«Исчезновение Дмитрия Астрова»

ПРИРУЧИМ СОЛНЦЕ!

Все старшие сотрудники экспериментальной базы нашего энергетического института жили в домиках из местного пористого белого камня. Домики были маленькие, из одной-двух комнат. Мы с Астровым были людьми холостыми и с тех пор, как прибыли на базу, жили в этих уютных прохладных домиках.

В летнее время вставали мы обыкновенно очень рано и в одних трусиках бежали к реке, пересекавшей территорию нашей базы. Сегодня, однако, проснулся я довольно поздно, так как плохо спал всю ночь и заснул по-настоящему только под утро. Не вставая еще с постели, услышал я довольно бесцеремонный стук и подумал было, что это Митя. Но в открытое окно, к удивлению моему, просунулось сухощавое, пасмурное лицо начальника нашей экспериментальной базы Сарычева.

— Собирайтесь, Евгений Николаевич, — хмуро произнес он: — на совещание в район нужно ехать. Забыл вчера предупредить вас об этом.

— Что за совещание? — удивился я. — Кто его проводит?

— Совещание по вопросу об ирригации. Проводит райком партии. Приглашают персонально: меня, вас и Астрова. Не понимаю, для чего мы им нужны на этом совещании?

— Странно, что вы не понимаете этого, — сухо заметил я и начал одеваться.

— Ну, вам-то совещание это на-руку, — слегка понизив голос, заметил Сарычев.

Я резко повернулся к нему и ответил:

— Совещание это прежде всего на-руку колхозному хозяйству района. Сарычев поморщился и проворчал:

— Ну, хорошо, хорошо. Пусть будет по-вашему. Собирайтесь только поскорее, я буду ждать вас в машине.

Спустя несколько минут, подойдя к машине Сарычева, я не нашел в ней Дмитрия и удивился этому.

— Астров разве не собрался еще? — спросил я.

— Он и не собирается, — ответил Сарычев, и в голосе его почувствовалось легкое раздражение. — Не могу же я приостановить все работы на базе из-за этого совещания? Вы ведь знаете, как занят сейчас Дмитрий Иванович.

Я, правда, не был уверен, что Дмитрий занят именно тем, что имел в виду Сарычев, но он в самом деле последние дни работал больше обыкновенного. Был он по характеру своему несколько замкнут и не очень разговорчив. О замыслах своих не любил распространяться до тех пор, пока они не созревали во всех деталях. А подумать ему теперь было над чем.

Дело в том, что недавно на нашей экспериментальной базе побывала комиссия, назначенная дирекцией энергетического института. Из новых гелиоустановок были к этому времени закончены мой солнечный параболоид и фотоэлектрические батареи Астрова. Комиссия довольно высоко оценила мою установку и рекомендовала для окончательной проверки использовать ее в каком-нибудь из местных хлопководческих колхозов.

Фотоэлектрические батареи Астрова тоже были одобрены; однако, по мнению комиссии, до широкого использования их было еще далеко. Коэффициент полезного действия этих батарей был пока невелик. Над фотоэлектрическими батареями предстояла еще большая работа. Для их фотоэлементов нужно было искать заменитель цезия, более эффективный, чем тот, которым пользовался Астров.

— Можно, конечно, все бросить теперь на поиски сверхчувствительного к свету металла, — заметил Астрову председатель комиссии, — можно и подумать над тем, как на пользу дела обратить уже достигнутые результаты.

Я позже спрашивал у Дмитрия, как он относится к этому совету. Астров ответил уклончиво:

— Подумать нужно. Прикинуть кое-что.

Но Сарычев тут же опротестовал решение комиссии и обвинял ее в непонимании всего значения проблемы. К моему параболоиду он вообще всегда относился неодобрительно и считал нецелесообразным внедрять его в колхозное хозяйство. По мнению Сарычева, все внимание экспериментальной базы нужно было сосредоточить теперь на фотоэлектрических батареях.

После отъезда комиссии Сарычев подолгу беседовал о чем-то с Астровым. Все эти дни Дмитрий ходил хмурый и неразговорчивый более обыкновенного.

Вспомнив теперь все это, я не стал спрашивать у Сарычева, чем же именно занят так Астров, что не может поехать на совещание. А Сарычев, усевшись рядом с шофером, повернулся в мою сторону и заметил:

— Мы ведь с Дмитрием Ивановичем люди беспартийные, нам, пожалуй, не обязательно быть на этом совещании.

— Вы, значит, полагаете, что вопросы ирригации — дело только партийное и к беспартийным ученым, работающим в засушливом районе Азербайджана, оно не имеет никакого отношения? — спросил я.

— Ну и колючий вы человек, — проворчал Сарычев и отвернулся от меня.

Всю остальную дорогу мы не разговаривали больше.

К зданию районного комитета партии подъехали мы в одиннадцатом часу. Первый секретарь райкома Джафаров весело приветствовал нас:

— А, ученые мужи! Селям алейкум!3а вами только была задержка. Пойдемте, пора открывать совещание.

Нас выбрали в президиум. Я сидел рядом с Джафаровым, и он шепотом давал мне подробнейшие характеристики каждого оратора. Когда на трибуну вышел председатель колхоза «Первое мая» Самед Мамедов, Джафаров заметил:

— Это очень интересный человек. Лучший в нашей области селекционер хлопка. Слушайте его внимательно.

Самед Мамедов поправил пеструю тюбетейку на бритой голове, достал из кармана гимнастерки военного образца какую-то бумажку, но, так и не взглянув на нее ни разу, стал горячо рассказывать о борьбе своего колхоза за выведение скороспелых сортов хлопка. Мы услышали волнующую повесть о том, как азербайджанскими колхозниками оставлялись позади знаменитые сорта египетского хлопка «пима» и «маарад», как «шредер» год за годом сдавал свои позиции новым, советским сортам хлопка, более скороспелым, более урожайным и имеющим большую длину волокна.

— Сейчас на полях наших испытывается новый сорт хлопка, — с воодушевлением рассказывал он. — Это питомец нашего колхоза. Он должен перевернуть все наши представления об урожайности, но вот беда — ему грозит засуха. Мы орошаем наши хлопковые поля из местного озера, а уровень его от частых засух понижается из года в год. Воды, правда, в нем по-прежнему много, но подавать ее на поля стоит теперь больших трудов. Озерная вода перестает теперь идти туда самотеком. И вот под угрозой оказывается труд многих лет. Раньше нас не беспокоила проблема ирригации, а теперь, когда озеро стало подводить, поняли мы, что проблему урожайности хлопка нельзя решать отдельно от проблемы орошения. Так я говорю, товарищи?

Собрание одобрительно загудело.

— Вот я и говорю, — продолжал Мамедов: — для того чтобы обеспечить устойчивую урожайность, нужно обеспечить безотказную систему орошения. Долго я ломал голову над тем, как ее обеспечить, но вот недавно разговорился с одним ученым человеком о своей заботе, а он и говорит: «Дадим вам воды сколько угодно». — «Кто даст?» — удивляюсь я. «Солнце даст», — отвечает ученый человек. «Солнце! — кричу я. — Солнце, от которого сохнут наши поля?! Ты смеешься, наверное?» Но он не смеялся. Он сказал, что есть такие машины, солнечные машины, которые будут качать воду и орошать поля. Чем сильнее будет палить солнце, тем лучше будут работать эти машины.

Джафаров, улыбаясь, легонько толкнул меня локтем под бок и прошептал:

— Понимаете теперь, зачем вы здесь были нужны?

Самед Мамедов вдохновлялся все больше и больше. Размахивая руками, он чуть не сбросил с трибуны стакан с водой.

— Наше азербайджанское солнце, — говорил он, — может, оказывается, честно работать на наши азербайджанские колхозы. Фрукты нам сушить надо? Пожалуйста, солнце это сделает, для этого есть солнечные сушилки. Вода нужна для бани? Есть, оказывается, и солнечная баня, самая дешевая на свете. Кипяток нужен для чайханы? Пожалуйста: солнечные кипятильники имеются. Плов сварить нужно? Опять солнце поможет: солнечная кухня существует. Заморозить мясо или рыбу? Солнце холод сделает. Холодильник солнечный ученые люди придумали. Разве это не чудеса?

Самед Мамедов торопливым движением застегнул ворот гимнастерки, будто ему сразу вдруг стало холодно. Обведя всех торжествующим взглядом, он продолжал:

— Но это не все. Солнце может дать нам электрический свет в каждом доме своя электростанция будет. Установят на крыше специальные батареи, напитаются они днем солнцем, а ночью электрический свет будет. Вот, оказывается, какая сила в солнце. И ученые наши заставят эту силу служить нам. Они приручают дикое наше солнце. В уздечке оно будет теперь ходить, как добрый золотой ишак.

Слушатели довольно улыбались. Речь Самеда Мамедова им понравилась. Какой-то старичок возбужденно воскликнул:

— Хороший ишак в хозяйстве всегда нужен!

РЕКА ПРЕГРАЖДАЕТ НАМ ПУТЬ

Два дня спустя, когда мы возвращались к себе на базу, нас в пути захватил ураган. Совещание окончилось еще позавчера, но Сарычев заезжал к своей семье, и я вынужден был задержаться из-за этого на лишние сутки. Едва мы выехали за город, как небо над нами быстро заволокло тучами. Частыми яркими вспышками сверкали молнии, за которыми тотчас же следовал сухой треск грозовых разрядов, словно кто-то совсем рядом сбрасывал бомбы, пытаясь подбить нашу машину.

Горы, обычно хорошо видные, затянуло густой, непроглядной синевой. Ветер бушевал со страшной силой. Казалось, вот-вот оторвет он нашу машину от шоссе и швырнет в сторону. А шофер, не сбавляя газа, все несся вперед, будто хотел обогнать бурю.

— Может быть, переждем ураган? — не оборачиваясь ко мне, спросил Сарычев.

— Чего пережидать? — удивился я. — Такая буря может беды натворить на базе. Спешить нужно…

В это время на крутом повороте шоссе сильный порыв ветра обрушился на нашу машину и поставил ее поперек дороги» Сарычев ударился головой о лобовое стекло и, ругаясь, воскликнул:

— Стоп! Никуда больше не поедем.

Он приказал шоферу остановиться, сердито распахнул дверцу и вылез из машины.

— Перепугался начальник, — усмехаясь, негромко произнес шофер.

Я вышел из машины вслед за Сарычевым и, нагнав его, заявил решительно:

— Вы можете оставаться здесь и пережидать бурю, это дело ваше, а мне позвольте ехать на базу.

Не отвечая на мой вопрос, Сарычев крикнул шоферу:

— Асмар, отведи машину в надежное место!

— Нет тут надежного места, Антон Кириллович, — ответил Асмар. — Вперед нужно ехать. Километров через пять поселок будет.

Сарычев плюнул с досады и вернулся к машине.

— Только ты не гони так, Асмар, — оказал он строго и повернулся, наконец, ко мне: — Куда вы торопитесь, Евгений Николаевич?

— Я тороплюсь на нашу базу, Антон Кириллович, да и вам не мешало бы поторопиться. Надеюсь, после этого совещания вы поняли, чего ждут от нас колхозы? Разве не ясно теперь, что самая главная, я бы даже сказал, священная наша задача — всеми средствами помочь местным колхозам?

— У нас пока нет таких средств, — буркнул Сарычев.

— Нет есть, Антон Кириллович, — горячо возразил я. — Это ведь признано комиссией.

— Да что вы на каждом слове обращаетесь к авторитету этой комиссии? — вспылил Сарычев, повернув ко мне бледное, злое лицо. — Не потому ли, что она вынесла решение в вашу пользу?

Кровь бросилась мне в голову, но, сдержавшись, я произнес почти спокойно:

— Меня не выведут из терпения ваши оскорбления, Антон Кириллович, не в личных интересах теперь дело. Нужно помочь колхозу, готовящему первосортные семена для хлопководческих районов Азербайджана.

— Помочь! — нелепо всплеснув руками, воскликнул Сарычев. — Чем помочь? Да ведь это съест все средства, отпущенные нам на экспериментальные работы. Нельзя, Евгений Николаевич, в погоне за собственным успехом губить большое дело товарища. Я ведь вынужден буду прекратить, все работы над усовершенствованием фотоэлектрических батарей Астрова.

Увлеченные спором, мы почти не обращали внимания на то, что делается за стеклами нашей машины, которая в это время неожиданно остановилась.

— Что такое? — заворчал было Сарычев, но и без ответа шофера все было ясно. Впереди все видимое пространство шоссе было залито водой.

— Что за наваждение такое? — удивленно спросил Сарычев.

— Не наваждение, а форменное наводнение, — засмеялся Асмар. — Ливень был в горах, и река, через которую мы должны переезжать, разлилась. Теперь нужно ждать, пока войдет в норму.

Асмар отвел в сторону машину и заглушил мотор.

Постепенно, однако, ветер начал опадать. Он не сотрясал уже с такой яростью нашу машину, и мы могли спокойно укрыться за ее подветренной стороной. Антон Кириллович попытался продолжить начатый в машине разговор, но я отмалчивался, так как прямых вопросов мне не задавалось.

Вскоре Асмар, все время наблюдавший за рекой, весело крикнул нам:

— Нагулялась река, домой пошла! Минут через двадцать ехать можно.

Вода, в самом деле, стала медленно отползать, оставляя позади себя нервно вздрагивающие лужицы в выбоинах шоссе. Ветер дул теперь редкими порывами, очищая небо от беспорядочно бегущих облаков.

— Ну, как — поехали? — спросил Асмар.

— Поехали, — неохотно, ответил Сарычев.

ВЕЧЕРОМ ПОСЛЕ УРАГАНА

Подъезжая к экспериментальной базе, еще издали заметили мы на сером фоне горных хребтов ослепительное сверкание огромной зеркальной чаши моего солнечного параболоида, высоко поднятого над землей массивной железобетонной колонной.

Меня, однако, на этот раз не обрадовало, а обеспокоило сияние параболоида. Он был неисправен, когда я уезжал на совещание. Нужно было усовершенствовать кое-что в его поворотном механизме, поэтому я перекрыл питающие его гелиокотел водяные трубы и дефокусировал зеркала. Почему же теперь находились они в фокусе? Бурей, может быть, сорвало тормоз, и они автоматически повернулись к солнцу? Но ведь тогда мог расплавиться гелиокотел…

Сарычев спросил меня о чем-то, но я был так взволнован, что не понял даже, о чем он меня спрашивал. Сердце сжалось тревожно от предчувствия беды.

Выйдя из машины, я кинулся к своему параболоиду. Однако, не добежав еще до него, заметил, что гелиокотел слегка парит. Значит, в котле была вода.

Я бросился к трубе, питающей котел водой из реки. Нижний вентиль ее был открыт. А как же верхний?

Быстро взобрался я по лестнице на верхнюю площадку параболоидной установки, но и там вентиль оказался открытым. Вода, значит, свободно поступала в гелиокотел. Я вытер вспотевший от волнения лоб и облегченно вздохнул.

«Молодец Илья Петрович, вовремя принял меры!» — невольно похвалил я своего механика.

Гелиокотел был гордостью нашего института. Его конструировали вместе со мной еще несколько молодых инженеров, бывших моих однокурсников по факультету гелиоэнергетики. Проблема создания такого котла возникла еще до того, как решил я с помощью параболоидных зеркал, автоматически вращающихся по ходу солнца, проблему фокусирования солнечной энергии на одну точку. Вопрос о том, как сохранить солнечное тепло, был не из легких. Тепловая энергия, как известно, самая неустойчивая, ее нелегко уберечь от потерь. Долго бились мы над этой проблемой, пока разработали надежную систему самоизоляции.

Гелиокотел построили мы по принципу абсолютно черного тела, то есть такого, которое полностью поглощает все падающие на него лучи любой длины. В природе такого тела не существует. Даже сажа, кажущаяся глазу совершенно черной, отражает все же некоторое количество света. Абсолютно черное тело создано физиками искусственно. Оно представляет собой непрозрачный полый шар, внутрь которого через маленькое отверстие падает свет. Попав на внутреннюю полость шара, луч частично поглотится ею, частично отразится и попадет на другую стенку, где с ним произойдет то же самое. И так до тех пор, пока все лучи не окажутся поглощенными.

По принципу такой своеобразной мышеловки и построили мы наш гелиокотел, в котором поверхности нагрева расположены таким образом, что тепловая энергия, попав в него, уже не может найти пути назад. Тепло, которое теряется в нем одной поверхностью, присваивается другими поверхностями и не проникает за пределы котла.

Буря чуть не погубила наш труд, но теперь все, кажется, обошлось благополучно.

Солнце между тем склонилось к закату. Горы потеряли свою рельефность. Их заволокло какой-то сизой дымкой, и они проглядывали сквозь нее мутными, призрачными силуэтами. Жара начала спадать, но параболоидные зеркала все еще продолжали автоматически вращаться вслед за солнцем, подставляя свою вогнутую поверхность перпендикулярно солнечным лучам, как бы собирая их в пригоршни.

Только когда солнце совсем скрылось за горами, потускнели, потухли и параболоидные отражатели. В них не стало уже того блеска, того ослепительного сияния, которое делало их величественными. Теперь это были самые обыкновенные зеркала, огромные, правда, но ни чем не примечательные. В их вогнутой поверхности причудливо отражались только горы, резко очерченные лучами зашедшего за них солнца, да пурпурные облака вечернего неба.

Я очень устал за день, мне хотелось есть, но, вспомнив, что еще не виделся сегодня с Дмитрием, решил прежде зайти к нему.

Домик Астрова, такой же маленький, как и мой, был метрах в двухстах от моей параболоидной установки. Я хорошо видел отсюда его открытые настежь двери, распахнутое окно.

— Митя! — окликнул я Астрова, подойдя к окну.

Никто не отозвался. Я вошел в домик и на пороге комнаты, в которой Дмитрий работал, споткнулся об опрокинутый стул. На столе была разлита тушь, на полу валялся какой-то иностранный журнал и еще какие-то бумаги. Дмитрия в комнате не было. Я пошел во вторую, где он отдыхал обыкновенно, но и там его не оказалось.

Я разыскал помощника Астрова, молодого, недавно прибывшего к нам техника Караулова.

— Астрова сегодня видели? — спросил я.

— Видел, — ответил техник. — Мы завтракали вместе. У него был очень усталый вид. Похоже было, что всю ночь не спал.

— Говорили с ним о чем-нибудь?

— Сами знаете, какой он разговорчивый, — усмехнулся Караулов. — Больше молчали, конечно. Только к концу завтрака он спросил меня о мощности вашей параболоидной установки.

— В какое время это было?

— Часов в десять или одиннадцать утра.

Комендант базы, Иван Иванович Бобриков, запрягавший вчера лошадь Астрову, заметил, что Дмитрий ездил куда-то далеко. Но куда он ездил, Бобриков не знал, так как Астров на вопрос его ответил уклончиво.

Все это не на шутку обеспокоило меня. Я забыл о своей усталости и поспешил к Сарычеву.

Было уже темно. В квартире Антона Кирилловича горел свет. Он писал что-то за своим огромным письменным столом. Через окно мне было видно сухое узкое лицо Сарычева, склонившегося над бумагой.

Я постучал негромко в оконное стекло. Сарычев вздрогнул и торопливо сунул что-то в папку.

— Кто там? — опросил он и, щурясь, выглянул в окно. — А, это вы, Евгений Николаевич… Заходите, пожалуйста.

Я вошел. Антон Кириллович предложил мне камышовое кресло с высокой спинкой.

— Чем могу служить?

— Астров пропал куда-то…

— Пропал? — удивленно переспросил Сарычев, но тотчас же добавил почти обрадовано: — Ну, я так и знал!

— Что вы знали? — насторожился я.

— Что так и будет, — ответил Сарычев. — Обиделся человек, как же вы этого не понимаете?

Мне и в голову не приходила такая мысль. Разве решение комиссии обидело Дмитрия чем-нибудь? Разве сам он был другого мнения о готовности своих фотоэлектрических батарей?

Я высказал Сарычеву свое недоумение.

Антон Кириллович засмеялся:

— Наивный вы человек, Евгений Николаевич. Астров не может не понимать, что если в колхозах района начнут внедрять вашу параболическую установку, работа над его фотоэлектрическими батареями неизбежно затянется.

— Но, позвольте… — не выдержал я. — Что это за позиция такая: исходить не из принципиальных, а каких-то личных соображений?

Антон Кириллович положил свою длинную худую руку на мое плечо.

— Э, полно, Евгений Николаевич! Стоит ли так горячиться. Я больше вас пожил на свете и знаю, из каких позиций приходится иногда исходить. Скажите лучше: желаете вы добра вашему другу Дмитрию? Желаете успеха его большому делу?

— Странно даже спрашивать об этом…

— Нет, не странно, — горячо перебил меня Сарычев. — Спрашиваю я это для того, чтобы знать: согласны вы подождать с внедрением вашего параболоида или нет?

Не отвечая на вопрос, я посмотрел в глаза своему собеседнику, но Сарычев не выдержал моего взгляда. Он отвернулся и смотрел куда-то в сторону.

— Хорошо, — сказал я. — Я не настаиваю на немедленной установке моего параболоида, однако прежде мне нужно поговорить с Дмитрием. Вы знаете, где он находится?

Антон Кириллович удовлетворенно улыбнулся и протянул мне руку.

— Спасибо, Евгений Николаевич! — почти растроганно проговорил он. — Правильное решение приняли. Очень обрадуете этим Дмитрия. Где он сейчас, я не знаю точно, но догадываюсь. Он намекал мне как-то, что хотел бы на недельку — другую выехать в колхоз и там, в спокойной обстановке, обдумать все детали дальнейшей работы. Я согласился. Он, видимо, и воспользовался теперь этим. Завтра или послезавтра я отыщу его. У вас нет больше вопросов ко мне, Евгений Николаевич?

— Нет, — сухо ответил я.

— Ну, тогда спокойной ночи! Идите-ка отдыхать. Мы ведь с вами очень устали за день.

НИКАКИХ СЛЕДОВ АСТРОВА

Я ушел к себе, но спать не лег. Я просто не мог заснуть в таком состоянии. Очень не нравилось мне поведение Сарычева. Он явно хитрил… Что это спрятал он, когда я постучал к нему в окно?

Странно было и то, что в комнате Дмитрия царил такой беспорядок. Похоже на то, что он ушел куда-то до урагана, оставив окна открытыми. Буря ворвалась в его комнату и учинила все это опустошение. А может, приключилось там и еще что-нибудь? Я попытался представить себе, что же еще могло произойти там, и у меня вдруг тревожно заныло сердце.

Заснул я поздно, во втором часу ночи. Спал неспокойно. Видел какие-то нелепые, отрывочные сны. Проснувшись ранним утром, поспешно умылся и в одних трусах вышел на небольшое крылечко. Солнце еще только всходило из-за горных вершин. Косые лучи его были нежны и не несли еще испепеляющего зноя, а параболоидные зеркала уже ловили их жадно, автоматически поворачиваясь вслед за солнцем, подобно гигантскому гелиотропу. И хотя невелика еще была энергия, приносимая косыми лучами солнца, параболоидные отражатели уже собирали и концентрировали ее в узкий пучок, фокус которого находился в центре парового котла, повисшего над сверкающей чашей зеркала на стальных кронштейнах.

Я постоял немного в задумчивости, вспоминая события вчерашнего дня, и решил еще раз зайти к Дмитрию. Нужно было точно установить, чем был вызван такой беспорядок в его комнатах. Однако, подходя к его дому, уже издали заметил я, что кто-то побывал там до меня. Окна были закрыты, дверь захлопнута. Внутри тоже все было приведено в порядок: стул поднят, бумаги и чертежи положены на место. Иностранного журнала нигде не было видно. На всякий случай заглянул я и в ящик письменного стола, но и там не нашел того, что искал.

Неужели Дмитрий не счел нужным оставить какую-нибудь записку, чтобы мы не беспокоились о его исчезновении?

Выходя из домика Астрова, я чуть было не столкнулся с Карауловым.

— Здравствуйте, Семен Петрович, — приветствовал я техника. — Не вы ли это навели порядок у Дмитрия Ивановича?

— Нет, — ответил Караулов. — Был тут чуть свет сам начальник, товарищ Сарычев, а затем Бобриков приходил. Видимо, Антон Кириллович и приказал ему навести порядок в квартире. А что, до сих пор не известно разве: куда девался Дмитрий Иванович? — тревожно спросил он.

Мне не хотелось беспокоить Караулова, и я ответил уклончиво:

— Он согласовал свою поездку лично с Антоном Кирилловичем.

— А он уехал разве?

— Да, но не надолго. Продолжайте пока выполнять его задания.

Попрощавшись с Карауловым, я направился в столовую, но вдруг подумал: «А может быть, Сарычев нашел что-нибудь в комнате Дмитрия и напал на его след?..»

Миновав столовую, я пошел к Сарычеву. Антон Кириллович встретил меня на веранде своего дома.

— А, Евгений Николаевич! — приветливо крикнул он. — Заходите, заходите! Ну, как выспались?

— Благодарю вас, неплохо, — отвечал я, поднимаясь на веранду. — А вы, кажется, уже побывали у Дмитрия?

Сарычев не ожидал, наверное, что я знаю об этом, и удивился, кажется, моему вопросу.

— Да, побывал, — ответил он неохотно. — Буря там у него такой тарарам учинила — форменный разгром. Велел Бобрикову навести порядок.

— И никаких следов, никакой записочки не нашли? — допытывался я.

— Не нашел. Да и к чему ему оставлять такую записку? Сам объявится через день-другой.

САРЫЧЕВ ТОЖЕ ИЩЕТ АСТРОВА

Весь день мы были заняты исправлением разрушений, причиненных нашей энергетической базе ураганом. Особенно пострадали от него солнечные устройства инженера Кочетова, производящие тепло низкого потенциала, в отличие от моей гелиоустановки, дающей тепло высокого потенциала, порядка нескольких тысяч градусов.

Я искренно любил наше разнообразное солнечное хозяйство. Мы все тут были ловцами солнечной энергии, но каждый из нас ловил ее своим способом, и каждый способ был по-своему остроумен.

Я ходил теперь мимо всей нашей техники, и мне досадно становилось, что она все еще числилась только экспериментальной. А ведь совсем рядом были колхозы, которые остро нуждались в такой технике и могли бы послужить для нее той питательной средой, без которой техника эта могла захиреть здесь, в тепличных условиях экспериментальной базы.

Чем больше думал я об этом, тем сильнее недовольство сменялось во мне возмущением. Чем, в самом деле, собирается заниматься в дальнейшем наш уважаемый начальник? Сколько будет оттягивать наш «выход в люди», как выразился кто-то из молодых инженеров нашей базы? Просто досадно было вспомнить теперь его уговоры — терпеливо ждать усовершенствования фотоэлектрических батарей Астрова.

Нужно немедленно идти к Сарычеву и спросить: «Где Астров?» Он знает, конечно. Нелепо, в самом деле, допустить, чтобы молодой советский инженер позволил себе выходку, простительную разве только ребенку, — обидеться и сбежать куда-то. Ерунда какая! Нет, тут другое что-то. Тут какие-то маневры Сарычева. Я сейчас же потребую у него оказать, что с Дмитрием. Антон Кириллович его, видно, опутал чем-то, но я открою Дмитрию глаза.

Распаляясь все более, я решительным шагом подошел к дому Сарычева и уже хотел было подняться на веранду, когда услышал вдруг заинтересовавшие меня обрывки разговора.

В сгустившихся сумерках говорившие не заметили меня. Я остановился под густым чинаром, росшим возле самой веранды Сарычева, и прислушался. Разговаривали вполголоса Антон Кириллович и Иван Иванович Бобриков. По тону голоса я догадался, что Сарычев был недоволен, чем-то и упрекал Бобрикова. Иван Иванович оправдывался:

— Все объездил, Антон Кириллович. Где велели, там и побывал. Даже к Алибекову заезжал.

— Плохо, плохо искали, Иван Иванович, — ворчал Сарычев. — На карточку-то, которую в комнате его нашли, не обратили вы разве внимания? Кто такая эта Фирюза, подарившая ему свой портрет? Не в ней ли весь секрет-то?.. Возьмите завтра с собой эту карточку, покажите ее местным колхозникам, может быть, кто-нибудь узнает эту Фирюзу.

— Слушаюсь, — коротко ответил Бобриков. — Завтра же попробую воспользоваться карточкой. Я не нужен вам больше?

— Можете идти, Иван Иванович. Желаю вам успеха!

Слышно было, как, тяжело ступая по скрипучим доскам веранды, Бобриков направился к выходу.

Я раздумал теперь заходить к Антону Кирилловичу и, выйдя из-за чинара, завернул за угол дома Сарычева. То, что мне удалось услышать из его разговора с Иваном Ивановичем, навело меня на мысль, что Сарычев не знает, где Астров. Дмитрия-то, по-видимому, и разыскивал так безуспешно в местных колхозах Бобриков. Это обило меня с толку. Выходит, что Дмитрий ушел куда-то, даже начальника базы не поставив об этом в известность. Непохоже это было на него…

КАПИТАН КЕРИМОВ В КУРСЕ ДЕЛА

Я плохо провел эту ночь, размышляя о событиях последних дней. Утром твердо решил доехать в райком партии, посоветоваться с Джафаровым. Выехал тотчас же после завтрака и в полдень был уже на месте. Джафаров принял меня с обычным своим радушием:

— Привет, привет покорителю солнца! Давно пора к нам заглянуть. Ну, с чем приехали?

Я был смущен. Стыдно было признаться секретарю райкома, что после совещания ничего еще не сделано и что вообще неизвестно, когда можно будет что-либо сделать. Вместо этого я должен был поделиться с ним своими опасениями и попросить совета. Джафаров выслушал меня внимательно, походил в задумчивости 'по кабинету и твердо сказал:

— Нужно вызывать Керимова. Это представитель районного отделения Министерства государственной безопасности. Мне думается то, что вы рассказали мне, — по его части.

Минут через пять в кабинет вошел высокий смуглый мужчина в военной форме. Джафаров представил нас друг другу.

У Керимова были строгие, внимательные глаза с лучиками морщинок над скулами. Он слушал меня сосредоточенно, делая изредка какие-то пометки в своем блокноте.

— То, что вы рассказали, — выслушав меня, заметил капитан, — нам уже известно. История эта, должен вам признаться, пока мне непонятна.

Заметив явное недоумение на моем лице, он добавил:

— Несколько месяцев тому назад в одном ближневосточном научном журнале появилась статья о проблеме использования солнечной радиации. Нам показалось странным, что этот журнал, раньше поносивший советскую науку и технику, вдруг стал хвалить Астрова, а заодно с ним и Сарычева. Ясно было, что это неспроста.

При этих словах Керимова я вспомнил вдруг иностранный журнал, валявшийся на полу комнаты Дмитрия и пропавший куда-то.

— За первой журнальной статьей последовали и другие. Автор статьи, какой-то не то сирийский, не то арабский ученый, уверял, что он давно жаждет обменяться научным опытом с Астровым, всячески давая понять, что им самим достигнуты в этой области большие успехи. Вскользь упоминал он в своих статьях, имя американского инженера Орсона Клиффорда, который будто бы совместно с ним разрабатывает эту проблему. Мы навели кое-какие справки и выяснили вскоре, что автор статей и в самом деле работает над использованием солнечной радиации, но область его — солнечные отражатели.

— А ведь Астров-то занимается, кажется, фотоэлектричеством? — спросил Джафаров, все время с интересом слушавший наш разговор.

— Совершенно верно, — подтвердил капитан. — Нам сразу же показалось это подозрительным, но мы догадались, в чем тут дело, когда навели дополнительные справки об Орсоне Клиффорде. Он-то как раз и работал, оказывается, над получением фотоэлектрического тока с помощью солнечной радиации. Оказалось также, что он человек очень сомнительной репутации. Говорят, что, разрабатывая в прошлом параболический конусный отражатель для получения солнечного тепла высокого потенциала, он присвоил принцип мексиканского инженера Мануэля Альфаро.

— За таким типом нужно смотреть в оба, — заметил Джафаров.

— Мы, конечно, сразу же насторожились, — продолжал Керимов. — Тревогу нашу усилило еще и то обстоятельство, что Клиффорд, оказывается, был лично знаком с Сарычевым. Они познакомились несколько лет назад на какой-то международной промышленной выставке. Тогда-то, наверное, он и узнал от Сарычева, над чем работает Астров. В общем обстановка такова: автор статьи ходатайствует сейчас о визе на въезд в Советский Азербайджан. Цель его очевидна — он выполняет поручение Клиффорда, который, безусловно, затеял какое-то грязное дело, но действует через подставное лицо.

— Что же вы собираетесь делать?

— Прежде всего искать Астрова, — ответил капитан, бросая в пепельницу выкуренную папиросу. — С этой целью мы уже приняли меры.

Расспросив меня кое о чем, капитан распрощался с нами и ушел.

Некоторое время после его ухода мы сидели молча. Затем Джафаров стал медленно прохаживаться по кабинету, заложив руки за спину.

— Да, таинственная история… — задумчиво произнес он. — Поверить даже трудно, чтобы в наше время бесследно пропал человек. Вы ведь, кажется, знали его очень хорошо?

— Это мой друг, — ответил я. — Хороший, честный человек.

— Ну, если человек честный — не пропадет, — уверенно заявил Джафаров. — Найдется обязательно. Значит, вы не верите Сарычеву, что он обиделся на решение комиссии?

— Не верю, — твердо ответил я.

— Тогда в поисках Астрова нужно из другого принципа исходить, — оживился Джафаров. — Нужно не на эгоизм его ориентироваться, а на светлые чувства. Может, он для пользы общего дела задумал что-нибудь. Знаете, о чем я все время сейчас думаю? О Самеде Мамедове. Интересует меня, кто вселил в него мечту о солнечных машинах? Я с ним не говорил об этом. Вы тоже, кажется, не говорили. Сарычев и подавно не снизошел бы до такого разговора с председателем колхоза. В книгах он тоже, пожалуй, этого не вычитал. К тому же Мамедов имел ведь а виду именно вашу энергетическую базу. Вот я и думаю после этого, не Астров ли внушил ему эту мечту?

— Хорошая мысль! — воскликнул я. — Теперь я припоминаю, что Астров в самом деле ездил раза два в какие-то колхозы. Вообще-то он не очень разговорчив, но когда доходит дело до гелиотехники — становится настоящим поэтом.

Джафаров, улыбаясь, слушал меня: он доволен был, что подсказал мне удачную мысль.

— Я ведь никогда не видел этого Астрова, — заметил он, — но с ваших слов сразу как-то почувствовал, что он хороший человек. Послушайтесь моего совета, товарищ Курганов, поезжайте к Мамедову; может быть, Мамедов все-таки натолкнет вас на какую-нибудь догадку.

Я пообещал Джафарову последовать его совету и стал собираться к себе на базу.

У САМЕДА МАМЕДОВА

На следующий день я попросил у Бобрикова коня, того самого, на котором ездил Дмитрий, и поехал в колхоз к Мамедову.

— Здравствуй, солнечный мастер! — весело крикнул, увидев меня, председатель колхоза. — А Дмитрий почему не приехал?

— Он бывал, значит, у вас? — обрадовался я.

— А как же? Мы старые друзья с ним. Прошу заходить. Сейчас чай будем пить. Вы, наверно, Курганов будете?

— Курганов. А вы откуда меня знаете?

— Во-первых, на совещании в райкоме видел; во-вторых, Дмитрий о вас рассказывал.

— А когда он был у вас в последний раз?

— Неделю назад примерно.

— А до этого бывал?

— Был и до этого. Как раз накануне совещания в райкоме. Два раза всего был, но мы с ним настоящими друзьями стали. Хорошим человеком он оказался. Встретились мы с ним случайно в соседнем колхозе, разговорились…

Мамедов спохватился вдруг, торопливо высунулся в окно и крикнул:

— Готовь чай, Фирюза!

Я насторожился при этом имени, а Мамедов повернулся ко мне и осторожно взял под руку.

— Прошу чай наш попробовать, пожалуйста.

Мы вышли во двор. Там под навесом стоял самовар. Усевшись на коврике, Самед Мамедов кивнул красивой девушке с длинными, тонко заплетенными косами:

— Угощай гостя, Фирюза! Лукаво подмигнув ей, он добавил весело:

— Между прочим, это Друг Дмитрия. Привет тебе от него привез.

Девушка смутилась и покраснела.

— Спасибо за привет, — негромко сказала она и улыбнулась, обнажив чудесные зубы.

Я не сомневался теперь, что это была та самая девушка, портрет которой Сарычев нашел в комнате Астрова.

— Ну, а теперь продолжим наш разговор, — обратился ко мне Мамедов. — Приехали мы с Дмитрием в наш колхоз. Показал я ему наши хлопковые поля, объяснил, как трудно на них мирабам воду распределять из обмелевшего от частой засухи озера, а он и говорит: «Золотого мираба вам поставим. Само солнце будет вам воду распределять». Сначала не поверил ему, думал — шутит. Вдвоем обошли с ним все уголки колхоза, и он все в книжку записывал. «Вот тут, — говорит, — солнечные сушилки вам поставим, вот тут кипятильники, тут кухню солнечную, тут холодильники». Возле озера стоял он особенно долго. Рассчитал что-то и заявил: «Тут будет главная солнечная машина стоять, которую мой друг Курганов изобрел».

— Так и оказал: «Главная машина»? — переспросил я.

— Так и сказал. «Будет, — говорит, — она у вас солнечным мирабом».

— Ну, а про электричество говорил? — допытывался я.

— Говорил. На каждой крыше обещал маленькую солнечную электростанцию поставить.

— А в большом объеме электрическую энергию не обещал?

— Нет. «Пока, — говорит, — только свет в дома дадим, а дальше видно будет». Я потом много думал об этом. О том, как вода будет подогреваться и кухня солнечным теплом топиться, — легко понял. Как зайчик солнечный от огромного зеркала даст пар турбине — тоже сообразил. А вот насчет электричества — не понял. Как же так: без динамомашины, безо всякого мотора — солнечный луч сразу в электричество превращается?

Мамедова, видимо, в самом деле очень волновал принцип получения электричества Астровым. Он давно уже держал дымящуюся чашку чая в широко растопыренных пальцах, не ставя ее наземь и не поднося к губам.

— Как бы это попроще объяснить вам, — начал я, опасаясь, что принцип фотоэффекта будет непонятен председателю колхоза. — Электричество, которое получает Астров, называется фотоэлектричеством, то есть электричеством, полученным о помощью солнечного света…

— Извините, пожалуйста, — перебил меня Мамедов. — Это к фотоэлементам имеет какое-нибудь отношение?

— С помощью фотоэлементов Астров и получает свое электричество. А вы откуда знаете о фотоэлементе? — удивился я.

— Как же не знать! — воскликнул Мамедов, и мне показалось, что он немного обиделся. — Кто же теперь не знает этого прибора? В любом киноаппарате он имеется.

Мне даже неловко стало после этого ответа, так ясно показывавшего, как широко внедрилась современная техника в быт нашего народа.

— Ну, мне теперь легче будет разговаривать с вами, — смущенно улыбаясь, заметил я. — Вы знаете, что свет, падая на некоторые металлы, вышибает из них поток электронов, то есть, попросту говоря, электрический или, вернее, фотоэлектрический ток. Происходит, следовательно, переход одного вида энергии в другой. До сих пор было известно, что сильнее всего выделяют электрический ток под влиянием света щелочные металлы: калий, натрий, рубидий и цезий. Астров же нашел новый металл, еще более чувствительный к свету. Это значительно повысило коэффициент полезного действия его фотоэлектрических батарей.

— Все понятно теперь, — заявил Мамедов. — За вами теперь дело, товарищи ученые. Не тяните, ставьте вашу технику поскорее в наши колхозы. Машины ваши пока вхолостую ведь работали, а тут они нагрузку получат, полной жизнью заживут, и вам тогда виднее будет, что у них так и что не так. Верно я говорю?

Прощаясь с председателем, я попросил его оказать, что обещал ему Астров в последний раз, когда побывал в колхозе.

— Обещал в следующий приезд быть уж не гостем, — отвечал Мамедов, — а таким же тружеником на колхозных полях, как и мы. Я это так понял, что он уже своими солнечными машинами будет тут командовать. Передайте, что ждем его и всех вас с нетерпением.

КТО ЖЕ ПРЕДОТВРАТИЛ АВАРИЮ?

Вернувшись на базу, я встретил в столовой техника Караулова. Он пристально посмотрел мне в глаза и спросил:

— Нет ли каких вестей от Дмитрия Ивановича?

— Есть, — ответил я. — Теперь есть хорошие вести.

Он хотел, видимо, расспросить меня подробнее, но я наскоро поужинал и поспешил в свой домик. Никогда еще я не спал, кажется, так хорошо, как в эту ночь. Утром проснулся со свежей головой, с ощущением бодрости во всем теле. Сразу же после завтрака поспешил в домик Дмитрия. Он оказался закрытым на замок. Я разыскал Бобрикова и попросил у него ключ. Он дал его мне с большой неохотой.

В домике Дмитрия все предметы были в том же положения, в каком я видел их несколько дней назад. Теперь я твердо знал, что мне нужно искать, и методически стал осматривать комнату. Меня не интересовали пока письма и записные книжки его, главное внимание я сосредоточил на чертежах и эскизах, которых в комнате Дмитрия было множество.

Я развернул плотную бумагу, свернутую в рулон, и расстелил ее на столе Дмитрия. Это не был еще чертеж в полном смысле этого слова, а всего лишь беглый набросок карандашом, но в нем легко было узнать план хлопковых полей колхоза «Первое мая», квадратики жилых домов колхозного поселка и особо выделенные общественные здания. Жирными линиями были обозначены озеро и система ирригационных каналов. В центре озера был набросан эскиз моей параболоидной установки, в других местах плана, в соответствии с обстановкой, — остальные солнечные машины нашей энергетической базы.

Я уселся в кресло Дмитрия и долго изучал составленную им схему оборудования колхоза «Первое мая» нашими солнечными машинами. Тут не были еще продуманы все детали, многое намечалось лишь в общих чертах. Чувствовалось, что Дмитрий хотел предложить лишь ориентировочную схему, полагая, видимо, что детали разработают те специалисты по гелиотехнике, машины которых предлагал он вывести на колхозные поля. Астров, очевидно, представлял себе эту работу коллективным творчеством всех сотрудников нашей энергетической базы, и это порадовало меня.

Увидел я совершенно отчетливо и другое. Для меня не оставалось теперь никаких сомнений, что в трактовке Астрова главная роль в гелиоэнергетической базе колхоза «Первое мая» отводилась солнечному параболоиду.

Мне досадно стало, что Сарычев чуть ли не заставил меня поверить, будто уязвленное самолюбие могло толкнуть моего друга на неверный путь. А Митя менее всего, оказывается, думал о себе.

Оторвав глаза от плана, начертанного Митей, я взглянул в окно, собираясь распахнуть его, так как в комнате было душно, и тут увидел прямо перед собой свою параболоидную установку. Зеркальная чаша ее, казалось, была наполнена расплавленным серебром. Иллюзию эту еще более усиливало легкое парение, исходящее от гелиокотла, распростертого над зеркалами на стальных кронштейнах.

Значит, Митя, когда чертил этот план здесь, за этим столом, все время видел солнечный параболоид у себя перед глазами? Значит, когда начался ураган…

Я бросил все и выбежал из Митиного домика.

— Илья Петрович! — крикнул я своему механику, который возился возле параболоида.

Илья Петрович торопливо повернулся в мою сторону, удивленный моим возбужденным голосам и видом.

— Что случилось? — испуганно спросил он.

— Илья Петрович, — еле переводя дыхание, продолжал я, — это вы пустили воду в гелиокотел во время урагана? Знали ведь вы, что я его дефокусировал и перекрыл питательные трубы?

— Как? — удивился Илья Петрович. — Вы разве перекрыли трубы? На базе был аврал. Мы все спасали водонагреватели, и я не видел, как сорвало тормоз параболоида, а когда подбежал, заметил, что котел работает и вода поступает в него нормально. Я успокоился и решил, что снова дефокусировать установку нет смысла, раз тормоз сорван.

В эту минуту я вдруг понял все, что произошло в тот день, когда над энергетической базой пронесся ураган.

Я ВЫСКАЗЫВАЮ СМЕЛУЮ ДОГАДКУ

Запыхавшись, подбежал я к дому Сарычева. У крыльца его стояла незнакомая мне автомашина. Я невольно остановился возле нее и увидел Бобрикова, выносившего из машины чей-то чемодан.

— Иван Иванович, — обратился я к нему, — кто это приехал?

— Матвеев, — коротко и, как показалось мне, недовольно ответил Бобриков, сердито захлопнув дверцу машины.

— Матвеев? — удивился я. — Андрей Ильич?

— Он самый, — буркнул Бобриков, поднимаясь на веранду.

Я обрадовался. Андрей Ильич был заместителем директора нашего института. Он приехал очень кстати. Никто лучше его не смог бы понять меня теперь. Я взбежал на веранду вслед за Бобриковым и постучался.

— Войдите, — послышался низкий, хорошо мне знакомый голос Андрея Ильича. — А, Евгений Николаевич! — воскликнул он, увидев меня. — Присаживайтесь. Вы нужны мне будете.

И, видимо, продолжая прерванный разговор, повернулся к Сарычеву. Вид Антона Кирилловича был необычен. На сухом, аскетическом лице его, всегда таком надменном, появилось теперь выражение виноватости и смятения. Он сидел неподвижно, скрестив на животе руки с худыми длинными пальцами, и смотрел не на Андрея Ильича, а куда-то поверх его головы.

— Выходит, что обманывали нас все это время, товарищ Сарычев? — строго спросил его Андрей Ильич. — Выходит, что вы понятия не имеете, где Астров, а нас уверяли, что он работает и даже успешно завершает модернизацию своих батарей?

Сарычев молчал, опустив голову и глядя теперь куда-то в одну точку на столе.

Андрей Ильич был пожилым, грузным человеком. Он страдал гипертонией, одышкой и многими другими недугами. Врачи рекомендовали ему «избегать нервных нагрузок», но поступок Сарычева так возмутил его, что он еле 'сдерживал себя.

— Исчез куда-то самым таинственным и невероятным образом ваш подчиненный, — продолжал Андрей Ильич, — а вы, вместо того чтобы встревожиться этим обстоятельством, пустились в авантюру, ввели нас в заблуждение. Есть ли у вас догадка какая-нибудь, куда он девался? Ведь живой человек пропал, талантливый ученый.

— Андрей Ильич, — дрогнувшим голосом проговорил я, — позвольте мне рассказать вам, что случилось с Астровым!

Андрей Ильич удивленно посмотрел на меня и лишь молча кивнул в знак согласия.

— Мне удалось, кажется, разгадать тайну, — тихо начал я. — И знаете, почему?

Задав этот вопрос, я помолчал немного, хотя вовсе не ждал ни от кого ответа. Просто захотелось вдруг перевести дух перед тем, как сообщить главное.

— До сих пор мы ведь шли к этой тайне как-то снизу, — продолжал я, глубоко вздохнув. — Видели в этом только отрицательную сторону, полагая, что обида, уязвленное самолюбие всему причина. Но все это не вязалось как-то с характером Дмитрия. Я все время смутно чувствовал это и убедился окончательно, побывав в колхозе имени Первого мая. Тогда все представилось мне совсем в другом свете.

И тут я рассказал Андрею Ильичу со всеми подробностями о своем посещении колхоза и о схеме установки солнечных машин в этом колхозе, разработанной Астровым. Затем я попытался обрисовать обстановку, в которой работал Дмитрий. Схема лежала на его столе перед открытым окном, а в окно была видна моя солнечная машина. Она все время была перед его глазами; и когда обрушился на нее первый удар урагана и сорвал тормоз, он сразу же сообразил, чем может грозить это параболоиду, так как знал, что в его гелиокотле не было воды. Не раздумывая, он бросился, конечно, к моей машине, составлявшей основу разработанной им энергетической базы колхоза.

Теперь я подошел к самому главному пункту моей догадки, и мне вдруг страшно стало рассказывать дальше. Я замолчал, тяжело переводя дыхание.

— Продолжайте же, — нетерпеливо произнес Андрей Ильич.

Мне стало душно. Я расстегнул пуговицы своей рубашки и продолжал каким-то чужим голосом:

— Дмитрий подбежал к параболоиду и попытался дефокусировать его зеркала, но это ему не удалось, Тогда он торопливо переключил кран трубы, подающей воду в котел. Вода с шумом устремилась вверх, но вдруг снова все застопорилось. В чем дело? «Ага, — подумал, наверное, Дмитрий, — видимо, перекрыт кран и вверху, у самого котла». И он, не раздумывая, бросился к лесенке, ведущей к гелиокотлу. Борясь с ветром, он добрался, наконец, до самого верха. Палящие лучи солнца, собранные в одну точку на основании котла, обжигали его. Может быть, одежда уже начала тлеть на нем, может быть, появились ожоги на теле, но он дотянулся все же до верхнего крана и открыл его. Вода с шумом ринулась в котел. Митя вздохнул с облегчением, но вдруг…

Снова защемило что-то у меня в горле и перехватило дыхание, но я закончил все же свой рассказ:

— Вдруг резкий порыв ветра со страшной силой рванул Дмитрия и бросил в пылающий конус солнечных лучей…

НА КОГО ОРИЕНТИРОВАЛСЯ САРЫЧЕВ

Несколько минут все сидели молча, будто онемев от моего рассказа. Андрей Ильич безжизненно свесил ослабевшие вдруг руки, у меня выступили на лбу мелкие капли пота. Даже Сарычев переменился в лице.

— Какой ужас… — прошептал он, но Андрей Ильич гневно остановил его:

— Замолчите!

Тяжело переводя дыхание, Андрей Ильич с презрением посмотрел на Сарычева и продолжал:

— Столько лет прожили вы среди наших замечательных людей и ничего не поняли в них. Судили о них по себе, своей меркой мерили их поступки. Вы и сейчас ничего не поняли в подвиге Астрова. Потряс ведь вас не подвиг его, а смерть. Да и как понять вам это, когда вы видели в нем только себе подобного мелкого эгоиста. Полагали ведь, что обиду он затаил против товарища, решением комиссии возмутился! А на деле-то наоборот все обернулось. На подвиг вместо всего этого пошел человек.

Андрей Ильич тяжело поднялся с кресла, подошел к окну и распахнул его.

— Затхло тут у вас, — проворчал он.

Наступило долгое, томительное молчание. Я не решался нарушить его. Андрей Ильич задумался о чем-то. Только Сарычев тяжело вздыхал и ерзал в кресле.

— Какое же теперь у вас обо мне будет мнение? — не выдержав этого молчания, спросил он.

Андрей Ильич поднял на него глаза с таким видом, будто очень удивился, что Сарычев все еще здесь.

— Суждение о вас теперь совершенно законченное, — заметил Андрей Ильич. — Начали вы с того, что обрекали на неудачу работу Евгения Николаевича Курганова над его параболоидной установкой. Почему? Да потому, что уважаемый вами Орсон Клиффорд, на «технический гений» которого вы все время ориентировались, отказался от создания параболоидного отражателя, заменив его параболическим конусом. Но ведь не от хорошей жизни пошел он на это. Ведь это была его капитуляция перед трудностями, творческое бессилие, а вы не поняли этого. Конусные отражатели вашего Клиффорда конструктивно сложнее и дороже наших параболоидных, к тому же в них не осуществим принцип самоизоляции. Они ведь концентрируют лучи не на точку, а на прямую линию; поэтому-то тепловое напряжение их во много раз ниже, чем в параболоидном отражателе Евгения Николаевича.

Андрей Ильич вдруг замолчал, тяжело вздохнул, смочил платок водой из графина. Приложив платок ко лбу, он продолжал:

— Вы были уверены, конечно, что Курганов не оправится с трудностями, перед которыми спасовал «маститый» американец. А когда Курганову это удалось, вы поняли, наконец, куда завела вас ориентировка на мнимое превосходство иностранной техники. Будучи порядочным человеком, вы честно признались бы в этом, но вы, человек мелкой души, пошли по другому пути. С одной стороны, вы стали всячески тормозить внедрение параболоидной установки в практику, а с другой, нашли себе новое увлечение — фотоэлектрические батареи.

Андрей Ильич тяжело прошелся по комнате, разминая затекшие ноги, и оказал усмехаясь:

— И опять же увлеклись вы этим не потому, что Астров над фотоэлектрическими батареями работал, а потому, что все тот же Орсон Клиффорд этой проблемой занялся. Вы в восторг, конечно, пришли, когда эти восточные ученые, по указке американцев, вас с Астровым в своем журнале похвалили. С одной стороны, вы польщены были тем, что на работы, ведущиеся на вашей экспериментальной базе, изволили обратить внимание иностранцы, а с другой — решили спекулировать на этом, полагая, что мы все внимание обратим теперь на батареи Астрова, забросив и параболоиды Курганова и все остальное. Но и в этом вы ошиблись, Сарычев. Мы не сомневаемся, что у фотоэлектрических батарей Астрова большое будущее, но не собираемся в надежде на это будущее отказываться от успехов, достигнутых в настоящем параболоидной установкой Курганова.

— Выходит, что я виноват в том, что слишком верил в идею Астрова? — спросил Сарычев.

— Нет, не в том, что верили, а в том, что умышленно преувеличивали возможность скорого ее осуществления в ущерб реальным задачам нашей базы. А еще, видимо, надеялись, что иностранные ученые вам помогут. Обменяются с вами научным опытом. Ведь тот, кто за границей писал о вас, намекал, кажется, что они с Клиффордом нашли уже металл, сверхчувствительный к свету? А вы и поверили. Какой же им смысл тогда обмениваться с вами опытом? Откуда бескорыстие такое? Да знаете ли вы, что этот ваш восточный коллега всю жизнь занимался только зеркальными отражателями, и, стало быть, никакого секрета сверхчувствительного к свету металла открыть вам не мог. Ведь это Клиффорд подсылал его к вам с целью выкрасть у вас что-нибудь. Спасибо еще скажите, что ему не удалось побывать у вас!

Андрей Ильич подошел к двери, отворил ее и, увидев Бобрикова, сидевшего на его чемодане, распорядился:

— Отнесите мои вещи на квартиру Евгения Николаевича. В этом доме я не намерен останавливаться.

СНОВА ПОЯВЛЯЕТСЯ КАПИТАН КЕРИМОВ

Вечером в тот же день неожиданно прибыл к нам, на энергетическую базу, еще один гость. В темноте я не сразу узнал его, хотя в высокой фигуре приезжего чувствовалось что-то знакомое.

— Здравствуйте, — сказал он, протягивая мне руку. — Я Керимов, узнаете?

— Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Керимов! — отвечал я, узнав представителя районного отделения Министерства государственной безопасности.

— Заходите, пожалуйста, — пригласил я его в свой домик и познакомил с Андреем Ильичом.

— Приехал к вам с важной вестью, — заметил Керимов, садясь в предложенное кресло. — Астров ваш нашелся.

— Как?! — разом воскликнули мы с Андреем Ильичом.

— Нашелся, нашелся, — улыбаясь, повторил Керимов и попросил разрешения закурить.

От неожиданности мы, казалось, потеряли дар речи и лишь удивленно, даже, пожалуй, испуганно, смотрели на Керимова.

— Сейчас я попытаюсь восстановить всю историю этого происшествия, — неторопливо продолжал Керимов. — Буря, оказывается, во всем виновата. Товарищ же ваш, как мы и думали, вел себя героем.

— Буря? — переглянулись мы с Андреем Ильичем.

— Ну да, буря, что была на днях. В аппарате вашем, товарищ Курганов, было что-то не в порядке. Вполне возможно, что ему грозила катастрофа. Астров сразу же понял опасность. Он бросился к вашей машине и, невидимому, открыл там какой-то кран.

Мы слушали его, затаив дыхание. Все шло пока так, как мы и представляли себе.

— Машина ваша была спасена этим. Астров уже стал спускаться вниз, как вдруг страшный порыв ветра оторвал его от лесенки и сбросил в реку. Он разбился бы насмерть, конечно, но, к счастью, в тот день в горах был страшный ливень и маленькая река, протекающая через вашу базу, взбухла. Астров упал в нее, и вода понесла его с бешеной силой. Удачно подоспели колхозники, они были на реке в это время: боялись, как бы не размыло плотину. Несколько человек тотчас же бросились в воду и спасли Астрова. Вот, в кратких чертах, и вся история.

— Так, значит, жив Дмитрий?! — радостно воскликнул я.

— Жив, — весело ответил Керимов. — Все это время лежал он в колхозной больнице и пришел в сознание только вчера. Разговаривать с ним еще не разрешают, но врач заверил меня, что кризис миновал, и здоровье его пошло на поправку.

Мы долго сидели молча в этот вечер, потрясенные всем происшедшим.

— Удивительную закономерность вижу я во всем этом происшествии, — заметал, наконец, Андрей Ильич. — Ведь и вы и Сарычев искали Астрова, но Сарычев при этом руководствовался темными инстинктами человеческой души — и не нашел его. Для Сарычева Астров пропал бесследно. А вы, Евгений Николаевич, шли от светлых сторон характера советского человека и потому оказались правы, хотя в выстроенной вами гипотезе, к счастью, не все совпало с действительным ходом событий.

Оглавление