«История козлов»

Гошу Защёлкина повязали на рассвете.

Кодла вломилась в квартиру, как обычно, по-революционному. Сначала, бодро протопав по лестнице пятью парами казённых говнодавов, кодла сосредоточилась у обитой ветхим дерматином двери. Затем старшой, утробно ахнув, отвесил этой двери залихватского пинка. Хлипкий замок сдался под революционным напором, и уже через пять секунд Гоша огребал по роже для профилактики.

— Попался, сука, — жизнерадостно оскалившись, сообщил старшой шестёркам. — Так, хату по-быстрому шмонаем, фраера — за рога и в стойло.

Следак оказался знакомым. Он был пламенным революционером, не выговаривал букву «л», вожделел к представителям своего пола и ненавидел диссидентскую мразь.

— Какие юди, — обрадовался Гоше следак. — Месье Защёкин! Попася таки, юбимый ты мой. А мы тут вонуемся, переживаем, можно сказать — куда, дескать, Защёкин наш юбезный пропа.

Следующие полчаса следак азартно уговаривал Гошу добровольно признаться. В случае признания он сулил роскошную камеру без клопов и гнид, а в противном — кокетливо кося дурным глазом, грозился заняться подследственным лично.

Защёлкин, как и подобает идейному инакомыслящему, включил несознанку и пошёл в отказ. Он не признал ни сопротивления синему террору, ни заговора с целью покушения на пахана, ни шпионажа в пользу Украины.

Под конец следак исчерпал запас весомых аргументов и потерял революционную выдержку.

— Ты меня доста, поня?! — заорал он, отбросив мужское кокетство. — Ну, ничего, я тобой займусь, козик. Поюбю тебя пыкой юбовью. В камеру его! К рецидивистам!

Рецидивисты, все трое, были сидельцами опытными, Защёлкину знакомыми, и встретили его как родного.

— Георгий Ильич, дорогой! — распахнул объятия Иван Абрамович Иванман, правый уклонист по кличке Пестель. Прозвищем Иван Абрамович был обязан привычке упоминать имя первого русского революционера к месту и без оного. — А мы всё гадаем, что же Георгия Ильича эти пестели никак изловить не могут.

— Я всегда сидел, — заговорил примостившийся на параше зиц-председатель Финт. — Я сидел при Вовке Картавом, потом при Ёське Кровавом. Ах, как я сидел при Ёське!