«Не встречайтесь с волшебниками»

Любовь Салимова Не встречайтесь с волшебниками

«До отправления электропоезда Вильнюс — Стасилос осталось пять минут», — важно и неторопливо сказал женский голос.

А я, вспотевший, злой, протискивался сквозь толпу. Едва не сбил какую-то девчонку с мороженым. Налетел на старушенцию, которая медленно и задумчиво плелась передо мной по подземному переходу. «Старая черепаха, — выругался сквозь зубы. — Сидела бы дома».

Если уж день не задался с самого утра, ничего хорошего не жди. Утром чуть не проспал, и еще оказалось, что кончился крем для бритья и кофе. Из-за этого полаялся с женой. А потом еще позвонила эта тетка, соседка по загородному участку. Сказала, что другой сосед, этот глухой старый пень, собирается подавать на меня в суд — якобы я огородил забором больше, чем мне положено. Ему-то какое дело, господи? Эта земля никому не принадлежит, а мне этот небольшой клочок возле речки очень нужен. Подумаешь, забор поставил чуть дальше, буквально на полтора метра. Не переносить же обратно! Никому ведь не мешаю. Так нет, ему, видите ли, к речке пройти трудно, лишних двадцать шагов сделать. Делать ему нечего, живет один, вот и развлекается, как может. Не я первый от него страдаю. В общем, ехать надо было не откладывая. Как-то с ним говорить, может, денег предложить. И как назло, машина в ремонте. Придется в электричке трястись.

Успел. Только вскочил в вагон, двери закрылись. Вагон, конечно, полный. Только одно место свободно, но напротив тип очень уж неприятный. Патлы седые, одежда старинная. Знаю я таких. Начнет мелочь на пиво выпрашивать, на жизнь свою дурацкую жаловаться.

Я уже повернулся, чтобы перейти в другой вагон, но старик вдруг сказал:

— Садитесь, молодой человек, не бойтесь. Я пиво не пью. И надоедать вам не буду, если не хотите.

Я посмотрел на него внимательно. И правда, на пьющего вроде не похож. Глаза ясные, умные. Лицо такое… в общем, даже приятное. Но что с моим лицом? Как случилось, что на нем написано все, что я думал?

Я плюхнулся на сиденье. Надо было как-то загладить неловкость. Я улыбнулся:

— Да нет… Что вы? Почему надоедать? Наоборот… Просто вот… Нечасто ездить приходится…

— Вот и я редко выбираюсь из дома. Но что поделаешь, иногда есть в городе дела.

— В деревне живете?

— На хуторе.

— Хозяйство большое? — Я знал, что с деревенскими всегда можно поговорить на эту тему, когда больше не о чем.

Он рассмеялся:

— Все хозяйство — я да собака. Ну, сад еще есть. Нет, большого хозяйства не держу. Я ведь тоже городской, как и вы. Три года назад уехал из города.

— Да, в городе сейчас трудно. Цены страшные… — Пытался я поддержать разговор.

— Да нет, не так уж и страшно. Все у меня было там. Квартира, работа кой-какая.

— Что же тогда уехали?

Он посмотрел на меня внимательно.

— А вам что, правда интересно?

А мне и правда стало интересно. Не могу понять, почему люди добровольно покидают город, меняют все его удобства на трудную сельскую жизнь. Одно дело — иметь домик возле речки и отдыхать там летом, и совсем другое — постоянно жить на отдаленном хуторе, зимой и летом, колоть дрова, таскать воду из колодца…

— Ну, если любопытно, скажу. Не хочу я больше жить с людьми. Неинтересно.

— Почему же неинтересно? Люди разные.

— Вот и я раньше думал — разные. Но нет, сущность у всех одна. Я много лет надеялся. Ждал. И вот…

— Чего же вы ждали?

Старик опять посмотрел на меня, как будто оценивал, стоит со мной разговаривать или нет.

— Если уж рассказывать, то с начала. Видите ли, я — волшебник.

Вот оно что! Да просто он ненормальный, вот и все.

— Нет, я вполне нормален. То есть, в этом смысле. Душевно здоров.

Я покраснел. Как он понял?

А если… Но нет, никто не может читать чужие мысли. Это что же получается? Уже и в голову к тебе залезут, все узнают, разнюхают. Я стал лихорадочно вспоминать, о чем сегодня думал… И не смог вспомнить почти ничего. Только одна мысль — об этом старом пне с его завистью и злобой, о том, как бы все это уладить… Хорошо бы все как-то решилось само. Может же с человеком что-нибудь случиться. Ну, попадет он в больницу, или уедет куда-нибудь, к детям, к внукам, есть же у него кто-нибудь.

Я опять задумался о своих проблемах, но, почувствовав на себе пристальный и насмешливый взгляд старика, попытался выкинуть все это из головы.

А старик продолжал:

— Я обнаружил это еще в раннем детстве. Помню, когда я очень не хотел, чтобы мама уходила, она вдруг откладывала все дела, или ей звонили и отменяли встречи, и она оставалась дома. Свою собаку я мог заставить выполнять разные трюки. В школе меня никогда не вызывали, если я не знал урок. Конечно, это сказалось на моих знаниях, но оценки всегда были хорошие. В общем, я часто замечал, что стоит чего-то сильно захотеть, все сбывается.

Я рос, и были периоды, когда я сознательно не пользовался своим даром. Пытался добиться чего-то сам, как другие люди. Но наступал очередной трудный момент — и я не выдерживал. И опять получал, что хотел. Я мог заставить человека принять меня на работу, повысить зарплату, я заставлял женщин в меня влюбляться, даже когда это не очень-то нужно было. Правда, каждое мое желание требовало определенных затрат энергии, после чего я ощущал усталость и страшное чувство голода. Но когда ты молод, силы восстанавливаются быстро, и на эти состояния я почти не обращал внимания. Жил в свое удовольствие. Но все чаще мне приходили в голову мысли, что я не имею права растрачивать такой дар на свои мелкие желания и капризы. Не могу пользоваться этим один, должен что-то сделать и для других. Но как узнать мысли и желания людей, как понять, о чем они мечтают? Тогда я еще не мог так читать мысли, как сейчас, эта способность была во мне, но развилась значительно позже. В общем, я обмолвился нескольким знакомым о своем даре и стал ждать. Вскоре люди повалили ко мне. Молва — лучшая реклама. И я стал исполнять их желания. Но вскоре убедился, что желания у людей очень однообразны. В общем, их всего два: или что-то получить, или кому-то навредить. Чаще всего просили денег или того, что их обеспечивает — высокий пост, хорошую зарплату. Пожилые и больные просили здоровья и долголетия. Это понятно, старость и болезни мешают жить. Потом многие из этих людей возвращались — уже за деньгами. Приходя в первый раз, они любили шутить: «Было бы здоровье, остальное купим». Но здоровье возвращалось, и оказывалось, что «остальное» купить не на что… Молодые женщины хотели любви, вернее, даже не любви — хотели «заполучить» объект своих мечтаний, или же отбить у другой, приворожить, присвоить, подчинить…

Были и такие желания, исполнять которые я отказывался: люди приходили с просьбой кого-то «заговорить», «наслать порчу». Причем чаще всего это было направлено против близких. Зять мечтал избавиться от тещи, свекровь — извести невестку, несколько дамочек желали стать богатыми вдовами… Я просто не мог делать такое, и они уходили ни с чем. Впрочем, денег я все равно не брал, хотя сулили многие.

— Но то, что вы говорите, просто страшно. Неужели все люди такие? Неужели не было хороших, добрых желаний?

— Я бы соврал, сказав, что не было. Но такие случаи бывали так редко, что я все помню. Например, одна девочка лет тринадцати просила за ребенка, у которого было изуродовано лицо. Она не знала, как он пострадал, и его не знала, просто встречала иногда на улице. После каждого такого случая я воодушевлялся, мне казалось, что живу не зря. Но шло время, и я все больше убеждался, что делаю что-то не то. И в один прекрасный день я осознал это окончательно. Вдруг увидел, что натворил. Только благодаря мне в этом городе чиновники сидят не на своих местах и никакой пользы никому не приносят; у власти стоят люди недостойные, случайные; немало семей разрушено, немало создано таких, где кто-то страдает. Все это сделал я.

— Но вы могли бы что-то изменить…

— Наверняка мог бы. И у меня была такая мысль. Но что толку? Людей-то я изменить не могу. И когда я это понял, уехал из города и решил больше никогда не применять свой дар. И за три года ни разу не нарушил своей клятвы. Ну, разве что… — старик хитро улыбнулся, — иногда в морозный день «велю» своему топору дров наколоть. Но это так, баловство. Ну, вот я и приехал. Моя станция. Спасибо, что выслушали старика. Мне ведь и словом перекинуться не с кем, кроме собаки. А за это я нарушу свой обет и исполню ваше самое заветное желание. — Он поднялся со скамьи. И не успел я даже подумать, чего бы такого пожелать, старик сказал:

— Ничего не надо говорить. Прощайте.

Он еще раз внимательно и как-то грустно посмотрел на меня и пошел к выходу.

А я вдруг почувствовал себя как-то нехорошо. Сначала подумал, что утром съел что-то несвежее. Но, прислушавшись к себе, осознал, что эта тупая боль затаилась где-то глубже, совсем не в желудке.

И я понял, что такую же боль испытывали многие из тех, что обращались к старику за помощью.

И еще я понял, что ехать мне никуда уже не надо. Проблемы больше не существует.

И боль усилилась.