«Шанидар»

Я слыхал, эсхатологи считают, что у таких, как мы, нет будущего. Человек, говорят они, всего лишь мост между обезьяной и сверхчеловеком, заржавелый старый мост, который нам не дано ни сохранить, ни отремонтировать, равно как не в наших силах помешать взрываться звездам за пределами освоенного пространства – Вилда или же превратить зимний снегопад в дождь. Для людей вообще, и для каждого из нас, нового начала быть не может. История, которую я вам сейчас расскажу, – это повесть о возобновлении и воскрешении, о том, как философы этого обреченного города оказались одновременно правы и неправы, история, если хотите, о конце и начале, которые иногда, как то ведомо старикам вроде меня, становятся неразделимы.

Для меня конец цивилизации наступил на семнадцатую ночь моей пятидесятой – или то была пятьдесят первая? – зимы в Городе Боли. Кто-то называет его Ледопад, кто-то Призрачным Городом – городом огней и туманов, топологическим, и, как утверждают некоторые, духовным центром тысяч деградирующих миров. Эсхатологи назвали его Никогде, что означает, по моему разумению, «Последний Город», или «Потерянный Город». Сам я предпочитаю последнее из названий, хотя само по себе название не столь уж и важно. Важны лед, снег и мороз – такой лютый, что дыхание разбивается ледяными кристаллами, сталкиваясь с затвердевшим от стужи воздухом, а плоть – если кто-то окажется достаточно глуп и позволит воздуху этого заброшенного города коснуться своего обнаженного тела – плоть превращается на ваших глазах в камень. И значимы люди, отрицающие важность плоти, люди, ищущие новое начало.

Он пришел ко мне в мастерскую в тихую ночь, когда воздух был черен и неподвижен, а тишину нарушали лишь шипение и гул машин, скользящих на воздушной подушке по городским улицам, плавящих и разглаживающих лед накануне нового дня. Я увидел бледного юношу с живыми карими глазами, поблескивающими из-под капюшона парки. Борода у него оказалась столь густой и черной, что его легко можно было принять за уроженца Геены или Шейдвега, а не, как он утверждал, Летнего Мира, где люди почти безволосы, а кожа их темна, как кофе. Густые брови и широкое лицо с выступающими скулами придавали ему сходство с алалоем, что было модным – вскоре вы поймете этому причину – лет двадцать назад. Стоя в каменном коридоре и стряхивая с коньков комья тающего снега, он пояснил, что нуждается в моих услугах.