друг друга. Я сидел на полу, прислонясь спиной к дивану, и крутил в руках бокал с коньяком, делая время от времени небольшие глотки, чтобы насладиться его терпким теплом.

Каждая девушка походила на «Нагую маху» Гойи, а обе они были двумя махами. Отблески пламени превратили бледное тело Элен в золото, а смуглую плоть Мариссы в медь. Соски Мариссы напоминали темный виноград, а Элен — спелые вишни. Они спали лицом друг к другу, положив одну руку на плечо соседки, а другую на низ ее живота.

Марисса сперва смущалась, но затем, опьянев от тепла, любви и желания под действием музыки, вина, танца и наркотика, раскрылась, как цветок. А под конец оказалась самой чувственной и все требовала, брала, вкушала и отдавала до тех пор, пока нас не оставили последние силы.

Теперь они спали, я же не мог закрыть глаз. После кокаина всегда так. Я еще немного посмотрел на девушек, затем встал, натянул джинсы и вышел в пахнущую жасмином ночь.

Из коттеджа Бобби до сих пор доносились крики и взрывы смеха. Наверное, там собрались беситься всю ночь напролет, хотя какой-то период все-таки был относительно тихим, судя по тому, что мы их не слышали.

С бокалом в руке я поплелся по тропинке в соседний коттедж, открыл дверь и оказался в самом центре свары.

Саманта свирепо глазела на Бобби с Дитером, ее нагие груди тяжело вздымались и опускались от гнева.

— Это нечестно! — вопила она. — Все мужики всегда заодно!

Тут она круто повернулась и увидела меня.

— Они нас провели! Они так подстроили, что Дэнни не мог не победить!

— Это было ясно заранее, — улыбнулся я. — Он же президент лос-анджелесского отделения ассоциации «голубых».

— Да хоть «Дочерей американской революции»!

— О’кей. Что именно нечестно?

— Мы все, девушки, пользуемся кей-гелем. А он «Криско»!

— Ну и что?

— А то! — крикнула Саманта. — Всем известно, что «Криско» укорачивает!

Я сложился пополам от смеха. Вот уж не подозревал, что Саманта одарена таким чувством юмора. Едва отдышавшись, я выдавил:

— О’кей. Чтоб вы не жаловались, я верну каждой по двести долларов ставки, но в следующий раз прежде, чем биться об заклад, договоритесь толком о правилах игры.

Саманта удовлетворенно улыбнулась:

— О’кей. Но мне сейчас хочется быть заваленой, а поблизости нет ни одного мужчины.

Я махнул рукой в сторону Кинг Донга, который валялся на полу, положив голову на колени к одной из девушек.

— А он кто?

— Он уже весь выжался, — недовольно возразила Саманта. — Нам понадобился целый час, чтобы вытрясти его до последней капли.

— На меня не смотри! — живо предупредил я, ретируясь обратно на свежий воздух.

Когда я добрался до своего коттеджа, мои нагие махи так и не шевельнулись. Я принес из спальни одеяло и прикрыл их. Они даже не почувствовали. Я направился было в ванную, но тут в дверь громко постучали. Я сердито распахнул ее.

С порога глянуло распухшее, поцарапанное лицо Денизы. Ее рубашка цвета хаки и джинсы были порваны, зрачки расширены от ужаса. Спотыкаясь, она шагнула в комнату и упала. Я едва успел ее подхватить.

— Увези меня домой, Гарис. Пожалуйста. Увези меня домой, — хрипло проговорила она. — Они гонятся за мной. Не позволяй им увести меня обратно. Я хочу домой!

Глава 45

Я отнес Денизу в спальню и положил на кровать. Ее глаза были плотно закрыты, она дрожала от страха. Я набросил на нее одеяло и встал на колени рядом с кроватью. Губы девушки слабо шевельнулись.

— Пожалуйста, не надо, — хрипло прошептала она. — Я не хочу переходить… Не надо больше… Я видела его. Клянусь. Это не было иллюзией… Пожалуйста, не надо.

— Что случилось? — раздался за моей спиной голос Элен.

— Это Дениза. Она вся изранена. Попробуй найти доктора.

— Я позвоню, — сказала Марисса из-за плеча Элен.

Элен быстро натянула рубашку, джинсы и вернулась к Денизе.

— Господи! Что с ней случилось?!

— Не знаю. Принеси полотенце и теплой воды. Может быть, удастся промыть хоть некоторые царапины.

— Гарис, — потянулась ко мне Дениза.

Я присел на край кровати и взял ее за руку. Она судорожно вцепилась в меня.

— Они говорили, что тебя на самом деле не было. Что мне это привиделось.

— Это действительно я. А кто «они»?

— Брат Джонотан. Остальные. Он рассердился. Я нарушила правила общения. Он заставил меня войти в переход. Я не хотела, но он заставил меня. Остальные помогли ему. Они затащили меня в лабораторию.

Дениза была близка к истерике.

— Все уже в порядке, — успокаивающим тоном произнес я. — Ты в безопасности. Ты здесь, со мной.

Ее пальцы крепко сжали мое запястье.

— Я ведь не грежу, правда, Гарис?

— Нет. Ты просила меня ничего не говорить брату Джонотану. Как же он узнал?

— Я сказала сама. Мы должны говорить правду. Всегда. Это главное правило. Тогда он рассердился и заявил, что я лгу. Что тебя и близко не было, что мне все привиделось.

Дениза снова задрожала.

— Ты не позволишь им забрать меня обратно, ведь правда?

— Не позволю. Ты останешься со мной. И вернешься домой вместе со мной.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Вернулась Элен с теплой водой и полотенцем. Она поставила миску на столик и принялась бережно обтирать лицо Денизы.

— Элен? — вопросительно прошептала Дениза.

— Да, дорогая.

— Это действительно ты?

— Да.

Она подняла руку и коснулась щеки Элен.

— Я всегда любила тебя, ты знаешь?

— Знаю. Я тоже, — нежно откликнулась Элен.

— Я испугалась, — прошептала Дениза. — Я бежала через лес всю ночь. А там звери.

— Не думай больше об этом. Теперь ты в безопасности.

— Только не позволяйте им забрать меня обратно! Пожалуйста…

Элен крепко обняла девушку:

— Нет, детка. Обещаю, что не позволим.

В двери спальни показалась Марисса.

— Доктор будет через несколько минут.

— Хорошо, — сказал я.

— У меня в гардеробе есть еще джинсы и рубашка, — сообщила ей через плечо Элен.

Марисса оделась и тоже подошла к кровати.

— Могу я чем-нибудь помочь?

— Кто это? — испуганно спросила Дениза.

— Марисса, — ответил я. — Она наш друг.

— Дайте мне дотронуться до нее, — попросила Дениза, протягивая руку.

Марисса поймала ее, и Дениза долго оставалась так, затем опустила свою руку с глубоким вздохом.

— Она хорошая. Ее аура дышит любовью.

— Помоги мне раздеть ее, — обратилась Элен к Мариссе.

Они обе склонились над Денизой, бережно сняли порванную рубашку, брюки и начали обтирать покрытое царапинами тело.

— Охранники! — внезапно воскликнула Дениза. — Они скажут брату Джонотану о нас! Они видели, как мы убегали из деревни.

— Зачем им вмешиваться? Они не имеют к «Убежищу» ровно никакого отношения.

— Еще как имеют! — Голос Денизы неожиданно окреп. — Они каждый день приезжают в грузовике и забирают человек двадцать для работы на Карилло.

— Какая глупость, — сказал я.

Но она уже перескочила на другую тему:

— Вот почему, стоило мне только войти, он сказал, что я тебя не видела. Что это была галлюцинация. Даже раньше, чем я успела сказать правду. — Тут Дениза порывисто села. — Не позволяй им забрать меня обратно! Не важно, что они тебе скажут.

— Не позволю.

— Они будут целыми днями держать меня в состоянии перехода, — чуть ли не завизжала она. — Я сойду с ума! Я не могу больше!

Звякнул дверной колокольчик, и Дениза сорвалась с кровати. Я едва успел помешать ей выпрыгнуть в окно. Она забилась в истерике, крича:

— Я не хочу назад!

Я кинул взгляд через плечо и увидел доктора: невысокого человечка с ухоженными усиками и стандартной черной сумкой.

— Это не за тобой, — как можно убедительнее произнес я. — Это всего лишь доктор.

Дениза перестала дергаться. Я отвел ее обратно к кровати. Она забралась в нее и закуталась в одеяло. Доктор приблизился, взял девушку за подбородок и заглянул в зрачки, затем быстро залопотал что-то Мариссе по-испански.

— Доктору нужно, чтобы она легла, — перевела Марисса.

Дениза посмотрела на меня. Я кивнул. Девушка послушно откинулась на подушки.

Доктор медленно поднял рубашку, посмотрел и заговорил снова. Марисса переводила:

— Он говорит, что нужен укол против инфекции, и он даст нам пластырь для царапин. Ей нужен отдых. Ее силы на исходе, она держится только за счет истерического напряжения.

— Я не хочу никаких уколов! — запротестовала Дениза. — Они унесут меня, пока я сплю.

— Никто тебя не унесет, — пообещал я. — Я не отойду от тебя ни на секунду.

— Ты тоже? — перевела она взгляд на Элен.

— Да, детка, — кивнула Элен. — Я тоже.

— Я не хочу обратно в лабораторию.

— Ты вернешься домой. Вместе со мной, — еще раз повторил я.

Дениза посмотрела на доктора:

— О’кей.

— Перевернись на живот, — сказала ей Марисса, выслушав доктора.

Он сделал Денизе два укола в обе ягодицы и достал из сумки пластырь. К тому моменту, когда все царапины были обработаны, Дениза уже крепко спала.

— Доктор говорит, что она проспит часов шесть — восемь. Ей нужен отдых, так что лучше не будить, — перевела Марисса. — Он также полагает, что она плохо переносит мескалину. У нее может быть токсический психоз. Возможно, потребуется дополнительное лечение, потому что некоторые формы этого наркотика продолжают оказывать действие, даже если дальнейший прием прекращен.

— Скажи доктору, что я лично прослежу, чтобы ей оказывался надлежащий уход.

— Он говорит, что заглянет еще раз около полудня, — перевела Марисса.

— Спасибо, — ответил я доктору и повторил то же по-испански: — Мучас грациас.

Доктор отвесил короткий поклон и вышел из комнаты. Марисса проводила его до входной двери, затем вернулась в спальню.

Элен бережно укрыла Денизу, выключила свет, и мы все перешли в другую комнату.

— Доктор сказал, что в «Убежище» уже было несколько похожих случаев, — сообщила Марисса. — Дважды ему пришлось даже отправлять заболевших в госпиталь.

— А причина?

— Он говорит, что там все на наркотиках. Некоторые просто не умеют обращаться и принимают слишком много.

А может быть, подумал я про себя, не принимают, а получают, не зная, что это наркотик. Тот парнишка сказал, что им положено по четыре папиросы в день.

— Интересно, можно ли в это время получить чашку кофе? — осведомился я вслух.

— Очень даже просто, — улыбнулась Марисса. — В кухне есть растворимый американский кофе. Я сейчас вскипячу воды.

Элен подождала, пока она выйдет из комнаты.

— Как ты думаешь, что там произошло?

— Не знаю. Но, можешь быть уверена, я немедленно по возвращении встречусь с преподобным Сэмом.

Мы почти допили кофе, когда снаружи донесся звук подъезжающего автомобиля. В следующее мгновение зазвонил колокольчик.

На пороге стоял брат Джонотан и с ним еще два молодчика в униформе «Убежища» цвета хаки. Позади маячило несколько охранников Карилло; двое из них с доберманами на поводках.

— Мир и любовь, брат Джонотан, — сказал я.

Он хотел было войти, но я заступил ему дорогу, так что поневоле пришлось остановиться.

— Мир и любовь, Гарис, — произнес брат Джонотан, помолчав. — Мы ищем Денизу. Ты ее видел?

— Да.

— Слава Богу! — воскликнул он. — Мы так беспокоились! Она исчезла с восьми часов вечера. Она у тебя?

— Да.

— Прекрасно. Тогда мы заберем ее обратно.

— Нет.

В голосе брата Джонотана промелькнуло удивление:

— Но она очень больна. Ей нужна помощь. Ей действительно плохо. В «Убежище» ее ждет врач.

— Я уже приглашал врача. Он рекомендовал не трогать ее ни при каких обстоятельствах.

Брат Джонотан опять помолчал, потом спросил:

— Можно мне увидеть ее?

— Она спит.

— Я оставлю здесь этих молодых людей, чтобы они помогли ухаживать за ней.

— Нет необходимости. Мне есть кому помочь.

— Тогда о’кей, — развел руками брат Джонотан. — Похоже, вы обо всем позаботились. Мы вернемся за ней утром.

— Можете не беспокоиться. Она не вернется. Она поедет домой вместе со мной.

— Она не может так поступить!

— Почему же, брат Джонотан? — вежливо осведомился я. — Насколько я понял, все в «Убежище» могут покинуть его в любое время? Кажется, именно вы сказали, что любой из вас носит в кармане обратный билет? — последний вопрос я задал парню, который стоял позади брата Джонотана. Тот не ответил.

— Вы поставили меня в исключительно сложное положение, — резко бросил брат Джонотан. — Я лично отвечаю перед преподобным Сэмом за каждого своего подопечного. Я просто не могу позволить ей уехать, пока не разрешит врач.

Тут я увидел, что к коттеджу идут Бобби и Дитер. Они подошли как раз вовремя, чтобы уловить мою фразу:

— В таком случае, я немедленно позвоню преподобному Сэму и получу согласие непосредственно у него.

— Что случилось? — спросил Бобби.

— Брат Джонотан утверждает, что мне необходимо разрешение твоего отца, чтобы забрать Денизу домой.

— Она здесь? — удивленно воскликнул Бобби.

— Да. И говорит, что хочет вернуться домой вместе с нами.

Бобби посмотрел на брата Джонотана:

— Она имеет право вернуться домой и не нуждается ни в чьих разрешениях. Даже моего отца. Вам это известно.

— Но она больна. Она не отдает себе отчета в том, что делает, — запротестовал он.

— Вы знаете правила: свободный выбор, сделанный по свободной воле. Моему отцу не понравится, если это основополагающее правило будет нарушено.

Брат Джонотан попятился:

— Мы вернемся утром. Я хочу поговорить с ней.

— А если она не захочет разговаривать с вами? — поинтересовался я.

— Захочет, — сурово сказал он.

— Брат Джонотан, вы все больше напоминаете полицейского, которым когда-то были.

Он только зыркнул на меня и круто повернулся, затем что-то сказал по-испански охранникам. Те кивнули и вернулись в машину.

— Брат Джонотан, — окликнул я. — Вы ничего не забыли?

Он озадаченно обернулся.

— Мир и любовь, — сказал я.

Глава 46

Заснуть я не мог, поэтому сидел в саду перед коттеджем и наблюдал восход солнца. Дворецкий явился в семь. Увидев меня, он улыбнулся:

— Дезайуно? Завтрак?

— Да, — ответил я, внезапно почувствовав зверский голод.

Яичница с ветчиной успела убавиться только наполовину, когда на стол легла тень.

— У тебя была насыщенная ночь, — улыбнулся Лонеган.

— Ты слышал? — пробормотал я с набитым ртом.

Он кивнул.

— Я успел с утра повидаться с Дитером.

— Ну и как?

— Ты, собственно говоря, остался таким же сиром Галахадом. Нисколько не изменился. Продолжаешь лезть в безнадежные ситуации.

— Почему «безнадежные»?

— Девица наркоманка, — безразлично произнес Лонеган. — Дитер говорит, она уже не первый раз выкидывает такое.

— Она не была наркоманкой, когда попала сюда. Что бы ни случилось, это произошло уже здесь.

Лонеган сел в кресло напротив. Дворецкий немедленно принес ему чашку кофе.

— Полагаю, тебе было некогда подумать над предложением?

— Некогда.

— Можно мне высказать свое мнение?

— Я с удовольствием выслушаю, — сказал я, подцепляя очередной кусок.

— Не вижу причин отказываться от сделки. Стоит один раз свести концы с концами, и пойдут деньги.

— Каким образом?

— Твоя инвестиция будет из Штатов, следовательно, освобождена от федеральных налогов, поэтому чистыми ты вкладываешь около пятидесяти центов на доллар. Если сведешь концы с концами и оставишь деньги здесь, считай, уже получил пятьдесят процентов прибыли, а если будет доход, то значительно больше.

— Звучит неплохо. А если мы не сведем концы?

— То потери будут вполне терпимы, — возразил дядя. — Что такое пятьдесят процентов от пятидесяти процентов?

Я прикончил яйца и взялся за кофе.

— Есть еще одна проблема. Персонал. В моей организации нет никого, кто разбирался бы в гостиничном деле.

— Дитер обещал остаться. Кроме того, мне стало известно, что генеральный менеджер «Принцессы» на Багамах не прочь сменить обстановку.

— Он хорош?

— Весьма. Если мы добьемся разрешения, он знает толк и в казино, поскольку работал в «Мэйфейре», в Лондоне. Ему нужно шестьдесят тысяч в год плюс один процент от прибыли отеля.

— Откуда ты знаешь?

— Я звонил ему сегодня утром.

— Ты не тратишь времени даром.

— Не могу себе позволить. Возраст, знаешь ли.

Я встал, прихватил с собой чашку кофе, подошел к калитке и посмотрел на океан. Потом кинул взгляд в сторону отеля на фоне горы. Он был действительно красив. Я вернулся к столу.

— Тебе серьезно нравится эта идея?

— Да. Я ведь не ошибся, когда настоял, чтобы ты занялся клубами, не так ли?

— Да.

— Набирайся опыта. Клубы, этот отель, Атлантик-Сити, когда он откроется. Может быть, даже Вегас. Кто знает? Заранее предугадать невозможно. Зато в случае удачи это действительно деньги.

— А ты жаден, дядя Джон. Похоже, я тебе нужен только затем, чтобы сделать тебя еще богаче.

— Почему бы и нет? — улыбнулся он.

Я решился.

— О’кей. Заметано.

— То есть ты берешь?

— Ты меня убедил, — кивнул я. — Сообщи им, что мы согласны.

— Удачи, — сказал дядя, протягивая мне руку.

— Нам обоим, — ответил я, пожимая ее.

Из коттеджа вышла Элен, увидела дядю Джона, приостановилась и поплотнее запахнулась в кофту:

— Гарис!

— Поздравь нас, — сказал я. — Мы берем отель.

Это не произвело на нее впечатление. В ее голосе звучала тревога:

— Я только что зашла взглянуть на Денизу. Она вся горит.

Мы с ней прошли в спальню. Лицо Денизы было бледным, по лбу сбегали струйки пота, щеки болезненно алели, а тело под одеялом била дрожь. Я сел на край кровати:

— Дай мне салфетку и спирт.

— У нас нет спирта, — сказала Элен.

— Тогда туалетной воды. А пока я займусь обтиранием, вызови по телефону доктора.

Я действовал быстро. Во Вьетнаме мне приходилось видеть, как солдаты гибнут от подобной горячки. Иногда это была малярия, иногда паратиф, но результат один. В другой комнате Элен передала мое поручение Мариссе, та начала звонить.

Элен вернулась:

— Я могу что-нибудь сделать?

— Да. Скажи служанке, чтобы она принесла чистые простыни, — ответил я, осторожно стягивая мокрую с Денизы. Затем я поднял девушку, завернул в одеяло и держал до тех пор, пока простыни не поменяли. Она почти ничего не весила. Я до сих пор не замечал, насколько она похудела. Когда белье сменили, я бережно уложил ее обратно в кровать и вернулся к Лонегану. Тот посмотрел на меня с непроницаемым выражением на лице:

— Я поднимусь в отель и сообщу им о твоем решении.

— О’кей, — согласился я, провожая его в гостиную.

Там нас встретила Марисса:

— Доктор уже вышел.

Я опустился в удобное кресло и откинул голову. Начало сказываться недосыпание.

— Когда ты предпочтешь встретиться с ними? — спросил Лонеган.

Я потряс головой, чтобы прочистить ее. Каждое движение давалось с трудом.

— Устрой все сам. Я постараюсь выбрать время перед отъездом.

Лонеган кивнул и ушел. Я закрыл глаза.

Наверное, я успел проспать совсем немного, когда меня потрясли за плечо.

— Гарис, — мягко сказала Элен. — Проснись. Доктор хочет поговорить с тобой.

Я с огромным усилием выплыл из тумана.

— Дай мне чашку кофе.

Дворецкий подал ее почти в тот же миг. Кофе помог, но недостаточно. Я открыл ящичек и сделал две понюшки. Голова мгновенно прояснилась. Я отправился в спальню.

Дениза все еще спала. Лицо доктора было черезвычайно серьезным. Он быстро заговорил, Марисса переводила:

— Девушка очень больна. Она страдает от недоедания и от обезвоживания организма из-за вирусной дизентерии. Весьма вероятно, что горячка вызвана занесенной инфекцией, вспышкой вирусного заболевания или обеими этими причинами. Он рекомендует немедленно отправить ее в госпиталь.

— Где ближайший госпиталь?

— В Ла-Пазе, — ответила Марисса. — Он может вызвать больничный самолет.

Ла-Паз был в двухстах милях.

— Сколько времени для этого понадобится?

— Самолет может быть здесь после полудня.

— Позвони на взлетную полосу и спроси, готов ли мой самолет.

Пока Марисса звонила, я присел на край кровати и спросил врача:

— Сейчас вы можете что-нибудь сделать?

Он не отреагировал, поскольку не понял ни слова. Марисса вернулась.

— Они могут быть готовы к вылету через час.

— Вели им готовиться.

Девушка кивнула и пошла назад к телефону, потом опять вернулась:

— Они будут готовы.

— Хорошо. Спроси доктора, может ли он сделать что-нибудь немедленно?

— Единственное, что приходит ему в голову, это ввести немного физиологического раствора. Он не хочет давать никаких лекарств, пока не будут сделаны анализы.

Я кивнул.

— Доктор спрашивает, найдется ли для него место в самолете, чтобы сопровождать ее. Ему хочется убедиться, что ее состояние остается стабильным.

— Скажи, что я буду очень признателен.

— А мне можно с вами?

— Конечно.

Доктор сказал что-то Мариссе, затем повернулся и вышел.

— Он пошел за физиологическим раствором. Вернется к самолету.

— Закажи нам большой лимузин, чтобы Денизу можно было уложить на заднее сиденье.

— О’кей. Мне хватит времени, чтобы сбегать в отель и переодеться? На мне ведь до сих пор джинсы Элен.

— Не задерживайся, — велел я, подождал, пока Марисса ушла, затем обратился к Элен: — Ты едешь с нами.

Она молча посмотрела на меня, потом перевела взгляд на Денизу:

— Что с ней, по-твоему?

— Не знаю. Но мы выясним.

— Доктор сказал, что у нее тридцать девять и восемь. Мне это не нравится. Слишком много.

— Во Вьетнаме у больных паратифом зашкаливало и выше. Они выкарабкивались.

— Я не верю мексиканским госпиталям.

Я тоже им не верил, поэтому дождался, пока пилот выключит сигнал «не курить», а доктор установит капельницу с раствором, встал, прошел в кабину и велел изменить курс на Лос-Анджелес, а заодно передать по радио, чтобы на земле нас встретила санитарная машина.

Когда я вернулся обратно, доктор что-то быстро говорил Мариссе, с растерянным видом посматривал в иллюминатор.

— Доктор говорит, что Ла-Паз на востоке, а мы изменили курс и летим на север, — перевела она.

— Верно. Я передумал. Мы направляемся в Лос-Анджелес.

— Почему?! — удивленно воскликнула Марисса.

— Я обещал Денизе отвезти ее домой.

Мы просидели в комнате для посетителей почти час, когда доктор Альдор наконец спустился. Часы на стене показывали ровно час. Марисса с мексиканским врачом, должно быть, уже вернулись в Мазатлан. Я велел пилоту доставить их обратно сразу, как кончится заправка.

Эд махнул рукой прямо с порога:

— Давайте найдем местечко поспокойнее.

Мы с Элен прошли за ним по заполненным коридорам к двери с табличкой «Служебное помещение. Только для врачей».

Когда мы уселись за стол, Эд посмотрел на нас грустными карими глазами:

— Это очень больная молодая леди.

— А что с ней, собственно?

— Пока точно не ясно. Скорее всего, инфекционный гепатит в сочетании с недоеданием и массированным приемом наркотиков. Кое-какие показания свидетельствуют о почечной и печеночной недостаточности. Во всяком случае, я поставил ее на интенсивный уход. Мы будем наблюдать очень внимательно. Сейчас у нее полный упадок сил после продолжительного истерического возбуждения. Я попытался было задать ей несколько вопросов, но она не смогла ответить. Спросила только, где она, и, получив ответ, сразу уснула.

— Ей хотелось вернуться домой, — вставил я.

— Мне нужна дополнительная информация. Вы, случайно, не знаете, какие именно успокоительные вводил ей врач в самолете?

— По-моему, никаких. Только физиологический раствор, если не считать сделанного прошлым вечером укола. Доктор тогда сказал, что его действие продлится шесть — восемь часов. К этому времени все должно было выветриться.

Эд немного подумал.

— Странно. Вы уверены, что ей вводился только физиологический раствор?

— За время полета он один раз поменял бутылку, — сказала Элен.

— Когда? — спросил я.

— Когда ты прошел в кабину пилота, чтобы позвонить доктору Альдору. Он сказал, что раствор действует не так, как надо бы.

— Когда это было? — поинтересовался Эд.

— Примерно на середине пути. До Лос-Анджелеса оставалось еще час пятнадцать.

Эд кивнул.

— Торазин, наверное. Во всяком случае, время с ее нынешней реакцией совпадает. Ты, случайно, не в курсе, на каких именно наркотиках она сидела?

Последний вопрос был обращен ко мне.

— Ты сам определил: травка, мескалина… — Тут я кое-что вспомнил и порылся в кармане. — Вот. Как насчет четырех таких палочек ежедневно?

Эд жадно схватил желтые сигаретки и понюхал:

— Что это?

— Травка с чем-то еще. Не знаю. Может быть, лаборатория установит. Уверен только в одном: две затяжки сбили меня с ног. Я едва встал из-за головокружения.

— Сейчас же пошлю на анализ. Еще что-нибудь можешь добавить?

— Нет.

— Тогда один вопрос: как долго она сидела на этой штуке?

— Последний раз я видел ее больше двух лет назад. Может быть, все это время.

Эд встал.

— Вы оба выглядите совершенно измотанными. Отправляйтесь домой и отдохните. О ней мы позаботимся, не беспокойтесь.

— Спасибо, Эд, — сказал я, протягивая руку. Мы обменялись крепким рукопожатием. — Пожалуйста, вытащи ее. Она хорошая девочка.

— Думаю, получится, хотя потребуется много времени, но она молода и сильна.

Мы пошли к выходу, но на полдороге я остановился:

— Только не экономь. Пусть у нее будет все, что требуется. И круглосуточное дежурство тоже. Счета переправляйте ко мне.

— О’кей. Вечером я с тобой свяжусь. Сообщу, как дела.

— Можно навестить ее?

— Лучше подождать до завтра. По крайней мере, она сможет разговаривать.

Эд еще раз пожал мне руку и ушел.

У здания ждала машина Лонегана. За рулем сидел шофер, а Инкассатор лениво прислонился к дверце, однако при виде нас услужливо распахнул ее:

— Добро пожаловать обратно в Лос-Анджелес.

— Откуда ты знал, где нас искать?

— Позвонили из офиса. Лонеган велел подобрать вас. Он решил, что машина придется вам очень кстати.

С этими словами Инкассатор захлопнул за нами дверцу, а сам забрался на переднее сиденье рядом с шофером, добавив:

— Он просил отвезти вас к нему для деловой встречи.

— Не сейчас, Билл. Мы едем домой, чтобы отоспаться. Дела подождут до утра.

Глава 47

Местная публика гордится офисным зданием в Нью-Сенчури-Сити, якобы у него самые быстрые лифты во всей Калифорнии. Даже если и так, они в подметки не годятся ни Нью-Йорку, ни Чикаго. Нормальной вертикальной ориентации и то нет.

Мы поднимались, и в кабине один за другим вспыхивали огоньки:

17 — ГАРИС БРЕНДАН ПАБЛИКЕЙШЕНС ЛТД. Производство.

18 — ГАРИС БРЕНДАН ПАБЛИКЕЙШЕНС ЛТД. Реализация и расчеты.

19 — ГАРИС БРЕНДАН ПАБЛИКЕЙШЕНС ЛТД. Администрация.

Дверь открылась, и я вышел на девятнадцатом этаже.

Прямо в глаза била большая яркая панель с выведенными золотом названиями отделов:

ГАРИС БРЕНДАН ПАБЛИКЕЙШЕНС ЛИМИТЕД

Журналы

Махо

Дайджест Стиль жизни

Девушки четырех сторон света

Ночные люди

Книжный клуб Махо

Пресс-Инк. Стиль жизни

Архивный клуб Стиля жизни

Торговый каталог Стиля жизни

Клубы и отели «Стиль жизни»

Нью-йоркский клуб «Стиль жизни»

Чикагский клуб «Стиль жизни»

Лос-анджелесский клуб «Стиль жизни»

Лондонский клуб «Стиль жизни»

Отель «Стиль жизни» в Мазатлане

Турне и путешествия «Стиль жизни»

Чартерные авиарейсы «Стиль жизни»

Продукция «Стиль жизни»

По дороге к крестообразному столу в приемной я успел полюбоваться на заснеженную вершину горы Болди, маячившую за сорок миль на востоке. Стоял один из тех ясных, не омраченных никаким смогом дней, которые выпадают в Лос-Анджелесе гораздо чаще, чем признает пропаганда восточных штатов. Четырнадцатифутовый стол позволял усесться за него одновременно трем секретарям, однако в данный момент было занято всего одно место.

Я взглянул на настенные часы. Девять двадцать. Офисы открываются в девять тридцать — во всяком случае, официально, — тогда и следовало ждать остальных секретарш. С девяти тридцати и до самого закрытия за столом обязательно сидят три девушки. Ни один посетитель не отправляется искать нужный кабинет в гордом одиночестве: его обязательно сопровождает одна из секретарш, причем все они — потрясные цыпочки, бывшие модели в наших журналах или «хозяйки» из наших клубов. Это вопрос имиджа. Ни один посетитель, увидев их, уже не ошибется в роде наших занятий.

Восемь таких посетителей уже ждали назначенных встреч, удобно устроившись в креслах вокруг журнальных столиков, где можно было как поговорить, так и посмотреть журналы. Стены пестрели увеличенными фотографиями обложек наших журналов и девочек с разворотов. Разумеется, с должным затемнением интимных мест. Симпатичная девица в форме горничной обслуживала всех желающих чаем и кофе.

Секретарша за столом была из новеньких. По ее тону стало ясно, что она не узнала меня, несмотря на массу соответствующих снимков на стенах.

— Доброе утро. Чем могу быть вам полезной?

— Дениза пришла? — спросил я.

— Присядьте, пожалуйста, на несколько минут. Она сейчас будет.

— Спасибо, мне некогда. Не будете ли вы так любезны передать ей вот это? — сказал я, доставая из-под мышки коробку с подарком.

— Конечно, — ответила она, принимая у меня сверток, а затем поставила его на пол рядом с собой.

— Спасибо.

Я сунул руку в карман за специальным ключом и направился к частному лифту, который мог доставить меня в мой кабинет на следующем этаже.

— Простите, сэр! — окликнула секретарша. — Лифты, идущие вниз, за ширмой.

Я оглянулся. Палец девушки уже лежал на кнопке сигнализации. Одно прикосновение — и меньше чем через минуту здесь будут два охранника.

— Знаю, — сказал я.

— Этот лифт только для служащих компании.

Я улыбнулся и помахал ключом в воздухе, прежде чем вставить его в замок.

— Юная леди, компания — это я.

Когда двери лифта закрывались, я еще раз оглянулся и увидел, что новенькая таращится мне вслед, так и не закрыв удивленно разинутого рта.

Лифт доставил меня в приемную моей секретарши. Там уже ждала специальная полиция. При виде меня ребятки расслабились.

— Новая девушка вас не узнала.

— Это я понял. По крайней мере, она начеку.

Боббины двойняшки сидели за столами. Когда я проходил мимо, они хором поздоровались:

— Доброе утро, мистер Брендан.

— Доброе утро, — ответил я и закрыл за собой дверь.

Сев за свой стол, я оглядел чиппендейловскую мебель и недовольно покачал головой. Какой-то хреновый дизайнер сумел уломать Элен выложить за это убожество двести штук. Гадость редкостная, однако, по словам той же Элен, создает респектабельное впечатление.

Затем я крутанулся в кресле и посмотрел в западное окно. День яснейший. Солнце уже висит пылающим желтым шаром в голубом небе. Следовательно, ожидается адская жара. Огромный лайнер заходил на посадку в аэропорт на фоне сверкающих вод Тихого океана.

Я повернулся обратно к столу и вызвал код аэропорта с нашими чартерными авиарейсами. Оживший экран высветил расписание на ближайшие двенадцать часов. Самолет, обслуживающий турне «Стиль жизни» на Гавайи, должен появиться не раньше одиннадцати. Я выключил компьютер, подошел к окну и взялся за телескоп, который стоял на своей треноге у окна. Лайнер оказался «Пан-Ам 747». Я Следил за ним, пока он не исчез из поля зрения, зайдя на взлетную полосу. Не важно, что это не наш. Мне просто нравилось наблюдать за самолетами.

Я вернулся на свое место как раз в тот момент, когда одна из близняшек внесла серебряный кофейный прибор. Она аккуратно налила чашечку кофе, опустила туда один кубик сахара, помешала и поставила передо мной.

— Доброе утро, Дана.

— Доброе утро, мистер Брендан. Я…

— Знаю, знаю. Ты Шана.

— Совершенно верно, мистер Брендан.

Я сделал глоток кофе. Уже четыре года, а я так и не научился их различать. Наверняка жульничают.

— Дана принесет письма и бумаги, — сказала Шана. — В десять часов в конференц-зале у вас встреча со страховщиками.

Я кивнул.

Шана достала из-под мышки сложенную газету и развернула ее передо мной на столе:

— Нам показалось, что вас заинтересует треп в сегодняшнем номере журнала «Волл-стрит».

Первую колонку на первой странице занимала захватывающая история с жирным заголовком: «Секс выводит в люди». Чуть ниже шло шрифтом помельче: «Подписка на издания «Брендан Пабликейшенс» превысила объявленную величину на 1000 %».

Переговорник на столе загудел. Я нажал кнопку.

— Вас спрашивает Дениза по внутренней линии.

Я снял трубку и сказал:

— С годовщиной!

— Ты помнишь! — воскликнула Дениза.

— Как же я мог забыть? Ты ведь у меня на особом положении.

— Как будто я вернулась вчера, даже не верится, что прошло два года.

— Так пусть следующие два года пролетят так же быстро и счастливо, — пожелал я.

— Спасибо. Я бы обязательно поднялась наверх, чтобы поцеловать тебя, если бы не знала, как ты занят.

— Как она? — поинтересовалась Шана, когда я повесил трубку.

— Прекрасно. Но на все требуется время. Она еще посещает психоаналитика трижды в неделю. Ей забили голову таким количеством чепухи, что не так-то просто разгрести и вытрясти.

Шана сочувственно кивнула.

— Мне позвать Дану?

— Нет. Отложим на после встречи со страховщиками.

Шана вышла из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь. В моих ушах звучали слова Денизы: «Я бы обязательно поднялась наверх, чтобы поцеловать тебя, если бы не знала, как ты занят».

Чепуха. Мои дела никогда еще не шли так блестяще. Но почему, интересно, когда удалось наконец поймать жизнь за хвост, чувствуешь себя таким отрезанным от истинной жизни?

Переговорник опять загудел.

— Верита на внутренней линии.

— Доброе утро, — поздоровался я по-испански.

Она засмеялась.

— Если ты не очень занят, я бы заскочила на минутку перед заседанием.

— Поднимайся.

Верита появилась со своей обычной папкой. Пока она шла к столу, я не мог оторвать от нее глаз. Эта шикарная уверенная женщина разительно отличалась от той девушки в окошке конторы по безработице, которую я когда-то знал. Она была одета в черное, изумительно сшитое платье, подчеркивающее ее женственность и одновременно ее деловые качества.

— Ты выглядишь просто великолепно.

— Спасибо. — Верита не стала тратить времени на болтовню и перешла сразу к самой сути. — Думаю, тебе следует перед заседанием глянуть на результаты первого квартала. Цифры прямо на первой странице, чтобы не рыскать по всему отчету.

Таблица была исключительно наглядна: столбик чистого дохода, за ним сумма налогов. Я скользнул взглядом вдоль колонки.

Издательская группа ……………… 7 900 000 долл.

Группа «Стиль жизни» ………….… 2 600 000

Все остальные ……………………….. 1 500 000

Всего …………………………….…. 12 000 000 долл.

— Мы что-то слишком шикарно продаем, — заметил я.

Верита улыбнулась:

— Тираж «Махо» за три месяца в среднем составил четыре миллиона сто пятьдесят тысяч экземпляров. «Девушки четырех сторон света» тоже дали неплохой доход. Даже при новой цене в шесть долларов мы продали почти семь миллионов экземпляров.

— Жаловаться не приходится.

— Чистый доход после выплаты налогов составит около семи миллионов.

— Оставь эти бумаги мне. Думаю, страховщики заинтересуются.

— Я уже сделала для них копии.

Верита, как всегда, опередила. Мне фактически и добавить было нечего. Все уже продумано.

— Прекрасно, — сказал я.

— Если у тебя есть время, еще два вопроса, — поспешно добавила она.

Снова эта фраза: «Если у тебя есть время». Кажется, все разговоры в течение последнего года начинались именно так. Мне с трудом удалось сдержать волну поднимающегося раздражения:

— Время есть.

— Аудиторы сообщили, что обслуживающий персонал в клубах за последние два года увеличился на семнадцать-двадцать человек на каждый клуб.

— И что же?

— Это бессмысленно. В большинстве случаев они нуждались не более чем в двух дополнительных ставках.

— Какая разница при такой величине доходов?

— Так дела не ведут, — осуждающе сказала Верита. — Если ты допустишь подобное и в других отделах компании, никаких доходов не хватит.

— О’кей. Разберись с этим.

— Уже разбираюсь.

Опять она впереди. На этот раз мне уже не удалось скрыть раздражения:

— Тогда зачем забивать голову мне?

— Мне казалось, что тебя следует держать в курсе, — ровным голосом ответила Верита.

— Ты упомянула о двух вопросах. В чем заключается второй?

— Второй из личной области. В следующем месяце я выхожу замуж.

Я с изумлением уставился на нее:

— За судью?

— Да, — с улыбкой ответила она, слегка покраснев.

Я обошел стол и поцеловал ее.

— Поздравляю. Он отличный парень. Вы будете очень счастливы.

— На следующий год он собирается выставлять свою кандидатуру в Конгресс. Так что нам самое время пожениться.

— Послушай, мне кажется, для этого годится любое время, если ты его любишь.

— Люблю. Он прекрасный человек.

Я еще раз поцеловал Вериту и внимательно всмотрелся в ее сияющее лицо.

— Замечательно.

Глава 48

Подбор страховых компаний был блистательным. В воздухе носился сладкий аромат успеха. Я оглядел собравшихся за столом. Все они здесь большие брокеры: Меррил Линч, Кун Лоэб, Сити-банк, Банк оф Америка.

Спикер их группы Мартин Куртленд одарил меня широкой улыбкой:

— Это самое многообещающее предложение со времени компании «Форд моторс». Мы могли бы удвоить нашу вступительную сумму и тем не менее не прогадать.

— Я не жалуюсь, — заметил я. — Сто миллионов долларов вполне достаточно.

— Даю слово, что в день выхода акции подпрыгнут на пятьдесят процентов от номинала.

Номинал составлял пятьдесят долларов. Это высказывание значило, что в первый же день акции пойдут в продажу по семьдесят пять.

— Вы, пожалуй, разбогатеете на одном распространении, — сказал я.

— Так присоедините к нам часть вашего пакета, — еще шире улыбнулся он.

— Нет, спасибо. Я не жадный.

Все рассмеялись. В широкую продажу шли два миллиона акций, миллион оставался в запасе, мой личный пакет составлял три миллиона.

— У меня тут есть кое-какие любопытные цифры, — сказал я, обращаясь к отчету за первый квартал.

Присутствовавшие уже были с ним знакомы.

— При подобной скорости даже пятнадцать-двадцать процентов прибыли принесут держателям акций самый жирный кусок в их жизни, — прокомментировал Куртленд.

Я промолчал.

Спикер посмотрел на собравшихся.

— Полагаю, джентльмены, вы все сознаете, что впервые предпринимается финансирование строительства отеля и казино в Лас-Вегасе без закладных соглашений по обычным источникам.

Я прекрасно понимал, что он имеет в виду. Все началось, когда Лонеган пришел ко мне с землей в Вегасе и финансовыми предложениями на семьдесят миллионов от различных союзов и страховых компаний. Идея мне понравилась, необходимость иметь партнеров — нет. Их условия здорово напоминали об усах, отросших до самого Востока. Именно тогда я и решился по примеру «Плейбоя» на широкую продажу. Я добавил десять миллионов, чтобы выкупить свой опцион в мазатланском отеле и пошел к брокерам. Сперва они приняли предложение скептически, затем быстренько передумали, когда увидели цифры прибыли. В результате договор был подписан.

— Не будем обгонять события, джентльмены, — сказал я. — До начала деятельности нам предстоят еще две недели.

— Чисто техническая задержка, — пожал плечами Куртленд. — Никаких осложнений не предвидится.

— Мне бы их не хотелось. Я подписал контракт и уже готовлю деньги. Если что-нибудь сорвется, мне будет крайне неприятно.

— Все будет в порядке, — сказал Куртленд. — Можете прямо сейчас класть деньги в банк. В день открытия торгов ваш пакет будет стоить двести двадцать пять миллионов долларов.

Его заявление поддержали легкие аплодисменты. Сначала я решил, что это шутка, но, взглянув на собравшихся, передумал. Они были жутко серьезны. Деньги, тем более такие, не предмет для развлечений. Они явно воспринимали их как нечто живое, хотя это существо не может, например, встать и отвесить поклон.

— Поскольку эта наша последняя встреча перед началом деятельности, руководство биржи просило меня пригласить вас на ленч, который состоится в день продажи.

— С удовольствием принимаю.

— Прекрасно, — Куртленд был явно рад. — Следовательно, в понедельник. Мне бы хотелось также поддержать ваше выступление перед страховыми аналитиками в следующую пятницу.

— Признаться, на это я и рассчитывал, поэтому решил провести выходные в Нью-Йорке.

— Чудесно. — Спикер оглядел присутствующих. — Еще какие-нибудь вопросы, или можно закрывать совещание?

— Только один, — поднялся банкир. — Когда нас пригласят на знаменитый ужин, который вы частенько даете в своем роскошном особняке и о котором мы столько наслышаны?

— Боюсь, вы перепутали меня с Хефнером, — улыбнулся я. — Я не даю ужинов и не имею никакого особняка. Я живу в бунгало отеля «Беверли-Хиллз».

Банкир смутился и покраснел.

— Тем не менее благодарю за вопрос, — живо добавил я. — Идея прекрасная, и теперь, быть может, я окажусь в состоянии ее осуществить.

Все рассмеялись, и встреча окончилась выражениями взаимного уважения и даже любви. Я вернулся в свой кабинет, прикидывая в уме, каким уравнением можно выразить отношение денег к любви. Очевидно, простейшим: чем больше у вас денег, тем сильнее вас любят.

Было уже несколько минут первого. На моем столе аккуратно лежала горка документов. Я быстро проглядел их: ничего срочного, никаких звонков не требовалось. Затем я перевел взгляд на окно. День изумительный.

Я позвонил Элен.

— Как прошла встреча? — был ее первый вопрос.

— Как по маслу.

— Я рада.

— Слушай, у меня идея. Давай плюнем на работу и отправимся в залив.

— Извини, но я не могу. У меня на этот вечер запланированы две встречи с издателями и четыре с авторами.

— Пошли их подальше.

— Нельзя, — рассмеялась она. — Все они были обговорены заранее. Если я последую твоему совету, ближайшие три месяца журнал будет выходить с массой пустых страниц.

— Чепуха.

— Не расстраивайся. В конце концов мы же все сегодня ужинаем у твоей мамы.

Затем я попытал счастья с Бобби, но он был в жуткой запарке. Типография торопила его со снимками, поэтому приходилось разбираться сразу с тремя фотографами, а в приемной ждали девять моделей.

Марисса, которая руководила теперь отделом путешествий и турне, тоже была занята. Она ждала Дитера, чтобы вместе с ним отправиться на встречу с представителями Лос-анджелесской стоматологической ассоциации, собравшейся направить в мазатланский отель шестьсот человек.

Наконец, я позвонил Денизе.

— Сегодня у тебя праздник. Вызови себе замену, и проведем остаток дня в заливе.

В ее голосе прозвучало искреннее сожаление:

— Ой, Гарис, я не могу.

— Почему?

— После конца рабочего дня девушки устраивают мне коктейль в «Ла Кантине».

Это был последний удар. Я с треском кинул трубку на рычаг. Похоже, все в этом проклятом месте заняты по горло, за исключением меня! Вот теперь я на собственной шкуре почувствовал, что значит быть боссом. Это значит ни черта не делать.

Я нажал кнопку переговорника:

— Машину немедленно.

— Да, мистер Брендан, чтобы вас отвез Тони?

— Никаких «отвез»! Я сам умею водить машину.

— Вы поведете сами? — в голосе секретарши явно послышалось изумление.

— Вот именно, — резко бросил я и нажал кнопку отключения связи.

Мне подали «эльдо». Я опустил крышу и уже через двадцать минут катил по набережной Сансет к бухте. Там я запасся корзинкой с жареными цыплятами, шестью банками пива и поехал дальше по Тихоокеанскому шоссе к маленькому заливчику, который, насколько мне помнилось, всегда пуст.

Попал я туда примерно в половине второго. Солнце стояло высоко. Я остановился на обрыве, прихватил цыплят с пивом и потрусил на песочек. Затем отыскал не очень жаркое место в полутени, снял рубашку и устроился со всеми удобствами.

В заливчике я был один, если не считать какого-то парнишку, пытающегося поймать на доске большую волну. Через некоторое время я скинул и брюки, оставшись в одних черных плавках, прислонился головой к скале, открыл банку с пивом. Холодный свежий напиток приятно заструился по горлу. Глаза лениво следили за серфистом.

Вот он взобрался на гребень, но волна оказалась слишком слабой, и парень соскользнул в воду. Спустя мгновение стало видно, что он быстро гребет обратно в море в надежде поймать следующую волну.

Вьющиеся над морем чайки хватали рыбу. Их тени скользили по прибрежным дюнам. Я достал темные очки, чтобы защититься от палящего блеска солнца. Пареньку удалось оседлать хорошую волну. Он доехал на ней почти до самого песка и соскочил. Интересно, сумею ли я теперь так же. Ребенком я часами торчал в воде, выглядывая большую волну.

— Еще только одну волну, дядя Джон. Пожалуйста!.

Он поколебался, затем кивнул:

— Но только одну! А потом мы идем домой. Бухта опустела, и мама начнет волноваться.

Я помчался в воду вместе с мальчишеской доской, заплыл как можно дальше, дождался самой большой и с отчаянно бьющимся сердцем встал на доске. Гребень понес меня, как настоящая лошадь. Я радостно завопил во всю силу своих семилетних легких.

Дядя Джон ждал меня на берегу с большим полотенцем.

— Давай вытру. Снимай плавки.

Он встал на колени и принялся растирать меня полотенцем. Откуда-то из-за моей спины донесся голос отца:

— Можешь не лапать хотя бы собственного племянника, извращенный недоносок?!

Я видел, как дядины глаза за стеклами очков превратились в две ледышки. Он медленно встал, а затем сделал быстрое движение. Что произошло, я не понял, но, когда повернулся, мой отец лежал на песке. Изо рта и носа у него шла кровь. Дядя стоял, сжав кулаки.

Я подбежал к отцу, опустился рядом с ним на колени. Его голова слабо шевельнулась, он попытался заговорить, и я увидел, как за губами болтаются выбитые зубы.

— Не смей больше бить моего отца, негодяй! — заорал я на дядю.

Тот молча стоял и смотрел на нас сверху вниз с горестным видом.

— Вставай, папа, вставай, — обратился я к отцу, пытаясь поднять его голову.

Отец с трудом сел. Когда я поднял глаза, дядя Джон шел вдоль берега к своей машине.

После этого случая он долго не появлялся в нашем доме. Когда же наконец появился, близость, существовавшая между нами, исчезла.

Быть может, картинка эта всплыла в памяти из-за мальчишки на доске. Во всяком случае, прежде я ни о чем подобном не думал. Я вскрыл еще одну банку с пивом и полез в корзинку. Цыплята не остыли и не высохли.

Парень выбрался из воды и зашагал к выходу из заливчика с доской под мышкой, но тут увидел, что я смотрю на него. Тогда он тут же подобрал попу и весьма многообещающе выпятил свое переднее хозяйство.

Заметив такую поспешность, я улыбнулся. Парень воспринял улыбку как приглашение, изменил направление движения и остановился прямо передо мной, картинно опершись локтем о свою доску. Если учесть расставленные ноги и поданный вперед низ живота, ничего удивительного, что его хвост почти ткнулся мне в лицо.

— Привет, — сказал он.

Вблизи стало видно, что ему не пятнадцать-шестнадцать, как я вообразил, а скорее девятнадцать-двадцать.

— Привет.

— Неплохой денек. Вот только прибой ни к черту.

— Угу.

— Один?

С этими словами парень запустил большой палец в плавки и оттянул их так, что показались яйца.

— Как насчет этого?

Я ухмыльнулся:

— Не попробовать, так хоть посмотреть.

Однако шутить мальчишке было явно некогда.

— Двадцать за французский, тридцать за греческий, сорок за тот и другой, — деловито предложил он.

— Ну и глуп же ты, парень, — лениво сказал я. — А вдруг я из полиции нравов?

Его лицо побледнело даже под загаром, и он так поспешно натянул плавки обратно, что резинка звучно хлопнула о живот.

— Но ты же не…

— Нет. Я не полицейский.

Парень облегченно перевел дух:

— Господи! Чуть не обосрался.

Я взял еще кусок цыпленка.

— Слушай, обычно я этим не занимаюсь, но моя хозяйка визжит, чтобы ей немедленно уплатили за жилье.

— Я дам тебе двадцать, если ты одолжишь мне на пару минут свою доску.

— Идет.

Я поднялся, достал из кармана деньги, дал ему двадцатку, а остальное спрятал в плавки.

— Займись пока цыплятами и пивом. Я ненадолго.

Вода показалась мне холоднее, чем в детстве. Я заплыл подальше и стал ждать волну. С пятой попытки удалось доехать почти до берега. И то хорошо. Я сдался и вышел.

— Ну как? — спросил парень. — Ты смотрелся совсем неплохо.

— Оставлю, пожалуй, такое занятие вам, юнцам. Я уже старею.

— Ну, для старика ты еще вполне ничего. Ты мне нравишься. Может, займемся? Бесплатно.

С высоты его неполных двадцати тридцать семь явно казались почти нереальным будущим.

— Нет, спасибо. Я недавно решил завязать с мальчиками.

— Почему?

— После них хуже получается с девочками.

— Ну и глупо. Потеряешь половину удовольствия.

Как там насчет «устами младенцев»? В его словах определенно было зерно истины.

— Где ты живешь?

— Примерно в миле отсюда.

По дороге он играл с моим хвостом, пока вел машину, а стоило двери за нами закрыться, упал передо мной на колени, стянул трусы и дал палке свободно выскочить. Затем поймал ее ртом. Его ладонь сжала мои яйца, а два пальца другой руки умело потянулись назад, нащупывая прямую кишку. Я схватил его за голову и вошел глубоко в горло.

Парень закашлялся, откинулся назад и перевел дыхание.

— Какой толстый хвостик! Он мне нравится. Возьми меня! Я не могу больше ждать.

С этими словами он опрокинулся навзничь на кровать, по-женски задрав ноги.

Я медленно вошел в него. Он притянул меня к себе. Его твердый хвост прижался к моему животу. Мы ритмично раскачивались. Казалось, прошло всего несколько секунд, и тут он закричал:

— Не могу! Не могу больше! Я кончаю!

Его хвост забился о меня, как молоточек. Из него хлынуло семя. В тот же миг его пальцы прижали мою прямую кишку. Я подпрыгнул прямо до потолка, опорожняясь в него.

На ужин к матери я так и не попал.

В четыре утра я открыл ключом дверь своего бунгало и на цыпочках прокрался в нашу спальню. Элен спала. Я тихо прикрыл дверь и пошел принять душ.

Ее тень обрисовалась на прозрачной дверце.

— С тобой все в порядке? — окликнула она через шум воды.

— Да.

— Мать беспокоилась о тебе.

Я не ответил.

— Я тоже, — добавила Элен.

Я выключил душ и начал вытираться.

— Извини.

— Она заставила меня обещать, что я попрошу тебя позвонить ей утром.

— Обязательно позвоню.

Элен вернулась в спальню. Через несколько минут и я забрался в кровать. Она придвинулась ко мне, я притянул ее голову к себе на плечо. По щекам Элен катились слезы.

— Послушай, почему ты плачешь?

— Я люблю тебя. И не могу видеть, как ты живешь. Ты же получил все, что хотел. Не понимаю, почему ты несчастен?

Я поцеловал ее в волосы и нежно вытер щеки, но ничего не ответил. Похоже, я и сам не знал.

Пальцы Элен легко коснулись моего лица.

— Бедный Гарис, — прошептала она, словно в полусне. — Столько битв.

Глава 49

Между старыми и новыми деньгами разница состоит в том, что новые деньги покупают антиквариат и восстанавливают его до такого состояния, будто в дверях сейчас покажется сам Людовик Пятый и опустит свою королевскую задницу на ближайший диван. Старые деньги покупают антиквариат и оставляют его стоять неполированным и с выцветшей материей, а ваш зад, касаясь подушек, не может отличить их от груды булыжников.

Мартин Куртленд владел старыми деньгами, однако, сидя за своим столом в офисе на верхних этажах Уолл-стрит 70, мог не беспокоиться о булыжниках. Единственным новым предметом меблировки в его кабинете было его собственное кресло. Он улыбнулся, когда я, пристроившись на краешке стула, подписал последние бумаги, и сразу же нажал на кнопку. Появившийся секретарь мгновенно их унес.

— Вот и все, — сказал Куртленд, с улыбкой откидываясь в своем кресле. — Отныне все делается автоматически.

Я поерзал на стуле и покосился на Элен, которая явно испытывала те же неудобства.

— То есть? — спросил я.

— Ваша подпись на этих документах равнозначна приказу перевести полученные от реализации деньги на счет вашей компании. Именно поэтому я попросил вас прибыть в Нью-Йорк так рано. Теперь послезавтра деньги окажутся в вашем кармане. И никто не сможет этому помешать, кроме вас.

— Меня?!

Куртленд кивнул.

— Только вы сами можете отменить данное распоряжение. — Он встал. — Могу ли я как-нибудь сделать ваше пребывание в городе более приятным?

— Мы прекрасно устроились, — сказал я.

— Извините, что не сможем вместе пообедать, однако у нас остается время для небольшого коктейля. — Не дожидаясь ответа, Куртленд нажал кнопку. — Бутылку «Гленморанжа». — И, уже обращаясь ко мне, он добавил: — Это мое виски для особых случаев.

Затем он проводил нас до дверей своего кабинета. На улице ждал лимузин. Машина тронулась с места, хотя мы даже не успели сообщить шоферу, куда хотим ехать.

На тротуарах было полно людей. Совсем не как в Калифорнии. Здесь каждый куда-то спешил. Несмотря на яркий солнечный день, окружающие небоскребы погружали нас в полутьму.

— Как считаешь, не завернуть ли нам в «Большое яблоко», — обратился я к Элен.

— Может быть, просто вернемся в отель и поспим? — едва ворочая языком, отозвалась она. — Бросок из Калифорнии вымотал меня совершенно.

Мы прибыли в аэропорт в шесть сорок пять и в бешеном темпе понеслись в отель, чтобы принять душ, переодеться и успеть на Уолл-стрит к девяти. Я сверился с часами. Сейчас десять. Пара часиков сна перед ленчем, пожалуй, не повредят.

— Обратно в отель, — велел я шоферу, опустив разделяющее нас стекло.

Ответ был в типичном нью-йоркском духе:

— Мы туда и едем. Я прикинул, что он вам понадобится.

Кажется, я едва успел закрыть глаза, как в уши ударил телефонный звонок. Пришлось нащупать трубку:

— Да?

— Гарис?

— Да.

— Это Мартин Куртленд. — Голос дрожал от скрытого напряжения. — Вы смотрели двенадцатичасовые новости?

— Я спал.

— В холле отеля есть телетайп. Взгляните на ленту и перезвоните.

Раздался резкий щелчок. Я тоже положил трубку. Элен так и не шевельнулась. Я молча выбрался из кровати, оделся и спустился вниз к телетайпу.

Машина щелкала сама по себе. Спешащие мимо люди практически не обращали на нее внимания: они были заняты собственными проблемами. В данный момент из телетайпа вылетали цифры Федерального банка. Я подхватил длинную ленту и прочитал предыдущее сообщение. Мне показалось, будто я получил кулаком между глаз:

ЮПИ, НЬЮ-ЙОРК, ПОЛДЕНЬ 12

МИНИСТЕРСТВО ФИНАНСОВ СООБЩАЕТ, ЧТО СЕГОДНЯ В ПОЛДЕНЬ НАЛОЖЕН АРЕСТ НА ИМУЩЕСТВО, КОТОРОЕ МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ КРУПНЕЙШИМ ТРОФЕЕМ ЭТОГО МИНИСТЕРСТВА В БОРЬБЕ ПРОТИВ НАРКОБИЗНЕСА. МАСШТАБНАЯ ОПЕРАЦИЯ, СРАВНИМАЯ ПО РАЗМАХУ С ДЕЙСТВИЯМИ НА ФРОНТАХ ВТОРОЙ МИРОВОЙ, ВКЛЮЧИЛА В СЕБЯ РЕЙДЫ В ТРЕХ ГЛАВНЫХ ГОРОДАХ США И ДВУХ ИНОСТРАННЫХ ГОСУДАРСТВАХ. ФБР, ОТДЕЛЕНИЕ ПО БОРЬБЕ С НАРКОТИКАМИ МИНИСТЕРСТВА ФИНАНСОВ СОВМЕСТНО СО СКОТЛЕНД-ЯРДОМ И НЕДАВНО ОБРАЗОВАННОЙ ГРУППОЙ «КОНДОР» ПРИ МЕКСИКАНСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОЛИЦИИ ПРОВЕЛИ СВОИ СОВМЕСТНЫЕ УДАРЫ РОВНО В ОДИННАДЦАТЬ ЧАСОВ УТРА ПО ВАШИНГТОНСКОМУ ВРЕМЕНИ. ИХ ОБЪЕКТАМИ СТАЛИ КЛУБЫ «СТИЛЬ ЖИЗНИ» В НЬЮ-ЙОРКЕ, ЧИКАГО, ЛОС-АНДЖЕЛЕСЕ И ЛОНДОНЕ, ОТЕЛЬ «СТИЛЬ ЖИЗНИ» В МАЗАТЛАНЕ, МЕКСИКА, РЕЛИГИОЗНАЯ МИССИЯ «УБЕЖИЩЕ» В МАЗАТЛАНЕ И ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ СЕНЬОРА ЭСТЕБАНО КАРИЛЛО, ДВОЮРОДНОГО БРАТА ГУБЕРНАТОРА МАЗАТЛАНА. ОТЕЛЬ И КЛУБЫ «СТИЛЬ ЖИЗНИ» ПРИНАДЛЕЖАТ КОРПОРАЦИИ «ГАРИС БРЕНДАН ПАБЛИКЕЙШЕНС», КОТОРАЯ ИЗДАЕТ ЖУРНАЛ «МАХО» И ПРОЧИЕ. ПРОВЕДЕНЫ МНОГОЧИСЛЕННЫЕ АРЕСТЫ, ЗА КОТОРЫМИ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО ПОСЛЕДУЮТ ДРУГИЕ. СРЕДИ ЗАХВАЧЕННЫХ НАРКОТИКОВ ЗНАЧИТЕЛЬНЫЕ КОЛИЧЕСТВА ГЕРОИНА, КОКАИНА, МАРИХУАНЫ, АМФИТАМИНОВ И ЛЛД, СТОИМОСТЬ КОТОРЫХ НА ЧЕРНОМ РЫНКЕ СОСТАВЛЯЕТ ДВЕСТИ — ТРИСТА МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ. ПОЛИЦИЯ ВО ВСЕХ КРУПНЫХ ГОРОДАХ ПРИОСТАНОВИЛА ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КЛУБОВ «СТИЛЬ ЖИЗНИ» ДЛЯ ПРОВЕДЕНИЯ РАССЛЕДОВАНИЯ.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ СВЕДЕНИЯ, МЕХИКО.

ТРОЕ УБИТЫХ И ДВОЕ РАНЕНЫХ — ТАКОВ ПО СООБЩЕНИЮ МЕКСИКАНСКОЙ ПОЛИЦИИ РЕЗУЛЬТАТ ПЕРЕСТРЕЛКИ ВО ВРЕМЯ РЕЙДА ПО ИЗЪЕМУ НАРКОТИКОВ. НА ПОЛЕ БИТВЫ, ВО ВРЕМЯ КОТОРОЙ СТОРОНЫ ОБМЕНЯЛИСЬ НЕ МЕНЕЕ ЧЕМ ДВУМЯСТАМИ ВЫСТРЕЛАМИ, ОСТАЛИСЬ ДВА ОХРАННИКА СЕНЬОРА КАРИЛЛО И МИССИОНЕР «УБЕЖИЩА» БРАТ ДЖОНОТАН. РАНЕНЫ ДВОЕ МЕКСИКАНСКИХ ПОЛИЦЕЙСКИХ. БРАТ ДЖОНОТАН ОПОЗНАН КАК ДЖОН ЗИНГЕР, БЫВШИЙ СЕРЖАНТ ПОЛИЦИИ ЛОС-АНДЖЕЛЕСА, УВОЛЕННЫЙ ЗА УКРЫВАТЕЛЬСТВО ПРОДАВЦОВ НАРКОТИКОВ. ВЫДВИНУТОЕ ПРОТИВ НЕГО ОБВИНЕНИЕ ПОЗДНЕЕ НЕ ПОДТВЕРДИЛОСЬ.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ СВЕДЕНИЯ, НЬЮ-ЙОРК И ВАШИНГТОН.

ПРОКУРАТУРА НЕ ЗАМЕДЛИТ ПРЕДЪЯВИТЬ ОБВИНЕНИЕ В СУДЕБНОМ ПОРЯДКЕ МЕНЕДЖЕРАМ КЛУБОВ «СТИЛЬ ЖИЗНИ» И ДРУГИМ АРЕСТОВАННЫМ В УТРЕННЕМ РЕЙДЕ ПО БОРЬБЕ С НАРКОБИЗНЕСОМ, РЕЗУЛЬТАТОМ КОТОРОГО ЯВИЛАСЬ КОНФИСКАЦИЯ НАРКОТИКОВ НА СУММУ В ТРИСТА МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ. ГЛАВНЫЙ ПРОКУРОР УТВЕРЖДАЕТ, ЧТО ТАК НАЗЫВАЕМЫЙ «МЕКСИКАНСКИЙ ПУТЬ» МОЖНО СЧИТАТЬ ОБОРВАННЫМ НАДОЛГО. «МЕКСИКАНСКИЙ ПУТЬ» ПРИШЕЛ НА СМЕНУ «ФРАНЦУЗСКОМУ ПУТИ», БЛОКИРОВАННОМУ ТРИ ГОДА ТОМУ НАЗАД, И ЯВЛЯЛСЯ С ТЕХ ПОР ОСНОВНОЙ ДОРОГОЙ, ПО КОТОРОЙ НАРКОТИКИ ПРОНИКАЛИ НА ТЕРРИТОРИЮ США.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ СВЕДЕНИЯ, НЬЮ-ЙОРК.

«ГАРИС БРЕНДАН ПАБЛИКЕЙШЕНС ЛТД», ВЛАДЕЛЕЦ ЗАКРЫТЫХ СЕГОДНЯ ОТЕЛЯ И КЛУБОВ «СТИЛЬ ЖИЗНИ», КОМПАНИЯ РЕАЛИЗОВАЛА НА ПУБЛИЧНЫХ ТОРГАХ САМЫЙ КРУПНЫЙ ЗА ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ ПАЙ В ДВА МИЛЛИОНА АКЦИЙ НА СУММУ СТО МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ. ПРЕЗИДЕНТОМ И ГЛАВНЫМ ПРЕДСТАВИТЕЛЕМ КОМПАНИИ ЯВЛЯЕТСЯ МИСТЕР БРЕНДАН, В ЛИЧНОМ ВЛАДЕНИИ КОТОРОГО НАХОДЯТСЯ ТРИ МИЛЛИОНА АКЦИЙ. ПЕРВАЯ РАСПРОДАЖА АКЦИЙ НА БОЛЬШОЙ БИРЖЕ ЗАЯВЛЕНА НА СЛЕДУЮЩИЙ ПОНЕДЕЛЬНИК.

Я оторвал ленту и поспешно поднялся обратно. Элен уже не спала.

— Что случилось? — спросила она. — Телефон сошел с ума. Ты, оказывается, немедленно нужен буквально всем.

— Прочти, — сказал я вместо ответа, сунув ей телетайпное сообщение.

— Верита просила срочно с ней связаться. Это важно.

Я кивнул, снял трубку и набрал личный номер, позволяющий обойтись без коммутатора.

— Гарис.

— Ты уже знаешь? — в голосе Вериты впервые за долгое время прорезался мексиканский акцент.

— Да. Только что узнал.

— Тебе нужно вернуться как можно скорее. Тут словно весь ад сорвался с цепи.

— Вылетаю ближайшим рейсом. — Тут я вспомнил, что жених Вериты был одним из самых хватких адвокатов по криминальным делам, пока не попал в судьи. — Слушай, твой приятель судья не мог бы встретить меня в аэропорту?

— Думаю, что мог бы.

— Прекрасно. Я сообщу номер рейса сразу, как достану билеты. Джулио здорово провел нас, — добавил я, не сумев сдержать горечи.

— Разве ты не слышал? — изумленно спросила Верита.

— Чего именно?

Честно говоря, я был сыт новостями по горло.

— Меньше чем час назад Джулио был застрелен из машины двумя неизвестными, когда выходил из гаража. Полиция собиралась арестовать его. Они считают, что убийство заказное, чтобы он не смог ничего рассказать.

— О, черт!

Это значило, что Джулио, вопреки мнению чиканос, только разыгрывал хозяина. Кроме этого, он, видимо, связан с усатыми. Подобные убийства в их стиле.

— О’кей. Перезвоню, когда будут билеты.

Стоило мне опустить трубку на рычаг, как телефон тут же зазвонил. Я не стал тратить время на ответ, а просто прервал связь и позвонил оператору отеля:

— Вплоть до дальнейших распоряжений не соединяйте никого с номерами двадцать один, двадцать два и двадцать три. Я не желаю ни с кем разговаривать.

Оператор отключился, и я тут же набрал номер Куртленда, а пока тот добирался до телефона, велел Элен заказать для нас билеты на ближайший рейс в Лос-Анджелес и сообщить его номер Верите.

— Как могло произойти подобное событие? — с ходу спросил Куртленд.

— Не знаю. Я немедленно возвращаюсь на Побережье, чтобы разобраться.

— Если до следующего понедельника это не прояснится к всеобщему удовлетворению, у руководства биржи не будет иного выхода, кроме как снять акции с торгов.

— Значит ли это, что мы должны будем вернуть деньги? — поинтересовался я.

В голосе Куртленда прозвучал ужас:

— На нашей улице не принято вести дела подобным образом! Мы чтим наши обязательства.

«И семнадцать миллионов долларов комиссионных тоже», — мрачно подумал я, но ничего не сказал.

— Но положение крайне неудобное, — добавил Куртленд.

— Я буду держать вас в курсе, — пообещал я и повесил трубку.

Элен вернулась.

— Ближайшие рейсы в три и пять часов. Но на трехчасовой нам никак не успеть: ведь надо собрать вещи.

— К черту вещи! Летим на трехчасовом.

Приземление в Лос-Анджелесе должно было состояться в пять пятьдесят две вечера. Не в пять пятьдесят и не в пять пятьдесят пять, а именно в пять пятьдесят две, поскольку авиационные компании почему-то считают время только так: берут пятиминутный интервал и прибавляют к нему еще две минуты. Наверное, у них есть для этого причины, но в данном случае они не играли роли. Самолет попал в полосу сильного встречного ветра и приземлился в шесть сорок одну. Оказывается, мои часы не сломались, поскольку часы поджидавших двух законников показывали тот же день и практически то же время. Один вручил мне повестку на федеральное большое жюри Лос-Анджелеса, другой — вызов в комитет по организованной преступности в Вашингтон. Кроме законников, меня дожидалась также толпа газетчиков и репортеров радио и телевидения.

Позади законников стоял судья Альфонсо Морено, жених Вериты. Это был высокий худощавый мексиканец с широкими скулами и каштановыми волосами. Он походил на техасского ковбоя, каковым, собственно говоря, и являлся, поскольку родился в Эль-Пасо и играл в футбол за штат Техас.

Он не стал тратить времени даром:

— Советую отвечать на все вопросы «без комментариев», до тех пор, пока нам не удастся поговорить.

— С вашего позволения, я хотел бы сделать короткое заявление, которое набросал во время рейса, — ответил я, поймав его взгляд.

— Дайте посмотреть, — сказал Альфонсо, проглядел мои записи и отдал их обратно. — О’кей. Но больше ни слова.

— Спасибо.

— Дайте мне повестки.

Я подчинился. Он спрятал их во внутренний карман пиджака, повернулся к репортерам и поднял обе руки. Мгновенно воцарилась тишина.

— Мистер Брендан желает сделать заявление.

— Я вернулся в Лос-Анджелес, чтобы помочь представителям власти в расследовании вскрытой аферы. Я твердо убежден, что по завершении расследования станет совершенно ясна полная непричастность к этому делу как самой компании, так и ее руководителей, — прочел я по бумажке.

Репортеры принялись наперебой забрасывать меня вопросами. Один из них перекричал остальных:

— Известно ли вам, что Комиссия по азартным играм Невады отозвала лицензию на казино при принадлежащем вам отеле вплоть до окончания расследования?

— Без комментариев.

— Верно ли, — вмешался другой репортер, — что вы провели несколько дней в мазатланском отеле «Стиль жизни» в обществе Джулио Вальдеса, застреленного сегодня утром?

— Без комментариев.

Судья подхватил меня под руку, я так же поступил с Элен, и мы начали выбираться из толпы. На любые вопросы я отвечал, как заведенный:

— Без комментариев.

Наконец нам удалось добраться до лимузина. Тони моментально отъехал, стоило только хлопнуть дверцами.

— Куда, шеф? — спросил он, влившись в поток машин.

— Верита просила приехать к ней, — подал голос судья. — Там будет потише, и мы сможем поговорить.

— О’кей.

Я дал Тони адрес и повернулся к Альфонсо:

— Известие из Невады соответствует истине?

— Верита сказала, что получила от них телеграмму в три тридцать.

Чем дальше, тем хуже. Я покачал головой и спросил:

— Она просила передать что-нибудь лично мне? Она очень настаивала на немедленном возвращении.

— Она ничего мне не сказала. Не хотела, пока не поговорит с вами.

Однако встрече не суждено было состояться, поскольку, когда мы подъехали к новой многоэтажке на Уилшир-бульваре, куда переехала Верита, чтобы быть поближе к офису, там уже стояли четыре полицейские машины и карета «скорой помощи». На краю тротуара лежало прикрытое одеялом тело.

Мы с судьей выскочили из лимузина едва ли не раньше, чем Тони успел остановить его, и протолкались сквозь небольшую толпу. Мальчишка с собакой на руках давал показания полицейскому:

— Мы только-только вышли со Шнапси на прогулку, как я услышал крик, посмотрел наверх и увидел, как эта женщина летит через перила пятнадцатого этажа прямо на меня.

— А еще кто-нибудь наверху был? — спросил полицейский.

— Не-а, — ответил мальчишка. — Я в основном был занят тем, чтобы увернуться.

— Господи! — прохрипел судья.

Я проследил за направлением его взгляда и увидел маленькую кисть руки, не прикрытую одеялом. На безымянном пальце сверкал бриллиант.

— Я подарил ей это кольцо на прошлой неделе!

Лицо Альфонсо окончательно позеленело, он чуть не упал на тротуар. Я подхватил его за плечи и держал, пока он, зарыдав, вываливал на улицу содержимое своего желудка.

Глава 50

На следующий день ад продолжался. «Лос-Анджелес таймс» вышел с гигантским заголовком на первой странице: «ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТ «БРЕНДАН ПАБЛИКЕЙШЕНС» КОНЧАЕТ САМОУБИЙСТВОМ».

Подзаголовок был ненамного лучше: «Верита Веласкес была двоюродной сестрой мексиканского короля преступников, застреленного вчера насмерть».

Статья представляла собой мастерское сопоставление фактов в сочетании с общей ложной гипотезой и оставляла читателей в убеждении, что Верига была «Мисс Внутри», а Джулио — «Мистер Снаружи».

Нам понадобилось два часа, чтобы очистить помещение от репортеров и разработать систему, перекрывавшую возможность дальнейшего проникновения внутрь. Для этого пришлось оставить из шести лифтов только два и проверять всех посетителей в нижнем холле.

Наконец в офисе воцарился покой, хотя он стал весьма смахивать на мавзолей, поскольку все предпочитали передвигаться на цыпочках и разговаривать полушепотом.

Даже Шана с Даной были подавлены. Во всяком случае, на сегодня они прекратили свои обычные игры, и я каждый раз угадывал их имена с первого раза.

— На связи мистер Саундрес из реализации.

— Спасибо, Шана. Да, Чарли?

— У нас серьезные проблемы, мистер Брендан, — сообщил он, явно волнуясь.

Уж об этом он мог бы и не сообщать. И так ясно.

— Да? — спокойно спросил я.

— Многие оптовики и дистрибьютеры отказываются брать последний номер «Махо», а остальные возвращают пачки нераспечатанными.

Проблема действительно была серьезной. Журналу грозило вообще не попасть на стенды.

— Сколько мы напечатали?

— Четыре миллиона пятьсот тысяч.

— Сколько, по-твоему, зависнет?

— Согласно компьютеру, не меньше пятисот — семисот тысяч.

Два миллиона долларов чистого убытка, не говоря уж об упущенной прибыли, да и газетчики тут же пронюхают. Я глубоко вздохнул. По крайней мере, в данный момент сделать ничего было нельзя. Давно сказано, что ложь обежит полмира, пока правда натянет башмаки, чтобы пуститься за нею вдогонку. Возможно, что на месте распространителей я бы вел себя точно так же. Кому приятно иметь дело с крупнейшим поставщиком наркотиков?

— Держись, Чарли. Со временем все образуется.

Стоило мне положить трубку, как переговорник на столе загудел.

— К вам Бобби.

— Пусть зайдет.

Бобби зашел с покрасневшими от слез глазами.

— Ох, Гарис! Просто не могу поверить, что ее нет в живых.

Я обошел стол и крепко обнял его. Бобби спрятал лицо у меня на груди, всхлипывая, как ребенок. Я мягко погладил его по голове.

— Успокойся.

— Почему она убила себя? Зачем?! Не понимаю Она же хотела в следующем месяце выйти замуж.

— Она не убивала себя.

Бобби отступил на шаг:

— Но полиция утверждает, что это самоубийство В квартире кроме нее никого больше не было.

— Мне плевать, что они там утверждают, — бросил я, снова усаживаясь в кресло.

— Но если это не самоубийство, то кто же ее убил?

— Думаю, те же люди, которые убили Джулио. Мне сдается, они считали, что Верита и Джулио были связаны гораздо теснее, чем на самом деле.

Глаза Бобби расширились.

— Мафия?!

— Не знаю. Однако крепко намерен узнать. — Я достал сигару из коробки и закурил. — Твой отец в городе?

— Он дома.

Я нажал кнопку переговорника:

— Свяжите меня с преподобным Сэмом. Он дома, — затем убрал руку с пульта и сказал Бобби: — Мне казалось, он избавился от брата Джонотана еще два года тому назад.

— Ты же знаешь отца. Он всегда видит в людях только хорошее. Брат Джонотан сумел убедить его, что Дениза была наркоманкой и что ему, несмотря на все старания, не удалось избавить ее от этого порока.

Переговорник загудел.

— Преподобный Сэм у телефона.

Его голос был преисполнен сочувствия:

— Страшное дело, Гарис. Просто ужасное. Она была красивой девушкой.

— Да, преподобный Сэм. Однако я звоню по поводу брата Джонотана.

— Просто кошмар. Я не подозревал, что этот человек способен на такую двойную игру.

— Вы давно с ним знакомы?

Преподобный Сэм помолчал.

— Дайте-ка прикинуть… Да. Лет семь, может быть, восемь. Он вступил в церковь сразу, как ушел из полиции.

— Каким образом вы познакомились?

— Его прислал твой дядя Джон. В то время существовала угроза нападения на меня… Во всяком случае, я получил несколько таких угрожающих обещаний, и он поступил ко мне в качестве личного телохранителя. Но затем Господь пролил на него свой свет, и брат Джонотан стал членом церкви. К тому времени, как мы решили, что угрозы больше не представляют реальной опасности, он уже достиг второго уровня.

— Понятно. Спасибо, преподобный Сэм.

— Я всегда рад тебе, Гарис. Если в моих силах хоть как-то облегчить твою ношу, не стесняйся обратиться ко мне.

— Еще раз спасибо. До свидания, преподобный Сэм.

— До свидания, Гарис.

— Ты совершенно прав, Бобби. Твой отец действительно видит в людях только хорошее.

Бобби выжал из себя жалкую улыбку:

— Последний из невинных.

— Первый среди них, — поправил я.

Когда Бобби ушел, я посидел и пораскинул мозгами. Брат Джонотан явно меня беспокоил. Затем на меня снизошло наитие, и я послал за Денизой.

Она тоже плакала.

— Бедняжка Верита. Я любила ее. Ее аура была такой чистой…

— Она была настоящей леди. Послушай, мне нужна твоя помощь. Я не хочу травмировать тебя, поэтому если мои вопросы окажутся слишком болезненными, не отвечай на них, а просто скажи об этом.

— Я люблю тебя, Гарис, и сделаю все, чтобы помочь тебе.

— Когда брат Джонотан уводил тебя в лабораторию в «Убежище», он пытался заставить тебя забыть именно обо мне?

— Наверное, — неуверенно ответила Дениза. — По крайней мере, с этого всегда начиналось. Первое, что он говорил, это что я должна забыть тебя телом и духом.

— А что-нибудь еще он говорил?

— Кажется, да. Я плохо помню. После этой фразы все как-то расплывалось.

— Ничего удивительного. Он делал тебе укол пентотала. Когда я привез тебя в больницу, в твоей крови еще сохранялись его следы. Гепатитом ты заболела именно потому, что один из таких уколов был сделан плохо простерилизованной иглой.

— Это ведь сыворотка правды, верно?

— Да. Но его можно использовать и как гипнотическое средство. Весьма вероятно, что ты должна была забыть еще что-то, забыть основательно и притом незаметно для себя.

— Не представляю, что именно. Кроме того, я весь первый год была его секретаршей. В мои обязанности входило обо всем помнить. Я даже печатала все его отчеты.

— Отчеты? Кому?

— Самым разным людям. Один религиозный, преподобному Сэму, конечно. Другие… другим… — На лице Денизы появилось выражение растерянности. — Забавно, но я не могу вспомнить.

— А тема? Что в них было, в этих других отчетах?

Она подумала, потом медленно покачала головой.

— Тоже не помню.

Я молча смотрел на девушку.

— Извини.

— Все о’кей, — улыбнулся я.

— Я, пожалуй, лучше пойду работать.

Я подождал, пока она пройдет половину пути до двери, и резко произнес:

— Лонеган!

— Знаю, — отозвалась Дениза, не оборачиваясь. Ее голос был бесцветен, как у автомата. — Он всегда получал первый экземпляр.

Она продолжала идти, не замечая, что говорит, и на пороге оглянулась:

— До свидания, Гарис.

— До свидания, Дениза.

Я подождал, пока дверь за ней закроется, затем набрал один номер.

— Эриксон слушает, — ответил мужской голос.

— Мистер Эриксон, у вас есть копии списков лиц, работающих в отеле и клубах?

— Они в компьютере, сэр.

— Можно на них взглянуть?

— Да, сэр, но вы сами знаете код.

— Мне нужна кое-какая информация. Вы не подниметесь ко мне в кабинет?

— Сию минуту, мистер Брендан.

Спустя две минуты Эриксон стоял рядом с моим столом с записями кодов в руке. Еще через десять минут я располагал всей требуемой информацией.

Каждый служащий, прежде чем попасть в списки, должен был представить три рекомендации. Одна из трех рекомендаций, даваемых всеми генеральными менеджерами и их заместителями как в клубах, так и в отеле, всегда исходила от Джона Лонегана.

Все встало на свои места.

Собственно говоря, Лонеган сам расписал мне это черным по белому, когда я сел в его автомобиль после взрыва у маленького склада на бульваре Санта-Моника. Если бы он не защитил меня, сказал он тогда, Джулио скормил бы меня волкам.

А Дитер еще раз подчеркнул то же самое в Мексике, проронив, что без моего дяди Джулио не мог бы удержаться в Лос-Анджелесе и что только Лонеган может заставить его отказаться от использования взлетной полосы.

Скорее всего, Джулио так и не перестал ею пользоваться. Ни на один день. А когда я купил отель, Лонеган наконец получил все целиком. Наверное, это был самый выгодный картель в истории, к тому же управляемый одним-единственным человеком. Прибыль шла на всех стадиях, начиная от производства и кончая распределением. И равнялась она тремстам миллионам долларов в год.

И это не стоило ему ни одного пенни. Потому что все было сделано на мои деньги.

Глава 51

Шесть часов вечера. Лонеган как сквозь землю провалился. Его не было дома, не было в офисе Беверли-Хиллз и в «Серебряном гвозде». Мать отправилась навестить друзей в Ньюпорт, так что помочь тоже ничем не могла. Впрочем, к ужину она должна была вернуться домой, так что я попросил дворецкого передать ей, чтобы она позвонила.

Переговорник на столе загудел.

— На связи Нью-Йорк, мистер Куртленд.

— Вы долго работаете, — сказал я. — У вас уже девять.

— Наш офис не закрывается вместе с торгами, как принято считать, — совершенно серьезно ответил он. — Какие-нибудь новости?

— Есть.

— Из тех, что я мог бы сообщить руководству?

— Не думаю.

— Как по поводу девушки, которая покончила самоубийством? Логика говорит, что она могла быть в вашей организации троянским конем.

— Она им не была.

— Я слышал, ваш журнал возвращают тысячами экземпляров.

— Миллионами.

Куртленд шокированно помолчал, затем спросил:

— Может быть, мне сообщить аналитикам, что вы не появитесь на завтрашнем ленче?

— Они отменили приглашение?

— Нет.

— Тогда я буду.

— Я просто пытаюсь избавить вас от неловкого положения. Многие из них вздули ваши акции к небесам и теперь чувствуют себя обманутыми. От них можно ждать любой грубости, и, предупреждаю, настроение духа среди этой компании отнюдь не блестящее.

— Мое тоже. До завтра.

Я положил трубку и нажал на кнопку переговорника.

— Да, мистер Брендан?

— Вызови самолет до Нью-Йорка. Я предполагаю вылететь где-то между полуночью и тремя часами утра.

— Да, мистер Брендан. У телефона ваша мать. Вы просили ее перезвонить.

— Привет, мама.

— Гарис, я очень за тебя волнуюсь.

Она, кажется, действительно переживала.

— Со мной все в порядке, мама.

— Как только эта мексиканка могла устроить тебе подобную гадость? И это после того, что ты для нее сделал. Вытащил из простых клерков, поручил ответственную работу… Я сразу поняла, что ей нельзя доверять, когда услышала ее голос по телефону. Мы только что говорили об этом на яхте у Фишеров. Знаешь, такая красивая яхта. Семьдесят…

— Кто «мы», мама? — перебил я.

— Мы все. Но дядя Джон объяснил нам, что, собственно, произошло, и нам всем стало тебя очень жалко.

— Дядя Джон был с вами?

— Да.

— Он и сейчас у тебя?

— Нет. У него приглашение на ужин.

— К кому?

— Кажется, он упомянул об этом милом молодом человеке… Дитере фон Хальсбахе.

— Спасибо, мама.

Я бросил трубку, даже не попрощавшись, и нажал на кнопку переговорника.

— Узнай, не ушла ли еще Марисса.

Марисса уже ушла, поэтому я велел близняшкам попытаться поймать ее дома. Это удалось через полчаса.

— Ты знаешь, где может ужинать Дитер? — спросил я ее.

— Нет. Последний раз я видела его в офисе в пять тридцать. Он помчался на какую-то очень важную встречу.

— Где он может быть?

— Если он даст о себе знать, я попрошу его позвонить тебе.

— Спасибо.

— Гарис, мне очень жаль Вериту. Надеюсь, ты не веришь газетам?

— Не верю.

— Ну и хорошо. Я тоже.

Я решил позвонить Бобби. Поскольку в мире «голубых» нет секретов, он мог помочь.

— Послушай, ты не можешь узнать, где именно Дитер решил провести вечер?

— Попробую. Но это займет некоторое время. Где тебя найти?

— В моем кабинете.

Пятнадцать минут одиннадцатого Бобби сообщил, что Дитер забронировал место в «Греческом хоре».

— В «Греческом хоре»? — переспросил я.

— Вот именно. Он снял номер на всю ночь вместе с ужином и так далее. Хоть бы сегодня постыдился.

Я опустил трубку. Бессмыслица какая-то. «Греческий хор» был самым шикарным гомосечным борделем во всей Америке. Пускали туда только по предварительным заказам и не меньше чем за пятьсот долларов. Поговаривали, что счет может достигать десяти тысяч за одну ночь. Но так гулял, кажется, только некий араб, который покупал все, что ему попадалось на глаза. И всех, разумеется.

Бордель располагался в особняке бывшей кинозвезды на Голливуд-Хиллз. Тони остановил машину перед самым входом.

— Жди меня, — велел я и дернул колокольчик.

Дверь открыл привратник в ливрее. Позади него стоял еще один.

— Вы сделали предварительный заказ? — осведомился первый.

— Нет. В этом городе я всего на несколько часов, но много слышал про данное заведение.

— Извините, — сказал привратник, попятившись, — у нас только по предварительным заказам.

Дверь начала закрываться. Я быстро вставил в щель носок ботинка и протянул ему стодолларовую банкноту.

Он посмотрел на нее без всякого выражения.

Я добавил вторую, потом еще одну, и еще одну, и еще одну. На пятой я остановился. Только не переигрывать.

— Как ваше имя? — спросил привратник.

— Гарис.

— Одну минуту, сэр. Быть может, я пропустил его в книге.

Он отступил назад и быстро переговорил со вторым человеком, потом вернулся.

— Извините, что заставил вас ждать, сэр, — объявил он, пряча в карман пять сотен. — К сожалению, на ваше имя капнули чернилами, и я не смог его сразу узнать.

Я прошел вслед за ним внутрь дома.

— Еще раз извините, сэр. Простая предосторожность. Не могли бы вы поднять руки?

Я беспрекословно подчинился, и он профессионально обыскал меня.

— Мы не позволяем входить сюда с огнестрельным оружием и ножами. Это для вашей же безопасности и для безопасности других клиентов.

Я молча кивнул. Мы прошли через главный вход в зал. Элегантный особняк двадцатых годов был превращен в настоящий рай для «голубых».

— Какой тип вы предпочитаете, сэр? — осведомился мой провожатый.

— Смотря по настроению. Я хотел бы увидеть всех.

— Да, сэр, — сказал он, открывая одну из дверей.

Только услышав гул голосов, я осознал, насколько хороша здесь звукоизоляция.

— Это салон, сэр. Оплата будет зависеть от того, кого вы выберете. Минимальная ставка пятьсот долларов. Еда и напитки за счет заведения.

— Спасибо.

Я немного постоял, привыкая к освещению, затем направился к полукруглому бару в конце комнаты.

Здесь и там на диванах и в креслах располагались группки мужчин, среди которых было много совершенно голых. Я подумал, что одетые — это клиенты. Пока я шел через салон, голые провожали меня взглядами, но никто из них не сделал явной попытки к сближению.

Человек в ливрее за стойкой наклонился ко мне:

— Чем могу служить, сэр?

— Скотч со льдом, — распорядился я, сунув ему в виде чаевых пять долларов.

— Извините, сэр, — сказал он, отдавая мне бумажку, — чаевые строго запрещены. Вы наш гость, сэр.

— Спасибо.

Я прислонился спиной к бару, сделал большой глоток и обвел взглядом комнату. Оказывается, одного человека я здесь знал.

С бокалом в руке я направился к дивану, на котором с закрытыми глазами растянулся голый негр, и тихонько окликнул:

— Джек.

Кинг Донг удивленно раскрыл глаза.

— Спишь на работе? — улыбнулся я.

Он медленно сел.

— Мистер Гарис! Что вы здесь делаете? Вот уж не ожидал встретить вас в подобном месте.

— А сам-то? — взорвался я.

— Я работаю здесь одну ночь в неделю. Иногда удается заработать до тысячи. На жилье хватает. Для фотомоделей сейчас плохие времена. Мало работы.

— Хочешь штуку чистыми?

— Деньги — это мое второе имя.

— Помнишь одного блондина из Мексики? — спросил я, присаживаясь к нему на диван. — Он сегодня здесь?

В салон вошел человек в ливрее.

— Поиграй моим хвостом, — сказал Кинг Донг. — Это шпик.

Я взвесил на ладони его член. Не легче удава. Шпик обошел салон и скрылся за дверью.

— Да, он здесь, — ответил Кинг Донг.

— Ты знаешь, в какой комнате?

Он кивнул.

— Можешь устроить мне встречу?

— Для этого вам надо подняться наверх. А туда пускают только с кем-нибудь из мальчиков.

— Я возьму тебя.

— Не знаю… — с сомнением протянул он. — Если эти парни пронюхают, я покойник. Они убийцы.

— Никто ничего не пронюхает. Гарантирую.

— Тебе выставят счет на пятьсот долларов.

— О’кей.

Бас Кинг Донга прогудел на всю комнату:

— Вы, однако, торопитесь.

— А мне не терпится, — подыграл я.

Он подвел меня к бару и доверительно сообщил типу в ливрее:

— Удалось подцепить настырного бобра.

Тот даже не улыбнулся.

— Пятьсот долларов, пожалуйста.

Я выложил пять банкнот.

— Спасибо. — Он нырнул за стойку и возник обратно с золотистым ключом в руке. — Номер шестнадцать.

— А шестой или седьмой свободны? — вмешался Кинг Донг. — Ты же знаешь, что я не могу показать лучший свой фокус в комнате с низким потолком.

Бармен опять нырнул за стойку.

— Шестой.

— Спасибо, — сказал Кинг Донг.

За портьерами в дальнем конце салона скрывалась лестница.

— Нам повезло, — шепнул он мне. — Блондин в пятом номере.

— Ключ понадобится? — осведомился я.

— Нет. Когда номер занят, двери не запираются. Иногда возникают осложнения, и нужно войти без помех.

Мы поднялись на следующий этаж. Кинг Донг остановился рядом с дверью, на медной табличке которой была выгравирована цифра шесть. Коридор был пуст.

— Идите, — прошептал он. — Но когда будете выходить, осторожнее.

Я открыл соседнюю дверь и проскользнул в комнату. Кинг Донг тут же исчез в номере шесть.

В комнате было темно. Дитер ничком лежал на кровати. На полу рядом с ним валялась стерилизационная коробочка и смятая картонная упаковка. На вытянутой руке отчетливо просматривались следы уколов. Будущий граф фон Хальсбах был обыкновеннейшим наркоманом.

Я опустился на колени рядом с кроватью и сильно потряс Дитера за плечо. Он пошевелился, но глаз не открыл. Из-за занавески на другом конце комнаты раздался какой-то звук. Я быстро подошел к ней и отдернул.

Стол, уставленный едой. Три пары поднявшихся на меня темных глаз на чумазых лицах. Дети.

— Желаете? — спросил один из мальчиков, вставая. Его голое тельце было мягким и полным. По виду он казался самым старшим из всех троих. Лет девяти.

— Нет, — покачал я головой.

Он сел на место и, как ни в чем не бывало, принялся за еду. Я задернул занавеску и вернулся к кровати.

Дитера пришлось трясти довольно долго. Наконец он открыл глаза и даже признал меня.

— Где Лонеган?

Дитер со стоном потряс головой:

— Ушел.

— Давно?

— Час… полчаса… Не знаю. Я спал.

— Ну и спи себе.

Он снова закрыл глаза. Я подошел к двери, тихонько приоткрыл ее и выглянул. Коридор по-прежнему пуст. Я быстро перескочил в соседний номер.

Кинг Донг сидел на краю кровати и занимался мастурбацией.

— О’кей, — сообщил я. — Пойдем.

— Минутку, — сказал он, хватаясь за полотенце, и тут же закрыл глаза в оргазме: — А-ах!

В следующую минуту он уже встал, сдернул с кровати покрывало и смял простыни.

— Вот это самое приятное, — пояснил он мне через плечо. — Никто не может сделать мне этого так, как я делаю сам себе.

Испачканное полотенце полетело на середину кровати.

— Вот так. Теперь можно идти. Комар носа не подточит. А то бы они начали подозревать, если все оставить чистенько и пристойно.

— Завтра утром зайди в офис за своей штукой, — сказал я, спускаясь вслед за ним по лестнице.

Человек у дверей поклонился:

— Надеюсь, сэр, вам у нас понравилось.

— Еще бы.

— Спасибо, сэр. Пожалуйста, заходите еще.

Когда я сел в машину, Тони завел мотор. Я кинул взгляд на часы на приборной доске. Десять минут первого. Я отлично знал, где можно найти Лонегана в это время ночи.

Глава 52

— В «Серебряном гвозде», как обычно, было полно народа и шумно. Ничего не изменилось. Только за пианино шлепала по клавишам другая цыпочка.

Спустя пару минут выявилось еще одно отличие. Никто не попытался полапать меня, пока я пробирался через салон. Да, старею.

Я остановился перед столиком Инкассатора. Перед ним по-прежнему красовалась бутылка виски.

— Привет, — улыбнулся он мне, как старому знакомому. — Давненько не заглядывал.

Мы обменялись рукопожатием.

— Присаживайся, плесни себе. Тебя ждали.

— Лонеган здесь? — спросил я.

Инкассатор кивнул.

— Заканчивает встречу. Он примет тебя через несколько минут.

Во рту у меня стоял неприятный привкус. Ликер помог.

— Что ты думаешь о цыпленочке за пианино? — сально поинтересовался Инкассатор.

— Сдается мне, эту песенку я уже слышал.

Инкассатор звучно хлопнул себя по бедру и, блеснув зубами, рассмеялся:

— Ничего не поделаешь! Обожаю пищащих цыплят.

Под столом что-то загудело.

— Давай поднимайся.

Лонеган сидел за столом, как всегда, с непроницаемым видом и холодным взглядом.

— Я слышал, ты меня разыскивал.

— Весь день.

— С какой-нибудь особой целью? — мягко поинтересовался он.

— Полагаю, ты знаешь.

— Скажи сам.

— Ты меня подставил. Ты убил Вериту, Джулио и бог знает скольких еще.

Его голос не изменился.

— Ты не сможешь этого доказать.

— Верно. Я просто хотел довести до твоего сведения.

— Я спас твою задницу. Дал тебе отличное прикрытие. Можешь спокойно отправляться на свой ленч на Уолл-стрит и все им выложить. Через несколько дней бум уляжется, и ты спокойно вернешься к своим делам.

— Все?

— Чего тебе еще надо?

— Вериту. Живую, здоровую и счастливую. Такую, какой я ее видел в последний раз.

— Это может один Господь Бог. Проси то, что в моих силах.

— Чепуха. Нам никогда не понять друг друга.

— Думаю, я тебя понял. Ты похож на своего отца. Голова есть, но внутри одни сантименты. Вы оба слабаки, которым никогда не дотянуть до настоящих мужчин.

— Таких, как ты?

Он кивнул.

— Никто ничего у меня никогда не брал.

— То есть ты никогда никому ничего не давал.

— Семантика.

— А любовь?

— Что это такое? — холодно поинтересовался Лонеган.

— Раз спрашиваешь, значит, не знаешь.

— Тебе еще есть что сказать?

Я покачал головой.

— Тогда лучше иди. До Нью-Йорка две тысячи четыреста миль, а если ты опоздаешь на ленч, то считай себя конченым человеком.

Я направился к двери, но тут в моей памяти вспыхнули три пары темных глаз на чумазых детских личиках и бухта. Я остановился.

— Я хочу спросить тебя только об одном, дядя Джон.

— А именно?

— В тот день, когда отец нашел нас в бухте, ты занимался тем, что сосал мой детский член?

Он не моргнул, но я видел, что щеки его побледнели. Этого было вполне достаточно. Я вышел из его кабинета и, не оглядываясь, спустился по лестнице, изо всех сил гоня обратно слезы. Мне действительно хотелось его любить.

Инкассатор заманил-таки к себе за стол фортепьянную цыпочку. Когда я проходил мимо, он помахал мне рукой. Я начал проталкиваться сквозь толпу к выходу. Рядом с дверью стояла кодла затянутых в кожу парней. Слезы застилали мне глаза, и я нечаянно налетел на одного из них.

— Прошу прощения.

— Ерунда, — ответил он по-испански, быстро отворачиваясь. Но я успел его узнать, как и сияющий значок на нагрудном кармане: «Дж. В. Кингс». Когда-то, тысячу лет тому назад, этот парень подобрал меня у квартиры Вериты. На миг мне захотелось вернуться и предупредить Лонегана. Но только на миг. Это его трудности. А с меня уже хватит чужих войн.

Я вышел на улицу и хлопнул дверцей автомобиля.

— О’кей, Тони. В аэропорт.

Из аэропорта я позвонил Элен:

— Я вылетаю в Нью-Йорк. Не жди меня. Вернусь завтра вечером.

— Удачи. Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, — сказал я и повесил трубку.

Одно из преимуществ частных самолетов заключается в том, что они оборудованы прекрасными кроватями. Я проспал всю дорогу до Нью-Йорка, а когда вылез из самолета, то увидел заголовок в «Нью-Йорк дейли ньюс». Лонеган был мертв. Чтобы прочесть сообщение, мне не потребовалось даже покупать газету.

Я появился на ленче в тот момент, когда подавали десерт. Когда я вошел в помещение, поднялся гул изумления. Глядя прямо перед собой, я направился к возвышению, где посреди длинного стола стояло пустое кресло и была табличка с моим именем.

Секунду спустя человек рядом со мной встал и стукнул молоточком, прося всеобщего внимания. Комнату заполнила тишина. Он был немногословен:

— Леди и джентльмены. Мистер Гарис Брендан.

Вежливых аплодисментов не последовало. В мертвом молчании на меня смотрело море лиц. Я подошел к микрофону.

— Уважаемый председатель, леди и джентльмены. Я буду краток. Как вам известно, первая публичная продажа акций «Гарис Брендан Пабликейшенс Лимитед» имела грандиозный успех, и я хочу поблагодарить всех, кто трудился ради достижения этого успеха. Спасибо.

Я сделал паузу. Тишина была оглушающей.

— Но к несчастью, возникли определенные факторы, омрачившие значение этой продажи. Я наивный человек. И мне нравится считать, что среди вас есть люди, которые заботятся о благе клиентов даже больше, чем о собственных комиссионных. Мистер Куртленд довел до моего сведения, что результаты состоявшихся торгов неотменяемы. Повернуть события назад может только один человек. Я. На данный момент я по-прежнему владею своими акциями и своей компанией. Поэтому я пользуюсь настоящей возможностью, чтобы объявить: результаты торгов недействительны. Акции снимаются с продажи.

Помещение загудело. Мне пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным:

— Я предлагаю также возместить из собственного кармана любой законный ущерб, понесенный в связи с этими обстоятельствами подписчиками. Спасибо.

Я сошел с возвышения и направился к выходу. Гул перешел в рев. Краем глаза я увидел Куртленда. Он был оглушен. Его лицо заливала бледность, ценой в семнадцать миллионов.

Репортеры хватали меня за пиджак и выкрикивали вопросы. Я пробился сквозь них к двери без дальнейших комментариев.

Стоило мне войти в отель, как зазвонил телефон. Это была Элен.

— Я слышала о твоей речи в последних известиях. Я горжусь тобой.

— Не знаю. Может быть, я сделал глупость.

— Нет. Это прекрасно. — Тут тон ее голоса изменился. — Ты слышал о своем дяде?

— Да.

— Ужасно.

— Нет, — искренне сказал я. — Лонеган исковеркал не одну жизнь, включая и мою. Теперь это прекратится.

Элен промолчала.

— Я вылетаю примерно через час. Как насчет встречи в Вегасе, чтобы развлечься?

— Ты еще недостаточно потратился за сегодня?

— Я имел в виду развлечение совсем иного рода. Например, сыграть свадьбу.

— Ты серьезно? — ошарашенно выдохнула она.

— Конечно. Я люблю тебя.

БЕГСТВО ИЗ ЗАНАДУ

Перевод Г. Н. Бушковой

Книга первая ПОИСК 1976–1980

В стране Ксанад благословенной Дворец поставил Кубла-Хан, Где Альф бежит, поток священный, Сквозь мглу пещер гигантских, пенный, Впадает в сонный океан. На десять миль оградой стен и башен Оазис плодородный окружен

Самюэль Тейлор Кольридж

«Кубла-Хан»

(перевод К. Бальмонта)

Глава первая

Маленькая докторша, в дымчатых очках, по-европейски скрывавших пол-лица, поднялась из-за стола, подошла к окну и сделала ему знак рукой.

Он приблизился и взглянул. Она указывала на мощный ключ, бивший посреди широкой зеленой лужайки, отливавшей голубизной.

— Знаете, что это за источник, мистер Крейн? — спросила она со своим акцентом жительницы Центральной Европы.

Он кивнул.

— Конечно, доктор Забиски. Источник Понсе де Леона.

Она посмотрела на него снизу вверх.

— Это легенда, мистер Крейн. Аллегория. Ничего общего с действительностью. На самом деле этого никогда не было.

Он помолчал, прежде чем ответить:

— Я знаю, доктор Забиски.

Она вернулась к столу, села и дождалась, пока он усядется напротив. Сняв дымчатые очки, подержала их в руке, потом положила на стол перед собой и сказала:

— А у вас темно-синие глаза.

Он едва заметно улыбнулся:

— А у вас — золотисто-желтые, почти как у кошки.

Она выдержала его прямой взгляд и мягко сказала:

— Если вы ищете здесь бессмертия, мистер Крейн, то только зря потратите время.

Он не отвел глаз.

— Я слышал другое.

— Вас ввели в заблуждение, — сказала она.

Он смотрел все с тем же выражением.

— И насчет двадцати миллионов долларов — тоже?

Ее глаза снова скрылись за дымчатыми стеклами очков.

— Но меня, надеюсь, в заблуждение не ввели, — сказала она. — Я слышала, вы один из богатейших людей в мире.

— Представьте, это не так, — мягко сказал он. — Я самый богатый человек в мире.

Она склонила голову набок.

— Богаче короля Саудовской Аравии, Гетти, Людвига, Хьюза?

— Это детские игры, — слегка поморщился он. — Я могу смести все их фишки одним щелчком.

— Стало быть, для вас осталась одна игра, — сказала она. — В бессмертие.

— Да, последняя игра, доктор. Мы играли в космические игры и выиграли. Играли в игры океанских глубин — и победили в них. Скорость, высота, глубина — назовите, что хотите; мы везде победили. Я и в другие игры наигрался. Деньги, власть, секс. Я их люблю и бросать не собираюсь. Но это все для детей. А меня влечет большая игра. Бессмертие. Я хочу стать первым человеком, который будет жить вечно.

— У вас скромное желание. Просто подай вам то, чего на свете не бывает. — Она пристально посмотрела ему в глаза, но он не отвел взгляда, а продолжал смотреть на нее с тем же упрямым выражением. — Вы не верите, что я тоже не владею этим сокровищем?

— Верю, — сказал он.

Она растерялась.

— Тогда я не понимаю… Чего же вы от меня ждете?

— Ничего, — спокойно ответил он. — И всего. Вы ближе всех в мире подошли к тому, что мне нужно.

— В некоторых случаях мне удавалось добиться замедления старения организма, но отнюдь не полной победы над старостью. Это не бессмертие.

— Вы помогли многим выдающимся деятелям, — сказал он.

Она скромно улыбнулась уголками рта.

— Это правда. Мне приятно сознавать, что я помогла им. Der Alte[3] приезжал сюда из Германии, папа из Рима, даже Сталин из Москвы. Но со временем все они умерли.

— Но ведь они приезжали. И действительно получили здесь что-то.

Она с достоинством кивнула:

— Во всех случаях их кондиции превосходили возрастную норму.

— Физические и психические? — это прозвучало скорее как утверждение, чем как вопрос.

— Да, — сказала она. — Но в конце концов они умерли.

Он смотрел на нее.

— По скольку лет в среднем вы подарили им?

Она выставила ладони, словно защищаясь:

— Не знаю, не знаю. Тут влияют многие факторы. Важен не только возраст и длительность курса, который они проходили у меня. — Она замялась. — Некоторым мой курс вообще не помогает. Нет никаких гарантий.

— Если мне поможет, на что я могу рассчитывать?

— В среднем? — Она на минуту задумалась. — Сейчас вам сорок два?

Он кивнул.

— Через восемь лет, в восемьдесят четвертом году, когда вам будет пятьдесят, ваше состояние будет соответствовать сорока пяти годам; в шестьдесят лет — пятидесяти двум; в семьдесят — примерно шестидесяти; а в восемьдесят, вероятно, шестидесяти четырем — шестидесяти шести. — Она сделала паузу. — Разумеется, при условии, что вы не прервете курс до его завершения.

— То есть до конца жизни? — спросил он.

— Программа рассчитана на всю жизнь, мистер Крейн, — подтвердила она. — Для начала вам придется провести здесь два месяца, пока мы определим, подходит ли вам наша методика. Если мы убедимся в возможности благоприятного воздействия, вам придется раз в три месяца проводить здесь одну неделю для прохождения курса.

Он улыбнулся, чтобы сгладить неловкость следующего вопроса, и произнес:

— Доктор Забиски, скажите, что будет с вами, когда мой курс подойдет к завершению?

Она улыбнулась в ответ:

— К тому времени я умру. Но это неважно. Курс будет продолжен.

Он помолчал.

— Кроме времени на лечение, мне придется отводить еще две недели на дорогу туда-обратно, итого почти два месяца в году. Я не смогу заниматься своими делами.

— Решайте сами, мистер Крейн.

— А нельзя ли как-нибудь устроить, чтобы я принимал процедуры в Штатах?

Она покачала головой.

— Очень сожалею, мистер Крейн, но мне потребовалось тридцать лет, чтобы создать этот комплекс, и он — единственный в мире.

— Доктора Аслам, Филатов и Ниханс выезжают к пациентам, — сказал он. — А вы используете кое-что из их методов.

— Верно, — согласилась она.

— Что же это за секретная составляющая, которую вы так охраняете, и почему ее нельзя применять в другом месте?

Она улыбнулась уголками рта:

— Секретная составляющая, как вы выразились, мистер Крейн, это вы сами.

— Не понял.

— Думаю, что поняли, мистер Крейн, — сказала она.

— Мне известны все теории, — увлеченно воскликнул он. — Я знаю, что вы используете прокаин, магний и минералы Аслама, филатовский имплантат из свежей плаценты и впрыскивание вытяжки из клеток еще не рожденных ягнят по Нихансу. Я даже подозревал, что вы готовите из всего этого один препарат. Но это было бы чересчур просто. Вот потому я и думаю, что есть какой-то секретный ингредиент…

— Вы меня не слушаете, мистер Крейн, — возразила она. — Могу повторить: секретный ингредиент — это вы сами.

Осекшись, он уставился на нее.

Она молчала.

Понизив голос, он спросил:

— Клонирование?

Она ничего не ответила.

— Имплантация живых клонированных клеток из собственных резервов организма. — Его синие глаза потемнели и казались теперь почти черными. — Но это никогда не удавалось осуществить на людях.

Впервые в жизни она испугалась, холодный озноб пробежал по телу. Ее голос слегка дрогнул:

— Мистер Крейн, у меня есть и другие пациенты. Они тоже требуют моего внимания.

Он ничего не ответил.

— Пожалуй, мы могли бы встретиться еще раз завтра, — сказала она.

Он задумался.

— Завтра мне надо быть в Пекине.

— Тогда в другой раз.

Он поднялся со стула.

— Я вижу, двадцати миллионов долларов недостаточно. Пятьдесят миллионов вас устроят?

Она подняла на него глаза:

— Вы не поняли, мистер Крейн. Дело не в деньгах. Это социалистическая страна. Здесь все принадлежит государству.

— Тогда забудем слово «деньги» и заменим его словом «приоритеты». Каждая страна имеет свои приоритеты.

— Теперь я вас не понимаю, мистер Крейн, — сказала она.

Он улыбнулся:

— Доктор Забиски, вы врач и ученый и знаете свое дело. Мое же дело — это торговля приоритетами.

Он протянул ей руку.

— Спасибо, что уделили мне ваше драгоценное время, доктор.

Ее рука была теплой и твердой.

— Всегда к вашим услугам, мистер Крейн.

Она наклонила голову и неожиданно для него улыбнулась. Проводила до двери, попрощалась:

— До свидания, мистер Крейн.

Стоя в дверном проеме, он сказал:

— Вы великая женщина. Auf wiedersehen, доктор Забиски.

Как только Крейн ушел, в кабинете открылась потайная дверь. Высокий русский с решительным лицом человека, облеченного властью, оказался рядом с Забиски, едва она успела дойти до стола. Следом вошла привлекательная молодая женщина в профессорском белом халате и закрыла за собой дверь.

Забиски опустилась в кресло.

— Ну, что скажете? — спросила она.

— Самовлюбленная свинья! — выругался русский. — Он думает, что все продается за деньги.

Молодая женщина посмотрела на сидящую докторшу сверху вниз.

— А мне он показался довольно симпатичным, — сказала она. — И толковым.

Маленькая докторша через стол взглянула на мужчину:

— Не стоит недооценивать его, товарищ Николай. Он очень неглуп. Смотрите, как быстро он понял, из чего состоит наша методика.

— Не в этом суть, товарищ доктор, — сказал Николай. — Вы должны позаботиться, чтобы он не ушел от нас.

— А почему он для нас так важен? — спросила Забиски. — По мне, так просто еще один человек хочет продлить свою жизнь. Так же, как и многие другие, прошедшие через эту клинику.

Николай пристально посмотрел на нее и стал втолковывать, как ребенку:

— «Крейн индастриз» не только самая большая промышленная корпорация в мире, это также крупнейший поставщик ряда товаров для правительства Соединенных Штатов — от канцелярских принадлежностей и лекарственных препаратов до самолетов, космических аппаратов и тяжелых вооружений. Мы много лет пытались проникнуть в органы управления этой компанией. Безрезультатно. Потому что Джад Крейн владеет и управляет ею единолично. Он сам принимает все решения, а его помощники только исполняют приказы. Человек, которому удастся встать рядом с ним, будет знать о политике и планах Соединенных Штатов, пожалуй, больше, чем сам американский президент.

Доктор Забиски подняла на него глаза:

— Если вы ожидаете, что я стану этим человеком, то сильно ошибаетесь. Я не смогу поехать туда и работать с ним. Я слишком стара, мне это уже не под силу.

— Никто не ждет от вас таких подвигов. Убедите его, что готовы с ним сотрудничать. А потом назначьте Софью своим заместителем. Она имеет дипломы врача и кандидата наук в области геронтологии и гериатрии и достаточно компетентна, чтобы провести все анализы и подготовить его к терапии, которую вы проведете лично. — Он сделал паузу. — Я слушал ваш разговор через микрофон. Он так хочет верить, что примет любое ваше предложение.

Софья обернулась к нему:

— Николай, он может подумать, что я слишком молода.

Николай усмехнулся:

— Глупости, Софья. Тридцать лет не такая уж молодость. И потом, ты красивая женщина и умеешь этим пользоваться. У тебя ведь есть кое-какой опыт. Так возьми же его за член.

— Он не такой простак, — раздраженно ответила Софья.

— Мы наставили «жучков» в его гостиничном номере, — сказал он. — А внизу, в секретарской, его ждут три проститутки. Разумеется, наши сотрудницы, только он об этом не знает.

— Так вот с кем вы меня равняете, — холодно произнесла Софья. — Я для вас еще одна профессиональная проститутка.

Но Николай не ответил. Резко повернувшись к доктору Забиски, он сказал:

— Надеюсь, вы снова встретитесь с Крейном, и как можно скорее.

— Хорошо, товарищ Николай, — ответила Забиски.

Николай посмотрел на нее:

— Эта его сумасшедшая идея насчет клонирования… Вы думаете, в этом есть рациональное зерно?

Маленькая докторша выставила вперед ладони, словно защищаясь от вопроса.

— Кто знает? Могу сказать одно: нам самим впору у него поучиться. Наши коллеги, побывавшие в Штатах, говорили мне, что «ДНК Инджиниринг корпорейшн» Крейна на тысячу лет опередила нас в клоповом копировании и производстве ДНК.

Николай повернулся к Софье.

— Видишь! — сказал он. — Тем более важно, чтобы ты сблизилась с ним.

Софья скользнула по нему негодующим взглядом и молча вышла из кабинета.

Пройдя через коридор, Софья поднялась к себе. Подошла к окну, настежь распахнула его, закурила сигарету. Она смотрела на сверкающие струи источника, когда за ее спиной открылась дверь. Но она не обернулась.

Его руки легли ей на плечи. Она все не оборачивалась.

— Что за бес в тебя вселился? — недовольно спросил он.

— Восемь лет, — горько проговорила она. — Так ничего и не изменилось. Ты по-прежнему женат на Екатерине.

— Софья, сколько раз тебе объяснять, — примирительным тоном ответил он. — Ее отец пока еще в Политбюро. Если я разведусь с ней, моей карьере конец. Нам надо дождаться, пока Андропов сместит его, тогда я — свободный человек, и мы сможем быть вместе.

Она молча затянулась сигаретой.

Его руки сзади стали торопливо шарить по ее телу. Обхватив одной рукой за талию, он притянул ее к себе, другой в это время задирая ей юбку. Под юбкой выше чулок на ней ничего не было. Просунув руку ей между ног, он дотянулся до лобка.

— Ты вся сочишься, — голос его стал хриплым.

— Как всегда, — сказала она, не шелохнувшись.

Она услышала, как защелкали, расстегиваясь, кнопки на его ширинке, потом, одной рукой надавив ей на спину, он перегнул ее через подоконник. Еще мгновение — и она ощутила его член, огромный и твердый, внутри себя. Она задохнулась, сигарета упала за окно, руки уперлись в подоконник, ища опоры. Ее дыхание пресеклось, и из горла вырвался хриплый, похожий на кошачий стон.

Его руки, как тиски, сжимали ей бедра, пока он таранил ее сзади, словно паровой молот. Его голос окреп, в нем зазвучали нотки торжества:

— Ага, это ты любишь!

Она не отвечала, задыхаясь и давясь стонами.

Его ногти впились ей в бедра.

— Черт возьми! — прорычал он. — Я хочу слышать. Любишь?

— Да, да! — она почти кричала от боли и наслаждения. — Люблю!

Глава вторая

Он вышел из лифта, подошел к широким двустворчатым дверям люкса и надавил на кнопку звонка. За закрытыми дверьми отозвался колокольчик. Через несколько секунд ему открыл Скорый Эдди с иссиня-черным автоматическим кольтом 45-го калибра в руке.

Глядя в спину коротышки-негра, Джад прошел вслед за ним в глубь апартаментов.

— Смотри, не заработай грыжу, таская такие тяжести.

Скорый Эдди поставил свою пушку на предохранитель и засунул за пояс.

— Югославия — самая засранная дыра на свете, — сказал он. — Даже в сортире под толчком тараканы.

Джад кивнул.

— Такова жизнь, — сказал он. — Не каждый может держаться на уровне.

В гостиной он остановился у стола, на котором лежал кейс. Набрав код, открыл его. Внутри была бронзовая пластинка, покрытая красными и зелеными диодами.

— Как рождественская елочка, — сказал Скорый Эдди.

Джад кивнул и повернул переключатель на пластинке, а затем нажал поочередно три кнопки. Цвет диодов сразу сменился на желтый. Джад усмехнулся:

— Как ты думаешь, у тараканов барабанные перепонки не лопнули?

Скорый Эдди расхохотался:

— Не моя епархия, босс. Я лично к вам приставлен.

— Тогда приготовь мне, чем горло смочить, — сказал Джад.

— Как обычно?

— Вишневую кока-колу по-атлантски, да побольше льда, — сказал Джад.

Он проследил глазами, как маленький негр зашел за стойку бара.

— Что это ты такой нервный? — спросил он, имея в виду револьвер.

— Слишком много прислуги, — проворчал коротышка, наполняя стакан кубиками льда. — Три горничных, один человек при пылесосе, двое мойщиков окон, электрик, два телефониста. Как в аэропорту О’Хара. — Он открыл бутылку кока-колы и, наполнив стакан, осторожно подал его через стойку.

— Понюшку? — спросил он.

— Пока не надо, — сказал Джад. Отхлебнув из стакана, он бросил взгляд на Эдди. — Сколько здесь комнат?

— Пять.

— Ты во всех был?

— Да.

— Стенные шкафы проверил?

— Нет.

Джад поставил стакан на стол и вынул из кейса маленькую коробочку, с виду похожую на трансформатор. Взвесив ее на руке, он нащупал сбоку кнопку и нажал.

— Доставай свою штуковину, — сказал он.

Скорый Эдди вытащил пистолет из-за пояса и пошел вслед за Джадом, который, переходя из комнаты в комнату, останавливался перед каждым стенным шкафом и подносил к его дверцам коробочку.

— Это что-то новое, — заметил Скорый Эдди.

— Новинка, — сказал Джад. — Тепловой сканер, настроенный на температуру тела. Если тут кто-то есть, мы узнаем об этом, не открывая дверей.

— Изобретение на изобретении! — проворчал Скорый Эдди. — Вы на них сдвинутый. Играетесь, как малый ребенок.

Наконец, в самой удаленной от входа комнате, Джад увидел, как вздрагивает крошечная иголочка.

— Здесь, — сказал он.

— Что будем делать? — спросил Скорый Эдди.

— Погоди минуту, — сказал Джад, вглядываясь в иголочку. — Так и есть. Ничего не надо делать. У этого парня уже 36,3. Глупо с их стороны помещать агента в тесном замкнутом пространстве. А еще глупее иметь агента с не очень здоровым сердцем, которого может убить один небольшой сонарный толчок.

Он вернулся в гостиную, положил тепловой сканер в кейс, нажал кнопки и поставил переключатель в исходное положение. Желтые диоды снова стали красными и зелеными, как огоньки на рождественской елке. Он закрыл чемоданчик, щелкнул кодовым замком и посмотрел на Скорого Эдди:

— Давай!

Скорый Эдди вытащил из-за ворота рубашки золотую цепь и снял ее с шеи. На цепи висел золотой флакон с золотой ложечкой, Он открыл флакон и бережно протянул его Джаду. Тот вдохнул по разу каждой ноздрей.

Скорый Эдди смотрел на него.

— Мне бы тоже разок, — сказал он. — Меня до сих пор трясет.

— Сделай одолжение.

Скорый Эдди, в точном соответствии со своим прозвищем, не заставил себя ждать. Он сразу ожил. А флакон и цепь моментально исчезли.

— Благодарю. — Он снова поднял глаза на босса. — Еще стаканчик кока-колы?

— Пожалуй, — сказал Джад. — Чтобы первый не скучал.

Маленький человечек направился к бару. В это время зазвонил телефон.

— Я сам отвечу, — сказал Джад, поднимая трубку. — Крейн слушает.

— Мистер Крейн, это доктор Забиски. — По телефону ее акцент чувствовался сильнее. — У меня возникли кое-какие мысли по поводу нашего разговора.

— Слушаю вас, доктор, — сказал он.

— Мы можем встретиться у вас в гостинице в двадцать один час, если это вас устроит. — Ее голос эхом отдавался в трубке.

Он взглянул на часы. Было ровно шесть.

— Меня устраивает, доктор. Может быть, вы поужинаете со мной?

— Я буду со своим ассистентом.

— Пожалуйста.

— Прекрасно, мистер Крейн. Значит, мы увидимся. Спасибо.

— Вам спасибо, доктор. — Он положил трубку и посмотрел на Скорого Эдди.

— В каком номере у нас Мерлин?

— Десять ноль девять. Этажом ниже.

Джад позвонил. Его помощник снял трубку:

— Да, мистер Крейн?

— Вы бы не могли подняться сюда? И захватите с собой портофон, — сказал Джад.

— У меня тут ждут три секретарши — пришли наниматься.

— Не до них, — сказал Джад. — Заплатите им и выпроводите.

— Хорошо, мистер Крейн. Сию минуту.

Скорый Эдди подал стакан и покачал головой:

— Что ж вы так, мистер Крейн! Эти югославские киски выглядели — первый сорт.

Джад отхлебнул холодного напитка и засмеялся:

— Всех не переимеешь.

Портофон был в кейсе, как две капли воды похожем на тот, что лежал на столе перед Джадом. Этот второй кейс держал в руке Мерлин, которому Скорый Эдди открыл дверь. Впустив его и снова закрыв дверь, черный коротышка, прежде чем тот успел вымолвить слово, приложил указательный палец к губам и показал сначала на люстру, а затем на телефон. Мерлин молча кивнул и подошел к Джаду.

— Мистер Крейн, я принес корреспонденцию, — сказал он.

— Спасибо, Мерлин. — Джад положил кейс с портофоном на стол, а другой отдал Мерлину и взял у него пачку писем. — Скажите капитану, что мы вылетаем сразу после полуночи.

— Хорошо, мистер Крейн. — Мерлин открыл кейс и достал портофон. Пока Джад читал письма, он успел поговорить с командиром экипажа самолета и, повернувшись к Джаду, сказал: — Капитан говорит, на пути нам придется сделать остановку для дозаправки.

— Узнайте, нельзя ли дозаправиться на лету, — сказал Джад. — Остановка будет стоить нам двух, а то и трех часов потерянного времени.

Мерлин передал его просьбу, выслушал ответ и положил портофон.

— Капитан говорит, что постарается все устроить.

— Хорошо, — сказал Джад. — А это, — он протянул Мерлину письма, — мы обсудим подробнее завтра, в полете. В девять у меня ужин с доктором Забиски. Вы не могли бы заказать для нас столик в ресторане гостиницы? Мне еще надо успеть вздремнуть и принять душ.

— В семь часов у вас назначена здесь встреча с заместителем министра туризма, — сказал Мерлин.

Джад криво усмехнулся:

— Вот я и вздремнул. Надеюсь, хоть душ принять успею.

— Какие еще поручения, сэр? — спросил Мерлин.

— Кажется, все. Когда я спущусь к ужину, вы со Скорым Эдди можете возвращаться в самолет.

— Мне сразу же и проверить его, сэр?

— Хорошая мысль! — сказал Джад. — Тогда я смогу отправляться прямо из ресторана.

— Белую рубашку, черный галстук и костюм, сэр? — спросил Скорый Эдди.

— А у нас есть что-нибудь другое? — весело осведомился Джад.

— Нет, сэр. Но помечтать-то можно?

Тут даже Мерлин улыбнулся. Этот наряд Джад называл своим походным обмундированием. Где бы он ни жил, по всему миру, в шкафах висело не меньше сотни одинаковых черных костюмов.

Без десяти девять они уже ждали доктора Забиски в вестибюле. Мерлин и Скорый Эдди смотрели, как коридорный таскает вещи к лимузину.

— Я оставлю портофон у себя, — сказал Джад.

Мерлин кивнул, держа в руке второй кейс.

Скорый Эдди посмотрел на хозяина.

— Меня беспокоит номер, который вы освободили, — сказал он. — По-моему, вам бы лучше ехать к самолету с нами.

— Двенадцать миллионов нашептывают мне, что проблем не будет, — сказал Джад. — Министерство туризма осталось очень довольно, получив четыре клуба «Адриатика» и два новых отеля.

— Может, это вообще не их игры, — сказал Скорый Эдди, — а какого-то другого министерства.

— Здесь одно министерство, — сказал Джад, — оно же и правительство. И все у него в кулаке. Думаешь, почему Забиски так срочно позвонила? Ей приказали начать со мной переговоры. Так что я не беспокоюсь. — Он посмотрел на вращающуюся входную дверь. — Вот она идет, — сказал он. — Ну, пока, увидимся в самолете. — И, оставив их, поспешил к дверям навстречу доктору.

Вслед за доктором через вращающуюся дверь прошла высокая молодая женщина — светлая шатенка, одетая в плохо сшитый костюм «шанель». Но, как ни плохо был сшит костюм, он не мог скрыть совершенства ее фигуры. Крейну невольно вспомнились слова Скорого Эдди: «Югославские киски — первый сорт».

Глава третья

Едва метрдотель принял заказ, маленькая докторша приступила к сути дела.

— Доктор Ивансич уже два года является моим первым ассистентом, — сказала она. — До этого она два года была ассистентом по геронтологии в Грузинской академии наук, еще раньше два года — доктором гериатрии в Академии наук СССР в Москве, перед тем два года посвятила специальным исследованиям в Национальном институте старения в Балтиморе. А окончила она Медицинскую школу Колумбийского университета в Нью-Йорке.

Джад посмотрел на молодую женщину.

— Я поражен, — искренне произнес он. — Доктор Ивансич достигла небывалых для своего возраста высот.

Она ответила по-английски с американским акцентом:

— Я не так уж молода, мистер Крейн. Мне тридцать лет.

— Это немного, — возразил Джад.

Официант подал консоме. Джад дождался, пока он отойдет от стола, и, взглянув на доктора Забиски, продолжал:

— Вы говорили, что после нашей беседы у вас возникли какие-то новые соображения…

Доктор Забиски кивнула:

— Если вы заинтересованы в прохождении моего курса, возможно, нам удастся сократить первые два месяца до двух недель.

— Каким образом?

— Я могу похлопотать об отпуске для доктора Ивансич, чтобы она сопровождала вас. Тогда она сможет провести предварительные исследования и анализы и выяснить, подходит ли вам наш метод.

С этими словами она подала ему крошечный листочек бумаги. Джад прочел, стараясь делать это незаметно. На листочке было убористо написано карандашом: «Уничтожьте после прочтения. Д-р И. заслуживает полного доверия. Я весьма заинтересована вашим предложением».

Джад молча посмотрел на нее, скомкал бумажку и сунул в рот. Медленно прожевал, запил несколькими ложками консоме и улыбнулся:

— Я всегда обожал крутоны.

Доктор Забиски впервые улыбнулась и одобрительно кивнула.

— Я уезжаю сегодня вечером, — сказал Джад. — Если вы сообщите мне, когда доктор Ивансич будет готова, я встречу ее, где бы ни находился в этот момент.

— Сегодня, если вам угодно, мистер Крейн, — сказала маленькая докторша. — Ее вещи у меня в машине. Я уже похлопотала.

Джад улыбнулся:

— Как только я увидел вас, я понял, что вы мой доктор. — Он повернулся к доктору Ивансич. — Надеюсь, вам понравится путешествие, доктор.

— Я люблю путешествовать, мистер Крейн.

— Вот и хорошо, — сказал он. — Мы поездим вдоволь. — И, помолчав, добавил: — «Доктор Ивансич» звучит слишком уж внушительно. Зовут-то вас как?

— Софья, — сказала она.

— А я Джад, — сказал он. — Это вполне по-американски, звать друг друга по именам. Не возражаете, доктор?

— Нисколько, Джад, — сказала она с полуулыбкой. — В конце концов, моя мать была американкой, и я долго училась в Штатах.

К столу приблизился метрдотель.

— Доктор Забиски, вас просят к телефону, — поклонившись, сказал он.

Маленькая докторша повернулась к Джаду:

— Извините меня.

Джад кивнул и привстал, пока она выходила из-за стола, затем снова повернулся к доктору Ивансич:

— У вас интересная биография, Софья. Америка, Россия…

— Ничего особенного, — ответила она. — Только эти две страны могли создать условия для исследований, которыми я занималась. Если бы мой отец не проработал почти двадцать пять лет в ООН и я не родилась в Нью-Йорке, вероятно, все сложилось бы иначе. Пока мы не вернулись в Югославию, я не бывала в России. А возможность работать с доктором Забиски я получила только тогда, когда ее труды были признаны нашим правительством.

— Два года назад? — переспросил он. — Без сомнения, где-то в другом месте вы смогли бы заработать врачебной практикой гораздо больше, чем здесь, в Югославии.

— Вероятно, — сказала она. — Но тогда я лишилась бы опыта работы с доктором Забиски, а ее я считаю истинным гением в нашей области.

— Это серьезный комплимент, — сказал Джад.

— Это мое твердое мнение, — сказала она.

Краешком глаза Джад заметил, что маленькая докторша возвращается. Он вскочил на ноги. Казалось, она слегка побледнела.

— Все в порядке? — спросил он, пододвигая ей стул.

— Ничего серьезного, — ответила она, глядя, как он возвращается на свое место. Но, встретившись взглядом с глубокой, темной синевой его глаз, она снова ощутила, как тогда, в кабинете, пробежавший по телу странный озноб. Словно этот человек имел над ней какую-то власть.

Она опустила глаза на скатерть, разгладила салфетку на коленях и лишь после этого снова посмотрела на него.

— Ну, не странно ли, — тихо сказала она, — вдруг обнаружить, что смерть и бессмертие — это одно и то же?

Смерть и бессмертие. Слова эти эхом отозвались в тайниках его памяти. Больше двадцати лет назад его отец высказал почти в точности ту же мысль.

Это было в пятьдесят шестом году. Ровно через два дня после того, как президент Эйзенхауэр был переизбран на второй срок. Джад выехал из Бостона в 8.02. В Нью-Йорке стоял солнечный и свежий день, он поднялся по лестнице от Центрального вокзала и зашагал по Парк-авеню. Кругом кипела жизнь, спешили погруженные в свои дела люди. Это было так не похоже на неспешный распорядок Гарвардского кампуса в Кембридже. Он взглянул на часы. Еще не было одиннадцати. Времени навалом. Отец просил быть у него в конторе в полдень.

Все же он пришел на двадцать минут раньше и теперь стоял перед новым зданием компании, глядя на огромные полированные буквы из нержавеющей стали, нависающие над входом: «КРЕЙН ИНДАСТРИЗ». Постояв немного, он поднялся по ступеням между двумя фонтанами, вошел в стеклянную дверь. Так как к отцу было все еще рано, он прислонился к мраморной стене и стал глядеть на входящих и выходящих людей.

Через пару минут к нему подошел охранник — дородный мужчина, исполненный сознания собственной важности, в форме, с армейской офицерской портупеей и пистолетом в кобуре.

— Ты чего здесь, сынок, слоняешься? — грубовато осведомился он.

— Я не слоняюсь, — вежливо ответил Джад, — я пришел раньше времени, ну, и думал, что можно подождать здесь.

— Извини, сынок, — сказал охранник, — но если тебе рано, то приходи попозже.

Джад пожал плечами.

— Да теперь уже, пожалуй, не рано, — сказал он и направился к тому лифту, над которым значилось: «до 40-го этажа — экспресс».

Но охранник остановил его:

— Это административные этажи.

— Знаю, — сказал Джад.

— Ты к кому идешь? — спросил охранник.

— К мистеру Крейну, — ответил Джад.

Охранник окинул его скептическим взглядом и жестом подозвал своего товарища, стоявшего напротив лифтов. Тот подошел.

— Этот парнишка утверждает, что его ждет мистер Крейн.

Второй охранник оглядел его и вежливо спросил:

— У вас есть при себе удостоверение личности, сэр?

Джад расстегнул куртку. На нем была белая рубашка, а под ней бордовый свитер-гольф, казавшийся совсем темным в неверном свете лифтовых панелей. Из внутреннего кармана он достал кожаный бумажник.

— Водительские права годятся?

— Само собой, — кивнул второй охранник.

Он раскрыл бумажник, посмотрел в него, потом на Джада, бережно сложил его и вернул.

— Извините нас, мистер Крейн, — сказал он примирительно. — Приходится быть бдительными. В последнее время у нас было несколько случаев — являются люди, которым здесь совершенно нечего делать.

— Я понимаю, — сказал Джад, засовывая бумажник в карман.

Второй охранник повернул ключ на панели. Двери одного из лифтов раскрылись.

— Сорок пятый этаж, мистер Крейн, — сказал он, отступая на шаг.

Джад вошел и нажал кнопку. Из-за закрывающихся дверей до него донесся голос второго охранника.

— Жопа! — говорил он первому. — Это боссов сын, а ты…

Джад улыбнулся про себя, а голос растворился в потоках воздуха, едва лифт стал подниматься. Прислонясь к стене, он смотрел, как карабкается вверх огонек на индикаторе этажей. Когда он вышел из лифта, было без пяти двенадцать.

У двери его встретила дежурная по приемной.

— Доброе утро, мистер Крейн, — сказала она. — Ваш отец ждет вас.

Она открыла дверь специального лифта, ведущего в кабинет отца, который занимал самый верхний этаж.

Как только они вышли из маленького лифта, им навстречу поспешила личная секретарша отца. Она улыбалась:

— Джад!

— Мисс Баррет! — воскликнул он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку. — Вы все молодеете и хорошеете!

Она засмеялась:

— Спасибо, спасибо, — и тепло добавила: — Но тебя я знаю со дня твоего рождения, и можешь не демонстрировать мне стандартную гарвардскую галантность.

— Честное слово, — засмеялся он в ответ, — я искренне. Гарвард тут ни при чем.

Они миновали приемную и вошли в ее кабинет, располагавшийся рядом с кабинетом отца. Джад спросил:

— Ну, как он? Я его почти шесть месяцев не видел.

— Ты же знаешь своего отца, — сказала она как-то уклончиво. — Он всегда верен себе.

Он посмотрел на нее с недоумением.

— Что за странный ответ? Что-нибудь не в порядке?

Вместо ответа она распахнула дверь в отцовский кабинет, и в ее глазах, показалось ему, блеснула влага. Он вошел, и она закрыла за ним дверь.

Отец стоял у окна спиной к нему.

— Джад?

— Да, отец, — отозвался Джад от двери.

— Подойди, — позвал тот, не оборачиваясь.

Джад подошел к окну и встал рядом с ним. Они не глядели друг на друга.

— Какой ясный день. Отсюда видны Баттери, весь Статен-Айленд, а на северо-востоке пролив Лонг-Айленд и Коннектикут.

— Да, — сказал Джад, — на редкость ясный день.

Отец немного помолчал, потом повернулся к нему и протянул руку:

— Ты хорошо выглядишь, Джад!

Держа его руку в своей и стараясь сохранить непринужденный тон, Джад спросил:

— Я стал слишком взрослым для отцовского поцелуя?

Отец быстро обнял его и поцеловал в щеку.

— И никогда не станешь, надеюсь.

Джад поцеловал его в ответ и улыбнулся:

— Ну, так лучше. А то мне уже показалось, что ты меня больше не любишь.

— Что за глупости, — сказал отец. — Конечно, люблю.

— И я тебя.

Отец разомкнул объятия.

— Сначала я думал пообедать с тобой в «21», но потом решил — лучше мы поедим здесь. Мы так давно не разговаривали, а здесь более интимная обстановка.

— Мне здесь нравится.

— Есть хочешь?

Джад улыбнулся:

— Всегда хочу.

Отец коснулся кнопки на столе. Заскользили раздвижные двери, и за ними обнаружилась небольшая столовая с круглым столом человек на восемь, в этот раз накрытым на двоих. Отец включил селектор и сказал:

— Мы хотим обедать.

Потом обернулся к Джаду:

— Я буду виски с водой. Ты как?

— Я как ты, — сказал Джад, проходя в столовую вслед за отцом.

Через другую дверь в нее вошел невысокий черный паренек в черном галстуке.

— Мистер Крейн?

— Два таких же, как обычно, Скорый Эдди, — сказал отец Джада.

Хрупкий маленький человечек соответствовал своему прозвищу. Два стакана напитка были готовы едва ли не раньше, чем отец успел договорить.

— Скорый Эдди, это мой сын Джад, — сказал он, беря свой стакан.

Скорый Эдди подал стакан Джаду:

— Очень приятно, мистер Крейн.

— Спасибо, — сказал Джад. Скорый Эдди исчез за дверью. — Твое здоровье!

— Твое! — сказал отец.

Они отпили по глотку.

— Давно он у тебя работает? — спросил Джад.

— Около трех месяцев. Он внук старого Роско. Роско натаскивал его два года. Очень хороший паренек. Даже трудно поверить, что ему едва исполнилось восемнадцать.

— Выглядит он симпатично.

— Он как его дед, — сказал отец, — всегда тут как тут. — Усевшись за стол, он посмотрел на Джада, занявшего место напротив. — Удивился, что я тебя вызвал?

Джад кивнул.

— Нам о многом надо поговорить… Как говорится, с чего начнем, с хорошего или с плохого?

— Как хочешь, отец.

— Тогда сначала хорошие новости. Я одинок с тех пор, как умерла твоя мама, — уже пятнадцать лет. Конечно, женщины были, но это все не то. И вот, теперь я женюсь. Надеюсь, ты одобришь мой выбор.

Джад посмотрел ему в глаза.

— Отец, если она нравится тебе, остальное неважно. Я буду счастлив за тебя.

Отец улыбнулся:

— Ты даже не спрашиваешь, как ее зовут, — он сделал паузу и торжественно объявил: — Барбара.

В голосе Джада прозвучало удивление:

— Мисс Баррет?

Отец засмеялся:

— Большой сюрприз для тебя?

— Да, — признался с улыбкой Джад. — Но приятный. Собственно, я не понимаю, почему ты давным-давно на ней не женился. Она всегда была почти членом нашей семьи. Можно, я пойду скажу ей, как я счастлив за вас обоих?

— Она сейчас сама присоединится к нам, — сказал отец.

— Когда вы поженитесь?

— Сегодня в шесть часов, — ответил отец. — Судья Гитлин проведет церемонию в нашей квартире.

— Дядя Пол! Знаю-знаю, — засмеялся Джад. — Так, значит, мне надо поспешить раздобыть черный галстук.

— Это не самое важное. Будут лишь несколько наших близких друзей. — И тут отец перестал улыбаться и стал серьезным. — А теперь плохая новость.

Джад молча ждал.

— У меня болезнь Ходжкина, — сказал отец.

— Я не знаю, что это такое, — сказал Джад.

— Разновидность рака крови, — отец помедлил минуту и добавил: — Могло быть хуже. Доктора говорят, у меня в резерве пять-шесть лет относительно приличного самочувствия, а кто знает, какие открытия сделают за это время? Применить новое лечение никогда не поздно.

Джад выслушал его молча и только вздохнул, сдерживая слезы.

— Я надеюсь, что так. То есть я просто уверен, что найдут какой-нибудь способ лечения.

— А если даже и нет, — сказал отец, — я не буду в обиде. Я прожил неплохую жизнь.

Джад молча смотрел ему в глаза.

— А смерти я не боюсь, — негромко проговорил отец. — Мне всегда казалось, что смерть — это, собственно, и есть бессмертие.

Глава четвертая

Вслед за джипом с таможенниками лимузин через грузовой шлюз въехал на летное поле. Друг за другом они проехали по дороге, вдоль длинного ряда пакгаузов, мимо стоянки грузовых самолетов в дальнем конце поля к месту, отведенному для военных машин. Темно-синий, как беззвездная ночь, «Боинг-747» был похож на пчелиную матку в окружении роя крошечных югославских истребителей.

Джад вышел из лимузина и подал руку Софье. Задрав голову, она оглядела самолет. Сияющие окна аэропорта заливали светом белый силуэт американского журавля с распростертыми крыльями, словно парящего в воздухе, перед словами «КРЕЙН ИНДАСТРИЗ»[4].

Под окном пилота был изображен американский флаг, а еще один, гораздо больших размеров, красовался во всю ширину гигантского руля.

Она посмотрела на Джада:

— Я никогда не видела таких громадных самолетов, только в кино. Кажется, у них бывает большая лестница.

Джад улыбнулся:

— Ее обычно спускают в тех аэропортах, которые не имеют передвижных трапов. Но этот самолет не совсем обычный. Он сделан на заказ, специально для меня.

Подошли таможенники. Один из них сказал:

— Будьте любезны, ваши паспорта. Мы должны поставить штампы.

Джад достал паспорт из кармана куртки, Софья вынула свой из сумочки. Таможенник вернулся с ними к джипу и там принялся изучать в свете маячка.

Тем временем шофер вынул из багажника три чемодана, один из них металлический, и поставил перед Софьей. Из колесного отсека уже спускался на стальных направляющих подъемник. Перед ними предстали двое в летной форме. Джад представил их:

— Софья, это капитан Петерс и старший стюард Рауль. А это, джентльмены, доктор Ивансич.

Капитан Петерс пожал ей руку:

— Добро пожаловать, доктор.

Рауль приподнял фуражку в знак приветствия:

— Я также рад принять вас на борту, сударыня.

— Спасибо, господа, — сказала Софья.

Вернулся таможенник.

— Паспорта в порядке. Но нам надо проверить багаж доктора Ивансич, поскольку мы не получили специального разрешения на вывоз ею медицинского оборудования.

Она быстро и раздраженно заговорила по-сербски. Офицер, разводя руками, отвечал что-то извиняющимся тоном. Наконец она повернулась к Джаду и сказала:

— Мне придется вернуться с ними. Вечно что-нибудь у этих бюрократов. Разрешение должно было быть готово, но, как обычно…

— Я пойду с вами, — обратился к ней капитан Петерс. — Все равно мне нужно утвердить план полета.

— Возьмите машину, — предложил Джад. — Я подожду вас на борту.

— Извините меня, — сказала она.

— Ничего страшного, — ответил Джад. — Заурядная накладка.

Таможенники погрузили чемоданы в свой джип, лимузин тронулся следом. Джад ступил на подъемник, Рауль встал рядом и нажал на кнопку. Минуя колесный отсек, а затем и грузовой, они поднялись к кабине пилота.

— Отведите доктору первое купе для гостей, — сказал Джад стюарду.

— Хорошо, мистер Крейн.

Джад направился к лестнице, ведущей в кабину экипажа, за которой находилась его личная каюта. На полпути он обернулся к стюарду:

— Вы не могли бы прислать ко мне Мерлина?

— Сию минуту, сэр.

Джад поднялся по ступенькам и через кабину экипажа прошел к себе. Его уже ждал Скорый Эдди с ледяной кока-колой. Джад скинул пиджак и взял стакан. Едва он отхлебнул, как в дверь постучал Мерлин. Скорый Эдди открыл ему.

— Слушаю вас, мистер Крейн, — сказал Мерлин, держа наготове блокнот.

— Доктор Ивансич, Софья, — сказал Джад. Мерлин записал. — Сделайте полную проверку через компьютер. Меня интересует все, что только можно найти о ней. — Задумавшись на мгновение, Джад попросил также расшифровку всего, что ему говорили доктор Забиски и Софья. — Мне не нужны сюрпризы, — добавил он.

— Что еще, сэр? — спросил Мерлин.

— Да, вот что, — вспомнил Джад. — Позвоните доктору Сойеру в Центр медицинских исследований, узнайте, слышал ли он что-нибудь о работах по автоклоновой имплантации клеток человека.

— Мы займемся этим сразу же, как только взлетим, — сказал Мерлин и вышел.

Джад посмотрел на Скорого Эдди:

— Охлади-ка бутылочку «Кристалл», — сказал он, снимая трубку внутреннего телефона и набирая номер главного стюарда. — Когда доктор вернется, — сказал он в мембрану, — попросите ее, если она не возражает, зайти до взлета ко мне в каюту.

Бутылка «Кристалл» уже стояла у Скорого Эдди в ведерке со льдом, а на стойке ждали два бокала для шампанского. Джад пошел в свою спальню в дальнем конце каюты и начал стягивать рубашку.

— Приготовь мне махровый комбинезон, — бросил он.

Скорый Эдди открыл один из стенных шкафов, достал оттуда комбинезон и положил на кровать. Рядом он положил французские шелковые плавки, а на пол возле кровати поставил пару махровых шлепанцев. Джад зашел в маленькую душевую кабинку, нажал кнопку смесителя, и на него брызнула смесь воды с жидким мылом. После этого он ополоснулся чистой водой. Пар удалялся из душевой автоматически. Он вытерся огромным полотенцем, быстро оделся и расчесал волосы. Потом оглядел себя перед зеркалом и решил: ничего, но не более.

Усталость не прошла, а сегодня предстояло еще несколько важных дел.

Он выдвинул ящичек, достал оттуда золотой флакон и снял колпачок, под которым обнаружилась круглая пластмассовая завинчивающаяся крышечка. Свинтив ее, он сунул горлышко в ноздрю, сдавил флакон снизу и вдохнул кокаин. Еще раз — теперь уже другой ноздрей. Наркотик сразу взбодрил его. Кинув флакон обратно в ящик и позабыв задвинуть его, он снова посмотрелся в зеркало. Следов усталости как не бывало. Он улыбнулся сам себе и подумал, что неплохо владеть химической компанией — по крайней мере, никто не подсунет уличного дерьма.

Улыбающийся Скорый Эдди ждал его в каюте.

— Ничего нет лучше, чем горячая вода и белый порошок, — сказал он. — Хорошо выглядите, босс.

— Кто тут шибко умный, пусть лучше помалкивает, — беззлобно огрызнулся Джад и спросил: — Они уже на борту?

— Как раз поднимаются, — сказал Скорый Эдди.

Джад снял трубку и позвонил старшему стюарду.

— Предложите доктору комбинезон. Размер, по-моему, восьмой.

— Я уже подумал об этом, сэр, — спокойно сказал Рауль. — Только я приготовил седьмой размер. Он ей больше подойдет.

— Отступаю перед французским глазомером, — хохотнул Джад и положил трубку.

Из динамика донесся голос капитана:

— Экипажу пристегнуть ремни! Взлет через минуту.

Джад посмотрел на сидевшую в соседнем кресле Софью. Ее взгляд был прикован к иллюминатору. Огромный самолет начал разбег; по его телу пробежала легкая дрожь. Он взглянул на ее руки — они вцепились в подлокотники. За все время, что они быстро катили по земле, а потом внезапно и мягко взмыли в воздух, он не проронил ни слова.

— Просто какой-то дом с крыльями, — грудным голосом сказала она.

Он усмехнулся:

— А что, пожалуй, так и есть.

Она посмотрела вниз, на огни Дубровника.

— На какой же мы высоте?

Он нажал на кнопку, и перед ними, под потолком каюты, засветилось табло.

— Около двух километров, — сказал он. — Мы будем набирать высоту до двенадцати километров — это около 38 000 футов, при скорости до 580 миль в час. Таковы наши обычные параметры.

Погасли надписи «Не курить» и «Пристегнуть ремни безопасности». Он одним щелчком освободился от ремня, перетягивавшего ему грудь, и нагнулся, чтобы помочь ей. Она смутилась, но он улыбнулся:

— Все нормально!

Тогда она кивнула и позволила ему отстегнуть свой ремень.

Пришел Скорый Эдди, поставил на столик перед ней поднос с икрой и тостами, быстро наполнил бокалы шампанским и исчез.

Он поднял свой бокал:

— Приветствую вас в дружественном небе Америки!

— Под нами пока еще Югославия, — сказала она.

— Но вы-то уже не там, правда? — усмехнулся он.

— Правда, — улыбнулась она и отпила шампанское. — Вкусно! — Она посмотрела на поднос. — Это настоящая русская икра?

Он кивнул.

— В Югославии ее не достать, — сказала она.

Он положил на тост полную ложку икры и протянул ей.

— Плоды разрядки, — заметил он.

— Мне нравится, — сказала она.

— Мне тоже, — сказал он, делая бутерброд для себя.

— А русская водка у вас тоже есть? — спросила она.

— Конечно.

— Можно мне выпить немножко? — попросила она не без робости. — У нас я никогда не могла достать ничего, кроме сливовицы; меня от нее уже тошнит.

— О чем речь! — сказал он.

Скорый Эдди принес покрытую изморозью бутылку прямо из морозильника, наполнил две рюмки и, поставив их рядом с бутылкой на поднос, исчез.

Она взяла рюмку, подержала несколько секунд, глядя на него, и разом опрокинула. На ее щеках выступил легкий румянец.

— Нравится?

— Давно не пила. — Она кинула на него быстрый взгляд. — А вы что же?

— Я этим не увлекаюсь, — сказал он. — Все, что я себе позволяю, — это вино, пиво, легкий виски с водой перед обедом. Алкоголь для меня своего рода депрессант. А я не люблю расслабляться.

— Значит, допинг? — спросила она.

— Немного.

— Марихуана, кокаин, психоделические препараты? — она смотрела прямо на него.

Он улыбнулся:

— Иногда.

— Это вполне по-американски, — сказала она. — Я помню, когда я училась в школе… — она взяла рюмку и, опорожнив ее, блаженно вздохнула. — А это вполне по-европейски.

— Разные народы — разные подходы, — улыбнулся он.

Она откинулась на спинку кресла.

— Так тепло, — сказала она. — Кажется, я немножко пьяная.

— Если вы устали, можете пойти спать.

— О нет, мне хорошо, — улыбнулась она. — Так хорошо, как давно не бывало. Там, у нас, все такие серьезные. — Она, сощурившись, посмотрела на него. — У вас есть кокаин?

Он кивнул.

— Можно попробовать? — И, видя его колебания, продолжала: — Все будет нормально. Он меня чуть-чуть взбодрит. Не хочется сразу заваливаться спать.

Он сходил в спальню и вернулся с золотым флаконом. Повертел его в руках, вынул пластиковую пробку — внутри она была вся в белом порошке.

— Это инжектор, — сказал он. — Вставьте его в ноздрю, нажмите снизу и вдохните.

— Слишком сложно, — сказала она. — Помогите.

Он поднес флакон к ее ноздре и, слегка надавив, сказал:

— Вдыхайте.

Она вдохнула. Он быстро вставил инжектор ей в другую ноздрю.

— Еще раз!

Несколько секунд она сидела неподвижно, потом обернулась к нему с расширенными, сияющими глазами:

— Он пробирает прямо до мозга!

Он усмехнулся:

— Так и должно быть.

— Теперь мне совсем тепло, — сказала она. — Даже соски горячие… и твердые.

Он молча смотрел на нее.

— Ты мне не веришь, — сказала она.

— Верю, — улыбнулся он.

— А почему смеешься? — капризно спросила она и расстегнула молнию на груди. — Теперь веришь?

Груди у нее были полные и упругие, с торчащими, твердыми, пунцовыми сосками. Он перевел взгляд на ее лицо.

— Ты красивая!

— Коснись меня, — сказала она хрипло. — Обними меня, Бога ради, а то я опять кончу одна. Уже пять лет все одна и одна!

Он притянул ее к себе, держа одной рукой за затылок, а другой лаская ее грудь. Она дрожала всем телом. Он нежно погладил ее длинные волосы. Минута — и она успокоилась у него на груди. Он не шевелился.

Она заговорила, уткнувшись ему в грудь, негромко, глуховатым голосом:

— Ты был с теми тремя девицами, которых они послали к тебе в номер?

— Нет, — ответил он. — Я послал их подальше.

Она помолчала, потом сказала:

— Я рада. У тебя за кроватью были спрятаны фотокамеры.

— Ну и глупо! — сказал он. — Что бы они с этого имели?

— Не знаю, — проговорила она. — У них весь номер в «жучках».

— Стандартная процедура, — сказал он. — Я этого ожидал. — Он усмехнулся. — Детские игры и больше ничего.

— Вовсе не игры, — возразила она. — Из-за какой-то неполадки в энергосети один человек погиб, а двое попали в больницу.

— Ужасно! — сказал он. — Я этого не знал.

Вдруг она чихнула. Он приподнял ее голову и подал бумажный носовой платок.

— Это от кокаина, — сказал он. — Промой нос водой.

Он проводил ее в ванную и снова сел в свое кресло. Когда она вернулась, он маленькими глотками пил шампанское. Она была умыта и причесана.

— Вы плохо думаете обо мне? — спросила она.

— Нет, — сказал он. — Вы всего лишь человек. То, что вы врач, не мешает вам быть женщиной, и очень красивой женщиной. Обе ваши ипостаси требуют своего.

Она стояла в нерешительности.

— Я, пожалуй, пойду к себе…

Он поднялся с кресла.

— Если вам действительно хочется… Если вы устали…

Она посмотрела ему в глаза:

— А вам чего хочется?

Он улыбнулся:

— Ты сама знаешь.

Глава пятая

Его разбудил едва различимый шум работы реактивных двигателей. Он снял трубку стоявшего возле кровати телефона.

— Как дела? — спросил он.

— В соответствии с расписанием, мистер Крейн, — ответил из кабины капитан Петерс. — Мы в полете десять с половиной часов, летим над Дели, высота двести тысяч футов. Сейчас как раз заправляемся. Рассчитываем приземлиться в Пекине в восемь часов двадцать минут. Все системы в полном порядке.

— Спасибо, — сказал он и положил трубку. Обернувшись, он увидел, что она лежит рядом и смотрит на него широко открытыми глазами.

— Доброе утро, — сказал он.

— Доброе утро.

— Как спалось?

— Даже не знаю, что сказать, — ответила она. — Я замечталась и, кажется, не спала.

Он засмеялся.

— Ты спала. Я точно знаю.

— Жаль, — тихо сказала она. — Я как раз из тех, кто любит помечтать.

— Я тоже, — сказал он, целуя ее.

Он сел в постели.

— Хочешь кофе?

— Можно, я сначала помоюсь? От меня так разит сексом, что мне стыдно будет идти по самолету.

Он засмеялся.

— Ничего смешного, — серьезно сказала она. — Сексуальное возбуждение сразу вызывает у меня мультиоргазмическую реакцию.

Он сказал, стараясь попасть в тон ее серьезности:

— Я никогда не слышал таких объяснений, доктор.

— Правда-правда, — сказала она. — Вот, например, когда ты сейчас говорил по телефону, от одного взгляда на твой пенис, даже слегка напряженный после сна, из меня сразу потекло.

— Это проблема, — серьезно кивнул он. — Теперь я понимаю.

— Проблема чисто психологическая, — сказала она. — Но ее надо решать.

Он повернулся на бок, лицом к ней.

— Доктор, а что, если решить эту проблему прямо сейчас?

— Я не понимаю, о чем ты, — сказала она в замешательстве. — И потом, почему ты зовешь меня «доктор»? Ты, кажется, собирался называть меня Софьей?

Он притянул ее лицо к своему фаллосу.

— Софья, Софья, — сказал он, посмеиваясь. — Неужели ты не знаешь, что слегка напряженный никуда не годится?

Она подняла глаза.

— Ну, вот, ты надо мной смеешься.

— Дуреха, — сказал он, вцепившись пальцами в ее волосы, другой рукой в это время заталкивая член ей в рот. — Соси как следует, если хочешь, чтобы тебя трахнули.

Она сердито дернулась в сторону.

— Ты видишь во мне шлюху, — всхлипнула она, и ее глаза наполнились слезами.

Он несколько секунд молча смотрел на нее, потом приблизил ее лицо к своему.

— Нет, Софья, — ласково сказал он, покрывая поцелуями ее губы. — Никакую не шлюху. Я вижу в тебе женщину, которая так долго была лишена слишком многого.

Она спустилась вслед за ним по винтовой лестнице. Внизу он обернулся к ней и сказал, придерживая штору, чтобы она могла видеть, что за ней:

— Здесь у нас канцелярия.

Мерлин сидел за своим столом, еще двое — перед дисплеями. Мерлин обернулся к Джаду.

— Сейчас зайду к вам, — сказал Джад, отпуская штору и ведя Софью дальше. — Тут холл для гостей, дальше каюты для гостей, за ними каюты для персонала и холл для персонала. Оба холла могут также служить столовыми.

Понизив голос, словно смущаясь своего удивления, она спросила:

— Сколько же человек находится на этом самолете?

— Экипаж: командир плюс еще десять человек; девять человек обслуживающего персонала, включая шеф-повара и старшего стюарда; пятеро сотрудников канцелярии плюс мой помощник и мой камердинер, ты, я — итого на борту сейчас двадцать девять человек. Но если надо, здесь хватит спальных мест на пятьдесят одного человека.

Она покачала головой:

— Целый дом! Тебе действительно нужно столько всего? Для себя одного?

Он улыбнулся:

— По-моему, да. Мой бизнес заставляет меня процентов тридцать пять времени проводить в этом самолете. А с помощью оборудования, установленного на борту, я могу связаться со своими конторами и представительствами во всем мире.

— И такие же самолеты у всех американских бизнесменов?

— Не знаю, как у всех, — улыбнулся он, — но самолеты есть у многих, а у некоторых по два, по три и даже больше.

— Ну, это уж чересчур! — сказала она.

— Как по-американски ты это сказала, — усмехнулся он.

— Когда я ходила в колледж в Штатах, у нас так говорили. — Она улыбнулась. — Ну, это уж чересчур.

— Через полчаса обед. Это не чересчур? — спросил он.

— Нет, — помотала она головой. — Я почти проголодалась.

Она пошла к своей каюте через холл. А он, проводив ее глазами, раздвинул шторы и вошел в канцелярию. Мерлин поднялся от стола. Джад посмотрел на него и спросил:

— Сейчас утро или день?

— В Индии четыре часа дня, мы в полете около двенадцати часов. Но это уже следующий день, — сказал Мерлин.

— Никогда не научусь в этом разбираться.

— Готов сегодняшний отчет, — сказал Мерлин.

— Посмотрим, — пробормотал Джад, усаживаясь за небольшой стол для совещаний.

Мерлин положил на стол папку с бумагами. Джад открыл ее и сразу же захлопнул.

— Экстренного ничего? — спросил он. — Я что-то не в форме сегодня.

— Да ничего особенного, — ответил Мерлин, — сегодня же выходной. Только одна крупная заявка. Малайзия хочет, чтобы мы построили мост через реку Пхан за 55 миллионов долларов.

— Черт! — выдохнул Джад. — Угораздило же нас! Я был уверен, что мы им не по карману.

— Так и есть, — подтвердил Мерлин. — Но репутация требует жертв. Они говорят, что хотя наши услуги дороги, зато «Крейн констракшн» надежнее всех.

— Нам это ни к чему. Мы потеряем от двенадцати до четырнадцати миллионов. — Он поднял глаза на Мерлина. — Свяжитесь с японскими производителями стали. Они вечно подбирают всякое дерьмо из-под нас, а доставка оттуда дешевле, чем из США или Европы. Может, удастся сэкономить четыре-пять миллионов.

— Я проработаю этот вопрос. Пожалуй, поручу Джадсону заняться им из Сан-Франциско.

— Еще есть хорошие новости? — с кислым видом спросил Джад.

— От доктора Сойера, — ответил Мерлин. — Он говорит, что не знает, о какой такой чертовщине вы толкуете. Все, что ему известно, это эксперименты по генной инженерии и программа исследований ДНК Министерства обороны. Он просит сообщить побольше подробностей.

— В конце недели мы увидимся с ним в Майами, там и поговорим, — сказал Джад. — Что слышно из Службы безопасности насчет доктора?

— Пока ничего, — сказал Мерлин. — Ждем в ближайшие часы.

Джад поднялся.

— Ладно. Посмотрим после обеда. — Он помедлил, взглянул на Мерлина. — Кстати, не пообедаете ли со мной и доктором, если время позволяет? Интересно, как она вам покажется.

Обед был простой. Чашка прозрачного бульона, среднепрожаренная на гриле отбивная из филе барашка с гарниром из спаржевой фасоли и моркови, немного салата с маслом и уксусом и несколько сортов сыра. К этому было подано «Шато Марго» урожая 71-го года, а на десерт кофе по-турецки.

Софья посмотрела на него:

— Чувствуется, вы следите за питанием.

— Главное, не переедать, — сказал он. — Я заметил, что в полетах на меня плохо действует быстрая смена часовых поясов. Обильная еда при этом просто выводит из строя.

— А вы что скажете, мистер Мерлин? — спросила она.

— То же самое, доктор, — ответил он. — Программу питания нам разработали диетологи Исследовательского института оптимального использования энергии. В ее рамках каждый из нас получает индивидуальный набор витаминов и микроэлементов.

— Значит, мистер Крейн не обязательно получает те же витамины и минеральные вещества, что, к примеру, и вы?

— Здесь у каждого своя формула.

— На чем же базируются диетологи?

— Мы проходим ежегодную диспансеризацию в Крейновском медицинском центре в Бока-Ратоне, во Флориде. Полное обследование. По три дня тратим.

— И мистер Крейн проходит?

— Да.

Она повернулась к Джаду:

— А мне можно познакомиться с результатами вашей диспансеризации?

Джад с улыбкой кивнул.

— Ну, разумеется. Все хранится в памяти компьютера, если надо — утром будет у нас на борту.

— Спасибо, — сказала Софья. — Вы окажете мне неоценимую услугу.

— Для доктора, — продолжал он, — все, что угодно.

— Хорошее начало, — обрадовалась она. — Будет от чего оттолкнуться, — и поставила чашку на стол. — Не возражаете, Джад, если я пойду к себе? Я так устала.

— Идите, конечно, — сказал он. — Мне и самому не мешало бы поспать. У меня ночью банкет в Пекине.

Когда она ушла, он, повернувшись к Мерлину, спросил:

— Ну, как она вам?

— Не знаю, — пожал плечами Мерлин. — Похоже, без задних мыслей. А оценить, какой она врач, не могу — это не в моей компетенции.

— Отчет нас и в этом просветит, — сказал Джад. — Разбудите меня сразу же, как только он придет.

Мерлин пристально посмотрел на него:

— Я вижу — вас что-то беспокоит.

— Вовсе не ее профессиональный опыт, — сказал Джад. — Совсем другое. Посмотрите, как она держится. Она не просто врач. Она что-то знает.

Мерлин проводил его до лестницы.

— Я сообщу вам, когда что-то придет.

Не прошло и двух часов, как Джада разбудило дребезжание телефона.

— Можно к вам зайти? — раздался над ухом голос Мерлина.

— Да, я проснулся, — сказал Джад. Он вылез из постели и вышел в холл как раз, когда туда входил Мерлин. Джад взял у него из рук фотофакс.

— По медицинской линии все в порядке, — сказал Мерлин. — Но последние строчки представляют интерес.

Джад торопливо прочел: «Непроверенные источники в ЦРУ сообщают, что объект якобы завербован КГБ по личному приказу Андропова. Версия не доказана. Будут запрошены другие источники информации».

Мерлин посмотрел на него:

— Если это так, то что ей надо от нас?

Джад покачал головой.

— От нас — ничего, — сказал он. — Их интересует только Забиски.

— Не пойму я что-то, — сказал Мерлин.

— Таких прожженных бестий, как Забиски, свет не видал. Никто не знает, что и как она делает. Даже русские. Для того она и спихнула мне Софью, чтобы хоть на время избавиться от их наблюдения.

— Не вижу, в чем наш интерес.

Джад улыбнулся:

— Главное — не выходить из игры. Интуиция подсказывает мне, что надо ждать паса от Забиски. А она его даст, как только у нее появится возможность.

— Вы действительно верите ей? — спросил Мерлин.

— Да, — сказал Джад. — Я смотрел старушке в глаза и касался ее руки. Я не мог ошибиться: мы заодно.

Глава шестая

— Кваалуды и интерферон? — переспросил Джад. — Не может быть. Это же дикое сочетание.

— Не такое уж дикое, — сказал Ли Чжуань, откидываясь на сиденье лимузина, — если в результате получаешь твердую валюту.

Ли Чжуань, коммерческий директор гонконгского филиала «Крейн фармацевтикалз», был американский китаец.

— К 1980 году в западном мире будет практически запрещено производство кваалудов, — продолжал он. — В Европе и Латинской Америке их уже не производят. В Соединенных Штатах давление усиливается, и Лемон потихоньку готовит остановку производства. Уже сейчас луды, появляющиеся на рынке, чаще всего подделка. Они низкого качества, и продают их уличные дилеры.

— Тогда почему они в таком ходу у китайцев?

— Видимо, китайцы более чувствительны к антидепрессантам, чем американцы и вообще большинство людей белой расы. На них наркотик действует эффективнее, потому что у них медленнее протекают обменные процессы, и он дольше не выводится из организма. Зато они и не балдеют от него так сильно. У них он просто легально используется в медицине. — Он сделал паузу. — Китайское правительство считает, пусть лучше население глотает кваалуды, чем курит опиум. Ибо опиум и работа несовместимы.

— Им, наверняка, известно, как к этому относится весь остальной мир, — сказал Джад.

Ли Чжуань кивнул.

— И поэтому они хотят, чтобы их наркотик сбывала по всему миру «Крейн фармацевтикалз»?

— Верно, — согласился Ли Чжуань. — Но они отвалят вам хороший куш. Возможно, двести процентов прибыли от всего мирового запаса интерферона. И «Крейн фармацевтикалз» будет единственным дистрибьютором.

— Черт возьми! — Джад уставился в окно. — Дураки будем, если не примем их предложение, и сволочи, если примем!

— Насколько я знаю наших друзей, — сказал Ли Чжуань, — они все равно отгрузят кваалуды, возьмемся мы или нет. Они нюхом чуют большие деньги.

Джад спокойно сказал:

— Ну и черт с ними! Не будем. — Он взглянул на самолет, стоявший на летном поле. — Интересно, Софья проснулась?

Мерлин улыбнулся:

— Должно быть, да, если только вы не подмешали ей наркотик.

— Такими вещами я не занимаюсь, — усмехнулся в ответ Джад и обернулся к Ли Чжуаню. — Софья — югославский доктор. Я уже говорил о ней.

Ли Чжуань вежливо покивал, хотя его улыбка и сделалась натянутой с той минуты, когда он услышал решение Джада о кваалудах:

— Я чувствую, меня ожидает интересное знакомство.

Она медленно просыпалась в темной каюте, не сразу осознав, что самолет стоит на земле и работа реактивных двигателей больше не заставляет слабо вибрировать кровать. Повернулась к часам — голубой огонек на цифровом табло показывал 03:10.

Удивившись, что проспала посадку, она села в постели, подняла штору, и дрожащие огни аэропорта озарили каюту. Она быстро опустила штору и пошла в маленькую душевую кабинку, смонтированную в углу комнаты. Она прикрыла плексигласовую дверцу и взяла в руку гибкий шланг. Горячая вода нежила и успокаивала, стекая по плечам на грудь. На стене возле маленькой кнопочки виднелась надпись «мыло». Она нажала кнопочку: мыло вспенилось, смешиваясь с водой. Она быстро ополоснулась, потом направила струю на бедра. Кульминация наступила почти мгновенно. Боясь вскрикнуть, она задержала дыхание. Потом выключила душ, завернулась в полотенце и вернулась в свою каюту.

Там, стоя к ней спиной, стюардесса убирала ее постель. Щелкнула, открываясь, дверь душевой, и девушка обернулась.

— Доброе утро, доктор, — сказала она. — Меня зовут Джинни. Я принесла вам апельсиновый сок и кофе.

Софья посмотрела на ночной столик, там стоял поднос.

— Спасибо, — сказала она и, помедлив, спросила: — Мы в Пекине?

— Да, доктор.

— А мистер Крейн в самолете?

— Нет, доктор, — сказала Джинни. — Мы ждем его к четырем.

— Как вы думаете, я успею сходить погулять? Я никогда не была в Пекине.

Стюардесса усмехнулась:

— Вот такая у нас работа. В скольких местах я побывала, но так и не могу сказать, что была там. Как только мистер Крейн вернется, мы вылетаем в Гонконг.

— Мистер Крейн ничего мне не говорил, — сказала Софья.

— Он поручил вас мне. Велел узнать ваши размеры одежды и обуви и телеграфировать в Гонконг. Он хочет, чтобы вы обзавелись там полным гардеробом, прежде чем полетите в Сан-Франциско.

Софья нахмурилась:

— У меня достаточно одежды.

Но Джинни улыбнулась:

— Мистер Крейн рассудил по-своему. Он сказал, что у вас парижская фигура и поэтому вам нужен парижский гардероб.

— Он что, со всеми так обращается?

— Только с теми, кто ему понравится, — сказала Джинни.

Софья ответила не сразу:

— Я не знаю своих размеров по западной шкале.

Джинни протянула руку.

— Дайте-ка сюда полотенце, — сказала она. — У меня наметанный глаз.

Софья молча отпустила полотенце.

Джинни оценивающе оглядела ее.

— Потрясающая фигура, — сказала наконец стюардесса тоном знатока. — Рост пять футов семь дюймов, бюст тридцать семь, талия двадцать пять, бедра тридцать шесть. Размер обуви, очевидно, седьмой.

— Чувствуется, у вас богатый опыт, — сказала Софья.

— Я люблю одежду, — сказала Джинни. — И хорошие фигуры.

Софья с легким подозрением посмотрела на девушку, но ее лицо было совершенно бесстрастно. Смутившись, она потянулась за полотенцем:

— Благодарю вас.

Джинни направилась к выходу.

— Я буду в холле. Если вам что-нибудь понадобится, нажмите кнопку на столике возле кровати.

Софья на мгновение замялась:

— Можно попросить вас сообщить мне сразу же, как только вернется мистер Крейн?

— Конечно, доктор.

— Спасибо.

Проводив глазами стюардессу, Софья села на кровать и поднесла ко рту стакан с апельсиновым соком.

В телефонной трубке раздался голос стюардессы:

— Мистер Крейн на борту.

— Могу я поговорить с ним? — спросила Софья.

— Наберите «одиннадцать», — сказала Джинни. — Он у себя наверху.

Софья дважды нажала на единичку. Джад сразу ответил.

— Нам надо поговорить, — сказала она. — Вы один?

— Да, — ответил он. — Поднимайтесь.

Ей открыл Скорый Эдди. Джад сидел, медленно потягивая кока-колу.

— Как спалось? — спросил он.

— Прекрасно, — отозвалась она, не скрывая раздражения. — Почему вы продолжаете обращаться со мной как со шлюхой?

— А что случилось?

— Мне не нужен ваш дурацкий гардероб, — сказала она. — Я достаточно прилично одета.

— Для Восточной Европы — может быть. Но не для тех мест, куда мы летим. И не для того, чтобы появляться со мной. Тут требуется самый высокий уровень.

Она едва не испепелила его взглядом:

— Я врач. А не поблядушка-манекенщица.

— Тогда отправляйся в свою Югославию, — вспылил он. — Если не хочешь быть красивой женщиной, какой тебя создала природа, ты мне вообще не нужна. А с тем, что тебе Забиски поручила, любой врач справится.

Она молчала.

Он достал золотой флакон и ложечку.

— Прими-ка лучше. Сразу придешь в себя.

Она вдруг засмеялась:

— Это кто же из нас доктор?

— Конечно, ты у нас доктор, — сказал он, поднося к ее носу золотую ложечку. — Но нельзя же, в самом деле, обижаться на то, что я вижу в тебе прежде всего красивую женщину.

Кокаин подействовал сразу.

— Я погорячилась. Есть дела поважнее, — улыбнулась она.

— Вот и займемся делами. Я получил медицинские карты, которые ты просила. — Он обернулся и взял со стола папку.

Она посмотрела на обложку. Там значилось его имя: «ДЖАД МЭРИОН КРЕЙН. МЕДИЦИНСКАЯ КАРТА И ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ». В папке было семь страниц отпечатанного на компьютере текста.

РОДИЛСЯ: 25 ИЮНЯ 1934 ГОДА, НЬЮ-ЙОРК, ШТАТ НЬЮ-ЙОРК, ЧАСТНАЯ КЛИНИКА 17:01.

РОДИТЕЛИ:

ОТЕЦ: САМЮЭЛЬ ТЕЙЛОР КРЕЙН

РОДИЛСЯ:

УМЕР: 18 ФЕВР. 1962 ГОДА.

Глава седьмая

Барбара смотрела в окно на белый ковер снега, покрывавший Сентрал-Парк.

— Твой отец всегда говорил, что это самый красивый пейзаж Нью-Йорка. Сентрал-Парк в снегу, а за ним высятся здания из серого камня и стекла.

Джад подошел к ней.

— Мой отец был странным человеком.

— Только в твоих глазах, — сказала она. — И только потому, что был твоим отцом. Дети всегда считают своих родителей странными людьми.

— Вы любили его, — произнес Джад скорее утвердительно, чем вопросительно.

— Да, — просто ответила она.

— Почему же вы так поздно поженились?

Она ответила так же просто:

— Раньше он не делал мне предложения.

— Но вы все равно были вместе?

— Ты имеешь в виду, спали ли мы с ним? — переспросила она и сама ответила: — Нет.

Джад удивленно посмотрел на нее.

— Странно. Я всегда думал, что да.

— Действительно, все так поступают, — сказала она. — Но у твоего отца были свои принципы. Он всегда отделял бизнес от личных привязанностей.

— Ну и глупо.

— Может быть, — сказала она. — Но теперь все кончено. И это уже не важно.

Он помолчал с минуту.

— Как вы себя чувствуете?

— Нормально, — сказала она. — Но пока, после всего, в каком-то оцепенении.

— Самый цирк впереди, — сказал он. — Соберется весь этот чертов свет. Кроме Кеннеди. Президент никогда его не любил. Наверно, ему не нравилось, что у отца было больше денег, чем у его собственного отца. Во всяком случае, он посылает на похороны вице-президента Джонсона. Вот Джонсон отца любил. Ему всегда нравились люди с деньгами и властью.

Барбара улыбнулась измученной улыбкой:

— Твой отец никогда не придавал этому значения, а теперь это тем более не важно.

Джад кивнул:

— В каком-то смысле именно это я и хотел сказать. Ведь после службы у святого Фомы его должны отвезти в крематорий.

— Такова его воля, — сказала Барбара. — Он всегда говорил, что не хочет лежать в земле.

— А у меня другие соображения, — возразил Джад. — Я не хочу, чтобы его кремировали. Я хочу отправить его тело в научно-исследовательский госпиталь в Бока-Ратоне.

— Какой смысл? — спросила она. — И потом, его наверняка уже вскрыли в морге.

— Не вскрыли, — сказал он. — Как только он умер, я сразу же распорядился заморозить тело.

— Ты что, веришь в этот бред собачий, что его можно будет оживить, когда научатся лечить его болезнь?

— Нет, совсем не то, — он вздохнул. — Мы овладели методикой, позволяющей провести генетическое исследование клеток организма и при помощи анализа ДНК раскрыть причины болезни.

— В этом есть что-то дьявольское, — сказала она.

— Ничего подобного, — серьезно ответил он.

— Ну, не знаю. Твой отец выразил свою волю вполне определенно.

— Это ни к чему нас не обязывает. Он мертв и больше не хозяин своему телу. Оно принадлежит вам, и вы можете делать с ним все, что захотите. Так гласит закон.

Барбара посмотрела на него:

— Потому ты ко мне и обратился?

Он кивнул:

— Вы его жена, у вас все права.

— А у тебя?

— Никаких. Я получил бы их только в том случае, если бы вы умерли раньше его и я остался ближайшим кровным родственником.

Минуту она сидела неподвижно, не произнося ни звука, потом сказала:

— Мне надо чего-нибудь выпить.

Он поднялся и приготовил два стакана виски со льдом.

Молча они сделали по нескольку глотков, наконец она посмотрела на него:

— Думаешь, это что-нибудь даст?

— Не знаю, — сказал он. — Мы пытаемся изучать долголетие. Для этого я построил научный центр в Бока-Ратоне. Если бы мы начали раньше, возможно, он был бы сейчас жив.

— Но теперь, Джад, — мягко спросила она, — теперь-то чего ты надеешься добиться?

— Я хочу жить вечно.

Она посмотрела на него и разом допила, что оставалось в стакане.

— Ладно. Я согласна.

Он достал из кармана куртки сложенный лист бумаги.

— Надо подписать это.

Она посмотрела на документ.

— Ты не сомневался, что я соглашусь, верно?

— Да.

— Почему же?

— Потому что мы все любили друг друга, — сказал он, целуя ее в щеку.

Она подняла на него глаза:

— Ты так похож на отца и вместе с тем совсем не похож. У тебя нет той ненасытности, какая была у него. Он хватался за любой бизнес, за все, что подворачивалось под руку. А для тебя важнее держаться своей линии, одного, но четкого курса.

— Отец достиг вершины в своем деле, — сказал он. — Для меня здесь работы не осталось. Он создал механизм, который обслуживает себя сам. Если бы мы все вдруг исчезли, дело шло бы само по себе. Это в некотором роде вечный двигатель.

— Потому ты и занялся этими исследованиями три года назад? — спросила она. — В порядке эксперимента?

Он кивнул.

— Сначала отец расстроился. Но потом, кажется, он начал понимать тебя.

— Надеюсь, — сказал он. — Я помню тот день, когда он передал мне дела. Я как раз окончил Массачусетский технологический институт и впервые сказал ему, что хочу начать исследования в Бока-Ратоне.

— А он и слышать не хотел, — сказала она. — Это не сулило денег.

— Действительно, не сулило, — сказал Джад. — И все же он не стал мешать мне.

— Он держал слово, — сказала она. — Раз объявил, что отныне это твое дело, то больше уже не вмешивался.

Когда в тот июньский день он вошел в отцовский кабинет, отец сидел за своим столом. «До чего же похудел!» — кольнуло его. Он посмотрел отцу в глаза: глаза были живыми и блестящими, как всегда. Он поцеловал отца, потом Барбару, пожал руки судье Гитлину, трем поверенным и бухгалтерам, сидевшим в конце стола для заседаний, заваленного кипами бумаг.

На дальней стене висел экран. Первой проецировалась структурная схема империи Крейна: компании и их взаимные связи. Под названием каждой компании значилось имя управляющего и первого помощника.

Во главе стола стояли два стула. Отец поднялся и, опираясь на трость, дошел до одного из них, а Джаду жестом указал на другой. Барбара села слева от отца, судья Гитлин — справа от Джада.

За столом воцарилось молчание. Все в ожидании смотрели на отца. Он глубоко вздохнул и негромко сказал:

— Король еще не умер. Но он отрекается.

В комнате по-прежнему царило молчание.

— Все вы знаете, какие задачи я ставил перед собой, — продолжал он. — Возможно, в душе вы считали, что мне их не осилить. Не знаю. Но сейчас вы видите: все они решены.

Никто не проронил ни слова.

— Джад также сдержал данное мне обещание. Он завершил обучение в Гарварде, закончил аспирантуру при Массачусетском технологическом институте, а между учебой в этих двух заведениях успел попутешествовать и посетить все компании и предприятия, которые принадлежат нам по всему миру.

Он сделал паузу, чтобы отхлебнуть воды из стоявшего перед ним стакана.

— Передача власти всегда трудное дело, что в компании, что в правительстве, — продолжал он. — Мой отец считал делом своей жизни создание самой эффективной и самой многопрофильной компании в мире, пронизывающей все уровни американской экономики. Этого хотел — и добился мой отец. Я пошел дальше. Я стремился превратить компанию в транснациональную корпорацию, пронизывающую всю мировую экономику, обладающую таким богатством и могуществом, которые помогают влиять на правительства всех стран, — поистине первую в мире.

Но концепция моего сына не обязана совпадать с моей. Возможно, ему все видится иначе. Поэтому вся мудрость, которую я способен завещать ему, — он снова отхлебнул воды из стакана, — будет заключаться в нескольких словах. Власть — это и зло, и благо одновременно. Я всегда сознавал это. И теперь с радостью думаю, что мне удалось склонить чашу весов в сторону добра. Хотя я сознаю, что в какой-то момент может перевесить зло, надеюсь все же, что в конечном счете добро восторжествует.

Он сделал еще глоток.

— Не буду утомлять вас всеми техническими деталями процесса передачи дела, который состоится здесь. Фонды, соблюдение всех требований Закона о наследстве — об этом мы уже позаботились. Результат состоит в следующем: к моему сыну переходят ответственность, власть и состояние, которые раньше принадлежали мне, а еще раньше моему отцу. — Он повернулся к судье Гитлину. — Дело за тобой, Пол.

Судья Гитлин поднялся со стула:

— Я упростил процедуру, насколько мог. И все же остается двадцать документов, которые необходимо подписать в шести экземплярах. Ты, Барбара и Джад должны поставить свои подписи, которые сразу же заверяются нотариусом. Это может занять несколько часов. Самюэль, ты выдержишь?

— Я выдержу, — сказал Самюэль. — Начнем.

— Отец, — вмешался Джад, — может быть, ты сначала выслушаешь мои предложения?

Отец посмотрел на него.

— Я не хочу ничего слышать. Я уже сказал: отныне это будет твое дело, ты и заботься о нем.

— Хорошо, отец, — сказал Джад и перевел взгляд на судью Гитлина. — Я готов.

Поверенный начал подавать им документы. Они подписывали их почти три часа… Под конец отец выглядел утомленным, лицо его посерело.

Когда был подписан последний лист, он посмотрел на Джада. Джад молчал. Отец наклонился к нему и поцеловал в щеку:

— Да будет с тобой Господь, сынок.

Барбара обошла стол и поцеловала Джада в другую щеку. Зазвучал нестройный хор голосов — судья Гитлин и остальные поздравляли его.

Когда все умолкли, Джад поднялся со стула и произнес краткую речь:

— Многим из вас не понравится то, что я намереваюсь делать, но, как сказал мой отец, теперь все принадлежит мне, и я вправе поступать, как захочу.

Я намерен уволить всех нынешних управляющих нашими компаниями, назначив вместо них их заместителей. Это потому, что я хочу видеть во главе компаний людей, преданных лично мне, и никому другому.

Судья Гитлин кивнул:

— Это разумное решение, Джад.

Джад посмотрел на него с едва заметной улыбкой.

— Я рад, что ты одобряешь меня, дядя Пол, — сказал он, — потому что твое имя стоит в списке первым.

Глава восьмая

— Миллион долларов в год, — сказал Джад.

— К чему это? — запротестовала Барбара. — Мне ничего не нужно. Твой отец позаботился обо всем, оставив мне надежно помещенный капитал. И кроме того, у меня квартира здесь, дом в Коннектикуте и дом в Палм-Бич.

— Это на карманные расходы, — сказал он. — Теперь, когда вы овдовели, ваша жизнь изменится. Своим прежним положением вы были обязаны моему отцу. А люди — дерьмо. Они сразу куда-то исчезают, как только обнаруживают, что вы ничего не можете сделать для них.

— Мне никто не нужен, — сказала она. — Я привыкла жить одна.

Он посмотрел на нее.

— Вы начали работать в «Крейн индастриз» в девятнадцать лет, в двадцать три стали личным секретарем отца. И сразу же попали в другой мир. Его мир. Это случилось задолго до того, как вы стали его женой.

— Но после работы я уходила к себе домой.

— Да я не об этом, — сказал Джад. — Тогда вы были в центре событий. Теперь вокруг вас пустота.

Она помолчала, потом спросила:

— И что ты предлагаешь?

— Вам надо построить свою жизнь заново, — ответил он.

Она растерянно посмотрела в его синие глаза:

— Как это — заново? — И, опустив взгляд на свои руки, продолжала: — Я всегда строила свою жизнь так, как было удобно ему. Когда мы поженились, я думала — все изменится. Но почти ничего не изменилось. Я просто переехала к нему в новом звании — жены, а не секретаря. Но мои обязанности остались прежними.

— Но вы любили его?

— Да, — сказала она. — И он, по-моему, тоже меня любил. Только наше время ушло. Он был болен, близился конец. Ничего у нас уже не могло быть. Ни секса, ни детей, ни радостных минут. Только несбыточные планы на будущее — какое там будущее, ведь он умирал!

Джад подсел к ней на другой конец дивана.

— Вы еще молодая женщина. Вы можете найти свое счастье.

— Мне сорок восемь лет, — возразила она, невесело усмехнувшись. — Посмотри на меня. Чем я могу соблазнить, кроме денег? Мне не выдержать конкуренции с молодыми.

— Неправда, — сказал он. — Вы классно выглядите, что лицо, что фигура. За две минуты можно вернуть время назад лет на пятнадцать, и вам снова будет тридцать с небольшим.

Она усмехнулась:

— Пластическая операция?

— Собственно, почему бы и нет! Сейчас делают просто невероятные вещи.

— Ну, допустим, я ее сделаю, — сказала она, — и чего добьюсь? Я совсем не знаю жизни. Секс? Как же, было — один раз в жизни, девчонкой, на заднем сиденье машины. О, это было отвратительно!

— Это тоже можно исправить, — проговорил он.

Она покачала головой:

— Ах, Джад, Джад! Ну как ты не понимаешь?

— Это вы не понимаете! — сказал он.

— Совсем как отец, — грустно уронила она. — Вот так и он говорил, и интонация в точности его.

Он улыбнулся:

— Помните, когда мне было двенадцать лет, я упал с ивы на лужайку у нас дома, в Коннектикуте?

Она кивнула:

— Да, и помню, как твой отец сердился, а ты ни в какую не хотел объяснить, почему забрался на иву, хотя знал, что у нее тонкие слабые ветви.

— Я не мог ему признаться, — сказал Джад.

— А в чем было дело? — спросила она.

— Я забирался на это дерево, чтобы заглянуть к вам в окно и увидеть, как вы ходите по комнате раздетая. Я сидел там, глядел на вас и мастурбировал.

— Да что ты!

— Правда. И вот однажды у меня был оргазм, я отпустил ветку и упал…

Она засмеялась:

— Детские шалости…

— А я до сих пор не могу забыть, — продолжал он. — Все так и стоит у меня перед глазами, и порой, между сном и пробуждением, я спохватываюсь, что глажу себя рукой.

— Мне и в голову не приходило, что ты там сидел…

— Жаль, — сказал он. — Я все время думал: вот если бы она знала, если бы посмотрела на меня…

Она молчала.

Он покосился на нее:

— Даже сейчас, когда я думаю об этом, меня бросает в жар.

Она поднялась с дивана и сказала:

— Сегодня был длинный, трудный день. И тебе, и мне пора спать. Утром у нас самолет.

Но он схватил ее за руку и потянул, заставляя снова опуститься на диван.

— Фрейдистские комплексы? — попыталась отшутиться она.

— Фрейд сказал, что фрустрации ведут к безумию, — серьезно ответил он.

— Ты все придумываешь, — сказала она. — Я никогда такого не слышала.

— Я хочу, чтобы вы сидели здесь и смотрели на меня.

— Нет. Это чистое безумие. Ты давно не ребенок, и я не та, за которой ты подглядывал тогда.

Он покачал головой.

— Вы не понимаете. Ничего не изменилось. Мы все те же.

— Только в твоем сознании.

— А что вообще существует, — воскликнул он, — помимо нашего сознания? Вы и сейчас красивая. — Он расстегнул молнию на брюках и взял в руку член. Его голос изменился. — Вам ничего не надо делать, только, пожалуйста, смотрите на меня.

Чувствуя, как его пальцы впиваются ей в запястье, она не мигая смотрела на фаллос, набухающий под его рукой. В горле стоял ком, не давая вздохнуть. Она увидела багрово-красную головку, раздвинувшую кожицу крайней плоти, и рука, державшая член, расплылась перед глазами в неясное пятно. Потом из его горла вырвался хриплый клокочущий звук, и семя стало бешено извергаться на руку и брюки.

Она взглянула ему в лицо. Его замутненный взор прояснялся, становясь по-прежнему густо-синим. Минуту он молча смотрел на нее, потом блаженно улыбнулся и произнес:

— Пятнадцать лет долой…

Она не ответила.

— Дайте салфетку, — сказал он. — Я весь мокрый.

Она молча отошла к бару и вернулась с пачкой бумажных салфеток. Он просительно поднял на нее глаза:

— Вытрите меня.

Не говоря ни слова, она взяла несколько салфеток и обтерла его.

— Какая вы красивая, — сказал он, продолжая глядеть на нее снизу вверх.

— Я чувствую себя ужасно глупо.

— Ничего глупого, — возразил он. — Мы оба теперь свободные люди.

Она отнесла остальные салфетки в бар, приготовила два стакана виски со льдом и подала один ему. Пригубив свой, спросила:

— Я все думаю насчет пластической операции. Ты считаешь, она все-таки нужна?

— Да, — сказал он. — Теперь тем более.

Она вздохнула:

— Уговорил. Что от меня требуется?

— Почти ничего. Самолет доставит вас в Бока-Ратон, а там будет ждать врач.

В салоне самолета раздался голос пилота:

— Говорит командир экипажа. Прежде всего, позвольте поблагодарить вас за то, что вы летите рейсом «Пан-Америкен». Надеюсь, ваш перелет из Лондона в Сан-Франциско был комфортабельным и приятным. Мы приземлимся через двенадцать минут, а пока вы можете видеть слева знаменитый мост через пролив Золотые Ворота, а справа мост через Оклендский пролив. Еще раз благодарю вас за то, что вы летите самолетом «Пан-Ам».

Барбара бросила мимолетный взгляд в иллюминатор и достала пудреницу. Она все еще удивлялась каждый раз, глядя на себя в зеркало, хотя прошло уже два года с тех пор, как Джад отправил ее в Бока-Ратон на пластическую операцию. Из зеркальца на нее глядела женщина чуть за тридцать. Прав был Джад, когда настоял, чтобы после операции она провела несколько лет в Европе. Впервые в жизни она почувствовала себя настоящей женщиной. Она чуть коснулась лица поролоновой подушечкой и с нежностью подумала о Джаде. Сильно ли он изменился за эти два года?

В газетах и журналах ей встречались статьи о «Крейн индастриз», но никогда их не сопровождали фотографии Джада. Публиковали фотографии его отца, других руководителей компании, иных из которых она не знала, имя Джада часто упоминалось — и при этом ни разу, нигде ни одной его фотографии. В Лондоне, в отеле «Дорчестер», ее застала телеграмма.

«Ты должна перерезать ленточку на открытии новой Всемирной штаб-квартиры «Крейн индастриз» в Крейн-Сити под Сан-Франциско 14 сент. 1964. Жду с нетерпением

Твой Джад».

Первым, кого она увидела, выйдя из самолета и ступив на покрытый ковром трап, был Скорый Эдди. Рядом стояли стройный молодой человек в темном костюме с галстуком и таможенник в форме своего ведомства. Скорый Эдди кинулся к ней с большим букетом алых роз.

— Счастлив видеть вас, миссис Крейн.

— Я тоже очень рада вас видеть, Скорый Эдди, — улыбнулась она, вскрывая вложенный в цветы конверт.

Она сразу узнала руку Джада: «Барбара, добро пожаловать домой! Твой Джад».

Она прижала розы к груди. Скорый Эдди представил ей молодого человека:

— Это Маркус Мерлин — помощник Джада.

— Весьма польщен, миссис Крейн.

Барбара пожала ему руку.

— Мне очень приятно, мистер Мерлин.

— Вы свободны от таможенного досмотра, миссис Крейн, — сказал Мерлин. — Если вы дадите мне свой паспорт и багажные квитанции, я доставлю вас прямо к вертолету.

Барбара кивнула, и Мерлин повел ее к площадке, где ждал лимузин. Таможенник взял паспорт и багажные квитанции и отошел. Шофер открыл перед ней дверцу, она села в машину. Скорый Эдди быстро откупорил бутылку шампанского и налил ей в бокал.

— Ваше любимое, — сказал он. — «Кристаль».

— Спасибо, что помните.

— Это мистер Крейн помнит, — улыбнулся Скорый Эдди. — Вы прекрасно выглядите, миссис Крейн.

— Потому что мне очень хорошо, Скорый Эдди, — и, пригубив шампанское, она спросила: — А как Джад?

— У него тоже все прекрасно, мэм, — сказал Скорый Эдди. — Но он весь в отца, всегда в делах по горло.

К открытой дверце подошел Мерлин.

— У вас шесть чемоданов «Луи Вюитон»?

— Совершенно верно.

Он махнул рукой таможеннику. Шофер и Скорый Эдди уложили вещи в багажник лимузина. Скорый Эдди уселся на переднее сиденье рядом с шофером.

Мерлин заглянул внутрь.

— Вы позволите сесть рядом с вами, миссис Крейн?

— Разумеется, — сказала она.

Машина тронулась.

— Вертолет стоит на другом конце аэродрома, — сказал Мерлин. — Думаю, он вам понравится. Это наша последняя пассажирская модель. Берет на борт двадцать четыре пассажира плюс экипаж. Последняя модель Хьюза вмещает только четырнадцать.

Барбара кивнула.

— Полет продлится всего двадцать пять минут, — продолжал Мерлин. — Это быстрее, чем доехать на машине до центра Сан-Франциско.

— Я слышала, Джад построил целый город.

— Совершенно верно, миссис Крейн, — ответил Мерлин. — Шестьсот квартир, сто частных домов и двенадцать административных зданий. Ну, и само собой, школы, тенистые скверы, несколько торговых центров, не говоря уж о больнице.

Барбара посмотрела на него.

— Но почему именно здесь? Штаб-квартира компании всегда была в Нью-Йорке.

— Да, — сказал Мерлин. — Но, если вы помните, десять лет назад шестьдесят процентов производств было размещено на востоке и юге. Теперь же сорок пять процентов — на западе и всего пятнадцать на востоке и юге. Производство компьютеров и микросхем на полупроводниках растет, как сорняки в Силиконовой долине. В Северной Калифорнии мы производим больше вина, чем Италия и Франция вместе взятые. Аэрокосмические летательные аппараты производятся в штатах Вашингтон, Калифорния, Невада и Колорадо. Прогноз обещает нам в ближайшие десять лет темп роста до пятисот процентов.

— Но зачем целый город? — спросила она.

— Эту идею мистер Крейн заимствовал у японцев. Он увидел, что все крупные японские компании — «Мицубиси», «Ниссан», «Асахи», «Нейшенл», «Панасоник», «Сони» — повышают производительность за счет того, что сплачивают своих работников, предоставляя им гарантированное жизнеобеспечение от колыбели до старости.

— Сомневаюсь, что это подойдет американцам, — сказала она.

— Посмотрим, — ответил Мерлин. — Впрочем, и сам мистер Крейн говорит, что это эксперимент.

Машина остановилась. Мерлин помог ей выйти и показал на вертолет:

— Вот он. Мистер Крейн сказал, что первую машину надо назвать в вашу честь.

Барбара застыла на месте. Слезы мешали ей как следует разглядеть серебристую машину с крупными буквами вдоль борта: «БАРБАРА-1».

Глава девятая

— Похоже на университетский кампус, — сказала она. — Вокруг одна молодежь. Наверно, никому и тридцати нет.

Джад улыбнулся:

— Если не считать меня.

Она засмеялась в ответ:

— Ах, извини, — и достала пластиковую карточку, служившую ключом к ее люксу. — Заходи, выпьем по стаканчику на ночь.

Он кивнул.

Она открыла дверь, и он вошел вслед за ней. Дверь закрылась автоматически. Она подвела его к бару в гостиной.

— Виски со льдом?

— Нет, спасибо. Лучше вишневой кока-колы.

Она взглянула удивленно:

— Это что-то новое.

— Да. Я понял, что алкоголь — это не то.

— А кока-кола — то? Кофеин с сахаром?

— Не только, — сказал он.

Она внимательно посмотрела на него.

— Кокаин, — сказал он.

— Но это же опасно!

— Жить вообще опасно, — возразил он. — Но это сочетание придает мне сил.

— Не знаю, — проговорила она неуверенно. — Я никогда не пробовала.

— Не даю никаких советов, — сказал он. — Но мне нравится. Я советовался со своим доктором, он сказал, что это не хуже, чем злоупотреблять спиртным. Главное — знать меру.

— Ну, и как же ты узна́ешь, что перебрал? — спросила она.

Он засмеялся:

— Нос отвалится.

Она поморщилась:

— Что за ужасы!

Он снова засмеялся:

— Ну, ладно. Тогда я выпью виски.

Она положила в высокие стаканы кубики льда и плеснула понемногу виски. Он взял стакан.

— Твое здоровье, — сказала она.

— Твое.

Она посмотрела на него.

— Ты и другие наркотики пробовал?

— Конечно, — сказал он. — Пойми, сейчас эпоха наркотиков и химии. А мой отец жил в эпоху пива и спиртного.

— И давно ты начал?

— Еще в старших классах. И в колледже продолжал.

— Ну и ну, — сказала она. — Мы ничего не знали.

— Я же никогда не жил подолгу дома.

Он подошел к креслу и опустился в него.

— Расскажи мне о себе, — попросил он. — Ведь почти два года прошло.

— Много всего было, — сказала она, садясь напротив. — Я теперь другой человек.

— Это видно.

— Ну и как, нравится тебе то, что ты видишь?

— Вполне. Я чувствую, что ты стала собой. А раньше была спутником, вращающимся вокруг отца.

— Я ни о чем не жалею, — сказала она. — Я любила его.

— Знаю, — ответил он, отхлебнув из стакана. Его синие глаза смотрели прямо на нее. — Ты, наверно, удивляешься, зачем я тебя вызвал?

Она молча кивнула.

— Пора тебе возвращаться на работу. Ты мне нужна.

— Я нужна тебе? Не старовата ли я для тебя?

Он засмеялся:

— Один-ноль.

— Ладно, — сказала она. — Рассказывай, что там у тебя.

— Вьетнамская война загнала Джонсона в угол. Он будет продолжать эскалацию, пока игрушка не взорвется у него в руках. А тем временем на этом можно делать хорошие деньги.

— Только мне непонятно, при чем здесь я.

— А генерал Конелли? — подсказал он.

Она с минуту молчала.

— Вилли?

— Да, — кивнул он. — Я слышал, его отозвали из НАТО и назначили командовать поставками оружия для Министерства обороны.

— И все же мне непонятно, при чем здесь я.

Его глаза вдруг стали жесткими.

— Ты с ним спала, — сказал он. — А общая постель способствует продаже оружия лучше всяких взяток.

— Он хочет развестись с женой и жениться на мне, — сказала она.

— А вот этого не надо, — поспешно сказал он. — Это поставит крест на его карьере.

— И нам ничего не достанется, — закончила она.

— Сечешь на ходу, — одобрил он.

Она подошла к бару и снова наполнила стаканы.

— Могу тебе сообщить, — сказала она, возвращая ему стакан, — что я и не собиралась за него выходить.

Джад ничего не ответил.

— Так что конкретно тебя интересует? — спросила она.

— Военные транспортные вертолеты. Хьюз и Белл уже подали заявки. Бронированные машины наземного базирования для переброски пехоты. «Крайслер» и «Дженерал моторс» работают над принципиально новыми проектами: летательные аппараты, садящиеся на воду, с реактивным двигателем вместо пропеллера. Джакуцци и Пьяджио проводят испытания своих новинок.

— Это сулит много денег? — спросила она.

— До нескольких миллиардов долларов.

Она помолчала. Ее стакан был почти пуст.

— Несколько миллиардов долларов! Неплохой заработок для проститутки.

Он не ответил.

— Куда девались твои идеалы? — спросила она. — Мечты о бессмертии?

— Никуда не девались, — сказал он. — Но у меня еще есть дело, которое я унаследовал и должен приумножить.

Она вздохнула.

— Если бы меня попросил об этом твой отец, я согласилась бы не колеблясь, потому что любила его. Согласилась и не чувствовала себя проституткой.

— Все мы проститутки на свой манер, — сказал он. — Продаемся, кто за что: за власть, деньги, секс, идеалы, жизненные блага.

— Ты серьезно так думаешь? — спросила она.

Он молча кивнул.

— Ты ошибаешься, — мягко возразила она. — Ты упускаешь самое главное.

— Что же это?

В ее глазах заблестели слезы.

— Любовь.

Софья подняла глаза от компьютерной распечатки:

— Здесь ни слова о том, был ли ты когда-нибудь женат.

— Я не был женат, — сказал Джад.

Она склонила голову набок.

— Странно. Обычно мужчина в сорок два года…

Он перебил ее:

— Ты сказала, что тебе тридцать, и ты не была замужем. Это, по-твоему, не странно?

— Я другое дело, — сказала она. — Моя профессия требует большой отдачи.

— Моя, пожалуй, не меньшей, — улыбнулся он. — Но я не чувствую себя обделенным. А ты?

Она запнулась на мгновение и честно призналась:

— Чувствую порой. Я хотела бы выйти замуж и родить детей, но все как-то не получалось.

— Жаль, что не получилось, — сказал он. — И не только потому, что ты любишь трахаться. Главное, тебе есть что передать твоим детям.

Она опустила глаза в распечатку.

— Судя по тому, что я вижу здесь, у тебя отменное здоровье.

— Должно быть, благодаря вредным привычкам и недосыпанию, — улыбнулся он.

— Несмотря на это, — серьезно сказала она, откладывая бумаги в сторону, — тебе надо найти время три дня полежать в больнице.

— В ближайшие выходные в Бока-Ратоне, — сказал он. — Все равно нам туда надо.

— Кое-какие обследования я могу провести прямо здесь. Это не займет много времени.

— Я в твоем распоряжении, — ответил он. В это время рядом с его креслом зазвонил телефон. Он молча слушал минуту, потом велел: — Пришлите его сюда. — И, обернувшись к Софье, пояснил: — Это Ли Чжуань, коммерческий директор азиатского филиала «Крейн фармацевтикалз».

Она поднялась.

— Пойду к себе, не хочу вам мешать.

Но он удержал ее:

— Подожди, познакомишься с ним. Кстати, он дал Джинни список магазинов, которые стоит посетить в Гонконге.

Ли Чжуань вошел в каюту, и Джад представил его. Софья улыбнулась:

— Благодарю вас за любезность.

— Всегда к вашим услугам, — с полупоклоном ответил китаец.

Она повернулась к Джаду:

— Мы увидимся после посадки?

— К сожалению, нет, — извиняющимся тоном сказал Джад. — Я буду очень занят.

— Понимаю, — Софья кивнула Ли Чжуаню и вышла из кабины. Едва она вошла в свою каюту, как засветились надписи: «Не курить» и «Пристегните ремни безопасности». Она устроилась в кресле.

Дверь открылась, и в комнату вошла Джинни. Оглядевшись, она спросила:

— Не возражаете, если я составлю вам компанию?

— Пожалуйста.

Джинни села в кресло напротив и пристегнула ремень.

— Ли Чжуань дал мне список очень недурных магазинов.

— Мне совсем не хочется туда ходить, — сказала Софья.

Джинни улыбнулась:

— Мистер Крейн считает, что вам необходимо подобрать полный гардероб.

— А я так не считаю. Для меня одежда — не главное.

Джинни засмеялась:

— Лучше сразу соглашайтесь. Он такой человек, что все равно настоит на своем.

— Он во всем такой?

Джинни утвердительно кивнула.

Софья выглянула в окно. Шасси уже касались земли. Еще мгновение — и огромный самолет плавно катился по посадочной полосе.

— Не понимаю, как вашему пилоту это удается, — сказала она. — Не успеваешь заметить, когда самолет приземляется.

— Это одно из требований мистера Крейна. Если он почувствовал, как шасси коснулись земли, пилоту надо запастись черт знает какой уважительной причиной — или искать другую работу. — Джинни поднялась со своего кресла. — Через пятнадцать минут сможете выйти?

— Хорошо, — ответила Софья.

Едва за Софьей закрылась дверь, Ли Чжуань спросил:

— Ваша доктор Ивансич — югославка?

— Да, — сказал Джад. — Откуда вы знаете?

— Я слышал это имя. Она находилась при Мао Цзедуне до самой его смерти. Помнится еще, его жена и другие из «Банды Четырех» распустили слух, что она отправила его на тот свет.

Джад помолчал, поглядел в иллюминатор.

— В ее досье об этом ни слова не было. — Он обернулся к Ли Чжуаню. — Можете узнать для меня подробности?

— Пока не могу обещать, — сказал китаец и, усмехнувшись, добавил: — Но на всякий случай смотрите не примите из ее рук каких-нибудь пилюль.

Джад засмеялся в ответ:

— Думаю, с этим проблем не будет.

Глава десятая

Джад выглянул в окно. Внизу, у трапа, Софья и Джинни садились в лимузин. Зазвонил телефон. В трубке раздался голос Мерлина:

— Вам звонит Джадсон из Сан-Франциско.

— Соедините, — сказал Джад.

Раздался легкий щелчок.

— Здравствуйте, Джадсон.

— Здравствуйте, мистер Крейн. Могу сообщить вам кое-что по поводу стали для моста в Малайзии.

— Слушаю.

— «Мицубиси хэви индастриз» готова продать вам сталь на шесть миллионов дешевле. Но учтите: это наживка. Они настаивают на доставке своими судами, что поднимет цену примерно на восемьсот тысяч.

— Ну, это из одного кармана в другой, — сказал Джад. — А вы что посоветуете?

— Вы сейчас в Гонконге, — сказал Джадсон. — Постарайтесь встретиться с С. Юань Лином. Он крупнейший владелец грузовых судов в мире. И большинство его судов построено на «Мицубиси». Если он нажмет на свои рычаги, то, глядишь, и поможет нам сэкономить пару баксов.

— Не так давно, я слышал, он был в Мехико, что-то по поводу нефтеналивных танкеров для Пемекса.

— Он уже опять в Гонконге, — сказал Джадсон.

— Прекрасно, я прощупаю его, — сказал Джад. — Что у вас еще?

— Ничего срочного, — сказал Джадсон.

— Если что, звоните, — сказал Джад и повернулся к Ли Чжуаню. — Найдите С. Юань Лина и скажите, что я хочу его видеть сегодня после обеда.

— Он работает только по утрам, — сказал Ли Чжуань. — Потом обедает у себя на яхте, плавает ровно час и спит до ужина.

— Мне плевать, пусть он хоть на горшке сидит ровно час. Скажите ему, что я хочу его видеть.

— Хорошо, сэр, — сказал Ли Чжуань. — Тогда я, пожалуй, поеду в город прямо сейчас.

— Поезжайте, — сказал Джад.

В дверях Ли Чжуань обернулся и спросил:

— Так как все же насчет фармацевтической сделки? — и на его бесстрастном лице азиата помимо воли отразилось напряженное ожидание.

— Я уже все сказал. То, что связано с кваалудами, меня не интересует.

— Где кваалуды, там деньги.

— Пусть возьмут их себе, — сказал Джад. — Можете, впрочем, сказать им, что я готов утроить объемы интерферона.

— Я передам, — сказал Ли Чжуань. — Так я позвоню вам из города сразу же, как только свяжусь с С. Юань Лином.

— Спасибо, — сказал Джад. Он проводил глазами выходящего китайца и нажал кнопку, вызывая Мерлина. Но прежде Мерлина вошел Скорый Эдди.

— Хотите взбодриться, босс?

Джад кивнул:

— Неплохая мысль.

— Вишневая кока-кола и все, что полагается?

— Ты же знаешь.

Едва Скорый Эдди поставил на стол стакан кока-колы, как вошел Мерлин. Он дождался, пока Джад всыпал ложечку кокаина в напиток и осушил стакан.

— Вот такой она была, когда ее впервые начали выпускать в Атланте.

Мерлин кивнул. Он не раз слышал об этом. Кокаин заменили кофеином где-то году в 1903, а может, и в 1912, согласно Закону о пищевых продуктах и медикаментах.

Джад посмотрел на него.

— Запросите по телексу спецслужбы, что еще они могут сообщить о докторе Ивансич. Как это они не знают, что она провела целый год с Мао Цзедуном перед его смертью? А заодно пускай возьмут под колпак Ли Чжуаня. Сдается мне, в кваалудной сделке у него свой особый интерес.

Мерлин, не мигая, смотрел на него.

— Хорошо, сэр. Что-нибудь еще?

Джад помотал головой.

— Я, пожалуй, вздремну. Разбудите меня, когда Ли Чжуань договорится о встрече с мистером Лином.

В голосе надменной продавщицы-француженки звучали высокомерные нотки:

— У нас есть последние журналы — «L’Officiel», «Vogue» и другие. Вы можете выбрать любую модель по фотографии, и мы выполним ее за двенадцать часов.

Софья обратилась к девушке по-французски. Продавщица слушала, кивая, наконец жестом пригласила их садиться и вышла.

— Что вы ей сказали? — осведомилась Джинни.

— Я сказала, что нас интересует не «от кутюр», а исключительно «прет-а-порте»[5], и в Гонконге мы пробудем всего три часа.

Продавщица вернулась с другой женщиной, судя по всему, менеджером.

— Что конкретно интересует мадам?

Софья ответила по-английски:

— Два костюма, один шерстяной, другой из какой-нибудь легкой материи. Три дневных платья, одно черное платье для коктейлей и одно длинное вечернее платье, тоже черное. Соответствующие аксессуары и обувь. Три юбки: белая, беж и черная. Шесть деловых шелковых блузок разных цветов. Две пары летних брюк: темно-синие и черные. Три пары джинсов.

— Поняла вас, мадам, — почтительно произнесла женщина-менеджер. — Будьте любезны, пройдите со мной в примерочную.

В просторной примерочной Джинни присела в кресло, а Софья начала раздеваться. При виде ее хлопчатобумажного белья менеджер скорчила легкую гримаску.

— Может быть, мадам заинтересует наше белье? — предложила она. — У нас представлены все новейшие стили. Есть белье французское и американское, шелк и нейлон.

Софья улыбнулась:

— Спасибо. Возможно, я что-нибудь выберу.

Менеджер подошла к ней с портняжным метром, Софья расстегнула лифчик и сняла трусики. Продавщица профессиональными движениями обмерила ее и вышла из примерочной.

Джинни восхищенно посмотрела на Софью:

— Я вам уже говорила, что в вашей одежде не видно, какая у вас потрясающая фигура.

— Спасибо, — сказала Софья.

— Не удивительно, что мистер Крейн пожелал подарить вам новый гардероб.

Софья улыбнулась:

— Я решила, что он одевает всех своих подружек.

Джинни усмехнулась в ответ:

— Далеко не всех. И уж во всяком случае никогда не одевал своих врачей.

Софья посмотрела в зеркало, занимавшее всю стену от пола до потолка, и встретилась глазами с Джинни, которая стояла у нее за спиной. Джинни спросила:

— Где вам делали грудь?

— Нигде, — ответила Софья, глядя в зеркало на отражение Джинни.

— Такая красота, что трудно поверить, — сказала Джинни.

Софья в зеркале смотрела прямо на нее.

— Потрогай, если не веришь.

Поколебавшись мгновение, Джинни обняла ее сзади, обхватила груди ладонями. В зеркале — зрачки в зрачки — сходились их взгляды. Руки стюардессы были горячими, и Софья почувствовала, как у нее твердеют соски.

— Теперь веришь мне? — шепотом спросила она.

Медленно, блаженно, не отрывая взгляда от зеркала, Джинни отняла ладони и охрипшим голосом прошептала:

— Да.

И почти сразу же дверь в примерочную распахнулась. Джинни едва успела вернуться к своему креслу, как вошли несколько девушек с ворохами одежды.

Солнце припекало. Воздух на дальнем конце острова, у воды, был горячим и влажным. Ли Чжуань и Джад стояли рядом с матросом у руля небольшого катера «Рива». Ли Чжуань протянул руку и показал на моторную яхту, стоявшую в полумиле от них:

— Вон его судно. Всегда стоит в этой бухте.

— Думаете, он там? — спросил Джад.

— Нет, по расписанию у него сейчас плавание, — ответил Ли Чжуань. — Он сказал, что сможет принять вас не раньше, чем через три дня.

— Мы с ним сейчас поговорим, — заявил Джад категоричным тоном. — Снижайте скорость до двух узлов, будем его искать.

Мощный мотор перешел с рева на шепот. «Рива» начал плавно описывать широкую окружность. Через десять минут они увидели покачивающийся на воде желтый надувной плотик и три черных головы рядом.

Джад начал стаскивать одежду.

— Подруливайте к ним поближе, насколько возможно без риска.

Когда он скинул туфли и стянул носки, «Рива» был уже метрах в двадцати от купальщиков. Перешагнув через ветровое стекло, он ступил на нос судна, взметнул вверх руки, и черные головы в воде разом обрели лица, повернутые в его сторону.

— Глушите двигатель, — приказал Джад.

Он стоял на носу в одних плавках и прекрасно видел, как один из пловцов поднял «узи», профессиональным движением срывая с него водонепроницаемый пластиковый чехол.

Джад прыгнул в воду и быстро подплыл к человеку с автоматом.

— Будьте осторожнее с этой игрушкой, — сказал он ему. — Не ровен час, от нас от всех могут одни клочки остаться.

Джаду ответил не стрелок, а другой купальщик. В его голосе не было слышно страха.

— Что вам от нас надо?

— Я Джад Крейн, — представился Джад, балансируя на месте.

Человек посмотрел на него с удивлением.

— Разве вам не передали, что мы назначили вам встречу через три дня?

— Передали, — сказал Джад. — Но, по-моему, нам лучше поговорить сейчас.

— Здесь? В воде?

— Можно и в воде. Не это главное.

— Весьма нестандартный ход, должен сказать, — лицо человека исказило некое подобие улыбки. — Вы всегда проводите переговоры таким манером?

— Как правило, нет, — признался Джад. — Но и с такими людьми, как С. Юань Лин, не часто приходится встречаться.

Мистер Лин рассмеялся.

— А вы моложе, чем я думал, мистер Крейн.

— Спасибо, — сказал Джад. — Уделите мне толику вашего благосклонного внимания.

— У китайцев есть пословица, — сказал мистер Лин, — «Не пожелавший слушать упустит возможность».

Джад подплыл поближе к нему, и теперь они, балансируя в воде, очутились лицом к лицу.

— Мне известно, что вы внесли двадцать миллионов долларов задатка за шесть судов, которые строит для вас «Мицубиси»; известно и то, что весной три из них ожидает пробный спуск на воду.

Мистер Лин утвердительно кивнул:

— Правильно.

— Но может быть, вам неизвестно, что «Мицубиси» планирует совместить это пробное плавание с доставкой стали для моста, который я строю в Малайзии. После этого суда передадут вам, и вы заплатите остаток стоимости по соглашению сверх задатка.

Китаец помолчал, обдумывая услышанное.

— И сколько же они собираются получить с вас за доставку вашей стали?

— Восемьсот тысяч долларов.

С. Юань Лин одобрительно покивал:

— До чего умны эти японцы!

Джад покивал ему в такт:

— Чрезвычайно умны!

— Вас устроит четыреста тысяч долларов?

— Устроит, — сказал Джад.

— Значит, договорились, — и китаец протянул ему руку. — Могу я пригласить вас пообедать на борту моей яхты?

— Примите мои извинения, — сказал Джад. — Но сегодня я никак не смогу. Однако сочту за честь навестить вас в другой раз, если вы позволите.

— Буду рад, — ответил китаец. — В любое время.

Джад поплыл к «Риве». Матрос протянул ему руку и помог взобраться на борт. Джад обернулся, помахал на прощание продолжавшему плавать китайцу и, вновь повернувшись к матросу, бросил:

— Поехали!

«Рива» начал медленно задним ходом удаляться от пловцов, описывая при этом широкий круг, затем рулевой дал полные обороты, и моторка понеслась к берегу.

Глава одиннадцатая

Лимузин подкатил прямо к самолету. Софья и Джинни вышли.

— Я скажу, чтобы все отнесли в каюту.

— Спасибо, — Софья улыбнулась, коснулась рукой волос, и в ее голосе прозвучали нотки беспокойства: — Думаешь, ему понравится?

Джинни засмеялась:

— Если нет, ему просто лечиться надо.

— Я лет пять не была в парикмахерской, — сказала Софья. — Даже не узнала себя в зеркале.

— Вы великолепно выглядите, — сказала Джинни. — Не терзайте себя.

— Это стоило целого состояния.

— Только не для него, — сказала Джинни. — Ну, идемте. Сейчас принесут одежду, и вы сможете надеть что-нибудь из нового. Он сразу упадет.

Наверху, в холле, Софья столкнулась с Ли Чжуанем. Вежливо поклонившись, он спросил:

— Как съездили за покупками, доктор? Успешно?

— Даже очень. Спасибо, — сказала она. — А мистер Крейн на борту?

— Он у себя, принимает массаж, — ответил китаец и протянул Софье руку. — Очень приятно было с вами познакомиться.

— Вы уже уходите? — спросила она.

— Да, — сказал он. — Мне надо к себе в контору, а самолет улетает в Штаты в восемь часов.

Она посмотрела на часы. Было уже семь.

— Всего час остался, — удивилась она.

Он кивнул:

— Но мистер Крейн велел командиру ждать вашего возвращения, сколько понадобится, — и, выдержав паузу, перешел на китайский: — Я не сказал ему, что мы знакомы.

Она посмотрела в его бесстрастные глаза и ответила тоже по-китайски:

— Спасибо, товарищ.

Он быстро заговорил:

— По-моему, он будет больше доверять вам, если вы сами ему расскажете о своей работе у Мао. Зачем ждать, пока это раскопают спецслужбы?

Она молча кивнула.

— А я, в свою очередь, буду весьма благодарен, если вы передадите мне все, что он скажет по поводу фармацевтической сделки.

— Хорошо, товарищ.

Он снова перешел на английский:

— Надеюсь, мы еще увидимся, доктор.

— Надеюсь, мистер Ли Чжуань, — сказала она по-английски. — Еще раз спасибо вам за помощь.

Выходя, он столкнулся в дверях с Джинни, следом за которой шли двое посыльных, нагруженные пакетами и коробками.

У изголовья негромко, но настойчиво зазвонил телефон. Она повернула реостат — комната сразу осветилась мягким рассеянным светом — и чуть хриплым со сна голосом произнесла в трубку:

— Да…

— Извини, — донесся до нее далекий голос Джада, — я не хотел тебя разбудить.

— Ничего-ничего, — сказала она. — Вот не думала, что можно так устать от хождения по магазинам.

— Тебе понравилось?

— Как ни странно, да, — сказала она. — Кстати, спасибо тебе за все эти чудесные вещи.

— Мне хотелось доставить тебе удовольствие.

— Хороший был массаж? — спросила она.

— Да, — он, казалось, не сразу сообразил, что ответить. — А ты не хочешь попробовать?

Внезапно в ее сознание вторгся гул двигателей. Она выглянула в иллюминатор — в ночном небе мерцали звезды.

— Ты хочешь сказать, что с тобой и массажист летает?

— Не массажист, а две массажистки. И очень хорошие. Но они летят с нами только до Гонолулу, а потом вернутся в Гонконг.

Она не отвечала.

— Ну, это ты еще успеешь решить, — сказал он. — Я вообще-то звоню спросить: ты со мной поужинаешь?

Она посмотрела на табло электронных часов с голубыми светящимися цифрами:

— Сейчас половина одиннадцатого.

— Не торопись, — сказал он. — Я подожду.

И прежде, чем она успела ответить, в трубке прозвучал отбой. Потянувшись, она села в кровати, снова сняла трубку и нажала кнопку вызова стюардессы.

— Да, доктор, — ответила Джинни.

— Для меня найдется кружка горячего кофе? — спросила она.

— Конечно, доктор, — сказала Джинни. — Сию минуту принесу.

Софья вылезла из постели и пошла в душ. Когда через несколько минут она вышла оттуда, обернутая полотенцем, стюардесса уже ждала ее.

Кофе был горячим, черным и крепким.

— То, что надо, — сказала Софья.

Джинни не уходила.

Софья с недоумением посмотрела на нее:

— Ты что-то хочешь сказать?

Сдавленным голосом девушка проговорила:

— Вы к нему собираетесь, да?

Софья кивнула:

— Конечно.

Из глаз Джинни брызнули слезы:

— Пожалуйста! Не ходите туда! Хотя бы сейчас не ходите! У нас был такой прекрасный день…

— Джинни, — мягко, успокоительно произнесла она, — что ты, детка!

— Ну, пожалуйста! — умоляла Джинни. — Я не хочу, чтобы он и вас использовал и бросил, как всех… Я вас люблю.

— А что, ты… когда-нибудь…

Джинни не дала ей договорить:

— Нам не приходится выбирать. Он всех нас скупил на корню!

Софья с материнской нежностью привлекла ее к себе. Девушка уткнулась ей в плечо, и голос ее зазвучал глуше:

— Но вы не должны танцевать под его дудку. Вам он не хозяин.

— Детка моя! — шептала Софья. — Ты не знаешь жизни! Над каждым, да-да, над каждым есть свой хозяин, а часто и не один.

Джинни подняла мокрое лицо.

— Так вы не влюблены в него?

— Нет, — сказала Софья. — Я не влюблена в него.

— Но все равно пойдете?

— Да, — кивнула Софья.

— Я его ненавижу! — яростно выкрикнула Джинни.

Софья молчала.

— А меня вы могли бы полюбить? — спросила Джинни.

Их глаза встретились.

— Может быть, со временем… — пробормотала Софья.

Из иллюминатора лились потоки солнечного света, слепили глаза. Она зажмурилась и повернулась на другой бок. Но голова все равно раскалывалась от боли, и, открыв глаза, она села в постели. Вздохнула, огляделась: она была в своей комнате. Странно, подумалось ей, разве она спускалась к себе?

Она сползла с постели и, пошатываясь, побрела в ванную. Наскоро проглотив две таблетки аспирина и пять миллиграммов валиума, встала под душ, открутив кран до упора. Сначала холодная струя, потом горячая, потом снова холодная. Голова понемногу начала проясняться.

Она вышла из-под душа, потянулась за полотенцем и остолбенела, пораженная тем, что увидела в зеркальной стене: ее обнаженное тело, от упругих грудей до бедер, все сплошь было покрыто мелкими фиолетово-черными синяками. Она смотрела на свое отражение ошеломленная, не веря собственным глазам. Лобок был наголо обрит, венерины губы набухли и вздымались, как Везувий, а клитор, красный и воспаленный, вываливался наружу, как лава из жерла вулкана.

Тяжело вздохнув, она повернулась и через плечо посмотрела в зеркало на свою спину. Спина и ягодицы были исполосованы тонкими красными линиями — следами бича. Она потрогала синяки — не больно; коснулась пальцами ягодиц, груди — нет, ничего не болело.

Пребывая все в том же оцепенении, она закуталась в полотенце, вернулась в комнату и там, сидя на кровати, попыталась вспомнить, что же произошло ночью. Но в памяти зияла пустота.

Она сняла трубку и нажала кнопку вызова стюардессы. Ответил старший стюард Рауль:

— Слушаю, доктор.

— Когда мы садимся в Гонолулу?

Бесстрастный голос Рауля ответил:

— Мы вылетели из Гонолулу три часа назад, доктор.

Она на мгновение замялась.

— Вы не могли бы попросить Джинни, чтобы принесла мне кофе?

— К сожалению, доктор, — без всякого выражения сообщил стюард, — Джинни снята с полета в Гонолулу. Я велю принести вам кофе.

И тогда она вспомнила. Сразу, едва положила трубку. Это было похоже на кошмарный сон. Миниатюрные китаянки-близнецы, одинаковые, как две горошины из одного стручка, обнаженные, катают в пальцах небольшой шарик опиума, зажигают трубку и ловкими маленькими ручками подносят черенок к ее рту.

Потом — волшебные облака и серебряный туман наполняют ее тело, и она чувствует, как оно прекрасно, когда руки крошечных китаянок касаются его, и каждый нерв источает любовь. Потом наступил оргазм, взорвавший ее, расколовший на миллион осколков и швырнувший их в черноту ночи.

Но черноту разорвала боль. Борясь со всесилием ночи, она изо всех сил продиралась к ясности сознания, и боль возникла снова, настойчивее и сильнее. Она открыла глаза и увидела Джинни с лицом, искаженным гневом и ненавистью, с оскаленными зубами. И вдруг — тонкие хвосты плетки. Она закричала — безудержно и пронзительно.

И тогда резко распахнулась дверь. Джинни вдруг исчезла, а на ее месте появился Джад. Она попыталась что-то сказать, но не услышала собственного голоса.

Наконец она различила его голос, приказывавший:

— Лед, прокаин и АКТГ-мазь. Побольше! Инъекцию димедрола.

— Больно, — простонала она. — Больно.

— Сейчас пройдет, — сказал он, и она снова провалилась в темноту.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказала она.

В комнату заглянул Джад.

— Можно?

Она кивнула.

Он дождался, пока стюардесса поставит на маленький столик у изголовья поднос с кофе и уйдет.

— Как ты себя чувствуешь?

— Неважно, — сказала она и, отпив кофе, добавила: — Может, хоть ты мне объяснишь, что случилось?

— Ты уснула после опиума, — сказал Джад, — и тебя перенесли спящую.

— Спасибо, — сказала она. — Но меня чуть не убили.

— Девчонка оказалась не в себе, — сказал он. — Нам урок. Мы все поняли, только когда прибежали туда и увидели этот кошмар своими глазами.

Она виновато посмотрела на него.

— Извини. Я доставила тебе столько хлопот.

— Ты ни в чем не виновата, — сказал он. — Не горюй, все обошлось, а это главное.

Они помолчали, и она тихо сказала:

— Спасибо тебе за все.

— Мы будем в Сан-Франциско примерно через четыре часа, — сказал он. — Пока тебе лучше всего поспать. А там я знаю врача, который вылечит твои синяки за один день.

Глава двенадцатая

Вертолет, доставивший их из аэропорта Сан-Франциско в Крейн-Сити, приземлился ровно в одиннадцать часов утра. Их уже ждали: на поле стояли два автомобиля, чуть поодаль — несколько человек.

Один из них, высокий представительный мужчина с проседью в волосах, первым протянул Джаду руку. Отвечая на его рукопожатие, Джад воскликнул:

— Джим! Спасибо, что пришли встретить нас, — и, обернувшись к Софье, пояснил: — Софья, это доктор Марло, бригадный генерал в отставке. В свое время он возглавлял Ожоговый центр НАСА в Хьюстоне. Джим, это доктор Ивансич, или просто Софья.

Два доктора пожали друг другу руки.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Джим.

— Все болит, — ответила Софья. — Но я чувствую, что эти ушибы носят поверхностный характер.

Джим улыбнулся:

— Вот и посмотрим. Я положу вас в клинику.

Софья вопросительно посмотрела на Джада.

Он ободряюще улыбнулся:

— Я буду у себя в правлении. Джим сделает все, что надо, и доставит тебя ко мне.

Машина доктора Марло отъехала первой. Джад со Скорым Эдди и Мерлином сели в другой автомобиль. Подняв оконное стекло и перегородку, отделяющую шофера от пассажиров, Джад строго посмотрел на Мерлина:

— Как это получилось, что медики своевременно не обнаружили у Джинни латентный психоз?

— Совершенно непонятно, — сказал Мерлин. — Сейчас они пересматривают все тесты.

— Пусть представят мне полный отчет и перечень новых тестов. Еще один псих вроде нее — и мы запросто можем разлететься на части прямо в воздухе.

Мерлин знал: лучше ничего не отвечать. Внешне Джад всегда оставался спокойным, но ничего не забывал и ошибок не прощал.

Давая понять, что тема исчерпана, Джад спросил:

— Вы уведомили Джадсона, что мы договорились с С. Юань Лином?

— Да. Он очень обрадовался. И просил передать вам, что работает над усовершенствованием мостовых конструкций. Это должно дать нам еще около миллиона долларов.

Джад удовлетворенно кивнул:

— Прекрасно, — и тут же спросил: — Барбара ждет меня в правлении?

— Да, сэр.

Джад снова кивнул, откинулся на спинку сиденья, опустил перегородку и щелкнул пальцами. Скорый Эдди оглянулся. Он знал, что от него требуется.

Золотой флакончик и ложечка перекочевали из его ладони в руку Джада. Зажав их в кулаке, Джад отвернулся в угол машины. Два глубоких вдоха — и он ощутил прилив бодрости. Он закрыл флакон и вместе с ложечкой передал его обратно Скорому Эдди.

Он поцеловал Барбару в щеку.

— Прекрасно выглядишь!

— Подлиза! — улыбнулась она. — Я шестидесятилетняя старуха.

— Я словами не бросаюсь, — сказал он. — Ты дашь фору любой сорокалетней.

— Спасибо. А ты выглядишь усталым.

— Действительно, устал, — согласился он. — Но ничего. Я хорошенько отдохну в Бока-Ратоне.

— Осталось только присвоить мне корпоративный титул, — сказала она.

— Считай, что ты его имеешь. Так как тебя теперь называть?

— Фея-крестная, — она засмеялась, но, сразу посерьезнев, добавила: — Я беспокоюсь за тебя.

— Все будет хорошо, — заверил он.

— Надеюсь, эта докторша, которую ты привез из Югославии, сможет тебе помочь, — сказала она. — И больше не свяжется с грубыми лесбиянками.

Он удивился:

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, раз говорю. Я же фея-крестная, — ответила она и, помедлив, добавила: — Я видела телекс, который ты послал в клинику.

Он раздосадованно покачал головой:

— Черт возьми!

— Не сердись, — улыбнулась она. — Ты же знаешь, у тебя очень сплоченная семья.

— Да, я замечаю, — сказал он. — Что, и при отце так же было?

— При отце тем более, — подтвердила она. — Он никогда не отдалялся от семьи так, как ты.

Он посмотрел на окна здания. Наступало обеденное время, и комнаты пустели одна за другой. Он снова повернулся к Барбаре:

— Джек Мелони говорит, что НАСА не хочет сотрудничать с нами. А Хьюз тем временем прибрал к рукам еще шесть спутников.

— Верно, — сказала она. — Я узнавала у генерала Страйкера. Это мой старый друг. Он тоже сказал, что у Хьюза прочные позиции.

— Мне нужно только два из этих шести.

— Его нелегко будет потеснить.

Он на минуту задумался.

— Мы поставляем Хьюзу полупроводники, так?

— Да, — кивнула она.

— Они уже отгружены?

— Не знаю, — сказала она. — К чему ты клонишь?

— Если Хьюз не получает полупроводников, спутники не выходят на орбиту, верно?

— Я не инженер, — пожала плечами она.

Джад вызвал Мерлина.

— Позвоните в отдел поставок Хьюза и предупредите, что мы не сможем отгрузить им полупроводники. Скажите, что партия еще не готова и мы пока не знаем, сколько времени потребуется, чтобы закончить работу.

— Это обойдется вам в сорок миллионов долларов неустойки, — сказал Мерлин.

— Черт с ними! — бросил Джад.

— Хозяин — барин, — сказал Мерлин и вышел.

Джад повернулся к Барбаре:

— А теперь тебе предоставляется случай поработать феей-крестной. Позвони своему другу генералу Страйкеру и скажи, что благодаря родству со мной можешь помочь уладить дело с полупроводниками, если они уступят мне два спутника.

— Это шантаж, — сказала она.

— Чистой воды, — подтвердил он.

Она засмеялась:

— Это мне нравится, — и уже в дверях, обернувшись, добавила: — Я знаю систему Хьюза. У него все решения проходят по инстанциям, а на это нужно время.

— У меня время есть. Это они торопятся.

— Когда я увижу твою докторшу? — спросила она.

— За ужином.

— Чудесно, — сказала она и вышла.

— Я не знала, что доктор Марло муж твоей мачехи, — сказала Софья, глядя, как Скорый Эдди открывает дверь люкса, снятого Джадом в отеле у Марка Хопкинса.

— Уже шесть лет, — сказал Джад, пропуская ее вперед.

— Она у тебя молодая.

Джад кивнул.

— А доктор Марло просто гений. Я понятия не имела о таких методиках. В некоторых вещах американская медицина опередила нас на целую эпоху.

— Что он применял?

— Комбинацию АКТГ, прокаина и антиаллергического коллагена в виде внутримышечных инъекций. У него такая легкая рука, просто не чувствуешь иглы.

— Да, он крупный специалист, — сказал Джад. — Его не хотели отпускать из НАСА. Но ему уже семьдесят, он решил, что с возрастом не поспоришь, и ушел.

— Ты говорил, у них красивый дом в Ноб-Хилле, так, кажется? Давно они там живут?

— Он оттуда родом, — сказал Джад, — там жило не одно поколение его предков.

— Мне подумалось, что твоя мачеха счастливая женщина.

— Так и есть, — сказал он, ведя ее в спальню.

В дальнем конце комнаты перед стрельчатыми — от пола до потолка — окнами стояла овальная гидромассажная ванна Джакузи. Он нажал на кнопку, включая воду, и посмотрел на нее:

— Тебе водные процедуры не противопоказаны?

— Если вода не очень горячая, можно, — ответила она.

— Тридцать пять градусов.

— Нормально.

— Тогда давай искупаемся, — сказал он.

Он влез в ванну первым и, сидя там, смотрел, как она, обнаженная, идет к нему.

— Да, он крупный специалист, — снова повторил он. — Синяки почти прошли.

— До завтра должны совсем исчезнуть — он обещал.

Она осторожно поставила одну ногу на ступеньку и потрогала воду:

— Хороша.

Он протянул ей руку и не смог сдержать широкой улыбки.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

— Твоя киска, — сказал он, — как у младенца.

— Это так смешно?

Он покачал головой.

— Наоборот. Грандиозно. Особенно то, как клитор выдается наружу.

Она сверху посмотрела ему в глаза:

— Хочешь съесть ее, пока я не залила все водой и мылом?

— Что за вопрос!

Она потянулась к нему и, широко расставив ноги, оседлала его лицо.

Глава тринадцатая

Доктор Ли Сойер, директор Крейновского центра медицинских исследований в Бока-Ратоне, штат Флорида, мужчина лет сорока, среднего роста, лысый, с водянисто-голубыми глазами и унылым выражением лица, вызывающим ассоциации с бассетхаундом, сидел рядом с койкой Джада.

— От кого-кого, но от вас такого прилежания не ожидал, — говорил он. — Дай Бог памяти, когда это вы в последний раз три дня просидели на одном месте?

Джад рассеянно взглянул на него:

— Не знаю. А где Софья?

— Она пожелала сама обработать все ваши тесты, — сказал доктор Сойер. — Я выделил ей комнаты на этом же этаже, рядом с вами.

— Как она вам показалась?

Доктор Сойер пожал плечами:

— Все время что-то спрашивает. Честное слово, я не понимаю, зачем ей так много знать, — и, опустив глаза на лист бумаги, лежавший у него на коленях, углубился в его изучение. — Так, в соответствии с этой инструкцией, в первый день от вас потребуется шесть порций спермы на исследование, каждая из них будет поделена пополам, половина останется здесь, половину заморозят и отправят в Югославию. Причем, что самое интересное, эти порции надо сдать с промежутком в четыре часа.

— То есть у меня должна быть эякуляция?

— А что, вы знаете другой способ? — осведомился доктор Сойер. — Мало того, каждый раз мы должны выжать вашу простату до конца, до тех пор, пока пробы не окажутся совершенно пустыми.

Джад взирал на него с легким ужасом.

— Уж не знаю, какими средствами вы убеждали даму, — сказал доктор Сойер, — но она явно считает вас Тарзаном.

— Что там еще в списке? — спросил Джад.

— Компьютерная томография, ультразвук, рентгеноскопия всех внутренних органов, пункция важнейших органов, клинический анализ крови, анализ на содержание в ней кислорода, углекислого газа и азота, соскоб клеток кожи, волос, ногтей с пальцев рук и ног… Там еще много; хотите, чтобы я дочитал до конца?

— У меня и так голова кругом, — сказал Джад. — Она вам хоть объяснила, зачем ей все это нужно?

— Так велела доктор Забиски.

— Вы как-то продвинулись с автоклонированием клеток человека? — спросил Джад.

— Пока нет, — покачал головой доктор Сойер.

В комнату вошла Софья. В белом халате ее было не узнать.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — сказал он. — Послушай, а ты проводила такое обследование кому-нибудь еще?

— Один раз, — сказала она. — Обычно доктор Забиски наблюдает всех у себя в клинике. Ты второй, для кого она сделала исключение. А первым был Мао Цзедун.

У Джада округлились глаза:

— Ты и с ним работала?

— Да, — сказала она. — Я провела с ним целый год — до самой его смерти. Доктор Забиски предупреждала его, что ничего не выйдет, но он все равно настоял на полном курсе лечения.

— И как же ты его лечила?

— Доктор Забиски раз в неделю присылала самолетом сыворотку, и я делала ему внутривенные инъекции утром и вечером.

— Что за сыворотка? — спросил он.

— Не знаю, — сказала она. — Доктор Забиски никому не раскрывает рецепт. Китайцы проводили лабораторный анализ, пытаясь выявить компоненты, но ничего не добились.

— Кто бы мог подумать, — заметил доктор Сойер.

— Они испытали все виды анализа: химический, спектральный, изотопный, радиометрический, и ни один не дал результата. Поверьте мне, кроме доктора Забиски, рецепта не знает никто. Вероятно, у нее есть своя система защиты от попыток раскрыть секрет сыворотки.

— Мне это не нравится, — заявил доктор Сойер, повернувшись к Джаду. — Кто знает, что за адскую смесь она может прислать? А если это вас убьет?

Софья укоризненно посмотрела на него:

— Я хорошо знаю доктора Забиски. Весь смысл ее существования в продлении человеческой жизни. Это ее единственная цель и мечта.

Джад пожал плечами и сказал, обращаясь в основном к доктору Сойеру:

— Пока что я собираюсь только пройти обследование. Уж оно-то мне наверняка не повредит.

Доктор Сойер нехотя кивнул.

— Тогда давайте начнем, — сказал Джад. — А там видно будет.

Софья улыбнулась ему:

— Первое, что от тебя требуется, — это пораньше лечь и хорошенько выспаться. Мы начнем в шесть утра.

— Но сейчас всего семь часов, — запротестовал Джад. — Я еще не ужинал.

— Сейчас тебе принесут легкий ужин, — сказала Софья. — А в девять ты должен спать.

В это время рядом с кроватью зазвонил телефон. Он поднял трубку:

— Да?

Это была Барбара.

— Я только что говорила с генералом Страйкером. Он сказал, что третий день сидит на телефоне, но не может добиться ответа на твое предложение по спутникам. Он говорит, мы можем не успеть. Первый запуск назначен на первое апреля. Юристы их компании уже подготовили иск на случай, если мы задержим поставки.

— Почему он не может добиться ответа? — спросил он.

— Только два человека могут дать добро на замену. Билл Гей и сам Говард Хьюз. И оба вне пределов досягаемости. Гей за границей, и никто не знает, где. А Хьюз в Акапулько, но к телефону не подходит.

— Что-то мне не верится, — сказал Джад.

— Это правда, — сказала она. — Страйкер говорит, уже много лет Хьюз ни с кем не разговаривает напрямую. Все его распоряжения поступают через Гея или его людей, которые всегда рядом с Хьюзом.

— Значит, нам придется повидаться с Хьюзом! — сказал Джад. — Спасибо за звонок. Если что, я с тобой свяжусь.

— Всего хорошего, — сказала Барбара. — Целую тебя.

— Взаимно, — сказал он и, положив трубку, сел в постели. — Одежду мне. Очень жаль, но обследование придется отложить на несколько дней.

Софья смотрела на него почти в отчаянье:

— Но все уже подготовлено!

— Очень жаль, — повторил он, спуская ноги с кровати, и обратился к доктору Сойеру: — Сделайте одолжение, пришлите ко мне поскорее Мерлина.

Не успел Джад застегнуть рубашку, как Мерлин был в палате.

— Да, сэр?

— Свяжитесь с экипажем самолета, сообщите им, что мы вылетаем в Акапулько немедленно, как только я доберусь до аэропорта. Потом позвоните в Мехико генералу Мартосу, скажите, что я прошу у него десять человек из отряда особого назначения «Федералес» для встречи самолета в Акапулько; пообещайте ему сто тысяч долларов и по тысяче для каждого полицейского. Еще скажите, что мне надо узнать, где в Акапулько останавливается Хьюз, и проникнуть к нему, минуя охрану. — Он натянул носки и сунул ноги в туфли. — Жду вас через десять минут в автомобиле.

Мерлин вышел. Джад повернулся к Софье:

— Чувствуй себя как дома. Я вернусь дня через два.

Она умоляюще посмотрела на него:

— Я никогда не была в Акапулько.

— Тогда поехали, — сказал он.

— А что взять из одежды? — спросила она.

Он рассмеялся:

— Там нужно только бикини.

Глава четырнадцатая

Как только самолет приземлился в Акапулько, на борт поднялся высокий молодой человек в военной форме. Лихо отдав честь Джаду, он представился по-английски:

— Подполковник Айала!

— Джад Крейн, — сказал Джад, пожимая руку военного.

— Я адъютант генерала Мартоса. Он прислал со мной информацию, которую вы просили. — Подполковник протянул Джаду папку с бумагами. — Если не возражаете, я поясню, поскольку тут по-испански.

— Спасибо, подполковник, — сказал Джад и подвел военного к небольшому столу для совещаний в главном салоне.

Подполковник разложил бумаги:

— Сеньор Хьюз снимает верхний этаж в отеле «Принцесса Акапулько». Вот план. Вы видите, что угловая комната, самая большая, которую сеньор Хьюз занимает лично, выходит на море. Рядом с ней комната поменьше, там находится несколько телефонов, телекс, стулья и две кушетки. Здесь всегда сидит дежурный, и дверь отсюда в комнату сеньора Хьюза всегда открыта. Апартаменты включают еще четыре комнаты, в них располагается персонал сеньора Хьюза. Обычно в его команде пятнадцать человек, но на данный момент точное число нам неизвестно. Мы знаем, что четверо уехали из Мехико, а также что при сеньоре Хьюзе нет сейчас его личного врача. Несколько дней назад к сеньору Хьюзу вызывали гостиничного врача. Мы узнали, что сеньор серьезно болен и нуждается в госпитализации, однако до возвращения его личного доктора — а он должен прибыть завтра — ничего предприниматься не будет.

Джад с тревогой посмотрел на военного:

— Доктор считает, что болезнь мистера Хьюза опасна?

— Мы знаем только, что ему был назначен анализ крови, но так и не знаем, сделан ли он.

— Люди Хьюза вооружены?

— Некоторые, да, — сказал подполковник. — Это не профессиональные телохранители, скорее что-то вроде секретарей и референтов. Профессиональный охранник стоит у дверей лифта, но он мексиканец, из охраны отеля, и его квалификация не высока.

Джад углубился в план этажа.

— Как вы думаете, шум будет слышен в других комнатах?

— Смотря какой шум, — насторожился военный.

— Нет, не стрельба, — сказал Джад. — Голоса, разговор.

— Должно пройти нормально, — сказал военный. — Если мы поднимемся на грузовом лифте, минуя вестибюль, то легко снимем охранника, поскольку он стоит лицом к пассажирскому лифту. Правда, элемент случайности может поджидать со стороны тех, кто находится в номере.

— Я никому не хочу причинить вреда, — сказал Джад, продолжая изучать план. — Мне просто надо поговорить с Хьюзом, вот и все.

— Понимаю, сеньор, — сказал военный. — Вы один пойдете с нами?

Джад задумался на мгновение, потом обернулся к Софье:

— Пойдешь со мной? Если он болен, ты сможешь оказать помощь.

— Конечно, — сказала она.

— Эта дама мой доктор, — объяснил он военному. — Она будет сопровождать нас.

Военный скептически покосился на Софью, но произнес с должной почтительностью:

— Как прикажете, сеньор.

От аэропорта до отеля было восемь километров, да еще километр по дороге, огибающей территорию отеля, мимо площадок для гольфа, до главного входа. Софья на заднем сиденье не отрывалась от окошка.

— Какая красота! — сказала она Джаду. — Побыть бы здесь подольше.

Джад улыбнулся:

— У одного моего друга вилла в этих краях. Можно остаться на выходные.

— В следующий раз, — сказала она. — Сейчас тебя ждет обследование.

Подполковник Айала, сидевший рядом с водителем, откинулся на сиденье и обернулся к ним:

— Мы подъедем к служебному входу.

Джад кивнул и, оглянувшись, посмотрел в заднее стекло. За ними ехал черный фургон с солдатами. Машины миновали главный вход и подъехали к служебному.

Все вышли, подполковник скороговоркой спросил что-то у швейцара, и тот молча махнул рукой, показывая, куда идти. Они прошли по коридору цокольного этажа, вошли в грузовой лифт, опередив горничную, уже втолкнувшую было в него свою тележку с грязным бельем. Подполковник что-то резко сказал, и женщина попятилась, суетливо дернув тележку к себе. Подполковник нажал кнопку на панели, двери закрылись, он пристально посмотрел на Джада и Софью:

— Не выходите из лифта, пока я не скажу.

Джад кивнул. Над дверями медленно сменяли друг друга светящиеся номера этажей. Казалось, прошла целая вечность, пока загорелся последний.

Не успели двери раскрыться до конца, как первые несколько солдат выскочили из лифта. Выждав одну-две секунды, за ними устремились остальные. Подполковник Айала жестами поторапливал последних. Когда все вышли, он нажал кнопку, блокирующую закрытие дверей.

Мгновение — и охранник с заломленными назад руками в наручниках уже лежал на полу лицом вниз перед пассажирским лифтом, который ему поручено было охранять. Подполковник что-то тихо спросил у него, глаза охранника забегали, он дернул головой в сторону одной из дверей.

Подполковник Айала, прижимаясь спиной к стене, бесшумно прокрался к двери, взялся за ручку. Незапертая дверь открылась свободно. Подполковник вошел в номер, Джад за ним. В комнате за столом, уткнувшись головой в скрещенные руки, спал человек.

Подполковник подошел к спящему сзади и легонько тронул за плечо. Человек поднял голову и оцепенел. Вылезшими из орбит глазами он глядел прямо в дуло кольта 45-го калибра. Его губы разомкнулись, но Джад заговорил первым:

— Спокойно! Вам не причинят зла.

Человек повернул голову на его голос, и Джад миролюбиво повторил:

— Не бойтесь, мы никого не тронем. — Он сделал паузу. — А где все остальные?

Человек выдохнул и затараторил:

— Трое на месте, спят; а остальные пошли в город — там сегодня кино на английском.

Джад указал подбородком на комнату Хьюза:

— Он там?

Человек утвердительно кивнул.

— Я хочу поговорить с ним, — сказал Джад.

— Никак невозможно, — сказал человек. — Он болен и сейчас спит.

— Разбудите, — сказал Джад.

— Никак невозможно, — повторил человек. — Он без сознания. Кажется, он что-то принял.

— Проводите нас к нему. Эта дама врач.

Человек окинул быстрым взглядом Софью, задержался на докторском саквояже в ее руке и встал.

В комнате, куда они вошли, было темно, окна закрыты плотными шторами, только на столике у изголовья кровати слабо горел ночник. Огромный — от стены до стены — ковер на полу был весь закрыт бумажными салфетками, тщательно уложенными встык одна к одной. В комнате стоял удушливый тяжелый запах, и даже кондиционер не в силах был справиться с ним.

— Неужели нельзя раздвинуть шторы, открыть окна, — сказал Джад. — Пусть выветрится вонь, и уберите эти чертовы салфетки, от них один беспорядок!

— Невозможно, — ответил человек. — Все закрыто наглухо и опечатано. А салфетки снимать нам запрещено. Мистер Хьюз считает, что они защищают от микробов.

— Тогда хоть свет включите, — сказал Джад.

Человек включил лампу над дверью, и Джад смог наконец разглядеть лежавшего в постели. Он лежал на боку с закрытыми глазами, уткнувшись лицом в подушку, и трудно, с присвистом дышал приоткрытым ртом. Пряди спутанных, отросших почти до плеч седых волос разметались по подушке.

Минуту Джад смотрел, потрясенный, не веря своим глазам, потом тихо позвал:

— Мистер Хьюз!

Хьюз не шевельнулся.

Джад окликнул его еще раз, погромче.

— Он не ответит, — сказал их провожатый. — Я же говорил, он болен. Он уже почти неделю такой. Мы даже покормить его не можем.

Джад повернулся к Софье:

— Осмотри его.

Софья подошла к кровати, достала из саквояжа стетоскоп. Приложила к груди больного, послушала, потом нашла пульс и покачала головой:

— Он очень слаб.

Джад молча наблюдал за ней. Она приподняла простыню и окинула взглядом всю фигуру больного. Потом накрыла его снова, склонилась к самому лицу и пальцем подняла одно веко, обнажив глазное яблоко. Наконец она выпрямилась и произнесла:

— Этого человека надо немедленно госпитализировать.

— Что с ним? — спросил Джад.

— Могу сообщить только свои подозрения, — сказала она, — по-моему, у него начинается уремия.

— Как это его угораздило? — растерянно спросил Джад.

— Посмотри, — позвала она, приподнимая покрывало.

Джад подошел поближе.

— Видишь, — сказала она, — он весь исколот. А кроме того, организм обезвожен и крайне истощен. Кожа да кости. Да еще на голове свежий шрам, как будто нечаянно сорвали бородавку.

— А прямо сейчас, на месте, нельзя ему чем-нибудь помочь?

Софья отрицательно покачала головой:

— Нужно больничное оборудование.

— Ну, хотя бы укол, чтобы снять боль.

— Я чувствую, его уже не один раз кололи обезболивающим, — сказала она. — И потом, посмотри на его глаза: он в коматозном состоянии.

Джад понимающе кивнул и сделал знак провожатому выйти в соседнюю комнату. Там он спросил:

— Что за чертовщина у вас творится?

— Я только выполняю распоряжения, — сказал человек. — Нам приказано не трогать его, пока не вернется из Штатов его личный врач. А он должен прибыть завтра.

— Это кто же так приказал?

— Старик самолично. Еще на прошлой неделе, сразу, как только почувствовал себя плохо. А его приказов никто — ни единая душа! — не смеет ослушаться.

Джад недоуменно уставился на него:

— Неужели здесь никому невдомек, что он недееспособен? Кто здесь может назначить ему лечение?

— Только его личный врач, — упрямо повторил человек.

— Вот что, у вас есть телекс, — продолжал настаивать Джад, — свяжитесь с правлением компании. Должен же там кто-нибудь взять на себя ответственность.

— Телекс не работает.

— Позвоните по телефону.

— Мы уже позвонили. Вот, ждем завтра доктора.

Джад, ни слова не говоря, смотрел на человека еще минуту, потом повернулся к подполковнику:

— Пошли!

Софья схватила его за руку:

— Если не оказать ему помощь немедленно, он умрет!

Джад повернулся к ней, его глаза были холодны как лед.

— Что поделаешь!

— Но человек же погибает! — взмолилась она.

— Что хотел, то получил, — жестко сказал он. — Он мне ничего не должен, а я ему.

— Это твой принцип?

— А ты можешь предложить что-нибудь получше? — саркастически возразил он. — Думаешь, если бы я не дал денег на эти чертовы отели в Югославии, они бы отпустили тебя со мной?

Она молча посмотрела на него и вышла из комнаты. А он подошел к столу, за которым полчаса назад застал спящего дежурного, и выложил на него десять чеков по тысяче долларов:

— Это поможет вам забыть, что мы здесь были.

Дежурный сгреб чеки и засунул в карман:

— А разве здесь кто-то был?

На обратном пути во Флориду, промаявшись два часа, Софья не выдержала и поднялась к нему в каюту:

— Можно тебя на пару слов?

— Конечно, — сказал он и протянул ей телекс. — Зря катались. Только что Страйкер сообщил, что они принимают наше предложение.

Она отложила телекс, не читая, и сказала:

— Извини, это, конечно, не мое дело, но там человек умирает.

— Спасибо, что сказала, я бы не догадался.

— Но почему человек, который может себе позволить все, что душе угодно, живет вот так? — воскликнула она. — Замкнувшись в своем одиночестве, как в барокамере, обрубив всякие связи с реальностью?

— Может быть, ему казалось, что так он никогда не умрет, — сказал Джад и, помолчав, добавил: — А может быть, он как раз хотел умереть, только ему не хватало мужества.

Глава пятнадцатая

Яркое солнце Флориды отражалось в зеленом зеркальном стекле, которым было облицовано одноэтажное здание, находившееся в одном квартале от Крейновского медицинского центра. Его плоская крыша пряталась за ветвями гигантских флоридских кипарисов. Возле изумрудных стеклянных дверей красовалась небольшая медная табличка:

КРЕЙНОВСКИЙ ЦЕНТР

ЯДЕРНОЙ МЕДИЦИНЫ

Частное заведение

У запертых дверей неподвижно, как неживые, стояли двое вооруженных охранников в форме и одинаковых зеленых зеркальных очках от солнца.

Доктор Сойер остановил свой автомобиль с откидным верхом напротив входа и взбежал по ступенькам. На ходу кивнув охранникам, он приложил ладонь к пластинке идентификатора личности на фотоэлементах. На табло засветились буквы его имени, и двери бесшумно раздвинулись.

Вестибюль был совершенно пуст, если не считать еще одного охранника, сидевшего за столом между двумя лифтами. Увидев доктора, охранник сказал:

— Доктор Забиски просила передать, что будет ждать вас на четвертом уровне, сэр.

— Спасибо, — сказал доктор, входя в лифт. Двери плавно закрылись за ним, он нажал нужную кнопку, и лифт медленно поехал вниз. Индикатор этажей был здесь таким же, как в обычных лифтах, но показывал он совсем не то. Значки сменялись от «В», что означало «вестибюль», до «9», номера самого нижнего подземного уровня. Этажи этого здания уходили под землю.

На четвертом уровне он вышел из лифта и, кивнув очередному охраннику, заспешил по коридору в кабинет доктора Забиски. Он толкнул дверь без стука. Доктор Забиски сидела за столом.

— Я примчался сразу, как только узнал о вашем звонке, — сказал он встревоженно. — Что-нибудь случилось?

— Нет, все в порядке, — успокоительным тоном ответила миниатюрная докторша. — Мы перевели его в блок интенсивной терапии. Просто мне кажется, что в тот момент, когда мы его разбудим, вам следует быть рядом.

Опускаясь в кресло напротив стола, он не смог сдержать вздоха облегчения.

— Боже, — произнес он, доставая из кармана пиджака пачку сигарет и закуривая. Пальцы у него дрожали. — Это безумие. — Он глубоко затянулся. — Последние три года я живу с ощущением, что мы тут все сделались Франкенштейнами.

— Все врачи в душе Франкенштейны. — Она слегка улыбнулась. — Найдите мне хоть одного, кто бы не мечтал сравняться с Господом Богом!

— Да, пожалуй, — согласился Сойер, делая новую затяжку. — И одному, хотя и не врачу, уже удалось, не правда ли?

Она усмехнулась, но невесело глядели ее желтые кошачьи глаза:

— Джаду Крейну?

Так же невесело, в тон ей, усмехнулся и он:

— Что ему оставалось, ведь всем остальным это просто не по карману!

Она помолчала, потом энергично кивнула:

— Пожалуй, вы правы. Когда он при первой встрече предложил мне двадцать, а потом пятьдесят миллионов долларов, я не очень-то поверила. Мне тогда не хватало воображения представить, что где-то в мире может быть сразу столько денег. Но стоило мне посмотреть ему в глаза, и я поверила тут же и безоговорочно. Не в эти деньги, а в этого человека. Он способен поставить все знания, что накоплены в мире, на службу своей мечте. А мечта его — бессмертие.

— А у вас какая мечта? — спросил он, глядя на сигарету, тлеющую в пепельнице у нее на столе.

— Мне хотелось бы послужить его мечте, — сказала она, и он уловил в ее голосе нотки грусти. — Но не знаю… Нет, право, не знаю. В наших ли силах воплотить эту мечту? Возможно, наука тут окажется бессильна. — Их взгляды встретились. — Мы должны отдавать себе отчет, что ни мы, ни он не равны Богу — мы всего лишь люди.

Он задумчиво покивал и сказал:

— Доктор Забиски, вы мне все больше нравитесь.

Она улыбнулась:

— Спасибо, доктор Сойер, — и, давая понять, что тема исчерпана, закончила уже другим тоном: — Ну, давайте посмотрим, как он там.

Он поднялся с кресла и подошел к ней, глядя, как она набирает что-то на пульте компьютера, стоящего у нее на столе. На экране замелькали цифры — желтые, красные, синие, зеленые, фиолетовые, белые.

— Вам придется все объяснять мне, доктор, — сказал он. — Я не владею кодом.

— Извините, я думала, вы в курсе, — сказала она. — Объясняю. Это простой цветовой код. Белый цвет обозначает оптимум, или то, чего мы стремимся достичь, другие цвета — проценты от нормы. Все жизненно важные показатели непрерывно контролируются. В данный момент нас прежде всего интересует температура его тела. Процедура имеет своей целью стабилизировать ее на уровне 34,6°. Не забудем, что это уже третья по счету процедура такого рода, которой он подвергается за последние три года. В первые два раза нам удалось снизить температуру с 36,6 сначала до 35,8, затем до 35,2. И каждый раз нам удавалось сохранить эту температуру в течение года, вплоть до следующей процедуры.

— Если я правильно запомнил, — сказал Сойер, — согласно вашим таблицам постоянная температура 34,6 обеспечит ему продолжительность жизни порядка ста пятидесяти лет.

— Совершенно верно, — сказала она. — Но это не единственный фактор. Клеточная имплантация, плацента и применение прокаина по румынскому методу должны укрепить его организм и замедлить другие факторы старения. — И добавила, подняв на него глаза: — Перед нами трудная задача: организм должен приобрести способность противостоять такому мощному фактору, как время.

Он помолчал, потом задумчиво произнес:

— Сто пятьдесят лет! Куда уж больше…

— У него другие масштабы, — сказала она. — Он твердит одно: бессмертие. На ближайшие пять лет у нас запланированы еще четыре процедуры по снижению температуры тела. В результате она должна установиться на уровне 30,6°, чему соответствует прогнозируемая продолжительность жизни порядка двухсот восьмидесяти лет. Но я уже сказала, я ни в чем не уверена. Это всего лишь компьютерные прогнозы.

— Черт возьми! — вдруг резко бросил он. — Меня это пугает.

Она отключила компьютер.

— Меня саму пугает. — Налив в стакан воды из большого термоса, стоявшего на столе, она отхлебнула глоток. — Эти игры с гипоталамусом, влекущие понижение температуры тела, пусть даже посредством высокоточного лазера, не дают никакой гарантии. Ошибка в одну микросекунду может просто убить его.

Он вернулся в кресло.

— Может быть, удастся уговорить его не заходить слишком далеко?

— Я уже пыталась, — сказала она. — И буду пытаться еще, обещаю вам. Но я знаю, что он скажет.

Он посмотрел ей в глаза.

— Что?

— Он говорит: «От несчастного случая никто не застрахован! Игра стоит свеч». — Она снова включила компьютер, потом подняла глаза на него. — Нам пора спускаться. Через пятнадцать минут мы должны его разбудить.

Лифт доставил их на восьмой уровень. Очередной охранник молча кивнул им из-за своего стола, и они прошли через стеклянные двери в боковой коридор, который сразу же резко сворачивал вправо, уводя их из поля зрения охранника, и заканчивался еще одними стеклянными дверями с надписью серебристыми буквами: МОНИТОРНАЯ.

Доктор Забиски приложила ладонь к идентификатору. Двери открылись, и они вошли в комнату. Доктор Сойер бывал здесь много раз, и всегда мониторная поражала его обликом миниатюрного подобия Центра управления космическими полетами НАСА. Они ступили на небольшую площадку. Три ступеньки вели с нее на помост, тянущийся вдоль стен, целиком покрытых панелями, составленными из серебристо-серых компьютеров, испещренных значками и линиями, в которые обращалась непрерывно поступающая сюда информация. Дальняя стена была полностью стеклянной, и за ней находился блок интенсивной терапии, в котором лежал Джад. Перед ней сидели трое лаборантов, каждый за своим компьютером с дисплеем и принтером, и неусыпно контролировали все жизненные проявления пациента.

Вслед за маленькой женщиной он прошел к стеклянной стене и заглянул в комнату, что за нею. Джад спал, его обнаженное тело было усеяно радиоэлектродными датчиками, собиравшими информацию для компьютера. На дужках очков были закреплены трубки, подводившие кислород к ноздрям.

Доктор Забиски отвернулась к мониторам, а Сойер продолжал разглядывать Джада. Вдруг что-то в нем неуловимо изменилось. Еще мгновение — и все прояснилось: Джад, не приходя в сознание, испытывал эрекцию.

Сойер с улыбкой повернулся к маленькой женщине:

— Ему снятся приятные сны.

Забиски обернулась, чтобы взглянуть на Джада, и по ее лицу пробежала тень.

— Это мне не нравится, — сказала она. — Рановато. — Она склонилась к одному из лаборантов. — Дайте сюда расшифровку ЭЭГ и срочно вызовите невролога. Да, и свяжите меня с кардиологом, доктором Эблоном.

Ее подозвал другой лаборант:

— Доктор Забиски, мы получили новые данные: у него повышается температура — пока на две десятых, до 34,8. Нет, уже 34,9,— быстро поправился он.

— Мне нужен биохимический анализ крови и контрольная распечатка основных показателей жизнедеятельности, — перечисляя, Забиски через плечо лаборанта взглянула на один из экранов, по которому ползли причудливые кривые. Она подняла глаза на Сойера. — Сон у него нормальный, это очевидно, но наблюдается небольшая гиперактивность в альфа-секторе.

— Как вы думаете, что с ним? — спросил Сойер.

Забиски посмотрела на него.

— Пока не знаю. Но могу предположить, — задумчиво произнесла она, однако не спешила поделиться своим предположением.

Сойер с тревогой глядел на нее, ожидая продолжения.

— У меня возникло ощущение, что гипоталамус стал отторгать наше воздействие и возвращается к нормальному функционированию, — сказала наконец она.

— Это опасно? — спросил Ли.

— Думаю, что нет, — ответила она, вчитываясь в текст на дисплее. — Показатели жизнедеятельности в полном порядке. Анализ крови не дает никаких аномалий, инфекции также не выявлено. — Она сняла телефонную трубку и набрала номер соседней комнаты, где находился анестезиолог. — Подержите пациента под анестезией еще чуть-чуть. Нам надо кое-что выяснить.

— Где черти носят Софью? — спросил вдруг Сойер. — Разве ее место не здесь?

— Я отпустила ее на несколько дней, — сказала Забиски. — Она проработала почти три года без малейшей передышки, пора и ей немного отдохнуть. Тем более, что ко всему она еще и вызвалась быть контрольным пациентом. Последняя серия экспериментов очень утомила ее.

— Как они прошли, удачно? — спросил он.

Забиски покосилась на него:

— Вы хотите знать, беременна ли она? — и ответила сама себе: — Да.

— И где же она сейчас? — спросил он.

— В Мехико, — ответила она. — Софье очень хотелось побывать в Мехико, она грезила им с тех самых пор, как ей довелось слетать в Акапулько.

Сойер замолк, обдумывая услышанное. Софье очень хотелось в Мехико. Зачем бы это? Если она ищет солнца, так его с избытком хватает и здесь, в Бока-Ратоне. Нет, очевидно, у нее совсем другой резон. И он решил сказать Мерлину — пусть за ней там последят.

Глава шестнадцатая

Нажав кнопку на боковой панели кровати, отчего матрас сложился пополам и принял форму кресла, Джад поднял телефонную трубку. Мерлин ответил сразу же.

— Что нового? — спросил Джад.

— Нам названивают, что есть мочи, из комиссии по инаугурации. Рейган хочет включить нас в число своих сопровождающих лиц.

— Это, кажется, на следующей неделе?

— Да.

— Скажите им, что почту за честь. И передайте, что оплату проезда и проживания я беру на себя. — Он кинул взгляд на часы, висевшие перед ним на стене. — Еще что?

— Министр финансов Бразилии настаивает на встрече, чтобы обсудить ваше участие в проекте Людвига. Ходят упорные слухи, что Д. К. хочет отказаться.

Джад на минуту задумался.

— Сначала надо разузнать все как следует. Передайте министру, что мы встретимся, как только врачи разрешат мне поехать в Бразилию. Но он должен ясно представлять, что речь пока идет лишь об обсуждении возможного участия в проекте.

— Хорошо, сэр, — сказал Мерлин. — Правительство санкционировало предложенное нами слияние Юго-Западной банковской ассоциации с «Крейн файненшл сервис». Таким образом мы приобретаем сто пятьдесят банковских филиалов и миллиард в активе, который можно рассматривать как чистый доход. То есть при желании мы в течение тридцати дней сможем обратить в наличность восемьсот миллионов, сэр.

— Отлично, — сказал Джад. — А от мексиканского правительства ответа нет? Песо не стоит и плевка, и если они не гарантируют строительства для «Крейн фармацевтикалз» лаборатории и фабрики за тридцать миллионов долларов, мы производства в Мексике не откроем.

— От них пока ничего не слышно.

— Подначьте их слегка. Расскажите, как бразильцы рвутся договориться с нами.

— Это мы сделаем, — сказал Мерлин и сменил тему. — Как вы себя чувствуете?

— Паршиво, — признался Джад. — Но об этом не беспокойтесь. Еще несколько дней — и я выкарабкаюсь.

— Рад это слышать, — сказал Мерлин.

— Спасибо, — закончил разговор Джад и положил трубку.

Когда он, минуту спустя, нажал кнопку вызова медсестры, в комнату вошла новенькая, девушка, которую он никогда раньше не видел. Девушка эта была яркорыжей, словно пламя полыхало над ласковыми голубыми глазами.

— И как же нас зовут?

— Бриджит О’Мэлли, — ответила она с легким ирландским акцентом.

— Ирландка? — почти утвердительным тоном произнес он. — Прямо с корабля?

— С самолета, мистер Крейн, — поправила она. — Меня специально пригласили на эту работу.

— Вы, должно быть, отличаетесь какими-то особыми навыками, раз вас привезли из такого далека, — сказал он. — Какими же?

Она залилась легким румянцем и ответила с усилившимся акцентом:

— Лучше не будем об этом, мистер Крейн.

— Я пить хочу, — резко сказал он, обрывая болтовню. — Принесите кока-колу.

— Извините, мистер Крейн, но вам можно только апельсиновый сок и воду.

— Тогда сок, — выбрал он, разглядывая все еще играющий на ее щеках нежный румянец. Но когда она уже дошла до двери, он вновь позвал: — Бриджит!

Она вернулась к его постели:

— Что, мистер Крейн?

Он посмотрел ей в глаза:

— Вам рассказали, что я стал страдать приапизмом?

Она опустила глаза, взгляд ее скользнул по его бедрам, прикрытым простыней.

— Да, мистер Крейн.

— Уход за такими пациентами и составляет ваши особые навыки?

Она молча кивнула.

— Где же это вы набрались такого опыта?

— Я четыре года проработала в госпитале для ветеранов в Девоне.

— И какие процедуры там назначались?

— Соответствующие лекарственные препараты, точечный массаж, ЭМГ — электромиограф, вызывающий мышечную релаксацию по принципу обратной биологической связи…

— Очень интересно, — не дослушав, перебил он ее. — Спасибо, Бриджит, за информацию. Давайте сюда поскорее апельсиновый сок.

Он еле дождался, пока она принесла стакан сока. Его член был твердым, как камень, и что-то внутри его болезненно пульсировало.

— Я слышал, можно сделать операцию, — сказал он, отхлебнув сока.

— Да, мистер Крейн, — согласилась она, — но вы сами не захотите, потому что раз сделав, назад уже не вернешь: вы лишитесь эрекции навсегда. Эта операция проводится только в случае постоянной и болезненной приапической эрекции.

— Как раз сейчас она у меня чертовски болезненная, — сказал он, глядя ей прямо в глаза, — поверьте мне. Что мне делать, Бриджит? Снова мастурбировать? Пенис от этого воспаляется, весь горит, и оргазм больше похож на агонию. — Он смотрел на нее не отрываясь.

Она взяла карту из специального кармашка в изножье кровати, сделала в ней пометку и пробормотала:

— Надо посоветоваться с доктором.

— Зачем ждать доктора? — воскликнул он. — Вас же пригласили сюда, потому что у вас есть опыт, вы знаете все приемы.

— Но я только сестра, мистер Крейн, — уклончиво возразила она. — Я не имею права делать что-то сама, без назначения врача.

— К черту всех врачей! — рассердился он. — Я хозяин этой проклятой клиники и всего, что в ней есть, включая врачей. Если ты можешь прямо сейчас помочь мне, так помогай же, говорят тебе!

— Доктор меня уволит, — пролепетала она.

— Мы доктору не скажем, — успокоил он ее.

Она кивком показала на телекамеру, укрепленную над кроватью:

— Вас круглые сутки видят на мониторах и записывают на видеокассеты.

Он швырнул в камеру полотенцем. Оно зацепилось и повисло, закрывая объектив.

— Все, теперь никто не увидит, — быстро проговорил он, и голос его стал хриплым. Он откинул простыню до колен, и фаллос, красный и подрагивающий, рванулся на свободу, как зверь из клетки.

— Ну же, будь он проклят!

Поколебавшись еще мгновение, она подошла к кровати и, поставив на нее одно колено, крепко сжала фаллос левой рукой. Пальцами другой руки она стала массировать нервные окончания, сосредоточенные в мошонке, над самыми яичками.

— Будет немножко больно, — мягко произнесла она, глядя ему в глаза.

Но его темно-синие глаза оставались бесстрастными, он лишь молча кивнул, соглашаясь на боль.

Медленно сжимая и разжимая ладонь, она стала надавливать пальцами на нервные окончания, побуждая кровь, переполнившую фаллос, вернуться в мошонку. Нащупав вскоре нужный ритм, рука ее спустилась ниже, пальцы надавливали сильнее и сильнее.

Она посмотрела на него, спрашивая глазами, не стала ли боль невыносимой, но он молчал, только все крепче сжимал губы.

— Вижу, вижу, — сказала она. — Потерпите, ну, буквально еще одну минуточку.

Он понимающе кивнул, и его лоб оросила легкая испарина. И вдруг у него вырвался невольный стон — пах словно взрезали ножом.

Она сразу отступила от него.

— Ну, вот и все, мистер Крейн.

Переведя дух, он посмотрел вниз, на свой пенис, который теперь принял обычные размеры. Не смея верить, он повернул лицо к ней:

— Надо же, умеешь!

— Да, мистер Крейн, — спокойно подтвердила она.

— Я тебе очень благодарен, — сказал он с глубоким вздохом облегчения. — Но, по-моему, хорошего перетраха это все же не заменит.

— По-моему, тоже, — впервые улыбнувшись, согласилась она.

Сидя на постели, он пытливо заглянул в лицо доктору Забиски:

— Так в чем была ошибка?

— Дело не в ошибке, — сухо произнесла она. — Просто мать-эволюция не желает считаться с нашими компьютерами. — Она заглянула в распечатку, которую принесла с собой. — Впрочем, один небольшой успех за нами остался. Ваша постоянная температура теперь 36,4°, что на две десятых ниже нормы.

— И что это мне даст?

— Десять — пятнадцать лет жизни дополнительно. А также, согласно данным ультразвукового исследования, ваш организм успешно, без реакции отторжения, перенес имплантацию. Продолжая работу в этом направлении, мы сможем добавить вам еще лет двадцать пять. Если исходить из средней продолжительности жизни, составляющей для мужчин вашего социального класса восемьдесят лет, вы уже добились для себя в перспективе примерно ста двадцати пяти лет.

— Это не бессмертие, — проговорил он упавшим голосом.

Она ничего не ответила.

— Как вы думаете, может быть, еще раз попробовать лазер? — спросил он.

— Нет, — твердо сказала она. — В этот раз нам еще повезло. В следующий раз он может вывести из строя гипоталамус, и вы остынете сразу и навсегда.

— Стало быть, возможности генной инженерии исчерпаны…

— Боюсь, пройдет еще много лет, — со вздохом сказала она, — прежде чем мы научимся работать с генетическим кодом.

— У меня есть еще время, — он улыбнулся. — Разве вы только что не пообещали мне сто двадцать пять лет? Ну, ладно, — оборвал он себя. — Когда мне можно выйти отсюда?

— Завтра утром, — ответила она. — Вы находитесь в прекрасной физической форме, даже лучше, чем когда мы с вами познакомились. Можно сказать так: тогда вам было сорок два года, а теперь — если измерять статус организма в годах — сорок вместо сорока шести.

— Но ведь это даже больше, чем мы ожидали, а?

— Да, — сказала она. — Но вы должны следить за собой. Питание, отдых, спиртное, наркотики… Вам нужно менять стиль жизни.

— Вы пропустили секс.

— С приапизмом придется примириться, — сказала она. — Научитесь не придавать ему слишком большого значения.

— А что? — улыбнулся он. — Может, и пусть себе остается? В этом есть свои преимущества: всегда быть в форме — не успел захотеть, уже готов. Только пользуйся.

— Не советую, — ответила она без улыбки. — Этим вы сократите себе жизнь.

— А вы что предлагаете?

— Я — ничего, — сказала она. — Все в ваших собственных руках. Есть ЭМГ, есть йога. Как вы относитесь к таким вещам?

— Чертовщина какая-то…

— Все же лучше, чем глотать селитру. — Она встала. — Знаете, Джад, вы стали мне небезразличны, и я хочу, чтобы вы следили за собой. Ваша мечта — это и моя мечта; мне дорог человек, в котором она воплощена.

Глава семнадцатая

Телефон с противоподслушивающим устройством на столе у Мерлина прозвонил раз, другой.

— Мерлин слушает.

— Джон Д., служба безопасности, — представился мужской голос в трубке.

— Да, Джон?

— Наш агент следовал за ней рейсом до Мехико-Сити, — сообщил Джон Д. — Там она пересела на самолет «Аэромексико», следующий рейсом в Гавану, он потерял ее, так как у него не было кубинской визы.

— У нас есть агенты в Гаване?

— Да, сэр. Шесть человек.

— Пусть трое встретят ее в Гаване и установят круглосуточное наблюдение. Наставить «жучков», где только можно — снаружи и внутри. Вы поняли?

— Да, сэр.

— Докладывайте мне каждые три часа, — сказал Мерлин.

— Будет сделано, — отчеканил Джон Д. — У нас есть сведения, что рейсом «Эйр Кэнэда» в Гавану прибывает Ли Чжуань. Не исключено, что он должен встретиться там с ней.

— Возьмите и его под наблюдение, — сказал Мерлин.

— Непременно, — ответил Джон Д. — Вы уже получили из Гонконга сведения о лудах?

— Три миллиона лудов в год. Это много.

— Пятнадцать миллионов долларов, — уточнил Джон Д. — Переведено со счета «Крейн фармацевтикалз» в банки Швейцарии и Багамских островов. На чьи счета — выясняем.

— Похоже, что один счет принадлежит Ли Чжуаню лично, а другой, вероятно, красному китайскому правительству, — сказал Мерлин. — Наши расчеты с ними по интерферону приближаются к миллиону долларов.

— Мы все выясним, — пообещал Джон Д. — Какие еще вопросы, сэр?

— Пока никаких, — сказал Мерлин, — спасибо, — и погрузился в изучение компьютерной распечатки, лежавшей перед ним на столе. Там был полный ажур, что само по себе выглядело подозрительным. Обычно приходилось вылавливать множество мелких ошибок; столь безукоризненно компьютер на его памяти работал впервые.

Он снова снял трубку и набрал номер Компьютерного центра в Калифорнии, через несколько секунд в трубке раздался голос директора Центра.

— Мне нужны данные о всех сделках за последние три года, — сказал Мерлин. — А кроме того, проверьте все системы защиты и посмотрите, не мог ли кто-то сунуть свой нос и покопаться у нас в программном обеспечении.

— Мы проводим ежедневную проверку, — сказал директор.

— Знаю, — оборвал его Мерлин. — И потому прошу вас придумать другой способ проверки, не такой, как обычно.

— Мамочке это не понравится, — сказал директор. — Вы же знаете, как болезненно она реагирует, когда у нее что-то меняют в распорядке.

— Скажите старушке, — ответил Мерлин, — пусть не выступает, а то подключим парочку ее любимых модулей. — Он положил трубку и закурил.

«Черт бы их всех побрал!» — выругался он про себя, снял было трубку, чтобы позвонить Джаду, но тут же положил ее обратно на рычаг. Все равно через день Джад будет здесь, а они тем временем успеют добыть дополнительную информацию и во всем разобраться, чтобы не перекладывать проблему на босса. Он отложил сигарету. За день хуже не станет; сколько могли, уже навредили, решил Мерлин.

Полуденное солнце клонилось к закату, но в Гаване было жарко и влажно. Пока она добралась от аэропорта до гостиницы, платье прилипло к спине. Номер был заказан заранее, и портье сразу вызвал коридорного проводить ее.

— Кондиционер не работает, — сообщил коридорный, зайдя в комнату и поставив на пол вещи. И добавил, пройдя к окну, выходящему на галерею, и распахивая его прямо в раскаленное жерло дня: — Будет прохладнее, если не открывать жалюзи.

Она дала ему пятидолларовую бумажку, он долго и преувеличенно подобострастно благодарил, но наконец оставил ее одну. Когда дверь захлопнулась за ним, она вышла на галерею.

Между гостиницей и пляжем пролегал широкий бульвар. Горячий воздух уже становился чуть прохладнее от повеявшего с океана бриза. За то недолгое время, что она простояла здесь, бульвар начал наполняться гуляющей публикой.

Она вернулась в комнату и принялась распаковывать багаж. Быстро повесила в шкаф полотняные костюмы и два платья, запихнула белье в ящик комода. Бросила на кровать халат и захлопнула чемодан. Потом с небольшой косметичкой в руках прошла в ванную и положила ее возле раковины. Включила воду и выдавила в наполнявшуюся ванну душистое жидкое мыло из тюбика. Дождавшись, пока оно вспенилось, наполняя воздух ароматом, она снова вышла в комнату, чтобы раздеться. Аккуратно повесила платье в шкаф рядом с остальными, сняла белье и кинула его в другой ящик комода. Едва, уже обнаженная, она потянулась за халатом, как в двери звякнул ключ.

Она не успела накинуть халат. Дверь распахнулась, на пороге стоял Николай, высокий, плотный, с пробившейся в темных волосах сединой. Он молча оглядел ее с головы до ног и закрыл за собой дверь.

Держа халат в руке и уже не делая поползновений одеться, она сказала по-русски:

— Ты слишком рано.

— Если не считать четырех лет, Софья, — сказал он. — Я видел, как ты шла через вестибюль, и не вытерпел.

— Я не хотела, чтобы ты увидел меня такой — липкой, пахнущей по́том, — сказала она. — Я приготовила себе ванну с душистой пеной.

Но он обхватил ее руками, шепча:

— Лишь бы тобой пахло, — притянул к себе и поцеловал в губы.

Она не отвечала. Он с тревогой заглянул ей в глаза:

— Что с тобой, Софья?

— Почти четыре года прошло, Николай, — сказала она. — Все изменилось.

Он уронил руки.

— Ты не любишь меня? У тебя есть другой?

— Просто мне надо привыкнуть. Я слишком долго прожила в другом мире. — Опережая его вопрос, она поспешно закуталась в халат и сменила тон: — У меня на столе кейс. Открытый. Просмотри пока донесения, а я приму ванну.

— Я заказал бутылку шампанского, — сказал он.

— Хорошо, — ответила она. — Я быстро.

Не успела за ней закрыться дверь ванной комнаты, как в номер позвонили. Коридорный поставил на столик шампанское в ведерке со льдом и вышел. Николай быстро перевел взгляд с шампанского на дверь ванной и обратно; сорвал проволочную оплетку и потянул пробку.

Софья нежилась в теплой воде с шелковистой пузырящейся пеной. Тонкий аромат щекотал ноздри. Ласковые струйки легко скользили вдоль тела. Откинувшись на спину, она закрыла глаза. Вдруг прохладное дуновение нарушило ее блаженство. Она взглянула на дверь.

В дверном проеме стоял Николай. Он был обнажен, в одной руке бутылка шампанского, другая сжимала фаллос, большой и твердый, вздымающий багровую головку перед поросшим спутанными черными волосами животом. Он шагнул к ванне, пригнул свой фаллос к ее лицу и стал поливать сверху шампанским. Голос его зазвучал хрипло, прерывисто, гневно:

— Ты же любила шампанское и мой хрен. Неужто забыла? Так пей их вместе!

— Нет! Нет! — закричала она, пытаясь оттолкнуть его.

Но он притянул ее лицо еще ближе к фаллосу, немедленно взорвавшемуся оргазмом.

— Сука! Шлюха! — прорычал он.

Она закашлялась, сперма текла у нее по щекам и капала с подбородка. А он шагнул в ванну, опустился на колени между ее ног, приподнял ее тело в воде, так чтобы его обвили ее бедра, и вошел в нее силой.

Она отталкивала его, шепча:

— Не надо! Прошу тебя!

— Упрямая сука! — ворчал он. — Да что с тобой стряслось?

— Умоляю тебя! — плакала она. — Как ты не понимаешь, я беременна.

— Беременна? — Он ошалело уставился на нее.

— Да. Уже девять недель, — сказала она, чувствуя, как съеживается то, что вторглось в нее.

С минуту он растерянно молчал, потом вылез из ванны, все еще не в силах отвести от нее взгляд, и, наконец, с презрением выдавил:

— Ты не просто гулящая сука. Ты еще и дура. Кто отец-то? Или сама не знаешь?

— Знаю, — спокойно ответила она. — Джад Крейн.

Он молча смерил ее взглядом, потом снял с кронштейна полотенце, обернул вокруг таза.

— Пойду оденусь, — бросил он. — Я, пожалуй, возьму твой кейс на работу и сделаю фотокопии, а за ужином все верну.

— Как хочешь, — равнодушно ответила она.

— С нами будет ужинать Ли Чжуань, — сообщил он.

— Хорошо.

Он закрыл за собой дверь, и она внезапно ощутила навалившуюся невесть откуда тяжелую усталость. Не вылезая из ванны, она спустила воду и включила душ. Его горячие, колющие брызги смыли наконец липкую сперму с ее лица.

Ноги стали ватными, ей пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть. Она выключила душ, вылезла из ванны и, завернувшись в полотенце, пошла в комнату.

Николая уже не было. Вместе с ним исчез и кейс. Она присела на край постели, затем, вдруг надумав, схватила свою сумочку, щелкнула замком — внутри лежал флакон с кокаином, который дал ей Джад. Она торопливо втянула порошок одной, затем другой ноздрей.

Но ожидаемого возбуждения не последовало. Слишком измотана и подавлена она была. Она бросила флакон обратно в сумку и растянулась на кровати. Глаза закрылись сами собой, и сон пришел мгновенно.

Глава восемнадцатая

Ее разбудило прохладное дуновение. Она села на кровати, вся в испарине от резкого пробуждения. Где-то шумел кондиционер. Она встала, завернулась в полотенце и пошла закрыть окно на галерею. Было темно, вдоль дороги, огибавшей залив с его пляжами, сияли огни.

Она посмотрела на часы. Восемь тридцать. Пора одеваться. Она торопливо прошла в ванную, снова наскоро приняла душ, вернулась в комнату и надела светлый полотняный костюм. Когда она заканчивала макияж, зазвонил телефон. Это был Николай. Он спросил:

— Проснулась?

— И даже оделась, — ответила она.

— Отлично, — сказал он. — Я буду через пятнадцать минут.

— Ждать тебя в комнате или лучше спуститься в вестибюль?

— Жди в комнате, — сказал он. — Мы ужинаем в ресторане, но время еще есть. Ли Чжуань придет в десять.

— Хорошо, — сказала она и положила трубку.

Посмотревшись в зеркало, она нашла, что макияж удался, — никаких следов усталости. Впрочем, только с виду, на самом деле она чувствовала себя неважно и потому, вопреки увиденному в зеркале, осталась недовольна собой.

Она открыла сумку, расстегнула молнию на внутреннем кармашке и достала оттуда маленькую серебряную шкатулочку с бело-зелеными пилюлями-капсулами и флакон с кокаином. Легко, не запивая, проглотила одну капсулу, затем вдохнула каждой ноздрей по хорошей порции кокаина из маленькой золотой ложечки со своими инициалами на черенке — подарка Джада.

Это сочетание вернуло ее к жизни. Почти сразу же она ощутила прилив сил — вот теперь, пожалуй, можно быть уверенной в себе и без страха встретить любые неожиданности. Она убрала шкатулку и флакон назад в сумку и еще раз посмотрелась в зеркало. На этот раз она осталась собой довольна — из зеркала на нее глядели блестящие живые глаза.

Коридорный откупорил бутылку шампанского, наполнил два бокала и вышел, закрыв за собой дверь. Николай протянул один бокал Софье, взял другой и сказал:

— Извини меня.

Она слегка пожала плечами:

— Можешь не извиняться.

— Я вел себя, как дурак, — сказал он. — Бесчувственный дурак. Я должен был отдавать себе отчет, что и тебе не сладко пришлось.

— Оставим это, — сказала она. — Нам предстоит важное дело, давай о нем и поговорим.

— За тебя, Софья, — он чокнулся с ней. — Ни одна женщина в жизни не значила для меня столько, сколько ты.

Она сделала глоток, глядя на него поверх края бокала: — Не смотри на меня так. И не говори так, пожалуйста.

— Черт побери! — воскликнул он со сбившимся вдруг дыханием. — Я знаю, это нелепо, но я ревную. Я ревную за каждую минуту, что ты провела с ним, а не со мной.

— Ники, — мягко сказала она, — зачем ты так? Это же наша работа.

— Так ты его не любила? Правда? — с загоревшимися надеждой глазами переспросил он. — Это было для тебя только работой?

— Я так не сказала, — ответила она. — Но ты же знаешь меня, как никто другой. Я все время нуждалась в сексе, неважно, с чувствами или без. Порой мне казалось, что легче обойтись без еды и воздуха. В те годы, в нашем закрытом институте я порой по три-четыре раза на день доставала свои вибраторы. Но думала всегда только о тебе.

Он отпил шампанского и засмеялся:

— Помнишь наше первое свидание? Я решил, что ты нимфоманка. Ты никак не могла остановиться.

Но она не улыбнулась.

— Сначала я сама так думала. Пока врачи не объяснили мне, что я отличаюсь повышенной сексуальной возбудимостью. Настоящие нимфоманки не знают удовлетворения и очень редко испытывают оргазм. Так что, Ники, ты сам видишь — это сильнее меня. И даже сейчас, говоря с тобой об этом, я чувствую, как у меня напрягается клитор и начинает выделяться влага.

— Я хочу потрогать, — прошептал он.

— Нет, Ники, — сказала она. — Все изменилось. Я уже не та девчонка, какую ты знал когда-то. Я повзрослела.

— Но я все равно люблю тебя, — горячо продолжал он. — Даже больше, чем тогда. И ты меня любишь, я знаю. Он вскружил тебе голову своими деньгами, властью, наркотиками, своей роскошной жизнью. А говорил он, что любит тебя?

Она не ответила.

— А жениться на тебе хотел?

Она молча покачала головой.

— Да он просто пользуется тобой. Пользуется так же, как и всеми остальными, для своей выгоды, для укрепления своей безграничной власти! — Он смотрел на нее серьезно и искренно. — Он выбросит тебя, натешившись, как надоевшую игрушку или износившуюся вещь.

— Он не такой, — возразила она. — Он справедливый и искренний. Правда, его искренность и прямота порой оборачиваются жестокостью.

— Ты думаешь, что защищаешь его, а на деле сама защищаешься от своих горьких мыслей, — сказал Николай. — Ты бы не страдала сейчас так, если бы не допустила беременности.

— Может быть, — задумчиво произнесла она. — Но это был всего лишь эксперимент. Я не первый ученый, который ставит опыты на себе. Старуха опасалась, что наша терапия сделает его импотентом.

— И ты дала трахнуть себя, чтобы проверить?

— Ничего подобного. Она взяла его сперму и ввела ее двенадцати разным женщинам.

— И они все забеременели?

— Не все. Только десять, — сказала она.

— Тебе, значит, повезло, — невесело усмехнулся он.

Она не ответила.

— И что дальше? — спросил он.

— На следующей неделе, когда сравняется десять недель, всем сделают аборт.

— И ты на это согласилась?

— Да.

Он уставился на нее в недоумении.

— Но почему ты? Ты же его лечащий врач. Неужели трудно было найти другую женщину? Тебе-то зачем в этом участвовать?

— Меня беспокоил мой собственный организм, Ники, — сказала она. — Я ни разу не была беременна, хотя никогда не предохранялась. А он излучает столько энергии. И я подумала…

— Скажи лучше честно, — резко оборвал он ее, — ты хотела ребенка от него!

— Да, — просто согласилась она и, подняв на него глаза, тем же ровным тоном продолжала: — Но какое это теперь имеет значение? На будущей неделе все будет кончено.

— Ты дура, как все бабы, — сказал он желчно. — Мы с тобой не один год знались, почему ты не родила от меня?

Она выдержала его взгляд и просто ответила:

— Ты никогда не просил.

Когда она вернулась в комнату, он сидел перед открытым кейсом и листал ее донесение.

— До чего хитра старуха, — сказал он. — Восемь лет с ней работаем и до сих пор не знаем, что такое клоповая клеточная имплантация.

— Мы знаем, что такое клеточная имплантация. Это клоповая формула как таковая, над которой она всегда работает, уединившись в лаборатории и никого к себе не подпуская.

— Неужели и тебя не пускала? — с деланным равнодушием спросил он.

— Никогда. Насколько я знаю, исключений не бывало, — сказала она. — Я начинаю подозревать, что она так и не научилась управлять процессом клонирования и надеялась на Крейна с его оборудованием и компьютерами.

Он отложил бумаги и резко сменил тему разговора.

— Она ничего не говорила? Тебе придется вернуться в Россию.

— Не говорила. А что случилось? — удивилась она.

— Будешь лечить Брежнева.

— Она ни словом не обмолвилась.

Он ответил не сразу:

— Ну, наверно, она решила, что лучше обрадовать тебя после аборта.

— Наверно, — пробормотала она. — Что с генсеком?

— Слухи, пока одни слухи, — сказал он. — Кто говорит — рак, кто — аневризма, кто — инсульт, но все это слухи. Одно я знаю точно: он передвигается с трудом и говорит невнятно. За последний год ее четыре раза вызывали к нему для консультаций. Теперь сверху пришло указание прикрепить к нему тебя.

— А как же моя нынешняя работа?

— Брежнев для нас важнее Крейна, — отрезал он.

Она задумчиво покачала головой:

— Да, Ники, она очень хитрая. Я знаю по крайней мере четырех человек, которых она могла послать к Брежневу. Но она посылает меня, потому что боится, как бы я не раскрыла ее секрет.

— А почему ты думаешь, что раскроешь его?

— Все, что связано с Крейном и его бизнесом, проходит через Вычислительный центр в Калифорнии. Я не думаю, что там хранится сама формула, но все, что она покупает для работы, все заказанные материалы и оборудование регистрируются автоматически. Получив эту информацию, мы могли бы сильно продвинуться в расшифровке формулы. Но, — она подняла палец, — для того, чтобы ее получить, нужен ключ доступа, а им из известных мне людей владеют только сам Крейн, его помощник Мерлин и директор Вычислительного центра.

Николай посмотрел на нее странным взглядом.

— Не только, — раздельно произнес он.

Она вопрошающе взглянула на него:

— Не понимаю тебя…

— Ли Чжуань, — сказал он. — Потому мы и встречаемся с ним здесь, Софья. Он сообщил, что владеет ключом доступа и может предоставить его нам.

— Что-то мне не верится, — сказала она. — Если ему даже известен ключ, не такой он альтруист, чтобы передать его нам.

— Альтруизм тут ни при чем, — усмехнулся Николай. — Дело пахнет двадцатью миллионами долларов.

Глава девятнадцатая

Негромкий телефонный звонок прозвенел у него над самым ухом, перебивая работающий телевизор. Он снял трубку:

— Крейн слушает.

— Вы уже проснулись? — спросил Мерлин.

— Да, — сказал Джад. — Я смотрел телевизор.

— Мне надо вас повидать, — сказал Мерлин.

— Приходите в восемь — ладно?

— Лучше бы прямо сейчас.

Джад не стал ни раздумывать, ни задавать вопросы. Звонок говорил сам за себя. Он спросил лишь:

— Сколько вам надо на дорогу?

— Я в конторе в Бока-Ратоне, — сказал Мерлин. — Стало быть, минут тридцать-сорок. В это время на дорогах пробок нет.

— Посадите за руль Скорого Эдди, и пусть он захватит для меня одежду.

— Хорошо, — сказал Мерлин, и в трубке прозвучал отбой.

Джад нажал на кнопку вызова сестры и выключил телевизор. В комнату вошла Бриджит.

— Звали, мистер Крейн? — спросила она.

— Вытащите у меня эти иголки из руки и помогите добраться до душа, — попросил он.

— Без доктора Забиски не могу, — сказала она.

— Тогда свяжитесь с ней, — приказал он.

Она смотрела на него с сомнением.

— И побыстрее, — добавил он тоном, не допускающим возражений.

Дверь за ней бесшумно закрылась. Через несколько минут зазвонил телефон.

— Сестра передала мне вашу просьбу, — произнес голос маленькой докторши. — Это действительно так важно?

— Очень важно, — сказал он твердо.

— Хорошо, — согласилась она. — Только оборудование должны отключать при мне. Я должна убедиться, что с вами все в порядке. Через десять минут я буду у вас, мне надо только одеться. А пока сестра вас приготовит.

Через минуту в палату вошла Бриджит с подносом, на котором лежал шприц.

— Лягте на бок, — сказала она. — Вам надо сделать укол в ягодицу.

— Что там у тебя? — спросил он.

— Мое дело маленькое, — отрезала она. — Что доктор приказал, то и колю.

Он повернулся на бок, и она откинула с него покрывало. Он ощутил прохладную влажность смоченного в спирте тампона, потом легкий укол.

— Лежите тихо, — строго сказала она, — а то иголка сломается.

Вдруг он чертыхнулся.

Она засмеялась.

— Садистка, — сказал он и, вздохнув, добавил: — У меня, кажется, встает. Может, пососешь?

Она опять засмеялась, выдернула шприц и заклеила место укола кружочком пластыря.

— Не двигаться, — приказала она и назидательно добавила: — Знаете, в чем ваша ошибка? Спешите очень. Потому и колоть приходится.

Он откинулся на подушку и улыбнулся ей:

— Ах, Бриджит! Ну, почему всегда кто-нибудь норовит лишить меня удовольствия!

— Полежите тихонечко, — сказала она, — я сейчас принесу вам свежего апельсинового сока.

— Лучше вишневой кока-колы.

— Только апельсиновый сок, — строго сказала она, закрывая дверь.

Он сидел на краю кровати, спустив ноги, а доктор Забиски измеряла ему давление.

— Прекрасно, — сказала она, закончив. — Сто двадцать на восемьдесят пять, — и жестом подозвала процедурную сестру.

Сестра, быстро и сноровисто наложив ему на руку жгут, наполнила кровью четыре капиллярные трубочки. На очереди был портативный спирометр. Она поднесла к его лицу пластиковый шланг:

— Сделайте глубокий вдох и выдох.

Он вдохнул и выдохнул.

— Теперь снова, постарайтесь вдохнуть еще глубже.

Он набрал воздуха, сколько вместили легкие.

— Резкий выдох, — приказала она.

Краешком глаза он видел, что она внимательно смотрит на телевизионный экран. Он выдохнул, опустошив легкие до предела, откинулся на подушку и жадно вдохнул.

— Хорошо, — сказала маленькая докторша. — Еще один тест, если позволите.

Ассистент подкатил к кровати что-то по виду похожее на электрокардиограф.

— Ложитесь на спину, — велела докторша. — Мы быстренько. Он электронный.

Ассистент приладил обычные датчики к его ногам и груди, нажал на обычные кнопки, и из аппарата поползла обычная лента. Джад скосил глаза и увидел маленькую докторшу, читающую те же, что и на ленте, показания с телеэкрана. Наконец лента кончилась, ассистент снял датчики и ушел, а доктор Забиски взяла в руку пульт дистанционного управления, коснулась клавиш, и на стене ожили два ряда телеэкранов.

На них замелькали какие-то значки, заскользили горизонтальные и вертикальные линии — желтые и зеленые, то расходясь, то сливаясь в причудливом, уму непостижимом танце.

— Что это такое? — спросил Джад.

— Анализ крови, — ответила она. — Я вижу всю вашу кровь до последней капельки и то, как она циркулирует в организме, — и, понаблюдав еще с минуту, удовлетворенно кивнула. — Все в порядке.

— Можно мне принять душ?

— Нет, — решительно воспротивилась она. — Вам надо возвращаться к активности постепенно. Бриджит оботрет вас губкой, потом мы поможем вам подняться. Хорошо бы вам некоторое время попользоваться коляской, прежде чем начнете ходить самостоятельно. Не забывайте, вы пролежали без движения почти три недели, и теперь вам заново придется привыкать к таким простым вещам, как гравитация и прямохождение. Я не хочу, чтобы вы снова слегли.

— Как скажете…

— И вот что еще: я хотела бы быть рядом во время предстоящего вам разговора — на случай стресса или каких-то непредвиденных реакций со стороны вашего организма.

— А что, собственно, может случиться?

— Кто знает? Область, куда мы вторглись, мистер Крейн, — терра инкогнита, земля, где не ступала нога человека. Не забывайте об этом.

Он смерил ее долгим взглядом. Несомненно, она понимает, что ему не улыбается ее присутствие. И она, как бы в ответ на его мысли, добавила, проникновенно заглянув ему в глаза:

— Поверьте, меня нисколько не интересуют ваши дела.

— Знаю, доктор, — сказал он. — Но вы же сами говорите, что со мной все в порядке. Неужели может случиться нечто такое, что без вас будет не обойтись?

— Скорее всего, ничего не случится, — сказала она. — Но я за вас отвечаю. Лучше уж я перестрахуюсь, чем допущу оплошность.

— Ну, ладно, — согласился он после минутного раздумья и, не сдержавшись, проворчал: — Вы превратили меня в младенца, которого ни на минуту нельзя оставить без присмотра.

— А что вы думаете, Джад? — мягко сказала она. — Как ни странно, вы для меня и есть в некотором смысле младенец, мое дитя. Хотя, сказать по правде, ни одна мать не создавала своего ребенка так, как я вас.

— Хорошо выглядите, — сказал Мерлин, входя в гостиную, куда уже выехал в кресле на колесах из своей палаты Джад.

— И хорошо себя чувствую, — сказал Джад, подъезжая ближе к столу.

Скорый Эдди широко улыбнулся:

— Эта ваша ирландская сестра — девочка что надо.

— Кошмар моей жизни, — хохотнул Джад. — Когда они под рукой, так мне нельзя их трогать.

Мерлин покосился на доктора Забиски, сидевшую в углу комнаты, в стороне от стола. Джад проследил за его взглядом:

— Ничего. Можете говорить.

Тогда Мерлин раскрыл кейс, достал оттуда компьютерную распечатку и разложил ее на столе перед Джадом со словами:

— Подробностей пока не знаю, но наш ключ доступа рассекречен.

Джад удивленно поглядел на него:

— С чего вы взяли?

— Судите сами, — сказал Мерлин. — Стали приходить идеальные распечатки. Ни одной ошибки. Обычно чего-чего, а уж этого добра хватает.

— И вы думаете?.. — спросил Джад.

— Почти уверен.

— Хорошо, — сказал Джад. — Смените ключ.

— Я рад, что вы согласны, — облегченно вздохнул Мерлин. — Я уже просил Вычислительный центр все подготовить, нужна только ваша подпись.

— За подписью дело не станет, — сказал Джад.

Мерлин подал ему лист бумаги и ручку. Под листом было две копирки. Джад расписался и оставил себе одну копию. Другую Мерлин положил в свой кейс, а оригинал вложил в конверт, он предназначался для директорского сейфа в Вычислительном центре.

— Что у нас еще?

Мерлин ткнул пальцем в распечатку, лежавшую перед Джадом:

— Это распечатка от Юго-Западной банковской ассоциации — состояние наших счетов после санкции суда.

— И что там?

— Посмотрите вторую страницу. Это депозиты на беспроцентных счетах, подвергнутых поименной проверке. Двести миллионов долларов. Теперь откроем приложение номер два, вторую страницу — имена и суммы на счетах. Одиннадцать имен, различные суммы распределены по ста пятидесяти филиалам. Я запросил данные через службу безопасности, и что оказалось? Четыре кубинца, пять колумбийцев, два перуанца — все известные в наркобизнесе лица.

Джад молча смотрел на распечатку. Комментарии были излишни. Наконец он поднял глаза на Мерлина:

— Пожалуй, пора переименовывать банк в Юго-Западный трест прачечных.

Мерлин не улыбнулся в ответ.

— Что из этих вкладов застраховано в Федеральной корпорации страхования банковских вкладов? — спросил Джад.

— По сто тысяч с каждого счета в каждом филиале. Всего — сто миллионов долларов.

— Кто бы они ни были, они не дураки, — заметил Джад.

— Я думаю! — сказал Мерлин. — Поименная проверка депозитов показала, что разовые поступления не превышают девяти тысяч долларов, а значит, банк не докладывает о них в Министерство финансов.

— Ловко! — покачал головой Джад. — А оформление торговых операций?

— Это стандартная текущая процедура. Так как нам теперь быть?

— Доложить в Министерство финансов, — ни минуты не колеблясь, решил Джад. — Они этим займутся.

— Общественное мнение сметет банк с лица земли. Мы можем потерять четыреста миллионов долларов.

— А что вы предлагаете? — с кривой усмешкой процедил Джад.

— Мы должны, не поднимая шума, закрыть счета и возвратить вклады владельцам.

— Это значило бы покрывать преступление, — сказал Джад. — Знаете, одну вещь я твердо усвоил от своего отца и от дяди Пола: никогда не пытаться спасти безнадежную ситуацию — все равно рано или поздно утонешь в дерьме. Получи, что тебе причитается, и постарайся не вляпаться в следующий раз.

Мерлин ничего не ответил.

— По чьей вине это произошло? — спросил Джад.

— Макларена, президента «Крейн файненшнл дивижн».

— Что он говорит?

— Ничего вразумительного.

— А что в документации?

— Ничего.

— Гнать его в шею, — сказал Джад, и в его темно-синих глазах сверкнули льдинки. На минуту в комнате повисло тягостное молчание. Наконец он спросил: — Ну, чего я еще не знаю?

— Ли Чжуань, — нехотя начал Мерлин и продолжил, ободренный кивком Джада: — Он ввязался в лудовый бизнес и проводит его по нашим счетам.

— Вторая голова полетела, — бесстрастно констатировал Джад. — Есть что-нибудь на третье?

Мерлин кинул нерешительный взгляд на докторшу, сидевшую в своем кресле в углу комнаты, и, поколебавшись, кивнул.

Но докторша поднялась с кресла.

— Судя по всему, вы в порядке, — сказала она Джаду. — Я не обижусь, если теперь вы попросите меня уйти.

Джад энергично замотал головой:

— Нет-нет, что вы! Оставайтесь, дослушайте этот бред до конца.

Глаза Мерлина перебежали с нее на Джада и обратно.

— Софья, — начал он. — Она в Гаване… Там же Ли Чжуань. И еще Николай Боровник — это третий человек в КГБ. Наши спецслужбы должны следить за ними, но мы пока не получили ни одного донесения.

Джад посмотрел на докторшу ледяным взглядом и спросил:

— Вам известно, что за дела в Гаване у вашего ассистента с человеком из КГБ?

Маленькая докторша без смущения встретила его взгляд:

— Нет. Это для меня полная неожиданность. Впрочем, я знаю, что у них когда-то был роман. Боровник хотел развестись с женой и жениться на ней. Но развод тогда не одобрялся; ей бы не разрешили работать со мной.

В глазах Джада зажглось любопытство:

— Если так, зачем ей сейчас превозмогать столько трудностей для встречи с ним в Гаване?

— Могу только догадываться, — сказала она. — Возможно, он хотел поговорить с ней про Брежнева.

— Про самого Леонида? Главного среди главных? — Джад не мог скрыть удивления.

— Да, — сказала она. — Он должен стать ее следующим пациентом.

— Это значит, что она не вернется? — сдержанно спросил Джад.

— Вернется, — уверенно сказала докторша.

— Вопреки генсеку?

— Да, сэр.

— И Политбюро?

— Да.

— И даже КГБ?

— Да.

— У нее такие могущественные покровители?

— Тут никакое покровительство не поможет. Но она вернется.

— Почему, доктор?

— Осталась одна очень важная процедура, которую может провести только она.

— Неужели больше некому поручить?

— Некому.

— Что же это такое?

— Аборт, — спокойно сказала доктор Забиски и так же спокойно добавила после небольшой паузы: — Ее собственный.

Он в изумлении уставился на нее:

— Вы хотите сказать, что она одна из…

— Да, сэр, — ответила докторша.

— Почему же я ничего не знаю?

— Она не хотела.

— Зачем она это сделала? — спросил он, глядя в крошечный блик, дрожавший в уголке ее глаза. — Вы-то, конечно, знаете?

— Знаю.

— Скажите мне, доктор.

— Не могу, мистер Крейн.

— Даже если я вас очень-очень попрошу?

— Даже если вы мне прикажете.

— Врачебная тайна? — полуутвердительно спросил Джад.

— Да, сэр. Благодарю вас за понимание.

— Я примиряюсь, но ничего не понимаю.

— Могу сказать вам одно: она сама настояла. Она хотела быть одной из испытуемых.

Джад глубоко вздохнул, кривая усмешка тронула угол его рта. Он вдруг растерял все слова и смог лишь выдавить:

— Надо же!

Глава двадцатая

Этот ресторанчик на гасиенде в старом густонаселенном предместье Гаваны, чья кухня не уступала парижской или нью-йоркской, был совершенно неизвестен девяноста девяти целым и девяноста девяти сотым процента населения кубинской столицы. Он предназначался для элиты кастровского окружения и для их гостей. Старинные овальные столы, белоснежные камчатные скатерти, столовое золото и серебро, французский хрусталь баккара, тончайший английский фарфор… На полу причудливые композиции из свежих цветов. Каждый стол окутан мягким золотистым сиянием свечей, и, что, пожалуй, важнее всего, другие столы стоят далеко, каждый в своей нише. А если надо уединиться, нишу можно задернуть плотными шторами из рытого бархата.

За столом, накрытым на шесть персон, Софья была единственной дамой. Рядом с ней по одну руку сидел Ники, по другую Ли Чжуань, рядом с Ники — плотный мужчина по фамилии Карпов, сотрудник КГБ из русского посольства. Напротив Софьи — хозяин, Сантос Гомес, высокий стройный кубинец лет тридцати с небольшим, с двумя звездами генерал-майора на расстегнутом вороте полевой военной формы. Между ним и Ли Чжуанем — маленький китаец в строгом сером костюме, Дой Син, неофициальный представитель Китайской Народной Республики на Кубе, где не было официального дипломатического представительства.

Ужин начался в полночь, и теперь, около половины второго, когда официанты принесли кофе, коньяк «Наполеон» и непременные сигары, они наконец задернули шторы.

Ли Чжуань допил свой кофе и поднялся. За столом воцарилось молчание, все взоры устремились на него.

— Товарищи, я буду предельно откровенен, — начал он. — Мы собрались здесь, чтобы поговорить о власти, не о власти вообще, а о реальной, конкретной власти. Наверно, вы согласитесь со мной, что власть в нашем сегодняшнем мире не политическая категория. Коммунизм, капитализм — все это на самом деле не имеет никакого значения. Власть дают деньги, а лучший источник денег в наше время — энергия. Нефть и газ, прежде всего. На них зиждется сила стран Ближнего Востока и блока ОПЕК. А могущество Соединенных Штатов, в конечном счете, построено на том, что они предвидели ситуацию и сумели взять под свой контроль эти энергопроизводящие страны.

Теперь же, — продолжал он, — когда в других странах открыты еще более мощные запасы энергоресурсов, могущество Соединенных Штатов еще более возросло. Позвольте объяснить вам, почему. Страны конкурируют, их энергоресурсы противостоят друг другу — в этих условиях борьба идет не только за контроль над добычей энергоресурсов, но и над их распределением в мире. Увы, наша ставка в этой игре мизерна. Все козыри на руках империалистов-янки, они держат банк, и выигрыш за ними. Но это только одна игра, а ведь есть и другая, в которую мы можем сыграть с ними и, если не побоимся, выиграть.

С молчаливым вызовом он обвел глазами присутствующих и, не встретив ни в ком ответа, продолжал с едва заметной усмешкой:

— Я не имею в виду конфронтацию, вооруженные конфликты, всяческие альянсы стран третьего мира. Все эти политические шахматы не имеют никакого отношения к реальности, в которой правят деньги. Деньги и кое-что еще. Я говорю о раковой опухоли, привнесенной в западный мир богатейшими из его обитателей. Призываю вас обратить внимание на хронический поиск искусственного блаженства, охвативший, начиная с шестидесятых годов, сначала Америку, а затем и весь западный мир, включая Европу и высокоразвитые страны других континентов. Нравится нам это или нет, но мы должны быть готовы во всеоружии встретить эту новую реальность, несущую в себе колоссальный экономический потенциал, который не может и не должен далее оставаться невостребованным.

Он сделал внушительную паузу. Остальные присутствующие, не хуже его осведомленные об обстоятельствах, собравших их здесь, молча ждали продолжения его речи. Он обвел взглядом их непроницаемые лица и заговорил снова:

— Мир наркобизнеса сложился в свое время под контролем гангстерской мафии. Усилиями предприимчивых, отчаянных и ненасытных людей, посредством коррупции, шантажа, насилия неприметный ручеек потек через Сицилию и Францию, растекаясь по другим странам. Можно сказать, не боясь преувеличения: прибыли этих людей были фантастическими. Деньги, хлынувшие лавиной, заставляли забросить привычные занятия не только сутенеров, контрабандистов, дельцов подпольного игорного бизнеса. Директора химических производств, биржевые спекулянты, даже незадачливые политики, ищущие выхода из политического тупика, — ненасытные капиталистические авантюристы всех мастей начинают видеть в торговле наркотиками возможность облегчить свои трудности, продлить и смягчить агонию своего общества.

Он снова сделал паузу, так же, как раньше, обвел глазами сидевших за столом и наконец спросил:

— Так что же нам, товарищи, следует предпринять в сложившейся ситуации? — после чего в третий раз обвел всех глазами, словно предлагая ответить.

Никто даже не шелохнулся.

— Не спешите предъявлять мне моральные обвинения, товарищи, — сказал он. — Мы имеем дело с упрямыми фактами. В нашей борьбе нам не до морали — слишком важен результат. Жизнь или смерть. Достижение наших целей любой ценой — или политическое рабство, жизнь на коленях перед враждебными нам индустриально развитыми гигантами, в ожидании жалкой подачки. У нас есть средства и возможности, позволяющие взять под свой контроль мировой наркобизнес. Трудно выбрать лучший момент, чем сейчас, чтобы расшатать изнутри западный мир и ослабить его волю к сопротивлению. Трудно найти для этого лучшее средство, чем то, о котором я говорил. И скажите сами, есть ли лучший путь к всемирному могуществу?

Генерал Сантос Гомес, подняв стекло, отгородился от шофера и своего адъютанта, сидевших на переднем сиденье машины, и включил кондиционер, чтобы заглушить предстоящий разговор. Посмотрев по очереди в глаза Ники и Софье, сидевшим рядом с ним, он сказал:

— Ли Чжуань дурак. Нельзя так много говорить.

Софья смотрела на него молча. Ники покачал головой — она поняла значение этого жеста.

— Генерал, я дал ему выговориться и узнал все, что мне было надо, — сказал он.

— Думаете, нас выручит ключ доступа, который он нам предлагает?

— Нет, — сказал Ники. — По всей вероятности, его сменят сразу же, едва мы им воспользуемся.

— Вот, именно так я и подумал, — сказал генерал. — Этот человек слишком далеко заглядывает. Очевидно, потому, что жаден и глуп. — Он помолчал и добавил: — И Дой Син меня беспокоит. С китайцами вообще вечно неприятностей не оберешься.

Ники посмотрел за окно, на темную ночную улицу.

— Нам сейчас особенно не из чего выбирать, — сказал он. — Когда они раскусят Ли Чжуаня, то сразу сообразят, что мы уже работаем по его генеральному плану.

— У меня на душе было бы спокойнее, если бы Фидель все знал, — сказал генерал.

— У меня тоже, — сказал Ники. — Но если мы промедлим, будет поздно. Дой Син поднимет своих людей, как только доберется до дома, и воротилы рынка сразу сделают стойку. Дружба дружбой, а с этим приходится считаться.

— Вы правы, — кивнул генерал и, сняв телефонную трубку рядом с сиденьем, нажал кнопку. Невнятному голосу, ответившему ему сквозь шумы и потрескивания, он сказал только одно слово: — Давай!

Он повесил трубку, вздохнул и обернулся к ним с кривоватой усмешкой:

— До революции в Гаване было одно шоу, которое очень нравилось богатым американцам. Даже Хемингуэй о нем писал. Конечно, после революции его официально закрыли. Но важных гостей это не коснулось. Хотите посмотреть? Там открыто всю ночь. — Он достал из кармана сигару и, все так же усмехаясь, посмотрел на Софью. — Конечно, оно страшно порнографическое и ни на что не похоже, но весьма интригует. Как, товарищ доктор, — или вы такими вещами не интересуетесь?

Софья перевела взгляд на Ники, потом снова на генерала и ничего не ответила.

— Понимаете ли, — сказал генерал, закуривая сигару, — мы сохранили это для себя и своих друзей как напоминание о капиталистическом декадансе в худших его проявлениях.

Софья почувствовала, что генерал ждет ее одобрения, и сказала:

— Ну, в таком случае, товарищ генерал, нам всем будет полезно увидеть это, чтобы лучше понять природу буржуазного разложения.

— Вот увидите, доктор, вам понравится, — сказал тот, расплываясь в довольной улыбке.

Клуб располагался в неприметном доме, в припортовом районе. Автомобиль остановился в узком переулке, они вышли и очутились перед небольшой деревянной дверью без вывески. Два могучих охранника, стоявших у порога, молча кивнув генералу, распахнули дверь.

Они вошли в фойе, слабо освещенное единственной люстрой. Их встретил метрдотель в смокинге, он поклонился генералу и, ни слова не говоря, повел их за собой. Они прошли по длинному коридору с множеством закрытых дверей; у последней двери метрдотель остановился, толкнул ее и отступил в сторону.

Маленькая комнатка выглядела на манер театральной ложи. Мягкие диваны, посередине низенький столик для коктейлей. За барьером виднелась небольшая эстрада, слабо освещенная тусклыми розовыми и малиновыми пятнами света. Другого освещения в зале не было. В соседних ложах угадывались темные тени — то ли зрители, то ли фантомы, сотканные их разыгравшимся воображением.

На столике Софья разглядела шампанское, коньяк, виски, водку и ром. Рядом стояли стаканы и ведерко, наполненное кубиками льда. В воздухе витал едва ощутимый запах то ли гашиша, то ли марихуаны, и, конечно, никого не удивили серебряная сигаретница и блюдо, на котором искрился белый, как иней, кокаин, а рядом лежали крошечные золотые ложечки и соломинки.

— Шампанского? — обратился генерал к Софье.

— Благодарю вас, — ответила она.

Генерал кивнул метрдотелю, тот отступил, и в комнату вошли два молодых человека, почти обнаженных, если не считать набедренных повязок. Они молча откупорили шампанское и наполнили бокалы. Вошедшие следом девушки обнесли гостей сигаретницей и блюдом с кокаином.

— Из ложечки или через соломинку? — спросил генерал. — Лично я предпочитаю соломинку.

— Я не буду, — сказал Николай.

Софья перевела взгляд с него на генерала и тряхнула головой:

— А я последую вашему примеру.

Одна из девушек быстро разложила пучок соломинок веером на зеркальном подносе и подала Софье. Софья взяла одну, потянула по очереди каждой ноздрей — словно две петарды взорвались в мозгу.

Генерал, глядя на ее удивленное лицо, не без гордости рассмеялся:

— Чистый. Такого нигде не достанете, — и, вставив по соломинке в каждую ноздрю, обернулся к Ники. — Вы много теряете.

— Ничего, генерал, — ответил тот. — До сих пор как-то обходился. Мне водки хватает.

Сантос Гомес поднял бокал с шампанским:

— Прекрасное сочетание. Santé![6]

— Santé! — вторя ему, подняли и они свои бокалы.

— Шоу сейчас начнется, — сказал генерал. — А пока, если хотите, ребята немного развлекут вас.

— Я не против, — сказала Софья.

Генерал жестом подозвал одного из молодых людей и, протянув руку, задрал на нем набедренную повязку.

— Впечатляет, а? Чтобы здесь работать, надо иметь фаллос не меньше семнадцати сантиметров. Сколько это будет в дюймах?

Кокаин горячил Софью, и она, изо всех сил стараясь выглядеть спокойной, ответила:

— Я не сильна в арифметике, генерал.

— А вы, товарищ, не посчитаете? — обратился генерал к Ники.

— Товарищ генерал, мною движет интерес исключительно культурный, а не математический, — покачал он головой. — Но, надо сказать, столь глубокий капиталистический декаданс впечатляет.

Генерал засмеялся:

— Не будем догматиками. Почему бы не развлечься? — Он погрузил свои соломинки в кокаин и вдохнул обеими ноздрями, а потом подозвал одну из девушек: — Пожалей бедняжку, чтобы встало, мы на него полюбуемся во всей красе.

Девушка опустилась на колени перед молодым человеком, взяла в руку его член и быстро-быстро начала водить кончиком языка по головке. Его лицо осталось совершенно бесстрастным, но фаллос стал набухать и подниматься. И тут вдруг раздался легкий стук в дверь.

Вошел метрдотель и, наклонившись к самому уху генерала, что-то прошептал ему. Генерал кивнул и поднялся.

— Телефон, — сказал он. — Я сейчас вернусь. Продолжайте, не ждите меня.

Дверь за ним закрылась. Молодые люди продолжали свое занятие как ни в чем не бывало. Ники тронул Софью за руку, чтобы привлечь ее внимание, и сказал по-русски:

— Отвратительно. Как животные.

— Не знаю, — проговорила она серьезно, поглядев на него, — но, по-моему, в таком механическом сексе что-то есть.

— Ты шлюха, — рассердился он.

— По крайней мере честно говорю, что думаю, — сказала она. — А тебя разве это совсем не возбуждает?

— Ну, я не железный.

— Пока нет, но сейчас будешь, — поддразнила она. — У тебя уже встает.

— Сука, — огрызнулся он.

— Почему? Потому что я в ладах со своим телом, а ты своего боишься? Мужчинам вообще свойственно ханжество, — с горечью начала она, но резко распахнувшаяся дверь заставила ее умолкнуть и обернуться.

На пороге стоял генерал, и даже в тусклом, неверном свете видно было, что лицо его искажено паническим ужасом.

— Его убили! — воскликнул генерал.

— Кого? — вскочила на ноги Софья.

— Ли Чжуаня! И остальных с ним.

Ники неторопливо подошел и встал с ней рядом.

— Ваши люди весьма расторопны, генерал, — произнес он, не моргнув глазом.

— Мы их не трогали! — запротестовал генерал. — Когда это случилось, никого из наших и близко не было. Их убили, как только они вышли из ресторана.

— Видел кто-нибудь убийц? — спросил Ники.

— Никто, и выстрелов никто не слышал. Очевидно, оружие было с глушителем. Шофер приехал забрать их из ресторана и нашел трупы.

— Это ЦРУ, — сказал Ники. — Мы подозревали, что Ли Чжуань служит и нашим, и вашим. — Он пожал плечами. — Если это так и там узнали, что он работает на нас… Впрочем, неважно. Кто бы ни убил, нам это на руку. Одной проблемой меньше.

— Но убийцы наверняка знают, что перед смертью он встречался с нами, — с беспокойством сказал генерал. — Что, если теперь они и за нами явятся?

Ники ободряюще улыбнулся ему:

— Мы им не нужны. С нами все ясно — мы двум хозяевам не служим.

Софья заглянула ему в глаза:

— А мне как быть?

Ники снисходительно покачал головой:

— Уж ты-то можешь не беспокоиться. ЦРУ только тебя не хватало.

— Ты не понял, — сказала Софья. — Меня волнует не ЦРУ, а Джад Крейн.

Ники презрительно пожал плечами:

— Кто он такой? Частное лицо… И к тому же надутый болван.

— Ники, это ты болван! — возмущенно воскликнула она. — Когда Ли Чжуань говорил о власти, он думал о Джаде Крейне. Этот человек обладает такой властью, какую тебе даже представить трудно. Если Ли Чжуаня убило ЦРУ, значит, Джад Крейн приказал ему.

Ники молча уставился на нее.

— По-моему, надо усилить охрану, и пусть нас срочно доставят в отель, — сказала она. — Я хочу дожить до утра и живой улететь в Мехико.

Глава двадцать первая

Джад откинулся на подушку. На коленях у него стоял поднос с завтраком. Он взял стакан с апельсиновым соком, отхлебнул глоток и сказал Бриджит, вставлявшей медицинскую сводку в специальный кармашек в ногах кровати:

— У меня опять стоит.

Она небрежно ответила:

— Ничего страшного. Пройдет, когда помочитесь.

— Вот сучка! — беззлобно огрызнулся он. — Хоть бы раз вспомнила, что ты женщина, а не просто медсестра. Мне нужно не лечение, а участие.

— Мистер Крейн, — укоризненно сказала она. — Я просто не знаю, что с вами делать. Вы ведете себя, как прыщавый мальчишка или грязный старикашка.

— А я и то, и другое, — попытался он отшутиться.

— Это было бы непрофессионально, — строго сказала она. — Для меня вы прежде всего пациент.

Около кровати зазвонил телефон. Он поднял трубку.

— Это Мерлин, — услышал он сквозь потрескивания. — Как вы себя чувствуете, сэр?

— Готов выметаться отсюда ко всем чертям, — сказал он. — Доктор обещает — где-нибудь через часик.

— Прекрасно, — сказал Мерлин. — А у нас новости.

— Что такое?

— Ли Чжуань убит. Спецслужбы пошарили у него в комнате, пока он ужинал, — нашли кучу интересных вещей. Одна из них, между прочим, наш код доступа. Он собирался продать его за двадцать миллионов долларов.

— Дурак, — сказал Джад. — Кто это, будучи в здравом уме, отвалит за него такую сумму? Каждый ребенок знает, что коды доступа регулярно меняют.

— В практических вопросах он был хуже ребенка, — сказал Мерлин. — Ребята хорошенько порылись у него в чемодане. Нашли там распечатку по Юго-Западной банковской ассоциации. Теперь по крайней мере ясно, зачем он лазил в компьютер. Осталось выяснить, как он переводил деньги с наших счетов на свои.

— Кто его убил? — спросил Джад.

— По каналам спецслужб удалось выяснить, что людей нанял Софьин старый друг.

Джад помолчал, потом спросил:

— Как Софья?

— Девушка даром времени не теряла, — ответил Мерлин. — У меня есть записи, горяченькие, прямо со спутника связи. Поставлю вам, когда появитесь в конторе.

— Вот не думал, что вы такой грязный старикашка, — усмехнулся Джад. — А что слышно о ее назначении к престарелому товарищу Брежневу?

— Все правда, — сказал Мерлин.

— Значит, все-таки оттуда она едет прямо в Россию?

— Нет. Она заказала билет в Мехико. Сегодня вечером должна прилететь.

— Понятно, — сказал Джад. — Что еще?

— Остальное потерпит, пока вы сами приедете, — сказал Мерлин и попрощался.

Сестра все еще стояла в изножье кровати. Джад положил трубку, взглянул на нее и, поддразнивая, произнес:

— У меня все еще стоит, сударыня!

Она протянула ему пилюлю в маленьком пластиковом стаканчике:

— Запейте апельсиновым соком. Потом помочитесь и примите холодный душ. Должно пройти.

Свирепо глядя на нее, он проглотил пилюлю и проворчал с наигранным остервенением:

— Рептилия!

— Все взаимосвязи… — повторила доктор Забиски.

— Что-что? — переспросил Джад, справившись наконец с натягиванием свитера.

— Я говорю, поскольку мы не в состоянии контролировать все взаимосвязи вашего организма со средой, постольку не в силах и удлинить ваш век. Своим образом жизни вы сводите на нет все наши медицинские и технические ухищрения.

— Не могу же я навсегда поселиться в клинике, — не глядя на нее, проронил Джад. — Я тут просто с ума сойду.

— Я понимаю, — согласилась она.

— И любая жизнь под контролем, в искусственно созданном замкнутом пространстве будет ничем не лучше.

Она кивнула:

— Конечно.

— Так что же вы предлагаете?

— Создайте себе подходящую среду. Ваши средства это позволяют. — Она встретилась с ним глазами. — Ведь вы уже сделали нечто подобное на своем самолете. Но нельзя все время жить на борту. Я понимаю, этого требуют интересы дела, и все же здоровье должно стоять на первом месте. Подумайте о себе. Попробуйте приблизить к себе все, что вам может понадобиться, вместо того чтобы мотаться по свету из конца в конец. Создайте собственную среду. У вас все должно быть под рукой: питание, средства связи, техника, все личные контакты, в которых вы нуждаетесь. Вам это под силу, стоит только захотеть.

Он с полминуты молча смотрел на нее.

— Да ведь этак мне придется построить небольшой город для своих нужд.

Она пожала плечами:

— Правда? Ну, так что же, ведь вы собираетесь жить вечно — почему бы и не позаботиться о таком месте, где все будет под рукой?

— Это безумие, — сказал он.

— Не такое уж безумие, — парировала она. — У вас, как ни у кого, есть средства и возможности удовлетворить все свои желания. Стоит только захотеть.

Он не отвечал.

— Подумайте о себе, — повторила она. — Ваш остров у берегов Джорджии используется только как курорт. Между тем это идеальное место — как раз то, что вам надо.

— Я должен это обдумать, — медленно проговорил он.

— Конечно, — сказала она. — Подумайте, вас никто не торопит.

Он вздохнул:

— Не хотелось бы превратиться во второго Говарда Хьюза.

— А вы и не превратитесь, — сказала она. — Он бежал от мира, потому что боялся жить в нем и умереть боялся не меньше. А вы ничего не боитесь, ни жизни, ни смерти. Вы не побежите от мира, а приблизите его к себе. Смерть для вас не больше, чем эволюционный каприз, непреложность которого вы хотите отменить. Но бессмертие не дается даром, и, согласитесь, оно стоит того, чтобы изменить ради него свою жизнь.

Выйдя из ванной, она застала Ники говорящим по телефону. Когда, обернутая полотенцем, она подошла к комоду, чтобы взять бюстгальтер и трусы, он положил трубку и сказал ей:

— Можешь не спешить. Планы изменились.

Она удивленно вскинула глаза:

— Рейс в Мехико в десять часов. А следующий только в шесть утра.

— Ты не полетишь в Мехико, — сказал он. — В полночь рейсом «Аэрофлота» мы вылетаем в Москву. Ты нужна там.

— А как же аборт? Он назначен на завтра.

— Никаких абортов, — сказал он. — Родишь.

— Это безумие, — возразила она. — Никто не знает, что за существо родится от Крейна. Биохимия его организма претерпела такое мощное вмешательство, что ребенок может оказаться монстром.

— Все равно, мы должны использовать свой шанс. Возможно, этот ребенок окажется его единственным наследником. И через него мы сможем контролировать все, чем он владеет: его заводы и лаборатории, его деньги. Тогда в наших руках окажется один из могущественнейших индустриальных комплексов Запада.

— Но ведь это делалось в целях эксперимента.

— Эксперимент окончен, — оборвал ее Ники. — Теперь это вопрос жизни. И власти. Помнишь, что говорил покойный китаец?

— Нет, — сказала она. — Я возвращаюсь в Мехико.

— Никакой самодеятельности, Софья. Ты получила приказ.

— А если я не подчинюсь?

— Это будет измена, — сказал он. — И тебе придется расплачиваться.

Она застегнула лифчик на спине и, натягивая кружевные трусики, буднично спросила:

— Кто тогда убьет меня? Ты, Ники?

— Я тоже получил приказ.

— Ты же любишь меня, — мягко напомнила она. — Ты всегда говорил…

— И сейчас скажу, — подхватил он.

— Но приказы любишь больше? — не скрывая сарказма, спросила она.

Он ничего не ответил.

— Тогда это не любовь, Ники, — сказала она. — В тебе говорит лишь честолюбие и жажда власти.

Он по-прежнему молчал.

— Какая же я была дура, Ники! — с горечью воскликнула она. — Но теперь я многое поняла. Ты никогда не собирался разводиться с Екатериной и жениться на мне. Это поломало бы твою карьеру. Ведь ее отец занимает такое положение в Совете и так близок к Политбюро!

Он угрюмо смотрел на нее.

— Это не совсем так, Софья. Просто я поразмыслил и понял, что мне не судьба жениться на тебе. У тебя была неподходящая репутация. Тебя никогда не приняли бы наши верхи.

Она молча выслушала его, так же молча, словно решившись на что-то, быстро натянула полотняный костюм, тот самый, в котором приехала сюда, потом вытащила из шкафа маленький чемоданчик, положила его на кровать и раскрыла. Их взгляды встретились над откинутой крышкой чемодана, и, щелкнув чем-то в чемоданном замке, она вдруг выпалила:

— Тебе придется убить меня, Ники. Я возвращаюсь.

Он посмотрел на нее в замешательстве:

— Ты что, с ума сошла?

— Но ведь ты не убьешь меня, правда?

Он сурово выпрямился в кресле возле телефона.

— Это приказ, а я солдат. У меня нет выбора. — Его рука нащупала во внутреннем кармане пиджака иссиня-черную «беретту». — И у тебя его нет, ты должна ехать со мной.

Она метнула на него быстрый взгляд, мгновение помедлила, колеблясь, и склонилась над чемоданом. Он не услышал хлопка глушителя, лишь что-то стремительно просвистело с той стороны, где высилась крышка чемодана, и пронзило ему грудь. Не услышал он и второго хлопка, сползая с кресла на пол, с лицом, расколотым, как дыня, от лба до подбородка.

Ее охватил ужас от содеянного, но ненадолго: она вспомнила пистолет в его руке, решительно выпрямилась и подошла ближе. Стены и потолок над ним были забрызганы кровью. Она посмотрела на тело и тихо сказала:

— Бедный, глупый Ники! Ты так и не понял того, чему научил меня Джад Крейн: у человека всегда есть выбор.

Глава двадцать вторая

— Производитель-рекордист! — сказал он. — Хотя никого не покрыл.

Доктор Сойер усмехнулся:

— Не жалуйтесь. Это была ваша идея. — И, помолчав, добавил: — Но Забиски права. Я бы тоже испытал все шансы.

— Придется теперь дяде Полу вместе со всем юридическим отделом поломать голову! — сказал Джад.

— Для того они и существуют, — сказал Сойер. — Увидите, они найдут решение.

В каюту вошел Мерлин.

— Через сорок минут посадка в Мехико.

— Хорошо, — сказал Джад и, заглянув ему в глаза, спросил: — О ней что-нибудь слышно?

— Она летит рейсом «Аэромексико», который прибудет примерно через час после нас, — ответил Мерлин. — По крайней мере значится в списке пассажиров.

— Спецслужбы подстрахуют ее в случае каких-нибудь неприятностей?

— Мы делаем все, что можем, — сказал Мерлин. — Нам еще повезло, что они вошли в номер сразу, как только она вышла. Они нашли его до прибытия своей полиции, так что успели подчистить все, что можно. Но не знаю, долго ли удастся пудрить ищейкам мозги.

— Надо встретить ее у трапа, тогда все будет в порядке, — сказал Джад.

— Записи, сделанные с подслушивающих устройств, говорят, что он собирался убить ее, — сказал Мерлин. — Пока мы не знаем, как это она его обставила.

— А я догадываюсь, — сказал Джад. — Она взяла с собой мой маленький чемоданчик.

Мерлин вытаращил глаза:

— «Бульдог» тридцать восьмого калибра с глушителем, встроенный в кодовый замок?

Джад кивнул:

— Он много чего может, только ножек у него нет. А пока я лежал в клинике, он куда-то исчез.

Мерлин одобрительно кивнул.

— Соображает баба, — сказал он. — Но это значит, что она может быть опасной, берегитесь.

Джад засмеялся:

— Бабы, которые чего-то стоят, вообще существа опасные. — Он взял со стола лист бумаги. — Как там у нас остальные девочки? Будущие матери? Все готово, чтобы рассредоточить их по стране?

— Спецслужбы как раз над этим работают. План должен быть готов к вечеру, — ответил Мерлин и взглянул на Джада. — А что вы решили насчет Софьи?

— Пока ничего, — сказал Джад. — Я хочу еще поговорить с ней.

— Когда она прибудет в аэропорт, вы должны быть в Президентском дворце в Мехико. Пожалуй, это и к лучшему. На это время у вас назначена встреча с министром торговли по вопросам, касающимся «Крейн фармацевтикалз». Потом вы завтракаете с Лопесом Портильо и возвращаетесь на борт. Вылет в Бразилию назначен на четыре часа. Так что у вас будет время подумать, сэр, — не без иронии заключил Мерлин.

* * *

Джад взглянул на часы и обвел взглядом сидевших за столом. Три тридцать. Президент опаздывал уже на час. Джад повернулся направо к своему соседу по столу — министру финансов:

— Вероятно, el Presidente занят делами более важными, чем этот завтрак. Я бы не обиделся, если бы он отменил его.

— Уверяю вас, мистер Крейн, для нас нет ничего важнее, — вежливо ответил на прекрасном английском обаятельный министр финансов. — Все дело в том, что el Presidente никогда не завтракает раньше четырех.

Джад переглянулся с Мерлином и, вставая из-за стола, снова повернулся к министру финансов:

— Прошу вас, передайте мои извинения и сожаление сеньору el Presidente. Увы, дальнейшее время у меня расписано. Завтра переговоры в Бразилии, вылет назначен на три часа. В моем распоряжении всего полчаса. Возможно, нам удастся встретиться послезавтра, когда я буду возвращаться в Штаты.

— El Presidente будет крайне огорчен, — пролепетал раздосадованный и сбитый с толку министр. — Он с нетерпением ждал встречи с вами.

— Я тоже, — сказал Джад, — ждал его с нетерпением.

— Но вопрос, который мы должны обсудить… Я знаю, что он мечтал лично поговорить с вами об этом!

— Да говорить-то, собственно, не о чем, — сказал Джад. — Ваша позиция нам ясна. Я хотел, чтобы вы вложили в строительство лаборатории и фабрики тридцать миллионов долларов и за это получили во владение мексиканский филиал «Крейн фармацевтикалз» на равных паях со мной. Вы предлагаете всего пять миллионов и хотите, чтобы остальные двадцать пять вложил я. Это, как у нас в Америке говорят, несерьезно. Я бизнесмен, господин министр, и не собираюсь выступать в роли банка, финансирующего новый государственный долг Мексики, у которой и без того уже долгов больше, чем она сможет когда-нибудь выплатить.

— Ваше мнение противоречит оценкам всех банков, с которыми мы ведем дела, — холодно возразил министр. — Мексика имеет величайшие в мире запасы нефти. При таком дополнительном обеспечении, сэр, цифры нынешнего долга ничего не значат.

— Возможно, и так, ваше превосходительство, — допустил Джад, — но я не занимаюсь нефтью, равно как и другими источниками энергии. Меня интересует то, что можно пощупать руками. Сейчас у нас конец 1979, и у Мексики пятьдесят пять миллиардов долга. При этом вы продолжаете делать займы такими темпами, что за два оставшихся года президентского срока этот долг возрастет миллиардов до восьмидесяти, а может быть, и того больше. Как бы мир к тому времени не захлебнулся нефтью. Тогда все разговоры о ее дефиците и экономии прекратятся, раздадутся призывы остановить затоваривание рынка. Не вижу, как в таких условиях вы сможете выплатить свой долг.

— Ваш сценарий предполагает, что наше положение разделит еще целый ряд стран и что всем им придется решать эту проблему одновременно с нами.

— Совершенно верно, — сказал Джад. — Только меня это не коснется. Ни один мой банк, ни одна финансовая компания не вступили в консорциум инвесторов нефтяной отрасли. Будущее, как оно видится мне, не зависит от промышленности; индустриальной эре придет конец. Все будет основано на информации, средствах коммуникации и новых медицинских технологиях.

Поэтому для начала я предлагаю вам фармацевтическое производство. Капиталовложения в него минимальны, не сравнить с нефтедобычей. В течение двух лет затраченные вами тридцать миллионов долларов принесут двести миллионов. И это, господин министр, только в Центральной Америке и северных регионах Южной. Второе предположение я сделаю тогда, когда это прибыльное, успешно функционирующее производство создаст для него солидную базу. Прежде всего мы должны убедиться, что наше производство свободно от коррупции и воровства, которыми, к сожалению, поражены у вас многие отрасли. Тогда я предложу вам сотрудничать в области электроники, средств информации и коммуникации. Все будет целиком разработано и создано в Мексике — и охватит своим влиянием весь испаноговорящий мир. Согласитесь, такой рынок стоит несчетных миллиардов долларов.

Обо всем этом, сеньор министр, я прошу вас проинформировать el Presidente, — заключил Джад.

— Сеньор, вы высказываетесь без обиняков, — заметил не оправившийся от растерянности министр.

— Другой манеры не признаю, сеньор министр. Прогресс опирается на гранит правды, а не на гнилые подпорки околичностей.

— Обычная североамериканская позиция, — с горечью сказал министр. — За Рио-Гранде живут бедные дальние родственники.

— Президент Картер прибыл в Мехико с оливковой ветвью, в надежде установить более прочное взаимопонимание между нашими странами. По-моему, это было наивно. В международных отношениях чудес не бывает, по крайней мере, в наши дни. Его ждали лишь обличительные речи, ставшее уже привычным высокомерие и оскорбления. Скажите, господин министр, чем Кастро так удружил Мексике, что вы за честь почитаете облизывать его и спереди, и сзади? Да ничем. Разве что нападками на ваш стиль правления и принципы вашей демократии. Почему же Фиделя у вас никто не оскорбляет, сэр?

Министр молчал.

— В Мексике процветало производство сахара, — продолжал Джад. — Сегодня она импортирует сахар. Импортирует она и какао, кофе, зерно. Все прибыльные культуры забыты в лихорадке погони за продуктом, который похоронен на дне морском, на разработку залежей которого уйдут годы, и, возможно, прежде чем он заставит поползти вверх ваши диаграммы экономического роста, ему на смену успеют прийти другие источники энергии.

— Мне очень жаль, сеньор Крейн, что вы такого низкого мнения о нас, мексиканцах, — с искренним огорчением ответил обаятельный министр финансов.

— Это далеко не так, господин министр, — сказал Джад, — я люблю этот народ с его доблестным духом и широтой натуры. У меня работает более полутора миллионов мексиканцев, в том числе и нелегальные иммигранты. Они квалифицированны и усердны. Но мне обидно за мексиканский народ, а еще обиднее за его будущих лидеров. Через два года, когда к власти придет новое правительство, ему придется всецело сосредоточиться на соскребании дерьма с подметок, а народу тем временем нечего будет подцепить на вилку.

Министр посмотрел ему в глаза:

— Вы действительно так считаете?

— К сожалению, да. Поверьте, мои слова диктует искренность и любовь к вашей стране и ее народу.

— Что же, по-вашему, нам делать? — тихо спросил министр.

Джад, не мигая, встретил его взгляд.

— Я не мексиканец и не политик. Я сторонний наблюдатель, и у меня нет готовых ответов. Но я верю в величие Мексики, верю в то, что ей уготована роль лидера в Центральной Америке, а не вассала чужих вассалов, не прозябание под властью людей, не питающих к ней ничего, кроме презрения.

Министр только вздохнул в ответ:

— Вы не могли бы отложить свой отъезд?

— Искренне сожалею, господин министр. Нет.

— Но вы приедете еще?

— Почту за честь воспользоваться вашим приглашением, сеньор министр, — сказал Джад.

— Я, со своей стороны, приложу все усилия, чтобы этот визит состоялся, — при этих словах на столике рядом с министром зазвонил телефон. Он выслушал, ответил по-испански, послушал снова и, наконец, прикрывая трубку рукой, обратился к Джаду: — Иммиграционная полиция в аэропорту по просьбе кубинской полиции задержала некую Софью Ивансич. Кубинцы требуют ее ареста и немедленной отправки в Гавану. Она же утверждает, что является вашей гостьей и одновременно вашей служащей, имеет визу Соединенных Штатов, выданную у нее на родине, и должна лететь дальше вместе с вами на вашем самолете.

Джад едва дослушал.

— Где она?

— В иммиграционной службе при зале транзитных пассажиров.

— Какими правами наделена здесь кубинская полиция?

— Официально никакими, — сказал министр. — Но между нами существует взаимопонимание на неофициальном уровне.

— Именно на неофициальном? — уточнил Джад. — Так вот, доктор Ивансич является незаменимым специалистом нашего Центра медицинских исследований. Я был бы признателен, если бы вы попросили вашу иммиграционную службу проводить ее ко мне на борт и поручились за ее безопасность.

— Кубинская полиция предупредила, что она замешана в серьезных преступлениях, — сказал министр.

— Допустим, что замешана — на Кубе, — сказал Джад. — Но ведь не в Мексике?

— В Мексике — нет, — подтвердил министр.

— А территория зала транзитных пассажиров находится под мексиканской юрисдикцией, и кубинская полиция не обладает на ней никакой законной властью, не так ли, сэр?

— Совершенно верно. Эта территория всецело под юрисдикцией Мексики.

— Доктор Ивансич работает по специальному контракту, заключенному между Соединенными Штатами и Югославией. Мне кажется, ее задержание, обусловленное вашим отказом от своих неотъемлемых прав в пользу кубинцев, может повлечь за собой нежелательные для правительства Мексики осложнения. И наконец, сэр, я был бы лично вам признателен, если бы вы подкрепили мое ходатайство авторитетом вашего министерства.

Министр кинул на него быстрый взгляд и снова заговорил в трубку по-испански. Наконец он опустил ее на рычаг.

— Все будет улажено, мистер Крейн. Я приказал проводить ее и дать охранников для сопровождения.

— Спасибо, сеньор министр.

— Десяти минут не пройдет, как она будет у вас на борту.

— Еще раз благодарю вас, сэр.

Министр улыбнулся:

— Позвольте один вопрос, мистер Крейн. Не учились ли вы в Гарвардской школе бизнеса?

— Учился, — кивнул Джад.

— И я тоже, — улыбка министра стала еще шире. Он протянул Джаду руку. — Я поздравляю вас с победой и восхищаюсь вашей способностью анализировать факты и принимать решения. Надеюсь в один прекрасный день поменяться с вами ролями.

— Я выступал и в вашей роли, сэр.

— И тоже выиграли поединок?

— Мы не выигрываем и не проигрываем. Мы учимся добиваться оптимальных результатов. И вообще, господин министр, это я должен поздравить вас.

Глава двадцать третья

Огни Мехико скрылись за густой пеленой покрывшего город бурого смога. Самолет взмыл выше, и над ним раскрылась сияющая голубизна.

— Одеяло из дерьма, — вздохнул Джад, глянув вниз через иллюминатор.

— Ваш сок и пилюля, мистер Крейн. — Бриджит поставила перед ним поднос с двумя стаканами.

— Нет, чтоб забыла хоть раз, — проворчал он.

— Вы мне платите, чтобы я не забывала, — сказала она и, дождавшись, пока он проглотил пилюлю и запил ее апельсиновым соком, добавила: — Ужин будет в семь тридцать. В девять — спать.

— Я уже не в больнице, — возразил он.

— Доктор велела, — сказала она. — Вы должны соблюдать режим еще две недели.

— А трахаться можно? — сощурился он.

— Это не в моей компетенции, — парировала она. — Но ваше состояние сейчас намного лучше. Скоро вы сможете справляться с этим без всяких осложнений.

— Премного благодарен, — буркнул он. — Я не забуду, как ты не захотела помочь мне в нужде.

Она вышла. Он проводил ее глазами и обернулся к Скорому Эдди:

— Все они стервы, правда?

— Точно, — сверкнул всеми своими зубами Скорый Эдди.

— Что апельсиновая моча, что просто моча — вкус один, — сказал Джад. — Дай мне вишневой кока-колы.

— Потерпите, босс, — попытался увещевать его Скорый Эдди, — вы же помните, что докторша сказала.

— Пошла она к черту, — огрызнулся Джад. — Ты не у нее работаешь.

— Но…

— Делай, как я сказал.

Скорый Эдди быстро приготовил напиток. Джад отпил глоток и выдохнул:

— Хорошо! — Он сразу ощутил подъем. — Разве эти врачи что-нибудь понимают!

В каюту вошли доктор Сойер и Мерлин.

— Как дела, джентльмены? — спросил Джад.

— Все в порядке, — сказал Мерлин.

— Как Софья?

— Она в удовлетворительном состоянии, — начал доктор Сойер, но, поймав недоумевающий взгляд Джада, поднял глаза на Мерлина: — Вы ему не говорили?

Мерлин покачал головой:

— Я думал, вы сказали.

Джад переводил взгляд с одного на другого, ничего не понимая.

— Да о чем вы, черт возьми? — не выдержал наконец он.

Доктор Сойер повернулся к нему:

— Какой-то тип пытался подстрелить ее из пистолета с глушителем, когда она проходила по залу транзитных пассажиров. Стрелок оказался не очень меткий, но все же у нее задеты мягкие ткани левой руки.

— Голубчика, конечно, схватили? — спросил Джад.

— Никто его и в глаза не видал, — сказал Мерлин. — Мексиканские спецслужбы вообще не знают, что в нее стреляли. Ей не занимать самообладания. Она зажала рану правой рукой и прошла через зал, не издав ни звука, невозмутимая, как статуя, так что никто даже не заметил крови, пока она не вошла в самолет.

— Где она сейчас? — спросил Джад.

— Спит у себя в каюте, — сказал доктор. — Без кровопотери не обошлось, так что я перелил ей две пинты плазмы, зашил рану и дал снотворного. Теперь все нормально. Она проспит часов десять-двенадцать.

— Вы молодец, но они какого черта это допустили! — воскликнул Джад. — Я хочу знать, что случилось в Гаване.

— Мы все знаем, — сказал Мерлин. — Она достаточно владела собой, чтобы прихватить еще и бумаги Боровника. Я их просмотрел. Все эти депозиты, проведенные через Юго-Западную банковскую ассоциацию, находились под контролем кубинского правительства.

— Выходит, мы действительно вляпались? — буркнул Джад.

Мерлин молча кивнул.

— И что теперь? — спросил Джад.

— Теперь наши малопочтенные власти суют в это дело свой чуткий нос, — сказал Мерлин. — Не только Министерство финансов, но и Федеральная корпорация страхования банковских вкладов, налоговая инспекция, таможня, ФБР, ЦРУ — все вьются вокруг, как мухи.

Джад выжидающе смотрел на него:

— Чем нам это грозит?

— Полным крахом Юго-Западной ассоциации. Мы могли бы еще как-то проскочить, если бы были изъяты миллионов четыреста. Но, судя по всему, с учетом всех филиалов, сумма составит более шестисот миллионов. Единственный способ не дать ассоциации развалиться — это выделить на ее поддержку еще триста миллионов.

Джад не стал колебаться ни минуты:

— Так и поступайте.

— Причем вы все равно можете потерять весь пакет, — заметил Мерлин.

— Имя и деньги надо спасать до последнего, — сказал Джад и добавил: — Но даже не деньги главное. Меня больше волнует наша глупость.

С минуту все помолчали.

— Ну, что у нас еще? — спросил Джад.

— Все девочки прошли медицинское обследование с прекрасными результатами, — начал доктор Сойер. — Контракты составлены и подписаны надлежащим образом, даже юристы довольны. Спецслужбы разместили их в разных городах разных штатов по всей стране. Никто из девочек ничего не знает об остальных, и никто из них не имеет ни малейшего понятия о том, что программа связана с вами. Разумеется, они и их дети будут обеспечены пожизненной материальной опекой. Так что через шесть-семь месяцев мы получим небывалый урожай счастливых матерей и очаровательных младенцев, какого не пожинал ни один мужчина со времен Ибн-Сауда.

— У него было более девятисот детей, — сказал Джад. — И он хоть удовольствие получил, когда их делал.

— Ну, нельзя же иметь все сразу, — усмехнулся доктор Сойер. — Вы живете в другом мире.

— Впрочем, одна женщина знает, — сказал Джад, помолчав. — Доктор Софья.

Доктор Сойер кивнул:

— Мы обсуждали это с доктором Забиски. Ей сделают аборт, как и планировалось. И она будет считать, что точно так же поступили с остальными.

Джад выглянул в иллюминатор. Там, где солнце скрылось за горизонтом, виднелась еще тонкая оранжевая полоска. Не оборачиваясь, он пробормотал:

— Ловко же вы все устроили.

— Мы старались, — со скромным достоинством подтвердил доктор Сойер.

— Хорошо, — Джад повернулся к Мерлину: — Что там с Крейн-Айлендом?

— «Крейн констракшн» уже организовала исследовательскую группу. Теперь их задача — набрать людей, которые способны понять, чего мы от них хотим. По их расчетам, на эту предварительную работу уйдет месяца два.

— А сколько потребуется на строительство и оборудование?

— Год на строительство, еще год на завершение и отделку, — Мерлин глянул на него с сомнением: — Вы непременно хотите довести это дело до конца? Я думаю, оно обойдется нам миллионов в сорок, если не больше.

Джад повернулся к нему:

— Сначала проведем исследования, а тогда уж и примем окончательное решение. Время пока терпит.

В каюту вошла Бриджит.

— Извините, джентльмены, — сказала она. — Ваше время истекло. Моему пациенту надо вздремнуть перед ужином.

— Моя милая заботливая сука, — сказал он. Но прозвучало это беззлобно. Он действительно уже устал.

Его слуха достиг ровный гул реактивных двигателей. Он медленно открыл глаза. Над ним стояла Бриджит. В темной комнате ее халат белел, как одеяние привидения.

— Ты давно здесь? — спросил он.

— Всего пару минут. Вы так крепко спали — я раздумывала, стоит ли будить вас на ужин.

— Ужин? Хорошая мысль, — сказал он. — Обед-то сегодня накрылся, я так и не поел.

— Вот и чудненько, — сказала она. — Я дам знать повару.

Он сел в постели:

— А я пока побреюсь и приму душ. Когда ужин будет готов?

— Как вы прикажете.

— Тогда через полчаса. Идет?

— Да.

Когда за ней закрылась дверь, он включил свет. На телефонном аппарате мигал красный огонек — кто-то оставил послание. Он снял трубку и услышал голос радиста:

— Мистер Крейн, ваша мама звонила из Сан-Франциско, когда вы спали.

— Найдите ее и свяжите со мной, — сказал он и, положив трубку, направился в ванную.

Там его и застал звонок. Он снял трубку, висевшую на кронштейне над унитазом.

— Миссис Марло на связи, сэр.

— Спасибо, — сказал он и услышал щелчок переключения. — Барбара?

— Уже почти шесть недель я не слышала твоего голоса! — эмоционально воскликнула она на том конце провода. — Где ты сейчас?

— В данную минуту стою над унитазом и писаю.

— Ну и глупо! — хмыкнула она. — Я имею в виду, где ты вообще.

— Согласно плану полета должен быть где-то над Амазонкой, впрочем, точно не знаю. Я только что проснулся.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она. — У тебя все в порядке?

— Блестяще, как никогда.

— Как ты перенес процедуры?

— Сплошное удовольствие, — бодро сказал он. — А как вы с Джимом?

— У нас все в порядке, — ответила она. — Я слышала, ты собираешься присутствовать на инаугурации…

— Совершенно верно.

— Мы тоже получили приглашение. Я подумала — почему бы нам не поехать вместе?

— Действительно. Давай так и договоримся.

— Договорились, — сказала она и, замявшись на секунду, снова спросила: — У тебя действительно все в порядке?

— Да, Барбара, — ответил он. — Все в полном порядке. Целую тебя, а Джиму передай привет.

— Я тебя тоже целую, — сказала она. — Жду не дождусь, когда увижу тебя в Вашингтоне. Ну, пока.

Он повесил трубку на место, с минуту постоял над мраморной раковиной унитаза и нажал кнопку вызова прислуги.

В дверях ванной появилась Бриджит.

— Что-нибудь случилось?

— Посмотри, — указал он рукой. — Стоит, как каменный. Пописать не могу.

— Что вызвало эрекцию? — осведомилась она.

— Я говорил по телефону со своей приемной матерью. Когда-то она возбуждала меня. Наверно, снова нахлынуло…

Улыбнувшись краешком рта, она посмотрела на него:

— У вас инцестуозная перверзия. Станьте под холодный душ, и помочитесь без всяких проблем.

Глава двадцать четвертая

— Мы в десяти милях от побережья, — раздался в динамике голос командира экипажа.

Джад нажал кнопку селектора:

— Дайте план на большой экран.

Старший стюарт Рауль развернул серебристый экран на длинной переборке каюты и опустил козырьки на иллюминаторах, чтобы не мешало яркое тропическое солнце. И сразу же синее море накатило прибоем на длинную белую песчаную ленту, окаймлявшую бескрайние мили зеленого леса.

— Дельта реки — в центре экрана, — прокомментировал командир.

Джад снова нажал кнопку селектора:

— Крупный план, пожалуйста.

— Мы на высоте сорока четырех тысяч футов, — сказал командир. — Может проявиться зернистость.

— Ничего, — сказал Джад. — Мне надо все хорошенько рассмотреть. А потом держите курс вдоль реки.

— Хорошо, сэр. — Раздался щелчок, командир отключился.

Джад уставился в экран. Изображение увеличилось, заполнило его целиком, ясно стали видны мутные воды безбрежной Амазонки. Потом дельта сместилась к низу экрана, а сверху, завоевывая пространство дюйм за дюймом, его заполнила великая река, столь полноводная, что, казалось, даже экран не может вместить ее.

— Через минуту в верхней части экрана появятся заводы, — донесся голос командира.

— Мы сможем чуточку спуститься и сделать круг над ними? — спросил Джад.

— Наш коридор — на высоте сорока четырех тысяч, сэр, — сказал командир. — Если мы спустимся, они поднимут страшный тарарам.

— Пошли они куда подальше, — буркнул Джад. — Спускайтесь до тридцати шести. Под мою ответственность. — Он повернулся к сидевшему рядом Мерлину: — Какого черта? Мы же ради этого сюда прилетели.

Мерлин не ответил. Он, не отрываясь, глядел на экран. Там появился первый завод. Над шестью гигантскими трубами стояли черно-серые клубы дыма. Видна была длинная пристань с пришвартованными баржами и крытый транспортер, тянувшийся от заводского здания прямо к баржам.

— Это целлюлозно-бумажное производство, — сказал Джад.

Картинка на экране сменилась, появилось другое предприятие. Изображение стало более четким, можно было разглядеть, что здания высятся над самой рекой на сваях — для защиты от разливов.

— Здесь производится деловая и отделочная древесина, — пояснил Джад. — Отходы сплавляются на целлюлозно-бумажный.

— Невероятно! — сказал Мерлин. — Такие производства и где — в дебрях самых первобытных джунглей, какие только остались на земле.

— Д. К. гений, — сказал Джад. — Это его идея. Он понимал, что необходимые конструкции невозможно возвести на месте, поэтому заводы построили в Японии, отбуксировали сюда через океан и собрали. Едва ли не за сутки они были установлены и введены в действие.

На экране появился третий завод. Бурное течение реки перед ним было сплошь запружено бревнами. Тысячи, сотни тысяч бревен громоздились здесь в беспорядке, словно в зияющей пасти доисторического чудовища.

— Лесопилка. Распиловка, зачистка, сортировка, — продолжал Джад. Он указал на верхнюю часть экрана, где начала появляться гигантская бетонная дамба. — Вот вам лишнее доказательство гениальности Людвига. Ни нефть, ни ядерная энергия не нужны, когда есть вода. Гидроэнергетика пользуется щедростью природы. Но мало этого, он позаботился и о воспроизводстве природных ресурсов, разработав программу лесонасаждений. Каждые двадцать лет лес дает ему новый урожай.

— Одного я не понимаю, — начал Мерлин. — Зачем он все это бросает?

— Думаю, что по двум причинам, — сказал Джад. — Во-первых, его джунгли достали. У него двадцатилетний период оборота лесопосадок. Но джунгли наступают куда быстрее. С ними бесполезно состязаться. Людвиг подсчитал, что ему потребуется десять тысяч человек только на борьбу с джунглями, чтобы они не заполонили территорию производств.

— А вторая причина? — спросил Мерлин.

— Сам Д. К. Старику за восемьдесят, и, кажется, он почувствовал, что его время истекает. — Помолчав, Джад вскинул глаза на Мерлина: — Думаете, он ушел бы отсюда, если бы имел дар бессмертия?

Мерлин не ответил.

Джад нажал кнопку селектора:

— Капитан, можете вернуться к прежнему курсу. Я все посмотрел. Спасибо.

— Хорошо, сэр, — ответил пилот. — Мы будем на месте, в Бразилиа, через три часа тридцать пять минут.

Едва Рауль поднял козырьки на иллюминаторах, и в кабину хлынул солнечный свет, как появилась Бриджит со своим подносом.

— Пора принимать лекарство, — сказала она Джаду.

Джад взял пилюлю, проглотил, запил апельсиновым соком.

— Тебе самой еще не надоело? — спросил он.

— Это моя работа, — ответила она и добавила: — Доктор Ивансич проснулась.

— Как она? — быстро спросил он.

— Нормально, — проговорила она ледяным тоном. — Сейчас как раз одевается. Доктор Сойер велел ей держать руку на перевязи.

— Я спущусь к ней, — сказал он.

— Вам нельзя, — сказала она тем же ледяным тоном. — Она сама к вам придет, когда накрасится.

Джад пристально посмотрел на нее:

— В твоем голосе мне слышатся нотки ревности.

— Не к ней же, — саркастически скривила рот Бриджит. — Она мне в матери годится, — и покинула каюту, слегка покачивая бедрами, чего за ней прежде не водилось.

Джад подмигнул Мерлину:

— Сестричка-то малость оттаяла.

Мерлин усмехнулся:

— Пожалуй. Но лично я предпочитаю фигуры, которые растут по вертикали, а не вширь.

Джад улыбнулся и сменил тему:

— Как там наши юго-западные банковские дела?

— Все мыслимые государственные структуры только этим и заняты. Единственное утешение состоит в том, что вашим крупнейшим партнером по скандалу оказался Кастро.

— Черт бы его побрал! — скривился Джад. — Почему-то все политики хотят быть бизнесменами…

Мерлин поднялся:

— Не возражаете, если я пойду вздремнуть? Меня сегодня разбудили среди ночи.

— Конечно, поспите, пока есть время, — сказал Джад. — Я чувствую, сегодня ночка тоже будет не из легких.

Дверь за ним закрылась. Джад подозвал Скорого Эдди, стоявшего за стойкой:

— Приготовь вишневой.

— Пожалуйста, босс.

Не успел Джад допить стакан, как в каюту вошла Софья. В дверях она помедлила, словно сомневаясь, хотят ли ее здесь видеть.

— Заходи, Софья, — непринужденно сказал он, ставя стакан на столик.

Она подошла, наклонилась к его щеке и нежно поцеловала:

— Спасибо.

— Все в порядке, моя дорогая?

— Да.

— Ничего не болит?

— Нет, Джад. Все прекрасно.

Он заглянул ей в глаза:

— Софья, не надо извиняться, не надо ничего объяснять. Ведь мы друзья, правда?

— Да, — сказала она. — Хочу верить, что да.

Он указал ей на стул. Она молча села.

— Каждый из нас поступает так, как велит ему долг, — проговорил он.

— Я боялась, ты подумаешь, что я предала тебя, — тихо сказала она.

— И ты могла такое обо мне подумать?

— Да нет же, — вырвалось у нее.

— Вот видишь, — сказал он.

— Вообще, это старая история, — продолжала она. — Хочешь, я расскажу?

Он покачал головой:

— Не нужно. Я все о тебе знаю.

— И не сердишься?

Он усмехнулся:

— Не сержусь. Я достаточно прожил на свете, чтобы усвоить: старая любовь не ржавеет.

Она помолчала, посмотрела на стакан, стоявший перед ним на столике:

— Знаешь, напрасно ты пьешь эту дрянь.

— Знаю, — сказал он. — Но здесь то же самое: старая любовь.

Она молчала.

— И вообще, вы сейчас не на дежурстве, доктор, — добавил он.

— Вот это точно, — вымученно улыбнулась она.

— А вид у доктора усталый, — не унимался он. — Могу я предложить доктору понюхать?

— Я бы не отказалась, — сказала она.

Он кивком подозвал Скорого Эдди, и тот моментально вырос перед ним с золотым флаконом в руке. Софья взяла у него флакон, но мешала перевязь, и Скорый Эдди сам поднес ложечку к ее ноздрям. Дважды она энергично вдохнула, и Скорый Эдди вернулся к бару.

— Проняло, — сказала она и, встретившись с ним глазами, сощурилась. — Странный ты человек, Джад Крейн.

Он промолчал.

— Ты действительно думаешь, что будешь жить вечно? — не отступалась она.

— Я не говорил «вечно», — бросил он. — Я употреблял слово «бессмертие».

— Разве это не синонимы?

— Я не силен в языкознании. Но как бы ты это ни называла, я надеюсь именно на это.

— Хотелось бы и мне надеяться вместе с тобой, — сказала она и переменила тему: — Твоя новая сестра недолюбливает меня.

— Велика важность, — пожал он плечом.

— Ты с ней спишь, конечно.

— Нет, собственно говоря…

— Неужели не захотел?

— Захотел, не захотел, — проворчал он. — Какая разница?

— У меня аборт на следующей неделе, — сказала она.

Он кивнул:

— Я знаю.

Она заглянула ему в глаза:

— Мне хочется оставить ребенка.

Его голос не дрогнул:

— Ни к чему. Эксперимент должен быть доведен до конца.

— Одна из десяти — не такая уж большая потеря, — сказала она.

— Ни одной, — возразил он. — Это эксперимент, пусть он экспериментом и останется.

— А что останется от тебя, когда ты умрешь? — спросила она.

— Я не умру, — ответил он. — А если умру, какая разница, что останется?

Она помолчала, потом попросила:

— Можно еще понюхать?

Не отвечая, он жестом подозвал Скорого Эдди, взял свой стакан и, медленно отпивая по глоточку, смотрел, как она снова вдыхает порошок. Она повернулась к иллюминатору:

— А небо-то до чего чистое!

— На сорока четырех тысячах всегда такое.

Она снова посмотрела на него:

— Я боюсь. Я не хочу, чтобы меня убили.

— Никто тебя не убьет.

— Ты их не знаешь, — горячо заговорила она. — Они не такие, как ты. По законам их мира я считаюсь предательницей. А они ничего не забывают. Раньше или позже, но они убьют меня.

— А ты потеряешься, — сказал он. — Тех, кто скрылся от них в Америке, они не ищут. Они предпочли забыть даже о нескольких своих крупнейших ученых.

— Обо мне не забудут, — сказала она. — За мной не только предательство, но еще и убийство человека, весьма близкого к Политбюро. — Она взяла сигарету из пачки, лежавшей на столе, закурила, глубоко затягиваясь. — Я всегда была плохим конспиратором. Мне так и так придется вернуться.

Он кивнул:

— Вот и прекрасно.

Она вскинула на него глаза:

— Значит, тебе все равно, пускай меня убьют?

— Никто тебя не убьет, — повторил он. — Ты забываешь главное: ты им нужна.

— Зачем? — не поняла она.

Он спокойно улыбнулся:

— А как же Брежнев — твой новый пациент? Думаешь, они осмелятся подвергнуть его жизнь опасности всего лишь из-за того, что ты размозжила башку чьей-то троюродной заднице — зятю бюрократа из Политбюро? Андропов не дурак. Недаром он шеф КГБ. Если тебе удастся продлить жизнь Брежневу хотя бы года на два, он за это время сумеет укрепить свои позиции с тем, чтобы впоследствии занять высшее кресло.

Она с надеждой посмотрела на него:

— Ты так думаешь?

— Даю гарантию, — ответил он. — У «Крейн индастриз» тоже есть свои люди в Политбюро.

Глава двадцать пятая

Бразилиа выглядела таким новеньким с иголочки городом, словно сердце ее еще не начало биться. Широкие, идеально чистые улицы, современные здания из стекла и бетона. Даже автомобили и автобусы, работавшие на смеси этилового и винного спирта, не коптили чистое голубое небо над городом.

Совещание проходило в обширном зале с окнами во всю стену, на высоту двадцать второго этажа вознесенном над городскими проспектами. Участники расположились вокруг овального стола из мореного дуба в удобных креслах с высокими спинками, обитыми мягкой — под цвет стола — кожей.

Джада и главу бразильской делегации разделяла короткая ось овального стола. По одну руку от Джада сидел Мерлин, по другую доктор Сойер. Рядом с бразильцем, слева и справа, тоже сидели двое сопровождающих лиц.

Говорили по-английски, но в выговоре бразильца Джад различал легкий немецкий акцент.

— Доктор Шёнбрун, — сказал Джад, — если я вас правильно понял, господин Людвиг вложил в этот объект полмиллиарда долларов.

Доктор Шёнбрун утвердительно кивнул.

Слегка подавшись к нему через стол, Джад встретился с ним взглядом:

— А от меня вы чего ожидаете?

Немецкий акцент доктора Шёнбруна зазвучал чуть явственней:

— В связи с этим объектом — ничего, мистер Крейн.

Чтобы не обнаружить своего удивления, Джад промолчал, хотя на ум ему и пришло сразу несколько небезынтересных соображений.

— Наши переговоры с господином Людвигом уже завершены, — продолжал между тем бразилец. — Бразильское правительство полностью возьмет объект под свое управление. Господин Людвиг согласен на равную долю в доходах при долговременной низкой процентной ставке. Благодаря стечению ряда экономических факторов его основной капитал будет возмещен довольно быстро.

— Примите мои поздравления, доктор Шёнбрун, — сказал Джад. — Насколько я вижу, вам удалось сделать важный вклад в экономику вашей страны.

— Благодарю вас, мистер Крейн, — и доктор Шёнбрун позволил себе слегка улыбнуться с приличествующей случаю скромной горделивостью.

— Стало быть, у вас ко мне другое предложение, — сказал Джад. — Ведь зачем-то вы меня сюда все же пригласили.

— Совершенно верно, мистер Крейн, — подтвердил доктор Шёнбрун. — Но прежде всего я должен извиниться, что ввел вас в заблуждение относительно истинной цели нашей встречи. Все на свете трудно предусмотреть, а для нас жизненно важно оградить этот разговор от посторонних ушей.

— Согласен с вами, — сказал Джад.

— Я хочу говорить с вами о «Крейн фармацевтикалз», — сказал доктор Шёнбрун. — Фармацевтическая отрасль является одним из слабейших секторов нашей экономики. Должен честно вам признаться, мы уже испробовали различные подходы. Сначала мы обратились к «Хоффман — Ла Рош», но они решили остановиться на Коста-Рике. Потом — к «Байер кемикл вельтгешефт», но они работают только на отечественном сырье и основные предприятия стараются размещать поближе.

— А «Дюпон»? «Монсанто»? — спросил Джад.

— Они были заинтересованы, — ответил доктор Шёнбрун. — Но их сковывала политика президента Картера в области прав человека. Они посчитали, что не справятся со всеми сложностями, с которыми придется столкнуться.

— Таким образом, очередь наконец дошла до Крейна, — язвительно заметил Джад.

— На первый взгляд, так, — согласился доктор Шёнбрун. — Но на деле все обстоит иначе. Особенно в одной области, где мы с вами всегда были ближе друг к другу, чем кто бы то ни было.

— Что же это за область? — спросил Джад.

Доктор Шёнбрун через стол посмотрел ему прямо в глаза и сказал:

— Ядерная медицина.

Джад после минутной паузы произнес лишь одно слово:

— Германия.

Бразилец кивнул:

— Как вам известно, после войны немало германских ученых бежали сюда. По условиям капитуляции Германии запрещалось развивать ядерную индустрию. Бразилия с подобными запретами не столкнулась. И вот немцы, и немало немцев, прибыли сюда. У нас говорят «немая индустрия». О ней никогда не говорилось вслух, но она существует. На сегодняшний день мы имеем два действующих энергоблока, оснащенных по последнему слову техники, снабжающих электроэнергией Бразилиа, Рио и Сан-Паулу.

— Построенных и обслуживаемых немцами, — подхватил Джад.

— Не только немцами, — поспешно возразил доктор Шёнбрун. — У нас много американцев и французов.

Джад посмотрел ему в глаза:

— У вас есть бомба?

— Нет, — сказал доктор Шёнбрун. — Но если бы мы захотели, она бы у нас, безусловно, была.

— Хватит атомных бомб, — сказал Джад.

— По-моему, тоже. — Шёнбрун выдержал его взгляд. — У нас есть кое-что другое — и это должно вас заинтересовать.

— Что это такое?

— На плато потухшего вулкана в Андах, в четырехстах милях от предприятий Людвига, мы построили ядерный реактор. Он находится в кратере, на глубине трехсот метров. Людвиг хотел, чтобы мы полностью обеспечивали его предприятия энергией. Но потом он вышел из игры, а нам из-за финансового кризиса не хватило денег. И вот теперь реактор пропадает без дела и ждет, пока его поглотят джунгли.

— И что вы мне предлагаете с ним сделать? — спросил Джад.

— Я подумал, что он пригодился бы вам при создании Центра ядерной медицины. Мы уже вложили в него три миллиарда долларов, а вам отдадим за миллиард. Еще за два вы построите самый современный в мире производственный комплекс. Причем, и это, пожалуй, важнее всего, реактор глубоко засекречен и недоступен для вторжения извне. За это мы назвали его Занаду.

— Где мы наберем строителей и обслуживающий персонал? — спросил Джад.

— Эта проблема уже решена. В резерве имеется полный штат работников.

Джад задумался лишь на мгновение.

— Что ж, может быть, это неплохая возможность. Когда я смогу там побывать?

— Когда вам будет удобно, — ответил Шёнбрун.

— Я свяжусь с вами, — сказал Джад, поднимаясь и протягивая руку. — Спасибо, доктор Шёнбрун.

— Какая мерзость, — сказал Джад доктору Сойеру, привычно проглотив поданную Бриджит пилюлю и запивая ее апельсиновым соком. — Им ничего не нужно, — продолжил он прерванный разговор, — кроме трех миллионов долларов.

— Выгодная сделка, — саркастически произнес доктор Сойер.

Джад усмехнулся:

— Мехико в сравнении с ними покажется заповедником честности и добропорядочности. Эти ребята хотят ни более, ни менее как контролировать рынок коррупции.

— Так вы, я вижу, не собираетесь иметь с ними дело?

— Разумеется, собираюсь. Может быть, не совсем так, как им бы хотелось, но во всяком случае, чтобы они заглотали крючок и потеряли бдительность. — Он улыбнулся углом рта. — Иногда, чтобы бороться, приходится сотрудничать.

Доктор Сойер помолчал, обдумывая услышанное.

— Как вы думаете, откуда у них все это оборудование? — спросил он. — Все инструкции, вся маркировка — на английском. Но из Штатов это поступить не могло. Картер бы не допустил.

— Готов поставить в заклад собственную задницу, что из Франции, — ответил Джад и, видя в глазах доктора недоверие, пояснил: — Не будьте наивным. Когда речь идет о деньгах, соглашение о нераспространении, заключенное между США, Францией и другими западными ядерными державами, побоку. Франция найдет способ его обойти.

— И это наши друзья, — саркастически произнес доктор.

— С такими друзьями и врагов не надо, — резюмировал Джад и, выглянув в иллюминатор, нажал кнопку селектора. — Мы далеко от Рио? — спросил он пилота.

— Удалились примерно на двести шестьдесят морских миль, мистер Крейн, — ответил тот.

— Давайте-ка вернемся, — сказал Джад. — Позвоните туда для верности. Мы останемся на ночь, — и подмигнул доктору Сойеру. — Пора нам поразвлечься.

— Вы должны быть в постели в девять тридцать, — сказал доктор Сойер.

— Ну, всего разочек, док, — сказал Джад. — Забудьте, что вы мой врач. Я уже дохожу от этого рукоделия — сколько можно! И потом, — он лукаво сощурился, — все, что про девушек из Ипанемы в песне поется, — чистая правда. Знаете, вам тоже не помешает.

Бриджит разбудил смех. Она огляделась в темной каюте. На часах светились цифры: три тридцать. Она выглянула в иллюминатор и увидела, как из двух лимузинов, остановившихся возле самолета, выпорхнули три или четыре девушки. Щебеча и хихикая, они направились к подъемнику вслед за Джадом и доктором Сойером.

Бриджит вернулась в постель и стала вслушиваться, глядя в темноту. Ни звука. Ее каюта была в хвостовой части. Она закрыла глаза и попыталась уснуть снова.

А Скорый Эдди тем временем уже насыпал дюжину длинных грядок кокаина на зеркальное покрытие столика. Когда девушки взяли соломинки и вдохнули порошок, хохот и восклицания сделались еще громче.

— Дурацкое ощущение, — сказал доктор Сойер. — Я никогда не участвовал ни в чем подобном. Кого из них вы хотите?

— Всех сразу, — засмеялся Джад. — У меня сейчас стоит так, что я способен, кажется, всех их вдолбать в землю.

Доктор Сойер опасливо посмотрел на него:

— Потише. Не забывайте об осторожности.

— Завтра, — сказал Джад. — Завтра я буду осторожен. А сейчас я ребенок в кондитерской лавке.

— Что же ты не идешь, Джад, — простонала Сильвия. — Он у тебя такой твердый, я чуть не умерла от боли.

Две другие девушки подхватили:

— И я, и я тоже!

— Такого твердого у меня никогда не было, — промурлыкала одна. Другая с жаром воскликнула:

— И он даже не стал хоть чуточку мягче. Стоит себе — как стальная труба. Мне было так больно. Но наслаждение неземное!

— А ты, крошка? — обратился Джад к третьей.

Она слегка замялась:

— Это не важно, что до крови. Все равно очень хорошо!

Он приподнялся на локте рядом с девушками:

— Мне очень жаль. Я, правда, не хотел сделать вам больно. Наверно, я хватил лишнего кокаина.

— От лишнего кокаина он обычно делается мягким, — заметила Сильвия.

— На разных людей наркотики действуют по-разному, — ответил он и, поднявшись, запахнул халат. — Уже поздно. Вам, пожалуй, пора. Может быть, следующий раз будет для всех нас удачнее.

— Но у тебя еще стоит, — запротестовала Сильвия, глядя на него из постели. — Я чувствую, мы не оправдали твоих ожиданий.

— Вы все — просто прелесть, — сказал он. — Вы оправдали все мои ожидания. Мне было с вами очень хорошо.

— Когда мы увидимся снова? — спросила Сильвия.

— Как только я смогу, — ответил он.

Девушки быстро натянули платья, Джад нажал кнопку и бросил выросшему в дверях Скорому Эдди:

— Проводи их.

На прощание он поцеловал каждую в щечку, и Сильвия сказала:

— Смотри, не забудь. Ты обещал.

— Ни за что не забуду, — сказал он и поплелся к двери, краем глаза успев увидеть, как Скорый Эдди вручает по чеку на тысячу долларов каждой девушке. Он закрыл дверь и скинул халат. Эрекция не спадала, с каждой минутой делаясь все болезненней. Он торопливо зашел под душ и посильнее включил ледяную воду.

Глава двадцать шестая

Доктор Сойер вошел в гостиную. Скорый Эдди драил свой бар.

— Мистер Крейн у себя? — спросил его доктор.

— Да, — кивнул Скорый Эдди.

— Как вы думаете, не спит еще?

— Только что выключил душ, — ответил Скорый Эдди.

Доктор Сойер постучал в дверь каюты:

— Можно?

— Да, — глухо прозвучал из-за двери голос Джада.

Сойер открыл дверь и поначалу ничего не смог разглядеть в приглушенном почти до полной темноты освещении. Но постепенно глаза его привыкли к полумраку, и он увидел Джада. Тот сидел на кровати, спустив ноги на пол, скрючившись и всем телом навалившись на руки, прижатые к паху. Голова низко опущена, подбородок упирался в грудь.

— Эта девушка… — начал было доктор Сойер, но тут же осекся. — Что с вами?

Джад приподнял голову:

— Я не знаю. — Он говорил с трудом, каким-то чужим и словно издалека доносившимся голосом. — Кажется, попал в переделку.

Доктор нащупал выключатель и в залившем комнату ярком свете увидел лицо Джада — бледное, в холодной испарине. Темно-синие глаза стали почти черными. Шагнув вперед, он наклонился над скрюченной фигурой Джада, коснулся его лба. Влажный лоб был холодным.

— Встать можете? — спросил он.

— Кажется, да, — ответил Джад и начал медленно распрямляться. Наконец, опираясь руками о кровать, он встал, с белыми, плотно сжатыми губами, шумно втягивая ноздрями воздух. Пот катился с него градом. Но, так и не распрямившись до конца, он застыл и со странным спокойствием в голосе произнес: — Нет, не могу.

— Тогда не надо, — сказал Сойер и обхватил его под мышками. — Я вам помогу. Тихонечко ляжем в постель. Никакой паники. Все будет хорошо.

— Какая может быть паника? — ответил Джад с глухим смешком. — Я же бессмертен, вы не знали?

Доктор помог ему вытянуться в постели и через открытую дверь окликнул Скорого Эдди:

— Найдите сестру, пусть захватит мой чемоданчик и пакет первой помощи. И доктора Ивансич позовите. А Рауль пусть тащит сюда кислородную подушку.

— Понял, — бросил Скорый Эдди и исчез.

Доктор встал на колени у постели:

— Расскажите мне, где болит.

— Началось прямо в члене, — стал объяснять Джад, глядя ему в глаза, — потом яйца стали как булыжники, а член так напрягся, что мне казалось — яйца сейчас въедут в задницу. Потом боль стала проникать дальше, захватила весь пах, почки и мочевой пузырь. Я хотел отлить, но ничего не получилось. Такое ощущение, будто все окаменело — член, уретра и все остальное.

— Ясно, — сказал доктор. — Постарайтесь расслабиться. Остальное — наша забота.

Джад поморщился от боли:

— Пожалуй, зря я затеял вечеринку.

— Возможно, — сказал доктор Сойер. — Вообще-то идея была неплохая, просто вы немножко переусердствовали, вот и все.

— Доктор Сойер! — за спиной доктора выросла Бриджит.

— Установите капельницу, — приказал доктор. — Двадцать миллиграммов валиума и пять кубиков морфина в соляном растворе на тридцать минут.

Она молча кивнула и раскрыла чемоданчик первой помощи. Быстро установила металлическую стойку с держателем для бутыли, ввела в раствор валиум и морфин, затем присоединила к бутыли трубку, закрепила в наконечнике иглу и подвесила бутыль к стойке.

— Доктор, колоть вы будете?

— Да, — ответил он. — Держите ему руку.

Мгновение — и доктор Сойер проколол вену Джада, а Бриджит проворно закрепила иглу у него на руке пластырем.

— Кислородная подушка готова, — сказала она, поглядев на доктора.

— Катетеры в нос, — распорядился он. — Для начала дадим два литра в минуту на час.

— Да, сэр.

Пока она готовила подушку, он раскрыл свой чемоданчик и достал электронный термометр. Показания были ниже нормы — 36,1. Электронный тонометр замигал красными огоньками и показал 102 на 70.

Джад, лежа под заработавшей капельницей, увидел показания и слабо улыбнулся:

— А чего вы ожидали, док? Вся кровь отхлынула в стручок.

— Можем и это проверить, хотите? — усмехнулся доктор. — Судя по его величине, такая вероятность не исключена.

Джад взглянул на Бриджит:

— Разве что она этим займется.

Она не удостоила его ответом.

— Могу поспорить, ты никогда не видела такого члена, — продолжал дразнить ее Джад, — хоть и работала в этом своем госпитале.

— Можете не хвастаться, — парировала она со своим легким ирландским акцентом. — Я такие видела, что ваш просто детским покажется.

В комнату вошла Софья.

— Извините, что долго. С этой перевязью так трудно одеваться. Что стряслось?

— Острый приапизм, — сказал доктор Сойер.

Через его плечо она увидела Джада. Он через силу улыбался ей.

— Вещь, а?

Она улыбнулась в ответ.

— Потрясающе. Я тебя обожаю.

Джад повернул голову к Бриджит:

— Кое-кто еще способен меня оценить.

— А я от нее ничего другого и не ждала, — без улыбки ответила Бриджит.

— Как вы теперь себя чувствуете? — сменил тему доктор Сойер, стараясь сгладить неловкость, внесенную взаимной неприязнью женщин.

— Лучше, — сказал Джад. — Мне надо помочиться.

— Принесите утку, сестра, — попросил доктор Сойер.

— Не помешал бы пузырь со льдом, — озабоченно взглянула на него Бриджит.

— Это на ваше усмотрение, — сказал доктор Сойер. — Тут вы спец.

Бриджит вышла из каюты, а Джад поднял глаза на Софью:

— Все, что ты можешь сейчас сделать, это легонько поцеловать его.

— Я побаиваюсь, — сказала она. — По-моему, у тебя и без того проблем хватает.

Капельница тем временем делала свое дело. Джад перевел взгляд на доктора Сойера.

— Полюбуйтесь, — сказал он, — «как пали сильные»[7].

Доктор Сойер, Софья и Мерлин сидели за столом в гостиной. Бриджит вышла к ним из спальни, закрыла за собой дверь и тихо сказала:

— Он заснул.

— Хорошо, — сказал доктор Сойер. — Улучшение есть?

— Небольшое, — ответила она. — Он смог выделить немного жидкости, но кажется, даже во сне испытывает боль.

— Я говорил с урологом из больницы во Флориде. Он считает, что целесообразно полностью выжать простату.

— В Девоне у меня было несколько пациентов в подобном состоянии, — сказала она. — Не надо ничего предпринимать, пока хоть немного не спадет отек — тогда можно будет вызвать эякуляцию и постепенно ослаблять воздействие, доводя пациента до нормальной кондиции.

Доктор Сойер через стол взглянул на Софью:

— А что вы скажете об инъекции компезина?

Софья кивнула:

— Это может помочь. А если даже и нет, по крайней мере, не повредит.

— Когда можно будет сделать инъекцию? — спросил доктор у Бриджит.

— Минут через пятнадцать, — ответила она.

— Идет, — сказал доктор Сойер. — Дадим ему компезин сразу, как только снимем капельницу.

— Кислород оставить, доктор?

— Пока да.

— Спасибо, доктор, — сказала Бриджит и вернулась к Джаду.

— Странная девушка, — сказала Софья, посмотрев на Сойера. — Что заставило ее избрать такую специализацию?

— Может быть, ее детство прошло в занятиях онанизмом на заднем сиденье автомобиля, — рассеянно улыбнувшись, предположил он.

Мерлин засмеялся, но Софья не оценила шутки.

— Что нам-то теперь делать? — обратился Мерлин к доктору Сойеру. — Дежурить здесь или расходиться?

— Можете идти, — сказал доктор. — Я чувствую себя спокойнее, когда он под присмотром специалистов.

— Тут еще одна проблема возникла, — сказал Мерлин. — Это касается доктора Ивансич.

— Что такое? — спросила Софья.

— Спецслужбы сообщили о внезапном наплыве кубинцев в наши края. Давно тут таких путешественников не видали. Напрашивается предположение, что они вас ищут.

— Этого я и боялась, — сказала Софья. — Я уже говорила об этом Джаду.

— Да, знаю, — сказал Мерлин. — Джад просил сделать вам другие документы.

— Вы уже сделали?

— Да, — кивнул он. — Новый паспорт и все остальное. Будете путешествовать как жена одного из наших сотрудников спецслужб. Отсюда полетите в Даллас на самолете компании «Варит», из Далласа в Вашингтон самолетом «Американ эйрлайнз». Там, в предместье города, у нас есть частная клиника. В ней вы зарегистрируетесь под третьим именем. Джад навестит вас там на следующей неделе, когда прибудет на инаугурацию.

Она на мгновение замялась.

— Насколько я понимаю, выбора у меня нет?

— Нет, если хотите остаться в живых, — сказал Мерлин.

Она медленно качнула головой.

— Там же произведут аборт?

— Это самое разумное.

Она облизала вдруг пересохшие губы:

— А Джад не бросит меня там одну, под чужим именем?

— Если бы он хотел вас бросить, он оставил бы вас в Мехико, — ответил доктор Сойер. — Но такие поступки не в его правилах.

Глава двадцать седьмая

— Это лазерная микрохирургия, — спокойно сказал уролог, доктор Оррин. — Техника, первоначально разработанная для операций на сетчатке глаза, но настолько же усовершенствованная, как «Шаттл» в сравнении с аэропланом братьев Райт.

Джад с интересом посмотрел на него:

— Она уже применялась?

— Применялась, но не на людях и даже не на животных. Метод был разработан специально для вас — все тщательнейшим образом проверено на компьютере, вероятность осечки нулевая.

Джад помолчал, взвешивая услышанное, и повернулся к доктору Сойеру:

— Что скажете?

— Я уже думал над этим и даже звонил доктору Забиски в Югославию. Мы вместе с ней пришли к заключению, что все это выглядит убедительно и не должно повредить результатам других наших процедур.

— Право, не знаю, — сказал Джад.

Доктор Сойер усмехнулся:

— Странный вы человек. Столько раз рисковал жизнью в наших экспериментах — ведь любой из них мог стать для вас роковым, а теперь колеблетесь. Складывается впечатление, что член вам дороже жизни.

Джад снова повернулся к урологу:

— Вы можете предложить что-нибудь еще?

— Только старый метод. Перерезаем артерию, снабжающую кровью капилляры пениса, — и с приапизмом покончено раз и навсегда; правда, вы становитесь пожизненным импотентом, тут уж ничего не поделаешь, — ответил доктор Оррин. — Ваш член, ваш выбор.

Джад с сомнением посмотрел на микросхему, чуть больше булавочной головки:

— И это все? И будет служить вечно? Даже батарейку менять не надо?

— Это все, — кивнул доктор Оррин. — Будет питаться электроэнергией от вашей нервной системы. Микросхема выполнена из титана, в организме не вызывает отторжения. Она компенсирует функцию того участка нерва, который поврежден радиологическими процедурами, и, что самое замечательное, срок ее службы неограничен.

— То есть я смогу жить, как любой нормальный человек? — переспросил Джад.

— Почему «как»? Вы и будете нормальным, мистер Крейн. Мы просто трансплантируем вам искусственный нерв. У вас будет нормальная эрекция, нормальный оргазм и эякуляция, и затем, как положено, половой член будет возвращаться в неэрегированное состояние.

— А как скоро будет наступать новая эрекция?

Доктор Оррин улыбнулся:

— Это уж от вас зависит, мистер Крейн. Я не могу предсказать подробности вашей личной жизни.

Джад рассмеялся и задал последний вопрос:

— Сколько времени это потребует?

— Сама операция — семь минут, так долго только потому, что придется пройти в непосредственной близости от простаты. А восстановительный период продлится от двадцати четырех до тридцати шести часов.

Джад перевел взгляд с уролога на доктора Сойера и обратно и сказал:

— Хорошо, завтра утром, — а когда уролог вышел, с усмешкой произнес: — Какая ирония судьбы! Член станет первой частью моего тела, которая достигнет бессмертия.

— Гарлем, детка! — Скорый Эдди ткнул пальцем в стекло вертолета, доставлявшего их в Нью-Йорк из аэропорта. — Гарлем! Мы дома!

Джад засмеялся. Он чувствовал себя хорошо. А ведь прошло только три дня после операции. Доктор был прав. Боли не было.

— А вон Эмпайр Стейт Билдинг! — воскликнула Бриджит. — Просто не верится, что это на самом деле, а не в кино.

— Ты никогда не была в Нью-Йорке? — спросил Джад.

— Никогда, — сказала она.

— У тебя будет время посмотреть его, — сказал он. — Мы пробудем тут два дня, а потом полетим в Вашингтон на инаугурацию Рейгана.

— А я могу быть свободен на пару дней, босс? — спросил Скорый Эдди. — Мне хочется навестить деда и кое-каких друзей повидать.

— Пожалуйста, — сказал Джад и повернулся к Бриджит: — Ты тоже свободна на два дня.

— Вы уверены, что я вам не понадоблюсь? — спросила она.

— Зачем? — улыбнулся он. — Я здоров.

— Не забудьте, через час нам надо быть в правлении, — напомнил Мерлин, сидевший по другую сторону прохода.

— Будем, — сказал Джад. — Скорый Эдди отвезет Бриджит на квартиру во втором лимузине.

Нью-йоркские пробки, как всегда, были невыносимы. До правления — каких-то тридцать кварталов — ехали тридцать пять минут.

Без четверти одиннадцать, за пятнадцать минут до назначенного времени, Джад вошел в кабинет, где когда-то работал его отец. Он закрыл за собой дверь и встретился глазами с портретом отца, пристально и требовательно смотревшим на него со стены. Внутренний слух различил знакомый, давно умолкнувший голос:

— Здравствуй, сын.

— Здравствуй, отец, — тихо произнес он в ответ. — Видишь, ничего не изменилось. Все, как ты хотел.

— Ничего не изменилось, — эхом отдалось в нем, и ему снова показалось, что он слышит голос отца: — И вместе с тем изменилось все.

Джад молча смотрел на портрет. Эхо не смолкало:

— Но так и должно быть, сынок. За окнами теперь другой мир, и этот мир — твой.

— И твой, отец, — прошептал он. — Мы вместе создали его. Без тебя ничего бы не было.

Эхо не ответило. Джад подошел к рабочему столу, кинул взгляд в окно поверх городских крыш и, повернувшись к окну спиной, сел за стол. Под ним уютно скрипнуло старомодное кожаное кресло с высокой спинкой. В этом кресле когда-то сидел отец. Он медленно поднял телефонную трубку и нажал кнопку вызова секретаря.

— Говорит Крейн, — сказал он в мембрану. — Извините, я не знаю, как вас зовут.

— Извинения излишни, мистер Крейн, — произнес хорошо поставленный и такой знакомый голос.

— Мама! — радостно улыбнулся он в телефон.

— Это правление фирмы, мистер Крейн, и фамильярность здесь неуместна, — твердо сказала она. — Но если хотите, можете называть меня Барбара.

Он положил трубку на стол, широкими шагами пересек комнату, распахнул дверь, сгреб ее вместе с телефонной трубкой в охапку, поднял и закружил:

— Барбара!

Он целовал ее, а она смеялась:

— Джад!

Он взял ее за руку и повел в кабинет, приговаривая:

— Было мгновение — я снова почувствовал себя мальчишкой.

* * *

Он занял место во главе небольшого стола для совещаний, как когда-то, бывало, его отец. Справа от него села Барбара, слева — дядя Пол. Рядом с Барбарой сидел Мерлин, за дядей Полом с торжественным видом восседали двое поверенных, и довершала картину стенографистка за стенографической пишущей машинкой.

Джад улыбнулся:

— Почему бы тебе не подровнять бороду и не постричься? С этими кудрями, ниспадающими с затылка, ты выглядишь, как хиппи-переросток.

— Мне так нравится, — сказал Пол. — И раз уж мы принялись обсуждать друг друга, почему бы и тебе не вспомнить добрую старую привычку? Твой отец всегда ставил передо мной на стол бутылочку «Гленморанджи».

Джад молча улыбнулся, нашарил на полу бутылку и поставил на стол перед Полом рядом со старомодным бокалом.

— Нельзя же допустить, чтобы ты умер от жажды, в то время когда к нашим услугам самый большой в мире запас «Гленморанджи». Так лучше? — осведомился он.

— Даже сравнить нельзя, — сказал дядя Пол. Он открыл бутылку, плеснул виски в бокал и опустошил его. — Ну, теперь можно и о деле.

— Я слушаю, — сказал Джад.

— После скандала с юго-западными банками мы все в дерьме, — начал Пол. — Я узнал из заслуживающих доверия источников, что Банковский комитет собирается применить санкции, как только пройдет инаугурация и будет созван Конгресс. Уже заготовлены повестки на специальное заседание для тебя и для всех служащих, как нынешних, так и бывших.

— Понятно, — сказал Джад. — Все равно они ничего нам не смогут сделать. Но что правда, то правда — правительство вляпалось в это дело по нашей вине.

— А правда никого не волнует, — сказал Пол. — Дело это политическое, и политикой пестрят заголовки. Правда же погребена где-то в нижнем углу последней страницы.

— Так что ты предлагаешь?

— У нас есть друзья, — сказал Пол. — Этим мы и воспользуемся. «Настало время народу восстать и быть исчисленным».

— Хорошо, — кивнул Джад. — Приступай.

— Это будет стоить нам немалых денег, — сказал Пол.

— Деньги для того и существуют, — ответил Джад и, выдержав паузу, спросил: — Какие там еще хорошие новости?

Пол снова налил себе виски.

— Новости не плохие и не хорошие. — Он осушил бокал. — Ты был прав. Бразилия подобрала свой ядерный потенциал за одним из наших ядерных друзей. Президентская команда, как выяснилось, была в курсе, но даже не пикнула. Военных устраивают бразильцы, они чувствуют, что Бразилия будет всецело на нашей стороне против Советов.

— Это окончательно решает дело, — сказал Джад. — Будем сотрудничать с Бразилией.

— А с Мексикой? — спросил Пол.

— С Мексикой тоже. Хотя и в другом аспекте. Центральную Америку мы будем рассматривать как отдельный рынок.

— Не лишено смысла, — заметил Пол. — Ну, теперь последний вопрос, и можно закрывать совещание.

— Какой? — спросил Джад.

— Вкладывать сорок миллионов долларов в Крейн-Айленд — это безумие. Я решительно против. Особенно после того, как ты заявил, что он нужен только, пока не построено Занаду. Куда такая спешка, почему не потерпеть еще год-другой? Ты просто выбросишь деньги на ветер.

— Время дороже денег. Крейн-Айленд будет построен, — отрезал Джад и обвел взглядом стол. — Что у нас еще?

— Ничего существенного, — сказал Пол. — Могу сообщить, что русские согласны с твоим предложением насчет югославской докторши и выражают свою признательность.

— Тогда объявляю совещание закрытым, — сказал Джад и, поднявшись, обошел стол, чтобы поцеловать дядю Пола в щеку. — Спасибо.

— Что за дикий способ закрывать совещание, — проворчал Пол. — И потом, я даже не успел допить бутылочку.

— Разрешаю тебе унести ее домой в кулечке, — сказал Джад.

Глава двадцать восьмая

Пол повел всех обедать в свой любимый ресторан «Четыре времени года». Расположились за его постоянным столиком возле бассейна — Барбара и Джад у самой поверхности зеленоватой прозрачной воды, сквозь которую с легким журчанием пробивались из глубины рукотворные ключи, возле Барбары ее муж Джим, рядом с Джадом Пол.

Ни слова не говоря, официант поставил перед Полом двойное виски со льдом.

— Ваше здоровье, — сказал он, делая глоток, и лишь после этого спросил своих гостей, что будут пить они.

Но не успели гости что-либо заказать, как перед ними выросли Пол Кови и Том Маргитти с запотевшей бутылкой розового шампанского «Кристаль» разлива семьдесят пятого года.

— Ваше любимое, мадам, — сказал Пол, галантно кланяясь и целуя руку Барбаре.

— Как вы все помните! — улыбнулась Барбара. — Это так мило с вашей стороны. Спасибо.

— Давненько вас не видно, — сказал Том. — И вас тоже, молодой человек, — добавил он, обращаясь к Джаду.

— Я редко бываю в городе, — ответил Джад. — Приходится работать, чтобы жить.

— Ну, конечно, — согласился Том.

Пол изучающе посмотрел на Джада:

— Не знаю, как вам это удается, но вы выглядите моложе, чем три года назад, когда я вас в последний раз видел. Поделитесь секретом.

Джад засмеялся:

— «Кто рано ложится да рано встает» — дальше сами знаете.

Владельцы ресторана заулыбались, откланялись и удалились, а Орест приступил к церемонии откупоривания шампанского. Джад попробовал и кивком выразил свое одобрение. Орест наполнил тонкие бокалы в форме тюльпана и отошел, пожелав всем приятного аппетита.

Джад поднял бокал:

— За вас.

— И за тебя, — ответила Барбара.

Пол посмотрел на него поверх бокала:

— Проблемы проблемами, но наша машина на ходу. Если сложить все вместе — Фонд Крейна, кредиты, ваши личные средства, к концу текущего года это составит более пятисот миллиардов долларов.

— Это все голые цифры, — сказал Джад. — Столько денег во всем мире не наберется. А вообще, если мы столь богаты, чего ради жаловаться, что Крейн-Айленд дорого нам обойдется?

Пол подлил себе двойного виски.

— Может, ты и прав, — сказал он. — Ты всегда в конечном счете оказываешься прав и посрамляешь мой здоровый пессимизм.

— Спасибо, дядя Пол, — сказал Джад. — Я не думал услышать от тебя такие слова.

Подошел служащий в серой униформе с телефонным аппаратом в руке:

— Мистер Крейн, вам звонят.

Джад кивнул, и тот воткнул шнур в розетку, спрятанную в дереве прямо за креслом Джада.

Джад пошарил по карманам, но они были пусты.

— Дядя Пол, — попросил он, — отблагодари его за меня.

Вручая молодому человеку пятидолларовую банкноту, Пол проворчал:

— Теперь я понимаю, как ты накопил столько денег.

Джад взял трубку:

— Крейн слушает.

— Джад, — раздался знакомый голос доктора Забиски. — Мерлин сказал мне, где вас можно найти.

— Где вы? — спросил он.

— В аэропорту Кеннеди, — ответила она. — Мне очень нужно вас видеть.

— На каком вы терминале?

— «Пан-Америкен».

— Ждите прямо там. Я заберу вас через тридцать минут. — Он поднялся из-за стола. — Прошу извинить меня, что не смогу пообедать с вами. Случилось непредвиденное.

Никто не спросил, что именно. Только Барбара осведомилась:

— Мы увидимся за ужином?

— Не знаю, — сказал он. — Я позвоню, — и с прощальным жестом вышел из-за стола.

Шофер уже ждал его в лимузине на Парк-авеню. Джад прошел через боковой выход и, выйдя из здания «Сигрэм билдинг», сел в машину.

— Аэропорт Кеннеди, терминал «Пан-Америкен», — сказал он шоферу. — Как можно быстрее.

Лимузин был на месте через двадцать три минуты. Джад выскочил из машины и вбежал в здание. Она ждала прямо у двери. Рядом стояли два небольших чемодана. Он поцеловал ее в щеку, взял чемоданы, и они пошли к машине. Шофер распахнул перед ними дверцу и хотел поставить чемоданы в багажник.

— Оставьте, пожалуйста, — сказала она. — Пусть они лучше будут со мной.

— Хорошо, мадам, — и шофер поставил чемоданы на пол машины. Сев на свое место, он оглянулся через плечо: — Куда теперь, сэр?

— В квартиру на Пятой авеню, — сказал Джад.

— У нас очень мало времени, — сказала маленькая докторша. — Мне надо забрать Софью и доставить ее в Москву рейсом «Аэрофлота» сегодня вечером.

— Тогда везите нас в «Ла-Гардию», к стоянке частных самолетов, — сказал Джад. Он нажал кнопку, и выдвижная шторка отделила их от шофера. — Можете говорить, — сказал он докторше, — «жучков» здесь нет, нас никто не услышит.

Она достала сигарету и нервно закурила.

— Мне много надо сказать вам. Не знаю, с чего начать.

— Давайте по порядку.

Ее золотистые глаза затуманились.

— У меня рак, — сказала она. — Мне осталось месяца два. Возможно, даже меньше.

Он поймал ее взгляд.

— Это точно?

— Абсолютно, — произнесла она бесстрастным профессиональным тоном. — Я давно знаю. Но сейчас отпущенный мне срок подходит к концу.

— Какое горе!

— Не горюйте. Я прожила хорошую жизнь. Вы ведь думаете, что мне за шестьдесят, — она лукаво взглянула на него. — А на самом деле мне семьдесят два.

Он ничего не ответил. Она затянулась сигаретой:

— Второе. Моя работа и исследования. Я не хочу, чтобы все попало в руки русских. Большую часть я оставила в своем архиве, пусть они думают, что это все. Но полностью мои труды собраны здесь. — Она указала рукой на чемоданы. — Здесь тетради, магнитные ленты, микрофильмы. Кое-что я зашифровала, но ваши компьютеры, без сомнения, легко расшифруют мой дилетантский шифр. Прошу вас только об одном: хранить все это бережно и воспользоваться мудро — не в своих корыстных интересах, а на благо человечества.

Он молча кивнул и, взяв телефонную трубку, набрал две цифры:

— Извините, одну минуту.

В трубке раздался голос:

— «Крейн авиэйшн».

— Это Джад Крейн, — сказал он. — Я буду у вас примерно через двенадцать минут. Мне нужен реактивный самолет «Фалькон-20» для полета в Лэнгли-Филд, штат Вашингтон. Туда полетят два пассажира, обратно три.

— Хорошо, мистер Крейн, — ответил голос.

Джад положил трубку и повернулся к докторше:

— Я не предупреждаю Софью, так как не исключена возможность, что ее телефон прослушивается.

— Я понимаю, — сказала она и отложила сигарету. — Не знаю, как вы этого добились, но русские полностью оправдали ее. Мне приказано доставить ее прямо к Брежневу.

— Что с ней будет после его смерти? — спросил он.

— Не знаю. Надеюсь только, что она достаточно сведуща в моем деле, чтобы продолжить его. Я бы предпочла, чтобы она вернулась и снова работала с вами, но в таких вещах мы не властны.

— А вы, когда отвезете ее, вернетесь в Югославию?

— Нет, — сказала она. — Я лягу в больницу имени Максима Горького в Москве.

— Значит, я вас больше не увижу?

— Увы, это так.

Он помолчал, посмотрел ей в глаза:

— Мне будет вас не хватать.

— И мне вас, Джад Крейн, — сказала она. — Таких людей, как вы, я больше не встречала. — Она положила на его ладонь свою — маленькую, мягкую, слабую, и призналась: — Старухи тоже влюбляются.

— И не потому ли остаются вечно прекрасными? — сказал он, поднося ее руку к губам.

На Лэнгли-Филд его поджидал лимузин с двумя охранниками из спецслужб — они расположились на переднем сиденье, один из них за рулем. В машине он сразу снял трубку и позвонил в клинику. Коммутатор мгновенно соединил его с Софьей.

Он не назвался и ее не стал называть по имени, только сказал:

— Я в тридцати минутах от клиники. Не укладывайся и ничего с собой не бери, просто накинь пальто и выйди, как будто на прогулку. Через две улицы от клиники, на углу между Лэнгли и Арлингтоном есть торговый центр. Увидишь там большую аптеку. Войди внутрь и сядь возле стойки с мороженым, как можно ближе к окну, чтобы у тебя был хороший обзор. Жди там, я подойду к тебе. Все поняла?

— Да, — сказала она и услышала в трубке щелчок отбоя.

Меньше чем через полчаса он вошел в аптеку. Она сидела на условленном месте. Он присел рядом и сказал:

— В машине ждет доктор Забиски.

— По-моему, за мной «хвост», — сообщила она.

— Где?

— Видишь, в дверях магазина подарков напротив стоит массивный мужчина в добротном темном пальто? Кажется, я несколько раз видела его в клинике.

Джад кивнул и поднес к уху предмет, похожий на небольшую пуговку.

— Слышали? — спросил он, помолчал и произнес: — Хорошо. Уберите его.

Он поднялся и бросил на прилавок пятидолларовую бумажку.

Лимузин подъехал ближе к выходу, навстречу им, и остановился. Распахнулась дверца. Джад быстро втолкнул Софью внутрь и вскочил следом, на ходу закрывая за собой дверцу. Он пригнул ее к сиденью, а сам, слегка приподняв голову, метнул взгляд за окно отъезжающей машины.

Он успел увидеть, как массивный мужчина рухнул на тротуар под окном аптеки. Охранник уже исчез. Лимузин выехал на шоссе и повернул к аэропорту.

Они стояли в накопителе «Аэрофлота» на терминале «Пан-Америкен». Замигала красная лампочка.

Джад повернулся к маленькой докторше, молча посмотрел на нее и трижды поцеловал — по разу в каждую щеку, а потом в губы.

— Вы совершенно необыкновенная женщина, — сказал он.

— Счастливо, Джад Крейн, — сказала она. — Пусть исполнятся все твои мечты.

Она не оглядываясь, быстро пошла к выходу. Джад проводил ее глазами и повернулся к Софье. Она смотрела на него, ее губы дрожали, в глазах стояли слезы.

— Я хотела ребенка от тебя, — сказала она.

— Так будет лучше, — сказал он.

Она покачала головой:

— Не знаю. Не думаю.

Он не ответил.

Она вздохнула:

— Увижу ли я тебя когда-нибудь еще…

— Надеюсь, что да.

— Ты правда так думаешь?

— Да, — сказал он. — Ты для меня кое-что значишь. И я действительно надеюсь, что в один прекрасный день мы снова будем вместе.

Она обвила руками его шею и поцеловала его.

— Я люблю тебя, Джад Крейн. По-своему, по-особому, я тебя очень, очень люблю.

Она резко повернулась и побежала к дверям. Он смотрел вслед, пока двери не закрылись за ней, а потом вышел из зала и пошел к своей машине.

Шофер распахнул дверцу ему навстречу.

— Мистер Крейн, — сказал он, протягивая небольшую сложенную бумажку, — это оставила для вас молодая дама.

Джад взял бумажку и сел на заднее сиденье. Лимузин тронулся, он развернул и быстро прочел записку:

«Джаду —

Помни.

Жизнь для живущих.

Бессмертие для истории.

Целую, Софья».

Книга вторая ОБРЕТЕНИЕ 1983–1984

Глава первая

Лучи, собранные и отраженные системой солнечных зеркал, мощным столбом света сияли в ясном синем небе.

— Вон он, — доктор Сойер указал за окно вертолета, — Крейн-Айленд.

Софья надела темные очки и уставилась в окно.

— А он большой. Больше, чем я думала.

Сойер кивнул:

— Протяженность острова двенадцать миль в длину и шесть в ширину — в центральной части. Временная среда обитания Джада, как он выражается — домом он его называть не любит, — это круглый купол, целиком составленный из энергетических ячеек — солнечных зеркал. Его диаметр — треть мили, у него три этажа на поверхности и два под землей.

Софья обернулась к нему:

— Он собирается и дальше там жить?

Сойер кивнул:

— Сначала собирался пожить немного, но сидит там уже девять месяцев и, насколько я знаю, ни разу не был на материке.

Она закурила сигарету и выпустила дым через ноздри.

— Алькатрас, — вырвалось у нее.

Сойер вопросительно поднял брови.

— Разве не так называется остров, куда вы, американцы, ссылаете заключенных, чтобы они не могли убежать? Вроде Чертова острова у французов?

— Что-то я о таком не слыхал, — сказал он.

— Это, конечно, идея Забиски? — спросила она.

— Поначалу была ее, — сказал он. — Но вряд ли она могла предвидеть те масштабы, в которых это воплотится в реальность.

Софья покачала головой:

— Старуха была немного не в себе. А под конец совсем спятила. Я навестила ее перед самой кончиной. Она посмотрела на меня и сказала: «Он будет жить вечно. Я доверила ему все знания, все, что нужно». Я спросила: «Какие знания, доктор?» Она сказала: «Все. Но они разрозненны. Их надо упорядочить. Мне это было не под силу, а у него есть инструмент — компьютеры. Они продумывают за секунду больше, чем человек за миллион лет. Да, мне не хватило всей жизни, но у Джада есть инструмент. Он доделает за меня. Вы все увидите!»

Я спросила ее: «Тогда почему вы не поделились своим знанием с миром? Почему только с ним одним?» Она торжественно посмотрела на меня и сказала: «Потому что полюбила его. И потому что он единственный, на кого можно положиться. Мир превратил бы мое открытие в источник власти и корысти. А у Джада уже есть все, что человек может пожелать. Ему нужно только время». И с этими словами она закрыла глаза и заснула.

Сойер смотрел на нее, как зачарованный.

— И больше вы с ней не встречались?

— Нет, — ответила Софья. — Меня ждала моя работа. Генсек отбывал за границу, я должна была его сопровождать. А вечером я узнала, что она умерла.

— И сразу позвонили Джаду?

На ее лице отразилось удивление:

— Я сообщила только генсеку. А с Джадом мы не разговаривали с тех пор, как простились в нью-йоркском аэропорту три с лишним года назад.

— И все же кто-то сообщил ему, — настаивал Сойер.

— Не знаю кто, — сказала она. — Но Джад как-то говорил мне, что у него есть важные связи в Политбюро.

— Вполне возможно, — сказал Сойер. — У Джада сеть своих людей по всему миру.

— Охотно верю, — сказала она. Зазвучал сигнал, и засветилось табло, предписывающее не курить и пристегнуть ремни. Она загасила сигарету. — Его письмо нашло меня в Бангладеш.

— Вы удивились?

Она кивнула:

— Я думала, только Андропов и КГБ знают, куда я отправилась после смерти Брежнева.

— Как вы думаете, а теперь они знают, что вы здесь?

— Вероятно, да. По-моему, им всегда известно, где я и что делаю.

— И все же они вас не остановили?

— Нет, — сказала она. — Но они меня найдут, когда захотят — или когда я им понадоблюсь.

В динамике зазвучал голос пилота:

— Мы сядем на Северной площадке. Вас встретит Скорый Эдди.

— Скорый Эдди! — улыбнулась Софья. — Как давно я его не видела!

— В девяти милях к западу от острова проходит Гольфстрим, — сказал Скорый Эдди. Он сидел за рулем «лендровера», оснащенного кондиционером. — Там всегда теплая вода, даже зимой. Здесь обитает небольшое племя индейцев-семинолов, так они называют его «Священная река».

— Очень интересно, — поддразнила его Софья. — А вы как его называете?

— А я — «текучкой», — осклабился Скорый Эдди.

Она огляделась по сторонам узкой дороги:

— Вам здесь не нравится?

— Не-а.

— А мистеру Крейну?

Он посмотрел на нее с деланным безразличием:

— Не знаю, он не говорит.

— Он действительно девять месяцев безвыездно живет здесь?

— Насколько я знаю, да, — сказал Скорый Эдди. — Правда, сам я каждый месяц на неделю езжу домой.

Машина свернула к небольшому домику. Скорый Эдди затормозил и указал широким жестом:

— Ваша резиденция. У нас на острове двенадцать гостевых коттеджей.

Она не сразу ответила:

— А мне вдруг вспомнилось, как мы нюхали. Я так давно не…

Он посмотрел ей в глаза:

— Понятно, — и снял с золотой цепочки флакон. Сдернув колпачок, он протянул ей флакон и ложечку.

Ее руки слегка задрожали, но дрожь унялась, как только она вдохнула кокаин. Она втянула по два раза каждой ноздрей и посмотрела на него:

— Сразу полегчало.

— Вот и хорошо, — сказал он, забирая флакон.

— Я боюсь, — призналась она.

Он молча смотрел на нее, ожидая продолжения. Она спросила:

— Он изменился?

— Все так же нюхает, — улыбнулся Эдди. — Так что, похоже, не очень изменился. — Он вылез из машины и обошел ее, чтобы открыть Софье дверцу.

— Прошу вас, — сказал он. — Я покажу вам ваши апартаменты.

Едва они приблизились, дверь распахнулась. Ее придерживал негр в белом кителе. Рядом с ним стояла красивая негритянка в серой блузке и серой юбке под белоснежным фартуком.

— Это Макс, ваш садовник и мажордом, и его жена Мэй, ваша кухарка и горничная, — сказал Скорый Эдди и, обращаясь к чернокожей паре, представил: — Ваша гостья, доктор Ивансич.

— Здравствуйте, — сказали муж и жена почти в унисон. — Добро пожаловать.

— Спасибо, — ответила Софья и заглянула внутрь. С одной стороны располагалась просторная гостиная, с другой — столовая. Лестница вела наверх, в спальни.

Скорый Эдди снова повернулся к ней.

— Они о вас позаботятся. Если что-нибудь понадобится — скажите. — Он улыбнулся. — А снежок — в среднем ящике комода.

— Вы все продумали, буквально до мелочей, — сказала она.

— Это не я, а мистер Крейн, — торопливо сказал он и добавил: — Ужин будет в девять часов. Вечернего платья не нужно. Макс отвезет вас на машине.

— Там будет много народу? — спросила она.

— Нет, — ответил он. — Только мистер Крейн и вы.

— А доктор Сойер?

— Он улетает на материк около шести.

Она взглянула на часы. Было три тридцать.

— Не торопитесь, доктор, — рассудительно сказал Скорый Эдди. — Расслабьтесь. Примите ванну. Время есть. Может, соснете немного. Как-никак, вы с дороги. А встанете — слегка припудрите лицо. Вы не поверите, как вам сразу станет хорошо.

Она кивнула:

— Ладно. Спасибо.

Он махнул Максу:

— Вноси чемоданы, — и снова с улыбкой повернулся к Софье: — Так помните: если что, я всегда на месте.

Глава вторая

Джад жестом указал доктору Сойеру на кресло и продолжал разговаривать по телефону. Он был в спортивном костюме и теннисных туфлях, лицо, покрытое загаром, лоснилось от пота.

— Надо отделаться от этого чертова банка, — сказал он в трубку. — Сообщите в Министерство юстиции, что мы подпишем соглашение.

Динамик разнес по комнате голос Мерлина, пресекшийся от волнения:

— Это двести миллионов долларов!

— Не так уж много, — сказал Джад. — Подумайте лучше, во сколько мне обойдется, если я проведу всю оставшуюся жизнь перед комиссиями Конгресса, отвечая на их дурацкие вопросы.

— Но мы можем и выиграть дело, — сказал Мерлин.

— Пальцем больше не пошевелю, — ответил Джад. — Я и так потерял с ними четыре года. Оставим эту головную боль «Трансатлантику», если им надо.

— Хозяин — барин, — сказал Мерлин и вдруг хохотнул. — А может, вы и правы. По предсказаниям Нострадамуса этот год неблагоприятен для финансовых учреждений.

Джад засмеялся в тон ему:

— Убедитесь сперва, что Нострадамус не относил к финансистам Дэвида Рокфеллера.

— Я по вас соскучился, Джад, — сказал Мерлин. — Когда вы думаете выбраться оттуда?

— Скоро, — ответил Джад. — Я дал зарок пробыть здесь год. Остается еще два месяца.

— Ну, будьте здоровы.

— Постараюсь, — Джад положил трубку и через стол посмотрел на доктора Сойера. — Я как раз бегал, когда прилетел вертолет. Но я видел на экране в кабинете, как вы спускались из кабины. Она неплохо выглядит.

— Поправилась, — сказал Сойер.

— Можете не рассказывать, сам вижу, — сказал Джад, беря сигарету. Вертя ее в руках, но не закуривая, он спросил: — Софья рассказывала, что она делала в Бангладеш?

— Ни слова, — ответил Сойер. — А в чем дело?

Джад, так и не закурив, бросил сигарету в корзину для бумаг.

— У меня есть догадка, и, думаю, я прав, — сказал он. — По-моему, наша старуха отдала мне только часть своих бумаг. А остальные Софье. Наши материалы открываются 1953 годом — это начало периода ключей Понсе де Леон, и доходят до конца. Но там много ссылок на написанное ранее.

— Я читал ее записи, — сказал Сойер. — Что-то не припомню.

— Потому что тогда мы еще не все перевели, — сказал Джад. — Она писала на урду, имеющем наименее развитую письменную традицию из всех языков Индии, и ссылалась на брамина, жившего тогда в той части Индии, что потом отошла к Пакистану, а еще позднее — к Бангладеш. Цитируется несколько бесед с махариши Радж Найбуром. Он сказал: «Только тогда человек достигает бессмертия, когда мир в его душе и мир, окружающий его, сливаются в одно целое». Может быть, именно поэтому она хотела, чтобы я построил этот остров.

— Вы думаете, Софья нашла эти бумаги?

Джад улыбнулся:

— Было бы чудом, если бы она нашла их в Бангладеш. Махариши давно переселился на более тучные пастбища.

— То есть умер?

Джад засмеялся:

— Как раз нет. Это тот самый махариши, который основал университет, где обучаются две с лишним тысячи студентов, в горах Сан-Бернардино. Он же приобрел изрядный кусок земли к северу от Малибу в Калифорнии.

— Минуточку, — прервал его Сойер. — Это о нем рассказывали по телевизору?

— Именно, — сказал Джад. — И поверьте мне, увидеть его лично так же трудно, как президента Соединенных Штатов или премьера России.

— И вы думаете, что Софья пробралась к нему?

— Я надеюсь, — сказал Джад. — Может быть, что-то в бумагах, доставшихся ей, дало повод. Кроме того, махариши падок на женщин, особенно молодых; хотя это, конечно, неизвестно широкой публике и даже от его последователей скрывается.

— Но ведь он наверняка не молод, — сказал Сойер.

— Я думаю, ему за семьдесят, а сам он говорит, что его возраст в нынешнем воплощении более тысячи лет.

— Не слабо, — рассмеялся Сойер.

— Сдается мне, он был одним из пациентов нашей старушки.

— Час от часу не легче, — протянул Сойер. — А Софья-то что, по-вашему, делала в Бангладеш?

— Черт меня побери, если я знаю, — сказал Джад. — Но я у нее выведаю. — Он взглянул на доктора. — На ужин останетесь?

Сойер покачал головой:

— Надо возвращаться во Флориду. У меня проблем по горло. Я все-таки врач, а не бизнесмен. «Крейн медикал ресёрч» и «Крейн фармацевтикалз» приносят до трех миллионов в месяц убытков. Если так продлится еще немного, нам понадобится мощное финансовое вливание — либо придется сворачиваться, вплоть до продажи некоторых компаний.

— Вы справитесь, я уверен, — сказал Джад.

— Спасибо, — сказал Сойер. — Я благодарен вам за доверие, но я — не вы. И моя голова устроена не так, как ваша.

— Вы можете получить всю нужную информацию с компьютера. Это несложно.

— Для вас, но не для меня, — ответил Сойер. — С компьютера я получаю только информацию, а решения приходится принимать самому. Их-то как выудить из распечатки?

Джад задумался:

— Если вам так трудно, избавьтесь от лишних компаний, оставьте столько, сколько нужно, чтобы справляться самостоятельно.

— Я не вправе. Это ваша собственность, только вы можете взять на себя ответственность за нее.

— Я заранее на сто процентов согласен с вами, — сказал Джад. — Можете спустить все к черту, я и слова не скажу. Меня это действительно не волнует.

— Грустно слышать такое от вас, — сказал Сойер. — Вы весьма незаурядный человек, Джад Крейн. И многое могли бы дать миру.

— Я чувствую себя таким старым, Ли. Я переиграл во все игры, и все они мне наскучили.

— Да вам всего пятьдесят, Джад, — сказал Сойер. — Если вы сейчас так думаете, зачем вам бессмертие? Думаете, оно поможет почувствовать себя бодрее и развеять скуку? Боюсь, что наоборот, вы будете все больше скучать и чувствовать себя все старше. Жизнь — это не выживание, а возможность делиться и дарить.

— Вот не думал, что вы у нас такой философ, — с кривой ухмылкой произнес Джад.

— Я сам не думал, — сказал Сойер. — Эти чувства для меня внове. Но я врач. И я уже сам не знаю, о чем мне думать и что делать.

Джад пристально посмотрел на него:

— Вы просто устали. Вам нужно отдохнуть.

Сойер иронически усмехнулся, но тут же, согнав с лица усмешку, серьезно сказал:

— Мне не отдых нужен, Джад. Мне вы нужны. Чтобы вдохновлять меня, руководить мной, делить со мной ответственность. И просто так. Без вас я не могу быть самим собой.

Джад молчал.

— И не я один, — продолжал Сойер. — Барбара, Мерлин — и не только они, испытывают те же чувства…

— Потерпите два месяца, — бесстрастным голосом прервал его Джад. — Я должен решить, каким путем идти дальше. Можете вы дать мне два месяца?

— Наверно. Мы ждали дольше, — вздохнул Сойер.

* * *

— Я чувствую себя так, словно за пределами острова ничего больше нет, — сказала она, — словно мы очутились в другом мире.

Сойер стоял в ногах ее кровати.

— А это и есть другой мир, — сказал он. — Мир Джада.

Она молча посмотрела на него, откинула одеяло и, нагая, быстро прошла в другой конец комнаты за своим шелковыми халатом. Запахнула халат, подошла к нему:

— У вас найдется время выпить со мной чашку чая?

Он кивнул.

Она сняла телефонную трубку.

— Да, доктор? — раздался на том конце провода голос Макса.

— Можно попросить чаю?

— Да, доктор. Цейлонский апельсиновый вас устроит? — спросил он.

— Конечно.

— Бисквиты или птифуры?

— Просто чай, — сказала она.

— Благодарю вас, доктор, — и в трубке раздался щелчок отбоя.

Она обернулась к Сойеру:

— Не выйти ли нам на веранду?

Он молча прошел за ней на балкон. Она плотно прикрыла дверь.

— Думаете, комната прослушивается?

— Конечно, — сказала она. — И прослушивается, и просматривается.

— Вы точно знаете? — спросил он.

Она покачала головой.

— Тогда откуда такие мысли?

— Интуиция. Я бы на его месте только так и поступила. Возможно, и балкон под наблюдением.

Он недоуменно посмотрел на нее:

— А что, все может быть. Я теперь за него не поручусь.

— Он изменился? — спросила она.

— Да. Хотя в то же время и нет. Я ни в чем не уверен. Потому и хотел поговорить с вами, прежде чем вернусь на материк. Вы врач. Я хочу вас попросить: понаблюдайте за ним и сообщите мне, как он вам покажется.

В балконную дверь постучался Макс с подносом. На подносе стояли чайники, маленький молочник, тарелочка с тонко нарезанным лимоном, вазочка меда и сахар. Поставив поднос на круглый пластиковый столик прямо на балконе, он спросил:

— Желаете чего-нибудь еще, доктор?

— Спасибо, достаточно, — сказала она и начала разливать чай. Он ушел, закрыв за собой дверь, но лишь когда он вышел из спальни, она заговорила снова. Подав доктору чашку чаю, она заметила: — Вы его врач. Почему вы думаете, что я увижу больше вашего? Вы ведь с ним знакомы куда дольше.

— Да я сегодня впервые видел его с тех пор, как он живет на острове. Все это время нас связывал лишь телефон, да еще компьютерные распечатки результатов еженедельных медицинских обследований.

— Значит, здесь за ним наблюдает другой врач?

— Ничего подобного, — сказал он. — Здесь только несколько сестер, обслуживающих технику, которая снимает с него показания.

— Эта ирландка, Бриджит, все еще с ним?

— Нет, — ответил он. — Она получила расчет еще в Нью-Йорке, вскоре после вашего отъезда.

— А этих сестер вы знаете? — спросила она.

— Лично — нет, — ответил он. — Хотя я сам их нанимал. Собственно, они скорее техники, чем сестры, и больше разбираются в приборах и компьютере, чем в медицине.

— У вас есть экземпляр последней распечатки?

Он достал из внутреннего кармана сложенный в несколько раз лист бумаги и протянул ей. Она пробежала его глазами и, подняв брови, поглядела на него:

— Интересно! Все функции организма заторможены: замедлено сердцебиение, понижено кровяное давление, температура тела. Емкость легких увеличилась, несмотря на замедление ритма дыхания. Анализы крови и мочи в норме. — Она сложила распечатку и вернула ему. — Если судить по этим данным, он в прекрасном состоянии. Что вас беспокоит?

Он посмотрел, как она маленькими глотками пьет чай, и произнес:

— Его душа. Раньше он никогда не скучал. А теперь ему ничто не интересно.

— Может быть, ему нужен психиатр, а вовсе не я? — предположила она.

— Может быть, — сказал он. — Но только на вас я могу положиться. — Он встретился с ней глазами. — Вы бы взялись помочь?

Она выдержала его взгляд:

— Не знаю, насколько это в моих силах, но я постараюсь.

Сойер благодарно кивнул.

— Одно я знаю наверняка, — сказал он, — мы должны вернуть его в этот мир. Меня не оставляет ощущение, что бессмертие, которого он добивается, — не что иное, как разновидность небытия.

Глава третья

Через несколько минут после ухода Сойера в дверь деликатно постучали.

— Войдите, — сказала она и увидела горничную с большой коробкой в руках.

— Это прислал вам мистер Крейн, — сказала горничная.

Софья посмотрела на коробку — она была от Кристиана Диора.

— Вы не будете так добры открыть ее? — попросила она горничную.

— Сию минуту, доктор, — сказала та, протягивая ей небольшой конверт. — Это тоже вам.

Софья вскрыла конверт. Там была карточка с отпечатанным на одной стороне именем Джада. На другой стороне его рукой было написано: «Я купил это для тебя, но не успел вручить — ты уехала. Надеюсь, еще не поздно. Джад».

Тем временем коробка была открыта. Софья вынула платье. Оно было длинным, облегающим, из белого шелка, через левое плечо две узеньких бретельки, а на правом боку разрез почти до пояса.

— Очень красивое, — сказала она. — Но, по-моему, оно мне не подойдет. Слишком узкое.

— Примерьте, доктор, — сказала горничная. — Если надо немножко подогнать, Макс сумеет.

— Право, не знаю, — колебалась Софья.

— Попытка не пытка, — уговаривала горничная.

И Софья, поколебавшись еще минутку, бросила: «Подождите» и скрылась в ванной. Там, повесив халат на крючок, она попыталась натянуть платье.

— Плечи застряли! — услышала горничная через открытую дверь и, мигом появившись в дверном проеме, посоветовала:

— Не так. Снизу натягивайте.

Софья послушалась, и платье натянулось, как вторая кожа. Она посмотрела на себя в большое зеркало. Это действительно было не платье, а вторая кожа. Соски выпирали через материю, на бедрах и ягодицах платье, натянутое так, что казалось — сейчас не выдержит и лопнет, сидело, как влитое. Она с сомнением посмотрела в зеркало на горничную:

— Все же слишком узко. Одно движение — и все разъедется по швам.

— Не разъедется, — успокоила Мэй. — Материал прочный.

— Ну, разве что, — сказала Софья. — Но я не могу носить такие вещи. Выглядишь просто голой.

— А мистеру Крейну должно понравиться, — сказала Мэй.

Софья повернулась к ней и посмотрела прямо в лицо:

— Почему вы так думаете?

— Проработав девять месяцев, не мудрено узнать, что твой хозяин любит и чего не любит.

— У него тут много девушек побывало? — спросила Софья.

Мэй замялась.

— Мне вы можете рассказать, — сказала Софья. — Я хоть и женщина, но врач. Я его лечила.

— Да я не знаю… — протянула Мэй.

— Скорый Эдди уже, наверно, говорил вам обо мне, — полувопросительно сказала Софья.

— Да.

— Вот видите, вы можете мне все рассказать. Это не праздное любопытство. Доктор Сойер просил моего совета, а чем больше я буду знать о мистере Крейне, тем быстрее смогу помочь.

Глядя в кафельный пол, Мэй забормотала:

— К мистеру Крейну обычно каждую неделю приезжали с материка по три девушки, оставались на одну ночь или на две, а потом уезжали обратно.

— Всегда одни и те же?

— Нет, — сказала Мэй. — Всякий раз другие. Ни разу не повторились.

Софья задумалась на минуту.

— И всем он дарил платья вроде этого?

Мэй кивнула.

— Какого цвета?

— Белые, всегда одинаковые. Их присылают из Парижа, по две дюжины за раз.

Софья молчала.

— Вы никому не скажете, что я вам рассказала, мэм? — озабоченно спросила Мэй.

— Никому, — ответила Софья. Она спустила с плеча бретельки и начала стягивать платье, а когда оно наконец упало на пол, перешагнула через него, подняла и отдала Мэй.

— Так вы его не наденете? — спросила горничная.

Софья, прищурившись, поглядела на нее:

— Погладьте его. Я решу попозже, когда приму ванну и отдохну. Я вам позвоню.

— Благодарю вас, доктор.

Горничная вышла, а Софья снова надела халат, задумалась на мгновение, потом открыла средний ящик комода. Скорый Эдди не обманул — флакон был на месте. От кокаина голова сразу стала ясной.

Она взяла в руки карточку, что получила вместе с платьем, еще раз прочла записку Джада. Странно, для чего было лгать ей? Мог просто написать, что хочет видеть ее в этом платье. Сойер прав: Джад изменился. Раньше он никогда не лгал — ни ей, ни другим.

В задумчивости она присела на край кровати, медленно перебирая в уме одну за другой процедуры, которым подвергался Джад. Сколько же их было! И иные могли, пожалуй, повлиять на его рассудок. Она достала сигарету, закурила, медленно выпустила завиток дыма. Одно ясно: она ничего не понимает. И никто, скорее всего, ничего не понимает. Даже сам Джад.

Дом — купол в форме полушария, граненый, как гигантский бриллиант, отражал свет в темноту ночи. Лимузин медленно подъехал к стоянке, Макс заглушил мотор. Софья окликнула его с заднего сиденья:

— Я не вижу входа…

— Все в порядке, доктор. Вход здесь, — успокоил ее Макс. — Вы сейчас увидите.

Еще минута — и снизу, из-под колес автомобиля, донесся шум работающего двигателя. Она увидела в окно, как, скользя, разошлись две гигантские стеклянные панели, и почувствовала, что автомобиль медленно движется им навстречу.

— Электротранспортер? — спросила она Макса.

— Да, доктор, — ответил Макс. — Собственно, поворотный круг. Чтобы автомобильные выхлопы не поступали в систему воздушных фильтров.

Стеклянные двери закрылись за машиной, и поворотный круг остановился перед следующими дверями. Макс вышел и открыл ей дверцу машины. Едва она вышла из машины, как раскрылись скользящие двери — за ними три ступеньки вели вверх, и по ним навстречу ей, широко улыбаясь, спускался Скорый Эдди.

— Ну что, доктор, отдохнули немного?

— Немного отдохнула, — улыбнулась она в ответ.

— Вот и прекрасно, — сказал он. — Я провожу вас наверх, к мистеру Крейну.

— Когда Максу вернуться за мной? — спросила она.

— Это не проблема, — ответил Скорый Эдди. — У нас всегда наготове и машины, и водители.

Они вошли в вестибюль — большое круглое помещение с белыми стенами и белым мраморным полом. За столиком — белая мраморная доска на опорах из нержавеющей стали — сидел дежурный в белом кителе с золотыми пуговицами и широких белых брюках. Она заметила, что слева под мышкой китель топорщится, скрывая пистолет. Он скользнул по ней глазами — ей показалось, с удивлением — и, склонившись над столом, нажал кнопку на встроенной в белый мрамор панели. Двери, пропустившие их, сомкнулись.

В вестибюле было еще три пары застекленных дверей: прямо за дежурным, а также справа и слева от него. Стекла в них были зеркальные, с односторонней проницаемостью, сквозь них ничего не было видно. В проемах между дверями стояли на постаментах из нержавеющей стали две беломраморные статуи почти в натуральную величину — Аполлон и Венера, а может быть, Адам и Ева, и сквозь вечность смотрели друг на друга.

Скорый Эдди подвел ее к дверям справа от стола, сделал знак дежурному, тот нажал другую кнопку, двери раскрылись. За ними оказалась кабина лифта. Скорый Эдди пропустил ее вперед и, войдя следом, коснулся сенсорной кнопки. Двери закрылись, лифт начал подъем. Она смотрела на уплывающего вниз дежурного, пока он не скрылся под полом следующего этажа.

— Я как-то не так выгляжу? — спросила она, повернувшись к Скорому Эдди. — По-моему, дежурный смотрел на меня с удивлением.

— Это из-за вашего сари, — ответил он. — Такие яркие цвета… Ему показалось странным. Обычно здесь все одеваются в белое.

Она посмотрела на него. На Эдди тоже был белый китель с золотыми пуговицами и широкие белые брюки.

— А почему так?

— Мистеру Крейну нравится. Это опрятно и гигиенично. И потом, он считает, что если мы все одеты в один цвет и в одном стиле, это предотвращает конкуренцию среди персонала.

— А посетители? — спросила она. — Мне почему он послал белое платье?

— Я не знал, что он вам что-то послал, — сказал он, и по тону она поняла, что ее вопросы ставят его в тупик. За стеклом появился следующий этаж. Здесь тоже сидел дежурный.

— Что на этом этаже? — спросила она.

— Связь, офисы, компьютеры. На первом этаже — там, где мы вошли, комнаты и квартиры персонала. Аудитории и комнаты отдыха — на первом подземном этаже, на втором подземном — клиника, на самом нижнем — все энергетическое оборудование, необходимое для функционирования здания. Мистер Крейн живет на третьем, верхнем этаже. У него там все: спальня, ванная, гимнастический зал, гостиная, столовая, кухня, бар, библиотека и, конечно, рабочий кабинет.

Она помолчала, обдумывая услышанное, и сказала:

— Чем-то это напоминает самолет, только в больших масштабах.

— Да, что-то в этом роде, — кивнул он и внимательно посмотрел на нее. — Понюхать хотите?

Она встретилась с ним глазами:

— А что, я плохо выгляжу?

— Нет-нет, но все равно не помешает, — сказал он и подал ей флакон. — Надышитесь хорошенько, — напутствовал он, глядя, как она подносит к носу золотую ложечку. — Вы вступаете в странный мир.

Она вернула ему флакон, и двери раскрылись, прежде чем она успела спросить, что он имеет в виду.

Глава четвертая

Их встретил нежный звук ситара, полнивший собой просторное помещение библиотеки. Скорый Эдди подвел ее к высокой стойке. Рядом стояли два дивана с живописно раскиданными маленькими подушечками, между ними — низкий столик. Он жестом пригласил ее садиться на диван, а сам отошел к стойке. Вернулся он с большим серебряным подносом, который и водрузил на столик перед ней. Она взглянула на поднос: посредине красовалась килограммовая банка икры, обложенная льдом, по одну сторону от нее откупоренный «Кристаль» и водка «Старка», охлажденная на льду, по другую — все, что нужно для гарнира: тоненькие ломтики подсушенного хлеба, лук, вареные яйца, сметана, масло.

Скорый Эдди улыбнулся ей и сказал:

— Водка.

Тонкая рюмка тоже была охлаждена. Он проворно наполнил ее и поставил перед ней на столик.

— Мистер Крейн присоединится к вам через несколько минут, — сказал он и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Она посмотрела в окно прямо перед собой. Полная белая луна прочертила искрящуюся дорожку на глади океана, и это было так красиво, что казалось нереальным. Она подняла рюмку.

— На здоровье! — раздался из динамика голос Джада. Эти два слова он произнес по-русски.

— На здоровье! — ответила она почти рефлекторно и, лишь глотнув напитка, огляделась вокруг. Комната была пуста. Она спросила: — Ты меня слышишь?

— Да.

— Столько лет… — сказала она. — Я хочу тебя видеть.

— А я тебя вижу.

— Так нечестно, — сказала она. — Я-то тебя не вижу.

— Почему ты не надела платье, что я прислал?

— Оно мне мало, — сказала она. — Три года назад, может, и подошло бы, а теперь — нет.

Он не отвечал.

— Ты скоро придешь? — спросила она.

— Скоро. Рядом с тобой кнопки, можешь включить телевизор.

— Не хочу. На море такая красивая лунная дорожка. Я подожду.

В динамике раздался щелчок, и снова заиграл ситар. Она еще раз наполнила рюмку, отпила, почувствовала, что голодна, и стала намазывать икру на хлеб. Она успела съесть четыре бутерброда и выпить еще три рюмки водки, пока он вошел в комнату.

Она поднялась навстречу. Голова была необычайно легкой.

— Кажется, я немножко пьяная, — сказала она.

Он улыбнулся, поцеловал ее и, взяв за локоть, сказал:

— Тогда лучше сиди.

— Что ты добавил в эту водку? — спросила она, поднимая на него глаза.

— Ничего, — ответил он. — Поешь, тебе станет лучше.

— Ты очень хорошо выглядишь, — сказала она, окидывая его взглядом. Его густые темные волосы местами тронула седина, на загорелом лице сияли темно-синие глаза. Он был в белой шелковой рубашке с открытым воротом, белых брюках и мокасинах.

— И ты хорошо выглядишь, — сказал он.

— Растолстела, — сказала она. — Когда питаешься одними углеводами вместо белка… В Бангладеш на богатый выбор рассчитывать не приходится. Сплошной рис, — и, накладывая икру на очередной ломтик хлеба, она состроила гримаску. — Не то что здесь.

Он улыбался, сидя напротив.

— Представляю…

— За тобой поухаживать? — спросила она.

— Нет, спасибо. Для меня она чересчур соленая, — ответил он.

— А все-таки интересно, — сказала она, — как ты нашел меня в Бангладеш?

— Очень просто, — ответил он. — Когда ты работала там, ты заказывала лекарственные препараты. А все заказы, поступающие в «Крейн фармацевтикалз», заносятся в компьютер, и все имена индексируются. Те, что повторяются, переносятся в мою личную картотеку.

— А я думала, ты узнал через КГБ.

— Ну, нет. Это как раз самое сложное.

— Зачем же я тебе понадобилась? — спросила она.

— По делам архива, — сказал он. — Доктор Забиски оставила мне только часть. Там нет записей до пятьдесят третьего года.

Софья задумалась.

— Не понимаю. Я говорила с ней перед самой ее смертью, и она сказала, что все отдала тебе.

— Значит, она не все записывала, — сказал он. — Мы до сих пор не нашли решения.

— Выходит, так. Она сказала, что дала тебе в руки инструмент, а решение ты должен найти сам.

— Я проштудировал все с помощью специалистов, — сказал он. — Круглый ноль.

Она вздохнула и беззлобно выругалась:

— Старая сука!

— Что это ты вдруг?

— А то, что она всех нас обставила. Тебя, меня, даже Андропова. И теперь весело смеется над нами с того света. — Она посмотрела ему в глаза. — Ты все еще не понимаешь? Наша сегодняшняя встреча с самого начала входила в ее планы. В конце концов, я единственный оставшийся специалист, который способен продолжать работу с тобой.

Он молча глядел на нее.

— Ты же сам меня вызвал, разве нет? — спросила она и, не дожидаясь ответа, закончила: — Значит, так тому и быть. Попробуем начать сначала.

— Для этого ты и отправилась в Бангладеш? — спросил наконец он.

— Ну, не только, — сказала она. — Еще и потому, что Андропов не желал видеть меня ни в России, ни в Югославии.

— Потому что Брежнев в конце концов умер, а до него умер Мао? — подсказал он.

— А что я могла поделать? — сказала она, спокойно глядя ему в лицо.

— Но Андропову-то каково? Мао умер. Ты была его личным врачом. Брежнев умер. Его личным врачом тоже была ты. Теперь, по нашим данным, Андропов сам болен. Однако он не вызвал тебя, как вызывал когда-то к своим предшественникам. Наверно, он тебе больше не верит.

Она продолжала глядеть ему в глаза.

— Откуда я знаю, что он думает? — рассудительно заметила она. — Я же не вхожу в число его приближенных.

— Когда-то давно, — сказал он, — Забиски говорила мне, что рано или поздно все ее пациенты умирают. Что гарантий нет, а все, на что она способна, это улучшить их состояние, пока они живы.

— Так оно и было.

— И все же она поддерживала во мне веру… — начал он, но не договорил.

Софья мягко улыбнулась:

— Должно быть, надеялась, что тебе удастся преуспеть больше, чем она сама.

В дверь постучали, и в комнату вошел Скорый Эдди.

— Ужин на столе, — сказал он.

Посредине небольшой столовой стоял круглый стол — столешница из толстого стекла и прозрачные ножки, похожие на тонкие прямоугольные пластины льда. Под потолком, точно над центром стола, сиял одинокий прожектор, бросая цветные блики на посуду и сервировку. Стол был рассчитан на шесть персон, но накрыт на двоих. Перед каждым местом на прямоугольных зеркальных подставках стояли серебряные сервировочные тарелочки и лежали серебряные приборы, выполненные в том же стиле; белые льняные салфетки были вставлены в серебряные кольца. Фарфор — простой, но элегантный баккара. У каждого места справа стояло по массивной белой свече в подсвечниках баккара. Мягкие сиденья и спинки удобных стульев из нержавеющей стали были обиты белой тканью.

Они сели визави. В широких окнах за его спиной лунный свет разливался по морской глади. Он повернул реостат рядом с собой, и прожектор стал тускнеть, пока не погас совсем, — остались лишь свечи, бросавшие таинственный отблеск на их лица.

— Как в кино, — улыбнулась она.

Он усмехнулся в ответ:

— Это все соорудил театральный художник. Я люблю театральные эффекты. Столовые обычно скучны и невыразительны — так, кормушки… Между тем голод не единственное чувство, нуждающееся в удовлетворении.

— Никогда не задумывалась об этом, — сказала она. — Но здесь чудесно.

— Спасибо, — улыбнулся он. — Надеюсь, обед доставит тебе не меньше удовольствия.

— Не сомневаюсь, — ответила она.

Почувствовав, как за спиной распахнулась дверь, она обернулась. На пороге стояли две молодые девушки, одетые в просторные белые блузки и белые, очень короткие мини-юбки, контрастом оттенявшие темный цвет кожи и длинные ноги. Они были похожи, как близнецы: длинные, спадающие на плечи волосы, маленькие белые пилотки, сияющие глаза, ослепительно белые зубы, руки в белых кружевных перчатках. Девушки синхронно поставили на стол перед Джадом и Софьей тарелки с первым блюдом и вышли.

— Красивые девочки, — сказала она.

— Естественно, — ответил он. — Ты ожидала чего-то другого?

— Американки? — осведомилась она.

— Нет, — ответил он. — С Маврикия. Мой тамошний представитель прислал их по двухгодичному контракту. Их шестеро.

— Такие молоденькие!

— Им по шестнадцать-семнадцать лет, — сказал он. — Говорят по-французски, по-английски, полны желания учиться и угождать.

— Что их ждет, когда истечет срок контракта?

— Они вернутся домой, а мы выпишем других.

— Очень удобно — для тебя. Но они-то что с этого имеют?

— Образование, профессию и приличную сумму на приданое. Они очень довольны.

Она улыбнулась:

— Как говорят в Америке, у тебя все предусмотрено, — и, подцепив на вилку креветку, попробовала. — Очень вкусно.

— Эти молодые креветки выловлены сегодня утром в Мексиканском заливе, — сказал он. — Самые лучшие.

— У тебя все самое лучшее, — заметила она.

— К чему этот сарказм? — спокойно парировал он.

— Никакого сарказма, — сказала она, — что ты. Просто я под впечатлением.

Он ничего не ответил.

— Пойми, — сказала она, — только вчера я была в Бангладеш, а сегодня вдруг оказываюсь здесь и вижу все это. Другой мир!

Ужин был вполне американский: тонкие ломтики среднепрожаренной телячьей вырезки, картофельное пюре с мясным соусом, горошек и салат. Вина французские: «Монтраше» к креветкам, «Шато Марго» к телятине. И на десерт — ванильное мороженое с миндалем.

— Я уже почти забыла, что можно получать столько удовольствия от еды, — сказала она, блаженно улыбаясь. Но от ее внимания не укрылось, что он ест очень мало — больше, как ребенок, размазывает еду по тарелке.

— Я рад, что доставил тебе это удовольствие, — сказал он, поднимаясь. — Кофе и ликеры нам подадут в библиотеку. — Обойдя стол, он встал у нее за спиной и, взявшись за спинку стула, чтобы помочь подняться, посмотрел на нее сверху. Его голос потеплел. — Ты и сейчас очень красивая женщина.

— И об этом я забыла, — просто сказала она. — А рядом с этими прелестными детьми почувствовала себя просто старухой.

— Не сравнивай, — сказал он. — Ты женщина, очень женственная и волнующая. А они — шаловливые дети.

Глава пятая

Они вернулись в библиотеку. На столике уже стояли кофейные чашечки и серебряный сервиз, коньяк в бутылке темного стекла и две суженных кверху коньячных рюмки. Софья сразу опустилась на мягкий диван. Джад, не садясь, предложил:

— Кофе?

— Спасибо.

Он налил ей и, продолжая играть роль гостеприимного хозяина, предложил:

— Коньяк?

— Не возражаешь, если я выпью еще «Старки»?

— О чем речь, — ответил он и щелкнул пальцами.

Вошел Скорый Эдди.

— «Старку», — приказал Джад.

— И чего-нибудь для кайфа? — покосившись на Софью, спросил Эдди.

Джад вопросительно посмотрел на нее:

— У нас есть травка, кокаин, транквилизаторы, антидепрессанты, галлюциногены и вообще все, что только можно себе представить.

— Мне трудно это представить, — сказала она. — В Бангладеш был только гашиш.

— Там должен быть и опиум, — сказал он.

— Опиум есть, — ответила она. — Но это для любителей спать и видеть сны. А я не любительница.

— У нас есть опийная травка совершенно необычайного действия. Расширяет сознание, почти как ЛСД, но это сладкие грезы, никаких кошмаров, и, главное, не засыпаешь, а сохраняешь над собой полный контроль.

— Интересно, — сказала она. — А сколько времени действует?

— Будет действовать столько, сколько ты захочешь, — ответил он. — Я же сказал: сохраняешь над собой контроль. Ты сможешь прервать ее воздействие в любой момент по желанию.

— Где ты ее откопал?

— Ни за что не угадаешь. Мы сами вырастили травку в этом здании этажом ниже — в нашей лаборатории.

— И ты перешел на нее?

— Иногда балуюсь.

— А другие?

— Тоже иногда. Когда я разрешаю.

— Забиски была категорически против любых наркотиков. Я все удивлялась, как это она не поставила тебе условием полный отказ от них. Она опасалась, что наркотики сведут на нет результаты ее работы.

— Она и мне говорила, — ответил Джад. — Но у меня свои соображения на этот счет. Цивилизация буквально пронизана наркотиками, и мне кажется, это не случайно.

Она помолчала и спросила:

— Так ты хочешь сейчас что-нибудь принять?

Он пожал плечами:

— Не знаю. Я все время чувствую: нам что-то мешает. Словно стена разделила нас и не дает быть близкими, как раньше.

— Что же здесь странного? — рассудительно сказала она. — Ведь мы так долго были в разлуке. Человеку не дано перешагнуть через это как ни в чем не бывало.

— Ты права, — согласился он. — И все же допинг иногда помогает.

— Я пока не готова, — сказала она. — Разве что понюхать еще разок. Это придает силы.

Джад кивнул Скорому Эдди:

— Принеси доктору, что она просит, а мне две пилюли КТС. Пусть Амаринта приготовит.

— Хорошо, сэр, — сказал Скорый Эдди и вышел.

Когда дверь за ним закрылась, она спросила:

— Что это за пилюли?

— Они поднимают настроение. Разработаны в нашей лаборатории. Нечто вроде суперэлавила или триавила. Легкий душевный подъем, избавление от всех подсознательных страхов.

— У тебя есть все, что только можно пожелать. Чего тебе бояться? — спросила она.

— Тебя, — просто сказал он.

Она изумленно поглядела на него. Его темно-синие глаза показались ей почти черными. Она не нашлась, что ответить.

— Да, я боюсь тебя, — медленно проговорил он. — Ты все знаешь, ты понимаешь меня лучше, чем я сам. У тебя есть рецепт, а у меня его нет.

Она тихо вздохнула:

— Разве ты еще не понял, что рецепта нет ни у кого? Ни у кого в целом мире.

Он поднялся с дивана, подошел к окну и заговорил, стоя к ней спиной:

— Софья, я не могу в это поверить. Ты провела со старухой столько лет. Ты должна знать, даже если сама не отдаешь себе отчета. — Он резко повернулся к ней, голос его изменился: — Ты знаешь махариши Радж Найбура?

— Нет.

— Признайся, ты ведь ездила в Бангладеш его искать.

— Нет, — сказала она. — Я даже никогда о таком не слыхала.

— Его знала Забиски, — сказал он. — И много раз упоминала о нем в своих заметках.

— Может, она и знала, только мне ничего не рассказывала.

За ее спиной отворилась дверь. Софья обернулась на легкие шаги. С серебряным подносом в руках к ней приближалась девушка, светлее тех двух, что прислуживали за обедом, с длинными каштановыми волосами и зелеными глазами. Она с улыбкой кивнула сначала Софье, потом Джаду, опустилась на колени у столика и поставила на него поднос. Стоя на коленях, она подняла глаза на Джада и спросила мягким певучим голоском:

— Приготовить вам сразу, сэр? Или вы скажете, когда будет надо?

— Обслужи сначала гостью, — довольно резко бросил Джад.

Девушка склонила голову, молча налила в рюмку «Старку», потом протянула Софье флакон.

— Я не спешу, детка, — ласково сказала Софья.

Джад вернулся к своему дивану, сел, посмотрел на Софью.

— Тупик, — выдавил он. — Куда я ни кидаюсь, везде тупик.

Она не отвечала.

Джад повернулся к девушке:

— Встань.

Девушка поднялась. Она была одета еще более нескромно, чем те, что прислуживали за столом. На ней было белое узкое шелковое платье без бретелек, под которым слишком ясно угадывалась нагота.

— Амаринте всего семнадцать лет, — сказал Джад. — Таких красивых фигур, как у нее, я почти не встречал.

Софья медленно отпила из своей рюмки.

— Хочешь посмотреть? — спросил он.

Софья встретилась с ним взглядом. Его глаза смотрели совершенно бесстрастно.

— Если ты хочешь… — сказала она.

Не отрывая взгляда от Софьи, он обратился к девушке:

— Скинь платье, Амаринта.

Девушка расстегнула платье на груди, и оно легко соскользнуло к ее ногам. Заученным движением она взметнула над головой руки — ладонь к ладони.

Джад был прав. Ее впору было сравнить с изысканной статуэткой из слоновой кости.

— Повернись кругом, Амаринта, — скомандовал Джад. — Пусть леди посмотрит, какая ты у нас красавица.

Ничуть не смутившись, девушка сделала пируэт и через плечо взглянула на Софью. Ее язычок нежно прошелся по губам, тронутым легкой улыбкой.

— Амаринта предпочитает девочек, — сказал Джад. — Хочешь, она будет твоей, пока ты гостишь здесь?

Оторвав взгляд от девушки, Софья уставилась на Джада:

— Джад, я тебя не понимаю.

— Я же тебя знаю, — сказал Джад. — И этот румянец мне знаком. Он всегда появляется, когда ты мокрая снизу.

— И ты решил, что она меня возбуждает?

Он ответил красноречивым взглядом.

Софья выдержала этот взгляд:

— Возбуждает, конечно. Но не сама по себе. Ведь рядом еще и ты, Джад. И я вижу, как у тебя глаза блестят и штаны топорщатся. — В ее голосе появилось придыхание, задрожавшей рукой она поставила рюмку на стол, поднялась, расстегнула сари на плече и медленно стала разматывать шелковое полотно. Складка за складкой, оно спадало на пол. Под ним оказалось белое платье. Оно плотно облегало фигуру, сквозь материю выступали твердые, напрягшиеся соски. Она положила руку на лобок с темневшим на нем влажным пятном и с мягкой укоризной посмотрела на него:

— У меня непрерывный оргазм — с того момента, как я услышала твой голос в динамике.

Он смотрел на нее молча, растерянный.

— Этого ты хотел, Джад? — спросила она. — Еще раз убедиться в своей власти надо мной?

Он потряс было головой, собираясь возразить, но она не дала ему говорить:

— Не можешь ты этого не понимать, Джад, если только не круглый дурак. Неужели тебе не ясно, что с тех самых пор, как я узнала тебя, я твоя рабыня — в гораздо большей степени, чем все эти девицы, которых ты когда-либо покупал?

— Ты хочешь, чтобы я тебе поверил? — спросил он. — Хочешь сказать, что у тебя не было других мужчин?

— Не об этом речь, — сердито перебила она. — Тебе ли не знать, какова моя потребность в сексе? Но тут другое. Меня покорил не секс, а мужественность. Ведь я убила Ники, чтобы остаться с тобой. Мало тебе этого? Мало того, что примчалась с другого конца света по первому твоему зову?

Из ее глаз хлынули слезы. Он взял ее руку в свои и пробормотал:

— Я не думал…

Она только молча покачала головой.

— Не надо кокаина, — сказал он. — Пожалуй, тебе сейчас лучше поспать.

— Нет, — сказала она. — Только если с тобой.

— Не уверен, что тебе это понравится, — сказал он. — Я сплю с двумя девушками. Это китайский обычай, помогает уравновесить Инь и Ян — чтобы дух находился в гармонии с телом, пока человек спит.

— Но сначала любовь, ладно? — попросила она.

— Обычно я это не практикую, — сказал он. — Девушки занимаются любовью друг с дружкой, а я впитываю их энергию.

— Что это тебе дает? — спросила она.

— Я просыпаюсь полным сил.

— А девушки?

— Они так утомляются, что спят целый день.

Она засмеялась:

— Расскажи это кому-нибудь — тебя назовут ненормальным.

— Пожалуй, — согласился он. — Но я никому не рассказываю.

— И правильно, — сказала она. — А когда же ты трахаешься?

— Перед тем, как лечь, — сказал он.

— Ты еще не лег, — сказала она, глядя ему в глаза.

Он молча кивнул и повернулся к Амаринте:

— Приготовь нам пилюльки.

Девушка опустилась на колени возле столика, на мгновение замешкалась и, подняв умоляющий взор, спросила:

— Мистер Крейн, сэр, а можно, я себе тоже сделаю?

Джад вопросительно поглядел на Софью.

Обнаженная девушка была прекрасна. Софья опустилась на колени рядом с ней и тоже подняла глаза на Джада.

— Разреши ей, — попросила она. — Может быть, нам с ней удастся найти для тебя новую форму гармонии Инь и Ян.

Глава шестая

Должно быть, она задремала. Потому что, когда, открыв глаза, она приподнялась и села на своем диване, над горизонтом уже светилось бледное сияние. На полу, возле другого дивана, пошевелилась Амаринта. Встретив взгляд Софьи, она красноречивым жестом поднесла к губам указательный палец.

Софья кивнула ей и огляделась. Джада в комнате не было. Она снова поглядела на девушку, подобрала с полу свое сари и встала с дивана.

Не отнимая пальца от губ, тихо ступая босыми ногами, Амаринта подошла к ней и мягко коснулась ее руки, приглашая следовать за собой.

Софья послушалась и, держа в руке свое сари, так же бесшумно двинулась за ней следом. Они обогнули бар и вышли в другую комнату, вход в которую Софья прежде не заметила. Здесь Амаринта остановилась с предостерегающим жестом.

Это была небольшая комната с пирамидальным стеклянным потолком. В центре, точно под вершиной пирамиды, на небольшой круглой платформе, возвышавшейся над полом дюйма на четыре, в позе лотоса сидел Джад.

Он сидел неподвижно, казалось, даже не дыша. Его широко открытые глаза не видели рассвета.

Потянув за руку, Амаринта втащила Софью назад в библиотеку, отвела в соседнюю комнату, примыкавшую к ней с другой стороны, и бесшумно плотно прикрыла дверь. Комната оказалась туалетной, вдоль ее стен тянулись встроенные шкафы с зеркальными дверцами, а в центре в круглом резервуаре пузырилась и булькала напоенная ароматом горячая вода. Из туалетной была открыта дверь в сияющую нефритовым кафелем ванную.

— Пойдем помоемся, — прошептала Амаринта. — Ароматизированная вода хорошо освежает.

Софья не спеша прошла следом за ней.

— А Джад не составит нам компанию? — спросила она.

— Нет, — ответила девушка. — Господин странствует среди звезд. Когда Солнце, коснувшись его глаз, закроет их, он вернется в постель и будет спать. В него войдут Инь и Ян, они исторгнут из тела флюиды, снимут внутреннее напряжение и восстановят баланс умственных сил.

— Но ведь мы занимались с ним любовью, — сказала Софья. — Он остался неудовлетворен?

— Он вполне удовлетворен, — ответила Амаринта. — Но это не его путь.

Софья удивленно посмотрела на девушку:

— Ты хочешь сказать, что он не испытывает оргазма?

Девушка опустила глаза:

— Да. Это не его путь.

Софья смотрела на нее с молчаливым изумлением.

— Вы не поняли, — попыталась объяснить Амаринта. — На этом пути он черпает силы, не жертвуя своей внутренней сущностью.

— Тогда зачем он вообще занимается любовью? — спросила Софья, раздражаясь от непонимания.

— Чтобы его сущность объединялась с нашими, — ответила девушка.

— И так со всеми женщинами?

— Да, — сказала Амаринта. — Он достигает гармонии только во сне. И тогда сразу просыпается, полный сил.

Софья покосилась на нее:

— И поэтому ты предпочитаешь девочек?

Амаринта промолчала.

— А остальные девушки — тоже? — продолжала допытываться Софья.

Амаринта молча кивнула.

— И никто из вас не мечтает о большем? — спросила Софья.

— Нет, — тихо ответила Амаринта. — Мы все счастливы служить Господину.

Софья помолчала и наконец решительно сказала:

— Я хочу вернуться к себе.

— Как вам угодно, — проговорила Амаринта и, достав из шкафа махровый купальный халат, протянула его Софье. Сама она натянула облегающее шелковое платье, в точности такое же, в каком была вечером.

— Идемте, — сказала она. — Я провожу вас до машины.

Она проснулась в своей постели. Из-за углов плотных штор пробивалось солнце. Она нажала кнопку у изголовья, шторы заскользили, раскрываясь, и комнату залил яркий свет. Она взглянула на часы: половина третьего; сняла телефонную трубку и сразу услышала голос Макса:

— Да, доктор?

— Вы не могли бы принести апельсинового сока и кофе?

— Сию минуту. Поесть не хотите?

— Пока нет.

— У меня для вас два поручения, — сказал он. — Мистер Крейн просил перезвонить ему, когда проснетесь, а доктор Сойер просил в шесть часов позвонить в Медицинский центр.

— Спасибо, Макс. Я позвоню мистеру Крейну, как только выпью кофе.

— Хорошо, доктор. Его телефонный номер — единица.

Апельсиновый сок был сладким и освежающим, кофе — горячим и крепким. Она любила такой — не то что жиденький американский. Выпив полчашки, она набрала номер Джада. Ответил женский голос:

— Контора мистера Крейна.

— Это доктор Ивансич. Он просил меня перезвонить.

— Минуточку, доктор, — ответила секретарша. — Я его поищу.

Минуту спустя в трубке щелкнуло, и голос Джада спросил:

— Как отдохнула, Софья?

— Прекрасно, — ответила она.

— Вот и хорошо, — сказал он. — У меня все готово, чтобы ты могла начать чтение бумаг Забиски. Они полностью перенесены на магнитные ленты. Выбери язык, на котором хочешь читать. Можешь взять и оригинал рукописи.

— Лучше оригинал, — сказала она. — И к нему еще английский перевод.

— Хорошо, так и сделаем. Обе версии введут в процессор с двумя дисплеями, чтобы ты могла при желании читать их параллельно. Просмотри также комментарии специалистов, изучавших эти материалы.

— Это будет очень полезно.

— Когда ты сможешь приступить?

— Завтра утром, если не возражаешь, — сказала она. — Хочу начать на свежую голову.

— К утру все будет готово. Тебе отведут комнату.

— Спасибо, — сказала она. — Я хочу еще кое о чем тебя попросить.

— О чем?

— Прошло три года с тех пор, как я тебя обследовала. А я все же, как-никак, врач. Чтобы оценить твой прогресс за это время, мне надо вновь провести полное обследование.

— Думаешь, это добавит что-то к ее записям? — спросил он.

— Пока не знаю, — сказала она. — Может быть, и ничего. Но, возможно, процессы, идущие в твоем организме, прольют какой-то свет на то, что она пыталась сказать мне.

— У доктора Сойера в компьютере уже есть вся информация, какая тебе может понадобиться.

— Так то компьютер. При всем моем уважении к доктору Сойеру, его информация может для меня оказаться вторичной. Меня бы больше устроило, если бы я могла осмотреть тебя и разобраться самостоятельно.

— Не вижу необходимости, — сухо бросил он.

— Извини, Джад, но, на мой взгляд, необходимость есть.

— Никакой, — отрезал он, и в трубке раздался щелчок.

Она посмотрела на замолчавший телефон и набрала номер снова.

— Мистера Крейна, пожалуйста, — сказала она секретарше.

— Извините, доктор, он не может говорить.

— Передайте ему, пожалуйста, несколько слов.

— Да, доктор?

— Скажите, что я не смогу быть ему полезной и хотела бы как можно скорее уехать отсюда — меня ждет работа.

Джад позвонил сразу.

— Ты стерва, — сказал он.

— Возможно, — спокойно ответила она. — Но я врач и знаю, что делаю.

Он не ответил.

— Обдумай еще раз, — сказала она. — А я пока позвоню доктору Сойеру — попрошу его приехать и помочь мне.

— По-твоему, ему больше делать нечего?

— Не мне судить. Он твой друг. И твой доктор. Решай сам.

Джад помолчал.

— Ладно. Он будет здесь завтра утром.

— Прекрасно. И последнее: я не смогу сегодня увидеть тебя на часок?

— А что такое?

— Хорошо бы заранее сделать анализ крови и мочи. Это сэкономит время.

— А больше ничего? — саркастически осведомился он.

— Вообще-то можно кое-что добавить, — сказала она. — Но пока ограничимся этим.

— Ну, спасибо, — сказал он. — В шесть тебя устроит?

— Вполне.

— Ладно. Заодно покажу тебе твой кабинет.

— Хорошо. И самое последнее: не заставляй меня больше надевать эти белые платья.

— Если ты обещаешь не носить сари.

— Обещаю, — засмеялась она.

— И все равно ты стерва, — сказал он.

— А я тебя все равно люблю, — сказала она и положила трубку.

Глава седьмая

— Вы были правы, — сказала Софья Сойеру. — Его организм в идеальном состоянии. Единственное, что немного меня беспокоит, — это ЭЭГ: сигнал чуть слабее, чем в прошлом году.

Сойер пожал плечами:

— Разница бесконечно мала. Возможно, она зависит просто от времени суток, в какое снимались показания.

— Я снимала их трижды, с интервалами в четыре часа. Время суток тут ни при чем. Энергетическая активность мозга стойко снижена. Уговорить бы его подвергнуться томографии.

— Это вряд ли, — сказал Сойер. — Придется же отлучиться с острова в Бока-Ратон. А он мне говорил, что хочет пробыть тут не меньше года. Еще два месяца остается.

Софья молча набирала что-то на клавиатуре компьютера. Она вызвала на дисплей прошлогоднюю электроэнцефалограмму и наложила на нее свежие показания. Нажала еще одну клавишу, и один участок многократно вырос на экране.

— Это альфа-частоты. Видите, показания колеблются вокруг средней линии. Ничего не понимаю.

— Мы еще раз просмотрим все на компьютере в Медицинском центре и посоветуемся с неврологом.

— Попробуйте, — сказала она. — Но, по-моему, томография надежней.

— А что вы ищете? — спросил Сойер.

— Сама не знаю. Вся надежда на интуицию, — сказала она. — Помните, вы рассказывали, что он жаловался на скуку и растущее чувство изоляции? А я заметила, что он избегает контакта с людьми, окружающими его, даже там, где он обусловлен физиологией.

— В сексе?

— Да. Внешне все нормально. Но в душе он не ощущает ничего. Даже наркотики его не подстегивают.

— Знаете, доктор, наркотики порой оказывают обратное воздействие.

— Да не в них дело, — сказала она. — Я же говорю: интуиция. Я женщина — меня не обманешь. Есть секс и секс. Вроде бы одно и то же происходит, а на деле совсем разные вещи.

— Возможно, это связано с фактором бесплодия, — сказал Сойер. — С ним все не так просто. Одной из задач наших экспериментов было поставить эти функции под контроль сознания и показать, что бесплодие не означает импотенции — в частности, что он даже способен удерживаться от эякуляции. Знаете, он старается опереться на что только возможно: на медицину, физиологию, технологию, метафизику — йогу, тантрический контроль сознания…

— И очень хорошо, — сказала она. — Наслаждение у мужчины в голове, а не на кончике пениса. Вот я и хочу знать, что происходит у него в мозгу, а томограмма может послужить ключом.

— Все равно мы ничего не решим без него, — сказал доктор Сойер. — Послушаем, что он скажет.

Софья отключила дисплей:

— По крайней мере, есть хоть одно утешение: физически он не состарился ни на день с тех пор, как мы расстались. Хоть что-то у нас получилось — правда, пока не совсем понятно, что.

В комнату вошел Джад, окинул их быстрым взглядом, отрывисто спросил:

— Довольна?

— Пожалуй, да, — сказала она. — Никаких физических отклонений я не нахожу.

— А я что говорил, — без всякого торжества произнес он.

— Но не все ясно с твоей головой, — продолжала она, — как с точки зрения физиологии, так и психологии.

— А в чем дело? — насторожился он.

— Электроэнцефалограмма показывает, что электрическая активность мозга чуть-чуть снизилась.

— Почему бы ей не снизиться? — сказал он. — В конце концов у меня замедлены все функции организма.

— Не знаю, не знаю, — задумчиво проговорила она. — А как ты себя чувствуешь? Таким же энергичным и страстным, как раньше? Мне показалось, что ты утратил прежний интерес к некоторым сторонам жизни…

— Да, многие вещи меня больше не интересуют, — равнодушно произнес он. — Когда-то я играл во все эти игры: бизнес, деньги, люди… Они мне надоели. По-моему, то, чем я занимаюсь теперь, куда важнее и интереснее. Кто хочет, пусть делает деньги. Я этим уже занимался и наделал их вполне достаточно. Мне больше нечего и некому доказывать. Секс, девочки — тоже все перепробовал. Теперь одно важно — чтобы не подкачал телесный механизм.

Она переглянулась с Сойером, снова посмотрела в глаза Джаду:

— А любовь?

— Чувства, сантименты? — спросил он.

Она кивнула:

— Ну, да. По-моему, это пошло бы тебе на пользу — не только телу, но и душе.

— Думаешь, я совсем чурбан и ничего не чувствую? — спокойно продолжал он.

Она выдержала его взгляд:

— Честно? Не знаю.

Он повернулся к Сойеру:

— А вы что думаете?

Сойер выставил ладони, словно защищаясь:

— Не спрашивайте меня ни о чем. Вы оба за гранью моего понимания.

Джад улыбнулся Софье:

— Мои чувства изменились. Наверно, они не так глубоки, как твои. Но и я, по-своему, не лишен чувств. Постарайся меня понять. Я надеюсь жить вечно, а если это так, вы все для меня — временные попутчики. Как я могу позволить себе сильно привязаться к кому-то, если через двадцать лет, или через сто лет, или больше никого из вас не будет и я буду жить среди других людей, в другом времени?

— То есть ты подавляешь в себе чувства, потому что боишься потерять тех, кого любишь? Боишься, что потом тебе будет больно? — У нее перехватило горло.

— Пожалуй, что так, — медленно, задумчиво сказал он и вздохнул. — Наверно, любовь тоже содержит в себе зерно смерти. С каждой потерей в тебе что-то умирает.

С трудом сдерживая слезы, она сказала:

— Если бы у тебя были дети, твоя жизнь продолжилась бы в них.

— Только моя собственная жизнь не продолжилась бы, — возразил он. — Вот я живу, а моего отца нет. Я хочу жить — именно жить, а не сохраниться в благодарной памяти потомков.

Она отвернулась к компьютеру, нажала одну за другой несколько клавиш. На дисплее промелькнули цифры, их сменила кривая. Не оборачиваясь, она стала объяснять ему:

— Если верить компьютеру, на сегодняшний день тебя ожидает продолжительность жизни в сто тридцать лет. При календарном возрасте в сорок девять лет твой биологический возраст соответствует примерно тридцати одному году. — Она повернулась к Джаду. — Средняя продолжительность жизни сейчас семьдесят четыре года. Ты будешь жить вдвое дольше.

Он оторвал взгляд от экрана:

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Был момент, когда Забиски удалось продлить твою будущую жизнь до ста пятидесяти лет. Пытаясь продлить ее еще больше, она чуть не убила тебя. Не лучше ли тебе остановиться на достигнутом, чем продолжать экспериментировать на себе, рискуя при этом погибнуть?

— Если уж умирать, какая разница когда, — сказал он просто. — Годом раньше, годом позже… Мне нужна вечность.

— Вечности нет, — отрезала она. — Даже звезды не вечны.

Он задумался на мгновение, перевел взгляд на Сойера, снова на нее и резко сказал:

— Ты хотела меня обследовать — обследовала. Я могу рассчитывать, что завтра ты засядешь за тетради Забиски?

— Конечно. Завтра утром, — кротко ответила она.

— Прекрасно, — сказал он. — Ужин в девять?

— Да, спасибо, — ответила она.

— А вы, Ли? — обратился он к Сойеру.

Сойер покачал головой:

— Нет, спасибо. Мне пора возвращаться. В следующий раз — обязательно.

— Что ж, дождемся следующего раза, — сказал Джад. — А пока поднимемся ко мне в кабинет, выпьем на дорожку.

Джад пил апельсиновый сок, доктор Сойер виски со льдом, а Софья — почти замороженную «Старку» из крошечной рюмочки. Рядом с креслом Джада мелодично зазвонил телефон. Он снял трубку, подержал возле уха и протянул ее Сойеру:

— Ваша секретарша.

Сойер взял трубку. Секретарша заговорила извиняющимся тоном:

— Простите, что беспокою, доктор, но я подумала, что это важно. Нам сейчас позвонили из Вашингтона, из Госдепартамента, и спросили, не у нас ли доктор Ивансич. Я сказала, что нет.

— И правильно сделали, — сказал Сойер. — Тем более, что это правда.

— Еще они спросили, могу ли я связаться с ней. Я сказала, что не могу, так как не знаю, где она находится. Тогда они захотели поговорить с вами, но я сказала, что вы в пути и должны быть на месте завтра утром.

— Вы умница, — сказал Сойер и, положив трубку, посмотрел на Джада. — Софью ищет Госдепартамент.

— Странно, — удивился Джад и повернулся к Софье: — Как ты думаешь, зачем ты им понадобилась?

Софья пожала плечами:

— Это не мое правительство, а ваше. Откуда мне знать, что у них на уме? Я и о своем-то не взялась бы судить.

— Ты получала американскую визу в Бангладеш? — спросил Джад.

— Нет. Я воспользовалась бессрочной въездной визой, которую ты когда-то сделал мне. — Она помолчала. — Но когда я проходила иммиграционный контроль в аэропорту Кеннеди, я написала, что направляюсь в Крейновский медицинский центр в Бока-Ратоне, штат Флорида.

— Правильно, — сказал Джад и, подумав мгновение, сообразил: — Так это, должно быть, иммиграционный контроль. Есть у них такая манера — проверять приезжих.

— Да, она так и сказала, — подтвердил Сойер.

— Перезвоните ей, узнайте, назвал ли себя звонивший. Зная имя, я могу попросить спецслужбы провести проверку. Если это действительно госдеп, я хочу знать подробности.

Глава восьмая

Обед был накрыт на небольшом круглом столике в библиотеке, в нише окна-фонаря. Обернувшись на шаги вошедшей в комнату Софьи, он не смог сдержать возгласа:

— Ты в белом платье!

Она улыбнулась:

— Я его переделала.

— Напрасно, — сказал он. — Я бы прислал тебе другое.

— Я успела привязаться к этому, — сказала она.

Он протянул ей рюмку охлажденной водки и поднял свой стакан:

— Santé!

— Santé! — ответила она и всмотрелась в содержимое его стакана. — Вишневая кока-кола?

Он усмехнулся:

— У меня свои привязанности, — и закончил, пододвинув ей стул и садясь напротив: — Я не такой бесчувственный, как ты думаешь.

— Извини, — сказала она. — Я не хотела тебя обидеть.

— Не извиняйся, — сказал он. — Просто, если у меня такая странная мечта, это не значит, что я не человек.

— Меня не это беспокоит, — сказала она. — В том, что ты человек, сомнений нет. Может быть, даже слишком человек.

— Что-то я тебя совсем перестаю понимать, — сказал он.

Она улыбнулась:

— И не надо. Отнеси все на счет женской логики.

— Ладно, — сказал он примирительно. — Теперь нам предстоит легкий ужин и ранний отход ко сну. Сегодня у нас был тяжелый день, а для тебя и завтрашний будет не из легких.

Ужин состоял из тонких ломтиков куриной грудки в соусе, приготовленной на пару моркови с горошком и легкого салата. Кофе не было. Он пил воду, она — сухое шабли.

— Прекрасно, — удовлетворенно произнесла она, поднимаясь. — Ну, хорошего понемножку.

— Уснуть сможешь?

— Постараюсь, — ответила она. — Если не смогу, приму снотворное.

— Ты разочарована?

Она пожала плечами:

— Да нет, не очень. Теперь я достаточно изучила тебя и понимаю, что ты действительно далек от этого.

— Но ты на меня не сердишься?

— Нет, — сказала она. — Как это ты говорил? Помнишь, американская пословица: «Разные народы, разные подходы»…

— Это не я говорю, — усмехнулся он, — а Скорый Эдди!

Она улыбнулась:

— Какая разница, кто говорит, — и, посмотрев сверху на него, еще сидящего за столом, закончила: — Важно, что меня касается. Я трахаться люблю и все еще нуждаюсь в этом.

— Амаринта… — начал было он, но она перебила:

— Не нужна мне Амаринта. Мне ты нужен.

— Амаринта очень одаренная, — сказал он. — У нее маленькие нежные ручки, ее кулачок войдет в тебя глубже и пробудет дольше любого мужчины.

— Спасибо, не надо, — сказала она. — Для этого и вибратор годится. Уж лучше приму снотворное.

Он вздохнул, поднялся со стула. Поцеловал ее в щеку и, взяв за руку, сказал:

— Идем, я провожу тебя до машины.

Едва он вошел в спальню, как зазвонил телефон. Он нажал кнопку на панели управления — щелкнули, включаясь, подвесные динамики со встроенными микрофонами.

— Крейн слушает, — спокойно произнес он.

— Надеюсь, не разбудил вас, — сказал Мерлин.

— Нет-нет, — ответил Джад. — У нас здесь всего одиннадцать.

— Банковское дело завершено, — сказал Мерлин. — Завтра «Трансатлантик» переведет пятьсот миллионов, и на следующий же день они начнут операции по счетам.

— Департамент юстиции одобрил?

— Полностью, — ответил Мерлин. — Мы же передаем четыреста миллионов в социальный фонд. Как поступить с вашими ста миллионами?

— А какой налог с них причитается?

— Никакого. У вас еще не покрыт убыток в двести миллионов.

Джад на минуту задумался.

— Тогда так. Переведите двадцать пять миллионов в качестве займа «Крейн медикал», а оставшиеся семьдесят пять — поровну на мои личные счета в Швейцарии и на Багамах.

— «Крейн медикал» могла бы освоить больше, — бесстрастно констатировал Мерлин. — Впрочем, это ваши деньги.

— Совершенно верно, — сухо заметил Джад. — Это мои деньги.

Мерлин промолчал на другом конце провода.

— Что у вас еще? — спросил Джад.

— «Мицубиси хэви индастриз» хочет купить «Крейн инджиниринг энд констракшн» за полтора миллиарда долларов, — неохотно сообщил тот.

— Какой у «Крейн инджиниринг» текущий оборот?

— За вычетом обязательств — вдвое больше, чем они предлагают: три миллиарда.

Джад задумался, прикидывая в уме:

— Скажите им: это будет стоить два миллиарда.

— Мне не хочется даже отвечать вам на это, — сказал Мерлин. — Можно подумать, вы решили пустить все прахом.

— Может быть, — сказал Джад. — Деньги потеряли для меня свое значение. У меня их больше, чем надо.

— Но эта сделка с «Мицубиси» принесет миллиард убытку! — воскликнул Мерлин, и голос его пресекся от волнения.

Джад не терял спокойствия:

— Какой налог нам придется заплатить с трех миллионов? — Он почти воочию увидел, как пальцы Мерлина забегали по клавиатуре калькулятора.

— Что-то между семью- и восемьюстами миллионами долларов, — сказал он через минуту.

— Ну, и что останется от вашего миллиарда? — спросил Джад. — Не хватит задницу прикрыть, а меж тем налоговая инспекция пять лет не будет с нас слезать за эти деньги. А так мы в убытке, у них никаких аргументов, а вся-то наша потеря — каких-нибудь сто шестьдесят миллионов у социального фонда и сорок миллионов у меня.

Мерлин молчал.

— Не падайте духом, — мягко проговорил Джад. — Пора понемногу избавляться от тягот лишней ответственности. Может быть, тогда все мы сможем просто немножко больше радоваться жизни.

Динамики донесли издалека вздох Мерлина:

— Мне кажется, ваш отец не одобрил бы этого…

— Мой отец прожил свою жизнь, — резко сказал Джад. — Я и так слишком долго играл в его игры. А моя жизнь пока продолжается, и я намерен взять от нее как можно больше.

— Хорошо, — подавленно произнес Мерлин. — Я передам ваше предложение «Мицубиси».

— Спасибо, — сказал Джад. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответил Мерлин.

Джад отключил связь и подошел к окну, выходившему на ночное море. В небе взошла луна, ее лучи плясали на воде. Джад приступил к своей дыхательной гимнастике и скоро почувствовал, как все в нем замедляется, цепенеет, останавливается…

Он не услышал, но ощутил каким-то внутренним чувством мелкие шажки, прошелестевшие по комнате. Вот кто-то остановился рядом с ним. Мягкие пальчики, легко прикасаясь, стали его раздевать. Рубашка и брюки, казалось, соскользнули сами, и маленькие ручки, поддерживая, повели его к жесткому круглому ложу, фута на полтора возвышавшемуся над полом. Не видя поддерживающих его рук, он принял позу лотоса, лицом к темному ночному окну. Свет в комнате стал тускнеть, пока не сравнялся с темнотой ночного неба. Перед ним, почти вровень с глазами, замерцала свеча.

Он неподвижно уставился на свечу, пока от ее тусклого сияния не отяжелели веки. Крошечные пальчики закрыли ему глаза, но свет свечи запечатлелся в них и не исчез под закрытыми веками. Помедлив, шаги удалились. Он остался один, в полной тишине.

Он представил себе все свое тело, сначала сосредоточился на пальцах ног, потом на ступнях, икрах, бедрах. Яички и пенис были мягкими и теплыми, пах и живот расслаблены. Грудная клетка ритмично приподнималась с каждым вдохом, внутренний слух ловил легкие толчки сердца.

Скоро он унесся далеко-далеко; сознание покинуло его и слилось с Сознанием Вселенной, а энергия Космоса влилась в него. Мысленно — и всем своим существом — он воспарил. Воспарил и уснул в бескрайней ночи, объявшей его душу. Звезды, звезды, звезды вокруг…

Глава девятая

Часы с электронным табло на столике показывали шесть тридцать. Она нажала кнопку — и шторы раздвинулись. Над морем уже взошло утреннее солнце. Она сняла телефонную трубку.

— Доброе утро, доктор, — сказал на том конце Макс.

— Грейпфрут, яичницу с беконом и большой кофейник крепкого кофе.

— Благодарю вас, доктор. Сию минуту.

Она положила трубку и пошла в ванную. Встала под душ, чтобы смыть остатки сна. Но даже после контрастного душа вялость не проходила. Завернувшись в полотенце, она вышла в спальню. Завтрак был уже подан.

Не садясь, она налила чашку крепкого черного кофе, выпила ее залпом, налила еще одну, села и взяла ложечку для грейпфрута.

Но тут зазвонил телефон. Ей не пришлось вставать, чтобы снять трубку.

— Доктор Ивансич, — сказала она.

— Софья! — воскликнул Сойер. — Надеюсь, я вас не разбудил.

— Я уже завтракаю.

— Я тут кое на что набрел, — заговорил он возбужденно. — Понимаете, все эти пять лет я сравнивал ЭЭГ с томограммами, сделанными в тот же период времени. Мы описывали их математически, затем реконструировали. А потом строили картинки методом компьютерной графики. Получалось очень похоже на оригинал томограмм. То же самое я проделал со вчерашней ЭЭГ. Чертовски интересный результат, Софья!

— А посмотреть можно? — сразу спросила она.

— Можно, — сказал он. — Включите телевизор у себя в комнате. Он связан с центральным компьютером. Наберите следующие цифры: 748, 61, 011, 953. Сделали? — Он дождался, пока она снова взяла трубку.

— Сделала, но на экране ничего нет.

— Теперь наберите слово: Computrac.

Экран ожил. Картинка по цвету и очертаниям напоминала томограмму.

— Получилось, — сказала она. — Теперь куда смотреть?

— Сейчас я наложу на этот новый материал старые томограммы. Обратите внимание на крошечный голубой след на позднейшей картинке.

— Вижу.

— Это уровень электрического потенциала на сегодня. Теперь посмотрите, каков он на картинках, которые я накладываю. Изменения происходят довольно быстро. И главное: на новой томограмме мозг кажется чуть-чуть больше.

— Вы хотите сказать, что у него мозг растет? — скептически спросила Софья.

— Я не уверен, но все выглядит так, словно мозг потяжелел грамма на два. Если это правда, то замедление импульса легко объяснимо. Он теперь использует больше клеток мозга, чем раньше, а при необходимости может задействовать еще больше.

— Мне трудно осмыслить это.

— Надо быть осторожными. Это всего лишь компьютерная графика, а не реальность. Но мне не дает покоя одна мысль. Вы не знаете, Забиски не использовала клетки его собственного мозга, когда проводила ему клеточную терапию?

— Не знаю, — ответила Софья. — Такие вещи она всегда делала сама. И никому не разрешала смотреть.

— Вот такая мысль, — сказал Сойер, казалось, себе самому. — Все же я снял бы у него томограмму, и как можно скорее.

— Давайте покажем ему это, — предложила она. — Может быть, тогда он согласится.

— Вы с ним сегодня увидитесь?

— Думаю, что да, — сказала она. — С сегодняшнего утра я приступаю к работе над записями Забиски. Я постараюсь показать ему это.

Экран погас.

— Удачи вам, — сказал в трубке Сойер.

— Спасибо, — ответила она. — И вам тоже.

Солнечный свет проник сквозь веки. Не шевелясь на своей жесткой постели, Джад открыл глаза. Размытые очертания комнаты приобрели резкость. Он повернул голову и посмотрел на девушек, сидевших на полу рядом с ним.

— Доброе утро, Господин, — произнесли они почти в унисон.

— Доброе утро, — неторопливо ответил он.

— Далеко ли путешествовали? — спросили они.

— Очень далеко, — пробормотал он.

— Чудесно, — сказали они. — Как мы счастливы! Спасибо, Господин.

Молча, одна за другой, они вышли из комнаты, блестя нагими телами, позолоченными солнцем.

Он неподвижно лежал на ложе. Вдруг по телу пробежал озноб. Он не шевельнулся. Озноб пробежал снова. Он услышал, как отворилась дверь, но не взглянул в ту сторону.

Над ним выросла Амаринта в своем белом платье без бретелек. Она стояла и смотрела на него темными влажными глазами. Он снова вздрогнул и посмотрел в эти темные глаза.

— Вы были очень далеко, вы застыли в этих льдистых далях. Позвольте мне согреть вас своим огнем.

Он молча отвел взгляд от ее глаз, посмотрел на стан, склонившийся к нему, увидел руку, старающуюся возбудить его эрекцию, кончики пальцев, массирующих яички. Он вздохнул и все так же молча снова посмотрел ей в глаза.

— Ты крепок, как вершина могучей пальмы. Сейчас источник любви заструится из-под моих пальцев, — шептала она, не отводя взгляда от синевы его глаз.

Он молчал.

— Прошу вас, Господин, — умоляюще проговорила она, — позвольте мне служить вам.

Она задрала платье и забралась на кровать. Широко расставив ноги и не отнимая руки, присела над ним и вставила в себя его член. Ее ягодицы завертелись в бешенстве оргазма.

— Мой господин, — застонала она. — Сделай мне ребенка! Пожалуйста, ну что тебе стоит, сделай мне ребенка!

Она заглянула ему в глаза — далекие, невидящие, словно подернутые пеленой, за которую ей никогда не проникнуть, и слезы покатились у нее по щекам:

— Господин!

Она быстро соскользнула с него — он был спокоен, эрекция пропала. Не слезая с ложа, она опустилась на колени рядом с ним, ее слезы увлажнили его руку:

— Простите меня, Господин! Я виновата, я не смогла доставить вам радость.

Он повернулся к ней, поцеловал в голову и нежно сказал:

— Не думай об этом, детка. Ты доставила мне радость. Это я ничего не смог дать тебе.

Он сел на ложе:

— Наполни-ка ванну, детка. Мы будем, как маленькие, играть и плескаться в воде.

— Я не понимаю, Господин. Ведь вы не пожелали меня.

— Не надо об этом, детка, — сказал он. — Смерть придет, только если я позволю ей приблизиться к себе.

— Господин, — сказала она, — в моей стране верят, что дети продлевают жизнь.

— Здесь совсем другая страна, — задумчиво проговорил он.

Когда он вошел в свой кабинет, на столе, как всегда, стоял стакан апельсинового сока. Было одиннадцать часов, его загорелое лицо лоснилось, и даже на белом спортивном костюме темнели пятна пота. Он отпил из стакана и нажал на кнопку вызова поступивших из Компьютерного центра посланий. Их было несколько: от Мерлина, из Службы безопасности, от доктора Сойера, от Барбары и от доктора Шёнбруна из Бразилии.

Он нажал еще две клавиши. Первый звонок был Шёнбруну — важнейшему в списке. Его личный крейновский спутник связи немедленно соединил их. Во весь экран заулыбалось лицо доктора Шёнбруна:

— У меня для вас хорошие новости, мистер Крейн.

— Замечательно, — сказал Джад. — Люблю хорошие новости.

— Ядерный реактор уже на месте, — сказал доктор. — На две недели раньше, чем планировалось.

— Мои поздравления, доктор, — сказал Джад. — Когда ждать завершения?

— Через два месяца, самое большее — десять недель, — сказал Шёнбрун. — Осталось подвести трубопровод и прямо на месте сварить купол. После этого бульдозер засыплет установку землей на высоту тридцати футов. Сверху высадят деревья и кустарники, и через неделю даже самая совершенная спутниковая съемка ничего не обнаружит. Это место ничем не будет выделяться среди окружающего леса.

— Прекрасно, — сказал Джад. — А когда мы сможем запустить реактор?

— Месяца через три или даже раньше, — сказал Шёнбрун. — К этому времени все будет отлажено.

— Не запускайте без меня, — сказал Джад.

— О чем вы говорите, мистер Крейн, — прочувствованно воскликнул Шёнбрун. — Без вас просто ничего бы не состоялось, и, конечно, честь нажать пусковую кнопку по праву принадлежит вам.

— Проект «Занаду», — задумчиво, словно обращаясь к самому себе, произнес Джад. — Три года пролетели…

— Вы совершенно правы, мистер Крейн, — подхватил Шёнбрун. — Сначала я не понимал, почему «Занаду», но потом прочел поэму, и теперь мне все ясно. Только ваш замысел грандиознее, чем все, что мог вообразить Кубла-хан.

— Я попрошу вас докладывать мне раз в неделю, как идут дела.

— Ну, разумеется, мистер Крейн, — с самодовольной улыбкой пообещал Шёнбрун. — Трудно поверить, что такое возможно. Мощнейший в мире ядерный реактор, и где — глубоко под землей в дебрях амазонских джунглей!

— Мы никогда не пришли бы к этому без новаторских разработок Людвига, — сказал Джад.

— Мы всем обязаны вашему гению, мистер Крейн. Подумать только: мощнейшее производство, а уровень автоматизации таков, что для управления достаточно одного человека.

— Не преуменьшайте своего гения и своих трудов, доктор Шёнбрун. Настанет день, когда мир оценит вас по заслугам, — сказал Джад и добавил: — А я ценю вас давно.

— Спасибо, мистер Крейн, — сказал Шёнбрун и замялся.

Джад помог ему, понимая, о чем не решается заговорить ученый:

— Сегодня же утром на ваш счет в Швейцарии будет переведено пять миллионов долларов. Хочу напомнить: еще пять миллионов вы получите после того, как я нажму пусковую кнопку реактора.

— Спасибо, мистер Крейн, — воскликнул Шёнбрун, едва ли не кланяясь с экрана.

— До свидания, доктор Шёнбрун, — сказал Джад.

Он нажал на клавишу компьютера, и связь прервалась. Бегло просмотрев на дисплее остальные послания, он позвонил в Управление службы безопасности. Его соединили с директором.

— Джон? — начал он. — Это Джад Крейн.

— Да, мистер Крейн, — ответил директор и тут же озабоченно осведомился: — Телефон не прослушивается, сэр? — Этот человек всегда был начеку.

— Нет-нет, — ответил Джад. — Не беспокойтесь.

— Наша уважаемая докторша опять вляпалась по уши, — сказал Джон.

— А в чем дело? — спросил Джад.

— Ее обложили с четырех сторон, — сказал Джон. — Россия, Югославия, Китай и мафия, нанятая кубинцами. Сплошь асы, один другого стоит.

— Я что-то не пойму, Джон. Почему именно теперь? Она почти три года провела в Бангладеш, там ее могли свободно сцапать в любой момент.

— Она явно стянула какие-то сверхсекретные документы, которых они только что хватились. Документы эти имеют отношение к экспериментам покойной Забиски и ее архиву — вот все, что мне пока ясно.

— Должно быть, это те же записи, что Забиски передала мне, — сказал Джад.

— Нет. Об этих они знают. Рискну предположить, что у вас только часть ее архива и что они сами разрешили Забиски передать вам ее в обмен на Ивансич.

Джад не сразу собрался с мыслями:

— Где же тогда остальные бумаги?

— Думаю, что у Ивансич. Иначе с чего бы они так домогались бедной женщины? — Он сделал паузу. — По-моему, мы должны усилить охрану Крейн-Айленда. Им не составит большого труда выяснить, где она находится.

— Сойеру сообщили?

— Пока нет, — сказал Джон. — Вы босс, вам первому.

— И не говорите пока, — сказал Джад. — Пусть не нервничает зря. Но при этом окружите его плотной опекой. Не хотелось бы, чтобы кто-нибудь ненароком выманил у него информацию.

— Слушаюсь, сэр, — сказал Джон. — Так что будем делать с Крейн-Айлендом?

— Четыре бронированных вертолета в небе над островом — двадцать четыре часа в сутки. Восемь быстроходных бронированных катеров на воде, также круглосуточно. А на земле день и ночь двадцать наших лучших снайперов.

— Нам потребуется шесть часов на развертывание, сэр, — сказал Джон.

— Два часа, — отрезал Джад. — Шести часов у нас, вероятно, уже нет.

Глава десятая

— Эта старая сука всех нас надула! — сердилась Софья на другом конце телефонного провода.

Но голос Джада в трубке у ее уха прозвучал на удивление спокойно:

— Что теперь поделаешь!

— Что-то ты слишком спокоен, — сказала она. — Ты хоть понял, что я сказала? Никогда, слышишь, никогда в ее расчеты не входило, что ты найдешь решение.

— Я не дурак. Я это давно понял. Почему, ты думаешь, я пригласил тебя сюда? Мне показалось, кое-что нашла ты. Например, в бумагах, которые стащила из архивов у русских…

— Откуда ты знаешь?

— Сейчас не о том речь, — сказал он. — Половина восточного мира стоит на ушах из-за твоей персоны. И спрятаться, кроме как у меня, тебе негде.

— Это тебе и сказали в госдепе?

— Не только, — ответил он. — Так как насчет бумаг?

— Я покажу тебе, — сказала она. — Но это не все. Есть еще третья часть. И, кажется, я знаю где.

— Рассказывай, — тем же ровным голосом велел он. — Где они?

— У того индийца, который упоминается в твоих тетрадях. Она ни разу не обмолвилась о нем в тех записях, что были у русских. В остальном же все совпадает. Твои тетради охватывают период, начиная с пятьдесят третьего года. У русских все это есть, за исключением тех кусков, где фигурирует индиец. Зато у них есть более ранние записи, начиная с сорок четвертого, когда они захватили немецкую лабораторию, где она работала.

— Она работала у немцев? — удивился Джад.

— Да, — спокойно ответила она. — Что тебя так поразило? Разве американцы не захватили всех немецких ученых-атомщиков и не забрали их к себе в Штаты?

— Ладно, ладно, — нетерпеливо согласился он. — Дальше что?

— Русские забрали ее и еще нескольких врачей, но архив за период с сорок первого по сорок третий пропал с концами. По ее версии, бумаги сгорели вместе с ученым-индийцем, которого нацисты сочли неарийцем. Но я думаю, ей удалось куда-то переправить его вместе с этими бумагами перед приходом русских.

— Как же она ухитрилась написать про индийца в моих тетрадях? — спросил он.

— А ты посмотри на них внимательнее. Эти записи сделаны шариковой ручкой, стенографически. А остальное напечатано на машинке или написано авторучкой. Скорее всего, она дописала это в самолете на пути к тебе. И еще я рискну предположить, что индиец не был ее штатным сотрудником, но каким-то образом именно он обеспечил успех ее экспериментов. И поэтому она стремилась его спасти.

— Что же сталось с остальными? — спросил он.

— В моих русских бумагах описано много опытов, но все результаты похоронены вместе с учеными, которые их ставили. — Она помолчала, вздохнула. — Правильно ты назвал ее крутой бабой.

— Она и была крутой бабой, кем же еще?

— И при этом гениальной. И никому на свете не доверяла. Кроме тебя.

— Как видно, и мне не до конца, — сказал он.

— А могла она позволить себе собрать все записи воедино? Представь, что ими завладели русские, — ясно, чем бы это кончилось. Ты единственный человек на свете, которому не страшно доверить такую мощь, — уж она-то это понимала. — Софья помолчала. — Ты согласен?

— Почему ты раньше не искала меня? — спросил он.

— Одна попытка была. Но времени не хватило. Надо было возвращаться к Брежневу. А когда он умер, меня отправили в Бангладеш заниматься научными исследованиями в детской клинике. Получив такое письмо, я все бросила и уехала в ту же ночь. Если бы я тогда задержалась до утра, меня бы уже не было на свете. Им ничего не стоило перехватить письмо и убить меня. Я хоть и нужна им, да вот беда — слишком много знаю.

Он слушал, не проронив ни слова.

Она вдруг почувствовала, как навалилась усталость.

— Ну, теперь главное сделано. Возвращаться мне так и так придется. Бумаги можешь забрать. В случае моей смерти они все равно достались бы тебе.

— Меня больше устроит, если ты останешься жива, — резко сказал он. — Я больше не намерен тебя терять.

— Джад, это правда?

— Сказано тебе, — грубовато бросил он. — А теперь изволь запереться изнутри и открывай только на мой голос.

Щелчок отбоя. Она медленно положила трубку, встала. И сразу же в дверь деликатно постучали.

Она открыла сумочку, достала сделанный на заказ короткоствольный «магнум» и, держа его перед собой обеими руками, спросила:

— Кто там?

— Макс, доктор, — приглушенно донеслось из-за закрытой двери. — Мистер Крейн просил проводить вас к нему. Пора обедать, мэм.

— Входите, — спокойно сказала она. — Не заперто.

Дверь распахнулась, он стоял на пороге, нашаривая что-то в кармане плаща. Мгновенный изумленный взгляд на револьвер в ее руках. Это было последнее, что ему довелось увидеть в жизни.

Крупнокалиберная пуля отбросила его за порог, к стене коридора, из груди, заливая белый плащ, хлынула кровь. Он завертелся волчком, пытаясь ухватиться за стену, и наконец медленно осел на пол перед дверьми лифта. По коридорам пронеслось гулкое эхо выстрела.

Она стояла в своем кабинете, еще держа револьвер в негнущихся руках. Кто-то уже бежал по коридору, открывались двери лифта.

Из лифта, держа свой большой кольт, выскочил Скорый Эдди, перепрыгнул через тело Макса и тут же припал на одно колено. Из дальнего конца коридора сюда уже спешила охрана. За ними бежал Джад.

Он-то первый, не успев еще ничего увидеть, почувствовал, как открылась дверь в углу коридора.

— Берегись! — пронзительно закричал он Скорому Эдди.

Тот обернулся, но его опередила Софья. Она выстрелила из своего «магнума» в тот самый момент, когда Мэй возникла в дверях. Пистолет-пулемет «узи» взметнулся в уже мертвых руках. По коридорам снова прокатилось гулкое эхо выстрела. Мэй рухнула навзничь, с грохотом роняя «узи».

Скорый Эдди посмотрел на нее, обернулся к подоспевшим охранникам и потрясенно воскликнул:

— И эта готова!

Джад, переступив через труп Макса, подошел к Софье. Она была страшно бледна, тело бил озноб. Он протянул руку, забрал у нее пистолет и негромко сказал:

— А я-то думал, нам придется защищать тебя.

Ее дрожь стала униматься, страх в глазах таял. Она вздохнула и сказала со слабым подобием улыбки:

— Что мне оставалось делать, раз тебе приспичило жить вечно.

— Они не за мной приходили, — возразил он.

— Пули имеют неприятное свойство — сокращать продолжительность любой жизни, — сказала она. — Приходится соблюдать меры предосторожности.

Он повертел в руках «магнум», открыл барабан, поднял ствол, и ему на ладонь высыпалось четыре нестреляных патрона и две пустых гильзы.

— Неплохо, — сказал он, поднимая на нее глаза. — Разрывные. Видна штучная работа. Где ты его взяла?

— В КГБ, — ответила она. — Есть у них там один умелец, который специализируется на таких игрушках.

Он понимающе кивнул.

— И давно он у тебя?

— Десять лет. Первый раз им пользуюсь, если не считать тренировок.

Он опустил револьвер и патроны с гильзами в карман комбинезона, оглянулся — коридор был полон охранников.

— Пошли в мой кабинет, — сказал он, беря ее за руку и жестом приглашая за собой Скорого Эдди.

Они вошли в лифт, Скорый Эдди — последним. Джад положил палец на кнопку, но не спешил нажать ее.

— Кто командует этим подразделением? — бросил он в открытую дверь.

— Я, мистер Крейн, — отозвался высокий крепкий мужчина с проседью. — Офицер Карлин.

— Наведите тут порядок, офицер Карлин, — сказал Джад. — А потом пошлите группу в коттедж. Пусть соберут вещи доктора Ивансич и перенесут ко мне.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Карлин. — Мистер Крейн, простите — нас не предупредили. У этих людей пропуска были оформлены по всем правилам.

— Вы ни в чем не виноваты, офицер Карлин, — сказал Джад. — Я буду обсуждать все с Управлением службы безопасности. — Он нажал кнопку, и двери лифта закрылись.

Глава одиннадцатая

— Мне очень жаль, мистер Крейн, — тихо сказал Джон, — но, боюсь, вам придется покинуть остров. Мы не сможем защитить вас здесь.

Джад окинул взглядом библиотеку. Джон сидел за письменным столом, рядом с ним — Мерлин, Софья и доктор Сойер — на диване, Скорый Эдди облокотился на стойку бара. Джад повернулся к окну, вгляделся в ночное небо. Луна скрылась за тучами, море казалось темным и зловещим.

— Не знаю — как, но смогли же эти двое обойти наши заслоны, — продолжал Джон. — В коттедже не нашли ровным счетом ничего подозрительного. Остается предположить, что они встречались со своими в Иване. Мы подняли их отпечатки пальцев в ФБР — они числились в первой группе кубинских беженцев, приплывших в Штаты более десяти лет назад. — Тон Джона стал извиняющимся. — Не знаю, как мы сразу их проворонили. Но теперь мне нечего сказать, кроме одного: моя вина, сэр.

Джад невозмутимо посмотрел на него:

— Мне необходимо пробыть здесь еще два месяца.

— Можно стянуть сюда хоть целую армию — все равно это не поможет. Возможно, они уже с вечера разместили на острове до сотни человек, а то и более. Я вижу для вас только одну возможность: все время находиться в пути.

Софья поднялась с дивана и посмотрела на Джада.

— Отпусти меня, — сказала она. — Ведь им нужна только я. А ты сможешь спокойно заниматься своими делами.

Джад покачал головой:

— Ты не права. Если так, зачем им было размещать своих агентов на острове, когда еще никто и не предполагал, что ты появишься здесь? Я почти уверен: им нужны мы оба, вместе или по отдельности, но оба.

— Я склонен согласиться с мистером Крейном. Речь не только о вас, доктор, — поддержал его Джон.

— Даже если я заберу с собой все бумаги? — спросила она.

— Я не знаю, что там у вас за бумаги, — сказал Джон, — но что бы вы им ни отдали, им всегда будет казаться, что это еще не все.

Софья снова повернулась к Джаду:

— Прости меня.

— Что ты, — запротестовал он. — Ведь это я позвал тебя сюда, — и, обращаясь к доктору Сойеру, спросил: — Как вы думаете, когда я смогу перебросить все оборудование в Занаду?

— В Занаду? — переспросил доктор. — А что, там уже все готово?

— Не совсем, — сказал Джад. — Но можно поторопить. В конце концов что-то можно будет доделать при нас.

Сойер задумался:

— За две недели демонтируем, неделя уйдет на перевозку, недели две-три будем устанавливать в Занаду…

— Стало быть, полтора месяца? — заключил Джад.

— Да, что-то в этом роде, — ответил Сойер.

— Занаду? — удивилась Софья.

— Я потом тебе расскажу, — сказал Джад. — Дело в том, что я давно понял — когда мы только начали строительство на острове, — что Забиски была не совсем права. Она мыслила в своих масштабах. Крейн-Айленд рисовался ей столь же открытым миру, как ее собственная клиника. Ей казалось, что, удалившись на три мили от побережья, можно обеспечить себе достаточную меру уединения и безопасности. Она ошибалась. А вместе с ней и я. Поначалу.

— И ты начал строить другой комплекс взамен этого? — спросила она.

Он молча кивнул и обратился к Джону:

— Как вы считаете, мы можем остаться здесь еще на шесть недель?

— Нет, — твердо сказал тот. — Вы должны все время быть в разъездах. И чтобы никто не знал, куда вы направляетесь, откуда и когда выезжаете.

— Меня беспокоит оборудование, — сказал Джад. — Ведь они все равно сюда явятся. Не зная, где я, они будут искать меня здесь.

— Они узнают, что вас здесь нет, мы об этом позаботимся, — сказал Джон. — А дальше — наша с вами задача быть быстрыми и неуловимыми. Был Джад Крейн — и нет его.

Мерлин развел руками:

— А как же бизнес, как наши компании?

— Мы будем на связи, — успокоил его Джад. — А вообще постараемся сбыть с рук все, что только можно, кроме медицинских и связанных с ними компаний.

— Вы потеряете более четырех миллиардов долларов! — воскликнул Мерлин.

— Какая разница мертвецу, четыре миллиарда долларов или четыре цента? — ответил Джад и повернулся к Джону: — Приступайте. Чтобы меня уже завтра здесь не было.

— Где первая остановка? — спросил Джон.

— Вашингтон, округ Колумбия, — сказал Джад. — Где я лучше засвечусь, чем встретившись с президентом в Белом доме?

— А я собирался снять с вас компьютерную томограмму, — вздохнул Сойер. — Правда, это можно устроить и в Вашингтоне. Займет каких-нибудь десять минут, можно сделать ее даже по дороге в Белый дом или на обратном пути в аэропорт.

Джад вопросительно посмотрел на Джона:

— Что скажете, найдем мы время?

Джон кивнул:

— Постараемся.

— Ладно, — сказал Джад и, встретившись глазами с Сойером, спросил: — Опыты по химическому воспроизведению клетки завершены?

— Да, — ответил Сойер. — В отделе генной инженерии мне сказали, что результаты превзошли все ожидания. Невозможно отличить натуральные клетки от искусственных.

Софья слушала, удивленно переводя взгляд с одного на другого.

— Похоже, я совсем отстала от жизни. Вы тут ушли вперед на целую эпоху.

— Так уж и на эпоху, — возразил Сойер. — В Москве подобный проект на подходе.

— Я ничего о нем не знаю.

— Может быть, для того тебя и упрятали в Бангладеш, — сказал Джад. — Но ничего, здесь ты быстро войдешь в курс дела.

— Только не надо забывать одного, — продолжал свое Сойер. — Все это пока лишь лабораторные опыты. Такие клетки никогда не пересаживались людям в клинической практике. Только лабораторным мышам.

— Ты хочешь испробовать их на себе? — спросила Софья.

— Пока нет, — ответил Джад. — Это запасной вариант, на случай, если не удастся получить настоящих.

— Вот и хорошо, — сказала она. — По-моему, тебе пора кончать экспериментировать на себе.

Джад посмотрел на часы:

— А по-моему, нам всем пора отдохнуть. Уже час ночи. Встретимся в семь.

Все пожелали друг другу спокойной ночи, но Джад со Скорым Эдди и Софья не спешили уходить. Джад потянулся, разминая суставы, посмотрел на Софью:

— Скорый Эдди проводит тебя в твою комнату.

Она поднялась, шагнула к двери, но вдруг оглянулась на Джада:

— Что будет с девочками?

— Их отправят домой, — сказал он.

— А Амаринта? — несмело спросила она. — Она любит тебя.

Джад выдержал ее взгляд.

— Что поделаешь. Надо думать, как самим уцелеть. Приходится сбрасывать балласт.

— Балласт, Джад? — с вызовом переспросила Софья. — Она человек, а не балласт.

— Знаю, знаю, — примирительно сказал Джад. — Но по мне, лучше ей быть дома живой и невредимой, чем рисковать жизнью с нами. Если мы попадем в передрягу, ей достанется ни за что, ни про что. В чужом пиру похмелье.

Софья вздохнула:

— Ты сделаешь ей больно. Она не поймет. Она будет плакать.

Его глаза потемнели, но не изменили своего выражения. Он исподлобья посмотрел на нее:

— Я буду плакать еще громче, если она погибнет из-за меня.

Глава двенадцатая

— Он хорошо выглядит, — сказала Барбара, сидя у телевизора вместе с Софьей. — Словно время для него и впрямь остановилось. Если бы я не знала, что ему сорок девять лет, не поверила бы. Он совсем такой же, каким был в сорок.

Софья, не отрываясь, глядела на экран.

— Только с виду, — возразила она. — Внутренне, психологически он сильно изменился. Стал как-то эмоционально холоднее.

Барбара смотрела, как Джад жмет руку президенту. Наконец президент помахал всем на прощание и вошел в Белый дом, а Джад спустился с портика навстречу полчищу репортеров и армаде видеокамер.

— Это был частный визит, — заявил он в ответ на их вопросы. — О делах мы с президентом не говорили.

— И вы не поинтересовались мнением президента о продаже японцам «Крейн инджиниринг энд констракшн»? — спросил один из репортеров.

— Нет, — ответил Джад. — И президент этой темы также не затрагивал. Такие вопросы решаются моим юридическим отделом и Департаментом юстиции.

— Мне кажется, — сказал другой репортер, — вы распродаете по частям свою империю, мистер Крейн. Финансовые круги очень обеспокоены.

— Не вижу, с чего бы им беспокоиться. Это решение — лишь одно из многих, принятых мною. А вопрос, буду ли я и впредь владеть всеми компаниями, никак не отразится ни на биржевых ценах, ни на других интересах финансовых кругов.

— Но ваши компании считаются одними из самых прибыльных в мире, — сказал репортер из «Уолл-стрит джорнэл». — Зачем вы от них избавляетесь?

Джад нашел глазами репортера:

— Вы поверите, если я скажу, что мне стал не по силам груз ответственности за все эти компании? Что у меня не остается времени на личную жизнь? Что, только удалившись от дел, я смогу вести тот образ жизни, который отвечает моим наклонностям?

— Каковы ваши планы на будущее? — спросил репортер.

— Разнообразные, — ответил Джад. — Но прежде надо завершить неотложные дела. Тогда и займемся планами.

— А с президентом вы говорили на эту тему?

— Я уже сказал, это был частный визит, не более того. — Джад выдержал паузу. — Больше мне нечего сказать вам, джентльмены. Благодарю вас. — Он прошел сквозь толпу репортеров, сел в поджидавший его лимузин, и затемненные стекла сделали его невидимым. Машина тронулась.

Барбара выключила телевизор.

— Так-то вот, — резюмировала она. — Он не сказал им ничего.

— Он никому ничего не говорит, — пожала плечами Софья. — Даже Мерлину и доктору Сойеру.

Барбара подошла к столу, на котором стояла небольшая шкатулка с кассетами и блокнотами.

— Это все, что он просил?

Софья кивнула.

Барбара заглянула ей в глаза:

— Вам не кажется, что надо рассказать ему о ребенке?

Но Софья замотала головой:

— Я его боюсь. Я не представляю, что он подумает, если узнает. Никому не известно, что делается у него в голове. Похоже, он вообще живет на грани помешательства.

— А вдруг ребенок как раз и вернет его к реальности? — предположила Барбара.

— Боюсь даже пробовать, — сказала Софья. — А вы бы не побоялись?

Барбара вздохнула:

— Грустно. Очень грустно. Он прелестный мальчик. У него синие глаза — в отца.

Взгляд Софьи затуманился:

— Посмотреть бы на него, хоть одним глазком. Но знаю, нельзя. Если я его увижу, мне с ним не расстаться. — Она вздохнула. — Может быть, попозже. Может быть, Джад со временем сам поймет…

Барбара кивнула.

— Куда вы с Джадом теперь?

— Он не говорил, — ответила Софья. — Я только знаю, что Служба безопасности меня к нему доставит.

Барбара поглядела в окно, туда, где над мостом Золотые Ворота, как нитка жемчужин, тянулся ряд огней, отвернулась от окна и спросила Софью:

— А где он теперь?

— И этого не знаю, — ответила Софья. — Мне известно только одно: он собирался сделать томограмму мозга, а больше он ничего не говорил. — Она задумалась и вдруг спросила: — Он рассказывал вам что-нибудь про Занаду?

— Занаду? — переспросила Барбара. — Это один из отелей, которые строит наша туристическая компания? Кажется, в Бразилии?

— Это не отель, — сказала Софья. — Судя по его разговорам с Сойером, это скорее лаборатория. Туда должны отправить какое-то оборудование с Крейн-Айленда.

— Тогда не знаю, — сказала Барбара. — А вы сами его спрашивали?

— Спрашивала, но он твердит одно: я, мол, узнаю, когда придет время.

— Тогда, наверно, надо подождать. Знаете, я привыкла ждать. Он и в детстве был таким: если уж не хочет чего-то говорить, никакими силами его не заставишь.

Зазвонил телефон. Голос из селектора произнес:

— Прибыл лимузин за доктором.

— Спасибо, — сказала Барбара. — Она выходит.

Софья посмотрела на нее, замялась:

— У вас есть фотография моего мальчика?

Барбара молча кивнула, открыла ящик стола и, вынув оттуда, подала Софье фотографию в серебряной рамке. Софья впилась в нее глазами.

— Большой, — выдохнула она.

— А как же, ему ведь почти три года, — сказала Барбара. — Но он действительно крупный мальчик для своего возраста. И очень смышленый.

— Так похож на Джада, — прошептала Софья.

— Вот и расскажите ему про сына.

— Он мне не простит, — сказала Софья. — А особенно того, что я обратилась к вам за его спиной, — и она протянула карточку Барбаре.

— Оставьте себе, — сказала Барбара. — У меня есть еще.

Но Софья покачала головой:

— У меня нет своего угла. Мне некуда спрятать ее с гарантией, что Джад не узнает. Когда-нибудь, может, даже скоро, я все расскажу ему. Только не теперь.

Барбара порывисто обняла ее, поцеловала в щеку, и слезы их слились.

Софья взяла шкатулку с блокнотами и кассетами. Крепясь из последних сил, чтобы не разрыдаться, сказала на прощание:

— Я ваша вечная должница.

У Барбары перехватило горло. Молча проводив Софью, она положила карточку на стол, посмотрела на нее долгим, пристальным и нежным взглядом и, закрыв лицо ладонями, прошептала:

— Боже! Прошу тебя, Боже! Помоги им! Помоги всем нам!

У выхода из дома Софью уже поджидали двое телохранителей. Шагая в ногу, один слева, другой справа, они вместе с ней спустились по ступеням. Третий распахнул перед ней дверцу лимузина. Садясь, она успела заметить, что их сопровождают еще две машины — одна впереди, другая позади. В каждой сидело по четыре человека.

Она устроилась на заднем сиденье, ее спутники сели справа и слева от нее. Тот, что держал дверцу, быстро закрыл ее и скользнул на переднее сиденье рядом с шофером. Машины плавно выехали на шоссе.

— Меня зовут Брэд, доктор, — сказал человек, сидевший справа. — А моего напарника — Ланс. Мы полетим вместе с вами в Лос-Анджелес.

— Так мы туда теперь? Я и не знала.

— Собственно, мы сядем в Онтарио. Аэропорт Лос-Анджелеса перегружен. — Он откинул запасное сиденье и пересел лицом к ней и к заднему стеклу. — Так вам будет удобнее, — объяснил он и, жестом указав на шкатулку, осведомился: — Там архив?

Она кивнула.

— Когда пойдем в самолет, это оставите в машине, — сказал он тоном, не допускающим возражений. — Его доставят по назначению.

— Хорошо, — согласилась она и, увидев в окне указатель направления на Бэй-Бридж, спросила: — Мы едем в Оклендский аэропорт?

— Да, — сказал он. — Самолет уже ждет.

Через двадцать минут машина въехала на стоянку частных самолетов и, покружив среди ангаров, остановилась возле одного из них. Она взялась было за ручку дверцы. Но Брэд удержал ее руку:

— Простите, еще минуту…

Она поглядела в окно. У самолета, ожидая их, стояло несколько охранников. Из машин сопровождения вышли двое, заговорили с ожидавшими. Один взбежал по трапу в самолет, скрылся там и через мгновение снова показался в открытом люке и сделал знак Брэду.

— Теперь можно выходить, — сказал Брэд, открывая дверцу, и первым поставил ногу на панель.

Он помог ей выйти и у трапа пропустил вперед. Стремительно поднявшись следом, он похлопал по плечу своего коллегу, все еще стоявшего в дверях, и тот стал спускаться, а вместо него в самолет поднялся Ланс. Наконец трап втянули внутрь, и люк задраили.

Она сидела на переднем сиденье в небольшом салоне и смотрела в окно. Двое охранников, из тех, что ехали в машине сопровождения, сели на заднее сиденье лимузина, и он тронулся. В ту же минуту заработали реактивные двигатели. Самолет стал выруливать на взлетную полосу.

Она взглянула на часы — было без десяти десять. Засветилось табло с напоминанием пристегнуть ремни. Она нашарила замок, защелкнула его. Еще минута — и самолет, набравший скорость, оторвался от земли. Ушли вниз и остались позади огни Сан-Франциско. Она откинулась на спинку кресла, только теперь ощутив, как сильно устала.

— Сколько нам лететь? — спросила она Брэда.

— Около часа, — ответил он.

— А куда мне потом?

— Этого я не знаю, — сказал Брэд. — Нам приказано передать вас другому подразделению охраны.

Она отвернулась к окну. Глаза закрылись сами собой, она задремала, но вдруг почувствовала: что-то кольнуло ее в плечо. Она встрепенулась, открыла глаза и уставилась в лицо Брэду.

— Что вы… — начала было она.

— Не бойтесь, — мягко успокоил он ее, — это просто укол, чтобы помочь вам уснуть.

И она уснула.

Глава тринадцатая

Она медленно открыла глаза. Сначала ей показалось, что вокруг туман, но он быстро рассеялся. Первым делом она увидела бледно-голубой потолок, потом — яркий солнечный свет за окнами. И прежде, чем в поле ее зрения попала спешившая к ней медсестра, знакомый запах подсказал ей: она в больнице.

Сестра, стройная молодая японка в белом халате, с блестящими черными волосами, рассыпавшимися по плечам, улыбалась ей, стоя в ногах кровати. На белой шапочке поблескивал маленький круглый значок.

— Доброе утро, — ласково сказала она — выговор был американским, без малейшего акцента — и, сняв трубку телефона, стоявшего на столике возле кровати, сообщила: — Доктор Уолтон, пациентка проснулась.

Потом, повернувшись, она нажала кнопку в ногах кровати, и изголовье приподнялось.

— Так удобно? — осведомилась сестра и добавила: — Не пугайтесь. Вы среди друзей. — Она улыбнулась снова. — Я знаю, что вас взбодрит: стакан холодного свежего ананасного сока.

Софья следила глазами, как она идет к небольшой нише, достает из холодильника фаянсовую миску с толстыми ломтиками ананаса, опрокидывает ее в соковыжималку. Минуту спустя она уже протягивала Софье запотевший стакан.

Холодный сок освежал. Софья с наслаждением осушила до дна стакан сладкого, пощипывающего язык напитка, сама удивившись своей жажде. А сестра, словно прочитав ее мысли, ни слова не говоря, повторила всю процедуру и протянула ей еще один стакан сока.

На этот раз Софья пила медленнее, успевая при этом осматриваться вокруг. Комната, где она находилась, не была похожа на обычную больничную палату: бледно-голубые стены, расписанные экзотическими узорами в пастельных тонах, стол, стулья и удобное мягкое кресло для чтения.

— Где здесь ванная? — спросила она сестру.

Та открыла дверь, но Софья разглядела лишь кафельную стену в таких же экзотических узорах. Она попыталась подняться.

— Если кружится голова, я вам помогу, — предложила сестра.

Софья покачала головой:

— Нет-нет, по-моему, все в порядке. — Она села, держась за край кровати, помедлила и наконец с уверенностью повторила: — Да, все нормально.

— Если хотите принять душ, вы как раз успеете, — сказала сестра. — Доктор Уолтон еще десять минут пробудет в операционной.

Все еще нетвердо держась на ногах, Софья поплелась в ванную. По дороге она выглянула в окно. За ним тянулась длинная белая полоса пляжа; вдоль дороги, окаймлявшей ее, выстроились в ряд большие раскидистые пальмы, а за изгибом дороги теснились белые высотные здания. Она обернулась к сестре и спросила полушутя-полусерьезно:

— Где это мы? Неужели в Санта-Монике?

Несмотря на свой американский выговор, сестра хихикнула чисто по-японски:

— До Санта-Моники отсюда далековато, — и, показав на окно, спросила: — А что, похоже?

— Не знаю, — честно призналась Софья. — Я никогда не была в Санта-Монике.

Сестра, улыбаясь, протянула руку:

— Вон та гора, что полого спускается к морю, называется Даймонд-Хэд — Бриллиантовая Голова.

— Так это Гавайи? — удивилась Софья.

— Гонолулу, — сказала японка. — Ваша комната находится в самом центре Вайкики-Бич.

Софья с минуту молча смотрела ша пляж, потом обернулась к сестре:

— А я здесь давно?

— Я заступила на дежурство в семь утра, вы были здесь и спали, — сестричка улыбнулась. — Согласно карте, вы поступили в два часа ночи.

— Ничего не помню, — сказала Софья.

— Ночная сестра сказала, что вас привезли спящую, — сестричка снова хихикнула. — Должно быть, миссис Эванс, прощальный вечер особенно удался.

Софья молча уставилась на нее. «Миссис Эванс»? Что ж, это достаточно близко по звучанию к Ивансич.

— Пожалуй, мне все-таки надо принять душ, — сказала она.

— Правильно, быстрее придете в себя, — одобрила сестра. — А я пока закажу вам завтрак. Яичница, бекон, хлебец и кофе, пойдет?

— Побольше кофе, — сказала Софья. — И покрепче.

Снова японский смешок:

— Мы как раз специализируемся на крепком кофе, миссис Эванс. Слышали: «кофе «Кона», самый крепкий в мире»? А растет у нас, на Гавайях.

— У меня останется время до прихода доктора?

— Полным-полно, — заверила ее сестра. — Десять минут доктора Уолтона — это обычно полчаса. Там, в ванной, вы найдете чистые полотенца и премиленький шелковый халатик.

Она допивала третью чашку кофе, когда доктор постучал в дверь. Сестра открыла. Из-за двери до Софьи донесся его голос.

— Иди пока позавтракай, Джейн, — говорил он тем тоном, каким разговаривают с членами семьи. — Я тебя позову, когда поговорю с миссис Эванс.

Доктор вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

— Хорошо выспались, миссис Эванс? — спросил он, едва заметно улыбаясь.

— Брэд? — удивленно воскликнула она.

— Доктор Уолтон, — поправил он.

— Это мерзко с вашей стороны, — сказала она. — Я не ребенок. Могли прямо сказать.

— Мы решили, что в условиях, когда даже случайное узнавание могло повлечь за собой серьезные проблемы, надежнее всего обездвижить вас. Носилки и одеяло могут послужить не хуже шапки-невидимки.

— Да ведь нас никто не преследовал, — сказала она.

— Благодаря нашему другу, — сказал Брэд. — Он служит приманкой. За ним гоняется целая свора агентов в надежде выследить вас. Его счастье, что охотятся за вами, а не за ним.

— Кто же вы на самом деле — врач или секретный агент?

— Я врач, — улыбнулся он. — А по совместительству агент.

— Понятно. Так что произошло?

— Как бы это объяснить попроще? Правительство Соединенных Штатов осуществляет специальную программу, которую сообща курируют Госдепартамент, Департамент юстиции и Министерство обороны. Каждое из этих ведомств по своим собственным соображениям время от времени сталкивается с необходимостью сделать человека неузнаваемым. Приглашаю вас к участию в программе, миссис Марисса Эванс.

Она в недоумении уставилась на него:

— И все это устроил наш друг?

— Да.

— Как? Это же правительственная программа.

— У него обширные связи, — сказал Брэд. — И в правительстве согласны, что вы вполне подходите для этой программы.

— Так вы представляете правительство? — спросила она.

— Не совсем, — ответил он. — Скажем так: это еще одна работа, которую я совмещаю.

Она помолчала, обдумывая услышанное, потом так же молча поднялась, подошла к окну и, не оборачиваясь, через плечо попросила:

— Расскажите, как вы будете делать меня неузнаваемой.

— Мы изменим все — ваш физический облик, вашу личность, ваше окружение. Гримом тут не отделаться. Жест, походка, манера говорить сразу выдадут вас понимающему человеку. Мы поможем вам выработать новые привычки, а потом внедрим в новое окружение. И там вы начнете новую жизнь, подальше от всех опасностей, окружающих вас теперь. Это единственное, что может обеспечить действительно надежную защиту.

Так же, не оборачиваясь, она спросила:

— Значит, я никогда не смогу вернуться назад — к тому, что мне было дорого, к тем, кого я любила?

— Да, — просто сказал он.

Она обернулась и с вызовом посмотрела на него:

— А если я не хочу изменяться? Если я себе такая, как есть, нравлюсь?

— Вы здесь не узница, — сказал он. — Дверь открыта, можете уйти в любой момент. Только учтите: безопасность вам никто, кроме нас, не гарантирует.

Она молча, исподлобья, смотрела на него.

— Если вы уйдете, то окажетесь предоставлены сами себе, — продолжал он, — и тогда уже никто и ничто не сможет вам помочь.

— Даже наш друг? — спросила она. — Он так и сказал?

— За него я ручаться не могу, — ответил Брэд. — Я ручаюсь только за нашу программу.

Медленно, глядя ему прямо в глаза, она заговорила:

— Я тоже врач. И всю жизнь работаю ради воплощения одной мечты: всю жизнь я пытаюсь раздвинуть границы человеческого существования. Если ваша программа отнимет у меня эту работу, мне не нужна ваша безопасность. Тогда мне и жизнь ни к чему.

— Как раз от работы придется отказаться прежде всего. Это первое, что вас выдаст. И выдаст на смерть. — Он сделал паузу и продолжал тоном мягкого убеждения: — Я понимаю вас, доктор. Но, пожалуйста, подумайте хорошенько, прежде чем отвергнуть наше предложение. В жизни еще так много прекрасного.

— Только не для меня, — отрезала она.

— Ну, что же, раз вы так решили… — сказал он. — Но позвольте мне хоть немного вам помочь. Мне кажется, я все же смогу несколько облегчить вашу жизнь.

— Как?

— Если вы появитесь на людях в своем прежнем облике, вас схватят на третий день. Предлагаю вам легкие косметические изменения. Маленькая пластическая операция чуть-чуть подправит нос и разрез глаз. Передние зубы мы подпилим и наденем коронки. Цвет глаз изменим на карий с помощью контактных линз. Длинные светлые волосы пострижем покороче и превратим их в каштановые волнистые. Подберем новый макияж к вашим темным глазам и волосам. — Он сделал паузу. — Это не радикальное средство, но кое-что даст. По крайней мере, вас не будут узнавать с первого взгляда. Особенно когда вы как следует привыкнете к своему новому облику. Ну, и новые документы не помешают. Мы достанем все, что надо: паспорт, старый счет в хорошем банке, кредитные карточки, водительские права.

— А вам разрешат сделать это для меня, если я не соглашусь участвовать по полной программе?

Он замялся:

— Официально — нет.

— Тогда зачем вам это?

— Я знаю, над чем вы работали, — ответил он. — Я вас уважаю. Вы настоящий врач. Я себе не прощу, если пропадут все те знания, что вы накопили.

Она молча посмотрела на свои руки, потом подняла на него взгляд, полный благодарности:

— Спасибо, Брэд. Сколько времени это займет?

— Дней десять. Может быть, даже меньше. Все зависит от того, насколько быстро заживут швы.

Она вздохнула:

— Хорошо, когда начнем?

— Завтра утром и начнем.

Глава четырнадцатая

На тихоокеанском побережье, к северу от Малибу, есть небольшой пляж под названием Райская Бухта. По выходным и праздникам узкую грязную дорогу, ведущую от шоссе к пляжу, заполняют машины и фургоны, стремящиеся поближе к солнцу и ласковому прибою. Маленький прибрежный ресторанчик едва справляется с наплывом посетителей, но сюда заходят в основном люди немолодые. Большинство же отдыхающих составляет молодежь, для которой солнце и прибой куда важнее еды. Они привозят с собой корзинки с провизией или толпятся у киосков, где продают хот-доги и пиццу, возле «дикой» автостоянки.

Была суббота, три часа дня, и солнце, начавшее клониться к закату, заливало ослепительным светом пляж, заполненный посмуглевшими в его лучах телами. Любителей серфинга было в этот час немного — слишком медленно катила свои волны спокойная морская гладь. Чуть подальше к северу высились скалы, кончавшиеся обрывистым утесом, на высоту двухсот футов возносившимся над водой. Там находили укромные уголки для своих утех любовники и «голубые». Да порой над гомоном купальщиков и шумом прибоя разносились резкие, пронзительные крики чаек, занятых поисками объедков.

Вдруг небо над пляжем заполнил непривычный и чуждый звук — шум вертолетных винтов. Едва взглянув наверх, нудисты схватились за свои бикини, полуголые девицы натянули лифчики. Но когда снизу стала видна надпись на борту вертолета: «ЦЕРКОВЬ ЖИЗНИ ВЕЧНОЙ», по пляжу пронесся ропот досады. Над загорающей публикой загремели громкоговорители: «Церковь Жизни Вечной несет вам мир!», а вертолет сделал вираж в направлении двухсотфутового обрыва и, скользнув за его вершину, скрылся с глаз.

Пляж снова приобрел свой привычный вид. Нудисты обнажились, девицы подставили солнцу юные груди. В скалах, в каком-то из невидимых укрытий, резко и плаксиво вскрикнул мальчишеский голос:

— Черт возьми! Ты ж мне прямо в лицо!

— Козел, — ответил голос пониже. — Зачем ты голову поворачиваешь?

— Я думал, полицейский вертолет, — проскулил первый.

В скалах эхом отдался звонкий шлепок.

— Эй вы, заткнитесь там, — посоветовал третий голос.

Пляж возвращался к обычным звукам и шумам.

И никто не заметил, никто не услышал, что в небе, невидимый в ореоле лучей ослепительного послеполуденного солнца, повис дирижабль.

* * *

Джад, Скорый Эдди и Джон уселись в кружок перед огромным телеэкраном. Под ногами у них путались кабели, ведущие к видеокамере с телескопическим объективом; рядом был установлен микрофон направленного действия.

Оператор видеокамеры спросил, не оборачиваясь:

— Вертолет приземляется. Включать?

— Давайте, — сказал Джад, и все трое уставились в экран.

Они услышали рев винтов и увидели, как вертолет медленно скользит по направлению к размеченной площадке футах в ста от края обрыва; от вращения лопастей взметнулась легкая поземка пыли. Мотор заглох, винты стали замедлять вращение. Микрофон донес новый звук — поющие девичьи голоса. В это время из кабины спустили на землю трап.

Первыми по нему сошли двое высоких молодых людей в длинных, широких серых одеяниях. Они повернулись лицом к входному люку и упали на колени, касаясь лбом земли. Минута ожидания — и вот возник махариши собственной персоной. Он был еще выше этих двоих, легкий ветерок развевал вокруг царственного лица седые волосы и бороду. Он остановился, молча внимая пению юных голосов.

— Дайте общий план, — попросил Джад. — Хочу видеть девушек.

Камера дала общий план, и на экране появились четырнадцать девушек — все в лиловых шифоновых сари, у каждой по белому цветку в длинных волосах и корзинка с цветами в руке. В воздухе, нараспев повторяемое их нежными голосами, легким веянием разносилось:

— Харе Кришна! Харе Кришна!

Махариши, картинно обрамленный проемом открытого люка, раскрыл объятия им навстречу, и его низкий глубокий голос пророкотал:

— Я принес вам мир, дети мои!

Девушки, все разом, опустились на колени, касаясь лбами земли, и затянули нараспев:

— Весь мир исходит от Отца! Вся жизнь исходит от Отца!

Махариши поблагодарил их за приветствие и попросил подняться. Он начал спускаться по ступенькам, а девушки устремились к нему, спеша усыпать его путь цветами из своих корзинок. За их спинами маячили двое рослых молодых людей.

— Она здесь? — спросил Джад у Джона.

— Здесь, — сказал Джон и попросил оператора: — Покажите поближе среднюю девушку в правом ряду.

Изображение девушки заполнило весь экран. Хорошенькая, она ничем не выделялась среди остальных.

— Вы уверены? — недоверчиво спросил Джад. — Они все настолько одинаковые…

— Смотрите внимательно, — сказал Джон.

Они стали наблюдать за девушкой; вот она легонько споткнулась, и из волос у нее выпал цветок. Опустившись на одно колено, чтобы поднять его и водворить на место, она полуобернулась, словно желая показать лицо камере.

— Это она, — убежденно сказал Джон. — Я же знаю, она должна быть здесь. Алана, пожалуй, лучшая из наших девушек.

— Где вы ее нашли? — спросил Джад, глядя на экран.

— Она служила тайным агентом в Нью-йоркском департаменте полиции. Ее хотели перевести на канцелярскую работу, но ей это не понравилось — она любит действие. Вот и перешла к нам.

— Совсем молодая, — сказал Джад.

— Выглядит молодо, — сказал Джон. — На самом деле ей двадцать пять.

— Это немного, — заметил Джад и поднял трубку, чтобы связаться с пилотом. — Обратно, на базу, — сказал он.

Джон с удивлением посмотрел на него:

— Вы не хотите увидеть обитель?

— У нас же все записано на кассету, разве нет? — спросил Джад.

— Да.

— Тогда посмотрим в кабинете, со всеми удобствами, а не в этой консервной банке.

Кабинеты располагались на восемнадцатом этаже нового зеленого стеклянного здания на бульваре Сенчури, возле лос-анджелесского аэропорта. В центре комнаты для совещаний — внутренней, без окон — стоял большой стол. Всю его поверхность занимала выполненная из папье-маше рельефная карта владений Церкви Жизни Вечной и их окрестностей.

Джон вооружился деревянной указкой.

— В масштабе карты один дюйм соответствует четверти мили. Красная линия обозначает границу владений, начиная от утеса и до самых ворот, в которые упирается частная дорога, ведущая от прибрежного шоссе.

Обратите внимание на две желтых окружности. Большая обводит утес, где приземлился вертолет, меньшая — границы открытого пространства у ворот. Этими желтыми линиями мы отметили места нашего предполагаемого приземления.

— А почему мы, собственно, не можем проникнуть через ворота? — спросил Джад.

— Это не так просто. Ворота состоят из трех скользящих бронированных стальных плит высотой в двадцать футов, открывающихся в противоположных направлениях — первая откатывается вправо, вторая влево, последняя снова вправо. В них вмонтирована электрическая проводка, подключенная к колючей проволоке, протянутой по верху каменной ограды, окружающей владение. Кроме того, имеется прямая связь с полицией и пожарной охраной Малибу. Махариши проследил, чтобы все, что касается обители, было оформлено в соответствии с законом. Ну, и, само собой, у него самые сердечные отношения с местными властями.

— Так как же вы рассчитываете туда пробраться? Спрыгнуть с парашютом?

— Нет, — ответил Джон. — Тут, во-первых, неизбежен шум моторов, а во-вторых, для точного приземления прыгать придется по меньшей мере с двух тысяч футов. А нам надо проникнуть к ним тихо и незаметно.

— Согласен, — сказал Джад. — Что же тогда?

— Дельтапланы.

— Неплохая идея, — сказал Джад.

Указка коснулась вершины чуть севернее обители, по другую сторону шоссе.

— Здесь есть плато, оно футов на восемьсот выше нашего утеса, — продолжал Джон. — А у меня есть десять дельтапланеристов, они справятся с этим.

— Им еще нужен подходящий ветер, — сказал Джад. — Без ветра не взлететь.

— У меня там уже установлены две катапульты. Мы их просто-напросто катапультируем, как самолет с авианосца. Взлетят, как миленькие, никуда не денутся. — Джон расплылся в довольной улыбке, но тут же посерьезнел. — Проблема в другом: у махариши охрана. Правда, в одном отношении нам с ними повезло: он не разрешает использовать оружие, не только огнестрельное, вообще никакого. Но зато его люди, все до одного, мастера единоборств, у всех черные пояса. И кроме того, по ночам территорию охраняют двенадцать-пятнадцать доберманов. Правда, собаки тоже обучены до смерти не загрызать, а только держать и не давать двигаться.

— Это все плюсы, — сказал Джад. — Что нам мешает?

— Ясное небо, — ответил Джон. — Трудно проскользнуть незамеченными. Нам нужен густой туман или низкая облачность. И чтобы ветер с моря был не больше четырех баллов, не то сядем прямехонько не там, где надо. Ну, и последнее: если мы сразу же не угомоним собак и охранников, они поднимут шум — и все пропало.

— Как вы их собираетесь угомонить? — спросил Джад.

Джон вытащил странный длинноствольный пистолетик:

— Эта штука стреляет автоматически сразу двенадцатью дротиками. Каждый при контакте с человеком или животным вырубает его на четыре часа. Все это время объект будет мирно спать, а по пробуждении ему обеспечено похмелье еще часа на два.

— Допустим, все прошло гладко, — сказал Джад. — Что дальше?

— Вы будете ждать в машине на дороге, примерно в ста ярдах от обители. Мы открываем ворота, и вы въезжаете с почетом, как президентский кортеж.

— Когда вы планируете это осуществить?

— Все зависит от погоды, — ответил Джон. — Прогноз на ближайшие пять дней — хуже некуда. Всю дорогу ясно. Но надо знать Тихий океан: когда угодно может случиться что угодно.

— Можете на денек отпустить меня?

— Пожалуй, — сказал Джон. — А зачем вам?

— Уже дней десять, как Софья в отпуске. Мне хочется навестить ее.

— Она не согласилась участвовать в программе, — сказал Джон.

— Знаю, — кивнул Джад. — Она заявила, что другим человеком становиться не хочет. Она себе и такой нравится.

— А что, резонно, — сказал Джон. — Она баба с характером.

— Да уж, не без того, — усмехнулся Джад.

— Значит, придется пересмотреть систему охраны, — сказал Джон.

— Что поделаешь, — ответил Джад, — раз уж мы ввязались в эти игры…

Глава пятнадцатая

В дверь постучали:

— Миссис Эванс, к вам можно?

Сердце упало: это был голос Джада.

— Минуточку, — прокричала она, метнувшись к зеркалу в дверце шкафа. Последние штрихи макияжа: чуть-чуть блеска для губ, легкое касание скул темной пудрой, чтобы подчеркнуть каштановый цвет крашеных, коротко подстриженных и завитых волос. Отвернувшись от зеркала, она подошла к двери и распахнула ее. Ни один мускул на ее лице не дрогнул.

— Слушаю вас, — сказала она.

Джад с минуту смотрел молча, потом смущенно улыбнулся:

— Миссис Эванс? Я, должно быть, ошибся. По-моему, мы незнакомы.

— Джад! — засмеялась она и раскрыла объятия. Крепко прижалась к нему, поцеловала. — Ну, теперь узнал?

— Теперь никаких сомнений, — улыбнулся он и, с одобрением оглядывая ее, продолжал: — Боже, ну до чего хороша! Что бы они тут с тобой ни делали, этого им у тебя не отнять. Просто красавица!

— Тебе правда нравится?

— Правда-правда. И права ты была, что не дала поставить коронки на зубы. Тебя и так не узнать.

— Не надо, а то я заплачу, — сказала она с вымученным смешком. — И потеряю линзы. Знаешь, все никак к ним не привыкну.

Он улыбнулся:

— Ты женщина во всем.

Она кивнула — молча, потому что поняла его с полуслова.

— Ты достаточно окрепла, чтобы поговорить на медицинские темы? — спросил он.

Она подвела его к столу у окна:

— Хочешь соку? Они тут готовят свежий ананасный сок. Очень вкусный.

— Хочу.

Она подошла к холодильнику, налила два стакана из пластмассового кувшина и, протягивая один ему, улыбнулась:

— Это, конечно, не «Кристаль», но все равно: твое здоровье.

— Твое.

— Спасибо, — сказала она. — Мне не помешает.

Он не улыбнулся в ответ.

— Знаешь, Сойер хочет, чтобы я прекратил все процедуры.

— Почему?

— Томограмма показывает какое-то ничтожное увеличение мозга. Меньше чем на полмиллиметра по всей площади, причем это не вызвано новообразованием. Последний раз я проходил томографию десять месяцев назад. Тогда ничего еще не было.

— Ты испытываешь какие-нибудь необычные ощущения, головные боли?

— Нет.

— Трудности в передвижении, ориентации, проблемы со слухом, зрением?

— Нет, — ответил он.

— А как пищеварение, мочеполовая система?

— Все нормально.

Она помолчала.

— Нет ли нарушений сна, ухудшения памяти, повышенной утомляемости?

— Нет.

— Как вес? Не набрал? Не потерял?

— Вес стабилен: сто шестьдесят фунтов.

— Рост не уменьшился?

Он засмеялся:

— Забавный вопрос. Рост шесть футов один дюйм, как всегда. Собственно, почему ты…

— Возрастные процессы, — объяснила она. — В определенном возрасте человек начинает расти вниз.

— Ну, я еще не так стар, — возразил он.

— Конечно, — сказала она. — Это я так, на всякий случай.

Она сделала несколько глотков из стакана и поглядела ему в глаза, такие ясные и синие в ярком солнечном свете, лившемся из окна.

— А тебе не приходилось замечать за собой, что стал медленнее соображать?

— Как раз наоборот, — сказал он. — По-моему, гораздо быстрее. Порой мысли проносятся у меня в голове с такой скоростью, что приходится сознательно замедлять их, — не успеваешь отличить то, что подумалось, от того, что есть на самом деле.

— Как сейчас? — спросила она.

— Ты о чем?

— Ты видишь меня такой, какая я есть? Или такой, какая была до всех этих косметических манипуляций?

Он посмотрел ей в глаза:

— Ты всегда одинаковая.

— Закрой-ка глаза, — сказала она.

Он послушался.

— А теперь опиши меня.

— Рост пять футов и восемь или девять дюймов, вес примерно сто тридцать фунтов, длинные светлые волосы, серые глаза, полная грудь — размер тридцать девять-сорок, соски твердые и выпуклые, талия двадцать пять-двадцать шесть дюймов, бедра тридцать восемь-тридцать девять…

— Прекрасно, — прервала она его. — А теперь открой глаза и опиши меня, пожалуйста, еще раз.

В его глазах отразилось удивление:

— Ты совсем не такая. У тебя короткие каштановые волосы, карие глаза, — нотки изумления звучали в его голосе. — Что это я вообразил?

— Ты описывал свои воспоминания, — сказала она, — а не то, что перед глазами.

Он растерянно помолчал.

— Это очень плохо?

— Да нет, — успокоила его она. — В общем-то, нормально. Все мы носим в себе воспоминания и не сразу способны переключиться от них к реальности — это требует некоторого времени.

— А мне-то казалось, я стал думать быстрее, чем раньше.

— Может быть, ты и прав, — сказала она. — Но мой новый образ еще не закрепился у тебя в сознании, и потому его легко вытеснил прежний. Попробуй еще раз закрыть глаза, может, теперь ты увидишь все, как есть.

Он закрыл глаза, несколько мгновений сидел молча и наконец медленно проговорил:

— Ты права.

Открыв глаза, он посмотрел на нее:

— А я воображал, что достиг небывалого.

— Ты огорчен? — мягко спросила она.

— Еще бы, — сказал он. — Я-то думал, что стал на голову выше всех.

— Так оно и есть. И в то же время не так. Не забывай: ты остаешься человеком.

— Со мной всегда так будет? — удрученно спросил он. — Я всегда буду жить памятью?

— Очень может быть, — сказала она и добавила: — Если не будешь жить вечно. В этом случае тебе придется научиться забывать, иначе мозг просто не выдержит нагрузки.

— Послушай! — Он уставился на нее широко открытыми глазами. — Так, может, потому мой мозг и увеличивается? Чтобы хранить большой банк памяти и оперировать с ней?

Она спокойно встретила его взгляд:

— Не знаю. Но не думаю. Человеческий мозг — итог миллионов лет эволюции. Нам неизвестны случаи изменения нормального мозга в результате мутации. — Она помолчала. — И учти по крайней мере одно: мозг ограничен размерами черепа. А кости не резиновые.

Он отвел взгляд к стене.

— И вот что еще не надо забывать: размер мозга никак не связан с мыслительными способностями. У коровы мозг гораздо больше человеческого.

Он снова заглянул ей в глаза:

— Так что же ты предлагаешь?

— Надо поговорить с Сойером, — подытожила она. — Давай приостановим процедуры. По крайней мере до тех пор, пока не докопаемся до причин этого состояния.

— Сойер хочет, чтобы я снова лег в клинику в Бока-Ратоне.

— Не лишено смысла, — сказала она.

— Нет у меня времени по больницам валяться.

Она кинула на него насмешливый взгляд:

— Что значит время для человека, который собирается жить вечно?

Он промолчал, задумавшись.

— У меня вообще такое чувство, — продолжала она, — что ты что-то знаешь, но не хочешь поделиться ни с Сойером, ни со мной.

Он снова промолчал.

Тогда она спросила:

— Занаду как-то связано с проектом по химической генной инженерии?

— Не будь такой хитрожопой, — резко сказал он, но она не выказала обиды. — Я же сказал, расскажу все, когда надо будет.

Она пожала плечами, не возражая.

— Так ты не собираешься в Бока-Ратон?

— Не собираюсь, — ответил он.

— На что же ты собираешься потратить это время? — спросила она.

— Я хочу встретиться с махариши, — сказал он.

— Он согласился?

— Этого я не говорил, — ответил он. — Мы просто нагрянем к нему, вот и все.

— Я хочу с тобой, — сказала она.

— Ты себя выдашь, — возразил он.

— Что значит «выдашь»? — запротестовала она. — Я же сказала: я в их программе не участвую.

— Тогда раньше или позже, но тебя поймают.

Она посмотрела ему в глаза:

— А я не боюсь. Профессиональное любопытство говорит во мне громче. Возможно, этот человек обладает как раз теми знаниями, которых недостает нам.

— Неужели они стоят твоей жизни?

Ее ресницы не дрогнули:

— Я не претендую жить вечно, Джад.

Усталым голосом, без всякого выражения, он произнес:

— Я чувствую себя последним эгоистом. Не надо было приходить к тебе.

— Ну, что ты, Джад, — мягко возразила она. — Я тебя люблю. Если бы ты не пришел меня навестить, я бы сама к тебе сбежала.

Глава шестнадцатая

На столе, разделявшем их, резко зазвонил телефон. Она подняла трубку:

— Миссис Эванс слушает.

— Это доктор Уолтон, — услышала она. — Наш друг еще у вас?

— Да.

— Могу я с ним поговорить?

— Разумеется, — сказала она и с тревогой добавила: — Случилось что-нибудь?

— Сам не знаю. Тут пришел Скорый Эдди — ему кажется, что за ними «хвост».

— Передаю ему трубку.

Джад взял трубку.

— Да? — с минуту он молча слушал, потом поднял глаза на Софью. — Подойди к окну — ты видишь белый фургон, машин за пять от моего лимузина?

Софья выглянула в окно.

— Да, — сказала она. — Вижу.

— На нем что-нибудь написано?

— «Айлендская прачечная».

— А еще? Может быть, телефонный номер?

— Больше ничего не вижу.

— Отойди от окна, — велел он. — Хоть стекла и зеркальные, лучше не искушать судьбу. «Айлендская прачечная», — сказал он в трубку. — Это вам что-нибудь говорит?

— Никогда не слыхал, — сказал Брэд. — Мы пишем «Вайкики». Скорый Эдди говорит, что, когда вы поднимались на лифте, в вестибюль вошли двое и до сих пор там слоняются.

— Черт возьми! — сказал Джад.

— Может, зацепить их? — предложил Брэд.

— Ну и что? Обратим на себя внимание, а дальше? — сказал Джад и, задумавшись на минуту, предложил: — Вот что, покажем им старый фокус. Знаете, как карту прячут в рукаве? Только вместо рукава предъявим им пациента.

— Идет.

— Сколько времени вам надо, чтобы все приготовить? — спросил Джад.

— Дайте мне пятнадцать минут, — сказал Брэд, и в трубке щелкнул отбой.

Джад посмотрел на Софью:

— Извини меня.

— За что?

— Я перед тобой виноват. Сам приказал, чтобы тебя держали подальше от меня в интересах твоей безопасности и сам же первый не выдержал.

— Ты ни в чем не виноват, — улыбнулась она. — Это тоже, рано или поздно, все равно непременно случилось бы.

Маленькая сестричка-японка стояла рядом с Брэдом, формовавшим гипсовую лангетку на носу у Джада. Гипс лег мягко, но плотно.

— Забинтуй, Джейн, — велел Брэд.

Сестра, ловко орудуя бинтом, принялась обматывать нос и скулы Джада, пока его лицо полностью не скрылось под повязкой.

— Нормально, доктор? — спросила она.

Брэд дотронулся до Джада:

— Как вам?

— Как будто нос заложен, — сказал Джад.

— Не надо было нюхать всякую уличную дрянь, — расхохотался Скорый Эдди. — Говорил вам, кончите протезом носовой перегородки!

— Ничего смешного! — с напускной строгостью сказал Джад, но сам не смог сдержать улыбки.

Джейн повернулась к Софье:

— Ваша очередь, миссис Эванс.

Софья растерянно поглядела на нее:

— Я думала, у меня все позади.

— Что касается хирургического вмешательства, да, — улыбнулась сестра. — Но осталось несколько завершающих штрихов. Например, ваши руки и, — она снова улыбнулась, — декольте.

Софья посмотрела на свои руки:

— По-моему, все нормально…

— Поднесите их к лицу, — сказал Брэд. — Они намного светлее, совсем белые. Они сразу выдадут вас — первому же, кто только вздумает следить за вами.

Софья растерянно глядела на него.

— У Джейн есть краска для тела. Она сделает все, что надо. Это не займет много времени, — закончил Брэд.

— Я думаю, придется покрыть два раза, миссис Эванс, — сказала Джейн. — Первый раз оставим на десять минут, потом вы примете душ и оботретесь. После этого нанесем второй слой и высушим феном для волос. Цвет сохранится, по крайней мере, в течение двух месяцев, даже если вы будете мыться по двенадцать раз на дню.

Софья покосилась на Джада:

— У нас еще есть время?

— Выбирать не приходится, — ответил он.

Она кивнула сестре и со словами: «Ну, тогда начнем» первая пошла в ванную.

Сестра взяла большой докторский саквояж и тоже исчезла в ванной, закрыв за собой дверь.

— Снимите, пожалуйста, всю одежду, миссис Эванс, — попросила она, — и удалите весь макияж.

Софья быстро разделась, обильно покрыла лицо очищающим кремом, стерла его влажной салфеткой и насухо вытерлась полотенцем.

— Что дальше? — повернулась она к сестре.

— Очень хорошо, — улыбнулась девушка. — Теперь встаньте в ванну, наденьте шапочку, повернитесь ко мне лицом и крепко зажмурьтесь. — В руке она уже держала аэрозольный баллончик. — В первую минуту краска может дать ощущение легкого жжения. Это не страшно. Не отворачивайтесь от меня, пока я не скажу.

— Хорошо, — Софья закрыла глаза. Она услышала шипение распыляемой струи и ощутила легкое жжение, когда брызги долетели до кожи.

Она почувствовала, как сестра коснулась ее локтя.

— Глаз пока не открывайте, — предупредила девушка. — Я помогу вам повернуться кругом.

Поворачиваясь, Софья чувствовала, как она семенит рядом.

— Теперь расставьте ноги немного пошире. Можете для устойчивости упереться ладонями в стену перед собой.

— Не надо, все нормально, — сказала Софья.

Снова жжение, на этот раз от шеи вниз по плечам и спине и дальше по ногам. Брызги легли на внутреннюю поверхность бедер, спустились к икрам.

Сестричка смущенно хихикнула:

— Простите, миссис Эванс, я вынуждена попросить вас слегка раздвинуть ягодицы, там очень белая кожа.

— Как же я их раздвину в такой позе? — сказала Софья.

— А вы немного наклонитесь вперед, — посоветовала сестра.

— Черт! — вскрикнула Софья, когда краска коснулась кожи. — Жутко щиплет.

— Тысяча извинений, — сказала девушка. — Что поделаешь, раз надо. Но теперь все, можете повернуться.

Софья не смогла сдержать улыбку, слыша, как от смущения девушка заговорила с японским акцентом. Выпрямившись, она повернулась, вышла из ванны и, едва глянув на себя в большое зеркало, воскликнула:

— Боже, я вся пожелтела!

— Сойдете за японку, — со своим японским смешком согласилась сестра. — Но вы не беспокойтесь. После второй процедуры у вас будет нормальная смуглая кожа.

Когда Софья с сестрой вышли из ванной, Джад был в палате один.

— Я сейчас, миссис Эванс, — сказала сестра. — Принесу вашу одежду и тогда, если надо, помогу вам с макияжем.

— Да нет, я сама, — сказала Софья. Она повернулась к зеркалу в дверце шкафа и, едва коснувшись губ помадой, поймала на себе странный, изучающий взгляд Джада. Она обернулась к нему:

— Что-нибудь не так?

Он покачал головой:

— Как ни погляжу на тебя, ты каждый раз не такая.

— Цвет кожи непривычный, — как бы извиняясь, объяснила она. — Золотистый.

Он молчал.

— Немного напоминает Амаринту, — продолжала она, слегка ослабив пояс своего белого шелкового халата. — Даже еще потемнее.

Он отвернулся от нее и, почти грубо бросив: «Докрашивайся быстрее. Нам пора идти», снял трубку и набрал номер кабинета Брэда.

— Валери Энн уже тут? — спросил он.

Сквозь потрескивания в трубке голос Брэда ответил:

— Скорый Эдди только что провел ее через вестибюль. Он рассчитывает, что эти двое соглядатаев хорошенько разглядели ее, пока они шли к лифту. Как только они появятся у меня, я сразу отведу их к вам.

— Кто такая Валери Энн? — спросила Софья, когда он положил трубку.

— Стюардесса с моего самолета, — сказал он. — Ты займешь ее место. Ничего другого не остается — вдруг кто-то узнает, что на борту лишний человек.

— А с ней что будет?

— Побудет здесь несколько дней, а потом вернется домой пассажирским рейсом. — Он подошел к окну. — Фургон все стоит.

— Ты уверен, что тут не простое совпадение? — спросила она.

— Уверен, — сказал он. — Пока ты была в ванной, мы проверили номерные знаки. Они фальшивые.

В дверь постучали, и вошла сестра-японочка с небольшим чемоданом и дамской сумочкой в руках. Она обратилась к Софье:

— В чемодане одежда, в которой вы поступили. А это ваша сумка.

— Оставьте на кровати, — сказал Джад. — Ей это не понадобится.

— Хорошо, сэр, — сказала Джейн. Она положила вещи на кровать и снова посмотрела на Софью. — Вам помочь, миссис Эванс?

— Да я, пожалуй, сама справлюсь.

— Я бы вас попросил остаться, мисс, — вмешался Джад. — Вдруг придется еще что-нибудь подправить.

Через минуту в комнату вошел Брэд, а за ним Скорый Эдди и молодая светлокожая негритянка в форменном костюме стюардессы. У нее были живые смышленые глаза, орлиный нос, крупный рот с полными губами. Она кинула взгляд на забинтованное лицо Джада, но ничего не сказала.

— Спасибо, что так быстро, Валери Энн, — сказал Джад. — Я хочу попросить вас о важном одолжении.

— Чего просить, вы хозяин, мистер Крейн, — возразила Валери Энн.

— Валери Энн, это миссис Эванс, — представил Джад.

— Здравствуйте, миссис Эванс, — вежливо улыбнулась девушка.

— Здравствуйте, Валери Энн, — ответила Софья.

— Я хочу попросить вас дать ей вашу форму, — сказал Джад, — миссис Эванс должна вместо вас вернуться на самолет.

Стюардесса перевела взгляд на Джада.

— Форма не проблема, мистер Крейн, — сказала она, — но она в ней все равно не будет, как родная.

— Не понял, — сказал Джад.

— Черные девушки не такие, как белые, — сказала Валери Энн. — Во-первых, ей надо малость подбавить сажи на лицо, шею и грудь, ну, в общем, где открыто. Потом губы должны быть больше и толще. Но важнее всего, по-моему, походка. У черных девушек зад больше выдается, поэтому у них походка другая. Ей надо сделать накладную попу, как в рекламе «Фредерика из Голливуда».

Джад повернулся к Брэду:

— Как вы думаете, это можно сделать?

Брэд выглядел озадаченным:

— Макияж мы можем сделать какой угодно, но тут нечто совсем другого рода.

— Наверно, я смогу вам помочь, — вдруг, слегка покраснев, сказал сестра. — Японские девушки обычно довольно плоские сзади. Так вот, в японском квартале есть несколько магазинов нижнего белья, которые, в частности, специализируются на таких вещах.

— Серьезно? — удивился Джад.

Джейн в ответ покраснела еще сильнее:

— Да, мистер Крейн. Я сама этим пользуюсь, когда мне надо выглядеть.

— Да здравствуют Объединенные Нации! — вскричал, смеясь, Скорый Эдди. — Не верь глазам своим. Vive la difference![8]

Глава семнадцатая

Валери Энн, в белом шелковом халате Софьи, подошла к окну, посмотрела вниз и сказала:

— С минуты на минуту должны выйти.

Подошла Джейн, встала рядом.

— Да вон же они! — воскликнула она.

Они увидели, как Скорый Эдди открывает дверцу лимузина. Первым быстро пересек тротуар и сел в машину Джад, за ним Софья и Брэд. Последним в авто вскочил Скорый Эдди, дверь за ним захлопнулась, и минуту спустя машина уже влилась в дорожный поток.

— Уехали, — сказала Джейн.

Валери Энн с любопытством повернулась к ней:

— А что случилось-то?

— Не знаю, — ответила Джейн. — Но в общем ничего из ряда вон выходящего. Доктор Уолтон — один из лучших здешних специалистов по пластической хирургии. Его пациенты часто ставят условие, чтобы их никто не видел.

Валери Энн подошла к столу и села:

— Есть тут у вас что-нибудь выпить, кроме ананасного сока?

— В холодильнике есть бутылка белого вина, — сказала Джейн.

— Так чего мы ждем? — спросила Валери Энн.

Джейн достала из холодильника бутылку, поставила ее на стол, принесла стаканы.

— Вино не очень хорошее, — извиняющимся тоном посетовала она, свинчивая с бутылки пластиковый колпачок.

— Я не в претензии, — широко улыбнулась Валери Энн. — Теперь все, что нам нужно, — это сигареты и пара понюшек.

Джейн наполнила стаканы, достала из одного кармана пачку сигарет, а из другого крошечный флакончик. У его горлышка на цепочке болталась маленькая ложечка. Все это она разложила на середине стола:

— Синтетический, из нашей собственной лаборатории.

— Вот и посидим, — обрадовалась Валери Энн.

Скоро они уже сидели, развалясь на стульях.

— Кайф, — сказала Джейн, поднося стюардессе зажигалку.

Валери Энн выпустила дым и отпила вина.

— Твой доктор как, — спросила она, — насчет черных девушек предрассудков не имеет?

Джейн рассмеялась своим коротким японским смешком:

— Да нет. Только это все равно бесполезно.

— А может, я его уговорю? — сказала Валери Энн.

— Примерно половина наших сестер мечтала его уговорить. Бесполезно.

— Что, очень правильный? — спросила Валери Энн. — Весь в делах?

Снова японский смешок:

— При чем тут дела? Он убежденный «голубой».

— Эх, — разочарованно протянула Валери Энн. — Мне везет, как всегда. Стоит положить глаз на мужика — непременно окажется «голубым».

— А твой босс какой-то странный, — сказала Джейн.

— Странный, — согласилась негритянка.

— Ты с ним не пробовала?

— Нет, — ответила она. — Это чистый лед. — И, доверительно посмотрев на медсестру, призналась: — Не понимаю я, что он нашел в этой миссис Эванс. Не первой молодости дамочка.

— Может, он любит старушек, — хихикнула Джейн.

Валери Энн улыбнулась в ответ.

— Слушай, у меня эта горбинка на носу, — вдруг сказала она. — Может, твой босс мне сделает небольшую операцию? Так, чтобы только чуть-чуть подправить, а не совсем удалить.

Джейн засмеялась.

— Черт подери! — Валери Энн хлопнула себя по лбу. — Совсем забыла, я же обещала сестре приехать к ней на выходные. В обитель Церкви Жизни Вечной. И вот на́ тебе — тут застряла. Можно позвонить ей в Лос-Анджелес, предупредить, что не смогу?

— Конечно, — сказала Джейн. — Звони, сколько угодно.

Брэд и Скорый Эдди сидели на откидных сиденьях по обе стороны от консоли, в которую были вмонтированы бар, телевизор и радиоприемник, а сверху стояли телефон и радиоперехватчик.

Брэд сделал знак Джаду и Софье:

— Рассядьтесь, пожалуйста, по разным углам, чтобы не маячить перед задним стеклом, — и, кинув взгляд назад, наклонился к шоферу: — Давайте старой дорогой к аэропорту, в объезд торгового центра.

— Справа, — бросил через плечо шофер.

— Они сзади нас справа, — пояснил Брэд, обернувшись к пассажирам. Он посмотрел на радиоперехватчик и нажал кнопку включения. Замигал ряд красных сигнальных огоньков. — По радиотелефону разговаривают, — сказал он. — Попробуем перехватить их канал, — и включил частотный импульсный повторитель.

Скорый Эдди окликнул шофера:

— Послушай, дай-ка мне трубу, вон в футляре на сиденье рядом с тобой.

Шофер протянул ему черный футляр. Скорый Эдди взял его, положил к себе на колени. Щелкнули замки.

На него удивленно уставился Брэд:

— Только не говорите, что вы собрались в такую минуту играть на трубе!

Скорый Эдди осклабился в ответ:

— Почему бы не поиграть? Разве вы не знаете — музыка укрощает диких зверей.

Он открыл футляр и извлек оттуда черный цилиндр длиной фута в полтора и примерно четырех дюймов в диаметре. Ослабив два винта по обе стороны цилиндра, он вложил в отверстие, специально сделанное снизу, плоскую металлическую коробочку прямоугольной формы и, с удовлетворением оглядевшись, спросил:

— Прелесть, правда?

Не дожидаясь ответа, он надавил на рычажок, раздвигающий крышу над пассажирским салоном, поднял цилиндр и, не вставая, укрепил его на крыше. Затем заглянул в миниатюрный видоискатель в донце металлической коробочки, подвинтил винты и наконец, улыбаясь, повернулся к Брэду:

— Взгляните-ка.

Брэд заглянул в крошечное отверстие. Преследовавший их белый фургон виднелся точно в перекрестье по центру телескопического видоискателя.

— Ну, перископ, — сказал Брэд, садясь на место. — На что он нам сдался, когда все в окно видно?

— Никакой не перископ, — ответил Скорый Эдди, слегка обидевшись. — Что вы думаете, я тут в игрушки играюсь?

— Ну, и что это за хреновина?

— Это уменьшенная версия шведского противотанкового ружья, которое находится на вооружении армии США. Эта ракета-малютка пролетает до ста пятидесяти ярдов на энергии сжатого воздуха и несет заряд, вполне достаточный, чтобы превратить ваш белый фургон в шаровую молнию, от которой останется маленькая горстка пепла. — Он саркастически улыбнулся. — А вам все — игрушки!

Брэд молча пялился на него еще с полминуты, потом усмехнулся:

— Ну, вы и язва, Скорый Эдди.

— Да просто не люблю, когда задаются, — ответил Скорый Эдди и извлек из-за ворота свою золотую цепочку с флаконом. — Кому?

— Я не любитель, — сказал Брэд, снова углубившийся в наблюдение за перехватчиком.

— А я не прочь, — сказала Софья.

— Пожалуйста, — Скорый Эдди протянул ей флакон. — Только осторожнее, адский сквозняк от этой крыши.

Отвернувшись в угол и сложив ладони лодочкой, Софья поднесла флакон к носу.

— Хорошо, — блаженно протянула она, вновь поворачиваясь к остальным.

— Я их поймал, — раздался возбужденный голос Брэда.

Он включил динамик, и все услышали басовитый мужской голос, явственно доносившийся сквозь помехи:

— Говорят тебе, это не другая женщина, а та черная стюардесса с самолета, которая к ним приехала.

Ему отвечал другой голос, но сквозь шквал помех слов было не разобрать. Потом снова заговорил первый:

— А кто его знает, зачем он ее вызвал? Может, хотел, чтобы она у него сосала по дороге. Я-то почем знаю? А может, ему надо, чтобы она сидела и держала его за руку. Я тебе говорил, у него повязка на носу — видно, протез носовой перегородки делал. Он же известный кокаинист.

— Что это он себе позволяет! — взорвался Скорый Эдди. — Я их в момент разнесу!

Джад властно удержал его руку:

— Давай послушаем!

— Ладно, — сказал басовитый, — я поехал. Кругом и назад.

На табло перехватчика исчезли красные огоньки. Брэд поглядел в заднее стекло. Большой белый фургон замедлил ход, развернулся и поехал назад, в город.

— Уходят, — облегченно вздохнул Джад.

Повернув голову, он посмотрел назад. Набирая скорость, фургон удалялся от них.

— Теперь я тоже понюхаю, — сказал Джад Скорому Эдди. — И убери-ка игрушку с крыши. Да поосторожнее.

— Я осторожно, — отозвался Скорый Эдди. — Только вы не сможете вдохнуть с ложечки с таким навороченным носом. Вам соломинка нужна.

— Да снять все, — раздраженно пробормотал Джад и начал сдирать повязку.

— Оставьте пока, — спокойно сказал Брэд. — Может, нас еще в аэропорту кто караулит.

Самолет оторвался от земли. Джад молчал, сидя у стола. Софья выглянула в иллюминатор. Кружа над островом, они быстро набирали высоту. День клонился к вечеру, солнце позолотило все внизу, даже набегавшие на кромку пляжа белопенные волны.

— Какая красота! — воскликнула она.

Он ответил ей молчаливым невеселым взглядом. Прозвучал сигнал, и на табло загорелась надпись, разрешающая отстегнуть ремни. Он отстегнул свой и поднялся.

— Пойду к себе в каюту, — сказал он. — Соберешься ужинать — скажи Раулю.

— А ты? — спросила она.

— Я не голоден, — сказал он, повернулся к ней спиной и пошел через салон к своей двери. Так и не обернувшись он вошел в каюту и закрыл за собой дверь.

Из-за стойки бара вышел Скорый Эдди и подошел к ней.

— Как быстро темнеет, — сказала она, снова взглянув в иллюминатор.

— Мы летим в ночь, — ответил он. — Сядем в Сан-Франциско в девять утра.

— Это и есть пункт назначения?

— Нет, мы дальше полетим. Но вы сойдете, потому что меняется бригада. Босс считает, это послужит для вас хорошим прикрытием. — И, достав большой кожаный конверт на молнии, он положил его перед ней на стол со словами: — Тут все, что надо. Босс просил вам объяснить. — Расстегнув молнию, он вытряс содержимое на стол. Она молча смотрела: паспорт, кредитные карточки, чековая книжка, водительские права. Все на ее новое имя: Марисса Эванс. Даже фотокарточки на паспорте и правах — ее. Тут же был бумажник, набитый стодолларовыми банкнотами. — Здесь пять тысяч, — пояснил Скорый Эдди.

— Прекрасно, — сказала она. — И что я должна сделать?

— Все очень просто, — объяснил он. — Автобус высадит вас в центре города. Прогуляйтесь пешочком, убедитесь, что за вами нет «хвоста». Если вам покажется, что есть, тут вот телефонный номер на первой странице паспорта. Позвоните и скажете, где вы находитесь. Служба безопасности вас заберет. Можете не беспокоиться, они вас сами узнают и окликнут по имени.

— Миссис Эванс?

— Да.

— А если они не приедут, мало ли что?

Он положил на стол маленький черный пистолет 25-го калибра:

— Здесь разрывные пули. Нашпигуйте своих преследователей и драпайте ко всем чертям. А потом снова звоните в Службу безопасности.

— А вдруг я не смогу убежать? — спросила она.

— Я вас видел в деле, — сказал он убежденно. — У вас все получится.

Она помолчала с минуту.

— И что потом?

— Идите в универмаг и купите себе несколько платьев и чемодан. Платите наличными. Форму стюардессы бросьте где-нибудь в закрытый мусорный бак, идите в ближайший пункт проката автомобилей и подберите себе хорошую, средних размеров, машинку. Садитесь и поезжайте в Лос-Анджелес. Минуйте все въезды в город, пока не доберетесь до Марина-дель-Рэй. Там найдете гостиницу «Марина-Сити клаб». В ней для вас будет заказан номер.

— Я боюсь заблудиться, — сказала она. — Я сосем не знаю Лос-Анджелеса.

Он засмеялся:

— Спросите дорогу у полисмена.

Она улыбнулась в ответ и спросила:

— Сколько времени займет дорога?

— Если считать пятьдесят пять миль в час — часов семь-восемь, — ответил он. — Если все пойдет по плану, вы выедете около полудня. Даже с учетом остановок на заправку и обед до гостиницы доберетесь где-то в полдевятого-девять. Поужинайте у себя в комнате и ждите. Мы с вами свяжемся.

Она помолчала, потом собрала все со стола обратно в кожаный конверт и, наконец, подняла глаза на Скорого Эдди:

— По-моему, мне надо взбодриться.

— О чем речь, — улыбнулся он и добавил: — Только не слишком, а то не уснете.

Она вспоминала его предостережение, вглядываясь бессонными глазами в кромешную темень каюты. Наконец, отчаявшись уснуть, она включила бра над кроватью и села. Достала сигарету, закурила, глубоко затягиваясь. Вдруг резко бросила:

— К черту! — не докурив, загасила сигарету в пепельнице и взглянула на стенные часы. Шел третий час полета, и уже больше часа она безуспешно пыталась уснуть. Она снова было потянулась за сигаретой, но передумала и позвонила по телефону в салон.

— Алло, — отозвался заспанный голос стюардессы.

— У вас там случайно мистера Крейна нет? — спросила она.

— Нет, миссис Эванс, — ответила девушка. — Он никогда ночью не выходит из своей каюты.

— Спасибо, — сказала Софья, кладя трубку. С минуту она неподвижно смотрела на маленькую дверь, открывавшуюся прямо на винтовую лестницу, ведущую в каюту Джада. Потом встала, завернулась в большое купальное полотенце и решительно поднялась по ступенькам.

Постучав, она шепотом спросила:

— Ты не спишь?

— Входи, — слабым эхом отозвался его голос.

Она медленно открыла дверь. В тусклом красном свете ее глаза не сразу различили Джада, сидевшего в дальнем углу комнаты, на своей кровати, в позе лотоса спиной к ней.

— Ложись, — сказал он, не оборачиваясь, и его голос снова прошелестел странным эхом.

Она подошла к кровати, легла. Он был рядом, но казался далеким и нереальным, как тень. Она легко коснулась его плеча.

— С тобой все в порядке?

Внезапно охрипшим голосом он ответил:

— Я хочу тебя.

Она не ответила.

Он быстро встал с кровати. Она смотрела во все глаза. В мягком красноватом свете его эрекция казалась неправдоподобной, фантастически преувеличенной, и почти гневно прозвучал голос:

— Тебе только одного и надо, а?

Она закрыла глаза и, покачав головой, прошептала:

— Неправда, — но ее голос сразу пресекся, когда он навалился на нее. Он вошел в нее, словно пронзил насквозь. И почти сразу же кончил бурным оргазмом, с мощным извержением семени. От дикой боли он закричал и, задыхаясь, упал на нее.

Когда он затих рядом, она коснулась кончиками пальцев его лица и почувствовала, что оно мокро от слез.

— Джад, — прошептала она.

Он уткнулся ей в плечо и голосом хриплым, невнятным, приглушенным ее плотью и своей болью прошептал:

— Амаринты больше нет. Ты говорила — она умрет без меня. Она покончила с собой.

Она молча слушала, потом с нежностью прижала его лицо к своей груди.

— Какое горе, мой маленький, какое горе, — по ее щекам тоже потекли слезы. — Ну, не надо, не надо, маленький. Не плачь.

Глава восемнадцатая

Она проснулась в темноте и потянулась к нему. Но его не было рядом. Она села на кровати и включила свет. Часы на стене показывали 9:30 по времени Западного побережья. Утро. Она слезла с кровати, подошла к иллюминатору и подняла жалюзи. В каюту хлынул солнечный свет — такой яркий, что пришлось зажмуриться.

Она посмотрела вниз и на поле, ярдах в ста, увидела Скорого Эдди, спешившего к вертолету. Он вошел туда вместе с Джадом, и дверь за ними закрылась. Лопасти винта начали вращаться, еще несколько минут — и машина оторвалась от земли. Она смотрела в иллюминатор, пока вертолет не скрылся с глаз, и только потом спустилась по узкой лестнице в свою каюту.

Она чувствовала себя униженной, ловко обойденной. Этой ночью она начала понимать что-то в нем, что-то такое, что ускользало от нее прежде. Смутно, на уровне ощущения. Она еще не разобралась, сама ли пришла к этому пониманию, он ли подсознательно передал ей его. Она встала под душ. Скоро выходить.

В салоне уже ждал Рауль.

— Доброе утро, миссис Эванс.

— Доброе утро, — ответила она.

— Если хотите позавтракать, времени достаточно, — сказал он.

— Спасибо. Разве что кофе, — сказала она и снова окликнула его, уже уходящего: — Мистер Крейн ничего мне не передавал?

Он покачал головой:

— Сожалею, миссис Эванс. Ничего.

Она попыталась улыбнуться:

— Это я так. Он вообще-то и не должен был.

— Впрочем, Скорый Эдди кое-что для вас оставил, — сказал он, протянул ей небольшой белый конверт и ушел на кухню.

Удивленная, она быстро вскрыла конверт. Там был флакон кокаина с серебряной ложечкой и короткая записка.

«Держитесь, не пропадем! С. Э.» — прочла она, улыбнулась и села ждать кофе.

Кабинет Джада в административном здании в самом центре Крейн-Сити был совсем не похож на кабинет его отца в штаб-квартире компании в Нью-Йорке — простой, почти спартанский, обставленный современной мебелью из белого и черного пластика. Он оборудовался для работы, не напоказ. Жалюзи на окнах — во всю стенку, от пола до потолка — отгораживали эту комнату от внешнего мира.

Джад ничем не выдал своего удивления, обнаружив, что в кабинете его ждут Барбара, Пол Гитлин, доктор Сойер и Мерлин. Только взглянул на Мерлина с легкой укоризной:

— Что-то не припомню, чтобы я назначал на сегодня заседание Совета директоров.

— Извините, — нервозно пробормотал Мерлин. — Но, по-моему, дело серьезное.

— Что за срочность? — спросил Джад, проходя к своему столу и садясь.

Мерлин посмотрел на него, потом повернулся к Полу: — Наверно, вы лучше сможете объяснить, мистер Гитлин…

— Что случилось, дядя Пол? — спросил Джад.

Едва ли не впервые на его памяти сегодня перед Полом не стояла на столе всегдашняя бутылка виски.

— Я постараюсь быть кратким, — сказал он. — Джад, нельзя расправляться с «Крейн индастриз», как в голову взбредет. Ее структура слишком сложна, внутренние взаимосвязи вырабатывались годами. Нельзя делать глазунью из крутых яиц.

Несколько мгновений Джад молча смотрел на него.

— Разве это не моя собственность? — наконец спросил он.

— Конечно, — сказал Пол. — Но на тебе лежит ответственность. Например, у тебя есть добровольные соглашения и контракты с правительством, не позволяющие распоряжаться некоторыми компаниями без учета интересов всех сторон, подписавших эти контракты с их весьма жесткими гарантийными обязательствами. Это касается «Крейн аэроспейс энд эйркрафт», «Крейн компьюкрафтс», «Крейн микрокрафт энд микрокондакторс», «Крейн лазеркрафт»…

Джад прервал его:

— А от чего я могу избавиться?

— Индустрия досуга, — небрежно бросил Пол. — Отели, увеселительные заведения, кабельное телевидение, издательские компании, киностудии.

— Это все убыточно, — сказал Джад. — Их очень трудно продать.

— Не все, — возразил Пол. — Никто не будет возражать, если ты продашь «Крейн лэнд энд девелопмент», «Крейн файнэншл сервисиз» и так далее. У меня целый список на двух листах, могу показать.

Джад молча обвел медленным взглядом сидящих за столом.

— Единственное, в чем я заинтересован, — это сохранить исследовательские группы в области медицины и генной инженерии, — наконец произнес он.

— С этим проблем не будет, — улыбнулся Пол. — Насколько я понимаю, их правительство все равно не позволило бы продать.

— Так что вы предлагаете, советник?

— Оставь все, как есть, — сказал Пол. — Ты достиг успеха. Зачем гнать судно на рифы?

Джад не мигая смотрел на него.

— Я устал, — сказал он. — Я хочу скинуть эту лямку.

— Нельзя, — ответил Пол. — Это же твое дитя, как можно бросить его?

Джад помолчал.

— Может быть, назначить управляющего?

— Кого? — вопросом на вопрос ответил юрист. — Никто не знает «Крейн индастриз» так, как ты. Это обернется настоящим бедствием.

— Черт знает что! — сказал Джад. — Я вообще-то планировал осесть в Занаду.

— Еще одна твоя фантазия, — вздохнул Пол. — Сначала был Крейн-Айленд. Едва начали его строить, как возникло Занаду. Ты сам знаешь, во сколько нам обошелся Крейн-Айленд. А Занаду встанет раз в двадцать дороже.

— Это мои деньги, — сказал Джад. — Я ни разу не потратил и пенни из основных фондов. Только свои собственные деньги.

— Да я не о том, — сказал юрист. — Я просто говорил, что это расточительство, чьи бы деньги ты ни тратил — свои или не свои. И теперь то же самое говорю о Занаду.

Джад смерил его ледяным взглядом:

— Так. Это все?

Пол опустил глаза. Джад повернулся к Мерлину.

— Продайте все, что можно продать, — приказал он.

— Это значит потерять еще от тридцати до пятидесяти миллиардов долларов, — сказал Мерлин.

— Чистыми, за вычетом налогов?

— Нет, — ответил Мерлин. — Чистыми где-то миллиарда четыре. Это тоже много.

— Основной капитал я возмещу, — сказал Джад. — Все потери за мой счет.

— У вас останется — чистыми — меньше половины, — сказал Мерлин.

— Мне этого более чем достаточно, — парировал он и, обведя взглядом стол, спросил: — У кого еще какие соображения?

— У меня один вопрос, — не поднимая глаз от стола, подал голос Пол. — Кто будет вести дела, раз ты устраняешься?

— Сойер может взять в свои руки медицинские корпорации, Мерлин — все остальное. Вдвоем они знают дело, пожалуй, лучше, чем я.

— А если они не захотят?

— Куда они денутся, — сказал Джад, то ли в шутку, то ли всерьез. — Кстати, ты за этим и проследишь. Согласно контракту они принадлежат мне душой и телом.

— Ни один контракт на свете не может заставить человека работать, если он хочет уволиться. Что ты тогда станешь делать, преследовать их по суду? — с вызовом спросил юрист.

Джад улыбнулся и посмотрел по очереди в глаза Мерлину и Сойеру:

— Вы хотите бросить меня?

Они молчали.

Джад снова перевел взгляд на Пола:

— Быть этого не может. Они не просто сотрудники, они мои друзья.

— Прости меня, Джад, — сказала вдруг Барбара, поднимаясь со стула, — но, по-моему, ты поступаешь неправильно, даже нечестно, в некотором смысле. Ты перекладываешь свою ответственность на друзей. Лично мне это не нравится, и твой отец, по-моему, тоже не одобрил бы тебя.

Джад выдержал ее взгляд.

— Мой отец давно умер. Пока он был жив, для меня было важно, что он думал, теперь — нет. Моя жизнь — мне решать.

Она молча смотрела на него еще мгновение, потом судорожно собрала свои вещи, оттолкнула стул и выбежала из комнаты.

Джад обвел взглядом остальных:

— Больше никто не хочет нас покинуть?

Все молчали. Он повернулся к юристу:

— Передай ей, я вовсе не хотел, чтобы она убегала в растрепанных чувствах.

— Почему ты ей сам не скажешь? — ответил Пол. — Она твоя мать, а не моя.

Он нашел Барбару забившейся в угол приемной, с платочком у глаз. Он присел рядом.

— Прости меня, Барбара, — сказал он. — Я не хотел тебя обидеть.

Героически стараясь держать себя в руках, она перестала всхлипывать и тщетно силилась заговорить. А он, глядя на нее, впервые понял, какой хрупкой и слабой она стала.

— Барбара, — мягко произнес он, поворачивая к себе ее лицо. — Ну, пожалуйста, прости меня.

Она наконец заговорила, и в ее голосе обида мешалась с болью.

— Я на тебя не сержусь, Джад. Нет-нет, я не сержусь, — охрипшим от слез голосом сказала она. — Но я только теперь начинаю осознавать, какой же ты, в сущности, дурак.

— Это потому, что не хочу больше заниматься бизнесом?

— Совсем не то, — проговорила она. — Просто я вижу, как ты отталкиваешь от себя малейшую возможность счастья, гоняясь за безумной мечтой.

— Это не безумная мечта, — ответил он. — Я с каждым днем все ближе к цели.

— И с каждым днем все больше теряешь, — сказала она. — Не только деньги. Не только власть. Все, что имеешь, и, главное, людей, которые любят тебя.

Он молчал.

Она заглянула ему в глаза.

— Ты, кажется, даже не понимаешь, о чем я говорю.

— Я знаю, чего хочу, — резко ответил он.

— Ничего ты не знаешь, — возразила она с грустью. — Ты стал законченным эгоистом. Твой отец был всецело сосредоточен на своем деле, но он находил время и силы для любви к твоей матери и к тебе, а позже — ко мне. А ты не находишь в своей душе уголка ни для кого и ни для чего.

— Отец — это отец, а я — это я, — сказал он. — Я не обязан во всем походить на него.

— А не мешало бы, Джад, — с мягким укором сказала она. — Попытайся хоть раз.

— Разве я не пытался? — ответил он. — И что получал в ответ? Ничего. Что я еще должен для них сделать?

— А ты позволял им проявить свои чувства? Подпускал к себе? — спросила она. — Хотя бы Софью?

— Да мне и не надо от нее ничего, кроме экспериментов и исследований.

— Ты уверен? — спросила она. — Наверно, с этого все начиналось, но потом все обернулось совсем по-другому. Она тебя любит.

Он молча уставился на нее.

— Не любила бы, — продолжала она, — не родила бы твоего ребенка и не прятала бы его от тебя.

Ее слова повисли в воздухе. Томительное напряжение требовало разрядки. Она отвела глаза.

Взяв за плечи, он повернул ее к себе, снова поймал ее взгляд.

— У Софьи есть ребенок? — внезапно охрипшим голосом спросил он.

Барбара не отвечала.

— Мой ребенок? — настойчиво повторил он. — Почему мне ничего не сказали?

— Она боялась тебя, — ответила Барбара. — Она не хотела, чтобы ребенок служил орудием в распрях взрослых.

— Не верю! — сердито воскликнул он. — Если это правда, где же она его прячет столько времени?

Барбара посмотрела ему в глаза и спокойно сказала:

— У меня. И это, Джад, действительно, вне всяких сомнений, твой сын. Он на тебя очень похож. У него и глаза твои. Точно такие же синие глаза, как у тебя.

У его губ пролегла складка, и он упрямо повторил:

— Это не мой ребенок. Это был один из экспериментов по искусственному оплодотворению, которые проводила Забиски. Эксперименты провалились. Сойер говорил мне — сто процентов выкидышей. А Софью направили на аборт.

— Я знаю, она мне все-все рассказала. Но она не сделала аборта и не выкинула. Ее не коснулись эксперименты Забиски. Ее случай был контрольным. По договоренности с Забиски вы с Софьей должны были произвести нормальное зачатие.

— Значит, она мне лгала, — с горечью сказал Джад. — Вплоть до прощания в аэропорту, когда она улетала в Россию вместе со старухой. Вероятно, они хотели там сохранить ребенка.

— Ничего подобного, — ответила Барбара. — Уж не знаю, как она это устроила, но в один прекрасный день она постучалась в мою дверь в Сан-Франциско. На следующий день она родила в частной клинике, а еще через пять дней улетела в Россию.

— И что ты сделала с ребенком? — спросил он.

Она посмотрела ему в глаза и спокойно сказала:

— Это же твой сын, Джад. Мы сделали единственно возможную вещь: усыновили его, любим и растим.

— И ты смогла все утаить от меня? — с горечью спросил он.

— Как видишь, — сказала она. — А ты был бы рад такой новости?

Он не ответил.

— Подозреваю, что не очень, — сказала она.

— Кто еще знает? — спросил он. — Пол? Сойер?

— Больше никто, — сказала она. — Только Софья, Джим и я. Все документы о рождении надежно спрятаны — до них никто не доберется.

— Это ничего не меняет, — заявил он наконец ровным, бесстрастным голосом. — Меня не касается, есть он или нет. Я жил и впредь буду жить так, как мне надо.

Она поднялась с дивана и, глядя в пол, печально и твердо сказала:

— Мне очень жаль тебя, Джад, — повернулась и вышла ровным шагом, не оглядываясь.

Он остался один в приемной.

Глава девятнадцатая

— Мы на три недели опережаем график, — сообщил Сойер. — На борт уже погружен контейнер с замороженной клоновой культурой. Я присоединюсь в Атланте.

— Я думал, вы встретите меня в Бока-Ратоне, — сказал Джад, — и дальше мы полетим вместе.

— Мне было бы как-то спокойнее самому сопровождать культуру, — заметил Сойер.

Джад изучающе посмотрел на него:

— Ладно. Только я вас не первый год знаю. Признавайтесь, что вас беспокоит.

— Этот чертов немец, — ответил Сойер. — Он сует свой нос куда не надо. Все, что от него требовалось, — это достроить ядерный реактор и подготовить его к пуску. А он подкапывается под медицинские исследования. Задает вопросы по клеточной криотерапии.

— Может, он хочет убедиться, что реактор даст достаточно энергии для ее проведения, — предположил Джад.

— Допустим, — сказал Сойер. — Но он спрашивает гораздо больше. Он хочет знать, для чего предназначен каждый контейнер. Не доверяю я ему.

— Смотрите, доктор, вам, наверно, виднее, — сказал Джад. — Если что, сразу свяжитесь со мною.

— Мне было бы как-то спокойнее, если бы за ним снова последили спецслужбы. Возможно, мы что-то проглядели. У меня нейдет из ума та парочка и все, что они учинили на острове.

— Хорошо, — сказал Джад. — Я попрошу. — Он посмотрел в иллюминатор. Отсюда, с высоты в тридцать тысяч футов, внизу не было видно ничего, кроме сплошного одеяла облаков. Он снял трубку и позвонил в кабину экипажа. — Какие погодные условия на побережье в районе Лос-Анджелеса?

— Сплошная облачность над всем побережьем на высоте около девяти тысяч футов, — зазвучал в трубке голос командира экипажа. — Ожидается усиление облачности, к десяти часам — туман. Похоже на гороховый суп. Предполагается к полуночи закрыть лос-анджелесский аэропорт.

— Спасибо, — Джад нажал еще одну кнопку на телефонном аппарате.

— Служба безопасности, — отозвался голос в трубке.

— Это Крейн, — сказал Джад. — Я хотел бы поговорить с директором.

Минуту спустя ему ответил голос Джона.

— Вы получили сводку погоды? — спросил Джад.

— Получили, — ответил Джон. — Как раз ждали вашего звонка. Я думаю, сегодня вечером будет подходящий момент.

— Мы сядем в лос-анджелесском аэропорту минут через сорок, — сказал Джад.

— Будем ждать вас, сэр.

— Подберите по дороге миссис Эванс.

— Будет сделано, сэр.

— Еще одна просьба к вам, — сказал Джад. — Окружите вниманием доктора Шёнбруна. Что-то мне не по душе активность, которую он развил.

— Сделаем все, что надо, сэр.

— Хорошо, — закончил он. — До встречи, — и посмотрел на Сойера, сидевшего за столом против него. — Каким рейсом вы летите в Атланту?

Сойер расплылся в улыбке:

— Я теперь президент «Крейн медикал», правильно?

— Да, конечно, — согласился Джад.

— А президенты не летают пассажирскими рейсами, — еще шире улыбаясь, сообщил Сойер. — Меня в аэропорту ждет «Си-Ай-2».

— Схватываете на лету, — засмеялся в ответ Джад. — Это наиновейшая модификация «Боинга-707».

— У меня хороший учитель, — не переставая улыбаться, парировал Сойер.

Серые тучи стали чернеть — день клонился к вечеру. Лимузин свернул с дороги и подъехал к участку на горном плато, служившему стартовой площадкой для дельтапланеристов. Джад вышел из машины и увидел спешившего навстречу Джона. С ним был незнакомец.

— Мистер Крейн, — сказал Джон. — Это Марк Дэвидсон, директор школы планеристов и парашютистов.

Дэвидсон был невысокий, плечистый и коренастый человек. Крепким, под стать всему облику, оказалось и его рукопожатие.

— Похоже, здесь будет потеха, какой я с самого Вьетнама не видал.

— Пусть это будет именно потеха, — сказал Джад. — Она не должна превратиться в войну. Понимаете, никаких убийств, хотя бы и в целях самообороны.

— Убийств не будет, мистер Крейн, — ответил Дэвидсон. — Мы свое дело знаем. Уже провели тренировку в полном снаряжении, сэр.

— Хорошо, — Джад взглянул на небо. — Как вам погода?

Дэвидсон окинул взглядом даль над морем.

— То, что надо. Если неожиданно не налетит ветер, мы сможем стартовать в двадцать два ноль-ноль.

Джад протянул руку со скрещенными пальцами:

— На счастье.

— Зайдем в будку, — предложил Дэвидсон. — Я покажу вам наш план.

Джад повернулся к Джону:

— Где миссис Эванс?

— Наша машина как раз сейчас должна забрать ее, сэр, — ответил Джон. — Примерно через полчаса она будет здесь.

— Хорошо, — сказал Джад и вслед за Дэвидсоном направился к домику тренерской. В дверях он помедлил и, обернувшись, залюбовался дельтапланом, плывущим в воздушном потоке. Пилот, снижаясь, вытянул ноги, коснулся земли носками. Встал, на мгновение согнул колени и выпрямился, роняя на землю соскользнувшие с рук крылья.

Джад встретился глазами с Дэвидсоном:

— Потрясающе. Словно птица садится.

— В точном соответствии с техникой, сэр, — сказал Дэвидсон.

— Мне хочется попробовать, — сказал Джад.

— Я с удовольствием займусь с вами, сэр, — сказал Дэвидсон. — Хоть сразу по завершении этой операции.

— Зачем так долго ждать, — улыбнулся Джад. — Давайте прямо сейчас.

Дэвидсон ошарашенно воззрился на него:

— Вы шутите, сэр? Вы не успеете освоить технику…

— Сколько у нас еще времени до наступления темноты? — спросил Джад.

— Часа полтора.

— Давайте попробуем, — сказал Джад.

Дэвидсон в ужасе посмотрел на Джона. Тот повернулся к Джаду и решительно сказал:

— Я за вас отвечаю. Моя работа — обеспечить вашу безопасность на данной территории. Я не смогу сделать это, если вы будете летать где-то в небесах, как воробей, сэр.

Джад пожал плечами и, ни слова не говоря, обогнул будку тренерской и зашагал к блестящему гофрированным металлом ангару. Дельтапланы стояли в ряд у стены, блестя черным парашютным шелком своих крыльев, напоминая гигантских летучих мышей, что, распростершись на потолке, готовы по малейшему сигналу тревоги разом сорваться с места. Он выглянул наружу — на краю обрыва, рядом с тремя катапультами, нацеленными в океанскую даль, расселась в кружок группа планеристов в черных облегающих комбинезонах, каждый с чашкой кофе в руке. Джад не окликнул их.

К нему подошел Джон и, стоя рядом, заметил:

— Не всегда хозяин — барин, сэр. Большие возможности предполагают большую ответственность.

Джад снова пожал плечами и, ни слова не говоря, вернулся к Дэвидсону.

— Так вы обещали — по завершении операции… — угрюмо напомнил он.

— Слово чести, сэр. А теперь позвольте пригласить вас внутрь и показать наш план.

На большом столе, занимая его целиком, лежала рельефная карта из папье-маше. Дэвидсон взял маленькую указку:

— Вот на этой возвышенности мы сейчас стоим. Следующая возвышенность — она пониже и ближе к океану — наша цель. Между ними — шоссе. Расстояние от одной возвышенности до другой четыре тысячи двести метров. Высота нашей стартовой площадки две тысячи шестьсот, высота цели — двести метров. То есть нам придется на этой дистанции снизиться примерно на две тысячи четыреста метров. Полет не простой. Но у меня планеристы что надо, и мы справимся.

Джад, не отрываясь, смотрел на карту:

— Что они там разглядят с воздуха — земля покрыта сплошным туманом?

— Мы это учли, — сказал Дэвидсон, накрывая карту большим листом непрозрачного плексигласа и протягивая Джаду защитные очки. — Наденьте, сэр.

Джад надел очки, и глаза сразу различили на затемненной карте ярко-красные стрелки, указывающие направление в сторону цели.

— Инфракрасные стекла ночного видения, — пояснил Дэвидсон. — Мы нанесли стрелки на крыши двадцати машин, размещенных вдоль всего пути.

Джад стянул с себя очки и обернулся к Дэвидсону:

— Примите мои поздравления. На мой взгляд, вы продумали все детали…

— Спасибо, сэр, — сказал Дэвидсон.

— Кроме одной… — продолжил Джад.

Дэвидсон молчал, озадаченный.

— Кто возглавляет операцию? — спросил Джад.

— Я, сэр, — ответил Дэвидсон. — Я стартую первым.

Джад задумчиво покивал и наконец улыбнулся:

— Тогда вам, пожалуй, стоит покрасить красным собственный зад, чтобы остальные не заблудились.

Дэвидсон поначалу слегка скривил губы в улыбке, но вдруг расхохотался:

— Что-что, а мой зад они не потеряют. Пусть попробуют, уволю ко всем чертям!

Джад вышел, подошел к обрыву. Внизу быстро сгущался туман. Особенно плотный на побережье, он заползал уже на шоссе, превращая огни фар в едва заметные тускло светящиеся точки. Джад посмотрел на часы. Двадцать один ноль-ноль. Подошел Дэвидсон.

— Все должно пойти как по маслу, — сказал он. — Ребята у меня что надо.

Джад кивнул и обернулся, ища глазами Джона.

— Куда запропастилась миссис Эванс? Вы сказали «через полчаса» еще черт знает когда.

— Не беспокойтесь, сэр, — сказал Джон. — Там Скорый Эдди и с ним двое наших лучших людей. Она будет здесь вовремя.

Они вернулись в тренерскую. Джон показал на карте большой дом в виде пятиконечной звезды. Вокруг него в кружок расположились другие дома.

— Алана говорит, что махариши живет в центральном покое звездообразного дома. Каждый луч звезды отделен от центрального покоя занавесом определенного цвета, который открывается, когда махариши дает аудиенцию. Он всегда появляется из-за закрытого занавеса и садится к нему спиной, а лицом к центру. Занавес всякий раз меняется — его цвет символизирует определенный уровень бытия. Сегодня он будет красным, это символ крови. Аудиенции всегда начинаются ровно в десять.

— Это радует, — сказал Джад. — По крайней мере, мы знаем, когда его можно застать.

— За каждым занавесом всегда стоит двое охранников, — сказал Джон. — Это значит, что, прежде чем попасть внутрь, нам придется иметь дело с ними. Я не хочу рисковать. Впереди вас поедут две машины, в каждой по семь специалистов.

Джад кивнул и спросил:

— А ваша девушка что в это время будет делать?

— Как раз она-то и откроет нам ворота.

— У ворот двое охранников, — напомнил Джад. — Она с ними справится?

Джон только улыбнулся:

— Я же говорил, она девушка смышленая. План такой: она подойдет к проходной совершенно голая, причем будет делать вид, что накачалась наркотиками до полного одурения. Не могу себе представить мужика, который не откроет дверь посмотреть, что случилось, особенно когда за дверью такое тело, как у нее. Ну, словом, дверь откроется — она швырнет в дежурку две ампулы с начинкой. Пара секунд — и они совершенно безопасны. Ей придется обождать еще пять секунд, пока газ выветрится, тогда она войдет, нажмет кнопку, и ворота откроются. Из машины первыми выйдут двое специалистов-электронщиков. Они блокируют сигнализацию, а мы тем временем уже будем на пути к логову. Алана подведет нас прямиком к тому лучу звезды, за которым мы увидим спину нашего друга.

— Все такая же голая, надеюсь? — улыбнулся Джад.

— Нет, сэр, — серьезно ответил Джон. — У нас для нее будет наготове комбинезон.

Возле тренерской затормозил автомобиль, и в будку вошли Скорый Эдди и Софья.

— Какого черта вы так долго? — вместо приветствия накинулся на них Джад.

Скорый Эдди беспомощно развел руками:

— Эти женщины! Поди пойми их… Знаете, где я ее в конце концов нашел? В парикмахерской.

Джад укоризненно посмотрел на Софью, не говоря ни слова.

Она обезоруживающе улыбнулась:

— Мне попался сказочный парик. Изумительные длинные черные волосы. Тебе нравится?

Он так опешил, что не сразу обрел дар речи:

— Типичная посетительница бара для одиноких в Марина-дель-Рэй.

— Значит, типичная американка, — сказала она.

— Точно, — буркнул он. — А теперь внимание. Мы отправляемся с минуты на минуту. Занимайте места в машине.

Он стоял у открытой дверцы автомобиля, когда подошел Дэвидсон:

— Пора, сэр. Двадцать два ноль-ноль.

— Удачи, — пожелал Джад.

Дэвидсон подошел к катапульте, застегнул на себе ремни похожего на летучую мышь дельтаплана и занял исходную позицию на катапульте. В воздухе просвистело, и он пропал в тумане, нависшем над краем плато. Вслед за Дэвидсоном, один за другим, пронеслись сквозь плотный непрозрачный воздух и исчезли остальные.

Когда последний дельтаплан скрылся в непроглядном тумане, Джад сел в машину.

— Поехали, — сказал он. — У нас встреча через двадцать пять минут.

Глава двадцатая

Когда лимузин подъехал к обители, перед ее полуоткрытыми воротами уже стояли две машины. Джад открыл дверцу и вышел.

— Что нас задерживает? — спросил он у подоспевшего Джона.

— Влипли, — уныло сообщил тот. — Мы не учли смену кода в системе открывания ворот. В результате внутренняя створка открылась целиком, а внешние — только на два фута и застряли. Наши электронщики сейчас пытаются расшифровать код.

— Мы время теряем, — сердито бросил Джад. — Взорвать их, и дело с концом.

— Только попробуйте — накличете на свою голову копов со всей Калифорнии, — шепнул Джону один из электронщиков.

Джон повернулся к Джаду:

— Здесь ничего нельзя трогать. Как только отключается сигнализация, в действие немедленно вступает предохранительное устройство.

— Мы можем проникнуть через эту щель, — сказал Джад. — Идемте.

— До дома три четверти мили, — остановил его Джон. — И мы еще не уверены, что учли всех охранников и собак.

— Мы должны пройти любым путем, — сказал Джад.

— Подождали бы вы лучше в машине, мистер Крейн. Мы разберемся и сразу позовем вас.

— А махариши тем временем от нас уйдет. Если он такой умный, как кажется, у него уж наверняка в запасе и потайное помещение, и маршрут побега. Залог нашего успеха — во внезапности. Вперед!

Джон молча кивнул, повернулся к своей команде, ожидавшей у ворот, и махнул рукой:

— Вперед!

Один за другим протиснувшись в щель, они побежали по шоссе. Скорый Эдди и Софья пролезли вслед за Джадом. У проходной Джон жестом подозвал кого-то, и к ним вышла Алана, на ходу застегивая молнию комбинезона.

— Простите меня, — сказала она Джону. — Это моя вина. Я должна была предусмотреть.

— Дело сделано, — сказал Джон. — Давайте думать, как дальше быть, — и подозвал к себе двух человек. — От мистера Крейна — ни на шаг, — сказал он им. — Отвечаете за его безопасность.

Они побежали по шоссе, Алана впереди. Скоро они увидели валявшиеся на земле дельтапланы, а рядом двух человек и трех доберманов, которые мирно спали, растянувшись на траве.

Софья, коснувшись руки Джада, взглядом показала на них.

— Все в порядке, — успокоил он ее. — В них выстрелили дозой снотворного. Они проспят четыре часа и встанут без каких бы то ни было последствий, кроме разве что небольшой головной боли.

— Почему ты не сказал, чтобы я надела кроссовки? — попеняла Софья. — На каблуках не очень-то побегаешь.

— Не скули, — ответил Джад. — Попробуй босиком.

Она сбросила туфли и перестала отставать от него. Они миновали еще одну группу спящих охранников с собаками. Рядом на земле валялись обломки дельтапланов.

Через несколько минут она взмолилась:

— Я больше не могу. Дыхания не хватает. Я же совсем не тренировалась.

— Раздавите-ка вот это у себя под носом, — сказал Скорый Эдди, суя ей в руку две капсулы в белой оболочке.

— На что мне сдались хлопушки с нитратом амила. — Она раздраженно отдернула руку. — Только еще хуже будет.

— Это не хлопушки, — сказал Скорый Эдди. — Это специальный допинг из нашей лаборатории. Свободный кислород под давлением с добавкой кокаина. — Одна капсула щелкнула в его пальцах. — Ого! — воскликнул он. — Я супермен!

Софья последовала его примеру, и ее буквально захлестнула волна энергии. Она больше не задыхалась и чувствовала себя способной пробежать пять километров на олимпийский рекорд.

Она оглянулась на Джада, бежавшего легко, быстро, дышавшего ровно, и подумала: а он-то как, своими силами обходится или тоже раздавил парочку пилюль. «Надо будет спросить потом», — решила она.

Когда они добежали до конца шоссе, из темноты внезапно выступили несколько человек в черных комбинезонах, среди них Дэвидсон.

— Как вы поздно, — сказал он Джону. — Что случилось?

— Ворота подвели, — ответил Джон. — А вы как?

— Нормально, — сказал Дэвидсон. — По-моему, всех усыпили. Конечно, внутри еще должны быть, но нам приказано дожидаться вас.

— Хорошо, — сказал Джон и повернулся к Алане. — Так через какой вход мы должны пройти?

Она рукой указала на второй луч звезды:

— Только одно имейте в виду: едва мы ступим на бетонные ступени, окружающие дом, моментально включатся все прожекторы.

— Понятно, — сказал Джон и обратился к своей команде: — Мне нужно по два человека к каждому входу, по три к дверям окружающих домов, четверых к воротам псарни. Никто не должен выйти наружу. Все должны быть закупорены там. Крепко-накрепко. — Он повернулся к Джаду: — Я беру троих. Мы пойдем первыми. Остальные пока занимают свои позиции. — Он окинул всех быстрым взглядом. — Вопросы есть? — Никто не ответил. Он снова повернулся к Джаду: — Дальше дело за вами, сэр.

Джад кивнул:

— Порядок. Идемте.

Но не успели они даже приблизиться к дому, прожекторы залили все ярким светом, превратив ночь в день.

— Мать вашу! — выругался Джад. — Что еще стряслось?

Алана показала на большого добермана, наставившего уши и глядевшего на них. В следующее мгновение в воздухе просвистело. Собака затрусила к углу дома, но вдруг остановилась, подняла ногу над кустиком герани, мирно улеглась и уснула.

Алана, первой подбежавшая к двери, открыла ее. За ней следовал Джад. За ним Джон и остальные. Осторожно ступая по мраморному полу, она подвела их к широкому красному бисерному занавесу и слегка отодвинула краешек.

Джад, заглянув, увидел спину махариши. Перед ним сидели в позе лотоса примерно шестнадцать, а может, и все двадцать молодых девушек и с обожанием глядели на гуру.

Джад молча махнул рукой — сигнал спецназовцам приготовиться. Когда все заняли исходные позиции, он вышел из-за занавеса.

Но не успел он сделать и двух шагов, как сзади его обхватили чьи-то руки, так крепко, будто стянули стальной лентой, схватили и оторвали от пола.

Незнакомый голос отчеканил над самым ухом:

— Спокойно! Будешь сопротивляться — убить не убью, но искалечу на всю жизнь.

Джад дернулся в попытке вдохнуть поглубже и немедленно оказался на полу. Но тут в воздухе еле слышно просвистело, и железная хватка ослабла, будто стальная лента внезапно расплавилась, как воск.

До него донесся другой голос, низкий и спокойный:

— Мистер Крейн, — и он увидел, как медленно поворачивается к нему фигура махариши, — я давно вас жду. Пожалуй, дольше, чем вы сами можете предположить.

Джад не отрываясь смотрел на встающего махариши. На этот раз он показался ему выше, чем раньше, может быть, потому, что находился на возвышении, а возможно, из-за своей аскетической худобы и крупных складок широкого одеяния, спадавшего с его плеч до самых сандалий.

Он снова повернулся лицом к девушкам, которые начали вскакивать, напуганные неожиданным вторжением. Сбившись в стайку, они, казалось, готовы были бежать, только не знали куда. Но гуру был спокоен.

— Не бойтесь, дети мои, — громко произнес он. — Вернитесь к тому внутреннему спокойствию, в котором вы пребывали. Эти люди не причинят вам вреда. Они пришли ко мне как друзья, в поисках знания.

Девушки, успокоенные, стали вновь рассаживаться на возвышении в позе лотоса. А гуру повернулся к Джаду:

— Для хода нашей беседы будет полезнее, если вы попросите ваших людей удалиться. Присутствие столь большого числа посторонних нарушает наш покой и мешает медитации. Всех нас здесь объединяет понимание того, что жизнь простирается из бесконечно отдаленного прошлого в бесконечное будущее.

Он сошел с небольшого возвышения и подошел к Джаду. Взгляд его золотисто-желтых глаз пронизывал насквозь.

— Нам многое предстоит обсудить, сын мой, — сказал он.

— Да, — как завороженный, отозвался Джад.

Гуру кивнул в ответ.

— Но теперь мне надо отдохнуть, — сказал он. — Я уже не так молод, как прежде, и моему организму трудно обходиться без сна. Думаю, шести часов будет достаточно, чтобы ваши люди удалились и наша жизнь вошла в нормальное русло. Я буду вам весьма признателен, если вы позволите мне отдохнуть. А наш разговор лучше всего начать в момент, когда Солнце появится из-за горизонта.

Джад молчал, не уверенный в искренности намерений этого странного человека.

— Даю слово, я не обману вас. Положитесь на мое обещание, — продолжал махариши, а Джаду все чудилось в его облике что-то знакомое. Не в силах больше скрывать свое удивление, он посмотрел прямо в эти похожие на желтый топаз глаза и неожиданно спросил:

— Откуда я вас знаю?

— Вы весьма наблюдательны, — одобрительно заметил гуру. — Вы знали мою сестру.

— Забиски! — вырвалось у Джада. — Ну, конечно!

— Она моя старшая сестра.

— Это многое объясняет, — сказал Джад. — Но почему…

— Вы все узнаете, — перебил гуру. — Моя сестра была гением. Но мы обсудим все это, когда встретимся с вами на восходе. А теперь мне надо идти. — Гуру сделал шаг, остановился и снова повернулся к Джаду. — Мне лучше отдыхается, когда рядом со мной две девушки. Это помогает установить внутренний баланс Инь и Ян.

Джад молчал.

— Я слышал, вы тоже пришли к этому способу. Если желаете, мы можем предоставить вам такую услугу.

Джад вздохнул:

— Нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз. Сегодня мне хочется побыть одному.

— Ну, как хотите, — ответил гуру. — Вам покажут вашу комнату.

Комнаты для гостей находились в одном из маленьких домиков, располагавшихся по периметру вокруг большого. Под стать домику, маленькими были и комнаты. Вся обстановка — узкая кровать и стул, да еще маленький деревянный комод о четырех ящиках. В ванной только душ, некрашеный деревянный встроенный шкаф для одежды, под окном — унитаз без крышки. Стены в комнате белые, лишенные картин и каких бы то ни было украшений. Ни телефона, ни радио не было.

Скорый Эдди, покачав головой, посмотрел на Джада:

— У вас в машине на заднем сиденье и то побольше места будет.

— Не грусти. Устроимся.

— Как? — воскликнул Эдди. — Я уже положил было глаз кое на кого из здешних цыпочек. Все. Облом. Их в такую комнату просто не втащить.

— Было бы желание, а место найдется, — усмехнулся Джад. — Цыпочка в конце концов может пригласить тебя в свою комнату.

— Тот еще денечек нам предстоит, — недовольно скривился Скорый Эдди, — со всеми этими гориллами-охранниками и бешеными собаками. Нет, я не дурак высовывать свой нос за дверь, а член — и подавно. Я человек маленький.

— Иди спать. Нам рано вставать.

Скорому Эдди пришлось выскользнуть из двери бочком, пропуская входившую Софью.

— Что скажешь? — с порога спросила она Джада.

— Ты о чем? — осведомился он.

— Подумать только, брат Забиски. Ты ему веришь?

— Не вижу причины не верить, — ответил Джад.

— Странно, — сказала она. — Мы даже не знали о существовании такого человека, а он, похоже, знает о нас все.

— Что у тебя на уме? — спросил он.

— Есть на свете еще один человек, который знает о нас не меньше, — это Андропов.

Он изумленно воззрился на нее:

— Думаешь, он работает на русских?

Она пожала плечами:

— Ничего я не думаю. Я знаю одно: что никому больше не доверяю. Может, он работает прямо на Политбюро Центрального Комитета. Они там все старики, не исключая и самого Андропова. И всем им хочется продлить свою жизнь и свою власть.

— Не знаю, что тебе сказать, — ответил Джад. — Джон говорил мне, что к нему и ФБР, и налоговая инспекция безуспешно пытались проникнуть.

— Я боюсь, — сказала она.

Но тут в комнату влетел Скорый Эдди и выпалил:

— Я в порядке!

На удивленный взгляд Джада он ответил скороговоркой:

— Помните ту стюардессу с нашего самолета, Валери Энн? Представляете, я встретил ее сестренку. Одна из здешних цыпочек, и выглядит в сто раз лучше сестры.

И прежде, чем они успели что-либо сказать, он снова вылетел из комнаты. Джад посмотрел на Софью:

— Вот тебе и возможная причина того, что он все про нас знает.

— Может, и так, — сказала Софья. — Но я все равно боюсь.

Джад помедлил лишь мгновение.

— До утра все равно ничего не случится, — сказал он. — Мой тебе совет: постарайся уснуть.

Софья посмотрела ему в глаза:

— Хочешь, я останусь с тобой?

— Здесь? — жестом показал он на узкую кровать.

— Конечно. Не на полу же мне спать, — ответила она.

Глава двадцать первая

Она проснулась внезапно, одна на узкой кровати. Повернулась, огляделась кругом. Джад сидел на полу, скрестив ноги в позе лотоса. Открытые глаза неподвижно смотрели на нее.

— Доброе утро, — сказал он.

— Ты что, всю ночь так просидел? — спросила она.

Он молча кивнул.

— Зачем ты это сделал? Нам бы хватило места.

Он улыбнулся:

— Я подумал, что одной тебе будет здесь удобнее. И потом, я привык к этой позе. — Он поднялся. — Хочешь, пойдем под душ вместе?

— С удовольствием, — сказала она. — Если там места хватит.

— Вот и посмотрим, — сказал он. — Идем.

Вода была обжигающе холодной. У нее перехватило дыхание.

— Боже! — воскликнула она, дрожа.

Он притянул ее к себе:

— Так лучше?

— Намного, — сказала она и, подняв голову, посмотрела ему в глаза. — Я тебя не понимаю, Джад.

Он улыбнулся:

— А что тут понимать? У меня стоит.

Она почувствовала, как прижимается к ней твердый фаллос, и прошептала:

— Чудесно!

Согнутыми в локтях руками он обхватил ее под коленями и приподнял. Она обвила его шею руками и повисла на нем.

— О, Боже! — воскликнула она, когда он глубоко проник в нее. — Какой твердый!

Он посмотрел ей в глаза и хрипло прошептал:

— Ты ведь любишь так, правда?

— Очень, — прошептала она, задыхаясь. — Я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты остался во мне насовсем. — Она задрожала от нараставшего возбуждения. — О, Боже! Я кончаю!

Он сгреб руками ее ягодицы и так крепко прижал ее к себе, что она не могла пошевелиться.

— Помедленнее, — хрипло скомандовал он. — Я себя не контролирую так, как раньше, и не хочу кончить слишком быстро.

Сдерживая себя из последних сил, она дотянулась губами до его губ и нежно поцеловала.

— Милый! — прошептала она. — Мой прекрасный возлюбленный!

Он ответил голосом, полным нежности и удивления:

— Софья! Я не знаю, что со мной происходит.

На ее глаза навернулись слезы.

— Джад! — сказала она ласково, как ребенку. — Может быть, это любовь, Джад…

— Нет! — хрипло выкрикнул он, почти с яростью вгоняя себя в нее еще глубже. — Никакой любви! Я не имею права.

Она ощутила, как он взрывается оргазмом, и, подчиняясь, растворяя в нем себя, прошептала, дотянувшись губами до его уха:

— А любовь не признает запретов.

Они стояли не размыкая объятий, пока возбуждение не оставило их, а потом вместе опустились на пол. Струи ледяной воды стекали по их телам.

В библиотеке махариши вдоль стен от пола до потолка стояли книжные полки, но не было ни стула, ни дивана, ни стола. Только диванные подушки, разбросанные по ковру, устилавшему пол. Хозяин, в пурпурном халате из хлопчатой материи, с волосами до плеч, стянутыми на затылке, и аккуратно расчесанной бородой, сидел, скрестив ноги, на одной из подушек.

Он посмотрел на вошедших. За спинами Джада и Софьи маячил Скорый Эдди.

— Тысяча извинений, — мягко произнес махариши, глядя в глаза Джаду, — но меня бы больше устроило, если бы в этой комнате остались только вы и девушка.

Кивнув, Джад повернулся к Скорому Эдди, не спешившему выполнять вежливый приказ, и сказал:

— Не волнуйся. Я здесь в безопасности.

Скорый Эдди молча вышел из комнаты. А махариши нажал на кнопку возле подушки, на которой он сидел: дверь закрылась, щелкнул замок. Он снова поднял глаза на Джада:

— Спасибо.

Джад опустился на подушку рядом с хозяином, жестом пригласил Софью последовать его примеру и только после этого, повернувшись к гуру, заговорил:

— Феникс возрождается из пепла Феникса, так же, как Далай Лама рождается в момент смерти Далай Ламы.

Махариши не ответил.

Джад посмотрел ему прямо в глаза:

— Вы не тот, с кем я говорил вечером.

Гуру неторопливо кивнул:

— Правильно. Мой отец предупреждал меня, что вы весьма наблюдательны.

— При всем моем уважении к вам я буду говорить только с вашим отцом.

Гуру снова кивнул:

— Он сию минуту будет здесь, — и нажал на другую кнопку возле своей подушки.

Стена с книжными полками заскользила в сторону, и за ней открылась другая комната, обставленная в более традиционном стиле. За столом сандалового дерева, украшенном инкрустациями из слоновой кости, сидел махариши. Его одежда тоже была традиционной: белый костюм, рубашка и галстук, только на голове белый шелковый тюрбан. Увидев гостей, он поднялся со стула и поклонился:

— Мистер Крейн. Доктор Ивансич.

Джад поднялся с подушки и ответил легким кивком.

— Это ваш сын, махариши? — спросил он. — Или ваш клон?

— Мой сын и мой клон, — ответил махариши. — И не единственный, а один из многих моих сыновей, или клонов, как вам угодно их называть. — Он улыбнулся. — Да и что такое вообще наши дети, как не клоны, полученные из нашего семени?

— Я пришел к вам за знанием, сэр, — сказал Джад, — а не просто вместе пофилософствовать.

— Одно от другого неотделимо, сын мой, — сказал старик. — А вы, я смотрю, похожи на мою сестру. Она тоже верила только в науку и не доверяла той правде, что у человека в душе.

— И все же вы позволили ей производить над собой эксперименты? — резко спросил Джад.

— Я был первым, — сказал махариши. — И первый понял, что наука — это еще не все.

— Она доверяла вам свои мысли, среди них и такие, которыми не делилась больше ни с кем, — издалека начал Джад.

— И все же мы были разной веры, — сказал старик. — В конце жизни она говорила мне, что вы должны унаследовать все ее знание. — Он достал тетрадь в кожаном переплете и протянул Джаду. — Здесь ее записи с тридцать пятого по сорок четвертый год.

Джад взял тетрадь, полистал. Одни страницы были исписаны чернилами, другие — их было большинство — полустершимися карандашными каракулями. Он поднял глаза на махариши:

— Германия?

— Да, — ответил тот. — Это писалось тайно, ночами, в лаборатории нацистского концентрационного лагеря.

— Так, значит, она работала на них?

— Многие работали, — спокойно ответил махариши. — Выбирать не приходилось. Кто не работал, того убивали.

Джад молча передал тетрадь Софье и, повернувшись к старику, спросил:

— Что за работы там велись?

— Исследования по долголетию. Указания поступали непосредственно от фюрера. Он собирался прожить тысячу лет — вместе с Третьим рейхом. — Он вздохнул и отвел глаза. — К концу лета сорок четвертого всем нам уже было ясно, что Германия проиграла войну. Все были охвачены паникой, не только охранники, но и заключенные. И тут пришел приказ уничтожить все архивы. Все, имевшие хоть какое-то отношение к экспериментам, должны были подвергнуться физическому уничтожению. Но моя сестра не сдавалась. Полагаясь на смуглый цвет моей кожи, который я унаследовал от второй жены нашего отца, индианки, она оставила меня на дороге, по которой наступала британская армия. А сама, в одежде крестьянки, повернула на север, к линии русского фронта. Под одеждой она прятала удостоверение личности своей русской матери. Так мы расстались, в надежде, что хоть один из нас выживет.

— Какие эксперименты она производила на вас? — спросил Джад.

— Те же, что и на себе, — сказал махариши. — Это была разновидность клеточной терапии.

— Метод Ниханса? — спросил Джад. — А где вы брали еще не рожденных ягнят в потребном количестве?

Старик посмотрел ему прямо в глаза:

— Какие уж там ягнята…

Джад на мгновение запнулся под его взглядом, но тут же задал следующий вопрос:

— Те самые эксперименты и описаны в этой тетради?

— Да, — просто кивнул махариши.

— А я думал, она открыла какую-то форму вегетативного размножения. Без использования человеческого плода.

— Действительно, открыла, — сказал старик. — Но это лишь одна сторона. — Он вздохнул. — Стремление выжить в человеке сильнее всего, и уж конечно, сильнее нравственного чувства.

Джад молча смотрел на него. Старик выдержал его взгляд.

— Не стоит возмущаться и негодовать, — спокойно произнес он. — Скоро и вам придется сделать этот выбор.

— Не думаю, — резко возразил Джад. — Генная инженерия развивается быстро. Ваши методы уже устарели. В лабораторных условиях получен целый ряд клеток человеческого организма, которые ничем не отличаются от настоящих. В частности, они способны самовосстанавливаться при повреждении или воспроизводить себе замену, если восстановление невозможно.

— Вы хотите сказать, — вставил махариши, — что раскрыли секрет жизни?

— Пока нет, — сказал Джад. — Но, возможно, этот день не за горами.

Махариши помолчал, скептически покачал головой и сказал:

— Как ни грустно это может кому-нибудь показаться, секрет жизни по праву принадлежит одному лишь Творцу.

— Разве человек сам не может быть творцом? — возразил Джад.

Махариши посмотрел ему в глаза:

— На этот раз философствуете вы, сын мой.

— Эта философия — прямое следствие методов вашей сестры, — мягко парировал Джад.

— Я уже говорил, что не со всеми идеями и методами сестры согласен, — сказал махариши.

— Однако позволили ей превратить себя в подопытного кролика.

— То же самое она проделывала и с собой, — назидательно произнес махариши и, устало помолчав полминуты, добавил: — Но все это было так давно. Давайте думать о настоящем.

— Согласен, — сказал Джад.

— В ее тетрадях много темных мест, которые трудно расшифровать и понять. Возможно, объединив это с теми записями, которые уже есть у вас, вы получите полную картину. И тогда нам станут понятны все ее идеи и доступны ее открытия. — Наклонившись над столом, он подался навстречу Джаду и доверительно сказал: — Я старый человек. И я искренне хочу помочь вам, насколько это в моих силах. Я сам стремлюсь лучше разобраться в трудах и мечтах моей сестры.

Джад повернулся к Софье:

— Думаете, доктор, этот человек в состоянии помочь вам узнать больше, чем если бы вы работали самостоятельно?

— Да, — ответила Софья. — Он сам принадлежит истории, в которую нам без него ни за что не проникнуть.

Джад снова посмотрел на старика:

— А вы бы не возражали, если бы мы продолжили работу здесь? В этом случае нам придется установить здесь все системы, необходимые для комплексных исследований, и подсоединить терминалы прямо к нашему Компьютерному центру.

— У меня нет возражений, — ответил махариши.

— Значит, так и сделаем, — заключил Джад и, повернувшись к Софье, сказал: — К тому же здесь ты будешь в безопасности.

— А ты где будешь? — спросила она.

— У меня есть другие дела, — сказал он. — Но мы сможем регулярно перезваниваться. А как только ты все закончишь — встретимся.

Махариши поднялся из-за стола в знак окончания аудиенции.

— Спасибо, сын мой, — сказал он. — Пусть ваши открытия послужат добру, — и, помолчав, добавил: — А я устал, мне пора отдохнуть.

— Спасибо, Учитель, — сказал Джад.

Махариши едва заметно улыбнулся:

— Я вижу, вы знаете несколько слов на хинди, сын мой. «Гуру» означает учитель. — Он поднял руку в некоем подобии благословения. — Добро и истина! — И, повернувшись, вышел.

Джад посмотрел на молодого человека, все еще сидевшего на своей подушке.

— Ваш отец необыкновенный человек, — сказал он. — Могу я спросить, сколько ему лет?

— Конечно, это не секрет, мистер Крейн, — с готовностью ответил тот. — Он не имеет возраста. Он вечен.

Глава двадцать вторая

На высоте шесть тысяч метров над уровнем моря белый снег зимой и летом покрывает вершины Анд. Джад, сидя в кресле второго пилота в новом крейновском самолете вертикального взлета и посадки, смотрел вниз на крестообразную тень, которую машина отбрасывала на сверкающий снег под лучами заходящего солнца.

— Красота! Правда, мистер Крейн? — сказал пилот.

— Да, Тим, — ответил Джад. — Во Флориде такого не увидишь.

— Да я про самолет, мистер Крейн, — сказал Тим. — Маневренность, как у орла. Ничего подобного до сих пор еще не бывало.

— Это верно, — сказал Джад.

— Министерство обороны в дураках окажется, если не сделает заказ на шестьсот машин, — сказал пилот. — Я на каких только не летал — от первых «харриеров» до новейших. С этим ни один не сравнится.

— Сделают они заказ, сделают, — сказал Джад, глядя на плато, открывшееся за гребнем горы. — А мы почти у цели.

— Еще пять минут, — сказал пилот.

Джад оглянулся назад, туда, где среди шести пустых пассажирских кресел в одиночестве восседал Скорый Эдди.

— Ну, что скажешь? — спросил его Джад.

— Если бы мы могли перевезти весь этот снег в Штаты, — осклабился Скорый Эдди, — мы бы заработали миллиард долларов.

— Всегда в рассуждении, чего бы пожрать, — рассмеялся Джад.

— Держу пари, там собачий холод, — сказал Скорый Эдди.

— Минус пять по Цельсию.

— Собачий холод, — сказал Скорый Эдди.

Джад повернулся к пилоту:

— Скажите им, что мы сядем внутри. Я хочу войти прямо в кратер, а не просто приземлиться на плато.

— Слушаюсь, мистер Крейн, — сказал пилот и склонился над ручкой настройки. Раздался свистящий звук, и он заговорил: — Радио Занаду. Радио Занаду. Слышите меня? Прием. Прием.

— Радио Занаду вас слышит, — ответил голос из динамика. — Вы у нас на радаре. Высота семь тысяч сто метров, направление — северо-восток. Ваш коэффициент 21, 21, 0, 93, 21. Правильно?

— Правильно. Вы нас засекли. — Он включил авторадиопеленгатор. — Это мистер Крейн на борту «Крейн-Вертикаль-6». Разрешите посадку в кратере.

— Великоваты будете, «Крейн-Вертикаль-6»! — гаркнул динамик. — Думаю, у нас тут для вас местечка маловато.

Тогда Джад отчетливо произнес в свой микрофон:

— Кажется, вы не расслышали, диспетчер. Я — Джад Крейн. Вам придется найти для нас место, а как вы это сделаете, меня совершенно не волнует.

Голос в динамике на мгновение смолк и сразу же зачастил:

— Извините, сэр. Дайте нам пару минут, сэр. Мы выведем на плато часть вертолетов.

— Спасибо, диспетчер, — сказал Джад и, выключив свой микрофон, выругался: — Говнюк!

Не прошло и десяти минут, как самолет, точно и плавно, будто на лифте, спустился в кратер, и они, облачившись в пуховые, отороченные мехом парки, стали ждать сигнала к выходу. Наконец внутрь ворвалась струя морозного воздуха. Пилот нажал на кнопку, и из открытого люка спустился трап.

Джад ступил на землю первым. Сияя широкой улыбкой из-под своей парки, его встречал доктор Сойер.

— Добро пожаловать в Занаду, на вершину мира! — провозгласил он.

Джад радостно пожал ему руку. За Сойером маячил доктор Шёнбрун. Джад протянул руку и ему.

— Добро пожаловать, — учтиво произнес немец.

— Идемте в тепло, — пригласил Сойер, первым отходя от самолета.

Все поспешили за ним. У массивной стальной двери Сойер остановился, открыл ее, и они вошли в теплое помещение.

— Всего две недели, — с нескрываемой гордостью произнес Сойер. — Мы уложились в две недели.

— Да, мистер Крейн, — подхватил немец. — Абсолютно все готово. Утром вы можете нажать кнопку, и реактор начнет вырабатывать энергию.

— Сколько времени потребуется для выхода на проектную мощность? — спросил Джад.

— Неделя, — ответил доктор Шёнбрун. — А достигнув ее, он начнет включаться и отключаться автоматически. Все его функции контролируются робототехникой, срок службы практически неограничен.

— А если возникнет неисправность? — продолжал допытываться Джад.

— Это исключено, — сказал немец и принялся педантично перечислять: — Во-первых, там нет движущихся частей, все работает исключительно на ядерной энергии. Во-вторых, если даже неисправность возникнет, в реактор встроен блок саморегуляции. Уверяю вас, мистер Крейн, это самый совершенный вечный двигатель, какой только создавался когда-либо на свете.

— Мне надо знать наверняка, — сказал Джад. — Сами понимаете, от этого моя жизнь зависит.

— Машина будет работать, — набычившись, произнес доктор Шёнбрун, — за вашу жизнь отвечать не берусь.

— Значит, завтра в семь утра, — сказал Джад.

— Простите, мистер Крейн, не понял, — озадаченно посмотрел на него немец.

— Мы нажмем на кнопку, — пояснил Джад и повернулся к Сойеру. — Я пойду к себе, приму душ. Ужин в девять, хорошо?

Ли кивнул. Джад обратился к доктору Шёнбруну:

— Поужинаете с нами, доктор?

— С удовольствием, мистер Крейн, — ответил тот, щелкнув каблуками.

Когда Джад вышел в комнату после душа, Ли сидел на диване, потягивая виски со льдом. Дождавшись, пока Джад кончит завязывать пояс халата, он спросил:

— Как самочувствие?

— Нормально, — сказал Джад. — Почему вы спрашиваете?

— Голова не болит?

— Нисколько, — Джад удивленно посмотрел на него. — Да в чем дело-то?

— Меня беспокоит образование новых клеток мозга, — сказал Ли. — Что Софья думает на сей счет?

— Она говорит, выводы делать рано. В общем тоже ничего не понимает.

— Я бы провел еще одно обследование. Томографию, ЭЭГ, анализы. Мне было бы как-то спокойнее знать, что этот процесс не развивается.

— Чего конкретно вы боитесь? — спросил Джад.

Ли посмотрел ему прямо в глаза:

— Боюсь, что вы мне не все сказали. Что энное количество этих искусственных клеток введено в ваш организм.

— А если и так? — парировал Джад. — Я прекрасно себя чувствую. Никаких побочных эффектов.

— Появление новых клеток мозга, возможно, как раз и является таким эффектом. Их неконтролируемый рост может обернуться раком или доброкачественной опухолью. Кто может предугадать…

— Я прекрасно себя чувствую, — упрямо повторил Джад. — И давайте выпьем по этому поводу.

— Ваше здоровье, — буркнул Ли и отпил из своего стакана. — Я тут торчу две недели, совсем отстал от жизни. Как вы, с махариши встретились?

— Да, — сказал Джад.

— Получили у него, что хотели?

— Кое-что, — ответил Джад. — У него были записи, которые мы искали. Оказывается, он брат Забиски. Они вместе работали в немецких лабораториях почти до самого конца войны. Изучали долголетие.

Ли слушал молча.

— Старуха проводила эксперименты по клеточной терапии, когда никому это еще и в голову не приходило, — продолжал Джад. — Интересно, догадаетесь ли вы, какие клетки она использовала?

Ли кивнул:

— Мне кажется, я знаю. Клетки человеческого плода.

— Что вас навело на эту мысль? — не унимался Джад.

— То, что она тогда настаивала на искусственном оплодотворении всех этих девиц. В конце концов хватило бы и одной женщины, чтобы проверить вашу способность произвести нормальное дитя. Дюжина — явный перебор.

— Но у них у всех были выкидыши.

— Не по вашей вине, — сказал Ли. — Об этом уж я позаботился. Я не настолько закален, чтобы вынести все, что задумала наша старушка. Человеческие существа пока еще, слава Богу, не приравнены к подопытным животным, что бы там ни казалось доброму доктору после нескольких лет работы на нацистов.

— А вы знаете, что у меня все-таки родился ребенок? — будничным тоном спросил Джад.

На лице Ли отразилось неподдельное изумление.

— Не-ет, — протянул он.

— Это все Софья, — сказал Джад. — Уж не знаю, как ей это удалось, но она не сделала аборта. И потом вернулась из России в Штаты, чтобы родить.

Ли смотрел на него, не мигая.

— И вы все знали?

— Ничего не знал. Барбара рассказала мне в тот день, когда мы в последний раз встречались в Сан-Франциско. После того, как она выбежала из комнаты, помните?

— А с Софьей вы об этом говорили?

Джад покачал головой:

— О чем тут говорить? Я за ее поступок не отвечаю и свою жизнь менять не собираюсь.

— Но ребенок, — начал было Ли, — как же он?..

— Ребенок у Барбары, меня это вполне устраивает.

— И вам даже не интересно? Хотя бы посмотреть, может быть, он похож на вас?

— Барбара рассказала мне все, что надо, — оборвал Джад. — У мальчика синие глаза, как у меня. Честно говоря, мне это не интересно.

Ли поднялся, чтобы налить себе еще виски.

— Вы странный человек, Джад. Мне, наверно, никогда вас не понять. Да и вообще никому, пожалуй.

— А зачем меня понимать? — улыбнулся Джад. — Как вы думаете, мы успеем после ужина посмотреть лаборатории?

— Если вам хочется, — пожал плечами Ли.

— Мне хочется, — сказал Джад. — И даже очень.

— А пока, до обеда, — попросил Ли, — разрешите мне измерить у вас пульс и давление. На такой высоте случаются порой занятные вещи.

— Валяйте, — разрешил Джад.

Ли достал небольшой чемоданчик, открыл его:

— Мой портативный электрокардиограф. — Он кинул взгляд на Джада. — Какой-нибудь допинг сегодня принимали?

— Нет, — ответил Джад. — Сегодня я чист.

— Ложитесь на диван, — сказал Сойер и принялся колдовать над ним. Он подсоединял электроды, внимательно изучал ленту самописца, наконец, отсоединил от аппарата все проводки и стал измерять давление по очереди на обеих руках Джада и на икрах обеих ног.

— Осталось только на члене померить, — сказал Джад, поднимаясь.

— Не выйдет. Аппарат не приспособлен, — до ушей улыбнулся Сойер и восхищенно развел руками. — Просто отлично. Давление 140 на 80, сердце в порядке, нигде ни малейших отклонений.

— Успокоились, доктор? — поддел его Джад.

Ли меж тем собрал свой чемоданчик:

— Ну, я вас покидаю до обеда. Вам ведь еще одеться надо.

Обед был простым. Слабопрожаренный филей со шляпками грибов, печеный картофель, суп-жульен из молодой фасоли и моркови, зеленый салат. Из вин — «Шато мутон Ротшильд» урожая 1976 года. На десерт черный кофе.

Доктор Шёнбрун с блаженной улыбкой откинулся на спинку стула и изрек:

— Хороший повар — конспект цивилизации.

— Я и не знал, что вы философ, доктор, — сказал Джад.

— Философия коренится в желудке, а не в голове, — глубокомысленно заметил немец.

Джад отпил кофе.

— Вы довольны своими успехами, доктор?

— Весьма, мистер Крейн, — не задумываясь ответил доктор Шёнбрун. — Завтра кончает работу последняя бригада. Останется только обслуживающий персонал. Для доводки понадобится человек семь, не больше. А через три месяца и они станут не нужны.

— Прекрасно, — сказал Джад. — Я должен вас поздравить, доктор. Даже представить не могу, кто бы еще завершил этот труд так быстро и с таким высоким качеством.

Немец горделиво улыбнулся:

— Жду не дождусь завтрашнего утра.

— Я тоже, — сказал Джад. — А теперь прошу извинить меня, я вас покидаю. Мне предстоит напряженный день.

* * *

В одиннадцать часов лифт доставил Джада вместе с Сойером в подземный этаж, где находилась лаборатория. Они вошли в небольшой холл; за столом, напротив дверей лифта, сидел охранник.

Сойер повел Джада в санпропускник, первым скинул одежду и встал под душ, жестом приглашая Джада следовать своему примеру.

Выйдя из-под душа, они облачились во все стерильное, от свежепродезинфицированных хирургических колпаков до длинных резиновых перчаток.

Теперь от лаборатории их отделяла лишь небольшая прихожая. Сойер плотно закрыл за собой дверь и нажал кнопку в стене. Из вентиляции просачивался слабый запах озона. Не прошло и минуты, как дверь в лабораторию открылась сама.

Там их уже ждали двое сотрудников. Сойер кивком приветствовал их и объявил:

— Это мистер Джад Крейн.

Одинаковая форма, скрадывавшая фигуру, мешала Джаду различить их пол.

— Мистер Борн и мисс Пэйсон, — представил Сойер.

Они дружно кивнули, не подавая руки.

Сойер подвел Джада к рядам ящичков из плексигласа, покрывавшим все стены. Ящички были пронумерованы по индексной системе. По стальным направляющим, уложенным вдоль стен, передвигались три стола. На каждом был установлен автоматический манипулятор, открывающий любой ящичек по команде, посланной с пульта компьютера, а рядом электронный микроскоп с тремя объективами, способный проецировать изображение на большой дисплей.

Сойер повернулся к Джаду:

— В данный момент нас снабжают энергией шестьсот двадцать четыре батареи, работающие блоками посменно, по четыре часа. Когда будет запущен реактор, батареи автоматически отключатся. Хотите посмотреть что-нибудь еще?

Джад кивнул:

— Да. Клетки коры мозга.

Сойер жестом дал команду сотрудникам. Те быстро набрали что-то на клавиатуре пульта. Один из столов заскользил вдоль стены, потом остановился, манипулятор нашел нужный ящичек, вытащил его и поместил под микроскоп. Техник включил большой экран.

Одновременно свет в лаборатории стал гореть вполнакала. Джад впился глазами в экран. Изображение делилось на секции, наверху в ряд светились индексные номера. Одна из серий начиналась с буквы «К».

— «К» — это клоновые клетки, — объяснил Сойер, — остальные — нормальные.

Джад долго вглядывался в экран, наконец произнес:

— По-моему, никакой разницы.

— Никакой, — сказал Сойер. — По крайней мере, наша техника ее не обнаруживает. Но это внешне. Мы не знаем, способны ли они функционировать в точности так же.

— Должны бы, — сказал Джад. — Ведь они совершенно такие же.

— Такие же, да не такие, — уклончиво заметил Сойер.

Джад удивленно посмотрел на него.

— Нам известно, что сотворил Господь, — задумчиво произнес Сойер, — а что человек сработал — пока вопрос.

Глава двадцать третья

Джад сошел с тренажера в гимнастическом зале. Его спортивный костюм насквозь промок от пота. Едва он успел перевести дух, как Скорый Эдди налил большой стакан апельсинового сока. Джад выпил его залпом.

— Боже, — сказал он. — Вот чего мне не хватало! После такой нагрузки чувствуешь себя просто выжатым.

— Выпейте еще, — сказал Скорый Эдди, протягивая ему второй стакан.

— Погоди минутку, — сказал Джад, блаженно растягиваясь в кресле.

— Две вещи мне здесь не нравятся, — сказал Скорый Эдди. — Во-первых, наружу выйти нельзя. Сразу яйца отморозишь. А во-вторых, совершенно, ну, абсолютно ни одной бабы вокруг.

Джад засмеялся.

— А что тут смешного? — с жаром продолжал Скорый Эдди. — Раньше я что-то не замечал, чтобы вас тянуло к монашескому образу жизни. Еще и на мою долю хватало того, что от вас оставалось.

— Ну, извини, — улыбнулся Джад. — Наверно, я старею.

— Ничего вы не стареете, мистер Крейн, — не унимался Скорый Эдди. — А просто вам все надоело. У вас другое в голове.

— Да всего неделя прошла, — сказал Джад.

— А кажется, куда больше, — с сомнением покачал головой Скорый Эдди.

— Ну, все равно завтра засухе конец, — сказал Джад. — Приезжает Софья, с ней махариши, а он, само собой, притащит дюжину своих девочек. Он без них ни шагу.

— Надеюсь, они захватят одежку потеплее, чем я на них в Калифорнии видел. А то посинеют быстрее, чем до дома добегут, — оживился Скорый Эдди.

— У нас в самолете для них есть меховые накидки.

— Обо всем-то вы позаботитесь, — с обожанием выдохнул Скорый Эдди. — А кто еще будет?

— Сойер, Мерлин из Флориды. Доктор Шёнбрун из Рио. Завтра запуск реактора.

— Великий день!

— Надеюсь, — сказал Джад.

— И у вас с доктором Ивансич сладкое свидание, — потупившись, добавил Скорый Эдди.

— У нас деловые взаимоотношения, — не желая признаваться самому себе в своих чувствах, нахмурился Джад.

— Немножко интимчика никаким отношениям не повредит, — осклабился Скорый Эдди. — Может, лучше понюхаем, так, чуть-чуть, чтобы не отвыкнуть?

— Не спеши, успеется. Мне надо слегка просохнуть. Доктор собирается еще раз меня обследовать.

— Тогда выпейте вот это, — Скорый Эдди протянул второй стакан апельсинового сока. — Витамины вам понадобятся.

— Это почему же? — спросил Джад.

— Что я, вашу докторшу не знаю? Она на вас как набросится — затрахает до потери пульса, — расхохотался Скорый Эдди и, смеясь, вышел из зала.

Джад затряс было головой в знак протеста, но Скорый Эдди уже закрыл за собой дверь, и ему ничего больше не оставалось, как выпить сок и идти в душевую.

Когда он вытирался, зазвонил телефон. Он снял трубку.

— Ваша мама, сэр, — доложила телефонистка.

Он нажал на кнопку прямой связи:

— Барбара! — и по ее голосу сразу понял, что она крайне взволнована.

— Где ты, Джад? — прокричала она.

— В Занаду, — ответил он. — Что случилось?

— Ребенка украли, — заговорила она, торопясь и сбиваясь. — Понимаешь, няня вела его домой из парка, тут из машины выскочили двое мужчин, стукнули ее по голове, схватили ребенка и уехали, а ей в руку сунули записку, — ее голос пресекся.

— Записка у тебя? — спокойно спросил Джад.

— У меня, — ответила она.

— Прочти мне ее, Барбара, — приказал он, стараясь говорить как можно увереннее.

— «Мы знаем, чей это ребенок, — начала она, с усилием произнося ненавистные слова, — нам известны как его отец, так и мать. Мы не причиним ему вреда, если они согласятся на наши условия».

— И это все?

— Все.

— А помнишь, ты говорила мне, что о ребенке никто не знает? — спросил он.

В трубке раздались рыдания:

— Я сама не думала, Джад…

— Когда это случилось? — спросил он.

— Часа два назад.

— А сколько сейчас в Сан-Франциско? — спросил он.

— Четыре часа дня, — ответила она. — Я почти два часа тебя искала. — Она снова зарыдала. — Что делать, Джад?

— Джону в Службу безопасности звонила?

— Нет еще.

— Немедленно свяжись с ним. Он возьмет сколько надо людей, и они приступят к поискам. — Он задумался на мгновение. — Если няня может что-то сообщить о нападавших — как они выглядели и вообще, — проследи, чтобы все рассказала людям Джона.

— Как быть с Софьей? Мне кажется, ей надо сообщить.

— Я возьму это на себя, — сказал он. — Пока особенно не беспокойся. Им нужно выйти на меня, значит, ребенку ничего не грозит. Все будет в порядке, обещаю.

— Ты позвонишь мне, когда что-нибудь узнаешь?

— Конечно, — пообещал он. — А если ты узнаешь, позвони мне.

Она вздохнула:

— Я позвоню.

— А сейчас прими транквилизатор и постарайся успокоиться, — сказал он. — Все образуется. Пока. — Он нажал на рычаг и сразу же позвонил в Службу безопасности.

Джон взял трубку почти мгновенно.

— Софья и махариши уже вылетели из Лос-Анджелеса?

— Пять часов назад, — сказал Джон.

— С минуты на минуту вам позвонит моя мать. Она подробно расскажет, в чем дело. Возьмите это под свой контроль. Свяжитесь с ЦРУ. Постарайтесь выяснить, не практикуют ли русские агенты похищение людей. На этот раз речь не о шпионе — о трехлетнем мальчике.

— Понял вас, сэр, — невозмутимо произнес Джон.

— Второе: удалось ли что-нибудь еще узнать о докторе Шёнбруне? Я сильно подозреваю, что он имеет какое-то отношение к этому похищению.

— Ничего интересного, — сказал Джон. — Самые обычные вещи. Посещал традиционные симпозиумы физиков-ядерщиков в скандинавских странах, Германии, Японии. Обычное дело. Они собирают ученых со всего мира, включая Россию.

— Не знаете, он бывал в Восточном Берлине?

— Дважды. Но только с туристическими группами.

— Черт! — Джад задумался. — Вот что: запросите Моссад. Израильские спецслужбы ушлые, собаки, — и, если надо, делятся информацией с союзниками.

— Хорошая идея, сэр. Я так и сделаю. Скажите, там, где вы находитесь, вы чувствуете себя в достаточной безопасности? Помощь не нужна?

— Все нормально, — ответил Джад. — Главное, выясните все, что можно, о ребенке. — Он нажал на рычаг и позвонил в свою комнату Скорому Эдди.

— Да, босс, — ответил Скорый Эдди.

— Принеси мне, во-первых, понюхать, а во-вторых, вишневую кока-колу, — велел Джад.

— Счастливые денечки к нам вернулись, — входя с подносом, широко улыбнулся негр. — Люблю, когда у вас глаза блестят.

Джад, как обычно, вдохнул кокаин два раза и глотнул напиток. Потом спросил Скорого Эдди:

— Сколько примерно у тебя этих шведских противотанковых ружей?

— Дюжина. А что, ожидается заваруха?

Джад пожал плечами:

— Кто знает. На всякий случай держи их поближе.

— Хорошо. Что еще понадобится?

— Пистолеты-автоматы 25-го калибра есть?

— Два, — ответил Скорый Эдди. — Для вас и для меня.

— Хорошо, — сказал Джад и отпил еще кока-колы. — Впредь, когда станут прибывать наши гости, держись поближе ко мне.

— Босс, не беспокойтесь, им покажется, что я приклеен к вашему заду.

Около полуночи возле его кровати зазвонил телефон прямой связи с силами безопасности. Он дотянулся до трубки.

— Мистер Крейн, это Джон. У меня для вас кое-что есть.

— Давайте, я не сплю, — сказал Джад.

— Не знаю, похитители это или нет, но мы выследили двух мужчин с мальчиком лет трех, которые в аэропорту Сан-Франциско сели на самолет «Кэнэдиэн Пасифик», направляющийся в Монреаль. По прибытии туда они пересели в кубинский лайнер, вылетавший в Гавану. Мы связались с нашими агентами в Гаване, они сообщили, что тамошний аэропорт оцеплен. По слухам, туда как раз прибывает большая шишка из России.

— Как вы думаете, удастся перехватить их там?

— Сомневаюсь. Слишком велик риск. Но у нас есть еще сюрприз от Моссада. Оказывается, наш доктор Шёнбрун сейчас не в Рио, а в Каракасе. Причем известно, что он приобрел три билета из Каракаса в Рио. И один из них — вот глупый сукин сын — детский, для ребенка моложе пяти лет.

— Так, может быть, схватить их в Рио?

— Людей не хватает. Моссад очень хочет мне помочь, но у них тоже всего две женщины — на связи сидят.

— Значит, нам самим придется иметь с ними дело, — сказал Джад. — У меня не осталось сомнений, они везут ребенка сюда.

— К завтрашнему вечеру я могу стянуть к вам туда хоть целую армию, — сказал Джон.

— Это слишком поздно. Не беспокойтесь, мы с ними справимся.

— Извините меня, мистер Крейн. Мы действительно оказались в пролете.

— Где уж с ними со всеми справиться, — в сердцах сказал Джад и положил трубку.

Он долго сидел на постели, задумавшись. Наконец снова снял трубку и позвонил на контрольную вышку.

— Это Крейн, — сказал он. — Я хочу попросить вас вывести все вертолеты из кратера на плато. Пусть в кратере останется только «вертикаль». Поняли меня?

— Да, мистер Крейн.

— Любой самолет, запрашивающий разрешения на посадку, направляйте также на плато. Ни в коем случае не в кратер. Любой, понятно? Включая и доктора Шёнбруна.

— Понятно, сэр.

— Кроме того, о любом запросе немедленно сообщайте мне. Я хочу знать, сколько человек находится на борту и кто они. Все ясно?

— Да, сэр.

— И, начиная с восьми утра, ежечасно информируйте меня, замечено ли за истекший час какое-либо движение в окрестностях. Я не хочу, чтобы кто-нибудь неожиданно свалился нам на голову. Вы поняли?

— Понял, мистер Крейн. Если за это время ничего не произойдет, мы начнем звонить вам с восьми утра. До свидания, сэр.

Джад положил трубку и потушил свет. Но привычные приемы отказывались служить. Сон не шел к нему. Он метался и ворочался, пока за окном не забрезжил серый предутренний свет.

Глава двадцать четвертая

— А где же цыпочки? — разочарованно протянул Скорый Эдди, глядя на телеэкран. Пассажиры «Боинга-707», стоявшего у края взлетно-посадочной полосы на плато, спускались по ступенькам трапа.

— Погоди, не все сразу, — сказал Джад. Он и сам был озадачен. Софья уже вышла из самолета. Она стояла на ступеньке, глядя вниз и ожидая, пока спустится махариши, бережно опекаемый двумя молодыми людьми. Вслед за ней в дверях появились еще трое молодых людей. Наконец, начали выходить девушки. Их оказалось семеро.

— Что-то не припомню, чтобы шла речь о телохранителях, — заметил Скорый Эдди.

— Он старый человек, — сказал Джад. — Возможно, ему просто нужна помощь.

Скорый Эдди не ответил. Он продолжал пялиться на экран.

— Докторша не больно хорошо выглядит, — сказал он наконец. — Напряженная какая-то.

— Может, от холода, — сказал Джад, не отрывая от нее глаз. Но ему подумалось, что Скорый Эдди, пожалуй, прав. В самой ее походке что-то неуловимо изменилось.

Он повернулся к Скорому Эдди:

— Покажешь им комнаты. Когда Софья устроится, дашь мне знать.

— Где вас искать? — спросил Скорый Эдди.

— Я спущусь к реактору. Там доктор Шёнбрун с Сойером и Мерлином. Запуск состоится с минуты на минуту. Не хочу пропустить.

— Я ведь должен быть приклеен к вашему заду, — напомнил Скорый Эдди.

— Это всего на несколько минут, — сказал Джад. — Сейчас ничего такого не должно случиться.

— Ладно, вам виднее. — Он пристально посмотрел на Джада: — Пистолет-автомат взяли?

Джад вытянул руку. На раскрытой ладони лежало миниатюрное оружие.

— Нормально? — спросил он.

— Неплохо, — сказал Скорый Эдди. — Так я оттуда прямо к вам.

Джад вышел из лифта на наблюдательной площадке, окружавшей реактор на глубине трехсот метров от поверхности плато. Шёнбрун уже сидел на высоком табурете, его взгляд был прикован к панели управления. Неподалеку застыли в благоговейном оцепенении Мерлин и Сойер.

Немец услышал, как раскрылись двери лифта и Джад ступил на стальную платформу. Не отрывая глаз от панели, он сказал:

— Вы как раз вовремя, мистер Крейн. Через тридцать секунд реактор будет включен в автоматическом режиме.

Джад молча подошел и встал рядом с ним. Циферблат счетчика отмерял секунды: двадцать пять, двадцать четыре, двадцать три. Бегущие по кругу красные огоньки приближали момент включения. Он посмотрел вниз через стеклянное окошко. Там, покидая реактор, техники во всем белом спешили к шлюзовой двери, за которой начиналась лестница, ведущая на платформу. Счетчик работал: пятнадцать, четырнадцать, тринадцать, двенадцать…

Напротив, на другой стороне платформы, открылась дверь; в нее толпой ввалились техники. Каждый молча выбрал себе пункт наблюдения и стоял как вкопанный, глядя вниз, на реактор. Воцарилась звенящая тишина, ни слова, ни шума работающей техники — только тиканье счетчика, отмеряющего последние секунды.

Сойер повернулся к Джаду и потряс поднятыми руками со скрещенными пальцами. Мерлин заметил его жест и повторил. Джад улыбнулся им и поднял кверху большой палец.

Пять, четыре, три… Все набрали воздуха и затаили дыхание. Два, один, ноль. Огоньки из красных превратились в зеленые. Техники зашумели, зааплодировали.

Джад тоже захлопал, нашел глазами немца, улыбнулся ему:

— Поздравляю, доктор Шёнбрун. Поздравляю! — и протянул руку.

Немец потряс его ладонь, непроизвольно щелкнув при этом каблуками.

— Весьма польщен, — сказал он, возбужденно улыбаясь. — Примите и вы мои поздравления и благодарность, мистер Крейн.

Мерлин смотрел на них, озадаченный.

— Но я ничего не слышал, — растерянно произнес он. — Где шум мотора, передач?

— Радуйтесь, мистер Мерлин, — улыбаясь еще шире, сказал Шёнбрун. — Если бы вы услышали здесь какой-нибудь шум, это, вероятно, было бы последнее, что вы слышали в своей жизни.

— Зайдемте ко мне, выпьем, — предложил Джад.

— Могу я еще немного побыть здесь? — спросил немец. — Мне хочется полюбоваться на свое детище.

— Разумеется, — сказал Джад. — Еще раз, мои поздравления. — Он повернулся и пошел к лифту, за ним Сойер и Мерлин.

— Три миллиарда долларов, — покачал головой Мерлин.

— Это дешево, — возразил Джад. — Нам обошлось бы вдвое дороже, если бы ядерная станция не была уже построена и оплачена наполовину Людвигом, наполовину правительством.

— Я все-таки не понимаю, почему они бросили на полдороге, — сказал Мерлин.

— Все очень просто, — ответил Джад. — Людвиг бросил, потому что прибыли не было, а правительство — из-за нехватки денег. У Бразилии уже было восемьдесят миллиардов долгу, больше займов никто не давал. Банки и МВФ навязывали им программу экономии. Так что они были радехоньки принять мое предложение, получить миллиард долларов и перестать нести убытки.

— А вы серьезно собираетесь остаться здесь? — спросил Мерлин.

— Да, я остаюсь здесь, — твердо произнес Джад.

— Скажите хоть вы ему, что это бессмысленно, — повернулся Мерлин к Сойеру. — Вечно жить невозможно!

— Я не могу так сказать, — ответил Сойер. — Этого никто не знает.

— Время покажет, — сказал Джад.

В кабинет вошел Скорый Эдди.

— Всех расселил, — доложил он Джаду. — Но что-то я никак не возьму в толк. Я всегда считал, что махариши не разрешает своим охранникам носить оружие.

— Правильно, — сказал Джад.

— Тогда тут что-то не так, — сказал Скорый Эдди. — Его люди вооружены. У них у всех «узи».

— Ты с Софьей говорил? — спросил Джад.

— Не удалось. Одна из девочек сказала мне, что она себя неважно чувствует и хочет сразу лечь, — ответил Скорый Эдди. — Но дело даже не в этом. Она посмотрела прямо на меня и, кажется, не узнала. Какая-то она окаменевшая, что ли.

Джад на мгновение задумался:

— Может, она заболела. Я позвоню ему и спрошу, не послать ли к ней Сойера.

Он снял телефонную трубку. В это время в комнату вошел доктор Шёнбрун.

Махариши ответил сразу:

— Да?

— Это Крейн, — сказал Джад. — Насколько я понял, Софья больна. Я могу прислать к ней доктора.

Голос махариши звучал успокаивающе:

— Не вижу необходимости. Она была слегка простужена, к этому добавился утомительный перелет — думаю, просто устала.

— Может быть, ей надо принять антибиотик, — сказал Джад, включая экран системы слежения. На нем крупным планом появилось лицо махариши. Джад щелкнул тумблером автоматической фокусировки. В глубине комнаты, за спиной махариши, была видна Софья. Она сидела на кровати, по обе стороны от нее охранники.

— Она немножко отдохнет, и все будет в порядке, — ответил махариши. — Мы расшифровали все записи и занесли в компьютер. Ждем только вашего сигнала.

— Подождем, пока Софья поправится, — сказал Джад. — Позвоните мне тогда, — и положил трубку.

Не успел он и рта раскрыть, как заговорил Шёнбрун. Голос немца звенел; он был потрясен.

— Вы знаете, кто этот человек?

Джад посмотрел на него:

— Кто же он?

— Он из КГБ, — ответил Шёнбрун. — Мы давно его знаем, но так близко еще ни разу не сталкивались.

— Вы сказали «мы», — заметил Джад. — Кто это «мы»?

— Моссад, — ответил Шёнбрун. — Я не являюсь штатным агентом, но много раз с ними работал. В частности, по делу Эйхмана. За ним охотился КГБ, но мы их опередили.

— Чтоб им всем! — ругнулся Джад. — Так вы считаете, что Софья работает на махариши?

— Эту девушку я не знаю, — сказал Шёнбрун.

Скорый Эдди посмотрел на Джада:

— Ни за что в это не поверю. По-моему, они ее просто наркотиками накачали под завязку.

К Джаду шагнул Сойер:

— Что же теперь делать?

— Первое, что я сделаю, это отправлю вас с Мерлином подальше отсюда, — сказал Джад.

— Какого черта! — взвился Мерлин, но Джад перебил его:

— Вам выбирать не приходится. Без вас и Сойера вся «Крейн индастриз» покатится в тартарары. — Он позвонил на контрольную вышку: — «Си-Ай-2» заправлен?

— Да, мистер Крейн.

— Готовьте его к немедленному вылету. — Он положил трубку и посмотрел на них. — Все в порядке, идите.

Сойер и Мерлин молча глядели на него и не двигались с места.

— Быстрее, — прикрикнул он. — На вас лежит большая ответственность. А здесь я и сам справлюсь. — Он повернулся к Шёнбруну. — И вы тоже, доктор. Не ввязывайтесь в чужую драку.

— Да какая там чужая! — с досадой воскликнул Шёнбрун. — У меня родственники двадцать лет не могли выехать из России.

— А кого вы встречали в Каракасе? — спросил Джад.

— Жена с сыном из Швейцарии прилетели. Мальчику нужна операция, там ее сделать не могут; нет ни аппаратуры, ни методики.

Джад озадаченно посмотрел на него.

— А кроме того, — продолжал Шёнбрун, — это мое детище в неменьшей мере, чем ваше. Ведь я построил этот реактор.

— Ладно, — сказал Джад и снова повернулся к Мерлину и Сойеру. — А вы идите. Подниметесь в воздух — выходите на связь каждые два часа.

Они молча обменялись с Джадом рукопожатиями и вышли из комнаты. Джад повернулся к Скорому Эдди:

— Проводи их до самолета. И дождись, пока сядут. Не хотелось бы, чтобы они потерялись по дороге в каком-нибудь коридоре.

Глава двадцать пятая

Джад включил экран следящей системы и переключился на камеру, установленную на контрольной вышке на плато. «Си-Ай-2» выруливал на взлетную полосу. Мгновение — и он взмыл в небо. Джад проводил его глазами и вдруг заметил на поле еще один самолет. Он позвонил на вышку:

— Что у вас там за самолет?

Дежурный не успел и рта раскрыть, его опередил доктор Шёнбрун:

— Это мой, отбывает в Рио с техниками. Теперь реактор работает в автоматическом режиме, а их я распустил по домам.

В трубке зазвучал голос дежурного:

— «Боинг-737», направляется в Рио, сэр.

— Хорошо, диспетчер, — сказал Джад. — Есть еще самолеты наверху?

— Только два вертолета и семьсот седьмой, на котором прибыла последняя группа.

— Где экипаж?

— В помещении наземных служб на поле, сэр.

— Проверьте, все ли самолеты заправлены.

— Хорошо, сэр.

Едва Джад положил трубку, как в комнату вошел Скорый Эдди.

— Улетели, — доложил он.

— Прекрасно, — сказал Джад и набрал номер управляющего кадрами. — Это Крейн. Сколько у нас человек персонала на данный момент?

— Сию минуту, сэр, у меня все на компьютере, — ответил тот. — Четыре вахтера, восемь человек в хозяйственном отделе, десять в блоке питания, трое в службе эксплуатации, четверо авиадиспетчеров, восемь человек летного персонала, трое лабораторных техников и двое администраторов, включая меня. Итого сорок два.

— Вахтеры вооружены?

— Нет, сэр. В их функции входит только регистрировать перемещения сотрудников и гостей. Это не охранники.

— Понятно, — сказал Джад. — Не поднимая лишнего шума, подготовьте весь персонал к эвакуации.

— Слушаюсь, мистер Крейн, — ответил управляющий. — Меня зовут Джек Сомер, сэр, — добавил он. — Я из Центрального управления безопасности, у меня есть оружие. Если нужна помощь, рассчитывайте на меня, сэр.

— Оставайтесь на своем месте, Джек, — сказал Джад. — Благодарю вас. Я позвоню. — Он положил трубку и повернулся к Скорому Эдди и доктору Шёнбруну. — Мне кажется, если Софью накачали наркотиками, махариши не станет с нами разговаривать, пока она не придет в себя. — Они молча смотрели на него. Он вздохнул. — Есть у меня такое чувство, — и набрал номер Управления безопасности.

— Ничего не вышло, нас обвели вокруг пальца, как маленьких, — сказал он Джону. — Махариши свое дело знает. Мы в ловушке. Сколько человек вы можете прямо сейчас сбросить на его ашрам в Малибу?

— Двадцать два-двадцать три человека, — сказал Джон.

— Я думаю, ребенок там, — сказал Джад. — Иначе ему бы не удалось втянуть Софью в свои делишки.

— Сбросить туда десант? — спросил Джон.

— Приземлитесь на вертолетах. И сметайте к черту всякого, кто встанет у вас на пути, — сказал Джад. — А потом сразу же сообщите мне, прав ли я был.

— Сию минуту вылетаем, — сказал Джон.

Джад положил трубку и посмотрел на своих спутников:

— Все равно ждать, давайте пока пообедаем.

Махариши позвонил через час с лишним.

— Мистер Крейн, — сказал он. — Софье гораздо лучше. Может быть, встретимся и побеседуем?

— Конечно, — сказал Джад. — Давайте встретимся у вас, а потом проведем маленькую экскурсию по Занаду. Я уверен, вам будет интересно увидеть ядерный реактор и лабораторию искусственного клонирования.

— Очень интересно, мистер Крейн.

— Вот и хорошо, — сказал Джад. — Я спущусь через минуту. Со мной будет доктор Шёнбрун. Он спроектировал эту установку и сможет ответить на любой ваш вопрос.

Он положил трубку и повернулся к Скорому Эдди:

— Поднимись на контрольную вышку, установи там как минимум четыре заряженных противотанковых ружья и жди моего звонка.

— Я не могу вас бросить, — напрягся Скорый Эдди.

— Ты меня не бросаешь, — оборвал его Джад и повернулся к доктору Шёнбруну. — С оружием обращаться умеете?

— Да, — ответил доктор.

— Отдай ему свой пистолет-автомат, — велел Джад Скорому Эдди, — и покажи, что там к чему.

Пока Скорый Эдди объяснял доктору, как пользоваться пистолетом, Джад позвонил управляющему кадрами.

— Джек, — обратился он к управляющему по имени, — я иду к махариши, оттуда мы вместе пойдем смотреть реактор, потом лабораторию. Потом, возможно, заглянем в мой кабинет. Постарайтесь, насколько возможно, не выпускать нас из поля зрения следящей системы. Если вы почувствуете, что кому-то из персонала угрожает опасность, немедленно эвакуируйте всех. Если под угрозой окажусь я или доктор Шёнбрун, не предпринимайте ничего. Сейчас наша личная безопасность — не самое важное. Вам все понятно?

— Да, сэр, — сказал Джек. — Я не спущу с вас глаз.

Джад повернулся к Скорому Эдди:

— Готов?

Скорый Эдди кивнул.

— Отлично, — сказал Джад. — Пошли.

Они вышли в коридор. Джад проводил глазами лифт, увозящий наверх Скорого Эдди, а сам вместе с доктором вошел в другой лифт и поехал вниз. Они вышли на этаже, предназначенном для гостей, и подошли к комнате махариши.

Дверь открыл один из телохранителей. Джад вошел первым, доктор Шёнбрун за ним.

Махариши с приветственным жестом произнес:

— Мир вам, сын мой!

Джад улыбнулся:

— Мир вам, Учитель.

Из смежной комнаты вышла Софья. Джад подошел к ней, обнял и поцеловал в щеку. Ее лицо осталось спокойным и безучастным.

— Тебе уже лучше, Софья? — спросил он.

— Да, намного, — сказала она слабым голосом. — Кажется, у меня был грипп. Или еще какая-то зараза прицепилась.

— Может, тебе лучше полежать? — спросил Джад. — Никакой спешки нет. Мы можем и завтра поговорить.

Искра страха, казалось, промелькнула в ее взгляде, метнувшемся от него к махариши.

— Нет, нет, — сказала она торопливо. — Мне уже гораздо лучше. Правда.

Джад кивнул и жестом указал на доктора:

— Это доктор Шёнбрун. Без него мы бы ни за что не построили нашу установку.

Доктор Шёнбрун слегка поклонился и обменялся рукопожатием сначала с Софьей, а затем с махариши.

— Большая честь для меня, — сказал он.

Джад повернулся к махариши:

— Вы готовы? Доктор Шёнбрун покажет вам ядерный реактор.

— Мистер Крейн, — попросил махариши, — если не возражаете, мы лучше посмотрим реактор в другой раз. Нас больше интересует лаборатория. К тому же Софью, я боюсь, утомит излишняя ходьба.

Джад подавил улыбку, в то время как Шёнбрун с трудом скрыл огорчение. Ведь реактор был его детищем.

— Конечно, конечно, — с натянутой любезностью пробормотал он.

Молча все направились к лифту. В небольшой кабине сразу стало тесно, когда в нее втиснулись еще и двое телохранителей махариши.

Джад нашел руку Софьи. Она была холодной и влажной. Так, держа за руку, он и вывел Софью из лифта. Вахтер, сидевший за столом у входа в лабораторию, узнав, кивнул ему:

— Мистер Крейн.

Они вошли в раздевалку.

— Лаборатория полностью изолирована, — пояснил Джад. — Нам придется оставить здесь всю одежду, принять душ, надеть стерильные хирургические комплекты, колпаки и резиновые перчатки.

Махариши с сомнением покосился на него:

— А нельзя ли заглянуть туда через какое-нибудь окошко?

Поймав вопросительный взгляд доктора Шёнбруна, Джад кивнул. Шёнбрун ответил за него:

— В коридоре есть окно с двойным зеркальным стеклом.

— Я позвоню и попрошу лаборантов продемонстрировать одну из клеточных культур на экране. Вы все увидите через окно, — сказал Джад.

— Это меня устроит, — одобрил махариши.

Стоя у окошка, они молча любовались изображениями, сменявшимися на экране. Объясняя, что экран специально разделен пополам, чтобы проецировать одновременно натуральные и искусственно полученные клетки, Джад украдкой кинул взгляд на махариши, потом на Софью. Махариши был поглощен зрелищем, Софья же, казалось, ничего не понимала.

— Теперь мы можем пройти в мой кабинет, — сказал Джад, — и посмотреть, что нового удалось извлечь из последней части заметок вашей сестры.

В молчании они дошли до лифта. В дверях Джад помедлил, посмотрел на Софью:

— По-моему, ты устала. Может быть, отложим до завтра?

— Нет! — почти выкрикнула она. — Я здорова. Поверь мне, я совсем здорова.

Джад молча кивнул и нажал кнопку. В большой роскошной комнате он жестом гостеприимного хозяина указал им на уголок, уютно обставленный для непринужденной беседы. Махариши и Софья сели рядом на диван, двое телохранителей сразу встали за их спинами. Шёнбрун занял стул справа от них, а Джад — напротив, по другую сторону низкого столика.

— Позвольте предложить вам чаю, — сказал Джад.

— Не стоит, — ответил махариши. — Нам и так здесь очень уютно.

— Где здесь туалет? — вдруг спросила Софья.

— Дверь у тебя за спиной, — сказал Джад, поднимаясь. — Пойдем, я провожу.

Шагнув за дверь следом за ней, он показал:

— Вон там, — и, вложив ей в руку две бодрящих кислородно-кокаиновых капсулы, вернулся в кабинет.

Усевшись на свое место, он осведомился тоном непринужденной светской беседы:

— Ну, как вам Занаду? Правда, вы немногое успели тут увидеть…

— Исключительно впечатляющий комплекс, — сказал махариши.

— И это только промежуточный этап, — продолжал Джад. — В перспективе все будет полностью автоматизировано. Я смогу жить тут в полном одиночестве, без обслуживающего персонала. Предусмотрено все: питание, отдых, физическая активность, средства связи с внешним миром — все, чего только можно пожелать.

— Потрясающе! — повторял махариши, кивая в такт его словам.

Вернулась Софья. Теперь ее глаза были ясными, и в них читалась тревога.

Она села рядом с махариши.

— Итак, — сказал Джад, — что же в этих заметках?

Махариши повернул голову к Софье:

— Мне кажется, Софья объяснит лучше моего.

Она посмотрела на Джада:

— Собственно, почти всё мы уже знали или представляли себе в теории. Впервые мы получили отсюда доподлинное подтверждение того факта, что она проводила эксперименты по клеточной терапии с использованием человеческого плода. Позднее она стала сочетать человеческие клетки с клетками различных животных, главным образом, овец. Основной проблемой, с которой она столкнулась, оказались слишком частые проявления клеточной несовместимости. Было много смертей от шока, несмотря на массированные дозы антигистаминов и кортизона.

— Но нам-то это что дает? Мы уже и сами получили соответствующую информацию, — сказал Джад.

— Поэтому для тебя пришлось синтезировать ДНК методами генной инженерии и создать искусственный клон человеческих клеток, — сказала Софья.

Джад обвел всех взглядом:

— И вы его видели. Эта работа уже завершена. Мы стоим на пороге бессмертия. Отныне человеку дано жить вечно.

— Мне хотелось бы познакомиться с вашей формулой бессмертия более конкретно, — вежливо сказал махариши.

Джад улыбнулся не менее вежливо:

— Это мой секрет. Я не раскрываю его никому.

— И напрасно, сын мой. Вы обязаны поведать его миру, — елейно пропел махариши.

Джад громко рассмеялся:

— Миру? Перетопчутся. Я никому ничем не обязан.

— Подумайте, сын мой, — сказал старик. — От этого зависит жизнь вашего собственного ребенка.

— У меня нет ребенка, — сказал Джад.

— А сын, которого родила Софья?

— Это ее сын, — сказал Джад. — Мне до него дела нет.

Махариши жестко посмотрел ему в глаза:

— Ну, хватит в игрушки играть.

Джад, не моргнув, встретил его взгляд:

— Как раз в игрушки я играть не собираюсь.

Махариши сделал многозначительную паузу и раздельно произнес:

— Один телефонный звонок, и мальчика нет.

Джад дотянулся до телефонного аппарата и переставил его на столик прямо перед ним:

— Сделайте одолжение.

Телохранители сразу выхватили оружие. Махариши заговорил снова:

— А если вам мало, мы убьем Софью и вместе с ней ребенка, которого она носит.

Джад уставился на нее:

— Это правда?

В ее глазах заблестели слезы:

— Да.

— Дура, — бросил он.

— Пожалуйста, Джад, — умоляющим тоном попросила она, — дай им формулу. Разве это так уж важно?

— Никому и никогда, — холодно отрезал Джад.

— Ведь ты не лишишься ее оттого, что они узнают. Останется тебе твое бессмертие, — она заплакала.

Он рассмеялся в ответ:

— Нет, ни за что. Ты, похоже, и вправду круглая дура. Неужели тебе не ясно? Стоит ему только заполучить формулу, и в ту же минуту все мы — трупы. Уж он-то не станет делиться ни с кем.

Зазвонил телефон, Джад снял трубку. Махариши протянул к нему руку:

— Я хочу слышать этот разговор.

Джад кивнул, нажал кнопку, и голос из динамиков наполнил комнату:

— Мистер Крейн? — возбужденно заговорил Джон.

— Да, Джон, — ответил Джад.

— Вы были правы. Ребенок уже у нас. Он в полном порядке. Только плачет и просится к бабушке.

— Отвезите его к ней, — сказал Джад.

— Какие еще будут поручения, сэр?

— Никаких. Пока больше никаких. Спасибо. — Джад положил трубку и посмотрел на махариши. — Одной угрозой меньше.

Но старик не собирался сдаваться.

— Хватит и тех, что остались, — сказал он и сделал жест телохранителям. Никто глазом не успел моргнуть, как комнату наполнило эхо выстрелов и Шёнбрун с простреленной грудью сначала резко откинулся на спинку стула, а затем свалился на пол.

Махариши остался невозмутим:

— Это должно убедить вас, что мы не бросаем слов на ветер. Следующие пули — Софье. Если, конечно, не дадите мне формулу.

Джад посмотрел на Софью, она сидела мертвенно-бледная, с плотно сжатыми губами. Он повернулся к Махариши:

— Формула очень сложна и хранится не здесь, а в Компьютерном центре.

— Можно скопировать ее здесь? — спросил старик.

— Можно, — ответил Джад.

Телохранители наставили дула на Софью.

— Приступайте, — приказал махариши.

Джад тяжело вздохнул и пошел к компьютеру, стоявшему на его рабочем столе. За ним последовал махариши вместе с одним из телохранителей. Другой остался сторожить Софью. Джад включил компьютер и связался с Компьютерным центром. Экран засветился ослепительным зеленым светом.

Джад набрал код доступа: «GIPVO DNKCH РКК».

— Что это означает? — с подозрением спросил махариши.

— «Генно-инженерный проект воспроизводства ДНК человека путем клеточного клонирования», — объяснил Джад.

— Доступ ограничен, — механическим голосом произнес компьютер. — Введите пароль.

— Так мы получим копию или нет? — не терпелось махариши.

— Получим, — сказал Джад и указал на лентопротяжное устройство, стоявшее у стены. — Нажмите кнопку включения наверху, а потом клавишу «печать».

Махариши обернулся к своему телохранителю:

— Включай.

Когда он снова повернулся к Джаду, тот вовсю работал: нажимал клавиши, вводил что-то и стирал. Затем набрал свой пароль: «JC — 1—02—102—JCI».

На экране появилось слово «Принято», а через несколько мгновений надпись: «Начало трансляции GIPVO DNKCH РКК».

Махариши окликнул охранника:

— Ну как, работает?

— Да, сэр, — ответил тот. — Тут слова светятся.

Из-за плеча Джада махариши наблюдал за экраном. По нему медленно скользили снизу вверх строчки, состоявшие из цифр и букв.

— Сколько времени это займет? — спросил он Джада.

— Примерно три и три четверти часа.

— А ускорить нельзя?

— Можно, но текст пойдет так быстро, что вы ничего не успеете прочесть — все сольется.

— А тогда сколько времени это займет? — спросил махариши.

— Минут двенадцать-четырнадцать, — ответил Джад.

— Давайте, — велел старик.

Джад нажал кнопку «Ускоренная трансляция». Изображение сразу изменилось, строчки слились в сплошное месиво букв и цифр, стремительно проносившихся по экрану. Он оглянулся на Софью. Она сидела все в той же позе, а сзади, направив ей в спину дуло пистолета, все так же стоял охранник.

Ее глаза встретились с потемневшими синими глазами Джада, и она спросила:

— С ребенком правда все в порядке?

Джад кивнул:

— Правда. Ты же слышала, что сказал Джон. Сейчас они, наверно, уже везут его в Сан-Франциско к Барбаре.

Она едва слышно выдохнула и прошептала:

— Слава Богу.

Джад не ответил. Он уже снова смотрел на экран, на несущиеся по нему смазанные строчки.

— Не знаю, под силу ли вам будет понять это, — сказал он, повернувшись к махариши.

— Мне, может, и не под силу, — ответил старик. — Но у нас есть ученые, они все поймут.

— Возможно, возможно, — процедил Джад и, метнув тяжелый взгляд на тело доктора-немца, спросил. — Но он-то вам что сделал?

— Этот еврей? — переспросил старик. — Он нам давно известен. Ему причиталось. А заодно и вы убедились, что мы пришли не в игрушки играть.

Джад помолчал, взглянул на экран.

— Догадываюсь, что подобным же образом вы поступили и с настоящим махариши.

— Шесть лет назад, — подтвердил старик. — Его сестра так и не узнала, что переписывается с покойником. — Он взглянул на часы. — Долго еще?

Джад посмотрел на счетчик:

— Около четырех минут.

Махариши приказал:

— Звоните на контрольную вышку. Наш самолет должен стоять с открытым входным люком и спущенным трапом на старте взлетной полосы. Пусть к дверям лифта подгонят вездеход и оставят с работающим мотором, но без водителя.

Джад несколько секунд молча смотрел на него, потом позвонил на вышку и с точностью передал приказ.

— Пусть позвонят сюда, когда все будет готово, — велел старик.

— Позвоните, когда справитесь, — сказал Джад и положил трубку. В это время щелчок известил о конце магнитной ленты. Следом прозвенел звоночек, и на экране остановилась надпись: «Файл скопирован. Конец трансляции».

Джад выключил компьютер. Махариши протянул руку:

— Давайте сюда ленту.

Джад вынул бобину и отдал махариши. Старик вложил магнитную ленту в футляр и приказал:

— Откройте дверь.

Джад подошел к двери, распахнул ее. За дверью караулили еще трое дюжих молодцов.

— Все в порядке, пошли, — сказал старик. — Девушка первая, вы за ней.

Софья подошла к двери, Джад встретился с ней взглядом.

— Надо держать себя в руках, — сказал он твердо. — А Господь — я надеюсь — нас не оставит.

Зазвонил телефон. Джад снял трубку. Это был Скорый Эдди.

— Все готово, сэр, — сказал он.

— Все готово, — повторил Джад, кладя трубку.

— Тогда пошли, — сказал махариши. — На лифте поднимемся вместе.

— Туда нельзя раздетыми, — сказал Джад.

— Ничего, это ненадолго, — бросил махариши.

Они молча вошли в лифт и поднялись на плато. Когда двери открылись, их едва не сбило с ног порывами ледяного ветра. Махариши сделал знак одному из своих людей, и тот вытолкнул вперед Джада и Софью. Они очутились на трескучем морозе.

У самых дверей лифта стоял вездеход; мотор работал, как было приказано. В начале взлетной полосы виднелся «боинг» с открытым входным люком и спущенным трапом.

Двое телохранителей выскочили из лифта, оттолкнули Джада и огляделись.

— Никого, — доложил один из них махариши.

Старик вышел.

— Вы, двое, — руки вверх, если жизнь дорога. Медленно вперед, к машине!

Они медленно двинулись, мгновенно окоченев на морозе, почти не воспринимая грубых толчков охранников. Когда они были у самой машины, махариши, опередив их, быстро вскочил в нее. Кто-то из охранников одним прыжком очутился за рулем, остальные, толкнув Джада и Софью на снег, прыгнули в машину следом.

Вездеход тронулся, Джад поднял голову и увидел, как двое охранников в машине поднимают свои пистолеты-пулеметы. Заслонив собой Софью, он выхватил автоматический пистолет и выстрелил. Ему показалось, что один из охранников неуклюже завалился на бок.

Вездеход отъехал уже почти на сотню ярдов. Второй охранник снова целился. Джад набрал в грудь обжигающего воздуха и обнял Софью, стараясь получше прикрыть ее собой.

И тут он услышал, как в воздухе просвистело, — над ними пронесся реактивный снаряд из противотанкового ружья. За слабым свистом последовал оглушительный взрыв. Он теснее прижался к Софье, выворачивая голову, чтобы видеть вездеход, превратившийся в шаровую молнию, катящуюся прочь. Снова свист, взрыв — и вот огненный шар, расколовшись на куски, разлетается в разные стороны.

Джад вскочил и, потянув Софью за руку, помог ей подняться; вместе они побежали к лифту. Мгновенно рядом с ними возник Скорый Эдди, еще какие-то люди.

— Закутайте Софью, — непослушными от холода губами просипел Джад.

Кто-то кинулся к ней. Рядом с собой он увидел заботливое лицо Скорого Эдди.

— Как вы, босс? — спросил он.

— Нормально, — ответил Джад, у которого зуб на зуб не попадал.

— Уж меня-то не проведете, — воскликнул Скорый Эдди, сияя улыбкой от уха до уха, — вас Бог спас!

На следующее утро улетали девушки махариши. Скорый Эдди сидел перед экраном следящей системы и тихо чертыхался:

— Вот черт! Столько баб было, и ни одой не поимел.

— C’est la vie, — усмехнулся Джад.

В дверь постучали. Скорый Эдди пошел открывать. Это была Софья. Через руку у нее было перекинуто тяжелое, подбитое мехом пальто.

— Можно? — спросила она с порога и, не дожидаясь ответа, вошла в комнату.

— Как грустно, — сказала она, подходя ближе к Джаду.

— Не грусти, — ответил он. — Все обошлось.

— Ничего не обошлось, — сказала она.

— Да что с тобой?

Откуда-то из-под пальто она извлекла пачку бумажных салфеток и протянула Джаду:

— Они тебе не помогут. Так же, как и Хьюзу.

— Я тебя не понимаю, — сказал он.

— Все, что ты собрал здесь, все, что построил, — сказала она, — это Хьюзовы салфетки. Ничего это тебе не даст. И уединившись здесь, ты все равно не будешь жить вечно, как бы ни старался. Лишь одного ты добьешься — одинокой смерти.

Он слушал молча.

Она заглянула ему в глаза и с горечью сказала:

— До свидания, Джад Крейн. Я буду рассказывать о тебе твоим детям.

— Это почему же «до свидания»? — спросил он, без улыбки глядя на нее.

— А разве я не улетаю с остальными?

— Кто тебе сказал? — возразил он. — Ради тебя я стер все магнитные ленты, отключил лабораторию от питания. Я передаю Западу Исследовательскому центру по ядерной медицине в рамках «Крейн индастриз», который будет отныне носить имя доктора Шёнбруна. И после этого ты хочешь покинуть меня?

— Кто тебе сказал? — эхом повторила она за ним, и глаза ее затуманились подступившими слезами.

— Тогда подожди, — сказал он просто, беря ее за руку. — Подожди немного, мы вернемся домой вместе.

Перевод с английского Г. Бушковой

ГАРОЛЬД РОББИНС

Каждый день двадцать пять тысяч человек во всем мире покупают романы Гарольда Роббинса.

Общий тираж произведений Роббинса достиг 150 миллионов экземпляров.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Совокупность операций по приведению прибора в рабочее состояние.

(обратно)

2

Удачи, мой мальчик (исп.).

(обратно)

3

Старик (нем.). Имеется в виду Аденауэр.

(обратно)

4

Crane — журавль (англ.).

(обратно)

5

Готовое платье (фр.).

(обратно)

6

На здоровье! (фр.).

(обратно)

7

Книга Царств, II, 1; 19.

(обратно)

8

Да здравствует разница! (фр.).

(обратно)

Оглавление

Книга первая ВНИЗУ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

Книга вторая НАВЕРХУ

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 45

  Глава 46

  Глава 47

  Глава 48

  Глава 49

  Глава 50

  Глава 51

  Глава 52

Книга первая ПОИСК 1976–1980

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать пятая

  Глава двадцать шестая

  Глава двадцать седьмая

  Глава двадцать восьмая

Книга вторая ОБРЕТЕНИЕ 1983–1984

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать пятая Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg