«Спящие красавицы»

Спящие красавицы (fb2) - Спящие красавицы [ЛП] (пер. Кирилл Сергеевич Деев) 2373K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Стивен Кинг - Оуэн Кинг

Стивен Кинг, Оуэн Кинг Спящие красавицы

В память о Сандре Бланд.

Неважно, богатая ты или бедная, Умна или глупа. Место женщине в этом дряхлом мире — Под пятой мужчины. И если ты рождена женщиной, Ты рождена для боли. Через тебя будут перешагивать, Будут врать, Будут хитрить. И мешать с грязью. Сэнди Поуси, «Родиться женщиной». Стихи Марты Шарп.

— Луч света не может тебя не волновать!

— Риз Мари Демпстер, заключенная № 4602597-2, Женское исправительное учреждение Дулинга.

— Её предупреждали. Ей объясняли. И всё равно она сопротивлялась.

Сенатор Эддисон «Митч» Макконнелл о сенаторе Элизабет Уоррен.

Действующие лица:

Город Дулинг, столица одноименного округа.

Трумэн «Тру» Мейвезер, 26 лет — варщик метамфетамина.

Тиффани Джонс, 28 лет — двоюродная сестра Трумэна.

Линни Марс, 40 лет — диспетчер департамента полиции Дулинга.

Шериф Лила Норкросс, 45 лет — шериф округа Дулинг.

Джаред Норкросс, 16 лет — учащийся школы Дулинга, сын Лилы и Клинта.

Антон Дубчек, 26 лет — владелец и единственный сотрудник фирмы «Чистка бассейнов от Антона».

Магда Дубчек, 56 лет — мать Антона.

Фрэнк Гири, 38 лет — офицер службы по надзору за животными.

Элейн Гири, 35 лет — волонтер и бывшая жена Фрэнка.

Нана Гири, 12 лет — учащаяся шестого класса Дулингской средней школы.

Старая Эсси, 60 лет — бездомная.

Терри Кумбс, 45 лет — сотрудник полиции Дулинга.

Рита Кумбс, 42 года — жена Терри.

Роджер Элвей, 28 лет — сотрудник полиции Дулинга.

Джессика Элвей, 28 лет — жена Роджера.

Платина Элвей, 8 месяцев — дочь Роджера и Джессики.

Рид Бэрроуз, 31 год — сотрудник полиции Дулинга.

Лиэнн Бэрроуз, 32 года — жена Рида.

Гэри Бэрроуз, 2 года — сын Рида и Лиэнн.

Дрю Т. Барри, 42 года — владелец фирмы «Страховая фирма Дрю Т. Барри».

Верн Рэнгл, 48 лет — сотрудник полиции Дулинга.

Элмор Перл, 38 лет — сотрудник полиции Дулинга.

Руп Уиттсток, 26 лет — сотрудник полиции Дулинга.

Уилл Уиттсток, 27 лет — сотрудник полиции Дулинга.

Джек Альбертсон, 61 год — сотрудник полиции Дулинга (в отставке).

Мик Наполитано, 58 лет — сотрудник полиции Дулинга (в отставке).

Нэйт Макги, 60 лет — сотрудник полиции Дулинга (в отставке).

Карсон «Крепыш» Стратерс, 32 года — бывший обладатель титула «Золотая перчатка».

Джей-Ти Уиттсток, 64 года — тренер школьной футбольной команды.

Доктор Гарт Фликингер, 52 года — пластический хирург.

Фритц Мешаум, 37 лет — автомеханик.

Барри Холден, 47 лет — общественный защитник.

Оскар Сильвер, 87 лет — судья.

Мэри Пак, 16 лет — ученица школы Дулинга.

Эрик Бласс, 17 лет — ученик школы Дулинга.

Курт Маклауд, 17 лет — ученик школы Дулинга.

Кент Дейли, 17 лет — ученик школы Дулинга.

Вилли Бёрк, 75 лет — волонтёр.

Дороти Харпер, 80 лет — пенсионерка.

Маргарет О'Доннелл, 72 года — сестра Гейл, пенсионерка.

Гейл Коллинз, 68 лет — сестра Маргарет, секретарь в стоматологической клинике.

Миссис Рэнсом, 77 лет — пекарь.

Молли Рэнсом, 10 лет — внучка миссис Рэнсом.

Джонни Ли Кронски, 41 год — частный сыщик.

Эви Блэк, на вид 30 лет — неизвестная.

Тюрьма.

Дженис Коутс, 57 лет — директор женской исправительной тюрьмы Дулинга.

Лоуренс «Лор» Хикс, 50 лет — заместитель директора.

Рэнд Куигли, 30 лет — сотрудник охраны женской исправительной тюрьмы Дулинга.

Ванесса Лэмпли, 42 года — сотрудник охраны женской исправительной тюрьмы Дулинга, победитель турнира Огайо по армрестлингу среди женщин в возрасте 35–45 лет в 2010 и 2011 годах.

Милли Олсон, 29 лет — сотрудник охраны женской исправительной тюрьмы Дулинга.

Дон Питерс, 35 лет — сотрудник охраны женской исправительной тюрьмы Дулинга.

Тиг Мёрфи, 45 лет — сотрудник охраны женской исправительной тюрьмы Дулинга.

Билли Уэттермор, 23 года — сотрудник охраны женской исправительной тюрьмы Дулинга.

Скотт Хьюз, 19 лет — сотрудник охраны женской исправительной тюрьмы Дулинга.

Бланш Макинтайр, 65 лет — секретарь директора в женской исправительной тюрьме Дулинга.

Доктор Клинтон Норкросс, 48 лет — старший психиатр женской исправительной тюрьмы Дулинга, муж Лилы.

Джанет Сорли, 36 лет — заключённая № 4582511-1.

Ри Демпстер, 24 года — заключённая № 4602597-2.

Китти Макдэвид, 29 лет — заключённая № 4603241-2.

Ангелочек Фитцрой, 27 лет — заключённая № 4601959-3.

Мойра Данбартон, 64 года — заключённая № 4028200-1.

Кейли Роулингс, 40 лет — заключённая № 4521131-2.

Нелл Сигер, 37 лет — заключённая № 4609198-1.

Селия Фроуд, 30 лет — заключённая № 4633978-2.

Клаудия «Динамитчица» Стивенсон, 38 лет — заключённая № 4659873-1.

Остальные.

Лоуэлл «Мелкий Лоу» Гринер, 35 лет — преступник.

Мейнард Гринер, 35 лет — преступник.

Микаэла Морган, она же Коутс, 26 лет — репортер телеканала «Американские новости».

Кинсман Брайтлиф (настоящее имя — Скотт Дэвид Уинстэд-младший), 60 лет — верховный пастор секты «Сияющие».

Местный лис, от 4 до 6 лет.

Увидев мотылька, Эви улыбнулась. Он сел ей на ладонь и она провела указательным пальцем по его коричневым крыльям.

— Привет, красавчик, — сказала она мотыльку. Он улетел. Он взлетал всё выше, выше и выше, пока не исчез в лучах прячущегося в зеленой листве солнца, метрах в шести над тем местом, где сидела Эви.

Из дупла выполз медного цвета змей и расположился на ветке. Эви не верит змею. У неё уже были с ним проблемы в прошлом.

Её мотылек вместе с десятком тысяч других вспорхнул с верхушки дерева, сформировав прозрачное облако. Весь рой направился в сторону жиденьких сосен, росших на краю луга. Она поднялась и пошла за ним. Под ногами хрустели ветки, высокая трава щекотала кожу. По мере приближения к заготовленному к вырубке лесу, до неё донеслись первые химические запахи — аммиака, бензола, нефти и многих других, десять тысяч наименований, словно, единый организм — и с их появлением исчезла надежда, о которой она даже не догадывалась.

Следы её ног покрывает блестящая на солнце паутина.

Часть первая. Старый треугольник

Семьдесят женщин Сидят в тюрьме Хотелось бы мне оказаться с ними. И тогда на берегу Ройал Канала Зазвенел бы старый треугольник. Брендан Биэн[1].

Глава 1

1

Ри спросила Джанет, видела ли та квадрат света из окна. Джанет ответила, что нет. Ри лежала на верхней койке, Джанет на нижней. Обе ждали, когда откроют камеры и можно будет пойти на завтрак. Очередное утро.

Видимо, соседка Джанет подробно изучила это явление. Ри сказала, что этот квадрат сначала появился на той стене, где окно, затем прополз ниже, по столу и, наконец, остановился посреди пола. Джанет не могла видеть, но он находился прямо там, яркий, как ничто на этом свете.

— Ри, — сказала Джанет. — Меня не волнуют никакие квадраты света.

— Он не может тебя не волновать! — Ри хохотнула, как делала всегда, когда ей было весело.

Джанет ответила:

— Ладно. Мне похуй, — Ри повторила этот звук.

С Ри всё было в порядке, но оказавшись в тишине, она начинала нервничать, как грудной ребенок. Ри очутилась здесь за мошенничество, подлог и торговлю наркотиками. Ни в одном из этих занятий она не преуспела, поэтому и оказалась за решеткой.

Джанет сидела за убийство. Холодной зимней ночью 2005 года она вонзила в пах своему мужу Дамиану плоскую отвертку. Так как он был здорово обдолбан, то просто сел в кресло и истек кровью. Конечно, она тоже была под кайфом.

— Я следила за временем, — сказала Ри. — На то, чтобы пройти путь от окна до пола, у света ушло 22 минуты.

— Надо будет написать в книгу Гинесса, — отозвалась Джанет.

— Прошлой ночью мне снился сон, будто я ем пирог вместе с Мишель Обамой и она шепнула мне: «От этого ты растолстеешь, Ри». Но, ведь, она тоже ела этот пирог, — Ри хохотнула. — Не. Не было такого. Я всё придумала. Вообще-то мне снилась одна учительница. Она говорила мне, что я зашла не в тот класс, а я говорила, что в тот. Она сказала, хорошо, начала вести урок и повторять, что я ошиблась классом, а я говорила, что нет. И так, по кругу. Это так раздражало. А что тебе снилось, Джанет?

— Эм… — Джанет попыталась вспомнить и не смогла. Видимо, от новых лекарств она засыпала мертвым сном. Раньше ей иногда снились кошмары, где был Дамиан. Выглядел он обычно так же, как на утро после смерти — мертвенно синяя кожа похожая на свежие чернила.

Джанет спросила у доктора Норкросса, были ли эти сны проявлением чувства вины. Доктор взглянул на неё так, будто вообще не понял, о чем она сказала. Подобный взгляд должен был взбесить её, но она уже подобное проходила. Затем он спросил её, что она думает о том, почему у зайцев гибкие уши. Ясно. Понятно. В любом случае, Джанет не скучала по тем снам.

— Прости, Ри. Не помню. Что бы мне ни снилось, там во сне и осталось.

Где-то в коридоре второго этажа крыла «B» послышался стук каблуков по бетону. Офицер был готов вот-вот открыть камеры.

Джанет закрыла глаза и принялась мечтать. В этих мечтах тюрьма лежала в руинах. Из разрушенных стен пробивались пышные виноградные лозы, которые трепал весенний ветерок. Потолок рассыпался от времени, остались только ветхие перекрытия. В куче ржавого мусора рылась пара ящериц. Повсюду летали бабочки. То, что осталось от её камеры поросло травой. Позади неё стоял восхищенный Бобби. Его мама археолог. Именно она раскопала это место.

— Думаешь, тебя пустят на игру с судимостью?

Видение исчезло. Пока она мечтала, ей было хорошо. Жизнь под таблетками, всё-таки, лучше. Всегда можно спокойно помечтать, придумать тихое безмятежное местечко. Надо отдать доктору должное, химия — это жизнь. Джанет открыла глаза.

Ри рассматривала её. Тюрьма не самое безопасное место, но для таких, как она, внутри лучше, чем снаружи. На свободе она обязательно бы во что-нибудь вляпалась. Например, продала бы дурь наркоше, совсем непохожему на настоящих наркош. Как, собственно, и произошло.

— Что не так? — спросила Ри.

— Ничего. Просто я была в раю, пока твой поганый рот его не разрушил.

— Чего?

— Не важно. Наверное, бывают такие игры, в которых можно принять участие только в том случае, когда у тебя есть судимость. Назовем это «ложь во спасение».

— Мне нравится! И как это сделать?

Джанет села, зевнула и пожала плечами.

— Надо подумать. Ну, разработать правила.

Их жилье всегда было, есть и будет бесконечным миром, аминь. Камера, десять шагов в длину, четыре шага между койками и дверью. Стены были гладкими, сделанными из овсяного цвета цемента. В нескольких разрешенных местах были приклеены фотографии и открытки. У одной стены стоял металлический стол, на противоположной стене висела полка. Слева от двери стоял металлический унитаз. Чтобы создать видимость личного пространства приходилось отворачиваться, когда кто-то садился на него. В двери, на уровне глаз было окошко из двойного стекла, откуда виден коридор крыла «B». Каждый сантиметр камеры пах смесью тюремных запахов: пота, плесени и дешевого мыла.

Против воли Джанет, наконец, обратила внимание на пятно света на полу. Оно практически добралось до двери, но дальше не двинулось. До тех пор, пока вертухай не откроет дверь ключом или с пульта на посту охраны, оно останется заперто здесь вместе с ними.

— И кто будет вести? — спросила Ри. — У каждой игры есть ведущий. И какие призы? Награда должна быть хорошей. Детали! Нужно проработать каждую деталь, Джанет.

Ри одной рукой подперла голову, а другой теребила густые белесые кудри и смотрела на Джанет. На лбу у неё виднелся шрам, похожий на ожог от решетки-гриль — три параллельные глубокие линии. Джанет не знала, как она получила его, но была уверена в том, кто это сделал. Мужчина. Может отец, может брат, может хахаль, а, может какой-нибудь парень, которого она никогда раньше не видела и никогда больше не увидит. Среди заключенных тюрьмы Дулинга было мало людей с хорошей биографией. Зато много историй о плохих парнях.

И что делать? Можно жалеть себя. Можно ненавидеть себя или всех остальных. Можно заторчать, нанюхавшись чистящих средств. Можно делать, всё, что угодно (учитывая ограниченные возможности), но ситуация не изменится. Колесо Жизни провернется только в том случае, когда назначат очередное слушание по вашему досрочному освобождению. Джанет должна сделать для этого всё возможное. Она должна думать о сыне.

Когда офицер в будке охраны открыл 62 камеры, раздался глухой стук. На часах 6:30 утра, настало время утренней поверки.

— Не знаю, Ри. Думай сама, — сказала Джанет. — И я подумаю. А потом поделимся соображениями.

Она свесила ноги с кровати и встала.

2

В нескольких милях от тюрьмы, в доме Норкроссов, чистильщик бассейнов по имени Антон собирал дохлых насекомых. Этот бассейн доктор Клинтон Норкросс подарил своей жене Лиле на десятую годовщину свадьбы. Но каждое появление Антона заставляло доктора задуматься о разумности этого подарка. Это утро не стало исключением.

Антон был голым по пояс, и тому было две причины. Во-первых, день выдался жарким. Во-вторых, его тело казалось высеченным из камня. Он был неотразим, этот чистильщик бассейнов Антон. В нём была такая стать, что хоть сейчас на обложку любовного романа. Если кто-то захочет выстрелить ему в пресс, придется выбрать такой угол обстрела, чтобы не попасть под рикошет. Чем же он питается? Горами чистого протеина? Где и как тренируется? Чистит Авгиевы конюшни?

Антон поднял голову и улыбнулся, не снимая модных солнечных очков «Wayfarer». Свободной рукой он махнул Клинту, который смотрел на него из окна ванной на втором этаже.

— Господи боже, — прошептал Клинт самому себе. — Имей совесть.

Клинт отошел от окна. В висевшем на обратной стороне двери зеркале перед ним предстал сорокавосьмилетний белый мужчина, имеющий степень бакалавра в Корнуэлльском колледже и доктора медицины в Нью-йоркском университете, зависимый от двойного мокко из «Старбакса». Его русая с проседью борода делала его похожим скорее на нищего одноногого капитана корабля, чем на мужественного лесоруба.

Клинт иронично усмехнулся тому, как удивил его внезапно нагнавший возраст. Он никогда не уделял особого внимания своему мужскому тщеславию, а приближение к среднему возрасту и растущий профессиональный опыт оставляли этому совсем мизерные шансы. На самом деле, Клинт считал, что поворотной точкой его медицинской карьеры стал тот день, 18 лет назад, в 1999 году, когда к нему на прием пришел человек по имени Пол Монпелье и заявил ему, молодому доктору, что страдает «кризисом сексуальной зависимости».

Он тогда спросил Монпелье:

— Когда вы говорите «сексуальная зависимость», что вы имеете в виду? — Амбициозные люди всегда ищут способ попиариться. Невозможно, на самом деле, стать вице-королем секса. Это оксюморон, если хотите.

— Я имею в виду… — Монпелье какое-то время подбирал нужные слова. Затем прочистил горло и произнес:

— Я всё ещё хочу этого. Всё ещё готов этим заниматься.

— Это непохоже на кризис. Это похоже на норму, — заметил Клинт.

Клинт только выпустился, только устроился, это был его всего лишь второй рабочий день, а Монпелье был всего лишь вторым пациентом. Первой была девушка с какими-то проблемами с поступлением в колледж. Но быстро выяснилось, что при выполнении теста оценки успеваемости она набрала 1570 баллов. Клинт заметил, что это превосходный результат и не понадобится ни лечения, ни второго сеанса. «Излечена» — чиркнул Клинт на листе желтого рабочего блокнота.

В тот день Пол Монпелье сидел перед ним в кожаном кресле, одетый в белый свитер и плиссированные брюки. Он сидел, сгорбившись, закинув ногу на ногу, положив руку на ботинок, и говорил. Клинт видел, как он приехал на красного цвета спорт-каре, тот стоял на парковке возле здания. Работа в высших эшелонах угольной промышленности позволила ему обзавестись подобной тачкой, но его измученное вытянутое лицо напомнило Клинту братьев Гавс, которые постоянно донимали Скруджа Макдака в старых комиксах.

— Жена говорит, не прямо так, конечно, но это подразумевается. Подтекст, понимаете. Она говорит, чтобы я придержал вожжи. Успокоил своё сексуальное желание, — он дернул подбородком вверх.

Клинт проследил за его взглядом. На потолке вращался вентилятор. Если Монпелье сунет туда своё сексуальное желание, его отрежет.

— Вернемся назад, Пол. Почему вы с женой заговорили об этом? С чего всё началось?

— У меня была интрижка. Случайная. Но Рода — моя жена — выгнала меня! Я пытался объяснить, что дело не в ней, дело… в моих нуждах, понимаете? У мужчин есть потребности, которых женщинам не понять, — Монпелье покрутил головой и с шипением выдохнул. — Я не хочу разводиться! Какая-то часть меня считает, что она должна пройти через всё это вместе со мной.

Тоска и отчаяние этого человека были настолько реальными, что Клинт воочию представил, какие трудности ему приходилось испытывать — жить на чемоданах, по утрам питаться собственноручно приготовленным водянистым омлетом. Это не была клиническая депрессия, но нечто такое, что требовало уважения и заботы, даже если виновником этой ситуации был он сам.

Монпелье склонился через объёмный живот.

— Будем откровенны, доктор Норкросс. Мне под полтинник. Мои лучшие дни в сексе остались в прошлом. И отдал я их ей. Подарил, буквально. Менял подгузники, играл во все игры, ходил на все собрания и основал кучу студенческих фондов. Я очень добросовестно относился к супружеским обязанностям. Почему бы нам не договориться в данном случае? Почему нужно обязательно ругаться?

Клинт не ответил, он слушал.

— На прошлой неделе я был у Миранды, женщины, с которой я спал. Мы занимались этим на кухне. Занимались этим в спальне. У нас чуть не случилось третьего раза в душе. Я был счастлив, как чёрт! Потом я пришел домой, мы отлично поужинали всей семьей, поиграли в скрэббл и вообще прекрасно провели время! В чём проблема-то? Какой-то надуманный конфликт, как по мне. Почему я не могу иметь какую-то свободу в этом вопросе? Я многого прошу? Это настолько ужасно?

Какое-то время оба молчали. Монпелье ждал реакции Клинта. Добрые слова болтались в его голове, плавали, будто головастики. Сказать приятное нетрудно, но он решил подождать с этим.

Позади пациента, у стены стояла репродукция картины Дэвида Хокни[2], которую Лила дала ему, чтобы «одомашнить» рабочее место. Он хотел её повесить чуть позже. За репродукцией стояли наполовину разобранные коробки с медицинскими книгами.

Кто-то должен помочь этому несчастному, подумал он. И происходить всё должно в тихих спокойных местах, вроде этого. Но почему это должен быть именно доктор Клинтон Р. Норкросс?

Он много трудился, чтобы стать доктором, и никакой студенческий фонд ему не помогал. Он рос в трудных условиях, и за свой успех ему всегда приходилось платить. И не только деньгами. Он прошел через такое, о чём никогда, ни при каких обстоятельствах не расскажет жене. И всё это было ради вот этого? Чтобы лечить сексуальную зависимость Пола Монпелье?

На лицо Монпелье легла легкая извиняющаяся улыбка.

— Ой, ладно. Жгите. Я всё делаю неправильно, да?

— Всё в порядке, — ответил Клинт и на следующие полчаса отбросил все сомнения. Они рассмотрели эту ситуацию со всех сторон, обсудили разницу между похотью и желанием, поговорили о миссис Монпелье и её примитивных (по мнению мистера Монпелье) потребностях в постели. Они даже совершили путешествие в прошлое Пола Монпелье и обсудили его юношеский сексуальный опыт, когда он мастурбировал плюшевым крокодильчиком младшего брата.

Следуя профессиональному долгу, Клинт спросил его, вредил ли он себе когда-нибудь? (Нет). Спросил, как бы Монпелье отнёсся к тому, чтобы поменяться ролями? (Он утверждал, что он сам говорил ей, что делать). Кем Монпелье видит себя через пять лет? (В этот момент мужчина в белом свитере расплакался).

В конце встречи, Монпелье заявил, что готов сделать следующий шаг, и как только он ушел, Клинт позвонил в телефонную компанию. Он попросил перенаправлять все его звонки психиатру в Мейлоке — городке по соседству. На том конце провода поинтересовались, как долго.

— Пока в аду снег не пойдет, — ответил Клинт. Из окна он наблюдал, как Монпелье садился в свой красный спорт-кар, и уезжал навсегда.

Затем он позвонил Лиле.

— Алло, доктор Норкросс слушает, — звук её голоса заставлял его сердце петь. Она поинтересовалась, как идет его второй рабочий день.

— Меня посетил самый незначительный человек в Америке, — ответил Клинт.

— О? К тебе заходил мой отец? Уверена, его смутил Хокни.

Она была острой на язык, и острота её языка могла соперничать с её добротой, а её жесткость могла соперничать с остротой языка. Лила любила его, но никогда не упускала случая подколоть. Иногда Клинту казалось, что именно это ему и нужно. Как и большинству мужчин, наверное.

— Ха-ха, — притворно рассмеялся Клинт. — Слушай, по поводу той вакансии в тюрьме. От кого ты о ней узнала?

Несколько секунд его жена вдумывалась в смысл вопроса. Ответить она решила вопросом:

— Клинт, ничего не хочешь мне рассказать?

Клинт даже не подумал, что она могла быть разочарована его решением оставить частную практику в пользу работы на государство. Он был абсолютно уверен в обратном.

Спасибо тебе, Господи, за Лилу.

3

Чтобы добраться электробритвой до серой щетины под носом, Клинт вытянул лицо, отчего стал похож на Квазимодо. Из левой ноздри торчал белоснежный пучок волос. Антон может сколько угодно жонглировать штангами, но седые волосы в ноздрях и ушах ждут любого мужчину. Клинт решил их выдрать.

Он никогда не достигал такой формы, как у Антона, даже когда учился в старших классах и мог жить один по решению суда об эмансипации. Клинт был более стройным, более худощавым, живот его был плоским, как сейчас у его сына Джареда. Насколько он мог помнить, Пол Монпелье был гораздо толще, чем тот человек, которого Клинт увидел утром в зеркале. Но он был на него очень похож. Где сейчас Пол Монпелье, интересно? Наверное, время залечило его раны. Конечно, верно и обратное, как утверждают некоторые.

У Клинта было нормальное — т. е. осознанное, здоровое — стремление вырваться за пределы собственного брака. Его ситуация, в отличие от Пола Монпелье, никаким кризисом, конечно, не была. Он жил нормальной жизнью, в своём понимании: оборачивался, когда мимо проходила молодая девушка, задерживал взгляд, когда из машины выходила дама в короткой юбке, испытывал откровенное желание, когда разглядывал девушек из телешоу «Цена удачи». Это всё, конечно, печально и, даже, в некотором смысле, грустно, когда возраст уводит твоё тело всё дальше и дальше от идеального состояния, но оставляет старые желания (слава богу, не амбиции), как запах выпечки остается после того, как весь ужин уже съеден. Судил ли он всех мужчин по себе? Нет. Он был лишь частью этого племени. Вот, женщины — они настоящие загадки.

Клинт улыбнулся своему отражению. Он гладко выбрит. Он снова жив. Ему столько же лет, сколько было Полу Монпелье в 1999.

Он обратился к зеркалу:

— Слышь, Антон. На хуй шёл, — бравада была поддельной, но он, хотя бы, попытался.

Находясь в ванной, он услышал, как в спальне щелкнул замок, открылся выдвижной ящик, затем раздался звук убираемого в ящик оружия и снова щелчок замка. После этого донесся её вздох и зевок.

Понимая, что она уже проснулась, Клинт молча оделся, не стал обуваться у кровати, а взял туфли и спустился с ними вниз.

Лила прокашлялась.

— Всё нормально, я уже не сплю.

Клинт не был уверен, что это правда: Лила, даже, не расстегнула форменные брюки, перед тем, как завалиться на кровать. Она даже не накрылась одеялом.

— Ты, наверное, вымоталась. Я уже ухожу. На Маунтин всё хорошо?

Прошлой ночью она написала, что на Маунтин Рест Роуд случилась авария. «Ложись спать» — написала она. Не то, чтобы это случалось в первый раз, но всё же было необычно. Они с Джаредом пожарили стейков и выпили по паре бутылок пива «Анкор Стим» на веранде.

— Фура расцепилась. Со всякой дрянью для животных. Отцепилась и перегородила всю трассу. Кошачий корм и собачьи консервы разбросало по всей округе. Пришлось убирать.

— Месиво, наверное, было, — он наклонился и поцеловал её в щеку. — Эй, хочешь, начнем бегать по утрам? — эта мысль пришла ему в голову совершенно неожиданно, и он оценил её по достоинству. Нельзя запретить телу стареть и толстеть, но можно, хотя бы, с этим бороться.

Лила открыла правый глаз, он казался бледно-зеленым в полутьме спальни.

— Только не с этого утра.

— Разумеется, нет, — ответил Клинт. Он обнял её, надеясь, что и она поцелует его, но она лишь пожелала ему хорошего дня и напомнила, чтобы Джаред не забыл вынести мусор. Глаз закрылся. Была зеленая вспышка… и исчезла.

4

В сарае невыносимо воняло.

Кожа Эви покрылась мурашками и она изо всех сил боролась с желанием убежать. Стояла смесь запахов химикатов, жженых листьев и горелой еды.

В волосах у неё запутался мотылек, он изо всех сил пытался вырваться и царапал кожу на голове. Она неглубоко вдохнула и осмотрелась.

Панельный сарай предназначался для приготовления наркотиков. В его центре стояла газовая плита, от которой к двум белым бакам тянулись желтые трубки. Рядом, у стены находились лотки, кувшины с водой, вскрытые упаковки контейнеров «Зиплок», пробирки, куски пробки, бессчетное количество горелых спичек, горелка с обугленной чашей и утилизатор, соединенный шлангом, который исчезал под сеткой, которую сдвинула Эви. По полу были разбросаны пустые бутылки и консервные банки. Кресло с подписью «Дейл Эрнхардт-младший» лежало на боку. В углу валялась скомканная серая рубашка.

Эви стряхнула с рубашки пыль и грязь и надела её. Она оказалась ей велика и доставала до бедер. Видимо, раньше она принадлежала какому-то неряхе. На груди блестело пятно в форме полуострова Калифорния и свидетельствовало о том, что этот неряха любил майонез. Она присела возле баков и выдернула из них желтые трубки. Затем она повернула вентили на баллонах с пропаном.

Оказавшись снаружи, Эви замерла и полной грудью вдохнула свежий воздух.

Примерно в 90 метрах от неё, на деревянном настиле стоял осыпанный гравием трейлер, рядом с ним стоял грузовик и пара машин. На растянутой веревке, вместе с парой штанов, висело три освежеванных кролика, с одного всё ещё капала кровь. Из трубы трейлера тянулись клубы дыма.

Там, откуда она пришла, через небольшой лесок и поле, уже не видно было Древа. Впрочем, она была не одна, мотыльки облепили крышу сарая, постоянно перелетая с места на место.

Эви пошла к настилу. В ноги впивались сухие ветки и острые камни. Но она не замедлила шаг. Её раны заживали быстро и легко. Возле веревки она остановилась и прислушалась. До неё донесся мужской смех, звук телевизора и шебуршание десятка тысяч червей в земле под ногами.

Перед ней раскачивался кровоточащий кролик. Она спросила у него, как всё произошло.

«Трое мужчин, одна женщина» — ответил кролик. Одинокая муха взлетела с его почерневших губ, пожужжала и исчезла в ухе. Эви слышала, как она болталась там, внутри. Она не винила муху — та делала то, что ей положено — но бедный кролик, определенно, не заслужил такой печальной участи. Конечно, Эви любила всех животных, но к небольшим травоядным созданиям она относилась с особой заботой.

Она коснулась мертвой головы кролика и прижала его губы к своим.

— Спасибо, — прошептала она.

5

Одним из немногих плюсов жизни по эту сторону Аппалачей было то, что на две зарплаты госслужащих можно было содержать неплохой дом. Дом Норкроссов имел три спальни и был весьма современным. Все дома в округе были красивыми, просторными, но не гигантскими, у всех были лужайки, достаточно просторные, чтобы играть в мяч, а во время летнего сезона можно было любоваться зелеными холмами и рощами. Что слегка разочаровывало в этой ситуации, так это то, что, даже при такой цене, половина домов пустовала. Демонстрационный дом на вершине холма был единственным исключением. Он был меблирован и содержался в идеальной чистоте и порядке. Лила сказала, это вопрос времени, когда его займут варщики мета. Клинт сказал, чтобы она не беспокоилась, потому что он знаком с шерифом.

«Ей нравятся старики?» — спросила тогда Лила, пристально глядя на него и сжимая пальцами его бедро.

На верхнем этаже дома Норкроссов располагалась хозяйская спальня, комната Джареда и кабинет, которым они пользовались по очереди. На первом этаже была большая кухня, которую от гостиной отделяла барная стойка. Справа от гостиной, за прозрачными дверьми находилась скромная обеденная комната.

Клинт сидел за стойкой, пил кофе и читал «Нью-Йорк Таймс» с «Айпада». Землетрясение в Северной Корее привело к многочисленным жертвам. Северокорейские лидеры утверждали, что благодаря суперсовременной архитектуре ущерб минимален, но снимки с телефонов показывали груды тел и обломки зданий. В Аденском заливе горела нефтяная вышка. Подозревают диверсию, но ответственность на себя никто не взял. Все близлежащие страны повели себя, как мальчишки, разбившие окно бейсбольным мячом. В пустыне Нью-Мексико наступил 44 день противостояния ФБР и ополченцев под командованием Кинсмана Брайтлифа (урожденного Скотта Дэвида Уинстеда-младшего). Эти ребята отказывались платить налоги, признавать Конституцию и сдавать арсенал автоматического оружия. Когда люди узнавали, что Клинт психиатр, то немедленно просили его поставить диагноз политикам, кинозвездам и прочим знаменитостям. Обычно Клинт всячески отнекивался, но, в данном случае, не без удовольствия признал, что этот самый Кинсман Брайтлиф страдал от диссоциативного расстройства.

Внизу главной страницы было изображено испуганное лицо молодой женщины, стоявшей на фоне Аппалачей с младенцем на руках. Надпись сбоку гласила: «Рак в угольном краю». Глядя на картинку, Клинт вспомнил об утечке химикатов в местную реку пять лет назад. Тогда из-за этого полностью прекратилась подача воды. Сейчас ситуация, вроде бы, нормализовалась, но семья Клинта, по-прежнему, пила только бутилированную воду.

Солнце светило прямо в лицо. Он выглянул в окно, на пару вязов, росших на заднем дворе, прямо возле бассейна. Эти вязы казались ему одновременно братьями, сестрами и супругами. Он был уверен, что там, под землей их корни сплелись воедино. Вдали виднелись темно-зеленые горы. По синему небу плыли жидкие облака. Летали и пели птицы. Разве это не ужасно, что люди испортили такую прелестную землю? Кажется, в нем начал говорить старый брюзга.

Клинту хотелось верить, что он не участвовал в этом загрязнении. Он никогда не думал, что из его окна будет открываться такой вид. Он задался вопросом, сколько нужно прожить, насколько одряхлеть, прежде чем это возымело хоть какой-то смысл. Он задумался об удаче, которая оберегала одних и обходила стороной других.

— Привет, пап. Чо там в мире? Хорошие новости есть?

Клинт повернулся от окна и увидел, как на кухню прошел Джаред, на ходу застегивая рюкзак.

— Погоди… — он пролистнул пару страниц. Он не хотел, чтобы сын шел в школу с мыслями о нефтяных пятнах, ополченцах или раке. Ага, вот оно: — Физики считают, вселенная может расширяться бесконечно.

Джаред сунул руку в шкаф, вытащил батончик «Нутрибар» и сунул его в карман.

— Считаешь, это круто? Что это вообще значит-то?

Клинт отчетливо осознал, что его сын дурачится.

— Я видел, чем ты занимался, — говоря это, он коснулся века средним пальцем.

— Не надо стесняться, пап. У нас особые отношения. Всё останется между нами, — Джаред налил себе кофе. Он заварил себе очень крепко, Клинт делал так же, когда был молод.

Кофе-машина почти опустела, он открыл окно, сделал глоток и выглянул наружу.

— Ого. Уверен, что нужно оставлять маму наедине с Антоном?

Его сын стал уже совсем взрослым. Первым его словом было «Собака!», он произнес его так, что было очень похоже на «сувака». Он был очень жизнерадостным, добрым и любознательным ребенком, который вырос в жизнерадостного молодого человека, сохранившего детскую доброту и любознательность. Клинт гордился тем, что его сын рос в спокойном безопасном месте и мог быть самим собой. В жизни самого Клинта такого не было.

Некоторое время он обдумывал мысль дать сыну презервативы, но обсуждать этот вопрос с Лилой не хотелось, к тому же, он решил не торопиться. Он вообще не хотел об этом думать. Джаред настаивал, что они с Мэри просто друзья, может, так оно и было. Клинт замечал, как он смотрит на девушку, так смотрят на того, кого видят своим очень-очень близким другом.

— Рукопожатие Маленькой Лиги[3]? — спросил Джаред, протягивая руки. — Помнишь ещё, надеюсь?

Клинт помнил. Ударить кулаками, захватить большими пальцами, тряхнуть, провести ладонями, затем дважды хлопнуть ими над головой. Несмотря на то, что они давно этого не делали, получилось идеально. Они рассмеялись. Утро стало ещё солнечнее.

Джаред ушел раньше, чем Клинт успел напомнить ему про мусор.

Ещё одна сторона старости: забываешь о том, что должен помнить и помнишь то, что должен забыть. Наверное, он всё-таки превращается в старого брюзгу. Нужно вышить это на подушке.

6

Джанет Сорли не имела нарушений дисциплины уже 60 дней, а это означало, что с 8 до 9 утра она могла посещать комнату отдыха. На самом деле, с 8 до 8:45, потому что шестичасовая смена в столярном цехе начиналась в 9. В цехе она занималась тем, что вдыхала через тонкую маску столярный лак и приколачивала ножки к табуреткам. За это она получала 3 доллара в час. Деньги поступали на её личный счет, который она сможет обналичить, когда выйдет (другие зэчки называли эти счета Бесплатной Парковкой, как в игре «Монополия»). Собранные Джанет табуретки продавались в тюремном магазине, что на Шоссе-17. Некоторые шли по 60 баксов, некоторые по 80, и, всё равно, расходились, как горячие пирожки. Джанет не знала, куда шли заработанные на продаже табуреток деньги, да и не хотела, особо, знать. А вот правом пользоваться комнатой отдыха ей нравилось. Здесь был большой телек, настольные игры и журналы. Были ещё автоматы со сладостями и газировками, которые работали за четвертаки[4], но у заключенных четвертаков отродясь не водилось. Любая наличность здесь — контрабанда. Да, это похоже на уловку-22[5], но, хотя бы, можно посмотреть. Плюс ко всему, комната отдыха служила одновременно и комнатой для свиданий, а опытные посетители, вроде её сына Бобби, всегда приносили мелочь.

Этим утром она сидела рядом с Ангелочком Фитцрой и смотрела новости 7 канала, вещавшего из Уилинга, Иллинойс. Новости были самыми обычными: бандитские разборки, пожар на подстанции, на шоу гигантских грузовиков арестовали женщину, напавшую на другую женщину. Власти штата спорили о строительстве новой мужской тюрьмы в горах и, кажется, у них возникли какие-то проблемы. Продолжалась осада Кинсмана Брайтлифа. На другой стороне глобуса случилось землетрясение в Северной Корее, а из Австралии врачи докладывали об эпидемии сонной болезни, почему-то, охватившей одних женщин.

— Это всё мет, — сказала Ангелочек Фитцрой. Она сидела и жевала «Twix», который нашла в окошке для выдачи автомата со сладостями. Наверное, последний.

— Что именно? Спящие женщины, тёлка с шоу грузовиков или этот парень из реалити-шоу?

— Может, всё вместе, но я имела в виду тёлку. Я как-то ходила на такое шоу. Там все бухие или обкуренные. Хочешь? — Она сжала в ладони остатки шоколада и протянула Джанет (на случай, если офицер Лэмпли просматривает камеры в комнатах отдыха). — Не так уж сложно, как кажется.

— Нет, спасибо, — ответила Джанет.

— Иногда, когда я вижу всё это, хочется сдохнуть, — спокойно сказала Ангелочек. — Или, чтобы другие сдохли. Ты, глянь, — она указала на свежий плакат, висевший между автоматами. На нем была изображена песчаная дюна, которую пересекали следы человеческих ног и исчезали за гребнем, казалось, в вечности. Под снимком была надпись: «Борьба впереди».

— Этот чувак, ведь, ушел? А куда он ушел? Что там? — спрашивала Ангелочек.

— Ирак? — предположила Джанет. — Может, дошел до ближайшего оазиса.

— Неа, он подох от теплового удара. Лежит там, за гребнем, глаза выпучил, а кожа у него черная, как ночь, — она не шутила. Ангелочек выросла среди глубоко религиозных торчков и самогонщиков. Она сидела за нападение, но Джанет казалось, что список её преступлений мог оказаться побольше, чем у многих в этой тюрьме. Её лицо было костлявым и угловатым и казалось достаточно крепким, чтобы сломать им бордюр. Она жила в крыле «С» тюрьмы Дулинга, где позволялось только 2 часа свободного времени. В крыле «С» жили плохие девочки.

— Мне кажется, нельзя почернеть от теплового удара в Ираке, — заметила Джанет. Неправильно, наверное, спорить с Ангелочком, даже в шутку. Она, по словам доктора Норкросса, страдала «приступами гнева», но этим утром Джанет захотелось немного пощекотать себе нервы.

— Я о том, что всё это — полная херня, — ответила Ангелочек. — Борьба — это просто жить день за днем, блядь.

— Кто, по-твоему, его повесил? Норкросс?

Ангелочек усмехнулась.

— Норкросс слишком умен для таких глупостей. Нет, это директор Коутс. Джеееенис. Она просто помешана на всякой мотивации. Видала, что висит у неё в кабинете?

Джанет видела. Плакат висел там давно, и приятных ассоциаций не вызывал. На нем был изображен котёнок, свисавший с ветки дерева. «Держись, малыш» — было написано на плакате. Большинство котят, находящихся здесь, давно попадали со своих веток. У некоторых, вообще, деревьев не было.

По телевизору показали фоторобот сбежавшего преступника.

— Ох, блин, — заметила Ангелочек. — Это парень повелся на то, что черный нынче в моде, да?

Джанет не стала отвечать. Дело в том, что ей всё ещё нравились опасные мужчины. Она работала над этим с доктором Норкроссом, но находилась она, всё-таки, среди людей, которые в любой момент могли подловить её в душе и ткнуть в бок заточку.

— Макдэвид поместили в палату Норкросса в крыле «А», — сменила тему Ангелочек.

— А ты откуда знаешь? — спросила Джанет. Китти Макдэвид ей нравилась, она была умна и энергична. Ходил слух, что на воле Китти состояла в какой-то банде, но в ней самой злобы не было, не считая той, которая была направлена на саму себя. Когда-то давно она тщательно себя изрезала. Вся её грудь, бока, бёдра были испещрены шрамами. Порой, она впадала в депрессию, но чем бы там её ни пичкал Норкросс, ей это, кажется, помогало.

— Все главные новости приходят утром. Вон, она рассказала, — Ангелочек указала на Мойру Данбартон, старую зэчку, сидевшую здесь пожизненно и имевшую хорошие отношения с охраной. Мойра, в это время, спокойно и, даже, увлеченно, выкладывала с тележки на полку свежие журналы. Её седые волосы возвышались над головой, подобно киношной короне. Её ноги были облачены в теплые чулки бежевого цвета.

— Мойра! — тихо позвала ей Джанет. Кричать в комнате отдыха строжайше запрещалось, за исключением тех дней, когда приезжали дети и устраивались ежемесячные вечеринки. — Иди сюда, подруга!

Мойра медленно подкатила к ним свою тележку.

— Есть «Seventeen»[6], - сказала она. — Интересует?

— Мне он и в семнадцать не был интересен, — ответила Джанет. — Что там с Китти?

— Орала всю ночь, — ответила Мойра. — Странно, что вы не слышали. Её вытащили из камеры, что-то вкололи и сунули в блок «А». Сейчас спит.

— Орала что-то конкретное? Или просто орала?

— Кричала, что идет Черная Королева, — сказала Мойра. — Что будет здесь уже сегодня.

— К нам едет Арета[7]? — спросила Ангелочек. — Потому что других черных королев я не знаю.

Мойра пропустила это замечание мимо ушей. Вместо этого она принялась разглядывать одетую в синее платье блондинку с обложки журнала.

— Точно, никому не нужен «Seventeen»? Тут есть неплохие вечерние платья.

— Я такое платье не надену, пока меня не подведут под венец, — сказала Ангелочек и рассмеялась.

— Сам Норкросс уже был у Китти? — спросила Джанет.

— Пока нет, — ответила Мойра. — У меня когда-то было вечернее платье. Очень милое, синего цвета, мягкое. Муж прожег его утюгом. Случайно вышло. Он хотел помочь. Никто никогда не учил его, как пользоваться утюгом. Теперь, наверное, и не научит.

Ей никто не ответил. Все прекрасно знали, что Мойра Данбартон сделала с мужем и двумя детьми. Это было тридцать лет назад, но некоторые преступления не забываются никогда.

7.

Три или четыре года назад — а, может, пять или шесть лет — воспоминания уже давно потускнели, а детали стерлись — мужчина на парковке у Кей Марта, что в Северной Каролине, сказал Тиффани Джонс, что она направляется в ловушку. Все эти годы, этот момент хранился в её памяти. В мусорке у грузового подъезда Кей Марта орали и дрались чайки. Лобовое стекло джипа, в котором она сидела, пересекала трещина, а сама машина принадлежала парню, который предупредил её об опасности. Этот парень работал охранником в магазине. И она только что сделала ему минет.

А всё потому, что она пыталась спереть дезодорант, а он её поймал. Предложение «услуга за услугу» пришло само собой — она ему отсосет, он её отпустит. Парень оказался крупной сволочью. Буквально. Добраться до его хера оказалось тем ещё дельцем, учитывая огромное брюхо, бедра и руль. Однако Тиффани совершала и не такое, так что, его просьба не была чем-то выдающимся.

— Влезла в неприятности, а? — на его потном лице появилось некое подобие сочувственной улыбки. Он изо всех сил пытался натянуть обратно красные штаны, наверное, единственные в этом мире, куда он смог влезть. — Когда оказываешься в ситуации, вроде нашей с тобой, обычно, понимаешь, что направляешься прямиком в неприятности.

До этого момента, Тиффани считала, что подобные подонки — вроде её двоюродного брата Трумэна — должны жить в режиме отрицания самих себя. А, если не так, то как? Как унижать других людей, причинять им боль, если полностью осознаешь свои действия? Выходит, что можно, раз уж так живут существа, вроде этого свиноподобного охранника. Осознание столь простого объяснения всей её паршивой жизни шокировало Тиффани. Она не была, даже, уверена, что будет способна его принять.

Возле фонаря над стойкой летало три или четыре мотылька. Лампа перегорела, но, даже в горящей, смысла в ней не было — утренний свет прекрасно освещал трейлер. Мотыльки трепетали над ними, отбрасывая маленькие тени. Как они сюда залетели? И, кстати, как она тут оказалась? В кои-то веки, спустя несколько суровых лет, Тиффани, наконец, решила наладить свою жизнь. В 2006 она работала официанткой в бистро и получала неплохие чаевые. У неё была уютная двухкомнатная квартирка в Шарлоттсвиле, где на балконе она выращивала папоротники. Иногда, по выходным, она арендовала гнедую кобылу по кличке Молин, у которой была неплохая форма и легкий шаг, и отправлялась на ней в Шенандоа[8]. И, вот, она сидит в трейлере каком-то Зажопинске, в Аппалачах и не направляется ни в какую ловушку. Она в неё уже попала. Впрочем, слово «ловушка» могло показаться преувеличением. Эта ситуация не лупит её, как обычно лупят неприятности, хотя, это, наверное, ещё хуже. Ты уже настолько глубоко погрузился в неё, что отрезаны все пути назад, ты, даже, не можешь…

Тиффани почувствовала удар и очутилась на полу. Бедро пульсировало от боли в том месте, где она ударилась о стойку.

Над ней возвышался Трумэн, в углу его рта торчала сигарета.

— Земля — упоротой шлюхе! — на нем были ковбойские сапоги и шорты, и больше ничего. Всё его тело казалось таким же твёрдым, как и обтянутые кожей рёбра.

— Земля — упоротой шлюхе! — повторил он и хлопнул в ладоши перед её лицом, будто она была провинившимся псом. — Оглохла? В дверь стучат!

Та часть Тиффани, что ещё была жива и иногда хотела причесаться или позвонить той женщине, Элейн, из службы планирования семьи, которая подбивала её подписаться на принудительную детоксикацию, считала, что Тру был, в равной степени, и конченным мудаком и научным феноменом. Тру был просто образцовым мудаком. Иногда Тиффани спрашивала себя: «Есть ли на свете больший мудак, чем Трумэн?» Поспорить с ним за это звание могли только двое, Дональд Трамп и каннибалы, да и те находились уж очень далеко. Список злодеяний Трумэна был огромным. Ещё будучи ребенком, он совал палец себе в задницу, а потом тыкал им в нос малышам. Позже он украл у матери драгоценности и антиквариат и заложил их. Подсадил Тиффани на мет, прямо в той самой уютной квартирке в Шарлоттсвиле. Его любимой шуткой было затушить сигарету о плечо, пока человек спал. Трумэн был насильником, но на это у него уже не было времени. Некоторым козлам просто очень везет. Его лицо заросло рыжевато-желтой бородой, а в выражении глаз и движении челюстей виднелся тот самый непримиримый беспокойный ребенок.

— На связь, блядина!

— Чего? — выдавила из себя Тиффани.

— Я сказал, дверь открой! Господи боже! — Трумэн замахнулся и она прикрыла голову руками. Из глаз потекли слёзы.

— Пошёл на хуй, — нерешительно бросила она. Оставалось надеяться, что доктор Фликингер их не слышал. Он был в ванной. Доктор ей нравился. Он всегда обращался к ней «мадам» и подмигивал, намекая, что не шутил.

— Беззубая глухая упоротая блядина, — сказал он так, будто ему самому не нужны были услуги дантиста.

Из спальни вышел дружок Трумэна, уселся на складной столик и сказал:

— Блядине звонят из дома, — он хохотнул собственной шутке и взмахнул локтем. Тиффани не помнила, как его звали, но была уверена, что его мать гордилась бы своим сыном, который набил у себя на кадыке изображение мистера Хэнки из «Саут Парка»[9].

В дверь постучали. На этот раз Тиффани расслышала его, уверенный двойной стук.

— Забудь! Не переживай, Тиф. Сиди, как и сидела, на жопе ровно, — выкрикнул Трумэн, открывая дверь.

За ней стояла женщина, одетая в клетчатую рубашку Трумэна, из-под которой выглядывали стройные загорелые ноги.

— Чё такое? — спросил Трумэн. — Чё надо?

Та ответила слабым голосом:

— Здравствуй, человек.

Не вставая со стола, приятель Трумэна спросил:

— Ты косметикой торгуешь, или что?

— Слушай, милочка, — обратился к ней Трумэн. — Ты, конечно, можешь войти, но, сначала, верни рубашку.

Дружок Трумэна рассмеялся.

— Шикарно! Тру, у тебя сегодня днюха, что ли?

Из ванной до Тиффани донесся звук спускаемой в унитазе воды. Доктор Фликингер закончил со своими делами.

Женщина за дверью выбросила вперед руку и ухватила Трумэна за шею. Он коротко вскрикнул, сигарета выпала изо рта. Он ухватил её за запястья. Тиффани заметила, как побелела её рука, но объятий женщина не разомкнула.

На скулах Трумэна проступили красные пятна. В тех местах, где его ногти впились в запястье женщины, проступила кровь, но та не отпускала захват. Его крик перерос в свист. Свободной рукой Трумэн нащупал на поясе охотничий нож и вытащил его.

Женщина вошла в трейлер, и второй рукой перехватила руку Трумэна с ножом. Она толкнула его на стену трейлера. Всё произошло так быстро, что Тиффани не смогла разглядеть лица незнакомки, она видела только её длинные волосы до плеч, такого черного цвета, что они, казалось, имели зеленоватый оттенок.

— Э, э, э! — закричал приятель Трумэна, поднимаясь и доставая из-под стопки бумаг пистолет.

Красные точки на щеках Трумэна стали фиолетовыми пятнами. Он издал звук, похожий на шелест кроссовок по деревянному настилу, его лицо исказилось в грустной клоунской улыбке, а глаза вращались в разные стороны. Тиффани видела, как его сердце бешено колотилось под ребрами. Сила женщины казалась непреодолимой.

— Э! — снова позвал друг Трумэна, когда женщина ударила того головой о стену. Нос Тру сухо хрустнул.

На потолок брызнула кровь, несколько капель попали на плафон лампы. Мотыльки, словно взбесились, они изо всех сил колотили в стекло, звуча, при этом, будто кубики льда в стакане.

Перед тем, как закрыть глаза, Тиффани увидела, как женщина швырнула Трумэна к столу. Дружок Трумэна уже стоял на ногах, направив на неё пистолет. По всему трейлеру разнесся звук удара каменного шара для боулинга. На лбу Трумэна появилась неровная рана. Один его глаз оказался накрыт старым носовым платком, который зацепился за бровь. Кровь залила рот Трумэна, стекая с подбородка на пол. Тиффани подумала о губках на автомойках, которыми мыли лобовое стекло.

Второй выстрел проделал в плече Трумэна дыру, кровь брызнула на лицо Тиффани, женщина бросилась на приятеля Трумэна, прикрываясь его телом. Стол не выдержал веса троих человек и развалился. Тиффани не услышала собственного крика.

Время ускорилось.

В себя Тиффани пришла в шкафу, накрытая плащом до самого подбородка. Серия сильных ударов раскачивала трейлер из стороны в сторону. Тиффани вспомнила времена в Шарлотсвилле, работу в закусочной, колотушку, которой повар отбивал телятину. Удары были очень похожими. Послышался скрип гнущегося металла и пластика, затем, удары стихли. Трейлер перестал раскачиваться.

В дверь шкафа постучали.

— Ты в порядке? — спросила женщина.

— Уходи! — выкрикнула Тиффани.

— Тот, что был в ванной, сбежал через окно. О нём можно не беспокоиться.

— Что ты наделала? — всхлипнула Тиффани. Она вся была покрыта кровью Трумэна и совсем не хотела умирать.

Женщина ответила не сразу. И не так, как она хотела. Тиффани, видела и слышала, что она натворила.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказала она. — Просто отдохнуть.

Через несколько секунд, сквозь звон в ушах, оставшийся от выстрелов, Тиффани услышала, как закрылась входная дверь.

Она сжалась под плащом и принялась повторять имя Трумэна.

Он научил её курить дурь. «Короткими затяжками, — говорил он. — И тебе полегчает». Лжец. Какой же тварью он был, каким чудовищем. Так, почему же она плакала по нему? Она не знала. Ей хотелось бы знать, но она не знала.

8.

Продавщица косметики, которая, конечно же, никакую косметику не продавала, пошла в лабораторию по производству мета. С каждым шагом запах пропана усиливался, пока не заполонил всё вокруг. Позади себя она оставляла аккуратные маленькие белые следы, словно, сделанные из пуха. Подол рубашки хлопал по стройным бедрам.

У входа в лабораторию она подняла кусок бумаги. Сверху большими синими буквами было написано: «РАСПРОДАЖА КАЖДЫЙ ДЕНЬ!» Ниже были фотографии холодильников разнообразных размеров, стиральных и посудомоечных машин, микроволновых печей, пылесосов «Dirt Devil», уплотнителей мусора, кухонных комбайнов и прочего. На одной из картинок была изображена стройная молодая женщина, с улыбкой склонившаяся над дочкой, такой же светловолосой, как и мама. Ребенок держал на руках пластиковую куклу и тоже улыбался. Также на листе были изображены большие телевизоры, на экранах которых крепкие мужчины играли в футбол, бейсбол, ездили на гоночных машинах. Были фотографии огромных грилей, за которым стояли мужчины, державшие огромные вилки и гигантские щипцы. Об этом, хоть не говорилось прямо, но изображение утверждало, что женщины должны работать и ухаживать за потомством, пока мужчины жарят мясо.

Эви свернула рекламный проспект в трубочку и принялась щелкать пальцами левой руки у самого края бумаги. При каждом щелчке пальцы высекали искру. После третьей попытки бумага занялась пламенем. Эви тоже умела жарить. Она подняла самодельный факел вверх и швырнула его в хижину. Она быстро ушла оттуда, через лес срезая путь к шоссе-43, известному в народе как Дорога К Лысой Горе.

— Много дел, — сказала она кружившим вокруг мотылькам. — Много, много, много дел.

Когда хижина взорвалась, она не обернулась, даже, когда над головой пролетел кусок раскаленной стали.

Глава 2

1.

Утреннее солнце коснулось своими лучами отделения шерифа округа Дулинг. Все три камеры были пусты, их двери открыты, а пол выдраен до блеска и пах дезинфицирующими средствами. Единственная комната для допросов тоже пустовала, как и кабинет Лилы Норкросс. Диспетчер Линни Марс, как всегда, сидела на своём месте. Над её столом висел плакат, на котором одетый в оранжевую робу заключенный, лежа жал штангу. «У них не бывает отпусков — и у тебя не должно быть!» — гласила надпись на нём.

Линни это утверждение научилась ловко игнорировать. Она не работала физически со времен занятий по аэробике в АМХ[10], но следить за внешностью не перестала. В данный момент, она пристально изучала статью в журнале «Marie Claire» касательно нанесения подводки для глаз. Для получения ровной линии, необходимо было надавить мизинцем на скулу. Это позволит контролировать направление и предохранит от резких движений. В статье предлагалось начинать с середины и двигать карандаш к внешнему уголку глаза, затем, обратно к носу, дабы завершить рисунок. Тонкая линия — для ежедневных дел, потолще, более серьезная — на вечер в компании парня, который, ты надеешься, тебя…

Зазвонил телефон. Не обычный, а тот, что с красной полосой на корпусе, для срочных звонков. Линни отложила «Marie Claire», напомнив себе, заехать в «Райт Эйд»[11] и прикупить тушь «L'Oréal Opaque», и сняла трубку. Она подрабатывала в диспетчерской уже пять лет и прекрасно знала, что утром чаще всего просили снять кошку с дерева, найти убежавшую собаку, разрешить домашнюю ссору, или — она искренне надеялась, что до этого не дойдет — спасти поперхнувшегося младенца. Случаи, связанные с применением оружия, или какая-нибудь подобная херня, обычно начинались после заката и, обычно, были связаны с баром «Скрипучее колесо».

— 911. Что у вас случилось?

— Продавщица косметики убила Тру! — выкрикнула в трубку женщина. — Убила Тру и его друга! Я не знаю, как его зовут, но она схватила его башку и расхуярила ей стену! Если я ещё, хоть раз, что-то такое увижу, то ослепну!

— Мэм, все звонки в службу спасения записываются, — спокойно сказала Линни. — И мы очень плохо относимся к розыгрышам.

— Я не разыгрываю! Какие розыгрыши? Какая-то левая сучка приперлась сюда и убила Тру! Тру и второго парня! Тут кровища кругом!

Когда Линни услышала про продавщицу косметики, она была на 90 процентов уверена, что это розыгрыш, но теперь, была на 80 процентов уверена, что услышанное произошло в действительности. Женщина бормотала что-то, практически, неразличимое, к тому же, пониманию мешал её жуткий сельский говор. Если бы Линни не родилась в Минк Кроссинг, округ Канова, что в Западной Вирджинии, она бы решила, что с ней говорит иностранка.

— Как вас зовут, мэм?

— Тиффани Джонс, но делов-то не во мне. Их она убила, а меня — неа. А чо, если она вернётся?

Линни наклонилась вперед, изучая расписание дежурств — кто на отдыхе, кто в патруле. Департамент шерифа располагал, всего, девятью машинами, и две, обычно, всегда стояли на ремонте. Округ Дулинг был самым маленьким в штате, хоть и не самым бедным. Эта сомнительная честь досталась округу МакДауэл, раскинувшемуся посреди пустоты.

— Я не вижу вашего номера на экране.

— Ну, канешна. Это один из одноразовиков Тру. Он ими пользуется, когда… Он… — повисла тишина, затем голос Тиффани Джонс поднялся до визга. — О, хосподи! Лаба взорвалась! Зачем она это? Хосподи боже, хосподи, хосподи…

Линни принялась её расспрашивать, что она имела в виду, как сама услышала грохот. Он не оглушал, от него не тряслись стекла в рамах, это, просто, был шум. Будто реактивный самолет, с аэродрома в Лэнгли, в Вирджинии, преодолел сверхзвуковой барьер.

Интересно, как долго идет звук? — подумала она. Кажется, мы заучивали какую-то формулу на уроках физики. Но школьные уроки были уже давным-давно. Как будто, даже, в другой жизни.

— Тиффани? Тиффани Джонс? Вы на связи?

— Везите сюда, уже, кого-нибудь, пока лес не запалило! — Тиффани вопила так громко, что Линни пришлось отодвинуть трубку от уха. — Езжайте на шум. Смотрите дым! Уже дымит вовсю. Мимо Лысой Горы, мимо Ферри и лесозаготовки.

— Женщина, которую вы назвали продавщицей косметики…

Тиффани рассмеялась, а, затем, выкрикнула:

— О, копы её сразу узнают! Она вся заляпана кровью Трумэна Мейвезера!

— Назовите, пожалуйста, свой ад…

— У трейлера нет адреса! Тру не получал писем! Завали, уже, варежку и пошли сюда кого-нибудь!

После этих слов, Тиффани бросила трубку.

Линни прошла по пустому коридору и вышла под утреннее солнце. На тротуаре, вдоль Мейн стрит, стояли люди и, прижав ладони ко лбам, смотрели на восток. Там, километрах в пяти, поднимался столб дыма. Действительно, это произошло неподалеку от лесопилки Адамса. Линни прекрасно знала это место. Сначала туда на пикапе ездил её отец, а теперь туда на таком же пикапе ездит её муж. У мужчин бывают очень странные увлечения. Заготовки леса были одним из таких, они располагалась где-то между гонками на монстр-траках[12] и оружейными распродажами.

— Что это там? — спросил Дрю Т. Барри, владелец «Страховой фирмы Дрю Т. Барри», стоя у входа своей конторы, которая располагалась через дорогу.

Линни, практически, видела, как в глазах Дрю промелькнули цифры возможных премиальных. Она не ответила ему, вернулась внутрь, чтобы сначала позвонить пожарным (их телефоны, и так уже наверное, разрывались), затем Терри Кумбсу и Роджеру Элвею из четвертого экипажа, а потом, уже, начальству. Которая, наверное, беспробудно дрыхла после безумной ночки.

2.

Но Лила Норкросс не спала.

Когда-то она прочитала в каком-то журнале, что на то, чтобы уснуть у взрослого уходит от 15 минут до получаса. Об этом Лилу предупреждать не было никакой нужды: ей нужно было знать, как успокоить себя, ведь, спокойной она, отнюдь, не была. Она, до сих пор, не переоделась, хотя уже расстегнула брюки, рубашку и сняла служебный пояс. Лила испытывала чувство вины. Она раньше никогда не врала мужу в мелочах и, уж, тем более, не врала ему по-крупному. До этого утра.

«Авария на Маунтин Рест Роуд, — написала ему она. — Не звони и не пиши, тут полно дел». Этим утром она, даже, добавила для правдоподобности: «Повсюду разбросаны кошачьи наполнители! Потребуется бульдозер!». И теперь это её мучило. Но, разве, такие подробности не появятся в утренней газете? Только Клинт вряд ли станет такое читать, так что всё в порядке. Люди станут обсуждать это забавное происшествие, а если, не станут, то он задумается…

— Он хочет быть пойманным, — сказала она Клинту во время просмотра документального сериала на канале НВО[13] — «Тайны миллиардера» он назывался — об эксцентричном богатом серийном убийце по имени Роберт Дёрст. Это произошло под конец шестого эпизода.

— Он никогда бы не стал общаться с журналистами, если бы не хотел этого, — разумеется, Роберта Дёрста, наконец, посадили. Вопрос в другом: хотела ли она, чтобы её поймали?

Если нет, зачем она ему написала? Себе она объясняла этот поступок так: если бы он позвонил ей и услышал на заднем плане шум спортзала школы Каулина — кричащих зрителей, скрип кроссовок по паркету, рёв дудок — он, естественно, спросил бы, где она и что она там делает. Но ведь она могла переключить его звонок на голосовую почту и ответить позже?

Я об этом не подумала, решила она. Я устала и была расстроена.

Правда или ложь? Этим утром она склонялась ко второму варианту. Потому что, она сама всё запутала. Потому что, хотела заставить Клинта вынудить её признаться, чтобы он разорвал эти путы.

Ей казалось, что, несмотря на долгие годы, проведенные на страже закона, её муж-психиатр сделал для преступников гораздо больше. Клинт умел хранить секреты.

У Лилы было такое ощущение, будто она обнаружила в своём собственном доме ещё один этаж. Будто она случайно нажала на какую-то замаскированную кнопку, запустился тайный механизм, и перед ней открылась лестница. Внутри висел крючок, и на этом крючке была куртка Клинта. Шок был силен, боль — ещё сильнее, но всё это не шло ни в какое сравнение со стыдом. Как можно было этого не понимать? А осознав всё, очнувшись в реальном мире, как можно жить дальше и не вопить от ужаса? Если не открытие того факта, что у твоего мужа — мужчины, которого ты видела каждый день, отца твоего ребенка — имелась дочь, о которой он никогда не упоминал, не способно вызвать этот вопль, то что же, тогда, способно? Вместо этого, она пожелала ему хорошего дня и легла.

Усталость, наконец, дала о себе знать, отгоняя прочь все тревоги. Она засыпала и это было хорошо. После пяти или шести часов сна всё покажется намного проще, она успокоится, сможет поговорить с ним. Может, даже, Клинт сможет всё объяснить. Это, ведь, его работа, разве, нет? Разбирать беспорядок. Ну, она, конечно, устроила непревзойденный бардак! Ей виделись кошачьи наполнители вдоль дороги, кошачье дерьмо и наполнители на баскетбольной площадке, где девочка, по имени Шейла, пытаясь остановить защитника, упала головой прямо в кучу.

По её щеке скользнула слеза, она вздохнула, проваливаясь в спасительный сон.

Что-то коснулось её лица. То ли прядь волос, то ли выпавшая из подушки пушинка. Она смахнула её, всё глубже и глубже погружаясь в сон, когда, внезапно, зазвонил телефон, висевший на поясе, который валялся на крышке кедрового сундука у края кровати.

Лила открыла глаза и села. Прядь волос, или что там это было, прилипла к щеке. Если это Клинт…

Она взяла телефон и посмотрела на экран. Не Клинт. На экране было только одно слово: «база». На часах 7:57 утра. Лила ответила на звонок.

— Шериф? Лила? Вы проснулись?

— Нет, Линни, это всё сон.

— Кажется, у нас очень большая проблема.

Линни была собранной и серьезной. Лила не раз ей указывала, но, иногда всё же у неё прорезался этот говор, и она говорила не «кажется, у нас очень большая проблема», а «кажись». Это означало только одно — Линни была взволнованна. Лила несколько раз моргнула, просыпаясь окончательно.

— Звонившая сообщила о нескольких убийствах рядом с лесопилкой Адамса. Может она, конечно, всё выдумала, или ошиблась, или у неё глюки, но там, определенно, что-то громыхнуло. Вы, разве, не слышали?

— Нет. Рассказывай, что, там, у тебя?

— Могу проиграть разговор…

— Не надо. Так рассказывай.

Линни рассказала об обкуренной девке, двух убитых, продавщице косметики, взрыве, дыме.

— Кого послала?

— Четвертую. Терри и Роджера. Согласно последнему докладу, они в километре от места.

— Ладно. Хорошо.

— Вы…

— Выезжаю.

3.

Она была уже на полпути к внедорожнику, когда заметила, как на неё таращился Антон Дубчек. Он был без рубашки, штаны плотно обтягивали бёдра. Складывалось впечатление, будто он пришел на кастинг для майского разворота календаря «Чиппендейла»[14]. Он стоял возле кузова своего грузовика и чистил инструмент. «Чистка бассейнов от Антона» — было написано на борту машины флорентийским шрифтом.

— Чего уставился?

— Утро замечательное, — отозвался Антон и улыбнулся лучезарной улыбкой, которая, наверное, сводила с ума всех официанток во всех барах трех ближайших округов.

Лила посмотрела вниз и заметила, что не застегнула рубашку. Белоснежный лифчик под рубашкой, конечно, демонстрировал меньше, чем оба её купальника, но у мужчин была какая-то фиксация на женском нижнем белье. Когда они видели женщину в лифчике, у них были такие лица, будто они выиграли 50 баксов в пятидолларовую лотерею. Блин, Мадонна в своё время на этом карьеру сделала. Причём, задолго до рождения Антона.

— Всё работает, Антон? — спросила она, застегиваясь и заправляясь.

— Вы удивитесь, — его улыбка стала шире.

Ах, какие зубки. Удивится она, конечно.

— Задняя дверь открыта, можешь взять банку колы. Только, запри перед уходом, хорошо?

— Приказ ясен, — он шутливо отдал воинский салют.

— И никакого пива. Даже для тебя ещё слишком рано.

— Всегда найдется место, где сейчас пять ча…

— Не шути со мной, Антон. У меня была трудная ночь и, судя по всему, будет нелегкий день.

— Вас понял. Только, шериф. У меня плохие новости: у вас там голландский вяз во дворе растет. Я оставлю вам номер своего знакомого садовника? Вы, же, не позволите…

— Ладно, спасибо, — Лиле не было никакого дела до деревьев, этим утром, уж, точно. Впрочем, она по достоинству оценила наступившую черную полосу: свою ложь, недомолвки Клинта, усталость, пожар, трупы, а, теперь, ещё и заболевшие деревья. И это, ещё 9 утра нет. Если выяснится, что Джаред сломал руку, или ещё что-то в таком роде, она, немедленно, поедет в церковь святого Луки и будет умолять отца Лафферти принять её исповедь.

Она выехала на дорогу и направилась по Тремэйн стрит, по пути, проехав под красный. Не будь она шерифом, это стоило бы ей немалого штрафа. Заметив дым со стороны Шоссе-17, она включила проблесковые маячки, приберегая звуковую сирену для делового центра Дулинга. Пусть все напрягутся.

4.

Фрэнк Гири сидел в машине, напротив школы, ждал, когда загорится зеленый и колотил пальцами по рулю. Он направлялся к дому судьи Сильвера, тот позвонил ему на мобильник и вызвал к себе. Причина вызова не укладывалась у него в голове — судейского кота Кокоса сбила машина.

На дороге появилась знакомая бездомная женщина, одетая в такое количество одежды, что из-под неё едва виднелись ноги. Она прошла мимо его грузовика, толкая перед собой тележку, по дороге, что очень активно обсуждая сама с собой. Наверное, одна из её личностей задумала устроить праздничную вечеринку для другой. Иногда он думал, что, наверное, хорошо быть сумасшедшим. Не таким, конечно, каким его считала Элейн, а настоящим сумасшедшим. Говорить с самим собой, толкать перед собой тележку, полную всякого хлама, на вершине которого возвышалась бы половина манекена.

О чём могут беспокоиться психопаты? О чём-то своём сумасшедшем, хотя Фрэнку всё казалось намного проще. Налить ли мне сегодня молока с хлопьями на голову или в почтовый ящик? Если вы — псих, выбор из подобных вариантов окажется для вас сущим стрессом. Для Фрэнка стрессом были предстоящие сокращения муниципального бюджета Дулинга, из-за которых он может вылететь с работы. Для него было стрессом видеться по выходным с дочерью и стараться сдерживать себя. Стрессом было и то, что Элейн будет ждать от него, что он не сдержится. Жена постоянно его пилила, разве этого недостаточно для стресса? По сравнению с этим, выбор между молоком на голову и почтовым ящиком для него не являлся какой-то трудностью. Хлопья — на голову, молоко — в ящик. Всё. Вопрос закрыт.

Загорелся зеленый и Фрэнк повернул налево, на Мэллой.

5.

На противоположной стороне улицы бездомная женщина, когда-то, в далеком прошлом, звавшаяся Эсси Уилкокс, а теперь просто Старуха Эсси, закатила тележку на небольшой травяной газон, окружавший парковку у школы. Затем, она последовала к открытому стадиону, точнее к густым кустарникам, за его пределами, где было оборудовано её жилище.

— Торопитесь, детки! — громко сказала Эсси, будто бы обращаясь к горе мусора в тележке. На самом деле, она разговаривала с четырьмя воображаемыми одинаковыми маленькими девочками, которые гуськом следовали за ней. — Нужно успеть домой к ужину, иначе сами станем ужином! В ведьмином котле.

Эсси хохотнула, но девочки начали хныкать.

— Ой, какие беспокойные девчата! — сказала она. — Я же просто пошутила.

Эсси пересекла парковку и заехала на футбольное поле. Девочки позади неё вскрикнули. Они знали, что мама не позволит причинить им вред. Хорошие девочки.

6.

Когда подъехал четвертый экипаж, Эви стояла между двумя стопками свеженапиленных сосновых досок слева от лесопилки Адамса. Со стороны шоссе её видно не было, только из здания. Впрочем, редкие прохожие всё равно не обращали на неё никакого внимания, хотя на ней была клетчатая рубашка Трумэна Мейвезера, а её лицо и руки были заляпаны его кровью. Всё внимание копов было привлечено столбом дыма, появившемся в очень опасной близости от леса.

Терри Кумбс сидел на пассажирском сидении и указывал, куда ехать.

— Видишь большой камень с надписью «Тиффани Джонс отсасывает»?

— Ага.

— За ним будет грунтовая дорога. Сверни там.

— Уверен? — спросил Роджер Элвей. — Дым, вроде, на милю дальше.

— Уверен. Я тут уже бывал ещё, когда Трумэн Мейвезер считался полноценным сутенером, а не барыгой. Видимо, он сменил род деятельности.

Машину слегка занесло на гравии при повороте. Роджер держал скорость около 60 км/ч, жесткая подвеска давала о себе знать. Прямо между колеями росли высокие сорняки, которые безжалостно сгибал передний бампер машины. Вскоре они учуяли запах дыма.

Терри взял рацию.

— Четвертый — базе. Четвертый — базе.

— База на связи, четвертый.

— Если Роджер не уронит нас в канаву, будем на месте через 3 минуты, — Роджер при этом оторвал ладонь от руля и показал ему средний палец. — Что там с пожарными?

— Мчат на всех парах, и скорая тоже. И добровольцы. Должны быть прямо за вами. Ищите продавщицу косметики.

— Понял, искать продавщицу. Четвертый — конец связи.

Едва Терри успел убрать рацию, как машина подскочила на кочке и оба на какое-то мгновение оказались в воздухе. Роджер снова пустил машину в занос. Дорога была завалена кусками черепицы, лопнувшими баками из-под пропана, кусками пластика, обрывками тлеющей бумаги. Терри заметил, даже черно-белый диск, похожий на деталь кухонной плиты.

Одна стена хижины завалилась на дерево, которое полыхало словно факел. Горели и две ближайшие к задней стене сосны, и кусты у дороги.

Роджер открыл багажник, достал огнетушитель и принялся заливать пламя белым порошком. Терри вытащил огнезащитное одеяло и занялся горящим на дороге мусором. Хоть пожарные и были на подходе, тушить надо было начинать уже сейчас.

К Терри подбежал Роджер.

— Я пустой, а ты тут до утра махать будешь. Сваливать надо, пока можем. Как считаешь?

— Считаю, отличная мысль. Глянем, что там, в «резиденции» Мейвезера.

Со лба Роджера ручьями тёк пот, волосы свисали из-под фуражки мокрыми пучками. Он прищурился.

— Чё сказал?

Терри нравился его напарник, но играть с ним в еженедельный квиз[15] в «Скрипучем колесе» он бы не стал.

— Не важно. Поехали.

Роджер уселся за руль, Терри прыгнул на сидение рядом. Машина пожарных пропылила метрах в тридцати пяти позади них, цепляясь крышей и брандспойтами за ветки деревьев. Терри приветственно махнул им рукой, затем отцепил от крепления дробовик. На всякий случай.

Они выехали на площадку, посреди которой, стоял, похожий на огромный бирюзовый валун, трейлер. К входной двери вели ступеньки из бетонных блоков. Рядом на спущенных шинах стоял ржавый пикап «Форд Ф-150». В его кузове сидела женщина, русые волосы закрывали её лицо. Она была одета в джинсы и узкий топик. Открытые части её тела были исписаны татуировками. Терри разглядел на правом предплечье слово «LOVE». Ноги женщины были босы и покрыты толстым слоем грязи. Выглядела она болезненно тощей.

— Терри… — выдохнул Роджер и издал горловой звук, имевший мало общего с речью. — Глянь туда.

Увиденное, напомнило Терри окружную ярмарку, на которую он ходил ребенком. Там человек просовывал голову в вырез в куске фанеры с нарисованным на ней моряком Попаем[16], и за 10 центов в него можно было швырять пластиковые мешочки с подкрашенной водой. Только в этот раз торчавшая из трейлера голова была окрашена, отнюдь, не краской.

На Терри, внезапно, навалилась жуткая усталость. Всё его тело вдруг налилось тяжестью, будто внутренности мгновенно стали бетонными. Он уже испытывал подобное раньше, в основном, когда приезжал на серьезные ДТП и знал — ощущение это временное, но пока оно пройдет, будет очень неприятно. Такое бывает, когда увидишь пристегнутого к сидению ребенка, но всё его тело, будто через мясорубку пропустили. Или, когда смотришь на торчащую из стены трейлера голову, с которой от удара содрало кожу. Вот, тогда и задумываешься, зачем, блин, был создан весь этот мир. Хорошее, конечно, случалось, но редко, всё остальное же, отчётливо несло тухлятиной.

Сидевшая в кузове женщина подняла голову. Её лицо было бледным, под глазами расплывались чёрные круги. Она протянула, было, к ним руки, но тут же опустила их, будто они оказались для неё слишком тяжелы. Терри её вспомнил. Она была одной из девок Тру Мейвезера, ещё до того, как он ввязался в производство мета. Вероятно, она до сих пор находилась здесь, потому что была повышена в звании до псевдоподружки, если это, вообще, можно назвать повышением.

Он вышел из машины. Женщина сползла с кузова и упала бы на колени, если бы Терри вовремя её не подхватил. Она и впрямь была очень тощей, он чувствовал под пальцами её торчащие рёбра. Вблизи оказалось, также, что большая часть её татуировок оказалась синяками. Она обхватила его и заревела.

— Ну, ладно, — произнес Терри. — Ладно, девочка. Всё хорошо. Что бы тут ни произошло, всё закончилось.

В других обстоятельствах, он счёл бы единственного выжившего основным подозреваемым, а все рассказы о продавщице косметики брехнёй. Но мешок с костями в его руках, никак не смог бы пробить головой человека стену трейлера. Терри не знал, сколько она сидела на той дряни, что гнал Тру, но в нынешнем её состоянии даже способность дышать — уже достижение.

Из машины вышел Роджер, выглядел он необычайно спокойным.

— Это вы позвонили, мэм?

— Я…

Роджер вытащил блокнот.

— Как вас зовут?

— Это Тиффани Джонс, — ответил за неё Терри. — Так, ведь, Тиф?

— Ага. Я вас раньше видела, сэр. Когда приходила вытащить Тру из тюрьмы. Я вас помню. Вы милый.

— А это кто? — Роджер указал блокнотом на торчащую голову — совершенно будничный жест, будто, указывал на какую-то достопримечательность, а не на мертвое тело. Он обладал, поистине, ледяным спокойствием, Терри даже завидовал ему. Он подумал, что если бы относился ко всему, как Роджер, то, наверное, стал бы более счастливым и более профессиональным полицейским.

— Не знаю, — ответила Тиффани. — Просто, какой-то друг Трумэна. Или родственник, не знаю. Приехал из Арканзаса на прошлой неделе. Или за две недели.

Со стороны дороги доносились крики пожарных и плеск воды, видимо, подогнали цистерну, тут никакой городской канализации, конечно, не было. Терри заметил небольшую радугу над столбом стремительного белевшего дыма.

Терри осторожно взял Тиффани за костлявые запястья и посмотрел в красные глаза.

— Что насчёт женщины, которая это всё устроила? Ты сказала диспетчеру, что это была женщина.

— Друг Тру назвал её продавщицей косметики, но никакая она не продавщица, — несмотря на шок, Тиффани слегка улыбнулась. Она выпрямилась и боязливо огляделась. — Она ушла же? Надеюсь, ушла.

— Как она выглядит?

Тиффани тряхнула головой.

— Не помню. Она взяла рубашку Тру. Наверное, под ней она голая.

Она закрыла глаза, затем, медленно открыла. Терри прекрасно знал эти симптомы. Сначала травма от происшествия, потом истеричный звонок в 911, и только потом — посттравматический шок. Добавьте к этому дрянь, которой она закидывалась и продолжительность её употребления. Насколько он знал, Трумэн Мейвезер, Тиффани и его родственничек из Арканзаса находились в загуле уже три дня.

— Тиф, сядь, пожалуйста, в патрульную машину, пока мы тут осмотримся. Садись назад. Отдохни.

— Соня-засоня, — протянул Роджер и, в этот момент, Терри сильно захотелось пнуть его по деревенской роже.

Вместо этого, он открыл заднюю дверь машины, и это напомнило ему другой случай из своей молодости: арендованный им на выпускной лимузин для Мэри Джин Стаки. Он вспомнил и её саму в розовом платье с меховыми рукавами и без бретелек, приколотый к нему букетик цветов, себя во взятом на прокат смокинге. То было прекрасное время, до трупа красивой девушки с дырой от дроби в груди. До повесившегося в сарае мужчины. До обдолбанной до полной невменяемости проститутки, которая выглядела так, будто жить ей осталось меньше полугода.

Я уже слишком стар для этого, подумал Терри. Пора на пенсию.

Ему было 45 лет.

7.

Несмотря на то, что Лиле ни разу не приходилось стрелять в людей, за годы службы ей пять раз приходилось доставать оружие из кобуры, а однажды даже пришлось выстрелить в воздух (отписываться потом пришлось очень долго). Как Терри, Роджер и другие рыцари в синих рубашках, она, в основном, собирала человеческие останки на окружных трассах (такие случаи часто сопровождал стойкий запах алкоголя в воздухе). Она разрешала переросшие в рукоприкладство домашние ссоры, делала искусственное дыхание, перевязывала сломанные конечности. Вместе с парнями, однажды, нашла двух потерявшихся в лесу детей и, по особым случаям, блевала. Но, за 14 лет службы ей ни разу не доводилось встретить на главном шоссе округа Дулинг одетую только во фланелевую рубашку и заляпанную кровью женщину. Сегодня, довелось.

Она проехала мимо Лысой Горы на скорости 130 км/ч и в 30 метрах впереди заметила её. Она шла прямо, никуда не сворачивая, но даже, находясь на волосок от гибели, на её лице не отобразилось ничего, кроме холодного спокойствия. Она заметила ещё одну деталь — женщина была просто роскошной.

Лила не успела бы затормозить, даже если бы хорошо выспалась, не на такой скорости. Она дёрнула руль вправо и разминулась с женщиной на считанные сантиметры. Впрочем, не совсем, разминулась. Она отчётливо услышала удар и боковое зеркало, внезапно, стало показывать её собственное лицо, а не дорогу позади.

Тем временем, ей самой пришлось бороться с потерявшей управление машиной. Она снесла почтовый ящик, тот улетел куда-то вверх, повсюду разлетелись письма. Позади неё столбом стояла пыль, она ощутила, как автомобиль неуклонно летел в канаву. От тормозов, в данной ситуации, толку было мало, поэтому она сильнее нажала на газ, машина, царапая днищес, влетела в кучу гравия и покатилась под уклон. Если на её пути окажется кочка, она перевернется, и шансы увидеть выпускной Джареда устремятся к нулю.

Лила дернула руль влево. Несколько секунд машина скользила, затем колеса поймали сцепление с дорогой, и она выехала на шоссе. Оказавшись на асфальте, она резко ударила по тормозам, сила инерции бросила её вперед, так, что она, буквально, ощутила, как глаза вываливаются из орбит.

Машина остановилась, оставив позади себя длинный двойной след плавленой резины. Сердце Лилы бешено колотилось в груди. Перед глазами метались черные точки. Она восстановила дыхание и посмотрела в зеркало заднего вида.

Женщина не убегала ни в лес, ни в сторону Лысой Горы, где дорога ответвлялась в направлении Болл Крик Ферри. Она просто стояла и смотрела на своё плечо. Эта поза, вместе с голой задницей, выглядывавшей из-под подола рубашки, смотрелась довольно кокетливо. Она выглядела совсем как рисованная девушка с картины Альберто Варгаса[17].

Быстро дыша, Лила отъехала назад, на проселочную дорогу, ведущую на небольшую ферму. Во рту стоял соленый привкус адреналина. На крыльце дома стояла женщина с младенцем на руках. Лила опустила стекло и прокричала:

— Вернитесь в дом, мэм. Живо.

Не дожидаясь, пока та выполнит приказ, Лила нажала на газ и помчалась к Лысой Горе, туда, где стояла женщина. Ехать пришлось осторожно, чтобы не врезаться в сбитый почтовый ящик. До неё донесся скрип металла о металл.

Ожила рация. Это оказался Терри Кумбс.

— Первый, это Четвертый. Ты там, Лила? Ответь. У нас тут два мертвых варщика мета неподалеку от лесопилки.

Она схватила рацию и коротко бросила:

— Не сейчас, Терри, — и отшвырнула её на боковое сидение. Она остановилась напротив женщины, отстегнула застежку на кобуре и, выходя, в шестой раз за карьеру в правоохранительных органах, достала пистолет. Когда она увидела её длинные стройные ноги, подтянутую грудь, она вспомнила свой путь сюда. Неужели прошло всего 15 минут? «Чего уставился?» — спросила она. И Антон ответил: «Утро замечательное».

Если вид этой женщины, стоящей на пригородном шоссе Дулинга, не означал замечательное утро, Лила не могла представить, что же тогда означало.

— Поднимите руки. Живо. Давай, руки вверх!

Продавщица Косметики, она же Утренняя Красотка, подняла руки.

— Вы вообще в курсе, что чуть не погибли?

Эви улыбнулась. Улыбка растянулась во всю ширь.

— Не очень, — сказала она. — У тебя всё было, Лила.

8.

— Я не хотел её трогать, — проговорил старик дрожащим голосом.

Коричневая полосатая кошка лежала в траве. Рядом с ней, на коленях, стоял одетый в камуфляжные штаны судья Оскар Сильвер. Лежащая на боку кошка выглядела вполне живой, за исключением правой передней лапы, причудливо изогнутой в форме латинской буквы V. При более пристальном осмотре можно было разглядеть кровавые подтёки вокруг её глаз. Она прерывисто дышала и по какой-то, ведомой только кошкам причине, мурлыкала.

Фрэнк присел рядом с ней. Она сдвинул солнечные очки на лоб и сморщился от яркого утреннего солнечного света.

— Мне жаль, сэр.

Некоторое время назад, судья плакал, но сейчас перестал. Фрэнк терпеть этого не мог, хотя удивлен не был — люди любили своих домашних животных, относились к ним так, как не относились к некоторым людям.

Как там сказал мозгоправ? Вытеснение? Да, любовь жестока. Фрэнк считал, что единственные, за кем надо присматривать в этом мире, не могли иметь ни кошек, ни собак. И за собой, конечно, нужно следить. Держать всё под контролем. Оставаться спокойным.

— Спасибо, что приехал так быстро, — сказал судья.

— Это моя работа, — ответил Фрэнк, хоть это и не было правдой. В его обязанности, как сотрудника службы по надзору за животными, входили, скорее еноты и бродячие собаки, нежели умирающие кошки. Он считал Оскара Сильвера другом или кем-то вроде того. Ещё до того, как из-за болезни почек судья Сильвер досрочно отправился на пенсию, Фрэнк иногда угощал его парой кружек пива в «Скрипучем колесе», а тот в свою очередь порекомендовал хорошего семейного юриста и помог устроить с ним встречу. Также Сильвер однажды «дал консультацию» Фрэнку, когда тот признался, что повышал голос на жену и дочь (предпочтя при этом не обращать внимания на удар кулаком в стену кухни).

Ни от адвоката, ни от терапевта Фрэнк такого никогда не видел. Последний, впрочем, верил, что Фрэнк ещё может помириться с Элейн. Благодаря ему, Фрэнк считал, что может контролировать свой гнев, если люди (Элейн, к примеру, или их дочь, Нана) осознают, что он, в первую очередь, заботится о них.

— Я взял её ещё котенком, — вновь заговорил судья Сильвер. — Нашел за гаражом. Вскоре после того, как умерла Оливия. Странно такое говорить, но это было, своего рода… послание, — он почесал кошку между ушей указательным пальцем. Та, хоть продолжала урчать, на почёсывание никак не отреагировала. Она просто уставилась окровавленными глазами прямо в траву.

— Может, это оно и было, — отозвался Фрэнк.

— Кокосом её назвал внук, — он тряхнул головой и сжал губы. — Чёртов «Мерседес». Я его заметил, когда выходил за газетой. Шёл под сотню. В спальном районе! Куда он летел?

— Никуда. Какого цвета был «Мерседес»? — Фрэнк задумался над тем, что несколько месяцев назад сказала ему Нана. Про человека, которому она возила газету и который жил в большом доме в Брайар, и у которого была похожая машина. Зеленый «Мерседес», кажется, она тогда сказала.

— Зеленый, — ответил судья. — Зеленый он был.

Мурчание кошки сменилось бульканьем. Дыхание прекратилось. Ей было очень больно.

Фрэнк положил руку на плечо судьи и произнес:

— Пора.

Судья прочистил горло, но сказать, так, ничего и не смог. Он, просто, кивнул.

Фрэнк раскрыл кожаный чемоданчик, в котором лежал шприц и две ампулы.

— После первой она расслабится, — он воткнул иголку в ампулу и наполнил шприц. — После второй — уснёт.

9.

Когда-то давно, ещё до описываемых событий, все три округа (МакДауэлл, Бриджер и Дулинг) ратовали за закрытие колонии для несовершеннолетних Эш Маунтин и открытие, столь необходимой женской тюрьмы. Штат выкупил землю и здания, и тюрьму назвали, как и округ — Дулинг — что позволило получать деньги на перестройку учреждения. Двери тюрьмы открылись в 1969, персонал набрали из жителей трех округов. Когда-то её называли «образцовым женским исправительным учреждением» и «гордостью штата». Оно было, скорее, похоже на пригородную школу, нежели на тюрьму, если не обращать внимания на забор с колючей проволокой по периметру.

Спустя полвека, тюрьма, по-прежнему, выглядела как школа, только уже попавшая в трудные времена и под сокращение расходов. Здания начали ветшать. Краска (по слухам, созданная на свинцовой основе) начала осыпаться. Водопровод протекал. Оборудование кочегарки устарело и зимой, только административное крыло могло позволить себе +20 °C в помещениях. Летом внутри стояло пекло. Освещение было тусклым, старая проводка то и дело коротила, и в среднем раз в месяц вся тюрьма оказывалась без света.

Впрочем, здесь была отличная беговая дорожка, баскетбольная площадка, размеченная площадка для шаффлборда[18], небольшой ромб для софтбола[19] и маленький огород возле административного крыла. Именно там, среди гороха и кукурузы, на лавочке сидела директор Дженис Коутс, в её руках был пластиковый пакет молока. Её бежевая трикотажная сумочка лежала у ног. Она курила «Pall Mall» без фильтра и смотрела, как к воротам подъезжал доктор Норкросс.

Тот показал удостоверение (необходимости в том не было, его, и так, все знали, но правила — есть правила) и главные ворота пришли в движение. Он въехал в карантинную зону и принялся ждать, когда откроются вторые ворота. Когда дежурный офицер — сегодня это была Милли Олсон — удостоверилась, что горит зеленая лампочка и внешние ворота закрыты, она открыла внутренние. Клинт направил свой «Приус» на парковку для персонала, которая, также, была ограждена. На заборе висел знак с надписью: «СОБЛЮДАЙТЕ ПРАВИЛА БЕЗОПАСНОСТИ! ЗАПИРАЙТЕ МАШИНУ!»

Через две минуты он уже стоял напротив директора, плечом опершись на кирпичную стену и подставив лицо утреннему солнцу. Их диалог напоминал общение прихожан фундаменталистской церкви:

— Доброе утро, доктор Норкросс.

— Доброе утро, директор Коутс.

— Готовы ли вы провести ещё один прекрасный день в исправительном учреждении?

— Вопрос в том, что это учреждение приготовило для меня? Такова будет степень моей готовности. А, как вы, Дженис?

Она легкомысленно пожала плечами и выпустила синее облачко дыма.

— Также.

Он указал на сигарету.

— Думал, вы бросили.

— Бросила. Наслаждаюсь бросанием раз в неделю. Иногда, дважды.

— Всё тихо?

— Утром, да. Ночью было ЧП.

— Дайте, угадаю. Ангелочек Фитцрой.

— Неа. Китти Макдэвид.

Клинт вскинул брови.

— Неожиданно. Рассказывайте.

— Со слов соседки Клаудии Стивенсон, той, что позвала остальных…

— Клаудия Динамитчица? — переспросил Клинт. — Ужасно гордится своими имплантами. Это Клаудия начала?

Клинт ничего против неё не имел, но надеялся, что дело было, именно, в Клаудии. Доктора — тоже люди, у них были свои любимчики, и Китти Макдэвид была одной из таких. Когда она только попала сюда, то была немного не в себе — имела привычку царапать и резать себя, часто меняла настроение, страдала от повышенной тревожности. С тех пор, она пошла на поправку. На неё очень сильно повлияли антидепрессанты и, Клинту хотелось в это верить, сеансы терапии. Как и он сам, она была порождением системы детских домов Аппалачей. В одну из первых встреч, она с грустью поинтересовалась, понимает ли он, живущий в богатом пригороде, каково это — не иметь ни дома, ни семьи.

Клинт, без колебаний, ответил:

— Не знаю, что чувствовала ты, но я ощущал себя животным. Как будто, я всегда охотился и на меня охотились.

Она уставилась на него широко открытыми глазами.

— Вы..?

— Да, я, — ответил он. Что означало «я тоже».

Всё это время, за Китти не числилось никаких нарушений, более того, она договорилась с обвинителями, по поводу дачи показаний по делу братьев Гринер — крупных наркоторговцев, которых этой зимой лично закрыла шериф округа Дулинг Лила Норкросс. Если Лоуэла и Мейнарда Гринеров посадят, для Китти появлялась неиллюзорная возможность выйти досрочно. Если это получится, думал Клинт, с Китти всё будет хорошо. Она понимала, что, только от неё зависело, как она устроится в этом мире. От неё и от помощи — медицинской и общественной, конечно. Он считал Китти способной попросить помощи, не побояться этого, считал, что, с каждым днем, она становилась всё сильнее.

Взгляд Дженис Коутс приобрел лукавое выражение. Она была твердо убеждена в том, что, имея дело с заключенными, никогда нельзя тешить себя какими-либо надеждами.

Наверное, именно, поэтому она здесь директор — хозяин — а он просто наёмный мозгоправ.

— Стивенсон сказала, что Макдэвид её разбудила, — сказала она. — Сначала, разговаривала во сне, затем, начала стонать, кричать. Что-то насчет прихода Черного Ангела. Или Черной Королевы. Всё есть в рапорте. «У неё паутина в волосах и смерть на кончиках пальцев». Отлично сошло бы для какого-нибудь телесериала, а? На канале Syfy[20]. — Директор издала сухой смешок. — Уверена, сегодня работы у вас будет предостаточно, Клинт.

— Скорее, для кино, — ответил Клинт. — Может, ей вспомнился какой-нибудь ужастик из детства.

Коутс отвела взгляд.

— Видите? Как говаривал Ронни Рейган: «Ну, вот, опять».

— Что? Не верите во влияние детских травм?

— Я верю в тишину и порядок в тюрьме, вот, во что. Её перевели в крыло «А», в отделение для психов.

— Как неполиткорректно, директор. Оно называется отделение для душевнобольных. Её привязали к сдерживающему креслу? — Несмотря на то, что Клинт признавал необходимость этого устройства в отдельных случаях, для него оно, всё равно, оставалось сидением спорт-кара, переделанным в орудие пытки.

— Нет, просто, объявили «желтый» сигнал, дали ей успокоительное и усыпили. Не знаю, сколько и чего, всё написано в рапорте, если интересно.

В тюрьме Дулинга было три медицинских уровня: «красный» — когда работать могли только врачи, «желтый» — когда действовать имели право сотрудники охраны и «зеленый» — когда помощь могли оказывать заключенные, за исключением, содержащихся в крыле «С» и тех, у кого имелись проблемы с дисциплиной.

— Хорошо, — произнес Клинт.

— Так, что, пока ваша подружка спит…

— Она не моя подружка.

— Это главная утренняя новость, — зевнула Дженис, затушила окурок о кирпич и сунула его под пакет с молоком, будто, спрятанный, он как бы исчезнет.

— Я вас утомил, директор?

— Не вы, а вчерашняя мексиканская еда. Нужно держать сортир в пределах видимости. Правду говорят: то, что на выходе выглядит, так же, как на входе, есть нельзя.

— Это лишнее, директор.

— Вы же врач, переживёте. К Макдэвид пойдёте?

— Разумеется.

— Хотите моё предположение? Ладно, вот оно: в детстве к ней приставала женщина, которая звала себя Черной Королевой. Как вам такое?

— Возможно, — ответил Клинт, стараясь воздерживаться от комментариев.

— Возможно, — повторила она, тряхнув головой. — Зачем исследовать их детство, если они всё ещё те же дети? Именно поэтому они до сих пор здесь — из-за своего ребяческого поведения, в первую очередь.

При этих словах Клинт подумал о Джанет Сорли, которая сидела здесь за то, что ткнула мужа отверткой и потом смотрела, как тот истекал кровью. Если бы она этого не сделала, Дамиан Сорли, скорее всего, сам бы её убил. Клинт в этом ни капли не сомневался. Он не видел в её действиях никакого ребячества, только инстинкт самосохранения. Если бы он сказал об этом директору Коутс, она бы и слушать не стала — она была женщиной консервативных взглядов. Лучше будет, просто, не спорить.

— Ну, директор Коутс, начнем же очередной день в женской тюрьме у Ройал Канала.[21]

Она подняла сумочку, встала и отряхнулась.

— Никаких каналов, только паромная переправа, так что да. Начнем.

Приколов удостоверения к лацканам пиджаков, они вместе вошли в это сонное царство.

9.

Магда Дубчек, мать того самого очаровательного чистильщика Антона (компания так и называется, так, что направляйте свои чеки в адрес «ООО Чистка бассейнов от Антона»), вошла в гостиную двухкомнатной квартиры, где жила вместе с сыном. В одной руке она держала банку с газировкой, а в другой пульт от телевизора. Тяжело вздохнув и пукнув, она уселась в уютное кресло и включила экран.

Обычно в это время дня шел второй час передачи «Хорошего дня, Уиллинг», но сегодня она сразу включила новости. Её заинтересовал один репортаж, к тому же она прекрасно знала корреспондента. Микаэла Коутс ныне носила фамилию Морган, но для Магды она всегда останется малышкой Мики, ещё с тех времен, когда та была её сиделкой. Тогда Джен Коутс работала обычным охранником в женской тюрьме на юге города. Простая мать-одиночка, крутилась, как белка в колесе, пытаясь выжить. Сейчас она получила должность директора всё той же женской тюрьмы, а её дочка стала известным на всю страну репортером, чья компания вещала прямо из Вашингтона. Известность ей принесли острые вопросы и короткие юбки. Семья Коутс смогла подняться. Магда гордилась ими, хотя испытывала грусть от того, что Мики так ни разу ей не позвонила и не написала, а Дженис почти никогда не забегала в гости. Впрочем, она понимала, что им обеим нужно работать. Магда и думать не хотела о том, какому давлению они подвергались каждый день.

Этим утром ведущим был Джордж Алдерсон. Он носил очки, у него были сутулые плечи и редеющая шевелюра. Он совсем не был похож на человека, который должен был читать новости по утрам. Скорее он был похож на распорядителя похорон. К тому же, он обладал абсолютно неподходящим для телевидения голосом. Он у него был какой-то дрожащий. Магда полагала, что именно по этой причине канал «Американские новости» был только третьим, после FOX и CNN. Ей очень хотелось, чтобы Микаэла перешла работать туда. И когда это произойдет, Магда сможет навсегда распрощаться с Алдерсоном.

— В этом часе мы продолжаем следить за развитием истории, начало которой было положено в Австралии, — говорил Алдерсон. Выражение его лица должно было говорить о спокойствии и одновременно настороженности, но, скорее было похоже, что он страдал от запора.

Лучше бы ты ушел на пенсию и спокойно лысел у себя дома, подумала Магда и в честь этого сделала глоток колы. Намажь башку полиролем для машин и свали с пути Микаэлы.

— Представители здравоохранения в Оаху, на Гавайях сообщают, что болезнь, которую одни называют азиатским обморочным синдромом, а другие австралийской обморочной болезнью, продолжает распространяться. Никто не может в точности сказать, где она появилась, однако до сих пор её жертвами становились только женщины. У нас есть данные о заболевших в Калифорнии, в Колорадо и в обеих Каролинах. Ко мне присоединяется Микаэла Морган.

— Мики! — выкрикнула Магда и вновь отсалютовала экрану газировкой, пролив при этом несколько капель на рукав кардигана. Сейчас в речи Магды едва ли можно было услышать чешский акцент, но к пяти вечера, когда вернется Антон, она будет разговаривать так, будто только сошла с корабля, а не прожила в районе трех округов уже 40 лет. — Малышка Мики Коутс! Я таскала твою голую задницу по всей мамкиной гостинице! Меняла тебе обосранные подгузники, маленькая ты засранка! И посмотри, кем ты стала!

Микаэла Морган, в девичестве Коутс, оделась в блузку без рукавов и в уже ставшую её отличительным признаком короткую юбку. Она стояла напротив комплекса зданий, окрашенных в ярко-красные цвета. Магда считала, что Мики идут короткие юбки. Даже крупные политики не могли устоять перед этими роскошными оголенными бедрами, и порой правда срывалась с губ помимо их воли. Не всегда, заметьте, а порой. А вот насчет её нового носа Магда испытывала смешанные чувства. Ей нравился пухленький носик малышки Мики, но сейчас у неё был тонкий острый нос, отчего Мики уже не была похожа на Мики. С другой стороны, выглядела она просто шикарно! Глаз не отвести.

— Я нахожусь возле приюта «Заботливые объятия» в Джорджтауне, где впервые, этим утром, были диагностированы признаки так называемой австралийской обморочной болезни. Здесь находится более сотни человек, в большинстве пожилые люди, половина из них женщины. Руководство отказалось от каких-либо комментариев, но мне удалось поговорить с одним из врачей, и его слова, хоть и краткие, внушают тревогу. Он согласился говорить только на условиях анонимности. Вот что он сказал.

Запись, действительно, оказалась короткой, всего несколько фраз. Появилась Микаэла, стоявшая рядом с мужчиной, одетым в белый докторский халат, его лицо было искусственно размыто, а голос изменен и был похож на голос инопланетного пришельца.

— Что там происходит? — спросила Микаэла. — Можете рассказать?

— Почти все женщины уснули и не просыпаются, — произнес доктор электронным голосом. — Всё, как на Гавайях.

— А мужчины..?

— Мужчины в порядке. Проснулись и завтракают.

— С Гавайев сообщали, что на лицах женщин что-то выросло. Здесь то же самое?

— Я… не думаю, что могу об этом говорить.

— Пожалуйста, — кокетливо моргнула Микаэла. — Люди встревожены.

— Вот! — вскричала Магда, снова размахивая банкой и проливая газировку на кардиган. — Жги! Попав под твои чары, им уже не выкрутиться.

— Никаких наростов, в буквальном смысле нет, — сказал человек. — Их просто будто покрыло хлопком. Мне пора идти.

— Ещё один вопрос…

— Мне нужно идти… Но. Он растет, этот хлопок.

Картинка вернулась в прямой эфир.

— Очень тревожное сообщение от непосредственного участника событий… если это, конечно, правда. Слово тебе, Джордж.

Магда, в равной степени, была рада видеть Мики и надеялась, что сказанное не было правдой. Должно быть, очередная страшилка, вроде «проблемы 2000» или атипичной пневмонии, но сам факт того, что этой болезни были подвержены только женщины и то, что они обрастали какой-то дрянью, был, как и сказала Мики, тревожным. Скорее бы Антон вернулся. В компании одного телевизора довольно грустно. Магда не переживала за своего трудягу сына. Она одолжила ему денег на бизнес, но развивал он его сам.

А сейчас ещё глоточек, и можно поспать.

Глава 3

1.

Заковав женщину в наручники, Лила обернула её найденным в багажнике одеялом и усадила на заднее сидение. После чего зачитала ей её права. Женщина подчинялась молча, её шикарная улыбка потускнела до мечтательной ухмылки. Арест произведен и подозреваемый задержан менее чем за 5 минут. Из-под колеса машины взметнулась туча пыли и висела в воздухе, даже, когда Лила развернулась и выехала на дорогу.

— Их называют наблюдателями за мотыльками, или «мателями», почти как матерями.

Когда задержанная произнесла эти слова, Лила развернулась спиной к Лысой Горе и направилась обратно в город. В зеркале заднего вида она встретилась с ней взглядом. Её голос был мягким, но не совсем женским. В её речи было что-то странное. Лила никак не могла понять, с кем разговаривала женщина — с ней или сама с собой.

По кайфом, поди, решила Лила. РСР[22], скорее всего. Или кетамин.

— Знаешь, как меня зовут, — сказала Лила. — И откуда же?

Вариантов было, ровно, три: родительский комитет (маловероятно), газеты, либо Лила уже арестовывала её за 14 лет работы, просто сама забыла. Третий вариант выглядел наиболее вероятным.

— Меня все знают, — ответила Эви. — Я кто-то, вроде, Праматери, — одеяло сползло, когда она попыталась почесать подбородок плечом. — Вроде. Пра. Матерь. Я, снова я, и я. Отец, сын и святая Ева. Скоро, мы все уснем. Матель, понимаешь? Как матерь.

Гражданским не понять, какую же чушь приходится выслушивать во время службы. Общество обожает восхвалять полицейских за храбрость, но никто не замечает какую силу духа нужно иметь, чтобы каждый день выслушивать всяческую ахинею. По мнению Лилы, наравне с личной храбростью, не менее важна сопротивляемость вываливаемому на тебя бреду.

Именно по этой причине заполнение последней свободной вакансии на эту должность оказалось столь проблематичным. Именно поэтому она отказала парню из службы по надзору за животными, Фрэнку Гири, и наняла молодого ветерана, Дэна Тритера, несмотря на то, что у того не было никакого опыта службы в правоохранительных органах. Гири был, конечно, умён, у него хорошие характеристики, пухлый послужной список, но он слишком много писал, не упускал никаких подробностей. Между строк явно читалось, что этот человек способен на конфликт. Такие как он, легко срываются. А это нехорошо.

Не то, чтобы все сотрудники были первоклассными спецами по борьбе с преступностью, в жизни бывало всякое. Ты нанимаешь лучших из тех, что есть и помогаешь им подтянуться. Роджер Элвей и Терри Кумбс, к примеру. Роджер, слишком часто получал по голове в школьной футбольной команде Дулинга, в начале нулевых. Терри был смышленее, но становился угрюмым и терял боевой настрой, когда что-то шло не так, как ему хотелось. К тому же, он много пил на вечеринках. С другой стороны, парни работали давно, так что Лила могла полностью им доверять.

Лила разделяла негласное мнение, что материнство — отличная тренировка для будущего полицейского (негласное для Клинта, у которого по этой части была обширная практика; она прекрасно представляла себе, как он, в свойственной ему манере, склонял голову и говорил что-то, вроде: «Интересно», или «Может быть»). Матери рождены быть полицейскими, потому что, новорожденные дети — настоящие преступники. Они, столь же, воинственны и разрушительны.

Если у тебя получилось пережить первые годы с ребенком, не сойти с ума и сохранить спокойствие, со взрослыми преступниками ты, точно, справишься. Нужно, просто, не реагировать, оставаться взрослым, касалось ли это голой, залитой кровью женщины на заднем сидении её машины, или того, кто каждый вечер ложился спать рядом с тобой (Когда время вышло, прогудела сирена и все в спортзале закричали, окончательный счёт: женская команда округа Бриджер — 42, женская команда округа Файетт — 34). Как сказал бы Клинт: «Очень интересно. Расскажи поподробней».

— Сейчас так много всего продается, — продолжала Эви. — Посудомойки. Мангалы. Дети едят пластиковую еду и испражняются ею же. Об экономии кричит каждый магазин.

— Ясно, — отозвалась Лила, будто поддерживала разговор с ней. — Как тебя зовут?

— Эви.

Лила обернулась.

— А фамилию не назовешь?

У женщины были крепкие широкие скулы и блестящие карие глаза. Цвет её кожи был, как решила Лила, средиземноморского оттенка и черные волосы, ох… Кровь, внезапно, хлынула в голову Лилы.

— А надо, чтобы была? — спросила Эви.

Лила, окончательно, убедилась в одном: её задержанная была совершенно, абсолютно, в хлам обдолбана.

Она повернулась лицом к дороге, прибавила газу и подобрала с сидения микрофон рации.

— Первый — базе. Я задержала разыскиваемую женщину, подобрала её на трассе, к северу от лесопилки у Лысой Горы. Она вся в крови, нужно как-нибудь взять образцы. Ей, также, понадобится одежда. И позвони в скорую, пусть нас встретят. Она чем-то закинулась.

— Принято, — отозвалась Линни. — Терри сообщает, в трейлере, просто, бойня.

— Принято, — повторила Эви и рассмеялась. — Просто, бойня. Принесите ещё полотенец. Только, похуже, ха-ха-ха. Принято.

— Первый — конец связи, — Лила отключила микрофон и посмотрела на Эви через зеркало. — Сидите смирно, мэм. Я арестовала вас по подозрению в убийстве. Это очень серьезно.

Они приближались к городу. Лила притормозила у знака «стоп» на перекрестке Лысая Гора — Уэст Левин. Последний вёл к тюрьме. На противоположной стороне дороги виднелся знак, запрещающий подбирать попутчиков.

— Вы ранены, мэм?

— Пока нет, — ответила Эви. — Но, слышь! Трипл-дабл[23]. Хорошо!

Что-то промелькнуло в сознании Лилы, будто кусок металла блеснул в песке, перед тем, как быть смытым набежавшей волной.

Она снова посмотрела в зеркало заднего вида. Эви откинулась назад. Неужели, успокоилась?

— Мэм, вы здоровы?

— Тебе бы чаще целовать мужа перед сном. Чаще целовать на прощание, пока ещё можешь.

— Ну, коне… — начала, было, Лила, как тут женщина дернулась вперед, ударившись головой о разделительную сетку. Лила инстинктивно дернулась, будто ощутила, как голова Эви затрещала и завибрировала.

— А ну, прекрати! — крикнула она, когда Эви снова ударилась головой о сетку. Она разглядела её ухмылку, свежую кровь на лице и зубах и, затем, Эви ударилась в третий раз.

Лила, уже, взялась за дверную ручку, чтобы выйти и крепко связать женщину, ради её собственной безопасности, но третий удар оказался последним. Эви снова откинулась назад, тяжело дыша, будто бегун, первым пересекший финишную черту. Её нос и рот были залиты кровью, на лбу виднелась рана.

— Трипл-дабл! Отлично! — выкрикнула она. — Трипл-дабл! Ну, и денёк!

Лила схватила рацию и вызвала Линни — планы менялись. Нужно, чтобы в участок немедленно прибыл общественный защитник. И судья Сильвер тоже, если старик ещё способен передвигаться.

2.

Глубоко в кустах сидел лис и наблюдал, как Эсси разбирала барахло в своей тележке.

Он, конечно, не думал о ней, как об Эсси, он вообще никак её не называл. Для него она была просто человеком. Лис долгое время наблюдал за ней — много дней и ночей — и знал, что вся эта пластиковая плёнка и картон предназначались для обустройства её собственной норы. Лис также знал, что четыре зеленых куска стекла, выставленных ею в полукруг и названных «девочками», имели для неё очень важное значение. Как-то раз, когда Эсси не было рядом, он понюхал их и не учуял в них жизни. Он также порылся в её вещах и не нашел ничего стоящего, за исключением, нескольких пустых банок из-под супа, которые он дочиста вылизал.

Он не видел в ней угрозы, но он был старым лисом и не стал бы им, если бы доверял всему, что видел. Старыми лисами становились только те, кто был осторожен, умел приспосабливаться, как можно чаще избегал проволочных оград, никогда не перебегал дорогу днём и хорошо умел закапываться в землю.

Этим утром в его осторожности, впрочем, не было необходимости. Эсси вела себя, как обычно. После того, как она вытащила из тележки сумки и вещи, она сообщила кускам стекла, что мамочке нужно вздремнуть.

— Никаких шалостей, девочки, — сказала Эсси, залезла под навес и улеглась на кучу старых одеял, служивших ей матрасом. Хоть навес и скрывал её тело, голова её, всё же, оказалась снаружи.

Пока Эсси засыпала, лис тихо подкрался и укусил за голову мужской манекен, который она усадила около навеса. Манекен не отреагировал. Наверное, мертв, как и куски стекла. Лис пожевал его конечность и подождал.

Вскоре, её дыхание успокоилось, за каждым тяжелым вдохом следовал свистящий выдох. Лис поднялся с папоротникового настила и осторожно направился к навесу, будучи, абсолютно уверенным, что манекен зашевелится. С каждым шагом, он всё шире оскаливал зубы. Манекен не шевельнулся. Точно мёртвый.

Он рысью подбежал к навесу и замер. Вокруг головы спящей женщины появились какие-то белые нити, наподобие паутины. Они начинались от щёк и постепенно покрывали её целиком. От старых нитей отделялись новые, полностью закрывая голову, формируя нечто, похожее на маску. Вокруг навеса порхали мотыльки.

Лис сделал несколько шагов назад, принюхиваясь. Ему не понравилась эта белая штука, она была, определенно, живая, и, определенно, отличалась от всех живых существ, виданных лисом ранее. Даже с большого расстояния эта белая штука сильно пахла. То была смесь запахов крови и плоти, разума и голода и чего-то такого, очень глубокого, самой глубокой лисьей норы. Но, что же спало на такой глубине? Совершенно точно, не лиса.

Он заскулил, развернулся и засеменил на запад. Позади послышалось движение — кто-то приближался — и лис перешел на бег.

3.

После того, как Фрэнк усыпил кошку судьи Сильвера и завернул её в махровую потертую тряпку, он проехал несколько кварталов к дому № 51 по Смит лейн, за который продолжал платить ипотеку, но в котором сам после развода не жил. Там проживала Элейн и их двенадцатилетняя дочь.

Когда-то, два пересмотра бюджета назад, Элейн трудилась соцработником, но, теперь, она устроилась на полставки в Гудвилле, и добровольно помогала на паре пунктов раздачи еды и в центре планирования семьи в Мейлоке. С одной стороны, им не нужно было искать сиделку. После окончания занятий в школе, Нана болталась в Гудвилле рядом с матерью. С другой стороны, они, кажется, теряли дом.

Фрэнка эта ситуация тревожила сильнее, чем Элейн. Её, казалось, она вообще не волновала. Она, конечно, всё отрицала, но Фрэнк подозревал, что она хочет использовать продажу дома, как предлог для переезда к сестре в Пенсильванию. Если случится, именно так, у Фрэнка будет, в лучшем случае пара выходных в месяц.

За исключением дней посещения, он старался избегать этого места. Но даже в такие дни, он предпочитал, чтобы Элейн сама привозила Нану к нему. Ещё свежи были воспоминания о доме: чувство того, что с ним поступили нечестно, ощущение поражения, перед глазами стояла дыра от кулака в стене на кухне. Фрэнку казалось, что его всю жизнь обманывали, а лучшая его часть навсегда осталась в доме № 51 по Смит лейн — невысоком домишке, на почтовом ящике которого его дочь нарисовала уточку.

Однако мысли о зеленом «Мерседесе» заставили его притормозить.

Припарковавшись у бордюра, он заметил Нану, рисовавшую мелом на асфальте. Обычно этим занимались дети помладше, но у Наны был настоящий талант к рисованию. В прошлом учебном году она заняла второе место в конкурсе оформления книжных закладок, устроенном местной библиотекой. Нана, тогда, стилизовала книги под стаю летящих сквозь облака птиц. Фрэнк поместил этот рисунок в рамку и повесил у себя в офисе. Очень завораживающее зрелище — сразу представляешь стаю книг, пролетающую через голову маленькой девочки.

Она сидела, скрестив ноги, вокруг были разбросаны мелки самых разных цветов. Помимо дара рисовать, у Наны, также, был дар создавать вокруг себя комфортную обстановку. Она медленно двигалась, задумчивое дитя. Это было у неё, скорее, от Фрэнка, чем от матери, которая всегда была проста и прямолинейна.

Он высунулся из окна машины, слегка приоткрыв дверь.

— Привет, Ясноглазка. Подойди-ка, сюда.

Она подняла голову и посмотрела на него.

— Папа?

— Утром был я, да, — ответил он, стараясь не улыбаться. — Подойди, пожалуйста.

— Прямо сейчас? — спросила она, опуская глаза обратно на рисунок.

— Да. Сейчас, — Фрэнк глубоко вздохнул.

Он не стал поступать, как говорила Элейн, «неправильно», едва отъехав от судьи. Эл под этими словами подразумевала, что он терял терпение. Терял он его, на самом деле, редко, что бы там она ни думала. Сегодня, по крайней мере, поначалу он был спокоен. Но затем, когда он сделал первые шаги по лужайке судьи Сильвера, что-то щёлкнуло, будто кто-то спустил невидимый курок. Что-то случилось. Как в тот раз с Элейн, когда он наорал на неё после встречи родительского комитета и пробил кулаком стену на кухне. Нана, тогда, в слезах убежала наверх, не понимая, что, порой, люди бьют предметы, чтобы не бить других людей. Или, в той истории с Фритцем Мешаумом, когда он, действительно, нужно признать, вышел из себя. Но Мешаум это заслужил. Так, по мнению Фрэнка, нужно поступать со всеми, кто издевался над животными.

«На месте кошки могла оказаться моя дочь», — без конца повторял он про себя эту мысль, идя по лужайке. И, вдруг, бах! Будто время пути к грузовику кто-то взял и вырезал. Потому что, внезапно, он пришел в себя в грузовике, едущим к дому на Смит, но вспомнить, как в него забирался, он не мог. От мысли, что кошка могла оказаться его дочерью, его ладони вспотели, а лицо покраснело. Эта мысль трансформировалась в некое подобие надписи на экране монитора:

Ошибкаошибкаошибкаошибкаошибка

Моядочьмоядочьмоядочьмоядочь

Нана аккуратно убрала кусок фиолетового мела в коробку между оранжевым и зеленым. Она поднялась на ноги, несколько секунд отряхивала зад желтых в цветочек шортов и сосредоточенно оттирала от мела пальца.

— Милая, — позвал Фрэнк, стараясь не кричать. Потому что, смотрите, она же на проезжей части, где любой козел на модной тачке мог её запросто сбить!

Моядочьмоядочьмоядочь

Нана сделала несколько шагов и снова остановилась, недовольно разглядывая пальцы.

— Нана! — Фрэнк сильнее высунулся из окна. Он сильно ударил по пассажирскому сидению. — Сюда иди!

Девочка вздернула голову, будто кто-то пробудил её ото сна сильным хлопком в ладоши. Нана подошла к машине и, когда она попыталась открыть дверь, Фрэнк ухватил её за рубашку и потянул на себя.

— Эй! Ты мне рубашку растянешь! — выкрикнула девочка.

— Не переживай, — ответил Фрэнк. — Твоя рубашка тут ни при чём. А, что при чём, я тебе скажу. Кто водит зеленый «Мерседес»? Где его дом?

— Что? — Нана ухватилась за его руку, державшую её за рубашку. — Ты о чём? Ты мне рубашку порвешь.

— Ты оглохла? Забудь, нахуй, рубашку! — он, тут же пожалел о сказанном, но всё же был рад, что она переключила внимание с рубашки на него. Нана моргнула и вздохнула.

— Ну, вот, раз уж ты пришла в себя, давай разберемся. Ты рассказывала про парня, которому ты газеты возила, у него есть зеленый «Мерседес». Как его зовут? Где он живет?

— Не помню. Прости, папа, — Нана прикусила нижнюю губу. — Там, возле дома стоит большой флаг. И стена есть. На Брайар. На вершине холма.

— Ладно, — Фрэнк отпустил её.

Нана не пошевелилась.

— Ты, что разозлился?

— Нет, милая, не разозлился, — ответил Фрэнк. Когда она ничего не сказала, добавил: — Ну, ладно, немного. Но, не на тебя.

Она не смотрела на него, а продолжала тереть свои пальцы. Он любил её, она была самым важным в его жизни, но, иногда вела себя так, будто не до конца верно оценивала реальность.

— Спасибо, — лицо раскраснелось, тело покрылось липким холодным потом. — Спасибо, Ясноглазка.

— Не за что, — ответила Нана. Она сделала шаг назад, звук касания подошвой гравия на обочине показался Фрэнку необычайно громким.

Фрэнк выпрямился в водительском кресле.

— Ещё одно. Сделай одолжение, держись подальше от проезжей части. По крайней мере, этим утром, пока я всё не выясню. Тут какой-то псих на машине ездит, как бешеный. Тот, которому ты газету развозила. Хорошо?

Она снова прикусила нижнюю губу.

— Хорошо, папа.

— Ты, же, не станешь плакать?

— Не стану, папа.

— Отлично. Умница. Увидимся на следующих выходных, да?

Он, вдруг, осознал, что во рту у него пересохло. Он спросил себя, что он должен был сделать в этой ситуации и внутренний голос ответил ему: «Ну, блин, а что ещё ты должен был сделать? Не знаю, может звучит глупо, Фрэнк, но, наверное, не нужно было съезжать с катушек?» Голос этот звучал, как искаженная версия его собственного. Это был голос человека, который валялся в шезлонге, надев солнечные очки, и потягивал холодный чай.

— Да — автоматически кивнула она.

На подъездной дорожке, позади неё, было нарисовано большое дерево, его крона выходила на проезжую часть, и её пересекал след шин. Ветви были покрыты мхом, а у основания росли цветы. Корни тянулись куда-то дальше, вниз, к подземному озеру.

— Слушай, отличный рисунок, — сказал он и улыбнулся.

— Спасибо, папа, — ответила Нана.

— Я, просто, не хочу, чтобы ты поранилась, — улыбка на его лице выглядела искусственной.

Девочка шмыгнула носом и снова автоматически кивнула. Он понял, что она с трудом сдерживала слёзы.

— Эй, Нана… — начал он, но слова застряли в горле, а тот же внутренний голос заявил, что он уже достаточно наговорил. Пора убираться.

— Пока, папа.

Она шагнула назад и осторожно закрыла дверь грузовика. Затем, развернулась и побежала по дорожке, к нарисованному дереву и разбросанным вокруг него мелкам. Опустив голову, она принялась собирать их, её плечи дрожали.

Дети, подумал он, никогда не ценят то, что ты пытаешься для них сделать.

4.

На столе Клинта лежало три ночных рапорта.

Первый был, довольно, обычным: один из дежурных офицеров жалуется на то, что его провоцирует Ангелочек Фитцрой. После отбоя она попыталась «привлечь офицера к обсуждению вопросов семантики». К персоналу Дулинга обращаться следовало «офицер». Обращения, вроде, «начальник» или «охрана» не допускались. Тем более, неприемлемы были ругательства, типа, «козлина» или «педрила». Ангелочек поинтересовалась у офицера Уэттермора, знает ли тот ли тот английский. Само собой, вы — охранники, заявила Ангелочек. Вы, конечно, можете быть офицером, это нормально, но охранниками вы не быть не можете, потому что вы охраняете. Вы же, охраняете заключенных? Если вы печете хлеб, как вас называют? Пекарь. Если вы копаете яму, как вас называют? Копатель.

«Я предупредил заключенную, что, если она не свернет это обсуждение, то будет, немедленно, отправлена в карцер, — писал Уэттермор. — Заключенная успокоилась, но позже поинтересовалась, как руководство тюрьмы намеревается добиваться от заключенных соблюдения правил, если слова, которыми эти правила написаны, не имеют никакого смысла? Произнесено это было угрожающим тоном».

Ангелочек Фитцрой, по мнению Клинта, была одной из немногих наиболее опасных заключенных. Исходя из наблюдений, он не отрицал, что она могла быть социопатом. Он не замечал за ней никаких проявлений эмпатии, а её личное дело изобиловало нарушениями: наркотики, драки, угрожающее поведение.

— Ангелочек, что бы ты почувствовала, если бы человек, на которого ты напала, впоследствии, умер бы от ран? — спросил он её на одном из групповых сеансов терапии.

— Оу, — Ангелочек растеклась в кресле, вращая глазами и обозревая стены зала. — Я бы себя… плохо почувствовала… наверное, — затем она облизнула губы и указала на висевшую на стене репродукцию картины Хокни. — Эй, девчонки, а вы бы хотели там оказаться?

Учитывая то, за что она тут оказалась — на стоянке грузовиков, какой-то мужик что-то ей сказал и она сломала ему нос бутылкой кетчупа — имелись некоторые признаки, из которых следовало, что ей становилось только хуже.

Из Чарльстона приезжал детектив и просил у Клинта помощи в деле с Ангелочком. Ему нужно было уточнить детали относительно смерти хозяина дома, в котором жила та. Это случилось за пару лет до её заключения. Ангелочек была единственной подозреваемой в округе, но ни улик, ни даже конкретного мотива у них тогда не нашлось. Но, суть была в том (и Клинт это знал), что Ангелочку никакие мотивы нужны не были. Обсчёта на кассе в 20 центов бывало, порой, достаточно. Детектив из Чарльстона чуть ли не радостно описывал состояние трупа домовладельца:

— Судя по всему, старик свалился с лестницы и сломал шею. Но, по словам коронера, перед смертью с ним кое-что произошло. Он сказал, что его яйца были повреждены. Проще говоря, расплющены.

Клинт не занимался допросом своих пациентов, о чём и сообщил детективу. Позже, впрочем, он упомянул об этом в разговоре с Ангелочком.

Её лицо приняло выражение неподдельного удивления:

— Яйца можно расплющить?

Тогда он сделал себе пометку, что с ней нужно работать осторожнее.

Второй доклад был от уборщицы, которая заявляла, что кухню заполонили мотыльки. Офицер Мёрфи после проверки никаких мотыльков не обнаружил. «Заключенная согласилась сдать мочу на анализы. Наркотиков и алкоголя обнаружено не было».

Это сообщение нужно было переводить так: заключенная пошутила над офицером, а тот пошутил в ответ. Клинт не собирался пускать всё по новому кругу.

Последним был доклад о Китти Макдэвид.

Офицер Уэттермор записал кое-что из её слов: «Черный Ангел поднимется от корней и спустится с ветвей. В её пальцах смерть, в её волосах паутина, а сон — её царство». Введя ей дозу галоперидола, Китти поместили в крыло «А».

Клинт вышел из кабинета и направился в восточное крыло тюрьмы, где находился пункт связи. Тюрьма была выстроена в некое подобие латинской буквы «t». Её центральная часть среди местных получила прозвище Бродвей и шла параллельно Шоссе-17 и Уэст Левину. Администрация, раздевалка для офицеров, комната отдыха персонала, классные комнаты — всё это было расположено в западном крыле Бродвея. Другой коридор, местные звали его Мейн стрит, шёл перпендикулярно Лэйвину. Мейн стрит вела от входа в тюрьму в мастерские, подсобку, прачечную и тренажерный зал. На другой стороне Мейн стрит, Бродвей тянулся на восток, где располагалась библиотека, часовня, комната свиданий, лазарет и предбанник перед входом в помещения с камерами.

Вход на Бродвей преграждала решетчатая дверь. Клинт подошел к ней и нажал кнопку вызова охраны. Те сидели в будке, огражденной пуленепробиваемым стеклом. Там же у них располагались мониторы и аппарат связи.

Несмотря на то, что заключенные кучковались вместе во дворе и других местах, крылья проектировались согласно теоретическим предположениям об опасности тех или иных заключенных. Во всей тюрьме было 64 камеры — 12 в крыле «А», 12 в крыле «С» и 40 в крыле «В». Крылья «А» и «С» располагались на первом этаже. Крыло «В» целиком занимало второй этаж.

Крыло «А» было медицинским, хотя некоторые заключенные считали, что там же, в конце коридора, находился «успокоитель». Тех, кого не нужно было успокаивать, таких, как Китти Макдэвид, размещали в крыле «В». В крыле «С» сидели буйные.

Крыло «С» было наименее заселенным, половина камер пустовала. Когда случался бунт или происходило иное нарушение порядка, заключенных помещали в камеры, которые находились под постоянным видеоконтролем со стороны охраны. По этой причине, зэчки прозвали их «Дрочильня». Они считали, что офицеры-мужчины не отказывали себе в различных удовольствиях, подглядывая за находящимися в камерах женщинами. Видеонаблюдение, впрочем, было необходимо. Если заключенная собиралась причинить себе вред или покончить с собой, нужно было успеть её спасти.

Сегодня в будке дежурила капитан Ванесса Лэмпли. Перед тем, как открыть ему дверь, она высунулась из-за пульта. Клинт присел рядом и попросил её включить картинку из 12 камеры, где содержалась Китти. «Дайте же повтор!» — воскликнул он.

Лэмпли бросила на него удивленный взгляд.

— Так Уорнер Вульф говорил.

Она пожала плечами и включила изображение с двенадцатой.

— Спортивный комментатор, — пояснил Клинт.

Ванесса снова пожала плечами.

— Извини. Наверное, это было ещё до меня.

Клинт посчитал это странным, ведь Уорнер Вульф — легенда телевидения. Однако он отбросил эти мысли и принялся изучать изображение из камеры. Китти лежала в позе эмбриона, спрятав лицо между рук.

— Было что-нибудь необычное? — спросил он.

Лэмпли отрицательно помотала головой. Она заступила на дежурство в 7 и всё это время Китти лежала без движения.

Это не удивило Клинта. Галоперидол — очень сильное лекарство. Китти была матерью двоих детей и сидела за подделку рецептов, Клинт переживал за неё. В иной реальности, она никогда бы не оказалась в тюрьме. Она была наркозависимой, страдавшей от биполярного расстройства, едва окончившей школу женщиной.

Удивительно, как её недуг повлиял на нынешнюю ситуацию. Раньше, она часто запиралась в себе. Вспышка ярости прошлой ночью была крайне необычна для неё. Клинт был абсолютно убежден, что прописанный ей курс лития действовал, как надо. Полгода Китти вела себя уравновешено, и, в целом, внушала определенный оптимизм. К тому же, она согласилась стать свидетелем обвинения в деле братьев Гринер, что было не только проявлением мужества, но и свидетельствовало о серьезном прогрессе в выздоровлении. Вероятность того, что после суда над братьями, она выйдет досрочно была, весьма, велика. Они уже даже начали обсуждать, чем она займется после освобождения, как будет заново знакомиться с собственными детьми. Неужели, для неё это всё, вдруг, стало неважным?

Лэмпли, видимо, догадалась о его мыслях.

— Всё с ней будет в порядке, док. Просто, небольшой срыв. Полнолуние, или, типа того. Все с ума посходили.

В словах старого ветерана службы сквозил добросовестный прагматизм, что и требовалось от старшего смены. Помимо крепких бугрящихся под формой мышц, конечно, коими обладала Ванесса.

— Ага, — согласился Клинт, вспоминая рассказ Лилы об аварии на трассе. Пару раз его звали на день рождения Ванессы, она жила на другой стороне холма. — Ты, наверное, должна была видеть. Лила рассказала об аварии на трассе. Полночи дерьмо с трассы отгребали, говорит.

— Хех, — отозвалась Ванесса. — Ничего подобного не видела. Убрали, наверное, до того, как я выехала. Я про Уэст и Рикмэн, — Джоди Уэст и Клэр Рикмэн, как и Клинт, работали здесь только днём, с 9 до 5. — Они уже ушли, поэтому в медицинском никого не было. Коутс в бешенстве. Говорит, что…

— На Маунтин ничего не видела? — Лила, кажется, сказала, что всё произошло на Маунтин Рест Роуд, разве нет? Клинт был уверен, что да.

Ванесса помотала головой.

— Впрочем, это не впервой, — она ухмыльнулась, демонстрируя ряд жёлтых зубов. — Прошлой осенью, с трассы сошел грузовик. В хлам. Принадлежал «PetSmart». Повсюду раскидало наполнители и собачьи консервы.

5.

Трейлер, принадлежавший Трумэну Мейвезеру, и раньше выглядел непрезентабельно. Терри Кумбс бывал здесь, когда очередная, из многочисленных и часто менявшихся «сестер» Трумэна устраивала погром. Сейчас же внутреннее убранство трейлера превратилось в настоящий филиал ада. Под обеденным столом валялся сам бывший хозяин, по его груди растекались его собственные мозги. Повсюду была разбросана мебель, скорее всего, купленная на придорожных распродажах, или в магазинах «Всё за доллар». В ржавой душевой кабине валялся разбитый телевизор. В раковине в компании тостера валялись перемотанные изолентой кроссовки. Стены были забрызганы кровью. И, конечно, скрюченное тело, голова которого скрывалась за стеной. Его штаны без пояса зацепились за кусок водопроводной трубы. Согласно найденным в бумажнике правам, тело звали Джейкоб Пайл и проживал он в Литл Роке, штат Арканзас.

Это ж какой силищей нужно обладать, чтобы проломить стену человеком, гадал Терри. Стены трейлера были тонкими, но всё же.

Он скрупулёзно всё сфотографировал, затем сделал панорамный снимок с рабочего «айпада». Все снимки он отправил Линни, в диспетчерскую. Она их распечатает, передаст Лиле и заведет два дела, одно на компьютере и одно бумажное. Самой Лиле Терри написал СМС: «Знаю, ты устала, но приезжай сюда».

Послышался знакомый сигнал сирен машины скорой помощи, но не раздирающий перепонки, а тихий, чисто для обозначения своего присутствия.

Роджер Элвей растягивал жёлтую ленту, ограничивающую место преступления, держа в уголку рта сигарету. Терри крикнул ему, стоя на ступенях трейлера:

— Если Лила заметит, что ты куришь на месте преступления, мне придется оформлять новое дело.

Роджер вытащил изо рта сигарету, осмотрел её так, будто, впервые видел, раздавил каблуком ботинка и убрал в карман.

— Где она сама-то? Помощник прокурора уже в пути, он будет её ждать.

Раскрылись двери скорой и наружу выскочили Дик Бартлетт и Энди Эмерсон — санитары, с которыми Терри уже доводилось работать раньше. Они уже натянули медицинские перчатки, у одного в руках были носилки, а другой тащил медицинскую сумку «всё-в-одном».

Терри пробурчал:

— Не хватает только жопоголового помощника. У нас два трупа, а он где-то ходит.

Роджер пожал плечами. Бартлетт и Эмерсон, тем временем, суетливо подошли к трейлеру и встали возле торчавшей из стены головы.

— Не думаю, что этому джентльмену понадобится наша помощь, — сказал Эмерсон.

Бартлетт указал облаченным в перчатку пальцем на шею покойника.

— У него там, кажется, мистер Хэнки на шее набит.

— Говорящий кусок говна из «Саут Парка»? Серьезно? — Эмерсон подошел поближе. — Ого. Точно.

— Хей-хо, приветики! — пропел Бартлетт.

— Э! — окликнул их Терри. — Всё круто, парни. Когда-нибудь заведете свой канал на Youtube. Только там внутри ещё один труп и у нас в машине женщина, ей тоже помощь нужна.

Роджер спросил:

— Ты, реально, хочешь её разбудить? — он кивнул в сторону машины. В заднем боковом окне виднелась всклокоченная черноволосая шевелюра. — У девчонки отходняк. Чёрт его знает, под чем она была.

Бартлетт и Эмерсон прошли по заваленному мусором двору, подошли к машине и Бартлетт постучал в окно.

— Мэм? Мисс? — нет ответа. Он постучал громче. — Просыпайся, кроха, — снова, нет ответа. Он дернул дверную ручку и обратился к Терри и Роджеру: — Откройте дверь, а?

— А, — отозвался Роджер. — Сейчас. — Он нажал кнопку на пульте сигнализации. Дик Бартлетт открыл дверь и тело Тиффани Джонс вывалилось из машины, как бельё из стиральной машины. Бартлетт успел подхватить её до того, как её голова ударилась о землю.

Эмерсон бросился ему на помощь. Роджер остался на месте, его лицо выражало раздражение.

— Если она тут помрет, Лила взбесится. Она — наш единственный свид…

— Где её лицо? — спросил Эмерсон дрожащим голосом. — Куда лицо подевалось, блин?

При этих словах, Терри пришел в движение. Он встал рядом с патрульной машиной, пока санитары аккуратно укладывали девушку на землю. Он сдвинул на бок прядь её волос и, тут же, одернул руку — ладонь покрылась чем-то липким. Он вытер пальцы о рубашку. Волосы девушки были покрыты какой-то белой дрянью. Лицо тоже было измазано ею, причем, так сильно, что с трудом угадывались черты. Оно было похоже на вуаль, которой прикрывались пожилые дамы, когда ходили на воскресную службу.

— Что за хрень? — спросил Терри, продолжая оттирать ладонь. На ощупь она была липкой и скользкой. — Паутина какая-то?

Из-за его плеча выглядывал Роджер, его лицо выражало смесь восхищения и отвращения.

— Оно из носа лезет. И из глаз! Что за хуйня?

Бартлетт стер с её челюсти кусок этой «паутины» и протер её своей рубашкой. Терри заметил, как удаленная с лица дрянь, тут же, начала распадаться. Он взглянул на собственную ладонь. На ней ничего не было. С рубашки тоже всё исчезло.

Эмерсон коснулся пальцами ладони Тиффани.

— Пульс есть. Ровный. Дышит тоже нормально. Вижу даже, как эта хрень выходит при выдохе. Давай сюда аптечку.

Бартлетт достал из чемодана многофункциональную аптечку, задумался, и вытащил две упаковки одноразовых перчаток. Одну он отдал Эмерсону, а вторую оставил себе. Терри наблюдал за его действиями, искренне радуясь, что не касался этой штуки на её лице. Что, если, она ядовита?

Санитары замерили ей давление, оно оказалось в норме. Они принялись обсуждать, стоит или нет, очищать ей глаза и нос, что, хоть они об этом и не догадывались, в итоге, спасло им жизнь.

Пока они общались, Терри заметил кое-что, что ему очень не понравилось: рот Тиффани то открывался, то закрывался, будто, она пыталась жевать воздух. Её язык стал белым. Из него проросли какие-то стручки, которые колыхались, будто водоросли.

Бартлетт встал.

— Нужно срочно везти её в госпиталь штата, пока не стало поздно. Что думаешь? Она пока стабильна, — сказал он и посмотрел на Эмерсона. Тот, в ответ, кивнул.

— Вы на глаза её посмотрите, — произнес Роджер. — Все белые. Чтоб я сдох.

— Давай, берем её, — сказал Терри. — Вряд ли, она сможет отвечать на вопросы.

— А, что покойники? — спросил Бартлетт. — Эта дрянь и на них растет?

— Нет, — ответил Терри и указал на торчавшую голову. — Сами видите. У того, что внутри, Трумэна, тоже ничего.

— А в раковине есть что-нибудь? — спросил Бартлетт. — В туалете? В душе? В других сырых местах.

— В душевой лежит только телевизор, — ответил Терри, что, в общем-то, не было ответом, просто, это было первое, что пришло ему на ум. Следом, ему на ум пришла другая, не связанная с происходящим мысль: «Колесо» уже открылось? Рано ещё, конечно, но таким утром можно позволить себе пару кружек пива. Нужно было как-то стереть из памяти жуткий вид трупов и выражение лиц живых. Он продолжал смотреть на Тиффани Джонс, чьё лицо постепенно покрывалось каким-то туманом… или ещё чем-то. Пришлось заставить себя ответить на заданный вопрос.

— Нет, только на ней.

Роджер Элвей, в свою очередь, задал вопрос, который тревожил всех:

— Парни, а что, если эта херовина заразная?

Ему никто не ответил.

Краем глаза Терри заметил какое-то движение со стороны трейлера. Поначалу, ему показалось, что из крыши трейлера выпорхнула стая бабочек. Но бабочки разноцветные, а эти были окрашены в коричневые и серые тона. Это никакие не бабочки, а мотыльки. Сотни мотыльков.

6.

12 лет назад, одним прохладным днем, в конце лета, в службу по надзору за животными поступил вызов о забравшемся в принадлежащий епископальной церкви[24] сарай еноте. Вероятно, бешеном. На вызов поехал Фрэнк. Он надел маску и длинные, по локоть, перчатки, залез под сарай, посветил фонариком, увидел енота и тот убежал, как и положено здоровому зверю. Обычно, так и бывало. С бешеными енотами могли возникнуть проблемы, со здоровыми — почти, никаких. В этот раз, молодая, слегка за двадцать, девушка предложила ему холодной газировки со стола проходившей в тот момент на парковке распродажи домашней выпечки. Газировка была отвратительной — сильно разбавленной и почти без сахара — но Фрэнк, с удовольствием, провёл время в компании очаровательной дамы, у которой был очень заразительный смех и которая, при разговоре, принимала такую обворожительную позу, упирая ладони в бока, что внутри у Фрэнка всё замирало.

— Что входит в ваши обязанности, мистер Гири? — поинтересовалась Элейн, заканчивая разговор ни о чём и переходя к сути. — Я была бы очень рада, если вы избавите меня от той твари, что поселилась под сараем. Такое предложение. У вас губы посинели.

После работы он вернулся и заколотил дырку, через которую енот забирался в подпол. Прости, енотик, но человек — есть человек, подумал он и повел свою будущую жену в кино.

Это было 12 лет назад.

Что же произошло? Его ли в том вина или у брака есть срок годности?

Долгое время Фрэнк считал, что всё хорошо. У них появился ребенок, они купили дом, не имели проблем со здоровьем. Не всё, конечно, было чики-пуки. Денег постоянно не хватало. Нана оказалась не самой прилежной ученицей. Иногда Фрэнк… ну… утомлялся происходящим. И, с каждым разом, всё ближе подбирался к краю. Все ошибаются и за 12 лет, сорваться может любой. Только, жена считала иначе. 8 месяцев назад она рассказала, как именно.

Наболевшим она поделилась после пресловутого удара кулаком в стену. Незадолго до этого инцидента, она сказала, что отдала 800 долларов своей церкви, в фонд помощи голодным детям в какой-то африканской жопе мира. Фрэнк не был бессердечным человеком, он разделял страдания других. Но нельзя отдавать деньги, которые остро необходимы самому. Нельзя рисковать благополучием собственного ребенка ради чужих детей. Странное дело — даже увеличение суммы ипотечных платежей не стало причиной того удара. Его причиной стало то, что произошло дальше, а, особенно, тот взгляд, с которым Элейн это говорила — одновременно, и вызывающий и стыдливый. «Я так поступила, потому что это мои деньги». Будто, предыдущие 11 лет брака для неё ничего не значили и она могла делать, что в голову взбредет, даже, не ставя его в известность. Поэтому он и ударил стену (не жену, а стену), Нана, в слезах, убежала наверх, а Элейн тогда заявила:

— Вот, ты и раскрылся, парень. Однажды, под руку тебе угодит, отнюдь, не стена.

Фрэнк не нашел сказать ничего, что изменило бы её мнение. Предстоял развод. Либо по суду, либо мирно. Фрэнк выбрал последнее. Она ошиблась. Фрэнк не раскрылся. У него хватало сил. Он — защитник.

После всей этой истории, у него оставалось несколько вопросов: чего она хотела добиться? Какая ей во всём этом выгода? Это было какое-то нереализованное детское желание? Какая-то форма садизма?

Что бы это ни было, всё казалось, чертовски, невероятным. Совершенно, бессмысленным. Это совсем не была того рода бессмыслица, похожая на историю афроамериканца, в возрасте 38 лет приехавшего в район трех округов (или любого другого округа в США) и столкнувшегося с расизмом. Расизм, в принципе, бессмысленен, в конце концов. Он вспомнил одну дочку шахтера, в первом или во втором классе, у которой зубы торчали в стороны, как карты в руке игрока в покер, а волосы, заплетенные в хвостики, были настолько короткими, что были похожи на торчащие из головы пальцы. Она ткнула в него пальцем и заявила: «Твоя кожа цвета гнили, Фрэнк. Как грязь под ногтями у моего папки».

Выражение её лица, тогда, было наполовину отстраненным, наполовину заинтересованным и, абсолютно, непроходимо тупым. Ещё в детстве Фрэнк осознал весь ужас человеческой глупости. Позже, он, частенько, сталкивался с такими лицами. Они могли пугать, могли злить, но его они притягивали. У глупых лиц была какая-то невероятная сила притяжения.

Только, Элейн не была глупой. Трудно найти человека, менее глупого, чем она.

Элейн прекрасно знала, каково это — быть преследуемой в магазине белым парнем, не обладавшем аттестатом, даже, о начальном образовании, и изображавшем из себя Бэтмэна в попытке подловить её на краже банки с орешками. Элейн часто сталкивалась с протестующими у стен центра планирования семьи, слышала проклятия и пожелания гореть в аду от тех, кто, даже, не знал её имени.

Так, зачем ей всё это нужно? Зачем причинять ему боль?

Ответ был только один: она имела права на свои переживания.

В поисках зеленого «Мерседеса», Фрэнк не переставал думать о Нане, которая пинками расшвыривала мелки и стирала подошвами собственноручно сделанный рисунок.

Фрэнк понимал, что он не идеален, но, всё же, считал себя хорошим человеком. Он помогал людям, помогал животным, любил свою дочь и был готов на всё ради неё. И никогда не поднял бы руку на жену. Ошибался ли он? Был ли тот удар одной из таких ошибок? Фрэнк в этом не сомневался. Он подтвердил бы это и под присягой. Он никогда не причинял вреда тому, кто этого не заслуживал, поэтому, просто поговорит с водителем зеленого «Мерседеса».

Фрэнк проехал мимо забавных металлических ворот и припарковался позади зеленого «Мерседеса». Передний бампер с левой стороны был слегка запылен, но правая выглядела чистой. Каким именно местом этот козел наехал на кошку, было заметно и без подсказок.

Фрэнк вышел из машины и прошел по насыпной дорожке, соединявшей парковку и крыльцо. Вдоль тропинки были высажены кусты, образуя своеобразный коридор. В их ветвях пели птицы. У самого крыльца в кадке стояло сиреневое деревце. Фрэнк подавил желание выдернуть его с корнем. Он взошел на крыльцо. Массивную дубовую дверь украшала металлическая ручка в форме кадуцея.

Он попытался убедить себя вернуться домой. Вместо этого, он взял молоточек и постучал в дверь.

7.

Чтобы подняться с дивана, Гарту Фликингеру пришлось приложить усилие.

— Погодите. Погодите, — сказал он, ни к кому конкретно, не обращаясь. Дверь была слишком толстой, а его голос слишком тихим. Вернувшись от Трумэна Мейвезера, он, безостановочно, накуривался.

Если бы кто-нибудь спросил его об отношении к наркотикам, Гарт сделал бы удивленно-невинное выражение лица и заявил, что он просто случайно попробовал. Это утро было исключением. Экстремальным, даже, можно сказать. Не каждый день во время приема душа в трейлере дружка-наркоторговца за дверью, вдруг, начинается третья мировая. Раздался какой-то шум — крики, стрельба, звуки ударов — и по какому-то глупому наитию Гарт, зачем-то, открыл дверь, чтобы посмотреть, что произошло. Увиденное будет трудно забыть. Наверное, даже, невозможно. В противоположном конце трейлера стояла голая черноволосая женщина. Она обхватила арканзаского приятеля Трумэна за голову и за штаны, и, со всей силы, била им о стену трейлера. Бум! Бум! Бум!

Представьте осадное орудие, бьющее в ворота замка. Голова мужчины была залита кровью, руки безвольно болтались вдоль тела.

На полу валялся Трумэн с пулей в голове. Женщина, в свою очередь, выглядела ужасающе спокойной. Как будто, она совсем не напрягалась, раз за разом, ударяя человеческой головой в стену. Гарт осторожно закрыл дверь, забрался на туалет и выбрался через окно. Затем он бросился к машине, и умчал на всех парах.

Он увиденного его трясло. А, ведь, Гарт Фликингер, сертифицированный пластический хирург, добропорядочный член американского общества пластических хирургов, считал себя крепким парнем.

Выкурив мета, он успокоился, однако стук в дверь оказался совсем не к месту.

Гарт обошел диван, прошел через гостиную, и через море пустых коробок от фастфуда направился к двери.

На экране телевизора сексапильная репортерша переживала за коматозных женщин в больнице Вашингтона. Серьезность, с которой она это говорила, только подчёркивала её сексуальность. Грудь у неё была второго размера, подумал Гарт, но в кадре она изо всех сил изображала третий.

— Почему этому подвержены только женщины? — громко вопрошала репортерша. — Сначала мы думали, что болезнь касается либо очень пожилых, либо очень молодых. Однако сейчас, оказалось, что поражены женщины всех возрастов.

Гарт уперся лбом во входную дверь и ударил ладонью:

— Хватит! Прекрати!

— Открывай!

Голос был низким и очень раздраженным. Он собрался с силами и посмотрел в глазок. Снаружи стоял афроамериканец, в возрасте за 30, широкоплечий, костлявое лицо. Вид его формы заставил Гарта похолодеть — коп! — но, затем, он разглядел нашивку на груди «надзор за животными».

Собаколов, значит. Точнее, собака собаколова, но всё же, собаколов. Тут собак нет, сэр, будьте уверены.

Или есть? Нельзя быть уверенным до конца. Мог ли этот парень быть приятелем полуголой девицы из трейлера? Лучше быть её другом, чем врагом, решил Гарт, но гораздо, гораздо лучше, вообще, держаться от неё подальше.

— Это она тебя прислала? — выкрикнул Гарт. — Я ничего не видел. Так ей и передай, ладно?

— Не понимаю, о чём ты. Я тут по своим делам. Открывай! — отозвался мужчина.

— Зачем? — спросил Гарт и добавил для уверенности: — Не открою.

— Сэр! Мне нужно с вами поговорить, — собаколов усилием воли заставил себя не повышать голос, но Гарт видел, как тот шевелил челюстью, борясь с желанием, да, желанием, начать кричать.

— Не сейчас, — сказал Гарт.

— Кто-то наехал на кошку. На зеленом «Мерседесе». У вас во дворе стоит зеленый «Мерседес».

— Это печально, — Гарт имел в виду кошку, а не машину. Он любил кошек. Также ему нравилась футболка Flamin' Groovies[25], которая сейчас валялась на полу у лестницы. Именно ей он вытер кровь с переднего бампера. Трудные времена настали. — Только я ничего об этом не знаю. У меня выдалось тяжелое утро, так, что, прошу вас уйти. Простите.

Дверь содрогнулась от удара.

Через глазок Гарт увидел, как напряглась шея собаколова.

— Там внизу живёт моя дочь, мудила ты тупорылый! Что, если бы, это была она? Что, если бы вместо кошки, ты наехал бы на неё?

— Я звоню в полицию! — крикнул Гарт, стараясь звучать увереннее, чем в действительности чувствовал себя.

Он вернулся в гостиную, сел на диван и взял курительную трубку. На столе стояла полная сумка мета. Снаружи послышался звон стекла. Затем металлический скрежет. Неужели господин Собаколов крушил его «Мерседес»? Гарту не было до этого дела. Машина, всё равно, застрахована. Бедная наркоманка. Тиффани её звали, она была в хлам упорота и была такой милой. Она мертва? Неужели те, кто напал на трейлер, её убили (Гарт считал, что черноволосая девка была членом какой-то банды)? Он убедил себя, что Тиф, какой бы милой она ни была, теперь не его забота. Лучше не заморачиваться тем, что нельзя изменить.

Сумка была сделана из синего полиэтилена, поэтому метамфетамин, лежавший в ней, тоже казался синим. Видимо, Тру таким образом косил по героев сериала «Во все тяжкие»[26]. После этого утра, Трумэн Мейвезер больше ни под кого косить не будет. Гарт взял кусочек мета и положил его в трубку. Чем бы там ни занимался господин Собаколов, заработала сигнализация «Мерседеса».

По телевизору показывали чистый белый госпиталь. На койках, накрытые простынями, лежали две женщины. Их головы были покрыты тонким коконом, от этого они стали похожи на пчелиные ульи. Гарт поднёс к трубке горящую зажигалку, затянулся, задержал дыхание, выдохнул.

«Бип! Бип! Бип!» — вопила сигнализация.

У Гарта была дочь, Кэти, восьми лет. У неё была гидроцефалия, и она лежала в клинике, в Северной Каролине, у самого берега океана. Он оплачивал всё её содержание. За остальным следила её мать. Так будет лучше. Бедная Кэти. Что он там говорил про наркоманку? А, точно. Не нужно заморачиваться тем, что нельзя изменить. Легко сказать. Бедный Гарт. Бедные старушки с ульями вместо голов. Бедная кошка.

Красивая репортерша стояла на улице, позади неё собралась толпа. Честно говоря, второй размер ей шёл. Третий был его выдумкой. Она, что, нос исправляла? Гарт не был до конца уверен, нужно было посмотреть поближе, но если так, то сделано было превосходно. Выглядел он очень естественно, с очень милым кончиком.

— Центр по контролю и профилактике заболеваний информирует: — сказала журналистка. — Ни в коем случае, не пытайтесь самостоятельно удалять наросты.

— Да, неужели, — произнес Гарт. — А я, как раз, собрался.

Утомленный новостями, утомленный мужиком из службы животных, уставший от сигнализации (он бы выключил её, если бы этот мужик вымещал свою злобу где-нибудь ещё), уставший заморачиваться тем, что он не способен изменить, Гарт щёлкал каналами, пока не наткнулся на рекламный ролик, обещавший сделать идеальный пресс всего за 6 дней. Он нашел ручку и смог записать только число 800, когда ручка перестала писать.

Глава 4

1.

Население округов МакДауэлл, Бриджер и Дулинг составляло чуть менее 72 тысяч человек, 55 % — мужчины и 45 % — женщины. Это на пять тысяч меньше, чем по последним данным переписи населения, что делало район трех округов зоной «повышенной миграции». Тут было два госпиталя, один в округе МакДауэлл («Отличный сувенирный магазин!» — гласил единственный комментарий на его официальном сайте), и второй, побольше, в округе Дулинг, где проживало больше всего человек — 32 тысячи. На все три округа приходилось десять поликлиник, плюс пара дюжин, так называемых, «травмпунктов», где по предъявлению рецепта можно было получить широкий спектр лекарств на основе опиатов. До того, как были выработаны все шахты, район трех округов назывался Республикой Беспалых. Ныне он зовётся Республикой Безработных. В этом была своеобразная положительная сторона: у большинства людей, моложе 50 лет, все пальцы были на месте, а с того времени, как в забое погиб человек, прошло 10 лет.

Тем утром, когда Эви Доу (именно так и записала Лила Норкросс, потому что у задержанной не было фамилии) пришла в трейлер Трумэна Мейвезера, большая часть четырнадцатитысячного женского населения округа Дулинг проснулась, как обычно, и занялась своими делами. Многие из них видели по телевизору репортажи о заразе, которую, сначала, назвали австралийской обморочной болезнью, затем женским сонным гриппом, затем гриппом «аврора», названным так по имени принцессы из диснеевской сказки «Спящая красавица». Мало кого из женщин округа Дулинг испугали эти новости: Австралия, Гавайи, Лос-Анджелес находились слишком далеко, даже, репортаж Микаэлы Морган из Джорджтауна почти никого не встревожил. Что уж говорить о Вашингтоне, который, хоть и находился всего в дне езды от района трех округов, для жителей Дулинга считался городом, а это означало, что он относился к совсем иной категории. К тому же, далеко, не все смотрели «Американские новости», предпочитая «Хорошего дня, Уиллинг» или Элен ДеЖенер.

Первый признак того, что что-то не так появился в районе 8 утра. Он явился в госпиталь святой Терезы в лице Иветт Куин, припарковавшей свой древний «Джип Чероки» у самого входа в отделение неотложной помощи и выскочившей с дочерьми-близняшками на руках. Грудь девочек опоясывал белесый кокон. Женщина вопила, как пожарная сирена, привлекая внимание врачей и медсестер:

— Кто-нибудь, спасите моих детишек! Они не просыпаются! Они совсем не просыпаются!

Чуть позже привезли Тиффани Джонс, которая, хоть и была намного старше, но выглядела точно так же, а к трем часам дня вся неотложка уже была полна встревоженных людей. И они всё прибывали: отцы и матери приносили дочерей, девочки приносили младших сестер, дяди приносили племянниц, мужья приносили жён. Телевизор в комнате ожидания не показывал никаких «Судей Джуди»[27] или «Доктора Фила»[28], никаких игровых передач, он транслировал только новостные каналы, где говорили только о таинственной сонной болезни, которая поражала, исключительно, носителей ХХ-хромосом.

Конкретный час, минута, миг, когда уснула и не проснулась первая женщина, так никогда и не был установлен. Впрочем, основываясь на разнообразных данных, ученые пришли к выводу, что это произошло в промежутке между 7:37 утра и 7:57 утра по восточному времени.

— Мы можем лишь ждать, когда они проснутся, — сказал ведущий «Американских новостей» Джордж Алдерсон. — И пока, не проснулась ни одна. Со мной на связи снова Микаэла Морган.

2.

К тому времени, как Лила Норкросс прибыла на мощёную площадь и подъехала к зданию, которое делили между собой департамент полиции округа Дулинг и городская управа, всё уже было готово. У входа их ждал дежурный Рид Бэрроуз.

— Будь паинькой, Эви, — сказала Лила, открывая дверь. — Скоро вернусь.

— Будь паинькой, Лила, — отозвалась та. — Я никуда не денусь. — Она рассмеялась. Кровь из носа растеклась по щекам, а кровь из раны на лбу попала на волосы, слепив из них подобие клюва.

Пока Лила выходила и передавала её Риду, Эви добавила:

— Трипл-дабл, — и снова рассмеялась.

— Криминалисты уже едут к трейлеру, — сообщил Рид. — Помощник прокурора едет на «шестом».

— Хорошо, — ответила Лила и направилась к двери в департамент.

«Трипл-дабл» — подумала Лила. Ну, точно: 10 очков, 10 передач, 10 подборов. Именно столько сделала та девочка во время игры, которую смотрела Лила.

Она подумала об этой девочке. Её звали Шейла. Дело не в девочке. Не в Шейле. Она, просто, была первым шагом на пути к… к чему? Лила не знала. Просто, не знала.

И Клинт. Чего хотел Клинт? Учитывая обстоятельства, ей не должно было быть никакого не дела, однако же, всё обстояло, ровно, наоборот. Это оказалось для неё настоящей загадкой. Перед глазами всплыла знакомая картина: Клинт сидит за кухонным столом, смотрит на вязы на заднем дворе и, наморщив лоб, шевелит большими пальцами рук. Она уже давно перестала спрашивать, всё ли у него в порядке. Просто, думаю, отвечал он, просто, думаю. Но, о чём? Или о ком? Вполне очевидные вопросы.

Лила и представить не могла, насколько устала, насколько вымоталась, будто, вся её форма и обувь, вдруг, стали непомерно тяжелыми, на протяжении двадцати с лишним шагов от машины до лестницы. Ей, внезапно, на ум пришел вопрос: если Клинт не был тем Клинтом, которого она знала, то, кем была она сама?

Нужно сконцентрироваться. Двое убиты, а наиболее вероятная подозреваемая сидела на заднем сидении её машины, накачанная под завязку наркотой. Лила имела право на усталость и слабость, но не сейчас.

В офисе уже сидели Оскар Сильвер и Барри Холден.

— Джентльмены, — кивнула она им.

— Шериф, — кивнули те в ответ.

Судья Сильвер был старым, как мир, весь трясся, но старческим слабоумием не страдал. Барри Холден по уши погряз в делах окружившей его армии женщин (жена и четыре дочери), а также в письменных завещаниях, контрактах, переговорах и страховых расчетах (завязанных, в основном, на Дрю Т. Барри и его страховую контору). Холден, также, являлся одним из полудюжины юристов района трех округов, которые на постоянной основе служили общественными защитниками. Хороший парень, Лиле никогда не нужно было объяснять, что от него требовалось. Он был приятным в общении человеком, но предпочитал предоплату. По его словам, доллара было достаточно.

— Линни, у тебя есть доллар? — спросила Лила у диспетчера. — Забавно будет, если я бесплатно пригласила представителя для женщины, арестованной за двойное убийство.

Линни протянула Барри купюру. Он сунул её в карман и обратился к судье официальным тоном:

— По просьбе Линнет Марс, я выступаю от имени лица, задержанного шерифом Норкросс, и прошу, чтобы… как её зовут, Лила?

— Имя Эви, фамилии нет. Зови Эви Доу[29].

— Я прошу, чтобы задержанная Эви Доу была направлена в женское исправительное учреждение округа Дулинг на психиатрическое освидетельствование к доктору Клинтону Норкроссу.

— Прошение удовлетворено, — ответил судья Сильвер.

— Эм, а, разве, окружной прокурор Дженкер не должен высказаться? — спросила из-за стола Линни.

— Дженкер соглашается заочно, — отозвался судья. — Учитывая, сколько раз я защищал его некомпетентность в зале суда, могу сказать, он согласен полностью. Эви Доу направляется в тюрьму Дулинга на… на сколько? 48 часов хватит, Лила?

— Пусть будет 96, - сказал Барри Холден, чувствуя, что должен проявить хоть какую-то инициативу в защите подопечной.

— Согласна на 96, судья, — ответила Лила. — Нужно где-то подержать её, где она не сможет причинить себе вред, пока я кое-что не выясню.

Снова заговорила Линни. По мнению Лилы, она чувствовала себя не совсем здоровой.

— А Клинт и директор Коутс не будут против нежданного гостя?

— Я с этим разберусь, — сказала Лила и снова подумала о задержанной. Эви Доу, загадочная убийца, откуда-то знавшая Лилу и говорившая что-то о трипл-даблах. Очевидное совпадение, произошедшее в очень неудобное время.

— Ведите её сюда, нужно снять отпечатки пальцев. К тому же, нам с Линни нужно переодеть её в тюремную робу. Её единственная одежда пойдет, как улика. Не повезу же я её в тюрьму голой, правда?

— Как её адвокат, я не могу этого допустить, — отозвался Барри.

3.

— Ну, Джанет, в чём дело?

Та обдумала его вопрос.

— Дай подумать. Ри сказала, что прошлой ночью ей снилось, как она ела пирог с Мишель Обамой.

Они вместе, тюремный психиатр и пациентка-заключённая медленно ходили кругами по спортивной площадке. Этим утром она была пуста, потому что почти все заключенные были заняты (в столярном цеху, на производстве мебели, на уборке, в прачечной) или учились в школе, которая в тюрьме Дулинга была известна как школа для дебилов, либо просто коротали время, валяясь в камерах.

На груди у Джанет болтался пропуск, собственноручно подписанный Клинтом. Таким образом, Клинт лично за неё отвечал. Но, всё в порядке. Джанет была одной из его любимых пациенток («питомцев», как сказала бы язвительная Дженис Коутс), к тому же, создававшей меньше всего проблем. По мнению Клинта, ей здесь было не место. Не в том смысле, что её нужно было перевести в другое учреждение, он считал, её вообще нужно было освободить. Только он не станет делиться с Джанет этим мнением, потому что ничего хорошего из этого не выйдет. Они в Аппалачах. А в Аппалачах за убийство не освобождают просто так, и неважно, какие были на то причины. Его уверенность в невиновности Джанет в убийстве Дамиана Сорли была того рода убеждённостью, которой он ни с кем, кроме, наверное, жены, никогда не стал бы делиться. Даже она была под вопросом. Лила казалась ему слегка зашоренной. Этим утром, наверное, дело было в том, что ей нужно было выспаться. А ещё, у него из головы не выходил рассказ Ванессы Лэмпли о перевернувшемся в прошлом году на Маунтин Рест Роуд грузовике с кормами для животных. Насколько вероятно, что два абсолютно одинаковых происшествия могли произойти с разницей в несколько месяцев?

— Эй, доктор Эн? Вы тут? Я сказала, что Ри…

— Приснился сон о том, что она ест пирог с Мишель Обамой, я понял.

— Так она сначала сказала. Потом она сказала, что, на самом деле, ей приснилось, как школьный учитель говорил ей, будто она ошиблась классом. Довольно, мрачный сон, как считаете?

— Возможно, — это был один из дюжины заготовленных ответов на вопросы пациентов.

— Как считаете, док, Том Брэди[30] заедет к нам, выступить с лекцией и подписать пару автографов?

— Возможно.

— Может, подпишет пару игрушечных мячей.

— Конечно.

Джанет остановилась.

— Что я сейчас сказала?

Клинт задумался, затем рассмеялся.

— Подловила.

— В каких облаках вы витаете, док? Вы всегда так делаете. Простите, что вмешиваюсь в личные дела, но, дома всё в порядке?

С неприятным чувством Клинт внезапно осознал, что уже не понимал, что являлось правдой, и неожиданный вопрос Джанет его встревожил. Лила соврала ему. Никакой аварии на Маунтин Рест Роуд прошлой ночью не было. Он был уверен в этом.

— Дома всё в порядке. Что я всегда делаю?

Она нахмурилась, подняла сжатую в кулак ладонь и провела большим пальцем по костяшкам.

— Когда вы так делаете, вы, будто, собираете маргаритки, или типа того. Как будто, вы вспоминаете какую-то ссору.

— А, — ответил Клинт. — Старая привычка. Вернемся к тебе, Джанет.

— Моя любимая тема, — звучало оптимистично, но Клинт знал, что, на самом деле, это не так. Если он позволит Джанет вести разговор, они весь день проведут, обсуждая Ри Демпстер, Мишель Обаму, Тома Брэди и всех, кого она сможет вспомнить. В обсуждении свободных ассоциаций равных Джанет не было.

— Ладно. Что тебе снилось прошлой ночью? Если хочешь поговорить о снах, давай, говорить о твоих, а не о снах Ри.

— Не помню. Ри тоже меня спрашивала и ей я ответила то же самое. Дело, наверное, в новых лекарствах, которые вы мне выписали.

— Значит, тебе что-то снилось.

— Ага… наверное… — Джанет смотрела на огород.

— Был ли это сон о Дамиане? Раньше он тебе снился.

— Да, о том, как он выглядел. Весь синий. Но синий человек мне уже давно снился. Помните фильм «Омен»? Про сына дьявола. Его тоже звали Дамиан.

— У тебя есть сын.

— И что? — она недоверчиво посмотрела на него.

— Ну, можно сказать, твой муж был для тебя дьяволом, что делает Бобби…

— Сыном дьявола? «Омен 2»? — она ткнула его пальцем и рассмеялась. — Забавно! Бобби — милейший ребенок, заботится о моих родных. Каждый месяц приезжает с моей сестрой из Огайо. — Она снова рассмеялась, смех прозвучал, довольно, необычно для этого места. — Знаете, о чём я думаю?

— Нет, — отозвался Клинт. — Я мозгоправ, а не телепат.

— Мне кажется, это классический случай «переноса», — она подняла руки и пальцами изобразила кавычки вокруг ключевого слова. — Вы переживаете, что ваш сын — дитя дьявола.

Настала очередь Клинта смеяться. Мысль о том, что Джаред являлся дьявольским отродьем, Джаред, который, чаще, смахивал комаров, чем убивал их, была сюрреалистичной. Он, конечно, переживал за сына, но не считал, что он окажется за решеткой, как Джанет, или Ри Демпстер, или Китти Макдэвид, или, как, бомба с часовым механизмом Ангелочек Фитцрой. Блин, парню, даже, не хватало смелости пригласить Мэри Парк на Весенний бал.

— С Джаредом всё хорошо, как и с твоим Бобби, уверен. Как лекарства влияют на твои… как ты это называешь?

— Помутнения. Я иногда нечетко вижу людей или плохо их слышу. Когда начала принимать новые таблетки, стало получше.

— Ты же не просто так говоришь? Ты должна быть честной со мной. Помнишь, что я говорил?

— ЧВВ, честность всегда возвращается. Я с вами честна. Мне лучше. Но, иногда, я начинаю плыть, и помутнения возвращаются.

— Исключения есть какие-нибудь? Может, ли кто-нибудь привлечь твоё внимание, даже, когда ты в депрессии? Или, даже, раскачать?

— Раскачать! Точно. Бобби может. Когда я села, ему было пять. Сейчас ему двенадцать. Он играет на клавишных в группе, представляете! И поёт!

— Ты можешь им гордиться.

— Я горжусь! Вашему, наверное, сейчас столько же?

Когда разговор поворачивался в сторону обсуждения его ребенка, Клинт издавал какой-то неопределенный звук, потому что подобное обсуждение казалось ему странным.

Она ткнула его пальцем в плечо.

— Убедитесь, что он пользуется презервативами.

Со стороны поста охраны раздался измененный громкоговорителем окрик:

— ЗАКЛЮЧЕННЫЙ! НИКАКИХ ФИЗИЧЕСКИХ КОНТАКТОВ!

Клинт махнул охраннику рукой (скорее, потому, что на посту стоял придурок Дон Питерс, чем из-за шума громкоговорителя), демонстрируя, что всё в порядке, затем обратился к Джанет:

— Мне нужно обсудить этот вопрос со своим психологом.

Она рассмеялась.

Не в первый раз, Клинт подумал, что в иных обстоятельствах, они с Джанет Сорли могли бы стать друзьями.

— Джанет, ты знаешь, кто такой Уорнер Вульф?

— «Дайте же повтор!» — немедленно ответила она, пародируя комментатора. — А почему вы спрашиваете?

Хороший вопрос. Почему он спросил? Какое отношение ко всему происходящему имел старый спортивный комментатор? Неужели, его знания о поп-культуре, равно как и физическое состояние, немного устарели?

Не менее важный вопрос: почему Лила ему соврала?

— А, — отмахнулся он. — Кто-то его вспомнил. Мне показалось забавным.

— Да, отцу он нравился.

— Твоему отцу?

Телефон разразился песней «Hey Jude» группы «the Beatles». Он взглянул на экран и увидел фотографию Лилы. Она же должна спать. Лила, которая могла и не помнить, кто такой Уорнер Вульф. Лила, которая соврала ему.

— Нужно ответить, — сказал он Джанет. — Позже закончим. Иди в сад, сорви пару листочков и постарайся вспомнить о том, что тебе снилось прошлой ночью.

— Поняла, частный разговор, — ответила она и направилась в сад.

Клинт направился к северной стене, предварительно, дав знать охране, что перемещение Джанет согласованно с ним, затем, ответил на звонок.

— Привет, Лила, что случилось? — он изо всех сил постарался, чтобы его голос звучал спокойно.

— А, как обычно, — ответила та. — Взрыв на фабрике метамфетамина, двойное убийство, подозреваемый задержан. Я подобрала её неподалеку от Лысой Горы, прямо на трассе.

— Это шутка, да?

— Боюсь, что нет.

— Бля, у тебя всё хорошо?

— Держусь на одном адреналине, но, в целом, в порядке. Нужна твоя помощь.

Она изложила ему суть дела. Клинт внимательно слушал, не задавая вопросов. Джанет ходила сама по себе, среди грядок гороха, срывала листики и напевала какую-то песенку о походе к реке Гарлем, чтобы утопиться. У северного крыла, к Дону Питерсу подошла Ванесса Лэмпли, что-то ему сказала и заняла его место, тот, в свою очередь, направился в административное здание, понурив голову, словно ученик, отправленный в кабинет директора. Если кто и заслуживал подобного, так этот мешок жира.

— Клинт? Ты здесь?

— Да, здесь. Задумался.

— Задумался, — повторила Лила. — О чём же?

— О деле, — Клинт вернулся к разговору. Ему показалось, будто она насмехалась над ним. — Теоретически, это возможно. Нужно, только, посоветоваться с Дженис…

— Так, советуйся. Я приеду через 20 минут. Нужно будет убеждать — убеждай. Мне нужна твоя помощь, Клинт.

— Успокойся, я разберусь. Способность нанести себе вред — весьма веская причина, — Джанет уже прошла один круг, вокруг огорода и пошла на второй. — Только, сначала бы тебе отвезти её в госпиталь. Кажется, она здорово себя отделала.

— Её лицо меня мало волнует. Одному человеку она чуть не оторвала голову, а вторым пробила стену в трейлере. Ты, правда, считаешь, что я оставлю её наедине с каким-нибудь 25-летним доктором?

Ему снова захотелось спросить, в порядке ли она, но она была в таком состоянии, что готова наброситься на кого угодно. Иногда — даже, часто — Клинту хотелось оказаться от неё подальше.

— Наверное, нет.

В трубке послышались звуки улицы, Лила вышла из здания.

— Дело не в том, что она опасна, и не в том, что она не в себе. Джаред сказал бы: «Моё паучье чутьё встревожено».[31]

— Он так говорил лет в семь.

— Я её никогда раньше не видела, готова поклясться в этом на целой горе Библий, но она, откуда-то, меня знает. Назвала по имени.

— Если ты была в форме, она прочитала его на нашивке нагрудного кармана.

— Ага, только там написано «Норкросс». А она назвала меня Лилой. Говорить некогда, поговорим, когда приеду, будь готов.

— Буду.

— Спасибо, — он услышал, как он кашлянула, прочищая горло. — Спасибо, милый.

— Пожалуйста, только у меня к тебе тоже есть просьба. Не вези её одна.

— За рулем будет Рид Бэрроуз, я буду сидеть рядом с дробовиком.

— Хорошо. Люблю тебя.

Послышался звук открываемой автомобильной двери.

— Я тоже тебя люблю, — ответила она и отключилась.

Неужели, он услышал некоторое колебание в её голосе? Но времени рассуждать о том, чего могло и не быть, у него не было.

— Джанет! — она повернулась к нему. — Придется прервать наш разговор. Кое-что случилось.

4.

Разгребание куч дерьма было главной задачей Дженис Коутс. С этим сталкивались многие, не сказать, что происходящая в жизни людей херня, им нравилась, но относились они к ней, как правило, довольно, легкомысленно. А, иногда и сами усиленно гадили. Дженис Коутс не гадила. Это было не в её привычках и, к тому же, контрпродуктивно. Тюрьма, сама по себе, производила дерьмо в промышленных масштабах, её, даже можно назвать Женская Исправительная Фабрика Дерьма, а её задача — держать всё под контролем. Целые вагоны дерьма поступали от руководства штата. Они требовали одновременно, и сократить расходы и улучшить условия содержания. Тугая струя отборнейшего дерьма шла со стороны судов, заключенные, их адвокаты, обвинители постоянно подавали разные апелляции и жалобы и Коутс приходилось с этим управляться. Департамент здравоохранения обожал донимать постоянными инспекциями. Инженеры, занимавшиеся обслуживанием тюремной электросети, каждый раз обещали, что, больше не придут — но и это была полная херня. Проводка, стабильно, продолжала гореть.

Даже, дома она не могла укрыться от волн дерьма. Даже во сне оно обрушивалось на неё, подобно снежному урагану. Например, сошедшая ночью с ума Китти Макдэвид или ушедшие утром в самоволку два санитара. Каждый день, за воротами тюрьмы её ждала свежая куча дерьма.

Норкросс — отличный мозгоправ, но и он выдавал свою порцию, постоянно требуя новые методы лечения и условия содержания. Его ошибкой было то, что он неспособен осознать, что большинство заключенных женской тюрьмы Дулинга были мастерами по производству дерьма, они всю свою жизнь придумывали дерьмовые оправдания, которые могли бы показаться весьма трогательными, если бы Коутс не приходилось эти кучи разгребать.

Конечно, у многих женщин, находящихся здесь, были серьезные оправдания. Дженис Коутс не была глупой и не была бессердечной. Очень многие женщины здесь были просто невезучими. Коутс прекрасно это осознавала. Плохое детство, отвратительные мужья, безвыходные ситуации, умственные расстройства, которые лечились наркотиками или выпивкой. Они не только гадили сами, но и питались дерьмом. Впрочем, не дело директора — решать, кто из них кто. Жалость в её деле была недопустима. Они сидели, а она охраняла.

Что, также, означало разбираться с Доном Питерсом, стоявшим сейчас перед ней. Дон — настоящий передовик производства первоклассного дерьмища. И, стоя перед ней, он не переставал его производить: порядочный работник, ставший жертвой гнусной лжи.

Когда он закончил свою речь, она сказала:

— Хватит нести херню, Питерс. Ещё одно обвинение и ты вылетишь. У меня одна зэчка сообщает, что ты лапал её за грудь, вторая жалуется, что ты хватал её за задницу, а третья говорит, что ты предложил ей полпачки сигарет за отсос. Профсоюз говорит, что будет тебя защищать, их право, но я сомневаюсь, что они рискнут.

Толстяк уселся на её диван и широко расставил ноги, будто вид его промежности — именно то, что ей хотелось видеть. Он сдул со лба нависавшую над бровями чёлку.

— Я никого не лапал, директор.

— В добровольной отставке нет ничего постыдного.

— Я никуда не уйду и мне нечего стыдиться! — выкрикнул он. Его, обычно, бледные щеки налились краской.

— Это прекрасно. У меня, вот, длинный список постыдных деяний. Приём тебя на эту должность одно из первых. Ты для меня как сопля, прилипшая к пальцу.

Губы Дона дернулись.

— Вы пытаетесь меня разозлить, директор. Не выйдет.

А он не дурак. Именно поэтому, его до сих пор не удавалось поймать с поличным. Питерс достаточно осторожен, чтобы обделывать свои делишки без свидетелей.

— Пожалуй, — согласилась Коутс, садясь на край стола. — Но попытаться стоило.

— Вы же знаете, они всё врут. Они — преступницы.

— Сексуальные домогательства — тоже преступление. Предупреждаю в последний раз, — Коутс принялась рыться в сумочке в поисках гигиенической помады. — Кстати, всего полпачки за отсос? Да ладно, Дон. — Она принялась вываливать содержимое сумочки: зажигалка, таблетки, кошелек, пока, наконец, не нашла то, что искала. Сняв колпачок, она заметила, что помада почти кончилась, но ещё на пару раз хватит.

Питерс сидел молча. Дженис взглянула на него. Перед ней сидел подонок, насильник, достаточно везучий, чтобы избегать быть застуканным другими офицерами охраны. В этот раз она его не расколола. Расколет потом. Время есть. Время, в некотором смысле, синоним слова «тюрьма».

— Что? Тоже хочешь? — она протянула ему помаду. — Нет? Иди работай, тогда.

Уходя, он, так сильно хлопнул дверью, что та задрожала. До неё донеслось его ворчание из приёмной. Довольная тем, что дисциплинарные дела решены так, как она и ожидала, Коутс вернулась к помаде и занялась поисками колпачка.

Завибрировал мобильник. Коутс отложила сумку и села на освободившийся диван. Учитывая, что за человек только что сидел на нём, она присела на левый край.

— Привет, мам, — на заднем плане звучали какие-то крики, выли сирены.

Директор Коутс подавила приступ желания распять дочь за то, что не звонила уже три недели.

— Что-то случилось, милая?

— Погоди, — в трубке послышалось шуршание и Дженис принялась ждать. Её отношения с дочерью то становились близкими, то отдалялись. Решение Микаэлы уйти из юридического института и пойти в журналистику (такую же огромную фабрику по производству дерьма, как и тюрьма, и тоже полную преступников) опустило их до уровня нуля, а последовавшая за этим операция на носу, уронила их ещё ниже. Впрочем, она не могла не восхищаться упорством Микаэлы. Может, не так уж они и отличались друг от друга. Дурочка Магда Дубчек, которая была сиделкой Микаэлы, однажды, сказала: «Она — вылитая ты, Дженис! Дай ей печеньку, она сделает всё, чтобы съесть три. Будет улыбаться и смеяться, пока не сдашься».

Два года назад Микаэла сводила концы с концами на местных телеканалах. Ныне она работала в «Американских новостях» и её популярность росла.

— Отлично, — снова послышался голос Микаэлы. — Нужно было поискать место потише. Нас выперли из департамента по контролю заболеваний. Долго говорить не могу. Ты новости смотришь?

— Только CNN, — Дженис любила эту шутку и никогда не упускала шанса её повторить.

В этот раз, Микаэла промолчала.

— Ты слышала про грипп «аврора»? Сонную болезнь?

— Слыхала что-то по радио. Старухи в Австралии и на Гавайях заснули и не проснулись…

— Всё по-настоящему, мама. И касается всех женщин. Старых, молодых, зрелых, всех. Любых, кто уснет. Так что, мама, не засыпай!

— Прости? — Что-то здесь было не так. На часах 11 утра. С чего бы ей идти спать? Неужели, она хотела сказать, что ей, вообще, больше нельзя спать? Если так, то ничего не выйдет. Это как просить больше никогда не ходить по-маленькому. — Глупость какая-то.

— Включи радио, мам. Или телевизор. Выйди в сеть.

Между ними повисла неловкая тишина. Дженис сказала, лишь:

— Хорошо.

Её дочь, может, и ошибается, но её дочь не станет ей врать. Бред это или нет, Микаэла в это верила.

— Я говорила с одним учёным — она мой друг, хоть и работает на правительство. Она знает обстановку. Она говорит, что 85 % женского населения на тихоокеанском побережье уже вырубились. Никому не говори, если эта инфа попадет в сеть, начнется ад.

— Что значит — вырубились?

— Значит, они не просыпаются. Их опутывает этот… кокон. Мембрана, покров. Этот кокон состоит, частично, из ушной серы, частично из кожного жира, который образует слизистую оболочку в носу, частично из слизи и… какого-то странного белка. Он опутывает почти мгновенно, но не пытайся его снять. Может последовать… реакция. Понятно? Не пытайся снять с уснувшей кокон! — эта фраза, казалось, имела ещё меньше смысла, чем сказанное ранее. Микаэла, видимо, это поняла и спросила:

— Мам?

— Да, Микаэла. Я здесь.

Её дочь немного успокоилась.

— Всё началось с 7 до 8 по вашему времени, с 4 до 5 по тихоокеанскому, мы, теперь, понимаем, почему женщин на западе накрыло сильнее всего. У нас есть день. И мы во всеоружии.

— Чем мы вооружены? Часами бодрствования?

— Именно, — Микаэла тяжело вздохнула. — Понимаю, что я похожа на сумасшедшую, но я не шучу. Тебе нельзя засыпать. А ещё тебе придется принять трудное решение. Тебе нужно придумать, что делать с тюрьмой.

— С тюрьмой?

— Заключенные начнут засыпать.

— А, — выдохнула Дженис. Кажется, она начала понимать. Немного.

— Пора идти, мам. Скоро эфир, продюсер уже бесится. Позвоню, как смогу.

Коутс молча сидела на диване. Её взгляд упал на фотографию на столе. На ней Арчибальд Коутс, улыбаясь под хирургической маской, держал на руках новорожденную дочь. Скоропостижно скончавшийся, не дожив до 30, Арчи уже был мёртв почти столько же, сколько прожил на белом свете. На снимке было видно, как на лбу Микаэлы виднелась бледная слизь, похожая на паутину. Директор пожалела, что не сказала дочери, как любит её, но это сожаление задержалось в ней буквально на несколько секунд. Нужно работать. Чтобы сконцентрироваться на задаче понадобилось тоже всего несколько секунд, но её решение — что делать с заключенными — не оставляло Дженис никаких вариантов. Нужно было делать то, что она всегда делала: поддерживать порядок и держаться подальше от дерьма.

Она сказала секретарю, Бланш Макинтайр, продолжать дозваниваться санитарам. После этого, Бланш должна позвонить замдиректора Лоуренсу Хиксу и уведомить его, что, время восстановления после операции на зубе мудрости сокращается, он должен немедленно явиться на службу. Наконец Бланш должна уведомить всех дежурных офицеров, что, исходя из ситуации в стране, все работают сверхурочно. У директора были сильные подозрения, что смена явится вовремя, если вообще явится. В экстремальной ситуации, люди очень не хотели расставаться с любимыми.

— Что? — вскинулась Бланш. — Какой-такой «ситуации в стране»? Что-то случилось с президентом? И вы хотите, чтобы люди работали сверхурочно? Им это не понравится.

— Мне плевать, что им там нравится. Включи новости.

— Не понимаю. Что случилось?

— Если моя дочь права, ты сама всё узнаешь.

Затем Коутс направилась в кабинет Норкросса. К Китти Макдэвид они пойдут вместе.

5.

Джаред Норкросс и Мэри Пак сидели на трибуне теннисного корта, отложив в сторону ракетки. В компании группы младшекласников они смотрели, как по корту бегали двое старших, крича при каждом взмахе, как Моника Селеш[32]. Тощего звали Курт Маклауд. Рыжего качка звали Эрик Бласс.

Мой враг, подумал о нём Джаред.

— Не самая разумная идея, — сказал он вслух.

Мэри взглянула на него, подняв брови. Она была высокой и, по мнению Джареда, отлично сложенной. У неё были черные волосы, серые глаза, ноги стройные и длинные, ступни просто идеальные. Безупречность — самое подходящее для неё слово. По мнению Джареда, конечно.

— И что вместо этого?

Как будто ты не знаешь, подумал Джаред.

— Вместо этого пойдешь с Эриком на концерт «Arcade Fire»[33].

— Эм, — казалось, она задумалась над его словами. — Кажется, ты не очень рад его компании.

— Помнишь экскурсию на «Улицу игрушек» Крюгера и в музей поездов? В пятом классе.

Мэри улыбнулась и взмахнула рукой. Её ногти были покрыты тёмно-синим, в тон волосам, лаком.

— Забудешь, конечно. Мы чуть не опоздали, потому что Билли Мирс изрисовал похабностями руку. Миссис Колби оставила его в автобусе с водителем-заикой, — Эрик тем временем подкинул мяч, со всей силы, ударил по нему, и мяч пролетел над самой сеткой. Вместо того чтобы отбить подачу, Курт отступил назад. Эрик поднял руку, повторив жест главного героя из фильма «Рокки» на ступенях Филадельфийского музея искусств. Мэри захлопала в ладоши. Эрик повернулся к ней и поклонился.

Джаред сказал:

— Там было написано «Миссис Колби берет в рот», и написал это Эрик, а не Билли. Он сделал это, пока тот спал, а Билли решил, что, лучше отсидеться в автобусе, чем потом огрести от Эрика.

— И?

— Эрик — подонок.

— Был подонком, — ответила Мэри. — Пятый класс был давным-давно.

— Сколь веревочке ни виться, — Джаред услышал в собственных словах тот самый наставнический тон, который часто слышал от отца и пожалел о сказанном.

Мэри, оценивающе, посмотрела на него.

— Ты о чём?

«Стоять, — одернул себя Джаред. — Просто скажи «неважно» и пожми плечами». Он частенько говорил себе это, но язык, как всегда, оказался быстрее.

— О том, что люди не меняются.

— Иногда меняются. Мой отец бухал, как не в себя, но бросил. Ходит на собрания «анонимных алкоголиков».

— Хорошо, некоторые меняются. Рад, что твой отец один из них.

— Было бы неплохо, — серые глаза продолжали пристально смотреть прямо на него.

— Но большинство, не меняется. Сама прикинь. Те, кто доставали всех в пятом классе — как Эрик — ими же и останутся. Ты, например, с детства была умной девочкой, ей же и осталась. Те, кто создавал проблемы в пятом классе, будут создавать их и в одиннадцатом и в двенадцатом. Ты, когда-нибудь, видела Эрика и Билли вместе? Нет? Всё, вопрос закрыт.

Курт решил отбить подачу Эрика, но тот бросился на сетку, буквально, повиснув на ней. Его ответный удар, по сути, фол, пришелся в промежность Курту.

— Хорош, уже! — крикнул Курт. — А то, без детей меня оставишь.

— Плохая мысль, — ответил Эрик. — Подбери мяч, он для меня счастливый. Давай, вперед.

Пока Курт, болезненно ковылял к лицевой линии, куда укатился мяч, Эрик повернулся к Мэри и отвесил очередной поклон. Та ответила ослепительной улыбкой. Не прекращая улыбаться, она повернулась к Джареду, но яркость этой улыбки куда-то улетучилась.

— Я очень ценю, что ты меня защищаешь, Джар, но я уже взрослая. Это соглашение, а не пожизненное обязательство.

— Просто…

— Что «просто»? — от улыбки не осталось и следа.

«Просто, остерегайся его» — хотелось ему сказать. Потому что написание похабщины на руке Билли — не самое страшное. Обычная, для детей история. В старших классах, в раздевалке бывало такое, о чём и вспоминать не хочется. «Я никогда об этом не скажу, потому что ни разу не пытался это прекратить. Просто смотрел».

Хороший совет и, прежде чем, язык снова предал его, Мэри заёрзала на месте и посмотрела в сторону школы. Её внимание привлекло какое-то движение и вскоре Джаред смог и сам увидеть, какое: с крыши школы поднялось коричневое облако, достаточно, большое, чтобы спугнуть стаю ворон, рассевшихся на ветках дубов, росших вокруг парковки.

Джаред решил, что это пыль, но облако качнулось и целенаправленно двинулось на север. Только, это были не птицы. Слишком мелкие, даже, для воробьев.

— Целый выводок мотыльков, — воскликнула Мэри. — Ого! Вот это, да!

— Значит, так их называют? Выводком?

— Да. Очень необычно, что они вылетели. В отличие от бабочек, мотыльки — жители ночи.

— Откуда ты знаешь?

— В восьмом классе писала доклад по мотылькам. Написать о них посоветовал папа, потому что я их очень боялась. В детстве кто-то мне сказал, что если пыль с их крыльев попадет в глаза, то ослепнешь. Папа сказал, что это суеверие, и если я напишу о них доклад, то смогу с ними подружиться. Он сказал, что бабочки — настоящие красавицы в мире насекомых, и они всегда идут на бал, в то время, как мотыльки остаются дома, как Золушка. Он тогда ещё сильно пил, но история мне понравилась.

Смотрящие на него серые глаза умоляли с ней согласиться.

— Круто, — отозвался Джаред. — А ты?

— Что я?

— Подружилась с ними?

— Не совсем, но, в процессе, узнала много интересно. Бабочки, во время отдыха, складывают крылья за спиной. Мотыльки же, наоборот, складывают их на живот. У мотыльков есть уздечки, которые называются frenulum, между крыльями, а у бабочек — нет. Бабочки рождаются из твердых коконов, а мотыльки из мягких и шелковистых.

— Йоу! — окликнул их Кент Дейли, катавшийся на велосипеде по полю для софтбола. За спиной у него был рюкзак, из которого торчала ручка теннисной ракетки. — Норкросс! Пак! Видали птиц?

— Это не птицы, а мотыльки! — ответил Джаред. — С уздечкой. Или френулами.

— Чо?

— Забей. Ты, что делаешь, сегодня же в школу.

— Нужно было помочь мамке мусор вынести.

— Много, наверное, выносить пришлось, — заметила Мэри. — Уже третий сет идет.

Кент ухмыльнулся в ответ, но, заметив на корте Эрика и Курта, бросил велосипед в траву.

— Присядь-ка, Курт, папка всё сделает. Ты не отобьешь подачу Эрика, даже, если от этого будет зависеть вся твоя никчёмная жизнь.

Курт уступил место Кенту, похожему на сытого мажора, которому нет нужды каждый день потеть в офисе или оправдываться за опоздание. Эрик подал, но, к огромному удовольствию Джареда, первый же, ответный удар Кента отправил мяч ему за спину.

— Ацтеки верили, что черные мотыльки приносят несчастье, — сказала Мэри. Следить за происходящим на корте ей стало неинтересно. — До сих пор, некоторые шахтеры считают, что белый мотылек в доме — символ смерти.

— Ты, прям мот-и-матик, Мэри.

Та в ответ изобразила «грустный» тромбон[34].

— Ты никогда не была шахтером. Ты просто придумала эту страшилку. Получилось неплохо.

— Нет, ничего я не придумывала! Я в книге прочитала!

Она ткнула его кулаком в плечо. Было больно, но Джаред не подал виду.

— Эти мотыльки коричневые, — сказал он. — Что означают коричневые мотыльки?

— Это занятно, — ответила Мэри. — Индейцы из племени черноногих верят, что они приносят сон и покой.

6.

Джаред одевался, сидя на краю лавки. Младшие постарались сбежать из душевой пораньше, дабы не быть отхлёстанными полотенцами, чем Эрик с дружками был знаменит. Хотя стоило бы добавить: печально знаменит. «Ты говоришь «frenulum», я говорю «френула», — думал про себя Джаред, натягивая кроссовки. — Давай называть всё, как есть».[35]

В душевой Эрик, Курт и Кент брызгались, кричали и сыпали всевозможными остротами: пошёл на хуй, ебал твою мамку, я твою уже выебал, пидор, лизни мне яйца, твоя сестра — шлюха, она уродина и т. д. Жутко унылое зрелище, а до окончания школы ещё очень далеко.

Вода стихла. В раздевалку, шлепая босыми мокрыми ногами, вышел Эрик и остальные. Они считали это место своей частной собственностью, входить куда можно было только старшим. Это означало, что, кроме Джареда, некому будет любоваться сомнительным зрелищем их голых задниц. Да и пёс с ними. Он понюхал тренировочные носки, сморщился, убрал их в сумку и застегнул замок.

— Видел старую Эсси по пути сюда, — сказал Кент.

— Бездомную? С тележкой? — отозвался Курт.

— Ага, чуть не врезался в неё и не улетел в кучу дерьма, в которой она живет.

— Кто-то должен с ней разобраться.

— Видать, упоролась дешевым пойлом прошлой ночью, — продолжал Кент. — Наглухо. К тому же, вляпалась во что-то. У неё всё лицо было покрыто какой-то паутиной. Оно даже шевелилось. Ну, я ей и говорю: «Чо такое, Эсси? Чо случилось, старая ты, беззубая пизда?» И знаете, что? А нихуя. Вообще, никакой реакции.

Курт сказал:

— Должна же быть какая-нибудь хреновина, которая усыпляет девок, чтобы их потом спокойно трахнуть, а не плясать сначала с бубном.

— Есть такая, — ответил Эрик. — Называется «рогипнол»[36].

Когда они дружно заржали, Джаред подумал, что, именно этот человек сегодня поведет Мэри на «Arcade Fire».

— К тому же, — не утихал Кент, — у неё там полно всякого барахла, в этой норе, включая поломанный манекен из магазина. Я бы выебал кого угодно, братан, но драть бомжару, вся рожа которой покрыта паутиной — нет уж, нет уж. Без меня.

— Я в отчаянии. Трахнул бы даже зомбаря из «Ходячих мертвецов», — в голосе Курта слышались жалостливые нотки.

— Так, ты уже, — сказал ему Эрик. — Помнишь Гарриет Дэвенпорт?

Снова раздался громогласный хохот. «Зачем я это всё слушаю?» — спрашивал себя Джаред. Ответ пришел сам собой: Мэри идёт с ним на концерт, даже, не представляя, что это за животное. Даже если Джаред ей всё расскажет, она всё равно не поверит, учитывая произошедшее на трибуне.

— Её бы ты драть не стал, — сказал Кент. — Надо будет сходить туда после школы. Посмотреть, как она.

— Нахер после школы, — сказал Эрик. — Пойдем после шестого урока.

Послышались хлопки в ладони, символизируя достигнутую договоренность. Джаред взял сумку и вышел.

Он не думал об этом разговоре, пока за обедом к нему не подсел Фрэнки Джонсон и не рассказал о сонной болезни, свирепствовавшей в Австралии, на Гавайях, в Вашингтоне, Ричмонде и даже в Мартинсбурге, который был, не так уж и далеко. Джаред задумался над словами Кента — о паутине на лице — и решил, что это другое. Не здесь. В Дулинге, по определению, не могло произойти ничего интересного.

— Болезнь назвали «авророй», — сказал Фрэнки. — О, это что, куриный салат? Вкусный? Давай, меняться?

Глава 5

1.

Камера № 12 представляла собой пустой бетонный короб, в котором была только койка, стальной унитаз и глазок камеры под потолком. Ни окрашенных стен, куда можно было бы приклеить картинки, ни стола. На пластиковом стуле расселась Коутс, в то время как Клинт обследовал лежавшую в койке Китти Макдэвид.

— Ну?

— Жива и здорова, — Клинт выпрямился, стянул хирургические перчатки и убрал их в сумку. Из кармана халата он достал блокнот и ручку и принялся что-то записывать.

— Понятия не имею, что это за дрянь. Липкая, как варенье, твердая, но достаточно прозрачная, чтобы через неё можно было дышать. Пахнет, как земля. И на ощупь похожа на воск. Кажется, это какой-то вид грибка, но по структуре отличается от всех, виданных мною ранее, — сама необходимость обсуждать эту ситуацию вызывала у Клинта ощущение, что он взбирается по холму из монет. — Нужен биолог, чтобы взять образец и сделать анализы.

— Мне сказали, удалять эту штуку нельзя.

Клинт щелкнул ручкой и убрал блокнот обратно в карман.

— Ну, я и не биолог. А, раз уж, видимого вреда эта хрень ей не несет…

Глядя на прилипшие к лицу Китти наросты, Клинт подумал о развевающихся на ветру простынях. Он знал, что её глаза закрыты и зрачки двигаются под веками, как во время фазы быстрого сна. Сама мысль о том, что, находясь под покровом этой паутины, она спала, тревожила Клинта, хоть он и не мог объяснить, почему.

С её пальцев на живот свисали клочки белесой паутины, развеваясь, будто на ветру и сплетаясь друг с другом. Глядя на это, Клинт предположил, что, вскоре, она вся окажется в коконе.

— Похоже на волшебный носовой платок.

— Волшебный носовой платок?

— Паутина, которую плетут травяные пауки. Её можно увидеть утром, когда ещё лежит роса.

— А. Точно. Иногда вижу такое на заднем дворе.

Какое-то время они молча смотрели на трепыхающиеся белесые завитки. Под покровом паутины Китти судорожно вращала глазами. Куда же она отправилась? Как-то Китти сказала ему, что ожидание дозы всегда нравилось ей больше, это как сладкое предвкушение. Снится ли ей, что она режет себя? Снится ли ей Лоуэлл Гринер, обещавший убить её, если она хоть словом обмолвится о его делишках? Или её мозг отключился, пораженный вирусом (если это вирус)? А вращение её глаз — последствия разрыва нейронных связей?

— Я обычно избегаю таких слов, — начала Коутс, — но это ебанина какая-то.

Клинт, же, был очень рад скорому прибытию Лилы. Что бы между ними ни происходило, ему очень хотелось увидеть её.

— Нужно позвонить сыну, — сказал он, скорее себе, нежели директору.

В камеру сунулся дежурный офицер Рэнд Куигли. Он бросил короткий взгляд на бессознательную женщину с накрытым вуалью лицом и, перед тем, как обратиться к директору, кашлянул.

— Шериф привезет задержанную минут через 20–30, - он помолчал какое-то время, затем сказал: — Бланш передала указание о сверхурочных сменах. Я в деле, директор.

— Молодец, — ответила та.

По пути в камеру, Клинт, вкратце, уведомил директора о задержанной за убийство, которую Лила хочет привезти сюда. Сама Коутс слишком погрузилась в мысли, связанные со словами Микаэлы, поэтому, практически, не обратила внимания на подобное нарушение регламента. Клинт, поначалу, был рад этому, но потом она вывалила на него всё, что знала об «авроре».

Прежде чем Клинт смог поинтересоваться, не шутит ли она, директор сунула ему под нос свой «айфон» с передовицей «New York Times». На ней огромными буквами было написано «ЭПИДЕМИЯ». В самой статье сообщалось, что засыпающих женщин окутывает какой-то кокон, что на западном побережье начались массовые беспорядки, зафиксированы пожары в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско. «И ни слова о том, что при удалении кокона будет плохо» — подумал Клинт. Наверное, всего лишь, слух. А, может, наоборот, это правда и пресса просто не хочет раздувать панику.

— Скоро позвонишь, но, Клинт, дело серьезное. У нас на смене шесть офицеров, мы с тобой, Бланш в офисе, плюс Данфи на входе. На противоположной стороне — 114 заключенных. Большинство офицеров такие же, как Куигли, они осознают свои обязанности и, думаю, смогут, немного, подзатянуть ремни. И хвала Господу, потому что я не знаю, когда будут подкрепления и будут ли вообще. Понимаешь?

Клинт понимал.

— Ладно. Для начала, док, что делать с Китти?

— Свяжемся с управлением по контролю заболеваний, попросим прислать сюда ребят в защитных костюмах, они её заберут, проведут анализы, но… — Клинт развел руками, демонстрируя бессмысленность таких рассуждений. — Если болезнь распространилась так широко, как вы говорите, и новости это подтверждают, никакой помощи нам ждать не стоит, верно?

Коутс сидела, скрестив руки на груди. Клинт подумал, что, таким образом, она сдерживала собственную дрожь. От этой мысли ему, одновременно, и стало лучше и поплохело.

— Полагаю, на помощь из больницы, тоже, рассчитывать не стоит? Они, наверное, сами очень заняты.

— Нужно попытаться вызвать всех, кого сможем, но я согласен, — ответил Клинт. — Поместим её в карантин, хорошенько запрем. Нельзя, чтобы кто-либо подходил к ней, касался её, даже в перчатках. Ванесса будет наблюдать за ней с поста. Если ситуация изменится, если она придет в себя, мы придем.

— Неплохая мысль, — она махнула рукой, отгоняя мотылька. — Долбаное насекомое. Как оно тут оказалось? Чёрт. Далее: что делать с остальными? Как их лечить?

— Вы о чём? — Клинт попытался прихлопнуть мотылька, но промахнулся. Тот метнулся под потолок, к лампе.

— Если они уснут, — Коутс бросила взгляд на Макдэвид.

Клинт приложил ладонь ко лбу, ожидая ощутить жар. В голове возник вопрос с несколькими вариантами ответа:

Как не дать заключенным тюрьмы уснуть? Выберите из нижеследующих вариантов:

А) Сутками крутить по громкой связи записи «Металлики»;

В) Раздать заключённым заточки и приказать резать себя, если почувствуют сонливость;

С) Выдать всем по пачке дексамфетамина[37];

D) Всё вышеперечисленное;

Е) Ничего из вышеперечисленного.

— Есть лекарства, которые позволят держать их в состоянии бодрствования, но, Дженис, половина женщин здесь — наркозависимые. Мысль о том, чтобы накачать их аналогом «спидов» не кажется мне разумной. К тому же, я не могу выписывать по сотне таблеток такие лекарства, как модафинил[38]. Фармацевт в «Райт Эйд» будет смотреть косо. Но главное, я не знаю, чем им помочь. Мы можем, лишь, поддерживать порядок, насколько сможем, своевременно гасить любые проявления паники и надеяться, что, в ближайшее время будет найдено решение и…

Клинт замер, подбирая нужные слова:

— И дать природе сделать всё самой, — хотя, увиденное им не было похоже на природное явление.

Коутс вздохнула.

Они вышли в коридор и директор предупредила Куигли: ни при каких обстоятельствах не трогать то, что выросло на Макдэвид.

2.

Работницы столярного цеха обедали прямо там, а в погожие дни им разрешалось есть прямо на улице, в тени здания. Этот день выдался ясным, чему Джанет Сорли была, несказанно, рада. Пока доктор Норкросс говорил по телефону, у неё разболелась голова, а теперь боль, шевелила раскаленным ломом в её левом виске. Запах столярного лака её только усилил, поэтому глоток свежего воздуха был, как нельзя, кстати.

В 11:50 двое краснорубашечников — активисток — разложили на столе бутерброды, лимонад и чашки с шоколадным пудингом. Ровно в полдень раздался сигнал. Джанет закрутила ножку стула и отошла от станка. Полдюжины заключенных последовали её примеру. Сигнал стих. Однако это был не единственный звук в этом жарком помещении. Вовсю работал промышленный пылесос, которым Ри Демпстер убирала древесную стружку между станками и стенами.

— Выключай! — крикнул Тиг Мёрфи. Он работал тут недавно. Как и все новички, он был неуверен в себе. — Время обеда. Ты оглохла? Сигнала не слышишь?

— Офицер, я, просто, хотела… — начала Ри.

— Вырубай, я сказал!

— Есть, офицер.

Ри выключила пылесос и наступившая тишина придала Джанет чувство успокоения. У неё болели руки, от вони лака болела голова. Ей хотелось вернуться в камеру, где лежал аспирин, одобренный по «зеленому» медицинскому коду, но позволялось только 12 таблеток в месяц. Она проглотит аспирин и ляжет спать, пока в 6 часов не закроются двери камер.

— Построились. Руки поднять, — выкрикнул офицер Мёрфи. — Выстроились. Руки поднять! Показываем своё барахло, дамочки.

Все построились. Ри, на мгновение, оказавшись рядом с Джанет, прошептала:

— Офицер Мёрфи немного толстоват, нет?

— Вероятно, ел торт с Мишель Обамой, — ответила Джанет и Ри хохотнула.

Они разложили перед собой рабочий инструмент: шлифовальные машинки, отвёртки, дрели, стамески. Джанет подумала, дозволялось ли заключенным-мужчинам работать со столь опасным инструментом. Особенно, с отвертками. Отверткой убить очень легко. Именно это напоминала боль в её голове — проворачивающуюся отвертку. Наматывающую на себя живую плоть.

— Ну, поедим al fresco, дамочки? — когда-то офицер Мёрфи работал школьным учителем, но бюджет сократили и его уволили. — Это означает…

— Снаружи, — пробормотала Джанет. — Это означает, обед на свежем воздухе.

Мёрфи посмотрел на неё.

— У нас тут отличница, — прозвучало угрожающе, но Мёрфи улыбнулся.

Инструменты были проверены и собраны в ящики. Затем, все подошли к столу, разобрали бутерброды и чашки и замерли в ожидании приказа Мёрфи.

— Все наружу, дамочки. Захватите мне ветчины с сыром.

— Сейчас, дорогуша, — тихо пробормотала Ангелочек Фитцрой. Мёрфи бросил на неё настороженный взгляд, та ответила, совершенно, невинным выражением лица. Джанет даже стало его чуточку жаль. Только на жалость еды не купить, как говаривала её мать. Она дала Мёрфи три месяца. Максимум.

Женщины вышли из здания, расселись на траве, облокотившись на бетонную стену.

— Что у тебя? — спросила Ри.

Джанет посмотрела на бутерброд.

— Курица.

— У меня тунец. Поменяемся?

Джанет не было дела до содержимого её бутерброда, поэтому она, с лёгкостью, согласилась. Она заставила себя поесть, считая, что еда поможет прийти в себя. Она попила горьковатый лимонад, а когда Ри принесла шоколадный пудинг, отрицательно помотала головой. Шоколад только усиливал мигрень, если она его поест, то будет вынуждена пойти в лазарет просить золмитриптан, который выписать мог только доктор Норкросс. Говорили, что санитары сегодня не вышли на работу.

Кто-то разрисовал ведущую в административное здание бетонную дорожку «классиками». Несколько женщин поднялись на ноги, взяли в руки по камушку и принялись играть, повторяя заученные ещё в детстве стишки. Джанет подумала, забавно, что, порой, пряталось в памяти заключенных.

Она доела бутерброд, допила лимонад, закрыла глаза и откинула назад голову. Полегчало ли ей? Наверное. В конце концов, у неё есть ещё 15 минут, можно, немного…

В этот момент, из столярки, как чёртик из табакерки, выскочил офицер Питерс. Или, скорее, как тролль, прятавшийся под мостом. Он осмотрел прыгавших в «классики» женщин, затем, взглянул на тех, кто сидел у стены и крикнул:

— Сорли. Иди сюда. Дело есть.

Грёбаный Питерс. Извращенец и насильник, ловил зэчек в «мёртвых зонах» видеокамер и лапал за сиськи. А будешь сопротивляться, он перестанет лапать и начнёт щипать.

— У меня обед, офицер, — ответила она, как можно, вежливее.

— Ты, уже, кажется, поела. Давай, жопу в руки и иди сюда.

Мёрфи, казалось, не было до этого дела, но одно правило он усвоил чётко: офицерам мужчинам категорически запрещалось оставаться с заключенными-женщинами наедине.

— Подстраховка, Дон.

Щёки Питерса налились красным. Он был не в настроении для разборок с этим преподом, особенно, после обвинений Коутс в домогательствах и сообщения от Бланш Макинтайр о том, что, из-за «ситуации в стране», будет вынужден работать сверхурочно. Дон проверил телефон: «ситуация в стране» заключалась в том, что у пары старушек в доме престарелых обнаружился какой-то грибок. У Коутс, определенно, крыша поехала.

— Меня не нужно страховать, — сказал Питерс. — Мне нужна она.

«Отступит» — подумала Джанет. В этом деле он ещё, совсем, ребенок. Однако Мёрфи её удивил:

— Подстраховка, — повторил он. Видимо, офицер Мёрфи не так прост, как кажется.

Питерс отступил. Игра в «классики» прервалась, все смотрели на них. Они, конечно, заключенные, но они ещё и свидетели.

— Эй! — махнула рукой Ангелочек. — Эй! Офицер Питерс, вы же знаете, я всегда готова помочь.

Каким-то образом, Дон понял, что она знала, что у него на уме. Разумеется, она ничего не знала, она просто дурачилась, как всегда. Несмотря на то, что иногда он очень хотел бы остаться с этой психованной на пять минут, он не собирался ни на секунду поворачиваться к ней спиной.

Не к Фитцрой, точно.

Он ткнул пальцем в сторону Ри.

— Демпсер, — несколько женщин хихикнули.

— Демпстер, — поправила его та.

— Демпстер, Демпсер, Хренсер. Мне поебать. Вы обе, за мной. Не вынуждайте повторять. — Он бросил взгляд на Мёрфи. — Увидимся, училка.

Это вызвало ещё больше лизоблюдских смешков. Мёрфи здесь новичок, ещё не освоился, поэтому никому не хотелось оказаться в «черном» списке Питерса. «Эти бабы, отнюдь, не дуры», — подумал Дон.

3.

Офицер Питерс провел Джанет и Ри по Бродвею и остановил их около комнаты для свиданий, которая, в данный момент, пустовала по причине обеденного времени. Джанет происходящее не понравилось. Когда Питерс открыл дверь, она не шевельнулась.

— Чего вы от нас хотите?

— Ты слепая, что ли?

Она не была слепой. Она видела ведро со шваброй и тряпкой на полу и ещё одно пластиковое ведро на столе. В нем лежали губки и чистящие средства.

— У нас сейчас, вообще-то, обед, — Ри попыталась изобразить возмущение, но дрожь в голосе выдавала её волнение. — К тому же, у нас уже есть работа.

Питерс наклонился к ней и оскалил зубы, отчего Ри отступила за Джанет.

— Добавь этот факт в список для исповеди и передай капеллану, ясно? А, сейчас, за работу. Не хотите получить нарушение режима, не спорьте. У меня выдался херовый день, отчего у меня очень херовое настроение, так, что, если не хотите, чтобы я им с вами поделился, шагайте внутрь.

Затем, он отступил в сторону, туда, где у камеры наблюдения была «мертвая зона», схватил Ри за рубашку и сунул пальцы за лямку спортивного лифчика. Он втолкнул её в комнату для свиданий, отчего Ри полетела вперед и была вынуждена схватиться за автомат для выдачи шоколадок, чтобы не упасть.

— Ладно, ладно!

— Ладно, что?

— Ладно, офицер Питерс!

— Не нужно нас принуждать, — сказала Джанет. — Это неправильно.

Дон Питерс закатил глаза.

— Выпендривайся перед кем-нибудь другим. Завтра день свиданий, а здесь свинарник.

Джанет так не казалось. По её мнению, помещение было в порядке. Но, если человек в форме сказал, что тут свинарник, значит, тут свинарник. Именно так работали все исправительные учреждения и Дулинг исключением не был. Наверное, так жил весь мир.

— Вы тут всё вычистите от пола до потолка, каждую щель, а я за вами прослежу.

Он указал пальцем на ведро с губками.

— Ты, Демпсер, берешь чистящий порошок, а госпожа Это-Неправильно берется за швабру и оттираете всё так, чтобы я с него есть мог.

«Я бы покормила тебя с этого пола» — подумала Джанет, однако, молча взяла ведро со шваброй. Ей совсем не нужны отметки о нарушении режима. Если она их получит, о свидании с сестрой и сыном в выходные можно будет забыть. Они ездили издалека и она восхищалась тем, что Бобби никогда не жаловался. Головная боль усилилась, ей был нужен только аспирин и подушка.

Ри порылась в ведре с моющими средствами, выбрала спрей с жидким мылом и губку.

— Решила нанюхаться, а, Демпсер? Побрызгать себе в нос и заторчать?

— Нет, — ответила Ри.

— Тебе нравится, торчать, да?

— Нет.

— Нет, что?

— Нет, офицер Питерс.

Ри принялась натирать стол. Джанет наполнила ведро в раковине, намочила тряпку, выжала её и занялась полом. Через решетчатое окно она видела, как по Вест Левин туда-сюда ездили машины, люди торопились на работу, домой, на обед, ещё куда-то.

— Иди сюда, Сорли, — сказал Питерс. Он стоял между автоматами с шоколадками и газировкой. Там, тоже, была «мертвая зона» для камер, где зэчки обычно обменивались таблетками, куревом, а иногда и целовались.

Она помотала головой и продолжила мыть пол. По линолеуму растекались быстро высыхающие полосы воды.

— Иди сюда, если хочешь увидеть своего сына в эти выходные.

«Я должна сказать «нет», — подумала она. — Я должна сказать «нет», отвали от меня или я на тебя доложу». Только, ведь, он не отстанет. Все тут знали про Питерса. И Коутс тоже знала. Но, несмотря на все её заявления о нетерпимости к случаям домогательств, они, всё равно, случались.

Джанет подошла к проёму между автоматами и встала перед ним, глядя в пол.

— Сюда. Спиной к стене. Швабру оставь.

— Я не хочу, офицер.

Головная боль стала просто невыносимой, она всё пульсировала и пульсировала. Где-то там, далеко-далеко, была камера В-7, где остались аспирин и подушка.

— Иди сюда, иначе получишь плохую отметку и лишишься свидания. Затем, я сделаю так, что ты получишь ещё одну, а потом — пуф! — и все твои послабления исчезнут.

«Вместе с шансом на досрочное освобождение в следующем году», — подумала Джанет. Ни послаблений, ни досрочного, добро пожаловать в начало. Всё. Точка.

Она протиснулась между автоматами и Питерс прижался к ней бёдрами. Она ощутила его эрекцию. Джанет прижалась спиной к стене, а Питерс ещё плотнее прижался к ней. Она чувствовала запах его пота, лосьона после бритья и лака для волос. Она была выше его и из-за плеча видела сокамерницу. Ри прекратила натирать стол. В её глазах читался страх, стыд и нечто, похожее на гнев. Она медленно подняла бутылку с мылом, но Джанет коротким движением головы остановила её. Питерс ничего не заметил — он был слишком занят ширинкой на брюках.

Ри опустила бутылку и продолжила полировать стол, который с самого начала ни в какой чистке не нуждался.

— Бери хер в руку, — сказал Питерс. — Мне нужно расслабиться. Знаешь, о чём я жалею? Я жалею о том, что ты не Котси. Жаль, что не её тощая задница сейчас прижимается к стене. Если бы тут стояла она, одним передергиванием бы не обошлось.

Когда она сделала, как он сказал, он охнул. Отвратительно, на самом деле. Его член был сантиметров семь в длину, явно не того размера, какой хотел бы любой другой мужчина, но он был достаточно твёрд. Она прекрасно знала, что делать. Почти все женщины знали. У парней есть ствол, женщины его разряжают, затем возвращаются к своим делам.

— Тише, господи! — прошипел он. Его дыхание воняло чем-то острым, какими-то охотничьими колбасками. — Погоди, дай руку, — она послушалась, он плюнул ей в ладонь и произнес: — А, теперь, давай. И яйца потереби.

Она делала всё, как он требовал, а сама, в это время, сконцентрировалась на окне за его плечом. Этому она научилась в одиннадцать лет, ещё, когда отчим лапал её, потом, то же самое, было с мужем. Если получалось на чём-то сконцентрироваться, на чём-то конкретном, можно было представить, что тело действует само по себе, в то время как ты находишься где-то в другом месте.

Там, за окном остановилась машина окружного шерифа, Джанет видела, как она замерла в карантинной зоне, в ожидании открытия внутренних ворот. К ней навстречу вышли директор Коутс, доктор Норкросс и офицер Лэмпли. Дышащий ей в ухо офицер Питерс, находился где-то очень далеко. Из машины вышли двое полицейских, женщина с водительского места и мужчина с пассажирского. Оба держали в руках дробовики, что означало, что задержанная была очень опасна. Значит, скорее всего, её определят в крыло С. Женщина-офицер открыла заднюю дверь, и вышла ещё одна женщина. Джанет она не показалась опасной. Несмотря на раны на лице, она была очень красива. У неё были черные волосы и роскошная фигура, которую не могла скрыть даже мешковатая тюремная роба. Над её головой что-то зависло. Огромный комар? Мотылек? Джанет постаралась разглядеть получше, но не смогла. Вздохи Питерса сменились стонами.

Офицер-мужчина взял темноволосую женщину за плечо и подтолкнул вперед, где её уже ждали Коутс и Норкросс. Женщина смахнула с головы летающее существо, затем задрала голову и рассмеялась. Джанет услышала её смех, увидела ровные белые зубы, ощутила её свет и мощь.

Питерс навалился на неё и кончил ей в руку.

Затем он отступил назад, его пухлые щёки горели, а всё лицо сияло от улыбки. Он застегнул ширинку.

— Протри за автоматом, Сорли, и заканчивай, уже, блядь, с полом.

Джанет стряхнула его сперму с руки, затем, наклонилась к ведру и промыла руку. Когда она выпрямилась, Питерс уже сидел на столе и пил колу.

— Ты как? — прошептала Ри.

— Нормально, — также, шёпотом ответила та. Будет лучше, когда примет аспирин. Последних четырех минут просто не существовало. Она смотрела, как из полицейской машины выводили задержанную женщину. Ей очень нужно повидаться с Бобби.

«Хсст-хсст» — шипел спрей с жидким мылом.

Несколько секунд благословенной тишины, затем, Ри спросила:

— Видела новенькую?

— Да.

— Она, правда, шикарна, или мне показалось?

— Она шикарна.

— У местных копов в руках дробовики, видела?

— Да, — Джанет бросила взгляд на Питерса, который включил телевизор и смотрел новости. На экране показывали человека, склонившегося за рулем машины. Мужчина это или женщина, было не понять, потому, что он (или она) был покрыт какой-то марлей. В нижней части экрана висела красная надпись «СРОЧНЫЕ НОВОСТИ», но это ничего не означало. Срочной новостью объявляли даже то, что пукнула Ким Кардашьян. Джанет посмотрела на ведро, которое, внезапно, расплылось перед глазами.

— За что её взяли, как думаешь?

Джанет сморгнула слезу и прочистила горло.

— Понятия не имею.

— Ты, точно, в порядке?

Прежде чем Джанет успела ответить, Питерс, не поворачивая головы, сказал:

— Будете шептаться, получите плохие отметки. Обе.

Так как Ри не могла не разговаривать — это было частью её натуры — Джанет отошла с ведром на дальний край комнаты.

В телевизоре Микаэла Морган сказала:

— Президент пока отказывается объявлять чрезвычайное положение, но источники сообщают…

Джанет отгородилась от действительности. Новенькая отмахнулась от мотылька закованными в наручники руками и рассмеялась. Здесь тебя быстро отучат смеяться, девочка, подумала Джанет.

«Как и нас всех».

4.

Антон Дубчек вернулся домой к обеду. Несмотря на то, что на часах было полпервого, для Антона обед наступал довольно поздно, поскольку он выходил на работу с шести утра. Люди не понимали, что чистка бассейных систем — работа не для неженок. Нужно пахать. Если хочешь преуспеть в этом деле, нельзя лежать на диване и думать о блинчиках и отсосах. Помимо прочего, нужно остерегаться открытых солнечных лучей. Сегодня, например, он снял и прочистил фильтры на семи бассейнах, ещё у двух заменил прокладки на насосах. Ещё четыре адреса остались на день и на вечер.

В промежутке: обед, короткий сон, тренировка и, может быть, краткосрочный визит к Джессике Элвей — скучающей замужней женщине, которую он трахал. Эта задачу облегчал тот факт, что её муженек служил в полиции. Все копы занимались тем, что сидели в машинах, жрали пончики и приставали к чёрным. Антон же занимался водоснабжением и делал деньги.

Он швырнул ключи в чашку в прихожей и прошел на кухню, к холодильнику, где был его коктейль. Он сдвинул в сторону пакет с соевым молоком, качан капусты, упаковку ягоды, но коктейля не нашел.

— Мам! Мам! — крикнул он. — Где мой коктейль?

Ему никто не ответил, хотя в гостиной, отчётливо шумел телевизор. Антон повернул голову, телевизор работал, коробка со льдом пуста — видимо, Магда решила прилечь пораньше. Он любил свою маму, но не мог не признать, что пила она слишком много. От этого она становилась небрежной, а это бесило Антона. После смерти отца, именно он платил ипотеку. Пропитание и хозяйство легли на её плечи. Если Антон не будет пить коктейли, он не сможет ни нормально трудиться, ни нормально работать на тренировках, чтобы поддерживать в форме шикарную задницу, которая так нравилась дамочкам.

— Мам! Ну, что за херня?! Ты, вообще, ничего не делаешь! — его голос эхом разлетелся по всему дому.

Он достал из кухонного шкафчика блендер и собрал его. Туда он покидал зелень, ягоды, горсть орешков, чуть-чуть арахисового масла и чашку протеинового порошка «Mister Ripper». Пока он всё это замешивал, он думал о Лиле Норкросс. Для тётки её возраста она была в отличной форме, настоящая мамочка-вкусняшка, ему понравилось, как она себя повела, когда он посмотрел на неё. Хотела ли она его? Или хотела применить против него методы полицейского насилия? Или — что было наиболее интригующим — она хотела его, с применением методов полицейского насилия? Нужно будет уточнить. Антон включил блендер на максимальную скорость и принялся следить за процессом. Когда вся масса превратилась в единообразную арахисового цвета жижу, он выключил блендер и направился в гостиную.

На экране он увидел свою старую приятельницу Микаэлу Коутс!

Ему нравилась Мики, хотя её вид на экране заставлял задуматься о своей собственной должности руководителя, исполнительного, финансового директора и единственного работника в одном лице в компании «Чистка бассейнов от Антона». Помнила ли она его? Мать была её сиделкой, поэтому они вместе проводили много времени. Антон вспомнил, как она бегала по его комнате, шарилась в шкафчиках, рылась в комиксах и игрушках, заваливала его кучей вопросов: кто тебе это дал? Почему тебе так нравится «Солдат Джо»[39]? Почему у тебя нет календаря? Твой папа, ведь, электрик, да? Он научит тебя, как скручивать провода? А ты бы хотел, чтобы он научил? Им было по восемь лет и, казалось, она собиралась писать его биографию. Он не возражал. Ему, даже, нравилось. Её заинтересованность вызывала в нём чувство, что он кому-то интересен. Раньше, до общения с ней, он не испытывал потребности быть кому-то интересным, он просто наслаждался детством. Разумеется, Мики училась в частной школе, поэтому, в старших классах, они почти перестали общаться.

Когда она выросла, то, наверное, превратилась в человека, который читал «Wall Street Journal», понимал, о чём поют в опере, и смотрел передачи на PBS[40]. Антон тряхнул головой. Её дело, решил он.

— Хочу предупредить, что предстоящее зрелище — очень неприятно, поэтому всех слабонервных прошу отойти от экрана.

Мики вещала изнутри фургона телекомпании. Рядом с ней сидел мужчина в наушниках и с лэптопом на коленях. Было заметно, как потекла косметика на её лице. Видимо, в фургоне было жарко. Её лицо сильно изменилось. Антон сделал большой глоток, изучая её.

— Однако, — продолжала журналистка, — в свете всего, что связано с «авророй», несмотря на слухи о реакциях уснувших, мы решили пустить этот сюжет в эфир, дабы показать вам, что наши репортажи очень точны. Вот кадры, снятые группой, так называемых, Сияющих, находящихся в Хэтче, штат Нью-Мексико. Как вам известно, у этой группы ополченцев возник конфликт с федеральными властями из-за распределения воды.

Антон был рад видеть Мики, но новости его утомляли. Он взял пульт и переключился на канал «Cartoon Network»[41], где, по лесу, спасаясь от каких-то теней, мчалась нарисованная говорящая лошадь. Когда он повернулся, чтобы положить пульт обратно на столик, то заметил на полу пустую бутылку из-под джина.

— Ё-моё, мама! — крикнул Антон, сделал ещё один глоток коктейля и вышел из комнаты. Нужно было убедиться, что, если она уснула, то лежала правильно, иначе, велик риск, что она повторит судьбу некоторых рок-звезд.

На кухонном столе завибрировал его телефон. Пришло сообщение от Джессики Элвей. Она уложила ребенка спать, отключила телевизор и интернет и уже готова раздеться догола и выкурить косячок. При этом, она спрашивала, не составит ли Антон ей компанию? Её муженёк застрял на месте преступления.

5.

Глядя репортаж из Нью-Мексико, Фрэнк Гири решил, что парень на экране, скорее, похож на хиппи, поколения первого Вудстокского фестиваля. Ему лучше шло петь «Fish Cheer»[42], а не состоять в какой-то бредовой секте.

Он называл себя Кинсман Брайтлиф, каково, а?! У него были спутанные курчавые седые волосы, такая же курчавая и седая борода, одет он был в мексиканское пончо до колен с нарисованными на нём оранжевыми треугольниками. Фрэнк следил за развитием ситуации с этими Сияющими с самой весны и пришел к выводу, что под маской псевдорелигиозной и квазиполитической организации, прятались очередные любители уйти от налогов, типа Дональда Трампа.

Они назвали себя «Сияющие», боже, какая ирония. Около тридцати человек, мужчин, женщин и детей объявили себя независимым государством. Помимо отказа платить налоги, отдавать детей в школы и сдавать арсенал автоматического оружия (которое, вряд ли, нужно им для защиты своих ранчо от набегов перекати-поле), они незаконно отвели себе единственный источник пресной воды. ФБР и АТФ[43] уже несколько месяцев околачивались рядом с их резиденцией, уговаривали их сдаться, но всё без толку.

Идеология Сияющих была отвратительна Фрэнку. Под личиной религиозности прятался банальный эгоизм. Можно вывести прямую связь между Сияющими и бесконечными урезаниями федерального бюджета, которые вынуждали Фрэнка работать на полставки или, вообще, бесплатно. Цивилизация требовала платы, или, жертвы, если хотите. С другой стороны, на улицах появляется полно диких собак, что раздражало столичных болтунов. Фрэнк искренне надеялся, что в лагере этих Сияющих не было детей, чтобы федералы могли, без проблем, вычистить весь этот мусор.

Фрэнк сидел за столом в своём крошечном офисе. Вокруг него громоздились клетки самых разных размеров. Было тесно, но Фрэнк не обращал на тесноту внимания.

Он потягивал манговый сок и смотрел телевизор, держа руку на мешке со льдом. Руку он разбил о дверь Гарта Фликингера. Экран его телефона горел именем «Элейн». Он не знал, как с ней разговаривать, поэтому решил переложить это дело на голосовую почту. Он слишком жёстко обошелся с Наной, теперь он это понимал. Видимо, теперь, пришла ответная реакция.

Разбитый зеленый «Мерседес» остался на парковке у дома богатенького доктора. Бордюрный камень, которым он разбил окно и изуродовал машину, был весь покрыт его отпечатками пальцев. Как и сирень, которую он, в ярости, швырнул на водительское сидение. Всё это являлось неопровержимым доказательством вины в преступном деянии — вандализме — которое семейный суд (всегда встающий на сторону женщин) обязательно примет во внимание, и тогда Фрэнк сможет видеться с дочерью один час каждое новолуние. Обвинение в вандализме также лишит его работы. Оглядываясь назад, становилось понятно, что на сцену вышел Плохой Фрэнк. Строго говоря, у Плохого Фрэнка состоялся настоящий бенефис.

Только Плохой Фрэнк, на самом деле, не был плохим, не был он, также, неправым. Сами посудите: его дочь теперь могла спокойно выходить на проезжую часть. Может, у Хорошего Фрэнка получилось бы лучше. А, может, и нет. Хороший Фрэнк — слабак.

— Я не буду — мы не будем — стоять и спокойно смотреть, как, так называемое, правительство Соединенных Штатов, занимается спекуляциями и подтасовками.

На телеэкране Кинсман Брайтлиф сидел за полукруглым столом. На столе лежала бледно-синяя женщина, одетая в ночную рубашку. Её лицо было покрыто чем-то белым, каким-то покрывалом, какие продают в магазинах на Хелоуин. Его грудь, то и дело, вздымалась вверх и опускалась.

— Что за хрень? — спросил Фрэнк, обращаясь к сидевшей рядом дворняжке. Та, на секунду, подняла голову и, тут же, вернулась ко сну. Это, конечно, уже стало клише, но собеседника лучше собаки не найти. Точка. Собаки не знали, что хорошо и что плохо — они просто делали. Делали, как могли. У Фрэнка всегда была собака. Элейн говорила, что у неё на них аллергия. Отказ от собаки оказался ещё одной уступкой с его стороны, но она даже не поняла этого.

Фрэнк почесал собаку между ушей.

— Мы выяснили, какие махинации они проводили с водоснабжением. Мы выяснили, что они использовали отравляющие вещества, чтобы уничтожить лучшую часть нашей Семьи, женщин Сияющих, дабы посеять хаос и раздор в наших рядах. Они отравили наших сестёр. Включая мою дорогую жену, Сюзанну. Яд усыпил её, — голос Кинсмана Брайтлифа потонул в кашле. Это звучало так, по-домашнему. Так, старики собираются за одним столом на завтрак, шутя и радуясь долгожданной пенсии.

По бокам от передовика борьбы с налогами стояли двое мужчин, их лица также заросли бородами, а с плеч свисали такого же цвета пончо. На бедрах у них висели кобуры, что делало их похожими на персонажей спагетти-вестернов Серджио Леоне. На стене позади них висело распятие. Запись из их лагеря была качественной, лишь редкие полосы изредка пересекали кадр.

— Пока они спали!

— Видите, насколько труслив Князь Лжи? Узрите, он сидит в Белом Доме! Узрите других лжецов, изображенных на зеленых бумажках, убеждающих нас, что, кроме них, на свете нет иных ценностей. О, други, мои, други. Так много лживых, жестоких лиц.

В зарослях его бороды сверкнули зубы.

— Но мы не преклонимся перед дьяволом!

«Ну, вот — подумал Фрэнк. — Элейн думает, у меня проблемы. Пусть посмотрит на это подобие Джерри Гарсия[44]. У этого парня в голове больше тараканов, чем в казарме».

— Уловки потомков Пилата не спасут их от гнева Господнего!

— Хвала Господу! — воскликнул один из ополченцев.

— Именно! Хвала Господу! Так точно, — хлопнул в ладоши Брайтлиф. — Так, снимем же эту дрянь с моей суженой.

Один из помощников протянул ему ножницы. Кинсман склонился и принялся срезать паутину с лица женщины. Сидевший в кресле Фрэнк наклонился вперед, в ожидании развязки.

6.

Войдя в спальню и увидев Магду, чьё лицо было покрыто каким-то пухом, Антон упал на колени, поставив бокал с коктейлем на прикроватную тумбочку, и принялся искать ножницы. Видимо, она опять пыталась выщипывать брови при помощи камеры «айфона».

Что с ней случилось? Она сама это с собой сделала? Что за нелепица? Какая-то аллергическая реакция? Какая-то бредовая операция по изменению внешности пошла не так, как надо? Антон был озадачен, ему было страшно, он не хотел терять мать.

Разрезав паутину, он отложил ножницы и раздвинул её пальцами. Дрянь оказалась упругой, но, всё же, поддавалась, освобождая щёки Магды. Открылось её немолодое, покрытое морщинами лицо. В какой-то момент, Антону показалось, что паутина разъела его. Но нет, лицо было в порядке. Паутина была похожа на волшебный носовой платок, который он по утрам видел в каждом дворе, каждого дома, куда приходил. Кожа слегка покраснела и была на ощупь, чуть тёплее, но кроме этого, лицо ничем не отличалось от обычного состояния.

Из её рта послышался глухой рокот, похожий на храп. Глаза под веками бешено двигались. Губы открывались и закрывались. С уголка рта потекла слюна.

— Мама? Мама? Проснись, пожалуйста!

Видимо, она очнулась, потому что её глаза открылись. Зрачки налились кровью. Она несколько раз моргнула и осмотрела комнату.

Антон сунул руку под неё и помог сесть. Горловой рокот стал громче, теперь он не был похож на храп, скорее на рык.

— Мама? Может, мне в скорую позвонить? Тебе нужна помощь? Может, воды принести? — вопросы сыпались один за другим. Несмотря на это, Антон немного успокоился. Она, по-прежнему, осматривала комнату, будто вспоминала, где находилась.

Её взгляд остановился на прикроватной тумбочке, где стояла лампа, бокал с недопитым коктейлем, Библия, «айфон». Рык стал ещё громче. Как будто, она пыталась закричать. Неужто, она не узнала его?

— Вот, мама, возьми, — Антон взял с тумбы коктейль. — Тебе «спасибо» не скажу, хе-хе. Это ты забыла его приготовить.

Она схватила бокал и ударила им Антона в лоб. Антон откинулся назад, развернулся и упал на колени. Его взгляд сфокусировался на зеленом ворсе ковра под ногами. Зеленое смешивалось с красным. «Ужас», — подумал он, когда мать снова ударила его бокалом, на этот раз, попав по затылку. Повсюду разлетелись куски пластика. Антон уткнулся лицом в водянистые разводы на зеленом ковре. Он вдохнул смесь из запахов коктейля, крови и ворса, попытался высвободить руку, чтобы подняться, но всё его тело внезапно налилось тяжестью. Позади рычал лев, но, чтобы помочь матери, ему нужно было подняться и обернуться.

Он попытался крикнуть матери, чтобы та бежала подальше, но смог издать только невнятное бульканье, и его рот наполнился ворсом.

Что-то тяжелое навалилось на спину, Антон скорчился от нового приступа боли. Он мог лишь надеяться, что мать услышала его и убежала.

7.

Сидевшая в клетке собака залаяла. К ней, тут же, присоединились ещё две. Безымянная дворняга у ног Фрэнка — та самая, которую он отобрал у Фритца Мешаума — зевнула и села. Фрэнк провел ладонью ей по спине, успокаивая. Один из молодых помощников Кинсмана Брайтлифа — не тот, что протягивал ножницы, другой — положил ладонь ему на плечо.

— Отец? Может, не стоит?

Движением плеча Брайтлиф скинул его ладонь.

— Господь говорит: «Идите к свету»! Сюзанна, женщина Брайтлиф, Господь говорит: «Иди к свету»! Иди же смело!

— Иди к свету! — эхом отозвался тот, что передавал ножницы и сын Брайтлифа, автоматически, присоединился к нему. — Иди к свету, женщина Брайтлиф! Иди к свету!

Кинсман Брайтлив разрезал кокон на лице женщины и завопил:

— Господь говорит: «Иди к свету»!

Он дернул руками. Послышался звук рвущейся ткани, напомнивший Фрэнку звук, который издаёт застёжка на липучке. Открылось лицо миссис Сюзанны Кинсман Брайтлиф. Её щёки были красными, глаза безумно вращались под закрытыми веками, изо рта при каждом выдохе вздымались ниточки паутины. Мистер Брайтлиф склонился над ней, будто хотел поцеловать.

— Не надо, — сказал Фрэнк. Несмотря на то, что он сказал это тихо, а звук телевизора был практически на минимуме, полдюжины находившихся в клетках собак снова подняли лай. Дворняга жалостливо заскулила.

— Я не тебе, малыш, — сказал ей Фрэнк.

— Женщина Брайтлиф, очнись!

Ну, вот, она очнулась. И как! Её глаза открылись, она потянулась вперед и укусила мужа за нос. Кинсман Брайтлиф завопил что-то, что телевизионщики запикали, Фрэнк, во всяком случае, решил, что тот сказал «пидарасина». Брызнула кровь. Женщина Брайтлиф откинулась назад, жуя во рту кусок носа мужа. Кровь полилась прямо на её ночную рубашку.

Фрэнк дернулся назад, отчего ударился затылком о шкафчик с документами позади себя. С ударом, ему в голову пришла отчётливая мысль: телевизионщики запикали слово «пидарасина», но позволили всей Америке любоваться тем, как женщина откусывает нос собственному мужу. Что-то в этом мире, явно, пошло не так.

В комнате воцарился настоящий бедлам. Камера дернулась, погасла, а когда включилась обратно, на экране был виден только деревянный пол, по которому растекалась лужа крови. Затем, вновь, появилось бледное лицо Микаэлы.

— Мы ещё раз просим прощения за показанное и повторяем, что мы ещё, пока, не до конца убеждены в правдивости этой записи и ждем, когда закончится осада и Сияющие откроют ворота. Только так мы сможем подтвердить, что произошедшее, действительно, имело место быть. — Она помотала головой, видимо, пытаясь сконцентрироваться на том, что ей говорили в маленький наушник. — Мы будем повторять запись каждый час, не потому что, мы бесчувственные…

«Ну, да, конечно. Не из-за этого» — подумал Фрэнк.

— … но исходя из чувства долга. Если это происходит, люди должны знать: если кто-то из ваших близких оказался опутан этим коконом, ни в коем случае, не пытайтесь его удалить. А я возвращаюсь в студию, к Джорджу Алдерсону. Мне сообщили, что к нему пришёл особый гость, готовый пролить свет на происходящее…

Фрэнк выключил телевизор. «Что теперь? Что, блядь, теперь?»

Ожидающие отправки в приют для животных Харвест Хиллс собаки продолжали облаивать порхавших между клетками и в коридоре мотыльков.

Фрэнк прижал дворнягу к ноге.

— Всё хорошо, — сказал он. — Всё будет хорошо.

Собака промолчала. Она доверяла ему, как никто.

8.

Магда Дубчек сидела на трупе собственного сына. Она прикончила его осколками бокала, воткнув один ему в шею, а другой запихнула так глубоко в ухо, что тот достал до мозгов. Из раны на шее хлестала кровь, заливая зеленый ковер.

По её щекам потекли слёзы. Где-то глубоко внутри Магда ощущала их. «Почему эта женщина плачет?» — спросила она себя, не до конца понимая, о ком именно говорит. Неужели это сама Магда Дубчек? Она ведь собиралась посмотреть телевизор и отдохнуть.

Она уже была не в спальне.

— Есть тут кто? — спросила она окружавшую её тьму. В этой тьме были и другие, она чувствовала их, но не видела. Может, здесь? Или там? Магда пристально осматривалась по сторонам.

Их нужно найти. Нельзя оставаться здесь одной. Если тут есть кто-то ещё, они помогут ей вернуться домой, к сыну, к Антону.

Её тело поднялось с трупа, хрустнули старые коленные суставы. Она села на кровать, упала на бок и закрыла глаза. Лицо снова начало покрываться белыми нитями, они обволакивали подбородок и щёки, колыхались и медленно опускались на кожу.

Она спала.

Спала и искала других, там, в другом месте.

Глава 6

1.

Стоял жаркий день, больше подходящий для лета, чем для весны, когда все телефоны в Дулинге, разом начали звонить, будто все, кто смотрел новости, принялись названивать друзьям и родственникам. Другие сидели смирно, решив, что разразилась очередная буря в стакане, типа «проблемы-2000», или дурацкого слуха в интернете, будто Джонни Депп умер. В итоге, многие женщины, предпочитавшие слушать музыку, а не смотреть телевизор, как обычно, принялись укладывать младенцев и малышей спать и решили прикорнуть рядом с ними.

Поспать и помечтать о мирах, где они сами себе хозяева.

Их дочери присоединялись к ним.

Сыновьям, же, не было места в этих снах.

Проснувшись через пару часов и ощутив голод, они замечали, что их матери, всё ещё, спали, их лица были покрыты чем-то белым, они начинали кричать и царапать эти коконы и тогда их матери просыпались.

Например, миссис Лиэнн Бэрроуз, жена Рида Бэрроуза, проживающая на Элдридж стрит, дом 17. Каждый день, в 11 часов, она укладывала спать своего двухлетнего сынишку Гэри и спала вместе с ним. Ничего не поменялось и в этот день, прозванный, впоследствии, Четвергом «авроры».

Вскоре, в начале третьего часа пополудни, сосед Бэрроузов, живший в доме 19, пожилой вдовец, Альфред Фримен вышел на улицу, чтобы полить газон. Открылась дверь соседнего дома и Альфред увидел, как на крыльцо вышла миссис Бэрроуз, держа малыша Гэри, будто, мешок с мукой. Одетый в один лишь подгузник ребенок плакал и размахивал руками. Лицо матери покрывала какая-то белая вуаль, только в нижней части головы виднелся уголок рта. Видимо, именно это разбудило женщину и привлекло её внимание к мальчику.

Мистер Фримен стоял и молча смотрел на происходящее, в то время как, миссис Бэрроуз пошла в его сторону и остановилась метрах в десяти от черты, разделявшей придомовые территории. Почти всё утро он провёл в саду и, совершенно, не следил за новостями. От вида лица соседки, или, скорее, от его отсутствия, он замер в недоумении. По неясной причине, когда она подошла к нему, он снял с головы панаму и прижал её к груди, будто зазвучал национальный гимн.

Лиэнн Бэрроуз швырнула брыкающегося ребенка на газон, к ногам Альфреда Фримена, затем развернулась и, шатаясь, будто, пьяная, вернулась в дом. С пальцев её рук свисали похожие на бумажные полоски белые нити. Она зашла внутрь и закрыла за собой дверь.

Это явление стало одним из самых любопытных побочных эффектов «авроры», так называемого «материнского инстинкта» или «рефлексом Фостер». Были зарегистрированы миллионы случаев нападения разбуженных женщин, ещё миллионы остались неизвестными, но случаев агрессии против детей не было выявлено ни одного. Спящие относили своих мальчиков ближайшему человеку, или просто оставляли их у дверей. Затем возвращались в постель.

— Лиэнн? — позвал Альфред.

Гэри перевернулся на живот, принялся кричать и пинать розовыми пятками опавшие листья.

— Мама! Мама!

Альфред Фримен посмотрел на мальчика, затем, на шланг в своей руке и подумал, не отнести ли ребенка обратно?

Детей он не любил. Он воспитал двоих и эти чувства у них были взаимными. Гэри Бэрроуз, определенно, ему нужен не был. Мелкий террорист, чьё социальное общение не распространялось дальше размахивания игрушечным оружием и разговорами о «Звездных войнах».

Покрытое белой дрянью лицо Лиэнн заставляло его думать, что она не совсем человек. Фримен решил забрать ребенка, пока не явится её муж-полицейский и не разберется с этим делом.

Он поступил правильно. Те, кто решили бороться с «материнским инстинктом» горько об этом пожалели. Что бы ни вынуждало уснувших матерей отдавать своих детей, оно не подлежало обсуждению. Десятки тысяч человек убедились в этом лично.

— Прости, Гэри, — сказал Фримен. — Придется тебе какое-то время провести со стариком Альфом. — Он взял его на руки и пошел к себе. — Можно тебя попросить успокоиться?

2.

Клинт сопровождал Эви всё время, до самой камеры. Лила не осталась. Ему хотелось, чтобы она осталась с ним, хотел убедиться, что она не уснет, о чём он сообщил ей сразу же, как только, она появилась на тюремной парковке. Он напомнил ей об этом несколько раз подряд, прекрасно понимая, что своей назойливостью испытывает на прочность её терпение. Он также очень хотел бы узнать, где она была прошлой ночью, но решил, что это подождет. Учитывая происходящее здесь и во всём остальном мире, ему казалось, что это и не важно. И всё же, он постоянно возвращался к этой мысли, как собака не переставала лизать раненую лапу.

Заместитель директора Лоуренс Хикс прибыл сразу же после того, как Эви заперли в камере. Директор Коутс посадила его за оформление новоприбывшей, а сама уселась за телефон и принялась названивать в Управление Тюрем и всем охранникам, у кого был выходной.

Клинту делать было, особо, нечего. Эви сидела, скованная наручниками, одетая во всю ту же робу, которую ей выдали Лила и Линни Марс. Несмотря на то, что её лицо было изуродовано после инцидента в машине Лилы, сама она излучала веселье. В ответ на вопросы о месте жительства, родственниках, медицинской страховке, она лишь промолчала. Когда её спросили о фамилии, она сказала:

— Я думала над этим. Пусть будет Блэк[45]. Никаких Доу, Блэк звучит в самый раз для чёрных времен. Зовите меня Эви Блэк.

— Значит, это не настоящая ваша фамилия? — недавно вышедший от стоматолога Хикс говорил с трудом, из-за новокаина.

— Вам никогда не произнести моё настоящее имя. Имена.

— Назовите, — попросил Хикс.

Эви посмотрела на него улыбающимися глазами.

В этот момент, Клинту показалось, что во взгляде женщины сквозь веселье проступило нечто похожее на ярость.

— Возраста нет у меня, — сказала она, затем внезапно подмигнула заместителю директора, будто извиняясь за подобное проявление чувств.

Клинт встрял в разговор. Полноценный допрос был ещё впереди, но, учитывая происходящее, он не мог ждать.

— Эви, ты понимаешь, почему ты здесь находишься?

— Познавать бога, любить бога, служить богу, — ответила Эви, затем подняла руки настолько высоко, насколько позволяли цепи, перекрестилась и рассмеялась.

Клинт ушел к себе в кабинет, где его должна была ждать Лила.

Она сидела на столе и говорила по рации. Увидев его, она кивнула.

— Нужно идти. Спасибо, что забрали её.

— Я тебя провожу.

— Тебе не нужно быть с пациентами? — спросила она, направляясь к главному выходу и показываясь так, чтобы офицер Милли Олсон могла понять, что перед ней гражданский — слуга закона, если точнее — а не заключённый.

Клинт ответил:

— Личный досмотр и мытьё проводят только женщины. Когда её оденут, я присоединюсь.

Загремела, открываясь, дверь, они вошли в зону между воротами и фойе. Пространство было таким крошечным, что у Клинта, неизменно, возникали приступы клаустрофобии. Загрохотала наружная дверь и они оказались в мире свободных людей.

Клинт остановил её, прежде, чем она вышла наружу.

— «Аврора»…

— Скажи ещё раз, что мне нельзя спать и я закричу, — она пыталась обратить всё в шутку, но Клинт понимал, что она сдерживается с большим трудом. Невозможно было не заметить морщины вокруг её губ и мешки под глазами. Ей очень не повезло работать в ночную смену. Если, конечно, удача играла в этом какую-то роль.

Он прошел с ней к машине, где, опершись на капот, скрестив руки на груди, стоял Рид Бэрроуз.

— Ты не только моя жена, Лила. Когда дело коснется соблюдения порядка, ты тут — самая главная, — он протянул её сложенный листок бумаги. — Возьми и заполни, первым же делом.

Лила раскрыла листок. Это оказался рецепт.

— Что такое «провигил»?

Клинт взял её за плечи, обнял и сказал так, чтобы Рид не услышал:

— От апноэ[46] во сне.

— У меня его нет.

— Нет, но это позволит тебе не спать. Я не накручиваюсь, Лила. Я хочу, чтобы ты сохраняла состояние бодрствования, всему городу нужно, чтобы ты не спала.

Она вздохнула в его объятиях.

— Хорошо.

— Поторопись, пока не началось столпотворение.

— Есть, сэр, — его приказы, если бы он осмелился приказывать, определенно, раздражали её. — Разберись с моей сумасшедшей, — она слегка улыбнулась. — Я могу, в любой момент, залезть в шкафчик с вещдоками. У нас там полно разных таблеток.

Это не пришло ему в голову.

— Нужно будет запомнить.

Она отпрянула от него.

— Шучу, Клинт.

— Я не говорю, что нужно закидываться всем подряд. Я говорю, что… — он поднял ладони вверх. — Нужно помнить об этом. Кто знает, чем всё закончится.

Она с сомнением взглянула на него и открыла пассажирскую дверь.

— Если сможешь поговорить с Джаредом раньше меня, скажи, что я заеду на обед. Хотя, вероятность этого стремится к нулю.

Она села в машину и, прежде чем, закрыла окно и начала наслаждаться работой кондиционера, он, чуть не задал ей вопрос, о котором совсем позабыл, из-за присутствия Рида и событий последних нескольких часов. Этот вопрос мужчины задавали уже тысячу лет: «Где ты была прошлой ночью?». Но вместо этого он сказал то, что заставило его ощутить себя очень умным:

— Милая, помнишь Маунтин Рест? Там, наверное, всё ещё пробка. Ищи объезд, — Лила не ответила, просто, промычала нечто, похожее на согласие, махнула рукой на прощание и машина направилась к главным воротам. Клинт, который не был таким уж умным, смотрел ей вслед.

Он вернулся в тот момент, когда Эви «Вам никогда не произнести моё настоящее имя» Блэк фотографировали для личного дела. Дон Питерс кинул ей на руки постельные принадлежности.

— Ты, гляжу, от меня прёшься, милочка. Смотри в штанишки не навали.

Хикс зло посмотрел на него, но удержал свой исколотый новокаином рот на замке. Клинт, же, уставший от выходок офицера Питерса, сказал:

— Завязывай, нахер.

Питерс дернул головой.

— Не указывай мне…

— Хочешь, напишу рапорт о происшествии, — ответил Клинт. — Ничем не обоснованное неадекватное поведение. Выбирай.

Питерс бросил на него оскорбленный взгляд и спросил:

— Раз уж, она под вашим началом, куда её вести?

— Камера А-10.

— Идём, — обратился к Эви Питерс. — У тебя будет номер-люкс. Повезло.

Клинт наблюдал, как они уходят. Эви с руками, полными белья и Питерс, почти вплотную к ней. Он следил за тем, чтобы Питерс не принялся её лапать. Но он не станет, потому что знает, что за ним наблюдают.

3.

Лила, конечно, и раньше уставала, но уже не помнила, чтобы так сильно. Со школьных уроков о здоровье она помнила, что у длительного бодрствования были последствия: замедление рефлексов и мыслительной деятельности, раздражительность. И ни одного упоминания о потере кратковременной памяти. Она оказалась способна вспомнить то, что было в школе, но напрочь забыла, что нужно делать сейчас. Сегодня.

Она остановилась на парковке кафе «Олимпия» (у входной двери висел рекламный слоган: «остановись, милок, отведай наш яичный пирог»), заглушила двигатель, вышла из машины и сделала несколько глубоких вдохов, наполняя легкие и сосуды кислородом. Немного помогло. Она сунулась в салон, взяла микрофон рации и, только, затем поняла, что разговор этот — не для посторонних ушей. Она убрала рацию и достала с пояса телефон. После чего, набрала один из дюжины номеров, которые держала на быстром наборе.

— Линни, как там дела?

— Нормально. Прошлой ночью спала часов семь, что чуть больше, чем обычно. Так что, всё хорошо. Переживаю за вас.

— Я в порядке, не переживай, — её речь прервалась протяжным зевком, который, учитывая её слова, прозвучал, довольно забавно, но она не обратила на него внимания. — У меня, тоже, всё хорошо.

— Правда? Сколько вы, уже, не спите?

— Не знаю, часов 18–19, - и, прерывая дальнейшие переживания Линни: — Прикорнула ночью ненадолго. — Ложь сама сорвалась с языка. Была какая-то сказка, где говорилось о том, что ложь вела к другой лжи, а в итоге, человек превращался в попугая, но мозг Лилы не был способен выудить её название. — Не про меня сейчас. Как дела с Тиффани как-её-там из трейлера? Её отвезли в больницу?

— Да. Слава богу, её привезли рано, — Линни понизила голос. — В больнице сейчас просто дурдом.

— Где сейчас Роджер и Терри?

Ответ Линни ошеломил Лилу.

— Ну… они ждали помощника прокурора, тот так и не приехал, так что, они поехали домой, проведать жён…

— Они, что, уехали с места преступления? — на секунду ею овладел гнев, но он быстро рассеялся под напором осознания причин такого поступка. Вероятно, помощник не приехал потому же, почему уехали Роджер и Терри — проведать жену. Дурдом творился не только в госпитале св. Терезы. Он повсюду.

— Да знаю я, знаю, Лила. Но у Роджера маленькая дочка, ты же понимаешь… — «Не факт, что от него» — подумала Лила. Джессика Элвей была слаба на передок, об этом весь город знал. — И Терри, тоже, запаниковал. К тому же, они не знали, когда их отзовут. Я сказала им, что ты взбесишься.

— Ясно. Вызывай их. Нужно, чтобы они заехали во все три аптеки города и сказали фармацевтам…

«Пиноккио». Так называлась та сказка о лжи, и он не превращался в попугайчика. Каждый раз, когда он врал, у него вырастал нос размером с вибратор Чудо-женщины[47].

— Лила? Вы там?

«Соберись, женщина».

— Пусть скажут фармацевтам, чтобы свободно выдавали любые препараты против сна. Аддерал, дексамфетамин… Кто-то даже выписывает метамфетамин, только, кто именно, не помню.

— Рецепт на мет? Да, ну!

— Да. Фармацевты знают. Пусть выдают лекарства свободно. Возня с рецептами, только, всё усложнит. Они, почти, ничего не смогут выдать, пока мы не разберемся, что тут происходит. Ясно?

— Да.

— Ещё одно, Линни. Только, между нами. Загляни в вещдоки, найди там всё, что имеет в составе коку и опиаты, особенно, то, что взяли во время ареста братьев Гринер.

— Господи, вы уверены? Там же, почти полкило боливийского порошка. Скоро суд над Лоуэлом и Мейнардом. Мы же, полжизни, за ними гонялись.

— Ни в чём я не уверена, идею подкинул мне Клинт, и теперь, она не выходит у меня из головы. Просто, проверь, ладно? Никто не собирается сворачивать купюры и нюхать. — «Не сегодня, по крайней мере».

— Ладно, — голос Линни дрожал от страха.

— Кто сейчас у трейлера, где взорвалась лаборатория?

— Минутку, проверю по Гертруде, — по неизвестным Лиле причинам Линни называла рабочий компьютер Гертрудой. — Криминалисты и пожарные уже уехали. Быстро они.

Лилу это ничуть не удивило. У них, тоже, были жёны и дети.

— Эм… Где-то рядом пара парней из ОУ, собирают оставшиеся обломки. Не знаю, кто именно, но у меня тут написано, что они выехали из Мейлока в 11:33. Вилли Бёрк, наверное. Вы же знаете Вилли, он всегда впереди всех.

Похожая на удивленный возглас аббревиатура ОУ, означала отряд уборщиков, которые трудились в районе трех округов. Служили там в основном пенсионеры. Также, они являлись неким подобием добровольного пожарного отряда, и частенько помогали в сезон лесных пожаров.

— Ладно, поняла.

— Вы, сейчас, туда? — голос Линни звучал неодобрительно. Несмотря на усталость, Лила уловила подтекст: «Учитывая, всё происходящее?»

— Линни, если бы я знала волшебное заклинание пробуждения, я бы им воспользовалась.

— Хорошо, шериф, — подтекст звучал как: «Не распинайте меня».

— Извини. Я буду делать всё возможное. Над сонной болезнью работают в центре по контролю заболеваний в Атланте, а я здесь, в Дулинге, и у меня тут двойное убийство, с которым надо разбираться.

«Зачем я объясняю это диспетчеру? Потому что устала, вот зачем. И потому что муж в тюрьме как-то странно на меня смотрел. Странность эта была обусловлена возможностью, нет, фактом, который звали Шейла, что твой муж, которого ты думала, что знаешь, оказывается, совершенно, незнакомым тебе».

Болезнь назвали «авророй». Лила подумала: «Если я усну, всё кончится? Я умру? Как сказал Клинт, «вероятно». Вероятно, блядь».

Всё, что было между ними — совместная жизнь, совместные дела, родительские обязанности, приятные мгновения, проведенные вместе — всё рассыпалось.

Она представила своего мужа улыбающимся, и живот скрутило. У Джареда была такая же улыбка. И у Шейлы, тоже.

Лила вспомнила, как Клинт безо всякого предупреждения бросил частную практику. Они так тщательно всё спланировали, вплоть до места жительства, и выбрали Дулинг именно потому, что это самый крупный населенный пункт в округе, в котором, к тому же, не было практикующего психиатра. Но буквально второй пациент утомил Клинта, и он решил всё изменить. А Лила с ним согласилась. Её беспокоила упущенная возможность, которая привела к понижению финансовых перспектив, потребовалось многое пересчитать, и, при прочих равных, она, лучше бы переехала поближе к большому городу, чем жила в районе трех округов, но ей хотелось бы, чтобы Клинт был счастлив. Лила, просто, не сопротивлялась. Ей не нужен был бассейн. Но она согласилась. Однажды, Клинт решил, что отныне они будут пить только бутилированную воду и забил ей весь холодильник. Она опять же не стала сопротивляться. И вот, он дал ей рецепт на провигил. Наверное, и сейчас она согласится его принять. Наверное, сон — это её естественное состояние. Наверное, ей стоит принять «аврору», потому что особой разницы для неё не было. Возможно. Кто бы знал?

Видела ли Эви её прошлой ночью? Видела ли она, как на паркете школы Каулина девочка-блондинка раскаленным ножом прорезала оборону соперника? Это объяснило бы разговоры о трипл-даблах.

«Поцелуй мужа перед сном».

Да, видимо, так люди и сходят с ума.

— Линни, мне пора.

Она положила трубку, не дождавшись ответа, и убрала телефон, но, вспомнив о Джареде, снова достала его.

Только, что ему сказать и зачем? У него в телефоне есть доступ к интернету. Он у них у всех есть. Джар, наверное, сейчас, уже знает больше, чем она. В конце концов, у неё сын, а не дочь. Это, наверное, единственная радостная мысль за сегодня. Мистер и миссис Пак, видимо, с ума сходят. Она написала сыну, чтобы после школы он шёл домой, что она любит его и всё.

Лила посмотрела в небо и сделала несколько вдохов. После, почти 15 лет, работы по борьбе с правонарушениями, в основном, связанными с наркотиками, Лила Норкросс была достаточно, уверена в своём статусе и положении, чтобы понимать, что, как бы тщательно она ни относилась к своим обязанностям, она была мало заинтересована в расследовании дела двух мертвых варщиков мета, которые, скорее всего, просто пришли к единственно верному для себя концу. К тому же, она была довольно, политически грамотной женщиной, чтобы понимать, никто не будет требовать скорейшего расследования этого дела, особенно, учитывая ситуацию с «авророй». Но трейлер неподалеку от лесопилки Адамса, где состоялся дебют Эви Доу, никуда не делся, так что у Лилы с ней были свои счёты. Она же не из воздуха появилась. Где она спрятала машину? Может, там, в бардачке, и документы найдутся. Трейлер находился километрах в девяти от неё. Нет причин не поехать туда. Только осталось одно дельце.

Она зашла в кафе. Там было пусто, лишь в углу перешептывалась пара официанток. Одна из них заметила Лилу и поднялась, было, но та жестом остановила её. Хозяин заведения Гас Вирен сидел у кассы и читал книгу Дина Кунца[48]. Позади него стоял телевизор с выключенным звуком. Внизу экрана алела надпись «Кризис «авроры» усиливается».

— Я читала её, — сказала Лила о книге. — Собака общается при помощи плиток для скрэббла.

— Ну, вот, всё удовольствие испортила, — ответил Гас. Его акцент был под стать его любимому «красноглазому» соусу[49].

— Прости. Но, тебе, всё равно, понравится. Хорошая. Ну, и, если мы закончили с литературной критикой, кофе, пожалуйста. Чёрный. Двойной.

Он подошел к кофе-машине и наполнил большой пластиковый стакан. Кофе оказался достаточно черным, крепким, как Чарльз Атлас[50] и резким, как характер её ирландской бабушки. Самое то. Гас вытащил термоплёнку, накрыл чашку крышкой и передал Лиле. Когда она потянулась за бумажником, он остановил её:

— Бесплатно, шеф.

— Нет, платно, — возразила та. Это было непреложное правило, которое было написано на плашке, стоявшей у неё на столе: «жирные копы яблоки не воруют». Потому что, стоит, только, начать брать что-то бесплатно, это будет не остановить… а потом, рано или поздно, придется платить услугой за услугу.

Она положила на стойку пятидолларовую купюру. Гас протянул её обратно.

— Дело не в значке, шеф. Нынче, для всех женщин кофе — бесплатный, — он посмотрел на официанток. — Так, что ли?

— Ага, — ответила одна и подошла к Лиле. Она достала что-то из кармана. — И добавьте это, шериф. Вкус не испортит, но взбодрит.

Это оказалось средство от головной боли «Goody's». Лила, хоть, никогда не принимала его, но знала, что оно являлось традиционной маркой для трёх округов, наравне с песней «Rebel Yell»[51] и драниками с сыром. Братья Гринер использовали упаковки из-под «Goody's» для фасовки кокаина. Когда их брали, то нашли целую кучу таких в старой покрышке от трактора. Строго говоря, так делали не только братья. Выходило дешевле, чем пользоваться пипетками.

— 32 миллиграмма кофеина, — сказала вторая официантка. — Я выпила две, и не буду спать, пока наши ребята не разберутся с этой «авророй».

4.

Одним из преимуществ, наверное, даже, единственным, в работе по отлову животных в Дулинге было то, что над тобой нет никаких начальников. Формально, Фрэнк Гири подчинялся мэру и городскому совету, но те почти никогда не посещали его тихий уголок в неприметном здании, которое он делил с историческим обществом, департаментом окружающей среды и кабинетом налогового инспектора. Так, что, его всё устраивало.

Он выгулял и успокоил собак (достаточно было подкормить их куриными чипсами), убедился, что у них в мисках достаточно воды и напомнил Мейси Уэттермор, старшекласснице-волонтеру, чтобы она пришла в шесть часов, снова их покормила и выгуляла. Конечно, она была на занятиях. Фрэнк оставил ей записку, относительно, необходимых препаратов, которые тоже нужно дать собакам, запер офис и ушел. До поры до времени, ему и в голову не могло прийти, что у Мейси найдутся дела поважнее, чем уход за несколькими бездомными животными.

Он, снова, думал о дочери. Этим утром он её напугал. Не хотелось этого признавать даже самому себе, но это так.

Нана. Что-то тревожило его. Не связанное, непосредственно, с «авророй», но где-то рядом.

«Нужно перезвонить Элейн, — подумал он. — Как только доберусь до дома, сразу, позвоню».

Только, первое, что он сделал, когда оказался в небольшом четырехкомнатном домике, который снимал на Эллис стрит, так это пошел к холодильнику. Тот содержимым не радовал: два бутылька йогурта, бутылка шашлычного соуса «Sweet Baby Ray's» и упаковка овсяного стаута «Miner's Daughter», высококалорийного продукта, который, как ему казалось, не мог вредить здоровью — он же сделан из овсянки, разве, нет? Он взял одну и зазвонил телефон. Он увидел на экране фотографию Элейн и подумал: он страшился гнева Элейн (слегка), а его дочь страшилась гнева отца (тоже, слегка, хотелось ему верить). Неужели, именно на этом стоят семейные отношения?

«Я хороший человек», — подумал он и ответил на звонок.

— Привет, Эл! Прости, что сразу не перезвонил, тут, случилось кое-что. Неприятность. Нужно было забрать кошку судьи Сильвера, а потом…

Элейн не было дела до кошки судьи Сильвера, ей был нужен он, Фрэнк. Как обычно, она, сразу выкрутила громкость своего голоса на максимум:

— Ты до полусмерти напугал Нану! Спасибо тебе за это большое!

— Успокойся. Я, лишь, сказал ей, чтобы рисовала в доме. Из-за зеленого «Мерседеса».

— Я ничего не понимаю, что ты говоришь, Фрэнк.

— Помнишь, когда она первый раз поехала развозить газеты, она потом рассказывала, что ей пришлось пройти по лужайке Недельхафтов, потому что на обочине стояла большая зеленая машина, со звездой на капоте? Ты сказала мне, не вмешиваться. Я и не вмешался.

Слова вылетали из него со скоростью пулемета, скоро он начнет, буквально, выплёвывать их, если не будет контролировать себя. Элейн не понимала, для того, чтобы быть услышанным, ему, иногда приходится кричать. Даже, на неё.

— Машина, которая сбила кошку судьи Сильвера, тоже была зеленой и у неё была звезда на капоте. «Мерседес». Я знаю, чья она, когда Нана…

— Фрэнк, Нана видела машину в самом конце квартала!

— Может, так, а может и ближе, и она просто не хотела нас пугать. Не хотела, чтобы мы лишали её первой работы. Ты, просто, послушай. Я не стал вмешиваться. Я много раз видел этот зеленый «Мерседес», но не стал вмешиваться, — сколько раз он, уже, говорил это? И почему это напомнило ему песенку из мультика «Холодное сердце», которую Нана постоянно напевала, чем выводила его из себя? Он так сильно сжал банку стаута, что испугался, даже, что она лопнет. — Но, в этот раз, я вмешался. После того, как он переехал Кокоса.

— Какого ещё…

— Кокоса! Кошку судьи Сильвера! А на её месте мог оказаться мой ребенок, Элейн! Наш ребенок! И принадлежит этот «Мерседес» Гарту Фликингеру!

— Доктору? — казалось, Элейн его услышала. Наконец-то.

— Да, ему. Угадай, что было, когда я пришел к нему поговорить? Он был обдолбан, Элейн. Едва говорить мог.

— И, вместо того, чтобы вызвать полицию, ты вошел к нему в дом? Как в тот раз, когда ты явился в школу и наорал на учителя в присутствии всего класса?

«Давай, продолжай», — подумал Фрэнк, всё сильнее сдавливая банку. «Ты всегда так делаешь. Об этом вспомни, об ударе в стену, вспомни, как я назвал твоего отца куском говна. Всё доставай, до последнего. Составим сборник «Лучшие хиты Элейн Наттинг-Гири». Даже, на моих похоронах ты будешь рассказывать, как я наорал на учителя, который высмеял реферат Наны и довёл её до слёз. А, когда надоест, ты расскажешь о том, как я наорал на миссис Фентон, распылявшую дефолианты там, где гуляла моя дочь. Отлично. Давай, лепи из меня психа, раз, тебе так лучше. Но, сейчас, я спокоен и не стану повышать голос. Потому что не позволю тебе управлять мной, Элейн. Кто-то должен следить за нашей дочерью, и ты, похоже, с этой работой не справляешься».

— Я выполнял свой отцовский долг, — не слишком ли пафосно прозвучало? Фрэнку было плевать. — Мне не нужно, чтобы его арестовали за оставление места ДТП с кошкой. Мне нужно было убедиться, что он не наедет на Нану. Если я его этим немного напугал…

— Ты, надеюсь, не разыгрывал перед ним Чарльза Бронсона[52]?

— Нет, я был, весьма, спокоен в общении с ним, — это было, довольно, близко к правде. Пострадала только машина. Но Фрэнк был уверен, что у такого богатого засранца, как доктор Фликингер, она была застрахована.

— Фрэнк, — сказала она.

— Чего?

— Не знаю, даже, с чего начать. Может, начать надо с того, что тебе не показалось странным, когда ты увидел Нану на проезжей части.

— Что? Что странного в этом?

— Почему ты не спросил у неё: «почему ты не в школе, милая?» Вот, о чём я!

Не в школе. Видимо, это и не давало ему покоя.

— Утро выдалось таким солнечным, вот я и решил, что сейчас лето, понимаешь? Забыл, что сейчас май на дворе.

— Ты, вообще, ни о чём не думаешь, Фрэнк. Ты настолько озабочен безопасностью собственной дочери, что, даже, не знаешь, что сейчас идёт учёба. Подумай. Ты, случайно, не заметил, как она делает домашнее задание, когда приходит к тебе? Ну, пишет в тетради, читает учебники. Господь свидетель…

Он многое готов был принять — и многого заслуживал — но ни Господь, ни Сын Его Иисус не почесались выгнать енота из подпола Епископальной церкви много лет назад, а потом заколотить дыру доской. Равно как, не они одевали и кормили Нану. И, даже, не Элейн. Это всё делал Фрэнк, и никакого волшебства в этом не было.

— К делу, Элейн.

— Тебя никто не заботит, кроме самого себя. Кроме того, что тебя бесит. Кроме того, что только Фрэнк знает, как правильно. Это единственное, что тебя волнует.

«Я справлюсь, справлюсь, справлюсь, справлюсь. Но, боже, Элейн, какой же сукой ты становишься, порой».

— Она заболела?

— Нет, у нас «красная» тревога.

— Что? Она выглядела в порядке.

— С ней всё хорошо. У неё начались месячные. Её первые месячные.

Фрэнка, словно, молнией ударило.

— Она была расстроена, немного напугана, хоть я и рассказала ей обо всём ещё в прошлом году. И стыдно, потому что на простынях осталась кровь. Для первых месячных это довольно необычно.

— Быть не может… — слова застряли в горле. Он закашлялся, будто кусок еды попал не в то горло. — Какая ещё менструация? Ей же 12, господи!

— А ты что, думал, она всегда будет твоей маленькой феей?

— Но… в 12 лет…

— У меня они начались в 11. Но не в этом дело, Фрэнк. Дело в том, что у твоей дочери боли, она смущена и напугана. А тут является её папаша, хватает её и начинает орать…

— Я не орал! — банка пива в руке, наконец, лопнула. По руке на пол потекла пена.

— … орать и дергать за рубашку. Её любимую рубашку.

На глаза навернулись слёзы. После развода он плакал несколько раз, ни разу ещё во время разговора с Элейн. Ему казалось, что любую его слабость она использует в качестве фомки, чтобы вскрыть ему грудь и сожрать сердце. Его нежное сердце.

— Я испугался за неё. Ты не понимаешь, что ли? Фликингер вечно бухой или обкуренный, или всё вместе, ездит на здоровенной машине. Он уже убил кошку судьи. Я боялся за неё. Нужно было, что-то, делать. И я сделал.

— Ты ведешь себя, будто, ты единственный, кто переживает из-за своего ребенка, но это не так. Я переживаю за неё, а ты — единственная причина этих переживаний.

Он промолчал. Смысл сказанного оказался для него, слишком огромен, чтобы его осознать.

— Подумай над этим до суда. Мы пересмотрим твоё право посещения.

«Право» — подумал Фрэнк. «Право!» Ему хотелось завыть.

— Как она сейчас?

— Нормально, вроде. Съела весь обед, сказала, что собирается вздремнуть.

В голове Фрэнка щёлкнуло, он выронил мятую банку на пол. Вот что беспокоило его, а никакая не школа. Он понял, чем она была расстроена — она хотела спать. А он, только, подлил масла в огонь.

— Элейн… ты, разве, не смотришь телевизор?

— Чего? — поворот разговора на 180 градусов выбил её из колеи. — Смотрела дневное шоу через TiVo[53]…

— Новости, Эл! Новости! По всем каналам!

— Ты о чём, вообще? Совсем с катушек…

— Подымай её! — взревел Фрэнк. — Если ещё не уснула, немедленно, подымай! Живо!

— Ты какую-то хрень несешь…

Только, он знал, никакая это не хрень. Хотелось бы, чтобы было наоборот.

— Хватит болтать, подымай её! Немедленно!

Он бросил трубку и выбежал из дома.

5.

Джаред сидел в засаде, когда в лесу, со стороны школы появились Эрик, Курт и Кент, как всегда, шумя, смеясь и толкаясь.

— Это всё фигня, выдумка, — судя по всему, это был Кент. Теперь, в его голосе звучало гораздо меньше энтузиазма, чем в душевой.

Все вокруг только и говорили, что об «авроре». В коридорах плакали девочки. И несколько мальчиков. Джаред видел учителя математики, крепкого бородатого мужчину, одетого в клетчатую рубашку, который также руководил дискуссионным клубом. Тот успокаивал пару хнычущих младшеклассников, говорил им, что нужно собраться, что всё будет хорошо. К нему подошла миссис Лейтон, ткнула в грудь пальцем и заявила:

— Тебе легко говорить! Ты ничего не понимаешь! Это же не с мужчинами происходит!

Странно. Более чем странно. У Джареда складывалось ощущение, что надвигается буря, будто на горизонте собираются сизые тучи, пересекаемые жилами молний. Мир уже не выглядел странным, мир, вообще, не выглядел знакомым, будто всех людей, разом переместили в другое место.

Впрочем, ему было чем заняться. На чём сконцентрироваться. На какое-то время. У него было дело. Операция, которую можно было назвать «Раскрой трёх мудаков».

Отец рассказывал о шоковой терапии, которая называется ЭСТ, электро-судорожная терапия. Эта терапия может быть эффективна для психически больных людей, может оказывать положительное влияние на клетки мозга. Если Мэри спросит, Джаред скажет, что это, своего рода, ЭСТ. Когда вся школа услышит, как Эрик с дружками издеваются над старой Эсси, как шутят над её сиськами — а именно это они и будут делать — это их «шокирует» и переделает в нормальных людей. Более того, может быть, кое-кто задумается над тем, с кем ходить на свидания.

Тем временем, они уже почти добрались до места.

— Если это выдумка, то это самая грандиозная выдумка всех времен. О ней пишут в «Твиттере», «Инстаграме», «Фейсбуке» — везде. Женщины засыпают и покрываются какой-то херней. А ты говоришь, что видел это на старой кошелке, — это точно говорил Курт Маклауд, как всегда, умничает.

Первым на экране телефона Джареда появился Эрик. Он карабкался через нагромождение камней, окружавших берлогу Эсси.

— Эсси? Девочка моя? Ты здесь? Кент хочет забраться тебе под кокон и согреть.

Джаред засел в зарослях папоротника, метрах в десяти от них. Снаружи эти заросли казались, достаточно, плотными, но, оказавшись среди них, было достаточно места, чтобы развернуться. Рядом валялись куски рыжей шерсти, видимо, лисьей. Джаред вытянулся, сжимая в руках «айфон». Камера была направлена прямо на лежбище Эсси, спавшей под самодельным навесом. Как и сказал Кент, её лицо было покрыто белым покрывалом. При этом, если раньше, оно было похоже на паутину, то сейчас, затвердело, стало похоже на множество виденных им в сюжетах, масок.

Только одна вещь его тревожила: перед ним лежала бездомная беззащитная женщина, пораженная «авророй». Если Джареду придется рассказывать матери о ЭСТ, она, конечно, спросит, почему он сидел с телефоном и снимал, вместо того, чтобы вмешаться? Здесь логика его задумки давала трещину. Мать всегда учила его защищать себя и окружающих, особенно, девочек.

Рядом с навесом появился Эрик и встал около побелевшего лица Эсси. У него в руке была палка.

— Кент?

— Чего? — тот остановился в паре шагов от Эрика. Он почесывал шею и выглядел напуганным.

Эрик ткнул палкой белую маску на лице Эсси и, тут же, одёрнул её. На кончике осталось несколько прядей.

— Кент?

— Чего, говорю? — голос его повысился, почти, до визга.

Эрик кивнул в его сторону, будто был разочарован и удивлен его поведением.

— Нехило ты её обкончал!

От громогласного смеха Курта Джаред дернулся, отчего кусты зашуршали. Но никто не обратил на этот шум внимания.

— Пошел на хуй, Эрик! — отозвался Кент, подошел к манекену и пинком повалил на землю.

Эрик не обратил на раздражение приятеля никакого внимания.

— Ты просто так уйдешь? Нельзя обкончать такое красивое лицо и сбежать.

Курт выглянул из-за его плеча, чтобы разглядеть получше. Он склонил голову и уставился на Эсси, будто ребенок, выбирающий между коробкой мятных конфет и пачкой мармеладных тянучек.

Живот Джареда скрутило. Если они вздумают причинить ей вред, он вмешается. Он, конечно, мало что мог им противопоставить, ведь, их трое, а он один. Но, дело, отнюдь не в массовой ЭСТ, не в том, чтобы заставить людей задуматься. Дело в Мэри, в том, что он, Джаред, лучше Эрика. А если он, действительно, лучше них, то сидеть в кустах не следует.

— Даю 50 баксов тому, кто её трахнет, — заявил Курт и повернулся к Кенту. — Каждому.

— Да похер, — отозвался Кент, подошел к лежащему манекену, ударом ноги разломал ему голову и принялся бить по пластиковой груди, та отдавалась сухим хрустом.

— Да, хоть, миллион, — ответил, в свою очередь, Эрик, сидевший на корточках под навесом. Он указал палкой на приятеля: — Но за сотню я сделаю здесь дырку, — он перевел палку на правое ухо Эсси. — И нассу туда.

Джаред видел, как грудь Эсси вздымалась и опускалась.

— Серьезно? За сотню? — Курт был, явно, впечатлен, но сотня баксов была выше его возможностей.

— Не. Я прикалываюсь, — Эрик подмигнул приятелю. — Не возьму я твоих денег. Сделаю всё бесплатно, — он склонился к лицу Эсси и принялся ковырять палкой в ухе.

Нужно было что-то делать, нельзя, просто, сидеть и снимать на камеру. «Так, чего, ты сидишь?» — спросил он себя и, в этот момент, крепко сжатый в руке «айфон», внезапно, выскочил, отлетел в сторону и со стуком приземлился в кустах.

6.

Даже в режиме «тапку в пол», пикап службы отлова животных не выжимал больше 80 км/ч. Дело не в установленном ограничителе, машина просто была старой. Фрэнк несколько раз писал в управу, чтобы прислали новую, но ответ каждый раз был одним и тем же: «Ваше предложение принято к рассмотрению».

Склонившись над рулём, Фрэнк думал о том, как избивает в кашу всех этих мелких политиков из крошечных городишек. И, когда они будут умолять его прекратить, он им ответит: «Ваше предложение принято к рассмотрению».

Повсюду были женщины. И все они были не одни. Они собирались в группы по 3–4 человека, разговаривали, обнимались, некоторые плакали. На Фрэнка Гири никто не обращал внимания, даже, когда тот пролетал на красный сигнал светофора. Именно так, наверное, вел машину обкуренный Фликингер, решил Фрэнк. «Аккуратнее, Гири, иначе, переедешь чью-нибудь кошку». Или ребенка.

Но, ведь, Нана! Нана!

Зазвонил телефон. Он ответил на звонок, это была Элейн и она плакала.

— Она уснула и не просыпается. У неё всё лицо в белой паутине!

Он проехал мимо компании из трёх женщин, которые стояли, обнявшись, на углу улицы. Казалось будто они собрались на сеанс групповой терапии.

— Она дышит?

— Да… да… Я вижу, как эта штука шевелится… колышется и, будто, сосет… боже, Фрэнк, кажется, она у неё во рту и на языке! Я возьму ножницы и срежу её!

В голове Фрэнка вспыхнула картинка, такая ясная, что, на какое-то мгновение, затмила глаза: Сюзанна Брайтлиф откусывает нос своему мужу.

— Нет, Эл, нельзя.

— Почему?

«Ты смотрела дневное шоу, когда в мире происходили важнейшие в истории события, ты, совсем, дура?» Но такое поведение, скорее, свойственно Элейн Наттинг из Кларксбурга, Западная Вирджиния. Нынешняя Элейн — другая. Она полна предвзятых мнений, но страдает от недостатка сухой информации.

— Потому что, когда они просыпаются, они сходят с ума. Приходят в бешенство.

— Ты же не хочешь… Нана никогда…

«Если, это, вообще, ещё Нана», — подумал Фрэнк. Кинсман Брайтлиф, тоже ни капли не сомневался в своей любимой.

— Элейн… милая… включи телевизор и сама всё поймешь.

— Что нам делать?

«Теперь, ты у меня спрашиваешь, — мелькнула в голове у Фрэнка мысль. — Как только тебя прижимают к стене, ты начинаешь вопить: «О, Фрэнк, что нам делать?» Он испытал какое-то кислое тревожное чувство удовлетворения.

Его улица. Наконец-то. Он остановился перед домом. Всё будет хорошо. Он всё сделает, как надо.

— Отвезем её в больницу, — сказал он. — Там, уже, наверное, знают, что делать.

Было бы неплохо, чтобы они знали. Ведь это Нана. Его дочь.

Глава 7

1.

В то время, как Ри Демпстер сидела и жевала ноготь большого пальца, рассуждая, сдать или не сдать офицера Дона Питерса, «Боинг-767», направлявшийся из лондонского аэропорта «Хитроу» в аэропорт имени Кеннеди в Нью-Йорке, через три часа после вылета, находясь над Атлантикой, вышел на связь с диспетчером, чтобы доложить о ЧП на борту и запросить указания.

— У нас трое пассажиров, среди которых, маленькая девочка… у них… эээ… сложности. Доктор говорит, их лица покрылись каким-то грибком. Они уснули, или, типа того, доктор утверждает, что жизненные показатели в норме, но дыхательные пути заблокированы… кажется, он хочет…

На заднем фоне послышался какой-то шум, пилот замолчал. Раздался какой-то скрежет, затем крик:

— Эй! Сюда нельзя! Убирайтесь к чёрту! — который прервался каким-то звериным рёвом. Шум продолжался несколько минут, пока 767-й не исчез с экранов радаров, видимо, упав в воду.

2.

Доктор Клинтон Норкросс направлялся по Бродвею на допрос Эви Блэк, в одной руке он держал блокнот, а другой беспрестанно щёлкал ручкой. Физически он находился в тюрьме Дулинга, но разум его блуждал по Маунтин Рест Роуд, рассуждая о том, почему Лила соврала ему. Или даже о ком она соврала.

В нескольких метрах от него, в крыле В, Нелл Сигер — заключенная номер 4609198-1, срок от 5 до 10 лет за хранение тяжелых наркотиков с целью распространения — села, чтобы выключить телевизор.

Телевизор с плоским экраном, размером с лэптоп, стоял на краю койки, на которой сидела сама Нелл и показывал новости. Сокамерница и постоянно-временная любовница Нелл Селия Фроуд (повторный срок за продажу наркотиков, срок — от года до двух) сидела на столе. Она сказала:

— Слава богу. Хватит с меня этого бреда. Что думаешь делать?

Нелл легла на койку и повернулась на бок, лицом к стене, к которой были приклеены рисунки троих её детей.

— Ничего личного, милая, но мне нужно отдохнуть. Я жутко устала.

— О, — Селия поняла её правильно. — Ну, тогда, добрых снов, Нелл.

— Хотелось бы, — ответила та. — Я тебя люблю. Можешь забрать себе моё барахло.

— Я тоже тебя люблю, Нелл, — Селия коснулась её плеча. Нелл коснулась её руки в ответ, и снова отвернулась к стене. Селия села обратно на стол и принялась ждать.

Когда Нелл тихо захрапела, она встала и подошла. Лицо её сокамерницы опутали белые нити, они кружились, стелились и постепенно накрывали её целиком. Глаза Нелл шевелились под веками. Снилось ли ей, как они вместе, на воле, пошли на пикник, в парк или на пляж? Нет, вряд ли. Скорее, ей снятся дети. Нелл не была самой страстной любовницей, которых Селии доводилось встречать, не была она, также, слишком болтлива. Но у Нелл было доброе сердце, она любила своих детей, всегда им писала.

Без неё будет ужасно одиноко.

«Да похер», — решила Селия и легла сама.

3.

В пяти километрах от тюрьмы Дулинга, примерно, в то же самое время, когда Нелл отходила ко сну, в окружном суде Каулина сидели двое братьев. Лоуэлл Гринер думал об отце и самоубийстве, которое казалось ему предпочтительнее тридцати лет на нарах. Мейнард Гринер же вспоминал большую порцию жареных свиных рёбрышек, которые съел, буквально, перед тем, как их арестовали. Никто из них понятия не имел, что происходило в мире.

Судебный пристав, который их охранял, вспылил:

— Что за хуйня? Пойду, проверю, что там с судьёй Уэйнер. Мне слишком мало платят, чтобы я болтался тут с вами, дятлами.

4.

В то же самое время, когда Селиа решила присоединиться к подруге, а пристав пошел проверить судью Уэйнер, в то время как Фрэнк Гири бежал по лужайке дома, где когда-то жил с дочерью на руках и заплаканной женой рядом, около тридцати гражданских лиц попытались прорваться к Белому Дому.

Те, кто были впереди всех, трое мужчин и женщина, с виду, безоружные, начали карабкаться через забор.

— Дайте нам лекарство! — выкрикнул один из мужчин, оказавшись по ту сторону ограды. Он был тощим, из-под бейсболки с логотипом «Чикаго Кабс»[54] торчал хвост волос.

Дюжина агентов Секретной службы, с оружием наизготовку, быстро окружила нарушителей, но, в этот же момент, из собравшейся на Пенсильвания авеню толпы выскочили ещё несколько человек и перелезли через забор. Сзади, на толпу набросились одетые в спецзащиту полицейские, которые принялись отгонять людей от забора. Послышались два выстрела, и один из полицейских упал на землю. Тут же началась беспорядочная стрельба. Лопнула канистра со слезоточивым газом, плотный серый дым окутал толпу, люди начали разбегаться.

Микаэла Морган, в прошлом, Коутс, сидела в фургоне «Американских новостей» через дорогу от здания департамента по контролю заболеваний и нервно потирала ладони. У неё было, чем взбодриться. Её зрачки сузились от только что вынюханных с помощью десятидолларовой купюры трёх дорожек кокаина.

На переднем фоне кадра с Белым Домом появилась женщина, одетая в тёмно-синее платье. Лет ей было, примерно, как матери Микаэлы, в чёрных до плеч волосах проглядывала проседь, на шее висело жемчужное ожерелье. Перед собой, будто тарелку с горячей едой, она держала ребенка, голова которого была покрыта белым. Женщина плавно прошла мимо и скрылась за кадром.

— Кажется, нужно ещё закинуться. Хочешь? — спросила Микаэла у техника. Тот заметил, что она скоро вырубится и передал пакет.

5.

Пока у здания на Пенсильвания авеню разворачивался бой, Лила Норкросс направлялась в Дулинг. Она думала о Джареде, своём сыне и о девочке Шейле, его сводной сестре, дочери её мужа. Какое интересное у них семейное древо! Ей показалось, что движения уголков губ у Шейлы и Клинта были очень похожи. Но, была ли она такой же лгуньей, как и её отец? Скорее всего, да. Испытывала ли эта девочка ту же усталость, что и Лила, после вечера проведенного в забегах, борьбе и прыжках? Если так, то у них с Лилой было ещё что-то общее, помимо Джареда и Клинта.

Лила подумала, смогла бы она просто уснуть, отгородившись от всего этого бардака. Конечно, это самый простой вариант. Ещё несколько дней назад, она об этом, даже, не задумывалась. Несколько дней назад она была полной сил, здоровой и здравомыслящей женщиной. Бросала ли она когда-нибудь вызов Клинту? В свете нынешнего, не раз. Не только, когда узнала о Шейле Норкросс, девочке, носившей ту же фамилию, что и она.

Рассуждая обо всём этом, Лила повернула на Мейн стрит. Она едва заметила, как слева от неё, в направлении холма, откуда она ехала, промчалась небольшая машина.

Сидевшая за рулем этой машины женщина средних лет везла мать в госпиталь Мейлока. На заднем сидении находился её пожилой отец — не самый осторожный человек, любитель сталкивать детей в бассейны, делать большие ставки и мутных банок маринованных сосисок из придорожных магазинов. Он держал в руках нож для колки льда и ковырял им паутину на лице женщины.

— Она задыхается! — выкрикнул он.

— По радио сказали, этого нельзя делать! — крикнула в ответ женщина, но её отец мало кого слушал и продолжал ковырять паутину.

6.

Эви же была везде. Она находилась на борту 767-го, ползла по полу, усыпанному осколками бокала и залитому виски с колой за мгновение до удара самолета о водную гладь. Мотылек, который трепыхался вокруг лампы в камере Нелл Сигер и Сеилы Фроуд, тоже был Эви. Её глазами смотрела мышь, спрятавшаяся в вентиляции зала заседаний в суде Каулина. Она же муравьем ползала среди тёплых луж крови девочки-подростка на лужайке перед Белым Домом. В лесу, где Джаред убегал от преследователей, она была червем, зарывавшемся в землю под его ногами.

Эви была везде.

Глава 8

1.

Джаред летел сквозь заросли деревьев и вспоминал, каково это — быть новичком. Тренер Дрейфорд назвал его «инопланетянином».

— Мне кажется, Норкросс, в будущем тебя ждёт огромная куча самых разных медалей, — сказал он тогда. В тот раз, под самый конец сезона, Джаред пришел пятым из пятнадцати в забеге на 8000 метров на местных соревнованиях — отличный результат для новичка — но планам тренера не суждено было сбыться, потому что Джаред решил принять участие в составлении школьного ежегодника.

Джаред вспомнил о том забеге, в очередной раз, вдыхая воздух и чувствуя, как расстояние между ним и преследователями увеличивается. Войти в состав комитета по составлению ежегодника он решил, потому что туда уже входила Мэри. Она была выбрана главой отдела продаж на втором курсе, и ей нужен был заместитель. Джаред, немедленно, бросил карьеру в легкой атлетике и предложил ей свою кандидатуру.

— Хорошо, — согласилась она. — Только у меня два условия. Первое. Если я умру, а это, весьма, вероятно, потому что я сегодня съела странные мясные чипсы в столовке, ты займешь моё место, будешь добросовестно исполнять мои обязанности и отдашь мне все полагающиеся почести в следующем ежегоднике. И ты убедишься, чтобы моя мать выбрала не самую тупую мою фотографию.

— Не вопрос, — ответил тогда Джаред, поняв, что влюбился. Он знал, что ещё слишком молод. Знал, что она ещё слишком молода. Но, почему, нет? Мэри прекрасная девушка, она шикарна, при этом, очень естественная.

— А второе условие?

— Второе, — она ухватила его голову обеими руками и встряхнула. — Я тут главная!

Джаред признал, что и это не было для него проблемой.

Проблемой было то, что в этот момент его кроссовок налетел на торчавший из земли скользкий булыжник, и колено пронзила игла острой боли. Джаред выдохнул и, тут же, как учили, попытался восстановить дыхание, не переставая, при этом, работать локтями.

Позади раздался окрик Эрика:

— Мы хотим, просто поговорить!

— Хули, ты ссышь-то? — это уже Курт.

Он покатился вниз по водостоку, поврежденное колено взвыло и сквозь барабанный бой собственного пульса и шелест листьев под ногами, Джареду послышался какой-то хруст. Впереди была Мэллой стрит, среди зарослей промелькнула желтая машина. Правая нога утонула в водостоке, боль была просто жуткой, как ожог, только изнутри, он ухватился за тонкую ветку, чтобы удержать равновесие.

Позади послышался шум, это ругался Эрик и барахтались, спускаясь, остальные. Дорога была, всего, в шести метрах от Джареда, слышался, даже, рев двигателей. У него получится!

Джаред ринулся вперед, ощущая внутри приступ остывшей уже, было, эйфории, наполнивший легкие воздух, будто поднял его вверх, придавая сил и отвлекая от больного колена.

У самого края проезжей части на его плечо легла рука, и он потерял равновесие. Чтобы не упасть, он ухватился за березу.

— Отдавай телефон, Норкросс, — сказал Кент, на его красном лице мерцали фиолетовые прыщи. — Мы просто прикалывались, и всё.

— Нет, — ответил Джаред. Он не помнил, как подобрал телефон, но сейчас он был у него в ладони. Колено жутко болело.

— Давай, сюда, — сказал Кент, двое других находились в нескольких метрах от них.

— Ты собрался нассать в ухо старухе! — выкрикнул Джаред.

— Не я! — Кент сморгнул внезапно проступившие слёзы. — Я бы и не смог! У меня застенчивый мочевой пузырь!

«Но ты и не попытался их остановить», — хотел сказать Джаред, но, вместо этого, врезал Кенту в подбородок. От удара его зубы щёлкнули, соприкоснувшись.

Когда Кент упал в траву, Джаред убрал телефон в карман и продолжил путь. Три тяжелых шага и, вот, он уже на разделительной полосе дороги машет руками мчащейся на него небольшой машине с номерами штата Вирджиния. Он не видел того, как водитель развернулся назад, не видел, также и того, что происходило на заднем сидении, где пожилая женщина с паутиной на лице била в грудь и в горло ножом для колки льда мужчину, который эту паутину разрезал. Зато он заметил, как машина подозрительно виляла то вправо, то влево, практически, потеряв управление.

Джаред попытался увернуться, и ему это почти удалось, когда передний капот машины отправил его в полёт.

2.

— Э! А, ну, отошла от будки! — выкрикнула офицер Лэмпли, когда Ри пересекла запретную черту и забарабанила в стекло, привлекая её внимание. — Чего тебе надо, Ри?

— Директора, офицер! — Ри широко и безо всякой необходимости открывала рот. Ванесса прекрасно её слышала, через вентиляционные решетки под потолком будки. — Мне нужно срочно поговорить с директором. Только с ней. Простите, офицер. Но нужно только так.

Ванесса Лэмпли старалась быть строгим, но честным офицером. Она служила в тюрьме Дулинга уже 17 лет, её несколько раз били, пинали, душили, швырялись в неё дерьмом и бесчисленное количество раз предлагали пойти потрахаться с самыми разнообразными людьми и предметами самых различных размеров. Думала ли Ванесса об этом во время соревнований по армрестлингу? Конечно, думала, особенно, в чемпионатах лиги (Ванесса участвовала в лиге чемпионов Огайо, в высшем женском дивизионе). Воспоминание о том, как с верхнего уровня крыла «В» какая-то наркоманка швырнула в неё куском кирпича, отчего Ванесса получила сотрясение мозга, помогло ей одержать обе свои победы в чемпионатах. Гнев может стать отличным топливом, если его заливать куда надо.

Но, несмотря на весь имеющийся печальный опыт, она всегда трепетно относилась к своим обязанностям. Она понимала, что никому не нравится находиться в тюрьме. Неприятно ни заключённым, ни ей самой. И если не проявлять взаимоуважение, будет ещё неприятнее, и ей и заключённым.

Ри, хоть и была нормальной девчонкой, её лоб украшал уродливый шрам, что говорило о непростом жизненном пути, для неё было неприлично тревожить Ванессу беспочвенными требованиями. Директор не могла ни с кем, просто так, встретиться с глазу на глаз, тем более, в нынешней ситуации.

Ванесса всерьез была обеспокоена историей с этой «авророй», о которой прочитала в интернете во время перерыва и спущенной сверху директивой остаться на дополнительную смену. А теперь ещё, Макдэвид, камера которой превратилась в саркофаг, поместили под карантин. Когда Ванесса позвонила мужу Томми, тот заверил её, что всё у него в порядке, и она может оставаться на работе, сколько потребуется. Только, Ванесса ни на секунду в это не поверила. Томми был инвалидом, он не мог, даже, сам приготовить себе бутерброд. Видимо, пока она не вернется, он будет питаться маринованными огурцами из банки. Если не это сведет Ванессу с ума, то это будет, либо, Ри, либо, кто-нибудь, ещё из заключенных.

— Так, Ри, говори тише. Либо рассказывай мне, либо не рассказывай никому. Если дело, действительно, важное, я сообщу о нём директору. И отойди от будки! Ты же знаешь, тебе нельзя к ней прикасаться. Отойди, иначе, получишь отметку о нарушении.

— Офицер… — по ту сторону стекла Ри сомкнула ладони в молебном жесте. — Пожалуйста. Я не вру. Случилось нечто плохое, нельзя этого оставлять, вы же женщина, вы должны понять, — она вскинула руки. — Вы же женщина!

Ванесса внимательно изучала заключенную, которая стояла на бетонном полу перед будкой, вскинув руки кверху и намекавшую на то, что у них было ещё что-то общее, помимо двух Х-хромосом.

— Ри, ты в запретной зоне, я не шучу!

— А я не пытаюсь лгать во спасение. Дело в Питерсе и оно очень серьезное. Директор должна знать.

Питерс.

Ванесса почесала правый бицепс, она делала это всегда, когда начинала нервничать. На бицепсе была вытатуирован могильный камень с надписью «твоя гордость». Под камнем была изображена согнутая в локте рука. Именно это видели её соперники, которых она побеждала. Большинство мужчин отказывались с ней состязаться. Не желали позориться. Постоянно придумывали оправдания, рассказывали о потянутых мышцах, травмированных локтях и тому подобном. Забавное словосочетание «ложь во спасение», и Дон Питерс был как раз из таких.

— Если бы я не повредил руку, подавая мяч в школе, я бы тебя точно уложил, Лэмпли, — оправдывался этот хитрожопый, когда, после смены они зашли в «Скрипучее колесо» выпить по пиву.

— Ни капли не сомневаюсь, Донни, — ответила тогда она.

Большая тайна Ри, наверняка, фуфло. И всё же… Дон Питерс. На него не раз поступали жалобы того рода, с какими часто сталкиваются женщины.

Ванесса вспомнила об оставленной на столе чашке кофе. Кофе уже остыл. Ладно, пожалуй, она прогуляется с Ри Демпстер к директору. Не потому, что Ванесса Лэмпли, внезапно, размякла, а затем, чтобы налить горячего кофе. В конце концов, её смена, формально, окончена.

— Ладно. Наверное, я поступаю неправильно, но идём. Надеюсь, ты всё обдумала, как следует.

— Обдумала, офицер, обдумала. По многу-многу-многу раз.

Лэмпли вызвала Тига Мёрфи, чтобы тот заменил её в будке, сказав, что ей нужно в туалет.

3.

Дон Питерс стоял, прислонившись к стене около камеры, и листал телефон. Его лицо исказила кривая усмешка.

— Жаль тебя тревожить, Дон… — Клинт кивнул на дверь камеры — …но мне нужно с ней поговорить.

— О, никаких проблем, — ответил Питерс и по-дружески кивнул Клинту. Оба прекрасно понимали, что вероятность искренности такого отношения такая же, как вероятность купить лампу «Тиффани» на блошином рынке в Мейлоке.

Оба прекрасно понимали, ещё две вещи: во-первых, телефон в руках дежурного офицера — это прямое нарушение правил безопасности и, во-вторых, Клинт месяцами добивался перевода или увольнения Питерса. Четверо заключенных докладывали доктору о сексуальных домогательствах, но говорили они об этом только в его кабинете, на условиях сохранения анонимности. Официально выступать они отказывались, потому что боялись расплаты. Эти женщины частенько сталкивались с ответной реакцией на свои действия, что в этих стенах, что за их пределами.

— Значит, у Макдэвид тоже эта хрень? Та, что в новостях показывают? Я тут нужен, вообще? Тут говорят, всё это касается только женщин, но вам решать.

Как Клинт и предполагал, полдюжины попыток дозвониться до центра по контролю заболеваний окончились ничем — каждый раз в телефоне слышались короткие гудки.

— Я знаю не больше твоего, Дон, но да, насколько мне известно, нет никаких данных, что этот вирус — или что это, там — поражает мужчин. Мне нужно поговорить с задержанной.

— Конечно, конечно, — ответил Питерс.

Он открыл верхний и нижний замки, затем коснулся тангенты рации на плече.

— Офицер Питерс, впускаю доктора в камеру А-10, приём, — он распахнул дверь.

Прежде чем отступить в сторону, он крикнул Эви, сидевшей на койке у стены.

— Я тут буду неподалеку, так что, не пытайся, тут, что-нибудь с доктором делать, ясно? Не хочется применять силу, но если что — придется. Это понятно?

Эви на него, даже, не посмотрела. Она была занята своими волосами, постоянно расчёсывая их пальцами и разглядывая отдельные пряди.

— Я понимаю. Благодарю за предупредительность. Ваша мама гордилась бы вами, офицер Питерс.

Питерс замер в дверном проёме, думая, до чего бы докопаться. Разумеется, его мама гордилась им, ведь, её сын находился на переднем крае борьбы с преступностью.

Прежде чем, он успел что-либо сделать, Клинт хлопнул его по плечу.

— Спасибо, Дон. Дальше я сам.

4.

— Мисс Блэк? Эви? Меня зовут доктор Норкросс, я здешний психиатр. Мы можем поговорить? Мне важно знать, как вы себя чувствуете, понимаете ли, что сейчас происходит, есть ли у вас какие-нибудь вопросы.

— Конечно. Давай, поболтаем. Старые добрые разговоры.

— Как вы себя чувствуете?

— Вообще, отлично. Но мне не нравится, как тут пахнет. Какой-то химический запах. Мне нравится свежий воздух. Я дитя природы, можно сказать. Мне нравится ветер. Нравится солнце. Нравится чувствовать почву под ногами. Вдыхать ароматы растений.

— Понимаю. Тюрьма — не самое приятное место. Вы, ведь, понимаете, что находитесь в тюрьме? Вы в женском исправительном учреждении города Дулинг. Вас подозревают в совершении преступления, вас задержали и поместили сюда, ради вашей же безопасности. Вы это понимаете?

— Понимаю, — прошептала она, опустив голову. — А этот парень. Офицер Питерс. Вы же про него знаете, да?

— Что я про него должен знать?

— Он берет то, что ему не принадлежит.

— Откуда вам это известно? Что он берет?

— Я просто болтаю. Мне казалось, вы этого и хотели, доктор Норкросс. Эм, не хочу, конечно, учить вас, как делать своё дело, но, разве, вы не должны сидеть так, чтобы я вас не видела?

— Нет, это называется психоанализ. Вернемся к…

— «Величайший вопрос всех времен, на который я, так, и не смог найти ответа, несмотря на 30 лет практики в исследовании женской души, это: «Чего хочет женщина?»

— Фрейд. Конечно. Основоположник психоанализа. Читали его работы?

— Мне кажется, если спросить женщину и если она будет предельно с вами откровенна, она скажет, что хочет вздремнуть. Ну, и сережки, но, наверное, это нереально. В любом случае, сегодня распродажа, док. Большая распродажа. Кстати, я знаю о трейлере, там небольшой беспорядок, дырка в стене, вдруг, появилась, придется заколачивать. Вот, в чём дело.

— Вы слышите голоса, Эви?

— Не совсем. Скорее, сигналы.

— На что они похожи?

— На жужжание.

— Мелодичное?

— Как у мотыльков. Для этого нужно иметь особый слух.

— А у меня, значит, нет особого слуха, чтобы слышать жужжание мотыльков?

— Боюсь, что нет.

— Вы помните, как били себя в полицейской машине? Вы несколько раз ударились головой о защитную решетку. Зачем вы это сделали?

— Да, помню. Я это сделала, чтобы попасть в тюрьму. В эту тюрьму.

— Занятно. Зачем?

— Увидеть вас.

— Я польщён.

— Только лесть никуда вас не приведет.

— Шериф сказала, вы знаете, как её зовут. Вас уже арестовывали прежде? Попытайтесь вспомнить. Это поможет установить ваше прошлое. Потому что, если есть запись об аресте, мы может найти ваших родственников, друзей. Вы сможете воспользоваться услугами адвоката, понимаете, Эви?

— Шериф — ваша жена.

— Откуда вам это известно?

— Вы поцеловали её на прощание?

— Простите, что?

Женщина, называвшая себя Эви Блэк, наклонилась вперед, почти вплотную к уху доктора.

— Поцелуй — физическое действие, требующее, только представьте, движения 147 мышц. Прощание — слово существительное, обозначающее разлуку. Ещё нужно что-нибудь пояснять?

Клинт был поражен. Она совершенно точно была не в себе, если бы нейронные связи её мозга можно было увидеть, они бы представляли собой серию мерцающих вспышек.

— Нет, объяснять ничего не нужно. Если я отвечу на ваш вопрос, вы ответите на мой?

— Без проблем.

— Да. Я поцеловал её на прощание.

— О, как мило. Вы стареете, вы уже не совсем мужчина. Я понимаю. Вероятно, испытываете различные сомнения: «Я всё ещё сильная обезьяна?» Но желать свою жену ещё не перестали. Чудесно. А есть ещё таблетки. «Перед употреблением проконсультируйтесь со специалистом». Мне нравится. Правда. Я понимаю! Если мужчина, старея, становится сильнее, то для женщины — всё наоборот. Когда титьки обвисают, она становится невидимой для половины мужчин.

— Моя очередь. Откуда вы знаете мою жену? Откуда вы знаете меня?

— Неправильные вопросы. Но я задам правильный за вас. «Где была Лила прошлой ночью?» И отвечу тоже: не на Маунтин Рест Роуд. Не в Дулинге. Она пыталась кое-что о вас узнать, Клинт. А сейчас она засыпает. Увы.

— Что узнать? Мне скрывать нечего.

— Видимо, вы сами в это верите, раз, так хорошо прячете. Спросите Лилу.

Клинт встал. В камере было жарко и пахло потом. Первый разговор с заключенным всегда заканчивался одинаково и ни к чему не приводил. У неё шизофрения, скорее всего, в таких случаях, бывает, что люди легко цепляются за разные мелкие детали. Но он впервые столкнулся с такими симптомами, как у неё.

Откуда она узнала о Маунтин Рест Роуд?

— Вас, ведь, не было на Маунтин Рест Роуд прошлой ночью, правда, Эви?

— Может быть, — подмигнула та. — Может быть.

— Спасибо, Эви. Позже ещё поговорим.

— Конечно, с нетерпением жду, — и, поняв, что разговор окончен, она снова увлеклась своими волосами — обычная шизофреническая реакция. Она вытянула прядь и завязала её в узелок.

— А, доктор Норкросс…

— Да?

— Ваш сын попал в аварию. Мне жаль.

Глава 9

1.

Перед ней предстала картина: член отряда уборщиков Вилли Бёрк, дремлющий в тени навеса, подложив под голову жёлтую пожарную куртку и обнимающий курительную трубку. Он был известен незаконным выловом рыбы, манипуляциями с общественной землей, и сногсшибательной самогонкой собственного изготовления. Впрочем, его ни разу не ловили за незаконным ловом, мошенничество или кражей кукурузы, отчего Вилли Бёрк олицетворял собой латинской выражение, которое в переводе могло бы звучать как «горцы всегда будут свободны». Ему было 75 лет. Шею скрывала седая борода, рядом валялся спиннинг с крючками, вставленными в кусок войлока. Если бы кто-нибудь попытался поймать его за многочисленными незаконными делишками, проблем бы у него не возникло, но Лила старалась этого не замечать. Вилли — хороший человек, он много делал для общества, причём совершенно бесплатно. До того, пока его сестра не умерла от болезни Альцгеймера, он постоянно ухаживал за ней. Лила видела их на пикнике, устроенном пожарным департаментом. Несмотря на то, что сестра Вилли сидела и смотрела отсутствующим взглядом в пустоту, он постоянно говорил с ней, нарезал кусочки жареной курицы, кормил её.

Лила стояла и смотрела на него. По крайней мере, один человек в этом мире не позволял творящемуся бардаку испортить ему вечер. Жаль, она не могла сама прилечь в тени деревца и прикорнуть.

Вместо этого, она пнула его ботинок.

— Мистер ван Винкль[55], ваша жена сообщила о пропаже. Говорит, вы уже несколько лет не появлялись дома.

Вилли разжал губы, пару раз моргнул, убрал трубку от груди и выпрямился.

— Шериф.

— Что снилось? Поджог леса?

— Я с детства спал с трубкой на груди. Безопасно, если знать, как. И, к вашему сведению, мне снился новый пикап, — грузовик Вилли представлял собой ржавого динозавра времен Вьетнамской войны. Сейчас он стоял напротив трейлера Трумэна Мейвезера. Лила припарковалась рядом с ним.

— Что здесь? — она оглядела окружающий трейлер лес. — Пожар потушен?

— Мы залили сарай, где варили мет. Ещё залили разбросанные обломки. Много обломков. Повезло, что ещё не слишком жарко. Впрочем, воняет сильно. Решил остаться здесь, присмотреть за местом преступления или типа того, — Вилли зевнул и встал. — Можно узнать, откуда тут в стене трейлера дыра размером с шар для боулинга?

— Нет, — ответила Лила. — Кошмары будут сниться. Можешь идти, Вилли. Спасибо за помощь с пожаром.

Лила подошла к трейлеру. Кровь, окружавшая дыру, уже побагровела. Среди запаха пожара и озона, оставшихся после пожара, отчётливо чувствовалась вонь подгнившей на солнце человеческой плоти. Перед тем, как перейти за ленту, ограждавшую место преступления, Лила достала носовой платок и прижала его к носу.

— Ну, ладненько, — сказал Вилли. — Понятненько. Уже часа три, наверное. Надо перекусить. А, ещё одно. В сарае, наверное, до сих пор, какие-то реакции происходят. Я так думаю, — Вилли, видимо, никуда не торопился, несмотря на то, что делал вид, что спешил. Он принялся набивать трубку табаком из нагрудного кармана рубашки.

— Ты о чём?

— Посмотрите на деревья, под ноги. Всё затянуто волшебным платком. Только, он твёрдый. И толстый. Платки такими не бывают.

— Нет, — ответила Лила. Она, совершенно, не понимала, о чём он говорил. — Конечно, не бывают. Слушай, у нас тут убийство…

— Ага. Слышал по радиосканеру. Не верится, чтобы женщина могла убить двоих мужчин и устроить в трейлере такой бардак. Женщины становятся сильнее, я считаю. Сильнее и сильнее. Взгляните на Ронду Раузи[56], например.

Лила понятия не имела, кто такая Ронда Раузи. Единственная сильная женщина, которую она знала — это Ванесса Лэмпли, служившая надзирателем в тюрьме и участвовавшая в соревнованиях по армрестлингу.

— А обломки…

— Ну, я знаю пару мест в округе, где их могут принять, — сказал Вилли, забивая табак в трубку желтым от никотина пальцем.

— Эта женщина сюда как-то добралась. И, явно, не пешком. Где она тут могла спрятать машину? Где-то у дороги?

Вилли поднес к трубке зажженную спичку и ответил:

— Знаете, что? У «электросетей Аппалачей» ЛЭП тянется до километра, в ту сторону, — он махнул рукой в сторону лаборатории мета. — Идёт от самого округа Бриджер. Кто-нибудь на полном приводе мог бы срезать путь, свернув с Пенниуорт лейн, хотя, я бы на это не решился, даже, если бы мне заплатили. — Он взглянул на солнце. — Пора отваливать. Если потороплюсь, успею на «доктора Фила».

2.

В трейлере не было ничего, что Терри Кумбс и Роджер Элвей уже не сфотографировали, и здесь не было ничего, что могло бы связать это место с Эви Блэк. Ни кошелька, ничего.

Лила блуждала среди обломков, пока не услышала, как Вилли отъезжает в сторону шоссе. Затем она прошла по гравийной площадке перед трейлером, перегнулась через ленту и прошла к лаборатории.

«До километра, в ту сторону», — сказал Вилли. Несмотря на то, что из-за зарослей с её позиции не было видно опор линии электропередач, она прекрасно слышала равномерное жужжание поставляемого в дома и офисы трех округов электричества. Она пожалела, что не захватила противогаз — вонь химикатов была очень сильна. Люди, жившие около этих опор жаловались, что они вызывают рак и, насколько Лила знала из газет, тому были доказательства. А как насчёт пыли из угольных шахт и отстойников, которые загрязняли грунтовые воды? Может, причина в этом? Или, виновата какая-то ядовитая смесь из всего, что когда-либо производил человек и вызывающая рак, лёгочные болезни и хроническую мигрень?

А теперь, ещё и эта болезнь. Что её вызвало? Явно, не угольная пыль, болезнь распространилась по всему миру.

Она пошла в сторону источника жужжащего звука, но не пройдя и дюжины шагов, поняла, о каких волшебных платках говорил Вилли. Их, обычно, видно по утрам — паутину украшенную капельками росы. Она опустилась на колени и внимательно вгляделась в белизну тонких нитей. Затем сорвала небольшую веточку и собрала немного с земли. Нити паутины опутали кончик ветки и, как будто, впились в дерево и растопили его. Этого быть не может. Видимо, зрение сыграло с ней злую шутку. Другого объяснения этому не было.

Лила вспомнила о коконах, которыми оборачивались засыпающие женщины и задумалась, а не были ли они с этой штукой одного происхождения? Но, даже, для истощенной женщины, вроде неё, форма этой штуки выглядела похожей на отпечаток ноги.

— По крайней мере, для меня, — вслух сказала она. Лила сняла с пояса телефон и сфотографировала отпечаток.

За этим следом был другой, а за ним ещё и ещё, в этом, уже, никаких сомнений не было. Эти следы, совершенно точно, вели к трейлеру и метлаборатории. Белая паутина была также на стволах некоторых деревьев, будто, кто-то оставил её на них своим касанием или оперся, чтобы отдохнуть или прислушаться. Что это, вообще, за херня? Если это Эви Блэк оставила эти следы из паутины по пути сюда, почему в машине Лилы нет ни одного?

Лила пошла по следам, прошла по узкому провалу, который старики, вроде Вилли Бёрка, называли «овраг». Деревья здесь были толще — мощные сосны боролись за жизнь и место под солнцем. С веток свисали куски паутины. Лила сделала ещё несколько снимков и продолжила путь к опорам ЛЭП и пятну света впереди. Проходя мимо низко висящей ветки, ей пришлось пригнуться. Она выпрямилась, вышла на небольшую полянку и замерла. На какое-то мгновение от всей её усталости не осталось и следа. Её заменило удивление.

«Я сплю, — подумала она. — Уснула в машине или в трейлере Мейвезера и мне это снится. Иначе и быть не может, потому что ничего подобного нет ни в трех округах, ни к востоку от гор. Да, на всей планете, ни в одну из эпох, не могло быть ничего похожего».

Лила стояла, замерев на краю поляны, и задрав голову. Вокруг неё порхали коричневые мотыльки, их крылья под солнечными лучами обретали какой-то золотистый оттенок.

Она где-то читала, что самое высокое дерево в мире — секвойя — достигало в высоту 30 метров. То, что она сейчас видела перед собой, было гораздо выше и не было секвойей. Ближайшим аналогом были баньяны, виденные ею с Клинтом во время медового месяца в Пуэрто-Рико. Но… это… оно стояло на постаменте из сплетенных корней, каждый из которых был метров 8-10 в толщину. Ствол представлял собой плотное переплетение ветвей, которые расходились в вышине мириадами ветвей, на которых росли похожие на папоротник листья. Дерево, будто светилось каким-то внутренним светом, его окружала какая-то аура. Вероятно, это было вызвано лучами заходящего солнца, проходящими через заросли ветвей, но…

Но, ведь, это иллюзия, разве, нет? Деревья не вырастают до 150 метров в высоту, но, даже, если бы вырастали, она заметила бы его ещё из трейлера Мейвезера. Его заметили бы Терри с Роджером. Вилли Бёрк бы его заметил.

С ветвей дерева вспорхнула стая птиц. Они были зеленого цвета, Лила, было, решила, что это попугаи, но они были совсем крошечными. Птицы взмыли в небо и улетели на запад, сформировав собой латинскую букву V, как утки, честное слово.

Она сняла с плеча рацию и попыталась вызвать Линни. Ей ответили лишь разряды статики, чему она совсем не удивилась. Не удивилась она и тому, как из дупла в дереве выползла толстая, толще бицепса Ванессы Лэмпли, красная змея длиной метра три. Само дупло было размером с дверной проём.

Змея повернула плоскую голову в её сторону. Черные глаза изучали её с холодным любопытством. Она высунула язык, словно, пробуя воздух на вкус, затем спрятала его. Змея проползла вверх по стволу и расположилась на ветке, несколько раз её обвив. Её голова начала раскачиваться, внимательные глаза пристально изучали Лилу.

Из-за дерева донесся низкий глухой рык и из тени выступил белый тигр с ярко-зелеными глазами. Появился павлин, он распустил шикарный хвост и принялся издавать звук, похожий на вопросительную интонацию: «Э? Э? Э?» Повсюду порхали мотыльки. В детстве у Лилы был Новый Завет в картинках, и ей показалось, что насекомые формируют нимб, с которым всегда изображали Иисуса, даже, когда он лежал в яслях.

Змея сползла с ветки и оказалась между тигром и павлином. Втроём они направились в сторону стоявшей на краю поляны Лилы. Тигр глухо рычал, змея шипела, а павлин кудахтал.

Лила ощутила небывалое ранее спокойствие. Да, да. Это сон, определенно, сон. Не только этот миг, не только «аврора», а всё, начиная с той весенней встречи Учебного Комитета трех округов в здании школы Каулина.

Лила закрыла глаза.

3.

Присоединиться к учебному комитету было идеей Клинта и он, какая ирония, стал жертвой своей же инициативы. Это было в 2007 году. В окружной газете появилась заметка, где рассказывалось о родителе одного из учеников, потребовавшего изъять из школьной библиотеки книгу «Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет»[57]. «Это гадкое атеистическое чтиво», — цитировала газета слова родителя. Лила не поверила своим глазам. Она прочитала книгу Джуди Блум в 13 лет и прекрасно понимала главную героиню, понимала, каково это, быть девочкой-подростком, как взрослая жизнь, внезапно, показывается тебе, будто большой незнакомый город на горизонте, в который нужно войти, хочешь ты того или нет.

— Мне нравилась эта книга! — сказала она Клинту, протягивая газету.

Её слова выдернули его из мечтательного состояния, когда он сидел за кухонным столом и смотрел в окно, пальцами левой руки перебирая костяшки на правой. Клинт взглянул на статью.

— Прости, милая, но книгу придется сжечь. Личный приказ генерала Иисуса, — ответил он, возвращая газету.

— Я не шучу, Клинт. Этот парень запрещает книгу по той же причине, по которой все девочки должны её прочесть.

— Согласен. И понимаю, что ты не шутишь. Так почему бы тебе этим не заняться?

Лила обожала его за то, что он постоянно её подзуживал.

— Ладно. Займусь.

В газете также упоминалась спешно сформированная группа из родителей и озабоченных граждан, под названием учебный комитет. Лила записалась в неё. Более того, она сделала то, что должен делать порядочный офицер полиции: обратилась к общественности за помощью. Она нашла всех, кто разделял её взгляды и убедила присоединиться и поддержать книгу. Она и не предполагала, что у неё это получится. Годы, проведенные в улаживании конфликтов, разрешении территориальных споров, выписывании штрафов за превышение скорости, и, вообще, поведение спокойного и рассудительного стража закона, сыграли свою роль.

— Откуда взялись эти бабы? — вопрошал человек, который всё это начал, на очередном собрании учебного комитета, куда пришли в основном женщины, и было их заметно больше, чем его сторонников. «Маргарет» была спасена, а Джуди Блум прислала благодарственное письмо.

Лила осталась членом учебного комитета, но дел, подобных «Маргарет», больше не было. Они читали новые книги, которые включались в программу и закупались в библиотеки школ всех трёх округов, слушали выступления учителей английского языка и библиотекарей. Лиле нравилось это занятие. И, как и большинство книжных клубов страны, за исключением пары мужчин, это было абсолютно женским занятием.

Это произошло в понедельник, после одной из встреч. По пути на стоянку, она разговорилась с женщиной по имени Дороти Харпер, которая была членом какого-то «книжного клуба по четвергам» и когда-то помогала Лиле защитить «Маргарет».

— Вы, наверное, очень гордитесь своей племянницей, Шейлой! — сказала Дороти, держа в одной руке трость, а в другой, сумку, настолько огромную, что в ней поместился бы ребенок. — Говорят, скоро её переведут в первый дивизион школьного баскетбольного чемпионата. Разве, не замечательно? — и добавила: — Конечно, я понимаю, вы не настолько впечатлены, ведь, она только начала учиться в старших классах. Но очень немногие девочки добиваются таких результатов в 15 лет.

Лила уже хотела, было, сказать, что она ошибается — у Клинта не было братьев, а у неё, следовательно, племянниц. Но, Дороти Харпер была в том возрасте, когда все имена в голове путаются. Она, просто, пожелала старушке хорошего дня и уехала домой.

Но, ведь, Лила служила в полиции, поэтому была любопытна. На следующий день, во время перерыва, находясь в офисе, она вспомнила о словах Дороти и написала в браузере имя «Шейла Норкросс». Поисковик первой же строкой выдал ей газетный заголовок, который гласил: «Вундеркинд из Каулина выводит «Тигров» в финал». Этим вундеркиндом, конечно, была Шейла. Значит, Дороти Харпер не ошиблась с именем. Откуда Лила могла знать, что в районе трех округов живут другие Норкроссы? В конце статьи приводилось интервью радостной матери девочки, которая носила другую фамилию — Паркс. Шеннон Паркс.

Это имя вызвало у Лилы одно воспоминание. Пару лет назад, когда Джаред ушел на тренировку по бегу, Клинт упомянул, что, когда-то, когда он сам был в возрасте Джареда, человек по имени Шеннон Паркс уговорил его заняться бегом. Лила тогда решила, что речь шла о парне, носящем девичье имя. Она это запомнила, потому что муж почти никогда не рассказывал о своём детстве и юности и, когда это случалось, на Лилу это всегда производило впечатление.

Он вырос в приюте. Лила многого не знала… да, чёрт подери! Она, вообще, ничего не знала. Знала только, что ему пришлось нелегко. Когда речь заходила о его прошлом, Клинт начинал нервничать. Когда Лила заводила речь об изъятии ребенка из семьи и помещении его в интернат, Клинт всегда молчал. Он не говорил, что эта тема была ему неприятна. «Есть над чем подумать», — обычно отвечал он. Лила старалась оставлять служебные привычки за пределами семьи, поэтому и не стала копать дальше.

Не то, чтобы это было легко сделать, или она никогда не поддавалась искушению. Её возможности, как офицера полиции, позволяли ей получить доступ ко многим судебным делам. И всё же, она сопротивлялась. Если любишь кого-то, почему бы не позволить ему толику личного пространства? Мест, куда он не желает заглядывать. К тому же, она верила, что, когда-нибудь, Клинт ей всё расскажет.

Но.

Шейла Норкросс.

В этом месте, куда Клинт её не допускал, но она верила, что когда-нибудь пустит, находилась женщина — не мужчина, а женщина — по имени Шеннон, а с фотографии на неё смотрела девочка, которая улыбалась так, как мог улыбаться только один человек. Двое. Муж и сын самой Лилы.

4.

Далее, она провела расследование, состоявшее из двух частей.

Во-первых, она впервые в своей карьере, да и в жизни нарушила закон. Она связалась с директором школы Каулина и безо всякого ордера, запросила копию личного дела Шейлы. Сам директор был ей безмерно благодарен за помощь в разрешении дела «Маргарет», а Лила убедила его, что с самой Шейлой ничего не случилось, просто, нужно опознать украденное кольцо. Директор, без вопросов, переслал ей копию по факсу, его доверие Лиле было высоко настолько, что он был, даже, счастлив нарушить закон вместе с ней.

В личном деле говорилось, что Шейла Норкросс была умной девушкой, имела успехи в английском, а успеваемость по математике и естественным наукам была ещё выше. Её средний бал был 3,8. Учителя характеризовали её, как надменную, но привлекательную девушку, обладавшую врожденными лидерскими качествами. Шеннон Паркс числилась её единственным опекуном. Отцом был записан Клинтон Норкросс. Она родилась в 2002 году и была моложе Джареда на год.

До той самой игры, Лила старалась убедить себя, что ошиблась. Глупость конечно. Правда, ведь, вот она — на бумаге, да и нос девочке достался от отца, но несколько дней она медлила. Она сказала себе, что должна увидеть Шейлу Норкросс, высокорослую, слегка надменную, со средним баллом 3,8.

Лила притворилась, что работала под прикрытием, что её задача — убедить Клинта в том, что она, всё ещё та женщина, на которой он женился.

— Ты какая-то замороченная, — заметил Клинт во вторник вечером.

— Прости. Всё из-за того, что у меня интрижка с коллегой по работе, — сказала она, потому что, именно так, сказала бы та Лила, на которой он женился. — Отвлекает.

— А, я понял, — ответил Клинт. — Это Линни, да? — и потянулся к ней за поцелуем, и она даже поцеловала его.

5.

Вторым шагом была слежка.

Лила уселась на верхнем ряду трибуны в спортзале и наблюдала, как сборная трех округов вышла на разминку. Шейлу Норкросс она нашла сразу, под номером 34, бегавшую из конца в конец на дальней стороне площадки. Затем, она принялась разминать колени. Лила профессиональным взглядом изучала девочку. Может, у неё было другое, отличное от Клинта, лицо, может, она вела себя иначе, но, что с того? У детей всегда двое родителей.

Во втором ряду, недалеко от скамейки команды хозяев, стояли несколько взрослых и шумно аплодировали в так музыке. Родители игроков. Была ли среди них Шеннон? Например, та, в свитере крупной вязки. Или матерью девочки была вон та, крашеная блондинка? Или, какая-то другая женщина? Лила не знала. Да и откуда ей знать? Её на эту вечеринку не звали, она была здесь чужой. Когда их браки распадались, люди обычно говорили: «Всё было, как будто не по-настоящему». Окружающее Лилу — зал, толпа, крики — всё было настоящим. Нет, дело в ней самой. Она была ненастоящей.

Прогудела сирена. Началась игра.

Шейла Норкросс прорвалась сквозь толпу и сделала то, что отмело все сомнения. Это свидетельство было сильнее любого физического сходства, любой записи в личном деле. Сидя на трибуне, Лила была свидетелем падения собственного брака.

6.

Закрыв глаза перед животными, Лила ощутила, как на неё навалился сон. То было не скольжение, не легкое касание, а натиск многотонного тягача. В сознание хлынула паника, и она сильно ударила себя. Затем открыла глаза. Не было ни змеи, ни тигра, ни павлина. Не было и никакого баньяна. Посреди поляны стоял развесистый двадцатиметровый дуб, прекрасный в своей нормальности. По ветке проскакала белка.

— Галлюцинация, — сказала она. — Плохо дело.

Она взяла рацию.

— Линни? Ты там? Приём.

— Я здесь, шериф, — голос прозвучал тихо, приглушенно, но без помех. — Что… случилось?

Снова послышалось жужжание ЛЭП. Лила даже не поняла, что оно куда-то исчезало. А оно исчезало? Блин, она не в себе.

— Ничего, Линс. Закончу здесь и приеду.

— Вы… в порядке, Лила?

— Нормуль. Потом поговорим.

Она обернулась. Обычный дуб. Большой, но, совершенно, обычный. В этот момент, с дуба порхнула ещё одна зеленая птичка и устремилась туда же, куда и остальные — в направлении заходящего солнца.

Лила крепко зажмурилась, затем открыла глаза. Никаких птиц. Ей всё почудилось.

«А как же следы? Они, ведь, привели меня сюда».

Лила постаралась не думать ни о следах, ни о дереве, ни о странной женщине, ни о чём бы то ни было ещё. Ей нужно было добраться до города и при этом не уснуть. А в Дулинге нужно, обязательно, зайти в аптеку. Не выйдет с аптекой, в участке есть ящик с вещдоками. И всё же…

И всё же, что? У неё была мысль, что именно, но она улетучилась по причине усталости. Или, почти улетучилась. Она ухватила её в самый последний момент. Король Кнуд, вот о чём она думала. Король Кнуд приказывает волнам повернуть вспять.[58]

7.

Сын Лилы тоже не спал. Он лежал в придорожной грязи. Он был мокрый, ему было больно, и что-то впивалось ему в спину. На ощупь, похоже на пивную банку. Завершала эту неприятную картину очень нехорошая компания, которая его окружала.

— Норкросс.

Это Эрик.

Грёбаный Эрик Бласс.

Джаред лежал с закрытыми глазами. Если они решат, что он без сознания, а, может даже умер, то убегут, как последние ссыкухи, каковыми и являлись.

— Норкросс!

На этот раз он пнул Джареда в бок.

— Валим отсюда, Эрик, — послышался другой голос, принадлежавший Кенту Дейли. — Кажется, он уже остывает.

— Или в коме, — по голосу Курта нельзя было сказать, что он сильно разочарован этим фактом.

— Он не в коме. Он притворяется, — судя по голосу, Эрик сам нервничал. Он присел на корточки. До Джареда донесся терпкий запах его одеколона. Господи, он, что в нём купается? — Норкросс!

Джаред продолжал лежать. Боже, хоть бы появилась полицейская машина, пусть даже за рулём сидела бы его мать, и плевать на последующие объяснения. Только, подмога приходит вовремя только в кино.

— Если не очнешься, Норкросс, я, как следует, въебу тебе по яйцам.

Джаред открыл глаза.

— Ладненько, — сказал Эрик, улыбнувшись. — Ни ран, ни повреждений.

Джаред, считавший, что получил повреждения и от машины и от этих кретинов, ничего не ответил.

— Ничего мы со старухой не сделали, да и ты, вроде, в порядке. По крайней мере, кости ниоткуда не торчат. Так, что, можно, вызывать скорую. Когда отдашь телефон.

Джаред помотал головой.

— Ну ты и мудак, — без злобы сказал Эрик, будто обращался к щенку, который напрудил на ковер. — Курт? Кент? Подержите его.

— Блин, Эрик, я даже не знаю, — протянул Кент.

— Я знаю. Держите его.

— А, если у него эти, как их, внутренние повреждения? — спросил Курт.

— Нет у него ничего. Машина его, едва, задела. Держите, я сказал.

Джаред попытался отползти в сторону, но Курт прижал его плечо, а Кент взялся за другое. Всё тело болело, колено просто раскалывалось, смысла бороться с ними не было. Он ощутил какую-то странную апатию. Видимо, это всё шок, решил он.

— Телефон, — Эрик разжал его пальцы. — Давай сюда. — И с этим парнем Мэри пойдет на концерт.

— В лесу потерял.

Джаред смотрел на него и старался не заплакать. Только, слёз ему не хватало.

Эрик вздохнул и принялся рыться у него в карманах. Нащупав «айфон» в правом кармане, он его вытащил.

— Ну, почему ты такой мудак, а, Норкросс? — звучало это как «почему ты всегда всё портишь?»

— Кто здесь и мудак, так это не я, — ответил Джаред. Он сморгнул подступившие слёзы. — Ты собирался нассать ей в ухо.

— Он не собирался. Даже думать о таком отвратительно, — ответил ему Курт. — Мы просто прикалывались.

Кент молчал с таким лицом, будто, они сидели и душевно болтали, а не прижимали человека к земле.

— Ага, прикалывались! Шутили. Ну, как в раздевалке. Не смеши меня, Джаред.

— Я не стану обращать на это внимания, — сказал Эрик, двигая пальцем по экрану телефона Джареда. — Из-за Мэри. Она — твой друг, а для меня она — больше, чем друг. Так, что, ничья. Мы просто уйдем, — он перестал рыться в телефоне. — Ну, вот, видео удалено с «облака». Всё.

Он взял с земли камень, посмотрел на Джареда и несколько раз ударил им по «айфону». Повсюду разлетелись осколки стекла и куски корпуса. То, что осталось от телефона, Эрик швырнул Джареду на грудь. Телефон какое-то время полежал и скатился в грязь.

— Не было смысла этого делать, раз, видео удалено, но нужно, чтобы ты понимал, за мудацкое поведение приходится отвечать. — Эрик встал. — Понял?

Джаред ничего не ответил, но Эрик кивнул, будто всё было наоборот.

— Ну, вот. Отпустите его.

Кент и Курт поднялись и отошли в сторону. Они выглядели встревожено, будто, опасались, что Джаред поднимется и начнет размахивать кулаками, как Рокки Бальбоа.

— Всё останется между нами, — заявил Эрик. — Мы не станем трогать эту старую пизду, ясно? Тебе, тоже, лучше бы, знать своё место. Идём.

Они ушли, оставив Джареда валяться в грязи. Он не вставал, пока они не исчезли из вида. Затем, он сел и убрал остатки телефона в карман (в процессе, от него отвалилось ещё несколько кусков).

«Я лузер, — подумал Джаред. — Одноименная песня Бека[59] — она обо мне. Их было трое, я был один, но, всё равно, я конченный лузер».

Он поднялся на ноги и заковылял домой, потому что дом там, куда возвращаешься, потерпев поражение.

Глава 10

1.

До 1997 года госпиталь св. Терезы был, скорее, похож на офисное учреждение, чем на больницу. Но после массовых стачек и забастовок, вызванных сходом породы в горах, «Угольная компания Рауберсон» решила провести модернизацию. Местная газета, принадлежащая либерал-демократам — что для уха избирателя-республиканца было равнозначно слову «коммунист» — назвала эти действия «не иначе, как взяткой». Но большинство жителей трех округов оценили это по достоинству. Посетителям парикмахерской «Bigbee's» рассказывали, что теперь там, даже, есть вертолетная площадка!

По будним дням, обе парковки — одна маленькая, напротив отделения неотложки, а вторая побольше, напротив самого госпиталя — практически, пустовали. Когда Фрэнк Гири въехал на Хоспитал драйв этим днём, обе парковки и прилегающие к ним подъезды были забиты машинами. Он видел «Тойоту Приус» со смятым от удара о «Джип Чероки» капотом. По парковке были рассыпаны осколки разбитого заднего стекла.

Фрэнк ни секунды не колебался. «Субару Аутбэк» Элейн, за рулем которого он сидел, резким маневром заскочил на лужайку перед парковкой, которая, пока, что, пустовала. На лужайке стояла статуя святой Терезы, застывшей в покровительственном жесте лицом к старому зданию больницы. Рядом был флагшток с государственным флагом США и флагом штата, на котором были изображены два похожих на надгробия шахтера.

В иных обстоятельствах, Элейн не преминула бы отругать его за подобные маневры. «Ты что творишь? С ума сошел? За неё ещё кредит не выплачен!» Сегодня она ничего не сказала. Она держала на руках Нану и раскачивала её, как в детстве, когда у неё резались зубы. Опутавшая лицо ребенка гадость свисала на рубашку (её любимую, ту, которую она носила, когда ей было грустно и которую Фрэнк, чуть не порвал века назад, этим утром), подобно бороде старого старателя. Фрэнку хотелось содрать эту дрянь с лица дочери, но он помнил, что было с женой Кинсмана Брайтлифа. Когда Элейн тянула к ней ладонь, он кричал «Не трогай!» и она, тут же, одергивала руку обратно. Дважды он спросил, дышит ли она. Элейн отвечала, что дышит, что она видит, как белые нити вокруг её рта опускаются и поднимаются, но Фрэнку этого было недостаточно. Ему хотелось положить ладонь ей на грудь и убедиться самому.

Он выбежал из машины и подошел к пассажирской двери, вытащил Нану и понес её в отделение неотложной помощи. Элейн бежала впереди. Фрэнк заметил, что боковая застежка её шортов была расстегнута, оголяя розовое нижнее бельё, и испытал щемящее чувство. Элейн всегда была отлично сложенной, ухоженной женщиной со спортивным телом.

Она резко остановилась, отчего Фрэнк в неё чуть не врезался. У входа в неотложку собралась огромная толпа. Она издала странный всхлип, наполовину исполненный отчаяния, а наполовину гневом.

— Нам никогда не прорваться!

Фрэнк видел, что фойе неотложки было забито под завязку. В голове возникла безумная картина: покупатели вламываются в «Уоллмарт» во время «черной пятницы».

— Главный вход, Эл. Там зал больше. Идём туда.

Элейн резко развернулась и побежала, чуть не сбив самого Фрэнка. Он бросился за ней, начав слегка задыхаться. Он был в хорошей форме, но, кажется, Нана слегка потяжелела после последнего обследования. В главный зал им тоже прорваться не удалось. У входных дверей никого не было, и у Фрэнка появилась надежда, но внутри он заметил огромную толпу. Через неё тоже не пробиться.

— Пустите нас! — крикнула Элейн, толкая высокую женщину в розовом домашнем халате. — У нашей дочери всё лицо заросло!

Женщина, лишь, шевельнула плечами, но этого оказалось достаточно, чтобы Элейн отпрянула назад.

— Ты тут не одна такая, сестрёнка, — сказала она. Фрэнк подался вперед, и не увидел никаких наростов. Но ему оказалось достаточно увидеть пару маленьких ножек в розовых носочках, свисавших с рук женщины.

Где-то впереди послышался громкий мужской голос:

— Если вы пришли сюда из-за сообщений в интернете, будто у нас есть противоядие — идите домой! Противоядия у нас нет! Повторяю: у нас нет противоядия!

Повсюду раздались крики, но никто не ушел. За их спинами собирались другие люди.

Элейн повернулась к нему, её лицо блестело от пота, глаза выглядели испуганными и влажными от слёз.

— Женская консультация! Отнесем её туда!

Расталкивая людей, она направилась к выходу. Фрэнк двинулся за ней с Наной на руках. По пути Элейн пнула мужчину с девочкой-подростком, у той были светлые волосы и, как у остальных, не видно лица.

— Аккуратнее, — сказал мужчина. — У нас у всех одна беда.

— Сам аккуратнее будь, — огрызнулся Фрэнк и вышел наружу. В голове у него снова появилась компьютерная надпись:

Мойребенокмойребенокмойребенок

Сейчас ничего не имело значения, кроме Наны. Ничто в этом мире. Он сделает всё, чтобы спасти её. Даже пожертвует собственной жизнью. Если это безумие, нормальным быть он не желал.

Элейн уже бежала по лужайке. У флагштока сидела женщина с ребенком на руках и скулила. Этот звук был знаком Фрэнку, так скулила собака, когда её лапа застревала в ловушке. Когда Фрэнк пробегал мимо неё, она протянула ему ребенка, с его затылка свисали белые пряди.

— Пожалуйста, мистер! Помогите нам! Помогите!

Фрэнк не ответил, всё его внимание было сконцентрировано на спине Элейн. Та направлялась к одному из зданий на дальней стороне Хоспитал драйв. На нем висела большая вывеска, на которой белыми буквами на синем фоне было написано: «Женская консультация. Акушерство и гинекология. Приём осуществляют доктора Эрин Айзенберг, Джолли Суратт, Джорджия Пикинс». Неподалеку сидело несколько человек с зараженными родственницами. Хорошая идея. Элейн частенько предлагала хорошие идеи, когда отвлекалась от издевательств над Фрэнком. Только, почему они все сидят? Странно.

— Быстрее! — крикнула Элейн. — Шевелись, Фрэнк!

— Да, бегу я… как могу… — одышка усилилась.

Фрэнк обернулся. На лужайку высыпала толпа, впереди бежали те, у кого были младенцы и малолетние дети.

Тяжело дыша, он догнал Элейн. Обернувшие лицо Наны нити колыхались на ветру.

— Ничего у вас не выйдет, — сказала женщина, сидевшая на углу здания. Она выглядела совершенно сломленной. У её широко расставленных ног лежала девочка того же возраста, что и Нана.

— Что? — переспросила Элейн. — Вы о чём?

Фрэнк заметил объявление, приклеенное к входной двери: «Закрыто по причине эпидемии «авроры».

«Долбаные докторши, — подумал Фрэнк, когда Элейн дернула за дверную ручку. — Долбаные эгоистичные докторши. Нужно было открыться, как раз по причине «авроры».

— У них, наверное, тоже есть дети, — заметила женщина с девочкой на руках. Под глазами у неё набухли мешки. — Пожалуй, нельзя их за это винить.

«А я виню! — подумал Фрэнк. — Это они виноваты!»

Элейн повернулась к нему.

— И, что делать? Куда идти?

Прежде, чем он смог ответить, их окружила толпа из неотложки. Старик с девочкой, переброшенной через плечо, будто мешок с картошкой — внучкой, наверное — грубо оттолкнул Элейн в сторону и сам принялся дергать дверь.

Дальнейшее произошло слишком быстро, чтобы можно было это осознать. Мужчина достал из-под рубашки пистолет, взвёл курок, прицелился в дверь и выстрелил. Выстрел прозвучал оглушающее, даже, на открытом воздухе. Стекло лопнуло и осыпалось.

— Ну, и кто, теперь, закрыт? — выкрикнул старик сухим голосом. Осколок стекла поранил ему щёку. — Кто, теперь, закрыт, а, козлы?

Он снова поднял руку с оружием. Толпа отхлынула назад. Державший на перевязи девочку мужчина, споткнулся о раскинутые ноги сидевшей у стены женщины. Падая, он высвободил руки, чтобы смягчить падение. Спящая девочка, которую он держал, со стуком упала на асфальт. Мужчина в падении ухватился за паутину вокруг лица девочки, которую держала женщина, и сорвал её. Всё произошло мгновенно. Девочка села, как-то, неестественно прямо. Её лицо представляло собой гоблинскую маску ярости и гнева. Незамедлительно, она вцепилась мужчине в руку, одновременно, выдавливая крошечными пальчиками ему глаза и разрывая щёки.

Старик развернулся и прицелился в рычащую девочку. У его пистолета был длинный ствол, а само оружие выглядело каким-то, настоящим антиквариатом.

— Нет! — закричала её мать, закрывая собой дочь. — Только не в мою девочку!

Фрэнк развернулся так, чтобы закрыть собственную дочь и с размаху пнул старика в промежность. Тот охнул и завалился вперед. Фрэнк выбил у него из руки оружие. Те, кто пришёл сюда из неотложки, теперь, разбегались в разные стороны. Фрэнк толкнул старика в фойе женской консультации, где тот упал на осколки стекла. Всё его лицо и ладони были в крови. Его внучка лежала на асфальте лицом вниз.

Элейн положила руку ему на плечо.

— Идём! Это безумие какое-то! Нужно уходить!

Фрэнк не обратил на неё внимания. Девочка продолжала терзать мужчину, который, так неосторожно, её разбудил. Она рвала его лицо, из разодранной глазницы по лицу стекали остатки глаза. Фрэнк ничем не мог ему помочь, не с Наной на руках, но, мужчине и не требовалась помощь. Свободной рукой он отшвырнул девочку в сторону.

— Нет! Нет! Нет! — закричала её мать и поползла к дочери.

Мужчина повернулся к Фрэнку и спокойно произнес:

— Кажется, она мне глаз выдрала.

«Какой-то кошмар наяву», — подумал Фрэнк.

Ему в ухо закричала Элейн:

— Фрэнк! Нужно уходить! Немедленно!

Фрэнк покорно последовал за ней к «Аутбэку». Проходя мимо женщины, он заметил, что лицо её дочери быстро покрывалось белой тканью. Её глаза были закрыты. Вся ярость куда-то делась. Лицо стало каким-то непоколебимо спокойным, и мгновенно покрылось былым. Мать взяла дочь на руки и принялась целовать её окровавленные пальцы.

Элейн уже была у машины и требовала от него поторопиться. Фрэнк перешел на бег.

2.

Оказавшись на кухне, Джаред уселся на стул и насухую проглотил пару таблеток аспирина из бутылька, который его мать держала около чашки для мелочи. На столике лежала записка от Антона Дубчека, в которой говорилось о зараженных вязах и был записан номер телефона человека, который может их вылечить. Джаред уставился на листок бумаги. Как можно вылечить деревья? И кто научил этого дебила Антона так красиво и грамотно писать? Разве, он не занимается бассейнами? Откуда ему знать про деревья? Кому какое дело до состояния заднего двора дома Норкроссов? Продолжит ли Антон чистить бассейны, когда все женщины уснут? Блин, почему нет? Парни тоже любят плавать.

Джаред протер глаза грязными руками и несколько раз глубоко вздохнул. Нужно собраться с силами, помыться и переодеться. Потом поговорить с родителями. Поговорить с Мэри.

Зазвонил городской телефон. Странно, обычно, он звонит только в дни выборов.

Джаред потянулся к нему и, конечно же, уронил. Телефон упал на плитку, повсюду разлетелись куски корпуса и батарейки. Не торопясь, и держась за мебель, он прошел к другому аппарату, который лежал на столике у кресла.

— Алло?

— Джаред?

— С утра был я, — он с наслаждением уселся в кресло. — Чо как, пап? — едва он это спросил, как в голову пришло осознание тупости подобного вопроса.

— Ты в порядке? Я звонил тебе на сотовый. Почему не отвечал?

Голос отца был напряженным, что, впрочем, не удивительно. В тюрьме не бывает весело. Особенно, в женской тюрьме. Джареду не хотелось, чтобы отец переживал ещё и из-за него. Причина была проста: в разгар кризиса нельзя было допустить, чтобы отец отвлекался на что-то ещё. Но, на самом деле, ему, просто было стыдно. Его избил Эрик Бласс, телефон разбит, а по пути сюда он весь извалялся в грязи. Этого отцу он говорить не хотел. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь говорил ему, что всё в порядке. Потому, что ничего не было в порядке. И ему, совершенно, не хотелось, чтобы кто-то расспрашивал, как он себя чувствует. Херово он себя чувствует.

— Упал с лестницы в школе, — прокашлявшись, ответил он. — Не смотрел, куда иду. Телефон разбил. Поэтому ты и не мог дозвониться. Прости. Он, наверное, ещё на гарантии. Я сам пойду в «Verizon»[60] и сам всё…

— Ты не ушибся?

— Вообще-то, колено вывихнул.

— И всё? Только колено, и всё? Говори, как есть.

Джаред подумал о том, мог ли отец что-либо знать. Вдруг, кто-то что-то видел? От этой мысли, у него заболел живот. Он прекрасно знал, что скажет отец, если узнает правду. Скажет, что любит его, что он всё сделал правильно, скажет, что это другие поступили нехорошо. И, конечно, убедится, чтобы Джаред прислушался к своим ощущениям.

— Конечно, это всё. С чего бы мне врать?

— Я ни в чём тебя не обвиняю, Джар, просто, хочу быть уверен. Просто, я рад, что, наконец, дозвонился до тебя. Дело плохо, ты же сам всё понимаешь, правда?

— Ага, видел новости, — более того, он видел, как старуха Эсси покрылась белой паутиной.

— Ты говорил с Мэри?

— Нет, с обеда её не видел, — и сказал, что они встретятся позже.

— Хорошо, — ответил отец и сказал, что не знает, когда освободится с работы, что мать будет звонить и чтобы он оставался на связи. — Если ситуация не изменится, начнется бардак. Запри все двери и держи телефон под рукой.

— Конечно, пап. Только, скажи, зачем тебе там оставаться? — как-то неприлично, вслух, указывать на очевидные вещи, будто, громко говорить о том, что умирающий человек умирает. — Я к тому, что все заключенные в тюрьме — женщины. Они, ведь… все уснут, так? — в его словах прозвучали какие-то позитивные нотки, Джаред понадеялся, что отец их не расслышал.

На языке у него вертелся другой вопрос: «А как же мама?», но произнести его без слёз Джаред не смог бы.

— Прости, Джаред, — ответил отец после нескольких секунд молчания. — Пока я не могу уйти. Хотел бы, но тут и так людей не хватает. Приеду, как только смогу, обещаю, — он, видимо, почувствовал невысказанный вопрос сына и добавил: — И мама тоже. Будь осторожен и береги себя. Звони в любой момент.

Джаред сглотнул всю горечь и отчаяние, переполнявшие его и попрощался.

Он закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов. Никаких больше слёз. Он встанет, избавится от грязной одежды и пойдет в душ. Так ему, хоть немного, но станет лучше. Джаред поднялся на ноги и заковылял к лестнице. С улицы донесся равномерный стук, закончившийся ударом обо что-то металлическое.

Джаред выглянул в окно. Дом через дорогу принадлежал миссис Рэнсон, женщине семидесяти с чем-то лет, которая продавала выпечку и сладости прямо из дома, воспользовавшись отсутствием в Дулинге закона о градостроительстве. Её дом представлял собой низкое строение с зелеными стенами, окна украшали многочисленные весенние цветы. Миссис Рэнсом сидела у проезжей части в пластиковом кресле, потягивая колу. Девочка, десяти или одиннадцати лет — внучка, скорее всего, Джаред, кажется, видел её пару раз — стучала по парковке баскетбольным мячом. Рядом стояло баскетбольное кольцо.

Из-под её темной бейсболки торчал хвост русых волос, девочка бегала туда-сюда, совершала обманные движения, обводя невидимых соперников, кружилась под кольцом и бросала мяч. После очередного броска, мяч ударился о край щита, подлетел вверх и отскочил в соседний заросший двор одного из многочисленных пустовавших домов.

Девочка побежала в заросли за мячом. Мяч подкатился к деревянному крыльцу пустого дома, на окнах которого, до сих пор, висели приклеенные рекламные стикеры. Девочка остановилась и уставилась на здание. Джареду стало интересно, о чём она задумалась. Дом без жильцов выглядел печально? Или мрачно? Или, ей, вдруг, захотелось поиграть в окружении его пустых стен? Притвориться, что она там живет?

Джаред, искренне, надеялся, что родители скоро вернутся.

3.

Дважды выслушав рассказ Ри Демпстер — второй раз нужен был для того, чтобы выявить несоответствия, которые упускают, абсолютно, все заключенные, когда врут — Дженис Коутс пришла к выводу, что та говорила правду и отправила девушку в камеру. Несмотря на то, что ночная битва с мексиканской едой жутко её вымотала, Дженис была в приподнятом настроении. Наконец-то, нашлось что-то ясное и чёткое. Она давно искала повод выкинуть Дона Питерса на улицу, а, если рассказ Ри подтвердится, то и закрыть его.

Она вызвала Тига Мёрфи и изложила, что от него требовалось. Когда офицер не выказал должного энтузиазма, она спросила:

— В чём дело? Хватай резиновые перчатки и вперед.

Тот кивнул и пошел собирать грязные улики.

Она позвонила Клинту.

— Док, сможете подойти ко мне минут через 20?

— Конечно, — ответил тот. — Вообще, я собирался съездить домой, проведать сына. Но если очень надо…

— Надеюсь, ему удастся поспать.

— Очень смешно. Что случилось?

— Случилась единственная радостная вещь за весь этот насквозь ебанутый день. Если всё пройдет, как надо, мы возьмем Дона Питерса за жопу. Не думаю, что он рискнет на меня напасть, твари, вроде него, нападают, только, когда чуют слабость, но мужская помощь мне бы не помешала.

— С радостью помогу, — отозвался Клинт.

— Спасибо, док.

Когда она пересказала ему, что Питерс сделал с Джанет, Клинт прорычал:

— Вот, мразь. Надеюсь, с Джанет, ещё, никто не говорил? Скажите, что никто.

— Нет, — ответила Коутс. — Это, даже, хорошо, — она прочистила горло. — Учитывая обстоятельства, мы обойдемся без неё.

Только она повесила трубку, как телефон, снова, зазвонил. Звонила Микаэла, а Мики никогда не тратила время понапрасну. В первый день «авроры» ни одна женщина в мире не тратила его понапрасну.

4.

За почти два года работы в «Американских новостях» Микаэла «Мики» Морган видела достаточно много людей в студии, которые не желали отвечать на трудные вопросы или были захвачены врасплох собственными заявлениями, сделанными много лет назад. Был, к примеру, один конгрессмен из Оклахомы, который, однажды, сказал в одном интервью: «У незамужних женщин кривые ноги. Поэтому они так легко расходятся в стороны». Когда ведущий «воскресного интервью» попросил его прокомментировать это заявление, конгрессмен не нашел ничего лучше, чем сказать: «Это, было до того, как я принял соус в перце». Видимо, разволновавшись, конгрессмен, назвал Иисуса «соусом», а сердце «перцем». Учитывая обстоятельства сказанного, с тех пор, коллеги называли его не иначе, как конгрессмен Перец.

Подобные случаи, или «подставы», были, довольно, распространены, однако Микаэла столкнулась с поистине ужасающим случаем позже вечером, в первый день «авроры». И подставился, отнюдь, не приглашенный гость.

Она сидела за пультом в фургоне, бодрая и, слегка, навеселе, благодаря кокаину, которым с ней поделился техник. На заднем сидении фургона, сидела её гостья, одна из пострадавших от слезоточивого газа у Белого Дома. Женщина была молода и красива. Микаэла решила, что она произведет должное впечатление на зрителей, потому что её лицо, всё ещё, не отошло от отравления газом. Сделать с ней интервью она решила напротив перуанского посольства чуть дальше по улице. Здание посольства освещалось лучами заходящего солнца, отчего, красные глаза женщины будут видны ещё лучше.

«Если бы я хотела добиться нужного эффекта, — думала про себя Микаэла, — я бы выставила свет так, чтобы казалось, будто у неё кровь идёт из глаз». Неправильно, конечно, так думать, но именно таким образом работают «Американские новости». Как и в FOX news, эта работёнка не для слабаков.

По расписанию они должны выйти в прямой эфир в 16:19, когда закончится интервью в студии. Джордж Алдерсон, сияя проглядывающей сквозь редеющие волосы лысиной, разговаривал с психиатром по имени Эразмус ДиПото.

— Доктор ДиПото, случалось ли нечто похожее в мировой истории прежде? — спросил Джордж.

— Интересный вопрос, — ответил доктор. Он носил круглые очки без дужек и твидовый пиджак, в котором, вероятно, было нестерпимо жарко под светом софитов. Но, профессионал, вроде него, казалось, никогда не потел.

— Какой у него крошечный рот, — заметил техник. — Если через такую дырку срать, можно взорваться.

Микаэла, от души, рассмеялась. Может, из-за кокаина, может, от усталости, а, может, от затаившегося глубоко внутри и подавленного профессионализмом страха, готового в любой момент вырваться наружу.

— Надеюсь, вы дадите, не менее, интересный ответ, — заметил Джордж.

— Мне на ум пришла Танцевальная чума 1518 года, — начал ДиПото. — Тогда, тоже, были поражены, исключительно, дамы.

— Дамы, — раздался голос позади Микаэлы. Это была та самая, из протестовавших у Белого Дома, наклонившаяся поближе, чтобы послушать интервью. — Дамы. Господи, ну, что за хрень.

— Всё началось с женщины по фамилии Троффеа, которая танцевала на улицах Страсбурга почти шесть суток без перерыва, — пояснил ДиПото. — Вскоре, к ней присоединились многие другие. Эта танцевальная эпидемия распространилась по всей Европе. Сотни, может, тысячи женщин танцевали на улицах городов. Многие умерли от инфарктов, инсультов и истощения, — он изобразил осторожную улыбку. — Это была массовая истерия, которая закончилась, так же, внезапно, как и началась.

— То есть, вы считаете, что «аврора» похожа, именно, на это? Многим нашим зрителям будет трудно это принять, — Микаэла была рада, что Джордж не стал скрывать недоумение. В основном, он, конечно, был обычным пустобрёхом, но она знала, что где-то под оксфордской рубашкой у него, всё ещё, билось крошечное сердце истинного журналиста. — У нас огромное множество документальных свидетельств того, что девочки и женщины покрываются странным волокном, своего рода, коконом. Этому оказались подвержены миллионы женщин.

— Я ничто ни с чем не сравниваю, — сказал ДиПото. — Ни в коем случае. Однако физические симптомы, или физические изменения, если хотите, не являются, столь уж, редким явлением во время массовой истерики. Во Фландерсе, в конце XVIII века, к примеру, у множества женщин проявились стигматы — кровоточащие ладони и ступни. С другой стороны, борьба за равноправие полов и политкорректность…

В этот момент, в эфир вломилась Стефани Кох, продюсер «Вечерних событий». Она была худой пятидесятилетней курильщицей и, кажется, видела на телевидении всё. Микаэла считала, что она могла совладать с собой в любой ситуации, какие бы бредовые мысли и идеи не высказывал тот или иной гость. Однако, судя по всему, ДиПото в своих круглых очочках, со своим крошечным ртом сумел пробить брешь в её защите.

— Хули ты несешь, крыса с членом? — выкрикнула она. — У обеих моих внучек всё лицо заросло этой хуйнёй, они в коме, а ты утверждаешь, что это — женская истерика?

Джордж Алдерсон вытянул руку в сдерживающем жесте. Стефани гневно от неё отмахнулась. По её лицу текли слёзы, она склонилась над несчастным Эразмусом ДиПото, который, в недоумении отпрянул в сторону и смотрел на, невесть, откуда взявшуюся, разбушевавшуюся амазонку удивленными и испуганными глазами.

— По всему миру женщины страдают от бессонницы, боясь уснуть и не проснуться, а ты называешь это бабской истерикой?

Микаэла, техник и протестовавшая женщина смотрели в экран в полном изумлении.

— Уходим на рекламу! — крикнул Джордж, хватая Стефани за плечи. — Нам нужен перерыв, ребята! Иногда, ситуация выходит из-под контроля. Впрочем, это прямой эфир…

Стефани развернулась и посмотрела в сторону аппаратной.

— Не сметь включать рекламу! Я ещё не закончила с этой шовинистской тварью! — у неё на голове были наушники. Она скинула их и принялась избивать ими ДиПото. Тот попытался защитить голову, но ей удалось ткнуть наушниками ему в лицо. Из носа доктора пошла кровь.

— Вот, тебе бабская истерика! — кричала Стефани, колотя его наушниками. Теперь и изо рта у доктора пошла кровь. — Вот, так выглядит бабская истерика… ты… ты… ты… брюква сраная!

— Брюква? — переспросила женщина и рассмеялась. — Она назвала его брюквой?

Пара техников бросилась отталкивать Стефани. Пока они боролись, ДиПото истекал кровью, а Джордж Алдерсон сидел и на всё это смотрел, запустили рекламу ингаляторов «Symbicort».

— Ну, блин, — вновь, заговорила женщина. — Было круто.

Она посмотрела в сторону и кивнула на небольшую кучку кокаина на пульте техника.

— А можно мне?

— Ага, — ответил тот. — Угощайтесь.

Микаэла проследила, как та ногтём подцепила дозу и вынюхала.

— Ууух! — воскликнула женщина, посмотрев на Микаэлу. — Ну, теперь, я готова зажечь!

— Сядьте пока, — сказала ей Мики. — Я вас позову. — Срыв такой женщины, как Стефани Кох натолкнул её на мысль. Она не станет смотреть на это всё через объектив. Это её жизнь. И, когда она, наконец, уснёт, это произойдет среди своих.

— Держи оборону, Эл, — сказала она.

— Ещё бы, — отозвался техник. — Слушай, это же бесценно. Прямой эфир, как он есть.

— Бесценно, — согласилась она, вышла на тротуар и включила телефон. Если пробки на дорогах не слишком сильные, она будет в Дулинге к полуночи.

— Алло, мам? Это я. Я больше так не могу. Я возвращаюсь домой.

5.

В 15:10, через 10 минут после формального окончания смены, Дон Питерс сидел в будке и смотрел на мониторе на помещение камеры 10, где сидела сумасшедшая. Она лежала на койке с закрытыми глазами. Лэмпли куда-то ушла и Мёрфи тоже, и место в будке охраны занял Дон, что его полностью устраивало — сидеть лучше, чем болтаться на ногах. Вообще, он бы, конечно, предпочел пойти домой, но, учитывая его отношения с директоршей, решил остаться.

Эта бешеная овца была горячей штучкой, Дон не мог этого не признать. Даже в тюремной робе были видны её шикарные длинные ноги.

Он нажал кнопку микрофона, который выходил на динамики прямо в камере и решил, было, сказать ей, чтобы поднималась. Только, какой в этом смысл? Всё равно, они все скоро уснут и зарастут этой дрянью. Господи, во что же тогда превратится мир? С одной стороны, на дорогах станет безопаснее. Хорошая шутка. Нужно будет рассказать её парням в «Скрипучем колесе».

Питерс отпустил кнопку. Заключенная камеры номер 10, вытянула ноги и повернулась. Дон наблюдал за происходящим, ему было интересно, как в реальном времени происходит то, о чём он читал с телефона.

6.

Когда-то эту тюрьму населяли сотни крыс, теперь, осталось не более сорока. Эви закрыла глаза и связалась со старшей самкой — старой опытной воительницей, чьи мысли были похожи на ряд ржавых зубчатых колёс. Эви представила её красивую вытянутую морду, покрытую струпьями и шрамами.

— Скажи, подруга, почему вас осталось так мало?

— Яд, — ответила воительница — Нас травят ядом. Он пахнет, как молоко, но убивает нас. — Крыса пряталась в проёме между бетонными стенами, разделявшими камеры 9 и 10. — Из-за яда мы должны всё время искать воду, но мы не находим её и умираем от жажды. Ужасная смерть. Эти стены полны наших умерших товарищей.

— Вы больше не будете страдать, — сказала ей Эви. — Я обещаю. Но мне потребуется ваша помощь. И она, может быть сопряжена с опасностью. Вы согласны?

Как Эви и предполагала, опасность не пугала королеву крыс. Чтобы достичь таких вершин, королеве пришлось убить своего короля. Она выдрала ему передние лапы, но, вместо того, чтобы прикончить его, она сидела и смотрела, как тот истекал кровью. В свою очередь, сама королева желала умереть так же.

— Мы согласны, — ответила крысиная королева. — Страх — это смерть.

Эви была не согласна с этим утверждением, по её мнению, смерть — это просто смерть, и не было ничего постыдного, чтобы её бояться, но спорить не стала. Несмотря на то, что крыс было мало, они были верны. С ними всегда можно иметь дело.

— Благодарю.

— Не стоит, — ответила королева. — У меня к тебе есть вопрос, Матерь. Ты сдержишь слово?

— Как и всегда, — сказала Эви.

— Так, чего же ты от нас хочешь?

— Пока, ничего. Но, вскоре, я вас призову. Ты должна усвоить одну вещь: твоя семья больше не будет питаться ядом.

— Правда?

Эви вытянулась и, не открывая глаз, поцеловала стену.

— Правда.

7.

Глаза Эви открылись, голова повернулась и она уставилась прямо в камеру, прямо на Дона.

Тот сидел в будке и мастурбировал. Её неожиданное пробуждение заставило его вздрогнуть. Что за хрень? Почему она проснулась? Разве, она не должна вся покрыться паутиной? Эта сука обманула его? Если так, у неё отлично получилось: лицо спокойное, тело расслаблено.

Дон включил микрофон.

— Заключенная. Ты смотришь прямо в камеру. И взгляд у тебя недобрый. У тебя проблемы какие-то?

Та тряхнула головой.

— Простите, офицер Питерс. Простите за лицо. Никаких проблем.

— Извинения приняты, — ответил Дон. — Не делай так больше. — И добавил: — Откуда тебе известно, что это я?

Эви не ответила.

— Кажется, вас хочет видеть директор, — сказала она. Ответить он не успел, позвонили из администраторской.

Глава 11

1.

Бланш Макинтайр сказала Дону подождать, директор придет минут через пять. Сказано это было таким тоном, будто Бланш не было никакого дела до того, что происходило в тюрьме, да и в остальном мире, тоже.

Его руки, слегка, тряслись, пока он наливал себе кофе из машины, расположенной прямо под идиотским плакатом с котенком и надписью «Держись, малыш». Налив кофе, он плюнул в чёрную жижу, оставшуюся в контейнере. Старая злобная сука Коутс целыми днями курила и пила кофе. Плюя, он представил на месте кофеварки её лицо. Господи, почему она не сдохнет от рака лёгких и не оставит его в покое?

Неожиданная реакция сумасшедшей из десятой камеры не оставляла у Дона сомнений в том, что Сорли или Демпстер следили за ним. Плохо дело. Не нужно было заниматься тем, чем он занимался. Они ждали его осечки и, после встречи с Коутс этим утром, он допустил её.

Никто в здравом уме не стал бы его осуждать. Учитывая, какому давлению он подвергается со стороны Коутс каждый день, и толпу преступниц, которым он каждый день вынужден вытирать сопли, странно, что он, до сих пор, никого тут не убил.

Что плохого в том, что он сделал? В конце концов, если официантку ни разу за весь день не шлёпнут по заднице, день, считай, для неё прошел зря. Если женщине не нравится, что ей свистят вслед, зачем она так одевается? Они так одеваются, потому что им нравится, когда к ним пристают, вот, в чём дело. С каких пор всё перевернулось с ног на голову? В нынешние политкорректные времена женщине, даже, комплимент сделать нельзя. А шлепок по заднице или щипание за сиськи, разве, не комплимент, своего рода? Нужно быть конченным дебилом, чтобы этого не понимать. Если Дон шлёпает бабу по заду, это не значит, что у неё уродливый зад. Он делает это потому, что у неё отличный зад. Это же, всего лишь, игры.

Заходил ли он за черту, когда-нибудь? Да, бывало. И не раз. И он готов возложить на себя часть вины. Для здоровой половозрелой женщины тюрьма — не самое приятное место. Дырок тут больше, чем в швейцарском сыре и почти нет колбасок. Они будут привлекать к себе внимание, это неизбежно. Бороться со своей природой невозможно. К примеру, эта Сорли. Наверное, она и сама этого не осознавала, но где-то, глубоко внутри, она хотела его. Она подавала ему определенные сигналы. Движение бедром в его сторону в столовой, касание языком губ во время вытачивания ножки для стула, похотливый взгляд через плечо.

Конечно, Дон не забывал, что подобные недвусмысленные намеки от подонков и преступников могут повлечь серьезные неприятности. Но, ведь, он же человек. Его нельзя винить за следование своим мужским потребностям. Старой деве Коутс этого никогда не понять.

Опасности самому загреметь за решетку он не видел. Ни один суд не примет во внимание слова шлюхи-наркоманки, даже пары шлюх-наркоманок, но его работа, всё же, висела на волоске. Если на него снова донесут, директор обещала предпринять какие-то действия.

Дон задумался. А, может, вся эта зацикленность Коутс на нём была своего рода безумной увлеченностью им? Дон видел это в фильме с Майклом Дугласом и Гленн Клоуз.[61] Когда он его смотрел, то чуть не обгадился от страха. Одержимая женщина пойдёт на что угодно, чтобы охомутать тебя.

Неожиданно, он подумал о матери, которая отговорила его бывшую, Глорию, выходить за него замуж, сказав:

— Донни, я знаю, как ты ведешь себя с девочками.

Боль от этих слов пронзила его насквозь, потому что он любил маму, любил её холодное касание его горячего лба в детстве, когда он болел, помнил, как она пела ему о том, что он её единственное, самое дорогое солнышко. И как она могла такое сказать? Всё из-за того, что он работал в женской тюрьме?

В голове мелькнула мысль позвонить матери, но он отбросил её, она уже взрослая.

Сейчас он имел дело с обширным бабским заговором. Дура из десятой камеры, каким-то образом, узнала, что его вызывает директор. Он не мог быть уверен, что они все были заодно (это было бы безумием), но и утверждать обратного он не стал.

Он присел на край стола и случайно уронил на пол, стоявшую на нём небольшую кожаную сумочку.

Дон наклонился, чтобы её поднять. В таких, обычно, хранят зубные щётки, когда куда-то уезжают, но сумочка была сделана из качественной кожи. Он открыл её. Внутри оказался пузырек черного лака для ногтей, который всем и каждому указывал на то, что Коутс была безумной ведьмой, пинцет, маникюрные ножницы, небольшая расческа, пара капсул «омепразола[62]» и… какой-то бутылек из аптеки.

На бутыльке было написано: «Дженис Коутс. Занакс[63], 10 мг».

2.

— Джанет! Ты не поверишь!

Голос Ангелочка Фитцрой заставил Джанет съёжиться. Во, что она должна не поверить? В то, что Дон Питерс зажал её между автоматами и заставил себе подрочить? Её головная боль превратилась в серию постоянных взрывов внутри черепной коробки.

Нет, Ангелочек хотела сказать не об этом. Ри никому бы никогда не рассказала, пыталась успокоить себя Джанет, мысли в голове звучали, как оглушительные крики, едва не перекрывая вышеупомянутые взрывы в голове. Она высказала предположение:

— Ты… о снах?

Ангелочек стояла в дверях камеры. Джанет лежала на койке. Ри где-то пропадала. Двери камер были открыты, все, у кого были хорошие отметки о поведении, могли бродить где угодно.

— Ну, конечно, о них! — Ангелочек прошла в камеру и уселась на единственный стул. — Тебе нельзя спать. Никому из нас нельзя. Для меня это не проблема, вообще, я, в принципе, мало сплю. Даже, в детстве не спала. Спать, это, как каждый раз подыхать.

Новость об «авроре» показалась Джанет абсурдной. Женщины обволакиваются в кокон во сне? Неужто, мигрень свела её с ума? Ей хотелось принять душ, но говорить об этом охране она не желала. Всё равно, не пустят. В тюрьме были правила. И охранники, простите, офицеры, являлись их олицетворением. Делай, что скажут, иначе, получишь отметку о плохом поведении.

— Башка раскалывается, Ангелок. Мигрень жуткая. Нет сил на весь этот бред.

Та глубоко вдохнула через нос.

— Слушай, сест…

— Я тебе не сестра, Ангелок, — из-за головной боли Джанет было плевать, как та отреагирует на её слова.

Но та не обратила на них никакого внимания.

— Слушай, звучит бредово, но всё так и есть, на самом деле. Я только что видела Нелл и Селию. Они уснули и теперь, блядь, выглядят как рождественские подарки. Говорят, и с Макдэвид такая же херня. Девку полностью замотало. И на Нелл с Селией то же самое. Эта хрень затянула им лица почти целиком. Какой-то, блядь, научный эксперимент.

Ткань, покрывшая их лица.

Значит, это правда. Об этом можно было судить по тому, как Ангелочек об этом рассказывала. Ну, почему бы и нет? Джанет было плевать. Она, всё равно, ничего с этим поделать не могла. Она закрыла глаза, но на плечо ей легла рука и затрясла её.

— Чего?

— Собираешься уснуть?

— Нет, если будешь продолжать меня трясти, как банку с попкорном. Завязывай.

Ангелочек убрала руку.

— Не засыпай. Мне нужна твоя помощь.

— С чего бы?

— С того, что ты нормальная. Не такая, как остальные. У тебя есть голова на плечах. Ты всегда спокойна. Ты же сама всё это знаешь.

— Мне пофиг.

Ангелочек ответила не сразу, Джанет почувствовала, как та пересела на край её койки.

— Это твой сын?

Джанет открыла глаза. Ангелочек указывала на фотографию Бобби, приклеенную к стене у койки. На ней Бобби с ушами Микки Мауса на голове пил из пластикового стаканчика. Его лицо выглядело настороженным, будто он ожидал, что кто-то попытается отобрать у него стакан и уши. Ему тогда было года четыре или пять.

— Ага, — ответила Джанет.

— Клёвые уши. Всегда такие хотела. Всегда завидовала другим детям, когда те их получали. Очень милый пацан. Сколько ему сейчас?

— Двенадцать.

Фото было сделано, примерно, за год до того, как всё рухнуло, они с Дамианом повезли Бобби в Дисней Уорлд. Мальчик на этом снимке ещё не знал, что его отец изобьет мать, а та вонзит крестовую отвертку ему прямо в бедро, что его тётя станет его опекуном, пока мама будет сидеть за убийство с отягчающими. Мальчик на этом снимке знал лишь то, что «Пепси» в стакане вкусная, а уши Микки — классные.

— Как его зовут?

Как только Джанет подумала о сыне, головная боль отступила.

— Бобби.

— Хорошее имя. Как тебе это? Быть матерью? — Ангелочек спрашивала без задней мысли, но от этого сердце Джанет замерло. Она изо всех сил попыталась скрыть замешательство. У Ангелочка были свои секреты, а у неё свои.

— Я не очень-то в этом преуспела, — ответила Джанет и села. — Но своего сына люблю. Чего тебе, Ангелок? О какой помощи ты просишь?

3.

Позже, Клинт подумал, что от Питерса нужно было ждать неприятностей.

Офицер спокойно улыбался, несмотря на предъявленные ему обвинения. Клинт был зол, очень зол. Он так не злился, наверное, с тех пор, как был в возрасте Джареда. Как будто, в его голове открылась коробка с самыми гадкими вещами времен детства. Первую сдерживающую нить с этой коробки срезала ложь его жены, вторую «аврора», допрос Эви справился с третьей, а случившееся с Джанет распахнуло её. Ему захотелось избить Питерса чем-нибудь тяжелым. Хотелось схватить телефон со стола и разбить им ему нос, хотелось снять со стены грамоту в стеклянной рамке «Офицер исправительного учреждения года» и разбить ему её об голову. Клинт изо всех сил боролся с такими мыслями, он психиатром-то стал, в первую очередь, из-за этого.

Как там Шеннон, однажды, сказала: «Клинт, милый, если продолжишь в том же духе, до добра это тебя не доведет». Конечно, она имела в виду, что когда-нибудь он кого-нибудь прибьёт и, наверное, она была права. Этот разговор случился, вскоре, после того, как суд дал ему право жить отдельно и ему, больше, не приходилось драться. После этого, в последний учебный год, всю свою ярость и энергию он выпускал на беговой дорожке. Это тоже была идея Шеннон, и она была, чертовски, права. «Тебе нужно чаще бегать», — сказала она. И он бежал. Бежал от старой жизни, подобно Пряничному Человечку, бежал к медучилищу, браку, наконец, отцовству.

Большинство детдомовских не справились, этому противилась сама система. Большинство из них оказались в заведении, типа Дулинга, или тюрьмы «Львиная голова», что находилась дальше по шоссе и, согласно расчетам инженеров, постепенно сползала с холма. В самом деле, в тюрьме Дулинга было много девчонок из детдомов и все они находились во власти Дона Питерса. Клинту повезло. Он справился с трудностями. Ему помогла Шен. Он уже давненько о ней не вспоминал. Но плотину прорвало и улицы залило водой. Кажется, дни больших катастроф, частенько, становились днями воспоминаний.

4.

Клинтон Ричард Норкросс попал в детский дом в 1974, когда ему было шесть лет. Позднее, ознакомившись со своим личным делом, он выяснил, что попадал туда и раньше. Обычная история: родители-подростки, наркотики, бедность, криминал, вероятно, умственные расстройства. Безымянный соцработник, допрашивавший мать Клинта записал: «Обеспокоена передачей своей печали сыну».

Отца Клинт совсем не помнил, а единственное воспоминание о матери представляло собой молодую девушку с вытянутым лицом, державшую его за руки и требовавшую не грызть ногти. Лила, как-то спросила, хочет ли он связаться с ними, если они ещё живы. Клинт не хотел. Лила тогда сказала, что понимает, но ничего она не понимала, и Клинт был рад этому. Ему бы не хотелось, чтобы она понимала. Тот Клинтон Норкросс, за которого она вышла замуж, был тихим спокойным рассудительным человеком, который оставил прошлое позади.

Только, ничего оставить не получается. Ничего не забывается, пока не наступает смерть или болезнь Альцгеймера. Он это прекрасно понимал. Он видел это во время каждого сеанса общения с заключёнными: мы носим своё прошлое на шее, как ожерелье, сделанное из пахучего чеснока. Что бы ты ни делал, носи его снаружи, или прячь под воротник, ничего не изменится, запах останется. Можно биться с этим запахом, сколько угодно, но аромата клубники не получишь.

Он жил в полудюжине семей и нигде не чувствовал себя, как дома, если под этим словом подразумевать какое-то безопасное место. Видимо, именно поэтому он начала работать в тюрьме. Нахождение здесь напоминало ему о годах детства и юности, оно давало ощущение постоянной напряженности, подобно удавке на шее. Ему хотелось помогать тем, кто оступился, потому что он-то понимал, каково это — застрять на распутье. Именно в этом лежал корень решения Клинта оставить частную практику.

Некоторые приюты были, довольно, хорошими, но Клинт нигде подолгу не задерживался. Лучшее, что о них можно сказать, так это то, что в помещениях было чисто, а персонал вел себя тихо и ненавязчиво, не делая ничего, сверх того, что позволяло им получать дотации от государства. И они легко забывались. Забывать об этом было, даже, приятно.

Худшие были плохими по-разному. Там постоянно не хватало еды, в домах было грязно, а зимой жутко холодно. Были те, где заставляли работать, были такие, где применяли насилие. Девочки в детдомах страдали сильнее. Они всегда страдали сильнее.

Большинства своих соседей по детдому Клинт не помнил, но некоторых не забывал никогда. Помнил парня по имени Джейсон, который покончил с собой в 13 лет, выпив целую бутылку чистящего средства. Клинт прекрасно помнил живого Джейсона и мёртвого Джейсона, лежащего в гробу. Это было, когда Клинт жил в приюте Дермотта и Люсиль Бёртелл, поселивших детей не в своем одноэтажном частном кирпичном доме, а в сарае за ним, где пол устилали неструганные доски, а у стен не было теплоизоляции. Бёртеллы проводили, так называемые «пятничные бои», в которых участвовали их подопечные, а призом был шоколадный молочный коктейль. Как-то раз Клинт выходил против Джейсона, на радость друзьям и соседям Бёртеллов. Джейсон был длинным худым и очень напуганным парнем, а Клинту очень хотелось коктейль. У лежавшего в гробу Джейсона под глазом синел фингал, который Клинт поставил ему несколькими днями ранее.

В следующую пятницу, вскоре после того, как Джейсон обпился чистящим средством, Клинт, снова, выиграл коктейль и, не думая о последствиях (по крайней мере, он ничего такого не помнил), швырнул его в лицо Дермотту Бёртеллу. Клинта, в тот раз, жутко избили, что, конечно, не вернуло Джейсона, зато позволило выбраться из этого ада.

В следующем детдоме, или через один после, Клинт поселился в крошечном полуподвальном помещении вместе с Маркусом. Клинт помнил шикарные карикатуры, которые рисовал Маркус. На его рисунках люди всегда были изображены с гигантскими гипертрофированными носами и крошечными конечностями. Он называл эти зарисовки «Нос — это всё». Он был хорошим и преданным другом. А, в один день, после школы, Маркус, вдруг, заявил, что выбросил все тетради и рисунки. Их-то Клинт почему-то и запомнил, а вот лица Маркуса — нет.

Шеннон. О, конечно, Шеннон, он не смог бы забыть никогда. Она слишком красива, чтобы её не помнить.

— Привет, давай знакомиться? Я Шеннон, — подошла она и представилась, когда Клинт гулял в парке. Это произошло около припаркованного возле общежития «бьюика», в Уиллинге. На ней был синий топ, черные джинсы и улыбалась она ярче, чем солнце.

— Ты, же, Клинт, да?

— Ага.

— Ну… Разве, не приятно познакомиться? — спросила она и Клинт, впервые за долгое время, громко и от души рассмеялся.

Общежитие в Уиллинге было его последней остановкой в путешествии по приютам США. Для большинства, впрочем, это была промежуточная станция между женской исправительной тюрьмой Дулинга и государственной тюрьмой Уэстона. Уэстон, больше похожий, на психушку, построенную в готическом стиле, закрылся в 1994. В 2017 он снова открылся, теперь, туда водили экскурсии для любителей всякой паранормальщины. Интересно, там ли закончил свои дни отец Клинта, думал он. Или Ричи, которому школьники в супермаркете сломали нос и три пальца, когда тот вышел на улицу в фиолетовом пиджаке, найденным им в коробке для пожертвований. Он, почему-то решил, что фиолетовый пиджак не привлечет внимания. Или Маркус? Клинт не мог быть уверенным в том, что они все сидят или уже умерли, равно, как не мог он быть убежден и в том, что они ещё живы и на свободе. Ходят ли их души среди мрачных стен Уэстона? Говорят ли они о Клинте? Рады ли они за него, или, наоборот, стыдят за то, что жив?

5.

Общежитие в Уиллинге было, в общем-то, неплохим местом. Администратор с насмешливыми глазами, непрерывно барабанящий пальцами по своему полиэстеровому жилету, говорил каждому новичку одно и то же:

— Это твой последний год на подсосе у государства, юноша!

Впрочем, этот администратор с насмешливыми глазами, старался избегать любых проблем. Так что, пока тебя не арестовали, можешь делать, что хочешь. Можешь драться, трахаться, хоть, застрелиться. Только, держись подальше от тюрьмы, юноша.

Им с Шен было по 17 лет. Она заметила его любовь к чтению, когда тот, несмотря на плохую погоду, уходил в парк, чтобы, сидя на лавке, делать домашку. Не ускользнули от её внимания и многочисленные ссадины, которые Клинт получал — или, на которые напрашивался — в различных передрягах по пути из школы домой. Они стали друзьями. Она давала ему советы. Большинство из них были полезными.

— У тебя почти получилось, — говорила она. — Осталось продержаться немного и, при этом, никого не убить. Твоя голова сделает тебя богатым.

Шеннон говорила так, будто весь мир для неё ничего не значил. И Клинту, внезапно, захотелось, чтобы он начал значить, хоть, что-то. Для них обоих.

Он начал бегать, перестал драться. Это с одной стороны. С другой, была Шеннон, светлая Шеннон, та, что требовала от него бежать быстрее, учить уроки, читать книги, а не болтаться по улицам. Шеннон, которая, по ночам, игральной картой (дамой пик, конечно) вскрывала дверь на «мужской» этаж и пробиралась к нему.

— Ты погляди, — говорила она, глядя на его спортивную форму — майку и шорты. — Если бы я правила миром, я бы издала указ, чтобы все парни ходили в такой одежде.

Шеннон была роскошной и, при этом, умной девушкой, у которой было полно своих проблем, но именно она спасла Клинту жизнь.

Он пошел в колледж, она настояла. Когда он засомневался, раздумывал о том, чтобы записаться в армию, она на него надавила.

— Не тупи, собирайся и шуруй на занятия.

Он так и поступил, они расстались. Междугородние звонки слишком дороги, а письма приходилось очень долго ждать. Только, через восемь или девять лет после его отъезда в колледж, они, снова, встретились в Вашингтоне на новый год. Когда это было? В 2001? В 2002? Он приехал на семинар в Джорджтаун и остановился на ночь из-за проблем с машиной. Лила сказала, что он может пойти и напиться, но строго-настрого запретила целовать женщин. Если ему сильно хотелось, он мог поцеловать мужчину, но только одного, сказала она.

Бар, в котором они встретились, был полон студентов. Она там работала официанткой.

— Эй, парень, — сказала она ему, подходя и толкая бедром. — Ты очень сильно напоминаешь мне одного старого знакомого.

Они крепко обнялись.

Она выглядела уставшей, но, казалось, в порядке. Они отошли в тихое место, чтобы нормально поговорить.

— Где ты сейчас? — спросила она.

— Живу в районе трех округов. Городок, под названием Дулинг. Примерно, в сутках езды отсюда. Неплохое местечко.

Он достал и показал ей фото четырехмесячного Джареда.

— О, боже, ты, только, посмотри. Ну, как, Клинт, стоило оно того? Я бы, тоже, такого хотела.

Её глаза налились слезами. Повсюду орали люди. Был канун нового года.

— Эй, — сказал он ей. — Всё хорошо.

Она посмотрела на него и, вдруг, все прожитые годы куда-то делись, они снова стали детьми.

— Правда? — неуверенно переспросил Клинт. — Всё же хорошо?

6.

За плечами директора, за окном, на растущий в саду салат и горох, вившийся вокруг деревянной обрешетки, падала послеобеденная тень. Коутс держала в руках кружку кофе и говорила.

Кружка кофе! Клинт мог бы сейчас вылить горячий кофе на яйца Дону Питерсу, а, затем, разбить кружку ему об голову.

Так было бы до того, как он познакомился с Шеннон. Пришлось напомнить себе, что он муж и отец, седеющий мужчина, который не мог позволить себе приступы агрессии. Скоро он здесь закончит и вернется домой, к жене, сыну и прекрасному виду на задний двор через стеклянную дверь. Драки за молочные коктейли остались в другой жизни. И всё же, он задумался о том, из чего была сделана эта кружка. Иногда, попадались такие, с которыми ничего не случалось, даже, после падения на бетон.

— А ты неплохо держишься, — заметила Коутс.

Питерс расчесал усы.

— Я, просто, радуюсь тому, сколько миллионов мне отсудит адвокат за неправомерное увольнение, директор. Пожалуй, лодку куплю. Несмотря на дурное обращение, я был воспитан в хороших манерах. Так что, увольняйте. Плевать, только, доказательств у вас нет. Следующая встреча будет в суде, — он взглянул на Клинта. — Ты как? Стоишь и кулаками дергаешь, будто, решил отметелить коровью тушу.

— На хуй шёл.

— Видите? Какая грубость, — ответил Питерс. Он улыбнулся, обнажив жёлтые, как спелые кукурузные зерна, зубы.

Коутс долила кофе в чашку и глотнула. Кофе был горьким, но она сделала ещё один глоток. Она ощущала прилив оптимизма. Весь день — сплошной ад, но её дочь возвращалась домой, а ей самой, наконец-то, удалось прижать Дона Питерса. Среди куч дерьма, ей удалось-таки нарыть пару жемчужин.

— Тебе повезло, тварь, что мы не можем сейчас сделать с тобой того, что ты заслуживаешь, — она достала из кармана пакетик. Она встряхнула его, внутри пакетика растекалась какая-то белесая жижа. — Видишь, доказательства у нас есть.

Питерс попытался сохранить улыбку, но выходило у него с трудом.

— Это твоя конча, Донни. С автомата с газировкой, — Коутс глотнула кофе и облизнула губы. — Когда всё утрясётся, мы сможем сделать с тобой то, что ты заслуживаешь — ты сядешь. Хорошие новости в том, что насильников содержат в отдельном крыле, а плохие в том, что, даже, с хорошим адвокатом, ты, всё равно, заедешь на нары. Впрочем, не переживай, мы будем видеться на твоих слушаниях по досрочному. Я там председатель, если помнишь, — директор нажала кнопку селектора. — Бланш, принеси, пожалуйста, пачку кофе. Этот ужасен. — Она подождала какое-то время, но, когда ответ так и не пришел, нажала кнопку снова: — Бланш? — затем, отпустив, кнопку: — Отошла, наверное.

После этого, она снова обратила своё внимание на сидевшего на диване Питерса. Ухмылка с его лица полностью исчезла. Офицер тяжело дышал, шевелил языком во рту, обдумывая представленные ему улики в виде следов ДНК.

— А, пока, — снова заговорила директор, — снимай форму и проваливай. Наверное, будет ошибкой с моей стороны делать подобное, но иначе никак. У тебя будет несколько дней. Можешь прыгнуть в машину и свалить в Канаду. Кто знает, может, сможешь укрыться, станешь рыбаком.

— Подстава! — выкрикнул Питерс, вскакивая на ноги. — Это подстава!

Клинт, больше, не мог сдерживаться. Он напрыгнул на коротышку, схватил его за горло и вжал в стену. Дон, в ответ, вцепился Клинту в лицо и шею, царапая их ногтями. Клинт сжал его горло сильнее. Он чувствовал его пульс, чувствовал, как хрустит кадык, чувствовал, как сквозь его ладони выходит весь ужас сегодняшнего дня, подобно соку из раздавленного грейпфрута. Над его головой появился мотылек. Он коснулся его виска и улетел.

— Доктор Норкросс!

Клинт ткнул Питерса кулаком в живот и только потом отпустил. Офицер упал на диван, затем сполз на пол. Из его глотки доносился глухой сип:

— Хиии-хииии-хиии.

Распахнулась дверь в кабинет директора. На пороге появился Тиг Мёрфи с шокером в руках. Его щеки блестели, он оттащил Клинта в сторону, повторяя, что всё хорошо, всё в порядке. Но ничего не было хорошо, никто не был в порядке.

— Хиии-хииии-хиии, — Питерс начал отползать от Клинта. Мотылек оставил Клинта в покое и, теперь, летал вокруг Питерса, словно отгоняя его ещё дальше.

— Мы с вами свяжемся, мистер Питерс, — Коутс стояла у стола с таким видом, будто, ничего не произошло. — Мистер Питерс собирался, уже, выйти, когда споткнулся о ковер и упал. Проводите его, пожалуйста. Свои вещи пусть оставит в шкафчике, — директор Коутс отсалютовала Тигу Мёрфи чашкой кофе и сделала очередной глоток.

Глава 12

1.

— Вы же знаете, офицер, что я склонна к припадкам, да?

Этот риторический вопрос Ванессе Лэмпли Ангелочек Фитцрой задала, стоя на почтительном расстоянии от будки охраны. У стоявшей рядом Джанет никаких иллюзий насчет этой затеи не было — у них будут проблемы.

Сидевшая по ту сторону пластикового окна широкоплечая Лэмпли, подалась вперед. Казалось, она была готова броситься на них прямо сквозь окно. Джанет решила, что Ангелочек, конечно, крепка и, совсем, не робкого десятка, но с Лэмпли ей не совладать.

— Фитцрой, это, что угроза? Когда тут такая херня творится?! У нас тут трое заключенных в паутине, я уже отработала смену, устала, как собака, а ты решила меня подонимать? Уверяю, это глупая затея.

Ангелочек подняла руки.

— Нет, нет, офицер, что вы? Я говорю о том, что, в данной ситуации, последний человек, которому бы я доверяла — это я сама. Список моих деяний говорит сам за себя, а есть ещё куча всего, о чём я вам никогда не расскажу.

Джанет прижала ладонь ко лбу и смотрела в пол. Если у Ангелочка и были планы поступить на дипломатическую службу, их стоило бы пересмотреть.

— А, ну, пошла на хер отсюда, дура ебанутая! — крикнула Лэмпли.

— Вот, поэтому я и привела Джанет, — Ангелочек указала руками на соседку.

— Ну, это всё меняет, конечно.

— Не смейтесь, — Ангелочек сжала ладони, что говорило о том, что она пытается успокоиться. — Не нужно надо мной насмехаться, офицер.

— Не указывай мне, что делать.

Джанет решила, либо сейчас, либо никогда.

— Простите, офицер Лэмпли. Мы не хотим создавать проблем.

Ванесса, которая, уже, привстала в кресле, села обратно. В отличие от Фитцрой, у которой плохих отметок было больше, чем собственности в игре в «Монополию», Сорли отличалась дружелюбным поведением. И, если верить словам Ри Демпстер, до неё домогалась эта мерзкая жаба Питерс. Ванесса решила её выслушать.

— В чём дело?

— Мы хотим сварить кофе. Особый кофе. Чтобы помочь остальным не уснуть.

Ванесса на какое-то время задержала палец над кнопкой громкой связи, прежде чем ответить:

— Что значит «особый»?

— Крепче, чем обычный.

— Вы тоже можете попробовать, — встряла Ангелочек, изобразив благожелательную ухмылку. — Такой вас взбодрит.

— О, именно то, что мне нужно! Полная тюрьма скачущих вокруг зэчек! Чудесно! Дай, угадаю, Фитцрой: секретный ингредиент этого кофе — крэк?

— Ну… не совсем. К тому же, у нас его нет. Только, позвольте задать вопрос: а какие, ещё, варианты есть?

Лэмпли была вынуждена признать, что ответа у неё не было.

Джанет снова заговорила:

— Офицер, пока с «авророй» не разберутся, люди здесь не смогут расслабиться, — эта мысль пришла ей на ум, буквально, только что. За исключением Мойры Данбартон и пары других зэчек, у остальных, ещё была надежда на освобождение. Несмотря ни на какие обстоятельства, эпидемия «авроры» была их шансом на спасение. Никто не знал, что стало с теми, кто уснул. Или станет. Но многим это казалось единственным способом обрести свободу. — Они начнут волноваться, беспокоиться и это создаст вам множество… проблем, — Джанет очень старательно избегала слова «бунт», но именно на эту проблему она намекала. — Они уже взволнованны, обеспокоены и напуганы. Вы сами сказали, что уже трое заразились этой штукой. Всё, что нужно, есть на кухне. Вы нас туда пустите, остальное мы сами сделаем. Послушайте, мы не собираемся поднимать шум или начинать торговать наркотой. Вы же меня знаете. Я чиста и завязала со всем этим. Я пытаюсь помочь и предлагаю конкретное решение.

— И, значит, ваш «особый» кофе поможет улучшить ситуацию? Поможет улучшить состояние и всё пережить?

— Нет, офицер, — ответила Джанет. — Я так не считаю.

Лэмпли коснулась бицепса и татуировки с могильным камнем и надписью «Твоя гордость». Её взгляд скользнул вверх, над экранами мониторов.

«Часы, — догадалась Джанет. — Там висят часы. Смена Лэмпли началась утром. Скорее всего, спать она вчера легла часов в 9 вечера, а встала не позднее 5:30 утра». Джанет помнила, что, когда она уходила, часы в её камеры показывали 5 вечера — поздновато уже.

Офицер повертела шеей. Джанет заметила у неё под глазами круги. Вот, что делает с человеком двойная смена.

— Блядство, — произнесла Лэмпли.

Джанет не слышала её голоса, но смогла прочесть по губам.

Лэмпли склонилась над микрофоном.

— Рассказывайте. Всё, без утайки.

— Думаю, это подарит людям чуточку надежды. Заставит их почувствовать, что они заняты чем-то полезным. И выиграть время.

Взгляд Ванессы, снова скользнул вверх. Обсуждение длилось долго, оно переросло в торги, затем, образовался четкий план, но в главном, Джанет удалось убедить Лэмпли — с часами не поспоришь.

2.

Клинт и Коутс остались в её кабинете в одиночестве, но, какое-то время сидели молча. Клинту удалось восстановить дыхание, но сердце продолжало бешено колотиться, а кровяное давление, казалось, приблизилось к критической отметке. Последний факт, он скрывал от Лилы — не хотелось её беспокоить попусту.

— Спасибо, — сказал он.

— За что?

— За то, что прикрыли.

Она закатила глаза. Сейчас она была похожа на уставшего ребенка, который слишком поздно вернулся с улицы.

— Я просто вырвала сорняк с нашей грядки, док. Это нужно было сделать, но больше терять людей я себе не позволю. Не сейчас. К тому же, ничего ужасного не случилось.

Клинт открыл рот, чтобы сказать: «Я собирался его убить», но закрыл обратно.

— Скажу лишь… — Джанет прервалась, чтобы зевнуть. — …что была немного удивлена. Вы — чисто Халк Хоган[64] в лучшие времена злоупотребления стероидами.

Клинт опустил голову.

— Но вы нужны мне здесь. Зам, опять, сбежал, так, что занимайте его должность, пока он не вернется.

— Видимо, он ушел домой к жене.

— Тоже так считаю. Понимаю его, прекрасно, но не одобряю. Наша главная задача — сдержать больше сотни находящихся здесь женщин. Нужно, чтобы вы не теряли хватку.

— Постараюсь.

— Уж, постарайтесь. Я знаю, через что вам довелось пройти в жизни — читала в личном деле — но, чтобы задушить человека большого ума не надо. Само собой, детские дела остались в прошлом.

Клинт посмотрел ей в глаза.

— Да, в прошлом.

— Скажите мне, что то, что произошло с Питерсом, было временным помутнением.

— Это было временное помутнение.

— Скажите, что не станете так поступать ни с одной из женщин в заведении, даже с Фитцрой. Или с кем-то ещё. С новенькой, например. С Эви Дурочкой.

Выражение лица Клинта говорило само за себя, и директор улыбнулась. Улыбка превратилась в очередной зевок, зазвонил телефон.

— Директор, — сказала та, сняв трубку. — Ванесса? Зачем ты звонишь мне, когда есть внутренняя…

Она слушала и Клинт заметил странную вещь. Телефон, который она держала, постепенно сползал от уха вверх, к волосам, она вернула его на место, но он, тут же, пополз обратно. Это могла быть обычная усталость, но на усталость это было, совсем, не похоже. На мгновение он предположил, что Дженис прикладывается к бутылке, но отмёл эту мысль. Они с Лилой были в гостях у Коутс несколько раз, и самое большее, что она себе позволяла — это бокал вина, который она, даже, не допивала.

Он попытался заставить себя прекратить строить догадки, но сделать это было, довольно, сложно. Если директор Коутс вырубится, кто будет руководить, пока не вернется Хикс? Если Хикс, вообще, вернется. Лэмпли? Он сам? Клинт подумал о том, каково это — быть начальником тюрьмы и вздрогнул.

— Ясно, — сказала Коутс в трубку. — Ясно. Я сказала, да. Пусть делают. Пойди к общей связи и сообщи главному повару, чтобы запустил кофемашину.

Она закончила разговор и положила трубку на аппарат, промахнулась и попробовала снова.

— Чёрт, — сказала она и рассмеялась.

— Дженис, вы как?

— О, могло быть и лучше, — вышло у неё «мглобылше». — Только что я разрешила Ванессе позволить Фитцрой, Сорли и ещё парочке сварить чудо-кофе. Своего рода, топливо.

— Чего?

Коутс заговорила очень медленно, Клинту подумалось, что именно так ведут себя пьяные, когда пытаются казаться трезвыми.

— Со слов Ванессы, это идея Ангелочка, нашего личного Уолтера Уайта[65]. Та говорит, наш кофе слишком легкий и светлый, потому что в нём мало кофеина. Поэтому, вместо одной пачки на кувшин, они собираются сыпать три. Собираются наварить много лиров, — Она удивленно облизнула губы. — В смысле, литров. Губы не двигаются, совсем.

— Вы прикалываетесь? — он и сам не понял, имел ли он в виду, кофе или её губы.

— Самая мякотка впереди, док. Они собираются бахнуть туда весь судафед, что есть в лазарете. Но, перед тем, как выпить кофе, закученные… тьфу, блин, заключенные, заварят смесь из грейпфрутового сока и масла. Чтобы ускорить вптвние. Так говорит Англчк, я и не дмаю…

Коутс попыталась подняться, но упала обратно в кресло и рассмеялась. Клинт бросился к ней.

— Джен, скажите, вы пили сегодня?

Она посмотрела на него мутными глазами.

— Конечно, нет. Я не пяная, я, бдто… — Она моргнула и потянулась за сумочкой, которая лежала рядом с ящиком для входящих бумаг. Она порылась в сумочке. — Где тблетки? Они тут лежали, на столе, в сумочке.

— Какие таблетки? — Клинт осмотрел стол, но ничего не нашел. Наклонился и посмотрел на полу. Ничего, кроме пары клубков пыли, не замеченных уборщиком утром.

— За… За… а, блядь, — она вытянулась в кресле. — Удачи, док. Шплю…

Клинт заглянул в мусорную корзину и там, среди бумаги и нескольких оберток от шоколада, он нашел бутылек из аптеки. На нем было написано «Дженис Коутс» и ниже «Занакс. 10 мг.» Бутылек был пуст.

Он показал ей его так, чтобы она могла его чётко разглядеть и, одновременно, с ней произнес:

— Питерс.

Сделав недюжинное усилие, Дженис выпрямилась в кресле и посмотрела Клинту в глаза. Несмотря на то, что её взгляд был мутным, заговорила она без запинок и не комкая слова:

— Достань его, док. Пока он не ушел. Запри сучару в крыле «С» и выкинь, нахер, ключ.

— Вам нужно сблевануть, — сказал Клинт. — Сырые яйца. Пойду, принесу с кух…

— Поздно. Вырубаюсь. Скажи Мики… — она закрыла глаза. Чтобы открыть их, пришлось приложить усилие. — Скажи Мики, я её люблю.

— Сами всё ей скажете.

Коутс улыбнулась. Глаза, снова закрылись.

— Теперь ты за главного, док. Пока Хикш не врнетш. Ты… — она сделала глубокий вдох. — Береги их, пока они не ушнут… а потом, береги их… береги, пока…

Директор Коутс положила руки на стол и уткнулась в них лицом. Клинт, с ужасом, наблюдал, как в её волосах появились первые белые нити, они опускались на щёки, уши, глаза, постепенно закрывая всё лицо.

«Так быстро, — подумал Клинт. — Всё, так быстро».

Он выбежал из кабинета директора, чтобы сказать секретарю задержать Питерса, но Бланш Макинтайр на месте не оказалось. На чистом столе лежал листок бумаги, на котором черным маркером было написано: «Ушла в книжный клуб». Клинт дважды перечитал написанное, прежде чем осознал смысл слов.

В книжный клуб?

Серьёзно?

Бланш ушла в книжный клуб?

Клинт побежал по Бродвею к выходу, расталкивая немногочисленных заключенных в коричневых тюремных робах. Он подбежал к главным воротам и заколотил по кнопке вызова, пока ему не ответила дежурный офицер Милли Олсон:

— Господи, док, не пугайте так. Что случилось?

В этот момент, Клинт заметил через окошко, как «Шевроле» Дона Питерса, уже проехав, внутренние ворота, стояла в санитарной зоне, ожидая открытия внешних ворот. Клинт, даже, заметил, как Дон протягивает зажатый жирными пальцами пропуск. Внешние ворота пришли в движение.

Клинт, снова, нажал кнопку вызова и произнес:

— Ничего, Милли. Уже, ничего.

Глава 13

1.

По пути в город, в голове у Лилы начал крутиться назойливый дурацкий мотивчик, который она с подругами напевала в детстве, когда родители не слышали. Она начала напевать его вслух:

— А в Дерби, а в Дерби, улицы из стекла. А в Дерби, а в Дерби, девчонки надерут вам ла-ла-ла-ла-ла…

Что там дальше? А, точно.

— А в Дерби, а в Дерби, у брата моего волос копна. А в Дерби, а в Дерби, у сестры моей полон рот на-на-на-на-на…

Она слишком поздно осознала, что на всей скорости въехала в кусты, зависнув над крутым склоном, падение в который не сулило ничего хорошего. Она обеими ногами вжала педаль тормоза и переключила коробку передач в положение «парковка», ощутив, при этом, как щеки коснулись какие-то нити. Она сдернула их с лица, затем, толкнула плечом дверь и попыталась выскочить. Ремень безопасности дернул её обратно.

Лила отстегнула ремень и вышла, глубоко дыша и успокаиваясь. Она дважды ударила себя по лицу, сначала, с одной, потом, с другой стороны.

— Совсем, чуть-чуть, — сказала она вслух. Ниже, журчал ручей, который тек на восток и дальше впадал в реку Болл. — Совсем, чуть-чуть и всё, Лила Джин.

Она прекрасно понимала, что начала засыпать и белая дрянь начала покрывать её лицо, но она твёрдо решила, что не позволит этому случиться, пока не обнимет и не поцелует сына.

Лила вернулась за руль и взяла рацию.

— Четвертый, это первый. Приём.

Поначалу, никто не отвечал, и она уже собралась вызвать снова, когда Терри вышел на связь:

— Первый, это четвертый, — у него был странный голос. Будто, он замерзал.

— Четвертый, ты проверил аптеки?

— Ага. Две разграблены, одна сгорела. Там пожарные работают, так что, не страшно. Это хорошая новость. Плохая в том, что фармацевт и провизоры убиты, и мы думаем, что, ещё, как минимум, один труп в «Райт Эйд». Где пожар. Пожарные не уверены, пока, сколько именно жертв.

— Ох, блин.

— Простите, шериф, но это так.

Нет, ему не холодно, кажется, он плачет.

— Терри? В чём дело? Что-то не так?

— Был дома, — ответил он. — Нашел Риту в коконе. Она накрывала на стол, как всегда, когда я приезжал со смены. Собиралась вздремнуть минут на 15–20. Я сказал, чтобы не засыпала, она сказала, что не будет, а когда я заскочил домой, чтобы проверить…

Он заплакал.

— Перенес её в кровать и поехал проверять аптеки. А, что мне ещё делать было? Пытался дозвониться дочери, никто не ответил. Рита тоже звонила, много раз, — Диана Кумбс, только что, поступила в университет Южной Калифорнии. Её отец издал хлюпающий вздох. — Большинство женщин на западном побережье уснули и не проснулись. Я надеялся, она не спала ночью, тусовалась где-нибудь… но, я знаю, что это не так, Лила.

— А, вдруг, ты ошибаешься?

Терри не ответил на вопрос.

— Но, они же дышат. Все уснувшие женщины продолжают дышать… я не знаю… может…

— Роджер с тобой?

— Нет. Но я с ним разговаривал. Его Джессика тоже. От головы до пят. Видимо, легла спать голой, потому что стала похожа на мумию из старых ужастиков. И ребенок. Прямо в кроватке, зарос, совсем как показывали по телевизору. Роджер не в себе. Ходит по дому, что-то бормочет, головой трясет. Я пытался убедить его поехать со мной, но он отказался.

Его слова разозлили Лилу, видимо, потому, что она сама, чуть, не вырубилась. Если, уж, она не сдалась, то и никто не должен.

— Скоро ночь и нам понадобятся все копы, какие есть.

— Я им говорил…

— Я за Роджером. Встретимся в участке. Передай всем, кого найдешь. В 7 вечера.

Даже, когда весь мир катится в тартарары, Лила не станет говорить в эфире о том, что планирует вскрыть вещдоки и устроить зажигательную вечеринку, только для своих.

— Приезжай.

— Не думаю, что Роджер пойдет.

— Пойдет. Даже, если, придется его на аркане тащить.

Она отъехала от обрыва, в который, чуть, не скатилась и направилась в город. Она включила сирену, но, всё равно, притормаживала на каждом перекрестке. Потому что в этой ситуации, всем плевать на сирены. К тому времени, как она выехала на Ричланд лейн, где жили Роджер и Джессика Элвей, в её голове, снова зазвучала эта дурацкая песенка: «А в Дерби, а в Дерби, у папеньки заноза…»

Мимо неё, через перекресток пролетел «Датсан», игнорируя запрещающие сигналы светофора. В другой день, она бы прищучила наглого козла, не раздумывая. Если бы она не боролась со сном, то заметила бы на заднем бампере наклейку с надписью «что смешного в мире, любви и понимании» и опознала бы владелицу этой машины — миссис Рэнсом — которая жила чуть дальше по улице, там, где оставались незаселенные дома. Если бы она не боролась со сном, то опознала бы и водителя, с удивлением, узнав в нем собственного сына, а рядом с ним сидела Мэри Пак, девчонка, в которую он по уши втрескался.

Но этот день очень сильно отличался от обычного, ей очень хотелось спать, поэтому она продолжила путь к дому Элвеев на Ричланд лейн, где ей суждено было столкнуться с очередным кошмаром.

2.

У Джареда Норкросса в голове звучала своя заевшая пластинка, только в ней не было ни слова о Дерри, где улицы сделаны из стекла. Это были слова «совпадение, уверенность, предопределение, судьба». Выбирать можно, что угодно — но суть одна. Совпадение, уверенность, предопределение, судь…

— Ты проехал на красный, — вырвала его из размышлений Мэри. — И я видела копа.

— Не говори под руку, — ответил Джаред. Он крепко вцепился в руль, бешено колотящееся сердце посылало импульсы боли прямо в больное колено. Оно сгибалось, что было хорошим знаком, и Джаред надеялся, что просто потянул его, а не вывихнул, или ещё чего похуже. Сама мысль о том, что его могли остановить за езду без прав и без человека с правами рядом, бросила его в пот. Мать не раз и не два говорила ему, что самое худшее для неё, как для шерифа — это то, что её сына примут за какое-нибудь нарушение. Это могло быть, что угодно, даже случайно вынесенный и не оплаченный леденец из магазина.

— И, уж, будь уверен, — сказала ему мать. — Если мне придется несладко, то для тебя, вообще, начнется ад.

Сидевшая сзади внучка миссис Рэнсом, Молли, обернулась и посмотрела в заднее окно.

— Ничего страшного, — доложила она. — Поехал дальше.

Джаред немного расслабился, но не переставал удивляться самому себе, тому, что вписался во всё это. Ещё каких-то полчаса назад, он сидел дома и ждал вестей от родителей. Затем позвонил Мэри, которая принялась орать на него, едва он успел сказать «привет».

— Ты где? Я уже все телефоны оборвала!

— Да ну? — Наверное, это не так уж и плохо. Девочки не начинают кричать, если им до тебя нет дела, так, ведь? — Я телефон разбил.

— Ну, так, давай сюда! Мне нужна помощь!

— Что? Что случилось? Что не так?

— А то, ты не знаешь, что не так? Всё не так, если ты — девочка! — Она задержала дыхание и продолжила, заметно, понизив тон: — Мне нужно в «Shopwell». Если бы рядом был папа, я бы попросила его, но он уехал в Бостон по делам и сейчас возвращается домой. Только, нам от этого не легче.

«Shopwell» был самым большим супермаркетом в городе, но находился он на противоположном конце города. Джаред попытался изобразить самую «взрослую» интонацию, на какую был способен:

— Бакалея Дулинга гораздо ближе. Понимаю, выбор там не сравнится…

— Ты, совсем, не слушаешь?

Он замолчал, напуганный её истеричным криком.

— Нужно ехать в «Shopwell», потому что там, в производственном отделе, работает женщина. Её все знают. Она продаёт… помощь для учёбы.

— Ты про «спиды»?

Молчание.

— Мэри, эта дрянь незаконна.

— Да мне плевать! Мама пока в порядке, но младшей сестре всего 12, она ложится спать в девять, и к этому сроку превращается в натурального зомби.

«А есть ещё ты», — подумал Джаред.

— А есть ещё я. Я не хочу засыпать. Не хочу оборачиваться в кокон. Я боюсь до усрачки!

— Я понял, — сказал Джаред.

— Ничего ты не понял! Потому что ты — парень. Парням этого не понять, — она сделала несколько глубоких вдохов. — Не важно. Не знаю, зачем я тебе позвонила. Наберу Эрика.

— Не надо, — в панике выпалил Джаред. — Я заеду за тобой.

— Заедешь? Правда? — о, боже, радость. Его колени ослабли.

— Да.

— А родители не будут против?

— Не будут, — ответил Джаред, что, в общем-то, было, отчасти, правдой. Как они будут против, если Джаред ничего им не скажет? Наверное, они будут против, учитывая весь этот мировой кризис, ведь, у него не было водительских прав. Он бы получил их, если бы не задел мусорный бак на парковке во время первой сдачи экзамена. Не считая этого, остальное он сдал.

Произвел бы Джаред на Мэри впечатление, если бы сказал, что сдал? Ну, строго говоря, именно так он и сказал. Чёрт! Тогда казалось, ложь не будет иметь последствий. Провалить экзамен казалось так тупо. Он собирался пересдать его через месяц, а, так как, своей машины у него не было, Мэри ничего бы не заметила. В этом была своя логика. Джаред, почему-то, решил, что сдать экзамен на права в Дулинге не составит труда.

— Когда ты приедешь?

— Минут через 15. Может, 20. Жди меня.

Только положив трубку, он понял, насколько же встрял. У него не только не было прав, у него и машины-то не было. Отец уехал на «Приусе» в тюрьму, а «Тойота» матери стояла у полицейского участка. Других транспортных средств у семьи Норкроссов не было. Он мог либо попросить у кого-нибудь машину, либо перезвонить Мэри и сказать ей, чтобы звонила Эрику. Первое было маловероятно, а второе, после того, что произошло днем, казалось ему просто немыслимым.

В этот момент позвонили в дверь.

Совпадение, уверенность, предопределение, судьба.

3.

Миссис Рэнсом опиралась на костыль и носила на ноге какую-то жуткую металлическую скобу. Глядя на неё, Джаред понял, что его проблемы с коленом — просто детская царапина.

— Я видела, как вы вернулись, — сказала она. — Джаред, верно?

— Да, мэм, — Джаред был воспитанным мальчиком и не забыл бы о хороших манерах даже, находясь на борту тонущего «Титаника». Он шагнул в сторону.

Миссис Рэнсом помотала головой и сказала:

— Пожалуй, нет. Артрит. Прошу прощения, что приходится, учитывая нынешние обстоятельства, просить об услуге. Молодой человек, у вас есть водительские права?

Джаред, внезапно, вспомнил старый фильм, где упрямый злодей, как-то, сказал: «Повесить меня можно, только, один раз».

— Да, только машины нет.

— Это не проблема. У меня есть. «Датсан». Старый, но в хорошем состоянии. Я из-за артрита за руль последнее время не сажусь. К тому же, скоба мешает нормально чувствовать педаль. Но это же неважно, правда, Джаред? У меня есть просьба.

Джаред не сомневался, что это будет за просьба.

— Я и так плохо сплю, но, когда сын и невестка оставили у меня внучку, а сами уехали… уехали работать, сон пропал совсем. Несмотря на боль, я бы, конечно, сегодня уснула, но у меня есть определенные обязанности. Короче… — она подняла костыль и почесала им между бровей. — Как же сложно-то. Я порядочный человек и не стала бы просить незнакомца об услуге, но, увидев, как вы зашли домой, я решила… что, возможно…

— Вы решили, что можно кого-нибудь попросить помочь вам ещё какое-то время не засыпать, — закончил за неё Джаред, а у самого, при этом, в голове начали вертеться слова «совпадение, уверенность, предопределение, судьба».

Миссис Рэнсом широко раскрыла глаза.

— О, нет! Конечно, нет! Я кое-кого знаю. Думаю, что знаю. Она доставала мне марихуаны — от артрита и глаукомы — но, мне кажется, у неё есть и другое. И дело не во мне. А в Молли. Это моя внучка. Сейчас она бодра и скачет, как блоха, но к 10 часам…

— Станет вялой? — спросил Джаред, думая о сестре Мэри.

— Да. Вы мне поможете? Женщину зовут Норма Брэдшоу. Она работает в Shopwell[66], на другом краю города. В производственном отделе.

4.

И, вот, он сидит за рулем, едет в «Shopwell», проезжает на красный свет, а в машине с ним сидят два человека, за которых он в ответе. На Мэри, ещё можно было положиться, на десятилетнюю Молли Рэнсом — не очень. Когда Джаред согласился помочь её бабушке, девчонка уже сидела на заднем сидении старого «Датсана». Старушка настояла, чтобы девочка поехала с ним. Это нужно было для того, чтобы, по её словам «она не выжала из неё все соки». По телевизору сообщали, что в городе неспокойно, но миссис Рэнсом, казалось, совсем не переживала, отправляя внучку в Дулинг.

Джаред был не в том положении, чтобы отказываться от дополнительного пассажира. Машина принадлежала старушке и, если бы он отказался, снова встал бы вопрос о наличии у него водительских прав. Миссис Рэнсом находилась в отчаянном положении и могла бы разрешить ему ехать даже, если бы он признал, что прав у него нет, но рисковать Джаред не хотел.

Они, наконец, подъехали к супермаркету. Молли сидела сзади, пристегнутая ремнем безопасности и ни на секунду не затыкалась. По пути Джаред и Мэри выяснили, что у Молли есть лучшая подруга, Оливия, которая всегда бесится, когда что-то идёт не так, как нужно ей, это, типа, её суперсила; что родители Молли уехали на встречу с «семейкиным» консультантом, что бабуля курит специальные лекарства, которые помогают ей со зрением и артритом; что у неё есть большая трубка с американским орлом, что курение это, в общем-то, плохо, но бабуле это нужно; что, вообще-то, Молли не должна об этом рассказывать, потому что курить эту штуку неправильно…

— Молли, — не выдержала Мэри, — ты, хоть когда-нибудь, затыкаешься?

— Ну, только, когда сплю, — ответила та.

— Я не хочу, чтобы ты засыпала, но ты, слишком много разговариваешь. И, перестань дышать бабушкиной трубкой. Для тебя это вредно.

— Ну и ладно, — заявила Молли и скрестила руки на груди. — Можно, только, один вопрос госпожа начальница Мэри?

— Ну, давай, — бросила та. Её волосы, обычно зачесанные на затылке в конский хвост, сейчас свободно падали на плечи. Джаред подумал, что так она выглядит ещё красивее.

— А вы, ребята, типа, вместе?

Мэри открыла рот, чтобы ответить и посмотрела на Джареда. Однако, прежде чем она смогла что-нибудь сказать, Джаред указал рукой вперед, на залитую светом фонарей парковку, которая была битком заставлена машинами.

— А вот и «Shopwell».

5.

— Безумие какое-то, — протянула Мэри.

— Да-да, безумие, — согласилась Молли.

Джаред припарковался на газоне, на самом дальнем краю площадки. Наверное, это тоже нарушение, но, в данном случае, он такой не один. Машины стояли беспорядочно, в несколько рядов, въезжающие сигналили тем, кто пытался выехать. Стоял настоящий бедлам. Две машины столкнулись, водители вышли и принялись орать друг на друга.

— Молли, тебе, наверное, лучше остаться в машине.

— Ни за что, — она ухватила Джареда за руку. — Не бросайте меня. Пожалуйста. Мама, однажды, оставила меня на парковке…

— Идём, — прервала её Мэри и указала на очередь в середине. — Пойдем там. Меньше шансов, что прогонят.

Они пошли мимо брошенных машин. Проходя мимо одной, они, едва, успели проскочить, как огромный пикап «Додж Рам» врезался задом в машину и отпихивал её, пока не образовалось достаточно места для разворота. «Додж» прибавил газу и умчался прочь, его задний бампер болтался, словно сломанная челюсть.

В магазине царил полный бардак. Люди кричали, люди вопили, ругались, слышался звон разбитого стекла. Мимо них пробежал тощий мужчина в костюме и при галстуке, толкавший перед собой тележку полную энергетических напитков. За ним гнался, громыхая сапогами, здоровяк в джинсах и футболке.

— Ты не можешь забрать их все! — кричал тот, что в сапогах.

— Кто не успел — тот опоздал! — не оборачиваясь, ответил тощий в костюме. — Кто не успел — тот…

Он попытался повернуть в отдел № 7 (товары для животных и пресса) и, в этот момент, его перегруженная тележка врезалась в автомат с собачьим печеньем. Мужик в сапогах подбежал к тележке и выхватил из неё упаковку энергетика. Когда тощий попытался вытащить тележку из автомата, здоровяк пихнул его плечом и тот упал на пол.

Джаред посмотрел на Мэри.

— Где производственный? Я тут ни разу не был.

— Там, наверное, — она указала налево.

Он закинул Молли на плечи и переступил через тощего в костюме. Тот приподнялся на одной руке, а другой держался за ушибленную голову.

— Чувак с ума сошел, — обратился он к Джареду. — К тому же, украл у меня энергетики.

— Я знаю, — ответил Джаред, решив не указывать парню в костюме, что тот хотел сбежать с полной тележкой этих самых энергетиков.

— Все кругом с ума посходили. Что они себе думают? Что начался ураган? Снежная буря, ёбанаврот? — он заметил Молли и тихо добавил: — Простите.

— Ой, не переживайте, родители постоянно так разговаривают, — ответила Молли и ещё крепче прижалась к Джареду.

В мясном отделе было относительно спокойно, а, вот в отделе № 4 — витамины, товары для здоровья и обезболивающие — шла настоящая война. Шли бои за «Генестру», «Люмидэй», «Натрол» и десятки других наименований лекарств. Часть полок была вынесена подчистую, Джаред подумал, что именно на них раньше стояли препараты, позволяющие сохранять бодрость.

В их сторону бежала пожилая женщина, одетая в синее муу-муу[67], за ней бежал футбольный тренер Джей-Ти Уиттсток, отец двоих помощников матери Джареда — Уилла и Рупа Уиттстоков. Джаред ничего не знал о тренере, но вспомнил, как на День Труда[68] Уилл и Руп выиграли забег в мешках, а в боях на кулачках выиграли 5 долларов. Лила, обычно, очень осторожная в оценке своих подчиненных и их семей, описала их как «очень молодых и очень энергичных».

Женщину в муу-муу задерживала корзина, полная какого-то лекарства, под названием «Vita-Caff». Уиттсток схватил её за воротник и потянул назад. Корзина взлетела в воздух, и бутыльки с лекарством разлетелись во все стороны в том числе под ноги Джареду, Мэри и Молли.

— Не надо! — вскрикнула пожилая женщина. — Не надо, пожалуйста! Я поделюсь! Я поде…

— Ты сгребла всё, что было, — зарычал на неё Уиттсток. — Называешь это «поделиться»? Мне нужно для жены.

Вместе они бросились на пол, собирать лекарство. Он толкнул её на полки, отчего стоявшие там коробки с аспирином посыпались на пол.

— Хулиган! — крикнула женщина. — Грязный мерзкий хулиган!

Не раздумывая, Джаред шагнул вперед и ударом ноги в голову оттолкнул тренера в сторону. Женщина продолжила собирать с пола лекарства. В какой-то момент, они, вновь оказались лицом к лицу. На лысеющей голове тренера отпечатался след от кроссовка Джареда. Тренер, неожиданно, вскочил и с проворством обезьяны, укравшей апельсин, с полупустой корзиной в руках бросился к выходу. Пробегая мимо Джареда, он зло посмотрел на него и толкнул в плечо, отчего того развернуло и вместе с Молли они упали на пол. Молли взвизгнула.

Мэри бросилась к ним, но Джаред помотал головой.

— Мы в порядке, — сказал он ей. — Проверь её. — Женщина в муу-муу, тем временем, продолжала собирать забытые Уитстоком таблетки.

Мэри опустилась на одно колено.

— Мэм, вы как?

— Вроде, нормально, — ответила та. — Просто, шокирована. Зачем он… Он, кажется, сказал, у него жена… или дочь… Но, ведь, у меня, тоже, есть дочь…

Её кошелек валялся посреди отдела. Люди ходили мимо него, не замечая, их интересовали, главным образом, оставшиеся на полках лекарства. Джаред поднялся сам, помог Молли и отдал женщине кошелек. Та собрала оставшиеся бутыльки.

— Заплачу за них в другой раз, — Мэри помогла ей встать. — Спасибо вам большое. Я закупаюсь тут каждый день и большинство этих людей — мои соседи. Но сегодня я их не узнаю.

Она заковыляла прочь, крепко прижимая к груди кошелек.

— Хочу обратно к бабуле! — захныкала Молли.

— Иди сам, — сказала Мэри Джареду. — Женщину зовут Норма, у неё светлые крашеные волосы. Я отнесу Молли обратно в машину.

— Я знаю, миссис Рэнсом про неё говорила, — ответил Джаред. — Осторожней, там.

Вместе с Молли они направились к выходу, но, вдруг Мэри обернулась и сказала:

— Если она откажется тебе продавать, скажи, что ты от Эрика Бласса. Это поможет.

Видимо, она заметила боль в его глазах, потому что, перед тем, как развернуться и потащить Молли за собой к выходу, поморщилась.

6.

В коридоре производственного отдела стоял и курил мужчина. Он был одет в белые штаны и рубашку, на груди у него красными буквами было написано «менеджер по производству». Он смотрел на творящийся в зале магазина бардак с невозмутимым спокойствием.

Увидев приближающегося Джареда, он сказал таким тоном, будто продолжал прерванный разговор:

— Когда женщины уснут, всё успокоится. Весь бардак из-за них, понимаешь. Я знаю, поверь. Я трижды терпел поражение в брачных войнах. Не всегда проигрывал, конечно. Всегда по-разному. Дело в том, что я всегда поддерживал Конфедерацию.

— Я ищу…

— Норму, я понял, — перебил его менеджер.

— Она здесь?

— Неа. Продала весь товар и ушла, почти час назад. Оставила только для себя, полагаю. У меня есть немного «черники»[69]. Добавь её в хлопья и перемешай.

— Спасибо, я пас.

— Есть и светлая сторона, — как ни в чём ни бывало, продолжил менеджер. — Скоро не придется платить алименты. Юг снова восстанет! Нас сломили, но не сломали!

— Чего?

— Сломили, но не сломали. «Я принесу вам кусок фрака Линкольна, полковник!» Это Фолкнер[70]. Чему вас, вообще, в школе учат?

Джаред пошел прочь из магазина. Персонал куда-то исчез, кругом сновали люди с полными корзинками продуктов.

Снаружи, на подножке автобуса сидел мужчина и держал в руках корзинку полную банок кофе «Maxwell House».

— Жена уснула, — извиняющимся тоном произнес он. — Надеюсь, скоро проснется.

— Думаю, оно вам пригодится, — отозвался Джаред и перешел на бег.

Мэри сидела на пассажирском сидении «Датсана» с Молли на руках. Когда Джаред уселся за руль, она встряхнула девочку и нарочито громко заговорила:

— А, вот и он! А, вот и он, дружище Джаред!

— Привет, Джаред, — устало произнесла Молли.

— Молли засыпает, — продолжала Мэри тем же громким голосом. — Но, пока не спит. Совсееем не спит! Мы обе не спим, даже, Молс? Расскажи нам про Оливию.

Молли перебралась с рук Мэри на заднее сидение.

— Не хочу.

— Достал? — Мэри заговорила тише. — Достал?

Джаред завел машину.

— Она ушла. Нас опередили. Не повезло нам. И миссис Рэнсом тоже.

Он отъехал от «Shopwell», старательно объезжая другие машины, стремившиеся занять его место. Джаред был слишком расстроен и встревожен, видимо, поэтому выехать с парковки ему удалось без столкновений.

— Мы к бабуле едем? Хочу к бабуле.

— Сначала, только Мэри завезу, — ответил Джаред. — Ей нужно позвонить своему приятелю Эрику, у него, наверное, ещё осталось, — на какое-то мгновение, ему полегчало — он выплеснул на Мэри свои страхи и тревоги. Впрочем, только на мгновение. Детские игры. Его это раздражало, но ничего поделать с собой он не мог.

— Что значит «осталось»? — спросила Молли, но ей никто не ответил.

Когда он подъехал к дому Паков, спустились сумерки. Джаред завёл «Датсан» миссис Рэнсом на тротуар.

В сгущавшемся мраке первой ночи «авроры» Мэри пристально посмотрела на Джареда.

— Джар, я не собиралась идти с ним на «Arcade Fire». Я собиралась его кинуть.

Он не ответил. Может, она говорила правду, а может, и нет. Он знал, лишь, что они с Эриком были, достаточно, близкими друзьями, чтобы он рассказал ей о местном наркоторговце.

— Ну, чего ты, как ребенок? — спросил Мэри.

Джаред, молча, смотрел вперед.

— Ладно, — сказала Мэри. — Ладно, малыш. Малыш хочет соску. Будет тебе. Хрен с ним. И с тобой тоже.

— Вы ругаетесь, прям, как мои мама с папой, — сказала Молли и заплакала. — Прекратите. Хочу, чтобы вы снова стали вместе.

Мэри вышла, хлопнула дверью и пошла по тротуару.

Она, почти дошла до крыльца, когда Джаред, вдруг, осознал, что может статься, что в следующий раз он увидит её, замотанной в белый кокон. Он посмотрел на Молли и сказал:

— Не засыпай. Если начнешь вырубаться, я тебя так встряхну, что пожалеешь.

Он выбрался из машины и побежал к Мэри. Он нагнал её, когда она уже открывала дверь. Она резко повернулась к нему. Вокруг уличного фонаря над крыльцом порхали мотыльки, их тени отражались на её лице.

— Прости, — сказал он. — Мэри, прости, пожалуйста. Я всё думал о том, что моя мама где-то уснула за рулём и, совершенно, не понимал, что нужно тебе. Прости.

— Ладно, — ответила она.

— Не засыпай сегодня, хорошо? — он обнял её и поцеловал. И произошло чудо — она поцеловала его в ответ, их дыхание пришло в унисон.

— Я, совершенно, точно, не сплю, — заявила она, глядя ему в глаза. — Отвези эту болтливую Красную Шапочку к бабуле.

Он отступил назад, повернулся, но развернулся обратно и снова её поцеловал.

— Ого, — воскликнула Молли, когда он вернулся в машину. Судя по её голосу, её веселое настроение вернулось. — Вы и, правда, чмокнулись.

— Так и есть, — ответил Джаред. Он чувствовал, будто, его тело не принадлежало ему. Он, до сих пор, ощущал прикосновение её губ, тепло её дыхания. — Поехали домой.

Последний отрезок этого пути был длиной всего в девять кварталов и Джаред без происшествий добрался до Тремейн стрит и спокойно ехал мимо пустых домов. Он подъехал к дому миссис Рэнсом. Фары машины осветили фигуру в кресле, и у этой фигуры не было лица. Джаред вдавил в пол педаль тормоза. Миссис Рэнсом превратилась в мумию.

Молли закричала и Джаред выключил фары. Он развернул «Датсан» и поехал к своему дому.

Он отстегнул ремень Молли и взял её на руки. Та, мгновенно, вцепилась в него.

— Не волнуйся, — сказал он, гладя её по липким от пота волосам. — Останешься со мной, будем всю ночь смотреть кино.

Глава 14

1.

Когда-то, Мойра Данбартон была на передовицах всех газет, сейчас же она сидела, всеми забытая, в камере В-11, которую, вот, уже, 4 года делила с Кейли Роулингз. Дверь в камеру была открыта. Все камеры крыла «В» были открыты и Мойра не очень верила, что их закроют на ночь. Не этой ночью. На стене висел небольшой телевизор, настроенный на «Американские новости», но звук Мойра выключила. Она и так знала, что происходит. Даже, самая тупая зэчка в Дулинге знала, что происходит. Внизу экрана мерцала красная надпись «Погромы в стране и в мире». Далее, следовал список городов, большинство из них — американские, потому что, в первую очередь, телевизионщиков волновало то, что происходит у них в стране, а уж потом, в остальном мире. Мойра успела прочитать о массовых беспорядках в Калькутте, Сиднее, Москве, Кейптауне, Бомбее и Лондоне, прежде чем, отвернуться.

Забавно, если задуматься: зачем эти люди бунтуют? Что они думают этим решить? Мойра подумала, а случились бы массовые беспорядки, если бы уснула другая половина человечества? Скорее всего, нет.

Кейли лежала на коленях у Мойры, её лицо было покрыто белыми нитями, которые вздымались при каждом выдохе. Мойра держала её за руку, но даже не пыталась разорвать покров. По громкой связи в тюрьме сообщили, что сдирать его очень опасно, то же самое, говорили и в новостях. Сквозь покров она чувствовала тёплые тонкие пальцы Кейли, похожие, на ощупь, на залитые пластиком карандаши. Они были любовницами с тех самых пор, как Кейли заехала в В-11 за вооруженное нападение. Несмотря на разницу в возрасте, они легко сошлись. Чувство юмора Кейли смягчало холодный цинизм Мойры. Кейли была добрым человеком, её свет заполнял ту тьму, которая поселилась в Мойре после того, что она видела и натворила. Она изящно танцевала, прекрасно целовалась и, хоть они нечасто занимались сексом, но, когда занимались, она и в этом была шикарна. Когда они вместе лежали, скрестив ноги, тюрьма и весь остальной мир вокруг них исчезали, оставались только они вдвоём.

Кейли неплохо пела. Она три года подряд выигрывала конкурс самодеятельности. Когда она в октябре а капелла исполняла «The First Time Ever I Saw Your Face» Роберты Флэк[71], у всех глаза были на мокром месте. Видимо, больше песен не будет, решила Мойра. Во сне люди чаще разговаривают, а не поют. Если бы Кейли начала петь, никто бы ничего толком не расслышал. А, что, если эта дрянь заполнила её горло и лёгкие? Если так, как ей удается дышать?

Мойра пошевелила одним коленом, затем другим, осторожно раскачивая свою возлюбленную.

— Ну, зачем, ты уснула, девочка? Почему не дождалась меня?

Подошли Джанет и Ангелочек. Они толкали перед собой кухонную тележку, на которой стояли два больших чана с кофе и две пластиковые кастрюли с соком. Мойра почувствовала их раньше, чем они появились, потому что с ними был мужчина, а у них всегда горький запах. Их сопровождал офицер Рэнд Куигли. Мойра подумала о том, сколько ещё женщин-офицеров осталось в строю. Видимо, немного. Вряд ли кто-то из них появится к следующей смене.

— Кофейку, Мойра? — спросила Ангелочек. — Охуенно бодрит.

— Нет, — отозвалась та. Она продолжала раскачивать лежавшую на коленях Кейли.

— Уверена? Реально, помогает. Чтоб мне сдохнуть, если вру.

— Нет, — повторила Мойра. — Проваливай.

Куигли не понравился её тон.

— Следи за языком.

— А то, что? Стукнешь меня палкой по башке и я усну? Ну, давай! Так даже лучше будет.

Куигли не ответил. Он выглядел измотанным. Мойра не понимала, с чего бы ему уставать. Его всё это не касалось, этот крест несли только женщины.

— Бессонница, да? — спросила Ангелочек.

— Ага. Когда не надо.

— Везет нам, — отозвалась Ангелочек.

«Нет, — подумала Мойра. — Нам, как раз, не везет».

— Мне жаль, — сказала Джанет, и видно было, что ей, действительно, жаль. Мойру это задело за живое. Но она не станет плакать в присутствии офицера Куигли или этих молодух. Не станет.

— Проваливайте, сказала.

Когда они ушли, громыхая своей грёбаной кофе-машиной, Мойра склонилась над спящей сокамерницей. Ей происходящее не казалось сном. Скорее, это было похоже на магическое заклинание.

Она очень поздно познала любовь, чудо, что это чувство, вообще, посетило её. Это было похоже на розу, выросшую на дне воронки от взрыва. Она должна быть благодарна за всё время, проведенное с ней. Но, глядя на белую маску на её лице, чувство благодарности куда-то исчезло.

Только, не из её глаз. Когда команда кофеваров ушла, оставив после себя приторный запах, Мойра дала волю слезам. Они капали на белую маску и та, мгновенно, их впитывала.

«Если она где-то рядом. Если я, тоже, смогу уснуть, мы найдем друг друга и навсегда останемся вместе».

Но нет. У неё бессонница. Она появилась с тех самых пор, как Мойра методично вырезала всю свою семью, в том числе немецкую овчарку Слаггера. Она подошла к нему, погладила, позволила лизнуть руку, а затем перерезала псу горло. Хорошо, если она могла поспать хотя бы пару часов за ночь. Чаще всего она вообще не спала… а ночи в Дулинге длинные. Но Дулинг — это просто место. Настоящая тюрьма — это бессонница. Это одиночная камера, из которой нельзя выйти за хорошее поведение.

«Я останусь в сознании, когда они все уснут, — подумала Мойра. — И охрана и зэчки. Мне придется выбираться отсюда. Хотя, я бы осталась. Да и зачем, куда-то идти? Моя Кейли может проснуться. С этой штукой всякое может быть».

Мойра не умела петь, как Кейли — чёрт, она даже тональность не выдерживала — но эту песню Кейли особенно любила. Мойра начала её петь, продолжая раскачивать коленями, будто давила педали невидимого органа. Её муж постоянно слушал эту песню, и она заучила слова. Кей как-то услышала, как она поёт и потребовала записать ей слова. «Как мило!» — воскликнула тогда Кейли. Песня была со сборника каких-то кантри-песенок на пластинке. Так, Мойра её и выучила. У её мужа была огромная коллекция пластинок. Только, всё это, уже, неважно. Ранним утром, 7 января 1984 года мистер Данбартон обрёл вечный покой. Она ударила его ножом в грудь, он сел, в его глаза читался немой вопрос: «За что?»

За всё, вот за что. Она бы убивала его и остальных раз за разом, если бы это могло вернуть ей Кейли.

— Послушай, Кей, послушай:

Семьдесят женщин сидят в тюрьме Хотелось бы мне оказаться с ними.

На экране телевизора возник горящий Лас-Вегас.

И тогда на берегу Ройал Канала

Она склонилась и поцеловала белый кокон на лице Кейли. Он был кислым на вкус, но Мойре было плевать. Потому что под ним была Кейли. Её Кейли.

Зазвенел бы старый треугольник.

Мойра откинулась назад и взмолилась о сне. Он не пришел.

2.

Ричланд лейн изгибалась вправо и заканчивалась тупиком. Первое, что заметила Лила, выехав из-за поворота, это два мусорных бака, валявшихся, прямо, на дороге. Затем, до неё донеслись крики, исходившие от дома Элвея.

К машине подбежала одетая в комбинезон девочка-подросток. В свете фар её бледное лицо выглядело очень испуганным. Лила ударила по тормозам и открыла дверь, свободной рукой расстегивая кобуру.

— Быстрее! — выкрикнула девочка. — Она его сейчас убьёт!

Лила побежала к дому, пинком откинула мусорный бак и оказалась около двоих мужчин. Один из них прижимал к себе окровавленную руку.

— Я попытался её остановить, но эта сука меня укусила. Псина бешеная!

Лила остановилась на тротуаре, держа пистолет у бедра и пытаясь оценить обстановку: на асфальте на корточках сидела женщина. Она была обтянута в некое подобие ночной рубашки, куски которой свисали с неё рваными полосками. Дорожка к дому по обеим сторонам была украшена бордюрчиками патриотичных цветов: красным, белым и синим. Женщина держала в руках по куску этого бордюра. Она, по очереди, со всей силы опускала их на одетое в синюю униформу сотрудника полиции Дулинга тело. Лила решила, что это Роджер, и опознание, видимо, придется проводить по отпечаткам пальцев или анализу ДНК. Потому что всё его лицо, за исключением, подбородка, было измолото в кровавую кашу. По дороге текли струи крови, освещаемые мигалками с машины Лилы.

Женщина, рыча, склонилась над телом Роджера. Её лицо — лицо Джессики Элвей — было заляпано кровью. С него свисали белые куски, которые Роджер попытался содрать, совершив, тем самым, ошибку, стоившую ему жизни. Руки женщины, также, были все в крови.

«Это не Джессика Элвей, — подумала Лила. — Не может быть».

— Стоять! — закричала она. — А, ну прекрати, я сказала!

На удивление, женщина остановилась. Она подняла голову, её глаза были настолько огромными, что, казалось, заполняли собой половину лица. Она встала, держа в руках по кирпичу. Красный и синий. Боже, храни Америку. Лила разглядела на кусках кокона пару прилипших к нему зубов Роджера.

— Осторожней, шериф! — закричал один из мужчин. — Кажется, она на меня нацелилась.

— Бросай! — она вскинула «глок». Лила жутко устала, но рука её была тверда. — Бросай кирпичи!

Джессика подчинилась и выронила один кирпич. Вдруг, она подняла руку со вторым и побежала, но побежала не на Лилу, а к мужчине, который подошел ближе, чтобы получше всё рассмотреть. Лила впала в кратковременный ступор, поняв, что он всё снимал на телефон, который был направлен прямо на Джессику. Когда она побежала к нему, он вскрикнул, развернулся и, вжав голову в плечи, побежал, сбив с ног, при этом, девочку в комбинезоне.

— Бросай! Бросай! Бросай!

Бывшая, некогда Джессикой женщина, не обратила на неё никакого внимания. Она перепрыгнула через девочку и взмахнула кирпичом. Никого рядом больше не было — все соседи разбежались. Лила дважды выстрелила и голова Джессики Элвей лопнула. Кусок скальпа с прядью светлых волос отлетел в сторону.

— О, боже, боже, боже, — запричитала девочка.

Лила помогла ей подняться на ноги.

— Иди домой, — когда девочка повернулась, чтобы посмотреть на Джессику, Лила развернула её в обратную сторону. — Все по домам! По домам! Живо!

Человек с телефоном вернулся обратно, стараясь снять всё с самого лучшего ракурса. Впрочем, это был не взрослый мужчина. Из-под песчаного цвета копны волос выглядывало лицо подростка. Лила узнала его по публикации в местной газете, старшеклассник, спортивная звезда, или, типа того. Лила ткнула в него дрожащим пальцем.

— Будешь продолжать снимать, я тебе телефон в глотку, блядь, запихаю.

Парень — это был Эрик Бласс, дружок Курта Маклауда — посмотрел на неё, сдвинув брови.

— Это же свободная страна, или нет?

— Не сегодня, — ответила Лила. Затем перешла на крик, шокированная своим поведением не меньше соседей: — А, ну, пошли на хер отсюда! Бегом! Живо!

Курт развернулся и, вместе с остальными, пошел прочь, то и дело, оглядываясь через плечо, словно, ожидая, что она напрыгнет на них сзади, как застреленная сумасшедшая женщина.

— Говорил же, не нужно было назначать бабу шерифом, — бросил кто-то.

Лила подавила желание показать ему средний палец и вернулась к машине. Ей на лицо упал локон волос, она в панике его отбросила, решив, что её кожа, снова начала покрываться белыми нитями. Она склонилась у двери, сделала пару глубоких вдохов и включила рацию.

— Линни.

— На связи, шеф.

— Все на месте?

Пауза. Затем Линни сказала:

— Ну, у меня пятеро: оба Уиттстока, Элмор, Верн и Дэн Трит. Рид едет сюда. Его жена уснула. Думаю, соседи присмотрят за Гэри…

Лила прикинула, что, вместе с ней, было 8 человек — не так уж много, чтобы сдержать анархию. Ни одна из троих женщин-офицеров полиции Дулинга на вызов Линни не ответила. Это привело её к мысли о том, как там дела в тюрьме. Она прикрыла глаза, почувствовала, что начала проваливаться в сон и, тут же, их открыла.

Линни занималась бессчетными звонками в службу спасения. Огромное количество мужчин, как Рид Бэрроуз, внезапно, оказались один на один с маленькими детьми.

— Эти дебилы постоянно спрашивают меня, как им кормить своих малолетних детей! Один идиот, даже, спросил, где FEMА[72] разместит палаточный лагерь для детей, потому что у него билеты на…

— На станции есть кто-нибудь?

— Из FEMA?

— Нет, Линни. Из наших служб, — «Только бы не Терри», — подумала Лила. Ей не хотелось, чтобы он видел, что осталось от человека, с которым он, рука об руку, прослужил последние 5 лет.

— Боюсь, нет. Тут, только, этот старикан из Отряда Уборщиков. Добровольный пожарный, который. На улице сейчас стоит, курит трубку.

Лиле понадобилось несколько секунд, чтобы её измотанный мозг обработал всю информацию. Вилли Бёрк — человек, который знает про «волшебные платки» и водит ржавый Форд-пикап.

— Давай его.

— Его? Серьезно?

— Да. Я на Ричланд лейн, 65.

— Это же…

— Да. И дело плохо, Линни. Очень плохо. Джессика убила Роджера. Видимо, он сорвал с её лица эту хрень. Она догнала его на улице… а потом набросилась на пацана, какого-то мелкого мудака, который пытался сделать фото, бля, представляешь? Совсем умом тронулась, — «Каким умом?» — мелькнула в голове мысль. — Я сказала ей прекратить, а, когда она не послушалась, застрелила. Она мертва. Выбора не было.

— Роджер мертв? — ни слова про мертвую женщину. Лила, впрочем, не удивилась. Линни давно положила на Роджера глаз.

— Пришли сюда Вилли. Скажи ему, он должен будет отвезти в морг два трупа. Пусть захватит носилки. А остальные, пусть, сидят в участке. Я приеду, как смогу. Конец связи.

Она опустила голову и приготовилась заплакать. Но слёз не было. Она подумала, можно ли настолько устать, чтобы не хотеть плакать. Вероятно, можно. Сегодня всё казалось возможным.

На поясе зазвонил телефон. Звонил Клинт.

— Привет, Клинт, — сказала она. — Не самое лучшее время для разговора.

— Ты в порядке? — спросил он. — Голос у тебя неважный.

Лила не знала, с чего бы начать. С мертвых Роджера и Джессики на лужайке? С глюков, которые она словила в лесу, неподалеку от метлаборатории Трумэна Мейвезера? С Шейлы Норкросс? С Шеннон Паркс? С того, что Клинт без предупреждения бросил частную практику? С их брачной клятвы?

— Лила, ты же не уснула?

— Нет, я тут.

— Дженис отключилась. Долгая история. Хикс сбежал. Судя по всему, теперь я тут за главного.

Лила сказала, что ей жаль. Положение сложное, обсуждать тут нечего. Но, может, ему стоит поспать? В конце концов, её муж мог лечь спать, а потом проснуться.

Он сказал, что собирается домой, проведать сына. Джаред, по его словам, ушиб колено, ничего серьезного, но Клинт решил проверить лично. Может, им встретиться дома, всем вместе?

— Попробую, — только Лила совершенно не знала, когда сможет вырваться. Знала, лишь, что очень нескоро.

3.

— Слыхала? — обратилась к Кейли Роулингз женщина во тьме. У неё были мягкие руки и от неё пахло алкоголем. Она сказала, что её зовут Магда. — Поют, кажется?

— Ага, — пела Мойра. Голос у неё, конечно, полное дерьмо. Никакого музыкального слуха. Но для Кейли голос Мойры был слаще всего на свете, он уносил её далеко-далеко от глупого старого мира.

…Ройал Канала…

Пение прекратилось.

— Откуда оно идёт?

— Не знаю.

Кейли могла, лишь, сказать, что пели где-то очень далеко. Доносилось ли пение из Дулинга? Где, вообще, Дулинг? Здесь, определенно, не Дулинг. Или нет? Трудно сказать. Даже, невозможно.

Во тьме дул тихий ветерок. Воздух был свеж, а под ногами был не бетонный пол и не липкая кафельная плитка, а трава. Она присела и коснулась её — действительно, трава, чуть выше колена. Где-то вдали пели птицы. Кейли проснулась, словно помолодевшей, полной сил и выспавшейся.

Тюрьма отняла у неё 12 лет жизни, большую часть четвертого десятка, пару лет пятого и активно покушалась на шестой. Мойра была лучшим, что случалось с ней за все эти годы. За тюремными стенами они, скорее всего, не встретились бы, а если бы встретились, то не стали бы друг для друга тем, кем стали. Но в заключении — это, вполне, нормальное явление. Если Кейли, когда-нибудь, выйдет из исправительной тюрьмы Дулинга, она будет вспоминать Мойру только добрыми и нежными словами, но будет жить дальше. Нельзя связывать жизнь с человеком, который убил троих членов собственной семьи, каким бы милым он тебе не казался. Она сумасшедшая, у Кейли по этому поводу не было никаких иллюзий. Но она любила Кейли, а ей нравилось, когда её любили. Как знать, может, Кейли, тоже была слегка не в себе.

До тюрьмы ни о какой любви не могло быть и речи. С самого её детства.

Как-то раз она с своим парнем пошла на дело — не на то, где её повязали. Они взломали аптеку рядом с придорожным мотелем. В комнате, в кресле-качалке сидел подросток. Кресло было красивым, полированным и никак не подходило этой дешевой дыре. Оно казалось царским троном на помойке. У подростка на щеке был огромный гнойник. Он блестел, переливаясь оттенками красного и черного и издавал отчётливый запах гниющей плоти. Откуда он у него появился? Он просто расчесал щёку и занес в рану инфекцию? Или кто-то посторонний разрезал ему лицо бритвой? Это, вообще, заразно? Кейли от всей души порадовалась, что у неё не было времени это выяснять.

На вид парню было лет 16. Он сидел и беззаботно чесал бледный живот, пока Кейли со своим парнем громила помещение в поисках ценностей. С ним, явно, было что-то не так, раз, он так бесстрашно ко всему относился.

Парень Кейли нашел, что искал под матрасом и сунул в карман куртки. Затем повернулся к парню.

— У тебя рожа гниёт, — сказал он. — Ты в курсе?

— В курсе, — ответил тот.

— Хорошо. А теперь, вали нахуй с кресла.

Парень без слов встал с кресла и лёг на кровать, продолжая чесать живот. Кресло-качалку они забрали вместе с деньгами и лекарствами. Могли себе позволить, потому что у её парня был грузовик.

Так она и жила в то время — помогала парню, с которым спала, украсть у подростка кресло. У инвалида. И знаете, что? Парень не делал, абсолютно, ничего. Он просто лежал в кровати, смотрел в потолок и чесал живот. Может, обкурился. Может, ему было просто плевать. А, может, всё вместе.

В воздухе почувствовался запах цветов.

Кейли испугалась за Мойру, но, в то же самое время, собственная интуиция подсказывала ей: здесь лучше, лучше, чем в тюрьме, лучше, чем на воле. Вокруг безграничное пространство, а под ногами сырая почва.

— Кем бы ты ни была, должна тебе сказать, мне страшно, — произнесла Магда. — И я переживаю за Антона.

— Не переживай, — ответила ей Кейли. — С Антоном всё в порядке. — Она не знала, кто это такой, ей было плевать. Она поискала руку Магды и, найдя её, сказала: — Пойдем туда, где поют птицы.

Они направились во тьму, постепенно ощущая, что идут через лес.

И что это там за свет? Солнце?

В лучах занимающегося рассвета они вышли на поляну, где стоял заросший трейлер. Оттуда они пошли по разрушенному временем полотну Боллс Хилл Роуд.

Глава 15

1.

Убежав из берлоги старухи Эсси, лис мчался через лес, сделав, лишь, одну остановку на отдых у полуразвалившейся хижины. Ему снилось, что мать принесла ему крысу, но та была гнилой и отравленной, и он понял, что его мать больна. Её глаза были красными, из изогнутой приоткрытой пасти торчал длинный язык. Так он вспомнил, как исчезла мать, много сезонов назад. Он видел её, лежащей в зарослях высокой травы. Когда он пришел туда же на следующий день, она лежала на том же месте, но уже не была его матерью.

— Стены покрыты ядом, — сказала дохлая крыса голосом его матери. — Она говорит, земля состоит из наших трупов. Я верю ей, боль никогда не кончается. Даже, смерть не приносит покоя.

Тела его матери и крысы облепила стая мотыльков.

— Не останавливайся, дитя, — сказала мать. — Нужно трудиться.

Лис дернулся и проснулся. Плечо пронзила острая боль, будто он наткнулся на что-то острое — гвоздь, кусок стекла или щепку. Стоял ранний вечер.

Неподалеку раздался грохот. Скрипел металл, трещали доски, свистела струя пара, горел огонь. Лис выбежал из руин хижины и огляделся. По ту сторону дороги росли большие деревья, что обещало большую безопасность.

У обочины дороги в дерево врезалась машина. Горящая женщина вытаскивала с водительского места мужчину. Мужчина кричал. Звук, который издавала женщина, был похож на собачий лай. Лис понимал, что он значил: «Я тебя убью! Я тебя убью! Убью! Убью!» Вокруг неё метались ошметки горящей паутины.

Нужно было решаться. Среди прочих строжайших правил лиса значилось: «никогда, ни при каких обстоятельствах, не перебегать дорогу днем». Днем на дороге много машин, а машины нельзя напугать или предупредить. А при приближении, они издавали звук, который, если прислушаться (а лис, всегда, внимательно слушал), был похож на слова, на выкрики: «Я хочу тебя убить! Я хочу тебя убить!» Многие звери не внимали этим словам и превращались в куски перемолотой плоти, которая становилась отличным кормом для лиса.

С другой стороны, лису нужно было убежать от опасности. Приходилось выбирать между машиной, которая хотела его убить и горящей женщиной, которая собиралась его убить.

Лис побежал. Пробегая мимо женщины, его обдало жаром пламени, на шерсть и в рану на спине попало несколько угольков. Женщина принялась бить головой мужчины об асфальт, её рёв становился всё громче, но пошел на убыль, когда лис скрылся в овраге на другой стороне дороги.

Оказавшись в лесу, он замедлил шаг. Рана на спине, при каждом шаге, отдавалась болью в правой лапе. Опустилась ночь. Под мягкими лапами лиса хрустела прошлогодняя листва. Он остановился попить у ручья. Вода пахла нефтью, но он очень хотел пить, поэтому, выбирать не приходилось. На пень у ручья приземлился ястреб. В клюве он держал кусок белки.

— Дай мне чуть-чуть? — попросил лис. — Я стану твоим другом.

— У лис нет друзей.

Это было правдой, хоть, лису и трудно было это признать.

— Кто это тебе сказал?

— У тебя кровь идёт, — вместо ответа сказал ястреб.

Лис не обратил внимания на пренебрежительный тон птицы.

Он решил, что будет разумно, сменить тему разговора.

— Что происходит? Что-то изменилось. Что случилось с миром?

— Выросло дерево. Новое. Материнское Древо. Оно появилось на рассвете. Очень красивое. Очень высокое. Я попытался залететь на его вершину, но, хоть, и смог её разглядеть, сил моих, чтобы добраться до неё не хватило, — ястреб оторвал от белки кусок плоти и проглотил.

Он склонил голову набок. Секунду спустя, лис почувствовал запах дыма. Сезон выдался сухим. Если горящая женщина перешла через дорогу, пары шагов в кусты было достаточно, чтобы запалить весь лес.

Нужно было продолжать путь. Лис устал, у него всё болело, но ум оставался остёр.

— Ты ещё найдешь себе пропитание, — заявил ястреб и взмыл в небо, держа в когтях остатки белки.

2.

Как обычно, обсуждение в «книжном клубе по четвергам» сильно отклонилось от заявленной, изначально, темы обсуждения книги. В этот раз ею был роман Йена Макьюэна[73] «Искупление». В нем рассказывалось об отношениях одной пары, которая вынуждена была расстаться из-за ложных показаний девушки по имени Брайони.

Глава клуба, семидесятидевятилетняя Дороти Харпер сказала, что ей трудно понять мотивы поведения Брайони.

— Эта маленькая дрянь разрушила людям жизнь. Кому какое дело, что она раскаивается?

— Говорят, мозг развивается до самой старости, — заметила Гейл Коллинз. — Когда Брайони соврала, ей было лет 12–13. Её трудно винить, — Гейл, сидела на барном стуле за кухонным столом и обеими руками сжимала бокал с белым вином.

Бланш Макинтайр, доверенный помощник директора Коутс познакомилась с Гейл на курсах секретарей 30 лет назад. Четвертым членом «клуба по четвергам» была Маргарет О'Доннелл, которая была сестрой Гейл и, насколько знала, Бланш, являлась единственной среди них, кто держал портфель акций.

— Кто это говорит? — спросила Дороти. — Про мозг?

— Учёные.

— Фи-фи, — Дороти взмахнула руками, будто отгоняла неприятный запах. Насколько знала Бланш, Дороти была единственной женщиной, которая до сих пор говорила «фи-фи».

— Это правда, — Бланш слышала, как доктор Норкросс в тюрьме говорил практически то же самое, что мозг человека заканчивает своё развитие уже после двадцати лет. Удивляло ли это? Когда имеешь дело с подростками, или помнишь себя в этом возрасте — совсем нет. Подростки, вообще, не понимают, что творят, особенно, мальчики. Что уж говорить о девочках.

Дороти сидела в кресле у окна. Они находились в её доме, двухэтажном особняке на Мэллой стрит с серыми коврами и светлыми обоями. Из окон открывался красивый вид на лес. Единственным свидетельством творящегося в мире бардака был столб дыма на горизонте. Он поднимался далеко на западе, со стороны Лысой горы и шоссе-17.

— Это просто жестоко и мне не важно, какого размера у неё был мозг.

Бланш и Маргарет сидели на диване. На столике перед диваном стояла початая бутылка «Шабле» и закупоренная бутылка «Пино». Там же находилось блюдо с приготовленным Дороти печеньем и три пузырька с таблетками, которые принесла Маргарет.

— Мне книга понравилась, — сказала Маргарет. — Очень впечатлило детальное описание работы медсестер во время войны. И про бои во Франции, про путь к берегу. Настоящее приключение! Эпическое приключение! И романтика! С пикантными подробностями, — она тряхнула головой и рассмеялась.

Бланш повернулась и раздраженно посмотрела на неё, несмотря на согласие в оценке «Искушения». Маргарет долгое время работала на железной дороге, пока управление не выдало ей пухлую пачку наличности и не отправило на досрочную пенсию. Некоторым людям просто несказанно везёт. Для женщины за семьдесят, у Маргарет О'Доннелл был отвратительный вкус, к тому же, она была зациклена на коллекционировании керамических статуэток зверей, коими были уставлены все полки в её доме. В прошлый раз, она выбрала повесть Хемингуэя о человеке, который просто не хотел отпускать рыбу. Книга взбесила Бланш, потому что, будем говорить откровенно, это, ведь, всего лишь, рыба! Маргарет же, считала эту историю очень романтичной. Как женщина могла додуматься вложить свою денежную компенсацию в пакет акций? Загадка из загадок.

Бланш сказала:

— Перестань, Мидж. Мы же взрослые люди. Давай, не будем зацикливаться на теме секса.

— Нет, дело не в этом. Книга великолепна. Нам с ней, откровенно, повезло, — Маргарет потерла лоб и посмотрела на Бланш из-под толстых линз очков. — Разве это не ужасно, когда последняя прочитанная тобой перед смертью книга — отвратительна?

— Наверное, — отозвалась Бланш. — Но кто сказал, что люди от этой штуки умирают?

Эта встреча была назначена задолго до «авроры» — они никогда не пропускали первый четверг месяца. Весь день они переписывались, словно подростки, о том, о сём, рассуждая, стоит ли отменить встречу из-за ситуации вокруг. Впрочем, никто этого не пожелал. Первый четверг месяца — это первый четверг месяца. Дороти написала, что, если эта ночь станет для неё последней, она хотела бы провести день среди друзей. Гейл и Маргарет с ней согласились, и Бланш, тоже, пришлось, хоть её и терзало чувство вины за то, что оставила директора Коутс. С другой стороны, она имела законное право идти, куда хочет во время неоплачиваемого перерыва. К тому же, Бланш хотелось обсудить книгу. Как и Дороти, её ужасало то зло, которое сотворила Брайони и то, кем она стала, когда выросла.

Когда они пришли и расселись в гостиной Дороти, Маргарет извлекла на свет три пузырька лоразепама. Таблетки были уже старыми. Когда умер муж Маргарет, ей их дал врач, сказав, что они помогут уснуть. Она не приняла ни одной. Конечно, ей было жаль мужа, но нервы у неё были крепкими, к тому же, теперь она могла не переживать за него, когда он расчищал дорогу в метель или карабкался по приставной лестнице, чтобы срезать нависшие над проводами ЛЭП ветки деревьев. Но она, всё равно, выписала таблетки, потому что медстраховка полностью покрывала их стоимость. «В хозяйстве всё сгодится» — было её девизом. Видимо, время пришло.

— Я решила, что, в случае чего, лучше принять их вместе, — сказала Маргарет. — Не так страшно.

Остальные молча с ней согласились. Дороти Харпер тоже была вдовой. Муж Гейл находился в хосписе и не всегда узнавал даже собственных детей. И, раз уж речь зашла о детях, их отпрыски уже давно были взрослыми людьми и жили далеко от Аппалачей, и воссоединение с ними было вряд ли осуществимо. Бланш — единственная работающая среди них женщина — никогда не была замужем и не имела детей, что, учитывая обстоятельства, было к лучшему.

Заданный Бланш вопрос оборвал смех.

— Может, мы очнемся, как бабочки, — сказала Гейл. — Коконы, что я видела по телевизору, похожи на те, которые плетут гусеницы.

— Такие же делают пауки, когда ловят мух. Мне эти коконы больше напоминают куколок, — сказала Маргарет.

— Я ни на что не рассчитываю, — сказала Бланш. Её бокал, буквально недавно наполненный, очень быстро опустел.

— Я рассчитываю увидеть ангела, — сказала Дороти.

Остальные посмотрели на неё. Она не шутила. Её рот и морщинистый подбородок сжались в маленький кулачок.

— Я прожила праведную жизнь, — добавила она. — Была доброй. Порядочной женой. Заботливой матерью. Хорошим другом. Выйдя на пенсию, занималась благотворительностью. Зачем я, по-вашему, каждый понедельник езжу в Каулин на встречи комитета?

— Мы знаем, — сказала Маргарет и протянула руку Дороти — женщине, которая была олицетворением доброты и порядочности. Гейл и Бланш повторили её жест.

Они передали по кругу пузырёк с таблетками, и каждая приняла по две. Затем они сели в круг и посмотрели друг на друга.

— И, что, теперь, делать? — спросила Гейл. — Просто, ждать?

— Плакать, — сказала Маргарет и демонстративно всхлипнула, протирая кулаками глаза. — Плакать, плакать и плакать!

— Передайте печенье, — сказала Дороти. — С диетой покончено.

— Я бы хотела вернуться к книге, — сказала Бланш. — Хотела бы поговорить о том, как изменилась Брайони. Она была похожа на бабочку. Мне это кажется очень милым. Она напомнила мне некоторых женщин в тюрьме.

Гейл взяла со стола бутылку «Пино», сняла с неё обертку и взяла штопор.

Пока она наполняла бокалы, Бланш продолжала:

— Понимаете, у большинства случаются рецидивы — возвраты к старому. Они нарушают условия досрочного освобождения, возвращаются к былым привычкам. Но некоторые меняются. Начинают жизнь заново. Прямо, как Брайони. Разве, не восхитительно?

— Да, — Гейл подняла бокал. — За новую жизнь!

3.

Фрэнк и Элейн внесли Нану в комнату. На часах было девять вечера. Они осторожно положили её на кровать, стараясь не задеть покров. На стене в её комнате висел плакат, изображавший маршировавших солдат. Рядом висели её перерисовки различных персонажей манги[74]. С потолка свисали бумажные трубки и стеклянные бусинки. Элейн строго спрашивала за порядок в комнате, поэтому на полу не было ни игрушек, ни одежды. Шкафчики закрыты. Кокон вокруг головы Наны принял форму шара. Ладони тоже покрылись белым. Сейчас они напоминали варежки без больших пальцев.

Никто не произнес ни слова, они стояли в полной тишине, но Фрэнк, внезапно, осознал, что им обоим страшно выключать свет.

— Зайдем попозже, — прошептал Фрэнк на ухо Элейн. Раньше он это говорил, когда Нана не могла заснуть. Теперь же, всё наоборот.

Элейн кивнула. Они вышли из комнаты дочери и спустились на кухню.

Она села за стол, а Фрэнк заварил кофе, предварительно, очистив кофейник от остатков. Он проделывал это тысячу раз, но, ещё, никогда так поздно. Обыденность этого действия потрясла его.

Бывшая жена, видимо, подумала о том же самом.

— Всё, как раньше, да? Наверху больная дочь, а мы внизу, гадаем, правильно ли поступили.

Фрэнк нажал кнопку включения питания. Элейн уткнула голову в руки на столе.

— Сядь прямо, — тихо сказал он и сел напротив неё.

Элейн кивнула и выпрямилась. Ко лбу прилипли пряди волос, что придавало ей очень удивленный вид, будто, кто-то, неожиданно, стукнул её по голове. Судя по всему, сам Фрэнк выглядел не лучше.

— Я понял, о чём ты, — заговорил Фрэнк. — Я всё помню. Как мы могли обмануться, решив, что сами, без чьей-либо помощи, можем позаботиться о другом человеке.

На лице Элейн мелькнула улыбка. Что бы ни было между ними сейчас, ребенка вырастили они вместе, а это уже немалое достижение.

Запищала кофе-машина. Фрэнк выключил её и, на какой-то момент, воцарилась тишина, но его внимание привлек шум снаружи. Кто-то кричал. Вопили полицейские сирены и автомобильная сигнализация. Он инстинктивно прислушался к звукам из комнаты Наны.

Конечно же, он ничего не услышал. Она уже не ребенок, а старые времена давно остались в прошлом. Невозможно было представить, что способно разбудить Нану, что могло бы заставить её открыть глаза и содрать с себя кокон.

Элейн тоже повернулась в сторону лестницы.

— В чём дело, Фрэнк?

— Не знаю, пока, — он отвернулся. — Не нужно было уезжать из больницы, — сказал он, имея в виду, что это была идея Элейн. Сам он, не очень-то, был в этом уверен, но ему хотелось вернуть ей часть той грязи, в которой она его вымазала. Думая об этом, он возненавидел себя. Но остановиться он не мог, — Нужно было остаться. Нане нужен доктор.

— Им всем нужен доктор, Фрэнк. Скоро и мне понадобится, — она налила себе чашку кофе. Пока она смешивала его с молоком и сахарозаменителем, казалось, прошла вечность. Фрэнк уже решил, что тема закрыта, как Элейн добавила:

— Сказал бы, лучше, спасибо, что я нас оттуда вытащила.

— Чего?

— Это уберегло тебя от опрометчивых поступков.

— Ты что несёшь?

Но, конечно, он всё понял. У каждой пары есть свой язык, свои кодовые слова, понятные на интуитивном уровне. И она их произнесла:

— Фритц Мешаум.

С каждым движением, ложка стукалась о керамическую стенку кружки — клац! клац! клац! Было похоже на щелчки сейфового замка.

4.

Фритц Мешаум.

Хотелось бы Фрэнку забыть это имя, но, разве, Элейн позволит? Нет. Кричать на учителя Наны было неправильно. Знаменитый удар в стену был ещё хуже. Но случай с Фритцем Мешаумом оказался страшнее всех. Эту историю она вспоминала каждый раз, когда оказывалась загнанной в угол, как сейчас. Если бы она понимала, что они все, и Нана, тоже, стояли в одном углу, но, нет. Вместо этого, она вспомнила про Фритца. Не могла не вспомнить.

В тот раз, Фрэнк выслеживал лису — обычное дело в лесистой местности трех округов. Кто-то заметил зверя в поле, к югу от Шоссе-17, рядом с женской тюрьмой. Звонивший сообщил, что лиса бегает, высунув язык, и предположил, что она бешеная. У Фрэнка в этом были сомнения, но звонки о бешеных зверях он всегда воспринимал всерьез. Так поступил бы любой сотрудник службы по надзору за животными. Он приехал к заброшенному сараю, где животное видели в последний раз и почти полчаса рылся в экскрементах. Затем, принялся осматривать округу, но ничего, кроме ржавого остова «Олдсмобиля Катлас» 1982 года с привязанными к его антенне старыми трусами не нашел.

На обратном пути он срезал дорогу через огороженную частную территорию. Ограда представляла собой горы мусора, гнилых досок, автомобильных колпаков и сколоченные листы металла, в которых было столько дыр, что они, скорее, наоборот, приглашали войти, нежели, защищали от возможных нарушителей. Пробравшись через одну из таких дыр, Фрэнк оказался возле выкрашенного белым дома с захламленным двором. С дуба на облезлой веревке свисала автомобильная покрышка, у его основания валялась груда черного тряпья, вокруг которой роились мухи, на страже крыльца стоял ящик для молока, полный металлолома, которую венчала, предположительно пустая банка из-под машинного масла, из которой торчал пучок бугенвиллеи. Навес над крыльцом был усыпан осколками стекла от окна на втором этаже, а на парковке стояла абсолютно новая «Тойота» синего, как океан, цвета. Возле задних колес машины валялись рассыпанные повсюду гильзы от дробовика, некоторые ярко-красные, а некоторые порозовевшие, будто пролежавшие под ярким солнцем не одну неделю.

Увидев столь пасторальную и, можно даже сказать, классическую сельскую картину, Фрэнк чуть было не рассмеялся. Он пошел дальше, улыбаясь и задумавшись о своём, когда краем глаза заметил нечто, что, поначалу не воспринял всерьез: куча тряпья под деревом пришла в движение.

Он шел к дырявому забору, не отрывая от него взгляда.

Всё происходило, словно во сне. Чтобы добраться до забора, нужно было преодолеть путь мимо этой груды.

К удивлению Фрэнка, это оказалась собака. Может, овчарка, может, молодой лабрадор, а, может, вообще, сельская дворняга. Её черный мех зиял проплешинами. Единственный зрячий глаз псины был залит чем-то белым. Собака, едва, стояла на четырех кривых лапах, явно, не раз и не два сломанных. Несмотря на всё это, от шеи собаки к основанию дерева тянулась толстая цепь, будто эта калека могла куда-то убежать. Бока собаки тяжело вздымались при каждом вдохе.

— Ты на частной территории, — раздался голос позади Фрэнка. — У меня ствол!

Фрэнк поднял руки, обернулся и оказался лицом к лицу с Фритцем Мешаумом.

Перед ним стоял низкорослый, рыжебородый, одетый в джинсы и выцветшую футболку мужчина.

— Фрэнк? — судя по голосу, Фритц был озадачен.

Они были знакомы, встречались несколько раз в «Скрипучем колесе». Фрэнк вспомнил, что Фритц работал механиком, а ещё у него можно было купить оружие. Правда это, или нет, но как-то раз они вместе накачались пивом под матч студенческой футбольной лиги. Фритц — этот гнусный мучитель собак — не очень активно выражал свой интерес к игре. Он не считал, что «Горцы» способны достичь каких-либо успехов. Фрэнк был рад этому — он не очень разбирался в спорте. Под конец матча Фритц уже накачался пивом и пытался склонить его к разговору о евреях и правительстве.

— Эти носатые всё под себя подмяли, ты понял? — Фритц наклонился вперед. — В смысле, мои предки из Германии, я знаю, о чём говорю, — Фрэнк, впрочем, не считал это достаточным оправданием.

Стоявший перед ним сейчас Фритц опустил оружие.

— Ты, чего, тут делаешь? Пришел пушку купить? У меня есть разные: длинные, короткие. Хочешь пивка?

Фрэнк ничего не ответил, но его поза чем-то насторожила Фритца, потому что он спросил:

— Псина тебе не угрожала? Осторожней с ней. Она моего племяша укусила.

— Кого?

— Племяша. Племянника, — Фритц тряхнул головой. — Старые словечки, иногда, крепко западают в голову.

Эти слова были последними, которые произнес Фритц.

Когда Фрэнк, наконец, остановился, приклад его винтовки был разбит и заляпан кровью. Фритц валялся в пыли, держась за промежность, куда Фрэнк бил прикладом. Его лицо опухло, с каждым выдохом он выплёвывал сгустки крови, тяжело вздымались поломанные рёбра. Возможность того, что Фритц мог умереть, пришла в голову Фрэнку, далеко, не сразу.

Может, конечно, Фрэнк не так сильно его избил, как ему казалось, но ещё несколько недель, он ожидал приезда полиции, а его никто так и не арестовал. Фрэнк не испытывал никакого чувства вины. То был маленький пёс, а маленькие псы не могли дать сдачи. Издевательствам над животными не могло быть оправдания. Некоторые собаки способны убить человека. Однако, ни одна собака не могла сделать с человеком того, что Фритц Мешаум сделал с бедным псом, прикованным к дереву. Как собака могла познать доброту через подобную жестокость? Никак не могла. Фрэнк это понимал и не испытывал никаких угрызений совести за то, что сделал с Фритцем.

Что касается жены Мешаума… откуда Фрэнку было знать, что он женат? Но он узнал. О, да. Элейн об этом позаботилась.

5.

— Ты о его жене? — спросил Фрэнк. — Ты к ней всё ведешь? Я не удивлен, что она спряталась в убежище. Фритц — та ещё скотина.

Когда по городу поползли слухи, Элейн спросила у него, правда ли это? Действительно ли Фрэнк избил Фритца? Он совершил ошибку, рассказав ей правду, и Элейн никогда ему этого не простила.

Она отложила в сторону ложку и отпила из кружки.

— Это не аргумент.

— Надеюсь, она его бросила, — сказал Фрэнк. — Я за неё не отвечаю.

— Не ты, значит, отвечаешь за то, что, когда Фритц вылечился, он приехал домой и избил её до полусмерти?

— Нет, конечно. Я её и пальцем не тронул.

— Ага. А, что насчёт выкидыша, который у неё потом случился? — спросила Элейн. — Ты и за это не в ответе?

Фрэнк сжал зубы. Про ребенка он не знал. О нём Элейн заговорила впервые. И выбрала очень подходящий момент. Настоящая жена, настоящий друг.

— Значит, она была беременна, да? Ох, ну и дела.

Элейн недоверчиво смотрела на него.

— Так, значит, да? «Ну и дела»? Ты — само сострадание. Ничего этого бы не было, если бы ты, просто, вызвал полицию. Фритц бы сел, а Кэнди Мешаум, спокойно, родила.

Создание чувства вины было специальностью Элейн. Но, если бы она увидела того пса, во что его превратил Фритц, она бы несколько раз подумала, прежде чем обвинять Фрэнка. Мешаумы должны были ответить за свои деяния. Как и доктор Фликингер…

Это натолкнуло его на мысль.

— А, может, мне сходить к водителю «Мерседеса»? Этот парень — врач.

— К тому, который сбил кошку старика?

— Ага. Он расстроен тем, что превысил скорость. Он может помочь.

— Ты, вообще, слышишь, что я тебе говорю, Фрэнк? Твои помутнения разума всегда приводят к жутким последствиям!

— Да, забудь ты о Фритце Мешауме и его жене, Элейн. Забудь обо мне. Подумай о Нане. Может, этот врач ей поможет, — Фликингер должен быть благодарен Фрэнку, что тот разгромил его машину, а не вломился в дом и не размазал по стенам его самого.

Снова послышались сирены. По улице, рыча двигателем, промчался мотоцикл.

— Хотелось бы мне в это верить, Фрэнк, — заговорила Элейн тем тоном, каким объясняла Нане, почему нужно всегда делать уборку в комнате. — Потому что я люблю тебя. Но я знаю тебя. Мы вместе уже более 10 лет. Ты до полусмерти избил человека из-за собаки. Бог его знает, как ты напугал этого Фликмюллера, или, как его там.

— Флигинкера. Его зовут Гарт Фликингер. Доктор Гарт Фликингер. — Блин, ну, как можно быть настолько тупой? Их, что, пристрелят, если они попытаются привести доктора посмотреть их дочь?

Она допила остатки кофе.

— Просто сиди дома, рядом с дочерью. Не пытайся исправить то, в чём не разбираешься.

До Фрэнка, внезапно, дошло: было бы неплохо, если бы Элейн уснула. Но пока она бодрствовала. Как и он.

— Ты ошибаешься, — спокойно сказал он.

Элейн удивленно моргнула.

— Что? Что ты сказал?

— Ты всегда считаешь себя правой. Иногда, так и есть. А иногда — нет.

— Спасибо за эту глубокую мысль. Я иду наверх, к Нане. Хочешь — идём со мной. Но, если решишь пойти за этим доктором, или, ещё куда — мы разойдемся.

Фрэнк улыбнулся. Он был, абсолютно, спокоен. Какое приятное чувство.

— Так, мы уже разошлись.

Элейн, молча, смотрела на него.

— Меня волнует, только, Нана. И больше ничего.

6.

По пути к грузовику Фрэнк остановился и посмотрел на колоду дров на веранде, которую когда-то выложил сам. За зиму она стала меньше. Небольшая дровяная печь создавала непередаваемый уют холодными зимними вечерами. Нана любила сидеть здесь в кресле-качалке и делать уроки. Когда она сидела, склонившись над учебниками, а её волосы ниспадали на стол, она напоминала Фрэнку девочку из XIX века, когда отношения между мужчинами и женщинами были гораздо проще. В те времена, мужчина говорил, что делать, а женщина либо соглашалась, либо молчала. Ему на ум пришли слова отца, когда мать начинала протестовать против покупки новой электрической газонокосилки: «Ты следишь за хозяйством, я зарабатываю деньги и оплачиваю счета. Если хочешь, чтобы было наоборот, только скажи».

Мать ничего не сказала. И у них был хороший брак. Почти 50 лет. Никаких психологов, ни разводов, ни адвокатов.

Колода дров была накрыта брезентом и придавлена маленьким бруском. Он приподнял брусок и вытащил небольшой топорик. Проблем с Фликингером быть не должно, но лучше подстраховаться.

7.

Дороти уснула первой. Она откинула голову, открыла рот, обнажив искусственные зубы с крошками от печенья на них, и захрапела. Остальные молча наблюдали, как её лицо постепенно покрывалось невесомыми белыми нитями. Они опутывали её лицо, словно бинты, крест на крест.

— Жаль я… — начала Маргарет, но замолчала, потеряв мысль.

— Думаете, она страдает? — спросила Бланш. — Думаете, ей больно? — Несмотря на то, что говорила она с трудом, никакой боли она не испытывала.

— Нет, — Гейл вскочила на ноги, её библиотечный экземпляр «Искупления» со стуком упал на пол. При этом сама Гейл, подходя к Дороти, умудрилась ловко не задеть мебель.

Бланш вяло наблюдала за происходящим. Не считая таблеток, они выпили целую бутылку «Пино» и Гейл напилась сильнее остальных. У них в тюрьме работала женщина, которая участвовала в соревнованиях по армрестлингу. Бланш подумала, смогла бы она принять участие в соревновании по распитию вина с таблетками и последующем хождении по квартире, не задевая стулья и не врезаясь в стены? Кажется, Гейл нашла своё призвание!

Бланш решила объяснить эту мысль Гейл, но смогла сказать, лишь:

— Отличная… походка… Гейл.

Она смотрела, как та склонилась над покрытым паутиной ухом Дороти и прошептала:

— Дороти? Слышишь? Встретимся в… — она прервалась и спросила у Маргарет: — Что мы знаем о рае, Мидж? Где нам встретиться?

Маргарет не ответила. Не могла. Вокруг её головы, тоже начали собираться белые нити.

Ленивым взглядом Бланш посмотрела в окно и увидела на западе зарево пожара. Оно стало ярче, размером с птичью голову. Пожарные, конечно, были, но они, наверняка, были заняты своими женщинами. Как называлась та птица, которая переродилась в пламя, яростное и безжалостное? Бланш не помнила. Ей на ум, почему-то, пришел старый японский фильм, под названием «Родан». Она смотрела его в детстве и тогда, огромная птица на экране сильно её напугала. Сейчас ей не было страшно. Ей было… интересно, что ли.

— Мы потеряли мою сестру, — объявила Гейл и сползла к ногам Дороти.

— Она просто уснула, — заметила Бланш. — Никого мы не потеряли.

Гейл выразительно кивнула, отчего волосы упали ей на лицо.

— Да, да. Ты права, Бланш. Нужно будет найти друг друга. Найти друг друга на небесах… Либо… наши… правдоподобные копии, — эта мысль рассмешила её.

8.

Бланш уснула последней. Она подползла поближе к Гейл и прильнула к её покрытому паутиной лицу.

— У меня была любовь, — сказала ей Бланш. — Готова спорить, вы о ней не знали. Мы хранили её… как те девчонки в тюрьме… глубоко в себе. Нам пришлось.

Белые пряди на лице Гейл взвивались в воздух при каждом выдохе. Она прядь упала на лицо Бланш.

— Наверное, он, тоже, меня любил, но… — это было трудно объяснить. Она была молода. А, когда ты молод, твой мозг ещё не до конца сформирован. Ты ничего не знаешь о мужчинах. И это печально. Он был женат. Она ждала. Они взрослели. Бланш отдала всё лучшее, что было у неё этому мужчине. Тот, в ответ, давал обещания, одно краше другого и не сдержал ни одного. Пустая трата времени.

— Это, наверное, было лучшее время в моей жизни, — если бы Гейл не спала, она, вряд ли, бы её расслышала, потому что Бланш говорила тихо и неразборчиво. Язык не желал слушаться. — Потому что, мы, наконец, вместе.

Она хотела сказать что-то ещё, что-то добавить.

Бланш Макинтайр уснула раньше, чем смогла закончить мысль.

9.

Гарт Фликингер, совсем не удивился, увидев Фрэнка.

После двенадцатичасового марафона просмотра «Американских новостей» и выкуривания всего, что было, он бы, вообще, ничему не удивился. Даже, если бы основоположник пластической хирургии сэр Гарольд Гиллис спустился со второго этажа поджарить тост с корицей, это произвело бы на Гарта меньшее впечатление, чем то, что он сегодня увидел по телевизору.

Бойня, произошедшая в трейлере Трумэна Мейвезера, которой он стал свидетелем, когда приехал за дозой, была лишь прологом тому ужасу, который последовал далее. Погромы у Белого Дома, женщина, откусывающая нос собственному мужу-культисту, пропавший «Боинг-767», залитые кровью дома престарелых, пожилые женщины, опутанные белыми коконами, пожары в Мельбурне, Маниле, Гонолулу. В пустыне, неподалеку от Рино, на каком-то секретном правительственном объекте, произошла какая-то, поистине, жуткая херня — по всему миру учёные сообщают об изменении радиационного фона и сошедших с ума сейсмографах. По всему миру женщины засыпали и оборачивались в коконы и по всему миру находились кретины, которые пытались эти коконы сорвать. Шикарная репортерша с «Американских новостей», мисс «первоклассный нос», Микаэла сбежала, и вместо неё поставили какую-то стажерку с кольцом в губе. Это напомнило Гарту надпись на стене в каком-то мужском туалете: «Гравитации нет. Земля — просто отстой».

Всё отстой: здесь, там, сверху, снизу. Повсюду. Не помогал даже мет. Не, конечно, он немного помог, но не так, как следовало бы. К тому моменту, когда дверной звонок наполнил дом мелодичным перезвоном, Гарт был уже до безобразия трезв. Желания открывать дверь у него не было никакого. Его не прибавилось и тогда, когда нежданный гость принялся стучать в дверь. Затем, принялся очень энергично барабанить!

Вскоре, стук стих и у Гарта появилось время подумать о незваном госте, когда дверь начали, натурально, рубить. Отвалился дверной замок, дверь открылась, и вошел мужчина, который уже был у него раньше. В руке он держал топорик. Гарт решил, что он пришел его убивать — и совсем не расстроился. Будет больно, но он надеялся, что недолго.

Многие насмехались над пластической хирургией. Только, не Гарт. Что смешного в том, чтобы восхищаться своим лицом, телом, кожей? Если ты сам не урод и не туп, как пробка, ничего смешного в этом нет. Но дальнейшая жизнь казалась Гарту дурацкой шуткой. Что это будет за жизнь — без жизненно важной половины человечества? Уродливая и тупая это будет жизнь. Гарт понимал это, именно, так. К нему, частенько, приходили красивые женщины, показывали фотографии других красивых женщин и спрашивали: «Можете сделать меня такой же, как она?» И, среди множества тех, кто хотел изменить своё, и без того красивое лицо, находились дегенераты, которые всегда всем были недовольны. Гарт не желал оставаться среди злобных дегенератов, тем более что их слишком много.

— Не стой столбом — проходи. Я тут новости смотрю. Не видал, как та тёлка отгрызла нос мужику?

— Видал.

— Я знаю толк в носах и всегда готов взяться за самую сложную работёнку. Но, когда не с чем работать — я бессилен.

Фрэнк встал около дивана, в нескольких метрах от Гарта. В руке он продолжал держать топор, маленький, но всё же, опасный.

— Решил меня убить?

— Чего? Нет. Я пришел…

Их внимание отвлекли кадры в телевизоре, где показывали горящий фирменный магазин «Apple». На площадке перед магазином кругами ходил мужчина с измазанным копотью лицом, у него на плече висела небольшая фиолетовая сумка. Символ компании «Apple», внезапно, пошатнулся, сорвался с креплений и рухнул наземь.

Тут же, снова появилась студия и Джордж Алдерсон. Лицо его было серым, а голос тихим и печальным. Он просидел в эфире целый день.

— Только что я получил сообщение от своего сына. Он приехал ко мне домой, проверить мою жену. Я был женат на Шерон… — он расстегнул воротник и развязал галстук, на котором виднелось пятно от кофе. Гарт решил, что это самый явный признак того, что что-то идёт не так, — …почти 42 года. Тимоти, мой сын, сказал, что… — из глаз Джорджа Алдерсона потекли слёзы. Фрэнк взял со стола пульт и выключил телевизор.

— Ваше состояние позволяет понять, что происходит, доктор Фликингер? — Фрэнк кивнул на трубку на столе.

— Разумеется, — Гарт почувствовал укол любопытства. — Вы здесь не за тем, чтобы меня убить?

Фрэнк почесал кончик носа. Гарт производил впечатление человека, который долгое время вёл сам с собой напряженный мысленный диалог.

— Я здесь, чтобы попросить об услуге. Выполните её, и я всё замну. Дело касается моей дочери. Она — единственное светлое пятно в моей жизни. И она заразилась. «Авророй». Я бы хотел, чтобы вы пошли со мной и посмотрели, — его рот несколько раз открылся, но больше он ничего не сказал.

Гарт вспомнил о собственной дочери, Кэти.

— Ни слова больше, — сказал он, мысленно отмахиваясь от воспоминаний.

— Серьезно?

Гарт вытянул руку. Может, он и удивился увидеть Фрэнка Гири, но себе он не удивлялся. В мире много вещей, с которыми поделать ничего нельзя. И Гарт всегда был рад оказать посильную помощь. К тому же, очень интересно посмотреть на эту «аврору» вблизи.

— Конечно. Помогите встать.

Фрэнк помог ему подняться на ноги и, сделав несколько шагов, Гарт пришел в норму. Он извинился и прошел в соседнюю комнату. Вышел он из неё, держа в руках большую черную сумку и медицинский чемоданчик. Вместе они вышли в ночь. Проходя мимо «Мерседеса», Гарт коснулся ветки сирени, торчавшей из заднего бокового окна, но от комментариев воздержался.

10.

Лис избежал огня, которым была объята женщина, но внутри у него всё горело. Особенно сильно горело ниже спины. Плохо дело, во-первых, потому что он не мог быстро бежать, а во-вторых, он чувствовал запах собственной крови. Если он чувствует её, значит, могут и другие.

В этом лесу, всё ещё, пряталось несколько кугуаров и если ветер донесет до них его запах, лису конец. Он уже давно не встречал кугуара. Не настолько давно, когда его мать ещё была полна молока, или когда были живы четверо его братьев и сестер (все они уже мертвы, один умер, попив плохой воды, другой съел ядовитую наживку, его сестренке капкан оторвал лапу, и она истекла кровью, а ещё один, просто исчез). Но, ведь, ещё были одичавшие свиньи. Их лис боялся сильнее, чем кугуаров. Когда-то они сбежали с фермы и разбрелись по лесу. Теперь, они повсюду. Обычно, лису всегда удавалось сбежать от них, иногда, он даже не отказывал себе в удовольствии их подразнить. Свиньи — очень неуклюжие животные. Впрочем, сейчас он едва мог идти. Не говоря о том, чтобы бежать.

Лес кончился возле металлического дома, который пах человеческой кровью и человеческой смертью. Вокруг него висели желтые ленты. В траве и на гравийной площадке, повсюду валялись куски рукотворного металла. К запаху смерти примешивался и какой-то новый незнакомый запах. Не совсем человеческий, но очень похожий на него.

Женский.

Лис отбросил мысли о диких свиньях и двинулся прочь от металлического дома, аккуратно ступая на больную лапу и постоянно ожидая приступа боли. Нужно было продолжать путь. Запах был, одновременно, и горьким и сладким, очень манящим. Он убеждал его, что впереди лиса ждет покой. Сам он, конечно, так не считал, но отчаяние было, слишком, велико.

Запах усилился. Он смешивался с тем, женским, но, теперь, в нём было больше человеческого. Лис понюхал отпечаток ботинка Лилы, затем след босой ступни, покрытый чем-то белым.

На ветку дерева села птица. Не ястреб, на этот раз. Таких птиц лис раньше никогда не видел. Она была зеленой. Запах исходил и от неё, он был влажным, острым и каким-то ещё, лис не смог подобрать подходящего определения. Она важно взмахнула крыльями.

— Перестань петь, пожалуйста, — попросил лис.

— Хорошо, — ответила зеленая птичка. — Я, обычно, не пою по ночам. Вижу, у тебя идет кровь. Тебе больно?

Лис слишком устал, чтобы отрицать очевидное.

— Да.

— Промокни рану паутиной. Она снимет боль.

— Она меня отравит, — бок, буквально, горел, но лис знал про яд. Люди отравляют всё вокруг. Это у них получается лучше всего.

— Нет, отрава покидает эти леса. Промокни рану паутиной.

Может, птичка и обманывала его, но иных вариантов лис не видел. Он лёг на бок, затем повернулся на спину, и обратно, как он делал, валяясь в оленьих экскрементах, если хотел перебить собственный запах. Раны на спине коснулся благословенный холод. Он ещё несколько раз перекатился, затем вскочил на ноги, его взгляд прояснился.

— Что ты? Откуда ты? — спросил лис у птицы.

— С Материнского Древа.

— Где это?

— Нос приведет тебя, — ответила зеленая птица и исчезла во тьме.

Лис пошел по белым следам, ещё дважды останавливаясь, чтобы обваляться в паутине. Она освежала его, успокаивала, придавала сил. Женский запах усилился, смешиваясь с не совсем женским. Вместе они могли многое рассказать лису. Та, что не была женщиной, была здесь раньше и ушла на восток, к металлическому дому и сгоревшему сараю. Настоящая женщина пришла позже, она шла по следам «не женщины» в обратную сторону, а потом вернулась к вонючему металлическому дому с желтыми лентами.

Лис следовал за запахом, сквозь заросли кустов и низких веток хвойных деревьев. С некоторых ветвей свисали белые нити, которые пахли, как «не женщина». Впереди виднелась поляна. Лис побежал туда. Бег давался ему легко, казалось, он теперь не только может убежать от свиньи, а взлететь в небо. Выбежав на поляну, он сел и посмотрел на гигантское дерево, чей ствол представлял собой сплетение множества других стволов. Дерево устремлялось в тёмное небо дальше, чем лис мог видеть. Ветра не было, но оно раскачивалось, будто, по собственной воле. Здесь запах «не женщины» терялся среди множества других, принадлежавших животным и птицам, которых лис раньше никогда не знал.

Из-за гигантского ствола дерева вышла кошка. Не дикая кошка, гораздо больше. Она была белой. Во тьме мерцали её зеленые глаза. Несмотря на врожденный инстинкт спасаться от крупных хищников бегством, лис не шелохнулся. Огромный белый тигр направился прямо к нему. Под его массивным брюхом колыхалась высокая трава.

Когда тигр остановился от него в полутора метрах, лис лег и перевернулся на спину, демонстрируя собственный живот, в знак покорности. Лис обладал некоторой гордостью, но гордость в животном мире была, абсолютно, бесполезна.

— Встань, — сказал тигр.

Лис поднялся, подошел к тигру и вытянул шею, чтобы коснуться его носа.

— Ты вылечился? — спросил тигр.

— Да.

— Тогда, слушай, лис.

11.

Эви Блэк лежала в тюремной камере с закрытыми глазами и улыбкой на лице.

— Тогда, слушай, лис, — сказала она. — У меня есть для тебя задание.

Глава 16

1.

Клинт собирался, уже, попросить Тига Мёрфи открыть ему главные ворота, как в здание тюрьмы вломился заместитель директора Лоуренс Хикс.

— Куда собрались, доктор Норкросс?

Вопрос прозвучал, как обвинение, но прозвучал, довольно, недвусмысленно. Несмотря на то, что Лор Хикс выглядел неважно — куцые волосы ореолом вздымались над его лысиной, щёки впали, под глазами появились круги — действие новокаина после стоматологической операции, видимо, прошло.

— В город. Повидать жену и сына.

— Директор Коутс дала добро?

Клинт приложил все усилия, чтобы сохранить самообладание. Пришлось напомнить себе, что жена Хикса тоже оказалась под влиянием «авроры», или, вот-вот, окажется. Впрочем, это не отменяло того факта, что стоявший перед Клинтом человек был последним, кого он хотел бы видеть руководителем исправительного учреждения в столь тяжелые времена. Дженис как-то поведала Клинту, что у её нынешнего зама было в активе лишь 30 часов прослушанных лекций по тюремному менеджменту в какой-то шарашке в Оклахоме и ни единого часа по тюремному администрированию.

— Но сестра Хикси замужем за заместителем губернатора, — сказала тогда Дженис. В тот раз, она позволила себе на один бокал «Пино» больше обычного. — Так, что, посудите сами. Он отлично справляется с составлением расписания и управлением с хозяйством, но он тут уже почти полтора года, а до сих пор не может без карты найти вход в крыло «С». Он почти не выходит из кабинета и совсем не делает одиночных обходов, хотя об этом говорится каждый месяц. Он, до жути боится плохих девчонок.

«Сегодня, тебе придется выбраться из кабинета, Хикси, — подумал Клинт. — И прогуляться придется. Прицепить рацию и обойти все три крыла. Как и остальным охранникам. Тем, что остались».

— Вы меня слышите? — спросил Хикс. — Дженис разрешила ваш отъезд?

— У меня для вас три новости, — начал Клинт. — Первая: моя смена закончилась в три часа, это примерно… — он посмотрел на часы, — …шесть часов назад.

— Но…

— Погодите. Вторая: директор Коутс спит у себя в кабинете на диване, обёрнутая в кокон.

Хикс носил толстые очки, которые обладали одним свойством: когда он широко раскрывал глаза, как сейчас, казалось, они, вот-вот, выпадут из орбит.

— Что?

— Если коротко, Дон Питерс, наконец-то, попался. Попался на домогательстве к заключенной. Дженис взяла его за жопу, но тот сумел высыпать ей в кофе весь выписанный ей «занакс». Вырубилась она, практически, мгновенно. И, прежде чем вы спросите, Дона уже выкинули. Когда увижу Лилу, попрошу её объявить его в розыск. Только, я не уверен, что в этом будет какой-то смысл. Не сегодня.

— Боже мой, — Хикс взъерошил на голове остатки волос. — Боже ж, ты, мой.

— И третье, последнее. У нас с утренней смены осталось четверо офицеров: Рэнд Куигли, Милли Олсон, Тиг Мёрфи и Ванесса Лэмпли. Вы будете пятым. Вместе с остальными будете совершать ночные обходы. А ещё, чтобы не уснуть, Ванесса выдаст вам порцию того, что заключенные называют супер-кофе. Им занимаются Джанет Сорли и Ангелочек Фитцрой.

— Супер-кофе? Что это? И почему этим занимается Фитцрой? Ей нельзя доверять! У неё бывают приступы ярости! Вы же сами писали в рапортах!

— Сейчас у неё этих приступов нет, пока, нет. Она помогает остальным. И вы должны. Если ничего не изменится, все эти женщины уснут, Лоуренс. Каждая. И неважно, будут они пить супер-кофе или не будут. Они заслужили надежду. Поговорите с Ванессой и следуйте её указаниям.

Хикс схватил Клинта за куртку. Его увеличенные линзами очков глаза были полны паники.

— Вы не можете уйти! Вам нельзя бросать свой пост!

— Почему? Вы же бросили, — Клинт заметил, как Хикс вздрогнул и пожалел о сказанном. Он медленно взял руку Клинта в свою и убрал с куртки. — Вы проведали свою жену, теперь, я проведаю Лилу и Джареда и вернусь.

— Когда?

— Как только смогу.

— Вот бы, они все уснули! — выпалил Хикс. У него был голос, как у обиженного ребенка. — Все эти воровки, шлюхи, наркоманки, все! Надо было выдать им снотворное, вместо кофе! Это бы решило все проблемы!

Клинт, молча, смотрел на него.

— Ладно, — поддался Хикс и пожал плечами. — Я всё понимаю. У вас есть любимчики. Просто… женщины… у нас полная тюрьма женщин!

«Ты, только, сейчас это понял?» — подумал Клинт, но вслух спросил, как дела у его жены. Раньше надо было спросить об этом. К тому же, блин, Хикс же, справился о состоянии Лилы.

— Не спит, пока что. У неё… — он прочистил горло и отвёл взгляд. — У неё есть стимуляторы.

— Это хорошо. Я вер…

— Док, — по внутренней связи раздался голос Ванессы. Она стояла у главного входа, оставив будку охраны пустовать — немыслимое дело в иные времена. — Вам нужно кое на что взглянуть.

— Не могу, Ванесса. Мне нужно проведать Джареда и повидаться с Лилой…

«Так, что на прощания времени нет», — додумал про себя Клинт. Внезапно, его настигло осознание, что это их последний разговор. Сколько она ещё продержится? Недолго. По телефону её голос звучал так, будто, одной ногой она уже была в другой реальности. Стоит ей лишь закрыть глаза, как пути назад уже может и не быть.

— Я понимаю, — ответила Ванесса, — но это только на минутку. И вы тоже, мистер Хикс. Это… не знаю, возможно, это всё изменит.

2.

— Смотрите на второй монитор, — сказала Ванесса, когда они подошли к будке.

Второй монитор показывал коридор крыла «А». На нём Джанет Сорли и Ангелочек Фитцрой толкали тележку к последней, десятой камере крыла. Перед тем, как войти туда, они остановились поболтать с необычайно крупной заключенной, которая, по неведомой причине до сих пор оставалась в карантине.

— По меньшей мере, уже десять женщин уснули и обернулись этой белой дрянью, — заговорила Ванесса. — Может, уже пятнадцать. Большинство лежат у себя в камерах, но трое в комнате отдыха и одна в мебельном магазине. Эта херня обволакивает их сразу же, стоит им закрыть глаза. Но только…

Она нажала кнопку на пульте, и на мониторе возникло помещение камеры А-10. Новенькая лежала в койке с закрытыми глазами. Её грудь медленно вздымалась и опускалась.

— Только, не она, — продолжила Ванесса. В её голосе послышалась тревога. — Новенькая спит, как младенец, а её лицо, будто только что вымыли с мылом.

«Вымыли с мылом», — повторил про себя Клинт. Его сознание уцепилось, было, за какую-то мысль, но она упорхнула под напором переживаний за Лилу и размышлений об увиденном на экране монитора.

— Если её глаза закрыты, это ещё не значит, что она спит.

— Послушайте, док. Я тут работаю подольше вашего. Я знаю, когда они спят, а когда притворяются. Вот, она — спит, и спит уже, минимум, 45 минут. Кто-нибудь что-нибудь уронит, или громко заговорит, она дернется и повернется на бок.

— Продолжайте за ней наблюдать. Когда вернусь, доложите, — сказал Клинт. — Мне пора.

Несмотря на заверения Ванессы, что она легко отличит настоящий сон от притворного, она его не убедила. А ещё нужно увидеть Лилу, пока есть возможность. Он не хотел расставаться с ней, когда между ними оставалось… непонимание.

Он уже был на пути к машине, когда мысль, за которую он зацепился несколькими минутами ранее, вернулась. Эви Блэк разбила лицо о решетку машины Лилы, а теперь, спустя, всего несколько часов, на нёй не было ни единой царапины. Ничего, кроме вымытой с мылом кожи.

3.

Джанет толкала тележку, а Ангелочек шла рядом и изо всех сил колотила по чану с кофе железной поварешкой, при этом, крича:

— Кофе! Особый кофе! У меня хватит на всех! Хватит дрыхнуть — пора пыхнуть!

В крыле А почти никого не было. Большинство камер были пустыми.

Чуть ранее, Ри продемонстрировала реакцию, которую, позже, показали очень многие. Их особый кофе казался отличной идеей, пока не приходило время его пить. Ри глотнула, вздрогнула и вернула чашку.

— Господи, Джанет. Сок я, конечно, выпью, но эта штука — слишком крепкая.

— Крепко, чтоб не плющить репку! — воскликнула Ангелочек. Этим вечером её южный говор куда-то делся, его место занял диалект гетто. Джанет гадала, сколько же чашек этого кофе проглотила сама Ангелочек. Судя по всему, для неё не составит труда выпить всё. — Мощная штука, развеет скуку. Будешь фурией, а не мумией.

Одна из заключенных крыла «А» посмотрела в их сторону.

— Если это рэп, то я за возвращение диско!

— Хорош диссить[75] мои рифмы, йоу. Мы вам помогаем. Не будешь пить — начнешь тупить.

Но, разве, откладывание неизбежного — действительно, хорошая идея? Поначалу, Джанет была воодушевлена мыслью о сыне, но теперь она снова устала, снова вернулось ощущение безнадежности хождения из угла в угол. Да и не так уж они откладывали это неизбежное. Когда они предложили свою идею офицеру Лэмпли, спали всего трое. Сейчас, уже, больше. Джанет не стала говорить об этом вслух. Не из-за знаменитого нрава Ангелочка, а потому что само это обсуждение казалось ей утомительным. Она сама выпила три чашки особого кофе — ну, две с половиной, желудок наотрез отказался принимать третью целиком — и, всё равно, чувствовала себя измотанной. С того момента, как Ри разбудила её вопросом о квадрате света в окне, казалось, прошли годы.

«Меня не волнуют никакие квадраты света», — сказала Джанет.

«Он не может тебя не волновать», — ответила ей Ри. Этот диалог, теперь, раз за разом, по кругу прокручивался у неё в голове, подобно какому-то дзенскому коану[76]. «Не может не волновать» — разве не бессмыслица? Или, нет? Разве, двойное отрицание не превращается в утверждение? Если так, наверное, в этом есть смысл. Наверное…

— Э! Постой, подруга! — воскликнула Ангелочек и уперлась задом в тележку. Та ударилась Джанет в пах, тем самым, невольно, пробудив её от размышлений. В кастрюлях заплескался кофе.

— Чего? — спросила Джанет. — Что случилось, Ангелок?

— Это же моя подруженция, Клаудия! Приветище!

Они прошли по крылу «А» метров шесть. На лавке, держа в руке ингалятор сидела Клаудия Стивенсон, известная среди заключенных (и охраны, хотя те никогда прилюдно её так не называли) под прозвищем Клаудия Динамитчица. Впрочем, проделанные ею изменения собственного тела уже не напоминали бомбы, как 10 месяцев назад. С самой своей посадки на тюремной еде она набрала не меньше 15 кило. Её руки покоились на одетых в коричневые штаны ногах. Она сидела без рубашки, в одном спортивном лифчике. Джанет не могла не отметить, что сиськи у неё, по-прежнему, великолепны.

Ангелочек налила в чашку кофе, в порыве энтузиазма, пролив несколько капель на пол. Чашку она протянула Клаудии.

— Чашечку кофе, мисс Динамит?

Та помотала головой, продолжая смотреть в пол.

— Клаудия? — обратилась к ней Джанет. — Что-то не так?

Некоторые зэчки завидовали Клаудии, но Джанет она нравилась, ей было её даже жаль. Клаудия похитила большую сумму денег из кассы пресвитерианской церкви, где работала завхозом, чтобы покупать мужу и старшему сыну наркотики. В итоге, они остались на свободе, конечно. «Я придумала тебе рифму, Ангелок, — подумала Джанет. — Мужчины играют — женщины икают».

— Всё так. Просто, пытаюсь, собраться с силами, — ответила Клаудия, не поднимая взгляда.

— Чтобы что? — спросила Джанет.

— Чтобы попросить её разрешить мне нормально поспать.

Ангелочек подмигнула Джанет, высунула язык и покрутила у виска указательным пальцем.

— Ты о чём, мисс Динамит?

— О новенькой, — ответила Клаудия. — Мне кажется, она дьявол, Ангелок.

Ангелочек, казалось, обрадовалась её ответу. Она взмахнула руками, изображая весы.

— У меня вся жизнь такая. Дьявол-Ангел! Ангел-Дьявол!

Клаудия продолжала, не обращая на неё внимания:

— Она, видимо, какая-то особенная, раз, может спать, как раньше.

— Я тебя не понимаю, — сказала Джанет.

Клаудия, наконец, подняла голову. Под глазами у неё набухли синие мешки.

— Она спит, но в кокон не оборачивается. Иди, сама посмотри. Спроси, как у неё это получается. Скажи, если ей нужна моя душа — пусть забирает. Я просто хочу снова увидеть Майрона. Он мой сын и ему нужна мама.

Ангелочек вылила кофе обратно в чан и посмотрела на Джанет.

— А, вот, сейчас и проверим, — сказала она и пошла, не дожидаясь ответа.

Когда Джанет подкатила тележку, Ангелочек стояла вплотную к решеткам. Женщина, которую Джанет видела, когда Питерс к ней приставал, лежала в койке на боку с закрытыми глазами и спокойно, ровно дышала. Вблизи её лицо было ещё красивее и на нём не было никакой паутины. И раны, которые разглядела Джанет, куда-то исчезли. Как такое возможно?

«Может, она и, вправду дьявол, — подумала Джанет. — А, может, наоборот, ангел, явившийся спасти нас». Только ангелы не посещают места, вроде, этого. Здесь бывает только Ангелочек Фитцрой, которая похожа, скорее, на летучую мышь.

— Проснись! — крикнула Ангелочек.

— Ангелок, — Джанет осторожно положила ладонь ей на плечо. — Может, не надо…

Та стряхнула ладонь Джанет с плеча и принялась дергать дверь камеры, но та оказалась закрыта. Тогда она схватила поварешку и принялась колотить ею по решеткам, создавая такой грохот, что Джанет пришлось заткнуть уши.

— Проснись, сучар-р-ра! Проснись и ощути запах охуительного кофе!

Женщина в койке открыла глаза, оказавшиеся такими же черными, как её волосы. Она села, свесив роскошные ноги. Их красоту не могла скрыть даже мешковатая тюремная роба. Она зевнула, вытянув в стороны руки и выпятив вперед грудь, которой позавидовала бы даже Клаудия.

— Посетители! — воскликнула она.

Едва касаясь босыми ступнями пола, она бросилась к двери, просунула руки через решетку и обхватила ими ладони Ангелочка и Джанет. Ангелочек, инстинктивно, дернулась. Джанет, же, просто впала в ступор. Как будто, при касании ей передался электрический разряд.

— Ангелочек! Как же я рада тебя видеть! Я умею говорить с крысами, но собеседники они так себе. Я не осуждаю, просто говорю, как есть. Каждое живое существо имеет свои особенности. Генри Киссинджер[77] был бы неплохим собеседником, если бы его руки не были по локти в крови! Если бы у меня был выбор, я бы предпочла крысу. Можете написать об этом в газетах, только убедитесь, что моё имя написано правильно.

— Ты что несешь? — спросила Ангелочек.

— А, ничего. Простите за болтовню. Я только что побывала в мире за пределами этого мира. Мозги немного не на месте. А это же, Джанет Сорли! Как там Бобби, Джанет?

— Откуда ты нас знаешь? — спросила Ангелочек. — И почему ты спишь безо всей этой херни вокруг тебя?

— Я — Эви. Я спустилась с дерева. Тут так интересно, правда? Есть, на что посмотреть, есть, чем заняться.

— Бобби в порядке, — ответила Джанет. Она чувствовала себя, как во сне… наверное, так оно и было. — Хотелось бы его увидеть до того, как я усну…

Ангелочек так сильно пихнула её, что она, чуть, не упала.

— Захлопнись, Дженни. Твой пацан тут ни при чём, — она просунула руки сквозь решетку и ухватила новенькую за грудки. — Как у тебя получается не спать? Говори, иначе, я с тобой такое сделаю, что пожалеешь. Сделаю так, что у тебя пизда и жопа местами поменяются.

Эви от души рассмеялась.

— Это будет настоящим медицинским чудом, не так ли? Мне, снова придется учиться пользоваться туалетом.

Ангелочек разозлилась.

— Шутить со мной вздумала? В игры играть? Решила, раз, ты в камере, я тебя не достану?

Эви посмотрела на держащие её руки. Просто посмотрела. Однако Ангелочек завопила и отпустила её. Пальцы на её руках стали красными.

— Жжётся! Сучка меня обожгла!

Эви повернулась к Джанет. Она улыбалась, но улыбка эта была грустной, равно как и глубокие черные глаза.

— Проблема оказывается более сложной, чем видится на первый взгляд. Я понимаю. Феминистки считают, что все проблемы в мире — от мужчин. От их природной агрессивности. В их доводах есть смысл: женщина не начала ни одной войны, хотя некоторые, уж поверьте, были к ним причастны. Однако нельзя отрицать и того, что существуют, весьма, неприятные девчонки.

— Хули ты там бубнишь?

Она снова посмотрела на Ангелочка.

— Доктор Норкросс имеет относительно тебя кое-какие подозрения, Ангелочек. Например, насчет владельца дома, которого ты убила в Чарльстоне.

— Никого я не убивала! — однако она побледнела и шагнула назад, толкнув тележку с кофе. Покрасневшие ладони она прижимала к груди.

Эви, снова повернулась к Джанет и тихо заговорила:

— Она убила пятерых. Пятерых, — затем, снова посмотрела на Ангелочка. — Для тебя это нечто, вроде хобби, да? Ты гоняешь автостопом куда ни глядя, держа в рукаве нож, а в кармане походной куртки пистолет. Но ведь, и это ещё не всё, правда?

— Заткнись! Замолкни!

Она, опять, перевела свой удивительный взгляд на Джанет. Говорила она тихо и спокойно. Это был голос женщины из рекламы, которая, раньше никак не могла справиться со следами травы на детских штанишках, но новый очиститель полностью перевернул её жизнь.

— Она забеременела в 17 лет. Обмоталась одеждой и автостопом поехала в Уиллинг. Никого по дороге не убила, что уже хорошо. Сняла комнату. Родила…

— Заткнись, я сказала!

Кто-то у монитора заметил конфликт: по коридору громыхали ботинками Рэнд Куигли и Молли Олсон. У Рэнда в руке газовый баллончик, а Молли держала тазер, установленный на среднюю мощность.

— Утопила ребенка в раковине и выбросила в мусорный бак, — Эви усмехнулась, пару раз моргнула и мягко добавила: — Раз! И готово!

Куигли попытался схватить Ангелочка. Та инстинктивно развернулась, взмахнула рукой и перевернула тележку, кофе, сок, вообще всё. Бурая жидкость, уже не обжигающая, но всё ещё горячая, вылилась прямо на ноги Молли. Та вскрикнула от боли и упала на спину.

Джанет удивленно смотрела, как Ангелочек, будто в неё вселился Халк Хоган, обхватила шею Куигли одной рукой, а другой вырвала у него наручники и отшвырнула их в сторону. Поварешка откатилась к двери камеры. Эви наклонилась, подняла её и протянула Джанет.

— Надо?

Джанет бездумно взяла поварешку.

Офицер Олсон барахталась в коричневой жиже, пытаясь скинуть с себя тележку. Офицер Куигли пытался вырваться из захвата. Хоть Ангелочек была тощей, а Куигли был тяжелее её на 20 килограмм, она трясла его, как собака пойманную змею и, как только Молли Олсон приподняла тележку, швырнула мужчину прямо на неё. Затем, Ангелочек развернулась к камере, блестя огромными глазами на маленьком узком лице.

Эви расставила руки в стороны, насколько позволяла ширина камеры, и обхватила Ангелочка, как старого друга. Ангелочек вцепилась в неё, начала царапаться, кричать.

То, что произошло далее, видела лишь Джанет. Офицеры пытались высвободиться из тележки, а Ангелочек потеряла разум от ярости. У Джанет было время подумать: «Я вижу не просто дурной характер. Это настоящий приступ психоза». Рот Эви раскрылся шире, чем вообще мог человек, и из него выпорхнула стая, нет, гигантское полчище мотыльков. Мотыльки мгновенно облепили лицо Ангелочка, впились в волосы. Она закричала, пуще прежнего и попыталась их разогнать.

Джанет стукнула Ангелочка по голове обухом поварешки. «Я не собираюсь тут ни с кем враждовать, но, блин, она может уснуть раньше, чем доберется до меня».

Мотыльки бросились к зарешеченному фонарю, а, затем, упорхали из крыла «А» в основное здание. Ангелочек повернулась, продолжая тереть и царапать лицо, хотя все мотыльки, даже те, что застряли у неё в волосах, уже улетели. Джанет прицелилась прямо ей в лицо.

— Видишь, какая сложная у нас проблема, Джанет? — спросила Эви, пока Ангелочек билась о стену, растирая глаза. — Кажется, пора полностью стереть уравнение «мужчина-женщина». Просто удалить его и начать заново. Как считаешь?

— Считаю, что хочу, всего-навсего, увидеть сына, — ответила Джанет. — Хочу увидеть Бобби.

Она выронила поварешку и начала плакать.

4.

Когда завязалась потасовка, Клаудия «Динамитчица» Стивенсон вышла из оцепенения и решила поискать место потише. В крыле «А» было слишком шумно, слишком неспокойно. Повсюду растекались лужи особого кофе. Вонял он ужасно. Нельзя идти на сделку с дьяволом, когда ты на взводе. С дамой из камеры А-10 она поговорит позже. Она прошла мимо будки охраны и направилась в крыло «В».

— Заключенная! — выкрикнула высунувшаяся из будки Ванесса Лэмпли, где она наблюдала за происходящим. Ангелочек со своим чёртовым супер-кофе, начала бузить. Ванесса была слишком занята, чтобы заниматься самобичеванием, но с её затеей она, так и не согласилась. Она уже послала Куигли и Олсон разобраться в ситуации и, уже, было, сама бросилась к ней на помощь, когда мимо прошла Стивенсон.

Клаудия ничего не ответила и продолжила идти.

— Ты ничего не перепутала? Это тюрьма, а не парк. Я с тобой говорю, Стивенсон! Куда направилась?

Но, разве ей, Ванессе, не плевать? Они все тут ходят, туда-сюда, пытаются не уснуть, а в это время, дальше по коридору, в крыле «А» творится настоящий бардак. Ей нужно быть там.

Она побежала туда, но залитая кофе с ног до головы Молли Олсон махнула ей рукой.

— Всё под контролем, — сказала она. — Заперли эту бешеную суку. Всё нормально.

Ванесса не считала, что всё под контролем, однако, кивнула.

Она обернулась в поисках Стивенсон и не нашла её. Вернувшись в будку, она вывела на мониторы картинку с первого этажа крыла «В», и успела заметить, как Стивенсон заходит в камеру В-7, где сидели Демпстер и Сорли. Только, Сорли находилась в крыла «А», а Демпстер она уже давно не видела. Заключенные не гнушались красть друг у друга, когда натыкались на чужие пустующие камеры (их любимыми предметами кражи были, обычно, таблетки и нижнее бельё), что, частенько, приводило к конфликтам. Ванесса никогда не подозревала Стивенсон в чём-то подобном. Она не вызывала у неё неприязни, несмотря на то, что та была слишком огромной. Тем не менее, подозрительность являлась частью должностных обязанностей Ванессы. Не хватало тут ещё разборок из-за краж.

Ванесса решила, по-быстрому, проверить. Ей не понравилась походка Стивенсон, не понравились заслонившие её лицо волосы, отсутствие рубашки. Всего минута, заодно, можно ноги размять.

5.

Клаудия не помышляла ни о какой краже. Ей был нужен лишь спокойный разговор. Порядок в крыле «А» восстановят нескоро и тогда она сможет поговорить с новенькой о том, как можно уснуть и проснуться, как раньше. Новенькая, может, конечно, ничего ей не скажет, но она, хотя бы попытается. Дьявол бывает непредсказуемым. Когда-то он был ангелом.

Ри лежала в койке, отвернувшись лицом к стене. Клаудия, не без сожаления, заметила, что её волос коснулась седина. То же самое было и у Клаудии, но свои волосы она красила. Когда она не могла достать настоящую краску, когда её немногочисленные посетители не приносили её любимую «Nutrisse Champagne Blonde», она пользовалась лимонной кислотой с кухни. Эффект тот же, хоть и не такой долговременный.

Она коснулась волос Ри и тут же с криком одернула руку, ощутив, как к пальцам прилип седой волос. Пару секунд вокруг неё порхали белесые нити, затем, они растворились.

— О, Ри, — прошептала Клаудия. — Только не ты.

Но, может, ещё не поздно. У неё лишь несколько нитей в волосах. Может, бог специально направил стопы Клаудии в камеру В-7, потому что ещё есть время спасти её. Может, это какая-то проверка. Она взяла Ри за плечи и развернула на спину. Нити потихоньку покрывали её щёки, шрамированный лоб, несколько штук торчало из носа, но лицо оставалось чистым. Ну, почти.

Одной рукой Клаудия соскребла паутину со щёк Ри, с носа, с губ. Другой рукой она принялась её трясти.

— Стивенсон? — послышалось из коридора. — Ты, что там делаешь? Это не твоя камера!

— Просыпайся! — крикнула Клаудия. — Просыпайся, Ри! Пока не поздно!

Ничего.

— Заключенная Стивенсон! Я с тобой говорю!

— Это офицер Лэмпли, — сказала Клаудия, продолжая трясти Ри и сдирать с её лица белые нити. — Мне она нравится, а тебе? А тебе, Ри? — Клаудия начала плакать. — Не уходи, милая, ещё слишком рано!

Первой её мыслью, когда Ри открыла глаза и улыбнулась, было, что она с ней согласна.

— Ри! — воскликнула Клаудия. — О, слава богу! Я думала, ты…

Только улыбка продолжала растягиваться, пока не превратилась в оскал и не обнажились желтые зубы. Ри резко села и схватила Клаудию за горло, зацепив пальцами её любимые пластиковые сережки в форме котят. Клаудия закричала. Ри вырвала одну серьгу вместе с мочкой и потянулась к шее Клаудии.

Клаудия была на 30 килограмм тяжелее щуплой Ри Демпстер и сильнее её, но та сошла с ума. Ей с огромным трудом удавалось сдерживать её. Ногти Ри до крови впились в шею и оголенные плечи Клаудии.

Клаудия отлетела к двери, Ри повисла на ней, дергаясь, рыча и извиваясь в попытке преодолеть сопротивление Клаудии и вцепиться в горло. Когда они вылетели в коридор, закричали другие заключенные, что-то выкрикивала Лэмпли, но вся эта какофония звуков находилась где-то в иной вселенной, потому что Ри сверлила её полными ярости глазами и клацала зубами в считанных сантиметрах от горла Клаудии. Ей, наконец, удалось подняться на ноги и побежать по коридору с Ри на руках.

— Отпусти её! — крикнула Ванесса.

Повсюду кричали женщины. Клаудия молчала — не могла кричать. К тому же, на крик уходили драгоценные силы, которые шли на борьбу с сумасшедшей — с демоном — который на неё напал. Только, всё без толку. Зубы Ри приближались, Клаудия уже чувствовала её дыхание, видела капли слюны с кусками белых нитей, свисавшие изо рта.

— Заключенная! У меня оружие! Не вынуждай меня стрелять!

— Вали её! — выкрикнул кто-то. Клаудия, вдруг, осознала, что крик принадлежал ей. Видимо, всё-таки, силы кричать ещё были. — Пожалуйста, офицер Лэмпли!

По коридору разнесся оглушительный грохот. Посреди лба Ри, прямо на месте старого шрама появилась черная дырка. Её глаза повернулись, будто она пыталась понять, кто в неё выстрелил. По лицу Клаудии потекла теплая кровь.

Последним усилием Клаудия оттолкнула Ри. Тело с глухим стуком ударилось об пол. Офицер Лэмпли стояла, широко расставив ноги и держа табельное оружие обеими руками. Из ствола тянулся белый дым, напомнивший Клаудии прилипшие к пальцам белые нити, когда она коснулась волос Ри. За исключением фиолетовых кругов под глазами, лицо офицера Лэмпли было мертвенно-бледным.

— Она пыталась меня убить, — выдохнула Клаудия.

— Знаю, — ответила Ванесса. — Знаю.

Глава 17

1.

На полпути к городу, Клинт задумался и остановился у кафе «Олимпия» прямо возле плаката со слоганом «остановись, милок, отведай наш яичный пирог», достал телефон и принялся искать в записной книге номер Хикса. Номера он не нашел, что, довольно, красноречиво говорило об их отношениях. Он промотал дальше и нашел номер Лэмпли.

Она ответила уже после второго звонка. Голос у неё был каким-то запыхавшимся.

— Ванесса? Вы как?

— Нормально. Но вы ушли и пропустили всё представление. Я только что застрелила человека.

— Что? Кого?

— Ри Демпстер. Наглухо, — Ванесса пересказала ситуацию, Клинт, в ужасе, слушал.

— Господи, — выдохнул он, когда она закончила. — Вы-то в порядке?

— Физически невредима. Эмоционально — выебана и высушена. Давайте оставим психоанализ на потом, док? — Ванесса издала хлюпающий звук, будто, сморкалась. — Это не всё.

Она рассказала Клинту о драке между Ангелочком Фитцрой и Эви Блэк.

— Меня там не было, но я видела всё на мониторах.

— Вы всё сделали правильно. Видимо, вы спасли Клаудии жизнь.

— Но для Демпстер всё закончилось не очень хорошо.

— Ванесса…

— Она мне нравилась. Как по мне, она последняя из тех, кто здесь сидит, могла слететь с катушек.

— Где её тело?

— В хозяйственном шкафу. — Казалось, Ванессе было стыдно. — Ничего лучше не придумали.

— Конечно, — Клинт потер лоб и зажмурился. Ему хотелось как-то поддержать Лэмпли, но сейчас слова были не нужны. — А что с Ангелочком?

— Сорли вырубила её поварешкой. Куигли и Олсон швырнули её в камеру. В данный момент, она носится по камере и требует врача. Утверждает, что ослепла, что, конечно, херня полная. Ещё говорит, что в волосах у неё мотыльки, что, в общем-то, не совсем херня. У нас их тут какое-то нашествие. Вы нужны здесь, док. Хикс не справляется. Он потребовал от меня сдать оружие, я отказалась, хоть и понимала, что это не по правилам.

— Вы всё сделали, как надо. Пока ситуация не нормализуется, правила идут к чёрту.

— Хикс бесполезен.

А то я не знаю, подумал Клинт.

— В смысле, он с самого начала такой, но в нынешней ситуации, он может стать ещё и опасен.

Клинт вернулся к предыдущей теме.

— Вы сказали, Эви спровоцировала Ангелочка. Что именно она сказала?

— Я не знаю. Куигли и Олсон, наверное, тоже. Может, Сорли слышала. Именно она угомонила Ангелочка. Девка заслужила медаль. Если она не вырубится к вашему приходу, сами её расспросите. Вы же скоро приедете, да?

— Как только смогу, — ответил Клинт. — Ванесс, понимаю, вы расстроены, но мне нужно кое-что прояснить. Ангелочек набросилась на Эви, потому что та не оборачивается в кокон, когда спит?

— Я тоже так считаю. Я видела, как она подошла к решетке с кофейной тележкой и начала кричать. Но потом у меня нашлись другие дела.

— Но, ведь, она проснулась?

— Ага.

— Эви проснулась.

— Да, Фитцрой её разбудила.

Клинт попытался выстроить какую-то логическую цепочку. Может, нужно самому поспать…

Эта мысль вызвала у него чувство вины. Следом, на ум пришла другая мысль: а что, если Эви Блэк — мужчина? Что, если, его жена ошиблась и арестовала мужика?

Но, нет. Когда Лила её увидела, та была почти голая. Разумеется, женщины-офицеры в тюрьме тоже видели её без одежды во время осмотра. И как объяснить чудесное излечение всех её ран?

— Мне нужно, чтобы вы передали мои слова Хиксу и остальным офицерам, — Клинт вернулся к изначальной мысли, которая вынудила его остановиться на парковке и позвонить Ванессе.

— Это ненадолго, — ответила Ванесса. — Пришли Билли Уэттермор и Скотт Хьюз, что, конечно, радует. Но толку с неполного штата будет мало. У нас семь человек, включая Хикса. С вами будет восемь.

Клинт не отреагировал на явный намек.

— Я, пока ехал, вдруг, подумал, что Эви Блэк отличается от остальных женщин, но после вашего рассказа — я не совсем понимаю, что с ней делать. Однако я понимаю, из тюрьмы нельзя выпускать слух о ней. Никаких сообщений, правдивых или вымышленных. Иначе, вспыхнет бунт. Вы меня понимаете?

— Эм…

Это «эм» вызвало у Клинта неприятные ощущения.

— В чём дело?

— Ну…

«Ну» понравилось ему ещё меньше.

— Говорите.

Она, снова шмыгнула носом.

— После того, как представление в крыле «А» закончилось, а я отказала Хиксу сдать оружие, я видела, как он сидел в телефоне. Когда Молли рассказала о случившемся Скотту и Билли, они тоже уткнулись в телефоны.

Значит, уже поздно. Клинт закрыл глаза. На ум пришла старая байка:

В одной тюрьме работал психиатр, который одевался во всё черное. Как-то он ехал по ночной трассе. Внезапно на встречную полосу выехал рейсовый автобус и врезался в его машину. После этого все продолжили жить счастливо. Но даже если не стали, это уже не было заботой психиатра. Конец.

— Ладно, ладно, — сказал он вслух. — Скажите всем, чтобы больше никаких звонков. Никому. Это понятно?

— Я звонила сестре! — выпалила Ванесса. — Простите, док, но мне нужно было как-то разрядиться, после того, как я пристрелила Демпстер! Я сказала Бонни не засыпать ни при каких условиях, потому что у нас в тюрьме, вероятно, находится человек с иммунитетом к «авроре» и, возможно, скоро появится лекарство! Либо, этот иммунитет вырабатывается сам!

Клинт открыл глаза.

— Сколько вы уже не спите?

— С 4 утра. Собака разбудила раньше времени. Ей, внезапно, захотелось пи-пи! — Крепкая, как скала, Ванесса Лэмпли сломалась. Она начала плакать.

— Просто, передайте остальным — никаких звонков, ясно? — Уже, наверное, слишком поздно, но, вероятно, они ещё смогут замедлить события. Должен быть способ решить этот вопрос. — Перезвоните сестре и скажите, что ошиблись. Скажите, что кто-то распустил слух, а вы купились. Остальным, тем, кто тоже звонил, скажите то же самое.

Молчание.

— Ванесса, вы там?

— Не хотелось бы, доктор. И, при всём уважении, я не считаю, что это сработает. Бонни не будет спать, по крайней мере, всю ночь, потому что считает, у неё есть шанс. И я не хочу её его лишать.

— Понимаю ваши чувства, но это нужно сделать. Вы, что, хотите, чтобы к воротам тюрьмы пришла толпа, как те крестьяне с факелами из фильма про чудовище Франкенштейна?

— Идите к жене, — ответила Ванесса. — Сами сказали, она не спит ещё дольше, чем я. Посмотрите ей в лицо и попытайтесь удержаться и не сказать ей, что есть свет в конце тоннеля.

— Ванесса, послушайте…

Но она пропала. Клинт долго смотрел на мигающую на экране телефона надпись «разговор окончен», затем выехал на трассу.

Демпстер мертва. Бедняга Ри Демпстер. Невероятно. И он тревожился за Ванессу Лэмпли, несмотря на нарушение субординации. С другой стороны, о какой субординации может идти речь? Он — обычный тюремный мозгоправ.

2.

Клинт заехал на кратковременную парковку перед управлением полиции и услышал то, что меньше всего ожидал услышать — смех.

В общей комнате собралась большая компания. Лила сидела вместе с Линни за диспетчерским столом. Вокруг них кругом расселись пятеро сотрудников, все мужчины — Терри Кумбс, Рид Бэрроуз, Пит Ордуэй, Элмор Перл и Верн Рэнгл. За пределами круга сидел общественный защитник Барри Холден, который занимался делом Эви Блэк и пожилой седобородый джентльмен, по имени Вилли Бёрк.

Лила курила. Она бросила 8 лет назад, когда Джаред, вдруг, заметил, что ему бы не хотелось, чтобы она умерла от рака легких до того, как он вырастет. Линни Марс и ещё двое тоже пыхтели дымом. В воздухе висело плотное сизое облако.

— Что тут у вас, народ? — спросил он.

Лила увидела его и лицо её просветлело. Она затушила сигарету в чашке кофе, встала и бросилась ему на шею. Ну, не совсем на шею — она обняла его за талию и крепко поцеловала. Это вызвало ещё больше смешков, добродушное уханье от адвоката Холдена и жидкие аплодисменты.

— О, как я рада тебя видеть! — воскликнула Лила и снова его поцеловала.

— Я собирался съездить домой, проведать Джареда, — сказал Клинт. — По пути решил заехать сюда, вдруг, ты здесь, съездим домой вместе.

— Джаред! — крикнула Лила. — Ты не поверишь, какого сына мы воспитали, Клинт! Учитывая, какую работу мы с тобой проделали, считаю, будет эгоизмом не завести второго, — его жена ткнула его в грудь и снова обняла. В её глазах плясали огоньки.

Подошел Терри Кумбс. У него были красные заспанные глаза. Клинт пожал ему руку.

— Слыхал, что случилось с Роджером? Попытался содрать с жены кокон. Надо было ждать до Рождества, — Терри издал смешок, который перерос в кашель. — И жена моя тоже. И с дочерью связи нет.

От Терри пахло перегаром, но у Лилы Клинт ничего подобного не заметил. Чем бы она ни закинулась, это был не алкоголь. Клинт подумал, не рассказать ли о том, что произошло в тюрьме, но отбросил эту идею. История гибели Ри Демпстер никак не подходила, чтобы быть рассказанной на вечеринке, а, именно туда, он, судя по всему, попал.

— Мне жаль, Терри.

Подошел Пит Ордуэй, взял Терри за плечи и отвел в сторону.

Лила указала на бородатого мужчину.

— Ты же знаком с Вилли Бёрком? Он помогал мне отвезти тела Роджера и Джессики в морг. Под моргом я имею в виду морозильник в «Скрипучем колесе». От больницы, видимо, нынче мало толку. Поговорим об оплате, а? — она хихикнула и хлопнула себя по щекам. — Прости. Ничего не могу поделать.

— Рад встрече, сэр, — сказал Вилли. — У вас отличная жена. Продолжает исполнять свой долг, несмотря на усталость.

— Благодарю, — ответил Клинт и обратился к жене: — Полагаю, вы распотрошили ящик с вещдоками.

— Только мы с Лилой, — ответила Линни. — У Терри был скотч.

Лила вытащила из кармана рецепт на «провигил» и вернула его Клинту.

— Не удалось мне его получить. Две аптеки разграблены, а от «Райт Эйд» остались одни угольки. Ты, наверное, почуял запах, когда сюда ехал.

Клинт отрицательно покачал головой.

— У нас нашлось, что называется, подъём, — сказал Верн. — Хотелось бы, чтобы и другие женщины нашли там же.

Какое-то время все выглядели озадаченными. Затем Барри начал смеяться, следом за ним полицейские, к ним присоединились Вилли, Линни и Лила. Смех разнесся по всему зданию.

— Подъём, — повторила Лила и ткнула Клинта локтем в бок. — Под нём, дошло?

— Дошло, — отозвался Клинт. Кажется, он попал в департамент полиции Страны Чудес.

— Тут ещё остались трезвые, — подал голос Вилли Бёрк, поднимая руку. — Иногда я, конечно, прикладываюсь, — он подмигнул Лиле. — Вы этого, конечно, не слышали, шериф, но я ничего не трогал. Не пью уже 40 лет.

— Должен признать, я восхищаюсь мистером Бёрком, — сказал Барри Холден. — Кажется, это единственная правильная линия поведения, учитывая происходящее.

Офицеры Бэрроуз, Ордуэй, Перл и Рэнгл, тоже, сказали, что они трезвые. Верн Рэнгл даже поднял правую руку, будто находился в суде. Клинт начинал злиться. Все смеялись. Он понимал Лилу, та была слегка не в себе после тридцати часов без сна, к тому же, вскрыть ящик с вещдоками было его идеей. По пути в город он ожидал чего угодно, слова Ванессы о том, что она застрелила Ри Демпстер, выбили его из колеи. Но он, никак не ожидал попасть на ирландскую пьянку в полицейском участке.

Лила сказала:

— Мы вспоминали историю, когда Роджер приехал на вызов, а из окна верхнего этажа высунулась хозяйка и предложила ему валить на хуй или сдохнуть. Когда он не сделал ни того ни другого, она вылила ему на голову ведро краски. Он ещё месяц потом её с волос отдирал.

— Окропили снежок красненьким! — выкрикнула Линни и рассмеялась. Сигарета выпала из её пальцев прямо на пол. Она наклонилась и подняла её, докурила, почти, до фильтра и снова бросила на пол. Это вызвало ещё больший смех.

— Чем ты накидалась? — спросил Клинт. — Ты и Линни. Кокаином?

— Не, кокс мы оставили на потом, — ответила Лила.

— Не волнуйтесь, шериф, я буду вашим защитником, — встрял Барри. — Я буду настаивать на непреодолимых обстоятельствах. Ни один суд в США не признает вас виновной.

Снова взрыв хохота.

— Мы приняли «синевы», изъятой у братьев Гринер, — ответила Линни. — Лила вскрыла одну капсулу и мы вынюхали весь порошок.

Клинт подумал о Доне Питерсе, который, сначала приставал к Джанет Сорли, а потом подсыпал наркотики в кофе Дженис Коутс. Подумал об идиотском чудо-кофе, производство которого разрешила Коутс. Подумал о новенькой из крыла «А». Подумал о Ри, напавшей на Клаудию и пытавшейся перегрызть ей горло. Подумал о сотне несчастных заключенных, плачущих в камерах, вспомнил слова Ванессы Лэмпли: «Не хотелось бы, доктор».

— Вижу, сработало, — заметил Клинт, стараясь сохранить самообладание. — Выглядите бодро.

Лила взяла его за руки.

— Я знаю, как мы выглядим, милый, но иного выбора у нас нет. Аптеки разгромлены, все лекарственные отделы в супермаркетах разграблены. Мне Джаред рассказал. Я говорила с ним недавно. Он в порядке, беспокоиться не о чем…

— Ясно. Отойдем на минутку?

— Конечно.

3.

Они вышли на улицу, в прохладу ночи. До Клинта донесся запах гари и плавленого пластика, видимо, это всё, что осталось от «Райт Эйд». В здании, позади них возобновился разговор, снова послышался смех.

— Как там дела у Джареда?

Она подняла руку в предостерегающем жесте, будто он какой-то невменяемый водитель, которого она остановила на трассе.

— Он приютил девочку по имени Молли. Это внучка старой миссис Рэнсон. Сама она в коконе, поэтому Джар взял её себе. С ним всё в порядке. Не переживай за него.

«Не говори мне не переживать за собственного сына, — подумал Клинт. — Пока ему не исполнится 18, мы за него в ответе. Как можно так упороться, чтобы забыть об этом?»

— Ну, или не так сильно, как переживаешь ты, — добавила она, спустя мгновение.

«Она, безумно, устала и ей ещё многое предстоит сделать, — напомнил Клинт себе. — Господи, она только что человека убила. Не нужно на неё злиться». Но, всё же, он злился. Логика зачастую пасует перед эмоциями. Как врач, он прекрасно об этом знал, что, впрочем, не сильно помогало решить проблему.

— Сколько ты уже не спишь?

Лила закрыла глаза, подсчитывая.

— Примерно… с часа пополудни вчерашнего дня. Получается… — она тряхнула головой. — Не могу подсчитать. Господи, как сердце-то колотится. Но я, хотя бы не сплю. Ты только погляди на звёзды. Красота какая, правда?

Клинт мог подсчитать. Грубо говоря, выходило 32 часа.

— Линни посмотрела в интернете, сколько человек может обходиться без сна, — радостно сказала Лила. — Рекорд составляет 264 часа. 11 дней! Его поставил школьник, в качестве научного эксперимента. Я тебе так скажу, скоро этот рекорд падет. Многие женщины настроены его побить. Когнитивные функции мозга будут сокращаться, затем последует эмоциональное истощение. К тому же, начинает проявляться такой феномен, как микросон. Я испытала его возле трейлера Трумэна Мейвезера. Было страшно, моё лицо начали обволакивать белые нити. С другой стороны, люди — дневные млекопитающие, это значит, что, когда взойдет солнце, те из нас, кто сумел не уснуть, получат отличную поддержку. Всё должно закончиться к завтрашнему полудню, но…

— Не надо было тебе выходить на смену прошлой ночью, — сказал Клинт. Он произнес это раньше, чем осознал смысл слов.

— Ага, — усмехнулась она. — Не надо было этого делать.

— Нет, — отрезал Клинт.

— Что, прости?

— Грузовик с кормами для животных, конечно, переворачивался на Маунтин Рест Роуд, но, примерно, год назад. Так, где ты была прошлой ночью?

Её лицо побелело, во тьме, зрачки, казалось, стали ещё больше.

— Ты уверен, что разбираться в этом нужно сейчас? Когда вокруг происходит такое?

Он хотел, было, сказать нет, но из управления, снова раздался смех, он схватил её за руки.

— Говори.

Лила, молча, посмотрела на его ладони, державшие её за бицепсы. Клинт заметил её взгляд, разжал ладони и отошел на шаг назад.

— На баскетболе, — ответила Лила. — Смотрела на игру одной девочки. Номер 34. Её зовут Шейла Норкросс. Её мать зовут Шеннон Паркс. Ну, так, скажи, Клинт, кто из нас тут врёт и кому?

Он хотел, было, что-то сказать, — сам, не знал, что, — но не успел и рта раскрыть, как из управления выскочил Терри Кумбс с дикими от ужаса глазами.

— Господи, Лила! Господи боже, блядь!

Она повернулась к нему.

— Что?

— Забыли! Как мы могли забыть? Господи!

— О чём забыли?

— Платина!

— Платина?

Она смотрела на него, и Клинт заметил, как в её глазах закипал гнев. В её взгляде было что-то такое, ранее не знакомое ему, но он не смог это как-то определить или с чем-то связать. Она слишком устала.

— Платина! Дочка Роджера и Джессики! — выкрикнул Терри. — Ей всего 8 месяцев и она до сих пор дома. Забыли ребенка, блядь!

— Господи, — выдохнула Лила и побежала за Терри. На Клинта никто не обращал внимания, а когда он их окликнул, они даже не обернулись. Он побежал следом и успел схватить Лилу за плечо, прежде чем та села в машину. Ни она, ни Терри не могли нормально вести машину, но остановить их не могло ничто.

— Лила, послушай. С ребенком, скорее всего, всё в порядке. Завернувшись в кокон, они впадают в некое подобие стазиса.

Она стряхнула его руку.

— Потом поговорим. Увидимся дома.

За руль сел Терри, который, определенно, был пьян.

— Надеюсь, ты прав насчет ребенка, док, — заметил он и хлопнул дверью.

4.

Неподалеку от Фредериксбурга у машины, за рулем которой уже несколько часов сидела Микаэла Морган, лопнуло колесо. Лопнуло оно в самый неподходящий момент, хотя было готово лопнуть давным-давно. Микаэла свернула на парковку перед «Макдональдсом» и зашла внутрь пописать.

У стойки стоял здоровенный байкер в надетой на голое тело безрукавке с названием банды «SATAN'S 7» и чем-то похожим на пистолет-пулемет «Тек-9» за спиной. Он пытался объяснить девушке с заспанным, похожим на енота лицом, что, нет, он не будет платить за «биг маки». Сегодня особая ночь, все всё хотят получить бесплатно. Зазвенел колокольчик над дверью, байкер обернулся и увидел Микаэлу.

— Привет, сестрёнка, — голос его звучал приветливо. Уже, неплохо. — Мы знакомы?

— Может быть, — ответила Микаэла. Не останавливаясь, она прошла по залу, мимо туалета и вышла через заднюю дверь. Там она прошла по заднему двору и перелезла сквозь дыру в заборе. По ту сторону забора находился хозяйственный магазин «Hobby Lobby». В магазине было полно народу. Это же насколько нужно быть мелочным скупердяем, чтобы бежать закупаться в хозяйственный магазин в такую ночь, удивилась Микаэла.

Она сделала несколько шагов, когда кое-что привлекло её внимание: в нескольких метрах от неё стояла «Королла». На переднем сидении находилось что-то белое.

Микаэла подошла к машине. Этим белым, конечно, оказалась обернутая в кокон женщина. Микаэла, уже была под кайфом от кокаина, но, увидев женщину, ей захотелось нюхнуть ещё. Рядом с женщиной лежала мертвая изуродованная собака, пудель.

«О, бедный пёсик. Ты, наверное, решил слизать с лица хозяйки паутину, когда она заснула на парковке? Она, наверное, очень рассердилась, когда ты её разбудил».

Микаэла осторожно вынесла собаку из салона машины. Затем она спихнула женщину, судя по водительскому удостоверению, её звали Урсула Уиттман-Дэвис, на пассажирское сидение. Ей, конечно, не нравилось находиться в одной машине с уснувшей женщиной, но ещё меньше её привлекала альтернатива выкинуть женщину на траву, рядом с мертвым пуделем. К тому же, в этом решении был некий утилитарный момент: с пассажиром она могла законно пользоваться скоростной полосой.[78]

Микаэла села за руль и выехала на вспомогательную дорогу, которая вела к трассе-70.

Когда она проезжала мимо «Макдональдса», ей в голову пришла безумная идея. Наверняка, она была навеяна кокаином, тем не менее, отказываться от неё Микаэла не стала. Она развернулась на парковке перед ближайшим мотелем и вернулась к закусочной. На парковке стоял мотоцикл «Harley Softail». Чуть выше номерного знака штата Теннесси, виднелось изображение черепа с надписью «SATAN'S» в одном зрачке и 7 в другом. На зубах было написано «БЕРЕГИСЬ».

— Держись, Урсула, — сказала Микаэла своей невольной попутчице и направила «Короллу» прямо на мотоцикл.

Она разогналась едва ли до 20 км/ч, но мотоцикл с грохотом отлетел в сторону. Байкер сидел за столом, рядом с витриной, перед ним громоздилась гора самой разной еды. Микаэлу он заметил, когда та уже отъезжала от его стального коня, который сейчас походил скорее на мертвого пони. Она видела, как шевелились его губы, когда он выбегал наружу, держа в одной руке «биг-мак», а в другой стакан с молочным коктейлем. На боку у него болтался «Тек-9». Микаэла не слышала, что он говорил, но сомневалась, что это было «здравствуйте». Поворачивая на вспомогательную дорогу, она приветливо ему махнула и умчалась прочь.

Через три минуты она уже ехала по трассе, дико хохоча. Она понимала, что эйфория скоро пройдет, что ей нужно ещё нюхнуть.

5.

В машине Урсулы было спутниковое радио, и Микаэла настроилась на волну «Американских новостей». Новости были не такими уж страшными. Поступали непроверенные сообщения об «инциденте» между женой вице-президента, добивавшейся встречи с президентом, и сотрудниками Секретной Службы. Активисты за права животных освободили питомцев Национального зоопарка, после чего кто-то видел, как на Кафедрал авеню лев напал на человека. Ультраправые консерваторы заявляли, что «аврора» — это кара божья за феминизм. Папа Римский призывал всех к молитве. Бейсбольная лига отменила все тренировочные игры. Микаэла поняла это сообщение так: все игроки лиги, включая судей, были мужчинами, разве, нет?

На пассажирском сидении раскачивалось опутанное паутиной тело Урсулы Уиттман-Дэвис, когда машина заезжала на обочину и скользила на гравии. Она была одинаково самым лучшим, и самым худшим попутчиком, какие только попадались Микаэле.

Какое-то время она встречалась с девушкой, которая поклонялась кристаллам и верила, что, при должной концентрации и сильной вере, можно принять форму солнечного света. Сейчас, наверное, эта добрая доверчивая девушка спала, обернутая в кокон. Микаэла вспомнила об отце. Тот всегда сидел рядом с ней, перед сном, когда ей было страшно. По крайней мере, так ей рассказывала мать. Когда отец умер, Микаэле было три года. Она совсем не помнила его. Несмотря на переделанный нос и поддельную фамилию, Микаэла была настоящим репортером. Она прекрасно знала, что Арчи Коутса положили в гроб и закопали на кладбище Шейди Хиллз, в Дулинге, и что он до сих пор находился там. Он не превратился в луч света. Она старательно гнала прочь мысли о том, что скоро встретится с отцом в потустороннем мире. Важно было только одно: рядом с ней, на пассажирском сидении находилась опутанная паутиной женщина, и всё, что ей сейчас нужно — это несколько часов рядом с матерью, прежде чем она сама отойдет ко сну.

Она заправила машину в Моргантауне. Молодой продавец на заправке извинился и сказал, что электричества нет и заправляться придется с помощью ручного насоса. К тому же, не работал терминал пластиковых карт. Микаэла расплатилась с ним из бумажника Урсулы.

Парень носил светловолосую бороду и был одет в белую футболку и синие джинсы. Мужчины раньше её никогда не привлекали, но этот показался ей суровым, словно викинг.

— Благодарю, — сказала она. — Как вы тут?

— О, не переживайте за меня, — ответил парень. — Вы знаете, что с этим делать?

Она последовала за движением его подбородка, который указывал на сумку на бедре Урсулы. Из расстегнутого кармашка сумки торчала рукоятка револьвера. Видимо, госпожа Уиттман-Дэвис любила не только собак, но и оружие.

— Не особо, — ответила Микаэла. — Моя подруга в курсе, что мне предстоит долгая поездка и решила мне его не давать.

Парень посмотрел на неё.

— Безопаснее будет держать его поближе. Убедитесь, что он при вас, если грядут неприятности. Прицельтесь в того, кто вам угрожает — прямо в середину тела — и жмите на спуск. Руку держите твердо, не бойтесь отдачи. Запомните?

— Ага, — сказала Микаэла. — Прямо в середину. Держать твердо, поняла. — Она развернулась и пошла. Викинг окликнул её:

— Эй, а вы, случаем, не с телевидения?

В районе часа ночи она наконец подъехала к окраине Дулинга. Вдоль Уэст Лэвин тянулись клубы дыма, горизонт освещался заревом пожара. Микаэла свернула в сторону тюрьмы. От дыма она начала задыхаться, пришлось даже зажать рот ладонью.

Она подъехала к воротам и нажала большую красную кнопку.

6.

Мойра Данбартон сидела в камере рядом с тем, что осталось от Кейли. Она не была мертва, но этому миру уже не принадлежала. Спит ли она под этим покрывалом?

Мойра сидела, положив ладонь на грудь Кейли. Она чувствовала, как при каждом вдохе она вздымалась, видела, как при выдохе надувался пузырь из белых волокон. Дважды она касалась ногтями кокона на её лице, борясь с желанием содрать его. И оба раза она убирала руки, когда вспоминала репортажи по телевизору.

В замкнутом обществе, вроде исправительной тюрьмы Дулинга, слухи расползаются мгновенно. Но произошедшее в крыле «А» не было слухом. Ослепшую от перцового газа Ангелочка Фитцрой закрыли. А про новенькую рассказывали, что она — ведьма.

Мойра посчитала это весьма вероятным, особенно, когда по коридору прошла Клаудия Стивенсон, у которой на шее и плечах были глубокие порезы. Она рассказывала всем, как Ри Демпстер её чуть не убила. Клаудия заявила, что новенькая знала имена Джанет и Ангелочка, но и это ещё не всё. Она также знала — знала! — что Ангелочек убила не менее пятерых человек.

— Её звать Эви, типа как Еву из Райского сада, — сказала Клаудия. — Подумайте об этом! Я уверена, она знала, что произойдет, когда Ри на меня напала, как она знала имена Ангелочка и Джанет, как знала об убийствах и ребенке Фитцрой.

Клаудия, конечно, так себе свидетель, но разумное зерно в её словах было. О таких вещах могла знать только ведьма.

В голове у Мойры всплыли и сплелись воедино сразу две сказки. В одной рассказывалось о красивой девушке, которую прокляла старая ведьма и которая уснула, уколов палец булавкой (может, конечно, это была не булавка, но точно что-то острое). После множества лет во сне, она очнулась, разбуженная поцелуем принца. Другая была о Грензеле и Гретель. Их схватила ведьма, но они не растерялись и сожгли её в собственной печи, а затем спалили и её дом.

Сказки — это просто сказки, но, раз они пережили века, доля истины в них, определенно, была. И истина была следующей: любое заклинание можно разрушить, любую ведьму можно убить. Возможно, убийство ведьмы из крыла «А» не разбудит Кейли и остальных женщин в мире. А, может, и разбудит. Но даже, если нет, у этой Эви должно быть что-то, что поможет справиться с эпидемией. Как ещё она может спокойно засыпать и просыпаться? Откуда ещё ей знать то, что она знает?

Мойра сидела уже много лет. Она много читала, в том числе и Библию. В основном, там, конечно, было написано о том, что мужчины должны принимать законы, а женщины рожать, но одну мысль она запомнила накрепко: «Не позволяй женщине ворожить, а если ворожит, не оставляй её в живых»[79].

В голове у Мойры начал формироваться план. Чтобы исполнить задуманное, понадобится чуточку удачи. Учитывая, что половина охраны сбежала и обычную по ночам вялость оставшихся, у неё должно получиться. У Ангелочка Фитцрой ничего бы не получилось, потому что её гнев был виден всем. Именно поэтому её и закрыли. Ярость Мойры не горела открытым пламенем, она, словно угли, тлела под горой пепла. Именно поэтому ей позволялось свободно передвигаться по территории тюрьмы.

— Я скоро вернусь, милая, — сказала она, касаясь плеча Кейли. — Если, конечно, она меня не убьет. Она, ведь, ведьма. Она сможет.

Мойра сдвинула матрас в сторону и потянулась к небольшой дыре, которую когда-то проделала. Оттуда она достала заточенную зубную щётку. Она заткнула её за пояс штанов, прикрыла рубашкой и вышла из камеры. В коридоре она повернулась и послала сокамернице воздушный поцелуй.

7.

— Ты что там делаешь, заключенная?

Это был Лоуренс Хикс. Он стоял у дверей небольшой, но, на удивление, хорошо оснащенной библиотеки тюрьмы Дулинга. Обычно, он предпочитал костюмы-тройки и галстуки, но сегодня на нем не было ни пиджака ни жилета, а галстук низко свисал с шеи, подобно стрелке, указывающей на, без сомнения, крошечное мужское достоинство.

— Здравствуйте, мистер Хикс, — ответила Мойра, выкладывая на тележку книги. Она улыбнулась ему, во рту светом ламп блеснули золотые зубы. — Решила, вот, раздать книги.

— Не поздновато?

— Не думаю, сэр. Сегодня свет, вряд ли, выключат.

Она говорила очень вежливо и не переставала улыбаться, всеми силами, давая понять, что она — всё та же старая седая Мойра Данбартон, сломленная многолетней тюремной рутиной, готовая лизать ботинки любому, кто попросит. А то, что она когда-то убила несколько человек — так, она давно это преодолела и пережила. Таких вещей Ангелочку Фитцрой и ей подобным никогда не понять. Порох нужно держать сухим, на случай, если понадобится.

Хикс подошел к ней и принялся проверять тележку. Мойре стало его даже жаль — лицо бледное, небритый подбородок обвис, остатки волос взъерошены — но, стоит ему помешать ей осуществить задуманное, она, без сомнений, пырнет его в жирное брюхо. Пока есть возможность, нужно спасти Кейли. Спящую красавицу из сказки спас поцелуй, Мойра планировала использовать для этого заточку.

«Не становись у меня на пути, Хикси — подумала она. — Если, конечно, не хочешь, чтобы тебе проткнули печень. Я знаю, где она находится».

Хикс изучал обложки книг, которые выбрала Мойра: Питер Страуб, Клайв Баркер, Джо Хилл[80].

— Это же всё ужастики, — заключил Хикс. — Мы позволяем заключенным подобное читать?

— Читают только их и любовные романы, сэр, — сказала Мойра, а про себя подумала: «Ты бы знал об этом, если бы, хоть немного интересовался тем местом, где работаешь, мелкий червяк». Она снова улыбнулась. — Я считаю, ужастики помогут девочкам сегодня не уснуть. К тому же, это всё выдумки. Вампиры, оборотни и прочее. Это, как сказки.

На какое-то мгновение, ей показалось, что он прикажет всё убрать и возвращаться в камеру. Мойра сунула ладонь за пояс, будто хотела почесаться. Но Хикс издал протяжный выдох.

— Ладно. Хотя бы ты не уснешь.

Её улыбка стала ещё шире.

— О, за меня не беспокойтесь, мистер Хикс. У меня бессонница.

8.

Микаэла зажала кнопку вызова ладонью. В здании тюрьмы и на парковке горел свет, значит кто-то там, явно, не спал. К тому же, на парковке стояли машины.

— Чего? — раздался в динамике усталый мужской голос. — Это офицер Куигли. Хватит давить на кнопку.

— Меня зовут Микаэла Морган, — до неё дошло, что её эфирный псевдоним тут ничего не значил.

— И что? — как и ожидалось, мужчина не впечатлился.

— Моё настоящее имя — Микаэла Коутс. Моя мать здесь работает директором. Пустите меня к ней, пожалуйста.

Воцарилось молчание, только тихо жужжал динамик. Её терпение иссякло. Она изо всех сил надавила на кнопку.

— А ещё я работаю на «Американские новости». Не хотите разоблачений — позвольте увидеться с матерью.

— Простите, мисс Коутс. Она уснула.

Настала очередь Микаэлы замолчать. Она опоздала. Микаэла опустилась на заградительную цепь. Свет фар отражался от главных ворот и слепил глаза.

— Мне жаль, — послышался голос из динамика. — Она была хорошим руководителем.

— Ну и что мне, теперь, делать? — спросила Микаэла. Она не держала кнопку связи, поэтому её вопрос был адресован сгустившейся тьме и запаху дыма, тянувшегося из леса.

Однако офицер Куигли заговорил так, будто, слышал её вопрос:

— Езжайте в город. Снимите комнату. Или… Я слышал в «Скрипучем колесе» сегодня день открытых дверей. Будут бесплатно наливать до рассвета. Или пока пиво не кончится.

9.

Мойра медленно катила тележку по коридору крыльца «В». Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь догадался о том, что у неё на уме.

— Книги? — спрашивала она, подъезжая к каждой камере, в которой ещё оставались люди, не опутанные паутиной. — Не желаете ли почитать добротных ужастиков? У меня тут несколько инкарнаций барабашки.

Несколько человек взяли книги. Большинство же смотрели новости, которые сами по себе были полны ужасов. У крыла «В» её остановил офицер Уэттермор и принялся разглядывать корешки. Мойра, совсем не удивилась увидеть его здесь — офицер Уэттермор был голубым, как Новый Орлеан в первую ночь Марди Гра[81]. Если у него дома были женщины, она бы сильно удивилась.

— Дрянь это всё, как по мне, — сказал он. — Давай быстрее и проваливай, Мойра.

— Да, офицер. Иду в крыло «А». Там осталась пара человек. Доктор Норкросс даёт им «прозак», но читать они всё ещё любят.

— Хорошо. Только держись подальше от Фитцрой и камеры в конце коридора, ясно?

Мойра улыбнулась.

— Разумеется, офицер Уэттермор. Спасибо вам! Спасибо огромное!

Помимо ведьмы, в крыле «А» находилось ещё двое. И то, во что превратилась Китти Макдэвид.

— Не, — сказала женщина из камеры А-2. — Не могу читать, не могу. От лекарств Норкросса у меня всё перед глазами плывёт. Не могу читать. В коридоре кричали. Не люблю, когда кричат.

В А-8 сидела Ангелочек. Она посмотрела на Мойру опухшими непонимающими глазами.

— Катись дальше, Мо-Мо, — сказала она, когда Мойра, вопреки указанию офицера Уэттермора, подъехала к её камере и предложила книги. Она дошла почти до конца коридора. Она обернулась через плечо и увидела Уэттермора, стоявшего к ней спиной и разговаривавшего с офицером Мёрфи, которого девочки называли Тигра, как из сказки про Винни Пуха.

— Мойра…

Голос был тихим, но ясным. Каким-то даже звонким.

Это была новенькая. Эви. Ева. Та, которая, судя по Библии, сорвала и съела плод с Древа Познания и вместе с мужем была изгнана из Райского сада в мир боли и страдания. Мойра прекрасно разбиралась в изгнании. Её изгнали в Дулинг за то, что она изгнала мужа и двоих детей, не считая Слаггера, в вечность.

Эви стояла у решетки камеры и смотрела на Мойру. И улыбалась. Мойра ещё ни разу в жизни не видела такой улыбки. Может, она, конечно и ведьма, но роскошная. Она просунула через решетки руку и вытянула тонкий элегантный палец. Мойра покатила тележку дальше.

— Ни шагу дальше, заключённая! — выкрикнул офицер Тиг Мёрфи. — Стой там, где стоишь!

Мойра продолжала идти.

— Держи её! Стоять! — закричал Мёрфи и она услышала за спиной топот тяжелых ботинок.

Мойра развернула тележку посреди коридора, создавая тем самым, временный барьер. Разложенные на ней книги попадали на пол.

— Стоять! Я сказал, стоять!

Мойра пошла к камере, на ходу, вынимая из-за пояса заточенную зубную щётку. Ведьма стояла на месте. «Она не знает, что я ей приготовила», — подумала Мойра.

Она вытянула руку вдоль бедра, готовясь, неожиданно пырнуть её прямо в грудь. Или в печень. Но, взглянув ей в глаза, она замедлилась, а затем и вовсе остановилась. Мойра не видела в них зла, лишь спокойную заинтересованность.

— Ты же хочешь быть с ней, правда? — шепотом спросила Эви.

— Да, — ответила Мойра. — Очень, очень хочу.

— Будешь. Только, для этого нужно уснуть.

— Не могу. Бессонница.

Уэттермор и Мёрфи неумолимо приближались. На то, чтобы ударить ведьму и прервать эпидемию оставалось, лишь несколько секунд. Но, Мойра не стала. Чёрные глаза незнакомки захватили всё её внимание, и Мойра поняла, что не способна сопротивляться этому. Это были даже не глаза, а чёрные бездонные ямы.

Ведьма прильнула лицом к решеткам, не отрывая взгляда от Мойры.

— Целуй меня, быстро. Пока есть время.

Мойра, не раздумывая, выронила заточку и прижалась к её лицу. Их губы соприкоснулись. Тёплое дыхание Эви проникло ей в рот и дальше, в горло. Мойра ощутила, как в глубинах её сознание появилась сонливость, прямо, как в детстве, когда она лежала в кроватке, сжимая Фредди и Тэдди одной рукой, а плюшевого дракона Гусси другой. За окном бушевала снежная буря, а она в кровати, в полной безопасности, постепенно погружается в царство снов.

Когда к ней подбежали Билли Уэттермор и Тиг Мёрфи, она уже лежала на спине возле камеры Эви, на её лице, в волосах появились первые белые полоски паутины.

Глава 18

1.

Возвращаясь домой, Фрэнк ожидал порцию очередной раздражающей херни от Элейн, но ситуация повернулась иначе. Впервые за много дней, проблема решилась сама собой. Так, почему же ему так тревожно?

Его бывшая жена лежала на кровати, рядом с дочерью, обняв ту за плечи. Кокон вокруг её лица был ещё тонким, он напоминал шарик из папье-маше. На прикроватном столике лежала записка: «Я молилась за тебя Фрэнк. Надеюсь, и ты помолишься за нас. Э.»

Фрэнк смял записку и швырнул её в урну возле кровати. На стенке урны была изображена танцующая чернокожая диснеевская принцесса Тиана в зеленом платье. За ней следовала стая разнообразных животных.

— Сказать тут нечего, — промолвил Гарт Фликингер, поднимаясь вслед за Фрэнком в комнату Наны.

— Да уж, точно, — ответил Фрэнк.

На прикроватном столике стояла фотография в рамке, на которой была изображена Нана с родителями. Доктор взял фотографию и внимательно её осмотрел.

— У неё такие же скулы, как у вас, мистер Гири. Повезло ей.

Фрэнк не знал, как это комментировать, поэтому ничего не ответил.

Доктор, ни капли не задетый его молчанием, поставил фотографию на место.

— Ну, что, начнем?

Они оставили Элейн лежать в кровати и Фрэнк, второй раз за сутки взял дочь на руки и отнёс её на первый этаж. Её грудь вздымалась и опускалась — Нана была жива. Но и находящиеся в коме люди с умершим мозгом тоже живы. Ему очень хотелось, чтобы тот случай утром, когда он накричал на неё, когда испугал её, был последним в его жизни, сколько бы она ни продлилась.

Фрэнком овладела меланхолия, подобно туману она постепенно охватила его с ног до головы. Он и не представлял, чем и как собирался ему помочь обкуренный доктор.

Фликингер, тем временем, расстелил на деревянном полу полотенца и попросил Фрэнка положить Нану на них.

— Почему не на диван?

— Потому что надо, чтобы над ней был вертикальный свет.

— Ладно.

Затем, он сел на колени рядом с Наной и открыл медицинский саквояж. Его глаза были налиты кровью, отчего он был похож на вампира. А его высокий плоский лоб со свисающими с него каштановыми завитками волос, делал его похожим на сумасшедшего эльфа. Тем не менее, хоть Фрэнк и понимал, что перед ним находился конченный псих, говорил он тихо.

— Ну и что теперь делать?

— Ну, она спит, полагаю, — ответил Фрэнк, понимая, что ответ его звучал глупо.

— Да, но есть кое-что ещё! Из новостей я узнал следующее: коконы, в которые они оборачиваются, состоят из слизи, слюны, ушной серы и большого количества неизвестного протеина. Но, как он возникает? Откуда берется? Неизвестно. Это, в принципе, невозможно. При обычном менструальном цикле выделяется не более двух чайных ложек менструальной крови, ну чашка, в тяжелых случаях. Также нам известно, что, несмотря на кокон, жизнедеятельность спящих продолжается.

— И они приходят в ярость, когда этот кокон исчезает, — заметил Фрэнк.

— Верно, — ответил Гарт, раскладывая на кофейном столике инструменты: скальпель, ножницы, из небольшого черного футляра он извлек портативный микроскоп. — Начнем с того, что проверим пульс вашей дочери.

Фрэнк согласился.

Фликингер осторожно взял в руку её опутанное запястье и около полуминуты сидел в тишине. Затем, так же, осторожно опустил его.

— Сердцебиение, хоть и приглушено коконом, но вполне ровное и спокойное. Как и должно быть у здоровой девочки её возраста. А теперь, мистер Гири…

— Фрэнк.

— Хорошо. А теперь, поговорим о том, чего мы не знаем, Фрэнк?

Ответ был очевиден:

— Почему это происходит.

— Почему, — повторил Гарт. — Именно. Каждое событие имеет свою цель. И какова здесь эта цель? Для чего нужен этот кокон? — он взял в руки ножницы и несколько раз ими щёлкнул. — Давайте выяснять.

2.

Когда общаться было не с кем, Джанет разговаривала сама с собой. Или воображала себе собеседника, которому симпатизировала. Доктор Норкросс говорил, что это нормально. Это называется «проговаривание». Сегодня она говорила с Ри. С воображаемой Ри. Потому что настоящую застрелила офицер Лэмпли. Потом она узнает, где её похоронят, отдаст полагающиеся почести, но сейчас она будет просто сидеть в камере. Сейчас ей нужно именно это.

— Случилось вот, что, Ри. Дамиан ушиб колено на футболе. Просто, играл во дворе с парнями. Меня там не было. Он рассказывал, что никто его не бил — он сам попытался оторваться от куотербэка, рванул вперед, упал, услышал щелчок, а поднялся уже хромая. Передняя крестообразная связка или боковая, я их всегда путаю. Одна из них, короче. Между костями где-то.

Ри ответила: «Ага».

— Тогда у нас всё было хорошо, за исключением того, что у него не было медстраховки. Я работала 30 часов в неделю в детском саду, а у Дамиана была просто шикарная работа. Около 20 баксов в час. Налом! Он работал помощником у подрядчика, который, в свою очередь, работал на богатеев из Чарльстона, политиков, исполнительных директоров и прочее. Угольные магнаты. Дамиан много работал. У нас всё было хорошо, насколько хорошо может быть у пары ребят, у которых ничего, кроме школьных аттестатов за душой не было. Я гордилась собой.

Ри сказала: «Иначе и быть не могло».

— У нас была хорошая квартира, красивая мебель. Красивее, чем была у меня в детстве. Он купил мотоцикл, почти новый, ещё мы брали машину в лизинг, чтобы я могла ездить сама и возить Бобби. Мы ездили в Диснейленд. Катались с горок, ходили по комнате страха, обнимались с Гуфи. Я одолжила деньги сестре на дерматолога. Помогла матери починить крышу. Но даже не подумала о медстраховке. И тут, Дамиан разбивает, нахер, колено. Операция бы помогла, но… Он просто начал глотать таблетки, и всё. Мы продали мотоцикл, перестали брать машину, затянули ремни. Я хотела, чтобы он вылечился. Клянусь. Дамиан не хотел. Сказал, это его колено, оставь его в покое. Мужчины. Никогда не станут просить о помощи и не пойдут к врачу, пока не окажутся при смерти.

Ри сказала: «Ты всё делала правильно, подруга».

— «Не, — говорил он. — Всё пройдёт». Должна признать, зависимость мы приобрели вместе. Мы всегда всё делали вместе. Как дети. Экстази. Травка, чаще всего. Кокаин, если удавалось достать. Дамиан принимал обезболивающие. Чтобы колено не сильно болело. Самолечение, как говорил доктор Норкросс. Помнишь про мои головные боли? Мою мрачную грусть?

Ри сказала, что, конечно, помнит.

— Ну, вот, однажды, я сказала Дамиану, что голова жутко раскалывается. Он дал мне таблетку. «Попробуй, — сказал он. — Увидишь, на что она способна». Так я и подсела. Легко и без проблем. Ты знала об этом?

Ри сказала, что, конечно, знала.

3.

Джаред устал от новостей и переключил телевизор на общественный телеканал, где женщина, увлеченно обучала плетению фенечек из бисера. Видимо, старая запись. Если нет, если это прямой эфир, Джареду бы не хотелось встречаться с этой женщиной в обычной жизни.

— Сегодня мы сделаем кое-что прекра-а-асное! — воскликнула женщина, раскачиваясь на табуретке на фоне серого экрана.

Эта женщина была его единственной собеседницей. Молли уснула.

Он отошел, буквально, на три минуты по нужде. Когда он вернулся, Молли уже спала, вытянувшись на диване. В руке она сжимала банку «Mountain Dew», а лицо её была частично покрыто паутиной.

Два часа Джаред просидел и проспал в кресле. Утомление, наконец, оказалось сильнее стресса.

Его разбудил едкий запах, проникавший в дом через задние двери. Он встал, закрыл двери и вернулся в кресло. На экране телевизора крупным планом показывали руки женщины, которая умело и ловко сплетала нити.

На часах было 2:54 ночи пятницы. Наступил новый день, но по ощущениям, старый отпустит его ещё очень не скоро.

Джаред прошел через комнату и взял телефон миссис Рэнсом. С него он написал Мэри:

«Привет, это Джаред. Ты как?»

«Нормально. Не знаешь, что там горит?»

«Не знаю. Как твоя мама? Как сестра? Ты как?»

«Всё хорошо. Пьём кофе, готовим печенье. Скоро рассвет! Как Молли?»

Джаред посмотрел на девочку на диване и накрыл её одеялом. Кокон на её лице стал круглым.

«Отлично, — написал он. — Пьёт «Mountain Dew». Пишу тебе с телефона её бабушки».

Мэри ответила, что напишет позже. Джаред снова принялся смотреть телевизор. Женщина на экране, казалось, была неутомима.

— Понимаю, мои слова могут многих расстроить, но я терпеть не могу стекло. Оно царапается. По моему мнению, ничего лучше пластика быть не может, — камера крупным планом показывала розовый шарик между её пальцев. — Видите, на взгляд неспециалиста разницы никакой.

— Неплохо, — раньше Джаред никогда сам с собой не разговаривал. Но ведь также он никогда не оставался дома один в компании уснувшей, обернувшейся в белый кокон девочки. И он не сомневался, этот грёбаный розовый глаз смотрел прямо на него. — Весьма неплохо, милочка.

— Джаред? Ты с кем говоришь?

Он не расслышал, как открылась входная дверь. Он поднялся на ноги, проковылял несколько шагов и упал в объятия отца.

Некоторое время, они, молча, стояли, обнявшись, в коридоре между кухней и гостиной. Джаред пытался объяснить отцу, что отошел пописать, что ничем не мог помочь Молли, что ему было плохо, что она выглядела нормально, что и дальше с ней всё будет хорошо, что они и дальше будут болтать и пить газировку. Но ничего не было хорошо, хоть, Клинт и говорил об обратном. Он повторял это раз за разом, раз за разом, они стояли и сжимали друг друга в своих объятиях всё крепче и крепче, будто бы, пытаясь сделать, чтобы было именно так, хотя бы на пару секунд.

4.

Кусок кокона, который Фликингер срезал с руки Наны, под микроскопом показался Фрэнку обычным куском ткани. Нити состояли из нитей, которые состояли из других нитей.

— Похоже на растительную ткань, — заметил Гарт. — Ну, для меня.

Фрэнк представил стебель сельдерея, его жесткие упругие веточки.

Гарт помял кусок белой ткани пальцами. Когда он развел пальцы в стороны, нити вытянулись, словно жвачка.

— Клейкая, очень тягучая, быстро растет. Каким-то образом меняет химию носителя. Неузнаваемо меняет.

Гарт разговаривал, скорее, сам с собой, нежели с Фрэнком. Тому, в свою очередь, очень не понравилось, что его дочь назвали «носителем».

Гарт усмехнулся:

— Ох, не нравится мне ваше поведение, мистер Волокно. Очень не нравится, — он поморщился и размазал ткань по стеклу микроскопа.

— Вы как, доктор Фликингер? — он, конечно, признавал, что Гарт обладал эксцентричным характером, свой отпечаток наложили и наркотики, и он, видимо, знал, что делает. Но он, зачем-то, разложил вокруг его бесчувственной дочери самые разные острые инструменты.

— Отлично. Принесите, пожалуйста, попить, — Фликингер выпрямил спину, оставаясь сидеть на коленях рядом с девочкой. Острием ножниц он почесал нос. — Наш друг, мистер Волокно — натура, весьма, противоречивая. По сути, это грибок, но грибок очень агрессивный, к тому же, сильно зависящий от носителей ХХ-хромосом. Отдели его от остальной части, и он превращается в кусок бесполезного белого говна.

Фрэнк извинился и направился на кухню, где на полке, между пачками с мукой и овсянкой, стояла бутылка. Хватило, как раз, по одному стакану. Затем, он вернулся в гостиную.

— Если глаза меня не обманывают, это кулинарный херес, — заметил Гарт. — Уходим в штопор, Фрэнк, — в голосе его не было ни единой нотки разочарования. Он взял стакан, отпил из него и издал довольный вздох. — У вас тут, случайно, нет спичек? Или зажигалки?

5.

— Ладно, Ри. Следующее будет для тебя в новинку. Небольшая привычка превращается в зависимость, а зависимость стоит денег. Однажды Дамиану удалось обокрасть дом своего начальника. Во второй раз он попался. Его не арестовали, просто дали пинка под зад.

Ри заметила: «Почему я не удивлена?»

— Ага. Затем и я потеряла работу в детсаду. В экономике тогда был спад, и владелица заведения решила провести сокращения. Забавно, но двух девушек, которые работали там меньше меня и не имели опыта, как у меня, она оставила. Ты ни за что не догадаешься, что отличало меня от них.

Ри сказала: «Догадываюсь, но, лучше, сама скажи».

— Они были белыми. Послушай, я не ищу оправданий. Но, ты сама знаешь, как оно бывает. Жизнь покатилась по пизде, я впала в депрессию. В тяжелую депрессию. Ну, я и начала пить таблетки даже, когда голова совсем не болела. И знаешь, что самое ужасное? Я прекрасно понимала, что происходит. Прекрасно понимала, что в один момент превратилась в сраную наркошу. Я ненавидела себя за это. За то, что судьба распорядилась так, что я родилась бедной и чёрной.

«Жесткач» — заметила Ри.

— Ну, ты понимаешь. То, что происходило между мной и Дамианом не могло продолжаться долго. Я это понимаю. Мы были ровесниками, но в душе он был намного моложе. Это, наверное, у всех парней. Ну, например, пойти играть в футбол, когда дома ждет больной ребенок. Как по мне, это нормально. «Скоро вернусь — обычно говорил он. — Пойду к Рику» или ещё куда. Я никогда ни о чём не спрашивала. Да и не было смысла спрашивать. Он меня баловал. Цветами и прочим. Конфетами. Новой рубашкой. Какими-то милыми мелочами. Но была у него одна черта, которая, на первый взгляд, могла показаться забавной. Но не была. Типа, он шёл позади какой-нибудь женщины с собакой и кричал: «Вы — чисто близнецы!» Или, когда видел шедшего ему навстречу подростка, подходил и замахивался, будто хотел ударить. «Да я ж прикалываюсь» — говорил он. А они продавали ему наркотики. Он делал то, что хотел, но уже не выглядел счастливым. Иногда становился злым, как собака, сорвавшаяся с цепи. «Глянь на нашу обдолбанную сучку, Бобби» — обращался он к нашему сыну и смеялся. Как будто, я была каким-то цирковым клоуном. Однажды я влепила ему пощёчину, а он ударил меня в ответ. Затем я ударила его, а он разбил мне об голову миску.

«Больно, наверное, было» — сказала Ри.

— Не так, как ощущение того, что я всё это заслужила. Наркоша заслужила быть избитой своим муженьком, таким же наркошей. Помню, как я лежу на полу, будто ищу закатившуюся под холодильник монетку, вокруг осколки миски, а сама думаю, что, вот теперь, социальные службы, точно, заберут Бобби. Так и случилось. Когда коп уносил Бобби из дома, он плакал и звал меня. Это была самая грустная вещь на свете, а я ничего не чувствовала.

«Печально» — сказала Ри.

6.

Прошло, уже 10 минут с тех пор, как Терри зашел в дом по соседству с домом Элвеев. «Зольник» — было написано на почтовом ящике. Лила не знала, что ей делать.

Ранее, они вошли в дом Роджера, обойдя по широкой дуге залитое кровью место расправы во дворе. Малышка, которой Элвеи дали имя Платина, по одним им ведомой причине, мирно спала в кроватке, бережно окутанная коконом. Надавив пальцем на кокон, Лила ощутила под ним крохотное тельце младенца. В этом действии был какой-то ужас, не без доли юмора — как будто, проверяешь на упругость новый матрас. Однако улыбка, мгновенно слетела с её лица, когда Терри начал хныкать. На часах был уже третий час ночи. Таким образом, кризис длился почти 20 часов, а Лила не спала почти 35. Она была вся разбита, а её лучший подчиненный пьян и весь в слезах.

Но они ведь, делали всё, что могли, так? А на Маунтин Рест, до сих пор, валялся кошачий корм.

— Нет его там, — вслух сказала Лила. Это было раньше. Может, год назад?

— Чего нет? — спросил Терри. Они вышли из дома и направлялись к машине.

Лила, державшая на руках кокон, взглянула на Терри.

— Я это вслух сказала?

— Ага, — ответил Терри.

— Извини.

— Да уж, херня полная, — фыркнул он и направился к дому Зольников.

Лила спросила, куда он направляется.

— Дверь открыта, — ответил он, указывая в сторону. — Ночь на дворе, а дверь открыта. Нужно проверить. Скоро вернусь.

Лила уселась на пассажирское сидение с ребенком на руках. Казалось, прошло лишь мгновение, но часы на приборной панели показывали 2:22. Когда она садилась в машину, ей показалось, что на часах было 2:11. Двадцать два и одиннадцать — числа не очень похожие. Но одиннадцать плюс одиннадцать равно двадцать два. Что означало…

Число 11 заполонило все её мысли: 11 ключей, 11 долларов, 11 пальцев, 11 желаний, 11 палаток в лагере, 11 прекрасных женщин, замерших на беговой дорожке, в ожидании старта, 11 птиц на одиннадцати ветках одиннадцати деревьев — обычных деревьев, не воображаемых.

Что это было за дерево? Если всё продолжится так, как идёт, кто-нибудь догадается, что Эви пришла с дерева, Лила понимала это, абсолютно, чётко. Всё началось с неё, с неё и с Дерева, Лила чувствовала это, как чувствовала тепло малышки Сильвер у себя на груди. 11 девочек в одиннадцати коконах.

— Платина, Платина, — заговорила она вслух. Девочку звали Платина, а не Сильвер[82]. Дурацкое имя. Сильвер — это фамилия судьи. Если Лила когда-то и знала, как звали его кошку, то сейчас не помнила. Дочь Клинта звали Шейла Норкросс. Разумеется, он не сознался. Это стало для неё разочарованием, худшим разочарованием за всё время. Не то, что он не сознался, а то, что Платина была его дочерью. Или Шейла была его дочерью. Во рту у Лилы пересохло, она вся вспотела, несмотря на то, что в машине было, довольно, прохладно. Входная дверь дома Зольников распахнулась настежь.

7.

Терри не знал, можно ли ещё помочь этому парню. Он, даже, не пытался. Он сел на кровать, обхватил голову руками, сделал несколько коротких вдохов и попытался собраться с мыслями.

На полу лежала женщина. Её голову и руки, как и всё остальное тело, покрывала паутина. В углу вместе с нижним бельем валялись шорты. Она была невысокой, метра полтора ростом. Судя по фотографии на комоде, ей было лет 17, может, чуть старше.

Видимо, тот, кто пытался её изнасиловать, скинул её на пол, стянув, в процессе, шорты.

Сам насильник лежал неподалеку, в нескольких метрах от неё. Выглядел он не как взрослый — слишком тощий. Его джинсы, вместе с трусами, висели в районе щиколоток и не слетели только, благодаря кроссовкам. На одном ботинке было маркером написано «Курт М.» Всё его лицо было залито кровью. Из разорванного рта слышалось прерывистое шипящее дыхание. Из промежности тоже лилась кровь, формируя обширную лужу на полу. Куски плоти на стене Терри принял за член и яйца этого Курта М.

Судя по всему, Курт М решил, что девушка ничего не почувствует. Видимо, для козлов, вроде него, «аврора» стала возможностью всей жизни, настоящим праздником. Вероятно, таких по всему миру набралось немало.

Но, как донести эту мысль до остальных? Если попытаться сорвать паутину с лиц женщин, они будут драться, будут убивать — об этом знали все. Но для кретинов, вроде головожопого пророка Кинсмана Как-его-Там, ситуация упрощается. Он без конца трещал о налогах, но перешел бы к изложению новых мыслей. Он мог бы сказать, что, в интересах людей всего мира, простреливать спящим женщинам головы. Что они — бомбы замедленного действия, мог бы сказать он. И обязательно найдутся мужчины, которым эта затея придётся по нраву. Терри подумал обо всех тех, кто реализовывал свои влажные мечты, собирая внушительные арсеналы, якобы, для «самообороны». Но им никогда не хватало духу выстрелить в здорового, не спящего человека. Терри, конечно, не считал таковыми всех, но как полицейский, с уверенностью мог говорить о многих тысячах подобных граждан.

И что делать теперь? Жена Терри уснула. Мог ли он обеспечить её безопасность? Что он должен был делать — убрать её в шкаф, отнести в подвал, поставить между рядами с консервами?

К тому же, он знал, его дочь утром так и не проснулась. Неважно, что все телефонные линии были заняты. Диана училась в колледже. И спать могла лечь, когда угодно. К тому же, она прислала ему расписание на весенний семестр, и Терри точно знал, утром в четверг у неё занятий не было.

Возможно, ли что Роджер — глупый, глупый Роджер — содрал паутину с лица жены осознанно? Может, он просто не захотел, чтобы кто-нибудь застрелил его любимую во сне?

«Самому бы застрелиться» — подумал Терри.

Он позволил себе обдумать эту мысль. Когда она начала овладевать его разумом, он встряхнулся и приказал себе не расслабляться. Нужно выпить стаканчик, может два и возвращаться к работе. Он, ведь, лучше, чем сам о себе думает.

Лежавший на полу Курт Маклауд — третий, после Кента Дейли и Эрика Бласса игрок сборной школы Дулинга по теннису — начал издавать прерывистые вздохи.

8.

Требование Терри высадить его возле «Скрипучего колеса» шокировала Лилу. В нём было столько же разумного, сколько и во всём остальном вокруг.

— Что ты нам нашёл, Терри?

Он сидел на пассажирском сидении и держал обернутого в кокон ребенка на вытянутых руках, словно горячую кастрюлю.

— Какой-то парень попытался… эм… залезть на девушку. Понимаешь, о чём я?

— Да.

— Она от этого проснулась. Когда я пришел, она уже снова уснула. Парень, судя по всему, не выжил.

— О, — только и смогла выдавить из себя Лила.

Они ехали по ночному городу. За холмами алело зарево пожара, клубы дыма делали ночь ещё темнее. На лужайке перед домом прыгала в классики одетая в розовый неоновый костюм женщина. В больших окнах «Старбакса» на Мейн стрит виднелась большая толпа, преимущественно, женщин. Судя по всему, по причине экстренной ситуации, кафе работало сверхурочно. Или, что более вероятно, было принудительно открыто толпой. На часах 2:44.

На парковку перед «Колесом» набилось просто гигантское количество машин. Пикапы, седаны, мотоциклы, фургоны. Машины стояли даже на лужайке перед тротуаром и на проезжей части.

Лила подъехала к распахнутой задней двери бара, из которого доносились крики, музыка и смех. Песня из проигрывателя принадлежала местной любительской группе, которую Лила слышала уже миллион раз, но названия не вспомнила бы даже, если бы проспала всю ночь. Голос вокалиста металлическим эхом разносился по парковке:

— Когда очнёшься, окажешься один! — вопил он.

У входа спала барменша, сидя на ящике для молока. Её ковбойские сапоги сложились в форме буквы V. Терри вышел из машины, положил Платину на сидение и выпрямился. Свет неоновой вывески с рекламой пива отражался на его лице, делая его похожим на морду киношного покойника. Он наклонился и махнул рукой в сторону кокона с младенцем.

— Лила, ты бы где-нибудь спрятала ребенка.

— Что?

— Сама подумай. Скоро они начнут избавляться от девочек и женщин. Потому что они опасны — он, снова, выпрямился. — Нужно выпить. Удачи.

Полицейский, осторожно прикрыл дверь, будто, боялся разбудить малышку.

Лила проследила, как Терри вошел в бар. Спящую женщину он не удостоил даже взгляда. Та сидела на ящике, уперев ноги в гравий.

9.

Офицеры Лэмпли и Мёрфи очистили длинный стол на подсобном складе, чтобы положить на него тело Ри. Вопрос о том, чтобы отвезти её в окружной морг даже не обсуждался, а в больнице царил разгром. Завтра, если всё успокоится, один из офицеров отвезет её в похоронный дом Краудера на Крюгер стрит.

У края стола сидела Клаудия Стивенсон и прижимала к шее пакет со льдом. Вошла Джанет и села на другой стул, на противоположной стороне стола.

— Я просто хотела с кем-нибудь поговорить, — сказала Клаудия. Голос у неё был сухой, тихий, почти шепчущий. — Ри всегда была хорошим слушателем.

— Я знаю, — ответила Джанет, а сама думала при этом, что быть хорошим слушателем Ри не помешала даже смерть.

— Примите мои соболезнования, — сказала Ванесса. Она стояла в дверном проёме, её мускулистое тело выглядело усталым и измотанным.

— Нужно было использовать тазер, — сказала Джанет, но сил на спор у неё не было. Она тоже очень устала.

— Не было времени, — отозвалась Ванесса.

— Она пыталась меня убить, Дженни, — извиняющимся тоном произнесла Клаудия. — Если хочешь кого-то обвинить в её смерти, обвиняй меня. Это я пыталась содрать с неё паутину. Я просто хотела с кем-нибудь поболтать.

Ри лежала на столе, лицо её было бледным, глаза и рот приоткрыты. Именно такие лица бывают у людей, когда они только собираются улыбнуться. Фотографии с такими лицами обычно удаляют с фотоаппаратов. Кто-то соскрёб со лба Ри кровь и пулевое отверстие непристойно предстало перед всеми окружающими. С её волос свисали ошмётки паутины, увядшие и бледные, как и сама Ри. Эта дрянь перестала расти, когда она умерла.

Когда Джанет попыталась представить живую Ри, ей на ум приходила лишь картина сегодняшнего утра. «Квадрат света не может тебя не волновать».

Клаудия вздохнула, или зевнула, или всхлипнула, или всё сразу.

— О, господи, — хрипло сказала она. — Простите.

Джанет закрыла веки Ри. Так лучше. Пальцами она слегка коснулась шрама на её лбу. Кто это сделал, Ри? Надеюсь, этот человек, кем бы он ни был, ненавидит себя за это. Или он мёртв, я уверенна, что это был, именно, мужчина. На 99 процентов. Веки девушки выглядели бледнее, чем остальное лицо.

Джанет склонилась к уху Ри.

— Того, что я рассказывала тебе, я не рассказывала никому. Даже доктору Норкроссу. Спасибо, что слушала. А, теперь, спи, милая. Сладких снов.

10.

Кусок горящей паутины, расцвёл в воздухе оранжево-черным пламенем. Он не горел. Расцвел — было самым подходящим словом, потому что пламя вспыхнуло мгновенно, будто плеснули бензином.

Гарт Фликингер, державший горящую спичку под куском паутины, откинулся назад, раскидав по полу медицинские инструменты со столика. Фрэнк, наблюдавший за этим со стороны, немедленно пригнулся и бросился прикрывать Нану.

Пламя скрутилось в спираль.

Фрэнк заслонил собой дочь.

Спичка догорела почти до пальцев Фликингера, но тот продолжал её держать. Фрэнк ощутил запах паленой кожи. В ярком свете огненного круга, висевшего в воздухе в гостиной, эльфийское лицо доктора начало распадаться на части, будто хотело разделиться и разлететься в стороны.

Потому что огонь горит не так. Огонь не плывёт в воздухе.

Этот эксперимент дал окончательный неоспоримый ответ на вопрос «почему?». Потому что эта штука была не из этого мира, и с ней нельзя бороться методами этого мира. Осознание этого ясно читалось на лице Фликингера. Фрэнк справедливо полагал, что его лицо выглядело так же.

Огонь погас и распался на сотни коричневых кусочков. Помещение заполнили мотыльки.

Они бросились к горящим люстрам, лампам, к углам на потолке, на кухню. Мотыльки расселись на картине с изображением ходящего по воде Христа на стене. Мотыльки уселись на пол рядом с Фрэнком и его дочерью. Фликингер, судорожно суча конечностями, отползал в зал и непрерывно кричал, даже, вопил.

Фрэнк не шевелился. Он сосредоточил всё внимание на одном мотыльке. Тот был каким-то бесцветным.

Мотылек полз по полу. Фрэнк сильно испугался этого безмолвного, весом не тяжелее ногтя создания. Что оно собиралось с ним сделать?

Что угодно. Оно могло делать, что угодно, лишь бы не трогало Нану.

— Не подходи к ней, — прошептал Фрэнк. Он крепко обхватил дочь, ощутив под коконом её сердцебиение и дыхание. Мир частенько издевался над ним, вынуждая его принимать неверные решения, будучи уверенным в собственной правоте, но трусом Фрэнк никогда не был. Ради дочери он был готов пойти на смерть. — Если тебе кто-нибудь нужен — бери меня.

Два чернильных пятнышка на мордочке мотылька — его глаза — смотрели прямо на Фрэнка, заглядывали прямо ему в голову. Он чувствовал, как мотылек порхал у него в голове, касался крыльями его сознания, проводил ими по извилинам мозга, как ребенок проводит прутиком по поверхности бегущего ручья.

Фрэнк ещё крепче прижал к себе дочь.

— Возьми меня.

Мотылек вспорхнул и улетел прочь.

11.

Клаудия Динамитчица ушла. Офицер Лэмпли позволила Джанет побыть с Ри наедине и та продолжила начатый ранее разговор. Разговор с тем, что осталось от Ри. Она подумала, что нужно было рассказать Ри всё, ещё, когда та была жива.

— Когда всё произошло, я не знаю. Может, утром, может, днем, а, может, ранним вечером. Мы всё время торчали дома и заказывали наркоту. Однажды Дамиан затушил об меня сигарету. Мы лежали на кровати, смотрели на мою руку и я спросила: «Что ты делаешь?». Боли я не чувствовала. Я даже не пошевелилась. Дамиан сказал: «Хочу убедиться, что ты настоящая». У меня до сих пор остался шрам размером с монету. «Доволен, — спросила я. — Убедился, что я настоящая?». Он ответил: «Ага, и меня это бесит. Если бы ты убедила меня вылечить колено, ничего этого не было бы. Ты — злобная сука. Но ты в моей власти».

Ри сказала, что ей страшно.

— Да. И мне было. Дамиан сказал это голосом ведущего новостей и очень наслаждался этой ролью. Он вообразил себя радиоведущим, обращавшимся к воображаемой толпе слушателей. Мы лежали в спальне, нестиранные давным-давно занавески были задернуты. Электричества не было. Отключили за неуплату. Потом, не помню, когда, я оказалась в комнате Бобби. Его кровать была всё ещё на месте, но остальной мебели — шкафа, комода — уже не было. Её продал Дамиан за какие-то крохи наличности. Может, мне всё надоело, может, из-за сигаретного ожога, но мне стало так грустно и так… будто, я оказалась в незнакомом месте и пути назад не было.

Ри сказала, что ей знакомо это ощущение.

— Я нашла крестовую отвёртку. Видимо, тот парень, что забирал мебель, принес её, чтобы разобрать и забыл. Я знаю, что отвертка не наша. К тому времени, у нас не осталось никаких инструментов. Дамиан продал их задолго до мебели. Но отвертка валялась в комнате Бобби и я взяла её. Затем, я прошла в гостиную, где в единственном оставшемся кресле сидел Дамиан. Он сказал: «Ты пришла, чтобы закончить начатое? Давай. Только, поторопись, потому что, если не закончишь всё прямо здесь и сейчас, я тебе башку к хуям оторву». Он произнес это с той же интонацией ведущего. Он поднял руку с бутыльком, в котором были последние две таблетки и потряс им. И добавил: «А вот, и награда». Затем взял мою ладонь с отверткой в свою, притянул к своему бедру и произнес: «Ну? Сейчас или никогда, Дженни. Сейчас или никогда».

Ри сказала: «Наверное, он, именно, этого и хотел».

— Это он и получил. От меня. Он не кричал, лишь, издал протяжный выдох и сказал: «Посмотри, что ты сделала» — и, истекая кровью, упал с кресла. Он не предпринял ничего, чтобы спастись. Он сказал: «Отлично. Смотри, как я умираю».

Ри спросила: «И ты смотрела?».

— Нет! Нет! Я убежала в угол комнаты. Сколько я так просидела — я не знаю. В полиции мне сказали, что от 12 до 14 часов. Я видела, как менялись тени. Дамиан валялся возле кресла и говорил, говорил, говорил. Что я, теперь, счастлива. Что так всё было задумано с самого начала. Что именно я взрыхлила землю в парке, чтобы он споткнулся и повредил колено. Отлично сработано, Дженни. Вдруг, он прекратил говорить. Но я вижу его, вижу, до сих пор, даже сейчас. Мне снится, как я прошу, умоляю Дамиана о прощении. В этих снах, он, просто, сидит в кресле, весь синий. «Сон опоздавшего» — сказал об этом доктор Норкросс. Слишком поздно просить прощения. 1:0 в пользу дока, да, Ри? Мертвецы не принимают извинений. Ни разу, за всю мировую историю.

«Это точно» — сказала Ри.

— Но, погоди, Ри. Я бы всё отдала, чтобы изменить этот момент, потому что ты не заслужила такой смерти. Ты никого никогда не убивала. На твоём месте должна была быть я. И только я.

На это Ри ничего ей не ответила.

Глава 19

1.

Клинт нашел номер Хикса в городской телефонной книге и позвонил ему со стационарного аппарата. Голос исполняющего обязанности директора звучал слишком расслабленным. Наверное, «валиумом» закинулся.

— Большинство женщин ведет себя отрешенно. Вы бы назвали это «принятием реальности», док.

— Принять реальность не означает — сдаться, — заметил Клинт.

— Называйте, как хотите, но после вашего ухода, уснула почти половина, — с удовлетворением произнес Хикс, намекая на то, что соотношение между охранниками и заключенными, снова стало терпимым. Они, всё ещё, смогут держать ситуацию под контролем, даже, когда уснут женщины-офицеры.

Вот, так, значит, рассуждают о человеческой жизни люди, наделенные властью? Клинт никогда не хотел никем руководить. В детстве ему, чаще всего, приходилось выживать под гнётом домашних тиранов. Он и профессию выбрал, исходя из своего жизненного опыта. Чтобы помогать беспомощным, таким, каким был он сам, таким, как Маркус, Джейсон или Шеннон. Или, как его собственная мать, давно ставшая поблекшим воспоминанием.

Джаред сжал его плечо. Он стоял рядом и слушал.

— На всякий случай, бумажной работы — тьма, — продолжал Хикс. — Руководству штата не нравится, когда охрана стреляет по заключенным, — Ри Демпстер остывала на складе, а Хикс уже думал о рапортах. Клинт подумал о том, что нужно бы бросить трубку, прежде чем он вслух охарактеризует Хикса, как мужчину, вступающего в регулярную половую связь с собственной матерью.

Но он сказал лишь, что скоро приедет. Джаред предложил сделать бутербродов с болонской колбасой.

— Ты, наверное, есть хочешь.

— Спасибо, — ответил Клинт. — Было бы в самый раз.

Он разорвал упаковку колбасы и в нос ударил сочный запах. Чуть слёзы не потекли. Или они уже потекли?

— Вот бы и мне такого, — повторил он слова Шеннон, когда та увидела фотографию малолетнего Джареда. И, кажется, у неё такой появился.

Лила сказала, что девочку зовут Шейла. Шейла Норкросс.

То, что Шеннон дала дочери фамилию Клинта, было, наверное, самым приятным в его жизни. Это создало неприятности, но всё же. Это означало, что Шеннон любила его. И он её любил. По-своему. Между ними было нечто, чего остальным никогда не понять.

Он снова вспомнил тот Новый год. Глядя на него влажными глазами, Шен сказала, что у неё всё хорошо. Грохотала музыка. Отовсюду пахло пивом и сигаретами. Он склонился над её ухом, чтобы она могла лучше слышать…

Клинт пару раз откусил от бутерброда. Несмотря на чудный запах, его желудок наотрез отказался принимать пищу. Он извинился перед сыном:

— Не лезет.

— Ага, — согласился Джаред и посмотрел на собственный бутерброд. — У меня тоже аппетита нет.

Шурша открылась стеклянная дверь и вошла Лила с белым свертком на руках.

2.

Убив мать, Дон Питерс боролся с нежеланием закончить начатое.

Первый шаг был очевиден: прибраться. Сделать это оказалось непросто, потому как Дон решил убить мать из дробовика Ремингтона, приставив ствол к опутанной паутиной голове и нажав на спусковой крючок. Работа получилась с апломбом (или для этого должно быть какое-то другое слово?), но, в итоге, получился жуткий бардак. У Дона, всегда, лучше всего получалось создавать беспорядок, нежели наоборот. Мать именно так и говорила.

Ну и бардак же он создал! Кровь, мозги, куски белой паутины отлетели в стену, создав рисунок в виде жуткого мегафона.

Вместо того чтобы прибираться, Дон уселся в кресло и задумался над тем, зачем он всё это сделал. Разве, мать была виновата в том, что Джанет Сорли, сначала вертела перед ним хвостом, а затем всем разболтала, что подрочила ему? Или, в том, что Дженис Коутс выкинула его с работы? Виновата была она в том, что этот мелкий гнусный мозгоправ Норкросс устроил ему подставу? Нет, мать не имела ко всему этому никакого отношения, пока Дон не приехал домой и не увидел её спящей и обернутой в кокон. Он вернулся к машине, достал дробовик и разнес ей голову.

Конечно, он устал. Конечно, он был расстроен. Однако Дон был вынужден согласиться с тем, что каким бы уставшим и расстроенным ты ни был, нельзя, придя домой, расстреливать собственную мать из дробовика. Это уже чересчур.

Дон сидел, пил пиво и плакал. Ему не хотелось ни кончать с собой, ни садиться в тюрьму.

Сидя на материнском диване и успокоившись пивом, он пришел к выводу, что в нынешних обстоятельствах, спрятать тело и прибраться не составит труда. Власти и без того будут слишком заняты. Спасибо «авроре», устроить такую вещь, как поджог, не представляло никакой проблемы. Вряд ли кто-то станет заниматься криминалистическим анализом места происшествия. К тому же, всей этой возней с микроскопами, обычно, занимаются бабы. По крайней мере, в телевизоре.

Он взял с камина пачку газет и поджег их. Когда бумага занялась пламенем, он взял жидкость для розжига и залил ею пол и мебель, всё, что хорошо горело.

Уже отъезжая от горящего дома, Дон вспомнил, что нужно сделать кое-что ещё. Это было гораздо сложнее, чем поджог, но не менее важно: ради самого себя, ему нужно перестать быть слабым.

Если признать, что отношения Дона с женщинами складывались, временами, тяжело, значит, нужно было признать, что его отношения с матерью стали причиной того, что он свернул на кривую дорожку. Даже Норкросс бы, наверное, с этим согласился. Она одна вырастила его и он всегда думал, что она делала для него самое лучшее. Но, в итоге, она лишь подготовила его к общению с такими дамочками, как Джанет Сорли, Ангелочек Фитцрой и Дженис Коутс. Мать Дона научила его готовить сырные сэндвичи и печь клубничный пирог в форме тарелки НЛО. Она поила его имбирным элем и заботилась, когда он болел. Когда ему было 10 лет, она сделала ему из картона костюм черного рыцаря и ему завидовал весь класс, нет, вся школа!

Всё это было мило, но, наверное, его мать была слишком заботлива. Не его ли собственный соглашательский характер привел к этому? К примеру, когда Сорли охомутала его. Он, ведь, понимал, что это неправильно, но, всё равно, поддался её чарам. Он был слаб. Когда дело касалось женщин, все мужчины становились слабы. А некоторые были… были…

Слишком великодушны!

Да!

Великодушие являлось бомбой с часовым механизмом, которую подложила ему мать и которая рванула прямо перед её лицом. В этом была своеобразная справедливость (жестокая справедливость, без сомнений) и хоть Дон признавал это, согласиться с этим фактом он не мог. Смерть — слишком жестокое наказание за великодушие. Настоящие преступники похожи на Дженис Коутс. Для неё смерть не станет слишком жестокой карой. Вместо таблеток, нужно было её просто придушить. Или перерезать ей горло и смотреть, как она будет истекать кровью.

— Я люблю тебя, мама, — сказал он в тишине кабины пикапа. Как будто, он проверял, как отзовутся в нём эти слова. Дон повторил их ещё пару раз. Затем, добавил: — Я прощаю тебя, мама.

Дон Питерс, внезапно, осознал, что ему не хотелось говорить с самим собой. Как будто… он был неправ.

«Ты уверен, что это так, Донни? — спрашивала мать, когда он был маленький, и когда она думала, что он обманывает. — Разве это по-божески, если ты возьмешь из чашки одну печеньку?».

— Да, — ответил он. — По-божески. — Но это было не так. Он предполагал, что и она об этом знала, но позволяла событиям идти своим чередом. Как там было в Библии? Посеешь ветер, пожнешь бурю.

3.

Из-за того, что парковка перед «Скрипучим колесом» была забита, Дон припарковался дальше по улице.

По пути к бару, он встретил нескольких мужчин, стоявших на улице с пивными кружками в руках и обсуждавших пожар в холмах.

— О, вон ещё, — махнул рукой один. — Уже прямо в городе.

«Видимо, он про мамин дом» — подумал Дон. Может, сгорит весь район, и бог знает, сколько спящих женщин. Некоторые из них — хорошие, но большинство — либо шлюхи, либо фригидны. Женщины всегда либо слишком горячи, либо слишком холодны.

В баре он заказал стопку виски и кружку пива, и сел на краю длинной стойки, рядом с полицейским Терри Кумбсом и каким-то чёрным парнем, которого несколько раз видел в «Колесе», но имени его не помнил. В какой-то момент, Дон задумался, знал ли Терри о том, что происходило в тюрьме, о необоснованных обвинениях, увольнении и прочем. Но даже, если Кумбс что-то и знал, он был не в состоянии, или не в не настроении говорить об этом — полицейский клевал носом над почти пустой кружкой пива.

— Не против, если я присяду, парни? — Дон был вынужден кричать, чтобы быть услышанным среди царящего в баре гама.

Те кивнули.

В бар вмешалось, около сотни человек и сейчас, в три часа ночи, он был битком. Было несколько женщин, но большинство — мужчины. В нынешних обстоятельствах, вероятно, все женщины предпочитали накачиваться стимуляторами. Он даже заметил в толпе несколько подростков, таращившихся на происходящее ошеломленными покрасневшими лицами. Дону их стало жаль, но маменькины сынки сегодня повзрослеют очень быстро.

— Ну и денёк, — сказал Дон. В мужской компании он чувствовал себя гораздо комфортнее.

Темнокожий парень что-то пробормотал в знак согласия. Он был высоким, широкоплечим, возрастом под 40 и сидел так, будто аршин проглотил.

— Я сидел и думал, застрелиться, что ли? — произнес Терри Кумбс.

Дон кашлянул. Кумбс говорил это без какого-либо выражения, без единой эмоции.

— Видали, как Секретная Служба разогнала бунтовщиков у Белого дома? Для них, видимо, настал праздник. Господи, вы, только гляньте!

Терри и чёрный парень посмотрели на телевизор на стене.

На экране показывали кадры, снятые камерой видеонаблюдения в подземном гараже. Женщина, чей возраст и расу нельзя было определить из-за качества съемки, одетая в форму сотрудника парковки, сидела сверху на мужчине в деловом костюме. Она избивала его чем-то тяжелым. По полу растекалась черная лужа, с лица женщины свисали белые нити. Раньше по телевизору такого не показывали, но, видимо, «аврора» выкинула «морально-этический стандарт»[83] — так, кажется, это называется, — на помойку.

— Видимо, разбудил её, чтобы забрать ключи, — хихикнул Дон. — Эта штука, типа, обостренного ПМС, да?

Мужчины не ответили.

Канал переключился на студию. Джорджа Алдерсона, старика, которого Дон видел прежде, на месте не было. Появился молодой парень в кофте и с наушниками на голове, дернулся и замахал руками, мол, уходите из эфира. Канал запустил повтор какого-то юмористического сериала.

— Как непрофессионально, — заметил Дон.

Терри начал пить из кружки. По его подбородку текла струя пива.

4.

Кладовка.

Эта мысль была не единственной пришедшей на ум Лиле этим утром, но она пришла первой. В идеале, подошел бы подвал или вентиляционный туннель. Или шахта — любое труднодоступное место — но искать его времени не было. И что ей оставалось? Только, дом. Если толпы мстителей — или психов, как угодно — начнут убивать спящих женщин, первое, куда они отправятся — это по домам. «Где твоя жена? Где дочь? Это для твоей же безопасности. Для нашей общей безопасности. Ты же не станешь держать в доме зажженную динамитную шашку, правда?»

А что, насчет, пустующих домов? Домов, в которых никто никогда не жил? На этой улице, не меньше половины домов так и стояли нераспроданными. Эта мысль понравилась Лиле больше всего.

Высказав её мужу и сыну, она почувствовала себя, окончательно, истощенной. Её трясло и бросало в жар, будто во время гриппа. Разве не об этом рассказывал тот торчок, которого она однажды арестовала за кражу со взломом? «Ты пойдешь на что угодно, чтобы прекратить ломку, — сказал, тогда, он. — Но и это не спасет. Спасёт лишь смерть».

Клинт и Джаред, поначалу, ничего не говорили. Они, просто, стояли втроём посреди гостиной.

— Это, что, ребенок? — наконец, спросил Джаред.

Она протянула ему кокон.

— Да. Дочка Роджера Элвея.

Её сын взял ребенка на руки.

— Станет, наверное, только хуже, — сказал он. — Но я не знаю, как именно.

Лила вытянула руку и сняла с его плеча волос. То, как Терри держал ребенка — как готовую взорваться бомбу — и как держал её Джаред, заставило её сердце бешено колотиться. Её сын не сдался. Он всё ещё старался оставаться человечным.

Клинт задвинул стеклянную дверь, ограждая дом от запаха дыма.

— Не стану называть твою затею по поводу сокрытия спящих — или размещения, как ты говоришь — приступом паранойи, потому как смысл в твоих словах есть. Можем отнести Молли, малышку, миссис Рэнсом и всех, кого найдем в пустые дома.

— На холме есть демонстрационный дом, — сказал Джаред. — Там даже мебель есть. — И, в ответ на недовольный взгляд матери: — Спокойно. Не лазил я туда. Только, заглядывал в окно гостиной.

— Не думаю, что это разумная предосторожность. Но лучше, чтобы они чувствовали себя в безопасности, чем потом жалеть, — сказал Клинт.

Лила кивнула.

— Согласна. Потому что, скоро вы и меня туда отнесете. Вы же это понимаете, правда? — Лила не пыталась ранить их или напугать. Она просто констатировала факт. К тому же, она слишком устала, чтобы миндальничать.

5.

Сидевший в женском туалете «Скрипучего колеса» мужчина был косоглазым, на нём была футболка какой-то рок-группы и джинсы. Он смотрел прямо на Микаэлу. С другой стороны, штаны были на нём.

— Чувак, это женский туалет, — сказала она. «Через пару дней он навечно станет твоим, — подумала она. — Пока же проваливай». На его футболке было написано «Widespread Panic»[84], ну, конечно.

— Простите. Простите. Я сейчас, — он посмотрел на свёрток в ладони. — Я решил дунуть немножко, но в мужском полно народу, — он поморщился. — Там постоянно воняет говном. Будто, целую гору насрали. Неприятно. Прошу, проявите капельку терпения, — его голос стал тихим. — Этой ночью я видел колдовство. Не диснеевское колдовство из сказок. Плохое. Обычно, я держу себя в руках, но оно меня просто вышибло из колеи.

Микаэла убрала руку из-за пояса, где держала пистолет Урсулы.

— Плохое колдовство, да? Даже звучит жутко. Я всю ночь ехала из Вашингтона, чтобы повидаться с матерью, но она уже уснула. Как вас зовут?

— Гарт. Примите соболезнования.

— Благодарю, — ответила она. — Моя мать была, тем ещё шилом в жопе, но она была моей матерью. Не поделитесь крэком?

— Это не крэк. Это мет, — Гарт развернул сверток и протянул ей один кристалл. — Но, конечно, можете попробовать. — Он извлек полный пакет кристаллов. — Вы похожи на одного репортера из новостей.

Микаэла улыбнулась.

— Мне часто это говорят.

6.

Фрэнк Гири, тоже оценил чудовищное состояние мужского туалета «Скрипучего колеса», когда прямо с парковки отправился отлить. Пришлось ходить на улицу. После того, что им с Гартом довелось увидеть — родившихся из пламени мотыльков — они не придумали ничего лучше, чем поехать в бар и напиться. Он собственными глазами видел то, чего быть не могло. Это было нечто иное, не из этого мира. Существовало некое иное измерение, о котором он до этой ночи и не подозревал. Впрочем, это не доказывало существование бога, в которого верила Элейн. Мотыльки появились из огня, а пламя, обычно, ожидало по другую сторону бытия.

Рядом звякнула банка.

— Устроили в сортире сральник… — послышался звук расстегиваемой ширинки. Краем глаза Фрэнк заметил поля ковбойской шляпы.

Фрэнк доделал свои дела и собирался уже вернуться в бар. Чем ещё заняться, он не знал. Элейн и Нану он отнес в подвал и запер дверь на ключ.

Мужчина за спиной заговорил:

— Эй, хочешь скажу чего? Жена моего кореша, Милли, работает в женской тюрьме, и она говорит, что у них там какой-то «фином». Херня, наверное, полная… — в банку ударила струя мочи. — Она говорит, у них сидит баба, которая засыпает и просыпается, как обычно.

Фрэнк замер.

— Чего?

Мужчина начал раскачиваться туда-сюда, стремясь залить мочой всё вокруг.

— Засыпает и просыпается. Ведет себя бодро. Так кореш мой говорит.

Из-за тучи вышла луна и в её свете Фрэнк разглядел профиль мучителя собак Фритца Мешаума. Его бороду пересекал шрам, а в том месте, где Фрэнк ударил его прикладом, чуть повыше скулы на правой стороне виднелась вмятина.

— Это кто здесь? — Фритц прищурился. — Это ты, Кронски? Как тебе 45-й? Отличная пушка, да? Нет, ты не Кронски. Перед глазами, даже не двоится, а, блядь, троится.

— Она просыпается? — переспросил Фрэнк. — Засыпает и просыпается? И никакого кокона?

— Я так слышал, понимайте, как хотите. Я вас знаю, мистер?

Фрэнк не ответил и вернулся в бар. На Мешаума у него времени не было. Все его мысли были заняты женщиной в тюрьме, которая засыпала и просыпалась, как раньше.

7.

Когда Фрэнк вернулся к Терри и Дону Питерсу (следом за Гартом Фликингером, который вышел из женского туалета), его собутыльники сидели, развернувшись лицами к барной стойке. По ней расхаживал мужчина, одетый в джинсы и синюю рабочую рубашку. Он что-то говорил, размахивая пивной кружкой, а остальные внимательно слушали. Он показался Фрэнку знакомым, то ли фермер, то ли дальнобойщик, его лицо скрывалось под бородой, в зарослях которой то и дело показывались пожелтевшие зубы. Говорил он, как настоящий проповедник, тон его голоса, то повышался, то понижался и, казалось, он вот-вот закричит: «Помолимся Господу!». Рядом с ним сидел мужчина, которого Фрэнк узнал. Он помогал ему подобрать собаку из приюта, когда его пес умер от старости. Хоулэнд его фамилия. Преподаватель из общественного колледжа в Мэйлоке. Хоулэнд смотрел на оратора с неприкрытым любопытством.

— Надо было это предвидеть! — восклицал дальнобойщик-проповедник. — Женщины взлетели слишком высоко и, как у того парня, их восковые крылья расплавились от солнца.

— Икар его звали, — пояснил Хоулэнд. На нём был старый пиджак с заплатками на локтях, из нагрудного кармана торчали очки.

— Ика-а-ар! Большое спасибо! Знаете, как далеко зашли представительницы прекрасного пола? Давайте, взглянем в прошлое. Они не имели права голосовать. Юбки должны были быть не выше щиколотки. Никаких женских консультаций, а решив сделать аборт, им бы пришлось отправляться чёрте куда, и, если их ловили, они отправлялись в тюрьму за убийство! Теперь же, они могут делать это где угодно и когда угодно! Спасибо всем этим ебучим «центрам планирования семьи», сделать аборт нынче, как купить ведро куриных крыльев в KFC и стоит, примерно, столько же. Они могут баллотироваться в президенты! Записываются на службу в «морские котики» и в рейнджеры! Женятся на своих подружках-лесбиянках! Если это не ужасно, то я не знаю, тогда, что!

Послышались возгласы одобрения. Фрэнк к ним не присоединился. Он не считал, что его проблемы с Элейн имели что-то общее с абортами или лесбиянками.

— И всё это за какие-то сто лет! — дальнобойщик-проповедник заговорил тише. Он мог себе это позволить, потому что кто-то выключил музыкальный автомат, удушив вопли Тревиса Тритта[85]. — Добившись своего, они не останавливаются. Они продолжают давить. Хотите знать, как?

Фрэнк решил, что оратор, наконец, начал переходить к сути. Элейн никогда не позволяла ему спорить. Это была её стезя. Подобное собственное положение в семье, совершенно, не нравилось Фрэнку, но и отрицать его он не мог. Весь бар, разинув рты, слушал говорившего. За исключением Хоулэнда, который наблюдал за происходящим, как человек смотрит на танцующую на тротуаре обезьянку.

— Они носят брюки! Сто лет назад женщину в брюках забили бы насмерть, кроме тех случаев, когда она верхом на коне. Сейчас они носят их везде!

— Что ты имеешь против ног в обтягивающих брюках, мудила? — раздался женский голос, который потонул в общем хохоте.

— Ничего! — ответил проповедник-дальнобойщик. — Но, как вы считаете, если мужчина — нормальный мужчина, а не эти нью-йоркские педерасты — выйдет на улицы Дулинга в платье, его забьют до смерти? Нет! Его назовут психом! Над ним будут насмехаться! Но, ведь, женщины одеваются и так и эдак! Они забыли, что в Библии написано, что женщина, во всём должна следовать за мужем, убирать, готовить, воспитывать детей и ни в коем случае не должна выходить на улицу в исподнем! Но даже, идя рядом с мужчинами, они захотели остаться одни! Они захотели большего! Они захотели задвинуть нас на второй план! Они слишком высоко вознеслись в небо, и Господь усыпил их!

Он моргнул и почесал бороду с таким видом, будто не слишком понимал, где находится и как так получилось, что он излагает свои личные мысли широкой общественности.

— Икар, — повторил он и, неожиданно, сел.

— Спасибо, это был мистер Карсон Стратерс из международного аэропорта Рокфорд, Чикаго, — заговорил владелец «Колеса» Падж Мэроун. — Наша местная знаменитость, народ. «Крепыш» Стратерс. Остерегайтесь его правого хука. Карсон — мой бывший шурин, — Падж считал себя отменным шутником и был даже похож на Родни Дангерфильда[86], благодаря своим обвислым щекам. — Есть над чем поразмыслить, Карсон. Пожалуй, я обговорю это с сестрой на День благодарения.

Снова послышался смех.

Прежде чем все вернулись к своим делам, или кто-нибудь включил обратно Тревиса Тритта, поднялся Хоулэнд и вскинул вверх руку, требуя внимания. Профессор истории, вспомнил Фрэнк. Вот, кто он. Сказал, что хочет назвать новую собаку Тацит, в честь своего любимого римского историка. Фрэнк решил, что это не самая подходящая кличка для собаки, породы бишон-фризе.

— Друзья, — начал профессор, — учитывая произошедшее сегодня, я, вполне, понимаю, почему никто из нас не задумался о завтрашнем дне и всех последующих днях. Отложим вопросы морали вместе с нижним бельем в сторону и задумаемся о более насущных вопросах.

Он положил руку на плечо Карсону «Крепышу» Стратерсу.

— Этот джентльмен во многом прав. Женщины, действительно потеснили мужчин во многих аспектах, по крайней мере, в западном обществе и я признаю, что они добились большего, нежели просто права ходить в «Walmart» в халате и бигюдях. Предположим, что эта — скажем так, чума — пошла по иному пути и заразила одних мужчин?

В «Скрипучем колесе» повисла гробовая тишина. Все внимали Хоулэнду, который, в свою очередь, кажется, наслаждался вниманием. Манера его речи не слишком отличалась от проповедника, но, всё же, оставалась завораживающей. Он говорил уверенно и умело.

— Женщины способны возродить человеческую расу. По всей нашей великой стране в хранилищах расположены бесчисленные образцы спермы, по сути, заготовки детей. А по всему миру их десятки и десятки миллионов! В результате, получатся дети обоих полов!

— Если только новорожденные мальчики снова не обернутся в коконы, когда перестанут плакать и впервые заснут, — сказала симпатичная молодая женщина. Она стояла рядом с Фликингером. Фрэнку показалось, что дальнобойщик-проповедник-бывший боксёр упустил одну деталь в своём выступлении: женщины просто красивее мужчин. Завершеннее, что ли.

— Да, — согласился Хоулэнд, — но даже в этом случае, женщины могут воспроизводиться ещё многие поколения, до тех пор, пока «аврора» не сойдет на нет. Могут ли это мужчины? Господа, скажите мне, будет ли существовать человеческая раса через 50 лет, если женщины не очнутся? А через сотню?

Выступление прервалось громкими рыданиями.

Хоулэнд не обратил на это внимания.

— Возможно, стоит обсудить вопрос о будущих поколениях, — он поднял вверх палец. — В историческом плане, человеческая природа — штука, довольно, сомнительная. Это объясняет речи данного джентльмена относительно того, что женщины нас вытесняют. И причина тому проста: женщины — разумны, а мужчины — безумны.

— Херня! — выкрикнул кто-то. — Хуета полная!

Хоулэнд не смутился, а лишь улыбнулся.

— Неужели? Кто создал банды байкеров? Мужчины. Кто превратил целые районы Чикаго и Детройта в зоны свободного огня? Мужчины. Кто развязывает войны и кто, за исключением единичных случаев женщин-пилотов, в этих войнах участвует? Мужчины. А кто страдает от всего этого? В основном, женщины и дети.

— Ага, а кто их гоняет и натравливает друг на друга? — выкрикнул покрасневший Дон Питерс. На его шее были видны вздувшиеся вены. — Кто постоянно светит злоебучими стрингами, а, мистер Умник Яйцеголовый?

Послышались жидкие аплодисменты. Микаэла осмотрелась и решила вмешаться в дискуссию. Накачанная метамфетамином, она, казалось, могла, без продыху, болтать часов шесть. Но её опередил Хоулэнд.

— Строго говоря, сэр, опыт и некоторые интеллектуальные размышления подсказывают, что вперед, зачастую, продвигаются люди, обладающие определенным комплексом неполноценности. А, когда дело касается…

Дон начал вставать.

— Ты кого назвал неполноценным, хуеплёт?

Фрэнк дернул его назад, желая, чтобы он оказался к нему поближе. Если в словах Фритца Мешаума была хоть крупица истины, Фрэнку, кровь из носу, нужно поговорить с Доном. Потому что Дон работал в тюрьме.

— Пусти, — рявкнул Дон.

Фрэнк обхватил его за подмышки и прошептал:

— Угомонись.

Дон поморщился, но ничего не ответил.

— Вот, ещё один примечательный факт, — продолжал Хоулэнд. — Во второй половине XIX века, на большинство шахтных работ, включая здесь, в Аппалачах, нанимали так называемых «кули»[87]. Нет, не китайских иммигрантов. То были молодые люди, фактически дети, двенадцати лет от роду, чья работа заключалась в том, чтобы стоять рядом с механизмами, которые могли перегреваться. У этих кули был чан с водой или шланг, если поблизости находился источник воды, из которого они поливали водой маховики и поршни, тем самым, охлаждая их. Отсюда и название «кули». Могу предположить, что исторически, женщины выполняли ту же функцию — удерживали мужчин, насколько это возможно, от необдуманных и жестоких поступков.

Он оглядел присутствующих. Улыбка исчезла с его лица.

— Однако сейчас складывается впечатление, что наши «кули» исчезли. Или, вот-вот, исчезнут. Сколько пройдет времени, прежде чем оставшиеся мужчины начнут стрелять и сбрасывать друг на друга термоядерные бомбы? Сколько пройдет времени, прежде чем машина перегреется и взорвется?

Фрэнку надоело слушать. Судьба человечества его не волновала. Если оно сможет спастись, то будет побочный результат. Его волновала лишь Нана. Ему хотелось поцеловать её и попросить прощения за растянутую рубашку. Сказать, что этого больше никогда не повторится. Он не может позволить себе подобного, когда она очнётся.

— Идём, — сказал он Дону. — На улицу. Поговорить надо.

— О чём?

Фрэнк наклонился к нему и прошептал на ухо:

— Правда, что в тюрьме находится женщина, которая засыпает, просыпается и не оборачивается в кокон?

Дон посмотрел Фрэнку в глаза.

— Ты же, собаколов, верно?

— Верно, — ответил Фрэнк, пропустив «собаколова» мимо ушей. — А ты — Дон, который работает в тюряге.

— Ага, — согласился Дон. — Это я. Пойдем, поговорим.

8.

Клинт и Лила вышли на задний двор. Уличный фонарь сделал их похожими на актеров театра. Они стояли и смотрели на бассейн, который Антон Дубчек очищал от дохлых насекомых менее суток назад. Клинт, мимолетом, подумал, где сейчас Антон. Спит, поди. И снятся ему симпатичные девчонки, в то время как Клинту предстоит неприятный разговор с женой. Он ему, даже, завидовал.

— Расскажи о Шейле Норкросс, дорогая. О девочке, которую ты видела на баскетболе.

Лила мрачно улыбнулась ему, обнажив ровные зубы. Её глаза, обрамленные тёмными кругами, ярко блестели.

— Как будто, ты не знаешь. Дорогой.

«Включай терапевта, — подумал он. — Не забывай, она под наркотой и давно не спала. Уставшие люди очень легко впадают в паранойю». Но сделать это было непросто. Он понимал, к чему она вела. Она решила, что у него с Шен Паркс есть дочь, девочка, о которой он никогда даже не слышал. Только это невозможно, а, когда твоя жена обвиняет тебя в чём-то невозможном, в чём угодно, самым правильным и рациональным поведением будет — проявить терпение.

— Расскажи всё, что знаешь. Затем, я расскажу, что знаю я. Но начнем с простого. Та девочка — не моя дочь, носит она мою фамилию или нет, я никогда тебе не изменял, — она развернулась, будто, решила вернуться в дом. Он взял её за руку. — Расскажи, пока не…

«Пока ты не уснула, и мы не упустили шанс во всём разобраться» — додумал он про себя.

— Пока всё не стало хуже, — продолжил он вслух.

Лила пожала плечами.

— Какое это сейчас имеет значение?

Он, уже, хотел, было, сказать: «для тебя имеет». Но промолчал. Потому что, несмотря на всё происходящее в мире, для него это тоже имело значение.

— Ты знал, что мне этот бассейн никогда не был нужен? — спросила Лила.

— Чего? — её слова потрясли Клинта. Какое отношение к этому имел бассейн?

— Мам? Пап? — в дверях стоял Джаред.

— Джаред, иди домой. Это наши с мамой де…

— Нет, пусть слушает, — возразила Лила. — Хочешь, чтобы мы со всем разобрались, давай разбираться вместе. Как считаешь, стоит ему знать, что у него есть сводная сестра? — она повернулась к сыну. — Она на год моложе тебя, блондинка и очень хорошая баскетболистка, очень красивая. Ты был бы таким же, если бы родился девочкой. Потому что, она выглядит точь-в-точь как ты, Джар.

— Пап? — спросил он, нахмурившись. — О чём она?

Клинт сдался. Уже было слишком поздно что-либо объяснять.

— Расскажи, Лила. С самого начала.

9.

Лила рассказала о своем участии в «учебном комитете», о словах Дороти Харпер, о том, что, поначалу, не приняла их всерьез, однако, на следующий день поискала информацию в интернете. Там она нашла заметку в газете, где упоминалась Шеннон Паркс, о которой Клинт, как-то упоминал, а также была фотография Шейлы Норкросс.

— Она, практически, твой близнец, Джаред.

Тот медленно повернулся к отцу.

Они сидели на кухне за столом.

Клинт помотал головой, однако, никак не мог понять, что выражало его лицо. Он испытывал чувство вины. Как будто, было из-за чего. Интересный феномен. Тогда, в 2002 он прошептал Шеннон на ухо: «Ты же знаешь, я всегда буду рядом, если потребуется». Она ответила: «А, если ты мне нужен прямо сейчас?». Клинт сказал, что этого он позволить себе не может. Если бы он с ней тогда переспал, было бы из-за чего чувствовать себя виноватым, но он отказал ей. Так, что, всё в порядке. Разве, нет?

Может, и так. Но почему он ни разу не рассказал Лиле об этой встрече? Он не помнил, да и не собирался объясняться в том, что произошло 15 лет назад. Она могла с тем же успехом требовать от него объяснений, почему он избил Джейсона на заднем дворе Бартеллов ради какого-то жалкого молочного коктейля.

— Это всё? — спросил Клинт. И не смог не добавить: — Скажи, что это не всё.

— Нет, не всё, — ответила Лила. — Ты будешь отрицать, что знаком с Шеннон Паркс?

— Ты же знаешь, что знаком. Я, точно, упоминал её имя.

— Между делом. Но, ведь, это было не просто упоминание простого знакомого?

— Именно, так. Мы оба выросли в приюте. Какое-то время держались друг друга. Иначе, без взаимопомощи, один из нас, точно, свернул бы на кривую дорожку. Именно Шеннон убедила меня прекратить ввязываться в драки. Она сказала, если я этого не сделаю, то точно кого-нибудь убью, — он протянул ей руки. — Но, ведь, это было много лет назад.

Она отмахнулась от его рук.

— Когда вы в последний раз виделись?

— 15 лет назад! — выкрикнул Клинт. Нелепость какая-то.

— Шейле Норкросс 15 лет.

— На год меня моложе… — подал голос Джаред. Если бы она была старше, 17 или 18, значит, это произошло бы до их брака и роли бы не играло.

— А имя её отца, — Лила задержала дыхание, — Клинтон Норкросс. Так написано в школьном личном деле.

— Как ты его получила? — поинтересовался Клинт. — Кажется, обычным людям к подобным документам доступа нет.

Впервые за это время, его жена почувствовала себя неуютно, нежели разгневанной и от этого стала… чуть более знакомой.

— Может, это было подло, — щёки Лилы налились краской. — Хорошо. Это было подло. Но я должна была выяснить имя её отца. Твоё имя, как оказалось. Поэтому я поехала посмотреть на её игру. Вот, где я была прошлой ночью — в спортзале школы Каулина, на матче женской школьной лиги, смотрела, как играет твоя дочь. И дело не только в схожести черт и твоей фамилии.

10.

Прозвучала сирена, и команда трех округов повскакала с мест. Лила уже давно бросила попытки разыскать Шеннон.

Она видела, как Шейла Норкросс кивнула высокой девочке из своей команды. Они причудливо пожали друг другу руки: стукнулись кулаками, сжали большие пальцы и хлопнули в ладоши.

Крутое рукопожатие.

Именно это разбило Лиле сердце. Её муж был двуличным человеком. Все её сомнения, разом, обрели почву и смысл.

Крутое рукопожатие. Лила сотню раз видела, как Клинт так здоровался с Джаредом. Тысячу раз. Удар, захват, хлопок. Перед её глазами пронеслась целая вереница воспоминаний, в которых Джаред становился выше, его волосы становились темнее, но Крутое рукопожатие оставалось неизменным. Клинт обучил ему всех мальчишек в детской бейсбольной лиге.

И её тоже.

Глава 20

1.

В районе полуночи по центральному времени в чикагском баре «Большая Медведица» произошла ссора между членами банд «Крипс» и «Бладс»[88]. Очень быстро, ссора перетекла в полноценную войну и охватила весь город. Интернет-СМИ называли её чудовищной, беспрецедентной и «просто пиздецовой». Никто не знал, представитель какой именно банды начал то, что впоследствии окрестили Вторым Великим Чикагским Пожаром, однако, начался он в Западном Инглвуде. К рассвету, большая часть города была объята пламенем. Полиция и пожарные самоустранились. Большинство из них сидело по домам, рядом с женами и дочерьми. Одни пытались их разбудить, другие же просто ждали, надеясь непонятно на что.

2.

— Расскажи, что ты видел, — потребовал Фрэнк. Он и Дон Питерс стояли на заднем дворе «Скрипучего колеса». Страсти внутри, похоже, улеглись, потому что запасы спиртного у Паджа Мэроуна медленно, но верно подходили к концу. — Что именно ты видел?

— Я находился в будке. Это нервный центр тюрьмы. У нас там 50 камер видеонаблюдения. Я смотрел в ту, которая показывала место, куда определили новенькую. Она назвалась Эви Блэк, не знаю, как её, на самом деле зовут…

— Это неважно. Что именно ты видел?

— Ну, её переодели в тюремную робу и она легла спать. Мне захотелось посмотреть, как её лицо покроется паутиной — я много об этом читал, но сам ещё не видел. Только, оно не покрылось, — Дон схватил Фрэнка за рукав. — Ты понял? Никакой паутины не было. Ни единой ниточки. А потом она уснула. А когда проснулась, то широкими глазами уставилась прямо в камеру. Будто, смотрела прямо на меня. Мне кажется, она и смотрела прямо на меня. Понимаю, звучит глупо, но…

— Может, она не спала, а, просто, прикидывалась?

— Лежала, расслабленная и в такой позе? Ну, уж, нет. Поверь мне.

— Почему её привезли в тюрьму? Почему не оставили в городе?

— Потому что она бешеная сука, вот почему. Голыми руками завалила двоих варщиков мета!

— Почему ты сам не на службе?

— Потому что эти мудоёбы меня подставили! — выплюнул Дон. — Подставили и выкинули, нахуй, на мороз! Директор Коутс и её дружок, мозгоправ, шерифов муженек. Он и работу в тюрьме получил, когда женился на ней. Явно, какие-то политические делишки, потому что у этого козла вместо головы жопа!

Дон принялся рассказывать слезливую историю несправедливого обвинения, но Фрэнку не было никакого дела до того, в чём там директор Коутс и доктор Норкросс обвиняли Питерса. Разум Фрэнка стал подобен лягушке, скачущей по нагретым камням, от одной идеи к следующей.

Женщина с иммунитетом? Прямо тут, в Дулинге? Звучало нелепо, но её существование подтверждали уже двое. Если существовал пациент-ноль, то почему бы ему не быть здесь? И откуда знать, может, в стране и мире есть и другие невосприимчивые к «авроре»? И, если это правда, эта Эви Блэк может обладать лекарством. Врач (может, даже, его новый приятель Гарт Фликингер, если ему удастся прийти в чувство и протрезветь) сможет найти в её крови нечто такое, из чего можно сделать…

Вакцину!

Лекарство!

— …подбросили улики! Как будто мне интересно общаться с убийцей собственного мужа, которая…

— Помолчи минуту.

На удивление, Дон замолчал. Он смотрел на Фрэнка пьяными блестящими глазами.

— Сколько сейчас в тюрьме охраны?

— Их называют офицерами. Я не знаю, сколько. Немного, учитывая происходящее. Зависит от того, кто пришел и кто ушел, — он поморщился, пытаясь сосчитать — не самое приятное зрелище. — Может, семеро. Восемь, если считать Хикса и девять, если считать доктора Мозгоёба. Но эти двое и яйца выеденного не стоят.

— А директор?

Дон отвел взгляд.

— Уверен, она уснула.

— Ясно, а сколько офицеров — женщины?

— Когда я ушел, остались Ванесса Лэмпли и Милли Олсон. А, есть ещё Бланш Макинтайр, это секретарша Коутс, но она древняя старуха.

— Немного остается, учитывая даже Хикса и доктора. Знаешь, что? Шериф, ведь, тоже женщина и я очень сильно удивлюсь, если она продержится ещё, хотя бы, три часа. И сомневаюсь, что ещё через три часа она проснется, — если бы Фрэнк был трезв, он, вряд ли, стал бы делиться с кем-либо этими мыслями. И, уж тем более, он не стал бы делиться ими с таким жалким прощелыгой, как Дон Питерс.

Дон, задумавшись, облизнул губы. Ещё одно, не шибко приятное зрелище.

— О чём задумался?

— Дулингу, скоро понадобится новый шериф. А у шерифа есть право забирать заключенных из тюрьмы. Особенно того, кого ещё ни в чём не обвиняли и, тем более, не осуждали.

— Считаешь, сможешь получить эту должность?

И, словно в подтверждение этого вопроса, вдали послышались одиночные выстрелы. А ещё в нос ударил едкий запах дыма. Кто-нибудь мог предположить, нечто подобное?

— Уверен, Терри Кумбс — первый по старшинству, — заметил Фрэнк. Первый по старшинству, правда, ушёл в глубокий штопор, но говорить этого вслух Фрэнк не стал. Он устал и пьян, но за словами лучше следить. — Ему, всё равно, понадобится помощь. Так, что я, наверное, подам заявку на должность помощника.

— Хорошая мысль, — сказал Дон. — Подай и за меня, тоже. Нужно поговорить с ним о том, как вытащить из тюрьмы ту женщину, как считаешь?

— Ага, — согласился Фрэнк. В другой ситуации, он не доверил бы Дону, даже, чистить собачьи клетки, но его знание внутреннего устройства тюрьмы может быть полезным. — Только, сначала, нужно выспаться и протрезветь.

3.

Вскоре, после первых сообщений об «авроре», резко возросло количество самоубийств среди мужчин. Мужчины кончали с собой шумно — прыгали с крыш, стрелялись. Другие уходили тихо — ели таблетки, запирались в гаражах с заведенными машинами. Бывший школьный учитель по имени Элиот Эйнсли из Сиднея позвонил на радио и долго рассказывал о своих чувствах, прежде чем перерезать себе вены и лечь рядом с уснувшей женой. «Не могу представить мир, в котором не будет женщин, — сказал диджею бывший учитель. — Видимо, это какой-то тест на доверие. Продолжим мы их любить или бросим. Понимаешь?». Диджей сказал, что не понимает, сказал, что Элиот, по его мнению «умом тронулся» — но многие мужчины его поняли. Эту волну самоубийств называли по-разному, но самое точное определение придумали в Японии. Мужчин, которые надеялись присоединиться к женам и дочерям, куда бы те ни отправились, назвали Спящими Мужьями.

Пустые надежды. На ту сторону Древа мужчинам вход воспрещен.

4.

Клинт понимал, что жена и сын смотрят на него. На Лилу ему смотреть было больно, ещё больнее смотреть на Джареда, на лице которого читалась растерянность. И страх. Брак его родителей, который ещё совсем недавно казался нерушимым, разваливался прямо у него на глазах.

На диване лежала девочка, обернутая в белый кокон. На полу, рядом с ней, в корзине для белья, лежал младенец. Впрочем, как младенец он не выглядел совсем. Он был, скорее, похож на заготовленный пауком запас.

— Удар, захват, хлопок, — сказала Лила. Судя по её голосу, её это уже не сильно волновало. — Я видела, как она это делала. Хватит притворяться, Клинт. Хватит врать.

«Нужно поспать, — подумал Клинт. — И Лиле в первую очередь. Но не раньше, чем закончится вся эта дурацкая «мыльная опера». Он посмотрел на телефон, но его экран оказался, слишком, мал.

— Джаред, интернет ещё есть?

— Был недавно.

— Тащи лэптоп.

— Зачем?

— Тащи, говорю.

— У меня, правда, есть сестра?

— Нет.

Голова Лилы склонилась на грудь, но она, тут же, подняла её.

— Есть.

— Неси лэптоп.

Джаред ушел. Лила снова уронила голову, Клинт похлопал её по щекам.

— Лила! Лила!

Она очнулась.

— Я тут. Не трогай меня.

— У тебя ещё осталось то, что вы принимали с Линни?

Она сунула руку в нагрудный карман и достала футляр для контактных линз, из которого вытащила пластиковую капсулу. Внутри неё был белый порошок. Она посмотрела на неё.

— Крепкая штука, — сказала она. — Я могла бы выцарапать тебе глаза. В коконе или без. Мне грустно. А ещё, я зла.

— Буду иметь в виду. Глотай.

Она наклонилась, вскрыла капсулу и носом вдохнула порошок. Затем выпрямилась с широко открытыми глазами.

— Скажи, Клинт, Шеннон Паркс хороша в постели? Я думала, что я хороша, но она, видимо, лучше, потому что ты отымел её всего через год после нашей свадьбы.

Вернулся Джаред с выражением лица, мол, «я ничего не слышал» и поставил лэптоп перед отцом. После чего, постарался сесть, как можно, дальше от Клинта. «И ты, Брут?».

Клинт включил «Макбук» Джареда, открыл браузер и забил в поисковик: «Шейла Норкросс баскетбол Каулин». Появились результаты. И фотография Шейлы Норкросс. Спортивная майка демонстрировала широкие плечи, миловидное лицо было частично прикрыто прядью волос. Она улыбалась. Клинт изучал фотографию, примерно, полминуты. Затем, развернул лэптоп экраном к Джареду. Сын наклонился вперед, крепко сжав кулаки, но, почти, тут же, расслабился. Он посмотрел на мать ещё растеряннее, чем раньше.

— Мам… если у нас с ней и есть сходство, я его не замечаю. Она совсем не похожа на меня. Или на папу.

Глаза Лилы, и так широко открытые от свежей дозы, открылись ещё сильнее. Она издала сухой смешок.

— Джаред, не надо. Просто, молчи. Ты и понятия не имеешь, о чём говоришь.

Джаред моргнул, будто получил пощёчину, и Клинту, впервые за 17 лет брака, захотелось наорать на жену. Остановил его взгляд на фотографию. Потому что, при желании, сходство можно было обнаружить, что бы ни утверждал Джаред. Высокий лоб, широкая челюсть и ямочки на щеках, обрамлявшие уголки губ. Ни одна из этих черт не определяла внешность Клинта, но он понял, откуда могла взяться эта ассоциация.

«Мне нравятся твои ямочки» — иногда говорила Лила, когда они только поженились. Чаще всего, в постели, после секса. Она касалась их пальцами. «У всех мужчин должны быть ямочки».

О, мог бы с уверенностью заявить, что поверил ей, потому что, внезапно, всё понял. Но должен был быть способ её переубедить. На часах 4 утра, в районе трех округов, обычно, в это время все спят, но это была не обычная ночь. Если его старая подруга из приюта не обернулась в кокон, значит, она ещё не спит. Вопрос в другом: сможет, ли он до неё дозвониться. Он достал из кармана сотовый, но, затем, пошел к стационарному телефону, висевшему на стене. Послышался длинный гудок работающей линии — уже хорошо.

— Ты, что делаешь? — спросила Лила.

Он не ответил и нажал «0». После шести гудков, он, уже, начал думать, что никто не ответит, что, впрочем, было неудивительно, но, вдруг, раздался женский голос:

— Да? Чего надо?

Клинт очень сомневался, что именно так учили отвечать на звонки операторов «Shenandoah Telecom», но был крайне рад услышать человеческий голос.

— Оператор, меня зовут Клинтон Норкросс, я из Дулинга, и мне очень нужна помощь.

— Сильно сомневаюсь, — растягивая слова, произнесла она. Видимо, такая манера говорить досталась ей от предков из округа Бриджер. — Сегодня помощь нужна лишь женщинам.

— Мне, как раз, и нужно дозвониться до женщины. Её зовут Шеннон Паркс, из Каулина, — Если она, вообще, была в адресной книге. Матери-одиночки, зачастую, не сильно светятся. — Поищете?

— Наберите справочную. Или по компу проверьте, блин.

— Пожалуйста, помогите мне.

Повисла тишина. Связь не прерывалась, но Клинт решил, что оператор просто уснула с трубкой в руке.

Наконец, раздался голос:

— Есть одна Ш. Л. Паркс, живущая на Мейпл стрит в Каулине. Вы её ищете?

Скорее всего, это она. Он схватил висящий на стене карандаш и принялся записывать.

— Спасибо вам. Огромное спасибо! У вас есть её номер?

Оператор назвала номер и повесила трубку.

— Я ей, всё равно, не поверю! — выкрикнула Лила. — Она будет тебя выгораживать!

Клинт набрал записанный номер и даже воздуха в лёгкие набрать не успел. Трубку сняли мгновенно.

— Я ещё не сплю, Эмбер, — сказала Шеннон. — Спасибо, что звонишь…

— Это не Эмбер, Шен, — произнес Клинт. Его ноги, мгновенно, стали ватными, и он оперся на холодильник. — Это Клинт Норкросс.

5.

Интернет — это яркий нарядный дом на холме, стоящий над мрачным и грязным подвалом. В этом подвале, как грибок, плодятся различные выдумки и байки. Слух, пошедший из Купертино, воспринимался, как неоспоримый факт и был, далеко, не первым. В «Фейсбуке» появился пост, озаглавленный «Правда об «авроре». Написал его человек, назвавшийся доктором, и написал он следующее:

ОБ «АВРОРЕ». СРОЧНО!

Доктор Филип П. Вердруска.

Группа биологов и эпидемиологов из Кайзеровского Медицинского Центра заявляет, что коконы, в которые оборачиваются уснувшие женщины, являются распространителями «авроры». Споры, выделяемые коконами, являются переносчиками. Эти споры очень заразны!

Единственный способ остановить эпидемию «авроры» — это сжигать коконы вместе с женщинами! Немедленно! Ваши близкие обретут покой, о котором они мечтают, находясь в полубессознательном состоянии, а вы остановите распространение заразы.

Сделайте это ради тех, кто ещё не спит!

СПАСИТЕ ИХ!

Никакого доктора Филипа Вердруски ни в Кайзеровском медицинском центре, ни в его дочерних предприятиях никогда не было. Об этом факте, немедленно, сообщили по ТВ и в сети, вместе с десятками опровержений со стороны авторитетных докторов из центра по контролю заболеваний в Атланте. Обман из Купертино стал главной новостью для СМИ на восточном побережье, когда взошло солнце. Но джин уже выпущен из бутылки, и Лила могла с лёгкостью предсказать, что будет дальше. На самом деле, она уже это знала. В то время как большинство граждан надеялось на лучшее, Лила, 20 лет носившая полицейскую форму, знала, что надежды не было. В этом ужасном мире балом правили фейковые новости.

Когда над штатами Среднего запада занялся рассвет, по городам и весям Америки и всего мира уже рыскали отряды поджигателей. Обернутых в коконы женщин стаскивали на свалки и стадионы, сваливали в кучи и поджигали.

Работа «Филипа Вердруски» уже давала результаты, когда Клинт объяснял сложившуюся в его семье ситуацию Шеннон и молча передал трубку Лиле.

6.

Поначалу, Лила сидела не шелохнувшись и смотрела на Клинта. Он кивнул, будто она что-то сказала и взял Джареда под руку.

— Идём, — сказал он. — Оставим маму наедине.

В гостиной, на экране телевизора, женщина на общественном канале продолжала плести бисер и, видимо, будет этим заниматься, когда рухнет весь мир. Звук был благоразумно выключен.

— Ты же не отец этой девочки, папа?

— Нет, — ответил Клинт, — я не её отец.

— А откуда, тогда она знает о Крутом рукопожатии нашей школьной лиги?

Клинт сел на диван и вздохнул. Джаред сел рядом.

— Как говорится, яблоко от яблони. Шен Паркс тоже играла в баскетбол, хоть и не в старших классах и не в сборной. Ей никогда не нравилось надевать майку с номером и бегать вокруг столбиков челночным бегом. Ей хватало игр во дворе. Когда парни и девчонки играют вместе.

Джаред, казалось, был впечатлен.

— Ты тоже играл?

— Немного, ради забавы и никогда не был звездой. Она могла бы меня легко обыграть, если бы хотела. У неё был талант. Но мы никогда не играли друг против друга. Всегда были в одной команде, — «всегда и во всём — подумал он. — Мы делали это не просто так. Мы так выживали. Выживание было нашим молочным коктейлем, за него мы и сражались». — Это Шен изобрела Крутое рукопожатие, Джар. Она научила меня ему, а я уже научил вас, когда был тренером.

— Это девчонка изобрела Крутое рукопожатие? — Джаред выглядел ошеломленным, будто Шеннон изобрела не рукопожатие, а совершила открытие в молекулярной биологии. С этим выражением на лице Джаред казался совсем юным. Каковым он и был.

— Ага.

Остального он Джареду рассказывать не хотел, потому что это могло прозвучать дико, но он надеялся, что Шеннон, сейчас рассказывала об этом Лиле. Потому что Шеннон понимала, что они обе могут исчезнуть с лица этого мира за считанные дни, если не часы. В таких случаях, говорить правду, если не проще, то необходимей.

Она была его лучшим другом и, да, они были любовниками, правда, всего несколько месяцев. Она, по уши в него влюбилась. Это правда. Клинт это понимал и полагал, что глубоко внутри, он принял решение, не обращать на это внимания, потому что не испытывал к ней взаимных чувств, да и не имел на них права. Шеннон помогла ему перешагнуть через себя, он всегда будет перед ней за это в долгу, но он не желал связывать с ней свою жизнь. То, кем они были друг для друга являлось вопросом чистого выживания — её и его. Шеннон была частью той жизни, в которой ему причиняли боль, где он был напуган и практически сломлен. Она настояла, чтобы он шёл по собственному пути. И, когда он, впервые, ступил на этот путь, он должен был двигаться дальше. Она должна была найти кого-то, кто помог бы ей, но это не мог быть Клинт. Разве это жестоко? Или эгоистично? Да и да.

Через много лет, после того как их пути разошлись, она кого-то встретила и забеременела от него. Клинту казалось, что тот парень был немного похож на того, в кого Шеннон влюбилась, когда была подростком. И она родила ребенка, в котором присутствовали черты этого сходства.

Лила медленно вошла в гостиную и встала между диваном и телевизором. Она огляделась, будто не очень хорошо понимала, где оказалась.

Клинт сказал: «Дорогая?», Джаред, одновременно с ним сказал: «Мама?».

Она улыбнулась.

— Полагаю, мне необходимо извиниться.

— Единственное, за что тебе нужно извиняться, так это за то, что не поговорила со мной об этом раньше, — сказал Клинт. — Пока это не начало поедать тебя изнутри. Я очень рад, что смог до неё дозвониться. Она ещё на связи? — он кивнул в сторону кухни.

— Нет, — ответила Лила. — Она, конечно, хотела с тобой поговорить, но я оборвала связь. Не очень учтиво с моей стороны, но, наверное, во мне взыграла ревность. К тому же, она тоже виновата. Дала дочери твою фамилию… — она тряхнула головой. — Идиотия. Боже, как я устала.

«Ты спокойно взяла себе мою фамилию и дала её нашему сыну» — не без обиды подумал Клинт.

— Настоящим отцом стал какой-то парень из бара, где она работала официанткой. О нём у неё осталось только его имя и, как знать, назвался ли он настоящим. Ребенку Паркс рассказала, что ты погиб в автокатастрофе, когда она была ещё беременна. Больше девочка ничего не знает.

— Она уснула? — спросил Джаред.

— Два часа назад, — ответила Лила. — Сама Паркс не спит из-за подруги, как её… Эмбер. Тоже мать-одиночка. Они тут, прям, будто на деревьях растут, да? Кругом они. Наверное. Не важно. Можно, я закончу эту идиотскую историю? Она переехала в Каулин, сразу после рождения ребенка, чтобы начать новую жизнь. Клянется, что не знала, что ты живешь поблизости. Я ей, конечно, ни разу не поверила. Моё имя появляется в «Геральд» каждую неделю, а, как ты сам, наверное, в курсе, других Норкроссов тут нет. Ладно, она знала. Наверное, надеялась, что вы где-нибудь когда-нибудь пересечетесь, — Лила широко раскрыла рот, чтобы зевнуть.

Клинт, считал, что Лила рассуждала несправедливо, но ему пришлось напомнить себе, что она, выросшая в нормальной семье среднего класса, с братьями и сестрами, как в старом сериале из 1970х, никогда бы не смогла осознать, через какой ад ему с Шеннон довелось пройти. Да, игры с именами, дело, конечно, странное, но Лила, старательно, не замечала одной очевидной вещи: Шеннон жила, всего, в 300 километрах от него и ни разу не вышла на связь. Он мог бы убеждать себя, что она не знала, но, как заметила Лила, предлог этот был надуманным.

— Что за история с коктейлем? — спросила Лила.

Клинт рассказал.

— Ладно, — сказала она. — Дело закрыто. Сейчас я заварю свежего кофе и вернусь в участок. Господи, как же я заебалась.

7.

Налив себе кофе, Лила обняла Джареда и сказала ему, чтобы стерег Молли и малышку и как следует их спрятал. Он ответил, что так и сделает, и она быстро отошла от него. Если бы Лила начала колебаться, она бы никогда не выпустила сына из объятий.

Клинт вышел вместе с ней в прихожую.

— Я люблю тебя, Лила.

— Я тоже люблю тебя, Клинт, — ответила она.

— Я не злюсь.

— Я рада, — ответила Лила, сдерживаясь, чтобы не сказать: «саечку за испуг!».

— Знаешь, — начал он, — когда я последний раз виделся с Шеннон, это было почти сразу после нашей свадьбы. Она попросила меня переспать с ней. А я ей отказал.

В прихожей было темно. В очках Клинта отражался свет уличных фонарей, проникавший через окошко над дверью. Позади него, висели похожие на смущенных зрителей, куртки и шапки.

— Я ей отказал, — повторил Клинт.

Она, совершенно, не понимала, что он пытался до неё донести. Попрощаться хотел? Она, вообще, ничего не понимала.

Лила поцеловала Клинта. Тот поцеловал её в ответ.

Она пообещала, что позвонит, когда доберется до участка. Она развернулась и спустилась с крыльца, затем, остановилась и посмотрела на Клинта.

— Ты мне, так и не сказал про бассейн, — сказала она. — Просто вызвал экскаватор. Я как-то прихожу домой, а на заднем дворе яма. С днём рождения, блядь.

— Я… — он запнулся. Что ей сказать? Что он думал, что она хочет бассейн? Или, что, на самом деле, он сам его хотел?

— А когда ты решил бросить частную практику? Ты и это не стал обсуждать. Ты что-то спрашивал, я решила это тебе нужно для исследования, для статьи, а потом — бах! Решение принято.

— Я подумал, что окончательное решение за мной.

— Так и есть.

Она махнула рукой на прощание и пошла к машине.

8.

— Офицер Лэмпли сказала, ты хотела меня видеть.

Эви прильнула к решеткам камеры, и заместитель директора Хикс отпрыгнул на два шага назад. Эви улыбнулась, на её лицо упали несколько локонов черных волос.

— Лэмпли — единственная женщина-офицер, остающаяся в сознании?

— Нет, — ответил Хикс. — Есть ещё Милли. Офицер Олсон, то есть.

— Нет, она уснула в библиотеке, — королевская улыбка не сходила с её лица. Она была прекрасна, это было очевидно всем. — Спит, уткнувшись лицом в свежий номер «Seventeen». Выбирала себе платье на вечеринку.

Замдиректора не обратил на заявление Эви никакого внимания. Она не могла этого знать. Она, конечно, красивая, но всё это время она провела в «детском уголке», как иногда называли камеру А-10.

— У тебя с головой непорядок, заключенная. Я это говорю не для того, чтобы тебя задеть, просто констатирую факт. Ляг, поспи, раз уж, не покрываешься паутиной.

— У меня для вас есть интересная новость, заместитель директора Хикс. Не прошло и суток с момента появления того, что вы зовете «авророй», а половина женщин в мире уже уснула. Даже, больше. Почти 70 процентов. Большинство просто не проснулись утром. Когда всё началось, они уже спали. Немало женщин, со временем, устали, отчаявшись бороться со сном. Но это не все. Значительная часть женщин сознательно решила отойти ко сну. Потому что, как отлично знает ваш доктор Норкросс, страх перед неизбежным, хуже самого неизбежного.

— Он мозгоправ, а не медик, — заметил Хикс. — Я бы не доверил ему даже сломанный ноготь лечить. Если у тебя ко мне больше ничего нет, мне нужно управлять тюрьмой. А тебе поспать.

— Я всё понимаю. Можете идти, только мобильник свой оставьте, — Эви продолжала демонстрировать идеальные белые и ровные зубы. Её улыбка, казалось, становилась всё шире и шире. Зубы, словно делались всё белее. Зубы зверя, решил Хикс. Конечно, она была настоящим зверем. Никак иначе, учитывая то, что она сотворила с варщиками мета.

— Зачем тебе мой мобильник, заключенная? Ты, что, не можешь позвонить по своему личному невидимому телефону? — он указал на пустой угол камеры. В том, как эта женщина вела себя — глупо, безумно, нагло — было даже нечто забавное. — Он, вон, там и время пользования у него неограниченно.

— Неплохо, — ответила Эви. — Забавно. Телефон, пожалуйста. Мне нужно позвонить доктору Норкроссу.

— Не могу и не стану, — он повернулся, чтобы уйти.

— Я бы не торопилась. Вам сопровождающие не позволят. Посмотрите вниз.

Хикс посмотрел и увидел, что окружен крысами. Не меньше дюжины пар красных глаз, внимательно, смотрели на него. С огромным трудом он подавил нарождавшийся в груди крик. Крик, который мог их разозлить, вынудить напасть.

Эви просунула руку между прутьев решетки и даже в состоянии паники от Хикса не ускользнула ужасная деталь: на её ладонях не было никаких папиллярных линий. Они были абсолютно гладкими.

— Ты думаешь о побеге, — заговорила Эви. — Можешь, конечно, бежать. Но, учитывая твою комплекцию, далеко ты не уйдешь.

Крысы начали ползать по его ботинкам. Розовый хвост махнул по лодыжке, одетой в клетчатый носок и ему, снова, захотелось закричать.

— Достаточно пары укусов. Кто знает, какую заразу могут переносить мои маленькие друзья? Давай сюда мобильник.

— Как ты это делаешь? — от грохочущей в висках крови Хикс, едва слышал собственный голос.

— Секрет фирмы.

Трясущейся рукой Хикс снял телефон с пояса и положил его в ужасную гладкую ладонь.

— Можешь идти, — сказала Эви.

Он заметил, как цвет её глаз стал янтарным. Но зрачки остались колючими черными алмазами.

Хикс ушел, осторожно переступая через крыс. Выбравшись из их окружения, он побежал по Бродвею прямиком в будку.

— Отличная работа, Мать, — сказала Эви.

Перед ней на задние лапы встала крыса, шевеля длинными усами.

— Он слаб. Я чувствую слабость в его сердце, — Крыса опустилась на все четыре лапы и побежала в душевую комнату в дальнем конце крыла «А». Остальные крысы выстроились в ряд, будто дети на школьной прогулке. Между стеной и полом был участок бетона, в котором крысы прогрызли проход. Очень быстро, все до единой, они исчезли в этом темном проёме.

Мобильник Хикса был защищен паролем. Эви быстро набрала четырехзначный код. Не стала она, также, искать номер Клинта — она просто набрала его. Тот ответил мгновенно даже не поздоровавшись.

— Остыньте, Лор. Я скоро вернусь.

— Это не Лор Хикс, доктор Норкросс. Это Эви Блэк.

На том конце провода промолчали.

— Надеюсь, дома всё хорошо? Или всё нормально, насколько это возможно в данных обстоятельствах?

— Откуда у вас мобильник Хикса?

— Одолжила.

— Чего вам надо?

— Во-первых, поделиться кое-какой информацией. Начались поджоги. Мужчины тысячами сжигают женщин в коконах. Скоро их будут десятки тысяч. Этого хотело множество мужчин.

— Не знаю, какой у вас опыт общения с мужчинами. Не очень приятный, полагаю. Но, что бы вы ни думали, большинство мужчин не желают убивать женщин.

— Поглядим-увидим.

— Пожалуй, да. Чего ещё вам надо?

— Сказать, что вы избраны, — рассмеялась она. — Что вы — Муж.

— Не понимаю.

— Вы тот, кто борется за всю мужскую часть человечества. А я борюсь за всю женскую часть, за тех, кто уже спит, и тех, кто ещё нет. Не люблю говорить всякую пафосную чушь, но, видимо, придется. Решается судьба всего мира, — она пробубнила мелодию из киношной мелодрамы: — Бум-бум-бум!

— Мисс Блэк, у вас, кажется, обострилась фантазия.

— Говорила же, зовите меня Эви.

— Ладно. Эви, у вас, кажется, обострилась…

— За мной придут жители вашего города. Они спросят, смогу ли я излечить их жен, матерей и дочерей. Я скажу, это возможно, потому что, как и юный Джордж Вашингтон, я не способна лгать. Они будут требовать от меня лекарства и я им откажу, потому как, должна. Они будут пытать меня, калечить моё тело, но я, всё равно, откажусь. Рано или поздно, Клинт, они меня убьют. Я могу звать вас Клинт? Я понимаю, мы только недавно познакомились, поэтому не хотела бы скатываться в панибратство.

— Можете, — сухо произнес он.

— Как только я умру, портал между этим миром и миром снов закроется. Рано или поздно, все женщины уснут, все мужчины умрут и мир сможет вздохнуть спокойно. Птицы совьют гнезда на вершине Эйфелевой башни, по заросшим улицам Кейптауна будут гулять львы, а Нью-Йорк затопят воды океана. Большие рыбы будут рассказывать маленьким рыбкам истории, ведь Таймс Сквер достаточно большая, и, если у тебя хватает сил преодолеть его течение, ты доплывешь куда угодно.

— У вас галлюцинации.

— То, что творится в мире сейчас — галлюцинация?

Она дала ему возможность ответить, но Клинт промолчал.

— Смотрите на это, как на сказку. Я принцесса, запертая в высоком замке. А вы мой прекрасный принц, рыцарь в сияющих доспехах. Вы должны защищать меня. Уверена, в отделении полиции есть оружие, но найти тех, кто будет готов его применить, особенно, защищая ту, кто может являться причиной всех бед, будет трудновато. Впрочем, я верю в ваше умение убеждать. Потому что… — она рассмеялась, — …вы же Муж! Примите это, как данность, Клинт. Вы всегда хотели быть Мужем.

Он, снова, вспомнил утро, вспомнил раздражение, которое вызвал у него Антон, меланхолию, недовольство собственным обвисшим животом. А после её слов, ему захотелось что-нибудь разбить.

— Ваши чувства нормальны, Клинт! Не расстраивайтесь, — она заговорила медленно и нежно. — Каждый мужчина хочет стать Мужем. Который, просто въезжает в город, ничего не говорит, кроме «ага» или «неа», очищает город и уходит прочь. Перед этим, переспав с самой красивой дамой местного салуна, конечно. Только, вы не замечаете главного. Вся ваша возня вызывает у остального мира жуткую головную боль.

— Вы скоро закончите?

— Вы поцеловали жену перед сном?

— Да, — ответил Клинт. — Только что. Бывало и получше, но я попытался. И она тоже, — он вздохнул. — Не знаю, зачем я вам это всё рассказываю.

— Потому что вы верите мне. И я, конечно, в курсе, что вы её поцеловали. Я наблюдала. Ужасно люблю подглядывать. Надо бы прекратить, но я падка на романтику. Очень рада, что вы во всем разобрались, всё выяснили. Если что-то не проговаривать, это потом может разрушить весь брак.

— Благодарю, доктор Фил. Ответьте на вопрос. Вы закончили?

— Да. Давайте условимся. Вы будете меня защищать, скажем, до рассвета четверга. Ну, или на пару дней дольше. Могу лишь, с уверенностью сказать, что это будет на рассвете.

— Что будет, если я — если мы — до этого доживем?

— Тогда я смогу всё исправить. Если они, конечно, согласятся.

— Кто согласятся?

— Женщины, глупыш. Женщины Дулинга. Однако если я умру, ни на какое соглашение они не пойдут. Не может быть «либо-либо». Только, всё вместе.

— Я вас, совершенно, не понимаю!

— Поймете. Со временем. Надеюсь, скоро увидимся. И, кстати, она права. Вы никогда не обсуждали с ней строительство бассейна. Вы ей показали пару картинок, решив, видимо, что этого будет достаточно.

— Эви…

— Я рада, что вы её поцеловали. Очень рада. Она мне нравится.

Эви прервала связь и положила телефон на небольшую полочку для личных вещей, которых у неё, разумеется, не было. Затем, она легла на койку, повернулась на бок и заснула.

9.

Лила решила, сразу же, направиться в участок, но, когда она выехала на проезжую часть и развернулась, свет её фар выхватил белую фигуру, сидящую в кресле у дома напротив. Старая миссис Рэнсом. Лила не могла винить Джареда за то, что оставил её, вот так, сидеть. Ему нужно было позаботиться о маленькой девочке, которая сейчас спала у них на диване. Как её? Холли? Полли? Нет. Молли. Пошел мелкий дождь.

Она заехала на парковку Рэнсом, вышла, подошла к багажнику и принялась в куче мусора искать свою бейсболку с логотипом «Ищеек Дулинга», потому что мелкая морось грозила перейти в полноценный дождь. Может, пожары пригасит, уже, хорошо. Затем, она проверила входную дверь дома миссис Рэнсом. Не заперта. Она прошла по лужайке и вытащила старушку из кресла. Лила решила, было, что женщина окажется тяжелой, но оказалось, она весила не более 40 килограмм. Она в спортзале тягает больше. К чему всё это? Зачем она это делает?

— Затем, что иначе нельзя, — вслух сказала она. — Затем, что женщина, это вам не украшение для лужайки.

Пока она тащила её по ступенькам, она заметила, как с головы миссис Рэнсом отделились несколько белых нитей. Они взлетели, будто, поднятые ветром, только, никакого ветра не было. Они потянулись к ней, будто чувствовали её желание поспать. Она смахнула нити в сторону и затащила женщину в гостиную. Там, на столике она увидела гору разложенных фломастеров. Как, там эту девочку звали?

— Молли? — снова вслух сказала Лила, укладывая миссис Рэнсом на диван. — Её звали Молли. Зовут Молли.

Она подложила женщине под голову подушку и вышла.

Оказавшись на улице, она заперла входную дверь, села в машину, завела двигатель, потянулась к рычагу коробки передач и убрала руку. Внезапно, поездка в участок показалась ей, совершенно, бессмысленной. Более того, участок показался ей очень далеким, километрах в ста, не меньше. Может, она доберется до него, не врезавшись в дерево или не сбив какую-нибудь боровшуюся со сном женщину, но какой в этом смысл?

— Если не в офис, то куда? — спросила она у машины. — Куда?

Она вынула из кармана футляр для контактных линз. В футляре оставалась ещё одна капсула, она лежала в левом контейнере, но суть была в другом: какой смысл бороться? Рано или поздно, она провалится в сон. Если это неизбежно, зачем откладывать? Как там у Шекспира в «Макбете»? «Тот сон, что тихо сматывает нити с клубка забот, хоронит с миром дни». В конце концов, они с Клинтом во всём разобрались и, наконец, обрели ту душевную близость, о которой он постоянно говорил.

— Я была дурой, — заявила она салону машины. — Но, ваша честь, я молю вас о бессоннице.

Если всё так и есть, почему она не начала бороться раньше? Учитывая происходящее вокруг, её личные заботы казались какими-то мелкими. Незначительными.

— Ладно, ваша честь, — сказала она. — Прошу вас даровать мне страх.

Но ей не было страшно. Она слишком устала, чтобы бояться. Она слишком устала, чтобы вообще, хоть, что-то испытывать.

Лила вытащила рацию. Почему-то, она оказалась тяжелее миссис Рэнсом.

— Первый базе. Линни, ты там?

— На месте, босс, — кажется, Линни ещё закинулась стимуляторами. Её голос был похож на писк довольной белки, усевшейся на горе орешков. К тому же, ночью у неё было 8 часов полноценного сна, она не ездила в Каулин, округ МакДауэлл, и потом не возвращалась через ночь, терзаемая тяжелыми мыслями о собственном муже, хоть он, потом и оправдался. Но, большинство-то, были виноваты, разве это не повод для сомнений? Есть ли какая-нибудь статистика супружеской неверности? Насколько она точна?

Шеннон Паркс попросила Клинта переспать с ней, а он отказал. Вот так он проявляет верность.

Но… разве, не должно быть, именно, так? За верность клятвам и выполнение обязанностей, что, нужно медали давать?

— Босс? Вы там?

— Скоро, кажется, не буду. Нужно, кое-куда заехать.

— Принято. Что случилось?

На этот вопрос Лила решила не отвечать.

— Клинту нужно отдохнуть, а потом вернуться в тюрьму. Позвони ему в районе восьми, ладно? Убедись, что он проснулся и попроси проведать миссис Рэнсом. Пусть позаботится о ней. Он поймет.

— Ладно. Побудка, конечно, не моя специальность, но, видимо, придется освоить. Лила, вы…

— Первый, конец связи.

Лила откинула рацию. На востоке, на горизонте уже виднелось утро пятницы. Начинался новый день. Утро будет дождливым, что обещало, довольно, сонливый день. Рядом, на пассажирском сидении, лежало разное служебное барахло: камера, блокнот, радар, упаковка штрафных квитанций. Лила взяла блокнот, вырвала из него лист и большими буквами записала: «Положи меня, Платину, миссис Рэнсом и Долли в один из пустых домов. Запри нас. Может, ничего не получится, а, может, наоборот». Она задумалась (думать было тяжело) и дописала: «люблю вас». Ниже она нарисовала сердечко, кривое, но какое, уж, есть и подписалась. Затем, Лила вытащила из маленькой коробочки булавку и приколола письмо к нагрудному карману. Прямо, как в детстве, когда мама, каждый понедельник прикалывала к её платьицу конверт с деньгами на молоко. Сама Лила этого не помнила, но мама рассказывала.

Закончив все дела, она откинулась в водительском кресле и закрыла глаза. Сон яростно набросился на неё, вместе с ним пришло успокоение. Блаженное успокоение.

На лице Лилы появились первые бледные нити.

Часть вторая. На том свете выспимся

Мне плевать, как сильно я устал. Высплюсь на том свете. Уоррен Зивон[89]

Под ногами Лилы скрипели старые дырявые доски. На том месте, где должен быть двор, сильный ветер колыхал заросли воловьего хвоста. Яркая зелень вызывала ощущение нереальности происходящего. Она обернулась в том направлении, откуда пришла и увидела, как вся Тремейн стрит покрылась зарослями. Трава колыхалась, подобно тысячам вскинутых вверх рук. И над всем этим было яркое голубое небо. Во дворе миссис Рэнсом стояла проржавевшая машина Лилы. Все четыре колеса были спущены.

Как она сюда попала?

«Не важно, — сказала она себе. — Это всё сон».

Лила вошла в свой дом и остановилась, оглядывая то, что осталось от их небольшой кухни: окна разбиты, ветер колыхал рваные занавески, по столу летали позапрошлогодние листья. В воздухе стоял запах гниения. Проходя в зал, она подумала, что в этом сне она перенеслась во времени.

Потолок в гостиной обрушился, засыпав ковер кусками перекрытий. Телевизор всё ещё висел на стене, но его экран куда-то исчез.

Задняя стеклянная раздвижная дверь была густо заляпана грязью и пылью. Лила потянула в сторону правую створку и та отодвинулась, с глухим скрипом.

— Джаред? — позвала она. — Клинт?

Прошлой ночью они были здесь, сидели за столом, который сейчас валялся на боку. У его крышки собралась горка желтой травы. Мангал, который множество раз становился центром вечерних посиделок, рассыпался.

Вода в бассейне была такого же цвета, как в аквариуме после длительного отсутствия электропитания, рядом с ним с птицей в зубах замерла рысь. У рыси были яркие глаза и белые зубы, шерсть блестела от воды, а нос был белым от перьев.

Лила ущипнула себя за щеку, ощутила боль и, внезапно, подумала, что никакой это не сон. Если так, то, сколько же она проспала?

Довольно, долго, надо полагать.

Зверь моргнул и пошел к ней.

«Где я? — спросила она себя, и сама же ответила: — Я дома, — и тут же, спросила снова: — Где я?»

Глава 1

1.

В пятницу днем, в самый разгар второго дня катастрофы (по крайней мере, для Дулинга, во многих частях мира уже давно наступил третий день), Терри Кумбс очнулся от запаха жарящегося бекона и варящегося кофе. Первой мыслью Терри было: в «Колесе» ещё осталась выпивка или я выпил всё, включая воду в кранах? Вторая мысль была более важной: нужно в туалет. Туда он успел вовремя, как раз, чтобы блевануть в унитаз. Он сидел над ним пару минут, ожидая, пока круговерть вокруг него не остановится. Когда головокружение прекратилось, он поднялся, вытащил упаковку аспирина, принял сразу три таблетки и вернулся в спальню. Там он заметил, что жены, которую он оставил лежать с покрытой коконом головой, не было.

Всё кончилось? Она очнулась? Из глаз Терри потекли слёзы. Как был, в одних трусах, он отправился на кухню.

За столом, опершись на крышку, сидел Фрэнк Гири. Каким-то образом, эта картина — здоровый мужик за маленьким столиком в луче света — говорила о происходящем больше тысячи слов. Они посмотрели друг другу в глаза. В руках Гири держал номер «National Geographic», который тут же отложив в сторону.

— Читал о Микронезии, — сказал Фрэнк. — Интересное местечко. Много неисследованных мест и довольно опасно. Полагаю, ты ожидал кого-то другого. Не знаю, помнишь ли ты, но я остановился у тебя. Жену твою мы отнесли в подвал.

Память вернулась. Они вместе отнесли Риту вниз, будто какой-то мешок, постоянно толкаясь плечами и ударяясь об углы и стены. Её они положили на старый диван и прикрыли старым пыльным пледом. И теперь Рита лежала там, окруженная запыленной старой мебелью, которую они всё собирались распродать на дворовой распродаже, да никак и не собрались. Там было много чего: барные стулья с желтыми сидениями, видеомагнитофон, детская кроватка Дианы, старая дровяная печь.

Терри охватило уныние, он даже головы не мог поднять и уронил подбородок на грудь.

На противоположной стороне стола стояла сковорода с поджаренным беконом и тостами. Рядом стояла чашка кофе и бутылка «Джим Бима». Терри вздохнул и сел.

Он насадил на вилку кусочек бекона и принялся ждать, что будет дальше. Желудок крутило, внутри него бушевала буря, но ничего не произошло. Фрэнк без слов плеснул в кофе виски. Терри глотнул. Руки, которые он даже не заметил, что тряслись, успокоились.

— То, что надо. Спасибо, — голос его был сухим.

Они хоть и не были близкими друзьями, но уже довольно долго являлись собутыльниками. Терри знал, что Фрэнк очень серьезно подходит к работе по надзору за животными в округе. Он помнил, что у него была дочь, которую он считал прекрасной художницей. Вспомнил, как один алкаш, однажды, предложил ему перестать злиться на бога, тот, в ответ предложил ему завалить варежку. Алкаш тот, хоть и был, уже, порядком на бровях, но уловил предупреждение в словах Фрэнка и больше к нему не приставал. Иными словами, Фрэнк казался Терри человеком, способным постоять за себя. Тот факт, что Фрэнк был черным, вероятно, был важным дополнением к этому. Терри раньше никогда, всерьез не рассматривал возможность дружить с чернокожим, но сейчас ничего против этого не имел.

— Не вопрос, — отозвался Фрэнк. Его тон был спокойным и вселяющим уверенность.

— Значит, всё… — Терри глотнул ещё кофе — …по-прежнему?

— В смысле, как вчера? Ага. Но многое изменилось. Во-первых, шериф теперь — ты. Несколько минут назад звонили из участка. Старый шериф пропала.

Желудок Терри скрутило.

— Лила пропала? Господи.

— Типа, поздравляю. Получил повышение. Возглавил оркестр.

Правая бровь Фрэнка изогнулась. Оба рассмеялись, но Терри быстро прекратил смех.

— Эй, — Фрэнк протянул Терри руку. Тот её сжал. — Не раскисай, ладно?

— Ладно, — Терри сглотнул слюну. — Сколько женщин ещё не спит?

— Не знаю. Мало. Но уверен, ты справишься.

Терри так не считал. Он допил кофе с добавками. Пожевал бекон. Фрэнк сидел молча. Он сделал глоток из своей чашки и посмотрел на него, поверх неё.

— Справлюсь? — спросил Терри. — Считаешь, я справлюсь?

— Да, — в голосе Фрэнка Гири не было никаких сомнений. — Но тебе понадобится помощь.

— Хочешь, чтобы я тебя принял на службу? — в его словах был смысл, ведь, помимо Лилы, они потеряли, ещё, как минимум, двоих.

Фрэнк пожал плечами.

— Я работаю на город. Хочешь выдать мне значок — ради бога.

Терри допил остатки кофе и поднялся на ноги.

— Пошли.

2.

Из-за «авроры» департамент полиции лишился четверти своих сотрудников, однако, к утру пятницы Фрэнк помог Терри снова заполнить штат, а к обеду того же дня судья Сильвер официально одобрил этот список. Среди прочих, были и Дон Питерс и старшеклассник Эрик Бласс, проявившие недюжинный энтузиазм.

По совету Фрэнка, Терри объявил с девяти вечера комендантский час. Сотрудники полиции по двое ходили по Дулингу и расклеивали объявления. Помимо этого, они успокаивали жителей, пресекали акты вандализма и, опять же по совету Фрэнка, занимались переписью уснувших. Может, до «авроры» Фрэнк Гири занимался отловом собак, но сейчас, он показал себя превосходным стражем закона с невероятными организаторскими способностями. Когда Терри понял, что на него можно положиться, он оперся изо всех сил.

Удалось поймать не меньше дюжины мародеров. Сделать это оказалось нетрудно, потому что никто особо и не скрывался. Они, видимо, решили, что на их действия будут смотреть сквозь пальцы, но очень быстро выяснили, насколько были неправы. Одним из таких оказался Роджер Данфи, сбежавший со службы санитар женской тюрьмы Дулинга. Воскресным утром Фрэнк и Терри засекли его, тащащим пластиковый ящик с цепочками и кольцами, которые он снял с жительниц дома престарелых Крествью, где иногда подрабатывал в ночную смену.

— Им они уже без надобности, — настаивал Данфи. — Ладно вам, офицер Кумбс. Я же спасаю их добро.

Фрэнк схватил бывшего санитара за нос, да так сильно, что тот хрустнул.

— Шериф Кумбс. Ты должен обращаться к нему «шериф Кумбс».

— Ладно! — выкрикнул Данфи. — Я его, хоть президентом Кумбсом назову, если нос отпустишь.

— Верни чужую собственность и мы тебя не задержим.

— Да, уж, точно!

— И не пытайся нас наебать. Мы всё проверим.

Главная заслуга Фрэнка была, по мнению Терри в том, что он переложил на себя, практически, весь груз ответственности, который должен был достаться самому Терри. Фрэнк никогда не настаивал, не давил, он предлагал и, что не менее важно, у него всегда с собой была фляжка в кожаном чехле, на тот случай, когда Терри чувствовал упадок сил, когда казалось, что день никогда не закончится и они навечно застряли в одном мгновении. Он всегда был рядом. Вместе они пришли к воротам женской исправительной тюрьмы Дулинга, в понедельник, на пятый день «авроры».

3.

Исполняющий обязанности шерифа Кумбс уже несколько раз просил Клинта передать Эви Блэк в его распоряжение. По городу ползли слухи о женщине, расправившейся с варщиками мета, которая засыпала и просыпалась, как обычно. В диспетчерской Линни Марс (всё ещё держится, молодец девчонка) приняла столько звонков, что откладывать было больше нельзя. Фрэнк заявил, что нужно выяснить правдивость этих слухов. Терри считал, что он прав, но Норкросс уперся, а получить полную информацию по телефону не представлялось возможным.

К понедельнику пожары потухли, но в окрестностях тюрьмы всё ещё пахло гарью. От дождя, который, то стихая, то усиливаясь, лил с пятницы, вокруг всё было серо и тоскливо. У ворот женской исправительной тюрьмы Дулинга, рядом с динамиком и монитором, стоял весь продрогший от сырости шериф Кумбс.

Норкросс никак не желал согласиться с ордером, который на Эви Блэк выписал судья Сильвер (с этим тоже помог Фрэнк, сказав судье, что у этой женщины, возможно, есть иммунитет к вирусу и убедил пожилого судью, что нужно действовать быстро и решительно, пока не вспыхнул бунт).

— У Оскара Сильвера нет на это полномочий, Терри, — голос доктора, искаженный динамиком звучал так, будто он говорил со дна пруда. — Я знаю, что он закрыл её здесь по просьбе моей жены, но выпустить обратно он её не может. Как только она оказалась здесь, его полномочия относительно неё закончились. Тебе потребуется окружной судья.

Терри никак не мог взять в толк, как муж Лилы, до этого бывший тише воды, ниже травы, вдруг, стал такой проблемой.

— Сейчас никого нет, Клинт. Судья Уайнер и судья Льюис уснули. Нам необычайно повезло, что оба наших окружных судьи оказались женщинами.

— Тогда звони в Чарльстон, пусть назначат временного, — сказал Клинт так, будто они пришли к соглашению, приблизились к нему, хотя бы, на сантиметр. — Только, зачем тебе? Эви Блэк спит, как и остальные.

От этих слов желудок Терри налился свинцом. Нужно было думать, прежде чем вестись на всякие байки. Достаточно было поглядеть на его собственную жену, мумия которой сейчас спала в подвале на старом диване.

— Уснула вчера днем, — продолжал Норкросс. — У нас осталось всего несколько бодрствующих заключенных.

— Пусть, тогда пустит нас и позволит на неё взглянуть, — сказал Фрэнк. Всё это время он тихо стоял рядом.

Хорошее предложение. Терри нажал кнопку разговора и повторил его.

— Давай, поступим так, — начал Клинт. — Я пришлю тебе фотку со своего телефона. Пустить вас я не могу. У нас введен карантин. У меня перед глазами прямо сейчас внутренний устав. Цитирую: «На территорию учреждения имеют право проникать лишь власти штата. Они же вправе отменять режим карантина». «Власти штата», понимаешь?

— Но…

— Не «нокай» мне, Терри. Не я писал устав. С тех пор, как в пятницу утром, сбежал Хикс я здесь — единственный управляющий и устав — это всё, что у меня есть.

— Но… — он начал повторяться, как заведенный двигатель: «но-но-но-но».

— Я должен был ввести карантин. Не было выбора. Мы оба смотрели одни и те же новости. Повсюду шляются люди, которые сжигают уснувших женщин. Надеюсь, ты согласишься с тем, что моя первоочередная задача — это забота о содержащихся здесь женщинах и их защита от расправы.

— Ой, да, ладно! — воскликнул Фрэнк, шмыгнул носом и тряхнул головой. У них не нашлось для него формы подходящего размера, поэтому форменную рубашку он носил расстегнутой. — Какая бюрократическая ахинея. Ты шериф, Терри. Твой ранг выше доктора, особенно, мозгоправа.

Терри поднял руку, призывая Фрэнка к тишине.

— Я всё понял, Клинт. Я понимаю твою обеспокоенность. Но, ведь, ты меня знаешь же. Я с Лилой больше десяти лет проработал. С тех пор, как она стала шерифом. Мы ходили друг к другу на ужин. Ничего я этим женщинам не сделаю, не переживай.

— Я пытаюсь…

— Ты и представить не можешь, сколько говна мне пришлось разгрести за эти выходные. Какая-то дамочка оставила включенной плиту и спалила половину Грили стрит. Десятки акров леса к югу от города превратились в пепел. Видел мертвого старшеклассника, пытавшегося изнасиловать уснувшую. Видел парня, которому размолотили голову блендером. В смысле, бред же это всё. Отложи устав. Я действующий шериф. Мы же друзья. Позволь мне убедиться, что она спит, как и остальные и я отстану.

Будка охраны, за которой, обычно, должен находиться дежурный офицер, пустовала. Позади неё, через парковку высилась серая громада тюремного корпуса. За пуленепробиваемыми стеклами входной двери не было видно никакого движения, ни в прогулочном дворике, ни в огороде не было ни одной заключенной. Терри вспомнились осенние парки, какое гнетущее впечатление производили их пустующие лужайки, когда на них не было бегающих и поедающих мороженное детей. Его дочь Диана уже выросла, но раньше он частенько водил её в парк. Хорошее было время.

Боже, надо выпить. Хорошо, у Фрэнка всегда при себе фляжка.

— Проверь телефон, Терри, — раздался из динамика голос Клинта.

Звук паровозного гудка, который Терри поставил на рингтон, он выключил. Он достал из кармана мобильник и посмотрел на фотографию, которую ему прислал Клинт.

На тюремной койке лежала женщина. На нагрудном кармане её робы был написан идентификационный номер, рядом была прикреплена карточка. На этой карточке было фото черноволосой женщины со смуглой кожей и белоснежной улыбкой на лице. Под фото стояла подпись «Эви Блэк» а номер на ней совпадал с номером, написанным на рубашке. Её лицо было обернуто в кокон.

Терри протянул телефон Фрэнку.

— Что скажешь? Нормально?

Терри, внезапно, показалось, что он — действующий шериф — ждет указаний от своего нового подчиненного, в то время как, должен был поступать иначе.

Фрэнк внимательно изучил фотографию.

— Нихера это не доказывает. Норкросс мог надеть рубашку на любую спящую и прикрепить к ней карточку, — он вернул телефон Терри. — Нет смысла не пускать нас. Ты — представитель закона, Терри, а он — обычный тюремный психиатр. Он хитрый, как лис, это очевидно, но я ему не верю. Мне кажется, это всё подстава.

Конечно, Фрэнк прав — фотография ничего не доказывала. Почему бы ему, действительно, не пустить их внутрь и не позволить самим убедиться, что она спит? Весь мир на грани того, чтобы потерять половину населения. Зачем цепляться за какой-то устав?

— Почему подстава?

— Не знаю, — ответил Фрэнк, достал фляжку и протянул ему. Терри поблагодарил его, сделал хороший глоток виски и вернул фляжку. Фрэнк помотал головой. — Пусть у тебя побудет.

Терри убрал фляжку и нажал кнопку связи.

— Мне нужно увидеть её, Клинт. Пусти меня внутрь и мы всё решим. О ней ходят слухи. Мне нужно их прекратить. Если я этого не сделаю, ситуация выйдет из-под контроля.

4.

Клинт сидел в будке охраны и на экране монитора наблюдал за двумя мужчинами у входа. Дверь в будку уже давно не закрывалась, хоть офицер Тиг Мёрфи и пытался это исправить. Неподалеку находились офицеры Куигли и Уэттермор, они также слушали их разговор. Последний из оставшихся офицеров, Скотт Хьюз, сейчас спал в свободной камере. Через пару часов после убийства Ри Демпстер, Ванесса Лэмпли бросила смену и Клинт, даже, не пытался её остановить. «Удачи, док» — сказала она, заглянув в его кабинет. Она уже переоделась в гражданскую одежду, её глаза были красными от недосыпа. Клинт пожелал ей того же. Если она до сих пор не спала, толку от неё, всё равно, было бы мало.

Клинт был уверен, что ещё какое-то время сможет удерживать Терри на расстоянии. Беспокоил его напарник Терри, который передал ему фляжку и постоянно давал советы в промежутках между разговором. Как будто, чревовещатель общался со своей куклой. Клинт заметил, как этот здоровяк постоянно оглядывался, вместо того, чтобы смотреть в коммутатор, как делали обычные люди. Как будто, оценивал обстановку.

Клинт нажал кнопку связи и произнес:

— Ей-богу, Терри, я не хочу ничего усложнять. Мне самому тут не по себе. Не надо пинать дохлую лошадь, клянусь, у меня на руках книга. На её обложке большими буквами написано «Карантинный устав»! — он стукнул по пульту управления, на котором, конечно, не было никакой книги. — Меня ничему этому не учили, поэтому устав — моя единственная опора.

— Клинт, — Терри издал неприятный вздох. — Ну, что за херня? Мне, что, ворота выносить? Глупости же. Лила была бы… разочарована. Очень разочарована. Она бы тебе не поверила.

— Я понимаю, что ты немного не в себе из-за возложенной на тебя ответственности, но ты же понимаешь, что на вас смотрит камера? Я только что видел, как ты пил из фляжки и готов спорить, это была не газировка. При всём уважении, я знал Лилу… — упоминание жены в прошедшем времени заставило его сердце подпрыгнуть. Он прочистил горло. — Я знаю Лилу немного лучше, чем ты и уверен, что она была бы очень разочарована тем, что её первый помощник пьёт на службе. Поставь себя на моё место. Ты бы пустил в тюрьму того, у кого нет на это ни прав, ни нужных документов, и который, к тому же, пьёт?

Они смотрели, как Терри взмахнул руками и начал нарезать круги перед воротами. Второй мужчина положил руку ему на плечо и заговорил с ним.

Тиг тряхнул головой и хохотнул.

— Не надо было тебе идти в психиатры, док. Лучше бы продавал всякое дорогое барахло через телемагазин. Ты, только что, заколдовал этого парня. Ему потребуется терапия.

Клинт развернулся к трём офицерам.

— Кто-нибудь знает второго? Здоровяка?

Билли Уэттермор знал.

— Это Фрэнк Гири, наш местный начальник отдела по надзору за животными. Моя племянница иногда помогает ему. Говорит, он нормальный парень, только слегка нервный.

— В смысле, нервный?

— Он очень не любит тех, кто плохо обращается с животными. Ходил слух, что он отметелил одного селюка за то, что тот издевался то ли над собакой, то ли над кошкой, но я бы всё жалование поставил на то, что это был он. Доверия у меня он не вызывает никакого.

Клинт хотел, было, попросить Билли позвонить племяннице, но решил, что маловероятно, что она, ещё не уснула. Их собственное женское население сократилось до трех человек: Ангелочка Фитцрой, Джанет Сорли и Эви Блэк. Той, которую он сфотографировал, была Ванда Денкер, чьё телосложение было схожим с Эви. Денкер уснула в пятницу вечером. Перед фотографированием они обрядили её в робу с номером Эви и прицепили к ней её карточку. Клинт был необычайно благодарен и даже немного шокирован тем, что оставшиеся четверо офицеров согласились ему помогать.

Он сказал им, что, раз уж информация об Эви стала общественным достоянием, за ней неминуемо кто-нибудь приедет. Он не стал говорить им, что Эви Блэк была неким фантастическим существом, чья безопасность, а, следовательно, безопасность всех остальных женщин в мире зависела от него, от Клинта. В своей способности открывать людям новые грани их личности Клинт никогда не сомневался. Всё-таки, он занимался этим, почти два десятка лет. Но о том, чтобы заняться продажами, он ни разу не задумывался. Мысль, которую он смог донести до сотрудников исправительной тюрьмы Дулинга, была проста: местным Эви доверять нельзя. Более того, нельзя было сообщать о ней вообще никакой информации. Потому что, как только им станет известно, что Эви — другая, они станут давить ещё яростнее. Кем бы ни была Эви, каким бы иммунитетом ни обладала, ей должны заниматься серьезные ученые от правительства, которые точно знают, что делают. И не важно, что там на уме у городских властей: требование, чтобы её осмотрел врач, желание расспросить о прошлом или провести какие угодно тесты над человеком с уникальной биологией. На словах-то, всё хорошо.

«Но, — как говорил Терри, — но».

Она слишком ценна, чтобы позволять какие-то «но». Если они отдадут Эви в руки плохих людей, если кто-нибудь потеряет терпение и убьет её даже случайно или, потому что кому-то понадобится козел отпущения — она ничего не сможет сделать для остальных матерей, жен и дочерей.

— И не вздумайте допрашивать Эви, — сказал Клинт сотрудникам. Она не сможет или не захочет что-либо говорить. Она, судя по всему, и сама не понимает, что особенного в её организме. К тому же, неважно, есть у неё иммунитет или нет, Эви Блэк — опасная психопатка, убившая двух человек.

— Ну, можно же изучать её тело, или, там, ДНК, разве, нет? — сказал Рэнд Куигли. — Даже, если ей башку разнести. — И, тут же, добавил: — Я предполагаю.

— Уверен, что можно, Рэнд, — ответил ему Клинт. — Но, мне кажется, это не самое оптимальное решение. Лучше будет, чтобы её голова оставалась на месте. Пригодится.

Рэнд не стал с этим спорить.

Тем временем, пытаясь решить этот вопрос, Клинт регулярно пытался дозвониться в центр по контролю заболеваний. Так как в Атланте никто не отвечал (в трубке с четверга слышались либо короткие гудки, либо записанное объявление), он был вынужден решать проблему с медиками, которые, так уж получилось, окопались на втором этаже пустующего дома на Тримейн стрит. У них был телефон Лилы, а персонал представлял собой Джареда и Мэри Пак.

— Это снова, Норкросс из исправительной тюрьмы Дулинга, Западная Вирджиния, — обычно начинал он придуманную ранее игру, которая предназначалась для ушей остальных сотрудников тюрьмы.

— Ваш сын спит, мистер Норкросс, — ответила Мэри во время последнего звонка. — Можно, я убью его?

— Никак нет, — ответил Клинт. — Блэк, всё ещё, засыпает и просыпается. Она всё ещё очень опасна. Нужно, чтобы вы приехали и забрали её.

Миссис Пак и младшая сестра Мэри уснули в субботу утром, а отец всё никак не мог доехать из Бостона. Чтобы не оставаться дома в одиночестве, Мэри перенесла мать с сестрой на кровать и присоединилась к Джареду. Кое-что ему пришлось от них скрыть. Он рассказал им об Эви, о том, что она засыпает и просыпается, попросил изображать из себя врачей-вирусологов, потому что считал, что, если персоналу тюрьмы не поставить цель, они, попросту, разбегутся. Не рассказал он им о феноменальных знаниях Эви и о той сделке, которую они заключили.

— В моём энергетике мочи не обнаружено, мистер Норкросс. Когда я быстро двигаю руками, они, будто размытые пятна. Есть в этом какой-то смысл? Не знаю, наверное, нет, неважно. Это моя оригинальная супергеройская способность, и Джаред всё пропустит, если не вылезет из спального мешка. Я ему в ухо наплюю, если он не проснется.

После этих слов Клинт почувствовал некоторое раздражение.

— Это всё замечательно, уверен, вы сделаете всё необходимое, но я повторяю: нужно, чтобы вы приехали сюда, забрали эту женщину и нашли, чем она отличается от остальных. Доходит? Позвоните, как только найдете вертолет.

— Ваша жена в порядке, — сказала Мэри. Видимо, эйфория начала проходить. — Ну, в смысле, не изменилась. Отдыхает… с комфортом.

— Благодарю, — ответил Клинт.

Вся его задумка была шита белыми нитками, и Клинт удивлялся, как Тиг, Билли, Рэнд и Скотт всё ещё верили ему. Откуда они брали энергию справляться с этим ЧП?

В этой игре нужно было их мотивировать на ещё одну вещь: нужно было защищать территорию. Учитывая нехватку кадров, тюрьма была их надежной защитой.

Все эти факторы позволили им, по крайней мере, несколько дней добросовестно выполнять свои обязанности, имея дело с постоянно уменьшающимся числом заключенных. Им было комфортно находиться в привычных условиях. Пятеро мужчин работали посменно, отдыхали на диване в офицерской и готовили еду на тюремной кухне. Плюсом стало, также то, что Билли, Рэнд и Скотт были молодыми неженатыми парнями, а Тиг, хоть и был старше их почти на 20 лет, был разведен и детей у него не было. Они согласились, правда, немного поворчав, с настоятельной просьбой Клинта не звонить родным. Они даже подбили его пойти дальше и под предлогом «чрезвычайных мер» снять трубки с трех телефонов-автоматов, которыми могли пользоваться заключенные и лишить их возможности, может быть, в последний раз связаться с родными.

Это решение привело к небольшому бунту днем в пятницу, когда шестеро заключенных попытались прорваться в административное крыло. Не сказать, что это был настоящий бунт — все женщины были истощены и, за исключением одной, у которой был носок со старыми батарейками, они были не вооружены. Четверо офицеров быстро подавили сопротивление. Клинту это всё не нравилось, но нападение заставило офицеров сплотиться.

Как долго они будут держаться вместе, Клинт даже предположить боялся. Он лишь надеялся, что, либо он сможет договориться с Эви и склонить её к позитивному сотрудничеству, либо дождаться утра вторника, среды или четверга и тогда Эви, наконец, будет довольна.

Если, конечно, она говорила правду. Если нет…

Это, уже, будет неважно. Но, пока, важно.

Клинт был полон энергии. Вокруг происходила всякая херня, но он был занят делом. В отличие от Лилы, он не сдался.

Джаред нашел её у дома миссис Рэнсом. Уснула прямо в машине. Клинт старался её не винить. Да и как он мог? Он же доктор. Он прекрасно понимал возможности человеческого организма. Если долго не спать, начинаешь терять ощущение реальности, перестаешь оценивать важность вещей, теряешь себя. Она просто сломалась.

Но он ломаться не имел права. Эви могла разбудить Лилу. Могла разбудить всех. Клинт должен будет убедить её. Мир должен снова стать нормальным. Вопреки всем своим познаниям в медицине — всё, что говорила Эви, являлось типичным бредом сумасшедшего — с ним произошло слишком многое, чтобы не прислушаться к её словам. Сумасшедшая она или нет, у неё была какая-то сила. Все её раны затянулись менее чем за сутки. Она знала то, чего знать не могла. И, в отличие от остальных женщин, она засыпала и просыпалась.

Здоровяк на экране, Гири, обхватил решетку ворот и подергал её. Затем он скрестил руки и посмотрел на электронный замок размером с боксерскую перчатку.

Клинт наблюдал за этой сценой, заметил, как стоявший в стороне Терри вновь приложился к фляжке и решил, что впереди их всех ждут серьезные проблемы.

Он нажал на кнопку связи и сказал:

— Так, мы договорились? Терри? Фрэнк? Ты же Фрэнк, да? Рад знакомству. Вы получили фотку?

Вместо ответа, новый полицейский вместе с шерифом, вернулись в машину и уехали. За руль сел Фрэнк.

5.

На пути из тюрьмы в город был съезд. Фрэнк свернул туда и заглушил двигатель.

— Какой вид, — тихо произнес он. — Как будто, мир всё тот же, каким был прежде.

Фрэнк прав, решил Терри, отличный вид. Они видели всё, вплоть до Болд Ферри, но время для любования местными красотами было неподходящее.

— Эм, Фрэнк? Может, лучше…

— Обсудить ситуацию? — доверительно кивнул тот. — Я, как раз, об этом думал. И мысль моя проста. Норкросс, может, и психиатр, но не понимает нихера. Он провернул классическую уловку по отвлечению внимания и будет этим заниматься, пока мы не отстанем.

— Наверное.

Терри думал о словах Клинта о выпивке на службе. Терри признавал его правоту и то, что к данному моменту, был уже пьян. Именно поэтому он чувствовал себя, столь полным сил. Но, в целом, работа шерифа не для него. Когда дело касалось защиты закона, ему было привычней работать обычным патрульным.

— Нужно закончить со всем этим, шериф Кумбс. Не ради себя, ради всех. Нужно добраться до женщины, которую он показывал нам на фотографии, срезать кокон и убедиться, что это она. Если он нам не соврал, перейдем к плану Б.

— И в чём же он?

Фрэнк сунул руку в карман, вытащил упаковку жвачки и открыл её.

— Да, хуй бы знал.

— Срезать кокон опасно, — заметил Терри. — От этого люди погибали.

— Повезло вам, что у вас есть сертифицированный специалист по отлову животных. Я, в своё время, имел дело с бешеными собаками, а однажды даже столкнулся с разъяренным медведем, застрявшем в заборе из колючей проволоки. Чтобы разобраться с мисс Блэк, я возьму самый здоровый сачок, трехметровый. Из нержавейки. С пружинным замком. Перед тем, как что-то делать, нужно накинуть петлю ей на шею. И затянуть, когда начнет дергаться. Может потерять сознание, но не умрет. Всё равно, эта хрень вырастет на ней снова, и она уснет. Нам, ведь, нужно только посмотреть. И всё.

— Если это действительно она и слух не подтвердится, народ расстроится, — сказал Терри. — И я тоже.

— И я, — сказал Фрэнк, думая о Нане. — Но нам нужно это выяснить. Понимаешь?

— Ага.

— Вопрос в том, как убедить Норкросса пустить нас? Можно, конечно, взять штурмом, но этот вариант оставим на крайний случай. Как считаешь?

— Согласен, — мысль о штурмовой группе вызвала у Терри боль в желудке. В данной ситуации, штурмовая группа означала банду.

— Можно попробовать надавить через его жену.

— А? — Терри уставился на Фрэнка. — Лилу?

— Предложим ему обмен, — сказал тот. — Он нам Эви Блэк, мы ему жену.

— И зачем ему соглашаться? — спросил Терри. — Он же знает, мы никогда не причиним ей вреда. — Когда Фрэнк ему не ответил, Терри схватил его за плечо. — Мы никогда не причиним ей вреда, Фрэнк. Никогда. Ясно?

Фрэнк тряхнул головой.

— Ясно, конечно, — он улыбнулся. — Мы будем блефовать. Но так, что он поверит. В Чарльстоне сжигают коконы. Знаю, эту панику вызвали СМИ. Но люди им верят. И Норкросс, вероятно, поверит, что мы в это верим. К тому же… у него есть сын, да?

— Ага. Джаред. Отличный парень.

— Он точно поверит. Его можно заставить позвонить отцу и убедить выдать Эви Блэк.

— Потому что наши угрозы сжечь его жену привлекут его, как мотылька на свет? — Терри не мог поверить собственным словам. И дело не в выпивке. А в самой теме этого разговора.

Фрэнк пожевал жвачку.

— Мне это не нравится, — сказал он. — Угрожать сжечь шерифа. Вообще, не нравится.

— Мне, тоже, не нравится, — сказал Фрэнк, и это было правдой. — Но отчаянные времена требуют отчаянных мер.

— Нет, — в какой-то момент Терри почувствовал себя, абсолютно трезвым. — Даже, если её найдет кто-то другой, ответ — нет. Блин, мы лишь знаем, что она до сих пор не спит.

— Оставить её мужу и сыну? Бросить всё, когда всё, вот так, повернулось? Ты серьезно?

— Может, и нет, — сказал Терри. — Рано или поздно, её найдут, но использовать её в таком виде мы не будем. Копы никому не угрожают и не берут заложников.

Фрэнк пожал плечами.

— Я тебя понял. Это было, просто, предложение, — он повернулся вперед, завел двигатель и машина выехала на шоссе. — Кажется, кто-то уже искал её у него дома?

— Вчера. Рид Бэрроуз и Верн Рэнгл. Ни её, ни Джареда дома не оказалось.

— И парня, тоже, — задумчиво произнес Фрэнк. — Может, приглядывает за ней где-то? Видимо, это какая-то задумка мозгоправа. Он далеко не глуп, нужно отдать должное.

Терри не ответил. Часть его считала, что пить больше нельзя, но другая часть убеждала его, что от одного глотка хуже не станет. Он вытащил из кармана фляжку, свинтил пробку и сначала предложил Фрэнку, исключительно из вежливости, ведь, фляжка его.

Фрэнк улыбнулся и помотал головой.

— Только, не за рулем, амиго.

Через пять минут они проезжали мимо кафе «Олимпия», вывеска на двери, уже не предлагала отведать яичный пирог, там было написано: «Помолимся за наших женщин». У Фрэнка в голове вспыхнули слова мозгоправа: «С тех пор, как в пятницу утром, сбежал Хикс я здесь — единственный управляющий».

Огромными ладонями он ударил по рулю, машина вильнула.

— Что такое?

— Ничего, — ответил Фрэнк.

Он думал о Хиксе. О том, что тот мог знать. О том, что мог видеть. Однако пока эти вопросы он решил придержать при себе.

— Всё в порядке, шериф. Всё в порядке.

6.

Больше всего в игре Эви бесили синие звезды. На экране мелькали многоцветные треугольники, звезды и огненные шары. Чтобы взорвать одну синюю звезду, нужно выстроить в линию четыре огненных шара. Другие фигуры исчезали, когда она пыталась построить их в ряд, но блестящие синие звезды были, будто сделаны из какого-то сверхпрочного материала, взорвать которые можно только огненными шарами. Название игры вызывало у рационального разума Эви истинное недоумение. «Бум Таун».

Она добралась до 15 уровня, балансируя на грани проигрыша. Появилась розовая звезда, затем, желтый треугольник и потом — наконец-то! — огненный шар. Эви тут же попыталась переместить его влево, к трём другим шарам, которые она уже выстроила в ряд около синей звезды. Эти звезды заполняли весь экран. Но, внезапно, появился зеленый треугольник-убийца и все усилия пошли прахом.

«ВЫ УМЕРЛИ! ОЧЕНЬ ЖАЛЬ!» — гласила надпись на экране.

Эви вздохнула и отшвырнула телефон Хикса в угол койки. Ей захотелось оказаться, как можно, дальше от этой штуки. Со временем, конечно, она притянет её обратно. Эви видела динозавров. Видела бескрайние леса Америки глазами летящего голубя. Она пробиралась в саркофаг Клеопатры, лежавший под толщей песка и касалась лапками жука лица этой прекрасной властительницы. Один высокомудрый англичанин как-то сказал об Эви:

А по размерам — с камушек агата В кольце у мэра. По ночам она На шестерне пылинок цугом ездит Вдоль по носам у нас, пока мы спим.[90]

Будучи сверхъестественным существом, она должна была пройти 15 уровень «Бум Тауна».

— Знаешь, Джанет, говорят, мир природы глуп и жесток, но это небольшое устройство… является свидетельством того, что технологии ещё хуже. Говоря о технологиях, я имею в виду, строго говоря, «Бум Таун».

7.

Джанет проходила мимо, по коридору крыла «А». Судя по всему, теперь она здесь — самая прилежная заключенная. Собственно, она была единственной здесь прилежной заключенной, но Джанет старалась не забывать о жизни после освобождения — при составлении резюме на работу необходимо учитывать все достижения, дабы, нанимающий вас человек сам решал, что имеет значение, а что нет. В общем, она получила это звание.

Пока четверо офицеров обходили крылья «В» и «С», осматривая периметр, доктор Норкросс попросил её приглядеть за двумя оставшимися заключенными, пока он будет отсутствовать.

— Конечно, — согласилась Джанет. — Дел, всё равно, нет. Видимо, мебельный магазин закрылся.

Когда была работа, было лучше. Можно было отвлечь голову от мыслей.

Она двинулась вперед. Перед ней, за тройным зарешеченным окном на западной стене виднелось серое утро. Вся беговая дорожка была залита водой, а газон был похож на болото.

— Мне видеоигры никогда не нравились, — сказала Джанет. Чтобы ответить Эви, понадобилось некоторое время. Она уже не спала 96 часов.

— Что подтверждает твой прекрасный характер, милая, — заметила Эви.

В разговор вмешалась, сидевшая в соседней камере Ангелочек:

— Прекрасный характер? У Джанет? Ну, нахер. Она свово мужа захуярила, ты в курсе? Заколола. И, даж, не ножом, как все нормальные люди. Она его отвёрткой затыкала, да, Джанет? — Ангелочка-рэпера больше не было. Явилась Ангелочек-деревенщина. Джанет решила, что она просто устала придумывать рифмы. И это хорошо. Ангелочек-деревенщина раздражала меньше и была, по мнению Джанет, более понятной, что ли.

— Я это знаю, Ангелок. И понимаю её.

— Жаль, она не дала мне тебя грохнуть, — сказала Ангелочек. — Я бы тебя зубами загрызла. Наверное, смогла бы, — она издала жужжащий звук. — Точно, смогла бы.

— Тебе нужен телефон, Ангелочек? Джанет, если я дам тебе телефон, ты передашь его Ангелочку? — примирительным тоном сказала Эви.

Говорившая это женщина могла, в равной степени, оказаться и волшебницей и демоном. У неё изо рта вылетели мотыльки, Джанет сама их видела. И, всё же, кем бы Эви ни являлась, иммунитета к болтовне Ангелочка у неё не было.

— Я бы запихнула эту мобилу тебе в глотку, — отозвалась Ангелочек.

— Уверена, что запихнула бы.

— Запихнула бы.

Джанет остановилась у окна. Она коснулась ладонью стекла и прижалась к нему лицом. Она не должна была мечтать о сне, и не могла перестать думать о нём.

Разумеется, и во сне были тюрьмы. Джанет пыталась выбраться из клетки собственных снов, так же, как тяготилась жизнью в тюрьме реальной. Только сон ещё был пляжем, на который набегали волны и смывали следы ног, кострища, песчаные замки и мусор. Эти волны уносили всё, что накопилось за день. Во сне был Бобби. Они встречались в лесу, среди руин старого гадкого мира и всё становилось лучше.

Появится ли в её снах Ри? Если появлялся Дамиан, то почему бы не быть и ей? Снилось ли тем, кто в коконах, хоть что-нибудь?

Джанет вспомнила, что когда-то давно, она просыпалась полной сил и энергии.

— Я готова сейчас забороть даже дикую кошку! — говорила она Бобби, когда тот был, совсем маленьким. В нынешнее время, она уже не испытывала этих ощущений. Да и, вряд ли, когда-нибудь испытает.

Когда Бобби только родился, ей было с ним тяжело. «Чего тебе надо?» — спрашивала она, а он лишь плакал и кричал. Она считала, что он и сам не понимал, что ему нужно, но думал, что знала мама, и требовал этого от неё. Это одна тяжелейших сторон материнства — не иметь возможности выполнить требование, которого не понимаешь.

Джанет сомневалась, что, вообще, сможет сейчас уснуть. Что, если она сломала в себе что-то, ответственное за сон? Какую-то ментальную кость? Повредила какую-то мыслительную мышцу? Её глаза были, совершенно, сухими, а язык казался чрезмерно огромным. Почему она не сдалась?

Всё просто. Потому что не хотела.

Она сдалась перед Дамианом, сдалась перед наркотиками и жизнь её покатилась именно туда, куда и обещали все вокруг. Больше она не сдастся. Теперь всё будет не так, как ожидают остальные.

Она попыталась досчитать до шестидесяти, сбилась в районе сорока, начала заново и добралась до сотни. Бросок. Гол. «Дайте, же, повтор!». Как там того мужика звали? Который про повторы? Доктор Норкросс знает.

Джанет повернулась к восточной стене, в которой была дверь в душевую и в дезинфекционную. Она пошла к ней, левой-правой, левой-правой. На полу сидел человек, собиравший что-то в папиросную бумагу. Позади неё Ангелочек рассказывала Эви, как она сдерет с той кожу, как вырвет глаза, поджарит их и с удовольствием съест. Она говорила и говорила, становилась всё более злой, её речь становилась всё более деревенской. В этот момент, пока Джанет не сконцентрировалась, весь этот разговор превратился в приглушенное бормотание радиоведущего. Она подходила к восьмой сотне.

— Знаешь, Ангелочек, наверное, я не дам тебе поиграть в «Бум Таун», — сказала Эви, пока Джанет шагала, левой-правой, левой-правой, сконцентрировавшись на разноцветных объявлениях на доске. Надписи на них были, слишком расплывчатыми, но она знала, что там были церковные объявления, расписание встреч «анонимных алкоголиков», занятий ремеслом, прочие памятки и правила. На одном из них была изображена танцующая эльфийка, которая кричала: «У МЕНЯ ХОРОШЕЕ ПОВЕДЕНИЕ!». Джанет остановилась и посмотрела туда, где сидел человек. Никого не было.

— Аллё? Эй! Ты куда это?

— Джанет? Ты в порядке?

— Ах-ха, — Джанет обернулась к камере Эви. У решетки стояла, абсолютно незнакомая женщина. У неё было отрешенное выражение лица, какое бывает, когда ты решишь, будто нечто не может случиться, в силу своей нереальности, а затем жизнь делает разворот и поступает с твоими надеждами так, как она обычно поступает. Такое лицо бывает у детей, когда их царапает кошка, перед тем, как они начинают плакать.

— Я, просто… кого-то увидела.

— У тебя глюки пошли. Такое бывает, когда долго не спишь. Тебе нужно поспать, Джанет. Так будет безопаснее, когда придут мужчины.

Джанет тряхнула головой.

— Я не хочу умирать.

— Ты не умрешь. Ты заснешь и проснешься в другом месте, — лицо Эви было совершенно спокойным. — И ты станешь свободной.

Когда Эви начала об этом рассказывать, Джанет не помнила. Она была сумасшедшей, но не такой, какие обычно встречались в тюрьме Дулинга. Некоторые психи, настолько близки к взрыву, что можно услышать, как они внутри тикают. Ангелочек была такой. Эви же, была, совершенно, иной и не только из-за мотыльков. Эви была воодушевлена.

— Что ты можешь знать о свободе?

— О свободе я знаю всё, — ответила Эви. — Позволь привести пример?

— Как хочешь, — сказала Джанет и бросила осторожный взгляд туда, где сидел человек. Там никого не оказалось. Никого.

— Глубоко под землей, куда не добрался ни один копатель, ты найдешь существ, совершенно слепых, которые, при этом, будут абсолютно свободны. Потому что они живут так, как хотят, Джанет. Они наслаждаются тьмой. И становятся теми, кем хотят, — последнюю фразу Эви повторила с нажимом: — Становятся теми, кем хотят.

Джанет представила теплую тьму, глубоко в земной толще. Вокруг неё созвездиями светились минералы. Она чувствовала себя очень маленькой и находящейся в полной безопасности.

Что-то поползло по её щеке. Она открыла глаза и смахнула с лица нить паутины. Ноги её закачались. Она даже не поняла, что закрыла глаза. Перед ней совсем рядом находилась стена — доска объявлений, дверь в душевую, цементные блоки. Джанет сделала шаг, затем ещё один.

Мужчина был там. Он вернулся и теперь сидел и курил свёрнутый косяк. Джанет не собиралась на него смотреть. Она не сдастся. Она коснется стены, потом развернется и пойдет к противоположной стене. И она не сдастся. Джанет Сорли ещё не готова к кокону.

«Я ещё продержусь, — подумала Джанет. — Я ещё продержусь. Смотрите и учитесь».

8.

Все патрульные машины оказались заняты, поэтому Дону Питерсу, вместе с новым напарником — молодым парнем, школьником ещё, пришлось объезжать улицы к югу от школы на личном «Додже» Дона. На машине не было никаких опознавательных знаков, что, несколько, разочаровывало Дона, но он решил разобраться с этим вопросом позже, взяв из хозяйственного магазина несколько специальных наклеек. Он, всё же, раздобыл небольшую мигающую лампу на батарейках и поставил её на приборную панель, а сам надел форму тюремного охранника. У парня, разумеется, никакой формы не было, он был одет в простую синюю рубашку, однако висевший на поясе «Глок» придавал веса и серьезности его внешности.

Эрику Блассу всего 17 лет и, фактически, он на 4 года моложе минимальной планки приема на службу в полицию. И всё же, Дон считал, что парень справится. Он был скаутом и за год до того, как завершить программу подготовки, получил значок за точную стрельбу. («Слишком много ссыкунов» — сказал Бласс, на что Дон ответил: «Понял тебя, Молодой»). К тому же, этот парень очень веселый. Он придумал игру, которая помогала провести время. Он назвал её «зомби-тёлки». Дон следил за левой стороной улицы, а Эрик за правой. За старуху начислялось 5 очков, 10 за женщину средних лет и 15 за ребенка, хотя последних к субботе, совсем не осталось. За красоток полагалось аж 20 очков. Когда они выехали на Сент-Джордж стрит, Эрик вёл 80 против 55, но счёт был готов измениться.

— Красотка слева на 2 часа, — провозгласил Дон. — У меня, значит, теперь 75. Почти догнал тебя, Молодой.

Державший дробовик Эрик, наклонился вперед, чтобы лучше разглядеть молодую девушку, одетую в короткие шорты и спортивный лифчик. Она стояла, опустив голову, с которой свисали спутанные светлые волосы. Может, она пыталась бежать, но выходили у неё лишь какие-то неуверенные дерганные движения.

— Сиськи обвислые, жопа обвислая, — вынес вердикт Эрик. — Если, по-твоему, это красотка, мне тебя жаль.

— О, боже, пакуй чемодан, вокзал отходит, — хохотнул Дон. — Раз не видно лица, сколько ей дашь? Я скажу — 15.

— Согласен, — ответил Эрик. — Посигналь-ка.

Они подъехали к дергающейся женщине ближе, и Дон нажал клаксон. Женщина дернула головой, лицо у неё оказалось довольно милым, его портили лишь фиолетовые круги под глазами. Она замерла. Одной ногой она ударила себя в колено и завалилась на газон.

— Тёлка упала! — закричал Эрик. — Тёлка упала! — Он оглянулся через плечо. — Погодь, поднимается! Не сдала, даже, дожидаться счёта! — Он начал напевать музыкальную тему из фильма «Рокки».

Дон взглянул в зеркало заднего вида и увидел медленно поднимающуюся на ноги женщину. Её колени были оцарапаны, по ногам текла кровь. Дон подумал, она сейчас покажет им средний палец, именно так и поступила девочка-подросток, которую они спугнули в самом начале своей смены, но эта зомби-телка, даже не огляделась и побежала дальше своим путём.

— Видал, какая рожа у неё была? — спросил Дон.

— Бесценно, — ответил Эрик и поднял руку с растопыренной ладонью.

Дон хлопнул его по ладони.

У них был список улиц, которые они должны осмотреть, выявить всех уснувших, переписать их, найти документы. Если двери домов были заперты, они имели право ломать замки, что, поначалу, было забавно. Дону нравилось мыть руки разными видами мыла, принимать разные ванны, а содержимое шкафчиков для белья становилось предметом его пристального внимания. Впрочем, ему быстро надоели эти дешевые выходки. Без задниц, которые они обтягивали, трусики быстро старели. Вскоре они с Молодым занялись лишь переписью.

— Это же Элендейл стрит? — спросил Дон, заводя машину на бордюр.

— Так точно, Команданте. На три квартала вперед.

— Ну, давай, пройдемся, напарник. Навестим пару сучек и запишем их имена, — но, прежде чем Дон сумел открыть дверь и выйти, Эрик схватил его за локоть. Смотрел он, при этом, в сторону пустыря между Элендейл и школой.

— Хочешь, повеселиться, босс?

— Всегда готов, — ответил Дон. — Веселье — моё второе «я». Что задумал?

— Ты их, хоть раз сжигал?

— Коконы? Нет, — Дон видел в интернете видео, где двое парней в хоккейных масках, подносили к кокону зажженную спичку. СМИ называли таких «отрядами поджигателей». Кокон вспыхнул мгновенно, как стог сена. — А ты?

— Неа, — ответил Эрик, — но, я слыхал, они отлично горят.

— И что ты решил?

— Тут неподалеку есть старая бездомная тетка, — Эрик указал на пустырь. — Если хочешь посмотреть сам, идём. Она, всё равно, никому не нужна. Подожжём её и посмотрим, как оно, вживую. Никто не станет из-за неё переживать, — внезапно, Эрик почувствовал себя неловко. — Если не хочешь, то, конечно…

— Не знаю, хочу я или нет, — сказал Дон. Он врал. Конечно, он хотел. Даже сама мысль об этом заводила его. — Пойдем, глянем на неё и на месте решим. Элендейл проверим позже.

Они вышли из машины и направились к пустырю, на котором обустроила свою берлогу старая Эсси. У Дона была с собой бензиновая зажигалка «Зиппо». Он вытащил её из кармана и принялся щелкать крышкой.

Глава 2

1.

Поначалу, женщины называли его «новое место», потому что оно не было похоже на тот Дулинг, который они знали и помнили. А когда они поняли, что, возможно, останутся тут надолго, начали называть его «наше место».

Это название и осталось.

2.

Мясо сильно пахло жидкостью для розжига, которой они залили старые угли из подвала миссис Рэнсом, но они съели всё, что Лиле удалось срезать с подстреленной из служебного револьвера рыси. Тушу пришлось вылавливать из зацветшего бассейна.

— Мы — жалкие щенята, — сказала Молли в первую ночь, слизывая с пальцев жир и хватаясь за очередной кусок. Положение жалкого щенка, по её мнению, не означало просто сидеть на месте.

— Совершенно точно, дорогуша, — ответил ей миссис Рэнсом. — Но, будь я проклята, если это не прекрасная еда. Передайте мне ещё кусочек, миссис шериф.

Они поселились в развалинах дома миссис Рэнсом. Запасы консервов в подвале они даже не тронули из-за страха перед ботулизмом. Следующие две недели они питались, в основном, ягодами, собранными в зарослях, в которые превратился их бывший район, и крошечными початками дикой кукурузы, совершенно безвкусными, но, по-прежнему, съедобными. Для ягод и кукурузы в мае ещё слишком рано, но всё же.

Со временем, Лила всё крепче убеждалась в мысли, которая, поначалу её сильно испугала: каким-то образом они очутились не в том Дулинге, к какому привыкли, а перенеслись куда-то очень далеко вперед во времени, в другой Дулинг. Казалось, время течет здесь так же, но нет. Миссис Рэнсом утверждала, что провела здесь несколько дней, пока не появилась Молли. Часы в старом месте (тогда?) равнялись дням в этом (сейчас?). Может, даже больше, чем дням.

Эта мысль о разном течении времени занимала ум Лилы каждый раз, когда они отходили ко сну. Часто им приходилось спать под открытым небом, потому что упавшие деревья проламывали кронами крыши домов, а ветер разбрасывал обломки по сторонам. Лила часто засыпала, глядя на звезды. Звезды были те же, но сияли очень ярко. Они были похожи на горячие белые искры. Это что, правда, мир без мужчин? Или это рай? Или Чистилище? Альтернативная реальность с иным течением времени?

Постепенно прибывали всё новые женщины и девочки. Население росло и Лила, сама того не желая, оказалась во главе нового поселения. Видимо, по умолчанию.

Из леса, высившегося вокруг коттеджа, вышла Дороти Харпер из учебного комитета в компании трёх пожилых седовласых женщин, которых она называла книжными приятельницами. Они принялись суетиться вокруг Молли, которая, кажется, всей этой суетой просто наслаждалась. Со стороны Мейн стрит пришла Дженис Коутс в компании трёх женщин в красных тюремных рубахах. Дженис и этим трем бывшим зэчкам — Китти Макдэвид, Селии Фроуд и Нелл Сигер — пришлось пробираться через заросли, окружавшие тюрьму Дулинга.

— Добрый день, дамы, — поприветствовала всех Дженис, бросив взгляд, сначала на Бланш Макинтайр, а затем на Лилу. — Простите за внешний вид. Пришлось выбираться из тюрьмы. Ну и кто из вас устроил весь этот бардак?

Какие-то из жилищ оказались пригодны для жилья. Другие либо развалились, либо заросли, либо всё вместе. В здании старой школы на Мейн стрит, которое считалось древним даже по меркам Дулинга, зияли дыры. Здание новой школы, буквально развалилось надвое, части здания разъехались в стороны, образовав гигантские щели в кирпичной кладке. В классных комнатах поселились птицы. Здание муниципалитета, где помимо городской управы, находился департамент шерифа, частично обвалилось. На Мэллой стрит провалилось дорожное полотно. Сквозь дыру в асфальте было видно утонувшую в грязной воде по ветровое стекло машину.

К поселению присоединилась женщина по имени Кейли Роулингз и предложила свою помощь в починке электросетей. Бывшего директора тюрьмы это не удивило, ведь она знала, что Кейли посещала вечерние курсы, где обучилась навыкам работы с электричеством. То, что Кейли появилась из недр тюрьмы, никого не волновало. Совершать преступления в новом месте, под этими яркими звездами она не собиралась.

Кейли удалось починить генератор солнечной энергии, расположенный на крыше дома богатого доктора и они жарили кроличье мясо на его электроплите и слушали музыку на его винтажном проигрывателе.

По вечерам они разговаривали. Большинство женщин, как Лила и миссис Рэнсом, проснулись там, где уснули. Некоторые же, поначалу очнулись во тьме, до них доносилось пение птиц и дуновение ветра и, возможно, далекие голоса. Когда взошло солнце, эти женщины направились на запад через лес, пока, наконец, не вышли на Болл Хилл Роуд или на Уэст Левин. Лиле подумалось, что они оказались в момент формирования нового мира, создававшегося усилиями коллективного воображения. Это, подумала она, наиболее вероятный вариант.

3.

День шел за днем, ночь сменяла ночь. Никто не знал, сколько точно прошло времени с пробуждения, но то были недели, затем месяцы.

Сформировались команды охотниц и собирательниц. Охотиться в этих местах не являлось какой-то проблемой, особенно на оленей и кроликов, равно как и сбор дикорастущих фруктов и ягод. Голода они никогда не испытывали. Была группа земледельцев, строителей, медиков, учителей, которые занимались с детьми. Каждое утро у здания школы появлялась девочка и звонила в колокольчик. Его звук разносился на многие километры вокруг. Женщины занимались образованием, иногда к ним присоединялись девочки из тех, кто постарше.

Их не одолевали никакие болезни, хотя частенько приходилось иметь дело с ожогами ядовитого плюща, порезами, ушибами, даже сломанными костями и прочими травмами, которые они получали, исследуя полуразрушенные здания. Если это мир — плод воображения, иногда думала Лила перед сном, то сила его очень велика, раз у людей появляются раны.

В подвале школы, где в старых шкафах, полных древних учебных таблиц, среди разросшейся плесени, Лила нашла старый печатный станок, не использовавшийся, кажется, с середины 60х. Станок находился в пластиковой коробке. У некоторых из бывших заключенных оказались весьма умелые руки. Они помогли Молли изготовить из клюквы чернила и девочка сумела напечатать первый номер газеты «Дулингские события». Первым заголовком было «Школа открывается вновь!», а ниже приведены слова Лилы Норкросс: «Как же прекрасно наблюдать за возвращающимися к занятиям детишками». Молли поинтересовалась, как называется должность, которую занимает Лила — начальник полиции Дулинга или просто шериф? Лила попросила называть её «местная».

А ещё были собрания. Поначалу они собирались раз в неделю, затем дважды и беседовали часа по два. Несмотря на то, что все были заняты вопросами выживания в «нашем месте», собираться они начали, практически, случайно. Первыми были пожилые дамы, в старом мире называвшие себя «книжный клуб по четвергам». В новом мире они собирались в здании супермаркета «Shopwell», который, на удивление, хорошо сохранился. И им было о чём поговорить, несмотря на отсутствие книг. Бланш, Дороти, Маргарет и её сестра Гейл сидели на раскладных стульях у главного входа и обсуждали всё, чего им не хватало. В этот список входил свежий кофе, апельсиновый сок, кондиционеры воздуха, телевидение, сбор мусора, интернет, и даже возможность взять телефон и позвонить подруге. Но чаще всего, и этого никто не отрицал, они скучали по мужчинам. К ним начали присоединяться женщины помоложе и их, с удовольствием, принимали. Они рассказывали о пустоте в своей жизни, которую раньше заполняли сыновья, племянники, отцы, дедушки… и, конечно, мужья.

— Я вам, вот что скажу, девочки, — говорила Рита Кумбс на встрече в конце первого лета. К тому времени, на встречу приходило уже четыре дюжины человек. — Вам мои слова могут показаться грубыми. Но я скучаю по добротной пятничной ебле. В самом начале наших отношений Терри был слишком тороплив, но когда я научила его, как надо, всё устаканилось. Бывало, когда я умудрялась кончить три раза, прежде чем он разряжался. А потом, знаете, что? Он засыпал, как младенец!

— А пальцы у тебя совсем не работают? — спросил кто-то, вызвав всеобщий смех.

— Работают! — ответила Рита. Она тоже смеялась, её щеки налились красным, будто яблоки. — Но, милая моя, это совсем не одно и то же!

Её слова вызвали аплодисменты, от которых, впрочем, воздержалась похожая на забитую мышь жена Фритца Мешаума Кэнди.

Так или иначе, на встречах поднимались два важнейших вопроса. Как они оказались здесь, в «нашем месте»? И зачем?

Было ли это колдовство? Или какой-то научный эксперимент вышел из-под контроля? Или всё это воля Божья?

Их нынешняя жизнь — награда или наказание?

Почему, именно они?

Когда обсуждение сворачивало к этой теме, чаще всех выступала Китти Макдэвид. В её памяти до сих пор были свежи воспоминания о кошмаре накануне «авроры»: темная фигура, которую она, внезапно, начала называть королевой и паутина в её волосах.

— Не знаю даже, что делать — просить о прощении или что, — говорила она.

— Ой, забей хер, — советовала ей Дженис Коутс. — Можешь делать, что угодно, раз тут нет ни одного священника, а я буду делать всё, что могу, чтобы выжить. Что же, позвольте спросить, нам делать, чтобы исправить ситуацию? — эти слова, вновь вызвали одобрительные крики.

Впрочем, вопрос «что с ними, мать вашу, произошло?» поднимался постоянно. И всегда оставался без ответа.

На одной из встреч, произошедших через три месяца после события, которое Дженис Коутс называла Великим Перемещением, к ним пришла новенькая и уселась в углу на двадцатикилограммовый мешок удобрений. Пока все обсуждали важные вопросы, она сидела молча, склонив голову. Не обратила она внимания и на новость о находке в местном офисе UPS[91]: девять коробок прокладок и многоразовых гигиенических салфеток.

— Больше никаких кусков рубашки в трусах каждый месяц! — воскликнула Нелл Сигер. — Аллилуйя!

Под конец встречи разговор, как обычно, свернул на тему того, чего всем не хватало. Во время этих разговоров частенько лились слёзы по оставленным мальчикам и мужчинам, но большинство женщин заявляло, что оказавшись здесь, они начали чувствовать себя легче.

— Ну что, дамы, мы закончили на сегодня? — спросила Бланш. — Не желает ли кто-нибудь что-нибудь ещё сказать, прежде чем мы вернемся к работе?

Поднялась худенькая ручка с вымазанными разноцветными мелками пальцами.

— Да, милая, — сказал Бланш. — Ты, ведь, новенькая, да? И невысокая! Не могла бы ты встать, пожалуйста?

— Добро пожаловать, — сказали, оборачиваясь, другие женщины.

Нана Гири поднялась на ноги. Она вытерла ладони о рубашку, ставшую к этому времени сильно изношенной, но остававшейся её любимой.

— Мама не знает, что я пришла сюда, — сказала она. — И, надеюсь, никто ей не расскажет.

— Милая, — сказала ей Дороти Харпер, — это место как Вегас. То, что происходит во время «женского часа», остается в «женском часе».

Эти слова вызвали редкие усмешки, но девочка в грязной розовой рубашке даже не улыбнулась.

— Хочу сказать, что очень скучаю по папе. Я пошла в парфюмерный магазин Пирсона, нашла там лосьон после бритья, которым он пользовался — «Ночь на драккаре» он называется, — понюхала его и расплакалась.

Помещение накрыла гнетущая тишина, лишь несколько человек шмыгнули носом. Позднее выяснилось, что Нана была не единственной, кто ходил в магазин Пирсона к полкам с лосьонами после бритья.

— Наверное, всё, — сказала Нана. — Я просто… очень скучаю по папе и хочу его увидеть.

Ей зааплодировали.

Нана села на место и закрыла лицо руками.

4.

Конечно, «наше место» не было утопией. Были слёзы, были ссоры, а в первое лето всех потрясло убийство с самоубийством, которое стало для всех шоком, прежде всего, из-за своей бессмысленности. Мойра Данбартон, ещё одна бывшая заключенная исправительной тюрьмы, сначала задушила Кейли Роулингз, а затем сама покончила с собой. Об этом Лиле рассказала Коутс.

Мойра висела в петле, перекинутой через ржавую перекладину качелей. Кейли нашли в доме, в котором они жили. Она лежала в спальном мешке, её лицо было серым, а глазные яблоки налились кровью. Её, сначала задушили, а потом не менее дюжины раз ударили ножом. Мойра оставила предсмертную записку, накарябанную на обрывке конверта:

Мир изменился, но я осталась прежней. Вам будет намного лучше без меня. Кейли я убила безо всякой причины. Не она это начала и не она меня спровоцировала. Я всё ещё любила её, как тогда, в тюрьме. Я знаю, она была вам полезна. Но я ничего не могла с собой поделать. Я захотела убить её и убила. Мне жаль, что всё так сложилось.

Мойра.

— Что скажешь? — спросила Лила.

Дженис ответила:

— Скажу, что это ещё одна тайна этого мира. Скажу, что это очень плохо, что бешеная сука убила именно ту, кто разбирался в электросетях «нашего места». Так, я буду держать ноги, а ты срежь веревку.

Дженис Коутс, без лишних церемоний, подошла и обхватила короткие ноги Мойры. Она посмотрела на Лилу.

— Давай, я не могу ждать. Она, кажется, в штаны навалила. Самоубийство — это ведь так красиво.

Убийцу и её несчастную жертву похоронили неподалеку от обвалившегося забора тюрьмы. Стояло лето, яркое и жаркое, по стеблям трав скакали насекомые. Коутс сказала несколько слов о вкладе Кейли в общее дело и её необъяснимое убийство Мойрой. Детский хор запел «О, благодать». От высоких девчачьих голосов Лиле захотелось разреветься.

В своем бывшем доме она нашла несколько фотографий Клинта и Джареда, иногда посещала встречи, но, чем дальше, тем воспоминания о муже и сыне становились всё тусклее. По ночам, лежа в палатке — Лила предпочитала ночевать на открытом воздухе, пока позволяла погода — она включала фонарь и с его помощью разглядывала их лица. Каким стал Джаред? Даже на самых поздних фотографиях черты его лица оставались мягкими. Не знать этого ей было очень больно.

Она смотрела на фотографии мужа, его скупую улыбку, седеющие волосы и тоже скучала по нему, не так, конечно, как по сыну. Её подозрения, рассыпавшиеся только в последнюю ночь, шокировали её. Ложь, к которой она прибегала, беспочвенные страхи вызывали у неё чувство стыда. Но, спустя время, она смотрела на Клинта несколько иначе, будто сквозь призму воспоминаний. Она подумала о том, как бережно он оберегал своё прошлое, как, став доктором, укрепил эту защиту даже от неё. Думал ли Клинт, что сможет справиться со своими переживаниями сам? Что ей не хватит ни ума, ни опыта, чтобы всё это понять? Или за этим скрывался его собственный эгоизм? Она знала, что мужчины учились (чаще всего, у других мужчин) самостоятельно справляться с болью, но она также знала, что брак призван бороться с этим учением. Но не в случае Клинта.

А ещё был бассейн. Он до сих пор бесил её. И смена места работы без предупреждения много лет назад. И тысячи других мелких решений в промежутке, которые он принимал, ни разу с ней не посоветовавшись. Она чувствовала себя одной из степфордских жён[92], даже когда муж находился в ином мире.

В ночи ухали совы, где-то вдалеке выли одичавшие уже много поколений назад собаки. Лила застегнула замок палатки. Сквозь желтую ткань проглядывала луна. Воспоминания о домашней «мыльной» опере вогнали её в депрессию, её действия, его, туда, сюда, он хлопает дверью, она хлопает дверью. Наигранная чушь, которую она, порой, замечала за другими парами. «Меня нужно было назвать Снисходительность» — подумала Лила и натужно рассмеялась.

5.

Забор, некогда ограждавший тюрьму, порос землей. Лила перебралась на ту сторону через дыру в заборе, которой, в своё время, воспользовалась Коутс и другие женщины, очнувшиеся на территории тюрьмы. Вход в саму тюрьму представлял собой дыру в стене. Что-то, по-видимому, газовая плита, взорвалось здесь и разворотило стену. Входя внутрь, она подумала, что сейчас окажется на песчаном пляже, на мощеной булыжником улице, на вершине горы, в стране Оз, однако внутри оказался лишь коридор с камерами для заключенных. Стены были все в трещинах, некоторые двери камер сорваны с петель. Лила подумала, что взрыв, вероятно был серьезным. Из пола торчали пучки травы, а потолок покрылся плесенью. Она прошла по разрушенному крылу, по коридору, который Клинт называл Бродвей, прямо в центральный зал. Здесь казалось получше. Лила шла прямо по прочерченной на полу красной линии. Все двери и решетки были распахнуты. Решетки на окнах в столовой, библиотеке, в будке были сорваны. Там, где Бродвей упирался во входные двери, появились иные признаки взрыва: разломанные шлакоблоки, запыленные осколки стекла, дверь, отделявшая прогулочный дворик от здания была вогнута внутрь. Лила осторожно обошла эти завалы.

Пройдя дальше, она оказалась в административном крыле. Там пол зарос грибами. В воздухе стоял запах сырости и растений.

Она зашла в кабинет Клинта. Угловое окно разбито, из проема торчали ветки кустарника с какими-то белыми цветами. На остатках дивана сидела крыса. Она остро взглянула на Лилу и поспешила скрыться в куче мусора в углу.

Репродукция Хокни над столом Клинта покосилась. Лила поправила её. На картине было изображено простое, песчаного цвета здание с рядами одинаковых закрытых занавесками окон. На первом этаже здания находились две двери. Одна была синего цвета, другая красного — любимые цвета Хокни, яркие, призванные символизировать хорошие воспоминания, даже если сами эти воспоминания потускнели — в Лиле, внезапно, проснулся художественный критик. Эту картину она подарила Клинту много лет назад, думая, что он будет показывать её пациентам и говорить: «Видите? Нет никаких преград. Вот двери к счастливой и здоровой жизни».

Ирония этой метафоры была просто вопиющей. Клинт находился в другом мире. Джаред находился в другом мире. Она лишь знала, что оба сейчас мертвы. Репродукция Хокни принадлежала пыли, плесени и крысам. Это был пустой мир, разрушенный и гнетущий, но он — единственное, что у неё было. Это, прости Господи, «их место». Лила вышла из кабинета и через рассыпающееся здание тюрьмы направилась к выходу. Ей хотелось наружу.

6.

В течение нескольких месяцев, всё новые и новые женщины приходили из того, что Джеймс Браун[93] называл мужским, мужским, мужским миром. Они рассказывали, что в Дулинге, к моменту их отхода ко сну, кризис «авроры» ещё не миновал — прошло всего 2 или 3 дня. Тем, кто находился здесь давно их рассказы о насилии, безумии и отчаянии казались неправдоподобными. Более того, им они казались неважными. У женщин этого мира были свои проблемы и заботы. Одной из них была погода. Лето прошло. За осенью последовала зима.

С помощью книг из библиотеки и под руководством неприятной женщины Магды Дубчек (оставим в стороне то, что она была матерью чистильщика бассейна Лилы), они смогли закончить начатое Кейли Роулингз, прежде чем Мойра Данбартон убила её. Покойный муж Магды сумел немного обучить её работе с электросетями.

— Муж всегда рассказывал мне, чем занимался. «Смотри, Магда, вот провод под напряжением, а вот заземление» — говорил он. А я слушала и запоминала. Он этого так и не понял, думал, наверное, что говорил со стеной, а я запоминала, — в этот момент Магда замолкала и на её лице появлялось задумчивое выражение, делавшее её так похожей на Антона. — Ну, первые пятьсот раз я точно слушала.

С помощью энергии, полученной из невесть сколько лет простоявших без дела солнечных батарей, они смогли запитать ещё несколько домов.

Автомобили были бесполезны. Неизвестно, сколько прошло времени, однако состояние машин говорило о том, что ветер и влага основательно потрудились над их двигателями. Стоявшие в гаражах машины выглядели получше, но вокруг них не нашлось ни единой капли бензина. Зато в общественном клубе женщинам удалось найти несколько работающих на солнечных батареях гольф-каров. Зарядив аккумуляторы, их немедленно завели. Женщины начали ездить на них по расчищенным от мусора и деревьев улицам.

Как и «Shopwell», кафе «Олимпия» сохранилось довольно неплохо и Рита Кумбс, бывшая жена Терри, снова открыла его. Расчет происходил на бартерной основе, а готовила она на старой дровяной печи, которую женщины помогли ей приволочь из подвала Кумбсов.

— Всегда хотела попробовать себя в ресторанном бизнесе, — говорила она Лиле. — Но Терри никогда не хотел, чтобы я работала. Сказал, будет переживать из-за меня. Терри даже невдомек, какая же это скука, заниматься только домашним хозяйством.

Произнесла она это легко, но Лила разглядела в её взгляде нечто похожее на стыд, стыд за то, что она счастлива тому, что может делать что-то сама. Лила надеялась, что Рита, со временем, справится со своими переживаниями. Многие здесь были вынуждены измениться, и многих из них терзал стыд, будто они уклонялись от возложенных на них обязательств. Некоторые, вроде Магды и Риты нашли себя в этих новых условиях и буквально расцвели. Шло время и на встречах всё чаще обсуждали не то, по чему они скучают, а то, по чему они не скучают вовсе.

Растительность меняла свой цвет, как и там, в старом мире, но Лиле этот цвет казался более ярким.

Как-то раз, в конце октября она работала в саду миссис Рэнсом, собирая тыквы. Рядом в тени сидела старуха Эсси и наблюдала за ней. Рядом с ней стояла ржавая тележка, в которую она навалила всякий хлам, будто, пытаясь восстановить какие-то детали прошлой жизни в старом мире: радио, мобильный телефон, ворох одежды, собачий ошейник, календарь за 2007 год, бутылка без этикетки, кажется, из-под кленового сиропа и три куклы. Ей нравилось ходить за Лилой, когда та катила перед собой тачку с различным садовым инструментом.

Поначалу, старуха держалась молча, постоянно сторонилась проходящих мимо людей, но, со временем расслабилась, по крайней мере, в присутствии Лилы. Иногда она даже заговаривала с ней, хотя Лила была вынуждена признать, собеседник из неё так себе.

— Становится лучше, — сказала однажды Эсси. — У меня есть собственный дом, — она взглянула на кукол у себя на руках. — Девочкам нравится. Их зовут Джингл, Пингл и Рингл.

Однажды Лила спросила, какая у неё фамилия.

— Когда-то была Уилкокс, — ответила Эсси. — Но сейчас Истабрук. Я взяла обратно девичью фамилию, как та женщина, Элейн. Здесь лучше, чем там и не только из-за того, что у меня снова девичья фамилия и новый дом. Здесь пахнет приятнее.

Сегодня Эсси, кажется, немного замкнулась в себе. Когда Лила попыталась завязать с ней разговор, она тряхнула головой, дернулась и принялась рыться в своей тележке. Она вынула из груды хлама старое переносное радио и принялась вертеть его в руках. Лиле так было даже лучше, пусть ковыряется в радио, если это поможет ей собрать воедино мысли.

Когда время подходило к обеду, к ним на велосипеде подъехала Дженис Коутс.

— Шериф, — позвала она. — На пару слов.

— Я больше не шериф, Дженис, — отозвалась Лила. — Ты, что не читала «Дулингские события»? Я просто местная.

Коутс, кажется, смутилась.

— Ладно, но тебе нужно знать, что начали исчезать люди. Уже трое на данный момент. Слишком много, чтобы считать это случайностью. Нужно, чтобы кто-то разобрался с этим.

Лила осмотрела тыкву, которую только что сорвала с грядки. Её верхушка была ярко-оранжевой, однако снизу она почернела и подгнила. Лила со стуком уронила тыкву на землю.

— Поговори об этом с комитетом по восстановлению или расскажи на встрече. Я в отставке.

— Ладно тебе, Лила, — Коутс склонилась над рулем, свесив костлявые руки. — Хорош херню пороть. Ты не в отставке, ты в депрессии.

«Чувства, — подумала Лила. — Мужчины очень не любят о них говорить, а женщины — наоборот». Скукота. Эта мысль её удивила. Видимо, ей придется пересмотреть своё отношение к стоицизму Клинта.

— Не могу, Дженис, — сказала она. — Прости.

— У меня тоже депрессия, — сказала Дженис. — Я, наверное, никогда больше не увижу дочь. Я просыпаюсь и засыпаю с мыслями о ней. Каждый день, блин. Скучаю по разговорам с братьями. Но я не позволю этим мыслям…

Позади них раздался сухой стук и тихий вскрик. Лила обернулась. Радио лежало рядом с Джингл, Пингл и Рингл. Куклы уставились безжизненными глазами в безоблачное небо. Эсси исчезла. Лишь одинокий мотылек порхал в воздухе. Какое-то время он бесцельно летал туда-сюда, затем взмыл в небо, оставив после себя запах пожара.

Глава 3

1.

— Ёб твою мать! — выкрикнул Эрик. Он сидел на земле и смотрел вперед. — Не, ну ты видал?!

— И всё ещё вижу, — отозвался Дон, наблюдая, как стая мотыльков вспорхнула в небо и полетела в сторону школы и теннисного корта. — И чувствую.

Так как идея была Эрика, ему он и отдал зажигалку. Ну и, конечно, в случае чего, он мог всё свалить на него, если их обнаружат. Эрик взял зажигалку, поджег кусок тряпки и поднес её к кокону. Кокон затрещал, будто в нем была коробка с порохом, а не старая бездомная женщина. Потянуло зловонной серой. Будто сам Господь пустил газы. Эсси села, был виден лишь её общий силуэт, и повернулась к ним. В какой-то момент её черты стали черно-серебристыми, как пленочный негатив и Дон заметил, как её губы искривились в усмешке. Через мгновение она исчезла.

На высоту полтора метра поднялся шар огня и начал вращаться. Затем шар лопнул и из него выпорхнули сотни мотыльков. Не осталось ни кокона, ни тела старухи, а трава там, где она лежала, оказалась нетронутой огнем.

Это совсем не обычный огонь, решил Дон. Если бы был обычный, их бы всех тут поджарило.

Эрик поднялся на ноги. Его лицо побелело, в глазах стоял испуг.

— Что это было? Что сейчас произошло?

— Да хуй бы его знал, — ответил Дон.

— У этих «отрядов поджигателей», или как там их… они что-нибудь говорили о том, что подожженные коконы превращаются в летающих жуков?

— Ни о чём подобном не слышал. Но, может, они и не докладывали.

— Ага, может, — Эрик облизнул губы. — Не вижу ничего, чем бы она отличалась.

Да, никаких признаков, отличавших Эсси от других уснувших женщин, на первый взгляд не было. Но Дону казалось, что в Дулинге, вообще всё шло иначе. И всё из-за одной находящейся в тюрьме женщины, которая спокойно ложилась спать и просыпалась, не оборачиваясь в кокон.

— Идём, — сказал Дон. — Нужно разобраться с Эллендейл стрит. Посчитать мешки с тёлками. Переписать. Этого… ничего этого не было. Верно?

— Конечно. Не было.

— Ты же не станешь ни о чём рассказывать?

— Господи, нет, конечно.

— Хорошо.

«Но, может быть расскажу я» — подумал Дон. Не Терри Кумбсу. Дону хватило пары дней, чтобы понять, он совершенно бесполезен. Он был, так сказать, подставной фигурой. А, учитывая проблемы с алкоголем, просто жалок. Дона раздражали люди, не способные контролировать свои желания. А вот второй парень, Фрэнк Гири, которого Терри назначил первым помощником… он умный и он очень сильно интересовался этой Эви Блэк. Скоро он до неё доберется, если уже не добрался. Если с кем и нужно говорить об этом случае, так это с ним.

Но сначала нужно всё обдумать.

Очень тщательно.

— Дон?

Они уже вернулись к машине.

— Чего тебе?

— Она нас видела? Мне показалось, она нас видела.

— Нет, — ответил Дон. — Ничего она не видела. Не ссы, Молодой.

2.

Терри сказал, ему нужно вернуться домой и обдумать следующий шаг. Фрэнк понял, что единственным следующим его шагом будет упасть на диван и уснуть, но сказал, что это хорошая мысль. Он проследил, как Терри заходит в дом и направился прямиком в участок. Там он увидел Линни Марс, нарезающую в холле круги с лэптопом в руках. Её ноздри были испачканы белым порошком, а щёки налились ярко-красным цветом. Из лэптопа раздавались знакомые звуки хаоса.

— Привет, Пит.

Она начала звать его Питом со вчерашнего дня. Фрэнк даже не пытался поправлять её. Если бы попытался, она бы на несколько минут вспомнила, что он Фрэнк, а затем снова начала бы звать его Питом. У оставшихся бодрствующими женщин повреждалась краткосрочная память. Лобные доли мозга плавились, как масло на раскаленной сковороде.

— Что смотришь?

— Видосы с «Ютьюба», — ответила она, не замедлившись ни на шаг. — Могла бы сидеть за столом, тем более, у Гертруды монитор больше, но, как только сажусь, сразу начинаю залипать. Лучше ходить.

— Ясно. Что там? — спрашивать смысла не было. Фрэнк и так знал — всё плохо.

— Ролики с «Аль-Джазиры»[94]. Все телеканалы сошли с ума, но «Аль-Джазира» сильнее всех. Весь Ближний Восток горит. Нефть, понимаешь. Скважины. Хотя бы ядерные бомбы не взрывают, но скоро, наверное, начнут, как считаешь?

— Не знаю. Линни, мне нужно, чтобы ты для меня кое-что поискала. Я попытался с телефона, но ничего не вышло. Видимо, сотрудники тюрьмы слишком тщательно прячут информацию о себе.

Линни ускорила шаг, держа лэптоп на руках, будто какую-то чашу. Она споткнулась о стул, чуть не упала, выпрямилась и зашагала снова.

— Шииты дерутся с суннитами, ИГИЛ бьётся со всеми сразу. На «Аль-Джазиру» приходят какие-то комментаторы, которые говорят, что всё из-за того, что женщин больше нет. Говорят, что когда не осталось женщин, которых нужно защищать, в их понимании защищать, конечно, не в моём, у ислама и иудаизма исчезло какое-то психологическое подспорье. Типа, всё это одно и то же. Как будто, они до сих пор зависят от них, хотя все женщины уснули. Бред, же? В Англии…

«Хватит мировых новостей» — решил Фрэнк. Он хлопнул в ладоши перед лицом Линни.

— Мне нужно, чтобы ты немного поработала, милая. Сможешь? Ради меня?

Она внимательно посмотрела на него.

— Разумеется. Чего тебе, Пит?

— Терри просил найти адрес Лоуренса Хикса. Это замдиректора тюрьмы. Можешь его найти?

— Как в парке погулять, раз плюнуть. У меня все телефоны и адреса. Кстати, там какие-то проблемы, ты в курсе?

В итоге, конечно, это не было похоже на прогулку в парке. Не для Линни, во всяком случае. Фрэнк терпеливо ждал, пока она села за стол, начала щелкать по папкам на компьютере и ругаться на него, будто в промахах была виновата машина, а не она сама. В один момент, она склонила голову и Фрэнк заметил на её лице белесые нити. Он снова хлопнул в ладоши.

— Соберись, Линни. Это важно.

Её голова дернулась. Нить отпала, пролетела по воздуху и исчезла.

— Я на связи. Эй, а помнишь, как мы танцевали в Ивовом зале в Каулине под «Boot-Scootin' Boogie»[95]?

Фрэнк совершенно не понимал, о чём она говорила.

— Помню, конечно. Лоуренс Хикс. Адрес.

Наконец, она нашла его. Кларенс Корт, 64, на южной окраине города. Насколько возможно далеко от тюрьмы и, всё же на территории Дулинга.

— Спасибо, Линни. Налей себе кофейку.

— Я лучше другим колумбийским продуктом закинусь. Боже, благослови братьев Гринер.

Зазвонил телефон, Линни схватила трубку.

— Полиция! — некоторое время она молча слушала, затем повесила трубку.

— Всё ещё звонят и спрашивают: «А правда, что в тюрьме сидит женщина, которая… бла-бла-бла…». Я им, что газета, что ли? — Линни грустно улыбнулась Фрэнку. — Не знаю, зачем я держусь. Просто откладываю неизбежное.

Он наклонился и взял её за плечо, совершенно не понимая, что делать и говорить, пока не начал:

— Держись. Возможно, где-то там, в конце дороги, нас ждет чудо. Пока не попадешь туда, не узнаешь.

Линни начала плакать.

— Спасибо, Дейв. Очень хорошие слова.

— Так и я хороший человек, — ответил Фрэнк. Он, действительно пытался быть хорошим, но получалось это с трудом. Он полагал, что одними хорошими качествами земли не вспахать. И ему это не нравилось. Это не доставляло ему никакого удовольствия. Он не знал, понимала ли Элейн, что ему совершенно не нравилось выходить из себя. Но он-то всё понимал. Кто-то должен пахать эту землю и в Дулинге это должен быть он, Фрэнк.

Он ушел, будучи уверенным, что в следующий раз увидит Линни Марс в коконе. Или, как некоторые сотрудники их называли, в мешке с тёлкой. Ему не нравилось это выражение, но одергивать их он не стал. Это работа Терри. Он всё-таки тут шериф.

3.

Сев за руль машины, Фрэнк связался с третьим экипажем, то есть с Ридом Бэрроузом и Верном Рэнглом. Когда Верн вышел на связь, Фрэнк спросил его, до сих пор ли они на Тремейн стрит.

— Ага, — ответил Верн, — заканчиваем уже. Тут уснувших не так много, если не считать самого шерифа. Видел бы ты вывески «Продается». Видимо, так называемый рост экономики несколько откладывается.

— Понятно. Слушайте, Терри просит найти шерифа Норкросс и её сына.

— Дома у них никого нет, — ответил Верн. — Мы уже проверили. Я говорил Терри. Наверное, он был… — видимо, Верн, внезапно, вспомнил, что говорит в прямом эфире. — Наверное, он устал немного.

— Нет, он в курсе, — произнес Фрэнк. — Он просит, чтобы вы начали проверять и пустые дома тоже. Кажется, в тупике оставались несколько незаселенных. Найдете, просто поздоровайтесь и возвращайтесь к работе. Но сначала сообщите мне, ладно?

Рацию взял Рид.

— Фрэнк, если Лила уснула, её с нами нет. Иными словами, она в коконе, дома, либо в участке.

— Слушай, я всего лишь передаю указания Терри, — Фрэнк не собирался говорить им, что Норкросс шел на шаг впереди. Если его жена не спит, значит действующий шериф — она. Таким образом, доктор позвонил сыну и приказал ему вывезти мать в безопасное место. Это означало бы, что у них проблемы. Фрэнк, впрочем, не сомневался, они спрятались недалеко от дома.

— А где сам Терри? — спросил Рид.

— Высадил его у дома, — ответил Фрэнк.

— Господи, — произнес Рид. — Очень надеюсь, он вернется к службе, Фрэнк.

— Следи за речью, — одернул его Фрэнк. — Ты в эфире.

— Понял тебя, — сказал Рид. — Начинаем проверять пустые дома дальше по Тремейн. Всё равно, тут недалеко.

— Отлично. Четвертый, конец связи.

Фрэнк убрал рацию и направился на Кларенс Корт. Ему очень нужно было знать, где сейчас Лила Норкросс и её сын — он начнет дергать за эти рычаги, чтобы решить вопрос бескровно. Но этот вопрос стоял в его списке лишь вторым. Для начала нужно поподробнее узнать об этой Эви Блэк.

4.

Джаред ответил после второго сигнала.

— Дулингское отделение центра по контролю заболеваний. Доктор-эпидемиолог Джаред Норкросс. Слушаю вас.

— Не надо, Джар, — сказал Клинт. — Я один в кабинете. Мэри в порядке?

— Пока да. Гуляет на заднем дворе. Говорит, солнце её бодрит.

Клинт ощутил неопределенную тревогу и напомнил себе не превращаться в старую клушу. Там высокий забор, много деревьев, всё с ней будет в порядке. Вряд ли у Терри или его, так называемого, первого заместителя есть беспилотник или вертолет.

— Не думаю, что она долго продержится, пап. Не представляю, как она до сих пор держится.

— Я тоже.

— И, всё равно, я не понимаю, зачем мама хотела, чтобы мы сидели здесь. Тут есть какая-то мебель, но кровать жестковата, — он помолчал. — Похоже на нытьё, да? Как там у вас?

— Народ пытается сосредоточиться на малом, дабы большое не накрыло их с головой, — сказал Клинт. — А мать твоя права, Джар.

— Ты, правда, считаешь, что отряды поджигателей появятся и здесь, в Дулинге?

Клинт вспомнил книгу под названием «У нас это невозможно» писателя Синклера Льюиса. Суть в том, что всё возможно, где угодно. Но нет, переживал он не из-за отрядов поджигателей.

— Ты многого не знаешь, — сказал Клинт. — Но, раз уже поползли слухи, сегодня я приеду к вам. — «Другого шанса у меня может и не быть», — подумал он про себя. — Принесу вам с Мэри поесть. Двойной гамбургер и пиццу из «Pizza Wagon», как тебе? Если они, конечно, ещё работают.

— Отлично, — ответил Джаред. — Как насчет чистой рубашки?

— Могу привезти только синюю форменную, — сказал Клинт. — Не хочу заезжать домой.

Поначалу, Джаред ничего не ответил. Клинт уже собирался спросить, всё ли в порядке, когда тот сказал:

— Скажи, что это просто паранойя.

— Приеду, всё расскажу. Пусть Мэри продолжает не спать. Скажи ей, что в кокон пицца не поместится.

— Скажу.

— И, Джаред?

— Что?

— Копам не очень нравится, как я управляюсь здесь с ситуацией, у меня с ними сейчас не очень хорошие отношения, но на их месте, я бы объехал весь город и пересчитал всех уснувших женщин и отметил их местоположение. Терри Кумбс недостаточно смышленый, чтобы до такого додуматься, но рядом с ним есть тот, кто способен.

— Ладно…

— Если они появятся в вашем районе, спрячьтесь. У вас там есть, где спрятаться? Какая-нибудь кладовая? В смысле, не только подвал.

— Не знаю. Я, честно говоря, не лазил тут особо. На чердаке, наверное, есть.

— Если копы появятся на вашей улице, бегите туда.

— Господи, ты серьезно? Ты меня, прям напугал, пап. Не уверен, что догоняю. Зачем копам искать маму, миссис Рэнсом и Молли? Они же не собираются их сжигать?

— Нет, не собираются, но они, всё равно, могут быть опасны. Для тебя, для Мэри и, особенно, для мамы. Как я уже говорил, у меня с полицией довольно напряженные отношения. Это связано с женщиной, которая сидит у нас, я про неё рассказывал. Не могу пока вдаваться в детали, но ты должен мне поверить. Сможешь отнести их на чердак или нет?

— Ага. Надеюсь, что не придется, но смогу, если что.

— Хорошо. Скоро приеду, надеюсь с пиццей. Люблю тебя.

«Но сначала, — подумал он, — нужно ещё раз навестить Эви Блэк».

5.

Пока Клинт шел в крыло «А», держа в руке складной стул, Джанет стояла лицом к двери в душевую, общаясь с человеком, которого в действительности не существовало. Она пыталась договориться о покупке наркотиков. Она сказала, что ей нужен хороший товар, «синий», от него Дамиан вырубается. Эви стояла у решетки и наблюдала за происходящим с какой-то жалостью… хотя, относительно психически нестабильного человека, об этом было трудно сказать. И, к слову о психически нестабильных. Ангелочек сидела на койке, уронив голову в ладони и спрятав пальцы в волосах. Услышав шаги, она подняла голову, глянула на Клинта и сказала:

— Здорово, хуесос, — и снова опустила голову.

— Я знаю, где ты её берешь, — сказала Джанет невидимому продавцу, — и знаю, что можешь достать ещё. Твои поставщики, явно, не закрываются после заката. Помоги мне, а? Пожалуйста? Я не хочу, чтобы у Дамиана испортилось настроение. И чтобы у Бобби зубы болели. Я этого не вынесу.

— Джанет, — позвал Клинт.

— Бобби? — моргнула та. — Ой… простите, доктор Норкросс, — она выглядела расслабленной, будто мышцы её лица уже готовы ко сну и ждут лишь реакции измотанного мозга. Клинту вспомнилась бородатая шутка: в бар заходит лошадь, и бармен спрашивает: «Эй, слышь, чо так упахалась?».

Клинту хотелось объяснить ей, зачем он приказал офицерам вывести из строя телефоны-автоматы, и извиниться за отсутствие у неё возможности позвонить сыну и справиться о его состоянии. Впрочем, он не был уверен, что в нынешнем положении она поймет его правильно, а если и поймет, это ещё глубже вгонит её в депрессию. Ответственность за заключенных, за своих пациентов, лежала на нём тяжелейшим бременем. И возможности как-то уменьшить этот давление у него не было. И всё из-за Эви, которая должна была всё исправить. Её безумие, настоящее или мнимое, лишь раздражало его.

— Джанет, с кем ты…

— Не мешайте, док. Мне нужно закончить.

— Я хочу, чтобы ты вышла на прогулочный дворик.

— Чего? Я не могу выходить туда одна. Это тюрьма, если забыли, — она отвернулась и уставилась в дверь в душевую. — Ну, вот, он исчез. Вы его напугали, — она всхлипнула. — Ну и что мне теперь делать?

— Двери не заперты, милая, — ещё ни разу за всю карьеру, Клинт не обращался к заключенным подобным образом, но сейчас эти слова вылетели из него легко.

— Я получу за это плохую отметку в поведении!

— Она не в себе, док, — сказала Ангелочек, не поднимая головы.

— Давай, Джанет, — подбодрила её Эви. — Через столярку, мимо тренажерки, во двор. Там много сладкого горошка. Наберешь полные карманы и возвращайся. Мы с доктором Норкроссом, как раз закончим и потом вместе перекусим.

— Пи-пи-пикник, — произнесла Ангелочек и хохотнула.

Джанет нерешительно посмотрела на неё.

— Твой мужчина, возможно, будет там, — сказала Эви. — Честно говоря, я просто уверена в этом.

— А возможно, он уже пристроился к твоей грязной жопе, — сказала Ангелочек, всё так же, не поднимая головы. — Дайте мне гаечный ключ и я обеспечу им свиданку.

— Ты много ругаешься, Ангелочек, — сказала Джанет. — Грязно. — Она пошла по коридору, затем остановилась и уставилась на вытянутый прямоугольник солнечного света на полу, будто загипнотизированная.

— Луч света не может тебя не волновать, — тихо произнесла Эви.

Джанет рассмеялась и ответила:

— Точно, Ри! Точно! Это всё, ведь, ложь во спасение, да?

Она медленно пошла дальше, постоянно отклоняясь то влево, то вправо.

— Ангелок? — позвала Эви.

Говорила она, по-прежнему, тихо, однако Фитцрой подняла голову, будто очнувшись ото сна.

— Нам с доктором Норкроссом нужно поговорить. Можешь слушать, но держи рот на замке. Будешь болтать, я суну тебе в рот крысу, чтобы она выгрызла тебе язык.

Ангелочек несколько секунд смотрела в её сторону, затем опустила голову в ладони.

Когда Клинт подвинулся поближе к камере Эви, появился офицер Хьюз.

— Там заключенная снаружи, — сказал он. — Кажется, в огород идет. Это нормально?

— Всё в порядке, Скотт. Присмотри за ней, хорошо? Если уснет, перенеси её в тень, пока она в кокон не обернулась, пожалуйста. Когда обернется плотно, занесем внутрь.

— Не вопрос, командир, — отсалютовал Скотт и ушел.

«Командир, — повторил про себя Клинт. — Господи боже. Я не выбирал этой работы и меня на неё не избирали, но я, всё равно, её получил».

— «Не просто спать, когда на голове корона», — сказала Эви. — Шекспир. «Генрих IV. Часть 2». Не самая моя любимая, но тоже хорошая. Вы в курсе, что раньше все женские роли играли мужчины?

«Она не умеет читать мысли, — подумал Клинт. — Как она и предсказывала, за ней пришли, но я и сам мог это предвидеть. Простая логика. Она обладает навыками ярмарочного фокусника, но мысли читать не умеет».

Да, конечно, он мог продолжать верить в это, сколько душе угодно — у них ведь свободная страна. Тем временем, Эви смотрела на него с неприкрытым любопытством, её взгляд оставался, абсолютно вменяемым. Наверное, она единственная женщина на свете, кто так выглядит.

— О чём будем говорить, Клинт? Об исторических пьесах Шекспира? О бейсболе? Последнем сезоне «Доктора Кто»? Зря они устроили такой открытый финал, а? Мне кажется, дальше сериал покатится под откос. Доверенные источники сообщают, что пару дней назад его напарница уснула и теперь направляется на собственном «Тардисе» куда-то в междумирье. Может, на следующий сезон они подберут другого актера, мужчину.

— Звучит неплохо, — ответил Клинт, автоматически переключаясь в режим врача.

— Или, лучше нам уделить больше внимания текущей ситуации? Точнее, последним событиям, время нынче течет очень быстро.

— Меня заинтересовала идея о нас с тобой, — сказал Клинт. — Ты — Женщина, я — Муж. Символические фигуры. Архетипы. Инь и Янь. Король на одной стороне шахматной доски, а королева на другой.

— О, нет, — отмахнулась она. — Мы на одной стороне, Клинт. Белые король и королева. На противоположной стороне нам противостоит целая армия черных пешек. Вся королевская конница и вся королевская рать. Рать — в смысле, мужчины.

— Занятно, что ты видишь нас по одну сторону. Я этого раньше не понимал. А когда ты начала это понимать?

Улыбка исчезла с её лица.

— Не надо. Не надо этого.

— Чего не надо?

— Действовать по руководству по психическим расстройствам. Чтобы осознать всё, вам придется отринуть все научные знания и рационализм и довериться интуиции. Раскройте свою женскую сторону. У всех мужчин она есть. Подумайте об авторах-мужчинах, влезавших в женскую шкуру. «Милдред Пирс» Джеймса Кейна, например. Мне очень нравится.

— В психиатрии много специалистов-женщин, которые склонны считать, что…

— Во время телефонного разговора, когда ваша жена ещё не уснула, мне казалось, вы поверили моим словам. Я слышала по голосу.

— Той ночью я был… слегка не в себе. Решал личные вопросы. Послушай, я не отрицаю твоё влияние, твою силу, как её ни назови. Давай, предположим, что ты контролируешь себя. Хотя бы на сегодня.

— Давайте предположим. Но завтра они могут явиться за мной. Если не завтра, то послезавтра, или на третий день. Они придут. В то время как в другом мире, по ту сторону Древа время течет иначе — там проходят месяцы. Там поджидают опасности, но чем чаще женщины с ними справляются, тем меньше у них желания возвращаться.

— Давай предположим, что я верю тому, что ты говоришь, — сказал Клинт. — Кто тебя послал?

— Президент Реджинальд К. Мудозвон, — сказала из соседней камеры Ангелочек. — Либо он, либо лорд Членомер Дрочехуй. Или…

И тут она закричала. Клинт заглянул в её камеру и увидел огромную коричневую крысу. Ангелочек запрыгнула на койку и выкрикнула:

— Убери! Убери! Ненавижу крыс!

— Ты будешь молчать, Ангелочек? — спросила Эви.

— Да! Да! Да! Обещаю!

Эви пошевелила указательным пальцем, будто приказывая крысе подойти к ней. Крыса выбежала из камеры в коридор, остановилась, обернулась к Ангелочку и грозно на неё посмотрела.

Клинт вернулся к Эви. Когда он шел к ней, у него было множество вопросов, которые должны были показать ей нереальность её фантазий, однако сейчас все эти вопросы сдуло, будто карточный домик сильным ветром.

«Это у меня одного тут фантазии, — подумал он. — И только сила воли не позволяет окончательно поехать крышей».

— Никто меня не присылал, — сказала Эви. — Я сама пришла.

— Мы можем договориться? — спросил Клинт.

— Мы уже договорились, — ответила она. — Если я доживу, если вы меня защитите, женщины смогут сами решить, где и как им жить. Но предупреждаю: тот здоровяк, Гири, очень сильно настроен меня достать. Он считает, что сможет сдержать остальных мужчин и взять меня живьем, но, кажется, он ошибается. Если я умру, всё кончится.

— Кто ты? — спросил он.

— Ваша единственная надежда. Думаю, вам нужно прекратить переживать за меня и сосредоточиться на людях снаружи. Беспокоиться нужно о них. Клинт, если любите жену и сына, действовать нужно немедленно. Гири ещё не во всём разобрался, но скоро разберется. Он умён, высокомотивирован и не верит никому, кроме себя.

— Я его прогнал, — во рту у Клинта высохло. — У него есть какие-то подозрения, но он ничего не знает.

— Узнает, когда поговорит с Хиксом. К нему он сейчас и направляется.

Клинт откинулся на стуле, словно она протянула к нему руку и влепила пощечину. Хикс! Он, напрочь забыл о Хиксе. Станет ли он молчать, когда Фрэнк Гири начнет расспрашивать об Эви? Хрена с два.

Эви подалась вперед, пристально глядя на Клинта.

— Я предупреждала вас о жене и сыне, я указала вам на те инструменты, которыми вы можете воспользоваться, на всё то, что должна была сделать сама, но я не ожидала, что вы мне понравитесь. Я предполагала, что вы можете показаться привлекательным, ведь вы такой настойчивый. Вы, словно пёс, лающий на набегающие на берег волны, доктор Норкросс. Отходя в сторону, основная проблема в том, что между мужчинами и женщинами нет никакого равенства. Не важно, поговорим об этом в другой раз. Вам придется решать: сделать всё возможное для моей защиты, либо отойти в сторону и позволить им добраться до меня.

— Я не позволю им добраться до тебя, — сказал Клинт.

— Вот это дело. По-мужски.

От того, как небрежно она это сказала, Клинт поморщился.

— Твой всевидящий глаз заметил, что я отключил все телефоны-автоматы, Эви? Таким образом, я лишил всех женщин здесь позвонить своим близким, детям, потому что они могли проболтаться о тебе. Мой сын тоже в опасности. Он подросток и полностью зависит от того, что сделаю я.

— Я знаю, что вы сделали, Клинт. Но не я заставляла вас это делать.

Она взяла с полки телефон Хикса.

— Разговор окончен, доктор. Хочу поиграть в «Бум Таун», — она игриво подмигнула ему. — От игры мне становится лучше.

6.

— Ну, вот, приехали, — сказал Гарт Фликингер, подъезжая на разбитом «Мерседесе» к не менее разбитому трейлеру Трумэна Мейвезера.

Микаэла безучастно кивнула. Все эти дни она чувствовала себя, как во сне и этот ржавый трейлер, окруженный зарослями травы и гнилыми запчастями от машин, желтая полицейская лента, валяющаяся на земле — всё это казалось ей продолжением этого сна.

«Нет, я ещё здесь, — говорила она себе. — Моя кожа всё ещё принадлежит мне, так ведь?». Она потерла щёку, затем лоб. Всё так. Паутины нет. Она ещё здесь.

— Идём, Мики, — сказал Гарт, выходя из машины. — Если я смогу найти то, что ищу, ты ещё пару дней продержишься.

Микаэла попыталась выйти, не нашла ручку и сидела, пока Гарт не обошел машину и не открыл ей дверь. Если бы не засранный трейлер, в котором произошло двойное убийство рядом, он был бы похож на выпускника, привезшего подругу на школьный бал.

— Давай, поднимайся и выходи, — сказал Гарт. Выглядел он свежим и бодрым. И с чего бы ему не быть бодрым? Это не он не спал почти сотню часов.

После той ночи в «Скрипучем колесе» они как-то быстро подружились. Вероятно, тому причиной стали наркотики. У него была полная сумка кристаллического мета, — неприкосновенный запас, как он сказал — отчего, она, довольно быстро протрезвела. Она с радостью отправилась к нему домой, когда в «Колесе» кончилась вся выпивка. При других обстоятельствах она, наверное, с ним переспала бы — мужчины её никогда, особо не интересовали, но новый опыт притягивал и Господь свидетель, ей нравилась его компания. Но не в этот раз. Если она с ним переспит, она может, на самом деле уснуть, как обычно и происходило, а ей очень не хотелось этого делать. Не то, чтобы она считала, что заинтересовала его — Гарт Фликингер, несколько отличался от других мужчин и, за исключением, дури, особо ничем не интересовался.

Оказавшись у него дома, они продолжили вечеринку, распотрошив неприкосновенный запас, чтобы она могла не спать ближайшие 48 часов. Когда в воскресенье утром он, наконец, уснул на несколько часов, она смогла осмотреть рабочий стол доктора. В нём она, предсказуемо нашла несколько медицинских журналов и разнообразные грязные курительные трубки. Менее ожидаемой оказалась фотография младенца завернутого в розовое одеяло. На обратной стороне карандашом было написано «Кэти», а в самом нижнем ящике она нашла витамины для рептилий. Затем она включила его проигрыватель. Кроме записей живых концертов у него ничего не было. Ей не хотелось слушать «Кейси Джонс»[96]. Она сама уже стала как Кейси Джонс. Микаэла бегло просмотрела около пятисот телеканалов на гигантском телевизоре Гарта, задерживаясь на тех, где звучали самые громкие оскорбления, самые яростные и отчаянные крики. Кажется, ещё она заказывала новый пылесос и отправила заказ на свой старый адрес в Вашингтоне. Впрочем, в том, что его доставят, она сомневалась. Несмотря на то, что на звонок ответил мужчина, она была уверена, что накладные подписывала женщина. Разве, не женщины этим занимались? Всякими мелочами?

Увидите унитаз без сидушки, знайте, где-то рядом должна быть женщина.

— Трум говорил, что у него самая лучшая дурь, и он не врал, — сказал Гарт, ведя её к трейлеру. — В смысле, не пойми меня неправильно, он псих и врал всегда, но в данном случае, он говорил чистую правду.

В стене трейлере зияла дыра, обрамленная чем-то, похожим на высохшую кровь, но, скорее всего, ничего там не было. Она, вероятно, ходит во сне, как делают люди, которые очень давно не спали. Так говорил какой-то самозваный эксперт на «Американских новостях» перед тем, как она отправилась на родину, в Аппалачи.

— Ты ведь не видишь дыру в стене, да? — спросила она у Гарта. Даже голос у неё был, как во сне. Как будто в голове у Микаэлы вопил громкоговоритель.

— Да, да, — отозвался Гарт. — Она там. Ну, точно. Слышь, Мики, Трум назвал эту штуку «фиолетовая молния», и я смог её распробовать перед тем, как та дикая баба вломилась к нему и убила вместе с другом, — Гарт мгновенно сменил тему разговора. — У чувака была идиотская татуировка. Кусок говна из «Саут Парка», помнишь? Который ещё поёт всякое? Набил прямо на кадыке. Ну, кто набивает на кадыке кусок говна? Даже если это говно поёт и пляшет, оно всё равно говно. Каждый, кто будет на тебя смотреть, будет видеть только говно. Я не специалист, но знающие люди говорили, свести такую будет очень больно.

— Гарт. Стой. Назад. Дикая баба. Это про неё в городе говорят? Про ту, что сейчас в тюрьме?

— Ааа. Ну, да. Очень сильная, настоящий Халк[97]. Повезло, что я смог убежать. Угодил в лужу, образовавшуюся из-за сточных вод, вытекавших из канализационной трубы, не важно. Поверь, мы должны быть благодарны за это. Важен только этот суперкристалл. Трум не сам его создал, привез, кажется из Саванны[98]. Но он собирался начать готовить такой же, сечешь? Провести анализ и создать собственный. У него было два пакета этой херни и она где-то здесь. Я её найду.

Микаэла надеялась на это, потому что нужно было пополнить запасы. За эти дни они выкурили весь НЗ Гарта, скурили даже окурки, найденные под диваном. Гарт, при этом настаивал, чтобы она чистила зубы после каждого использования бонга.

— Мет плохо сказывается на зубах, — объяснил он. — Народ упарывается и забывает о личной гигиене.

От дури у неё першило в горле, эффект её давно уже прошел, но она, хотя бы не спала. Микаэла была уверена, что уснет по дороге к трейлеру, ей это казалось неизбежным, однако по какой-то неведомой причине оставалась в сознании. И всё ради чего? Этот трейлер на древних цементных блоках не был похож на Фонтан Желаний. Она могла лишь надеяться, что эта «фиолетовая молния» не была плодом воспаленной наркотиками фантазии Гарта.

— Иди, — сказала она. — Я с тобой не пойду. Там, наверное, призраки.

Гарт неодобрительно посмотрел на Микаэлу.

— Мики, ты же репортер. Спец по новостям. Ты же знаешь, призраков не бывает.

— Да, знаю, — выкрикнул громкоговоритель в голове Микаэлы. — Но в своём нынешнем состоянии я, всё равно, могу их увидеть.

— Я не хочу оставлять тебя одну. Я не смогу разбудить тебя, если ты начнешь залипать.

— Я сама себя разбужу. Иди. Только не задерживайся.

Гарт поднялся по ступенькам, подергал дверь, пихнул её плечом, когда она не поддалась. Дверь открылась и Гарт ввалился внутрь. Мгновение спустя, в багровой дыре появилась его голова с широкой ухмылкой на лице.

— Не засыпай, красавица! Не забывай, твой носик нам ещё понадобится!

— Хрена тебе, чувачок, — ответила она, но Гарт уже скрылся внутри. Послышался грохот и шум — Гарт искал пресловутую «фиолетовую молнию». Скорее всего, её уже нашли копы, отвезли в участок и спрятали в сейф. Либо унесли домой, своим женщинам.

Микаэла гуляла среди руин взорванной метлаборатории. Никто здесь его варить больше не будет, ни фиолетовый, ни какой-либо другой. Микаэле было интересно, лаборатория взорвалась сама, как иногда уже бывало, или её взорвала та, что убила варщиков? Её очень волновал этот вопрос, но ещё сильнее Микаэлу интересовала эта женщина. Она вызывала у неё тот самый интерес, какой она испытывала, исследуя бельевой шкаф Антона Дубчека, когда ей было восемь лет. Это привело её к мысли, что журналистика — это копание в чужих бельевых шкафах, в буквальном и переносном смысле. Какая-то часть её сознания продолжала действовать, она не спала, поддерживаемая метамфетамином Фликингера. У неё было множество вопросов, остающихся без ответа.

Вопросов, вроде, что такое эта «аврора»? И не только, что, но и почему. Вопросов, вроде, очнутся ли женщины ото сна, подобно Спящей красавице? И, конечно, вопроса, кто же такая эта женщина, убившая варщиков, чьё имя, исходя из разговоров в «Скрипучем колесе» и среди горожан, было то ли Эви, то ли Эвелин, то ли Этелин Блэк. Эта женщина, якобы засыпала и просыпалась, как раньше, что делало её непохожей ни на одну женщину в мире, за исключением, наверное, таких уголков планеты, как Огненная земля или верховья Гималаев. Может, конечно, это всё слухи, но Микаэла считала, что в них была доля истины. Если эти слухи распространяют самые разные люди, к ним стоит прислушаться.

«Если бы я не стояла одной ногой в реальном мире, а другой в Стране грёз, — думала про себя Микаэла, гуляя среди руин лаборатории, — я бы поехала в тюрьму и сама всё узнала».

Ещё вопрос: кто руководит тюрьмой, если её мать уснула? Хикс? Мать говорила о нём, что мозгов у него, как у телёнка, а крепости, как у медузы. Если память ей не изменяла, первой по старшинству была Ванесса Лэмпли. Если Лэмпли ушла или уснула, оставался…

Что так гудит в голове? Микаэла подумала о высоковольтных линиях, проходивших неподалеку. Не то. Её взгляд выловил нечто, что трудно было назвать обычным. Светящиеся пятна, похожие на отпечатки ног в нескольких метрах от разрушенного сарая. Эти светящиеся отпечатки, на траве и мху, словно говорили: «Сюда, миледи». А на ветках деревьев сидело огромное множество мотыльков и наблюдало за ней.

— Кыш! — крикнула она на стаю. Мотыльки дернули крыльями, но с места не сдвинулись. Микаэла хлопнула себя по одной щеке, затем по другой. Мотыльки никуда не делись.

Микаэла обернулась и посмотрела на руины сарая и трейлер. Она ожидала увидеть себя, лежащей на земле, постепенно покрывающейся паутиной, увидеть, как её душа отделилась от бренного тела. Однако ничего подобного не было, лишь развалины лаборатории, да из трейлера доносилось раздраженное ворчание занимавшегося поисками Гарта.

Она снова посмотрела на путь — путь, который указывали светящиеся следы — и метрах в пятнадцати увидела лиса. Он сидел, аккуратно сложив лапы, и внимательно наблюдал за ней. Когда она сделала несколько осторожных шагов в его сторону, лис встал, развернулся и двинулся в лес. По пути он обернулся и Микаэла разглядела на его морде нечто похожее на ухмылку.

«Сюда, миледи».

Микаэла пошла за ним. Любопытство окончательно разбудило её, она не чувствовала себя такой бодрой уже несколько дней. Когда она преодолела сотню метров, мотыльков на ветках стало ещё больше. Наверное, тысячи. Нет, десятки тысяч. Если они нападут на неё (на ум тут же пришел фильм Хичкока о взбесившихся птицах), то разорвут её на части. Но Микаэла не думала, что нечто подобное могло произойти. Мотыли были лишь наблюдателями. Стражами. Сопровождающими. Главным тут был лис. Но куда он её вел?

Лис вёл Микаэлу по холмам и оврагам, через заросли березы и ольхи. Стволы деревьев были покрыты чем-то белым. Она коснулась одного из белых пятен. Её пальцы на мгновение засветились, и тут же погасли. Были ли здесь коконы? Или это то, что от них осталось? Снова вопросы без ответов.

Когда она отвлеклась от ладони, лис исчез, но гудение усилилось. Оно уже не было похоже на шум линии электропередач. Оно стало сильнее и ощутимее. Сама земля дрожала под её ногами. Она пошла на звук и остановилась в том же самом месте, где четырьмя дня ранее встала Лила Норкросс.

Впереди была чистая поляна. Посреди неё в небо возносилось толстое дерево, состоящее из множества переплетенных меж собой красноватых стволов. С его ветвей свисали похожие на папоротник древние листья. Она почувствовала островатый запах, чем-то похожий на запах мускатного ореха, но совершенно ей незнакомый. Среди ветвей дерева пела, перелетала и голосила на множестве тональностей целая армада необычных птиц. У подножия дерева стоял павлин, размером с ребенка, его радужный хвост распустился с появлением Микаэлы.

«Я этого не вижу. А если вижу, значит, его видят остальные уснувшие женщины. Я стала, как они. Я уснула среди развалин метлаборатории и пока я стою тут и восхищаюсь этим павлином, меня опутывает кокон. Нужно как-то очнуться».

Её внимание привлек огромный белый тигр. Сначала появился лис, будто ведя его за собой. Вокруг шеи тигра извивалась красная змея, подобно какому-то варварскому ожерелью. Змея постоянно высовывала и всовывала язык, будто пробуя воздух на вкус. Микаэла видела, как вокруг тигра клубились тени, когда тот шел к ней. Его гигантские зеленые зрачки смотрели прямо на неё. Лис бегом подбежал к ней и потерся о её влажную лодыжку.

Десятью минутами ранее Микаэла считала, что больше не способна на бег. Но она развернулась и помчалась прочь, распихивая по сторонам ветки. Сидевшие на них мотыльки беспокойно взмывали ввысь. Она споткнулась, упала на колени, встала и побежала снова. Она бежала, не оглядываясь, потому что боялась увидеть за спиной приближающегося тигра с раскрытой пастью, готовой поглотить её целиком.

Она выбежала из леса на поляну, где около «Мерседеса» стоял Гарт Фликингер, державший в руке большой пакет с чем-то фиолетовым.

— Я, конечно, пластический хирург, но во мне живёт ещё и упорная до злоебучести ищейка! — выкрикнул он. — Никаких сомнений! Этот козел спрятал её за потолочной панелью. Нужно… Мики? Что стряслось?

Наконец, она обернулась. Тигра не было, но лис сидел на месте, как и прежде, аккуратно сложив перед собой лапы.

— Ты его видишь?

— Кого? Лиса? Конечно, вижу, — его радость мгновенно испарилась. — Он тебя не укусил?

— Нет, не укусил, но… Идём со мной, Гарт.

— Куда, в лес? Ну уж нет. Никогда не был бойскаутом. И вообще, я ядовитого плюща боюсь. Я ходил в клуб юных химиков, ха-ха. Не удивительно.

— Тебе нужно пойти. Я серьезно. Это важно. Мне нужно… подтверждение. Нет там никакого ядовитого плюща. Там есть тропа.

Он пошел, но без какого-либо энтузиазма. Она провела его мимо развалин сарая прямо в лес. Поначалу лис бежал впереди, но затем он ускорился и, петляя среди деревьев, исчез из виду. Мотыльки тоже исчезли. Только…

— Вон там, — указала она на след. — Видишь? Пожалуйста, скажи, что видишь.

— Ха, — отозвался Гарт. — Будь я проклят.

Он сунул драгоценный пакет с «фиолетовой молнией» под рубашку, встал на одно колено и внимательно осмотрел след от ступни. Он поднял с земли лист, поковырялся им в отпечатке и понюхал то, что прилипло к листу.

— Из этого ведь сделаны коконы, да? — спросила Микаэла.

— Были когда-то, — ответил Гарт. — Либо это выделения того, что производит коконы. Это лишь предположение, но… — он поднялся на ноги. Казалось, сейчас он напрочь забыл, что они приехали сюда за наркотиками. Где-то в глубине его сознания, под толстым одеялом из метамфетамина проснулся практикующий врач, учёный. — Слушай, до тебя же доходили слухи? Ну, когда мы ходили за припасами? — так называемыми припасами — им удалось добыть скудные крохи пива, чипсов, макарон и растительного масла. Двери универмага «Shopwell», хоть и были открыты, сам он оказался основательно разграблен.

— Слухи о женщине, — сказала она. — Конечно.

— Вероятно у нас тут, в Дулинге завелась наша собственная Тифозная Мэри[99], - продолжал Гарт. — Понимаю, звучит неправдоподобно, ведь «аврора» начала распространяться на другом полушарии, но…

— Думаю, это возможно, — сказала Микаэла. Её разум снова работал на полную мощь, на максимальных оборотах. Ощущение этого казалось ей божественным. Может, оно продлится не очень долго, но сейчас она была готова запрыгнуть на механического быка. Йахху, ковбойша! — Есть кое-что ещё. Я, кажется, нашла источник всего этого. Идём, покажу.

Через десять минут они стояли на краю поляны. Лиса нигде не было. Как и тигра с павлином. Исчезли и причудливые птицы. Дерево стояло на месте, только…

— Ну, — выдохнул он. Ей, практически привиделось, как терпение выходит из него, как воздух из проткнутого шарика. — Добротный старый дуб. Мики, я тебе, конечно, верю, но в нём нет ничего необычного.

— Мне не показалось. Не показалось, — но она уже начала в этом сомневаться.

— Даже если показалось, те следы и светящаяся хрень определенно из разряда «Секретных материалов», — попытался поддержать её Гарт. — У меня на дисках были все серии, и они очень крутые, за исключением сотовых телефонов в первых трех сезонах. Они чудовищны. Может, вернемся домой, дунем, да пересмотрим, а?

Микаэла не хотела смотреть «Секретные материалы». Ей хотелось поехать в тюрьму и добиться интервью с этой женщиной. Задачка, конечно, была та ещё. Трудно будет убедить охрану впустить её, когда выглядит она, как Злая Ведьма с Запада, только в джинсах и майке. Но после всего, что они тут видели, что нашли возможное место происхождения этой женщины…

— А как насчет настоящих секретных материалов?

— Ты о чём?

— Давай, прокатимся. По пути расскажу.

— Может, сначала, дунем? — он недвусмысленно потряс мешком.

— Позже, — ответила она. Это «позже» обязательно настанет, ведь она совершенно вымотана. Как будто её зашили в большой черный мешок, в котором осталась крошечная щель. И этой щелью было её природное любопытство, дававшее ей свет и глоток воздуха.

— Ну… ладно. Наверное.

На обратном пути впереди шел Гарт. В какой-то момент, Микаэла обернулась и долго смотрела на поляну, надеясь, что её видение снова появится. Но там находился лишь старый дуб. Большой и широкий, однако ничего сверхъестественного в нём не было.

«И всё же, истина где-то там, — подумала она. — Надеюсь, мне хватит сил её отыскать».

7.

Надин Хикс была женщиной старой закалки. Ещё до «авроры», она привыкла представляться «миссис Лоуренс Хикс», будто своим замужеством она была обязана исключительно супругу. Сейчас же она сидела у обеденного стола, похожая на свадебный подарок. Рядом с ней стояло пустое блюдо, стакан, полотенце и разные столовые приборы. Когда пришел Фрэнк, Хикс проводил его в столовую, а сам уселся на стул из вишневого дерева напротив жены, чтобы закончить завтрак.

— Уверен, вам это кажется чем-то странным, — сказал Хикс.

«Нет, — подумал Фрэнк. — Мне не кажется странным сажать свою жену за обеденный стол, как какую-то мумифицированную куклу. Мне это кажется, эм, забыл слово. Ах, мне это кажется настоящим сумасшествием».

— Я здесь не для того, чтобы вас осуждать, — ответил Фрэнк вслух. — Вы пережили шок. Люди делают то, что могут.

— Ну, офицер, а я пытаюсь сделать вид, что всё в порядке, — Хикс был одет в деловой костюм и гладко выбрит, однако под глазами у него набухли огромные мешки, а костюм был помят. Сколько мужчин умели гладить одежду? Или правильно складывать, чтобы не помять? Фрэнк умел, но у него и утюга-то не было. После развода он носил вещи в Дулингскую прачечную, а когда ему срочно требовались глаженые брюки, он прятал их под матрас и минут на 20 ложился сверху. Получалось неплохо.

Завтрак Хикса представлял собой говядину с тостами.

— Надеюсь, вы не против, если я поем. Заморю, так сказать, червячка. Таскать её по дому отнимает много сил. А потом, мы пойдем во двор, — Хикс кивнул в сторону жены. — Верно, Надин?

Какое-то время оба ждали, будто она ответит. Но Надин безмолвно сидела за столом, как чужеродная статуя.

— Послушайте, мистер Хикс, я не хочу отнимать у вас много времени.

— Всё хорошо, — Хикс подхватил вилкой тост и откусил от него. Ему на колени упали капли белого соуса и куски говядины. — Мать твою, — Хикс закашлялся с полным ртом. — И так чистой одежды почти не осталось. Стиркой занимается Надин. Ты бы проснулась и занялась делом, а, Надин? — он проглотил кусок и коротко, по-деловому, кивнул Фрэнку. — Я собираю мусор и выношу его по пятницам. Вполне справедливое разделение труда.

— Сэр, я бы хотел узнать у вас…

— И машину ещё заправлял. Она терпеть не может все эти станции самообслуживания. Я ей говорил: «Тебе нужно учиться, милая, на случай, если я умру раньше тебя». А она ответила…

— Я хотел бы узнать у вас о том, что творится в тюрьме, — Фрэнку хотелось, как можно скорее, убежать из дома Хикса. — Там содержится женщина, о которой говорят в городе. Её зовут Эви Блэк. Что вы можете о ней рассказать?

Хикс молча посмотрел в свою тарелку.

— Я бы держался от неё подальше.

— Она не спит?

— Не спала, когда я уходил. Да, я бы держался от неё подальше.

— Рассказывают, она засыпает и просыпается. Это так?

— Похоже, что так, но… — Хикс продолжал смотреть в тарелку, слегка наклонив голову, будто подозревал, что ему вместо тоста подложили кусок дерьма. — Не хотелось бы пинать дохлую лошадь, но я бы оставил её в покое, офицер.

— Что вы хотите сказать? — Фрэнку вспомнился мотылек, явившийся из пламени, когда Гарт Фликингер поджег кусок кокона. Который пристально их изучал.

— Она забрала мой мобильник.

— Простите, что? Как ей это удалось?

— Она угрожала мне крысами. Крысы на её стороне. Они ей подчиняются.

— Ей подчиняются крысы.

— Вы, ведь, понимаете последствия? Во всех гостиницах, тюрьмах есть грызуны. А сокращения бюджета только усугубляют проблему. Коутс как-то сказала, что придется прекратить травлю, потому что теперь яды им не по карману. В заксобраниях, ведь, об этом не думают, да? Это же просто тюрьма. Что значат крысы, когда заключенные сами, как крысы? Ну, а что если одна из заключенных научится управлять крысами? Что тогда? — Хикс отодвинул тарелку. Внезапно аппетит покинул его. — Это, конечно, риторический вопрос. В заксобраниях о таких вещах никогда не думают.

Фрэнк направился к выходу из столовой, прикидывая вероятность того, что этот человек пережил приступ галлюцинаций из-за пережитого стресса. Но, ведь, он сам видел, как из пламени родился мотылек — как с этим быть? Фрэнк сам всё видел. И разве этот мотылек не смотрел прямо на него, на Фрэнка? Может, конечно, это тоже была галлюцинация. Фрэнк и сам пережил стресс, в конце концов. Но он так не считал. Кто мог бы утверждать, что заместитель директора не поехал крышей? Кто мог бы утверждать, что он не говорил правду?

Может, он сошел с ума именно потому, что говорил правду. Как насчет этой неприятной вероятности?

Хикс поднялся из-за стола.

— Раз уж вы пришли, не поможете мне вынести её наружу? Спина болит, а, ведь, я уже отнюдь не молод.

Фрэнк хотел этого меньше всего, однако согласился. Он ухватил Надин Хикс за распухшие лодыжки, а Хикс взял её за не менее распухшие руки. Они пронесли её по дому, вытащили наружу, обошли дом, осторожно неся спящее тело. Паутина скрипела как подарочная бумага.

— Потерпи, Надин, — сказал Хикс покрывалу, окружавшему лицо его жены. — Отнесем тебя к шезлонгу. Погреешься под солнышком. Уверен, оно до тебя достает.

— И кто сейчас командует? — спросил Фрэнк. — В тюрьме?

— Никто, — ответил Хикс. — А, Ванесса Лэмпли должна быть, если она ещё не спит. Она — старший офицер.

— Психиатр, Норкросс, утверждает, что главный он, — сказал Фрэнк.

— Чушь.

Они усадили миссис Хикс в шезлонг, стоявший на каменном постаменте. Сегодня солнце спряталось за тучами. Пошел легкий дождь. Капли падали на кокон, но не впитывались, а скатывались по нему вниз, будто он был сделан из брезента. Хикс принялся громоздить над женой зонтик. Ножка зонтика царапала каменный постамент.

— Нужно быть внимательней. Нельзя, чтобы она попадала под солнечные лучи — сгорит мгновенно.

— Норкросс? Психиатр? — напомнил Фрэнк.

Хикс хохотнул.

— Норкросс всего лишь наёмный работник. У него нет никакой власти. Никто его не мог назначить.

Его слова не удивили Фрэнка. Он подозревал, что ахинея, которую нёс Норкросс — ахинея и есть. Впрочем, он не злился. На карту поставлены жизни. Множество жизней, но его волновала лишь Нана, потому что она в его глазах представляла остальных. В этом не было никакого эгоизма, если подумать. Можно, даже сказать, Фрэнк проявлял альтруизм! И значит, нужно оставаться спокойным.

— Что он за человек? Мозгоправ этот?

Хикс, наконец, установил зонтик и раскрыл его над головой жены.

— Ну, вот, — он сделал несколько глубоких вздохов.

— Нужно отдать должное, он умён. Очень умён, прямо скажем. Ему не место в тюрьме. И обратите внимание: у него зарплата, почти как у меня, но дезинсектора мы себе позволить не можем. Такая у нас в XXI веке политика, офицер Гири.

— Что вы имеете в виду, говоря, ему не место в тюрьме?

— Почему он не занимается частной практикой? Я видел его дело. У него есть публикации. Есть награды. Я всегда думал, что желание общаться с осужденными и наркоманами — ненормально. Если дело в сексе, то он должен быть очень осторожен. Когда человек выражает желание общаться с женщинами-преступницами, об этом думаешь в первую очередь. Но мне кажется, дело в не этом.

— Как с ним работается? Он адекватен?

— Да, он адекватный человек. Очень адекватный человек, размягченный всеобщей политкорректностью. Именно поэтому я терпеть не могу с ним работать. Мы не клиника, понимаете? Тюрьма — это место для людей, которые отказываются жить по правилам. Это мусорный бак, если с ним правильно обращаться, и нам платят, чтобы мы сидели на его крышке. Коутс обожает с ним спорить, они друзья, но меня он выматывает. Очень, блин, адекватный человек, ага, — Хикс вытащил из кармана мятый платок. С его помощью он смахнул с кокона жены несколько капель. — Постоянно смотрит в глаза. Будто думает, что ты псих.

Фрэнк поблагодарил Хикса и направился к парадной двери, где стояла его машина. Что задумал Норкросс? Зачем он прячет от них эту женщину? Почему он ему не верит? Все факты говорили только об одном: доктор каким-то образом связан с этой женщиной.

К нему подбежал Хикс.

— Мистер Гири! Офицер!

— Что случилось?

Заместитель директора выглядел взволнованным.

— Слушайте, эта женщина… — он потер ладони друг о друга. По пиджаку стекали капли дождя. — Если вам удастся поговорить с Эви Блэк, прошу вас, не говорите ей, будто меня волнует судьба телефона, ладно? Пусть оставит себе. Если понадобится, я возьму телефон жены.

8.

Когда Джаред выбежал на задний двор демонстрационного дома, где они жили с Мэри (если это, конечно, можно назвать жизнью), та сидела, облокотившись на забор. В её волосах появились белые нити.

Он бросился к ней, споткнулся о собачью конуру, стоявшую у окон с синими наличниками (тоже демонстрационную), схватил её, встряхнул и с силой оттянул мочки её ушей, как она и просила сделать, если начнет засыпать. Она сказала, что читала об этом способе в интернете и что он помогает людям быстро проснуться. Конечно, в интернете много разных рецептов того, как не уснуть, равно как и обратного.

Сработало. Её взгляд приобрел осмысленность. Нити отлепились от её лица, взлетели вверх и исчезли.

— Оу! — крикнула она, улыбнулась и коснулась своих ушей. — Кажется, придется снова прокалывать уши. У тебя на лице огромное фиолетовое пятно, ты в курсе?

— Кажется, ты поймала солнечный зайчик, — ответил Джаред. — Идём. Быстрее.

— Зачем?

Джаред не ответил. Если его отец страдал паранойей, она оказалась заразной. В гостиной, где вся обстановка, даже картины на стенах, выглядела какой-то игрушечной и стерильной, он выглянул в окно и домах в шести от них увидел припаркованную полицейскую машину. Из ближайшего дома вышли двое патрульных. Подчиненные матери часто приглашали её на обеды и Джаред знал практически всех в лицо. В этих двоих он узнал Рэнгла и Бэрроуза. Учитывая, что во всех домах, за исключением этого, не было ничего, даже мебели, осмотреть их много времени не занимало. Очень скоро они появятся здесь.

— Джаред, не дергай меня!

Они положили Платину, Молли, миссис Рэнсом и Лилу в главной спальне. Мэри хотела, чтобы они оставались на первом этаже, сказала, что они не станут обращать внимания на обстановку. Джаред настоял на своем и, слава богу. Потому что опасно было даже на втором этаже. Всё из-за того, что демонстрационный дом был меблирован, а значит, они обязательно захотят его осмотреть.

Всё время по пути наверх Мэри не прекращала возмущаться. Джаред схватил корзину с Платиной и дернул за кольцо на потолке. С грохотом опустилась лестница на чердак. Если бы он не оттолкнул Мэри в сторону, она бы ударила её прямо по голове. Джаред поднялся по лестнице, поставил с краю корзину и спустился обратно. Не обращая внимания на расспросы, он добежал до конца коридора и выглянул наружу. Машина медленно ехала по обочине. Осталось только четыре дома. Нет, три.

Он подбежал к Мэри, которая стояла, обхватив себя руками и склонив голову.

— Нужно поднять их наверх, — сказал он, указывая на лестницу.

— Я не могу их нести, — произнесла она голосом обиженного ребенка. — Я устаааала, Джаред!

— Я знаю. Но с Молли ты справишься. Она легкая. Я принесу её бабушку и свою мать.

— Зачем? Зачем нам это всё?

— Потому что нас ищут копы. Отец так сказал.

Он ожидал, что она спросит, зачем патрульные их ищут, но Мэри промолчала. Они прошли в спальню. Женщины лежали на широкой кровати, Молли находилась на полу в ванной. Он поднял девочку и передал Мэри. Затем он взял миссис Рэнсом — старушка показалась ему тяжелее, чем в прошлый раз. Не такая, впрочем, и тяжелая, подумал Джаред и вспомнил, как мать часто говаривала, когда он был маленьким: «Сконцентрируйся на позитивном, отринь негативное».

— И не заморачивайся тем, что между ними, — вслух сказал он, хватая под мышки миссис Рэнсом.

— А? Что?

— Ничего.

С Молли на руках Мэри начала медленно подниматься по лестнице. Джаред, уже представлявший, как Рэнгл и Бэрроуз подъезжают к дому и останавливаются около таблички с надписью «Зайдите и осмотритесь», подтолкнул Мэри плечом под зад.

— Эй, кажется, ты себе слишком многое позволяешь.

— Шевелись, давай.

Каким-то образом она забралась на чердак, не уронив при этом свою ношу на голову Джареду. Он поднялся следом, таща за собой тело миссис Рэнсом. Мэри положила крохотное тело Молли на пол, прямо на доски. Чердак занимал всё пространство дома в длину. Здесь было жарко и очень тесно.

— Сейчас вернусь, — сказал Джаред.

— Ладно, только я тут долго не продержусь. От жары у меня голова болит.

Джаред поспешил в спальню. Он взял мать под руки, как о себе напомнило раненое колено. Он совсем позабыл о её форме, поясе и тяжелых ботинках. Сколько всё это добавляло к весу здоровой крепкой женщины? Пять килограмм? Десять?

Он дотащил её до лестницы и, глядя на крутой подъём, подумал, что никогда не поднимет её наверх.

Позвонили в дверь, раздался перезвон колокольчика, и он принялся втаскивать мать наверх, кряхтя и постанывая. Ему удалось преодолеть три четверти пути, когда силы иссякли. Он мог лишь поддерживать её, чтобы она не свалилась со ступенек. Внезапно, появилась пара рук. Мэри, слава богу. Джаред поднялся ещё на две ступеньки, и Мэри смогла ухватить Лилу.

Внизу один из патрульных сказал:

— Даже не заперто. Дверь открыта. Идём.

Джаред тащил, Мэри тянула. Вместе они сумели занести тело на чердак. Мэри упала на спину рядом с Лилой. Джаред ухватился за лестницу и подтянул её на себя. Лестница поддалась с трудом, Джаред приложил усилие, и лестница полетела вверх, ему пришлось даже придерживать её, чтобы она не хлопнула о потолок.

Снизу послышался голос патрульного:

— Эй, есть кто дома?

— Как будто, хоть одна сучка из мешка тебе ответит, — ответил второй, и оба рассмеялись.

«Сучка из мешка? — повторил про себя Джаред. — Так они их, значит называют? Если бы мать услышала от вас такие слова, ваши сельские жопы вылетели бы со службы со свистом».

Они продолжали болтать, направляясь к кухне на противоположной стороне дома, поэтому Джаред не мог разобрать их слов. Мэри, несмотря на всю усталость, почувствовала его страх и обняла его обеими руками. Он чувствовал запах её пота, а когда она прижалась к нему щекой, ощутил его ещё и кожей.

Голоса вернулись, и Джаред послал полицейским мысленную команду: «Уходите! Видите же, тут никого нет! Так что, уходите!»

Мэри прошептала Джареду на ухо:

— Там в холодильнике еда. И в кладовке тоже. А в мусорном ведре обертка. Что, если они…

По дому разносился стук каблуков — патрульные поднимались на второй этаж. Это плохо, однако они разговаривали не о еде в холодильнике и не о мусоре в ведре, что хорошо («Сконцентрируйся на позитивном»). Они обсуждали, чем займутся после обеда.

Снизу раздался отчетливый голос, кажется, Рэнгла:

— Покрывало какое-то мятое. Что думаешь?

— Ага, — согласился второй. — Я бы не удивился, если бы здесь кто-нибудь незаконно жил, но, скорее всего, те, кто сюда приходят, то есть покупатели, иногда садятся на неё. Проверяют кровать. Это нормально.

Снова стук каблуков, на этот раз, в коридоре. Затем они остановились, судя по голосам, прямо под ними. Мэри крепче обхватила Джареда и прошептала:

— Если они нас найдут здесь, то арестуют.

— Шшшш, — прошипел Джаред. «Они бы арестовали нас, даже, если бы мы сидели внизу. Под предлогом защиты частной собственности».

— Люк на чердак, — сказал, кажется, Бэрроуз. — Сам проверишь или мне пойти?

За вопросом последовала тишина, длившаяся, казалось, целую вечность. Затем, второй, Рэнгл ответил:

— Хочешь — лезь. Если бы Лила с сыном была здесь, они бы сидели внизу. К тому же, у меня аллергия на пыль.

— И всё же…

— Ну, давай, — перебил его Рэнгл, одновременно опуская лестницу. На чердак проник тусклый луч света. Если бы тело Лилы лежало сантиметров на десять ближе к выходу, они бы его заметили. — Лезь в пекло. Там, наверное, градусов шестьдесят.

— На хуй, — ответил Бэрроуз. — И ты со своими отмазками иди на хуй. Аллергия у него. Валим отсюда.

Лестница поднялась обратно, на этот раз, громко хлопнув. Джаред, хоть и ожидал этого, но, всё же, вздрогнул. Каблуки застучали по лестнице. Джаред задержал дыхание, а полицейские стояли внизу и тихо переговаривались. Уловить хоть слово из их разговора было очень трудно. Кажется, они обсуждали Терри Кумбса, что-то говорили об офицере по фамилии Гири и, опять про обед.

«Уходите! — хотелось закричать Джареду. — Не дайте нам с Мэри подохнуть нахер от теплового удара!».

Наконец, хлопнула входная дверь. Джаред попытался уловить звук отъезжающей машины, но не смог. То ли из-за того, что часто и подолгу громко слушал музыку в наушниках, то ил из-за того, что звукоизоляция чердака была слишком плотной. Он досчитал от нуля до ста, затем в обратную сторону. Больше находиться здесь он не мог. Слишком жарко.

— Ушли, вроде бы, — сказал он.

Мэри не ответила и он, внезапно, осознал, что она больше не обнимает его. Он был слишком сосредоточен, чтобы заметить это. Он обернулся и увидел её лежащей на полу, руки вытянуты вдоль тела.

— Мэри! Мэри! Не засыпай!

Она не ответила. Джаред толкнул лестницу, совершенно не заботясь о том, какой шум она произведет при ударе о пол. О полицейских он уже забыл. Сейчас его волновала только Мэри. Может, ещё не поздно её спасти.

Однако было уже поздно. Тряска не помогла. Пока он ждал, что полицейские уйдут, она уснула. Она лежала рядом с Лилой, её красивое лицо постепенно покрывалось переплетающимися белыми нитями.

— Нет, — прошептал Джаред. — Она же так старалась.

Он просидел так минут пять, безучастно глядя, как кокон становился всё толще, затем набрал номер отца.

Это было единственное, что он мог сделать.

Глава 4

1.

В мире, в котором очнулись женщины, Кэнди Мешаум поселилась в доме на Уэст Левин, что по пути к тюрьме. Символично, ведь её собственный дом был настоящей тюрьмой. В новом мире она жила с другими женщинами, регулярными посетительницами встреч, на самом краю города в здании бывшего склада. Этот склад, как и здание магазина «Shopwell» за всё прошедшее время, сумел избежать подтопления, чего нельзя было сказать о большинстве других домов. Склад представлял собой строение в форме латинской буквы L, состоявшее из двух уровней, посреди друг на друга громоздились огромные контейнеры, лес вокруг них был вырублен, а освободившаяся площадка зацементирована. Изготовленные из твердого пластика и стекловолокна контейнеры выполнили обещание, данное на выцветшем рекламном щите снаружи, и не пропустили внутрь ни капли влаги. Сквозь цемент пробивалась трава и молодые деревца, а систему канализации забило листьями, но срезать заросли, очистить слив, открыть секции и выкинуть прочь весь нагроможденный в них, некогда полезный хлам не составило никакого труда. В итоге получилось весьма уютное жильё.

«По крайней мере, Кэнди Мешаум попыталась его таким сделать» — подумала Лила.

Она ходила по контейнеру, куда из распахнутых ворот проникал дневной свет. Посреди помещения стояла кровать, укрытая покрывалом, на которое, в данный момент, падал луч света. На стене без окон висел морской пейзаж: небо и длинное каменистое побережье. Видимо, картина была найдена среди хранившегося на складе барахла. У стены же стояло кресло-качалка, а на полу валялись две спицы и моток пряжи. Рядом стояла корзина, в которой лежала пара вязаных носков, видимо, результаты работы.

— Что скажешь? — снаружи стояла и курила Коутс. Запаянные в пластик пачки сигарет, также пережили долговременное отсутствие людей. Директор — бывший директор — распустила волосы, в них начала проглядывать седина. Свисавшие на худые плечи пряди делали её похожей на жрицу, странствующую по пустыне в поисках своего племени. Лила считала, такой вид ей идет.

— Твоя новая прическа мне нравится.

— Спасибо, но я говорила о женщине, которая была здесь и внезапно исчезла.

Кэнди Мешаум была одной из четырех, включая Эсси, исчезнувших женщин. Лила опросила некоторых жильцов склада. Когда Кэнди сидела в кресле и вязала, она выглядела счастливой и, будто бы, находилась где-то далеко отсюда. Её контейнер находился на втором уровне, ближе к центру, незаметно уйти прихрамывающая женщина, просто не могла. Незаметно исчезнуть она, конечно, могла, но это было крайне маловероятно.

Соседи описывали Кэнди, как спокойную и довольную женщину. Одна из соседок, знавшая Кэнди ещё в старом мире, сказала, она выглядела «переродившейся». Она гордилась своим рукоделием и тем, как обставила новое жилище. Многие подмечали, что свой дом она без намека на иронию называла «домом мечты».

— Не вижу никаких улик. Ничего, что можно было принести в суд, — сказала Лила. Впрочем, она предполагала, что с ней случилось то же, что и с Эсси: мгновение и её нет. Пуф! Абракадабра.

— Та же история, да? — Дженис, смотревшая прямо на Эсси, сообщила, что возникла кратковременная вспышка, наподобие молнии, и она исчезла. Там, где стояла женщина, было пусто. Дженис не успела разглядеть момента превращения, гибели или ещё чего-то. Всё произошло слишком быстро. Она рассказала, что Эсси превратилась в шар света, который мгновенно лопнул, не оставив после себя ничего.

— Может быть, — ответила Лила. Боже, она начала говорить прямо как Клинт.

— Она мертва? — сказала Дженис. — В том, другом мире. Как думаешь?

На стене, рядом с креслом-качалкой сидел мотылек. Он подлетел к ней и сел на ноготь указательного пальца. Лила почувствовала запах гари.

— Может быть, — повторила она. Какое-то время она только и могла, что повторять эти «клинтизмы». — Нужно вернуться и выяснить, что с остальными.

— Бред, — отозвалась Коутс. — Нам есть чем заняться.

Лила улыбнулась.

— Это означает согласие?

Бывший директор Коутс передразнила Лилу:

— Может быть.

2.

На Мейн стрит собралась группа разведчиц, готовившихся исследовать окраины Дулинга. Шесть женщин складывали в гольф-кары разные вещи. Вести группу вызвалась бывшая охранница тюрьмы Милли Олсон. К слову сказать, до этого момента они особо и не пытались выйти за пределы города. В небе не летали ни самолеты, ни вертолеты, на горизонте не было видно никаких огней, в найденных радиоприемниках не звучали голоса и музыка. Это усиливало у Лилы ощущение незавершенности, которое появилось с самого появления здесь. Мир, в котором они жили, напоминал репродукцию. Как домик в стеклянном шарике со снегом, только без снега.

Лила и Дженис появились к самому концу сборов. Бывшая заключенная Нелл Сигер склонилась у одной из машин, проверяя давление в шине. Милли сновала между сумками, сваленными в тележку позади машины, перепроверяя запасы: спальные мешки, замороженная еда, вода, одежда, пара неизвестно каким образом работающих игрушечных раций, найденных запаянными в пластик, пара винтовок, которые Лила самолично очистила и привела в порядок, аптечки. Вокруг царила приподнятая атмосфера, все шутили и смеялись. Кто-то спросил Милли, что она будет делать, если встретит медведя.

— Приручу, — ответила она, не поднимая головы от вещей. Это вызвало взрыв смеха среди окружающих.

— Ты её знала? — спросила Лила у Дженис. — В смысле, до этого? — Они шли по тротуару, плечом к плечу, одетые в зимние куртки. Изо рта шёл пар.

— Блин, я была её начальником.

— Я не про Милли. Я про Кэнди Мешаум.

— Нет. А ты?

— Да, — ответила Лила.

— И?

— Она была жертвой домашнего насилия. Муж избивал её. Хромота у неё из-за этого. Муженек у неё — мудак конченый, по профессии механик, но зарабатывает торговлей оружием. Был связан с Гринерами. Слухи такие ходили, по крайней мере, доказательств у нас не было. Он избивал её тем, что продавал. Жили они на окраине, на Уэст Левин, в полуразвалившейся халупе. Не удивительно, что она не пыталась как-то обустроить жильё — смысла не было. Их соседи вызывали нас несколько раз, слыша её крики, но она никогда на него не заявляла. Боялась последствий.

— Ей повезло, что он её не убил.

— К сожалению, судя по всему, убил.

Директор бросила хмурый взгляд на Лилу.

— Ты думаешь о том же, о чём и я?

— Идём со мной.

Они шли по растрескавшемуся тротуару, сквозь который прорастали пучки травы. Прилегавший к зданию муниципалитета парк был вычищен, пострижен и приведен в порядок. Единственным напоминанием о прошедшем времени здесь была поваленная статуя давно покойного основателя города. Огромная ветка вяза спихнула его с пьедестала. Ветку уже давно утащили и распилили на дрова, но отец-основатель оказался настолько тяжелым, что поправить статую никто не решался. Так он и лежал, уткнувшись бронзовой шляпой в землю, а пятками глядя в небо. Лила не раз видела, как вокруг него вились дети, используя широкую спину статуи в качестве горки.

Дженис сказала:

— Считаешь, её муженек сжёг кокон?

Лила ответила уклончиво:

— Тебе никто не говорил, что иногда чувствует головокружение? Тошноту? Оно появляется внезапно и через пару часов проходит, — Лила сама, пару раз испытывала это ощущение. Об этом же рассказывали Рита Кумбс, миссис Рэнсом и Молли.

— Да, — ответила Дженис. — Об этом говорят почти все. Как будто, на карусели закрутился, только без карусели. Не знаю, знакома ли ты с Надин Хикс, женой одного из моих сотрудников…

— Встречались пару раз на общественных мероприятиях, — сказала Лила и шмыгнула носом.

— Да, она их не пропускает. И даже, когда пропускает, остается в курсе дел, если понимаешь, о чём я. Короче, она говорит, что голова у неё кружится постоянно.

— Ладно. Придержим это пока в уме. Вернемся к поджогам. Что тебе о них известно?

— Не лично мне. Я же, как и ты, здесь почти с самого начала. Но я слышала, как новенькие пересказывали сюжеты из новостей: мужчины сжигают коконы.

— Ну, вот, — заметила Лила.

— Оу, — Дженис пошатнулась на ходу. — Ох, ёпт!

— Тут один сплошной ёпт. Поначалу, я думала, надеялась, что новенькие неправильно всё понимали. Они страдали от переутомления, от стресса и, возможно, увидели по телевизору, как горит что-то похожее на коконы, однако ими не является, — Лила глубоко вдохнула осенний воздух. Он был таким свежим, что появлялось ощущение, будто становишься выше. Никаких выхлопов. Никакой угольной гари. — Это что-то подсознательное — сомневаться в словах женщины. Постоянно находить причины не доверять ей. Так поступают мужчины… да и мы тоже. Я тоже.

— Ты слишком самокритична.

— Я предполагала подобное. Всего часа за четыре до того, как уснуть, я обсуждала это с Терри Кумбсом. Если разорвать кокон, женщины нападают. Они становятся опасными. Они дерутся. Убивают. Не удивлюсь, что многие мужчины увидят в этом возможность, повод поджечь несколько человек.

Дженис улыбнулась.

— И меня ещё обвиняют в том, что я слишком хорошо отношусь к людям.

— Кто-то сжег Эсси, Дженис. В нашем мире. Непонятно кто. Кто-то сжег Кэнди Мешаум. Был ли это расстроенный муженек, когда его боксерская груша, вдруг, уснула? Его бы я допросила в первую очередь, если бы была там.

Лила присела на упавшую статую.

— А головокружение? Уверена, это как-то связано с происходящим там. Нас таскают с места на место. Передвигают, будто мебель. Прежде чем исчезнуть, Эсси тоже была в дурном настроении. Полагаю, прежде чем её поджечь, её сдвинули с места, и от головокружения она стала слегка не в себе.

— Кажется, ты только что уселась на первого мэра Дулинга, — заметила Дженис.

— Переживет. Кто-то же подчищал за ним. Теперь это будет почетная трибуна, — Лила, вдруг поняла, что злится. Что такого сделали Эсси и Кэнди Мешаум, чтобы лишать их нескольких месяцев счастья, после многих лет ада? Счастье не заключается в нескольких поломанных куклах или грузовом контейнере без окон.

А мужчины их сожгли. Она в этом не сомневалась. Вот, так всё и закончилось. Умирая там, умираешь и здесь. Мужчины выдергивали их из этого мира. Из обоих миров. Мужчины. Нигде от них нет спасения.

Видимо, Дженис прочла её мысли… ну, или правильно истолковала выражение её лица.

— Мой муж Арчи был хорошим человеком. Во всём меня поддерживал.

— Ага, только умер рано. Ты бы думала иначе, если бы он был жив, — нельзя было так говорить, но Лила не сожалела о сказанном. Ей на ум пришла старая поговорка амишей[100]: «Вкус поцелуев не еда — помнится недолго». Эту поговорку можно применить ко многим вещам, особенно, когда всё так запутанно. Честность. Уважение. Банальная доброта.

Коутс не выказала никакой обиды.

— Клинт был настолько ужасным мужем?

— Намного лучше, чем муж Кэнди Мешаум.

— Тоже мне сравнение, — заметила Дженис. — Не важно. Я лучше буду помнить своего мужа таким, каким он был, не скатившимся в полное говно.

Лила откинула голову назад.

— Может быть, я его заслужила, — стояла солнечная погода, но на горизонте, вдалеке уже собирались тучи.

— Ну и? Клинт был настолько ужасным мужем?

— Нет. Клинт был хорошим мужем. И хорошим отцом. Тянул свою лямку. Любил меня. В этом у меня никаких сомнений нет. Но о себе почти ничего не рассказывал. Мне приходилось многое узнавать самой и делать очень неприятные вещи. Клинт любил до посинения доказывать необходимость быть открытыми, поддерживать друг друга, но если заглянуть внутрь, там тебя ждал суровый ковбой с рекламы «Marlboro». Мне кажется, это хуже, чем просто врать. Ложь подразумевает определенную степень уважения. Уверена, у него очень богатое и трудное прошлое, которым он со мной не делится, боясь, что я не смогу ему помочь. И он скорее соврет, чем снизойдет до объяснений.

— Под трудным прошлым ты подразумеваешь… что?

— У него было трудное детство. Приходилось драться за место под солнцем, подчас в буквальном смысле. Я не раз замечала, как он начинает поглаживать костяшки пальцев, когда чем-то расстраивается. Но он об этом не говорил. Я спрашивала, а он превращался в ковбоя, — Лила посмотрела на Коутс и увидела на её лице беспокойство.

— Ты же понимаешь, о чём я говорю? О том, что его окружает.

— Наверное, да. У Клинта есть другая сторона. Злая. До недавнего времени я её не замечала.

— И меня это бесит. Знаешь, что хуже всего? У меня остается чувство… обескураженности.

Дженис сковырнула носком ботинка кусок грязи с лица статуи.

— Теперь я понимаю, что значить обескуражить человека.

Гольф-кары тронулись с места, волоча за собой тележки с вещами. Колонна исчезла за поворотом, чтобы появиться чуть позже, на возвышенности и, затем исчезнуть окончательно.

Лила и Дженис сменили тему разговора на текущие дела: ремонт домов на Смит стрит, две прекрасные лошади, пойманные неподалеку и обучение их, точнее, переобучение, приучение к людям, Магда Дубчек и двое бывших заключенных, заявлявших, что у них почти всё готово. Если бы у них было больше проводов и солнечных панелей, они смогли бы обеспечить всех чистой проточной водой. Пользоваться сантехникой — настоящая американская мечта.

Они проговорили почти до заката и ничто, ни Клинт, ни Джаред, ни Арчи, ни муж Кэнди Мишаум, ни даже Иисус Христос за это время не обсуждались. Ни один мужчина не помешал их разговору.

3.

Об Эви они тоже не говорили, но Лила о ней не забывала. Не забыла она о том, в какой именно момент та появилась в Дулинге, не забыла о её странной манере говорить, будто она что-то знала, не забыла о покрытых паутиной следах неподалеку от трейлера Трумэна Мейвезера. Помнила она и о том, куда её привели эти следы — к Чудо-древу, чья крона терялась в вышине. Лила прекрасно помнила и зверей, появившихся рядом с деревом — белого тигра, змею, павлина и лиса.

Частенько перед глазами всплывала картина — ствол дерева, переплетенный из множества других стволов. Она была такой красивой, такой завораживающей.

Эви пришла с этого Древа? Или Древо появилось благодаря Эви? А все женщины в «нашем месте» — им всё это снится или они сами — сон?

4.

Двое суток «наше место» заливал ледяной дождь. Он прибивал к земле ветки деревьев, проникал в дома, заливал улицы огромными стылыми лужами. Лила пряталась в палатке в компании с книгой, изредка отвлекаясь, чтобы пинком изнутри стряхнуть с брезента наледь и воду. При каждом ударе слышался звон, как от разбитого стекла.

Перед тем, как перейти с обычных книг на электронные, она и предположить не могла, что мир, каким она его знала, может перестать существовать. В её старом доме ещё оставались бумажные книги, но они почти все покрылись плесенью. Закончив с чтением одной, она вылезла из палатки во двор перед руинами своего бывшего уже дома. Находиться в нём без сына и мужа было неприятно, слишком пусто было здесь без них, однако жить где-то ещё, не рядом с домом, Лила не могла.

Луч фонаря выхватывал блестящие потеки воды на стенах. Дождь шумел подобно бушующему океану. С полки в гостиной Лила взяла какой-то ужастик и собралась уже вернуться в палатку. Луч света поймал какой-то странный листок бумаги, лежавший на сгнившем давным-давно кухонном стуле. Это было письмо от Антона с указанием своему «садовнику» решить вопрос с вязами на их заднем дворе.

Она долгое время смотрела на эту записку, которая, внезапно, приблизила её… к чему? К настоящей жизни? К прошлой жизни? Она появилась внезапно, как ребенок, выбежавший на трассу.

5.

Исследовательский отряд отсутствовал неделю, пока не вернулась Селия Фроуд. Она шла пешком и была совершенно одна.

6.

Селия рассказала, что, начиная от тюрьмы, в сторону соседнего городка Мейлока, трасса стала абсолютно непроходимой. Через каждые сто метров приходилось останавливаться и откидывать очередное упавшее дерево. Пришлось оставить гольф-кары и пойти пешком.

В Мейлоке они никого не встретили. Не нашли они также никаких признаков возродившейся жизни. Жилые дома и здания выглядели, как в Дулинге — заросшие, полуразрушенные, некоторые сгорели. Чуть далее, над ручьем Доррс Холлоу Стрим, превратившемся в широкую реку, полную утонувших машин, дорога оказалась размыта. Селия предположила, что, наверное, нужно было обойти и зайти в город. Там они бы смогли набрать полезных вещей в местном хозяйственном магазине. Но они принялись обсуждать кинотеатр в городке Игл, что в десяти милях отсюда. Они решили, что было бы неплохо, привезти назад кинопроектор и показать детям мультики. Магда убедила их, что мощности генератора хватит, чтобы его запустить.

— Там, в кинотеатре до сих пор лежит копия новой серии «Звездных войн», — сказала Селия и добавила: — Вы в курсе, шериф, там главный герой — женщина?

Лила не стала её поправлять. Видимо, оставить работу полицейского не так уж и просто.

— Продолжай, Селия.

Разведывательная группа перешла Доррс Холлоу Стрим по уцелевшему мосту и вышла на дорогу под названием Лайон Хэд Уэй, по которой можно было быстрее добраться до Игла. Судя по карте, которую они раздобыли в библиотеке Дулинга, там была старая угольная дорога, начинавшаяся где-то в горах. По этой дороге можно добраться до шоссе. Только быстро выяснилось, что карта устарела. Лайон Хэд Уэй заканчивалась у возвышенности, на которой стояла мужская исправительная тюрьма «Львиная голова».

Так как было уже поздно, и была высока вероятность не заметить обрыв и сорваться в пропасть, они решили разбить лагерь возле тюрьмы и осмотреть её утром.

Лиле тюрьма «Львиная голова» была очень хорошо знакома. Именно в этом заведении особого режима братья Гринер должны были провести ближайшие двадцать с чем-то лет.

Дженис Коутс, присутствовавшая при рассказе Селии, кратко охарактеризовала это заведение:

— Мерзкое место.

«Башка», как называли её заключенные в этой тюрьме мужчины, появилась в СМИ задолго до «авроры», как редкий пример успешного восстановления горных территорий. После того, как энергетическая компания «Улисс» уничтожила прилегающие леса и разворотила горные недра, она «восстановила» местность, вывезя весь мусор и срыв гору. Постоянно повторялась одна мысль: местные жители должны видеть не «разрушенную» гору, а «восстановленную» равнину. Все действия компании пытались представить, как работы по восстановлению. Несмотря на то, что большая часть населения штата работала в угольной промышленности, лишь немногие смогли добраться до сути сквозь толщу пустой болтовни. Все эти прекрасные холмы и живописные равнины были завалены шламом и залиты химическими отходами, а жить рядом с такими «соседями» мало кто хотел.

И тюрьма оказалась весьма удобна для реализации программы восстановления территорий. Никто даже не подумал о том, с какими проблемами столкнутся её работники и заключенные. Таким образом, гора Львиная голова превратилась в тюрьму особого режима «Львиная голова».

Селия сказала, что ворота и главный вход в тюрьму оказались распахнуты. Она, Милли, Нелл Сигер и остальные вошли внутрь. В команду разведчиц входили, в основном бывшие заключенные и охранники, поэтому всем было интересно, как там у них всё обустроено. Особых отличий они не заметили, всё было, как и в женской тюрьме. На стенах и полу виднелись лужи, но, в целом, внутри было сухо. Все механизмы выглядели неповрежденными.

— У всех возникло ощущение дежа-вю, — заметила Селия. — Но такое, забавное.

Последняя ночь прошла спокойно. Наутро Селия отправилась искать обходные тропы в горах, дабы не идти в Игл окружным путём. К её удивлению, внезапно, ожила рация.

— Селия! Кажется, мы кого-то видим! — это была Нелл.

— Что? — спросила Селия. — Повтори.

— Мы внутри! Внутри тюрьмы! Окна на их версии Бродвея затемнены, но в одной из одиночных камер мы нашли женщину. Она лежит под желтым одеялом! Кажется, она двигается! Милли пытается вскрыть дверь, электричества нет, так что… — на этом разговор прервался.

Земля под ногами Селии задрожала. Чтобы удержать равновесие, она выставила руки в стороны. Игрушечная рация выскочила из её руки и упала.

Селия бегом вернулась к воротам тюрьмы, её ноги гудели, в груди всё горело. В воздух поднялась огромная туча пыли, чтобы не задохнуться ей пришлось прикрыть рот рукавом. То, что она увидела потом, невозможно было представить, ещё труднее — понять. Вся округа была разрушена, земля вздыблена, как после землетрясения. В воздухе летали куски земли. Селия упала на колени, ей пришлось закрыть глаза и на ощупь искать какую-то твердую поверхность. Перед ней возникла прямоугольная стена карантинной зоны «Львиной головы», а за ней — пустота. За карантинной зоной не было ничего, ни земли, ни здания тюрьмы. Возвышенность провалилась. Тюрьма особого режима последовала за ней. Небольшой пятачок перед воротами остался единственным напоминанием о ней.

Селия не решилась подойти к краю обрыва и заглянуть вниз. Однако ей удалось разглядеть несколько бетонных обломков, постепенно скатывавшихся в пропасть.

— Тогда я вернулась обратно, — заключила Селия. — Быстро, насколько смогла.

Она вздохнула и почесала грязную щёку. Дюжина женщин, прибежавших на встречу у «Shopwell», как только весть о её возвращении разнеслась среди жительниц, стояла в полной тишине.

— Я читала, что о строительстве тюрьмы на этом месте ходили споры, — заговорила Дженис. — Что-то о том, что почва на этом месте слишком мягкая и не выдержит веса здания. Поговаривали, будто угольная компания скрыла эти факты при строительстве. Её осматривали инженеры и…

Селия протяжно выдохнула.

— Мы с Нелл считали это делом обычным. И не думали, что наши отношения сохранятся за пределами тюрьмы, — Селия хмыкнула. — Наверное, я не должна грустить по этому поводу, но мне, блин, очень грустно.

Повисла тишина. Затем Лила сказала:

— Я туда схожу.

Тиффани Джонс добавила:

— Компанию составить?

7.

Коутс сказала, что их задумка идиотская.

— Лила, играть в игры с камнепадом — пиздец какой идиотизм, — они втроем, Лила, Коутс и Тиффани шли по Болл Хилл Роуд. Лила и Тиффани вели рядом с собой лошадей.

— Мы не станем играть с камнепадом, — сказала Лила. — Мы осмотрим то, что осталось после него.

— Заодно выясним, остался ли кто-нибудь в живых, — добавила Тиффани.

— Прикалываешься, что ли? — на холоде нос Дженис покраснел. Сейчас она ещё сильнее походила на жрицу — седеющие волосы развевались на ветру, щеки полыхали алым. — Они упали с обрыва, а сверху на них свалилось здание тюрьмы. Они мертвы. Даже если они действительно нашли там женщину, она тоже мертва.

— Я это понимаю, — сказала Лила. — Однако, раз они нашли там женщину, значит за пределами Дулинга есть и другие. Весть о том, что мы в этом мире не одни… очень сильно нам поможет, Дженис.

— Постарайтесь не погибнуть, — напутствовала их Дженис, когда они вышли на трассу.

— Мы так и планировали, — ответила Лила.

— Не умрем, — сказала Тиффани более коротко.

8.

Тиффани ездила верхом с детства. Её семья управляла яблоневой фермой, содержала коз и пони, у них была игровая площадка и мангал для хот-догов.

— Я постоянно ездила верхом, но… у всех семей есть своя, скажем так, подноготная. Дело не в пони. У меня начались проблемы и появились дурные привычки.

Лила прекрасно знала о проблемах Тиффани, потому как не раз и не два лично её арестовывала. Сейчас Тиффани Джонс совершенно не напоминала себя прежнюю. Сидя в седле крупного жеребца, с каштанового цвета волосами, свисавшими из-под белой ковбойской шляпы, она была похожа на классического персонажа фильмов Джона Форда[101]. Она совсем не была похожа на конченую наркоманку, ещё совсем недавно жившую в трейлере Трумэна Мейвезера.

А ещё она была беременна. Лила слышала, как она говорила об этом на одной из встреч. Лиле казалось, что именно это и стало главной причиной её перемен.

Смеркалось. Скоро придется останавливаться на ночлег. Вдалеке, в паре километрах, темнели окраины Мейлока. Разведчицы уже побывали там и никого не встретили, ни мужчин, ни женщин. Складывалось впечатление, будто жизнь осталась только в Дулинге. И всё же, как минимум одна живая женщина в мужской тюрьме была.

— Кажется, у тебя всё налаживается, — заметила Лила.

Тиффани звонко рассмеялась.

— Загробная жизнь меняет сознание. Дури мне точно не хочется, если ты об этом.

— Значит, по-твоему, это загробная жизнь?

— Не совсем, — ответила она и они не возвращались к этой теме до самой ночи, пока не устроились на ночлег в здании старой заправки, пустовавшей и в старом мире.

— В смысле, загробная жизнь — это либо рай, либо ад, так? — сквозь грязные окна виднелись привязанные к старым колонкам лошади, освещаемые лунным светом.

— Я не верующая, — ответила Лила.

— Я тоже, — сказала Тиффани. — Нет никаких ни ангелов, ни демонов. Но, наше появление здесь — разве не чудо?

Лила вспомнила о Джессике и Роджере Элвеях. Их дочь, Платина, росла очень быстро, она уже повсюду ползала, исследуя окрестности. Дочь Элейн Наттинг, Нана, буквально влюбилась в Плат — ужасное имя[102], на самом деле, но все звали её именно так, вероятно, когда вырастет, девочка возненавидит родителей за него. Вспомнила она и об Эсси и Кэнди, о собственном сыне и муже, обо всей своей прошлой жизни.

— Вроде того, — ответила она. — Похоже.

— Прости. Чудо — неверное слово. Я к тому, что мы всё делаем правильно, так? Значит, это не ад, верно? Я чиста. Чувствую себя хорошо. У нас прекрасные лошади, в прошлой жизни я и мечтать ни о чём таком не могла. Чтобы такой человек, как я ухаживал за такими животными? Да ни в жизнь! — Тиффани фыркнула. — Я занимаюсь тем, что мне нравится. Я понимаю, ты многого лишилась. Почти все здесь многого лишились, но мне-то терять было нечего.

— Я рада за тебя, — что было чистой правдой. Тиффани Джонс заслужила лучшей судьбы.

9.

Они обошли Мейлок и двигались вдоль берега Доррс Холлоу Стрим. В лесу им встретилась стая одичавших собак, вышедших из зарослей, чтобы посмотреть, кто идёт. Их было шесть или семь, овчарки и лабрадоры, в основном, они стояли и смотрели на них, высунув языки. Лила вытащила пистолет, её кобыла понюхала воздух и ускорила шаг.

— Нет, нет, — Тиффани вытянула руку и почесала кобылу за ухом. Её голос был тихим, но твёрдым. — Лила не станет стрелять.

— Не станет? — переспросила Лила, не сводя глаз с собаки в центре. Шерсть собаки была черно-серого окраса, разноцветные — голубой и желтый — зрачки, а пасть казалась чрезмерно большой. Лила была не из тех людей, кто давал волю воображению, однако ей показалось, что собака бешеная.

— Конечно, не станет. Они хотят погнаться за нами. Но мы идём своей дорогой. Мы не позволим преследовать нас, — голос Тиффани оставался четким и твердым. Лила подумала, что Тиффани, может и не знала, что делала, но определенно верила в то, что делала. Они прошли мимо стаи и скрылись в кустах. Собаки не стали их преследовать.

— Ты была права, — признала Лила. — Спасибо.

Тиффани ответила:

— Пожалуйста. Но дело не в тебе. Без обид, шериф, но пугать лошадей я не позволю.

10.

Они пересекли реку, и пошли в сторону от дороги, которая вела в горы и по которой двигалась группа разведки. Лошади спустились в ложбину, образовавшуюся между тем, что осталось от Лайон Хэд Уэй по левую сторону и скалой с острыми выступами, возвышавшуюся справа. Во рту у них появился стойкий металлический привкус. Со всех сторон шумно сыпалась земля и камни.

Они привязали лошадей в паре сотен метров от развалин тюрьмы и пошли пешком.

— Интересно, новая женщина ещё там? — задумалась Тиффани.

— Возможно — ответила Лила. — Но найти кого-нибудь из своих было бы предпочтительней.

Куски камня, некоторые размером с грузовик, громоздились на месте тюрьмы, подобно надгробиям. Лиле казалось, что они, вот-вот, под собственным весом рухнут с обрыва.

Обломки здания тюрьмы лежали внизу, сформировав нечто похожее на пирамиду. Удивительно, как строение ещё смогло частично уцелеть при таком падении. Оно выглядело, как кукольный домик, разрушенный пинком хулигана. Из кучи торчали кривые куски арматуры, слегка присыпанные горной породой. Всё это новое строение буквально было испещрено черными провалами. Повсюду валялись размолотые в щепу деревья.

Лила надела на лицо хирургическую маску.

— Тиффани, стой здесь.

— Я хочу с тобой. Мне не страшно. Дай мне одну, — она указала на связку масок в руке Лилы.

— Знаю, что не страшно. Но нужно, чтобы кто-то оставался снаружи, если вся эта громада рухнет. Пусть это будет опытная наездница, а не стареющий коп. К тому же, мы обе понимаем, что тебе нужно позаботиться не только о себе.

Возле ближайшего провала Лила чуть не упала. Но Тиффани этого не видела — она уже вернулась к лошадям.

11.

Свет фонаря с трудом проникал через завалы битого бетона. Лила заметила, что идет по упавшей стене, ступая по закрытым дверям камер. Всё здесь перевернулось с ног на голову. Потолок находился от неё по правую руку. Таким образом, потолком стала левая стена, а пол левой стеной. Чтобы протиснуться через полуоткрытую дверь, ей пришлось пригнуться. Отовсюду доносился скрип и звук капающей воды. Под ногами хрустело стекло и бетонная крошка.

Путь ей преграждал завал из бетона, поломанных труб и кусков изоляции. Она посветила фонариком вокруг себя. Вдоль стены над её головой под красной полосой было выведено «Уровень А». Она подпрыгнула, ухватилась за свисающую дверь, подтянулась и втащила себя в камеру. В противоположной от свисающей двери стене зияла дыра. Лила осторожно, насколько это возможно, двинулась в ту сторону. Скрючившись, ей удалось пролезть в эту дыру. По спине карябал и драл рубашку острый бетон.

В голове возник голос Клинта, поинтересовавшийся, может — это лишь предположение, не принимай его близко к сердцу — стоит пересмотреть соотношение вероятного риска и возможной награды?

«Давай, разберемся, Лила. Давай рассмотрим риск лазания по руинам на дне ущелья. А, ведь, ещё вокруг шастают дикие собаки, а наверху тебя ждет, или не ждет уже, беременная наркоманка с лошадьми. И, ведь тебе, милая, не сочти за грубость, просто констатирую факт, уже 45. Всем известно, что самый лучший возраст для женщины, когда можно лазать по разным развалинам — от 18 до 29. Ты не целевая группа. Плюс ко всему, велика вероятность смерти, ужасной смерти, долгой и мучительной».

В соседней камере Лиле пришлось перелезать через гнутый стальной унитаз, а затем проползать в очередную дыру в полу. Не ощутив под ногами опоры, она была вынуждена искать, за что зацепиться. В ладонь врезалось что-то металлическое.

Рана на ладони оказалась глубокой. Видимо, придется накладывать швы. Ей нужно было залезть обратно, чтобы взять передышку и перевязать рану.

Однако, вместо этого Лила оторвала от рубашки кусок ткани и просто завязала её на руке. Свет фонаря высветил ещё один указатель: «Карцер». Это хорошо. Кажется, именно здесь разведчицы нашли выжившую. Ситуацию портило то, что над её головой зияла пустота. И самое ужасное — это чья-то согнутая нога, торчащая из-под завала в углу. На ней были зеленые вельветовые брюки, какие были на Нелл Сигер, когда группа выходила в поход.

— Тиф я об этом говорить не стану, — вслух произнесла Лила. Звук собственного голоса одновременно и обнадежил и испугал её. — Ничего хорошего из этого не выйдет.

Лила посветила фонарем вверх. Карцер «Львиной головы» превратился в широченную печную трубу. Она повертелась по сторонам в поисках выхода и, кажется, заметила один. Потолок помещения обвалился, однако несущие стальные фермы, хоть и сильно накренились, но уцелели и напоминали собой своеобразную лестницу.

«В качестве награды, — продолжал Клинт в её голове, — может быть, найдешь выживших. Может быть. Но не ври себе. Ты же понимаешь, что эти руины пусты, как и весь остальной мир. Никого, кроме трупов тех, кто отправился вместе с Нелл, здесь нет. Пусть эта единственная торчащая нога станет памятником им всем. Если в этом мире, который вы зовёте «нашим местом» есть другие женщины, они бы уже дали о себе знать. Ну, или оставили бы какие-нибудь следы. Что ты пытаешься доказать? Что женщина тоже может быть ковбоем с рекламы «Marlboro»?»

Видимо, даже воображаемый Клинт не мог сказать, что переживает за неё. Он вел себя с ней, как врач с пациентом, швыряя наводящие вопросы, как кость собаке.

— Отстань, Клинт, — сказала Лила и, на удивление, он замолчал.

Она вытянулась и ухватилась за ближайшую балку. Та прогнулась, но выдержала её вес. Из раны на ладони потекла кровь, но ей удалось подтянуться и забраться на балку. Она закинула ногу на следующую, та тоже изогнулась. Лила вытянулась, ухватилась за неё и принялась карабкаться по балкам. Для передвижения Лила помогала себе здоровой левой рукой, держа фонарь в больной правой. Ни в первой осмотренной ею камере, ни во второй, ни в третьей никого не было. Ей встречались лишь обломки бетона, некогда бывшего полом. Раненая рука пульсировала. Под рукав текла кровь. В четвертой камере тоже никого не было, она остановилась ненадолго передохнуть, стараясь не всматриваться в темноту. Кажется, для подобных вещей был какой-то метод? Кажется, Джаред что-то подобное говорил о беге по пересеченной местности. А, точно: «Когда в легких начинает жечь, — говорил он, — я представляю, что на меня смотрят девчонки, и понимаю, что не имею права сдаться».

Здесь этот метод не сработает. Нужно продолжать идти.

Лила вскарабкалась на очередную балку. В пятой камере находилась детская кроватка, раковина и поломанный унитаз.

Она оказалась в общем зале. На левую сторону уходил ещё один коридор. В конце этого коридора фонарь Лилы выхватил кучу тряпья, похожую на гору трупов. Кажется, разведчики, решила она. Вроде бы, Нелл Сигер носила такую же красную куртку. Лила не была в этом уверена, однако становилось холодно, она начала мерзнуть. Их скидали в кучу, а чуть позже накидали ещё. Придется их здесь оставить.

Куча зашевелилась, что-то внутри запищало. Видимо, крысы пережили обвал.

Лила прошла ещё чуть дальше. Каждая металлическая балка, на которую она ступала, казалось, прогибалась всё сильнее и всё сильнее раскачивалась, когда Лила с неё сходила. Шестая, седьмая, восьмая и девятая камеры пустовали. Как обычно, находка окажется в самом конце. На самой дальней полке, в самом последнем шкафу, в самом крошечном кармашке рюкзака.

Если она сейчас упадет, то хотя бы умрет мгновенно.

Ты всегда, при любых обстоятельствах упадешь с последней потолочной балки, по которым скачешь через коридор тюрьмы особого режима, разрушенной в результате обрушения выработанных подземных штолен.

Однако она решила пока не сдаваться. Джессику Элвей она убила, защищаясь. Она — первая женщина-шериф в истории округа Дулинг. Она арестовала братьев Гринер, и когда Лоу Гринер послал её на хер, рассмеялась ему в лицо. Несколько оставшихся метров не заставят её отступить.

Она сунулась во тьму, повиснув, будто на руках партнера по танцам и посветила фонарем в десятую камеру.

На окошке двери лежала секс-кукла. Её алые губы были изогнуты, будто от удивления, глаза выглядели безжизненными точками. Голова её склонилась, а плечи кто-то смял. Прямо на лбу у неё была приклеена записка: «Поздравляем с сорокалетием, Ларри!»

12.

— Давай, Лила! — крикнула Тиффани. Её голос доносился откуда-то снизу. — Сначала делай шаг, потом думай о следующем.

— Ладно, — ответила Лила. Она была рада, что Тиффани её не слышала. На самом деле, мало было вещей, которым она бы сейчас обрадовалась. В горле у неё пересохло, мышцы стонали, рука горела. Голос внизу, как будто раздавался из другой жизни. Черная лестница, казалось, никогда не кончится.

— Отлично. Ещё шажочек, — снова крикнула Тиффани. — Нужно сделать ещё один шаг. Всё начинается с него.

13.

— Секс-кукла, — удивлялась позже Тиффани. — Подарок на день рождения. И её приняли за человека?

Лила пожала плечами.

— Не знаю. Рассказала, что видела. Может, у этой ситуации и есть какая-то предыстория, но нам она неизвестна.

Они ехали весь день до самой темноты. Тиффани хотела, чтобы одна из женщин «нашего места» с медицинским образованием обработала раненую руку Лилы. Та отвечала, что переживёт, однако Тиффани настояла на своём.

— Я обещала этой старой карге — бывшему тюремному директору, что мы не умрем. Мы — значит обе.

Она рассказывала Лиле о своей квартире в Шарлоттсвиле, где жила до того, как метамфетамин ворвался в её жизнь. У неё рос целый лес папоротников.

— Живя в таких местах просто необходимо иметь множество растений, — сказала она.

Размеренный шаг её лошади постоянно склонял Лилу ко сну и, видимо-таки, склонил.

— Что?

— Растения, — пояснила Тиффани. — Я рассказываю тебе о растениях специально, чтобы ты не уснула.

Лиле захотелось рассмеяться, но получился лишь зевок. Она сказала Тиффани, чтобы та не грустила.

— Найдем мы тебе растения. Всю округу ими, блядь, засадишь. Это не проблема.

Позже Лила спросила у неё, кого она хочет — мальчика или девочку.

— Здорового ребенка, — ответила Тиффани. — Не важно, кто, лишь бы здоровый был.

— Если будет девочка, как насчет имени Ферн?

Тиффани рассмеялась.

— Вдохновляет!

Дулинг появился ближе к рассвету, окутанный голубоватой дымкой. От парковки возле руин «Скрипучего колеса» тянулся дым. Там находилась общественная кухня. Электричество пока ещё не было повсеместным и постоянным явлением, поэтому готовили на открытом воздухе и сразу всё, что можно. «Колесо» оказалось отличным источником топлива. Доски, устилавшие крышу и стены, постепенно исчезали в печной топке.

Тиффани вела их прямо к огню. Вокруг костра собралось не менее дюжины женщин, одетых в бесформенные пальто, куртки и шапки. На огне варились два чана с кофе.

— С возвращением. Кофейку? — приветствовала их Дженис Коутс.

— К сожалению, у нас ничего нет, — ответила Лила. — Там только секс-кукла была. Если в этом мире ещё кто-то есть, мы их не нашли. Остальные же… — она покачала головой.

— Миссис Норкросс?

Все повернулись к новенькой, появившейся днем ранее. Лила шагнула к ней и остановилась.

— Мэри Пак? Это ты?

Мэри подошла к Лиле и обняла её.

— Я была с Джаредом, миссис Норкросс. Вам, наверное, захочется узнать, что с ним всё хорошо. Ну или было, когда я ушла. Я уснула в демонстрационном доме, что неподалеку от вашего.

Глава 5

1.

Тиг Мёрфи стал первым офицером охраны, которому Клинт рассказал всю правду об Эви Блэк и том, что она говорила: что именно от Клинта зависит судьба Эви, однако она станет умолять о спасении не сильнее, чем Иисус, представший пред очами Понтия Пилата. В заключение Клинт добавил:

— Я вам врал, потому что не знал, как представить истинное положение вещей.

— Хм. Вы знали, док, что я преподавал историю в школе? — Тиг смотрел на Клинта именно так, как учитель смотрит на учеников. Этот взгляд просто призывал сомневаться. В этом взгляде было желание дать ученикам знание.

— Да, я в курсе, — ответил Клинт. Он затащил офицера в прачечную для разговора с глазу на глаз.

— Я стал первым в нашей семье, кто смог окончить колледж. Ломать носы в тюрьме для меня, по сути, понижение в статусе. Но знаете, я видел, как вы обращаетесь со всеми этими девчонками. И знаю, что, несмотря на то, что все они поступали очень плохо, на самом деле они не такие уж и плохие люди. Так что, чем смогу — помогу… — он улыбнулся и коснулся редеющих волос на голове. Сейчас он сильнее всего был похож на учителя, расхаживающего из стороны в сторону и рассказывающего историю противостояния Хэтфилдов и Маккоев[103], всё активнее и активнее растирая волосы на голове.

— Значит, поможете, — сказал Клинт. Если бы никто из офицеров не согласился ему помочь, в одиночку он бы не справился. А на стороне Терри Кумбса и этого второго, все полицейские силы. А если будет надо, они призовут ополченцев. Клинт отлично помнил, как Фрэнк Гири внимательно осматривал ворота и заграждения в поисках слабых мест.

— Вы, правда, в это верите? В то, что она волшебница? — Тиг произнес слово «волшебница» с той же интонацией, с какой Джаред произносил слово «действительно»: «Ты действительно хочешь проверить мою домашку?»

— Я верю в то, что она имеет некую власть над происходящим вокруг и, что более важно, я верю, что в это верят люди снаружи.

— Вы верите, что она волшебница, — выражение лица Тига, словно говорило: «Парень, ты, что, накурился?»

— Вообще-то, да, — Клинт поднял руку, призывая Тига к тишине, хоть на мгновение. — Но, даже если я не прав, нам нужно держать тюрьму под контролем. Это наша обязанность. Нужно защищать каждую заключенную. Я не верю, что Терри Кумбс или Фрэнк Гири хотят просто поговорить с Эви. Вы сами с ней общались. И прекрасно понимаете, что какой бы сумасшедшей она ни была, у неё просто дар выводить людей из себя. Она будет продолжать, пока кто-нибудь не взбесится и не прикончит её. Или все они вместе. Не исключено, что прилюдно сожгут на костре.

— Ну, это уже просто бред.

— Отнюдь. Слышали об отрядах поджигателей?

Тиг облокотился на стиральную машину.

— Ладно.

Клинту захотелось его обнять.

— Спасибо.

— Вообще-то, это моя работа, но, пожалуйста. Сколько, по-вашему, нам придется держаться?

— Недолго. Максимум, несколько дней. Так она утверждает, по крайней мере, — он, внезапно, осознал, что говорит об Эви, как какой-нибудь древний грек говорил о разозленном божестве. Это было неправильно и всё же являлось чистой правдой.

2.

— Погодь-погодь-погодь, — сказал Рэнд Куигли, когда Клинт пересказал ему ту же историю. — Если мы позволим копам её взять, она уничтожит весь мир?

Именно так и считал Клинт, но он предпочитал не сильно об этом задумываться.

— Мы не должны позволить местным копам её взять, Рэнд. Это главное.

Бледно-карие глаза Рэнда моргнули за линзами толстых квадратных очков, толстая двойная бровь над ними изогнулась, подобно гусенице.

— А что, насчет центра по контролю заболеваний? Ты же говорил с центром?

Ему на помощь пришел Тиг.

— Центр — херня полная. Док делал это, чтобы мы не ушли.

В этот момент Рэнд занес ногу для шага и Клинт решил, что сейчас всё кончится. Однако Рэнд молча посмотрел, сначала на Клинта, затем на Тига и спросил:

— С ними нет связи?

— Нет, — ответил Клинт.

— Вообще никакой?

— Пару раз попадал на автоответчик.

— Блядь! — выплюнул Рэнд. — Пиздец!

— Всё так, старик, — сказал Тиг. — Если что-то начнется, нам на тебя рассчитывать?

— Ага, — несколько, даже оскорбившись, ответил Рэнд. — Конечно. Мы рулим тюрьмой. Они рулят городом. Так и должно быть.

Следующим был Уэттермор. Его вся эта история почему-то позабавила.

— А я совсем не удивлен, что наша Дева-воительница, Расчленительница наркобарыг — волшебница. Не удивился бы, даже, если бы увидел, как повсюду скачут кролики, то и дело, поглядывая на карманные часы. То, что вы рассказали — не менее безумно, чем «аврора». В моей ситуации это ничего не меняет. Я тут на службе.

Единственным, кто сдал оружие, ключ, тазер и остальное оказался девятнадцатилетний Скотт Хьюз. Если центр по контролю заболеваний не собирается забирать Эви Блэк, он здесь не останется. Становиться чьим-то защитником он не хочет. Скотт — простой христианин, крещеный в лютеранской церкви прямо здесь, в Дулинге и не пропускающий ни одной воскресной службы.

— Вы мне нравитесь, парни. Вы не такие, как Питерс или другие придурки. И мне плевать, что Билли — голубой, а Рэнд — умственно отсталый. Вы хорошие.

Клинт и Тиг сопровождали его по пути к выходу, силясь переубедить.

— Тиг, ты тоже отличный мужик и вы, доктор Норкросс. Но я не собираюсь тут умирать.

— А кто тут собирается умирать? — поинтересовался Клинт.

Парень подошел к своему пикапу с необычно большими колесами.

— Оглядитесь. И найдите в этом городе, хоть одного безоружного. Или того, у кого только один ствол.

Всё так. Даже в цивилизованных Аппалачах (цивилизованных, конечно, условно — здесь в Дулинге был «Shopwell», но ближайший кинотеатр находился в Игле) огнестрельное оружие было у всех.

— Я был в участке, мистер Норкросс. У них целый шкаф с М4. И остальное тоже есть. К тому же, ополченцы уже разграбили оружейные магазины. Так что, при всём уважении, вашими «Моссбергами» из оружейки только клопов давить остается.

Тиг стоял рядом с Клинтом.

— Значит, ты просто свалишь?

— Ага, — ответил Скотт. — Я просто свалю. Откройте мне кто-нибудь ворота.

— Блин, Тиг, — сказал Клинт, и это было сигналом.

Тиг вздохнул, извинился перед Скоттом и ткнул в него тазером.

Этот вопрос они обсудили отдельно. Скотта Хьюза выпускать нельзя. Нельзя, чтобы в городе узнали, сколько их на самом деле, или сколько у них оружия. Потому что Скотт был абсолютно прав: у них всего дюжина дробовиков «Моссберг 590», заряженных картечью и у офицеров по пистолету 45-го калибра.

Они стояли над телом коллеги, дергавшемся на бетонной парковке. В памяти Клинта возник задний двор Бартеллов, пятничный бой, его собрат по несчастью Джейсон, полуголый, лежащий у его ног, обутых в драные кроссовки. Под глазом у Джейсона растекался кровоподтек, оставленный кулаком Клинта. С его носа на землю капала сопля, Джейсон тогда прошептал: «Всё нормально, Клинт». Рассевшиеся вокруг взрослые улюлюкали и размахивали пивными банками. В тот день Клинт выиграл молочный коктейль. Какова же награда на этот раз?

— Ну, вот и всё, блин, — произнес Тиг. Три дня назад, когда они разбирались с Питерсом, Тиг выглядел, как страдающий аллергией человек, внезапно осознавший, что съел за обедом моллюска. Сейчас он был похож на того, кто случайно дотронулся до кислоты. Он присел на корточки, повернул Скотта на живот, сложил ему руки за спиной и сковал их наручниками.

— Куда его отнести, док? В крыло «В»?

— Наверное, — Клинт пока не решил, куда определить Скотта, что не повысило его уверенности в том, что справиться с этой ситуацией ему удастся. Он ухватил Хьюза под руки и помог Тигу поставить его на ноги, чтобы тот смог унести его внутрь.

— Джентльмены, — раздался из-за ворот голос. Это был голос женщины, полный усталости, отчаяния и… облегчения. — Замрите, пожалуйста, я вас сфотографирую.

3.

Мужчины вскинули головы. На их лицах читалось непонимание вперемежку с осознанием чувства вины. Они были похожи на бандитов, застигнутых в процессе сокрытия трупа. Микаэле хватило бы и первого снимка. Камера, которую она носила в сумочке, была лишь стареньким «Никоном», однако снимок получился отличным. Просто превосходным.

— Э, бродяги! — выкрикнул Гарт. — Чо творите? — Он настоял на том, чтобы остановиться на обочине и попробовать «фиолетовую молнию» и сейчас находился слегка не в себе. У Мики, кажется, тоже открылось второе дыхание. А, может, уже четвертое или пятое.

— Ох, блин, док, — сказал Тиг. — Нам пиздец.

Клинт не ответил. Он стоял со Скоттом Хьюзом на руках и смотрел на людей возле разбитого «Мерседеса». У него складывалось ощущение, будто в голове что-то встряхнулось и все детали картины встали на место. Наверное, именно так к учёным и мыслителям приходит вдохновение. Ему хотелось в это верить. Он уронил Скотта на землю и обездвиженный офицер издал протяжный стон.

— Ещё! — крикнула Микаэла, щелкая камерой. — И ещё! Отлично! Супер! А теперь, скажите, что вы там делаете?

— Святый боже, это же бунт! — снова выкрикнул Гарт. Сейчас он представлял себя капитаном Джеком Воробьем из «Пиратов Карибского моря». — Они вырубили этого бедолагу и сейчас заставят его пройтись по доске! Аррр!

— Замолкни, — бросила Микаэла. Она подошла к воротам, ухватилась за решетку, к счастью для неё, та оказалась не под напряжением и дернула её. — Это как-то связано с той женщиной?

— Полный пиздец, — повторил Тиг так, будто его впечатлило увиденное.

— Открой ворота.

— Что…

— Живо!

Тиг пошел к будке охраны, у входа обернулся на Клинта, но тот уже шел к воротам, игнорируя щелканье затвора камеры. Глаза женщины были красными, это говорило о том, что она, как минимум, четверо суток находится на ногах. Однако при ближайшем рассмотрении у её спутника глаза тоже оказались красными. Клинт предположил, что в этом виноваты нелегальные препараты. С учётом нахлынувшего на него вдохновения, это оказалось единственным его предположением.

— Вы дочь Дженис, — сказал он. — Журналистка.

— Так точно. Микаэла Коутс. Для телеаудитории — Микаэла Морган. А вы, полагаю, доктор Клинтон Норкросс?

— Мы знакомы? — Клинт не помнил, чтобы они встречались.

— Я брала у вас интервью для школьной газеты. Восемь или девять лет назад.

— Я вам понравился? — спросил Клинт, а у самого мелькнула мысль: «Боже, какой же я старый. И старею с каждой минутой».

Микаэла протянула руку.

— Мне показалось странным, что человек, вроде вас работает в тюрьме. Вместе с моей мамой. Но дело не в этом. Что там с женщиной? Её зовут Ева Блэк? Она засыпает и просыпается? Потому что слухи ходят именно такие.

— Да, эта женщина представилась, как Ева Блэк, — ответил Клинт. — И, да, она засыпает и потом просыпается. Впрочем, в остальном она не очень нормальная. — Он почувствовал головокружение, словно шел с завязанными глазами по натянутому над обрывом канату. — Хотите взять у неё интервью?

— Вы шутите? — в данный момент Микаэла не выглядела уставшей. Наоборот, она казалась возбужденной от волнения.

Внешние и внутренние ворота пришли в движение. Гарт схватил её за руку и шагнул в карантинную зону, однако Клинт преградил им путь.

— Есть условия.

— Излагайте, — коротко бросила Микаэла. — Но, учитывая то, что я успела отснять, на вашем месте я бы не жадничала.

— Вам встречались по пути полицейские машины? — спросил Клинт.

Гарт и Микаэла отрицательно помотали головами.

Никаких машин не было. Никто не следил за дорогой, от самого перекрестка. Этот момент Гири, почему-то упустил, что, впрочем, не сильно удивило Клинта. Находясь рядом с постоянно ищущим утешение на дне фляжки Терри Кумбсом, мистер Второй, мистер Офицер службы надзора за животными отставал на шаг. Однако Клинт не сомневался, что очень скоро он их нагонит. Наверняка, кто-то уже сюда едет. На самом деле, ему самому следовало до этого додуматься, когда он решил съездить к Джареду и привезти пиццу. Гири должно быть плевать на то, кто входит в тюрьму, его должно волновать то, кто её покидает. Особенно, доктор. Или Эви Блэк в кузове грузовика.

— Ну и каковы условия? — поинтересовалась Микаэла.

— Только недолго, — заговорил Клинт. — И если вы услышите то, что хотите услышать и увидите то, что я думаю, мне понадобится ваша помощь.

— В чём? — спросил присоединившийся к ним Тиг.

— Подкрепление, — сказал Клинт и добавил: — Оружие. И сын. Мне нужен мой сын.

4.

В «Олимпии» больше не пекли пироги. Женщина, которая ими занималась, сейчас лежала в коконе в комнате отдыха. Гас Верин, принимая заказы от полицейских вертелся, как уж на сковородке.

— Нашел на дне холодильника мороженое. Но есть его я бы не рискнул. Оно там лежит, кажется, с тех времен, когда мой пёс Гектор ещё был щенком.

— Давай мне, — сказал Дон и хоть обед без пирога — не обед, а одно название — но, рядом с ним сидел Фрэнк Гири, поэтому он был в хорошем настроении.

За угловым столиком также разместились Бэрроуз, Рэнгл, Эрик Бласс и старый судья по фамилии Сильвер. Они только что расправились со скудным обедом.

Дон заказал суп с лапшой и ему принесли тарелку желтой жижи. Однако он, всё равно, его съел, частично от злости, а частично от понимания, что впереди его ждет много непонятной херни. Остальные питались бутербродами и бургерами. Ещё они решили попробовать десерт. Около получаса Фрэнк пересказывал им всё, что ему удалось узнать о тюрьме.

— Как считаешь, Норкросс её поёбывает? — хихикнув, поинтересовался Дон.

Фрэнк бросил на него короткий недовольный взгляд.

— Это маловероятно и к делу не относится.

Дон принял его слова к сведению и молчал, пока не появился Гас и не поинтересовался, нужно ли кому-то что-то ещё.

Когда Гас ушел, заговорил судья Сильвер:

— Какие у нас возможности, Фрэнк? Что говорит Терри? — кожа на лице судьи была пепельно-серого цвета. Слова он выговаривал скомкано, будто жевал табак.

— Наши возможности ограничены. Можем ждать, пока Норкросс не выйдет сам, но кто знает, когда это будет? Наверняка в тюрьме полно еды.

— Он прав, — встрял Дон. — Изысков, конечно, там нет, но консервов хватит до конца света.

— Чем дольше мы ждем, — продолжал Фрэнк, — тем сильнее расползаются слухи. Народ может начать думать разобраться с ситуацией самостоятельно, — он замолчал, ожидая вопроса: «А разве ты не планируешь сделать то же самое?», но никто этого не спросил.

— А если мы не будем ждать? — спросил судья.

— У Норкросса есть сын. И жена, которую вы, конечно, знаете.

— Она хороший коп, — заметил судья. — Честный. Всегда действует по закону.

Эрик, которого бывший шериф дважды арестовывала за превышение скорости, поморщился.

— Жаль, она не с нами, — сказал Гири. Дон ему ни на секунду не поверил. Во-первых, когда ещё он пожимал Дону руку и тряс её, будто куклу, он понял, что этот человек вряд ли согласится принять мнение, противоположное его собственному. — Но она здесь, в городе, как и их сын. Было бы неплохо их найти и уговорить поговорить с Норкроссом и убедить его отдать нам Блэк.

Судья Сильвер кашлянул и уставился в чашку с кофе. На нем был галстук лимонного цвета и контраст между ним и цветом лица придавал старику очень странный вид. Над его головой пролетел мотылек. Судья отмахнулся от него и мотылек упорхнул на плафон одной из ламп под потолком закусочной.

— Ну и… — начал судья, но Дон его перебил.

— Да. Ну и что там делать?

Фрэнк помотал головой и смахнул со стола в ладонь несколько крошек.

— Создадим специальную группу. Пятнадцать, двадцать крепких мужчин. В участке должны быть бронежилеты. И бог знает, что ещё. Времени, как следует, всё осмотреть у нас не было.

— Ты же не думаешь… — Рид Бэрроуз начал сомневаться, но Фрэнк его перебил.

— В любом случае, там не меньше полудюжины автоматов. Их нужно раздать парням, которые умеют с ними обращаться. Остальные вооружатся либо дробовиками, либо личным оружием. Ну или всем вместе. Дон начертит план тюрьмы и вспомнит все детали, могущие нам помочь. Затем мы покажемся, продемонстрируем нашу силу и тогда, надеюсь, Норкросс согласится её выдать.

Судья произнес вслух повисший в воздухе очевидный вопрос:

— А если не согласится?

— Не думаю, что у него получится нас остановить.

— Всё это выглядит довольно неприглядно, даже в нынешних экстремальных обстоятельствах, — заметил судья. — А что Терри?

— Терри… — начал Фрэнк, вытряхивая крошки с ладони на пол.

— Терри уже бухой, судья, — ответил за него Рид Бэрроуз.

Фрэнк лишь добавил:

— Он делает всё, что может.

— Он бухой в сопли, — сказал Бэрроуз. Верн Рэнгл согласно покивал, подтверждая его слова.

— Значит… — судья крепко сжал огромное плечо Фрэнка. — Ты за главного, Фрэнк.

Вернулся Гас Верин с мороженым для Дона. На лице Гаса читалось сомнение. Кусок мороженного был покрыт инеем.

— Ты уверен, Дон?

— Да, похуй, — ответил тот. Раз уж все, кто умел готовить пироги, уснули, нужно начинать экспериментировать.

— Эм, Фрэнк? — обратился к нему Верн Рэнгл.

— Чего? — спросил тот и чуть не добавил: «Чего ещё?»

— Я подумал, может нужно направить машину, чтобы наблюдать за тюрьмой? На случай, если док решит, ну, вывезти женщину куда-нибудь в другое место.

Фрэнк какое-то время таращился на него, затем изо всех сил хлопнул себя по голове, отчего все присутствующие подскочили от неожиданности.

— Господи, точно. Надо было сделать это с самого начала.

— Я поеду, — сказал Дон, мгновенно забывший о мороженом. Он резко поднялся, бедрами задев край стола, отчего тот зашатался. Его взор был ясным. — С Эриком. Если кто-то попытается оттуда выбраться, мы его остановим.

Фрэнк не шибко переживал за Дона, но Бласс, ведь совсем ещё пацан, однако он решил, что они справятся. Это же, всего лишь, мера предосторожности. Он не особо верил в то, что Норкросс рискнет вывезти женщину. По его мнению, она находилась в большей безопасности, оставаясь в тюрьме.

— Ладно, — согласился он. — Если кто-то попытается выбраться, задерживайте. Никакой пальбы, ясно? Никакой игры в ковбоев. Если откажутся остановиться — просто преследуйте. И сразу же выходите на связь со мной.

— Не с Терри?

— Нет. Со мной. Встаньте на повороте от Уэст Левин к тюрьме. Ясно?

— Ясно! — отчеканил Дон. Он был на взводе. — Идём, напарник. За дело.

Когда они уже уходили, судья Сильвер пробормотал:

— Немой гонится за несъедобным.[104]

— Что, простите? — обернулся к нему Верн Рэнгл.

Судья помотал головой. Он выглядел уставшим.

— Не важно. Джентльмены, должен сказать, мне неинтересно, как всё произойдет. Мне интересно…

— Что, Оскар? — спросил Фрэнк. — Что вам интересно?

Однако судья ему не ответил.

5.

— Откуда ты узнала? — спросила Ангелочек. — Про ребенка?

Этот вопрос отвлек Эви от наблюдения глазами усевшегося на плафон мотылька за мужчинами в «Олимпии». И в дополнение к этому веселью, что-то происходило совсем рядом. У Клинта посетители. Значит и у неё скоро появятся посетители.

Эви села и вернулась в тюрьму Дулинга. Химический запах чистящих средств здесь был очень стойким. Скоро она умрет, и ей было грустно от этого, однако она уже умирала не раз. Этот процесс никогда не был приятным, но всё же, никогда не являлся концом… может, на этот раз всё изменится.

«С другой стороны, — подумала она, — мне не придется вдыхать эту вонь, эту смесь растворителя и отчаяния».

Ей вспомнилась Троя: горы трупов, пожар, рыбьи кишки, разбросанные повсюду, как жертва богам — спасибо, блядь, большое, именно этого нам и не хватало — тупорылые ахейцы, собравшиеся на берегу, отказывающиеся мыться, отчего кровь на их телах и доспехах запеклась и воняла. Те запахи совершенно не были похожи на запахи современного мира. Тогда, задолго до появления растворителей и отбеливателей, она была молода и полна впечатлений.

Тем временем Ангелочек задала разумный и справедливый вопрос. Да и голос у неё был вменяемый. Пока, по крайней мере.

— Я знаю про твоего ребенка, потому что умею читать мысли. Не всегда. Но, как правило. Читать мысли мужчин получается лучше — они проще — но я могу читать и мысли женщин.

— Тогда ты знаешь… что я не хотела этого.

— Да, знаю. И я была слишком жестока с тобой. Прости. Столько всего навалилось.

Ангелочек проигнорировала её извинения. Она сосредоточилась на тех воспоминаниях, которые давали ей чуточку света, когда вокруг сгущалась тьма, и рядом не было никого, кто бы отвлек её от себя самой и от того, что она натворила.

— Мне пришлось. Я убивала людей, потому что они делали мне больно. Или могли сделать, дай я им такую возможность. Я не собиралась убивать ту девочку, но и дать ей жить в тех условиях я не могла.

Эви вздохнула и из глаз её полились слёзы. Ангелочек говорила правду, истинную правду, правду о том, как работало это место и это время. Конечно, вероятность того, что именно так всё обстояло с Ангелочком, была очень низка — она была плохой женщиной и совершенно безумной. И, всё же, она говорила правду: те мужчины причиняли ей боль и могли навредить той девочке, будь у них такая возможность. Те и многие другие, помимо них. Сама земля ненавидела мужчин, но ей нравилось, что их мертвые тела удобряли её.

— Почему ты плачешь, Эви?

— Потому что я всё чувствую, чувствую всю боль. А теперь, тихо. Если позволишь ещё одну цитату из «Генриха IV» — начинается игра, пора действовать.

— Как?

Вместо ответа, в конце коридора открылась дверь и послышались шаги. Появились доктор Норкросс, офицеры Мёрфи и Куигли и двое незнакомцев.

— Где их пропуска? — выкрикнула Ангелочек. — У них нет права сюда заходить!

— Тихо, я сказала, — прошипела Эви. — Иначе, я сама тебя заткну. Наступает важный момент, Ангелок, не лезь.

Клинт остановился напротив камеры Эви. Рядом с ним встала женщина. Под глазами у неё висели фиолетовые мешки, однако сами глаза были живыми и яркими.

Эви сказала:

— Здравствуйте, Микаэла Коутс, она же Микаэла Морган, я Эви Блэк, — она протянула руку через решетки. Тиг и Рэнд инстинктивно дернулись вперед, но Клинт расставил руки в стороны, удерживая их на расстоянии.

Микаэла спокойно пожала протянутую руку.

— Полагаю, вы видели меня в новостях.

— К сожалению, я не смотрю новости. Слишком удручают.

— Тогда, откуда…

— Могу я обращаться к вам Мики, по примеру вашего друга — доктора Фликингера?

Гарт аж подскочил.

— Жаль, вы не смогли повидаться с матерью, — продолжала Эви. — Она была хорошим руководителем.

— Тупая пизда, — бросила Ангелочек и, когда Эви предостерегающе закашлялась, добавила: — Всё, всё. Молчу.

— Откуда вы… — повторила Микаэла.

— Откуда я знаю, что директор Коутс — ваша мать? Или откуда я знаю, что вы взяли псевдоним Морган, потому что какой-то безмозглый профессор журналистики убедил вас в том, что телеаудитория лучше запоминает простые фамилии? О, Мики, не нужно было с ним трахаться, хотя вы сейчас и сами это понимаете. По крайней мере, выкидыш избавил вас от принятия тяжелого решения, — Эви хохотнула и тряхнула головой, отчего её черные волосы разлетелись в стороны.

За исключением красных глаз, Микаэла стояла совершенно бледная. Когда Гарт коснулся её плеча, она вцепилась в его ладонь, как утопающий цепляется за спасителя.

— Откуда ты всё это знаешь? — выдавила из себя Микаэла. — Кто ты, вообще?

— Я женщина — услышь мой крик, — Эви снова звонко рассмеялась, будто колокольчики зазвенели. Затем она обратилась к Гарту: — Что касается вас, доктор Фликингер, позвольте дружеский совет. Вам нужно прекратить употреблять наркотики и чем скорее, тем лучше. Кардиолог, ведь, уже вас предупреждал. Другого предупреждения не будет. Продолжите накуриваться этими кристаллами, и инфаркт неминуем, — она закрыла глаза, будто ярмарочная предсказательница и открыла их снова. — Через восемь месяцев. Может, девять. И скорее всего, это произойдет во время просмотра порно, вас найдут со спущенными штанами и бутылкой лубриканта в руке. Стыдно, в 53 года-то.

— Могло быть и хуже, — сухо произнес Гарт.

— Конечно, это если повезет. Останетесь здесь, с Микаэлой и Клинтом, и согласитесь защищать меня и остальных женщин, умрете гораздо раньше.

— У вас самое симметричное лицо, какое я когда-либо видел, — Гарт прочистил горло. — Может, хватит нас пугать?

Но Эви не замолкала:

— Очень жаль, что у вашей дочери гидроцефалия, однако это не извиняет вас в желании навредить своему когда-то хорошему и крепкому телу.

Офицеры удивленно уставились на неё. Клинт, конечно, надеялся, что она явит какие-то признаки своей сверхъестественности, однако это превзошло все его ожидания. И, как будто он высказал эту мысль вслух, Эви повернулась к нему… и подмигнула.

— Откуда ты знаешь про Кэти? — выкрикнул Гарт. — Откуда?

Эви ответила, глядя на Микаэлу:

— У меня в этом мире повсюду соглядатаи. Они всё мне докладывают. Помогают мне. Я как Золушка, только чуть другая. Я люблю их.

— Эви… мисс Блэк, это вы в ответе за всех уснувших женщин? И, если это возможно, можете ли вы их разбудить?

— Клинт, вы уверены, что это разумно? — спросил Рэнд. — Разрешать интервью в тюрьме? Не думаю, что директор Коутс позволила…

В этот момент в коридоре появилась Джанет Сорли, держа на весу подол своей майки.

— Свежий горох! — выкрикнула она. — Кому свежий горох?

Эви, казалось, потеряла нить разговора. Её руки изо всех сил сжали решетки камеры, так, что костяшки побелели.

— Эви? — подал голос Клинт. — Эви, вы в порядке?

— Да. Я понимаю, Клинт, что нужно спешить, но у меня возникло другое дело. Подождите, пока я с ним разберусь, — и добавила, скорее для себя, чем для остальных: — Мне жаль, но долго он не продержится — Пауза. — Он очень скучает по коту.

6.

Судья Сильвер прошел почти всю парковку перед «Олимпией», когда его догнал Фрэнк. На плечах пальто старика блестели бусинки влаги.

Судья повернулся, когда Фрэнк подошел — со слухом у него всё в порядке — и улыбнулся.

— Хотелось бы поблагодарить вас за Кокоса, — сказал он.

— Всё хорошо, — ответил Фрэнк. — Это же моя работа.

— Конечно, но вы единственный, кто проявил сострадание. Помогли мне справиться с горем.

— Я рад. Судья, кажется, в кафе у вас были какие-то мысли. Не поделитесь?

Судья Сильвер кивнул.

— Могу я говорить откровенно?

Его собеседник улыбнулся.

— Как и обращаться ко мне Фрэнк. Иного я и не ожидаю.

Лицо Сильвера оставалось строгим.

— Хорошо. Вы порядочный человек, я рад, что вы заменили офицера Кумбса, который… скажем так, вышел из строя… очевидно, что остальные сотрудники брать на себя эту ответственность не желают. Однако у вас нет никакого опыта в правоохранительной деятельности, а ситуация складывается очень деликатная. Чрезвычайно деликатная. Вы не согласны?

— Согласен, — ответил Фрэнк. — По всем пунктам.

— Я переживаю, что она выйдет из-под контроля. Ваш отряд может мгновенно превратиться в озверевшую толпу. Я уже видел подобное, в 70-е, во время забастовок шахтеров и мне это не понравилось. Горели дома, повсюду взрывались динамитные шашки, гибли люди.

— А есть альтернатива?

— Есть. Теряю мысль… чёрт! — Судья взмахнул затянутой синей паутиной вен рукой и смахнул с головы мотылька. Тот отлетел в сторону и сел на ветровое стекло машины, периодически вздрагивая крошечными крыльями. — Они нынче повсюду.

— Так, о чём речь-то?

— В Каулине живет человек по имени Гарри Райнголд. Бывший сотрудник ФБР, вышел на пенсию пару лет назад. Порядочный человек, от Бюро имеет несколько личных благодарностей — я видел их у него дома на стене. Мне подумалось, я смогу поговорить с ним и уговорить присоединиться.

— Как полицейского?

— Как советника, — ответил судья, делая глубокий вдох. — И, возможно, переговорщика.

— Специалист по заложникам?

— Именно.

Первой мыслью Фрэнка, таким детским порывом, было крикнуть: «Нет, я тут главный!». Правда, технически всё было не так. Руководителем был Терри Кумбс и он в любой момент мог появиться, похмельный, но трезвый и взять бразды правления в свои руки. Кроме того, что он, Фрэнк, мог сделать, чтобы удержать судью от поездки? Ничего. Помимо того, что Сильвер являлся честным порядочным человеком, он был ещё и судьёй, чьё звание намного превышало звание самозваного копа, в прошлом специалиста по ловле собак и дававшего объявления о собачьем приюте на общественном канале. В его голове возникло ещё одно соображение, самое важное из всех: привлечь к участию специалиста по переговорам, на самом деле, очень хорошая мысль. Тюрьма Дулинга представлялась ему укрепленным замком. Какая разница, кто вытащил женщину, когда дело сделано? Когда её нужно допросить. Или, если понадобится, применить силу, дабы выяснить, способна ли она остановить «аврору».

Тем временем, судья пристально смотрел на него, изогнув кустистые брови.

— Езжайте, — сказал Фрэнк. — Я поговорю с Терри. Если этот Райнголд согласится, устроим встречу либо здесь, либо вечером в участке.

— Значит, вы не станете… — судья прочистил горло. — Не станете предпринимать необдуманных действий?

— Не сегодня, точно. Пока лишь поставим машину около тюрьмы, — Фрэнк помолчал. — Кроме того, не могу гарантировать, что Норкросс сам не предпримет какие-либо действия.

— Я не дума…

— А я думаю, — Фрэнк ткнул себя указательным пальцем в висок, будто демонстрируя, насколько тяжел этот мыслительный процесс. — Приходится, с учётом моего положения. Он считает себя умным, а такие люди всегда создают проблемы. И себе и другим. С этой точки зрения, ваша поездка в Каулин станет настоящим спасением. Так, что, судья, езжайте аккуратнее.

— Только так и езжу, в свои-то годы, — ответил судья Сильвер. За его движением к «Лэнд Роверу» было больно наблюдать. Фрэнк уже подумал подойти и помочь судье, но тот уже добрался до машины, сел за руль и хлопнул дверью. Завелся двигатель, автомобиль тронулся с места, и только потом зажглись фары, конусы желтого света осветили морось.

«Бывший ФБР-овец из Каулина» — думал Фрэнк. Чудеса не кончаются. Может, стоит дозвониться в Бюро и добиться от них ордера, по которому Норкросс будет вынужден отпустить женщину. Маловероятно, что правительство станет сопротивляться, но не исключено. Если Норкросс продолжит артачиться, тогда у них будет полное право применить силу.

Он вернулся в закусочную, чтобы раздать указания остальным офицерам. Он думал отправить Бэрроуза и Рэнгла на поддержку Питерсу и этому пареньку, Блассу. Сам он вместе с Питом Ордвеем планировал заняться составлением списка подходящих для ополчения парней, если это ополчение, вообще, понадобится. Возвращаться в участок, где мог появиться Терри, смысла не было — всё можно было сделать прямо в закусочной.

7.

Судья Сильвер, в силу возраста, уже редко садился за руль. Когда же садился, ездил не быстрее 80 км/ч и не важно, сколько машин плелось позади. Когда они начинали сигналить и подрезать его, он обычно прижимался вправо и позволял им проехать. Он переживал из-за того, что рефлексы и зрение его ухудшились. К тому же, он уже пережил три инфаркта и знал, что проведенная два года назад на клапане сердца операция лишь оттягивала неминуемый конец. Ко всему этому он относился достаточно спокойно, однако совершенно не желал умирать за рулем машины, ведь из-за этого могли пострадать непричастные. И лимит скорости в 80 км/ч позволял, по его мнению, успеть нажать на тормоза и съехать в сторону, когда, наконец, настанет его время.

Однако сегодня всё было иначе. Выехав с Болл Ферри на Олд Каулин Роуд, оказавшись там, где не бывал уже лет пять, он поехал быстрее, пока стрелка не остановилась на 120 км/ч. Он позвонил Райнголду на сотовый, тот ответил и согласился встретиться, что уже было хорошим знаком. Судья, старый хитрый лис, не стал обсуждать по телефону истинные причины желания встретиться — мера предосторожности, может и чрезмерная, но он всегда отличался повышенной осторожностью. Плохим знаком было то, что судья, внезапно осознал, что не доверяет Фрэнку Гири, с легкостью рассуждавшему об организации штурма тюрьмы. Его доводы там, в «Олимпии» звучали разумно, но вся эта задумка находилась далеко за гранью разумного. Судье не было никакого дела до того, насколько разумными были доводы Фрэнка, когда речь шла о последних доводах в пользу разрешения проблемы.

По лобовому стеклу туда-сюда двигались дворники, стирая с него редкие капли дождя. Он включил радио и настроил его на новостную станцию Уиллинга.

— Практически все городские службы прекращают работу до особого распоряжения, — произнес диктор. — И предупреждаем, также, о строжайшем соблюдении комендантского часа, начиная с девяти вечера.

— Ну, удачи, — пробормотал судья.

— А теперь, к главной новости. Из Чарльстона, Атланты, Саванны, Далласа, Хьюстона, Нового Орлеана и Тампы сообщают об усилении активности так называемых отрядов поджигателей, появившихся в результате лживых сообщений о том, что наросты — или коконы — вызываемые вирусом «авроры» распространяются воздушно-капельным путём, — диктор замолчал, а когда заговорил снова, в его речи послышался местный акцент. — Сограждане. Я рад сообщить, что здесь, в Уиллинге нет ни единого представителя этих банд. Мы все любим наших женщин и их убийство во сне, каким бы жутким он ни был, является жесточайшим преступлением.

Слово «жесточайшим» он произнес как «жесщайшим».

«Лэнд Ровер» судьи Сильвера только что проехал предместья соседнего с Дулингом городка под названием Мейлок. Дом Райнголда в Каулине находился минутах в двадцати езды.

— В упомянутые города стянуты отряды Национальной гвардии с приказом стрелять на поражение в каждого идиота, который не откажется от своих действий. И, слава богу! Центр контроля заболеваний сообщает, что нет никаких сведений относительно…

Лобовое стекло запотело. Не прекращая следить за дорогой, судья Сильвер наклонился и нажал кнопку кондиционера. Загудел вентилятор. Изо всех щелей, внезапно, выпорхнули мотыльки и облепили голову судьи. Они путались в его волосах, садились на щеки. Но, что хуже всего, они закрывали глаза. Ему на ум пришли слова одной из тётушек, сообщавшей ему, совсем юному мальцу, какие-то непреложные факты, вроде того, что верх — это верх, а низ — это низ.

— Никогда не три глаза, если дотронешься до мотылька, Оскар, — говорила она. — От пыли, что остается на их крыльях, ты можешь ослепнуть.

— Отвалите! — выкрикнул судья, убрал руки с руля и принялся колотить ими по лицу. Мотыльки продолжали появляться из кондиционера, сотни, может, тысячи. Весь салон «Лэнд Ровера» заполнился ими. — Отвалите! Отвалите! Отва…

Левая сторона груди внезапно налилась свинцом. По левой руке электрическим разрядом пробежала боль. Он открыл рот, чтобы закричать и туда внутрь забрались сразу несколько мотылков, касаясь лапками языка и дёсен. Он попытался вдохнуть, и они проникли в глотку и заткнули собой трахею. «Лэнд Ровер» вильнул влево. Шедший по встречной полосе грузовик, едва успел уйти вправо, улететь в канаву и избежать, таким образом, столкновения. На противоположной стороне дороги никакой канавы не было, лишь заградительные рельсы, отделявшие мост от быстрого течения Доррс Холлоу. Машина Сильвера проломила эти заграждения и полетела вниз. Судья Сильвер, к тому моменту уже мертвый, вылетел через лобовое стекло и упал в воды реки Доррс Холлоу, являвшейся притоком Боллс Крик. Один из мотыльков тоже оказался в воде. Он немного проплыл дальше и утонул.

Остальные мотыльки вылетели из перевернутой машины и, собравшись в стаю, направились обратно в Дулинг.

8.

— Терпеть этого не могу, — произнесла Эви, как показалось Клинту, обращаясь сама к себе. С края глаза она смахнула слезу. — Чем дольше я нахожусь здесь, тем больше становлюсь человеком. Совсем забыла об этом.

— О чём ты говоришь, Эви? — спросил её Клинт. — Чего ты терпеть не можешь?

— Судья Сильвер попытался привести помощь извне, — ответила она. — Может, конечно, ничего бы и не изменилось, однако я не могла позволить им получить даже малейшей возможности.

— Ты его убила? — спросила Ангелочек. — Типа, с помощью сверхспособностей?

— Пришлось. Судя по всему, отныне, всё происходящее в Дулинге должно оставаться в Дулинге.

— Но… — Микаэла потерла лицо. — То, что происходит в Дулинге, происходит повсюду. И со мной скоро произойдет.

— Пока не произойдет, — ответила ей Эви. — И вам больше не потребуются стимуляторы. — Она просунула сквозь решетку руку с вытянутым указательным пальцем. — Подойдите ко мне.

— Я бы этого не делал, — сказал Рэнд и его поддержал Гарт:

— Не тупи, Мики, — он схватил её за руку.

— А вы что скажете, Клинт? — спросила Эви, улыбаясь.

Понимая, чем всё могло закончиться — не только этот эпизод, а, вообще всё, Клинт сказал:

— Отпустите её.

Гарт ослабил хватку. Словно загипнотизированная, Мики шагнула вперед. Эви прижалась лицом к решетке, глядя прямо на Микаэлу, и открыла рот.

— Лесбо-штучки! — подала голос Ангелочек. — Включайте камеры, извращенцы, сейчас они начнут исследовать пещерки!

Микаэла не обратила на неё никакого внимания. Она крепко прижалась к губам Эви. Они целовались, прислонившись к решеткам камеры, и Клинт услышал, как Эви дышала прямо в рот Микаэле. В этот же момент, он почувствовал, как волосы на его руках и шее встали дыбом, а глаза налились слезами. Где-то вдалеке кричала Джанет и хихикала Ангелочек.

Наконец, Эви отстранилась и сказала:

— Сладкие губки. Сладкая девочка. Как чувствуешь себя?

— Я проснулась, — ответила Микаэла. Её глаза вращались по сторонам, губы дрожали. — Я, правда, проснулась!

В этом ни у кого сомнений не было. Фиолетовые мешки из-под глаз исчезли, но это было не всё. Кожа на лице, словно вытянулась, а бледные ещё недавно щёки налились розовым. Она повернулась к Гарту, который таращился на неё с нескрываемым изумлением.

— Я проснулась!

— Твою ж мать, — произнес он. — Это точно!

Клинт коснулся пальцем её лица. Микаэла инстинктивно одернула голову.

— Рефлексы вернулись, — сказал он. — Ещё пять минут назад вы бы этого, даже не заметили.

— И сколько я продержусь в таком состоянии? — спросила Микаэла у Эви, обхватывая себя руками. — Чудесно!

— Несколько дней, — ответила та. — Но потом всё вернется, усилившись. Ты уснешь, как бы ни сопротивлялась этому и, как и все, обернешься в кокон. Если только…

— Если ты только не получишь желаемое, — закончил за неё Клинт.

— Мои желания — нематериальны, — сказала Эви. — Мне казалось, вы это поняли. Важно то, что насчет меня задумали мужчины этого города. И что решат женщины по ту сторону Древа.

— Что… — начал Гарт, но в этот момент, подошедшая Джанет, как заправский квотербэк, отпихнула его в сторону и прильнула к решеткам.

— Сделай мне то же! Сделай, Эви! Я больше не могу бороться, не хочу больше видеть этого барыгу!

Эви взяла её за руки и с грустью посмотрела ей в глаза.

— Не могу, Джанет. Тебе нужно прекратить бороться, уснуть и присоединиться к остальным. Им там понадобятся такие храбрые люди, как ты. Они зовут это место «нашим» и оно может стать твоим.

— Пожалуйста, — прошептала Джанет, но Эви уже отпустила её руки. Джанет отшатнулась в сторону, рассыпая по полу горох и беззвучно плача.

— Не знаю, — задумчиво произнесла Ангелочек. — Может, я не стану тебя валить, Эви. Наверное, может… не знаю, даже. В тебе есть сила духа. К тому же, ты ещё больше свихнулась, чем я. А это кое-что, да значит.

— Придут вооруженные люди, — обратилась Эви к Клинту и остальным. — Они считают меня причиной «авроры», а раз я — причина, значит, я могу её остановить. Это не совсем верно, потому как, если я могу что-то начать, не значит, что я могу это прекратить. Но разве толпа разгневанных и напуганных мужчин прислушается ко мне?

— Вообще, ни разу, — ответил Гарт Фликингер. Стоявший позади него Билли Уэттермор что-то пробурчал, соглашаясь.

— Они убьют любого, кто встанет у них на пути, — продолжала Эви. — А когда они узнают, что я не смогу взмахнуть волшебной палочкой и пробудить их спящих красавиц, убьют и меня. И на всякий случай, сожгут всю тюрьму, вместе с её обитателями.

Джанет находилась во власти своих грёз, беседуя с продавцом наркотиков, но Ангелочек слушала её внимательно. Клинт, буквально слышал, как она заводится, будто генератор, получивший искру.

— Меня они без боя не возьмут.

Впервые за всё это время, Клинт заметил, что Эви устала. Видимо, пробуждение Мики Коутс высосало досуха весь заряд её батарей.

— Ангелочек, тебя сметут, как песочный замок.

— Может и так, но нескольких я заберу с собой, — Ангелочек изобразила несколько карикатурных движений кун-фу, отчего Клинт почувствовал к ней то, чего никогда прежде не испытывал — жалость.

— Это вы привели нас сюда? — спросила Микаэла. Её взгляд был ясным, воодушевленным. — Призвали нас? Меня и Гарта?

— Нет, — ответила Эви. — Вы даже не представляете, насколько я беспомощна. Я как кролик, которого убил и подвесил на веревке наркоторговец, чтобы потом освежить, — она пристально посмотрела на Клинта. — Полагаю, у вас есть план действий.

— Ничего особенного, — ответил Клинт, — но, кажется, мне удалось выиграть время. — У нас очень укрепленная позиция, но потребуется чуть больше людей…

— Нам понадобится взвод морпехов, это как минимум, — перебил его Тиг.

Клинт помотал головой.

— Нет, пока Терри Кумбс и этот Гири не найдут подмогу, мы сможем удерживать тюрьму силами дюжины человек, ну, десятью. В данный момент, нас четверо. Пятеро, если удастся убедить Скотта Хьюза. Но на него я бы не рассчитывал.

Клинт обращался, в основном к Мики и доктору, которого она привела с собой. Ему не нравилась мысль посылать Фликингера на смертельно опасное задание — и дело было не в словах Эви о том, что доктор злоупотреблял наркотиками — однако иметь дело ему придется именно с ним и дочерью Дженис Коутс.

— Основная проблема — это оружие и кто первым до него доберется. Со слов жены я знаю, что в участке находится достаточно богатый арсенал. После атаки 11 сентября и множества сообщений о других терактах, все города, вроде Дулинга обзавелись подобными арсеналами. Там есть «глок-17» и, как их Лила называла… Сиг… что-то такое.

— «Зиг Зауэр», — сказал Уэттермор. — Хорошая машинка.

— Там есть полуавтоматические винтовки М4 с увеличенными магазинами, — продолжал Клинт — и пара «Ремингтонов 700». Ещё Лила упоминала 40мм гранатомет.

— Оружие, — не обращаясь ни к кому конкретно, сказала Эви. — Идеальное решение любой проблемы. И чем его больше, тем легче решение.

— Вы прикалываетесь? — воскликнула Микаэла. — Гранатомет?

— Именно, но не для осколочных гранат, а для слезоточивых.

— И не забывайте про бронежилеты, — мрачно добавил Рэнд. — Если не бить в упор, они спокойно выдержат выстрел из «Моссберга». А самое мощное, что у нас сейчас есть — это они.

— Ситуация, конечно, та ещё, — сказал Тиг Мёрфи.

Уэттермор произнес:

— Уверен, не придется никого убивать без экстренной необходимости. Господи, там же наши друзья.

— Тогда, удачи, — бросила Эви, вернулась на койку и включила телефон заместителя директора. — Я хочу сыграть пару раундов в «Бум Таун» и поспать, — она улыбнулась Микаэле. — Я больше не стану общаться с прессой. Вы прекрасно целуетесь, Мики Коутс, однако вы целиком меня высушили.

— Лишь бы она не решила натравить на вас крыс, — сказала из своей камеры Ангелочек. — Они выполняют все её указания. Именно так она получила мобилу Хикси.

— Крысы, — протянул Гарт. — Становится всё лучше.

— Идёмте со мной, — сказал Клинт. — Нужно поговорить, причём быстро. Скоро мы окажемся на осадном положении.

Билли Уэттермор кивнул в сторону Джанет Сорли, которая сидела на полу в душевой и разговаривала с невидимым собеседником.

— Что с ней делать?

— Всё будет хорошо, — обратился к ней Клинт. — Ложись спать, Джанет. Отдохни.

Не глядя на него, Джанет произнесла лишь одно слово:

— Нет.

9.

Кабинет директора напомнил Клинту какую-то археологическую раскопку. Будто люди не заходили сюда много столетий, а не, всего лишь, неделю. На диване, обернутая в белый кокон, лежала Дженис Коутс. Микаэла подошла к ней и опустилась на одно колено. Она провела по кокону рукой. Тот издал треск. Гарт попытался подойти к ней, но Клинт взял его за руку.

— Дайте ей минуту, доктор Фликингер.

Микаэла поднялась на ноги только через три.

— Чем мы можем помочь? — спросила она.

— Вы можете вести себя уверенно и убедительно? — спросил её Клинт.

Она пристально посмотрела на него.

— Я пришла работать в «Американские новости» как стажер, без зарплаты в 23 года. В 26 я уже была полноценным корреспондентом и руководство поговаривало о том, чтобы отдать мне весь дневной эфир, — она посмотрела на Билли, Тига и Рэнда и улыбнулась им. — Знаете, как говорят: то, что правда — не является хвастовством, — она вновь посмотрела на Клинта. — Такие у меня рекомендации. Достаточно?

— Надеюсь, — ответил Клинт. — Слушайте.

Следующие пять минут говорил только он. Затем ответил на несколько вопросов. Они находились в тяжелой ситуации и все это прекрасно понимали.

Глава 6

1.

Первым ребенком, появившимся на свет по ту сторону Древа, стал мальчик, названный Александр Питер Байер. Он был сыном бывшей заключенной тюрьмы Дулинга по имени Линда Байер и родился через неделю после возвращения Лилы и Тиффани из «Львиной головы». Ещё через несколько дней Лила смогла познакомиться с ним лично в отремонтированном доме Элейн Наттинг-Гири. Поначалу он ей показался не слишком привлекательным младенцем. Его широкое лицо не было похоже на логотип компании «Gerber»[105], а, скорее, напоминало лицо одного подпольного букмекера по кличке Большой Ларри, которого однажды арестовала Лила. И всё же, маленький Александр забавно вращал глазами, и, будто с тревогой вглядывался в лица склонившихся над ним женщин.

На тарелке лежали слегка подсохшие, но всё ещё вкусные булочки. Надин Кумбс сумела приготовить их на дровяной печи, в промежутках между приступами головокружения. Сама печь была найдена в руинах закусочной «Lowe's» в Мейлоке и доставлена в Дулинг при помощи лошадей Тиффани. Порой Лилу изумляло, какого прогресса им удалось достичь, с какой скоростью и эффективностью им удавалось решать возникающие проблемы.

В какой-то момент, её мысли обратились к ребенку.

— Ну и кто же ты? Последний мужчина на Земле или первый? — спросила она малыша.

Александр Питер Байер зевнул.

— Прости, Лила. Он не разговаривает с копами, — послышался позади неё голос Тиффани.

— Да ну?

— Мы все его учим понемногу.

После совместного путешествия, они крепко подружились. Лила подолгу наблюдала, как Тиффани обращается с лошадьми, повсюду ходит в своей белой ковбойской шляпе, созывает детей, чтобы те потрепали лошадей по холке.

2.

Однажды, от нечего делать Лила и Тиффани решили исследовать развалины Дулингского филиала Юношеской христианской ассоциации. Они совершенно не знали, что искать, понимали лишь, что это место, до сих пор оставалось неисследованным. Кое-что найти удалось. Кое-что занятное, но особой необходимости в этих вещах они не испытывали. Они нашли туалетную бумагу, но её запасов в «Shopwell» пока ещё хватало. Нашли они, также, коробки с жидким мылом, но за прошедшие годы оно превратилось в куски розового кирпича. Бассейн давно высох, в воздухе стоял, лишь слабенький запах хлорки.

В мужской раздевалке было сыро и темно. По стенам расползлись заросли разноцветного — зеленого, черного, желтого — мха. В дальнем углу валялся мумифицированный труп лисы. Она лежала, задрав лапы, морда оскалилась в предсмертной ухмылке, демонстрируя ряд острых зубов. Какое-то время Лила и Тиффани молча стояли у ряда из шести писсуаров.

— Отлично сохранилось, — сказала Лила.

Тиффани бросила на неё задумчивый взгляд.

— Это? — она указала на лисицу.

— Нет. Это, — Лила постучала обручальным кольцом по фарфору писсуара. — Заберем их для музея. Назовем его Музей Пропавших Мужчин.

— Ха! — отозвалась Тиффани. — Ссыкотно тут, вот что я тебе скажу. Поверь мне, я, в своё время, побывала в разных подземельях. В смысле, я могу написать полноценный путеводитель по самым засранным, жутким притонам Аппалачей, но тут просто ужасно. Я всегда знала, что мужские раздевалки — неприятное место, но такого и представить не могла.

— Полагаю, раньше тут было получше, — сказала Лила, однако усомнилась в своих словах.

С помощью молотка и зубила они сбили замки на шкафчиках. Лила нашла остановившиеся часы, бумажник полный бесполезных зеленых бумажек и не менее бесполезных пластиковых прямоугольников, севшие и потому непригодные мобильники, связки ключей, поеденные молью брюки и сдутый баскетбольный мяч. Находки Тиффани были немногим лучше: почти полная упаковка «Тик-Так» и поблекшая фотография лысого мужчины с волосатой грудью. Он стоял на пляже, а на плечах у него сидела смеющаяся девочка.

— Флорида, поди, — сказала Тиффани. — Обычно они едут туда, когда что-то становится не так.

— Наверное, — глядя на фото Лила подумала о собственном сыне. Эти мысли показались ей контрпродуктивными, но ничего поделать с собой она не могла. Мэри рассказала о Клинте, оставшемся руководить тюрьмой, о Джареде, прятавшем их тела («их другие тела» — поправила себя она) на чердаке демонстрационного дома в конце улицы. Услышит ли она о них ещё хоть что-нибудь? После Мэри появились ещё двое, но они ничего не знали о её мужчинах. Да и откуда им знать? Джаред и Клинт находились на космическом корабле, и этот корабль улетал всё дальше и дальше и рано или поздно, он окажется за пределами галактики. И тогда, всё. Конец. Когда она начнет их оплакивать? И не начала ли уже?

— О, нет, — протянула Тиффани.

— Чего?

Ей не удалось скрыть от Тиффани выражение отчаяния на лице.

— Не позволяй ему овладеть тобой.

Лила положила фото обратно в шкафчик.

В спортзале на втором этаже Тиффани предложила сыграть в баскетбол, они даже надули мяч. Ставкой стала пачка «Тик-Така». Впрочем, никто из них играть не умел. Дочь Клинта, которая оказалась не его дочерью, легко обыграла бы обеих. Тиффани бросала, как-то по-старушечьи, пыталась хитрить. Лилу её действия, поначалу раздражали, но потом стали казаться милыми. Когда она скинула пальто, стал виден её надувшийся живот.

— Почему Дулинг? Почему именно мы? Ты никогда об этом не задумывалась? — рассуждала Лила, подбегая к мячу. Тиффани запустила его на трибуну рядом с площадкой. — Я задумывалась.

— Да ну? Расскажи-ка.

Лила достала мяч из-под лавок. После её броска мяч улетел ещё дальше, за задние ряды.

— Ну и убожество, — заметила Тиффани.

— Ты — единственный свидетель.

— Невозможно спорить.

— У нас пара докторов и несколько медсестер. Есть ветеринар. Целая армия учителей. Кейли отлично разбиралась с электрикой, но после её гибели, с этим прекрасно справляется Магда. Есть плотник. Несколько музыкантов. Есть даже социолог, который уже пишет работу о новом обществе.

— Ага, а как напишет, Молли её напечатает ягодными чернилами, — хохотнула Тиффани.

— У нас есть отставной профессор инженерного университета. У нас есть швеи, садоводы и повара. Дамы из книжного клуба руководят группой поддержки, где все делятся своими воспоминаниями, избавляются от грусти и тоски. У нас, даже есть заклинатель лошадей, понимаешь?

Мяч оказался в руках Тиффани.

— Что понимаешь?

— У нас есть всё, что нужно, — сказала Лила. Она отошла от трибуны и стояла на краю площадки, скрестив руки. — Поэтому нас и выбрали. Из-за навыков, которые помогают нам здесь выжить.

— Ладно. Может быть. Скорее всего, так. Как по мне, звучит неплохо, — Тиффани сняла шляпу и обмахнулась ею. — Ты прирожденный коп. Везде ищешь тайны.

Но Лила не закончила.

— И как мы живем? У нас уже появился первый ребенок. И сколько среди нас беременных? Дюжина? Восемь?

— Около десяти. Думаешь, этого будет достаточно, чтобы возродить цивилизацию, даже если половина из родившихся окажутся девочками?

— Не знаю, — ответила Лила, её лицо раскраснелось от активной работы мысли. — Это только начало, готова спорить, что где-то там, до сих пор есть работающие морозильники. Если постараться, их можно разыскать. И я уверена, в этих морозильниках, до сих пор находятся замороженные образцы спермы. И её хватит, чтобы построить новый мир.

Тиффани водрузила шляпу на затылок и пару раз ударила мячом об пол.

— Новый мир, говоришь?

— Видимо, она всё так и запланировала. Та женщина. Ева. Чтобы мы могли начать жить без мужчин, по крайней мере, поначалу, — сказала Лила.

— Эдемский сад, только без Адама, да? Можно спросить, шериф?

— Конечно.

— Это хороший план? Который эта женщина для нас придумала?

«Разумный вопрос» — подумала Лила. Жительницы «нашего места» без конца обсуждали Эви Блэк. Слухи из старого мира достигали нового. Редкая встреча обходилась без упоминания её имени (если, конечно, это было её настоящее имя). Она продолжала и, возможно, являлась ответом на главные вопросы поселенцев: как и почему? Они обсуждали вероятность того, что она не совсем женщина, не совсем человек и все, единодушно пришли к выводу, что причиной случившегося была именно она.

С одной стороны, Лила сожалела о гибели Милли, Нелл, Кейли, ещё раньше, Джессики Элвей и многих других. Сожалела она и об утратах тех, кто был жив. Их мужчины исчезли. И всё же, нельзя было отрицать, что некоторые расцвели. Тиффани Джонс, к примеру, налилась жизнью, внутри неё забилось ещё одно сердце. В старом мире некоторые мужчины причиняли ей страдания. В старом мире мужчины сжигали женщин, стирая их из обоих миров. Мэри сказала, их называют отрядами поджигателей. Были плохие женщины и плохие мужчины. Если кто-то и имел право отличать одних от других непредвзято, то это Лила, неоднократно арестовывавшая и тех и других. Но мужчины больше воевали, больше убивали. В одном аспекте равенства полов не достичь никогда — в равной степени опасности друг для друга.

Так что да, Лиле этот план казался хорошим. Безжалостным, но хорошим. У женщин появилась возможность перезагрузить этот мир и сделать его лучше и безопаснее. И всё же…

— Не знаю, — Лила не считала, что её жизнь без сына станет лучше. Она могла принять эту мысль, но озвучить её означало предать и сына и старую жизнь.

Тиффани кивнула.

— А, вот такой вопрос, тогда: ты можешь бросать спиной? — она развернулась спиной к кольцу, присела и перебросила мяч через голову. Он ударился о край кольца, отлетел в щит, снова упал на кольцо и запрыгал по нему, едва-едва не упав внутрь.

3.

Из крана выпал рыжий пучок ржавчины. Громко загудели трубы. Потекла бурая жижа, прекратилась и потом, аллилуйя, пошла чистая вода.

— Ну, — обратилась Магда Дубчек к скромному собранию женщин, сгрудившемуся вокруг раковины, прикрепленной к стене очистной станции. — Заработало.

— Невероятно, — произнесла Дженис Коутс.

— Ай. Всего лишь, давление, гравитация и прочее. Постепенно подключим и остальные дома.

Лила, подумавшая о древней записке сына Магды Антона, человека, хоть и дурного, наркомана и позёра, но разбиравшегося в водоснабжении, обняла пожилую женщину.

— Ой, — выдохнула Магда. — Спасибочки!

Шум воды эхом отдавался в помещении водоочистной станции, вселяя в собравшихся надежду. Не говоря ни слова, женщины по очереди подставили ладони под струи воды.

4.

Все единодушно скучали по одной вещи — по возможности прыгнуть в машину и отправиться куда захочется, вместо хождения пешком, натирая многочисленные мозоли. Некоторые автомобили, из тех, что стояли в гаражах, оказались в неплохом состоянии, а в их аккумуляторах ещё сохранялся заряд. Проблемой было наличие топлива. Весь бензин, буквально, выдохся.

— Придется самостоятельно заняться очисткой, — заявила на одной из встреч профессор университета. Километрах в трехстах, в Кентукки находился нефтеперерабатывающий завод, который, при должном усердии и толики удачи, возможно, удастся запустить. Женщины немедленно начали собирать очередную экспедицию — составлять список дел и набирать добровольцев. Лила осмотрела собравшихся в поисках признаков опасения. Никто ничего подобного не выказывал. Среди них Лила увидела Селию Фроуд, единственную выжившую из первой экспедиции. Она вышла вперед и кивнула окружающим.

— Меня тоже впишите, — сказала она. — Я пойду. Хочется снова надеть походные ботинки.

Затея рискованная, но они будут осторожны. И они не отступят.

5.

Когда они поднялись на второй этаж демонстрационного дома, Тиффани отказалась подниматься на чердак.

— Я тебя здесь подожду, — сказала она.

— Если не собираешься залезать, зачем, вообще пошла? — поинтересовалась Лила. — Срок ещё не слишком большой.

— Я надеялась, ты поделишься со мной «Тик-Таком». И срок уже достаточный, уж поверь, — Лила выиграла состязание в баскетболе и пачку «Тик-Така».

— Держи, — она протянула Тиффани пачку и поднялась наверх.

Демонстрационный дом, по странной иронии, был сконструирован лучше, чем дома, в которых жили люди, включая дом Лилы. Несмотря на то, что окна потемнели от времени, на чердаке было сухо. Лила взобралась наверх, каждый её шаг вздымал тучи пыли. Мэри утверждала, что именно здесь, в то время, когда бы это ни было, лежали их тела — самой Лилы, Молли и миссис Рэнсом. Она хотела ощутить саму себя, почувствовать сына.

Но ничего не почувствовала.

В углу, на окне сидел мотылек. Лила подошла к окну, чтобы открыть его. Рама застряла. За спиной послышался скрежет, она обернулась и увидела Тиффани. Та встала рядом, достала перочинный нож, поковыряла края рамы и окно открылось. Мотылек выпорхнул наружу и улетел.

Внизу, на газоне лежал снег, рядом на дорожке перед домом миссис Рэнсом, стоял патрульный автомобиль Лилы. Возле машины паслись лошади, они нюхали землю, перефыркивались о чём-то на своём лошадином языке, виляли хвостами. Лила могла видеть собственный дом, видела бассейн, которого не хотела и который чистил Антон, видела вязы, о которых он писал. Между деревьев промелькнул оранжевый силуэт животного. Лиса. Даже на расстоянии был заметен зимний окрас её шерсти.

Тиффани стояла посреди чердака. Тут была сухо, но холодно, особенно при открытом окне. Она протянула ей пачку «Тик-Така».

— Я хотела всё съесть, но это было бы неправильно. Я и так всю жизнь поступала неправильно.

Лила улыбнулась и убрала пачку в карман.

— Объявляю тебя реабилитировавшейся.

Женщины стояли в полуметре друг от друга, изо рта шел пар. Тиффани сняла шляпу и уронила её на пол.

— Если думаешь, что это шутка, то ошибаешься. Лила, мне от тебя ничего не нужно. Мне ничего ни от кого не нужно.

— И чего ты хочешь? — спросила Лила.

— Мне нужна своя жизнь. Дом, ребенок. Я хочу, чтобы меня любили.

Лила закрыла глаза. У неё всё это было. Она не чувствовала Джареда, не чувствовала Клинта, но она помнила их, помнила свою прошлую жизнь. И эти воспоминания причиняли боль. Они были похожи на следы на снегу, но с каждым днем эти следы становились всё тусклее. Боже, как же она одинока.

— Не так уж и много, — сказала она, открывая глаза.

— Для меня достаточно, — Тиффани потянулась к ней и коснулась её лица.

6.

Лис выбежал из дома в Пайн Хиллз, перебежал Тремейн стрит и спрятался за толстым сугробом на противоположной стороне дороги. Он охотился на спавших сусликов. Лис обожал сусликов. Они вкусные. Сочные. По ту сторону Древа их было много, и вели они себя совершенно беспечно.

После получаса поисков, он нашел в одной из нор целое семейство сусликов. Они не проснулись даже, когда лис ломал их кости острыми зубами.

— Вкуснятина! — прошептал лис.

После обеда лис продолжил путь через лес, направляясь к Древу. По дороге он остановился обследовать заброшенный дом. Он помочился на стопку книг, сваленную на полу, и обнюхал кучу гнилого постельного белья в шкафу. На кухне он обнаружил холодильник, из которого заманчиво пахло едой, но все попытки вскрыть дверь окончились безрезультатно.

— Пусти меня, — потребовал лис у холодильника на всякий случай, без надежды на то, что мертвая вещь ответит.

Холодильник нависал над ним в полной тишине.

Из-под кухонной плиты выползла медноголовка.

— Почему ты светишься? — спросила змея. Другие звери задавали ему тот же вопрос и опасались его. Лис тоже видел это свечение, когда смотрел на своё отражение в воде. Его окружало золотистое сияние. То была Её отметина.

— Мне сопутствовала удача, — ответил лис.

Медноголовка высунула язык.

— Иди сюда. Я тебя укушу.

Лис выбежал из дома. Вокруг него взлетели и защебетали птицы, когда он вломился в заросли кустарника и опавших веток. Но лис не обратил на птиц никакого внимания, ведь его желудок был полон еды, а шерсть была толстой, как у медведя.

Выбравшись на поляну, он увидел Древо, стоявшее зеленым оазисом посреди сугробов. Он быстро пробежал по холодному снегу и с радостью коснулся лапами теплой земли под ним. Под его стволом лежал белый тигр. Он, лениво взмахнул огромным хвостом и сонно посмотрел на лиса.

— Не обращай внимания, — бросил ему лис. — Просто мимо прохожу.

Он пробежал дальше, скрылся в черной норе и выбрался на другой стороне.

Глава 7

1.

Только Дон Питерс и Эрик Бласс подъехали к повороту на тюрьму, как с её стороны показался разбитый «Мерседес SL600». Дон стоял в кустах и отряхивался после отправления нужды. Он быстро застегнул ширинку и побежал к грузовику, служившему им патрульной машиной. Эрик стоял у дороги, держа в руке пистолет.

— Опусти ствол, Молодой, — приказал Дон и Эрик убрал «глок».

Когда Дон предупреждающе поднял руку, водитель машины — мужчина с кучерявыми волосами, нажал на тормоз. Рядом с ним, на пассажирском сидении находилась симпатичная женщина. Она очень хорошо выглядела, учитывая внешний вид «зомби-тёлок», которых они с Эриком наблюдали последние несколько дней. А ещё она ему казалась знакомой.

— Права и документы на машину, — попросил Дон. Права требовать документы у водителей, у него не было, но он много раз слышал, как действующие копы говорили именно так. «Смотри, Молодой, — подумал он. — Смотри, как работает мужчина».

Водитель передал ему водительское удостоверение. Женщина порылась в бардачке и достала документы на машину. Водителем оказался Гарт Фликингер, доктор медицины. Проживал в Дулинге в богатом районе, на Брайар.

— Могу я узнать, что вы делали в тюрьме?

— Это была моя затея, офицер, — заговорила женщина. Боже, она шикарна. Никаких мешков под глазами. Дону стало интересно, чем же она поддерживала себя в форме.

— Я Микаэла Морган. Из «Американских новостей».

— Я ж говорил, что знаю её! — воскликнул Эрик.

Для Дона это ничего не значило. Он не смотрел новости, не следил за круглосуточной болтовней на кабельных каналах, но и он вспомнил, где видел её.

— Ну, точно! «Скрипучее колесо». Вы там пили.

Она одарила его, по-настоящему, высоковольтной улыбкой, обнажив ровные белые зубы.

— Да-да! Там ещё парень толкал речь о том, что Господь наказывает женщин за ношение брюк. Было забавно.

— Можно ваш автограф? — снова встрял Эрик. — Было бы круто получить нечто такое, прежде чем… — он замолчал, смутившись.

— Прежде чем я усну? — поинтересовалась она. — Наверное, рынок автографов скоро рухнет, но если у Гарта… доктора Фликингера в бардачке найдется ручка, я обязательно его тебе…

— Забудьте, — нервно бросил Дон. Его потряс вопиющий непрофессионализм напарника. — Мне нужно знать, зачем вы ездили в тюрьму и вы никуда не уедете, пока не скажете.

— Разумеется, офицер, — она снова блеснула шикарной улыбкой. — Морган — это мой рабочий псевдоним. Моя настоящая фамилия Коутс и я родилась здесь. На самом деле, директор моя…

— Коутс ваша мать? — Дон был шокирован, однако если приглядеться, за исключением носа, который у неё был тонкий и прямой, тогда как у старшей Коутс он был похож на сплющенную картошку, сходство между ними было поразительное. — Тяжело, конечно, говорить об этом, но ваша мама больше не с нами.

— Я знаю, — улыбка исчезла с её лица. — Мне доктор Норкросс сказал. Я говорила с ним по коммутатору.

— Натуральный мудак, — заметил Фликингер.

Дон не сумел сдержать усмешку.

— Это ещё, мягко говоря, — сказал он, возвращая документы.

— Не пожелал её пускать, — продолжал доктор. — Не разрешил попрощаться с родной матерью.

— Ну, — заговорила Микаэла. — Вообще-то, это была не единственная причина, по которой я упросила Гарта отвезти меня в тюрьму. Мне хотелось, также взять интервью у той женщины, Евы Блэк. Уверена, вам доводилось слышать, что она засыпает и просыпается. Мне это показалось настоящей сенсацией. Людей в остальном мире нынче мало что заботит, но эта новость их точно заинтересует. Но Норкросс сказал, что она уже в коконе, как и все остальные.

Дон был вынужден её прервать. Женщины, особенно женщины-репортеры, бывают ужасно доверчивы.

— Полная херня и все это знают. Она другая, особенная и он держит её там по какой-то только ему ведомой причине. Но скоро всё изменится, — он ей подмигнул, это заметил Гарт и подмигнул ему в ответ. — Будьте вежливы со мной и я смогу устроить вам интервью, как только мы её достанем.

Микаэла хихикнула.

— Но сначала, откройте, пожалуйста, багажник, — попросил Дон.

Гарт вышел из машины и открыл багажник, который распахнулся с глухим скрипом — Гири и на нём оставил несколько вмятин. Он очень надеялся, что этот коп не станет проверять запаску, так как именно там он спрятал мешок с «фиолетовой молнией». Но этот клоун не стал заморачиваться детальным осмотром, он лишь бегло оглядел содержимое и коротко кивнул. Гарт закрыл багажник. Тот отозвался ещё более жутким скрипом, будто кошке защемили дверью лапу.

— А что с вашей машиной? — поинтересовался Эрик, когда Гарт вернулся за руль.

Гарт открыл, было, рот, чтобы рассказать, как машину изуродовал бешеный офицер службы надзора за животными, но вспомнил, что этот офицер, в данный момент, являлся действующим шерифом.

— Подростки, — пояснил он. — Хулиганы. Видят что-то красивое и пытаются испортить.

Клоун, изображавший полицейского, взглянул на Микаэлу.

— Я после смены заеду в «Колесо». Если не уснете, буду рад угостить вас выпивкой.

— Было бы здорово, — ответила она таким тоном, будто ей и правда понравилась эта мысль.

— Хорошего дня и езжайте аккуратней, — сказал им клоун.

Гарт завёл машину, и только они собрались отъехать, как парнишка закричал:

— Стойте!

Гарт остановился. Парень подбежал к ним и склонился над окном Микаэлы.

— А как же автограф?

В бардачке нашлась элегантная ручка с надписью «Гарт Фликингер. Доктор медицины» на золотистом колпачке. Микаэла написала на бланке аптечного рецепта: «Эрику с наилучшими пожеланиями» и передала бланк парню. Тот продолжал кричать слова благодарности, когда Гарт уже выезжал на дорогу. Через километр, находясь на Шоссе-31, им навстречу проехал ещё один патрульный автомобиль.

— Притормози, — сказала Гарту Микаэла.

Когда патрульный исчез за холмом, она попросила его ускориться.

Гарт послушно вдавил педаль в пол.

2.

Годами Лила надоедала Клинту с требованием переписать контакты из её телефона. На случай, если в тюрьме что-то случится. Полгода назад она, наконец, добилась своего, и сейчас Клинт был ей чрезвычайно благодарен за эту настойчивость. Первым делом он позвонил Джареду и попросил его продержаться ещё чуть-чуть. Ещё он сказал, что до темноты его обязательно кто-нибудь заберет. Скорее всего, это будут люди за рулем дома на колесах. После чего он закрыл глаза, поблагодарил бога за дарованное ему красноречие и набрал номер адвоката, который требовал заключения Эви под стражу.

После пяти сигналов Клинт уже, было, решил оставить голосовое сообщение, но Барри, внезапно, ответил:

— Холден на связи, — голос его звучал устало и без намека на эмоции.

— Барри, это Клинт Норкросс. Из тюрьмы.

— Клинт, — только и ответил Барри.

— Нужно, чтобы ты меня выслушал. Очень внимательно.

Никакого ответа.

— Ты там?

Не сразу, но Барри ответил тем же пустым голосом:

— Я здесь.

— Где Клара и дочки? — у него четыре дочки, возрастом от 12 до 3. Для любящего отца — сущий ужас, но для Клинта, видимо, настоящее спасение, хоть и неправильно так думать. Впрочем, он и не собирался толкать речь о судьбах мира, он хотел говорить о спасении любимых женщин Барри.

— Наверху, спят, — Барри хохотнул. Не настоящим смехом, а просто буквами «ха-ха-ха», как в диалоговом пузыре в комиксе. — Ну, ты понимаешь. Обернутые в эти… штуки. Я в гостиной сижу. С дробовиком. Если на горизонте появится хоть один человек со спичками, я ему башку разнесу.

— Думаю, есть способ спасти твою семью. Думаю, они ещё могут проснуться. Как тебе такая мысль?

— Дело в женщине? — в голосе Барри послышалось нечто новое. Нечто живое. — Значит, правду о ней рассказывают? Она может засыпать и просыпаться? Если это просто слух, скажи сразу. Я не могу питаться пустыми надеждами.

— Это правда. Теперь, слушай. К тебе приедут двое. Один из них врач, а другая — дочь директора Коутс.

— Микаэла ещё не спит? Как ей удается, столько-то времени? — голос Барри начал звучать, как прежде. — Наверное, это реально. Моя старшенькая — Герда — продержалась до вчерашней ночи.

— Она не просто не спит, она совершенно не спит. Не так, как другие женщины в трех округах. Это с ней сделала та женщина. Просто выдохнула ей в рот и разбудила.

— Если это шутка, Норкросс, то очень дур…

— Сам всё увидишь. Они сами тебе всё расскажут, а потом попросят поучаствовать в одном очень опасном деле. Не хочу говорить, что ты наша единственная надежда, но… — Клинт закрыл глаза и свободной рукой помассировал висок, — …но, вероятно, так и есть. И времени очень мало.

— Ради жены и дочерей я сделаю всё, — заявил Барри. — Всё, что угодно.

Клинт тяжело и протяжно выдохнул.

— Старик, я верил, что ты ответишь именно так.

3.

У Барри Холдена действительно был дробовик. Он был старым, принадлежал уже не одному поколению Холденов, но Барри следил за ним, чистил, смазывал и оружие, по-прежнему, выглядело смертельно опасным. Он положил его на колени и слушал Микаэлу и Гарта. На журнальном столике, накрытом кружевной скатертью Клары Холден лежал ворох пухлых красных патронов.

Микаэла и Гарт пересказывали ему всё, о чём просил Клинт: о том, что появление Эви точь-в-точь совпало с первыми жертвами «авроры»; о том, что она голыми руками расправилась с двумя людьми; о том, что она сдалась безо всякого сопротивления, сказав, что именно этого и хотела; как она разбила лицо о разделительную решетку патрульной машины Лилы; как быстро затянулись эти раны.

— Помимо того, что она меня разбудила, она знала обо мне то, чего знать просто не могла, — добавила Микаэла. — И говорят, она умеет управлять крысами. Понимаю, в это трудно поверить, но…

— Другая заключенная, Фитцрой, рассказала, что с помощью крыс, она отобрала у заместителя директора сотовый телефон, — перебил её Гарт. — И у неё действительно есть мобильник. Я сам его видел.

— Более того, — продолжала Микаэла, — она утверждает, что убила судью Сильвера. Она утверждает…

Она замолчала, сомневаясь, стоит ли продолжать, но Клинт потребовал, чтобы они рассказывали всю правду, без утайки. «Не забывайте, он, хоть и убит горем, — говорил им Клинт, — но он, всё ещё юрист. Очень толковый юрист. Ложь он учует за 30 метров против ветра».

— Она утверждает, что убила его при помощи мотыльков. Потому что, по её словам, Сильвер собирался привезти кого-то из другого города, а этого делать нельзя.

Микаэла понимала, что ещё неделю назад Барри Холден решил бы, что они страдают каким-то общим помешательством и решили его разыграть, и обязательно выставил бы их из своего дома. Но сейчас другое время. Вместо того чтобы прогнать их, он протянул Микаэле дедушкин дробовик.

— Подержи-ка.

На кофейном столике стоял лэптоп. Барри пересел на диван, также украшенный рукоделием Клары, и принялся печатать. Спустя какое-то время, он посмотрел на них.

— Полиция округа Бриджер сообщает о дорожном происшествии на Олд Каулин Роуд. Один погибший. Имени не сообщают, но говорят, что машина — «Лэнд Ровер». На таком ездил судья Сильвер.

Он смотрел на Микаэлу Коутс. То, что они ему сейчас рассказали, означало, что судьба всех женщин планеты зависела от того, что произойдет здесь, в Дулинге в течение ближайших пяти дней. Безумие, конечно, но то, что дочь директора Коутс сидела перед ним в любимом деревянном кресле его жены и честно смотрела ему прямо в глаза, являлось самым лучшим доказательством истинности сказанного. В утренних новостях по CNN сообщили, что на пятый день «авроры» около 10 % женщин всего мира до сих пор не спят. Барри этого не знал, но с легкостью бы поставил на кон дедушкин дробовик, что ни одна из них не выглядела, как Микаэла.

— Она… что? Просто поцеловала тебя? Как ту принцессу в мультике?

— Да, — ответила Микаэла. — Примерно так. И выдохнула мне в рот. Мне кажется, это было именно её дыхание.

Барри переключил внимание на Гарта.

— Ты это видел?

— Да, было чудесно! Мики была похожа на вампира после свежего укуса, — и добавил, когда та недовольно посмотрела на него: — Прости, милая, понимаю — это не лучшее сравнение.

— Наоборот, очень точное, — холодно сказала она.

Барри всё ещё пытался собраться с мыслями.

— И кто, она говорит, за ней должен прийти? Копы? Горожане? И главным у них будет Фрэнк Гири?

— Да, — Микаэла пересказала слова Эви о том, что уснувшие женщины должны сделать собственный выбор и если это правда — они здесь ничего поделать не смогут.

— Я знаю Гири, — сказал Барри. — Никогда не был его представителем, но пару раз он оказывался в районном суде. Одна женщина жаловалась, что он угрожал ей, требуя, чтобы она не держала своего ротвейлера на поводке. У него случаются, так называемые приступы гнева.

— Расскажите поподробнее, — попросил Гарт.

Барри взглянул на него, подняв брови.

— Не важно, — пробормотал Гарт. — Совершенно не важно.

Барри забрал дробовик.

— Ладно, я в деле. Во-первых, без Клары и девочек мне, всё равно, жизни нет. А во-вторых… я хочу лично увидеть эту вашу волшебницу. Чего от меня нужно Клинту?

— Он сказал, у вас есть «Winnebago»[106], - сказала Микаэла. — Чтобы выезжать с семьей на природу.

Барри улыбнулся.

— Нет, не «Winnebago», а «Fiesta». Жрёт просто уйму горючего, но места хватает на шестерых. Девочки постоянно ругаются, но машинка доставила нам немало приятных мгновений, — его глаза наполнились слезами. — Очень, очень приятных.

4.

Дом на колесах марки «Fleetwood Fiestа» Барри Холдена стоял на парковке позади старинного бетонного здания, в котором находился его офис. Автобус представлял из себя раскрашенную полосками под зебру громаду. Барри уселся за руль, Микаэла расположилась рядом. Они ждали, когда Гарт вернется из разведки у полицейского участка. Между ними расположился фамильный дробовик Холденов.

— У нас, вообще, есть хоть один шанс? — спросил Барри.

— Не знаю, — ответила Микаэла. — Хочется надеяться, но я не знаю.

— Ну, не сомневаться было бы глупо, — заметил Барри, — но что-то делать гораздо лучше, чем сидеть дома в окружении мрачных мыслей.

— Чтобы всё понять, тебе нужно увидеться с Эви Блэк. Поговорить. Ты должен… — она замолчала в поисках подходящего слова. — Ты должен познать её. Она…

Зазвонил телефон Микаэлы. Это был Гарт.

— Тут на противоположной стороне дороги, на лавке расселся какой-то бородатый старик, но в остальном чисто. Патрульных машин на парковке нет. Только пара частных. Если собираемся что-то делать — пора начинать. Я бы не назвал ваше средство передвижения незаметным.

— Выезжаем, — коротко ответила Микаэла и повесила трубку.

Переулок между зданием офиса Барри и соседним был очень узким — его «Fleetwood» разошелся со стенами сантиметров на 15, не более — но Барри Холден вёл автобус чётко и уверенно. Он остановился на выезде из переулка, но Мейн стрит была пуста. Люди тоже куда-то исчезли, заметила Микаэла, когда Барри вывернул направо и проехал два квартала до муниципалитета.

Он припарковался прямо напротив, заняв сразу три парковочных места, где было написано: «Только для служебного транспорта. Остальные транспортные средства будут удалены». Они вышли и к ним присоединился Гарт. Бородач на противоположной стороне поднялся, держа в руках зонтик. Из кармана его комбинезона торчал мундштук трубки. Он протянул Барри руку и произнес:

— Приветствую, советник.

Барри пожал ему руку.

— Привет, Вилли. Рад тебя видеть, но времени на разговоры нет, вообще. Мы торопимся. Важное дело.

Вилли кивнул.

— Я тут Лилу жду. Понимаю, скорее всего, она спит, но надеюсь, что это не так. Нужно с ней поговорить. Я был в трейлере, где убили тех барыг. Забавное там творится. Там не только «носовыми платками» всё заросло, там все деревья в мотыльках. Хотел рассказать ей об этом, может, даже вместе съездить посмотреть. Если её не станет, кто ж тогда будет главным.

— Это Вилли Бёрк, — Барри представил его Гарту и Микаэле. — Пожарный-доброволец, член Отряда Уборщиков, тренер, со всех сторон отличный мужик. Но, мы правда, очень торопимся, так что…

— Если вы пришли поговорить с Линни Марс, поспешите, — Вилли смотрел поочередно то на Барри, то на Гарта, то на Микаэлу. Его глаза были глазами старика, обрамленные густой сетью морщин, но, взгляд оставался по-прежнему, цепким. — Когда я крайний раз заходил, она была в сознании, но сил у неё почти не осталось.

— Патрульных поблизости нет? — спросил Гарт.

— Не, ни единого. Может, только Терри Кумбс. Слыхал, он слегка под мухой. В дупель пьяный, если конкретнее.

Все трое посмотрели в сторону входной двери в участок.

— Значит, не видали Лилу? — спросил Вилли.

— Нет, — ответил Барри.

— Ну… значится, ещё подожду, — и Вилли уселся обратно на лавку. — Забавно там, скажу я. Мотыльки эти. И вибрации.

5.

Линни Марс входила в те 10 %, которые к утру понедельника ещё не спали. Она продолжала ходить по холлу кругами с лэптопом в руках, но двигалась медленно, периодически натыкаясь на стоящую вокруг мебель. Микаэле она напомнила марионетку. «Пару часов назад я выглядела так же» — подумала она.

Линни прошла мимо них, уставившись в лэптоп красными глазами, совершенно их не замечая, пока Барри не похлопал её по плечу. От этого она подпрыгнула, выронила лэптоп и, если бы Гарт его не поймал, то он расколотился бы об пол. На экране был изображен Лондонский Глаз[107]. Он медленно накренился и скатился в Темзу. Трудно было сказать, кому именно понадобилось ломать Лондонский Глаз, но кому-то, видимо, очень захотелось.

— Барри! Ты меня напугал нахрен!

— Прости, — ответил тот. — Терри попросил забрать кое-что из оружейки. Кажется, в тюрьме что-то случилось. Дай, пожалуйста, ключ.

— Терри? — удивилась она. — Почему он… шериф, ведь, Лила. А не Терри.

— Верно, Лила, — сказал Барри. — Терри передал приказ Лилы.

Гарт встал у входной двери и выглянул наружу, ожидая появления полицейской машины. Может, даже двух или трёх. Их швырнут в камеру, и вся их безумная затея закончится, едва начавшись. Но на улице никого, кроме бородатого старика не было — тот продолжал сидеть под зонтиком, словно памятник Терпению.

— Линни, ты нам поможешь? Ради Лилы?

— Конечно. Буду рада снова увидеть её, — отозвалась Линни. Она подошла к столу и поставила на него лэптоп. На его экране всё падал, падал и падал Лондонский Глаз. — Пока она не вернется, за главного этот парень, Дейв. Или его зовут Пит. Неудобно, когда рядом два Пита. В любом случае, я о нём ничего не знаю. Но он очень серьезен.

Она потянулась к шкафчику над столом и вытащила из него большую связку ключей. Затем она протянула её Барри. Её глаза закрылись, вокруг лица тут же начали формироваться белые нити.

— Линни! — выкрикнул Барри. — Проснись!

Её глаза открылись и нити исчезли.

— Не сплю я! Не ори, — она пробежала пальцем по ключам, те зазвенели. — Один из этих…

Барри взял всю связку.

— Сам найду. Мисс Морган, вернитесь, пожалуйста, в автобус, подождите снаружи.

— Спасибо, нет. Я останусь здесь. Вдруг понадобится помощь.

В углу зала находилась неприметная металлическая дверь, выкрашенная в жутковатого оттенка зеленый цвет. На ней было два замка. Ключ к верхнему Барри нашел быстро. Найти второй понадобилось больше времени. Микаэла, вдруг решила, что Лила оставила эти ключи при себе. Они, должно быть, у неё в кармане, под слоем кокона.

— Видишь кого-нибудь? — спросила она у Гарта.

— Пока нет, но поторопитесь. Мне, кажется, нужно отлить.

Когда Барри нашел ключ, отпирающий второй замок, на связке непроверенными остались три. Когда открылась дверь, Микаэла увидела узкое помещение, заставленное винтовками и пистолетами в ячейках из пенопласта. Над ними располагались полки, где лежали коробки с патронами. На стене висел плакат, где был изображен техасский рейнджер в широкополой шляпе, держащий в руке пистолет. Ниже была надпись: «Я встал на сторону закона и закон победил».

— Берите столько патронов, сколько сможете. Я возьму винтовки и пистолеты.

Микаэла потянулась, было, к полкам, но тут же вернулась в диспетчерскую. Она вытащила из-под стола Линни мусорную корзину и вывалила из неё пустые стаканы из-под кофе и мятую бумагу. Линни не обратила на неё никакого внимания. В эту корзину Микаэла накидала столько коробок с патронами, сколько могло влезть, и вышла, держа её обеими руками. Мимо неё в обратном направлении прошел Гарт, чтобы тоже принять участие в погрузке. Барри оставил одну из дверей открытой. Микаэла спустилась по бетонным ступеням под усиливающийся дождь и увидела Барри возле автобуса. Бородатый мужчина продолжал сидеть на лавке с зонтиком в руках. Он что-то сказал Барри, тот ответил. Затем этот бородач, Вилли, встал и открыл боковую дверь автобуса, чтобы Барри смог сгрузить оружие.

Микаэла подошла к ним. Барри взял у неё из рук корзину и высыпал её содержимое на пол автобуса. Вместе они вернулись внутрь, Вилли, тем временем, продолжал стоять и смотреть. Из участка вышел Гарт, его штаны распухли от набитых патронами карманов.

— Что этот старик вам сказал? — спросила Микаэла.

— Спросил, одобрила ли шериф наши действия, — ответил Барри. — Я сказал, что одобрила.

Они зашлись внутрь и продолжили опустошать оружейную комнату. Им удалось вынести около половины всего арсенала. В углу Микаэла заметила нечто похожее на раздутый пистолет-пулемет.

— Эту штуку, определенно нужно взять с собой. Кажется, она пуляет гранатами с газом. Не знаю, зачем эта хрень нам, но я, точно не хочу, чтобы она досталась кому-то ещё.

К ним подошел Гарт.

— Советник Холден, у меня плохие вести. Позади вашего дома на колесах встал грузовик с наклейками полиции.

Они подбежали к двери и выглянули наружу. Из грузовика вышли двое, Микаэла их сразу узнала: клоун и его охочий до автографов напарник.

— О, боже, — произнес Барри. — Это же Дон Питерс, из тюрьмы. Он, что решил податься в полицию? У него же ума, как у насекомого.

— Именно это насекомое недавно стояло на посту у поворота на тюрьму, — ответил ему Гарт. — Машина та же.

К подъехавшим копам подошел бородатый и заговорил с ними, указывая куда-то дальше по Мейн стрит. Питерс и его юный напарник бегом вернулись к своей машине. Включилась сирена, улицу огласил вой.

— Что такое? — послышался полумертвый голос Линни. — Что за хуйню вы там учудили?

— Всё хорошо, — улыбнулся ей Гарт. — Не переживайте, — затем, обратился к Барри и Мики: — Вам не кажется, что нужно уходить, пока мы стоим тут, у дверей?

— Что происходит? — выкрикнула Линни. — А, это всё дурной сон!

— Держитесь, мисс, — крикнул Гарт. — Скоро полегчает!

Они вышли из здания и побежали к автобусу. В одной руке Микаэла держала гранатомет, а в другой связку гранат с газом. Она чувствовала себя Бонни Паркер[108]. Рядом с автобусом стоял Вилли.

— Что вы им такое сказали, что они тут же умчались? — спросил у него Барри.

— Сказал, что возле хозяйственного магазина слышал стрельбу. Они скоро вернутся, так что, на вашем месте, ребята, я бы поторопился, — Вилли закрыл зонтик. — И, кажется, мне стоит отправиться с вами. Увидеть меня они не шибко-то обрадуются.

— Почему вы нам помогли? — спросил Гарт.

— Ну, настали странные времена, а людям следует доверять интуиции. А на свою я никогда не жаловался. Барри всегда дружил с Лилой, хотя в суде они и находились по разные стороны. А ещё я узнал девчонку из телевизора, — он посмотрел на Гарта. — А, вот вы мне не очень, но так как вы с ними, то и хрен с ним. Да и вообще, жребий брошен, как говорится. Куда направляемся?

— Сначала заберем сына Лилы, — ответил Барри — потом в тюрьму. Не желаете принять участие в осаде, Вилли? Потому что, кажется, всё к тому идёт.

Вилли улыбнулся, обнажая желтые от табака зубы.

— Когда я был пацаном, у меня была шапка из енота, а ещё мне всегда нравились фильмы про Форт Аламо[109], так что, чего бы и нет? Помогите только подняться. От этого хренова дождя у меня ревматизм разыгрался.

6.

Джаред стоял у дверей демонстрационного дома и уже собирался звонить отцу, когда подъехал большой дом на колесах. Водителя Джаред сразу же узнал. Как и сотрудники полиции, Барри Холден частенько звал шерифа на ужин. Он вышел на крыльцо.

— Давай, — крикнул Барри. — Пора ехать.

Джаред замер.

— Там на чердаке осталась мама и ещё четверо. Там и до дождя было жарко, а после вообще пекло будет. Помогите мне спустить их вниз.

— Ночью похолодает, Джаред, а у нас времени нет.

Барри не знал, чувствовали ли уснувшие женщины жару и холод, но прекрасно понимал, что вероятность исполнить задуманное становилась всё меньше. Также он подумал, что Лиле и остальным будет гораздо лучше оставаться на тихой улочке. Он настоял перевезти свою жену и дочерей сюда же, из-за дома на колесах. Все в Дулинге знали, кому он принадлежал, и он опасался вероятной расправы.

— Может, хоть скажем кому-нибудь…

— Твой отец сам всё скажет. Давай, Джаред.

Джаред позволил подвести себя к работающему на холостом ходу автобусу. Открылась задняя дверь и показался его старый футбольный тренер. Неожиданно для себя, Джаред улыбнулся.

— Тренер Бёрк!

— Ну, ты глянь, а! — воскликнул Вилли. — Единственный квотербэк, который никогда не бросал свою позицию. Залезай, сынок!

Джаред заметил на полу автобуса гору оружия и патронов.

— Ё-моё, а это всё зачем?

У самой двери сидела женщина. Она была молода, чрезвычайно красива и очень знакома ему, но самое примечательное в ней было то, как бодро она выглядела. Она ответила:

— Надеюсь, только на всякий случай.

Сидевший напротив мужчина рассмеялся.

— Я бы на это не рассчитывал, — он протянул руку. — Гарт Фликингер.

Рядом с Гартом, на диванчике лежало пять обернутых в коконы тел, один меньше другого, вроде матрешек.

— Мне сказали, это жена и дочери мистера Холдена, — сказал Вилли Бёрк.

Автобус тронулся, Джаред пошатнулся. Вилли Бёрк его поддержал и, усевшись рядом с мистером Фликингером, Джаред решил, что это всё сон. Даже имя этого парня было будто из сна — ну, кто, скажите, в реальном мире назовет себя Гарт Фликингер?

— Рад знакомству, — сказал он. Краем глаза он уловил, как жена Холдена перекатилась из одного угла в другой и обратно, к мумифицированным куклам.

— Я… э… Джаред Норкросс, — представился он и подумал, что сон это или не сон, но забрать семью мистера Холдена времени хватило. Почему так? Потому что это его автобус?

Телефон Джареда зазвонил в тот момент, когда Барри развернул автобус в тупике Тремейн стрит. Они бросали его мать, Молли, Мэри, малышку и миссис Рэнсом. Это неправильно. Но, когда всё в этом мире неправильно, то какая разница?

Звонил отец. Они перебросились парой фраз и он попросил передать трубку Микаэле. Когда она ответила, Клинт сказал:

— Вот, что нужно сделать дальше.

Микаэла внимательно слушала.

7.

Патрульный Рид Бэрроуз припарковал полицейский автомобиль прямо на повороте к тюрьме. Они оказались на небольшом холме, с которого отлично просматривалась вся округа километров на 12 в каждую сторону Шоссе-31. Рид ожидал, что Питерс начнет вонять, когда услышит, что они так быстро их сменят, но тот, на удивление спокойно согласился. Видимо, рассчитывал начать бухать пораньше. Вместе с парнем. Рид очень сильно сомневался, что в «Скрипучем колесе» нынче будут проверять документы, а копам есть чем заняться, помимо слежения за соблюдением законов об алкоголе.

Питерс доложил, что за всё время они остановили всего одну машину с репортершей, которая пыталась добиться интервью и получившей от ворот поворот. Рид и Верн пока никого не остановили. Даже на главной дороге движение практически вымерло. Город оплакивает своих женщин, решил Рид. Блин, весь мир их оплакивает.

Рид повернулся к напарнику. Тот сидел, склонившись над электронной книгой «Kindle».

— Ты там, случайно козявки об сидушку не вытираешь?

— Боже, нет. Не пори ерунды, — Верн приподнялся и вынул из заднего кармана брюк носовой платок, сморкнулся в него и убрал обратно. — Скажи, лучше, что мы тут делаем? Норкросс настолько туп, что решит вывезти эту бабу в открытый мир, когда она уже за решеткой?

— Не знаю.

— Если туда поедет грузовик с едой или ещё что, как поступим?

— Остановим и по рации запросим указаний.

— И кого просить будем? Фрэнка или Терри?

В этом Рид не был до конца уверен.

— Сначала, наверное, Терри позвоню. Если не ответит, оставлю сообщение, на всякий случай, чтоб жопу прикрыть. Типа, нам не пофиг.

— Что, конечно же, так, учитывая весь этот бардак.

— Ага. Вся инфраструктура рушится.

— Какая ещё инфраструктура?

— Посмотри в «Kindle».

Верн так и сделал.

— «Основные физические и организационные структуры, необходимые для функционирования общества или предприятия». Хех.

— Что значит «хех»?

— Что ты прав. Всё рушится. Перед сменой я зашел в «Shopwell». Выглядит так, будто в него снаряд угодил.

Вдалеке показался какой-то автомобиль.

— Рид?

— Чего?

— Без женщин же не будет и детей.

— А у тебя, прям светлая голова, — с сарказмом отозвался Рид.

— Если всё не вернется в норму, будут ли существовать люди через 60, 100 лет?

Об этом Рид Бэрроуз думать не хотел, особенно, когда его собственная жена лежала в коконе, а малолетний сын находился на попечении старого мистера Фримена. Он и не должен был. Автомобиль подъехал ближе, стало видно, что это выкрашенный под зебру дом на колесах. Он замедлился, будто решил повернуть к тюрьме. Однако дорогу ему перегородил патрульный экипаж.

— Это автобус Холдена, — заметил Верн. — Юриста. Мой брат занимается сервисом таких в Мейлоке.

«Fleetwood» остановился прямо перед ними. Открылась водительская дверь и вышел сам Барри Холден.

— Джентльмены, я явился, дабы донести до вас великую радость! — он широко улыбнулся.

Полицейские не оценили шутки.

— В тюрьму хода нет, мистер Холден, — сказал Рид. — Приказ шерифа.

— Не уверен, что это так, — Барри продолжал улыбаться. — Полагаю, этот приказ отдал человек по имени Фрэнк Гири, который на эту должность сам себя назначил. Разве нет?

Рид не знал, как на это отвечать, поэтому решил промолчать.

— В любом случае, — продолжал Барри, — мне позвонил Клинт Норкросс. Он решил, что будет правильно — доставить женщину в ближайшее отделение полиции.

— Ну и слава богу! — воскликнул Верн. — Парень-то не дурак!

— Он хочет, чтобы я приехал и оформил всё надлежащим образом и зафиксировал и предал огласке любые факты нарушения содержания. Простая формальность, на самом деле.

Рид уже собирался сказать: «Может, стоило подобрать транспорт поменьше? Автомобиль, например?», когда внутри его машины затрещала помехами рация. Послышался голос Терри Кумбса и звучал он рассерженно.

— Третий! Третий, ответь! Немедленно, ответь!

8.

Когда Верн и Рид только заметили приближающийся дом на колесах, в закусочную «Олимпия» вошел Терри Кумбс и подошел к столу, за которым сидели Фрэнк Гири и Пит Ордуэй. Фрэнк был явно недоволен увидеть здесь Терри, но своё недовольство попытался тщательно скрыть.

— Привет, Терри.

Тот молча кивнул. Он побрился и сменил рубашку. Выглядел он помятым, но трезвым.

— Джек Альберстон сказал, вы здесь, — Альберстон был отставным полицейским, вновь вызванным на службу два дня назад. — 15 минут назад из округ Бриджер пришли дурные вести.

От Терри доносился легкий запах перегара. Фрэнк надеялся, что он немного залил за воротник. Ему очень не хотелось работать с запойным пьяницей, но Кумбс становился немного мягче, когда чуть-чуть выпивал.

— Что там случилось? — спросил Пит.

— Авария на трассе. Судья Сильвер упал в Дорр Холлоу Стрим. Он погиб.

— Что? — выкрикнул Фрэнк так, что даже Гас Верин вышел из кухни.

— Ужас какой, — продолжал Терри, садясь рядом. — Хороший был человек. Кто в курсе, что он там делал?

— Поехал в Каулин поговорить со знакомым бывшим фбровцем насчет помощи в убеждении Норкросса, — ответил Фрэнк. Видимо, у него случился сердечный приступ. В их последнюю встречу он выглядел просто ужасно, лицо бледное, сам дрожит. — Если он погиб… значит, всё, — Фрэнк был честен с собой. Ему нравился судья Сильвер, он готов был его поддерживать — до определенного момента. Видимо, этот момент настал.

— А женщина, до сих пор в тюрьме, — продолжал Фрэнк. — В полном здравии. Норкросс соврал про кокон. Мне об этом сказал Хикс.

— У Хикса дурная репутация, — заметил Терри.

Фрэнк не обратил на его слова внимания.

— Есть ещё кое-что. Она — ключ ко всему.

— Если эта сука всё начала, она же может и закончить, — встрял Пит.

Рот Терри искривился.

— Это не доказано, Пит. А учитывая, что «аврора» появилась на другом конце Земли, то этот довод просто притянут за уши. Думаю, нам всем нужно успокоиться и…

Его прервала ожившая рация Фрэнка. Это был Дон Питерс.

— Фрэнк! Фрэнк, приём! Нужно поговорить! Лучше ответь, потому что они спиз…

Фрэнк поднес рацию ко рту.

— Это Фрэнк, приём. Следи за языком, ты в прямом эфире…

— Они спиздили всё оружие! — выпалил Дон. — Какой-то старый пердун направил нас на ложное происшествие и за это время они спиздили все стволы из участка!

Прежде чем Фрэнк смог ответить, Терри вырвал у него из рук рацию.

— Это Терри. Кто это сделал?

— Барри Холден на огромном доме на колесах, блядь! Диспетчер сказала, были и другие, но она уже почти вырубилась и не помнит, кто именно!

— Все стволы? — спросил шокированный Терри. — Они забрали всё оружие?

— Ну, не все, видимо, времени у них было немного! Блин, этот дом же здоровенный!

Терри, замерев, уставился на рацию. Фрэнк пытался убедить себя молчать и позволить Терри самому разбираться в ситуации — и не смог. Казалось, у него никогда этого не получится, когда он в гневе.

— Всё ещё думаешь, нам нужно успокоиться и дождаться, пока Норкросс выйдет сам? Ты, ведь понимаешь, куда они повезут оружие?

Терри взглянул на него, плотно сжав губы.

— Фрэнк, ты, кажется, забыл кто тут главный?

— Простите, шериф, — он сжал под столом дрожащие руки, ногти впились в потные ладони.

Терри продолжал пристально на него смотреть.

— Скажи, что ты направил кого-нибудь стеречь дорогу на тюрьму.

«Если бы ты не бухал, то сам бы это сделал» — подумал Фрэнк. Но, только кто же накачивал его всё это время?

— Направил. Рэнгла и Бэрроуза.

— Хорошо. Это хорошо. На какой они машине?

Фрэнк не знал, за него ответил Пит:

— На третьей.

Дон продолжал что-то бубнить, Терри отключил его и нажал тангенту.

— Третий! Третий, ответь! Немедленно, ответь!

Глава 8

1.

Услышав треск рации, Рид сказал Барри подождать.

— Не вопрос, — ответил тот. Он трижды постучал по наружной стене дома — это был сигнал Вилли Бёрку, спрятавшемуся за занавесками в задней части автобуса. Стук означал, что пора переходить к плану Б. Этот план Б был прост: гнать на всех парах, пока Барри будет отвлекать патрульных, насколько это возможно. Важно было, во что бы то ни стало, доставить оружие в тюрьму и защитить женщин. У Барри в отношении этого не было совершенно никаких сомнений. Его обязательно арестуют, но он знал отличного адвоката.

Он осторожно положил руку на плечо Верну Рэнглу, аккуратно отводя его в сторону от автобуса.

— Кажется, кто-то в участке навалил в подгузник, — спокойно сказал Рэнгл, позволяя вести себя. — Куда мы идём?

Они шли куда угодно, лишь бы подальше от автобуса, дабы, во-первых, Верн не увидел, как Вилли перебирается на место водителя, а во-вторых, чтобы «Fleetwood» мог спокойно стартануть с места и никого случайно не задеть. Этого, конечно, Барри офицеру сказать не мог. Он долгое время внушал дочерям идею того, что закон должен быть обезличен. Нужно забыть о личных переживаниях и довериться лишь фактам. Лучше всего было бы, полностью отгородиться от личного участия в процессе. Нужно было, по большому счету, влезть в шкуру своего клиента и полностью перестроить сознание.

Однажды Герда захотела пойти на свидание с мальчиком, который старше её — он только перешел в старшие классы, но всё равно, для неё был слишком взрослым — и попросила отца выступить её профессиональным защитником в разговоре с матерью и убедить её, что она уже достаточно взрослая, чтобы ходить с мальчиками в кино. Очень умный поступок с её стороны, однако, Барри строго-настрого запретил себе применять профессиональные навыки в семейных отношениях. В том числе и потому, что, как отец, он не мог позволить ей пойти на свидание с мальчиком, которому уже пятнадцать и у которого вовсю бурлят гормоны. Если Кэри Бенсон хочет провести с ней время, то пусть они погуляют по улице, он купит ей мороженное и, всё это будет происходить исключительно при свете дня.

Барри не сказал дочери одной вещи. Иногда, влезая в шкуру клиентов, ты понимаешь, что они совершенно, абсолютно виновны. Единственной тактикой в таком случае являлось как можно сильнее тормозить дело, задерживать работу государственного механизма. Если повезет, тебе предложат сделку, лишь бы просто от тебя избавиться, либо, в самом удачном случае, удастся развалить дело.

Размышляя об этом, Барри задал самый дурацкий вопрос, какой только мог прийти на ум.

— Слушай, Верн. Хотел задать тебе один вопрос.

— Задавай…

Барри подошел к нему вплотную.

— Ты обрезан?

Капли дождя капали на линзы очков Верна. Барри услышал, как завелся двигатель автобуса, услышал, как Вилли переключил передачу, но коп не обратил на это никакого внимания. Вопрос об обрезании вогнал его в настоящий ступор.

— Ох, мистер Холден… — Верн потянулся в задний карман и вынул платок, — …это довольно личное.

Позади них послышался удар и скрежет металла.

Тем временем, Рид Бэрроуз сунулся в машину и взял рацию, которая, внезапно выпала из его потной руки. Секунд, которые он потратил на то, чтобы поднять рацию с пола и ответить Терри, Вилли Бёрку, вполне хватило, чтобы перебраться за руль.

— Это Третий, приём. Бэрроуз на связи, — сказал Рид, поднеся ко рту микрофон.

В окно он увидел, как дом на колесах объезжает его машину по гравийной полосе на обочине дороги. Увиденное не удивило Рида — он был просто шокирован. Зачем Барри тронулся с места? Это Верн попросил его отъехать, чтобы пропустить кого-то ещё? Глупость какая-то. Сначала нужно разобраться с ними, чтобы пропускать других.

Из рации вырвался голос Терри Кумбса:

— Арестуйте Барри Холдена и заберите его автобус! У него на борту гора ворованного оружия и он движется прямо в тюрьму! Вы меня слышите…

Автобус врезался в переднюю часть патрульной машины, рация выпала из руки Рида во второй раз, вид перед глазами закачался.

— Эй!

2.

Сидевший внутри автобуса Джаред, потерял равновесие. Он упал с дивана прямо на оружие.

— Ты как? — спросил Гарт. Он сидел, упершись ногами в кухонный столик, а руками держась за раковину.

— Нормально.

— Спасибо, что вам важно, как я! — подала голос Микаэла. Она тоже пыталась удержаться, но упала на спину.

Гарт, вдруг понял, что восхищается ею. У неё был стержень, как говаривали старики. Он бы никогда не стал ничего в ней менять. Её нос и всё остальное лицо были просто идеальными.

— Мне и не надо знать, Мики, — ответил он. — Ты всегда в порядке.

3.

Автобус медленно продвигался вперед по обочине, отодвигая патрульную машину в сторону. Глухо скрипел металл. Верн взглянул на Барри и прыгнул. Адвокат устремился ему в ноги. Верн ударил его в глаз и опрокинул на спину.

— Останови его! — кричал из машины Рид. — По колёсам стреляй!

Верн вытащил табельный пистолет.

Автобус пробился сквозь заслон из машины и начал ускоряться. Он ехал под небольшим углом и сейчас пытался выровняться. Верн прицелился в заднее колесо и выстрелил. Пуля прошла выше, врезавшись в стенку автобуса. Тот находился от него метрах в пятидесяти. Если он выедет на дорогу, то достать его станет невозможно. Верн потратил несколько секунд, чтобы прицелиться точнее и снова выстрелил. Однако пуля ушла в небо, потому что в этот момент на него набросился Барри.

4.

Джаред лежал на полу, вся его спина болела от ударов об углы и стволы оружия. Выстрел его, едва не оглушил. Он не то, что услышал, скорее, почувствовал, как кто-то закричал. Микаэла? Фликингер? В стене он заметил дыру, похожу на небольшой кратер. Он коснулся руками пола и почувствовал, как автобус набирал скорость.

Фликингер продолжал сидеть, вцепившись руками в кухонный столик. Нет, кричал не он.

Джаред посмотрел туда, куда смотрел доктор.

На диване лежали коконы. Из третьего с краю, старшей дочери Барри, текла струйка крови. Она встала с дивана и пошла вперед. Кричала именно она. Джаред видел, как она подошла к Микаэле, державшейся за спинку противоположного дивана. Руками она разорвала сковывавший их кокон, подняла их и потянула к Микаэле. Намерения девочки были очевидны. Из разорванного кокона выпорхнули мотыльки.

Фликингер бросился к Герде. Она упала, схватила его за горло, они покатились к дверям. Вместе они врезались в заднюю дверь, замок не выдержал и они выпали из автобуса вместе с несколькими винтовками и патронами.

5.

Эви застонала.

— Что? — вскинулась Ангелочек. — Что случилось?

— А, — отозвалась Эви. — Ничего.

— Врешь, — это сказала Джанет. Она, по-прежнему, сидела в душевой. Ангелочек была вынуждена отдать ей должное: Джанет была такой же упорной, как и она сама.

— Обычно, такой звук издаешь, когда кого-нибудь убиваешь, — Джанет вдохнула. — Такие звуки она издает, когда кого-то убивает, Дамиан.

— Кажется, это действительно так, — ответила Эви. — Кажется, я кое-кого убила.

— Как я и говорила. Так, ведь, Дамиан?

— У тебя глюки, Джанет, — сказала Ангелочек.

Джанет уставилась в пустое пространство.

— У неё изо рта вылетели мотыльки, Ангелочек. Они у неё внутри. Оставь меня в покое, я тут с мужем разговариваю.

— Мне нужно позвонить, — сказала Эви.

6.

Рид услышал выстрел и дернул пассажирскую дверь. Мимо него пронесся автобус, хлопая распахнутыми задними дверями.

На дороге лежало два тела. Рид вытащил пистолет и побежал к ним. Рядом с телами валялись три или четыре автомата, среди них виднелось несколько обойм.

Подойдя к телам, он остановился. Вокруг мужчины растекалась кровь, из головы у него вытекало нечто серое. Риду доводилось, прежде видеть трупы, но это месиво, определенно выделялось из всех. В волосах мужчины виднелись осколки его разбитых очков. Если бы не вытекающие из расколотого черепа мозги, он был бы похож на какого-нибудь учителя.

Рядом в позе, в какой Рид обычно валялся перед телевизором, лежала женщина. Белая маска на её лице порвалась от удара об асфальт, само лицо было, также повреждено. Глядя на тело и то, что осталось от лица, Рид мог заключить, что женщина была молода и больше ничего. Пуля оставила в её груди обширную рану. Из-под девушки на дорогу растекалась кровь.

Позади Рида послышались шаги.

— Герда! — раздался крик. — Герда!

Рид обернулся и мимо него пронесся Барри Холден. Он подбежал к дочери и упал на колени.

Следом волочился Верн с разбитым носом. Он бормотал что-то о том, что этот гад его обрезал.

Ну и картина: парень погиб, девушка погибла, адвокат плачет, Верн Рэнгл с разбитым носом, оружие и патроны вокруг. Рид был даже рад, что Лила больше не являлась шерифом, потому что совершенно не понимал, как бы стал объяснять ей случившееся.

Риду почти удалось остановить Верна, он лишь коснулся пальцами его рубашки. Верн стряхнул его ладонь и рукояткой пистолета ударил Барри Холдена по затылку. Послышался хруст, будто ветка сломалась, брызнула кровь. Барри уткнулся лицом в асфальт рядом с дочерью. Верн уселся на него сверху и принялся колотить пистолетом.

— Пидор! Сука! Блядь! Ты мне нос сломал, ты…

Девушка, которая по всем признакам должна была быть мёртвой, схватила Верна за нижнюю челюсть, сунула пальцы ему в рот и дернула к себе. Он наклонился и она немедленно впилась зубами ему в глотку. Напарник Рида принялся бить её пистолетом. Это её не остановило. По её лицу начала растекаться ярко-алая артериальная кровь.

Рид вспомнил о собственном оружии. Он вскинул пистолет и выстрелил. Пуля попала девушке в глаз и тело обмякло, но зубы, по-прежнему, впивались в горло Верну. Как будто, она пила его кровь.

Рид встал на колени и сунул пальцы в кровавую кашу на горле Верна. Ему удалось нащупать зубы и дёсны девушки. Верн ударил её ещё раз, пистолет выпал из его ослабшей руки. Затем он завалился на бок.

7.

Фрэнк ехал последним в колонне из трех машин в одиночестве. Все мчались с включенными сиренами. Перед ним ехали Терри и Ордуэй, впереди которых ехал Питерс с напарником. Фрэнк не искал одиночества, но оно, каким-то образом его находило. Элейн ушла от него и забрала с собой Нану. Оскар Сильвер попал в аварию и тоже оставил его одного. Это навевало на него мрачные мысли. Может, так и должно быть, может, только в таких условиях он мог делать то, что должен.

Но мог ли он делать то, что должен? Ситуация ухудшалась. Рид Бэрроуз докладывал, что была стрельба и один офицер убит. Фрэнк считал, что ради дочери он бы пошел на убийство. Он был уверен, что ради неё он был готов умереть. Судя по всему, оказывалось, что не он один был готов пойти на столь высокую жертву. Люди Норкросса обчистили полицейский арсенал и прорвались через засаду. Какими бы ни были их доводы, настроены они очень серьезно. Фрэнку нужно было предположить, что они окажутся очень серьезно настроены, что он не сможет понять те причины, которые побудили их так поступать. Что их вело? Что за отношения сложились между этой Эви Блэк и Норкроссом?

Зазвонил его телефон. Колонна ускорилась, направляясь к Лысой горе. Фрэнк вынул мобильник из кармана.

— Гири.

— Фрэнк, это Эви Блэк, — она говорила очень тихо, её голос был хрипловатым, слегка кокетливым.

— Да ну? Рад знакомству.

— Я звоню тебе с нового телефона. У меня его не было, пока Лор Хикс не подарил мне один. Очень благородно с его стороны, как считаешь? Кстати, можете не торопиться. Не нужно создавать аварийную ситуацию. Автобус уехал. Остались четыре трупа и Рид Бэрроуз.

— А ты откуда знаешь?

— Поверь мне, знаю. Клинт удивился тому, как легко прошло ограбление. Честно признаться, я тоже. Мы отлично посмеялись. Мне казалось, ты более предусмотрительный. Ошиблась, значит.

— Вам нужно сдаться, мисс Блэк, — Фрэнк очень старательно выбирал выражения, несмотря на то, что в голове у него роились совсем иные слова. — Или сделать так, чтобы всё вернулось в норму. Пока никто не пострадал.

— О, эту стадию мы уже прошли. К примеру, судья Сильвер пострадал очень даже серьезно. Как и доктор Фликингер, который был не таким уж плохим парнем, когда был трезв. Мы с тобой на стадии массового уничтожения.

Фрэнк ударил кулаком по рулю.

— Кто бы, блядь, такая?

— Я могла бы задать тебе тот же вопрос, но уже знаю ответ. «Я хороший отец». Потому что тебя волнует только Нана, Нана и Нана и больше ничего, так ведь? Папочка-защитник. Ты хоть раз подумал об остальных женщинах и том, что с ними сотворил? Какому риску ты их подвергал?

— Откуда ты знаешь о моей дочери?

— Моё дело — знать всё. Есть старая блюзовая песня, там такие слова: «Прежде чем меня винить — на себя, дружок, взгляни».[110] Нужно смотреть шире, Фрэнк.

«Всё, что мне нужно — это придушить тебя», — подумал Фрэнк.

— Чего тебе надо?

— Я хочу, чтобы ты всех поднял! Хочу, чтобы ты всех поднял и зажег по-настоящему! Чтобы твоя дочь говорила о тебе в школе: «Мой папа не только обычный служащий, который ловит бешеных кошек, что он не только человек, который бьет кулаками в стены, растягивает мою любимую рубашку и орет на маму, когда что-то идёт не так, как он хочет. Он также смог победить злую ведьму, которая усыпила всех женщин!».

— Сука, не вмешивай сюда мою дочь!

В её голосе послышались дразнящие интонации.

— Ты очень храбро защищал её в больнице. Я восхищена. Восхищена тобой! Правда. Я знаю, ты её любишь, а это очень важно. Я знаю, ты желаешь ей только лучшего, по-своему. И благодаря всему этому, я начинаю сама любить тебя, хоть ты и корень всех этих бед.

Ехавшие впереди машины начали тормозить возле съехавшей в кювет машины Рида Бэрроуза. Фрэнк видел самого Рида, вышедшего им навстречу. А ещё он видел тела на дороге.

— Прекрати всё это, — сказал Фрэнк. — Отпусти их. Отпусти женщин. Не только мою жену и дочь, всех отпусти.

— Сначала, тебе придется меня убить.

8.

Ангелочек спросила, кто такой этот Фрэнк.

— Убийца драконов, — ответила Эви. — Нужно было удостовериться, что он не станет отвлекаться на единорогов.

— Ты абсолютно ёбнутая, — сказала ей Ангелочек.

Эви так не считала, но спорить с Ангелочком не стала. Всё равно, её мнение совершенно не волновало Эви.

Глава 9

1.

Лис пришел к Лиле во сне. Она знала, что это сон, потому что лис умел разговаривать.

— Привет, детка, — произнес он, мягко ступая в её спальню в доме на Сент Джоржд стрит, который она делила с Тиффани, Дженис Коутс и двумя докторами из женской консультации — Эрин Айзенберг и Джоли Суратт. Эрин и Джоли были не замужними. Третий доктор, Джорджия Пикинз, жила в другом доме с двумя дочерьми, которые очень скучали по старшему брату. Другой причиной считать происходящее сном было то, что она находилась в комнате одна. Вторая половина кровати, где спала Тиффани, пустовала.

Лис положил ярко-белые, будто выкрашенные краской, лапы на покрывало, под которым лежала Лила.

— Чего тебе? — спросила Лила.

— Я хочу показать тебе путь назад, — ответил лис. — Но только, если ты сама захочешь пойти.

2.

Когда Лила открыла глаза, наступило утро. Тиффани лежала на своей половине кровати, одеяло сбилось, круглый живот вздымался над её короткими шортиками. Она была уже на седьмом месяце.

Вместо того, чтобы плестись на кухню и варить цикорий, служивший жительницам этой версии Дулинга вместо кофе, Лила спустилась вниз и вышла на улицу под лучи яркого утреннего солнца. Время тянулось здесь медленно, часы шли обычно, но ощущения были совершенно иные. На улице, на куче прошлогодней листвы сидел лис, обернув лапы пушистым хвостом, и с интересом рассматривал её.

— Привет, детка, — приветствовала его Лила. Лис наклонил голову и, кажется, улыбнулся. Затем он пробежал чуть дальше по улице, сел и снова посмотрел на Лилу. Он ждал.

Лила вернулась в дом, чтобы разбудить Тиффани.

3.

В итоге, 17 жительниц «нашего места» последовали за лисом на гольф-карах. Колонна медленно проехала через город и по Шоссе-31 отправилась к Лысой горе. Тиффани ехала в головной машине вместе с Лилой и Дженис Коутс. Всю дорогу она возмущалась тем, что ей запретили ехать верхом. Это было требование Эрин и Джоли, обеспокоенных частотой сокращений у Тиф за шесть или восемь недель до срока. Об этом они рассказали самой будущей мамочке. Они беспокоились за ребенка, потому что Тиффани забеременела ещё, будучи наркоманкой.

С ними также отправились Мэри Пак, Магда Дубчек, четверо членов книжного клуба и пятеро бывших заключенных тюрьмы Дулинга. Как и Элейн Наттинг, в прошлом — Гири. Она ехала вместе с двумя докторами. Её дочь хотела отправиться с ней, но она запретила и оставила дома, даже, когда девочка начала реветь. Нана осталась с миссис Рэнсом и её внучкой. Девочки быстро подружились, но даже возможность весь день провести время с Молли не подняла Нане настроение. Ей хотелось отправиться за лисом, потому что, как она сказала, это было как в сказке.

— Оставайся с дочерью, если хочешь, — сказала Лила Элейн. — У нас достаточно народу.

— Я хочу посмотреть, что нужно этой штуке, — ответила Элейн. По правде сказать, она не знала, хочет она этого или нет. Лис, ожидавший, когда колонна тронется у развалин парикмахерской Пирсона, наполнял её каким-то не до конца осознанным предчувствием.

— Шевелись! — крикнула Тиффани. — А то я опять писать захочу!

Они отправились вслед за лисом, который бежал строго по потускневшей белой разделительной полосе, периодически оглядываясь на колонну. Казалось, он ухмылялся. Казалось, он говорил: «Девчонки отправляются на свидание».

Всё было похоже на выход в поход — странный, необычный, но очень похожий на выезд на природу после очень тяжелой трудовой недели — и, по идее, вся эта процессия должна была сопровождаться смехом и восторженными возгласами, однако женщины ехали в полной тишине. Когда они въехали в заросли, бывшие некогда лесопилкой Адамса, включились фары и Лила подумала, что они похожи, скорее на похоронную процессию.

Когда лис свернул на заросшую проселочную дорогу, Тиффани напряглась и обхватила живот руками.

— Нет, нет, нет, не останавливайтесь здесь. Я не вернусь в трейлер Мейвезера, даже если он превратился в гору хлама.

— Мы едем не туда, — сказала Лила.

— Откуда ты знаешь?

— Потерпи.

Показались, едва видимые обломки трейлера. Ураган скинул его с опоры из блоков, он лежал в зарослях травы, похожий на ржавого динозавра. Метров через тридцать лис свернул в лес. Сидевшие в головной машине заметили, как оранжевое пятно впереди, внезапно исчезло.

Лила вышла из машины и пошла в лес, следом за лисом. Развалины метлаборатории давно заросли, но даже спустя столько времени в воздухе стоял запах химии. Мет, может и исчез из этого мира, но воспоминания о нём оставались. Даже здесь время скачет галопом, потом на мгновение замирает и снова срывается в галоп.

К ней присоединились Дженис, Магда и Бланш Макинтайр. Тиффани осталась в гольф-каре, держась за живот. Выглядела она нехорошо.

— Тут есть тропа, — Лила указала в сторону. — По ней можно пройти без особых проблем.

— Всё равно, я в лес не пойду, — сказала Тиффани. — Не пойду, даже если этот лис чечётку станцует. У меня, кажется, опять схватки.

— Мы бы тебя не отпустили, даже если бы их не было, — сказала ей Эрин. — Я останусь с тобой. Джоли, если хочешь, можешь идти.

Джоли пошла. 15 женщин вытянулись вдоль тропы, возглавляла процессию Лила, последней шла миссис Гири. Они шли минут десять, когда Лила, наконец остановилась и подняла руки, пальцами указывая налево и направо, подобно регулировщику на перекрестке.

— Твою ж мать, — произнесла Селия Фроуд. — Никогда такого не видела. Ни разу.

На ветках тополей, берез и ольхи повсюду сидели мотыльки. Миллионы мотыльков.

— Что если они нападут? — тихо спросила Элейн, а сама подумала, что не зря не вняла мольбам Наны и оставила её дома.

— Не нападут, — сказала Лила.

— А тебе почём знать? — снова спросила Элейн.

— Просто, знаю, — ответила та. — Они, как лис, — она вздохнула, подыскивая подходящее слово. — Они посланники.

— От кого? — спросила Бланш. — Или от чего?

Этот вопрос Лила решила проигнорировать, хотя ответ был ей известен.

— Идём, — сказала она. — Уже недалеко.

4.

15 женщин стояли в зарослях высокой травы и смотрели на то, что Лила про себя прозвала Чудо-дерево. Секунд тридцать все молчали. Затем, высоким голосом Джоли воскликнула:

— Господь всемогущий!

Древо возвышалось над ними до самого солнца, его стволы причудливо переплетались друг с другом, формируя порой, то выступы, то тёмные пещеры. В его ветвях роилось множество тропических птиц. Перед ним туда-сюда, подобно галантному швейцару, расхаживал павлин, которого Лила уже видела прежде. Змея тоже была здесь, она свисала с ветки, будто цирковой акробат. Под змеёй зияла тёмная трещина. Лила её не помнила, однако ничуть не удивилась. Не удивилась она и тому, что из этой трещины вылез лис и задорно подмигнул павлину, который не обратил на него никакого внимания.

Дженис Коутс взяла Лилу за руку.

— Мы все это видим?

— Да, — ответила та.

Внезапно, одновременно, даже в унисон вскрикнули Селия, Магда и Джоли. Из расщелины вышел белый тигр. Он лениво осмотрел собравшихся женщин, затем грациозно потянулся, будто кланяясь.

— Стоять! — крикнула Лила. — Стоять на месте! Он нам не навредит!

Она искренне, всей душой хотела верить собственным словам.

Тигр и лис потерлись носами. Затем белый зверь вновь повернулся к женщинам и посмотрел прямо на Лилу. После чего он обошел Древо и скрылся из виду.

— Господи боже, — прошептала Китти Макдэвид. Она начала скулить. — Как же красиво. Как же, блядь, тут всё красиво!

Магда Дубчек сказала:

— Это svaté másto, — и тут же поправилась: — Священное место.

Дженис посмотрела на Лилу:

— Рассказывай.

— Мне кажется, это путь назад. Обратно. Если мы захотим.

В этот момент ожила рация на её поясе. В треске помех почти ничего разобрать не удалось, но все поняли, что Эрин обращалась к Лиле.

5.

Тиффани лежала на заднем сидении гольф-кара. Старая футболка с логотипом «St. Louis Rams»[111], которую она носила, валялась скомканная на земле. Её грудь, когда-то небольшая, теперь выпирала из простенького хлопчатобумажного бюстгальтера (лайкровые здесь были совершенно бесполезны). Эрин склонилась над её животом, погрузив руки в раздувшуюся утробу. Когда женщины выбежали из леса, на ходу вытряхивая из волос застрявшие ветки, листья и мотыльков, Эрин выпрямилась.

— Прекратите. Господи, прекратите это, пожалуйста! — кричала Тиффани, раздвинув ноги.

— Что ты делаешь? — крикнула Лила, подбегая. Но, оказавшись рядом, она всё поняла. Джинсы Тиффани были расстегнуты. На синей ткани штанов расплывалось пятно, хлопковое бельё стало влажным.

— Ребенок, вот-вот, родится и задница у него на том месте, где должна быть голова, — сказала Эрин.

— Господи, она рожает? — пробормотала Китти.

— Нужно его перевернуть, — продолжала Эрин. — Лила, возвращаемся в город.

С помощью Джоли и Бланш, ей удалось усадить Тиффани, рядом села Эрин. Тиффани снова закричала:

— Ай, как больно!

Лила села за руль, её правое плечо прижалось к левому плечу Тиффани. Эрин сидела вполоборота.

— Как быстро едет эта штука? — спросила она.

— Не знаю, но сейчас выясним, — ответила Лила и вдавила в пол педаль газа. Когда машина тронулась, Тиффани застонала. Она кричала на каждой кочке, а кочек по пути было много. В этот момент, последнее, о чём могла думать Лила Норкросс, было Чудо-дерево.

В случае Элейн Гири всё было наоборот.

6.

Они остановились возле закусочной «Олимпия». Тиффани не могла двигаться дальше. Эрин отправила Дженис и Магду в город, за медицинским саквояжем, а Лила и ещё три женщины занесли Тиффани внутрь.

— Сдвиньте столы, — приказала Эрин. — Живее. Нужно, как можно скорее, доставать ребенка, при этом мать должна лежать.

Лила и Мэри сдвинули столы. Маргарет и Гейл уложили на них Тиффани. Они старались не смотреть на неё, морщились, будто Тиффани не кричала, а кидалась в них грязью.

Эрин принялась массировать живот Тиффани.

— Кажется, шевелится. Слава богу. Давай, малыш, пошевелись, помоги доктору…

Эрин массировала её живот сверху, а Джоли помогала сбоку.

— Хватит! — вопила Тиффани. — Хватит, бляди!

— Повернулся, — сообщила Эрин, игнорируя её ругань. — Правда, повернулся, господи. Лила, сними с неё штаны. И трусы тоже. Джоли, продолжай давить. Не позволяй ему перевернуться обратно.

Лила взялась за одну штанину, Селия за другую. Они дернули одновременно и стянули джинсы. Вместе со штанами сползли и трусы, бедра Тиффани были заляпаны кровью и амниотической жидкостью. Лила стянула с неё и трусы тоже. Они были тяжелыми от влаги и тёплыми. К горлу Лилы подступил комок, она с трудом подавила приступ тошноты.

Тиффани кричала уже беспрестанно, мотая по сторонам головой.

— Нет времени ждать инструменты, — сказала Эрин. — Ребенок, вот-вот, появится. Только… — она взглянула на свою бывшую коллегу, та кивнула. — Дайте кто-нибудь Джоли нож. Острый. Придется её немного надрезать.

— Нужно тужиться, — простонала Тиффани.

— Хера с два, — ответила Джоли. — Рано ещё. Твоя дверь открыта, но придется снять её с петель. Расширить проём.

Лила нашла нож для стейков, а в ванной обнаружила бутылку перекиси водорода. Она очистила лезвие и остановилась, чтобы осмотреть дезинфицирующее средство. К сожалению, оно давно выдохлось. Лила поспешила назад. Женщины окружили Эрин, Джоли и Тиффани полукругом. Все держались за руки, кроме Элейн Гири, которая стояла, скрестив руки на груди. Она смотрела, сначала на стойку, потом на пустые столики, а затем и вовсе на входные двери. Куда угодно, лишь бы не смотреть на стонущую, кричащую, абсолютно голую, за исключением бюстгальтера, женщину.

Джоли взяла нож.

— Ты его чем-нибудь продезинфицировала?

— Перекисью…

— Я сама, — перебила её Эрин. — Мэри найди мне где-нибудь пенопластовую коробку. Кто-нибудь, принесите полотенца. Положите их на…

Когда Джоли принялась делать эпизиотомию без анестезии, Тиффани завопила.

— Разложите полотенца на крышах гольф-каров… — закончила мысль Эрин.

— А, солнечные панели! — воскликнула Китти. — Чтобы подогреть. Умно, ничего не…

— Нагреть, а не раскалить, — пояснила Эрин. — Не желаю поджаривать нового гражданина. Идите.

Элейн стояла на месте, женщины обтекали её, будто воды ручья камень. Она продолжала смотреть куда угодно, только не на Тиффани Джонс. Её суженные зрачки блестели.

— Сколько там? — спросила Лила.

— Семь сантиметров, — ответила Джоли. — Глазом моргнуть не успеешь, как будет десять. Сглаживание шейки матки завершилось — хоть что-то идёт, как надо. Тужься, Тиффани. По чуть-чуть, давай.

Тиффани тужилась. Тиффани кричала. Её влагалище расширилось, затем сузилось и расширилось снова. Между ног у неё текла кровь.

— Не нравится мне кровь, — услышала Лила слова Эрин, обращенные к Джоли. — Её слишком много. Боже, жаль, у меня нет фиброфитоскопа.

Мэри принесла пластиковый контейнер. С таким же Лила, в своё время, ездила на пикник с Джаредом и Клинтом на озеро Мейлок. На контейнере было написано: «Будвайзер» — пиво для королей».

— Подойдет, док?

— Сойдёт, — сказала Эрин. — Ладно, Тиф, тужься!

— Спина болит… — выкрикнула та. Слово «болит» она растянула в длинное «болиииииииииииит». Её лицо искривилось, она беспрестанно колотила кулаками по столам.

— Вижу головку! — закричала Лила. — Вижу… о, боже, Эрин, что..?

Эрин оттолкнула Джоли в сторону, взяла ребенка за плечи и потянула на себя. Лиле показалось, что сделала она это чересчур резко. Головка ребенка склонилась набок, будто он пытался посмотреть, откуда выбрался. Его глаза были закрыты, а лицо пепельно-серого цвета. Вокруг его шеи, через ухо тянулась кровавого цвета нитка, похожая не петлю. Лиле она напомнила красную змею на ветке Древа. От груди и ниже ребенок оставался в утробе, выскользнула ручка и безвольно повисла. Лила видела каждый пальчик, каждый ноготок.

— Хватит тужиться! — приказала Эрин. — Я понимаю, ты хочешь побыстрее закончить, но хватит, пока.

— Мне нужно! — простонала Тиффани.

— Если продолжишь, задушишь ребенка, — сказала Джоли. Она стояла рядом с Эрин, плечо к плечу. — Погоди. Стой… секундочку…

Слишком поздно, подумала Лила. Ребенок уже задохнулся. Это было видно по серому лицу.

Джоли сунула палец под пуповину, затем два. Она начала шевелить пальцами, оттягивая пуповину от шеи ребенка, пока, наконец, не сняла её совсем. Тиффани закричала, каждое сухожилие на её шее напряглось.

— Тужься! — выкрикнула Эрин. — Как можно сильнее! На счёт «три»! Джоли, не позволяй ему упасть на пол, бля! Тиф! Раз, два, три!

Тиффани начала тужиться. Ребенок, буквально вылетел в руки Джоли. Он был скользкий, красивый и мертвый.

— Соломинку! — завопила Джоли. — Дайте соломинку! Живо!

Элейн шагнула вперед, Лила, даже не заметила, как она оказалась рядом. У неё в руках была соломинка.

— На. Держи!

Эрин взяла соломинку.

— Лила, открой ему рот!

«Ему». До этого момента Лила не замечала небольшой серый отросток внизу живота младенца.

— Открой ему рот! — повторила Эрин.

Двумя пальцами, осторожно Лила выполнила указание. Один конец соломинки Эрин сунула себе в рот, а другой вставила в крошечное отверстие, образованное пальцами Лилы.

— А теперь дави ему на подбородок. Нужно создать всасывание.

Какой смысл? Он же мертв. Но Лила послушно выполнила приказ и теперь смотрела как втянулись щёки Эрин Айзенберг. Послышался хлюпающий звук. Эрин вынула соломку изо рта и сплюнула какую-то жижу. Затем она кивнула Джоли, та поднесла ребенка к своему лицу и осторожно вдохнула ему в рот.

Ребенок лежал на спине, запрокинув окровавленную голову. Джоли вдохнула ещё раз и случилось чудо. Крошечная грудь поднялась, открылись глазки. Младенец начал кричать. Селия начала хлопать в ладоши, к ней присоединились остальные… кроме Элейн, которая вернулась на своё место и приняла прежнюю позу. Ребенок уже кричал, не переставая, сжимая крохотные кулачки.

— Мой ребенок, — Тиффани подняла руки. — Мой ребенок плачет. Дайте его мне.

Джоли сняла с ребенка пуповину и обернула его тем, что попалось под руку — это оказался фартук официантки, который кто-то принес с кухни. Затем она протянула сверток с ребенком Тиффани, та взяла его на руки, рассмеялась и поцеловала его сморщенное лицо.

— Где полотенца? — спросила Эрин. — Несите сюда.

— Они ещё не слишком тёплые, — сказала Китти.

— Несите.

Принесли полотенца и Мэри обложила ими внутренности контейнера «Будвайзер». Пока Мэри этим занималась, Лила заметила, сколько крови натекло между ног Тиффани. Несколько литров, наверное.

— Всё хорошо? — спросил кто-то.

— Превосходно, — голос Эрин звучал уверенно. Именно в этот момент внутри Лилы поселилась уверенность, что Тиффани скоро умрет. — Принесите, только ещё полотенец.

Джоли Суратт двинулась, чтобы забрать ребенка и переложить в самодельную люльку, но Эрин жестом остановила её.

— Пусть ещё немного побудут вместе.

У Лилы не осталось никаких сомнений.

7.

На бывший город Дулинг опустился закат.

Лила сидела на крыльце дома на Сент-Джордж стрит со стопкой бумаги в руке, когда подошла Дженис Коутс. Когда она присела рядом, Лила ощутила запах можжевельника. Из кармана Дженис вынула источник этого запаха — бутылку джина. Она протянула бутылку Лиле, та отрицательно помотала головой.

— Эрин сказала, всему виной оставшаяся плацента, — заговорила Дженис. — Выскрести её оттуда оказалось невозможно. По крайней мере, остановить кровотечение не успели бы. Да и лекарств никаких нет.

— Питоцин, — произнесла Лила. — Я его принимала, когда родился Джаред.

Какое время они сидели в тишине, глядя, как постепенно угасал этот очень длинный день.

— Я подумала, тебе понадобится помощь в сборе её вещей, — наконец, сказала Дженис.

— Уже закончила. У неё накопилось не так уж и много всего.

— У нас у всех не много всего. Это, несколько успокаивает, как считаешь? В школе мы разучивали стих, что-то потреблении и производстве отходов всеми силами. Китса[112], кажется.

Лила, учившая в школе то же стихотворение, знала, что это Вордсворт[113], но спорить не стала. Дженис убрала бутылку обратно в карман и вытащила носовой платок. С его помощью она, сначала протерла одну щеку Лилы, затем другую, чем напомнила ей собственную мать. Та проделывала это каждый раз, когда её дочь, самоуверенная оторва, падала с велосипеда или скейтборда.

— Я нашла это в шкафчике для белья, где она хранила детские вещи, — сказала Лила, протягивая Дженис тонкую стопку листков. — Под ночными рубашками и детскими носками.

На самый первый листок Тиффани вклеила картинку смеющейся матери с младенцем на руках в золотистых лучах солнечного света. Дженис подозревала, что картинка была вырезана с рекламы детского питания фирмы «Gerber», размещенной в каком-то женском журнале, в «Порядочной хозяйке», наверное. Ниже Тиффани написала от руки: «Наставления Эндрю Джонсу о праведной жизни».

— Она знала, что будет мальчик, — сказала Лила. — Не представляю, откуда, но знала.

— Магда ей сказала. Поделилась какими-то старыми поверьями.

— Полагаю, она долго к этому готовилась, а я ничего не замечала, — Лиле казалось, что Тиффани стыдилась этих приготовлений. — Взгляни на первую страницу. Вот с чего всё началось.

Дженис открыла маленькую самодельную книгу. Лила склонилась над ней и вместе они прочитали:

10 правил праведной жизни:

— Будь вежлив с людьми и они будут вежливы с тобой;

— НИКОГДА не употребляй наркотики ради удовольствия;

— Если не прав — извинись;

— Господь видит твою ошибку, но ОН добр и милостив;

— Не лги, т. к. это входит в привычку;

— Никогда не стегай лошадь;

— Твоё тело — это твой храм, поэтому НЕ КУРИ;

— Не обманывай, будь ЧЕСТЕН;

— Аккуратно выбирай друзей, я не смогла;

— Помни, мама всегда любит тебя и у тебя всё будет ХОРОШО!

— Последнее меня, прям задело за живое, — произнесла Лила. — И сейчас задевает. Дай бутылку. Видимо-таки, придётся выпить.

Дженис передала ей бутылку. Лила глотнула, поморщилась и вернула её обратно.

— Как ребенок? В порядке?

— Учитывая, что он родился на шесть недель раньше срока и носит на шее пуповину, будто цепь, он в порядке, — ответила Дженис. — Слава богу, с нами Эрин и Джоли, иначе потеряли бы и мать и ребенка. Сейчас он с Линдой Байер и её ребенком. Сама она совсем недавно перестала кормить малыша грудью, но как только он начинает кричать, молоко появляется само по себе. Так она сама говорит. А тем временем, у нас снова проблемы.

Будто Тиффани было недостаточно, подумала Лила, и постаралась не выдать своих мыслей.

— Рассказывай.

— Помнишь Герду Холден? Старшую из четырех сестер? Она исчезла.

Это означало, что в другом мире девочка умерла. С этим утверждением никто уже не спорил.

— Как Клара?

— Да, понятно, как, — ответила Дженис. — Чуть с ума не сходит. У них у всех уже неделю голова кружится.

— Значит, кто-то их двигает.

Дженис пожала плечами.

— Может быть. Клара боится, что кто-нибудь из её дочек тоже исчезнет в любой момент. Может, все сразу. Я бы тоже боялась, — она принялась листать «Наставления Эндрю Джонсу о хорошей жизни». На каждой странице была иллюстрация, объяснявшая 10 правил.

— Поговорим о Древе? — поинтересовалась Лила.

Дженис задумалась, затем помотала головой.

— Может, завтра. Сегодня я хочу просто поспать.

Лила, которая не была уверена, что сможет уснуть этой ночью, взяла Дженис за руку.

8.

Нана спросила у матери разрешения переночевать с Молли в доме миссис Рэнсом. Элейн сказала, что согласится, если сама хозяйка дома будет не против.

— Разумеется, — ответила миссис Рэнсом. — Мы с Молли любим Нану.

Для Элейн Гири этого оказалось достаточно. Она была рада отпустить дочь из дома. Нана была её самым дорогим сокровищем, единственной точкой соприкосновения с буйным мужем, тем, что поддерживало их брак, который при иных обстоятельствах давно бы распался. Но этим вечером у Элейн было одно очень важное дело. Для Наны оно было даже важнее, чем для неё самой. Оно было важным для всех женщин Дулинга, если быть честным. Некоторые, как Лила Норкросс, этого пока не понимали, но скоро поймут.

Если, конечно, она сама решится.

Гольф-кары, на которых они ездили к тому странному дереву, стояли на парковке перед руинами здания муниципалитета. В женщинах, среди прочего, была одна положительная черта: покончив с делами, они обычно наводили порядок. С мужчинами иначе. Они повсюду разбрасывают свои вещи. Сколько раз она говорила Фрэнку класть грязное белье в корзину. Мало того, что она занимается стиркой и глажкой, она ещё должна прибирать за ним? И всё равно, он оставлял одежду в ванной или разбрасывал по полу в спальне. А ещё, он хоть раз прополоскал за собой стакан или вымыл тарелку? Нет! Как будто, кружки и тарелки после использования исчезают сами по себе. То, что её бывший муж содержал своё рабочее место в порядке, а клетки для животных всегда сияли чистотой, казалось ей ещё более непонятным.

Мелочи, казалось бы? Так и есть! Но, продолжаясь годами, всё это становилось разновидностью китайской пытки, о которой она читала в одной найденной в ящике для пожертвований книге. Она называлась «Смерть от тысячи порезов». Ужасный характер Фрэнка был самым глубоким и болезненным порезом. О, иногда он, конечно, дарил подарки, целовал в шею, водил в ресторан поужинать при свечах, но всё проходило холодно и воспринималось с трудом. Она не готова утверждать, что все мужчины одинаковы, но большинство были именно такими, так как они действовали, следуя инстинктам. Следовали за своим членом. Времена, когда дом мужчины был его замком ушли в прошлое, однако осталось убеждение, что женщина должна быть служанкой.

Ключи от каров находились в замках зажигания. Нормальное явление. Конечно, в «нашем месте» случались различные инциденты, но настоящих крупных краж не случалось. В этом было нечто умилительное. Здесь было много милого, но никто почему-то не обращал на это внимания. Взять, к примеру, это нытьё и причитания во время встреч. Нана тоже там бывала. Она думала, что Элейн не в курсе, но ошибалась. Хорошая мать всегда в курсе увлечений своего ребенка и знает, когда он попадает под влияние дурной компании.

Два дня назад у них в гостях была Молли. Они сначала играли в «классики» и прыгали через скакалку во дворе, затем украшали кукольный дом, который Элейн принесла из торгового центра, потом снова до заката играли на улице. Они сытно поужинали, после чего Молли в одиночку отправилась через два квартала домой. Почему же она могла себе это позволить? Потому что в этом мире не было хищников. Не было педофилов.

Прекрасный был день. Именно поэтому Элейн очень удивилась, когда, проходя мимо спальни дочери, услышала плач.

Элейн села за руль гольф-кара, повернула ключ и нажала на небольшую педаль газа. В тишине она выехала с парковки на Мейн стрит и поехала мимо пустых улиц и погасших фонарей. Через несколько километров за городом, она притормозила возле белого здания, перед которым стояли две бесполезные в нынешнее время бензоколонки. Вывеска на крыше гласила, что здесь находится продовольственный магазин Дулинга. Его владелец Кабир Патель, разумеется, исчез, вместе с тремя порядочными, по крайней мере, на людях, сыновьями. Когда началась эпидемия «авроры», его жена находилась в Индии у родственников и сейчас спала в коконе где-то в Мумбаи или в Лакхнау, или ещё где.

Мистер Патель торговал, практически всем, ассортимент его товаров мог легко соперничать с ассортиментом супермаркетов, но к данному моменту, ничего почти не осталось. В первую очередь, конечно же, исчез алкоголь. Женщинам нравилось выпивать, кто их за это осудит? Другие женщины? Вряд ли.

Элейн завела гольф-кар на задний двор. Там находилась небольшая металлическая пристройка с вывеской «Окружной магазин и автомастерская», под которой висела другая вывеска с надписью «Заедь, сначала к нам!». Мистер Патель содержал пристройку в чистоте, нужно отдать ему должное. Отец Элейн подрабатывал автомехаником в дополнение к работе водопроводчиком и два сарая за их домом в Кларксбурге были битком набиты деталями автомобилей, стертыми покрышками, поломанными косилками и мотоблоками. Мать Элейн, конечно, жаловалась на беспорядок. Это помогает оплачивать твои пятничные походы в салон красоты, отвечал ей хозяин замка, поэтому всё останется как есть.

Элейн пришлось приложить все усилия, чтобы открыть дверь. Ей удалось раздвинуть створки метра на полтора, чего оказалось вполне достаточно, чтобы пролезть.

— В чём дело, дорогая? — спросила она у дочери ещё до того, как узнала о дереве. В тот момент ей казалось, слёзы дочери — единственное, что должно волновать её в этом мире. Она была уверена, они пройдут так же быстро, как дождь весной. — Животик после ужина разболелся?

— Нет, — ответила Нана, — и хватит уже так говорить. Мне не пять лет!

Раздражительный тон удивил Элейн, она села перед ней на колени и поинтересовалась:

— А, что же тогда?

Нана сжала дрожащие губы, а затем выпалила:

— Я скучаю по папе! Скучаю по Билли. Он иногда держал меня за руку, когда мы возвращались из школы, это было приятно. Но больше всего, я скучаю по папе! Я хочу, чтобы этот отпуск кончился! Я хочу домой!

Вместо того чтобы прекратиться, подобно весеннему дождю, её слезы превратились в бурю. Элейн попыталась вытереть ей щёки, но Нана отмахнулась от её руки и села на кровати, растрепанные волосы упали ей на лицо. В этот момент Элейн увидела в ней Фрэнка. Его черты проступили так явно, что она испугалась.

— Ты забыла, как он кричал на нас? — спросила Элейн. — А когда он ударил стену? Было ужасно, правда, же?

— Он кричал на тебя! — ответила Нана. — Потому что ты всегда хотела, чтобы он поступал по-другому, делал по-другому, стал другим… не знаю. Но на меня он никогда не кричал!

— Он растянул твою любимую рубашку, — заметила Элейн. Её беспокойство превратилось в некое подобие ужаса. Неужели она решила, что Нана забудет Фрэнка? Выбросит его на свалку воспоминаний, как того своего воображаемого друга, миссис Шалтай-Болтай?

— Потому что он боялся того мужчины на машине! Того, что сбил кошку! Он переживал за меня!

— А помнишь, как он накричал на учителя? Помнишь, как стыдно тебе тогда было?

— Мне плевать, я скучаю по нему!

— Нана, хватит. Ты уже достаточно…

— Я хочу к папе!

— Тебе нужно ложиться спать, чтобы тебе приснился…

— Я хочу к папе!

Элейн вышла из комнаты и тихонько прикрыла дверь. Ей пришлось приложить усилие, чтобы не опуститься до уровня дочери и не хлопнуть дверью изо всех сил! Даже сейчас, стоя в старом сарае мистера Пателя, она и представить не могла, как близка была к тому, чтобы наорать на дочь. Всё дело было в резком тоне, которым говорила Нана, и который был так не похож на её обычный мягкий голос. Сходство с Фрэнком было не только во внешности. Именно таким тоном говорил он, когда считал её требования необоснованными и неразумными. Как будто сам Фрэнк Гири переместился сюда из старого мира и вселился в её ребенка.

На следующей день Нана стала прежней собой, но Элейн никак не могла выкинуть из головы доносившийся из-за двери плач, то, как Нана отмахнулась от её руки, тот жуткий низкий голос, которым она выкрикивала «Я хочу к папе!». Но и это ещё не всё. Она держалась за руку с этим уродцем Билли Бисоном, что жил чуть дальше по улице. Она скучала по своему дружку, который, наверняка радовался хватать её за лобок при игре в доктора. Эту сцену ещё проще представить, когда им будет по шестнадцать, когда они окажутся на заднем сидении отцовской машины. Он будет целовать её, при этом представляя её в образе посудомойки и кухарки в сраном крошечном замке. Забудь о рисунках, Нана, вали на кухню, тебя ждут кастрюли и сковородки. Сделай мне приятно, я в ответ рыгну, отвернусь к стенке и усну.

Элейн включила фонарик и осветила давно обезлюдевшую пристройку. Без топлива жителям Дулинга не нужны были ремни генераторов и свечи зажигания. Но здесь находилось то, что ей нужно. В мастерской отца тоже было много чего, даже запах масла был здесь точно такой же, вызывая воспоминания о девочке с короткими косичками, какой она тогда была. Ностальгии эти воспоминания у неё, конечно, не вызвали. Она возилась с его деталями и инструментами, радовалась, когда он её хвалил, съеживалась, когда ругал за медлительность или, когда она хватала не ту деталь. Она хотела порадовать его. Это ведь папа, большой и сильный, она всегда хотела его радовать.

Этот мир был гораздо лучше того, старого, которым правили мужчины. Никто здесь не кричал ни на неё, ни на Нану. Никто не обращался с ними, как с людьми второго сорта. Это был мир, в котором девочки могли спокойно дойти до дома в одиночку, даже ночью. Это был мир, в котором талант девочки рос вместе с бедрами и грудью. И никто не хватал их за зад. Нана этого не понимала, и она была не одна такая. Если сомневаетесь, сходите на одну из этих идиотских встреч.

«Думаю, это путь назад», — сказала Лила, когда они стояли в зарослях травы и смотрели на странное дерево. И, боже, как же она была права.

Элейн шла по автомастерской, светя фонариком на пол, потому что пол был залит бетоном, а бетон отлично охлаждает. В дальнем углу она нашла то, что искала — три18-литровые канистры с бензином с крепко завинченными крышками. Они были сделаны из металла, никакой маркировки на них не стояло, однако на горлышке одной из них была нарисована красная полоса, тогда как на двух других синяя. Отец помечал канистры с топливом точно так же.

«Мне кажется, это путь назад. Обратно. Если мы захотим».

Кто-то, без сомнений, захочет. Те женщины, которые ходят на встречи никогда не поймут, как здесь хорошо. Как здесь здорово. Как безопасно. Многие настолько привыкли к положению служанок, что с радостью закуют себя обратно в цепи. Парадоксально, но бывшие заключенные, будут в первых рядах рваться обратно в старый мир, за тюремные стены. Многим из них не хватало силы воли или ума осознать, что за заключением каждой из них стоял мужчина. За годы работы волонтером Элейн множество раз видела и слышала подобные истории. «У него доброе сердце». «Он этого не хотел». «Он обещал, что изменится». Блин, она и сама так говорила. Долгими ночами, за много лет до того, как переместиться сюда, она убеждала себя, несмотря на всё пережитое с Фрэнком, что он изменится, будет делать, как она говорит, что начнет контролировать свой гнев. Ничего этого так и не произошло.

Элейн не верила, что Фрэнк изменится. Такова его мужская природа. Но он сумел изменить её. Иногда ей казалось, что Фрэнк сводил её с ума. Для него она была надоедливым колокольчиком, звеневшим по окончании каждого дня. Её пугало несогласие Фрэнка с теми обязанностями, которые она на себя взяла. Неужели он, действительно считал, что её сделают счастливой постоянные напоминания о том, кто оплачивает счета, решает вопросы и держит под контролем свой темперамент? Она была убеждена, что именно так он и думал. Элейн не была слепой, она прекрасно видела, что её муж не был счастлив. Но он совершенно не замечал её.

Ради Наны и остальных она должна действовать. Она поняла это ещё днём, когда в столовой умирала Тиффани Джонс, отдавая последние остатки своей искореженной жизни ради рождения ребенка.

Обязательно найдутся те, кто захочет вернуться. Но их будет немного. Элейн полагала, что женщины не настолько безумны и не являлись мазохистками, но зачем давать им такую возможность? Могла ли она, когда Нана боязливо прижималась к ней во время истерик отца позволить…

Хватит об этом думать, приказала она себе. Сосредоточься на деле.

Красная полоса означала, что внутри керосин. И, видимо он был также бесполезен, как и всё остальное топливо, хранящееся на множестве заправок в городе. Можно сжечь хоть весь спичечный коробок, пытаясь поджечь содержимое красной канистры. Однако синие полосы означали, что в них хранилось топливо со специальными добавками, позволявшими сохранить его свойства на десятилетия.

Древо, которое они нашли, конечно, необычно, но это, всё же дерево, а дерево горит. Конечно, придется иметь дело с тигром, но на этот случай она возьмет с собой оружие. Она его напугает, а если надо, то и пристрелит. Стрелять она умела, благодаря отцу. Часть её считала, что это излишняя мера предосторожности. Лила назвала тигра и лису посланниками и Элейн признавала её правоту. Она считала, что тигр не станет ей мешать, что Древо никто не охраняет.

Если это дверь, она должна оставаться закрытой.

Когда-нибудь Нана всё поймёт и отблагодарит её за содеянное.

9.

Лила, всё же уснула, но проснулась в районе пяти утра, новый день встретил её тонкой полоской рассвета на востоке. Она встала и отправилась на горшок. Рабочая канализация уже появилась в Дулинге, но до Сент Джордж стрит ещё не добралась. «Пару недель» — заверяла Магда Дубчек. Лила решила, было лечь обратно в постель, но подумала, что будет лишь ворочаться и думать о посеревшем лице Тиффани, умиравшей с новорожденным на руках. Единственным воспоминанием о матери у Эндрю Джонса останется самодельный буклет, исписанный от руки.

Она оделась и вышла из дома. Никуда конкретно она не собиралась, но не удивилась, когда оказалась возле развалин муниципалитета — она, ведь провела здесь большую часть взрослой жизни. Для неё это было нечто вроде магнитного полюса, несмотря на то, что здание уже давно не функционировало. На его стенах виднелись следы пожара, вызванного то ли молнией, то ли иными, рукотворными причинами. Помещение участка потемнело от времени, влага и ветер постепенно разрушали его. Пол и стены покрылись плесенью, в углах валялись горы мусора.

Однако Лила удивилась, увидев, что на ступеньках перед зданием кто-то сидел. Эти ступеньки оставались единственным напоминанием того, для чего предназначалось это здание.

Когда она подошла ближе, человек встал.

— Лила? — лицо говорившей распухло от слёз, но голос показался ей очень знакомым. — Лила, это вы?

Новенькие появлялись здесь всё реже, и если это последняя, то оно даже к лучшему. Лила подбежала к ней, обняла и поцеловала в обе щёки.

— Линни! О, боже, как же я рада тебя видеть!

Линни Марс нервно прижалась к ней, затем отстранилась, дабы взглянуть Лиле в лицо. Она смотрела на неё, будто не веря своим глазам. Лила её прекрасно понимала и отнеслась к этому спокойно. Но Линни улыбалась и слёзы на её щеках были слезами радости. Лила подумала, что весы выровнялись — Тиффани покинула их, но вместо неё появилась Линни.

— Сколько ты тут сидишь? — спросила Лила.

— Не знаю, — ответила Линни. — Час, может два. Видела, как по небу прошла луна. Я… я не знала, куда идти. Я сидела в офисе, смотрела на экран лэптопа, а потом… как я сюда попала? И где я?

— Всё сложно, — сказала Лила и подумала, что женщины намного чаще мужчин произносили эту фразу. — В определенном смысле, ты до сих пор в коконе в офисе. Ну, мы, по крайней мере, так думаем.

— Мы умерли? Мы призраки? Вы это имеете в виду?

— Нет. Здесь всё по-настоящему, — поначалу Лила не была в этом уверена, но сейчас все сомнения исчезли. Знакомство с этим местом, может и, порой, вызывало отвращение, но укрепляло веру в реальность происходящего.

— Сколько вы уже здесь?

— Почти восемь месяцев. Может, дольше. Здесь время движется быстрее. Полагаю, там, откуда ты… пришла, прошло не больше недели, так?

— Пять дней. Кажется, — ответила Линни.

Лила жадно вцепилась в возможность узнать свежие новости, будто долго жила в лесу и, наконец, вышла к людям.

— Расскажи, что происходит в Дулинге?

Линни взглянула на Лилу, затем огляделась вокруг.

— Это, ведь Дулинг? Выглядит похоже, хоть и развалился весь.

— Мы над этим работаем, — сказала Лила. — Расскажи, что происходило перед тем, как ты ушла. Что слышно о Клинте? Что тебе известно о Джареде? — вряд ли она знала, но Лила не могла не спросить.

— Я почти ничего не знаю, — ответила Линни, — потому что последние два дня думала лишь о том, чтобы не уснуть. Я продолжала принимать наркотики братьев Гринер из ящика для улик, но последнее время они почти не действовали. Повсюду творилось чёрте что. Люди приходили, уходили. Кричали. Полицию возглавил какой-то новенький. Кажется, Дейв его зовут.

— Какой ещё Дейв? — Лила делала всё возможное, чтобы Линни перестала трястись.

Линни посмотрела на руки и сосредоточилась, пытаясь вспомнить.

— Не Дейв, — наконец, сказала она. — Фрэнк. Здоровый такой. Он носил форму, только не полицейскую. Но потом переоделся в полицейскую. Фрэнк Герхарт, что ли?

— Может, Фрэнк Гири? Офицер службы надзора за животными?

— Да, — ответила Линни. — Гири, точно. Господи, какой он настырный. Знает, чего хочет.

Лила не знала, как относиться к новости о Гири. Она помнила, что он приходил на собеседование, но должность тогда получил Дэн Трит. Гири производил хорошее впечатление — он быстро соображал и уверенно действовал — но его работа в службе по надзору за животными тревожила Лилу. Он слишком многое себе позволял, на него не единожды жаловались.

— А как же Терри? Он — старший офицер и моё место занять должен был он.

— Пьёт, — коротко ответила Линни и добавила: — Остальные нередко шутят по этому поводу.

— Ты о…

Линни вскинула руку, призывая её к молчанию.

— Незадолго до того, как я уснула, приходили какие-то люди и сказали, что Терри нужно оружие со склада, якобы для защиты женщины в тюрьме. Со мной разговаривал общественный защитник, про которого вы сказали, что он похож на Уилла Гарднера из «Хорошей жены»[114].

— Барри Холден? — Лила пыталась уловить мысль. Женщиной в тюрьме, определенно была Эви Блэк. Именно Барри предложил Лиле посадить Эви в тюрьму, зачем ему тогда…

— Да, он. С ним были другие. Женщина была. Дочь директора Коутс, кажется.

— Быть того не может, — удивилась Лила. — Она же в Вашингтоне.

— Ну, может это был кто-то другой. К тому времени я уже была, как в густом тумане. Помню Дона Питерса, потому что он приставал ко мне на Новый год в «Скрипучем колесе».

— Питерс из тюрьмы? Он был с Барри?

— Нет, Питерс пришел потом. Когда он узнал, что оружие пропало, он разозлился. «Они забрали самое лучшее», — помню, сказал он. С ним был ещё молодой парень, он сказал… сказал, — Линни посмотрела на Лилу широко открытыми глазами. — «Что если они повезут его в тюрьму к Норкроссу? Как мы тогда вытащим из неё эту суку?».

Лиле на ум пришло состязание по перетягиванию каната, где главным призом была Эви, и каждый тащил её к себе.

— Что ещё помнишь? Вспоминай, Линни, это важно! — Но, что она, Лила, станет делать с этими новостями?

— Ничего, — сказала, наконец, Линни. — Потом Питерс и этот молодой убежали, а я уснула. И очнулась уже здесь, — она в сомнении огляделась, будто ещё не веря, где находится. — Лила?

— Ммм?

— У вас есть что-нибудь поесть? Видимо, я, действительно не умерла, потому что жутко голодна.

— Конечно, — Лила помогла ей встать на ноги. — Яичница и тосты. Как тебе?

— Шикарно. Кажется, я сейчас готова съесть штук шесть яиц и целую комнату блинчиков.

Однако случилось так, что Линнетт Марс так никогда и не поела. Собственно говоря, последнее, что она ела сутки назад, это два вишневых пирога, разогретых в микроволновке. Когда они вышли на Сент Джордж стрит, Лила почувствовала, как ладонь Линни исчезла из её собственной. Краем глаза она заметила, как Линни замерла в испуге. В следующее мгновение на её месте осталась лишь стая мотыльков.

Глава 10

1.

«Никогда нельзя сказать, где начнут копать новую шахту», — говаривал Лоуэлл Гринер-старший. «Иногда одной пробы достаточно, чтобы понять — нихера отсюда не добыть» — порой добавлял он. Эти слова слетели с потрескавшихся губ старика, примерно тогда же, когда лучшие шахтеры трех округов маршировали по раздолбанной, сожженной глуши где-то в юго-восточной Азии, гнили заживо в джунглях и накуривались героином. Старший Гринер на ту войну не попал, потому что лишился двух пальцев на правой ноге и одного на левой руке.

Немногие на этой планете несли ещё большую околесицу, чем постаревший Лоуэлл Гринер-старший — они так же верили в НЛО, мстительных лесных духов и принимали за чистую монету обещания угольных компаний. Его называли Большой Лоуэлл Гринер, видимо в честь песни Джеймса Дина про Большого Джона. Большой Лоу, чьи прокуренные легкие были такими же черными, как уголь, что он добывал, уже десять лет как лежал в гробу, в компании бутылки бурбона «Rebel Yell».

Его сын Лоуэлл-младший, известный как Мелкий Лоу, вспомнил слова отца, когда шериф Лила Норкросс вязала его вместе со старшим братом Мейнардом и десятью килограммами кокаина, чистейших спидов и горой стволов. Судя по всему, их удачные деньки подошли к концу, когда шериф со своими бойцами тараном вынесла кухонную дверь в их старом фамильном особняке — покосившемся фермерском доме.

Мелкий Лоу, чей рост, кстати, составлял 180 см, а вес почти 110 килограмм, ни дня не сожалел о содеянном, сожалел он лишь о том, что его счастье продлилось недолго. Всё то время, пока они с братом сидели в тюрьме Каулина, ожидая этапирования, он провёл в воспоминаниях о тех веселых днях: драг-рейсинг на спорткарах, проникновение в дома богатеев, девки и бесчисленное количество козлов, позарившихся на землю братьев Гринер и закончивших свой земной путь в горах. В течение пяти лет они были самыми серьезными игроками по эту сторону Голубого хребта. Горячее было время, но, видимо, настал ледниковый период.

По факту, их поимели во все щели. У копов было их оружие, их наркота, у них была Китти Макдэвид, которую раскручивали на показания по поводу обмена пачек наличности на мешки с коксом и связей с наркокартелями. А ещё она видела, как он пристрелил одного алабамского идиота, пытавшегося впарить ему поддельные векселя. Копы нашли даже схрон с С4, припасенный на День независимости. Они планировали сунуть взрывчатку под силосную башню и посмотреть, как она улетит в небо, как те ракеты с мыса Карнавал[115]. Какими бы приятными ни были эти воспоминания, Лоуэлл не знал, как долго он сможет наслаждаться ими. Постепенно они тускнели и распадались на несвязные эпизоды.

Когда их повязали, Мелкий Лоу решил даже покончить с собой. Смерти он не боялся. Он боялся постепенного угасания, как Большой Лоу, сидя в инвалидном кресле с бутылкой бурбона в одной руке и баллоном с кислородом в другой и задыхаясь от непрекращающегося кашля. Мейнард не слишком отличался умом и сообразительностью, поэтому ему, наверное, понравится провести 20 лет за решеткой. Лоуэллу Гринеру-младшему такой расклад был совсем не по душе. Выходить из игры или играть по чужим правилам он не желал.

И пока они ждали досудебного разбирательства, Фортуна повернулась к ним лицом. «Аврора», благослови её Господи, стала средством их освобождения.

Это освобождение пришло к ним днем в четверг, когда эпидемия «авроры» накрыла Аппалачи. Лоуэлл и Мейнард сидели в зале ожидания суда города Каулин. Обвинитель и адвокат должны были приехать ещё час назад.

— Что за хуйня? — воскликнул придурок из полиции Каулина, приставленный к ним для охраны. — Мне слишком мало платят, чтобы я болтался тут с вами, дятлами. Пойду проверю, что там с судьёй.

Через пуленепробиваемое стекло Лоуэлл видел, как судья Уэйнер, одна из трех судей, занимавшихся их делом, положила голову на руки. Ни братья Гринер, ни коп-полудурок тогда ещё ничего не знали об «авроре».

— Надеюсь, она ему башку оторвёт, если он попытается её разбудить, — заметил Мейнард.

Когда напуганный полицейский сорвал паутину с лица многоуважаемого судьи Регины Альберты Уэйнер, нечто подобное и произошло.

Лоуэлл и Мейнард, прикованные к лавке, видели всё через стекло. Восторгу их не было предела. Невысокая судья встала на ноги и воткнула судье ручку прямо в грудь. Полицейский упал на ковер, судья схватила судейский молоточек, взгромоздилась на полицейского сверху и принялась лупить по голове. Шансов у полицейского заявить протест не было никаких. Покончив с полицейским, судья отбросила окровавленный молоток, села, прислонилась к столу, скрестила руки на груди и уснула.

— Братан, ты видал? — спросил Мейнард.

— Видал.

Мейнард тряхнул головой и взъерошил длинные волосы.

— Офигенно. Будь я проклят.

— Судебное слушание приостановлено, бля, — согласился Лоуэлл.

Мейнард родился первым и был назван в честь дяди, так как родители не были уверены, что малыш доживет до утра. У него были большие тёмные глаза и широкая борода. Даже ломая нос какому-нибудь идиоту, он выглядел, как умственно-отсталый.

— И что теперь делать?

Они принялись дергаться, пока не вырвали лавку. Затем, волоча её за собой, они прошли в зал заседаний. Стараясь не тревожить постепенно покрывающуюся паутиной судью, они сняли с пояса копа ключи и отстегнулись от лавки. Братья, также изъяли у него пистолет, тазер и ключи от пикапа.

— Ты глянь на эту херню, — прошептал Мейнард, указывая на судью.

— Нет времени, — ответил Мелкий Лоу.

Дверь в конце зала они открыли с помощью карточки полицейского и вышли в другой зал. Когда они шли через комнату персонала, ни копы, ни секретари, ни юристы не обратили на них никакого внимания. Всё их внимание было сосредоточено на телеканале «Американские новости», по которому показывали, как какая-то женщина откусывала нос стоявшему над ней мужчине.

За этим залом был выход на парковку. Лоуэлл и Мейнард вышли на свежий воздух, под лучи яркого солнца, счастливые, будто охотничьи псы, вышедшие на след. Пикап убитого полицейского стоял неподалеку, на его приборной панели они обнаружили большую подборку бодрой музыки. Братья обнаружили в коллекции записи Брукса и Данна и Алана Джексона[116], которого ценили особенно высоко.

Они направились к ближайшей площадке для кемпинга и остановились у закрытой давным-давно хижины лесника. Хижина оказалась заперта приставленной к двери лопатой. В шкафу висела женская форма. К счастью, её хозяйка обладала обширными формами и Лоуэлл приказал брату немедленно переодеться. Эта форма помогла остановить водителя «Шеви Сильверадо» на парковке кемпинга.

— С моим разрешением на парковку что-то не так? — спросил водитель у Мейнарда. — Эта эпидемия сводит меня с ума. В смысле, кто мог такое предположить? — он взглянул на грудь Мейнарда и спросил: — Эй, а как так получилось, что вас зовут Сьюзен?

Лоу Гринер ответил на этот вопрос точным ударом куском доски прямо по голове водителя. Тот был практически одной комплекции с ним. Переодевшись в одежду водителя, Лоу с помощью брата связал его и засунул в багажник «Сильверадо». Они перетащили музыкальную коллекцию копа в новую машину и направились в отдаленную лесную хижину, которую подготовили, как раз на такой случай. По дороге они прослушали большую часть дисков, согласились, что Джеймс Мак-Муртри[117], скорее всего, коммунист, а вот Хэнк III[118] очень даже ничего.

Добравшись до хижины, они попеременно слушали радио и полицейскую рацию, в надежде разузнать, что говорят об их побеге.

Вскоре, Лоуэлл понял, что их исчезновение осталось незамеченным. На второй день, когда события, связанные с «авророй» развивались по нарастающей и превратились в настоящее бедствие, он, наконец, успокоился. На фоне бунтов, падений самолетов, аварий на атомных станциях и сжигающих уснувших баб банд, пара сбежавших уголовников никого не волновала.

2.

В понедельник, когда Фрэнк Гири планировал штурм женской тюрьмы, Лоуэлл сидел на продавленном диване в охотничьей хижине, жевал вяленую говядину и обдумывал план действий. Несмотря на то, что пока правоохранительные органы дезорганизованы, в скором времени порядок будет восстановлен. Более того, если ситуация и дальше будет развиваться в этом направлении, власти перестанут церемониться с нарушителями и всё вернется во времена Дикого запада — таких, как они начнут быстро и без лишних рассусоливаний вешать, да повыше. Про братьев Гринер пока забыли, но обязательно вспомнят и тогда возьмутся всерьёз.

От новостей по радио Мейнард мрачнел с каждым часом.

— Это, что пиздец полный, а, Лоуэлл? — спросил он.

Лоуэлл и сам был впечатлен происходящим. Он ответил брату, что нужно кое-что обдумать… как будто, у них были иные варианты. Ему на ум пришла старая песенка, где этим занимались птицы, пчёлы, даже блохи.

Дабы немного отвлечься, старший брат нашел в шкафу паззл. Он уселся перед кофейным столиком с банкой пива «Schlitz» и принялся его собирать. Паззл изображал Безумного Кота[119], сунувшего лапу в розетку под напряжением. Мейнарду нравилось собирать паззлы, если те были не слишком сложными. Это было одной из причин того, почему Лоуэлл не сильно переживал из-за будущей жизни в тюрьме своего старшего брата. Уж чего-чего, а паззлов там полно. Изображение Кота было практически готово, но зеленый фон вокруг оказался для Мэя проблемой. Детальки казались ему одинаковыми, а подобное он считал обманом.

— Нужно прибраться, — сказал Лоу.

— Я же говорил, — отозвался Мейнард. — Я отрезал старику голову, закопал её в лощине, а тело выбросил в яму, — брат Лоу расчленял людей так же, как другие резали индейку. Странное поведение, но оно приносило Мейнарду удовлетворение.

— Это одно, Мэй и этого не достаточно. Нужно прибраться намного тщательней, пока нам совсем пиздец не настал. Сделать генеральную уборку, если можно так сказать.

Мейнард допил пиво и отшвырнул банку.

— И что делать будем?

— Для начала, сожжем полицейский участок Дулинга и уничтожим все улики, — объяснил Лоуэлл. — Это numero uno[120].

Лицо брата приняло выражение полного внимания.

— Я про нашу дурь, Мэй. Сожжем улики и им нечего будет нам предъявить, — Лоуэлл представил картину горящего участка. Он и подумать не мог, насколько же сильно ему захочется его спалить. — А затем, чтобы подстраховаться, мы навестим тюрьму и разберемся с Китти Макдэвид, — Лоу провел по своему небритому горлу указательным пальцем, демонстрируя, как именно он собрался с ней «разобраться».

— Она, поди, спит.

— А если ученые додумаются, как их разбудить?

— Может, тогда у неё вся память сотрется. Ну, как в «Днях нашей жизни»[121].

— А если нет, Мэй? Когда всё происходило так, как надо? Из-за этой блядины Макдэвид мы можем сесть на всю жизнь. Но и это не самое важное. Она стучит — вот, что главное. И должна быть за это наказана, спит она или нет.

— Думаешь, мы до неё доберемся?

На самом деле, Лоуэлл не знал, как это делать. Удача сопутствует отважным — эту фразу он слышал в каком-то фильме или в сериале. К тому же, когда ещё им представится подобная возможность? Половина мира спит, а другая половина бегает вокруг спящих кругами, как курица, которой отрезали голову.

— Часики тикают, Мэй. Другой возможности не будет. К тому же, скоро стемнеет. Самое время выдвигаться.

— И куда двинем в первую очередь?

— К Фритцу, — не задумываясь, ответил Лоуэлл.

Фритц Мешаум помогал ему с машинами и иногда перевозил наркотики. За это Лоуэлл познакомил колбасника с продавцами оружия. Помимо того, что Фритц являлся первоклассным автомехаником, у него был бзик насчет федерального правительства, так что он никогда не упустит возможности применить против госучреждений что-нибудь крупнокалиберное из своих запасов. Когда настанет день и ФБР решит собрать всех фанатов оружия в стране, чтобы отправить в Гуантанамо, Фритц будет отбиваться до последнего патрона. При каждой встрече с Лоуэллом Фритц демонстрировал какой-нибудь ствол и в красках расписывал, что он может сделать с человеком. Самое забавное при этом, что ходил слух, будто его в кашу отметелил какой-то собаколов. Малыш Фритц — суровый парень. В последнюю их встречу, этот бородатый гном хвастался российским гранатометом.

Лоу очень нужно было попасть в тюрьму и разобраться со стукачкой. И гранатомет в этом деле ему бы здорово помог.

3.

Джаред не очень хорошо знал Герду Холден — она училась в средней школе, а он в старшей, но они были знакомы по совместным семейным обедам. Пару раз они вместе играли в видеоигры, Джаред, даже позволял ей пару раз выиграть. С началом «авроры» произошло много ужасных вещей, но впервые это лично коснулась самого Джареда.

— Пап, она, ведь, умерла, да? — они находились в душевой в административном крыле. Кровь Герды попала Джареду на лицо и рубашку. — Когда упала после выстрела?

— Не знаю, — ответил стоявший у стены Клинт.

Джаред склонился над металлической раковиной и смачивал водой бумажное полотенце. Он взглянул на отражение отца в раковине.

— Наверное, — поправил сам себя Клинт. — Да. Исходя из твоих слов, она, скорее всего, мертва.

— И мужчина, тоже? Доктор Фликингер?

— Да. Он тоже.

— И всё из-за этой женщины? Из-за этой Эви?

— Да, — подтвердил Клинт. — Из-за неё. Её нужно защищать. От полиции и других. Понимаю, тебе это кажется безумием. Она может быть ключом к понимаю произошедшего, ключом, который может повернуть всё вспять. Ты… просто поверь мне, Джаред, ладно?

— Хорошо, папа. Один из охранников, здоровый такой, Рэнд, кажется, говорит, она какая-то волшебница.

— Я не могу объяснить, что или кто она, Джаред, — ответил ему Клинт.

Несмотря на то, что он изо всех сил старался сохранять спокойствие, Клинт был взвинчен. Из-за Гири, из-за Эви, из-за себя самого. Та пуля могла попасть в Джареда. Могла ослепить его. Он мог впасть в кому. Мог погибнуть. Клинт не для этого избивал своего старого друга Джейсона во дворе Бартеллов, чтобы его сын погиб вместо него. Не ради этого он спал в одной кровати с детьми, которые ходили под себя во сне. Не ради этого он бросил Маркуса и Шеннон. И не ради этого он пахал, как проклятый в медучилище и колледже.

Когда-то давно Шеннон сказала ему, что если он сумеет сдержаться и никого не убить, это станет половиной успеха. Но, чтобы справиться с этой ситуацией, придется убивать. Эта мысль не сильно его огорчила, как ожидалось сначала. Ситуация изменилась, ставки выросли, но по сути, всё осталось, как прежде: хочешь получить молочный коктейль — придется драться.

— Чего? — спросил Джаред.

Клинт непонимающе склонил голову.

— У тебя какой-то отсутствующий взгляд, — пояснил он.

— Устал просто, — ответил Клинт и обнял Джареда за плечи. Нужно убедиться, что все на своих местах.

4.

— Не нужно, думаю, говорить, что я предупреждал.

Терри посмотрел Фрэнку в глаза. Они отошли в сторону, не мешая остальным растаскивать тела.

— Ты был прав, — ответил Терри и достал фляжку. Фрэнк решил, было, остановить его, но передумал. Шериф сделал большой глоток. — Прав с самого начала. Её нужно вытаскивать.

— Уверен? — спросил Фрэнк таким тоном, будто действительно сомневался.

— Ты прикалываешься? Глянь на это месиво! Верн мёртв, девка, которая его убила, тоже. У адвоката череп расколот. Какое-то время он ещё держался, но сейчас, наверняка, мертв. И этот, судя по документам, доктор Гарт Фликингер…

— Он тоже? Серьезно? — если так, то очень плохо. Фликингер, хоть и был порядочным гадом, но он оказался единственным, кто решил помочь Нане.

— И это не самое печальное. Норкросс и эта баба Блэк хорошо вооружились. Стволов у них сейчас едва ли меньше, чем у нас.

— Ты знаешь, кто ещё с ними был? — спросил Фрэнк. — Кто сидел за рулем автобуса, когда они сматывались?

Терри снова приложился к фляжке, но та оказалась пуста. Он выругался и пнул кучу щебня.

Фрэнк ждал.

— Старикан по имени Вилли Бёрк, — Терри Кумбс выдохнул сквозь зубы. — Лет 15 или 20 уже не привлекался, много занимался общественной работой, но как был браконьером, так и остался. Воевал. Может постоять за себя. Лила на него постоянно смотрела сквозь пальцы, считала, если позволить ему заниматься своими делишками, больших проблем с ним не будет. Наверное, он ей нравился, — он вздохнул. — Мне, пожалуй, тоже.

— Ясно, — про звонок от Блэк Фрэнк рассказывать не стал. Разговор с ней его выбесил, к тому же, он уже не помнил всех деталей. Лишь один момент не давал ему покоя: как эта женщина могла восхищаться его действиями возле больницы? Откуда она, вообще, об этом узнала? Тем утром Эви Блэк уже находилась в тюрьме. Он гнал эту мысль прочь, но она постоянно возвращалась. Фрэнк не находил этому объяснения, как и мотыльку, явившемуся ему из сгоревшего куска кокона. Он лишь понимал, Эви Блэк попыталась его задеть и ей это удалось. Только она не представляет, что бывает, если задеть Фрэнка Гири.

В любом случае, Терри Кумбс пришел в норму и дополнительной мотивации ему не требовалось.

— Хочешь, чтобы я начал собирать отряд? Если тебя это обрадует, то я начну.

Терри это, конечно, не обрадовало бы, но он дал согласие.

5.

Защитники тюрьмы сняли колеса со всех машин на парковке. Всего, считая тюремные автобусы, машин набралось сорок штук. Билли Уэттермор и Рэнд Куигли свинчивали колеса и выкладывали их пирамидой на пятачке между воротами. Затем они обильно полили колеса бензином. Запах топлива мгновенно заполонил всё вокруг, перебив вонь от тлевших вдали лесов. Колеса на машине Скотта Хьюза они оставили, но подогнали её саму к дверям здания.

— Скотт любит этот грузовик, — заметил Рэнд Тигу.

— Тогда, давай твою поставим? — предложил ему тот.

— Хрена с два, — отозвался Рэнд. — С ума сошел?

Не тронули они лишь дом на колесах Барри Холдена, стоявший на бетонной тропе, ведущей ко входной двери.

6.

Не считая погибших Верна Рэнгла и Роджера Элвея и женской части департамента полиции Дулинга, которая после проведенной Фрэнком переписи вся спала, из состава сотрудников, набранных Лилой Норкросс остались семеро: Терри Кумбс, Пит Ордуэй, Элмор Перл, Дэн «Отрава» Трит, Руп Уиттсток, его брат Уилл и Рид Бэрроуз. По мнению Терри, группа набралась солидная. Все отслужили в полиции не меньше года, а Перл и Отрава даже успели побывать в Афганистане.

С тремя отставными офицерами — Джеком Альбертсоном, Миком Наполитано и Нейтом Макги — получалось десять человек.

С Доном Питерсом, Эриком Блассом и Фрэнком Гири получалась чертова дюжина.

Фрэнку удалось подписать ещё нескольких добровольцев, включая тренера и отца двух офицеров с той же фамилией Джей-Ти Уиттстока, бармена «Скрипучего колеса» Паджа Мэроуна, принесшего с собой из бара дробовик «Ремингон»; Дрю Т. Барри из одноименной страховой фирмы, не только разбиравшегося в страховании, но и превосходного охотника, Карсона «Крепыша» Стратерса, шурина Паджа, добившегося в любительском боксерском турнире «Золотая перчатка» результата в десять побед при одном поражении и завершившего карьеру по рекомендации врачей. Подтянулись Берт Миллер и Стив Пикеринг, являвшиеся, как и Дрю Т. Барри, отличными охотниками. Всего собралось 19 человек. Когда они узнали, что среди содержащихся в тюрьме женщин может находиться та, которая не страдает от сонной болезни, поразившей остальных, они только воодушевились.

7.

Терри был этому рад, но сожалел, что народу не набралось на круглое число. Вид Верна Рэнгла с разорванным горлом до сих пор стоял у него перед глазами. Эта картина безмолвной тенью следовала за ним, как Фрэнк Гири, появляясь при каждом его действии, оценивала каждое принятое решение.

Ну, да ладно. Важно было другое: Норкросс вёл к Блэк, а Блэк могла закончить весь этот кошмар. Терри не знал, что они будут делать, когда она окажется в их руках, но понимал, что это будет конец. И когда он настанет, воспоминание о Верне Рэнгле исчезнет. Это не касалось его жены и дочери, о них он уже почти забыл. Выпивка подчинила его мозг. Он подумал, что Фрэнк специально его спаивал, но что с того? Что с того?

Дон Питерс принялся обзванивать всех сотрудников женской тюрьмы и быстро выяснил, что у Норкросса в подчинении максимум четверо. При этом, один из них, Уэттермор — голубой, а другой, Мёрфи — бывший учитель. Учитывая Блэк, старика Бёрка и троих новеньких, их там совсем немного, причём многие, скорее всего, дадут дёру, когда запахнет жареным, сколько бы оружия у них ни было.

Терри и Фрэнк остановились около винного магазина на Мейн стрит. Магазин был открыт и полон народу.

— Она, всё равно меня не любила! — выкрикнул какой-то мужик и швырнул в стену бутылку джина. От него пахло хорьком.

На полках почти ничего не осталось, но Терри удалось найти пару бутылок джина, он расплатился за них деньгами, которые, наверняка, скоро потеряют свою ценность, если весь этот бардак не прекратится. Он вылил одну бутылку во фляжку, другую сунул в бумажный пакет и вместе с Фрэнком вышел в ближайший переулок. Переулок выходил во двор, заваленный мешками с мусором и размокшими от дождя картонными коробками. Здесь, в одной из квартир на первом этаже с пластиковыми щитами на окнах вместо стекол проживал Джонни Ли Кронски.

Кронски являлся поистине мистической фигурой по эту сторону Аппалачей. Он открыл дверь и заметил в руке Терри бутылку.

— Те, кто с подарком, могут войти, — сказал он и взял бутылку.

В гостиной стояло одно кресло. В него уселся сам Кронски. Двумя глотками он опустошил бутылку наполовину, его кадык при этом двигался вверх-вниз, как поплавок. Ни на Фрэнка ни на Терри он внимания не обращал. На тумбочке стоял включенный телевизор с отключенным звуком. На экране демонстрировались кадры качающихся на волнах Атлантики коконов. Они были похожи на какие-то жуткие лодки.

А вдруг рядом окажется голодная акула, подумал Терри. Поразмыслив, он пришел к выводу, что в таком случае акулу будет ждать неприятный сюрприз.

Что это всё значит?

Терри решил, что причиной был джин. Он вынул фляжку и глотнул.

— Это женщины, которые выпали из самолета, — объяснил Кронски. — Занятно, что они не тонут. Видимо, эта штука очень легкая. Типа пробки или вроде того.

— Ты, глянь, только, — прошептал Терри.

— Да-да, печальное зрелище, — произнес Джонни Ли. Он был лицензированным частным сыщиком, но не из тех, кто расследуют супружеские измены. До 2014 года он работал на энергетическую компанию «Улисс», угольного магната. Он занимался тем, что проворачивал для них различные операции, представляясь шахтером, подслушивал разговоры в профсоюзах, выявлял лидеров. Иными словами, цепной пёс компании.

Затем начались проблемы. Горе от ума, как говорится. Произошло обрушение штольни. Именно Кронски тогда отвечал за взрывчатку. Под завалом оказались трое шахтеров, открыто высказывавшихся о необходимости голосования. Как назло, один из них был одет в футболку с изображением Вуди Гатри[122]. Адвокатам «Улисса» удалось избежать массовых исков и штрафов, они убедительно доказали, что произошла трагическая случайность, но Кронски пришлось уйти.

Именно поэтому Джонни Ли Кронски вернулся на малую родину в Дулинг. Живя в очень удачном месте — прямо за углом находился винный магазин — он занимался тем, что упивался до смерти. Каждый месяц по почте ему приходил чек от энергетической компании. Знакомая Терри в банке рассказывала, что на чеке всегда стоял один и тот же штамп «гонорар». Каким бы скромным ни был этот «гонорар», учитывая состояние жилья, Кронски, видимо, вполне хватало. Терри вся эта история была прекрасно знакома, потому что и месяца не прошло, когда сосед вызвал полицию, услышав звон разбитого стекла — в окно прилетел кирпич, несомненно, брошенный таинственными мстителями из профсоюза. Джонни Ли никогда ничего не рассказывал. Он дал понять, что он, Дж. Л. Кронски не имел никаких связей с профсоюзами.

Незадолго до начала «авроры», Терри ехал вместе с Лилой и разговор зашел о Кронски. Она тогда сказала:

— Скорее всего, это был какой-нибудь обиженный шахтер, может, даже родственник одного из погибших по вине Кронски решил прострелить мудаку башку, а тому такой расклад только в радость.

8.

— В тюрьме сложилась ситуация, — начал Терри.

— Во всём мире сложилась ситуация, начальник, — ответил ему Кронски. У него было помятое бледное изможденное лицо и черные глаза.

— Забудь о мире, — сказал ему Фрэнк. — Мы-то здесь.

— Да мне похер, где вы, — бросил Джонни Ли и допил бутылку.

— Нужно кое-что взорвать, — сказал Терри.

Барри Холден с дружками-грабителями, хоть и вынесли почти весь арсенал, но про принадлежавшую братьям Гринер взрывчатку они забыли.

— Ты же знаешь, как обращаться с пластитом, да?

— Может и знаю, — ответил Кронски. — А какая для меня польза?

Терри задумался.

— Я тебе так скажу. В наш отряд вступил Падж Мэроун и я думаю, он согласится предоставить тебе бессрочный кредит в своём баре до конца жизни, — которая продлится не очень долго, заметил он про себя.

— Хм, — настала очередь Джонни Ли задуматься.

— Ну и конечно, это отличная возможность помочь городу.

— Дулинг может пойти на хуй, — ответил на это Кронски. — Но, блин, почему нет? Почему бы, блядь, нет?

Теперь их стало ровно двадцать.

9.

В женской тюрьме Дулинга не было охранных вышек. У всех зданий была плоская крыша, из которой торчали вентиляционные трубы, а по краю была навешана колючая проволока. Вилли Бёрк сказал Клинту, что ему нравится обзор на все 360 градусов, но словить случайную пулю совсем не хочется.

— Тут никакого укрытия нет. Что насчет вон того сарая? — старик указал куда-то вниз.

На сарае было написано «Инвентарь», но сваливали туда всё подряд: мотоблоки, которыми заключенные из числа особо доверенных вспахивали поле для софтбола, спортивные снаряды, садовый инвентарь, пачки старых газет и журналов. Но самое важное — этот сарай был бетонным.

Они подошли поближе. Клинт вытащил стул и Вилли уселся прямо у края крыши.

С этой позиции стрелок будет невидим со стороны ограды, но сам сможет контролировать пространство между сараем и тюрьмой.

— Если они зайдут только с одной стороны, я продержусь, — сказал Вилли. — Я их увижу и укроюсь, если что.

— А если пойдут с двух сторон? — спросил Клинт.

— Тогда я вас предупрежу.

— Тебе понадобится помощь. Поддержка.

— Когда вы так говорите, док, я начинаю сожалеть, что редко ходил в церковь в юности.

Старик тепло улыбнулся. Когда он появился в тюрьме, то потребовал заверений от Клинта, что вся их затея — это именно то, чего бы хотела Лила. Клинт немедленно заверил его в этом, тем более что по прошествии времени уже сам не понимал, чего именно она хотела. Ему начинало казаться, что её нет уже несколько лет.

Клинт попытался ответить той же улыбкой, пошутить, разрядить обстановку перед боем — но всё чувство юмора выпало из салона автобуса Барри Холдена, вместе с Гердой и Гартом Фликингером.

— Ты, ведь, был во Вьетнаме, Вилли?

Тот поднял левую руку, демонстрируя глубокий шрам на ладони.

— Так уж вышло, часть меня до сих пор там.

— И как там было? — спросил Клинт. — Когда ты там был? Наверное, терял друзей.

— О, да, — ответил Вилли, — друзей я терял. Как там было? В основном, страшно. Постоянно, страшно. У вас сейчас такие же ощущения?

— Да, — признал Клинт. — Меня к этому не готовили.

Они стояли под тусклым дневным солнцем. Клинт подумал, что если Вилли сумел понять, что чувствует Клинт — страх, тревогу — значит, это действительно так. Осажденных охватила какая-то эйфория с перспективой перейти в разочарование, страх и отчаяние от осознания невозможности изменить ситуацию. Клинт чувствовал это по себе, в нём голосом далеких обезьяньих предков вскипал какой-то древний пещерный адреналин.

Он убеждал себя, что поддаваться этим чувствам нельзя, но от них ему становилось лучше.

По пути на задний двор тюрьмы Вилли рассказал Клинту о паутине и мотыльках возле трейлера Трумэна Мейвезера. Миллионы насекомых сидели на ветках деревьев и в траве.

— Это из-за неё? — как и все остальные, Вилли знал о ходивших по городу слухах. — Из-за женщины?

— Да, — ответил Клинт. — И это даже не половина всего, что с ней связано.

Вилли сказал, что у него в этом никаких сомнений нет.

Они вытащили ещё одно кресло и выдали Билли Уэттермору винтовку. Винтовка эта была переделана в полноценный автомат, впрочем, законность этой переделки не очень-то волновала Клинта. На каждый угол сарая они усадили по человеку. Не идеально, конечно, но они сделали, что могли.

10.

Возле стола на полу участка лежало обернутое в кокон тело Линни Марс. Рядом лежал её лэптоп, по которому без конца транслировалась запись падающего Лондонского Глаза. Терри подумал, что уснув, она выпала из кресла. Её тело перегораживало вход в другие помещения здания.

Кронски перешагнул через неё и прошел дальше в поисках шкафа для улик. Терри это не понравилось. Он крикнул ему вслед:

— Э, ты, бля, заметил, тут человек лежит?

— Всё в порядке, Терри, — сказал Фрэнк. — Мы её уберем.

Линни отнесли в одну из камер и аккуратно положили на матрас. Уснула она недавно. Нити вокруг её рта и глаз были пока ещё тонкими. Губы женщины изогнулись от наслаждения. Наверное, она просто была рада прекратить бесполезную борьбу.

Терри снова хлебнул из фляжки. Он убрал её, в этот миг стена перед ним качнулась и он выставил вперед руку, чтобы удержаться.

— Ты меня тревожишь, — сказал Фрэнк. — Кажется, ты… перебрал.

— Нормально всё, — Терри смахнул с уха назойливого мотылька. — Ты рад, что мы вооружились, Фрэнк? Ты именно этого хотел?

Фрэнк долго смотрел на Терри. В его взгляде ничего не было. Так дети смотрят в телевизор. Кажется, что они при этом где угодно, но не здесь.

— Нет, — ответил он, наконец. — Меня это не радует. Это просто работа. И её надо делать.

— Ты каждый раз убеждаешь себя в этом, когда бьёшь кого-нибудь по роже? — спросил Терри, не без удовольствия глядя, как тот отшатнулся, будто от пощечины.

Когда они вышли из камеры, в зале их ждал Кронски. Он нашел не только пластиковую взрывчатку, но и связку динамита, которую кто-то откопал неподалеку от дома братьев Гринер. Свои находки он рассматривал довольно неодобрительно.

— От динамита толку мало. Он старый и весь разваливается. А, вот, С4… - сказал он и встряхнул взрывчатку, отчего Фрэнк непроизвольно дернулся. Кронски заметил это и ухмыльнулся: — Не ссы. По ней хоть грузовиком проедь, ничего не будет.

— Значит, динамит не нужен? — спросил Терри.

— Конечно, нужен, — ответил Джонни Ли. — Люблю динамит. Всегда любил. Проверенное средство. Нужно завернуть его во что-нибудь и всё. У нашей спящей красавицы, наверное, найдется в шкафу толстая кофта. А, мне ещё кое-что понадобится в хозяйственном магазине. Думаю, у полиции там открыт счёт?

Перед тем как уйти, Фрэнк и Терри собрали всё оставшееся оружие и патроны. Каски и бронежилеты они тоже забрали с собой. Набралось немного, но члены их отряда — иначе это сборище назвать язык не поворачивался — наверняка, принесут собственное оружие.

Никакой кофты в шкафу Линни не оказалось, поэтому Джонни Ли обернул динамит полотенцами из туалета. Он нес его на руках аккуратно, будто младенца.

— Для штурма уже поздновато, — заметил Фрэнк и добавил: — Если этим всё закончится.

— Я знаю, — ответил Терри. — Вечером подъедем на место, убедимся, что все понимают, что да как, назначим командиров, — он пристально посмотрел на Фрэнка. — Нужно реквизировать школьные автобусы из городского автопарка и выставить их на пересечении Шоссе-31 и Уэст Левин, там, где был блокпост, чтобы парни не ночевали под открытым небом. Пусть шесть или восемь человек встанут… по…

— По периметру, — подсказал Фрэнк.

— Да, точно. Если придется штурмовать, начнем с утра, с восточной стороны. Для прорыва ограды понадобится пара бульдозеров. Пошли Перла и Отраву за ними на хоздвор. Ключи в офисе.

— Хорошо, — ответил Фрэнк, и так и было. Про бульдозеры он не подумал.

— Утром мы проломим ограду и займем парковку перед главным зданием, солнце, как раз будет светить против них. Первым делом, загоним их вглубь, подальше от дверей и окон. Потом Джонни Ли взорвет входную дверь и мы войдем внутрь. Вынудим их бросить оружие. В данной ситуации, думаю, они подчинятся. Несколько человек поставим на противоположной стороне, на случай, если они решат сбежать.

— Разумно, — согласился Фрэнк.

— Но, для начала…

— Что для начала?

— Поговорим с Норкроссом. С глазу на глаз. Если ему духу хватит, конечно. Предложим ему выдать женщину, пока не стало слишком поздно.

— А если он откажется?

Терри пожал плечами.

— Тогда зайдем внутрь и сами её возьмем.

— Несмотря ни на что?

— Именно. Несмотря ни на что.

Они вышли и Терри запер стеклянные двери на замок.

11.

Рэнд Куигли взял инструменты и два часа возился с зарешеченным окном в комнате посетителей.

Рядом сидел Тиг Мёрфи, пил колу и курил. Знак о запрете курения он сорвал.

— Если бы ты был заключенным, — сказал он — твой срок увеличился бы, разом на пять лет.

— Это хорошо, что я не заключенный, да?

Тиг стряхнул на пол пепел и не стал отвечать ему, что, раз уж они тут все заперты, значит, они и есть — заключенные.

— Слышь, это здание было сразу таким задумано?

— Ага. Типа, с самого начала было тюрьмой, — ответил Рэнд.

«Хруст-хруст-хруст».

Когда стекло, наконец, выпало, Тиг захлопал в ладоши.

— Спасибо, дамы и господа, — ответил Рэнд, пародируя Элвиса Пресли. — Спасибо вам большое!

С вынутым стеклом, Рэнд мог стоять на столе, высунув в окно винтовку. Это было его место, откуда открывался отличный вид на парковку и главные ворота.

— Они думают, мы зассым, — сказал он. — Но мы не зассым.

— Точно, Рэнд.

К ним сунулся Клинт.

— Тиг, идём со мной.

Вместе они поднялись в крыло «В», на самую высокую точку тюрьмы — второй этаж, всего лишь. Окна камер выходили на Уэст Левин. Они были ещё крепче, чем окно в комнате посетителей — толстые, усиленные арматурой, вклеенные прямо в бетон. Чтобы вскрыть одно из них Рэнду придется попотеть.

— Мы не сможем оборонять этот край, — сказал Тиг.

— Не сможем, — согласился Клинт. — Но отсюда отличный вид. Можно оборудовать наблюдательный пункт. И оборонять не нужно. Никто тут не пробьётся.

Этот факт казался Клинту неоспоримым. Скотт Хьюз, лежавший через несколько камер от них, был полностью с ним согласен.

— Уверен, вас, ребята, так или иначе, завалят, — сказал он. — И плакать по вам я не стану. Но мозгоправ дело говорит. Чтобы пробить эту стену, понадобится гранатомёт.

12.

На второй день приготовлений к предстоящему бою, во всех трёх округах оставалась едва ли сотня бодрствующих женщин. Одной была Эви Блэк, другой Ангелочек Фитцрой, третьей Джанет Сорли.

Четвертой была Ванесса Лэмпли. Чуть ранее, тем же днём, её муж, наконец, уснул, сидя в кресле, позволив Ванессе исполнить задуманное. С самого её возвращения из тюрьмы после убийства Ри Демпстер, Томми Лэмпли не ложился спать, дабы оставаться с ней как можно дольше. Ванесса была рада его компании. Но соревнование поваров по телевизору его одолело, он уснул под обсуждение книги по молекулярной кулинарии. Вэн какое-то время ждала, чтобы убедиться, что он не проснется. Она не собиралась оставлять заботу о своём теле мужу, который был на 10 лет её старше, носил титановые вставки на бёдрах и страдал от ангины. К тому же Вэн совершенно не желала становиться самым распространенным в нынешнее время предметом мебели.

Несмотря на усталость, двигалась она легко и сумела беззвучно выскользнуть из дома. В гараже она взяла охотничье ружьё и зарядила его. Она закрыла дверь, завела квадроцикл и выехала.

Её план был прост: выехать на хребет над дорогой, подышать свежим воздухом, написать мужу письмо, приставить ствол ружья к подбородку и нажать на спусковой крючок. Спокойной ночи. Хоть о детях беспокоиться не надо.

Ехала она медленно, так как боялась перевернуться. Крупные колёса квадроцикла подпрыгивали на каждом корне, каждом камне, руль постоянно норовил выскочить из её крепких рук. Но она не обращала на это никакого внимания. Как и на дождь. Несмотря на усталость, она прекрасно осознавала возможности и состояние своего тела. Лучше умереть, как Ри, не зная, куда отправишься после смерти? Ванесса могла бы ответить на этот вопрос, но мозг отказывался работать и выдавать какие-либо ответы. Любой ответ растворялся, едва, будучи сформированным. Она убила заключенную, которая пыталась убить другую заключенную, почему же ей так плохо? Почему ей так плохо от выполнения непосредственных обязанностей? Ответы на эти вопросы тоже таяли, едва появившись.

Вэн въехала на хребет. Она заглушила двигатель и слезла с квадроцикла. Вдалеке, со стороны тюрьмы витала чёрная дымка — остаток тлеющего лесного пожара. Вниз уходил пологий обрыв. Там тёк распухший от дождя грязный ручей. Чуть дальше виднелась охотничья хижина с поросшей мхом крышей. Из каменной трубы тянулась струйка дыма.

Она похлопала по карманам и поняла, что забыла бумагу и ручку. Ванесса попыталась рассмеяться, — планировать самоубийство оказалось непросто — но издала лишь тяжелый вздох.

Делать было нечего, рассуждениями тут не поможешь. Ванесса сняла с плеча ружьё.

Только она приставила ствол к подбородку, как дверь хижины распахнулась.

— Для него же лучше, чтобы бабахалка у него была, — раздался чёткий мужской голос, — или он пожалеет, что собаколов его не грохнул. А, и сканер захвати. Хочу знать, чем там копы занимаются.

Ванесса опустила ружьё и проследила, как мужчины сели в грузовик «Сильверадо» и уехали прочь. Она была уверена, что знает их, а их внешний вид говорил о том, что собирались они явно не на церемонию вручения премии за успешное ведение бизнеса. Если бы она нормально выспалась, то вспомнила бы их имена. Её разум был похож на болото. Она до сих пор чувствовала, как трясется квадроцикл, хотя тот стоял на месте. Перед глазами мелькали фантомные пятна света.

Когда грузовик уехал, она решила зайти в хижину. Там, наверняка, найдется на чём написать записку, даже если это будет прошлогодний отрывной календарь.

— Нужно будет не забыть приколоть записку к себе, — сказала она вслух.

До неё донёсся отдаленный голос. Чей-то ещё. Прямо позади неё кто-то стоял. Но, когда она повернулась, этот кто-то исчез. Это происходило всё чаще и чаще: наблюдатели постоянно появлялись на периферии зрения. Галлюцинации. Сколько она ещё продержится, прежде чем её разум окончательно провалится в бездны безумия?

Ванесса вернулась к квадроциклу и поехала вдоль хребта, пока он не кончился, и она не оказалась на заросшей просёлочной дороге, ведущей к хижине.

Внутри дома пахло бобами, пивом, жареной олениной и выпущенными газами. На столе громоздилась куча тарелок, в раковине посуды было ещё больше, на дровяной печи валялись закопченные кастрюли. На каминной полке стояла фотография улыбающегося широкоплечего мужчины, его широкополая шляпа была надета так низко, что даже загнула уши. Глядя на черно-белый снимок, Ванесса, вдруг поняла, кого встретила, потому что, ещё отец, указывал на мужчину с фотографии, когда ей было двенадцать. Тот мужчина направлялся в «Скрипучее колесо».

— Это Большой Лоуэлл Гринер, — сказал тогда папа. — И ты должна кое-что запомнить насчет него, милая. Если, вдруг он с тобой поздоровается, поздоровайся в ответ, пожелай хорошего дня и иди дальше.

Вот, значит, кто это был: сыновья Большого Лоу. Мейнард и Мелкий Лоу Гринеры. Здоровые, как быки, за рулём новенького пикапа, который, наверняка, угнали, когда бежали из заключения в Каулине, где ждали суда за совершенные преступления, в том числе за убийство, свидетелем которого была Китти Макдэвид.

На обшитой досками стене коридора, который, вероятно, вёл в спальню, висел блокнот. Он отлично подходил для последнего послания, но Ванесса вдруг решила ещё немного пожить.

Она с радостью вышла на свежий воздух и быстро, насколько возможно, поехала прочь. Через пару километров проселочная дорога уткнулась в перекресток нескольких дорог. Слева в воздухе витала пыль, немного, но этого хватало, чтобы понять, куда отправился пикап. К тому времени, как она добралась до Шоссе-7, они оторвались уже довольно далеко, но ландшафт позволял разглядеть машину, которая, определенно направлялась в город.

Ванесса несколько раз ударила себя по лицу и последовала за ними. Она начала потеть, но холодная погода позволит ещё какое-то время продержаться. Если бы её обвиняли в убийстве, она была бы уже на полпути в Джорджию. Эти двое действовали наоборот. Они направлялись в город, что означало, что они задумали какую-то гадость. И ей нужно было узнать, что именно и, может быть, остановить их.

При этом она совершенно не сомневалась, что делает это, ради искупления за содеянное с Ри.

Глава 11

1.

Фритц Мешаум не желал отдавать гранатомёт, по крайней мере, без оплаты. Но когда Мэй схватил его за плечи, а Лоу выкрутил руку, он, всё же, изменил решение и открыл потайную дверь, ведущую в его сокровищницу, где хранилось то, за чем они пришли.

Мелкий Лоу думал, что гранатомет окажется выкрашенным в зеленый цвет и похожим на модели времен Второй Мировой. Но Фритц вытащил агрегат черного цвета, с написанным сбоку серийным номером и какими-то смешными русскими буквами. Дуло немного покрылось ржавчиной. Рядом лежала сумка, полная снарядов, которые тоже были расписаны по-русски. Там же валялось восемь или десять винтовок и несколько полуавтоматических пистолетов. Братья реквизировали несколько стволов. Нет ничего лучше пистолета за поясом, чтобы поднять настроение мужчине.

— Это что? — спросил Мэй, указывая на блестящую чёрную коробочку чуть выше спускового крючка гранатомёта.

— Не знаю, — ответил Фритц. — Какой-нибудь инвентарный номер, поди.

— Тут по-английски написано, — заметил Мэй.

Фритц пожал плечами.

— И что? У меня есть кепка «John Deere»[123], у которой на шильдике написано по-китайски. Все торгуют чем угодно. Спасибо жидам за это. Ведь, жиды…

— Плевать мне на евреев, — оборвал его Лоу. Если позволить Фритцу рассуждать о евреях, он обязательно переключится на правительство и они просидят здесь до следующей весны. — Меня интересует лишь, работает он или нет. Если не работает, говори сейчас, иначе мы вернемся и вырвем тебе яйца.

— Считаю, яйца ему надо оторвать прямо сейчас, — заметил Мэй. — Всё равно, они у него, наверняка, не рабочие.

— Работает, всё работает, — поспешно заверил их Фритц, имея в виду то ли гранатомёт, то ли собственные яйца. — А теперь, валите отсюда, козлы.

— А он совсем не следит за речью, да, братан? — сказал Мэй.

— Да, — согласился Мелкий Лоу. — Это точно. Но мы простим его несдержанность. Пока. Бери вон те пукалки.

— Это не пукалки, — раздраженно возразил Фритц. — Это автоматические…

— Меня вполне устроит, если ты заткнёшься, — перебил его Лоу. — А то, что устраивает меня, устроит и тебя. Мы пошли, но если твой гранатомёт не сработает, мы вернемся и забьём тебе его в жопу по самый спусковой крючок.

— Да, сэр, так и будет! — поддакнул Мейнард. — Срать потом будешь с трудом!

— Что вы собираетесь с ним делать?

— Умолкни, — Лоу ухмыльнулся. — И не заморачивайся тем, что тебя не касается.

2.

С вершины холма Ванесса наблюдала, как «Сильверадо» братьев заехал во двор Фритца Мешаума. Она видела, как они зашли внутрь и вскоре вышли, неся в руках какие-то вещи, несомненно, отобранные силой и сложили их в кузов машины. Затем они направились в сторону Дулинга. Она решила, было, зайти к Мешауму, но её нынешнее состояние не позволяло ей задавать какие-то вменяемые вопросы. Да и надо ли было? Все в городе знали, что Фриц Мешаум был без ума влюблён во всё, что имело ствол и спусковой крючок. Братья Гринер приезжали за оружием.

Ну, она тоже не с пустыми руками. У неё отличное 12мм ружьё. Может не такое мощное, как то, что лежало в кузове их грузовика, но что с того? Что она теряла, учитывая запланированное всего час назад самоубийство, чего не было бы жалко?

— Поиграть хотите, мальчики? — спросила она вслух, увеличивая обороты заведенного двигателя квадроцикла. — Ну, давайте посмотрим, кто кого переиграет?

3.

Находясь в хижине, Гринеры лишь время от времени включали сканер, но в машине он работал постоянно, потому что вся полиция, казалось, сошла с ума. Суть радиопереговоров ускользала от недалекого Мейнарда, но Лоуэлл сумел понять главное.

Кто-то — возможно, несколько человек — обнес оружейку в участке и все копы взбесились, будто осы. Минимум двоих грабителей удалось убить, погиб также один полицейский, а остальным удалось удрать на доме на колесах. И уехали они прямо в женскую тюрьму. Ещё копы говорили про какую-то женщину, которую хотели вытащить из тюрьмы, а те, кто выкрал оружие, хотели оставить её себе. Эту часть Лоу не понял. Впрочем, ему было плевать. Волновало его лишь то, что копы готовились к бою, который, скорее всего, начнется утром и общий сбор назначен на пересечении Шоссе-31 и Уэст Левин. Это означало, что в участке никого нет. Также это дало Лоуэллу идею того, как достать Китти Макдэвид.

— Лоу?

— Да, брат?

— Я из этой болтовни вообще не понял, кто у них главный? Одни говорят, что Норкросс сменил Кумбс. Другие говорят про какого-то Фрэнка. Кто такой Фрэнк?

— Не знаю и мне насрать, — ответил Лоу. — Но, когда заедем в город, следи за парнем.

— За каким парнем?

— Достаточно взрослым, чтобы ездить на велике и сесть нам на хвост, — сказал Лоу, когда краденый пикап проезжал вывеску «Добро пожаловать в Дулинг. Прекрасное место, чтобы завести семью».

4.

На ровной дороге квадроцикл мог выжать до 120 км/ч, но с наступлением ночи и в своём нынешнем состоянии Ванесса ехала не быстрее 80. К тому моменту, как она добралась до вывески «Добро пожаловать в Дулинг», машина братьев Гринер уже исчезла из виду. Может, она их потеряла, а может и нет. На Мейн стрит никого не было и она надеялась заметить припаркованную машину или увидеть, как они медленно катаются по улицам, высматривая, чего бы натворить. Если же она их не найдет, решила Ванесса, она поедет в участок и доложит. Для женщины, которая ещё совсем недавно стреляла в человека и мучилась от этого угрызениями совести, это казалось каким-то понижением в статусе. Но отец не раз ей говорил: «Иногда удается получить то, что хочется, но обычно мы имеем то, что имеем».

Деловой район начинался с салона красоты «Barb's» по одну сторону улицы и хозяйственного магазина Эйса, где недавно закупался инструментами, проволокой и батарейками Джонни Ли Кронски, по другую. Именно в этом месте квадроцикл Ванессы несколько раз чихнул и заглох. Она проверила счетчик топлива, тот замер на отметке «пусто». Ну разве не шикарное завершение чудесного дня, а?

В паре кварталов отсюда была заправка и она могла бы долить топлива, если бы там кто-нибудь ещё работал. Но была ночь, братья Гринер могли быть где угодно, а пройти даже один квартал в её нынешнем состоянии выглядело тем ещё испытанием. Гораздо проще было доделать то, что она запланировала с самого начала… но стала бы она чемпионом по армрестлингу, если бы отступала перед трудностями? Она, ведь об этом думала? Думала сдаться?

— Пока моя рука на столе — хер тебе, — сказала Ванесса заглохшему квадроциклу и пешком направилась в сторону полицейского участка.

5.

Напротив участка располагалась контора Дрю Т. Барри, сам хозяин в этот момент находился на Уэст Левин вместе с остальным отрядом. Лоу Гринер припарковал машину прямо напротив знака с надписью «Стоянка только для сотрудников компании «Барри». Нарушители будут эвакуированы». Задняя дверь конторы была заперта, но после пары ударов плечом, Мэй сумел её открыть. Лоу вошел следом, волоча за собой парня, который катался на велосипеде по ночному городу неподалеку от боулинга. Парень оказался Кентом Дейли, игроком сборной школы по теннису и близким другом Эрика Бласса. Велосипед Кента валялся в багажнике пикапа. Несмотря на свой возраст, парнишка начал хныкать. Лоу всегда казалось, что нытьё больше подходит девчонкам, парни же, обычно забывали об этом годам к десяти, в крайнем случае, к двенадцати. Наверное, он решил, что его изнасилуют и убьют.

— Захлопнись, щегол, — сказал ему Лоу. — Будешь себя хорошо вести, будешь жить.

Он провел Кента в зал, заставленный столами и завешанный плакатами, рассказывающими, как правильная страховая политика защитит вашу семью от бедности. На витрине, выходящей на улицу, золотистыми буквами было написано название фирмы. Лоу выглянул наружу и увидел медленно шедшую по обочине женщину. Она была не очень красивой, крепко сбитой, с лесбийской стрижкой, но в нынешнее время, любая женщина являлась редкостью. Она остановилась напротив конторы Барри, но свет внутри не горел, а уличные фонари отсвечивали от витрины, поэтому увидеть, что происходит внутри, она не могла. Она взошла по ступенькам к полицейскому участку и подергала дверь. Закрыто же, не видишь? — подумал Лоуэлл. Закрылось после кражи оружия. Женщина начала тыкать кнопку громкой связи.

— Мистер? — проскулил парень. — Отпустите меня домой. Берите велик, если хотите.

— У нас есть всё, что нужно, дятел ты мелкий, — рыкнул на него Мейнард.

Лоу вывернул ему запястье, отчего парень застонал.

— Какую часть фразы «захлопнись, щегол» ты не понял? Братан, тащи сюда гранатомет. И снаряды тоже.

Мэй ушел, а Лоу повернулся к парню.

— На карточке в твоем бумажнике написано, тебя зовут Кент Дейли и живешь ты на Джунипер стрит, дом 15. Верно?

— Верно, сэр, — проскулил парень, вытирая щёку тыльной стороной ладони. — Я Кент Дейли и я не хочу неприятностей. Я хочу домой.

— Да ты просто ссыкло, Кент. Мой братан Мэй — больной человек. Обожает ломать людям жизнь. Что же ты такое натворил, раз тебе так не повезло, а?

Кент облизнул губы, открыл рот и закрыл обратно.

— Значит, натворил, — рассмеялся Лоу. Чувство вины — это хорошо. — Кто дома остался?

— Мама и папа. Но мама, ну вы в курсе…

— Плющит харю, да?

— Да, сэр.

— Но, батя-то в порядке?

— В порядке, сэр.

— Хочешь, я пойду в дом номер 15 по Джунипер стрит и прострелю ему башку?

— Нет, сэр, — прошептал Кент. По его бледным щекам текли слёзы.

— Ну, конечно, не хочешь, но я обязательно это сделаю, если не будешь делать, что говорю. Ты будешь делать, что я говорю?

— Буду, сэр, — он даже не шептал, а выдыхал сквозь сжатые зубы.

— Сколько тебе лет, Кент?

— С…с… семнадцать.

— Господи, ты уже почти имеешь право голосовать, а ноешь, как баба. Прекращай.

Кент приложил к этому все усилия.

— Быстро на велике гоняешь, да?

— Наверное. В том году выиграл окружную сорокакилометровку.

Мелкий Лоу понятия не имел, что это такое, да и не хотел знать.

— Знаешь, где Шоссе-31 пересекается с Уэст Левин? С дорогой на тюрьму?

Вернулся Мейнард, принес гранатомет и заряды. На той стороне улицы большая тетка перестала тыкать в громкую связь и побрела в обратном направлении, откуда пришла. Дождь, наконец, прекратился.

Кент уставился на гранатомёт и Лоу пришлось как следует его встряхнуть, чтобы обратить на себя внимание.

— Знаешь дорогу, спрашиваю?

— Знаю, сэр.

— Хорошо. Там находятся люди и я хочу, чтобы ты передал им послание. Передашь лично парню по имени Терри, или парню по имени Фрэнк, либо обоим сразу. Слушай.

6.

Терри Кумбс и Фрэнк Гири в этот момент выходили из патрульной машины возле ворот исправительной тюрьмы. Десять бойцов их отряда остались на перекрестке, остальные расположились по периметру тюрьмы на указанных Терри направлениях: с севера, с северо-востока, с востока, с юго-востока, с юга, с юго-запада, с запада и с северо-запада. Вокруг рос лес и стояла сырость, но парням было плевать. Они чувствовали воодушевление.

И так и будет до тех пор, пока кого-нибудь не подстрелят и он не начнет кричать, подумал Терри.

Чей-то грузовик блокировал главные ворота. Между самими воротами были навалены колеса. Судя по запаху, их ещё и бензином полили. Терри, практически восторгался этой идеей. Он посветил фонарём сначала на Норкросса, затем на бородатого мужчину рядом с ним.

— Вилли Бёрк, — сказал Терри. — Жаль, что и ты в это ввязался.

— Мне тоже жаль, что вы в это ввязались, — ответил Вилли. — Занимаетесь тем, чем не должны. Превышаете полномочия. Играете в народного мстителя, — он вынул из кармана трубку, кисет и принялся набивать её табаком.

Терри не знал, как обращаться к Норкроссу, доктор или мистер, поэтому решил называть его по имени.

— Клинт, мы уже перешли черту. Уже убит полицейский. Верн Рэнгл. Думаю, ты его знал.

Клинт вздохнул и покачал головой.

— Знал и мне очень жаль его. Он был хорошим человеком. Надеюсь, вы также сожалеете о гибели Гарта Фликингера и Герды Холден.

— Дочь Холдена погибла в результате самообороны, — сказал Фрэнк. — Она Рэнглу глотку разодрала.

— Я хочу поговорить с Барри, — сказал Клинт.

— Он тоже погиб, — ответил ему Фрэнк. — По твоей вине.

Терри обернулся к нему.

— Давай, я буду говорить.

Фрэнк поднял руки и отступил назад. Он признавал правоту Кумбса — это его работа, его обязанность — но одновременно с этим, он ненавидел его за это. Ему хотелось перелезть через забор, перерезать проволоку и со всей силы столкнуть этих козлов головами. В его голове, по-прежнему, звучал голос Эви Блэк.

— Клинт, послушай, — заговорил Терри. — Должен сказать, вина за произошедшее лежит на нас обоих. И я гарантирую, что никому из вас не будет предъявлено обвинение, если вы передадите эту женщину под нашу ответственность.

— Барри, действительно мёртв?

— Да, — тихо ответил шериф. — Он тоже напал на Верна.

Вилли Бёрк приблизился к Клинту и взял его за плечо.

— Поговорим об Эви, — сменил тему Клинт. — Что вы планируете с ней делать? Что вы можете с ней сделать?

Терри задумался над ответом, но инициативу уверенно перехватил Фрэнк.

— Мы отвезём её в участок. Терри её допросит, а я приведу врачей из больницы штата. Все вместе мы выясним, кто она, что сделала с женщинами и как она может всё исправить.

— Она говорит, что ничего не делала, — ответил Клинт, глядя куда-то вдаль. — Она говорит, она просто посланница.

Фрэнк повернулся к Терри.

— Ты слыхал? Я же говорил, он конченный мудак.

Терри бросил на него укоризненный взгляд. Фрэнк снова поднял руки и отошел назад.

— У тебя там нет ни одного врача, — заметил Терри, — и ты не можешь вызвать помощников прокурора, потому что, насколько мне известно, они обе женщины и давно спят. Короче, ты её не осматриваешь, ты её держишь…

— Содержит, — поправил его Фрэнк.

— … и слушаешь, что она тебе плетёт…

— И веришь её словам! — выкрикнул Фрэнк.

— Заткнись, Фрэнк, — оборвал его Терри. Когда он повернулся обратно к Клинту и Вилли, его щёки горели. — Но он прав. Ты ей веришь. Беспрекословно.

— Ты не понимаешь, — устало произнес он. — Она — не женщина. Не в привычном понимании. Я не уверен, что она вообще человек. У неё есть кое-какие способности. Точно знаю, она умеет призывать крыс. Они подчиняются её приказам. Именно так она заполучила телефон Хикса. Мотыльки, которых вы видите в городе — это её шпионы, с их помощью она за всеми наблюдает. Она узнаёт то, чего знать не может.

— Хочешь сказать, она ведьма? — спросил Терри. Он вытащил фляжку и сделал глоток. Не самое лучшее решение, но ему нужен какой-то стимулятор, причём немедленно. — Прекращай, Клинт. Ты ещё скажи, что она по воде умеет ходить.

Фрэнк вспомнил пламя в гостиной и явившегося из него мотылька. Вспомнил о словах Эви по телефону, что она видела, как он защищал Нану. Он скрестил на груди руки, пытаясь сдержать закипающий гнев. Какая разница, кто такая эта Эви Блэк? Важно то, что она знала, что произошло, что происходит сейчас и как всё это исправить.

— Открой глаза, сынок, — заговорил Вилли Бёрк. — Посмотри, что стало с миром за эту неделю. Все женщины мира обернулись в коконы, а вы не верите, что у Эви Блэк есть сверхспособности? Вам нужно пересмотреть своё поведение. Перестаньте совать нос не в свои дела и позвольте доку делать то, что она говорит.

Терри не нашелся, что ответить, поэтому ещё раз глотнул из фляжки. Он заметил, как Клинт смотрел на него. Какое право он имел прятать её за стенами тюрьмы, пока Терри пытался навести порядок в остальном мире?

— Она просит дать ей несколько дней, — продолжал Клинт, — и я их ей предоставлю. — Он посмотрел Терри прямо в глаза. — Она считает, что прольётся кровь. Потому что, по её мнению, мужчины только так умеют решать проблемы. Давайте сделаем так, чтобы её ожидания не оправдались. Успокоимся и дадим ей трое суток. Затем вернемся к этому вопросу.

— Серьезно? И что, по-твоему, изменится? — алкоголь ещё не до конца завладел разумом Терри. Он понимал, что это единственная мирная их встреча и мысленно взмолился: Боже, дай мне знак и я уверую!

Клинт в ответ помотал головой.

— Я не знаю. Она утверждает, что не всё зависит от неё. Но я уверен, трое суток без стрельбы станут первым шагом в нужном направлении. Она говорит, женщины должны решить сами.

Терри чуть не рассмеялся.

— Как, блядь, спящие женщины могут что-то решить?

— Я не знаю, — ответил Клинт.

Он тянет время, решил Фрэнк. Прибегает к старым проверенным мозгоправским приёмам. Ты же достаточно трезв, Терри, чтобы это заметить?

— Мне нужно подумать, — сказал Терри.

— Хорошо, но подумай хорошо и сделай себе одолжение — выкинь фляжку, — он взглянул на Фрэнка и тот столкнулся с холодным взглядом сироты, дравшегося за молочный коктейль. — Фрэнк считает, что может всё решить. Но мне кажется, он тот, кто создает проблемы. Мне кажется, она знала, что появится кто-то вроде него. Я полагаю, она всегда это знала.

Фрэнк дернулся вперед, просунул руку через забор, схватил Норкросса за горло и принялся душить, пока у того глаза из орбит не вылезли… но только в своих фантазиях. Он ждал.

Терри его выслушал и сплюнул в пыль.

— Иди на хуй, Клинт. Ты не настоящий доктор.

После этого он сделал хороший глоток из фляжки и Фрэнк про себя возликовал. К завтрашнему дню, шериф Кумбс окажется в мешке для трупов. И тогда он, Фрэнк возьмёт всё в свои руки. Не будет никаких трёх суток и Фрэнку плевать, была ли Эви Блэк ведьмой, принцессой фей, или самой Красной королевой из Страны Чудес. Всё, что ему нужно было узнать о ней, он получил из короткого телефонного разговора.

«Прекрати всё это», — сказал он ей по телефону, практически умолял. «Отпусти женщин».

«Сначала тебе придется меня убить», — ответила ему женщина.

Именно это и собирался сделать Фрэнк. Если это вернет женщин — отлично. Если нет — это станет местью за то, что она отняла у него самое дорогое в жизни. В любом случае, проблема будет решена.

7.

Ванесса Лэмпли шла к квадроциклу, совершенно не зная, что делать дальше, когда мимо неё пронёсся парень на велосипеде со светящимися ручками на руле. Он ехал очень быстро, ветер сдул волосы с его лица, которое было искажено поистине животным ужасом. Причиной этого ужаса могло быть что угодно, учитывая обстоятельства, но у Ванессы не было никаких сомнений в том, что же его так испугало. Это была не интуиция, а железобетонная уверенность.

— Парень! — крикнула она. — Эй, парень, где они?

Кент Дейли не обратил на неё внимания и продолжал усердно крутить педали. Все его мысли были заняты старухой, над которой они издевались. Не надо было этого делать. И Господь наслал на него кару. Именно на него. Он поехал ещё быстрее.

8.

Несмотря на то, что Мейнард оставил школу, не закончив даже восьмого класса (школа, нужно заметить, отпустила его с радостью), он был неплохим механиком. Когда младший брат передал ему гранатомёт и заряд, он обращался с ним так, будто делал это всю жизнь. Он осмотрел заряд, провод, который проходил под ним, оперение у основания. Он что-то пробурчал, кивнул и вставил оперение в пазы по краям дула. Всё прошло, как по маслу. Он указал на переключатель над спусковым крючком, рядом с чёрной пластиной с инвентарным номером.

— Переключи его. Это предохранитель.

Лоу сделал, как он сказал.

— Готово, Мэй? — спросил он.

— Должно быть, если Фритц, конечно, зарядил батарею. Полагаю, это специальный аккумулятор, который выпускает ракету.

— Если не сработает, я его грохну, — сказал Лоу. Его глаза заблестели, когда он посмотрел на стеклянную вывеску конторы Дрю Т. Барри. Он положил гранатомёт на плечо. — Отойди-ка, братец!

Аккумулятор оказался заряжен. Послышался шипящий звук. Из гранатомета вылетел дымный столб выхлопа. Ракета разбила витрину и, едва братья успели моргнуть, как полицейский участок взорвался. По улице разлетелись обломки кирпича и битое стекло.

— Йййехуууу! — выкрикнул Мейнард и хлопнул брата по спине. — Не, ну ты видал?

— Видал, — ответил Лоуэлл. Где-то внутри участка завыла пожарная сигнализация. Они выбежали, чтобы рассмотреть получше. Главный вход был похож на открытый рот с выбитыми зубами. Внутри что-то горело, повсюду, будто птицы, летала тлеющая бумага.

— Перезаряди!

Мэй схватил второй заряд и вставил его в пазы.

— Готово! — взволнованно крикнул он. Это было даже круче, чем когда они швырнули связку динамита в грузовик с рыбой.

— Поберегись! — крикнул Лоу и нажал на спуск. Снаряд полетел вперед, оставляя за собой дымный след. Те, кто вышел на грохот от первого взрыва, попадали наземь. Второй взрыв громыхнул уже где-то в глубине здания. Линни смогла пережить первое попадание, но второй выстрел спалил её заживо. Появившиеся на её месте мотыльки, тоже сгорели.

— Моя очередь! — закричал Мейнард и взял у него гранатомёт.

— Нет, нужно сваливать, — ответил Лоу. — Но у тебя ещё будет возможность, брат. Обещаю.

— Когда? Где?

— В тюрьме.

9.

Ванесса Лэмпли замерла у квадроцикла. Она заметила инверсионный след и всё поняла ещё до взрыва. Братья Гринер взяли у Фритца Мешаума настоящий гранатомёт. Когда дым после второго взрыва немного рассеялся, она увидела, как из разбитых окон вырывались языки пламени. На дороге валялась искореженная створка двери. Людей вокруг видно не было.

А, что если внутри кто-нибудь был, подумала Ванесса.

К ней подошел, шатаясь, Рэд Платт, продавец из автосалона «Киа». По правой стороне его лица текла кровь. Нижней губы, казалось, вообще не было, но крови было столько, что с уверенностью ничего сказать было нельзя.

— Что это было? — ломанным голосом выкрикнул Рэд. В его волосах застряли осколки стекла. — Что за хуйня?

— Плоды деятельности двух мудил, которым нужно сунуть швабру в жопу, пока они не натворили чего похуже, — ответила Ванесса. — Тебе нужно к врачу, Рэд.

Она направилась к автозаправке «Shell», чувствуя необычайный внутренний подъём. Она понимала, долго это не продлится, но решила использовать бушующую внутри адреналиновую бурю по полной. Заправка оказалась открыта, но внутри никого не было. В гараже Ванесса нашла 40 литровую канистру, наполнила её и бросила на стойку рядом с кассой двадцатидолларовую купюру. Мир, может и изменился, но её учили платить по счетам.

Она отнесла канистру к квадроциклу, наполнила бак и поехала прочь из города, туда, откуда приехали братья Гринер.

10.

У Кента Дейли выдался ужасный вечер, хотя ещё не было и восьми. Он выехал на Шоссе-31 и направился в сторону автобусов, стоявших на перекрестке с Уэст Левин, когда, внезапно, упал с велосипеда прямо в гравий. Голова ударилась о землю, из глаз посыпались искры. Когда зрение прояснилось, он увидел прямо перед носом ствол.

— Ёб твою мать! — воскликнул Рид Бэрроуз, сбивший Кента. Именно он находился на этом, юго-западном направлении. Рид опустил оружие, схватил Кента за рубашку и приподнял. — Ты же тот пацан, который совал петарды в почтовые ящики в том году.

Со стороны импровизированного блокпоста к ним бежали другие люди с Фрэнком Гири во главе. Позади всех неторопливо плёлся Терри Кумбс. Они уже знали о произошедшем в городе, им оборвали все телефоны постоянными звонками, к тому же, с холма было отлично видно зарево пожара в центре Дулинга. Многие выразили желание вернуться, но Терри, считавший произошедшее диверсией, устроенной, чтобы отвлечь их и вывезти женщину, приказал стоять на месте.

— Дейли, ты что тут забыл? — спросил у парня Рид. — Я тебя чуть не пристрелил.

— У меня послание, — ответил Кент, почёсывая затылок. Крови не было, но пальцы нащупали здоровую шишку. — Для Терри или Фрэнка, или для обоих сразу.

— Что тут за хуйня? — спросил подошедший Дон Питерс. Он где-то раздобыл футбольный шлем. Его близко посаженные глаза, спрятанные в тени шлема выглядели как глаза злой голодной птицы. — Это кто такой?

Фрэнк оттолкнул Дона в сторону и присел рядом с парнем.

— Я Фрэнк, — сказал он. — Что у тебя за послание?

Терри присел рядом. Он него сильно пахло перегаром.

— Давай, парень. Вдох… выдох… Соберись.

Кент попытался собрать воедино разбегающиеся мысли.

— У женщины из тюрьмы в городе остались друзья. Вас настоятельно просят отступить, иначе полицейский участок станет только началом.

Улыбка Фрэнка растянулась до ушей. Он повернулся к Терри.

— Что думаешь, шериф? Будем послушными мальчиками и отступим?

Мелкий Лоу Гринер, конечно, не был семи пядей во лбу, но был достаточно хитрым, чтобы шесть лет проворачивать свои делишки, прежде чем их повязала полиция. Сам Лоу винил во всём своё добродушие. Они оставили эту суку Макдэвид в живых, и она вот так отплатила. У него было некое интуитивное понимание человеческой психологии и мужской психологии, в частности. Когда говоришь мужчинам чего-то не делать, они обязательно поступят строго наоборот.

— Ни в коем случае, — немедленно ответил Терри. — Удивим их. Пускай взрывают хоть весь город.

Собравшиеся мужчины издали такой громкий боевой клич, что Кент вздрогнул. Ему хотелось вернуться домой, запереть все двери и уснуть.

11.

Адреналиновая буря продолжала бушевать. Ванесса колотила в дверь дома Фритца Мешаума так сильно, что трясся даже дверной косяк. Наконец, дверь открылась, высунулось заспанное лицо. Фритц открыл, было, рот, но Ванесса схватила его за грудки и принялась трясти, как терьер трясет крысу, не давая вымолвить ни слова.

— Что ты им продал, мелкий ты пиздюк? Гранатомёт? Гранатомёт продал, спрашиваю? Сколько эти твари тебе заплатили, чтобы устраивать взрывы посреди города?

Они уже были внутри, Ванесса метала Фритца по всей гостиной. Он беспомощной колотил её по плечу одной рукой, другая была затянута в какую-то самодельную шину, кажется из спинки кровати.

— Хватит! Прекращай! — выкрикнул Фритц. — Они и так мне руку вывихнули!

Ванесса швырнула его в старое кресло, заваленное древними журналами.

— Говори.

— Это старый гранатомёт российского производства, за который я отдал семь штук на распродаже в Уиллинге, а эти твари его просто украли!

— Ну, конечно, всё был именно так, да? — воскликнула Ванесса.

— Я правду говорю, — Фритц взглянул ей в глаза, затем опустил взгляд на объёмную грудь, на бёдра и снова посмотрел в глаза. — Ты — первая женщина, которую я вижу за два последних дня. Сколько уже не спишь?

— С утра четверга.

— Ёлки-палки, прям, рекорд.

— Даже не рядом, — Ванесса уже проверила в «Гугле». — Не важно. Они только что взорвали полицейский участок.

— Я слыхал взрыв, — согласился Фритц. — Видимо, гранатомёт отлично работает.

— О, да, прекрасно работает, — сказала Ванесса. — Полагаю, ты не знаешь, куда они отправятся дальше?

— Ни малейшего понятия, — Фритц оскалил гнилые, очень давно не знавшие руки дантиста, зубы. — Но могу узнать.

— Как?

— Эти дебилы слишком торопились и, когда я им сказал, что черная коробка на гранатомёте — это инвентарный номер, они поверили! — он рассмеялся, звук был похож на скрежет металла.

— Ты о чём, вообще?

— Это GPS-трекер. Я ставлю их на всё своё оружие, потому что его постоянно крадут. И на гранатомёт поставил. Могу отследить с телефона.

— И ты мне его отдашь, — заявила Ванесса и вытянула руку.

Фритц посмотрел на неё из-под густых бровей.

— Если достанешь гранатомёт, верни мне его до того, как уснешь, ладно?

— Нет, — отрезала Ванесса. — Но я не сломаю тебе вторую руку, идёт?

Старик хохотнул и ответил:

— Ладненько. Но это потому, что я всегда добр к женщинам.

Если бы Ванесса чувствовала себя лучше, она бы хорошенько его избила за такие заявления. Сделать ей это было бы не трудно, к тому же, она бы оказала всему обществу хорошую услугу. Но она совершенно измотана, вынуждена была признать Ванесса.

— Давай телефон.

Фритц поднялся с кресла.

— Телефон на кухне, — она отошла назад, держа его под прицелом.

Он позволил ей пройти дальше и скрыться в коридоре. Там лежала большая куча пепла.

— Что ты тут жёг?

— Кэнди.

— Кэнди? — пахло здесь отнюдь не конфетами[124]. Пепел был похож на сожженные газеты и валялся по всему полу.

— Это мою жену так зовут — Кэнди, — пояснил он. — Звали. Хватило одной спички. Никогда не думал, что в ней может быть искра, — его рот изогнулся в ухмылке. — Дошло? Искра!

Сомнений у неё не осталось. Сейчас она сломает этому гаду всё, что можно сломать. Это было первой её мыслью. Второй мыслью было: на обклеенном линолеумом кухонном столе не было никакого телефона.

Прогремел выстрел и из легких Ванессы, внезапно, вышел весь воздух. Её отшвырнуло на холодильник, и она рухнула на пол. Из бедра у неё пошла кровь. Ружьё выпало из рук. Из-под стола перед креслом тянулся дымок. В следующий миг Ванесса разглядела ствол пистолета, прицепленного скотчем под столешницей.

Фритц освободил пистолет и обошел стол.

— Осторожность никогда не бывает излишней. В каждой комнате должно быть по заряженному оружию, — он присел напротив неё и приставил ей ко лбу ствол. Изо рта у него пахло табаком и мясом. — Этот принадлежал моему бате. Что скажешь, свинья?

Ванесса не размышляла. Её правая рука — та, что уложила Хэлли «Ломщицу» О'Мира в финале женского чемпионата Огайо в дивизионе от 35 до 45 лет в 2010 году, и вывихнула локоть Эрин Мейкпис в матче-реванше в 2011 — вырвалась, будто пружина под напряжением. Она схватила Фритца Мешаума за запястье, сжала его стальными пальцами и резко потянула вниз, отчего он накренился вперед. Дуло старинного пистолета наклонилось вниз, прогремел выстрел, пуля попала в пол между рукой Ванессы и её боком. Он надавил на её рану в бедре, Ванесса зарычала, но продолжала выкручивать его запястье так, что стрелять он мог теперь только в пол. Пистолет, наконец, выпал из его ладони. Хрустнула кость. Фритц завопил. Он укусил её за руку, но Ванесса лишь усилила нажим и принялась колотить его по затылку левой рукой, рассекая кожу алмазом на обручальном кольце.

— Ладно! Ладно! Сдаюсь! Сдаюсь, блядь! Прекрати! — визжал Фритц. — Хватит!

Но Ванесса так не считала. Её бицепс с татуировкой могильного камня и надписью «Твоя гордость» только напрягся.

Она продолжила сжимать его запястье и колотить свободной рукой по затылку.

Глава 12

1.

Опустилась ночь, дождь прекратился, тучи рассеялись, открылись звёзды, призывая животных задрать головы, принюхаться и начать общение друг с другом. Никаких трёх суток. Никаких вторых шансов. Утром всё изменится. Животные чуяли это, как чуяли приближающуюся бурю.

2.

Эрик Бласс сидел в кресле автобуса на пересечении Шоссе-31 и Уэст Левин и слушал храп Дона Питерса. Все его сожаления относительно сожжения старой Эсси исчезли. Раз никто не вспомнил о ней, то чего, вообще сожалеть?

Рэнд Куигли был более сообразительным человеком, чем считали люди. Он расположился в кресле в комнате для гостей. В руках он держал вверх ногами детскую машинку. Эта машинка долгое время служила источником разочарований для посетителей. Дети заключенных брали её в руки, катали по полу и очень расстраивались, когда машинка не поворачивала. Проблема заключалась в сломанной оси. Рэнд извлек из ящика с инструментом тюбик с эпоксидкой и склеил поломанное место и теперь крепко держал, дабы позволить клею схватиться. Судя по всему, это последние часы, когда он может не изображать офицера Куигли. Ему нравилось приносить пользу, сколько бы времени это ни заняло.

На поросшем лесом холме сидел Мейнард Гринер и смотрел на звёзды, мечтая о том, как было бы круто выстрелить в них из гранатомёта Фритца. Будут ли они лопаться, как лампочки? Кто-нибудь когда-нибудь проделывал в космосе дырку? Думали ли пришельцы с других планет пострелять по звёздам из гранатомета или поразить их лучами смерти?

Лоуэлл, стоявший у кедра, приказал брату, который лежал в траве на спине заткнуться. Свет звёзд, погасших миллиарды лет назад, осветил лицо Мейнарда. Лоу был в дурном настроении. Он терпеть не мог ждать, но не в их интересах было расчехлять артиллерию, пока копы не сделают первый шаг. Повсюду жужжали комары, а в отдалении, с самого раннего вечера не переставала ухать сова. Валиум отлично поднял бы ему настроение. С этим справился бы даже «никвил». Если бы рядом была могила Большого Лоу, он бы не постеснялся раскопать её и вырвать из его сгнивших пальцев бутылку «Rebel Yell».

Внизу виднелось t-образное здание тюрьмы, освещенное прожекторами. С трёх сторон её окружал лес. С четвертой, восточной стороны тянулось поле, переходящее в холм, на котором расположились братья. Это поле, подумал Лоу, должно быть, отлично простреливается. Однако здесь ничто не мешало стрелять из гранатомёта. В своё время, здесь полыхнет шикарный фейерверк.

3.

Перед главными воротами тюрьмы, за автобусом Барри Холдена сидели двое.

— Предоставить эту честь тебе? — спросил Тиг у Клинта.

Клинт не считал это честью, но согласился и зажег спичку. Он поднес зажженное пламя к бензиновому следу, который они протянули от кучи покрышек чуть раньше.

След вспыхнул, огонь побежал через парковку прямо к забору, пока не добрался до покрышек между воротами. Те, поначалу, не хотели разгораться, но вскоре ветер раздул пламя. Вскоре яркий свет огня отделил их от тьмы за воротами. Запахло едким дымом.

Клинт и Тиг вернулись в здание.

4.

Микаэла рылась в шкафчиках в офицерской раздевалке, подсвечивая себе фонарем. Она нашла колоду карт и предложила Джареду сыграть с ней в «пьяницу». Остальные, за исключением трёх оставшихся заключенных, находились на своих постах. Микаэле хотелось чем-нибудь себя занять. Часы показывали десять вечера понедельника. В четверг утром она проснулась бодрой и в хорошем настроении.

— Не могу, — ответил Джаред.

— Почему это? — спросила Микаэла.

— Очень занят, — пояснил он и ухмыльнулся. — Раздумываю над тем, что должен был сделать и не сделал. И над тем, как мои родители злились друг на друга. А ещё думаю о подруге, — ну, она не совсем моя подруга, но вроде того — о том, как она уснула прямо у меня на руках. Очень занят, — повторил он.

Если Джареду нужно материнское утешение, к Микаэле за этим обращаться бессмысленно. С четверга мир катился в тартарары, но пока рядом с ней был Гарт Фликингер, Микаэла справлялась. Она и не думала, что будет так скучать по нему. Дурь, которой он её накуривал, придавала смысла её существованию.

Она сказала:

— Мне тоже страшно. Не боятся только психи.

— Я просто… — он так и не закончил начатую мысль.

Он ничего не понял. Не понял того, что об этой женщине говорили другие, не понял, что у Эви была сверхъестественная сила, что именно она, поцеловав Микаэлу, пробудила её, вдохнув в неё свежие силы. Он не понимал, чем занимался его отец. Он лишь, вдруг понял, что люди вокруг него смертны.

Ещё Микаэла подумала, что Джаред скучал по матери и заменить её никто бы не смог.

— Мы же хорошие ребята? — спросил Джаред.

— Не знаю, — честно призналась Микаэла. — Но уверена, что мы точно не плохие.

— Хоть, что-то.

— Давай, сыграем.

Джаред протер глаза руками.

— Хрен с ним, давай. Я чемпион по «пьянице».

Он подсел за кофейный столик, где сидела Микаэла.

— Колы хочешь?

Он кивнул, но мелочи для автомата ни у кого из них не оказалось. Они прошли в кабинет директора, взяли огромную вязаную сумку Дженис и вывалили всё её содержимое на пол. Затем они принялись искать монеты среди бумажек с рецептами, записок, помады и сигарет. Джаред спросил, чему она улыбается.

— Из-за сумки, — ответила та. — Моя мать — директор тюрьмы, но сумочка у неё какая-то хипарская.

— И как же, по-твоему, должна выглядеть сумка директора тюрьмы?

— Из цепей и наручников, например.

— Соблазнительно!

— Хватит ребячиться, Джаред.

Мелочи хватило аж на две банки колы. Перед тем, как вернуться в раздевалку, Микаэла поцеловала кокон матери.

В «пьяницу» можно играть до бесконечности, но Микаэла обыграла Джареда за 10 минут.

— Чёрт. Я конченный «алкаш», — сказал он.

Они играли снова и снова, раунд за раундом, болтали и шлёпали картами в темноте. Микаэла продолжала выигрывать.

5.

Терри сидел и спал в раскладном кресле неподалеку от блокпоста. Ему снилась жена. Она позвала его обедать. Перед Терри стояла пустая тарелка. «Рита, здесь же ничего нет» — заметил он, передавая ей тарелку. Рита поставила тарелку обратно. Казалось, они проделывали это уже много лет. Одно и то же, раз за разом, передавали тарелку из рук в руки. Терри всё сильнее расстраивался. Рита молча улыбалась ему, будто знала какую-то тайну. За окном обеденного зала быстро, как при ускоренном воспроизведении, сменялись времена года — зима, весна, лето, осень, зима, весна, лето…

Он открыл глаза, перед ним стоял Берт Миллер.

Первой мыслью Терри было не воспоминание о приснившемся сне, а то, что чуть ранее Клинт в присутствии двух других людей потребовал от него выбросить фляжку с джином. Раздражение, вызванное сном, смешивалось с чувством стыда и Терри, вдруг, понял, что он совершенно не создан для службы шерифом. Пусть Фрэнк Гири этим занимается, раз ему так хочется. И пусть Клинт Норкросс общается с Фрэнком, раз ему так хочется поговорить с трезвым человеком.

Повсюду были расставлены переносные прожекторы. В их свете группами стояли люди с оружием за плечами, они болтали, смеялись, поглощали еду из сухпайков. Бог знает, откуда они здесь взялись. Несколько человек сидели прямо на дороге и перекидывались в кости. Джек Альбертсон прикручивал к кабине бульдозера металлическую пластину.

Член городского правления Берт Миллер интересовался, где огнетушитель.

— У Уиттстока астма, а эти козлы подожгли покрышки и дым тянет сюда.

Терри указал на ближайшую патрульную машину.

— В багажнике.

— Спасибо, шериф, — сказал он и направился к машине. Кто-то из игроков в кости выиграл и раздались одобрительные выкрики.

Терри вылез из раскладного кресла и пошел к своей машине. По пути он расстегнул пояс с кобурой и бросил его в траву. На хер всё, подумал он, просто пошло всё на хер.

В кармане у него лежали ключи от четвертого экипажа.

6.

Фрэнк сидел в своём рабочем пикапе и наблюдал за тихим отступлением шерифа Кумбса.

«Вот и всё, Фрэнк, — раздался у него в голове голос Элейн. — Доволен?».

— Он всё сам, — сказал Фрэнк вслух. — Не я заливал ему в рот джин. Я жалел его, потому что эта работа — не для него. Но я также завидую ему, потому что он уходит.

«Ты-то остался», — возразила Элейн в его голове.

— Остался, — признал Фрэнк. — И буду стоять до конца. Ради Наны.

«Ты одержим ею, Фрэнк. Всё Нана, Нана, Нана. Ты отказываешься прислушаться к словам Норкросса, потому что думаешь только о ней. Разве ты не можешь подождать ещё чуть-чуть?».

— Не могу, — люди уже в сборе и она заряжены на действие.

«А вдруг эта женщина водит тебя за нос?».

На дворники машины сел толстый мотылек. Фрэнк включил их, чтобы прогнать мотылька. Затем он завёл двигатель и уехал. Но, в отличие от Терри, Фрэнк собирался вернуться.

Первым делом он заехал в дом на Смит стрит проведать Элейн и Нану. Они лежали в подвале, за старыми шкафами, укрытые простынями. Он сказал Нане, что любит её. Элейн он сказал, что сожалеет о том, что им никогда не удавалось договориться. Он говорил искренне, хотя даже во сне она продолжала пилить его.

Выходя, он запер подвал. На подъездной дорожке он заметил собравшуюся лужу. Вода в луже была раскрашена в зеленый, коричневый и белый цвета. Эти краски оказались тем, что осталось от нарисованной Наной мелками картины.

Когда Фрэнк вернулся в Дулинг, часы на банковской башне показывали 00:04. Наступил вторник. Проезжая мимо магазина «Zoney's» он заметил, что кто-то разбил его витрину.

Здание муниципалитета, по-прежнему, дымилось. Фрэнка удивило, что Норкросс и его сообщники рискнули уничтожить место работы его жены. Впрочем, времена меняются, а с ними меняются и люди, даже доктора, вроде Норкросса. И меняются сильнее, чем должны бы.

На другой стороне улицы, в парке, какой-то человек без видимой причины распиливал статую первого мэра. Во все стороны летели искры. Чуть дальше другой мужчина стоял, обняв фонарь наподобие Джина Келли из фильма «Поющий под дождём». Только он при этом вытащил член и мочился вокруг себя, напевая какую-то безумную морскую песенку: «Капитан засел в каюте, экипаж бухает эль! Экипаж сошел на берег и направился в бордель! Дорогу, Джо, мы отплываем!».

Порядок, который Фрэнк и Терри изо всех сил пытались поддерживать, наконец, рухнул. Это утро выдастся, поистине безумным. Может, всё стихнет, а может, приведет к ещё большей катастрофе. Как знать?

«Вот, где ты должен быть, Фрэнк», — произнес голос Элейн.

— Нет, — ответил он.

Он остановился позади своего офиса. Он приезжал сюда каждый день, кормил животных в клетке и приносил особый корм любимцу — своему офисному псу. Каждый раз, когда он приходил, в офисе царил бардак, животные метались по клеткам, скулили, лаяли. Из восьми зверей, лишь пара когда-то имела хозяев.

Он решил их оставить. Если с ним что-нибудь случится, они станут голодать. Вряд ли найдется какой-нибудь добрый самаритянин, который будет приходить и кормить их. Мысль выпустить их даже не пришла ему в голову. Нельзя просто выпускать собак на волю.

У него перед глазами предстала картина: они приходят сюда с Наной, она помогает ему кормить и выгуливать животных. Ей всегда нравилось это делать. Он знал, ей понравится его офисный пёс — маленький бигль-кокер с заспанными глазами и очень стойким характером. Ей понравится, как он кладет морду на лапы, будто заскучавший на уроке ученик. Элейн не любила собак, но что бы ни случилось, это уже неважно. Так или иначе, они с Элейн договорятся и если Нана захочет собаку, та может жить с Фрэнком.

Фрэнк выгулял собак. Затем он взял листок бумаги и написал: «Пожалуйста, позаботьтесь о животных. Убедитесь, что им хватает еды и воды. Бело-серый питбуль из седьмой клетки опасен, осторожней с ним. И, пожалуйста, не крадите ничего. Это государственная собственность». Это письмо он прикрепил ко входной двери. Потом какое-то время сидел с офисным псом и трепал его за ухом.

— Посмотри на себя — лепетал он. — Ты, только посмотри на себя.

Когда он вернулся к пикапу и направился обратно к блокпосту, часы на башне показывали 01:11. Штурм был запланирован на 04:30, за два часа до рассвета.

7.

На противоположной стороне забора, рядом с тюремной спортплощадкой двое людей, скрыв лица за платками тушили горящую гору шин. Через прибор ночного видения струя огнетушителя сияла ярким фосфоресцирующим светом, а люди были подсвечены жёлтым. Билли Уэттермор не знал большого парня, но с мелким был знаком хорошо.

— Засранец в шляпе — это член городского совета Миллер. Берт Миллер, — сказал он Вилли Бёрку.

Как занятно всё сошлось. Во время учёбы в старших классах Билли, будучи членом Национального общества почета[125], посетил городской совет. Там он был вынужден выслушивать разглагольствования члена совета Миллера относительно гомосексуализма.

— Это же мутация, — вещал Миллер, а Билл всё ждал, когда же эта пытка закончится. — Если всех геев, вдруг удалить из общества, может, удастся остановить распространение этой мутации. Но, раз это невозможно, мы вынуждены признать, что они тоже люди, так, ведь?

За последующие десять с лишним лет многое произошло. Билли был родом из сельской местности и вырос упорным парнем, поэтому по окончании колледжа он вернулся в родной городок в Аппалачах, несмотря на политическую обстановку. Среди местных его сексуальные предпочтения всегда оказывались на первом месте. Подобная жизнь в течение почти двух десятков лет с начала XXI века жутко раздражала Билли. Он этого и не показывал, потому что его раздражение даст остальным то, чего они не заслуживают.

Однако, несмотря ни на что, сама мысль всадить пулю в грязь перед лицом Берта Миллера, чтобы тот как следует обгадился в штаны, оказалась весьма заманчивой.

— Сейчас я его шугану от шин, Вилли.

— Нет, — послышался голос не со стороны Вилли, а откуда-то сзади.

В дверном проёме материализовался Норкросс. В сгустившейся тьме не было видно его лица, лишь отдаленные блики пламени плясали на линзах его очков.

— Нет? — переспросил Билли.

— Нет, — повторил Клинт и большим пальцем левой руки потёр костяшки на правой. — Стреляй по ногам.

— Серьезно? — Билли доводилось стрелять, но по людям ещё никогда не приходилось.

Вилли Бёрк издал хмыкающий звук.

— Док, пуля в ногу может и убить.

Клинт кивнул в знак понимания.

— Нужно продержаться. Билли, стреляй по ногам. Этого хватит, чтобы показать им, что мы тут не в игры играем.

— Ну, ладно, — ответил Билли.

Он прильнул к окуляру оптического прицела. Здоровенный, как придорожная вывеска силуэт члена городского совета Миллера находился за двумя рядами решетки забора, на нём была видна широкополая шляпа, в руках он держал огнетушитель. Перекрестье прицела замерло на его левом колене. Билли, конечно, был рад, что его мишенью оказался такой конченный мудак, но делать этого ему, всё равно, не хотелось.

Он взвёл курок.

8.

Указания Эви были следующими:

— Не показываться на людях и воздержаться от убийств до наступления дня;

— Вскрыть коконы Кейли и Мойры;

— Наслаждаться жизнью!

— Лады, — согласилась Ангелочек. — Только ты уверена, что Кей и Мойра не сожрут меня, пока я будут наслаждаться жизнью?

— Вполне уверена, — ответила ей Эви.

— Ну и славно.

— Откройте её камеру, — приказала Эви крысам, явившимся из дыры в стене возле душевой. Одна из крыс остановилась перед камерой Ангелочка. На неё взобралась другая, на вторую третья. Возникла серая крысиная башня, чем-то похожая на гору мороженного. Когда самая нижняя крыса пискнула, задыхаясь, Эви разочарованно вздохнула.

— О, прости меня, Мать, — произнесла она.

— Ну, ты глянь на этот цирк, — заворожено произнесла Ангелочек. — Ты могла бы этим неплохо заработать, сестрёнка.

Самая верхняя крыса была совсем крошечной, практически детенышем. Она пролезла в замочную скважину, Эви переселилась в её сознание и крошечными крысиными лапками принялась двигать механизмы замка с силой, неподвластной ни одной крысе. Дверь камеры открылась.

Ангелочек принесла из душевой пару полотенец, скомкала их и сунула под одеяло. Если кто-нибудь заглянет в камеру, он решит, что она, наконец, уснула.

Ангелочек направилась в крыло «С», где находилось большинство уснувших женщин.

— До свидания, Ангелочек, — сказала ей Эви.

— Ага, — отозвалась та. — Увидимся, — она замерла в дверном проёме. — Ты слышала крик?

Эви слышала. Она знала, что это Берт Миллер получил пулю в ногу. Его вопль донесся до тюрьмы по вентиляционным шахтам. У Ангелочка не было нужды убеждаться в этом самой.

— Не переживай, — сказала ей Эви. — Это, всего лишь мужчина.

— А. Ну, да, — ответила та и ушла.

9.

Всё время разговора между Эви и Ангелочком Джанет Сорли просидела у стены, прислушиваясь и вникая. Она повернулась к Дамиану, уже много лет, как мёртвому и похороненному в сотнях километров отсюда, но, по-прежнему, сидящему рядом с ней. У него в голени торчала отвёртка. С голени на пол стекала кровь, но кровь эта была неосязаема для Джанет. Что было странно, ведь она сидела в целой луже крови.

— Ты видал? — спросила она. — Крыс?

— Ага, — ответил Дамиан. Тон его голоса был высоким и скрипучим, похожим на её собственный. — Я видел крысок, Джанет.

Когда он снова появился в её жизни, он был нормальным, но сейчас начал раздражать.

— Эти крысы точно такие же, как и те, что сгрызли мой труп, когда ты меня убила, Джанет.

— Прости, — она коснулась своего лица. Ей казалось, она плакала, но лицо оставалось сухим. Джанет изо всех сил поскребла ногтями лоб, пытаясь вызвать боль. Ей очень не хотелось сходить с ума.

— На-ка. Сама посмотри, — Дамиан наклонился к ней почти вплотную. — Догрызли до самого костного мозга.

Джанет не хотелось смотреть, ей хотелось закрыть глаза, но если она это сделает, то тут же уснёт.

— Что за мать позволит сделать подобное с отцом собственного ребенка? Убьёт и отдаст его плоть на растерзание крысам, как какую-то шоколадку?

— Джанет, — позвала Эви. — Эй, иди сюда.

— Не обращай внимания на эту сучку, Дженни, — сказал Дамиан. У него изо рта вывалился крысёнок и упал на колени Джанет. Она вскрикнула и попыталась его смахнуть, как он исчез. — Посмотри на меня. На меня смотри, паскуда!

— Я рада, что ты не спишь, Джанет, — продолжала Эви. — Рада, что ты меня не слушаешь. На той стороне что-то происходит и я должна бы радоваться этому, но, кажется, с годами становлюсь только мягче. Это уже не в первый раз, чтобы считаться случайностью, поэтому мне нужны чёткие свидетельства.

— Ты о чём? — у Джанет заболело горло. У неё уже всё болело.

— Хочешь снова увидеть Бобби?

— Разумеется, хочу, — ответила Джанет, не обращая внимания на Дамиана. Сделать это оказалось не так уж сложно. — Разумеется, я хочу увидеть сына.

— Ладненько. Значит, слушай. Между двумя мирами существуют тайные ходы — туннели. Все уснувшие женщины проходят сквозь один из них. Но есть и другой — очень особенный. Он находится возле одного особого дерева. Только он ведет в обе стороны. Понимаешь?

— Нет.

— Поймёшь, — сказала Эви. — На той стороне есть женщина и она его закроет, если её не остановить. Я уважаю её взгляды, разделяю мысль о том, что мужчины по эту сторону Древа совершили достаточно ужасных дел и ничто не способно изменить этот вывод. Однако я считаю, что каждый заслуживает идти своим путём. Одна женщина — один голос. И Элейн Наттинг не имеет права решать за всех.

Эви вплотную приблизилась к решеткам камеры. Из её висков выросли зеленые волосинки, глаза окрасились в рыжеватый цвет и стали похожи на тигриные. В волосах у неё собирались мотыльки. Она же чудовище, подумала об Эви Джанет, и она прекрасна.

— И как это связано с Бобби?

— Если Древо сгорит, проход будет уничтожен. Никто уже не вернется назад. Ни ты, ни другие женщины, Джанет. Процесс станет необратимым.

— Не, не, не, он уже стал необратимым, — подал голос Дамиан. — Ложись спать, Джанет.

— Заткнись, уже! Ты же мёртв! — выкрикнула Джанет. — Мне жаль, что я тебя убила, и я бы сделала всё, чтобы повернуть время вспять. Но ты жестоко со мной обращался, так что завали ебало!

Её крик эхом разнесся по узким коридорам крыла «А». Дамиан исчез.

— Ну, вот, — сказала Эви. — Очень мужественный поступок! Слушай, Джанет: закрой глаза. Ты пройдешь через туннель — свой собственный туннель — но помнить об этом ты не будешь.

Этот момент, Джанет, кажется, поняла.

— Потому что я буду спать?

— Именно! Оказавшись на той стороне, ты почувствуешь себя как никогда хорошо. Тебя будет сопровождать лис. Он отведет, куда нужно. Помни: Бобби и Древо. Одно зависит от другого.

Джанет закрыла глаза. Бобби, напомнила она себе. Бобби, Древо и туннель, ведущий в обе стороны. Женщина по имени Элейн, которая хочет этот проход закрыть. Следовать за лисом. Она досчитала до пяти, но ничего не изменилось. За исключением Эви, превратившейся в Зеленую Женщину[126]. Она будто сама стала деревом.

Затем она почувствовала, как щеки что-то коснулось и принялось заплетаться в кружево.

10.

Получив рану, Берт Миллер заорал и продолжал орать, пока товарищ оттаскивал его в сторону. Клинт одолжил у Билли оптический прицел и посмотрел сам. Человек в желтой куртке прижимал руки к бедру, а другой тащил его за подмышки.

— Хорошо. Спасибо, — Клинт вернул винтовку Билли Уэттермору. Вилли Бёрк осторожно смотрел на обоих, в его глазах читалась смесь восхищения и настороженности.

Клинт вернулся внутрь. Дверь ведущая в небольшой спортзал была раскрыта и подперта кирпичом.

Для маскировки они погасили свет во всей тюрьме, оставив только экстренные красные огни. От деревянного паркета баскетбольной площадки отражались ярко-красные огоньки. Клинт остановился под кольцом и замер, восстанавливая душевное равновесие. Сердце бешено колотилось в груди. Ему не было страшно, он не был рад происходящему, но он был здесь.

Клинт напомнил себе о чувстве эйфории, но она никак не была похожа на то чувство удовлетворения, которое он испытывал в данный момент. Он одновременно и переставал быть собой и возвращался к себе. Только он не понимал, к какому именно себе. Он лишь понимал, что молочный коктейль у него и Гири никогда его у него не отобрать. То, что Гири был неправ, его почти не волновало.

«Аврора» — не вирус, а колдовство. И Эви никакая не женщина, не человек, даже. Нельзя при помощи молотка исправить то, что находилось за гранью этой реальности, а именно этим занимались Фрэнк Гири, Терри Кумбс и остальные мужчины за забором тюрьмы. Для этого требовались другие средства. Клинту это казалось очевидным, и должно было, по идее, быть очевидным для остальных, ведь все они — далеко не глупые люди, но почему-то не стало. Так что Клинту придется применить собственный молот, чтобы остановить их.

Это они первыми начали! Как по-детски! И, ведь, правда!

Логический механизм скрипел ржавыми шестеренками. Клинт несколько раз ударил в стену, искренне желая, чтобы на её месте оказался живой человек. Он подумал о пиротерапии — способе борьбы с лихорадкой. Какое-то время этот способ являлся передовым в лечении, за исключением случаев малярии, но для пациентов он становился настоящей пыткой. Иногда он помогал, иногда наоборот. Являлась ли Эви для всех них пиротерапевтом или сама была этим методом? А что если она одновременно и врач и лекарство?

Что если, приказав Билли Уэттермору стрелять в Берта Миллера он сам санкционировал применение этого лекарства?

11.

Со стороны спортзала послышались шаги. Ангелочек только что вышла из будки охраны со связкой ключей в правой руке. Самый длинный ключ она зажала между указательным и средним пальцами. Как-то раз она ткнула старого ковбоя на парковке где-то в Огайо в ухо заточенным ключом. Убить его она не убила, но ему это не понравилось точно. Ангелочек тогда забрала у него бумажник, дешевенькое обручальное кольцо, лотерейные билеты и сняла серебряную пряжку с ремня. Самого ковбоя она тогда оставила в живых.

Мимо будки, не останавливаясь, прошел доктор Норкросс. Ангелочек подумала о том, чтобы осторожно зайти ему за спину и со всей силы ткнуть ключом в шею. Мысль эта ей понравилась, но она уже пообещала Эви никого не убивать до наступления дня. Ангелочек очень сильно не хотела огорчать эту ведьму, поэтому она позволила доктору пройти мимо.

Ангелочек направилась в крыло «С», где находилась камера Мойры и Кейли. На нижней койке, у самого края, определенно лежало невысокое и широкое тело Мойры. Сюда её принесли после того, как она отправилась в страну снов в крыле «А». Кейли лежала там же, у стены. Ангелочек не стала вдаваться в подробности слов Эви о том, что души этих женщин мертвы, но решила проявить крайнюю осторожность.

Кончиком ключа она аккуратно разрезала паутину на лице Мойры. Та с треском расползлась и обнажились её пухлые красные щёки. Это лицо вполне могло бы стать торговой маркой какой-нибудь «домашней» еды, чего-нибудь, вроде «Кукурузного хлеба мамы Мойры» или «Мягкого сиропа Данбартон». Ангелочек отскочила к двери, на случай, если Мойра бросится на неё.

Женщина на койке медленно села.

— Мойра?

Мойра Данбартон моргнула и уставилась на Ангелочка. Глаза у неё были фиолетовыми. Она высвободила из кокона сначала правую руку, затем левую и сложила ладони на коленях.

Через пару минут, когда ничего так и не произошло, Ангелочек рискнула войти в камеру вновь.

— Я не собираюсь причинять тебе вред, Мо-мо. Но если ты на меня нападешь, я тебя грохну.

Женщина сидела молча, уставившись в стену.

Тем же ключом Ангелочек разрезала кокон на лице Кейли. И в этот раз, она заблаговременно выбежала из камеры.

Повторилось то же самое: Кейли выпрямилась, сняла с себя верхнюю часть кокона, будто какое-то платье и уставилась черными глазами в стену. Женщины сидели плечом к плечу, в их волосах, на шеях, на подбородках лежали остатки паутины. Они были похожи на привидений из дешевого ужастика.

— Вы там как? — спросила Ангелочек.

Женщины не ответили. Казалось, они даже не дышали.

— Вы, хоть знаете, где находитесь? — поинтересовалась Ангелочек. Она уже не нервничала, ей было любопытно.

Они молчали. В их глазах не было заметно ни малейшего отражения сознания. От них пахло сырой землей. Ангелочек решила, что именно так пахнут покойники.

— Ладно. Хорошо, — сказала она, будто получила какой-то ответ. — Давайте-ка сами, — она, было, подумала добавить что-нибудь ободряющее, но решила этого не делать.

Ангелочек прошла в столярную мастерскую и открыла ящики с инструментом. В рукаве она спрятала длинное сверло, в один носок она сунула отвертку, а в другой стамеску.

Затем она легла под стол и посмотрела в сторону окна, за которым начинал заниматься рассвет. Спать ей совершенно не хотелось.

12.

Лицо Джанет покрылось белыми нитями, постепенно закрывая его целиком. Клинт присел рядом с ней, ему хотелось взять её за руку, но он не стал.

— Ты была хорошим человеком, — сказал он ей. — Твой сын любил тебя.

— Она и есть хороший человек. И сын до сих пор её любит. Она не умерла, она спит.

Клинт подошел к камере Эви.

— Это ты так говоришь.

Она присела на корточки.

— Такое впечатление, что у вас открылось второе дыхание, Клинт.

Её внешний вид — наклонённая голова, глянцевые черные волосы, ниспадающие на лицо — говорил о том, что она подавлена.

— Я ещё с вами. Но это ненадолго.

— Ненадолго.

— Ну и голос у того мужика, которого подстрелил Уэттермор! Я его даже отсюда слышу.

В её словах не слышалось никакой радости. Просто, констатация факта.

— Людям не нравится, когда в них стреляют. Это больно. Вдруг, ты не знала.

— Сегодня ночью было уничтожено здание муниципалитета. Те, кто его взорвал, обвинили во всём вас. Шериф Кумбс ушёл. Фрэнк Гири приведет людей утром. Вас это удивляет, Клинт?

Его это не удивляло.

— У тебя очень хорошо получается добиваться своего, Эви. Я не стану тебя с этим поздравлять.

— А теперь, подумайте о Лиле и остальных женщинах по ту сторону Древа. Поверьте, у них всё хорошо. Они строят нечто новое, нечто хорошее. Они рожают мужчин. Лучших мужчин, они будут воспитаны женщинами, они будут познавать себя и познавать окружающий мир.

— Природа, всё равно, возьмёт своё. Их мужское начало. Один поднимет руку на другого. Поверь мне, Эви. Перед тобой человек, который кое-что в этом понимает.

— Верно, — согласилась Эви. — Но подобного рода агрессия имеет не гендерную природу, а общечеловеческую. Если вы сомневаетесь в том, что женщины могут быть агрессивны, спросите офицера Лэмпли.

— Она сейчас, уже, наверное, спит, — сказал Клинт.

Эви улыбнулась так, будто считала иначе.

— Я не настолько глупа, чтобы говорить вам, будто женщины на той стороне живут в утопии. У них появилась возможность начать всё заново и есть вероятность закончить на позитивной ноте. И вы стоите на пути этой возможности. Вы лично и все остальные мужчины. Я хочу, чтобы вы об этом знали. Если вы позволите мне умереть, те женщины получать шанс жить так, как они сами пожелают.

— Жить по твоему выбору, — собственный голос послышался ему сухим.

Существо в камере постучало пальцами по полу.

— Когда полицейский участок взорвался, там была Линни Марс. Она ушла навеки. И выбора у неё никакого не было.

— Ты отняла его у неё, — заметил Клинт.

— Мы можем продолжать этот спор вечно. Идите, Клинт, воюйте. Именно это мужчины умеют лучше всего. Сделайте так, чтобы я увидела ещё один рассвет.

Глава 13

1.

Когда над лесом позади женской тюрьмы Дулинга взошло солнце, вдоль Уэст Левин выстроилась колонна из трёх бульдозеров «Катерпиллар». Два из них были 43-тонными машинами модели D9 и один 92-тонным модели D11. В штурмовую группу входило 18 человек. 15 из них находились вместе с бульдозерами — они должны будут зайти через главный вход, а трое расположились вокруг забора. Миллеру перевязали раненую ногу и оставили на блокпосту в компании бутылки обезболивающего.

Фрэнк разделил свою группу из двенадцати человек на 3 четверки. Каждая группа была закреплена за своим бульдозером, который использовала, как укрытие. Окна бульдозеров они заколотили кусками железа. За рулем самого первого сидел бывший полицейский Джек Альбертсон, во втором находился тренер Джей-Ти Уиттсток, а бывший обладатель «Золотой перчатки» Карсон Стратерс вёл третий. Сам Фрэнк находился возле первого, где сидел Альбертсон.

В лесу остались офицер Элмор Перл, охотник Дрю Т. Барри (его контора лежала в руинах) и Дон Питерс.

2.

Клинт заметил колонну бульдозеров из окна одной из камер крыла «В» и побежал вниз, натягивая на ходу бронежилет.

— Ну, что, док, понеслась пизда по кочкам, — спокойно сказал ему вслед Скотт Хьюз.

— Как будто, тебя оставят в живых, когда зайдут внутрь, — ответил ему Клинт и его слова стёрли улыбку с лица Скотта.

Клинт пробежал по Бродвею, остановился возле комнаты для гостей.

— Рэнд, они идут. Готовь газ.

— Понял, — ответил Рэнд со своего ложа в дальнем конце комнаты и взял в руки заготовленный заранее противогаз.

Клинт продолжил путь в дежурное помещение у главной двери.

Мимо него проходили все, кто попадал в тюрьму. Там было длинное окно, за которым виднелось крохотное помещение со шкафами для персональных бейджиков, пульт, такой же, как и в будке охраны и у главных ворот, и мониторы, дававшие картинку с разных точек в тюрьме. За пультом сидел Тиг.

Клинт постучал в дверь и она открылась.

— Что на мониторах?

— В объективы светит солнце, так что, если за бульдозерами кто-то и идёт, я их не вижу, пока.

У них было 8 или 9 гранат со слезоточивым газом. На главном мониторе Клинт увидел, как на парковку упало несколько штук, устилая всё вокруг сизым дымом, смешивавшимся с гарью, которую производили подожженные покрышки. Он сказал Тигу продолжать следить и выбежал.

Следующей его целью была комната отдыха. Там за столом, заваленным игральными картами и кружками с кофе сидели Джаред и Микаэла.

— Прячьтесь. Начинается.

Микаэла отсалютовала ему чашкой кофе.

— Простите, док. Я уже в том возрасте, когда можно голосовать и всё такое. Так что я останусь здесь. Никогда не знаешь, откуда может свалиться Пулитцер[127].

Лицо Джареда было бледным как мел. Он посмотрел на Микаэлу, затем на отца.

— Хорошо, — сказал Клинт. — Ограничивать свободу прессы я не намерен. Джаред спрячься и не говори мне, куда.

Клинт выбежал раньше, чем тот смог ответить. К тому моменту, когда он добежал до двери, ведущей наружу к бетонному сараю, он начала выдыхаться. Он не предлагал Лиле бегать до первого утра «авроры» по той причине, что не желал, чтобы она ограничивала свой темп ради него. Его бы это сильно смутило. В чём же был корень этого решения — лень или тщеславие? Клинт пообещал себе обдумать этот вопрос, когда выдастся свободная минутка и, если он переживёт это утро и вновь увидится с женой, снова предложить ей бегать по утрам.

— На дороге три бульдозера, — сообщил он, выходя наружу.

— Мы в курсе, — ответил Вилли Бёрк. Он встал со своего места и подошел к Клинту. Его бронежилет и свисавшие вдоль бёдер красные подтяжки довольно сильно контрастировали друг с другом. — Тиг сообщил по рации. Билли держит северную сторону. Я засяду здесь и попробую сделать пару точных выстрелов. Можете присоединиться ко мне, только возьмите это, — сказал он и протянул Клинту противогаз.

3.

Оказавшись перед главными воротами, Фрэнк постучал по борту бульдозера — сигнал Альбертсону, что нужно поворачивать на 90 градусов. Джек так и сделал — начал медленно поворачивать вправо. Люди начали перемещаться за бульдозер, дабы металлическая махина оставалась между ними и зданием тюрьмы. На Фрэнке был надет бронежилет, а в руке он держал пистолет «глок». Вдоль дороги тянулись струи сизого дыма. Это было ожидаемо, до Фрэнка доносились шлепки выпущенных на парковку гранат с газом. Много их быть не должно. В оружейной комнате участка противогазов и масок было гораздо больше, чем гранат.

Первый бульдозер завершил манёвр и четыре человека забрались на его заднюю часть, прижавшись друг к другу плечом к плечу.

Находящийся в кабине Джек Альбертсон находился в безопасности, металлический щит был поднят максимально высоко, что полностью перекрывало обзор. Он нажал на педаль газа и тронулся вперед.

Фрэнк включил рацию, хотя таковые были далеко не у всех в отряде. Он решил, что остальным передадут устно.

— Всем приготовиться. Сейчас начнётся.

И ради бога, подумал он, поменьше крови. Штурм ещё не начался, а они уже потеряли двоих.

4.

— Что думаешь? — спросил Клинт у Вилли.

Перед ними первый бульдозер, высоко подняв грейдер, медленно тащился вперед. На долю секунды за громадой машины промелькнул чей-то силуэт.

Вилли не ответил. Старый самогонщик в этот момент мысленно находился в отдельно расположенном филиале ада в юго-восточной Азии в 1968-м. Всё было тихо и спокойно, под самым горлом хлюпала вода, над головой витал плотный дым, а между всем этим был зажат он. Всё было тихо, рядом с ним всплыла большая красно-сине-желтая птица, мёртвая, с закатившимися глазами. Птица эта казалась такой яркой и нелепо выглядящей при таком свете. Она проплыла мимо него, задев плечо Вилли, и течение унесло её прочь в дымку.

Однажды он рассказал об этом случае сестре. «Никогда таких птиц раньше не видел. Ни разу за всю службу. И потом, тоже, конечно, не встречал. Иногда мне кажется, что она была последняя из своего вида». К тому времени болезнь Альцгеймера уже почти целиком поразила её разум, но в тот момент, ещё оставался небольшой уголок сознания и она сказала: «Может, это была просто… боль, Вилли». И он ей ответил: «Ты же знаешь, я очень тебя люблю». Сестра покраснела.

Грейдер бульдозера врезался в тюремный забор, послышался скрежет. Решетка подалась вперед, прогнулась и рухнула прямо на второй, внутренний забор. Бульдозер продолжал неумолимо давить ограждение, его окутал клубок слезоточивого газа. Вторая ограда тоже рухнула, под гусеницами машины заскрипели обломки. Бульдозер продолжил свой путь, в его передней части застрял кусок колючей проволоки.

За ним, тем же путём проследовали остальные машины. С левой стороны от бульдозера показался ботинок, Вилли выстрелил. Человек вскрикнул и свалился с машины, не выпуская из рук дробовик. Им оказался какой-то кривоногий коротышка в противогазе и бронежилете. Это был владелец «Скрипучего колеса» Падж Мэроун, но Вилли, всё равно не узнал бы его — он уже много лет не бывал в барах. Хоть голова и торс мужчины были спрятаны за бульдозером, его руки и ноги торчали наружу. Для Вилли этого оказалось достаточно, он совершенно не желал никого убивать без необходимости. Он снова выстрелил, не туда, куда хотел, но этого хватило. 5,56мм пуля, выпущенная из автоматической винтовки М4, ещё вчера принадлежавшей департаменту полиции Дулинга, снесла Паджу большой палец на руке.

Из-за бульдозера высунулась рука, чтобы втащить раненого под прикрытие машины. Очень понятный жест, однако, совершенно неразумный. Рука принадлежала бывшему полицейскому Нейту Макги и именно ей он прошлым вечером спустил на игру в кости почти сотню долларов. В голове у Нейта мелькнули две ложные мысли. Первая: если бы он точно знал, что миссис Макги однажды проснётся, то вообще бы не стал играть в азартные игры. И вторая: с этим ранением чёрная полоса в его жизни, наконец, прервалась. Оказалось, не так. Вилли выстрелил в третий раз, целясь в локоть высунутой руки. Послышался вскрик и Макги упал на землю. Вилли потратил ещё четыре пули, проверяя на крепость металлический заслон на кабине, но услышал лишь рикошет.

Из-за первого бульдозера высунулся Фрэнк и произвел несколько выстрелов в сторону Вилли. В 1968-м Вилли быстро бы определил по положению руки Фрэнка и направлению ствола, что тот промажет, остался бы на месте и снял его. Но 1968 год случился 50 лет назад и выстрелы в твою сторону слегка выбивают из колеи. Вилли и Клинт пригнулись.

К тому моменту, как машина Джека Альбертсона, скрипя мусором под гусеницами, преодолела дымовую завесу и направилась прямиком на дом на колесах, перегораживавший главный вход, второй бульдозер, за рулём которого сидел тренер Уиттсток преодолел пролом в заборе.

Как Джек Альбертсон перед ним и Карсон Стратерс позади, Уиттсток поднял грейдер бульдозера так, чтобы тот мог его защитить. Он слышал выстрелы, слышал крики, но он совершенно не видел, лежавшего на земле и державшегося за локоть Нейта Макги. И когда гусеницы проехались по нему, Уиттсток решил, что это была очередная сгоревшая покрышка.

Он издал радостный вопль. Он прорывался вперёд с тем же упорством, какому постоянно учил своих игроков, неумолимо и безжалостно.

Сидевший на своей позиции у окна в комнате отдыха Рэнд какое-то время выжидал, пока первый бульдозер преодолеет половину пути от дыры в заборе к главному входу. Затем он начал стрелять, пули попадали по машине, рикошетя и не причиняя никакого вреда.

Пит Ордуэй, братья Уиттсток и Дэн «Отрава» Трит, сидевшие на второй машине, внезапно увидели перед собой раздавленное тело Нейта Макги. Маска на его лице была густо залита кровью, тело представляло собой месиво из внутренних органов и пластин бронежилета. Из-под гусениц вылетали куски плоти. Руп Уиттсток закричал, отскочил в сторону и оказался в прямой видимости у Рэнда Куигли.

Первая пуля Рэнда пролетела от цели на расстоянии нескольких сантиметров, вторая в считанных миллиметрах. Рэнд тихо выругался и третью пулю отправил прямо в спину Рупа. Пуля попала в бронежилет и тот качнулся вперёд. Пытаясь сохранить равновесие, он вскинул руки, как болельщик на стадионе, запускающий волну. Рэнд выстрели в четвертый раз, целясь ещё ниже. Пуля попала в ягодицы и парень упал.

Офицер Трит сохранил концентрацию. Прошел всего год, как он завершил службу в 82-й воздушно-десантной дивизии и пока не растерял сноровку под обстрелом, каковую Вилли Бёрк утратил уже много лет назад. Без лишних раздумий он спрыгнул с бульдозера. На самом деле, он даже наслаждался переходом в боевой режим. Бой для него был возможностью хоть ненадолго перестать думать о собственной дочери Элис, лежавшей в данный момент на столе в их доме, опутанной паутиной, вместо того, чтобы наслаждаться жизнью второклассницы. Бой позволял ему ненадолго забыть о годовалом сынишке, оставленном на попечении других мужчин. Выбежав из укрытия, Отрава открыл огонь из автоматической винтовки.

Торчавший в окне Рэнд, упал на стол, на котором стоял. По затылку и шее покатилась бетонная крошка.

Отрава схватил Рупа и потащил под прикрытие тлеющих покрышек.

Головная машина врезалась в заднюю часть дома на колёсах и вдавила её во входную дверь, послышался грохот металла и звон бьющегося стекла.

5.

Джаред сидел на полу прачечной, пока Микаэла заваливала его кучей грязного белья.

— Я похож на дурака, — сказал он.

— Нет, ты не похож на дурака.

— Чувствую себя, как баба.

Микаэлу раздражало это сравнение, а учитывая, стрельбу снаружи, просто бесило. Это сравнение предполагало некую мягкость, но, хоть Микаэла сама и была женщиной, мягкой она не являлась. Дженис Коутс вырастила её отнюдь не мягкой. Она взяла с пола платок и слегка, не сильно, но ощутимо хлестнула парня по лицу.

— Э! — вскрикнул Джаред, хватаясь за лицо.

— Никогда так не говори.

— Что не говорить?

— Не употребляй слово «баба», имея в виду трусость. Если твоя мать тебе этого не объяснила, то ей, определенно, стоило бы, — Микаэла швырнула платок ему на лицо.

6.

— Это, блядь, просто преступление, если никто не снимает всё это на камеру, — заметил Лоу. Через оптический прицел гранатомёта он видел, как второй бульдозер проехался прямо по бедняге, видел, как с него соскочил какой-то Рэмбо, начал стрелять и самоотверженно бросился на помощь товарищу. Он не без восхищения наблюдал, как первая машина впечатала дом на колёсах во входные двери. Завязался настоящий бой и будет даже лучше, если они приправят это блюдо тремя-четырьмя выстрелами из гранатомёта.

— Когда мы уже начнём? — спросил Мэй.

— Как только копы увязнут в этом ещё глубже.

— А как мы найдём Китти? Там же полно этих коконов.

Лоу не понравилось нытьё брата.

— Если осматривать каждую, времени, конечно, потратим много. Поэтому мы просто сожжём их всех к хуям. Учитывая обстоятельства, думаю, мы можем надеяться на благоприятный исход. Так, что, повеселимся? Или, может, я буду стрелять, а не ты?

— Хорош, Лоу. Я такого не говорил, — возмутился Мэй. — Давай по-честному.

7.

На 32 уровне «Бум Тауна» в игру Эви начали вмешиваться маленькие розовые пауки. Пауки кусали пузыри и превращали их в мигающие синие звёздочки, что полностью рушило весь её труд. В крыло «А», то и дело доносился звук стрельбы, но Эви не обращала на это никакого внимания. Она бесчисленное множество раз слышала звуки боя. Её сильнее беспокоили розовые пауки.

— Как нехорошо, — сказала она, ни к кому не обращаясь и продолжая терпеливо собирать линии. Эви была совершенно расслаблена. Во время игры её тело парило в нескольких сантиметрах от поверхности койки.

8.

Прямо напротив позиции Билли Уэттермора на северной стороне тюрьмы, в роще напротив сарая, зашевелились кусты. Он незамедлительно выпустил в эти кусты дюжину пуль. Те затрещали и задрожали.

Дрю Т. Барри являлся отличным страховым агентом и всегда верно оценивал риски, поэтому находился весьма далеко от траектории полёта пуль, выпущенных Билли. Вместо этого, с осторожностью, которая не только делала его первым человеком, к кому жители Дулинга обращались за помощью в вопросах компенсации, но и превратила в первоклассного охотника, он задержал двух других бойцов — Перла и Питерса — в лесу позади тюремного спортзала. Реакция, последовавшая на брошенный в кусты камень, подтвердила его предположения: там есть отдельный вход и он охраняется.

— Офицер? — позвал Дрю.

Они сидели у основания дуба. Метрах в пяти от них на землю потихоньку падали сбитые выстрелами листья. Судя по звуку, стрелок находился примерно в тридцати метрах за забором, около стены здания.

— Чего? — ответил ему Дон Питерс. По его напряженному лицу тёк пот. Он тащил мешок с противогазами и кусачками.

— Я не тебе, а настоящему офицеру, — отмахнулся от него Дрю Т. Барри.

— А? — откликнулся Перл.

— Если я убью того стрелка меня не обвинят в убийстве? Гири и Кумбс готовы поклясться, что мы действуем в рамках закона, помогая вам исполнять свои обязанности?

— Ага. Слово скаута, — Элмор Перл поднял руку, изображая торжественную клятву — три пальца вверх, согнув большой и мизинец.

Питерс сплюнул.

— Хочешь, чтобы я вернулся в офис и принес тебе нотариально заверенный приказ?

Дрю Т. Барри проигнорировал подколку, приказал бойцам сидеть на месте, а сам пополз обратно в лес, держа за спиной верную винтовку.

9.

Бульдозер остановился, но Фрэнк продолжал целиться в юго-западный угол здания, ожидая, когда высунется засевший там стрелок. Стрельба встряхнула его, вернула чувство реальности. От вида крови его начало подташнивать, в воздухе висели плотные облака слезоточивого газа, однако он, всё равно, был полон решимости. Ему было страшно, но раскаяния он не испытывал. Его жизнь принадлежала Нане, поэтому был приемлем любой риск.

К нему присоединился Кронски.

— Живее давай, — сказал ему Фрэнк. — Чем быстрее всё закончится, тем лучше.

— Это уж точно, начальник, — ответил Кронски, стоя на одном колене. Он открыл сумку, вытащил из неё связку динамита и прикрепил к ней запал.

Раскрылась дверца кабины бульдозера. Из кабины выбрался Джек Альбертсон с 9мм пистолетом в руке.

— Прикрой нас от вон тех мудил, — сказал ему Кронски, указывая на позицию, где сидел Вилли Бёрк. Затем Кронски повернулся к Фрэнку — Давай, займись делом.

Вдвоём они, пригнувшись, медленно пошли вдоль северо-западной стены. Под разбитым окном, где сидел один из оборонявшихся, Кронски остановился. Из окна высунулся ствол винтовки.

— Хватай её, — сказал Кронски.

Фрэнк, ни секунды не задумываясь, выбросил вверх левую руку и схватил ствол. Послышалось сдавленное ругательство. Кронски чиркнул зажигалкой, поджёг запал и бросил связку в окно. Фрэнк выпустил ствол винтовки и рухнул наземь.

Через 30 секунд раздался оглушительный грохот. Из оконного проёма вылетела бетонная крошка вперемежку с ошмётками человеческой плоти.

10.

Земля под ногами вздрогнула и издала возмущённый рёв.

Клинт, сидевший с Вилли Бёрком у западной стены, видел лишь клубы газа над парковкой и не заметил, что же именно взорвалось. Ударная волна окатила всё его тело, затронула каждый сустав. Оглушенный, он, вдруг понял, что события развивались не так, как он ожидал. Висевший на поясе пистолет, которым он, по странному стечению обстоятельств, ни разу, за все 15 лет брака, не смотря на увещевания Лилы сходить в тир, не пользовался, вдруг оказался у него в ладони.

Он обошел Вилли Бёрка и заметил фигуру, стоявшую у кабины первого бульдозера. Мужчина смотрел на облако пыли, вырывающееся из окна, где сидел Рэнд Куигли. Само окно, как и всё остальное вокруг этим утром, было разломано в клочья.

Джек Альбертсон не ожидал взрыва. Он вылез из кузова, чтобы оглядеться. Среди царящего хаоса он сохранял полное спокойствие. В детстве ему доводилось работать в шахте и пережить не один обвал. Он находился в замешательстве. Что это за люди, которые вместо того, чтобы выдать женщину, начинают стрелять? По его мнению, мир и без того, с каждым годом становился всё безумнее. Его личным Ватерлоо стало избрание Лилы Норкросс на должность шерифа Дулинга. Баба — шериф, подумать только! Трудно найти что-то более нелепое, чем это. Джек Альбертсон подал в отставку и отправился домой наслаждаться тихой холостяцкой жизнью.

Клинт вскинул пистолет, поймал в прицел спину мужчины и нажал на спусковой крючок. Звук выстрела оказался слегка приглушен противогазом. Клинт заметил, как человек откинул назад голову и сложился пополам.

О, боже, подумал Клинт, я его, кажется, знал.

— Живее, — выкрикнул Вилли, таща его к двери. Клинт последовал за ним, позволяя ногам самим выполнять свою работу. Сделать это оказалось гораздо проще, зная, что он кого-то уже убил. И от этого становилось только хуже.

Глава 14

1.

Когда Джанет открыла глаза, то увидела, что у камеры Эви лежал лис. Его морда покоилась на бетонном полу, сквозь трещины в котором выбивались зеленые пучки травы.

— Туннель, — напомнила Джанет сама себе. Что-то насчёт туннеля. Она обратилась к лису: — Неужели я прошла? Ничего не помню. Тебя прислала Эви?

Вопреки её ожиданиям, лис ничего не ответил. Во снах животные умели разговаривать, а всё вокруг так сильно походило на сон… и одновременно, так не походило. Лис зевнул, лениво взглянул на неё и поднялся.

Крыло «А» пустовало, в одной из стен зияла дыра. Сквозь эту дыру пробивались лучи утреннего солнца. Бетонный пол был покрыт инеем, таявшим по мере повышения температуры.

Я проснулась, подумала Джанет. Наконец-то, я проснулась.

Лис издал мяукающий звук и подбежал к дыре. Он взглянул на Джанет, снова мяукнул и исчез в проёме.

2.

Она протиснулась сквозь дыру и оказалась на заросшем травой и высохшими подсолнухами поле. От солнечного света Джанет сощурилась. Под ногами хрустела замерзшая трава, от холода её кожа под тюремной робой покрылась мурашками.

Свежий воздух и солнце пробудили её окончательно. Как будто она сбросила старую, измученную, утомлённую травмами и стрессом кожу. Джанет почувствовала себя обновлённой.

В траве мелькнул лис, ведя её на восточную сторону тюрьмы к Шоссе 31. Джанет пришлось идти очень быстро, несмотря на то, что глаза долго привыкали к яркому свету. Она оглянулась и посмотрела на тюрьму. Стены поросли ежевикой, перед главными воротами стоял ржавый остов бульдозера и смятый дом на колесах, тоже поросшие ежевикой. Из потрескавшейся парковки росли пучки необычной жёлтой травы. Вдоль дороги стояли другие машины. Джанет посмотрела в противоположном направлении. Забор завален, она видела торчащие из травы куски колючей проволоки. Джанет, хоть и не понимала причин произошедшего, но мгновенно догадалась, что именно здесь случилось. Да, это была женская тюрьма Дулинга, только, как будто, много-много лет спустя.

Её проводник взобрался на холм, отделявший Шоссе 31, перебежал дорогу и забежал в сине-зеленую лесную чащу на противоположной стороне. В темноте мелькнула лишь его оранжевая шкура.

Джанет перешла дорогу, не выпуская из вида яркий хвост. Её нога поскользнулась на гравии и ей пришлось хвататься за ветки, чтобы не упасть. Свежий воздух, запах древесной коры и прелых листьев под ногами обжигали ей горло и лёгкие. Она вышла из тюрьмы, будто в игре в «Монополию». Этот лес казался островком чудесной новой реальности, недосягаемой для мира промышленных пылесосов, приказов, бряцающих ключей, плача сокамерниц, всхлипов сокамерниц, секса сокамерниц, грохочущих дверей камер. Здесь она была сама себе хозяйка. Королева Джанет, ни много ни мало. Ей было так хорошо, гораздо лучше, чем она представляла себе в мечтах.

И всё же.

— Бобби, — прошептала она. Это имя она должна помнить и нести с собой по жизни. Поэтому остаться она не имела права.

3.

Джанет было трудно определить пройденное расстояние. Несколько лет подряд она лишь ходила кругами по огороженному дворику тюрьмы. Каждый круг равнялся, примерно половине километра. Продолжительный подъём на юго-западе потребовал от неё удлинить шаг, отчего мышцы, одновременно и стонали от боли и восторженно пели. Лис лишь однажды остановился, позволив ей нагнать его и, затем, снова побежал вперёд. Несмотря на прохладу, она вспотела. Воздух был такой, что складывалось впечатление, будто зима уже, вот-вот, была готова сдаться под натиском весны. Среди бурых стволов деревьев виднелась молодая зелень, а обнажённая почва стала мягкой.

Километра через три, может, четыре лис вывел Джанет к густо заросшему травой остову трейлера. На земле валялась древняя выцветшая полицейская лента. Она не имела никакого представления, сколько ещё нужно идти. В воздухе послышалось жужжание. Солнце уже довольно высоко стояло в небе, приближался полдень. Ей захотелось пить и есть. Оставалось надеяться, что на месте её ждала вода и пища. Банка холодной газировки была бы сейчас очень кстати! Но нет, нужно думать о Бобби. Снова увидеть его. Бежавший впереди лис исчез под аркой из поваленных деревьев.

Джанет спешно перебралась через кучу поросшего травой щебня. Когда-то здесь был небольшой сарай или хижина. Ветки ближайших деревьев облепили стаи мотыльков, похожих на какие-то странные необычные ракушки. Джанет внезапно подумала, что представший перед ней мир не был похож ни на что, знакомое ей прежде. Мотыльки сидели спокойно, но Джанет слышала исходящее от них потрескивание, будто они общались.

«Бобби» — как будто, говорили они. «Поздно начинать всё с начала» — как будто, говорили они.

Подъём, наконец, завершился. Среди деревьев Джанет видела сидевшего на пожухлой траве лиса. Она глубоко вдохнула. В нос ударил запах керосина — непривычный и совершенно необычный для такого места.

Джанет шагнула на поляну и увидела то, чего никогда не видела прежде. В этот момент она окончательно убедилась, что находится совсем не в Аппалачах.

4.

На поляне стоял белый тигр с длинными чёрными полосами на шкуре. Он повернул голову и взревел, как лев из заставки кинокомпании MGM. Позади него росло дерево — нет, Древо. Из земли вверх тянулись сотни стволов, переплетаясь между собой и переходя в поросшие мхом ветки, где резвились многочисленные птицы. В центре, под деревом свилась в клубок красная блестящая змея.

Лис подбежал к расщелине в основании дерева, обернулся, бросил на Джанет несколько лукавый взгляд и исчез внутри. Вот он — туннель между мирами. Этот туннель приведет её в мир, из которого она пришла, и где её ждал Бобби. Она двинулась вперед.

— Стоять. Руки подыми.

Перед ней в траве по колено стояла женщина в жёлтой клетчатой рубашке и синих джинсах. Она держала в руке пистолет и целилась прямо в Джанет. Она вышла из-за ствола дерева, который в своём основании был шириной с дом. В свободной руке она держала канистру с синей полосой.

— Ни шагу дальше. Ты, ведь, новенькая, да? Судя по одежде, пришла из тюрьмы. Наверное, чувствуешь себя не в своей тарелке, — губы мисс Жёлтая Рубашка тронула легкая улыбка. Бесполезная попытка украсить нелепость обстановки: Древо, тигр, оружие. — Я хочу тебе помочь. И помогу. Мы здесь все хорошо друг к другу относимся. Меня зовут Элейн. Элейн Наттинг. Позволь, я тут кое-что закончу и мы поговорим.

— Что закончишь? — спросила Джанет, хотя ответ уже был ей известен. Зачем ещё нужна канистра керосина? Эта женщина собралась поджечь Древо. Если оно сгорит, сгорит и путь к Бобби. Эви так и сказала. Допустить этого нельзя, но как её остановить? Женщина от неё метрах в пяти, в прыжке не достать никак.

Элейн медленно присела на одно колено, не сводя глаз с Джанет, положила рядом с собой пистолет и быстро скрутила крышку с канистры.

— С той стороны я уже полила. Нужно закончить с этой, чтобы получился круг. Чтобы уж точно.

Джанет сделала пару шагов к ней. Элейн схватила пистолет и вскочила на ноги.

— Назад!

— Нельзя этого делать, — сказала Джанет. — Ты не имеешь права.

Белый тигр сел рядом с расщелиной, в которой исчез лис. Он смотрел на происходящее, слегка прикрыв яркие янтарного цвета глаза, его хвост медленно перекидывался то в одну, то в другую сторону.

Элейн плеснула керосина на ствол Древа, отчего его кора стала ещё темнее.

— Я должна. Так будет лучше для всех. Решит все проблемы. Сколько мужчин в твоей жизни причиняли тебе боль? Немало, полагаю. Я всю жизнь проработала с женщинами вроде тебя. И я уверена, в тюрьму ты попала не сама по себе. Тебя в неё бросил мужчина.

— Милочка, — сказала Джанет, оскорблённая мыслью о том, что о человеке можно судить по первому взгляду. — Ты меня совсем не знаешь.

— Ну, лично, может, и не знаю, но разве я не права? — Элейн выплеснула на корни Древа остатки керосина и отставила канистру в сторону. В этот момент Джанет решила, что эта Элейн Наттинг совершенно свихнулась.

— Да, в моей жизни был мужчина, который причинил мне боль. Но я поступила с ним гораздо хуже, — Джанет шагнула ближе, сократив расстояние между ними на метр. — Я его убила.

— Рада за тебя, но ближе не подходи, — Элейн помахала пистолетом из стороны в сторону, будто пыталась отмахнуться от Джанет. Или стереть.

Джанет сделала ещё один шаг.

— Даже некоторые его друзья говорили, что он это заслужил. Пусть так считают, если хотят. Только у окружного прокурора иное мнение. Более того, я сама этому не верю. Даже, если они правы, я в тот момент была не в себе. Когда мне была нужна помощь, никто мне не помог. Я убила его и сожалею о содеянном. Вина на мне, не на нём. И мне придется с ней жить.

Ещё один крошечный шажок.

— Я достаточно сильна, чтобы самостоятельно нести тяжесть этой вины. Однако у меня есть сын и я ему нужна. Он должен вырасти порядочным человеком, и моя обязанность ему с этим помочь. Мне доставалось ото всех, от мужчин и женщин. В следующий раз, когда Дон Питерс попросит ему подрочить, я не стану его убивать… я расцарапаю ему лицо. А если он меня ударит, вырву глаза. Мне надоело быть девочкой для битья. Так, что можешь взять своё сраное мнение обо мне и сунуть туда, где никогда не светит солнце.

— Мне кажется, ты сошла с ума, — заметила Элейн.

— Разве никто из местных женщин не хочет вернуться?

— Не знаю, — Элейн отвела взгляд. — Может, некоторые и хотят. Но их всех ввели в заблуждение.

— И ты собираешься решить за них?

— Раз, больше ни у кого не хватает духу, — сказала Элейн, даже не подозревая о том, что говорит в точности, как её бывший муж, — я сделаю всё сама. — Из кармана джинсов она извлекла длинную зажигалку, вроде тех, которыми поджигают мангалы. Сидевший рядом тигр тихо мурлыкал. Звук был похож на работающий на холостом ходу двигатель. Джанет решила, что с его стороны помощи ждать не стоит.

— Детей, полагаю, у тебя нет? — спросила Джанет.

Женщина поморщилась.

— У меня дочь. Она свет всей моей жизни.

— Она здесь?

— Ну, разумеется. Здесь она в безопасности. И я намерена оставить всё, как есть.

— И что она думает по этому поводу?

— Это не имеет значения. Она ещё ребенок.

— Ясно. А как насчёт тех женщин, чьи дети остались на той стороне? Почему им нельзя самим вырастить их? Даже, если им здесь нравится, это, ведь, их ответственность.

— Видишь, — хмыкнула Элейн, — подобное утверждение говорит о том, что тебя одурачили. Мальчики вырастают и становятся мужчинами. А именно мужчины являются источником всех бед. Именно они льют кровь и отравляют землю. Нам лучше остаться здесь. У нас есть младенцы-мальчики, но они вырастут другими. Мы научим их быть другими, — она глубоко вздохнула. Её ухмылка стала шире, будто она находилась под воздействием веселящего газа. — Мир станет добрее.

— Позволь уточнить: ты собираешься отрезать всех женщин от прошлой жизни, даже не спросив их мнения?

Элейн улыбнулась ещё шире.

— Они, возможно, не понимают, но я… я смогу их убедить.

— Что ты сможешь? Помимо того, что всё уничтожить? — Джанет сунула руку в карман.

Появился лис и сел рядом с тигром. Под ногами Джанет проползла красная змея, но та не обратила на неё никакого внимания. Джанет поняла, животные не станут нападать. Они были родом из мест, которые один пожилой священник из её далёкого безоблачного детства называл Королевством Мира.

Элейн щёлкнула зажигалкой, на её кончике появилось пламя.

Джанет вынула из кармана зажатую в кулак ладонь и швырнула в лицо Элейн горсть гороха. Та инстинктивно вскинула руку с пистолетом и откинулась назад. Джанет мгновенно сократила оставшееся между ними расстояние и схватила её за запястье. Пистолет выпал из руки Элейн и отлетел в сторону. Однако она продолжала держать горящую зажигалку. Элейн вытянулась и поднесла пламя к политому керосином корню. Джанет с силой потянула запястье Элейн вниз. Зажигалка выпала, но было уже поздно, язычок пламени побежал по корню прямо к канистре.

Красная змея поползла по стволу Древа, прячась от огня. Тигр медленно поднялся, подошел ближе и хлопнул лапой по пламени. От лапы пошел дым, Джанет почувствовала запах палёной шерсти, однако тигр оставался спокоен. Когда он вернулся на своё место, пламя исчезло.

Когда Джанет принялась выкручивать ей руку, женщина начала реветь.

— Я просто хочу, чтобы Нана была в безопасности… Я просто хочу, чтобы Нана была в безопасности…

— Я знаю, — Джанет не встречала её дочь, наверное, и не встретит никогда, но почувствовала в голосе женщины искреннюю выстраданную боль. Она и сама чувствовала подобное. Она подняла зажигалку и осмотрела. Такая маленькая вещица способна закрыть путь между двумя мирами. Если бы не тигр, так бы и случилось. Джанет подумала, было ли это частью его обязанностей или, наоборот, выходило за их пределы? Если второе, будет ли он за это наказан?

Так много вопросов и так мало ответов. Не суть. Она размахнулась и зашвырнула зажигалку далеко в кусты. Элейн издала отчаянный крик, когда зажигалка исчезла метрах в пятнадцати от них. Джанет наклонилась и подняла с земли пистолет. Она попыталась заткнуть его за ремень, но на ней была тюремная роба, разумеется, без ремня. Ремни в тюрьме запрещены. Иногда заключенные на них вешались, если получалось раздобыть. У неё были карманы, но они были маленькими, к тому же, в них было полно гороха. Из такого кармана пистолет обязательно вывалится. Ну и что теперь делать? Выбросить туда же, куда и зажигалку казалось самым разумным решением.

Прежде чем она успела это сделать, позади неё зашуршали кусты. Джанет развернулась с пистолетом в руке.

— Э! Бросай оружие! Бросай!

На опушке леса стояла ещё одна вооруженная женщина и целилась она прямо в Джанет. В отличие от Элейн, оружие она держала обеими руками, широко расставив ноги — сразу видно профессионала. Джанет послушно начала опускать оружие, намереваясь положить его в траву возле Древа… но подумала, что эта сумасшедшая Элейн сможет до него дотянуться. Когда она наклонилась, над ней с ветки свесилась змея. Джанет дёрнулась и рукой с пистолетом попыталась закрыться, защитить себя от, как ей казалось, падающей туши. Раздался сухой треск, затем звон, как от двух стукнувшихся кофейных чашек. В голове у Джанет послышался полный боли и удивления крик Эви. После этого она оказалась на земле, перед глазами не было видно ничего, кроме листьев, во рту появилась кровь.

Подошла женщина с пистолетом. Из его ствола шёл дым и Джанет поняла, что в неё стреляли.

— Положи! — приказала женщина. Джанет разжала ладонь, до сей поры не понимая, что всё ещё держала пистолет.

— Я тебя знаю, — прошептала Джанет. По груди растекалось что-то тёплое и тяжелое. Дышать было трудно, но боли не было. — Это ты привезла Эви в тюрьму. Ты коп. Я тебя в окно видела.

— Керосином воняет, — сказала Лила. Она взяла канистру, понюхала горлышко и откинула её в сторону.

На одной из встреч в «Shopwell» этим утром кто-то заметил, что исчез один гольф-кар. Кто его взял было неясно — запись в учётной ведомости отсутствовала — но девочка по имени Мэйси Уэттермор сказала, что недавно видела, как Элейн Наттинг ехала на нём по дороге к лесопилке Адамса. Пришедшая на встречу вместе с Дженис Коутс Лила обменялась с бывшим директором взглядами. В той стороне, где находилась лесопилка, были лишь два важных места: руины метлаборатории и Древо. Им обеим не понравилась мысль о том, что Элейн отправилась туда в одиночку. Лила помнила о сомнениях Элейн относительно зверей у Древа, особенно тигра. Она решила, что Элейн захочет его убить и это, по её мнению, было крайне неразумно. Поэтому они решили сесть на другой гольф-кар и отправиться на место лично.

И, вот, Лила подстрелила незнакомую женщину. Та лежала на земле, в животе у неё зияла тяжелая рана.

— Что ты собиралась тут сделать? — спросила у неё Лила.

— Не я, — ответила Джанет и посмотрела на плачущую женщину. — Она. Это всё она. Её керосин. Её оружие. Я хотела её остановить.

Джанет понимала, что умирает. По ногам, подобно ледяному приливу пополз холод. Сначала она перестала чувствовать пальцы, затем лодыжки, потом колени, холод всё ближе подбирался к самому сердцу. Бобби в детстве всегда боялся воды.

А ещё Бобби боялся, что кто-нибудь отнимет у него колу и шляпу с ушами Микки Мауса. Именно это мгновение было запечатлено на фотографии, оставшейся висеть на стене её крошечной камеры. Нет, милый, нет. Не беспокойся. Это всё твоё. Мама никому не позволит отнять у тебя то, что принадлежит тебе.

А если бы Бобби был сейчас здесь и спросил о воде, в которой она тонула? О, она бы сказала, что об этом тоже не нужно беспокоиться. Это просто шок, скоро пройдет.

Только Джанет никогда не умела лгать во спасение. Она была не из этой породы. Бобби обмануть она бы ещё смогла, но не Ри. Если бы Ри была здесь, Джанет пришлось бы признать, что хоть вода эта и не причиняла боли, лучше она ей тоже не делала.

В голове у неё раздался голос телеведущего: «Боюсь, Джанет Сорли вынуждена попрощаться с нами, но с пустыми руками она не уйдет. Расскажи ей, что она получит в подарок, Кен!». Голос этот был как у Уорнера Вольфа, мистера Дайте Же Повтор. Слушайте, если вам суждено отправиться домой, лучшего ведущего не найти.

Перед глазами Джанет появилось лицо Дженис Коутс. Её волосы были совершенно седыми. Ей так даже шло. Она сильно похудела, глаза и щёки впали.

— Сорли? — Дженис встала на колени и взяла её за руку. — Джанет?

— Ох, блин, — сказала женщина-коп. — Кажется, я совершила ужасную ошибку.

Она тоже встала на колени и зажала рану на животе Джанет, прекрасно понимая, что это уже бессмысленно.

— Я хотела её только припугнуть. Но расстояние… и Древо, я боялась, что попаду в него. Прости.

Изо рта Джанет пошла кровь. Она начала задыхаться.

— У меня есть сын… его зовут Бобби… у меня есть сын…

Последние слова Джанет Сорли были обращены к Элейн и последнее, что она увидела в жизни, были её широко раскрытые глаза.

— Пожалуйста… у меня есть сын…

Глава 15

Позднее, когда рассеется дым и слезоточивый газ, появится множество рассказов и историй о битве за женскую исправительную тюрьму Дулинга. Эти рассказы будут противоречить друг другу, сходиться в одних деталях и расходиться в других. Когда происходят подобного рода конфликты, где гибнут люди, правда быстро теряется среди дыма и шума.

К тому же, многие из тех, кто мог бы внести ясность в произошедшее, были мертвы.

1.

По разбитой дороге, которая, по прикидкам, должна быть Аллен Лейн (трудно было утверждать наверняка — в этих холмах полно разбитых просёлочных дорог) на квадроцикле ехала Ванесса Лэмпли. Со стороны тюрьмы донесся звук взрыва. Она отвлеклась от экрана телефона, который изъяла у Фритца Мешаума. На экране мерцала красная точка, обозначавшая местоположение телефона в её руке. GPS-датчик на гранатомёте мигал зеленым. Обе точки находились очень близко друг от друга, поэтому Ванесса решила оставить квадроцикл и пойти пешком, чтобы не спугнуть братьев Гринер.

Видимо взрыв — результат их игр с гранатометом, решила Ванесса. Но, будучи выросшей в шахтерском краю и не раз слышавшей взрывы динамитных шашек девочкой, она в этом сомневалась. Грохот взрыва звучал звонче и жёстче. Точно, динамит. Судя по всему, братья Гринер оказались не единственными мудаками, которые решили использовать взрывчатку.

Она остановилась, слезла с квадроцикла и замерла. Левая штанина её брюк была сырой от крови, а адреналиновая волна, нёсшая её всё это время вперед, схлынула. Болело всё тело, но бедро, в которое попала пуля Мешаума, просто разрывалось от боли. Что-то застряло там, внутри, она чувствовала, как оно скребется о кость при каждом шаге. К тому же, от потери крови у неё закружилась голова. Каждая клетка её тела умоляла сдаться, прекратить безумствовать и лечь спать.

Обязательно лягу, подумала она, крепче сжимая винтовку и трофейный древний пистолет Мешаума, но не сейчас. Может, возле тюрьмы от меня мало толку, но зато я смогу сделать так, что эти твари больше никому не смогут навредить. После чего я вырублюсь.

Дорога разделилась, одна часть уходила в кусты, другая продолжалась двумя разбитыми колеями. Через 20 метров, она нашла украденный братьями грузовик. Она заглянула внутрь, ничего стоящего не нашла и продолжила путь, волоча за собой ногу. Трекер ей больше нужен не был, она и так знала, где находится, хотя не бывала тут со школы. Метров через 500, может, больше, поросшая травой дорога уткнулась в холм, где стояло несколько покосившихся могильных камней, принадлежавших давно умершим людям. Может, здесь лежала семья Аллен, если это, конечно Аллен Лейн. Для начинающих взрослеть детей это было одно из далеко не самых любимых мест, потому что отсюда открывался вид на тюрьму Дулинга. Не слишком приятная обстановка для романтических свиданий.

Я смогу, твердила она себе. Ещё 40 метров.

Она прошла эти 40 метров, убедила себя, что сможет пройти ещё столько же и продолжала идти, пока не услышала голоса. Затем послышалось шипение, крики и похлопывания по спине.

— Я не был уверен, что хватит расстояния, но ты глянь, братан! — крикнул один. Ответом ему был дикий крик.

Ванесса вскинула пистолет Мешаума и двинулась на звуки праздника.

2.

До сего момента, Клинт считал, что выражение «сердце ушло в пятки» было исключительно метафорой. Совершенно не заботясь о том, что оставил укрытие у юго-западной стены, он с отвисшей челюстью таращился на дождь из бетона, летевший из крыла «С». Сколько же спящих обернутых в коконы женщин погибли от этого взрыва? Он едва расслышал жужжание над левым ухом, не почувствовал он, также, как дернулась его штанина, разорванная пулей, выпущенной Миком Наполитано со второго бульдозера.

Вилли Бёрк схватил его за плечи и со всей силы дернул в сторону, да так, что Клинт чуть не упал.

— Док, ты совсем рехнулся? Хочешь, чтобы тебя грохнули?

— Женщины, — проговорил Клинт. — Там же женщины.

Он почесал глаза, слезившиеся от пыли и газа.

— Этот мудак Гири поставил на старом кладбище гранатомётчика!

— Нечего сейчас об этом думать, — Вилли наклонился и встал на колени. — Одного ты снял — хорошее начало. Нужно идти внутрь. Давай, к задней двери, подхватим Билли.

Он был прав. Главный вход теперь простреливался со всех сторон.

— Ты сам-то как, Вилли?

Вилли Бёрк выпрямился и вымученно улыбнулся. Его лицо было бледным, лоб заливал пот.

— Поплохело, что-то. Может, микроинфаркт. Говорил мне врач, бросай курить. Надо было послушаться.

О, нет, подумал Клинт. Нет, блядь, нет.

Вилли прочитал его мысли по выражению лица и хлопнул по плечу.

— Я ещё не кончился, док. Идём.

3.

Со своей позиции у разнесенного в клочья вместе со всеми находившимися внутри окна комнаты посетителей, Фрэнк видел, как упал Джек Альбертсон. Вместо лица у него была кровавая каша. Его бы сейчас, даже родная мать не узнала, подумал в этот момент Фрэнк.

Он вытащил рацию.

— Докладывайте! Все докладывайте!

Ему ответили всего восемь человек, в основном те, кто прятался за бульдозерами. Конечно, рации были не у всех, но ещё несколько человек должны были отозваться. По самым оптимистичным прикидкам, они уже потеряли четверых, считая Джека. На самом деле, Фрэнк считал, из строя выбыло человек пять или шесть. И всем раненым нужна помощь. Может, тот пацан, Бласс, оставшийся на блокпосту с Миллером, сможет подогнать автобус и вывезти их в госпиталь, если там, конечно, ещё кто-нибудь работал. Как так, вообще, получилось? У них же бульдозеры! С ними всё должно было пройти гладко.

Его схватил за плечо Джонни Ли Кронски.

— Нужно заходить внутрь и заканчивать. С помощью этого, — его рюкзак всё ещё оставался расстёгнутым, он вытащил полотенце, которым оборачивал динамит и показал ему С4, изъятую у братьев Гринер. Кронски сделал из неё нечто похожее на игрушечный мячик. Все они были подсоединены к смартфону.

— Это мой телефон, — объяснил Кронски. — Сдаю в фонд помощи общему делу. Всё равно, он бы говённый.

— Где будем заходить? — спросил Фрэнк. Слезоточивый газ начало сдувать в сторону, но ему казалось, что он проник ему в голову, путая все мысли. Начинался день, солнце в небе начало краснеть.

— Пойдём прямо через пролом, — ответил Кронски и указал на разломанный дом на колесах. Он перегораживал проход, однако оставалась небольшая щель, через которую можно было проникнуть внутрь. — Стратерс и остальные нас прикроют. Зайдём и будем идти, пока не найдём ту суку, которая всё это затеяла.

Фрэнк уже не был уверен, кто всё затеял или кто чем командовал, однако кивнул. Видимо, ничего иного не оставалось.

— Поставил тут таймер, — сказал Кронски, показывая смартфон с прикрепленной к нему С4. Из разъёма для наушников торчал провод. Другой его конец был примотан к батарейке, которая, в свою очередь, крепилась к взрывчатке. Глядя на это, Фрэнк вспомнил, как Элейн готовила воскресный обед, как вынимала мясо из духовки и тыкала в него термометром.

Кронски жестко пихнул его в плечо.

— На сколько время установить? Только помни, когда оно выйдет, я швырну бомбу, где бы мы ни находились.

— Поставь на… — Фрэнк тряхнул головой, пытаясь очистить сознание. В тюрьме он ни разу не был, ему казалось, Дон Питерс нарисует им подробный план здания. Кто ж мог предположить, что Питерс окажется совершенно бесполезен? Сейчас уже, впрочем, слишком поздно. Что он ещё упустил из вида? — Минуты на четыре?

— Это вопрос или приказ? — Кронски произнес это, будто учитель, столкнувшийся с особо твердолобым учеником.

Послышалась беспорядочная стрельба, но, в целом, казалось, штурм стихал. В скором времени его люди начнут думать об отходе. Этого допустить нельзя.

Фрэнк подумал о Нане.

— Четыре минуты. Ставь.

Фрэнк решил, что через четыре минуты он либо умрёт, либо выполнит задуманное.

Разумеется, существовала вероятность, что в ходе штурма женщину убьют, но шансом нужно было воспользоваться. Эти размышления привели его к мысли о запертых в клетках животных, ставших невольниками обстоятельств, на которые они никак не могли повлиять.

Кронски открыл приложение на смартфоне, потыкал в экран пальцем. Появились цифры 4:00. Он ткнул ещё пару раз и начался обратный отсчёт. Фрэнк заворожено смотрел, как 3:59 превратилось в 3:58, затем в 3:57.

— Гири, ты готов? — спросил Кронски. Его маниакальная ухмылка обнажила золотые зубы.

«Ты, что творишь?» — спросил у Кронски мудак-агитатор в тот день, когда они сидели шахте № 7 энергетической компании «Улисс». «Не тормози». Агитатор находился метрах в двадцати от него ниже по тоннелю. В полутьме шахты Кронски не мог видеть его лица, небольшой фонарь на его каске освещал лишь футболку с Вуди Гаттри. Сила в единстве, любил говорить этот агитатор. Только у купюр сил больше, поэтому «Улисс» и наняла Джонни Ли Кронски решить проблему. «Скачи на хуй со своим профсоюзом большими скачками» — сказал агитатору Джонни Ли перед тем, как швырнуть в шахту динамитную шашку и броситься прочь.

— Полагаю, нужно… — начал Фрэнк и в этот момент выстрелил гранатомет Лоу Гринера. Над головой пронесся какой-то шипящий звук. Краем глаза Фрэнк заметил, как что-то пролетело над ним. Какой-то снаряд.

— Ложись! — завопил Кронски и, не оставляя Фрэнку времени на размышления, обхватил его за шею и швырнул на землю.

Выпущенный из гранатомёта снаряд попал в стену крыла «С». В мире по ту сторону Древа, 14 женщин, разом, испарились, оставив после себя стайку мотыльков.

4.

Несмотря на то, что рация у Дрю Т. Барри была, отвечать Фрэнку он не стал. Он её даже не слышал, потому что выключил. Оставаясь в укрытии, он нашел самую высокую точку в округе и вытащил верную винтовку. Угол обзора, впрочем, был не таким удачным, как он рассчитывал. Через оптический прицел он увидел металлический сарай. Дверь в тюрьму была открыта, за ней сидел защитник тюрьмы, обороняя этот участок. Барри видел торчащий локоть… плечо… часть головы, но всё это быстро исчезло, когда появились Элмор Перл и Дон Питерс. Дрю Т. Барри хотел снять этого парня, палец на спусковом крючке чесался в самом буквальном смысле, однако он понимал, что выстрел уйдёт в пустоту. Нужно было ждать. Если Перл и Питерс кинут ещё камень, он будет вынужден высунуться и посмотреть, что происходит, но Дрю Т. Барри на это особо не рассчитывал. Элмор слишком осторожен, а жирдяй Питерс просто туп, как пробка.

Шевелись, козлина, подумал Дрю. Пары шагов хватит за глаза. Даже одного.

Однако даже, когда рванула динамитная шашка, Билли Уэттермор остался на месте. Чтобы поднять его на ноги, потребовался выстрел из гранатомёта. Он вышел из-за укрытия, чтобы разглядеть, что произошло и дал Дрю именно тот шанс, которого тот ждал.

Над тюрьмой вытянулся столб дыма. Повсюду кричали люди, слышалась беспорядочная стрельба. Дрю Т. Барри терпеть не мог беспорядочной пальбы куда попало. Он задержал дыхание и нажал на спусковой крючок. Результат его полностью удовлетворил. Через оптический прицел он видел, как мужчина подлетел вверх, рубашка выбилась из-за пояса.

— Попал, — произнес Дрю Т. Барри, удовлетворённо глядя на распластавшееся тело Билли Уэттермора. — Хороший выстрел, должен заметить…

Снизу, из леса раздался выстрел, за ним послышался оглушительный крик офицера Элмора Перла:

— Ты что натворил, долбоёб тупорылый? Ты что натворил?

Дрю Т. Барри задумался, затем побежал к товарищам, гадая, что же случилось.

5.

Клинт и Вилли видели, как Билли подбросило в воздух. С ноги у него слетел один ботинок и залетел на крышу сарая. Клинт бросился к нему. Вилли Бёрк был вынужден силой его удерживать.

— Не, не, — сказал он. — Стой, док. Нельзя туда.

Клинт попытался собраться с мыслями.

— Нужно добраться до моего кабинета. Там окно пуленепробиваемое и решеток нет.

— Окно я беру на себя, — сказал Вилли. — Идём.

Но вместо этого он, вновь, упал на колени.

6.

Дон Питерс почти не слышал криков Элмора. Он стоял на коленях и смотрел на своего напарника по «зомби-патрулю», который распростерся на земле, из раны на горле у него обильно лилась кровь. Эрик смотрел прямо на него, выплёвывая тёмно-красные сгустки.

— Напарник! — выкрикнул Дон. Тыльной стороной ладони он задрал футбольный шлем на затылок. — Прости, напарник, я не хотел!

Перл поднял его на ноги.

— Мудак ты тупой! Тебя, что не учили смотреть, куда стреляешь?

Эрик выкашлял сгусток крови и положил руку на разорванное горло.

Дон хотел всё объяснить. Сначала один взрыв, хотел сказать он, затем другой, потом ещё и кусты затрещали. Он был уверен, что это люди мозгоправа вышли из засады. Откуда ему было знать, что это оказался Бласс? Он выстрелил, не раздумывая, даже не целясь. Что за мрачное озарение настигло Бласса и вынудило прийти сюда?

— Я… я…

Появился Дрю Т. Барри с винтовкой за плечом.

— Что тут у вас, мать вашу…

— Этот долбаный Билл Хикок[128] застрелил одного из наших, — объяснил Перл. Он пихнул Дона в плечо, отгоняя его от Эрика. — Пацан, наверное, пришел на подмогу.

— Я думал, он остался у автобусов! — выкрикнул Дон. — Фрэнк сказал ему сидеть там, на случай, если понадобится вывозить раненых. Я сам слышал!

Это было правдой.

Перл замахнулся, чтобы ударить Дона, но Барри ухватил его за запястье.

— Потом ему врежешь. Сделаешь с ним, всё, что хочешь. Но сейчас он нам нужен — он знает план тюрьмы и того, что вокруг.

— Ты его снял? — спросил Перл. — Парня в сарае?

— Снял, — кивнул Дрю Т. Барри, — и если мне за это придется предстать перед судом, не забывай — ты мне разрешил. Пошли, закончим начатое.

Со стороны холма неподалеку от тюрьмы, они разглядели вспышку яркого света и дымный след. Мгновение спустя раздался ещё один взрыв с другой стороны тюрьмы.

— Кто там, блядь, с холма стреляет? — спросил Перл.

— Не знаю и мне плевать, — ответил Барри. — Так как мы здесь, между нами и ними тысяча тонн бетона. — Он указал рукой на холм и на спускавшуюся от него дорогу. — Что там за той дверью, Питерс?

— Спортзал, — ответил Дон, жаждавший искупить вину за содеянное, каким бы случайным оно ни было. Я просто пытался защитить Элмора и себя, думал он. Когда всё кончится, он поймёт. Он остынет и, может, даже, угостит меня пивом в «Колесе». К тому же, это же Бласс, малолетний психопат, предложивший сжечь невинную старушку.

— Там наши сучки играют в баскетбол и волейбол. Главный коридор начинается чуть дальше, мы его зовём Бродвей. Женщина находится в крыле «А». в левой части. Это недалеко.

— Тогда, идём, — сказал Перл. — Ты первым, скорострел. Кусачки для забора у меня.

Дон не хотел идти первым.

— Может, мне лучше остаться с Эриком. Он, всё-таки, мой напарник.

— Не нужно, — ответил Барри. — Он умер.

7.

За год до «авроры», когда Микаэла ещё только начинала своё возвышение по карьерной лестнице в «Американских новостях» и занималась заполнением ленты новостей сообщениями об умеющих считать собаках или о близнецах, случайно встретившихся спустя полвека, ей на глаза попалась история о том, что у людей с обширными домашними библиотеками счета за отопление ниже, чем у тех, у кого книг дома нет. Объяснялось это тем, что книги обладают хорошей теплоизоляцией. Об этой истории она вспомнила, сидя в тюремной библиотеке и прячась от перестрелки. В этой библиотеке в основном хранились книги в мягкой обложке, поэтому Микаэла усомнилась в их теплоизолирующих качествах. А, когда раздались взрывы и затряслись стены, её завалило томами Норы Робертс[129] и Джеймса Паттерсона[130].

Она выбежала на Бродвей, не останавливаясь, чтобы найти укрытие. По дороге она натолкнулась на останки Рэнда Куигли вылетевшие из комнаты для посетителей и разбросанные по полу и даже прилипшие к потолку.

Микаэла была полностью дезориентирована, на грани паники и, когда в стену крыла «С» влетела ракета, подняв тучу пыли, напомнившую ей кадры после обрушения Башен Близнецов 11 сентября, она развернулась и побежала в обратном направлении. Но едва она сделала несколько шагов, чья-то крепкая рука схватила её за горло, а к виску прижалось что-то металлическое.

— Привет, милашка, — произнесла Ангелочек Фитцрой. Когда Микаэла не ответила на приветствие, она сильнее надавила на висок стамеской, которое нашла в столярной мастерской. — Что там за хуйня творится?

— Армагеддон, — сдавленно ответила Микаэла. Её голос был совершенно не похож на уверенный голос телеведущей. — Хватит меня душить, пожалуйста.

Ангелочек отпустила её горло и развернула лицом к себе. Помещение постепенно заполнялось дымом и пылью, они кашляли, но видели друг друга отчётливо. Стоявшая перед Микаэлой женщина была красива в своей хищной грациозности.

— Ты изменилась, — сказала Микаэла. Глупое замечание, учитывая стрельбу вокруг и стоявшую перед ней вооруженную преступницу, но это всё, о чём могла думать Микаэла в данный момент. — Выглядишь выспавшейся.

— Она меня разбудила, — гордо ответила Ангелочек. — Эви. Также как и тебя. Потому что у меня есть задание.

— Какое ещё задание?

— Они, — Ангелочек указала на двух женщин, медленно шаркавших по коридору и совершенно не обращавших внимания на дым и стрельбу. Куски коконов, болтавшиеся на телах Мойры Данбартон и Кейли Роулингз, напомнили Микаэле старые фильмы ужасов. Они молча прошли мимо Микаэлы и Ангелочка.

— Как они… — начала Микаэла, но второй выстрел из гранатомёта не позволил ей закончить. Пол тряхнуло, в помещении появилось ещё больше черного, пахнущего топливом дыма.

— Понятия не имею, как они это делают, но мне плевать, — сказала Ангелочек. — У них своё дело, у меня своё. Ты, либо помогай мне, либо я ткну стамеской тебе в глотку. Что выбираешь?

— Я помогу, — ответила Микаэла. Несмотря ни на какую журналистскую объективность, описывать происходящие сейчас события будет трудно, когда ты мертва. Она пошла за Ангелочком, которая, хотя бы, знала, куда идти.

— Что у тебя за дело?

— Защищать ведьму, — ответила Ангелочек. — Или сдохнуть.

Прежде чем Микаэла смогла ответить, из кухни, которая примыкала к прачечной, вышел Джаред Норкросс. Ангелочек подняла руку со стамеской, но Микаэла остановила её.

— Не надо! Он свой!

Ангелочек злобно посмотрела на Джареда.

— Да? Свой? Поможешь защитить ведьму?

— Ну, — сказал Джаред. — Я, вообще, планировал сгонять в клубец и закинуться веселыми таблетками, но, наверное, пересмотрю свои планы.

— Я обещала Клинту защищать тебя, — укоризненно заметила Микаэла.

Ангелочек взмахнула стамеской и оскалилась.

— Кроме ведьмы, никого защищать не будут. Только Эви!

— Ладно, — пожал плечами Джаред. — Если это поможет папе и вернет маму и Мэри, я в деле.

— Мэри — это твоя подружка? — спросила Ангелочек.

— Не знаю. Наверное.

— Наверное, — повторила Ангелочек, словно, пробуя слово на вкус. — Ты хорошо с ней обращаешься? Не бьешь, не кричишь?

— Нужно валить отсюда, пока мы не задохнулись, — сказала Микаэла.

— Да, я хорошо с ней обращаюсь.

— А нужно ещё лучше, — заметила Ангелочек. — Валим. Эви в камере в крыле «А». Койка там мягкая, но решетки жесткие. Вы встанете перед ней. Если кто-нибудь решит до неё добраться, ему придется пробиваться через вас.

Микаэла считала, что этот план ужасен, особенно, когда Ангелочек сказала «вы», вместо «мы».

— А ты где будешь?

— На спецзадании, — ответила та. — Может, смогу уложить парочку, прежде чем они до вас доберутся, — она снова взмахнула стамеской. — Скоро я к вам присоединюсь, не ссыте.

— Пара стволов была бы кстати, если ты, правда… — от очередного взрыва, Джаред упал на пол. Посыпались осколки, в основном, куски бетона. Когда они поднялись на ноги, Ангелочек уже ушла.

8.

— Это что за хуйня? — выкрикнул Фрэнк, когда в стену крыла «С» влетел ещё один снаряд. Он встал на ноги и стряхнул с головы пыль, грязь и несколько кусков бетона. В ушах не звенело, наоборот, складывалось впечатление, будто он принял очень много аспирина. Писк в ушах стоял, по крайней мере, такой же.

— Кто-то стреляет со стороны холма, — сказал Кронски. — Видимо, те же, кто разгромил полицейский участок. Идём, мистер Шериф. Время уходит, — он снова обнажил золотые зубы. Улыбка эта казалась такой мирной, что выглядела сюрреалистической. Он показал телефон, прикрепленный к взрывчатке. 3:07 превратилось в 3:06, затем в 3:05.

— Ладно, — ответил Фрэнк.

— Главное, не тормози. Кто тормозит — тому пиздец.

Они подошли к разломанным главным воротам. Периферийным зрением Фрэнк видел, как подтягивались люди с бульдозеров. Присоединяться к ним никто желанием не горел и Фрэнк не мог их за это винить. Вероятно, некоторые из них скучали по Терри Кумбсу.

9.

В то время как битва за тюрьму Дулинга приближалась к развязке, Терри Кумбс заехал в гараж своего дома. Гараж был маленьким, двери закрыты, окна патрульной машины, наоборот, открыты, а двигатель работал на полную мощность. Терри вдыхал выхлопные газы полной грудью. Поначалу, запах выхлопа казался ему отвратительным, но это быстро прошло.

Ещё не поздно передумать, сказал Рита, беря его за руку. Жена сидела рядом на пассажирском сидении. Ты ещё можешь взять всё в свои руки. Добавить чуточку разума.

— Уже слишком поздно, милая, — ответил Терри. Помещение гаража стало синим от выхлопа. Терри ещё раз глубоко вдохнул, закашлялся и вдохнул снова. — Не знаю, чем всё закончится, но, уверен, ничем хорошим. Так будет лучше.

Рита нежно сжала его ладонь.

— Я всё думаю о том, что случилось на шоссе, — сказал Терри. — О голове того парня, торчащей из стены трейлера рядом с метлабораторией.

Издалека, со стороны тюрьмы донеслось глухое эхо взрыва.

— Так будет лучше, — повторил Терри и закрыл глаза. Несмотря на то, что он понимал, что находился в машине один, он всё же чувствовал ладонь жены, покидая навеки Дулинг и этот мир.

10.

Фрэнк и Кронски пробивались через разломанную входную дверь и покореженный остов автобуса Барри Холдена. Они уже, практически, пролезли внутрь, когда услышали приближающееся шипение второго снаряда.

— Ложись! — завопил Кронски.

Фрэнк обернулся и увидел поистине удивительную вещь: выпущенный из гранатомёта снаряд отрикошетил от парковки и врезался в бульдозер, которым управлял убитый Джек Альбертсон. Грохот был оглушающий. Водительское кресло взлетело вверх, пробив тонкую крышу кабины. От самой кабины отлетел самодельный металлический щит и врезался в борт автобуса.

Фрэнк спрятался за створкой входной двери — это и спасло ему жизнь. Джонни Ли Кронски сидел правее, куском обшивки автобуса ему не просто оторвало голову — его разрезало пополам. Он сумел сделать ещё пару шагов, его всё ещё бьющееся сердце разбрызгивало повсюду фонтаны крови. Затем он упал. Шарик С4 выпал из его руки и укатился к проходной. Остановился он экраном смартфона кверху и Фрэнк видел, как 1:49 стало 1:48, затем 1:47.

Он пополз к взрывчатке, сморгнул с глаз пыль и перекатился к стойке дежурного, когда из-за бронированного стекла проходной высунулся Тиг Мёрфи и через отверстие, куда посетители должны класть документы сделал несколько выстрелов из табельного оружия. Угол обстрела был неудачным и выстрелы Тига ушли гораздо выше. Если Фрэнк останется на месте, ничего угрожать ему не будет, но путь в саму тюрьму, равно как и путь наружу отлично простреливался.

Помещение наполнялось дымом от горящего топлива бульдозера. К нему примешивалось зловоние внутренностей Кронски, его разлитой повсюду крови. Под Фрэнком лежала отломанная ножка стола, упираясь ему прямо между лопаток. Вне пределов его досягаемости лежала бомба. Цифры на экране показывали 1:29, 1:28, 1:27.

— Тюрьма окружена! — выкрикнул Фрэнк. — Сдавайтесь и вам не причинят вреда!

— Хер тебе! Это наша тюрьма! У вас нет права здесь находиться! — Тиг снова выстрелил.

— У нас есть взрывчатка! С4! Мы можем всё здесь в клочья разнести!

— Ага, конечно! А я — Люк Скайуокер, блядь!

— Оглянись! Сам всё увидишь!

— Чтобы ты всадил мне пулю в брюхо? Хрена тебе!

В отчаянии Фрэнк посмотрел в сторону входных дверей, частично перекрытых остовом автобуса.

— Эй, там! Поддержите огнём! — крикнул он.

Ни поддержка, ни помощь не пришли. Стив Пикеринг и Уилл Уиттсток отступили, неся на руках раненого Рупа Уиттстока.

На полу перед проходной, занятой Тигом Мёрфи, лежала бомба, привязанный к ней смартфон неумолимо продолжал обратный отсчёт.

11.

Вид убитого Билли Уэттермора немного привёл Дона Питерса в чувство. Как-то раз они вместе играли в боулинг. Педрила набрал 252 очка и выиграл у Дона 20 баксов. Очевидно, что он использовал какой-то специальный шар, но Дон не стал обращать на это внимания. Он на многое в этой жизни не обращал внимания, такой уж он простой парень. Впрочем, иногда всё происходит, как надо. Одним гомосеком меньше, можно отпраздновать.

Он прошел в спортзал. Может, я стану единственным, кто до неё доберется, подумал Дон. Выстрелю этой Эви Блэк прямо в вонючую пасть и всё кончится. История с Молодым забудется и в «Колесе» меня до конца жизни будут поить бесплатно.

Он шагнул к двери, уже воображая, что сейчас увидит Эви Блэк, как Элмор Перл оттолкнул его в сторону.

— Отойди, скорострел.

— Э! — отозвался Дон. — Ты не знаешь, куда идти!

Он снова пошел вперед, но Дрю Т. Барри оттеснил его плечом и отрицательно помотал головой. Барри и сам не желал идти первым, особенно, учитывая, что неизвестно, что ждало их за углом. Может, стрелок у входа был не единственным. У Перла было больше шансов справиться с ним, в отличие от Питерса, который сегодня, если в кого и стрелял, то только в своих.

Перл обернулся на Дона через плечо, ухмыльнулся и шагнул в спортзал.

— Расслабься, позволь мужчинам пойти пер…

Закончить фразу он не успел, потому что Мойра Данбартон одной рукой схватила его за горло, а другой обхватила затылок. Элмор Перл увидел её черные безжизненные глаза и завопил. Долго его вопль не продлился, так как существо, некогда бывшее Мойрой, сунуло руку ему в рот и не обращая внимания на зубы, с силой дернуло вниз. Звук ломающихся челюстей Элмора был похож на звук ломающейся барабанной палочки.

12.

— Ну и везунчики же мы с тобой, братан! — выкрикнул Мейнард Гринер. — Стояли бы мы поближе и рвануло бы прямо на парковке. Ты видал, как он срикошетил?

— Видал, — отозвался Лоу. — Как блинчик от воды отскочил и прямо в бульдозер! Неплохо, но я могу и получше. Заряжай!

Внизу из дыры в стене тюрьмы валил густой черный дым. Это было славное зрелище, как взрыв на шахте, только лучше, потому что они не взрывали скалу. Они взорвали целое здание. Оно того стоило, даже если бы им не надо было заткнуть болтливую пасть Китти Макдэвид.

Мэй наклонился, чтобы взять очередную ракету, как услышал хруст ветки. Он дернулся, вынимая из-за пояса пистолет.

Ванесса выстрелила из пистолета Мешаума. Расстояние было небольшим, но она уже слишком измотана, поэтому пуля попала Мейнарду в плечо, а не в грудь и он упал на мешок с зарядами для гранатомёта. Его пистолет отлетел куда-то в кусты.

— Братан! — закричал он. — Она меня подстрелила!

Лоу выронил гранатомёт и потянулся за ружьём. Выведя одного из братьев из строя, Ванесса смогла сосредоточиться. Она аккуратно прицелилась в широкую грудь Лоу и нажала на спуск. Лицо Мелкого Лоу взорвалось, из затылка вылетели мозги вперемежку с черепной костью, он выдохнул в последний раз и вместе с воздухом выпали разбитые зубы.

— Лоу! — завопил Мейнард. — Братан!

Здоровой рукой он потянулся в кусты за пистолетом, но в этот момент его запястье оказалось схвачено чьей-то нечеловечески сильной ладонью.

— Нужно думать, прежде чем целиться в чемпионку по армрестлингу, даже если она уже неделю не спит, — сказала Ванесса неожиданно нежным голосом и вывернула ему запястье. Самому Мэю послышался сухой треск. Он взвизгнул. Оружие выпало из руки и она пинком отправила его в сторону.

— Ты убила Лоу! — проверещал Мэй. — Убила!

— Именно, — в голове у Ванессы стоял звон, бедро пульсировало. Как будто она стояла на палубе корабля, попавшего в бурю. Она почти добралась до намеченной цели и прекрасно это понимала. Никаких сомнений, эта цель оказалась намного лучше и полезней самоубийства. Но, что теперь делать?

Мэй задал тот же вопрос:

— Что ты собираешься со мной делать?

Связать я его не смогу, поняла Ванесса. Да и нет с собой ничего. Не стану же я ложиться спать и отпускать его на все четыре стороны. Он, скорее всего не преминет выпустить в меня пару пуль.

Она посмотрела в сторону тюрьмы, где поломанный дом на колёсах и горящий бульдозер перегородили главный вход. Какое-то время она заворожено смотрела на дыру в стене крыла «С», где спало очень много женщин. Скольких же эти мрази сумели убить?

— Ты кто? Лоуэлл или Мейнард?

— Мейнард, мэм.

— Ты тупой или умный, Мейнард?

Он ухмыльнулся.

— Точно, тупой. Из школы вылетел в 8 классе. Делаю всё, что скажет Лоу.

Ванесса улыбнулась в ответ.

— Видимо, придется тебя отпустить, Мейнард. Живым и невредимым. У вас тут недалеко стоит грузовик. Я заглянула внутрь, ключи на месте. Даже с одной рукой, уверена, к полудню ты уже будешь к югу от границы. Так, что, давай, шевелись, пока я не передумала.

— Благодарю, мадам.

Мэй начал ползти задом наперед среди покосившихся могил старого кладбища. Ванесса какое-то время обдумывала своё обещание и пришла к выводу, что он обязательно вернется и найдёт её спящей рядом с телом убитого братца. Даже если не вернется, из головы у неё не выходил их жуткий хохот. Убивая людей, они смеялись, как мальчишки, играющие в городки на окружной ярмарке. Она не могла позволить ему далеко уйти.

Он, по крайней мере, не узнает, что его убило, подумала она.

Ванесса подняла руку с пистолетом и без сожаления всадила пулю в затылок Мейнарда. Он издал короткое «Уф» и завалился в кучу листьев.

Ванесса села на землю и оперлась спиной на могильный камень, настолько старый, что имя и годы жизни лежавшего под ним человека давно стёрлись с поверхности, и закрыла глаза. Ей было неприятно стрелять человеку в спину, но все угрызения совести исчезли, когда пришёл сон.

Отдаться в его объятия оказалось так приятно.

Её кожу начали опутывать белые нити, они болтались из стороны в сторону на ветру. В горном краю наступало очередное утро.

13.

Стекло кабинета должно было быть пуленепробиваемым, но два выстрела из М4 Вилли Бёрка вышибли его из рамы. Клинт забрался внутрь и уселся на столе. Казалось, что с того времени, как он сидел здесь и строчил отчёты прошла целая жизнь. Со стороны спортзала доносились крики и вопли, но Клинт с этим ничего поделать не мог.

Он повернулся, чтобы помочь Вилли и увидел старика сидящим у стены с опущенной головой. Его дыхание было частым и прерывистым.

Вилли поднял руки.

— Надеюсь, у вас хватит сил, док, чтобы втащить меня. Потому что, судя по всему, помочь я вам ничем не смогу.

— Оружие сперва дай.

Вилли протянул ему М4. Клинт положил винтовку рядом со своим оружием, прямо на стопку бланков о хорошем поведении. Затем он взял Вилли за руки и потянул. Вилли, всё-таки, оказал ему помощь, карабкаясь ногами по стене под окном и, буквально влетел в окно. Клинт упал на спину, Вилли оказался прямо на нём.

— Вот, что такое, близкие отношения, значит, — сказал Вилли. Его голос дрожал, да и выглядел он хуже, чем раньше. Однако он улыбался.

— В таком случае, зовите меня Клинт, — он поднял Вилли на ноги, отдал ему оружие и взял своё. — Идём к Эви.

— И что мы там будем делать?

— Понятия не имею.

14.

Дрю Т. Барри не мог поверить собственным глазам: две похожие на трупы женщины и Элмор Перл с оторванной челюстью. Нижняя её часть болталась где-то на груди.

Перл оттолкнулся от державшей его женщины. Ему удалось пройти несколько метров, прежде чем Мойра схватила его за пропотевший воротник. Она дернула его на себя и со всей силы ткнула большим пальцем в правый глаз. Послышался хлопок, будто открыли бутылку. По щеке Перла потекла вязкая жидкость и он начал заваливаться.

Кейли дерганными шагами, похожая на марионетку, направилась к Дону Питерсу. Тот понимал, что нужно бежать, но его охватил какой-то ступор. Наверное, я сплю и это мой самый жуткий кошмар, решил он. Скорее всего, так и было, ведь перед ним стояла Кейли Роулингз. Я, ведь, в прошлом месяце поставил ей плохую отметку за поведение. Нужно позволить ей схватить меня и я проснусь.

Дрю Т. Барри, который в своей жизни сталкивался с самыми ужасными происшествиями, какие только могли произойти с людьми, вариант сна даже не рассматривал. Для него всё было на самом деле, даже если эти женщины были похожи на персонажей сериала про ожившие трупы, поэтому он твёрдо решил выжить.

— Ложись! — крикнул он.

Если бы на противоположной стороне тюрьмы не рванула пластиковая взрывчатка, Дон бы этого не сделал. Его действия, скорее походили на прыжок в сторону, но этого хватило. Вместо того чтобы вырвать из его лица кусок плоти, пальцы Кейли лишь слегка задели решетку на шлеме Дона. Раздался выстрел, многократно усиленный акустикой спортзала, выпущенная пуля из крупнокалиберной винтовки, способной, в буквальном смысле, свалить слона, попала в Кейли. Её шея взорвалась, голова откинулась на спину и Кейли упала.

Мойра отпустила Элмора и пошла к Дону, широко размахивая руками.

— Стреляй! — завопил Дон. Его мочевой пузырь сдался и по ногам потекла теплая жидкость.

Дрю Т. Барри решил этого не делать. Питерс идиот, совершенно съехавший с катушек, без него будет гораздо лучше. Впрочем, ладно. Но потом, мистер Охранник, вы сами по себе.

Он выстрелил Мойре Данбартон прямо в грудь. Она отлетела к центру зала и упала рядом с телом Элмора Перла. Какое-то время она лежала неподвижно, затем зашевелилась и снова потянулась к Дону, хотя верхняя и нижняя части её тела оказались, практически разъединены.

— В башку ей стреляй! — кричал Дон, видимо, позабывший, что у него тоже было оружие. — Стреляй в башку, как той, другой!

— Заткнись, а, — попросил Дрю Т. Барри. Он вздохнул и проделал в голове Мойры дыру, снеся ей верхнюю половину черепа.

— О, боже, — пробормотал Дон. — Боже, боже, боже. Валим отсюда. Валим обратно в город!

Несмотря на то, что жирный бывший охранник совершенно не нравился Дрю, он понимал его стремление убежать. Даже соглашался с ним, в какой-то степени. Но он бы никогда не стал самым успешным страховым агентом в трёх округах, если бы бросал работу недоделанной. Он схватил Дона за руку.

— Дрю, они же были мертвы! А если появятся новые?

— Я больше никого не вижу, а ты?

— Но…

— Давай, вперед. Нужно найти женщину, — откуда ни возьмись, на ум пришла фраза из школьных уроков французского. — Cherchez la femme.

— Чего шуршать?

— Проехали, — Дрю направил крупнокалиберную винтовку на Дона. Не совсем на него, конечно, в его направлении. — Ты первый.

— С чего бы?

— С того, — ответил ему Дрю, — что, я привык быть на подстраховке.

15.

Пока Ванесса Лэмпли разбиралась с братьями Гринер, а Элмор Перл проходил незапланированную стоматологическую операцию, устроенную ему ожившим трупом Мойры Данбартон, Фрэнк Гири лежал под разбитым столом проходной, глядя, как цифры на экране превратились в 0:46, потом в 0:45, потом в 0:44. Он, наконец, понял, что помощи снаружи не будет. Оставшиеся люди либо отступали, либо уже ушли. Если он хочет преодолеть проходную и войти в саму тюрьму, делать это ему придется самому. Либо отползать к выходу, надеясь, что парень за пуленепробиваемым стеклом не станет стрелять ему в зад.

Он очень сильно жалел о случившемся. Ему захотелось вернуться в свой старый верный грузовичок и ездить по округе в поисках какого-нибудь сбежавшего домашнего енота. Если енот достаточно голоден, его можно подманить сыром на веревке или гамбургером на длинной палке, которую Фрэнк сам называл «палкой для угощений». Размышляя об этом, он подумал о ножке стола, врезавшейся ему в спину. Он перекатился на бок, взял её и вытянул вдоль пола. Ножка оказалась достаточно длинной, чтобы дотянуться до взрывчатки.

— Ты что там делаешь? — спросил Тиг из-за стекла.

Отвечать Фрэнк не стал. Если не сработает — он покойник. Обломанным концом ножки он ткнул взрывчатку. Джонни Ли уверял, что она не взорвётся даже если по ней проехать, что уж говорить о палке. Он поднял ножку со взрывчаткой на конце и положил её в окошко для документов. 0:17 стало 0:16, затем 0:15. Тиг выстрелил, Фрэнк почувствовал, как пуля коснулась костяшек его пальцев.

— Кем бы ты ни был, лучше сваливай, пока есть возможность, — крикнул Фрэнк.

Следуя собственному совету, Фрэнк бросился ко входной двери, ожидая выстрела в спину. Тиг стрелять не стал.

Он таращился на кусок белой взрывчатки, насаженной на конец ножки, будто жвачка. Его внимание привлек экран смартфона, на котором цифры 0:04 превратились в 0:03. В одно мгновение он понял, что это такое и что сейчас произойдет. Он бросился к двери, ведущей в основной коридор тюрьмы. Рука Тига легла на дверную ручку, когда весь мир вокруг стал белым.

16.

За главными воротами, скрытыми от солнечных лучей остовом дома на колесах Барри Холдена, которому уже никогда не будет суждено свозить на нём семью на отдых, Фрэнк ощутил, как здание содрогнулось от взрыва. Окна, уцелевшие после предыдущих взрывов, благодаря решеткам, брызнули тысячами осколков.

— За мной! — крикнул Фрэнк. — Если кто остался, давай, за мной! Сейчас-то мы её возьмём!

Поначалу никто не вышел. Затем из укрытия выбежали четверо, Карсон Стратерс и офицеры Трит, Ордуэй и Бэрроуз, и направились к главному входу.

Вместе с Фрэнком, они исчезли внутри тюрьмы.

17.

— Ёб… твою… мать… — пробормотал Джаред.

Микаэла на какое-то время потеряла дар речи. Она очень сожалела, что в данный момент рядом не было съёмочной группы. Только, помогла бы ей съёмочная группа? Если бы они передавали в эфир то, что предстало перед её глазами, зрители бы решили, что это компьютерная графика. Чтобы поверить происходящему, нужно было находиться здесь. Нужно было лично видеть, как совершенно голая женщина парила в метре над полом с телефоном в руках, а в её черных волосах мелькали зеленые нити.

— Привет! — сказала Эви, не отвлекаясь от телефона. Всё её внимание было сосредоточено на происходящем на экране. — Скоро я к вам присоединюсь, закончу только одно дельце.

Пальцы Эви, державшие телефон мерцали.

— Джаред? — раздался голос Клинта. Он звучал удивленно и испуганно. — Ты что здесь делаешь?

18.

Шедший впереди, в основном на ощупь, Дон Питерс преодолел почти половину коридора, ведущего на Бродвей, когда в клубах дыма заметил Норкросса, тащившего на себе бородатого старика. На его бедрах висели красные подтяжки. Дон решил, что тот ранен, хотя крови не разглядел. Сейчас вам обоим кранты, подумал Дон и вскинул винтовку.

В пятнадцати метрах от него Дрю Т. Барри тоже вскинул своё оружие, хотя совершенно не видел, куда целился Питерс. Дым был слишком густой, к тому же перед ним стоял сам Питерс. Когда Клинт и Вилли прошли мимо будки охраны и свернули в коридор крыла «А», он увидел, как из-за двери лазарета вытянулись длинные белые руки и схватили Дона за горло. Дрю с удивлением наблюдал, как Дон, внезапно, испарился. Дверь лазарета захлопнулась. Дрю подбежал к двери, за которой исчез Дон и подергал ручку, но дверь оказалась заперта. Он заглянул в бронированное зарешеченное смотровое окно и увидел внутри женщину, державшую у горла Дона стамеску. Она сорвала с него идиотский футбольный шлем, тот упал на пол, рядом с оружием. Спутанные волосы Питерса потными комками закрыли его лицо.

Женщина, судя по одежде, заключенная, увидела, что Барри смотрит на неё. Она вытянула руку с со стамеской и помахала ею. Жест был недвусмысленным: «Проваливай».

Дрю Т. Барри решил, было выстрелить через стекло, но подумал, что на звук выстрела сбегутся остальные. Ещё он вспомнил о данном самому себе в спортзале обещании: «Но потом, мистер Охранник, вы сами по себе».

Он отсалютовал сумасшедшей заключённой и поднял вверх большой палец, мол, всё в порядке. Затем он отправился дальше по коридору. Он шёл очень осторожно. Ведь перед тем, как быть схваченным, Питерс кого-то увидел.

19.

— Гляньте-ка, кто здесь, — сказала Ангелочек. — Это же тот парень, который обожает хватать девчонок за сиськи, выкручивать им соски и тереться об их бёдра, пока в штаны не кончит.

Пока она отвлекалась на страхового агента, Дону удалось немного освободить хватку.

— Убери заточку, заключённая. Убери и я не стану на тебя докладывать.

— Что-то у тебя штанцы намокли, — заметила Ангелочек. — Как-то даже слишком, даже для такого извращенца, как ты. Ты уже мокренький? Мамочке не понравится, что ты намочил штанишки, так ведь?

Услышав о матери, Дон позабыл об осторожности и бросился вперед. Ангелочек прыгнула следом и попыталась достать его стамеской. У неё бы это получилось, если бы она не споткнулась о шлем. Вместо того, чтобы перерезать ему горло, стамеска лишь оцарапала ему лоб. По лицу Дона полилась кровь, он упал на колени.

— Ай! Ай! Прекрати! Больно!

— Да ну? Видишь, как бывает, — сказала Ангелочек и пнула его в живот.

Ослепший от крови, Дон ухватил Ангелочка за штанину и потянул вниз. Она упала, ударилась локтём об пол и выронила стамеску. Дон взобрался на неё и потянулся к горлу.

— Я не стану ебать тебя, после того, как убью — это неправильно, — прорычал Дон. — Я сначала придушу тебя. Я не стану тебя убивать, пока не зако…

Ангелочек схватила футбольный шлем и по широкой дуге опустила его на окровавленный лоб Питерса. Дон скатился с неё, держась за лицо.

— Нет! Нет! Прекрати!

За удар шлемом в лицо, наверное, в НФЛ[131] дают большой штраф, подумала Ангелочек. Но, так как повторов, всё равно, нет, никто меня на лавку не посадит.

Она ещё дважды ударила Дона шлемом, сломав тому нос. Тот как-то очень неестественно изогнулся. Дон повернулся на живот и попытался подняться, смешно отклянчив зад. Он кричал что-то похожее на «Прекрати», но из-за всхлипов разобрать было очень трудно. К тому же, его губы были разбиты, а рот полон крови. Он брызгал ею повсюду при каждом выдохе, и Ангелочек вспомнила старую детскую шутку: «Ты ходишь в душ с полотенцем?».

— Хватит, — простонал Дон. — Пожалуйста, хватит. Ты мне всё лицо разбила.

Она отбросила шлем и подобрала стамеску.

— Вот тебе сисечки, офицер Питерс!

Она воткнула стамеску ему между лопаток по самую рукоятку.

— Мамочка! — выкрикнул Дон.

— Хорошо, офицер Питерс, у нас и для мамы найдётся! — она выдернула стамеску и воткнула в шею. Дон рухнул на пол.

Ангелочек несколько раз пнула бездыханное тело, затем уселась сверху и принялась колотить стамеской до тех пор, пока не обессилела.

Глава 16

1.

Дрю Т. Барри дошел до будки охраны и увидел то, что остановило Питерса перед тем, как его схватила женщина. Он увидел двоих мужчин, один из них, видимо, Норкросс — жестокий гад, развязавший эту бойню. Одной рукой он поддерживал товарища. Это хорошо. Они не знали, что Дрю за ними наблюдал и направлялись, судя по всему, к женщине. Чтобы защитить её. Безумная затея, учитывая, какие силы собрал Гири, чтобы заполучить её. Но посмотрите, что им удалось тут устроить. Погибло множество порядочных горожан! Только за это эти сволочи заслужили смерти.

Из дыма появились ещё двое, женщина и молодой парень. Оба стояли спинами к Дрю.

Всё лучше и лучше.

2.

— Господи боже, — сказал Клинт сыну. — Ты же должен прятаться, — затем он обратился к Микаэле: — Ты же должна была его спрятать!

Джаред опередил Микаэлу:

— Она делала всё, как ты сказал. Но сидеть на месте я не мог. Просто не мог. Не тогда, когда есть возможность спасти маму. И Мэри. И Молли, — он указал на женщину в камере в конце коридора. — Пап, ты посмотри на неё! Она летает! Кто она? Она, вообще человек?

Клинт не успел ответить, так как из телефона Хикса зазвучала музыка и электронный голос произнес:

— Поздравляем, игрок Эви! Вы выжили! «Бум Таун» ваш!

Эви упала на койку, встала и подошла к решетке. Клинт думал, что его уже ничем не удивить, но изменил своё мнение, когда увидел, что её волосы стали зелёными. Это даже были не волосы, а нечто похожее на ветви.

— Я выиграла! — радостно крикнула она. — Чуть не опоздала! Осталось всего 2 процента заряда батарейки! Теперь я могу счастливо умереть!

— Ты не умрёшь, — заверил её Клинт. Впрочем, сам он не сильно верил своим словам. Она умрёт и когда сюда с минуты на минуту ворвутся остатки отряда Гири, они погибнут вместе с ней. Уже погибло много народу. Люди Гири никогда не остановятся.

3.

Дрю Т. Барри крался вдоль будки охраны, в душе радуясь открывшемуся виду. Вся оставшаяся банда Норкросса собралась вместе, если только кто-нибудь не прятался по камерам. Укрыться им было негде, всё пространство вокруг них отлично простреливалось. Превосходно.

Он вскинул винтовку… и в этот момент, к его горлу прижалось острие стамески.

— Не-не-не, — произнесла Ангелочек тихим голосом учителя начальных классов. Всё её лицо, рубашка, мешковатые штаны были заляпаны кровью. — Шевельнешься, и я тебе глотку перережу. Ты не сдох только потому, что позволил мне разобраться с Питерсом. Брось слонобой на пол. Не наклоняйся, бросай.

— Это очень чувствительно оружие, мэм, — заметил Дрю Т. Барри.

— Как будто мне не похер.

— Оно может выстрелить.

— Давай рискнем.

Дрю Т. Барри выронил винтовку.

— Теперь давай ту, что за плечом. И не дёргайся.

За её спиной раздался голос:

— Дамочка, что бы вы ни держали у его горла, уберите.

Ангелочек быстро оглянулась через плечо и увидела четверых или пятерых мужчин с оружием наизготовку. Она улыбнулась.

— Можете стрелять, но он уйдёт со мной. Это я вам гарантирую.

Фрэнк замер в нерешительности. Дрю Т. Барри очень хотел пожить ещё немного и снял с плеча М4 Питерса.

— Благодарю, — сказала Ангелочек и повесила винтовку себе на плечо. Она отступила назад, выронила стамеску и подняла руки вверх, демонстрируя Фрэнку, что они пусты. Затем она задом попятилась туда, где стоял Клинт, поддерживавший под руки Вилли. Весь путь она проделала с поднятыми руками.

От радости, что всё обошлось, у Дрю Т. Барри закружилась голова. Он поднял винтовку. Наверное, любой бы почувствовал головокружение после того как сумасшедшая зэчка приставит к его горлу заточенную стамеску. Она заставила его бросить оружие… но потом позволила подобрать его обратно. Зачем? Чтобы быть расстрелянной вместе с друзьями? Видимо, это единственно возможное объяснение. Безумное, но, ведь и она — сумасшедшая. Все они.

Дрю Т. Барри решил, что следующий ход за Фрэнком. Раз он устроил весь этот грандиозный бардак, то пусть сам и наводит порядок. Так будет лучше, потому что когда весь остальной мир увидит, что они здесь натворили, то расценит это не иначе как акт агрессии. В детали произошедшего — ходячие трупы в спортзале, например, или голая зеленая женщина у решеток камеры рядом с Норкроссом — они вдаваться не станут, просто не поверят. Дрю Т. Барри радовался тому, что остался в живых и решил не отсвечивать. Если повезет, никто даже не узнает, что он тут был.

— Это что за хуйня? — воскликнул Карсон Стратерс, увидев зеленую женщину. — Это же ненормально! И что ты намерен с ней делать, Гири?

— Взять живьём, — ответил Фрэнк. Он ещё ни разу в жизни так не уставал, но решил довести дело до конца. — Если она, действительно виновна в возникновении «авроры», пусть это выясняют врачи. Отвезем её в Атланту, и пусть там разбираются.

Вилли Бёрк начал медленно поднимать винтовку, будто та весила под сотню килограмм. В коридоре крыла «А» было не жарко, однако его круглое лицо заливал пот. Клинт выхватил у него из рук винтовку. На другом конце коридора Карсон Стратерс, Отрава, Ордуэй и Бэрроуз вскинули оружие.

— Наконец-то! — воскликнула Эви. — Понеслась! Перестрелка у коралла О-Кей![132] Бонни и Клайд! «Крепкий орешек» в женской тюрьме!

Но прежде чем коридор крыла «А» превратился в кровавую баню, Клинт бросил на пол винтовку Вилли и сдёрнул с плеча Ангелочка изъятое у Дрю оружие. Противоположная сторона медленно и не без удовлетворения, тоже опустила оружие.

— Не-не, — крикнула Эви. — Народ заплатил не за то, чтобы всё закончилось так уныло. Переделывайте!

Клинт не обратил на неё внимания, он наблюдал за Фрэнком.

— Я вам её не отдам, мистер Гири.

Эви поддакнула голосом раннего Джона Уэйна[133]:

— Тронешь эту девочку — ответишь передо мной, щенок.

Фрэнк также не обратил на неё внимания.

— Ценю вашу самоотверженность, Норкросс, однако ума не приложу, ради чего вы стараетесь.

— Может, не хотите, — предположил Клинт.

— О, я понимаю, — отозвался Фрэнк. — Только вы видите всю картину целиком.

— Очередная мозгоправская херня, — заметил Стратерс и издал короткий сухой смешок.

Фрэнк говорил медленно, будто на уроке.

— Насколько нам известно, эта женщина — единственная в мире, кто нормально ложится спать и засыпает. Проявите благоразумие. Я лишь хочу отвезти её к врачам, чтобы они её изучили и смогли повернуть ситуацию вспять. Все мужчины хотят вернуть жён и дочерей.

Среди его сторонников раздалось одобрительное ворчание.

— Отойди, новичок, — сказала Эви тем же голосом Уэйна. — И узнай…

— Да заткнись ты, — оборвала её Микаэла. Глаза Эви стали большими от удивления, будто она только что получила пощёчину. Микаэла шагнула вперед, обжигая Фрэнка взглядом.

— Скажите, мистер Гири, похоже, что я хочу спать?

— Мне плевать, кто вы, — ответил Фрэнк. — Мы здесь не за вами.

Его слова вызвали одобрительные выкрики.

— О, а было бы неплохо озаботиться. Я абсолютно бодра. Как и Ангелочек. Она нас разбудила. Вдохнула в нас бодрость.

— Именно этого мы желаем остальным женщинам, — сказал Фрэнк, его товарищи отозвались криками. Нетерпение, которое Микаэла прочитала на их лицах, граничило с ненавистью. — Если вы действительно бодры, вы должны это понимать. Особого ума для этого не нужно.

— Это вы не понимаете, мистер Гири. Она смогла это проделать с нами, потому что мы не были в коконах. А ваши жёны и дочери наоборот. Для этого тоже особого ума не нужно.

Повисло молчание. Она завладела их вниманием, и Клинт позволил себе толику надежды. Карсон коротко бросил:

— Херня.

Микаэла тряхнула головой.

— Ты непробиваемо тупой. Вы все — непробиваемо тупые. Эви Блэк — не человек. Она — сверхъестественное существо. Вы, этого до сих пор не поняли? Вы, правда, считаете, что врачи смогут взять анализ ДНК у сверхъестественного существа? Просто сунут её в магнитно-резонансный томограф и посмотрят, что у неё внутри? Все погибшие здесь, погибли ни за что!

Пит Ордуэй вскинул винтовку «Гаранд».

— Слышьте, мэм, я могу одной пулей вам сейчас пасть заткнуть. Не забывайте об этом.

— Опусти оружие, Пит, — сказал Фрэнк, понимая, что ситуация начала выходить из-под контроля. В одном помещении собрались вооруженные мужчины, у которых имелись неразрешимые противоречия. С их точки зрения, стрельба являлась самым простым способом всё решить. Он всё это понимал, потому что испытывал сам.

— Норкросс, могут ваши люди разойтись? Я хочу на неё взглянуть.

Клинт отступил в сторону, одной рукой придерживая Вилли Бёрка, а другой держа за руку Джареда. Микаэла встала с другой стороны. Ангелочек какое-то время стояла напротив камеры, закрывая собой Эви, но когда Микаэла взяла её за руку и аккуратно потянула к себе, та подчинилась.

— Держи себя в руках, — сказала Ангелочек. Её голос дрожал, по щекам текли слёзы. — Держите себя в руках, твари. Она, блядь, богиня.

Фрэнк сделал три шага вперед, даже не думая, что его люди последуют за ним. Он так долго и заворожено смотрел на неё, что Клинт не выдержал и посмотрел сам.

Зелень в её волосах исчезла. Её обнажённое тело было прекрасно, между ног чернел треугольник курчавых волос.

— Что за нахуй, — произнес Стратерс. — Она, ведь, только что была зеленая.

— Очень рад, наконец, познакомиться лично, мэм, — сказал Фрэнк.

— Благодарю, — ответила Эви. Казалось, она стыдилась своей наготы и говорила очень стеснительно, опустив взгляд. — Фрэнк, вам нравится сажать животных в клетки?

— Я сажаю только тех, кого надо сажать, — ответил Фрэнк и впервые за долгие дни искренне улыбнулся. Для себя он понимал, дикие звери могут быть опасны для людей, а люди могут быть опасны для диких зверей. На самом деле, он лишь старался держать животных подальше от человека. — И я пришел вызволить вас из вашей клетки. Я хочу отвезти вас к врачам, дабы те вас обследовали. Вы мне позволите?

— Боюсь, нет, — сказала Эви. — Они ничего не найдут и ничего не изменят. Помните историю о золотом гусе? Люди вскрыли птицу, но ничего, кроме кишок не обнаружили.

Фрэнк вздохнул и помотал головой.

Он не верит ей, потому что не хочет верить, решил Клинт. Не может позволить себе поверить ей. Не сейчас, когда столько всего произошло.

— Мэм…

— Пожалуйста, зовите меня Эви, — отозвалась та. — Не люблю формальностей. Мне казалось, Фрэнк, по телефону мы смогли установить нужный контакт.

Она продолжала смотреть в пол. Клинту стало интересно, что же она прятала в этих глазах. Сомнения насчёт своего предназначения? Разумное предположение, ведь сам Иисус Христос молил отвести от него предназначенную участь. А Фрэнк хотел, чтобы ученые из центра по контролю заболеваний избавили его от возложенной ответственности. Чтобы они провели анализы её крови и воскликнули «Ага!».

— Хорошо, Эви, — сказал Фрэнк. — Эта заключенная… — он кивнул в сторону Ангелочка. — Она утверждает, что вы богиня. Это так?

— Нет, — ответила Эви.

Стоявший рядом Вилли Бёрк схватился за левую сторону груди и начал кашлять.

— Другая женщина, — кивок в сторону Микаэлы, — утверждает, что вы сверхъестественное существо. И… — ему не хотелось говорить об этом вслух, дабы не вызвать бурю, но он должен был — …вы знаете обо мне то, чего знать не можете.

— А ещё она умеет летать! — вставил Джаред. — Вы же видели? Она летала! Я сам видел! Все видели!

Эви посмотрела на Микаэлу.

— Ты ошибаешься насчёт меня и сама это понимаешь. Я женщина и практически ничем от остальных не отличаюсь. От тех, кого любят мужчины. Впрочем, любовь — опасная штука, когда исходит от мужчин. Обычно они имеют в виду не то же самое, что женщины. Иногда они говорят, что готовы убить ради неё. Иногда, когда они это говорят, это ничего не значит. О чём, конечно, женщины, как правило, в курсе. Некоторые относятся к этому со смирением, некоторые со страхом.

— Когда мужчина говорит, что любит, это значит, он хочет ткнуть в тебя хером, — сказала Ангелочек.

Эви посмотрела на Фрэнка и мужчин за его спиной.

— Женщины, которых вы жаждете спасти, в данный момент живут в другом месте. У них счастливая насыщенная жизнь. Впрочем, некоторые, конечно, скучают по сыновьям, мужьям и отцам. Не могу сказать, что у них всё идеально, да и сами они далеко не святые, но большинство обрели, наконец, гармонию. В этом мире, Фрэнк, никто не растянет любимую рубашку вашей дочери, никто не станет кричать ей в лицо, пугать её ударами в стену.

— Они живы? — спросил Карсон Стратерс. — Ты готова поклясться в этом, женщина? Готова поклясться именем Господа?

— Да, — ответила Эви. — Клянусь именем вашего бога и именами других богов.

— Как их вернуть?

— Всяко, не тыкая в меня иглами и вытягивая из меня кровь. Даже если я им позволю, из этого ничего не выйдет.

— И как же тогда?

Эви расставила руки в стороны. Её глаза блестели, глаза превратились в большие чёрные бриллианты, зрачки из бледно-зеленых, превратились в ярко-изумрудные узкие кошачьи глаза.

— Убейте меня, — сказала она. — Убейте и все женщины на Земле очнутся. Клянусь.

Словно во сне, Фрэнк поднял винтовку.

4.

Клинт заслонил собой Эви.

— Нет, пап, стой! — крикнул Джаред.

Клинт не обратил на него внимания.

— Она врёт, Гири. Она хочет, чтобы ты её убил. Какая-то её часть её сознания изменилась, но именно за этим она и пришла. За этим её и послали.

— Ты ещё скажи, она хочет, чтобы её распяли на кресте, — сказал Пит Ордуэй. — Отойди, Клинт.

Клинт остался на месте.

— Это проверка. Если мы её пройдём, у нас ещё будет шанс. Если нет, если ты выполнишь её просьбу, дверь захлопнется. Наш мир станет миром мужчин, пока все не вымрут.

Он вспомнил о драках, в которых участвовал в прошлом, не только за молочный коктейль, а вообще, за место под солнцем, за возможность дышать. Расти. Он вспомнил о Шеннон, своей старой подруге, которая зависела от него, как он зависел от неё, пытаясь выбраться из ада, в котором они оказались. Он делал всё от себя зависящее и она об этом не забыла. Зачем она ещё дала своей дочери его фамилию? И он продолжал платить по счетам. Шеннон за многолетнюю дружбу. Лиле за то, что стала его другом, женой и матерью его сына. Что же касается тех, кто сейчас стоял рядом с ним — у них у всех были женщины, которым они должны. Даже у Ангелочка. Пришло время платить.

Его битва окончена. Клинта отправили в нокдаун и он проиграл.

Нет, не проиграл.

Он расставил руки в стороны и пошевелил ладонями, подзывая остальных к себе. Последние защитники Эви выстроились в ряд, даже Вилли, который, казалось, доживал последние минуты. Джаред встал рядом с Клинтом и тот обнял его за шею. Затем он поднял с пола М4 и передал её Микаэле, чья мать спала в коконе в том же здании.

— Послушай, Фрэнк. Эви сказала нам, что если вы её не убьёте, если вы её отпустите, будет возможность вернуть наших женщин.

— Он врёт, — сказала Эви. Клинт стоял к ней спиной и не видел того, что видел Фрэнк. Фрэнк, в свою очередь, услышал что-то такое, что заставило его задуматься. Как будто он мучился каким-то выбором.

— Хорош пороть херню, — сказал Пит Ордуэй и сплюнул на пол. — Мы потеряли слишком много хороших людей, чтобы добраться сюда. И нам решать, что будет дальше.

Клинт неохотно поднял винтовку Вилли.

Микаэла повернулась к Эви.

— Те, кто послал тебя сюда, считают, что мужчины решают проблемы только так, да?

Эви не ответила. Микаэла решила, что существо в камере ожидало именно такого развития событий, когда впервые вышло из леса.

Она обернулась обратно к толпе приближавшихся вооруженных мужчин с оружием наизготовку. С такого расстояния их изрешетят в мелкую капусту.

Микаэла подняла своё оружие.

— Так не должно быть. Покажите ей, что может быть иначе.

— И что нам делать? — спросил Фрэнк.

— Вернуть её туда, откуда она вышла, — ответил Клинт.

— Не в этой жизни, — подал голос Дрю Т. Барри и в этот момент Вилли Бёрк упал замертво.

5.

Фрэнк передал своё оружие Ордуэю.

— Ему нужен массаж сердца. Я прошлым летом проходил курсы…

Клинт ткнул его стволом в грудь.

— Нет.

Фрэнк уставился на него.

— Ты совсем рехнулся?

— Назад, — сказала Микаэла и тоже ткнула Фрэнка винтовкой. Она совершенно не понимала, что задумал Клинт, но решила, что он решил разыграть последний имевшийся у него козырь. Имевшийся у них козырь, поправила она сама себя.

— Валим их! — крикнул Стратерс. Он находился на грани истерики. — И ведьму тоже!

— Назад, — повторил вслед за Микаэлой Фрэнк, затем обратился к Клинту: — Хочешь, чтобы он тут умер? Что это докажет?

— Эви может его спасти, — сказал Клинт. — Ты же поможешь, Эви?

Та не ответила. Она стояла, опустив голову и закрыв волосами лицо.

— Гири… если она его спасёт, ты её отпустишь?

— Этот старый хер прикидывается! — крикнул Стратерс. — Они с самого начала запланировали этот спектакль!

— Можно, я сначала проверю…?

— Давай, проверяй, — согласился Клинт. — Только быстрее. Через три минуты от недостатка кислорода мозг начнёт умирать и я не уверен, что его вообще можно будет спасти.

Фрэнк присел рядом с Вилли и положил два пальца ему на горло. Затем посмотрел на Клинта.

— Сердце остановилось. Нужен массаж.

— Минуту назад ты был готов убить его, — заметил Рид Бэрроуз.

Офицер Трит, считавший, что в Афганистане он повидал, кажется, всё, сказал:

— Я вообще ничего не понимаю. Скажите, что нужно сделать, чтобы спасти мою дочь, и я сделаю, — к кому конкретно он обращался, никто не понял.

— Никакого массажа, — сказал Клинт и повернулся к Эви, которая так и стояла с опущенной головой. Он решил, что это к лучшему, потому что она могла видеть лежавшего на полу Вилли.

— Это Вилли Бёрк, — сказал Клинт. — Страна призвала его на службу, и он пошел служить. Сегодня он служит добровольным пожарным и помогает весной тушить лесные пожары. Бесплатно. Он делает всё возможное, чтобы помочь организации «Женская помощь»[134], когда государству становится не до них. А осенью тренирует футбольную команду.

— Он был очень хорошим тренером, — вставил Джаред. Его глаза были полны слёз.

— Когда у его сестры диагностировали болезнь Альцгеймера, он ухаживал за ней 10 лет, — продолжал Клинт. — Кормил её, менял подгузники, возвращал в реальный мир, когда она терялась в собственных мыслях. Он пришел сюда защищать тебя, потому что считал это правильным. За всю жизнь он не причинил вреда ни одной женщине. Теперь он умирает. И для тебя он — всего лишь очередной мужлан, да?

Кто-то закашлялся. На время повисла тишина, затем Эви взвизгнула. Лампы над их головами лопнули. Двери камер одновременно открылись и с грохотом захлопнулись. Несколько человек из группы Фрэнка вскрикнули, кто-то даже издал настолько высокий визг, что казалось, будто кричала десятилетняя девочка.

Ордуэй развернулся и побежал. Его шаги отдавались в коридоре гулким эхом.

— Поднимите его, — сказала Эви. Дверь её камеры осталась открытой. Если она вообще когда-нибудь закрывалась. Клинт подумал, что если бы она хотела, то ушла бы когда угодно и куда угодно. Крысы были лишь частью её представления.

Клинт и Джаред подняли Вилли на ноги. Старик был тяжелым, но Эви взяла его так, будто он был не тяжелее пуховой подушки.

— Вы меня растрогали, — сообщила Клинту Эви. — Не многим это удается, доктор Норкросс. — Её лицо оставалось серьезным, но Клинт разглядел в её глазах нечто похожее на смущение. Может, даже оживление. Одной рукой она обняла, насколько могла, Вилли за талию, а другую положила на потный взъерошенный затылок. Затем прижалась губами к его рту.

Тело Вилли затряслось. Он поднял руки и обхватил Эви. Какое-то время старик и молодая девушка стояли обнявшись. Потом она отпустила его и отошла назад.

— Как себя чувствуете, Вилли?

— Шикарно, — ответил тот.

— Боже, — прошептал Рид Бэрроуз. — Да он лет на 20 моложе стал.

— Меня так со школы не целовали, — сказал Вилли. — Если вообще целовали. Мэм, кажется, вы спасли мне жизнь. Я вам за это премного благодарен, но ваш поцелуй просто прекрасен.

Эви улыбнулась.

— Рада, что вам понравилось. Мне тоже, не так, как победа в «Бум Тауне», конечно.

Клинт успокоился. Ему помогло истощение и сотворённое Эви чудо. На свою недавнюю ярость он смотрел, как хозяин дома на непрошеного гостя, который вломился к нему на кухню и принялся готовить какой-то необычный и обильный завтрак. Он чувствовал грусть, сожаление и чудовищную усталость. Ему хотелось пойти домой и без слов лечь рядом с женой.

— Гири, — позвал он.

Фрэнк медленно посмотрел на него, будто человек, с трудом выходящий из оцепенения.

— Отпусти её. Это единственная возможность.

— Может быть, но это не точно.

— Верно, — согласился Клинт. — А, что, блядь, в нашей жизни, вообще точно?

— Плохие времена, хорошие времена, — заговорила Ангелочек. — Хорошие времена, плохие временя. Остальное — херня.

— Мне казалось, всё закончится не раньше четверга. Но… — Эви рассмеялась. — Я и забыла, какими мужчины бывают настырными, когда видят перед собой цель.

— Ага, — ответила ей Микаэла. — Вспомни проект «Манхэттен»[135].

6.

В 8:10 утра по Уэст Левин проехала колонна из шести машин, оставляя за собой дымящиеся руины тюрьмы, похожие на окурок сигары в пепельнице. Колонна свернула на Болл Хилл Роуд. Впереди ехала патрульная машина с включёнными проблесковыми маячками. За рулём сидел Фрэнк. Рядом на пассажирском сидении расположился Клинт. Сзади сидела Эви Блэк, там же, где она была в день, когда её арестовала Лила. Её одели в оранжевую робу исправительной тюрьмы Дулинга.

— Не знаю, как мы будем объясняться с полицией штата, — сказал Фрэнк. — Куча убитых, куча раненых.

— Сейчас все заняты «авророй», — ответил Клинт. — И половина, уверен, даже не обратила на произошедшее внимания. Когда женщины очнутся — если женщины очнутся — тогда, точно, никому не будет до этого дела.

— Матерям будет. Жёнам, дочерям, — сказала с заднего сидения Эви. — Кто, по-вашему, делает уборку, когда заканчивается стрельба?

7.

Патрульная машина остановилась возле дороги, ведущей к трейлеру Трумэна Мейвезера, где, по-прежнему, трепалась на ветру жёлтая полицейская лента с надписью «Место преступления». Позади остановились два патрульных экипажа, два гражданских автомобиля и грузовик Карсона Стратерса.

— И что дальше? — спросил Клинт.

— Поглядим, — ответила Эви. — Вдруг, кто-нибудь из мужчин передумает и пристрелит меня, пока не стало поздно.

— Этого не будет, — не слишком уверенно ответил Клинт.

Хлопнула дверь. Какое-то время все трое продолжали сидеть в машине.

— Скажите, Эви, — начал Фрэнк, — если вы — лишь посланник, то, кто вас послал? Какая-то… не знаю… жизненная сила? Мать Земля решила нажать кнопку перезагрузки?

— В смысле, какая-нибудь Великая Лесбиянка в небесах? — спросила Эви. — Какое-нибудь низкорослое жирное божество в брючном костюме и лакированных туфлях? Так вы, мужчины, представляете женщин, решивших самим думать, что делать в жизни?

— Не знаю, — Фрэнк чувствовал себя уставшим, вымотанным. Он скучал по дочери. Он скучал даже по Элейн. Он не понимал, куда делся весь его гнев. Как будто карман вывернули наизнанку и всё, что в нём было, упало на землю. — А о чём вы вспоминаете, когда думаете о мужчинах, умница вы наша?

— Оружие, — ответила Эви. — Клинт, здесь на двери ручек нет.

— Как будто, тебя это остановит.

Не остановило. Дверь открылась и Эви вышла. Клинт и Фрэнк вышли следом и встали по бокам. Клинту вспомнились уроки Библии в приюте: Иисус висит на кресте, по одну сторону от него висит сомневающийся преступник, по другую честный вор, который, согласно уверениям умирающего мессии, вскоре присоединится к нему в раю. Клинт вспомнил, как думал тогда, что бедняга рассчитывал на досрочное освобождение и обед из курицы.

— Я не знаю, что за сила призвала меня, — сказала Эви. — Знаю, что меня призвали и…

— Ты пришла, — закончил за неё Клинт.

— Да. И теперь я возвращаюсь обратно.

— А нам что делать? — спросил Фрэнк.

Эви повернулась к нему, она уже не улыбалась.

— Будете делать то, что обычно делают женщины. Ждать, — она сделала глубокий вдох. — Ох, какой же классный воздух после тюрьмы-то.

Она прошла мимо собравшихся мужчин, будто их не существовало и положила руки на плечи Ангелочку. Та посмотрела на неё блестящими глазами.

— Ты отлично справилась, — сказала Эви. — Благодарю тебя от всего сердца.

— Я люблю тебя, Эви! — буркнула Ангелочек.

— Я тоже тебя люблю, — ответила Эви и поцеловала её в губы.

Эви прошла к руинам метлаборатории. Там сидел лис, обернув лапы хвостом. Он вскочил и посмотрел на неё. Эви пошла за ним, а за ней пошли остальные.

8.

— Пап, — тихо, почти шёпотом произнес Джаред. — Ты это видишь? Скажи, что видишь?

— Боже мой, — произнес офицер Трит. — Это ещё что такое?

Они стояли и смотрели на Древо из тысяч переплетающих стволов и веток, среди которых порхали птицы. Оно выросло так высоко, что не было видно кроны. Клинт ощутил мощь, которую оно излучало, подобно электрическому разряду. Павлин приветствовал их, распустив хвост. Когда из-за ствола появился тигр, касаясь брюхом высокой травы, несколько человек вскинули винтовки.

— Опустить оружие! — приказал Фрэнк.

Тигр лёг в траву, не спуская с них пристального взгляда. Люди опустили оружие. Все, кроме одного.

— Ждите здесь, — сказала Эви.

— Если женщины Дулинга решат вернуться, то вернутся и остальные женщины на планете? — спросил Клинт. — Так всё должно быть?

— Да. Женщины этого города представляют женщин всего мира и вернуться должны все. Через тот проход, — она указала на большое дупло в основании Древа. — Если откажется хоть одна… — заканчивать фразу она не стала. Мотыльки свили над её головой нечто похожее на тиару.

— А зачем им оставаться? — спросил Рид Бэрроуз.

Ангелочек рассмеялась, смех её был похож на карканье ворона.

— Я бы иначе спросила: если они построили там лучший мир, как утверждает Эви, зачем им возвращаться?

Эви направилась к Древу, высокая трава обволакивала её красные штаны. Раздался щелчок, будто кто-то дослал патрон в ствол. Эви остановилась. Это был Дрю Т. Барри, он оказался единственным, кто не опустил оружие по приказу Фрэнка. Но целился он не в Эви. Он целился в Микаэлу.

— Ты пойдёшь с ней, — сказал он.

— Опусти ствол, Дрю, — сказал ему Фрэнк.

— Нет.

Микаэла взглянула на Эви.

— Мне можно пойти с тобой, не превращаясь в кокон?

— Конечно, — ответила Эви.

Микаэла посмотрела на Барри. Она не выглядела испуганной, скорее озадаченной.

— Зачем тогда это всё?

— Считай это страховкой, — ответил Дрю Т. Барри. — Если она говорит правду, ты сможешь убедить мать, чтобы та убедила остальных вернуться. Я привык полагаться на страховку.

Клинт заметил, как Фрэнк вытащил пистолет. Внимание Барри было сосредоточено на женщинах, и положить его не составит труда, но Клинт отрицательно помотал головой.

— Хватит уже убийств, — тихо сказал он.

К тому же, Клинт считал, что мистер Двойная Подстраховка прав.

Эви и Микаэла прошли мимо тигра к дуплу в Древе, где их ждал лис. Эви шагнула внутрь и исчезла. Микаэла на какое-то время замешкалась и шагнула следом.

Оставшиеся мужчины, те, кто штурмовал тюрьму и те, кто её оборонял, принялись ждать. Поначалу они ходили туда-сюда, но, спустя время, когда ничего так и не произошло, кто-то сел в траву.

Но не Ангелочек. Она ходила по сторонам, будто не могла привыкнуть, что её уже не окружают стены камеры, будка охраны, столярная мастерская и Бродвей. Тигр спал. Когда Ангелочек подошла к животному, Клинт задержал дыхание. Она совершенно чокнутая.

Когда она почесала ему спину, он поднял голову, но затем опустил её обратно и закрыл глаза.

— Он урчит! — восторженно поведала она остальным.

Солнце, казалось, замерло на небе.

— Не думаю, что это случится, — сказал Фрэнк. — А если не случится, я проведу остаток дней, сожалея, что не убил её.

— Думаю, ещё ничего не решено, — ответил ему Клинт.

— Да? А ты откуда знаешь?

Ему ответил Джаред. Он указал на Древо и сказал:

— Оно ещё на месте. Если оно исчезнет или превратится в старый дуб, считайте, что проиграли.

Они ждали.

Глава 17

1.

В супермаркете «Shopwell», где обычно проходили встречи, перед собравшимися жительницами «нашего места» выступала Эви. Много времени её речь не заняла, и весь её смысл сводился к одному: выбор за ними.

— Если вы останетесь здесь, каждая женщина, от Дулинга до Марракеша очнётся здесь же, в этом мире. У них появится возможность начать всё заново. У них появится возможность растить детей так, как хотят они. Появится возможность жить мирно. Как по мне, отличный вариант. Однако вы вольны поступать, как хотите. Если вы решите вернуться, женщины очнутся там, в мире мужчин. Но решение ваше должно быть единогласным.

— Кто ты такая? — спросила Дженис Коутс, крепко прижимая к себе дочь. — Кто дал тебе такую власть?

Эви улыбнулась. Её осветил зеленоватый свет.

— Я всего лишь старая женщина, которая приглядывает за молодыми. И у меня нет никакой власти. Как и этот лис, я лишь посланница. Власть есть у вас и только у вас.

— Ну, — произнесла Бланш Макинтайр. — Давайте решать. Голосованием. Потому что, кажется, именно за этим мы и собрались.

— Да, — согласилась Лила. — Только решать будем не здесь.

2.

До полудня оповещали всех обитательниц нового мира. Во все концы города были разосланы гонцы, собиравшие всех, кого не было у супермаркета.

Они выходили на Мейн-стрит и тихой колонной шли к Лысой горе. У Бланш Макинтайр разболелись ноги, поэтому Мэри Пак вызвалась отвезти её на гольф-каре. Бланш держала на руках малыша Энди Джонса, замотанного в синее и одеяло, и рассказывала ему:

— Жил да был один парень. Он ходил туда-сюда и повсюду влюблял в себя молодых девушек.

Кругом начала пробиваться зелень. Было холодно, но весна уже вступала в свои права. Наступило почти то же самое время года, когда они покинули старый мир. Скорость происходящего удивила Бланш. Ей казалось, что прошло гораздо больше времени.

Когда они свернули с дороги в усеянный мотыльками лес, появился лис, чтобы показать им дорогу.

3.

Когда Эви закончила пересказывать свои мысли тем, кто их раньше не слышал, Микаэла Коутс встала на ящик из-под молока, надев свою старую репортёрскую шляпу (наверное, в последний раз в жизни) и рассказала женщинам, что случилось в том мире.

— Доктор Норкросс сумел убедить ополченцев отступить, — сказала она. — Однако многие погибли.

— Кто погиб? — выкрикнула одна женщина. — Пожалуйста, скажите, что моего Мики среди них не было!

— А что Лоуренс Хикс? — спросила другая.

Посыпалась куча вопросов.

Лила подняла руки.

— Дамы! Дамы!

— Я тебе не дама! — буркнула бывшая заключенная Фрида Элкинс. — Говори за себя, шериф.

— Я не могу сказать, кто именно погиб, — продолжала Микаэла, — потому что почти всё время просидела внутри тюрьмы. Знаю точно, что погиб Гарт Фликингер… — она собиралась уже рассказать и о Барри Холдене, но увидела его жену и оставшихся дочерей и осеклась, — …и всё, больше я ни о ком не знаю. Но могу с уверенностью сказать, что все мальчики Дулинга в порядке, — она искренне помолилась, чтобы так и было.

Толпа разразилась радостными криками и аплодисментами.

Когда Микаэла закончила, на её место встала Дженис Коутс и сказала, что каждой будет дана возможность высказать своё мнение и сделать выбор.

— Что касается меня, — сказала она, — не без некоторого сожаления, я голосую за возвращение. Я уверена, что этот мир лучше, чем тот, который мы оставили. Без мужчин мы принимаем справедливые решения, без лишней суеты. Мы без пререканий делимся ресурсами. Среди членов нашей общины практически не было вспышек насилия. Всю мою жизнь, женщины бесили меня, но они не идут ни в какое сравнение с мужчинами, — она не стала упоминать о собственном муже Арчи, который был самым добрым и отзывчивым человеком, каких она когда-либо знала, и который очень рано умер от сердечного приступа. Исключения из правил роли не играли. Роль играло большинство. История.

Дженис уже не выглядела бледной, её щеки горели, седые волосы падали на спину, глубоко запавшие глаза блестели. Микаэла, вдруг осознала, что как бы бодро ни держалась её мать, она тяжело больна. «Тебе нужно к врачу, мам».

— И всё же, — продолжала Дженис. — Я считаю, что кое-чем обязана доктору Норкроссу. Он и его товарищи рисковали жизнями, защищая женщин в тюрьме и я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь другой встал бы на его место. В связи с этим, я хочу заверить всех женщин-заключённых здесь, что сделаю всё возможное, чтобы ваши прошения о досрочном освобождении были удовлетворены. Или, хотя бы рассмотрены. Если же вы решите по тихому уйти и осесть в горах, я смогу убедить власти в Чарльстоне и Уиллинге, что вы погибли во время штурма.

Женщины-заключенные выступили единой группой. К этому утру их осталось не так уж много. От многих, в их числе и Китти Макдэвид, не осталось и следа, за исключением стайки мотыльков. Никаких сомнений, те женщины погибли в обоих мирах. И убили их мужчины.

И всё же, они единогласно решили возвращаться. Их решение могло бы удивить многих мужчин, но не Дженис Коутс. Она была знакома со статистикой: если женщины сбегали из тюрьмы, их практически сразу ловили, потому что, в отличие от мужчин, они не сбегали в горы. Они возвращались домой. Первое о чём говорили бывшие заключённые, были их сыновья, оставшиеся в другом мире.

К примеру, Селия Фроуд заявила, что детям Нелл понадобится мать и, хоть ей ещё предстоит досидеть срок, она считала, что сестра Нелл может полностью на неё рассчитывать после освобождения.

— Но, ведь от сестры Нелл будет мало толку, если она будет спать, правда?

Клаудия Стивенсон говорила так тихо, что многие попросили её повторить.

— Я никого не хочу удерживать, — сказала она. — Я пойду за большинством.

Группа «первого четверга» тоже проголосовала за возвращение.

— Здесь хорошо, — от имени их группы говорила Гейл, — Дженис права. Но это не совсем «наше место». Оно чьё-то другое. Как знать, может всё, что случилось там, сделает тот мир лучше.

Микаэла подумала, что она права. Сделает, но ненадолго. Мужчины постоянно давали обещание не поднимать руку на женщин и детей, но сил сдерживать обещание хватало от силы на пару месяцев. В них снова вскипал гнев, подобно повторному приступу малярии. Почему сейчас всё должно быть иначе?

По поляне пронесся порыв ветра. В небе V-образной стаей пролетели возвращающиеся с юга утки.

Ощущение, как на похоронах, подумала Мэри Пак. Ярко светило солнце, но холодный ветер забирался под пальто и морозил кожу.

Когда пришла её очередь, она сказала:

— Я хочу понять, каково это — полюбить парня, — её слова, наверняка бы согрели Джареда Норкросса, будь он здесь. — Я понимаю, что в том мире мужчинам проще, что там паршиво и тяжело, но я хочу попробовать прожить ту жизнь, какую всегда для себя хотела. Может, это слишком эгоистично, но я так хочу. Может, даже заведу ребенка. И… всё, наверное, — последние слова вызвали у неё слёзы и она убежала, уклоняясь от объятий желавших её утешить женщин.

Магда Дубчек твёрдо решила вернуться.

— Я нужна Антону, — она совершенно невинно улыбнулась. Эви увидела эту улыбку и сердце её сжалось.

На расстоянии нескольких метров, прислонившись спиной к дубу, сидел лис. Он не сводил взгляда с заднего сидения гольф-кара, где спал малыш Энди Джонс. О таком можно было только мечтать. Забудь про курицу, забудь нахер про весь курятник, забудь про все курятники этого мира. Самое вкусное и сочное блюдо — человеческий детеныш. Посмеет ли он? Нет, конечно, не посмеет. Он может только мечтать. Но, что это за мечты! Нежное ароматное человеческое мясо!

Одна женщина рассказала о своём муже, замечательном, прекрасном человеке, который заботился о ней, оберегал её, любил. Другая рассказала о коллеге по музыкальной группе. Они были друзьями, но между ними была связь. Он писал слова, она писала музыку.

Кто-то скучал по дому.

Кэрол Лейтон, учительница права в старших классах, сказала, что хочет жевать «Kit Kat», сидеть на диване, смотреть сериалы по «Netflix» и гладить кота.

— Весь мой опыт общения с мужчинами выдался на сто процентов неудачным, но я не хочу жить в новом мире без удобств. Может, я трусиха, но как уж есть, — она оказалась не единственной, кто скучал по привычному комфорту.

Большинство, конечно, тянули назад сыновья. Новая жизнь в новом мире означала для них прощание с сыновьями в старом и вынести этого они не могли. От этого сердце Эви снова сжалось. Сыновья убивали сыновей. Сыновья убивали дочерей. Сыновья оставляли оружие в легкодоступных местах, чтобы их сыновья находили его и случайно стреляли друг в друга и сестёр. Сыновья сжигали леса и зарывали в почву ядовитые отходы, стоило сотрудникам департамента по защите окружающей среды отвернуться. Сыновья не звонили на день рождения. Сыновья не любили делиться. Сыновья били детей, душили подружек. Сыновья узнавали, что они больше и сильнее и никогда об этом не забывали. Сыновьям было плевать, какой мир они оставляли своим сыновьям и дочерям, хотя говорили они об обратном, когда приходила пора брать бразды правления в свои руки.

Рядом с Эви с ветки опустилась змея, проползла под её ногами и исчезла во тьме.

— Я видела, что ты сделал, — сказала Эви змее. — Видела, как ты отвлек Джанет. И ненавижу тебя за это.

Змея ничего не ответила. Змеи не считали нужным объяснять своё поведение.

Элейн Наттинг стояла рядом с дочерью, но находилась она в другом месте. Перед её взором стояли влажные глаза умирающей женщины. Эти глаза были, практически золотыми и очень глубокими. В них не было злости, лишь настоятельная просьба. Элейн никак не могла избавиться от вида этих глаз. Сын, сказала та женщина, у меня есть сын.

— Элейн? — обратился к ней кто-то. Настала её очередь голосовать.

— Мне нужно кое-что сделать, — сказала она и положила руку на плечо Наны. — А моя дочь очень любит папу.

Нана крепко обняла её.

— Лила? — спросила Джанет. — Что скажешь?

Все посмотрели на неё и Лила поняла, что именно она сейчас может оставить всех здесь. Она может обезопасить новый мир и разрушить старый. Она может сказать: «Я вас всех люблю и дорожу тем, что мы здесь уже создали. Давайте не будем это бросать». Она может сказать: «Ради того, что мы здесь уже сделали, я готова бросить мужа, несмотря на то, каким героем он был». Могла сказать: «Вы, женщины никогда не станете тем, кем хотите, кем они хотят, чтобы вы стали, потому что часть вас навсегда останется здесь, где вы были действительно свободны. Вы всю жизнь будете нести в себе частичку «нашего места» и вводить мужчин в заблуждение».

Только когда это женщины не вводили в заблуждение мужчин? Они владели магией, о которой мечтали мужчины, и порой их мечты становились кошмарами. Последние полосы света мазнули фиолетовыми полосками по холмам. Эви наблюдала за Лилой, прекрасно зная, о чём та думала.

— Да, — сказала Лила. — Давайте вернемся и приведем наших парней в форму.

Все закричали.

Эви заплакала.

4.

Они разделились на пары и выстроились, подобно зверям, сходившим с Ноева ковчега, застрявшего на вершине Арарата. Бланш и малыш Энди, Клаудия и Селия, Элейн и Нана, миссис Рэнсом и Платина Элвей. Держась за руки, они осторожно переступали через гигантский корень Древа и исчезали во тьме дупла. Где-то в середине виднелось мерцание, но оно было искажено, будто исходило откуда-то сбоку, но сбоку от чего? Каждая из женщин потом вспоминала шум и тепло. Внутри этого прохода послышался треск, все ощутили, как кожу что-то защекотало, а затем они проснулись по ту сторону Древа, в мире мужчин… только, на этот раз, без мотыльков.

Магда Дубчек очнулась в больничной палате, куда её перевезли полицейские, когда пришли к ней в дом и увидели её спящей рядом с трупом собственного сына. Она сорвала паутину с глаз и с удивлением увидела большую толпу женщин, сидевших на больничных койках и срывавших с себя коконы.

5.

Лила смотрела на колыхающиеся листья Древа и, как будто слышала их плач. Листья падали с веток, формируя сияющие кучки. Следом начали падать куски мха. Она видела, как с ветки взлетел и исчез в небе ярко-зеленый попугай с серебристыми крыльями. Корни Древа начала покрывать паутина, похожая на ту, о которой предупреждал Антон Дубчек, говоря о голландском вязе. В воздухе появился запах гниения. Лила поняла, что Древо умирало, пораженное изнутри и снаружи.

— Увидимся на той стороне, миссис Норкросс, — сказала ей Мэри Пак, одной рукой держа Молли, а другой махая ей.

— Зови меня Лила, — ответила ей та, но Мэри уже ушла.

Лис бросился вслед за ними.

В конце концов, остались только Дженис, Микаэла, Лила и тело Джанет. Дженис принесла из гольф-кара лопату. Могила, которую они выкопали, оказалась всего метр глубиной, но Лила решила, что это не важно. Когда они уйдут, этот мир исчезнет, не останется никаких животных, способных добраться до тела. Они укрыли тело Джанет куртками и закрыли ей лицо детским одеялом.

— Это была случайность, — сказала Дженис.

Лила наклонилась, взяла горсть земли и швырнула её в яму.

— Копы всегда так говорят, когда убивают какого-нибудь чёрного бедолагу, женщину или ребенка.

— Она была вооружена.

— Стрелять она не собиралась. Она пришла спасти Древо.

— Я знаю, — сказала Дженис, касаясь плеча Лилы. — Но ты тогда этого не знала.

Хрустнула и упала на землю толстая ветка, подняв в воздух тучу листьев.

— Я бы всё отдала, чтобы повернуть время вспять, — сказала Лила. Она не плакала. В этот раз, она не плакала. — Душу бы отдала.

— Думаю, пора идти — сказала Микаэла. — Пока ещё можно.

Она взяла мать за руку и они пошли к Древу.

6.

Какое-то время Лила была единственной жительницей «нашего места». Впрочем, сама она об этом не думала. Она занималась делом. Она сконцентрировалась на лопате, на земле и закапывании могилы. Закончив работу, она вошла в дупло и исчезла во тьме. Она ушла, не оглядываясь. Если она обернется, решила она, это разобьёт ей сердце.

Часть третья. Утром

Ибо не умерла девица — она спит.

Матф. 9:24.

1.

Для большинства людей первые недели после пробуждения были похожи на старую настольную игру: какие-то детали потерялись, не самые важные, но их очень не хватало. Казалось, порой, именно эти детали были нужны, чтобы закончить игру победой.

Горе было повсюду. Что делать, если вы потеряли жену, дочь или мужа? Если вы не Терри Кумбс, или кто-то вроде него, вы будете жить со своей потерей и продолжать играть.

Владелец «Колеса» Падж Мэроун потерял часть себя, в буквальном смысле, и учился с этим жить. Большой палец на правой руке превратился в обрубок. Какое-то время ему пришлось заново учиться держать пивные кружки этой рукой, но он справился. В итоге он согласился на предложение продать здание одному парню, который планировал открыть в Дулинге филиал «TGI Friday's»[136]. Падж решил, что после «авроры» его бар уже никогда не восстановится, к тому же ему предложили неплохие отступные.

По некоторым, например, по Дону Питерсу, никто не скучал. О них совершенно забыли, будто они и не жили никогда. Разрушенный дом Питерса был продан с аукциона.

Немногочисленные вещи Джонни Ли Кронски, просто выбросили в мусорку. Его мрачное жилище до сих пор стоит пустым.

Уходя из дома Фритца Мешаума, Ванесса оставила дверь открытой. Его тело пролежало пару дней, пока на запах гнили не слетелись стервятники. К ним присоединились птицы поменьше и надёргали из его бороды волос для своих гнёзд. Вскоре к его дому пришел бродячий медведь. Со временем, мелкие насекомые и солнце отполировали его скелет до блеска. Сама природа сделала из его трупа произведение искусства.

Когда Магда Дубчек узнала, что стало с Антоном — кровь по всему полу её спальни говорила сама за себя — она горько пожалела о том, что проголосовала за возвращение.

— Я совершила ужасную ошибку, — повторяла она сама себе бессчётное количество раз, после бессчётного количества стаканов рома с колой. Для Магды её Антон не был деталькой или несколькими деталями. Он был для неё всем. Бланш Макинтайр пыталась вовлечь Магду в волонтерскую деятельность — вокруг было очень много детей, потерявших родителей и нуждавшихся в помощи. К тому же она пригласила её на встречи книжного клуба. Однако Магда не проявила никакой заинтересованности.

— Для меня всё кончилось не очень хорошо, — говорила она.

По ночам она напивалась и смотрела «Подпольную империю». Закончив смотреть её, она начала смотреть «Семью Сопрано». Пустоту своей жизни она заполняла историями о жестоких мужчинах.

2.

Для самой Бланш Макинтайр всё закончилось хорошо.

Она очнулась на полу квартиры Дороти и очистилась от остатков кокона. Её подруги находились здесь же. Только одно было здесь новым: Энди Джонс. Ребенок находился не на руках Бланш, когда она проходила через Древо. Он спал на полу в кроватке из грубо оструганных веток.

— Твою ж мать! — крикнула Дороти. — Ребенок! Йййехууу!

Бланш восприняла это как знак. На месте сгоревшего во время «авроры» дома был построен приют имени Тиффани Джонс. Строительство здания было оплачено из личного пенсионного фонда самой Бланш и его нового друга, Вилли Бёрка, впервые с 1973 года проявившего интерес к чему-то ещё, помимо старого пожелтевшего матраса. Участие приняли и другие. После «авроры» люди ещё больше стали вовлекаться в благотворительность. Особенно активно участвовала семья Норкроссов, несмотря на собственные жизненные трудности. На вывеске приюта под именем Тиффани была изображена выструганная из веток кроватка.

Бланш и её коллеги принимали всех детей, возрастом от месяца до четырех лет, вне зависимости от возможностей родителей (или родителя) заплатить. После «авроры» из маленьких частных инициатив, вроде той, что затеяла Бланш, выросло общенациональное движение защиты детей. Многие мужчины понимали, что необходимо восстановить баланс.

В конце концов, их всех предупредили.

Несколько раз Бланш вспоминала о книге, которую они обсуждали перед тем как всё изменилось. Историю о девушке, чья ложь изменила множество жизней. Бланш часто думала о том наказании, которое легло на плечи этой девушки. Сама Бланш не считала, что то, чем она занималась — это наказание. Она всю жизнь была порядочным человеком, честно трудилась и была хорошим другом. Она всегда хорошо относилась к заключенным тюрьмы, в которой работала. Строительство приюта — это не наказание. Это проявление порядочности. Это просто естественный порядок вещей. Если в настольной игре терялись какие-то детали — это отличный повод создать новые.

Бланш встретила Билли у входа в недостроенный приют. Тот стоял на пороге, держа в руке пачку пятидесятидолларовых купюр.

— Это ещё что? — спросила она.

— Моя доля, — пояснил он.

Только этого было мало. Одних денег было мало. Чтобы внести свою долю, её нужно было отработать.

— Пеленок грязных целая гора, — сказал ей Вилли однажды вечером, когда они уже какое-то время встречались.

Она стояла возле своего «Приуса», ожидая, пока Вилли загрузит два объёмных узла с грязными пеленками в багажник грузовика. Их постирают в прачечной «Tiny Tot» в Уиллинге. Бланш не хотелось засорять округу использованными памперсами. Вилли похудел и купил новые подтяжки. Бланш и раньше считала его милым, но сейчас, с аккуратно постриженной бородой (и густыми бровями), он стал просто неотразим.

— Если ты сейчас помрешь, Вилли, — сказала Бланш — мы отлично позабавимся, сочиняя некролог. «Вилли Бёрк. Скончался, занимаясь любимым делом — перевозя обосранные пеленки в прачечную».

Она послала ему воздушный поцелуй.

3.

Джаред Норкросс проработал добровольцем в приюте имени Тиффани Джонс всё лето и половину последнего учебного года. Ему нравилось помогать. Дети — это какое-то безумие. Они строили замки из земли, лизали стены, копошились в лужах и это только, когда они находились в хорошем настроении. Но его собственной радости не было предела, когда он наблюдал за играющими вместе девочками и мальчиками. Что же шло не так? Почему они незамедлительно разбегались по разным лагерям, когда шли в школу? Это что-то генетическое? Химическое? Джаред отказывался принимать такое объяснение. Люди более сложные существа. Они были связаны в сложные запутанные системы взаимоотношений, которые, в свою очередь, обладали своей сложной системой. В какой-то момент он решил, что в колледже будет изучать детскую психологию и станет психиатром, как отец.

Подобные мысли отвлекали Джареда, успокаивали. Это успокоение становилось нужно ему всё чаще и чаще. Брак его родителей рушился, а Мэри начала встречаться с двоюродным братом Молли. Тот был звездой команды по лакроссу в соседнем округе. Однажды он видел их вместе. Они сидели за столиком возле ларька мороженщика и кормили друг друга из вафельных стаканчиков. Это выглядело даже ужаснее, чем, если бы они занимались сексом.

Как-то раз, выходя из дома, он столкнулся с Молли.

— Чо как, чувак? Тут Мэри и Джефф приехали. Хочешь с нами потусить? — она очень сильно выросла, её рост приближался к двум метрам. Вскоре, те мальчики, которым будет неинтересно играть с ней на одной площадке, начнут бегать за ней, чтобы поцеловаться.

— К сожалению, не могу, — ответил Джаред.

— Почему?

— Моё сердце разбито, — сказал ей Джаред и подмигнул. — Я же понимаю, что ты никогда меня не полюбишь, Молли.

— Ой, отвали, — сказала она и закатила глаза.

Иногда ноги сами приносили Джареда к пустому дому в конце улицы, где они прятались с мамой, Мэри и Молли. Они с Мэри были отличной командой, но она решила оставить всё в прошлом.

— Мир изменился, понимаешь? — сказала ему она, будто это всё объясняло. Джаред пытался убедить себя, что она не понимала, чего лишалась, но приходил к выводу, не без сожаления, что, вряд ли она вообще считала, что лишилась чего-то.

4.

Выяснилось, что коконы не тонут.

Три женщины, выжившие после падения самолета в Атлантический океан, пришли в себя у скалистого побережья Новой Шотландии. Коконы намокли, но сами женщины нет. Они дошли до спасательной станции и вызвали помощь.

Об этом случае написали на последних страницах газет и сообщили в самом конце выпусков новостей. В свете такого грандиозного события, как «аврора», подобные истории мало кого интересовали.

5.

Ужасно очнуться дома и найти в задымлённом гараже мёртвого мужа.

Рита Кумбс впоследствии пережила очень много неприятных ощущений: отчаяние, ужас одиночества, долгие бессонные ночи, которые казались бесконечными. Терри был добрым, порядочным и умным человеком. То, что он впал в настолько глубокую и безнадёжную депрессию, что решил покончить с собой, никак не укладывалось в голове Риты и не могло увязаться с образом заботливого отца и верного мужа. Она плакала, пока не решила, что все слёзы иссякли и… ревела снова.

Однажды к ней пришёл парень по фамилии Гири и предложил помощь. Несмотря на самые противоречивые слухи и желание защитить и выгородить участников произошедших событий, Рита знала, что именно этот Гири спланировал и организовал нападение на тюрьму. Но при встрече он говорил тихо и вежливо. Он настоял на том, чтобы она обращалась к нему Фрэнк.

— Что случилось с моим мужем, Фрэнк?

Фрэнк сказал, что Терри, видимо, не мог больше выносить происходящее.

— Ситуация вышла из-под контроля и он это понимал. Однако сделать ничего не мог. Остановить он мог лишь себя.

Она собралась с духом и задала вопрос, который тревожил её долгими бессонными ночами:

— Мистер Гири… у моего мужа была небольшая проблема с алкоголем… он всё это время… был…

— Трезв, как стёклышко, — ответил Фрэнк и поднял левую руку. — Клянусь богом, он был трезв.

6.

Массовые вспышки насилия и исчезновение многих женщин вызвали изменение страховой политики по всему миру. Дрю Т. Барри и его фирма мало чем отличались от подобных организаций по всей Америке. Им удалось облегчить получение страховых выплат вдове Нейта Макги и родителям Эрика Бласса. Учитывая, что те погибли при незаконном штурме государственного пенитенциарного учреждения, это можно было считать подвигом. Но Дрю Т. Барри был опытным страховщиком.

Гораздо проще было добиться выплат родственникам, близким и дальним, судьи Оскара Сильвера, Барри Холдена, его дочери Герды, Линни Марс, офицера полиции Верна Рэнгла, доктора Гарта Фликингера, сотрудников тюрьмы Рэнда Куигли, Тига Мёрфи и Билли Уэттермора. Их смерть посчитали гибелью при исполнении служебных обязанностей. Не сказать, что разбор всех обстоятельств прошёл быстро. Это была работа на годы и годы, Дрю Т. Барри осунулся, его лицо посерело. По утрам он просматривал бессчетные электронные письма, по вечерам писал документы и, вскоре совершенно утратил интерес к охоте. Это увлечение казалось ему каким-то нелепым, в сравнении с важной и нужной работой по защите погибших и потерпевших. Он сидел в засаде в лесу и через оптический прицел наблюдал за вышедшим из тумана оленем с пятнистой шерстью, а сам думал о страховке от божьего наказания. Можно деньгами застраховать от божьего наказания? Вот, сейчас он убьёт оленя и что дальше? Кто позаботится о его детёнышах? Помогут им деньги? Конечно, нет, сама мысль об этом казалась нелепой. Поэтому он продал крупнокалиберную винтовку и даже попытался стать вегетарианцем, хоть и безуспешно. Иногда, после долгого дня работы над страховыми документами, человеку требуется свиная отбивная.

Потери меняют. Иногда к худшему. Иногда к лучшему. В любом случае, ты доедаешь отбивную и живешь дальше.

7.

Из-за невозможности опознания, Лоуэлл и Мейнард Гринеры были похоронены в безымянных могилах. Позднее, когда вызванное «авророй» безумие пошло на спад (до конца последствия преодолеть так и не удалось), был проведен анализ отпечатков пальцев и братьев официально признали мёртвыми. Впрочем, многие, особенно люди, связанные с незаконными делами, подвергали этот факт сомнению. Ходили слухи, будто Мелкий Лоу и Мейнард оборудовали себе жилище в заброшенной шахте в горах, что они осели в Акапулько под поддельными именами; кто-то видел их на дороге в чёрном «Форд Ф-150», на капоте которого стояла кабанья голова, а из колонок ревел Хэнк Уильямс-младший[137]. Один прославленный писатель, живший в Аппалачах до 18 лет, услышал от родственников какие-то легенды и байки и использовал их в качестве основы для детской книжки под названием «Два глупых брата». В книжке они заканчивали свой век в телах болотных жаб.

8.

Плотина, которой община «Сияющих» перегородила реку у городка Хэтч, штат Нью-Мексико, рухнула и вода смыла все строения общины до основания. Когда вода сошла, вернулась пустыня и песок скрыл многочисленное оружие, спрятанное членами общины от федералов. По всей округе разлетелись страницы сочиненной ими конституции нового государства, объявлявшей всю землю общественной собственностью, свободу ношения оружия, объявлявшей правительство Соединенных Штатов нелегитимным и неправомочным собирать налоги. Некоторые страницы этой рукописи застряли в колючках местных кактусов. Часть из них нашла выпускница колледжа, будущий ботаник, занимавшаяся поиском и изучением местных пустынных растений.

— Слава тебе, Господи! — воскликнула она, сдирая листочки с кактуса. У девушки прихватило живот, она скрылась за скалами и использовала эти бумажки по прямому назначению.

9.

Продолжая путь к тридцатилетней выслуге лет и пенсии, Ванесса Лэмпли устроилась на работу в женскую тюрьму в городе Кёрли, куда поместили большую часть заключённых из Дулинга. Здесь сидела, совсем недолго (вышла по условно-досрочному) Селия Фроуд. Здесь же была и Клаудия Стивенсон.

Тюрьма Кёрли была полна крепких жестоких, не понаслышке знакомых с насилием женщин, но Ванесса справлялась. Однажды к ней подошла женщина с золотыми зубами, косичками и вытатуированной на лбу надписью «Пусто» и насмешливо спросила, почему Ванесса хромает.

— Слишком часто пинала по жопе, — ответила та. Что, было недалеко от истины. Задниц она отпинала очень много. Она завернула левый рукав рубашки и продемонстрировала татуировку на широком бицепсе: «Твоя гордость» было написано на могильном камне под изображением согнутой руки. Затем она завернула второй рукав. На правом бицепсе был изображен такой же могильный камень с надписью: «Вся твоя сраная гордость».

— Ясно, — ответила заключённая, теряя задор. — Ты крутая.

— Уж, поверь, — сказала ей Ванесса и добавила: — Шевелись, давай.

Иногда она молилась вместе с Клаудией, которая теперь звалась преподобная Стивенсон. Они молились о прощении своих грехов. Молились о спасении души Ри. Молились о спасении души Джанет. Молились о детях и их матерях. Молились обо всём, о чём можно было молиться.

— Кем она была, Клаудия? — однажды спросила Ванесса.

— Неважно, кем была она, — ответила преподобная Стивенсон. — Важно, кто мы.

— И кем мы будем?

Преподобная Стивенсон была строга, она совершенно не была похожа на себя прежнюю. Та Клаудия и мухи бы не обидела.

— Должны быть сильнее. Должны быть лучше. Должны быть готовы сделать то, что нужно.

10.

В другой ситуации, рак шейки матки уже убил бы Дженис Коутс, но по ту сторону Древа время шло иначе, и рост опухоли замедлился. Но дочь заметила симптомы даже там. Через два дня после пробуждения, Микаэла отвела мать к онкологу, а ещё через два дня она записалась на курс химиотерапии. Дженис согласилась с требованием Микаэлы уйти в отставку и позволить дочери заботиться о ней, договариваться с врачами, следить, чтобы она вовремя принимала лекарства. Также Микаэла настояла, чтобы мать бросила курить.

По мнению Микаэлы, рак — это полное говнище. Отец умер, когда она была ещё маленькой и до сих пор разгребала связанное с этим дерьмо. Только меньше его не становилось. Когда ты женщина, дерьмо приходится разгребать ежедневно, а когда ты женщина-журналист, махать лопатой нужно в два раза активнее. Микаэле же приходилось махать в три раза активнее. Она вернулась из столицы домой, поломала раритетный мотоцикл, держалась на ногах лишь благодаря мету Гарта Фликингера и пережила кровавый бой не для того, чтобы быть заваленной кучей дерьма. Даже, если это была раковая опухоль у её родной матери.

После курса химиотерапии и анализов Дженис сообщили, что началась ремиссия.

— Ну и что делать теперь? Тебе нужно какое-то занятие, — сказала ей Микаэла.

Дженис сказала, что Мики абсолютно права. Первым делом, нужно, чтобы дочь вернулась в Вашингтон. Она должна вернуться к работе.

— Ты собираешься как-то рассказать о случившемся? — спросила Дженис. — Описать личный опыт?

— Собиралась, но…

— Но?

Это было сложно. Во-первых, люди решат, что история о приключениях женщин по ту сторону Древа — полная херня. Во-вторых, они скажут, что существование таких созданий, как «Эви Блэк» невозможно, а «аврора» была вызвана естественными, пусть пока и неизученными, причинами. В третьих, если федеральные власти решат, что Микаэла не выдумывает, у них возникнут вопросы, на которые власти Дулинга, особенно, шериф Лила Норкросс, ответить не смогут.

Пару дней Дженис провела с дочерью в столице. Уже отцвела вишня. Стояла жара, но они подолгу гуляли. Однажды мимо них по Пенсильвания авеню пронесся президентский кортеж — цепь длинных черных лимузинов и внедорожников.

— Глянь, — сказала Микаэла.

— Да не похер ли? — ответила Дженис. — Очередной хитрожопый хер.

11.

В один из домов в городе Акрон, штат Огайо, где жил Бобби Сорли с тётей Нэнси, начали приходить банковские чеки. Суммы были скромными, когда двадцать долларов, когда шестьдесят, но эти деньги помогали. Чеки были подписаны некоей Элейн Наттинг. В письмах, в которые были вложены чеки, Элейн писала Бобби о его матери. Она рассказывала о доброте Джанет, её порядочности, всех тех качествах, которые она хотела бы видеть в сыне.

Несмотря на то, что Бобби почти не знал матери, и, в связи с совершенным ею преступлением, не доверял ей, он любил её. Впечатление, которое она произвела на эту Элейн Наттинг, убеждало его в том, что мать была хорошей женщиной.

Вместе с письмами были вложены рисунки, сделанные Наной. Выполнены они были очень талантливо. Бобби попросил её нарисовать горы, чтобы он, глядя на них, мог думать о мире за пределами Акрона.

Нана нарисовала красивейший пейзаж: монастырь на склоне горы, окруженный реками, птицы в облаках и следы ног, уходящие куда-то за пределы картины.

«Это потому, что ты сказал «пожалуйста», — написала ему Нана.

«Конечно, я сказал «пожалуйста». Как иначе-то?» — написал он в ответ.

В следующем письме Нана написала: «Некоторые мальчики никогда не говорят «пожалуйста». Мне не хватит места на бумаге, чтобы перечислить имена тех, кто никогда не говорит «пожалуйста».

«Я не их таких», — написал Бобби в ответ.

Они начали регулярно переписываться, договорились о встрече.

И, в итоге, встретились.

12.

Клинт никогда не интересовался, была ли у Лилы в другом мире любовница. Казалось, в голове её мужа существовала какая-то своя вселенная, со свисающими на веревочках красивыми планетами. Планетами были мысли и люди. Он находил их и изучал. За исключением того, что они не вращались, не двигались по орбите, на них не менялись времена года, это были всего лишь небесные тела. Лила понимала, что когда-то он жил жизнью, где не было ничего, кроме бессмысленного движения, что, впрочем, не означало, что это должно было ей нравиться.

А случай с гибелью Джанет Сорли? Ему никогда не понять её чувств. Он пытался несколько раз, но она всегда выходила из комнаты, сжав кулаки и ненавидя его за подобные расспросы. Она не знала, чего хотела от него, но точно не понимания.

В самый первый день после пробуждения, Лила направилась прямиком к разрушенной тюрьме. На её лице оставались частицы кокона. Она организовала сбор тел и полицейского оружия. Помощниками в этом деле, в основном, выступили заключенные тюрьмы. Эти женщины становились жертвами домашнего насилия, страдали от зависимостей, бедности, психических расстройств или смеси всего вышеперечисленного. Они были привычны к тяжелой грязной работе. Они делали то, что должны были. Эви предоставила им выбор и они его сделали.

Когда власти штата, наконец, обратили своё внимание на Дулинг, была придумана и распространена среди местных правдоподобная история. На тюрьму напали мародеры, бригада поджигателей, а доктор Клинтон Норкросс организовал героическую оборону. Ему на помощь пришли полицейские и добровольцы в лице Эрика Бласса, Барри Холдена, Джека Альбертсона и Нэйта Макги. Учитывая долгожданное избавление от «авроры», эта история вызвала ещё меньше интереса, чем женщины у побережья Новой Шотландии.

В конце концов, это же всего лишь Аппалачи.

13.

— Его зовут Энди. Его мама умерла, — сказала Лила.

Представляясь Клинту, Энди закричал. Лила забрала его у Бланш Макинтайр. Лицо ребенка покраснело, он хотел есть.

— Собираюсь выдать его за своего, сказать, что я его родила. Так будет проще. Моя подруга Джоли — врач, она уже заполнила все бумаги.

— Милая, все вокруг знают, что ты не была беременна. Тебе никто не поверит.

— Большинство поверит, — возразила Лила. — Потому что время там шло иначе. Что до остальных… мне плевать.

Клинт взял плачущего ребенка на руки и покачал. Ребенок не переставал кричать.

— Кажется, я ему понравился, — заметил Клинт.

— У него запор, — ответила она.

Клинт не хотел ребенка. Он хотел спать. Он хотел всё забыть. Забыть кровь, смерть, забыть Эви, особенно, Эви, разрушившую весь мир, разрушившую его самого. Каждый раз, когда он вспоминал о ней, в голове звучал голос Уорнера Вульфа.

Он вспомнил, как в первую ночь кошмара, Лила сказала ему, что никогда не хотела бассейна.

— И что мне на это сказать? — спросил Клинт.

— Ничего, — ответила Лила. — Прости.

— Судя по голосу, сожалений ты не испытываешь, — заметил Клинт.

Так и было.

14.

Иногда, чаще всего по ночам, но бывало, что и днём, в голове Лилы проносились имена. Это были имена белых сотрудников полиции, вроде неё, застреливших невинных черных граждан, вроде Джанет Сорли. Она вспомнила о Ричарде Хейсте, застрелившем восемнадцатилетнего Рамарли Грэма прямо в ванной его собственной квартиры в Бронксе. Вспомнила о Бетти Шелби, убившей Теренса Кратчера в Талсе. Но чаще всего она вспоминала об Альфреде Оланго, застреленном офицером Ричардом Гонсалвесом, когда тот в шутку прицелился в него из электронной сигареты.

Дженис Коутс и другие бывшие жительницы «нашего места» пытались убедить её, что у неё было право поступить так, как она поступила. Их аргументы бывали разумными, бывали надуманными, но, всё равно, не помогали. Один вопрос точил её, будто червь: будь перед ней белая женщина, дала бы она ей больше времени? Она до жути боялась узнать правильный ответ. И этот вопрос будет преследовать её до конца жизни.

Лила продолжала исполнять обязанности шерифа, пока не разрешилась ситуация с тюрьмой, затем подала в отставку. Она отнесла малыша Энди в приют имени Тиффани Джонс и осталась там работать сама.

Клинт перешёл на работу в Кёрли, в часе езды от дома. Он сосредоточился на пациентках, особенно на тех, кого перевели из Дулинга. Только он мог говорить с ними о произошедшем откровенно, не считая их сумасшедшими.

— Вы сожалеете о своем выборе? — спрашивал он.

Все отвечали отрицательно.

Их самоотверженность поражала Клинта, заставляла каждое утро садиться в рабочее кресло. Он рисковал собой, своей жизнью, но заключенные полностью отказались от возможности начать жизнь заново. Способны ли мужчины на подобные жертвы? Ответ: нет, не способны. И, осознав это, разве не становится понятно, что женщины сделали неверный выбор?

Он начал питаться фастфудом и небольшое брюшко, за которое он переживал в конце весны, к осени превратилось в полноценный толстый живот. Джаред призраком витал где-то на задворках восприятия, приходил, уходил, иногда махал рукой или говорил «йоу, пап». Эротические фантазии об Эви заместили столь желанный некогда покой. В этих фантазиях она опутывала его виноградной лозой и обдувала ветром его обнаженное тело. Он думал, что с ней он сможет отдохнуть, но во сне никак не мог добраться до неё.

Когда он находился в одной комнате с младенцем, тот улыбался ему, будто хотел подружиться. Клинт улыбался в ответ, а потом плакал в машине по дороге на работу.

Однажды ночью, мучаясь бессонницей, он набрал в поисковике имя своего второго и последнего пациента, того, у которого были «сексуальные амбиции». Появился некролог. Пол Монпелье скончался пять лет спустя, после их встречи, проиграв тяжелую борьбу с раком. О жене и детях никаких упоминаний не было. Что дали ему эти «сексуальные амбиции»? Судя по всему, только короткий некролог. Клинт оплакивал и его. Он знал, что в психиатрии этот феномен назывался «замещение», но ему было плевать.

Одним дождливым вечером после прочтения некролога о Монпелье, уставший от групповых собраний и индивидуальных бесед Клинт, остановился в маленьком мотеле в городе Игл, с грохочущим обогревателем и испорченным телевизором. Через три дня он оставался там же, когда позвонила Лила и спросила, когда он вернется домой. Судя по голосу, ответ её мало волновал.

— Я выдохся, Лила, — сказал он.

Лила уловила смысл его слов, окружавшее их отчаяние.

— Ты хороший человек, — сказала она. Настала пора об этом ему сказать. Ребенок плохо спал. Она тоже была измотана. — Лучше многих.

Он рассмеялся.

— Кажется, так говорят, когда хотят проклясть, а не похвалить.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Этого должно быть достаточно. Разве, нет?

Этого было более чем достаточно.

15.

Директор тюрьмы в Кёрли сказал Клинту, что не желает его видеть до самого дня Благодарения.

— Вам нужно подлечиться, док, — сказал директор. — Поешьте овощей, хотя бы. Хоть чего-нибудь, помимо «бигмаков» и пирогов.

Он твёрдо решил поехать в Каулин, навестить Шеннон, подъехал к её дому, но выйти из машины и постучать в дверь не смог. Сквозь тонкие занавески на окнах он видел женские фигуры. Свет из окон успокаивал и приглашал войти. С неба начали падать крупные снежинки. Он представил, как стучит в её дверь. Представил, как говорит ей: «Привет, Шен. Ты мой молочный коктейль». Мысль о молочном коктейле, текущим между ног Шеннон вызвала у него смех. Он продолжал смеяться даже, когда выехал на дорогу.

Он остановился возле бара под названием «У О'бёрна», пол был залит слякотью, в магнитофоне пели «The Dubliners»[138], за стойкой медленно и даже осторожно двигался бармен. Складывалось впечатление, будто он разливал не пиво, а радиоактивные изотопы. Он обратился к Клинту.

— «Гинесса»? В такой вечер в самый раз.

— Давай, лучше «Бад».

«The Dubliners» запели «Старый треугольник». Клинт знал эту песню и даже, по-своему, любил. Это была песня о тюрьме, однако личный тюремный опыт Клинта расходился с тем, что пелось в песне. Впрочем, слова цепляли. Нужно добавить в текст директора, охрану, изоляторы, подумал он. И мозгоправа, конечно.

Он уже собрался, было, приземлиться с пивом где-нибудь в дальнем углу, когда кто-то хлопнул его по плечу.

— Клинт?

16.

Что это было за объятие.

После возвращения дочь Фрэнка поначалу не обняла его. При встрече он взял её ладони в свои, чувствуя кожей её длинные ногти. Всё, что с ним произошло, всё, что он натворил, говорило о том, что ему нужно было что-то с собой сделать. Что угодно. И это объятие запустило целую цепочку. Последний раз, когда он её видел, он чуть не порвал на ней рубашку. Но дочь продолжала его любить. Он не заслужил этой любви, но очень хотел её.

Он трижды в неделю ходил на курсы управления гневом. В первый раз был только Фрэнк и терапевт. Они встретились в подвале центра помощи ветеранам.

Фамилия врача была Вишванатан. Она носила большие круглые очки и была так молода, что не знала, что такое аудиокассета. Она спросила, зачем он пришёл.

— Затем, что я напугал своего ребенка и испугался сам. Ещё я развалил собственный брак, но это уже так, побочный эффект.

Пока Фрэнк рассказывал о своих чувствах и мыслях, врач вела записи. Это оказалось проще, чем Фрэнк предполагал, нечто похожее на выдавливание гноя из раны. Он будто рассказывал о ком-то другом, потому что не хотел иметь ничего общего с тем бешеным собаколовом, которым когда-то был. Этот собаколов брал управление на себя, когда Фрэнк не был согласен с происходящим, когда не знал, что делать. Он рассказывал, как сажал животных в клетки.

— Друг мой, — сказала доктор Вишванатан, молодая девушка 26 лет от роду в очках цвета газировки. — Вы когда-нибудь слышали о лекарстве под названием «золофт»[139]?

— Умничаете? — Фрэнк пришёл сюда, чтобы собрать себя воедино, а не в игры играть.

Врач помотала головой и улыбнулась.

— Нет, просто спрашиваю.

Она познакомила его с психофармацевтом и тот выписал Фрэнку рецепт. Он принимал таблетки согласно рецепту, не замечая каких-либо изменений и продолжал ходить на курсы. Постепенно подвал центра помощи ветеранам начал заполняться людьми. Они говорили, что «хотят измениться». Говорили, что «хотят избавиться от говна в голове». Говорили, что «хотят перестать беситься по любому поводу».

Ни терапия, ни волшебные таблетки не могли изменить того факта, что браку Фрэнка конец. Он слишком часто обманывал ожидания Элейн и дело не только в кухонной стене. Но он с этим справился. Он осознал, что никогда её, в общем-то, не любил. Будет лучше отпустить её. Он передал дочь под полную её опёку и сказал, что ему будет достаточно проводить с ней два выходных в месяц. Со временем, если ситуация улучшится, можно будет встречаться чаще.

Дочери он сказал:

— Я тут думал о собаке…

17.

— Как дела? — спросил Фрэнк у Клинта под звуки музыки «The Dubliners».

На день Благодарения Фрэнк направлялся в Вирджинию к родителям бывшей жены. «Золофт» и сеансы терапии помогали, но родители жены — это всё-таки родители жены, тем более, бывшей. Он остановился в баре «У О'бёрна» дабы ещё хоть на полчаса отсрочить эту встречу.

— Держусь, — ответил Клинт, потирая глаза. — Нужно сбросить вес, но я держусь.

Они сели за столик в дальнем углу.

— Ты бухаешь в ирландском баре на день Благодарения. Это, по-твоему, «держусь»?

— Я не сказал, что у меня всё хорошо. К тому же, ты и сам здесь.

Фрэнк подумал, что чёрт с ним, и сказал:

— Я рад, что мы тогда не перебили друг друга.

Клинт поднял кружку с пивом.

— Я за это выпью.

Они чокнулись. Клинт не злился на Фрэнка. Он вообще ни на кого не злился. Он лишь испытывал огромное разочарование по отношению к себе самому. Он не ожидал, что лишится семьи, спасая её. Не такой финал он представлял.

Они заговорили о детях. Дочь Фрэнка влюбилась в какого-то парня из Огайо. Фрэнк немного переживал, что может стать дедушкой в 45 лет, но относился к их общению спокойно. Клинт сказал, что его сын стал каким-то тихим в последнее время. Наверное, мечтает, поскорее уехать из города, поступить в колледж и посмотреть мир за пределами их угольного края.

— Как жена?

Клинт дал знак бармену повторить.

Фрэнк отрицательно помотал головой.

— Мне не надо. Бухло и «золофт» плохо сочетаются. Пора идти. Бандиты не ждут, — он улыбнулся. — Слушай, поехали со мной? Познакомлю тебя с роднёй Элейн. Надо, наверное, с ними помягче, это, всё-таки, бабушка и дедушка Наны. Ездить к ним — сущий ад, но, хоть кормят неплохо.

Клинт поблагодарил его, но отказался.

Фрэнк встал, направился, было, к выходу, но развернулся и сказал:

— Помнишь, тогда, у Древа…

— Что?

— Помнишь, как зазвонили колокола?

Клинт прекрасно помнил этот момент. Колокола начали звонить, когда женщины начали просыпаться.

— Так, вот — продолжал Фрэнк. — В тот момент я огляделся в поисках той сумасшедшей, а её нигде не было. Ангелочек, как её…

Клинт улыбнулся.

— Ангелочек Фитцрой.

— Не знаешь, что с ней?

— Ни малейшего представления. В Кёрли её точно нет.

— Помнишь Барри, страховщика? Он сказал, она убила Питерса.

Клинт кивнул.

— Мне он то же самое сказал.

— Да? А ты, что ответил?

— Всё хорошо, что хорошо кончается. Так и сказал. Дон Питерс был настоящей мимозой в заднице, — он замолчал. — Занозой. Я хотел сказать, занозой.

— Старик, кажется, тебе пора домой.

Клинт ответил:

— Отличная мысль. А где это?

18.

Через два месяца после дня, который назвали Днём Пробуждения, один фермер из Монтаны увидел голосовавшую у шоссе 2 женщину. Он остановился.

— Запрыгивайте, девушка, — сказал он. — Куда направляетесь?

— Не знаю, пока, — ответила она. — Начну с Айдахо. Потом, может, в Калифорнию.

Он протянул руку.

— Росс Оллбрайт. Пару округов прокатимся вместе. Как вас зовут?

— Ангелочек Фитцрой, — в другое время, она бы не пожала ему руки и представилась другим именем, держа в рукаве нож. В этот раз не было ни ножей, ни вымышленных имён. Ей это всё было уже без надобности.

— Хорошее имя, Ангелочек, — переключаясь на третью передачу. — Я тоже христианин. С самого рождения.

— Хорошо, — ответила Ангелочек без тени сарказма.

— Откуда вы, Ангелочек?

— Из небольшого городка под названием Дулинг.

— Вы там проснулись?

Когда-то Ангелочек бы сказала «да», потому что врать было проще, к тому же, ложь была частью её самой. Она в ней даже преуспела. Но она начала новую жизнь и теперь говорила правду, несмотря ни на какие оправдания.

— Я одна из тех, кто не уснул, — ответила Ангелочек.

— Ого! Да вы везучая! И сильная!

— Меня благословили, — сказала Ангелочек. Это было правдой, по крайней мере, она так считала.

— Слышать это — уже благословление, — с чувством произнес фермер. — Что будете делать, если не секрет? Чем займётесь, когда окончите свой путь?

Ангелочек посмотрела на цепь гор и бескрайнее синее небо и сказала:

— Праведные вещи. Вот, что я буду делать, мистер Оллбрайт. Буду делать праведные вещи.

Он долго смотрел на неё, затем улыбнулся.

— Аминь, сестра.

19.

Здание женской тюрьмы обнесли новым забором и повсюду развесили предупреждающие знаки. Само строение стояло заброшенным до тех пор, пока власти не найдут средства на восстановление. Новый забор был очень крепким, глубоко вкопанным в почву. Лису понадобилось несколько недель и всё терпение, чтобы прорыть подкоп.

Оказавшись за забором, он забежал внутрь через дыру в стене и принялся оборудовать себе нору в одной из камер. В этой камере он ощущал былое присутствие своей госпожи, по-прежнему, ясное и острое.

Крысы прислали переговорщика.

— Это наше жилище, — сказала крыса. — Что ты намерен делать здесь, лис?

Лис по достоинству оценил храбрость крысы. Он — лис, но он старел. Может, настала пора перестать рисковать и играть, найти подружку, прекратить бездельничать.

— Мои намерения просты, уверяю.

— И каковы же они?

— Мне неприятно говорить об этом вслух, — ответил лис. — Я смущаюсь.

— Говори, — потребовала крыса.

— Ладно, — согласился лис и смущённо опустил голову. — Я на ушко скажу. Подойди ближе.

Крыса приблизилась. Лис мог бы разом откусить крысе голову, у него к этому был настоящий талант — все звери обладали какими-то талантами, — но он не стал этого делать.

— Я хочу жить в мире, — прошептал он.

* * *

На следующий день после дня Благодарения Лила заехала на просёлочную дорогу, ведущую на Лысую гору. Малыш Энди висел на перевязи, одетый в детский зимний костюмчик. Дальнейший путь она решила преодолеть пешком.

Может, им удастся склеить обратно развалившийся брак, думала Лила. Может, если она постарается, Клинт снова её полюбит. Но хотела ли она сама этого? На душе Лилы осталась отметина с именем Джанет Сорли и она не знала как её стереть. А, может и не хотела.

Всю дорогу Энди что-то тихо бормотал. Лила скучала по Тиффани. Несправедливость и случайность произошедшего вызывало у неё в равной степени и негодование и восхищение. Кругом скрипели стволы деревьев. Трейлер Трумэна Мейвезера замело снегом. Она бросила на него короткий взгляд и пошла дальше. Идти уже недалеко.

Она вышла на поляну. Чудо-Древа не было. Могилы Джанет тоже не было. Не было ничего, кроме торчавшей из-под снега сухой травы и старого дуба. Оранжевые стебельки травы колыхались на ветру. Изо рта у неё шёл пар. Малыш на её груди зашевелился и издал звук, похожий на вопрос.

— Эви? — Лила обошла дуб и ближайшие деревья в поисках хоть какого-нибудь света, но ничего не нашла. — Эви, ты здесь?

Она взмолилась о знаке, хоть каком-нибудь.

С ветки дуба спустился мотылёк и сел на её ладонь.

От авторов

Если нужно, чтобы люди поверили в выдуманную историю, её детали должны быть реалистичными. При написании «Спящих красавиц» нам потребовалась помощь в описании этих деталей и мы безмерно благодарны тем, кто нам её оказал. И, прежде чем вы закроете эту книгу, позвольте перечислить этих людей.

Нашим главным научным сотрудником стал Расс Дорр. Он помогал нам во всём, начиная от устройства домов на колесах и заканчивая описанием того, как быстро испаряется керосин. Также он помог нам выйти на людей, знакомых с женскими исправительными учреждениями. Т. к. нам нужно было посетить женскую тюрьму, самим, так сказать, всё испытать, мы благодарим судью верховного суда Нью-Гемпшира Джиллиан Л. Абрамсон, которая помогла нам попасть в Нью-Гемпширскую государственную женскую исправительную тюрьму в Гоффстауне. Там мы познакомились с директором тюрьмы Джоан Фортиер, капитаном Николь Плант и лейтенантом Полом Кэроллом. Они устроили нам экскурсию по тюрьме и терпеливо ответили на наши многочисленные вопросы. Это очень профессиональные сотрудники, одновременно и жёсткие и гуманные. Вероятно, ситуация, сложившаяся в тюрьме Дулинга разрешилась бы иначе, если персонал составляли такие люди. К счастью для нас, случилось иначе! Наша благодарность этим людям не знает границ.

Также хотим выразить благодарность Майку Мьюсу из тюрьмы «Вэлли Стрит», что в Манчестере, штат Нью-гемпшир. Майк поведал нам много полезного относительно внутреннего распорядка тюрем и полицейских участков. Отставной офицер полиции Том Стэплс помог нам оснастить полицейский участок Дулинга оружием.

Идея сползшей в ущелье тюрьмы «Львиная голова» пришла нам в голову после прочтения великолепной книги Майкла Шнайерсона «Угольная река».

В том, что у нас получилось хорошо, благодарите этих людей. В том, что у нас получилось плохо… вините нас. Только не спешите с выводами. Не забывайте, что эта история — выдумка и иногда нам приходилось подстраивать факты под повествование.

Келли Браффет и Тара Альтебрандо провели гигантскую работу по вычитке ранней и более объёмной версии этого романа. За это мы им глубочайше признательны.

Огромное спасибо всем сотрудникам издательства «Scribner», в особенности Нэн Грэм и Джону Глинну, которые без устали занимались редактированием этой книги. Спасибо Сьюзан Молдоу за моральную поддержку. Миа Кроули-Холд была нашим личным редактором, и мы благодарим её за проделанный тяжкий труд. Спасибо Анджелине Кран, которая выполнила блистательную работу по технической редактуре этого немаленького произведения. Кэтрин «Кэти» Монахан — неутомимому издателю, постоянно донимавшему нас вопросами о сроках выхода книги. Спасибо агенту Стивена Чаку Вериллу, агенту Оуэна Эми Уильямс за поддержку при написании этой книги. Вместе они работали так, будто занимались этим всю жизнь. Крис Лоттс и Дженни Мейер продали права на издание книги по всему миру и мы благодарим их за это.

Стив хочет поблагодарить любимую жену Табиту, дочь Наоми и другого своего сына, Джо, известного читателям под псевдонимом Джо Хилл. Оуэн хочет поблагодарить маму, брата и сестру, Келли и З. за понимание и возможность трудиться.

В завершении, но не в конце, мы бы хотели поблагодарить вас, дорогой читатель. Мы ценим вашу поддержку и надеемся, что вам понравилось.

Стивен Кинг. Оуэн Кинг. 12 апреля 2017 года.

© Перевод с английского: Деев К.С., 2018.

Примечания

1

Брендан Биэн (1923–1964) — ирландский писатель, журналист.

(обратно)

2

Дэвид Хокни (р. 1937) — английский художник, график и фотограф. Заметный представитель поп-арта 1960-х гг.

(обратно)

3

Маленькая Лига — детский чемпионат по бейсболу.

(обратно)

4

Монета в 25 центов.

(обратно)

5

Уловка-22 — термин, сформулированный в одноименном романе Джозефа Хеллера и описывающий абсурдную ситуацию, не имеющую никакого решения.

(обратно)

6

Seventeen (англ. «семнадцать») — журнал мод для подростков.

(обратно)

7

Арета Луиза Франклин (англ. Aretha Louise Franklin, р. 1942 г.) — чернокожая американская певица в стилях ритм-н-блюз, соул и госпел. Имеет прозвище «Королева соула».

(обратно)

8

Шенандоа — национальный парк в штате Вирджиния.

(обратно)

9

«Саут Парк» (англ. South Park) — американский мультсериал.

(обратно)

10

Ассоциация молодых христианок (англ. — Young Women's Christian Association) — религиозная организация в США.

(обратно)

11

«Райт Эйд» (англ. Rite Aid) — американская компания, крупнейшая аптечная сеть на Восточном побережье США и третья по обороту во всей стране.

(обратно)

12

Монстр-трак — автомобиль, как правило, стилизованный под пикап, измененный или специально построенный с очень большими колесами, подвеской с большим ходом и очень мощным двигателем.

(обратно)

13

НВО (Home Box Office) — один из крупнейших американских кабельных телеканалов.

(обратно)

14

«Чиппендейл» (англ. Chippendales) — мужская танцевальная труппа, известная своими стриптиз-шоу.

(обратно)

15

Квиз (англ. Quiz) — вид интеллектуальной викторины.

(обратно)

16

Моряк Попай — герой американских комиксов и мультфильмов.

(обратно)

17

Хоакин Альберто Варгас-и-Чавес (исп. Joaquin Alberto Vargas y ChАvez; 1896–1982) — американский художник перуанского происхождения, рисовавший полуобнажённых игривых девушек в стиле пинап.

(обратно)

18

Шаффлборд (англ. shuffleboard, shuffle-board) — игра на размеченном столе (англ. Table shuffleboard) или корте (англ. Desk shuffleboard) с использованием киев и шайб, в случае desk shuffleboard, и шайб, которые толкаются рукой, в случае table shuffleboard. Шайба должна остановиться в пределах определённых линий, отмеченных на столе или корте.

(обратно)

19

Софтбол (англ. softball) — спортивная командная игра с мячом, разновидность бейсбола.

(обратно)

20

Syfy Universal (Syfy) — американский кабельный телеканал, специализирующийся на научной фантастике и мистике.

(обратно)

21

Отсылка к песне Брендана Бриана, процитированной в эпиграфе.

(обратно)

22

РСР (пи-си-пи, фенциклидин, жарг. «ангельская пыль») — синтетический фармакологический препарат для внутривенного наркоза. Запрещен практически во всех странах как сильнодействующий наркотик.

(обратно)

23

Трипл-дабл (англ. triple-double, дословно: тройной двойной или тройной дубль) — баскетбольный термин, означающий набор игроком в одном матче в трёх статистических показателях не менее 10 пунктов (т. е. двузначного числа).

(обратно)

24

Епископальная церковь — ответвление англиканской церкви. Большая часть приходов её находится, в основном, на территории Северной и Центральной Америки.

(обратно)

25

Flamin' Groovies — американская рок-группа.

(обратно)

26

«Во все тяжкие» (англ. Breaking Bad) — американская телевизионная криминальная драма, транслировавшаяся с 20 января 2008 года по 29 сентября 2013 года по кабельному каналу AMC, главные герои которой производили метамфетамин синего цвета.

(обратно)

27

«Судья Джуди» (англ. Judge Judy) — американское юридическое реалити-шоу.

(обратно)

28

«Доктор Фил» (англ. Dr. Phil) — телевизионное шоу авторства американского психолога Фила Макгроу.

(обратно)

29

Джон Доу и Джейн Доу — обозначения неустановленных лиц мужского и женского пола, соответственно, принятые в американской юридической системе.

(обратно)

30

Том Брэди (англ. Tom Brady, р. 1977) — профессиональный игрок в американский футбол.

(обратно)

31

Отсылка к Человеку-пауку — популярному персонажу американских комиксов.

(обратно)

32

Моника Селеш (р. 1973) — американская теннисистка югославского происхождения.

(обратно)

33

Arcade Fire — канадская рок-группа.

(обратно)

34

«Грустный» тромбон — звук, обозначающий неудачную шутку.

(обратно)

35

Отсылка к популярной американской песне «You say potato».

(обратно)

36

Рогипнол, также известен, как флунитразепам — сильнодействующее снотворное.

(обратно)

37

Дексамфетамин — лекарственный препарат, применяемый для лечения синдрома дефицита внимания и нарколепсии.

(обратно)

38

Модафинил — лекарственный препарат, применяемый для лечения сонливости.

(обратно)

39

Солдат Джо (англ. G.I. Joe) — линия игрушечных фигурок солдатиков производства компании Hasbro.

(обратно)

40

PBS (англ. Public Broadcasting Service — Служба общественного вещания) — американская некоммерческая служба телевизионного вещания.

(обратно)

41

Cartoon Network — американский кабельный телеканал, транслирующий мультфильмы.

(обратно)

42

Fish Cheer — песня авторства американского исполнителя Country Joe, впервые исполненная на Вудстокском музыкальном фестивале в 1969 году.

(обратно)

43

Бюро алкоголя, табака, огнестрельного оружия и взрывчатых веществ (англ. Bureau of Alcohol, Tobacco, Firearms and Explosives), сокр. АТО или АТФ (англ. ATF или BATFE) — федеральное агентство Министерства юстиции США, в обязательства которого входит расследования и предотвращение преступлений, связанных с незаконным использованием, производством и хранением огнестрельного оружия и взрывчатых веществ.

(обратно)

44

Джерри Гарсия (англ. Jerry Garcia, полное имя Джером Джон Гарсиа; 1942–1995) — американский музыкант, гитарист, вокалист группы «Grateful Dead». Помимо прочего, был известен пышной бородой.

(обратно)

45

Блэк (англ. Black) — «черный» в переводе с английского.

(обратно)

46

Апноэ — остановка дыхания во сне.

(обратно)

47

Чудо-женщина (англ. Wonder woman) — персонаж американских комиксов и кинофильмов.

(обратно)

48

Дин Рэй Кунц (р. 1945) — американский писатель-фантаст.

(обратно)

49

«Красноглазый» соус (англ. red-eye gravy) — соус, широко распространенный в южных штатах США. В данном случае, намек на происхождение Гаса.

(обратно)

50

Чарльз Атлас (имя при рождении Анджело Сицилиано; 1892–1972) — создатель бодибилдинга и связанной с ним программы физических упражнений.

(обратно)

51

Песня британского рок-исполнителя Билли Айдола (англ. Billy Idol) с одноименного альбома.

(обратно)

52

Чарльз Бронсон (1921–2003) — американский киноактёр, популярный исполнитель мужественных ролей в боевиках.

(обратно)

53

Цифровое устройство для записи телепрограмм.

(обратно)

54

Профессиональный бейсбольный клуб.

(обратно)

55

Отсылка к новелле американского писателя Вашингтона Ирвинга, написанной в 1819 году. Протагонист — Рип ван Винкль, житель деревушки близ Нью-Йорка, проспавший 20 лет в горах и спустившийся оттуда, когда все его знакомые умерли. Этот персонаж стал символом человека, полностью отставшего от времени и даром потратившего свою жизнь.

(обратно)

56

Ронда Джин Раузи (р. 1987) — американская актриса, в прошлом боец ММА, дзюдоистка.

(обратно)

57

Роман американской писательницы Джуди Блум.

(обратно)

58

По легенде, датский король Кнуд Великий (995-1035), устав от лести придворных, привел их берегу моря и показал, что не может повелевать водой, давая понять, что не всё во власти королей.

(обратно)

59

Бек Хэнсен (р. 1970) — американский музыкант-мультиинструменталист.

(обратно)

60

Verizon Communications — американская телекоммуникационная компания, крупнейший в США поставщик услуг беспроводной связи.

(обратно)

61

Имеется в виду художественный фильм «Роковое влечение» (англ. Fatal Attraction) 1987 г.

(обратно)

62

Лекарство для лечения язвы желудка.

(обратно)

63

Занакс — лекарственное средство, также известное как «алпразолам», которое используется для лечения панических расстройств, тревожных неврозов, таких как тревожное расстройство или социофобия.

(обратно)

64

Терри Джин Боллеа (англ. Terry Gene Bollea; р. 1953), также известный как Халк Хоган — американский рестлер, актёр и шоумен.

(обратно)

65

Главный герой сериала об изготовителях наркотиков «Во все тяжкие».

(обратно)

66

Сеть продуктовых магазинов.

(обратно)

67

Гавайское национальное платье свободного покроя.

(обратно)

68

Национальный праздник в США, отмечаемый в первый понедельник сентября.

(обратно)

69

Имеется в виду особый гибридный сорт конопли, дым которой имеет характерный черничный привкус.

(обратно)

70

Уильям Катберт Фолкнер (англ. William Cuthbert Faulkner, 1897–1962) — американский писатель, прозаик, лауреат Нобелевской премии по литературе (1949).

(обратно)

71

Роберта Флэк (англ. Roberta Flack; род. 1937) — американская соул-певица, известная исполнением утончённых джазовых баллад.

(обратно)

72

Федеральное агентство по управлению в чрезвычайных ситуациях (англ. The Federal Emergency Management Agency, FEMA) — подразделение Министерства внутренней безопасности США, занимающееся координацией действий по ликвидации последствий катастроф, с которыми не способны справиться местные власти.

(обратно)

73

Иэн Расселл Макьюэн (англ. Ian Russell McEwan, род. 1948) — британский писатель, лауреат множества литературных премий.

(обратно)

74

Японские комиксы.

(обратно)

75

Дисс, диссить (от англ disrespect — неуважение) — в хип-хоп-культуре обозначение неуважения к другим людям.

(обратно)

76

Коан — в дзен-буддизме — короткое повес, вопрос, диалог, обычно не имеющие логической подоплёки, зачастую содержащие алогизмы и парадоксы, доступные скорее интуитивному пониманию.

(обратно)

77

Генри Альфред Киссинджер (р. 1923) — американский государственный деятель немецкого происхождения, дипломат и эксперт в области международных отношений. Советник по национальной безопасности США в 1969–1975 годах и Государственный секретарь США с 1973 по 1977 год.

(обратно)

78

В некоторых штатах США, в целях экономии топлива и сокращения числа автомобилей на дорогах, тем, кто берет попутчиков, предоставляется возможность бесплатно ездить по скоростным трассам.

(обратно)

79

Исх. 22:18.

(обратно)

80

Писатели, специализирующиеся на литературе в жанре ужасов. Джо Хилл (наст. имя — Джозеф Хиллстром Кинг) — сын Стивена Кинга.

(обратно)

81

Марди Гра — европейский и американский праздник, аналог славянской Масленицы. В Новом Орлеане совпадает с ежегодным гей-фестивалем.

(обратно)

82

Сильвер (англ. silver) — серебро.

(обратно)

83

Морально-этический стандарт телевещания (англ. Broadcast Standards and Practices) — свод правил и рекомендаций для телеканалов в США, определяющий моральные, этические и законные нормы выпускаемых в эфир программ.

(обратно)

84

Американская рок-группа.

(обратно)

85

Тревис Тритт (англ. Travis Tritt, р. 1963) — американский музыкант, играющий музыку в стиле кантри.

(обратно)

86

Родни Дангерфильд (англ. Rodney Dangerfield. Наст. имя. Джейкоб Коэн. 1921–2004) — американский комик и киноактер.

(обратно)

87

Кули — от англ. to cool — охлаждать. Также этим словом на североамериканском континенте называли китайских приезжих, занимавшихся тяжелым низкооплачиваемым трудом.

(обратно)

88

«Крипс» («Creeps») и «Бладс» («Bloods»), «Калеки» и «Кровавые» — две крупнейшие преступные группировки афроамериканцев на территории США.

(обратно)

89

Уоррен Зивон (англ. Warren William Zevon, 1947–2003) — американский рок-музыкант.

(обратно)

90

У. Шекспир «Ромео и Джульетта». Пер. Б. Пастернака.

(обратно)

91

United Parcel Service, Inc., или UPS — американская компания, специализирующаяся на экспресс-доставке и логистике.

(обратно)

92

Фразеологизм, появившийся после публикации одноименного романа Айры Левина и означающий женщину, которая стремится стать идеальной домохозяйкой, ставя интересы семьи превыше своих.

(обратно)

93

Джеймс Джозеф Браун мл. (англ. James Joseph Brown Jr., 1933–2006) — американский певец, признанный одной из самых влиятельных фигур в поп-музыке XX века. Работал в таких жанрах, как госпел, ритм-н-блюз, фанк.

(обратно)

94

«Аль-Джазира» — международная телекомпания со штаб-квартирой в Дохе, столице Катара.

(обратно)

95

Песня американского кантри-дуэта «Brooks&Dunn».

(обратно)

96

Хардкор-группа из США. Названа в честь героя американского фольклора, машиниста поезда Кейси Джонса, 29 апреля 1900 года ценой своей жизни спасшего пассажиров потерпевшего аварию поезда.

(обратно)

97

Персонаж американских комиксов, обретающий огромную физическую силу, когда впадает в гнев.

(обратно)

98

Город в штате Джорджия.

(обратно)

99

Мэри Маллон (англ. Mary Mallon ; 1869–1938), также известная как Тифозная Мэри, была первым человеком в США, признанным здоровым носителем брюшного тифа.

(обратно)

100

Амиши (англ. Amish, нем. Amische), они же аманиты или амманиты — религиозное движение, зародившееся как самое консервативное направление в меннонитстве (разновидность анабаптизма)и затем ставшее отдельной протестантской религиозной деноминацией. Амиши отличаются простотой жизни и одежды, нежеланием принимать многие современные технологии и удобства.

(обратно)

101

Джон Форд (англ. John Ford, настоящее имя Джон Мартин Фини, англ. John Martin Feeney; 1894–1973) — американский кинорежиссёр, сценарист, продюсер и писатель, крупнейший мастер вестерна, единственный в истории обладатель четырёх «Оскаров» за лучшую режиссуру.

(обратно)

102

В переводе с английского — папоротник.

(обратно)

103

Вражда Хэтфилдов и Маккоев (1878–1891 годы) — противостояние двух американских семей, проживавших на границах штатов Западная Вирджиния и Кентукки. В ходе вражды было убито почти полтора десятка членов обеих семей. Это противостояние вошло в американский фольклор и стало нарицательным обозначением любой серьёзной ссоры каких-либо двух групп.

(обратно)

104

Слова британского писателя Оскара Уайлда, сказанные им об охоте на лис.

(обратно)

105

Gerber Products Company — компания-производитель детского питания.

(обратно)

106

«Winnebago», «Fiesta» — модели домов на колесах.

(обратно)

107

Лондонский глаз (англ. London Eye) — крупнейшее колесо обозрения в Европе и одно из крупнейших в мире, расположенное в лондонском районе Ламбет на южном берегу Темзы.

(обратно)

108

Бонни Паркер и Клайд Бэрроу (англ. Bonnie Parker and Clyde Barrow) — известные американские грабители, действовавшие во времена Великой депрессии.

(обратно)

109

Битва за Аламо (англ. Battle of the Alamo, исп. Batalla de El Аlamo, 23 февраля — 6 марта 1836) — самая известная битва т. н. «Техасской революции» — войны Техаса за независимость от Мексики.

(обратно)

110

Песня авторства американского блюзового музыканта Бо Дидли.

(обратно)

111

St. Louis Rams («Бараны из Сент-Луиса») — команда по американскому футболу, выступавшая в национальном чемпионате с 1995 по 2015 годы. Ныне называется «Бараны из Лос-Анджелеса».

(обратно)

112

Джон Китс (англ. John Keats; 1795–1821) — английский поэт-романтик.

(обратно)

113

Уильям Вордсворт (иначе: Уильям Уордсуорт, англ. William Wordsworth, 1770–1850) — английский поэт-романтик.

(обратно)

114

«Хорошая жена» (англ. The Good Wife) — американский телесериал в жанре юридической драмы, который выходил на телеканале CBS с 2009 года по 2016 годы. Уилл Гарднер — имя одного из персонажей данного сериала.

(обратно)

115

Лоу, вероятно имеет в виду мыс Канаверал, штат Флорида, с которого проходят запуски ракет в космос.

(обратно)

116

Алан Юджин Джексон (англ. Alan Eugene Jackson; род. 1958) — американский автор-исполнитель, в стиле кантри.

(обратно)

117

Джеймс Мак-Муртри (англ. James McMurtry; род. 1962) — американский рок-музыкант.

(обратно)

118

Шелтон Хэнк Уильямс (англ. Shelton Hank Williams; род. 1972), также известный как Хэнк Уильямс Третий и Хэнк III — американский музыкант, певец и мультиинструменталист.

(обратно)

119

Безумный Кот (англ. Krazy Kat) — персонаж комиксов, выходивших в США в период с 1913 по 1944 годы.

(обратно)

120

Первое (исп.)

(обратно)

121

«Дни нашей жизни» (англ. Days of our Lives) — американская дневная мыльная опера, транслирующаяся на канале NBC в США с 8 ноября 1965 года.

(обратно)

122

Вудро Уилсон «Вуди» Гатри (Woodrow Wilson Guthrie, Woody Guthrie; 1912–1967) — американский певец, музыкант, представитель направлений фолк и кантри. Исполнитель народных, протестных и детских песен.

(обратно)

123

John Deere — американский производитель сельхозтехники.

(обратно)

124

Candy — конфета (англ.).

(обратно)

125

Национальное общество почёта (англ. National Honor Society) — организация школьников и студентов в США.

(обратно)

126

Зеленая Женщина (англ. Green Lady) — персонаж гавайского фольклора.

(обратно)

127

Пулитцеровская премия (англ. Pulitzer Prize) — одна из наиболее престижных наград США в области литературы, журналистики, музыки и театра.

(обратно)

128

Джеймс Батлер Хикок (англ. James Butler Hickok, 1837–1876), более известный как Дикий Билл Хикок (англ. Wild Bill Hickok) — американский герой Дикого Запада, известный стрелок и разведчик.

(обратно)

129

Нора Робертс (англ. Nora Roberts, при рождении — Элеонора Мари Робертсон Ауфем-Бринк; род. 1950) — известная американская писательница, автор современных любовных и детективных романов.

(обратно)

130

Джеймс Б. Паттерсон (англ. James B. Patterson, род. 1947) — американский писатель в жанре триллера и детектива.

(обратно)

131

Национальная футбольная лига (НФЛ) (англ. National Football League (NFL)) — профессиональная лига американского футбола в США.

(обратно)

132

Перестрелка у коралла О-Кей (Gunfight at the O.K. Corral) — одна из самых известных перестрелок в истории Дикого Запада. Произошла в три часа пополудни 26 октября 1881 года в городе Тумстоун на Аризонской территории.

(обратно)

133

Джон Уэйн (англ. John Wayne, урождённый Мэрион Роберт Моррисон (англ. Marion Robert Morrison), 1907–1979) — американский актёр, которого называли «королём вестерна». Лауреат премий «Оскар» и «Золотой глобус» (1970).

(обратно)

134

Добровольная благотворительная организация помощи малоимущим в США. Была создана во время американской Гражданской войны, как общество помощи раненым солдатам.

(обратно)

135

«Проект Манхэттен» (англ. Manhattan Project) — кодовое название программы США по разработке ядерного оружия.

(обратно)

136

T.G.I. Friday's — американская сеть ресторанов,

(обратно)

137

Рэндалл Хэнк Уильямс (англ. Randall Hank Williams, род. 1949, также известный как Хэнк Уильямс-младший (англ. Hank Williams Jr.)) — американский певец и музыкант, играющий в стиле блюз и кантри.

(обратно)

138

The Dubliners (англ. Дублинцы) — группа, исполняющая ирландскую народную музыку, существовавшая с 1962 по 2012 год.

(обратно)

139

Золофт, или сертралин — антидепрессант.

(обратно)

Оглавление

Действующие лица:

Часть первая. Старый треугольник

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

Часть вторая. На том свете выспимся

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

Часть третья. Утром

От авторов Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg