«Спуск»

Томас Диш Спуск

Descending • shortstory by Thomas M. Disch • Fantastic Stories of Imagination, July 1964 • Перевод с английского: М. Дронов

Кетчуп, горчица, огуречный рассол, майонез, два вида приправ к салату, свиной жир и лимон. Ах да — два подноса с кубиками льда. В буфете — банки, коробки со специями, мукой, сахаром, солью и коробка с изюмом!

Пустая коробка из-под изюма.

Нет даже кофе. Даже чая, который он ненавидел.

В почтовом ящике также ничего, если не считать счета из магазина Андервуда: «Если вы не погасите задолженность по вашему счету…»

Мелочь в размере 4,74 доллара звенела в кармане пальто — добыча от бутылки кьянти, которую он обещал себе никогда не раскупоривать. Он уже избавлен от переживаний по поводу продажи книг: все книги проданы. Письмо к Грэму ушло неделю назад. Если бы брат намеревался послать ему что-нибудь, перевод должен был уже прийти.

«Мне следовало бы отчаяться, — подумал он. — Может быть, это и есть отчаяние?»

Он мог бы заглянуть в «Таймс». Но это так удручающе — искать работу за пятьдесят долларов в неделю и получать отставку. Но он не обижался на работодателей — на их месте он бы себя не нанял. Уже многие годы он был чем-то вроде кузнечика. Единственной его добычей были муравьи.

Он побрился без мыла и почистил туфли до зеркального блеска. Потом надел на немытое тело белую крахмальную рубашку и выбрал галстук потемнее. Он начал чувствовать легкое возбуждение, хотя внешне выглядел вполне спокойным.

Спускаясь по лестнице на первый этаж, он натолкнулся на миссис Бил, которая делала вид, что подметает хорошо выметенный пол в парадной.

 — Добрый день, или, я полагаю, для вас доброе утро?

 — Добрый день, миссис Бил.

 — Ваше письмо пришло?

 — Нет еще.

 — Смотрите, первое число не за горами.

 — Да, конечно, миссис Бил.

Прежде чем ответить кассиру в метро, он подумал: один билет или два? И решил — два. Все равно у него не было выбора, кроме возвращения домой. До первого числа еще уйма времени.

«Если бы у Жана Вальжана была кредитная карточка, он бы никогда не попал в тюрьму».

Воодушевив себя таким образом, он принялся рассматривать рекламные объявления в вагоне метро. КУРИТЕ. ПРОБУЙТЕ. ЕШЬТЕ. ДАЙТЕ. СМОТРИТЕ. ПЕЙТЕ. ПОЛЬЗУЙТЕСЬ. ПОКУПАЙТЕ. Он подумал об Алисе в стране Чудес с ее грибами: «Съешь меня».

На Тридцать Четвертой стрит он вышел из вагона и прямо с платформы вошел в универсальный магазин Андервуда. На главном этаже он остановился у табачного прилавка и купил пачку сигарет.

 — Наличными или в кредит?

 — В кредит.

Он протянул продавцу пластиковую карточку. Долг увеличился.

Бакалея была на пятом этаже. Он тщательно выбирал. Коробка растворимого кофе и двухфунтовая банка кофе в зернах, большая банка тушенки, суп в пакетах, пачки с мукой для оладьев и сгущенное молоко. Джем, арахисовое масло и мед. Шесть банок тунца. Затем он позволил себе лакомства: английское печенье, сыр, мороженый фазан и даже яблочный пирог. Он не питался так изысканно с тех пор, как его уволили. Он не мог себе этого позволить.

 — Четырнадцать восемьдесят семь.

На этот раз, подсчитывая сумму, продавщица занесла номер его кредитной карточки в список закрытых и сомнительных счетов. Она улыбнулась, извиняясь, и отдала ему карточку.

 — Извините, но мы должны вести учет.

 — Понимаю.

Сумка с продуктами весила добрых двадцать фунтов. Придерживая ее с той осторожностью, с которой вор несет награбленное мимо полицейского, он поднялся на эскалаторе на восьмой  этаж, где находился книжный магазин. Его выбор книг базировался на тех же принципах, что и выбор бакалеи Сначала классика — два викторианских романа, которые он не читал: «Ярмарка тщеславия» и «Пограничная полоса»; Данте в переводе Сэтера, двухтомная антология немецких пьес. Затем чтение полегче: сенсационный роман из списки бестселлеров и два детектива.

Он начал испытывать головокружение от потакания своим слабостям и полез в карман за монеткой.

«Орел — новый костюм; решка — ресторан „Небесный зал“».

Решка.

«Небесный зал» на пятнадцатом этаже был пуст, за исключением нескольких болтающих за кофе и пирожными женщин. Он сел за столик у окна и заказал самые дорогие блюда, закончив обед кофе с фруктами. Потом протянул официантке кредитную карточку, накинув ей пятьдесят центов на чай.

Потягивая вторую чашку кофе, он принялся за «Ярмарку тщеславия» и, к своему удивлению, обнаружил, что книга доставляет ему удовольствие. Официантка вернулась с его карточкой и квитанцией.

Так как «Небесный зал» находился на самом верхнем этаже универмага Андервуда, отсюда шел только один эскалатор — вниз. Спускаясь, он продолжал читать «Ярмарку тщеславия», переходя на каждом этаже с конца одного эскалатора на начало следующего и не поднимая глаз от книги. Он знал, что когда спустится до торгового зала, то окажется всего в нескольких шагах от турникета станции метро.

Прочитав половину шестой главы, он почувствовал, что что-то не так.

«Когда же кончатся эти чертовы эскалаторы?»

Он сошел с эскалатора, но не понял, на каком этаже находится: не было ни одной двери, ведущей в универмаг. Решив, что вышел где-то между этажами, он спустился еще на один эскалатор, но обнаружил такое же непонятное отсутствие каких-либо ориентиров.

Здесь был, однако, водяной фонтанчик, и он сделал пару глотков.

«Наверное, и уехал в подвал. Однако это странно. Для грузчиков и сторожей не будут делать эскалатор».

Он подождал, стоя на площадке и наблюдая, как ступеньки медленно спускаются ему навстречу. Он ждал довольно долго, но на движущихся ступеньках никто не показывался.

«Возможно, магазин уже закрыт». У него не было наручных часов, и он потерял всякое представление о времени. Наконец он решил, что, увлеченный чтением романа, просто остановился на одной из верхних площадок. Отсутствие выходов могло быть объяснено некоторыми странными особенностями планировки этажа, а отсутствие обозначений этажей является, вероятно, беспечностью администрации.

Он запихнул «Ярмарку тщеславия» в сумку с продуктами, встал на решетчатую ступеньку эскалатора, идущего вниз, и на каждой площадке отмечал свое продвижение произносимым вслух числом. При «восьми» ему стало не по себе, при «пятнадцати» он пришел в полное отчаяние, а когда остановился на сорок пятой площадке, ему стало страшно.

Он поставил сумку с покупками на бетонный пол площадки и почувствовал, что рука устала держать двадцать фунтов продуктов и книг.

Проверив пульс — около восьмидесяти ударов в минуту, — он съехал еще на два пролета вниз. Два пролета заняли ровно минуту.

Он может прочитывать приблизительно одну страницу в минуту, на эскалаторе — немного меньше. Предположим, читая, он провел один час на эскалаторах: шестьдесят минут — сто двадцать этажей. Плюс сорок семь, которые он сосчитал. Итого — сто шестьдесят семь. «Небесный зал» был на пятнадцатом этаже.

167 — 15 = 152.

Он находился на сто пятьдесят втором подвальном этаже. Это было невероятно.

Единственный выход из невозможной ситуации — трактовать ее как обычную. Таким образом, он вернется в универмаг Андервуда тем же путем, каким, очевидно, покинул его. Он начал подниматься на сто пятьдесят два пролета по движущимся вниз эскалаторам. После двух пролетов у него совершенно сбилось дыхание.

Главное — не спешить. Он не будет поддаваться панике.

Нет.

Он взял сумку с продуктами и книгами, подождал, пока восстановится дыхание, и поднялся на четвертый пролет. Отдыхая на площадке, он попытался сосчитать ступеньки между этажами, но сумма была разной в зависимости от того, считал ли он по движению или против него.

Когда он взбирался на девятый эскалатор, сумка порвалась, продукты и книги вывалились, образовав аккуратную кучу.

Разбилась только одна банка с джемом.

Он сложил продукты в угол площадки, за исключением наполовину растаявшего фазана, которого он засунул в карман пальто, предвидя, что подъем займет еще очень много времени.

Физическое напряжение притупило все его другие чувства, а точнее говоря, способность к страху. Он поднялся на один пролет, отдохнул, снова поднялся и снова отдохнул. Каждый последующий подъем был труднее, каждый отдых — дольше. Он перестал считать площадки после двадцать восьмой и, когда ноги отказали, рухнул на бетонный пол. Он попытался сделать несколько приседаний, но упал на спину.

Несмотря на недавний обильный обед в ресторане, его мучил голод, и он с жадностью уничтожил фазана, теперь уже совершенно оттаявшего, даже не заметив, был ли фазан сырой или вареный.

«Так и становятся каннибалами», — подумал он, засыпая.

Ему снилось, что он падает в бездонную яму. Проснувшись, он обнаружил, что ничего не изменилось, за исключением того, что тупая боль в ногах усилилась. Монотонное жужжание эскалаторов усилилось до рева Ниагарского водопада, а скорость их движения увеличилась пропорционально реву.

«Меня лихорадит», — решил он, вскочил на одеревеневшие ноги и согнул их несколько раз по очереди, чтобы убрать боль из мускулов.

На середине третьего эскалатора ноги опять нестерпимо заныли, однако ему удалось одолеть подъем. На следующем пролете он свалился. Лежа на площадке, куда привез его эскалатор, он почувствовал, что к нему вернулся голод.

Его продукты были где-то внизу. Если возвращаться за ними, он потеряет все очки в подъеме, которого с таким трудом добился. Возможно, универмаг Андервуда находится всего через несколько пролетов вверху. Или через сотню. Ему оставалось только гадать.

Из-за голода и усталости, а также из-за того, что тщетность подъема по бесконечным пролетам опускающихся эскалаторов была, как он теперь расценил ее, сизифовым трудом, он решил вернуться и поесть.

Сначала он позволил эскалатору тихо нести себя вниз, но вскоре в нем пробудилось нетерпение. Он обнаружил, что бежать вниз через три ступеньки было не так изматывающе, как бежать вверх. Он почти не устал, и за несколько минут добрался до своих продуктов.

Съев половину яблочного пирога и немного сыра, он сделал из своего пальто подобие мешка, связав рукава и застегнув все пуговицы. Теперь, держась одной рукой за воротник, а другой за низ пальто, он мог нести продукты с собой.

Он ехал вниз, только вниз, вниз и вниз, до головокружения быстро, слегка поворачиваясь на каблуках на каждой площадке. Он кричал, улюлюкал и хохотал во весь голос; крики эхом отзывались в узких коридорах с низкими сводами, преследуя его.

Вниз, вниз и вниз.

Дважды он поскальзывался на площадках, а однажды не устоял и полетел вниз, выпустив мешок с продуктами.

Наверное, он некоторое время был без сознания, так как, очнувшись в куче продуктов, обнаружил, что у него рассечена щека и голова раскалывается от боли. Складывающиеся ступени мягко терлись о его каблуки.

Затем он пережил первый момент ужаса — предчувствие, что этот спуск БЕСКОНЕЧЕН.

«Я еду в ад! — закричал он, хотя его голос и не мог заглушить беспрерывного жужжания эскалаторов. — Это путь в ад. Оставь надежду всяк сюда входящий!»

Здравый смысл, однако, был так присущ его характеру, что ни истерика, ни ужас не могли надолго овладеть им. Он опять собрал продукты, с облегчением обнаружив, что на этот раз разбилась только одна банка растворимого кофе, и начал более аккуратный спуск. Опять принялся за «Ярмарку тщеславия», читая ее и одновременно шагая по ползущим вниз ступеням. Он не позволил себе думать о протяженности той бездны, в которую погружался, и сюжетные перипетии романа помогли ему отвлечься от своей собственной ситуации. На странице 235-й он пообедал остатками сыра и яблочного пирога; на 523-й отдохнул и поужинал английскими печеньями, макая их в арахисовое масло.

«Нужно лучше распределить оставшуюся пищу».

Может быть, если он будет рассматривать свое абсурдное положение как борьбу за выживание, как главу в своей собственной робинзонаде, он сможет достичь дна этого механического водоворота живым и нормальным.

Конечно, он все еще спускается вниз… И он все еще вполне нормален… Но он выбрал себе цель и не отступит от нее.

На бесконечных лестничных клетках не существовало ночи. Он засыпал, когда ноги более не могли нести его и глаза начинали слезиться от чтения. Во сне он продолжал свой спуск по эскалаторам. Он просыпался, и его рука все так же лежала на резиновом поручне, который двигался одновременно со ступенями. Тогда он осознавал, что не спит.

Как лунатик, он продолжал идти по эскалаторам дальше вниз, в эту нескончаемую преисподнюю, позабыв где-то мешок с пищей и даже недочитанный роман Теккерея.

Поднимаясь вверх, он в первый раз заплакал. Без романа думать было совершенно не о чем. кроме как об этом, об этом…

«Сколько же еще? Как долго я спал?»

Он сумел подняться на двадцать пролетов. Потом сломался. Развернулся и позволил ступеням нести себя вниз.

Эскалатор, казалось, двигался теперь с большей скоростью, чем раньше, а перестук ступеней стал громче. Но он больше не доверял своим ощущениям.

«Наверное, я не в своем уме. А может, просто ослабел от голода. Все равно пища когда-нибудь кончилась бы. А голод может повредить мозгу. Оптимизм — вот выход!»

Из-за отсутствия других развлечении он занялся тщательным анализом окружающего. Стены и потолки были плотные, гладкие и ослепительно белые. Ступени эскалатора имели матовый никелевый оттенок; продольные зубья были слегка светлее, а канавки — темнее. Зубья слегка выступали за край каждой ступеньки, что придавало нм сходство с машинкой парикмахера.

Каждый раз, когда он доезжал до площадки, его внимание сосредоточивалось на иллюзорном «исчезновении» ступеней, на том, как они складываются, достигая пола, и заезжают, попадая канавками в зубья, под металлическую пластину.

По его подсчетам, эскалаторы унесли его на много миль под универсальный магазин. Он поздравил себя с невольным приключением и подумал, что установил своеобразный рекорд.

В последующие дни, когда единственной его пищей была вода из фонтанчиков, оборудованных на каждом десятом этаже, он думал о еде и приготавливал воображаемые блюда из оставленной наверху пищи. Он смаковал изумительную сладость меда, жирность бульона, лизал пленку желатина на вскрытой банке тушенки Когда он думал о шести банках тунца, его раздражение достигало предела, так как нечем было открыть их…

Потом случилась удивительная вещь. Он снова побежал вниз, нетерпеливо, очертя голову, без всякой осторожности. Несколько пролетов проскочили перед ним, как в ускоренном кино; он едва успевал осмыслить один, как перед ним уже возникал следующий. Демоническая, бесцельная гонка — и зачем? Он бежал, как ему казалось, к куче продуктов. Это был настоящий бред, который не мог продолжаться долго. Ослабевшее тело было не в состоянии поддерживать такой бешеный темп, и он очнулся от своего бреда, смущенный и совершенно без сил. Теперь начался другой, более рациональный бред: сумасшествие, воспламеняемое логикой. Лежа на площадке и потирая порванную связку на лодыжке, он размышлял о природе, происхождении и цели эскалаторов.

Возможно, его наиболее интересной теорией было представление, что эти эскалаторы являлись своеобразным типом тренировочного колеса, нечто вроде колеса в беличьей клетке, из которого — поскольку оно представляло из себя замкнутую систему — не могло быть выхода. Данная теория требовала, однако, некоторых изменений в концепции физической вселенной, которую он всегда считал эвклидовой: теперь же спуск вдоль воображаемой вертикальной линии представлялся ему замкнутой петлей. Новая теория взбодрила его, так как он мог надеяться, что, совершив полный крут, вернется если не в универмаг Андервуда, то хотя бы к оставленным продуктам. Возможно, что в своем отрешенном состоянии он уже миновал один или лаже несколько выходов, не заметив их.

В его мозгу существовала и другая, весьма странная теория, касающаяся мер, предпринятых кредитным отделом Андервуда против особо крупных должников. Однако это была уже чистая паранойя.

«Теория! Я не нуждаюсь ни в каких теориях. Я должен избавиться от них».

В конце концов он стал рассматривать эскалаторы как объективную реальность, не требующую более никаких объяснений.

Он обнаружил, что начал терять в весе. Этого следовало ожидать, так как он очень долго пробыл без пищи (судя по щетине, прошло больше недели). Однако существовала и другая возможность, которую он не мог полностью исключить: он приближался к центру Земли, где, как он думал, все предметы не имеют веса.

«Может быть, кто-нибудь спасет меня», — надеялся он.

Однако надежда была столь же механической, как и эскалаторы, по которым он ехал.

Он галлюцинировал. Женщина в нарядной шляпке, нагруженная покупками из Андервуда, спустилась по эскалатору ему навстречу, перешла по площадке, стуча каблучками, на следующий эскалатор и уехала прочь, даже не кивнув ему.

Все чаще и чаще, просыпаясь или выходя из состояния оцепенения, он обнаруживал, что лежит на площадке, ослабевший, размякший и даже не ощущающий голода. Затем он переползал на эскалатор, ложился на ступеньки головой вперед, опираясь руками, чтобы не упасть, и ехал вниз.

«На дно… на дно… когда я приеду туда…»

Действительно, оттуда уже некуда бежать, кроме как наверх. Возможно, по другой линии эскалаторов, но лучше на лифте. Очень важно было верить в дно.

Эта идея сделалась для него такой болезненно-навязчивой и неотступной, как раньше стремление во что бы то ни стало подняться наверх. Его восприятие стало неопределенным. Он уже не мог отличать реальное от воображаемого. Думая о еде, он часто глодал свои руки.

Наконец ему показалось, что он достиг дна. Это была большая комната с высоким потолком. Стрелки указывали на другой эскалатор: «ВВЕРХ». На эскалаторе висела цепочка и небольшое объявление: «НЕ РАБОТАЕТ. ПРОСЬБА ПОДОЖДАТЬ, ПОКА ЭСКАЛАТОРЫ РЕМОНТИРУЮТСЯ. ПРИНОСИМ СВОИ ИЗВИНЕНИЯ. АДМИНИСТРАЦИЯ».

Он тихо засмеялся.

Потом он придумал способ открыть банки с тунцом. Он мог бы подсунуть банку под выступающие зубья ступеньки в том месте, где они уходят под пластину в полу. Либо эскалатор вскроет банку, либо банка заклинит эскалатор. Возможно, если один эскалатор заклинится, остановятся и все остальные. Он был счастлив, что додумался до этого. Ему казалось, что его тело почти ничего не весит. Он снова спускался вниз.

Потом он лежал у подножия эскалатора. Голова покоилась на холодной металлической пластине; он смотрел на свою руку, пальцы которой были прижаты к зубьям решетки. Одна за другой, в идеальном порядке, ступени эскалатора въезжали канавками под зубья и скребли кончики его пальцев, иногда вырывая из них куски плоти.

Это было последнее, что он помнил…

Оглавление