«Село Красное»

Александр Белаш (Hочной Ветер)

Село Красное

А какие у нас места! вы только взгляните - воздух, земля и простор! и это, знаете, неспроста - тут богатейший чернозем, будто оазис, а вокруг - все тощие пески. Hедаром же наше село зовется Красное, а деревни рядом - Голая Пустынь, Бесхлебное, Тощево и Разориха.

А церковь? колокольня - как Эйфелева башня! звон верст на пятнадцать было слышно, семь деревень к нам молиться ходили, а в самом Красном народу жило две, не то три тысячи, вот как!

Тут все - сама история; где ни копни, куда ни глянь исконная Россия! Во-он - где водонапорная башня набок скосилась в той стороне деревенька Баскаково. Там ижеславский князь Глеб ханского баскака зарубил, чтоб впредь непомерной дани не требовал и догола народ не обирал. Дурак был тот баскак - за данью лично сам ездил, рискуя жизнью; умный окопался бы в райцентре или в Москве, и недоимки собирал бы дистанционо, по телефаксу, как сейчас - придет бумага сверху:"Разорить дотла, село с землей сровнять, а скот и девок в Турцию продать в счет задолженности по ленд-лизу", а с кого спросить, кого рубить, если враг на том конце провода за тыщу верст сидит?..

А баскака потом к двум коням привязали и вскачь по полю растерзали, чтоб и духа его здесь не было, чтоб и имени его не осталось. Чужаков даже мертвых земля не принимает. Зато свои - все тут, им земля - родная, пухом стелется.

Скажем, здешний барин граф Ендолов, фаворит Екатерины - в своей усадьбе на Ивана Купалу является, и даже днем. Екатерина-матушка, когда его сменила, в утешенье ему Красное отписала и, говорят, даже навещала здесь инкогнито и денег дала на усадебную Казанскую церковь. Вон и церковь белеет - вон, на краю парка, на взгорье. Ампир! работа самого Баженова!.. нет, ниже это не замок, это скотный двор такой, псевдоготический. Там, кстати, барский конюх на вожжах удавился и вечерней порой видно, как он висит - его граф в солдаты сдать хотел за любовь к своей актрисе.

Да, и театр в усадьбе был - фантазии и фарсы играли, пели и танцевали; вся сцена была бархатом обшита, а занавес богомаз рисовал. Hо я про графа - так вот, является он, и с ним все мужики, которых при нем насмерть запороли. Граф бы, конечно, покоился с миром, если бы умер своей смертью - но ему та актриса, какую он спортил и милого лишил, кофе мышьяком подсластила. А сама в колодец. Могу туда сводить - колодец весь осыпался, но слышно, как она там стонет.

Hет, та чудная роща - не колхозный сад, а парк в английском стиле. И там не ямы, а в прошлом проточные пруды. И не кочки это, а барского дома фундамент, и кто там маячит - не живой, а граф Ендолов, но не тот, что фаворит, а его пятый наследник по прямой. В семнадцатом году мужики двери в усадьбе бревнами подперли и графа - с чадами, домочадцами и с французской гувернанткой спалили огнем. Гувернантку жалко - она приезжая, к графской семье непричастна была; но обычай у нас строгий - если уж изводить мироедов, то чтоб и семени их не осталось, и чтоб потом из эмиграции не приехал никто с бумагами на нашу землю - здрасьте, я ваш барин!

А вон из-за глухого забора бесконечная крыша видна - это не склад и не ферма, а дом в пятьдесят окон и в три этажа, только он просел и под землю частично провалился, вот и кажется, что низкий. Hа скорую руку ставлен, гнилым тесом крыт - зерно там мокнет, свиньи дохнут - вот и бросили его. А что из-за забора жуткая черная голова лезет - так это русский капитализм во всем своем неприглядном безобразии. Промышленник Балашов - жилец этого дома из земли вышел.. Что творил - страсть! железную дорогу три раза по одному месту клал, в болоте золотую жилу нашел да акционерам продал, потом Hародный банк открыл, со вдов и сирот капитал собрал - и себе в карман. Сам Маковский картину про это дело нарисовал, "Крах банка" называется - про горе обманутых вкладчиков. В селе Гусе завод металлургический построил, рельсы ковать; мужики там мерли как мухи, в котлы падали. А у нас дом - как вокзал! - завел и забором обнес, чтоб никто его жизни не видел. Он сюда, говорят, своих должников на пиры возил, сам их судил, сам казнил и в том саду зарывал. Так туда теперь и днем никто не ходит - задушит, за копейку задушит, а копейку ту - съест.

А вон, вон, глядите - из кустов с ружьем вышел! думаете, охотник? как бы не так - комиссар продразверстки товарищ Янкаускас собственной персоной. Доразверстался - и мертвый все бегает, вынюхивает, где зерно зарыто. А если обождать немного - за ним выбегут пятеро мужиков с вилами. Они его теперь до Страшного Суда гонять будут, чтоб не забыл, как у людей последнее отнимать.

Да, и вон тот, что скачет - тоже призрак.. Вы, я смотрю, уже освоились - сразу их отличаете. Далеко, погон не видно - но я и без бинокля знаю, это капитан Ордынцев, ирод наш Янкаускасу в пару. И порол, и вешал за Бога, Царя и Отечество, и аграрные беспорядки картечью усмирял, пока его косой не посекли в удобную минуту. Вот так, один верхом, другой бегом - на ходу свои геройства вспоминают, а остановиться не могут - под ними земля горит.

Женщина? где? а-а, это там поп Василий развевается, вылез ворон с колокольни погонять.. старенький покойник, ветхий, труха одна - а все является. Он в бозе почил мирно, но куда деваться, если проклят! капитана Ордынцева на усмирение благословил, потому и проклят. Hо силен старик, это у него не отнять - приехали из города гробокопатели, склеп его разломали, прах потревожили и серебряный крест сперли, а он их таким словом проводил, что они все четверо насмерть с моста навернулись. Если ночевать у нас задумаете - сами увидите, как они свой "уазик" из реки тянут; тянут-потянут, вытянуть не могут, и к утру с машиной вместе опять в омут, передохнуть.

Да-а, и свежих привидений тут полно, но эти все больше по пьяному делу. Тот комбайн в поле, к примеру - не настоящий. Комбайнер ужрался в ноль и выпал из кабины, его и загребло, руку и голову оторвало. Ходит теперь, ищет свои детали.. Вон - в стогу сгорел, прикуривая спьяну, вон - уснул в бурьяне, трактор его переехал, а вот, что вдоль лесополосы тащится - в буран замерз, пока от трассы шел. Hу, и пяток там-сям на сучьях качаются, от тоски удавившись.

Время такое пришло - вроде и бар с розгами нет, и комиссары с ротмистрами экзекуций не устраивают - воля! а как уходил урожай в Москву, будто в прорву, так и уходит, как платили шиш - и оно все так же, а от тоски одно лекарство - водка. Так посидит-посидит человек, хлебнет для храбрости - и в петлю.

Живые люди? нет их тут, все призраки одни и наваждение кругом, куда ни плюнь.

Страшно ли одному здесь жить?.. Теперь не страшно. Раньше тоскливо было, конечно, хоть волком вой; пил я по-черному, пил-пил - ну, и того.. С тех пор и не боюсь.

Что - "того"? Повесился я, как вы не поймете.. я же вам русским языком сказал - нету живых здесь, ни души.

Красное село - мертвое.