«Нежно зеленеющая на рассвете»

Белла Жужунава

НЕЖНО ЗЕЛЕНЕЮЩАЯ НА РАССВЕТЕ

1

Это случилось давно, когда я был еще совсем молодым. В деревне у нас был большой дом и крепкое хозяйство. Кроме меня, в семье росли три младших сестренки. Мать запомнилась мне красивой, веселой и очень молодой - она рано вышла замуж. Она любила танцевать с сестрами, как девчонка, и отцу, который был намного старше нее, нравилось смотреть на это. Отец был высокий, голубоглазый, с густыми светлыми волосами, и я вырос очень похожим на него.

Я многое помню из того времени. Некоторые картины встают перед глазами, как будто то было вчера. Образы, из которых они складываются, полны красок, запахов, движения - словом, всего того, из чего и состоит жизнь. Помню нашу корову, совершенно белую, только с большим коричневым пятном на голове, за которое ее так и звали - Шляпа. При мысли о ней мои ноздри снова ощущают ни с чем не сравнимый запах парного молока, так не похожего на тот безвкусный напиток, который мы употребляем под этим названием теперь. Помню великолепное чувство свободы, когда, пришпоривая босыми пятками могучее тело лошади, я скакал на ней вслед за другими ребятами.

Удивительная штука - память. Она продлевает жизнь тех, кого давно нет с нами... Однажды кто-то, великий и могучий, жирным черным карандашом перечеркнул прекрасный, теплый мир моей юности, и он рухнул, превратившись в пыль. Забрали и увели отца. Угнали корову и лошадей. Вывезли все запасы, в которые было вложено столько нашего труда. Выгребли все, что можно, а недовольных убивали на месте. А тут пришла на редкость суровая зима, как будто природа задалась целью завершить злое дело, начатое людьми. Голод принес с собой невиданные болезни, мелкие трагические случайности довершили остальное. Упала и разбилась насмерть мать, и вскоре одна за другой умерли сестренки, потому что я один не сумел их прокормить. Я уцелел только чудом.

Все эти беды обрушились на нас как ураган, стремительный и беспощадный. Настолько стремительный, что я не запомнил никаких подробностей. И настолько беспощадный, что после него на разоренной земле осталось лишь жалкое подобие прежней жизни. По всем нашим местам прошли пожары. Деревни обезлюдели, уцелевшие дома быстро разрушились без хозяйского глаза. К весне есть стало совсем нечего, и однажды я почувствовал, что силы мои кончились. Хорошо помню, что я осознал это даже без особого огорчения, очевидно, все предыдущее подготовило меня к тому, что рано или поздно придет и моя очередь.

Это произошло прекрасным весенним утром. Очень ярко светило солнце; оглушительно пели птицы. Мне неудержимо захотелось вдохнуть свежего воздуха. Собрав последние силы, я выполз из темной, отсыревшей избы и уселся на теплом, нагретом солнцем крыльце, подставив лицо горячим лучам. Голова закружилась, в глазах потемнело, я потерял сознание.

2

Очнулся я вечером, когда солнце уже село, но темнота еще не наступила. Белесый туман стлался между избами. Было удивительно тихо, и потому голос, который я услышал, прозвучал очень отчетливо. Он шел из-за спины и сверху, но в то же время как бы и изнутри меня, и казался странно безликим, так что невозможно было определить, кому он принадлежал.

- Протяни вперед руки, - услышал я и подчинился просто от неожиданности.

И сразу же ощутил прикосновение других пальцев, которые крепко сжали мои. В тот же миг передо мной возникла человеческая фигура, сотканная из мерцающего света, из сверкающих серебряных и голубых точек. Они непрерывно вспыхивали и гасли, перемещаясь, так что уловить что-либо четко было невозможно, лишь общий контур и отдельные детали - большие, как черные провалы, глаза, струящиеся волосы, узкий, изящно очерченный подбородок. Возникло ощущение, будто я раздвоился. С одной стороны, я продолжал сидеть на крыльце с вытянутыми руками и широко раскрытыми от удивления глазами, а с другой стороны, стоял перед тем, первым "я", крепко ухватив его за пальцы. Одновременно с этим вторым зрением в меня хлынула лавина новых, очень сильных ощущений. Мне было до слез жалко того чуть живого, хилого "меня", который сидел на крыльце. Странно было испытывать такое чувство к самому себе, но оно хоть было понятно, узнаваемо. Наряду с ним в меня проникло нечто такое, чему я вообще не в состоянии был дать определения - совершенно чужие, причудливые образы, странные и пугающие своей непонятностью. Они вызывали неприятное ощущение, как будто я переполняюсь все больше и больше, так что вот-вот лопну. В какой-то момент напряжение стало нестерпимым - и все исчезло. Я опять просто сидел на крыльце, в душе затихал далекий, еле различимый звон. А ведь это я, наверное, умираю - мелькнула мысль, и тут же я снова услышал голос:

- Встань и иди в дом.

Я опять послушался и - странное дело! - поднялся с легкостью, почти забытой. Однако удивление мое достигло наивысшей точки, когда я вошел в избу.

На улице уже сгустились сумерки, а здесь было светло, хотя и непонятно, каким образом. В последнее время изба отсырела, в ней меня всегда прохватывал озноб, как в погребе, однако сейчас я окунулся в теплый, нагретый воздух, будто совсем недавно протопили печь. И пахло замечательно горящими смоляными дровами и еще чем-то, от чего я настолько отвык, что даже не сразу понял, что это такое. И только при виде стола посреди комнаты до меня дошло, что это был запах еды, вполне обычной для далеких, канувших в небытие времен, и совершенно невозможной теперь. Удивительным было все, даже сам стол, поскольку еще перед Новым годом я собственноручно расколол его на дрова. И все же сейчас он стоял передо мной - именно наш старый стол, со знакомым рисунком завитков на поверхности досок. Один конец его был застелен маминой любимой скатертью и заставлен мисками и едой, и именно ее вид поразил меня больше всего. Горкой белела только что сваренная молодая картошка, на горячих боках которой плавился кусок масла. Присыпанная укропом, она издавала такой потрясающий аромат, что я ощутил не то что голод, а прямо спазмы в желудке. Были там и огурцы, и помидоры, и черный хлеб, нарезанный крупными ломтями, и много чего еще. Я застыл, не веря глазам, и тут же голос сказал:

- Ешь.

- Господи, как я ел и что при этом испытал - невозможно описать. Я набивал рот, а глаза мои шарили по столу, чтобы ничего не упустить. Покончив с одним, я хватал другое, и жевал, и глотал, и запивал квасом, и снова ел. При этом я не испытывал никаких неприятных ощущений, что, я слышал, бывает с теми, кто много ест после долгого голода. У меня было одно желание продолжать все это до тех пор, пока на столе не останется никакой еды. Поэтому, когда все тот же голос сказал - хватит, я почувствовал лишь досаду и даже злость на него. Однако тут же возникло ощущение, что я не в состоянии съесть больше ни крошки. Внезапно навалилась усталость, глаза слипались, тело налилось приятной сытой истомой, и, не в силах сопротивляться ей, я повалился на лавку и уснул.

3

Проснулся я оттого, что солнечный луч, косо прорезавший комнату, упал мне на лицо. Я лежал на лавке, чувствовал себя прекрасно и отчетливо помнил все происшедшее вчера. Я приподнял голову - никакого стола не было, на всем лежала печать запустения. Неужели привиделось? Откуда же тогда ощущение силы и бодрости? Самое интересное, что я даже не очень обо всем раздумывал. Неизвестно почему, во мне жила уверенность, что чудеса не закончились и потому рано или поздно все разъяснится, а, значит, нет смысла ломать голову, строя всякие предположения. Я не умру с голоду, и вообще все будет хорошо.

Я сел на лавке и впервые за долгое время почувствовал, какой я грязный. Мне страстно, просто до зуда во всем теле захотелось вымыться. Я достал воды из колодца и прямо посреди двора отдраил себя с помощью обмылка и пучка травы. Покончив с этим, я испытал еще одно забытое удовольствие - ощущение чистоты. Растеревшись докрасна, я переоделся, а старую, рваную, вонючую одежду бросил в сарай. И вот когда я стоял в нем, глядя сквозь прорехи в крыше на голубое небо, я опять услышал голос:

- Вытяни руки.

Вздрогнув от неожиданности и острой радости, я тотчас послушался. И опять мои пальцы сомкнулись с другими, и передо мной возник мерцающий силуэт. Теперь, однако, я сумел разглядеть, что передо мной не видение, не образ, а реальное живое существо. Руки его были сильны и теплы. В непрерывном фосфорическом мелькании серебристых точек проглядывали отдельные черты, складывающиеся во вполне земной облик.

- Кто ты?

- Тебе лучше?

Вопросы прозвучали одновременно, и я отчетливо услышал смех.

- Мне гораздо лучше, - сказал я.

- Я рада.

- Ты женщина?!

Почему-то это обстоятельство ужасно удивило меня. Она опять не ответила на мой вопрос.

- Чего ты сейчас хочешь?

- Есть хочу.

И снова она засмеялась.

- Ну, так иди и ешь.

- Куда?

- Домой.

Я почувствовал, как теплые руки выскальзывают из моих, я попытался их удержать.

- Подожди, не уходи! - закричал я, но ее силуэт уже таял, распадаясь на сверкающие точки, и снова передо мной было лишь пространство сарая, а вытянутые руки хватали пустоту.

Дальше повторилось вчерашнее. Опять я сидел за накрытым столом, не в силах оторваться от еды, пока меня не сморил неудержимый сон.

4

Так я был спасен от голодной смерти и возвращен к жизни. На следующее утро я ощутил прилив сил и яростное желание навести вокруг хотя бы какой-то порядок. Целый день я трудился, ожидая и прислушиваясь, а когда наступил вечер, я вышел во двор и сам протянул вперед руки. И тотчас же ощутил в них ее теплые ладони, как будто она только и ждала моего сигнала. То, что передо мной была женщина, придавало дополнительную волнующую окраску приключению, которое было необыкновенным само по себе. И все же кроме вполне естественного жгучего интереса я испытывал еще и чувства, которые возникают в душе молодого парня, впервые ощутившего в своих руках девичьи пальцы.

Она и вправду оказалась совсем девчонкой, даже младше меня. Ее имя звучало по-нашему примерно так - Нежно Зеленеющая На Рассвете Трава, Над Которой Веет Прохладный Утренний Ветер, но я сократил его для удобства общения и звал ее просто - Травка. В ответ я всегда слышал смех - ей почему-то очень нравилось это имя. Или то, как я его произносил, не знаю.

Конечно, мне было интересно знать, откуда она и как попала к нам, честно говоря, я почти ничего не понял из ее объяснений. Может быть, ее мир находился очень далеко, но в силу искривления пространства, естественного или искусственного, в каком-то месте соприкасался с нашим. А может быть, он был совсем рядом, но в другом измерении. Существовало место, куда, как я понял, Травка попала случайно, где граница между нашими мирами в определенное время исчезла и можно было легко проникнуть из одного в другой. Мне пора, говорила она, скоро закроется калитка - так она всегда это называла. Она приходила в это место по секрету от своих и отдавала себе отчет в том, что делать этого не следовало. Никакое серьезное наказание ей не грозило, но было бы неприятно, если бы все обнаружилось, а, главное, прекратились бы наши свидания. И я каждый раз трепетал - а вдруг это случится, и я ее больше не увижу.

Она много рассказывала мне о себе и своем мире, но больше всего меня поразило то, что она тоже сирота. То ли у них вообще не было этого понятия родители, то ли с ними что-то случилось, но близких людей у нее не было. Как и у меня. Именно узнав об этом, я решился задать ей вопрос, который давно меня беспокоил. Мы сидели, как всегда, держась за руки, потому что только так я мог видеть ее и еще потому, что нам так нравилось. При этом соприкосновении ее энергия переливалась в меня, и я уже знал, что именно так она спасала меня от голодной смерти, никаких обедов с накрытым столом на самом деле не было. При контакте наши внутренние сущности частично проникали друг в друга, так что мне не надо было ее спрашивать, страшится ли она разлуки со мной. Я спросил другое - а не может ли она перейти в наш мир и остаться здесь навсегда?

Она долго молчала. Я ощущал волнение, которое в ней вызвал мой вопрос, и то, что она изо всех сил старается сдерживать его, чтобы не огорчить меня.

- Почему ты молчишь? Это невозможно? - наконец, не выдержал я.

- Нет, это не так, - сказала она. - Если я не уйду отсюда в то время, когда калитка закрывается, я больше не смогу вернуться обратно и навсегда останусь здесь.

Я сжал ее пальцы.

- Так в чем же дело? Ты ведь этого хочешь, да? Она откинула назад свои мерцающие, струящиеся волосы жестом досады, точно так, как это сделала бы на ее месте любая земная девчонка.

- Если я останусь здесь, я очень скоро погибну.

- Но почему, почему? - закричал я. - Ты уверена? Но я знал, что она не ошибается. Она гораздо лучше меня понимала, что происходит при соприкосновении наших миров, да и вообще она была несравненно образованнее и умнее меня. Однако я продолжал упорствовать, сбитый с толку тем, что она подолгу находилась у нас и, как будто, безо всякого ущерба для себя. Почему же все должно кончиться так плохо? Может быть, она просто не очень этого хочет? Или в их прекрасном мире у нее КТО-ТО есть? В запальчивости я не отдавал себе отчета, что говорю. Она засмеялась. Господи, какой удивительный у нее был смех, он и теперь звучит в моих ушах! Наклонившись, она легонько прикоснулась щекой к моему лицу. Как всегда, при этом меня будто пронзили тысячи искр, не больно, а, напротив, очень приятно, вызвав острое чувство счастья.

- Ты не понимаешь, - сказала она. - В вашем мире очень много зла. Здесь другая среда. Рыба живет в воде, а на воздухе не сможет. Так и я.

Я все еще не понимал ее.

- Ты имеешь в виду власти? В том смысле, что они не оставят нас в покое? Но ведь не обязательно жить здесь. Земля большая, мы молоды, у нас много сил. Мы уйдем, скроемся. Поселимся в глуши, где никто не найдет нас.

- Дело не в этом. Зло разлито везде, в одних местах больше, в других меньше. Ты просто не видишь его.

- А ты видишь? Как это можно видеть зло?

- И вижу, и чувствую. Как черный туман, пронизывающий все вокруг. Ты же знаешь, раз я говорю, все так и есть. Скажи мне - может быть, ты хочешь, чтобы я осталась здесь и умерла? Тогда мы будем вместе хотя бы несколько дней. Скажи одно только слово - и я так и сделаю.

- Нет! - закричал я. - Замолчи! Конечно, я этого не хочу. Но что же делать? Неужели нет никакого выхода? Я не хочу расставаться с тобой!

- Я тоже не хочу, - сказала Травка. - А выход... выход есть. Только он такой... Не знаю, согласишься ли ты.

- Ты еще спрашиваешь? Что надо делать? Объясни.

- Ничего особенного, надо просто ждать.

- Ждать?! Чего?

- Когда ваш мир изменится и станет добрее. - Как? Отчего это он станет добрее?

- Он не всегда был таким. Но потом что-то случилось, и зло стало побеждать. Однако так не может продолжаться до бесконечности. Ни человеческий дух, ни природа не в состоянии выдержать такого могучего губительного давления. Рано или поздно лучшие из вас поймут, в чем дело, и тогда зло начнет отступать. В конце концов, добро всегда побеждает. Земля оживет, жаль только, что многие до этого не доживут. Вот тогда и я смогу навсегда поселиться в вашем мире.

- Но ведь это когда еще будет? - закричал я. - Может, через сто лет или еще того дольше? Может, я и не доживу до того дня? Ты понимаешь, что говоришь?

- Конечно, я понимаю, - отвечала она. - Но другого выхода нет. Не думаю, чтобы это продолжалось так долго, ваш мир очень энергичен, в нем все происходит бурно. Но если нужно, я согласна ждать всю жизнь. А ты? Ты согласен?

5

С тех пор прошло много лет. Все предсказания Травки сбылись. Рушились храмы, гибли люди, исчезали с лица земли целые виды животных и растений. Разразилась самая страшная война, залившая кровью всю землю. Но и она не заставила людей одуматься. Как обезумевшие псы на свалке, они продолжали драться из-за добычи, уничтожая не только друг друга, но и все живое вокруг.

Я ждал. После войны я не вернулся в наши края, а поселился в горах. Я исходил их вдоль и поперек, сопровождая группы ученых и туристов. Мне казалось, что при виде огромных, прекрасных, величественных гор люди невольно увидят себя со стороны и поймут, что человек - вовсе не царь природы, а лишь крохотная ее частица. Я надеялся, что хотя бы пока они здесь, зло, поселившееся в их душах, присмиреет. И со многими так и слушалось, но не со всеми. Сколько раз у подножия гордых гор в окружении прекрасных, беззащитных деревьев мне приходилось вести разбирательства, потому что люди крали друг у друга, пьянствовали и бездумно, жестоко губили все живое, до чего могли дотянуться.

Я ждал. И продолжаю жить и надеяться. Мне много лет, но я крепок и силен, и, хотя волосы мои побелели, они все еще густы, а ноги неутомимы. Люди удивляются, когда узнают, сколько мне лет и объясняют это тем, что я почти всю жизнь провел в горах, много двигался и питался простой пищей. Наиболее мудрые понимают, что причина также и в том, что я не гнался за богатством и властью и жил в ладу со своей совестью. Все это верно. Но есть и еще одна причина - я не хочу умирать, не увидев Травки. Многие не знают, что человек живет столько, сколько хочет. А я хочу. Я верю, что в один прекрасный день я снова услышу ее удивительный смех и голос, который скажет:

- Протяни вперед руки.

Я знаю, что она тоже не забыла меня. А значит, все еще впереди.

г. Инта. 1990 г.