«Иннсмутская глина»

Огэст Дерлет Иннсмутская глина

Изложение фактов, касающихся судьбы моего друга, ныне покойного скульптора Джеффри Кори – если слово «покойного» действительно применимо к нему – следует начать с его возвращения из Парижа осенью 1927 года и решения снять коттедж на побережье к югу от Иннсмута. Кори происходил из знатной семьи, находящейся в некотором родстве с иннсмутским кланом Маршей – впрочем, отнюдь не столь близком, чтобы это накладывало на него обязанность поддерживать какие-то отношения с родственниками. Так или иначе, давние истории, окружавшие ведущих отшельническую жизнь Маршей, всё еще обитавших в этом морском порту в Массачусетсе, вряд ли внушали Кори желание обнаружить перед ними своё соседство.

В декабре того же года, спустя месяц после приезда Кори, я навестил его. Кори был сравнительно молодым человеком, еще не достигшим сорока лет, шести футов росту, с прекрасной, чистой кожей, без волос на теле, хотя на его голове произрастала довольно длинная шевелюра, принятая среди художников в Латинском квартале Парижа. У него были очень яркие голубые глаза, а лицо с резко очерченным ртом всегда выделялось в толпе из-за удивительного пронзительного взгляда. Впрочем, всеобщее внимание больше всего привлекали весьма странные морщины, проходящие вдоль шеи несколько ниже ушей. Внешне Кори не выглядел некрасивым, и необычное, почти гипнотическое выражение, характерное для его чеканного лица, причудливым образом воздействовало на большинство людей, встречавшихся с ним. Когда я посетил его, скульптор неплохо устроился на новом месте и уже начал работу над статуей Римы, девушки-птицы, которая обещала стать одним из его лучших творений.

Съездив в Иннсмут, он запасся провизией на месяц вперед. Мне показалось, что он стал разговорчив более прежнего, особенно много распространяясь на тему своих дальних родственников, дававших обильную почву для сплетен – впрочем, весьма осторожных – в магазинах города. Будучи затворниками, Марши, вполне естественно, стали объектами всеобщего любопытства, которое, не получая удовлетворения, порождало впечатляющие слухи и легенды, восходящие давностью к ранним поколениям Маршей, которые вели торговлю в южной части Тихого океана. Всё это имело очень мало значения для Кори, но он ощущал в этих байках какой-то затаенный ужас, который предполагал изучить детальнее в некоем туманном будущем, хотя и не имел к тому существенного мотива. Как он пояснил мне, истории о Маршах так популярны в округе, что было практически невозможно игнорировать их.

Он также говорил о предполагаемой выставке, рассказывая о своих парижских друзьях и годах обучения во Франции, о достоинствах скульптур Эпштейна, а также о политических страстях, кипящих в графстве. Я упоминаю об этом для того, чтобы показать, что во время моего первого визита к Кори после его возвращения их Европы он был абсолютно нормален. Конечно, я имел с ним скоротечное свидание в Нью-Йорке, когда он заезжал домой, но у нас не было времени, чтобы поговорить о чём-либо столь же подробно, как в декабре 1927 года.

Прежде, чем я вновь увидел его в марте следующего года, мне довелось получить от Кори примечательное письмо, суть которого выражалась в конечном абзаце, являющимся кульминацией предыдущего содержимого послания:

«Возможно, ты читал о некоторых загадочных событиях, произошедших в феврале в Иннсмуте. Я не владею точными сведениями, но где-то в газетах, несмотря на обычное молчание массачусетской прессы, наверняка должна быть подробная информация о случившемся. Всё, что мне известно – это то, что большая группа федеральных офицеров прибыла сюда и арестовала нескольких горожан, в том числе несколько моих родственников, о которых я мало рассказывал, поскольку никогда не предполагал, сколько их есть – или было – на самом деле. В Иннсмуте мне удалось разузнать кое-что о некоей торговле в южной области Тихого океана, которую по-прежнему вели некоторые здешние корабли, что выглядит более чем странно, поскольку причалы и доки почти пусты, а для немногих оставшихся судов выгоднее ходить в более крупные и современные порты Атлантики. Не принимая во внимание причины действий федеральных органов, следует отметить неопровержимый факт того, что одновременно с этой полицейской акцией несколько морских судов сбросили глубинные бомбы неподалёку от места, известного под названием Риф Дьявола! Это вызвало такое потрясение в морской пучине, что последующий шторм вынес на землю всякую всячину, в том числе своеобразную голубую глину, покрывшую берег вдоль кромки воды. Она показалась мне более подходящей, нежели отложения глины похожего цвета, обнаруженные во внутренних районах Америки и часто используемые для изготовления кирпичей, особенно в те годы, когда современные методы производства были ещё не доступны строителям. Итак, самое важное во всём этом то, что я накопал голубой глины столько, сколько смог, прежде чем море унесло её обратно, а затем стал лепить из неё совершенно новую скульптуру, которую предварительно назвал «Морская Богиня» – и теперь я преисполнен дикого восторга относительно свойств голубой глины. Ты увидишь мою новую работу, когда приедешь на следующей неделе, и я уверяю – она понравится тебе даже больше, чем Рима».

Однако, вопреки его ожиданиям, я почувствовал какое-то непонятное отвращение при первом взгляде на новую статую Кори. Скульптура выглядела очень стройной и гибкой, за исключением области таза, которая, как я сначала подумал, находилась в процессе оформления; кроме того, Кори почему-то предпочёл изменить ступни, соединив пальцы чем-то вроде перепонок.

– Зачем? – спросил я.

– Честно говоря, не знаю, – ответил он. – В действительности я не планировал этого. Это произошло само собой.

– А эти уродливые отметки на шее? – продолжал я, полагая, что мой друг, по-видимому, всё ещё работает над этой частью статуи.

Кори смущённо рассмеялся, и в его глазах появилось странное выражение.

– Я и сам бы хотел это объяснить, Кен, – ответил он. – Вчера утром я проснулся с таким чувством, что, должно быть, работал во сне, поскольку на её шее с обеих сторон позади ушей появились какие-то надрезы, похожие на… пожалуй, похожие на жабры. Сегодня я исправил этот недостаток.

– Возможно, «морской богине» следует иметь жабры, – заметил я.

– Вероятно, это стало результатом того, что я узнал позавчера в Иннсмуте, когда ходил в город за некоторыми необходимыми вещами. До меня дошли новые истории о клане Маршей, которые сводятся к предположению о том, что члены этой семьи выбрали уединение добровольно вследствие какого-то физиологического изменения, связанного с легендами о некоторых островах в Южных морях. Разумеется, всё это не более чем сказки, которые выдумывают и распространяют невежественные люди – хотя я признаю, что в ней есть нечто более необычное, нежели в иудео-христианских мифах. Той же ночью эта легенда пригрезилась мне во сне. Очевидно, я встал, подобно сомнамбуле, и вылепил явленный во сне образ – мою «Морскую богиню».

Я нашёл это происшествие более чем странным, однако отказался от дальнейших комментариев. Его объяснение казалось логичным, и, признаться, я больше интересовался ходившими по Иннсмуту слухами, чем какими-то аномалиями в фигуре «морской богини».

Кроме того, меня озаботило очевидное беспокойство Кори. Во время нашей беседы он вёл себя очень оживлённо, независимо от предмета разговора, но как только мы умолкали, от моих глаз не укрывалась рассеянность Джеффри, словно его сознание было занято тем, о чём он упорно не хотел говорить – тем, что подспудно тревожило его, но о чём он сам имел смутное представление, недостаточное для обсуждения со мной. Эта тревога проявлялась различными способами – отстранённым взглядом, периодически обращающимся в сторону моря, печальным выражением лица, частыми перерывами в речи, свидетельствующими о том, что его мысли то и дело сбивались на темы более важные, чем мы обсуждали с ним.

Думаю, мне следовало бы взять инициативу в свои руки и выяснить причину этой озабоченности моего друга, столь явно бросающейся в глаза. Но я медлил, поскольку полагал, что это не касается меня, и было бы неразумно столь бесцеремонно вторгаться в частную жизнь Кори. Хотя мы с давних пор были друзьями, это не означало, что я могу влезать в его личные дела, да он и сам не позволил бы этого. Я чувствовал, что его тревогу вызывало нечто такое, к чему он бы не допустил меня, и что принадлежало только одному ему.

Как бы то ни было, здесь я прерываю свой рассказ о той встрече и перехожу к периоду после исчезновения Кори, когда я вступил во владение его домом согласно составленному им документу. В промежуток между двумя этими событиями Кори бегло записывал сумбурные заметки в дневнике, который сохранился и был позже обнаружен мною. Журнал начинался как вполне обычная книга, в которой отражались исключительно его творческие изыскания. Хронологически эти записи передают обстоятельства последних месяцев жизни Джеффри Кори.

«7 марта. Прошлой ночью приснился удивительный сон. Что-то побудило меня дать имя Морской богине. Утром обнаружил следы воды на голове и плечах статуи, словно я сам намочил её. Устранял эти нарушения, как будто не было других занятий, хотя я планировал оформлять Риму. Такое принуждённое поведение беспокоит меня.

8 марта. Приснилось, как я плавал в компании мужчин и женщин крайне экзотического вида. Когда мне удавалось видеть их лица, они казались навязчиво знакомыми – вроде как из старого альбома. Это ощущение неукротимо возрастало в каких-то гротескных намёках и осторожных инсинуациях, услышанных мною сегодня в аптеке Хэммонда – как всегда, насчёт Маршей. История о прадеде Джетро, живущем в море. Жабры! Похожие вещи рассказывают о некоторых членах семейств Уэйтов, Ойлмэнов и Элиотов. Такую же чушь услышал, когда остановился, чтобы справиться кое о чём на железнодорожной станции. Местные жители передают друг другу эти басни десятки лет.

10 марта. Наверняка снова ночью ходил во сне, поскольку с Морской богиней произошли некоторые лёгкие изменения. Опять появились таинственные зарубки, словно некто провёл каким-то инструментом вроде резца по статуе. Самое странное заключается в том, что, как мне показалось, новые отметины появились как будто в результате давления на мягкую глину, меж тем как ещё вчера материал был весьма твёрдым. А сегодня утром весь образец оказался мокрым.

11 марта. В высшей степени экстраординарное событие прошлой ночью. Возможно, самый правдоподобный сон, который я когда-либо видел в своей жизни, и определённо самый эротичный. Даже сейчас я едва могу думать об этом без возбуждения. Мне приснилась обнажённая женщина, проскользнувшая в мою постель после того, как я лёг спать, и остававшаяся там всю ночь. Мне снилось, что вся ночь была посвящена любви – или, пожалуй, следовало бы назвать это похотью. Ничего подобного со времён Парижа! И столь же реально, как множество тех ночей в Латинском квартале! Даже слишком реально, ибо я проснулся совершенно измождённым. Несомненно, я провёл беспокойную ночь, что подтверждает и чересчур смятая постель.

12 марта. Тот же сон. Снова смертельно устал.

13 марта. Опять приснилось плавание. А сей раз в глубоководье, возле какого-то затонувшего города. Рьех или Р’Льех? Нечто по имени «Великий Тулу»?

Об этих событиях и странных сновидениях Кори почти ничего не говорил во время моего визита в марте. Его настроение в тот период показалось мне подавленным. Он поведал о некоторых затруднениях со сном – по словам Кори, постель перестала служить для него местом отдыха. Затем он спросил, не доводилось ли мне слышать названия «Рьех» или «Тулу», которые были для меня, естественно, незнакомы. Однако на второй день моего пребывания в гостях нам представился случай услышать их.

В тот день мы отправились в Иннсмут – небольшая пробежка длиной менее пяти миль – и вскоре мне стало ясно, что покупка вещей, по словам Кори нужных ему, не являлась главной причиной посещения города. Кори явно собирался разузнать кое-какую информацию о своей семье, для чего мы методично обходили различные места в Иннсмуте – от аптеки Ферранда до публичной библиотеки, в которой пожилая служительница показала диковинное собрание материалов, касающихся самых старых фамилий города и округи. Кроме того, она припомнила двух совсем древних стариков, которые могли многое рассказать о Маршах, Гилманах и Уэйтах. Их можно было отыскать там, где они обычно проводили всё время – в баре на Вашингтон-стрит.

Иннсмут, несмотря на удручающую деградацию последнего времени, представлял собой тип города, который неизбежно очаровывает любого гостя археологическими и архитектурными достопримечательностями более чем столетней давности. Большинство зданий здесь, за исключением делового сектора, были построены много десятков лет назад, раньше начала нынешнего века. Хотя большинство из них пустовало, а некоторые уже разрушились, архитектурные особенности домов отражали особенности американской культуры давно ушедшей эпохи.

Когда мы приблизились к берегу моря возле Вашингтон-стрит, признаки катастрофического упадка были заметны повсюду. Здания лежали в руинах; «взорваны, – пробормотал Кори, – федеральными агентами, как я тебе рассказывал». Похоже, никто не предпринимал никаких усилий, чтобы навести здесь порядок; некоторые участки улицы были по-прежнему завалены грудами битого кирпича. В одном месте улица была полностью разрушена, равно как и все расположенные вдоль доков старые дома, ранее служившие товарными складами, а теперь давным-давно опустевшие. По мере того, как мы приближались к морю, всё больше ощущалось тошнотворное, отдающее мускусом зловоние явно морского происхождения, пропитавшее буквально всю местность. Пожалуй, это было даже хуже, чем запах рыбы, часто характерный для застойных вод морских бухт или для внутренних водоёмов.

Большинство пакгаузов, сказал Кори, некогда принадлежали Маршам (об этом он узнал в аптеке Ферранда). Интересно, что оставшиеся члены кланов Уэйтов, Ойлмэнов и Элиотов пострадали в минимальной степени; почти все усилия федеральных агентов были направлены на Маршей и их собственность в Иннсмуте, хотя и не затронули их фабрику по производству золотых изделий. Это предприятие по-прежнему давало работу ряду жителей городка, не занятых в рыбном промысле. Правда, эта фабрика больше не управлялась членами клана Маршей.

Питейная, которую мы, наконец, достигли, судя по всему была построена ещё в XIX веке. Ни в здании, ни в его интерьере не было заметно практически никаких следов ремонта с тех пор, поскольку заведение пребывало в крайне ветхом запущенном состоянии. Неопрятно одетый человек средних лет сидел позади стойки бара, читая выпуск «Аркхэм эдвертайзер», а немного дальше расположились двое стариков, один сонливее другого.

Кори заказал стакан бренди, и я последовал его примеру. Флегматичный бармен обслужил нас, не проявив никакого интереса.

– Сет Акинс? – спустя некоторое время обратился с вопросом Кори.

Бармен кивнул головой в сторону одного из дремлющих посетителей.

– Что он будет пить? – спросил Кори.

– Ничего.

– Тогда налейте ему бренди.

Бармен налил небольшую порцию бренди в плохо вымытый стакан и поставил его на стойку. Захватив стакан, Кори направился к спящим старикам. Лёгким толчком локтем он разбудил Сета Акинса и сел рядом.

– Выпейте за мой счёт, – пригласил он.

Старик взглянул на него, продемонстрировав морщинистое лицо и тусклые глаза под взъерошенными седыми волосами. Увидев бренди, он немедленно схватил стакан, бессмысленно захихикал и залпом проглотил напиток.

Кори начал расспрашивать его, сперва удостоверившись в том, что старик является давним жителем Иннсмута. Потом они завели вполне банальную беседу о городке и окружающей местности вплоть до Аркхэма и Ньюберрипорта.

Акинс говорил весьма охотно; Кори угостил его ещё одним стаканом, затем ещё одним. Но оживлённая речь Акинса моментально увяла, стоило Кори упомянуть старые семейства, в том числе Маршей. Старик заметно притих, бросая нетерпеливые испуганные взгляды в сторону двери, как будто он намеревался сбежать. Кори, однако, надавил на него, и Акинс неохотно уступил.

– Надеюсь, мне ничего не будет за то, что я вам тут скажу, – в конце концов промолвил он. – Многие из этих Маршей пропали с тех пор, как власти пришли сюда в прошлом месяце. И никто не знает куда, но они так и не вернулись.

Старик говорил сбивчиво и невнятно, несколько раз почти уходя от основной темы, но под конец добрался до главного:

– Торговля на Южных островах… Капитан Обед Марш – вот кто всё это начал. Он увозил туда какие-то товары… а назад привёз кого-то вроде женщин, и спрятал их в большом, специально выстроенном доме… а затем у молодых Маршей появился этот странный взгляд, и они принялись плавать аж до самого Рифа Дьявола, где проводили уйму времени… часы… а ведь неестественно быть под водой так долго. Капитан Обед женился на одной из тех женщин… а некоторые молодые Марши отправились на Восточные острова и вернулись с новыми женщинами. Торговля капитана Марша, в отличие от других, всё время процветала. Все его три судна – бриг «Колумбия», барк «Королева Суматры» и ещё один бриг, «Гетти» – ходили в Тихий океана без всяких происшествий. А эти люди – островитяне – и Марши принесли новую религию. Они называли её Орден Дагона. Об этом было множество толков; шёпотом, чтоб никто не подслушал, люди пересказывали истории о том, что происходило на встречах Ордена. Молодёжь… некоторые молодые люди исчезали, и никто их больше никогда не видел. В народе тайно шептались о жертвоприношениях – человеческих жертвоприношениях… ведь в тот период, когда исчезло множество людей, никто из детей Маршей, Гилманов, Уэйтов или Элиотов не пропал. И ещё среди людей ходили слухи о месте, называемом Рьех, и о ком-то по имени Тулу. Это какой-то родственник Дагона, похожий на…

В этот момент Кори прервал рассказ Акинса с целью выяснить подробности касаемо вышеупомянутого существа, однако старик больше ничего не знал. Я, в свою очередь, не сразу понял причину внезапно обострившегося интереса Кори.

Акинс продолжал:

– Люди старались держаться подальше от Маршей и его новых дружков… В основном именно у Маршей появился этот странный взгляд. Некоторые из них выглядели столь плохо, что почти постоянно находились в доме, покидая его лишь по ночам, когда они подолгу плавали в океане. Ходила молва, будто они могли плавать как рыбы – сам-то я никогда их не видел, да никто о них особо и не распространялся, поскольку мы заметили, что кто бы не заговаривал о них, вскоре бесследно исчезал, подобно тем несчастным молодым людям. Капитан Обед узнал от канаков на Понапе много всяких вещей про тех, кого они называли «глубоководные». Он привёз с собой кучу вырезанных из камня предметов, изображавших странных рыб и тварей из морской бездны, которые не были рыбами… одному Богу ведомо, что это были за твари!

– Что он делал с этими предметами? – спросил Кори.

– Часть отдал в Зал Дагона, а некоторые продал – причём за очень хорошую цену. Но теперь их больше нет – все они пропали. И Ордена Дагона нет, да и Маршей здесь никто не видел с того времени, как взорвали их склады. Не всех их арестовали, нет, сэр – говорят, некоторые из Маршей просто ушли в море, вроде как убили сами себя, – в этот момент старик грустно усмехнулся. – Но никто так и не видел их тел; на всём побережье так и не нашли ни одного трупа.

Когда Акинс договорил эту речь, произошло нечто крайне необычное. Он вдруг уставился расширившимися глазами на моего друга, его нижняя челюсть отвисла, а руки задрожали. На пару мгновений он застыл в этой позе, а затем резко встряхнулся, развернулся и стремглав бросился наружу, издав протяжный, всколыхнувший холодный воздух, вопль отчаяния.

Сказать, что мы были удивлены, значит не сказать ничего. Внезапное бегство Сета Акинса от Кори было настолько неожиданным, что мы глазели друг на друга в крайнем изумлении. Лишь позднее до меня дошло, что на присущее Акинсу суеверное сознание, должно быть, произвели будоражащее впечатление странные складки на шее Кори ниже ушей. Ибо в ходе нашей беседы со стариком толстый шарф Кори, прикрывавший шею от прохладного мартовского воздуха, развязался и сполз вниз, открыв эти причудливые рубцы и грубую кожу, с младенчества характерную для шеи Джеффри Кори, что придавало ей вид старой и больной.

Не позволяя себе никакого другого объяснения, я не стал обсуждать с Кори происшедшее, чтобы не смущать его, поскольку он и без того был заметно расстроен.

– Что за вздор! – воскликнул я, когда мы снова очутились на Вашингтон-стрит.

Кори рассеянно кивнул, но мне было очевидно, что некоторые аспекты рассказа старого Акинса тяжело удручили его. Он пытался улыбаться, но улыбка выходила печальной, а в ответ на мои дальнейшие комментарии он лишь пожимал плечами, словно не желал говорить о тех вещах, что мы услышали в баре.

Вечером Кори вёл себя очень сдержанно, будучи полностью поглощённым своими мыслями – даже в большей степени, нежели ранее. С огорчением я вспоминаю нежелание Джеффри поделиться со мной тем, что так угнетало его, но, разумеется, это было его право. Я рассчитывал на то, что со временем его мрачное настроение развеется, и мы вернёмся к нашим обычным непринуждённым разговорам. Таким образом, после нескольких пробных вопросов, на которые он не дал удовлетворительного ответа, я не стал больше возвращаться к рассказу Сета Акинса и инссмутским легендам.

Утром следующего дня я вернулся в Нью-Йорк.

Далее следуют выдержки из дневника Джеффри Кори:

«18 марта. Утром проснулся с осознанием того, что прошлой ночью спал не в одиночестве. Доказательство – отпечатки на подушке. Комната и кровать очень сырые, словно кто-то мокрый забрался в постель рядом со мной. Интуитивно я догадываюсь, что это была женщина. Но как? Меня охватила тревога при мысли о том, что безумие Маршей могло воплотиться во мне. Следы ног на полу.

19 марта. «Морская богиня» пропала! Дверь открыта. Должно быть, некто приходил сюда ночью и забрал её. Её стоимость вряд ли оправдывает риск! Больше ничего не исчезло.

20 марта. Всю ночь снились сны, вдохновлённые историей Сета Акинса. Видел капитана Обеда Марша в глубине моря! Очень старого. С жабрами! Он заплывал очень далеко под водой, до самого Рифа Дьявола. С ним было множество других, как мужчин, так и женщин. Странный взгляд Маршей! О, какая сила и власть!

21 марта. Ночь равноденствия. Моя шея дёргалась от боли всю ночь. Не мог спать. Встал и спустился к берегу. Как притягательно море! Прежде оно никогда не было так дорого мне, но теперь я помню, как, будучи ребёнком, имел обыкновение воображать – где-то в центре материка! – звуки моря, прибоя и бурных волн. Жуткое предчувствие охватывало меня всю долгую ночь».

Ниже той же даты – 21 марта – было написано последнее послание Кори, обращённое ко мне. Он ничего не говорил о своих снах, но поведал о болях в шее:

«Ясно, что проблема не в глотке. Нет затруднений с глотанием. Кажется, источник боли находится той части шеи, где под ушами кожа обезображена непонятным пороком (что-то вроде больших бородавок, или бородки у индюка, или глубоких рубцов – можно называть это как угодно). Я не могу описать эти мучения – они не похожи на ту боль, что вызывают ушиб, жжение или растирание. Как будто кожа разрывается снаружи, и постепенно разрывы становятся всё глубже. Не могу избавиться от мысли, что вот-вот случится какое-то событие – то, чего я одновременно страшусь и страстно ожидаю. Мною мало-помалу овладевают родовые воспоминания – как бы скверно я не понимал их!»

В ответном письме я посоветовал ему обратиться к доктору и обещал навестить в начале апреля.

Однако к этому моменту Кори исчез.

Имелось свидетельство того, что он спустился к океану и вошёл в него, то ли с намерением искупаться, то ли покончить с собой – установить это не представлялось возможным. Отпечатки его босых ног были обнаружены в остатках загадочной глины, выброшенной на берег моря в феврале, но следы его возвращения не нашлись. Не было никакого прощального письма, однако осталось завещание, в соответствии с которым я становился его наследником и вступал в права владения недвижимостью. Это доказывает, что какие-то крупицы здравого смысла ещё не покинули его разум.

Вдоль побережья к югу и северу от Иннсмута были предприняты поиски тела Кори – впрочем, совершенно неорганизованные – но безрезультатно, и проводившиё следствие коронер без помех констатировал, что смерть скульптора наступила в результате несчастного случая.

Изложение обстоятельств, относящихся к таинственному исчезновению Кори, не может быть полным без краткого упоминания о том, что я наблюдал в районе Рифа Дьявола в ночных сумерках 17 апреля.

Это был очень тихий вечер; поверхность моря напоминала стекло, и ни одно малейшее дуновение ветра не нарушало спокойствие воздуха. Я занимался последними делами, связанными с завещанием Кори, и решил прогуляться по улицам Иннсмута. Истории, услышанные мною о Рифе Дьявола, неизбежно толкнули меня посмотреть вблизи на его остатки – несколько острых разбитых камней, возвышавшихся над водой в течение отливов на расстоянии примерно в милю от городка. Солнце уже зашло за горизонт, небо на западе светилось вечерней зарёй, и настолько, насколько хватало взгляда, море приобрело тёмно-кобальтовый цвет.

Едва я достиг рифа, когда в воде началось огромное волнение. Во многих местах поверхность моря забурлила и вспенилась; я остановил лодку и замер, полагая, что, должно быть, наверх поднялась группа дельфинов. С удовольствием я предвкушал приятное зрелище.

Но это были вовсе не дельфины. Это были какие-то обитатели моря, о которых я совершенно не имел понятия. В прихотливом сумеречном свете они выглядели одновременно как рыбы и как покрытые чешуёй люди. За исключением одной пары они держались на порядочном удалении от моей лодки.

Лишь одна пара – существо явно женского пола странного цвета, напоминающего глину, и мужчина – подплыли довольно близко к лодке. Я наблюдал за ними со смешанными чувствами, среди которых преобладал страх, причиной которого была неизвестность. Они проплыли мимо, то ныряя вглубь, то поднимаясь на поверхность. Затем светлые тела обоих существ развернулись, и на мгновение они сверкнули глазами в мою сторону, издав странный гортанный звук, похожий на сдавленный оклик… моего имени: «Кен!», после чего неведомые пловцы навсегда скрылись в пучине, оставив меня с ясным, безошибочным осознанием того, что у одной из имевших жабры морских тварей было лицо Джеффри Кори!