Джевиньски Анджей ГОНЕЦ
Артемид не мог сказать, как долго длилось его унижение. Меткий пинок канейского солдата казалось отбил ему все внутренности. А всепоглощающую боль усиливали безжалостные толчки и рывки копья, на котором его несли, привязанным за руки и ноги. Он открыл глаза. В свете факела нельзя было разглядеть, куда его тащили. Да и какая разница? На что может рассчитывать побежденный воин? Он застонал от внезапно проснувшейся ярости. Допустить такой разгром! Армия разбита наголову. Все погибли.
Если бы на него не свалился подыхающий конь и не придавил всей тушей.
Тишина подсказала, что они уже находятся у цели.
Те, кто его нес, с кем-то разговаривали, он не понимал языка. Он слышал только пьяные возгласы и человек, разящий недобродившим пивом, поднес пламя факела почти к самому его лицу.
Затрещали опаленные волосы, а тело изогнулось, пытаясь уйти от огня. Издевательских смех и кто-то плюнул ему в лицо, но промахнулся. Один из носильщиков опустил свой конец копья и тело Артемида сползло на землю. Заскрипели дверные петли и одним мощным ударом его зашвырнули внутрь какого-то помещения. Дверь закрылась.
От грязного пола несло навозом, какая-то цепь, а может быть сбруя, впивались ему в живот, но у него не было сил перевернуться на спину.
Сначала он решил, что находится в темнице или в погребе, и лишь когда глаза привыкли к темноте, увидел стоящие вдоль стен лохани. Но это не имело значения. Главное, что в углу, освещенном струйкой лунного света, сидели люди. Один из них, смахивающий на огромного паука, полз к нему.
— Кто ты? — наконец-то к нему обратились на родном языке.
— Центурион Артемид. А ты кто?
— Я солдат. А зовут меня Плебо.
Солдат ощупал его путы, а потом перерезал их неведомо откуда взявшимся лезвием. Артемид приподнялся и шипя от боли отрывал впившиеся в тело конопляные волокна.
— Сколько нас здесь?
— Вместе с тобой — восемь.
— Еще офицеры есть?
Плебо поколебался.
— Вроде есть один.
— Почему вроде?
— Он с нами не разговаривает.
Подымаясь на ноги, Артемид всю силу воли сосредоточил на том, чтобы не упасть. Идя вслед за Плебо, он с удивлением отметил ширину плеч воина. Он бы не отказался иметь в своей команде такого солдата, да только будет ли он еще когда-нибудь командиром?
Офицера среди пленных он выделил еще на подходе.
Невысокий человек со светлыми волосами и сломанным носом одиноко сидел под окном около перевернутой лохани. Солдаты даже не пошевелились, когда Артемид подошел к ним.
Плебо остановился и склонился над стонущим раненым.
Артемид подошел к офицеру.
— Центурион Артемид, — назвался он, возможно излишне громко.
Светловолосый неохотно посмотрел вверх.
— Какое это сейчас имеет значение? Садись.
Ощупывая пол в поисках сухого места, он увидел на шее офицера металлическую цепочку. Это открытие так ошарашило Артемида, что на секунд он даже перестал замечать нестерпимую вонь, царящую в помещении.
— Трибун, — произнес Артемид, тыча пальцем в сидящего. — Ты трибун!
Человек под окном покосился на медальон и нехотя кивнул.
— Забыл выбросить, — пробормотал он и ухватил Артемида за полу. — Да, я трибун Луций, но что с того?
Артемид не успел осознать смысл его слов, когда почувствовал на плече ладонь. Это был Плебо.
— У одного из наших сильное кровотечение. Нам нужна рубашка, чтобы его перевязать.
Артемид сбросил его руку с плеча.
— Ты что?! Хочешь, чтобы я остался в одной куртке?
— Оставь центуриона, солдат, — сказал Луций и принялся неловко стягивать с себя одежду. — Ему рубашка может еще пригодится.
Артемид покраснел. Какое унижение, подумал он, но пока Плебо был рядом, не сказал ни слова.
— Трибун Луций, — заявил он позже, подчеркивая слова. — Вы позорите свое звание.
Ответом был скрипучий смех. Артемид мог бы присягнуть, что его собеседник от души веселится.
— Центурион, — услышал он, — как это получилось, что мы проиграли битву, имея таких безупречных и отважных офицеров?
— Как это получилось? — прошипел Артемид сквозь зубы.
Он перестал искать сухое место на полу и опустился на сырую глину, смешанную с гниющими отбросами…
— Это произошло, потому что мудрецы из нашего командования проглядели прозрачный маневр канейцев и как детишки позволили обвести себя вокруг пальца. Потому что мы дали их коннице возможность обойти наши фланги и все центурии оказались в котле.
Луций перестал смеяться и с интересом разглядывал лицо Артемида.
— Потому что после часа сражения, когда у нас был еще перевес в людях, консул приказал атаковать тяжеловооруженных, вместо того, чтобы начать отход. А у нас уже не было копий.
Луций поиграл медальоном.
— В чем-то ты прав, центурион, но только в чем-то. — Он поднял ладонь и принялся загибать пальцы. — Во-первых, легче всего кричать после битвы, как надо было действовать. Во-вторых, прими во внимание. Что сначала именно наша конница была хитростью и предательством оторвана от главных сил, а потом уничтожена в том ущелье. В-третьих, консул Марк погиб в первые минуты, когда лично пытался прийти на помощь.
Артемид отклонился назад, его затылок коснулся стены хлева.
— Во время битвы я слышал другое.
В глазах Луция блеснула ирония.
— Во время битвы всегда рождаются самые разные слухи.
Оба замолчали. От группы лежащих солдат доносилось чье-то хриплое дыхание.
Казалось, что его обладатель задыхался.
— Как ты полагаешь, центурион, зачем нас здесь держат?
Вопрос был явно риторическим и даже издевательским. Артемид не понял издевки.
Он долго вглядывался в лицо трибуна, прежде чем ответить.
— И для чего?
— А ты не догадываешься?
— Нет, не догадываюсь!
Луция, казалось, веселил его гнев.
— Воевать вас учат, а вот ознакомить с обычаями врага никто не догадался, — говоря так, он перебирал пальцами звенья цепочки. — У канейцев есть обычай даровать волю одному из пленных. Его выбирают из тех, кто остался в живых. Надо признать, что при их способе ведения войны, выбор этот бывает не слишком велик. Чтобы у тебя не оставалось иллюзий, скажу, что остальных пленных убивают, а выбранного отправляют гонцом к своим.
— Зачем?
Луций укоризненно посмотрел на Артемида.
— А ты представь себе: ты находишься в столице, войска выступили навстречу врагу, которого должны остановить. В городе беспокойство, все ждут известий. А тут возвращается солдат, один-единственный оставшийся от целой армии. Он рассказывает о поражении и, волей-неволей, о мощи врага. Запуганный, он невольно восхваляет врага и ослабляет дух и веру тех, которые должны выступать в решительной битве за отечество. Тебе понятно?
— Клянусь богами, этого нельзя допустить! Мы оба знаем, какое настроение в столице. Лучше пусть тот человек сам вскроет себе вены.
— Оставь! Никто этого не сделает. Думаю, даже и ты. Вот скажи честно — ты сможешь?..
— Луций, — шепот становился почти неслышимым, — кого они выберут?
— Не знаю. Кажется, никаких правил на этот счет нет. Выбирает и клеймит раскаленным железом сам Остерон. Завтра все сами увидим.
Артемид стоял у стены и в задумчивости ковырял глину. Наконец он широко раскрыл глаза и, повинуясь какой-то своей мысли, повернулся к остальным. Казалось, что все спят, только Луций дышал слишком часто.
— Солдаты, — крикнул Артемид, забыв о страже, — вы знаете, для чего они нас тут держат?
Они молчали, поэтому он ответил сам себе.
— Слушайте! Завтра этот убийца Остерон выберет одного из нас и выпустит на волю, чтобы тот мог отнести нашим матерям и братьям страшную весть о поражении. Не спрашивайте даже, что Остерон сделает с остальными. Кто сражался сегодня, у того не может быть сомнений.
Он приблизился к ним, почти касаясь сидящих фигур.
— Но это не важно. Перед тем, как выпустить гонца в путь, Остерон лично заклеймит его своим знаком. Поняли, о чем я говорю?
Он обвел их взглядом.
— Лично, сам будет клеймить. Достаточно только выхватить у него меч, кинжал, или просто задушить гада. Это наш единственный шанс, ибо никому из них не придет в голову, что тот один, которому дарована будет жизнь, отважится на такое безумие. И тогда, — голос его дрожал от волнения, — тогда мощь канейцев рухнет. Кем они будут без вождя? Никем. Он создал и укрепил это гнусную державу. Убить его, значит разрушить его царство Он замолчал, напряженно ожидая ответа. Но слышал лишь свое тяжелое дыхание и смех Луция.
Только по глазам солдат было видно, что они не упустили ни единого слова. Он ударил кулаком в ладонь и подскочил к Луцию.
— Ты, ты ничтожество, — давился он словами. — Кто ты такой, кто дал тебе право?..
Луций внезапно схватил его обеими руками за волосы и притянул к себе.
— Успокойся, безумец, — прошептал он на ухо Артемиду. — И не буянь.
Артемид безуспешно пытался освободиться от неожиданно сильной хватки. Он чувствовал на лице влажное дыхание трибуна.
— Чего ты от них хочешь? Они приучены к простому бою, а не к принятию сложных решений. Теперь им надо самим все обдумать и самим до всего дойти. Приказом их не заставишь.
Луций отпустил волосы Артемида.
— И меня тоже не трогай.
Артемид отскочил назад.
— Так делай, — выдохнул он, — делай что-нибудь!
Лучше без слов принялся стягивать что-то с пальца. Через мгновение он держал на ладони перстень. Простой, медный перстень, не возбуждающий у грабителей желания завладеть им.
— Ты, естественно, не знаешь, что это такое?
Артемид покачал головой.
— Посмотри сюда.
Артемид наклонился ближе.
— Тут какой-то стерженек.
— Верно. Если его вытянешь, лучше всего зубами, то отсюда вот выскочит шип. Горе тому, кого он уколет.
Артемид затаил дыхание.
— Достаточно этим его царапнуть:- выдохнул он.
— Вот именно. Остерон от одного укола упадет мертвый. От этого нет спасения.
— Откуда у тебя эта штука?
— У каждого трибуна есть что-то подобное, на всякий случай, — ответил Луций и бросил перстень в ладонь Артемида. Тот чуть не уронил его.
— Как, ты отдаешь его мне?
— Бери. Тебе он скорее понадобится.
Разбудил его неестественно писклявый голос, явно старавшийся казаться грозным. Кричал переводчик, стоящий в дверях перед группой канейцев.
— Встать, собаки! Речь идет о ваших паскудных жизнях!
Они медленно стянулись к свету дверного проема.
У канейца высокого ранга были маленькие глазки и перекошенная левая щека — след старого удара мечом. Переводчик ждал пока он кончит говорить.
— Его достоинство спрашивает, сколько вас тут?
Артемид глянул на Луция, тот стоял молча и неподвижно.
— Семь, — послышался голос сзади. — Нас только семь.
Артемид не испепелил Плебо взглядом лишь потому, что увидел страх на лице переводчика.
— Как семь? — глаза его забегали. — Кто-то сбежал?
Остальные канейцы тоже заволновались, но умолкли, когда пленники расступились.
Теперь можно было увидеть лежащего человека.
Голова его была так отброшена назад, что глядящий в потолок кадык заслонял лицо.
Перебинтованная окровавленными тряпками грудь была неподвижна.
Канеец со шрамом пожал плечами и поднял руку.
Стоящие за ним подошли к телу, схватили за ноги и выволокли наружу. Переводчик снова ждал конца речи канейца со шрамом.
— Его высочайшее достоинство, вождь Остерон соизволил даровать одному из вас мерзавцев жизнь.
Артемид уголком глаза посмотрел на Луция.
Трибун стоял с гордо поднятой головой.
— Чтобы дать вам всем равные шансы, вы будете подвергнуты испытанию, — продолжал переводчик. — Великая канейская армия на какое-то время задержится в этом месте, чтобы отдохнуть перед окончательным разгромом вашего царя. Мы построим арену, на которой вы будете сражаться друг с другом.
У переводчика от возбуждения горели глаза.
Закончив переводить, он добавил еще пару фраз от себя:
— Вы, свиньи, будете плясать как ослы в цирке, — он утер нос рукавом. — А теперь вас разделят, чтобы не допустить никаких случайностей, могущих испортить зрелище.
Все две недели, которые он жил в шатре, он провел в молчании, не произнося ни слова.
Целыми днями он размышлял об одном и том же и убедил себя в этом одном. Он победит всех, он должен это сделать, а потом он убьет Остерона.
Когда тот приложит раскаленное железо к его плечу, то наверняка будет глядеть ему в лицо, ожидая гримасы бои, а тогда — один удар и канейская империя рассыплется в прах.
Он улыбался своим мыслям, когда внезапно распахнулся полог. Пришли. Щуря отвыкшие от солнца глаза, он неуверенно шагал за стражником.
Сухой ветер развевал поднятые их ногами клубы желтой пыли.
Он споткнулся и удерживая равновесие как бы вновь обрел слух. Он услышал близкий гул многотысячной толпы. Прикрыв глаза ладонью, он увидел, что склоны ущелья, к которому его вели, скрыты морем голов канейских солдат. Он бессильно выругался и снова споткнулся.
Потом увидел других: Луция, Плебо и остальных, чьих имен так и не узнал. Они даже не поприветствовали друг друга. Зачем?
Стены ущелья становились все выше, полоска неба над головой все уже и каждый теперь видел, что приготовили для них канейцы. Они подходили к рядам кирпичных стен, занимавших все дно ущелья.
Желтый цвет стен мало чем отличался от цвета грунта, все было сухое, бесплодное и унылое.
Слышался рев канейских солдат, в пленников бросили несколько камней. Но жест стоящего на скальной полке человека заставил толпу умолкнуть и наглядно показал Артемиду, как велика власть Остерона. В душной тишине они подошли к кирпичному лабиринту. У первой стены лежало оружие: копья, щиты, мечи. У оружия стоял офицер со шрамом на щеке.
— Сейчас вы подвергнетесь испытанию, — запищал переводчик из-за его спины. — Каждый из вас может выбрать любое оружие и взять его в любом количестве. Вы войдете в лабиринт одновременно, каждый через свой вход. Вы должны сражаться.
Здесь канеец поднял руку и издевательским жестом обвел ущелье.
— Вы должны будете сражаться не на жизнь, а на смерть, показывая пример нашим солдатам. Если кто-нибудь попытается выйти из лабиринта до захода солнца, то он будет убит. Мои лучники постараются проследить за этим.
Стоящие чуть поодаль солдаты с колчанами на спинах начали демонстративно натягивать луки.
— На заходе солнца, когда раздастся звук труб, тот, кто уцелеет, может выйти из лабиринта, но только один. Если выйдут двое, их обоих убьют.
Он прислонился спиной к стене и, вытирая пот с лица, оглянулся по сторонам. Видимая часть лабиринта была пуста. Стена напротив него, как и та, у которой он стоял, была лишь на голову выше его. Можно было бы подпрыгнуть и посмотреть, что там дальше, но он боялся. Достаточно одной стрелы в лицо: Над кирпичами, в далеком мареве, чернели на фоне скал фигуры канейцев. Он закрыл глаза. Рот был полон горькой и густой слюны. Эти псы не дали им ничего для питья.
Он оторвался от стены, у которой напрасно искал тени и, отирая ладонью шею и плечи, двинулся дальше. Какое-то время он заслонялся от солнца щитом, но тот был слишком тяжел.
Удивляясь сам себе, он флегматично делал шаг за шагом, только на углах усиливая внимание.
Пока что он ни на кого не наткнулся. Лабиринт был велик, в не можно было долго искать смерти, попирая ногами битый кирпич и раскаленный песок.
«Преддверье ада», подумал он. В глубине души он надеялся, что ему удастся как можно дольше уклоняться от борьбы. Пусть выбьют друг друга, думал он, а ему с нерастраченными силами будет легче справиться с оставшимися. Ибо он должен победить.
За ближайшим поворотом он увидел, наконец, противника, но уже с первого взгляда понял, что опасаться не приходится. У солдата горло было перерублено до самого позвоночника. Рядом, в луже крови лежал треснувший щит, облепленный тысячами больших, зеленых мух. Артемид вздрогнул и перешагнул через тело. Быстрым шагом отошел от гудящего роя.
Когда он остановился, чтобы перевести дух, до его ушей донесся рев канейцев. Где-то неподалеку, за какой-то из этих кирпичных стен, кто-то кого-то убивал. Впереди, в конце коридора что-то лежало, и он не сразу сообразил, что это человек. Пятно крови наверху стены и стекающие по стене струйки все объяснили.
Окровавленные пальцы мертвеца сжимали одну из многочисленных стрел, торчащих из его тела.
— Сбежал, — прошептал Артемид. — Попросту сбежал и ничего не сделал.
Он вздохнул.
— Жаль.
Он закрыл Луцию глаза и пошел дальше, удивляясь, почему ему так жалко этого человека.
Он наклонился над очередным убитым и размышлял, чего ему сейчас больше всего хочется.
Спасти свою жизнь, убить Остерона или прекратить эту бойню. Как быстро теряют значение великие дела, когда человек еле стоит на ногах от усталости, жары и страха. Как быстро забывается — зачем, почему, во имя чего. Если бы мог, убежал бы как можно дальше. Но надо идти и исполнять свой долг.
Он уже давно понял, что идет по чьему-то следу, кровавому и однозначному. Еще один труп и он будет знать, кто собирает жатву смерти Плебо или другой солдат.
Он не раздумывая свернул влево на очередной развилке и увидел, что его догадки верны.
Пятый труп не был трупом Плебо. Незнакомый солдат лежал на боку и единственным объяснением странной его позы было острие копья, торчащее из спины. Кровь еще не подсохла. Артемид не стал приглядываться. До захода солнца оставалось немного времени. Ускоряя шаг, он внимательно высматривал рослую фигуру того, кого хотел бы иметь своим солдатом. Он глубоко дышал через нос, собирая силы для боя. Можно с уверенностью сказать, что это самый важный бой в его жизни.
Он, однако, не думал об этом и, когда за очередной стеной увидел, наконец, Плебо, то решение мгновенно пришло само собой.
Сначала послышался напряженный, короткий стон Артемида, а затем свист копья, рассекающего воздух.
Издали доносится рев канейцев. Но Плебо начеку.
Он ныряет лицом вниз, так что копье лишь скользит по его хребту, и вот он уже стоит лицом к Артемиду. За его спиной в стене видна приличная выбоина. Артемид подымает щит и до боли в пальцах стискивает рукоять меча.
Они начинают кружить друг против друга, как привязанные, соблюдая одну и ту же дистанцию.
Это неправдоподобно, но из-за щита Плебо видны только глаза. И ничего больше, ни одного участка открытого тела. Артемид осторожно переступает.
Он помнит о своих длинных ногах и завышенном центре тяжести. Отсюда эти согнутые колени и шаг переступочкой. Проклятье! Под ногами повсюду твердый грунт, никаких камней, а тем не менее он спотыкается. Он восстанавливает равновесие, но поздно. С треском в его щит вбивается копье Плебо. Длинное, тяжелое, гораздо тяжелей его копья, оно оттягивает щит вниз. Конец древка трясется в воздухе в такт дрожи напряженных мускулов. Артемид видит, что Плебо сужает круги.
Он еще ждет, но знает, что рано или поздно онемеет рука Артемида, опустится щит и будет куда ударить. Центурион испускает крик и атакует Плебо, целя в голову древком вбитого в щит копья. Песок хлещет по щиколоткам, слышен гул удара. Артемиду кажется, что стена взлетает в небо. Но, конечно же, это он сам свалился на опаленную землю. Кровь льется по разбитому лицу, но он этого не замечает. Он переворачивается на спину. Огромный солдат, уже ничем не напоминающий Плебо, поднимает меч. Его острие нацелено прямо в Солнце. «Последний шанс», проносится в голове Артемида, «ведь я — последний шанс». Нечеловеческим усилием он швыряет меч в Плебо, но тот с легкостью отбивает его в сторону и наносит последний удар.
Силы оставляют Артемида, его тело бьется и выгибается на песке. Кровь течет по руке, до самой ладони.
Вопреки всем неписаным правилам, Артемид поднимает ладонь, протягивает солдату, тот отбивает ее сильным пинком. Из разжатой ладони вываливается медное кольцо и катится к мертвому телу. Откуда-то из-за стен доносится звук труб.
Плебо ставит ногу на торс мертвого Артемида и с треском вытаскивает меч из поверженного тела.
Трубы нетерпеливо гремят.
Остерон был худым человеком, с чертами лица, характерными скорее для философа, нежели воина.
Но на этом подобие кончалось. С этим лицом плохо сочетались страшные, выцветшие глаза, резкие движения и глухой, угрожающий голос.
Они стояли перед шатром вождя. На подиуме между горнами с раскаленным углем лежало личное клеймо Остерона, насаженное на деревянную рукоять.
Многотысячная толпа солдат, каждый из которых хотел все увидеть, напирала. Слышались крики и проклятия. У солдат был еще один повод проявлять нетерпение. В лагерь пришел обоз с бочками пива, которые будут открыты сразу же после церемонии освобождения. Но канейцы не роптали на задержку.
Предстоящее зрелище тоже должно было оказаться захватывающим.
Рев вырвался из множества глоток. На подиум поднялся Остерон в пурпурной тоге с нашитым на груди черным орлом. Грохот тысяч ударяемых о щиты кулаков оглушал. Вождь был доволен.
Он не останавливал солдат, ибо хотел именно этого. В неумолкающем шуме, окруженный четверкой лучников, на подиум взошел солдат разбитой армии. Он был до пояса гол.
— Ты видишь нашу силу, — закричал все тот же переводчик. — Иди к своим хозяевам и расскажи им все, что увидел. Пусть они даже и не думают сопротивляться.
Остерон взялся за деревянную рукоять и вложил металл в раскаленные угли. Плебо не следит за его медленными движениями. Он водил взглядом по рядам канейских солдат, только изредка перемежавшимися серыми пятнами шатров.
Толпа снова взревела, увидев, что Остерон вытащил клеймо из горна. Он поднял его вверх, и точно таким же жестом подняли вверх луки окружающие подиум солдаты. И тогда Остерон сильно прижал раскаленное железо к плечу Плебо.
Послышался треск паленой кожи и к небу поднялась струйка бледного дыма. Остерон с одобрением вглядывался в лицо Плебо. Лицо не дрогнуло, лишь зрачки до предела сузились. На светлой коже ясно вырисовался выжженный знак, вокруг которого кожа набухла и покраснела. Плебо глядел на него пустым взглядом. Лишь внимательный наблюдатель мог бы заметить, как судорожно напряжены мышцы его челюстей. Остерон оглядел своих замолкнувших солдат и произнес пару слов. Их интонация была настолько однозначна, что переводчика не требовалось. Солдаты разразились гоготом.
Довольный Остерон рассмеялся вслед за ними, но треск ломающихся костей оборвал его веселье.
Быстрый как молния удар Плебо вбил ему лицо налокотник. Сукровица брызнула на орла и зашипела на ближайшей жаровне. Остерон хотел закричать, но вбитая в нёбо нижняя челюсть и изуродованная гортань позволяли ему испускать лишь хриплое бульканье.
Щелкнула тетива и Плебо с торчащей изо лба стрелой свалился с подиума. Солдаты отступили, давая телу место, куда упасть. Человек, оставшийся на подиуме, захлебывался собственной кровью. Шатаясь, он опрокинул жаровню и как паяц дергался среди разбросанных углей.
Внезапно как призраки появились два офицера и не позволили умирающему упасть. Они подхватили его под локти и бегом потащили к шатру. Толпа безумствовала. Стройные ряды рассыпались, на землю падали брошенные щиты и мечи.
Дисциплина и порядок разваливались с каждым мгновение, угрожая превратить армию в неуправляемую толпу.
— Стойте, глупцы! — крикнул кто-то в нарастающий хаос.
Казалось, что голос этот пропадет незамеченным, но вышло иначе. Солдаты повернули лица к подиуму. Офицер со шрамом на щеке стоял, держа кулак у самого горла и зажимая в нем складки тоги — Вы что — перестали верить в вождя?! Вы как псы, в которых достаточно запустит камнем, чтобы они помчались прочь с трусливо поджатыми хвостами! Успокойтесь! Наш вождь Остерон жив!
В толпе пробежал ропот недоверия, но одновременно и надежды.
— Если не верите мне, поверьте своим глазам. Смотрите, на что способен бессмертный!
Все обратили взоры в сторону шатра. Полог шатра был недвижим. Толпа снова повернулась к офицеру, но его уверенный и решительный вид заставил взгляды снова перекочевать к шатру.
Полог откинулся и из шатра вышел Остерон.
Толпа задержала дыхание, а потом завыла. Щиты гудели под ударами кулаков и мечей.
— Боги! — Остерон взошел на подиум. — Боги меня спасли!
Вождь выкрикивал еще какие-то слова, толпа ревела и никто не обратил внимания на то, что от тыльной стороны шатра между рядов повозок несли чье-то тело многократно завернутое в полотно. У несущих его офицеров были одинаково стиснуты зубы и на серых лицах застыло одинаковое выражение. Когда они, погрузив останки на последнюю в ряду повозку, запрягали лошадей, то могли слышать голос своего бессмертного вождя.
— Теперь вы убедились, что мы победим, ибо боги с нами? Теперь вы верите?!
Но они не слушали, они уже погоняли коней.
Повозка с грохотом катилась прочь, за пределы лагеря.
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Гонец», Анджей Джевинский
Всего 0 комментариев